Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Дунаева Людмила : " Первая Заповедь Блаженства " - читать онлайн

Сохранить .
Первая заповедь блаженства Людмила Александровна Дунаева
        # Когда-то давно я случайно услышала про малый народ, обитающий на берегах Чудского озера в землях называемых Причудьем. Этот край зовётся по-эстонски Сетумаа, «земля сету». Сету - так называется народ, судьба которого почему-то тронула меня. Я никогда не видела их въяве, не слышала их песен, не ходила по цветочным коврам, устилающих дороги к храмам в праздник Успения Богородицы. Почти всё, что я знаю о сету - это то, что лучших певиц они называли Матерями песни, были глубоко набожны, но в простоте душевной слагали сказания, в которых святые жили рука об руку с богами и богатырями языческого прошлого. Соседи обидно называли сету
«полуверками». Или эстонцами. А они были и остаются сету. Однако их становится всё меньше, и, к сожалению, не исключено, что этот милый народ вскоре исчезнет с лица земли. Но пока что праздники Сетумаа живы, и каждый год народ сету выбирает своего нового Короля, а значит, надежда остаётся…
        Издавалась вместе со сказкой "Эльфрин" в 2008 году
        Людмила Александровна Дунаева
        Первая заповедь блаженства
        сказочно-фантастическая повесть
        Пролог

…И вдруг раздался звонок! Папа, зевая, вышел из спальни и открыл дверь.
        -«Скорую» вызывали? - бодро гаркнул кто-то с порога квартиры.
        Я спрыгнул с дивана. Этот голос!.. Этого не может быть, и всё-таки…
        -Нет, «Скорую» мы не вызывали, - сказал папа.
        -А мы знаем, что не вызывали!
        Минутное молчание. Я, немножко подпрыгивая от счастья, подслушивал из-за угла коридора.
        -Вы что, из дурдома сбежали?! - взвыл, придя в себя, папа. - Что за тупые шутки?! Вы в курсе, что сейчас ночь?!
        -Сейчас без пятнадцати три пополуночи, - вежливо сообщили ему. - Мы не сбежали, а приехали в гости.
        -Ну вы у меня сейчас погостите! - пообещал папа.
        -Да мы и не к вам вовсе…
        Ну, всё, пора мне вмешаться, а не то папа задохнется от возмущения. Надо его поберечь. Я постарался спокойно и неторопливо выйти из-за угла и сказал:
        -Папочка, не волнуйся, это ко мне!
        -Илюха! - обрадовался гость.
        -Здравствуйте, доктор, - я протянул руку для приветствия, одновременно подмигнув левым глазом.
        Папа ничего не заметил. Зато доктор тотчас сделался похожим на доктора (до этого момента он больше смахивал на разбойника в докторском костюме).
        -Здравствуйте, Признанный, - учтиво ответил он, пожимая мне руку.
        Это был наиболее верный шаг. Услыхав мой титул из уст незнакомца, папа немедленно растаял от умиления и проникся доверием к нежданному гостю.
        -Извините, что вспылил, - сказал папа. - Просто этот ночной визит… слегка неожиданно…
        -Папочка, иди спать, - сказал я. - А я тут сам разберусь, хорошо?
        -Конечно, Илюшенька, конечно, - согласился мой родитель, - ещё раз извините…
        Он слегка поклонился и шаркая шлёпанцами, побрел в спальню.
        Я полез за гостевыми тапками.
        -Дядя Фил, а почему вы всё время говорите «мы»? С вами есть ещё кто-нибудь?
        -А как же! - Дядя Фил шагнул в прихожую, и за его широкой спиной обнаружился худенький светловолосый паренёк, похожий на очень усталое привидение.
        -Ааа! - изумился я. - Неужели?..
        Стоп. Ещё немного, и я начну рассказывать историю с конца. Будет лучше, если я вернусь к самому началу.
        Глава 1. Дар небес
        Когда я родился и издал свой первый крик, мой отец проверил меня по камертону и пришел в полный восторг.
        -Грандиозно! - воскликнул он. - Чистое "ля"! Помяните моё слово: этот мальчик потрясет планету!
        Забегая далеко вперёд, замечу, что его предсказание сбылось, правда, несколько иначе, чем ему грезилось. Мой отец желал видеть меня великим пианистом, величайшим виртуозом всех времён и народов. Папа любил повторять, что человек велик ровно настолько, насколько высокую цель он перед собою ставит.
        Однако кое-кто сильно помешал осуществлению папиных планов. Этим человеком был я.
        Во внутриутробном состоянии я был очень покладистым учеником, и врачи без труда внедрили в моё подсознание нотную грамоту и развили у меня абсолютный слух. Сложности начались, когда я родился.
        Меня посадили за пианино, как только я научился сидеть. Сначала меня привязывали к стулу, чтобы я не упал. Потом - чтобы не уполз. Но чуть позже я научился бегать, и проблем с моим обучением стало значительно больше. Глядя на то, как я, пытаюсь вырваться, заливаясь слезами перед ненавистным инструментом, мама украдкой утирала заплаканные глаза, а отец сердито хмурился.
        -Я хочу туда! - ныл я и показывал пальцем в окно.
        За окном был большой двор. Хотя с нашего тридцать первого этажа он был виден не очень хорошо, я всё же мог разглядеть далеко внизу каких-то мальчиков и девочек. Их было совсем немного, но они весело бегали по зеленой траве, рылись в песочнице и качались на качелях.
        -Я хочу к ним! - заявил я однажды.
        При этих словах отец изменился в лице и резким движением задернул занавески.
        -Не смей этого хотеть! - проговорил он глухим голосом. - Если ты спустишься к ним когда-нибудь, ты погиб!
        -Это плохие дети? - робко спросил я, пораженный его гневом.
        -Нет, - отвечал отец, - хуже. Это обычные дети.
        Папа произнес это таким тоном, что я побоялся спросить, что это значит, но с тех пор слово "обычный" заставляло меня цепенеть от ужаса.
        Нет, больше я не смотрел в окно. Заниматься на пианино я стал намного усерднее. Не то, чтобы я полюбил музыку. Просто я усвоил, что это единственный для меня способ не превратиться в обычного ребенка.
        -Запомни, - говорил отец, - нет ничего ужаснее, чем родиться гением, а потом оказаться таким же, как все!..
        При этом он обычно отворачивался и очень тяжело вздыхал. Я не спрашивал, почему он так делает, но понимал, что все сказанное им - чистая правда!
        Наш семейный психолог заметил, что я стал чересчур нервным.
        -Вы совсем запугали бедного мальчика! - мягко пожурил он папу. - Страх еще никому не помог добиться успеха. Гораздо полезнее было бы развить в Илюше дух соревнования и немного тщеславия - здорового, разумеется…
        И я начал концертировать. Сначала - перед собственными бабушками и дедушками, потом - в школе, перед такими же юными гениями, как я сам. Постепенно аплодисменты начали мне нравиться. И, хотя я сам хлопал моим соперникам только из приличия, я не сомневался, что мне слушатели аплодируют совершенно искренне. Родные, следуя совету психолога, всячески поддерживали моё убеждение.
        И вот, настал день, когда я - уже без всякого страха - вновь подошел к окну. Мне исполнилось десять лет. Отдёрнув занавески, я с улыбкой посмотрел на копошащиеся далеко внизу крохотные детские фигурки.
        -Несчастные! - сказал я. - Как хорошо, что я не такой, как они!..
        -О, да, сынок! - встав рядом со мной, вдохновенно произнес отец. - И скоро ты сможешь сказать так всему миру!..
        Разумеется, ведь в следующем году я должен был поступить в Консерваторию и стать самым юным из ее нынешних студентов!
        Этот рекорд должен будет открыть мне путь на Шоу Вундеркиндов. На него ежегодно отбирают самых гениальных детей. На Шоу Вундеркиндов они получают Сертификат Гениальности и звание Признанных. Конечно, чудо-детей у нас в стране больше, чем нужно, но я никогда не сомневался, что я стану тем единственным из тысяч, чья звезда зажжётся в свете прожекторов знаменитого Шоу.
        Предвкушение триумфа придало мне сил. Я с утра до ночи долбил по клавишам, добиваясь рекордного темпа и громкости. Но к весне силы мои начали убывать. Несмотря на регулярные сеансы гипноза, на которых меня приучали испытывать восторг при виде концертного рояля, и витаминные уколы, через каких-то пять-шесть часов занятий я обычно начинал падать со стула.
        Родители всерьез забеспокоились, что я рискую не дотянуть до вступительных экзаменов.
        -Нужно дать Илюше небольшую передышку, - посоветовал психолог. - Сводить его на концерт, или в театр…
        Родные растерялись. В наше время достать билеты на мало-мальски приличный спектакль в реальном пространстве (то есть, не в Сети) было не легче, чем записаться в турполет на Луну. И на то, и на другое были жуткие очереди.
        Родственники выбивались из сил и уже потеряли надежду, как вдруг им с неожиданной лёгкостью удалось заказать два билета… в Большой Театр!
        Но радость быстро испарилась. Театральный администратор, узнав, что родители хотят купить всего два места, стал буквально умолять их взять еще несколько за полцены. Это ясно говорило о том, что желающих попасть на представление было не слишком много.
        -И неудивительно, - нахмурился папа, бегло просматривая анонс, - кому нынче интересно смотреть древний балет? Да к тому же, танцевать будут какие-то чокнутые иностранцы. Они до сих пор гастролируют по миру, несмотря на то, что повсюду идет война!..
        Как явствовало из Сетевой афиши, все солисты приезжей труппы были уже взрослые, а дети (отобранные заранее из наших балетных школ) выступали только в составе кордебалета. Танцы, которые им приходилось исполнять, были совсем несложные, например, обыкновенный вальс; для того, чтобы исполнить его, не нужно быть чудо-ребенком…
        Но психолог решил, что, даже если предстоящее зрелище и не поддержит во мне дух соревнования, то уж здоровому тщеславию не повредит, это точно. И вот, через два дня я, за руку с мамой, подходил к знаменитому зданию, без особого почтения взирая на его отнюдь не впечатляющие, по нынешним временам, размеры.
        В вестибюле, у широкой мраморной лестницы, нас встретила бабушка-билетёрша. Сверившись с компьютером, она назвала наши места и, объяснив, как их найти, протянула нам два красочных листочка бумаги.
        -А это вам на память, - сказала она, - билеты, как в старину…
        Она улыбнулась, так, словно я был обычным ребенком. В её взгляде не было ни капли почтения… Но я, как и положено воспитанному гению, нисколько не обиделся на глупую старуху. Вежливо поблагодарив, я взял маму за руку и потащил прочь.
        Я прекрасно понимал, почему бабка приняла меня за обычного. Ни один чудо-ребенок ни за что не пошел бы на детский спектакль. И здесь, кроме меня, не было ни одного ребёнка-гения. Впрочем, глядя на то, как обычные дети носятся по фойе, выпрашивая у мам "Фанту" и пирожные, я преисполнился сладкого чувства собственного превосходства.
        А вот мама явно чувствовала себя не в своей тарелке. Ясное дело: ей вовсе не делало чести соседство с обычными родителями. Чтобы успокоить, я отвел её в портретную галерею и начал громко рассказывать о самых знаменитых солистах театра. Вскоре вокруг нас собралась большая группа любопытных.
        Всеобщее внимание вдохновляло, и я очень расстроился, когда прозвучал третий звонок. Плюхнувшись на свое место в партере, я не стал смотреть, как гаснут во мраке хрустальные подвески огромной люстры. Я не похлопал дирижёру и, не услышав в увертюре фальшивых нот, окончательно потерял интерес к происходящему.
        Я мечтал о той минуте, когда можно будет уйти домой… Но вот занавес открылся.
        Я увидел великолепное убранство королевского дворца, пеструю толпу придворных и короля с королевой, восседавших на роскошных тронах. И костюмы, и декорации были старинные: много золота, кружева и блёсток. Совершенно плоско и неостроумно… Но как празднично!
        Король и королева радостно улыбались, глядя на занавешенную шелками люльку. Я, конечно, еще накануне изучил содержание и знал, что в ней лежит новорожденная Принцесса. На её беду, скоро на праздник пожалует злая колдунья, но добрая фея не даст погубить королевское дитя. Я знал, что Принцесса не умрет, а только уснет на сто лет, прекрасный Принц спасет ее от чар, и сказка окончится свадьбой. Как скучно мне было читать все это вчера!..
        И что со мной стало сегодня?!
        Все, что происходило на сцене, вдруг показалось мне чудесным сном. Никогда в своей жизни я не видел таких изящных и ярких одежд, таких сказочных чертогов и таких красивых людей. Вот на сцену выпорхнули феи, а потом Принцесса подросла, и стала прекраснее всех, как и обещали волшебницы.
        Потом среди взрослых артистов появились совсем юные танцовщики и балерины. Они весело и старательно вальсировали парами, и я вдруг почувствовал, что страшно им завидую! Пусть они и не чудо-дети, но они счастливы! Я это видел, но никак не мог понять - почему?..
        Когда на сцене появился Принц, я понял, отчего Принцессе не понравились прежние женихи. Принц оказался в сто раз лучше! Его танец был легким и сильным, как весенний ветер. Никому не кричали "Браво!" громче, чем ему, и я не в силах удержаться, кричал вместе со всеми.
        Замирая от страха и восторга, я следил, как он спешит к замку сквозь темный дремучий лес. Злая Колдунья превращает деревья в ужасных чудовищ. Но они разбегаются при виде тонкой сверкающей шпаги. Принц победил: он проник в заколдованный замок, поцеловал спящую Принцессу, и она проснулась!
        И снова был бал, сказочные гости и веселье. После спектакля артисты устало кланялись, стоя на фоне закрывшегося занавеса. Дети и взрослые дружно и радостно хлопали. Хотя зрителей едва набралось на треть зала, но каждый старался за десятерых. А я в отчаянии уронил руки, с горечью подумав что еще минута - и сцена опустеет!.. Я взглянул на маму…
        Она смотрела на меня с немым укором в глазах.
        Неожиданно я тоже увидел себя со стороны… И очнулся. Мне стало стыдно, как никогда в жизни.
        -Пойдем отсюда! - буркнул я, хватая маму за руку.
        Я выбежал из театра так быстро, словно удирал от диких зверей. Всю дорогу домой я угрюмо молчал, велев маме ничего никому не рассказывать. У меня была одна мечта: поскорее забыть дурацкого Принца с его глупой Принцессой, свое позорное поведение и весь этот ужасный вечер.
        Дома на все расспросы я отвечал, что устал и хочу, чтобы меня оставили в покое. Когда родители на цыпочках вышли из моей комнаты, тихонько прикрыв дверь, я плюхнулся на кровать и достал из кармана порядком измятый билет…
        Я хотел растерзать его на мелкие клочки, но успел лишь разорвать пополам, как вдруг… Где-то глубоко внутри меня словно вздохнула флейта. Грустная-грустная, как память о тайне, которая скрылась от меня за опущенным занавесом. Неужели - навсегда?..
        Слезы, о которых я мечтал забыть, бурным потоком полились из моих глаз. Плача, я склеил порванный билет и, стыдясь самого себя, спрятал его обратно в потайной карман.
        Глава2. Принц вернулся
        Он приехал ко мне ночью и увёл меня в заколдованный лес. До самого утра мы все - я, Принц с его лошадью (я был уверен, что у него есть лошадь, ведь принцев без лошади не бывает, просто на сцену её не пустили), Принцесса, Король с Королевой, Феи, Колдунья и остальные - гуляли и танцевали под волшебными деревьями. Мы, конечно, не разговаривали - потому что в балете все понятно без слов…
        -Что с тобой? - встревожился отец пару дней спустя. - Ты не заболел?
        Вместо того, чтобы усердно заниматься, я сидел перед пианино и мечтал, вспоминая свои сны. Папин голос заставил меня покраснеть. Признаться честно, - наяву я стыдился своей сказочной дружбы.
        -Я здоров, - проворчал я, принимаясь долбить по клавишам.
        Но увы: здоровым я, по всей видимости, не был. Достаточно сказать, что я вдруг перестал мечтать о Консерватории. На сеансах гипноза дела шли из рук вон плохо. Теперь при виде концертного рояля я не испытывал ни малейшего воодушевления. А однажды признался психологу, что, наверно, был бы гораздо счастливее, если бы у меня были друзья или хотя бы лошадь…
        Доктор расспросил меня о моем желании поподробнее и, конечно, вытянул из меня всю правду.
        -Илья, ты принял сказку слишком близко к сердцу, - сказал он. - Ты хочешь дружить с Принцем? Но в настоящей жизни он, скорее всего, заурядный и скучный человек, совершенно недостойный твоего внимания. Да и вряд ли ты сможешь затащить лошадь на свой тридцать первый этаж…
        В ответ на его шутку я устроил такую истерику, что родителям пришлось вызывать "Скорую помощь". Пока врачи поили папу и маму валерьянкой, психолог деликатно отключился. Когда "Скорая" уехала, он снова появился на экране и сказал:
        -Хорошо, Илья, раз ты не хочешь расставаться со своим Принцем, я придумал, как тебе помочь. Ты сможешь дружить и играть с ним, сколько захочешь. Как насчёт участия в Большой Игре?
        От неожиданности я даже забыл про истерику. Большая Игра! Я и мечтать о ней не смел, как и обо всех прочих компьютерных развлечениях!..
        -Но, доктор, - изумился отец, - объясните, для чего…
        -Охотно, - улыбнулся доктор. - Илюша, выйди на минутку…
        Я исполнил просьбу, уже предвкушая мои будущие битвы и победы над космическими и прочими монстрами… Но всё-таки не стал далеко отходить от двери.
        -Вы видите, что этот Принц мешает вашему сыну двигаться к намеченной цели, - говорил доктор. - Я бы применил метод удаления воспоминаний, однако он ещё не очень хорошо разработан. Могут быть нежелательные последствия. Поэтому лучше сделать так, чтобы Илья сам отказался от своей выдуманной дружбы.
        Родители слушали, затаив дыхание.
        -Для этого, - продолжал психолог, - мы сделаем Принца героем Илюши в Большой Игре. Возьмём его фотографию из сетевой афиши, дадим ему латы, меч - в общем, всё, что положено. Я не думаю, что подобный герой сможет выглядеть достойно в Большой Игре. И очень скоро Илья в нём разочаруется…
        Доктор оказался совершенно прав. На фоне могучих и неуязвимых монстров, которые населяли Всемирную Сеть, Принц был просто жалкой козявкой. Денег у папы хватило только на самые дешёвые доспехи, которые не могли защитить моего героя ни от лазера, ни от магии. А лошадь была совершенно беспомощна перед скоростными танками-трансформерами.
        Над моим героем потешалась все игроки. Ему дали кличку "Жених" (лошадь ему я сдуру выбрал белую, как в моём сне, так что получился пресловутый Принц На Белом Коне). Каждый встречный считал своим долгом отправить его в Царство Мертвых (именуемое в просторечии Отстойником). Отцу то и дело приходилось перечислять деньги на выкуп. Вскоре я просто возненавидел своего немощного Принца. И сказал, что больше не хочу его видеть.
        -Превосходно! - обрадовался психолог.
        -Илюша поправился? - с робкой надеждой спросил отец.
        -Думаю, да, - сказал доктор.
        Но той же ночью Принц приехал ко мне снова. Его лошадь медленно ступала под тяжелой броней. Сам он был закован в холодные латы. Он медленно выехал из темного леса, задыхаясь под тяжестью доспехов. Я это чувствовал, будто Принцем был я сам! Следом из чащи вышли электронные монстры и набросились на него. Я закричал от боли, когда их клыки и когти вонзились в него…
        И проснулся. Было едва за полночь. Родители не услыхали моего крика, потому что все еще смотрели и обсуждали программу Новостей: из-за стены доносились их взволнованные голоса.
        -Значит, тот юноша, который танцевал Принца, погиб? - спрашивала мама.
        -Еще бы! - отвечал отец. - И он, и Принцесса, и все остальные тоже. Если бы ты не отвернулась от экрана, ты бы увидела, во что превратился автобус, в котором ехала их труппа!
        Мама вздохнула.
        -Подумать только! Они избежали стольких опасностей и нашли смерть в обыкновенной автокатастрофе! - продолжал папа.
        Мама опять вздохнула. Папа все ворчал:
        -Угораздило же их погибнуть в нашей мирной стране… Снова у нашего правительства будут неприятности. Впрочем, какое нам с тобой дело до политики? Главное, что теперь Илюша в полной безопасности…
        Ах, как же он ошибался! Едва до меня дошел смысл подслушанного разговора, холод и мрак наполнили мое сердце. Я вскочил с постели и бросился в спальню родителей.
        Я распахнул дверь и, остановившись на пороге, отчаянно закричал:
        -Это я! Это я убил моего Принца!
        Поступление в Консерваторию пришлось отменить. От нервного потрясения я серьезно заболел. Понадобилось несколько месяцев, чтобы я перестал видеть сны, в которых несчастного Принца терзают компьютерные монстры в виде огромных клыкастых пассажирских автобусов.
        Доктору пришлось хорошенько потрудиться. Он испробовал множество средств, но ни беседы, ни лекарства мне не помогали. Тогда он предложил моим родителям рискнуть.
        -Попробуем вылечить подобное подобным, - сказал он. - Пусть Илья каждый вечер смотрит Новости.

… Поначалу кровавые зрелища катаклизмов и крушений ужасали меня. Но рядом со мной был доктор. Его лицо ободряюще улыбалось мне из угла экрана. Спокойно, терпеливо он внушал мне, что все эти бедствия никак не касаются ни меня, ни моих близких.
        Мало-помалу мне даже стало нравиться, сидя в мягком кресле, наблюдать, как горные спасатели роются в мокром снегу, или как пострадавшие от наводнения, цепляясь за обломки домов и мебели, барахтаются в стремнине холодного потока. Тем более, что эти захватывающие картины то и дело перемежались весёлой и красочной рекламой.
        Уютно попивая чай, я думал: в сущности, все, кто попадают в беду - обыкновенные неудачники, а стало быть, нечего им и жить на белом свете. Я перестал жалеть Принца, и сны, наконец, отступили.
        Папа со слезами на глазах благодарил доктора, но тот, многозначительно посмотрев на моего взволнованного родителя, сказал:
        -Ну, что вы! Эта победа целиком и полностью принадлежит вашему сыну!.. Ведь, если вы хотите, чтобы ваш новый план удался… - добавил он еще более многозначительно, но, заметив на пороге комнаты меня, умолк.
        А план был такой. Папа понимал, что поступать на первый курс мне уже поздно. Двенадцатилетний первокурсник для Консерватории - уже не рекорд. Но он подумал, что можно было бы подождать еще год и тогда… сыграть на экзамене так, чтобы сразу стать самым юным выпускником! Эта идея была воспринята родными одновременно с ужасом и восторгом. Они просто помешались. Бабушки даже начали бегать в ближайшую церковь, чтобы поставить свечку за удачный исход невероятного предприятия. Когда об этом узнал доктор, он был страшно недоволен.
        -Вы снова хотите все испортить? - грозно спросил он моих родителей. - Учтите, я не люблю, когда пациенты пропускают мои рекомендации мимо ушей!
        -В чем мы виноваты, доктор? - испугались папа с мамой.
        -И вы еще спрашиваете? - удивился доктор. - Я же сказал, что для успеха Илье нужна вера в себя! Причем, учитывая сложность задачи, вера эта должна быть безграничной! А вы исподволь разрушаете ее, предаваясь глупым суевериям! Хотите пополнить ряды «нищих духом», жалких трусов, унижающих гордое звание ЧЕЛОВЕКА и всецело уповающих на какого-то там Бога?!
        Нет, родители, разумеется, этого не хотели. Они поклялись исправиться и слово свое сдержали. Отныне бабушки не смели молиться никому, кроме меня.
        Вскоре я привык, что каждое мое слово ловится с благоговейным трепетом, а каждая сыгранная нота вызывает бурю восторга. Но потом слава мне наскучила. Я подумал, что никто, в сущности, недостоин слушать мою игру. Я стал садиться за пианино только снисходя к слезным мольбам и уговорам. Наконец, папа не выдержал:
        -Илья, ты мало занимаешься! - сказал он.
        Я не понял, как он осмелился произнести такое в моем присутствии! Я не сдержался, и сказал, что его дурацкие замечания мне неинтересны. В конце концов, я уже настолько великий пианист, что могу и вовсе не заниматься!
        Папа бросился к компьютеру и вызвал психолога.
        -Илья мне дерзит! - воскликнул он, с отчаянием глядя в экран.
        -Но я же предупреждал вас о возможных побочных эффектах! - пожал плечами доктор.
        - Почти тринадцать лет назад, как только я принял ваш заказ на формирование Комплекса Гениальности…
        -А получилась мания величия! - сказал папа. - Я буду жаловаться!
        -И пожалуйста! - доктор, похоже, рассердился. - Жалуйтесь, сколько угодно. Я практикую эту методику много лет, и если что-то иногда мешало мне добиться положительных результатов, то это либо чрезвычайные обстоятельства, либо… плохая наследственность пациента!
        И доктор, не попрощавшись, исчез с экрана. Папа схватился за сердце и позеленел.
        -Он меня оскорбил! - забормотал он, вскакивая и бегая по комнате. - Он намекнул на то, что я неудачник!..
        -Вероятно, так оно и есть? - усмехнулся я. - Иначе почему ты сердишься?..
        Тут папа неожиданно успокоился. Он улыбнулся трясущимися губами и, взяв меня за руку, усадил на стул, а сам устроился напротив.
        -Скажи, сынок, - заговорил он, - тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, что за человек твой отец?..
        Я сказал, что давным-давно все о нем знаю. Я знаю, что он обычный мелкий служащий в каком-то бесполезном учреждении. Я же вижу, как он каждое утро уныло повязывает галстук и плетется на ненавистную работу. Да и мама ничуть не лучше. Она терпеть не может домашнее хозяйство и старается заниматься им как можно меньше. Конечно, я могу понять их чувства. Но что уж поделать, если они родились обычными?
        -В наше время, сынок, мало кто рождается обычным, - мягко начал папа.
        От него я узнал, что в наше время только совсем сумасшедшие родители не хотят иметь чудо-ребенка. Нормальные же делают все, чтобы их дитя могло войти в Историю.
        Дальше отец рассказал мне то, о чем в приличном обществе было принято молчать.
        Далеко не все чудо-дети оправдывают возложенные на них чаяния. Большинство из них, несмотря на все усилия, подрастая, оказываются обычными. Это большое горе и позор для семьи. И нет ничего удивительного в том, что родители от них отказываются. Их сдают в специальные интернаты.
        Там из бывших музыкантов, поэтов, спортсменов и ученых наскоро делают мелких служащих, рабочих, инженеров, медсестёр и домохозяек. Потом им дают работу, но многие не выдерживают такой перемены в своей судьбе и сходят с ума, а те, кто оказался покрепче, обречены страдать до конца своих дней. У них есть единственная надежда хоть отчасти оправдать собственное существование: постараться хотя бы родить гения…
        Отец замолчал.
        -Ну, - пожал плечами я, - если все это относится к вам с мамой, значит, доктор все-таки был прав, и вы обычные неудачники. Правда, вы не совсем неудачники, ведь вам все же удалось родить меня…
        -Иди спать, сынок, - ласково сказал папа.
        Наконец-то меня оставили в покое! С того вечера меня больше не заставляли заниматься. Я мог сколько душе угодно валяться на диване и размышлять о собственном величии. Меня, правда, слегка раздражала новая манера моих родителей шептаться о чем-то по углам. При этом, мама иногда начинала плакать. Однажды я случайно подслушал часть их разговора.
        -Нет, я уже слишком стара! У меня нет сил начинать все сначала!.. А потом, ты же знаешь, из-за того, что наши остальные дети…
        -Которые могли быть несравненно талантливее, чем этот неблагодарный мальчишка!.. Они не родились из-за него!
        -О, замолчи!..
        -Ничего, дорогая, у нас все получится. Современная медицина всесильна!..
        -Но если с новым ребёнком у нас опять ничего не выйдет?…
        -Выйдет, не сомневайся. Наука шагнула далеко вперед…
        Я с недоумением выслушал этот бред, но не стал ломать себе голову над тем, что он значил. Мне и своих проблем хватало. Бабушки с дедушками больше не стояли передо мной на коленях, и это было неприятно. Отсутствие аплодисментов было просто невыносимо. Но я утешал себя, представляя, как изменится поведение окружающих после моего экзамена.
        И вот, великий день настал…
…Но, когда я вернулся в машину, которая ждала меня около Консерватории, никто даже не поинтересовался, как я сыграл. Папа вел себя так, будто мы были незнакомы, а мама, не переставая, сморкалась в одноразовые салфеточки.
        -Я сыграл превосходно! - на всякий случай, все-таки сказал я.
        -Неужели? - равнодушно спросил отец.
        -Да. Подумаешь, подзабыл пару строчек… Все равно, эти тупицы из приемной комиссии не в силах оценить моего искусства!
        Мы молча доехали до дома. Я сказал, что хочу есть и ушел в свою комнату. Следом за мной туда пожаловала мама и, вместо того, чтобы накормить меня, начала доставать из шкафа мою одежду.
        -Что еще за новости? - спросил я.
        -Я должна уложить твои вещи, - каким-то деревянным голосом проговорила мама. - Ты отправляешься в интернат!
        В интернат?! Я не поверил своим ушам. Я поднялся и сел на кровати. Мама продолжала рыться в одежде, большую часть которой уже пора было выкинуть, потому что я из нее вырос. Неожиданно я увидел свой пиджак, в котором когда-то ходил в Большой Театр.
        Мама вывернула карманы, и на пол упала разноцветная бумажка.
        -Не трогай! Это мое! - вскочил я.
        Но мама уже подобрала и скомкала билет. Я рассвирепел.
        -Как ты смеешь меня не слушаться?! - завопил я, но тотчас крепкие пальцы отца скрутили мое ухо.
        Я задохнулся. Отец развернул меня и огрел ремнём по мягкому месту. Я заверещал, из глаз брызнули слезы. Никогда в жизни я не испытывал боли, тем более - такой ужасной! Ведь до сих пор даже уколы мне делали под наркозом…
        Отец швырнул меня на постель, и я испуганно завернулся в покрывало.
        -Не смей грубить, ты, ничтожество! - сказал он и вышел.
        Поздно ночью, когда все легли спать, я немного пришел в себя и осмелился встать с кровати. Я подкрался к компьютеру и вызвал по Сети нашего доктора. Это была моя последняя надежда.
        Узнав меня, психолог недовольно скривился.
        -Послушайте, молодой человек, - сказал он, - мы с вашим отцом уже всё выяснили и расторгли договор. Суд, разумеется, меня оправдал, так что, нам больше не о чем…
        -Но ведь мы дружили столько лет!.. - промямлил я, изумленный его холодным тоном.
        -Я профессионал, - сказал доктор. - Я могу улыбнуться, выразить сочувствие. Но у меня десятки пациентов. Если бы я со всеми вами дружил… Только какой интерес огороднику дружить с овощами?.. Ну ладно, в порядке исключения, я вас выслушаю.
        -Э… понимаете… - заторопился я, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног. - Мои родители… Они отдают меня в интернат, потому что теперь им нужен новый ребенок… Они, вероятно, сошли с ума… Они думают, что я обычный!..
        -Когда у вас будут деньги, - отвечал мне доктор, - вы пригласите меня для лечения ваших родителей. Я честный работник и выполню ваш заказ, несмотря даже на то, что ваши мама и папа никогда еще не казались мне такими здоровыми, как теперь!
        У меня отнялся язык, а доктор, с удовольствием зевнув и потянувшись, сказал:
        -Знаете, как трудно постоянно иметь дело с дураками и не сметь сказать никому правды? Уже много лет мне звонят сумасшедшие папаши и мамаши и умоляют, чтобы я сделал из их детей маленьких чудовищ! Куда мне деваться, если нет других заказов? А за эти так хорошо платят! Эх, чёрт меня побери, как приятно иногда поговорить откровенно!.. Кстати, Илюша, наш разговор защищён от записи, так что, если тебя подослал твой папа…
        Я медленно покачал головой и выключил монитор.

… Не помню, как я дополз до постели. Упав на нее, я тотчас забылся тяжким сном.
        И снова оказался в Большой Игре. Я стоял перед воротами Царства Мертвых, а рогатый привратник с вилами неторопливо отпирал их… для меня.
        И вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной появился всадник. Его лошадь едва волочила ноги. Изрубленные доспехи вв ввввпивались в его израненное тело. Рука с трудом удерживала ржавый меч…
        -Вот и выкуп! - кровожадно обрадовался привратник и распахнул ворота.
        Мой взгляд канул в глубочайшую тьму. Я понял, что Игра окончилась: бездна была настоящая… Но всадник сделал мне знак отойти.
        Я отступил на несколько шагов, бормоча: "Вы уж извините, что так получилось… Мне очень жаль!"… Принц не ответил.
        Я смотрел, как он удаляется от меня, въезжая под тень высокой арки. Густой сумрак ложился на тусклое железо лат, и моя душа цепенела. Еще шаг… Конь и всадник исчезли. Несколько мгновений я смотрел в сомкнувшийся за ними мрак…
        А потом не выдержал и ринулся следом.
        Глава3. Крутые повороты
        Заметив очередной дорожный знак, мама тихо заскулила. Она ненавидела рулить, а там, куда нас занесло, нельзя было пользоваться автопилотом.
        -Режим круиз-контроля не предназначен для движения по дорогам без покрытия! - сообщил нам бортовой компьютер и отключился.
        Ухабистая грунтовка петляла между темными древесными стволами. Я равнодушно подпрыгивал на заднем сиденье, изредка ударяясь макушкой о пластиковый потолок и поглядывая в окно. Вот мимо нас проскакал столб с невзрачным указателем: "Психлечебница. 1км.".
        -Еще так далеко! - застонала мама, стискивая руль. - И зачем я только все это затеяла!..
        Между прочим, отец хотел сдать меня в обычный интернат где-нибудь в городе. Но мама принялась ныть что-то насчет природы и свежего воздуха и добилась своего. Но отец с нами не поехал.
        Наконец из-за деревьев показалась высоченная и гладкая глухая стена. Дорога уперлась в металлические ворота. При нашем появлении они плавно отворились, открывая нам путь на широкую лесную поляну.
        Вокруг не было ни души. Но мама увидела просвет среди деревьев опушки. Там снова начиналась дорога, но не такая колдобистая и грязная, как по ту сторону ворот, а ровная, покрытая мягким зелёным ковром короткой травы. Мы проехали по светлому лесу, по широкой опушке, по мосту над ручьем; по аллее старинного парка поднялись на невысокий холм и остановились у дверей белоснежного дворца.
        Мама выволокла меня из машины.
        -Смотри, без глупостей! - в сотый раз сказала мне она.
        С таким же успехом она могла бы ожидать глупостей от статуи, стоявшей перед дворцом посреди цветочной клумбы. Со вчерашней ночи я был, как мертвый.
        Мы поднялись по широким белым ступеням и вошли в приемный покой. Тут было сумрачно, прохладно и тихо. Только откуда-то слышался чей-то негромкий плач.
        Мама растерянно остановилась посреди покоя, не зная, что делать дальше. Но вдруг стеклянная дверь перед нами отворилась, и в приемную вышла худенькая девочка в лёгком летнем платье. Девочка всхлипывала и утирала глаза скомканным платочком.
        -Вы Арсеньевы? - спросила девочка невыразимо печальным голосом. - Госпожа профессор просила вас немного подождать…
        Она кивнула на мягкие кресла, стоявшие вдоль стен. Но мама, с опаской покосившись на них, отказалась от приглашения. Девочка покорно замерла перед нами.
        Стоять молча маме было очень неловко, и она решила затеять разговор.
        -Девочка, как тебя зовут?.. И почему ты плачешь? - спросила мама. - Неужели тут так плохо?..
        -Меня зовут Тийна Томмсааре, - девочка стала отвечать по порядку, - я плачу потому, что отсюда невозможно сбежать… Нет, здесь очень хорошо…
        Выслушав такой ответ мама замерла с открытым ртом, и неизвестно, сколько времени ей пришлось бы собираться с мыслями. К ее счастью, над стеклянной дверью загорелась зеленая лампочка, и усталый женский голос мрачно произнес:
        -Следующий!..
        Тийна велела идти за ней и повела нас к двери, из-за которой неожиданно донеслись чьи-то вопли и шум борьбы.
        Навстречу нам по лестнице две нянечки, добродушно улыбаясь, тащили под руки извивающееся существо примерно моих лет. Существо неистово вырывалось и мотало головой, так что длинные спутанные патлы то и дело забивались ему в рот, мешая кричать.
        -Я велик!.. Тьфу! - орало существо. - Вы не смеете!.. Тьфу! Тьфу!.. Это преступление перед человече… Тьфу!..
        Впервые за целый день мне в голову пришла хоть какая-то мысль.
        "Господи, и с такими уродами мне придется жить?!" - подумал я.
        Следом за уродом шла очень расстроенная тётя. Она нервно сморкалась в одноразовые салфетки. Наверно, это была его мама. Когда она поравнялась с моей, они обе отвернулись и поспешили поскорее миновать друг друга.
        Мы поднялись на третий этаж и остановились перед дверью с табличкой: "Главный врач. Профессор Нечаева О. В."
        Девочка только подняла руку, чтобы постучаться, как дверь отворилась сама, и на пороге возникла энергичная женщина средних лет в белом халате. Женщина приветливо улыбнулась нам и поманила к себе нашу провожатую.
        -Мне только что позвонили из города, - таинственно произнесла женщина.
        Девочка вздрогнула, стиснув тонкие руки и с мольбой глядя на женщину.
        -Ольга Васильевна… - пролепетала она. - Вы хотите сказать…
        -… что с твоим братом все в порядке! - улыбнулась профессор Нечаева.
        -Он поправляется?! Он скоро вернется?! - воскликнула девочка. - Значит, хорошо, что я так и не смогла сбежать к нему в больницу!..
        Профессор улыбнулась и, покачав головой, обняла девчонку, которая снова плакала, но уже от счастья. Потом главврач взглянула на нас с мамой:
        -Входите, пожалуйста.
        Она повернулась и проследовала к своему столу. У профессора Нечаевой оказалась длиннющая и толстая каштановая коса.
        Маме главврач предложила удобное кресло, а мне - обычный стул. Мама робко присела на самый краешек, а я равнодушно отвалился на скрипнувшую спинку.
        -Итак, - начала главврач, обращаясь к маме, - я внимательно изучила историю болезни вашего ребенка…
        Тут мама вся съежилась и, судорожно всхлипнув, склонилась над сумочкой. Госпожа Нечаева вынула из ящика стола упаковку салфеток и протянула их маме.
        -Успокойтесь, госпожа Арсеньева, - ласково произнесла профессор, пока мама благодарно сморкалась, - просмотрев присланную мне медицинскую видеокарту Илюши, я пришла к выводу, что, скорее всего, мы сможем вам помочь…
        Мама всё сморкалась.
        -И очень скоро, - продолжала главврач, - ваш сын вернется домой здоровым…
        Мама перестала сморкаться.
        -Очень скоро? - растерянно повторила она. - Вернется домой?.. Но… простите, мы рассчитывали совсем на другое!..
        Несколько мгновений госпожа Нечаева молчала. Потом ее лицо словно окаменело. Профессор выпрямилась в кресле и заговорила таким ледяным тоном, что мама испуганно пригнулась.
        -В вашем письме вы не сообщили, что хотите избавиться от ребенка!
        -Но… разве… - пролепетала мама.
        -… иначе я бы сразу сказала, что вам незачем приезжать, - перебила ее профессор.
        - Вы только зря потратили время.
        -Но разве не все интернаты… - снова попыталась возразить мама.
        -Одинаковы? Не все! - отрезала профессор. - Наш интернат - экспериментальный! Вы невнимательно читали рекламную страничку. Мы не забираем детей. Мы их возвращаем.
        -Какой ужас! - воскликнула мама. - Я проделала такой длинный путь! У вас такие плохие дороги!..
        -Сожалею.
        -Как же мне быть? Что скажет муж?.. Может быть, вы сделаете одно маленькое исключение?..
        -Ничем не могу помочь.
        -Неужели, мне придется везти его обратно?! Пожалейте бедного ребенка! Он так устал!..
        Госпожа Нечаева задумалась.
        -Хорошо, - сказала она, - я сделаю исключение, но только в том случае, если мальчик сам захочет остаться…
        -Он захочет! - обрадовалась мама и тайком пихнула меня ногой.
        Впервые за целый день мне захотелось говорить.
        -Как вы обе мне надоели! - сказал я.
        Мама дико вскрикнула, вытаращив глаза. Главврач поднялась со своего кресла.
        -Не смею вас задерживать, - грозно проговорила она, и вдруг монитор, стоявший на ее столе, странно запищал.
        -Только хакеров мне не хватало! - раздраженно воскликнула госпожа Нечаева. - Ну, берегитесь, теперь уж я вас точно засеку!
        Она наклонилась к столу и быстро нажала несколько клавиш…
        -Доктор Томмсааре, это вы?! - изумилась она, взглянув на экран. - Зачем… как… что вы здесь делаете?!
        -Хотели узнать последние новости?! - возмутилась главврач, поправляя наушник. - Мне, конечно, докладывали, что вы пришли в сознание и рвётесь на работу… Но зачем же хулиганить?!
        -Ах, лежать в больнице скучно?! - сердилась она. - Потрясающее открытие!.. Что? Какой Илья?.. Арсеньев?.. Вы успели залезть в его карту?! Зря старались. Он уже уезжает… Оставить у нас? С какой радости я должна его оставлять? Он что, ваш родственник?.. Нет? Тогда, простите, я вас не понимаю…
        В таком духе переговоры продолжались ещё минут десять. В конце концов, госпожа Нечаева улыбнулась своему собеседнику и ласково проговорила:
        -Хорошо, доктор, будь по-вашему… Только выздоравливайте, пожалуйста, поскорее!
        Профессор выключила монитор и, не глядя на маму, сказала:
        -Вашего сына будет лечить доктор Каарел Томмсааре.
        Когда я в окружении двух нянечек спускался по лестнице, я снова увидел Тийну. Она весело скакала вверх через две ступеньки. Следом за нею сильно расстроенная дама тащила за руку длинную лохматую девицу. Дылда ныла и упиралась. Лицо у нее было злое и красное, из носа текли сопли. Поравнявшись со мною, страхолюдина ткнула в меня пальцем и завизжала:
        -И с такими уродами мне придется жить?!
        Наскоро чмокнув меня в щеку, мама утерла слезы и юркнула в машину. Все мои вещи она забрала с собой: госпожа Нечаева сказала, что мне они больше не понадобятся.
        Меня самого нянечки отвели в больничный корпус и поместили на карантин в одноместную палату, сказав, что я могу выходить в больничный садик и вообще, гулять, где, когда и сколько захочется. Правда, в той ужасной пижаме, которую мне выдали, было стыдно выйти даже в туалет…
        Я предпочитал валяться на кровати и пялиться в потолок. И занимался этим до тех пор, пока однажды ко мне не забрел тот патлатый уродец, которого я видел в Главном корпусе в день приезда.
        -Можно присесть? - тоном холодной вежливости осведомился он.
        -Какая жестокая несправедливость! - не дождавшись позволения, он по-хозяйски расположился на стуле у кровати и откинул со лба спутанные космы. - Поэт, который затмил Пушкина, оказался в этой убогой дыре!..
        Я лениво взглянул на гостя.
        -Такова судьба гения! - продолжал патлатый. - Нет пророка в своем отечестве! Жюри престижного конкурса не оценило моих творений. А за то, что я вслух высказал правду об их художественном вкусе, меня отправили сюда!..
        Правильно сделали, подумал я, тебе здесь самое место.
        -А здесь… - гость печально усмехнулся. - Здесь и подавно нет ни одного существа, в ком есть хоть искра разума, чтобы оценить мой талант!.. Мощь моего стиха заставляет мелких людишек затыкать уши и разбегаться!.. Вот, взять хотя бы это отрывок…
        Не дожидаясь начала, я вскочил и бросился вон из палаты.
        Я вышел в больничный садик и хотел было присесть на скамеечку, но на ней уже кто-то сидел. Вторая скамейка тоже была занята. И третья, и четвертая. При этом, все больные вполне поместились бы на двух лавках. Эгоисты.
        -Публика! - кровожадно прохрипел кто-то.
        Я резко обернулся. На лавочке гордо восседала толстая девчонка.
        -Я великая певица, вот послушай, - прокашлялась она.
        Отбежав к другой скамейке, я все-таки решил присесть…
        -Как ты смеешь сидеть в моем присутствии?! - услышал я.
        Я вскочил.
        -Смертный! Ты загораживаешь мне солнце! - донеслось с третьей лавочки.
        -Ну, погоди! Ужо я с тобой разберусь! - пообещал кто-то суровым басом.
        Я совсем перепугался, но, к счастью, последние слова относились не ко мне. Я взглянул через забор. Вдоль него шагал всклокоченный бородатый дяденька в галифе, тельняшке и сапогах. В одной руке у дяденьки был пойманный за шкирку мальчик, а в другой - я содрогнулся - ремень!..
        -Добрый день, доктор! - навстречу страшному дяденьке шла статная пожилая дама в длинном платье; у нее были седые волосы и удивительно звонкий, молодой голос.
        -Добрый день, - вежливо ответил дяденька.
        Я оторопел. Это что, врач?! О, Боже! Куда меня привезли?! Это же настоящий сумасшедший дом!
        И я понял, что у меня нет другого выхода. Если я и сам не хочу сойти с ума, то должен немедленно отсюда бежать! Бежать, даже если это и невозможно, как говорила странная девочка по имени Тийна Томмсааре. Ведь я на то и гений, чтобы совершать невозможное!..
        Бежать я решил нынче же ночью. Чтобы набраться сил, за ужином я дважды попросил добавки, чем очень порадовал нянечек, после отбоя надел пижаму прямо на джемпер. Потом лег под одеяло и стал ждать…

…Когда я открыл глаза, за окном стояла непроглядная темень, а из коридора не доносилось ни звука. Я, оказывается, уснул! Но на всякий случай встал, обулся, снял с вешалки куртку и вышел из палаты.
        Дежурная медсестра спала на кушетке. Часы на столе показывали два часа. И я решил рискнуть. Спустился на первый этаж… осторожно прокрался мимо вахты… Вот и дверь. Один поворот ручки - и я на крыльце. Идиоты: даже двери не запирают!.. Три прыжка
        - и я за калиткой. От нее я припустил вперед во весь дух.
        Я летел, как на крыльях. Успех и сознание собственной смелости пьянили меня. Впрочем, недолго. Очень скоро я запыхался и, остановившись, согнулся пополам, хватая ртом воздух. Немного отдышавшись, я огляделся, и мне чуть не стало дурно.
        Я и не знал, что ночью на улице так ТЕМНО И СТРАШНО!!! Порыв холодного ветра всколыхнул черные кроны деревьев. Одинокий фонарь тревожно закачался, и вокруг меня заплясали чудовищные тени. Меня пробила дрожь. Я торопливо напялил куртку и трясущимися руками кое-как застегнул молнию.
        Я уже решил плюнуть на свою затею и вернуться подобру-поздорову в свою палату, но внезапно у меня над ухом что-то тоненько зазвенело. Звук был негромкий и противный. Что-то прикоснулось к моему лицу… Я почувствовал слабый укол…
        "Оно меня ужалило!!!" - вдруг дошло до меня.
        Вот тут я узнал, что такое настоящая паника.
        Совершенно обезумев, я ринулся вперед и долго бежал, не разбирая дороги, прорываясь сквозь траву и ветки, натыкаясь на стволы, запинаясь о корни. Один раз я со всего маху рухнул в какие-то странные заросли. Мое лицо и руки обожгло, как огнем.
        -ПОМОГИТЕ!!! - завопил я, пытаясь подняться и получая все новые и новые ожоги; я нисколько не сомневался, что коварное растение источает какой-нибудь смертельный яд.
        Я выполз из зарослей на четвереньках и увидел впереди просвет: между черных стволов проглядывало звездное небо. Шатаясь, я вышел из густой чащи и оказался на лесной опушке. Передо мной расстилалась широкая долина. Я стоял на холме, а внизу тускло светилась речная излучина. Противоположный берег тонул в тумане. Далеко на горе мерцали купола сельской церкви.
        Мои колени подогнулись, и я в изнеможении опустился на землю у корней какого-то дерева. Меня укусила неизвестная тварь, меня ужалило ядовитое растение - я и мысли не допускал, что останусь в живых. Но я был слишком измучен, чтобы бояться смерти. Я решил встретить ее достойно и уселся поудобнее, прислонившись к шершавому стволу.
        Мне становилось все холоднее и холоднее. Боль от ожогов слабела ("Тело теряет чувствительность!" - подумал я). Потом куртка автоматически заработала в режиме обогрева. Убаюканный шумом ветра, я начал потихоньку засыпать.

… На сей раз мой сон был уныл и скучен. Мне снилось, что я сижу в Царстве Мёртвых и плачу. Я сидел и плакал целую вечность… Но вдруг тьма вокруг слегка поредела, и передо мной, откуда ни возьмись, очутился Принц. Его лошадь бодро била копытом. Принц посмотрел на меня и неожиданно промолвил:
        -Илья, проснись!
        Он никогда раньше не говорил со мной! От удивления я вздрогнул и открыл глаза…

…Вокруг сияло раннее утро. В долине клубился туман, а в лесу просыпались птицы. Тоскливые сны растаяли вместе с ночью. Унылая тьма Царства Мёртвых исчезла без следа.
        А Принц - остался.
        Глава4. Вот мы и встретились
        Я узнал эту царственную осанку, гордый поворот головы…
        Его могучий конь выставил правую переднюю ногу и, согнув шею, почесался ухом о колено. Потом потянулся к траве, но всадник одернул его поводьями:
        -Нельзя, Паладин!
        Я вдруг понял, что обознался. Это был не Принц, и лошадь была совсем другая - не белая, а серая в яблоках. Всадник смотрел на меня пристально, не улыбаясь. В его голосе и взгляде было какое-то потустороннее спокойствие. Длинные светлые волосы золотились в лучах зари, а бледное лицо с тонкими чертами казалось как будто прозрачным.
        Тут мне всё стало ясно.
        "Это Ангел! - понял я. - Он пришел за мной, потому что я умер!"
        "Значит, я уже в раю?" - подумал я следом.
        Трава вокруг меня сверкала, долина тонула в розовом тумане, а над головой, вместо неба, нежно сияла легкая жемчужная дымка. Вдалеке золотыми каплями горели купола. Конечно, это рай!..
        Я осторожно поднялся на ноги, чувствуя себя непривычно маленьким рядом с Ангелом и его здоровенным конем.
        -Тебе нравится Паладин? - спросил Ангел, похлопывая коня по шее.
        Я робко кивнул.
        -Хочешь прокатиться?
        Тут, к моему изумлению, серый конь подогнул задние ноги и уселся по-собачьи. Ангел ждал, обняв его за шею, и я понял, что не в праве отказываться. Дрожа от волнения, я подошел к коню и, взявшись за высокую луку седла, перекинул ногу через серебристый лошадиный круп. Конь поднялся и я, вскрикнув от неожиданности, повалился прямо на Ангела и обхватил его обеими руками.
        Обхват получился неожиданно широкий.
        "Разве ангелы бывают толстыми?" - удивился я.
        Но в следующий момент я догадался, в чем дело:
        "Да у него же там, под одеждой, крылья! Он обернул их вокруг себя, чтобы не мешали ездить верхом!.."
        Ангел тронул коня, и он начал спускаться в долину. Я покачивался на крупе, обнимая Ангела, благо, он не возражал. Прохладный ветер властно умывал мое лицо, и розовые клочья тумана таяли над росистой тропинкой. Я смотрел по сторонам, и с каждым мгновением становился всё счастливее. А я еще боялся умереть! Какой же я был дурак!..
        Потом я представил себе, какой переполох поднимется, когда люди, оставшиеся на земле, найдут мое мертвое тело. Как ужаснутся родители, увидев мой труп, обезображенный укусами и ожогами. Как мои родственники, громко зарыдав, станут упрекать друг друга в несправедливости и жестокости. Они-то решили, что я обычный, а ко мне, вон, ангелов присылают!..
        Я гордо выпрямился и даже слегка разжал руки. Ангел спросил:
        -Ты больше не боишься? Хочешь, поедем быстрее?
        Я кивнул. В следующую секунду я уже горько в этом раскаивался.
        Ангел подобрал поводья и свистнул. Конь вздрогнул, затанцевал на месте и внезапно диким прыжком рванулся вперед. Я завопил и вцепился в Ангела мертвой хваткой.
        -Эй, задушишь! - крикнул Ангел; правда, он, кажется, шутил.
        Но мне было не до шуток! Чтобы не слететь с коня на полном скаку, я что есть силы прижался к Ангелу. Его широкие рукава трепетали на ветру, раздувшись, как паруса, а волосы хлестали меня по лицу. Я зажмурился, мечтая только об одном: чтобы серый конь остановился.
        В конце концов это произошло, правда, не очень скоро. Я открыл глаза. Мы стояли среди светлых сосен у высокого обрыва, а далеко внизу, за высокой белой стеной, текла река. Конь фыркал, вскидывая голову, а Ангел замер в седле, неподвижный, как изваяние. За нашими спинами вставало солнце.
        -Там моя родина, - неожиданно сказал Ангел, глядя в туманную даль.
        -Э… мы туда поедем? - спросил я, с тревогой косясь на обрыв.
        Ангельское лицо поникло, и я испугался, что сморозил какую-нибудь глупость. А ну как он рассердится - что тогда?..
        Но Ангел не рассердился. Он лишь вздохнул и промолвил:
        -Ты устал. Пора возвращаться.
        Он повернул коня, и мы шагом поехали вниз по сосновому склону, вышли в поле, свернули в лес. Тропинка становилась все шире и ровнее. Вскоре я понял, что мы едем не по лесу, а по парку. Но вокруг по-прежнему не было ни души. Прозрачную утреннюю тишину нарушал только щебет птиц…
        -ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЕМ!
        Я дернулся. Справа от нас затрещали кусты и на дорожку вышел… давешний страшный доктор в галифе и тельняшке! Интересно, откуда он тут взялся, в раю? Неужели, тоже помер?..
        Теперь на докторе была еще и куртка. В руках, вместо ремня - пустая корзина. Вслед за ним из кустов выбралась большая лохматая собака и, увидав Ангела, радостно завиляла хвостом. Хозяин же, поглядев на него, сердито нахмурился:
        -Опять коня мучил! Все тебе неймется, горячий ты парень! Небось, прямо с автобуса на конюшню отправился?
        -Доброе утро, - подумав немного, ответил Ангел.
        Неожиданно страшный доктор радостно расхохотался.
        -Тормозок наш дорогой! - воскликнул он.
        Он схватил Ангела за одежду и, стащив с коня, принялся душить в объятиях, приговаривая:
        -Вернулся, чудь белоглазая! Сволочь белобрысая!
        Я, уцепившись за опустевшее седло, худо-бедно удержался верхом. Страшный доктор взял коня под уздцы и куда-то повел. Ангел шел рядом с доктором, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу. Теперь я смог рассмотреть его получше.
        Ангел был одет в какой-то длиннополый балахон, вроде халата, украшенный вышивкой, с широкими рукавами и длинный - до земли. Никаких крыльев под ним не угадывалось. Все-таки, Ангел и впрямь был просто-напросто толстый, и поэтому не мог носить нормальную одежду. И вообще, скорее всего, это был никакой не Ангел, да и я, кажется, не в раю…
        -Значит, это и есть тот самый Илья Арсеньев, который решил, что сможет от нас сбежать? - спрашивал, тем временем, страшный доктор, кивая в мою сторону.
        Его друг кивнул.
        -Отважный малый! - сказал доктор. - Только глупый. Или слепой. Он что, не видел, какие у нас стены?
        Толстый пожал плечами.
        -По его милости все врачи с рассвета по лесу шастают, - усмехнулся доктор. - Делают вид, будто ищут сбежавшего пациента. А чего его искать? Проголодается - сам прибежит, как миленький. Сколько уж раз так было! Но раз главврач приказала - нужно выполнять. Вот народ и гуляет. Грибы собрали подчистую. Нам с Вафлей почти ничего не досталось…
        Собака, услыхав свое имя, заскулила от избытка чувств.
        Аллея свернула к длинному одноэтажному строению с маленькими окошками и большими дверями. У стены лежала куча опилок, а рядом в загоне гуляли две лошади. Доктор подвел серого коня к дверям, без всякого предупреждения сдернул меня с его спины и аккуратно поставил на ноги.
        -Приехали, - сказал он.
        -До вечера, - широко улыбнулся он, хлопая своего толстого приятеля по плечу, - заходи, отпразднуем твое возвращение!.. Пойдем, Пашка! - сказал он коню и увел серого на конюшню.
        Собака Вафля, поскуливая, заметалась между конюшней и толстым, но в конце концов убежала за за хозяином.
        Толстяк повернулся ко мне и неторопливо промолвил:
        -Будем знакомы, меня зовут Каарел Томмсааре.
        Я чуть не сел на кучу опилок. Надо же было так опозориться! Принять обыкновенного врача за Ангела! Теперь я прекрасно видел, что в облике доктора нет ничего таинственного. Глаза - просто холодные стекляшки, волосы - белёсые, как солома у конюшни. Лицо - надменная прибалтийская физиономия, бледная до зелени. Краше в гроб кладут, как говорится. А туда же: рвётся меня лечить!..
        Скривившись от разочарования, я процедил:
        -Очень приятно.
        Доктор повернулся и заколыхался в сторону аллеи; я поплелся следом.
        -Зови меня Каарел, - по-прежнему не спеша продолжал доктор, - тебе я это разрешаю. Ведь ты приехал насовсем…
        Я громко усмехнулся. Я, в общем-то, совершенно не собирался с ним разговаривать, но просто обязан был кое-что прояснить.
        -Позвольте вам напомнить, дорогой Каарел, - проговорил я с изысканной издевкой, - что я сюда не приезжал. Меня привезли насильно. А вы уломали профессоршу оставить меня здесь. Я не стану спрашивать вас, зачем вы это сделали. Признаться честно, мне на это абсолютно наплевать. Но смею заметить, что я вас об этом не просил, и потому…
        Доктор, надо сказать, проявлял удивительную выдержку. Как я ни изощрялся в издевательствах, он продолжал невозмутимо топать вперед, лишь изредка поглядывая на меня одним глазом.
        Постепенно мое ораторское вдохновение начало угасать. Я еще некоторое время пыжился, а потом позорно умолк на полуслове… И вдруг меня осенило: ведь господин Томмсааре - врач! Он считает меня больным, а на больных не принято обижаться!..
        -Мы пришли! - объявил доктор.
        Мы очутились перед аккуратным забором, за которым виднелся большой деревянный дом, утонувший в яблонях. На доме висела табличка: "Корпус 7". Неожиданно кусты у калитки зашевелились, и я услышал, как кто-то быстро прошмыгнул к дому.
        -Атас! Эстонец идет! - донёсся до меня чей-то сдавленный крик.
        Доктор покачал головой.
        -Я же говорил им, что я не эстонец, - промолвил он, отворяя калитку. - Я сэту!
        В доме было тихо. Дверь была слегка приоткрыта. Доктор остановился в трех шагах от крыльца и взял прислоненную к стволу яблони длинную палку. Ею он осторожно толкнул дверь…
        На порог со страшным грохотом полетело мусорное ведро. Кто-то торжествующе завопил, но в следующий миг вопль перешел в стон разочарования. Доктор взял меня за руку и, старательно перешагивая через яичную скорлупу, поднялся на крыльцо.
        -Вот мы и дома, - сказал он.
        Глава5. На новом месте
        -Приснись, жених, невесте! Что, так вот они со вчерашнего вечера и лежат?
        -Так и лежат, Дядя Фил…
        В дверях нашей палаты стояли двое: доктор Томмсааре, которого старшие пациенты называли Эстонцем, и страшный доктор в тельняшке, которого Эстонец называл Дядей Филом.
        Вчера, после того, как доктор Томмсааре привёл меня в свой корпус и показал мне мою койку в девятиместной палате, четверо санитарок из больницы привели к нам ещё восьмерых новеньких. Среди них, к моему великому негодованию, оказался патлатый Поэт, а остальные семеро были, без сомнения, наиболее неприятные типы из всех виденных мною в больничном саду.
        Вскоре после их прибытия Эстонец пригласил нас на кухню и усадил за длинный деревянный стол. Потом явились пациенты из старшей палаты и уселись рядом с доктором. Еду на завтрак подали просто отвратительную, да к тому же лицезрение старших пациентов здорово испортило мне аппетит. Вели они себя ужасно, - смеялись, шутили, подкалывая друг дружку - впрочем, как и положено обычным.
        Новенькие - напротив, сидели с постными рожами, притворяясь, что не видят никого и ничего вокруг себя. Просто умереть со смеху. Настоящие психи с манией величия. Строят из себя оскорблённых гениев. Неужели непонятно, что в этом дурдоме один-единственный настоящий гений и вообще нормальный человек - я?!
        Похоже, новенькие об этом догадывались. Во всяком случая, я заметил, что они во всём подражают мне. Если к ним обращался доктор или кто-нибудь из старших, они точно так же как я молчали в ответ. За обедом они, скорчив недовольную мину, точно так же отодвинули от себя тарелки с супом, и так далее.
        К вечеру у меня от всего этого чуть не началась истерика, но я сдержался. Однако заметил, что у остальных новеньких глаза тоже на мокром месте. Приятно, конечно, быть примером для подражания, но всему же есть предел! Я решил, что с меня хватит. Когда настало время ложиться спать, я решил, что больше не встану с кровати - назло всем этим дуракам и толстому Эстонцу.
        Но в результате, нынче утром все новенькие, вместо того, чтобы пойти на завтрак, остались в постели! Врачи, как ни странно, ничуть не обеспокоились.
        -Ну, каково загораете, орлы? - весело гаркнул Дядя Фил.
        Неожиданно мой сосед слева подал голос.
        -Я жду, когда меня начнут лечить! - не глядя на врачей, с убийственной насмешкой проговорил он.
        Это был тот самый патлатый Поэт. Я чуть не фыркнул. Подумаешь, оратор! Если бы я не дал себе слово больше никогда в жизни не разговаривать с врачами, я бы сказал им то же самое!..
        -Лечить? - обрадовался страшный Дядя Фил. - Это сколько угодно!.. Сейчас всех вылечу!
        И он бодро щелкнул пряжкой ремня. Я не выдержал и зажмурился, натянув на голову одеяло. Если бы я мог унизиться до разговоров с придурками, я бы высказал Поэту всё, что я о нём думаю!..
        -Доктор Кузнецов, это не ваши пациенты, - с прохладцей в голосе заметил господин Томмсааре.
        -Хотел поделиться опытом, - разочарованно вздохнул доктор Кузнецов. - Зря ты отказываешься. Отличный метод.
        -У меня свои методы, - равнодушно промолвил Эстонец.
        -Знаем мы их! - фыркнул Дядя Фил.
        Эстонец помолчал немного.
        -Вы подрываете мой авторитет в глазах пациентов, - сообщил он, наконец. - Давайте выйдем.
        Дверь палаты захлопнулась. Я сбросил с головы одеяло и напряг свой абсолютный слух. К счастью, Дядя Фил говорил довольно громко.
        -Они не встали на завтрак, и ты не завтракал тоже, - сердился он. - Если они пропустят обед, ты опять не станешь есть… А к ужину кто-нибудь из старших подложит тебе на стул ежа, ты его накажешь…
        Эстонец что-то сказал. Дядя Фил взорвался окончательно.
        -Да не ежа! - взревел он. - Ты накажешь хулигана, оставишь его без ужина, а значит, и сам без него останешься! Ты же у нас принципиальный!
        Эстонец снова что-то сказал.
        -Самое большее через неделю ты протянешь ноги! Вот и весь твой метод! - горячился доктор Кузнецов. - У тебя девять новеньких! А что, если они договорятся между собой и станут голодать по очереди?!
        Я горько усмехнулся. Нет, я не стану разговаривать со всеми этими идиотами, даже если это единственный способ разделаться с толстым доктором…
        Спустя некоторое время в палату заглянул дежурный из старших.
        -Эй, салаги, вы обедать будете? - нагло спросил невежа.
        -Значит, не будете, - не услыхав в ответ ни слова, решил он.
        Через полчаса по корпусу поплыли вкусные запахи. Я уткнулся носом в подушку…
        -Что, так они с утра и лежат? - сочувственно произнес приятный женский голос.
        Прошло еще несколько часов. Я только что встретил презрительным молчанием приглашение на полдник и теперь потихоньку жевал одеяло. Поэт накрыл голову подушкой и сотрясался от беззвучных рыданий. Эстонец окинул палату изучающим взглядом и сказал:
        -Нет, с утра они лежали гораздо спокойнее…
        Стоявшая рядом с Эстонцем элегантная пожилая дама в длинном тёмном платье слегка вздохнула:
        -Бедные дети!.. Каарел, хотите, я вам помогу? Уверяю вас, ласковые слова быстро поднимут этих больных с постели…
        -Вряд ли, Анна Стефановна, - сказал Эстонец. - Ведь это мальчики…
        -Вы хотите сказать, что мой метод годится только для девочек? - спросила дама.
        -Нет. Я хочу есть, - ответил Эстонец.
        -Именно об этом я и желала поговорить, - призналась дама, - давайте выйдем на минутку…
        К счастью, дверь она прикрыла неплотно.
        -Карел, вы уверены, что это так необходимо - страдать вместе с теми, кто сам себя наказал? - взволнованно проговорила гостья.
        -Конечно, - убеждённо ответил Эстонец. - Это необходимо!
        -Интересно было бы узнать, что натолкнуло вас на эту идею, - продолжала допрос Анна Стефановна.
        Со стороны Эстонца последовало долгое обескураженное молчание.
        -Священное Писание, - растерянно произнёс он наконец. - Отец Михаил сказал: надо поступать как Христос… Он как раз и страдал с теми, кто сам себя наказал… Разве отец Михаил был неправ?
        Теперь замолчала гостья.
        -Все ясно, - вздохнула она пару минут спустя.
        Дверь скрипнула: Анна Стефановна снова заглянула в палату.
        -И где тут ваш знаменитый Илья Арсеньев? - неожиданно спросила она; что ж, надо признать, она довольно приятная и неглупая женщина…
        Я случайно встретился глазами с Эстонцем и поспешно уставился в потолок.
        -Ну, и чего в нем особенного? - немного полюбовавшись мною, поинтересовалась Анна Стефановна.
        Ведьма старая!..
        -Это моя врачебная тайна, - промолвил господин Томмсааре.
        За окном потихоньку вечерело. Сад наполнили золотые сентябрьские сумерки. Палата новеньких утонула во мраке отчаяния.
        Поэт, завернувшись в одеяло, хныкал во весь голос. В углу кто-то жалобно стонал. Я, вцепившись зубами в подушку, дрожал от страха. Мне не давал покоя ужасный вопрос: а сколько времени человек может прожить без еды? Эстонцу что - он вон какой жирный! А я?! А вдруг я уже умираю? Вот прямо сейчас возьму и помру!..
        -Эй, салаги! - в палату в очередной раз влетел развеселый дежурный.
        При его появлении по комнате пронесся голодный вой.
        -Ну, как насчет ужина? - спросил дежурный. - Картошечка, ммм, объеденье! С котлетками, а? Что, не проголодались? Ну, как хотите…
        Вой сделался громче. Но тут из коридора послышался голос Эстонца:
        -Дежурный, прекратите издеваться над больными. Накрывайте на всех.
        Вой утих. Мои соседи высунули носы из-под одеял. Они не поверили своему счастью.
        "Он думает, что купил меня! - думал я, лихорадочно натягивая штаны. - Как бы не так! Он надеется, что я буду благодарен ему за его милости! Дудки!"
        Растолкав столпившихся у двери палаты больных, я ринулся на кухню.
        Стол был уже накрыт.
        -Извини, но здесь сидят старшие, - обратился ко мне второй дежурный, когда я набросился на приглянувшуюся мне порцию.
        Я, конечно, не стал объяснять ему, что я свободный человек и вовсе не собираюсь подчиняться здешним дурацким порядкам.
        -Эй ты! А ну, отвали! Это мое место!
        Подбежавший ко мне долговязый парень… ВЫДЕРНУЛ ИЗ-ПОД МЕНЯ СТУЛ!!!
        Грохнувшись на пол, я не почувствовал боли. Сгорая от неописуемого унижения, я тотчас вскочил на ноги. Старшие - все, кроме второго дежурного - заливались счастливым смехом. В глазах новеньких читалось молчаливое одобрение. Я озирался, как затравленный зверь…
        В кухню вошел Эстонец.
        -Скамейкин уронил новенького! - хрюкая от удовольствия, сообщил доктору первый дежурный.
        -Скамейкин, без ужина! - бросил виновному доктор. - Илья, ты не ушибся? - спросил он, садясь за стол и отодвигая свою тарелку в сторону.
        Я угрюмо поднял стул, сел и на всякий случай запихал в рот побольше картошки. Я с трудом сдерживался, чтобы не высказать Эстонцу всего, что накипело на сердце за долгий день.
        Тарелки быстро пустели. Порции доктора и Скамейкина старшие поделили между собой. Эстонец, подперев голову рукой, рассеянно поигрывал вилкой… И вдруг, быстро обернувшись, схватил за штаны второго дежурного, который на цыпочках крался позади его стула, прижимая к животу маленькую кастрюльку.
        -Ужин, - задумчиво произнес Эстонец, отобрав у вора добычу и сняв с кастрюльки крышку. - Кому?
        Под его взглядом тихоня-дежурный побледнел, покраснел, но потом взял себя в руки и смело посмотрел на доктора.
        -Скамейкину, - признался мальчик.
        Старшие зажмурились.
        -Это твоя порция? - продолжал допрос беспощадный Эстонец. - И ты готов остаться голодным из-за негодяя Скамейкина? А ну, пойдем со мною!..
        -Егоров доигрался!.. - прошептал кто-то.
        На следующее утро новенькие вышли к завтраку первыми. Я, скрепя сердце, сел рядом с Поэтом. Я, конечно, вовсе не хотел покоряться здешним дурацким порядкам. Но и нарываться ещё раз на грубость местных дикарей тоже не хотелось. Словом, пришлось смириться. Да, вот так люди и теряют человеческое достоинство!..
        К столу подтянулись старшие. Они были непривычно тихие и разговаривали шепотом. На их лицах застыло изумление. У Скамейкина был совсем обалдевший вид. Последними на кухне появились Эстонец и вчерашний преступник, мальчик по фамилии Егоров. Глаза и нос у Егорова покраснели и распухли.
        Эстонец уселся на свое место, пересчитал глазами присутствующих, удовлетворенно кивнул и взял у дежурного тарелку. Бледный и подавленный Егоров едва смог проглотить одну ложку овсянки. Все оставшееся время завтрака он просидел, роняя слезы в остывающую кашу.
        Пациенты в гробовом молчании допили какао. Все вздрогнули, когда висевшие на стене старинные часы начали с хрипом отбивать девятый час утра. Едва зловещий звон умолк, как в саду громко хлопнула калитка. Деревянное крыльцо заскрипело под чьими-то тяжелыми шагами…
        -Пора, - сказал, появляясь на пороге кухни, доктор Кузнецов.
        Егоров дернулся и вскочил, опрокинув свой стакан. Какао залило половину стола. Никто не обратил на это внимания.
        -Прощайтесь, - почти не разжимая губ, промолвил Эстонец.
        Старшие тихонько поднялись со своих мест и потянулись к Егорову. Они пожимали ему руку и поспешно отходили в сторонку. Егоров стоял неподвижно, как статуя. Но когда страшный доктор Кузнецов взял его за плечо и повлек прочь, он вдруг ожил.
        -Нет!!! Не надо!!! - заорал Егоров, пытаясь вырваться. - Я не хочу домой, я хочу остаться здесь!..
        -Нельзя, - голос Эстонца упал до чуть слышного шёпота. - Ты уже здоров!..
        Глава 6. Тяжелый случай
        Когда рыдания Егорова стихли за садовой калиткой, Эстонец оторвал взгляд от двери и тяжко вздохнул:
        -Ну вот. Ещё один ушел. Навсегда.
        Пациенты все еще боялись пошевелиться. Один Скамейкин робко вякнул:
        -Он вам позвонит!..
        Эстонец вздохнул:
        -Вряд ли.
        -Почему? - осмелел еще кто-то из старших.
        Эстонец отыскал глазами спросившего. Подумал, хотел что-то сказать… Но лишь покачал головой.
        -Покажите новеньким, как застилать постели. Я проверю их спальню перед обедом.
        Он встал из-за стола, ушел к себе и заперся в своей малюсенькой комнатенке. Я слышал, как щелкнул замок.
        -Ну, чего сидим, пошли работать! - сказали, обращаясь к новеньким, старшие.
        Поэт пренебрежительно хмыкнул, выразив этим общее настроение младшей палаты.
        -Ну и пожалуйста! - старшие пожали плечами и побрели по своим делам.
        -Обеда минус девять порций, - сказал кухонному комбайну дежурный Скамейкин. - То есть, десять, - добавил он, вспомнив про доктора.
        Я только пожал плечами. Я так наелся, что мне казалось, будто я уже никогда не захочу есть. Я ушел в спальню и плюхнулся на кровать. Я думал: взаправду ли Эстонец огорчился из-за разлуки с бывшим пациентом, или притворяется?..
        Мои сытые мысли текли медленно и вяло, и я не заметил, как задремал. На краешек моей кровати, приветливо улыбаясь, присел мой старый психолог.
        -Огородник не станет дружить с овощами, - ласково сказал он.
        -Эстонец врёт? - спросил я.
        Психолог, опираясь на вилы, наклонился к моему изголовью.
        -В Большую Игру никто не играет честно! - прошептал он мне на ухо.
        -А Принц? - вспомнил я.
        -Детская сказка, - сказал психолог. - Его не существует.
        -Значит, он больше мне не помешает? - обрадовался я. - И я смогу выиграть?
        Психолог кивнул головой.
        -Если будешь помнить о трех вещах: спокойствие, воля, вера в себя, - ответил он.
        Эти слова он повторял мне изо дня в день много лет подряд. Я хотел было сказать, что прекрасно их помню, но не успел, потому что проснулся…
        На кухне дежурные уже вовсю гремели посудой. Новенькие бестолково суетились вокруг своих скомканных постелей. Видать, проголодались. Я тоже чувствовал голод, но приказал себе не нервничать. Странный сон подействовал на меня самым чудесным образом. Я вдруг ощутил в себе силу, которую, казалось, навсегда оставил за воротами лечебницы…
        "Спокойствие, воля, вера в себя!" - мысленно повторил я, внимательно посмотрев на свою постель; несмотря на аутотренинг, я совершенно не представлял себе, что с нею делать. Дома этой позорной работой занималась только мама.
        -Безобразие, - раздалось из коридора.
        В дверях стоял Эстонец.
        -Почему старшие не помогают? - грозно спросил он.
        -Мы предложили! - загомонили голоса за его спиной. - Они сказали, что не хотят!
        -Да мы вообще молчали! - не выдержали новенькие.
        Старшие заявили, что младшие врут. Младшие завопили, что врут старшие. Эстонец сказал, что, в таком случае, без обеда останутся все. Пациенты дружно онемели от изумления. Один я сохранил присутствие духа.
        -Дорогой Каарел, - учтиво промолвил я, пользуясь паузой. - Я, в отличие от остальных, не стану отрицать, что отказался от помощи. Но я искренне раскаиваюсь. Не могли бы вы показать мне, как это делается?
        Эстонец некоторое время молча изучал меня, а я спокойно и невинно смотрел прямо ему в глаза. Наконец, тяжёлая туша сдвинулась с порога.
        -Так и быть, - сказал доктор, подходя к моей кровати.
        Толстому, неуклюжему Эстонцу понадобилось не менее десяти минут, чтобы убрать постель. Надо было видеть, с каким трудом он наклонялся, чтобы заправить простыню под матрас! К концу процедуры по его лицу градом катился пот.
        -Понятно? - тяжело дыша, спросил доктор, поправив уголок поставленной треугольничком подушки.
        -О, да, благодарю вас! - с самым серьёзным видом ответствовал я. - Хотите, чтобы я повторил? - прибавил я для пущей искренности.
        Эстонец снова задумался, глядя на меня. Новенькие кровожадно вытянули шеи…
        -Завтра утром, - сказал доктор.
        Сидя в одиночестве за большим кухонным столом, я пытался понять: что за странное чувство мелькнуло в холодных глазах Эстонца, затуманив стальной недоверчивый взгляд и подарив мне первую победу?..
        Я так и не смог разгадать эту загадку, ведь мне самому это чувство было незнакомо. Однако, я понял, что нащупал правильный способ ведения войны. О, Большая Игра наяву куда труднее, но и гораздо увлекательнее, чем виртуальная! Потому что ты точно знаешь: когда твой удар достигает цели, он причиняет врагу настоящую боль!..
        Как ни старался Эстонец вывести меня из себя, ему так и не удалось ничего со мной поделать. А способов у него было множество. Застилание постелей - это были только цветочки. Потом он заставил пациентов стирать носки, убираться в тумбочках, подметать пол, пришивать пуговицы - какие только зверства не изобрело это чудовище!
        Новенькие закатывали скандалы и истерики, опускаясь даже до грубых оскорблений. Эстонец ловко использовал этот момент. Метод у него был отработан: вначале напугать гневным окриком, потом образумить строгим внушением, а напоследок утешить, приласкать - и дело в шляпе: разговор завязывался сам собой, и пациенты один за другим позорно раскрывали перед доктором свою душу. Но со мной этот номер не прошёл.
        Я был спокоен, вежлив и покорен. Приказы доктора я никогда не оспаривал, но исполнял спустя рукава. А за плохо выполненную работу всегда просил прощения с самым сокрушённым видом. Искра гнева в глазах доктора угасала при виде моих слёз. Всё то же странное, неведомое мне чувство появлялось в его холодном взгляде, и доктор сдавался.
        Словом, я идеально выстроил линию обороны. Было, однако, и в ней слабое место. Моего врага Эстонца часто навещала его сестра Тийна, весёлая и красивая девочка. Она неизменно здоровалась со мной и пыталась вызвать на разговор. При ней мне было тяжело сохранять лицо, ибо Тийна пробуждала во мне совершенно мне не нужные чувства.
        В конце концов, я справился и с этой проблемой. Тийна была очень похожа на своего братца. Я научился видеть в её лице черты ненавистного Эстонца и рыцарские чувства во мне постепенно угасли. Я одержал ещё одну победу, и теперь с любопытством ожидал, что будет дальше.
        И вот, однажды Эстонец не выдержал. Случилось это в конце декабря. Доктор остановил меня в коридоре, когда я, вместе с остальными пациентами шёл на обед.
        -Илья, задержись ненадолго, - сказал Эстонец.
        Пациенты прошли на кухню, и мы остались в коридоре одни. Я поднял вежливый взгляд. Доктор выглядел неважно. За прошедшие полгода утратившие человеческий облик и достоинство пациенты своими истериками и безобразиями основательно потрепали ему нервы. Но я знал: больше всего ему досталось от меня.
        -Доктор, я в чем-то провинился? - невинно поинтересовался я, разглядывая его лицо, измождённое бесконечными тревогами и усталостью.
        -Нет, - доктор нервно провел рукой по растрепанным волосам.
        -Ах, вы, вероятно, хотели провести психотерапевтический сеанс? - с самым серьезным видом предположил я.
        -Нет, - повторил Эстонец. - Я хочу с тобой поговорить…
        -К вашим услугам, - я, как всегда, изобразил полную готовность. - О чем вы хотели бы побеседовать? Я с удовольствием отвечу на все ваши…
        -Илья, ты можешь хоть раз поговорить со мной как человек с человеком? - перебил доктор.
        -Что вы! Это исключено! - серьезно и печально промолвил я. - Разве я человек? Перед вами я жалкая букашка…
        Пожалуй, тут я хватил через край. Но не огорчился: в конце концов, мне хотелось, чтобы рано или поздно Эстонец понял, что всё это время я над ним попросту издевался…
        -Илья, я давно понял, что ты надо мной издеваешься, - заговорил доктор. - Я терпел. Я надеялся…
        -На что? - полюбопытствовал я.
        Эстонец долго подбирал слова, но, видать, так и не подобрал хорошенько.
        -Я ждал, что твоя душа проснётся, - проговорил он.
        Бред. Но я нашёлся с ответом.
        -Моя душа, доктор - не Спящая Красавица, - усмехнулся я. - Да и вы вовсе не прекрасный Принц…
        К моему изумлению, словно луч солнца скользнул по бледному лицу господина Томмсааре.
        -Ты всё ещё помнишь своего Принца? - спросил он.
        Откуда он знает про Принца?.. Ах, да ясно же откуда - из моей медицинской видеокарты!
        -К счастью, уже весьма смутно, - я впервые ответил честно. - Он даже сниться мне перестал. Я счастлив. Наконец-то я от него избавился.
        Эстонец взглянул на меня, и глаза его погасли. Доктор отступил на шаг, отвернулся и молча побрёл в свою каморку. Я гордо посмотрел ему вслед. Победа оставила какой-то неприятный осадок в сердце, но я решил, что на это не стоит обращать внимания.
        Прошло несколько дней. Однажды, проснувшись поздно ночью, я вышел из спальни по своим неотложным делам. Возвращаясь, я увидел на полу в конце коридора узкую полоску света. Эстонец не спал… Мне стало любопытно. Я подкрался к приоткрытой двери. В щелку я увидел угол маленькой комнаты, край рабочего стола, экран компьютера и спину Эстонца.
        Он мешком ссутулился в кресле, положив руки на стол, а голову на руки. Темный экран неожиданно загорелся: на нем появилась Анна Стефановна.
        -Каарел, ты меня вызывал? - спросила она.
        -Ни сна, ни отдыха измученной душе! - подвинув первую картинку, половину экрана заняло изображение сонного Дяди Фила. - Эй, сынок, ты чего такой смурной? Или что случилось?..
        Эстонец не пошевелился, даже головы не поднял.
        -Я потерял пациента, - глухо ответил он.
        Глава 7. Страшный суд
        После долгой паузы Анна Стефановна и доктор Кузнецов заговорили разом:
        -Сынок, погоди…
        -Только не волнуйся…
        -Может, это еще и не так…
        -Давай поговорим спокойно…
        Так же внезапно оба замолчали.
        -Кого?.. - коротко спросил Дядя Фил.
        Эстонец только потряс головой. Но коллеги почему-то все поняли. Анна Стефановна горестно вздохнула. Дядя Фил насупился и засопел. Минута молчания затянулась.
        -Я предупреждал, - начал Дядя Фил, яростно кусая усы, - ты не послушался…
        -Филипп!.. - тихо, но с угрозой промолвила Анна Стефановна.
        -Я уже пятьдесят девять лет Филипп! - огрызнулся Дядя Фил. - Нельзя было Каарелу брать мальчишку! И как Нечаева согласилась на эту авантюру? А впрочем, все вы, бабы, одинаковые! Видите смазливого сопляка и таете: «Ах, Каарел, красавчик, бедняжечка! Ну как отказать этому ангелу?» Ангел, ёлки зелёные! Крылья только не из того места растут!
        -Замолчи, Филька, пугало огородное! - рявкнула Анна Стефановна.
        Голос у нее оказался куда мощнее, чем можно было ожидать. Эстонец вздрогнул и уменьшил звук.
        -Я слишком мало знаю об этой истории, чтобы судить кого бы то ни было, - взяла себя в руки дама.
        -Ха! Покажи мне человека, который знает больше! - Дядя Фил не был намерен уступать. - Их Высочество господин Томмсааре не изволили ничего объяснить даже главврачу!.. Парня нужно было отдать мне! Я бы его не испортил. Потому что я его не жалел!
        -Филипп, хоть я и мало знаю, - терпеливо проговорила Анна Стефановна, - но все же я смогла понять, что Илья - часть той жизни, о которой Каарел все еще тоскует…
        -Во-первых, это не оправдание, - отрезал Дядя Фил. - Во-вторых, пора бы ему перестать тосковать по ерунде. Сейчас он занят благородным и нужным делом. А раньше…
        Неожиданно Эстонец поднял голову и взглянул на экран. Дядя Фил умолк на полуслове.
        -Иногда я тоже так думал, - сказал Эстонец; я и не подозревал, что этот холодный голос может звучать так жалобно и беспомощно. - Я думал: то, что я делал раньше, было ненужно… напрасно… Но появился Илья…
        Он покачал головой, помолчал, вздохнул и перешел на незнакомый мне язык: русских слов ему не хватило. Но гости прекрасно его понимали. К концу рассказа Анна Стефановна тихонько всхлипывала, а Дядя Фил, красный, как свекла, корчил зверские рожи - наверно, тоже боялся зареветь.
        -Теперь вы знаете, - сказал Эстонец, опуская голову.
        -Спасибо тебе, мой мальчик, - прошептала, вытирая глаза, Анна Стефановна. - Теперь и я могу надеяться, что моя жизнь прошла не зря…
        -Не спеши докладывать главврачу об Илье, - посоветовал, кое-как справившись с волнением, доктор Кузнецов. - Мы еще потрепыхаемся… Я что-нибудь придумаю… Обещаю! .
        -Я тоже, - поддержала коллегу Анна Стефановна.
        -Выше нос! Завтра зайду…
        -И я. Не отчаивайся!..
        -Спокойной ночи!..
        На следующее утро, во время завтрака, деревянные стены Седьмого корпуса содрогнулись. Хлопнула входная дверь, распахнутая ударом ноги, и в кухню ввалился доктор Кузнецов. Потянуло морозом.
        -Ангела за трапезой! - бодро гаркнул он.
        -Незримо предстоит! - отозвался Эстонец.
        Он даже глаз не поднял на гостя. Он сидел во главе стола, не притрагиваясь к еде, хотя наказанных не было. Я-то знал, в чем дело, а остальные терялись в догадках и на всякий случай старались чавкать и стучать ложками потише…
        -Слыхал я, дорогой коллега, - заговорил Дядя Фил, - что у тебя есть ребята, которые лошадок любят!.. Ну так пускай они нынче ко мне в гости пожалуют. Сразу, как позавтракают. Жду. До скорого.
        Хлопнув по валенку тяжелой плеткой, Дядя Фил удалился. Пациенты опасливо косились друг на друга, силясь угадать, о ком идет речь. Эстонец красноречиво взглянул на меня…
        Я не собирался с ним спорить. После завтрака я оделся и вышел из корпуса. Стоял ясный морозный день. Калитка замерзла и отворялась с трудом. Сияющая снежная аллея была пуста. До конюшен было рукой подать, но я, понятное дело, совсем туда не собирался. Я повернул в другую сторону, так как решил, что прогулка будет для меня куда полезнее…. Я бы гулял до самого обеда, если бы е понял, что очень скоро превращусь в сосульку… Когда я добежал до дверей проклятой конюшни, мои губы и щеки онемели от холода.
        -Ты кто? - спросил мальчик, выкативший мне навстречу тяжелую деревянную тачку, полную опилок и навоза.
        -Бя-бя-бя, - только и смог произнести я.
        -Это ко мне! - крикнул Дядя Фил откуда-то издалека. - Закрывай дверь, не морозь помещение!..
        -Где тебя носило? - продолжал он, выныривая в широкий полутемный коридор. - Работа не ждет!
        С этими словами он сунул мне в руки… метлу!
        -Начнешь оттуда, - сказал Дядя Фил, показывая в дальний конец длинного коридора, кое-как освещённого тусклыми лампочками. - Ты чего на метлу-то уставился! Я же не заставляю тебя на ней летать!.. Ах, ты, наверно, думал, что я тебя так сразу на коня посажу? Ты, брат, сначала конюхом поработай, а там посмотрим…
        Стиснув занозистое метловище, я учтиво ответил:
        -Простите, Филипп Михайлович, но я и в мыслях не имел садиться на лошадь. Тех, кто смеет мучить столь благородное создание, я считаю преступниками и варварами. Лошадь - воплощение Красоты. Разумный человек может лишь поклоняться и служить Ей…
        -Ну что ж, вот и послужи! - недобро усмехнулся Дядя Фил. - Только руки в денники не суй: если эта красота тебя укусит, без пальцев останешься!..
        На обед я еле приплелся. При виде подлого Эстонца в моей душе шевельнулась ненависть. Отдал меня мучителю без всякой жалости, а сам кушает себе преспокойно!.
        -Приятного аппетита! - негромко раздалось с порога.
        -Спасибо! - вразнобой ответили уже немногочисленные старшие.
        В кухню вошла Анна Стефановна. На темном мехе ее манто сверкали тающие снежинки. Эстонец хотел было встать, но гостья, быстро обойдя стол, положила ему на плечо руку в чёрной замшевой перчатке.
        -Нам скоро понадобится новый аккомпаниатор…Кажется, у вас тут есть пианисты?
        Эстонец кивнул гостье на меня, нарочно глядя в другую сторону.
        -После полдника приходите в Главный корпус, - улыбнулась мне Анна Стефановна. - Второй этаж, третья дверь направо.
        Вечером в Главном корпусе оказалось многолюдно. В приемном покое царили гвалт и толкотня. Стеклянная дверь то и дело хлопала. Возле нее, у большой доски скромно стояли несколько пациентов. Они читали какое-то объявление. Я тоже подошёл полюбопытствовать.
        Это было расписание работы кружков. В самом верху стояло "Академическое пение", дальше шла "Борьба вольная", "Вышивание" (вышивание вела Тийна Томмсааре, из чего мне стало ясно, что она - не пациентка, а сотрудница лечебницы, как и её брат).
        Пение вела доктор Майер - Анна Стефановна. Мне показалось, что я уже где-то встречал эту фамилию… Анна Майер… Что-то удивительно знакомое… Впрочем, вспомнить я так и не смог, поэтому стал читать дальше.
        Борьбу преподавал доктор Кузнецов. За ним следовали незнакомые фамилии, и только в середине листа напротив "Информатики" значился доктор Томмсааре. Нижняя половина длинного перечня была скрыта от меня впередистоящими. Я разделся, сдал куртку в гардероб и пошел наверх.
        На втором этаже было тихо. Попадавшиеся мне навстречу дети и взрослые ступали на цыпочках, прислушиваясь к звукам пения, лившимся неизвестно откуда.
        Песнь моя летит с мольбою
        Тихо в час ночной…
        Я не мог понять, кто поет: мальчик, девочка? Голос - чистый серебряный альт. Взрослая певица? Опять непохоже: слишком светло и безмятежно. Звуки свободно струились сквозь стены, и задумчиво замирали в пустых холлах и коридорах. Я вспомнил, зачем пришел, и направился к третьей двери справа.
        Оказалось, что голос доносится как раз из-за нее. К сожалению, едва я подошел, серенада закончилась. Я постоял еще немного, ожидая - не запоет ли неведомое существо снова… Потом решительно взялся за дверную ручку… и получил дверью по лбу.
        -Простите! - звонко вскрикнула выходившая из класса девушка.
        Девушка была одета в чёрное с ног до головы. Она с улыбкой посмотрела на меня веселыми карими глазами…
        Тут произошло невероятное. Ее взгляд оказался неумолим, как лучи солнца в зените. Он пронзил меня насквозь. Я вдруг увидел, что в тайниках моей души нет ничего, кроме тьмы и грязи…
        -Ты кто? - хрипло спросил я.
        -Надежда, - ответила она.
        -Ты врач или пациентка?
        -Ни то, ни другое, - ответила девушка. - Я ваша соседка. Я живу там, за рекой…
        -Так это ты пела?..
        Девушка улыбнулась, слегка поклонилась мне и убежала. Наваждение исчезло. Я постоял немного, стараясь прийти в себя… Потом открыл дверь и вошел в класс.
        -Здравствуйте, - улыбнулась Анна Стефановна.
        Она встала из-за рояля и кивнула мне на освободившийся стул.
        -Для начала, я хотела бы послушать вашу игру, - сказала она. - Сыграйте мне то, что вам нравится…
        -Простите, - сухо отозвался я. - Но я не привык мыслить такими категориями. Нравиться или не нравиться музыка может только дилетантам. А я профессионал…
        -Я бы не сказал, что этот мальчик любит лошадей, - говорил поздно вечером доктор Кузнецов. - Жаль. Мне не за что зацепиться…
        -Музыку он тоже не любит, - вторила Анна Стефановна.
        Эстонец вздохнул. Он, как и в прошлый раз, понуро сидел пред экраном компьютера. Я снова стоял у приоткрытой двери его комнаты. По ногам тянул холодный сквозняк, но мне было не до того.
        -Ну, ничего, ничего, - успокаивающе улыбнулось изображение Дяди Фила. - Не отчаивайся. Мы попытаемся еще…
        Эстонец покачал головой.
        -Я все равно уеду, - сказал он.
        При этих словах гостей, кажется, хватил столбняк.
        -Ты что, совсем сдурел?! - завопил, очнувшись, доктор Кузнецов. - Куда ты, к лешему, уедешь?!
        -Домой, - ответил Эстонец.
        -Да кому ты там нужен?!
        -Филипп!.. - воскликнула Анна Стефановна.
        -Я хотел сказать, - опомнился Дядя Фил, - Что у тебя же там никого не осталось…
        -Не осталось, - покорно отозвался Эстонец. - Все, что было, осталось в прошлом. А будущего у меня нет ни там, ни здесь…
        Он замолчал. Анна Стефановна беспомощно всплеснула руками. Дядя Фил, набычившись, обгрызал ноготь.
        -Ненавижу эти видеоигрушки! - вдруг воскликнул он. - Увидеть друга можно, а утешить нельзя!.. Каарел, я сейчас к тебе приду!
        -Не надо, - Эстонец покачал головой. - Холодно. Метель… Не бойся. Я просто устал. Пойду спать…
        Спать он не пошел. Простившись с коллегами, Эстонец отправился на кухню: там что-то тихо звякало. Я крался следом. Я знал, что на кухне сейчас находится Поэт. Поэт был наказан и оставлен без ужина за нецензурное высказывание. Теперь он, стараясь не шуметь, копался в недрах комбайна в надежде раздобыть что-нибудь съедобное.
        Выйдя на кухню, Эстонец молча посмотрел на Поэта… Потом подошел к столу и сел, а вернее, упал на стул. Перепуганный до полусмерти мародер замер в углу. Его физиономия была вымазана картофельным пюре. Все это я осторожно подсмотрел в дверную щелку.
        Эстонец посидел-посидел, а потом закрыл лицо руками, словно собрался заплакать… Неожиданно сквозняк стал сильнее. Скрипнула входная дверь. Поэт ойкнул. Эстонец поднял голову.
        На кухню вошла та самая девушка в чёрном одеянии. Она, как ни в чем не бывало, включила комбайн и велела ему заварить чай. Достала чашку с блюдцем и поставила на стол перед Эстонцем. Взяла полотенце и вытерла Поэту лицо. Усадила наказанного за стол и протянула ему тарелку с картофельным пюре.
        Поэт пялился на девушку, как на привидение. Да и мне вдруг захотелось выйти и проверить: а есть ли следы на садовой дорожке?.. Один Эстонец нисколько не удивлялся. Он смотрел на гостью скорбно и доверчиво, как больная собака. Гостья задумчиво взглянула на него…
        -Обновится, яко орля, юность твоя! - улыбнувшись, тихо промолвила она.
        Глава8. Возвращение
        Этой же ночью мне приснился сон, который я буду помнить до смерти, и не дай мне Бог увидеть его еще раз.
        Мне приснилось, что я лежу в гробу. Гроб мой был как будто из стекла - прозрачный, но прочный. Я не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь. От тошнотворного ужаса я проснулся… но сон продолжался. Темная палата, голубоватый свет окон, спящие соседи - все казалось мне призрачным. В этом мире настоящим был только я - и мой хрустальный гроб.
        Я был один во всей огромной, безжизненной Вселенной! Я завопил, надеясь перекричать окружившую меня пустоту… Призраки вокруг меня проснулись и вскочили с кроватей. Вспыхнул свет. Призрак Эстонца ввалился в палату и схватил меня за плечи.
        -Аптечку, быстро!.. - услыхал я сквозь пелену кромешного ужаса. - Илько! Посмотри на меня! Илько!..
        На один миг я встретился взглядом с его пронзительными светло-серыми глазами - ясными, встревоженными… Но они были далеки, как звезды, а вокруг меня смыкалась ледяная тьма космоса.
        -Каарел! Не уходи! - завопил я. - Каарел! Мне страшно!
        Последнее, что я увидел, был шприц в руке доктора… дальше, как говорится, тишина.
        -…на фоне неврастении вследствие переходного возраста.
        -Чушь собачья… Просто за этого парня кто-то хорошо помолился. Теперь-то уж он поймёт, что к чему…
        -Вы, Кузнецов, считаете, что так и следует написать в истории болезни? Хорошо, не буду препятствовать. Но если в один прекрасный день сюда нагрянет комиссия, чтобы проверить ваше собственное психическое здоровье…
        -Простите, Ольга Васильевна, я больше не буду.
        -Хочется в это верить!.. Между прочим, вы должны были первым сообщить мне о том, что у Каарела проблема с пациентом, коль скоро он сам не удосужился этого сделать! У господина Томмсааре есть оправдание: он слишком молод и совершенно неопытен! Но вы, доктор, хороши!.. И вы тоже, Анна Стефановна!.. Я была о вас лучшего мнения!..
        В полусне я услышал суровый голос госпожи Нечаевой. Приподняв тяжелые веки, я увидел совершенно незнакомую комнату. У моей кровати сидел Эстонец, а рядом с его стулом стояла неразлучная парочка: доктор Майер и доктор Кузнецов. Дверь комнаты хлопнула, закрываясь.
        -Схлопотали! - усмехнулся Дядя Фил. - Дружба с эстонцами до добра не доводит!
        Доктор Кузнецов нежно потрепал младшего коллегу по волосам.
        -Я сэту… - бледным голосом произнес Эстонец.
        -Всё одно - иностранец. От вас одни неприятности!..
        -Филипп!.. - обиделась госпожа Майер.
        -Анюта, мы всё равно вас любим! Как деток несмышлёных!..
        -Нет, - покачала головой Анна Стефановна. - Как говорил мой папа, нам, немцам, вас, русских, не понять!..
        -А кому он это говорил? - спросил Дядя Фил.
        -Моей маме, - улыбнулась госпожа Майер.
        В больничном корпусе я пролежал долго. Каждый день меня навещали доктора во главе с профессором Нечаевой. Я оживлялся при виде каждого посетителя. Я искренне и подробно отвечал на все вопросы, я старался растянуть разговор, чтобы гости остались со мной подольше. Я всё надеялся, что кто-нибудь мне поможет…
        Но люди продолжали казаться мне сном. Я был безнадёжно одинок… Только теперь я понял, какое это ужасное чувство. Подумать только, а ведь когда-то я мечтал быть единственным на планете! Вот и домечтался… С каждым днем всё глубже становилось мое отчаяние. Лежа в полузабытьи, я думал, что мне уже нет спасения…
        Но однажды в больничной палате повеяло весной. Звонкий серебряный голос пожелал мне доброго утра. В палату вошла Надежда и по-домашнему присела на стул у моей кровати. И я вдруг заметил, что на деревьях за окном распускаются листья. Надежда посмотрела на меня, и я встрепенулся. Хотя ее чудесные глаза снова увидели во мне обычного мальчика, и даже далеко не из хороших, я почувствовал, что оживаю. Мой гроб оказался не хрустальным, а ледяным, и под солнечным взглядом Надежды он взял да и растаял…
        Гостья долго смотрела на меня, словно изучала. А потом вдруг улыбнулась.
        -Ну, вот ты и поправился, - промолвила она. - Больше не болей!..
        Вскоре главврач выпустила меня из больницы, и я вернулся в свой корпус. За время моей болезни Эстонец выписал почти всех старых пациентов, а младшие изменились до неузнаваемости.
        Они уже научились разговаривать друг с другом и теперь вовсю замышляли разные безобразия. Они и ссорились, и дрались - в шутку, при помощи мокрых мыльных носков, и всерьез - кулаками. Я поначалу пытался держаться в стороне, но однажды, в разгар жаркой битвы подушками, плюнул на своё хорошее воспитание и с упоением ринулся в общую потасовку. Терять мне было нечего. Я подумал: уж если я обычный, то и вести себя должен соответственно.
        Эстонец больше не расставался с аптечкой. Он с утра до ночи только и делал, что разнимал дерущихся, заклеивал пластырем боевые раны пострадавших и грозил всем строгим наказанием. По ночам он пытался навести порядок в разгромленном корпусе. Вид у доктора был усталый, но чрезвычайно довольный.
        Единственным, кто не принимал участия в нашей кутерьме, был Поэт. Он избегал шума и беготни, по утрам старательно чистил зубы и причесывался. После обеда он обычно уединялся в одной из аллей парка с томиком стихов Пушкина - в лечебнице имелась большая старинная библиотека. Поэт бродил под липами с мечтательным видом и бормотал:
        Дика, печальна, молчалива,
        Как лань лесная, боязлива…
        Кто-то смеялся над ним, а кто-то поглядывал с уважением. Все знали, что Поэт влюбился. А я даже знал, в кого. Однажды после завтрака я подошел и сказал Поэту, что Надежда вовсе не дика и не печальна. Поэт покраснел и спросил, откуда мне это известно. Пришлось рассказать о том, как его возлюбленная навестила меня в больнице…
        Поэт, оказался ужасно ревнив и немедленно вызвал меня на дуэль. Эстонец подоспел через минуту, но мы успели порядком друг друга отмутузить. Пока доктор доставал пластырь, Поэт отдышался и заявил, что его сердце разбито: раз Надежда предпочла меня, он немедленно пойдет топиться.
        -Ноги не промочи, - заботливо проговорил Эстонец.
        Поэт побледнел, и кинулся вон из корпуса. Вернулся он к обеду - с мокрыми ногами и каменным лицом. Пруд в нашем парке оказался по колено.
        -Какое унижение! - воскликнул Поэт. - Что мне теперь делать?!
        Эстонец принёс ему сухие ботинки и сказал:
        -Можешь подмести пол, он грязный.
        -Вы смеётесь надо мной! - вскричал Поэт, хотя ему, как и всем нам, было хорошо известно, что чувство юмора у господина Томмсааре отсутствует напрочь. - Вы жестокий, бессердечный человек! Вам не понять моих страданий! Видно, что вы никогда не любили!..
        Эстонец пожал плечами и взял метлу.
        Поэт был безутешен. Он так убивался, что Эстонцу снова пришлось позвать на помощь друзей. Но Анна Стефановна ласковыми уговорами не смогла вернуть беднягу к жизни. Тогда за дело взялся доктор Кузнецов.
        -Пойдем-ка, парень, со мной, - сказал он. - Поговорим по-мужски!
        Уж не знаю, что сказал Поэту Дядя Фил, но с тех пор нашего влюбленного в корпусе только и видели. После завтрака он сразу убегал на конюшню и возвращался лишь к обеду. После полдника он снова спешил к доктору Кузнецову. Поэт записался на все его секции, включая шахматную. Теперь по вечерам я оставался в корпусе один.
        Все мальчики уже нашли себе занятия по душе. Эстонец еще раз попытался отправить меня к Анне Стефановне - он утверждал, что госпожа Майер прекрасная пианистка. Но я отказался. Тогда Эстонец велел мне ухаживать за ёжиками.
        У нас под крыльцом жила целая семейка. Я ставил на дорожку блюдце с молоком. За деревьями садилось солнце. Яблони были пронизаны теплыми золотыми лучами. Иногда по аллее строем проезжали всадники во главе с доктором Кузнецовым. Последним, вцепившись в гриву, трясся Поэт на сером Паладине.
        Частенько ко мне в гости забегали собака Вафля и Мячик - старый серый кот Анны Стефановны, который любил гулять сам по себе. Кот садился рядом со мной на нагретую солнцем ступеньку, а Вафля укладывалась у моих ног и принималась за кость: вежливая собака Дяди Фила всегда ходила в гости со своими запасами. Ёжики пили молоко…
        Хорошо, что в тот вечер Эстонец вернулся домой пораньше.
        -Эй, что это с тобой? - спросил он, увидав, как я реву, сидя на крыльце рядом с толстым котом Анны Стефановны.
        Я поклялся сам себе, что не стану отвечать. И немедленно понес какую-то околесицу. Про ёжиков, которым так незаслуженно хорошо живется на свете. Про кота - жирное, самодовольное животное, которое ничего хорошего в жизни не сделало, но Анна Стефановна все равно каждый вечер бродит по парку и зовёт его домой. Про Вафлю - и что Дядя Фил нашёл в этой бестолковой блохастой твари?!..
        Чем дольше я жаловался, тем меньше понимал, что, собственно, меня так расстраивало. Эстонец согнал кота и сел на крыльцо рядом со мною. Кот прыгнул к нему на колени.
        -Уйдите! - прохлюпал я; мне было ужасно стыдно… и в то же время, я боялся, что доктор послушается меня и действительно уйдёт.
        Доктор не ушел. Он молча гладил кота и смотрел на закат. Я понемногу успокоился. Кот мурлыкал. Вафля грызла кость. Ёжики ушли под крыльцо. Эстонец обнял меня левой рукой, накрыв широким вышитым рукавом. Мне стало непривычно тепло и уютно. Эстонец вздохнул и ни с того ни с сего заговорил.
        Но не обо мне, и не о ёжиках. Он повёл неторопливый рассказ о странной земле на берегу Чудского озера, о древних храмах и теплых камнях удивительной страны под названием Причудье, где явь и сказка жили бок о бок, где лён был нежнее шелка, где женщины пели песни, которых уже никто никогда не услышит…
        Я слушал и представлял себе цветочные ковры, устилавшие дороги к церквям в день Успения, яркие женские наряды, звенящие серебром… Матери Песни верили, что именно так одевалась Божия Матерь, что на чудесных камнях, не остывающих даже зимой, отдыхали апостолы, а звонкие гусли-канкиль вырезал из можжевельника Сам Господь…
        Я слушал и словно видел наяву старый крестьянский дом, стену из серых валунов. Тихого беловолосого мальчика, сложившего из щепок маленький костерок: мальчик сидел на земле и смотрел на огонь светлыми, почти прозрачными глазами. Вот из дома вышла старая женщина в ярком переднике и позвала мальчика домой…
        -Это сказка? - благодарно спросил я.
        -Это Сэтумаа, - ответил Эстонец; свет уходящего солнца сиял на его лице, и оно тоже казалось сказочным…
        Я даже подумал: вот бы так и сидеть до завтра… Но увы: время неумолимо приближалось к ужину. В корпус начали возвращаться остальные пациенты. Первые трое остановились у калитки, не очень-то приветливо глядя на нас с доктором…
        После отбоя они учинили надо мной суд.
        -Вам, господин Арсеньев, предъявляется обвинение в том, что вы подлизывались к Эстонцу…
        Судьей выступил тщедушный заморыш (он разбирался в законах: до лечебницы он готовился стать Самым Молодым Юристом в истории Права). За протокол посадили Поэта, который умел писать от руки, а не только на компьютере (карандаш и бумагу одолжили у художника). Остальные были свидетелями.
        -Ни к кому я не подлизывался! - огрызнулся я.
        -Врешь! - загомонили свидетели. - Все видели!
        -В общем, вы должны понести наказание, - подытожил судья.
        -Эстонец тоже! - завопили свидетели.
        Наказания для нас с Эстонцем предлагались самые суровые. Чтобы я поймал ежа и подложил доктору на стул. Чтобы я нарвал крапивы и засунул доктору в постель… В конце концов выбрали крапиву, так как мучить невинное животное суд счел негуманным.
        -Подсудимый, вам предоставляется право сказать последнее слово, - торжественно изрек судья.
        -Вам просто завидно, - сказал я.
        -Каждый хочет, чтобы его любили, - ответил заморыш. - Это нормальное человеческое желание.
        Наутро после завтрака пациенты проводили меня в дальний угол сада, к сараю, возле которого росла густая, высокая крапива. Я помнил, как больно она жжется… Лишь только я, закусив губу, шагнул к злобному растению, дверь сарая скрипнула, и к моим ногам шлепнулась пара грубых матерчатых перчаток.
        Я обернулся. На пороге развалюшки стоял Эстонец, держа на плече древний инструмент под названием "топор".
        -Бог в помощь, - пожелал он мне.
        -Э… спасибо. Вам того же, - ответил я.
        -Пойду в лес, - промолвил доктор, поглядев на небо. - Принесу дров. Вечером устроим костер… если дождя не будет.
        -Костер?! - выскочили из-за сарая мои мучители. - Настоящий?!
        -А вы разве не знаете, что жечь костры запрещено? - дрожащим от волнения голосом произнес тощенький юрист. - По закону, нужно иметь письменное разрешение…
        -Нам закон не писан! - гордо сказал Эстонец.
        Никто из нас никогда не видел живого костра. Поэтому весь день прошел для нас в трепетном ожидании. Мы натащили из лесу гору хвороста, приходя в отчаяние при виде каждого облачка… В сумерках мы вынесли из дому табуретки и расставили их кружком на полянке за корпусом. Эстонец принес ведро картошки и сказал, что мы испечем ее прямо в костре!
        Мы, конечно, не поверили и стали доказывать ему, что в костре картошка непременно сгорит!.. Эстонец, не обращая на нас внимания, продолжал ломать ветки и складывать их домиком. Когда по сухому дереву потекли первые язычки пламени, все затихли, как заколдованные. Только Юрист всё ещё поглядывал на небо: боялся экологического патруля.
        -Успокойся, - сказал ему Эстонец. - Над нами летают только птицы…
        Подумав, он добавил:
        -И ангелы.
        Глава 9. Дела семейные
        Однажды за обедом один из моих приятелей толкнул меня ногой под столом.
        -Позавчера первых новеньких привезли! - прошептал он. - Давай сгоняем после полдника в больницу - посмотрим на них, а?..
        За нами увязались еще двое. Мы подошли к ограде больничного корпуса, делая вид, что просто гуляем. Мы раз пять прошли мимо больничного сада, разглядывая свежеприбывших пациентов. Их пока было немного. Они или сидели на скамейках под кустами сирени (строго по одному), либо, задрав нос, неспешно бродили по газонам.
        Мы просто животы надорвали от смеха, глядя на их нелепые фигуры, облаченные в разноцветные пижамы и халаты. Неожиданно мой приятель нахмурился и сжал кулаки.
        -Ты чего? - удивились мы.
        -Ах ты, гад! - прошипел парень, с ненавистью глядя на пухленького коротышку, который только что гордо прошествовал мимо нас. - Ты как на меня посмотрел?! Я тебе что, жук навозный?! Ну, я тебя…
        Он бросился к калитке и едва не сбил с ног Эстонца, который как раз выходил из больничного садика.
        -О, - сказал Эстонец, слегка приподняв одну бровь.
        -А мы тут гуляем! - хором доложили мы.
        -А вы? - поспешил добавить мой приятель.
        Эстонец опустил бровь и вздохнул.
        -Навещал больную, - ответил он. - Одна девочка вывихнула ногу на моем занятии…
        Изобразив на лицах глубокое сочувствие, мы дали доктору пройти и озадаченно переглянулись.
        -Здорово. Вывихнула ногу, - повторил мой приятель.
        -На информатике…
        Наши размышления прервал Поэт. Он стремглав вылетел из-за поворота дорожки. За ним, размахивая ремнем, несся доктор Кузнецов. Больные за оградой садика замерли от испуга.
        -Ну, погоди! - орал Дядя Фил. - Вот я тебя поймаю!..
        -Помогите! - завопил Поэт, бросаясь к Эстонцу.
        Толстый доктор опять еле удержался на ногах.
        -А, Каарел! Привет! - сказал, переходя на шаг, доктор Кузнецов.
        -Матом ругается, - продолжал он, тяжело дыша и показывая ремнем на Поэта. - Думает, раз на конюшне, значит, можно…
        -Это же литературный приём! - дрожа, заскулил Поэт.
        -Я тебе покажу приём! - снова напустился на него Дядя Фил. - И на кого ругался?! На Паладина!..
        -Он меня сбросил! - заныл Поэт
        -Паладин?! - Эстонец поднял обе брови.
        -Да сам он сверзился, кисель такой! Сидит в седле, как собака на заборе! Паладин младенца не обидит! - горячился Дядя Фил. - Этот конь выезжен под инвалида!.. - здесь доктор Кузнецов неожиданно осёкся, покраснел и виновато взглянул на Эстонца.
        Эстонец равнодушно пожал плечами, но разговор как-то сразу завял. Дядя Фил сконфуженно попрощался и ушел восвояси. Поэт стоял, размазывая по щекам слезы.
        -Обещай, что больше не будешь, - попросил Эстонец. - Кстати, если бы тебя случайно услыхала сестра Надежда…
        Поэт гордо поднял голову.
        -Девчонки меня больше не интересуют! - заявил он. - Мужчина не должен терять голову из-за баб, как сказал доктор Кузнецов!.. А еще доктор Кузнецов сказал, что больше не станет со мной заниматься! - снова заревел он.
        -Попроси у него прощения, - посоветовал Эстонец.
        -Да он же меня убьет! - ужаснулся Поэт. - Вы видели его ремень?!
        Наш Эстонец, кажется, совершенно не умел улыбаться. Во всяком случае, он еще ни разу не улыбнулся при нас. Но тут нам показалось, что это вот-вот случится…
        -Дядя Филипп! - проговорил господин Томмсааре каким-то особенным голосом и покачал головой. - Да он ни разу в жизни ни одного мальчика и пальцем не тронул!..
        Пару недель спустя доктор Томмсааре сидел на своем обычном месте во главе обеденного стола, устремив задумчивый взгляд в бесконечность. К нам уже прибыли новенькие. Трое из них не явились на завтрак, а за обедом еще один швырнул на пол второе, заявив, что есть эту гадость не намерен. Мы едва сдерживались, чтобы не намылить придуркам шеи.
        -Самовлюбленные идиоты! - шепотом ругался Поэт. - Только о себе думают!.. Если Эстонец не поест, у него не будет сил отвести нас в лес и научить собирать грибы, как он обещал!..
        Но силы у доктора нашлись.
        -За рога быка хватают - человека вяжет слово,* - вздохнул Эстонец и велел нам идти в сарай за корзинами.
        
        (*стих из эстонского эпоса «Калевипоэг»)
        За два часа изнурительных блужданий по лесу Эстонец нашел два десятка крепеньких боровиков. Мы тоже не остались без добычи: насобирали красивых красных грибов в белую крапинку, которые доктор почему-то велел выкинуть…
        На следующий день доктор испек большой пирог с грибами. Вручную! Без комбайна! Мы даже не верили, что у Эстонца получится. Пока он месил и раскатывал тесто, мы ходили вокруг стола и переживали за судьбу несчастных грибов.
        Но вышло нечто изумительное. Обычный полдник неожиданно обернулся сказочным пиром. Жаль, что пришлось делиться с новенькими. Новенькие вели себя отвратительно. Один до того обнаглел, что вырвал кусок пирога прямо у меня из рук!.. Я, конечно, закатил ему подзатыльник. Эстонец, конечно, оставил нас обоих без ужина. При этом наш доктор выглядел таким расстроенным, словно это он сам лишился пирога и схлопотал по шее…
        Дни бежали своим чередом, осень закончилась, пришла зима. На Новый Год мы нарядили елку, которая росла у сарая. Пациентки Анны Стефановны (или Мамы Ани, как они её называли) испекли торт и подарили его нам. Торт был очень вкусный и большой. Хватило всем Вместе с тортом девочки принесли чистые скатерти, переднички и полотенца. Мы в благодарность сколотили им пару табуреток и помогли повесить полки. На Рождество мы тоже славно повеселились, пока врачи были на всенощной службе в храме, который находился за рекой, к нам в гости пришли старшие пациенты Дяди Фила. Мы решили показать им настоящий костер и чуть не спалили сарай.
        Зима неожиданно сделала наш корпус невероятно уютным. До чего приятно было лежать в теплой палате и слушать, как за окном шумит вьюга! А кухня? Да это же, оказывается, самое лучшее место в мире! Новенькие после ужина сразу уходили спать, а мы сидели за нашим большим столом допоздна.
        За чаем и беззаботными беседами время летело незаметно. Разговоры продолжались и в спальне, куда Эстонец загонял нас чуть ли не насильно. Мы терпеть не могли его манеру появляться и гасить свет на самом интересном месте…
        -Ну дайте же нам договорить! - сказал однажды кто-то. - Вам что, жалко? Вы же все равно скоро начнете нас выписывать!..
        При этих словах что-то укололо меня в самое сердце - легко, но противно, как комар. Ведь я совсем забыл, что все эти ребята здесь не навсегда! Неужели, скоро нашей едва начавшейся дружбе придет конец?! Я поглядел на Эстонца - вся палата уставилась на него с негодованием. Мы, конечно, знали, что он ни в чем не виноват, но на кого же нам еще было сердиться?
        Я старался не думать о том, кто уйдет от нас первым… Впрочем, какая разница? Рано или поздно уйдут все. И останется со мной один Эстонец - наш доктор, туповатый, занудный, надоевший, как старый анекдот…
        Однажды он подошел ко мне и сказал, что ему требуется помощь.
        -Для тебя это трудно, я знаю, - извинился он. - Но нам по-прежнему очень нужен аккомпаниатор. Девочка, которая нам играла раньше, уже выписалась. Анна Стефановна занята на своих кружках и очень устаёт… А моим ученицам трудно заниматься без музыки…
        Что я там сказал про анекдот?
        -Вы очень необычный преподаватель информатики, - не удержался я.
        -Информатики? - переспросил Эстонец.
        -Конечно. Я видел вашу фамилию в списке кружков…
        -А ты никогда не читал этот список до конца?..
        Тем же вечером я стоял перед расписанием занятий, разинув рот и выпучив глаза. Да, господин Томмсааре вел не один, а два кружка. По вторникам - информатику. В остальные же дни…
        -Спасибо. Плохо.
        Резкий хлопок в ладоши оборвал музыку, и я открыл дверь класса ХОРЕОГРАФИИ.
        У самой двери стоял рояль, за ним сидела Анна Стефановна. Она приветливо улыбнулась, увидев меня. Класс оказался большим залом. Вдоль трех стен тянулась длинная перекладина - потом я узнал, что она называется "станок". Около неё стояло десятка два худеньких девушек, одинаково по-балетному причёсанных и одетых. При виде меня они тихо зашушукались.
        Всю четвертую стену зала занимало огромное зеркало. Перед ним, лицом к залу, на невысокой скамеечке восседал наш Эстонец. Вид у него был суровый и сосредоточенный, спина прямая - как всегда. Он молча кивнул мне и предложил присесть рядом. Я сел и осторожно прислонился спиной к прохладному стеклу. Девушка, оказавшаяся напротив меня, украдкой помахала мне рукой.
        -Томмсааре, не отвлекайтесь! - нахмурился Эстонец.
        Я совсем не узнал Тийну. Строгая причёска и балетная туника изменили её и - я отвёл глаза - сделали просто красавицей…
        -Еще раз, сначала, - сказал Эстонец. - Госпожа Майер, прошу…
        Анна Стефановна взяла несколько аккордов. Девушки стали плавно приседать, нелепо вывернув колени. Эстонец называл это упражнение "плие". Вскоре я понял, что вывихнуть ногу на его занятиях и впрямь было проще простого.
        После получаса всяческих "батман-тандю" и "рондежамбов" по лицам балерин градом катился пот. Мне казалось, что некоторые вот-вот упадут от усталости. Но Эстонца это нисколько не волновало. Объявив "адажио", он поднялся и побрел вдоль станка, безжалостно выкручивая ученицам пятки. Я совсем не узнавал нашего тихого, доброго доктора…
        Девушки очень старались, но красиво получалось не у всех. Кто-то, едва не плача, кусал губы. Кто-то - наоборот, нарочно широко улыбался. Но были и такие, кому упражнение вовсе не казаось тяжелым. Тийна, замерев на одной ножке, весело подмигнула мне. Она стояла в самом центре зала, среди лучших балерин.
        -Томмсааре, второе замечание! - бросил Эстонец.
        Я возмутился. Подумаешь, какие мы строгие!.. Тийна ничуть не смутилась. Едва Эстонец отвернулся, она снова подмигнула мне и показала братцу язык. Она забыла про зеркало. Эстонец снова хлопнул в ладоши.
        -Томмсааре, на крайний станок! - велел он, когда музыка стихла. - Это будет ваше место до конца года!
        Похоже, это наказание считалось очень тяжелым. Во всяком случае, Тийна ужасно расстроилась. Но спорить не посмела. Отвесив суровому брату реверанс, она понуро встала к самым слабым ученицам.
        -Из-за Томмсааре повторяем адажио сначала! - объявил вредный Эстонец, и по классу пронёсся чуть слышный стон, который тотчас замер под тяжёлым взглядом балетмейстера.
        На глазах Тийны появились слёзы. Старательно чертя кончиком атласной туфли широкие круги в воздухе, она не удержалась и громко всхлипнула. Эстонец опять оборвал музыку.
        -Что за истерика?! - прошипел он. - В классе! Стыдно! Вон!
        Зарыдав, Тийна сорвалась с места и исчезла за дверью. Я был так возмущен бесчеловечностью Эстонца, что не захотел ни минутой дольше задерживаться на его занятии. Не попрощавшись, я встал со скамейки и гордо покинул класс.
        Тийна стояла у окна в коридоре, уткнувшись лбом в холодное стекло и кутаясь в кофточку.
        -Как он может так поступать?! - воскликнул я, остановившись чуть поодаль. - Неужели он не понимает, что здесь не Большой театр, а обыкновенный кружок?..
        Тийна захлюпала носом ещё сильнее. Я подошёл поближе.
        -Ты… ну… успокойся, - посоветовал я. - Хочешь, я ребятам скажу, мы ему булавку на стул…
        Тийна обернулась. Хрупкая, заплаканная, она выглядела такой несчастной и беззащитной!.. И - о ужас! - мне вдруг захотелось снять свитер и набросить ей на плечи… Я поспешно отступил на полшага.
        -Вот ещё! Я сама с ним разберусь, - буркнула Тийна, хмуря брови точь-в-точь как Эстонец. - Но всё равно, спасибо за сочувствие, Илюша…
        Я, кажется, покраснел от удовольствия. Немного осмелев, я подошёл к ней поближе.
        -Он унизил тебя перед всем классом! Неужели, он не понимает, как это ужасно? Небось, он сам бы заревел, окажись на твоём месте…
        Тийна покачала головой.
        -Каарел не заплакал бы, - ответила она, - он, наверно, не умеет. Я никогда не видела. Даже в тот день, когда он узнал, что все наши друзья…
        Тийна неожиданно замолчала. Я ждал продолжения, но не дождался.
        -А вообще-то, он прав, - внезапно проговорила девчонка. - Это все равно: кружок или Большой театр. Везде нужно работать как следует… И держать себя в руках.
        Я открыл рот, но не нашёлся, что сказать на это. Тийна утёрла слёзы.
        -Конечно, это тяжело, когда педагог - твой родственник, - продолжала она. - В классе нужно об этом забыть, а у меня не всегда получается. Поэтому Каарелу приходится меня наказывать. Он всегда очень расстраивается из-за этого… А у тебя есть братья или сёстры?
        Я пожал плечами.
        -Вроде, случались иногда, но им было отказано в праве на рождение…
        Дверь балетного зала приоткрылась, и из-за неё высунулась голова Эстонца. Лицо у него было расстроенное. Он посмотрел на нас, но ничего не сказал.
        -Каарел! - вскрикнула Тийна, подбегая к брату и прижимаясь к его необъятному пузу.
        -Переодевайся на репетицию, - промолвил Эстонец, ласково отводя со лба сестры светлую прядку, выбившуюся из строгой причёски; покосившись на меня, обычно бледный доктор слегка покраснел и поскорее убрался обратно в зал.
        Тийна изобразила какое-то жизнерадостное па и вернулась к окну.
        -Вот видишь, он уже не сердится, - заметила она.
        -Угу, - ревниво промычал я.
        -Он такой добрый, такой заботливый! - продолжала восторгаться Тийна. - Да ты ведь и сам знаешь! Ведь это Каарел уговорил Ольгу Васильевну оставить тебя у нас!..
        -Да, я знаю, - подтвердил я. - Только не знаю, почему.
        -Я тоже не знаю, - пожала плечами Тийна.
        -Как! Разве он даже тебе ничего не сказал?! - изумился я. - Своей родной сестре?!
        -Ты плохо знаешь Каарела! - в голосе Тийны появилась гордость. - Уж если он решил молчать, то от него ни слова не добьешься. Упрямый до невозможности. Если б ты знал, что мне стоило уговорить его не стричь волосы и носить одежду, которую я ему шью! В ней он похож на ангела, правда?.. Ой, мне же надо переодеваться! Извини! До встречи!..
        Тийна улыбнулась, махнула мне рукой и упорхнула. Я посмотрел ей вслед…
        После ужина я сказал Эстонцу, что согласен быть аккомпаниатором. Я быстро запомнил мудрёные французские названия упражнений и научился подбирать к ним музыку, но… Моя игра почему-то никого не радовала. Хотя мои пальцы отнюдь не потеряли прежней быстроты и ловкости, балерины говорили, что от моих пассажей их ноги становятся деревянными…
        Я, конечно, уже давно перестал страдать из-за того, что я не гениальный пианист… Но решительно не понимал, в чём дело. И тем не менее, я изо дня в день покорно садился за свой рояль. И снова начинал его ненавидеть. Я давно бросил бы эту собачью работу, если бы не… Но тихо: это был мой величайший секрет!..
        Эстонец разгадал его в два счёта. Однажды после занятия он подошел ко мне и, хмуро глядя в пол, сказал:
        -Ты только не обижай её!..
        -Кого? - немедленно покраснел я.
        -Я никогда не обижал девушек, - продолжал доктор. - Я всегда помнил, что у меня есть сестра. Я думал: если я согрешу - вдруг ей придется страдать за мой грех? Но ей не за что страдать. Если мне нравилась девушка, я вел себя честно. Ждал, когда она станет взрослой и потом делал ей предложение…
        -И часто с вами такое случалось? - вырвалось у меня.
        Эстонец поднял глаза и посмотрел на меня так, словно я сморозил ужасную глупость.
        -Один раз, - ответил он.
        -И как? Девушка согласилась выйти за вас замуж? - спросил я, поражаясь собственной наглости.
        -Нет, - признался доктор. - Ей нравился один мой друг…
        -На вашем месте я бы убил обоих! - ляпнул я; я был ужасно смущен, и мне так хотелось обратить весь этот разговор в шутку!
        Наверно, доктор понял, что со мной творится. Во всяком случае, он не рассердился. Он лишь пожал плечами и вышел из зала.
        Глава10. Разорённое гнездо
        Наступило лето. Третье по счёту, заставшее нас в лечебнице, и первое в нашей жизни, которое многие из нас намеревались провести как следует: позагорать, поиграть в футбол, половить рыбу, и просто так пошататься без дела. Мне кроме этого ничего и не оставалось. Кружок хореографии закрылся до осени: главврач решила, что доктору Томмсааре нужно отдохнуть.
        Июнь выдался великолепный: тёплый и ясный, с грозами и радугами и светлыми грибными дождями. Это было время, когда каждое утро я просыпался с улыбкой, и всё вокруг радовало меня. С утра я уходил на пруд ловить уклеек, иногда мы ловили вместе с Тийной, а улов отдавали коту Мячику. Ещё мы ходили на конюшню чистить лошадей. Дядя Фил предлагал научить меня ездить верхом, но мне хватило той давней поездки с Эстонцем.
        А Поэт уже научился не падать на галопе, но всё равно, за Тийной ему было не угнаться. Тийна любила ездить без седла, и у нас дух захватывало, когда она проносилась мимо нас по аллее, словно какая-нибудь валькирия.
        А потом Поэт пригласил нас на новоселье.
        Оказывается, он построил где-то в лесу шалаш. Поэт трудился над ним с начала июня, и наконец, решил вынести свою работу на суд ближайших друзей, каковыми являлись я, мальчик-художник и тощенький Юрист. Я предложил позвать ещё и Тийну, но Поэт упёрся и сказал, что желает проводить время в сугубо мужской компании.
        Итак, однажды после завтрака Эстонец дал нам в дорогу булочек с маслом, пачку чая, сахар, котелок, спички, и мы отправились в путь. Поэт сказал, что поставил свой шалаш в самом чудесном месте, у родника, так что, воды у нас будет достаточно.
        -И какой воды! - говорил Поэт по дороге. - Самой вкусной на свете! Даже жалко делать из неё чай. Ну, да что я вам рассказываю - придём, сами попробуете…
        Мы, не торопясь, шли по парку, подставляя лица ещё не жаркому утреннему солнцу, приветливо глядевшему на нас сквозь молодую листву старых деревьев.
        -А скоро в овраге поспеет земляника, - продолжал Поэт. - Тогда мы сможем не брать еду из дома. Как раз будет Петровский пост. Станем питаться ягодами, как святые отшельники…
        При этих словах кто-то хрюкнул:
        -Перейдём на подножный корм. Святости - не оберёшься!..
        Поэт сверкнул глазами. Он уже с полгода как увязался за обожаемым Дядей Филом в церковь и терпеть не мог шуточек на священные темы. Все мы это знали, но иногда не могли отказать себе в удовольствии подколоть новообращённого. Уж очень забавно было наблюдать, как Поэт, сжимая кулаки, пытается проявлять кротость и терпение…
        На этот раз Поэт не сильно обиделся. Все его мысли витали рядом с его расчудесным шалашом, и Поэт постоянно ускорял шаг, с досадой оглядываясь на нас. А мы нарочно шли помедленнее.
        Аллеи парка кончились и началась лесная тропинка. Идти оказалось далеко, но в лесу было хорошо, прохладно, комары куда-то попрятались. Тропинка пошла в гору и вскоре привела нас на поросший соснами холм.
        -Вот он! - воскликнул Поэт, и у подножия толстой корявой сосны мы увидели довольно-таки неуклюжее сооружение из скрещенных жердей, покрытых не то сеном, не то соломой.
        -А если дождь? - с сомнением произнёс Юрист.
        -Всё предусмотрено! - радостно ответил Поэт, на четвереньках забираясь внутрь сооружения. - Доктор Кузнецов дал мне тент!
        Мы по очереди залезали в шалаш и сразу выползали наружу. Во-первых, потому, что сидеть на торчащих из земли корнях было не слишком удобно, а во-вторых, Поэту не терпелось показать нам и родник в овраге, и земляничник на крутом солнечном склоне холма, и чудесный вид, открывавшийся с его вершины.
        Родник понравился нам куда больше, чем шалаш. Мы, как заворожённые, застыли на склоне оврага над тенистой расселиной, на дне которой, на ложе разноцветных камешков колыхалась прозрачная, почти невидимая лужица. Тонкая струйка сбегала с холма в долину. На камне у ключа стояли ковшик и кружка.
        -Филипп Михайлович велел их сюда поставить, - сказал Поэт. - Он говорил, в старину так было принято. Чтобы каждый прохожий мог напиться.
        Хотя наша лечебница занимала огромную территорию, десятки километров ограды надёжно защищали её от посторонних. Взглянув вниз с вершины холма, я увидел далеко внизу, у самой реки, неприступную белую стену, тянувшуюся в обе стороны, куда хватало глаз. Я узнал это место. Давным - давно, почти два года назад, господин Томмсааре, которого я тогда принял за Ангела, привез меня сюда на сером Паладине.
        Поскольку прохожих у нас не водилось, мы решили напиться сами - не пропадать же добру! Вода действительно была вкусная, но очень холодная. Пить приходилось маленькими глотками.
        -Красиво, правда? - сказал художник: он стоял рядом со мной и глядел на сверкающие вдали купола. - В следующий раз захвачу этюдник…
        -Я попрошу доктора, чтобы он разрешил мне здесь ночевать, - сказал Поэт. - Тогда я смогу ночью вставать на молитву…
        Мы фыркнули. Наш Поэт и по утрам-то вставал с большим трудом. Иногда даже Эстонцу не хватало терпения будить его, и доктор выливал на соню стакан холодной воды.
        -А что это за церковь на том берегу? - спросил Юрист.
        -Храм Покрова Богородицы, - ответил Поэт. - Восемнадцатого века, представляете! А тамошнему священнику уже почти сто лет! И он говорит… Но мы уже не слушали, потому что вспомнили про булочки с маслом и возможность самим приготовить чай на костре.
        -Вот это жизнь! - вздохнул я, отваливаясь от потухающего костерка; заложив руки за голову, я уставился в ярко-синее небо.
        -Да! - сонно подтвердил лежащий рядом художник. - Скажи?..
        Шалаш мы немного перестроили, и теперь в нём умещалось не два человека, а все четверо. Постепенно у нас завелось и хозяйство: посуда, топорик, а под корнями сосны в пластиковой коробке хранились соль, сахар, чай и спички. Мы по всем правилам оборудовали кострище, а вокруг вкопали четыре чурбака для сиденья. Для возможных гостей приготовили ещё парочку.
        Мы приходили в наш лагерь после обеда и оставались до ужина. Полдник, с разрешения Эстонца, мы брали с собой. Придя на место, мы проверяли, все ли в порядке, а потом принимались за свои дела. Поэт (которого, кстати, звали Васей) уходил в лес, художник Миша садился над оврагом с этюдником, а юрист Юра погружался в очередной детектив.
        Я просто лежал и смотрел в небо. Слушал лесные голоса и думал о будущем. Оно представлялось мне в виде большого светлого зала с распахнутыми настежь окнами. Там была Тийна. Она танцевала…
        -Ну, что, может, чайку?
        Ко мне подошёл Вася.
        -А кто-то хотел поститься до ужина, - как бы невзначай заметил я.
        Вася покраснел. Он просто бредил житиями святых, но с молитвой и постом у него упорно не ладилось.
        -Давайте чайку, - к костру подошёл художник Миша. - А то я чего-то устал…
        -А посмотреть можно? - попросил Вася, который был рад переменить тему.
        Миша как-то неохотно протянул нам свою картонку. Подошедший к нам Юра долго и придирчиво сравнивал картину с натурой.
        -Вот здесь у тебя трава немножко другого цвета, а так вообще, похоже! - одобрил он.
        -Вот так похвалил! - фыркнул я.
        -А чего? - удивился Юра. - Я думал, это главное…
        -Дурачина, - мне стало смешно. - А композиция? А колорит? Миш, объясни этому ботанику, что главное в живописи!
        Но Миша, не ответил. Он сидел, отвернувшись от нарисованного пейзажа, и печально глядел на настоящий.
        -Кто знает, может быть, я вижу всё это в последний раз! - тихо вздохнул он.
        Настроение на полянке разом изменилось. Трое моих друзей пригорюнились, да и я тоже.
        -Илья счастливый! - сказал Юра. - Он останется здесь навсегда!..
        -Без вас будет не то, - покачал головой я.
        Вася с тоской смотрел на свой драгоценный шалаш…
        -Я знаю, что нужно делать! - внезапно воспрянул Поэт. - Надо молиться! Может быть, Господь смилуется, и нас не выпишут!..
        С этими словами Поэт отправился обратно в лес. Мы скептически посмотрели ему вслед и погрузились в мрачное молчание. Но ненадолго. Так ярко сияло солнце в небе, так весело пели птицы, такая благодать была кругом, что грустные мысли развеялись сами собой. Четверть часа спустя Вася вышел на полянку и как ни в чём не бывало спросил:
        -Ну что, может, чайку?..
        По дороге домой мы встретили сгорбленного седого дедушку, который прогуливался под липами, заложив руки за спину и внимательно разглядывая песок аллеи. Это был самый старый доктор лечебницы. В этом году главврач Ольга Васильевна дала ему только двоих пациентов, чтобы у старичка оставались силы вести кружок: в прошлом он был известным художником. При виде него Миша зачем-то спрятал этюдник за спину.
        -Добрый вечер, господа, - поздоровался дедушка. - Гуляете? Это правильно. Чудесная погода… Михаил Анатольевич, что это там у вас? Неужели, этюдник? Вы всё-таки решили взяться за летнее задание? Не позволите ли старику полюбопытствовать?..
        Миша с обречённым вздохом достал свой пейзаж. Старый доктор изучал произведение так же внимательно, как до этого рассматривал песок.
        -М-да, - задумчиво произнёс он, - как я вижу, вы не ставили перед собой задачи создать шедевр…
        Миша покраснел.
        -Я просто хотел… - залепетал он. - Там так красиво… Меня так и тянуло…
        -А почему это вы решили, будто я вас ругаю? - спросил Мишин наставник, и в его острых глазах заплясали непонятные искорки.
        Миша промолчал. Вид у него был обескураженный.
        -Прекрасная работа! - промолвил старик, возвращая картину автору. - Вы очень меня порадуете, если станете продолжать в том же духе.
        Это случилось неделю спустя.
        Мы, как обычно, отправились в лагерь после обеда, взяв с собой спальные мешки, сумку картошки и несколько банок с тушёнкой. Настроение у нас было прекрасное: Эстонец разрешил нам остаться в лагере на целые сутки!
        Предвкушая такое удовольствие, мы бодро шагали по лесной тропинке. Внезапно шедший впереди Поэт остановился так резко, что Миша не успел затормозить и налетел на него, уронив сумку с картошкой. Картофелины раскатились по траве и сосновым иголкам.
        -Что случилось?! - испугались мы с Юрой.
        -Смотрите! - прошептал Поэт.
        Мы взглянули… и наши сердца покатились следом за картошкой. Мы стояли на краю нашей полянки. Но шалаша на ней больше не было. На истоптанной траве валялись поломанные жерди, пучки соломы, чурбачки были вывернуты из земли, в размётанном кострище свернулись куски обгорелого пластика - всё, что осталось от нашего хозяйства.
        Мы сбросили рюкзаки и, осторожно ступая, обошли полянку, обнаруживая всё новые и новые следы преступления. Родник в овраге кто-то попытался засыпать, и теперь вниз по оврагу текла струйка жидкой грязи. Черпак и кружка были плотно набиты землёй. Земляничник, где уже начали поспевать ягоды, был словно вспахан: изрубленные кустики валялись кверху корнями.
        В сосну был воткнут перепачканный землёй топор. Из-под лезвия уже тянулась капля свежей смолы.
        Никто из нас не произнёс ни слова. Поэт Вася постоял немного над обломками шалаша, выдернул топор из раненой сосны и, подобрав рюкзак, побрёл прочь. Мы отправились следом.
        -Вы знаете, кто это сделал? - спросил Эстонец.
        Он, конечно, удивился, увидев нас в корпусе спустя всего час после нашего ухода. Так что, без расспросов не обошлось. Доктор выслушал нас, сидя в своём кресле во главе обеденного стола. Наш рассказ его, кажется, расстроил. Когда мы замолчали, Эстонец опустил голову и тяжело вздохнул.
        -Доктор, я не понимаю, кому это понадобилось, - сдавленным голосом проговорил художник Миша. - И, главное, зачем. Разве кому-то мешал шалаш? И сосна… и земляника… Что может толкнуть человека на такую ужасную бессмыслицу?!
        Доктор не ответил, но уставился на нас таким ледяным взглядом, что моя спина чуть не покрылась инеем. Его пальцы так стиснули подлокотники кресла, словно хотели сломать. Кажется, он сердился…
        -Если вы узнаете, кто это был, скажите мне, - очень медленно произнёс доктор.
        Я, конечно, пылал жаждой мести, но при этих словах мой гнев слегка утих. Не то, чтобы я пожалел преступников. Но мне вдруг стало страшно отдавать их Эстонцу. Теперь до меня дошло, что он не просто сердится, он в ярости!
        Мы с Мишей и Юрой украдкой переглянулись. Поэт Вася, не проронивший ни единого слова с тех самых пор, как мы увидели разрушенный лагерь, отрешённо смотрел в окно. Внезапно он заговорил:
        -Я знаю, кто это сделал. Это из младшей палаты двое. Я видел, как они следили за нами. Только… я не скажу, кто они. Если вы их накажете, они всё равно ничего не поймут. Они потом поймут. Когда сами построят что-нибудь, и это кто-нибудь сломает просто так, из вредности. Поймут, я знаю, ведь я-то понял… Сегодня. А раньше - раньше я был такой же, как они. Эстонец как-то осел в своём кресле, словно снеговик под солнцем. Его глаза больше не сверкали ледяными искрами, королевская осанка куда-то подевалась. Помолчав немного, он встал и показал Поэту на дверь:
        -Надо поговорить…
        Оба направились в комнату доктора. Через пару минут до нас, оставшихся на кухне, донеслись отчаянные вопли и рыдания.
        -НЕТ! НЕТ! НЕ ХОЧУ! Я БОЛЬНОЙ! Я ПСИХ! Я БУЙНЫЙ! МЕНЯ НЕЛЬЗЯ ВЫПИСЫВАТЬ!!!
        Поэт выбежал в кухню весь в слезах. Мы вскочили… и замерли с дурацкими рожами, потому что не знали, что делать. Из столбняка нас вывело появление Эстонца. Доктор остановился на пороге кухни, тяжело привалившись к дверному косяку.
        -Как же так?! - наперебой закричали Миша и Юра, бросаясь к Эстонцу. - Это жестоко! Бесчеловечно! Как вы можете нас разлучать?!
        -Хорошо, - сказал Эстонец. - Вас двоих я тоже выписываю…
        -За что?! - отшатнулись ребята.
        -Просто так, - ответил доктор. - Такой я вредный. Такой подлый. Люблю, когда всем плохо. Бессердечное чудовище…
        Он схватился за грудь, сминая нарядную вышивку. Мы стояли с распахнутыми ртами. Слишком много новостей за каких-то полтора часа. Слишком много… Доктор посмотрел на нас и сказал:
        -Нашу лечебницу закрывают.
        Глава 11. Разлука
        -Спокойно, мужики, спокойно, - сказал Дядя Фил, бросив деревянную лопату в пустую тачку.
        Развернув тачку, доктор покатил её прочь от навозной кучи. Тачка сильно грохотала по неровному асфальту, так что, больше доктор ничего не сказал, пока мы все вместе не вошли в конюшню. Дядя Фил остановился у ближнего денника и открыл тяжёлую дверь, на которой висела табличка: «Паладин. Добрый - Плясунья. Орловская рысистая порода».
        В открытую дверь сразу же выглянула приветливая серая морда. Поэт рассеянно погладил коня и спросил:
        -Так это правда, или нет?
        -Неправда, - услыхали мы уже из денника.
        -Но Эс… то есть, доктор Томмсааре сказал, что…
        -Доктор Томмсааре в последнее время неважно себя чувствует и поэтому немного погорячился, - сказал Дядя Фил, сгребая лопатой грязные опилки. - Пока что нас никто не закрывает…
        -Вы сказали «пока что»! - прицепился Юра. - Почему?
        -Тебе-то какое дело? - проворчал Дядя Фил, вываливая в тачку полную лопату навоза. - Тебя уже выписали!..
        -Мы волнуемся за Илью! - заявили Миша с Васей.
        -Да, Каарел прав, вы уже поправились, - вздохнул Дядя Фил.
        Он бросил лопату и встал в дверях денника во всей красе: потное лицо, всклокоченные волосы, в бороде - соломинки. Зеленоватый медный крест на толстом гайтане качался поверх застиранной тельняшки. Галифе в заплатках, кирзачи в дырочках. Из кармана, естественно, торчал запасной - пугательный - ремень.
        -В общем-то, вы не зря за него волнуетесь, - признался Дядя Фил. - У нас действительно появились проблемы. И если лечебницу закроют, тех, кого не заберут родители, отправят в обычный интернат…
        -Это плохо? - насторожились друзья.
        -Чего уж хуже! - криво усмехнулся доктор. - В интернатах работают выпускники таких же интернатов, сами неудавшиеся вундеркинды. Вы представляете себе, что это такое?
        Мы не представляли.
        -Но кому вдруг понадобилось закрывать лечебницу? - спросил Миша. - Разве мы кому-то мешали?
        -Значит, мешали, - буркнул доктор. - Мир, к сожалению, таков, что, если кто-то где-то живёт счастливо, это обязательно кому-то мешает…
        Дядя Фил вздохнул и потёр руками и без того красное лицо.
        -Но вы не переживайте, - сказал он. - Мы сделаем всё возможное, чтобы Илья не попал куда не следует. Конечно, это будет сложно, но мы постараемся… Ладно, идите-ка домой. Только умоляю, не терзайте расспросами Каарела: он и так места себе не находит…
        Мы не стали никого терзать. Мы сидели и ломали головы, изобретая способ избежать полной разлуки. Но так ничего и не придумали. Друзья, конечно, оставили мне свои электронные адреса, но скорее просто так, на добрую память: связаться по Сети у нас не было никакой возможности.
        -Интернаты не входят в общую Сеть, - просвещал нас Юра, - поскольку являются принудительно-исправительными учреждениями, как и тюрьмы. Допуск в их локальную сеть может быть разрешён лицам, достигшим совершеннолетия и только по очень веским причинам…
        -А если не вы мне, а я вам позвоню? - спросил я.
        -Обратная связь действует только при наличии доступа, - вздохнул Юра. - Мои родители отключили его ещё вчера, сразу после звонка Ольги Васильевны. Они до смерти боятся, что кто-нибудь случайно узнает, где я был, поэтому постараются замести все следы. Мне велено говорить, что я поправлял здоровье на озере Байкал в гостях у троюродной бабушки…
        Юра достал из кармана дискету и показал нам.
        -Моя легенда. Передали через Ольгу Васильевну. Велели выучить наизусть до отъезда. Вся информация о бабушке и о местности: география, флора, фауна… Даже песня про «Славное море, священный Байкал»…
        -А я жил в Санкт-Петербурге, - Вася вынул точно такую же дискету. - В городе великих писателей. Посетил, разумеется, все театры… Да, похоже, придётся как следует напрячь мозги…
        -Надо же, - тоскливо усмехнулся Миша, похлопывая себя по карману. - Мы с тобой, Вась, оказывается, земляки. Я вот из Эрмитажа практически не вылезал. Придётся сделать кучу набросков…
        Идиотские задания отняли у нас несколько дней дружбы! Несколько последних дней… В день прощанья мы с Эстонцем стояли у калитки и смотрели, как повозка, запряжённая серым Паладином, катится прочь по широкой аллее. На козлах угрюмо скрючился Дядя Фил. Заплаканные ребята махали мне до тех пор, пока повозка не скрылась за поворотом…
        Я вцепился в забор, чтобы не броситься вдогонку.
        -Я самый несчастный человек на свете! - в отчаянии всхлипнул я.
        -Хм, - сказал Эстонец, как мне показалось, с сомнением.
        Я гневно обернулся… Доктор стоял с закрытыми глазами и держался рукой за горло, словно у него там что-то застряло. Потом он повернулся и, пошатываясь, побрёл в корпус. Кое-как вскарабкавшись на крыльцо, споткнувшись на пороге и чуть не упав, он скрылся за дверью.
        Поздно вечером, когда все пациенты уже легли спать и видели десятый сон, я сидел за кухонным столом, роняя слёзы в давно остывший чай. Напротив меня сидел Эстонец. Неподвижный, словно замороженный. Мы сидели так с самого ужина. Молча.
        Но, когда часы пробили одиннадцать, Эстонец вдруг подал голос.
        -Никогда к этому не привыкну, - сказал он.
        Я его понял. Невозможно привыкнуть к расставанию. Я никогда не привыкну к тому, что друзья больше не сидят рядом со мной за столом, я не смогу смотреть на их пустые кровати… Мои распухшие глаза зажмурились сами собой, выдавливая слёзы: они закапали в чай с новой силой.
        -У меня тоже были друзья, - промолвил доктор спустя ещё четверть часа.

«Да, я что-то такое слышал», - хотел ответить я, но не смог и просто кивнул. Доктор снова замолчал. Я поднял голову. Эстонец держал в руках листок плотной бумаги и смотрел на него своим отрешённым взглядом. Под горестным отупением во мне слегка шевельнулось любопытство. Доктор поманил меня к себе, и я пересел на стул рядом с его креслом.
        -Это всё ваши друзья?! - воскликнул я, увидев на сравнительно небольшой фотографии целую толпу народа, человек пятьдесят, не меньше.
        Эстонец кивнул и начал рассказывать о каждом по порядку. Я не очень вникал в его рассказ: понял только, что здесь были и европейцы, и американцы, и даже японец. Имена всех народов мира текли мимо моих ушей негромкой музыкой, сливаясь с тиканьем старинных часов.
        Я подумал, что мне тоже надо сделать бумажные копии наших с ребятами фотографий. Тогда не нужно будет то и дело бегать к компьютеру. И я смогу увидеть друзей когда захочу… Да и потом, мы же расстались не навек! Рано или поздно я вырасту и выйду из лечебницы. Я найду ребят, и мы снова будем дружить…
        -А вот Тийна, - сказал Эстонец, и я встрепенулся; на снимке сестрёнке доктора было не больше десяти лет.
        Маленькая Тийна, широко улыбаясь, обнимала за талию темноволосую девушку, стройную и красивую. Впрочем, на этой фотографии все - и юноши и девушки - были стройны и красивы как на подбор. Но ни на ком взгляд Эстонца не задержался так долго, как на старшей подруге Тийны.
        -Настенька, - прошептал доктор.
        -Это и есть она… ваша девушка? - осенило меня.
        Наверно, я сказал что-нибудь не то. Эстонец замолчал и спрятал фотографию за пазуху. Потом доктор встал из-за стола, делая вид, что хочет налить себе чаю.
        -Очень хорошая фотография! - я ринулся исправлять положение. - Удивительно, я не думал, что у человека может быть столько друзей… А почему вас на ней нет?
        -Я фотографировал, - не оборачиваясь, буркнул Эстонец.
        -Вы… не сердитесь, - попросил я: мне вдруг снова стало тоскливо. - Пожалуйста…
        Эстонец оставил в покое чашку и повернулся ко мне.
        -Мне стыдно, - заявил он, избегая моего взгляда. - Я не умею держать себя в руках. Тебе, наверно, это неприятно. Я был излишне эмоционален.
        На мой взгляд, он был не более эмоционален, чем обычно, то есть, чуть живее, чем мраморная статуя. Я не знал, что сказать, поэтому промолчал. Несколько минут протекли в тишине. Потом доктор снова достал фотографию, взглянул на неё и бережно спрятал обратно.
        -Они все погибли, - сказал он.

        Оказывается, рояль может плакать так, словно у него есть сердце! Странно, что я не замечал этого раньше, хотя меня заставляли слушать музыку даже во сне… Я стоял под дверью, прижав ухо к замочной скважине, и моя решимость крепла с каждым мгновением. Проникновенный заключительный аккорд окончательно убедил меня в том, что я был прав, придя сюда. Я постучал в дверь.
        -Илья? - удивилась, вставая из-за инструмента, Анна Стефановна. - Вот так встреча!.. Ну, здравствуй, заходи. Ты просто так или по делу?
        Я промолчал. Я стоял и смотрел на госпожу Майер, потому что мне вдруг снова показалось, что мы были с ней знакомы давным-давно, ещё до больницы. Но ведь этого не могло быть! И тем не менее… Анна Майер… Откуда я вас знаю?..
        -Что же ты молчишь? - удивилась Анна Стефановна.
        Я стряхнул с себя оцепенение и, решив, что загадки подождут, перешёл к делу.
        -Мне нужна ваша помощь, - сказал я. - Знаете, мне пришла мысль, что я, наверно, просто не умею играть. Пожалуйста, научите меня!
        Совершенно неожиданно лицо госпожи Майер утратило приветливое выражение. Анна Стефановна выпрямилась и скрестила руки на груди.
        -Это тебе зачем? - весьма прохладно спросила она.
        Я опешил. Я ожидал совсем иной реакции…
        -Видите ли, - растерянно забормотал я, - мне приходится играть балеринам, но у меня ничего не выходит. Все недовольны, и Ка… то есть, господин Томмсааре тоже, хоть он и молчит. Я, конечно, могу всё бросить, но другого концертмейстера у него нет… А я очень хочу ему помочь. Я понимаю, это для вас неожиданно, ведь раньше мне было всё равно, но теперь…
        -Это правда? - Анна Стефановна всё ещё смотрела на меня недоверчиво.
        -Анна Стефановна, ну что вы на меня так смотрите?! Вы же психиатр! Неужели, вы не видите, что я не вру?! - взмолился я.
        -Я не психиатр, Илюша, - Анна Стефановна, вроде, немного успокоилась. - Я музыкант. В нашей лечебнице настоящих врачей двое: Ольга Васильевна и доктор Кузнецов. А я, как и многие другие, имею лишь свидетельство об окончании курсов первой медицинской помощи…
        Я был потрясён.
        -А доктор Томмсааре - неужели, он тоже не врач? Но как же он смог нас вылечить?
        -Чудом, - улыбнулась Анна Стефановна; я не понял, шутит она или говорит серьёзно.
        - У нас тут много чудес происходит… Ну что, будем заниматься?..
        Как оказалось, я пришёл очень вовремя. В тот же день господин Томмсааре объявил мне, что кружок хореографии откроется уже через неделю. Вид у доктора бы похоронный - как обычно, в последнее время. Я тешил себя мыслью, что он воспрянет духом, когда услышит мою новую потрясающую игру…
        Но Анна Стефановна что-то не торопилась восторгаться моими успехами.
        -Илья, о чём ты думаешь, когда играешь? - спросила она на одном из уроков. - Такое впечатление, что у тебя перед глазами не ноты, а Сертификат Гениальности!
        Сертификат Гениальности… Давненько я не видел Шоу Вундеркиндов!.. Когда-то я был уверен, что рано или поздно приму в нём участие, а теперь так удивился, что не сразу нашёлся с ответом. Анна Стефановна истолковала моё молчание по-своему.
        -Так-так! - нахмурилась она. - Я, всё же, была права! Вы пришли ко мне не потому, что хотели помочь господину Томмсааре…
        -А почему? - удивился я.
        -А потому, - буравя меня взглядом, ответила госпожа Майер, - что узнали: нашу лечебницу… скажем так, пригласили принять участие в ежегодном Шоу Вундеркиндов. Вот только интересно, кто же из врачей проболтался об этом пациенту?!
        -Анна Стефановна! - воскликнул я. - Вот вы же и проболтались! Я впервые об этом слышу!
        -Не верю! - Анна Стефановна скрестила руки на груди и отвернулась. - А, впрочем, всё к лучшему. Мне велено прислать на Шоу своих учеников. Новеньких брать нельзя, старых жалко. А ты вполне подойдёшь. Ты играешь, как механическое пианино. Так что, на шоу, среди других одарённых деток, ты придёшься ко двору!
        Ух, как же я рассердился! Наверно, мои чувства очень ярко отражались на моём лице. Даже доктор Томмсааре при виде меня вышел из оцепенения и спросил, в чём дело. Я рассказал. Эстонец, выслушав меня, вскочил с кресла, чуть не опрокинув обеденный стол, ринулся к себе в комнату. Я услышал, как он вызывает по сети Анну Стефановну.
        -Майер, вы не посмеете! - услыхал я его гневный голос. - Я никуда не пущу Илью!
        -А я, Томмсааре, ни за что не пущу Наталью! - огрызнулась в ответ Анна Стефановна. - Зачем вы её выбрали?!
        -Вы знаете распоряжение!
        -Между прочим, лучшая в вашем классе вовсе не Наталья, а Тийна!
        -Не трогайте мою сестру! Её это не касается!
        -Как это не касается?! - вмешался грозный голос включившейся в дискуссию главврача Ольги Нечаевой. - Касается, ещё как! Мы не можем рисковать! Вы же знаете: мы висим на волоске! Мы должны доказать, что имеем право на существование! И мы пошлём лучших из лучших!
        -НЕТ!
        -Мы ничего не сможем доказать! Они уже решили нас закрыть! Мы просто выставим бедных детей на посмешище!..
        -Ещё ничего не известно! Это наш последний шанс! Между прочим, ко мне поступило распоряжение прислать на шоу вас, Анна Стефановна, и вас, Каарел, и вас, доктор Кузнецов!
        -Я-то тут причём?! - раздался голос Дяди Фила. - Идите вы, не поеду я никуда!
        Врачи разругались до того, что перестали друг с другом разговаривать. Через недельку-другую они, конечно, помирились, но лучше от этого не стало. Словно тяжёлая чёрная туча нависла над нами. Даже погода изменилась: похолодало, зарядили мелкие, унылые затяжные дожди…
        Анна Стефановна, разобравшись, наконец, в чём дело, чуть ли не со слезами просила у меня прощения. Говорила, что просто нервы не выдержали.
        -Но неужели я действительно так плохо играю? - уныло поинтересовался я.
        Она вздохнула:
        -Ты не расстраивайся, в конце концов, не это в жизни главное…
        Тийна так не считала.
        -Мы должны отстоять нашу лечебницу, - говорила она. - И на этом шоу мы должны быть лучшими!
        Все ребята, которых отобрали для поездки на «позорище» (так Анна Стефановна называла Шоу Вундеркиндов), были согласны с Тийной. И чем больше падали духом наши учителя, тем сильнее становилась наша жажда доказать им нашу любовь, а там - кто знает! - может быть, и победить…
        Глава12. На гастроли в преисподнюю
        Условленный день настал. Рано утром мы, те, кто должен был ехать, стояли вместе с толпой провожающих перед Главными Воротами и ждали врачей. Они появились через четверть часа. Мы с удивлением глазели, как из повозки, запряжённой серым Паладином, выходит красивый мужчина в смокинге и подаёт руку прекрасной даме в вечернем платье. Минуту спустя мы признали в этой паре доктора Кузнецова и Анну Стефановну.
        Дядя Фил, аккуратно причёсанный, с ровно подстриженной бородкой, казался не то графом, не то академиком. Анна Стефановна, сверкающая драгоценностями, выглядела по меньшей мере герцогиней. А вот господин Томмсааре каким был, таким и остался, разве что сменил свой затрапезный балахон на новый, без заплаток.
        У главврача Ольги Васильевны были откровенно заплаканные глаза. Она не стала выходить из повозки. Госпожа Нечаева, наверно, хотела произнести напутственную речь, но вместо этого снова заплакала.
        -Вот, посылаю вас, как овец к волкам, - произнесла она, вытирая слёзы совершенно мокрым платком.
        -Да ладно тебе, Оленька, - проговорил Дядя Фил. - Не бойся. Не такие уж мы и овечки!..
        Ольга Васильевна встревожено посмотрела на него и погрозила пальцем:
        -Филипп!..
        -А что я? - великолепный доктор развёл руками. - Постараюсь обойтись без жертв и разрушений, так уж и быть… Только пусть они первые не лезут!.. Да вот и Каарел всегда за мной присмотрит…
        -Ну ладно! Долгие проводы - лишние слёзы… С Богом!..
        Ворота бесшумно разъехались в стороны. Нашим взорам открылась поросшая травой лесная дорога…
        -Вот интересно, - сказал я идущей рядом Тийне. - Два года назад, когда меня везли по ней, мне казалось, что я еду в тюрьму…
        -А теперь тебе кажется, что ты покидаешь родной дом, - кивнула Тийна.
        -Но ведь мы вернёмся! - сказал я. - И всё будет хорошо… Обязательно!..
        Мы не спеша шли по лесу. Иногда кто-нибудь, забыв, куда мы идём и зачем, сворачивал с дороги по грибы. Наконец, мы вышли на шоссе. У меня слегка закружилась голова: я совсем отвык от шума и скорости автомагистрали. Неподалёку от того места, где наша дорога выходила на шоссе, стоял небольшой синий автобус. При виде него Тийна вдруг покачнулась и схватилась за меня.
        -Что с тобой?! - перепугался я, поняв, что она теряет сознание; я осторожно усадил её на траву.
        -Пропустите! - к нам сквозь толпу проталкивались врачи.
        Эстонец тяжело уселся рядом с сестрой.
        -Может, не поедешь? - с надеждой спросил он.
        -Нет, - прошепталаТийна. - Я должна… Я должна, наконец, преодолеть свой страх…
        Но, едва взглянув на автобус, она снова побледнела, как лепесток ромашки.
        -Ты не поедешь! - заявил Эстонец.
        -Пускай едет!
        Все обернулись. Из лесу тихо вышла Надежда. Она посмотрела на нас и скорбно улыбнулась Эстонцу:
        -А не то, кто же привезёт тебя обратно?
        Анна Стефановна вздрогнула.
        -Надюша, что же вы нас пугаете? - пролепетала она.
        -А вы не бойтесь, - сказала Надежда. - Кирюша у нас святой!..
        Сказала - и ушла обратно в лес. Дядя Фил с тяжким вздохом открыл походную аптечку.
        -Ехать три часа, - бормотал он, набирая в шприц лекарство. - Сделаю три кубика, пожалуй… Как раз проснётся к приезду…
        Эстонец жалобно смотрел на него, а я отвернулся, чтобы не видеть, как игла вонзится в тонкую руку Тийны…
        Через пару минут девушка сонно поднялась с травы, и Дядя Фил повёл её к автобусу. Мы пошли следом.
        Автобус был чудной: я даже увидел рулевое колесо на том месте, где у обычных рейсовых автобусов располагается бортовой компьютер. Понятное дело: для нас пожалели хорошую машину, послали переделанную из старья…
        -Добро пожаловать, сладенькие! - мерзко, по-старушечьи проквакал автобус, и я сразу узнал: то был голос молодящейся ведущей Шоу Вундеркиндов. Раньше, ещё когда я был чудо-ребёнком, этот голос меня не коробил, а теперь аж затошнило.
        -Устраивайтесь поудобнее, лапоньки мои, - продолжал автобус. - Напоминаю вам, что в салоне запрещается: бегать, кричать, курить, громко смеяться, громко болтать, петь, танцевать…
        -Каарел, ты можешь заткнуть эту дуру? - негромко спросил Дядя Фил.
        Эстонец посмотрел на пульт управления - он был закрыт крышкой и запломбирован. Доктор Томмсааре покачал головой.
        Наконец, под аккомпанемент мерзкого голоса все пассажиры заняли свои места, автобус закрыл двери и тронулся. Сначала я смотрел в окно, но за ним не было ничего интересного, кроме мчащихся автомобилей и сплошного леса вдоль обочин.
        Происшествие с Тийной наполнило мою душу смутным предчувствием несчастья… Остальные пассажиры тоже выглядели встревоженными, а кто-то был явно напуган. Я посмотрел назад. В хвосте салона, на диване, свернувшись в клубок, лежала Тийна. Мне почему-то показалось, что она не спит. Я встал со своего места и перебрался к ней.
        Она действительно не спала. Когда я подошёл, она повернула ко мне лицо с крепко зажмуренными глазами.
        -Кто это? - спросила она.
        -Это Илья. Можно здесь присесть?
        -Только тихо: Каарела разбудишь!
        Я взглянул на Эстонца, сидевшего в ногах у Тийны. Он спал, откинув голову на спинку дивана.
        -Кому из вас укол сделали? - хихикнул я.
        -Не смешно, - отрезала Тийна, не открывая глаз.
        -А почему ты боишься автобусов?
        -Давай о чём-нибудь другом, умоляю!
        Бедная Тийна съежилась ещё больше и прижала ладони к глазам. Ругая себя за глупость, я принялся выискивать повод для разговора и снова посмотрел на Эстонца.
        С левой руки спящего доктора свешивались длинные верёвочные бусы - чётки. Обычно Эстонец не выставлял их напоказ, а носил, намотав это странное украшение на запястье. Всё-таки, вы немного пижон, господин Томмсааре. Впрочем, с балетными это бывает… Я вдруг кое-что вспомнил.
        -А почему Надежда назвала его Кирюшей? - спросил я.
        -Потому что его зовут Кирилл, - отозвалась Тийна. - Мы же сэту. Бабушка крестила нас в православной церкви, у нас обычные православные имена…
        -А почему же он тогда Каарел?
        -Это его в приюте переименовали. Когда бабушка умерла, нас с ним отправили в приют в Таллин. Мне тогда было полтора года…
        -А как же он в балет попал?
        -Педагоги пришли в приют, посмотрели детей, и его выбрали… Сказали, что данные хорошие…
        -Правда? - недоверчиво произнёс я. - Но ведь он такой…
        -Какой? - зевнула Тийна; видимо, наш разговор немного отвлёк её, и она начинала засыпать.
        Я не стал уточнять насчёт не очень-то балетной фигуры Эстонца. В конце концов, в детстве он мог и не быть толстым…
        -А как твоё настоящее имя? - спросил я.
        -Татьяна, - ответила Тийна и заснула.
        Глядя на неё, я тоже начал клевать носом и вскоре задремал. Мне показалось, что спал я совсем недолго. Но, когда проснулся, автобус больше не двигался, салон заливал тусклый свет «дневных» ламп. Тийна протирала заспанные глаза.
        -Приехали, - сказал, наклоняясь надо мной, Эстонец.
        Мы вышли из автобуса и оказались в огромном ангаре, где стояло по меньшей мере пятьдесят роскошных пассажирских лайнеров, среди которых наш казался металлоломом. Оглядев ангар, я сообразил, что мы, скорее всего, находимся под землёй. К нам уже бежал какой-то молодой человек в черном костюме.
        К лацкану его пиджака был приколот бутон алой розы. Подмышкой он держал папку-ноутбук.
        -Скоренько, скоренько! - кричал он нам. - Строиться! Времени нет!
        Подбежав к нам, он завёл за ухо прядь белокурых волос и открыл ноутбук.
        -Так, вы у нас идёте последними, - мурлыкал он. - Так сказать, на закусочку… Чудненько! Проведём перекличку.
        Когда перекличка благополучно завершилась, молодой человек захлопнул ноутбук и, резво подскочив к Эстонцу, потрогал его волосы. Эстонец отшатнулся.
        -Прелестненько, - проворковал молодой человек, - прямо настоящий блондин… Что за красочка?
        -Йа ннэ поннимаат, - холодно отозвался господин Томмсааре.
        -Прибалт? - молодой человек обернулся к Дяде Филу.
        -Причудец, - объяснил тот, не скрывая злорадной усмешки.
        -А… прекрасненько! А теперь живенько, живенько, ножки в ручки, все за мной! Внимание, приготовиться, веду последних! - сказал он алой розе.
        -На сцене вести себя тихо, - обратился он к трём врачам, уже без сюсюканья, - Метресса сама вас представит. Метресса - Магистр Клуба Знатоков, у неё семь хрустальных сов, она всё про всех знает!
        Нас толпой загнали в грузовой лифт, я успел увидеть на табло, что сейчас мы находимся на минус восьмом этаже. Молодой человек нажал кнопку минус третьего.
        Когда лифт остановился, нам - детям велели выходить. Дядю Фила, Анну Стефановну и Каарела молодой человек повёз дальше. Мы только и успели, что обменяться отчаянными взглядами, пока дверь лифта закрывалась…
        Глава 13. Неожиданности
        Мы столпились перед лифтом, не зная, что делать дальше, пока к нам не подбежал ещё один молодой человек, кудрявый, как барашек, и тоже крашенный.
        -Времени нет! - кричал он. - Всем переодеваться! Балетные - двадцать вторая комната! Все остальные - восемнадцатая. И не копаться, слышите меня?..
        -Встречаемся здесь, у лифта! - шепотом договорились мы.
        Нас, мальчиков, было пятеро: два пианиста, два скрипача и один флейтист. Мы быстро нашли восемнадцатую комнату, но, стоило нам открыть дверь, как мы едва не оглохли.
        Большая комната была полна громко галдевших людей. С первого взгляда нельзя было понять, что тут происходит. Но приглядевшись мы поняли, что основная масса народу
        - это родственники выступающих. Вокруг каждого мальчика во фраке их вертелось с полдюжины: мамы, папы, бабушки, тётушки и так далее. В отличие от своих вундеркиндов, они ужасно волновались. Сильно пахло валерьянкой.
        Мы с трудом пробрались к вешалкам, где для нас были приготовлены пять концертных костюмов. На нас никто не обращал внимания. Переодевшись, мы поскорее покинули помещение, так как истерика оказалась вещью заразной. Я почувствовал, что меня тоже начинает трясти.
        Рассредоточившись по коридору, оба скрипача и флейтист принялись разыгрываться. Я и второй пианист, грея руки подмышками, побрёли куда глаза глядят. Повернув за угол коридора, я неожиданно наткнулся на Тийну и её подругу Наташу.
        Девушки разминались, держась за стенку.
        -А почему здесь? - спросил я. - Вам же должны были выделить зал для репетиций!
        -Ага, а тебе - рояль, - усмехнулась Наташа.
        -Да были мы в зале! - сказала Тийна. - Там двадцать три девицы дерутся за почётное место у среднего станка…
        -И при этом, - добавила Наташа, - всех их зовут Аннами - в честь Павловой, я думаю…
        -Когда всё начнётся-то, не знаете? - спросил я.
        -Какая разница, всё равно мы идём последними…
        -А откуда вы знаете, что вы последние?
        -А там, у лифта, мониторы: они показывают фамилии выступающих и номера студий, - сказала Наташа. - Я, например, иду двадцать четвёртым номером, а Тийна - последняя, двадцать пятая. Все наши идут под последними номерами. Жаль, мы не сможем посмотреть друг на друга - мы все выступаем одновременно…
        -А как же зрители? - удивилась Тийна, которая никогда не видела Шоу. - Разве они могут смотреть всё одновременно?
        -Зрители сами выбирают, кто им интересен: скрипачи, пианисты, балерины, - сказал я. - Они включают нужную студию и голосуют.
        -Голосуют? - снова удивилась Тийна.
        -Да, насколько им нравятся исполнители. Высшая оценка - десять баллов. Кто наберёт больше баллов, получает, вдобавок к Сертификату и званию Признанного, приз зрительских симпатий.
        Я решил прогуляться к мониторам.
        Около лифта не было ни души. Экраны нижнего ряда, действительно, показывали имена участников и названия учебных заведений. Экраны верхнего ряда с номерами студий были черны и безжизненны кроме одного - экрана Главной студии. Взглянув на него, я потерял дар речи…
        Там, в луче прожектора стояла Анна Стефановна. В ее прическе и ушах светились бриллианты. Не сверкали - нет! - светились как звёзды, госпожа Майер стояла под слепящими лучами софитов так спокойно и неподвижно, словно родилась на сцене…
        Раздался звучный удар гонга.
        -Внимание, вопрос! - провозгласил следом тот же старушечий голос, что доводил нас в автобусе. - Кто наша гостья? Напоминаю: кто из наших зрителей ответит первым, получает приз…
        Под тиканье секундомера я вглядывался в лицо Анны Стефановны… и вдруг меня пронзило! Я вспомнил гулкое фойе Большого театра, портретную галерею, кучку внимательно слушающих мою лекцию обычных детей и большую фотографию прекрасной молодой женщины. Фотография была вставлена в дорогую раму: подобной почести удостоились всего четыре или пять портретов на этой стене славы…
        -Минута прошла, - проквакал голос, - поскольку ни один из зрителей не дал правильного ответа, отвечать буду я.
        К Анне Стефановне подошла юная девушка, облаченная в одежды древнегреческой богини и увешанная драгоценностями. Особенно бросался в глаза массивный золотой браслет на запястье правой руки. Девушка была очень красива, но только до тех пор, пока она молчала.
        -Итак, - сказала она, - отвечать буду я!
        Меня передёрнуло. Юное лицо - а голос столетней старухи! Что может быть отвратительнее! Метресса (а то была именно она) с печальной усмешкой покачала головой.
        -Вы видите, мадам, - обратилась она к Анне Стефановне, - вас никто не узнал… Ах, что с некоторыми людьми делает время!.. А между тем, дорогие зрители, перед вами…

«Анна Майер, великая певица, королева оперы! - мысленно воскликнул я. - Гражданка Мира, Национальное Достояние! Как я только не вспомнил раньше, дырявая башка?!»
        Ах, как бы я хотел ворваться в студию и сказать метрессе, что Анна Майер не забыта!.. Но Анна Стефановна сама умела за себя постоять.
        -Певицу узнают по голосу, - пропела она своим нежным сопрано.
        -Рекламная пауза, - с кислой улыбкой проквакала метресса.
        А я побежал за нашими.
        Скоро мы всемером столпились у экрана, на котором в свете софитов теперь стоял Дядя Фил.
        -Знаменитый учёный, академик Филипп Михайлович Кузнецов, - скрипела метресса, - внёс огромный вклад в развитие методик создания Искусственной Гениальности… Что же заставило его всё бросить? Я полагаю, что…
        -Что тут полагать? - перебил академик. - Достаточно один раз услышать голос Анны Майер, чтобы отличить Божий дар от…
        Договорить ему не дали. Впрочем, он наверняка договорил, просто мы уже не услышали: началась новая рекламная пауза. Она была вдвое длиннее предыдущей. После неё перед многомиллионной аудиторией с прохладной прибалтийской улыбкой на устах предстал Каарел Томмссааре. Кроваво-красные губы метрессы расплылись в плотоядной ухмылке.
        -Этот мальчик, - заговорила она, вдоволь налюбовавшись нашим Эстонцем, - когда-то подавал большие надежды… Очень большие надежды. К сожалению, он был горд, или глуп и не понимал, кому эти надежды нужно подавать, хотя ему подсказывали. И Судьба покарала его за гордыню…
        Слово «судьба» метресса произнесла полным благоговения голосом, камера развернулась и на экране возникли семь мраморных столбиков, на каждом из которых стояло по хрустальной сове. Перед каждой из них горело по лампаде.
        -Взгляните на этих прекрасных птиц! - с придыханием произнесла она и на полном серьёзе поцеловала одну из них в крылышко (меня снова затошнило) - Не случайно они слетелись сюда! Это священные хранительницы нашего Шоу. Ибо сова - символ не только мудрости, но и справедливости! И справедливости ради стоит заметить, кое-кому верить не следует… Посмотрите на этих людей! Вы думаете, они обрекли себя на жизнь среди жалких отбросов общества из чистого альтруизма?
        В кадре снова показались госпожа Майер, доктор Кузнецов и Каарел Томмсааре. Метресса прошлась перед ними, пытаясь придать своей походке изящество и плавность, но суставы у бабки тоже, как видно, были уже не свои…
        -Анна Майер, например, - заскрипела метресса, - прославилась не только как певица. И в лечебницу, организованную скандально известной Ольгой Нечаевой, врагом прогресса, Анна… удалилась оплакивать свои бурные любовные приключения!
        Раздался закадровый хоровой «Ах!». Метресса махнула рукой с браслетом, и камера, сделав крутой разворот, схватила крупным планом лицо Анны Стефановны, высветив его беспощадно, до последней морщинки… И дрогнули чуть подкрашенные ресницы, и краска стыда залила всё ещё красивое, но уже увядающее лицо… Метресса осталась довольна.
        -А господин Кузнецов, - продолжала она, перейдя к следующей жертве, - увязался следом за своей пассией, я права, господин академик?
        -Ну ни фига себе! - изумился стоящий рядом со мной пианист Серёжа.
        -Интересно, а Мама Аня про это знает? - подумала вслух Наташа.
        -Всё это - не наше дело! - сердито проговорила Тийна. - Мы вообще не должны были этого слышать!.. Ну неужели, неужели на эту дряхлую гадюку нет никакой управы?! - воскликнула она.
        Тем временем на экране Дядя Фил одарил ведущую тяжёлым взглядом исподлобья. Ноздри академика свирепо раздувались, широкие плечи напряглись - смокинг, должно быть, трещал по швам. Нам не нужно было видеть его руки, чтобы понять, как крепко он сжимает кулаки.
        Метресса подошла к Каарелу.
        -А у него просто не было иного выбора: богаделен у нас не осталось, - продолжала метресса, - и госпожа Нечаева приютила бедняжку инвалида, пытаясь казаться великодушной. А может быть, причина совсем не в великодушии? Взгляните на эти золотые волосы, на эти серебряные глаза…
        Право, если весь народец сету был таким красивым, о его исчезновении можно было бы только пожалеть… Впрочем, мы жалеть не будем. Народец был, в общем, никудышный. Перед вами стоит последний экземпляр… А-а-а!!! Что ты делаешь?!!! Поставь на место!!!
        Камера метнулась вбок. Каарел Томмсааре держал одну из хрустальных сов метрессы, небрежно взвешивая в руке тяжёлую чушку. Глаза Эстонца блуждали по студии с явным намерением найти, обо что бы эту чушку разгрохать…
        Метресса в ужасе застыла с протянутыми к сове руками.
        -Теперь я говорю, - промолвил Эстонец. - Вы оскорбили моих друзей. Вы оскорбили мой народ. Этого я не прощаю.
        -Рекламная пауза!!! - завопила метресса.
        Глава 14. Месть последнего сету
        По монитору пошла реклама памперсов. Мы уставились в экран, силясь догадаться, что в данный момент происходит в Главной студии… Внезапно двери лифта открылись, и из него вышли наши врачи и педагоги.
        Первым шёл Эстонец, за ним робко следовали чем-то сильно напуганные Дядя Фил и Анна Стефановна. Нам, конечно, было интересно узнать, правда ли то, что сказала о них двоих метресса, но при взгляде на Эстонца все вопросы куда-то испарились. Господин Томмсааре был страшен в гневе.
        -Немедленно в зал! - рявкнул он через моё плечо: наверно, именно там стояли девчонки.
        По ковру, удаляясь, в панике порхнули лёгкие шажки. Эстонец обернулся к мониторам. В руках господина Томмсааре откуда ни возьмись появился ноутбук…
        -Карлушенька, - робко проблеял академик Дядя Фил. - Может, отнесёшь его на место?
        -Воровать нехорошо!.. - пискнула королева оперы.
        Эстонец не проронил ни слова. Он пробежался пальцами по клавишам ноутбука, и на наших глазах фамилии на экранах мониторов поменяли места. Я оказался не двадцать восьмым, а восемнадцатым и представлял Санкт-Петербургскую Консерваторию. Тийна под пятым номером представляла Воронеж, Наташа - десятая - Вагановскую балетную школу, и так далее. Ну, на наших местах тоже кто-то оказался совсем безвинно…
        Эстонец закрыл ноутбук и куда-то ушёл.
        Прочие остались на месте.
        -Как это у него получается?.. - произнёс я.
        -А научиться этому можно? - поинтересовался флейтист.
        -Я к нему на кружок ходил, - отозвался скрипач, - думал, стану крутым хакером…
        -Ну?
        -Не стал. Наверно, талант нужен…
        Мы ещё немного постояли, глядя на монитор Главной студии, но там всё ещё шла и не собиралась заканчиваться реклама.
        Через полчаса двери лифта распахнулись, и оттуда выскочили молодые люди с ноутбуками. Их было много. Один из них - с пустыми руками - растерянно озирался.
        -Ребят, ну ребят, вы не видели мой ноутбук? - хныкал он, хватая товарищей за рукава.
        -Внимание! - вопили молодые люди, оставаясь глухими к горю коллеги. - Шоу начинается!
        -Балетные, ко мне! - крикнул один.
        -Пианисты! Сюда! - звал второй.
        -Скрипачи!..
        -Поэты!..
        -Вокалисты!..
        Я подошёл к «своему» молодому человеку. Он раскрыл ноутбук и… на секунду его лицо приняло удивлённое выражение.
        -Кажется, метресса что-то поменяла, - пробормотал он. - Что ж, не нам с нею спорить!.. Пианисты, за мной!
        Молодой человек загнал нас в лифт. Обезумевшие от волнения родственники вундеркиндов попытались было тоже втиснуться вслед за нами, но молодой человек ловко оттёр их в сторону.
        -Номер вашей студии - второй, - сообщил нам провожатый, когда лифт выплюнул нас в большом холле этажом выше. - Когда ваше имя высветится на экране - он показал на монитор, вмонтированный рядом с дверью, - открываете дверь и проходите к инструменту. Кланяетесь в камеру, исполняете вашу программу, снова кланяетесь и выходите. И никаких сюрпризов, иначе…
        Молодой человек грозно посмотрел на нас и исчез за дверью студии.
        Вслед за нами на этаж прибыли танцовщицы, скрипачи и все прочие. Молодые люди проинструктировали их так же, как и нас, и разошлись по студиям. В холле остались только выступающие.
        Вундеркинды закованные, как в латы, в сознание собственного величия, были совершенно спокойны. А вот я сильно волновался. Я понимал, что никакого Признания я не получу, но всё же хотел сыграть хорошо, чтобы не подвести Анну Стефановну и остальных.
        Зазвучал звонок. Свет в холле слегка потускнел и еле слышный, прерывающийся голос метрессы произнёс:
        -Итак, мы начинаем наше Шоу. К сожалению, я не смогу вести его как обычно. Случилось страшное несчастье… Впрочем, сейчас я не стану о нём говорить, чтобы не огорчить вас, дорогие зрители и участники. Мы увидимся на церемонии раздачи Сертификатов Гениальности. Я постараюсь, насколько возможно, провести церемонию сама, невзирая на то горе…
        Тут она замолчала. Дочитывал сообщение мужской голос:
        -Итак, объявляю номера студий: пианисты - студия номер два, скрипачи - номер три, классический танец - номер четыре, бальный танец - номер пять…
        Я направился к четвёртой студии. Тийна и Наташа в тёплых кофтах поверх пачек и в высоких гетрах энергично разминались.
        -Ну что, - сказала Тийна, - покажем им?
        Мы пожали друг другу руки и я пошёл обратно. Первым номером в исправленной Эстонцем афишке выступал наш пианист Серёжа, который, якобы, учился в Московской Консерватории.
        -Давай, - сказал я, провожая его за дверь, - убей их всех!
        Теперь на экране появились внутренности студии номер два. Я увидел Серёжу, шествующего к роялю. Поклонившись, он уселся за инструмент и, помолчав немного, заиграл первое произведение из своей программы.
        Когда он снял руки с клавиш, в студии зазвучала фонограмма аплодисментов. Голос
«нашего» ведущего промолвил:
        -Прекрасно! Чудесно! Вот что значит - Консерватория! Оценка наших зрителей… Да! Сергей получает 8,74 балла!
        Я хихикнул и пошёл к девчонкам поделиться впечатлениями
        -И пусть теперь метресса попробует не дать ему Сертификата! - сказала Тийна.
        Время шло медленно. Двери студий открывались и закрывались. Уже выступившие гении картинно разваливались на диванах, стоявших вдоль стен, или сразу шли к лифтам.
        Наконец, сбросив кофту и гетры, за страшной дверью скрылась Тийна.
        -Итак, приветствуем на нашей сцене Тийну Томмсааре… - голос ведущего зазвучал недоверчиво, - она приехала к нам из… Воронежа.
        Я много раз видел, как танцует Тийна, и часто приходил в восторг от её танца. И сегодня тоже не остался равнодушным, но чувство это было другим. Мне стало страшно за неё. Я подумал, сколько хищных недоброжелательных взглядов устремлено на неё сейчас. Сколько людей желают ей зла, а она улыбается дерзко и открыто, и каждое ее движение бросает вызов их ненависти и злорадству.
        Выпорхнув из студии, Тийна упала на диван и схватилась за щиколотку, зажмурив глаза. Наташа набросила ей на плечи кофту. Откуда не возьмись рядом с нами очутился Эстонец с аптечкой.
        -Больно? - спросил он, доставая охлаждающий пакет.
        Тийна кивнула.
        -Было очень заметно, что я чуть не упала, да? - спросила она.
        -Никто не понял, кроме меня, - успокоил Эстонец. - Ты молодец!..
        Он добавил несколько слов на своём языке, поцеловал сестру и испарился. Меня он даже не заметил. Обидно…
        Все наши быстро и с большим успехом отстрелялись, я оказался последним. И вот, страшный миг настал.
        Я вошёл в студию, залитую беспощадным светом прожекторов, поклонился и, почти ослепший, уселся перед разверстой пастью длинного, блистающего лаком чёрного чудовища. При виде клавиш на меня внезапно напал тоскливый ужас. Я почувствовал себя в ловушке: мне так захотелось быть подальше отсюда, но я не имел права встать и уйти. Мои руки похолодели, во рту пересохло, в голове кружился какой-то странный туман…
        Так, в полуобмороке, я и начал своё выступление. Потом туман немного рассеялся, и я стал прислушиваться к тем звукам, которые извлекали из инструмента мои пальцы.
        Рояль оказался добрым зверем. Он ласково гудел басами, а в верхах рассыпался хрустальным звоном. И музыка показалась знакомой… в смысле, знакомым показалось то, о чём была эта музыка.
        Я как наяву увидел высокие сосны и ощутил прохладу летнего утра, ледяную свежесть родника и закатный ветер; сверкающая под морозным солнцем зимняя дорога легла передо мной, я слышал звон колокольчика под дугой весёлого коня; я вспомнил, как поют, встречая рассвет, птицы, и как воет метель за окнами старого дома…
        На сердце стало тепло и спокойно. Моя душа пела о белом кружеве цветущего сада и об аромате спелых плодов, согретых печалью уходящего лета; я рассказывал всем, кто хотел слушать, о сиянии куполов в заречной дали, о путях облаков и тайнах туманов, о заветных тропинках в пронизанных солнцем лесах.
        Удивительное дело: всё это было так ярко, так реально… А студия, слепящие софиты и настырные камеры исчезли. Я не видел клавиш. Мои руки окунались в радость и черпали её пригоршнями, как воду из ручья, и прохладные капли, рассыпаясь, сверкали молниями и радугами. И сам я стал каплей предутренней росы, всего лишь ничтожной каплей, но в тот миг она по чьей-то неизреченной милости была так чиста и прозрачна, что в ней отражалось и жило всё мироздание…

…А потом наступила тишина. Я очнулся. Передо мной снова стоял рояль, и последние звуки таяли в его чреве. Я был мокрый, как загнанная лошадь. Музыка выпила из меня все силы, но усталость была приятная. На душе было тихо, как будто я, после долгого трудового дня, смотрел на закат.
        Но увы, тишина была недолгой. Внезапно на меня обрушился ужасный, даже какой-то неприличный рёв и грохот. Первым моим желанием было заткнуть уши, но тут я сообразил, что это всего-навсего аплодисменты. Как же они были некстати!
        Я кое-как встал из-за инструмента (колени подгибались), неловко поклонился и побрёл к выходу. Мне в спину, сквозь бурю рукоплесканий, нёсся голос ведущего:
        -Прекрасно! Великолепно! Удивительно!..
        Он говорил что-то ещё, но я не слушал. Мне хотелось как можно скорее избавиться от этого отвратительного шума, который, после пережитой радости, казался мне не просто неуместным, но причинял почти физические страдания. Кое-как я отворил тяжёлую дверь студии…
        На меня сразу же с поздравлениями набросились наши и поволокли к лифтам. Я не понял, что они там кричали про какие-то «почти десять баллов», но тут я увидел Тийну, ковылявшую на больной ноге.
        -Тебе нельзя ходить! - сказал я ей, а она улыбнулась.
        Выйдя из лифта на минус третьем этаже, я вяло удивился, что и тут стоит невообразимый шум и гвалт. Перед экранами мониторов столпилась куча народу, среди которого большинство составляли тётеньки среднего и преклонного возраста. Все они громко возмущались.
        -Я точно помню, что мой Иннокентий шёл восемнадцатым номером! И при чём тут психлечебница?
        -А моя Анюта была пятой! И что это за «кружок», когда она учится в училище?
        -Безобразие! Что здесь вообще творится?!
        -Я буду жаловаться!
        Мы попытались проскочить мимо незамеченными, но нам это не удалось.
        -Вот они! - крикнул кто-то из толпы, и все повернулись к нам.
        -Самозванцы!
        -Нахалы!
        -Бессовестные бездари!
        -Ничтожества!
        Толпа угрожающе надвигалась на нас. Пятясь, я вдруг упёрся спиной во что-то непонятное. Этим непонятным оказалось пузо Эстонца.
        -В чём дело? - громко спросил он.
        Его голос был таким властным, что толпа мигом притихла и расступилась. Эстонец подошёл к мониторам.
        -Так, - сказал Эстонец, - Да, действительно, тут ошибка.
        Он снова открыл украденный ноутбук и переставил уже не имена, а названия учебных заведений. Так, мальчик Кеша, хотя и остался на двадцать восьмом месте, снова учился в Санкт-Петербургской Консерватории, а Аня Павлова - в воронежском балетном училище. Ну, и мы семеро вернулись в любимую лечебницу.
        Родственники выступающих для порядка ещё немного поворчали, потом успокоились и стали смотреть шоу дальше. Эстонец кинул уже ненужный ноутбук на стоящий у мониторов диван, взял на руки Тийну и велел нам идти за ним.
        За поворотом коридора на диване сидели Дядя Фил и Анна Стефановна. При виде нас они вскочили и бросились нас обнимать.
        -Молодец, Илюша, - со слезами на глазах говорила госпожа Майер. - Вот теперь ты музыкант! Серёженька, умница, Наташа, девочка моя, прекрасно!..
        Дядя Фил молча пожимал нам руки. Я повернулся к Эстонцу. Он сидел, понурившись, на диване, как мешок с сеном и никак не реагировал на то, что творилось вокруг.
        -Каарел, тебе плохо? - спросила Анна Стефановна.
        -Тут сильное поле, - отозвался Эстонец, - где-то рядом находится мощный источник энергии… моя электроника отказывает…
        -Линять надо, и поскорее, - озабоченно произнёс Дядя Фил.
        -Это невозможно! - сказала Анна Стефановна.
        -Сам знаю! Но что же делать?!
        Никто не смог ничего предложить, поскольку большинство, включая меня, вообще не понимало, о чём идёт речь. А расспрашивать было лень: все страшно устали. Академик вздохнул и сел рядом с Эстонцем, обняв его за плечи. По другую руку примостились Тийна и Анна Стефановна. Мы тоже уселись на диван и стали ждать…
        Глава 15. Бегство
        -…Илья, Илья, просыпайся!
        Анна Стефановна трясла меня за плечо. Я с трудом разлепил веки.
        -Всем велено подниматься в Главную студию.
        Мимо нас по коридору спешили чудо-дети в сопровождении чудо-родственников. Все направлялись к лифтам.
        Главная (она же первая) студия находилась на первом этаже и представляла собой театральный зал. Молодые люди с ноутбуками быстро рассортировали собравшихся, отправив взрослых в зрительный зал, а детей - за кулисы.
        Декорация сцены была нам уже знакома: семь мраморных столбиков, на шести из которых сидели хрустальные совы. На седьмом столбике стояла хрустальная ваза, которая заключала в себе горку битого стекла.
        -Эстонец всё-таки грохнул эту сову! - восхитился пианист Серёжа.
        -Ой-ой-ой, что теперь будет?.. - покачала головой Наташа.
        Тийна победоносно улыбалась.
        Метресса, сидевшая в кресле неподалёку от своих обожаемых птичек, была облачена в глубокий траур. Только тяжёлый золотой браслет по-прежнему сверкал на её правой руке.
        Занавес раскрылся, являя зрителям печальную картину.
        -Здравствуйте, дорогие мои, - скорбно промолвила метресса. - Сегодня у нас произошло страшное злодейство. Некто не побоялся поднять руку на мою… нет, нашу святыню, на одну из священных сов, хранительниц этого Шоу…
        Она показала на хрустальный гробик.
        -Не знаю, как я смогу это пережить! Но ради вас я постараюсь преодолеть своё горе, ибо я не хочу портить вам праздник…
        Она промокнула свои нарисованные глаза платочком.
        -Итак, приступим к самой волнующей части нашего Шоу. Я попрошу соискателей выйти на сцену.
        Молодые люди с ноутбуками вытолкали нас из-за кулис под режущий глаза свет прожекторов. Я зажмурился.
        -Итак, - проговорила метресса, - сначала мы награждаем тех, кто заработал наибольшее количество очков в зрительском голосовании. Как вы знаете, наши зрители строги, угодить им непросто… Но всё же, у нас есть человек, получивший очень высокую оценку - девять и восемь десятых балла! Это… Илья Арсеньев! Аплодисменты! Прошу Илью выйти вперёд.
        Я ничего не понял и остался стоять на месте.
        -Выходи, выходи же! - толкали меня Тийна и Наташа.
        -Зачем? - недоумевал я.
        Наконец, кто-то из наших пнул меня коленкой, и я почти что вылетел на авансцену.
        Ко мне, парадно улыбаясь, подошёл один из белокурых помощников метрессы и торжественно вручил пластиковую карточку Сертификата Гениальности и коробочку с золотой медалью - приз зрительских симпатий.
        Аплодисменты перешли в овацию. Я взглянул в зал: чудо-родственники сидели, вцепившись в ручки кресел и смотрели на меня, как быки на тореадора. Метресса махнула правой рукой, и фонограмма стихла.
        -Илья Арсеньев приехал на наше шоу из…
        Внезапно метресса замолчала, недоумённо уставившись на монитор, стоявший на столике перед нею.
        -Что за… - чуть не выругалась она и тотчас спохватилась:
        -Рекламная пауза!!!
        Софиты погасли. Немного привыкнув к полутьме, я увидел, что к метрессе подбежал
«наш» молодой человек. Он раскрыл свой ноутбук и что-то говорил: кажется, пытался оправдаться.
        -Ты идиот! - завопила метресса. - Как ты мог позволить мальчишке из интерната получить такой высокий балл?! Я же говорила, что все интернатские должны получить не более двойки! Тебя что, не учили формировать зрительское мнение?!
        -Но там было написано, что он из Консервато…
        -Кретины! Уроды! Стоило мне оставить вас на пару часов, и всё полетело в тартарары! Теперь под Нечаеву не подкопаешься! Я так и знала, что сегодня случится нечто ужасное! Судьба разгневалась на нас! И всё из-за этого Томмсааре! Это он во всём виноват! Он разбил мою сову! Он разбил моё сердце!..
        Метресса задохнулась от избытка чувств и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Молодые люди засуетились, предлагая ей воду и нашатырный спирт.
        Но метресса покачала головой.
        -Приведите его сюда! - томным голосом приказала она.
        Молодые люди, вдавив головы в плечи, порскнули в разные стороны. Но Эстонец явился на сцену сам. Он вышел из-за кулис и подошёл ко мне.
        -Ты сегодня прекрасно играл, Илько, - тихо сказал он, заглядывая мне в глаза. - Ты достоин своей награды… иди на место.
        Я вернулся к нашим.
        -Ох, сейчас что-то будет! - сказал Серёжа.
        Метресса махнула правой рукой, и сцену снова залил свет прожекторов.
        -Дорогие зрители, - заговорила она. - Мы прерываем церемонию Сертификации, чтобы восстановить справедливость. Перед вами виновник всех сегодняшних бед. Сейчас вы увидите, как он будет просить прощения у меня и у этих священных птиц…
        Метресса встала и протянула к Эстонцу правую руку с браслетом и велела:
        -Подойди ко мне и стань на колени!
        Нам стало смешно. Что себе воображает эта старуха? Эстонец, разумеется, не двинулся с места.
        -Быстро, кому сказано!
        Эстонец не слушался. Но мы уже поняли, что с ним творится что-то странное. И нехорошее. Каарел покачнулся и судорожно прижал к груди руку с размотавшимися чётками. Метресса поджала губы, зачем-то теребя браслет.
        -Ах, упрямец! - проговорила она. - Он не желает кланяться моим пташкам. Он не желает уважать верования ближних своих… Ну, ничего, мы его научим не тыкать нам в глаза своим христианством. На колени!
        Эстонец не подчинился. И я вдруг понял, что оставаться на месте стоит ему невероятных усилий. Он тяжело дышал, стиснув зубы, и я увидел, как по его виску ползёт капля пота. Взгляд Каарела был прикован к золотому браслету метрессы, и в этом взгляде был беспомощный ужас.
        -Прекрати! - донеслось из зала. - Прекрати, ведьма!
        Это был Дядя Фил. Он рвался к сцене, но его держали сразу пятеро молодых людей.
        -Ну, не будь глупеньким, красавчик сету, - не обращая внимания на академика, хищно улыбнулась метресса. - Не строй из себя святого, полуверок! Твои предки и пням кланялись, и попам каялись. На колени! НА КОЛЕНИ, Я СКАЗАЛА!
        Эстонец коротко вскрикнул и резко шагнул назад, словно разрывая невидимые узы. Метресса завизжала, стряхивая с руки браслет: он вдруг странно щёлкнул и задымился.
        И тут ужас что началось. Лучи прожекторов бешено заметались по залу. Поднялся дикий шум, в который вклинивались обрывки фонограмм. Пришёл в движение занавес, сцена закружилась, началась общая паника. Только мы семеро так и замерли на месте, не сводя глаз с Каарела.
        Он всё ещё стоял на ногах, но голова уже клонилась к плечу, побелевшее лицо стало спокойным: сознание покидало Эстонца. Его колени подогнулись, и Тийна рванулась к брату, но в этот же миг на сцену выскочил Дядя Фил. Он метнулся к Каарелу, неожиданно легко подхватил его и взвалил себе на плечо.
        -За мной!!! - взревел академик.
        Вокруг нас все куда-то бежали: кто в зал, кто из зала, кто на сцену, кто наоборот. Мы устремились за Дядей Филом, пытаясь не терять его из виду в этой свистопляске. По пути к нам присоединилась Анна Стефановна.
        -Филипп! Ради Бога, что происходит?! - крикнула она.
        Дядя Фил не ответил: берёг дыхание.
        Мы, как были в концертных костюмах (а девочки в балетных пачках) высадились на минус восьмом этаже и побежали к нашему автобусу. Я бежал позади всех, помогая Тийне, которая прыгала на одной ноге.
        Я боялся, что при виде автобуса ей снова станет плохо, но Тийна не сводила глаз с безжизненного тела брата, и по всей видимости готова была бежать за Дядей Филом куда угодно. Когда мы залезли в автобус, она растолкала всех и, пробравшись в заднюю часть салона, упала на колени перед диваном, на который Дядя Фил положил Эстонца.
        -Что с ним, Дядя Фил? Мама Аня!.. Ну скажите мне, что случилось?!
        Её никто не слушал. Дядя Фил пытался перевести автобус на ручное управление, а Анна Стефановна в слезах склонилась над Каарелом, держа его за руку и пытаясь дозваться. Эстонец лежал неподвижно и, кажется, не дышал…
        -Зззаррраза! - в отчаянии воскликнул академик и со всей силы треснул кулаком по пульту.
        В автобусе замигали аварийные лампочки, и механический голос произнёс:
        -Электронный пульт управления неисправен. Переходите на ручное управление.
        -Есть контакт! - мрачно обрадовался Дядя Фил. - А ну, все по местам!
        Мотор взревел, Дядя Фил заложил крутой вираж, разворачивая машину. Мы не успели сесть в кресла и попадали друг на друга.
        Лавируя между другими автобусами, Дядя Фил бешено крутил руль. Я как-то умудрился сесть, но всё равно мне приходилось крепко держаться за спинку переднего кресла, чтобы не вылететь в проход, или в окно.
        Наконец, мы выехали со стоянки и, оказавшись в тоннеле, начали нескончаемо долгий подъем по спирали. Я то и дело зажмуривался: мне казалось, что мы вот-вот врежемся в серую бетонную стену.
        Однако, мы никуда не врезались. Открыв в очередной раз глаза, я увидел, что мы мчимся по улице. Нас обступили тёмные громады домов. Редкие огоньки светились в их окнах. На свободе начиналась ночь.
        Дядя Фил выехал на широкое шоссе, и те, кто страдал морской болезнью, вздохнули с облегчением. Я решил пойти посмотреть, что там с Эстонцем, но мимо меня пробежала Тийна.
        -Дядя Фил! - закричала она. - Каарел пришёл в себя, но ему плохо, а мы не знаем, что делать!
        -А кто автобус поведёт, интересно?
        -Давайте, я поведу! - сказала Тийна.
        -Ты?! Ну и шутки у тебя!
        -Я не шучу! Я умею водить автобус! Я всегда ездила рядом с водителем, и он давал мне порулить… Это же просто: руль и две педали! Здесь даже переключателя скоростей нет…
        -Филипп! - к Дяде Филу подбежала Анна Стефановна. - Пожалуйста, сделай что-нибудь! Я не могу видеть, как он мучается…
        -Ёшкин кот! - выругался Филипп Михайлович. - Давай, девка, садись. Вот это что, знаешь?
        -Спидометр…
        -Держи под сотню и никуда не сворачивай, поняла?
        -Поняла, я только разуюсь… в пуантах неудобно жать на педали…
        -А твоя нога?
        -Потерпит.
        Тийна сбросила балетные туфли и, утерев глаза, решительно уселась за руль. Дядя Фил наблюдал за ней некоторое время, а потом, увидев, что Тийна вполне справляется, пошёл в хвост салона. Я хотел было пойти к Тийне, но решил, что ей сейчас не до меня. Я перевернулся, встал коленями на сиденье и через спинку кресла посмотрел назад.
        Я увидел заплаканную Анну Стефановну и спину Дяди Фила. Он набирал в шприц лекарство.
        -Потерпи, дорогой, - приговаривал он. - Сейчас станет полегче…
        Потом доктор наклонился, и я увидел лицо Каарела. Мы встретились взглядом. Глаза Эстонца были большими и тёмными.
        -Сэту не полуверки, - сказал он и, кажется, снова потерял сознание.
        Анна Стефановна всхлипнула.
        -Что же случилось, Филипп? - спросила она.
        Дядя Фил ответил не сразу. Сначала он расстегнул на Эстонце воротник, распустил пояс и распахнул полы его ангельского одеяния; я чуть не вскрикнул, и впился зубами в спинку кресла…
        То, что я когда-то принял за свёрнутые крылья, а потом за пузо, оказалось непонятной конструкцией, охватывающей грудь, живот и ноги и вживлённой в хрупкое, как у кузнечика, тело Эстонца.
        -Травма позвоночника - сказал Дядя Фил, коротко оглянувшись на меня. - Он наполовину парализован. Эта штука давала ему возможность ходить… Она всегда работала неважно… А метресса доломала её окончательно…
        В тех местах, где детали конструкции впивались в тело, я увидел тоненькие ручейки крови… Меня замутило, бросило в жар, потом в холод, голова закружилась, перед глазами заплясали разноцветные мушки, я почувствовал, что задыхаюсь… и в следующий миг обнаружил себя сидящим в кресле с ваткой нашатырного спирта под носом.
        -Крови боишься? - покачал головой Дядя Фил, отходя от меня.
        -Так что же всё-таки произошло? - спросила Анна Стефановна.
        Дядя Фил вздохнул:
        -Помните золотой браслет метрессы?
        -Вот этот, что ли? - неожиданно спросил пианист Серёжа, вытаскивая злополучное украшение из кармана брюк. - А что вы так удивляетесь? Ну да, я захватил его на всякий случай, он ведь, кажется, всё равно сломался… Он был такой горячий, у меня чуть штаны не прогорели…
        -А ну дай сюда! - велел Дядя Фил.
        -Вот это и есть универсальный манипулятор, - сказал доктор. - Метресса управляла всей электроникой студии. Она попыталась управлять и аппаратом Каарела, и электроника отвечала на чужой импульс, но сам Каарел ему сопротивлялся, - у Дяди Фила дёрнулась щека.
        -Господи! - вскрикнула Анна Стефановна. - Да это же, должно быть, страшная боль! Старая ведьма! Она пытала его!..
        -Она погубила Каарела, - тихо сказал академик. - Она его погубила!..
        Анна Стефановна плакала, зажимая рот платком. Дядя Фил перевёл взгляд на браслет, и вдруг глаза академика блеснули.
        -Это же вещественное доказательство! - проговорил доктор. - Ну, ребята, будь я проклят, если метресса не поплатится за то, что сделала!..
        Эстонец тяжело вздохнул и открыл глаза. Дядя Фил и Анна Стефановна в тревоге склонились над ним.
        -Как ты, сынок? - спросил академик.
        -Дайте… это… мне, - промолвил Каарел, и Дядя Фил вложил браслет в его руку.
        Эстонец приподнялся… и в следующий момент манипулятор метрессы вылетел в окно. Анна Стефановна ахнула.
        -Ты… ты… ты что натворил?! - севшим голосом просипел Дядя Фил, как только к нему вернулся дар речи.
        -Не хочу… хватит, - прошептал, задыхаясь, Каарел; госпожа Майер бережно уложила его, едва живого, обратно на диван.
        Доктор Кузнецов сник.
        -Дурак, - устало проговорил он. - Мальчишка… Решил поиграть в героя… - он вздохнул, проводя рукой по лбу. - И кой чёрт тебя дёрнул разбить несчастную сову!.
        -А что бы сделал ты на его месте, Филипп? - спросила Анна Стефановна.
        Доктор ответил не сразу.
        -Анюта, я был на его месте, - сказал он. - Я тоже слышал, как метресса оскорбляет тебя… и ничего не сделал! Ничегошеньки!..
        Мне показалось, что он сейчас заплачет. Анна Стефановна молча погладила его по плечу. Академик шмыгнул носом.
        -Прости меня, мальчик, - сказал он, беря Каарела за руку, - ты и в самом деле герой. Если бы метресса не убивалась так из-за этой дурацкой совы, она сама наблюдала бы за ходом Шоу, и фокус с перестановкой имён не прошёл бы… А теперь, благодаря тебе, лечебница вне опасности, дети спасены, а Илюша стал Признанным!..
        Только сейчас я обнаружил, что и Сертификат, и медаль остались при мне. Я посмотрел на них с ненавистью. Да, я теперь
        Признанный, будь оно всё проклято!.. Я попытался порвать Сертификат, но он был на редкость прочен. Тогда я решил повторить подвиг Каарела и выбросить награды в окно… но меня схватила за руку Анна Стефановна.
        -Не смей, - сказала она. - Слишком дорого за них заплачено…
        В автобусе воцарилось молчание. Анна Стефановна комкала мокрый платочек. Дядя Фил сидел в скорбной задумчивости. Неожиданно доктор выпрямился, и взгляд его выразил недоумение.
        -Стоп! - сказал он. - А куда мы едем?
        -Домой! - удивлённо ответила Анна Стефановна.
        -Какой «домой»?! Тупая моя башка! - Дядя Фил стукнул себя по лбу. - Каарела нужно везти в больницу! Эй, Тийна! Тормози!..
        -Нет, пожалуйста! - жалобно проговорил Эстонец. - Только не в больницу!..
        -Но в больнице тебе помогут, - Анна Стефановна погладила Эстонца по спутанным волосам.
        Голос её звучал неуверенно. Каарел качнул головой:
        -Я хочу быть с вами…
        Дядя Фил закашлялся и украдкой смахнул что-то со щеки.
        Глава16. Сиротки
        Под чёрными елями, там, где от шоссе отходила колдобистая дорога в сторону лечебницы, нас, как героев, встречала большая толпа народу, коляска, запряжённая Паладином, и машина «Скорой помощи». Похоже, вся лечебница смотрела историческое Шоу с нашим сногсшибательным участием. Нас встретили бурными аплодисментами, которые разом смолкли, когда Эстонца вынесли из автобуса на носилках.
        Каарела погрузили в машину, и она осторожно тронулась по ухабам к воротам лечебницы. С ним поехал Дядя Фил.
        Главврач Ольга Васильевна со слезами перецеловала нас, победителей, и велела Анне Стефановне, Наташе и Тийне садиться в коляску. Девушки замёрзли в своих пачках, а Тийна была к тому же босая. Кто-то пожертвовал им два свитера, и Ольга Васильевна велела поскорее везти озябших по домам.
        Автобус мы безо всякого сожаления бросили на дороге и пошли к лечебнице большой молчаливой процессией. Когда мы углубились в лес, и фонари шоссе остались далеко за нашими спинами, ребята включили карманные фонарики. Вокруг огней кружились ночные мотыльки, свежий ветер овевал нас влажным дыханием, шумели под звёздами тёмные деревья, а мы шли - торжественно и печально.
        У Главного корпуса толпа разбилась на группы; ребята и врачи разошлись по своим корпусам, чтобы доспать остаток ночи. Мы с моими товарищами по палате пошли к нашему дому, спящему под сенью яблоневого сада.
        Я хотел сразу лечь в постель, но меня уговорили сначала выпить чаю. Мы расселись за большим столом на кухне, и я начал рассказывать о том, что осталось, так сказать, за кулисами Шоу. В результате, мы засиделись до рассвета.
        -Классно, - сказал кто-то, - Эстонца нет, можно отрываться по полной!
        -Да… классно… - рассеянно ответил я; мне вдруг расхотелось рассказывать дальше. - Давайте пойдём спать…
        Едва я успел положить голову на подушку, как меня уже разбудили. Надо мною стоял Дядя Фил.
        -Давай, Илюх, вставай, - приговаривал он. - Нечего разлёживаться…
        В окна смотрело раннее утро. Мои товарищи по палате дрыхли без задних ног. А мне пришлось подняться.
        -Вот и молодец, - сказал Дядя Фил, - одевайся, жду тебя на кухне.

… Мы сидели за столом вдвоём и пили чай. Доктор Кузнецов выглядел просто ужасно: бледный, осунувшийся, с мешками под глазами. Видимо, он сегодня вообще не ложился.
        -Как там… Каарел? - осторожно спросил я, прерывая молчание.
        Дядя Фил нахмурился и засопел. Уставившись в чашку красными глазами, он произнёс:
        -Держится. Да, кстати, я же к тебе по делу пришёл… В общем, тебе какое-то время придётся побыть здесь за главного. Не оплошаешь?
        Я оплошал, да ещё как. Если со старшими я сумел как-то договориться, то младшие ни в грош меня не ставили. Через неделю наш корпус являл собой пример образцово-показательно свинарника. Пол на кухне был хронически заляпан овсянкой, в палатах воняло нестиранными носками, а кухонный комбайн начал зависать, потому что его постоянно пинали, домогаясь картошки-фри.
        Дядя Фил и Анна Стефановна пытались мне помочь, но у них самих было по дюжине подопечных, столь же кротких и послушных, как мои. К тому же, Дядя Фил теперь часто дежурил в больничном корпусе.
        Впрочем, через некоторое время вольная жизнь бывшим пациентам Эстонца наскучила. Им надоело кидаться колбасой и по ночам мазать спящих зубной пастой. На своём опыте они убедились в том, что, когда всё можно - ничего не хочется. Теперь они день-деньской валялись на незастеленных кроватях, подыхая от скуки.
        Я ожидал, что Эстонец со дня на день поправится и вернётся к нам, но он что-то не спешил выздоравливать. И вот, в одно прекрасное утро к нам в корпус явился незнакомый здоровенный дядька.
        Мы как раз завтракали, вернее, давились подгорелой кашей, которой нас нынче потчевал сломанный комбайн.
        -Здравствуйте! - звучно произнёс незнакомец. - Приятного аппетита!
        -Здрасссь, - лениво промямлило несколько голосов. - Пасиб…
        Я поднялся со своего места, потому что за спиной незнакомца стояла Тийна.
        -Привет! - радостно сказал я. - Давно не виделись… Хорошо, что ты зашла…
        Она взглянула на меня потемневшими глазами, и моя улыбка испарилась. Я вспомнил, что два года назад я впервые увидел Тийну Томмсааре именно такой - измученной и заплаканной.
        -Это ваш новый доктор, - тихо сказала она, показывая на незнакомца.
        Мы остолбенели.
        -Я покажу вам вашу комнату, - обратилась она к пришельцу, - и заберу оттуда вещи брата…
        -Я помогу! - спохватился я.
        Тийна пожала плечами, - мол, как хочешь, - и мы направились к комнате Каарела. Дверь была заперта; Тийна достала из кармана маленький ключик.
        -А разве Каарел не вернётся? - спросил я.
        И дурак, что спросил, ведь и так всё было ясно. А Тийна заплакала, отворяя дверь.
        В комнате было немножко пыльно. Новый доктор вошёл и, поставив на стол с компьютером свою спортивную сумку, оглядел маленькое помещеньице, где всего-то и было что стол, стул и кровать. В восточном углу на полочке стояли две иконки и подсвечник с наполовину сгоревшей свечой.
        -Ничего лишнего, - одобрительно сказал новый доктор.
        Тийна выдвинула ящики стола и сложила в рюкзачок несколько книг и фотографий. Потом сняла с гвоздя старый заплатанный халатик. Больше взять было нечего.
        -Если вам что-то будет нужно, Георгий Владимирович, приходите в больничный корпус, Ольга Васильевна теперь живёт там, - сказала Тийна и быстро вышла из комнаты.
        Я побежал за ней.
        Тийна шла, не оглядываясь. Я догнал её у калитки и преградил ей путь.
        -Объясни мне, что происходит! - взмолился я.
        -Каарел умирает, - ответила она, глядя в землю.
        -Умирает?!
        -Этот аппарат, который помогал ему ходить… он сломался и теперь потихоньку убивает Каарела. Снять его можно, но после таких операций мало кто выживает, а если и выживают, то… инвалидная коляска…
        Тийна отодвинула меня и ушла. Я смотрел ей вслед и недоумевал. Я не понимал, как это Каарел может умереть. Смерть - это что-то чужое, почти фантастическое. Люди умирают в книжках, или в программе новостей, умирают дальние родственники, которых ты вообще не знаешь, а чтобы смерть приключилась вот так, наяву, с близким человеком… нет, этого я никак не мог понять.
        Так, с распухшей от непривычных мыслей головой, я и вернулся в дом. Наверно, всё моё недоумение ясно выражалась у меня на лице, потому что и ребята, и новый доктор взглянули не меня с удивлением.
        -Как тебя зовут? - спросил доктор.
        -Меня? - переспросил я как полный идиот. - А… Илья. Арсеньев.
………………………………………………………………………………..
        Георгия Владимировича ребята прозвали Жориком, и начали постепенно привыкать к новому человеку. Был он весёлым, сильным, как бык и мастером на все руки - просто младший брат Дяди Фила. Он починил комбайн и заставил нас навести в корпусе идеальный порядок, какого не было даже при Эстонце.
        За складочку на покрывале, за пылинку на тумбочке, за дырку в носке он ругался страшным басом, тряся провинившегося за шкирку, как котёнка. Каждое утро он выгонял нас в одних трусах на лужайку за домом - на зарядку и обливал холодной водой из шланга. Ещё грозился, что вот придёт зима, и мы будем бегать босиком по снегу.
        Младшие пациенты снова почувствовали вкус к жизни, потому что безобразничать стало ещё опаснее (и, соответственно, интереснее), чем при Эстонце. Старшие посовещались и решили, что Жорик - неплохой мужик, и его, в принципе, можно слушаться.
        А я всё не мог смириться с тем, что на место Каарела во главе стола садится другой человек.
        Наступил август. Однажды вечером, когда мы ужинали, к нам на огонёк заглянула Надежда, одетая сестрой милосердия.
        -Ангела за трапезой, - пожелала она.
        -Спасибо, - ответил доктор.
        -Можно Илью Арсеньева на минуточку?
        Я встал из-за стола и вместе с Надеждой вышел на крыльцо.
        -Почему к Каарелу не ходишь? - спросила она меня.
        Я замялся. Я не знал, как объяснить, что я боюсь к нему идти, потому что не знаю, как и о чём говорить с умирающим.
        -Приходи сегодня, - велела Надежда. - Он хочет тебя видеть.
        В больничном корпусе меня встретила пожилая санитарка и показала палату, где лежал Каарел.
        -Только недолго, - предупредили меня, - состояние у него тяжёлое.
        Я кивнул и робко постучался.
        -Войдите, - отозвались изнутри.
        -Э… доктор Томмсааре, вы просили меня прийти, - сказал я, заглядывая в палату.
        Каарел лежал с книгой в руках. Услышав мои слова, он удивился.
        -Я никого ни о чём не просил, - сказал он.
        -Но… мне сказали, что вы хотите меня видеть…
        -Конечно хочу, Илья.
        Я вошёл в палату, прикрыл за собой дверь, взял стул, придвинул его к кровати, сел и посмотрел на Каарела.
        -Как хорошо, что ты пришёл, - сказал он, закрывая книгу.
        Я кивнул, не зная что сказать в ответ. Честно говоря, я не был готов к тому, что увидел. Ведь моё пылкое воображение уже нарисовало мне душераздирающую сцену с окровавленными простынями и предсмертными хрипами.
        Но ничего этого не было. Каарел, правда, сильно спал с лица, и глаза его утратили стальной блеск.
        -А… что вы читаете? - спросил я, надеясь завязать разговор.
        Каарел показал мне обложку с крестом.
        -Молитвенник, - пояснил он и снова замолчал.
        -И… вам помогает? - спросил я уже в отчаянии.
        -Ты веришь в Бога, Илько?
        Я вздохнул с облегчением. Наконец-то нашлась тема для беседы. Для серьёзной философской беседы.
        -Не знаю, что вам ответить, - заговорил я. - Это очень непростой вопрос. С одной стороны, я допускаю существование Бога как Высшего Разума, но я не приемлю Бога как объект поклонения: это унижает природу Человека Разумного. Потом, все эти религии и конфессии…
        -А у меня сегодня День рождения, - грустно сказал Эстонец.
        -Э… поздравляю… А сколько вам исполнилось, если не секрет?
        -Двадцать три…
        Я заткнулся.
        -Можешь говорить мне «ты». Я не настолько старше тебя…
        Эстонец замолчал. Надолго.
        -А я так хочу знать, что Бог есть, - промолвил он, наконец. - Я молюсь: Боже, зачем Ты меня оставил? А Он молчит… И Ангел не приходит утешить меня…
        Он беспокойно метнулся на кровати и посмотрел на меня, и в его глазах я прочёл страх и мучительное недоумение.
        -А вдруг Его и вправду нет, Илько? - спросил он почти шёпотом.
        Я сидел с разинутым ртом, не зная, что сказать, чем утешить и смотрел, как страдающие глаза наполняются горькими слезами.
        На моё счастье, в палату вошла медсестра.
        -Что же это мы опять плачем? - она покачала головой. - Ай-яй-яй, нехорошо! Сейчас сделаем укольчик, и все пройдет, потерпи, солнышко… А ты, мальчик, иди-ка домой…
        Глава17. Раскрытая тайна
        В ту ночь я никак не мог заснуть. Я ворочался на кровати, пытаясь отогнать от себя видение плачущего Эстонца. Наконец, под утро я провалился, как в омут, в глубокий сон с обрывками сновидений. Сначала мне снился лес; я, задыхаясь, бежал куда-то, хотел кого-то догнать… А потом я увидел Дядю Фила. Он сидел на моей кровати, покачиваясь из стороны в сторону.
        -Илюх, а Илюх! - говорил он, тыкая мне пальцем в бок. - Гляди, чего я принёс!..
        Он повертел у меня перед носом каким-то листочком.
        -Пляши, тебе письмо! - хихикнул он и тут же заплакал. - Это от него… От Каарела… Просил передать… На память… Улетел наш ангелочек…
        Он уронил листок на одеяло, и я увидел, что это фотография. В темноте было не разобрать, что на ней изображено.
        Вдруг, ни с того ни с сего, академик вцепился обеими руками себе в волосы и завыл. Я перепугался и понял, что давно уже не сплю. Проснулись и все остальные. Зажгли свет. В палату прибежал всклокоченный Жорик, на ходу застёгивая брюки.
        -Михалыч! - удивился он. - Ты чего тут?.. О-о-о! Чего ж ты пьяный-то такой? А ну пойдем отсюда…
        Пока Жорик осторожно выводил из палаты Дядю Фила, я успел взглянуть на фотографию… и вздрогнул. Это был мой Принц, в великолепном прыжке летящий над сценой!..
        Внизу фотографии стояла дата: в тот самый день я в первый и пока что в последний раз в жизни был в Большом Театре. Рядом с датой маленькими буквами было написано:
«Принц Дезире - К. Томмсааре».
… Парк ещё был окутан предрассветным сумраком. Я сломя голову нёсся по сонной аллее.

«Как ты мог не узнать его?! Как мог забыть?!.. Идиот, козёл, кретин, бестолочь!.. Что ты теперь будешь делать?! Как сможешь жить дальше?! Вспомни, как ты мучил его! Как издевался, как радовался, что ему плохо! Ты хотя бы раз попросил у него прощения?! Ни разу! А теперь поздно, поздно, поздно!..»
        Я ворвался в больничный корпус, задыхаясь от бега и боли.
        -Где он?!.. Пустите меня к нему!.. Пожалуйста!.. Пустите!..
        На мои вопли сбежались сёстры и нянечки, а потом вышла и сама Ольга Васильевна, застёгивая ночной халат.
        -В чём дело, Илья? - строго спросила она. - Сейчас половина пятого, почему ты не спишь? Что случилось?
        -Дядя Фил… доктор Кузнецов… сказал… что Каарел…
        -Что - Каарел?
        -У… улетел…
        Ольга Васильевна нахмурилась.
        -Да, Каарел улетел. Ночью ему стало хуже, поэтому мы всё-таки вызвали вертолёт
«Скорой помощи» и отправили доктора Томмсааре в больницу. Кстати, что, интересно, делал господин Кузнецов в чужом корпусе ночью?
        -А он… он был пьяный…
        -Великолепно! - сказала профессор Нечаева. - У Тийны нервный срыв. У Майер сердечный приступ. Кузнецов напился. Одна я должна держать себя в руках. Прекрасно! Иди спать, Илья, не добавляй мне забот…
        Встал я с дурной головой, кое-как пережил зарядку и завтрак и снова отправился к больничному корпусу с тайной надеждой повидать Тийну.
        Она сидела на скамейке больничного садика, одетая в больничный халат и смотрела в землю перед собой. Я подошёл к ней и поздоровался.
        -Привет, - ответила она, не поднимая глаз.
        -Можно мне сесть?..
        -Садись…
        Я сел. Воцарилось молчание.
        -Он умрёт, - вдруг сказала Тийна с каким-то непонятным торжеством. - Он умрёт. Я знаю. И хорошо. Это лучше, чем ездить на коляске!..
        -Он передал мне… вот что, - я вытащил из кармана фотографию.
        Тийна нехотя взглянула.
        -«Спящая красавица», - сказала она. - Это были наши последние гастроли. Потом мы поехали в Питер, но по дороге наш автобус попал в аварию, погибли все, кроме нас с Каарелом. У меня были только синяки, а у него… Он был без сознания, поэтому врачи спросили меня, сделать ли так, чтобы мой брат мог ходить, или оставить его ездить на коляске. Я дала согласие на операцию, и ему поставили этот аппарат… Не самый хороший, ведь у нас не было денег. Мы были одни, в чужой стране… Если бы Каарел хоть ненадолго пришёл в себя, он бы наверняка что-нибудь придумал, а я… я была ещё совсем маленькая… Это уже потом нас нашла госпожа Майер и привезла нас сюда.
        -Анна Стефановна?..
        -Да, она знала нас и нашу труппу, и, когда всё случилось, сразу стала искать нас, но… Ты плачешь?..
        -Если бы ты знала!.. Я был отвратительным маленьким монстром… очень несчастным маленьким монстром, только до того вечера в театре я не понимал, насколько я несчастен, потому что моя душа спала, как мёртвая… И даже такой прекрасный Принц, как Каарел, не смог разбудить её сразу… Но он хотя бы заставил её видеть другие сны, неплохо для начала, правда?..
        -Илюша, о чём ты? Я не понимаю…
        Вместе со слезами из меня текли ещё и сопли. Досадное обстоятельство, особенно если сидишь рядом с красивой девушкой. Но в тот момент я не чувствовал неловкости, мне было слишком горько… Платка у меня, конечно, не было. Я утёрся рукавом.
        -Ты ведь, наверно, тогда тоже танцевала?.. «Вальс цветов»… А я сидел в зале и смотрел на вас… Я себя не помнил от восторга… Да, я впервые в жизни забыл о самом себе… С этого всё и началось… потом меня хотели сделать прежним… да я и сам хотел… взяли фотографию Каарела… а он её увидел… в моей истории болезни…
        Жалкие обрывки фраз, которые вырывались из меня в промежутках между всхлипами, вряд ли отличались ясностью смысла, но, как это ни странно, Тийна уловила суть.
        -Так вот в чём дело! - промолвила она. - Да, теперь мне всё понятно…
        -Что понятно? - спросил я.
        Тийна почему-то задумалась.
        -Знаешь, - заговорила она после долгого-долгого молчания, - Каарел очень любил танцевать… Танец был его жизнью… Вот только одна мысль не давала ему покоя: мысль о том, что балет - искусство, хоть и прекрасное, но бесполезное. Когда Каарел грустил, - а грустил он часто - он говорил, что вот, например, врачи спасают людям жизнь, строители строят дома, портные шьют одежду… А что делаем мы, артисты? Веселим, развлекаем - и только… Имеем ли мы право тратить нашу жизнь впустую?
        -Впустую?! ВПУСТУЮ?! Да ты знаешь, что бы со мной было, если бы не ваше бесполезное занятие?!
        По лицу Тийны скользнула тень улыбки… Очень грустная тень.
        -Не кричи на меня, пожалуйста, ведь я так тебе благодарна… Я знаю: Каарел был очень рад убедиться в том, что всё-таки ошибался!.. Конечно, он захотел завершить начатое дело и поэтому уговорил Ольгу Васильевну оставить тебя здесь…
        Робкая мысль о том, что я хоть чем-то смог порадовать Каарела, согрела моё сердце. Даже дышать полегче стало… Я взглянул на Тийну… И увидел, как её улыбка гаснет.
        -Он вылечил тебя, - сказала девушка прежним безжизненным голосом. - Вылечил… и ушёл. И больше не вернётся. Никогда.
        Она замолчала и снова уставилась в землю.
        Небо не рухнуло, солнце не погасло, река не повернула вспять, и вообще, всё продолжало идти своим чередом. Август радовал теплом, ясным небом и грибными дождями. Лету не было дела до человеческих бед и печалей. Как и многим людям.
        В лечебнице настало время пикников и костров по вечерам. Новый доктор, Георгий Владимирович, что ни день придумывал новые развлечения: то шашлыки, то походы в село Покровское, то рыбалку на речке, протекавшей под самыми стенами лечебницы.
        Доктор быстро перезнакомился со своими коллегами, и его пациенты то и дело ходили в гости или принимали гостей. Они состязались в «Весёлых стартах», играли в
«Зарницу», устраивали КВНы и по вечерам орали песни под гитару.
        Мои товарищи увлечённо прыгали в мешках, бегали с компасом по лесу и фехтовали на шампурах. Когда, сидя вокруг весело пылающего костра, они беззаботно ржали над анекдотами, я тихонько вставал и уходил подальше в тёмный сад. Я ни на кого не сердился, просто мне становилось очень тоскливо. Во-первых, из-за Каарела. А во вторых, я чувствовал, что в жизни лечебницы начинается что-то новое… И это новое было уже не для меня.
        По вечерам я снова сидел на крыльце, поил молоком ёжиков и ждал чего-то. Часто мимо нашего корпуса по аллее медленно и печально проходили Дядя Фил и Анна Стефановна. Они держались за руки. Тийна не показывалась.
        Однажды, когда я таким образом проводил время в обществе собаки Вафли, кота Мячика и ёжиков, ко мне в гости пожаловала профессор Нечаева.
        -Можно тут приземлиться? - спросила она.
        Я подвинулся, и Ольга Васильевна присела рядом со мной.
        -У меня к тебе серьёзный разговор, Илья, - проговорила она. - Как ты смотришь на возможность вернуться домой к своим родителям?
        -Вернуться домой? - переспросил я; не скажу, что этот вопрос меня удивил, я уже давно ожидал чего-то подобного…
        -Да, ведь ты теперь Признанный, и твои мама с папой будут рады тебя видеть…
        -Но я… Что я буду делать дома?
        -Поступишь учиться в Консерваторию, тебе теперь все дороги открыты…
        -Но я не хочу!.. Я не хочу уезжать, не хочу расставаться! Да я и не смогу!.. Я же теперь не смогу жить без этого дома, без этого сада!.. Я слишком сильно всё это люблю!..
        -А как же твои мама и папа? - спросила Ольга Васильевна. - У них, кроме тебя, никого нет… Представь себе, как печальна их жизнь…
        -Если только они не родили кого-нибудь вместо меня… - буркнул я.
        -Тогда ты тем более должен вернуться. Ведь только ты сможешь любить своего брата или сестру по-настоящему.
        -Это будет просто чудо, если у меня получится, - сказал я.
        -Конечно, это будет чудо! Разве, пока ты был здесь, ты не привык к чудесам?
        Я вздохнул. Я понимал, что она права, но… Ольга Васильевна не знала главной причины, по которой я не хотел покидать лечебницу.
        Собственно, причины было две, и звали их Каарел и Тийна. Во-первых, я не хотел покидать человека, единственного человека в мире, которого я мог бы назвать братом. А во-вторых… ну, в общем…
        В общем, в этих переговорах мне пришлось ограничиться первой причиной. Выслушав меня, Ольга Васильевна погрустнела, а точнее - с её лица исчезла маска деловитой собранности. Под нею обнаружились тревога и боль.
        -Да, Илья, конечно, я всё понимаю, - проговорила главврач упавшим голосом. - Разумеется, ты можешь остаться здесь до тех пор, пока… Пока с Каарелом всё не выяснится.
… Вечером передали штормовое предупреждение. Все мероприятия были отменены, пациентов разогнали по домам. Двери и окна в корпусах были плотно задраены. Мы сидели и слушали, как снаружи крепчает ветер.
        К полуночи разразилась страшная гроза. Каждую секунду сверкали молнии, гром почти не прекращался. Порывы урагана гнули и ломали деревья. Струи ливня грохотали по крыше, словно хотели её проломить.
        Все наши уже легли. Один я сидел на кухне с книжкой и чашкой чаю (я уже не считался пациентом, поэтому мне было дозволено немного нарушать режим). Вдруг мне почудилось, будто кто-то постучал в дверь.
        Я поднял голову от книги и прислушался. Показалось? Возможно. В окна стучал дождь, ветви яблонь колотились об оконные рамы… Стук повторился, уже громче.
        Я выскочил из-за стола и бросился открывать.
        На пороге стояла Тийна. Её непромокаемый плащ насквозь промок, в кроссовках хлюпала вода. Я уже хотел задать ей десяток-другой вопросов, но она заговорила сама.
        -Врачи решили делать Каарелу операцию. Я иду молиться в церковь. Идём вместе?
        Я без лишних слов надел плащ, погасил на кухне свет и нырнул под струи сумасшедшего дождя.
        Первым делом я чуть не захлебнулся: с неба лило, как из хорошего душа. Сверкнула молния, и я увидел, что Тийна уже добежала до калитки.
        -Чего ты там застрял? - крикнула она.
        Я наклонил голову, чтобы дождь не заливал лицо и, ловя ртом воздух, бросился вперёд. Ощупью нашёл калитку. Тийна схватила меня за руку и потащила неведомо куда.
        Было не только темно, мокро и страшно. Было ещё и очень холодно. Я бежал за Тийной, проклиная свой рыцарски-идиотский поступок. Надо было попытаться отговорить её. Пусть бы помолилась дома: ведь говорят, что Бог везде услышит…
        -Мне сказали, молись дома! - крикнула Тийна. - Но чтобы молитва дошла, надо совершить какой-нибудь подвиг!..
        Бежали мы долго. Над нами стонали деревья, то и дело раздавался страшный скрип. Я почти ослеп от дождя, оглох от грома и уже совсем ничего не соображал. И вдруг почти упёрся носом в белую стену - ограду лечебницы.
        -Сейчас выйдем за калитку, перейдём реку, и мы на месте! - крикнула Тийна.
        Калиткой называлась толстая металлическая дверь, закрытая на кодовый замок. Прямо за ней был брод через реку, а оттуда до церкви рукой подать. Я приободрился… рановато.
        Тийна отворила калитку и… с криком отпрянула от неё. Сверкнула молния, и я увидел, что речка плещется почти у самой стены.
        -На водохранилище спустили плотину! - крикнул я. - Брода нет! Здесь мы не пройдём!
        Тийна, сжав кулаки, молча смотрела на воду. Вся её фигура выражала отчаяние. Постояв минуту, она перекрестилась… и шагнула в реку.
        -Стой! Ты куда?! - заорал я. - Утонешь, дурная! Тут же в километре - мост!
        -Мне некогда! А если Каарел умрёт, пока мы будем бежать к мосту?!
        Я схватил её за плащ и попытался вытянуть на берег. Но не тут-то было. Тийна расстегнула застёжку, и плащ остался у меня в руках. Сама Тийна была уже почти по пояс в воде. Мне ничего не оставалось, как пойти за ней.
        Течение было бурное, едва не валило с ног. Тийна споткнулась, и её чуть не унесло: я успел поймать её за руку.
        -Идём обратно! На берег! Ты не поможешь Каарелу, если утонешь!
        Но Тийна не слушалась. Затевать борьбу в бурной речке было по меньшей мере глупо, и мне пришлось следовать за сумасшедшей девчонкой, держа её за руку, с трудом сохраняя равновесие и всё глубже погружаясь в холоднющую воду.
        Наступил миг, когда я не увидел берега. Вокруг была одна чёрная вода. Меня охватил слепой ужас.
        -Господи, спаси нас! - закричала Тийна.
        -Господи… если Ты есть…помоги!.. - прошептал я, изо всех сил упираясь ногами в дно. - Господи… если Ты есть… Господи, пожалуйста, будь!..
        Мы не помнили, как оказались на противоположном берегу. Я, упав на мокрую траву, приходил в себя, а Тийна уже бежала к храму. Я поплёлся за следом.
        Село словно вымерло. Нигде не было видно ни огонька. В сверкании молний храм высился холодной неприступной крепостью. Тийна стояла на коленях перед запертыми дверьми и плакала. Я поднялся по лестнице и сел рядом с девушкой.
        Тийна молилась долго. Я совсем замёрз и стучал зубами. Вдруг у церковной ограды я увидел человеческую фигуру. Она спешила к нам.
        -Надежда! - узнал я.
        Тийна вскочила на ноги и обернулась.
        Надежда была уже рядом с нами.
        -Жив твой брат, жив, не бойся, - сказала она.
        Тийна порывисто обняла её и зарыдала в голос.
        Глава18. Путь домой
        Надежда отвела нас к себе домой и заставила переодеться. Обратный путь я помню как в тумане.
        Тийна отделалась насморком. Я с высокой температурой угодил в больничный корпус. Но мне тоже повезло: всё-таки, не воспаление лёгких. Тийна навещала меня каждый день и просила прощения. Ради этого я готов был болеть сколько угодно.
        Но Тийна приходила в больничный корпус не только для того, чтобы повидать меня. Они с Ольгой Васильевной готовили для Каарела новое жильё на первом этаже больничного корпуса. Все слёзы были выплаканы, и Дядя Фил бойко стучал на крыльце молотком, оборудуя пандус, чтобы можно было въезжать и выезжать по нему на коляске. Коляску уже приобрели - самую удобную и современную.
        Лето заканчивалось. Заканчивалось и моё пребывание в лечебнице. Было решено, что как только я выздоровею от своей простуды, отправлюсь домой. Я не знал, как я смогу пережить разлуку с Тийной, с Каарелом, с Дядей Филом и остальными. Но я твёрдо намеревался вернуться в лечебницу в качестве врача, когда повзрослею и наберусь жизненного опыта.
        Выздоровел я гораздо быстрее, чем хотелось бы.
        Накануне моего отъезда на площади перед Главным корпусом в мою честь был устроен прощальный пир. Погода была ясная и тёплая, уже начинался листопад. Мы пировали в большой компании: пришли все врачи и многие пациенты лечебницы. Впрочем, я подозревал, что собрались они вовсе не из-за меня, а из-за пирогов с грибами.
        Во время застолья мне были поднесены подарки. Кроме новой пары кроссовок, джинсов, куртки-незамерзайки и вместительного модного рюкзака я получил: от Тийны - сшитую ею собственноручно рубаху народно-характерного покроя; от Анны Стефановны - диск оперных арий в её исполнении с автографом; От Дяди Фила - деревянный крестик и икону Ильи пророка в резной рамочке (доктор Кузнецов, оказывается, увлекался ещё и резьбой по дереву); от профессора Нечаевой - подзатыльник, чтобы больше не лез в воду, не зная броду, и поцелуй за спасение глупых девчонок.
        Потом ко мне потянулись врачи со списками электронных адресов бывших пациентов и просьбой передать им всем приветы. Я оставил свой адрес Ольге Васильевне. Я не попрощался с Каарелом, потому что он, по словам врачей, ещё не приходил в себя, но они обещали, что это произойдёт со дня на день. Пока он будет находиться в больнице, Ольга Васильевна передаст ему мой адрес, и Каарел свяжется со мной.
        Мы засиделись за столом дотемна. В небе уже появились первые звёзды, когда Ольга Васильевна велела всем расходиться по домам.
        Автобус-экспресс, на котором я должен был ехать домой, один раз в неделю рано утром проезжал через наши края. Мне надо было дойти до шоссе, перейти его по подземному переходу и, выйдя на дорогу, проголосовать. Всё просто. Дядя Фил предложил довезти меня до шоссе на Паладине, но я отказался. Я хотел напоследок прогуляться по лесу пешком.
        На заре мы простились у ворот лечебницы. Тийна, Ольга Васильевна, Анна Стефановна, Филипп Михайлович и Георгий Владимирович стояли по одну сторону стены, а я по другую. Пока ворота медленно закрывались, они махали мне и кричали последние напутствия. Глаза у женщин были на мокром месте.
        И вот я остался один. Я посмотрел на закрывшиеся ворота и понял, что так и было нужно. Поднял рюкзак, закинул его за спину, повернулся и, насвистывая, пошёл по лесной дороге.
        День собирался быть ясным. Над дорогой стелился розовый туман. Птицы уже проснулись. Встающее солнце смотрело сквозь деревья. И - ни ветерка. Я шагал по росистой траве, на сердце было легко. У меня начиналась новая жизнь. Во мне рождалось новое чувство.
        Я вдруг понял, что скучаю по дому. По маме с папой. Я хочу их видеть. Хочу, чтобы в их жизни тоже была радость. Господи, помоги мне.
        Я шёл, не торопясь, наслаждаясь лесным покоем и одиночеством. Я никогда не чувствовал себя таким свободным. Я решил нарвать букет для мамы и стал искать самые красивые цветы. А когда поднял голову от земли, увидел, что навстречу мне кто-то идёт.
        Стройная фигура в светлых одеждах словно соткалась из утреннего тумана. Вокруг головы неизвестного существа стояло золотистое сияние. Походка незнакомца была легка и величава, травы благоговейно ложились ему под ноги, цветы ластились к нему. У меня захватило дыхание.

«Это Ангел - подумал я, склоняя голову. - Я не могу… не должен смотреть на него!»
        Я остановился и стал ждать, когда он минует меня. Вот он подошёл, я увидел небольшие босые стопы…
        -Илья! - тихо произнёс знакомый голос.
        Я вскинул голову и не поверил своим глазам.
        -Каарел?!..
        -Тс-с! Тише!..
        Он стоял и смотрел на меня своим потусторонним взглядом. Лицо его стало совсем прозрачным. Длинные волосы, гордость Тийны, исчезли. На голове его золотился пушистый ёжик, который я принял за нимб. Одежда, просторными складками спадавшая до земли, была ему велика.
        -Куда ты идёшь, Илья? - тихо спросил он.
        -Домой… - ответил я почти шёпотом.
        -И я домой…
        Неожиданно он пошатнулся и упал бы, если бы я не подхватил и не посадил его на обочину. Каарел прислонился спиной к стволу сосны и закрыл глаза.
        -Знаешь, мне приснилось, что я могу ходить, - сказал он. - Такой хороший сон… Я его помню. Это было в больнице. Я встал, оделся… никто меня не видел… я спустился в гараж, взял «Скорую помощь» и приехал… и встретил тебя…
        -Это тебе не приснилось! - воскликнул я, задыхаясь от радости. - Открой глаза, Каарел, ведь ты не спишь!..
        -Сны всегда так говорят…
        Он взглянул на меня и застонал:
        -Не хочу просыпаться! Не буди меня! Пожалуйста, не буди!.. Мне плохо…
        Он задрожал и рванул воротник.
        Пуговица отлетела, одежда распахнулась, и я увидел на теле Каарела множество ран, кое-как залепленных пластырем. Я дико перепугался и вскочил на ноги.
        -Не умирай! - завопил я. - Подожди, не умирай! Я сейчас!..
        Сломя голову я бросился обратно к лечебнице.
        -Откройте! - закричал я, лупя кулаками в железные ворота. - Откройте немедленно!.
        На меня уставилась камера наблюдения.
        -В чём дело, молодой человек? - спросила она голосом дежурного наблюдателя.
        -Там… Каарел!.. Доктор Томмсааре!.. Ему нужна… помощь!..
        Я совсем запыхался от бега и от страха. Изложить ситуацию более внятно я не успел: ворота открылись.
        За ними стоял квадроцикл, а на нём сидела Надежда.
        -Быстро залезай! - велела она.
        Я запрыгнул на сиденье, и машинка рванулась вперёд.
        Квадроцикл скакал по ухабам, как чокнутая лошадь. Я вцепился в сиденье, пытаясь из него не вылететь. Машинка неслась по дороге во весь опор.
        -Вон он! - крикнул я, увидев издалека светлую фигурку, скорчившуюся под сосной. - Стой! Стой! Ты куда?! Мы же его проехали!
        -Тебе некогда! - не сбавляя скорости, крикнула в ответ Надежда. - Тебе срочно нужно домой!
        -Но я даже не попрощался…
        -Вам рано прощаться!
        Мы вылетели на шоссе, и я зажмурился. Со всех сторон послышались визг тормозов и возмущённые гудки. Я приготовился к скорой смерти, но тут всё и кончилось.
        Я открыл глаза. Оказалось, что мы перпендикулярно пересекли восьмиполосное шоссе и резко встали перед самым носом пассажирского лайнера, едва успевшего затормозить. Надежда велела мне слезать.
        -Счастливого пути, - пожелала она, и я на трясущихся ногах безропотно полез в автобус.
        В салоне пассажиры громко делились мнениями о нашем с Надеждой психическом здоровье.
        -Вы что, из дурдома сбежали?! - заругалась при виде меня одна тётечка.
        -Не-а, я не сбежал! - ответил я. - Меня выписали… Как безнадёжного.
        Пассажиры ещё больше возмутились и больше не захотели со мной разговаривать, а я ни с того ни сего загрустил и всю дорогу проплакал, отвернувшись к окну.
        Глава19. Встреча и прощание
        За два года наш огромный двор мало изменился. Разве что деревья чуть-чуть подросли. Впрочем, они всё равно оставались маленькими и чахлыми. Расти в окружении пятидесятиэтажных домов было делом неблагодарным: сколько ни расти, а до неба не достанешь.
        Лифт мягко вознёс меня на мой тридцать первый этаж. Выйдя из лифта, я подошёл к двери квартиры и посмотрел в глазок. Сканер признал меня за своего и впустил без звонка. Я тихо вошёл, запер за собою дверь и огляделся.
        Наша квартира никогда не отличалась порядком, но после той школы аккуратности, что преподал нам незабвенный Эстонец, беспорядок показался мне просто вопиющим. В прихожей, к тому же, стояли какие-то чемоданы, баулы и тюки, словно кто-то собирался переезжать. Из гостиной доносились голоса: папин, мамин и ещё чей-то, похоже, официальный.
        -Итак, господа Арсеньевы, что заставило вас принять решение о разводе? Господин Арсеньев?
        -Моя жена, - заговорил папа, - не может обеспечить мне детей достаточно высокого качества.
        -Госпожа Арсеньева?
        -Мой муж, - сказала мама, - сломал мне всю жизнь.
        -У вас есть общий ребёнок? - спросил официальный голос. - Где он сейчас?
        -Он в интернате для не особо одарённых.
        -В таком случае, его мнения мы можем не спрашивать. Что ж, причины для развода вполне веские. И я, властью, данной мне законом, объявляю ваш брак недействи…
        -Стойте, - крикнул я, влетая в комнату. Теперь я понял, куда меня так торопила Надежда.
        Официальное лицо на экране стереовизора удивлённо выпучило глаза.
        -Это ещё кто? - спросило оно.
        -Я - общий ребёнок, - сказал я. - Я ни в каком не в интернате. Я Признанный! - я вытащил из кармана Сертификат. - Я лидер Шоу Вундеркиндов! - я показал золотую медаль. - Мои родители просто были не в курсе…
        Официальное лицо побагровело.
        -Ну и шутки у вас, - сказало оно, - идиотские.
        Экран погас.
        Так началась моя новая жизнь в городе. Первые несколько дней ушло на то, чтобы убедить родителей, в том, что:
        а)и Сертификат, и медаль - подлинные, и
        б)что я действительно их сын Илья Арсеньев.
        Чтобы не быть голословным, я предложил папе с мамой посмотреть последнее Шоу Вундеркиндов и с удовольствием посмотрел его сам. Запись, правда, была сильно отредактирована, и ни Эстонца, ни Дяди Фила, ни госпожи Майер я, к великому сожалению, не увидел.
        Кроме того, я сделал ещё два важных дела: поступил в Консерваторию и позвонил старым друзьям.
        В Консерваторию меня приняли без экзаменов и почти без вопросов (мне только пришлось ответить, зачем, собственно, Признанному какая-то там Консерватория). Профессор, к которому меня распределили, строгий дедушка, при виде меня сказал:
        -Опять вундеркинд?! Хоть бы одного нормального студента прислали!
        Потом, послушав мою игру, он с удовлетворением отметил, что на гения я никак не тяну, и впереди у меня много работы, если я хочу стать приличным пианистом.
        В тот же день я встретился с друзьями.
        Первым к памятнику Чайковскому подошёл художник Миша с этюдником. Следом пришёл Юра; он сказал, что он больше не юрист, а собирается стать программистом. Последним явился бывший поэт Вася, который, «по благословению батюшки» поступил в медицинское училище. Будущий брат милосердия очи держал долу и утверждал, что стихи - это от лукавого.
        -Твои-то? - усмехнулся Миша. - Твои-то точно от лукавого!..
        Вася вспыхнул и сказал, что его стихов мы не читали и не имеем о них никакого представления.
        Мы до темноты гуляли по бульварам и разговаривали. Вернее, говорил в основном я. Когда мой рассказ добрался до моей встречи с Каарелом на лесной дороге, Вася сказал, что волнуется за Эстонца.
        -А вдруг он так и сошёл с ума от счастья? Эх, как бы узнать, что там и как…
        Я мог только развести руками. Поэт сказал, что спросит у батюшки. И вообще, сказал он, нам всем надо непременно познакомиться с батюшкой, потому что он необыкновенный, говорят даже, прозорливый и чудотворец. В общем, Вася был в своём репертуаре.
        Мы очень удивились, когда через несколько дней Вася позвонил и сказал, что батюшка нашёл выход.
        -Оказывается, Церковь, как благотворительная организация, имеет доступ к сетям тюрем и интернатов! - сказал Вася. - Правда, ограниченный.
        Его «батюшка», невысокий толстенький попик, объяснил ситуацию иначе.
        -Нас ведь и самих держат за ненормальных, - улыбнулся он, - поэтому разрешают иногда общаться с другими ненормальными… Нам позволили сделать один звонок…
        Он проводил нас в церковный домик и усадил перед большим монитором. Юра дрожащими пальцами набрал код…
        На экране появилась приёмная госпожи Нечаевой. Перед экраном сидела девушка с вышиванием. Услыхав звонок, она подняла голову и изумлённо распахнула большие глаза.
        -Тийна! - обрадовался я.
        -Илья?.. - неуверенно проговорила она. - Но как…
        -Долго объяснять! - сказал Вася. - Ты лучше расскажи, что там с Эс… с твоим братом.
        -Что было после того, как я уехал? - дополнил вопрос я.
        Тийна ещё немного поудивлялась, а потом все-таки рассказала.
        В тот день в лечебнице дым стоял коромыслом. Госпоже Нечаевой позвонил главный врач больницы, где лежал Каарел, и сказал, что парализованный пациент сбежал, угнав машину «Скорой помощи». Тут же от дежурного наблюдателя поступил сигнал о том, что господин Томмсааре нуждается в помощи где-то неподалёку от шоссе.
        Ольга Васильевна перепугалась и объявила общую тревогу.
        Первым Каарела нашёл, конечно, Дядя Фил. Он прискакал под сосну на неосёдланном Паладине и попытался завернуть друга в одеяло - утро было уже по-осеннему холодным
        - но Эстонец не давался; он плакал и требовал, чтобы его перестали будить.
        Следом за Дядей Филом подоспела наша собственная «Скорая помощь» с носилками и медперсоналом. После успокоительного укола Эстонца удалось спеленать и погрузить в машину. Пока всё это происходило, главврач больницы ругал Ольгу Васильевну за то, что она совершенно распустила своих сотрудников. Профессор Нечаева оправдывалась, обещая, что больше такого не повторится. Главврач не захотел её слушать и отключился.
        Но когда Каарела привезли в больничный корпус, и Ольга Васильевна осмотрела его, она немедленно набрала код больницы.
        -А вот теперь вы меня выслушаете, - грозно сказала госпожа профессор. - Мой сотрудник явился из вашей больницы в таком виде, словно его допрашивали с пристрастием! Откуда эти необработанные раны и лопнувшие вены?! Что вы там с ним делали?!
        Главврач больницы тотчас потерял свой грозный вид и развёл руками.
        -Операцию проводил наш лучший хирург, светило, можно сказать, - сказал он. - Но понимаете… медсёстры-то у нас все после интернатов… и пациентов, и работу свою они, извините, в гробу видали, причём иногда в прямом смысле…
        -Каарел понемножку приходит в себя, - сказала Тийна, - ну, и мы тоже… А вы-то как?
        Мы вкратце рассказали о себе и попросили передать наши приветы всем, кто нас знал… На большее времени не хватило.
        Моя жизнь постепенно входила в колею. Папа с мамой наконец поверили, что их мечта сбылась. Бабушки и прочие родственники вновь обрели смысл жизни. Они снова дружно стояли передо мной на коленях, и это было непередаваемо мерзко. Я сдерживался, я боролся с собой, пытаясь испытать хоть какие-то тёплые чувства к родным, но у меня ничего не выходило. Похвалы и слёзы умиления вызывали во мне трудно преодолимое желание взвыть и убежать на край света.
        И я убегал - в консерваторский класс к своему строгому, ехидному профессору и отдыхал душой, слушая его раздражённое ворчание.
        Прошло полгода. Наступила весна. На Пасху Вася всё-таки затащил нас на ночную службу. Было непонятно, но красиво. Меня грела мысль, что где-то далеко в деревенской церквушке сейчас тоже идёт служба, и те, кого я люблю, так же как и я, идут со свечами вокруг храма.
        Я по ним очень скучал. И какова же была моя радость, когда мне вдруг позвонила Тийна! Они с Каарелом были в городе и хотели со мной увидеться.
        Мы встретились перед Большим театром. Тийна, увидав меня, бросилась навстречу, но вдруг остановилась, не добежав трёх шагов, и замерла, опустив голову. Её внезапное смущение передалось и мне, и я стоял, не зная, что делать.
        -Привет, - тихо промолвила Тийна.
        -Привет, - отозвался я.
        Мы помолчали ещё немного. Наконец Тийна совладала с собой.
        -Ты знаешь, - заговорила она, - когда ты уехал, я поняла, что…
        -Что? - услыхал я собственный внезапно охрипший голос.
        -Что я скучаю…
        -Я тоже! - осмелел я. - И я давно хотел сказать тебе, что…
        -Что? - подняла глаза Тийна.
        Но единственно верные слова застряли у меня в горле, и я стоял, хватая ртом воздух, как рыба, пока к нам не подошёл стройный, спортивного вида парень с короткой стрижкой, в котором я с некоторым трудом признал Каарела.
        -Здравствуй, - сказал он, протягивая мне руку.
        Его пожатие было энергичным и крепким. И вообще, он перестал быть похожим на то полупрозрачное существо, которое я два раза принял за ангела. Теперь Каарел выглядел как фотомодель. Девицы оглядывались на него, рискуя свернуть себе шею. Мне стало грустно. Да, конечно, Каарел обрёл здоровье… Но что-то, несомненно, потерял. И он понимал это: где-то глубоко на дне его светло-серых глаз таились растерянность и тоска.
        Мы с Тийной схватились за Каарела как два утопающих. Он взял нас на буксир и повёл к лавочкам.
        -Ну, как ты живёшь, Илько? - спросил он по дороге.
        -А мы улетаем, - сказал он, выслушав мой краткий отчёт.
        -Куда?!
        -В Эстонию. Завтра у нас самолёт.
        Я так и сел, и хорошо ещё - не мимо лавки.
        -Скажите, что вы пошутили, а? - жалобно проговорил я.
        -Какие шутки! - ответил Каарел. - Мы больше не можем оставаться здесь. Мы должны вернуться домой. Тийне надо учиться, да к тому же…
        -В Каарела влюбился наш хореографический кружок, - наябедничала Тийна. - В полном составе. Дорогой братец имел неосторожность танцевать при девчонках.
        -Я не виноват! - воскликнул Эстонец.
        -Но танцевать я больше не буду, - сказал он следом. - Я лучше поеду искать Сетумаа.
        -Но ты же знаешь, что от Сетумаа ничего не осталось, - осторожно произнесла Тийна. - Это же пограничная территория, там теперь сплошной асфальт и военные лагеря, и с той и с этой стороны границы…
        -Я не верю, что не осталось ничего, - тихо промолвил Каарел.
        Глава20. Занавес опускается
        Так они и улетели от меня. Первое время мы перезванивались, а потом в мире снова создалась напряжённая обстановка, и многие страны объявили друг другу бойкот. И наши с Каарелом и Тийной тоже.
        Я долго не оставлял попыток достучаться до них, но на экране высвечивалось одно и то же: «доступ закрыт». И даже Васин батюшка не мог с этим ничего поделать.
        Настала зима. Программы Новостей становились всё страшнее. Меня начали мучить дурные предчувствия. И однажды они загнали меня в ближайшую церковь.
        Я взял самую большую свечку и стал думать, куда бы её поставить. Подсвечников было много, и я подумал, что в следующий раз нужно будет вместо одной большой взять много маленьких свечек.
        Наконец я решил поставить свою свечку на подсвечник, который стоял посреди храма. Укрепив свечу, я отошёл к стене, чтобы меня не было видно, и решил помолиться.

«Господи! - мысленно произнёс я. - Вот я пришёл… к Тебе…»
        Что говорить дальше я не знал. То, что было у меня на сердце совершенно не походило на молитву.

«Зачем Ты разлучил нас?! - с гневом подумал я. - Это нечестно! Разве Ты не мог устроить всё как-нибудь иначе?! А говорят, что Ты добрый… А на самом деле… Я не буду врать! Я скажу всё как есть! Можешь меня наказывать, но я в Тебе разочарован! Почему всё так плохо?! Я не хочу смиряться, как этот Твой Вася! Я хочу получить весть от Тийны и Каарела… от Татьяны и Кирилла, впрочем, какая разница?! Я хочу получить весть немедленно, Ты меня слышишь?!»
        Ничего не произошло. Я повернулся и пошёл прочь.
        Весь день я ждал громов и молний на свою голову, и даже начал сожалеть о своей откровенности. А ночью мне приснился давно, казалось, забытый страшный сон.
        Я снова увидел Принца. Он и его лошадь находились в Царстве Мёртвых, там, где я оставил их после последнего боя в Большой Игре.
        Они стояли, понурившись на голой чёрной равнине, задыхаясь под невыносимой тяжестью лат… Я проснулся в холодном поту.

«Может, это и есть та весть, о которой я просил? Может быть, с Каарелом опять что-то случилось?»
        Я никак не мог отогнать от себя страшное видение. В конце концов я не выдержал, сел прямо в одеяле к монитору и вышел в Большую Игру.
        Ночью там было особенно многолюдно.

«На Вашем счету нет средств для продолжения Игры, - сообщили мне. - Ваш герой дезактивирован».

«Я хочу навсегда выйти из Игры», - ответил я.

«Пожалуйста, подождите…»
        На экране появился Администратор. Живьём.
        -Господин Арсеньев! - обрадовался он. - Давненько вы нас не посещали! Вы, значит, хотите нас покинуть? Очень жаль. Ваш герой был таким колоритным игроком… Одних анекдотов про него насочиняли сколько-то там мегабайт… У меня к вам деловое предложение. Продайте нам Принца.
        -Как это? - удивился я.
        -Очень просто. Вы уходите, а ваш герой остаётся. Мы его переформатируем, и он будет играть сам за себя. А мы положим на ваш счет ну, скажем, тысячу рублей…
        Я засомневался. Мне стало как-то неприятно, будто я продаю живого человека… С другой стороны, тысяча рублей - это две моих стипендии…
        -Вы только снимите с него эти ужасные доспехи, - попросил я.
        -Как скажете. Итак, по рукам?
        Утренние Новости следующего дня начались с сенсации.
        -Большой Игре угрожает серьёзная опасность, - сказала дикторша. - Кто-то из игроков выпустил в Сеть сильнейший и неуловимый вирус. Ведётся следствие.
        Днём в Новостях показали Администратора. Он разводил руками.
        -Этот вирус был так хитро спрятан… Стоило только отключить защитные программы - бывший владелец попросил снять с его персонажа доспехи - и мы не можем его поймать!
        Вечерние Новости сообщили, что владельцем персонажа был мальчик, которого зовут Илья Арсеньев, но в происшедшем он не виноват. В сущности в этом не виноват никто, кроме самого персонажа. А вирус из Игры уже перекинулся в общую мировую Сеть и в закрытые Сети военных баз (видно, кто-то играл в Игру на служебном компьютере). Уничтожены блокировки на международных линиях связи.
        -Всё было готово к вооружённому конфликту, - жаловался дядечка в погонах. - А теперь придётся начинать сначала…
        Уже были зафиксированы случаи нарушения государственных границ в разных странах. Причём, зафиксированных случаев было, по всей вероятности, гораздо меньше, чем незафиксированных. Пограничные радары вышли из строя, и люди бросились ходить друг к другу в гости.
        -Ну вот, папочка, - проговорил я в изумлении, - твой сын действительно потряс всю планету…
        А ночью мне позвонили.
        Я уже засыпал, когда раздался сигнал. Я вылез из кровати и принял звонок. Экран загорелся. С него на меня смотрела Тийна.
        -Ой, получилось! - сказала она.
        Я от радости потерял дар речи. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
        -Жаль, у меня почти не осталось денег! - вдруг расстроилась Тийна.
        -За мой счёт! - воскликнул я. - Я теперь богатый, я твоего брата продал! - и рассказал, что случилось.
        -Мой брат опасен даже в электронном виде! - с гордостью произнесла Тийна.
        -Как он там? Нашёл он свою Сетумаа?
        -Ты знаешь, нашёл! От неё совсем маленький кусочек остался. Но зато какой! Псково-Печерский монастырь. Кажется, Каарел решил стать монахом.
        -Ну ничего себе! - изумился я. - А как же балет?
        -Каарел, оказывается, совершенно серьёзно говорил, что не хочет больше танцевать: мол, для него это теперь слишком легко…
        -Никогда не мог понять его до конца, - признался я. - Но как же ты будешь жить без него?
        -Как-нибудь, - вздохнула Тийна. - Мы всё равно не могли бы жить вместе. Меня приняли в интернат при балетном училище, а Каарелу куда деваться? У нас ведь родственников не осталось…
        Я загрустил вслед за Тийной. Разговор завял. Мы сидели и молча смотрели друг на друга. И готовы были сидеть так сколько угодно. Наконец Тийна сказала, что ей нужно возвращаться в спальню, потому что воспитатель может рассердиться. И всё-таки, она медлила отключаться. Я понял, что для слов, которые я так давно хотел ей сказать, у меня остались считанные мгновенья…
        -Ну что, пока? - промолвила Тийна.
        -Пока… нет, постой! Я…
        -Воспитатель идет! - всполошилась Тийна и протянула руку, чтобы выключить связь.
        -Я люблю тебя! - крикнул я в уже гаснущий экран; я не знал, успела ли Тийна услышать мои слова…
        Я лёг в кровать, одолеваемый грустными мыслями и долго не мог заснуть. А когда я всё-таки уснул, мне в утешение был дарован светлый сон.
        Мой Принц приехал ко мне снова.
        На нём больше не было лат, и вместо меча на его поясе висела тонкая шпага. Лошадка весело гарцевала, порываясь скакать. Следом за Принцем из леса вышли Принцесса, Колдунья, Король с Королевой, Феи и прочие. Они с поклоном проходили мимо меня и пропадали из виду. Принц помахал мне рукой и поскакал к белому замку, сиявшему далеко-далеко на горе.
        -Нам рано прощаться! - крикнул я ему вслед и проснулся.
        Было ещё совсем темно. В окно билась метель. А мне было тепло и уютно. Я снова заснул и остаток ночи спал без сновидений.
        Вскоре наступило Рождество. Поэт Вася снова потащил меня в церковь на ночную службу. Я вернулся домой в два часа ночи. Родители давно спали, а мне спать не хотелось. Я долго стоял у окна, созерцая рождественскую метель, а потом подумал, а не пойти ли мне попить чаю… И тут в дверь позвонили!..
        Эпилог
        Я полез за гостевыми тапочками.
        -Дядя Фил, почему вы всё время говорите «мы»? С вами приехал кто-нибудь ещё?
        -А как же?
        Дядя Фил шагнул вперёд, и за его спиной обнаружился…
        -Аа! - изумился я. - Эстонец!
        -Что, хороший сюрприз? - сказал Дядя Фил, втаскивая Эстонца в квартиру и захлопывая дверь.
        -Совсем замёрз, бедняга! - сокрушался доктор.
        Тут второй гость неожиданно оттаял:
        -Я… не…
        -Не замёрз, говоришь?
        -Нет… Я… не…
        -Ничего, сейчас нам Илюха чайку горяченького поставит, да пирога с яблоками… Хорошо с морозу погреться! - Дядя Фил в сладком предвкушении потер руки. - Скажешь, нет? - обернулся он к Эстонцу.
        -Нет, - сказал тот. - Я…
        -Бедняжка, совсем замёрз! - покачал головой доктор.
        -Я не эстонец! - наконец-то смог выговорить озябший гость.
        Тут уж я не выдержал. Дядя Фил тоже. Но оба мы бурно хохотали не из-за Эстонца, а потому, что мы снова были вместе, что невозможная встреча состоялось, и все мы почти не изменились…
        -А пирога-то у меня нет! - запечалился я.
        -Зато у нас есть! - подмигнул Дядя Фил, отнимая у Эстонца пластиковый чемоданчик, с какими ездят по вызову настоящие врачи «Скорой помощи».
        Вскоре оба гостя сидели за нашим кухонным столом, Дядя Фил нарезал ломтями прекрасный яблочный пирог, а я разбирался с комбайном: ночью эту дрянь не заставишь работать, вроде как ночью надо спать, а не чаи гонять - такое у этой железки понятие.
        Но интеллектуальный перевес пока что был на моей стороне. Я слегка разбежался и как следует пнул комбайн ногой, отчего он сразу же нервно забулькал, кипятя воду для чая.
        -А с грибами есть? - спросил я, принюхиваясь к чемоданчику.
        -С грибами съели, - виновато вздохнул Дядя Фил. - Мы же до тебя человек десять объехали, тебя напоследок оставили. А машину и форму нам только на сутки дали. Так что, не взыщи, а часиков в шесть мы отчалим.
        -Значит, осталось всего три часа?! - от огорчения я чуть не уронил чашки. - Даже поговорить не успеем!
        -Успеете, - вдруг снова заговорил Эстонец. - Я… не буду… мешать.
        И… улыбнулся!
        -Дядя Фил, что это с ним?! Вы видели? Он улыбается!
        -А я уже привык, - махнул рукой доктор. - Это его в монастыре научили. А вот русский язык он подзабыл малость, всё больше на церковнославянском изъясняется.
        -А вам… тебе нравится в монастыре? - осторожно спросил я у Эстонца.
        Эстонец расстегнул синюю куртку, и из-под неё упали, развернувшись, полы черного подрясника.
        -Благо есть исповедатися Господеви, - сказал Эстонец.
        -Нда, мне кажется, на эстонском я бы лучше понял, - я почесал в затылке.
        -Да тут и без эстонского всё понятно! - сказал Дядя Фил. - Ты на его рожу довольную посмотри!
        Я посмотрел. Тощенький Эстонец скукожился над своей чашкой, отогревая нос и руки.
        -Машину нам одолжили «какую не жалко выбросить», - покачал головой доктор, - печка вообще не фурычет. Давние мои связи не помогли: видать, слишком уж они давние были… Ну, Илюх, рассказывай, как дела, как Консерватория, как родители…
        -Папу вы видели, - отвечал я. - Мама… Да в общем, всё хорошо. Они рады, что я теперь Признанный… Только никак не хотят перестать думать о самих себе как об отработанном материале…
        -Тяжело? - сочувственно вздохнул Дядя Фил.
        -Не тяжело - жалко… Ну, а вы-то как? Новеньких много? Тяжёлые случаи есть? А как там лошадки, как Паладин? Как мои ёжики?
        -Ёжики дрыхнут, - отвечал доктор. - Спячка у них. Лошадки тоже не хворают…
        Мы говорили и говорили, и не могли нарадоваться друг на друга.
        Стрелки часов бежали к шестому часу утра. Пирог был съеден, чай выпит по седьмому разу. Гости замолчали.
        -А я женюсь скоро, - вдруг признался Дядя Фил.
        Я подпрыгнул на табуретке.
        -На Анне Стефановне? Значит, метресса не соврала…
        -Честно сказать, я ей даже благодарен, - покраснел Дядя Фил. - Если бы не она, я ещё десять лет собирался бы объясниться…
        -А я скоро буду монах, - сказал Эстонец.
        -А разве ты ещё не…
        -Он послушник, - сказал доктор Кузнецов. - Его отпустили перед постригом с близкими повидаться.
        -А что, потом будет уже нельзя?
        -Потом починят пограничные радары. Монастырь - то прямо между двумя границами стоит. Наши с эстонцами спорили, чей он будет, да так и не договорились. Объявили его ничейной территорией и окружили столбами. Монахам предложили разойтись по другим монастырям, но они, понятное дело, отказались. Теперь им ни войти, ни выйти. Только если какой-нибудь мальчишка не запустит в сеть вирус…
        -Я рад, что увидел тебя, братик, - сказал Эстонец, глядя на меня сияющими глазами.
        -Вот теперь ты опять на Ангела похож, - улыбнулся я.
        -Так он же скоро им и станет, - промолвил Дядя Фил. - Монах, это же ангельский чин! Но у нашего Каарела есть ещё одна задумка. Он хочет стать Королём сету… Молчи, Кирюша, я сам расскажу. Так вот, есть поверье, что постриженный в монахи спасает свой род до седьмого колена… то есть семь поколений спасает. Родители, тёти-дяди, дедушки-прадедушки… Это же целая куча народу!..
        -А там, давно, ещё монахи были, наверно, - встрял Эстонец, - ещё семь колен… И так дальше…
        -Вот и выходит, что за Каарелом целый народ стоит. Вот вам и Король сету!
        -Пока что я Принц, - улыбнулся Каарел.
        -Принц скоро ускачет в свой белый замок и больше не вернётся ко мне, - загрустил я.
        -Кто знает! - пожал плечами Дядя Фил.
        А Принц вдруг снова улыбнулся и вытащил из-за пазухи конверт.
        -А где у вас тут… э… удобства? - неожиданно спросил Дядя Фил. - Ладно, не вставай, сам найду!
        Каарел проводил его взглядом, и когда доктор Кузнецов вышел, сказал:
        -Я видел Тийну. Она написала тебе письмо. Никто не знает, что будет дальше, но я, наверно, успею передать ей ответ…
        Часы показывают без пяти шесть утра. Я впервые пишу письмо от руки. Мой Принц с улыбкой смотрит на меня. Я чувствую его взгляд, не поднимая головы. Я знаю, что он ласков и печален. Я пишу. Написать много я не успею - только самое главное. О том, как я надеюсь на новую встречу. Ведь теперь я знаю, что в этом мире возможно ВСЁ.
        Скоро я провожу своих гостей и буду стоять у окна, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть внизу маленькую машинку, отъезжающую от подъезда… А потом пойду спать. Ночь была длинная, и я устал. А утро - я уверен - будет морозным и ясным, как и положено на Рождество.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к