Метро 2033: Логово Алексей Алексеевич Доронин
        Метро #0
        «Метро 2033» - Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают Вселенную «Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности на Земле, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Отрезанный от всего мира, на севере Московской области пытается выжить маленький поселок Мирный. Он обнесен стеной и состоит из модульных домов, герметичных и защищенных от радиации. Вроде бы маленькой колонии в сто с лишним человек ничего не угрожает, кроме безнадеги и медленной деградации. Запасов должно хватить еще на десяток лет. Что делать дальше - никто не задумывается. Но внезапно люди начинают пропадать, просто уходя в никуда. Постепенно к жителям приходит понимание, что с этим местом и его окрестностями связана мрачная тайна, уходящая корнями в довоенное время. Но никто не представляет, насколько она ужасна.
        Алексей Доронин
        Метро 2033: Логово
        Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
        Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году

***
        «Вы держите в руках весьма необычную книгу. Ее автор тот самый Алексей Доронин, известный, думаю, каждому поклоннику «постапа». Это имя - гарантия, что все произойдет, несмотря на фантастичность жанра, строго реалистично и обязательно по науке. Мутации? современная генетика их объясняет и не доверять ей причин нет. Знание автором «матчасти» поражает и подкупает. Чудесам и небывальщине в книге явно не место. Кстати, о месте. Доронин написал жуткий и мрачный триллер, который сам метко обозначил как «герметичный». В нем нет особых странствий и дальних экспедиций. Но от этого зло, сконцентрированное вокруг и внутри маленького поселения, становится еще ужаснее. И оно завораживает. Срочно читать».
        Дмитрий Глуховский

***
        Не вызывай того, кого не сможешь повергнуть. Говард Филлипс Лавкрафт
        Знание - сила!
        Объяснительная записка Вадима Чекунова
        На заре своего писательского пути, как и все современные люди, вставшие на скользкую стезю сочинительства, я публиковал тексты на различных «литературных порталах». Довольно быстро обнаружилось, что на тех сайтах, где приняты взаимные хвалебные «поглаживания» игде у автора есть в руках кнопка от «черного списка», делать особо нечего. Скучно. Нужна была здоровая и нездоровая - главное, чтобы живая - критика. Тогда я перешел на так называемые контр-культурные сайты, на которых уж если найдут огрехи в твоем тексте, то много чего интересного узнаешь о себе. Ибо свобода слова там полная, а «переход на личности» - дело первоочередное и святое. Но я-то себя к тому времени считал уже если не маститым, так хотя бы писателем опытным. Чего мне бояться-то… Да, да. В первом же своем рассказе, в первой же фразе - где решил блеснуть технической подкованностью - я умудрился пневматическую систему электропоезда обозвать «гидравлической». Да еще красочно поведал про ее вздохи и пшикания. Благодарные читатели ахнули от восторга и почти полгода глумились надо мной, стоило мне лишь появиться на том сайте хотя бы в
комментариях. Но прав был немецкий мыслитель, говоря про то, отчего становятся сильнее. Критика меня не убила. Зато мое отношение к «матчасти» текста стало совершенно иным. Писать надо о чем знаешь, и знаешь хорошо.
        В одном из своих эссе, посвященных литературному мастерству, весьма уважаемый мной писатель Чак Паланик выделил два основных метода воздействия на читателя: «метод сердца» и «метод разума». Первый предполагает эмоциональную вовлеченность, как очевидно из названия. Плюс предельную честность и бесстрашие. Писать о победах и удачах легко. Ты попробуй честно расскажи о своей неудаче - да так, чтобы читатель вдруг понял, что и у него есть история, и он тоже живой человек со своими печалями…
        Второй метод создает писателю авторитетность. Но не на голом месте, а на знаниях, которыми он делится с читателем. При правильной подаче этот метод не менее убедителен, чем первый. А порой квалифицированность повествователя просто завораживает. «Среди моих любимых книг «Ill Nature» Джона Вильямса - она наполнена таким бременем ужасающей информации об уничтожении живой природы, что чтение становится наркотиком» - делится впечатлениями Паланик.
        Когда я читал цикл «Черный день» Алексея Доронина, то вдруг обнаружил, что автор покоряет своей осведомленностью в мельчайших деталях грядущей катастрофы. И делает это он без зауми, без попыток задавить авторитетностью знающего человека. Поневоле отрываешься от текста, восклицаешь в восхищении: «Черт! Вот оно как, оказывается!..» И лезешь в Интернет смотреть биографию автора. Ведь хочется понять, откуда он все так хорошо знает.
        Доронинское внимание к «матчасти» - давно уже известный бренд. И качество этого бренда способно говорить само за себя - в нашей Вселенной Метро (где, кстати, автор выступает впервые) роман «Логово» смело можно назвать одним из самых научно обоснованных. Но в нем важно и другое. Автор рискнул соединить оба метода, о которых упоминал мистер Паланик. И не прогадал. Героям сопереживаешь, как близким людям, а, казалось бы. Уже знакомая вдоль и поперек постапокалиптика предстает в новом свете. Пусть сумрачном и недобром, как и прежде, но важны нюансы. Этих нюансов в романе - не счесть. «Логово» - безумно интересный и познавательный текст.
        Спасибо, что прочитали мою записку. Ваше терпение будет вознаграждено.
        Читайте «Логово»!
        Пролог
        Шел моросящий дождь. Из тех, что могут идти целые сутки и не заканчиваться.
        До города, где когда-то проживало больше десяти миллионов человек, вернее, до его внешней границы, оставалось километров двадцать. Железнодорожный переезд обозначал собой один из последних рубежей на пути к тому, что когда-то было столицей самой большой страны на Земле.
        Этот переезд с двумя шлагбаумами и другими средствами автоматической блокировки стал ловушкой для многих тысяч людей - ничтожного количества по сравнению с числом тех, кто погиб в самой столице, в муравейниках из железобетона и кирпича, но тоже немалого.
        Никто уже не узнает, что именно здесь произошло и каким образом к ним пришла смерть. Так же как никто не расскажет, что произошло в городе. И в других городах, которые стояли теперь такими же молчаливыми памятниками - на этом континенте и на других.
        То ли это была огненная вспышка в небе, то ли невидимый импульс, который вывел из строя диспетчерскую систему и электронику в поездах, то ли вовсе тектоническое движение земной коры подбросило вагоны над землей и заставило сойти с рельсов.
        Как бы то ни было, когда это случилось, мимо переезда проходили сразу два состава: один на запад, в Москву, другой на юго-восток, к Нижнему Новгороду.
        Локомотив первого электропоезда - скоростного пассажирского - с обтекаемыми, как у пули, очертаниями, почти не смятый, ржавел теперь в поле, метрах в пятидесяти от линии. Он пропахал землю носом и застыл, утащив за собой перевернувшиеся по дороге вагоны. Некоторые из них были смяты как гармошка, другие почти целы. Там, где краска обгорела, ржавчина успела проесть железо почти насквозь. Логотип российских железных дорог был на них еще различим, хоть и с трудом.
        Идущему в противоположную сторону товарному составу повезло еще меньше. Неведомая сила смела его с колеи и направила прямо на застывшие перед переездом автомобили. И он, пробив ограждение и смахнув, словно муху, будку регулировщика, стал тараном, проделавшим в потоке машин широкую брешь. Теперь земля там была покрыта обломками искореженного металла, в которых трудно хоть что-то опознать. Цистерны, платформы, крытые вагоны развернуло длинной змеей. Их сцепки так и не порвались, несмотря на страшный рывок. Некоторые из них раздавило в щепки, и теперь обезображенные остовы вагонов щерились острыми краями металла. Кое-где края лопнувших цистерн были оплавлены. Но все, что могло сгореть - уже давно сгорело, и теперь только почерневшая земля напоминала о катастрофе… одной из миллионов больших и малых, случившихся в тот день летом 2013 года.
        Машины на автотрассе - те, которые находились далеко и не пострадали от страшного удара, - стояли, как череда призраков. Когда-то разноцветные, теперь они были однотонными: выцветшие и покрытые двадцатилетней корой из грязи. Но если присмотреться к этой веренице, можно было разглядеть, чем они были раньше.
        Первой в ряду стояла ржавая «Нива», обычная, русская, без приставки «Шевроле-». Когда-то она была болотно-зеленого цвета, почти что камуфляжного. Возможно, не первой молодости, когда это случилось. Но годы запустения превратили ее в утиль, сравняв в этом состоянии и с более новыми, и с более дорогими автомобилями.
        Машина была заперта, внутри пусто. В салоне - все просто и по-спартански функционально. Электронного навигатора не было, зато имелась карта-миллиметровка, на которую были нанесены дороги всех соседних регионов, даже те, которых не знал ни один навигатор. В багажнике - небольшой генератор, газовая плита и уже собранный рюкзак, начиненный всем, что нужно для двухнедельного похода. На заднем сиденье - гладкоствольное ружье в чехле, которое за двадцать лет так никто и не забрал. И еще много ценных вещей никому не приглянулись - вроде швейцарского ножа, сухого горючего, рыболовных снастей, мощного фонаря. Все это могло бы очень помочь кому-то. Но человеческая нога тут, похоже, не ступала уже давно.
        Знал ли он, этот безымянный владелец? Вряд ли. Скорее просто накатило на него странное предчувствие, и человек взял внезапный отпуск на работе, ощутив острую потребность прогуляться по Брянским лесам. И лишь немного не успел.
        Все двери были заперты изнутри, но лобовое стекло разбито. Возможно, это произошло сравнительно недавно, потому что за двадцать лет от внутренней отделки салона, даже такой дешевой, ничего бы не осталось из-за непогоды. На крыльях и на крыше виднелись странные отметины, будто металл царапали чем-то острым.
        Следом за этой машиной примостилась ее противоположность - крохотная французская малолитражка. Когда-то она была нежно-сиреневого цвета. Теперь - просто серая с фиолетовыми крапинками. Она тоже была пуста и закрыта. Внутри набралось по щиколотку дождевой воды, и все сгнило. В воде плавал давно утративший свой глянец журнал. Лица моделей на страницах превратились в уродливые маски, похожие на лицо с картины Мунка «Крик». У рычага переключения передач застыл подключенный к зарядке телефон с треснувшим сенсорным экраном. Над приборной доской - собачка на присоске. Уже давно не розовая, а грязно-бурая, и головой не кивает - засорилась. Пудреница и помада вывалились из порванной сумочки и утонули в луже на полу.
        И тоже разбитое стекло, и тоже странные царапины по всему корпусу, из-за которых прежнюю владелицу, вероятно, хватил бы удар.
        Стоял тут и грязно-синий «универсал», осевший на ободах сдувшихся колес. Большой семейный автомобиль, честный трудяга производства Германии.
        Тюки с одеждой, велосипед на крыше, на задних сиденьях огромные сумки, от которых остались только обрывки. Кругом пустые выцветшие упаковки от чипсов, банки из-под газировки и другая тара, которую кто-то опустошил, разорвав упаковки в клочья.
        Один из узлов выглядел так, будто его ударили саблей. Из лопнувшего нутра вывалились в грязь какие-то рейтузы, детская книжка с картинками, DVD-диск с музыкой для дискотек.
        Рядом с «универсалом» дверь в дверь стоял «седан» представительского класса - тоже немецкий, гибридный, из тех, что предназначены для хороших дорог и аккуратных водителей. На левом сиденье - дипломат из кожи, которая покоробилась и теперь порвалась бы от простого прикосновения. В нем - авиабилеты. Предусмотрительно завернутые в целлофан, они все равно размокли. Рядом покоился забытый бумажник - брендовая вещь, а не китайская копия. Внутри - труха, бывшая когда-то купюрами, а из раскрытого отделения вывалилась россыпь банковских карт, давно выцветших и еще раньше размагнитившихся. Нераспечатанная пачка дорогих сигарет виднелась в раскрытом «бардачке».
        Не бегство, не эвакуация, а просто лихорадочная догадка, посетившая еще чей-то мозг. Но куда улетишь от смерти, спасти от которой может только эмиграция на другую планету?
        На заднем сиденье валялся ноутбук в чехле. Наверно, если его зарядить, он до сих пор мог бы служить. Но люди сюда не заглядывали. Это было видно по нетронутым консервам в пакете и бутылке французского коньяка там же. Все эти вещи не нашли себе нового хозяина.
        А старый был тут, на сиденье. Скалила зубы костяная голова, обтянутая пергаментной высохшей кожей.
        Стекло уцелело, и именно в этом было дело. Несмотря на сеть мелких трещин, оно не поддалось таинственному напору, выстояло: должно быть, пуленепробиваемое. Хотя вся крыша была испещрена мелкими и крупными царапинами, будто кто-то с остервенением долбил безобидный автомобиль ножом или ледорубом. Или стучал клювом, как дятел.
        И этот человек тоже ничего не знал, просто почувствовал странный зов - и бросил все, чтоб поехать как можно дальше… но все равно не успел.
        Чуть дальше рейсовый автобус таращился множеством окон. Каждое могло бы рассказать свою историю, если бы умело говорить. Как и пустые глазницы домов в любом подмосковном городе или поселке по соседству.
        Небосвод цвета грязного снега казался очень близким. Он давил, накрывал собой, как крышка сундука. Пахло болотом и плесенью. В маслянистой воде, покрытой радужными разводами, плавал мелкий сор, создавая иллюзию жизни. Но это лишь расходились круги по воде, когда в нее падали дождевые капли.
        Вечер наступил внезапно, без перехода, и темнота начала расползаться с западного края неба, как пролитые из космоса чернила. Бледное пятно, обозначавшее солнце, скрылось за пологими холмами. Хотя самого светила не было видно и в полдень.
        Перед самым закатом горизонт окрасился огнем, а пылевые облака начали переливаться всеми красками. Но длилось это считаные минуты. И некому было оценить.

***
        Сразу как стемнело налетел промозглый ветер, заставивший бы человека стучать зубами от холода даже в теплой одежде. Впрочем, чтобы человек сумел выжить здесь, ему бы понадобилось что-то посерьезней куртки с капюшоном для защиты кожи и плоти от невидимой смерти.
        И в темноте - без луны и без звезд - появилось то, что продолжало оставаться живым даже здесь, в этом рукотворном аду.
        Вот на одной из берез, черной и мертвой, вспух странный нарост цвета сырого мяса. Он быстро увеличился в размерах и лопнул. Из него выбиралось на свободу что-то мелкое и юркое, исчезая в жухлой траве.
        А вот забулькало, захлюпало в большой луже, которая уже успела размыть большой кусок железнодорожной насыпи. Словно в ответ заворочалось и зарычало из лесопосадок, которые окаймляли железную дорогу. Качнулась, пошатнулась пара рослых многолетних деревьев, будто кто-то тяжелый налетел на них. Какой-то звук, похожий на вздох, облетел рощу.
        На секунду показался из-за пылевых туч щербатый профиль луны, пролил на переезд мертвенный и холодный свет. Но вот с запада, заслоняя лунный фантом, пролетело на большой высоте что-то живое. Что-то с крыльями, неровными, как рваная простыня.
        Но и оно исчезло вдали. И никто не тревожил покой мертвого шоссе долгие три часа, пока вдали не показался он. Издалека его можно было принять за человека. Но приглядевшись, любой бы понял, что человеческого в нем мало. Искаженный силуэт - длиннорукий, сутулый, кривоногий - напоминал бы крупную обезьяну, если бы не голова с высоким выпуклым лбом.
        По обочине, обходя машины, шел он такой походкой, которую не смог бы изобразить никто. Так ходили разве что ископаемые предки человека.
        Несмотря на кромешную тьму, он ни разу не споткнулся об обломки и не наступил в глубокую рытвину, заполненную водой. Он прекрасно видел в темноте.
        Проще было бы идти посередине дороги - по разделительной полосе, заросшей уродливым кустарником. Но от нее существо почему-то старалось держаться подальше. Может, у него были на это причины. Ведь там он оказался бы зажатым с двух сторон машинами, загораживающими обзор. И не смог бы убежать с дороги, если бы внезапно появилась опасность. А здесь на обочине есть всегда возможность уйти с шоссе на ровное открытое поле, и опасность могла нагрянуть только с одной стороны, а не с двух.
        По железнодорожной насыпи брело существо, отдаленно напоминающее человека. Сутулое, длиннорукое. Босое - просто не придумано на такие уродливые ступни сапог или ботинок. В истрепанной плащ-палатке с капюшоном. Она была страшно драная и висела на нем, как на пугале. Хотя одежда ему не нужна была вовсе.
        Капюшон скрывал лицо. И правильно. Вот свет луны, выглянувшей из-за тучи, на мгновение осветил его черты. Тот, кто ожидал увидеть пусть изможденное, но человеческое лицо, вскрикнул бы от неожиданности.
        Покрытое неровной чешуйчатой кожей, с полипами и наростами, лицо это могло напугать любого. Под набрякшими веками - глубоко запавшие красные глаза. Губы шевелились, будто силясь что-то произнести, но из щелеобразного рта вырывались лишь шипение и свист.
        Дождь поливал создание потоками воды, уровень излучения которой заставил бы взбеситься стрелки приборов, но оно шло, будто ничего не замечая.
        Впрочем, беспечным оно не было. Стоило в грузовой «Газели» чему-то зашевелиться, завозиться, как существо сразу изменило маршрут и обошло старую развалину по широкой дуге.
        «Там гнезда. Туда нельзя». А кто или что там вылупится, это было уже неважно.
        Крючковатые пальцы что-то сжимали. Это был клочок бумаги: то ли открытка, то ли страница из журнала. На нем - зеленая бескрайняя равнина и яркий диск солнца в небе. В полноводной синей реке, чьи берега заросли камышом, голенастые птицы ловят рыбу. Обезьяна залезла на пальму. Над ней, на самой верхушке, два попугая пестрых расцветок. Вдалеке, возле могучего ствола баобаба, силуэт жирафа.
        Неожиданно пальцы создания начинали сминать листок и комкали его до тех пор, пока тот не превратился в шарик.
        Шарик упал в грязь и мгновенно размок, погрузился на дно.
        А существо все шло, не сбавляя шага. Вот переезд снова был пуст.
        В какой-то момент разряд атмосферного электричества ударил в опору ЛЭП, пуская ток по давно не видевшим его проводам. Полетели искры. Вспышка молнии осветила все вокруг, заливая переезд мертвенным светом. Она выхватила из темноты старый едва различимый знак:
        «Москва - 22км».
        Внизу кто-то нарисовал значок радиоактивности краской из пульверизатора. А с обратной стороны - ухмыляющийся череп.
        Но это не остановило идущего.
        И вот из-за горизонта медленно поднимались многоэтажные дома. Новостройки, над одной из которых застыл строительный кран, лишь немного не успевший завершить свой Сизифов труд.
        Сверкали молнии в небе над домами. И казалось, что окна светятся. Но вот гроза прошла, и окна снова потемнели. И будут они такими до скончания времен. А вернее, до того момента, когда панельные стены обрушатся под собственным весом, погребая и остатки, и останки. Но пока этого не произошло, дома будут стоять - как памятники событию, повернувшему двадцать лет назад историю в другое русло.
        Интерлюдия 1
        Вестник апокалипсиса
        Самолет летел над морем и островками в заливе, стремительно приближаясь к рваной линии берега. Топливные баки были практически пусты, но горючего должно было хватить на весь рассчитанный маршрут. Сквозь прорехи между облаков виднелись темная вода и серая земля, расчерченная на квадраты дорогами и испещренная точками-зданиями.
        Тень крылатой машины спугнула чаек. Они с криками взмыли со скал и закружились над выброшенными на берег возле причала моторными катерами.
        Утром была буря, но сейчас вода уже успокоилась. Птицы еще долго кружили над портовыми кранами и пристанью, уже после того, как строгий силуэт самолета исчез за линией холмов. Потом они полетели на поиски пищи.
        Это был не обычный самолет. Созданный на базе серийного лайнера, он несколько раз дорабатывался, чтобы служить конкретной задаче, далекой от пассажирских перевозок. Он был одним из двух вестников Армагеддона, находясь в собственности страны, которая, в числе прочих, привыкла играть в геополитику. Этим летом такие игры достигли своей кульминационной точки.
        Прямо по курсу чернели тяжелые плотные тучи, среди которых поблескивали разряды молний. Грозовой фронт впереди обещал сильную турбулентность, но пилот даже не попытался изменить курс или сменить эшелон, чтобы обойти опасную зону стороной и избежать болтанки.
        Пока самолет пробивал стену туч, его поврежденный в нескольких местах фюзеляж дребезжал и звенел, словно протестуя. Крылатая машина была в какой-то мере защищена от поражающих факторов ядерного взрыва, но не от превратностей слепой стихии. И не от ракеты «земля-воздух».
        Воздушное судно находилось в полете уже много часов. Навигационные огни и все внешнее освещение не горело, так что с земли его можно было различить только по гулу двигателей, но не на такой высоте.
        В кабине царил полумрак. Видимо, что-то случилось и с внутренним освещением. Только тревожно мигали значки на приборной панели, да несколько индикаторов настойчиво предупреждали о разгерметизации в салоне, низком уровне топлива в баках и еще о пяти других показателях, приблизившихся к критическому значению.
        Звуковые сигналы еще работали. Но тот, для кого они предназначались, ни на что уже не мог обратить внимания: вего остекленевших глазах отражались только перемигивания приборов и огни города внизу - те, что еще не прогорели и продолжали тлеть, как угли потухшего костра.
        Второй и третий пилот тоже были недоступны. Они лежали в крови, продырявленные насквозь металлическими осколками, летевшими со скоростью пули. Помощь погибшему экипажу оказать уже никто не смог. Скрюченные пальцы капитана болтались в воздухе, так и не дотянувшись до кислородной маски. Корпус самолета был прошит, как бумага, а на такой высоте смерть от гипоксии и холода наступает быстрее, чем у альпинистов на Эвересте.
        Прошло уже четыре часа с того момента, как автоматика приняла управление судном из рук мертвого военного летчика, который пережил свою жену и детей на считаные минуты.
        Самолет не имел собственных систем вооружения - не для этого он создавался. Все полезные площади на борту были отведены под сложную электронику, которая должна была привести в действие механизм войны - разбросанные на тысячи километров командные пункты, части и подразделения.
        Кроме того, на самолете имелись средства постановки помех и радиоэлектронной борьбы - его единственная защита и оружие, с помощью которого был ослеплен вражеский корабельный радар. Ракета ПВО противника взорвалась на пределе дальности, так что облако шрапнели зацепило самолет лишь краем, не убив, а лишь поранив стальную птицу.
        Но и этого оказалось достаточно для тех, кого она несла внутри себя.
        На командной палубе в центральной части фюзеляжа все погибли на пять минут раньше экипажа в кабине. Одно из тел в зеленой пятнистой форме со звездами на погонах склонилось над картами, будто даже после смерти вглядываясь в театр военных действий. Человек этот был пристегнут ремнем и при каждой встряске мотался как болванчик.
        Второму, у которого на погонах было на одну звезду больше, повезло меньше. Он не был пристегнут, его труп закатился в угол и при каждом толчке бился об обшивку.
        Сложный компьютерный терминал, совсем недавно приводивший в движение мирно спавшие в бетонных шахтах межконтинентальные исполины, уже перешел в режим энергосбережения. Экраны потухли, система, не получая питания извне, расходовала последний заряд аккумуляторов. Единственный работающий прибор чертил одному ему понятные сложные графики, не зная, что все наблюдатели уже отправились в страну вечной охоты.
        Но нужные команды и приказы были отданы еще до того, как роковая ракета настигла борт.
        Внезапно в динамики через треск помех прорвался слабый голос:
        Пункт управления борту №12-А4… Подтвердите готовность к…
        И снова:
        Пункт управления… №12-А4… Подтвердите готовность к…
        Через минуту он оборвался. В наступившей тишине были слышны только вибрация пола и слабый стук стеклянного стакана, стоящего в углублении стола.
        За иллюминаторами расстилались выжженные поля, ломаные и рваные уступы руин.
        Когда уровень запаса топлива упал ниже критической точки, двигатели зачихали и почти одновременно перестали работать. Самолет ушел в неконтролируемый штопор, словно выполняя сложный показательный маневр на авиа-шоу.
        В нижней точке своей траектории он врезался в скелет жилого дома - всего в паре километров от испарившегося несколько часов назад аэродрома. Оставшихся в баках паров авиационного топлива оказалось достаточно для небольшого взрыва. Конструкциям панельного здания и этого хватило. Оно обрушилось, похоронив под собой в братской могиле останки вестника Апокалипсиса и его последний экипаж.
        Под начавшимся проливным дождем пламя потухло за считаные секунды. Тучи сгущались. На землю надвигалась тьма.
        Интерлюдия 2
        Эксперимент, день последний
        6 июля 2013г.
        Сергиев Посад-6
        филиал НИИ Микробиологии МО РФ
        Проект «Биоморф»
        Два человека в синих лабораторных халатах бежали по коридору.
        Пару минут назад никто не заметил, как они отделились от общего потока людей, которые в сопровождении сотрудников охраны в черной форме с красными повязками на рукавах организованно покидали этажи по главной лестнице и двум запасным.
        Снаружи внешняя охрана в сером камуфляже помогала сотрудникам института грузиться в «ЛиАЗы», носила и грузила тяжелые пакеты с документами. Суеты и неразберихи не было и в помине. Сигнал тревоги был уже не первым, а, наверное, двадцатым за этот год. Но сотрудники центра были людьми подневольными. Их дело было не ворчать, а брать под козырек и выполнять, даже если про себя они и костерили высокое начальство, решившее опять поиграть в войну.
        Лица, ответственные за эвакуацию, ходили по пустым кабинетам и лабораториям, чтобы удостовериться, что никто не забыт. Но делали они это с прохладцей, без энтузиазма. И в эту часть здания не заглянули.
        Два бегущих человека - молодой и пожилой - позволили себе перевести дух, только миновав очередную дверь, которая сейчас была открыта, хотя обычно для этого требовалась магнитная карта-ключ. Их не должны были хватиться еще минут пять. За это время им надо было успеть всё сделать. Обрубить все концы, чтоб комар носа не подточил.
        Евроремонт на других этажах был сделан полностью. Но здесь, на третьем - только в одном крыле, правом. В левом же все было очень кондовое и старомодное: оштукатуренный потолок и стены, выкрашенные в темно-зеленый цвет, навевающие мысли о районной больнице или психиатрической клинике. Лампочки в матовых плафонах на потолке забраны решетками.
        Здесь было пыльно и совсем не так чисто, как в других частях здания: на стенах кое-где виднелись потеки воды, на трубах - следы ржавчины.
        Только тут, отдышавшись, двое мужчин заметили, что до сих пор не сняли лабораторные бахилы. Но решили оставить их на ногах - уж очень гулко голый бетонный пол отзывался при каждом шаге.
        «Отделение радиобиологии» - гласила табличка на стене коридора, в который они свернули. Дальше уже никаких указателей не было, только номера: Кабинет №12, Лаборатория №10, Кабинет №14 и так далее. Оглядевшись и удостоверившись, что никто не идет следом и в поле зрения единственной камеры наблюдения они не попадают, двое свернули к двери. На той не было даже скупой таблички. Зато она была железная и очень массивная.
        Зазвенели ключи в трясущейся руке, в скважину удалось попасть не с первой попытки.
        Тяжелую дверь отодвигали вдвоем.
        За ней был другой коридор, короткий, как аппендикс. Шесть дверей, тоже железных. Прямо у входа стол с компьютером - старый, допотопный.
        Воздух был затхлый, плохо провентилированный.
        -Это точно? Ошибки быть не может? - нарушил молчание молодой, озираясь и привыкая к полумраку. Если в другом крыле работало аварийное освещение, и сияли яркие указатели направления, то здесь только три лампы горели вполнакала, а дальний конец коридора и вовсе не просматривался. Окон не было. Закуток находился в глубине здания.
        -Сигнал гражданской обороны «Внимание всем», - произнес пожилой, быстро выдвигая ящики стола и выкладывая на столешницу папки и бумаги. - Похоже на учения. Зачастили они в этом месяце. Уроды… Я пытался звонить. Председатель городской эвакокомиссии… мобилизационный отдел… никто не отвечает! А что если это подстава? Чтоб нас вывезти и спокойно выемку документов произвести? И почему Папа не отвечает? Он же обещал полную крышу!
        В этом крыле канал связи системы оповещения был обрезан, и динамики громкоговорителя не надрывались от хриплого голоса начальника охраны. Звук сирены доносился, но он звучал где-то далеко, на пределе слышимости.
        -Ты сделал, как я сказал? - спросил старший, тяжело хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. Сказывались лишний вес и возраст. Такие пробежки были уже не для него.
        -Да, диски, «винты» ифлешки р-разбил, - тот, что помоложе, немного заикался, явно нервничая.
        -Молодец. Теперь тащи бумаги.
        -В шредер?
        -Какой шредер? - голос пожилого зазвенел нотками гнева. - В котельную. Хотя на бумаге там мало. Главное, что цифровые уничтожил. Теперь всё только на моем «винчестере». - Он похлопал себя по оттопыренному карману. - Машина через двадцать минут подойдет. Нам надо через час на сборном пункте быть. Или хочешь тут остаться?
        Молодой явно не хотел, поэтому пулей залетел в первый кабинет и вскоре вышел оттуда, сгибаясь под тяжестью пластикового черного мешка. Парень оставил ношу у наружной двери и быстро оббежал еще три комнаты, из каждой вынося по паре скоросшивателей с документами. Все это полетело в мешок.
        Старший в это время срывал графики и таблицы со стен. Закончив, подошел к системному блоку (тот оказался развинчен), снял крышку, достал жесткий диск, вскрыл корпус отверткой и старательно разбил содержимое молотком.
        Где-то продолжала надрываться сирена.
        К последней двери они подошли вместе. Здесь пахло сыростью, плесенью, аммиаком и мокрой шерстью. Фоном звучало нечто похожее на ворчание, вошканье, поскребывание.
        Старший протянул молодому несколько упаковок лекарств.
        -Добавь им в кормушки. Хватит, чтоб слона убить. Анафилактический шок - и все дела… Их все равно придется ликвидировать.
        -Ствол бы здесь лучше подошел, - произнес молодой уже более спокойным, но все равно чуть дрожащим голосом.
        -Тут режимный объект, нельзя. Всё, иди! Я подожду в конце коридора. И смотри у меня… Не забыл, что говорить? Практиковали экспериментальный метод лечения для больных редкой генетической патологией. Любая комиссия из научных светил подтвердит. Уж тут Папа посодействует. Жаль, от трупов не избавиться. Главное, лишнего не ляпни. Если все всплывет, нас даже в Зимбабве найдут. Тут не военной прокуратурой пахнет, не тюрьмой, нет. Но мы сами на это вызвались. И доведем до конца. Долго эта бодяга с эвакуацией не продлится. Узнать бы, какой ублюдок навел на нас проверку, я бы его самого… в вольер посадил. Через месяц приступим к работе, пришлют новые образцы… Все будет пучком.
        С этими словами он ушел, что-то нервно напевая про себя. Его шаги постепенно стихли в коридоре за дверью.
        Постояв еще пару секунд, молодой подошел к пожарному щиту на стене и снял топор.
        -Мало ли что, - сказал он сам себе вслух. - Так спокойнее. Это лабораторные животные. Ничего больше. Просто животные.
        Он открыл по очереди два замка и взялся за ручку последней двери. В нос ему ударила резкая вонь.
        Это была самая большая комната: метров шесть в длину и чуть больше в ширину.
        Все сложное оборудование уже разобрали и вывезли, и левая половина помещения была почти пуста. Там стоял только старый операционный стол с ремнями для фиксации туловища и конечностей. Да еще кресло, похожее одновременно на зубоврачебное и гинекологическое, тоже с фиксаторами, но уже стальными. Рядом стояли сломанная кварцевая лампа и облезлое эмалированное ведро.
        Зал был разделен на две половины проволочной сеткой. И эта же сетка делила правую сторону на несколько секций. Это был загон. В вольерах стояли железные кровати, где на старых ватных матрасах, без одеял спали подопытные.
        -Эй, вы, жертвы аборта. Еда. - Человек стукнул поварешкой по стоявшей на полу двадцатилитровой кастрюле с резко пахнущим варевом. - Еда пришла. Вы же хотите жрать?

***
        Существо заворочалось на своей подстилке и открыло глаза.
        Ему требовалось совсем немного сна. И даже во время этого непродолжительного отдыха большая часть его мозга была активна, а белые глаза в глубоких глазницах под массивным лбом оставались неподвижны.
        Рот существа чуть приоткрылся, обнажая редкие зубы. Серая кожа, много месяцев не видевшая солнца… не видевшая его задолго до перехода в новое состояние… была покрыта красными пятнами и нарывами. В ней постоянно шли какие-то процессы, лопались маленькие язвочки, возникали и пропадали гематомы. Но мышцы под ней были сильными, а не дряблыми. Постоянные ритмичные движения, бесконечные прыжки на месте укрепляли их не хуже тренировок. Да и сама кожа была вдвое толще человеческой, и измененный белок меланин в ней при малейшем облучении ультрафиолетом темнел, превращаясь в непроницаемый экран.
        Существо подняло голову и испустило зов.
        Оно знало, что тюремщики зова не чувствуют, а значит, это его не выдаст. Младшие собратья отозвались из соседних вольеров. Они уже тоже пришли в себя, стряхнув дремоту, и синхронно повернули головы в одну сторону - на полоску света, показавшуюся из-за открытой двери. Но действовать пока было рано, и они затаились.
        -Давайте, твари, выходите. Вы же хотите жрать? И хватит прикидываться паиньками. Я знаю, что вы злобные уроды. Но я вас все равно покормлю. Сегодня у нас в меню овсянка с требухой. Извините, что остыло.
        Смысла этих слов существа не поняли, но догадались, что обращаются к ним. Они знали, что внешние так общаются. В мозгах же серокожих созданий центр, отвечающий за речь, использовался совсем для других целей. И по человеческим нейронам и аксонам шел обмен совершенно иными данными.
        Высокий внешний зажег маленькое свечение у них над головами и вошел в комнату. В темноте они видели во много раз лучше, чем внешние. Это уже было известно существам. Назначение выключателей они уже тоже усвоили. А еще они запомнили назначение кнопки, на которую нажимал другой внешний, после чего их больно била кусачая искра. Но в этот раз маленьких проводков к их коже никто не прицеплял.
        Никто не двинулся с места, когда тюремщик начал разливать по тарелкам еду.
        -Да вы там умерли или издеваетесь надо мной?
        И в этот момент издалека долетел низкий гул, и все здание вздрогнуло.
        -Твою мать!
        Где-то зазвенели стекла.
        Задребезжала посуда в шкафчике.
        Потом была минута передышки. И новый гул и рокот, после которых пошатнулись стены, заходил ходуном пол. С потолка посыпалась пыль.
        Лампы мигнули, но не погасли.
        «Что случилось?» Существо в клетке - целое из отдельных - не знало. Но почувствовало, что это пугает их тюремщика. А то, что плохо для внешних, чужаков с белой кожей, боящихся темноты, для мы-я-оно было хорошо.
        Едкий запах пота выдавал страх и панику чужого, который тревожно озирался, словно колеблясь.
        «Пусть убегает».
        «Он не должен убежать».
        «Да, не должен».
        «Другие пусть убегают, а этот нет».
        Весь обмен информацией занял сотые доли секунды.
        В этот момент здание вздрогнуло в третий раз. Источник гула и грохота теперь находился еще ближе. Вибрация пола усилилась. С потолка посыпались куски известки. Что-то заскрежетало.
        Лампы на потолке ярко мигнули и погасли.
        Внешний вскрикнул и попятился, выронив черпак. И как раз встал спиной к самой ближней к выходу клетке. Он не мог знать того, что замок расшатан, и «язычок» выбивается любым слабым ударом.
        Существо обладало такой силой, что удар получился совсем не слабый. Дверь не только распахнулась, но и чуть не слетела с петель. Внешнего сбило с ног. Раньше, чем он смог подняться хотя бы на четвереньки, на его шее сомкнулись холодные скользкие пальцы. А когда он перестал двигаться, первый подобрал острую штуку, которую внешний принес с собой, и пошел открывать остальные клетки, выпуская своих братьев на свободу.
        Стены перестали трястись, и все затихло. Одно за другим, переступая через неподвижное тело, восемь созданий вышли в темный коридор. К кастрюле с бурдой, которую они обычно с удовольствием ели, никто не притронулся. «Эту пищу нельзя трогать, - догадались они. - Ничего, здесь можно найти и другую».
        Они выжидали. Шли часы, но никто не пришел. Второй крадучись подошел к окну в наружном коридоре и увидел окрашенное красным свечением. Ощущение рези в глазах мгновенно передалось всем, и они отпрянули, вернулись в логово, где лежал на пороге мертвый чужак. Никто не тревожил их покой, и они спокойно принялись пожирать его. А когда свет угас, они решились снова выглянуть в коридор. Кругом было тихо. Их совершенный слух подсказывал, что во всей этой постройке нет никого, кроме них. И где-то в мозгу каждого зазвенела, как гонг, мысль о том, что все теперь будет по-иному. Гораздо лучше.
        Глава 1
        Понедельник, утро
        Октябрь 2033г.
        поселок Мирный, Московская область
        Время не идет ровно. Время - это река. В ней есть свои стремнины и свои тихие заводи. А есть равнинные участки, где даже пейзаж не меняется, пока ты плывешь через года. Вроде какой-то чувак эту мысль уже высказывал. А может, чувиха.
        Глядя в потолок, Николай подумал, что сейчас он, должно быть, угодил в болото. Годы проходили, а картину за окном словно приклеили.
        Не менялась и комната. Лишь медленно ветшала и дряхлела, как и он. У него появились одышка и радикулит. В комнате медленно отслаивались обои и грозились упасть потолочные плитки.
        Лежа в одних подштанниках на продавленном диване, укрытый одеялом без пододеяльника, он подумал, что после девяти часов сна чувствует себя хуже, чем вчера вечером. Видимо, депривация сна на самом деле помогала от депрессии. «Впредь не надо давать себе дрыхнуть так долго», - решил он.
        Николай бы сроду не вспомнил, что сегодня особый день, если бы не календарь в телефоне, который услужливо подсказал ему: «С днем рождения!». Была в его смартфоне такая программа. Можно дела не на неделю, а на год распланировать. Давным-давно, купив телефон, он сразу забил туда дни рождения и важные даты всех, кто был ему близок, чтоб не слушать противного брюзжания. Его собственная память была неважная, и ее объема хватало только на рабочие дела.
        Потом было забавно получать такие напоминания: поздравь того, поздравь этого…
        Потом. После.
        Теперь он лежал и удалял их по одному, отправлял в небытие, вспоминая «Ворона» ЭдгараПо. Батарея уже умирала и совсем не держала заряд, поэтому надо было торопиться. Чтоб потом не клянчить у Васи-дизелиста: «Ну, дай зарядить телефон».
        Еще настучит Семенычу, что у Малютина - ку-ку в голове. Что Малютин - псих.
        Удаляя имена из телефонного справочника, он вспоминал каждого, посвящая им что-то вроде эпитафии, хоть и не стихотворной.
        -Дмитрий Евгеньевич. Начальник отдела продаж.
        «Жить в столице, снимать квартиру и обходиться без подработок? Целиком себя посвятить науке? Нет, не в этой жизни. Неважно, студент ты или аспирант. Если, конечно, у тебя нет родителя-олигарха. Вот и приходилось иметь дело с людьми. Ну и редкий сукин сын. Даже для Москвы. Все пакости и придирки помню так, как будто это было вчера. Иди в топку».
        -Петр Лаврентьевич.
        «Заведующий кафедрой и научный руководитель. С виду весь увлеченный птичками-синичками, но на самом деле думающий только о том, как урвать себе кусок побольше. Зазнавшийся черносотенец, который не стеснялся совсем по-либеральному пялиться на симпатичных студенток в мини. Ну, и где твоя великая империя? И где твои деньги, ставки, турпутевки, квартиры? Катись к рогатому и хвостатому, пусть он тебе устроит all-inclusive».
        -Сосед-тезка Колян. Всегда в спортивных штанах, будто девяностые не заканчивались.
        «Сколько раз сигнализация на твоем ведре с болтами, именуемом машиной, мешала мне спать? Гори в аду. Надеюсь, там тебе колымагу подыщут».
        -Маша. Бывшая. Девиз: не волосы красят женщину, а женщина - волосы.
        «Теперь уж точно бывшая, гы-гы. Все твои глупости помню, будто это было вчера, и все подарки, которые ты у меня вытянула шантажом, и все рога, которые наставила с моими, и твоими, и общими друзьями. Я, наверное, в дверь не проходил из-за них, пока не отвалились. Сгинь, испарись».
        Так он нажимал на кнопку, отдавая имена одно за другим небу и земле, пока не добрался до последнего.
        -Кристина.
        Здесь на секунду почувствовал предательское жжение в уголках глаз. Но тут же оно ушло, сменившись злостью.
        «Как ты могла. Кто тебя просил ехать на это собеседование? Почему не осталась со мной еще на один день? Дура. Гори со всеми. Все равно я побил твой рекорд в «Angry birds». Спорим, смогу повторить? Пока эта шарманка не отключилась навсегда».
        В этот момент дурацкая игра про птичек и свиней показалась ему отличной метафорой человеческой жизни. Разбег, к которому ты не имеешь отношения. Полет, которым ты не управляешь. Вспышка, в которой ты исчезаешь и которую ты не можешь предотвратить. Пустота, которую ты оставляешь после себя.
        «А ведь мы чувствовали, - подумал он. - Мы, поколение социальных сетей, обитатели офисных многоэтажных курятников, не представляли себя старыми. Пытались вообразить, как будем водить внуков по парку или сидеть с удочкой над тихой рекой, седые и мудрые, но мы чувствовали, что все закончится иначе. И довольно скоро. Из выпусков новостей, из недосказанностей в речах политиков, из фильмов, песен, компьютерных игр… мы чувствовали. Мы не знали лишь точной даты. Но 2013, 2015 или 2019 - какая разница?»

***
        В день, когда ЭТО случилось, он был другим. Живым как минимум. Сейчас он не стал бы гнать на чужом джипе, сшибая ограждения, как в игре GTA, навстречу реке машин, в которых обреченные люди пытались вырваться из обреченной столицы. Убежать от облака, хотя впереди, как он потом узнал, их поджидал все тот же Всадник по имени Смерть.
        Сейчас он просто пожал бы плечами. И попытался бы выжить сам, один. А тогда он был на целую жизнь моложе. И гнал вперед, объезжая препятствия, под 160км в час, выжимая из чужого «Паджеро» все, на что тот был способен. Не жалея ни мотор, ни бампер, ни резину. «Все равно джип чужой, а его владелец лежит под завалом. И отвечать перед судом уже не придется».
        Он тогда повернул назад, только доехав до МКАДа.
        Кольцо тоже было запружено сплошным потоком машин. Был там даже лимузин. Тогда Николай подумал, что это какой-то богач с понтами или популярный певец. Теперь склонялся к мнению, что это была машина из свадебного кортежа… или кто-то, угнавший машину из проката.
        Он понял, что впереди нет ничего живого, когда прикрученный изолентой на приборной панели радиометр показал, что уровень радиации в салоне даст летальную дозу за несколько часов. А ведь он постарался все щели законопатить.
        Значит, снаружи - только смерть. И не удивительно, что во всем пейзаже его машина была единственным движущимся объектом.
        Он тогда разбил себе нос и бровь во время ударов бампером о чужие авто с мертвыми уже водителями внутри.
        Крутой разворот с визгом покрышек - почти как в кино… И такая же гонка в обратном направлении. А потом неделя между жизнью и смертью в каком-то подвале. С постоянной рвотой, температурой под сорок и галлюцинациями, где белесые кровососущие твари тянулись к нему своими хоботками изо всех углов.
        Он тогда потерял четверть живого веса, которая так и не вернулась.

***
        Еще минут пять Николай со слезящимися глазами развлекал себя игрой, закачанной когда-то в мобильник, нажимая на непослушные клавиши: выстраивал ряды шариков, и они сгорали, когда выпадали одного цвета.
        Сгорали.
        Он так увлекся этим занятием, что забыл, зачем достал свой «Lenovo» из обувной коробки, где тот лежал, придавленный тяжелым молитвенником и четками, зачем стряхнул с него десятилетнюю пыль.
        А ведь он хотел переписать кое-какие заметки с устройства в блокнот. В первые недели после того, как упали бомбы, он, Николай Малютин, тогда работник кафедры биофака МГУ, вел эти дневниковые записульки, чтобы не сойти с ума. Заносил данные погоды: температуру, скорость ветра, влажность; делал хронометраж своих перемещений; протоколировал последствия ядерных ударов для биоценозов: уровни заражения, радиационный фон, летальность. Людей он игнорировал. Понятно, что они умирали. А что им, балет танцевать? Но он писал про популяцию подмосковных ежей и реликтовые березовые рощи. Теперь это казалось ему смешным.
        Ежики в тумане… Все они умерли, хотя шерсть и иголки защищают от гамма-лучей получше, чем голая кожа и одежда. Все они сдохли.
        Но, наверное, не менее смешным было его нынешнее желание перенести эти записи на бумагу. «Для истории». Кому? Для кого? Закончились все истории.
        За окном - толстым, шестикамерным, с закачанным между стеклами то ли аргоном, то ли криптоном, - ветер гонял мертвые листья. Да и стекло, возможно, было не простое, а просвинцованное, как в рентген-кабинете.
        Ну, раз сегодня «день варенья», можно позволить себе праздничный завтрак. Он подошел к шкафчику и достал банку тушенки. Открыл ножом, начал ковырять вилкой. Налил из банки немного отстоявшейся очищенной воды с неприятным пластиковым привкусом.
        Можно было поесть мясорастительных консервов - перловка с мясом, - но прежде чем плюхнуть содержимое жестянки на сковородку, надо пойти в Клуб, чтобы дали воспользоваться плиткой. В домах Семеныч разрешал только лампочки - электричество берегли.
        Двадцать лет прошли - как с куста.
        В такие дни было особенно тоскливо. Даже зимой и то веселее - в вихрях снежинок есть иллюзия чужой ледяной жизни. А осенние листья мертвы и иллюстрируют собой власть небытия: выглянули на пару месяцев и уже осыпались. И это при том, что большинство деревьев вовсе не проснулись, а стояли палками, словно скелеты.
        «Лучше бы война случилась зимой. Тогда бы их больше выжило».
        Радиочувствительность деревьев зимой, в состоянии покоя, в три раза ниже, чем при облучении летом. Он давно не видел ни одного хвойного дерева, и не мудрено - они в десять раз хуже, чем лиственные, переносят облучение. Самые живучие - травы и кустарники. Однако мхи и лишайники могут дать фору даже им. Но вне конкуренции - бактерии, живущие в почве. Даже когда все живое на поверхности гибнет, они, не замечая этого, продолжают свою работу по переработке органики в гумус. Им даже лучше…
        Редкие пятна зеленой травы все-таки пробивались в мае-июне, да покрывались листочками клены и березы. Но уже к августу все это чернело и облетало.
        В такие октябрьские дни, как сейчас, появлялась ностальгия даже по просыпающимся весной насекомым. Хотя в самих тварях приятного мало - первое время, когда после многолетнего перерыва на стекло вдруг стали садиться, шевеля суставчатыми конечностями, мотыльки типа ночного павлиньего глаза, он вскрикивал. Один раз сел большой бражник. С размахом крыльев, как у воробья. А летом вечерами налетали полчища мух - вялых, потому что температура была низкой, но настырных. Они пытались пробиться к источнику света, к лампочке. Большие, жирные.
        Тьфу, пакость. А вот дневных бабочек, пчел или ос он не видел. Зато видел пауков и тараканов. Двухвосток не было - дома-то не деревянные, а из бетона, да еще непростого - специального радиозащитного баритобетона.
        Тот, кто спроектировал и построил этот чудо-поселок, должен был быть отмечен государственной премией. Правда, та премия скорее всего была секретной, как и факт назначения поселка.
        Когда этот шедевр инженерного дела возвели? Наверное, за пару лет до войны. Странно, что ни один из популярных блоггеров не успел его заметить и сфотографировать. Хотя для этого надо было всего лишь выйти из машины и найти точку на пару метров выше полотна шоссе.
        Сами дома были странные, и, когда Малютин их впервые увидел, они вызвали у него ассоциации со страной хоббитов. Или пчелиными сотами. Форма была слишком обтекаемой, слишком приземистой, скругленной. Все они были построены по типовому проекту. Металлические односкатные крыши одного цвета - белого. А теперь даже не узнать, для подготовки космонавтов его построили или в ожидании того, что потом случилось.
        Под самыми окнами тянулись, медленно сворачивая в сторону, тусклые секции «трубы». От нее к крыльцу дома Николая шло ответвление.
        Невысокий железный забор отделял крохотный дворик от соседского. Но «трубе» заборчик преградой не был - она проходила через него, как и через остальные заборы. Разглядеть ее всю из окна было невозможно, но Малютин знал, что труба шла через все поселение, соединяя в единую систему шестьдесят четыре дома, Клуб, Ферму и Склад. Три последние здания были связаны еще и туннелем - подземной галерей, проложенной в двух-трех метрах ниже уровня земли, с перекрытием из железобетона.
        Если представить поселок как нарезанный торт, в котором отдельные участки - это ломтики, то «труба» была бы линиями разреза, три общественных здания - вишенками в середине, а стена тогда - краем тарелки.
        Двухметровое ограждение из железобетона с натянутой поверху колючей проволокой окружало поселок, полностью повторяя его правильную форму. За этой стеной начинался обычный среднерусский пейзаж… со скидкой на то, что случилось двадцать лет назад.
        Шоссе отсюда было не разглядеть, лишь окаймлявшие его деревья. Зато иногда в ясную погоду можно было увидеть на горизонте Сергиев Посад. Но такой погоды почти не бывало с тех пор, как они сюда пришли.
        Когда он впервые увидел «трубу», она напомнила ему фильмы о пандемиях и колониях на других планетах. Стальные поддерживающие рамы, незнакомый материал вроде прозрачного металлопластика. Эти переходы не были герметичными, даже если изначально и имели такое свойство, но не пускали внутрь пыль, сор, дождь - все то, с чем могли прилететь радиоактивные частицы. Правда, дождь - не полностью. Капли воды кое-где просачивались. Труба явно была тут не с довоенных времен, иначе бы слишком бросалась в глаза. Скорее, ее смонтировали из готовых секций уже после ядерных ударов.
        А вот дома были герметичными. Как на Марсе. Узкий тамбур играл роль шлюза. Внутри каждого жилища - фильтровентиляционная камера. Такого же типа, какие ставят в небольших убежищах. Впрочем, четырех-пятиместные убежища в подвале каждого коттеджа тоже имелись.
        «Надо убедить себя, что мы первые люди на Марсе, а не последние люди на Земле», - говорил себе Малютин.

***
        В кухне размером с купе поезда капала вода из крана. С каждым днем чинить что-то становилось все труднее: все ржавело, портилось, а запасные части достать было почти невозможно. Раньше брали в супермаркетах, теперь скручивали в соседнем дачном поселке, снимали, откуда только можно.
        За окном завывал ветер.
        Осень. Ядерная.
        «Ну, вот тебе и сорок шесть, - подумал он. - А когда-то казалось, что дожить даже до сорока нереально».
        Николай потянулся за стаканом и налил себе до середины. Он давно знал, что алкоголь на него не действует седативно и настроения не улучшает, но ради дня рождения…
        Стук в железную наружную дверь заставил его вздрогнуть и чуть ли не свалиться с дивана. Несколько секунд он смотрел в никуда, потом принялся лихорадочно прятать телефон и зарядку. «Люди не поймут». Они же не поняли, когда он включил две говорящие игрушки на батарейках и полчаса слушал, как они беседовали, повторяя случайные фразы: «Я люблю тебя!», «Как дела?», «Погода сегодня чудесная!», «Давай дружить!».
        -Малютин! Малютин, мать твою, что с тобой? - услышал он знакомый голос и поплелся открывать.
        Дверь герметизировалась с помощью штурвала. Как на корабле. Поэтому часто ходить туда-сюда было напряжно. Хотя он был не из тех, кто тяготился изоляцией.
        Выйдя в шлюз и закрыв за собой дверь в дом, он протер запотевшее окошечко в наружном люке.
        -Ну, чего надо?
        -Пусти, надо поговорить, - Глеб Семеныч Востряков был категоричен.
        Открыв старосте дверь и, после того, как тот снял резиновые сапоги и куртку с капюшоном, пропустив его в дом, Николай машинально пожал протянутую руку.
        -А я думал, ты опять «уши» надел, - проворчал глава поселка, поправляя кепку. Это был уже не молодой, но крепкий мужик, который говорил с сильным «оканьем». За эти двадцать лет он почти не изменился. Только поседел, облысел и чуть сильнее пригнулся к земле. Даже свитер с высоким воротом был на нем тот же, в котором Николай его впервые увидел.
        -Да какие «уши», - Малютин махнул рукой. - Сломался плеер месяц назад.
        -Меня послали передать, что в Клубе тебя сегодня ждут. Отметим. Приходи, все ж таки надо вместе собираться.
        -Приду, - соврал Николай. - Обязательно. Вот только галоши надену.
        -Так. Опять грузишься? А ну, блин, встряхнись. Это было не вчера…
        -Ага. Позавчера.
        -Всем тяжело. Не ты один потерял. Ну не заводи свою пластинку: «Мы последние живые в стране мертвецов». Не последние. Сам же слышал передачи.
        -И что? Все мегаполисы молчат. О стране ничего не слышно. Несколько недобитков, таких же, как мы, еще цепляются за жизнь. И те далеко. Мы туда живыми не доберемся. И не факт, что они нас ждут.
        -Доберемся. Вот придет весна… обязательно возьмем машины и поедем.
        Это Семеныч обещал уже четвертый год. С тех пор, как радиация начала маленько спадать. Поедем, мол, до Ростова или до Саратова.
        Самим миллионникам, конечно, досталось, как и Москве, но рядом могли найтись и выжившие. И свободные от заражения земли.
        Но всегда что-то мешало. Всегда выбирали синицу в руках и заделывали, замазывали щели, чинили крыши, заклеивали дырки в «трубе» икрышах, которые постепенно пробивал град.
        Системы очистки воздуха Мирного были построены словно с космическим запасом прочности, но и они были не вечны. Шестнадцать домов уже бросили, а их фильтровентиляционное оборудование трое механиков разобрали на запчасти, чтоб хоть как-то чинить остальные.
        Получая раз в неделю у Марины на Складе свою пайку, состоящую из банок, с которых был предварительно счищен солидол, Малютин так и не допытался у нее, сколько их там еще осталось в «заначке». У сухих концентратов давно вышел срок годности, но пока никто не отравился.
        -Да ладно, не парься, Семеныч, - произнес Николай, протягивая ему стакан и гадая, когда же он уйдет. - И за меня не переживай. Я что, слезы лью? Или вешаться лезу, как Петровна? Живу себе, на ферме овощи выращиваю. Со мной проблем нет.
        «Вот и не лезь в душу», - добавил он про себя.
        -Верно, нету, - кивнул староста. - Но ведешь себя ты так, что мы… как бы это сказать… волнуемся за тебя.
        «Да ладно уже, не ходи вокруг да около, дед, - подумал Малютин. - Тебе не за меня страшно, а за себя и остальных. Ты, бывший преподаватель ОБЖ, директор школы, заслуженный, мать-перемать, работник образования, нутром чуешь, что в тихом омуте черти водятся. По-твоему, лучше бы я пил и буянил. А так… ты боишься, что однажды ночью я возьму топор, который стоит в тамбуре, а может, ружье, и буду ходить от дома к дому, как тот маньяк из одной белорусской деревни. Шлюзы, конечно, трудно взломать снаружи. Но не все их блокируют изнутри. Вот этого ты боишься. А на меня тебе плевать».
        Николай посмотрел в зеркало на свою небритую физиономию. И вспомнил тех психов, которые устраивали в Америке расстрелы в людных местах, а потом говорили, что у них сдали нервы, потому что жизнь не сложилась.
        «У меня в тысячу раз больше причин говорить, что она не сложилась. Как и у нас всех».
        Вранье, что время лечит. Просто есть люди, которые о потере близкого человека переживают не больше, чем о сдохшем хомячке. Вот таким время без проблем прижигает раны, особенно если это дело промывать спиртом. А у кого-то и без ядерной войны боль от утраты становится спутником на всю жизнь. Словно по живому оттяпало ногу трамваем. И даже если боль в зажившем обрубке стихнет, то стоит лишь поковырять, разбередить - и снова тянет откуда-то из глубины. И даже то, что временем убило всё тепло и все чувства, не сделало боль меньше ни на йоту. Парадокс. Свою ногу тоже мало кто по-настоящему любит.
        -Значит, так. В Клуб хочешь - приходи, а хочешь - нет. Но в караул ты сегодня пойдешь, - тоном, не терпящим возражений, произнес Семеныч. Похоже, именно это и было главной целью его визита. - Забыл, что твоя очередь была вчера? А ты на это плюнул. Так вот, сегодня за тебя никто не пойдет.
        Малютин усмехнулся. Опять у старика разыгралась паранойя. Идея, что кому-то надо находиться ночью снаружи, казалась бредовой. А ведь это подразумевало не только выйти и посидеть в «трубе». Надо было, надев «защиту», обходить стену снаружи. Несколько раз за ночь. Либо же дежурить на наблюдательной вышке.
        Этой идеей староста загорелся, когда пропали Пономаревы. Вот просто так за ночь исчезли муж с женой, оставив все вещи. А когда у Никулиных пропал сын и вся деревня целую неделю жила в страхе, ложась спать с оружием, патруль был учрежден.
        Вначале ходили впятером. Потом сократили до трех. Все равно никого не поймали и ничего не заметили.
        Впрочем, Николая, одно время делавшего десятикилометровые вылазки во внешний мир, чтобы наблюдать за флорой, прогулка на свежем воздухе вокруг поселка не пугала. Ему просто было неохота. Он бы лучше полежал на диване и почитал Брэдбери.
        Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтоб понять, как все произошло. Жека Пономарев наверняка задушил свою кикимору (крови в комнате не было), куда-то спрятал тело, а потом ушел. Даже не для того, чтоб свести счеты с жизнью, а просто подальше от чужих глаз, в аффекте. А там мог и утонуть, и замерзнуть, и дозу хватануть. Вещи остались нетронуты, даже еда. В чем был, в том и ушел.
        А четырнадцатилетний Колька, один из детей, которые родились в заводском подвале, а выросли уже в Мирном, в четырех стенах, мечтал об иной жизни. В Клубе он все книжки перечитал. Хотел, поди, стать крутым сталкером. Поэтому влез, пока все спали, в ОЗК, надел респиратор и взял рюкзак с трехдневным запасом консервов. В своих мечтах он планировал добраться до Москвы, на Урал или в Питер. Конечно, далеко не ушел, и кости его белеют теперь где-нибудь в траве.
        -И на хрен это вообще нужно? Кого вы все боитесь? Мы людей не видели уже четыре года, - Николай поморщился.
        -Мало ли. Выйдут какие-нибудь из леса… и перережут как кур во сне.
        «Или перегрызут», - подумал Малютин, но промолчал.
        -Я даже рад был бы незнакомую рожу увидеть.
        -Есть такие морды, которые даже ты не будешь рад увидеть, Микроскоп. - В последнее слово-прозвище староста вложил весь сарказм. - Помнишь, я фотографию тебе показывал? Которую Никитич сделал.
        Николай вспомнил фотокарточку безобразного качества. И где только Никитич раздобыл старый «Полароид»? И зачем вообще выходить на охоту, если добычи нет?
        В здешних лесах даже земноводные исчезли. Подальше от Москвы… там, может, кое-что и было. Вон, Никитич говорил, что раз радиация маленько спала, он с сыновьями хочет аж до Владимирской области дойти. Попробовать свежего мясца добыть. Из окрестных лесов им удалось только двух зайцев принести: тощих, жилистых, с таким горьким мясом, что хоть рот полощи. Говорили, суслики есть, хомячки. Мелких птиц видали. Ворон. Но для прокорма общины этого было мало.
        Кстати, самого старого охотника вместе с сыновьями уже почти неделю не видели. Это плохо. Так надолго Колосковы еще не пропадали. Как бы не случилось чего…
        Кроме карточки была еще голова, которую отец с сыновьями принесли в качестве трофея. Помнится, дизелист и механик Вася Слепаков, хохоча, сказал, что это тетерев, глухарь или домашний петух.
        «Сам ты петух! Ты посмотри на размер. Да я его только со второй семерки подбил», - разозлился охотник. А после была небольшая драка, закончившаяся обработкой ссадин и синяков в медпункте в Клубе.
        Голову потом кто-то выкинул, и Николай так и не смог ее исследовать. А ведь он единственный в поселке имел отношение к биологии, да и к науке вообще. Вначале ему показалось, что существо на карточке относится к отряду рукокрылых. Но потом, рассмотрев фото под лупой, он по морфологическим признакам отнес его к птицам. Вот только перьев не было.
        «И как ему только подъемной силы хватает, чтоб летать?»
        Да и с зайцами теми было что-то не так. Надо было их анатомировать, прежде чем отдавать в столовую. Неправильные это были зайцы.
        «Чушь какая-то, - рассуждал Николай. - Ионизирующее излучение действительно увеличивает частоту мутаций. Но большинство из них внешне незаметны, например, изменение синтеза белка печенью. Или летальны для организма и по наследству не передаются. И почти все они негативны. А для закрепления позитивных нужны многие тысячи лет. И тем более для видообразования. Проще поверить в горизонтальный перенос генов. Но он невозможен без вмешательства высоких технологий и одного существа. Того самого, которое на двух ногах и без перьев. И которое само пора заносить в Красную книгу».
        -Хорошо. - Видя, что дед не отстанет, Малютин, скривившись, кивнул. - Черт с тобой. Отбуду я вашу повинность. А в Клуб все равно не приду. Выпить я и один могу. Что мне, одни и те же анекдоты слушать? Мужики опять напьются, бабы будут реветь. Не хочу себе настроение на неделю испортить. Жратву лучше на вынос дайте.
        -Получишь. К половине восьмого чтоб был в сборе. И не забудь ружье.
        Интерлюдия 3
        Эксперимент, день первый
        Май 2013г.
        Дверь захлопнулась за ним, и наступила темнота.
        «Где я? Зачем они меня сюда запихнули?»
        Зеленые стены. Запах нехороший. Даже не больничный. Так не пахнет даже в хосписе… например, в том, где они познакомились с Катей… когда он был волонтером. Это помогало втираться к девушкам в доверие, да. Ведь все любят хороших мальчиков.
        Такой запах мог быть только в старом погребе, где стенки из трухлявого дерева покрывают толстые наросты плесени, похожие на жутких существ, а белесые ростки проросшей картошки напоминают щупальца неведомых тварей. Видел он такой погреб в деревне у бабушки, когда ему было шесть лет.
        Сейчас он находился в квадратной комнате - маленькой, как гроб, и без окон. Где-то в коридоре мерно капала вода.
        Почему-то он представил, что там вдоль потолка протянута огромная гофрированная труба вентиляции - настолько широкая, что по ней мог бы пролезть человек. И она мокрая. Наверно, там скапливался конденсат.
        Он попал сюда совсем недавно. А до этого долгие годы провел совсем в другом месте.
        Там у него отобрали имя. Отобрали прошлое. Там он перестал быть Федором Скляровым: 34 года, москвич-образование-высшее-юрист. Он стал просто заключенным №29.
        «Встать! К стене! Руки за голову!!» - так его подняли этим утром в половине шестого, за полчаса до подъема.
        Кроме него в одиночной камере никого не могло быть, поэтому даже по номеру к нему обращались редко.
        Когда приходили с обходом, надо было быстро подняться и встать у стены напротив двери в давно заученной позе: примерно как в фильме «Кин-Дза-Дза». Так же он должен был вставать, когда приходили конвоиры, чтоб вести его куда-нибудь. Но это случалось нечасто. Его могли повести только к доктору на осмотр. Или к оперуполномоченному на допрос. Но все вопросы у следствия к нему давно отпали: дело Душителя из Южного Бутово закрыто, все тела с его помощью нашли. Он хорошо помнил следственный эксперимент, где показывал на пластиковом манекене, как именно душил свои жертвы.
        Осталось отсидеть всего 20 лет. После 25 лет возможно было условно-досрочное освобождение. Правда, еще никто не дожил, но вдруг он будет первым?
        «Ну да, я убил… убил их всех. Ведь я же сам признался. Я выродок и мразь, недостойная жизни. Пытался сдержаться. Каждый раз. Но это было сильнее меня».
        Он до последнего надеялся, что его признают невменяемым. Даже симулировал припадки и бред. Но - не прокатило.
        «Отдавал себе полный отчет в своих поступках».
        Свидания ему были вроде бы положены, два раза в год. Но некому было его навещать. Для матери он все равно что умер. Православный батюшка к нему не приходил ни разу с тех пор, как он сказал, что их Христос - сын не бога, а сатаны. Видимо, посчитал, что эта душа окончательно погублена.
        Так что когда он услышал шаги и звон ключа в замке, у него мороз пробежал по коже.
        У тюремного врача он был недавно. На прогулку так рано никогда не водили. К работе их не привлекали, хоть на том спасибо.
        За эти годы он научился различать всех надзирателей с этого этажа по походке и звуку шагов.
        Но это были новые люди. Рослые, звероватые, с плохо выбритой щетиной. Это означало, что ожидать от них можно всего. Он за годы заключения навидался всякого и знал, что тут одни нелюди охраняли других, а все законы и конвенции - только для внешнего мира.
        Когда они спускались вниз по лестнице, его вели трое, а не двое, как всегда. Один шел сзади. Гулко отбивалась дробь шагов по плиточному полу, эхо металось по коридору, как раненая птица.
        Но вместо того, чтобы пойти к выходу из корпуса, они направились еще дальше по лестнице. Вниз.
        Перед тяжелой железной дверью в подвал ему завязали глаза. Ледяным холодом выплеснулась на поверхность мысль, которая до этого билась где-то в глубине.
        «Сейчас заломят руки, подведут к мешку с песком, чтоб не было рикошета…»
        Он не слышал, чтобы мораторий отменяли. Но за это время вполне могли.
        «Сейчас будет выстрел. Сейчас. Мама, мама, прости…»
        Но вместо этого его силой уложили на носилки. Грубо зафиксировали ремнями.
        Кольнуло руку на сгибе локтя. Тело быстро одеревенело. Руки и ноги стали как ватные, в ушах - будто пробки поставили. Он попытался что-то сказать, но язык тоже стал непослушным и чужим.
        -Готов, - прозвучало над ухом. - Пакуйте багаж.
        Он не мог пошевелиться. Его накрыла чернота.
        А пришел в себя он уже здесь, в комнате, где темно и капает вода в коридоре.
        Глава 2
        Понедельник, вечер
        День тянулся медленно. За окном ветер гонял по двору выцветшую обертку, стертую и бесформенную - то ли «Сникерс», то ли «Марс». Тянулись в никуда провисшие провода, которые когда-то питали поселок энергией.
        Книги помогали убить время. Даже страшные и мрачные. Он успел перечитать «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» ивзяться за «Хребты безумия».
        -Зачем ты читаешь такое дерьмо? - спросила его Марина, кладовщица, в тот самый вечер, когда они в последний раз поругались. - Разве это помогает забыться?
        Они лежали в постели, но то, что они сделали за пару минут до этого, было очень механистично и совсем не принесло желанного расслабления душе. Только телу. Впрочем, она была не так уж плоха. Даже сейчас, когда у всех у них прибавилось морщин и легла на лоб печать долгой жизни в замкнутом пространстве.
        Сама Марина читала романы, на обложках которых мускулистые герои в рубашках с расстегнутым воротом сжимали в объятьях полураздетых томных красавиц. А на обложках его книг жили своей жизнью бесформенные твари со щупальцами.
        -Помогает. В этих книжках нет ничего похожего на прежнюю жизнь, они уводят мысли в сторону. А от твоих романов тебе только больнее. Там все слишком красиво, - ответил он ей тогда.
        Он так и не понял, дошла ли до нее его простая мысль.
        Но на нынешний вечер у него было припасено другое чтиво. То, о котором никто из остальных ничего не знал. Николай нашел его неделю назад внизу, в маленьком убежище, расположенном под его домом, случайно заметив, что один из кирпичей стены возле приставной лесенки держится неплотно. Это был ежедневник в синей обложке.
        Он еще не дочитал его, берёг, как запретный наркотик, готовясь впитывать чужую боль, чтоб утолить свою.
        Что ждало его на тех страницах, что он еще не открывал? Просто история выживания? Страх неизвестности? Боль от потерь?
        Он пока позволил себе просмотреть только несколько записей. Так, для затравки, как аперитив. Одну со второй страницы:
        «Почему не спадает? А как же «Правило 7/10»? Накрывает при каждом юго-западном ветре. Грязная бомба? Кобальтовая? Зачем? Взрыв на АЭС? Откуда? Мы заперты здесь, как в мышеловке. Но пока остается надежда… маленькая, но остается. 7апреля 2014».
        Одну с предпоследней:
        «С каждым днем все меньше. Сегодня ушли три человека. Куда? Черт и то не знает. Но многие, с кем я говорил, тоже хотят. Прям зуд у них какой-то. Я их спрашивал - на что они надеются? Ничего внятного. Сами не могут объяснить. Ладно, поживем - увидим. Июль 2024».
        И еще несколько из середины.

***
        В двадцать минут восьмого Николай был уже готов и стоял в шлюзе. В ОЗК - общевойсковом защитном комплекте - в жару можно было сильно перегреться. Но такой жары теперь не бывало даже летом.
        Поэтому он, надев под костюм все теплое, не прогадал. Термометр показывал около нуля, но судя по тому, как вертелся самодельный флюгер за окном, ветер был шквалистый, а значит, температуру «по ощущениям» можно было уменьшить на несколько градусов.
        Стенки «трубы» чуть колыхались, будто сделанные из полиэтиленовой пленки. Попадая в щели, ветер свистел и завывал. Не зря раньше примерно в это время года англосаксы отмечали день бродящей по земле нечисти.
        Собравшись с силами и мыслями, Николай шагнул в «трубу» изадраил за собой люк. Он уже привык, что в это время осенью не видно ни зги, но сейчас был редкий момент, когда тучи рассеялись. Наверно, помогла буря. Хороший знак. На западе небо переливалось красками от багрового до кроваво-красного и было похоже на хорошо отбитый кусок говядины. Где-то там, словно рисунки на песке, проступили силуэты черных домов и крыш города. Можно было разглядеть даже отдельные контуры знакомых новостроек.
        Две темные фигуры уже ждали его неподалеку, возле кособокого столика и сколоченной из досок скамейки. Он узнал Жигана и дядю Лёву. Не самые приятные попутчики: один хам, второй нытик. Но могло быть и хуже. Могли поставить с кем-то, кто стал бы изображать дружелюбие и пытаться вытянуть на разговор «по душам».
        -Явился, значит, Микроскоп. А мы уж думали, тебя гады сожрали. Неделю не вылазишь.
        Противогаз с хоботом сильно искажал голос говорящего, а лицо этого невысокого мужика в прорезиненном плаще он делал и вовсе отвратным.
        Данила Антонов, он же Жиган, ему с самого начала не понравился. Ровесник, но до войны успел сменить кучу профессий, если верить тому, что он всем заливал: иохранник, и сборщик долгов, и даже похоронный агент. Маленький, верткий живчик, похожий на хорька. Годы его не обтесали. Годы никого из них лучше не сделали.
        И сейчас он не упускал случая подгрести под себя все что плохо лежит.
        Николай его недолюбливал, но этап настоящей ненависти давно перешел в безразличную неприязнь. Даже нормально подраться они не успели. Хотя за то время, что они варились в этом поселке, словно в собственном соку, все - и мужчины, и женщины - успели переругаться с каждым представителем своего пола.
        И точно так же почти все успели сменить по паре-тройке партнеров из пола противоположного, временных или постоянных. Причем к сексу это часто отношения не имело или почти не имело. А имело только к психологической притирке друг к другу, к попытке заполнить пустоту от того, чего они лишились во время событий.
        «Интересно, практиковалось ли такое в отряде космонавтов?» - подумал Малютин.
        Устойчивых семей почти никто не построил. Детей родили единицы. И это, черт возьми, разумно. Было бы подло по отношению к новым людям приводить их в этот мир.
        -Да пошел ты, - вместо приветствия ответил Малютин.
        Простое правило словесной пикировки: чтоб не выдумывать ответную остроту, пошли оппонента куда подальше.
        -А в глаз?
        -Пацаны, не ссорьтесь. - Второй человек - в плаще-дождевике - поднял руку. Он был худой и сутулый. Маска не скрывала его глаз, и было видно, что под ними залегли морщины глубиной в целую жизнь.
        -Да мы даже еще не начинали, дядя Лёва. Просто Микроскоп опять нарывается.
        Лев Тимурович горестно вздохнул, выразив этим свое отношение и к своим попутчикам, и ко всему миру.
        Лицо его закрывала противопыльная маска, которая защищала хуже, чем респиратор с очками. Но дядя Лёва, бывший зубной врач, говорил, что в его возрасте и в их ситуации лишний год-другой ничего не меняют.
        -Пойдемте лучше прогуляемся. - Из Льва Тимуровича получился бы хороший миротворец. - Какой смысл в «трубе» сидеть? Пошли на нашу точку.
        Действительно, смысла не было. Отсюда разглядеть что-либо было почти невозможно. Тем более, тучи снова схлопнулись, и полоса чистого неба исчезла.
        -Лучше забраться на вышку. Там можно будет включить прожектор. Оттуда хороший обзор, - предложил дядя Лёва.
        «Ага. Залезть и быть как на ладони для любого, кто умеет держать автомат. Инстинкт глуп. Он говорит, что все плохое может скрываться только в темноте. А свет дает защиту и безопасность. Инстинкт не знает про огнестрельное оружие и про то, что дикие звери - это не единственное, чего надо опасаться дозорным. А кого еще, кроме диких зверей, испугает электрический свет? Да и не всех зверей он может испугать. Особенно если речь идет не об обычных зверях».
        Снова наплывала тьма. Ее полосы, как щупальца спрута, уже перелезли через наружную стену и подбирались к «трубе», огибая стены домов.
        Где-то в доме Тимофеевых залаяла собака. Джек был средних размеров немецкой овчаркой, похожей на ту, которая сыграла в фильме «Комиссар Рекс». Если бы он был человеком, то считался бы уже пенсионером.
        -На хрена его держат? - проворчал Жиган. - Только продукты переводит. Все равно он с улицы запаха не чует, сидя взаперти. Я бы из него антрекот нарезал.
        -Семеныч говорит, надо беречь. Все-таки сторож. Чутье имеет, - вздохнул стоматолог. - С ним спокойнее.
        А Малютин подумал, что кобеля берегли не только поэтому. Это был единственный пес еще из того, прошлого мира. Единственный от помета из пяти щенков, который еще жил. Его родители, которых они нашли тут, когда заселились, закончили свой собачий век давно и ушли вдоль по радуге. И все сестры и братья тоже ушли один за другим.
        «Жаль, что Джой и Линда не могли рассказать нам, что здесь произошло».
        В этот момент животное залаяло громче, подвывая.
        -Он что, себя волком считает? Вроде не полнолунье. Пристрелил бы его кто-нибудь, что ли, - не унимался Жиган. Он хрюкнул как заядлый курильщик, собирающийся сплюнуть.
        -Не только собаку можно пристрелить… как собаку, - усмехнулся Малютин и бодро засвистел.
        По крайней мере, на полчаса глупые приколы прекратились. Хорошо было иметь репутацию опасного неадеквата.
        Раньше здесь были камеры наблюдения. Работай они сейчас, дежурства никому бы и в голову не пришло организовывать. Оператор сидел бы в тепле в кресле, в Клубе на втором этаже, где стоял компьютер, и видел бы все, что делается по периметру поселка. Камеры по-прежнему торчали на стене, и даже поворотные механизмы их были исправны. Но к тому моменту, когда они заселились в Мирный, система была бесповоротно мертва.
        Сервер, на который шел сигнал от всех лучей охранной сигнализации и видеонаблюдения, был выведен из строя путем вырывания проводов из блока питания.
        Наверно кому-то надоело, что дефицитную энергию тратят на ерунду, вот они и решили проблему радикально. А может, кому-то из прежних обитателей было что скрывать.
        Из «трубы» наружу вело всего два выхода. Они воспользовались северным. Открыв задвижки, отодвинули дверь и быстро закрыли за собой.
        Пошли, ступая след в след, вдоль стены с внутренней стороны.
        Под ногами хлюпала грязь, когда ее месили две пары сапог и одна пара бахил от ОЗК. Бурая гнилая трава сминалась под ними. Мерзко чавкала глина, оставшаяся после спешно законченной здесь стройки.
        Стена стояла на невысокой насыпи, и отсюда весь поселок был на ладони, как игрушечный: вот двухэтажный панельный Клуб - с виду как сельская школа; вот приземистый кирпичный корпус с покатой, как у ангара, крышей - это Склад, вернее, только его надземная часть (там под землей было еще целых два этажа, где хранились запасы). Здание Фермы было самым большим по площади - под крышей отгородили целый участок под поле. Мечта юного мичуринца. Было там и оранжерейное отделение, и блок гидропонных культур. В отдельные клетушки была посажена грибница. Каждый год они собирали неплохие для такой скромной площади урожаи. Вся зеленая масса растений, которая не шла в пищу, измельчалась и шла на удобрение.
        Все это досталось им в полумертвом состоянии. Еще бы. Целый месяц поселок пустовал. Но каким-то чудом, не без участия Николая, б?льшую часть культур удалось сохранить. Этого было мало, чтобы прокормить всех. Но недостаток витаминов компенсировало. Зубы у них, по крайней мере, пока не выпадали.
        А снаружи биота была почти уничтожена. Радиационный шок и заражение местности убили девяносто процентов видов растений.
        «Просто трупы некоторых многолетних растений, одеревенев, могут стоять, даже когда внутри них уже нет ничего живого. Страшно представить, на что была бы похожа Земля, если бы люди имели такую способность».
        Он представил себе города, полные скелетов, стоящих в тех позах, в каких их застала ядерная смерть.
        «И почему люди думают, что я сумасшедший? Хе-хе».
        По лестнице взбирались по очереди. Замыкающий поднял ее нижнюю секцию за собой. На площадке можно было присесть на деревянные ящики и перевести дух. Тут были даже оставленные кем-то давно шашки в коробке и колода карт.
        Луч прожектора прорезал тьму, заставил ее отступить. Но он же заставил людей почувствовать, насколько они беззащитны посреди этой мертвой равнины.
        Кабель тянулся сюда с земли. С каждым днем было все труднее находить дизельное топливо. Выручали только ветряки. В отличие от простаивающих на крыше без пользы солнечных панелей. Уж чего-чего, а ветра было с избытком.
        Так высоко над уровнем земли можно было и противогазы снять. Подышать и даже покурить. Ведь дождя давно не было, а ветер сегодня дул не московский. Северо-восточный. Правда, теплым он не был. Первым делом Жиган смачно сплюнул вниз.
        Так прошло несколько часов. Время тянулось медленно, как патока.
        -Не по себе мне чего-то, - вслух сказал дядя Лёва, и, похоже, выразил общую мысль.
        Страха не было. Но чувствовалось напряжение. И оно было вызвано чем-то внешним, не связанным с натянутыми отношениями между ними. За это время они привыкли друг к другу и знали всех как облупленных.
        Луч прожектора ощупывал окрестности. Не раз и не два мерещились им в какой-нибудь коряге или пне страшные образы. Каждому свои.
        И в какой-то момент сам собой начался разговор о том, о чем они говорили частенько.
        -А как вы думаете, мужики, что с ними случилось?
        Начал, конечно, Жиган. Только он мог не чувствовать, что лучше помолчать.
        -Роанок. «Мария Целеста». Норфолкский полк, - неожиданно поддержал разговор старый стоматолог. - Бермудский треугольник. Есть многое на свете, друг Меркуцио… Как-то так.
        -Чепуха, - фыркнул Малютин, повернув прожектор так, чтоб было видно заржавевший трактор - его ориентир. - У любого исчезновения есть причины. Британцев убили турки, «Целесту» покинули в шлюпке, опасаясь, что в трюме взорвутся спиртовые испарения, а потом лодка затонула. Роанок просто вымер от голода. Что, если эти люди просто пошли в лес и коллективно совершили «Роскомнадзор»?
        Журналистский эвфемизм для слова «суицид».
        -Да, у них был миллион причин, чтобы умереть. Но зачем для этого идти в лес? - побил его довод умный, словно инквизитор, зубной врач.
        -Верно. Можно было и в Клубе собраться, как сектанты, или даже дома всем таблетки принять.
        -Мерячение, - произнес всего одно слово Лев Тимурович, глядя куда-то вдаль.
        -Чего? - не понял Жиган.
        Да и Малютин этот термин не смог вспомнить.
        -Полярный психоз. Человек - существо социальное. В безлюдных пространствах… и даже в малолюдных, человек… здоровый человек… постепенно теряет рассудок. Начинает повторять бессмысленные движения. Бормотать чушь. Может устремиться неведомо куда, как лемминг. И погибнуть. Эту болезнь хорошо знали коренные жители севера. Полярникам она тоже хорошо известна. А может, здесь дело не в безлюдье. А в магнитных полях. Но и в этом случае мы под угрозой. Ведь про влияние электромагнитного импульса на психику написано много.
        -Это не доказано, - продолжал изображать скептика Николай. - Человек… не компьютер с микросхемами.
        Хотя сам он считал, что человеческий мозг ничуть не совершеннее компьютера.
        -Ну, вы олени. - Жиган вдруг стукнул кулаком по столику так, что собеседники подпрыгнули. - Если бы они не ушли… нам бы пришлось с ними драться. За эти дома, за запасы! Резать их бы пришлось. И не факт, что мы победили бы.
        Да. Они, нынешние жители Мирного, не строили эти дома и не покупали их. Они пришли на все готовое. Им просто повезло. Они пережили первые одиннадцать жутких лет в убежище, которое находилось в подвале стратегического завода, производившего резинотехнические изделия. Любые, начиная от презервативов и заканчивая промышленными противогазами и детскими защитными камерами. Это такая штука, куда можно упаковать ребенка до полутора лет, чтоб можно было брать его с собой в зону ядерного заражения. Некоторые из их группы на этом заводе работали, другие, включая самого Малютина, прибились со стороны.
        Но потом убежище пришлось оставить. И им повезло, что тот самый Никитич во время вылазки наткнулся на этот поселок.
        Уже потом они нашли там много оружия, в том числе автоматического. И все оно так и осталось целехоньким. Когда взломали оружейную комнату, то обнаружили в ней запечатанные цинки с патронами, штабеля винтовок, новенькие «калашниковы».
        Само поселение казалось абсолютно нетронутым. Никаких следов борьбы. Только в одном доме - осколки стекла и пятна старой запекшейся крови. Кто-то, видимо, упал и поранился, опрокинув невысокий стеклянный шкафчик, будто так торопился к выходу, что налетел на него.
        И все выглядело так, будто было покинуто в страшной спешке. Уже открытые консервные банки никто не забрал с собой.
        Вначале они решили, что тел в городке нет. Потом нашли в одном из домов высохшую мумию древней старухи. А в другом - забытого в запертой комнате мертвого младенца примерно года от роду. И под конец - двух истощенных полумертвых собак, кобеля и суку, которые даже лаять уже не могли.
        Будь у них выбор, они бы не остались в этом месте. Но не в их положении можно было копаться и привередничать. И за последующие десять лет они об этом не пожалели. Если не считать исчезновений, их ничто не тревожило.
        Николай подумал, что он будет первым, кто узнает секрет. Даже если ответ будет банален… в чем он почти не сомневался. Он много читал про массовые самоубийства. Такой пример может быть заразительным. Инстинкт самосохранения проще отключить, видя чей-то пример.
        Задумавшись, он не заметил, что Жиган с дантистом уже переключились на обсуждение оружия Последней войны.
        -Ну зачем кидать на столицу?! Такую бомбу! Чтоб навечно стояла ничья?! - зубной врач говорил на повышенных тонах, что было для него не типично. - Тем более до них самих зараза рано или поздно дошла бы по атмосфере.
        -А я говорю, сбросили, - не унимался Жиган. - Пиндосы.
        -Сбросили, чтоб сердце России погубить. - Сарказм в собственных словах показался Николаю слишком ядовитым.
        -Ну ты даешь, Петросян, - хлопнул его по плечу Жиган. - Если бы америкосы ограничились Москвой… да большинство русских людей им бы в ноги поклонились. Но они хотели нас всех уделать. До последнего… У, сукины дети! - Он погрозил кулаком низкому непроницаемому небу, затянутому тучами.
        -Э-э-э! - вдруг, заикаясь, заговорил стоматолог. - А ну поглядите! Там… там.
        -Да где? Поверни луч. Эх, сейчас бы прибор ночного виденья…
        Прожектор со скрипом повернулся в нужную сторону, и дозорные остолбенели. Если бы винтовка не висела у Малютина на ремне, она бы выпала из его рук.
        Посреди подъездной дороги, которая соединяла поселок со скоростным шоссе, шагал, спотыкаясь, темный силуэт. Человек. Без защиты. С непокрытой головой. Были хорошо заметны растрепанные волосы. Полуголый, вздутый. С обвисшими складками старой морщинистой кожи.
        Все они трое вскрикнули одновременно, а Жиган дернулся так, что чуть не сломал самодельные перила и не полетел вниз.
        Николай пришел в себя первым. Быстро слетев по лестнице с площадки, он в два счета догнал силуэт - до того, как тот взобрался на насыпь шоссе. Еще немного - и тот бы скрылся за навечно застрявшей фурой, в которой двадцать лет назад перевозили мебель от IKEA, и найти его в темноте было бы уже почти невозможно.
        Но когда Малютину оставалось добежать всего пару метров до быстро удаляющегося человека, тот вдруг оступился - нога попала в яму на асфальте - и упал плашмя.
        Старуха. В одной старой сорочке и смешных растянутых панталонах.
        В этот момент товарищи догнали Николая. Он заметил, что оба дышат тяжело даже после такой небольшой пробежки.
        Что ж, никто из них не молодел. И поэтому называть старухой эту женщину было бы не очень честно. В их ситуации год шел за два. Или даже за три.
        -А ну, приведи ее в чувство, док. Жаль, что у тебя нет с собой ни одного из твоих инструментов, хе-хе, - смех Жигана явно был натужный, потому что все трое были, что называется, «на измене». - Еще чудо, что мы не начали стрелять. Эх, бабка! Ты какого черта сюда вышла? Да еще раздетая? Ты вообще, что ли, «того»? Жить надоело? - пытался докричаться мужик до бабули.
        Но она не слышала его. Не реагировала.
        Ни вода из фляжки, ни нашатырь в чувство ее не привели. Хотя упала она на мягкий ковер из листьев и грязи и не могла сильно ушибиться.
        Хлоп. Неожиданно для всех всегда такой вежливый и предупредительный зубной врач отвесил ей слабую, но хлесткую пощечину. Но она и после этого не пришла в себя.
        Естественно, Николай сразу узнал ее. Это была Галина Дмитриевна. Бывшая учительница музыки. Дочка ее с ним на ферме работала.
        -Жиган, беги к Семенычу, - зубной врач начал давать им четкие команды. - Пусть носилки принесут. Надо ее в Клуб отнести. И Ольке сообщите. Скажи, мать совсем плоха! Мы ее тут покараулим. Вон… она встать пытается! Колян, держи ее, а то она себе только навредит! - крикнул он Малютину, и вместе они зафиксировали женщине голову, чтоб она не разбила ее об асфальт в неудачных попытках подняться. - Что она там бормочет?
        Николай наклонился к самой груди женщины, приблизил ухо.
        -Говорит, позвали ее куда-то.
        -Кто позвал? - в один голос спросили и Жиган, не успевший далеко отойти, и дантист. - Кто?
        -Бог.
        Интерлюдия 4
        Эксперимент, день второй
        Май 2013г.
        Весь день у него брали анализы: некоторые унизительные, другие болезненные. Осматривали его, как лошадь на ярмарке. «Врачи-убийцы», как про себя он назвал этих людей, которым теперь принадлежала его жизнь, обращались с ним корректно. Их было не меньше четырех, но с ним постоянно имели контакт только двое - один его ровесник, другой пожилой. Хотя были и другие. В первый же день, когда он попытался качать права, старший из «врачей» нажал на кнопку, и через считаные секунды в комнату вбежал здоровый мужик в камуфляже.
        «Поучи его порядку, Петя».
        Набитый песком мешочек наносил болезненные удары, но не оставлял синяков. Вина пленника была в том, что он недостаточно быстро выполнял требования ученых. А эти люди явно были не медработниками. Тот же мужик отконвоировал его в операционный зал. Здесь осмотр продолжился уже с применением аппаратуры.
        Зато по возвращении в «камеру» ему дали матрас и даже тонкое одеяло. Здесь, в отличие от тюрьмы, где его окружал миллион запретов, никому не было дела до того, что он делает в своей комнате. Можно было даже лежать днем на кровати. И не надо было держать руки на виду.
        Все было бы хорошо, если бы не страх.
        Утром кто-то начал кричать. Крики были пронзительные и отрывистые, звенящие почти ультразвуком, и непонятно было, человек это кричит или животное. Через пять минут от них странно заболела голова.
        Похоже, хозяевам это тоже не понравилось. Их шаги заключенный услышал в коридоре. Вскоре крики прекратились.
        «Мартышки».
        Так могли кричать мартышки. Ни один человек такие звуки издавать не смог бы.
        Утром его везли по коридору мимо клеток, стоящих за проволочной загородкой. Они были задернуты непрозрачной материей. Но в одном месте край ее сбился, открывая взору две клетки, в которых сидели маленькие обезьянки.
        «Это не мартышки, - вспомнил он из курса школьных знаний. - Резусы». Он даже улыбнулся, когда их увидел.
        «Резусы бывают отрицательные и положительные».
        Ручки у них были совсем как у людей - голые. А шерсть на лапках - как манжеты.
        Одно из тех существ, что он увидел, точно могло бы зваться отрицательным. Глаза у этого создания были почти белыми, а кожа, проступающая через редкую шерсть - грязно-бурой. И вело оно себя странно. Если другой малыш чесался и тревожно смотрел сквозь прутья, то этот методично раскачивался. Как маятник. Как метроном. А потом стал повторять одинаковые движения, поворачивая голову из стороны в сторону, как заводная игрушка.
        Зомби?.. Он сразу подумал о них. Любой бы подумал. Но правда была еще страшнее и пугала его до дрожи, до икоты.
        «Мама, мама, мамочка…» - запричитал маленький человек, который прятался внутри него, внутри зверя, убийцы, который никого не убивал и только с ужасом следил, как тот, другой в нем, делал страшные вещи с теми женщинами.
        «Оружие. Химическое или бактериологическое, - внезапно осенило его. - Здесь испытывают токсин или вирус, избирательно воздействующий на нервную систему». Все-таки он был не совсем дурак и имел высшее образование.
        Агрессивным животное не выглядело. Скорее, заторможенным. Но здоровая обезьянка старалась держаться от странного собрата подальше, жалась в другой конец своей клетки. Видимо, такое поведение ее пугало. И ее можно было понять.
        Иисусе, сыне божий, сущий на небесах, где предел этому кошмару? Сейчас он был бы рад и отцу Андрию с его проповедями. И не дерзил бы, а упал бы на колени и каялся, весь в слезах и соплях. Может и правда не он убивал, а вошедший в него бес?
        Если бы у него был выбор… он согласился бы на что угодно, лишь бы не попадать сюда. Но альтернативой была смерть в тюрьме через год или два.
        Узник не мог разобраться, что для него хуже. Да, здесь его не били дубинкой. И не заставляли стоять, уткнувшись головой в стену, открыв рот и растопырив пальцы, как лягушка, пока надзиратели обыскивали камеру. А еще тут кормили лучше.
        Но здесь было темно, и страшно, и сыро. И пахло, как в могиле. И эти люди… Хоть они и обещали сохранить ему жизнь и помочь с пересмотром дела… чтоб он оказался в психиатрической лечебнице, где у него был бы шанс хоть через 20 лет, но выйти… на свободу.
        Но он им не верил. Пока они только брали у него кровь, лимфу, слюну, мазки, даже какую-то жидкость из позвоночника. Но явно собирались делать с ним и более плохие вещи. Они…
        Но самым страшным, конечно, были эти дети. Лучше бы он их не видел.
        «Почему они так на меня смотрят? Я никогда не обижал детишек. Даже девочек. Их нельзя обижать. Маленьким я всегда на улицах улыбался, и даже конфетки бы покупал, если бы их мам и пап рядом не было. Просто так, без всякого умысла. Так почему они так на меня смотрят?»
        Глава 3
        Вторник, утро
        -Прах мы есть и во прах возвратимся. Аминь. - В этот раз речь держал Семеныч, он же бросил первую горсть земли в неглубокую могилу.
        Настоящего священника у них не было, поэтому на каждых похоронах говорили в основном то, что удержалось в голове еще с прошлой жизни, - чаще всего фразы из соответствующих киноэпизодов.
        Церемония была быстрой. Снаружи никто не хотел находиться даже в безветренные дни, даже когда с неба не падало ни капли. Да и не ритуал это был, а просто утилитарное действие. Мертвое - к мертвому. Останки - земле.
        С инсультом шутки плохи. Он и раньше сводил в могилу людей даже молодых. Даже без тех стрессов, которые выпали на долю уцелевших в самой страшной бойне в истории.
        Заплаканная Ольга стояла рядом и тряслась. Николаю хотелось ее утешить, но он не мог подобрать слов. За эти годы уходили на его глазах и те, кому еще было жить да жить. Не каждый мог похвастаться, что дожил до шестидесяти с лишним лет.
        Огороженный уголок на бывшем картофельном поле был новым кладбищем. Старое находилось за пару километров, и пользоваться им было теперь неудобно. А это - всего в двух шагах от стены поселка. Тут из земли торчали простые деревянные кресты с самодельными табличками.
        Когда все они ушли, спеша быстро спрятаться под пленкой «трубы», Николай воровато огляделся. Убедившись, что все скрылись из виду, он поднял лопату и направился в другой конец огороженного хлипким заборчиком участка земли, где за двадцать лет обрели покой уже двадцать семь человек. Первые могилы появились здесь до прихода новых жителей.
        Две из них были расположены отдельно от других, у самого забора. Между ними оставалось свободное место, пятачок земли. Именно туда он и направился.
        «Екатерина Горелова (2011 -2019)» - гласила табличка на первом из могильных камней. На втором, побольше, значилось - «Вера Горелова (1980 -2017)». Это были действительно камни, которые кто-то не поленился привезти или приволочь сюда.
        Между ними был ровный участок земли, где Николай и принялся копать. Откинув несколько лопат мягкого грунта, он услышал стук металла о металл. Там оказался железный ящик. А в нем - пакет из плотного полиэтилена.
        -Да что это за барахло? - ворчал Малютин, распоров пакет и роясь в содержимом. - Думал, тут что-то полезное… Оружие, например, патроны. А тут… бумаги.
        Это были толстые папки проектных документов, многие из которых имели гриф «совершенно секретно».
        «Какие-то вертолеты, суда на воздушных подушках… кому это теперь нужно?» - разочарованно подумал он.
        Из пакета на траву выпал диск в коробочке. Николай машинально сунул его обратно.
        -Второе место в первом ряду, если смотреть от входа. Так ты написал в дневнике? - вслух проговорил он. - А я ведь уже несколько кинотеатров облазил. Даже в Сергиев Посад ездил. Заглядывал под сиденья. Очень уж мне было интересно, что ты спрятал. И ничего не нашел. Потому что ты имел в виду не такое «место». А разгадка - вот она… под носом. Вот только в тайнике оказалось не то, что я искал. Не полезные вещи. И не материалы по истории этого поселка. И даже не сентиментальные записи поехавшего умом инженера-программиста. Тогда я хотя бы скоротал пару вечеров. А тут просто старые рабочие документы, которые человек спасал в последний день, явно жизнью рискуя… Жаль дурака.

***
        Придя домой после целого дня работы на ферме, Николай оставил грязный пакет снаружи, чтобы потом как следует сполоснуть из шланга. С собой он взял только диск.
        Две недели назад он подзаряжал ноутбук, и одна полоска заряда еще оставалась. «Может, мне повезет, - надеялся он, - и железяка пойдет навстречу моему любопытству?» Идти в Клуб, где было нормальное оборудование, ему совершенно не хотелось.
        Экран ожил, являя взору логотип компании давно почившего Билла Гейтса. Пропустив все лишнее, Николай сразу загрузил диск и открыл видеофайл. И тут же комнату затопил шум винтов и вой ветра.
        Весь экран заняла панорама. Камера неслась над полями и лентой многополосной дороги. На горизонте, наполовину скрытом пеленой серых облаков, выплывали из дымки силуэты зданий. Они казались игрушечными, но, судя по пропорциям, были двадцати- или тридцатиэтажными. С высоты птичьего полета машины все - машины, дачи и таун-хаусы - казалось деталями конструктора «Лего».
        -Твою ж мать! - Малютин хлопнул себя по лбу. - Так вот что это был за странный самолетик без пилотской кабины, который я нашел на шоссе в километре отсюда. Вроде бы МЧС использовало такие для мониторинга лесных массивов в пожароопасный период.
        Он вспомнил фотографию этого Горелова. Кстати, какая говорящая фамилия была у этого программиста-проектировщика, что жил в его доме раньше и вел дневник!
        Когда Николай только начал читать эти записи, он представлял себе их автора этаким нестриженым раздолбаем в растянутой толстовке. Или металлистом с пивным брюхом в майке «Iron Maiden», рано облысевшим и одутловатым. Но с фотографии, лежащей в пакете, на Малютина смотрел серьезный мужчина в спецовке и белой каске с эмблемой концерна, выпускавшего боевые вертолеты, с короткой стрижкой, по-военному подтянутый. «Наверно оптимист, патриот, отличный работник и семьянин. Не то, что некоторые… - подумал Николай. - Понятно теперь, почему он с такой методичностью смог отремонтировать, заправить, привезти на грузовичке к точке запуска свой аппарат. И запустить его к Москве. Но зачем?»
        А зачем он сам, Николай Малютин, проводил динамику популяции растений? В мире, где больше не было логики и смысла, любое сложное действие приобретало самодовлеющую ценность - занять человека, не дать хаосу овладеть им, придать, пусть временно, смысл его существованию и стройность его мыслям.
        «А может, Горелов хотел выйти на связь с органами власти? И, отчаявшись, достучаться по радио сквозь бури помех хоть до кого-нибудь, хотел убедиться, что в центре столицы есть хоть что-то, кроме шлака».
        Город на экране медленно приближался. Мелькали квадраты полей.
        Видео занимало почти три часа.
        «Подключите зарядное устройство. Уровень заряда батареи - 5%» - начал протестовать ноутбук.
        «Значит, в моем распоряжении всего несколько минут». Николай перемотал видео ближе к концу и уставился на экран. И ахнул.
        Перед его глазами раскинулась Москва. Теперь беспилотник летел уже над Новым Арбатом, в западном направлении. Малютин безошибочно узнал знакомые высотные дома. Здесь машин было еще больше - сплошной ковер из машин, железная река в бетонных берегах.
        К вою и свисту теперь примешивался какой-то гул. Изображение подрагивало. Видимо, погода портилась, и восходящие потоки воздуха трепали маленький самолетик.
        Гул был настолько сильным, что Николай отключил звук. Казалось, завывал голодный раненый зверь. Промотал еще немного. Теперь на записи петляла лента Москвы-реки и переулки центра столицы.
        У Васильевского спуска аппарат начал снижать скорость. Глядя на Красную площадь, разглядывая похожий на елочную игрушку Исторический музей и медленно приближающийся Кремль, Николай вспомнил анекдот про стюардессу, которая убеждала пассажиров лайнера пристегнуть ремни: мол, иначе после жесткой посадки их размажет по салону, а те, которые пристегнутся, будут сидеть «как живые».
        Конечно, столица пострадала. Но не так, как он думал. Если некоторые здания на Новом Арбате рухнули, то цитадель государственной власти осталась почти нетронутой. Даже кремлевские звезды, как ему показалось, были на месте.
        Но только идиот мог увидеть в этом повод для оптимизма.
        «О чем думал этот человек, похоронивший на картофельном поле свою семью? И потративший не один день на такое бесполезное дело, как подготовка этого мини-самолета к пуску. Хотел убедиться, что все не зря? Что Родина не погибла? Что те, кому надо, спаслись через систему подземных туннелей? Что помощь для всех, кто сейчас вымирает от радиации - когда-нибудь придет? Что страна возродится как феникс? Что враг будет разбит? Нет ответа. И не у кого спросить. Мне бы его простоту. Мне бы его веру. Мы бы его уверенность в себе».
        Николай снова перевел взгляд на пыльный исцарапанный экран. Аппарат уже ложился на обратный курс и был где-то в районе Китай-города. Малютин хотел посмотреть на Лубянку, но внезапно остолбенел, увидев на записи какой-то объект на проезжей части, который сразу привлек его внимание. Движущийся объект.
        Николай протер глаза. Разрешение оптики у аппарата было отменным, поэтому даже с высоты в сотню метров можно было рассмотреть такие детали.
        Посреди проспекта, обходя автомобили, брел человек в костюме химзащиты.
        Но и это было еще не все. Недалеко от человека, между капотами двух соседних машин застыла странная бесформенная тень, похожая на очертания уродливой искаженной фигуры. Не человеческой.
        И в этот момент экран погас. Заряд закончился.
        -Твою ж мать… Твою мать!
        На самом интересном месте.
        А ведь там был еще один видеофайл, датированный более поздним числом.

***
        «Похоже, придется опять выползать из своей раковины».
        Малютин не горел желанием делиться своим открытием с другими.
        «Им оно особо не поможет, зато от глупых вопросов отбою не будет. Людей ведь хлебом не корми, дай потеоретизировать о том, что в столице, в стране, в мире происходит… Еще и ноутбук могут забрать, если дойдет до Семеныча. Увы, Ваську сейчас можно найти именно на Складе. Чего-то он там ремонтирует. Вроде бы прохудилась крыша, и дождь успел намочить проводку. А без Васьки батарею не зарядишь. Каждый киловатт энергии на вес золота, и доступ к розетке строго лимитирован».
        Идти на Склад не хотелось, потому что был риск снова столкнуться с Мариной. А после того, чем завершился их последний разговор, им надо было отдохнуть друг от друга хотя бы дней пять.
        Разбитую чашку не склеишь. Он один раз в детстве пытался - это был подарок от девчонки, которую он по подростковой наивности считал своей возлюбленной. Их жизненные пути, как это бывает, «разошлись по воле обстоятельств». Отец ее был военный, и их семья переехала на Дальний Восток: то ли на Сахалин, то ли вовсе на Курилы.
        Он соврал бы, если бы сказал, что ему интересно, как сложилась ее жизнь и что с ней сталось в 2013 году.
        А кружка та держалась хорошо - пока в нее не налили горячий чай. После этого она развалилась прямо в руках.
        А сейчас все они, выжившие, были отрезанными кусками, словно вышедшими из-под пилы маньяка из фильма ужасов. И как они ни пытались прирасти друг к другу, сшить из себя что-то новое… ничего у них не получалось. Может, живи они среди зелени под голубым небом или на острове с лазоревым океаном, с шелестом прибоя, с мягким песочком, тогда у их общины все было бы нормально: идети бы рождались, и грызлись бы меньше, и была бы надежда на будущее…
        Но они жили под радиоактивным небом в железобетонном муравейнике, построенном для эвакуации каких-то военных чинов. Явно не старших. Тех бы вывезли и спрятали подальше. Наверняка средних, которым надлежало находиться поближе к месту проведения аварийно-спасательных работ в столице.
        «Всё они знали. И готовились. Я не верю в случайности типа внезапного пуска ракет. Они знали, что это случится. Вот только получилось все не по их планам».
        Беззлобно матерясь, Малютин оделся, надел в шлюзе дождевик, и вышел в промозглую сырость.
        Интерлюдия 5
        Мутаген
        Теплое течение омывало берег острова, образованного цепью выступающих из воды скал.
        Это были вершины древних гор, хребта, который поднялся на месте столкновения литосферных плит, когда еще никакого моря здесь не было. Сам остров был крохотный - пара квадратных километров суши. Голые камни, на которых лишь кое-где сумели закрепиться жесткие карликовые кустарники, лишайники и мхи. Здесь не было даже песчаной отмели - там, где заканчивались острые утесы, сразу за обрывом начиналось море.
        Только птичий помет, копившийся годами и нарастающий толстым слоем на пологих участках, показывал, что остров обитаем, хотя и населен не людьми.
        «Птичий базар», который занимал весь островок, очень напоминал базар настоящий, человеческий - ором, гамом, хаосом и дикой животной энергией. Здесь гнездились десятки и сотни видов пернатых, многие из которых были занесены людьми в Красную книгу. Сюда птицы прилетали каждую весну, в заложенное в них биологическим таймером время. Здесь они выводили птенцов уже не одну тысячу лет.
        И все это закончилось за один день. В считаные часы.
        Темное облако пришло с юга, со стороны материка. Внешне оно казалось обычным, как сотни других до него, уже приходивших в этом году и приносивших дожди, которые давали островку столь нужную ему пресную воду.
        Птицы ничего не заподозрили, хотя еще неделю назад от их зорких глаз не ускользнули странные вспышки и огненные всполохи в небе - с той стороны, где широкий пролив отделял остров от северной оконечности огромного континента. Далекий грохот пернатые тоже слышали, но не придали ему значения. Их память и даже их инстинкты ничего подсказать им не могли, потому что данное событие аналогов не имело. Громыхало несколько суток.
        И вдруг вместе с первыми каплями пролившегося с неба дождя на скалистом островке начался ад. В этот раз дождь принес не жизнь, а смерть.
        Птицы погибали в страшных муках. Кто-то просто застывал после долгой агонии. Некоторые взлетали и до последнего метались в воздухе, натыкаясь на скалы, прежде чем упасть в темную воду. Умирали в гнездах, умирали, не доев выловленную рыбину. Не прошло и суток, как все живое на острове погибло.
        И только прилив оживлял картину опустошения на бывшем птичьем гнездовье, ставшем теперь кладбищем.
        Так прошло несколько дней. Ни звука не раздавалось на острове, кроме шума ветра и плеска волн.
        Первым вестником новой жизни стало постукивание клювом о скорлупу.
        Это гнездо уцелело, потому что было устроено глубоко в скальной расщелине. Его миновали первые радиоактивные дожди, сделавшие остров стерильным от жизни. Но когда ветер сменился и с востока пришло второе облако, дождь уже обильно полил кладку крупных пятнистых яиц полярной птицы. Эта вода почти не несла в себе радиоактивных частиц. Но в ней содержалось кое-что другое. То, что попало в нее с соседнего острова.
        Одна из бомб, не сброшенная, а спустившаяся на него с парашютом, потому что резкое падение могло повредить ее содержимое, содержала в себе еще не применявшийся ранее боевой токсин мутагенного действия. В эти дни последней эскалации, когда ядерные «грибы» один за другим вспухали над городами, в ход шло уже все, даже новые разработки.
        Людей на военной базе, где стояла радиолокационная станция, токсин убил очень быстро, вызвав у них перерождение нервных волокон. А дальше воздушные течения подхватили вирус (или лучше сказать, «псевдовирус») - не живой, как и все вирусы, но несущий одним смерть, а другим - изменение. Возможно, были и другие, подобные ему микроорганизмы, выпущенные или вырвавшиеся на свободу в разных концах мира.

***
        Яйцо треснуло и раскололось пополам, и на свободу с трудом выбрался необычно крупный голый птенец, весь покрытый черной слизью. Он сразу разинул белесый клюв и пронзительно запищал.
        Но никто не приходил. Никого не было рядом.
        Тогда это странное, гротескное существо с прозрачной кожей, под которой можно было разглядеть кровеносные сосуды, приподнялось на недоразвитых крылышках над подстилкой гнезда.
        Его красные с прожилками глаза нашли еду, сфокусировались на ней. Это была успевшая протухнуть рыбина, принесенная перед смертью высиживавшей его матерью. Существо с трудом подползло к рыбе, оставляя за собой полосу слизи. Разинуло клюв и сразу откусило половину. Вскоре тухлая треска целиком исчезла в его пасти.
        Выпив глоток скопившейся во впадинке воды, оно нашло уголок потеплее и зарылось в теплый пух на дне гнезда. И заснуло. Во сне оно прибавило в весе. И проснулось снова голодным.
        Уже через день после появления на свет существо принялось пожирать трупы погибших сородичей и других птиц. Все первые недели оно набирало массу быстрее, чем бройлерный цыпленок. Его костяк окреп, обрастая могучими мышцами. Оно было постоянно голодным, бешеный метаболизм заставлял его пожирать все - и живое, и мертвое: дохлых птиц, морскую рыбу - и барахтающуюся, и плавающую кверху брюхом. А вскоре существо стало достаточно крупным, чтоб хватать и слабых от лучевой болезни морских котиков, когда они выбирались на сушу.
        Оно было не падальщиком, а хищником, но куда более неразборчивым, чем его мать. Ферменты в желудке позволяли ему переваривать даже кости крупных животных.
        Оно было похоже на птицу. Но назвать его птицей значило погрешить против истины.
        Создание было теплокровным, и это, вместе с его ускоренным энергообменом, позволяло ему не бояться умеренных морозов и не терять активности при минусовых температурах. Сердце у него было, как и у птиц, четырехкамерным. Но в облике были заметны рудиментарные черты птичьих предков - рептилий. Подобно тому, как зародыш повторяет в своем развитии ход эволюции, в этой твари было что-то от древних летающих ящеров. Хотя, конечно, полным это подобие не было.
        Вначале он ходил, как страус, на своих голенастых ногах, но уже через пару дней встал на крыло - сначала робко, потом все увереннее. Он казался голым, вместо перьев его кожа была покрыта плотным, но легким покровом из сросшихся перышек и пуха, внешне похожим на бугристую грубую шкуру носорога. Полет давался ему хуже, чем птицам, но недостаток маневренности он компенсировал размером и силой. Размах крыльев у него был уже больше, чем у альбатроса, а вес - больше, чем у кондора.
        И он продолжал расти дальше.
        Облетев покрытую мертвыми разлагающимися телами птиц скалу, он понял, что не один на острове. Здесь обитало еще несколько десятков тварей, подобных ему или немного отличающихся. С некоторыми из них он потом будет драться за еду и территорию. С другими станет спариваться, чтобы дать жизнь таким же, как он.
        Как и все новое и неотработанное, эта жизнь была нестабильной. То и дело некоторые из его собратьев гибли, когда их клетки внезапно сходили с ума и начинали делиться уже без всякого плана, как раковые. По сравнению с плавным течением эволюции вихрь мутаций был все равно что спринтерский бег рядом с движением улитки - можно сгореть легко и сойти с дистанции.
        Но этому созданию повезло дожить до половой зрелости.
        А через несколько месяцев, когда ночи стали длиннее, а дни холоднее, генетическая память подсказала ему, что пора отправляться в дорогу. На юг, к теплым морям. Оглашая округу утробным клекотом, он расправил серые кожистые крылья и оторвался от земли, чтобы уже больше не возвращаться на эту скалу. В своем желудочно-кишечном тракте он нес бесчисленное множество копий того псевдовируса, который запустил, как лавину, процесс изменений в его организме, когда он еще был эмбрионом в яйце.
        Вскоре «подарок» человеческого разума был разнесен и в другие уголки Земли. Теплое течение, омывавшее остров, помогло этому процессу. Ведь заразились далеко не только птичьи кладки, но и многие рыбьи мальки, и колонии ракообразных, и еще многие морские обитатели.
        Где-то там триллионы и триллионы организмов - от синих китов до крохотного планктона, от насекомых до крупных млекопитающих - получили свою дозу, достаточную для заражения. Большинство из них от этого просто умерли. Но небольшой процент не только выжил, но и получил конкурентные преимущества, вроде размера, силы или большей сопротивляемости радиации.
        Некоторые из них сохранили способность иметь потомство, дав начало новым видам.
        Получили вирус и многие люди: сдождем, через кружку выпитой воды, с поверхности съеденной пищи. Все они, если не умерли в первые часы, то потеряли разум и превратились в полуживотных, опасных для бывших собратьев. Разум - слишком тонкая вещь, чтобы сохраниться, когда меняется все, начиная от гормонов и заканчивая скелетом.
        К 2033 году почти все формы мутагенных вирусов или распались, или закапсулировались. Активное видообразование закончилось. Новые существа утвердились в своих биологических нишах, заняв почти всю поверхность.
        Так началась новая страница в биологической летописи планеты Земля. Жаль, не было у остатков человечества своего Карла Линнея, который описал бы эту жизнь и составил бы ее атлас.
        И если смотреть на события с позиции вселенной, то именно Великое Изменение, а не конфликт между несколькими странами и военными блоками, отправивший на дно Японские острова и опустошивший почти всю Евразию и Северную Америку, должно было войти в историю.

***
        Течение несло его на юг.
        Он - а может, она или оно - никогда не видел себе подобных. Да это и к лучшему - два таких существа не смогли бы мирно разойтись даже в открытом море.
        В безбрежном, но бедном жизнью Тихом океане они неизбежно увидели бы друг в друге только добычу, и встреча закончилась бы кровавой битвой до полного истощения сил одного из них. А потом последовало бы долгое терзание и пожирание победителем своей жертвы - маленькая голова и узкое горло не позволили бы это сделать быстро. Да и зубы его были сравнительно невелики, хотя по мощности челюсти могли бы соперничать с промышленным прессом.
        Но не было другого такого.
        О своем прошлом он ничего не знал. Для этого его разум был слишком прост и примитивен. Он ощущал свое тело - и на этом все.
        Был ли он рожден уже таким, но меньшего размера, или же вылупился из икринки, а потом прошел ряд метаморфоз? Или уже во взрослом состоянии изменил форму и превратился в то, чем являлся сейчас? А может, он не родился на воле, а являлся продуктом экспериментов злого человеческого гения и ускользнул в океан из залитого водой лабораторного комплекса. Who knows?
        Память левиафана была короткой - в ней держались считаные часы, а может, даже и минуты, как у большинства рыб. Хотя в его строении прослеживались черты рептилий и амфибий.
        Но даже если бы его память могла хранить события за годы, он помнил бы только одиночное плаванье под серым небом, изредка освещаемым призраками луны и солнца.
        Бесконечный вояж длиной в десятки тысяч миль.
        Чаще всего он плыл у самой поверхности, высунув голову, как перископ.
        Иногда чудовищные вихри поднимались над пучиной океана, втягивая в себя десятки тонн воды. Ветер тогда хлестал особенно сильно, и морское чудище погружалось, потому что даже ему были неприятны эти удары воздушных потоков по его чувствительным глазам.
        Иногда длинные молнии прорезали небо и били в самые высокие волны. Порой по поверхности океана, названного по недоразумению Тихим, перекатывались высокие валы, похожие на бетонные дамбы. Но левиафану они были не страшны - он легко нырял на любую глубину, где никакой шторм его не доставал.
        Среди пустынных песчаных и каменистых островов, возле покрытого сопками берега он чувствовал себя как дома. Впрочем, последние десять лет это и был его дом. Раньше монстр обитал у самой границы льдов, на севере. А еще раньше - у побережья совсем другого континента. Там морской зверь часто проплывал под разрушенными мостами, мимо огромных погибших кораблей в гаванях и в заливах, где на воду ложились тени остовов гигантских небоскребов. На вымерших берегах не было никакого движения. Лишь летучие существа, похожие на ящериц, изредка проносились среди обезображенных бетонных зданий.
        Потом что-то позвало его в дорогу - сбой инстинкта или причуда геомагнетизма сошедшей с ума планеты. Он долго плыл среди некогда райских местечек - под падающим сверху косым дождем или серым снегом. Холод был ему не страшен, а океан не замерзал в этих широтах даже в самые суровые зимы. Его серая спина была похожа на плавучий остров или на надводную часть всплывшей субмарины.
        По ночам его белесая туша слабо светилась в абсолютной темноте, в которой он легко мог ориентироваться, потому что ощущал магнитное поле Земли, как точный прибор.
        Покрытое целым лесом наростов сизое брюхо колыхалось, и, когда существо погружалось в воду, маленькие ракообразные, питавшиеся на дне падалью, зарывались в песок, парализованные страхом. Где-то там лежали в песке и прогулочные катамараны, и яхты миллионеров, а порой и огромные подводные лодки.
        В атоллы и на мелководье тварь не заходила - какое-то чутье ей подсказывало, что выбраться оттуда она уже не сможет. Но ей хватало глубин и морских просторов.
        Наверно, от начала времен не было никого в мире более одинокого и более свободного.
        Но крохотный мозг зверя был далек от философского созерцания и полон лишь простыми мыслями - о еде, еде, еде, еде…
        Монстр постоянно рос, и чем тяжелее становился, тем больше ему требовалось пищи.
        Его жизнь была однообразной: процеживание воды через огромную пасть в поисках водорослей и крохотных рачков и очень редкая охота на крупную дичь, которую он ловил пастью и с хрустом пережевывал.
        Ковер светящихся в темноте водорослей, похожих на ламинарию (проще говоря - «морскую капусту»), мог обеспечить гиганта едой почти на сутки. Съеденная рыба, похожая на акулу, - на столько же.
        Редкие погружения на глубину, где добычи было еще меньше, чем в приповерхностном слое, не давали ничего, кроме понимания, что там внизу есть и другие хищники, - без твердых костей, но со щупальцами и больно жалящими стрекалами. Иногда даже более крупные. Но тварь всегда успевала уйти наверх при их приближении, не рискуя сталкиваться с ними на их территории.
        О том, что такое размножение, порожденная мутациями бесполая химера даже не догадывалась. Люди ей тоже не встречались. Лишь один раз на заре юности ее добычей стал труп человека в гидрокостюме, зацепившийся за плавающий на поверхности купол парашюта.
        Последние годы тварь обитала в этих водах, которые раньше считались экономической зоной России, и вроде бы никуда не собиралась уплывать. Охотское море, ставшее после затопления Японских островов чуть больше, давало ей достаточно пищи.
        Но вот в один из дней, когда существо двигалось с севера на юг, в нескольких километрах от берега его чувствительные нейроны, отвечающие за обоняние, уловили изменение химического состава воды. Редуцированные лапы-плавники начали делать гребные движения, меняя направление, но только минут через пять огромная туша, преодолевая инерцию, выполнила разворот на пятьдесят-шестьдесят градусов. И только спустя полчаса подслеповатые глазки, расположенные по бокам вытянутой головы, увидели впереди округлый предмет тускло-зеленого цвета.
        Облепленный водорослями и какими-то ракушками, предмет этот был похож на камень, но почему-то он не тонул, а плавал у самой поверхности воды.
        Размышлять о свойствах материи существо было неспособно, поэтому со всей скоростью, какую оно могло развивать, бросилось к большому скоплению съедобных растений и моллюсков. А для него съедобным было все, что водилось и росло в океане.
        И вот огромная морда ударилась о предмет, зубы клацнули по нему, сдирая кору из водорослей, но не удержали - металл только жалобно скрипнул. На секунду ободранная и ржавая поверхность объекта вынырнула из-под воды, как надувная игрушка. Тварь бросилась за ней, вытянув голову, как собака или, скорее, как тюлень за мячиком.
        Взрыв прогремел в тот момент, когда до плавучего объекта левиафану оставалось проплыть метров десять. Если бы этот предмет взорвался совсем рядом, то просто разнес бы голову монстра в клочья. А так, «подарок» от людей - мина или неразорвавшаяся глубинная бомба - лишь нанес ему чувствительную рану, оглушив и порвав в куски один из плавников.
        Поднялся фонтан воды, окрашенной кровью.
        Тварь завыла и заревела так, что в радиусе десяти километров все живое под водой и над водой пробрал до костей леденящий страх, и начала биться и метаться, поднимая пену. Вокруг крутились водовороты и целые мальстремы, засасывая плавучий мусор, куски дерева и даже уродливую мелкую рыбешку.
        Наконец, животное выбилось из сил и отдалось на волю течения. Его масса сыграла с ним злую шутку. Оно не могло плыть, не прилагая усилий, так как было тяжелее воды. А сил ему хватало лишь на то, чтобы держаться на поверхности воды. У него не было жабр, и, хотя его легкие могли сберегать гигантский запас кислорода, всплывать для дыхания ему было необходимо. А течение тут было сильным. Оно неумолимо влекло левиафана на юго-восток, в сторону Курильских островов.
        Тратя все силы на то, чтобы не утонуть, гигант не замечал, что его уносит все дальше, в квадрат моря, куда он сам еще никогда не заплывал, - не из-за того, что чувствовал исходящую оттуда угрозу. А потому, что океан там был еще бесплоднее и не мог обеспечить его кормом.
        Так прошел один день и одна ночь. Если бы существо, похожее на доисторического ихтиозавра, было разумным, оно бы уже потеряло надежду и смирилось. Но оно было безмозглым и изо всех сил боролось за жизнь.
        Утром туман рассеялся, из него выплыло что-то похожее на высокую стену. Это было кольцо из сцепившихся друг с другом кораблей. Их тут были сотни. Всех флагов и всех назначений. Любого водоизмещения. Торговые и военные. С мертвецами на борту и полностью пустые, как «Летучий Голландец». Наполовину ушедшие под воду и почти целые.
        Течения в новом мире изменились, и в этом квадрате образовалось подобие Бермудского треугольника.
        Но было одно судно, стоявшее чуть поодаль от остальных. Развороченный огромный контейнеровоз, выброшенный на выступающую из воды плоскую скалу еще раньше всех остальных. Под флагом Панамы, но с филиппинским экипажем (об этом можно было бы узнать из судового журнала, если бы кому-то пришло в голову туда заглянуть).
        Тварь несло течением прямо на него. И чем ближе она подплывала, тем сильнее жгло ее кожу.
        Море стало вдруг чистым, стерильным. Абсолютно прозрачным. Не было ни планктона, ни водорослей. Не было мелких хищных зубастых тварей и пучеглазых рыб, похожих на древних кистеперых латимерий. Над берегом не носились птицы-ящеры.
        Ничто живое не могло выжить там, где вода была такая же радиоактивная, как в ядерном реакторе. Потому что внутри этого корабля, разорванного взрывом почти надвое, двадцать лет назад пробудилась злая сила, о которой маленький мозг чудовища не мог ничего знать.
        С тех пор эта сила не засыпала ни на миг. И теперь невидимые частицы рвали и корежили плоть твари, пробивая в ней миллионы незаметных глазу дырочек.
        Еще живого левиафана выбросило на мель неподалеку от корабля-призрака.
        Он поднял голову с тревогой, хотя уже почти ослеп.
        Свечение. Оно наполняло воздух. Каждую долю секунды здесь рождались новые частицы, почти как в коллайдере. А течения несли эту заразу дальше, в мировой океан, на юг и на север.
        Проведя всего час в этих водах, существо начало кровоточить, будто изрешеченное крохотными пулями. Его мозг и органы чувств затуманились, огромный желудок исторг из себя все, что там находилось. Шкура начала уже не светиться даже, а словно гореть, краснея и лопаясь.
        Последним усилием монстр сорвался с мели, будто желая нырнуть в спасительную глубину. И в этот момент в его головном мозгу одновременно лопнули несколько сосудов - и создание забилось в агонии. А потом его двухсоттонная туша камнем пошла на дно. Туда, где ей быстро занялись обитатели морских глубин и бездонных впадин, никогда не видевшие солнца, питавшиеся только теплом от геотермальных источников. Они даже не подозревали, что наверху была жизнь и что с ней потом что-то случилось.

***
        Корабль-призрак стоял неподвижно, будто вросший в скалу.
        Панамский флаг давно не реял, изодранный ветром. Но название хорошо читалось на корпусе. Судно называлось «Урания». Но это было всего лишь имя музы-покровительницы астрономии.
        Оно было не связано с тем, что когда-то в чреве корабля взорвалась бомба - не просто грязная, а очень грязная. Собственно, именно для нее корабль был сначала куплен, а потом переоборудован на секретной верфи.
        Если корма была практически уничтожена взрывом (скорее всего внешним, как от попадания ракеты или авиабомбы), то нос почти не пострадал. Внутри, в крохотных, как на подводной лодке, каютах и коридорах лежали вповалку покойники. Невысокие, круглоголовые, коротко стриженные, в полувоенных спецовках и военных ботинках - совсем не похожие на раздолбаев-филиппинцев. Даже воротнички у них были отутюжены, а обувь - начищена. Когда-то.
        Тела были не тронуты разложением. Никакие бактерии не живут в местах, подобных этому.
        В кают-компании на стене висел целый ряд грамот и медалей «передовиков торгового флота».
        На нижней палубе надписи на переборках, дверях и люках были на «хангыле». Кое-где висели плакаты, многие из которых были понятны только гражданам одной страны. В оружейных стойках хранились автоматы. В тщательно запертых шкафчиках - боевые уставы ВМФ и морской пехоты.
        А на мостике генерал сухопутной армии в старомодном кителе откинулся на жестком стуле над раскрытой папкой с документами. Когда-то он был толст, но годы превратили его тело в мумию, рука которой так и застыла возле кобуры с пистолетом ТТ. Генералу повезло чуть больше: он успел перед смертью подумать не только о Партии и долге, но и вспомнить свою семью, оставленную в Пхеньяне. У него было не три секунды до гибели «под лучом», а целых десять. Он, как и многие другие в те летние дни 2013 года, «просто выполнял приказ».
        К середине дня туман сгустился снова, став ядовито-зеленым. И пока его погибший собрат из плоти и крови погружался на дно, железный левиафан стоял, как влитой, на безымянной скале в мертвом море у восточной оконечности Евразии.
        Интерлюдия 6
        Эксперимент, день шестой
        Май 2013г.
        Яркая лампа над головой слепила глаза, как маленькое солнце. Тело было вялым, будто разваренным в кипятке. Ему дали что-то вроде реланиума - лошадиную дозу.
        Гулкие голоса доносились словно откуда-то издалека, фигуры, нависшие над ним, казались искаженными, вытянутыми, большеголовыми, как пришельцы.
        -Разве это микроскоп? У нас такого старья уже десять лет не было…
        -Да, работаем по-дедовски. Тут тебе не Женева и не Массачусетс. Но у доктора Менделя даже такого не имелось.
        -Мендель был не доктор, а монах.
        -Не умничай, салага. Готовь аппарат.
        -Надеюсь, нам дадут за это Нобеля…
        -Отставить Шнобеля. Будет «гриф» на пятьдесят лет и орден секретным приказом. Но если завтра война, миллионы солдат вспомнят нас добрым словом, когда умрут от лучевой болезни на десятый день, а не на второй.
        Смешки. Перешептывания.
        Над ним склонились двое в хирургических масках. Над масками - закрытые защитными очками глаза. Оба в синих халатах, в резиновых перчатках. На одном - фартук, чем-то заляпанный, с темными, будто прожженными пятнами.
        Провода опутывали туловище подопытного. Мерные щелчки приборов раздавались совсем рядом. Простыней его не накрыли, и было нестерпимо холодно. А еще чесался лоб. Но он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой - настолько прочно держали ремни.
        Где-то вверху - закрепленная на штативе капельница с белесым раствором, похожим на молоко. Ярко горела, слепила проклятая лампа.
        «Что? Что это? Что они со мной делают?»
        -Мне, конечно, плевать на это мясо, - сказал кто-то, стоящий вне поля видимости. Голос звучал властно, как у человека, привыкшего отдавать приказы. - Но почему нет общего наркоза? Вон он глаза открыл, пялится.
        -Лишняя морока, - ответил один из людей в масках - тот, что постарше. - Ну где тут поставить аппарат и анестезиолога? Сама процедура не очень болезненная. Реакция начнется примерно через неделю, после прохождения пороговой точки.
        -У мартышек началось через трое суток, - говорящий вбивал слова, как гвозди.
        -У них масса тела ниже. Маленько. Да вы не волнуйтесь, идите поспите.
        -Очень хорошо. - Человек с властным голосом развернулся на каблуках и, щелкнув замком двери, вышел в коридор. - Но смотрите у меня, не угробьте… добровольца.
        Дверь за ним закрылась.
        -Ну-с, приступим, коллега.
        В этот момент страх, который лежащий мужчина до этого мига как-то сдерживал, прорвал плотину и затопил всю его психику.
        -Не кричите, иначе поставим кляп, - обратился к нему с мягким упреком один из врачей-убийц. - Вы же сами согласились. Будете хорошо себя вести, наш куратор поможет вам…
        -Не надо! А-а-а-а… Не на…
        Он уже дергался и извивался всем телом, как змея или угорь, потому что увидел приближающуюся к его руке иглу. Рядом тихо жужжал моторчик какого-то прибора.
        В этот момент ему заткнули рот резиновым кляпом. Руку сжали так, будто та попала в тиски. Игла с силой воткнулась в мышцу в районе бицепса. По трубке капельницы побежала жидкость. Мерно гудели приборы.
        Боли и правда не было. Было забытье, в котором он падал, как в сорвавшемся лифте в небоскребе, на самое дно, под тихое пищание аппарата, на экране которого обозначался ломаной линией его сердечный ритм.
        Глава 4
        Вторник, вечер
        Говорят: «уходя - уходи». Но куда уйти от человека, если вы с ним помещены в замкнутое пространство, как мышки в стеклянный аквариум?
        Марина была явно не рада его видеть. Наморщила нос, поджала губы. На ней были синие джинсы, почти не застиранные, и обтягивающая черная водолазка. Время властно над каждым, но эта женщина сохранилась едва ли не лучше всех в поселке. Разве что лицо ее было чуть одутловатым и не такими густыми стали волосы.
        «Опять ты? - говорил ее взгляд. - Да как ты посмел, после всего, что ты мне наговорил?»
        Почему он в свое время прикипел к ней? Наверное, дело было в ее внешнем сходстве с… Даже волосы у нее были такие же. И манера откидывать их назад, чуть наклонив голову. И, конечно… общее несчастье. Но оказалось, что одной разделенной боли маловато для того, чтобы построить что-то похожее на счастье.
        И хорошо, что они были не наедине. Присутствие Васьки как-то держало их обоих в рамках.
        Катастрофа 2013-го года застала Ваську из Долгопрудного молодым пацаном. Он тогда был учащимся ПТУ… А может, колледжа или техникума. Причем сам он этого скорее всего не помнил и говорил, что в первом учебном году больше «курил куришку и бухал бухашку», чем посещал занятия. Он был бабник, сквернослов и балбес. Нос картошкой, веснушчатое рябое лицо - теперь изрезанное морщинами, будто ему было не сорок, а шестьдесят. Марина Ваську терпеть не могла из-за его неинтеллигентной манеры вести себя. А еще потому, что он имел привычку распускать руки - щипать и щупать всех женщин, которых считал свободными и за которых не мог получить в глаз.
        Но ей приходилось его терпеть, потому что этими же руками он умел налаживать любые механизмы. Да и, в отличие от того же Жигана, человек он был беззлобный и легкий, даже когда был пьян (он сливал откуда-то из автоцистерны на шоссе спирт высокой очистки).
        А еще благодаря Ваське не возникло проблем с подключением экрана - такого, на котором можно было все рассмотреть подробно.
        -Ни хрена себе, сказал я себе… - такими комментариями механик сопровождал просмотр диска. «Как раньше, в кино» - подумал Николай.
        Кроме сцены на проспекте, больше на записи ничего интересного не было. Только полет над мертвой столицей, над бесконечным полем машин, обретших свою последнюю бесплатную стоянку. С прахом водителей внутри, получивших свою бесплатную кремацию. Судя по ровным рядам автомобилей, люди там погибли мгновенно. Иначе, даже объятые пламенем, машины бы врезались друг друга и вылетали с дороги, как бильярдные шары, - все эти «Форды», «Хёндаи» и «Гелендвагены». А так люди даже ничего не успели понять и наверняка закончили жизнь, проклиная мэра и пробки, и даже не подозревая о занесенной над ними длани Всевышнего.
        -Етить твою налево… - произнес Василий, обгрызая ноготь. - Да скока же их там?
        -Это еще относительно небольшая пробка. Совсем не «час пик». Когда какие-нибудь шишки с кортежем проезжают, пробки бывают и побольше, - ответил биолог.
        Наконец они добрались до момента, где Николай увидел человека в ОЗК. Теперь, рассмотрев его лучше, они увидели, что тот идет, сгибаясь под тяжестью большого рюкзака. Через плечо у него был перекинут автомат - по виду «калашников».
        Когда запись дошла до отметки, которую Малютин запомнил, он включил замедленный режим.
        -Да в рот компот… - Вася аж заерзал на месте, глядя в экран вытаращенными глазами.
        Оно явно было живое. Быстро перемещалось, словно прячась за автомобилями. И приближалось к человеку. А потом и это нечто, и человек в костюме химзащиты исчезли из поля видимости, потому что аппарат полетел дальше, безразличный к тому, что происходило внизу.
        Марина смотрела молча, лишь лицо ее то бледнело, то наливалось краской.
        -Я так и знала, - наконец произнесла она. - То, что столица погибла… это своего рода секрет Полишинеля.
        -Какого шинеля? - поднял брови Васька.
        -Да и про другие города… я тоже не сомневалась, - проигнорировав его вопрос, продолжала она. - Мы очень многого не знаем о мире, в котором теперь живем. Сидим здесь, как хомяки, доедаем свои запасы…
        -Но люди-то в Москве есть, - произнес Малютин.
        -Люди? На сотню тысяч мертвых увидели одного живого. И прячутся, как мы. А на открытом месте без костюма не пройти. Хорошая жизнь…
        -Другой нет.
        -Может, где-то и есть. Но далеко. Знаешь, я видела птицу… - ее голос стал задумчивым. - В бинокль. Я в него иногда смотрю на Москву, когда нет облаков.
        -Мне давно птицы не попадались. Даже обычные грачи и воробушки. Никитич подстрелил какую-то курицу - и уже радость. Какую еще птицу ты видела?
        -Да уж не синюю птицу счастья и не аиста, приносящего детей… Но и не ворону, - произнесла женщина задумчиво. - Я хоть и школьницей была, когда конь бледный пришел, но хотела поступать на астрофизику… Смешно, да? Все отговаривали. Зачем, мол, бабе на звезды смотреть? Зато я знаю, что такое угловой размер. И как, исходя из него и расстояния, определить реальные размеры объекта. А если я скажу, что у нее размах крыльев метров десять, ты не решишь, что я сумасшедшая?
        -Я сейчас не удивлюсь даже Иисусу с эскортом ангелов. А тут какая-то птичка… - фыркнул биолог. - Может, это альбатрос. Или гриф. Из зоопарка.
        -Ты все шутишь. А у меня есть другое объяснение.
        Ему показалось, что она немного оттаяла. «Может, не все так безнадежно?» - подумал он и подсел поближе. И плевать ему было на то, что сволочь-механик криво усмехнулся.
        -Понимаешь, она кричала, - продолжала Марина. - Меня пробирало прямо через кожу. Кричала она так, будто ей очень плохо. Будто она самое одинокое во всем мире существо… И будто она оплакивает Землю, и человечество, и нас.
        -Да хватит уже. - Василий доел свою тушенку прямо из банки, но взять вторую не решился. - Достало нытье и депрессняк. Птица у нее кричала… А конь - бледный… Болел, что ли, он или накурился?
        -Ну ты и придурок, Вася, - не выдержала завскладом. - Это из Иоанна Богослова.
        -А тебе меньше пить надо. Ладно, давайте второй файлик запустим.
        Вторая запись оказалась совсем короткой. Погода там была хорошей, и ровный полет аппарата под серым небом не предвещал ничего стоящего внимания: все тот же мертвый ландшафт внизу, по цвету похожий на небо.
        Запись включилась, когда беспилотник пролетал над жилым районом, месторасположение которого Николай бы сроду не определил, - такие же типовые районы есть (или были) в каждом городе - от Калининграда до Владивостока: пятиэтажные «хрущевки», торговые павильончики, «девятки» и «Нивы» во дворах, детские площадки.
        -Вакцина, - вдруг произнес Василий. - Ну точно она!
        -Что? - хором переспросили Малютин с Мариной.
        -Сергиев Посад-6. А по-простому - поселок «Вакцина». Мой дядя там жил. Я там бывал, когда совсем шкетом был. Примерно в этих местах. Это, типа, военный городок, но туда, типа, автобус ходит.
        Его даже никто не поправил. Говорить о явлениях прошлого в настоящем времени было у них делом обычным.
        Между тем городской микрорайон на записи уступил место ровным рядам елей или сосен. Деревья были черные и голые, что подтверждало теорию Николая о том, что хвойные леса не имели шансов уцелеть вблизи от мест заражения. Он вспомнил знаменитый «ржавый лес» вокруг Чернобыля. Теперь такие были повсюду.
        Аппарат сбросил скорость. Лесопосадки внизу закончились. Впереди в обе стороны от дороги, которая уперлась в пропускной пункт со шлагбаумом, тянулась железобетонная стена с колючей проволокой. Куда более основательная, чем вокруг их поселка.
        Асфальтовая дорога за ней сменилась бетонной. Первым стояло здание, похожее на административное. На какой-нибудь горсовет. На нем был даже флагшток, но сам флаг отсутствовал. Остальные строения россыпью стояли поодаль: частью обшитые пластиком, а частью - из простого серого бетона. Голый конструктивизм и никаких архитектурных изысков в духе «сталинского ампира».
        -Филиал НИИ Микробиологии Министерства обороны, - вдруг произнес Малютин.
        -Чего?
        -Да не «чего», а микробиологии. Тут его филиал, вирусологический центр. Там вакцину от эболы делали и от прочей дряни.
        Облетев комплекс зданий по кругу и зависнув ненадолго возле каждого из них, беспилотник, похоже, отправился в обратный путь.
        -Подожди! Останови! - крикнул вдруг Николай.
        Женщина нажала на паузу. Но только отмотав немного назад, они увидели то, во что биолог сначала не поверил: на глинистой и мокрой после дождя земле чернела цепочка следов. Явно человеческих. Будто там прошли человек десять. Минут пять они сидели, не произнося ни слова. И даже когда Васька, оправдывая свое «кошачье» имя, попытался утянуть из ящика очередную банку тушенки (хотя свою норму на неделю уже получил), Марина рта не открыла, а только треснула ему по руке тыльной стороной ладони.
        Он думал, что она не видит. Николай показал мастеру на все руки свой кулак - мол, ты не один такой умный.
        -Никому об этом видео - ни слова, - наконец нашлась женщина. - Разве что Семенычу. Хотя ему расскажем завтра утром.
        «Всегда бы она была такой сдержанной и разумной», - отметил про себя Малютин.
        Остаток вечера обещал быть скучным. Василий пошел перебирать запасной генератор, который он наделся либо привести в чувство, либо разобрать на запчасти.
        А сам Николай вызвался помочь заведующей перетащить на первый этаж пару коробок и ящиков. Она по-прежнему делала вид, что холодна, как айсберг, который напоролся на «Титаник», но биолог видел, что все не так безнадежно. Уж чего-чего, а женский род он знал. «Пожалуй, если ставить себе реальные цели, то можно добиться…» - подумал он.
        Про то, что ему обещали «тушняк» за несение караульной службы и якобы как в подарок ко дню рождения, он пока не напоминал. «Успеется, - решил Николай. - Если снова втереться к ней в доверие, то можно получить больше, чем несколько банок.
        Он перетащил три самые тяжелые коробки, когда внезапно раздался противный, режущий слух, звук электрического звонка.
        -Что это? - Малютин мигом выбежал из подвального этажа.
        -Сигнал тревоги. - Марина склонилась над пультом. - Такой звенит здесь, когда кто-то открывает снаружи ворота. Жалко, что камер нет.
        -Это могут быть только Колосковы. В Клубе тоже его услышали?
        -Там я проводку разобрал, - вклинился в разговор Вася. - Сгнила.
        -То есть, кроме нас, никто не в курсе? - быстро сориентировался биолог. - Мы ближе всего к выходу, мы и проверим. Давай, самоделкин, бери свою «Сайгу». Надеюсь, она заряжена у тебя.
        Сам он подхватил стоящий в коридоре в специальной стойке карабин. Не забыли они взять и фонари, налобные. Без них снаружи нечего было делать даже вечером.
        Одевшись, оба выбежали в шлюз. Дождавшись, когда Василий закроет внутреннюю гермодверь, Малютин повернул штурвал наружной.

***
        На улице ощутимо похолодало. Снежная крупа падала на прозрачную крышу «трубы». Тусклый свет из окна склада почти не разгонял темноту, прорезая в ней лишь узкую дорожку. Остальной поселок был практически весь погружен во мрак.
        Ближайшие ворота были в ста шагах отсюда. Снаружи их можно было открыть ключами, связку которых их группа нашла в поселке, когда несколько лет назад пришла сюда.
        Стемнело еще не окончательно, и на фоне белесой стены хорошо выделялся прямоугольник распахнутой двери.
        Но никого рядом не было.
        -Да где же они? - Малютин был уверен, что это вернулись охотники.
        -Гляди! - Василий указал в сторону стены, чуть левее ворот.
        Там, прислонившись к бетону, сидел на земле человек в защитном костюме.
        -Никитич, ты, что ли? - Малютин узнал его синий прорезиненный костюм, импортный, с какого-то химического производства. Больше ни у кого такого не было. - Никитич! Ты живой?
        Костюм сидящего был заляпан, будто человек в нем полз по грязи. Именно поэтому они не сразу его заметили.
        Дыхательная маска сбилась набок, рюкзака за спиной не было.
        Старик поднял на них глаза. Только теперь биолог заметил широкую прореху в его защитной одежде, на боку. Блеснула в луче фонаря дорожка из капель крови на земле.
        Он был жив и находился в сознании. Глаза его были открыты - страшные, отсутствующие. Зрачки расширены, как бывает от страха или шока, и на свет фонаря почти не реагировали. Кожа лица была землистой.
        -Пошли! - встряхнул его биолог. - Обопрись на нас.
        Похоже, на роду у него написано было быть нянькой для всяких покалеченных. И это при том, что он чувствовал к ним жалости еще меньше, чем доктор Хаус из популярного когда-то сериала.
        Старик послушно поднялся. Они подхватили его под мышки. Шел он так, как будто вот-вот упадет, подволакивая левую ногу. «Кто ж его так потрепал?» - нервно подумал Николай.
        -А где Боря с Лёхой? - сдуру спросил Васька старика уже в «трубе». Сам Малютин собирался все расспросы отложить на потом. Сначала надо было убедиться, что жизни того ничего не угрожает. - Они идут?
        -Нету их, - прошелестели слова, как сухие листья. - Пропали.
        Больше старик ничего не сказал, и у Васи хватило ума не переспрашивать.
        Марина их уже встречала. Она приготовила аптечку и даже освободила пылившуюся в подсобке койку. Пахло спиртом и йодом.
        Дантиста, который был самым опытным из них во врачебном деле, позвали, но первую помощь она могла оказать сама.
        -Кто это вас так? Звери? - спросила она, обрабатывая рваную рану и накладывая повязку.
        -Не звери, - пробормотал охотник.
        -Люди?! - хором переспросили они его.
        -Не люди.
        Ответ еще больше запутал их. А рана, как показалось Николаю, который и сам кое-что понимал в анатомии, была мало похожа на ножевую.
        -Мы завалили ее, - внезапно заговорил старик, голос его на время обрел четкость. - Долго с сынками караулили… Хотел доказать, что не врем… Она не испугалась. Хотела спикировать на нас… Только три «семеры» вкорпус и очередь в крылья ее угомонили… Фон правда у нее неслабый. Мы подбили ее возле Посада. Она в пикапе, возле кафе «У Арама». И пацаны где-то там остались. Я на секунду отвернулся - а их нет. Увидел что-то. Побежал… Себя не помню… мозги помутились. Очнулся уже здесь. Надо сходить за ними…
        -Да что он несет? - не поверил Василий. - Кого они подстрелили? И что за пикап? Я работающей машины хрен знает сколько не видел…
        Он не знал, что старый хрыч недавно отремонтировал «Тойоту»-пикап и она стояла в гараже примерно в километре отсюда - там, где была большая станция техобслуживания, при ней армянское кафе и небольшой магазинчик. А вот Малютин про это слышал.
        -По мне, это на бред не похоже, - не согласился биолог. - Он просит сходить за его сыновьями, с которыми что-то случилось.
        Длинная тирада, видимо, истощила силы Никитича, и, когда они снова посмотрели на него, пожилой охотник лежал без движения. Только по слабому дыханию можно было понять, что он жив.
        -Сознание потерял?
        -Больше похоже на сон, если я хоть что-то понимаю, - Марина приподняла веко охотника и посветила фонариком. Тот забормотал бессвязные слова, но не очнулся. - Думаю, это связано с шоком. А ты как считаешь, Коля?
        В другое время Малютин усмехнулся бы тому, что она так назвала его. Но в этот момент он боролся с внезапно подступившей дурнотой: вид кровавой раны сыграл свою роль. Паршиво она выглядела.
        -Что-то мне нехорошо, - ни к кому конкретно не обращаясь, объявил он и побрел в санузел, где его чуть не вырвало. Держась за ржавую трубу, он почувствовал, как в глазах все расплывается.
        «Не похоже на лучевую. Но плохой знак. Похоже, посадил на консервах желудок».
        Когда он вернулся в хранилище на первом этаже, там уже была целая толпа - пять человек, не считая Марины. Все мужики, и все, как один, здоровые, плечистые. Все эти ребята более-менее умели стрелять и были в поселке неофициальной милицией. Малютина они не любили, а он отвечал им взаимностью.
        -Где дед? - услышал биолог знакомый голос со стороны коридора. - Какого черта у вас тут вообще творится сегодня?
        И точно: Семеныч собственной персоной зашел в помещение. Староста был в камуфляже (скорее, в форме охранника, чем военного) и при своей любимой кобуре, которую он иногда носил как символ власти. Следом вошел Максим Бураков, его помощник, с помповым ружьем в руках.
        -Я ему в подсобке постелила, - отвечала кладовщица. - Завтра перенесем его в медпункт, но пока нельзя, нужен покой. Вроде лучше ему. Лев Тимурович сказал, что жить будет. Рана, конечно, грязная и рваная, но неглубокая… Остальное - ушибы, ссадины и сотрясение мозга. Похоже, от падения.
        -Что за животные его подрали?
        -Врач сказал, что на волков и собак не похоже.
        -А сам он что говорил?
        -Говорит: так и не понял, что это было. Мол, темно было. Но в пистолете у него всего два патрона. Похоже, в кого-то стрелял, хотя сам не помнит.
        -Чепуха какая-то. Быть такого не может. И где Борис с Алексеем?
        Ох уж этот Семеныч. Как и все люди его поколения, не признававшие Интернет, он считал мир простым и однозначным, не имеющим места для «небывальщины». Именно поэтому Малютин не стал излагать ему свои догадки. «Того и гляди смирительную рубашку наденут».
        -Говорит, что они пропали уже тут, в двух шагах от поселка. Возле кафе, - ответила Марина на полтона тише. - Надо сходить за ними. Как бы чего не случилось…
        -Ни за что, - отрезал Семеныч. - Только утром. Никто на ночь глядя из деревни не пойдет!
        Его мордовороты молча покивали, косясь то на окно, то на шлюзовую дверь. Им было явно ссыкотно выходить за порог.
        -Утром спасать будет некого, - произнес Малютин, и все повернулись к нему. - Если они еще живые. Или кровью истекут, или замерзнут, или дозу получат. Есть желающие пойти со мной?
        Никто не заметил, как он минуту назад, проходя мимо стеллажа, опрокинул в себя из банки сто миллилитров спирта, предназначенного якобы для протирки микросхем, но который Василий явно приготовил для себя.
        Николай почувствовал, что тоже хочет свои внутренние микрочипы.
        -Никого не пущу, - уже не так уверенно повторил староста, обводя взглядом остальных. Но поддержки не нашел. Люди были не против дать «психу» шанс.
        Но никто не рвался в добровольцы. Наступила такая тишина, что слышно было бульканье воды в трубах и звук работы фильтровентиляционной камеры.
        -Пошли, Васёк! - громко сказал Малютин. - Прогуляемся. Ты же мужик. Надо помогать ближним.
        Механик посмотрел на него дикими глазами, как на самоубийцу. Даже попятился.
        -Меня в это не впутывай. Все знают, что ты на голову ушибленный и ищешь смерти. Вот только даже она тебя не берет.
        Зато во взгляде Марины читалось: «Да ты просто герой!». В другое время биолог был бы этому рад, но сейчас просто отметил.
        -Если живы. Приведу. Если нет… принесу то, что осталось.
        Он повернулся к шлюзу и поправил несуществующую шляпу на голове.
        Василий, так и не расстававшийся со своим ружьем, открыл ему гермодверь. И очень поспешно, с грохотом, запер за ним.

***
        В самом начале, когда только стало можно выходить на поверхность, он сознательно искал встречи с Безносой старухой с косой в руках. Забирался на верхотуры - телевышки, заводские трубы, верхние этажи и крыши, - якобы для того, чтобы осмотреть окрестности. А на самом деле… В последний момент он всегда останавливался, будто натыкаясь на незримый барьер. Этот же барьер не давал ему даже просто поцарапать себе кожу ножом или бритвой.
        Тогда Николай начал делать более дальние вылазки. Ходил так далеко, насколько это было возможно. Залазил в такие места, где, предположительно, был шанс наткнуться на других людей, - в супермаркеты, оружейные магазины, склады. Но ему не везло. Пару раз он натыкался на следы человека, но старые. А через пару месяцев это желание выгорело. Осталось только пустое любопытство, которому он иногда давал волю, чтобы прогнать уныние, подхлестнуть нервы и разогнать кровь.
        Сейчас он шел в сторону кафе - в надежде отыскать сыновей Никитича.
        Со стороны это, наверное, выглядело забавно: человек в непромокаемом плаще и респираторе идет в темноте по шоссе, вдоль полусгнивших березок, стоящих как палки в воде, обходя ржавые пустые машины, и напевает «Strangers in the night» Фрэнка Синатры.
        -Two lonely people we were strangers in the night… Exchanging glances… - мурлыкал он песню о нежданных встречах в ночи и вечной любви, понимая, насколько сильно фальшивит.
        Фура-длинномер перегородила дорогу так, что ему пришлось сойти на обочину, заросшую высохшим кустарником. Под ногами хрустела корочка льда и хлюпала грязь.
        Ему неприятно было обходить эту махину, потому что она загораживала обзор. И с обеих сторон к нему можно было подобраться почти вплотную, а он и не заметил бы…
        Ружье подрагивало в руке. Адреналин зашкаливал в крови. В ушах стучали молоточки.
        Машины, машины, машины. Здесь в них не было мертвых. Все люди вылезли тогда, в день катастрофы, и ушли, чтобы найти последний приют в другом месте.
        А вот и забор Станции техобслуживания. Надо же, как быстро он до нее добрался.
        Он прошел мимо заправки, пнул ногой пустую канистру, которая загрохотала и покатилась под уклон в овраг. Сделал он это нарочно: если кто-то там есть, двуногий или четвероногий, пусть выходит сейчас, а не сидит в засаде.
        Но встречать его никто не вышел.
        «Даже тут я никому не нужен, хе-хе».
        Прошел мимо нескольких ремонтных боксов. Раньше здесь регулировали развал-схождение, меняли колеса, делали тюнинг. Один из этих боксов и использовали охотники.
        Вот впереди показалось кафе.
        Перевернутая шашлычница, разбитый уличный холодильник, где раньше стояли напитки. Реклама кока-колы. Ветер, терзающий остатки навеса. Разбросанные пластиковые стулья и битые стеклянные бутылки.
        В свете фонаря мелькнула вывеска.
        «У Арама. Шашлыки и шаурма. Всегда из свежего мяса!»
        А вот и пикап. Машина стояла на выложенной плиткой площадке.
        Биолог узнал бампер и мощные прожекторы на крыше.
        Фирма «Никитич и сыновья» - до войны вообще не существовавшая, а потому незарегистрированная, - подвергла пикап интенсивной переделке. И поскольку нормального бензина вокруг было днем с огнем не найти, они перевели двигатель на этанол. Теперь машина была таким же алкоголиком, как сам старик.
        Фары не горели, но в салоне светился один тусклый огонек.
        Дверцы были распахнуты. Рядом лежал измазанный кровью брезент.
        А в кузове… Николай сначала принял это за тушу коровы, но, приглядевшись, он увидел…
        Затаив дыхание и чувствуя, как от ужаса мороз по коже подирает, биолог смотрел на существо, которого просто не могло быть здесь в принципе.
        На нашей планете такое создание могло существовать - ходить, летать или плавать - только в кайнозойскую эру. Огромный остекленевший глаз, казалось, следил за человеком. Кожистые крылья, в которых виднелись полные запекшейся крови пулевые отверстия, были сложены и смотаны металлическим тросом. Через борт свешивалась покрытая чешуйками лапа, которая была увенчана несколькими острыми когтями, как у гигантской курицы.
        Борис и Алексей - ребята были не маленькие, но и втроем братья Колосковы не сдвинули бы с места эту тушу, не говоря уже о том, чтобы дотащить сюда, не будь у них машины с лебедкой в кузове.
        Там, где у существа должна была находиться грудная клетка, виднелись голые ребра. Будто кто-то вырывал из нее плоть целыми кусками. И второй лапы не было. Торчала только бедренная кость и пучки сухожилий.
        Хотя шкура - Малютин не проверял, но готов был поспорить на свой обед, - была почти как у носорога.
        Биолог увидел, что ручка дверцы пикапа вымазана кровью.
        И тут оцепенение как рукой сняло.
        По снегу от самого бампера шел след, будто кого-то или что-то волочили в сторону закусочной Арама.
        Со стороны кустов хрустнула ветка. Тихо, но отчетливо. В самом кафе что-то бумкнуло, будто кто-то тяжелый спрыгнул на пол.
        И тогда инстинкт наконец-то победил и взял под контроль тело, отобрав рычаги управления у неадекватного разума. Николай побежал с такой скоростью, как не бегал даже в восемнадцать, когда его отправляли от института на соревнования.
        Разум словно помутился, а взгляд бесстрастно фиксировал творящееся вокруг. Малютин перепрыгнул через что-то, до боли похожее на цепочку следов, отчетливо проступающих на свежевыпавшем снегу.
        -Твою мать! Твою…
        Он не заметил, как добежал до подъездной дороги, лавируя среди машин-статуй.
        Десяток раз ему казалось, что он слышит позади себя тихие шуршащие шаги и чье-то тяжелое дыхание. Но невозможно было это проверить, не остановившись.
        А вот и «Мирный»: дорожный знак, говоривший о том, что здесь находится населенный пункт.
        К стене он подбежал, уже выдыхаясь. Прыжком заскочил в ворота и понесся дальше. И только оказавшись внутри периметра, Николай заставил себя остановиться и пройти остаток пути шагом.
        Его впустили на Склад по условному стуку и сразу же накинулись с расспросами.
        -Я не знаю, что там, но явно что-то было… Их нет. Ни живых, ни мертвых. Туша убитой птицы в кузове… частично разобрана. Это и правда гигантская тварь. Если взять тележку… или санки… можно привезти утром. Это килограмм сто свежатины. Если ее вообще можно есть. В чем я сомневаюсь. Я вообще не думаю, что стоит туда возвращаться, - пытался внятно рассказать о случившемся Малютин.
        И тут он хлопнул себя по лбу.
        Не говоря ни слова, он развернулся и направился в шлюз.
        -Я сейчас, - бросил на ходу Николай. - Ждите.
        Он вспомнил, что не закрыл ворота.
        Нельзя было оставлять их открытыми. Что бы там ни произошло, Дед не врал. И пацаны его не сами ушли.
        -Ты куда? - крикнул ему вслед Василий.
        Но Малютин не ответил. Грохнув посильнее дверью шлюзовой камеры, он во второй раз выбрался в промозглый осенне-зимний вечер.
        Уже на подходе к стене он почувствовал: что-то не так. Дверь!!!
        До этого она была распахнута, а сейчас - приоткрыта.
        И почему-то все волосы на его голове, а с ними волоски на коже встали дыбом при приближении к этой черте. Почему-то ему хотелось убежать как можно быстрее. И если возле станции его охватил вполне объяснимый, разумный страх от увиденного, то здесь это был иррациональный ужас от не-увиденного. Будто налетел порыв ледяного ветра и пробрал до костей - так, что ни следа не осталось от былого пьяного бахвальства.
        Чего ему только стоило пересилить себя, сделать последний шаг и протянуть руку. Но и тут он не смог, как хотел, спокойно закрыть ворота. Вместо этого он взялся за ручку, дернул и потянул на себя, но его трясущиеся руки долго не могли запереть задвижку. Это была не «герма», а обычная стальная дверь.
        Наконец, замок закрылся. В последний миг Николаю показалось, что с той стороны на дверь осторожно надавили, будто проверяя.
        Ему показалось, что он слышит что-то: то ли свист, то ли щебет, то ли горловой клекот, но очень тихий, на грани слышимости.
        «Может, я схожу с ума? И мне уже мерещатся и следы, и черт знает что?»
        Но почему-то он мог теперь спокойно стоять, только если прижимался спиной к стене, а никак иначе. Даже если это был безопасный внутренний двор поселка. Ему хотелось иметь максимальный обзор.
        Он буквально заставил себя отлипнуть от стены и зашагать к Складу.
        -Что случилось? - спросила его Марина, когда он, тяжело дыша, снова зашел в хранилище. - На тебе лица нет.
        Все взгляды были направлены на него, все ждали его рассказа.
        -Да так… ничего. В кузове действительно лежит мертвая тварь с крыльями. Такая «злая птичка» размером с корову. Ее сначала застрелили, а потом выпотрошили и расчленили. А братцев нету нигде. Можете утром сходить сами и проверить.
        Он почувствовал ломоту в висках. К горлу подступала тошнота.
        -Я иду домой, - объявил Малютин. - Болит голова. Я сегодня достаточно пользы принес человечеству… ик! Дальше давайте без меня.
        Уже не скрываясь, он снова выпил приготовленные Васей для себя сто грамм и съел деликатес - три вареные тепличные картофелины.
        -О том, что ты видел… никому, - последнее, что сказал ему Семеныч. - Мне еще паники не хватало. Всё, иди.
        Опьянение и слабость в ногах нахлынули как-то внезапно.
        После дежурства на вышке… После смерти и похорон сумасшедшей бабки… После кладбища и истории полоумного строителя вертолетов…
        После все этих катакомб… тетрадрахм… ах, да гекатомб - вспомнил он нужное слово - на видеозаписи…
        После загадочного появления старика и не менее загадочной пропажи его сыновей - не сопливых пацанов, а здоровых лбов, каждый из которых самого Николая мог в бараний рог скрутить…
        После одиночного похода к кафе и вида всей этой кровищи…
        «Если они были там, то им уже не нужна моя помощь. Совсем не нужна».
        После страшно-гнетущего напряжения от того, что было там за дверью… даже если там была только пустота…
        После всего этого не грех ужраться вусмерть, а он ограничился только еще одной стопкой. Все-таки он был бывшим ученым, а не сельским алкоголиком.
        Он думал, что на морозе его отпустит, в голове прояснится, но стало только хуже. Не прощаясь ни с кем, Николай вышел и побрел по «трубе» кдому, надеясь, что ноги успеют его донести туда прежде, чем подкосятся. Хотя тело все больше принимало положение Пизанской башни. Он буквально бежал, держась за стенку. Странно: все-таки не на голодный желудок пил.
        А вот и его клетка. Home, sweet home. Его панцирь, его раковина улитки, куда он уползал всякий раз, когда люди и жизнь слишком сильно тыкали его прутиком.

***
        Он уже подходил к своему порогу, когда увидел, что в доме Тимофеевых включен свет и широко распахнута шлюзовая дверь. Собаки нигде не было.
        Любопытство - проклятая вещь, которая никогда не доводит до добра, включилось раньше, чем он успел подумать. Заглянув внутрь, Малютин увидел что-то красное на полу, и что-то, чего не должно было быть на стене. Оно стекало, как тягучий клей.
        Отпрянул… И в этот момент его едва не сбили с ног.
        Загрохотали ботинки и сапоги. Он увидел людей, причем они были не в ОЗК, а в обычных куртках. Двое из них тащили третьего, заломив ему руки. Четвертый - Николай узнал в нем Жигана - нес в вытянутых руках топор.
        -Что за кипеш? Пожар, что ли? - спросил недоумевающий биолог.
        -А, это ты, Микроскоп. Какой-то долбанутый день… Тимофеев жену зарубил. Идем его старосте сдавать.
        -Да ты что? Топором? Насмерть?
        -Наповал, прямо между глаз.
        «И еще на одного человека меньше стало. Эдак скоро нас совсем не останется», - промелькнуло в мыслях у Малютина.
        -Вот к чему супружеская жизнь приводит, - вслух сказал он и добавил, не обращаясь ни к кому:
        -Вот видишь, Марина. Как хорошо… умеешь… ик! Держать дистанцию.
        Мысли его уже потекли, поэтому он не стеснялся держать душу нараспашку перед чужим и неприятным ему человеком - первый признак.
        Но Жигану было, похоже, не до шуток.
        -Он отпирается. Несет какую-то туфту. Говорит, что йети видел. Йети! Снежного человека. И не одного. Прикинь? «Эти» - так он его называет. Как убивал, не говорит. Мы его почти голым, в майке и труселях, на улице поймали. С топором. Сейчас его заперли в сарае. Где раньше косилки и мотоблоки стояли. По виду - «белочка», но он трезвый, как стекло… - Жиган принюхался и усмехнулся. - Не то что ты… профессор. Вон как перегаром несет.
        -Да я только сто грамм… Там у ворот на меня что-то накатило. Как будто пиявка к мозгу присосалась. Тянет и тянет… От этого и хреново. Алкоголь ни при чем.
        -Ага, знаем мы. Сто плюс минус литр. Пиявка… Иди отоспись. А то свалишься на улице - и хана. Воспаление легких. Вон как погода шепчет…
        -Да ты прям мать Тереза и папа Римский в одном флаконе. Все, как говорят пассажиры, - я на боковую. Разбудите меня, если будет конец света. Новый.
        Придя, наконец, домой и отгородившись от мира непроницаемой перегородкой, Малютин тут же бухнулся на кровать, которая жалобно скрипнула под его весом. «Проклятый матрас совсем продавился», - буркнул он про себя.
        Он укрылся тем же старым одеялом, сунул под голову подушку, из которой лезла набивка. Простыня была, как и все вещи, потрепанная и застиранная. Общая прачечная в поселке худо-бедно работала, а бытовая химия, которую они добывали во время рейдов по супермаркетам Сергиева Посада, хоть и потеряла половину своих свойств, но еще была годна.
        Уснуть ему удалось не сразу, несмотря на выпитую порцию aqua vita (перорально, как говорят фармацевты) и таблетку снотворного, которое вообще-то не стоило мешать со спиртным. Да в любом случае, нечто, произведенное в 2012 году, пить в 2033-м было нежелательно.
        Когда он растянулся во весь рост, голова его уткнулась в острый край какой-то вещи. Малютин матюгнулся. Рукой он нащупал мешающий предмет, которым оказался дневник в кожаной обложке и в твердом переплете - тот самый, из тайника в подвале.
        Скупо и сжато эта маленькая книжка рассказывала историю человека, вся жизнь которого была подчинена правилам, инструкциям и прочим нормативным документам.
        Николай читал ее не подряд: иногда пропуская абзацы, а иногда целые страницы, когда становилось скучно и шли занудные перечисления инвентаря, запасов и ничего не говорящих имен.
        «15 июля 2013 года.
        Сегодня десятый день, как нас разместили. Нашу семью и еще человек пятьдесят. Все с завода, где я работаю. Обживаемся. Те, для кого поселок предназначался, не успели. Майор, который вел грузовик, сказал, что привезут еще людей. Ждем».
        «31 июля 2013 года.
        Не вернулись и не привезли. Мы последние. Теперь уже точно. Целый день дожди. Зато в небе со стороны столицы больше нет огней. Думаю, если бы мы были на открытом месте, нам был бы конец. Жена и дети нормально. До сих пор не верят, но нормально».
        «7 августа 2013 года.
        Москвы нет. Ни самолета, ни машины уже сколько дней. Последний самолет был в первый же день. Я своими глазами видел, как он упал за лесом. Последние машины (военные) проехали неделю назад. Больше ни с запада, ни с востока - никого. Ясно, что никто за нами не придет в ближайший месяц. Но в остальной России должны были остаться центры власти. И они придут за нами рано или поздно. Надо только продержаться. Продукты есть. Вода есть. Даже лекарства есть».
        «1 марта 2014 года.
        Сегодня я понял, что это за поселок. С трудом, но нашел документы, в которых говорится, что его строили для размещения защищенного пункта управления проведением спасательной операции. То есть кто-то еще год назад (или больше) знал, что эта война начнется. Но видимо, никто из них не добрался».
        «2017 год.
        За что? Почему? И как теперь жить? Только ради дочки…»
        Николай сначала не понял, к чему относится эта запись, но вспомнил дату на могильном камне, и вопросы отпали. После этих слов на бумаге через всю страницу была проведена по линейке жирная черта красной ручкой. Следующая запись тоже была короткой. Их разделяло всего две строки, но между ними пролегла дистанция в два года.
        «Я знал, что она уйдет. Надеюсь, вы вместе там. Простите меня (2 сентября 2019г.). Я к вам приду. Я же обещал. Остались только кое-какие дела здесь. До остальных мне дела нет. Должен узнать, что там в Москве».
        Вот так. Уже почти все ясно. Он не смог их спасти, хотя очень пытался. Они все равно умерли. То ли от болезней, то ли еще от чего. Так бывает. Да на самом деле не бывает иначе. Жизнь - не фильм из Болливуда с хеппи-эндом, где все поют и пляшут.
        Но и это не подорвало дух человека. У него хватило сил привезти, починить и заправить беспилотник. Наверно, он действовал, как механизм.
        И после этого он прожил достаточно долго. И другие жители в поселке оставались.
        Ведя взглядом вдоль аккуратных строк, Малютин дошел до последней фразы:
        «2024 год, август.
        Все ушли. Пойду за ними, может еще сумею догнать… Хотя, может, это они правы? И знают то, чего не знаю я? Через пару дней напишу».
        Больше записей не было.
        Но Малютин не успел это осознать, потому что провалился в сон, как в какую-то болотную топь.

***
        Они шли вдвоем посреди по-летнему одетой толпы, по нагретому солнцем тротуару. Мимо проносились автомобили.
        -Пошли, пошли, быстрее! - звала и увлекала его за собой она.
        Он услышал доносящуюся откуда-то музыку. Играла незамысловатая мелодия, похожая на звучание шарманки.
        Они оказались в узком переулке. Мелькали витрины маленьких магазинчиков. На клумбах и прямо на балконах росли красивые цветы. Художник с мольбертом рисовал портреты людей. Играли уличные музыканты.
        Она тянула его за руку, они почти бежали.
        -Скорее, а то закроют, и мы не успеем к началу!
        Он почувствовал запахи сладкой ваты, попкорна, жарящихся гамбургеров. Почему-то он понял, что это были именно гамбургеры, а не шашлыки или что-то еще.
        Течение толпы вынесло их к железным воротам. Он не любил такие сборища, но тепло ее руки успокаивало и позволяло мириться с этим неудобством.
        Музыка так гремела басами, что слова развеселой мелодии было сложно разобрать.
        Он попытался вспомнить, как называется этот парк развлечений, но не смог. Наверное, это был какой-то временный, разбитый здесь на лето. И что за цирк приехал сюда на гастроли? Кругом висели афиши, на них - львы и обезьяны, всадники с саблями и женщины в перьях.
        Повсюду были раскинуты шатры и павильоны, стояли палатки и лотки.
        У ворот Губка Боб и Шрек приставали к людям. Дети радовались, улыбались даже взрослые.
        -Давай сфотографируемся, - предложила она, дергая его за рукав, совсем как маленькая девочка.
        -Да ну. Это какие-нибудь таджики. Или неудачники. Мне шеф так и говорит: не будет продаж - пойдешь в ростовом костюме детей развлекать.
        Надула губки.
        -Какой ты злой. И неласковый.
        Вот так. А он хотел всего лишь пошутить.
        -Это я-то неласковый? Да ты не представляешь, насколько я ласковый. - Он попытался включить режим «флирт», но получил полный негодования взгляд.
        «Ну что за талант у меня - все портить? Спокойно, брат, спокойно. Попытка номер два. Вспомним опыт бывалых. Надо сказать что-то важное».
        Но слова путались. И встали комом в горле. И застряли на языке.
        -Слушай, ты мне нравишься. Выходи за меня, - выпалил он все-таки.
        На секунду она опешила. Потом рассмеялась. Но не жестоко, а тепло и ласково.
        -Самое необычное признание в любви. Поверишь, если скажу, что оно первое?
        -Не поверю. Ты наверняка получала их десятками.
        -Нет. - Ее улыбка в этот момент стоила того, чтоб захотелось смотреть на нее вечно.
        -Я хотел подарить тебе одну… одно… - Он сунул руку в карман джинсов.
        «Черт побери, я всего лишь косноязычный кандидат наук, а не ловелас. Да где оно потерялось? Ага… вот».
        Пальцы нащупали бархатный футлярчик.
        Он уже собирался было открыть его, когда тот, словно живой, рыбкой соскользнул с ладони! И полетел через ограждение куда-то вниз, куда вела выложенная мрамором лестница.
        «Откуда тут, черт возьми, эта лестница?»
        -Я сейчас. Только достану.
        -Подожди. Не уходи! Пойдем поищем вместе.
        -Я быстро, любимая. Будь здесь!
        Он выпустил ее руку. Их пальцы расцепились.
        Бросив на нее последний взгляд - она в своем длинном белом платье стояла возле кассы, под оглушающей музыкой, глядя на него большими и почему-то полными страха глазами.
        Он тоже почувствовал тревогу. Будто повеяло холодным пронизывающим ветерком, а к сладким ароматам этого вечера примешались запахи гари и гниения. Но люди вокруг словно ничего не замечали: все так же обнимались парочки, все так же смеялись и бегали дети, запивая мороженое газировкой.
        Среди толпы ходил клоун со связкой рвущихся в небо воздушных шаров, похожих на гроздь ягод. Почему-то и он, и его шарики выглядели не милыми, а зловещими.
        Огромный полотняный шатер передвижного цирка сверкал огнями. Аттракционов было столько, что от них рябило в глазах: качели, лошадки, надувной замок, электромобили, паровозики и самолеты. А чуть поодаль возвышалось большое колесо обозрения. Но от всего этого его вдруг замутило, закружилась голова.
        «Как они могли так быстро всё собрать? Такие огромные сооружения. Еще вчера тут ничего не было».
        Здесь же был и художник. Но на последней картине, которую он усердно торопился закончить, был кричащий человек, как на известной работе Мунка, - из глаз текли красные слезы, и город на заднем плане горел. Огонь этот выглядел так, как будто его нарисовал ребенок.
        Все его мысли занимала бархатная коробочка. Он побежал. Быстрее. Быстрее.
        «Только бы найти эту проклятую штуку… И откроются ворота в дивный мир, где водопады света и радости. Где новые страны и города, в которых мы не были, но побываем вместе. Чудесные острова, лагуны, водопады, джунгли с райскими птицами и огромными бабочками, рисунок на крыльях которых похож на россыпь драгоценных камней. Чертова коробочка, ну где она?.. Только бы найти… Только бы не ушла…»
        Он спустился по лестнице вниз. Там, внизу, было прохладно и темно, и давали тень развесистые деревья, совсем не московские, совсем не характерные для умеренного пояса. Он все еще видел над собой небо, но теперь оно казалось нарисованным на своде пещеры. Тут на тропинке, вымощенной желтой плиткой, он увидел коробочку и побежал к ней. И в этот момент его едва не сбили с ног.
        С радостным хохотом мимо пробежала стайка детей и подростков. Они топали по асфальту, как слоны в цирке. Кто-то из них задел ногой в кроссовке коробочку… и его подарок полетел в сторону от дорожки, в густую траву…
        Он кинулся туда, под сень деревьев, но вместо травы там оказалась глубокая яма, и он начал падать… И падал, и падал, мимо корней деревьев, похожих на жирных червей. Уже внизу, подняв глаза, он увидел, как квадрат неба стал кроваво-красным.
        И тут все исчезло и сменилось привычной картиной - черным потолком, навалившимся сверху, как крышка гроба. Николай проснулся.
        За окном шел дождь. Темноту то и дело прорезали вспышки молний. Гроза была где-то далеко. Грома слышно не было - стекло заглушало все звуки, кроме очень близких. Раньше такое буйство стихии бывало только после жары, но теперь климат словно сошел с ума. Теперь биолог не удивился бы и северному сиянию над Москвой.
        Атмосферное электричество могло найти выход в любой день.
        Он щелкнул выключателем, но светлее не стало.
        Зрение было не в фокусе, глаза покрылись соленой коркой, как будто он рыдал всю ночь.
        -Да что это такое со мной? Не было ничего!!! И день тот прошел не так. Балаган был дешевкой. Акробаты-негры - такие, будто их в наркопритонах набрали. И животные - полудохлые, просто блохастые чучела. И солнце жгло. И тошнило от гамбургера. И дети были противные. И подарка не было… И я ей ничего не предлагал. Думал, успею еще. Время есть.
        Он повернулся, потому что колола в бок пружина и сильно болела затекшая нога. На светящемся циферблате часов было 01:25.
        И от всего сна остался в голове только топот бегущих ног.
        «Топот? Да что стряслось? - подумал он, а потом его осенило: - Это было снаружи».
        В ту же секунду по двери начали колотить чем-то железным.
        -Кто там? Какого рожна вам надо? - биолог подошел к переговорному устройству.
        -Малютин, вставай! - Он узнал голос Льва Тимофеевича. - Беда! Ты что, бури не слышал? Провода порвало в нескольких местах. Ветряки поломало. Вся деревня осталась без электричества. Фильтровентиляционные камеры еле работают. Даже проводной связи теперь нет. И Василий куда-то пропал. Семеныч сказал всем собираться в Клуб. До утра пересидим, а утром чинить будем.
        «Так вот почему так тихо. И душно…»
        Только сейчас Малютин понял, что лампочка не горит. Просто его глаза привыкли к темноте, и им хватало света от зарниц за окном.
        Но в интервалах между вспышками было темно - хоть глаз выколи.
        Двадцать лет никакая техника без сбоев и ЧП прослужить не смогла бы. Вот и энергоснабжение поселка приходилось чинить и латать из подручных материалов. И если без освещения еще как-то можно было бы жить, обходясь керосинками или даже свечками, то без работы ФВК они остались бы без чистого воздуха. И хоть вдыхать ту смесь, что называлась атмосферой, было не смертельно, - накапливать свою годовую дозу никто не хотел.
        Проклиная все, биолог начал одеваться, матерясь и путая штанины и рукава. Виски ломило, во рту был мерзкий привкус кошачьего туалета.
        Когда он открыл дверь, никого снаружи уже не было. Откуда-то из центра поселка доносились крики и возбужденные голоса.
        Темень была такая, что даже в «трубе», где практически невозможно было свернуть куда не надо, он почувствовал дискомфорт и страх: тонкий пластик - плохая защита от того, что могло быть снаружи.
        «А что там может быть?»
        Он уже хотел идти в сторону Клуба, когда услышал жалобный крик.
        Николай прислушался. Но услышал только стук наполовину оторванного от крыши соседнего брошенного дома листа железа да далекие раскаты грома, похожие на канонаду.
        «Показалось?»
        В этот момент крик прозвучал снова. Он доносился из хозяйственной постройки, желтая облезшая стена которой выделялась на фоне серых домов.
        -Выпустите меня. Я не убивал никого! Это они. Эти…
        С Тимофеевым Николай особо не общался. Но Малютин знал, что этот человек, тихий и незаметный, души не чаял в своей жене, с которой познакомился и сошелся уже здесь. Детей у них не было - и это было разумно.
        -Да как я открою? Ключ у Семеныча. Я возьму его и вернусь, - громко сказал Николай.
        Нечего было и думать о том, чтобы взломать оббитую железом дверь с врезанным замком. Не сумев сказать больше ничего ободряющего, биолог побежал за остальными. Услышав, что он уходит, пленник начал кидаться на дверь, как безумный. И когда Николай уже скрылся за поворотом «трубы», тот все еще бился об нее, как раненый зверь.

***
        К 2:00 в Клубе собрались почти все - заспанные и напуганные.
        По предложению Малютина окна первого этажа забаррикадировали мебелью. Вернее, баррикадировать, двигая тяжелые шкафы по полу, пришлось ему одному - с минимальной помощью от других.
        Кто-то посмеивался над ним, кто-то просто пожимал плечами.
        Собственно, клубом - в том смысле, какой их поколение привыкло в это слово вкладывать, - здание не было. Снаружи оно, обшитое каким-то особым материалом, который не опознал даже опытный отделочник, выглядело вполне современно, внутри же это был типичный сельский дом культуры: столовая, актовый зал на первом этаже и несколько тесных кабинетов, обставленных староватой, но прочной мебелью, на втором.
        Ни в одном другом здании собрать всех жителей было невозможно. Разве что на Ферме, но там не было даже лавок - не на голой земле же людей размещать.
        В актовом зале они все и собрались. Это было похоже на профсоюзное собрание или встречу тех, кому за сорок. Нарушала картину только кучка детишек, которым отвели отдельный уголок зала под присмотром Льва Тимуровича и нескольких мамочек.
        Семеныч, сидевший в кресле на сцене, пересчитал еще раз всех по головам. Оказалось, что шестерых не хватает. Вернее, троих, если не считать Лёхи, Бориса и запертого Тимофеева.
        Отсутствовали Вася, Надя - женщина, работавшая на Ферме, - и мужчина, оглохший после воспаления слухового нерва.
        Слабослышащего скоро нашли и привели. Он жил неподалеку от Клуба и просто не услышал сигнала тревоги. А женщина будто в воду канула. Как и Василий.
        -Нам, как в сказке, надо ночь продержаться, - объявил Семеныч, раскуривая очередную сигарету. - Тут мы в полной безопасности. Утром, как рассветет, все мужчины возьмут инструменты… и оружие. Мне тут все уши один умник прожужжал про тварей из темноты… - Он покосился на биолога. - Так уж и быть. Прочешем весь поселок. И найдем посторонних - если они есть. Хотя я в них не верю. Пока все происходящее вполне объяснимо и без тварей.
        Никто из зала не возразил. Все молчали. В такую минуту каждому хотелось сбиться, как овцы, в кучу. Даже деда Никитича положили здесь же, на раскладной кушетке.
        Малютин сидел отдельно от других, развалившись сразу на три сиденья. Когда он попытался заикнуться про Тимофеева, староста отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:
        -Ничего с ним не сделается. Целее будет. Там дверь крепкая и окно заделано.
        «Окна! - От этой внезапной мысли биолог подскочил, как подброшенный катапультой. - Кто-то должен следить за окнами второго этажа. Ну почему они такие бараны?»
        -Так-то лучше. - Староста отложил отвертку и перестал ковыряться в приборе, который стоял перед ним. - Пока Вася не нашелся, ремонтом занимаюсь я сам. Глаза боятся, а руки делают. Уже починил громкую связь.
        Он нажал на кнопку, включая переговорное устройство внутренней радиосети. Шнур тянулся к стоящему чуть поодаль генератору, который урчал, как огромный кот.
        -Внимание! - произнес он в микрофон непонятно кому. - Проверка связи! Проверка связи!
        И уже протянул руку, чтобы отключить радиосеть, когда все услышали на том конце провода чье-то сбивчивое дыхание.
        Звук доносился из стоящего рядом на полу динамика.
        -Меня кто-нибудь слышит? Ребята… Люди… Отзовитесь… Кто-нибудь! Я боюсь. Там кто-то ходил за окном…
        Это была Надежда. Та самая, которая не пришла с Фермы. Вообще-то к сельскому хозяйству она имела мало отношения, а до войны работала секретаршей. Малютин ее считал истеричкой, но признавал, что бывают дамочки и хуже.
        -Солнышко, успокойся, - староста заговорил как заправский психолог. - Никто тебя не тронет. Ты где находишься? На Ферме?
        -Д-да. Была в оранжерее, потом все ушли. А я не видела…
        -Они, такие-сякие, тебя забыли. Я уже отправил Максима и Петровича за тобой.
        Врал, чтобы успокоить. Никого он еще не отправил.
        На том конце провода возникла пауза. Потом они услышали звук, похожий на глухой удар по металлу. За ним последовал еще один, будто били в корабельный колокол.
        -Быстро вы добрались… - скороговоркой затараторила женщина. - Пойду открою.
        -Мы не… - Староста не успел договорить, потому что из динамика донесся скрип, с которым обычно поворачивался плохо смазанный штурвал гермодвери. Потом - звук, похожий на одинокий всхлип, и шум от падения, будто перевернулся шкаф. Еще Николаю послышалось какое-то ворчание. А дальше была тишина, которая могла быть только при обрыве провода или отключении станции на том конце.
        Несколько минут они ждали.
        -Бред какой-то, - сказал, наконец, староста, отключив переговорное устройство. И Малютин был с ним на этот раз солидарен.
        -Надо сходить за ней, - поднялась с места Марина. - Вы вообще люди или нет? И за Тимофеевым тоже. Это не он убил жену. Тут и слепому ясно.
        -Как же вы меня достали, гуманисты… - Лицо старосты скривилось. - Я тут отвечаю за сотню человек. И должен из-за двоих всех под угрозу ставить… Ну хорошо. Мы сходим за ними. Подозреваемого запрем здесь, в кладовку.
        -Максим, - староста повернулся к своему помощнику. - Идите вместе с Петровичем и Николаем на ферму. Посмотрите, что там. А по пути назад заберите нашего убивца. У него руки связаны, но все равно - будьте осторожны.
        Он так ничего и не понял.
        Малютин, когда до него дошло, куда ему предлагают сходить, поежился. От его недавнего боевого настроя ничего не осталось. Он проспался, винные пары выветрились, и теперь ему не хотелось быть разделанным, как туша той гигантской птицы. А еще ему не давала покоя форма следов.
        Он чувствовал, что они соприкоснулись с чем-то настолько страшным, что даже ядерные грибы над городами рядом с этим бледнели. И силуэт, который он заметил на видео, и те, кто оставил странные следы, и птица, и те, кто выпотрошил ее, - это все были части одной картины, увидеть которую целиком - слишком сильное испытание для психики даже здорового человека.
        А кто из них мог похвастать здоровой психикой?
        -Нет! - услышал он знакомый голос. - Нет-нет! Вы офонарели? Сейчас нельзя. Они ходят вокруг.
        Все повернулись. Говорил охотник. Приподнявшись на раскладушке, он смотрел на переговорник такими глазами, будто оттуда мог кто-то вылезти.
        -Откуда ты знаешь, дед? - спросил староста.
        -Семеныч, мне трудно объяснить. Я в этом не мастак. Короче… я слышал что-то. Это как радио… Нет, не так… Как шепот. Слов не разобрать. Но смысл все равно понимаешь. Я и сейчас это слышу.
        Семеныч только отмахнулся.
        -Да иди ты в баню. Это на тебя так таблетки подействовали. Лежи себе, отдыхай.
        Так он сказал, но никого никуда не отправил. Да никто больше и не рвался идти. Даже Марина замолчала, обхватив голову руками.
        «Кто-то ходит вокруг».
        Николай вспомнил, что за последние годы он чувствовал это десятки раз - и дома, и на ферме, и во время своих отлучек.
        -Прекратите панику! - услышал он голос старосты. - Надо распечатать оружейную комнату. Максим, ключ у тебя? Как - «у меня»? Да я его тебе отдавал!
        Начали препираться и искать.
        «Окна. Их обязательно надо проверить и дальше держать под контролем», - подумалось вдруг Николаю.
        Никому ничего не говоря, Малютин вышел из зала. Он не хотел прослыть параноиком и паникером, поэтому не пошел на глазах у всех в шлюз к оружейной стойке, а сразу направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Вроде бы тут, в здании, бояться было нечего. Но почему-то уже на середине лестничного пролета он пожалел, что при нем нет хотя бы пистолета.
        Он быстро поднялся наверх. Здесь были только кабинеты. Табличек на их дверях не было. Все кругом покрывал слой пыли - этим этажом они много лет не пользовались.
        Николай подошел к одному из окон. Оно выглядело очень надежным - как и само здание с его толстенными стенами - и явно было многослойным. Сложная система уплотнителей поддерживала герметичность. Если воздух снаружи немного и просачивался, то не критично.
        Внезапно ему показалось, что он видит на пыльном подоконнике круглые отпечатки.
        Мороз по коже - выражение недостаточно сильное для описания того, что он почувствовал в этот момент.
        Но он не застыл в ужасе, а быстро осмотрел коридор в поисках предмета, который мог бы служить оружием. Его взгляд упал на кусок водопроводной трубы, лежащий в углу.
        Николай чуть не подпрыгнул, когда услышал совсем рядом тихий голос.
        -Дядя Коля, вы не расскажете? А то меня мама заругает.
        Обернувшись, Малютин выругался так, как никогда нельзя говорить при детях.
        -Ты что, белены объелась, мелкая? А если бы я тебя…
        Хорошо, что ружье он оставил внизу, а до трубы ещё не успел дотянуться.
        Это была Леночка: шесть лет, с бантиком на почти лысой голове, с родимым пятном в пол-лица, в выгоревшем платье из синтетики, - еще одна из детей подземелья. С бледной землистой кожей, никогда не знавшая нормального неба, нормального солнца и нормальной зелени. А уж про море и говорить было нечего. Бедные, несчастные существа, из-за грехов взрослых лишенные той жизни, какой она могла бы быть у них раньше.
        -Они меня дразнят, вот я и ушла, - вдруг сказала она. - Но тут тоже плохо. Гроза за окном.
        -Да вижу, что гроза.
        За окном действительно непогода разгулялась не на шутку. Молнии били куда-то в крыши далеких черных домов. Но при этом то и дело падал мокрый снег. Сумасшедший климат сумасшедшей Земли.
        -Не гроза. - Она надула губки и топнула ножкой. На ее лице появилось совсем не детское раздражение. - А «гроза». Они только смотрят, но все равно страшно. Сейчас они снова появятся. Смотрите!
        Она произносила «р» вместо «л», к этому все привыкли. Логопедов тут не было.
        -Не гроза, а глаза, - сказала она вдруг гораздо четче. - Вот они.
        И показала пальчиком за окно.
        Малютин подошел поближе к окну. Вгляделся в темноту. И увидел их. Глаза. У самого стекла. Угольно черные, нечеловеческие. Сверкнула молния, осветив, словно мгновенная фотовспышка, лицо с бледной бугристой кожей, покрытое какими-то неровностями. Да еще у самого стекла болталась на весу растопыренная рука.
        Существо свешивалось с крыши, держась ногами (лапами?) за какой-то выступ там, где человеку не за что было бы ухватиться. Длинные узловатые пальцы были похожи на щупальца, а ногти - на когти. Короткие, но острые когти. В приоткрытом рту (пасти?) с трудом помещался ряд неровных зубов.
        В этом создании угадывались очертания человека, но вся его фигура была настолько гротескной, будто кто-то размягчил пластилин, а потом вылепил из обычной человеческой фигуры что-то иное.
        И оно Николая тоже увидело. Черные, как бездна, зрачки белых глаз следили за ним, пока он пятился прочь от окна.
        «Только не бежать. Только не…»
        -Что это, дядя Коля? Это опасно? Что это? Я боюсь.
        «Если бы ты понимала, ты боялась бы еще сильнее».
        -Это ничего. Это просто показалось… - пробормотал он, гладя девочку по голове. - Не хочешь спуститься вниз? Там тебя мама уже заждалась.
        А сам уже подталкивал ее к дверям, ведущим на лестницу, стараясь не делать резких движений.
        «Стекло прочное, армированное. Но выдержит ли? Только не бежать. Кто бы это ни был, зверь или бывший человек, инстинкт охотника есть у всех, кто питается мясом. Увидев слабость, он нападет. Наоборот, надо казаться больше и выше. И смелее. Тогда удастся выиграть секунды».
        Наконец, малютка ушла, что-то бормоча под нос про дядю за окном. Николай услышал ее шаги. Она спускалась на первый этаж. А значит, можно было последовать за ней. Так же тихо и спокойно. Не отводя глаз. От «дяди».
        В последний раз биолог встретился взглядом с немигающими глазами существа. Которое явилось сюда, не иначе, прямым экспрессом из Преисподней.
        Поворачиваться спиной было нельзя. Поэтому он пятился. И пятился… до самой двери.
        Сверкнула молния, и Малютин увидел, что создание начало двигаться. Малютин толкнул спиной дверь.
        Хрен вам! Та открывалась внутрь. Пришлось взяться за ручку и потянуть, а самому сделать опять шаг к окну.
        А дальше он обнаружил себя уже на лестничной клетке, закрывающим дверь, которая, как назло, сильно хлопнула.
        «Тум!»
        Первый удар в стекло. Будто кто-то раскачался и врезал в него кулаком или всем корпусом.
        Хотя если это был кулак, то бил он как тяжелый молот.
        «Тум!» - еще удар, и он уже сопровождался треском.
        Первый слой.
        Малютин побежал. Он как раз догнал внизу девчонку и схватил ее за руку, когда наверху послышался звон стекла и тяжелый стук спрыгнувшего на пол тела.
        Потянуло холодным воздухом. Герметичность была нарушена, но бояться сейчас стоило совсем не этого.
        -Бежим!
        Хорошо, что девочка не стала перечить. Потому что в этот момент ученый услышал тяжелые шаги. Дверь, которую он закрыл за собой, чуть не слетела с петель.
        Тот, кто находился с той стороны, пытался сломать с разбега и ударил в нее, пока будто для пробы. Дверь затрещала, но не поддалась.
        На мгновение стало тихо.
        Малютин с Леночкой уже подбегали к залу, когда кто-то налетел на него из-за угла, оттолкнул от него девчонку, а самого чуть не сбил с ног.
        Не думая, Николай ударил трубой в ответ - не в полную силу из-за неудобной позиции. Даже не ударом, а тычком. Иначе бы уложил, а так только пустил кровь.
        -Микроскоп? Ты чё, придурок?! - Он узнал в человеке, который зажимал разбитый лоб, Жигана.
        -Сам виноват, - бросил Малютин, не сбавляя шага. - Там, наверху, чужой.
        -Да ну? А Хищника там нет? Я тебя урою, наркоман конченый…
        Но в этот момент дверь на лестнице с треском распахнулась, и они услышали мягкие и странно несинхронные шаги.
        Жиган раскрыл рот, чтоб что-то сказать, но Николай зашипел на него:
        -Тссс… Замри. А ты, Лена, иди к маме быстрее. Скажи Семенычу, что в здании посторонние. Он поймет…
        Девочка исчезла за поворотом, а они остались стоять. Жиган матерился сквозь зубы. Он еще до конца не поверил. К тому же кровь из рассеченного лба текла у него по лицу. Но «Сайгу», которой он был вооружен, не отпускал и с тревогой смотрел на лестницу. Здесь, на первом этаже, никакой двери у лестничного марша не было. Поэтому бросить это место и уйти было нельзя.
        Тень они увидели одновременно. Она казалась человеческой. Разве что чуть удлиненной, с огромной головой.
        -Пусть подойдет, - чуть слышно произнес биолог. Но его спутник, чуть не выронив ружья из трясущихся рук, нажал на спусковой крючок, даже не дослушав фразы ученого.
        На миг стало светло. А когда эхо выстрела перестало метаться в коридоре, и напоминанием о нем остались только звон в ушах и запах пороховой гари, они услышали тяжелый удаляющийся топот - сначала на лестнице, а потом наверху.
        -Ч-что это за фигня вообще? - шепотом спросил Жиган.
        -Я сам такого никогда не видел. Это не человек. Это… как в «Людях Х». Только страшнее. А ты только зря стену попортил.
        -Да не звезди, Микроскоп. Ты, поди, реактивов нанюхался. Да хоть сам Бэтмен там… ты меня покалечил, скотина. Будешь мне должен теперь… Две банки. Не тушенки. Спирта.
        -Да заткнись ты. - Малютин сплюнул. - Если бы не я, ты бы его к себе подпустил и не заметил. Как думаешь, что он с тобой бы сделал?
        Так они и стояли там, огрызаясь друг на друга и охраняя лестницу, пока не подошла подмога.
        Сам староста шел первым, а за ним вышагивали человек десять мужиков - все вооруженные до зубов.
        Еще раньше они успели распечатать оружейную комнату и разобрать гладкоствольные ружья и винтовки. Самым молодым достались пистолеты, а те, кто служил и хоть что-то еще помнил, получили «калашниковы».
        -Что тут у вас? - Бывший преподаватель ОБЖ, похоже, еще не до конца верил в то, что это происходило на самом деле.
        -Там, - коротко сказал Малютин, показывая пальцем на лестницу. - Пошли, покажу.
        Они осторожно поднялись на второй этаж. Казалось, там никого, кроме них, не было.
        По коридорам гулял ветер и шевелил давно отклеившиеся от стены и висевшие теперь лоскутами обои.
        Входя в каждую комнату только по трое-четверо и страхуя друг друга, они обследовали один кабинет за другим, заглядывая в каждый шкаф и под каждый стол.
        Никого.
        Разбитое окно временно заделали куском полиэтилена. Стекло в нем действительно было пробито так, будто в него ударили молотом, причем не один раз. На подоконнике темнели отпечатки - маленькие, детские, оставшиеся еще от лысой девочки, и большие, ни на что не похожие.
        На стене и на полу была кровь. Будто кто-то порезался, пока разбивал стекло. Разбивал в том месте, где обычный человек - и Малютин это проверил - не смог бы вскарабкаться по стене и удержаться на козырьке крыши.
        Только увидев эти пятна, староста, похоже, поверил, что ночной гость или гости существовали на самом деле.
        Но поверить в остальное для него значило отказаться от всей картины мира.
        -Никакой долбаной мистики. Это кто-то прошедший специальную подготовку. Они и не такое могут… Мой сослуживец однажды по отвесной стене на второй этаж на спор забрался. А один товарищ ключ забыл, да и перебрался с соседнего балкона по пятисантиметровому карнизу. На уровне девятого этажа. Ох и не повезло же нам - пересечься с такими… Но он убежал, мы его спугнули. Надеюсь, больше не сунется.
        Малютин не стал спорить с этим.
        Глава 5
        Среда, день
        Мужчины провели остаток ночи с оружием в руках и не сомкнули глаз, охраняя покой женщин и детей, которые смогли уснуть только под утро. Нервы у всех были вздернуты, и люди чудом не поубивали друг друга во мраке.
        Когда ночь закончилась и наступили привычные серые сумерки, помолясь - каждый про себя - и собрав волю в кулак, тридцать человек надели ОЗК и вышли наружу.
        Ваську нашли довольно быстро. Он лежал в одном из давно заброшенных домов. Ниже подбородка у него темнела глубокая рана - разрез, похожий на тот, что оставляет на крышке банки со шпротами тупой консервный нож. На лице Васьки застыла гримаса ужаса. Рядом с телом не было ни крови, ни следов борьбы.
        -Его мог убить Тимофеев, - предположил Семеныч, поправляя кобуру, которую закрепил поверх «химзы». - Пошли, проверим нашу тюрягу.
        Малютин хлопнул себя по закрытому капюшоном лбу. А ведь верно. В суматохе они все, а он в первую очередь, забыли о запертом в сарае подозреваемом, который, как ему думалось, почти наверняка ничего не совершал.
        Дверь импровизированного карцера была закрыта. Зато были расшатаны и почти вырваны доски и железный лист, прежде закрывавшие единственное окно. Хотя перед тем, как сажать туда «заключенного», «конвоиры» проверяли их на прочность.
        Сам Тимофеев, невысокий и лысый, висел у стены, почти касаясь ногами пола. Веревку он перекинул через вбитый в стену штырь.
        -Вот видишь. Совесть его замучила.
        -Ага. - Биолог даже не пытался скрыть сарказм в голосе. - Вы сюда посмотрите, «совесть»…
        Вокруг постройки, там, где землю от дождя закрывал козырек, было несколько следов, которые он сразу узнал, - знакомых следов, «почти родных». Если у кого-то были до этого момента сомнения, то сейчас они пропали.
        Дикая догадка заставила ученого поежиться, будто за шиворот ему напихали куски льда. Отпечатки ступней с четко выделяющимися пальцами могли принадлежать только босым ногам, которые были явно покрупнее человеческих.
        Покойников уложили в сарае, накрыв брезентом.
        Стекло в Клубе заменили на новое, снятое с окна заброшенного дома (модульные строения поселка легко разбирались и собирались). Все щели замазали и загерметизировали. Даже ветряк сумели запустить, выправив погнутые лопасти.
        А вот Надежду так и не нашли. На Ферме повсюду виднелись пятна крови, словно кто-то бегал кругами среди грядок, вытоптав рассаду, вырвав прямо из земли морковь и разрыхлив землю возле кустов молодого картофеля, словно в попытках добраться до еще не выросших клубней. А половина семенной картошки пропала прямо из грубо распоротых мешков, будто ее кто-то на месте сожрал с кожурой.
        Они договорились ничего не обсуждать, пока не закончат осмотр. Но с каждой минутой градус безумия поднимался, и люди были на пределе.
        Не раз и не два за то время, что шло прочесывание брошенных домов, поселок оглашали ружейные и винтовочные выстрелы. Один раз загрохотал автомат. Это сдавали нервы то у одного, то у другого жителя: получив оружие, люди опытными бойцами от этого в одночасье не стали, и после пережитой ночи на каждый скрип и на каждую тень реагировали стрельбой.

***
        При свете дня и в составе большого отряда было не так страшно, но все равно, когда они подошли к кафе «У Арама», Малютин почувствовал пробежавший по спине холодок. Биолог хотел показать старосте то место, где по земле волочили что-то тяжелое, но кровь и следы успело смыть дождем. Туши птицы ни в кузове, ни рядом не оказалось. От нее осталось только несколько наполовину объеденных костей. Машину тоже завести не удалось: кто-то разломал приборную панель, вырвав ее «с мясом». На то время, пока поправлялся Никитич, село оставалось без специалиста, который мог бы разобраться в этой паутине проводов: то, что там навертел этот Кулибин, который до войны увлекался еще и тем, что перебирал автомобили, мало походило на заводскую сборку.
        Больше ничего не найдя, отряд вернулся в поселок.
        Пока они ходили, оставшиеся в Мирном занимались ремонтом. Общими силами нашли место прорыва снаружи - там была повреждена колючая проволока на стене. Ее заделали. Потом худо-бедно починили провода в поселке, а в Клубе залатали крышу листами шифера, что надо было сделать уже давно.
        Заработали фильтровентиляционные камеры, и воздух начал очищаться, но людей по домам пока не отпускали.
        -Пусть посидят еще, - сказал староста. - А ведь я был прав насчет патруля. Только надо не по трое ходить, а по десять человек!
        -Ага. И огнемет. А лучше - танк, - усмехнулся Малютин, незаметно выбившийся в незваные помощники старосты. - Давайте пожрем, товарищи?
        Его самовыдвижение, конечно, не могло понравиться тому же Максу, который смотрел на Николая волком.
        И только все собрались поесть, как произошло то, чего они меньше всего ожидали: всером небе за окном расцвели один за другим два огня, похожие на кометы, оставляющие за собой дымный хвост. Семеныч узнал в них сигнальные красные ракеты.
        А через пару минут они, снова расхватав оружие, услышали шум моторов.
        Случилось то, чего не было уже много лет. К Мирному приближались несколько автомобилей.
        Интерлюдия 7
        Эксперимент, день четырнадцатый
        Июнь 2013г.
        В этот раз его поместили не на привычный уже хирургический стол, а посадили в кресло, похожее на зубоврачебное. Но фиксаторы на нем были такие, что конечностями невозможно было пошевелишь.
        -Ну, как мы себя чувствуем?
        Он попытался ответить бодро, но язык, будто криво пришитый к нёбу суровыми нитками, не слушался.
        -Нормально, - с трудом прошипел он.
        Одно он знал точно. С ним что-то происходило. Он менялся.
        -Контейнер для образца, - обратился старший из врачей-убийц к младшему.
        -Подождите, подождите… у меня в этой коробочке мой завтрак из столовой.
        -Да клади прямо сверху. Почти не отличишь от столовских пельменей.
        -А вам не кажется, что ткань эпителия вот здесь визуально напоминает кутикулу артроподного типа? Продукт выделения гиподермы…
        -Да ты не умничай, а режь. Образцов много не бывает. Все равно у него регенерация такая, что через два дня…
        -А вот для этого слоя потребуется декальцинация. Микротом не разрежет. Тут пила нужна.
        -Это не кость, а вкрапление затвердевшего белка. Почти хитин. Из него, наверное, теперь можно хитозан получать, как из панциря камчатского краба.
        Вот так, чередуя натянутые шуточки с непонятной научной тарабарщиной, эти товарищи взяли у него несколько очень болезненных проб.
        Острый скальпель или ланцет взрезал его кожу в нескольких местах. Именно там, где он несколько дней назад почувствовал странное онемение.
        -Возьмите отсюда. Здесь изменения тканей наиболее выражены…
        -Приготовьте препараты всех проб… Все, пациент, можете быть свободны, идите домой и отдыхайте.
        «Издеваются, сволочи». Он уже понял, что никто не выпустит его отсюда.
        Живым.
        И опять ему послышался крик, раздавшийся где-то далеко, переливающийся ультразвуком, в котором звенели эмоции боли и ненависти.
        Он заметил, как люди в халатах переглянулись. А еще этот крик заставил его самого почувствовать себя очень неуютно. Словно что-то внутри него тоже откликалось на этот зов.
        Вернувшись в свою камеру, Скляров, повинуясь какому-то странному чувству, прильнул ухом к трубе. К счастью, видеонаблюдения здесь не велось, и о его маленьком секрете никто не знал.
        «А может, обычный слух обычного человека ничего не уловил бы?»
        Так он простоял десять минут. На одиннадцатую до него донесся четкий и внятный разговор.
        -Вот видишь, Дима, а ты не верил. И эти чудаки на букву «м» из ЦМГ не верили. Говорили, что не получится. Мол, перспективным является только внедрение генов в эмбриональные клетки. Мол, трансплантирование модифицированных клеток во взрослый организм - это тупиковый путь.
        -Павел Петрович, я был неправ. И свой коньяк проспорил.
        -Тут пахнет не коньяком, а ящиком «Бурбона». Наше открытие спасет миллионы.
        -Чьи, интересно, миллионы… И в какой валюте.
        -Еще один пораженец. Да за такие слова можно…
        -Я вот о чем подумал, Павел Петрович. А действительно ли наши модификации - узконаправленные? Меня смущает диффузное распространение измененных тканей. Помните мои слова об особенностях периферической нервной системы подопытного номер два? Из моего отчета об аутопсии.
        -А-а-а. Понял, к чему клонишь. Боишься, что они начнут… как кузнечики? Скакать и плеваться паутиной? Не смеши. Ты Спилберга обсмотрелся. Помидоры плавать от камбалы не научились…
        -А зеленые светящиеся поросята?
        -Превратились в обычный, а не святящийся бекон. Все будет пучком, не дрейфь.
        -А вы помните тот эксперимент с культурой простейших…
        -Да, помню. Даже у простейших есть своя культура. Не то, что у некоторых людей.
        -Да я не шучу, Павел Петрович. А с крысами и лабиринтом?
        -Помню. Измененные проходят его хуже обычных. Они глупы как пробки. Любой кот сожрал бы их всех на раз.
        -Да, их интеллект немного ниже. Но они тоже учатся. Зато их способность к регенерации и их высокий болевой порог впечатляют, как и их проворство при преодолении препятствий… Я взял на себя смелость немного заняться вивисекцией. Ожоги и порезы заживают у них на шестьдесят процентов быстрее… Но самое главное - это радиорезистентность. Доза облучения, летальная для половины контрольной группы, не убила ни одну из модифицированных крыс. И если бы им попался кот… я бы ему не позавидовал.
        -Да ты просто живодер, Дима. Если не врешь, то мы догоним Северную группу. А ведь нам сложнее. Ковать меч проще, чем доспехи. Перемешать гены, чтобы получилось черт-те что на тонких ножках, проще, чем добиться одной полезной мутации… Ты молодец.
        -Все для блага отечественной науки… Хотя за формулу бета-меланина буржуи бы нам долларов заплатили столько, сколько мы весим.
        -Не шути так. Даже в самом элитном гробу карманов нету. Ты не забыл, что нас ждет в случае разглашения? Всё, мне надо бежать. Колоть ему блокаторы трое суток! До утра мне не звонить, я еду по кабакам и ухожу в длительный запой.
        Отойдя от трубы, Скляров еще раз посмотрел на свои руки. Нет, ему не показалось. Дело было не в освещении. Его кожа стала серой, пепельной, как у мертвеца. Она странно блестела, обрела непривычную твердость, шелушилась и трескалась, но трещины быстро зарастали. Там, под кожей, казалось, жили своей жизнью черви. Иногда то тут, то там образовывался и вскоре лопался нарыв. И тогда под ним можно было увидеть новый слой кожи. Или не совсем кожи. Или того, что не имело к человеческой коже вообще никакого отношения.
        Глава 6
        Четверг, день
        Когда он проснулся, был уже день. Он понял это, даже не взглянув на время, по внутренним часам.
        Первой мыслью, немало насмешившей Малютина, было: «Мать-перемать! Проспал на работу. Бежать к метро!»
        Смешно. Но привычка въедается глубоко, когда семь дней в неделю работаешь, а еще учишься на курсах, а еще пишешь и защищаешь диссертацию, плюс подрабатываешь где только можно. После 2013 года тяжело было переключить организм в режим почти полного безделья. И даже через двадцать лет эта заложенная в подкорку необходимость «бежать по делам» иногда давала о себе знать такими смешными рецидивами.
        Только вспомнив, где он и когда он, Николай позволил себе не вскакивать и поваляться еще, тем более что в постели - и это было приятной неожиданностью - он был не один. Даже кровать его была по этому поводу аккуратно застелена, и откуда-то взялось нормальное большое одеяло.
        Вроде никаких важных дел на сегодня не было запланировано. Разве что его просили прийти на Ферму, где все было перевернуто вверх дном, после того как там побывали эти. Чужие.
        «Чужие… Какие еще чужие? Ах да».
        Прошлый день завершился только сегодня под утро. И последний кусок этого безумного дня, хоть и был самым хорошим, запомнился хуже предыдущих. Страшных.
        Бывший биолог даже не очень помнил, почему после переговоров с военными, где он присутствовал, они с Мариной оказались идущими вместе по направлению к его берлоге. А потом и вдвоем в его комнате.
        Она не расспрашивала его. Ни про армянское кафе, ни о том, что он там видел. Ни про глаза за окном. Ни про его мнение о содержимом диска. Вместо этого они выпили по рюмке коньяка (который она принесла) и поговорили немного о прошлом.
        «Ну и что с того, что свою историю я полностью выдумал? К женщинам подход нужно знать, салаги».
        А вот ее история явно была подлинной. Про то, как тяжело ей жилось после того, как ее, школьницу, приехавшую к бабушке на выходные, лежащую без сознания, затащили в убежище завода какие-то незнакомые мужики. Это было еще тогда, когда в ближнем Подмосковье уровень фонового излучения гарантировал получение смертельной дозы за двенадцать часов.
        «Ну конечно, если бы тебя оставили там, было бы легко».
        Про то, как ей не хотелось жить и как хотелось выпить уксус или вколоть себе воздуха в вену. Хотя с людьми, которые ее спасли, ей повезло. Не все в те времена сохранили человеческий облик и не все могли спасти чужую девочку только из альтруистических соображений.
        Настолько это была слезливая история, что впору было забыть, что «девочке» сейчас уже сильно за тридцать и она уже несколько лет, с тех пор, как помер ее предшественник, выполняет не самую простую и благодарную работу по распределению среди жителей материальных благ - работу, где невозможно не стать черствой и прожженной.
        Может, он ограничился бы словами поддержки, а потом тактично выставил бы ее за дверь и лег спать. Если бы она сама не проявила инициативу. А тут ни один мужчина не удержался бы, будь он хоть трижды женат. Не говоря уже о мужчине, который одинок и свободен, как ионизированный атом водорода.
        «Ну, раз так, ты сама напросилась». Он тогда притянул ее к себе и начал освобождать ее от плотно сидящих джинсов. А дальше все было предсказуемо, хотя эта предсказуемость удовольствие меньше не делала.
        В промежутках между поцелуями он плел ей какую-то ерунду, почти все из которой теперь не мог вспомнить: что он станет самым главным в их деревне, когда Семеныч отбросит копыта от своей бормотухи; что он сделает ее королевой. А потом увезет в белом самолете на сказочные острова, где у них будет вечный медовый месяц, куча детей (вещи взаимоисключающие, возможно, но не в мечтах), счастливая старость и смерть в один день.
        Сейчас ему было немного стыдно за сказанное. Но в тот момент, конечно, она таяла от этих слов, как свеча из воска, как кусок масла на сковородке.
        Естественно, он был не маленьким мальчиком, и понимал, что женщины в такой ситуации в первую очередь хотят получить теплоту и участие, а уж потом то, что им нужно только как приложение. Чего-чего, а участия он мог дать любому и в любых количествах. Слушать других с умным видом, кивая в нужных местах, он всегда умел.
        Марина сонно потянулась и перевернулась на другой бок, при этом одеяло сползло, но она не сделала попытки его поправить.
        Николаю даже показалось, что за окном светит солнце. Наверное, где-то в облаках и вправду на мгновение появились прорехи, и часть лучей достигала опустошенной поверхности.
        В такие моменты призраки прошлого отступали, и действительность почти не казалась невыносимой. Рецепты жизни без депрессии давно известны: вино, общество женщины и любые занятия, которые будоражат кровь, - от драки до скалолазания. И если с первым и третьим все было в порядке, то второго ему не хватало.
        Заполнив этот пробел, он почувствовал себя лучше. Хоть и знал, что только на время.
        В этот момент в дверь постучали.
        Малютин встал с кровати. Пока он одевался, стук превратился в настойчивую барабанную дробь. Как будто долбили даже не сапогами, а прикладом.
        Марина проснулась, в ее широко открытых глазах читался испуг. Но Николай приложил палец ей к губам, показывая, что все хорошо и поводов для беспокойства нет. Без лишних вопросов она тоже начала одеваться.
        -Да иду я. Какого черта? Пожар у вас, что ли… - произнес он в переговорную панель. - Еще всего… половина второго.
        Он надел, наконец, штаны и футболку, дождался, когда его дама закончит застегивать молнии и пуговицы, и открыл внутренний люк. Оказывается, стучавшие были уже в шлюзе, снимали респираторы и запихивали в специальный обеззараживающий шкаф свои костюмы. Разрешения хозяина, естественно, никто не спросил.
        Их было четверо.
        -Ты Микроскоп? - спросил его солдат в камуфляже. Из новых. Пришлых.
        -Малютин я. Колян меня зовут. А Микроскопом меня называет только один редиска, которому давно пора подбить глаз.
        Вот так. Ответил - и аж самому приятно стало.
        -Ты это… не быкуй. Полковник хочет тебя видеть, - довольно мирным тоном произнес солдат.
        Он и двое его спутников были чем-то похожи - как инкубаторские цыплята. Хотя сам говорящий был славянином, его смуглый напарник с орлиным носом и лицом индейского вождя явно был уроженцем Кавказа, а третий был похож на молодого Джеки Чана. Почему-то Малютин подумал, что он якут. Но было что-то общее в угрюмом выражении их лиц и вызывающей манере поведения.
        В четвертом незваном госте биолог не без труда узнал Жигана, лоб которого был забинтован. Сосед криво улыбался, и Николай понял, что без его участия тут явно не обошлось.
        Вблизи солдаты смотрелись не так внушительно, как вчера, когда колонна зашла в поселок и из грузовиков начали спрыгивать на землю бойцы в противогазах и полной экипировке.
        Сейчас ученый видел серые землистые лица. Даже более бледные и нездоровые, чем у жителей Мирного. Форма их была потерта и давно не стирана.
        Да и сами они были немолодые. Конечно, ведь им всем должно было быть примерно по сорок.
        «Последыши, реликты, живые ископаемые. Как их еще назвать? Страны, которой они служили, уже двадцать лет как нет. Где же они все это время сидели и почему вылезли? Но автоматы при них, а значит, надо относиться с уважением, хотя и ухо держать востро», - разглядывая гостей думал Николай.
        Энтузиазма остальных жителей поселка Малютин не разделял.
        Только сейчас биолог через силу вспомнил, о чем именно шел вчера разговор между Семенычем и командиром этих ребят. Сразу после их приезда.
        Он уже тогда заподозрил, что от него теперь просто так не отвяжутся.
        «Ты же много ходишь по округе?» - был такой вопрос. И это было явно неспроста.

***
        Николай пошел с ними добровольно, но в голову ему пришла мысль о том, что если бы возникла надобность, эти люди могли привести его и под конвоем. Уж очень грамотно они шагали чуть позади него.
        Перед зданием Клуба стояли два «Урала» иодин армейский внедорожник из последних довоенных разработок, название которого вылетело у него из головы.
        «Где же они топливо берут? Вряд ли на спиртяге ездят».
        Они шагали по «трубе», и Малютин в который раз похвалил неизвестного создателя этой отечественной разработки. Без нанотехнологий тут вряд ли обошлось.
        Молекулы воздуха свободно проходили через мембраны этих гибких рукавов, соединяющих здания. А мелкодисперсная пыль, к которой липли радиоактивные частицы - не проходила. Давление в трубе было атмосферное, а радиометр, даже после дождя или пылевой бури (летом бывали и такие), почти ничего не фиксировал. Поэтому, когда не надо было выходить за пределы «трубы», дыхательных масок, как правило, никто не надевал. Сплошное удобство и комфорт.
        В большой шлюзовой камере Клуба, в отделении дезактивации, рядами стояли сапоги - похоже, все население Мирного решило сегодня собраться здесь.
        Пока Николай снимал обувь и дождевик, из общей комнаты до него донеслась музыка - старая песня Пугачевой.
        «Уж не радиопередачу ли они поймали?» - подумал Малютин, но в этот момент мелодия сменилась, и по уже знакомому порядку треков он узнал диск «Коллекция хитов Ретро-ФМ».
        Жиган толкнул дверь и зашел первым, трое «конвоиров» шли у Николая за спиной, вызывая у него этим чувство дискомфорта.
        Похоже, приезд (впервые за годы!) людей из внешнего мира сильно ободрил жителей. И зайдя в столовую, биолог аж присвистнул.
        Обычно полупустая или совсем пустая, сейчас большая комната была полна народа.
        Из колонок доносились теперь смешные слова песни Газманова: «…и ноздрями землю вберу».
        Экран широкоформатного телевизора на противоположной стене светился, но звук был приглушен. Обычно жители поселка смотрели здесь старые комедии или советские мультики типа «Ежика в тумане» или «Карлсона». Реже - диснеевские мультики и голливудские семейные комедии. И совсем-совсем редко - боевики. А уж за любой фильм, так или иначе связанный с темой конца света - даже за «Терминатора» или «Сталкера» Тарковского, - могли если не морду набить, то как минимум обложить нехорошими словами.
        Вот и сейчас на экране сменяли друг друга герои «Операции Ы».
        Слышен был перестук шашек или шахмат. Это было одно из немудреных развлечений, которое у них еще оставалось с прошлой жизни. Большей популярностью у мужчин Мирного пользовался разве что «подкидной дурак». А сколько тонн кроссвордов они разгадали, сколько колод истрепали до дыр, - кто теперь смог бы посчитать? Но уже примерно на пятом году заточения их накрыла такая волна отупения, что даже примитивные сканворды, рассчитанные на среднего ума пассажира поезда, стали для них сложны. Карты держались чуть дольше, но тоже вскоре опостылели.
        Но сегодня, собравшись вместе, они не просто сидели, а чем-то пытались наполнить досуг.
        Даже дед Михал-Михалыч, который уже на момент войны был пенсионером, пришел и теперь, шамкая беззубым ртом, что-то рассказывал Марии Федоровне, самой старой жительнице поселка, которая, впрочем, была лет на десять его младше. Им было что обсудить, хотя проблемы с зубами, спиной и суставами замучали тут не только их. Малютин сам иногда чувствовал, как в позвоночнике «простреливает», а вчера болевой синдром настиг его в самый неподходящий момент.
        Стоило бывшему ученому выйти на середину комнаты, как его заметили. Все головы, словно по команде, сразу повернулись в его сторону. Похоже, жуткие события вторника уже успели стать общим достоянием, а может, и обрасти подробностями, которых на самом деле и не было.
        Аплодисментами его, конечно, не встречали, но уже от того, что все взгляды устремлены на него, Малютину стало малость неудобно.
        -Здрасти-здрасти, - поклонился он с сарказмом, пожал несколько протянутых рук, махнул приветственно остальным и пошел дальше, не задерживаясь больше ни с кем.
        Люди мало-помалу вернулись к своим делам, а он направился к тому столу, где сидели отдельно от других три человека.
        Двое из них были пришлые. И на них все косились со смесью уважения и страха.
        Солдаты, которые за ним пришли, были в полевой форме - старой, в какой еще в Чечне воевали (вроде бы в 2014 году собирались переодевать армию в новую, но война, похоже, решила не ждать). А эти были в брюках и темно-зеленых рубашках, без всяких знаков различия.
        -Точно говорю… ракетчики, - донесся до ушей Малютина обрывок фразы от стола, где сидел стоматолог и еще несколько мужиков постарше.
        -Да иди ты… десант.
        -А я говорю - ракетные войска…
        -Надеюсь, успели вломить гадам по первое число.
        Третьим из сидящих за отдельным столом был Семеныч. Он чему-то усмехался и, похоже, уже успел принять рюмку-другую.
        -А, вот и ты. Передовик российской науки. Я про тебя много нашим гостям рассказал. Присаживайся. - Он указал на свободный стул.
        Столик стоял далеко от остальных, и никто не слышал их разговора. К тому же песни советской эстрады заглушали любые звуки, доносящиеся с расстояния нескольких шагов.
        Больше никого рядом не было. Ни Максима, ни Петровича. Жиган и трое бойцов, которые привели его сюда, тоже куда-то подевались.
        Малютин заставил себя вспомнить, что этот - с квадратным подбородком, стриженный под машинку - майор Токарев. Почему-то у биолога он сразу стал ассоциироваться с одноименным пистолетом. Но даже пьяным Николай не рискнул бы задавать ему вопрос: «А вы не из Тулы будете?». Держался майор сдержанно и больше слушал, чем говорил. Но когда говорил - то только по делу.
        Его коллега, полковник Бунчук, похоже, успел, как и Семеныч, пропустить рюмочку, а то и две. Он был одутловат и грузен - живот нависал над ремнем; он имел лысину - не радиоактивную, а обычную, возрастную; разговаривал с южным фрикативным «г» иво время дежурного обмена приветствиями сразу сказал, что родом из Брянска.
        -А я москвич. Но родом из Владимира, - честно сказал Малютин.
        -Понаехавший, значит? Из Владимира? А скажи, у вас проходил конкурс «Мисс-Владимир»? - Полковник расхохотался, держась за пузо.
        Раньше это явно был веселый дядька, сибарит и бонвиван, чем-то, например, густыми бровями, похожий на нестарого Брежнева. Точно не дурак, и, наверное, жил не на одну зарплату. Наверняка успел построить себе большой дом и из сыновей себе смену готовил. Но теперь по красным, как у кролика, глазам, можно было прочитать всю перенесенную за двадцать лет боль, которую полковник охотно заливал вином. Поэтому его шуточки казались натужными и неестественными.
        Оба были чисто выбриты. Но побрились они уже здесь, а приехали с многодневной щетиной и довольно чумазые. Два дня в дороге. Хотя расстояние было не таким уж большим… Раньше его можно было преодолеть за несколько часов.
        Вчера вояки не рассказали подробно, что с ними случилось в пути. Обещали сегодня, после того, как отдохнут и отоспятся.
        Малютин понял, что попал в самый разгар весьма содержательного разговора, когда полковник продолжил обрывок начатой до прихода ученого фразы:
        -Чем ближе к Москве, тем их больше… Не знаю, что их там привлекает. Места для гнездования, магнитные поля… А может, исторические памятники… хрен знает. Но там этих тварей - кишмя кишит. На открытом месте для безоружного человека - просто смерть. Одни кости останутся, а может, и их не найдете. Вам еще повезло здесь… Мы так и не прочухали закономерность. Есть территории, где вообще пусто. А есть - где натуральный зверинец. У вас, видимо, мертвая зона. И вам повезло, я скажу.
        Он замолчал, ковыряя вилкой тушенку с гречкой.
        -Мы бы хотели знать, что произошло здесь вчера, - заговорил Токарев. - И вообще, какова обстановка в районе.
        -Давай, расскажи товарищам. - Староста слегка задел локтем биолога.
        Малютин огляделся. Никитича нигде не было видно. Видимо, еще не оправился от раны и шока. А значит, отдуваться за всех и рассказывать про то, что знала община о внешнем мире, предстояло Николаю. И он рассказал, ничего не утаивая.
        И про то, что первые лет пятнадцать они сидели сначала в подвале, а потом в поселке - почти безвылазно. И про редкие выходы за периметр в последние годы. Не забыл поведать и про птичку, и про следы, и про случай на заправке, и про ночное нападение. И даже про то, что прежнее население исчезло при загадочных обстоятельствах.
        Умолчал он только про беспилотник и дневник. Интуиция подсказывала, что такие вещи тем, кто имел хоть какое-то отношение к власти, лучше не рассказывать. Васька - мертвец, Марина - не стала бы болтать лишнего, а остальные ничего не знали. Николай решил, что эти секреты из прошлых времен останутся с ним до могилы.
        Его слушали очень внимательно. В отдельных местах брови полковника взлетали вверх, а майор заковыристо матерился.
        В двух словах Малютин описал свои вылазки и мониторинг популяций, но здесь особого интереса со стороны собеседников не заметил. А может, просто не смог донести до них всего. Длинные речи вообще не были его коньком.
        -Ну а вы? - спросил Семеныч. - Вы-то, мужики, как эти годы прожили?
        -Да как… Хреново прожили. Было нас полторы тысячи человек, а осталось сорок, - ответил полковник и осушил бокал воды, запивая какую-то пилюлю.
        От внимания биолога не ускользнуло, как изменился вдруг в лице майор. Видимо не хотел раскрывать все карты, но его командир ничего утаивать не стал.
        -Сорок? - переспросил Николай.
        -Да. Все наши здесь. Мы, как я уже сказал вашему старосте, из Софрино приехали. Девятая дивизия противоракетной обороны. Вернее, все, что от нее осталось. У нас был заглубленный на десять метров бункер из железобетона. Натовский bunker-buster нам не достался, хотя мы на него рассчитывали. Так и выжили. Но сейчас там только летучие мыши и черви живут.
        «Вот как, - подумал Малютин. - Значит, свое убежище они бросили».
        Теперь, по крайней мере, было понятно, что их гости относились к войскам системы ПВО. Защитники мирного неба погибшей Родины. Стражи прикрытой противоракетным щитом Москвы. Но, естественно, любой щит можно пробить. Это даже дилетант понимает. К ним никаких претензий быть уже не могло.
        Малютин спросил себя мысленно о том, что бы он почувствовал, если бы приезжие были из ракетных войск стратегического назначения. И понял, что не может ответить на этот вопрос. Просто не знает ответа. Наверное, ни симпатии, ни осуждения.
        -Мы и вас-то нашли случайно, - объяснил полковник. - У нас полетела трансмиссия. Мы остановились на ночь и выставили посты. Места на юге, у Пушкино, нынче опасные. Чего там только не бродит по ночам… И вот разведгруппа услышала стрельбу. Проезжали бы днем позже или раньше - точно разминулись бы…
        -Да мы везучие, - Семеныч присвистнул. - Думаю, это судьба. И надо за это выпить.
        -Все это, конечно, хорошо, - почесал ежик своих седых волос майор, отстраняя протянутую ему бутылку (полковник не отказался и наполнил стакан). - Но давайте ближе к делу. Мы приехали из Софрино, потому что хотим осмотреть один объект. И вы нам в этом поможете.
        -Да-да, - кивнул полковник. - У нас к вам чисто конкретное предложение.
        Пока Николай слушал это предложение, цвет его лица постоянно менялся: сначала от красного к белому, а потом от белого к серому.
        Похоже, без его помощи здесь было не обойтись. Но они не подозревали, что в нем шла борьба. Страх боролся с любопытством. Выручила Марина. Появившись из ниоткуда, она хитро подмигнула бывшему ученому, а Семеныча взяла за рукав, наклонившись к самой его лысине.
        -Подскажи, Семеныч, куда вы закинули аптечки, которые принесли из последней вылазки? Ни я, ни Лев Тимурыч не можем найти бинты.
        -Как дети малые. Сейчас покажу. Извините меня, товарищи. Это секундное дело. У нас раненый есть, ему без перевязки никак.
        И удалился вместе с Мариной.
        Посидев с военными еще минут пять, Малютин вдруг поднялся и, чуть покачнувшись, обратился к полковнику:
        -Разрешите навестить большого белого брата в вигваме с кафельными стенками? Я, наверное, зря выпил с вами огненной воды. Мой желудок выражает протест.
        Токарев скривился, выражение его лица говорило: «С какими только дегенератами не приходится иметь дело». Но полковник добродушно кивнул:
        -Разрешаю. А желудок беречь надо. Могу травки порекомендовать.
        -Спасибо. Как-нибудь обязательно запишу рецепт.
        В коридоре, выйдя из поля зрения гостей, Малютин сразу прекратил прикидываться пьяным, его походка выровнялась.
        У лестницы стоял как столб часовой с АК-74, в пятнистом камуфляже, в надвинутой на глаза кепке.
        Пэвэошники заняли второй этаж. Тот самый, где вчера разыгралась жуткая драма с участием существа (существ?), которое сделало бы честь воображению Говарда Лавкрафта. И пусть Семеныч не верил… Но это не он стоял у окна, и не ему пришлось заглянуть в эти глаза.
        Второй боец - невысокий крепыш с автоматом АКМ - прохаживался по коридору (за эти годы Малютин много чего перечитал и разучил, теперь он мог бы процитировать даже наставления по саперному делу, а уж отличить одно стрелковое оружие от другого ему ничего не стоило). Рядом с солдатом шел Жиган, и они о чем-то разговаривали. Проныра был не так прост и явно хотел прибиться к этим ребятам. Такой без мыла в любую дырку залезет.
        «Дай бог, чтоб он думал только о том, как для себя кусок урвать, не подставляя при этом никого. А если у них другие планы?» - подумал Николай.
        -Семеныч… - Малютин увидел старосту, который уже возвращался. - На пару слов.
        -Что еще?
        -Пойдем.
        Они отошли подальше от часового, в тупиковый «аппендикс» коридора, где лежали метлы, ведра и швабры.
        -Не доверяй им.
        -Меня, знаешь ли, самого не вчера в капусте нашли. Как-нибудь разберемся. Я на них посмотрел… вроде мужики нормальные. Да и выручили они нас.
        -Мы с опасностью справились сами. Не нравится мне все это. Люди, может быть, они и нормальные, но время такое… Они могут забрать у нас последнее и оставить подыхать. Или выкинуть на мороз.
        -У тебя есть что-то конкретное на них? - староста близоруко прищурился.
        -Только чутье.
        Возможно, Семеныч хотел ответить грубо, вроде: «Ну так засунь себе это чутье в одно место», - но в последний момент сдержался.
        -Не суди других по себе, - произнес он вместо этого. - Может, ты и смог бы забрать последнее. Но я этим пацанам верю.
        Как потерпевшему кораблекрушение хочется встретить живых людей, так и всем жителям поселка хотелось в кои-то веки найти товарищей по несчастью. И доверять им, а не бояться удара в спину. И это чувство было сильнее логики.
        -Почему они ушли из своего бункера?
        -А хотите, я расскажу? - услышали они хриплый женский голос.
        Как и прошлой ночью, Малютин чуть не подпрыгнул. Вот что значит - нервы на взводе.
        Позади них стояла Олеся Сабитова. Ей было около сорока, но выглядела она именно на свой возраст, а не старше, что теперь было редкостью («ведьма», - шептались о ней женщины). Черноглазая, со скуластым лицом (предки ее были то ли из Татарстана, то ли из Башкирии), смешливая и болтливая, она была не красавицей, но на вкус некоторых - вполне ничего. В основном она занималась стряпней в общей столовой: варила суп на всех в огромной кастрюле, лихо шинкуя картошку, морковку и все, что вырастало в оранжереях.
        -Олеська! - сделал зверское лицо Семеныч. - Ты что, подслушиваешь?
        -Да вы же сами сказали мне пол здесь помыть, - уперев руки в бока, произнесла женщина. - Чтоб перед гостями стыдно не было.
        -А… точно, - вспомнил староста. - Но какого лешего ты подкрадываешься? У нас, может, важный разговор.
        -Да я же не просто так. Хотела, это самое, поделиться жизненными наблюдениями.
        -Какими еще наблюдениями?
        -Жизненными. Ко мне тут, Семеныч, один сержантик приклеился вчера. Все смотрел, глазами буравил, а потом прям так и сказал: хочу, мол, тебя. А мой-то, последний, помер в позапрошлом году. С тех пор - постель холодная. С нашими кобелями пыталась сходиться, да не заладилось. А тут, думаю, мужик вроде нормальный. Ну и взяла к себе. Но, как бы это сказать… не получилось… Видать, сильно их просквозило радиацией. Так он мне потом всю ночь кошмарики рассказывал. Про то, как они вначале от облучения помирали. Потом от холода. Потом от голода. А потом начались самые страсти-мордасти. Еды у них было уже достаточно - раздобыли, но каждую неделю человек по десять они недосчитывались. Будто кто-то хватал и ел их живьем. Так он и сказал. А на третьем году начали к ним в бункер лезть черви. Длинные, с руку толщиной. Падали с потолка на лицо - и привет. А могли и не на лицо. И как голоса их звали, рассказал. И как тени ходили. Говорил, бедолага, раз к нему в патруле, ночью, зимой, кто-то обратился голосом родного отца.
        -Который погиб в тринадцатом году? - догадался Малютин.
        -Куда там! Если бы… Который на машине разбился в две тысячи пятом, в дерево въехал. Вот он мне рассказывает, а у самого зубы стучат и пот на лбу. Он не пошел, сержант-то мой, на зов. Сказал: «Уходи, дух, откуда явился. Если это ты, батя, то я к тебе еще успею попасть. А если ты нечистый, то иди на три буквы, у меня крест есть, я, блин, православный». И молиться начал, хотя ни в кого не верил. Так и простоял. После этого у него в волосах и в бороде волосы седые пучками лезут. А кто уходил - были и такие, - назад не возвращался. Так они месяц со светом прожекторов и спали. В другой раз по радио подводная лодка, которая лет за десять до войны утонула, вышла с ними на связь. Потом вроде улеглось. Но появились другие напасти. Демоны стали из Москвы прилетать.
        -Какие еще демоны? - возмутился староста. - Прямо из ада? У них там что, собрали хороший урожай грибов?
        -Не-а. Не из ада. Демоны… это такие птицы - не птицы… ящеры - не ящеры. В общем, твари жуткие, летающие. Гнезда у них, он говорил, часто на крышах высотных домов бывают. Поэтому в малых городах их нет. Не любят они на земле селиться.
        -Да видел я такую тварь, - отмахнулся Малютин. - Только в мертвом виде. Ничего жуткого в том, кто летает или бегает на четырех лапах, нет. Жутким может быть тот, кто ходит на двух ногах.
        -А еще он сказал мне по секрету, - продолжала Олеся, стягивая себе волосы резинкой, - что поедут они на какой-то объект. Все дела там сделают… А потом… «От бобра добра не ищут», - сказал он. Останутся они здесь, у нас. С нами жить. Типа, мы же не в обиде будем…
        «Здравствуй, елка, Новый год, я тебя дождался… Вот бы не оказалось, как в той сказке про лису и зайца. Как бы нас не выселили из собственного дома».
        -Еще им понравилось, что у нас скважина есть… аризонская.
        -Артезианская, - поправил староста.
        -Ну да.
        «Еще бы. Чистая фильтрованная вода из подземных пластов - это такое же богатство, как запас консервов и оборудованная оранжерея. Понятно, что желающие нашлись. Тут, скорее, странно, что они не находились раньше».
        -А еще сказал, - добавила женщина, - что они нашли нашу деревню на картах, которые лежали в каком-то другом убежище. И ехали сюда спецом. А в место, где передачи - только попутно.
        Домыв коридор, говорливая татарка ушла, а Малютин с Семенычем еще пару минут стояли и переваривали услышанное.

***
        -Давайте начистоту, - начал полковник, когда Николай и Семеныч вернулись и заняли свои места за столом. - Мы ничего плохого вам не сделаем. Только помогите нам. Давай, Рома, расскажи.
        «Значит, майора зовут Романом. Не очень-то ему подходит это имя». Почему-то Малютин подумал, что тот или Владимир, или вообще какой-нибудь Альберт. Выправка у майора была прямо-таки прусская. И это сейчас, после двух десятилетий вынужденного простоя.
        -Мы принимаем один и тот же сигнал, - начал Токарев. - Морзянкой. Много лет, стабильно раз в два месяца. Это восемь цифр, четыре до пробела и четыре после. А недавно сумели запеленговать источник. Он близко отсюда. Мы проверили карты. В том месте только один объект. Не военный, но режимный.
        -И вы хотите туда попасть? - переспросил Малютин. - И вам для этого нужен проводник?
        -Карты - это одно, а живой человек, который ходил по этим тропам, - это другое. Нам надо знать, где дороги свободны от заторов и завалов. Мы хотим добраться туда быстро, не плутая и не застревая.
        -Ясно. А где вы, товарищи, берете топливо для ваших тачек?
        -Где взяли, там уже нет.
        -«Росрезерв»? - выразил свою догадку Малютин.
        -А ты откуда знаешь?
        -Форумы выживальщиков читал.
        -Для ваших машин оно все равно бы не подошло. Это не Евро-3. Октановое число упало сильно, а наши, армейские, чихают, но едут.
        -Так вот почему вам хватило продуктов на столько лет. Ведь вас не сразу осталось сорок человек.
        -Продукты - не проблема, - снизошел до ответа майор. - В Подмосковье полно объектов, где хранилась еда, которой хватило бы и десяткам тысяч человек. Но почти вся она уже испорчена. Скоро придется жить одной охотой и теплицами.
        -И как, вам попадались живые?
        В этом месте Токарев немного помедлил с ответом. Но все же не стал запираться.
        -Ни разу. Кое-где мертвецы, кое-где пусто, будто по домам все разошлись. Мы отдавали последние почести братишкам, а потом брали их НЗ.
        -Понятно. Так что за шифр? - Малютин сам задавал вопросы, видя, что Семеныч явно еще не адаптировался к появлению чужих людей и слушает их разговор с круглыми от удивления глазами.
        Майор с сомнением посмотрел на бывшего ученого.
        -Ты какой-то сильно любопытный.
        -Да ладно тебе, Ромка, расскажи ему, - кивнул полковник. - Вряд ли он это шпионам передаст, ха.
        Токарев кивнул и с явной неохотой продолжил:
        -Шифр такой не используется ни в каких системах кодирования. Ни в военных, ни в гражданских. Но я могу не знать всего. На случай особого периода могут быть и специальные. Но - не похоже.
        -Может, это трансляция в записи? - предположил Малютин. - Был один фильм. Про ядерную войну с кобальтовыми бомбами. Там то ли открытая дверца шкафа, то ли ветка дерева из разбитого окна нажимала на кнопку. А люди к тому времени все уже умерли.
        -Исключено. Вот, смотри сюда.
        Николай увидел несколько строчек.
        0321 -0669
        0321 -0669
        0321 -0679
        0321 -0669
        0321 -0669
        -Ошибка набора. Радист перепутал тире с точкой, и вместо цифры «6» получилась «7». Они отличаются на один знак. А в следующем сеансе все опять нормально.
        -То есть это человек…
        -Да. И набирает он шифр вручную, простым телеграфным ключом. При этом он ошибся всего раз за сто с лишним сеансов. И ведет он их уже минимум двенадцать лет. С равными интервалами. В первый раз мы приняли сигнал в январе двадцать первого года. Но наверняка они выходили на связь и раньше. Просто мешали сильные помехи.
        -А может, это не шифр? - вдруг спросил Семеныч. - А координаты? Или время? Или запись букв цифрами, а?
        -Мы все головы сломали, пока пытались понять, - махнул рукой полковник. - Тыщу раз перебрали все, что можно. Глухо, как в танке.
        -А что, если это резервные коды отмены запуска для системы «Мертвая рука»? - предположил Малютин. - И когда они перестанут выходить в эфир, орбитальные бомбардировщики из космоса сотрут с лица земли Америку? Заново.
        -Увы, это фантастика, - презрительно поджал губу Токарев. - Том Клэнси. В реальности все проще. Это может быть перекличка тех, кто выжил. А раз никто не отвечает, значит, выжили только они. Чтоб это выяснить, мы туда съездим. Терять нам нечего. И, кстати, радиация… это наш друг, а не враг. Радиация сдерживает поголовье того скота, который кишмя кишит в Первопрестольной.
        «Не смеши, дядя. Ты, видно, биологию и экологию в школе не учил. Любой популяции средой заданы жесткие рамки. Миллионы крупных тварей эти пустоши не прокормят. Поэтому их мало. Штук сто на сотню квадратных километров. И главное - разминуться с ними».
        Затем майор уселся поудобнее и начал рассказывать про тех, кто приходил к ним, пока они сидели на своем объекте: про грызунов размером с мелкую собаку, про четвероногих тварей, похожих на гибрид пса и тигра, и про существ, которых военные называли упырями. Полковник кивал, иногда добавляя подробности, но чаще ограничиваясь междометиями.
        Бывший ученый думал опознать по этим рассказам ночного гостя, но нет… ничего похожего. Все это были животные. Подчас хитрые и опасные, смертоносно быстрые. После укусов их люди часто умирали от стремительно развивающихся инфекций. Но это были всего лишь звери.
        Тот, кто смотрел ему в глаза тогда, ночью, на втором этаже, зверем не был. Или был им лишь наполовину.
        «А человек «разумный» - насколько разумен?»
        -Когда отправляемся? - спросил Малютин, стоило только майору замолчать. Полковник уже едва ли не задремал над своим стаканом.
        -А я думал, тебя придется уламывать, - усмехнулся Токарев. - А почему ты, такой любитель задавать вопросы, не спросил, куда мы едем?
        -Это я и так знаю. К Вирусологическому центру НИИ микробиологии Министерства обороны.

***
        -Оставьте хоть десять человек, - начал упрашивать староста, когда экспедиция уже собиралась отправиться в поход: водители сидели в кабинах заправленных и готовых к дороге машин, а бойцы заняли свои места в кузовах. - Нас же сожрут, пока вас не будет.
        Его страх перед военными улетучился сразу после рассказов про всех этих псов и упырей. Теперь он боялся только того неведомого, которого даже ещё не видел…
        -Да что вы как дети малые. - Токарев был непреклонен. - У вас почти полсотни взрослых мужиков. Держите оружие при себе, делайте обходы и отобьетесь. Уплотните население. Одиноких подселите к семьям. Дома на отшибе лучше покинуть. Так легче будет обороняться.
        Бывшему преподавателю ОБЖ пришлось смириться. Проводил их он только до железных ворот, перекрывавших подъездную дорогу к поселку. Махнул рукой вслед.
        А вот Марина смириться не могла и пошла провожать отряд аж до самого шоссе. Малютин уже собирался сесть в кабину, когда она, игнорируя стоящих рядом бойцов, подошла прямо к нему.
        -Зачем тебе это? Откажись. Пошли их на хрен, - громко шептала она.
        -Они такому ответу не обрадуются. Да и вообще… мы давно гнием тут одни. А если встретим там… пусть даже не друзей, а просто товарищей по несчастью… тогда нас уже будет три общины.
        -С каких это пор тебе есть дело до других людей? - не унималась она. - Или что-то еще тебя туда гонит?
        -Еще я хочу победить свой страх.
        -А об опасности ты не подумал? Ты меня предаешь, скотина ты этакая.
        -Да ладно. Ты обо мне быстро забудешь, - попытался пошутить он. - Но, скорее всего, я вернусь более-менее живым.
        -А если я буду умолять, валяться в ногах? - она повысила голос. На них уже оглядывались: кто с усмешкой, кто с удивлением.
        Чтоб не устраивать прилюдно комедию и драму, Малютин отвел Марину в сторонку.
        -Не поможет.
        -А если попытаюсь строить глазки или соблазнить этого солдафона? - она кивнула в сторону майора. - Чтобы поехать с вами.
        -Думаю, его не проймет. Не возьмут. Такие, как они, считают, что женщина на корабле - дурной знак.
        -Ну и черт с тобой. Умываю руки.
        -Как говорил Понтий Пилат, прокуратор Иудеи: «Умывайте руки перед едой». - Николай привлек ее к себе и обнял, и Марина, вопреки ожиданиям, не стала вырываться и отпихивать его, а, наоборот, повисла у него на шее и долго не хотела отпускать. Правда, дыхательные маски обоих не давали им даже просто коснуться щекой щеки.
        Затем он повернулся к пэвэошникам.
        -Я готов.
        И опять поправил воображаемую шляпу Клинта Иствуда на голове.
        «Что я, мать вашу, делаю? Куда меня все время несет?»
        Моторы всех трех машин уже работали, и едкие выхлопные газы - аромат большого города, от которого он отвык, - щипали нос и горло. Он сел в «УАЗ», на который ему указали, дверь захлопнулась, они тронулись.
        Сквозь грязное стекло бывший ученый бросил последний взгляд на шоссе.
        Там, на растрескавшемся асфальте, среди луж и грязи стояли какое-то время три силуэта. А потом зашагали прочь, обходя ржавый хлам, в сторону поселка. Двоих бойцов - самых изможденных и старых - полковник все-таки оставил в Мирном.
        «Кого я надеюсь встретить? - подумал Николай, откидываясь на жестком сиденье. - Надеюсь ли я вообще на что-то? Или просто хочу узнать, кто или что заставило меня драпать, чуть ли не наделав в штаны?»

***
        Он начал путь с комфортом, в штабном автомобиле, вместе с командирами. Когда-то это была машина РХБЗ, дожившая еще с советских времен до того дня, когда ей представилась возможность исполнить свое предназначение.
        -Я никак не могу понять, - произнес Малютин, когда они отъехали уже километров на пять от Мирного. - Мы же с Западом вроде лучшими друзяками были. Броневички закупали, посудину морскую приобрести хотели. У меня есть теория, что это была никакая не война. А спецоперация пришельцев по очищению Земли. Если мы им и помогли, то совсем немного.
        -Херня, - отрезал Токарев, как хирург ланцетом. - С такими соседями по планете, как сейчас, никакие пришельцы не нужны. Корея, Вьетнам, Ирак, Югославия… Даже если бы мы начали заварушку, чтоб разнести их первыми… это было бы правильно. Потому что на одной Земле нам с пиндосами не ужиться. Будь моя воля, я бы их еще раз выжег. Из-под земли выкопал, чтоб осиновый кол воткнуть.
        -Да ладно тебе, - примиряющим тоном произнес полковник. - Ты, Николай Батькович, не подумай, что Роман у нас злой. Он доброй души человек, каких мало. Только всю семью потерял. Они тем летом как раз в Ленинград поехали. Потерял. Как и я. Как и ты, наверное.
        Малютин не стал говорить, что семьи у него практически не было. Отец умер, когда Коле было четыре года. К матери во Владимир он приезжал дважды в год - не реже, не чаще. И тоже особой близости не чувствовал. Своей «ячейки общества» так и не завел…
        -А у меня, сынок, злости уже нет. Только боль и желание, чтоб все мы еще немного пожили. Часто во сне лица приходят. Вижу, как наяву: младшую в школу провожаем с женой, старшего - в институт. Но открываю глаза, и… - полковник не договорил, вместо этого постучал пальцами по обшивке.
        Малютину показалось, что в уголке глаза старого офицера блеснула слеза, но тот быстро взял себя в руки и сделал вид, что глаза защипало от приступа кашля.
        -Ладно, смотри на дорогу. Мало ли чего, - сказал полковник шоферу.
        -Скоро надо будет поворачивать, - напомнил водителю Николай.
        Тот сверялся с картой, на которой Малютин ранее сделал пометки. Впереди на шоссе как раз был большой затор, образованный шестью большегрузными автомобилями, который им предстояло объезжать через город.
        В Сергиевом Посаде биолог бывал, ничего опасного там не видел, но в центр города не заходил.
        Внедорожник шел ровно, гладко, но именно мотор его и подвел. После того, как они остановились, чтоб убрать с дороги обломки, которые могли проткнуть шины, советский джип завести не удалось.
        После двухчасовых попыток реанимировать машину, механик-водитель развел руками, помотал головой и произнес емкое матерное слово.
        Пришлось надевать противопыльные маски и выходить.
        Малютин еще в Мирном заметил, что солдаты свободно разгуливают по поселку без тяжелого защитного снаряжения, ограничиваясь плащ-палатками и такими вот простенькими масками. Поэтому и он решил надевать респиратор только при крайней необходимости. Портативный импортный радиометр у него тоже был всегда с собой, в кармане.
        «Смертники», - подумал он сначала.
        «Реалисты», считал он теперь. В принципе, если человек не собирался жить очень долго, в этих местах вполне можно было ходить и не думать о среднегодовой дозе. Сам же Николай не торопился на тот свет и не собирался стоять под дождем или вдыхать пыль во время пыльной бури. Но и радиофобии у него больше не было.
        Они стояли почти под светофором. Возле дороги были расположены автобусная остановка и торговый павильон. Малютин решил подойти к ларьку, благо до него было всего два шага, но вдруг услышал шорох со стороны остановки.
        Ему показалось, что в угол, под навес, метнулась тень.
        «Нет, это явно не призрак. И не человек. Что-то размером с кошку. Твари размером с человека там не спрятаться. Но откуда тут кошка? Мля… страшновато».
        Он вспомнил рассказ безымянного сержанта, который передала им Олеська.
        «Тени, которые приходили за ними… Вдруг они хотели добра? Забрать своих мужей и отцов к себе, в лучший мир? Чепуха. Не было никаких теней. Были только галлюцинации выживших из ума последних солдат погибшей империи, которые перенесли такой удар по психике, что могли сломаться даже выкованные из железа. Понятно, куда девались пропавшие. Люди просто шли в никуда, за голосами в своих головах. Шли, переставляя ноги, как роботы, пока не заканчивались силы, - сквозь снег и дождь, ничего не видя перед собой. Или видя картины той жизни, которая была до того, как мир взорвался. А потом падали или тихо ложились в пожухлую траву, в грязь, в снег. И лежали, пока жизнь не оставляла их».
        «Хана всем» - было написано желтым на ржавой железной стенке остановки.
        Хвост у буквы «м» был длинный и уходил вниз к самому асфальту, будто рука человека дернулась, когда он рисовал ее.
        -Малютин, тебе что говорили? Под трибунал хочешь? - услышал он голос Токарева. - Сержант Воробьев, сделайте рядовому внушение. И пусть он едет с вами.
        -Так точно, - ответил боец, который выделялся среди других своим высоким ростом. - Пошли, салага!
        Это уже было адресовано Малютину.
        «Надо же, записали в рядовые. Хотя в моем военном билете было когда-то написано именно так».
        -Да иду я, - ответил он с плохо скрываемым раздражением.
        «Только не прогибаться. А то на шею сядут. Сохранять достоинство. Все-таки я им не кум, не сват и не мальчик на побегушках. Пусть они друг с другом свой цирк разыгрывают и “отвечают по форме”».
        Сержант не стал делать ему «внушения», а только пробормотал что-то злобно.
        После того, как штабной автомобиль испустил дух, ученого… вернее, уже проводника, запихнули в большую дребезжащую махину производства Уральского автомобильного завода. Командиры пересели в другой «Урал», поновее, который шел замыкающим.

***
        Через час они уже ехали, а точнее, плелись, объезжая заторы, по шоссе на юг, к поселку Вакцина, о котором Василий так и не успел рассказать подробно.
        Переоборудованный в мастерских базы в Софрино «Урал» шел тяжело, потому что нес на себе много лишнего железа, заменившего брезентовый полог. Никаких окошек в корпусе не было, все щели были герметизированы. Поэтому Николай не видел дороги.
        Двигатель чихал, плевался, натужно ревел и то и дело глох. Грузовик подпрыгивал на ямах и колдобинах, как кузнечик. Ехать в джипе было, конечно, удобнее.
        Колесо находилось прямо под ногами проводника, и на каждой яме он подпрыгивал на полметра. Желудок норовил выпрыгнуть. Спасало только то, что перекусы не были предусмотрены.
        При каждом ударе что-то пересыпалось за внутренней обшивкой салона, дребезжало что-то похожее на болты. «Не разбить бы подвеску. Не сломать бы ось. Не проколоть бы колесо. Не полетел бы движок».
        Пятнадцать солдат, сидевших рядом с ним на обшарпанных деревянных лавках, были молчаливы. Малютин разглядывал их, пытаясь придумать каждому убедительную биографию. И не мог. Люди, делившие кров и пищу почти два десятилетия, стали за это время очень друг на друга похожи.
        Выделялся разве что сидевший рядом с ним старший сержант Воробьев - здоровенный бугай, которому либо командиры поручили провести инструктаж, либо он сам обожал докапываться до людей.
        -Значит так, салага. С этого момента ты - мобилизованный. Говорить только по делу, все распоряжения выполнять быстро и четко. Жалобы, нытье - отставить. За неисполнение приказов, нарушение дисциплины, самовольное оставление части… то есть нас - будешь сурово наказан.
        -Отправите к архитектору Растрелли?
        -А у тебя язык без костей, блин. Да… отправим. - Вряд ли сержант знал, кто такой был этот архитектор, а может, считал его современным грузинским ваятелем.
        «Интересно, это у него проблемы в половой сфере? Вроде тут еще трое отзываются на «сержант такой-то», но у этого рожа самая злобная. Да по-любому он».
        Но спрашивать об этом Малютин, конечно, не стал.
        -И вы так все это время одни и живете? - задал он давно вертевшийся на языке вопрос. - А семьи? А дети?
        -Какие еще, на хрен, семьи? - Воробьев поморщился. - Были бабы… погибли все. Да и не твое это, блин, дело. Языком не трепи, а то укоротим.
        Больше он ничего по этому поводу не рассказал. Но эстафету принял другой боец, сидевший на противоположном конце лавки, - худой, костлявый, мосластый.
        -Пригрели тут одних. Давно. Детей не заводили. Зачем? Терпимо было жить, хоть и мотали нервы помаленьку. Ну, бабы они и есть бабы - то нытье, то ругань, то все вместе. А три года назад отправились мы в Раменское. Тамошние объекты шерстить. Оставили на хозяйстве пятерых старперов, которые уже к строевой и боевой были негодны. Здоровье уже не то по бункерам лазить, но оружие еще держать могли. Возвращаемся - никто не встречает. Темно. А в убежище нашем ветер гуляет, и одни кости лежат. Где чьи, уже не поймешь. Обглоданные, будто высосанные…
        Тут на него зашикали и замахали руками, а Воробьев и вовсе показал кулак.
        -Молчал бы уже, Боцман. Охота тебе это ворошить?
        За весь остаток дороги никто больше не проронил ни слова.
        У них должна была быть еще одна остановка - на самой окраине Сергиева Посада. Малютин отметил на карте это место, потому что именно там он видел следы пребывания людей.
        Колонна подъехала к трехэтажному кирпичному дому, где явно кто-то жил уже после войны: здесь топили печку мебелью, затыкали щели, таскали воду ведром. И не один человек, судя по нескольким кроватям и разноразмерной обуви. Потом люди исчезли. Относительно недавно, несколько лет назад - это можно было определить по печной золе и пищевым остаткам.
        Но эти его изыскания военных не заинтересовали.
        «Они давно жмурики, - сказали ему. - Не хрен тратить на это время».
        И поехали дальше, обогнув город с востока.
        «Большинство людей, наверно, так и умерло, - подумал Малютин, жалея, что не может даже выглянуть в окно и проводить взглядом брошенное жилище. - Не от ядерного огня, не от топора или пули мародера, не от чьих-то зубов. Просто тихо угасали, становясь все немощнее от голода и накопления в организме радиоактивных веществ, пока в один прекрасный день не смогли встать со своей койки, чтоб растопить печь. Сколько миллионов людей закончили свои дни так?»

***
        Внезапно, когда Малютин уже настроился покемарить минут сорок, их грузовик остановился, с сильным рывком и легким наклоном кузова влево. Звякнул упавший на пол автомат. Сержант Воробьев грубо обругал и водителя (который едва ли услышал его в кабине), и того, кто не закрепил оружие.
        -Приехали… - пробормотал тот, кого называли Боцман. - Что у них там стряслось?
        Прошло пять, десять минут, но машина не тронулась с места. Все бойцы выглядели удивленными.
        -Выходим! - наконец, объявил Воробьев. - Мы застряли. Сейчас будут вытаскивать буксиром.
        При этом он недобро покосился на проводника, как будто тот был виноват, что водитель заехал в непролазную грязь в том месте, где вышедший из берегов ручей подмыл дорогу и превратил шоссе в месиво. Хотя его, Малютина, даже наружу не выпускали.
        Все вышли. Дождя не было, но небо оказалось темным, хотя на часах было только два часа дня.
        Они находились уже за городом.
        Та самая «Вакцина», о которой рассказывал Василий, была совсем рядом, и только плохая видимость не давала как следует рассмотреть ее дома. И все же он видел их контуры - ничем не примечательные железобетонные здания, с виду почти такие же, как в приснопамятной Припяти.
        «Насколько же жутким становится все, что строил человек для себя… после его исчезновения».
        Дорога была почти пустой. По обеим сторонам тянулась узкая полоса лесопосадок, но сейчас почти все деревья лежали и гнили, и лишь некоторые стояли, растопырив голые ветви, словно руки скелетов.
        Респираторов никто не надевал. Ограничились капюшонами.
        -Не хрен тратить ресурс фильтров. Они не дармовые. Пригодятся еще, - объяснил сержант. - Респираторы - на крайний случ?й.
        Малютин тайком от всех сделал радиометром несколько замеров и покачал головой. Пока было терпимо.
        «Лишь бы не было дождя и юго-западного, «столичного» ветра», - подумал он.
        Водителю удалось сделать почти невозможное - посадить в грязь эту полноприводную машину с очешуительной проходимостью.
        Хотя шофер мог быть и ни при чем. Похоже, «Урал» угодил в плывун, и то, что выглядело твердым грунтом, черным, как асфальт, на поверку оказалось коркой на поверхности ямы, заполненной липкой жижей.
        Земля расступилась под массой «Урала», и задний мост машины скрылся из виду. Водитель давил на газ, из-под колес летела грязь, выстреливали струи бурой воды, но задняя часть грузовика погружалась все больше.
        Второй «Урал» стоял чуть поодаль, на твердом, и пытался их вытащить. Между машинами был натянут струной буксировочный трос. Фары обоих военных грузовиков разгоняли туман, а вокруг стояли высыпавшие наружу бойцы. Офицеры тоже были там: Бунчук стоял спокойно, уперев руки в бока, будто бочка, а высокий, как свая, Токарев орал то на одного шофера, то на другого.
        -Вы, бакланы, я сейчас вам устрою трибунал - в моем лице. У вас пять минут!
        После нескольких попыток вытащить собрата, водитель замыкающего «Урала» высунулся из кабины и помотал головой.
        К Малютину тем временем, игнорируя сержанта, подошел полковник.
        -Далеко еще отсюда до этого Центра?
        -Нет. Тут идти всего два километра.
        -Вот и веди, Сусанин. А эти пусть остаются и вытаскивают.
        С грузовиками оставили восемь человек, не считая водителей. Остальные пошли пешим порядком.
        Интерлюдия 8
        Эксперимент, день восемнадцатый
        Июнь 2013г.
        В этот раз, придя за ним рано утром, они снова посадили его в кресло. Но не в операционном зале, а в какой-то совсем тесной каморке, которую между собой называли «солярием».
        Здесь не было ничего кроме лампы на длинном креплении, забранной решеткой. Она смотрела прямо на него.
        В этот день Скляров впервые увидел в глазах своих тюремщиков страх. Они его боялись. И тот дядя с мешочком, набитым песком, - тоже. Теперь в операционную подопытного не водили, а возили на каталке, зафиксировав ремнями. Вот и сейчас они опасались его, поэтому несколько раз проверили зажимы.
        Двое, одетые в костюмы, как у атомщиков, с лицами, закрытыми стеклянными щитками, усадили его, зафиксировали и оставили одного. Больше Скляров ничего не видел, потому что на него надели непрозрачные очки.
        Через минуту лампа начала гудеть. Запахло озоном и горелой изолентой. Вскоре кожа на груди стала чесаться, а через десять минут - нестерпимо болеть. А еще через полчаса - жечь огнем.
        Из его горла вырвался безмолвный крик. Фиксаторы держали крепко, но он все равно метался, пока руки и ноги не отнялись от боли в мышцах.
        Он не знал, сколько прошло времени, когда услышал, наконец, голос:
        -Хорошо прожарили. До корочки. Прям курочка гриль из KFC.
        -Э… Он сейчас кони двинет, - ответил второй.
        -Не двинет. Переключи на вторую. И включай по новой. Расчетное время он должен высидеть.
        Гулко хлопнула дверь. Лампа снова загудела. И все началось заново.
        Сквозь боль и жжение в голову пробралась мысль о том, что даже в очках, в темной комнате перед светящейся в невидимом спектре лампой он может кое-что видеть. А без очков смог бы разглядеть и контуры предметов. Еще он знал, что кожа его, насыщенно серая, под действием лампы станет иссиня-черной. На время.
        Постепенно боль стихла, и остаток процедуры он просидел спокойно.
        Глава 7
        Четверг, ближе к вечеру
        Маленький отряд двигался через погибший сосновый лесок, посаженный здесь давно, судя по высоте деревьев и количеству колец на поваленных стволах. Николай шел первым, как и приказали. Хотя было не очень приятно, что в спину ему дышит столько народу с автоматами, а сам он безоружен. Болела натертая нога - мозоль он получил во время прошлой вылазки, да так и не залечил.
        Почва под ногами была влажной и зыбкой. Над землей поднимались гнилостные испарения. То и дело тишину нарушало нечто среднее между чириканьем и бульканьем.
        Эта роща сильно давила на психику… Люди зябко ежились и подергивали плечами.
        «Так зачем же я поехал? Вот уж точно говорят: дурная голова ногам покоя не дает». Бывший биолог думал о многом, но больше всего о том, что скоро получит ответы на свои вопросы.
        Хотя, скорее всего, правда окажется банальной, как зубная боль.
        «Там наверняка живут… или жили люди. Кто еще мог набить сообщение азбукой Морзе? И, скорее всего, эти люди ничего не знают о тех, кто приходил к нам ночью. А значит, эта маленькая тайна и нелепое приключение скоро закончатся. А потом люди полковника Бунчука объединятся с нами… или займут наше место, а мне придется вернуться в Мирный и прожить остаток дней, бранясь по пустякам с Мариной и заливая спиртом воспоминания о том, что у меня отняла разборка земных владык… А может, эксперимент пришельцев с другого края галактики, - размышлял Николай. - Уж не приснилось ли мне все увиденное на диске? Нет, и глаза, и следы, безусловно, были. Но те детали… Не дорисовало ли мое воображение то, чего я боюсь? Смерти в образе существа из потустороннего мира. Меньше надо пить».
        Малютин уже начал думать о том, что а вдруг это он сам забрался тогда на козырек крыши и выбил ногами стекло, с третьей попытки. По крайней мере, остальные ему не до конца верили. Даже староста. А военные не верили и подавно. Он видел это по их лицам. По тому, как они выслушивали его и как кивали.
        Они верили в существование любых мутантов, но не тех, кто способен на такое, довольно разумное поведение.
        Когда лес расступился и впереди показался бетонный забор, они дали знать о своем приближении: по радио на УКВ-диапазонах и сигнальной ракетой, которая несколько минут висела в небе, так что не заметить ее мог только слепой. Простая вежливость и страховка от того, что по ним без предупреждения начнут стрелять из тяжелого пулемета, - на случай, если комплекс был обитаем.
        Они миновали еще сто метров, и Малютин увидел доказательства того, что здесь проходили люди. Это были не отпечатки ног, нет, - их давно уничтожил бы дождь. В двух местах обрывки выцветшей ткани висели на деревьях, будто кто-то зацепился на бегу за острые сучья. Тут же в траве лежали клетчатая сумка и спортивный баул. В грязи на опушке застрял резиновый сапог, а чуть дальше - пара галош. Словно кто-то шел или бежал, не разбирая дороги, подгоняемый кем-то или чем-то.
        -Все они шли здесь, - произнес Малютин и вспомнил вдруг, что так говорил голован Щекн-Итрч из книги «Жук в Муравейнике» братьев Стругацких на мертвой планете, жители которой сгинули неизвестно куда.
        Сержант скептически пожал плечами.
        Возле росшей на самом краю опушки развесистой березы бывший ученый наклонился. Судя по приметному выжженному следу, дерево было расколото когда-то ударом молнии надвое и отрастило себе две вершины. Ствол был покрыт уродливыми грибными наростами, похожими на осиные гнезда. В отличие от самой березы, которая погибла этой зимой, они были живы, и, когда Николай ткнул в один из них острым куском валежника, тот отозвался упругостью и выпустил наружу клейкий сок.
        -Тьфу, дерьмо, - скривился Малютин.
        Но даже не это привлекло его внимание, а камуфляжной раскраски кепка с какой-то надписью, лежавшая у корней.
        Он поддел ее палочкой, словно боялся, что под ней окажется кишащая червями голова. Но там ничего не было. В глаза ему бросились буквы: «Оборон…»
        «Оборонпром. Тот самый концерн, где работал пропавший строитель вертолетов», - догадался он.
        -Смотрите сюда, - негромко произнес Боцман, указывая фонарем куда-то вверх. - Что же его туда загнало?
        Там в развилке, наполовину скрытый ветвями, с высохшим перекошенным лицом и раззявленным ртом, полусидел-полулежал мертвец в камуфляже, не похожем на тот, в котором ходили военные. Только приглядевшись, Малютин увидел веревку, которой человек был привязан к стволу.
        -Да явно не метафизическая тоска, - так же тихо ответил Николай. - Судя по лицу, он умер от обезвоживания.
        Еще один труп, обглоданный до костей, лежал чуть дальше. Голова его была сильно повреждена - возможно, он был сначала затоптан, а потом, уже мертвый, - объеден. По его останкам нельзя было даже определить пол. И трудно было понять, встретили эти люди смерть в одно время или их гибель разделяли годы или месяцы. Тут понадобился бы опытный патологоанатом. И время, которого у них не было.
        С этого момента оружие они держали наготове, а Малютин еще горше пожалел, что его оставили беззащитным.
        -Волки? - предположил Габидуллин - то ли татарин, то ли башкир, - указывая на торчащие среди обрывков ткани ребра. - Или какие-то мелкие твари?
        Проводник не ответил. Хотя вспомнил, что обычные волки им с самой войны не встречались.
        Ему опять почудился шорох в лесопосадках. Он тщетно вглядывался в лабиринт стволов и ветвей.
        Дальше попадались еще вещи, тряпье и отдельные кости - то ли человеческие, то ли звериные. Осмотревшись и убедившись, что никто не смотрит, Николай подобрал себе хороший охотничий нож в ножнах, наполовину скрытый хвоей. Ученый старался ступать осторожно, чтобы даже ветка не хрустнула, но остальные шли как бегемоты через бурелом. Ему это не нравилось, но он был не в том положении, чтоб давать им указания.
        Погода начала портиться. Светлое пятно в небе, которое обозначало собой невидимое солнце, исчезло за тучами, и стало темно, как бывает осенью поздним вечером до наступления ночи.
        «Только не надо еще одной грозы или урагана. Пожалуйста».
        Теперь уже Николай сам убедился, что это место и есть второй объект со съемок беспилотника. Он вспомнил этот лес. А тогда, в Мирном, он просто выдал за знание свою догадку.
        -Что-то мы отстали, - услышал он голос сержанта. - Надо догнать.
        И в этот момент шорох раздался снова. Совсем рядом, за кустами малины. Странно, что большие деревья погибли, а этот колючий ягодный кустарник просто уснул на зиму. Вот только ягоды с него биолог летом есть бы не стал.
        Сухие ветки заходили ходуном. Тот, кого они закрывали, был ниже обычного человеческого роста… А может, просто припал к земле, готовясь к прыжку.
        Малютин попятился, на голом инстинкте закрывая рукой с ножом шею, и увидел, как из кустов высунулись лапы и легли сержанту на плечи - как в рекламном ролике, где большая овчарка играет с человеком, чтобы получить пакет с собачьим кормом. В ту же секунду зубы какой-то твари сомкнулись на горле бойца и вырвали ему трахею вместе с кадыком. Фонтан артериальной крови ударил в небо. А затем Николай увидел ноги в сапогах, исчезнувшие в зарослях растений, названий которых даже он, специалист по ботанике, не знал.
        Боцман схватил автомат и начал заполошно стрелять по кустам короткими очередями. Продолжая отступать от зарослей, Малютин огляделся. В лесу, словно лампочки, загорались фосфоресцирующим огнем глаза - одна, другая, третья пара, - образуя дугу, в центре которой ему не повезло оказаться.
        Выстрелы оборвались. Там, где был Боцман, уже не было никого, только колыхалась сухая трава.
        «Плевать на Боцмана… Сытый голодному не товарищ, безоружный вооруженному не защитник. А мертвые вообще никому не нужны».
        Ноги сами понесли Николая по радиусу проклятой окружности - лишь бы вырваться за ее пределы.
        На его глазах еще один из солдат - он не понял, кто именно - был повален тварями на землю.
        Теперь со всех сторон звучала стрельба - и одиночными, и очередями. Слышны были испуганные крики и чей-то заунывный вой.
        -Отходим! К воротам! - перекрыл все мощный голос Токарева.
        -Ну, сукины твари, капец вам! - На глазах Малютина один из бойцов припал на одно колено и застрочил по сходящимся огонькам, которых было не меньше десятка, из ручного пулемета.
        Где-то громыхнул взрыв. Должно быть, метнули гранату.
        Николай вдруг понял, что идет последним, и сердце его екнуло. Люди организованно отходили к бетонной стене, отстреливаясь и отбрасывая пустые магазины на ходу. Про него, похоже, забыли. Он был метрах в пятидесяти и еще не видел, чтобы хоть одна тварь упала, несмотря на то, что стаю щедро поливали огнем из «калашей».
        Малютин пытался различить среди бойцов полковника или майора, но не смог. Стараясь не попасть на линию огня, он бросился догонять остальных.
        Вдруг, как назло, его нога угодила в ямку, и бывший ученый потерял несколько драгоценных секунд. За это время ближайшая пара светящихся глаз быстро приблизилась на опасное расстояние. Это придало ему ускорения. Он рассмотрел существо достаточно хорошо, чтоб пожелать держаться от него подальше. Заорав, Малютин вскочил и понесся рысью, представляя, как хребет ему перекусывают острые, как нож гильотины, зубы.
        -В бошки им стреляйте! В бошки! «Пятера» их не берет, не тратьте!
        Орал майор, пытаясь руководить ходом боя.
        Железные ворота с красными звездами и эмблемой лаборатории - змея обвивается вокруг чаши с ядом - были уже близко. И они были широко распахнуты.
        Малютин попытался вспомнить, они закрыты были или открыты на записи с беспилотника. Тяжеловаты были створки для того, чтоб их распахнул ветер.
        «А если там впереди и вправду люди? Но почему тогда никто не отреагировал на сигнальную ракету?»
        Солдаты один за другим организованно вбегали в ворота. Наконец снаружи остались только четверо, включая Токарева и пулеметчика с ручным пулеметом Калашникова. Звук, с которым «работала» эта машинка, Малютин уже научился отличать.
        Но вот стрельба прекратилась. Похоже, за ними больше никто не гнался. Твари отступили к лесопосадкам, а те несколько, что успели выбежать на открытое место, уже лежали - Николай видел несколько черных холмиков.
        «Сколько же их отправилось к праотцам? Должно быть, им еще не встречались люди с таким оружием».
        -Давай, заходи! - крикнули ему. - Или хочешь в лесу ночевать?
        Стоило ему забежать в ворота, как створки захлопнулись за ним и лязгнул тяжелый засов. Никто не ломился с той стороны. Стена была высокая. Вряд ли такую можно было бы перепрыгнуть.
        «Какой же я осел. А ведь я ходил в одиночку… не один раз, - пронеслось у него в голове. - Хоть и не в эти места. Но и там, где я был… меня могли десятки раз сожрать. Всевышний, почему у тебя такое чувство юмора? Или, может, их привлекли именно громкие звуки, а одиночный пеший путник такой реакции не вызывал?»
        Наконец они позволили себе перевести дух. Территория центра была огромной и больше напоминала огороженный кусок дикой природы, чем парк или сад. Группа бетонных зданий стояла в его глубине. До ближайшего из них было метров сто.

***
        Кроме Боцмана и Габидуллина никто не погиб. Псов, как они называли между собой таинственных существ, было убито как минимум четыре. Не такое уж плохое соотношение, если вспомнить, какие у этих тварей были прочные черепа.
        Не прошло и получаса, как они услышали звук моторов и стрельбу из пулемета, а вскоре оба «Урала» подъехали к воротам центра.
        Там тоже никто не погиб - их вовремя предупредили по рации. К моменту появления псов, застрявший грузовик уже вытащили из грязи, и все бойцы заняли свои места. Дальше защитить себя было делом техники. Только сейчас Николай заметил, что головной «Урал» - это не просто грузовик, а импровизированная боевая машина, на крыше которой был смонтирован пулемет на турельной установке.
        С этой же машины сбросили тушу убитого зверя. Она приземлилась на бетонку с влажным «плюхом», и вокруг нее натекла лужа темной крови.
        Бывший ученый тут же оказался рядом. Он пожалел только о том, что нечем было сделать фотографии.
        Голова с короткими ушами смотрелась бы нестрашно, даже умильно, если бы не вытянутая, как у Чужого или насекомого, челюсть с огромными, не помещающимися во рту зубами. Спереди череп был страшно разворочен - калибр 12,7 мм не оставляет шансов, какой бы толщины ни была лобная кость.
        У животного были длинные лапы, которые явно позволяли ему развивать огромную скорость при беге. Задние конечности были длиннее передних, а значит, оно прекрасно прыгало. В нем было явно больше центнера живого веса. В остальном оно было настолько необычным и завораживающим, насколько и отталкивающим. Черная маслянистая шерсть влажно блестела. Хвост был куцый, будто купированный. На брюхе виднелась голая проплешина. Приглядевшись, биолог заметил там соски: четыре пары. Значит, эти твари еще и размножались.
        -Сука, - произнес Малютин.
        -Еще какая, - сплюнул один из солдат. Это был водитель-механик головной машины. - Еле завалили.
        Туша отвратительно пахла болотной тиной и какой-то кислятиной.
        -Да я вообще думал, что все подобные симпатяжки вымерли еще в плейстоцене. Кого мы встретим в следующий раз, тираннозавра?
        Надев перчатки, Малютин попытался изучить строение стопы твари, но в этот момент лапа ее дернулась, и коготь размером с карандаш чуть не пропорол ему руку.
        Он отшатнулся.
        -Осторожнее, - усмехнулся Токарев. - Пара человек на моей памяти уже кони двинули после такой царапины. А перед смертью распухли так, что глаз видно не было.
        В это время к полковнику подошла делегация из трех бойцов, которых Малютин запомнил по их общению с Жиганом.
        -Сергеич, надо бы вылазку устроить, наших забрать, - начал Якут. Насколько понял Малютин, он был в отряде одним из неформальных авторитетов. А еще его часто можно было увидеть рядом с майором.
        -Да вы смеетесь, пацаны? - ответил Бунчук. - Нечего там забирать. Их уже переваривают. Смиритесь, ребята, и выпейте стопарик за помин души.
        А ведь он не был единоличным командиром. Его приказы обсуждались и выполнялись, только если не противоречили общему мнению.
        «Никакие они не солдаты, - подумал Малютин. - Уже давно. Просто такое же, как мы, сборище людей, объединенных только общим желанием - выжить. Но не солдаты. А уж хорошо это или плохо… черт его знает. С одной стороны… этот мир погубила именно иррациональная тяга людей в форме выполнять самоубийственные приказы. С другой - если они теперь не военные, то кто тогда? Могут быть и бандитами с большой дороги».
        Майор с полковником что-то вполголоса обсудили. Судя по кивкам их голов, они пришли к общему решению.
        -Значит так, - зычным голосом объявил полковник. - Не откладывая в долгий деревянный ящик… начинаем разведку. Новенький… и тебя это тоже касается.
        «Да кто меня за язык-то тянул?» - подумал Малютин.
        Хотя Николай подозревал, что его взяли бы в любом случае, даже если бы он не подписался на участие в экспедиции. Им нужен был его опыт.
        Выкрикивая имена и фамилии, которые могли быть и кличками (Шульц, Серый, Карась), Токарев назначил двойки. За каждой двойкой закрепили одно-два здания, в которые надо было проникнуть и досконально их облазить - от крыши до подвала.
        -Новенький… пойдешь один. В административный корпус.
        Это был не вопрос. Это было утверждение.
        -Ищите все, что похоже на радиоузел, - продолжал майор. - Любую радиоаппаратуру. Ищите все, что похоже на генератор, от которого этот узел может работать.
        -Все, что ценное, тоже ищите, - добавил Бунчук. - Особенно жратву.
        Малютину показалось, что полковник считает это направление их поиска самым важным.
        -Ну хоть ружье-то дайте, - решил не молчать Николай. - Хватит и обреза. Того, который называли «Смерть председателя».
        -И без ружья хорош, - хмыкнул Токарев. - Оно будет тебе только мешать.
        -Вот это возьми, это лучше. - Полковник вдруг протянул Малютину пистолет Макарова, потертый, поцарапанный и довольно ржавый. Ученый сунул его в наружный карман. - Это ИЖ-71, с магазином на десять патронов. Но если увидишь что-то опасное… лучше беги быстрее.
        -Да я мировой рекорд поставлю. Ладно, черт с вами. Если через три часа не вернусь, считайте меня птеродактилем.
        Конечно, любимый пистолет ментов и охранников - это лучше, чем обрез на два патрона. Но Николай воспринимал их нежелание дать ему автомат или хотя бы винтовку - хотя оружия у них было полно - как красноречивый сигнал того, что он для них был просто чужак и расходный материал. Шахтерская канарейка. Лабораторная мышь.
        «Ну ничего, гады. Посмотрим еще, кто из нас мышь».
        И он зашагал по выложенной бетонными плитами дороге, ведущей к зданию, похожему на здание городского суда. Дорога здесь взбиралась на небольшой пригорок, и он почувствовал, что надо сбавить шаг. Старость не радость.

***
        Он видел, что делали в это время остальные.
        Назначив пары «добровольцев», командующие их маленькой армии вместе с пятью-шестью бойцами заперлись в сторожке. Разведчики же пошли по заданным маршрутам, медленно расходясь в разные стороны. Все-таки в их разбойной шайке приказ атамана и его шестерок многое значит. Шли они, понурив головы и чуть ссутулившись. Автоматы сжимали в руках так, будто в этом было их единственное спасение. Но они по крайней мере шли по двое - пока одного будут жрать, второй убежать успеет.
        «Они боятся не людей. Не тех, кто может пустить пулю из окна или подкараулить с ружьем в коридоре».
        Малютин их понимал. Он сам ежился от неприятного ощущения. И дело было не в «псах», вся схватка с которыми казалась ему теперь страшным и нереальным сном. Что-то другое нависало над ним, над ними всеми, - как висящий на ниточке меч царя Дамокла.
        Все бойцы ПВО уже поняли, что людей в комплексе скорее всего нет. Но они боялись того, что было для них пострашнее выстрела снайпера.
        А ведь ему было хуже всех… Он был один.
        «Может, разделяться было не лучшей идеей? Но если держаться кучей, тут можно на месяц застрять. Но план работы на ближайшие несколько часов был задан… А значит, вперед».
        По десятку признаков всегда можно отличить населенное место от ненаселенного. Как бы ты не прятался, знаки все равно будут: хоть окурок, хоть обертку, хоть гильзу, хоть царапину на стене обитатели обязательно оставят. А здесь, если судить по КПП, ничто не нарушало девственную неприкосновенность запустения. Может, они, люди, конечно, и не жили здесь, а приходили пару раз в год, чтобы отправить сигнал… Но это - пример натягивания совы на глобус. Слишком абсурдно, чтоб быть правдой. Скорее всего, те, кто послал последний сигнал, или умерли, или ушли отсюда еще в прошлом году.
        «А если людей они не боятся… то кого?» - продолжал Малютин копаться в своих ощущениях, подходя все ближе к трехэтажному зданию. - Таких же «собачек» или другую фауну, облюбовавшую себе норку внутри?»
        Начинался слабый дождь. Но Николай лишь затянул потуже завязки капюшона и прибавил шагу.

***
        Несколько автобусов застыли на парковке у самого первого здания. Рядом валялись на земле черные пластиковые мешки. Распоров один из них найденным в лесу ножом, Николай обнаружил внутри папки с документами вроде бухгалтерских ведомостей, давно потерявших всякую значимость. Тут же валялись какие-то ошметки, которые могли быть раскисшим за много лет картоном. Казалось, из автобусов в последний момент выкинули часть вещей прямо в грязь.
        Малютин вспомнил, что видел такие же «ЛиАЗы», выкрашенные в темно-зеленый цвет и наполовину сгоревшие, на обочине шоссе неподалеку. «Уж не отсюда ли они были?»
        Он дернул водительскую дверцу одного из них. Та приржавела так, что открылась только с пятой попытки - да не просто открылась, а вывалилась, чуть не упав ему на ногу.
        На всем здесь лежала печать отсутствия людей в течение целого демографического цикла.
        Еще когда их отряд только пересек ворота, Малютин сразу опознал в этом комплексе то, что видел на видео. Но, чем ближе он подходил к первому корпусу, тем явственнее проступали отличия. С воздуха было не так заметно запустение, которое здесь поселилось. Не был виден растрескавшийся бетон, трава, год за годом прораставшая через асфальт, выпавшие стекла. И то, как от стен отходила пластами штукатурка, и то, как краска на металле запузырилась от прошедших лет или от пламени той еще вспышки. Ржавчина успела хорошо поработать над железом. Пахло плесенью и грибами.
        «Вирусологический центр НИИ микробиологии министерства обороны РФ» - гласила табличка. Корпус номер №1. Так что сомневаться не приходилось - они добрались до места.
        Это здание было похоже на административное, и обломанный флагшток наверху, подтверждающий это, чуть покачивался от ветра. Оно было самым аккуратным - обшитым пластиком, и в нем было три этажа.
        У самого здания он миновал еще один пост со шлагбаумом. Впрочем, этот шлагбаум было легко и объехать, и обойти. Он имел чисто символическое значение.
        Куча знаков напоминала о том, что запрещены и проезд, и фотосъемка, и просто самовольное пересечение. Всем водителям предлагалось предъявить документы в развернутом виде.

***
        Дверь корпуса была заперта на ключ. Обычный замок - не сканер сетчатки или отпечатков пальцев. Самый что ни на есть обычный.
        «Но что в этом толку, если ключ взять негде? Тут и фомкой не справиться. Дверь солидная. Придется по-простому. Жаль, нет молота или просто молотка».
        Он обошел вдоль здания и выбрал окно, не закрытое решеткой. Таких было всего два. С первого удара кирпичом стеклопакет не поддался - прогнулся, пошел трещинами, посыпались куски. Но со второго - стекло разлетелось вдребезги.
        Очистив раму от осколков, бывший ученый, чувствуя себя не ночным вором, а героем «глубоких» фильмов того самого Тарковского, перелез на другую сторону. Тут же на него пахнуло затхлостью. Это был особый запах мертвого, давно брошенного, плотно закрытого жилища. В своих походах ему не раз приходилось заходить в такие дома.
        Внутри все заросло старой паутиной, хотя ни одного живого паука Николай не увидел, только засохшие трупики. Вслед за ним через оконный проем в комнату ворвался ветер, поэтому болтаться этим обрывкам оставалось недолго.
        Помещение, куда он забрался, было обычной подсобкой. Но и в фойе первого этажа тоже не нашлось ничего интересного. Только смятые стаканчики от кофе и пластиковые бутылки в мусорной корзине - вещи, которые приобретут ценность разве что в глазах археологов будущего.
        Судя по слою пыли, тут уже двадцать лет никто не ходил. Сурово смотрели со стен портреты передовиков, отмеченных наградами, - солидные дядечки в пиджаках и белых халатах и желчные тетеньки, которым Малютин сразу вручил бы звание «синий чулок».
        От его взгляда не ускользнуло, что окна заклеены крест-накрест. Это делалось, чтобы стекла не повышибало взрывной волной. Больше не для чего. Тут же в холле стояли дополнительные емкости с водой и ведра, а чуть подальше - ящики с песком. Некоторые поверхности были обработаны и покрашены негорючими составами. Тут явно выполнялись меры по приведению в готовность первой очереди, о которых он где-то читал.
        С большого стенда говорили о чем-то давно забытом пожелтевшие объявления («Желающим получить детские путевки в санатории Черного моря обратиться к председателю профкома до 10.05.13), учили чему-то памятки, пугали строгими карами нарушителей правил распорядка выписки из каких-то важных приказов.
        Было что-то очень болезненное для психики в чтении всех этих казалось бы ничего не значащих для него вещей. Что-то, от чего щемило сердце, почти как от созерцания того, что осталось от чужого быта в квартирах и домах обычных людей.
        Отвернувшись от доски объявлений, он пошел проверять кабинеты, насвистывая на ходу что-то из Вагнера.
        «Находясь в лесу, производите как можно больше шума».
        Считалось, что соблюдение этого правила позволяло снизить риск встречи с медведем. В довоенном лесу. Было ли оно актуально сейчас?
        Обойдя половину первого этажа, Малютин у лестницы, ведущей на второй, наткнулся на удобный диванчик. Тут он вспомнил, что у него есть с собой заначка. Вяленая рыба, которую ему дал Боцман, пока сам не стал чьим-то обедом. «Лучше съесть ее здесь, под крышей, где ни одна гадина не будет просить поделиться», - решил он. Эти четыре рыбины достались ему от бойца в обмен на редкие наручные часы производства Швейцарии, которые Малютин от нечего делать взял во время одной из своих вылазок. Должно быть, они были на солдате, когда того загрызли «псы».
        Несмотря на прозвище, к флоту тот никакого отношения не имел, а рыбы наловил в каком-то из водохранилищ. Божился, что не в Химкинском, а в одном из тех, которые располагались подальше от столицы. Вроде это был карась, но даже Малютину, совсем не ихтиологу, было ясно, что нижняя челюсть у карасей так выдаваться вперед не должна, да и странные наросты вдоль туловища явно были лишними. «Карась-пиранья. Каранья? Пирась?»
        Он выбросил кости двух чудо-юд в мусорную корзину в углу, как культурный человек, вытер руки тряпкой, глотнул воды из фляги и продолжил осмотр кабинетов.
        Интерлюдия 9
        Эксперимент, день двадцатый
        Июнь 2013г.
        Мир это боль. Мир-это-боль. Мирэтоболь.
        Кричать не получалось. Из горла вырывались только хрип и шипение.
        Он почти не мог говорить. Только шепотом, как змея.
        «Боже мой, как чешется в подмышках и в паху. Во что там всё превратилось… страшно даже думать». В туалет он старался ходить, зажмурившись.
        Язык стал шершавый и жесткий, как наждак. С зубами тоже непонятно что творилось… Они крошились, ломались, некоторые выпали, но вместо них выросли новые, вытесняя старые, буквально выламывая их.
        Он думал, что хуже быть не может - чувствовать, как под кожей шевелится и набухает чужое нечто. Сама кожа уже не чувствовала боли, словно тоже стала чужой и жила своей жизнью. Но под ней, в тканях, еще что-то болело, что-то раздувалось и лопалось. Неглубоко. Где-то в мышцах. К боли он привык и немного даже успокоился. Зато в полной темноте он мог теперь разглядеть пальцы своей руки в сине-зеленом свечении.
        Он думал, что ничего страшнее случившихся с ним изменений быть не может. Пока не почувствовал это. С самого утра, как только он проснулся, ощущения начали наплывать волной. Шепот. Гул голосов, похожий на шум моря. Странный хор в его голове. А потом будто кто-то чужой начал вторгаться в сознание. Сначала осторожно, словно открыв дверь на два пальца. А потом все наглее и наглее, как к себе домой. И, наконец, ворвался, как сам он когда-то вломился к той девушке. Кажется, ее звали Алина… Все соседи слышали, как она кричала, но никто не пришел на помощь.
        Этот чужой окликал его, словно пытался ему что-то сказать. Сначала шепотом, а потом громко и настойчиво.
        А еще половина мышц в его теле вдруг объявили о независимости и перестали подчиняться. Сначала напряглись так, что он чуть не задохнулся, потом расслабились, и он растекся, как кисель.
        Скляров уже знал, что верещать и создавать шум нельзя, - придут добрые мучители в белых халатах, которые одинаково относились и к крысам, и к людям, и поставят укол, а вечером не будет еды. Так они всегда делали. Это был их лучший рычаг для давления на него. А жрать ему хотелось постоянно.
        Зря они так поступали. Иногда, против своей воли, Скляров начинал думать, что вгрызться им в глотки было бы очень приятно. Именно впиться зубами, как в кусок мяса с кровью. Если бы господа ученые поняли это, как бы они среагировали?
        Чувствуя и боль, и страх, и злость одновременно, он завопил, широко разинув рот. И внезапно услышал вместо человеческого крика тот самый вибрирующий ультразвуком вопль, который не давал ему покоя уже несколько дней. Этот вопль вырывался из его легких, проходил через его голосовые связки и рот.
        «Убейте. Пожалуйста. Убейте. Меня…»
        И тут же за стеной на его крик откликнулся кто-то. А потом еще один, и еще, по цепочке.
        Вчера он увидел свое отражение в блестящем скальпеле. Его глаза были белыми.
        Он бы сейчас был бы рад даже расстрельной команде. Но вместо этого врачи-убийцы каждое утро обливали его водой из шланга, протирали губкой, потом мазали чем-то липким и прикрепляли клеммы на руки, ноги и грудь, снимали какие-то показания. И кололи, кололи, кололи. Шприцами большими и маленькими.
        Но хуже всего была эта накатывавшая чернота в голове. Она пожирала все то, что он помнил и знал. Она убивала саму его суть, его чувства, его характер.
        Мысли его стали простыми и краткими.
        Он пытался цепляться за островки памяти, за привычные мысли, но все это уходило, растворялось, словно в кислоте. От него остался только огрызок, осколок, крохотный огарок растаявшей свечи.
        Казалось, что он проваливается в колодец, на дно, в ледяную воду, откуда уже тянулись к нему черные цепкие руки.
        -Мы здесь. Мы живые.
        «Нет. Боже. Боже. Нет…»
        Одновременно из темной глубины полезли чужие образы и воспоминания, которых никогда не было в его памяти и которые он не смог бы сам выдумать.
        Вот он бежит по лужайке. Он ребенок, потому что мир вокруг огромен. Движения его странные и ломаные. Он бежит по лужам, словно не замечает их. Срывает траву и цветы. Набирает полную горсть песка и отправляет ее в рот.
        …Андрюша! А ну стой немедленно!
        Оторванная голова светловолосой куклы в руке. Качается в такт, как маятник.
        -Андрюша, ну скажи что-нибудь… Ну хоть «мама».
        Большие взрослые люди смотрят на него сверху вниз - двое с тревогой и печалью, один равнодушно.
        -Доктор, у нас есть хоть какой-то шанс, что он будет говорить?
        -Я бы не тешил себя ненужными надеждами. Надо смотреть правде в глаза. Современная наука не располагает…
        -Современная наука располагает средствами десять раз уничтожить все живое, но не может лечить болезни, от которых страдают миллионы людей!
        -Я бы попросил вас не выражаться, гражданка. Вы в медицинском учреждении. Ваш ребенок…
        Страница переворачивается, а может, вырывается. Голые стены, незнакомые запахи. Страх. Нет, даже ужас. От того, что привычный мир рухнул. Тот, чьими глазами он смотрит… кричит, забивается в угол, бьется затылком об острые углы, а его ловят, пытаются поймать, грубо хватают чужие люди.
        -Прекрати вопить! Они погибли, ты понял? Их больше нет. Никто тебя отсюда не заберет! Поэтому жри, что тебе дают!
        Боль стала миром. И мир стал болью. Все, что он знал до этого… просто смешно в сравнении… Нет никаких сравнений. Только боль и страх.
        В этот момент он потерял сознание. Темная вода сомкнулась над его головой.
        Интерлюдия 10
        Пищевая цепочка
        Жизнь - это борьба.
        Существо, которое вылезло из коллектора в районе станции метро «Коломенская», рядом с большим Коломенским парком, заросшим теперь мхом и вьюнами, не было способно к абстрактному мышлению, но интуитивно это понимало. Его облик выдавал в нем представителя отряда грызунов, а размером он был с южноамериканскую капибару или вомбата. Но если те - уже вымершие представители отряда - были похожи на разросшегося хомяка, то это создание скорее напоминало крупного хорька с непропорционально зубастой пастью: вытянутое поджарое тело, длинные гибкие лапы, колючая шерсть, которая топорщилась на загривке, почти как иглы у дикобраза, - все это походило на чучело, сшитое из частей разных животных. Но это было живое существо, способное к размножению.
        Вот только с последним была маленькая проблема. Среди своих это создание было особью не самого крупного размера. Как и его предки, это были стайные социальные животные. И достигшие половой зрелости детеныши мужского пола часто изгонялись альфа-самцом, особенно если пытались задираться и претендовать на лидерство.
        Несколько болезненных ран от чужих зубов на шкуре грызуна остались ему как напоминание о его позоре и поражении в драке за положение в стае.
        Теперь ему было очень неуютно чувствовать над собой открытое небо. Среди привычного полумрака подземных туннелей и коммуникаций оно чувствовало себя комфортнее.
        На вымощенном плиткой тротуаре лежал человеческий череп, весь в выбоинах и трещинах. Челюсти его были чуть приоткрыты - он то ли улыбался, то ли скалился.
        Ему в ответ улыбался другой, у которого, в отличие от первого, тело было на месте.
        «Привет. Сколько лет, сколько зим!»
        «Здор?во. Как дела?»
        «Все хорошо. Вот, работу недавно сменил. Ипотеку почти выплатил… Машину новую взял».
        «Похвально. А как лето планируешь провести?»
        «Да вот, хотим с женой поехать в Европу… Полгода откладывали. Ну не в Сочи же отпуск проводить?»
        «Крыса» скользила между ними, и ее планы, в отличие от их планов, пока сбывались. Ей уже удалось раздобыть кое-какую еду. А хотела она, точнее он, ведь это был самец, только одного - выжить.
        После изгнания из стаи там внизу, в лабиринте подземных катакомб бывшей столицы, лишь малая часть из которых относилась к метро, он не нашел себе места. То, что для глаза чужака выглядело как необитаемый темный лабиринт, на самом деле было густо заселено и поделено на неровные клочки - охотничьи ареалы стай, помеченные острым запахом вожаков. Уцелевшие люди - эти бледные тени былых хозяев и строителей города и его подземелий - туда не заходили. А те, кто забредали случайно, уже ничего никому не расскажут. Там жили сотни тысяч, а может, миллионы тварей и тварюшек: от розовых недавно родившихся детенышей с прозрачной кожей, размером с котенка, до седых патриархов с потрепанной облезлой шкурой, с зубами, торчавшими из пасти, как бивни. Некоторые из них родились вскоре после того, как взорвались бомбы. Правда, чаще их жизнь была недолгой, но в кучах гниющего тряпья и мокрой бумаги и картона постоянно зрели новые выводки.
        Не было меток только в тех местах, на тех участках переходов, туннелей и сбоек, куда стаи этих существ не решались заходить, инстинктивно чувствуя страшную угрозу. Там обитали твари совсем иного пошиба. Или даже не твари, а нечто совсем невообразимое - и для крысиного мозга, и для человеческого.
        Правда, и наверху опасностей было не меньше. Но грызун о них не знал, потому что вся его прежняя жизнь прошла внизу.
        Зима была холодной, и вся пищевая пирамида экосистемы получила чувствительный удар. Крупные хищники, вечно голодные и всегда бродящие в поисках еды по своим охотничьим угодьям, были только верхушкой этого айсберга.
        А его основание - это всегда растения. Над ними же стояла та скромная мелюзга, которая этими растениями питалась. Например, жирный слизень, который прятался под листом железа, но все равно не избежал когтей «крысы». Или крупный жук, похожий на таракана, который хотел спрятаться в водосток, но не успел - и вот уже захрустел на зубах грызуна (панцирь долго не поддавался, даже когда голова жука уже была откушена).
        Кладка сиреневых пятнистых яиц в автомобильной шине была хорошо спрятана, но и ее «крыса» нашла. Яйца могли принадлежать кому угодно - от птицы до рептилии… или ни тому, ни другому. Но она не стала разбираться, а прогрызла упругую скорлупу и высосала содержимое.
        Но тут налетел ветер. Он принес уже знакомый запах поверхности - резкий, маслянистый, щиплющий ноздри, - запах чужеродный и опасный. Но кроме этой струи в нем была нотка, которая заставила грызуна встрепенуться и ускорить бег. Запах разложения.
        Почти сутки в брюхе у «крысы» было пусто, а съеденная мелочь только раздразнила аппетит.
        Новые черепа и кости устилали путь этого создания. Почему-то именно здесь много двуногих встретили свой конец. Кое-где их было так много, что лапки тонули в этом ковре из костей, приходилось подпрыгивать. Время вычистило человеческие кости и выбелило… А может, не только время. Запах смерти исходил не отсюда.
        За новым поворотом возле перевернутых мусорных баков лежало что-то большое и бурое. Зрение у «крысы» было довольно слабым, и ей понадобилось подойти вплотную, чтобы все разглядеть. Это был труп.
        Мертвое существо было крупнее грызуна раза в три. Жилистое, с матовой серой кожей, которая вся висела складками, как у бульдога. Тупой мордой погибшая тварюга зарылась в ковер опавших листьев; вокруг приоткрытой пасти, из которой торчали клыки размером с карандаш, все было залито черной кровью. Маленькие глазки были закрыты, а узловатые лапы с острыми когтями беспомощно раскинуты.
        На такую крупную добычу, будь она жива, «крыса» не напала бы никогда. Но ее чуткий нос уловил теперь уже сильный и не оставляющий сомнений запах гниения, исходящий от мертвого тела. И действительно - в бугристой башке монстра чернела глубокая дыра, из которой торчали осколки костей. Рой крупных черных мух кружился над лужей крови на бордюре, отделявшем тротуар от дороги.
        Даже острым как бритва зубам грызуна оказалось не просто прокусить короткий, но грубый подшерсток и ороговевшую кожу трупа. Зато терзать сочащееся кровью волокнистое мясо было так приятно, что «крыса» потеряла счет времени. Именно поэтому она не ощутила, как к картине запахов добавилась новая нотка: запах мокрой шерсти и резкая мускусная вонь.
        «Крыса» услышала клацанье когтей по бетону, инстинкт заставил ее встрепенуться, и, не выпуская изо рта последний кровавый кусок, она бросилась к кустам уродливой, покореженной зелени, в которой с трудом можно было узнать рябину.
        Поздно. К грызуну метнулись четыре тени. Они, видимо, давно его почуяли и напали синхронно с разных сторон.
        «Крыса» заметалась. Принимать бой было бессмысленно. Этих созданий, огромных и длиннолапых, с капавшей с клыков слюной, она видела впервые в жизни, но понимала, что любому из них она не ровня. А уж всем - и подавно.
        Спасая свою жизнь, «крыса» рванулась туда, где раньше находила спасение. Под землю.
        «Скорее туда - в спасительную темноту!»
        Но они отрезали ее от ржавого микроавтобуса, под днище которого она хотела юркнуть. В пределах досягаемости оказался только приоткрытый канализационный люк. Прыжок - и ей удалось просунуть туда голову. Впереди был уже знакомый подземный мир, который казался теперь таким мирным и спокойным. «Может, удастся хотя бы пересидеть немного на «ничейном» участке, пока стая не уйдет».
        Пролезла голова - значит, пролезет и все туловище. Так было раньше всегда. Но в этот раз набитое мертвечиной брюхо сыграло с ней злую шутку. Просвет люка оказался слишком узким. Через секунду стая с глухим рыком набросилась на нее и, впившись сразу в четырех местах, грубо вытащила на свет, не прекращая рвать зубищами и полосовать когтями. Вскоре живот ее лопнул, исторгая свое содержимое, а кто-то перегрыз ей и позвоночник. Последний раз дрыгнулась оторванная половина туловища, откушенный облезлый хвост исчез в пасти вожака. Заднюю часть он тоже забрал себе, а остальное поделили между собой три других «пса».
        И только покончив с живой добычей, они обратились к мертвой. И если «крыса» была им на один зуб, то труп упыря позволил наесться до отвала.
        Пообедав, псы так отяжелели, что остались на том же месте. Животные улеглись, обнюхивая друг друга и почесываясь, совсем как обычные дворовые блоховозы. На самом деле каждый из них выглядел как кошмарный сон дог-хантера, и дело было даже не в их размере. Под их шкурами, которые были черными, будто их долго жгли адским огнем, бугрились чудовищные мышцы. Зубы, когда они их скалили, были похожи на акульи.
        Вот один из стаи опустил широкую пасть к луже с мутной маслянистой водой, которая скопилась тут после вчерашнего дождя, и принялся лакать ее, высунув длинный желтый язык.
        Они не знали, что как раз в этот момент чьи-то глаза с вертикальным зрачком рассматривают их. Небесный охотник спикировал с крыши двадцатиэтажного здания, рухнул камнем в свободном падении. Почти у самой земли он начал тормозить взмахами широких кожистых крыльев с перепонками вместо перьев.
        Когда он расправил эти крылья, то стал похож на описанный в книгах по археологии вид «кетцалькоатль», но люди, ютящиеся в московской подземке, называли его просто птером, вычугой или демоном.
        Схватив самую крупную из «собак», он так же, не выходя из фигуры высшего пилотажа, начал набирать высоту.
        Однако «пес»-вожак не собирался так легко отдавать свою жизнь. Он бешено извивался и пытался цапнуть за кожистую лапу ухватившего его летуна. Наконец, ему это удалось. А может, своим относительно маленьким мозгом похожий на археоптерикса монстр догадался, как прекратить сопротивление нахальной добычи. Птичьи когти разжались и «пес», сам того не желая, полетел с огромной высоты вниз. Его тело с мокрым хрустом ударилось об асфальт рядом с опрокинувшейся набок машиной «Скорой помощи» ипосле минутной агонии застыло неподвижно. Все это не смутило летающее чудовище. Оно спикировало снова и подхватило свою уже мертвую добычу, чтобы исчезнуть с ней в небесах в стороне новостроек Нахимовского проспекта.
        Глава 8
        Четверг, вечер
        Обследование первого этажа прошло без приключений, но не принесло особых плодов. Ничего, кроме старой макулатуры, которую обессмыслила война, ему не попалось. Фомку он все-таки нашел, но взломщик из него был никудышный - совсем другой у него был «бэкграунд». Поэтому пришлось повозиться. Все интересное он помечал карандашом на схеме. Помещения, двери которых открыть ему было не под силу - он помечал на плане. Но таких дверей пока было всего две, и он был почти уверен, что за ними его ждал бы все тот же бюрократический шлак, а не сокровища Али-Бабы.
        Стоит ли говорить, что ни консервов, ни патронов, ни годных средств индивидуальной защиты он не нашел. Старые противогазы были не в счет.
        «Sic transit gloria mundi», - повторял он каждый раз, когда ему попадались составленные тем страшным летом графики, планы, расписания, программы передач, анонсы, афиши - на осень, на зиму, на следующий 2014 год.
        Николай направлялся к выходу. Он хотел открыть главную дверь, чтобы потом можно было покинуть здание как человек, а не как вор-домушник. Но вдруг услышал за стеной, обшитой пластиком, слабое шебуршание.
        Застыв, Малютин потянулся за пистолетом, но сам же обозвал себя трусом и бабой. «Что там, мышь или крыса? Хватит и швабры ей, если вообще рискнет нос высунуть». Благо, поблизости как раз лежала швабра вместе с ведром.
        Секунду спустя шуршание раздалось уже ближе - возле пластиковой решетки, которая ощутимо закачалась от напора с той стороны.
        В просветах решетки мелькнуло что-то черное и покрытое шерстью. Оно могло быть размером с кошку, а могло быть и больше. Похоже, по каким-то подземным коммуникациям в здание попасть было еще как можно. Или не такое уж оно было необитаемое.
        В следующий миг задрожала уже другая решетка, прямо по пути его движения. Шорохи раздались одновременно и с противоположной стороны, будто стены ожили и начали пугать его звуками: «Скрр, скрр, скрр».
        Урна, куда он бросил рыбьи скелет, кишки и голову лежала перевернутой посреди коридора. И была чистой. Исчез даже целлофановый мешок, который он тоже выбросил.
        «Их минимум пять… особей. А у меня нет глаз на затылке. Эти твари в любой момент могут оказаться не за стеной, а за спиной. И здесь все зависит от их размера».
        Внезапно пришло чувство, которое уже несколько раз посещало его за эти дни: ив поселке, и в закусочной, и здесь, в лаборатории. Ощущение шума в голове, который иногда сменялся тихим неразборчивым шепотом.
        Сильнее всего оно проявлялось снаружи, когда он шел от КПП к корпусу. Но и здесь, в здании, это ощущение пару раз давало о себе знать. Николай совсем не удивлялся своему сумасшествию. Видимо, это разговаривал с ним его внутренний голос.
        «Так что же ты хочешь подсказать мне? Может, вот это?»
        Он ударил шваброй по радиатору батареи, и тот отозвался низким колокольным звоном. Малютин явственно услышал за стеной перепуганный писк, за которым последовала минута тишины. Он ударил еще и еще раз, и все здание наполнилось гулом. Когда шуршание раздалось снова, оно уже было чуть дальше по коридору. А еще через минуту вообще раздалось с противоположного его конца. После этого стало тихо.
        -Куда же вы? Испугались? Правильно. Я хомо сапиенс. Царь зверей. Мудрый и справедливый хозяин планеты Земля.
        Голос в голове между тем исчез.
        Но и существа исчезли с концом. Видимо, не были настроены на конфликт. Так он и не смог разглядеть их получше. Может, и не было в них ничего опасного.
        Назад он вышел, не без труда открыв изнутри слегка заржавевший замок парадной двери. Теперь, имея путь к отступлению, он продолжил осмотр здания. Но пистолет держал под рукой.
        Перед глазами у него стояли следы, похожие на человеческие, - с записи, сделанной беспилотником. Тогда он был почти уверен в их природе. Теперь сомневался. Марсианские каналы тоже очень похожи на русла рек, но не являются ими.
        Это могли быть следы любой твари, и не обязательно крупной. И не обязательно человекоподобной.

***
        Он вернулся к своим через два часа, грязный и уставший как собака. Сбросил со спины рюкзак и уселся на пустой ящик. Дождь кончился, но наружу никто пока носа высовывать не собирался.
        -Я все там перерыл… Подробный отчет… пришлю по почте. Чего же эти сукины гады нигде не оставили двери открытыми? И вот что я могу сказать. Звери сюда заходят. Но мелкие. А люди… пока не вижу никаких следов.
        -Ты отвечаешь за свои слова? - язвительно переспросил майор.
        -Головой. Это место заброшено с войны. Все снаружи заросло дикой травой, а внутри - паутиной. Ничего особо опасного я не встретил. Порукой тому то, что я жив. И никакой рации. Никаких приборов сложнее степлера. Только дайте пожрать, пожалуйста.
        -Ты как раз к ужину, - Токарев хлопнул его по плечу и провел в будку охраны.
        Его показное добросердечие не могло обмануть бывшего биолога. «Наверно, хотят, чтобы попробовал первым, вот и подводят к столу».
        «Псина» была уже освежевана и выпотрошена. Ее расчлененный труп лежал снаружи под навесом. А здесь, внутри, глаза щипало от дыма. Походный мангал - по сути, просто железный ящик - чадил и дымил, но мясо успело не только подрумяниться, но и слегка почернеть.
        Боец с неуставной бородой как раз нарезал большие сочащиеся кровью куски здоровенным ножом. Остальные сидели и стояли вокруг. Все уже были в сборе. Даже те, кто уходили к дальним корпусам, уже вернулись - с разбросом в полчаса. Все были живы, без единой царапины. Но и не нашли ничего. Поэтому настроение у людей было не ахти. Видимо, из-за этого паханы и решили устроить этот пир.
        Увешанные оружием, в разгрузках, пэвэошники выглядели куда более грозно, чем в поселке. Резкими были их голоса, суровым выражение лиц. У Николая сами собой сложились в голове стихи на манер известного рок-хита:
        Смутное время
        Призрак свободы на коне.
        Свора злодеев
        Жарит собаку на огне.
        Дальше он еще не сочинил. Но там было бы про госдолг США и про масонов.
        «А чё? Если бы доллар рухнул - мало никому не показалось бы, особенно всяким Ротшильдам и Рокфеллерам. Ведь всем было известно, что этот госдолг тянул Америку в пропасть, как гиря, жить не давал, проклятущий, поэтому они на всех рыпались, как бешеные собаки, и несли кругом свою безнравственную демократию».
        Так по телевизору и в Интернете говорили. Сам же он жил как-то в стороне от политики, плюя и на левых, и на правых, и на центровых.
        За окном неаппетитной грудой лежали на бетоне внутренности - сердце, легкие, змея кишок, огромный желудок.
        «Туда бы и человек поместился».
        -Вы его дезактивировали? - спросил Малютин, прежде чем откусить кусок. Он знал, что у них была с собой не только питьевая вода, но и целый бак технической.
        -Промыли и внутри, и снаружи. Да расслабься. Она же не в Москве жила, которая, как и раньше, всё отравляет, - сказал полковник Бунчук, откупоривая фляжку, судя по всему с коньяком. - А за городом чистый воздух, природа, то да сё…
        Он снял сапоги и вытянул ноги, положив их на табуретку.
        Малютин не разделял их уверенности в том, что в одном месте воздух может быть грязным, а за тридцать километров - уже чистым. И все же от мяса не отказался. Оно оказалось жестким, как подошва, и с трудом поддавалось ножу, но, если посолить, было вполне съедобным. Для тех, у кого еще не все зубы выпали.
        -Хомячить можно, - глянув на показания радиометра, объявил он.
        Больше всего дряни скапливается в лимфоузлах, щитовидной железе, желудке и кишках. Тот, кто сегодня был дежурным по кухне, кое-какой опыт явно имел, но зря он не удалил все кости. В них скапливается меньше, чем в кишечнике, но куда больше, чем в мышцах. Хорошо еще, что догадались тщательно снять шкуру - толстую, будто дубленую.
        Осмотрев кусок вырезки из задней части туши, Малютин не заметил каких-то дегенеративных изменений - например, кровоизлияний. Конечно, эти существа наверняка имели куда более высокую радиорезистентность, чем люди. Никто еще не видел, как они умирали от лучевой болезни. Но полностью иммунными они быть не могли, это противоречило бы и физике, и химии, и биологии.
        Только после проверки мяса радиометром бойцы принялись за еду. Заправлял все тот же бородач. После осточертевших консервов люди набросились на монстрятину, как волки. Резали ножами и тут же ели руками, вытирая их об себя, не думая о каких-то тонкостях этикета.
        Это было самонадеянно, если не глупо, но они привыкли жить в ситуации постоянного риска, когда жизнь - копейка, а судьба - индейка.
        -Печень и другие субпродукты только не жрите, - произнес Николай с набитым ртом. - Это смерть. В них все что угодно может скопиться. Может быть, долгоживущие радионуклиды типа стронция. Или соли тяжелых металлов. Или неизвестный биологический токсин. Или даже летальная доза полезного витамина.
        На его глазах немолодой, а может, рано постаревший вояка с седыми усами и сизой щетиной на подбородке - судя по чертам лица, уроженец Кавказа - побледнел и стал отплевываться. Похоже, уже успел поесть печёнки.
        Видя, что от него никто больше ничего не требует, Малютин полностью занялся едой. Остальные не отставали. За какие-то полчаса самые лучшие части туши исчезли в их желудках.
        После трапезы командиры расположились в левой половине сторожки, оставив остальным вторую половину. В здании не было отопления, кроме давно не работающих электрообогревателей, но, слава богу, до зимы еще оставался целый месяц.
        -С чего вы вообще взяли, что здесь кто-то жил постоянно? - высказал Малютин давно вертевшуюся у него в голове мысль, когда с «барбекю» было покончено. - Может, они… или он приходят сюда пару раз в год, чтоб отправить свое послание, а?
        -Все могёт быть, - примирительным тоном произнес полковник. - Как раз для этого мы и приехали сейчас, а не через месяц. Передачи проводились строго по календарю. И как раз подходит время очередной. Никто не мешает нам посидеть здесь недельку-две. - Бунчук широко зевнул, прикрыв рот рукой. Он съел вдвое больше собачатины, чем Николай или любой из бойцов.
        -Нас никто не гонит, - кивнул Токарев. Но Малютину показалось, что он темнит и желает разрешить все поскорее.
        -Один черт здесь безопаснее. - Полковник выпил много, и то, что он не захмелел, говорило как о выносливости, так и о стадии алкоголизма. - Там на опушке, снаружи, нас хотели сожрать. Эти церберы могут до сих пор бродить рядом. Ума не приложу, откуда их здесь столько собралось.
        -Я ходил один, - произнес Малютин. - И мне никто не попадался.
        -Вернее, ты никому не попадался, - хмыкнул Токарев. - Мы тоже в Сормово в одиночных вылазках сначала тварей почти не встречали. И к нам они почти не лезли. На шестом году мы привезли из райцентра строительную технику, чтобы нормальный блокпост наверху построить. И вовремя. Вскоре спокойно выйти было нельзя. Даже на охоту стало трудно ходить.
        -И как охота? Вот у нас не получилось ей кормиться.
        -Да у нас, в общем, тоже. Так, прибавка к рациону. Мы пытались стрелять всякую дичь. Ее надо хорошо промывать, высушивать, долго варить, жарить… День летный, день пролетный. Да и опасно это. Часто потери были. А те, кто калеками стали, сами жить не захотели. Пока мы буренок под Пушкино стреляли, двоих пацанов похоронили, а один руку потерял. Дело трудное…
        -Трудное? - удивился Малютин. - Убивать беззащитных коровок - что же в этом может быть трудного?
        Сначала он даже не задумался, как, черт возьми, могли выжить после войны оставшиеся без присмотра людей домашние коровы.
        -Еще какое. Те коровушки сами не прочь мясцом закусить. Рога у них… можно пять тореадоров насадить и еще для пикадора место останется. Но особенно люты быки. Они и так не подарок, даже обычные, травоядные. А когда им хочется тебя не только поднять на рога, но и сожрать… При этом шкура у них толстая, как асфальт, и мощь, как у локомотива. Или «крупняк» вголову, или много пуль из более мелких калибров в корпус. Этот подох, только когда свинцом нафаршировали. Но даже по инерции пытался кого-то затоптать, пробил тушей пару стен. Мяса оказалось килограмм пятьсот. Жесткое, вонючее, мышцы как канаты.
        -И не напоминай, - скривился полковник. - Потом неделю животом маялся. Но деваться было некуда, один хрен сожрали. Под водочку и с горчицей из концентрата.
        -Из того, что вы рассказали, делаю вывод, что большинство тварей не боятся людей ни капельки, - произнес Малютин, понимая, что надо втереться к ним в доверие и показать свою полезность. - Ни огня, ни пальбы, ни громких криков. Такое ощущение, что чувство страха и инстинкт самосохранения у них притуплены. Или они очень глупы… во что слабо верится. Те «собаки» явно демонстрировали навыки командной работы. Отступили, сучьи дети, когда столкнулись с превосходящей силой в виде пулеметного «Урала». А может, ими управляет какая-то программа помимо звериных инстинктов? Программа уничтожения… человека. Будто кто-то - вольно или невольно - сделал их ходячим биологическим оружием.
        И майор, и полковник посмотрели на него скептически. Да он и сам не был уверен в этой теории. Точнее, это была гипотеза, которая требовала дальнейших экспериментов. А их он не собирался проводить. Просто хотел им намекнуть, что надо действовать как можно тише. Вдруг и правда живность привлекается антропогенным шумом?
        -Давай вернемся к нашим баранам, - спустил его с небес на землю Токарев. - Карась, тот подвал, о котором ты говорил, - в корпусе номер шесть. Какие там двери?
        -Стальные, - ответил солдат. - Похожи на герметичные. Ни щелочки.
        -Попробуем автогеном. А не поможет, попробуем взорвать.
        -Что вы там надеетесь найти? - спросил ученый.
        -Неприкосновенный запас, - недовольно пробурчал майор.
        -Продукты? Но ведь они испортились, - удивился Малютин.
        -Да ладно выделываться, - махнул рукой полковник. - И вы, и мы в основном едим довоенные запасы. То, что вы выращиваете, - это кот наплакал. Надо бежать отсюда туда, где можно находиться на открытом месте сколько хошь. Там мы бы развели нормальное сельское хозяйство. Рыбу бы ловили. Детей бы растили. Но это потом. А пока… приходится довольствоваться тем, что есть. Не брезговать и банками двадцатилетней давности. Конечно, если они хранились как надо. Прежде всего без доступа воздуха к банкам.
        -Если нормально хранилось, то можно жрать, - кивнул ученый. - Ели же люди на пробу консервы времен Великой Отечественной. Немецкая тушенка. Вермахт говно не закупал… до самых последних дней. Да даже консервы с Первой мировой бывают съедобны. И в Антарктиде и в Арктике запасы полярников находили и ели. Даже если те 60 -70 лет пролежали. Но для этого нужна полная изоляция от веществ, разрушающих…
        Послышались шаги. Кто-то кашлянул.
        -Якут, не подкрадывайся, - проворчал Токарев. - Или это у тебя привычка хулиганской юности?
        -Привычка - вторая натура, товарищ майор, - пожал плечами Якут, появляясь в дверном проеме. - Командир, вам на это надо посмотреть.
        Он не уточнил, к кому из двух офицеров он обращается, но Николаю показалось, что первым на его слова отреагировал именно Токарев.
        Они вышли на небольшую смотровую площадку, которую Малютин по гражданской привычке мысленно окрестил балкончиком. Первым бинокль схватил полковник и долго всматривался, а потом вдруг застыл как вбитая копром в землю свая, и, казалось, даже жилка у него на виске перестала биться.
        Николай недоумевал: что Бунчук там смог разглядеть. Сам бывший ученый видел только темную массу деревьев. Сторожка была приподнята над землей на железобетонных опорах, и стена, ограждавшая комплекс, не была помехой - в светлое время суток… Но было темно, как известно где…
        -Рома… - наконец раскрыл рот Бунчук. - Рома, мля. Ты видишь это? Это… ЭТО!
        И тут Малютин расслышал доносящийся со стороны лесопосадок шум. Потрескивание, сопровождаемое хлюпаньем. И несколько глухих ударов, с какими могли бы упасть на землю тяжелые столбы или стволы деревьев.
        Как будто кто-то или что-то продиралось через сосны, мимоходом подминая молодые деревья и валя большие, словно комбайн для валки леса.
        Наконец Токарев, вдоволь насмотревшись, протянул бинокль бывшему ученому.
        -Что ты об этом скажешь, умник?
        Бинокль оказался не простой, а с тепловизором. Малютин поднес его к глазам, несколько секунд потратил на то, чтоб разобраться, как им пользоваться, и привыкнуть к миру в сине-красно-желтых тонах. Затем задал колесиком 8-кратное увеличение.
        Сначала биолог увидел только пятно. Оно не было таким же теплым, как силуэты стоящих рядом с ним людей, которые сначала попали в поле его зрения. Но явно выделялось на холодном синем фоне, среди фиолетовых контуров голых сосен.
        Размытая клякса желто-зеленого цвета медленно ползла по опушке. Впрочем, не медленно. Так казалось только из-за расстояния. Со скоростью идущего человека она «ползла», а то и быстрее.
        Ее размер можно было оценить, сопоставив с деревьями. Сосны, посаженные явно в середине прошлого века, смотрелись рядом с ней как декоративные елочки.
        Николай даже на секунду подумал, что это был какой-то аппарат, типа вездехода. Но нет. Ни одна машина не могла иметь таких очертаний. Перед его глазами, метрах в шестистах (всего!) от них колыхалось явно живое, дышащее и, наверное, голодное, создание.
        Существо остановилось и издало вой - сочетание низких и высоких тонов, наполовину рев, наполовину визг. Негромкий, но заставивший их непроизвольно зажать уши. Воздух вибрировал, и дурнота разливалась в желудке.
        «Много низких частот. А как, интересно, действует этот инфразвук на тех, кто рядом? Тому, кто окажется на пути у этого нечто, не позавидуешь».
        -Вот говорили, что Россия - родина слонов. А я не верил… - Даже в такой обстановке полковник был способен на шутки.
        -Не похож на слона. Я вообще не пойму, что это за дрянь. - Токарев был явно напуган, чего Малютин за ним до этого не замечал.
        Да и у него самого мурашки забегали.
        «Что же это? Мастодонт? Медведь-переросток? Вылезший на сушу спрут? Огромная амеба?»
        -Интересно, это самец или самка? - ни к кому не обращаясь, произнес Якут. За спиной у него висела снайперская винтовка Драгунова.
        -Не удивлюсь, если оно гермафродит или вообще неспособно к размножению.
        -И слава богу. - Якут демонстративно перекрестился.
        -Неспособно? Бедняга. - Токарев опять забрал себе бинокль.
        «Кто знает, - подумал Малютин, - сколько существ, не похожих ни на что, бродит, плавает, летает и ползает на пространстве от Атлантического и до Тихого океанов. Существующих в одном экземпляре и не имеющих себе пары. У тех, кого мы уже видели, судя по всему, было нормальное половое размножение и половой диморфизм. Но это что-то совсем иное… Те «демоны», «псы» и «упыри», о которых они рассказывали, - часть земной природы, хоть и изуродованной. Устоявшиеся, сформировавшиеся виды. А тут вообще что-то другое, чуждое…»
        Пятно не было застывшим. Казалось, что оно меняло форму, сокращалось и раздувалось. Вокруг него шевелились и пульсировали отростки. «Щупальца? Псевдоподии?» В траве и земле за ним оставалась слабо светящаяся в инфракрасном спектре борозда. След медленно остывал и становился зеленым и синим.
        -Оно сюда ползет.
        -Подойдет на двести метров - замочим его, - сказал Токарев. - Якут, ты же СВД владеешь как чукотский бог охоты. Целься ему по центру.
        -Тут скорее «Кончар» надо, - флегматично ответил житель севера.
        Малютин знал еще с военных форумов, что «Кончар» - это крупнокалиберная снайперская винтовка для поражения легкобронированных целей. Достаточно редкая вещь. Впрочем, неудивительно, что они разжились такой: автоматные патроны, рассчитанные на поражение человека, могут быть бесполезны против крупных тварей. А тут скорее нужен был «слонобой».
        -Не надо, - зашипел Николай. - Вы его анатомию знаете? Я - нет. У него даже головы не разглядеть. Может, и бронебойной пули ему мало. А если атакует? Стена его вряд ли остановит.
        -И чё предлагаешь?
        -Сидите тихо, сам он сюда не полезет. Он пришел, потому что стрельбу устроили. Если будем его валить, столько шуму устроим, что к утру тут будет теплая компания. Хотите, чтоб птеры прилетели?
        -Он прав, Ромка, - кивнул полковник. - Лучше пойдемте-ка внутрь.
        Он произнес это как «унутрь» - по-деревенски.
        И они покинули площадку. Закрыли как можно тише дверь. Сквозь окно наблюдать за существом было труднее, зато оно само едва ли теперь могло ощутить присутствие людей - нюхом или слухом, если те у него были.
        Почему-то биолог подумал, что не удивится, если окажется, что оно может улавливать их шепот за полкилометра и владеет эхо-локацией.
        -А ты, Якут, стой на страже, - произнес Бунчук. - Дело ответственное. Но наружу не суйся.
        -Да я сам вижу, Петр Сергеич.
        -Если полезет ближе к забору - буди всех. А пока никому ни слова. А то паники не оберешься. Через два часа пусть тебя кто-нибудь сменит. Кто-нибудь толковый. Или Длинный, или Комаров, или Джигит.
        Джигитом, наверное, звали седоусого аварца из Дагестана. «Сколько лет ему? - подумал Николай. - Вряд ли больше сорока пяти. Но он абсолютно белый, будто выбеленный».
        В этот момент снаружи раздался лающий рев, переходящий в визг, который оборвался на самой высокой ноте. Должно быть, в половине километра от них оборвалась чья-то жизнь.
        -Это «псина» ей попалась. Одна из старых знакомых. Сама к нему в пасть пришла, - Якут покачал головой. - Теперь он уйдет. Он получил то, что хотел.
        В его голосе страх мешался с уважением. Словно речь шла не о безмозглой твари, а о каком-то языческом божке.
        Остаток вечера, плавно переходящего в ночь, прошел спокойно. Как потом рассказал, сбиваясь на русский мат и родное наречие, Якут, тварь не сделала попыток перебраться за стену. Люди ее или не интересовали, или она их не чуяла.
        Но несколько раз она ходила туда-сюда зигзагами, и трижды на какое-то время останавливалась, словно вросшая в землю.
        «Она слушала меня, - говорил он. - Зуб даю, слушала. Может, она видеть вообще не может?»
        Малютин закрыл глаза. И ему тоже казалось, что она слушает. Напряженно слушает. Он помнил, как пульсировали желтые и зеленые краски в бинокле, который он чуть не выронил из руки.
        В какой-то момент, как рассказал уже второй караульный - Джигит, это нечто еще ненадолго приблизилось к стене, потом резко повернуло и ушло на запад, в сторону шоссе. Видимо, открытые пространства нравились ему больше.
        Последний его тоскливый вой, уже издалека, они услышали, когда время приближалось к полуночи.
        Биолог сидел на расстеленном спальном мешке в углу и от вынужденного безделья начал набрасывать дневниковые записи в блокноте. Писал о последних днях, а иногда, по памяти, - о давних. Короткими заметками, тезисами, даже одними оглавлениями, которые могли бы сделать честь фельетонисту провинциальной газеты: «Случай в шашлычной», «Адские гончие», «Тварь из болота». Может, как раз журналистом ему и следовало бы стать в прошлой жизни. По крайней мере, к разгадке тайны этого места он подошел совсем как журналист. Или детектив.
        Как-то незаметно, положив под голову свой блокнот, даже не залезая в спальный мешок, а лежа поверх него, Николай погрузился в сон. Снился ему зеленый остров, который омывали синие волны незнакомого океана. По небу носились разноцветные попугаи, а раскидистые пальмы качали своими головами в такт звукам прибоя.
        Глава 9
        Пятница, утро
        Проснулся он оттого, что остальные вокруг встали и начали бубнить, шуметь и топать. Это было не самое приятное пробуждение в его жизни. Зверски болели бока. За окном еще было темно. Свет давал небольшой туристический светильник, стоявший в углу комнаты.
        Бубнеж превратился в ругань, и Малютин открыл глаза. Недалеко от него мужик с бородой, который еще недавно жарил «псину», стоял перед майором навытяжку с таким видом, какой обычно бывает у людей, когда они в чем-то напортачили. Малютин подумал, что речь идет о камбузе (так они называли их походную столовую). Но оказалось, что говорили они про радио. Видимо, этот тип отвечал еще и за радиоприемник.
        Прихромал помятый полковник, который занимал единственную настоящую койку в сторожке. Остальные, даже Токарев, спали на полу.
        -Что за шум? Что стряслось? Марсиане напали?
        -Почти, - ответил ему майор. - Передача идет. Потап, расскажи полковнику.
        -Товарищ полковник, - доложил бородатый. - Передача идет. Как раз сейчас. Та самая. С циферками.
        Полковник аж подскочил.
        Из их слов биолог понял, что тяжелую военную радиостанцию повар-радист оставил в грузовике, и только случайная догадка заставила его сходить и включить ее.
        Оказалось, передача была в самом разгаре. И один черт знал, сколько она уже шла. Все тот же набор цифр повторялся раз за разом, и конца этому не было видно.
        -Это не запись, - продолжал радист. - Интервалы «плавают». Это набор вручную. Кто-то сейчас сидит и долбит ключом, как одержимый.
        -Сигнал устойчивый? - спросил Токарев.
        -Сильнее некуда. Все цифры… те самые. Слышимость хорошая, циклических помех сейчас нету.
        Несколько раз в день над регионом действительно проносились бури помех. Одни из них случались в хаотической последовательности, другие имели почти строгую периодичность: утром-днем-вечером. Говорили даже, что помехи как-то зависят от дня недели, будто у этой чертовщины свой график был. Никто не мог сказать точно, атмосферное ли это явление или происки кого-то с разумом (говорили: «америкосов»), но обнаружили они это давно.
        -И сколько ты ее уже принимаешь?
        -Да полчаса.
        Теперь пришел черед майора вскакивать со стула.
        Малютин знал, что все предыдущие передачи сигнала состояли всего из десяти повторов одного набора цифр.
        -Запеленговать можешь? - спросил Бунчук. - Нам надо знать место. В идеале - здание!
        Из машины был принесен пеленгатор - прибор с наушниками и антенной, явно собранный «на коленке» содним паяльником - настолько он не походил на оборудование вооруженных сил. Малютин видел такие вещи только на сборах радиолюбителей.
        -Засек направление, - наконец выговорил Потап. - Северо-восток.
        -Этого достаточно, - произнес Токарев, сверяясь с потрепанной схемой, которую он где-то раздобыл. - Там всего один корпус. Номер шесть. Сейчас мы увидим нашего визави. Карась и Шульц, как вы там смотрели, если ничего не заметили?
        Бойцы лишь развели руками.
        -Вы все будете наказаны, - сказал Токарев ледяным голосом, и он не шутил. - Но потом. А пока предлагаю дела делать.
        Он окинул взором собравшихся. Все набились в тесную левую половину сторожки. На помятых лицах бывших солдат отражалась тревога.
        -Осмотрим там всё. Основательно, а не «на отвяжись». Найдем того, кто эти сигналы посылает. А потом поедем назад. С чистой совестью.
        Видимо, он заметил испуг в глазах бойцов.
        -Да чё вы зассали? Чего нам бояться? Нас почти сорок человек. Тот, кто трезвонит о себе на всю область, вряд ли готовит засаду. Короче, выходим немедленно.
        Но Малютин их хорошо понимал. Не людей с автоматами они боялись. Не тех, кто мог пользоваться радиостанцией. А тварей - и привычных, и невиданных, - что бродили снаружи, за периметром. И кто сказал, что ничего подобного не было внутри?
        Сам он вроде ничего такого тут, на огороженной территории, не заметил. Но он физически не мог облазить каждую щель и заглянуть в каждый шкаф в порученном ему для осмотра корпусе. Да и остальные бойцы свои здания тоже вряд ли исследовали вплоть до миллиметра.
        А еще он подумал, что на секретном, как этот, объекте вполне могли быть помещения, входы в которые были замаскированы от посторонних глаз.
        Вскоре они, облачившись в ОЗК, с автоматами в руках (кроме самого Малютина, опять получившего короткоствол) пробирались по внутренней аллейке, мимо памятных знаков, отмечавших вклад кого-то из основателей института. На граните и мраморе мелькали даты: «1959», «1965», «1972».
        Под ногами опять хлюпала вода. Отсутствие дренажа, разливы рек и водохранилищ черт знает что делали с ландшафтом. Эта местность должна была скоро стать заболоченной. Малютин в очередной раз поразился тому, как обжитые и густонаселенные окраины столицы без присутствия людей быстро превращались в первобытные леса и топкие трясины.
        Выручали их сейчас только бетонная дорожка и непромокаемая одежда.
        Отряд миновал несколько корпусов, и Николаю показалось, что он узнает их.
        Где он мог видеть их? Ах да. В статье, где рассказывалось про эболу и про лекарство от нее. Статья была из какого-то ведомственного еженедельника, а читал он ее на кафедре. В Интернете ни одной фотографии института не было.
        Эта часть Центра была «полузакрытой». Сюда с разрешения руководства могли пройти люди извне - например, корреспонденты проверенной (читай - правительственной) телерадиокомпании.
        А вот дальше уже была святая святых. Об этом говорил еще один пропускной пункт, где кроме автоматического шлагбаума была рамка металлодетектора, а может, рентгена, да еще целая батарея камер следила за передвижением машин и людей по территории. То есть следила раньше.
        Сюда посторонних не пускали. И даже работников института из другого, открытого сектора - не пускали.
        Корпус выглядел очень непримечательно: тот же хрущевский минимализм и борьба с излишествами в архитектуре - то есть серая сугубо функциональная пятиэтажная коробка, даже не обшитая пластиком, - голый железобетон.
        Подвал был заперт. В него двое разведчиков так и не сумели попасть. Но вряд ли приемник мог находиться в подвале. А чердак они перетряхнули хорошо.
        Однако сигнал шел именно из этой точки.
        -Быстрее! - торопил и без того двигающихся почти бегом бойцов Токарев. - Поднажмем!
        Сам майор еще как поднажимал - видно было, что он в хорошей форме, несмотря на возраст.
        «Корпус №6» - значилось на здании. А на табличке над входом мелким шрифтом были нанесены какие-то аббревиатуры, которые Малютину, хоть и знакомому с терминологией в научной сфере, да и канцелярской тоже, ни о чем не говорили.
        Входная дверь была основательной. Автомобилем такую не вышибешь. И все те же вездесущие камеры над ней. «Хорошо, что давно не работают, а то было бы неуютно», - подумал Николай.
        Эту дверь, впрочем, Карась с Шульцем взломать все-таки сумели.
        У самого крыльца главного входа застыл «УАЗ-буханка» темно-зеленого цвета, который выглядел так, будто его бросили впопыхах.
        Желая проверить свою догадку, Малютин заглянул внутрь.
        Как он и предполагал, ключ торчал в замке зажигания.
        Водительская дверь была закрыта, но стекло в ней кто-то разбил вдребезги. Пол был завален трухой из разбитых CD-дисков, каких-то ампул и обрывков ткани. На сиденье лежала расстегнутая аптечка, которая выглядела так, будто в ней лихорадочно рылись. Тут же рядом валялся прибор, в котором Малютин сразу узнал прибор химической разведки - он видел на сборах такие, еще советских времен. Этот был новый, но не очень отличался.
        Задняя дверь машины была распахнута.
        Весь салон был забит черными пакетами. Полиэтилен от времени сморщился, стал ломким. Некоторые пакеты были разорваны. Внутри - все те же папки с бумагами. Прочесть то, что там написано, едва ли было возможно. Дожди свободно захлестывали внутрь фургона уже многие годы.
        -За мной! - крикнул Токарев. - Потап, Джигит, держите главный вход. Без команды не стрелять. Нам надо с ним поговорить, а не валить.
        Двое бойцов кинулись к центральному входу. Сам майор побежал не к крыльцу, а к другой двери. Неприметной, в торце здания. Она оказалась заперта, и Токарев выхватил пистолет. Это был не «макаров». И не «стечкин». И вообще ни один из знакомых Малютину советско-российских пистолетов.
        «“Гюрза”, - вдруг вспомнил Николай и опять похвалил мудрость интернет-форумов. - Также известный, как пистолет конструктора Сердюкова. Странно, что каждый раз, когда стреляешь, мелочь из карманов не пропадает. Хотя Сердюков, конечно, был не тот».
        Прогремели два выстрела, пули продырявили металл, как бумагу, возле замочной скважины.
        Дверь больше не была для них преградой, хотя потребовался еще удар плечом, чтобы открыть ее.
        За ней был темный тамбур, настолько маленький, что в нем с трудом разместились бы два человека, решившие тут покурить.
        Из тамбура был всего один проход - на узкую лестничную клетку. Лестница была такой крутой, что приходилось заносить высоко ноги, чуть ли не подпрыгивать при каждом шаге.
        Видя впереди удаляющуюся спину майора, Малютин тоже побежал вверх по ступеням, чувствуя, что дыхание начинает сбиваться.
        О том, что это место было идеальным для засады, Николай старался не думать: «Жираф… точнее, майор Токарев - большой, ему видней».
        В лестничном колодце пахло пылью и чем-то похожим на краску, будто его покрасили в этот тошнотворный болотный цвет вчера, а не двадцать с лишним лет назад. Впрочем, скорее всего, тянуло от бочек, которые стояли внизу. Хотя проверять их он не стал бы, даже будь у него время.
        Второй этаж. Железная дверь без обозначений - к этому Малютин уже привык. Но майор пронесся мимо и побежал дальше, а бывший ученый последовал за ним.
        Наконец, выщербленные и вышарканные ступени закончились, и отряд оказался на площадке, находившейся на уровне третьего этажа. Выше они подниматься не стали.
        Еще одна дверь. Не останавливаясь, майор высадил ее ударом ноги. При этом раздался громкий треск, но треснула не кость человека, а дверное полотно. Малютин еще раз про себя отметил, насколько силен этот немолодой уже человек, который внешне атлетом не выглядел.
        Да и бежал майор вверх по лестнице легко, как двадцатипятилетний, хотя остальные бойцы отстали на три пролета, и даже отсюда было слышно, с каким трудом они дышат.
        «Вот это подготовка у него, блин».
        Перед ними тянулись два узких коридора, выкрашенные зеленой краской. Офицер выбрал левый. Хотя никаких указаний на направление, кроме маленькой пожарной схемы, на их пути не попалось. Да и на ней помещения обозначались только цифрами и аббревиатурами.
        Потолок был низкий. Вдоль него, от одного конца коридора к другому, шла толстая металлическая гофрированная труба. Откуда-то тянуло холодным воздухом. Зато стало посвежее.
        В первой же комнате, деревянная дверь которой была не заперта, майор остановился перед окном и разразился потоком брани.
        -Ушел! Не успели! - Лицо Токарева исказила ярость, стоило ему только переступить через порог. - У-у-у. Падла. Совсем недавно ушел.
        Николай зашел следом. Ему вроде бы этого никто не запрещал.
        Прибор, в котором Малютин узнал простенький радиопередатчик, явно самодельный, стоял на столе у окна. Телеграфный ключ, который он до этого видел только в фильмах и в музеях, на проводе свешивался со стола. Ничего похожего на микрофон не было. Стул валялся на полу.
        Само окно было не разбито, но створка болталась под напором ветра. Запорный механизм был сломан.
        Когда майор толкнул створку, она широко распахнулась, и в комнату ворвался свежий воздух. А точнее, неслабый ветер.
        Внизу - и оба это одновременно заметили - на бывшей клумбе была примята земля и поломаны кусты. Сомнений не было. Кто-то выпрыгнул здесь. Может, не прямо сейчас, но явно после дождя, иначе все следы бы смыло. Сомневаться в том, что отправитель сообщений и прыгун - один и тот же человек, не приходилось. Вот только поймать его теперь было невозможно. Особенно если он знал эти места.
        «Он настолько не захотел с нами столкнуться, что не побоялся ноги переломать», - хотел было сказать Малютин, но, увидев, с какой злобой смотрел по сторонам офицер, решил промолчать.
        -Может, ваши его поймают, - сказал он вместо этого майору.
        -Да где им, - хмыкнул тот. - Черт, это ж каким надо быть ниндзей, чтоб так сигануть?
        Только сейчас, немного отдышавшись, бывший биолог сумел получше рассмотреть помещение. Все вокруг указывало то ли на недостаток финансирования, то ли на презрение к любому комфорту. Все та же зеленая краска на стенах, плиточный пол, серый потолок. Из декора - только отверстия для вентиляции.
        «Если я скажу им, что мне показалось, будто меня кто-то зовет? Что они подумают?»
        Зная ответ, Николай оставил это при себе. Может, это был и не зов, обращенный конкретно к нему, а просто голос, звучащий из темноты. Но его спутники явно были не теми людьми, которым стоило об этом знать.
        Особенно Токарев. Малютин доверял ему все меньше.
        «Откуда он узнал, где искать радиоузел? Как он вообще тут ориентируется?»
        -Я заметил антенну за окном, - словно отвечая на его вопрос, произнес военный, поднимая стул и садясь на него. - И ветряк. Кто-то прицепил его там, примотал проволокой.
        Малютин в очередной раз попенял себе за невнимательность. Та штука показалась ему чем-то вроде флюгера, и он тут же выбросил ее из головы. Конечно, это были лопасти от миниатюрного ветрогенератора. А под столом стоял аккумулятор. И провод проходил.
        «Значит, здесь был человек. А кто еще? Ты можешь представить себе любую из тварей, бродящих снаружи, способную набить азбукой Морзе десять цифр? Да хотя бы подключить шнур в розетку?»
        К стыду своему, он и сам не знал морзянку.
        Малютин обвел глазами комнату. Ничего интересного в ней не было: вуглу тянулась вверх труба - стояк водоснабжения, выцветшие плакаты на стенах, на плакатах - люди в противогазах, оказывающие первую помощь человеку без защиты… «Он все равно сдохнет, чего вы паритесь», - так и хотелось сказать им.
        Еще в комнате были один стул да узкая раскладная койка, криво стоящая в углу. И человеческий скелет на ней. Вернее, не совсем скелет, а кости, покрытые ссохшейся плотью и полуистлевшей одеждой.
        Костяки редко бывали чистыми - разве что снаружи, на улице, открытые солнцу, ветрам и зверью. Или если обуглились… Но в зданиях и подвалах чаще попадались мумии, а не скелеты. А еще люди в последние годы жрали слишком много консервантов и антибиотиков… на радость тем, кто остался лицезреть их останки.
        Вбежал запыхавшийся Якут. Автомат он держал в руках так же уверенно, как недавно винтовку.
        -Да тут жмур.
        -Повреждений не заметно… - Николай подошел к останкам мужчины, одетого в халат хирурга или лаборанта. - Вроде умер он от естественных причин.
        -Херовый ты криминалист, - возразил майор. - Я могу убить тебя сотней способов, и труп будет выглядеть так, будто ты умер сам. А тут скелет. И что скажешь на то, что его руки-ноги к кровати примотаны? Проволокой.
        «Ах да. Я сначала не заметил». Обманчивое ощущение сложилось от того, что погибший лежал ровно, на спине, будто спал.
        Приглядевшись, Николай понял, что умер незнакомец отнюдь не легко, хотя и не ясно было, от чего конкретно. На руках мужчины, вернее, на лучевых костях - там, где они соприкасались с проволокой, которой он был примотан к перекладинам кровати, - остались заметные царапины. Судя по всему, он пытался вырваться, причем так, что проволока прорезала плоть даже не до мяса, а до костей. А значит, у него на это были причины.
        Еще у него недоставало нескольких фаланг пальцев.
        -Оставайтесь здесь, - распорядился майор. - Якут, присмотри за нашим… волонтером. Тут в здании опасно, может пораниться… А мы с Борисом и Длинным осмотрим этаж. Потом, вместе с Потапом и Джигитом, обойдем остальные.
        Малютин хотел было возразить, но, видя бешеный взгляд Токарева, решил не высовываться.
        -Подожди, Роман… - Полковник ввалился в комнату, красный, как рак, обливаясь потом. Ему явно тяжело дался этот подъем, но он это сделал! Бунчук был без головного убора, без маски, с расстегнутым воротом. - Ну и черт… с ним… с этим радио… любителем. Ты его… не поймаешь. Да и не надо. Ты что, не видишь, что это псих? А ты заладил: тайная ячейка, шпионы, секретные коды. Ха-ха! Фильмов насмотрелся… А тут - всего лишь долбанушка с погремушкой. И черт с ним! Давай лучше поищем добро… и свалим отсюда.
        -Чуть попозже, Сергеич. Надо проверить одну вещь.
        «Никакой он ему не подчиненный и вряд ли когда-то им был. Я мог бы и раньше сообразить», - подумал Николай.
        Трое - майор и его бойцы - быстро ушли, скорее даже выбежали из комнаты, а полковник сел на стул, отхлебнул из фляги и погрузился в апатичную дремоту. Видимо, здоровье его было совсем ни к черту. Уж очень нехороший у него был цвет лица.
        Николай, чувствуя на себе бдительный взгляд Якута, продолжил осматриваться в этой каморке. Он заметил в комнате еще один элемент, который вначале не бросился ему в глаза. Книжную полку.
        Полка как полка. Ничего необычного. А вот ее содержимое повергло Малютина в легкий ступор. «Хочу все знать». «Мир вокруг нас». «Тысяча и один факт о планете Земля». Все цветные, с картинками и очень уж простенькие… Написаны для младшего школьного возраста… А еще ворох журналов «Вокруг света».
        Ну, «Занимательная радиотехника» - это еще понятно. И журналы о путешествиях вопросов у него не вызывали (мало ли что читают военные ученые в свободное время; да хоть «Плейбой»). Но книжки с картинками для детей Николая удивили.
        «Кто-то с собой на работу брал отпрысков? Бред. В таком месте это невозможно. Наверное, этот кто-то взял из дома первую попавшуюся книжку, чтобы полистать во время ночного дежурства. Потом еще одну. И еще… Другого объяснения не могу найти».
        -Ты давай руками ничего не трогай, - услышал он над ухом окрик Якута. - Начальник не велел.
        -А чем можно потрогать, если не руками? - хмыкнул Малютин. - Это плеоназм.
        Тот буркнул что-то угрожающе-неразборчивое и отошел к стене, продолжая грозить автоматом. «Как будто, сволочь, не учил, что если направил - стреляй, а не хочешь стрелять - не направляй. Как будто этот козлина майор уже пожалел, что взял меня с собой. Или я увидел то, что мне не предназначалось?»
        Голова пухла от загадок, решать которые мозг за время простой и однозначной жизни в Мирном полностью разучился.
        Через полчаса вернулись майор и его команда - уже впятером. Все они, включая и Якута, во время путешествия держалась особняком среди солдат и ходили слегка задрав нос.
        Остальные относились к ним тоже без особой приязни. Краем глаза Малютин видел, что, пока их не было, другие бойцы свободно, без всякой дисциплины бродили по этажу. Полковник в это время развалился на стуле и, похоже, дремал.
        Судя по угрюмым лицам, майор и компания ничего не нашли, хотя очень запыхались, будто бегали как угорелые.
        Майор достал из кармана сигареты и закурил. Комната наполнилась вонючим дымом, и Малютин пожалел, что не может снова открыть прикрытое окно, ведь Якут не спускал с него глаз.
        Глядя на майора, Николай заметил на его лице сомнения и внутреннюю борьбу. Бывший ученый неплохо разбирался в людях, даже в таких закрытых. И тут к Токареву вернулся его самоуверенный вид. Борьба завершилась.
        -Всё. Баста, - произнес военный. - Все эти радиопослания… дырка от бублика. Возвращаемся назад. К вам в поселок.
        Неожиданно эти слова вывели из сонного оцепенения полковника.
        -Минутку… минутку. - Бунчук приподнял свое массивное тело над стулом. - Ты обещал… говорил, тут хранится… непри… - Он закашлялся, и Малютин на секунду испугался, что Бунчука сейчас хватит кондрашка.
        -НЗ, короче, хранится, - выговорил, наконец, полковник и плюхнулся на стул. В легких у него хрипело. - Сначала пошукаем тут… на предмет хабара, который можно забрать. А потом уже свалим.
        -Петр Сергеевич…
        -Никаких, Рома! Тебя самого пацаны к койке прикуют, если мы уедем, не поискав тутошний склад. В тринадцатом году страна уже к войне готовилась. Потому что напряженность… «Доктрина анаконды»… А тут режимный объект! Где хабар еще может быть… если не в этом подвале, где такая бронь? Этот корпус самый большой и самый новый. А остальные подвалы наши орлы уже проверили.
        Малютин видел, как внимательно слушают солдаты этот разговор. Причем и люди Токарева, и остальные. Почему-то Николаю вспомнились голодные бродячие псы с довоенных помоек. «Будь ты хоть военный, хоть штатский - голодный психоз любого заставит рыть носом землю, лишь бы снова не оказаться в состоянии недостаточности питания, или попросту недоедания… А их, похоже, уже хорошо прижало…»
        Он сам через это проходил.
        «Вот тебе и армия. Разве что - батьки Махно. Каждый тянет одеяло на себя. Мне только разборок между ними не хватало».
        Якут, Джигит и бородатый радист (вроде Михаил Потапов - отсюда и позывной «Потап») вопросительно посмотрели на начальника. Другие солдаты, имен которых Малютин не знал, обступили их и что-то втолковывали на повышенных тонах. Все они явно были на стороне полковника.
        Червивая крупа им была, конечно, не нужна, тем более что она вместе с червями давно рассыпалась в прах, а вот пополнить тут свой запас армейской тушенки они явно планировали. Малютин и до этого видел людей, съехавших с катушек на почве еды. Но даже у них глаза не горели таким отчаянно-безумным желанием добраться до вожделенных консервов, как у этих ребят сейчас.
        -Ну, будь по-вашему, Петр Сергеич, - сдался Токарев. - Но только до полудня. Этого хватит за глаза.
        -Как будем взламывать двери? - Бунчук прошелся по комнате, разминая ноги. - Автогеном резать?
        -Это на крайний случай. Дверь стальная, с защитой от взлома. Но, может, и без автогена справимся.
        -Ясно. А ты уверен, что в других корпусах все хорошо проверили?
        -Да, Петр Сергеич. Еще в двух есть защитные сооружения… но там все разворовано к чертовой матери. Видимо, еще завхозами - до войны. Одни пустые коробки и давно списанный хлам.
        -Сталина на них нет, - полковник сплюнул. - Такую страну просрали, сволочи. Ведь знали же, черти, что нападут… Не просто так план Даллеса писался… Тьфу, заразы.
        -Я с вами полностью согласен, - произнес Токарев и почему-то покосился на Малютина, нахмурив лоб.
        Небо на западе потемнело. Казалось, что опять пойдет дождь. Тем более ветер дул теперь как раз с юго-запада.
        -Пойдемте на первый этаж, - услышал биолог голос полковника. - Тут, наверху, нет ничего, кроме старого говна. Мы таких мест уже сотни повидали.
        Бунчук, сказав это, опять погрузился в апатию, стал как сонная муха.
        -Якут, - это уже сказал майор у него за спиной. - Глаз не спускай.
        Северянин ответил лишь медленным кивком. Понятно, кто имелся в виду.
        «Как бы отделаться от этой няньки и пройтись по этажам?» - подумал биолог.
        Но пока они шли по коридору плотным строем, об этом не могло быть и речи. Рядом с Малютиным помимо Якута находилось еще двое майоровых прихлебателей. Когда Николай попытался на секунду задержаться перед указателем с надписью «Отделение радиобиологии», показавшимся ему любопытным, один из них бесцеремонно пихнул его в плечо. Хорошо еще, что рукой, а не прикладом.
        Они прошли через все здание. Скоро выкрашенный в темно-зеленый цвет коридор с идущей вдоль потолка широкой гофрированной трубой, похожей на газопровод, закончился, и они оказались в той части корпуса, где, похоже, перед самой войной сделали евроремонт. Неподвижный глазок камеры на потолке, казалось, следил за ними.
        Оружие было у всех наготове, настороженные взгляды обшаривали каждый темный закоулок, хотя Малютин подумал о том, что они зря сбились в такую кучу. Град пуль скосил бы их всех. Но они ждали не пуль, а чего-то другого.
        В нескольких местах по пути им попадались запертые двери. Одну из них бойцы высадили ударом плеча, другую - тем же способом, что и входную, - расстреляв замок. А к третьей, стальной, майор подошел первым и достал из кармана плоский блестящий ключ. «Где он его, блин, успел раздобыть?»
        Вскоре они были уже на главной лестнице - широкой, почти монументальной. Со стен на них смотрели панно еще советской эпохи - с учеными-демиургами, запускавшими Спутник и колдовавшими над каким-то веществом в колбе.
        Отряд продвигался вниз. На площадках между этажами стояли кадки с мертвыми тропическими растениями. Одно из них, прежде чем засохнуть, раскинуло свои побеги так широко, что оплело ими лестничный пролет. Сами плети даже сейчас, будучи пустой корой, напоминали щупальца осьминога. Одна протянулась к разбитому окну, словно надеясь утолить жажду дождевыми каплями.
        Малютин перешагнул через эту лиану, а идущий следом за ним Якут наступил на нее всей подошвой. Поднялось облачко бурой пыли с резким грибным запахом.
        -Ёж твою мать! - боец чихнул и начал тереть глаза.
        -Осторожнее, - крикнул майор. - Тут любое дерьмо может быть. Надеть маски!
        Все начали быстро надевать те средства защиты органов дыхания, которые у них были.
        Малютин заметил, что его конвоир рукой в резиновой рукавице расчесывает красное пятно на щеке. И у него самого заболела кожа на лице. Оставалось надеяться, что эта пыльца была не смертельна.
        Не задерживаясь на втором и первом этажах, где Малютин успел заметить только распахнутые двери и офисные кресла, которые кто-то выкатил на середину коридора, они спустились в подвал.
        Зажгли электрические фонари. В их лучах клубилась пыль, а из множества ртов выходил пар. Воздух тут был сырым и холодным. Похоже, здание постепенно подтапливали грунтовые воды.
        На стенах виднелись белые следы плесени. Ее едкий запах, должно быть, здорово бил бы в нос, если бы не маски на лицах.
        -А вот и она. - Токарев остановился перед дверью, выкрашенной желтой краской. - Юра, иди сюда со своими инструментами!
        Черноволосый низкорослый мужик минут двадцать возился с дверью, используя набор слесарных инструментов, ковырял в замке, долбил в нескольких местах косяки, потом развел рукам и отошел, опустив голову.
        -Бесполезно. Надо резать.
        -Ну, так режьте, чего встали? Потап, помоги ему. Давайте автоген.
        Вскоре принесли аппарат для газопламенной резки.
        «Кислород, пропан?.. Не взорвали бы они тут все к чертовой матери», - подумал Малютин. В этот момент полетели искры, и через пять минут дверь упала в проем.
        Оттуда пахнуло еще более затхлым воздухом.
        Дверь тут же убрали в сторону. Они оказались в узком тамбуре, из которого дальше вела еще одна дверь - более массивная, красно-коричневого цвета.
        -Ого. Тут убежище, - объявил Токарев, - и оно… заперто изнутри. Хотя обычно так не делается. Наверное, кто-то успел спуститься туда. Потом они могли уйти через аварийный выход. А могли остаться… там. В этом случае запас мог и сохраниться.
        «Если они быстро умерли», - додумал эту мысль Малютин.
        В углу тамбура была свалена груда защитных костюмов. Николай опознал среди них ОЗК и Л-1 - все в отвратительном состоянии, рваные. Горой, словно отрезанные головы, лежали маски противогазов. И еще какое-то тряпье валялось. Эту кучу они обошли стороной - независимо от обстоятельств ее появления, лишние рентгены никому не нужны были. Малютин вспомнил анекдот: героям-ликвидаторам Чернобыля дадут приставку «фон-» кфамилии и титул «ваше сиятельство».
        -Город Прокопьевск. Завод «РТТЗ», - ни к кому не обращаясь, произнес Николай. - ДУ-VI-6. Дверь убежища защитно-герметическая распашная. Установили совсем недавно… перед войной.
        -Это ты откуда знаешь?
        -Читал в бумагах.
        -Это где такой город? - переспросил подошедший к ним Бунчук.
        -Не помню, - Токарев пожал плечами. - На Урале где-то.
        -В Сибири, - поправил Малютин.
        -Неважно. - Майор уже подошел к штурвалу и навалился на него, но сдвинул только на пару сантиметров.
        Дверь не шелохнулась.
        Он сделал еще один заход. Руки в перчатках со скрипом скользили по штурвалу, несмотря на их специальное покрытие.
        По сигналу майора еще двое самых дюжих бойцов попробовали открутить штурвал, но тщетно. У одного он чуть подался, но намертво застрял примерно на середине первого поворота. Будто что-то держало.
        -Ничего не понимаю, - Токарев выглядел растерянным. - Если там электромагнитное блокировочное устройство, оно не может работать без энергии. И дверь не заржавела. Совсем. Режьте ее тоже! - приказал он солдатам.
        Снова полетели искры.
        В этот момент Якут зашелся в приступе кашля и сорвал с себя маску. Его почти тут же вырвало - он еле успел отвернуться к стенке. Красные пятна на его лице подступали уже к самому лбу.
        -Товарищ майор, мне хреново. Надо воздухом подышать.
        -Иди. И подопечного забери с собой.
        Воздух тут действительно был очень спертый. Но Малютин не был уверен, что дело в этом.
        У него тоже зверски болел тот участок кожи на лице, куда попали частицы проклятого растения.
        «Природный алкалоид, вызывающий аллергическую реакцию даже в микродозах».
        Чуть пошатываясь, Якут потянул Николая к выходу из подвала. На секунду они остановились в углу тамбура, где северянина снова начало выворачивать наизнанку. Малютин пригляделся и увидел, что пол покрыт не просто мусором, а пустыми консервными банками: тушенка, произведенная по ГОСТу, - свиная и говяжья.
        Но что-то с ними было не то. Некоторые выглядели так, будто крышку просто выбили кирпичом. Другие - словно их открывали тупым ножом или стамеской. Третьи были истерзаны так, будто их грызли зубами. Впрочем, Малютин вспомнил, как однажды купил на барахолке дешевую китайскую открывалку. Она рвала крышки банок именно так.
        А вперемешку с жестянками лежали кости. Много костей. Он с ходу заметил три большие берцовые. Точно такие, как их изображали в учебниках по анатомии. А значит, тут закончили свою жизнь минимум два человека.
        «Выходит, зверье в этом месте еще как гнездовалось… И куда же оно потом делось?»
        Но биолог в этот момент мог думать только о том, как выбраться на воздух и присесть. Он тоже почувствовал себя хреново. Даже боль в щеке отошла на второй план. Потому что начали распухать лицо и шея, а дыхание сделалось затрудненным.
        «Надо быстрее выбраться на воздух и добраться до аптечки. Любой антигистаминный препарат сейчас подойдет…»
        Борясь с тошнотой и не давая себе потерять сознание, он доковылял до рюкзака, который майор бросил на диванчике в фойе. Рядом стояло кресло, жутко продавленное и ободранное, будто обивку его драли когтями коты. Невысокий тощий солдат, оставленный здесь для охраны тылов, смотрел в окно, разглядывая двор. Расстегнув рюкзак, ученый быстро нашел аптечку и выбрал ампулу димедрола. Старый добрый димедрол хотя бы некоторым помогал при аллергии на пыльцу. Набрав немного в пятикубовый шприц, биолог уколол себя в бедро прямо через одежду.
        В этот момент он услышал, как хлопнулось об пол человеческое тело. Оборачиваясь, Николай уже знал, что увидит. И точно. Якут лежал на боку и только хрипел, показывая рукой на горло.
        Солдат, стоящий у окна, теперь смотрел куда-то в небо. Видимо ему там что-то померещилось.
        -Чё хрипишь? Курил много? - спросил Малютин с издевкой.
        Ответом ему был только взгляд, в котором боль мешалась с ненавистью.
        -А вот что ты мне сделаешь, если я нарочно буду тормозить? А ничего. И товарищи твои - ничего. Вон тот индюк даже не слышит, что мы подошли. Все пялится наружу. Ты кончишься раньше, чем они подойдут. Поверь.
        Во взгляде снайпера теперь была только униженная мольба.
        -Да черт с тобой, - скривился ученый. - Я же не зверь. Только и ты не быкуй сильно. Мало ли что начальник приказал.
        И он поставил своему тюремщику укол спасительного - скорее всего - препарата. А после, в трогательном жесте, помог подняться на ноги. Вскоре цвет лица почти нормализовался, отек спал, хотя жуткие пятна на коже никуда не делись.
        Придя в себя, Якут первым делом огрел ученого прикладом и связал руки.
        «Вот и помогай после этого людям. Никогда этого делать не надо».
        Когда пришли остальные, связанный Малютин лежал, а Якут стоял над ним с автоматом.
        -Командир, он в твоем рюкзаке рылся.
        -Но я же тебя, сволочь… - Николай аж закашлялся. От такого выворачивания событий наизнанку даже Оруэлл бы в гробу перевернулся.
        -Вынюхиваешь? - Токарев потянулся за «Гюрзой», а может, просто сделал вид.
        -Что я, крыса, что ли? Просто хотел не дать нам с ним сдохнуть. Это растение выделяет… выделяло сильный яд. Может, если истолочь его и забить в «дудку», можно хорошие глюки словить. (Как говорил один его приятель по прошлой жизни: «Можно путешествовать, даже не выходя из комнаты».)
        Все были злые, как черти, - ничего у них с дверью не получилось. Сибирский металлопрокат оказался им не по зубам.
        В этот момент на лестнице послышались шаги полковника. Он, похоже, расстроился больше всех и еле переставлял ноги.
        -И что здесь происходит? - спросил Бунчук, тяжело дыша. В проходе за его спиной мерцали вспышки: вподвале вовсю работал резак, а значит, попытки открыть дверь не были оставлены.
        -Да так. Недоразумение. - По глазам Токарева было видно, что он стремительно просчитывает, как быть. И ему явно было что скрывать. Иначе с чего бы они так взбеленились?
        -Якут. Развяжи, - скомандовал он.
        Северянин начал нехотя разматывать веревку, а когда понял, что собственный узел не развяжет, полоснул ножом, чуть не порезав ученому руку.
        Малютин поднялся, разминая запястья. Он посмотрел в ближайшее окно, и кривая усмешка появилась у него на лице. Ему давно казалось, что вокруг стало заметно темнее, хотя солнце, пусть и скрытое обычной стратосферной пылевой дымкой, должно было светить ярче всего в полдень.
        Но небо на глазах чернело. Где-то далеко разрезала небосвод ветвистая молния.
        -Видал? - сказал он Якуту. - Разверзнутся хляби небесные. И покарает господь грешников.
        -Заткни-ка ты пасть, - рыкнул тот в ответ. - А то опять упакуем.
        «Похоже, эта неблагодарная свинья мне совсем не признательна», - ухмыльнулся про себя Малютин.
        -Дождь еще может мимо пройти, - произнес Токарев.
        Через пять минут фронт циклона добрался до них, а через десять - за окном упали первые капли. Ветер налетел неожиданно, пригнув к земле голые кусты, и вскоре с неба начал низвергаться целый Ниагарский водопад. Ливень забарабанил по металлическому козырьку над главным входом.
        -Если не закончится, придется ночевать тут. - Полковнику явно этот вариант нравился больше, чем поездка в дождь и грозу. - И это хорошо. Тут спокойней, чем снаружи. Забыли, кто там ходит?
        -Оно может и днем ходить, - возразил майор. - Я не думаю, что это ночное животное.
        -Днем мы проскочим на машинах. А ночью заедем в бурелом или с дороги слетим. Надо разбить лагерь.
        Остальные, судя по всему, были на его стороне. Стена воды за окнами казалась непроходимой преградой. Все знали, что теперь не бывает нерадиоактивных осадков. Только более или менее радиоактивные. Майору ничего не оставалось, кроме как согласиться.
        В фойе первого этажа они наткнулись на еще один труп, когда один из бойцов наступил на кучу, как им сначала показалось, верхней одежды… Раздался странный хруст, и солдат почувствовал, как под его ногой сминается что-то податливое. Под тряпками лежал покрытый белой плесенью свернутый дугой скелет человека в лохмотьях пятнистой формы.
        «Он так сам свернулся перед смертью, или его свернули?» - подумал Малютин.
        Останки убрали подальше с дороги. Играть в экспертов и выяснять причину смерти погибшего двадцать лет назад человека им было некогда.
        Примерно через полчаса солдат, работавший с резаком, поднялся из подвала и объявил, что ацетилен в баллоне закончился. Запасных у них не было. А дверь будто издевалась над ними.
        -Ну так ковыряйся дальше руками, - приказал полковник, мрачный и насупленный.
        Вечер наступил быстро. Дождь за окном не утихал. Пообедали мясом вчерашнего монстра, но кто-то выразил общее мнение, сказав, что жизнь бы отдал за булку даже самого черствого хлеба.
        Они стащили в круг стулья и ящики, забаррикадировали проходы мебелью и сидели в фойе. Это был прямоугольный зал с большими колоннами, облицованными плиткой под мрамор. Правда, половина плитки уже обвалилась. Прямо на полу - как бомжи или хулиганы - разожгли небольшой костер из старых деревянных стульев, которые нашли в подсобке. Было прохладно, но огонь развели, похоже, не только для обогрева. Хотя Малютин не раз говорил им, что не все твари боятся огня.
        Шел неспешный разговор. Ученый прислушался. Солдаты говорили в основном какие-то скабрезности о бабах, о том, что важнее - большие сиськи или широкая задница. А еще о том, как кто-то из них напился до потери человеческого облика на школьном выпускном. О вещах, которые рвут душу, не говорили. Николай понимал, что эти люди уже давно рассказали друг другу все, что могли. А то, что до сих пор не выложили, они унесут с собой в могилу.
        Постепенно усталость всех сморила. В попытках вскрыть дверь сломали кучу инструментов. Чертыхнувшись, Токарев пошел бороться с дверью сам. Было уже полдвенадцатого ночи, когда он вылез из подвала и вытер пот со лба. Лицо его показалось Малютину каким-то странным.
        -Открыл, - сказал тот и сплюнул. - Криворукие кретины. Без меня даже задницу себе подтереть не смогут… Но там нет никакого НЗ! Только голые стеллажи и куча пустых банок. В общем, кукиш с маслом мы там нашли… в герметичной упаковке.
        -Утром, как только рассветет, поедем назад. - Лицо полковника стало кислым, как лимон. - Может, еще послать орлов, пусть поищут, стены простучат?
        -Незачем, Петр Сергеевич. Я все осмотрел. Нет ничего.
        -Ну, на нет и сюда нет. И туда нет.
        Глава 10
        Пятница, поздний вечер
        Дождь и не думал прекращаться. Ливень зарядил такой, что Николай с тревогой представил себе, какими стали дороги, если они и раньше были топким месивом.
        Шум дождя проникал даже в здание. Там, где стекла были разбиты, под окнами образовались лужи. Но люди сидели далеко от оконных проемов и старались, чтобы на них не капало. «До ветру» ходили в самый дальний конец коридора.
        Двое солдат, поставленные нести караул в первой половине ночи, сидели у огня и то и дело, по одному, обходили зал.
        Но большинство бойцов уже спали. Малютин давно заметил, что безделье утомляет сильнее, чем тяжелый труд. Мозг - это генератор. Постоянно загруженный работой, он дает энергию, чтобы не спать хоть несколько дней подряд. Он до войны и сам спал по 3 -4 часа в день, как Никола Тесла или Эйнштейн. Потому что постоянно нагружал себя работой, читал, узнавал что-то новое. Может быть, все великие люди - политики, ученые, творцы - и добились многого потому, что у них были эти свободные ночные часы, когда им никто не мешал - ни коллеги, ни семья? И можно было в тиши кабинета обдумывать, творить, изобретать.
        Малютин заметил, что за ним особо не следят. Даже Якут наконец-то оставил его в покое и о чем-то вяло беседовал с бородатым радистом. Похоже, Токарев решил, что излишняя подозрительность только привлечет к нему лишнее внимание.
        «Что у него там за штуки были в рюкзаке? Да где ж тут разберешь? Плохо быть гражданским человеком, плохо…»
        В какой-то момент веки биолога смежились, и он не заметил, как перенесся из одной реальности в другую.
        Сам момент перехода был незаметным. Просто один кадр сменился другим. И ученый больше не лежал поверх потертого спального мешка, а стоял посреди улицы в тени высокого здания.
        Мертвый город обступал его со всех сторон, но ему не было страшно. Он был не один. Кожей он чувствовал незримое присутствие себе подобных. Братьев и сестер.
        Их черные тени выросли справа и слева, падая на неровный, с выбоинами, асфальт. Видел он и свою тень. В ней было что-то одновременно знакомое и незнакомое.
        Он был не на прогулке. Он был охотником, который преследует жертву. Они были стаей… нет - единым организмом… Единым из многих… Гораздо более единым, чем могут быть человеческие существа.
        Они гнались за кем-то по темным лабиринтам улиц, чтобы попробовать горячую кровь и набить живот свежей плотью, такой непохожей на грубое мясо живущих здесь зверей.
        Он не был оборотнем, хотя в небе сквозь тучи проглядывала огромная бледная луна, освещая скелеты сгоревших зданий. Он был чем-то иным, но не менее страшным, чем вервольф.
        Люди. Мягкотелые, слабые, медленные, почти слепые. Одетые в резину и металл, которые их не спасут. Вооруженные, но беззащитные.
        Он бежал неслышно, ссутулившись, как горилла, и почти касаясь руками земли. Когда оставалось совсем немного, понесся гигантскими скачками.
        Один из убегающих обернулся. Что-то прокричал, и пуля пролетела рядом с тем, чьими глазами он видел. Второго выстрела не последовало, потому что они с собратьями догнали человека и повалили на землю. Тот, кто был его глазами, первым набросился на жертву, пытающуюся инстинктивно закрыться рукой. Крючковатыми пальцами, заканчивающимися не ногтями, а острыми роговыми пластинами, он уцепился за его костюм, под подбородком. Лопнул сначала слой резины, потом слой ткани и слой кожи. Потекла кровь. Захрустели кости. Кто-то остался добивать и терзать упавшего, а он с двумя братьями уже догонял остальных. Охота продолжалась, скоро они вдоволь наедятся.
        И вдруг все они застыли. Общая мысль пронеслась через их почти неразделенные разумы: надо возвращаться в логово.

***
        Малютин проснулся. Его передернуло от отвращения. Было страшно и мерзко. Что же у него творилось в башке, если он такое видел?
        «Easy. Relax, - сказал он себе. - Нет ничего стыдного в том, что, пережив такой ад, от которого даже сильные и уравновешенные люди на твоих глазах вешались или сходили с ума, ты всего лишь немного съехал с катушек. Подумаешь, тебе снится, что ты упырь-людоед. Было бы странно, если бы тебе и дальше снилось, что ты ходишь по парку аттракционов или отдыхаешь в тропическом раю».
        Так он себя успокоил.
        Костер почти прогорел, и было темно. Судя по тому, что часовые были всё те же, шла еще первая половина ночи. То есть он проспал всего несколько часов.
        Он огляделся, посмотрел на спящих.
        Часовые курили и тихо переговаривались.
        -Хреново как-то мне. Муторно, - произнес один, почесываясь.
        -Угу. Будто в голову шуруп вкручивает. Дерьмо тут какое-то. Надо отсюда валить.
        -А что потом будем делать?
        -Вернемся к ним в деревню и там поживем какое-то время. А потом двинемся вместе на восток - подальше отсюда. Туда, где радиация поменьше и жить можно…
        -А если они не захотят?
        -Смешной. Да кто их спрашивает? Хотя… мужики могут оставаться. А женщин мы с собой заберем.
        -Кроме старушек, - добавил второй, усмехнувшись, и начал тихо насвистывать какую-то песню, похоже, блатную. Замолчал, когда кто-то заворочался и выругался во сне. После этого какое-то время они сидели молча.
        И вдруг оба замерли.
        -Слышал это?
        -Да иди ты. Показалось.
        -Нет, не показалось.
        -Здание стояло двадцать лет без окон, чего ты хочешь? Тут прогнило все. Хорошо еще, что не рухнуло.
        Биолог перевернулся на другой бок, но сон больше не приходил. Особенно после услышанного. Ему и самому начало казаться, что будто сами по себе скрипят полы и в стенах опять раздается знакомый шорох.
        А еще ему начало казаться, что он слышит какой-то странный звуковой фон.
        «В каком ухе у меня звенит? Неправильно. У меня звенит в обоих ухах».
        Подумав, он вставил в уши силиконовые «затычки» от плеера. Само устройство, заряженное на несколько суток работы от генератора, было размером с флешку.
        Сказав в поселке, что его плеер сломался, он соврал.
        Какое-то время ученый лежал и действительно слушал музыку. Немудрящую попсовую песню отечественного исполнителя. Потом ему это надоело. Но «затычки» он не вынул. С ними не было этого странного навязчивого фона.
        Он привык доверять своим предчувствиям. И сейчас ощущал странную тревогу: страх пополам с тоской.
        И тем не менее Малютин поднялся.
        Не таясь, но и стараясь не шуметь, он пошел по коридору.
        -Куда? - окликнул его один из часовых.
        -Отлить. Я надеюсь, сопровождать не будешь.
        -Да пошел ты… Ладно, у тебя пять минут.
        Часовой уселся на ящик и подбросил немного дров в костер. Боец выглядел сонным и вялым. Второй тоже клевал носом, то и дело перекладывая автомат поудобнее. Остальные спали богатырским сном и храпели. Кто-то бормотал во сне бессвязные слова на армейском жаргоне.
        Малютин действительно дошел до конца коридора, а потом свернул к запасной лестнице, которую он заметил на плане еще днем. Даже слабые отблески костра сюда не доставали, и он сначала шел через кромешную тьму, а потом включил слабый светодиодный фонарик.
        Дверца на лестницу была открыта. Ступени уходили в темноту вверх и вниз.
        Теперь на третий этаж. Поднимаясь, он несколько раз чуть не споткнулся.
        «Отделение радиобиологии. В центре, где изучают вирусы. Радиобиологии! Вроде бы немного не по профилю, не так ли?»
        У него было всего несколько минут, которые он решил использовать по полной. Азарт исследователя мешался с разумным опасением получить по мозгам за самовольство. Ну что ж, безумству храбрых - гроб со скидкой. Почему-то нутром он чувствовал, что ответы - там. И ради этого стоило рискнуть.
        Интерлюдия 11
        Житель столицы
        Существо на балконе высотного здания стояло неподвижно, как горгулья на соборе Парижской Богоматери. Правда, стилю «сталинский ампир», в котором строение было возведено, этот элемент не был свойственен. Да и вряд ли хоть один скульптор смог бы изобразить такое, даже если бы злоупотреблял галлюциногенами.
        Последняя одежда, в которой он был в момент превращения, давно истрепалась. Но ему не было холодно, хотя здесь, на высоте, ветер был сильнее, чем внизу, среди улиц, окаймленных зубчатыми скалами разрушенных домов, где поднявшаяся буря сейчас гоняла обгоревшие обрывки бумаги, банкноты и рекламные буклеты, приглашавшие взять кредит на покупку автомобиля или отправиться в путешествие в Таиланд. Этот же ветер хлопал краем оторванного рекламного полотнища, приглашавшего купить новую модель смартфона с невероятной скидкой, и старой концертной афишей.
        Глаза существа сначала обгорели, а потом выцвели, но теперь, мутно-белые, лишенные видимых зрачков, они хорошо различали оттенки… пусть ничего и не понимали.
        А сейчас эти глаза следили за площадью и проспектом внизу. Иногда взгляд существа поднимался к небу - и совсем не из праздного интереса. Вот на фоне облаков цвета ржавого железа, среди недостроенных футуристических башен «Москва-Сити» мелькнул силуэт чего-то похожего на птицу. Силуэт этот двигался зигзагами, успешно противостоя напору ветра, и быстро увеличивался в размерах. Скоро можно было расслышать клекот, похожий на скрежет металла о металл.
        Вот существо на балконе поднялось с четверенек на ноги. Это далось ему тяжело, потому что долго в такой позе оно стоять не могло. Похожее внешне на гориллу с огромными челюстями, оно заворчало, оскалило клыки и ретировалось с балкона в комнату, бывшую когда-то обеденным залом большой квартиры, где еще можно было разглядеть разломанную мебель и намокшие картины в рамах, превратившиеся в тусклые пятна.
        Раньше здесь жил работник Министерства иностранных дел, занимая аж две смежные квартиры, но создание об этом не ведало. Оно не знало ни о чем, кроме поиска пищи и того, как самому не стать чьей-то едой. Весь бывший Пресненский район был его охотничьим ареалом, его джунглями.
        Правда, не только его. А значит, с охотой надо было повременить. Существо знало, что на открытом месте самому легко стать добычей. И неважно, сколько в тебе силы и массы. Летуны все равно оторвут тебя от земли, а потом разорвут на куски. А ведь отсюда, с высоты, так хорошо получалось высматривать добычу…
        На мгновение перед его глазами мелькнуло отражение в разбитом зеркале шкафа: серая морда, будто покрытая полипами; глаза с кожистыми, набрякшими веками; между пальцами рук - пленка, похожая на перепонки; клыки, с трудом помещающиеся во рту. Но это зрелище не напугало его. Прошли уже месяцы с тех пор, как оно разучилось отождествлять себя со своим отражением.
        Плащ, прожженный и запачканный, который он носил, когда еще был человеком, давно превратился в тряпку и был им же и сжеван в момент голодного помешательства. Того помешательства, когда он утратил последнюю ниточку, связывавшую его с собой прежним, и стал диким зверем. Как и остальные, в кого внедрился мутагенный вирус… любой из них.
        Брюки лопнули еще раньше, как у супергероя Халка из комиксов, когда тот начал расти. А новые он даже искать не стал. Потому что к этому моменту имел уже интеллект животного, а не человека. Но он не мерз, даже сидя на снегу, так как кожа его была уже совсем не кожей, а тем, чему и названия пока придумано не было, - покровом, который заменял кожу; толстой шкурой, хорошо защищающей от холода и ионизирующего излучения, в которой эпителий и подкожный слой почти не различались, а клетки имели нетипичную для клеток животных симметрию, строение ядра и митохондрий.
        Тогда изменились и кости, и мышечная ткань. Челюсти перестроились так, чтобы удобнее было рвать мясо и дробить зубами все, что тверже мяса, - хоть кости, хоть автомобильные покрышки.
        Но чтобы нарастить десять килограммов мускулов, надо было употребить даже не сто килограммов белка, а побольше. И он его употребил. Хотя для этого ему пришлось много охотиться. А поскольку внизу под его ногами был не лес и не степь, а бывший город, то зайцы и антилопы там не водились. Только те, с кем он раньше был одного вида. Именно они и были его основной добычей. Он мог есть мертвечину, но предпочитал свежатину.
        Правда, все эти «люди» были не прежними, гладкокожими, а ему подобными, то есть изменившимися. Природа еще не отобрала среди них наиболее жизнеспособные подвиды, поэтому каждый немного отличался от других: от высохших карликов, похожих на лемуров, до раздутых медлительных «зомби»-гидроцефалов со слоновьими ножищами. Некоторые из них были слабые и беспомощные, другие - очень ловкие и быстрые. Они были похожи на экспонаты Кунсткамеры, а их плоть менялась и перерождалась так же быстро, как растет злокачественная опухоль. Их объединяло одно - постоянное желание жрать (из-за бурного метаболизма), и инстинктивная агрессивность ко всему живому.
        Почти все они вымрут за первые несколько послевоенных лет, а то и месяцев. А оставшиеся образуют несколько стабильных подвидов неразумных и полуразумных гуманоидов, которые успешно проживут еще несколько десятилетий на просторах Москвы, пока количество сбоев в их ДНК не станет критическим.
        Но пока до этого было далеко.
        Мало кто знал, что этот бестиарий, будто вышедший из снов шизофреника, был только верхушкой айсберга. А его основанием был бурлящий в бывших трубах канализации «бульон», состоящий из мириадов измененных простейших - бактерий и грибков, которых вирусы-преобразователи тоже перестроили на свой лад. Там, под землей, в чреве погибшего города, для них были доступны любые химические элементы и любые органические остатки. Там их эволюция иногда давала совсем неожиданные результаты.
        Впрочем, об этом мутант знать не мог. Он знал лишь, что у тех, кто становился его добычей, было жесткое мясо и грубая шкура. Иногда они сопротивлялись, нанося ему раны когтями и зубами, а от некоторых он сам предпочитал спасаться бегством.
        Они были ненамного вкуснее мертвецов, которых он тоже охотно ел. Вскоре он научился раскапывать своими ручищами землю и отбрасывать прочь обломки, что позволило ему попадать в неглубокие подземные сооружения вроде подвалов, теплотрасс, подземных стоянок, заваленных убежищ гражданской обороны. Живые там ему не встретились, но зато никто не мог помешать его пиршеству на останках сгоревших и задохнувшихся.
        Настоящие люди на улицах появлялись редко. Иногда, ночами, они отваживались вылезти на поверхность. Одетые в жесткие костюмы, они все равно жили очень недолго. Чаще их убивала радиация, но некоторые попались и ему. Хотя мутант и был внешне похож на гориллу, но вегетарианцем он не был, и зубы его могли рвать не только плоть, но и любую прочную ткань, даже резину.
        Иногда над темным болотом памяти монстра, где покоилось все то, что он знал, когда был еще иным, вспыхивали искры. В последний раз такое случилось, когда существо впервые попало в эту огромную квартиру с полусгнившей мебелью и несколькими скелетами в шкафу (и это была не метафора). В самой большой комнате оно увидело на полу микрофон от караоке с обрывком провода, лежащий рядом с большим плазменным телевизором, разбитым вдребезги.
        Оно обнюхало и поднесло ко рту странную вещь. А потом хрипло зарычало.
        И тут из глубины памяти всплыла, словно раздутый утопленник, картинка - эпизод, суть которого существо уже перестало понимать. Вот он выходит на какое-то возвышение перед сидящей в зале толпой (сколько же тут мяса). Вот толстый господин в костюме и брюках, зачем-то нацепивший на нос стекляшки, трясет ему руку (жирный и старый, но сойдет). Девушка с длинными ногами в открытом платье выносит на подносе вещь, которую должны дать ему. Статуэтку из желтого металла (мяса на костях достаточно, и даже жировые прослойки есть).
        «Присуждается»… «награждается» - звучали в его памяти звуки, но сейчас он их не понимал. Но помнил, что это было что-то хорошее. Хотя теперь он точно выбрал бы девушку, а не статуэтку. Статуэтку нельзя съесть.
        Вроде бы он улыбался им. Растягивал губы, обнажая зубы, примерно как делал он сейчас, когда скалился. Улыбался, хотя думал в этот момент, какие они все дураки и ничтожества.
        Вот статуэтку отдают ему. Он вспомнил, как кланялся и что-то говорил в штуку, как раз такую штуку… как там ее?
        На этом искра погасла, «утопленник» снова нырнул в болото.
        Он так и не вспомнил, что это была за статуэтка, и кто он сам такой. Но почему-то под стук капель дождя он начал открывать пасть, могильная вонь из которой свалила бы человека с ног, и издавать звуки, в которых можно было уловить мелодию и ритм.

***
        -Все дело в воде, Фил, - проговорил Гарик и хлопнул его по плечу унизанной перстнями мясистой рукой. - Пей только бутилированную! Иначе - хана.
        Сложно было поверить, что этот толстяк, похожий на бомжа, одетый в рваную форму охранника, явно с чужого плеча, был когда-то миллионером и звездой светских хроник.
        Филипп брезгливо отвел от себя его руку и сплюнул. Но эту бесцеремонность он еще мог стерпеть. Хотя его раздражала запанибратская манера этого армянского хлыща.
        А Филипп и так был на взводе.
        Они были последними из тех, кого Катастрофа застала в высотном «курятнике» из стекла и бетона. Последними уцелевшими.
        Их с самого начала было мало. Идея, что спастись высоко наверху можно точно так же, как под землей, мало кому пришла в голову. Поэтому в первые минуты, когда погас свет, остановились лифты, и было неясно, что же происходит, почти все, кто мог, покинули здание по лестницам.
        Никто из них не вернулся, и никто больше не зашел в здание извне.
        Правда была в том, что уровень радиации с удалением от поверхности земли, где оседала почти вся пыль и скапливалась вся дождевая влага, снижался обратно пропорционально высоте. Если держать закрытыми окна, то в сотне метров от уровня земли появлялись шансы выжить. А в кафетериях компаний, арендовавших офисы, можно было найти много запакованных продуктов.
        Конкуренция была невелика. Ко второму дню их осталось человек пятьдесят - на все здание. Вскоре люди стали умирать от просочившейся все же радиации. И по другим причинам тоже. Еще несколько человек попытались уйти.
        Ко второй неделе их осталось всего двадцать, и конкуренции не стало совсем.
        Так прошло несколько месяцев. А потом появились твари. Сначала крысы. Потом упыри, которые иногда поднимались к ним по лестницам и утаскивали людей по ночам. А потом и летуны, которые разбивали окна и пожирали любого, кто не успевал выбежать из комнаты, куда эти крылатые монстры врывались.
        Вскоре людей осталось всего пятеро. Они забрались почти под самую крышу и завалили лестницы мебелью. Прятались в помещениях, где не было окон.
        Это была самая высокая из башен комплекса «Город столиц». Внизу, насколько хватало глаз, простирался мертвый город. Шахматные клетки улиц и проспектов да несколько проплешин совсем голых пепелищ.
        Разумеется, визави Филиппа был не бомжем, а бывшим продюсером (не его продюсером - Филипп был сам себе директор - а продюсером для маленьких неоперившихся цыпочек, из которых тот всегда извлекал максимум прибыли).
        Их деловая встреча в тот памятный день внезапно была прервана вспышкой, отключением света, а потом странной темнотой, которая начала медленно сгущаться за окном.
        Город до самой МКАД был темным и неживым. Лишь кое-где горели огни, но они были не похожи на электрические.
        А ведь он говорил, что арендовать офис на такой верхотуре - не лучшая идея…
        В тот вечер они напились виски и бурбона. Но даже принятое море алкоголя не излечило Филиппа от мизантропии. Своего попутчика он терпел вынужденно. А Гарик совсем некстати вдруг начал пороть чушь:
        -Дружбан, спой что-нибудь. Может, это последняя песня, которую услышит этот проклятый город. Какую-нибудь из своих, а? Ну чего тебе стоит? Я заплач?.
        Бывший продюсер принялся доставать из карманов и из ящика стола горсти новеньких тысячных банкнот, а потом и стодолларовых купюр. Достав большую пачку, он скатал из них большой ком и поджег его. И смотрел, как чернеют и морщатся лица мертвых американских президентов.
        Зря он к нему полез. Тот, кого когда-то звали Филиппом, уже тогда был на взводе. А тут еще какая-то плесень ему указывала… Ему, легенде, единственному в своем роде! А он получил этих статуэток в виде граммофона так много, как никто в этой паршивой стране, которая вдруг решила провалиться в ад, хотя и раньше от рая была далека.
        -Да пошел ты, - ответил Филипп и бросил в Гарика бутылку. Тот увернулся и захихикал.
        -А-а-а. Понял. Ты без «фанеры» - никак. Ну, я тебе сейчас со смартфона включу… Ты главное, спой, дружище.
        Бывший продюсер, похоже, был в стельку пьян и не понимал, что играет с огнем. Из кармана он достал давно не видевший сети телефон.
        Каким-то чудом сохраняя еще самообладание, музыкант послал Гарика на три буквы, чувствуя, как пульс подскочил, а зубы сжались до скрипа. Хотелось одного - стиснуть руки на продюсерском горле и услышать хруст костей. Гарик в ответ хрипло рассмеялся и сказал еще что-то язвительное про последний концерт певца: мол, твари внизу такую музыку за милую душу будут слушать и башками в такт трясти.
        И тут Филиппа понесло. Прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и ударил продюсера кулаком в висок. Удар у него был хорошо поставлен. Больше Гарик уже не поднялся, потому что, падая, он неудачно ударился головой об угол стола. Хотя вроде был жив: кровь вытекала из раны толчками - значит, сердце еще билось.
        Но даже это не утолило гнева артиста. Подобрав с пола шнур от зарядника, Филипп затянул его на горле недавнего товарища и держал, отсчитывая пять минут. Именно так они с Гариком в свое время разобрались с тремя сотрудницами крупной фирмы по недвижимости: бухгалтер, юристка, менеджер по рекламе; тридцать пять, тридцать и двадцать семь лет; крашеная блондинка, шатенка и брюнетка с короткой стрижкой. Мужская половина этой фирмы попыталась прорваться вниз и бросила женщин, думая, что уровень радиации «снизился». Идиоты.
        Филипп и Гарик, конечно, сделали вид, что рады остаться в таком приятном обществе. А потом дождались, когда женщины уснут, и по очереди их задушили. Ведь защитить тех было больше некому. И в шахту лифта - фьють! Чтобы не делиться ничем. Противоположный пол этих приятелей не слишком интересовал, а запас пищи и чистой воды был большим, но совсем не бесконечным…

***
        От конференц-зала тащить Гарика до лифта было слишком далеко и тяжело, а весил чертов продюсер почти как те три дамы, вместе взятые. Стоя рядом с трупом, Филипп думал, как от него избавиться, и не придумал способа лучше, кроме как подтащить тело к разбитому панорамному окну и перевалить через край - вниз. Тяжелый мертвец со свистом исчез в пучине.
        В конце полета он уже был похож на крохотную игрушку из «Киндер-сюрприза».
        Скатертью дорожка…
        Когда небо пересек росчерк молнии и закапал дождь, Филипп вспомнил наставление погибшего.
        «Не пей воду. Не жри еду. Только из герметичной упаковки. А то козленочком станешь. Пожалеешь, что не помер. Прячься! Не давай себя кусать никаким тварям, даже насекомым. И людям тоже».
        Всю следующую неделю лил сплошной ливень. Сквозь плотную пелену туч не проникал ни один луч солнца. Филипп, как мог, прятался от воды, даже от малых капель.
        Но настал день, когда ни в одном из кафетериев и буфетов здания никакой другой воды не осталось. Ни жестяных банок, ни бутылок. Выпил он даже все алкогольные напитки, отчего половину времени пребывал в состоянии опьянения и бреда, а вторую, отходя, - в состоянии жесткой депрессии, когда только слабость не позволяла ему совершить один из доступных вариантов суицида.
        «Что это за хрень? Инопланетный вирус? Военная разработка? Убивает ли его кипячение? Черт его знает. Никто не знает».
        Оказалось, не убивает. Или надо было кипятить дольше минуты. А у него не было даже электрогенератора - только походная керосинка. Ему и голову не пришло, что…
        Сначала распухли язык и горло, потом с кожей начала твориться какая-то дрянь. Глаза заволокло мутной пленкой, и все вокруг погрузилось в туман.
        И тогда он перестал бороться. Выбрался на открытую смотровую площадку и встал под дождь, как под душ. Только вымокнув до нитки, он вернулся в офис, откинулся в кресле и начал ждать.
        Сознание померкло внезапно, будто поднесли к лицу маску с наркозом.
        А проснулся он уже таким. Или даже не сам проснулся, а что-то другое проснулось в его теле.
        Нетронутые башни из бетона и стекла (даже стекла были почти все целы) казались частью сюрреалистической картины. С неба лилась вода. Но прятаться от нее ему больше было не нужно. Темные капли можно было пить даже из канав, ям и колодцев.
        У этой новой Москвы было свое население. Как тени, скользили по мокрым тротуарам, покрытым палыми листьями, прохожие. Странные, друг на друга совсем не похожие.
        Иногда они нападали друг на друга, или сразу несколько на одного.
        Чаще сильный поедал слабого: разрывал с треском и пожирал с хрустом. Или несколько слабых сжирали сильного. Бывало, они нападали на обычных людей, которые ночами выбирались из своих подземных нор. Обычных людей от изменившихся можно было отличить по наличию защитной одежды. А еще, вероятно, по вкусу.
        Хотя один раз ему встретилась тварь с серой кожей и клыками, но в костюме химзащиты, пусть и без противогаза. Она, видимо, надела защитную одежду, еще пока была человеком, а потом просто не сумела снять своими изменившимися руками.
        У него чесалась кожа. Сгорбленный, как обезьяна, обитатель большой квартиры в центре столицы - чужой квартиры, реальный владелец которой давно превратился в скелет в своем дорогом автомобиле, - прошелся по комнатам.
        В туалетном бачке - давно развороченном - оказалась вода, как-то проникавшая туда по трубам. Он наклонил голову, просунул вытянутую морду и стал лакать мутную воду, отфыркиваясь.
        Когда он напился, у него улучшилось настроение.
        На радостях он попытался что-то промурлыкать. Но из горла вырвалось только бульканье и протяжный рев.
        -Ы-ы-ы-ы-ы. Ых-ых-ы-ы-ыргхх…
        Иногда ему хотелось спросить кого-нибудь, почему он стал таким. Но он давно разучился говорить. Теперь он знал только один сценарий взаимодействия с чужими: поймать, свернуть шею и вгрызться зубами в живое мясо.
        Он скитался в пределах Садового кольца, пока не забрел в какое-то здание, где бывал раньше, еще будучи человеком. Вроде это была гостиница. Там он жил какое-то время, питаясь в основном мелкой живностью, которая состояла из мутировавших котов, собак и крыс. Теперь у него был злобный нрав - даже в сравнении с другими тварями. Он часто подолгу выл, бросался на стены и мебель или с остервенением грыз старую берцовую кость. В светлое время суток он обычно спал, а когда на небе из-за тяжелых туч проступала бледная луна, выходил на охоту, чтобы утолить голод и свою ненасытную злобу. Некоторых своих жертв он даже не съедал, а просто яростно разрывал на куски. А еще он почему-то выбирал для временных лежбищ и укрытий просторные квартиры с некогда богатой обстановкой.
        В тот день из-за проклятого летуна ему пришлось отходить ко сну с пустым желудком. Разбудил его незнакомый звук. Существо толкнуло лапой дверь и подошло к открытой шахте лифта. Через нее звуки с нижних этажей хорошо доносились даже сюда.
        Мутант понял, что кто-то зашел в здание.
        «Еда», - простая мысль пронеслась у него в голове. Мягкими прыжками он спустился по лестнице до первого этажа и выскочил в холл, забыв об осторожности.
        -Ах ты сучья падаль! - раздалось у него за спиной.
        Прогремел гром, потом еще несколько раз, и остатки сознания мутанта унес вихрь адской боли.
        Затем наступила темнота.

***
        -Хорошая штука - картечь, - произнес человек, поддев носком резинового сапога мертвого монстра, под телом которого на плитках пола уже растекалась лужа крови.
        За стеклом маски противогаза можно было разглядеть лицо молодого, лет двадцати, парня.
        -Хорошая, но не на таких. - Его спутник, пожилой мужик в старом костюме химзащиты, был, похоже, другого мнения. - Весь магазин «Сайги» истратил. Еще немного - и он бы тебя сцапал. А мы, вообще-то, просто за хабаром шли, а не на охоту.
        -Да ладно тебе, дед… Главное, что он подох. Ну и урод. А здоровущий-то какой… Ты уверен, что это он?
        -Тот, что двоих наших задрал? А то! - названный дедом хмыкнул. - Кто ж еще, не крысы ведь? По описанию все сходится. Пошли, проверим его лежку. Вон грязные следы видно. Пара минут у нас есть, а потом надо линять отсюда.
        Вскоре они стояли на пороге квартиры, расположенной на третьем этаже. Дверь была исцарапана, а на дверном косяке висели какие-то клочья - не то волос, не то шерсти.
        -Его берлога… Да ты погляди, сколько тут костей… А вот и наши… То, что осталось.
        Дед склонился над чем-то в углу.
        -Ты чего, дед?
        -Крестик взял. Для вдовы. Хоть я ей и не расскажу, что с мужем сталось.
        Оба замолчали.
        -Я тебе говорил, малец, что гладкоствол их плохо укладывает, - наконец нарушил тишину старый. - То ли дело пуля из винтовки в череп… А это что за штука?
        В куче мусора на полу гостиной рядом с человеческими и звериными костями лежал изгрызенный микрофон с обрывком провода.
        Глава 11
        Ночь с пятницы на субботу
        Дверь в «Отделение радиобиологии» была не заперта. Когда Николай навалился, она, громко и протяжно скрипнув, подалась.
        Изнутри пахнуло как из покойницкой.
        Николаю сразу бросилась в глаза дорожка из ошметков грязи на полу, явно оставленная чьими-то сапогами. Кто-то был здесь до него. Он вспомнил, что уже видел подобные следы на лестнице. Сам он всегда тщательно чистил свою обувь, потому как знал, что в этих комках грязи прятались вредные изотопы.
        В углу Николай увидел канистры. Вряд ли они были тут всегда. Он принюхался. «Вроде не бензин. Но жидкость с резким запахом. Что-то горючее. И их явно принесли сюда совсем недавно».
        Свет фонаря выхватывал из темноты очертания длинного коридора.
        Бывшему ученому чудились голоса: постоянное бормотание, будто кто бубнил у него над ухом.
        Но когда он прислушивался, неведомый суфлер замолкал, и биолог опять уверял себя, что это шум крови в висках и шорох его плохо смазанных старческих суставов.
        Возле стола в углу стоял старый компьютер: допотопный монитор с электронно-лучевой трубкой оплетен паутиной, системный блок вскрыт. Рядом валялся разбитый жесткий диск. Дальше по коридору, слева за загородкой, стояло большое металлическое кресло с фиксаторами для рук, похожее на экспонат из музея истории психиатрии. От этого места у Малютина по коже прошел мороз.
        «Такого в районной больнице не сыщешь. Да что за хрень тут была? Родильное отделение?»
        Он наступил в лужу и поморщился. Даже тут, в чреве здания, вода капала и сочилась отовсюду.
        В одном закутке он наткнулся на горы бумаг. Было такое ощущение, что кто-то делал в них, как крысы, гнезда из обрывков. И эти бумажные гнезда были повсюду. Часть из них промокла, но были и целые.
        Бум. Раздалось где-то у потолка.
        Ученый от неожиданности дернулся. Поднял глаза: луч фонаря скользнул по ребристому боку трубы. Шум мог доноситься только из нее.
        «Опять «крысы»? Только их не хватало. Чем они могут питаться в давно покинутом людьми здании? Или они здесь только гнездятся, а пищу добывают снаружи?»
        Бум-бум.
        Малютин затаился.
        Теперь ему показалось, что тот, кто полз сейчас по трубе, размером гораздо больше, чем те, кто побеспокоили его день тому назад.
        Ему даже почудилось, что труба на потолке чуть вздрогнула.
        Нет, не почудилось. Даже сейчас, через минуту после удара, она все еще продолжала вибрировать, покачиваться.
        «Попытаться отпугнуть их так же, как в тот раз?»
        -Я не боюсь вас, - вслух произнес он. Но не стал стучать по батареям.
        За последней из дверей был еще один коридор. Снявши голову, по волосам не плачут, поэтому Малютин решил исследовать и его. Коридор был разбит на секции. В каждой из них стояла старинная кровать с панцирной сеткой. Волглые сгнившие матрасы были навалены горой, будто из них пытались построить шалаш.
        Их набивка была вырвана, будто их вспороли - как Джек Потрошитель свои жертвы. Во все стороны торчали пружины.
        Под ноги Николаю попалась штука, которая заставила его вздрогнуть. Это была детская игрушка. Пупс из пластмассы, черты лица которого были стерты, будто его погрызли.
        Чувствуя, как страх внутри нарастает, Малютин дошел до конца коридора. В последней из клетушек он снова заметил на полу что-то белое.
        Луч фонарика с трудом пробивался через завесу тумана, но наконец Малютин смог разглядеть очертания костей. Рядом с человеческими - теперь уже не скажешь, мужскими или женскими - вперемешку лежали совсем крохотные косточки.
        «Новорожденный? Нет. Такого черепа у человека быть не может. Это примат, но не хомо, а обезьяна. И не человекообразная. Макака. Точнее, резус. Иногда полезно быть кандидатом наук».
        Даже его отмороженность и презрение к смерти имели свои границы. Они заканчивались там, где смутные страхи превращались в ощущение чужого присутствия.
        Что бы там ни говорили, но человек чувствует, когда на него смотрят. Мистики тут нет никакой. Просто в обычной обстановке сознание «выводит на монитор» далеко не всю инфу, которую человек воспринимает органами чувств. Оставшееся за рамками, отсеянное сознанием как мусор, может анализироваться вторично. И если в этом хламе мозг находит признаки угрозы, а любой взгляд есть потенциальная угроза, то он дает сигнал тревоги.
        В вагоне московского метро, уткнувшись в экран «читалки», он ни разу не ошибся, когда внутренний звонок оповещал его, что сосед или соседка напротив - пялится на него.
        И вот сейчас у него было то же ощущение, только во много раз более сильное.

***
        Закрыв от греха подальше странную комнату, которую он окрестил «палатой №6», ученый вернулся к столу с компьютером. По часам прошло четыре минуты, как он покинул спальник, и у него оставалась еще от силы одна. Нельзя было слишком надеяться на лень часовых…
        Вероятно, это был его последний шанс узнать одну из главных тайн умирающего мира.
        Из всех идей, пронесшихся у него в эти минуты в голове, он выбрал самую бредовую: высыпал на столешницу кучу обрывков и начал при свете фонарика отбирать из них схожие между собой по цвету и фактуре.
        Но он быстро понял, что это практически невыполнимая задача. Кто-то здорово потрудился над этими бумагами, нашинковав их не хуже шредера. Плюс ко всему, бумаги сильно размокли, отчего буквально расплывались в руках.
        А у него было очень мало времени.
        Наконец Николаю удалось отложить несколько кусков, явно имевших общее происхождение. Это были части какой-то цветной иллюстрации, напечатанной когда-то на глянцевой бумаге.
        «Журнал. Или вырезка из него. Неужели во времена форматов «jpeg» и «pdf» кто-то еще делал вырезки из печатных изданий? Или у них так полагалось?»
        Самый крупный кусок оказался частью большой фотографии с изображением чего-то похожего на надувного игрушечного мишку.
        Статья была на английском языке. Что-то по генетике, хотя ему было трудно судить о содержании текста по двум фразам под фотографией. В глаза Николаю бросились два слова, выделенные жирным шрифтом: «CRISP» и «Tardi».
        Он начал сопоставлять бумажные клочки друг с другом, искать пару к этому куску. И почти сразу нашел. Это был обрывок с левой половиной фотографии - со словом «grada» под ней. Теперь было видно, что это не игрушечный мишка, а живое существо.
        «Tardigrada. Что за шарада?»
        И вдруг Малютин хлопнул себя по лбу - его осенило.
        Тихоходка. Микроскопическое животное, родственное членистоногим. В обычной капле воды может быть множество таких. И они действительно похожи на игрушечных мишек - при многократном увеличении. Правда, еще они обладают невероятной устойчивостью к вредным факторам среды. Могут ожить после недели пребывания в вакууме и переносить чудовищные дозы радиации без особых последствий.
        А crisp, вернее CRISPR - это не хрустящие чипсы. Это прямые повторы, обнаруженные в ДНК многих бактерий и архей. Повторы, которые разделены так называемыми «спейсерами» - чужеродными генетическими элементами, с которыми сталкивалась клетка и которые она заимствовала. Эти элементы обеспечивали ей адаптивный иммунитет, вместе с так называемыми белками Cas.
        В последние довоенные годы много писалось о том, что системы CRISPR-Cas можно использовать для направленного редактирования генома. Именно об этом и была статья.
        А он-то всегда считал тех, кто был против ГМО - истеричками и безграмотными дурнями! Жаль, уже нельзя было извиниться перед теми, кого он смешал с грязью в Интернете в свое время. Ах да, они еще и в телегонию верили. И считали, что прививки «подселяют» православным младенцам геном пришельцев-рептилоидов.
        Но в этом сумасшедшем мире даже параноики могли оказаться правы, а люди с так называемой рациональной картиной мира - жестоко ошибаться.
        -Сукины дети. Они все-таки сделали это…
        Он просмотрел еще несколько кусков. То и дело его разум выхватывал из этой мешанины то, что человеку незнающему показалось бы наукообразной абракадаброй, но ему - не ахти какому светилу - говорило о многом.
        Гены регуляции группового повед…
        …ение участков генома посредством…
        …репарация ДНК при помощи Cas-1.
        …робнее - см. отчет группы «Север» за 01.10.2012г. №91.
        …ционируют аналогично системам токсин-антитоксин, запуская покой и последующую смерть клеток при фаговой инфек…
        Бритва Оккама гласит, что не следует плодить лишние сущности там, где годится простое объяснение.
        «Это ничего не значит, - говорил в Николае его внутренний «адвокат дьявола». - Они могли выдавать желаемое за действительное, просто чтобы получить финансирование. Они могли честно пытаться, но сесть в лужу… Они могли быть не единственными в мире разработчиками такой хрени».
        Он знал, что в стране еще со времен отца советской атомной бомбы (не Сахарова, а товарища Берии) умели работать и с открытыми, и с закрытыми зарубежными источниками.
        -Скажите мне, что я ошибаюсь…
        Но он не мог игнорировать тот факт, что живые подтверждения этих теорий чуть не съели их на завтрак. И бродили где-то неподалеку - размером от кошки до слона. Даже если тихоходка была не виновата, она задала им направление. А может, не только им.
        «Зло не в знаниях. А в людях, которые используют его во вред другим, - подумал Малютин. - Эти технологии могли спасти миллионы жизней. Приблизить людей к бессмертию. А вместо этого…»
        Он наугад вытащил из кучи бумаг еще один крупный, более-менее сохранившийся кусок - тоже глянцевый.
        Он тоже был глянцевый, потому что был напечатан на фотобумаге.
        «Приложение №3 к Протоколу вскрытия №25-УВ. Объект №4»…
        Краем глаза он заметил какое-то движение света за дверью, ведущей в главный коридор. Тут ученый вспомнил, что находится не в самом подходящем месте для штудий по перспективной генетике. Он попытался спрятаться в коридорчике, разделенном на секции. Но наткнулся на поваленный стул и упал, опрокинув разбитый компьютер. Грохот раздался адский.
        Пока он поднимался, дверь распахнулась.
        -А ну стой! - раздался резкий окрик, сопровождающийся металлическим лязгом.
        Малютин медленно повернулся. Но листка из руки не выпустил.
        -Не надо было тебя брать, - услышал он голос Якута. - Я людей нутром чую. Ты из тех, кому неймется. Копать, вынюхивать. Ну кто тебя сюда звал? Ты же не шпион.
        -Что это за место?
        -Я в этом полный индюк. Знаю только, что это гостайна. Тебе не надо было совать сюда шнобель.
        Малютин рассмеялся. Хрипло, истерически.
        -Ну вы, перцы, даете. Да просто баклажаны, а не перцы. Страны нет! Человечеству каюк. И тайн нет! Все это говно уже никому, кроме меня, не интересно. Да и мне интересно только как экспонат кунсткамеры. Вместе с вами, господа.
        -Страны нет. А тайны надо хранить даже сейчас, - произнес второй голос. - Следи за коридором. С этим я сам управлюсь.
        Последняя фраза была адресована якутскому снайперу.
        Это был еще один боец из окружения майора, который до этого молчал и никак к себе внимания не привлекал. Невысокого роста и плюгавый, он казался Малютину просто сморчком. Но теперь было похоже, что именно он - второй человек после майора.
        Малютин напрягся. Он почувствовал, что этот неприметный мужик наставил на него пистолет.
        Третий стоял чуть дальше, но именно у него был фонарь, который, как помнил Малютин, был на цевье автомата.
        -Вы никакие не пэвэошники, да? Те остальные - может быть. А вы с майором совсем из другого ведомства. Или из разных? ГРУ? ФСБ? ФСО? А вас не смущает, что вам уже двадцать лет зарплату не платили?
        «Почему я еще жив? Почему мне еще не вышибли мозги?»
        Мысль эта его совершенно не пугала. Жизнь в обреченном мире сделала бывшего ученого в какой-то степени камикадзе. Да, глупо было бы погибнуть, впутавшись туда, куда тебя никто насильно не тянул. Но не более глупо, чем смерть любого из тех, кто умер на его глазах за последние двадцать лет и за последние пять дней.
        По крайней мере, он попытался докопаться до правды. Узнать, что случилось с этим миром, что разрушило их жизни. Даже если он всего лишь ухватился за ниточку, а не размотал этот клубок.
        -Надеюсь, ты последнее желание придумал, - бесстрастно произнес плюгавый.
        Спиной Малютин почувствовал едва заметное движение воздуха. Это Якут озирался, резко поворачиваясь из стороны в сторону. Видимо, тоже что-то услышал.
        «Они не убьют меня до тех пор, пока не отведут к майору. Но после того, как он меня допросит, мне не жить».
        Малютин закашлялся. В этот момент Якут отобрал у него клочки обрывки фотографии и сноровисто заломил руки.
        -Иди.
        Обрывки журнала плюгавый тоже забрал с собой, убрав в карман. Всю оставшуюся кипу он облил жидкостью из ближайшей канистры, но зажигать пока не стал.
        Ученому вдруг показалось, что труба в коридоре еще раз колыхнулась и затихла. И где-то за стеной раздался слабый звук, похожий на скрип половицы.
        Шаркая ногами, Малютин зашагал под конвоем майорских прихвостней. Это все больше напоминало ему эпизод из известной книжки за авторством Франца Кафки.
        -Что вы со мной сделаете?
        -Заткни пасть. Просто иди, ноги переставляй.
        Шорох. Он услышал его снова?
        В этот момент облезлая дверь одного из кабинетов с шумом распахнулась. Малютин почувствовал налетевший сквозняк. И вдруг оттуда со скоростью пушечного ядра вылетело нечто. Ученый в силу инерции зрения даже не смог разглядеть, что это было - настолько быстро оно двигалось. Тихоходным оно точно не было.
        Плюгавый как раз оказался на пути создания, которое и его сбило с ног, как кеглю. Пистолет звякнул об пол. Тварь бросилась на бойца сверху. Человеческий крик потонул в низком скрежещущем реве.
        Только сейчас Малютин смог разглядеть, что это было такое же существо, как то, что смотрело на него через окно в Клубе пару дней назад, - пародия на человека, но все-таки человек. Без одежды, покрытый чем-то вроде шелушащейся чешуи, под которой просматривались бугры и канаты мышц. С абсолютно лысой головой. Когда создание подняло ее вверх, оторвавшись от уже неподвижного тела солдата, на измазанной кровью морде Малютин увидел горящие, будто фосфоресцирующие глаза.
        Тварь оскалила зубы и зашипела.
        В это время третий боец, лица которого Николай так и не увидел, вскрикнул. Луч фонаря заметался. Автомат его сделал несколько выстрелов куда-то в темноту, а потом тоже со стуком упал на пол. Фонарь замигал. Через секунду упало на пол и чье-то тело с мокрым тяжелым хлюпом. Упало так, будто его сначала располосовали саблей, а потом сбили с ног.
        Все это время Якут так и продолжал держать Малютина, вывернув ему руку до хруста, но хватка его ослабла, а сам он застыл как статуя. Освободив руку рывком, биолог что было сил побежал по коридору к главной лестнице.
        Последним, что он увидел перед тем, как потух фонарь, был неподвижный глазок камеры, висящей на потолке в углу.
        В темноте, держась за стену рукой, как слепой, он услышал вдалеке захлебывающийся крик. Вопль человека, в котором смешались ужас и боль. Так мог кричать только тот, кого разрывали на куски. Затем прозвучал низкий рев, который могла бы исторгнуть человеческая глотка, если бы человек вдруг перенял повадки хищного зверя.
        Потом все стихло.
        Николай пробежал еще метров тридцать, слыша только звук собственных шагов. Было темно - хоть глаз выколи. Лишь в одном месте выступил из темноты висящий на стене план эвакуации. Видимо, он был покрыт люминесцентной пленкой.
        Где-то рядом была и дверь на главную лестницу. Похоже, он пробежал мимо.
        Малютин чуть не ударился головой об огнетушитель, когда ему показалось, что он слышит еще чьи-то шаги. Уже знакомые ему - асинхронные.
        Сказать, что он испугался, было бы, как говорят англоязычные люди, - an understatement. То есть - слишком слабо сказано.
        Потому что шаги быстро приближались и становились все более резкими и дробными, будто кто-то набирал скорость и уже бежал. Слегка клацали по полу то ли когти, то ли ногти.
        Николай нащупал дверь в тот момент, когда его отделяло от существа - источника этих звуков - не больше пяти метров. Рывком он распахнул ее и буквально влетел на лестничную площадку. И тут же всем весом навалился на дверь, чтоб закрыть ее.
        Вовремя. Металл дверного полотна наткнулся на что-то твердое. Это была рука. Или лапа. Она была серо-зеленого цвета. Под бородавчатой кожей, похожей на резину, что-то пульсировало.
        Несколько острых когтей впились ему в рукав. Малютин услышал, как рвется и расходится прочная ткань. Но он уже навалился всем весом на дверь и почувствовал, что хватка твари слабеет. Тогда он немного отвел дверь назад и с размаху захлопнул снова, ударив по страшной конечности там, где у человека находится локтевая мышца. Раздался дикий вой. Малютин еле удержал створку. Рука убралась назад, и он захлопнул дверь и закрыл ее следом на задвижку. Дверь тут же затряслась от мощных ударов. Но Малютин теперь был уверен, что спасен, потому что дверь была не декоративной, а стальной. По идее она должна была сдерживать даже распространение пожара, а уж противостоять желающим ее взломать или выбить - и подавно.
        Но дверь тряслась так, что Николай решил не проверять ее способности.
        «Надо бежать к остальным, на первый этаж. Пусть даже навстречу психопату майору. Не все с ним не заодно. Полковник выглядит адекватным человеком, хоть и немного жаден. Но это нормальное человеческое качество. Когда я расскажу товарищу Бунчуку, кто бродит по зданию, они явно решат бросить все и поскорее убираться отсюда. А майора никто и не спросит. Тем более теперь, когда эту троицу разорвали и от его компании осталась всего пара человек. И баланс сил явно сместится. Да и в любом случае… там люди, какие бы они ни были. А тут монстры».
        Он уже спустился на полтора пролета и видел площадку второго этажа - дверь наверху перестали трясти, видимо, отступившись, - когда внизу, на первом, вдруг началась какофония.
        Слух немного адаптировался к адскому шуму, и биолог понял, что там орут и стреляют длинными очередями. Слышен был топот ног и звон, похожий на звук падения чего-то железного. И сквозь панические крики людей пробивался все тот же вой, звенящий недоступными голосовым связкам человека нотами.
        «Опоздал!»
        Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там произошло. Те твари с лягушачьей кожей, что на его глазах растерзали троих вооруженных солдат, напали теперь на их импровизированный лагерь.
        Вскоре крики стихли, стрельба стала менее интенсивной. Казалось, она смещалась в другое крыло здания. Он еще не мог определить для себя, хорошо это или плохо. По большому счету эти люди были ему не нужны. Они для него были просто чужаками. И даже тем, кто не желал его здесь угробить, он тоже ничем не был обязан. Грузовик водить он и сам умел. Поэтому он принял циничное, но правильное, как ему казалось, решение - пробираться к выходу. Например, к запасному, с этой стороны здания. Судя по плану, этот выход должен был там быть.
        Где-то внизу, на первом этаже, очень близко к лестнице, раздались громкие, но странно мягкие шаги - шаги босых ног.
        Малютин застыл, стараясь даже не дышать. Собственный пульс вдруг показался ему очень громким. Ученый подумал, что если хотя бы одна из этих тварей решит сунуться наверх - он пропал. На третьем этаже только что закончили кровавую расправу минимум два таких монстра, и они до сих пор могли стоять за дверью. На четвертый этаж и выше ему было не попасть. Лестница туда была перекрыта решеткой. Он пробовал ее дергать, но нужен был ключ, да и замок давно проржавел. Крыша, видимо, протекала.
        На мгновение ему показалось, что один из них поднимается, и шаги звучат уже на первом, нижнем пролете лестнице. Но нет - задержались возле нее недолго и зашлепали дальше. Прочь.
        Вдалеке прозвучало несколько выстрелов.
        О том, что там творилось и как складывалась ситуация для людей полковника, можно было только гадать. Но, по крайней мере, их не разорвали спящими, что было вполне ожидаемо, если вспомнить расслабленное состояние часовых. «Иначе все закончилось бы без такого шума», - подумал Малютин, пробираясь по темному лестничному пролету, подсвечивая время от времени путь только своей зажигалкой.
        Стрельба между тем прекратилась.
        Малютин начал спускаться, решив добраться до лестницы в левом крыле здания, расположенной симметрично той, по которой они поднимались к радиоузлу. «Внизу, в торце здания, должна быть дверь, которая выведет меня на свободу. Правда, у меня нет пистолета. Но я же не такой дуболом, как некоторые».
        Зато у него была связка ключей из комнаты, помеченной на плане как кабинет коменданта - то есть зама по хозяйственной части. Он позаимствовал их еще вчера, в тот краткий момент, пока пользовался свободой передвижения. «Авось среди них найдется нужный», - подумал он тогда.
        Он собирался пройти через второй этаж. Здесь тоже было темно. В кабинетах были окна, но света они не давали - ночь была и безлунной, и беззвездной. Слабый огонек зажигалки - все, что отделяло его от темноты.
        Внезапно Малютин увидел, как ручка одной из дверей прямо по направлению его движения начала поворачиваться. Сначала медленно, а потом рывком, будто чьи-то непослушные пальцы были к таким действиям непривычны.
        Не желая увидеть, кто находится за дверью, Малютин резко развернулся, но в этот момент где-то наверху что-то загрохотало. Он не сразу сообразил, что было источником такого шума, а когда понял, мысленно уменьшил свои шансы на выживание вдвое.
        «Они выбили железную дверь. Они только что выбили долбаную железную дверь с черт знает какими степенями защиты. Без всяких инструментов. Просто высадили ее, как фанерную».
        Но мгновение спустя он и про это забыл, потому что прямо перед ним из раскрытой двери вышел гуманоид. Именно это слово в первую секунду пришло в голову Малютину, когда в свете огонька зажигалки он увидел отливающую зеленью кожу со странными наростами и «лицо», в котором человеческими можно было бы назвать, и то - с натяжкой, только рот, плоский нос и два глаза. Какой-то «морской» походкой, вразвалочку, как может ходить тот, у кого совсем по-другому устроены суставы ног, создание это направилось к ученому. Малютин почувствовал на себе взгляд двух уже знакомых глаз однородного цвета. Глаз без зрачка. Тварь моргнула, и это было похоже на то, как моргает крокодил. Кожа существа матово блестела, будто была скользкой и липкой.
        Существо приближалось не торопясь, чуть согнувшись, будто напружинившись.
        «Они не глупы. Они не животные. Он… или она знает, что я могу выстрелить, и готовится уйти с линии огня».
        И почему-то от этого ему стало еще страшнее.
        «Хорошо, что оно не знает, что у меня даже оружия нет».
        Впервые в душе у него зажглась ненависть к этим созданиям, которых до этого он воспринимал как проявление слепой силы природы, а не как мыслящих врагов. Но теперь Малютин подумал, что бегать от них, как барышня-блондинка из фильма ужасов, было бы унизительно.
        «Не был бы я безоружен, вы у меня получили бы».
        По лестнице с третьего этажа зашлепали шаги. На первом тоже что-то происходило.
        «Окружили!»
        Мутант впереди застыл, буравя Николая взглядом и явно готовясь к прыжку. В нос ученому ударил мерзкий запах: тухлые яйца, прогорклый пот, гниющее болото, подвальная плесень.
        «Они не дадут добежать до окна. Да и в темноте прыжок во двор, замусоренный обломками, почти наверняка закончится увечьем. Что толку, если я стану их добычей не здесь, а там, внизу, изрезанный стеклами, шифером и кусками железа, да еще и с переломанными ногами? Остается лестница, ведущая вниз. Там не только твари, но и люди. Там всё еще стреляют. Вон как раз прогремел выстрел. Там есть шанс спастись».
        Малютин нырнул обратно на лестницу, когда через перила уже можно было разглядеть уродливые ноги спускающихся чудищ.
        В два прыжка Николай достиг первого этажа. Здесь пахло порохом и еще чем-то противным - медным, сладковатым. Но даже эти запахи были лучше, чем гнилостная вонь тварей.
        В фойе он увидел первый труп. Это было тело человека. Малютин узнал в нем бородатого радиста. Тот лежал у самой двери на лестницу. Горло у него было разорвано так, словно хозяйка или повариха второпях не до конца отрубила голову курице. Оружия при нем не было. По позе, в которой он лежал, можно было предположить, что его догнали бегущим и повалили, а уже после этого загрызли, как делают это волки. Видимо, его застали врасплох, когда автомат был далеко. Все вокруг было в темных потеках крови.
        Чуть подальше у стены лежал еще один солдат. За ним тянулся кровавый след, как если бы он какое-то время полз. Кровь натекла откуда-то из области его живота. Похоже, ему выпустили кишки или разорвали артерию и оставили, зная, что он все равно умрет, а сами пошли за другими.
        «Хитрые. Хитрые, как динго, и злобные, как пираньи».
        Чуть поодаль он споткнулся, наступил на еще один труп, и чуть не упал. Но это было тело не человека.
        Существо лежало на боку. Кровоточащая рана (кровь в темноте казалась зеленой, но бывший ученый знал, что у существ с гемоглобином она не может отличаться от человеческой) была явно нанесена пулей.
        Нет. Не труп. Стоило ему подойти всего на пару шагов, как тварь пошевелилась. А затем попыталась подняться, упираясь лапами в пол.
        Глаза сфокусировались на человеке. Тварь зашипела, показав ряд желтоватых зубов, из которых острыми были только клыки. Остальные по форме были почти человеческими. То есть она рвала мясо за счет силы челюстей, а не за счет остроты зубов.
        И вот она начала подниматься.
        «Ах ты падаль живучая!»
        Малютин поднял лежавший на полу огнетушитель - не маленький автомобильный, а увесистый, килограммов на десять. Вроде бы порошковый, но Николай не собирался использовать его по назначению.
        Удар сбил уже стоявшую на четвереньках тварь с ног. Ученый размахнулся еще раз и ударил снова, целясь в бесформенную лягушачью морду. На этот раз огнетушитель врезался в плоский безгубый рот, но даже не выбил ни одного зуба.
        С клекотом, пуская кровавые пузыри, создание протянуло к нему руки, будто собираясь обнять. Каждый его палец оканчивался когтем, который по форме напоминал разросшийся, загнутый человеческий ноготь, никогда не знавший маникюра, и просто обламывался, дорастая до определенной длины.
        И тогда Николай ударил снова, целясь в височную часть черепа. Хрустнуло, брызнула кровь. Тварь упала, и тогда биолог ударил ее сверху, вложив в удар весь свой вес, в полупрыжке. Хрустнуло снова. Тело монстра содрогнулось и застыло. Страшно представить, что было бы с головой обычного человека от удара такой силы, но вроде бы существо было наконец-то мертво.
        Выпустив забрызганный слизью и кровью огнетушитель, Малютин, пошатываясь, двинулся дальше, к выходу.
        Мысль о том, что они смертны, придала ему сил.
        Но появившийся было настрой на победу в очередной раз подорвал попавшийся на пути изгрызенный труп человека. Без головы. Она лежала чуть поодаль и слабо светила светодиодным фонариком, который так и остался на лбу, закрепленный эластичной лентой.
        Малютин снял фонарик, хотя видел, что батарейки в нем уже садятся.
        Где-то впереди забрезжил настоящий свет. Это могла быть только с трудом пробивающаяся сквозь тучи пепла луна, которая светила в окно.
        Приглядевшись, ученый смог различить впереди контур дверного проема.
        До него оставалось совсем немного, когда светлый прямоугольник вдруг перекрыла черная тень.
        В проходе, заслоняя его почти целиком, стоял гигантский силуэт. С огромной, будто раздутой головой. С мощным туловищем. С ногами как столбы.
        «Таких людей не бывает. Разве что один на миллион».
        Два с лишним метра ростом. Дверной проем был для него и низок, и узок. Среди тех «серых», которых Малютин уже видел, - в том числе самого первого в окне клуба и убитого им сейчас, - этот выглядел гигантом.
        Существо заревело. И в реве его ученому почудилась не просто животная злоба, а настоящая ярость, жажда мести. Ему вторили другие. Из разных концов фойе из-за колонн начали появляться силуэты. Они были не так велики, как этот. Но не менее опасны. И было в их движениях что-то пугающе похожее, какая-то неестественная синхронность. Они стягивались к центру помещения, где стоял один-единственный человек.
        Погасить свой источник света ученый не решался. Он был почти уверен, что их глаза видят в темноте куда лучше, чем его. А еще они могли чуять его запах. Он чувствовал, что рука кровоточит в том месте, где ее едва задели когти в тот момент, когда ему порвали рукав.
        «Надо будет прижечь - чем угодно. Не будет спирта или перекиси - огнем. Спрятаться не выйдет. Надо бежать».
        И снова, как тогда в Клубе, Николай понял, что бежать нельзя, пока точно не определился - куда именно.
        Тут у него родилась догадка. Словно искра последнего уголька затухающего во мраке костра.
        Он бросил огнетушитель в сторону уцелевшей стеклянной перегородки, отделявшей ту часть, где когда-то бил небольшой фонтан и стояли два диванчика и кресла.
        Звон разбитого стекла и грохот тяжелого огнетушителя по плиткам мозаичного пола на время отвлекли врагов. Он успел заметить, как все они одновременно повернули головы в ту сторону.
        А сам метнулся в противоположную - туда, где была лестница, под которой находилась дверь в убежище. А оно, по словам Токарева, было открыто.
        Николай сам не знал, что вело его туда. Догадка? Ангел-хранитель? Последняя надежда утопающего?
        Дверь убежища действительно была распахнута. Но когда он, запыхавшийся, прыжками сбежал по лестнице в подвал - она начала закрываться прямо на его глазах. Ее тянули с той стороны.
        -Это я!! Малютин, блин! Вашу мать! Не закрывайте дверь! Не закры…
        Створка двери на секунду остановилась, и ученый уже было воспрянул духом, когда прямо у него перед носом она захлопнулась, надежно отрезав его от последнего шанса на спасение.
        Фонарик между тем погас. Николай попытался чиркнуть зажигалкой, но огонек тут же потух от дуновения воздуха, а новый зажигалка давать не хотела. Видимо, боги пропана и бутана отвернулись от Малютина.
        Колени у него стали ватными, как и голова, когда за его спиной на лестнице раздались шаги, будто кто-то обутый в ласты решил выйти на берег.
        Штурвал двери с его стороны не поворачивался, стоял как приваренный. Он честно попытался, и можно было с чистой совестью умирать.
        -Откройте. Здесь их нет. Они далеко! - он забарабанил по двери. - Откройте, я вам, мля, еще пригожусь. - Малютин понимал, как глупо это звучит, но не мог остановиться.
        И вдруг дверь вздрогнула, раздался звук ее запорного механизма.
        Она начала открываться. Появилась полоска света, которая делалась все шире.
        Он старался не слушать звуки за спиной и не думать, почему тварь не прыгает ему на горло, а медленно идет, переставляя ноги, как отдыхающий на пляже.
        Дверь раскрылась на тридцать сантиметров.
        -Давай бегом! - крикнули ему оттуда, и он протиснулся в узкий просвет, ободрав ухо и чуть не порвав одежду. К счастью, он был довольно худощав.
        Перед ним стоял последний, кого он ожидал здесь увидеть. Майор Токарев.
        Впрочем, рядом с ним стоял полковник и в руке у него был пистолет.
        Один из солдат - сутулый, с неправильной формы лысиной - крутил штурвал, задраивая дверь.
        Раньше, чем она была полностью герметизирована, в нее с той стороны ударилось тяжелое тело. Но каким бы сильным ни был этот удар, дверь, уже застопоренная, не поддалась.
        Воздух сотряс утробный рев, но лысый продолжал крутить, пока помещение полностью не было отрезано от внешней части подвала. Теперь звуки оттуда до них почти не доносились. Кто-то продолжал там буянить. Но удары не могли поколебать изделие из металла, изготовленное на заводе в далеком сибирском городе.
        Через пять минут они прекратились, и рев тоже. Дальше с той стороны периодически доносилось лишь легкое поскребывание.
        Место, где они находились, Малютин сразу определил как шлюз-тамбур стандартного убежища.
        Остальные бойцы стояли полукругом. Все в руках держали автоматы. Было их не больше двадцати человек.
        «Половина погибла».
        -Товарищ полковник… - начал Токарев. - За каким чертом он тут? - И указал на Малютина. - От него одни проблемы.
        -Я пока вижу, что это от тебя проблемы, - фыркнул Бунчук. - А этот пусть остается. Тем более, нас теперь так мало… Что, ты думаешь, они с остальными сделали, а?!
        -Я предупреждал, - Токарев поморщился. Похоже, у него что-то было с рукой.
        -Ты нас втянул в это! - Таким злым полковника Малютин еще не видел. - Ты, мать твою! Когда ты пришел год назад со своими охламонами, у тебя ни хрена не было, даже жратвы! Зато понтов - на целого генерала: я, блин, государев человек.
        «Значит, догадка моя была верной. Люди майора и он сам к противовоздушной обороне отношения не имеют», - подумал Николай.
        Вдруг на глазах у всех штурвал начал поворачиваться. Будто кто-то крутил его с той стороны. Один из бойцов, высокий и мосластый, попытался бороться с этим, начав крутить в другую сторону, но тут же отскочил от штурвала, будто тот был горячим.
        -Не могу… - прохрипел он. - Ну и силища…
        -Заблокируйте! - закричал Бунчук. - Рычаг дерните, ёклмн!
        Малютин стоял ближе всех к единственному рычагу. Но тот не шевельнулся, даже когда ученый со всей силой нажал на него. «Механизм заржавел? Или сломался?»
        -Дай я, салага.
        Сержант Воробьев… вернее, даже старший сержант, отодвинул Малютина плечом и навалился на рычаг. И тот наконец-то передвинулся в другое положение с резким щелчком, включив механическую блокировку двери.
        Только после этого вращение штурвала прекратилось. Дверь застыла в том состоянии, в котором была. Через узкий сантиметровый просвет сочился зловонный дух и было слышно тяжелое дыхание.
        -Валите, откуда пришли. Или я вам кишки выпущу, уроды, - полковник хотел сказать это грозно, но на самом последнем слоге голос его сломался, сбился. И трудно было осуждать его за это.
        За дверью зарычали. Протяжно и замогильно. Люди отпрянули от двери. Малютину на секунду показалось, что через узкую щель он видит, как скользнули по металлу знакомые неровно обломанные когти.
        «Они, черт возьми, поняли, что дверь им не открыть… Они умнее многих людей, которых я знал по прежней жизни. Умнее моего соседа по этажу и моего начальника. На какие еще сюрпризы они способны?»
        Сюрпризы не заставили себя долго ждать. Вскоре горловой рык прекратился, а потом шаги мягко зашелестели прочь. Малютину показалось, что шагающих было минимум трое. Они могли ходить бесшумно, когда хотели. Просто сейчас они не видели нужды скрываться. Это место, как понял Николай, было их домом. Логовом.
        Когда люди уже расслабились, что-то снова с грохотом ударило в дверь. Нечто вроде тяжелой скамьи, какие стояли в холле. С потолка посыпалась пыль, дверь загудела колокольной медью, но не сдвинулась и не погнулась.
        Новый удар прогремел минут через пять. Еще один тяжелый предмет ударил в дверь убежища, как таран. С тем же результатом.
        Потом в нее вдруг ударилось что-то твердо-мягкое, размером с футбольный мяч. Потом еще один такой же предмет, и еще…
        Малютин увидел: другие тоже догадались, что это было. Кого-то на его глазах вырвало.
        «Тоже мне, неженка… А они хорошо придумали… решили, что напугают. Да люди делали такие вещи на протяжении всей истории. И куда более массово, чем вы, косорылые жабы».
        Еще минут пять за дверью раздавалось фырканье и тяжелое дыхание, а потом все затихло.
        Твари опять ушли.
        «У них все вдохи глубокие. Им нужна постоянная гипервентиляция легких… Наверное, их тканям требуется больше кислорода. Думай. Это только в книжках неведомые твари регенерируют на бегу и не нуждаются в сне и пище. У них должно быть слабое место, обусловленное их анатомией и физиологией. Надо только хорошо подумать… подумать…»
        После этого их оставили в покое. Надолго ли?
        -Пойдемте в соседнее помещение. Нечего тут торчать…
        Полковник был прав. Нечего было их дразнить и провоцировать. Ясно было, что твари здесь не пройдут, а горстка людей - не выйдет. Вот и патовая ситуация. Надо было искать другой выход и уносить скорее ноги.
        -Веди, Роман Альбертович, - приказал, а на деле скорее попросил полковник Бунчук, впервые официально назвав помощника по имени отчеству. - Ты же говоришь, что все здесь вчера осмотрел.
        -Не хотел панику нагнетать, - произнес майор, как показалось Малютину, с вызовом. - Чтобы мы быстрее свалили отсюда. Не всё осмотрел. Мне хватило краешка, чтобы понять… Смотрите сами.
        Только сейчас Малютин осознал, что из распахнутой гермодвери, ведущей из тамбура в чрево убежища, устойчиво тянет аммиачным запахом деревенской выгребной ямы или вокзального туалета.
        Но первые бойцы уже входили через нее в огромное помещение, противоположная стена которого терялась во мраке.
        Посреди зала стояли ряды того, что Малютин сначала принял за полки или стеллажи - как в супермаркете. Но нет. Это были двухъярусные нары.
        -Это помещение для укрываемых, - объявил Токарев. - Оно предназначалось для трехсот-пятисот человек.
        Вначале ученому показалось, что на некоторых полках кто-то сидит. Но, приглядевшись, он понял, что это были ворохи одежды: старые пуховики, дубленки, даже штаны и свитеры.
        И такие же тряпичные кучи лежали на полу - на первый взгляд без всякого порядка, но при ближайшем рассмотрении - по какой-то системе. Чем ближе к центру зала, тем плотнее. Их было около двадцати.
        «Тут их лежбище», - понял Николай.
        Лоб его покрывала испарина. От плесени хотелось чихать. Было не так уж холодно, но его бил озноб.
        «Неужели кому-то могло быть здесь уютно?»
        Малютин огляделся. Справа и слева от него солдаты шли, держа свои «калаши» наготове. У многих магазины были скреплены изолентой по два. С тварями эти парни собирались воевать, как с «духами» вЧечне или Афгане.
        Изо рта вырывался пар. Здесь было холоднее, чем наверху.
        Огромный подвал, казалось, никогда не закончится. Он располагался под большей частью здания. Но даже его размеры не мешали воздуху здесь быть затхлым и смрадным настолько, что даже у привычного к этому после своих дальних вылазок Николая тошнота подступала к горлу и глаза начинали слезиться.
        В воздухе клубился туман, казавшийся густым, как клейстер. Фонарей было явно недостаточно. Даже идущего в трех шагах человека было трудно разглядеть.
        -Попробуйте врубить генератор, - приказал полковник. - Вдруг еще фурычит.
        Несколько человек кинулись в генераторный отсек, который нашелся за ближайшей дверью. Там же была и фильтровентиляционная камера.
        Через минуту лампы мигнули и зажглись. Не все, но больше половины.
        Темнота сразу отступила, затаившись только в самых дальних углах.
        Маленький отряд двинулся вперед. Полковник, окончательно стряхнувший с себя апатию, овладевшую им наверху, отдавал команды больше жестами, чем словами, - взмахами руки. Но все его понимали. Ступали легко, так что в тишине было хорошо слышно, как где-то капает вода.
        Вдоль стен и по потолку змеились трубы разных цветов. Некоторые проржавели до трухи, другие были абсолютно целые. В некоторых местах на стенах и трубах Малютин заметил странный мох, который был не зеленого цвета, а серого. Он казался засохшим, но только на первый взгляд. Скорее всего, он был живым и рос. В тех местах на полу, где скапливалось много влаги, попадались колонии грибов, похожих на amanita phalloides, известную большинству как бледная поганка.
        Все вместе это вызывало у Малютина всего одну ассоциацию. Первобытная пещера.
        Токарев держался чуть в стороне от всех. Когда он остался без своей свиты, его ореол альфа-самца потускнел. При нем теперь находился только Юрий, который вроде бы был не только слесарем, но и сапером. Они обменялись парой фраз. У обоих, как заметил Малютин, были рюкзаки, тогда как большинство свои вещи забрать в суматохе не успели.
        Остальные подчинялись Токареву только с оглядкой на полковника. По сигналу майора пять человек - другие, не те, которые обследовали генератор, - отделились и осмотрели небольшой отсек, скрывавшийся за незапертой стальной дверью - в противоположной стороне от тамбура, из которого они попали в убежище.
        Малютин был бы рад пойти с ними, потому что на табличке значилось «Медицинская комната».
        Но они вернулись очень скоро, мотая головами.
        По их словам, ничего полезного там не было. Только битое стекло, пустые блистеры и склянки, а также ржавые приспособления вроде стетоскопов и скальпелей.
        Когда тьма отхлынула, Малютин увидел грязные, покрытые потеками воды стены с частично обвалившейся штукатуркой и краской, из-под которой проступали голые кирпичи и бетон. Но кроме потеков, вызванных, очевидно, грунтовыми водами, там было что-то еще.
        Линии. Нетвердые, кривые, змеящиеся. Нанесенные куском угля, а может жирного мыла, который кто-то держал нетвердой рукой. В нескольких местах линии сливались во что-то узнаваемое, похожее на круг, квадрат и короткие штрихи, в которых Малютин, приглядевшись, увидел солнце, домик и силуэт человека.
        «Чушь собачья! Всего лишь трещины на штукатурке и…»
        Малютин не успел это обдумать, потому что лампы внезапно погасли. Снова стало темно.
        -Его не оживить, - покачал головой майор. - Там не солярка уже в баке, а вода.
        В наступившем мраке Николай чуть не споткнулся о детский велосипед, тревожно звякнувший. Перешагнул триммер для стрижки лужаек. Шедший поблизости Воробьев случайно пнул старый чайник, который покатился по полу с грохотом, заставившим кого-то из бойцов выстрелить в потолок из автомата. Хорошо хоть одиночным. Эхо еще долго рокотало в зале, и заглушил его только мат самого сержанта.
        Внезапно с шипением зажглась яркая звездочка.
        Помещение осветилось красным огнем. Это полковник зажег фальшфейер.
        Все вокруг ржавело, гнило и распадалось. Кучей лежали глянцевые журналы о машинах, моде и кинозвездах.
        Тут же валялся распахнутый атташе-кейс. Раскрытый ноутбук с покрытым паутиной трещин экраном. Дохлой змеей свернулась сдутая велосипедная камера.
        Игрушечный самосвал подвернулся кому-то под ногу…
        Джезва… Подвесной шкафчик. В нем - нераспечатанный набор ножниц и грязная крышка от кастрюли или сковороды.
        Большая кукла с оторванной головой. Рядом другая с вырванными глазами, изжеванная, будто ее грызла акула.
        Тут же громоздилась большая пачка газет с портретом какого-то кандидата на выборах, которые прошли за пару лет до войны. Вроде бы он обещал бороться с коррупцией.
        Взгляд Малютина невольно притянула к себе горка банкнот. Они были в упаковках по сто штук - крупные купюры и совсем не рубли. Размокшие и скукожившиеся - вряд ли такие приняли бы в банке… «Хотя часть - вполне могли бы…» Впрочем, он тут же посмеялся над собой за этот инстинктивный порыв.
        Смех пропал, когда он увидел другой артефакт. В нем было что-то странное, притягивающее взгляд.
        Малютин коснулся его так, будто он был сделан пришельцами из других миров.
        На рукоятку, сделанную из обычной скалки, был надет футбольный мяч. Против воли ученый протянул руку и ухватился за нее. Потряс предмет.
        Внутри перекатывались то ли камешки, то ли шарики от подшипника. Эта штука, легкая и пустотелая, напоминала погремушку. Прошло долгих три секунды, прежде чем он отбросил ее и отдернул руку. А после оглянулся в надежде убедиться, что никто из военных не видел его ребячества. Потом тщательно вытер руку тряпкой, смоченной в капающей с потолка воде.
        Они шли, а вокруг них кучи тряпья и завалы хлама на полу образовывали странные концентрические круги почти правильной формы. Словно психически больные люди взялись воссоздать в этом подвале Стоунхендж.
        От этих кругов шло несколько нитей, сходившихся в центре зала.
        Там, под потолком, висело нечто, сначала показавшееся Малютину манекеном из магазина одежды. Веревка была перекинута через широкую трубу.

***
        Дышать было трудновато, но какая-то вентиляция здесь явно была. И, поскольку фильтровентиляционная камера давно не работала, проветривание шло, похоже, естественным путем. Откуда-то тянуло свежей струей прохладного воздуха, который Малютин вдохнул почти с наслаждением. Он предчувствовал, что пребывание в этом месте может затянуться. И этот воздух, пусть даже радиоактивный, был для них символом недосягаемой теперь свободы.
        -Тут должен быть запасной выход, - заговорил Токарев. - Думаю, он открыт и именно оттуда тянет… Но я до него не дошел.
        Многие предметы вокруг могли быть в чьих-то руках опасными.
        Разделочный топор. Пожарный багор. Кухонный нож. Обрезок водопроводной трубы.
        Впрочем, твари обходились без них. Их оружие было всегда с ними.
        Среди хлама на полу огромной комнаты помимо колюще-режущих предметов попадалось и огнестрельное оружие. Но почти все оно было в ужасном состоянии и вряд ли могло стрелять. Малютин увидел ржавое помповое ружье, заросшее грязью настолько, что он сначала принял его за игрушечное. Рядом лежал настоящий автомат Калашникова, наполовину утонувший в луже, тоже сильно заржавевший и с погнутым стволом. Обходя ряды нар, они с разных сторон приближались к повешенному. В том, что это был не манекен, Малютин убедился, когда увидел, как натянулась под массой висящего веревка.
        Человек этот был явно не из людей полковника и не из жителей Мирного. Это лицо с давно не стриженной бородой было Малютину незнакомо. Вначале Николаю показалось, что тело было голым, но потом он заметил спортивные штаны и выцветшую майку, разорванные и прилипшие к телу. Все это было располосовано, так что было неясно, где заканчивается рваная одежда, и начинаются лоскуты разодранной кожи. Веревка глубоко врезалась в плоть мертвеца. Руки и ноги его распухли и стали синими. А веревка при ближайшем рассмотрении оказалась железным тросом. Там, где он врезался в кожу, та лопнула как бумага.
        -Умер пару суток назад, - только и сказал Малютин.
        -Суки, - только и смог произнести полковник. - Звери.
        -Не звери, - тихо произнес Малютин. - Они разумны. Им нравится чужая боль.
        Его слова сопровождались гробовым молчанием.
        -Мы идиоты… - заговорил Бунчук, присев на табурет, который будто специально его здесь дожидался. - Дебилы, блин. Зачем мы сюда вообще залезли?
        Пожилой офицер - только сейчас ученый задумался о том, насколько тот немолод - сгорбился и закрыл ладонями лицо.
        -Не надо было сюда приезжать. Ни за какими сигналами. Ни за какими, блин, сокровищами…
        Малютин давно заметил, что Бунчук был нетипичным офицером. Он умел признавать свои ошибки.
        -Идите сюда! - раздался голос Токарева.
        Оставив полковника, Малютин с несколькими солдатами подошел к майору.
        Тот стоял возле северной - если он не перепутал направления и стороны света - стены помещения для укрываемых. На бетоне выделялась темно-серая поверхность с металлическим блеском.
        -На плане в этом месте стены нет. Тут и двери не должно быть. Только длинный проход. Это и есть запасной выход…
        -Но они его заделали, - закончил за него Малютин. - Заделали, уходя по своим делам. Я видел этот металлопрокат наверху. Рядом с бытовкой, метрах в двухстах от здания. Я вам уже говорил, что это не звери. Еще не люди… или уже не люди. Но и не животные.
        -Ты что, хочешь сказать, что они…
        -ИКЕА больше не работает, вот они и решили провести дизайн интерьера своими силами. Начали с того, что украсили все креативными дизайнерскими вещами, - ученый указал на «стоунхендж» из мусора. - А потом смастерили себе дверь из нержавейки.
        Малютин помнил откуда-то из глубин памяти, что вес одного квадратного метра стали такой толщины - около восьмидесяти кило. Здесь было почти вдвое больше. Чтобы поднять этот лист, понадобилось бы несколько взрослых человек. Да и нести его было бы неудобно… А они протащили. Почти триста метров. «Вот кого в олимпийскую сборную надо было брать», - подумал он.
        -Чего мы ждем? - спросил ученый. - Ставлю миллион долларов, что запасной выход там. Ну-ка, все дружно!
        И первым ухватился за край стального листа. Им, в отличие от монстров, не надо тащить его так далеко. Достаточно было повалить.
        Но даже этого он сделать не смог. Не сдвинул даже на пару сантиметров.
        -Твою мать! - вскрикнул Николай, внезапно почувствовав «прострел» впозвоночнике. Да, старость не радость. Он уже хотел отпустить железяку и присесть, когда к работе подключились еще несколько человек, в том числе Воробьев, который, поплевав на руки, сразу сдвинул «дверь», как заправский домкрат. Другие кинулись им на помощь, подставляя руки.
        -Разойдись! А то задавит на хрен! - заорал старший сержант.
        Лист из нержавеющей стали упал на бетонный пол с оглушительным грохотом, подняв столб пыли.
        Незнакомый Малютину боец, которого любопытство или дурость заставили первым шагнуть в коридор, вдруг отскочил назад. На лице его было написано отвращение.
        Одуряющая вонь ударила в нос - гораздо более сильная, чем в помещении с нарами. Запах тлена уже давно неприятно щекотал им ноздри, но здесь он просто валил с ног.
        «Видимо, они, как медведи, любят тухлятинку», - подумал Николай.
        -Респиратор мне дайте. Хоть какой.
        Ни у кого не оказалось даже повязки, наподобие той, которую носил стоматолог из Мирного во время их патрулирования. Чертыхнувшись, Малютин закрыл нос тряпкой и двинулся вперед, в темноту, зажигая свой фонарь. Уже скрываясь за поворотом, он оглянулся и увидел, что никто не последовал его примеру.

***
        Он вернулся через четверть часа, когда его уже потеряли.
        -Там трупы? - спросил полковник. Малютин сел на голый пол, прислонившись к стене. Лицо полковника было бледно-зеленым, словно он тяжело отравился. Как будто это ему довелось все там увидеть.
        -Да, - ответил Малютин. - Частично съеденные. В разных стадиях разложения. Обычные люди и животные. Чертовски странные животные. Но у меня особо не было времени на изучение этой кунсткамеры. Вы наверно поняли, почему.
        Своего лица Николай, конечно, видеть не мог, но чувствовал себя терпимо. Наверное, сказались несколько дней практики в морге. Разве что голова немного кружилась. Коридор был длиной метров сто, и все это время он дышал только ртом. Хотя запах все равно воспринимался мозгом как густой ядовитый смрадный туман.
        -Это их холодильник. Там, впереди, похоже, не задраены заслонки, потому что холодно зверски, и ощущается сильный сквозняк. Но это не мешает телам портиться. А еще там лежит тело одного из них. И они уже начали хоронить его… по-своему.
        -Хватит!
        Полковника передернуло. Малютин не мог не испытать легкого злорадства, хотя считал Бунчука не таким уж плохим мужиком.
        -А выход? Выход там есть?
        -Увы, - развел руками ученый. - В конце коридора, где должна быть лестница, - все закупорено землей. Дует только из нескольких отверстий, куда и кошка не пролезет. Но это не похоже на завал от ударной волны или подвижек грунта. Земля рыхлая и мягкая. С листьями и перегноем. Ее накидали совсем недавно. Наши друзья. Или они решили похоронить нас заживо, или просто выжидают, чтоб сцапать мышку в мышеловке. А где майор? Я и его хотел порадовать.
        Оказалось, что Токарев с Воробьевым пошли проверить последнее - вроде бы - место в убежище, где они еще не бывали, - санитарно-бытовой отсек. Словно майор стремился загладить свою вину за то, что не завершил этот осмотр вчера.
        Вернулись они с перекошенными лицами и долго молчали. А заговорили, только выкурив по одной из неизвестно как припасенных полковником сигарет.
        -Что там? А ну говори, Рома! - в пятый раз повторил Бунчук. На лице его было написано желание услышать хоть что-нибудь ободряющее. Например, что там нашлись спрятанные коробки с продуктами. Или что нашелся замаскированный выход. Хотя это было маловероятно.
        Но майор явно видел что-то другое.
        -Просто закройте… и не ходите. Поверьте мне.
        Старший сержант тоже ничего не сказал. Но лицо его было красноречивее любых слов. Он, как говорили, еще будучи срочником, успел на Северном Кавказе повоевать. А теперь не мог найти слов для описания того, что увидел.
        -Не надо туда ходить, - наконец, проговорил он. - Если хотите дальше спокойно жить.
        Лицо его было серым даже в свете догорающего файера. Вскоре зажгли новый - этот видимо отсырел, поэтому горел тускло и неровно.
        Больше из них ни слова не вытянули.
        Но вряд ли там было что-то хорошее.
        Внезапно раздавшийся стук заставил их всех дернуться, а некоторых и подпрыгнуть. Вслед за этим донесся слабый приглушенный крик. Будто кто-то звал их.
        Все взгляды устремились на эвакуационный туннель, между тем звук явно донесся с противоположной стороны. Там, откуда только что пришел Токарев.
        Странный шум раздался снова. И голос. Теперь уже точно голос, а не просто нечленораздельный крик.
        Почему-то это вызвало еще большую панику. Прошло несколько минут, прежде чем бойцы образовали неровный полукруг, направив автоматы кто на нары, кто на туннель запасного выхода. Но большинство - на черный проем двери санитарно-бытового отсека. Потому что звуки, похоже, раздавались именно с той стороны.
        Еще один удар. Кто-то из бойцов вскрикнул. Малютин понял, что от всеобщей паники их отделяет только один шаг. Впрочем, солдат быстро взял себя в руки. И лишь боязливо косился на товарищей: заметили или нет? Но никто его не высмеивал.
        Лязгнул чей-то автомат, выскользнувший из рук и упавший на цементный пол. Прошла пара секунд, прежде чем боец подобрал свое оружие.
        Не сговариваясь, Токарев, Малютин и полковник двинулись вперед.
        В юго-восточном углу большого зала они увидели железную дверцу. Подсобка. Не отмеченная на плане. Дверь была заперта на засов. Малютин его отодвинул.
        -Здесь люди. Живые! - закричал он.
        Связанные скользкими веревками, на полу крохотной комнатушки лежали двое мужчин и женщина.
        Один из мужчин - тот, что постарше, - не шевелился. Другой был жив, но смотрел затравленно, исподлобья, и странно дергался всем телом, покачивая головой из стороны в сторону.
        -Вы откуда? - обратился полковник к женщине.
        Похоже, именно ее крики они слышали. И это она стучала по трубе куском арматуры, который судорожно сжимала в руке. Как будто у нее были бы какие-то шансы, окажись здесь их «знакомые».
        -Из Пушкино. На подземной парковке жили…
        -Что с твоими товарищами?
        -Отец… - Она перевела взгляд на того, который лежал неподвижно. - Он еще вчера умер. А Лёша. Брат, - она кивнула в сторону того, что дергался. - Он, по-моему, с ума сошел.
        Именно так, без лишних эвфемизмов она сказала.
        «В наше время мы привыкли называть вещи своими именами».
        -Все хорошо. Вы в безопасности. - Бунчук не уточнил, что сами не знают, как отсюда выбраться.
        Пленников освободили от веревок и помогли подняться, потом под руки вывели из грязной подсобки. Тело мертвеца оставили, накрыв куском брезента.
        Николаю, который помог женщине перешагнуть высокий порожек, показалось, что ее было бы правильнее назвать девушкой. Он подал ей чистую тряпицу и показал, где в баке убежища оставалась вода, которую они нашли и проверили радиометром совсем недавно. Девушка посмотрела - как ему показалось - с благодарностью, но это могло быть и простое облегчение после пережитого кошмара, когда будешь рад кому угодно.
        Если мужчина - Алексей - судя по всему, был его ровесник, то она - Мария, Маша - явно была из родившихся незадолго до Катастрофы. Ей было лет двадцать пять, а может и двадцать. У нее было круглое лицо с правильными соразмерными чертами, темные волосы, серые живые глаза, в которых прятался страх маленькой мышки. Стандарты красоты в их время предельно упростились, и в них укладывались все женщины, у которых не было лишних органов или конечностей, а кожа не была покрыта жабьими бородавками или еще чем похуже. Поэтому Маша казалась очень милой…
        Между тем у него из головы всё не шли те рисунки на стене.
        «Неужели они держали в плену еще и детей?» - подумал Малютин, но сразу же отмел эту мысль как бредовую. И догадался, что на самом деле все гораздо страшнее.
        «Они сами могли… Они сами были… до того, как стали… совсем такими».
        Тогда все вставало на свои места. Это были рисунки тех, кто по всем признакам должны были быть неразумными животными. Но им хватало ума использовать подручные предметы как таран и чертить на стенах им одним ведомые знаки. Рисунки были сделаны до того, как их разум окончательно погрузился в пучину дикости.
        С этими новыми данными ситуация выглядела еще безнадежнее.
        А он ведь не рассказал отряду про то, что нашел в туннеле заскорузлый и рассыпающийся от тления пиджак. Во внутреннем кармане которого кое-что лежало.
        Внешний «винчестер» впластиковом боксе. С надписью красным маркером вдоль бока: «Отчеты южной группы». Но ученый сомневался, что ему удастся добраться хоть до какого-то компьютера и подсоединить к нему эту штуку USB-шнуром.
        Он усадил Машу на ящик, который принес из наваленной монстрами кучи хлама, а еще дал ей найденное там же одеяло из синтетики, которое казалось сухим, хотя и было покрыто бурыми пятнами и порвано в нескольких местах.
        Никто из солдат ни слова не сказал про самоуправство, хотя они уже отошли от шока, вызванного атакой и бойней. Чувствуя, что после отстранения майора от власти и после его собственных решительных действий он приобретает авторитет, Малютин старался вести себя соответственно.
        Он немного разбирался в психологии и знал, что с людьми определенного типа - будь то уличные хулиганы или люди, имеющие отношение к власти, - лучше вести себя так, будто у тебя есть непоколебимая уверенность в себе. Даже если ее нет. И тогда это убеждение может передаться им.
        -Посиди тут немного. Найдем еды и воды. И твоему братцу тоже.
        -Николай! Малютин, - услышал он голос полковника. - Есть разговор.
        Он повернулся, ожидая каких-то неприятных замечаний, но по лицу Бунчука понял, что тот не собирается его в чем-либо обвинять, а наоборот, нуждается в его помощи. Изможденное лицо немолодого офицера выражало тревогу и усталость.
        -Что будем делать?
        Они уселись на деревянные ящики, в которых раньше хранились противогазы. Несколько бойцов, включая Воробьева, сели рядом. Токарев демонстративно не стал к ним подходить, а продолжал ходить из стороны в сторону, делая широкие, как у журавля, шаги.
        «Чудны дела твои, Господи».
        Малютин с удивлением наблюдал за изменением своего статуса. Еще недавно он был пленником, чуть ли не смертником. И вот уже стал своим и почти равным. Конечно, общая беда сближает. Был даже популяризованный Киплингом миф о том, что в засуху хищники и травоядные соблюдают «перемирие».
        Да, Николай рассказал о том, как спасся, не уточнив, что побывал в лаборатории и увидел там много интересного. Рассказал, как прикончил тварь. Все это вкупе с его предыдущими заслугами и аурой колдуна-шамана в глазах этих не очень образованных людей сработало как магнит, и роль неформального лидера, похоже, перешла к нему.
        При столкновении с неведомым они, как дети, не хотели оставаться одни. И вот уже его спрашивают, что делать, - как «взрослого», человека от науки, чье слово имеет вес. Хоть он и не был академиком - только кандидатскую защитил…
        А ему теперь шили лавры первого ксенобиолога, зоопсихолога и патентованного борца против нечисти.
        «Ну шо, не будем их разочаровывать. Как там говорил Остап Бендер… черт, не помню, как говорил. Ну да ладно».
        -План простой, как два пальца. Дождаться утра и идти на прорыв.
        -И где, интересно? - Токарев остановился рядом с ним.
        -В дверь, через которую мы сюда попали. Я видел лопаты, кирку, ломы. Можно отвлечь их шумом, будто мы пытаемся прокопаться через завал до эвакуационного выхода. Если я правильно понимаю их мышление, они съедят эту наживку и соберутся ждать нас там.
        -А если не съедят наживку?
        -Тогда съедят нас. Но никто вам сейчас не даст никаких гарантий, вы не в банке. Главный выход, может, и останутся сторожить несколько… существ. Но с ними мы сможем разобраться. И бегом к грузовикам…
        -Точно! Молоток ты. Так и сделаем! - Его идеи приветствовали так громко, что Малютин мог только порадоваться, что твари не понимают речи.
        В этом он был уверен.
        -Прежде чем пойдем на это, - снова заговорил полковник, жестом требуя от всех внимания, - надо узнать, с кем мы вообще имеем дело. Сейчас притащим их «двухсотого» из того коридора. А ты его вскроешь. Чтоб все было по науке. Инструмент, - он поставил ударение на звук «У». - Инструмент тут имеется. Хочу, чтобы все поняли, что это не призраки, мать их за ногу. Что у них есть слабые места. Что их можно того… убить, как ты одного замочил.
        Малютин не был бы собой, если не успел бы об этом рассказать, даже чуть приукрасив. Оказалось, что он едва ли не единственный, кто мог этим похвастаться. Остальные в суматохе внезапного нападения, может, и попадали в кого, но не видели наверняка, чтобы твари падали и умирали.
        Не то чтобы Николая так уж радовала перспектива стать первым на Земле ксенопатологоанатомом. Но взялся за гуж - не говори, что не муж.
        -Ну что, пацаны, пойдемте. Хорошо, что вы ничего не жрали, а то с обедом пришлось бы расстаться.
        И в сопровождении троих из людей полковника Малютин пошел в злополучный замурованный коридор, жалея, что не успел поставить в нос затычки из ваты.
        -Возьмите носилки, - бросил он им.
        Тело лежало на единственном в медицинском отсеке столе. Было оно синюшное, дряблое и совсем, казалось, не страшное. Если не смотреть в «лицо» ина пальцы - его можно было принять за человека.
        -Никто не хочет мне ассистировать? Ну, тогда хотя бы инструменты подайте. Спасибо!
        Скальпель, разделочный нож, туристический топорик и обычная ножовка - вот и весь инвентарь, который он сумел найти.
        «Жаль, что нет диктофона и нельзя сохранить это для истории», - подумал Малютин, чувствуя волнение, когда натягивал перчатки.
        По его сигналу брезент отдернули, и ученый невольно встретился с широко распахнутыми глазами мертвого монстра.
        Естественно, Николаю было не по себе, но вида он не подал.
        -Итак, начнем, - голос ученого звучал уверенно и гулко раздавался эхом в подземелье с голыми стенами. - Уже сейчас ясно, что смерть наступила полтора-три дня назад, судя по тому, что трупное окоченение уже прошло и мышцы расслаблены. Нет оснований думать, что мускулатура устроена принципиально иначе, чем у нас. А вот трупных пятен не заметно. Возможно, их просто не видно через кожу.
        Он взял со столика радиометр «Белла».
        -Радиационный фон превышен незначительно. А поскольку никто из присутствующих, как я понимаю, не собирается доживать до шестидесяти или заводить детей - на это можно не обращать внимания.
        Он убрал рентгенометр от трупа, вытер тряпкой и отдал дозиметристу Паше. Тот скривился, но прибор принял.
        -Весит субъект… объект - на глазок - примерно сто двадцать килограммов. С… кхм… недостающими частями весил бы все сто тридцать. При этом жировой ткани практически не наблюдается. Эпителий имеет жесткую волокнистую структуру…
        Малютин демонстративно ткнул скальпелем в серую кожу на животе твари.
        Все увидели, что ему понадобилось приложить усилия, чтобы «кожа» расступилась. А человеческая лопнула бы от простого нажима инструмента.
        Потекла фибринолизная или кадаверная - проще говоря, трупная - кровь.
        Кожные покровы мутанта были очень прочными, а кости - ребра в частности - и вовсе заставили ученого попотеть, когда он работал топориком. В буквальном смысле попотеть - несмотря на гуляющие здесь сквозняки.
        Клубок внутренностей плюхнулся в эмалированный таз. Органы брюшной полости он разделять не стал - они вроде бы ничем особенным не выделялись.
        -Сердце подержите, - обратился он к кому-то, кто слишком близко подошел к нему сзади и уже практически дышал в ухо.
        Настырный зритель сразу отскочил.
        Не дождавшись ответа, ученый бросил орган в тазик.
        -Что примечательно, так это его размер. Хотя это немудрено - раз нужно снабжать кровью такую мускулатуру… Так, в тканях присутствуют первичные признаки разложения… Примерно в таком же объеме, как должны быть у homo vulgaris. Ага!
        Он искал нечто подобное - то, что окончательно подтвердило бы его догадку и сняло все вопросы. Например, шов от аппендицита. Или татуировки. Но вместо этого на левом плече трупа нашел странную штуку, похожую на оспину. Она была закрыта наростом, но от взгляда биолога не ускользнула. Новая «псевдокожа» затянула этот след, как жемчужина закрывает песчинку слоями перламутра. Но не скрыла.
        Это был след от прививки БЦЖ, которую ставили всем детям, родившимся в бывшем СССР. Против туберкулеза.
        -Кто бы это ни был, родился он человеком. И был им - по крайней мере, лет до семи. Далее, субъект является самкой, либо половой член по каким-то причинам атрофировался. Но первое - более вероятно. Никаких вторичных половых признаков тоже не наблюдается. Волосяной покров отсутствует. Расовый тип определить невозможно. Черты лица… определяются словосочетанием «редкое страховидло». Что еще можно сказать? У существа была отличная регенерация тканей. Даже беглого взгляда хватает, чтоб увидеть следы от заживших ран. Кожа на них более грубая. Что это - порезы, укусы? - теперь уже никто не скажет. - Малютин указал скальпелем на несколько точек на теле мутанта: на груди и на левом боку.
        -Но вот эти следы могут быть только следами от мелкой дроби. Да-да! В него… в нее… уже стреляли люди и не смогли убить. Где они сами - думаю, вопрос риторический.
        Малютин сам себе удивлялся. В грязном бомбоубежище, в окружении чудом выживших людей, он вещал, как в университетской аудитории на какой-нибудь научной конференции.
        -От чего же наступила смерть? А смерть наступила вследствие травматической ампутации левой руки и последующей кровопотери. - Он раскрыл мешок и достал из него тяжелую конечность, кисть которой скрюченными пальцами напоминала птичью лапу. - Учтем это: артериальное кровотечение для них так же опасно, как для людей. И, естественно, его-её не ели, как я вначале подумал. Просто притащили сюда в таком виде, в каком нашли. Думаю, это - результат встречи с каким-нибудь агрессивным хищником. А то, что они чтут мертвых, о многом говорит.
        -Может, они сами хотели ее сожрать, - возразил Токарев, заглядывая в комнату, где проходило вскрытие. Ясно было, что он все слушал. - Для этого и притащили.
        Малютин повернул голову, но сделал вид, что не слышит.
        -Еще могу сказать, что я им не завидую. Из-за такой массы тела они, должно быть, страдают от большой нагрузки на суставы и диски позвоночника. После тридцати лет у них, вероятно, возникают проблемы со спиной.
        Малютин, к сожалению, знал эти проблемы на своей шкуре.
        -Ага. Совсем немного осталось подождать, - ввернул словечко Воробьев.
        -Головной мозг… Трепанацию проводить будем, товарищ полковник?
        -Нет, а на хрена? - в голосе полковника звучал страх и благоговение.
        -Я тоже так думаю. Среди нас нет нейробиологов, поэтому это будет сродни гаданию на кофейной гуще… или, как делали римские авгуры, на птичьих потрохах. Другое дело, что черепная коробка очень толстая, - он постучал пальцем по голове твари. - Хотя вроде сериалов не смотрят. Мне еще повезло, что я смог одному ее пробить.
        -Хватит, - махнул рукой прагматичный Токарев. - И так все ясно. Нам сейчас не до анатомического театра. Давайте лучше повесим жмура на стену. Тогда можно проверить, насколько его шкура держит выстрелы. От этого будет куда больше пользы. Начнем с моей «Гюрзы».
        Никто не нашел, что ему возразить.

***
        Выстрелы звучали минут пять. Малютин не очень хотел в этом участвовать, но не ушел, пока не убедился, что никакой особой защиты от огнестрельного оружия существа не имеют. Дыра во лбу и снесенный напрочь затылок мертвой твари красноречиво об этом свидетельствовали.
        Токарев стоял, картинно убирая пистолет в кобуру. Он, пожалуй, сдул бы с него дымок, как ковбой с Дикого Запада, но порох был бездымный.
        Значит, все трудности в процессе уничтожения тварей были связаны только с парализующим страхом, охватывающим людей, и тем, что тяжело было попасть в голову или в сердце монстров - при их-то мутантской подвижности.
        Получив ответы на вопросы, Малютин умыл руки и вышел.
        Маша сидела в том же положении, в каком он ее оставил, и задумчиво смотрела в стену. Разве что голову подперла руками. И завернулась в плед.
        -Привет, - начал он, невольно улыбнувшись. - У тебя все в порядке?
        Она обернулась, недоверчиво глядя на него исподлобья. Наверно, тренер по «пикапу» - скоростному знакомству с девушками - поставил бы Николаю за такой подход «неуд». Спросить «все ли в порядке?» утой, которая провела несколько дней в плену у тварей-людоедов…
        Но он не собирался знакомиться поближе. Он хотел просто перекинуться парой слов, чтобы прояснить для себя один вопрос.
        -Здравствуйте, - голос ее показался Малютину приятным, но звучал очень сухо. Она явно не хотела общаться. - Да нормально все.
        У него было проверенное средство, чтобы расположить к себе девушку. Банка тушенки. А еще фляга с чистой водой.
        -Вот. Как и обещал. Увы, хлеба нет. Зато есть отличная вилка-ложка. - Он протянул ей провизию и свой столовый прибор из мельхиора.
        Дважды предлагать не пришлось. Она набросилась на еду, как голодная волчица, и со свойственным любой женщине изяществом быстро расправилась с этим нехитрым обедом. А воды оказалось даже мало - попросила добавки. Похоже, тюремщики держали пленников в черном теле и совсем не заботились об удовлетворении их потребностей.
        -Расскажи, Маша, как вы сюда попали? - спросил он, подсаживаясь рядом. - Если не хочешь, не отвечай. Я просто хочу понять.
        -Искали грибы в лесопосадках. И тут эти…
        -Грибы? Да разве их можно есть?
        -Если долго вымачивать, то можно.
        -И много вас? В Пушкино?
        -Человек сто… в убежище в бывшей администрации. Теперь уже меньше. А может, вообще никого…
        -Вы там долго жили?
        -С самого начала.
        -Когда вы заметили неладное?
        -Два месяца назад люди начали пропадать. Сначала по одному. А однажды эти монстры пришли ночью… - Она затряслась, и Николаю стало стыдно. Он понял, что разбередил душевную рану девушки.
        Но все равно был благодарен ей за ответ.
        «Вот это я понимаю: сразу к делу», - подумал Малютин. Приобняв Машу, чтобы хоть немного успокоить, мысленно он прочертил от Лаборатории до Пушкино линию. Потом прочертил линию от Лаборатории до Мирного. Потом попробовал наложить их на окружность. И совсем не удивился, что они оказались ее радиусами.
        Расстояние было почти одинаковым.
        Твари не случайно пришли. Они искали. Искали плоть и кровь. Методично проверяли деревню за деревней, район за районом. Не по карте, конечно. По следам. По следам тех немногих, кто отваживался выходить за пределы безопасных стен. По дорогам, протоптанным «сталкерами», они находили горстки уцелевших. Выслеживали. Отмечали для себя маршруты тех, кто делает вылазки. Смотрели из засады и ждали своего часа.
        Наверняка и ближе к Лаборатории раньше тоже были поселки. Иначе здесь не было бы столько обглоданных костей, которые не могли быть костями старых высохших скелетов. А еще тут, внизу, было много предметов, которые пролежали под дождем явно не двадцать лет, а стояли в чьих-то обитаемых жилищах.
        В этот момент странный грохот заставил их обоих вздрогнуть.
        Это были не выстрелы, а удар чего-то тяжелого о бетонную или кирпичную стену.
        Шум шел от восточной стены.
        Следующий удар сопровождался треском и звуком, похожим на грохот падающих кирпичей.
        Малютин вскочил на ноги и вспомнил, что безоружен. Даже тот пистолет, который дали ему в самом начале дня, забрал Токарев, когда решил, что «умник» неблагонадежен. А во время своего бега от тварей ученый хоть и видел несколько валяющихся автоматов, но ни один не успел подобрать.
        Теперь он чувствовал себя голым против того, что пыталось ворваться в их ненадежное убежище. Он поднял обрезок трубы - все, что попалось на глаза. Раз уж огнетушитель смог быть оружием, то это - и подавно.
        Не без проблем успокоив Машу и велев ей бежать в медицинский отсек, где были полковник, майор, Воробьев, Паша-дозиметрист и сапер Юрий, Малютин двинулся в сторону источника грохота.
        Полковник высунулся из медицинского отсека, на ходу надевая свою кепку камуфляжной раскраски.
        -Что за шум?
        Девушка пробежала мимо Бунчука, едва не сбив того с ног.
        -Где-то рухнула стена, - объяснил Малютин. - Поднимайте всех! Это они!
        Грешным делом он подумал, что хорошо было бы забежать за Машей и за собой закрыть дверь. Но это означало бы, что остальные окажутся наедине с теми, кто прорвался в подвал.
        Бунчук, Токарев и трое бойцов - все вооруженные - между тем выбежали из медотсека. Больше никого не было видно. Малютин вспомнил, что остальные солдаты кучковались между двумя рядами нар: сдвинули вместе стулья и лавки и натянули найденный там же брезент. Такая эрзац-палатка хорошо защищала от сквозняков, поэтому они и выбрали это место. Там бойцы развели костер, и на все попытки вытащить их оттуда отвечали так, будто были уже готовы к открытому бунту. А вот то, что их палатка загораживала обзор и что из нее будет не так просто выбраться в спешке, они как-то не подумали.
        Какое-то движение привлекло его внимание. В отблесках двух костров, которые разожгли солдаты, чтобы разогнать темноту, Малютину померещились длинные изгибающиеся тени. Все сокровища мира отдал бы он сейчас за свой карабин.
        Но он не успел запастись оружием, пока была возможность. Сейчас уже было поздно.
        Прозвучали первые выстрелы. Похоже, Воробьев тоже заметил странные тени, которые стелились вдоль восточной стены.
        Малютин понимал, что ему - безоружному - там делать нечего, и свернул к оставшимся здесь солдатам. У них были автоматы.
        Николай поднял глаза и остолбенел. Прыгая по деревянным нарам, как обезьяны, к импровизированной палатке приближались три твари. Еще несколько отделились от другой стены и шли напрямик к людям.
        Тут же по мутантам начали стрелять.
        -Жрите, сукины дети!
        Малютин увидел Воробьева, а секунду спустя тот куда-то пропал.
        Затем он увидел, как прыгнувшая сверху тварь вгрызлась кому-то - похоже, Павлу - в шею. Дозиметрист упал, придавленный ее весом.
        Дико верещала Маша, запершаяся в медицинском блоке на защелку.
        Брезент, закрывавший «палатку», упал. Раздался чей-то испуганный вопль и треск одиночных выстрелов с разных сторон, будто отряд был уже окружен.
        Один из костров погас: то ли его затоптали, то ли кто-то в него свалился. Стало почти темно.
        Малютин видел, что майор и полковник уже пятятся назад к западной стене, на ходу разряжая обойму за обоймой одиночными. Застрочил автомат, но быстро замолчал.
        Стрельба в другом конце тоже утихла. Только Маша продолжала кричать.
        Ученый поднял голову, повинуясь странному первобытному чувству. В этот момент что-то черное пролетело в шаге от него, рухнув с верхнего яруса нар, к которым он стоял почти вплотную. Страшный удар в плечо заставил Николая потерять равновесие. Последнее, что он увидел, был приближающийся бетонный пол. А потом вокруг стало темно.

***
        Он не смог бы сказать точно, сколько пролежал без сознания.
        Возможно, долго, потому что ему ужасно хотелось пить и в туалет. Во рту стоял привкус крови, отдающий металлом. Прокушенный язык зверски болел.
        Потом Николай понял, что лежит не на полу, а на чем-то пружинистом, как матрас. И это заставило его немного успокоиться - вряд ли они положили бы его на кровать.
        Правда, пошевелить руками Малютин не мог. Сначала он подумал на наручники, но, похоже, руки были скручены чем-то жестким, похожим на проволоку. Кожа сильно болела в местах соприкосновения с колючим металлом.
        Еще Николай понял, что он не один. В полумраке комнаты, освещаемой слабым светом, находился кто-то еще, и этот кто-то стоял рядом с кроватью.
        Малютин попытался приглядеться, проклиная себя за то, что в свое время не скорректировал легкую близорукость упражнениями или операцией.
        На столе стоял походный фонарь, показавшийся Николаю смутно знакомым. Слабый свет его желто-белых лучей едва разгонял темноту в одной части комнаты. Но кое-что все-таки можно было разглядеть.
        Это был Бунчук.
        «Какого черта он всегда ходит в этой кепке?» Почему-то у Николая полковник ассоциировался с актером Булдаковым из старого фильма «Особенности национальной охоты».
        «Но почему он ничего не говорит, а просто смотрит - пристально, чуть покачивая головой. Какого хрена?»
        -Товарищ генерал, - с трудом выговорил Малютин, заметив, что путается в званиях. - Вы в порядке?
        «Крепко, до боли зажмуриться. Потом открыть глаза и поморгать. Потом прищуриться». Это всегда помогало ему разглядеть предметы - даже при слабом освещении.
        И в этот момент зрение вернулось к ученому. Он увидел, что мятая кепка, заляпанная кровью, криво нахлобучена на голову, совсем не похожую на человеческую, - на голову плосконосого упыря с серым, как у ящерицы, лицом, на котором зияли узкие прорези ноздрей. Существо приоткрыло пасть в подобии усмешки, ощерив неровные желтые зубы. Хриплый звук мог быть и попыткой что-то сказать, и просто одним из бессмысленных звуков, которые издавали эти твари.
        Почему-то Малютин склонялся к последней версии.
        «Мы считаем их разумными. Но это просто… wishful thinking. Выдача желаемого за действительное».
        Было холодно. Зверски холодно. По комнатке гулял не сквозняк, а настоящий ветер. И пахло здесь совсем по-другому. Ученый инстинктивно понял, что находится не в убежище, а в здании, наверху.
        «Отделение радиобиологии», - догадался он и почувствовал, как становятся дыбом волосы.
        Потому что теперь он был не экспериментатором, а объектом эксперимента.
        И как бы дико ни звучала эта мысль, у нее было подтверждение: шприц в серой, шершавой даже на вид руке твари, надевшей кепку полковника. Обычный пятикубовый шприц. Не очень чистый и почти непрозрачный.
        Мутная темно-красная жидкость, набранная в шприц, была неоднородной, будто плохо размешанный кисель. На дне виднелся осадок.
        «Плазма. Кровь… Кровь одного из них».
        В противоположном конце комнаты под потолком висел крюк. На крюке что-то раскачивалось - мерно, как маятник. Видимо, подвесили это совсем недавно, и оно еще сохраняло амплитуду.
        Глаза привыкали к темноте - совсем не к его радости! - и он разглядел рядом еще одну старую койку с панцирной сеткой. Кто-то лежал на ней. Этот кто-то не шевелился и был накрыт с головой дерюгой, похожей на старый мешок. Видны были только ноги и руки, выпростанные из-под мешковины. Одна из рук была покрыта страшными язвами.
        Малютин всегда считал, что умение терять сознание в нужный момент когда-то имело важный приспособительный смысл. Но у него с этим геном было что-то не так. Он даже от доз алкоголя, близких к критическим, не «вырубался».
        Поэтому и сейчас сознание его оставалось чистым как горный родник, даже когда разум отказывался воспринимать происходящее, а инстинкты вопили.
        Существо снова зашипело, забулькало горлом и поднесло шприц к его руке. Только сейчас Малютин почувствовал выше локтя мешавший кровотоку слабо и криво закрученный жгут. Так жгут мог затянуть только тот, кто видел подобную процедуру только на картинках.
        «Книжки с картинками… для детей. «Я познаю мир»… Вот так они его и познали. Или не все из них. А только этот?»
        Мысли помогали Малютину хоть немного держаться за зыбкую почву реальности, скользить по ее рельсам и не сваливаться под откос. Но все это были ходули, слабые подпорки для сознания. Реальным в мире был только страх.
        Не было ничего позорного в том, если бы в такой ситуации он начал верещать как резаный поросенок. А он сохранял молчание, но только потому, что у него от ужаса отнялся язык.
        «В лучшем случае я умру от того, что оно мне воздуха в вену вкачает. В худшем - от какой-нибудь инфекции. А что в самом худшем?..»
        Внезапно ему вспомнилась еще одна фотография, которую он составил из четырех обрывков, но почему-то не запомнил, не воспринял, когда рылся там, в бумагах.
        Лицо за стеклом. Заспиртованный зародыш. Вернее, уже почти ребенок. С чертами, похожими на черты того серого, который стоял сейчас рядом с ним, покачиваясь и бормоча под нос что-то нечленораздельное.
        И вот это уже было слишком даже для Малютина. Он был в сознании, но утратил связующую с ним нить. Мир рассыпался, как порванные бусы, - на отдельные фрагменты, ощущения. Среди них было слишком много боли, из которой боль от прокола кожи иглой - явно ржавой - была самой незначительной.
        Минуты складывались в часы. Серый какое-то время стоял рядом - неподвижный, как статуя. Малютин так и не заметил, когда он исчез. Просто открыл глаза в очередной раз и не увидел знакомого взгляда немигающих буркал.
        Тело, подвешенное на крюк, перестало качаться и повисло неподвижно. Он даже узнал того, кому оно принадлежало. Но какое это теперь имело значение?
        Когда Малютин наконец-то смог погрузиться в забытье, на грани бреда и яви, ему привиделась белая заснеженная равнина, по которой шла цепочка черных людей.
        Интерлюдия 12
        Большеголовый
        Длинные тени существ, которые будто вышли из фантазий Иеронима Босха, стелились по земле.
        Они шли цепочкой по железнодорожной насыпи - восемь особей. Шесть самцов и две самки. Впрочем, все они были бесплодны и почти лишены каких-либо отличительных признаков. Разница между ними была небольшая, и они о ней не знали.
        Они шли гибкой, пружинистой походкой, иногда пригибаясь к земле и отталкиваясь от нее длинными руками. Тот, кто шагал впереди, и идущий последним внимательно всматривались в дорогу - в тропу между двумя рядами железобетонных столбов, которые терялись в тумане по мере отдаления. А впереди выплывали из сумрака новые. С высоких столбов свисали, как лианы, обрывки проводов. Этот мир был для них первобытными джунглями, хотя состоял в основном из кирпича, ржавого железа и бетона, а не из дерева. Хотя и зелень здесь была. И не только та, которая раньше была привычна людям, - странные изменившиеся побеги стелились по земле, змеились в глубоких трещинах бетона, качали ветвями белесые кусты, похожие на ковыль-переросток.
        Время от времени ведущие и замыкающие менялись. Еще двое из середины группы смотрели по сторонам, наблюдая за серыми полями, поросшими напоминавшими сухие метелки кустарниками, которые тянулись справа и слева от бывшей железной дороги, насколько хватало глаз.
        Зрение этих существ было острым, и видели они далеко. Не меньше, чем глаза, информации давало им их чувствительное обоняние. Но пока никакой опасности не было: ни «летунов», ни «быстрых», ни «скользких», не было даже гладкокожих, хотя последних эти существа не боялись.
        Двадцать лет прошло с того дня, как они обрели свою теперешнюю форму. Они почти не изменились за это время, разве что стали чуть крупнее.
        Они не были неуязвимыми. Болезни, различные инфекции и травмы были им известны. Иногда от плохой еды им случалось мучиться болями в животе, у них пропадал аппетит. Иногда, если они слишком долго находились в нехороших местах, у них болела, зудела кожа, и также пропадало желание есть. Иногда у них ломило кости. Но в основном эти признаки проходили за считаные дни, а раны заживали на глазах.
        И все же порой они умирали. Их было шесть полных рук - когда они осознали себя. Теперь осталось почти на две руки меньше (мысленно они считали друг друга, сопоставляя с количеством пальцев на когтистых передних конечностях).
        Двое из них умерли после того, как употребили в пищу те вещи, которые есть было нельзя. Еще столько же погибло от ран при столкновении с другими хищными тварями. Двоих убили гладкокожие, прежде чем сами были разорваны на куски. Еще трое просто не вернулись с охоты. Они почти наверняка тоже погибли: скорее всего, они встретились с «летунами», которые были самыми опасными из животных, встречавшихся здесь. Нападая с вышины, почти неуязвимые для когтей, зоркие и стремительные, взрослые «летуны» были опасностью, спастись от которой можно было только спрятавшись.
        Когда серые существа были у себя в логове, их досуг был однообразен. Они или ели, или спали, или бестолково бродили по коридорам. Или грызли, ломали и портили какие-нибудь предметы, назначение которых им было неведомо. Иногда чесали друг другу спины или лакали капающую с потолка воду.
        Зимой они спали кучей, вповалку, как звери, чтобы не было холодно. Огонь они знали и, наверное, сумели бы развести, но его яркий свет был для их глаз неприятен и сильно пугал. Зато толстая шкура выручала их даже в январские морозы.
        В своей человеческой жизни они не успели познакомиться с вопросами пола, а когда неизвестная им сила преобразовала их организмы, они стали бесполыми химерами, у которых только часть ДНК была исходной, человеческой, а остальное представляло собой мозаику, в которой часть деталей заменили на другие - инородные. Обновленный организм «серых» был неспособен вырабатывать гаметы - репродуктивные клетки.
        Существа эти почти ничего не помнили.
        Тот единственный из них, кто попробовал вкус крови, еще когда был человеком, - кто мысленно называл себя Старшим - тоже почти ничего не помнил, хотя его разум был одним из самых ясных среди членов стаи. И все же интеллект Старшего был простым и деятельным, нацеленным на понятные вещи: как раздобыть еду, как устроить ловушку на дичь, как сделать загородки в логове.
        Только один из них превосходил его умом. Это был самый крупный из «серых» - высоченный, с огромной-огромной тяжелой головой, из-за которой и получил у сородичей свое (мысленное) прозвище.
        Несмотря на силу, нрав у него был смирный. Драки в стае случались редко, но все же бывали - иногда за кусок, иногда просто от скуки. Но никто не осмеливался трогать Большеголового. Хотя он был мирным и задумчивым. И любил одиночество.
        Часто он сидел один в уголке, и его лицо - вернее, морда - выражало то, что было для остальных чуждо и непривычно. Мысль… Он думал… Это могло продолжаться часами, и никто не смел тревожить его в такие моменты. Иногда он смотрел из разбитого окна на лестнице на то, как падает дождь или снег, как стелется туман или сверкают молнии. Иногда смотрел на окна и крыши высоких зданий, на покореженные останки машин во дворе. О чем он в это время размышлял, никто не знал.
        Случалось, Большеголовый уходил один, чего другие не делали никогда - те ходили только тройками или парами. Из таких вылазок он часто приносил странные вещи и сваливал их в своем углу. А потом часами мог сидеть, перебирая и рассматривая их, вглядываясь в них и водя когтистым пальцем вдоль странных черточек и картинок, которыми были покрыты некоторые из них.
        Остальные смотрели на него с недоумением, а иногда со страхом.
        Вот и сейчас он шел немного в стороне от остальных.
        Группа приближалась к городу, к месту, которое когда-то звалось вокзалом.
        Мир совсем не казался им серым и молчаливым. Для них он был полон оттенков цвета и звуков, которых «гладкокожие» не ощущали.
        «Внимание!» - внезапно прозвучал сигнал, заставивший существ замедлить шаг, а потом и застыть.
        Тот, что шел в авангарде, услышал слабый звук и почувствовал, как рельсы мелко дребезжат. По железной дороге в их направлении ехал большой темный объект.
        Это была дрезина (хотя они того, конечно, не знали). Слабый фонарь светил на самодельном бампере, который был нужен, чтоб сбрасывать с дороги мелкий мусор и предохранять пассажиров от лобовых столкновений. Видимо какая-то острая необходимость заставила людей покинуть свое безопасное подземное укрытие и выйти на негостеприимную поверхность и воспользоваться этой веткой, по которой, как, впрочем, и по остальным, уже два десятилетия не ходили поезда.
        Твари об этом знать не могли.
        «Пища», - облетел всю стаю второй сигнал, означающий, что надо приготовиться к атаке, что чужаков мало и они не опасны.
        Четырехколесная тележка, приводимая в движение мускульной силой едущих в ней людей, здесь, на подъеме, смогла набрать скорость всего двадцать километров в час. Гораздо медленнее, чем могли бегать «серые».
        Монстры залегли по обе стороны дороги и дали устройству, которое громыхало и лязгало, проехать мимо них. В открытой кабине - по сути, стальной раме, усиленной несколькими листами железа, - действительно сидели всего три человека, одетые в громоздкие костюмы и противогазы, или, может, респираторы. Оружие - а его «серые» умели распознавать не хуже, чем волки или вороны, - было только у двоих. И никто из людей не смотрел назад. К тому же заднюю часть повозки загораживали тюки и коробки. Мешали обзору и неудобные маски.
        Когда дрезина удалилась на порядочное расстояние, «серые» поднялись на ноги и пошли следом, а потом и побежали, делая размашистые прыжки.
        Они догнали ее через пару минут, а потом и обогнали, устроив засаду как раз в том месте, где было удобней всего напасть. Диковинному чуду техники здесь предстояло проехать под автомобильным мостом, пролет которого тонул в темноте, непроницаемой для человеческих глаз даже среди яркого дня. Лучшего места для нападения нельзя было придумать.
        Голодные твари - а им действительно в последнюю неделю редко удавалось наесться досыта - заняли свои места слева и справа от колеи.
        Стая действовала как одно живое существо, как готовый к бою организм.
        И когда дрезина поравнялась с ними, кто-то из них бросил на рельсы бревно, а может, столб.
        Удар, грохот. Железнодорожная колымага застыла, чуть не слетев с рельсов.
        Один из людей - тот, который в момент удара привстал, чтобы посильнее налечь на рычаг, - вылетел из кабины и приземлился метрах в трех от места аварии. Другой стукнулся головой о раму и сполз по самодельному сиденью на деревянный настил, служивший полом дрезины.
        Третий, хоть его и тряхнуло, потянулся было за автоматом, но его опередили двое «серых». В два прыжка они оказались верхом на раме и подмяли человека под себя. Один мутант отступил, освобождая место более крупному и резвому собрату с рыжеватыми пятнами на шкуре, и тот, недолго думая, принялся терзать и давить человека, как в свое время ломали неудачливых охотников медведи-шатуны. В клочья порвалась резина, брызнула кровь. Человек успел истошно заорать, прежде чем ему переломали кости и удушили.
        Пятнистый мутант, ставший таким пару лет назад после встречи с одним ядовитым растением, стащил мертвеца на землю. Туда же бросили бесчувственное тело пассажира, который приложился головой и теперь не подавал признаков жизни. Он был еще жив, хотя жить ему оставались считаные секунды.
        К третьему человеку, вылетевшему во время столкновения, уже приближались три твари. Он попытался подняться, но тут же застыл соляным столпом, видя, что к нему прыжками несутся три огромных темных силуэта. Потом неожиданно сел на землю и закрыл лицо руками.
        От внимания Старшего не ускользнуло, что Большеголовый не принимал участия в избиении. Тот даже не подходил близко, а все еще стоял в тени опоры моста, тревожно принюхиваясь и раскачиваясь, как он делал всегда, когда нервничал.
        Если бы его память была чуть лучше, Старший вспомнил бы, что здоровяк и раньше всегда старался сделать так, чтобы не принимать участие в охоте на «гладкокожих». Хотя нападать на животных и быть одним из первых в кровавых стычках с ними - даже с длиннолапыми и зубастыми тварями, которых они звали «быстрыми», - он не боялся.
        Последний оставшийся в живых пассажир дрезины пронзительно закричал, когда подоспевший первым Старший сорвал с него дыхательную маску. А потом монстр ударил его - вернее, ее - своей тяжелой, как у страуса, ногой - несильно, без замаха. Но удар свалил беднягу.
        Большеголовый наконец-то подошел поближе и теперь смотрел на женщину - а это была именно женщина, хоть само это понятие ему по-прежнему мало что говорило, - со странным выражением лица, будто вспоминал, будто она ему кого-то напомнила.
        «Убей», - послал ему сигнал Старший, которому это уже надоело. Послал, неверно истолковав приближение собрата.
        Он был старшим только по числу прожитых на свете лет, а не потому, что был единоличным лидером. Они не знали такого понятия, как не знали и понятия «личность». Но за ним стояла стая, которая была сейчас солидарна с ним.
        «Убей. Убей. Убей», - донесся до Большеголового хор голосов.
        Но почему-то гигант медлил.
        Вожак - а на самом деле просто сосуд и средоточие коллективной воли - смотрел на него со злостью. Другие «серые» смотрели на высокого, как башня, сородича с незнакомым им чувством - удивлением. Страх был только изнанкой этого изумления.
        «Убей быстрее, - повторил свой посыл Старший. - Чего ты ждешь?»
        И тут Большеголовый пошел вперед. Всем остальным показалось, что он двинулся, чтобы исполнить волю стаи, но вместо этого он оттолкнул Старшего с такой силой, что тот сел на землю.
        Это было что-то новое для них всех. Но они среагировали быстро. Как по сигналу, сразу четверо «серых» налетели на проявившего непослушание и, хотя он бешено сопротивлялся, его повалили на землю, в пыль, стараясь в то же время не навредить. А вот он не сдерживал силу ударов, от каждого из которых кто-нибудь падал. Только прочность костей этих существ не дала ему убить кого-то из них. Но тут взметнулась рука Старшего, и его крючковатые пальцы схватили тонкое горло человеческой самки. Сдавили его, круша позвонки и хрящи. Глаза у той расширились, а потом закатились. Она даже не вскрикнула - просто обмякла, словно висельник. Старший проделывал подобное, еще когда был человеком. Хотя тогда у него не было такой силы, как сейчас. Фыркнув и оскалившись, он разжал пальцы. Бесчувственное тело женщины упало на щебень и шпалы.
        Большеголовый завыл, отшвырнул двоих сородичей, что не давали ему подняться, и бросился на вожака. Кто-то попытался его остановить - напрасно… Несколькими ударами он сбил с ног одного собрата, другого, третьего… Но вот на него накинулись всей толпой и повалили на землю, а кто-то схватил его за горло и начал душить. Вскоре он перестал сопротивляться, и его оставили в покое. Если бы они могли понимать, что такое ирония, то увидели бы ее в том, что чужаки их даже не ранили, а свой - наградил сильными ушибами и глубокими царапинами. А одному даже сломал конечность.
        Хорошо еще, что никто из стаи не погиб и не получил тяжелых повреждений. Оправившись от встряски и все еще косясь на лежащего без движения Большеголового, они начали заниматься жертвами. Их интересовало только мясо. В вещах они не нашли ничего для себя полезного, кроме нескольких стальных параллелепипедов, от одного из которых исходил слабый запах чего-то съедобного. Они сначала долго и безуспешно пытались разгрызть его, и только после этого Старший приспособил для открывания один из ножей.
        «Серые» умели пользоваться людскими приспособлениями, но почему-то память не удерживала в себе правил их использования. И их каждый раз приходилось придумывать заново.
        Они не стали разделывать добычу на месте, а поволокли в логово, чтобы разделить с остальными.
        Большеголовый медленно поднялся на ноги и пошагал прочь - куда-то в сторону большого скопления зданий, которые пахли мазутом, железом, креозотом и другими подобными вещами. Словно для того, чтобы поиздеваться, Старший проревел ему в след что-то на их языке, который они сами же и придумали и который включал в себя только простейшие понятия. Это были самые обидные и уничижительные «слова», какие были в их примитивном лексиконе.
        Червь. Падаль. Гладкокожий.
        И когда изгой обернулся, вожак по очереди оторвал мертвым людям головы и бросил в сторону предателя, словно баскетбольные мячи. Если бы Старший умел смеяться, то в этот момент разразился бы издевательским хохотом.
        После этого великан побежал быстрее, пока совсем не скрылся из виду.

***
        В логово отшельник вернулся нескоро. Луна превратилась в узкую полоску, исчезла и снова раздулась до желтого круга - только тогда Большеголовый пришел обратно. Он отощал, был весь изранен, от него исходило много незнакомых запахов, одна рука была сильно обожжена, а за спиной у него висела сумка - из тех, которые носят люди. В ней оказались разные предметы: иметаллические - острые, которые еще можно было куда-то приспособить, например, резать мясо; исовсем бесполезные - шелестящие, шуршащие, состоящие из бумажных пластов; иеще много всякого другого. Сородичи глухо ворчали, глядя на него и на то, что он принес с собой и сразу же разложил на полу в уголке. Они не помнили, для чего нужны эти вещи, их удивлял интерес к ним великана. Ведь предметы эти были несъедобны и не годились даже для постилки.
        Общаться со стаей изгнанник не хотел.
        И вот, выбрав момент, когда Большеголовый погрузился в дремоту, одна из бывших самок осторожно подошла к сложенным вещам и взяла одну из книг. Раскрыла на середине и попыталась что-то рассмотреть в нагромождении символов, от которых у нее заболели глаза. Но не сумела это сделать. Потом оторвала половину листа, скомкала и сунула себе в пасть. Пожевала и брезгливо выплюнула.
        Большеголовый вышел из своего транса. Он зарычал и ударил ее лапой в плечо.
        Та отскочила, чуть не шлепнувшись от неожиданности. Зашипела и окрысились, пятясь назад.
        На шум подтянулись другие, окружили Большеголового, быстро сообразив, что произошло. Воздух зазвенел от их злобного рева. Делая выпады в сторону великана своими когтистыми руками-лапами, они начали окружать его.
        Но Большеголовый поднялся на ноги, зарычал и пошел на них, как медведь. Вдобавок он схватил с пола какой-то тяжелый предмет. И теперь шел на сородичей, размахивая над головой металлическим прутом, который тут же удлинил его и без того длинные руки на метр.
        Прут загудел, описав круг над его головой. Великан закрутил его так быстро, что стальная полоса исчезла, расплылась в воздухе. Слышен был только низкий гул со свистом.
        И они отступили, скаля острые клыки. Рычание стихло.
        Только шипение еще долго звучало с разных сторон. Старший не издал ни звука. Он просто злобно глядел, полулежа на подстилке из старого матраса, подперев лапой подбородок.
        Большеголовый еще раз оглядел своих сородичей, потом положил прут и уселся на свое место. Вернулся к своим книгам.
        После случая на железной дороге что-то резко изменилось в его отношениях со стаей. Сам он чувствовал это так, будто его оторвали, с кровью, текущей из порванных жил, от общего тела и коллективного разума. Как это чувствовали остальные - он отныне не знал и мог только догадываться, хотя раньше ощущал, читал их эмоции так же, как свои. А теперь этого больше не было.
        Его не прогнали. Никто больше не посягал на него и на его место. Они продолжали так же делиться с ним едой и принимать пищу, добытую им. Он вроде бы и оставался членом стаи, но в то же время стал от нее отделен, отлучен. И это напомнило ему давно забытое ощущение, связанное с огромной болью. Откуда-то из времени, когда он сам был гораздо меньше, а люди вокруг него были большие, и было их гораздо больше. А существ, подобных Старшему или «летучим» - не было вовсе, когда светило солнце и было тепло, небо было синим, а трава зеленой - долгие-долгие промежутки, а не считаные дни. То время он почти забыл.
        Остальные еще долго смотрели на него с подозрением и неприязнью. И с таким же отвращением смотрели на его вещи. Но потом и это прошло и сменилось равнодушием. Он сам старался как можно меньше пересекаться с сородичами и для этого пропадал целыми днями в других зданиях Института. В один из таких дней он нашел там машину, которая умела говорить, нашел склянки со странными жидкостями, нашел иглы, которые могли протыкать даже его кожу. Там он впервые подумал о том, что можно попытаться сделать еще таких же, как он.
        А иногда он и вовсе уходил в короткие, двух-трехдневные походы на самый край известных стае мест и даже за пределы ее ареала.
        Так прошло несколько лет, и за это время Большеголовый многое узнал с помощью интуиции и логики. А кое-что вспомнил. Он научился пользоваться многими из вещей «гладкокожих»… которых он теперь называл «прежними». Тех, к кому он сам раньше принадлежал.
        Его соседи и бывшие собратья этого не знали и даже не догадывались, как далеко зашел процесс отчуждения. Хотя Старший, возможно, что-то и подозревал.
        Глава 12
        Суббота… Или уже воскресенье?
        Он помнил, как его обступили. Один из них вышел вперед, и Малютин узнал того, что носил кепку полковника. Николай заметил оскал на морде этого существа, похожий на ухмылку.
        Воздух заколебался. Существо говорило. Его сородичи стояли вокруг как истуканы и смотрели на пленника немигающими глазами. Находясь в окружении тварей, вид даже одной из которых мог привести неподготовленного человека в шок, Николай принял от них мысленно-звуковой сигнал, простой и грубый.
        «Ты умеешь ходить, хилый. Везде. Помоги нам, хилый. Мы хотим есть. Мы всегда хотим. Приведи таких же, как ты. Гладкокожих. Вкусных. Приведи, тогда ты будешь жить, жалкий червяк».
        Возможно, монстр не врал. Возможно, он даже не умел врать.
        Возможно, такая форма сотрудничества позволила бы ему, Малютину, прожить какое-то время. Он умел быть убедительным. И мог бы заманить сюда, как крысолов, многие десятки людей из тех общин, о которых они слышали из обрывков радиопереговоров. Ему бы доставались вещи, а тварям - мясо.
        «А можно просто сделать вид, что согласен, и уйти навсегда. Мир большой. В нем наверняка есть места и получше, и почище этого. И если есть грузовик с заправленным бензобаком, то почему не рискнуть? Обмануть их проще, чем украсть конфету у ребенка».
        Да они и были детьми. А у него за плечами были шесть тысяч лет цивилизации, которая поднялась и выросла на обмане одних другими. Отец лжи - Люцифер - был эгрегором людей, а не этих тварей. Их богом был скорее Вельзевул, Повелитель Мух, злой дух слепого разрушения.
        Изобразить согласие было несложно. Что они могли понимать в человеческих эмоциях?
        -Я сделаю все. Только не убивайте меня, - сказал он тогда вслух.
        А сам подумал: «Да, это даст лишь отсрочку. Но и отсрочка - большой плюс…»
        Николай очнулся от собственного крика. Какой жуткий сон… Вокруг царил полный мрак, из глубины которого раздался сердитый шепот:
        -Тсс! Да не ори ты! А то эти придут…
        Не сразу, но до сознания ученого дошел смысл этих слов.
        С трудом Малютин повернул голову: кругом только темнота. Но через какое-то время глаза слегка привыкли к ней. Наконец он увидел что-то вроде перегородки, а за ней - какое-то шевеление. Он сфокусировал зрение, но говорящего не разглядел - те кванты света, которые все-таки просачивались в темницу, позволяли только примерно определять расстояние до предметов.
        Он понял, что лежит одетый. С его одеждой ничего не случилось, это уже плюс.
        Руки его были по-прежнему стянуты проволокой, но он избавился от нее за пять минут, благо проволока оказалась очень ржавой.
        Малютин сунул руку в карман и нащупал давно забытый брелок, на котором раньше висел ключ от его комнаты, каким-то чудом валявшийся в кармане уже второй год. В брелоке имелся крохотный светодиод.
        -Я думал, ты уже всё, - услышал он знакомый голос.
        Ученый нажал на кнопку фонарика, и увидел, что сквозь прутья решетки - точнее, проволочной сетки - на него смотрит Воробьев. Лицо сержанта было грязным, почти черным. Они оба были в квадратных клетках, похожих на вольеры, с длиной грани около полутора метров. Больше ничего разглядеть не получилось.
        -Я труп, - пробормотал Малютин. - Ходячий. Впрочем, нет. Пока лежачий…
        Неудачно повернувшись, он вскрикнул от боли в спине. Мышцы болели настолько, что он был не уверен, сможет ли ходить. Биолог попытался встать и грохнулся на пол с кровати.
        Он увидел, как дернулось лицо сержанта, и тут же услышал какой-то хриплый свист в коридоре и шлепающие приближающиеся шаги. Будто кто-то шел, хлюпая мокрыми ластами от акваланга.
        -Тише, я же сказал! - зашипел Воробьев. - А то… придут.
        Было странно видеть, как этого брутального здоровяка поглотил такой страх - дикий, кроличий, на грани истерики.
        Малютин погасил фонарик и замер как статуя, подражая сержанту. Через минуту шаги зашлепали в противоположном направлении. Только тогда ученый позволил себе залезть обратно на кровать.
        -Пронесло, - сержант выдохнул. - Говори шепотом. И не включай больше фонарь. Тебе повезло, что они его оставили.
        -Где остальные?
        -Я их не видел, с тех пор как нас пятерых засунули сюда. Может, сидят. А может, забиты на мясо. Или просто так разорваны, - голос сержанта был готов сорваться на плач.
        -Ты сказал, пятеро…
        -Жека и Серёга тут. Один рядом с тобой, другой в следующей клетке от меня.
        Малютин повернулся. Пружины кровати жалобно скрипнули. Забыв про запрет, он нажал кнопку фонарика, и тот выпустил слабый луч.
        Николай услышал испуганный вскрик сержанта, и убрал свет как можно скорее. Этих секунд ему хватило, чтобы рассмотреть соседнюю «камеру».
        В клетушке слева от него прямо на полу, рядом с кроватью, лежал человек. Он был еще жив - это было заметно по слабому дыханию - но явно не просто спал. Николай узнал одного из бойцов, которые стояли на вахте, когда он уходил в отделение радиобиологии. Если этот солдат спал, то сон его был близок к коме.
        -Был еще полковник. Его увели незадолго до тебя.
        -Я его видел, - ответил Николай. - Он мертв. Они подвесили его под потолком, как елочную игрушку. Уж не знаю, знак ли это уважения или, наоборот, презрения.
        -Уроды, - сплюнул сержант. - Добраться бы до них.
        Впервые в его голосе прорезалась злость. Но она быстро исчезла.
        -Серега кончается, - сказал сержант. - А Жека уже всё. Лежит, лицо покрыто какой-то коркой.
        -Что с ними произошло?
        -Еще час назад живой был, - казалось, сержант вопрос проигнорировал. - Орал: «Пристрелите меня, не хочу, не буду». Я сказал, что не могу. Не из чего… А недавно окликнул - он уже не дышит вообще. Отмучился. Да ты меня не слушай. Включи свет! Хоть на секунду… А то у меня уже крыша едет. Эти падлы нормально видят без света.
        Малютин на время зажег фонарик и увидел, что боец выглядит очень плохо: гематома в пол-лица и длинная царапина на лбу. Да нет, не просто царапина, - кожа была глубоко рассечена, в ране виднелась кость черепа. Края раны вздулись и покраснели - наверняка инфекция.
        -Когда они напали, у нас даже не все автоматы взять успели. А эти… уже посыпались как горох сверху. Лазучие, твари. Странно: такие здоровые, а бегают чуть ли не по потолку. Мы стреляли, а потом кто-то из них догадался погасить костер. В темноте мы пытались стрелять на звук, но нас всех заломали… за минуту или две. Ну и силища у них. Я сам видел, как они руки вырывали из суставов и позвоночники ломали.
        Чувствовалось, что разговор помогает Воробьеву хоть немного прийти в себя. Исчезли из его голоса истерические нотки. Перед Николаем снова был нормальный мужик, хоть и побитый, и раздавленный морально.
        -Смогли хоть кого-то убить?
        -Попадать попадали. Я лично видел, как двое из них упали и не поднялись. Они не призраки. Они, падлы, очень живучие, но грохнуть их можно.
        -А вы сомневались?
        -Черт его знает. Когда это началось, я чуть в штаны не наложил, - признался сержант. - Но и теперь не лучше. Кто они такие, эти звери?
        -Я называю их «серыми», - ответил Малютин. - Думаю, когда-то они были людьми. Но то, чем занимались ученые в этом месте… их изменило. И не в лучшую сторону. Ты фильмов, что ли, не смотрел? Они не совсем звери. Я видел у одного на голове фуражку полковника. Не уверен, что он их главный. Скорее это просто обезьянничанье. Но они не дураки.
        -Ч-что они с вами делали? Там, куда вас уносили.
        -Кололи шприцем какую-то дрянь, - Малютин решил не скрывать страшной правды, даже если это отразится на отношении других к нему. - Я бы предпочел попасть к животным, которые снаружи. Они бы нас просто растерзали. А тут… не знаешь, чего ждать. Но на меня, похоже, не подействовало.
        -Тебе повезло. А вот на них, видать, подействовало… - Воробьев кивнул в сторону соседних клеток.
        «Ужас, конечно. Бедолаги, - подумал Малютин. - Но сейчас надо думать, как отсюда ноги сделать. Эх… говорил я им, надо валить. Чувствовал одним местом, что это все не к добру. И надо же, угадал».
        -Да что это за фигня вообще? Откуда эти «серые» взялись? - услышал он шепот Воробьева.
        -Никто не знает. Думаю, даже Малдер и Скалли тут не помогли бы.
        Своей безобидной шуткой он попытался подбодрить товарища по несчастью, но, похоже, сделал только хуже.
        Оба замолчали. В разговоре образовалась пауза, и Малютин воспользовался ей, чтобы лучше осмотреть помещение. Как он и думал, выбраться из него было нельзя. Внешняя стена за его спиной была железобетонной, впереди от сквозного коридора его отделяла настоящая тюремная решетка с дверцей в ней, а от соседних клеток его камеру отгораживала туго натянутая сетка-рабица. Решетка была довольно ржавой, но прочной, а сетка и вовсе оказалась из нержавеющей стали. Нечего было и думать о том, чтобы проделать в ней дыру без инструментов. Да и что это дало бы, кроме попадания в соседнюю камеру?
        Если бы у них было в запасе несколько дней, можно было бы выломать какую-нибудь деталь из кровати и попытаться открыть дверцу в решетке. Но ученый чувствовал, что им остались считаные часы. К тому же любой шум мог привлечь тварей.
        Пол был цементный, низкий потолок - похоже, раньше покрашенный зеленой краской - впитал в себя столько грязи, что стал бурым.
        Внезапно в глаза Малютину бросились черные линии на стене на уровне человеческих глаз. Приглядевшись, он заметил тонкие, выцарапанные чем-то вроде гвоздя, буквы. Они складывались в слова.
        «ПОД КРОВАТЬЮ».
        Заинтригованный, Николай наклонился и заглянул под свою койку, светя фонариком. И почти сразу увидел, что один кусок цемента рядом с ржавой железной ножкой легко вынимается.
        Малютин вытащил его, не сумев сдержать кривой усмешки: это был уже второй найденный им за неделю тайник. В выемке пола обнаружился потертый дешевый блокнот размером с ладонь, завернутый в какой-то пакетик. Бумага покоробилась, но была сухая, и слова, написанные на ней, еще можно прочесть. Буквы были кривыми, тонкими и пляшущими, будто писали их не ручкой, а только стержнем от нее.
        «Я Петр Свечников. Радиобиолог, психолог. Они заперли меня здесь, эти люди… (которые никакие не люди). Они ничего не говорят, только рычат на меня. И совсем не дают еды. Один из них прокусил мне руку. Буду записывать все, что увижу. Они не мешают. Не понимают, что я делаю…».
        Чуть ниже располагалась вторая запись. Тут почерк был уже ровнее:
        «Прошло два дня. Голодаю. Пью воду, которая капает из трубы. Не понимаю, что творится снаружи. Про меня как будто забыли. Твари сейчас проходили за дверью. Тащили какого-то человека. Кинули в одну из клеток. Он молчит и не шевелится. Почему не пришел спецназ и не выкурил отсюда эту нечисть? Может, выставили оцепление, ожидают команды из Москвы? Или ждут специальной группы для зачистки? Я тут сдохну, пока они там тянут кота за хвост. Сообщите Тулякову. Он должен знать. Нельзя допустить утечки в СМИ».
        Дальше следовал номер мобильного телефона. Малютин подумал, что там, где, несомненно, был сейчас его обладатель, слишком дорогой роуминг. Видимо, в тот момент пленник надеялся, что блокнот увидит кто-нибудь из внешнего мира. Он еще не знал и не догадывался о Катастрофе.
        Еще ниже следующая запись:
        «Четвертый день. Все внутри зверски болит. Думаю, мне недолго осталось. Слышал дикие крики в здании. Будто кого-то рвут на куски живьем. А снаружи по-прежнему тишина. Да что там случилось? Власть свергли? Оккупация? Пол ледяной, из щелей дует холодом, и отчего-то тошнит. Твари заходили ко мне. Один из них посмотрел мне в глаза, и я понял, зачем я им нужен».
        Следующая запись была самой длинной:
        «Я понял, что не выйду отсюда, и смирился. Мои кости сгниют в этой темнице, если прежде их не разгрызут зубы этих тварей. Снаружи, похоже, случилось что-то ужасное. Видимо, была война, и враги победили. Может, хоть кто-то прочитает эти записи. Мне остается изучать своих тюремщиков. Насколько они разумны? Сначала я подумал, что они почти как люди. Потом, что они тупые животные. Теперь думаю, что они разумны, но на уровне гориллы или шимпанзе. Есть среди них один или два, которые отличаются от других. Именно они приходили ко мне. Пытались наладить контакт. Один принес еды. Это мясо».
        Последние слова были написаны криво, будто у писавшего тряслись руки.
        -Тут у меня на стене тоже каракули, - кивнул мрачно Воробьев, увидев Николая за чтением, и показал ему на стену своей камеры.
        -Почитай.
        -Не могу, - отмахнулся тот. - Видимо, у меня что-то с глазами. Не понимаю, блин, как ты хоть что-то видишь.
        «Так… - Николай начал размышлять. - Видимо, пленник не меньше месяца провел в этих застенках. Причем не только в этой камере. А значит, минимум один раз его выводили. Зачем?»
        Малютин старался не думать, каково было этому человеку. И чем закончилась его жизнь.
        Он читал блокнот дальше.
        «Особи не говорят. Не умеют. Возможно, их голосовые связки слишком огрубели. Но они как-то общаются между собой. Я понял, что гипотеза Сепира-Уорфа в ее сильном варианте неверна. Разум зависит от речи, но может существовать без нее. Разница между человеком и животным не в наличии абстрактного мышления и речи, а в силе самоконтроля. И в этом они, безусловно, звери. Я видел, как они разорвали человека на куски».
        Строчки стали ровными. Видимо, человек снова успокоился. Но разум его улетел куда-то далеко. Половина из написанного была полным бредом, среди которого попадались обрывочные куски связных мыслей:
        «Да! Джина выпустили из бутылки. От вируса нет лекарства, уж я это знаю. Но чем это хуже проекта «Манхэттен» иядерной бомбы по Хиросиме? Ничем.
        Задание на завтра: подумать о факторах, влияющих на превращение. Концентрация вируса? Штамм? Внешняя среда?».
        Малютин без зазрения совести пропустил строчек пять. Это был никак не относящийся к данной ситуации истерический поток чужого воспаленного сознания. И вдруг его взгляд зацепился за одну строку, неожиданно четкую.
        «Это не чтение мыслей. Они понимают друг друга по совокупности невербальных знаков и звуков, издаваемых горлом - но не голосовыми связками. Их псевдоречь представляет собой инфразвук и ультразвук с небольшими вкраплениями звуков слышимой длины волны. В ней нет слов, нет слогов, только отдельные фонемы, передающие эмоции разного типа».
        А вот это уже было полезно. Должен был существовать способ оглушить их, нарушить их коммуникацию или хотя бы напугать, отвлечь. Резкий шум?
        «Они общаются не жестами, а звуком. Их рече-крик, рече-вой… оказывает угнетающее действие на психику людей… провоцируя состояния от тревожности до паники. Я видел, как он действует на других пленных, которых они держат как мясной скот. Это побочный эффект, который они научились использовать. Не слушайте его! Ставьте беруши, затыкайте уши ватой, тряпками, чем угодно, но не слушайте!».
        Малютин мысленно поблагодарил давно погибшего узника. И сразу же начал выдирать из старого матраса кусочки набивки. Скатанные комочки он спрятал так, чтобы они были под рукой. Он вспомнил, как внезапно в разгар боя с мутантами солдаты застыли, безвольно выпустив оружие. Но тогда он списал это на обычный страх. А теперь сопоставил подобное поведение с тем, что они чувствовали во время визита «серых» вМирный.
        Он опять вернулся к блокноту, чтоб прочитать последнюю запись. Она была лаконична, но понятна.
        «Почему они такие? Они - наше творение. Они - это мы. Вот и весь ответ».
        Внезапно то самое иррациональное чувство давления на разум начало накатывать на него волнами. Но это уже был не страх, а отчаяние. В соседней клетке Воробьев схватился за голову и начал раскачиваться, бормоча. Видимо, боец чувствовал то же самое.
        -Ну вот, опять эта дрянь… - шептал сержант. - Опять. Да лучше сдохнуть.
        Казалось, чей-то палец грубо ковырялся в мозгу, или ржавый рыболовный крючок цеплялся то за одно место в голове, то за другое. Это было отвратное ощущение, и Малютин решил проверить, сработают ли поставленные в уши затычки.
        Чужое воздействие не исчезло, но стало слабее. И вернулся трезвый взгляд на действительность.
        Между тем в коридоре опять раздались шаги. Ученый ощутил, как слегка вибрирует пол под весом идущих.
        Малютин лег на кровать, скрючившись в позе зародыша и изображая апатию и беспомощность. Нельзя было давать им знать, что он разгадал их оружие.
        Вскоре из-за поворота показались двое «серых». Видимо, в коридоре света было чуть больше, поэтому Малютин смог разглядеть их.
        За исключением кепки на голове у одного, оба были без одежды, но голыми не выглядели из-за грубой бородавчатой шкуры. Никаких половых признаков. Зато у обоих была чудовищно гипертрофированная мускулатура - такие «кубики» ибугры, от которых любой культурист умер бы от зависти. Руки их настолько длинные, что почти доставали до пола.
        «Меряться силой с ними бесполезно», - подумал Малютин.
        Первого он сразу узнал. Кепка полковника, мятая и очень грязная, вдобавок ко всему теперь была покрыта еще и подозрительными бурыми пятнами. Второй был низкорослым и приземистым. Если первого Малютин мысленно назвал Вождем, то второго окрестил Коротышкой.
        Ученый уже приготовился к худшему. В голове его созрел простой и не самый, скорее всего, удачный план: ударить ближайшего «серого» влицо железной скобой, которую может быть удастся вырвать из стены, и бежать что есть духу. Но они пришли не за ним.
        Загремела дверь одной из клеток.
        -Нет! Не надо! А-а-а-а! - услышал он крик Воробьева, переходящий в нечленораздельный вой. - Пожалуйста!
        Но и не за сержантом они явились.
        Краем глаза поглядывая в коридор, Малютин видел, что две тени остановились перед камерой, где лежал мертвец. Пару секунд они постояли, сипло дыша и будто обдумывая что-то, потом Вождь подошел к двери и начал возиться с засовом.
        Малютин видел, как тяжело это ему дается. Видимо, мешали острые когти, да и само строение кистей и пальцев было не таким, как у людей.
        «Вот еще одно ваше слабое место. Мелкая моторика, - подумал он. - То, чему в первую очередь учат маленьких детей. А вы неспособны к ней. Вы не сможете пользоваться оружием, даже если бы знали, как».
        Между тем Коротышка издал фыркающий звук и зашел в камеру, где лежал умерший после укола боец. Малютин, смотревший одним глазом за происходящим, слегка удивлялся, что так хорошо видит в темноте.
        Коротышка вышел из камеры, волоча за ногу безжизненное тело.
        «Что они делают с мертвыми? Элементарно, Ватсон».
        Малютин вспомнил груды костей, усеивающих убежище. В одном месте кости висели под потолком, образуя что-то похожее на сложный орнамент. В другом - стену покрывала туго натянутая высушенная кожа. Николай хотел бы думать, что она принадлежала животному вроде коровы, - в конце концов, человеческая кожа слишком тонкая.
        «Но что все это означает? Это их культура? Их искусство?»
        Сержант, наконец, стих. Видимо, впал в панический ступор.
        Загрохотала решетка камеры, где лежал полумертвый Серёга.
        Оставив труп валяться в коридоре, Коротышка шагнул внутрь и вскоре появился, волоча солдата. Тот слабо охнул, когда его голова ударилась об порог.
        В коридоре приземистый мутант схватил одной рукой (лапой?) ногу мертвеца, а другой - ногу живого. Вождь даже не пошевелился, предоставив это спутнику, сам же продолжал переводить взгляд с клетки на клетку. Постояв так пару минут, процессия направилась в обратную сторону.
        Когда они проходили мимо камеры Малютина, тот зажмурился, вжался в гнилой матрас и постарался не дышать.
        Существа прошли мимо, даже не остановившись. Шаги их были мягкими, даже у того, который тащил за собой тяжесть в сто пятьдесят - сто шестьдесят килограммов.
        Слышалось лишь постукивание бесчувственных тел двух людей об пол. Видимо, Серёга был оглушен или в находился в глубоком обмороке.
        На истерику и бормотания Воробьева существа не обратили внимания.
        Но это было еще не все. Малютин продолжал лежать неподвижно, когда они пришлепали обратно. На этот раз с их шагами чередовались дробные шаги человека, обутого в обувь с твердой подошвой, а может, с каблуками.
        Кто-то вскрикнул, тонко и высоко, как ребенок. Загремела решетка - в освободившуюся камеру Сергея тварь в кепке грубо втолкнула женщину. Обычную человеческую женщину. Малютин узнал ее. Это она была пленницей в убежище, вместе с двумя мужчинами, один из которых умер, а второй повредился умом. Кажется, они были из города Пушкино.
        Маша.
        Николаю показалось, что через все лицо у нее тянулся глубокий порез.
        Вождь снова долго возился с дверью, запирая ее, а потом монстры пошли прочь, в полном молчании, прерываемом только их тяжелыми сиплыми вдохами. Немудрено, что им, таким здоровенным, требовалось много кислорода. Которого в атмосфере теперь наверняка было меньше, чем до войны.
        Они ушли, и вскоре стихла атака на мозг. Малютин вдохнул с облегчением. Сержант перестал бормотать и поднялся на ноги.
        -Эй! Новенькая! Ты в порядке? - прошептал в темноте ученый.
        -Н-нет, - раздался ответ через пару секунд. - Они моего брата убили. И…
        Она захлебнулась слезами, и ее речь превратилась в жалобное причитание:
        -У них там… комната… головы… головы… кости… снова головы.
        -Прости, - попытался успокоить ее Малютин. - Не торопись. Дыши глубже. Если они нас еще не убили, значит, шансы есть. А теперь расскажи мне: где вас держали?
        -На первом этаже.
        -Были там другие пленные? Наши, которые в форме?
        Он не задумываясь назвал людей полковника «нашими».
        -Были. Но вчера их… - она закашлялась, - растерзали. Кто-то попытался бежать, ранил одного из… уродов. И они перебили…
        -Всех?
        Она замолчала.
        -Отвечай. Пожалуйста.
        -Не знаю… многих.
        -Неважно. Жаль их. Но лучше уж так, - зло бросил Малютин. - Согласен, сержант? Чем быть покорной скотиной.
        Сержант, похоже, считал иначе.
        -Не шуми, - попросил Воробьев. - А то они придут. И лампу свою убери…
        Малютин понял, что на помощь бойца рассчитывать не стоит.
        -Люди, - внезапно заговорила пленница, которая там, в убежище, показалась ему симпатичной. - Там были и другие люди…
        -Какие?
        -Женщины, мужчины… их привели сегодня. Много.
        Вот это уже было интересно. Значит, пленных прибавилось. Малютин лихорадочно обдумывал план побега. Он не мог поверить, что ему, человеку, кандидату наук, не удастся обхитрить этих бородавочников, похожих на уродов из Кунсткамеры.
        Пленники беспомощно смотрели друг на друга, чувствуя себя попавшей в западню дичью. Малютин махнул рукой и выключил фонарик - знал, что солнечную батарейку еще не скоро удастся зарядить.
        Больше за весь вечер к ним никто не приходил. Малютин мог ориентироваться во времени лишь приблизительно, ведь часов у него не было.
        Всю ночь были слышны душераздирающие крики, проникающие, несмотря на хорошую звукоизоляцию, в этот закуток с нижних этажей. Можно было представить, насколько громкими были крики там, внизу.
        Уснуть было бы невозможно, да никто из пленных о сне и не помышлял.
        Несколько раз сержант начинал с остервенением бить по стене кулаком, будто пытаясь проломить ее. Маша тихо плакала, забившись в угол. Малютин не мог точно понять, кто из них сильнее угнетает его психику.
        Потом девушка вдруг начала нараспев причитать - почти речитативом:
        -Скоро. Скоро мы все будем там. Будем носиться и завывать в водосточных трубах. Залетать в дома и на стартовые площадки ракет, в супермаркеты, в офисы. В метро. В канализацию. Скрежетать зубами и поджидать тех, чей черед еще не наступил. Будем забирать с собой души тех, кто остался. Кто замерз в снегах или выпил яд. Кого застрелил и ограбил сосед. Кого съели «эти». Йети. Эти. Йети. Они ведь милые, да? Они любят людей, ха-ха.
        -Да заткнись ты, кликуша, - зло зашипел Малютин на женщину, которая казалась ему такой милой совсем недавно. Хотя в чем она была виновата, если сломался, как прут, даже суровый солдат?
        Николай думал о том, что внешняя дверь лабораторного блока (а они явно находились именно в нем, судя по отсекам для опытов и клетушкам для подопытных) должна быть открыта. Иначе не было бы так хорошо слышно, что происходит на нижних этажах.
        И это давало надежду.
        «Когда откроют дверь, надо бежать или драться. Раздобыть оружие. Выпустить пленных и убить всех монстров. Или добежать до грузовиков и катить отсюда одному, не оглядываясь. Все, что угодно, но не ждать, когда забьют, как овцу».
        Мысли роились у него в голове.
        «Эти кости в убежище. Скольких же эти твари сожрали? Случайные путники, охотники. А может, целые поселения. Поселения?»
        Неприятная догадка начала ворочаться у него в голове, но он прогнал ее.
        Николай не заметил, как начал погружаться в забытье, словно в мягкую вату. Это казалось невозможным. Но в какой-то момент он, лежа на отвратительном матрасе, который впивался в тело всеми пружинами, без одеяла, с капающей с потолка водой, почувствовал, как начало куда-то уплывать его сознание.
        Сказались усталость и нечеловеческий стресс.
        «Им нет разницы, убить меня во сне или бодрствующим», - подумал и уснул.
        Он проснулся от тихого шороха.
        Николай прислушался, но стояла полная тишина. Только слышно было, как сопит сержант и всхлипывает во сне Мария. Они тоже спали.
        Но что-то было в этой темноте подозрительное и нехорошее. Чье-то глухое, присвистывающее дыхание, которое никак не могло принадлежать кому-то из пленных.
        Малютин нажал на кнопку фонарика и обомлел. По ту сторону решетки неподвижно стоял огромный темный силуэт. А дверца в ней была широко распахнута. Чтобы зайти внутрь, этому «серому» пришлось бы сложиться вдвое. И все же Малютин не сомневался, что тот сможет пролезть внутрь.
        Но тот не делал даже попытки.
        Запах… Николай вспомнил, что уже чувствовал такой - в здании Клуба, а потом и еще раз, раньше… когда он вышел из своего дома в понедельник. Но только сейчас понял, что тот исходил от этих тварей. Пахло мокрой псиной и болотной травой.
        Слабый луч фонарика осветил чудовище, и то дернулось, закрутив огромной головой. Малютин смог рассмотреть его, но лучше бы он этого не делал.
        Гигант был уродлив даже на фоне своих собратьев. На его короткой шее держалась огромная голова - в полтора раза больше головы обычного человека. Большой волдырь, похожий на вздувшийся чирей, украшал его шею. У него был выпуклый лоб, ассоциировавшийся с наличием интеллекта, но выступающая нижняя челюсть портила это впечатление. В приоткрытом рту просматривались зубы, совсем не похожие на человеческие - темные и чуть изогнутые.
        Это был тот самый мутант, которого он видел на втором этаже. Во время своего бегства.
        Огромная ручища взялась за дверцу камеры… и открыла ее пошире. Сам гигант отошел в сторону, будто освобождая дорогу.
        «Он меня… выпускает?»
        Тот глухо заворчал, будто выказывая нетерпение.
        В этот же момент Малютин ощутил, как в его мозг снова проникло что-то чужое, давящее, но не такое, какое атаковало его разум несколько часов назад. Сейчас это не было нападением или угрозой. Ему словно пытались втолковать что-то, донести какую-то очевидную вещь, но делали это так грубо, будто били по голове окованной железом палкой. Если бы не самодельные беруши, он бы сейчас, наверное, корчился от боли.
        Все еще подозревая подвох, Малютин встал и, пошатываясь, пошел к дверному проему, прямо навстречу монстру. Он увидел, что двери камер Маши и сержанта по-прежнему закрыты. Но ему некогда было думать о них.
        Мутант продолжал стоять, как изваяние, как голем. Только голова его чуть качнулась, будто изображая кивок.
        Николай прошел в двадцати сантиметрах от него, почувствовав исходящий от тела гиганта резкий звериный дух.
        -Ну, спасибо тебе, добрый… э… человек, - тихо пробормотал он, стараясь не смотреть туда, где были у «серого» глаза. - Если ты не против, я открою своих. Тебе-то это трудно с твоими граблями.
        И вдруг мутант напрягся, тряхнул огромной головой. Со стороны выхода из лабораторного блока раздались быстрые, уже знакомые шаги. Кто-то хрипло рявкнул. Мутант-переросток издал ответный рык и повернулся навстречу приближающимся звукам.
        Секунду спустя два знакомых силуэта влетели в дверь, в их плавных, но быстрых движениях читалась огромная звериная сила. Малютин сделал шаг назад.
        Гигант же, наоборот, выступил вперед, будто заслоняя собой человека. Свои огромные ручищи он приподнял, словно принимая боевую стойку.
        Вождь и Коротышка - а ученый не спутал бы их уже ни с кем - бросились к человеку по самой короткой траектории. Видимо, недооценив своего сородича.
        А тот был настроен решительно.
        Они сцепились. Все происходило настолько быстро, что Малютин не мог следить за этим без боли в глазах. Он рефлекторно отскочил - и правильно - потому что Коротышка попытался поднырнуть под руку великана и достать человека когтями. Даже за спиной гиганта Николай не был в безопасности.
        Тот яростно отбивался, но и его противники были не робкого десятка. Они кружили вокруг громилы как две охотничьих лайки вокруг медведя. На рожон не лезли, но зажимали, окружали, прижимая к стенке. В ход шли и зубы, и «когти», похожие на ороговевшие наросты на их пальцах.
        «Помочь ему? - мелькнула мысль, совершенно безумная. Но человеческие кулаки и ноги тут были бесполезны. - Надо найти что-нибудь режущее или тяжелое…»
        «Беги, дурак», - перевел он для себя брошенный взгляд абсолютно чужих бездонных глаз.
        «Беги!» Голова заболела от силы этого послания. Даже если он придумал его сам для своего оправдания. Додумал то, чего не было. «Проклятый антропоморфизм».
        Малютин начал пятиться к дверям, за которыми тянулся коридор, где он уже бывал совсем недавно. Где его чуть не убили люди Токарева. Пятился, продолжая наблюдать за смертельной пляской чудовищ.
        Закричали - почти одинаково горестно и умоляюще - Воробьев и Маша. Даже непонятно было, где вопль мужской, а где женский. Они поняли, что их бросают тут, и никто им двери не откроет.
        Между Малютиным и их клетками были сцепившиеся в смертельной схватке мутанты, загораживающие собой почти весь узкий проход.
        «Забудь о них. Может быть, ты сможешь привести помощь… Если останешься жив…»
        Малютин бросил последний взгляд на людей.
        Но где-то снаружи - пока еще довольно далеко - уже был слышен топот других «серых». И уж конечно, шли они не на помощь великану. Ученый понял, что даже если сумеет добежать до решеток, то просто не успеет их открыть.
        Не оглядываясь больше, он выбежал в коридор. У самого выхода сильно ударился ногой о деревянный стол. Но даже это не заставило его замедлить бег.
        Темнота. Малютин бросился бежать по уже знакомому маршруту. Главная лестница находилась по правую руку от этого блока. И именно оттуда приближались «серые». Значит, ему надо было бежать налево.
        Туда он и припустил что было духу. Он помнил расположение коридоров, но боялся налететь на какой-нибудь перевернутый стул, забытое ведро или оторвавшуюся стенную панель. Поэтому подсвечивал себе фонариком несколько раз, но тут же выключал снова.
        То, что у него появилась способность хорошо ориентироваться в темноте, биолог списал на общую мобилизацию ресурсов организма.
        Так он и бежал, пока рев дерущихся тварей и топот их сородичей не остался позади. Но и здесь, в коридоре со множеством дверей, он не позволил себе остановиться, а продолжал идти почти бегом, пока не уперся в тупик. Тут бывший ученый прислонился к стене и отдышался.
        В этом месте было светлее. Немного света пробивалось сквозь окна. «Видимо, скоро рассветет. Но прыгать из окна третьего этажа… - Это он опять оставил на крайний случай. - Лучше поискать запасной выход».
        Малютин подумал, что у него есть пара минут до того, как обезвредят гиганта, который явно вышел из-под контроля, хоть и не ясно было, почему. После этого им надо будет как-то определить, куда побежал пленник, и как-то объясниться друг с другом.
        Он надеялся, что если они тупые звери, то потеряют его.
        Но его не потеряли. Не прошло и двух минут, как Малютин почувствовал, что в голове его снова ковыряют. Тупая боль в висках нахлынула волной, с ней пришли усталость и отчаяние. Мысль о бегстве казалась уже не такой умной - если он все равно обречен, то зачем?
        «Неужели только в окно?»
        Шаги послышались снова.
        Они приближались. Мутанты не таились, не крались, а просто бежали со всей скоростью, на которую были способны.
        Николай вспомнил схему здания. Где-то здесь должна была быть лестница запасного выхода. А внизу - дверь, через которую пару дней назад ворвался в здание их отряд.
        Но на лестнице он услышал приближающиеся снизу знакомые шаги и увидел несколько темных фигур. «Один, два, три! Окружили».
        Его заметили. Вой и рев заставили его дернуться. Но он быстро сориентировался, и побежал по лестнице вверх, на четвертый этаж, - даже не думая о том, что делать дальше.
        Внизу на площадке соединились «серые», бегущие за ним из Лаборатории, и тройка, которая поднималась по лестнице. Теперь их было минимум пять-шесть.
        Лестница на пятый этаж была отгорожена решеткой. Видимо, здесь это было традицией, а пожарные инспектора сюда не забредали.
        Четвертый этаж во всем напоминал третий, только был пуст и гол - без стенных панелей и какой-либо отделки, без табличек на потертых дверях кабинетов. То ли он находился тогда в процессе ремонта, то ли работавшее здесь отделение было незадолго до Катастрофы расформировано.
        Ученый захлопнул за собой дверь, по опыту зная, что твари справятся с ней быстрее, чем за минуту.
        И все же интуиция говорила ему, что выход есть. Добежав до конца коридора, он уперся в очередной тупик. Но прямо перед ним на стене висел деревянный ящик, выкрашенный красным. В нем была стандартная веревочная пожарная лестница. Передняя стенка ящика была стеклянной, ее покрывала паутина трещин. Ручкой от стоящей рядом швабры Малютин выбил стекло. Уворачиваясь от брызнувших осколков, он протянул руку, чтобы убрать зацепившийся осколок и случайно порезал ладонь. Но думать об этом было просто некогда.
        Под тяжестью пожарной лестницы Николай согнулся, хотя и не понял: это он так ослаб, или лестница была настолько тяжелая.
        Кое-как дотащив ее до ближайшего окна и закрепив крючьями, он услышал, как затрещала дверь. Дежавю - в Клубе было точно так же. Но там был только один упырь. А здесь - целая свора.
        Деревянную дверь они выбили с лёту - и коридор наполнился неприятным запахом, щипавшим ноздри. Пот? Какой-то секрет желёз?
        Не глядя вниз - там все равно было трудно что-либо разглядеть, - Малютин сбросил лестницу. Не тратя ни секунды, перегнулся через подоконник и повис на качающейся веревочной конструкции, чувствуя себя циркачом.
        -Ну, бывайте. Не поминайте лихом.
        «Архимандрит с утра хандрит и эмигрирует в Мадрид», - почему-то вспомнил он скороговорку.
        Хорошо еще, что не было ветра. Вернее, был, но не очень сильный. Не такой, как несколько дней назад.
        Лестница - никак не закрепленная внизу - качалась, когда он, неловкий и с пораненной рукой, начал спускаться вниз, оставляя на ступеньках кровавые отпечатки.
        Время тянулось медленно. Этажи и перекладины лестницы плыли перед глазами со скоростью замедленного кино.
        «Если я упаду, они соберутся надо мной уже через минуту».
        Ежесекундно ученый ожидал рывка сверху. Или того, что к нему на спину приземлится прыгнувший вслед за ним урод.
        «От этих тварей всего можно ожидать. Хорошо еще, что здесь нет тех, летающих».
        Наконец, он увидел землю. Вернее, потрескавшийся асфальт. Жаль, конечно, что это был не грунт и не пожухлая трава. Было бы мягче падать.
        Второй этаж. Но прыгать было рано. Даже с такой высоты он мог сломать ногу.
        Но вот и последний участок вертикального пути был преодолен. Ноги Николая коснулись твердой поверхности.
        Да не просто коснулись. Несмотря на всего его предосторожности, удар был болезненным.
        Кругом было темно, очертания других корпусов терялись во мраке, хотя где-то на горизонте уже проступала светлая полоса. Николай понимал, что его преследователи имеют огромное преимущество. Там, где он бежал впотьмах, для них было светло как днем.
        В сотый раз выматерившись, Малютин поднялся и побежал по дорожке из растрескавшегося асфальта в ту сторону, где по его прикидкам должен был находиться КПП. В следующую секунду он услышал звон бьющегося стекла, а затем - звук упавшего на землю тяжелого предмета.
        Оглянувшись, Николай увидел, что совсем близко, на козырьке запасного выхода, чернеет силуэт ростом чуть ниже самого ученого, но гораздо коренастее. Он узнал Коротышку. В один прыжок тот оказался на крыше «УАЗа», а затем и на земле.
        «На открытом месте я от него не убегу», - подумал Малютин, глядя, как выпрямляется во весь рост это подобие человека.
        Полуразвалившийся низенький металлический заборчик, окружавший когда-то клумбу, привлек внимание Николая, когда тот чуть не налетел на него на бегу. Почти не сбавляя скорости, он выломал оттуда железную штакетину с острым концом, проржавевшую настолько, что ему понадобилось только рвануть ее на себя. «Не ахти какое оружие, конечно, но… Добежать бы до административного корпуса. Там можно спрятаться. А оттуда и до сторожки рукой подать».
        Чтобы срезать путь, он свернул с пешеходной дорожки и помчался через бурелом парка, надеясь, что среди местных растений не было похожих на ядовитую плеть, которая встретилась им в здании. Но местная поросль если и была опасна, то только в зеленом виде. Сейчас, осенью, она ничем не отличалась от обычных растений.
        Когда биолог оглянулся, он увидел, как несется за ним со скоростью гончей Коротышка. А из дверей центра выливается черный поток. Там было не меньше восьми мутантов, и все они бежали в его сторону по кратчайшему маршруту.
        Николай ускорился. Несколько раз он чудом не споткнулся о разлапистые корни.
        Он уже подумывал о том, чтобы бросить свое оружие, мешавшее бегу, и в этот момент грянул выстрел. Когда Малютин обернулся, он увидел, что уже пересекшего двор Коротышки не видно. Остальные существа теперь бежали не гурьбой, а длинной цепью, лавируя и выбирая складки местности, кусты и деревья в качестве укрытий.
        Прозвучало еще несколько выстрелов. Но никто из монстров не упал. И расстояние между ними и ученым медленно сокращалось.
        В тот момент, когда Малютин уже посчитал, что через пару минут его догонят, прозвучал еще один выстрел.
        Верхняя половина черепа одного из мутантов исчезла, будто ее срубили топором. Монстр неловко упал через голову и исчез за кустами.
        Только теперь остальные притормозили и бросились врассыпную. Вскоре Малютин потерял их из виду. Страх того, что они обойдут его с флангов, заставил ускориться. Зеленая полоса тем временем закончилась, и биолог, наконец, выбежал к административному зданию.
        «Откуда стреляли? С этой крыши? Или из сторожки?»
        -Сюда! - услышал он знакомый голос и увидел в окне второго этажа фигуру человека с винтовкой. - Лезь через то же окно - как в прошлый раз.
        Глава 13
        Воскресенье, утро
        Светало. Начинался еще один день.
        Минуту спустя Малютин уже стоял перед майором в одной из комнат на втором этаже. Свое горе-оружие ученый бросил за ненадобностью, хотя тревога никуда не делась. Что-то ему не нравилось в поведении этого человека. Осунувшийся, грязный, в рваном камуфляже - он был совсем не похож на того, каким Малютин его запомнил.
        Офицер радушно улыбался ему, будто старому другу.
        -Как ты вырвался? - спросил Токарев, тщательно осмотрев из окна подходы к зданию и понаблюдав в прицел за лабораторным корпусом.
        Судя по всему, все было чисто. Твари, как выяснилось, не любили нападать при свете дня.
        -Я их перехитрил. - Интуиция подсказала Малютину, что лучше не говорить про серого гиганта, который помог ему.
        -Молоток. А эти трусливые твари удрали. - Токарев презрительно усмехнулся, прислонил винтовку, в которой Малютин узнал СВД, к стене и отошел от окна. - А ты, похоже, не тряпка, как я вначале подумал.
        Было видно, что здесь майор провел весь последний день. На полу лежал рюкзак, рядом с ним - пустая банка из-под тушенки, фляга, спальный мешок. У стены под каким-то учебным плакатом стояла еще одна винтовка - черная, с сошками и длинным прицелом. Эту модель Малютин и в лучшие дни определить бы не смог, но калибр ее был выше, чем у популяризированной компьютерными играми снайперской винтовки Драгунова.
        -Пытался убить большую тварь, как советовал Якут. Мир его праху, - объяснил Токарев. - Ибо не фиг ползать здесь. Истратил все патроны, кроме одного, но ей хоть бы хны. Последним я снес башку мелкому уроду, который уже собирался тебя схарчить на обед. «7.62» убивает их тоже, но если попал в корпус - то без гарантии. Очень живучие. Курить хочешь?
        -Не курю.
        -Похвально. Здоровье - вещь важная, - рассмеялся Токарев. - Ну что, проходи, ученый, только ноги вытирай. Что там с нашими?
        Малютин честно рассказал, что, скорее всего, остальные мертвы, а в живых оставался на момент его бегства только Воробьев.
        Эта новость, казалось, не особенно расстроила майора.
        -Все там будем, - пробормотал он. - Причем скорее рано, чем поздно… Но тебе с ними общий язык, я смотрю, легко находить.
        Токарев опять усмехнулся, но теперь его усмешка была лишена притворного добродушия:
        -А может, ты скоро сам таким станешь, а?
        Малютин в который раз за этот день почувствовал, что его будто окатили ледяной водой.
        -А тебе не впервой предавать своих, - продолжал офицер, буравя Николая глазами. - Просто сейчас ты предаешь свой вид. А до этого предал страну.
        «Да он тронулся».
        И это было тем страшнее, что из них двоих именно майор был вооружен, и теперь он достал из кобуры пистолет и направил на Малютина.
        -А ну, к стене. Подними руки.
        Не делая резких движений, Малютин подошел к стенке.
        -Вот так. Так-то лучше. Лицом к стене.
        Ученый все это время не отводил взгляда от майора, пытаясь понять, что с тем происходит. Только увидев, что Токарев собирается нажать на спусковой крючок, биолог повернулся к стенке.
        «Он не выстрелит. По крайней мере, не сразу».
        -Руки держи, чтоб я их видел, падаль. И молись. Да, ты не тряпка. Ты враг.
        Малютин не знал, что на это ответить. Все молитвы он давно забыл. Смерть его не страшила. И здесь она была бы куда более легкой, чем в логове. Только обидно было: сбежал от чудовищ, чтобы стать жертвой больного человека.
        Десять долгих секунд продолжалась тишина, потом майор заговорил снова. Голос его звучал совсем не так, как полтора дня назад. Было в нем теперь что-то от сломанной шарманки. Или китайской игрушки с испорченным динамиком.
        -Они раскалывают череп как яйцо. Вот так, - он показал, как пальцы сжимают голову. - И выпускают кишки. Как кошка мышке… Надо было убить тебя тогда. Я всегда знал, что вы есть.
        -«Мы»?
        -Не прикидывайся, блин. Агенты глубокого проникновения. Вы жили среди нас, как бомбы с часовым механизмом. Пока не настал час «Икс». Что, до сих пор не можете оставить мою страну в покое?! А у вас там хоть что-то осталось? ЦРУ? Пентагон? Белый дом? Бункер в горах Колорадо?
        -Спокойно, дядя. Ты еще людей-ящериц и «Ангар 51» вспомни. - Малютин не смог сдержать смешка.
        «Может, он издевается?» Николай украдкой повернул голову, но успел увидеть только ледяной взгляд, полный запредельной ненависти и решимости, а затем услышал звук взведенного курка.
        -Я не занимался ничем, кроме птичек и бабочек. С какой стати меня вербовать?
        -Все вы так говорите. Зачем ты хотел попасть сюда? Что ты здесь забыл?
        -Я хотел получить ответ, - сказал Малютин. - Узнать причину этой чумы. Была ли это программа… или стечение обстоятельств. Сбой техники… или человеческий фактор.
        -И что ты узнал? Говори!
        -Северная группа занималась разработкой биологического оружия на основе мутагенного вируса. Цель - превратить всю биосферу в оружие. Оружие «Судного дня». Вы только представьте: каждое животное, любой живой организм превращается в смертельное оружие… против людей. Никто не нападет на страну, обладающую такой технологией. Но я так и не понял, где они взяли исходные образцы и получилось ли у них. Зато здесь, у южной группы, задача которой была скромнее - сделать солдат устойчивыми к радиации, более сильными и выносливыми, - все получилось с блеском. Люди… подопытные… действительно стали сильными… и почти неуязвимыми. Только людьми они перестали быть.
        Токарев молчал, но Малютин чувствовал, что тот напряженно слушает, и понимал, что пока говорит, пока интересен этому психу, есть шанс, что майор не выстрелит.
        -Я много думал, отчего это случилось, - наконец снова заговорил Токарев. - И теперь вот понял! Оттого, что выросло поколение подонков и предателей.
        Малютин почувствовал, будто его ударили дубиной. Настолько эти слова были не к месту. Настолько абсурдно они звучали. У Токарева была уже не просто паранойя, а, скорее, шизофрения.
        -Я запомнил твои слова, - продолжал майор. - Которые ты нес там, на привале… Ну, про «кровавый режим» и «проклятую страну»… Про «неполноценный народ». Они меня сразу резанули. Такое не прощается. Ты знаешь, сколько хороших людей за тебя в Афганистане погибли? А в Анголе? В Никарагуа, Йемене, Эфиопии? Когда СССР развалился, все уже было обречено… Как только мы перестали запускать ежей в штаны пиндосам, они сразу пришли в наш дом, чтобы убить нас. Наш народ они хотели уничтожить всегда. По тем же причинам, по каким убили сто миллионов индейцев. «Неполноценные», да?!
        -Я этого не говорил, - произнес Малютин медленно и с расстановкой. Если он в чем-то был уверен, так это в том, что не стал бы говорить такие вещи о делах давно минувших дней. О мертвых… только правду, но даже правда им уже не нужна. Поэтому о мертвых лучше молчать. Старый мир погиб. И кто виноват, уже было не важно. И он никогда не стал бы говорить такого о стране, где вырос, где жили дорогие ему люди.
        -Остынь, майор, - попытался он образумить офицера. - Это у тебя от шока. Надо думать, как с тварями разобраться и отсюда ноги сделать…
        -Заткни пасть, - оборвал его Токарев, ткнув пистолетом Малютину в затылок. - С тварями я и без тебя разберусь. Выжгу этот гадюшник каленым железом. Люди, которые там внутри… это уже не люди. Как и ты.
        Когда Токарев подошел чуть ближе, ученый почуял исходящий от него запах перегара. Майор был не только психически болен, но еще и пьян. Мертвецки пьян.
        Но если в ногах его и была слабость, то рука держала пистолет «Грач» довольно крепко. Да и мутанта он сумел подстрелить, хоть и промахнулся несколько раз.
        -Ну, если не говорил, значит, подумал. Я по твоей роже все вижу. Что ты имеешь против России, сволочь?
        -Я ничего не имею конкретно против России, - сказал Малютин. - Только против человечества в целом.
        И тут же пожалел. Этот человек не воспринимал сейчас ни сарказма, ни иронии.
        Пистолет рявкнул, пуля отбила от стены кусок краски и проделала там дыру размером с железный рубль. К счастью, межкомнатная перегородка была деревянной. Малютин успел уже проститься с жизнью и теперь медленно возвращался к ней, чувствуя, что еще пара таких фокусов - и сердце не выдержит.
        -Молчать! Я пристрелю тебя, как шавку. А твой труп скормлю этим тварям. Раз уж ты с ними целоваться готов. Вонючий сраный Запад… этот заповедник для дебилов и извращенцев. Как хорошо, что все там накрылось медным тазом. Но и в нашу страну метастазы успели проникнуть. Выросло поколение дегенератов, - продолжал офицер, - которые, кроме компутера и кока-колы, ничего не знали. Которые ни дружбы, ни службы… ничего! Я тебя на десять лет старше. И мы были совсем другие. Мы в футбол на пустыре играли. И дрались двор на двор. За честь, за понятия. Я всю жизнь лямку тянул по гарнизонам, рос без отца, на рабочей окраине… улица воспитывала. Но ведь воспитала же! Человеком. А вы… инфантильные, гламурные твари… вы же говно собачье. Плюнь - и упадете. Вечно ноете, вечно плачете, что вам чего-то не додали. Пальчик боитесь порезать. Гвоздя не умеете забить! И вот такие бабы в штанах, такие сопляки паркетные меня вечно обходят на поворотах. Подсиживают, подкапываются под меня и хапают себе то, что я заслужил. Пока вы по кафе сидели и на митинги ходили… я за таких грязь месил. Я кровь проливал, сука. Ты понял,
нет?.. А мои товарищи, мля… в танках горели… в цинках домой возвращались. Потом в конторе меня поставили на сверхважный участок работы. Смотреть за этой шарагой, за очкастыми придурками, каждый второй из которых - предатель. Но я старался! «Майор Туляков», блин. Потому что кто-то должен делать грязную работу, чтобы такие дебилы, как ты, могли спокойно по клубам шастать. И если бы мы довели дело до конца, никто бы на нас не рыпнулся! Ни одна сука! Но подвели уроды в штабах. Все развалили. Все предали…
        Токарев издал звук, похожий на сдавленный всхлип.
        Малютин был в ступоре: «Какие, на хрен, товарищи? Кого предали? О чем он вообще плетет и зачем? - И вдруг он понял - и ужаснулся. - Эмоциональная накрутка. Психологически даже гопнику трудно ударить прохожего сразу, без перехода. Надо сначала войти в контакт, спросить закурить. Если речь идет о мирной обстановке, то вооруженному человеку, даже грабителю и убийце, - если, конечно, а он не псих и не профессиональный киллер - трудно выстрелить незнакомому человеку в лицо без должной раскачки, без своеобразной прелюдии».
        Это значило, что майор не до конца еще оскотинился. Не мог он с ходу застрелить того, с кем делил общие трудности и делал общее дело. Сначала ему непременно надо было приписать ученому выдуманные грехи и пороки.
        «Значит, ты слаб, - подумал Малютин. - И даже сейчас не можешь обойтись без оправданий».
        Хотя он понимал, что это вряд ли его уже спасет. Малютин сжался. Видимо, собеседник - и будущий палач - принял это движение за проявление страха и отчаяния. Но в глубине души - там, куда Николай раньше прятался от людей и проблем, как в шкаф, - в этом темном углу ученый был собран и спокоен. Он принял решение: продать жизнь хотя бы с мизерным шансом на успех.
        -У-у-у-у, - вдруг завыл Токарев. - Твари, гниды, проститутки…
        Малютин обернулся. И увидел, что офицер не смотрит на него, а отчаянно трет виски. Глаза Токарева покраснели и заслезились.
        Продолжая материть весь белый свет, майор подошел к двери и рывком распахнул ее, направив пистолет на дверной проем.
        Никого.
        -Где вы, трусливые ублюдки? Все-таки привел их… Иуда. Ничего, и до тебя очередь дойдет. Очередь из «калаша».
        Он повернулся к Малютину, став спиной к дверному проему.
        «Сейчас или никогда».
        -Берегись, сзади! - крикнул ученый. Взгляд его окаменел, глаза расширились, как бывает от сильного страха. Николай смотрел куда-то за спину майора, поверх его плеча.
        Это был дешевый трюк, на который тот, если бы был чуть спокойнее, никогда бы не купился.
        Но Токарев был не в себе. И он повернул голову, убрав палец со спускового крючка. Этого было достаточно.
        В ту же секунду Малютин бросился на него.
        Он хотел выбить оружие из руки майора, но тот в последний момент уклонился, и все, что Николаю удалось - это вытолкнуть его в коридор.
        Секунду тот стоял и смотрел на ученого, а потом засмеялся, как помешанный.
        -Так дерутся только бабы… предатель. Сукина тварь. Сдохни…
        Его рука, в которой он так и держал пистолет, начала подниматься. И в этот момент что-то черное схватило его за горло. Глаза Токарева полезли из орбит, он забился, как попавший в капкан зверь.
        Рукой с пистолетом он ткнул куда-то в сторону. Один за другим прозвучали три выстрела. Затем что-то хрустнуло, и бывший офицер с дико выпученными глазами и лицом, перекошенным от страха, начал сползать на пол.
        -Так дерутся… только бабы, - повторил «серый», с трудом протискиваясь через дверной проем.
        Он вошел и сразу заполнил собой половину комнаты. Голос его звучал глухо, как из бочки. Как голос, пропущенный через программу.
        -Предатель. Сукина тварь.
        Он говорил без эмоций, и чувствовалось, что он понимает сказанное не лучше, чем попугай.
        У него текла кровь сразу из нескольких ран - темная и какая-то неоднородная, со сгустками.
        Мутант толкнул ногой распростертое тело офицера - то ли случайно, то ли убирая его с дороги. Труп отлетел, будто не весил ничего. Малютин понял, что ни радости, ни жалости - ничего не чувствует по этому поводу. Да, он помог монстру убить человека. Но никаких сожалений не испытывал. То же самое он ощущал, когда убил одного из «серых», разбив тому голову огнетушителем.
        Великан, несмотря на раны, твердо стоял на ногах. К его устрашающей морде невозможно было привыкнуть. В ней было что-то от насекомого. Глаза, похожие на шарики из черного мрамора или на наполненные нефтью пузыри, - ни зрачка, ни радужки - уставились на Малютина.
        Ученый встретился взглядом с этим существом… и на него свалилась, как наковальня в мультфильме, такая тяжесть, что он чуть не упал там же, где стоял.
        Станислав Лем говорил, что телепатии не существует и что она невозможна. Иначе эволюция давно пришла бы к этому. Зачем птицам кричать, оповещая сородичей, зачем волку вынюхивать добычу, если можно просто прочесть ее мысли?
        Но как можно было объяснить то, что Николай увидел там? От этой концентрированной боли его скрутило, ему вывернуло наизнанку душу и разум. Он представил, каково это, и впервые понял, что бывает судьба хуже, много хуже, чем та, что досталась ему самому. Где-то там, в теле этого создания, жил, словно пленник в темнице, человеческий ребенок. Жил, не имея ни одной общей клетки, ни одного общего гена с собой прежним.
        -Много таких, как ты? - спросил ученый наконец.
        «Один. Остальные… животные».
        -Мне это знакомо.
        Потом существо вдруг протянуло ему листок, помятый и поблекший от времени. Это была глянцевая обложка журнала о путешествиях. На ней был пейзаж, в котором Малютин узнал Африку, какой ее обычно изображали в туристических буклетах. Какой-то национальный парк или заповедник, не иначе: синее небо, яркая зелень, огромный шар солнца, и звери, которых, видимо, приманили специально для удачной фотографии. А может, вставили в «фотошопе».
        Рядом с названием журнала мелкими буквами был указан код ISSN - книжный индекс, показавшийся Малютину странно знакомым.
        «Ах да. 0321 -0669. Тот самый таинственный код, который мы получили по радио морзянкой. Неужели у этого страшилы хватило ума понять азбуку Морзе? - не мог поверить Николай. - Я сам так и не сумел, хотя увлекался одно время радиоделом - примерно как языком эсперанто и ландшафтным дизайном».
        «Как попасть туда? - внезапно почувствовал ученый «голос» своего жутковатого собеседника. - Как?»
        «Голос» этот будто шел напрямую от разума к разуму.
        -Невозможно туда попасть, - ответил Малютин так, словно перед ним был человек. Но в глаза, похожие на ямы с черной жижей, он все же старался не смотреть. - А даже если можно… это ничего не даст, пойми. Так везде. Как здесь - сейчас повсюду.
        Несколько десятков секунд они просто стояли друг напротив друга - человек и монстр, монстр и человек. Морда… лицо этого создания не могло выражать эмоций, но человек все понял и так. Николай подумал, что у людей больше нет монополии на боль от того, что разбиваются их мечты, сталкиваясь с реальностью.
        Потом Малютин услышал:
        «Уходи. Другие придут».
        Когда Николай уже собирался идти тем же путем, каким он сюда попал, существо «окликнуло» его.
        «Есть другой путь. Безопаснее».
        -Подожди. Тут есть кое-что, что мне нужно, - вдруг вспомнил Малютин.
        Надо было забрать из комнаты несколько вещей. Прежде всего, одну из винтовок, пистолет и кое-что из аптечки майора. Чудовище смотрело на него настороженно, но не враждебно. Оно терпеливо ожидало. А когда биолог закончил сборы, просто вышло из комнаты, и двинулось вперед по коридору, указывая путь, как мрачный проводник загробного мира. И человек пошел за ним по лестнице в подвал административного корпуса, слепо доверяя тому, кого еще недавно посчитал бы воплощением всех своих кошмаров.
        Глава 14
        Воскресенье, вечер
        В противогазе и химзащите на велосипеде ехать тяжело. Особенно когда ветер норовит повалить тебя и дождь уже не накрапывает, а льет вовсю. А дорога под ногами то и дело превращается в сплошные ухабы и колдобины, да еще на пути из темноты постоянно возникают ржавеющие на вечной стоянке автомобили.
        Малютину почему-то вспомнились черно-белые фотографии времен Первой мировой войны. Тогда солдаты, оснащенные велосипедами, назывались «Самокатными частями». И в старинных противогазах выглядели они примерно так же, как он сейчас.
        Противогаз нашелся в подвале, куда его провел дружелюбный монстр.
        «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Точнее не скажешь».
        В какой-то момент чудовище остановилось возле одной из железных дверей, пропуская человека вперед: туннель за этой дверью был настолько узок и низок, что оно просто не смогло бы в него пролезть. Пройдя до конца туннеля - путь себе он освещал хорошим фонарем майора, - Малютин оказался в чуть более просторном тамбуре с вертикальной лестницей. Здесь нашелся запасной костюм Л-1, который мало от чего защищал, но все же был лучше, чем рваные штаны и камуфляжная рубашка. Биолог облачился в него, потом поднялся по лесенке и толкнул люк над головой, оказавшийся незапертым.
        «Люк, я твой отец. Не веришь?»
        В лицо ему сразу ударил ветер, по голове и плечам застучали дождевые капли. Он находился за стеной, недалеко от главных ворот Института.
        Сначала Николай заглянул в сторожку. В одной из подсобок КПП он еще во время первого визита заметил старый, но с виду исправный велосипед. Ржавчины на нем почти не было, оставалось только смазать цепь машинным маслом, которое нашлось тут же.
        Никакого преследования не было. Великан сдержал свое слово, что бы ни случилось с ним самим потом.
        Николай уже понял, что днем твари менее активны, предпочитая ночь. Да и дождь хорошо смывал его следы.
        На душе у Малютина было погано.
        Он думал не о Маше, сержанте и других, кто еще мог оставаться в плену в лаборатории. Он думал о своей уязвленной гордости. Мутанты заставили его не только испытать страх, но и убежать. Они победили.
        «Из деревни тоже придется уезжать. Теперь для тварей мы легкая добыча. В тот первый раз, ночью, «серые», наверное, отступили только потому, что почувствовали приближение людей полковника. А теперь, без особого труда перебив профессиональных военных, с запуганными гражданскими они справятся на раз. Так что надо бежать подальше, километров за сто. Никто не знает, сколько они могут проходить пешком, как хорошо ориентируются и берут след. Сколько их осталось с учетом тех, которых мы убили? Штук десять? Двенадцать? А вдруг они все-таки смогут превратить пленных в себе подобных? Надо было убить вожака».
        Хотя, после того, как Великан дал ему почувствовать и увидеть то, что у остальных тварей было в голове, Малютин еще более утвердился в мысли, что убийство лидера в кепке ничего не дало бы - любой другой монстр займет его место.
        Ноги болели страшно. Судя по знакам на дороге, он проехал километров восемь и понял, что дальше ехать не может.
        «Немного пройдусь пешком».
        Своего железного коня он катил рядом с собой. Было около четырех дня.
        Они напали внезапно. Вылетели из-за деревьев с горящими глазами и разинутыми пастями - местные версии собаки Баскервилей. И ему пришлось запрыгивать в седло на бегу.
        Теперь он мчался, пригибаясь как можно ниже к раме. По стеклу противогаза хлестали ветви кустарника, бурно разросшегося за годы отсутствия людей, породу которого даже он, биолог, не смог бы опознать. Здесь эти растения отнюдь не казались мертвыми и сухими. Напротив, как живые, норовили разбить защитные стекла, выколоть глаза, пропороть кожу, задержать его.
        Николай знал, что за ним гонятся, даже когда терял преследователей из виду. И это были не обитатели Логова, чью территорию он недавно покинул. Это были те, кого Малютин про себя называл церберами. Те самые адские гончие, которых их отряд встретил по дороге сюда. Похоже, между этими стаями была конкуренция. Кто же в ней выигрывал? Вопрос, не имеющий практической значимости.
        Пару раз он сумел улучить момент и обернуться. Лишь для того, чтоб увидеть за деревьями силуэты, похожие на собачьи, только крупнее. Что-то вроде доберманов-переростков с длинными изогнутыми лапами. Некоторые из них были чуть дальше и походили на размытые тени, но быстро, скачками, приближались.
        Хитрые бестии явно загоняли жертву, ждали, когда подтянутся остальные. Николай знал, что ничего не сможет противопоставить им. Он не владел оружием так же хорошо, как Токарев или его погибшие солдаты, да и патронов было - кот наплакал. Он мог убить максимум одну-двух тварей. Но они не нападали, эти любители загонной охоты. Соблюдали осторожность. Наверное, эти были те самые «псы», которых их отряд здорово проредил автоматным огнем. Вот они и опасались теперь.
        В какой-то момент ему показалось, что его догоняют. Одна из тварей подтянулась совсем близко. Он слышал мягкий топот ее лап и легкое клацанье когтей по камням и асфальту.
        «Когти не прячутся, как у всех псовых».
        Ноги его одеревенели, крутить педали было так же тяжело, как грести на галере, и он уже простился с жизнью, ожидая каждую секунду удара лапы, которая располосует его, или прикосновения зубов, которые задушат его, как цыпленка. Надо было останавливаться и стрелять, стрелять, пока не повалят…
        Но вдруг топот неумолимых преследователей оборвался.
        «Выдохлись, барбосы?»
        Не веря своей удаче, Малютин оглянулся, но темнота ничем его не порадовала, не дала успокоения. Она была по-прежнему угрожающая. Возможно, твари решили сменить тактику и теперь подбирались бесшумно.
        Еще десять минут он ехал, не давая себя роздыха. Пока сердце не начало выпрыгивать из груди, а в боку не заболело так, будто туда вгоняли раскаленную спицу.
        Автобусная остановка. Название стерто, крыша обвалилась.
        Николай сел на лавочку, прислонившись к ободранной кирпичной стене. Положил винтовку майора на колени. Пистолет, которым погибший параноик совсем недавно угрожал ему, Малютин тоже держал при себе.
        «Всего минуту. И едем дальше».
        И вдруг - словно тень набежала на него. Странная слабость стала охватывать все тело. Вскоре к ней присоединилась тошнота, но не привычная ее форма, а какая-то странная - как будто стальная рука схватила внутренности. Стало вдруг холодно и душно. А потом еще и темно.
        Темные воды охватили его.
        Глава 15
        День и время неизвестны
        Первое, что он услышал, был знакомый голос:
        -Коля. Коля, ты меня слышишь? Поговори со мной, пожалуйста. Хотя бы открой глаза.
        Он открыл глаза.
        «Где я, черт возьми?» - подумал он, разглядывая комнату, в которой находился.
        Та была совсем маленькой. На единственном окне были жалюзи, сейчас сдвинутые. А за ними, судя по всему, был день, каких он давно не помнил. От которых успел отвыкнуть за годы хмурого ненастья, менявшегося только от снега к дождю и обратно.
        Обои и постель в пастельных тонах. Картина на стене с изображением желтого песчаного берега. Мягкий приглушенный свет невидимой лампы на потолке.
        Он не узнавал это место. Ни один дом в Мирном не был похож на этот.
        -Ну вот, молодец, - снова прозвучало рядом с ним. - А теперь поговори со мной, будь хорошим мальчиком.
        В этот момент он поднял взгляд на стоящий над ним силуэт.
        «Маша? Нет. Марина? Нет. Но что это вообще за место? Тут слишком чисто и свежо для поселка».
        Он с трудом сосредоточил взгляд на ней: светлые волосы спрятаны под шапочку, но одна прядь выбивается; синий халат похож на медицинский, но она не медсестра и не врач.
        Он узнал ее. Потому что никогда и не забывал.
        -К-как ты здесь оказалась?
        «Нет, это невероятно. Этого не может быть».
        От неожиданности Малютин попытался вскочить.
        -Тихо-тихо. Врач сказал, ты не должен перенапрягаться.
        Николай вдруг рассмеялся.
        -Так это все… был сон? А я думал… почему столько нестыковок, несуразностей было в том, что произошло с нами. Я всегда знал…
        Он всегда знал, что это просто бред. Кошмар, от которого надо проснуться. И тогда все закончится. Не будет этого серого неба, мутантов из американских комиксов, полубезумных людей - уцелевших, но выживших из ума, считающих последние дни своей жизни.
        Он присел на кровати и воспользовался возможностью разглядеть женщину получше. И был вознагражден. Она была как всегда красива. Как в тот последний раз, когда они расстались, думая, что увидятся на следующий день. Даже этот бесформенный халат не мог скрыть ее фигуру. Ее волосы были по-прежнему очень густые, и вся она была именно такая, какой он ее запомнил - как на фотографии в телефоне. Которую он когда-то удалил.
        Николай потянулся к ней, но она остановила его жестом.
        -Нет-нет. Не так быстро. Иначе упадешь. Попробуй вставать постепенно. Мне сказали, что тебе лучше. Вот я и пришла, - в голосе ее, таком приятном и нежном, звучала тревога. - Ты рад меня видеть?
        -Да, - честно сказал он, хотя не мог в этот момент даже вспомнить ее имени. - Как я здесь оказался?
        -Ты помнишь, кто ты такой?
        -Шутишь. Конечно, помню. Меня звали когда-то Николаем Малютиным. Я жил в городе. Учился на учебе. Работал на работе.
        -Жил в жилище и ел еду, - передразнила она. - Это хорошо, что у тебя сохранилось чувство юмора. Ты всегда был странным, Коля. Не от мира сего. За что я тебя только люблю? Другая не стала бы это терпеть. Другая давно сдала бы тебя в сумасшедший дом.
        Она сказала это вроде бы шутя, но за фасадом ее слов он почувствовал какой-то странный холод. Хотя, может, ему это показалось? Ведь лейтмотивом было нечто небывалое - радость, без пяти минут счастье. И никакая ложка дегтя не могла этого испортить.
        -Но-но. Не обижайся, - она потрепала его по щеке.
        -Я и не думаю. Просто не понимаю, как такое возможно. День, когда все началось, я помню буквально по минутам.
        -Что началось?
        -Конец всему.
        -Да не было никакого конца. Был обычный день, как все остальные. Люди шли на работу. Дети шли в школы. Влюбленные шли под ручку, а супруги бранились и ворчали друг на друга.
        А ведь верно. Как ни напрягал память Николай, он не мог вспомнить ни одного цельного эпизода. Только фрагменты дней. Но на больших промежутках память пасовала. «Сколько там прошло лет? Пять, десять, двадцать? Не верится».
        Он с трудом мог вспомнить, что происходило в начале этого срока, а что - в конце. Один день был похож на другой. И сколько их было?
        -О… - она вздохнула, лицо ее выражало тревогу и участие. - Мне говорили про провалы в памяти, про ретроградную амнезию. - Но я не представляла, что все так плохо. Прости.
        -Где я? Это Мирный? Как ты там оказалась?
        -Я не знаю никакого «Мирного». Это «Склиф». Институт имени Склифосовского.
        -Что со мной?
        -Ты попал в аварию. Нарушил правила дорожного движения. Сам разбился и разбил машину.
        -Чужую?
        -Свою. Хотя, учитывая невыплаченный кредит… можно сказать, что чужую. Да и тебе сильно досталось. Врачи собрали тебя по кускам. Тяжелая черепно-мозговая травма. Ты был в коме.
        -В коме?
        Почему-то он сразу понял, что имеется в виду не республика Коми, где находится город Сыктывкар.
        -Когда тебе стало чуть легче, а показатели стабилизировались, ты нес какой-то бред про конец света, про ядерную войну, мутантов, монстров.
        -Сколько я здесь?
        -Два месяца. Но врачи говорят, что тебе еще месяц придется полежать. И еще полгода уйдет на реабилитацию. А потом ты еще год будешь платить за разбитую машину. - Она усмехнулась, откинула непослушную прядь волос с лица. - Но это лучше, чем отправиться на кладбище.
        -Я могу встать?
        -Лучше не надо. - В ее чистых глазах он увидел тревогу и страх.
        Но он уже вынул иглу из вены и поднялся на ноги.
        Пройдясь по холодному полу босиком, Малютин подошел к зеркалу.
        Он верил, потому что хотел верить.
        Но всегда найдется то, что омрачит любую радость. И сейчас это было чувство нереальности. Нереальным было ощущение покоя, от которого он отвык. Бывает, выпадает один шанс на миллион. Бывает, что беды - сотни и тысячи несчастий - обходят стороной, как пули и осколки, пролетающие мимо. Бывает. Но таких чудес - не бывает.
        Это ложь. Крохотная деталь, которой не могло быть, выдавала ее с головой.
        -Если ты говоришь правду, и ничего не было… то откуда у меня на лице этот шрам? Я хорошо помню, как он у меня появился. Я получил его, когда бродил еще слабый от лучевой болезни. Без цели, без смысла. И провалился в какую-то яму. Да и сам я слишком седой и морщинистый для двадцати пяти лет. Я вижу себя таким, потому что помню себя таким. И значит, это сон и морок. Да и ты держишься не так, как должна держаться та, которая потеряла и снова обрела любимого человека. Ты ведешь себя, как актриса в кино, причем в плохом российском телесериале по книжке - «ироническому детективу». Все это обман. Тебя нет. А то, что я видел эти годы, весь этот ад - это быль и правда.
        -Понятно. - Она спокойно отреагировала на это, будто ждала таких слов. Но ее улыбка вдруг стала злой и холодной. - Ты не хочешь морока? Хочешь правды? Ну так получай ее. «Любимый». Я же тебе сказала, что ты будешь платить за всё. До самого конца.
        И исчезла. В комнате вдруг стало темно и холодно. Тени начали сгущаться. За жалюзи вместо дневного света была теперь обсидиановая, антрацитовая чернота.
        Николай опять почувствовал себя безмерно одиноким. Зато теперь не было ощущения фальши. Он ведь скорее поверил бы в квантовое бессмертие или в то, что его сознание ученые сохранили в банке данных, а все, что он видел эти годы, было затянувшимся сеансом виртуальной реальности.
        Но все было проще. Скорее всего, он сейчас умирал. Например, от гипоксии. И видел яркие галлюцинации, пока мозг отсчитывал свои последние секунды, прежде чем погибнуть без кислорода. Верующий видел бы ангелов. Но он-то ни во что давно не верил.
        Да, этот темный мир - реальный и единственный. Каким бы он ни был чудовищным.
        «Прощай».
        И с этой мыслью Малютин начал просыпаться.
        Он не сказал этого слова вслух, но это было и не нужно. «Она» итак все поняла.
        -Ты сам выбрал, - усмехнулась та, кого он на краткие мгновения действительно принял за свою любимую из прошлой жизни. Теперь она стояла как призрак в черном, не отбрасывая тень. Да и светильник на потолке света почти не давал.
        Теперь «она» смотрела на него, скаля зубы, словно кто-то знакомый, но совсем не родной.
        -Ты всегда ждешь только плохого. Поэтому оно с тобой и случается. Плати за всё.
        Она рассмеялась и распалась на куски. Тут же и все остальное - комната, лампа, картина на стене, жалюзи - все вдруг начало таять, истлевать, разваливаться. А потом словно провалилось сквозь землю, свернулось, как свиток. Осталась только темнота за окном, она разрослась и поглотила все остальное.
        Малютин провалился куда-то в яму, в холодную воду.
        Самым неприятным был момент пробуждения.
        «Добро пожаловать в реальный мир», - подумал он.

***
        Когда туман забытья слетел с него, Малютин понял, что на твердой земле лежит только верхняя половина его тела. А нижняя погружена в воду.
        Он пригляделся. Было уже темно, как бывало теперь вечерами даже летом.
        Николай находился в глубокой промоине, похожей на кратер. Ее края были асфальтовыми и чуть загибались вверх. Может, это сделали наводнения, может, подвижки земной коры. А может, до войны люди раскопали эту полость экскаватором. Из одного ее края торчали ржавые трубы.
        Он не видел дна под собой, но в одном был уверен: рядом, в считаных метрах от его ног, что-то бултыхалось, скрытое темной водой. Будто этот котлован облюбовал кто-то живой и огромный.
        Если человеку как следует дать по голове, то последние несколько минут жизни сотрутся из его памяти. Это травматическая амнезия. Но какие-то смутные обрывки начали проступать, и Малютин собрал их в кучу усилием воли.
        Дорога с разбитым асфальтом, по которой он ехал, несколько минут назад нырнула под воду - в лужу с мутной и маслянистой поверхностью. Видимо, год за годом весенние разливы и осенние дожди размывали дорогу и насыпь под ней, пока не прорвались и не заполнили всю низину. Огромные опоры ЛЭП поднимались прямо из воды, как и мертвые разлапистые деревья. Посредине этого пруда, имевшего в самом узком месте не меньше ста метров, стоял наполовину утонувший автобус, похожий на купающегося бегемота. Одна его часть была менее скрыта водой, чем другая. А значит, где-то там был брод.
        Но, если посмотреть в другую сторону, вода тянулась, насколько хватало глаз. Видимо, недавний ливень здорово способствовал этому разливу, возможно, размыв какую-нибудь преграду для воды, «плотину» из хлама и упавших деревьев.
        Объезжать - означало сделать серьезный крюк. И тогда ученый решил «сократить путь». Почему-то вода, которая должна была, по идее, быть обжигающе холодной, как только Николай ступил в нее, катя велосипед рядом с собой, сначала встретила его затхлой теплотой болота. Или ему это только казалось? Сейчас же вода, как и положено в это время года, была ледяной.
        Но вдруг поверхность ее замутилась и покрылась рябью. Что-то забулькало, пошли пузыри. Малютин почувствовал набирающее силу течение.
        «Что за явление природы? И где я, черт возьми?»
        Николай видел, что там, где по его прикидкам должен был быть север, лужа тянулась настолько далеко, что терялась в дымке.
        «Уж не связана ли она с какими-нибудь речками?» - подумал он машинально, без интереса. Его жизнь и смерть от этого не зависели. Он чувствовал себя так, будто все еще находился во сне.
        Однако холод, сковывавший ноги, был реальным, и ломота, озноб и дрожь не позволяли сомневаться на этот счет. «Надо выбираться. А то недолго и умереть от воспаления легких».
        Малютин попытался вылезти, но с удивлением понял, что не может выдернуть ногу.
        Ученый сунул руку в воду, чтоб освободить свой сапог и штанину, и обомлел. Там, под покрытой маслянистой пленкой поверхностью, была какая-то вязкая субстанция, похожая на кисель. И чем глубже, тем гуще она становилась. Внезапно руку обожгло огнем. Малютин отдернул ее - в том месте, где в ткани костюма была трещина, которую он так и не смог хорошо заклеить, несколько капель просочились внутрь. И теперь, попав на кожу, жгли, словно кислота.
        С резиновой перчатки стекали сгустки живой слизи. На поверхности воды они собирались вместе, похожие на большие капли ртути.
        Когда биолог рывком все-таки выдернул ногу, то увидел, что она вся покрыта таким же «слизнем», только более крупным, заключившим ее в себя по самую щиколотку, как в вакуоль. Чулок костюма Л-1 был дырявым, из него стекала вода - багровая, с примесью крови. Боль накатила как волна цунами - как только он освободился от скользкой пакости, счистив ее с ноги о шершавый край ямы.
        Казалось, его кости и мясо вываривают в кипятке.
        Малютин заорал так громко, что крик вернулся к нему эхом.
        Не помня себя, ученый начал карабкаться по стенке, хватаясь руками за все, что попадалось, скатываясь и снова поднимаясь. А за ним карабкались по склону эти живые нити, похожие на улиток без панцирей. Из глубины поднимались все новые и новые щупальца слизи, и им не было видно конца.
        Страх добавил сил, и, наконец, биолог выбрался на твердую землю.
        Оглянувшись, он увидел, что в середине промоины всплывает из-под воды что-то большое, похожее на плот. Оно приподнялось над водой примерно на метр, и Николай разглядел, что состоит оно не из слизи, хотя и покрыто ею.
        Откуда-то из складок кожи посмотрели на него огромные глаза. А потом лениво закатились, закрылись, и «плот» начал медленно погружаться в воду.
        Мелкие тварюшки - те, которые чуть не съели его ногу, - все еще барахтались у края, то и дело накатывая и снова стекая назад. Но подъем был слишком крут для них.
        А «плот» тем временем погрузился в воду, выпустив пузырей не меньше, чем тонущий «Титаник» или ныряющий кит. Вскоре о нем напоминала только рябь на поверхности воды.
        Малютин же понял, что стоит не на берегу, а на каком-то уступе, возвышающемся над промоиной, но ниже уровня земли метра на полтора. И он начал карабкаться вверх. Больше всего он боялся оступиться и упасть обратно в воду. Вдобавок края ямы осыпались. В последний момент у него сдали нервы, он рванулся что было сил. И выбрался, наконец, на асфальт.
        Слизняки поменьше перестали атаковать и откатились назад. Вскоре последний из них скрылся в пучине гигантской лужи, по крайней мере часть которой когда-то вырыли люди - Малютин заметил стоящий поодаль экскаватор.
        «Чудны дела твои, Господи. Или не господи, а наоборот… Чем является этот студень? Стаей моллюсков? Большой тварью неведомого рода и ее симбионтами? Колонией простейших?»
        Он вспомнил, как ему казалось, что под водой он стоит на чем-то крошащемся - то ли на старых гнилых досках, то ли на костях.
        «Если это - то самое создание, которое мы видели у Центра, а не его брат-близнец, - с ним шутки плохи. Ведь тут не меньше десяти километров. Возможно, он перемещается по руслам речек и ручейков. Хотя на наших он прекрасно двигался и по суше».
        Почему-то Николай подумал, что существо это малоподвижно, когда сыто. А у него как раз недавно был обед. Именно это Малютина и спасло. В воде, окрашенной кровью, плавали чьи-то останки - клочья шерсти и куски шкуры. И что-то похожее на вытянутый бугристый череп с остатками кожи.
        «Не повезло «собакам», хотя вряд ли этот улиткоспрут сожрал всю стаю».
        Однако Малютину надо было на противоположный берег. «Похоже, придется все-таки топать в обход».
        Вскоре показалась знакомая автобусная остановка, но велосипеда ни там, ни на берегу лужи не нашлось. Должно быть, когда его сознание помутилось, велосипед утянуло вниз, вместе с привязанной к багажнику винтовкой. А может, винтовку Малютин взял в руки и просто уронил.
        «Значит, дальше придется пешком».
        Минут десять Николай, сверяясь по компасу, который помогал куда лучше непоправимо устаревших карт, обходил это море. Глубина в некоторых местах была совсем небольшой, и даже просматривалось покрытое мусором дно. Помня об опасности, в воду он больше не наступал.
        Но вдруг вода снова пришла в движение.
        Спрятавшись за грузовым автомобилем на берегу - ржавым бортовым «КамАЗом» - Малютин, сквозь зубы проклиная все на свете, смотрел, как из воды, колыхаясь, восстает огромное нечто. Потоки воды стекали с него. Оно было похоже на раздувшегося кальмара, которых иногда выбрасывало на океанский берег - к удивлению зевак и шоку биологов.
        «Старый знакомый. Видимо, уже все переварил и хочет добавки».
        Впрочем, аналогия с головоногими была ложной. У этого существа не было знакомой двусторонней симметрии. Оно, казалось, состояло из несочетающихся друг с другом по размеру частей, словно сросшийся клубок червей. Смотреть на него было больно, как на сложный мозаичный узор, потому что глаза слишком напрягались, пытаясь придать бесформенному нечто привычные черты.
        Щупальца или псевдоподии, похожие на мокрые канаты, медленно разматывались. Вот они потянулись к тому месту, где спрятался человек, все набирая и набирая скорость.
        Похоже, тварь успела заметить его или обладала хорошим чутьем. Малютин бросил свое укрытие и побежал в полную силу.
        Размотавшись на добрых пятнадцать метров, щупальца, так и не догнав дичь, втянулись обратно, явно нехотя. А само существо потекло вслед за Николаем по воде, прямо по ее поверхности - будто катер на воздушной подушке… абсолютно бесшумно и с неожиданной скоростью. Оказавшись на суше, оно замедлилось, но не слишком. Несколько «глаз» уставились на человека. Их мерцание показалось Николаю завораживающим, но он оторвал взгляд и больше уже не поворачивался. Только бежал.
        Наконец, создание скрылось из виду за деревьями. Но страх, липкий и леденящий душу, гнал его вперед.
        -Жаль, нет огнемета. «Шмель» тебе бы в самый раз подошел.
        Дорога с твердым покрытием осталась где-то далеко позади. Вокруг был голый пустырь. «Тут и на велосипеде особо не погоняешь. Хорошо, хоть рюкзак был на спине. И пистолет в кобуре».
        Костюм Малютина, дырявый, как решето, представлял собой ужасное зрелище. Ноги болели нестерпимо. Утешала только одна мысль: до цели оставалось сравнительно недалеко. А там - и горячая пища, и кровать, и лекарства.
        Он ускорил шаг, а потом снова побежал. Хотя за ним никто не гнался… пока. Иногда ученый позволял себе сделать привал. Странно, но он почти не устал. Уж не имели ли недавние укусы эффекта гирудотерапии, вытянув из него дурную кровь вместе с ядами?
        Но нет. Ноги по-прежнему очень болели. Просто его подгоняло желание быстрее закончить этот кошмар.
        По крайней мере, псовые теперь уж точно потеряли его след.
        Наконец он нашел автомобильную дорогу, которая через какое-то время вывела его к трассе. Всего несколько дней назад он ехал тут с солдатами в проклятый «Центр»…
        «Сколько понадобится часов, чтобы дойти до Мирного, минуя городские районы, где среди многоэтажек может прятаться что угодно? Не ослабею ли раньше от голода и радиации? Не догонят ли меня эти псы… или сами «серые»? И пустят ли меня внутрь, когда дойду?»
        Малютин шел, переставляя ноги, как робот, стараясь не думать. Он хотел только одного - добежать, добрести, доползти - а там видно будет.

***
        Знакомый поворот трассы, знакомые фуры на дороге.
        Закусочная. Почему-то он знал, что место, где ему пришлось пережить лютый страх, теперь чистое. Все опасности остались позади. Он почти дошел до цели, и его не догонят.
        Вот вдалеке показалась вышка, на которой они когда-то втроем несли дежурство.
        Не помня себя, как в полусне, Малютин взбежал по косогору.
        А вот и поселок, который с пригорка казался похожим на пчелиные соты.
        «Лишь бы пустили, лишь бы не пристрелили свои».
        -Эй! Эй-эй! Люди, человеки! Это я! Микроскоп! Малютин! Не стреляйте!
        Тишина.
        А вот и ворота. Старые, покрытые ржавчиной, исцарапанные… Но не прибавилось ли на них царапин?
        Николай толкнул створку, уверенный, что та крепко заперта, но она, к его удивлению, распахнулась.
        Это наполнило его нехорошими предчувствиями. Что там внутри, за стеной? Что произошло в его отсутствие?
        Он боролся с этими мыслями, пока шел от ворот до «трубы». И тут увидел, что стены пластикового туннеля, соединяющего отдельные здания поселка, распороты, разодраны во многих местах. Казалось, кто-то пробежал здесь насквозь, прорывая стенки и оставляя грязные следы. Увидел Николай и пятна засохшей крови на бетонном тротуаре. Он мог бы принять их за что угодно - машинное масло, краску, - но рядом лежала оторванная, частично скелетированная рука. Нескольких пальцев на ней недоставало.
        Рядом в сарае нашлось первое тело. Вернее, то, что от него осталось. Это был Петр, один из мужиков, с которым Малютин особо не общался, но знал, что тот успел послужить в армии и в поселке часто выбирался в караульную службу. Рядом валялась изгрызенная, замусоленная «Сайга», брать которую было противно, но биолог обтер ее тряпкой, проверил исправность, отсоединил магазин. Все патроны были на месте.
        Видимо, когда это случилось, Петр отвечал за ворота. И он их открыл, хотя было не ясно: почему? А больше ничего сделать часовой не успел.
        Дальше, переходя от дома к дому, Малютин видел только разгром и запустение.
        Гермодвери были распахнуты. В комнатах гулял ветер, гонял обрывки полиэтилена и бумаги, наполнитель распоротых подушек и одеял.
        Кое-где пол был заляпан бурым. Такие же пятна покрывали стены. Шкафы были разломаны, столы и стулья перевернуты, будто по комнатам носился дикий кабан или горилла.
        Кое-где вся посуда была разбита, а пол покрывали россыпи острых осколков. Занавески, простыни были изодраны и воняли псиной, резким запахом звериной берлоги.
        Ученый шел, особо не скрываясь. Искал живых - неосторожно и безрассудно. Но поворачивался на каждый шорох, проверяя с фонарем и ружьем каждый темный угол.
        Впрочем, он чувствовал, что в этом месте опасности больше нет.
        Судя по засохшим остаткам еды в тарелках, разряженным генераторам, испортившейся рыбе в общем холодильнике (куда создания не сумели добраться) - все произошло не сегодня, а пару дней назад.
        И тогда, как молотом ударила страшная догадка.
        Те люди, о которых говорила Мария… новые пленники Логова - не откуда-то из другой деревни. Это были жители Мирного. Именно их, воспользовавшись отсутствием военных, застали врасплох твари. А он… просто фантастический идиот.
        Малютин не нашел ни одного живого, хотя обшарил всю деревню и постучал в каждый дом - даже туда, где все было заколочено и никто не жил годами, - в надежде, что кто-то спрятался и сумел переждать нападение. Тщетно. Никто не вышел на его зов.
        Клуб встретил его самым страшным разгромом. Тут как будто прошел Мамай или стая дикий обезьян. Все, что можно было сломать - даже безобидная бытовая техника, - было разбито и сломано.
        Здесь он нашел два тела. Опознать не смог, настолько они были обезображены. Понял только, что это женщина и подросток лет тринадцати - даже не понять, мальчик или девочка.
        «Они просто поели, что повкуснее. Не смогли сдержаться».
        Рвотных позывов больше не было. Только еще сильнее сжимались зубы, и он сам готов был грызть и терзать этих сатанинских отродий.
        Старушка, которая умерла во время его последнего патруля, была не так уж не права. Сущности из потустороннего мира действительно ходили по земле и посещали поселок. Только это был отнюдь не бог и не его ангелы.
        Склад. Его темные окна казались целыми. Обе двери были заперты.
        Это было последнее строение, куда Николай еще не заглянул, но с самой большой площадью. А значит, проверка здесь будет самой опасной. Особенно учитывая отсутствие электричества и огромные подвалы.
        Но к счастью, в здание Склада твари не пробились. Николай нашел универсальный ключ, который хранился в кабинете Семеныча, и открыл запасную дверь склада. В шлюзе было чисто и пыльно.
        Внутри все было цело. И снова - никого… Видимо, мутанты застали людей, когда те разошлись по домам, и переловили, как зайцев. Оставшихся настигли и окружили в Клубе. А потом, убив несколько человек для острастки, собрали живых в кучу и погнали гуртом по дороге, как пастухи - овец.
        Малютин понимал, что нельзя вынимать пробки из ушей. Он помнил, как Великан парализовал волю Токарева, а ведь тот отнюдь не был тряпкой. На обычного человека зов и крик «серых» воздействовали куда сильнее. От этого не просто болела голова - люди либо сходили с ума, либо превращались в послушных манекенов.
        Этим можно было объяснить тот факт, что около двух десятков тварей смогли переловить почти сотню людей.
        Никто не вышел на его стук. Малютин до последнего надеялся, что в одном из закутков Склада он наткнется на кого-нибудь, кто сумел ускользнуть и спрятаться.
        По крайней мере, запасы уцелели. По поводу того, что мутанты не сумеют разгрызть консервные банки, ученый больше не обольщался, но другие продукты - типа сухих сублимированных смесей и концентратов в тюбиках - нашлись в запертом помещении подвала, куда монстры не проникли. Испортилась только рыба, хранившаяся в морозильной камере. Но ее и так мало кто решился бы есть из-за специфического внешнего вида.
        Остался один вопрос: что делать дальше?
        Но если Малютин и колебался, то недолго.
        «Да кто я такой? Тварь дрожащая или человек?»
        Отвечать на этот риторический вопрос пришлось самому. Да, можно было остаться тут и выживать одному. Запасов хватило бы лет на десять - при условии, что будут работать регенераторы воздуха, система очистки воды и хотя бы один ветряк.
        Но преодолев уже столько всего, было бы странно отступить сейчас и выбрать легкий путь. У него, как говорят герои фильмов, оставались неоплаченные счета кое к кому. Да и людей все-таки надо было хотя бы попытаться спасти.
        Ученый принялся собираться в путь, который мог оказаться последним.
        К огромному сожалению, в оружейной комнате было пусто. Видимо, те двое бойцов, что остались тогда в поселке, «реквизировали» иперенесли весь огнестрел в другое место, подальше от «штатских». Отдать такой приказ было бы очень в духе Токарева. А в момент нападения оружие находилось только у часовых, остальные просто не успели получить его на руки.
        Как бы то ни было, на поиски времени не было. Пришлось довольствоваться «Сайгой». Хорошо хоть нашлось несколько пачек патронов и кое-что другое. В цинковом ящике лежали гранаты: несколько светошумовых и одна осколочная - им за все эти годы так и не нашли применения. Взял Малютин и новый костюм ОЗК, и противогаз, и дозиметр-радиометр, хотя понимал, что урон, нанесенный организму полученной за эту неделю дозой, можно было теперь хоть как-то компенсировать, только если провести следующие пять лет в герметичном боксе со стенками из свинца. Нашел Николай и кое-что из лекарств, а заодно обработал свои раны. И тут ему зверски захотелось спать. Видимо, эти пиявки все-таки успели что-то ему впрыснуть.
        Вначале Николай хотел позволить себе вздремнуть пару часов, но знал, что это вызовет ненужное расслабление. После этого захочется поспать еще часов шесть. А каждый час - это, возможно, чья-то смерть, причем очень нехорошая.
        Вместо этого он еще раз прошерстил аптечки. Малютин не был фармакологом, но как химик-любитель и биолог-профессионал знал вещества, которые могут поддержать его нервную систему в работоспособном состоянии. Больше восьми часов ему и не требовалось. Вдобавок к этому «коктейлю» он заварил в термосе крепчайший чай. Пока он все это собирал, про себя бормотал то, что даже сам считал бессвязным бредом:
        -«Доктор, доктор, помогите, я не могу уснуть… - Да вы что, с ума сошли? Я ветеринар!».
        Еще он нашел в одном из шкафчиков легкий бронежилет, который - при небольшом весе - мог хоть как-то защитить от холодного оружия, а значит, и от когтей.
        Вместо самодельных ватных затычек взял нормальные беруши. Семеныч как-то жаловался, что не может уснуть без них - и это при том, что в поселке никогда не было шумно.
        Малютин решил, что вставит их в уши, когда будет приближаться к цели. Несколько секунд у него будет, даже если они заметят его первыми и сразу начнут выть. Сильная воля и ярко выраженный индивидуализм, повышенная критичность ко всему должны были дать ему некоторую фору. Он успел заметить, что особенно сильно их приемчики действуют на тех, кто привык жить по правилам и подчиняться чужим указаниям.
        Подумав, Николай добавил еще и охотничий нож - вместо своего, потерянного. Пистолет майора он по-прежнему держал при себе.
        Больше ничего он брать не стал, чтоб не перегружать себя, - все-таки не на автомобиле поедет.
        Вещи распределил - часть в заплечный рюкзак, часть в баул на багажник его нового велика: вбольшом гараже при Складе, куда давно уже никто не заглядывал за ненадобностью, обнаружился велосипед (дорогущий когда-то), покрытый слоем пыли, - куда там той рухляди, на которой он приехал из Логова!
        «Больше груза с собой везти незачем. Впрочем… рыба может сгодиться для одной цели».
        Глава 16
        Понедельник, день
        За то время, пока Малютин мчался по трассе, никто его не потревожил. Видимо, сильный ветер загнал летающих тварей в их гнезда, а сухопутные предпочитали леса или городские районы, а не голую равнину.
        Мчался - конечно, громко сказано. Не настолько хороша была дорога. Но велосипед был предназначен как раз для таких маршрутов.
        Какими же дураками были они, думая, что кругом безжизненная пустыня. Жизни тут было хоть и мало, но она присутствовала… и совсем не дружелюбная. И ее стало больше с тех пор, когда он предпринимал свои вылазки.
        В пищевой цепочке летающие гады, несмотря на свое примитивное строение, явно занимали верхнюю позицию. Ведь им был по зубам почти любой… Но эти собакообразные тоже не травку ели.
        Николай добрался до Сергиева Посада. Решил не объезжать его, а попер прямо через город, через историческую часть со всем ее архитектурным ансамблем.
        Вокруг простирался бесконечно враждебный мир. Слыша странные звуки и видя, как несколько теней прошмыгнули в одном из дворов, Малютин чувствовал в душе какое-то веселое безумие. Сейчас кто угодно: любой враг, даже не обладающий разумом и чувствами, просто слепая стихийная сила - могли раздавить его тут как муху.
        Но не раздавили.
        «Ну, идите ко мне, друзья человека. Я вам косточку дам».
        А дальше биолог действительно бросил на дорогу несколько кусков тухлой рыбы из рюкзака. И принялся ждать.
        Ждать пришлось недолго. Через пятнадцать минут рядом с кирпичным домом дореволюционной постройки - судя по вывескам, тут была аптека и два магазина - он заметил какой-то силуэт.
        «Вряд ли попутчик “голосует”».
        И точно. Тварь на четырех лапах направлялась к рыбинам.
        -Цыпа-цыпа, - произнес Малютин и выстрелил из «Сайги» ввоздух. - Идите за мной, бандерлоги!
        Ему показалось вдруг, что он чувствует, как под их толстыми черепами текут простые и короткие мысли.

***
        Они бежали за ним вяло, не очень быстро. Видимо, стая как раз недавно плотно подкрепилась. Дважды ему пришлось притормозить и подождать их. И каждый раз он выбрасывал из рюкзака небольшой кусок пахучей приманки.
        Последние километры до Центра он ехал, постоянно оглядываясь, и всегда видел вдали, метрах в восьмидесяти, бегущие за ним поджарые силуэты. Он живо представил себе их оскаленные пасти и высунутые языки, вздыбленную шерсть.
        Когда из-за деревьев показался забор института, «псы» внезапно остановились, застыли, как столбы.
        «Не ваша территория? Ничего, не бойтесь. Вам тут рады».
        И бросил половину оставшихся карасей, похожих на пираний. Остальное он планировал выбросить прямо перед воротами.
        Его уже ждали. Первого из «серых» он заметил в сторожке. Тот сидел как заправский часовой - только о маскировке понятия не имел, поэтому видно его было издалека.
        Вряд ли они «пасли» персонально Николая - скорее, стая просто поставила одного следить за дорогой.
        И теперь на его глазах Малютин, у которого «на хвосте» бежали три десятка прожорливых хищников размером с теленка, приближался к институту. В одиночку «часовой» кнему выскочить не решился. Он сразу куда-то скрылся, а Николай слез с велосипеда, отдышался. Если бы ученый курил, то, наверное, снял бы маску и затянулся напоследок. В его ситуации легко было почувствовать себя приговоренным к смертной казни.
        «Псы» между тем медленно, но верно приближались. Он уже видел среди них самого крупного и матерого.
        В тридцати метрах они остановились. Видимо, даже в их недалекие головы пришла мысль: что-то здесь не так.
        И в этот момент заскрипели ворота. Несколько темных фигур размашистой походкой выбежали на подъездную дорогу. Издалека их можно было принять за людей в плащах с капюшонами. Но все сомнения быстро пропали. Это были те, кого в разное время они, уцелевшие, называли то «серыми», то «йети», то просто монстрами. Трансгенные существа, порождения сумеречного гения военной науки.
        Не глядя на них, Малютин швырнул оставшихся карасей в сторону четвероногих хищников, насвистывая себе под нос арию Тореадора.
        А когда самый крупный «пес», недоверчиво принюхиваясь, подошел к приманке - человек вскинул ружье и, тщательно прицелившись, выстрелил.
        Николай метил в корпус, а попал, скорее всего, в лапу: тварь, дико взвыв от боли и ярости, охромела и запрыгала на трех лапах.
        Но нужный эффект был достигнут.
        Вся стая как единый организм метнулась вперед, к воротам, к мелкой козявке, осмелившейся напасть на них. Возможно, их, как и «серых», объединяла какая-то неведомая связь на уровне феромонов или недоступных человеческому глазу и уху сигналов.
        «Серые» между тем застыли. Они явно не ожидали появления новой угрозы. А о том, что «псы» являются для них именно угрозой, они не могли не знать. Двуногие монстры не отступали, но и не подходили. В этот момент прогремел второй выстрел, и один из «серых» дернулся от попадания ужалившей его, как шершень, пули.
        После этого они уже не могли остаться на месте. Связать свою боль с ружьем в руках наглого гладкокожего не составило для них особого труда. И «серые» пошли вперед, чтобы прихлопнуть этого жалкого заморыша, разорвать на куски… А четвероногие тем временем летели к ним на всех парах - вернее, к человеку, стоящему между двумя вражескими стаями.
        И когда их разделяло всего несколько метров, человек внезапно пропал. Как сквозь землю провалился. Вернее, не «как», а действительно провалился - открыв тот самый замаскированный люк, через который совсем недавно - по подсказке Великана - покинул институт.
        Захлопнув за собой крышку и соскользнув по лестнице, Малютин приземлился на ноги. И тут же услышал наверху адскую какофонию: вой, визг, крики, лязг зубов и скрежет когтей - и даже слой земли и металлический люк не могли их полностью заглушить. Там явно начался серьезный «замес», как называли это братки-бандиты из лихих 90-х.
        Тридцать «псов» против десятка с лишним «серых». Вроде бы первые должны были справиться.
        Но это еще было не все. Оставался последний штрих, последний гвоздь, который Малютин собирался вбить.
        В пятидесяти шагах от ученого в восточном направлении виднелась еще одна лестница. По его прикидкам по ней можно было попасть в здание контрольно-пропускного пункта, который он про себя называл сторожкой.
        «Там будет открыто. Я точно знаю это».
        Он толкнул головой крышку люка - и понял, что не может сдвинуть ее даже на сантиметр.
        А значит, эта часть плана отменялась. Жаль, конечно. Он уже собирался было спуститься обратно в туннель, когда крышка наконец поддалась и стала подниматься.
        Малютин толкнул ее посильнее, крышка сдвинулась, и он рывком поднялся по лестнице. Задвижка была не просто открыта, а кем-то сорвана. Мешала открыть люк только корка ржавчины и стоявшие на крышке коробки. Ученый понял, что находится в комнате отдыха для караула. Из мебели там были старый диван и несколько стульев. У стены - холодильник, поставленный почему-то на невысокую тумбу.
        Только Николай успел перевеситься через край люка, как темнота сгустилась, из нее появился «серый», протягивая к нему когтистые лапы.
        Недолго думая, Малютин выстрелил. Тварь дернулась, но не остановилась. Тогда ученый повалил на нее шаткий холодильник, под которым она удачно как раз проходила.
        Две пули в голову обездвиженному врагу - и он больше не был проблемой. Подбежав к воротам, Николай увидел, что они не просто прикрыты, а заперты на засов.
        Великан успел отрезать своим сородичам путь к отступлению. Своим бывшим сородичам. Которых там сейчас рвали и пожирали собакообразные.
        А приставленный к воротам лояльный член стаи ничего не смог сделать, потому что мелкая моторика его лап была развита еще хуже, чем у вожака. «Часовой» мог только носиться в бессильной злобе, пока не нарвался на пулю.
        Все-таки Великан, умник-ренегат, хорошо помог Николаю.
        «Не Великан. Большеголовый. Он «сказал» мне, что его так зовут», - вдруг вспомнил ученый.
        За воротами бой, похоже, вступил в финальную фазу. Уже никто не выл, просто слышалась грызня, будто тысяча дворняг одновременно глодала мозговую кость. Для Малютина эти адские звуки сейчас были приятной музыкой. Он не болел ни за тех, ни за других, но надеялся, что численный перевес позволит «псам» задавить «йети».
        И вдруг биолог хлопнул себя по лбу. Надо было торопиться. Скорее бежать в корпус №6. Среди тех, кто вышел из ворот, не было Вождя. Это Николай понял так же ясно, как и то, что может не успеть. Если бы Вождь тут был, он бы почувствовал.
        Перед лабораторным корпусом ученого уже ждали.
        Из главных дверей выходили гуськом полураздетые жалкие люди.
        Малютин узнал старосту, узнал повариху Олесю Сабитову и Жигана. Жители Мирного сбились, как овцы. Как кролики в клетке с удавом.
        Видимо, остальных держали внутри. Если еще не убили.
        Марины не было. Мутантов тоже не было. Видимо, прятались внутри. Мутантов здесь осталось от силы двое или трое. Он должен был справиться. Главное - затычки не вынимать из ушей.
        Заметив его, Семеныч замахал рукой:
        -Малютин! Не подходи!
        Староста еще как-то храбрился, хотя совсем поседел. А Олеся потеряла почти все волосы. Череп ее кровоточил, будто скальпированный. На лице синел огромный кровоподтек. Вид был отсутствующий, она смотрела себе под ноги, разбитые губы шевелились - женщина что-то бормотала себе под нос.
        -Стойте спокойно и ничем их не злите! Тогда они вас не тронут. Я попробую…
        Он не успел договорить, потому что из дверей вслед за людьми выбежал первый мутант. Это был крупный пятнистый «йети», который тут же ударил когтистой лапой в живот Жигана и вырвал ему внутренности. Тут же, словно по сигналу, еще один мутант, весь покрытый язвами, набросился на стоящего рядом мужика из поселка и заломал, как медведь-шатун. Хруста позвоночника Малютин не слышал, но видел, как вывернулась у мужика шея под страшным углом и переломилась спина, словно складной стол от IKEA. Тут же пятнистое чудовище вгрызлось Жигану - уже мертвому - в шею и оторвалось от добычи уже с мордой, перемазанной кровью. Затем оно бросило труп и повернулось к Олесе. Та попятилась, ноги ее стали подкашиваться.
        Остальные люди даже не пытались спастись. Стояли, как бараны на скотобойне.
        «Животные не убивают ради развлечения», - говорили когда-то прекраснодушные защитники природы. Как бы не так. Еще как убивают. И им это нравится: хоть кошке, хоть льву, хоть волку.
        Видимо, люди были заложниками. Но понятие «заложник» было плохо знакомо тварям, или их природная ярость была сильнее любых доводов.
        А может, пленные просто должны были стать приманкой, которая теперь уже была не нужна. «Но почему им нужен я? Что во мне такого?» - подумал ученый. - Неужели месть? Человеческое, слишком человеческое. Хорошо, что они не привели Марину. Люди для них - все на одно лицо, да и откуда им знать про такие тонкости…»
        Если бы она была сейчас там, он мог бы и сдаться…
        Он видел, что из здания вышел третий мутант, и тут же узнал его, хотя кепки у того на голове больше не было.
        Так Николай оказался в положении крысы, загнанной в угол. Убегать было поздно. Даже втроем твари были смертельно опасны. К тому же эти трое были, видимо, самые сильные и быстрые из стаи.
        Но он собирался не убегать, а устроить уродцам локальный Армагеддон. Тут уже пришел черед рычать от злости ему.
        Николай был один против трех существ, каждое из которых было вдвое быстрее и втрое сильнее, чем он. Ну и что? Зато у него было ружье, пистолет и кое-что еще.
        Адреналин поступал в кровь, и не только от страха. Малютин очень хотел отомстить. Будто в лице этих тварей воплотилась вся та нечеловеческая сила, которая разлучила его с близким человеком - по-настоящему близким. Со всей прежней жизнью. Отняла будущее. Сделала ходячим трупом без цели и без смысла.
        И пусть не «серые» все это начали. Но свои пули они заслужили. Николай давно понял, что кости в подвале принадлежали тем, кого годами заманивали, загоняли и пожирали эти существа. Сколько людей нашли здесь свою смерть? Десятки? Скорее, сотни.
        «Они умрут, - почувствовал он голос. - Все умрут. Положи… эти штуки».
        -Да ладно… Я согласен, - вслух произнес биолог. - Только не трогайте их. Ловите. Вот мой пистолет.
        Вместо этого он достал гранату-вспышку. Николай знал, что они боятся яркого света, а значит - и огня.
        -Глаза берегите! - закричал он людям. Староста что-то сказал в ответ, но Малютин увидел только, как тот разевает рот, словно рыба.
        Вожак - видимо, каким-то чутьем - разгадал намерение биолога и бросился к нему, столкнув Олесю в грязь.
        Но не успел. Первая граната взорвалась - и все вокруг стало белым.
        Сам ученый успел зажмуриться и прикрыть глаза рукой за доли секунды до вспышки.
        Светошумовые гранаты «Заря» Малютин набрал когда-то в отделении полиции. Очень мало оружия - в том числе летального - пропало оттуда, почти все оставалось на месте, нетронутым, когда он пришел. Николай тогда по-честному оставил добычу в оружейной комнате поселка, в том числе и несколько сигнальных ракетниц, а сегодня, отправляясь на бой - забрал.
        Эти боеприпасы могли испортиться от времени и не сработать. Но сработали. Одна, а затем и вторая.
        И Пятнистый, и Облезлый - оба потеряли разум от ярких вспышек. Но продолжали идти вперед.
        Первого из них ученый встретил выстрелом из ружья, целясь не в толстенный лоб, а в незащищенное горло. Мутант схватился за шею, и тут же получил еще одну пулю, на этот раз смертельную. Второй свалился от пули, попавшей ему в живот.
        Затем Малютин увидел Вождя, несущегося прямо на него. Вместо кепки полковника на «сером» теперь была надета пустая плечевая портупея. Видимо, его привязанность к предметам из обихода людей была сродни обезьяньей.
        Расстреляв все патроны и бросив бесполезное теперь ружье, ученый выстрелил в Вожака из ракетницы - прямо в оскаленную морду. И еще раз - в брюхо.
        Но и это мутанта не остановило. Полностью ослепший, горящий, он набросился на человека, опалив того жаром. В последний момент Николай чуть увернулся и закрылся руками, сложив их замком, защищая горло. Левую руку пронзило дикой болью.
        Когти твари вскользь полоснули по груди ученого, но бронежилет спас, отвел удар. Мутант был так близко, что человека затошнило от запаха.
        Единственной здоровой рукой - той самой, которую недавно порезал, - Малютин поднял пистолет Токарева (вовсе не ТТ, а АПС) и разрядил всю обойму в монстра.
        Только после этого тот тяжело упал, как подрубленное дерево.
        Малютин наклонился к нему, чтобы добить, и сделал «контрольный» выстрел.
        На коже его рук-лап он увидел неровности. Странные рисунки. И с удивлением узнал в них татуировки. Даже переродившись и изменившись, прежняя человеческая кожа оставила о себе такую память. Это был самый старший из них.
        Видимо, он был преобразован, будучи уже взрослым. Остальные… Малютин был склонен верить тому, что дал ему увидеть Большеголовый.
        Облезлый мутант все это время трясся в конвульсиях, лежа на земле, вернее, на бетонной дорожке. Малютин подошел к нему и добил выстрелом в ухо, почти в упор.
        Сейчас сознание ученого пыталось увидеть в них - чудовищных, уродливых - черты детей, когда-то ставших жертвами безумного мира. В тех, кто уже двадцать лет топтали землю как ненасытные хищные твари, он напоследок увидел людей.
        Чувствовал Николай себя уже не охотником на оборотней, а мясником. Но выбора у него не было. В голове звенело. У него явно было сломано несколько ребер, и в нескольких местах поранена рука - рукав костюма был мокрым от крови.
        Теперь он мог вытащить затычки из ушей. Тут же его накрыло звуками - стонами людей, шумом ветра. А еще - далеким ревом.
        Он увидел, как одинокая фигура - огромная, гротескная - шатаясь, идет к ним.
        Это был Большеголовый, скулящий, как пес. Подойдя к трупам последних убитых сородичей, он тяжело опустился на землю.
        С большим трудом Малютину удалось убедить людей не бояться его. А чуть позже, когда все успокоились, он с трудом убедил их не убивать мутанта.
        -Он хороший. Он спас нас всех и не один раз.
        Марину он нашел в камерах лаборатории. Маша была там же. Обе уже успели проститься с жизнью.
        А вот Воробьев погиб. Он был жив к тому моменту, когда распахнулись двери камер-клеток, но спасти его не удалось. Сержант оказался прав в своих мрачных предчувствиях. Твари - а точнее, Вождь - вкололи ему полный шприц культуры мутагена. Но никакого преобразования, конечно, не получилось. Мужчина просто сгорел, словно от лучевой болезни, покрывшись множеством волдырей.
        «Псы» вскоре ушли обратно - в чащобу. На месте битвы осталось пять дочиста обглоданных скелетов четвероногих и десять или двенадцать - двуногих.
        Оставалось закончить одно дело. И Малютин не мог перепоручить его никому другому. Странно, но после всей этой эквилибристики, достойной Брюса Ли, и стрельбы, сделавшей бы честь героям Брюса Уиллиса, Николай совсем не чувствовал себя уставшим.
        Да и раны быстро перестали кровоточить.
        Грузовики военных стояли нетронутые - там же, где были оставлены. Жители Мирного, измученные сначала долгим пешим переходом, когда их гнали перед собой, подбадривая воплями двужильные твари, а после - пленом, сами не смогли бы пройти и километр. Люди набились в «Уралы», как селедки в бочки. С трудом нашли тех, что смогли сесть за руль, и тех, кто помнил дорогу.
        -Когда доберетесь до Мирного, - инструктировал их Малютин, - заприте все двери, возьмите все оружие и держите круговую оборону. Перенесите все вещи в Клуб. И пусть всегда бодрствуют хотя бы десять человек.
        -А ты? - спросили староста и Марина в один голос.
        -Должен закончить одно дело. Надо тут прибраться. Не бойтесь, я вернусь.
        Ученый внимательно посмотрел на женщину. В ее глазах читалась благодарность за спасение, но была там и отстраненность. Будто та искра, которая вспыхнула между ними в поселке, погасла без следа. Может, дело было в том, что ей рассказали, как он почти в одиночку истребил всех тварей. И ее это напугало, а не восхитило. Особенно после того, как она его увидела.
        «Совсем не так это выглядит в книжках про рыцарей в сверкающих доспехах. Какого черта она смотрит на меня так, будто я… Что? Или кто?»
        И все равно он решил, что подойдет к ней, когда вернется в поселок. И попытается навести мосты снова. Она по-прежнему ему нравилась, хотя после всего пережитого Николай не знал, сможет ли хоть когда-то уснуть и проспать всю ночь без кошмаров.
        Любой готов разделить с кем-то радость. А вот разделить чужое горе и муки - желающих обычно мало…

***
        После того как грузовики скрылись за пеленой надвигающегося тумана, Малютин подошел к Большеголовому, который сидел у стены и грыз руку.
        Люди тоже так делают - когда хотят превратить душевную боль в физическую.
        И когда мутант посмотрел на Малютина, тот внезапно увидел все. Без всякой телепатии.
        Николай представил себе, как их создали. Какие муки они вытерпели в роли подопытных кроликов. И как они жили после войны. Представил, как среди них, практически диких животных, появилось одно разумное животное… точнее два, но с разными принципами. Как стая голодала и почти истощила кормовую базу. Как они нападали на деревни и тех, кто имел несчастье проходить мимо. Как в голодные годы они практиковали каннибализм.
        Наверное, если бы у них было больше времени, они могли бы построить новый мир. Не хуже и не лучше людского, но другой. Но этого не случится. Мутаген превратил их в «йети», но не сделал отдельным биологическим видом. В отличие от летающих ящеров или «псов», которые могли иметь потомство.
        Они, «йети» - не переходная ступень, а тупиковая ветвь. Их половые клетки не подвергались трансформации, а гибриды не могут иметь детей. Следовательно, их вид был изначально обречен. Все, что они могли, - это пытаться повторить процедуру, с помощью которой были созданы сами. Примерно так аборигены с островов Полинезии делали «самолеты» и «аэродромы» из соломы, увидев, как белым авиация привозит ценные грузы.
        «Серые» пытались переливать свою кровь с помощью шприца. Но вирус давно потерял свою силу. И слава богу.
        Глядя на сгорбленную фигуру чудовища, Малютин присел рядом с ним. И неожиданно почувствовал острую жалость. Он видел многих сильных и стойких людей, которые не смогли жить после гибели цивилизации. Наоборот, способность жить с этим, жить после этого - выдавала в человеке какой-то изъян и надлом, какую-то болезненную червоточину.
        И этот разумный «йети» тоже, как оказалось, был подвержен этому эффекту. Как ни противны ему были его дикие сородичи, а все-таки это был его коллектив. Его маленькая цивилизация.
        И все-таки ученый не мог торчать рядом с ним долго. Чуть ли не пинками он заставил Большеголового отойти от здания. А сам пошел в административный корпус. Он хотел забрать вещи Токарева, среди которых было достаточно пластиковых… точнее, пластичных взрывчатых веществ, чтобы взорвать все корпуса института. А ему был нужен только один корпус. За те годы, что он сидел без дела, он много прочитал про разные типы взрывчатых веществ и про способы их закладки. Конечно, теория без практики мертва, но это лучше, чем ничего.
        За час он разложил взрывчатку, которую успел приготовить майор, в точках, отмеченных тем на плане здания. Несущие стены, опоры, колонны… или как их там. Вставил детонаторы. На то, чтобы разобраться со всем этим и с машинкой для подрыва, ушел еще час. Все-таки Николай был отнюдь не подрывник. Естественно, как и у любого сапера, ошибка стоила бы ему жизни.
        Все это время Большеголовый сидел на земле, как статуя, как древний каменный идол. Какие мысли носились в его голове?
        «Ухожу», - вдруг услышал Малютин, словно до него долетел порыв ветра.
        Наверное, «серый» не желал оставаться рядом с НИИ, где все пропиталось злом и смертью. Что ж, его можно было понять.
        А Малютин думал только о том, заработает ли его система, - и потерял мутанта из виду.
        Ученый нажал на красную кнопку, и по первому этажу здания пробежала череда взрывов, а потом строение осело в клубах пыли. И только тогда Николай понял, что на том месте, где сидел Большеголовый, никого уже не было. Зато осталась цепочка следов, которые вели туда, где было крыльцо запасного выхода.
        Великан убил себя чужими руками, но вряд ли он думал о таких условностях. А вот Малютин чувствовал стыд и боль, хотя понимал, что ни в чем не виноват.

***
        Глядя, как догорают последние огни над развалинами лаборатории, Малютин думал об одной вещи. О том, что измененные, генетически неправильные существа всегда жили среди людей.
        И не только те, чьи уродства или странности были на виду.
        Он размышлял о том, сколько представителей человечества изначально были химерами? Сколько было людей, которые поглотили в процессе своего развития своего брата или сестру? Иногда при этом рождались чудовища, как китайский ребенок, у которого недоразвитый брат рос прямо из спины, словно Чужой. Как Сиамские близнецы, которых можно было даже разделить. А еще был «техасский ребенок» - живое воплощение политкорректности. Правая половина была девочкой мулаткой, а левая мальчиком-негром.
        Чем-то подобным, скорее всего, был и маньяк Чикатило, как показали его прижизненные анализы. Возможно, именно эта разорванность надвое - происхождение от двух разных организмов - сделала его тем, чем он был.
        «Нет, все это пустые околонаучные спекуляции», - пытался отогнать от себя эти мысли Николай и снова переключился на «серых».
        Эти существа были похожи на приматов с внедренными генами насекомых. Хотя это могло быть и результатом конвергенции. Но версия с насекомыми многое бы объяснила. Насекомые - несравненные мастера выживания. Они накапливают массу в десятки раз быстрее, чем млекопитающие. А насколько выше их сопротивляемость и живучесть… Они пережили динозавров. И людей они так же должны были пережить.
        «Да, - продолжал размышлять Малютин. - Эти существа из Логова - тупиковая ветвь. Но те, что на свободе… они унаследуют Землю. Какие шансы будут у земной биосферы конкурировать с этим? Никаких. Но, быть может, это шанс для планеты. Шанс на возрождение. Вирус - это не живой организм. Вирус - наноробот, инструмент, заточенный под узкоспециальную задачу. И он свою задачу выполнил».
        Можно было скорбеть по поводу тех, кто не по своей воле стал монстром, но сохранил, как в глупых детских сказках, человеческое сердце. Но за этой пеленой нельзя было не заметить, что жалеть надо не только его.
        Ведь победа осталась за ними. Будущее принадлежало не обычным людям с сорока шестью хромосомами, а таким, как он.
        Вскоре Николай почти забыл об этом. Думая о Марине и подбирая слова, которые ей скажет, он даже не задумался о том, почему у него не болят раненые руки и почему он так легко сумел отыскать в темноте места для закладки зарядов.
        Эпилог
        Лицо за окном
        Зверю - берлога,
        Страннику - дорога,
        Мертвому - дроги.
        Каждому - свое.
        М.Цветаева
        Ноябрь 2033г. Ярославское шоссе
        «Берите машины и быстрее езжайте домой! Я вас догоню!» - прямо так я и сказал им - с видом голливудского супермена, которому не хватает только плаща за спиной.
        Люди начали рассаживаться по грузовикам. Лица у них были, словно их выдернули с того света, прямо из-под носа у Смерти с косой.
        Я добавил Семенычу, что приду в поселок самое позднее через пару дней. А сам остался и начал разбираться со взрывчаткой и детонаторами, которые составляли едва ли не половину поклажи из рюкзака погибшего майора (а точнее, убитого мной, хоть я и защищался).
        Надо было завершить одно незаконченное дело. Все-таки Токарев (если это его настоящая фамилия) был прав, и это дьявольское логово надо ликвидировать, стереть с лица земли. Это надежнее, чем обыскивать все здание на предмет того, что где-то спрятана другая аппаратура или документация по эксперименту.
        Хотя мотивы у нас были разные. Он хотел замести следы, руководствуясь правилами давно сгинувшей страны и ее спецслужб. Хотел заскрести лужу на полу, как ссыкливый кот. Мне же не было дела до их секретов. Я просто хотел убедиться, что ничто отсюда больше не вылезет. Казалось бы, куда уж хуже, если «вирус» уже преобразовал мир до неузнаваемости? Но, кто его знает. Штамм удивительно живуч. Я до сих пор не знаю, что это - вирус, бактерия, грибок или вообще что-то неизвестное науке. Я мог бы даже раздобыть электронный микроскоп и рассмотреть клетки этих тварей. И состав эмульсии или суспензии в ампулах Большеголового, которые хранились у него в ящике стола, в их логове. Но я не настолько квалифицирован. А те, кто могли понять - уже давно мертвы.
        Мне понадобилось четыре взрыва, хотя у меня был подробный план корпуса с указанием всех уязвимых точек.
        Какую же радость я почувствовал, когда здание начало оседать в клубах пыли. Секундой позже где-то внутри хлопнули несколько других взрывов, потом еще два. Даже здесь, на безопасном расстоянии, я почувствовал сильный жар. Что там могло сдетонировать? Ах да, несколько зарядов были термобарическими и выжгли там все изнутри - тем больше гарантий, что никакая субстанция не попала во внешнюю среду. Наконец, весь лабораторный корпус №6 «сложился» как коробка, надежно похоронив самую страшную тайну нашего века.
        Закончив работу, я увидел, что Большеголовый исчез. Вскоре я понял, что с ним случилось.
        Я сел на свой велосипед и поехал в сторону Сергиева Посада, неспешно крутя педали. «Уралы» сосвобожденными жителями Мирного были уже далеко. Но я и не хотел, чтобы они находились рядом, когда я выполнял работу взрывника. Но была и другая причина, по которой я отослал их. Я чувствовал, что со мной что-то происходит.
        Но тогда это были только подозрения.
        Когда я окончательно понял, что заразился? В тот момент, когда до меня дошло, что безлунной беззвездной ночью я могу видеть не только очертания машин на шоссе, но и читать их номера и различать дорожные знаки.
        «Москва - 60км».
        До Мирного оставалось еще несколько километров.
        С момента укола прошло больше двух суток. Таков, видимо, инкубационный период, с учетом разных факторов типа моего состояния здоровья и места, где находятся ворота инфекции. Сначала появилось жжение - именно в том месте, куда воткнули шприц. Я списывал это на обычное воспаление - от грязи. Я забыл прижечь эту ранку, хотя собирался это сделать. Хотя не думаю, что это помогло бы. Вскоре жжение распространилось на всю грудь и спину. А мои глаза стали теперь не моими: зрение изменило перспективу, поменялось восприятие цвета… и я стал видеть практически без света.
        Вот так номер… Я не привык себе врать. Поэтому подумал сразу о самом плохом.
        Каким образом могла сохраниться активная культура мутагена? А черт его знает. Может, мой организм просто оказался восприимчив. А те, кто был невосприимчив, просто умерли после укола - от кровотечения из глаз и всех пор кожи. Теперь, когда лаборатория разрушена, можно ли быть уверенным, что больше никто не превратится в нечто подобное? Нет. В этом мире нельзя быть уверенным ни в чем.
        В своем новом состоянии я не смог ехать на велосипеде. Просто не мог совершать нужные движения.
        Я пошел пешком, понимая уже, что меняюсь. В ушах шумело. Но одновременно с этим мой слух обострился. Я слышал теперь тысячи звуков, которых раньше не замечал: от шорохов зверька, роющего землю ниже уровня почвы, до ультразвукового крика большого летуна, подобного тому, которого застрелили охотники Колосковы, прежде чем до них добрались «серые».
        Но все это не так важно на фоне стремительно растущей температуры.
        Сколько у меня осталось времени? Наверное, немного, считаные часы. Но я постараюсь использовать его по максимуму. Соображать трудно. Мешает проклятый жар. И все плывет перед глазами. Тело ломит так, будто его поджаривают на жаровне, или будто меня едят красные муравьи. В голове все время бьет африканский барабан-тамтам. И мысли путаются, разбегаются, становятся проще и конкретнее.
        Возможно, я скоро превращусь в дикое животное. Возможно, в такое же полуразумное существо с интеллектом ребенка, как Большеголовый. А может, я просто умру, как остальные, но с задержкой - от анафилактического шока. А может, стану таким, как Вождь или как его подопечные. При любом раскладе у меня остались последние часы на то, чтобы обдумать вопрос, который меня волновал эти дни.
        Скорее всего, мы все обречены. Поэтому никаких долгосрочных целей я давно не ставил. Мне хотелось знать правду, даже если она так чудовищна, что сожгла бы меня изнутри. Но теперь меня сжигает изнутри и снаружи нечто другое. А правда - я ее так и не узнал в полном объеме.
        Да, в нашей стране велись эксперименты с вирусом. Но только ли у нас? Я не верю, что именно «наши» создали этот вирус. Вернее, что они были пионерами в этом деле. Левша подковал блоху. Но она после этого скакать перестала. В стране делали самые тяжелые жесткие диски весом в пятьдесят килограммов и емкостью пятьдесят мегабайт. «Наши диски действительно жесткие!». О каких нановирусах тут может идти речь? Никакой материальной базы для этого у нас не было.
        Разве что нашли какой-то образец для изучения и реплицирования. И это уже не сказки.
        Вирус мог быть ископаемым. В истории Земли чего только не было. Арктика и Антарктика - природные холодильники, где могло сохраниться что угодно. А земные недра - и того обширнее. Там есть и свои экосистемы, и вода, заполняющая трещины в граните на огромных глубинах. Во время бурения Кольской сверхглубокой скважины это было доказано. Да и в обычных каменноугольных пластах на глубине сотен метров находили вещи, которым лучше подошло бы слово «артефакты».
        Воображение, подстегнутое горячкой, несет меня все дальше. Я думаю о «небесных камнях». Персеиды. Леониды… и другие метеорные потоки засеивают Землю тоннами породы каждый год, не говоря уже об обычной космической пыли. Самый крупный метеорит современности тоже упал не где-нибудь, а рядом с Подкаменной Тунгуской. Это неудивительно, учитывая площадь нашей страны - она самая удобная «мишень» после океанов. И в этих каменных пришельцах из космоса уже находили органические молекулы. Что если в этот раз нашли нечто большее? Прототип оружия, которое опаснее атомного.
        Но и это еще не все. Слишком узконаправленными выглядят приобретенные изменения. Все они дают зараженным и их потомкам агрессивность, новые природные приспособления для охоты, крупный размер, выносливость и устойчивость почти ко всем вредным факторам. Что, если это не случайно? Что, если этот штамм - «подарок» нам с далеких звезд? Ящик Пандоры, удачно подброшенный нам с попутным метеоритом или кометой. Смертельная ловушка для дикарей.
        Можно долго и нудно вылавливать индейцев по лесам и отстреливать из ружей. А можно прислать им зараженные оспой одеяла. Планета Земля чужакам, может, и не нужна. Но уничтожение человечества вполне могло входить в их цели. Просто на всякий случай. (И я не стал бы их теперь за это осуждать.)
        Вот и всё. Большего мне, Николаю Малютину, кандидату биологических наук, аспиранту, не узнать, даже если бы у меня было в запасе еще двадцать лет. Да и не все ли равно? Мутанты выиграли эволюционное соревнование у обычной земной биоты. Не только из-за своей сопротивляемости радиации, но и благодаря более эффективному энергетическому обмену (да, они не мерзнут и не страдают от перегрева, есть у них и еще куча любопытных свойств, про которые можно написать десять монографий).
        Все эти новые виды нестабильны, из рождающегося потомства едва ли не половина погибает сразу… или они стерильны, бесплодны - расплата за чехарду генов. Да, я не ходил в дальние путешествия. Но из того, что я наблюдал вокруг поселка Мирного, в окрестностях города Сергиев Посад, можно сделать некоторые экстраполяции. О том, что «новые» виды - как растения, так и животные - процветают и наверняка захватили всю земную поверхность. И мировой океан, скорее всего, тоже. А «старые» вымирают. Везде, кроме, быть может, некоторых узких ниш в виде глубоководных и подземных экосистем. Добавим сюда и те подземелья, которые создал сам человек… шахты и метро, разнообразные бункеры. Хотя это только мои гипотезы, но мне кажется, что там могли сохраниться и люди, и обычные животные.
        Дарвину бы понравилось подтверждение его теории. Люди самоубились талантливо и со вкусом, а не глупо, от банальной ядерной зимы. Так и просится мотивирующая наклейка на стекло машины: «Подтвердили теорему Ферма - подтвердим и парадокс Ферми!».
        Голые землекопы, вот мы кто. Странно, что Аристотель не додумался до такого определения. Есть… вернее, был… такой маленький грызун heterocephalus glaber. Этот вид семейства землекоповых не имеет шерсти. Тощие облезлые сморщенные твари, похожие на детенышей серой крысы. Эти животные образуют сложные социальные системы со строгой иерархией. Живут колониями, почти как у муравьев, где все обязанности строго распределены. Строят большие подземные сооружения. Живут долго, в их генах заложен уникальный потенциал. Но представители этого вида часто погибают от зубов себе подобных.
        Эксперимент в НИИ Микробиологии можно считать законченным. Эти два-три десятка существ - своего рода контрольная группа, зараженная «вирусом» in vitro (беру в кавычки намеренно) - подтвердила общие выводы о влиянии «вируса» in vivo. Те, в кого этот вирус попал, превратились в почти таких же созданий, как то, которое я мимолетно разглядел на видео из Москвы. А ведь это были - если верить записям - дети. Кроме одного. Самого злобного. Который до изменения был скорее всего больным ублюдком с уголовным прошлым.
        Но по степени своего морального уродства он даже рядом не стоял с теми, кто его и их всех такими сделал.
        Думаю, из тех существ, которые сейчас бродят в дикой природе, по лесам, лугам и бывшим городам, некоторые индивиды тоже наделены зачатками разума. Но именно зачатками. Как обезьяны или дельфины. Цивилизации они не создадут.
        Итак, последний из них умер на моих глазах. Я так и не понял, отчего именно… точнее, что подтолкнуло его шагнуть в огонь? Возможно, он не захотел жить без себе подобных. Хотя его сородичи были кровожадными монстрами, а сам он стремился к познанию мира. Мира, который для него был ограничен сначала проволочной клеткой, а потом этим смрадным логовом, где колония мутантов жила все эти годы, делая охотничьи рейды и питаясь мясом, в том числе и человеческим.
        Сам он стремился установить контакт. И именно для этого пытался отправлять свои радиосигналы, копируя действия людей, а вовсе не для того, чтобы заманить кого-то в ловушку, на растерзание. Может, ему не дала жить совесть, чувство вины за содеянное его сородичами… и им самим. Ведь это именно он делал те инъекции, используя старые ампулы. Хранившиеся все эти годы без охлаждения, они содержали ослабленную, но еще «живую» культуру вируса, вызывающего превращение. Наверное, я слишком многого требую от существа с разумом пятилетнего ребенка. Удалось ли ему хоть кого-то «обратить» или я стал первым?
        Но я сделал еще одно дело. Все, что узнал, я записал на диктофон. И включил трансляцию. Все это отправил в эфир с помощью радиоаппаратуры, которую забрал из научного центра, прежде чем заложить взрывчатку, заботливо припасенную майором. Пусть люди узнают. Я выбрал прочное и новое девятиэтажное здание на окраине Сергиева Посада. Поставил антенну на балкон девятого этажа и направил в низкое небо. В атмосфере творится черт знает что, но километров за тридцать передачу, возможно, смогут принять.
        А еще сигнал пробьет ионосферу и уйдет в пустоту космического пространства. Сообщение это услышат хоть на Сириусе, хоть за сто световых лет. А может и дальше. В безбрежной пустоте, искаженные помехами, послания эти, возможно, дойдут через тысячи лет до обитателей других миров, станут последним приветом и последним криком людей Земли.
        Ресурса работы ветрогенератора хватит не больше, чем на год, хоть я и укрепил его. После этого мой концерт по заявкам для Радио-Вселенная можно будет считать завершенным. Услышит ли меня хоть один человек на Земле? Это последнее, что меня сейчас волнует. Современникам не до этого. Может, у потомков будет больше времени, чтобы думать над причинами. И делать выводы.
        Записи о моих изысканиях я помещу в бутылки из прочного кварцевого стекла, которые зарою на приметной возвышенности. Например, на Воробьевых горах. А «жесткий диск»… в последний момент я понял, что его надо уничтожить. Самому. Не доверяя ни времени, ни огню.

***
        До Мирного я добрался уже ночью.
        Ворота были закрыты, но свет на территории, в одном из зданий, горел. Он был очень слабым, но я видел его моим новым зрением как яркое пятно.
        И все же они меня ждали. А я понял, что уже не могу показаться им на глаза без риска быть ненароком застреленным - настолько я был похож на тех, с кем еще несколько дней назад боролся и у кого был в плену. Осторожно и легко перебравшись через забор, миновав «трубу», которая была порвана, раскромсана в нескольких местах во время атаки тварей, я приблизился к Клубу. Только это здание было достаточно хорошо освещено. Вернее, светилось несколько окон на втором этаже. Двери были по-прежнему забаррикадированы. Как люди попали внутрь? Наверное, распечатали узенький запасной выход.
        Повинуясь какому-то странному чувству, я подошел к одной из стен строения и начал карабкаться вверх. Для этого я даже разулся. Так подсказал мне инстинкт. Пальцы ног уже с трудом помещались в любую обувь, а ногти стали твердыми, как рог.
        Несмотря на жар и боль, я чувствовал себя гораздо более выносливым и сильным, чем раньше.
        Сначала мне казалось, что сделать это будет невозможно, но я преодолел страх и позволил мышцам самим руководить движениями конечностей. И вот я начал карабкаться - как насекомое: ладони хватались за малейшую неровность бетонной стены, ступни сами находили крохотные выступы, а мозг помогал мне распределять вес таким образом, чтобы тело сохраняло равновесие. Вскоре я осторожно уцепился - ногами - за тот самый козырек крыши, на котором в свое время, хоть и с другой стороны здания, висела первая из увиденных мной тварей.
        Люди сидели за столом. В зале, который я мог видеть теперь полностью, находились те, кто уцелел в устроенной «серыми» бойне и пережил плен. Многих поселок не досчитался. Когда я нашел маску от пыли, которую Лев Тимурович обычно носил на улице, то понял, что стоматолог погиб. Не было почти всех стариков. Сумевшие пережить полные ужаса и безнадеги годы, они погибли, замученные порождениями человеческого «гения».
        Погибли все военные - и более-менее порядочные, как полковник, и прямо причастные к проведению эксперимента, как Токарев. Легли костьми в адской лаборатории - не штурмуя форпост врага и не обороняя рубежи своей страны, а просто так, не за хрен собачий, как говорил мой дед. И мне было бы их даже жаль, если бы я сохранил способность кого-то жалеть.
        Здесь в зале собрались все выжившие, кроме немногочисленных детей - дети видимо уже спали. А взрослые пили - кто чай или его заменитель, кто водку из маленьких стопок - и ели что-то похожее на суп из картошки с тушенкой. К отсутствию хлеба было тяжело привыкать первые годы, но, поди ж ты, привыкли. Мне показалось, что я чувствовал даже через стекло запах еды - какого-то густого мясного варева.
        Хотя в моей голове пронеслась мысль, что любому самому вкусному блюду я предпочел бы сейчас свежее мясо.
        Марина вдруг дернулась и чуть не уронила кружку. Легкая дрожь прошла по ее телу - едва различимая, оставшаяся незамеченной соседями по столу. Но от меня это не ускользнуло. На секунду женщина повернула голову к окну, и я испугался, что она меня заметила. Но она какое-то время просто с тревогой смотрела в темноту непроглядной ночи, а потом поправила волосы, вздохнула, что-то сказала быстро (я понял это по движению ее губ) и повернулась обратно к столу. Но больше к еде уже не притрагивалась.
        Семеныч похлопал ее по плечу, прервав ради этого свою речь. Он что-то рассказывал, прохаживаясь вдоль столов, - что-то длинное, обстоятельное и важное.
        Староста выглядел постаревшим еще лет на пять - то есть глубоким стариком с такими же глубокими морщинами. Даже волос на его голове, казалось, стало еще меньше. А еще он опирался на костыль - видимо, ему досталось от тварей. И это было очень скверно, потому что даже при обычном переломе в таком возрасте и при отвратительной диете кости заживают плохо, да и гематомы при сильном ушибе могут просто так не рассосаться.
        Несколько стульев пустовали.
        «Один из них, наверно, предназначался для меня», - подумал я и сам усмехнулся тому, как эта мысль меня царапнула - будто алмазным стеклорезом. Оставались считаные часы, а потом мне уже будет все равно, даже если я останусь жив.
        Где-то на юге опять бушевала гроза. Иногда люди по очереди подходили и смотрели в окна - но не в то, за которым находился я, потому что оно было очень грязным и почти непрозрачным.
        Лица у всех были тревожные, но не подавленные. Жители явно к чему-то готовились, куда-то собирались.
        Между тем у меня затекли пальцы, которые все же были не из железа. Надо было обрывать эту нить. Мы принадлежали уже к разным мирам, и это - навсегда. Я спустился на несколько метров вниз и неслышно спрыгнул на землю.
        «Прощайте, товарищи. Прощай, Марина, - подумал я. - Пожелание: «будь счастлива» звучит как издевательство. Поэтому просто «будь». И получи, наконец, то, что всегда хотела».
        А я собирался пойти своей дорогой. Всю жизнь я выращивал в себе неприязнь к людям и не думал о том, как тяжело уходить от светящихся окон в темноту - не оглядываясь.
        Во дворе я увидел приготовленные к отъезду грузовики - «Уралы», в которые уже успели загрузить многое из имущества общины. Остальное было сложено рядом и плотно укрыто брезентом - видимо, решили погрузить завтра. Вряд ли они решились бы двинуться в путь на ночь глядя.
        «Уезжают. Лучше поздно, чем никогда. И это правильно. Подальше отсюда. На юг, в Ростовскую область, в Краснодарский край. Черт возьми, в Сочи, в Крым или на Кавказ».
        До меня донеслись отдельные слова. Я уловил их через вибрацию оконных стекол. Мой слух обострился и стал давать мне гораздо больше информации, чем раньше, но кроме слуха в этом было что-то еще. Новое ощущение.
        Когда я висел на стене здания Клуба, держась за выступ крыши, я думал о том, что было бы, если бы меня заметили. Это привело бы к непредсказуемым последствиям.
        Я был бы в их глазах кем угодно, но уж точно не героем, который их спас. И даже не человеком.
        Кожа моя уже серая и быстро темнеет. Глаза чуть светятся в темноте, как у кошки. Зато я очень хорошо все вижу. Я вижу свои руки даже в полном мраке подвала, где я отдохнул пару часов.
        А еще мне постоянно хочется жрать. Причем свежего мяса, а не тушенки. Видимо, того требует перестройка организма. Сегодня поймал голыми руками и придушил какую-то зверюшку размером с кота, явно мутировавшую. Зажарил и съел полусырой. Вроде ничего плохого со мной пока не случилось.
        Хотелось бы оставить им… прежде всего ей… послание. Пару строчек на вырванном из книжки листе. Но у меня и раньше был почерк, про который учителя говорят: «как курица лапой», а теперь пальцы мои уже просто не приспособлены к тому, чтобы держать ручку. Да и мысли путаются. Поэтому после третьей неудачной попытки я бросил это и от нарастающей злости принялся терзать листы, рвать их в клочья.
        Моя судьба - быть этим… как его… Агасфером мертвого мира. Странником прокл?той… или пр?клятой планеты. Если я сохраню хоть какие-то остатки разума в черепушке после того, как подвергнусь окончательным изменениям, я пойду дальше. Есть еще много мест, которые можно посетить. Много городов.
        Поселок остался позади. Я миновал железнодорожный переезд, на котором застыли два поезда и несколько тысяч застрявших автомобилей.
        Впереди - Москва, дорогая моя столица. Посмотрим, чем она меня сможет удивить. Мысли становятся проще и прямее. Не могу вспомнить почти ничего из того, что было до войны.
        Я иду по дороге и знаю, что когда утром увижу свое отражение в лужах воды, оно будет уже точной копией обитателей лаборатории. Но это меня не пугает. Во всем есть свои плюсы. Может, это та судьба, которая всегда ждала меня.
        «Зверю - берлога, страннику - дорога…» Как там дальше в том стихотворении? И как звали автора?
        Нет, уже ничего не помню. И мне все равно. Просто до лампочки.
        От автора
        Здравствуйте, уважаемые поклонники серии «Вселенная Метро 2033»!
        Меня зовут Алексей Доронин, я писатель из города Прокопьевска, что в Кемеровской области. Отдельный привет тем, кто знаком с другими моими книгами, а также тем, кто ждал эту книгу и следил за процессом ее создания по моим обрывочным постам в соцсетях. Надеюсь, я вас не разочаровал. Ну и, разумеется, нельзя не отметить тех, кто способствовал ее появлению (но о них еще будет подробнее).
        Прежде всего, хотелось бы сказать, что мой путь в серию «Вселенная Метро 2033» был долгим и извилистым.
        Конечно, я размышлял и фантазировал о постъядерных мирах еще со школы. А кто из нас этого не делал? Хотя бы иногда. Думаю, не будет преувеличением сказать, что постапокалипсис для моего поколения во многом стал тем, чем были для подростков прошлого их пиратские моря с необитаемыми островами, или Дикий Запад, или далекий космос. Страхи «холодной войны» втот момент почти ушли в прошлое, зато романтика безжизненных пространств завораживала нас.
        Потому что конец света тоже помещает героев в обстановку экстремального испытания. «А как они справятся с этим? - задаем себе вопрос мы. - А как справились бы мы сами?» И погружаемся в увлекательный мир, где сильные и отважные люди исследуют чужой враждебный ландшафт, борются с полчищами врагов - людей и монстров. И, конечно, побеждают (забегая чуть вперед, намекну - в реальности ядерной войны все обстоит совсем иначе, и приятного в ней мало).
        Как и многие другие молодые поклонники жанра, я читал все, что было в этом направлении написано, в основном зарубежными авторами: «Мальвиль» Робера Мерля, «Песня Свон» Роберта Маккаммона, «Долина Проклятий» Роджера Желязны и так далее. Все это было в первой половине «нулевых» годов.
        На чтении я не остановился, а решил и сам попробовать свои силы. Мои первые наброски сделаны мной до знакомства со знаменитой серией «Fallout» идругими подобными играми - но все же несли в себе неизгладимые черты «Безумного Макса» иего клонов.
        Не скажу, что написанное мной имело большую художественную ценность. По сути это были юношеские черновики, которые я вскоре удалил. Мое отличие от большинства других авторов «фанфиков» и «фантазий на тему» состояло в том, что я твердо решил тогда продолжать заниматься этим и дальше (в дополнение к учебе, а позднее - к работе).
        И постепенно из моей пробы пера выросло то, что сегодня называется «Черный день» - пятитомная постъядерная эпопея про выживание людей в Сибири после ядерной зимы. Сейчас мы говорим не о ней, но надо держать в голове, что времени набить руку в жанре у меня было предостаточно, хотя для современного автора я и не был слишком плодовитый (пять романов за десять лет). Я научился работать над сюжетами и характерами героев; очень помогло то, что по образованию я - филолог, то есть почти специалист по литературным приемам.
        Но в 2005 году до этого было еще далеко (я еще учился в университете). Роман «Метро 2033» попался мне случайно и был прочитан мной в Интернете в авторской редакции, до выхода на бумаге. Прочитан на одном дыхании, хотя я и видел, что многое в нем не совпадает с тем, что я знал об оружии массового поражения. Я много прочел к тому моменту про поражающие факторы ядерного оружия, хотя и не работал еще специалистом по гражданской обороне. С чем-то в книге Дмитрия Глуховского хотелось поспорить, с чем-то не согласиться.
        Но чего у книги было не отнять, так это духа, атмосферы.
        Я хорошо запомнил эти темные страницы формата «.html», где были выложены ссылки на музыкальные композиции, отвечающие настроению того или иного фрагмента. Я сохранял эти главы на винчестере и читал ночью в темноте, включая соответствующую музыку. То есть роман стал для меня объемным, трехмерным, живым, и в какой-то мере его дорисовывало мое воображение.
        Так совпало, что я (живущий в Сибири) почти сразу после прочтения побывал в Москве, где у меня было много свободного времени для знакомства с достопримечательностями. Естественно, путешествуя по городу на том самом Метро, я не мог не сопоставлять увиденное с прочитанным.
        «А вот здесь начался путь главного героя».
        «А вот в этом перегоне гудел в трубах неведомый ужас…»
        «А вот здесь Артем убегал от бойцов Ганзы…»
        «А вот тут на Павелецкой не закрылась гермодверь, и лезли твари-«приезжие» споверхности…»
        Но уже вскоре я понял, что это - страшилки - только один из планов повествования. «Метро 2033» - книга из тех, которые осмысливаются уже после прочтения, иногда через много лет. Вот так и я понял, что она про человечность и доброту, про индивидуальный выбор пути. Поэтому ее главный герой и кажется некоторым таким тюфяком и тряпкой - он, артем, совсем не похож на крутого Безумного Макса. Он из нашей современности. И его проблемы тоже наши. И пусть его путь по Метро вызывает ассоциации с путешествием по кругам ада в «Божественной комедии» Данте. Но те сообщества людей, которые он посещает во время своей подземной одиссеи - это же мы с вами! Или наши соседи, соратники и оппоненты, пусть и аллегорически изображенные. А стоящие перед героями вопросы не сводятся к тому, как разнести ракетами колонию «черных». Они - о нравственном выборе и плате за свои поступки.
        Вот с таким послевкусием оставило меня прочтение «Метро 2033». Во второй и особенно в третьей книге, эта тема была продолжена. Их я прочитал сразу после публикации.
        Шли годы. Я потихоньку занимался своими романами. В мире тем временем происходило много разного. Будущее наплывало на нас, светя фарами, как тот самый поезд из туннеля пока еще не ставшего убежищем Метро. И было оно такое, что заставляло некоторых обращать взоры к Богу или верить в календарь Майя (или даже верить политическим деятелям), а других - скупать книги и смотреть фильмы про Армагеддон.
        Я начал работать специалистом по ГО и ЧС на крупном предприятии (работаю им вот уже 10 лет, и профессиональная деятельность очень помогла мне вооружиться нужными знаниями для работы над книгами).
        Жанр постапокалипсиса тем временем переживал небывалый взлет, даже если численно и уступал всяким «попаданцам» иальтернативной истории. В целом это было похоже на мексиканский праздник скелетов: чтобы примириться со смертью, ее надо нарядить в яркие краски и заставить танцевать и петь. А то, что человек читает про зомби, про чужих и про апокалипсис, чтобы отвлечься от проблем реальной жизни, очень хорошо характеризует эту жизнь, а не литературу.
        Так или иначе, эти вечные вопросы - о проблеме своих и чужих, о мере добра в человеке и плате собственной кровью за свои и чужие грехи - никуда не делись из нашей жизни. А в последние несколько лет даже заиграли новыми красками. Да и призрак ядерной войны из бестелесного фантома снова стал реальной угрозой.
        Все это и заставило меня десять лет спустя (когда я уже был вполне сформировавшимся автором со сложившимся кругом читателей) вернуться к книге Дмитрия Глуховского и перечитать ее.
        А потом я подумал: апочему бы мне не попытаться добавить к этому что-то свое? Нет, не пересказывать чужую историю, а дать свой взгляд на те же вопросы - о том же мире, на основании моих знаний, с опорой на базовые концепции современной науки (раз уж мы говорим о радиации и мутагенном вирусе).
        Про серию «Вселенная Метро 2033» як тому времени хорошо знал. Дальнейшее было делом техники. Работа над романом продолжалась ровно год. Я использовал методы написания, которые уже опробовал на своей серии. У книги был сюжетный план, а у меня - календарь, где я отмечал свои «трудодни» спочасовой работой (от звонка до звонка). Да, вдохновению надо задавать жесткие рамки.
        Мне очень помог редактор серии «Вселенная Метро 2033» Вячеслав Бакулин, а также люди, дававшие мне советы, вылавливавшие книжные ляпы и просто обеспечивавшие моральной поддержкой: читатель и товарищ из Закарпатья Юрий Маркуш, моя жена Анна Доронина, моя мать Ольга Семеновна Доронина.
        Немного о том, чем является и чем не является эта книга. Честно скажу, что прочел не так много из романов «последователей и учеников» Дмитрия Глуховского, хотя обязательно этот пробел устраню. Вижу, что в серии есть книги разного плана. Но все же приходится отметить, что моя получилась довольно нетипичной.
        Те, кто ждал крутой боевик про спецназовцев с автоматами, укладывающих легионы тварей, или про далекий поход за тысячи километров по выжженным пустошам, - возможно, будут разочарованы. Как вы уже поняли, моя книга - это триллер. Ужасы в духе славного Стивена Кинга и его более раннего предтечи - Говарда Лавкрафта, чьи рассказы часто похожи на взгляд из темного колодца вверх на крохотный далекий кружок неба. Жанр «хоррор» на русской почве не очень приживается - хоть в литературе, хоть в кино. Может, просто в реальной жизни хоррора слишком много? (шучу.)
        В каком-то смысле это детектив, хотя убийцей здесь выступает все человечество, а загадкой - скорее всего, неразрешимой - является только мотив. Это камерное произведение, где нет большого и открытого мира, хотя действие и происходит на поверхности, а не под землей, но всего в нескольких «локациях». Это классический сюжет про группу людей с оружием, которые забрались туда, куда не следовало заходить. Используется тут и популярный литературный троп о зловещих экспериментах правительства над людьми (который так хорошо обыгрывается в «Секретных материалах»). Никоим образом это не эпос и не роман о героях. Героев в привычном понимании тут нет вообще, как и законченных опереточных негодяев.
        Я постарался и развесил по стенам «чеховские ружья» (и нестрашно, если половина из них не выстрелит), связал все сюжетные линии в тугой узел интриги (которая, возможно, окажется ложной) и попытался ответить вместе с читателем на вопрос, который уже поднимался в самом первом «Метро…»: что есть человек и куда он идет, где надо искать монстра - вовне или внутри нас. Размышлял о природе разума и возможности коммуникации разных и далеких миров.
        Заодно мне хотелось закрыть кое-какие белые пятна (оставив места и для идущих следом) - привести одну из версий того, как люди и другие существа превращались в мутантов. Подкинуть читателю пищу для размышлений. Совершить небольшую провокацию. Кому-то бросить пасхальное яйцо, а кому-то - швырнуть перчатку.
        Впрочем, как настоящий интеллигент, я после этого не жду дуэли, а спокойно удаляюсь в кусты к своему роялю. Следующая книга в серии, если я возьмусь ее писать, будет совсем не такой. Кстати, сюжет для нее уже придуман, и могу сказать только то, что действие будет происходить под землей, хотя и не в Метро.
        И последнее, но важное уточнение. Все, что касается внешней и внутренней планировки, распорядка и деятельности описанного в романе филиала НИИ Микробиологии МО РФ, является авторским вымыслом. Любые совпадения с реальностью, если они будут иметь место - полностью случайны.