Чужая Земля Олег Игоревич Дивов
        Далекая планета, очень похожая на Землю. Яркие и сильные люди, очень похожие на землян. Мы найдем общий язык с туземцами - или нам лучше уйти. Беда в том, что уйти мы не можем. Открыв «Землю-два», русские, сами того не зная, принесли с собой войну. Пока еще холодную. Но скоро здесь будет жарко. И степные псы, пожиратели трупов, наедятся до отвала. Кажется, мы любим создавать трудности и потом их преодолевать…
        Олег Дивов
        Чужая Земля
        
* * *
        Пролог
        06 июля, аэродром базового лагеря экспедиции МВО РФ на «Зэ-два»
        Помню, как сейчас: ястоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого шел к своему конвертоплану, и командир смотрел куда-то вдаль, не замечая никого, зато второй пилот мне подмигнул.
        В темно-синей форме гражданской авиации они все были очень красивые и деловые, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что им - можно, а тебе нет.
        Небо закрыто до особого распоряжения, и если эти бедовые парни решили, вопреки запрету, подняться в воздух по неотложному геройскому делу, ты-то не дергайся. Ты же не герой.
        Следом за экипажем шли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами как багаж, демонстрируя всем видом, что, раз Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. А ты расслабься, жуй травинку и не мешай подвигу. Зря, что ли, тебе подмигнули.
        День выдался пасмурным, едва ли не впервые за все жгучее местное лето, и ветерок шелестел степным ковылем. Впереди, за границей летного поля, не было ничего, что напоминало бы о человеке, только серая равнина до горизонта. Если смотреть туда, можно, наверное, притвориться, что никого нет вокруг и ничего не происходит. Или закрыть глаза и, слушая тихий шепот степи, улететь мыслями далеко-далеко.
        И хоть на миг забыть, где мы сейчас и сколько наших здесь навеки.
        Непозволительная роскошь.
        Травинку я жевал и глазел по сторонам не ради безделья: стояли мы тут с великим вождем Унгусм?ном по прозвищу Тунгус, имея беседу на актуальные темы внутренней политики. Смотреть на верховного правителя династии Ун, когда он с тобой говорит, невежливо, но совсем опустить очи долу не позволял уже мой персональный статус. Пришлось, навострив уши, озираться туда-сюда - то на далекую глинобитную стену местной столицы, где мудро и жестко правит Тунгус, то на домики нашей базы, где свирепствует начальник экспедиции полковник Газин. В обоих случаях зрелище не радовало.
        Я слишком хорошо знал, что творится там, внутри.
        И слишком хорошо видел, как крепко мы влипли.
        А на орбите звездолет, только нас не заберет.
        Очень не вовремя я вспомнил, что путь домой закрыт. Моя третья вахта за двадцать световых лет от Земли подходит к концу, но вряд ли завершится. Мои навыки дипломата больше не имеют значения, я никому не могу помочь, от меня никакого толку. День за днем я честно тяну лямку рядового члена экспедиции и мог бы в том найти утешение, да не получается. Временами так устаю, что готов сдохнуть, но даже на это не имею права…
        И тут летчики пошли к своей машине. Пока я пытался сообразить, что за авантюру они замышляют, Тунгус весь подобрался, двухметровая антрацитовая громадина, и сделал короткий едва заметный жест от живота, будто оттолкнул Чернецкого тыльной стороной ладони. У аборигенов это универсальный знак сопричастности и пожелания скорейшего исполнения задуманного.
        Чернецкий вдруг оглянулся через плечо и кивнул Тунгусу.
        Грешным делом, я испытал вместе с недоумением известное облегчение. Вождь меня совершенно измучил, приятно было отвлечься.
        Не знаю, объяснит ли это мое замешательство, но великий вождь Унгусман действительно великий, у нас таких не делают. Видит насквозь все живое, а оно его слушается. Даже лютые степные псы виляют перед ним хвостами, словно земные собаки… И когда этот ослепительно черный и оглушительно харизматичный дядька начинает на тебя давить, а ты согласно этикету жуешь травинку и делаешь одухотворенное лицо, - ей-богу, даже война обрадует.
        Обычно вождь меня не плющит своим величием, держит за равного. Мы знакомы три года, Тунгус зовет вашего покорного слугу другом и сегодня чисто по-дружески так наступил на горло, что я счастлив был отдышаться хоть самую малость.
        А Тунгус сказал, провожая летчиков взглядом:
        -Хорошие парни, доброе задумали, почему ваши начальники запрещают им?..
        И сам же ответил:
        -Начальники боятся потерять силу управления. Понимаю. Сам такой. Иногда проще всё запретить, чем устранять последствия. Особенно в трудные времена. Но если находятся герои…
        Я не успевал переводить слово в слово, но общий посыл был ясен. Тунгус пытался донести до меня простую мысль, что правильный вождь умеет замечать правильных героев. И даже когда всем запрещено всё подчистую, надо оставлять лазейки для хороших парней, задумавших доброе: вдруг они своим самоуправством выручат племя - не казнить же их потом.
        Второй смысловой слой я тоже выловил: Тунгус деликатно намекнул, что очень уважает полковника Газина, но в нынешних обстоятельствах стоило бы наплевать на отдельные запреты, а то как бы не стало хуже.
        Сдохнем же.
        У местных есть аналог нашему понятию «интуиция», и Тунгус говорил, что в мирной жизни полагаться на интуицию глупо, зато в моменты смертельного риска именно ее надо слушать. Летчики, на взгляд Тунгуса, сейчас повиновались инстинкту и потому имели шанс на победу, а контрольная башня аэродрома, с которой вдруг начали орать невнятное, но явно неприятное, - она как стояла на месте, так и обречена стоять, покуда не рухнет. Ну и заткнулась бы. Сошла бы за умную.
        -Вот семеро смелых! - провозгласил вождь. - Запомни их, друг мой. Наверное, их потом накажут. Но такие, как они, проложили твоему народу дорогу к звездам!
        Тунгуса так разобрало, что он даже руку положил мне на плечо, а другую эпически простер Чернецкому вослед.
        Я ничего не понимал, кроме того, что вождь, в отличие от меня, все понимает.
        Честно говоря, я не мог в тот момент нормально исполнять служебные обязанности, поскольку боролся с приступом паники.
        Вождь пришел по вопросу, как я уже говорил, внутренней политики: он настоятельно советовал мне сделать ребенка его младшей дочери, прекрасной Унг?ли. Тунгус знал, я буду против, а я вдруг подумал, что очень даже «за» - помирать так с музыкой.
        Тут мне и стало дурно, впервые по-настоящему дурно за эти безумные полгода, когда на глазах развалилось все, и прахом шли былые достижения, и смерть дышала в затылок каждый божий день… Мы метались в поисках выхода, делали глупости, нарушали правила, теряли товарищей, это было естественно, и тогда я не чувствовал страха. Теперь - когда стало ясно, что полетела к черту моя профессиональная этика, - испугался. Значит, край настал. То ли сдают нервишки, то ли я чую, как близко погибель, и мечтаю хоть под конец побыть нормальным человеком, которому можно просто влюбиться и не обманывать себя, будто он ходит во дворец вождя исключительно по долгу службы.
        Помнится, когда меня тут заподозрили в жестоком убийстве с особым цинизмом, я не испугался вовсе, было просто грустно и немного даже смешно. А сейчас накатило - хоть плачь.
        А великий вождь Унгусман, папуас этакий, не боится ничего, он считает, что у нас временные трудности и русские с ними совладают. Если не будут мешать своим героям, то совладают прямо сегодня.
        Мы уже сами в себе разуверились, а инопланетянин - верит в нас.
        Спасибо ему, конечно.
        Тяжелая рука вождя лежала на моем плече, и профессионал во мне требовал анализировать это, а человек просто впитывал доброе тепло и пытался думать о хорошем.
        А семеро смелых, растуды их туды, полезли в конвертоплан.
        Глава 1
        Пятью месяцами раньше, 11 февраля того же года, зона высадки экспедиции МВО РФ
        Полковник Газин дождался, пока снаружи осядет пыль, и сошел по аппарели так величественно, что впору было нести за ним красное с золотом. Русское боевое знамя, например.
        За бортом челнока стояло жаркое марево, воздух дрожал и колыхался, солнце било из зенита, ярко вспыхнули звезды на погонах, - и я представил, как следом за полковником спускается знамённая группа с шашками наголо. Внушительно, черт побери. Местные оценили бы. Аборигены знают толк в воинских ритуалах.
        Нашему сводному отряду знамени не полагается. Газина это скорее устраивает: не надо охранять, нет шансов потерять. А если обстановка потребует, русский солдат всегда может сделать флаг Сухопутных войск из подручных материалов - простыни и крови. Полковник говорит, что именно такое полотнище должно, если по-честному, развеваться над полем выигранной битвы. Постельное белье - наше, кровища - их.
        Кто его знает, может, и не шутит.
        Силуэт полковника на краю аппарели расплылся - господи, как же там жарко. Челнок сел точно в центр «сковородки» - черного выжженного пятна, оставшегося еще от корабля разведчиков. Ради защиты окружающей среды, а на самом деле, чтобы все садились не там, где им понравится, а там, где удобно нам, пятно назначили космодромом. Его укрепили, залив огнеупорной смесью, оно теперь гладкое и блестящее и с началом местного лета превращается в натуральную адскую сковороду.
        Коллеги из одной дружественной страны потратили два литра виски, чисто по-приятельски допытываясь у меня, правда ли, что под «сковородкой» русские зарыли бомбу. Когда оба заснули на столе, я догадался: ну какая бомба, хватит и того, что место пристреляно.
        Кто знает, может, так оно и есть.
        Тем временем полковник замер, приготовившись сделать исторический шаг - опять, в третий раз уже, ступить на планету, у которой до сих пор нет официально утвержденного названия. Пока ничего не ясно, англоязычные говорят «Терра Нова», а русские - «Зэ-два».
        Многие были бы рады услышать «окончательное решение ООН по аборигенам», но принять его верховная бюрократия Земли не может, потому что инопланетная бюрократия великого вождя Унгусмана забодала ее с разгромным счетом. Кто бы мог подумать, что туземный мелкий царёк - ну ладно, мужик-то он здоровый, - перессорит между собой могущественных землян. И наша славная раса звездопроходцев и строителей поведет себя, как шайка проходимцев и стяжателей, которым только бы нагадить ближнему в карман. А долгожданная встреча братьев по разуму превратится в унылую профанацию контакта, затянувшуюся на годы. С сопутствующими политическими играми, драками под ковром, перетягиванием одеяла и прочим идиотизмом. И стойким ощущением, что, пока мы пытаемся изучать туземцев в разрешенных нам пределах и продвинулись, мягко говоря, не очень, сами туземцы изучили нас вдоль и поперек, взвесили, обмерили, сделали выводы и менять своего решения по землянам не собираются.
        Аборигены просто не понимают, в чем наша проблема, и ждут, пока мы возьмемся за ум. Они тут умеют ждать, для них сотня лет вообще не срок. Но все, что можно сделать быстро, они делают очень быстро, и им странно видеть, как мы на ровном месте тормозим.
        Они считают, что русские - славные ребята, но идиоты тоже изрядные.
        Полковник Газин подозревает, что примерно так же к нему относится подполковник Брилёв.
        По мне, так оба хороши.
        По случаю высадки Газин чуть было не назначил всем парадную форму одежды, но начальник штаба майор Мальцев вовремя напомнил, что на «сковородку» вголой степи за полкилометра от нашей базы наносит ветром сухую землю и песчаный смерч от выхлопа челнока гарантирован. Полковник вздохнул и приказал надеть «парадку» Мальцеву, управлению отряда и себе. Остальных пожалел.
        -Я же не зверь какой, - объяснил он. - Но чисто по-нашему, по-военному, надо коллегу уважить. Брилёв тут скучал полгода, а мы такие прилетели, а он такой на радостях сапоги начистил, личный состав отымел, территорию подмел, а мы такие выбегаем в камуфляже - здорово, Боря, передавай дела! Нет, товарищи, так не годится!
        -Боря мог бы и космодром подмести тоже… - буркнул, не подумавши, Мальцев.
        А когда подумал, заметно изменился в лице.
        Газин тогда прикинулся, что не расслышал, но, помнится, глаза у него прямо загорелись. Подметать космодром, и желательно вручную, идея очень богатая, полковник ее оценил.
        Будет теперь, чем заняться нашим славным воинам, если проштрафятся…
        А сейчас полковник совершил исторический шаг.
        Ну, всё, здравствуйте, с этого момента мы официально прилетели.
        Как здесь говорят - придваземлились.
        Вниз по аппарели компактной группой двинулось управление отряда и примкнувший к нему командир взвода спецназа.
        Торжественная церемония передачи вахты состоится завтра, а сегодня просто встреча и доклад. Подполковник Брилёв подойдет к Газину строевым шагом, бросит руку к козырьку… А Газин будет делано улыбаться, подозревая: опять над ним творят утонченное издевательство, до того изысканное, что фиг поймешь. Злые языки шепчут, что он всегда так думает, когда Брилёв отдает ему честь, последние лет тридцать, прямо с училища. Ибо Брилёв высок, хорош собой и интеллигентен, а Газин - коренаст, лицом квадратен и в целом простоват. Все остальное, включая боевые заслуги, не играет роли. У них личное. Высокие отношения.
        Потому-то бравый полковник сейчас не в степном камуфляже, а в зеленом кителе. Он еще и выпятит грудь, чтобы новенький орден бросился коллеге в глаза. Короче, уважит.
        Еще на орбите заметно было, как Газин соскучился по всему этому.
        -И вообще - положено, - сказал он. - Я же не зверь какой, но хотя бы управление отряда должно выглядеть. Символизировать должно! А вы, советник, как сочтете нужным. Не смею настаивать.
        Я немного поразмыслил - и не счел нужным символизировать, то есть доставать из чемодана мундир. Замучаешься потом возиться с пылесосом. У меня, в отличие от некоторых, нет штатного порученца. Я вообще прикомандированный и один-одинешенек, единственный в своем роде специалист. Поэтому в отряде меня считают разведчиком. Даже начальник разведки майор Трубецкой. Но военные хотя бы стараются держаться в рамках, а научники - не стесняются… А ведь если подумать, вот биолог Белкин - тоже не военный и тоже в количестве одного организма, и физиономия у него хитрая, я бы сказал, подозрительная; или вон лингвист Сорочкин - одна штука, гражданский до отвращения, болтлив и суетлив, но их никто не принимает за шпионов, а они меня - да. Где логика?..
        Управление спустилось на «сковородку». Следом должен был идти, наверное, я, но меня случайно подвинул наш русский народный аэромобильный оперативно-тактический военный священник типа «поп» отец Варфоломей. При его габаритах оказаться впереди получается само собой, достаточно батюшке шагнуть, и он уже, как говорится, под корзиной. Газин, когда в духе, зовет попа «отец Варкрафт». А когда не в духе, по-разному. К концу прошлой командировки было и «отец Варежкузакрой». Батюшка обиделся и настучал на полковника в Министерство внеземных операций, а МВО, недолго думая, переслало жалобу в епархию. Не знаю, какими словами ее сопроводили, но начальство нашего бравого служителя культа приказало ему не бузить, а закрыть варежку. Газин потом его утешал.
        Батюшка хороший.
        И Газин, в общем, хороший, уж точно не зверь какой.
        Да мы тут все ничего. Только черт знает, чем нам заниматься на «Зэ-два» следующие полгода, если обстановка не прояснится. В основном мы демонстрируем на планете русский флаг, которого у нас нет…
        Отец Варфоломей тоже не счел нужным выпендриваться. Он был в степном камуфляже и наградной фиолетовой скуфейке. Как всегда, ему в этом образе чертовски - прости, господи, - не хватало автомата, а с учетом богатырских размеров батюшки - пулемета. Штурмовик из отца Варфоломея так себе, слишком крупная и заметная мишень, а пулеметчик выйдет знатный. Говоря по чести, я не очень понимаю, отчего армейский священник не носит оружия, ведь по Уставу, если прижмет, батюшка исполняет обязанности полевого медика, а полевой медик, в свою очередь, когда прижмет совсем, начинает убивать со страшной силой направо и налево. Так что видится мне во всем этом некая - еще раз прости, господи, ибо лезу не в свое дело, - незавершенность образа. Заметьте, я не сказал «фарисейство». Мне так выражаться на работе не положено.
        Я всегда на работе.
        Даже когда сплю.
        Прямо как разведчик, ей-богу…
        Тут меня деликатно потрогали за плечо.
        -Ваш выход, сэр! - сказал доктор Шалыгин.
        Главврач отряда чем-то неуловимо схож с отцом Варфоломеем: он тоже мужчина крупный и плечистый, да еще и агрессивно стриженный под ноль. Только батюшка всех подавляет, а доктор - воодушевляет. Наверное, разница в том, что у батюшки глаза добрые и пытливые, словно он тебя вот-вот на исповедь потащит, а у доктора - просто добрые. Поразительно уютный человечище.
        Разумеется, Шалыгин был в полевой форме, а за ним стояли и ухмылялись наши гражданские летчики, Чернецкий и Акопов, оба в простых комбинезонах и пилотках.
        -Сэр советник, кажется, забыл зонтик, - сказал Чернецкий.
        -Злой ты, - сказал Акопов. - А человек буквально горит на работе.
        -Ну такая хреновая работа. Как говорят французы, - чтобы быть красивым, нужно страдать!
        Вот же язвы. Хорошо им, летные комбинезоны - с климатическими модулями. И доктору уютно в степном камуфляже с принудительным рассеиванием избыточного тепла. А я - красивый, да в костюме и при галстуке. Костюм светлый, но тем не менее это костюм.
        С другой стороны, Газину, например, сейчас еще жарче, чем мне. А мой гражданский ранг государственного советника первого класса равен воинскому званию «полковник». Могу и помучиться немножко за компанию.
        -Французская пословица - чтобы быть красивым, надо родиться красивым, - поправил я. - А чтобы выглядеть красиво, надо страдать!
        И пошел вниз по аппарели, волоча за собой чемодан, заранее изнывая от жары, сухого ветра, песка на зубах, воинских ритуалов, бюрократических формальностей и безнадежности нашего дела.
        -Вовсе я не говорил, что вы некрасивый! - крикнул Чернецкий мне в спину. - Даже и не думал!
        Тоже славный парень и редкой деликатности человек.
        Солнце жахнуло по темечку, я зажмурился, чтобы не ослепнуть, и полез в карман за темными очками. Не успев еще ступить на «сковородку», я уже мечтал о том, как спрячусь в домике дипмиссии. Тяжеловато здесь с отвычки, мы все же северный народ, хотя бы психологически. Говорят, человек приспосабливается к чему угодно за полтора месяца. Я тренированный и адаптируюсь за неделю, но это не значит, что неделя будет легкой.
        Господи, ну и пекло. Сверху - местный желтый карлик, снизу - наше огнеупорное покрытие, между ними я на глазах превращаюсь в котлету.
        Нет, я все-таки не настоящий полковник. Газин вон стоит и даже не дымится.
        Я посмотрел вперед - и вдруг стало хорошо. И спокойно-спокойно.
        -Можете считать меня таким сентиментальным идиотом, - прогудел, не оборачиваясь, Газин, - или таким больным на голову патриотом… Но до чего же здорово, товарищи, когда ты летел-летел на звездолете, вышел такой на далекой планете, и первое, что увидел, - изделие Курганского завода!
        -С кондиционером! - ввернул Мальцев.
        От базы к челноку катили бэтээры - родные, как не узнать, наши. Сколько я на них ездил, пока срочную служил.
        Они шли, выстроившись уступом, приминая высокую степную траву, слегка пыля, и была в их ровном плавном движении какая-то поразительная уверенность, будто так и надо: двадцать световых лет до Земли, а мы тут на работе.
        И вроде я совсем не вояка, а действительно - здорово.
        Будем жить.
        А еще, как верно заметил «энша», в изделиях Курганского завода стоят кондиционеры.
        -За мной! - скомандовал Газин. - А то зажаримся. Построение - там!
        Спаситель ты наш, отец родной, что бы мы без тебя делали.
        До края «сковородки» была сотня шагов, и мы это расстояние преодолели очень быстро, даже с некоторой резвостью. Стоило всего-то сойти с черной плеши, и оказалось, что на далекой планете более-менее можно дышать. Под ногами похрустывала сухая бурая земля в паутине трещин, чуть впереди уже пробивалась трава, все выше и выше, постепенно становясь ковылем вполне земного вида. Он тут по всей степи растет кочками и достигает метра, а то и полтора. Ценный ковыль, идет на ткани, плетеные вещи и некое подобие бумаги. Ну и жутковатые местные лошадки им не брезгуют. Мы имеем право мять и топтать ковыль невозбранно только в направлении от города к космодрому.
        Управление подравнялось, из челнока организованной толпой валил народ, пробегал по «сковородке» ивставал в две шеренги чуть позади нас. Я, сиротинушка, не пришей кобыле хвост, приткнулся к управлению с краю. Рядом почему-то стоял отец Варфоломей, и его даже еще не прогнали. Он в первые дни вахты тихий и никого не раздражает.
        -А я что тут делаю? - удивился батюшка, обнаружив меня где-то под мышкой.
        -В каком смысле? Если в метафизическом - это ваш крест, наверное, а сейчас впереди стоите - потому что вас неодолимо потянуло с борта на твердую землю.
        -Соскучился, значит, - буркнул отец Варфоломей смущенно.
        И встал в первую шеренгу сразу за мной.
        -А земля тут добрая, - сказал он.
        Я посмотрел чуть правее, охватил взглядом пейзаж - и поймал себя на том, что расплываюсь в улыбке.
        Полгода нам тут фигней страдать - а я, кажется, счастлив.
        Да, жарко. Да, пыльно. Что поделаешь, разгар лета, через пару месяцев полегчает. Зато вот она, база экспедиции. Два десятка легких домиков - и один из них мой на ближайшие полгода, - склады, казарма, санчасть, кухня, лабораторный корпус, пост дальней связи, энергоблок, аэродром с контрольной башней, рядом техника стоит, вижу любимый конвертоплан Чернецкого и монструозный подъемный кран Акопова… А дальше, ближе к горизонту, сверкает изгиб реки, вдоль него - едва различимая в знойном мареве линия орошаемых садов, и следом поднимается глинобитная стена города. Это столица династии Ун, самого мощного оседлого клана аборигенов.
        Здесь живут хорошие люди, и они нам будут рады.
        Всё на месте. Всё как надо.
        Начинаем работать.
        -А это кто еще? - спросил Газин, приложив ладонь к козырьку фуражки.
        На броне головного бэтээра сидел некто в расписной тоге. На миг мне показалось, что это великий вождь - цвета-то издали поди разбери. Целую секунду я прямо не знал, как реагировать, пока начальник разведки майор Трубецкой не сделал, что ему положено и что сделал бы сам Газин, окажись он здесь без подчиненных.
        Майор достал из сапога планшет и уставился на машину сквозь него.
        Тут и я догадался выкрутить увеличение на очках.
        -А это Гена катается, - сказал майор.
        Газин коротко глянул вверх.
        Ну да, это у нас у всех машинальное - а где сейчас мониторинговый спутник ООН. Не разглядит он человека на крыше машины, но все равно ведь мы нарушаем параграф какой-то резолюции такой-то о недопущении и предотвращении культурного влияния. А попробуй тут не повлияй, да мы только этим и занимаемся, даже когда совсем не хотим. А когда хотим, действуем тихо и аккуратно, добавлю я. Ну и, как дипломат, я бы никому не советовал пытаться согнать с машины чиновника династии Ун, если тот вздумал на ней прокатиться по своей родовой земле. Готов поспорить, этот парень не только ради удовольствия на броню влез. Он просто так, без подтекста, ничего не делает. Тоже дипломат. Всегда на работе.
        -А почему он в форме? - удивился полковник.
        Уморительные люди военные, но, строго говоря, Унгел?н - для русских друзей просто Гена - действительно надел не что-нибудь, а форму. Парадную для строя, точно как у нашей первой шеренги. Будто знал.
        -Вырос мальчик, - коротко объяснил Трубецкой.
        Газин оглянулся и нашел меня.
        -Три месяца назад Унгелен и Унг?ли были посвящены в младшие вожди, - сказал я. - Детство кончилось.
        -Спасибо, мне уже доложили, - буркнул полковник сварливо. - Я обнять-то его могу теперь? Как там по местному протоколу?
        -Можете. И даже Галю - в щечку чмокнуть.
        -Точно?
        Благодаря темным очкам я смог безнаказанно закатить глаза.
        -Точно.
        Газин всегда меня на людях переспрашивает. Дает понять, что не вполне доверяет моей информации. Ему это доставляет удовольствие.
        Ну был у нас небольшой конфликт, даже не конфликт и даже не выяснение отношений, а так, обозначение позиций, расстановка фигур на доске. Третий год меня за это шпынять - вот же делать нечего человеку.
        По виску полковника сбежала тонкая струйка. Все-таки и ему напекло под фуражкой. Да, жарко. Здесь летом всем жарко, не только нам. Неспроста аборигены черные как смоль.
        Им это, кстати, чертовски идет. Очень красивая раса, некоторые ее официальные представители даже чересчур; трудно с ними работать, ты просто не замечаешь, где кончается деловое отношение и начинается личное.
        Отчасти утешает то, что аборигенам тоже непросто держать с нами дистанцию. Русские, на взгляд местных, далеки от эстетического совершенства, зато неотразимо обаятельны - так и хочется потрогать руками. В чем загадка, мы не понимали, пока не увидели зверей, играющих тут роль домашних кошек. Оказалось, эти твари мурлычут в той же тональности, что мы говорим, да еще и ухмыляются совсем по-нашему, словно пародируя сдержанную улыбку среднего россиянина, который так и не научился скалиться во всю пасть.
        Нас здесь полюбили буквально с первого взгляда, а когда узнали получше, начали и руками трогать, нельзя было спокойно по городу пройти. Непривычно, но чертовски приятно.
        У великого вождя одно время даже была теория, что русских к нему нарочно таких симпатичных подослали.
        Кстати, о великом вожде. Мне же вечером во дворец идти. Во дворце все хорошо с вентиляцией, но вокруг - качественно прогретый город. И я - посол без верительных грамот - в костюме без кондиционера… Мокрый, хоть выжимай. Душераздирающее зрелище.
        А там мало того что ехидный Тунгус, так еще и милая Галя.
        Тунгус будет ржать надо мной, а Галя - переживать за меня. И то и другое очень трогательно, но никуда не годится.
        Видимо, придется мундир надеть. Мне в мундире неуютно, я кажусь себе нелепым и еще более неуклюжим, чем всегда, зато в нем климат-контроль…
        Впереди невнятно ссорились. Потом вдруг повысил голос начальник штаба.
        -Доведено было всем! - громко, чтобы слышали в задних рядах, сказал Мальцев. - А кто проигнорировал - скоро будет видно! А когда увидим - накажем!
        -Да куда еще-то - и так сам себя накажет, идиот, - проворчали за моей спиной.
        -Это кто здесь такой умный? - не оглядываясь, елейным тоном поинтересовался Мальцев.
        Ответом ему было гробовое молчание. Слышно было, как хрустит, остывая, челнок и негромко урчат, приближаясь, бэтээры.
        -Отсутствие наказания влечет за собой рецидив! - отчеканил Мальцев. - А своевременно наложенное взыскание - оно не только исключит повторное нарушение, но и послужит общему вразумлению безответственного субъекта! Ибо сказано: «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него!»
        -Ух, шайта-ан… - восхищенно протянул кто-то, чуть ли не сам полковник.
        -Вот батюшка подтвердит! - не унимался Мальцев. - Верно я рассуждаю, батюшка?
        -Воистину! - не своим голосом доложил отец Варфоломей поверх моего плеча - я едва не оглох на левое ухо.
        -Это они о чем вообще? - заволновались сзади.
        -Да про крем для загара. Или от загара, кто его разберет. Лично я намазался. А ты?
        -Естественно!
        Я с трудом сдержал ухмылку. Начальник штаба совсем не любит наказывать подчиненных. Поэтому он их запугивает. Получается, надо сказать, неплохо. Мало желающих испробовать на себе «исправительную розгу». Военные стремятся попасть на «Зэ-два» ради щедрых «внеземельных» идвойной выслуги лет. Будешь плохо себя вести - накроется твоя следующая вахта, и все дела.
        -Внимание! - скомандовал Газин.
        Машины подъехали, из кондиционированного брюха головного бэтээра выбрался подполковник Брилёв, свежий и прохладный даже с виду, в камуфляже, но все-таки при фуражке. Унгелен спрыгнул с брони и встал, улыбаясь, рядом. Мама дорогая, да он за эти полгода, что мы не виделись, успел вымахать почти вровень с подполковником.
        -Равняйсь! Смирно!
        Газин выпятил орденоносную грудь, Брилёв отчеканил положенные три шага, вскинул руку к виску, рявкнул «Товарищ полковник!» изабубнил, что у них там положено. Унгелен издали кивнул мне и теперь переглядывался с кем-то во втором ряду. Зачем он здесь? Или что-то случилось, или надо передать личное сообщение от великого вождя. Ничего страшного, иначе я бы еще на орбите все знал. Мне сообщил бы диппредставитель Костя Калугин, которого я меняю. Если он не звонит и сидит на базе спокойно - пустяки.
        -Вольно!
        Брилёв начал пожимать руки управлению. Еще несколько минут - и поедем… Унгелен стоит на месте, не лезет в наш протокол, старается выглядеть серьезно, хотя его так и распирает от веселья. Он искренне рад нас видеть. У него хватает приятелей в отряде Брилёва, но наша вахта - любимая. Мы ведь - «первая высадка», то есть первыми после миссии разведчиков прибыли на «Зэ-два» надолго и всерьез. Налаживали отношения с аборигенами, учили их, учились у них, подружились и далеко не сразу поняли, как много сделали для этого «Гена» и «Галя», Унгелен и Унгали, мальчишка и девчонка, чей важнейший вклад в контакт мы сдуру проглядели - ну дети же.
        А теперь парню семнадцать лет, он не должен был так рано стать младшим вождем, мог еще погулять года три-четыре. Сестренке его шестнадцать, и тоже не стремилась лезть обеими руками в государственное управление, но отец попросил обоих по-хорошему. А отец таков, что, если просит, не откажешь.
        Папаша Унгусман плечист и мордаст, ну так ему уже хорошо за полтинник, и все равно я рядом с ним чувствую себя форменным дуболомом, хотя великий вождь шире меня и выше. У него любой жест получается элегантным. Как он ставит ногу, как он идет походкой сытого, но все равно опасного хищника, это надо видеть. Как он поворачивает гордо посаженную голову и бросает на тебя царственный взор - этого лучше и не видеть никогда, комплекс неполноценности обеспечен. Сейчас, глядя на Унгелена, я впервые заметил, до чего мальчик похож на отца - значит, юный Унгусман тоже был хорош собой до неприличия, что по аборигенским меркам, что по земным.
        Очень важно хорошо выглядеть, если ты вождь. В идеале верховный правитель должен быть самым красивым не только на своей территории и даже не на разведанных землях, а вообще в ареале своего биологического вида. Чтобы ты пришел, тебя увидели - и ты уже победил.
        Местные в целом утонченно изящная раса, с четкими и правильными европеоидными чертами, а угольная чернота кожи придает этой красоте некоторую кукольность, из-за которой мы не сразу научились их различать в лицо. Ну манекены и манекены, клоны. Недаром они здесь все превосходные физиономисты, и искусство мимики и жеста развито у них невероятно и играет огромную роль в общении…
        Тут как раз Унгелен поймал мой взгляд и лукаво подмигнул. Все гримасы землян, и отдельно русских землян, он знает великолепно. Дьявольски талантливый юноша.
        Когда мы познакомились, он освоил наши манеры за пару месяцев, и на таком уровне, что впору испугаться. Во время моей второй полугодичной вахты на «Зэ-два» нам улыбался, подмигивал и строил глазки уже весь дворец, вплоть до последней уборщицы. Разведка скрипела зубами, Трубецкой ежедневно проводил инструктажи о бдительности и умолял Газина запретить детям вождя шляться по базе. Ну потому что явный же заговор: кнам втираются в доверие, и добром это не кончится… Позже я узнал, что одновременно Тунгус ломал голову, пытаясь сообразить, зачем русские втираются в доверие к его администрации, если им с этого никакой явной выгоды не светит, а неприятностей уже хватило.
        Нерусских-то послал великий вождь, не понравились они ему.
        Господи, ведь страшно подумать, сколько тут всего было за три моих командировки. Мы здесь целую жизнь прожили. И теперь вот Унгелен надел расшитую тогу, и на шее у него ожерелье младшего вождя.
        Да, вырос наш солнечный мальчик. Официальное лицо! Не имеет больше права разгуливать с голым торсом в белых татуировках, по которому девицы на Земле прямо слюнями исходят. Интеллигентный дикарь - страшная сила. Даст бог, привезем Гену в Москву - надо будет как-то там поаккуратнее ему. Тем более он кто угодно, только не дикарь. Любой младший вождь династии Ун, по умолчанию, аристократ, каких у нас давно не делают, прирожденный управленец и хорошо обученный интриган в лучшем смысле слова. А конкретно Унгелен - переговорщик и толмач, ответственный за внешние связи. Все разведки Земли это учитывают и навалятся на инопланетного гостя не по-детски. Против него вступят в игру суровые профессионалки, которым минутное дело порвать юному красавцу все гештальты в лоскуты. Он просто будет не готов к такому. Этот вопрос уже обсуждался у нас в департаменте. Подберем Унгелену в скауты правильную барышню, парень от нее дальше сортира не уйдет, а она, заподозрив неладное, отошьет любую хищницу в два счета. На крайний случай недипломатично свернет ей челюсть.
        Да, и о такой ерунде приходится думать тоже…
        -Приветствую вас, советник.
        -Здравия желаю, товарищ подполковник.
        Брилёв со мной одного роста, но умудряется глядеть сверху вниз. Это означает, не больше и не меньше, что на тебя смотрит прирожденный военачальник, а ты знай свое место, «пиджак». Не представляю, как бы я с Брилёвым сработался. Если Газин умеет удивлять, то этот - напрягать.
        -Личная просьба. Будет случай - намекните советнику Калугину, что он склочник и засранец, но я не в обиде. Вот прямо так и намекните.
        Пока я соображал, как бы намекнуть товарищу военачальнику, что все его докладные на Калугина в МВО были там зарегистрированы и без рассмотрения направлены к нам в МИД, а шеф департамента с ними ознакомился и на каждой оставил резолюцию: «Очень познавательно. В архив!», подполковник уже удалился.
        -Разойдись!
        Ну разошлись. Газин хлопнул Брилёва по плечу, тот подергал коллегу за орден и уважительно цокнул языком; сейчас будем рассаживаться по машинам, а челнок - на второй рейс, здесь еще только половина наших.
        -Смотрю, ты совсем обжился, - сказал Газин. - Помойку даже устроил.
        -Это не помойка! - Брилёв мигом надулся. - Это хранилище твердых бытовых отходов.
        -Кто бы мог подумать! А сверху - такая неорганизованная куча мусора…
        -Там есть табличка. Написано: «Хранилище ТБО».
        -Если это выглядит как помойка, значит, такая помойка. Да кончай ты переживать.
        -А что я еще могу?..
        -Ну ты хотя бы нарисовал табличку. Я ее сохраню как память. Боря, поздравь меня, я все уладил. Пока ты здесь такой прохлаждался, я такой обивал пороги в министерстве… Ладно, ладно, не злись. В общем, погрузим твою помойку такую-растакую на челнок, поднимем и выбросим с низкой орбиты. Пускай горит. Красиво и экологично.
        -Это ты молодец, конечно… - Брилёв замялся. - Но спешить не надо.
        -Что еще такое?
        -Отойдем. Ты сажай людей пока.
        -По машинам!
        Командиры отошли в сторонку и принялись шептаться. Естественно, все управление сделало вид, что пропускает вперед личный состав, а само обратилось в слух с применением технических средств.
        Я пожал плечами и двинулся к бэтээру. Мне, конечно, не скоро расскажут, в чем дело, но рано или поздно узнаю.
        Наверное, сломали чего-нибудь и докладывать не стали, а теперь оказалось, что починить не могут.
        Давно пора. Это же армия. Она что угодно может сломать.
        Впереди кто-то взвизгнул, обжегшись о раскаленную броню.
        Унгелен уже здоровался с отцом Варфоломеем, вернее, почти исчез в его медвежьих объятьях, а батюшка украдкой перекрестил молодого человека со спины. Выглядело это трогательно и комично.
        Я поставил чемодан и сделал церемониальный жест встречи после долгой разлуки - руки на уровне пояса ладонями вверх. Добра тебе, Унгелен, все мое - твое.
        Унгелен ответил, я напрягся. Младший вождь приветствовал меня слегка не по рангу. Он теперь на ступеньку выше, а здоровается - по-прежнему, как с равным. Не привык еще? Да ну, ерунда, здесь в таких вещах даже дети не ошибаются. Ладно, потом уточним.
        Мы наконец-то по-человечески обнялись. От Унгелена пахло городом и дворцом - благовония, вяленое мясо, бодрящий напиток из забродившего молока и едва заметная отдушка сладковатого аборигенского пота.
        -Тебе идет эта одежда, вождь.
        -Мне не идут эти заботы, советник! Совсем не остается времени.
        -Помнится, то же самое ты говорил в прошлую нашу встречу.
        Унгелен одарил меня лучезарной улыбкой, из-за которой разведка считает парня страшным пройдохой и законченным манипулятором.
        -Я тогда еще не знал настоящей работы вождя, - сказал он. - Теперь стало действительно трудно… Да, Галя просила тебя поцеловать, но, думаю, вы лучше сами. Она очень заинтересовалась этим обычаем. Увидела в каком-то фильме про любовь. Смотрит всякую ерунду, вместо того чтобы учиться полезным вещам.
        -Как она?
        -Еще красивее. И тоже очень занята.
        -Ты-то зачем сюда примчался? Чтобы заставить меня волноваться, а потом даже не поцеловать?
        Унгелен пару раз приглушенно гавкнул, оценив шутку. Смеяться по-нашему он умеет, но ленится. Его забавляет, как мы реагируем на местный лающий хохот.
        -Почему - волноваться?.. Если бы случилось важное, тебе давно позвонил бы советник Калугин.
        Ну все-то он понимает.
        -Я бы сам ему сказал, - добавил Унгелен, заметив мою невольную ухмылку. - Ты же меня учил. Нет, все хорошо. Но совсем нет времени, и вот я здесь. Андрей, к кому мне обратиться, чтобы я прямо сейчас мог забрать Лешу? На торговом дворе стоит караван с дальнего юга, скоро они уходят, надо спешить… Леша! Здравствуй!
        Лингвист Сорочкин все это время болтался в почтительном отдалении позади меня и не торопился лезть в машину. Догадался, значит, что Унгелен тут по его душу. Я спиной чувствовал присутствие Сорочкина, и оно мне не нравилось. Очень надеюсь, это не ревность.
        -Сейчас решим вопрос.
        Я отошел, успев с глубоким удовлетворением заметить, что Сорочкина вовсе не удостоили даже подобия церемониального приветствия. Руку пожали, обняли, улыбнулись, выразили неподдельное счастье от встречи, и только. На уровне личного контакта эти двое - старые добрые приятели, и Унгелен высоко ценит Сорочкина как своего наставника. Они, два прирожденных словесника, что называется, «нашли друг друга». Каждую командировку Сорочкин привозит для парня какие-то немыслимые терабайты обучающих программ и грозится сделать из него языковеда вселенского масштаба. Но статусно «друг Леша» - никто для «друга Гены», полезная мебель.
        Это важно. Леша может сколько угодно быть консультантом Унгелена, но никогда не станет агентом влияния. Его просто не услышат. Не знаю, на какую из наших контор Сорочкин работает, в одном уверен: он не кадровый, а вербованный. Ну и пускай туда постукивает. Главное, что он даже не подумает стучаться аборигенам в головы. Собственно, это сам Леша первым и установил: бесполезно и опасно ловить местных на нейролингвистические крючки, туземцы сразу закрываются, чуя подвох. Глубокое программирование вообще невозможно. Аборигены чуют правду, на каком бы языке ты с ними ни говорил. На «Зэ-два» нельзя быть неискренним - расколют в два счета и лишат доверия.
        Уважаемые зарубежные партнеры - сначала делегация ООН, потом миссии отдельных государств - как раз на этом погорели. А ведь мы их предупредили, что местным врать нельзя.
        Но не смогли они, не смогли.
        Здесь особый метод общения, все очень прямо и открыто, но стоит зазеваться - и об стенку лбом. Например, здесь не «болтают» внашем земном понимании. Культура салонной беседы и small talk отсутствует напрочь. Это приводит в восторг полковника Газина, который если кому и позволяет трепаться, то разве что себе любимому. Но потом ты понимаешь: вовсе он не чесал языком, а много важного сказал… А вот и полковник, легок на помине.
        -Почему не грузимся? Ускорить готовность!
        Газин выглядел так, словно вот-вот лопнет, то ли со смеху, то ли от злости. И управление отряда рассаживалось по машинам, имея лица загадочные до невозможности. Ну и слава богу. Значит, наши неприятности скорее комические, чем трагические. А какие именно - проболтаются товарищи офицеры, никуда не денутся.
        -Гена спрашивает, можно ли ему забрать Сорочкина.
        -С целью?..
        -С филологической. Пришел караван с дальнего юга, Гена давно хотел разобраться с их диалектом, он какой-то особенный. Ну и для нас это важно, мы южан-то едва знаем, пускай Сорочкин к ним приглядится.
        -Поражает меня ваша наивность, советник.
        -Я не наивный, я коварный. Надо вести себя так, будто у нас плохо с информацией и мы рады любой возможности. А чтобы выглядеть убедительно, следует верить в то, что говоришь.
        -Поражает меня ваше лицемерие, советник!
        Чего у полковника не отнять - за словом он в карман не лезет.
        Я постарался лицемерно хмыкнуть в ответ.
        Газин не оценил мои актерские данные, он думал о своем и глядел мимо.
        -Такие дела… - сказал он наконец. - И что делать?
        -С Сорочкиным? Да пускай включится - и дует на торговый двор. Все равно ему в город через базу ехать.
        «Включится» - это в нашу местную сетку. Хорошая сетка, военная, никакой приватности, все на виду. Поначалу с непривычки чувствуешь себя голым, зато точно знаешь, что в любой неясной ситуации достаточно испугаться, и прибегут ребята с автоматами. Хотя бы тело спасут для погребения.
        -Да не с Сорочкиным. Кому он нужен, ваш драгоценный Сорочкин такой-разэтакий!
        Ну вот, опять началось.
        Когда мы заметили, что аборигены на редкость переимчивы, легко усваивают язык, а особенно им даются наши мимика и жесты, каждый в экспедиции трактовал это сообразно личным компетенциям. Этнографы и лингвисты просто радовались. Начальник разведки увидел заговор - и боялся. А полковник Газин заволновался, как бы случайно не научить туземцев плохому. Особенно такому плохому, которое сразу видно, и нам будет стыдно. В смысле - полковника выдерут сначала в Министерстве внеземных операций, а потом в Министерстве обороны. Накрутив себя до белого каления, Газин поклялся, что, если какая-нибудь падла додумается показать местным средний палец, он этот палец лично оторвет. И буквально назавтра мне пришлось выручать Сорочкина. Полковник увидал, как детвора, играя у реки, тычет друг другу нечто, похожее на «фак», а рядом крутится наш языкознатец, и, будучи человеком слова, погнался за Лешей с пассатижами. А Леша, струхнувший несколько более, чем допустимо в приличном обществе - у него натурально глаза на лоб вылезли, - бежал мимо моего домика. Я поймал ученого за шкирку, заслонил собой и заявил Газину, что его
поведение меня огорчает. Потому что бегущий полковник в мирное время вызывает смех, а в военное - панику. И вы, мол, товарищ, умудрились запугать до истерики опытного полевого исследователя, который всякое в жизни видал. То есть русский офицер для него страшнее дикого зверя. Это перебор. У меня дипломатический иммунитет, и если вы, сударь, не перестанете издеваться над гражданским персоналом, я буду вынужден предоставить Сорочкину убежище… Такой сногсшибательной новости хватило на целых полминуты; как раз я успел впихнуть Лешу в дипмиссию, а полковник - отойти от шока и вернуть себе дар членораздельной речи. Тут уж он много чего сказал и был до того убедителен, что я почти обиделся. С тех пор Газин мне не доверяет и считает, будто я симпатизирую Сорочкину. Это несправедливо: япо работе обязан всех любить, но в Леше есть что-то такое, что раздражает и настораживает. А недоверие ко мне полковника - дело понятное: ябы тоже не сильно радовался, имея в составе отряда человека, которого нельзя расстрелять даже по закону военного времени. Шлепнуть, как собаку, можно, а легитимно вывести в расход - фигушки.
Полковник это знает и терпит, ему просто страшно не понравилось, что я сам напомнил о своем особом статусе.
        С другой стороны, я человек органически незлобивый и ко всем с открытой душой. А вот мой сменщик Калугин - настоящий дипломат, мягко стелет, да жестко спать, - и интеллигентнейший подполковник Брилёв пишет на него в среднем по одной докладной в месяц…
        -Сорочкин нужен Гене, - напомнил я.
        Унгелен, этот министр туземных иностранных дел, даже не пытался делать вид, будто не подслушивает. Он стоял, навострив уши, и ухмылялся во всю физиономию.
        -Вырос, - сказал полковник. И сокрушенно вздохнул.
        Церемониальное приветствие Газин исполнил так легко и естественно, словно вырос тут, во дворце. Передача официального приглашения на прием от великого вождя тоже прошла без сучка без задоринки; япрямо любовался нашим командиром. Может, когда хочет! Потом они с Унгеленом хлопали друг друга по плечам и спинам, растроганно бормоча «Ну, здравствуйте, товарищ полковник!» и «Здравствуй, товарищ вождь!». Потом товарищ вождь уважительно потрогал новый орден на товарище полковнике и цокнул языком.
        -А ты думал!.. - непонятно, но убедительно объяснил Газин.
        -Да я понимаю! - со стопроцентно аутентичной земной интонацией отозвался Унгелен.
        Ну прямо русский парень Гена, только черненький. Судя по выговору, урожденный москвич.
        -А как Галочка?
        -Стала еще красивее. Просила меня поцеловать Андрея, но я решил, они как-нибудь сами.
        Вот же зараза, а?!
        Газин оглянулся на меня.
        -Наш советник - он тако-ой! С виду тихоня, а палец в рот не клади!
        -Советник Русаков - хороший человек и пользуется неизменным доверием всего нашего рода, - очень мягко, почти воркуя, произнес Унгелен.
        Газин чуть не поперхнулся, но мигом взял себя в руки.
        -Понял, - сказал он просто и кивнул.
        Сообщение принято к сведению. Не вышло бы оно мне боком.
        -Так… Гражданин Сорочкин. Благоволите заехать на базу и включиться, после чего работайте по своему плану. Не забудьте сухой паек и каждые двенадцать часов докладывайте оперативному дежурному.
        «Гражданин Сорочкин» - каково? Умеет полковник выразить человеку все, что о нем думает, буквально парой слов.
        Насколько я понимаю, ничем Сорочкин перед Газиным не провинился ни разу, просто у начальника экспедиции идиосинкразия на Лешу, необъяснимая, но сильная, вроде моей. Не стал бы он иначе бегать за ним с пассатижами. Такое проявление чувств со стороны полковника надо заслужить. Это у нас случается либо от большой любви, либо по причине крайнего нервного возбуждения.
        -Всё, поехали! Гена, не лезь наверх.
        -Ну това-арищ полко-овник… - заканючил младший вождь сильнейшего на планете рода, министр иностранных дел, эротическая мечта девушек далекой Земли и так далее.
        -Слушай, тебе вообще ездить на бэтээре запрещено такой-растакой резолюцией Организации Объединенных Наций!
        -Нет, это вам запрещено катать меня на бэтээре, вы цивилизованные и подчиняетесь своей ООН. А мы куда хотим, туда и лезем. Мы дикари и э-э… инопланетные папуасы! - парировал Унгелен. - Между прочим, если я поеду внутри машины, это еще хуже - я могу случайно рассмотреть пушку или украсть отвертку, и у меня будет культурный шок!
        -Как же я по тебе соскучился, папуас ты этакий! - произнес Газин с чувством.
        -Мы все тоже, - сказал Унгелен негромко.
        Газин резко посерьезнел и кивнул в ответ:
        -Ладно, если свалишься - пеняй на себя! Отцу пожалуюсь!.. Советник, прошу за мной. На два слова.
        Пока шли к машине, Газин молчал, что-то обдумывая, и только у самого люка его прорвало.
        -Облегчаю вам задачу, - буркнул он. - Вы же станете докладывать обстановку по своей линии, так уж лучше сразу… Чтобы потом не говорили, будто я скрываю. А я не скрываю. Короче, чего Борис весь такой нервничает… М-да…
        -У него что-то сломалось?
        -Интегратор он потерял.
        Пожалуй, я сильно переоцениваю себя, когда думаю, что ко всему готов.
        Наверное, еще сказывается, что в экспедиции всегда был образцовый порядок, и мы привыкли к хорошему, расслабились. Забыли, что наша теплая дружная компания, несмотря на разношерстный состав и примерно двадцать процентов гражданских специалистов, все равно - армия. И по внутреннему регламенту, и по жизненному укладу. А вооруженные силы, дорогие мои товарищи, это такая интересная субстанция, которая должна себя проявить рано или поздно.
        -Полевой системный интегратор, - уточнил Газин на всякий случай, поймав мой ошарашенный взгляд. - Не спрашивайте как.
        Ну, что скажешь, молодцы.
        Вообще, если задуматься, то потерять чемоданчик с интегратором в полевых условиях немыслимо, зато на базе - как раз не проблема. Уронили со стеллажа, поставили в угол от греха подальше, чтобы больше не падал, задвинули еще куда-нибудь при уборке, и все дела.
        Или наоборот, он в одном из бэтээров лежит под сиденьем в полной готовности системно интегрировать работу войск, просто работы нет и не предвидится - и о нем забыли.
        Наконец, он валяется на строительном складе или подпирает шкаф в санчасти. Не спрашивайте почему.
        Лично я бы объявил учебную тревогу с выходом в запасной район. Тогда сразу всплывет все потерянное, и даже больше. Или все окончательно потеряется, что тоже, в общем, результат. Но мы здесь не проводим учебных тревог. Невероятно, но факт. У туземцев два раза в году нечто вроде строевого смотра, да еще Тунгус под настроение учиняет своим подданным внезапные проверки боеготовности - общий сбор ополчения и имитацию отражения набега кочевников с последующей массированной контратакой в конном строю. Я когда в первый раз увидел эту жуть, у меня чуть сердце не выскочило. Уж больно у них тут кони страшные и топают громко.
        А у нас приказ сидеть тише воды ниже травы, чтобы не пугать аборигенное население. Которое само кого хочешь напугает. Да еще и намекает, как весело будет устроить совместные маневры с отработкой взятия условного противника в «мешок» ипрохода группы бэтээров сквозь него на максимальной скорости. И непременно позвать наблюдателями вождей кочевых племен. Но поскольку мы дураки и явно не готовы осмыслить такую замечательную идею, оно еще подождет, пока мы немного поумнеем.
        Трудно бывает говорить с аборигенным населением.
        Надеюсь, это не оно спёрло у нас интегратор.
        Лучше бы Брилёв его сломал, ей-богу. Пополам.
        -Ну… Там же самоподрыв на пять километров, верно? Значит, он где-то поблизости. А то бы давно бахнул.
        Газин сразу насторожился.
        Пришлось напомнить, что я служил. Не очень помогло. Этот факт моей биографии полковник мгновенно забывает. Вытесняет из сознания. Не видно по мне, что я хотя бы теоретически мог быть солдатом, физиономия не та. Да и зачем солдату знать особенности настройки интегратора. Рядовому надо, чтобы все работало, - за это отвечает ротный системщик. А я обычный башенный стрелок, любознательный просто. Об армии не мечтал и даже не думал. Но чтобы попасть на дипслужбу, ты обязан пройти срочную в чине не старше сержанта, офицером-«пиджаком» не считается. И очень правильно. В войсках многому учишься. Дипломатии в том числе.
        -Да примите вы его по описи - и забудьте. Через полгода сдадите тому же Брилёву…
        -Узко мыслите, советник. За эти полгода Брилёв такой возьмет да на повышение уйдет! Просто нарочно, из вредности!
        -Вот уж ничем не могу помочь. Так или иначе, от меня вредности не ждите. Хотя бы потому, что моему начальству этот пропавший чемодан совсем не интересен.
        -Ну-ну… - протянул Газин.
        -Пока он не взорвался, конечно, - уточнил я на всякий случай.
        Из люка высунулся Мальцев:
        -Командир, у нас все. Разрешите отпустить челнок за второй партией. И давайте уже тронемся, а?
        -Отпускай.
        Полковник оглянулся на «сковородку», окинул взглядом плоскую, как стол, ковыльную степь, почесал в затылке и уставился на меня:
        -А вы чего здесь?
        -Вот… прилетел, - несколько растерянно доложил я.
        -Давайте такой быстренько в машину, вы что, сейчас поедем, только вас и ждем!
        Да тьфу на тебя. Я забросил поклажу в люк и полез за ней следом.
        Нормальной спокойной жизни нам оставалось ровно три дня.
        Глава 2
        На «рабочей стене» вдомике дипмиссии мы когда-то рисовали от руки схему внутренних связей династии Ун. Раз за разом стирали отдельные фрагменты и чертили опять, иногда с проклятьями уничтожали весь свой труд подчистую и начинали заново. Я рисовал здесь, Калугин - параллельно на такой же стене в Москве. И оператор поста дальней связи бегал к начальнику штаба с жалобами, что дипломаты бессовестно жрут казенные ресурсы, а у него канал не резиновый. Приходил Мальцев, смотрел на стену, бормотал задумчиво: «Какая интересная структура… Ну просто все через задницу. Но глядите-ка, советник, если буквально через задницу - может и сработать! Я бы не стал показывать это нашему командиру. Вдруг ему понравится!» Немедленно появлялся Газин, вникал в схему и говорил: «Экая порнография. А если все проще? Допустим, они все трахают друг друга, папуасы такие? Хорошая, кстати, идея, надо взять на заметку, а то управление совсем расслабилось!» Много позже я узнал, что полковник обозвал нашу стену «стеной плача» ипосоветовал оператору поста ДС не выпендриваться, потому что тот - простой связист, и хорошо ему, а мы -
художники, и нам худо.
        Теперь со стены прямо мне в глаза смотрела Унгали, черная на черном. Единственная и неповторимая звездная принцесса едва заметно улыбалась. Я с порога узнал эту улыбку, она была только для меня. Вдруг защемило сердце.
        Калугин наглухо закрасил стену, а потом чем-то острым процарапал белые штрихи. Получилось сильно и убедительно.
        -Это… когда? - спросил я вместо приветствия, не в силах оторвать взгляд от стены.
        -Это на той пересменке, встреча во дворце, помнишь, я стоял чуть сзади - и поймал ее на камеру прямо из-за твоего плеча. Галке здесь пятнадцать, и смотрит она на тебя.
        Я не глядя нащупал его руку и крепко пожал.
        -Если бы она так на меня поглядела, я бы попросил у Тунгуса политического убежища, - добавил тактичный и деликатный Калугин, примерный муж и отец.
        Я не счел нужным комментировать его безответственное заявление. Сам знает: Унгали может спать с тем, кого выбрала, и отец посмотрит на это сквозь пальцы, скорее даже благосклонно, как на тренировку перед взрослой жизнью. Но что-то серьезное нереально, если избранник не подходит по статусу. А с тех пор как Унгали посвящена во младшие вожди, лучше бы ей и мимолетных романов на стороне не иметь, младший вождь - это вам не шуточки, пускай он и девчонка.
        -Погоди-погоди… - Я откатил чемодан в угол и присел на стол, к портрету спиной. - А почему я в первый раз вижу эту картинку? Ее не было в твоем отчете. Она же… Это должен быть потрясающий кадр!
        Калугин пожал плечами и достал планшет из-за пазухи.
        -Ничего так, - сказал он, листая страницы. - В полноцвете тоже неплохо. Вот, любуйся.
        Кадр и правда был хорош. Он, конечно, не ударял прямо в душу, как портрет на стене, да и слава богу. Портрет у Кости получился не для общего пользования - сразу видно, что в него зашито нечто очень, даже слишком, чересчур личное.
        А цветная картинка, попади она в наш департамент, тут же пошла бы в дело, и земляне стонали бы от восторга.
        Мы, помимо текущих задач, работаем над позитивным образом аборигенов «Зэ-два». Никто уже не понимает зачем, но отмены приказа не было.
        Мы вообще-то здесь работаем, да.
        В основном через задницу - спасибо, что в переносном смысле.
        -Хочешь, возьми себе. Но только себе. Я его не регистрировал.
        -Почему?..
        -Обойдутся, - сказал Калугин.
        Глядел он как-то сумрачно, будто и не домой собрался.
        -А этот портрет - тебе на добрую память.
        Я чуть со стола не упал. Первое, что пришло в голову: Костя заболел. Второе - устал и надорвался. Мне тридцать пять, ему тридцать, в годах это совсем не разница, а в опыте и привычке держаться еще какая.
        Вдобавок я-то холостой, вернее разведенный, ну да один черт, а у Кости жена и дети. Нельзя таких молодых людей отрывать от семьи надолго, изводятся они в дальних командировках, никакая ДС не помогает. Хоть каждый день звони домой, от этого бывает еще хуже.
        Проблема в том, что полноценной замены Косте на всей Земле просто нет.
        Ну то есть это я - замена.
        -Я сюда не вернусь. Вижу, ты догадался.
        У меня от напряжения свело физиономию. Хотелось заорать: «С ума сошел?! Как не вернешься?! А кто с Тунгусом работать будет?!»
        -Ты просто устал, - произнес я как можно спокойнее.
        -Да нет же. Послушай, мы тут влипли, как мухи в варенье, сначала очень сладко, а потом - гибель. Мы с тобой все из себя уникальные специалисты по «Зэ-два», нас в департаменте облизывают, хвалят, мне вон госсоветника второго класса присвоили, скоро, наверное, медали начнут давать… А куда подевались наши старики, которые начинали контакт? Ты и правда веришь, что их вывели из экспедиции ради экономии? Да если бы. Они опытные дядьки, у них здоровые инстинкты, они почуяли, чем все кончится, и разбежались, и другим объяснили, чем это пахнет, и сюда больше никого калачом не заманишь, кроме нас двоих, идиотов…
        -Слушай, ну зачем ты так. Просто мои быстро заметили, что Тунгус охотнее всего общается со мной. А потом - твои…
        -Старики - не дураки, - веско сказал Калугин. - Они заметили совсем другое. Стоило Тунгусу послать ооновцев далеко и надолго, старики поняли, что «надолго» - это буквально. Люди прилетели делать карьеру - и увидели, что, наоборот, она здесь кончится. Еще одна-две бесплодных командировки, и «Зэ-два» станет местом почетной ссылки. Чего так смотришь? Только не говори, что со мной не согласен…
        Интересно, я не могу с ним согласиться - или не хочу?
        Первая российская экспедиция посещения насчитывала не жалкие сто человек, как сейчас, а больше трехсот. И мы, дипломаты, на «первой высадке» работали втроем, поэтому у дипмиссии такой просторный домик, всем на зависть. И Калугин нам на замену летел в компании с двумя опытными дядьками. И на Земле готовилась третья вахта. Все должны были нормально отдыхать и спокойно обрабатывать информацию, а не мотаться туда-сюда как ненормальные в две смены, убивая по четыре месяца каждый год на дорогу.
        То, что случилось на «Зэ-два» дальше, стряслось прямо у меня на глазах, под самый конец первой командировки, и чтобы прокомментировать это позорище, лучше всего подойдут горькие слова из далекого прошлого. Русский дипкорпус приберегает их как раз для таких нелепых ситуаций: «Дебилы, блин».
        Делегация ООН была подготовлена к встрече с аборигенами на сто процентов. Она совершенно точно знала, что тут можно, а чего не нужно. Получила на руки выкладки психологов. И подробную справку от этнографов. И скромный меморандум российской дипмиссии. И Сорочкин лично консультировал делегатов на месте, одолжив у меня пиджак и галстук, чтобы выглядеть авторитетнее. Я еще заставил его причесаться. Расческа и пиджак на два размера больше, чем нужно, преобразили Лешу: зашло в домик неказистое талантливое чмо, а вышел крутой чокнутый профессор, который, если что, и в морду вцепится. Попробуй такого не послушай, тем более Леша и вправду крупная международная величина. Ооновцы таращили глаза, кивали и говорили: да, профессор, конечно, профессор… Мы выложились по полной, чтобы они не наломали дров.
        Иногда мне кажется, они нарочно все испортили. Допустим, получили разведданные о том, что местные очень тесно и тепло общаются с россиянами - подозрительно тепло для такого короткого знакомства, - испугались и обострили ситуацию по принципу «не доставайся же ты никому». Эта версия ничем не подтверждена, но все объясняет. Потому что нельзя быть настолько дебилами. Или можно, но тогда их специально таких прислали, чтобы произвести на местных впечатление. Сильное и отвратительное.
        Нет, мы с самого начала знали: не получится легко и просто вписать «Зэ-два» ни в нашу картину мира, ни в политическую карту.
        Но не до такой же степени!
        Когда дальняя разведка Министерства внеземных операций России добралась до этой планеты, за ней уже закрепился внутри МВО неформальный код «Земля-два». Конечно, только среди тех, кто был допущен к документам строгой секретности и знал, что мы, похоже, отыскали «двойника». Идеальный для колонизации мир, словно под нас заточенный. Готовый форпост на пути к центру Галактики. Лакомый кусочек, в который ничто не мешает воткнуть российский триколор и заявить свои права. И вдруг разведка увидела, что на единственном континенте «Зэ-два» вовсю орудует несколько миллионов людей, подозрительно смахивающих на людей. И там у них, внизу, бронзовый век как минимум. Города, ремесла, торговля, все культурно.
        Чужая Земля оказалась.
        Большой подарок для адептов «теории посева» иформенная головоломка для тех, кому надо принимать решение, как дальше быть.
        И сразу началась сентиментальная чушь: нельзя лишать народ его истории; давайте вспомним индейцев и чукчей; ачто мы будем делать, если случится то и это; ачто будет, если ничего не делать; ачто скажет мировое сообщество; ане лучше ли нам уйти потихоньку. Хорошо, ума хватило сообразить, что уйти никогда не поздно - к нам тоже прилетали всякие, пока мы были совсем маленькие, и ничего ужасного не произошло.
        Ну и раз уж мы такие совестливые ребята, что нам по сей день за чукчей стыдно - надо совесть поиметь и как-то защитить аборигенов, чтобы их не поимели другие земляне. Ведь даже если Россия тихо смоется отсюда, то вскорости, буквально с года на год, «Зэ-два» отыщут наши дорогие зарубежные партнеры, а их повадки мы изучили. Они чисто ради приличия сымитируют отказ системы жизнеобеспечения, плюхнутся якобы на вынужденную в ненаселенном районе и там преспокойно установят свой флаг. А потом уже как бы случайно найдут местных - и пойдут впаривать черномазым демократию. Облапошат аборигенов, сожрут с потрохами, а мировому сообществу бросят обглоданные косточки, и оно еще поаплодирует: демократия же, хорошо же! Россия так не умеет, не может и не будет, значит, тем более русским имеет смысл высадиться на «Зэ-два» первыми и закрепиться там. Это не спасет планету от распила впоследствии; но это гарантия, что распил пройдет под нашим присмотром цивилизованно, а местных не ждет гуманитарная бомбардировка или внезапная революция во имя демократии. Короче, надо готовить экспедицию посещения, а разведка пускай
собирает информацию и ждет команды.
        Проболтавшись на орбите пару месяцев, засыпав окрестности самого большого города «жучками» ихудо-бедно расшифровав язык, капитан разведчиков сымитировал отказ системы жизнеобеспечения, сел на то самое место, где нынче «сковородка», и пошел знакомиться.
        Естественно, МВО сразу рассекретило планету, открыло все данные, ну и как жест доброй воли пообещало транспорт для делегации полномочных эмиссаров пресловутого мирового сообщества.
        Все радостно потирали руки, крутили дырки для орденов, считали потенциальные барыши, а русские утешались тем, что судьба аборигенов теперь однозначно сложится наилучшим образом, а уж свой кусок пирога как-нибудь оттяпаем - первооткрыватели все-таки.
        Но, как известно, если что-то может пойти вкривь и вкось - ждите ответного гудка.
        Делегация ООН пришла к великому вождю, расцвела казенными ослепительными смайлами - и давай распинаться про международное право и про то, как дружная семья народов Земли будет рада задушить народы Терра Новы в объятьях, а династия Ун должна подать в этом пример соседям. У тебя вроде монархия - ничего не имеем против. Мы пришлем советников, они тебя научат, как составить конституцию и написать законы, обозначить границы и собрать правительство. Дальше ты провозгласишь государственную независимость, подмахнешь несколько бумажек - и добро пожаловать в наши стройные ряды. Ну и помоги нам агитировать остальных местных, чтобы они сделали то же самое, ладно?.. Счастье и порядок на планете гарантируем навеки, армию свою ты распустишь по домам, она тебе больше не понадобится, будете жить с соседями дружно, а если кто забалует, войска ООН дадут ему по голове. Насчет войск тоже не волнуйся, они не займут много места и сами прокормятся. По рукам?
        Унгусман выслушал земных чиновников, сильно погрустнел и сказал: ребята, это вы удачно ко мне зашли. А теперь давайте так. Если вступите в контакт с каким-то еще племенем, я буду вынужден немедленно его захватить и взять под свою руку. Благо силенок хватит, могу себе позволить. Я над вашими идеями намерен как следует поразмыслить, а вы пока без моего разрешения ни с кем больше не общаетесь, не летаете тут, не ездите и вообще траву не топчете. Высадитесь хоть на другом краю континента - поверьте, я узнаю, и вам мало не покажется. Русские, если хотят, пускай остаются, я через них буду держать с вами связь и, когда чего придумаю, сообщу. А кто недоволен моим решением - вас сюда и не звали. Понятно? Свободны.
        На прощание он закатил им лекцию о неуместности двойных стандартов и лицемерия в международной политике. Сказал: как же вам не стыдно, человечки, вы даже врать нормально не умеете…
        На Земле принято считать, что они тогда друг друга не поняли из-за трудностей перевода. А позже, когда сюда завернули частным порядком европейцы и американцы с разъяснениями, уточнениями и предложениями, от которых нормальные главари мафии не отказываются, - совсем не поняли. Но мы-то знаем, как было дело.
        Наши именно с тех пор прозвали вождя Тунгусом - за общую крутизну и продуманную дикость, если вы понимаете, о чем я.
        Потом стало ясно, что это не дикость, а логика. Просто у большинства землян она какая-то вывернутая, а у Тунгуса - нормальная. У русских с логикой оказалось получше, но Тунгус после той встречи с земной бюрократией долго нас сторонился и тщательно прощупывал. Возникла у него версия, почти невозможная для местного ума, что русские только прикидываются хорошими парнями, а на самом деле - запредельно ловкие обманщики, которых он не в состоянии расколоть. Вождь обязан быть подозрительным, у него работа такая. Вождей с раннего детства специально обучают различать обман внутри обмана, когда человек сам себе врет. Вожди здесь те еще психологи. Тунгус не мог разглядеть в нас двойного дна - и это само по себе насторожило его.
        И пока в ООН бились над законом о научно-техническом и культурном эмбарго, имеющем целью, конечно, ограждение невинных туземцев от тлетворного влияния, - а Россия бессовестно ветировала его раз за разом, - Тунгус выкатил такое эмбарго сам. Он четко обозначил, с кем могут общаться ученые, нарезал нам по нашей же карте сектора для биологических и геологических изысканий и запретил полеты ниже условной линии облаков. Пускай соседи видят, как мы летаем - это полезно, авось задумаются о своем поведении, - но пристально разглядывать беспилотники и вертолеты им незачем.
        И что характерно: торговые караваны со всего континента ходят к столице династии Ун регулярно, но ведь ни одна нездешняя аборигенская морда даже близко к нашей базе не сунулась.
        Только кочевники заслали парламентеров - тайно, ползком по степи, - с деловым предложением ограбить столицу вместе, барыш пополам. Здесь у своих не воруют, даже если что-то совсем плохо лежит, но другое племя растрясти можно. Подполковник Брилёв, мудрый политический деятель, посоветовал степнякам ползти обратно и даже конфетой не угостил. Назавтра Унгелен передал Брилёву персональную благодарность от отца.
        Собственно, последствия неудачного визита делегации ООН мы разгребаем до сих пор. На Земле вокруг «Зэ-два» стремительно развился политический кризис, быстро зашедший в тупик. Если по-простому: никто не знает, как разрешить конфликт интересов великих держав, чтобы все выглядело прилично и земляне не поубивали друг друга на фиг из-за инопланетных папуасов, которых нельзя просто взять и поубивать на фиг, потому что все должно выглядеть прилично.
        Единственное, что понятно мировому сообществу, - отчего русские стоят за папуасов горой и всячески рекламируют, настраивая в их пользу рядовых землян: это Хитрый План. Коварство русских общеизвестно.
        Увы, немногие знают коварство Министерства внеземных операций. Его так сильно и так регулярно били за перерасход бюджета, что там появился отдел, задача которого - обсчитывать долгосрочные политические тренды, и он с ней справляется получше, чем весь аналитический корпус МИДа. Едва почуяв, что вопрос освоения «Зэ-два» повис в воздухе едва ли не навсегда, в МВО приняли директиву о «разумной экономии ресурсов» иурезании состава экспедиции вдвое. Еще подумали - и рубанули втрое: почему бы и нет? Третью вахту так и не собрали, а меня выдернули из отпуска, присвоили советника первого класса, и в следующую командировку я поехал уже один.
        И началось какое-то загадочное бытие в подвешенном состоянии, когда тебя убеждают, что ты герой, что ты уникален и без твоего участия миссия на «Зэ-два» провалится. Но сам ты, хоть убей, не понимаешь, где кончается скромный рабочий героизм и начинается откровенный кретинизм. И наоборот. А что миссия провалится, это к гадалке не ходи, да она уже, считай, провалена.
        Но это же не повод все бросить и сдаться.
        Конечно, от нашего графика любой осатанеет. По идее, так жить нельзя. Полет на гипердрайве занимает со всеми делами, включая разгон и торможение, около двух месяцев, которые мы почти целиком проводим в спячке. Потом неделю на Земле сдаем отчеты и уходим в месячный отпуск. Дальше - обязательный трехнедельный карантин, будь он проклят. Сидя в карантине, мы издеваемся над врачами, лезем на стенку и валяем дурака, но в основном учимся, повышаем квалификацию и готовимся к новой командировке. Затем грузимся на борт, говорим хором: «Поехали!» - и ложимся баиньки, пока оно и вправду не поехало. Сильно все упрощает недельная передышка, когда корабль тормозит на подлете к «Зэ-два», а мы уже вышли из гибернации и восстанавливаем тонус. За это время можно по дальней связи обсудить с работающей вахтой ее последние новости и принять какие-то решения. Так что придваземляемся мы уже готовые к любым неожиданностям. «Передача вахты» на планете занимает сутки, и главное в этой процедуре - живое общение с коллегами. Очень важно, чтобы обе вахты могли хотя бы денек вместе побродить по базе, подергать технику за разные
места и негромко поболтать тет-а-тет. Ведь по ДС всего не скажешь, да всего и не поймешь.
        Вот как сейчас.
        -А пойдем на реку, - сказал я. - Если ты, конечно…
        -Пойдем-пойдем, - легко согласился Калугин. - На реке здорово, я там всегда сижу, когда надо собраться с мыслями. Ты не подумай, что мне здесь не нравится. Я просто больше так не могу.
        Я вздохнул - а то вдруг Костя решит, будто я ему не сочувствую, - встал со стола, открыл платяной шкаф. Привычными, отрепетированными движениями, словно и не уезжал, почти не глядя.
        Глядел я в основном на портрет Унгали. Оторваться невозможно, до чего хорош.
        До чего хороша.
        Была бы она просто красивая - но, увы, все намного хуже.
        -Ты сам подумай, кто сюда охотно едет и почему, - брюзжал Калугин у меня за спиной. - И какие резоны тут болтаться у дипломата, которому надо расти.
        Широкополая легкая шляпа лежала на месте, рядом - «мухобойка», крошечный отпугиватель насекомых. Очень важно, чтобы все было точно там, до миллиметра, где ты оставил, уезжая. Это у нас ритуал.
        -Ну мы-то с тобой не за карьерой летели, - заметил я, вешая пиджак на плечики и снимая галстук. - Давай совсем откровенно - мы просто были рады приключению и считали, что нам очень повезло. Напомнить, кто радовался больше всех?
        -Приключение кончилось, тебе не кажется?
        -Ну так оно должно было кончиться… И началась обычная работа…
        Я копался в шкафу, думая, что переодеться в камуфляж было бы разумно, но сейчас каждая минута на счету - Калугин может остыть, а ему хочется многое сказать мне, и надо ловить момент, пока напарник готов откровенничать.
        -Это не работа, а профанация. Топтание на месте. Тебе хорошо, тебя хотя бы любят!
        -Да кто меня любит, когда экспедиция поголовно уверена, будто я стукач! Это с тобой все обнимаются!
        -Я не про наших, - процедил Калугин.
        -Хочешь сказать, тебя местные не любят?!
        -Не так! - отрезал верный мой коллега.
        Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник «мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд - глаза у напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что значит - не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.
        Ничего, кроме «вот такая хреновая у нас работа», в голову не шло.
        -Вот такая хреновая работа! - пробормотал я, уставившись на портрет, словно загипнотизированный.
        -Если хочешь, я сниму его. Это два слоя герметика, черный поверх белого, их можно просто срезать и скатать в рулон.
        -Даже знать не хочу, откуда у русского дипломата герметик в таком количестве.
        -Со склада, вестимо.
        -Коррупция?
        -Я бы скромно назвал это бесхозяйственностью.
        -То есть банальная кража. Во дворце тебя такому не учили.
        -Во дворце плохому не научат. - Калугин подошел и встал рядом. - Хочешь верь, хочешь, нет, еще и поэтому я не хочу возвращаться сюда. Они совсем как мы, но гораздо лучше нас. Особенно новое поколение, дети Тунгуса и их ровесники. Чистые, верные долгу, порядочные…
        -Ага, и голову проломят любому, кто показался им непорядочным.
        -А почему бы и нет!
        -Очнись, Кость, это мафия, - сказал я. - Мафия всегда со стороны выглядит намного привлекательней, чем любая госструктура.
        -Но мы-то знаем ее изнутри!
        -Ну знаем. Обязаны. Задача у нас…
        -Да к черту такие задачи! - отрезал Калугин. - Буду сидеть в офисе, а эти кукольные черные мордашки забуду как страшный сон.
        И отвернулся от портрета несколько резче, чем полагается в приличном обществе.
        Унгали смотрела на нас и, наверное, думала, до чего же мы смешные.
        Беда с местными аристократами, очень славные они люди. Мы с Калугиным знаем их, как никто. Уверен, разведка изучила их повседневную жизнь намного подробнее и может посекундно доложить, что происходило во дворце и его ближайших окрестностях тогда-то и тогда-то. Зато наша работа - хреновая, прошу заметить, - предполагает тесные и даже неформальные контакты с объектом. В идеале - доверительные и теплые. Но каждую секунду ты обязан быть начеку и помнить, что с тобой работают тоже. Увы, дружба официальных лиц - не более чем удобный инструмент решения вопросов, и вся история Земли это доказывает. А пресловутая «ценностная политика» со всеми ее гуманными лозунгами была такой же выдумкой пиарщиков, как и сами «общечеловеческие ценности», ради которых так легко начинаются ковровые бомбардировки. Не бывает дружбы между странами, и братских народов не бывает, забудьте. Есть только интересы выживания нации, и поступиться ими ради личной симпатии немыслимо. «Хороший парень» - наша профессия, но совсем хорошим парням, наивным или легко управляемым, в нее путь заказан. Съедят. И плевать, что съедят тебя лично -
страну твою могут слопать, а ты и не заметишь как.
        Но куда деваться от простого факта, что на исследованной нами части «Зэ-два» всилу объективных причин - например, легкой избыточности кормовой базы, и это лишь то, что на поверхности, - сложился уникальный социум с четкими и мудрыми правилами игры. Здесь все до того хорошие, даже которые плохие, что первая мысль - нам встретилась искусственно выведенная и управляемая цивилизация, в нормальных условиях так просто не бывает. Где-то под землей сидят зеленые человечки и рулят черными.
        Кстати, зеленых человечков мы активно ищем, хотя бы следы. Ну явный же «посев» тут был. Гоминиды не успели бы так развиться естественным образом. На планете по всему примерно миоцен, и вдруг - высокоразвитая разумная жизнь.
        Нет, на «Зэ-два» не рай и не утопия. Да еще и слишком жарко летом. Но чертовски здорово. Нам очень нравится.
        И народ здешний красив телом и душой. А отдельные экземпляры хороши, чего уж там, прямо до дрожи в коленках.
        Кто не работал с Тунгусом и его ближним кругом, просто не может представить, как приятно - и в то же время трудно - иметь дело с такими людьми. С ними тепло. Но иногда чувствуешь себя невообразимо глупым. Нет, ты не всегда был дураком, это вбитые в голову стереотипы земной цивилизации сделали из ребенка тупое жвачное. Или тупого хищника. На Земле выгодно быть ограниченным, так жить легче.
        И все неожиданности, что нас ждали на «Зэ-два», преподнесла нам отнюдь не планета и не ее жители. Проблемы сидели у землян в головах, а здесь уже вылезли наружу во всей своей неприглядности.
        -Пойдем, - сказал Калугин. - Успеешь еще налюбоваться. Я и не думал идти сегодня на реку, а теперь хочу. Посидеть на берегу… Проститься.
        Да чтоб тебя. Ну зачем такая трагическая интонация?
        Я надвинул шляпу на глаза, повернулся кругом через левое плечо и шагнул за дверь, в жару.

* * *
        Территория базы обнесена высокой сетчатой оградой и залита красно-коричневым полиуретаном, словно огромная спортивная площадка. Круглые сутки по ней снуют плоские шайбы пылесосов, шарахаясь от людей и машин. С песком они, прямо скажем, не справляются. Ограда еле слышно потрескивает - это патентованная лазерная система отстреливает насекомых на подлете. Тоже получается не очень.
        Время от времени в МВО начинается дискуссия, не запретить ли технике заезжать на базу - чтобы не таскала внутрь песок на колесах. Пускай стоит просто за забором или паркуется у «взлетки». Но тогда всплывает еще десяток вопросов, начиная с того, кто будет машины сторожить, и заканчивая элементарной безопасностью: как быстро занять круговую оборону, если внезапно нападут. Брилёв и Газин могли бы по любому пункту дать развернутую справку, но вообще-то насчет песка у них есть один всеобъемлющий ответ. Военачальники благоразумно держат его при себе, чтобы их же самих не спросили, куда они смотрели, когда утверждали место для базы и расположение аэродрома относительно нее.
        А смотрели они на розу ветров. Когда у тебя под боком условно античный город в двадцать тысяч народу, где население вовсю занимается обработкой металла и приготовлением еды, но дерево у него в дефиците и топит оно понятно чем, ты, если не совсем дурак, постараешься встать с наветренной стороны. Разумеется, выше по реке. Узнав, что город продвинутый и там есть центральная канализация, как в Древнем Риме, - все равно выше по реке, но уже не так далеко.
        Порадовавшись тому, какие они умные, наши герои просто забыли про аэродром, и тот оказался, где ему положено согласно типовой схеме - удобно пользоваться, легко охранять. Тоже случайно «с наветра». Каждый взлет Чернецкого поднимает смерч, который при самом легком дуновении сносит прямо в ворота, и это дает такой шикарный результат, какого всем нашим бэтээрам и джипам не добиться за неделю совместных усилий. Про взлет подъемного крана и вспомнить-то страшно.
        Что касается обороны, и тем более круговой, интересно было бы послушать, как начнут фантазировать командиры, если попробовать вытянуть из них правдивый анализ обстановки. Формально мы находимся в постоянной готовности ко всему плохому, и я со своей невысокой солдатской колокольни не вижу признаков особого расслабления. Ну, положа руку на сердце, наш спецназ уже не тот, что в первую командировку. Тогда у него ушки на макушке прямо дрожали от усердия. Он сначала увидал стаю степных псов, вольготно разлегшуюся всего-то в километре от города, потом узнал, что местных такое соседство никак не смущает, а кочевники вовсе не уважают этих исчадий ада и гоняют почем зря, - и сделал выводы. Ой, мама дорогая, здесь неспроста жарища - мы угодили в натуральную преисподнюю, где черти безрогие, зато конкретные… Тут ведь как: если долго сидеть на берегу реки, пока дети купают коней, можно свыкнуться с мыслью, что кони не страшные и отнюдь не горят желанием тебя заколбасить, если, конечно, нарочно их не сердить. Но к степным псам трудно проникнуться доверием. Это гиенодоны полутора метров в холке, по-своему очень
даже милые, когда пасть закрыта. Биологи говорят, их поголовье не растет, потому что аборигены здорово собачек затюкали. У вас еще остались вопросы, кого здесь надо бояться?
        Правда же в том, что бояться нам некого. Бесстрашные кочевники уже лет сто не грабят караваны, а охраняют их и жалеют, что не додумались до этого раньше. Все равно они ворье и хулиганье, но суются только туда, где чуют слабину, отчего для нас абсолютно безвредны. А могучая династия Ун, конная армия которой в состоянии завалить наши пушки мясом и растоптать, пускай и с фатальными для себя потерями, просто не догадается, что это хороший аргумент для блефа. Здесь такими вещами не шутят, слишком дело серьезное. В диалекте Ун много слов для разных типов боевых действий, начиная с демонстрации силы и заканчивая полноценной войной на уничтожение. Последнее слово почти вышло из употребления, и даже те, кто обязан помнить этот термин по долгу службы, произносят его шепотом. Он, насколько я смог понять, неприличный.
        Короче говоря, я бы здесь боялся нас. Там, где напрочь отсутствуют идиоты, а жизнь ценится высоко, потому что она в удовольствие, и нормальным считается не гнуть народ в дугу, а мотивировать на дело и иметь свою долю, по-настоящему опасен человек с менталитетом землянина. Мы здесь самые плохие.
        И самые злые. Ну вот чего опять Костю несет?
        -Во! Явился, слегка запылился… Это не простая, а звездная пыль! Ты смотри, какой… Генерал!
        Мы брели по «главной улице» базы, я оглянулся - в ворота заходила техника. Челнок успел сделать еще рейс, приехала вторая партия нашей вахты. Из командирского люка головного бэтээра торчал бронзовым памятником себе любимому начальник геологоразведки Билалов. Тоже по-своему хороший человек, очень даже милый, когда пасть закрыта.
        -Кому на «Зэ-два» жить хорошо, - процедил Калугин.
        -Да хватит тебе…
        -Как будто ты сам никогда не прикидывал, зачем сюда едут люди.
        -Мне было некогда, - отрезал я, невольно прибавляя шаг, чтобы лишнего не слышать, если Билалов прямо сейчас начнет вещать на всю базу. На броневик-то он влез уже, трибуна подходящая.
        Кто знает, как этот бог геологии общается со своими ребятами в поле - по сплетням, вполне нормально, - но при минимальном стечении посторонних слушателей Билалов принимается читать народу мораль. Он, может, и не хочет, но это так звучит. И меня охватывает жгучее чувство стыда: ну почему выдающийся звездопроходец и ученый, без пяти минут академик, и вдруг форменный долдон. От него даже полковник Газин, по собственному утверждению, весь такой охреневает.
        -Некогда? Ловлю на слове! - обрадовался Калугин. - Тебе было некогда! Ты делом занимался! А мне еще как было!..
        -Ну просвети меня, страдалец.
        -А ты сам подумай, - сказал Калугин, шагая рядом. - Итак, зачем сюда едут? Военные довольны, им платят «внеземельные», у них нет ни малейшего шанса повоевать и будет, о чем рассказать внукам - я служил на другой планете, я космический десантник, ядрена матрена! Биолог ползает по степи, наблюдая повседневную жизнь своих ненаглядных гиенодонов, а за ним ползут два спецназовца с автоматами, чтобы этого маньяка не съели, - и тоже счастливы, им не скучно! Летчики… ну ладно, у них заказ на аэрофотосъемку, они работают. А вот доктор наш просто красавец - сидит в санчасти и пишет диссертацию… Насмотревшись на него, рядом уселся отец Николай - и тоже чего-то строчит!
        -Ну а что ему делать, не обращать же местных, и они не поймут, и вообще запрещено.
        -Да черт его знает. Мог бы тоже ползать. Или копать!
        -Так кто ему даст, Дикий Билл близко не подпустит, там только свои.
        -Во-от! Группа Билалова - это отдельная история. Она роет землю носом в поисках якобы геологических аномалий, а на самом деле - следов пришельцев, что посеяли тут жизнь… и копает она круглый год в две смены, а начальник группы, обрати внимание, один! В нашей вахте - заместитель! Это только Дикий Билл мог провернуть такой номер, потому что не хочет ни с кем делиться славой, он готовится пожинать лавры и почивать на них…
        -Злой ты, Константин, честное слово. Дался тебе наш генерал от геологии.
        -Еще как дался. Потому что его ребята, пускай он имеет их в хвост и в гриву, все равно заняты чем-то полезным и перспективным! Интересным!
        -А мы, значит, не интересным?.. Да побойся бога. Мы единственные из экспедиции, кто может общаться каждый день с уникальными людьми, каких на Земле не сыщешь. И они сами идут на контакт. Они нам рады!
        -Рады! А толку?
        -В каком смысле?
        -В профессиональном! Вон этот твой долбодятел Сорочкин! Он же просто на золотое дно упал - впился в Генку как клещ и слезет с него минимум член-корреспондентом, если не академиком! А чего добился я?
        Кто угодно в ответ съязвил бы, что Костя просто не умеет правильно впиваться или не на того полез. Но я не кто угодно. Пока я придумаю хорошую реплику, все успеют забыть, о чем вообще был разговор.
        -По-моему, ты и правда устал, - сказал я. - Очень устал. Из-за этого ты такой раздраженный и злишься на всех.
        Калугин поднял на меня глаза, и злыми они не были, а вот замученными - точно. Ладно, это поправимо, в отпуск сходит, отдышится. Он должен сменить меня через полгода, должен! Хотя бы еще раз, пока я подыщу ему замену. Чертовски трудно мне придется. Ведь нас и правда только двое, кто по-настоящему в курсе дела, принят во дворце благосклонно и знает все подводные камни. Сюда нельзя прислать обычного карьерного дипломата, пускай и опытного, не опасаясь за последствия.
        Разве что последствия никого уже не будут интересовать…
        Об этом я старался не думать.
        -Я не злюсь, - сказал Калугин. - Ты просто не понял.
        На воротах, обращенных к городу, стоял дежурный джип, а в караульной будке вместо привычно скучающих двоих бойцов весело балаболили аж четверо. Безобразное нарушение Устава гарнизонной и караульной службы вообще и его версии для сводных отрядов МВО в частности.
        Тем не менее нас заметили. Пускай не глазами, а по меткам на мониторе, но все-таки хотя бы один, значит, следил, не крадутся ли к посту сзади. Дневальный высунулся из будки, подчеркнуто вежливо поздоровался, а меня даже поздравил с успешным придваземлением и попросил сообщить цель убытия, поскольку в журнале наш выход не запланирован.
        Говорю же, не расслабляется спецназ. Если нас на реке убьют, съесть точно не успеют.
        Это я расслабился. Задумался, бывает, но все равно нехорошо.
        Я легонько прижал указательным пальцем точку за левым ухом.
        -Русаков - системе. Отметить выход. Направление - город. К обеду вернусь.
        Система пискнула в ответ. Теперь порядок. Здесь и так никто не шляется бесконтрольно, это просто невозможно, но лучше предупредить, что ты намерен покинуть территорию базы, отвечаешь за свой поступок и у тебя все нормально.
        Интересно, наши по-прежнему бегают в самоволки? И как на это смотрит Брилёв? Надо будет спросить.
        Почти уже полтора года минуло с тех пор, как нам запретили неорганизованно шляться по городу. И пускать туземцев на базу, если это не официальные лица, тоже нельзя. Вольницу «первой высадки» явспоминаю с тоской: казалось бы, мы с аборигенами только-только нащупывали точки соприкосновения и обе стороны вели себя предельно осторожно, чтобы никого случайно не обидеть, - а ведь какое прекрасное было время!
        Обнаглели мы тогда стремительно, и те, и другие, как только поняли, что никто не держит камня за пазухой. Страх потеряли в буквальном смысле, раз и навсегда. До совместных пьянок не дошло только потому, что у россиян во Внеземелье - сухой закон. Но бренчать на гитаре и орать «Катюшу» под аккомпанемент дворцовых барабанов, катать детишек на джипах, подбросить конникам идею стремян и провести с шаманами семинар по обмену опытом полевой хирургии - это все уже было.
        О том, что у детей великого вождя есть планшеты с мультиязычными трансляторами, битком набитые обучающими курсами и тщательно отобранными популярными статьями, я вам не говорил, а вы не слышали. Это частный случай контрабанды, за который несет ответственность конкретное безответственное лицо, стыд ему и позор, гнать таких взашей с государственной службы… Но мы должны были хоть немного подготовить аборигенов к моменту, когда Земля навалится на «Зэ-два» всерьез. Чтобы понимали, с кем имеют дело.
        Гайки закрутили где-то через месяц после того, как «первая высадка» уехала домой. Еще и поэтому Калугин так грустит - он успел хлебнуть немножко воли и застать момент перелома, когда ООН продавила наших, и те заставили МВО ввести жесткие ограничения на контакт. Ну и «старики» не стеснялись при Косте в выражениях, объяснив ему по-простому, чем обычно кончается такой застой для карьерного дипломата. Надо отдать им должное, они не сидели на чемоданах, а исполняли свои обязанности - при любом удобном случае выбирались во дворец и много общались с детьми вождя, гулявшими по базе как ни в чем не бывало. Именно дипломаты первыми догадались, что подростки выполняют на базе какую-то сложную миссию - не столько учатся у нас, сколько изучают нас самих.
        Из-за культурного эмбарго и всех этих запретов мы оказались в довольно щекотливой ситуации. Между туземцами и рядовыми членами экспедиции успели сложиться такие отношения, испортить которые, во-первых, глупо, а во-вторых, просто не по-людски. Нельзя плевать в искреннюю честную симпатию. Думаю, нам проще было бы улететь отсюда, чем отказаться от неформального общения. В конце концов, русские не виноваты, что нравятся местным, а те нравятся нам, хотя и развивают у некоторых - вот как у меня, например, - комплекс неполноценности.
        Нас в городе любят и ждут. У нас там друзья-приятели. Если мы перестанем ходить к ним в гости, они загрустят и придут сами. Это как запретить Унгелену кататься верхом на бэтээре - вот попробовал нынче один такой… Даже против своей воли мы ежедневно нарушаем резолюции ООН о невлиянии, нераспространении, недопущении и тому подобном. Нам позволено только наблюдать, и мы стараемся держаться в рамках, но ты сам поди понаблюдай, когда тебе задают вопросы и ждут честного ответа. Чтобы избежать эксцессов, надо перестать вовсе соваться в город. Мы живем здесь в чертовски нервной обстановке, когда любой неосторожный шаг может быть истолкован как нарушение - и дорогие зарубежные партнеры рано или поздно откопают доказательства оного. А дальше - как повезет. Сегодня Россия на международной арене демонстрирует несгибаемую волю, а завтра ей надо с кем-то вступить в альянс временно, и она слегка прогнется. Следом начнут прогибаться министерства и ведомства, а в итоге компания хороших парней, кукующая на планете, до которой лететь два месяца, огребет со всех сторон. У всего личного состава экспедиции общий
начальник - МВО, - но у каждого есть еще свой, так сказать, родной, который, извините за выражение, не преминет. Не упустит случая, если по-простому. И даже наш с Калугиным продвинутый, мудрый и коварный департамент Министерства иностранных дел еще как не преминет.
        И жизнь экспедиции осложнится до предела, хоть и правда улетай.

* * *
        Знакомый косогор совсем не изменился. Я сел на краю, привычно свесив ноги, и подумал, не снять ли ботинки, но вспомнил, что кремом от загара - или для загара? - у меня намазано далеко не все.
        -Крем! - будто прочитав мои мысли, встрепенулся Калугин.
        Я сунул ему руку под нос.
        Во Внеземелье не принято верить на слово: человек мог собраться что-то сделать, но отвлечься и забыть. Контролируй человека, оба целее будете.
        Во Внеземелье все очень четкие, заботливые и предусмотрительные. Это не значит «вежливые». Братья не обязаны быть вежливыми друг с другом. Хотя и стараются. Неписаный кодекс чести МВО предполагает, что жизнь товарища по умолчанию важнее твоей, поэтому надо о товарище заботиться и чуть что - бежать на выручку. А чтобы не пришлось выручать на ровном месте - незачем человека попусту изводить и доводить. Он станет дерганый, наделает глупостей. Кому это надо? Да никому. Я знаю, меня в экспедиции не особенно любят. Но уверен, что каждый здесь, не задумываясь, рискнет жизнью, спасая мою шкуру.
        Вряд ли они подозревают, что я еще перед второй командировкой ознакомился с персональной секретной инструкцией МИДа, согласно которой должен беречь себя как зеницу ока. Никуда не лезть, никого не спасать, и в самом худшем случае - пускай весь отряд погибнет, а советник Русаков обязан выжить любой ценой. Вообще любой ценой, без моральных ограничений, если вы понимаете, о чем я. Солдат и полковников еще много, ученых у нас тоже полно, да и дипломата может родить самая обыкновенная женщина, а советник Русаков - он незаменимый - когда все сдохнут, ему тут одному поддерживать контакт. В смысле государственной пользы идея правильная и рациональная. В чисто человеческом измерении - меня тошнит. Я вообще стараюсь не вспоминать, что эту пакостную инструкцию видел, но, извините, под ней стоит моя подпись. И когда отдельные коллеги по экспедиции подчеркнуто держат со мной дистанцию, я думаю: что-то они чуют. Ничего у меня на лице не может быть написано, но если таскаешь в себе некий стыдный грешок и маешься из-за него, люди чувствуют, как с тобой неладно. Год уже не могу отделаться от ощущения, что
согласился, пускай и в принципе, чисто умозрительно, на подлость, которую можно только кровью смыть.
        Одного не понимаю: как меня накажут, если я нарушу инструкцию и отдам концы?
        И никому ведь не поплачешься в жилетку. Ни маме родной, ни даже Калугину. Вон сидит довольный, щурится на солнце, чемодан уже собрал, мечтает небось о спокойной работе в офисе. И не уломают его в департаменте, только я могу упросить чисто по-товарищески отсидеть здесь еще срок. А он возьмет да пошлет меня. Тоже чисто по-товарищески. Далеко и надолго. Совесть у него, видите ли. Да не совесть это, дружище, а неудовлетворенные амбиции. И не дай бог - зависть. Очень мне не понравилось, как он выпалил: «Тебя хотя бы любят!» Как будто его не любят. Насколько я знаю, он всем во дворце нравится. Честный и открытый, иногда чуть-чуть слишком искренний парень, таких здесь ценят, им доверяют. А сам-то ты ценишь этот важнейший ресурс? Пойми, дурачок, пока ты на своем посту, симпатия аборигенов - не игрушка и не приятное дополнение к работе, она вообще тебе не принадлежит, она собственность России. Ты эти теплые чувства обязан беречь и развивать, а не пытаться бежать от трудностей.
        И ведь если я сейчас ему скажу такое, он еще быстрее удерет.
        Дезертир.
        -Ну как, вспоминаешь?
        -Будто и не уезжал, - сказал я.
        Под нами была река, широкая и мелкая, не судоходная по определению, а сейчас едва не пересохшая. В реке, как всегда, бултыхались гнедые кони и черные дети. Кони мычали, дети помахали нам издали.
        Если лошади кочевников, пожалуй, верблюды - я сейчас очень приблизителен, - то тягловая сила оседлых племен трудно поддается классификации и описанию. По строению тела близка к буйволу, но на морду скорее бегемот. Широченным своим хайлом она стесывает ковыль под корень, буквально выстригая степь. Самое интересное, что лошадка хотя и травоядная, но «факультативный хищник», если вы понимаете, о чем я. И достаточно один раз приглядеться к ее мощнейшим клыкам, а потом вспомнить, какую внушительную скорость она развивает на рывке и как резко набирает ее при старте с места, чтобы в душе поселилось глубокое недоверие к этому на редкость спокойному и добродушному существу. И подозрения всякие нехорошие. Что, например, не просто так оно добродушное и любит, когда его чешут за ушами.
        Это оно усыпляет вашу бдительность.
        Честное слово, мне гораздо больше нравятся степные псы. С ними хотя бы все понятно. Живодеры и трупоеды. Совсем как люди, такая же сволочь. Тунгусу они, кстати, по душе, великий вождь иногда, гуляя по степи, разговаривает с ними, а собачки, ростом ему выше пояса, внимательно слушают и преданно виляют хвостиками. Двое нас таких, кому степные псы симпатичны, Тунгусу вблизи, а мне на расстоянии. Биологов я не считаю, они все сумасшедшие, им и кони - красавцы.
        Что еще полезно знать: лошадей тут приручили в незапамятные времена, а степных псов даже не пытаются. Религия аборигенов - если можно ее назвать религией - анимизм, они верят в одушевленность всего живого, видят отражение себя во всем, и степные псы занимают очень важное место в их системе взаимодействия с миром. Псы не священные животные, всего лишь подсобная сила, но без нее никак. Иначе собачек давно бы извели под корень или одомашнили и приспособили к делу - стада пасти, допустим. Но нельзя. Степные псы - проводники усопших в мир духов…
        Я помахал детям в ответ. Пригляделся к садам за рекой - они не то чтобы цвели буйным цветом, но урожай будет. Очень засушливое лето нынче. Повернулся лицом к столице. И так знаю, что все на месте и ничего не изменилось, я же неделю на подлете к «Зэ-два» изучал отчеты Калугина и смотрел видео с камер слежения, но самому пробежаться свежим глазом - надо.
        Город легонько коптил небо, тихонько гудел на много голосов, еле слышно позвякивал и постукивал тем, что они тут считают музыкой. Главные ворота были привольно распахнуты настежь, заходи - не хочу. Никакой видимой охраны, она в тоннеле за воротами прячется, там хотя бы тень. Та еще мясорубка этот тоннель, в него за один присест заходит на досмотр торговый караван, и не дай бог это окажется диверсия - нашинкуют злодеев вместе с транспортом, а сверху еще и потолок упадет. Тунгус, правда, говорит, такие эксцессы в далеком прошлом. Ну так и городу лет немерено. Предки Тунгуса, бывшие кочевые скотоводы и охотники, закрепились в нем лет триста-четыреста назад, и он тогда уже был по здешним меркам велик.
        Занятный город. Под властью династии Ун он перестал расти и начал размножаться почкованием. Время от времени из него выходят отряды поселенцев и направляются кто вверх по реке, кто вниз, кто в глубь континента. Насколько мы понимаем, каждый отряд - то ли семья, то ли похожая родовая структура, имитирующая династию Ун в миниатюре. А здесь штаб-квартира и деловой центр всей этой мафии. И никакой феодальной раздробленности даже в намеках, хотя, казалось бы, есть предпосылки, включая подрывную деятельность кочевых вождей, которые вроде бы сотрудничают с династией Ун, а вроде бы агитируют окраинные поселения за сепаратизм, обещая им свою защиту. Но никто не согласен отложиться от клана, а всерьез потрепать дальние провинции у кочевников кишка тонка. Их век подходит к концу, вожди это чувствуют, вот и трепыхаются.
        Самое-то интересное, что экспансия оседлых племен ничего страшного для кочевников не означает, уж в ближайшую тысячу лет точно, степи на всех хватит. И на данном этапе чем больше новых поселений, тем выше качество жизни степняков - растет доход от проводки караванов, ближе ездить торговать, больше хороших товаров. Им бы, если совсем по уму, взять да вписаться в династию на правах младших партнеров. Тем более нынешние кочевые лидеры сплошь дальние родственники Унгусмана, пускай седьмая вода на киселе, но все равно уважаемые люди, с которыми великий вождь говорит слегка иронично, однако на равных. Кажется, они просто морально не готовы к такому серьезному решению. Дергаются и нервничают.
        Трудно оставаться спокойным, когда тебе неумолимо наступает на пятки империя. Она так не называется, она не похожа на империю по привычным для нас внешним признакам, да она вообще черт знает на что похожа, но вот по духу - это самое. Империя как инструмент связности - и, внезапно, поддержки разнообразия. За время своего правления Унгусман спокойно, без мордобоя, присоединил несколько дальнородственных племен и, наладив там управление, оборону, финансы и коммуникацию по заведенному образцу, ничего больше пальцем не тронул. Наоборот, вложился в эндемичную культуру, если ее можно так назвать, и не позволяет ей заглохнуть. Людям только дай, они начнут во всем копировать столицу и быстро забудут свое родное - это мне сам великий вождь сказал. И ведь Унгусман откуда-то знает, что допускать такого нельзя. Может, оттуда, что он - великий вождь?..
        Из тоннеля показался джип и попылил от города к базе. Мы лениво провожали его глазами, когда он вильнул и пошел в нашу сторону.
        -Странное место эта планета, - сказал Калугин. - Пока ты в домике - никому даром не нужен. Только высунешься - невозможно спокойно на берегу посидеть, болтая ногами. С тобой здесь тоже так?
        Я открыл было рот, думая ответить: «Не знаю, мне обычно некогда», и очень вовремя его закрыл. Костя решит, что я издеваюсь.
        Джип загодя плавно затормозил, чтобы не присыпать нас песочком.
        -Загораете, бездельники? - крикнул Миша Штернберг. - Это правильно! До сезона дождей всего каких-то восемь месяцев!
        Миша - этнограф и лингвист, сменщик нашего Сорочкина, и вполовину не такой гениальный, зато раз в десять более приятный человек. Наверное, это как-то связано.
        Еще он единственный во всей экспедиции, кто носит не земную одежду, а местную тогу, расшитую причудливым родовым узором династии Ун, только без знаков различия. Униформа рядового, так сказать, и кому попало из чужаков ее не подарят. Сорочкину, кстати, не дали. Я бы в такой размахайке ходил с удовольствием, но мне не положено, я не рядовой.
        -А что говорят шаманы?
        -Да в гробу я видал такие дожди, как они предсказывают. Я хочу, чтобы степь цвела! Тут когда цветет - ух! Загляденье! Буйство жизни! А вы же не видели, вы не попадаете…
        -Самым краешком только.
        -Это вам не повезло. Но еще успеете. Здорово, советник.
        Я с удовольствием пожал сильную широкую ладонь.
        -Здравствуйте, профессор. Что там, в городе, много наших шляется?
        -Сейчас только Леша, я как раз от него. А вечерами - солдатики гуляют маленько. Но в разумных пределах. Все со сканерами. Командир сказал - если он не может это безобразие побороть, да не очень-то и хотелось, то должен его возглавить и обратить на пользу экспедиции. Значит, выход в город без сканера будет зафиксирован системой как самовольная отлучка со всеми вытекающими… А если со сканером - твои проблемы, только не попадайся дежурному офицеру на глаза.
        -Ну что, хорошо придумано.
        Калугин рядом поежился и фыркнул. Не уважает он подполковника Брилёва. Надо, кстати, найти удобный момент, чтобы сказать Косте, как высоко ценит его подполковник. Или не надо. Я подумаю.
        -Нашли что-нибудь?
        -Пока глухо. Похоже, выгребли все подчистую.
        -Это радует.
        Если мы чего и боимся в столице, это «жучков» иностранных разведок. Вроде бы просканировали весь город, но избирательность датчиков не такова, чтобы дать стопроцентный результат. Только дворец ребята Трубецкого гарантированно «прозвонили» снизу доверху, и все, что там случайно уронила делегация ООН и что позже выпадало из карманов американцев и европейцев, унесли к себе. А то вдруг абориген найдет странную бусинку, и у него случится культурный шок, хе-хе.
        Ну и нам полегче дышится.
        -Как долетели? - задал Миша риторический вопрос, который в МВО заменяет унылое «как дела?». Все знают, что долетели без происшествий, но спросить - надо. Риторический ответ: «штатно». Кто скажет «хорошо» или «нормально» - не наш человек. Служителям культа не возбраняется отвечать: «Слава Богу!», но эти хитрые бестии говорят: «С Божьей помощью долетели штатно».
        Ну и кто тут, объясните мне, дикари и папуасы?
        -Штатно. Сначала дрыхли, потом читали ваши свежие отчеты. Я же не просто так спросил про шаманов…
        -Да в гробу я их видал, - сказал Миша. - Признаюсь честно, как космонавт - космонавтам, сдается мне, Уно перебрал с ритуальным порошком. У него же ответственность какая, он ведь не из простых! Ну и перестарался, старый черт.
        Ну да, «старый черт Уно» сейчас в неудобном положении. Он сам по себе колоритный тип, учитель и предводитель местных колдунов, которые по совместительству лекари, народные сказители и хранители культурных традиций. Но обычно в эту касту не лезет родовая аристократия, а Уно - выговорить его полное имя я не рискну, да старик и не настаивает, - какой-то примерно троюродный дедушка Унгусмана. У него с детства проявились особые способности, а здесь к любому врожденному таланту относятся серьезно. Не уверен, что семья была счастлива, но молодому человеку пожелали творческих успехов, и он пошел, так сказать, по эзотерической стезе. Потихоньку выбился в популярные шаманы, а потом начал и верховодить. Тонкость в том, что любой представитель столбового рода династии, чем бы ни занимался, несет и перед народом, и перед семьей двойную ответственность. Он должен быть примером. На него равняются. Ему верят. Им восхищаются. У него есть право раз-другой ошибиться, почему бы и нет, но полностью отсутствует право на глупую, нелепую ошибку. Он не может попасть впросак. Честно говоря, не жизнь, а кошмар, и я не
представляю, как это вынести без соответствующей дрессировки и промывки мозгов с ранних лет.
        Короче, если Уно берется за прогнозы, ему нельзя предсказывать ерунду и невнятицу.
        Месяц назад Уно нанюхался ритуального порошка, под стук барабанов ушел в астрал и вынес оттуда плохие новости. Он увидел внешнюю угрозу неясного характера, связанную с многочисленными жертвами, растянутую по времени и с весьма смутным концом типа «может, и пронесет, но будет больно». Мы получили эту информацию сразу по двум линиям - через «жучки» разведки и от Миши, который хоть не лингвистический гений, зато феноменально собирает по городу сплетни и умело их обрабатывает. Калугин во дворце не разузнал на этот счет ничегошеньки и даже почти затаил на Штернберга злобу, но передумал - чего сердиться на хорошего парня, - только лишний раз уверившись в своей никчемности.
        Унгусман, судя по всему, колдуну не поверил. Выразил благодарность, сказал, что принял к сведению, - и забыл. У великого вождя неплохая агентурная сеть, и прогноз Уно никак не ложится на ее донесения - неоткуда ждать беды страшнее засухи, а к засухе тут готовы с тех пор, как научились вялить мясо, сушить фрукты и изобрели пеммикан, то есть всегда. Наконец, Уно сам себе не очень поверил, он ведь далеко не дурак. От предсказания веяло неопределенным инфернальным злом, а шаманы знают: как поперло из тебя хтоническое, значит, возможен передоз и это куролесят твои внутренние демоны - они тоже нанюхались.
        -Я бы пренебрег, - бросил Калугин с изысканной небрежностью опытного профессионала. - Сдается мне, Тунгус лучше знает, во что верить, у него опыта больше.
        -Я бы тоже, - согласился Миша. - Но скажу вам как солдат - солдатам: пренебрегая - не перегибай!
        -Эвона как! - восхитился Калугин. - А по-русски?..
        -Ну лично я сделал все от меня зависящее - нарочно проставил такие теги, чтобы вы обязательно прочли мой отчет!
        -Мы и так читаем… У вас замечательные отчеты.
        -Да в гробу вы их видали! Как будто вам что-то понятно там!
        -Действительно, куда уж нам! - сказал Калугин, и они с Мишей обменялись не самыми любезными взглядами. А потом Миша странно покосился на меня. Изучающе.
        Похоже, я чего-то не знаю и отношения советника с профессором далеки от безоблачных.
        -Последний отчет был вполне понятный даже для неспециалиста, - заверил я. - Особенно в части о влиянии пугающих слухов на общую атмосферу во дворце. Прекрасное оперативное донесение. Только без выводов.
        -Выводы пускай делают те, кому положено делать выводы! - сказал Миша. - А я поехал собирать манатки и валить отсюда, пока не началось.
        -Это вы нас предупредили как филолог - филологов? - поинтересовался я неуверенно.
        -Ну какой вы филолог, советник. Что же, я не понимаю, с кем разговариваю?!
        Миша снова пожал мне руку - ему пришлось ее ловить, поскольку я оказался слегка ошарашен, - прыгнул в джип и укатил.
        -Что это было? - спросил я Калугина.
        -С прибытием, - сказал тот.
        -А?..
        -Ну кто-то жаловался, что его считают шпионом и каждый день об этом напоминают? Вот, добро пожаловать, день первый.
        Я поднялся и отряхнул брюки. Сидеть на берегу расхотелось. А хотелось догнать Штернберга и вытрясти из него профессиональное заключение по прогнозу старца Уно. Документальное, под подпись. Пускай, зараза, своей рукой напишет: предсказание - бред выжившего из ума престарелого наркомана. И если действительно «начнется», официально Мише ничего не будет, потому что Земля не верит в мистическую чушь. Но репутацию среди широких слоев населения, которые очень даже верят во все, а особенно - в ученых, я ему подмочу.
        Ну нельзя же так, черт побери.
        Приехать не успел, а уже в душу плюнули и напугали вдобавок. Мало мне своей вахты, еще и вторая развлекается.
        -Так и живем, - сказал Калугин, глядя джипу вслед. - Думаешь, надо мной не издеваются? Да сколько угодно. А мне не жалко, мне нормально. Я ничего против ребят не имею, даже против вашего Дикого Билла, хотя и считаю за отдельное счастье, что мы с ним попали в разные вахты и я уже завтра буду избавлен от его просвещенного общества… Я просто умираю от черной зависти. Они все заняты делом. Вон, посмотри на этого пижона Мишу, сколько он на себе тащит… А чего добился советник Калугин? Опять полгода уточнял информацию? В ответ на запрос такой-то об уточнении того-то имею сообщить… Все мои отчеты - уточнения и дополнения!
        -Перестань. Кто засек и обработал новую активность во дворце? Это было очень важно.
        -Ага, обработал… Давай начистоту. Открою тебе небольшую тайну: об активности первым развернуто доложил Штернберг по своей линии. Он просто не стал делать выводы - не его компетенция. Миша очень хорошо умеет обходиться без выводов, когда это можно… И между прочим, на том его отчете, важнейшем для нас, никаких особенных тегов не было. И если бы не ты…
        -Я?!
        -Ты меня учил смотреть всё, что пишут полевые исследователи. Вот, смотрю… А там - такое… Сидел и волосы на себе рвал. Ну почти. Ладно, допустим, рассылку курьеров я проворонил…
        -Ты же не ходишь по городу и не сидишь на торговом дворе.
        -Но все остальное!.. Я мог бы лезть во дворец под любым предлогом - и заметить, хотя бы случайно, что там идет движение, какого раньше не было. А производство в вожди Гены с Галей? Что я сделал? Порадовался за ребят, поздравил их и пошел обратно на базу играть в шахматы с разведкой! Идиот! Я понял, что все это значит, только когда уткнулся носом в очевидные факты!
        -И за что ты зацепился?
        -Миша написал в отчете: любимые младшие дети, погодки. И меня вдруг прямо в сердце кольнуло. Для Миши эта любовь - на уровне сплетен. А мы-то с тобой знаем, как она выглядит. Мы единственные, кому ясно, какая это жертва для Тунгуса! Он надеялся дать Гене и Гале нормально пожить еще хотя бы лет пять-шесть. Поставил на армию Саню, благо тот уже здоровый лоб - и порядок…
        -Ну так ты умница, Костя! Отличная работа. Конечно, Штернберг сам не понял, что написал, а ты - понял! Ты правильно использовал наш главный ресурс, наши знания.
        -Не надо, Андрей. Кто меня этими знаниями накачивал - ты! А я, вместо того чтобы держать ухо востро, расслабился и отвык думать. Потерял кучу времени. А должен был реагировать мгновенно… Получается, что Тунгусу зачем-то понадобилось резко усилить свой ближний круг, ввести в дело тех, кто никогда не усомнится в его мудрости, всегда поддержит, - и он детей не пожалел. Что-то очень серьезное творилось прямо у меня под носом, а я проспал! Когда сопоставил все данные, первым делом побежал к разведчикам. Вы чего вообще, говорю, у вас на глазах такие подвижки, а вы со мной в шахматы рубитесь и молчите! А они - а мы ничего, мы только смотрим и наверх передаем… Начал трясти Мишу - давай, рассказывай. Миша, как всегда, мычит про не свою компетенцию. По-моему, я его напугал тогда. Зато потом любезный профессор Штернберг не упустил случая намекнуть - мол, дипмиссия кормится с его руки, потому что сама мышей не ловит!
        -А чего ты ждал от Миши? Он вынужденно плетется в хвосте у Сорочкина и набивает себе цену, как может, хотя бы и за твой счет.
        -Андрей, вот только не прикидывайся! Ну не прикидывайся ты дурачком, не жалей меня!..
        А как тебя не жалеть? - подумал я. Ты казнишься из-за того, что прошляпил начало очень странного процесса. Но ведь ты заметил его, уточнил информацию на доступном тебе уровне и грамотно обработал результаты. Я готов под ними подписаться. Если прикинуть косвенные данные, хотя бы то, как занята Галя, которая пашет уже три месяца без продыху, Тунгус за время Костиной вахты успел провести обмен мнениями со всеми, до кого смог дотянуться в радиусе тысячи километров. И не письменно, а лично, на уровне представителей не ниже младшего вождя. Беспрецедентный уровень активности для такой неторопливой и расчетливой цивилизации. Какой-то очень большой вопрос они тут пытались между собой утрясти. Мы в курсе дела? Ну и молодцы. Нам есть что уточнять дальше.
        Одна маленькая проблема. Она в том, что советник Калугин сработал по максимуму. Сколько бы Костя ни бегал во дворец, он не смог бы выяснить больше. Если хочешь знать все, надо, чтобы дети вождя сами бегали к тебе.
        До меня, кажется, дошло, что Костя имел в виду, когда выпалил: не так его любят.
        И тут я ничем не могу помочь советнику Калугину.
        Если сказать об этом вслух, я еще и ударю в больное место.
        Вот, к примеру, солнечный мальчик Унгелен так нравится людям, что ему все рассказывают намного больше, чем кому-либо. Никто их не просит, сами хотят и сами рады. Таков врожденный дар Унгелена, но еще это его профессия.
        У Кости Калугина профессия та же самая. Но ему - не рассказывают. Через Костю иногда отправляют месседжи из дворца в наш департамент. Во дворце уверены, что Костя все передаст в точности, не искажая и не интерпретируя. Потому что просто не разберет, где кончается рядовая информация и начинается важное сообщение. Поэтому на Костю можно положиться. Говоря по-русски, с ним в разведку пойти не страшно. А еще лучше - одного послать.
        Но если вопрос не до конца сформулирован и остались какие-то разночтения, Косте ничего не скажут. С ним не поделятся спорным мнением. У него не попросят совета. И уж точно на него не выплеснут наболевшее. Костю во дворце принимают таким, каков он есть.
        Чего мне сейчас не хватает для полного и безоговорочного расстройства, это если Костя на бессознательном уровне все уже о себе понял, а на сознательном - отвергает себя такого. Тогда ясно, почему его бросает из крайности в крайность - то все кругом идиоты и работать не дают, то он сам идиот и гнать его надо отсюда. Спасибо, меня еще ни в чем не обвинил, стесняется пока. Бедный парень. У него внутри бушует ураган, и ждать сейчас от коллеги рационального поведения не стоит. И просить о поддержке бесполезно.
        Он хочет убежать не с чужой Земли на родную Землю. Он убегает от себя.
        Ну чего ты там опять ноешь?
        Думаешь, тебе одному трудно?
        И как мне теперь с тобой разговаривать?
        Наверное - честно. А надуешься - и черт с тобой.
        Мы тут не в институте благородных девиц. Благородная девица - вон, в шестнадцать лет вкалывает на дипломатическом поприще как каторжная, без выходных. А два здоровых мужика распустили нюни и объясняют друг другу, что все продолбали, но ни в чем не виноваты.
        -И я, в общем, не виноват, я бы тут пошуршал как следует, - бурчал тем временем Костя, - но ведь нас связали по рукам и ногам, обрезали инициативу…
        -Да кто тебе мешает по всему дворцу шуршать, дорогой ты мой? Сам только что сказал: мог бы ходить туда чаще.
        -Брось, Андрей, я помню текущую задачу и работаю по ней, сам знаешь, но смысл… Это все несерьезно! Что я могу сказать Тунгусу? Он ждет от нас большого разговора. Он смотрит на меня - и я чувствую себя полным кретином! Потому что ему меня жалко! Ему - меня! И младшие так же глядят. Совсем взрослые стали, видят нас насквозь, понимают, что мы в полной заднице, только не понимают, как так вышло и почему мы не можем решить ерундовый, с их точки зрения, вопрос, а объяснить им это - невозможно! Не-воз-мож-но!
        -Да прекрасно ты все объясняешь…
        -Тогда почему я это делаю по десять раз? Они всегда сворачивают разговор на одно и то же. На то, что проблема не в них, а проблема в нас, внутри нас, что русские еще сами с собой не разобрались, а туда же, к звездам рвутся!
        -Ну и правильно. - Я невоспитанно сунул руки в карманы и побрел к базе. - Россия сама не знает, что она такое и чем хочет быть. Не республика, не монархия, не демократия, не диктатура, не пришей кобыле хвост, - вот почему у нас все через задницу! Конечно, аборигены глядят на русских, как на идиотов, и глубоко им сочувствуют! Тебе это скажет у нас в департаменте каждый второй. Но строго неофициально. Потому что тоже не знает, кто мы и чего нам надо. А ты знаешь? Есть идеи? Русские - кто они и чего хотят?
        -Лично я хочу, чтобы департамент дал нам какую-то четкую стратегию! - отрезал Калугин.
        Я коротко оглянулся на ходу; напарник плелся сзади и тоже руки в брюки. Этим жестом дипломат показывает, что его все задолбало или он в крайней степени раздражения.
        Я-то был раздражен. А с Костей тоже понятно. Он увидел, что его приступ самобичевания никак меня не впечатлил, и теперь сменит тактику - будет жаловаться на жизнь до победного конца. Хочет нарваться на грубость. Чтобы почувствовать себя ни в чем мне не обязанным, изобразить оскорбленную невинность и улететь с гордо поднятой головой.
        Детский сад.
        -До смешного доходит - мечтаю, а вот если бы местные оказались хитрыми сволочами? - буркнул он. - Было бы гораздо проще! Интриги, торговля, надувательство, и мы с американцами ругаемся из-за того, кому играть злого, а кому доброго… Ты вообще понимаешь, что на Земле никто не подготовлен вести переговоры с порядочными людьми?!
        Я хотел ответить, что просто самому не надо быть сволочью и все у тебя получится, но подумал, что Калугин может принять это на свой счет и обрадоваться. Перетопчется.
        Так-то он, по сути, прав. Один-единственный благородный вождь поставил в угол всю земную дипломатию, тренированную на общение с себе подобными, читай - выжигами и проходимцами. И ведь как старались Тунгусу мозги запудрить. А он, красавец, неправду чует, даже если ты сам себя дуришь.
        У местных немало врожденных талантов, которые мы назвали бы экстрасенсорными. Что этот нюх на искренность, что эйдетическая память об усопших, что особенные семейные узы, которые пронизывают весь народ сверху донизу и тоже распознаются в первую очередь чутьем, а потом уже разумом… Есть побочные эффекты: например, из-за развитой «памяти предков» тут не сложилось внятной письменной истории. И с учебными пособиями беда, знания и опыт успешно накапливаются внутри цехов и родов, но очень вяло передаются по горизонтали. Над тем, что может быть иначе, Тунгус задумался только после знакомства с нами.
        Но в части отношений между людьми уникальные способности туземцев играют строго в плюс. Честность, понимание, участие, взаимное доверие. Аборигены вовсе не белые и пушистые - ха-ха, пошутил. Они могут быть суровы и даже жестоки, они фаталисты и в некотором роде самураи, их кодекс чести не для слабых, а как тут казнят провинившихся - не для слабонервных. Но если нам удастся понять, как работает здешняя «экстрасенсорика» - кое-что я бы у нас внедрил. Да чего там, многое. Хоть бы и хирургическим путем.
        -А помнишь идею, будто Тунгус нарочно приблизил нас с тобой, потому что молодых легче облапошить? Как тогда все забегали!.. - Я усмехнулся. - Нет, из Тунгуса не получится хитрая сволочь. Он, конечно, старается, но куда ему. Не война же. Его не учили быть коварным в мирное время.
        -Он хитрюга тот еще, - сказал Калугин. - И еще как пытается с нами играть. Надо только понять, что игра будет вдолгую, очень вдолгую. Тунгусу это нормально, он и не рассчитывает сам увидеть результаты, а мы отвыкли мерить время столетиями.
        -Ага, только он уже сам себя перехитрил, - бросил я через плечо. - Земляне поедом жрут друг друга, а Тунгус голову ломает, как ему так удалось, потому что совсем не того хотел…
        -А если именно того?
        Ну уже лучше, подумал я, наконец-то дело говорим, а не жалуемся. Но тему ты, дружище, выбрал неподходящую. Ладно, чуть-чуть подыграю.
        -Чего - того?
        -Давай предположим, что он действительно нас выбрал и мы - его агенты влияния. Давай еще предположим, что он, разобравшись в политическом устройстве Земли, нарочно столкнул русских лбами со всем остальным миром. И теперь представь, к какому решению он хочет русских привести! Если бы я не был полностью уверен в наших… Ну в наших здесь… Впору подумать, что Тунгуса кто-то использует втёмную. И детей его обработали. Мне на той неделе Саня целый монолог выдал как по писаному, что, пока Россия сама с собой не разберется, ничего у нее не получится с освоением глубокого космоса. И что весь этот кризис вокруг «Зэ-два»…
        -Я помню, я же читал. Кризис - из-за того, что государственное устройство России не отвечает ее текущим задачам. И в отдаленной перспективе этот диссонанс грозит нам распадом державы.
        -Именно. Погоди, я сверюсь с переводом. Мне всегда кажется, будто я Сане приписываю свои трактовки, уж больно он аккуратно говорит…
        -Да оставь ты свой планшет. Все нормально ты обработал. Саня не будет при тебе думать вслух, это заготовка, и она с Тунгусом согласована. Зря я, что ли, предупреждал - максимум внимания, если говорит Саня. Он тебе сообщения передает. Точнее, через тебя - в департамент. Надеясь на понимание.
        Саня, он же Унгас?н, - старший сын Унгусмана, ему двадцать два, и он командир степного патруля. Фактически под ним основная регулярная военная сила династии Ун. Парень серьезный и любознательный, он здорово нахватался от меня, еще больше от Газина, но в основном от Брилёва, который у нас крупный военный теоретик. Казалось бы, в голове молодого человека должна была образоваться фантастическая каша, а ничего подобного. Саня все переварил, в систему привел, обсудил с отцом - и теперь время от времени ошарашивает аналитиков МВО нетривиальными идеями. Я даже подумываю, не начать ли его высказывания как-то фильтровать. А то рано или поздно наши просто испугаются.
        Не хочу, чтобы мы боялись аборигенов.
        -Ага, ты успел прочесть про длинное плечо логистики и имперскую модель? - обрадовался Костя. - То есть ты подтверждаешь мои выводы? Проклятье, научили на свою голову…
        -Извини, не подтверждаю. Не учили мы никого, они сами. Это их собственные идеи. Скорее всего, соавторские - Саня начал, а Тунгус довел до ума. Ну и решили тебя осчастливить светом новой истины. Гордись, ты был первым, и радуйся, что уезжаешь - мне еще предстоит эту концепцию выслушать раз сто.
        -Да ну, ерунда. Ну как Тунгусу осмыслить такое, здесь нужно не плоскостное мышление, а трехмерное минимум. Надо посмотреть записи, наверняка кто-то из наших ляпнул - и понеслось…
        Я беззвучно застонал. Подыгрывать не стоило. Не могу я с тобой, Костя, всерьез обсуждать такое, не твой уровень. Я-то отлично знаю, до чего Тунгус в состоянии додуматься и чего он хочет от русских. Великий вождь сказал это открытым текстом во время моей прошлой командировки. Я немедленно послал в департамент отчет; его сразу вполне ожидаемо зверским образом засекретили, «только для первых лиц государства», и всем, кто успел случайно увидеть лишнее слово, показали кулак. А советнику Калугину не показали ничего, даже не намекнули, молодой еще, обойдется, крепче спать будет.
        Но Калугин умеет обрабатывать информацию. И у него появляются вопросы. А я мало того что не имею права ему помогать в них разобраться, еще и не хочу.
        Зачем обсуждать проблемы, решение которых от нас все равно не зависит, если мы даже не представляем, в каком подвале Кремля можно раскопать под кучей мусора подходящий к случаю понятийный аппарат? Он там должен быть, ему лет триста, и это все, что я могу сказать уверенно. Остальное - ну вообще не наша компетенция. Поистине, ситуация, когда делать выводы должны те, кому положено делать выводы. Вот я свои и держу при себе.
        Они тебе, Костя, не понравятся.
        Потому что полностью совпадут с твоими.
        Только я совершенно по-другому их оцениваю.
        -Константин, перестань. Никто лучше меня не знает стенограммы разговоров. И я гарантирую, что такого не было.
        -Да ладно тебе! Ну не заметил ты, и что за беда… Мы же не разведка, не обязаны все слушать поминутно. Я думаю, это Брилёв их надоумил, его иногда заносит как раз в ту сторону. Вообразит себя то ли царским офицером, то ли римским центурионом и давай нести… А Саня очень уважает Брилёва, ну и нахватался…
        И тут я понял, что Костя мне надоел.
        Вплоть до легкого остервенения.
        И сил прикидываться добреньким у меня больше нет.
        И чихал я на его душевное состояние, о котором еще несколько минут назад размышлял с сочувствием, изображая психоаналитика. Да какой я, к чертовой матери, психоаналитик? Никакой.
        Будет сейчас Косте вожделенная грубость. Ищет - обрящет.
        Сказалось, видимо, что почти два месяца не разговаривали, пока я в полете спал, а потом неделю взахлеб трепались по ДС - и успели-таки наболтаться всласть. Соскучились, дело житейское, мы же больше чем коллеги, мы - напарники. Кому попало картины в подарок не рисуют, но дружеский дар оказался прощальным, и это меня здорово подрубило. Как нарочно, деловые вопросы мы обсудили дистанционно, а при личной встрече из Кости полезла чистая лирика. Попытки оправдаться, спихнуть вину и ответственность, прикинуться жертвой обстоятельств. Стыдно, Константин! Да тут любой - жертва! Даже Билалов, вынужденный половину работ производить фактически контрабандой, втихаря. Даже полковник Газин, которому теперь непонятно как искать заглушенный системный интегратор. И даже этот долбодятел Сорочкин. Что за бедлам начнется, если они станут ныть? Только не станут. Они впахивают.
        Косте я бы все простил, если бы он сейчас не выразил недоверие умственным способностям аборигенов. Такие фокусы между товарищами не проходят. Я ведь помню, что он говорил про местных раньше.
        И вдруг на моих глазах Костя попытался аборигенов, что называется, обесценить. Вполне понятное, но никак не простительное завершение его сегодняшнего нытья. Голая психология.
        Напрасно. Туземцы сами никого не обесценивают и другим не дают.
        Этому у них тоже стоит поучиться.
        -Ты сильно ошибаешься, - сказал я холодно. - У Сани менталитет штабного офицера, парень глядит на карту - и сразу все видит. Теперь он посмотрел на звездное небо, прикинул, что это тоже карта, - и опять все увидел. Там не надо воображать ни третьего, ни четвертого измерения. Достаточно знать, что мы летим сюда два месяца и «Зэ-два» для нас далеко не конец света. Мы уже кое-куда тратим на дорогу год, и дальше будет только дольше. Ты не находишь, что это большая и опасная проблема? Ты не догадываешься, чем она обернется для России? Да и для остальных космических держав… Представь себе, молодой чиновник династии Ун знает проблему «длинного плеча» как облупленную. И мы ничему не можем его научить, потому что сами дураки, а он - ученый. Для него очевидно, что экономика и логистика должны определять политику, а не наоборот. Это у нас все вывернуто наизнанку!
        -Ты чего так завелся, Андрей…
        -Послушай… - Мне показалось, что я раздраженно зашипел. - Если у тебя доставка грузов к дальним колониям занимает хотя бы несколько месяцев в один конец, ты уже рискуешь. Никакая ДС не дает гарантий, что колонии будут развиваться так, как задумал федеральный центр. И ты не заметишь, что там начались гуманитарные мутации, даже если будешь раз в году инспекторов посылать. От тебя все спрячут. Наверное, какими-то иезуитскими методами, ну хотя бы ограничением доступа к современному образованию, колонии можно заинтересовать в лояльности к центру еще лет сто, а потом они все равно начнут вырождаться. И что за пакость вылезет наружу, в первую очередь всякие людоедские секты, ты не представляешь. А в конечном счете понадобится вторжение и зачистка. Убивать придется своих же граждан. И единственное известное нам спасение от этого космического бардака, которое реально могло работать и работало, - имперская модель государства. Если Саня до такого додумался - почему бы не додуматься и тебе? А что ему всего двадцать два года, так у него голова не набита чушью, парень мыслит конкретно… Правильно мыслит! Смотрит
в наше будущее и видит угрозы, которые нас ждут. Что не так? Что тебе не нравится?
        Костя как-то странно засопел.
        Ну да, он не привык, что я высказываюсь с таким нажимом.
        Но просил же, хотел же, добивался битый час. Получил.
        А у Сани не просто светлая голова. Эта голова, когда говорит на людях, всегда транслирует вполне прозрачное сообщение кому надо. Если Гена нас мягко обрабатывает, а Галя вообще как бы ни в чем не участвует и просто улыбается, чего уже более чем достаточно, то Саня лупит прямо в лоб. От имени и по поручению. Ему положено.
        -То есть ты с ним согласен? - донеслось сзади.
        Я так резко остановился, что Калугин налетел на меня.
        -А почему бы и нет?! - спросил я, глядя на напарника в упор. - Ты встань на место Тунгуса и прикинь, как он видит ситуацию. Ему надо получить от Земли максимум, потеряв минимум, и чтобы лет через тысячу его потомкам не оказалось мучительно больно. Поэтому Тунгус думает за всех - и за себя, и за нас. Ты верно сказал, мы отвыкли мерить время столетиями, а династия Ун считает на многие века вперед. И Тунгусу, как ответственному правителю, надо одновременно, - я начал загибать пальцы, - и защитить свой народ от загона в гетто, и удержать территорию, и сохранить культуру, и дать своим людям доступ к нашему образованию, медицине, технике. Не элите, а всем людям. Надеюсь, ты не против?
        Калугин кивнул, скорее машинально, ну да и черт с ним.
        А ведь при нем это было - когда приехали американцы и предложили Тунгусу беспроигрышный, с их точки зрения, вариант: семья переезжает на Землю и получает все блага. Мы заранее предупреждали по неофициальным каналам, что так делать нельзя, это только озлобит Тунгуса. На «Зэ-два» народ и мафия едины, в том смысле, что весь народ и есть семья великого вождя. Но уважаемые зарубежные коллеги решили, будто мы преувеличиваем - это хитрый царек дурит так рядовых папуасов и наивных русских, которые сами по психологии недалеко от папуасов ушли, тоже обдурил. А они-то умные! Сейчас в момент уговорят родоплеменную аристократию продать свое племя за патефон и огненную воду… Я после той их авантюры связался в частном порядке с парой знакомых и пробовал объяснить, как они промахнулись. Но меня попросили не разводить коммунистическую агитацию и сказали, что Тунгус просто торгуется. Посидит под санкциями - поумнеет.
        Ну дебилы же, блин.
        Я вспомнил это все, разозлился - и меня понесло:
        -Очень хорошо, что ты не против. Я тоже - за. Но есть, как говорится, нюанс. Продолжаем вместе думать за Тунгуса? Предлагаю теорию, которая объясняет его поведение от начала до конца. И станет понятным все, что мы услышали с тобой во дворце за последний год. И почему нас внезапно начали имперской темой долбить - яснее некуда. Рассказываю. Допустим, что, посмотрев на землян, хороших и разных, великий вождь увидел: идти на поводу у ООН для его народа смерти подобно. Это полная утрата инициативы. Никаких гарантий, кроме честного слова бюрократов, которым Тунгус не верит ни на грош. Никаких четких перспектив, кроме торговли сувенирами у ворот перевалочной базы землян. И за него все будут решать на Земле, а он обязан - обязан! - кланяться и благодарить. Зачем вождю такое счастье? А? Вот ты бы согласился?
        Костя помотал головой. Сдается мне, он слушает не столько, о чем я говорю, сколько - как.
        -Но есть вариант получить все сразу и ничего не потерять - это каким-то образом войти со своим народом в состав космической сверхдержавы. Не надо строить отношения со всей Землей с нуля, оставаясь маленьким и слабым, подвергаясь множеству опасностей и неизбежно плетясь в хвосте, даже если тебя не сожрут. Надо влиться в готовую мощную структуру, которая, как ты хорошо сказал, рвется к звездам. И рвануть вместе с ней. Красиво?
        -Наверное… Но - как?
        -Неправильно ставишь вопрос. Как - это потом. Это тактика. Надо сначала решить со стратегией, и тут у нас проблема. У нас! У землян проблема, о чем тебе и было доложено младшим вождем Унгасаном. Доложено, в рот ложечкой положено!
        -Ну так я же…
        -Верно, отчет составил. С тегом «империя». Прекрасный отчет, Костя, четкий и ясный. Смотри, как я его сейчас обработаю. Допустим, что для инфильтрации Тунгус выбрал Россию. Почему - несущественно. Выбрал, и точка. К несчастью, у России кишка тонка взять да на голубом глазу раздать паспорта инопланетным папуасам. Русским что-то мешает, то ли ложная скромность, то ли все остальное цивилизованное человечество. Но, с точки зрения вождя, это еще не самое печальное. Хуже всего, что будущее России не гарантировано. Чем дальше мы лезем в космос, тем больше шансов на потерю общей связности государства и его распад. И за что тогда боролись? Какой смысл? Однако если Россия возьмет да внезапно объявит себя космической империей, то династия Ун увидит в этом конкретные гарантии и для своей самобытности, и для целостности нашей державы. И Тунгус запрыгнет в Российскую империю с разбегу, увлекая за собой остальные племена «Зэ-два», всех этих своих кузенов, сватьев, братьев и проезжих молодцов. И будет спокоен за наше общее завтра и послезавтра. Кстати, попутно мы захапаем «Зэ-два» целиком, со всеми потрохами. И
нас ничто не остановит в завоевании Вселенной! И мы еще увидим каким-нибудь исполнительным императором России или, я не знаю, генеральным императором России потомка Тунгуса в третьем колене. Смуглого, красивого и в доску русского. Да, я согласен! Это очень похоже на выход для всех! Что, съел?!
        Кажется, Костя чуть-чуть испугался.
        -Ты чего так смотришь? - буркнул он, снова бегая глазами.
        -Как?
        -Да так…
        -А мне еще можно. Я пока не принял у тебя дела. Значит, я частное лицо, имею право выражать личное мнение и смотреть на товарищей, как хочу!
        -Ты эту свою… теорию… докладывал?
        -А ты - свою?
        Костя слегка выдохнул. Не исключено, что он боялся - вдруг я сейчас не от себя импровизирую, а транслирую согласованное и утвержденное мнение департамента. И пришлось бы моему напарнику резко перекрашиваться в имперские цвета, малевать на домике лозунг «Да здравствует империализм, светлое будущее всего человечества!» икруглый день носить мундир.
        -Да у меня же нет… - Костя развел руками прямо-таки виновато. - Я же ничего… Я так… Просто.
        -Что - просто, напарник?
        -Я только спросил! - почти выкрикнул он.
        -Но ты ведь готов под теорией подписаться! - не унимался я. - Ладно, с особым мнением - что Тунгусу это все подсказали. Кстати, хорошая идея, я согласен, надо проверять такие вещи. Пусть контрразведка тоже подключается. А мы наконец-то умоем руки и гулять пойдем. Верно?
        Так, кажется, меня понесло всерьез. На акклиматизацию не похоже. Вероятно, просто разыгрался и не могу остановиться.
        А Костя вдруг расправил плечи, опустил руки по швам и вперил в меня взгляд, до того преданный, что я едва не отшатнулся.
        -Что делать будем? - спросил он так, словно я вот-вот суну ему документ на подпись.
        -Гулять пойдем… Да мы уже гуляем.
        -И всё?
        -И всё, - отрезал я. - Мозговой штурм окончен, спасибо.
        -Погоди. Ты это прямо сейчас выдумал, что ли?!
        -Ну как - выдумал… - Я не сразу нашелся с ответом. Врать не люблю, за что отдельно симпатизирую аборигенам, чую в них родственные души. - Ну теория сейчас прозвучала впервые, да. Оформил экспромтом. Ты спросил - я ответил. Уж как получилось.
        -Напугал, - признался Костя.
        И опять ссутулился.
        -А что, нельзя? Вдруг мне тоже работать надоело? - протянул я вкрадчиво и прямо сам поверил. - Все такие хорошие, один я плохой. Все такие умные, один я глупый. У некоторых вон профессиональное выгорание, а у меня даже на это мозгов не хватает! Может, я недостоин занять твое место здесь? Пойду возьму у психиатра справку об умственной недостаточности и обратно домой поеду. Запишусь на развивающие курсы. А ты давай, неси слово Кремля папуасам.
        Повернулся и дальше пошел.
        Костя хохотнул мне вслед, но как-то неуверенно.
        Что же я за бестолковое создание, право слово, меня напарник бросает, а рассвирепеть всерьез и то не могу. Иду и жалею этого балбеса.
        Почему его вгоняет в ступор имперская тема? Конечно, всех нас так или иначе с детства запугивают «тюрьмой народов» ипрочими ужасами, а «имперские амбиции» и «имперский менталитет» внекоторых семьях - ругательства. Но дети имеют обыкновение вырастать, получать образование и отвергать стереотипы. Мне, пожалуй, в этом смысле проще, я существо органически безыдейное, то есть всегда на стороне здравого смысла. Если здравый смысл подсказывает, что на «длинном плече» выигрывает империя - почему нет. Был бы человек хороший, как говорится. Имперская форма организации управления не помешает выстроить развитое социальное государство, перетекающее хоть в коммунизм, хоть в маму-анархию. Я когда всю эту ерунду изучал в университете, понял одну вещь: сильная ресурсная база, помноженная на политическую волю, творит чудеса. У России есть ресурсы, у Тунгуса - неиссякаемый источник чистой и честной воли. Чего бы нам к нему не припасть, господа-товарищи? Поучиться здоровому империализму!
        Между прочим, насчет «исполнительного императора» яхорошо придумал. Не станем же мы монархию восстанавливать, да у нас передерутся все. Надо как-то просвещенно и цивилизованно выкрутиться.
        Тунгуса бы в цари позвать, у него наследники умные и красивые, но это жестоко, они на Земле самым буквальным образом задохнутся в атмосфере постоянного вранья.
        И мне теперь на Земле трудно дышится…
        Какое-то время Костя виновато сопел у меня за плечом. Мы уже вернулись к базе, когда он решил, что достаточно пострадал на сегодня и пора налаживать отношения. А то вдруг я еще чего отчебучу.
        Опасно ссориться с человеком, который должен принять у тебя дела.
        -Ты вроде не поправился, - бросил Костя как ни в чем не бывало.
        -И даже не вырос, - огрызнулся я.
        -Я просто думаю… Вечером еще жарковато, а ты в мундире не любишь ходить. Бери мой серый костюм. Мне когда делать было нечего, я слегка поколдовал над ним…
        Я покосился на Костю с интересом. Он не только хорошо рисует, еще и здорово шьет, на все руки мастер. Нам бы тут вдвоем работать, мы бы развернулись. Он бы у меня от безделья не страдал.
        -А галстуков много, найдем тебе…
        -Ну давай уже, не томи, народный умелец.
        -Да я так, чисто в порядке эксперимента, вытряхнул климатик из геологического комбинезона, посмотрел-посмотрел да и вшил в костюм. Пришлось немного подумать, как разделить эту штуковину на пиджак и брюки, чтобы не пострадала функциональность. Ну что значит немного… Месяц думал. И спросить было некого, даже Интернет не помог - оказывается, никто до меня этого не делал. Но все получилось. Совершенно незаметно - и отменно холодит!
        -Прямо страшно подумать, откуда у русского дипломата геологический комбинезон.
        -Со склада, - Костя горестно вздохнул.
        -Опять бесхозяйственность?
        -Увы, нет. Предыдущие успехи вскружили мне голову…
        -О боже, успехов было много?
        -Не спрашивай. Чем только не займешься, когда нечем заняться! В общем, я стал несколько беспечен, и меня заметили, когда вылезал с добычей в окно. Так что я назвал бы это коррупцией.
        Я рассмеялся. Нет, ну хороший ведь парень.
        А что бежать собрался - типичное профессиональное выгорание, как по учебнику. Отсюда и вредное самокопание, и неуверенность в себе. Трудно здесь одному, когда ничего не получается, инопланетяне глядят на тебя сверху вниз и сочувствуют, а наши не могут поставить ни одной мало-мальски серьезной задачи. Конечно, Костя думает, что никому даром не нужен и никто его не любит. Надо помочь человеку. И надо как-то так парня уговорить продержаться еще на одну вахту, чтобы ему от этого стало хорошо. Замотивировать.
        Ладно, когда он улетит, я основательно поразмыслю, а потом свяжусь с департаментом и четко обрисую проблему. Там опытные люди, те самые «старики», они подскажут что-нибудь. Пара месяцев у меня в запасе, успею сообразить, не такой я глупый…
        Знай я тогда, что в запасе три дня, а дальше станет так весело, что судьба какого-то страдающего Костика напрочь вылетит у меня из головы, словно и не было его вовсе, будто и не работали вместе, да и вообще - кто далеко отсюда, пускай радуется, повезло ему…
        Вот что бы я делал?
        Глава 3
        Костюмчик сел на удивление хорошо. Сначала было немного странно - чувствовалось, что он тяжелее обычного, но почему-то совсем не давит и как бы живет своей жизнью, будто между ним и тобой воздушная прослойка, - но я привык за несколько минут. Вся одежда с «климатиком» такая, вон хотя бы мой форменный мундир для жарких стран, просто от легкого костюма-двойки ничего подобного не ждешь.
        Никто не вшивает климатические модули в обычные летние пиджаки, они этого не выдержат, их будет морщить и перекашивать. Любой костюм спецназначения проектируют и строят вокруг «климатика»; нужна достаточно прочная конструкция, чтобы все лишнее сидело внутри нее, не выпирая наружу и не стесняя движений.
        Похоже, Калугин не зря ломал голову целый месяц.
        -Константин, бросай ты эту дипломатию, открывай свое ателье по пошиву спецодежды, озолотишься.
        -Хорошо поддувает?
        -Сейчас замерзну. Лучше выключу пока.
        Я повязал галстук, воткнул в узел камеру-булавку, пристроил вторую на плечо. Третью Костя сунул мне сзади в воротник. Иногда вешают еще одну на рукав, но это уже шпионские игры, нам такого не надо. Я нарочно оставляю правый бок «слепым», чтобы не заснять лишнего. Повернулся - и нет ничего с той стороны, не было, не знаю, не видел. Так надежнее, по старинке-то. Бороться с радиоэлектронной разведкой зарубежных партнеров - дело, конечно, хорошее, но человеческий фактор никто не отменял, и неизвестно, в чьи руки попадет однажды моя запись.
        Неловко отправляться в гости к добрым людям, навесив на себя аппаратуру, но я нынче не человек, а функционер и обязан вести «аудио-видеофиксацию протокольного события». Вот и приходится… функционировать и аудио - и видеофиксировать. Справедливости ради, у великого вождя нас ждут не веселые дружеские посиделки, а шумный церемониал умеренной помпезности. К счастью, краткий, чистая показуха, дань традиции, авось не оглохнем. Тунгус с возрастом разлюбил громкий барабанный бой и старается проводить официальные мероприятия «по малому чину». Я, кстати, давал вождю попробовать наши солдатские «активные беруши». Тунгус их оценил, восхитился, но вернул без малейшего сожаления, объяснив, что вожди не прячут глаза и не затыкают уши. Я потом долго размышлял, почему с самого начала хожу во дворец без этих затычек - хитрый, наверное… Так, картинка есть, микрофоны работают, аккумулятор заряжен, советник Русаков к выходу на дело готов.
        На улице нас встретил роскошный закат. Огромное красное солнце падало в степь, и я едва успел встать к нему «слепым» боком, чтобы в объектив случайно не попал конвертоплан, уходящий к горизонту. А ведь мог получиться редкостно красивый кадр. Но мало ли куда ребята отправились. Скорее всего, летчики уже передали дела, в небе экипаж Чернецкого, и везет он смену геологов на «точку», которая согласована даже не с великим вождем, а со степным патрулем, и больше о ней знать некому и незачем. Будут рыть «Зэ-два» впоисках интересного. Ничего особенного пока не нашли, если не считать пары редкоземельных месторождений, но говорят, что это тоже результат, а в наших стесненных обстоятельствах даже отличный.
        Я представил, как второй пилот Шурик Гилевич ведет машину, кабина залита мягким красным светом, Чернецкий шарит глазами по степи, заново привыкая к ней после разлуки, а бортмеханик Попцов говорит: ой, гляди, собачка побежала, как я по ним соскучился! - и все хохочут, и из салона экипажу вторят геологи. Хорошо им. Вот бы сейчас улететь вместе с ними подальше от дворца, где меня ждет пронзительный взгляд Унгусмана. И сочувствующий - Унгали. Они с первой секунды поймут, что я не привез добрых новостей. И начнется то, от чего Калугин собрался бежать, а я не имею права. Наша хреновая работа.
        Отдельный вопрос - почему я «не имею права» иоткуда вообще у меня в голове такая формулировка. Ну не потому же, что напарник догадался смазать отсюда лыжи первым и больше некому отдуваться перед аборигенами за всю Россию-матушку. Тут что-то другое… Вот просто не могу. Надо. Должен.
        -Потрясен вашим коварством, советник! - Голос полковника вывел меня из задумчивости. - Просто весь такой до глубины души!
        Брилёв сидел за рулем джипа, а Газин рядом - глядел на нас с Костей сквозь планшет и ухмылялся.
        Зараза, у него ведь планшет не гражданский, а боевой. Полковник любого, если захочет, может насквозь увидеть. Все активные электрические цепи. Аппаратура моя ему без интереса, а вот начинка костюма явно понравилась.
        -Вы лучше так по лагерю пройдите, - ляпнул я. - Вдруг чего найдете.
        Вот дурак-то, а.
        Брилёв нахмурился и покосился на Газина. Тот сделал невинное лицо и пожал плечами. Брилёв уставился на меня.
        Осталось только приосаниться и загадочно улыбнуться: мол, а чего вы ждали от нас, шпионов?
        -Если сможете привлечь свою агентуру и оказать помощь, будет очень любезно с вашей стороны, - процедил Брилёв. - Ладно, давайте, садитесь.
        Мы забрались на заднее сиденье, джип бесшумно покатил к воротам.
        Я стиснул зубы, умирая от стыда. Ох, как неловко получилось. Костя, похоже, ничего не понял вообще и только поглядывал на меня с опаской.
        -Наш советник - он такой! - сказал Газин, будто не замечая моего присутствия. - Не то что ваш!
        -Ты моего не замай! Он просто молодой еще!
        -Да в твоем никакого форсу нет! А мой знает, как подать себя. Умеет выпендриться! Я это давно заметил, еще когда он такой портфели носил за старшими товарищами… Уже тогда все девки были его и вожди с ним ручкались. Обрати внимание: мы с тобой оба такие в парадном, как однояйцевые близнецы, а он в парадку обрядил молодого! А сам в костюмчике. Элегантный такой, как рояль! Особо важная персона!
        -Ну вот и гордись им, - буркнул Брилёв.
        -Это мы еще поглядим на его поведение, - отозвался Газин.
        Калугин сунул мне в руку планшет.
        «???»
        «У них кое-что пропало», - напечатал я.
        «???»
        «Не знаешь - отдыхай».
        А мог бы и знать. От тебя-то люди не шарахаются, ты со всей базой накоротке, даже с разведкой в шахматы играешь. И никто тут не падает в обморок, когда сотрудник Министерства иностранных дел России, государственный советник второго класса Калугин лезет из окна вещевого склада, держа в зубах похищенное казенное имущество. Свой парень! Гляди - ворует! Нормальный человек! Наш в доску!
        Но текущей обстановкой владеет слабо.
        Бешеный рост дипломатической активности династии Ун прохлопать, имея ежедневный доступ во дворец, - чистое позорище. И никакой рабочей версии нет, что именно Тунгус затеял. Они тут, может, договорились взять нас в заложники и раздать всем племенам по одному землянину. И потом за каждого потребовать от ООН чемодан денег и вертолет. А у нас даже чемоданы не готовы.
        Нет, все равно не получается у меня на Костю злиться…
        Мы уже выехали с территории, Брилёв от души наступил на педаль, и джип полетел к городу.
        Столица гудела заметно громче, чем днем, над стеной поднималось легкое зарево от уличных светильников. Я издали почувствовал знакомый сладковатый аромат. Благодаря ему в столице вполне можно жить, не оскорбляя свое чувство прекрасного. Эту травку, забыл название, добавляют во все, что горит, забивают так дурные запахи. Она еще и эффективный антисептик. И возможно, легкий иммуномодулятор, считают наши химики. В городе лежит мешками на каждом углу. Аборигены вообще чистоплотны, а династия Ун вывела телесную чистоту почти на уровень культа, и во дворце, например, в сортир зайти - просто скучно. Ждешь приключения, экзотики, ужасов каких-то, а там под полом журчит вода и все кругом пересыпано сладкой травой.
        Ворота по-прежнему были распахнуты, но ради официальной встречи возле них стоял, щурясь на закатное солнце, почетный караул со щитами, копьями и топориками. Традиционное вооружение аборигенов до смешного напоминает экипировку земных индейцев из степных племен Дикого Запада. Ничего удивительного - схожие ресурсы, тот же функционал, - но все равно поначалу странно.
        Вместо обычной парадной барабанной группы, от которой натурально вянут уши, к почетному караулу прилагался боевой шаман с компактным ударным инструментом и здоровой колотушкой, вполне годной, чтобы необратимо изменить конфигурацию черепа врага. Почему шаман, что за новости? Где барабанщики? Я сел прямее, вглядываясь в знаки различия воинов. А вот это уже серьезно, друзья мои. Это - сообщение, и чертовски важное для тех, кто понимает. Сегодня к воротам прислали не специально обученную церемониальную команду, а простой отряд дворцовой стражи. Ну слегка приодетый для торжественного случая.
        Нас пришли встречать - чисто по-свойски, без лишнего пафоса, можно сказать, как родных, - местные войска особого назначения, реальные головорезы. Как бы так объяснить… Королевские мушкетеры, вот.
        Шаман принялся махать колотушкой, задавая ритм. Караул выстроился, образовав коридор, встал смирно, изобразил равнение в нашу сторону, и… командир подразделения четко приложил ладонь к виску.
        Я думал, что внутренне готов к любому выкрутасу, но только чудом не расхохотался. Калугин рядом скрипел зубами и тихонько подвывал от восторга.
        Ухмылялись грозные бойцы, все до единого, совершенно беспардонно, даже нахально, и у землянина, не такого опытного, как мы, сложилось бы полное впечатление, что эти красавцы издеваются. А вот и нет. Нам оказали высшую, по меркам династии Ун, воинскую почесть. Здесь чужие ритуалы исполняют только перед самыми дорогими гостями. Ох, теперь бы самим не сплоховать.
        И Газин не сплоховал:
        -Боря, давай такой медленно и плавно.
        Полковник встал, держась за рамку лобового стекла, выпрямился во весь рост, отдал честь и так проплыл сквозь коридор. И на прощание скомандовал:
        -Вольно!
        Сел, повернулся к Брилёву и хотел что-то сказать, но подполковник его опередил:
        -Дима, клянусь! Ни сном ни духом!
        -Ни ухом ни рылом, - подсказал Газин хмуро и недобро.
        -Да вообще! Дим, слово офицера. Даже не подозревал. А ты - ну просто блеск! Гений! Я бы так не смог. Я бы выпал из машины от хохота.
        -Ага, тут обхохочешься. Советник! Это же… оно такое сейчас было - серьезно, да? Серьезней некуда? А за что нам такие-растакие почести?
        -Может, Тунгус по вам соскучился, - предположил я.
        -Шутить изволите. Понимаю.
        -И в мыслях не было. Не знаю я. Разберемся.
        -Не нравится мне все это, - сказал Газин.
        Джип въехал в тоннель, караул втянулся за нами следом. Тут было уже темно, мелкие окошки в своде, дающие вполне довольно света днем, сейчас не помогали, и только ближний свет фар выручал, иначе могло бы стать жутковато. Билалов уверяет, что хотя своду тоннеля лет пятьсот, собран он настолько ловко, что упасть самопроизвольно не должен. Это очень трогательно, но лично меня волнует состояние механизма, принудительно роняющего потолок на головы супостатам. Лет ему ничуть не меньше, и, в отличие от потолка, он не каменный совсем. Хрустнет, треснет - и привет.
        Время от времени на совете вождей звучит предложение разобрать все четыре городских входных тоннеля как морально устаревшие и пустить камень в дело - например, соорудить еще несколько колодцев и отремонтировать акведук. И каждый раз вожди единогласно решают еще немного обождать. Потому что пока все роды и племена не объединились под одной рукой, остается небольшая вероятность нападения на столицу. Зачем и какому отщепенцу это будет надо и на что он может рассчитывать, кроме неудачной попытки грабежа, никто не понимает. Но лучше подстраховаться.
        Здесь своих не грабят. И не берут чужое без спроса. На всякий случай за кражу полагается наказание, очень рациональное, как все у аборигенов. У нас бы руки поломали, а тут ломают ноги, чтобы злодей мог сам себя обслуживать и делать какую-то полезную работу, добывая пропитание. Но что-то я в столице колченогих не замечал.
        А если племена объединятся, на планете вообще перестанут воровать. Мало им того, что они в повседневной жизни не врут, хотя прекрасно знают понятие обмана и считают высоким искусством военную хитрость. Они вынесли обман в узкую профессиональную сферу, в область штабной игры или финтов воина на поле боя - потому что нигде больше на «Зэ-два» нет места для лжи. В торговле между людьми и между племенами, в любви и ненависти, в горе и радости напротив тебя лицом к лицу всегда такой же, как ты, он чует правду сердцем.
        Многие, наверное, скажут, что жить без вранья трудно, вспомнят «нас возвышающий обман», ложь во спасение и прочую лирику.
        А как по мне, очень просто - не надо хотеть другим плохого. Сволочью не надо быть, и все у вас получится. Обратите внимание, отчего возникают конфликты на «Зэ-два», вплоть до военных. Это всегда столкновение мнений. Расхождения в целеполагании. Конкуренция стратегий. Наконец, разные взгляды на то, что надо делать прямо здесь и прямо сейчас. Но никогда не подлость, не желание выгоды за чужой счет. Даже пресловутые грабительские налеты кочевников, почти забытые уже, всегда имели целью отнюдь не прямую наживу, а демонстрацию лихости, удали молодецкой и атакующего потенциала, чтобы мнение кочевых вождей имело впоследствии больший вес. Чистая политика. Если ты не обозначил свои возможности, их не примут в расчет, когда двинутся в твою сторону за своим интересом. Может получиться глупо. Соседи придут, а тут внезапно ты, и категорически против того, что они задумали, - а у них процесс запущен, уже не остановить. Такое «столкновение мнений» чревато той самой войной на уничтожение, о которой нынче говорят только шепотом. Поэтому вожди слегка куролесят, чтобы ненароком не загнать племя в неудобное
положение, когда придется драться всерьез. Гуманисты, черт побери.
        И вот этих удивительных людей великий вождь Унгусман хочет собрать в единую нацию…
        Город взорвался шумом и гамом нам навстречу, люди высыпали на улицы приветствовать гостей. К счастью, проезжая часть широкая, из расчета, чтобы свободно прошла четверная упряжка, и жители столицы понимают, что с транспортным средством шутки плохи. Но детей толпа все равно придерживала руками. Караул догнал машину и бежал позади, не переставая весело скалить зубы, а шаман вовсю наяривал на своем тамбурине почти у меня над ухом.
        Иногда мне казалось, что навстречу попадаются знакомые лица, но без включенной «распознавалки» впланшете я не был в этом вполне уверен и отвечал на приветы стандартным жестом пожелания счастья. Не особо это вежливо, но мой рабочий круг общения - во дворце, и там я никогда не ошибусь. А торговцы и ремесленники, с которыми случалось пересечься на пару минут, вряд ли бы отпечатались в моей памяти, будь они даже землянами. Я не виноват, просто все силы уходят на вождей, шаманов и обслуживающий персонал дворца.
        Газин решил вопрос приветствия широких народных масс радикально: он снова встал, отдал честь, выпятил грудь - и поехал, как маршал на параде. О том, что на груди у него новый орден, а уникальная наблюдательность аборигенов давно полковнику известна, я не подумал. Мне такие материи недоступны. И напрасно, кстати, непрофессионально это, надо себя пересиливать. Молодец полковник-то. Вон, теперь весь город будет знать, что командира первой вахты Россия наградила, - и сделает какие-то выводы. Черт знает какие, но, наверное, хорошие.
        А хитрый Брилёв положил обе руки на руль.
        Коварный Калугин уткнулся в планшет носом и притворился, что он сегодня всего лишь мой помощник. Чтобы не выглядеть совсем уж лодырем, он высунул подальше за борт машины плечо с камерой и теперь рассказывал мне, кто из «особой базы данных» замечен в толпе. Ничего интересного, пара связных от кочевых племен и караванщик с севера, известный тем, что иногда по просьбе своих вождей привозит в столицу местный аналог диппочты, пряча свитки на всякий случай в заднице коня. Маргинальная, в общем, публика.
        Брилёв свернул к дворцу. Когда-то это была внутренняя крепость, последний рубеж обороны и, несмотря на многократные перестройки, до сих пор выглядит скорее брутально, чем парадно.
        Казалось, дворец мелко дрожит от барабанного боя. Ой, мама, какая психоделика сейчас там внутри.
        Зато у дверей нас ждала Унгали.

* * *
        Я посмотрел на нее и чуть не задохнулся.
        Выросла девочка.
        На человека всегда накладывает отпечаток его социальная роль, особенно если он взялся играть ее совсем недавно и подходит к делу очень серьезно. Пускай тебя готовили к этой роли с детства, она может оказаться не по силам. Власть проверяет на прочность каждого, ответственность согнет, а то и сломает любые плечи.
        На эти плечи власть легла так, что расправила их. Раньше немножко сутулилась моя радость, и еще в том году я ей напоминал - ну, Галя, спину-то держи, ты ведь звездная принцесса, в наших сказках они ходят с прямой спиной, так что давай, выше нос.
        «Моя радость» - я это серьезно?
        Нет, ну отчего бы и не порадоваться. Она была прекрасна, а стала еще лучше.
        К парадным дверям вел пологий длинный пандус - здесь не понимают ступеней, по ним же повозку не закатишь, - и пока мы шли, я поверх плеча Газина впился глазами в эту новую для меня Унгали так жадно, что под конец даже смутился. В последнюю неделю на борту звездолета я отсмотрел все свежие записи Калугина, и ни одна не показала во всей полноте той метаморфозы, что случилась с моей юной подружкой. И вроде знал я, что никакое видео самого высокого разрешения не в состоянии передать истинную прелесть Унгали. И понимал, что «выросла девочка»… но не настолько же!
        Ну просто обухом по голове.
        Уже не девчонка. Молодая женщина. Сильная, уверенная, спокойная. Вороная грива схвачена блестящей цепочкой, лунный камушек посреди лба - знак придворной должности. На безупречной длинной шее ожерелье младшего вождя. Лазурная тога в серебряных узорах - это цвета столбового рода династии Ун - подпоясана наборным ремнем, который тебе и мерка, и счеты, и набор грузов для весов, а еще им убить можно. И простенькие кожаные сандалики вполне земного вида, только коже той сносу нет, и мягкости она волшебной. А в изумительной руке - очень важно, чтобы у звездной принцессы были красивые руки, не знаю почему, но мне так кажется, - еще один символ власти: коротенький складной боевой жезл, увенчанный ярким переливчатым камнем. Жезл носят вожди с правом оперативного управления войсками, если вы понимаете, о чем я. И дворцовая стража, что шагает в ногу за нами следом, подчиняется напрямую очаровательной Унгали.
        Да, если что, она этой телескопической дубинкой отправит тебя в нокаут - моргнуть не успеешь. Силенок убить не хватит, ну так ей и не надо, у нее подчиненные есть, всегда готовые к добиванию.
        Не женщина, а мечта одинокого мужчины в расцвете лет.
        А глаза у нее зеленые.
        Ослепительно чистые белки глаз, и в них два зеленых чертенка. Как только я этих чертенят разглядел, таких знакомых, начал снова дышать.
        А то понять не мог, отчего так трудно жить на свете и с каждым шагом все труднее.
        Остановились на положенном расстоянии, Газин и Брилёв впереди, мы с Костей сзади. Лица согласно протоколу должны быть каменные, и судя по тому, что у полковника уши шевелятся от натуги, он справляется. Быстрый обмен жестами и поклонами. Все четко. Мы молодцы.
        А потом она улыбнулась.
        Глядя через плечо Газина, улыбнулась мне.
        И я ее сразу узнал.
        Нет, не ту девчонку - эту женщину. Мы с ней давно знакомы.
        Газин шагнул к Унгали и что-то спросил, я не расслышал. А та рассмеялась - не здешним, а нашим смехом - и повисла у полковника на шее, чуть не сбив с него фуражку.
        Но опять поверх его плеча смотрела на меня.
        Двери распахнулись, и мы следом за Унгали, сохраняя прежний строй, вошли во дворец. Мощный басовый гул накрыл нас прямо с порога. Это же надо, как они лупят, совсем озверели - я, например, кроме барабанов ничего не разберу, хотя сейчас в зале приемов орудует целый оркестр из тарелок и гонгов. Офицеры достали беруши, рядом шарил по карманам Калугин. Ага, нашел затычки. Мне не предложил - я ведь откажусь. С его точки зрения, которую он никогда не скрывал, я просто выпендриваюсь перед местными, цену себе набиваю. На случай, если сдамся, у Кости есть второй комплект берушей, он думает, я не знаю об этом.
        Мы шли в такт ударам, и я любовался походкой Унгали, ее грацией благородного хищного зверя, полной жизни… Вот чего мне не хватало на Земле - ощущения жизни, бьющей ключом отовсюду. Чистой, а не фильтрованной радости.
        Унгали, когда не на работе, умеет радоваться всему на свете, я же помню. На «первой высадке» она как-то сразу и очень естественно, будто так и надо, взяла меня под персональную опеку, и я ничего не имел против именно потому, что девчонка была - чистая радость. Мы вместе осваивали языки, она учила меня обычаям аборигенов, а я ее - нашим. Она смеялась над тем, что я боюсь здешних коней, а я показал ей, как водить машину. Только во вторую командировку я узнал, к чему барышню готовят, и слегка обалдел.
        Должность Унгали во дворце не имеет прямого земного аналога, к тому же наши дворецкие, мастера церемоний, шефы протокола и ключницы, при всем их огромном влиянии, никогда не входили в правящий дом. А здесь за работу служб дворца отвечает человек в ранге младшего вождя, и неспроста. Если понадобится, Унгали возглавит оборону столицы, а в самом крайнем случае - возьмет на себя управление народом. Да-да, вы не ослышались. И всему этому девушка обучена до мелочей, без расчета на помощь советников и шаманов; ее выручит «память предков», усиленная образованием.
        С тех пор я и зову ее звездной принцессой…
        Зал приемов обширен, хоть в футбол играй, и погружен в полумрак. Занавески на окнах задернуты наглухо, это единственный способ не пускать жарищу в дом. Продухи под высоким потолком, наоборот, распахнуты. И все равно здесь дискомфортно в разгар лета. Не только белому человеку, аборигену тоже. Нормальная атмосфера - в каменных мешках личных покоев, клетушках с маленькими окошками. Помучив как следует общество и показав ему свою выносливость, Унгусман уйдет в прохладу апартаментов, где с наслаждением скинет тяжелую парадную тогу, рухнет на подушки и велит подать из подвала холодненького.
        Он этого и не скрывает. Унгусман вообще не жалует все то, чего в столице с избытком, - жару, шум, многолюдье. Он любит гулять по степи. Любит сидеть у окна в сезон дождей и глядеть на улицу. Очень привязан к детям. Нормальный и, в общем, счастливый мужчина. Пожалуй, единственный его минус - он считает, что не успел как следует погулять в молодости, потому что из-за болезни отца слишком рано взвалил на себя государственные заботы. Будучи в дурном настроении, Унгусман способен кого угодно в этом упрекнуть: мол, вы бездельники, а я всю жизнь на посту. И - давай гонять свою мафию туда-сюда. Иногда он взбрыкивает и ведет себя непредсказуемо просто ради того, чтобы его сановные родичи немного побегали с вытаращенными глазами, озадаченные по самое не могу. Чтоб они, лоботрясы, не забывали, кто тут главный и как ему трудно.
        Сейчас великий вождь стоял у дальней стены на специально подсвеченном возвышении, символизирующем власть, - до трона тут не додумались, потому что нечего рассиживаться, вкалывать надо. Вдоль стен выстроились в понятном только им порядке бесчисленные кузены, шурины, кумовья и прочий высокий менеджмент династии. Компактной группой приткнулись к вождю поближе его жены, все восемь.
        Эта мафия внутри мафии - отдельная головная боль нашей дипломатии. Оседлые аборигены уже очень давно моногамны, но династия Ун принесла с собой из степи многоженство - и сохранила его в чисто ритуальной форме. Однако на «Зэ-два» ничего не бывает просто так, и за ритуалом прячется глубокий смысл. Внутри дворца и вокруг него идет многоходовая статусная игра; чудовищно разветвленная гиперсемья Унгусмана закладывает новые родовые линии и попутно освежает кровь. Черт ногу сломит разбираться в их матримониальной каше, но туземцы явно знают, что делают. К примеру, как минимум две жены великого вождя - его бывшие подружки, и у обеих есть от него дети. Побаловались по молодости. Потом вышли за других, а еще через какое-то время - за Унгусмана. И теперь у них по два официальных мужа. Но дети несут в себе «память предков» биологического отца, унаследовав таким образом весь опыт столбового рода династии. Это дает им большую фору и вообще по жизни, и при распределении ответственных постов. Никто не в обиде, и все при деле. Интересная схема.
        Мне лично импонирует, что жены вождя довольны жизнью и хорошо выглядят, а реальная супруга Унгусмана, мама его троих официальных детей, - просто чудо, да еще и весьма информированный собеседник. Замечу, что она не старшая по возрасту в «клубе жен» ине играет там первую скрипку. Там рулит - музыка, туш! - родная тётя великого вождя, тридцати лет от роду, заводная и отчаянная, наставница и лучшая подруга Унгали.
        Музыка, к слову, уже утомила, а церемония еще толком не началась.
        Мы прошли к возвышению, справа и слева от которого стояли Унгасан и Унгелен, а чуть дальше - прочие младшие вожди. Остановились перед великим, дождались его приглашающего кивка. После чего Брилёв, образно говоря, откланялся, а Газин поздоровался. Унгусман выразил удовлетворение - именно выразил, это же все делается молча. Первична тут барабанная канонада или ее ввели в ритуал позже, чтобы было веселей, неясно. Шаманы говорят, обычай молчаливых официальных встреч пришел из степи, когда вожди сначала обозначали свои намерения руками издали, с безопасного расстояния, и лишь потом сходились лицом к лицу. Но «память предков» Унгелена подсказала ему другое: утонченное искусство жеста аборигенов берет начало от древнего «боевого языка», возникшего как раз потому, что военные барабаны не перекричишь, да и конница издает жуткий грохот.
        И вот все у них так, загадка на загадке.
        Сам по себе ритуал «встречи дорогих друзей, ранг которых с известной натяжкой приравнивается к младшим вождям дружественного племени, не состоящего с нашим в родстве» (это я еще не добавил «после не очень долгой разлуки») относительно короток. Но я вдруг понял, что устал. Слишком много эмоций для первого дня на планете. Как здорово, что мне не надо… Ой. Простите, что?! Надо. Зовут. Ничего не понимаю.
        Газин и Брилёв расступились. Я шагнул вперед, пред светлые очи - на самом деле они у него карие, - и приготовился отмахиваться. А как еще это назвать: Унгусман жестикулировал нечто такое, чего не оказалось в нашем каталоге. Транслятор не смог помочь, он тупо завис. Слава богу, чисто интуитивно я поймал мысль вождя, схватил главное из того, что мне хотели сказать. А дальше выручил Унгелен. Он тоже глядел на руки отца с живейшим интересом. И, поняв мое замешательство, кое-что продублировал, едва заметными движениями, зато помедленнее.
        Если вкратце, меня персонально отметили, как дорогого друга семьи, персональный статус которого временно не определен (?), но благородное происхождение несомненно (?!), а добрые помыслы общеизвестны (!!!), и да пребудет со мной благоволение династии Ун, в чьем доме я всегда найду понимание, что бы ни случилось, и кров, стоит мне только пожелать.
        Можно, я не буду добавлять «после не очень долгой разлуки»?
        И про то, какая у нас хреновая работа, - тоже?..
        К концу своего ответного благодарственного слова я взопрел настолько, что климатик не справился с отводом тепла в атмосферу, и по хребту заструился пот.
        Слава богу, внутри дворца гости из чужого племени не обязаны держать в зубах посторонние предметы. Будь у меня сейчас во рту зубочистка, я бы ее проглотил. Вне дворцовых стен, и даже на нашей базе, нам положено, когда говорит Унгусман, сунуть что-то в рот, хотя бы травинку. Это знак того, что мы не перебьем великого вождя, и такую страшную непочтительность не увидят его рядовые подданные и не настучат нам от чистого сердца по головам, милые добрые люди. Мы специально, на случай если вождь заглянет с неформальным визитом, таскаем в карманах зубочистки.
        Хватит с меня и того, что промок весь.
        С персональным статусом, который «временно не определен», вашего покорного слугу даже не озадачили - ошарашили. Я официальный представитель России, имею право говорить от ее имени, поэтому мне, по умолчанию, положен тот же ранг, что и Газину, - младший вождь дружественного племени, не состоящего в родстве с Ун. И тут выясняется, что я теперь черт знает кто, но парень неплохой. И даже спросить некого, что бы это значило. Такие вещи не объясняют, сам должен понимать, если не дурак. Интуитивно.
        Любой вспотел бы на моем месте.
        Но все-таки я, кажется, справился. И отполз, кланяясь, в задний ряд.
        А великий вождь Унгусман одним взмахом заставил оркестр понизить громкость вдвое, за что спасибо ему огромное, после чего сошел с возвышения, ехидно прищурился и вмиг превратился в нашего знакомца Тунгуса. Оглядел нас с ног до головы, негромко гавкнул, смеясь чему-то, и неповторимой царственной походкой удалился в свои покои.

* * *
        Уфф, выдохнули.
        Говорить с нами на официальных церемониях великому вождю не положено - мы для такой милости статусом не вышли. Тунгус потом на базу заглянет, если захочет. По-простому, в одиночку и пешком. Тогда и побеседуем. А так обмен информацией идет через младших вождей и еще нескольких уполномоченных. Благо трансляторы работают неплохо и обычно трудностей перевода не возникает. Кстати, дети Унгусмана могут и позвонить на базу в любой момент. Им Штернберг раз в неделю заряжает планшеты, а теперь Сорочкин будет. Со связью у нас тут нормально.
        У нас со связностью не очень. «Однажды лебедь, рак да щука задумали сыграть квартет» - это про нашу экспедицию…
        Выдохнули в зале не только мы - вся мафия расслабилась и начала кучковаться. Брилёв попрощался с Унгасаном и пошел к военачальникам рангом пониже. Унгасан тут же вцепился в Газина и что-то ему затараторил в ухо, нарушая разом и дворцовый этикет, и местную технику безопасности, по которой от вождя до гостя, не состоящего в родстве с династией Ун, должна быть минимум вытянутая рука, а лучше полторы.
        Есть польза от барабанов, ничего ты здесь не подслушаешь без технических средств. Мы-то потом все расшифруем, а для местных невинный дипломатический шпионаж весьма затруднен… А вот и Унгелен, мой спаситель. И тоже подошел вплотную.
        -Спасибо, друг, выручил, - сказал я. - А что это было?
        -Ну… Я думал, все понятно.
        -Да ничего не понятно! И нас сегодня встретили с таким почетом… Почему?
        -Это личное. Для тебя и полковника, личное. Так решил отец.
        -Но… Мы не привезли ему хороших новостей. Кажется, он это уже понял.
        -Он знает. Я сказал.
        Понятненько. Голову даю на отсечение, гражданин Сорочкин устроил своему юному другу политинформацию о текущем моменте.
        -Мне Леша объяснил, что дела совсем плохи, - бросил Унгелен с самым простодушным видом. - Ты так смотришь… Ему нельзя было об этом говорить?..
        Еще как нельзя. Вот же морда кагэбэшная! И ведь Сорочкин был на инструктаже перед высадкой, где я просил: ребята, у нас все сложно, но чтобы аборигены не решили, будто все еще хуже, не говорите с ними о политической ситуации на Земле. Ляпнете, не подумав, а они неправильно поймут. Разъяснять туземцам наши внутренние проблемы имеет право только дипмиссия, а вы молчите, пожалуйста. Ссылайтесь на меня. Пусть ко мне идут, если им интересно.
        Ну, Леша, вернись на базу - устрою тебе допрос с пристрастием. Надо будет найти пассатижи. У полковника одолжу. А ведь отличная мысль! Побуду сволочью, чисто из интереса, я же не знаю, каково это, а тут отличный повод. Как тварь последняя, зайду к Газину и скажу: товарищ полковник, выручайте, есть мнение, что Сорочкин гонит папуасам дезинформацию, берите Трубецкого и пассатижи, устроим гаду вскрытие… С тех пор как у нас сократили особиста, Трубецкой отвечает за контрразведку тоже. Майору понравится допрашивать Сорочкина, он его терпеть не может.
        -У Леши немного другая профессия, - процедил я.
        -А моя профессия - так нравиться людям, чтобы они мне все рассказывали, - заметил Унгелен скромно. - Это ведь твои слова, я помню. Леша не виноват, не наказывай его.
        Он легонько взял меня за локоть, чем снова озадачил, как сегодня утром, когда здоровался, как с равным. Конечно, психологически я для него - дядя, и так будет еще долго. Но у аборигенов психология ничего не значит против статусных игр. Вернее, статусы во многом заменяют психологию. Делают все очень простым и ясным. Оставляют большие допуски и задают жесткие рамки. Принцессе можно спать с рыцарем, но замуж она выйдет за принца… О чем это я?
        Мы пошли в угол зала, подальше от оркестра.
        -Не волнуйся, я не могу никого наказать, ну что ты.
        -Можешь, - сказал Унгелен уверенно. - Если надо, ты и убить можешь. Сестра говорит, ты равно способен и на благороднейший поступок, и на лютое злодейство во имя своего народа. Как мне нравится это ваше слово - лютое! Оно такое… лютое! Оно холодное. Ледяное, как ваша зима.
        Я счел за лучшее промолчать. Не знаю насчет убийства, но чего у меня точно не отнимешь - я всегда могу счесть за лучшее промолчать. Очень помогает, когда от неожиданности потерял дар речи.
        -Вот что я люблю, - продолжал Унгелен, - это слова. И как здорово, что вы принесли нам литературу. У нас бы такое выдумали очень нескоро. А теперь мы ее немного придержим для себя. Народ как-то раньше обходился без романов - и еще потерпит. Да и наша письменность не подходит для художественной прозы. Нам придется создать литературный язык и обучить людей понимать его. Мы этим потом займемся. И вот когда я состарюсь… Ага, ты понял. Я назову свою книгу «Повесть о русских друзьях». И по ней будут учиться читать… Хорошо, ты готов? Слушаю тебя, советник.
        Я встал спиной в угол. Слава богу, здесь пока еще никто не умеет распознавать по губам русскую речь, но все равно Унгелену, с его смешанной мимикой, лучше отвернуться от публики. И руки держать на поясе. Он уже это сделал, заткнув большие пальцы за ремень. Моя школа.
        -Мои новости краткие и неутешительные, младший вождь Унгелен. На Земле сложилось общее мнение, что раз вы слушаете только русских, значит, долг России - повлиять на вас. Привести, извини за выражение, в цивилизованный вид. Таким образом, ООН пытается навязать России задачу, которую та не хочет выполнять, и впоследствии - ответственность за то, что задача не будет выполнена. Тогда они придумают, как отодвинуть Россию в сторону, чтобы не мешала. Пока что на нас просто давят, требуя, чтобы мы уговорили вас вступить в ООН, и никаких других вариантов никто слышать не желает. Каких действий от вас ждут на этом пути, ты помнишь. Россия понимает, что они неприемлемы для династии Ун, и уважает ваше мнение. К сожалению, запрет на культурный обмен, торговлю и выезд отсюда продлен на неопределенный срок. Короче говоря, ничего не изменилось. Стало только сложнее. Если раньше еще были какие-то разночтения, то теперь это согласованное желание большинства государств Земли. Некоторые молчат, но и только. Я уполномочен передать великому вождю Унгусману, что Россия будет выжидать. У нас пока нет решения. Мы - одни
против всех.
        -Именно это я и сообщил отцу, - сказал Унгелен. - Примерно теми же словами. Но я передам и твою речь в точности. Нам уже ясно, что случилось. На Земле не верят честным людям, и все остальные решили, что вы хотите их обмануть.
        -Да если бы! - бросил я в сердцах. - Обманул бы за милую душу! И уже наплевать, что вы тут обо мне подумаете.
        -Не надо. Пускай отец их обманет. У него это получится лучше.
        У меня от такого заявления чуть глаза на лоб не полезли.
        -Он все понял, - сказал Унгелен и придвинулся ближе. - Он не может остановить войну. Значит, ему придется ее выиграть.
        Я похолодел. Во всех смыслах - и климатик наконец-то справился с перегревом, и в сердце воткнулась ледяная игла. Теперь ясно, что означала загадочная активность, которую Калугин засек и обработал.
        Сам Костя ошивался поблизости и водил глазами по залу туда-сюда с таким видом, словно он мой телохранитель. Отпугивал непрошеных собеседников. Как будто кто-то сунется к младшему вождю Унгелену, когда тот говорит со мной. Умеет Константин прикинуться занятым человеком.
        Вдруг захотелось его прогнать. Он нарушал наш тет-а-тет. Окажись рядом полковник Газин, я был бы даже рад. А с Костика что толку. Он только испугается того, что я сейчас узнаю.
        Я-то не боюсь. Не имею права. Мне приказано выжить.
        -Слушай голос отца, - сказал Унгелен. - Отец говорит: чужаки хотят, чтобы мы провели границы, написали свои законы и я назвал себя главным. Того же они попросят от моих далеких братьев на юге, севере, востоке и в степи. Но мы не хотим границ, не хотим разных законов, и никто не главный здесь. Каждый в нашем мире знает, что мы один народ с общей судьбой, просто, когда мы сыпались с неба, нас раскидало ветром по разным сторонам. Но мы не забыли, кто мы. Мои предки собирали народ воедино, и я, Унгусман, делаю то же. Наш путь ясен, и цель уже близка. Через пять-шесть поколений мы станем теми, кто мы есть изначально, - единой семьей от края мира до другого края. И там, на краю, тоже не будет границы, потому что за краем жизнь продолжается, и на самом деле мир бесконечен, как бесконечна сама жизнь. И мы пойдем дальше. Ты услышал, Андрей?
        Унгелен стоял недопустимо близко ко мне. В этом тоже было сообщение для всех присутствующих - как и в фамильярном подходе Унгасана к Газину. Барабаны барабанами, но если в неформальной обстановке мы можем хоть целоваться, то в зале приемов династии Ун расстояние между людьми всегда сообразно их рангу. Сократить дистанцию - значит уже очень многое сказать. Иногда и говорить-то незачем.
        Но Унгелен - говорил. Сквозь тяжелый низкий гул барабанов до меня доносился голос, и это был голос Унгусмана:
        -То, чего хотят чужаки, - против всей нашей природы. Они желают раздробить нас и обособить. Мои далекие братья - умные, честные, добрые вожди. Но некоторые из них считают, будто они самые умные. А некоторые легко поддаются на лесть. Наконец, в мирное время любого можно одурачить, полагаясь на его честность. И если бы не русские, которые мешают чужакам насадить здесь свои порядки, чужаки давно уже донесли бы лживые сладкие речи до многих ушей. И страшно подумать, чем бы это кончилось. Чужаки сказали, что пришли с миром. Но я вижу - они принесли войну. То, чего они добиваются, - это запереть нас в придуманных границах. И границы под ногами - только начало, завтра нам навяжут границы мысли, границы совести, границы чести. Не наши. Чужие. А потом окажется, что мы уже не хозяева на своей земле. И мы даже не поймем этого, потому что чужаки необратимо изменят нас. Съедят изнутри. Ты услышал?
        Я кивнул. Веселая будет ночка - оформить все это и перегнать по ДС в Москву. От меня потребуется сделать «выжимку» инабросать хотя бы примерные рекомендации. И что писать? Что династия Ун восстанавливает все племена континента против землян?
        -Чужаки с самого начала боялись, что русские получат большое преимущество от дружбы с нами, - продолжал Унгелен. - Им все равно, каковы настоящие помыслы русских. Они просто напуганы и поэтому опасны. Чтобы сломить нашу дружбу, они требуют от русских давить на нас. Это хитрый замысел, он несет в себе унижение для России и полный провал наших планов на будущее. Еще это способ нас поссорить, заставить испытывать взаимное неудобство и злиться. Русские не поддались, спасибо им. Но теперь мы сами в яме и чужаков загнали в яму…
        -Я понял, понял. Мы говорим - тупик. У вас нет тупиков. Это такие…
        -Сколько угодно. Ты плохо знаешь город. Не волнуйся, друг Андрей.
        -Да я…
        -Ты очень сильно волнуешься. Лучше слушай отца.
        Я демонстративно вытащил из нагрудного кармана зубочистку и показал ему. Унгелен от неожиданности чуть не подпрыгнул, громко залаял и прикрыл рот ладонью.
        -Хорошая шутка, - сказал он, отдышавшись.
        -Плохая для нашей профессии. Я сделал глупость. Теперь все, кто сейчас подсматривает, знают, что ты передаешь мне слова великого вождя.
        -Да и черт с ними, - бросил Унгелен. - Они не увидят ничего нового. Я министр иностранных дел или кто? Мне положено говорить с тобой от имени отца. Но я понял твой урок и запомнил. Ты слушаешь дальше?
        Я вместо ответа воткнул зубочистку в рот.
        -Отец говорит: теперь у них два выхода. Либо убить нас, чтобы мы не мешали забрать нашу землю и поработить наш народ. Либо убить русских. А умнее всего - убить нас и обвинить в этом русских. Но сначала они продолжат ломать наше единство, сеять вражду. Надо быть готовыми. Главное - доверие. Будет доверие - мы победим и вместе пойдем дальше, за край мира. Вот сообщение для тебя, советник.
        Трудно привыкнуть, что такое может говорить семнадцатилетний юноша, пускай он и министр иностранных дел. К тому, что он министр, тоже нелегко приспособиться. И вообще, я только сегодня прилетел. У меня акклиматизация. Мой напарник - балбес, а командир - язва и злюка. И все надо мной издеваются. Спасите, помогите!
        А может, это сон? И лежу я в уютном гробике на борту грузовика МВО «Семен Дежнёв», и снится мне кошмар.
        Глупости. Ничего там не снится.
        -И что делать? - промямлил я, нещадно жуя зубочистку.
        Унгелен пока что пониже ростом, но тут ему удалось посмотреть на меня сверху вниз. Да еще и сочувственно.
        -Ну… Отец говорит - война. Я не знаю, что он задумал. Но если война - значит, все разрешено. Самая изощренная хитрость. И даже то, что вы зовете «подлость». На твоем месте… Очень странно давать советы учителю, но на твоем месте я бы предупредил своих, чтобы были готовы к любым неожиданностям.
        -Да какой я тебе учитель…
        -Хороший.
        -Спасибо, господин министр. Глубоко тронут. Но каковы должны быть наши действия? Вот мы с тобой - что делать будем?
        -Да ничего, - очень легко и очень серьезно ответил Унгелен. - Просто, как это у вас называется, повышенная боевая готовность. Извини, мне пора обратно на торговый двор. Там сегодня очень интересно. Леша разговорил караванщиков, а они и счастливы - такое внимание… Скоро мы будем понимать язык дальнего юга лучше, чем они сами. А познаешь язык племени - заглянешь в его душу. Я готов дать слово - еще мои дети не подрастут, а мы уже объединимся с южанами. Они сами к нам придут. Им не хватало с нашей стороны только одного - понимания. Теперь оно будет, и появится доверие. Все просто, друг Андрей. Вот как с вами - вы сразу поняли нас. Вы отлично умеете понимать, у русских это талант.
        -Обычно мне кажется, что я ничего не понимаю…
        -Это вкусно? - внезапно спросил юный дипломат, глядя мне в рот.
        Оказывается, я сгрыз уже половину зубочистки и продолжал жевать.
        -Не сказал бы. Просто кусок дерева.
        -Дорогая вещь.
        -Могу себе позволить. Дать пожевать?
        Унгелен рассмеялся, теперь по-нашему.
        -Ты уже не волнуешься, это хорошо. - Он улыбнулся самой мягкой и теплой из своих фирменных земных улыбок, типично русской, и вдруг стал похож на местного кота. - Сестра просит тебе передать, что дня через два или три будет посвободнее. Или потребует у отца выходной… Да, ты же еще не знаешь, мы втроем сговорились и пытаемся ему доказать, что вожди имеют право на выходные дни. Он не понимает, зачем это нам, но Унгасан придумал сильный довод - у русских есть выходные, а мы что, хуже? Тут отец задумался!
        -Эх вы, дети. Неужели маму привлечь не догадались? Женам вождя точно нужны выходные, я гарантирую это.
        Унгелен даже по лбу себя хлопнул. Кстати, вот научили мы людей ерунде какой-то - здесь этого жеста не было, аборигены его у нас подсмотрели, и он им понравился. Говорят, когда хлопнешь, чувствуешь себя окончательным дураком, а это весело и поучительно.
        -Вот что значит - жизненный опыт!
        Спасибо. Так или иначе, сестра освободится через несколько дней. И тогда… Как же она сказала…
        Я терпеливо ждал. Когда вождь, пускай и младший, пусть и молодой совсем, хочет проявить остроумие, не надо ему мешать.
        Появится у нас на базе, там-то я и отыграюсь. Пройдусь по самому больному месту - по его самомнению переводчика. Унгелен очень любознательный, на чем и попадется. Дам ведро и пошлю к механикам за компрессией. Или попрошу клиренс принести. Этим шуточкам лет триста, а до сих пор работают безотказно, старая школа не ржавеет.
        Унгелен понял, что держать паузу я тоже умею, и сдался.
        -Она просто сказала, что придет к тебе.
        Я кивнул. А что еще я мог?
        Представил, как Унгали войдет ко мне в домик и увидит портрет на стене. У меня сил не хватит его срезать, он там - и там останется.
        Подыскали бы ей какого-нибудь принца, желательно прямо завтра. Чтобы была занята еще долго и не приходила. С глаз долой - из сердца вон. А если ей принц надоест и захочется большой, но чистой любви, - я уже к тому моменту улечу, женюсь и не вернусь.
        -Ну, до свидания, - сказал Унгелен, тщетно пытаясь хоть что-нибудь прочесть в моих глазах. Не на того напал. Я весьма посредственный дипломат, но меня в трудные минуты выручает инстинкт самосохранения. Енотовидная собака в безвыходной ситуации падает и притворяется мертвой, а я стою как столб и притворяюсь государственным советником первого класса.
        -До свидания, младший вождь Унгелен.
        -Гена, - сказал он. - Для тебя всегда Гена, учитель.
        Повернулся и ушел.
        Если бы я знал в тот момент, что больше никогда не поговорю с ним по душам и ничего уже не исправишь, - просто не знаю, что бы сделал от горя и безнадеги. Наверное, совершил бы какое-нибудь злодейство.
        А тогда я просто вышел из угла и направился вдоль стены, припоминая, с кем еще надо обменяться хоть парой жестов. Унгали в списке нет, и слава богу. Переглянемся издали, она снова улыбнется мне - этого достаточно. Я нынче плохой собеседник и никудышный друг. Глуповат и туповат. У меня голова пухнет от информации и скоро заболит от недобрых предчувствий.
        То, что я, очевидно, глуховат, уже не беспокоило. Бум-бум-бум. Если пробуду на «Зэ-два» долго, придется лечить уши.
        Что-то спрашивал Калугин, он волновался, о чем мы так напряженно беседовали с Унгеленом - я отвечал не думая, только чтобы успокоить его.
        Брилёв в компании молодых командиров отрядов степного патруля размахивал руками и чертил сапогом по полу - нормально, пусть развлекается.
        Газин опять говорил с Унгасаном. Саня по-русски едва лопочет, и беседуют они с полковником через транслятор. Как правило, о военном деле и на такие специфические темы, где неверный перевод чреват гибелью людей. Поэтому оба по двадцать раз уточняют термины и проверяют, верно ли друг друга поняли. Сегодня мне их тесное общение не понравилось. Во-первых, слишком долго, во-вторых, не надо наклоняться и тянуть руку к голенищу сапога…
        -Стоп! - сказал я, проходя мимо и как бы невзначай тронув полковника за плечо.
        -Что такое?
        -Планшет не доставайте, пожалуйста.
        -Да я такой машинально…
        И тут полковник кратко выразил свое отношение к культурному эмбарго и тем, кто его придумал. Унгасан даже рот приоткрыл, слушая, как тираду Газина переводит транслятор. А ничего, забавно получилось.
        -У вас на самом деле есть такие мужчины? Или это какая-то ошибка?
        Интересно, почему Унгасан спросил меня. Ах, ну да, я же - советник.
        -Это ошибка природы! - объяснил Газин.
        «Да ну вас к чертовой матери!» - подумал я и направился к «клубу жен», засвидетельствовать почтение.
        Говорил - и думал о своем. Прощался - как в тумане. Ехал на базу, не видел ничего вокруг. Надо было переварить услышанное от Унгелена. Один момент мне не понравился.
        Сообщение от великого вождя как-то слишком хорошо ложилось на мое персональное мнение об аборигенах вообще и конкретно о вождях династии Ун. Я не ждал от них ничего другого. Я мог бы сам все это сказать. Разве что менее пафосно.
        Значит, одно из двух. Либо я стал действительно экспертом по «Зэ-два» имогу запросто влезть в шкуру вождя, смотреть на мир его глазами и предугадывать его решения, либо натягиваю информацию на свои готовые оценки, а на самом деле там есть другие смыслы.
        А ведь если Унгусман считает, что против него затеяли войну, он может в ответ что угодно отмочить. Тем более когда проигрыш грозит полным вырождением его народа. Это та самая война на уничтожение. Она предполагает абсолютную безжалостность как ответных действий, так и ударов на опережение. Все разрешено.
        Одно утешает: брать нас в заложники Унгусман точно не станет. Такой поступок совершенно противен кодексу чести великого вождя. Но если кто-то со стороны подбросит ему эту идею, я могу предсказать ответ. Вождю хорошо известно, что русские на Земле считаются особым подвидом человека, который лучше бы давно вымер и не мешал остальным. На нас просто наплюют.
        Кстати, да. Печально, но факт.
        Ладно, будем обрабатывать материал. Придется, наверное, привлечь Калугина - посмотрим запись вместе, и пускай Костя заранее настроится на критический лад. Будет мне оппонировать. Если понадобится, всю ночь просидим. Дело настолько серьезное, что мы не можем позволить себе ошибку.
        А ошибиться я могу. Я недостаточно критичен к аборигенам. Чего уж там, меня всегда тянет принять их сторону.
        На днях, просматривая свои отчеты по туземцам, заметил: все чаще там попадаются обороты вроде «удивительно, но», «тем не менее» и «как бы ни показалось странным». Кажется, я побаиваюсь, что меня сочтут предвзятым. Намекаю, что насторожен и внимателен, что такого ушлого парня на мякине не проведешь и тому подобное.
        Это типично здешний синдром, через него прошли многие, кто с туземцами работал и поневоле в них влюбился. Начинаешь заслоняться от своего отношения к ним. От чувства, что они лучше нас и счастливее нас. Химически чистая версия человека, лишенная всего наносного, всего дерьма, которым мы забили себе головы.
        Многое становится яснее, если понять, как они живут: уних тут, в общем, тепличные условия. Умеренный прирост населения, все в порядке с едой, никаких катаклизмов, а когда доходит до боевых действий, это скорее игра в войнушку. Здесь не любят умирать. Здесь жизнь сама по себе в радость.
        Они всего лишь чертовски рациональны - и поэтому счастливы.
        Счастливее нас, потому что лучше нас.
        Честно говоря, мы совсем не знаем, что с ними делать.
        То есть на уровне отдельно взятого русского человека даже вопросов нет - здорово, братишки, давайте жить дружно. А вот на уровне государства с его стратегическими планами и интересами все не так однозначно. А мы-то в экспедиции сплошь государственные люди и соответствующим образом заинструктированы до слез. Не дай бог чего случится, лучше сам вешайся.
        Помню, как это было на «первой высадке». Ладно, высадились. Знакомимся. Ведем себя предельно осторожно. От бодрящего напитка вежливо отказываемся, от незамужних девчонок шарахаемся, от замужних - тем более.
        А туземцы глядят на нас как на полных идиотов. Им невдомек, что мы не знаем, как строить с ними отношения. Они-то знают, как строить отношения с нами! Поэтому чувствуют, что у нас внутри идет мучительная борьба, но не понимают ее смысла. Так мы сами не понимаем! Местные к нам со всей душой, мы к ним вроде тоже, но остается подтекст: нет у Москвы права взять на себя «решение по аборигенам». Все прав? - у мирового сообщества, будь оно неладно. И мы должны с ним считаться. Хотя бы потому, что если ты чихнешь на мировое сообщество, оно-то утрется, а если чихнет в ответ, ты будешь долго и мучительно температурить.
        А даже возьми мы да чихни - как вписать в состав РФ родоплеменную мафию космических папуасов? Есть только старый имперский шаблон - опыт ассимиляции народов с полным сохранением их национальной идентичности, - который никогда не применялся к инопланетному доминиону, и никто не знает, будет ли эта схема работать, и вообще, имеем ли мы право и так далее и тому подобное. Да и Российская Федерация, сколько ее ни обзывают «последней империей», смущается и тушуется каждый раз, когда обстоятельства сами намекают, что пора достать из валенка имперский дискурс.
        Вон до чего довели Унгусмана своей щепетильностью - он уже не просто намекает, а прямым текстом рекомендует. Да еще какие аргументы приводит, лично я бы подписался обеими руками. Вождь плохого не посоветует.
        Только, сдается мне, пустое это. Разучилась Россия вести захватническую политику, даже если очень просят.
        А сделать, как предлагает ООН, вождю мешает тривиальный здравый смысл. Да, конечно, Унгелен голосом Унгусмана очень хорошо рассказал мне, почему это невозможно в контексте этики и эстетики. Но если отбросить прекрасную идею собирания воедино народа, прос?павшегося с неба на бескрайние просторы «Зэ-два», и перейти к конкретике, вскроется суть. Великий вождь потому и великий, что сформулировал ее для себя поразительно быстро, всего лишь за год знакомства с могущественными пришельцами, гуляющими среди звезд.
        Династии Ун даром не нужна государственная независимость по земному образцу. Тунгусу хватило одной беседы с ооновцами, чтобы понять, какая это для него западня. В лучшем случае его просто запрут на «Зэ-два», всего из себя такого суверенного. Запрут в границах, которые он сам нарисует. Скажут: давай, развивайся, лет через тысячу поговорим, а сейчас ты останешься под культурными санкциями для твоего же блага… Нет и еще раз нет. Тунгус хочет выбить для своего народа те же права, что у землян, и прямо сейчас. Это часть коварного стратегического плана, из которого он вовсе не делает секрета.
        Профессия великого вождя Унгусмана, если кто еще не догадался, - специалист по дружественному поглощению. Он потомственный император-администратор и умеет поглощать так, что ты пикнуть не успеешь. В том числе - путем инфильтрации. Династия Ун уже внедрялась в более продвинутую культуру, и ничего зазорного Тунгус в этом не видит. Ему важен результат.
        Сейчас хитрец нацелился на Землю.
        И русские, такие симпатичные ребята, - его рабочий инструмент.
        Кто знает, как вождь оценил наше странное поведение, совсем нехарактерное для первооткрывателей. И неизвестно, как он на самом деле трактует русский национальный менталитет. Но главное для себя вождь понял: да ведь на нашем горбу можно выехать к звездам!
        Землянам палец в рот не клади, и фиг кто тебе позволит за одно поколение шагнуть из античности в глубокий космос - а с российским паспортом это получится само собой.
        Вождя по-настоящему беспокоили две вещи: как у нас выстроена пирамида власти и не воюем ли мы с кем. А уж каким образом Россия примет его народ под свою руку - наша головная боль; вождь готов к переговорам и ждет предложений. А мы чего-то мнемся и рефлексируем.
        А Тунгус хочет в состав Российской Федерации.
        Пока мы думали, как бы ему поделикатнее объяснить, что у нас так не делается, он захотел в состав Российской империи.
        И я, пожалуй, не согрешу против истины, если скажу: ребята, а ведь ему со стороны виднее.
        Глава 4
        Биологическую тревогу я проспал.
        Экспедиция только-только успела войти в нормальный режим. Мы простились с отрядом Брилёва, помахали вслед челноку, услышали дежурное «Ну, поехали!» сборта грузовика и разошлись по своим делам. Меня слегка познабливало, болели мышцы - это бывает, когда то и дело прыгаешь с уличной жары в искусственную прохладу, - поэтому я спрятался в домике и занялся акклиматизацией: распахнул окна и вырубил кондиционер. В первые сутки проклял все на свете, а на вторые меня так развезло под вечер, что я заволновался и пошел к врачу. Того и гляди народ из дворца ко мне потянется с деловыми разговорами, а я никакой. Жалеть будут. К шаманам потащат. Терапию бубном и окуриванием я уже тут получал, она суровая, от нее потом организм еще неделю весь вздрюченный и чего-то хочет, то ли вечной любви, то ли мировой революции. Неправильную траву они курят. Спасибо, больше не надо.
        Санчасть наша пережила такое же сокращение, как и все остальные службы экспедиции. Ее урезали под самый корешок, оставив Шалыгину только тех, без кого нормальная служба войск невозможна, - хирурга и психиатра. А то вдруг завтра война, а мы пальчик оцарапали и с ума сошли. Фамилия хирурга Исаев; психиатр, чтобы нам скучно не было, - Иссаев. Но мы тоже не лыком шиты и придумали звать их просто «доктор Ваня» и «доктор Мага». Когда эти двое тебе даром не нужны, они сидят в санчасти и режутся в нарды. А вот как оцарапал пальчик или с ума сошел - за ними придется бегать, потому что «убыли на обход территории». Если серьезно, они и правда круглый день бродят по базе, контролируя личный состав и попутно отбивая хлеб у отца Варфоломея. У них просто такая странная особенность: попадаться людям на глаза в состоянии вопиющего безделья. Их уже начальник штаба просил куда-нибудь прятаться, когда он мимо санчасти идет.
        Поскольку я еще умом не тронулся, доктор Мага был на месте, а раз я ничего себе не сломал, то и доктор Ваня обретался тут же. Люди в белых халатах азартно бросали кости и с бешеной скоростью передвигали фишки. На меня эскулапам было положительно начхать.
        Собственно, когда я вошел, доктор Мага как раз чихнул.
        -Надо что-то делать с этим, - сказал доктор Ваня и бросил кости. - Раньше такого не было.
        -Да обнаглели просто, - сказал доктор Мага. - Высаживаемся, как в Сочи на пляж, и давай загорать, а потом удивляемся, отчего нам плохо.
        -Может, фильтры поменять в кондиционерах? - предложил я. - Кстати, здравствуйте, товарищи.
        -И вам доброго здоровьишка, товарищ больной, - сказал Мага и бросил кости. - На что жалуемся?
        -Фильтры поменять, говорю. В кондиционерах.
        Оба наконец-то соизволили обратить на меня внимание. Забавная парочка: Ваня русый и светлоглазый, ну чистый фольклорный Ваня, а Мага - записной абрек, ему бы папаху да черкеску. Зарежут, если что, оба, и не почешутся. Видел я, как они в карантине отрабатывали ножевой бой.
        -А-а… - сказал Мага. - Еще один распустил сопли! Добро пожаловать в наш клуб, советник. Доктор Шалыгин в штабе. Сойду я вам за терапевта, или нанесете мне смертельное оскорбление и подождете?
        -А вендетта будет? Если оскорблю?
        -Непременно! По закону гор! До седьмого колена! Садитесь, больной, на кушеточку, в ногах правды нет. Но правды, доложу я вам, нет и выше. Тем не менее курточку снимайте.
        Ваня одной рукой бросил кости, а другой что-то сосредоточенно искал в планшете.
        -Нельзя нам вендетту, - сказал я, присаживаясь и расстегивая камуфляж. - Рискованно. Вы же аварец?
        -Еще какой! - Мага пошарил у себя под столом и вытащил ручной медицинский сканер. - Аваристее не бывает. У меня пра-пра… короче, одна далекая бабушка - племянница имама Шамиля.
        -Какая прелесть. У меня тоже.
        -Ничего себе! - искренне удивился Мага. - Ваня, ты слышал?
        -Меняли, - сказал Ваня.
        -Вот всегда он так, - буркнул Мага, водя по моей груди сканером. - Невыносимо скучный тип… Не дышите. Как же вы так умудрились, советник?.. По вам и не скажешь, что есть горская кровь. Дышите. Глубже.
        -Ну давно это было. Одна романтическая история из середины девятнадцатого века. Очень грустная на самом деле. И очень путаная. Когда я о ней думаю, жалею, что у нас нет «памяти предков», как у местных.
        -Брилёв менял фильтры на той неделе, - сказал Ваня. - Но, знаете, я проверю. Завтра же. Мало ли… Он тут вообще…
        -«Память предков» - обоюдоострая штука, - сказал Мага, прикладывая сканер к моей спине. - Не дышите… Она делает цивилизацию чертовски устойчивой и сплоченной, но медленной. Дышите. Нет, мне нравится, как они ее используют. То, что задумал Тунгус, вот эта его попытка растянуть свою семью на весь народ… Весьма неглупо. Он выстраивает сетевую структуру, очень управляемую, очень единодушную… Единодушную - вот в чем смысл!.. Но это все - медленно. Потому что под каждого нового парня или девчонку с памятью десяти вождей в голове надо заранее подготовить должность и фронт работ. Спасибо, курточку надевайте, осмотр закончен.
        Он вернулся за стол, отнял у Вани кости, бросил их и уставился одним глазом в окошко сканера, а другим - на доску.
        -Брилёв-то - слыхали, да? - спросил Ваня непонятно кого.
        Мага передвинул фишки, отдал кости, отложил сканер и посмотрел на меня:
        -И знаете, что я скажу? Пускай медленно, да и черт с ним, зато рано или поздно семейка Ун построит здесь утопию. Если им удастся разнести свою «память предков» по всему народу, это же черт знает что получится. На Земле трахнул барин крестьянскую дочку, и чего?.. А у наших папуасов рождается готовый ответственный гражданин, который точно знает свой маневр и никогда своих не предаст. У него совесть - врожденная. Совесть есть, понимаете? Долг перед родом, патриотизм, вера в общее дело - все уже в прошивке. Его слегка подучить - и на службу. И можешь быть за него спокоен. Вы никогда не думали, почему наши папуасы такие уравновешенные?.. На Земле даже самая наглая рожа, она - именно наглая. Хоть ты бюрократ в седьмом колене, хоть олигарх, хоть потомственный почетный генеральный секретарь - ты свое бессознательное не обманешь. Оно-то знает, что ты, сволочь, не бессмертный. И оно боится, что однажды пролетарий возьмет кувалду и спросит с тебя за все семь поколений, жравших его кровушку стаканами… А здесь нет этого страха ни у кого. Потому что совесть есть! Так-то.
        Он глядел на меня еще секунду-другую, ожидая реакции, и не выдержал:
        -Что, неправильно?
        -Совершенно правильно, - заверил я. - Лучше и не скажешь. А со мной-то как?
        -Больной, вы здоровы как бык. Как лошадь с мордой гиппопотама. У вас просто легкое недомогание, связанное с переменой климата. Как и… извините… ап-чхи!
        -Будьте здоровы! - сказали хором все, включая доктора Шалыгина, незаметно просочившегося в дверь.
        -…как и у доброй половины нашей славной экспедиции в преисподнюю. Спасибо.
        -Еще один распустил сопли? - ласково спросил Шалыгин, глядя на меня.
        -Надо завтра проверить фильтры, - сказал Ваня.
        -Какие фильтры? - Шалыгин недоуменно поднял бровь.
        -В кондиционерах.
        -Так Брилёв же менял.
        -Брилёв, может, и менял. Но не своими же руками! Ну вы поняли.
        -Хм… Не очень, - честно признался Шалыгин.
        -Брилёв - понятие растяжимое, - подсказал Мага.
        -Это что-то новенькое. А теперь по-русски, плиз.
        -Да какие там фильтры, - сказал Ваня. - На той неделе весь отряд ползал по территории. Носом в землю. Вы разве не слышали? Интегратор они потеряли.
        Все тут же посмотрели на меня.
        -Спасибо, мне уже доложили, - поспешно сказал я.
        -Да никто и не сомневался, - заверил Шалыгин, проходя за свой стол. - Вы у нас все знаете… А вот, кстати, советник, вы, наверное, и это знаете. Почему такая суета вокруг какого-то несчастного интегратора? Ну да, понятно, если он совсем пропал, с концами, за него кому-то платить в десятикратном размере… Мне эта проблема близка как материально ответственному лицу, ха-ха… Я о другом. Мы «жучки» находим с булавочную головку, а тут целый чемодан… пролюбили и никак не отыщем.
        -Элементарно, доктор. Интегратор в заглушенном состоянии притворяется, что его нет.
        -Чемодан-невидимка! - провозгласил Мага.
        -Аппаратными методами не берется. Только глазами. А лучше всего - минно-розыскная собака.
        -Почему я этого не знаю? - задумчиво протянул Шалыгин, глядя на меня как-то уж чересчур по-докторски. И рассеянно, и внимательно. Так при постановке диагноза смотрят. Когда думают, что сказать пациенту.
        -Наверное, потому что вы хотели стать в первую очередь хорошим врачом, а потом уже - хорошим офицером? - предположил я с самым невинным видом.
        Умею я льстить людям в погонах так, что они потом долго соображают, это их обидели или все-таки похвалили.
        -Да я о другом, - сказал Шалыгин ласково. - Интересный вы человек, советник, вот о чем я. Ладно. Мага, ты ему показал?..
        Несколько мгновений они играли в гляделки. Потом Мага взял свой планшет, не спеша полистал туда-сюда и нехотя протянул мне.
        -Записка вам от Климова, - буркнул он, отводя глаза. - Совершенно секретная, после прочтения - уничтожить.
        -Не дуйся, - сказал Шалыгин. - Это их дела. Коллега попросил - мы сделали. Ему виднее.
        -А я не читал, - соврал Мага. - Мне чужие врачебные тайны…
        Я, наверное, выглядел сейчас растерянным и не считал нужным притворяться. Капитан Климов - психиатр из отряда Брилёва. Приятный человек. Должен был идти с нами на «первую высадку», мы тренировались вместе и успели познакомиться. Дальше у него случились проблемы с медкомиссией, возникло подозрение, будто он не иммунен к какой-то «детской болезни», то ли к кори, то ли к краснухе, а в нашем отряде с этим строго. И пока разбирались, на замену прислали капитана Иссаева… Даже представить не могу, что за врачебные тайны захотел раскрыть мне доктор Климов.
        Тайны оказались такие-рассякие и еще разэтакие, как сказал бы полковник.
        «Сообщение для советника Русакова, строго конфиденциально. У советника Калугина навязчивое состояние. За помощью не обращался. При очередном плановом собеседовании попросил отключить запись и сообщил, что подозревает себя (sic!) и вас в измене Родине и подготовке заговора в пользу аборигенов. Цель заговора внятно описать не может, говорит об инфильтрации семьи Ун в структуры власти РФ и последующем государственном перевороте. Считает, что аборигены применяют ко всей экспедиции неизвестные нам психотехники с целью добиться полной лояльности. По версии Калугина, вы с ним, как лица, имевшие с аборигенами наиболее тесный контакт, попали под это влияние и не способны критически оценивать обстановку. Несколько раз Калугин повторял, что известная вам Унгали дает ему гипнотическую установку на повиновение. Собственно, с этого он начал свое признание, и его агрессивная эмоциональная оценка происходящего, а в особенности ярко выраженный сексуальный подтекст, дали мне основания предположить типичный случай бреда воздействия.
        На вопрос, почему он сообщил о своих подозрениях именно мне, а не в соответствующие органы, советник Калугин заявил, что не может больше молчать и должен с кем-то поделиться, и лучше всего со мной, потому что я «могу сказать, что он не сумасшедший». По словам Калугина, все известные ему члены экспедиции, прямо или косвенно аффилированные со спецслужбами, сами находятся под влиянием аборигенов и могут пойти на любые меры, вплоть до убийства.
        Ситуация более чем прискорбная. Не имея на руках записи собеседования, я не могу подать соответствующий рапорт. Конечно, медслужба МВО отнесется с должным вниманием к моей устной информации, но предпринять какие-то действенные шаги она вряд ли сумеет, поскольку советник Калугин полон решимости немедленно по возвращении домой покинуть экспедицию.
        Надеюсь, у вас найдется способ помочь советнику Калугину. Ему надо полноценно обследоваться. Верю, что вы поступите со свойственной вам человечностью, но учтите, что пускать дело на самотек никак нельзя. Калугин уверен, что, вернувшись на Землю, выйдет из-под влияния аборигенов и таким образом вылечится сам собой. Увы, этого не будет.
        Я передаю вам это сообщение через друга, которому вы можете полностью довериться как надежному человеку и умелому специалисту. Калугин с момента признания внимательно наблюдает за мной, и мой прямой контакт с вами может усугубить его состояние. С уважением, К.»
        Будь это мой планшет, я врезал бы им себе по лбу.
        Несчастный Калугин. Так вот что с ним стряслось. Вот почему он вел себя так странно. А я на Костю целые сутки давил и рычал, да еще и сильнейшим образом разогрел его подозрения. Чего уж там - вскипятил. Прямо и недвусмысленно подтвердил.
        Ну какой же я дурак, а? Дубина бесчувственная.
        Похоже, я совсем размяк, потому что Мага поспешно вырвал у меня из рук планшет и даже помахал этой тонкой гибкой пластинкой в воздухе, словно чтобы остыла.
        -Уничтожить сообщение, а не инструмент!
        -Уничтожайте, - сказал я. - Так, чтобы я видел.
        -Вообще-то Климов хотел…
        -Капитан, - процедил я. - Ты уже прочел. А теперь сотри.
        Кажется, прорезалось в моем голосе нечто полковничье, достаточно убедительное, чтобы капитан Иссаев послушно смахнул записку с планшета.
        Шалыгин наблюдал за нами с живейшим интересом. Ваня делал вид, будто его тут нет, глядел в стол и нервно тряс в кулаке игральные кости.
        Ваня на самом деле крайне любопытен, он просто застенчивый и не любит, когда люди ссорятся. А Шалыгин, если что, нас с Магой в окно выкинет одной левой, вот его и забавляет дурацкая перепалка. Чем бы дети ни тешились, лишь бы не вешались - на его территории.
        -Да, прочел, - заявил Мага с вызовом. - Климов хотел, чтобы…
        -Не спеши. - Я вдруг зевнул. Навалилась почти невыносимая, едва не смертельная усталость. Добрый человек доктор Климов уронил мне на шею даже не камень, а целый мельничный жернов. - Когда у тебя будет время, свистни мне, я зайду. И ты устроишь обследование на предмет… того, о чем Климов просил мне передать на словах. Он ведь этого хотел, верно?.. Вот и славно. Сможешь меня взломать? Был у вас спецкурс по вскрытию агентов влияния? Это ведь оно самое, тебе надо будет установить, я под воздействием или нет. Хочешь, пригласим Трубецкого? Правда, он испугается и сразу с нас подписку возьмет.
        -Ребята… - тихонько позвал Шалыгин. - Я подпишу что угодно, только меня позовите!
        -И меня, - скромно попросил Ваня, по-прежнему глядя в стол. - Я умею сверлить череп. Вдруг вам понадобится.
        -А давайте билеты продавать! - предложил Мага.
        И стало легче. Отпустило.
        Ни о чем мы договориться не успели.
        Больше скажу: мы забыли эту историю к чертовой матери, она выветрилась из памяти, словно не было ее.
        Потому что ночью Шалыгин объявил биологическую тревогу.

* * *
        Тревогу запустили по-тихому, для узкого круга, и когда я поутру высунулся из домика миссии, собираясь идти на завтрак, за забором уже поднялся купол полевого медицинского изолятора.
        У купола стояли люди в химзащите. По богатырским размерам я опознал среди них отца Варфоломея и подумал, что дело, кажется, плохо, но еще не смертельно. Хотя бы потому, что лично я невозбранно вышел на улицу.
        Система в ответ на мой запрос сказала, что объявлена «малая биологическая», и это не учения. До столовой дойти можно. Там я кое-что узнал от ночного оперативного дежурного, клевавшего носом над тарелкой.
        В изоляторе лежал наш великий лингвист.
        Сорочкин проторчал на торговом дворе безвылазно трое суток. Унгелен покидал его ненадолго, потом возвращался. Проводив караванщиков, они вдвоем прямо на месте погрузились в свои материалы, отвлекаясь только на еду и пугая обслуживающий персонал воплями: «Леша, ты гений!» - «Нет, Гена, это ты гений!». Они докопались до корней южного диалекта и готовились, как обещал Унгелен, узнать южан лучше, чем те сами.
        Ближе к полуночи дневальный санчасти поднял Шалыгина и доложил: система фиксирует у Сорочкина сильную «температурную свечку». Больной в сознании и отвечает на вызов, но речь невнятная. Приняты такие-то препараты. Забрать Сорочкина на базу проблематично, городские ворота уже закрыты, и в столицу до рассвета не войти без особого разрешения начальника стражи. В принципе, достаточно одного звонка от советника Русакова во дворец, но стоит ли поднимать волну? И Русаков мутный тип, и полковнику это не понравится. Солнце взойдет, мы спокойно подгоним машину на торговый двор, а Сорочкин там, по собственным заверениям, «хорошо лежит», вот пусть лежит и не жужжит. Не окочурится за пять часов.
        Шалыгин смотрел на монитор системы и думал. Как просто доктор, он рвался к пациенту и готов был хоть сейчас прыгнуть с вертолета на площадь торгового двора, а что скажут местные - не его проблема… Нет, только не с вертолета, а с конвертоплана. Обе наших ударно-транспортных «вертушки» числятся за спецназом, им понадобится куча разрешений и согласований, а Чернецкий не станет вообще задавать вопросов, он просто взлетит. Когда надо идти на помощь, Чернецкого не остановит даже руководитель полетов.
        Но как главврач экспедиции МВО РФ на планете, из-за которой Россия вошла в клинч едва не со всей остальной Землей, - то есть человек, поневоле вовлеченный в политику, - Шалыгин понимал, что время уже упущено, а экстренные меры только поднимут шум и привлекут внимание. Пока состояние больного не требует срочной эвакуации, пускай и правда лежит. Привезти сюда земной вирус Сорочкин не мог, зато подхватить местную болячку - вполне, мы на это давно нарываемся. Если болезнь занес тот самый южный караван, значит, «контактных» много и скоро что-то начнется. У аборигенов есть слово, аналогичное нашему «мор»; они понимают, как зараза передается от человека к человеку, связали это с личной гигиеной и даже наловчились выстраивать карантинные мероприятия. Город сейчас настолько чистый, насколько это в принципе возможно, и последний раз тут массово болели очень давно, при прапрадедушке Унгусмана. Тем не менее свою часть работы местные сделают. А мы - свою. Надо ради этого поднимать среди ночи полковника и будить вождей? Какую фору нам дадут пять часов? Уже никакую.
        Шалыгин поставил систему в известность, что своей властью объявляет учебную «малую биологическую тревогу» строго для боевого расчета санчасти, разбудил людей и погнал на склад за куполом.
        Боевой расчет в составе трех человек - доктор Ваня, доктор Мага и усиление в лице оперативно-тактического попа отца Варфоломея - был, конечно, вовсе счастлив заняться строительными работами в полпервого ночи, потому что главврачу попала вожжа под хвост. Но после краткого инструктажа шепотом взбодрился и помчался. Купол оказался развернут, подключен и укомплектован с перекрытием всех нормативов, и настолько тихо, насколько это было возможно, учитывая, что отец Варфоломей уронил контейнер с входным кессоном на доктора Ваню, доктор Мага запнулся о кабель и упал носом в пробирки, а Шалыгин согнул лом, служивший ручкой домкрата. Дневальный санчасти был занят контролем состояния больного и не имел возможности что-то всерьез испортить. Он только сломал шуруповерт.
        Развернув изолятор и сказав друг другу все положенные слова, эскулапы легли досыпать в санчасти, уложив там же священника на случай, если понадобится изгонять беса или перемещать тяжести.
        А едва рассвело, от города примчалась, страшно топоча и поднимая фонтаны пыли, конная двойка. Сконфуженный Унгелен привез на базу своего приятеля. Сорочкин был в жару, бреду и характерной сыпи по всему телу.
        На первый взгляд - типичная ветрянка. Прямо по учебнику.
        - Что за?.. - спросила хором вся санчасть, включая отца Варфоломея.
        - Никогда такого не видел, - сказал Унгелен.
        - Ну, Гена, ты даешь! - ляпнул Шалыгин. - Подкатил нам подарочек...
        Сам того не желая, он этими словами настроил младшего вождя на удобную для землян версию. Унгелен и так грешил на караванщиков.
        Шалыгин сказал: надо бы догнать южан и получить анализ крови, но великий вождь летать в ту сторону не дает - возможно, младший вождь поспоспешествует временному снятию запрета?.. Унгелен совсем загрустил и ответил: великий знает, что делает. А анализ крови... Я понимаю, да. Караван можно догнать и на джипе. Но я не смогу им ничего объяснить. И кровь вы у них возьмете только у мертвых. Вы же этого не хотите.
        Шалыгин тихо выругался. Третий год мы тут, а аборигены толком не изучены. Надеялись, что все впереди, сто раз успеем. Конечно, мы еще на «первой высадке» наскребли материала для пробы ДНК; она у местных оказалась вполне человеческая, как и следовало ожидать. Но для серьезных медицинских исследований надо положить под микроскоп что-то посущественней волосков и чешуек кожи. А где это взять, если не сумели подобраться даже к трупу. Ставили такую задачу спецназу, но подвиг оказался ему не по зубам. У степных псов, извините, зубы больше. И жрут они покойников не в чистом поле, где собачек можно отогнать от добычи, а относительно недалеко от города, под внимательным присмотром шаманов-«провожающих». А кровь брать на анализ и вообще соваться к аборигенам с медицинским сканером - Тунгус запретил. Не по каким-то там религиозным соображениям, чисто по военно-техническим, хитрый черт. Сказал, не все земляне нам друзья, и чужакам - он особо тогда выделил это слово, «чужаки», - незачем знать, какие мы изнутри.
        - Гена, будь человеком, - попросил Шалыгин. - Хотя бы ты. Я просто уколю тебе палец и выдавлю капельку. А отцу мы ничего не скажем.
        Унгелен повздыхал немного и согласился.
        - Закройте торговый двор, - посоветовал Шалыгин. - Со всеми, кто внутри. Никого не впускать, никого не выпускать. Постарайтесь отыскать каждого, кто общался с караванщиками и Лешей...
        - Бесполезно, - перебил его Унгелен. - Мы это все понимаем и умеем. И двор я только что закрыл. Но мои толмачи ходили в город, а с каравана торговали на рынке. Всех не найдем. Болезнь уже в столице.
        - Ты сам можешь быть разносчиком. Постарайся как-то...
        - Знаю. Я не вернусь во дворец. Буду докладывать отцу письменно. А лучше - позвоню Унгали.
        И уехал.
        Такой удрученный, каким его наверное отродясь никто не видел.
        Явился полковник, уже в химзащите. Осмотрел тело, полистал медицинскую энциклопедию, сделал выводы и заявил: караванщики нам похрен, тут положение такое, что спасайся, кто может, значит, будем спасать, кого можем, хрен ли нам таким-растаким остается... И начнем с себя! Если зараза местная - плохо дело. Если с собой притащили - еще хуже.
        Он мгновенно просчитал все варианты развития событий, вплоть до войны с туземцами, и объявил на базе «угрожаемый период», да в столь цветистых выражениях, что экспедиция перепугалась и затихла по углам, лишь бы не угодить под горячую руку.
        Дальше состоялся диалог в санчасти, запись которого показал мне по большому секрету наш психиатр. Доктор Мага очень меня зауважал после того, как я давеча на него нарычал.
        Шалыгин смотрел в микроскоп на пробы, взятые у Сорочкина, а над главврачом нависал полковник и теребил его.
        - Ветрянка?
        - Да откуда я знаю. Сейчас разберемся. Не может у него быть никакой ветрянки! Этому долбодятлу... виноват, профессору, ему уже под сорок, и он весь насквозь проверенный, вот же медицинская карта!
        - Но по симптомам это ветрянка такая?
        - Да, конечно.
        - Откуда?!
        - Да откуда же я знаю!
        - Но это ветрянка?
        - Похоже.
        - Но карантин! У нас же такой-растакой карантин!
        - Да, блин! Карантин! Да!!! Ветрянка!!! Не знаю!!! - заорал Шалыгин. - Как он ее подцепил?! Где?! Откуда он вообще такой взялся?! Кто его пустил в экспедицию?! Понабрали черт знает, кого, а я - отвечай! А кто у меня вирусолога отнял?! Какая сволочь вирусолога сократила?! Чего я тут сейчас... Как первоклассник... Гляжу на это дерьмо и не знаю, что с ним делать!
        Услыхав, как добрейший главврач кричит в полный голос, полковник вдруг успокоился.
        - То есть, это такая ветрянка, - сказал он.
        - Такая-растакая, да, - буркнул Шалыгин, отдуваясь. - Микроскоп пишет, что предварительно варицелла-зостер, она самая. Полное заключение будет позже, когда я прогоню эту дрянь через тесты. И мне нужна ваша санкция на отправку данных в Москву. Мне вообще нужна ваша санкция на весь комплекс мероприятий по биологической угрозе. И понадобится ДС. Много.
        - А вдруг она такая местная ветрянка? - не унимался Газин. - Совсем как наша, но - отсюда? Действительно, с юга привезли ее...
        - Вряд ли. Симптомы очень яркие, их не забудешь, но Гена не помнит ничего подобного.
        - Ну, Гена... Может, раньше болели.
        - Да какая разница? Важно только одно - что у ныне живущих поколений точно нет иммунитета против этой дряни!
        - Разница - большая, - сказал полковник со значением. - Такая большая, у-у...
        - Не знаю, почему это важно, и не хочу вас расстраивать, но я лично очень сомневаюсь, что вирус местный. Даже если это южная специфика - ее двадцать раз успели бы занести в столицу. А от Гены не надо отмахиваться. Гена - очень надежный источник. Если рядовой абориген чего-то не помнит, значит, этого не было лет двести. Если вождь - то минимум пятьсот. Тут вождями становились те, у кого «память предков» самая долгая. Гена обещал спросить у шаманов, вдруг они что-то знают. Он позвонит. Но я бы не надеялся...
        Газин фыркнул. Командир принципиально не верит в мистику, а «память предков» для него чистая мистика и ничего больше. И шаманов полковник не жалует. Признает, что они достигли известных успехов в санитарии и хирургии, но вот эти их бубны, заговоры и благовония... То ли дело земные врачи, особенно если погоны носят и умеют хотя бы в принципе ходить строем.
        - Погоди! Но если Сорочкин такой-разэтакий подхватил ветрянку дома и протащил через карантин - чего он тогда еще на корабле не заболел?
        - Не знаю! Может, из-за гибернации. Хотя...
        Шалыгин уставился в потолок.
        - Вот не знаю, и все, - сказал он наконец. - Спячка могла повлиять. А могла не повлиять. Инкубационный период не мог быть меньше десяти дней... Загадка, в общем.
        - Дай посмотреть, - Газин отодвинул доктора и уставился в микроскоп. - Ва-ри-цел-ла... - прочел он. - М-да... Такая варицелла.
        - Похожа? - съязвил Шалыгин.
        - Похожа, - на полном серьезе отозвался полковник. - И что будем делать, если это наше дерьмо?
        - Да наплевать, чье дерьмо! Разгребать все равно нам!
        - Разгребать - это понятно... - Газин с некоторым усилием оторвался от микроскопа.
        На записи не видно, но если верить доктору Маге, у полковника был такой взгляд, что стало боязно за судьбу варицеллы на предметном стекле. Не сдохла ли она там с перепугу. Шалыгин, уж на что большой мужчина и главный врач - и тот поежился.
        - Ну, что, товарищи, примите мои такие-растакие поздравления. Как говорится - прилетели! И чем это нам грозит?
        - Нам - вряд ли вообще грозит, - сказал Шалыгин. - Если ветрянка земная, у нас иммунитет. Кто в детстве переболел, кто привитый, но все защищены. Что за феномен у Сорочкина, разберемся. Когда разберемся, я дам точный прогноз для экспедиции. А вот городу в любом случае... Скучно не будет. Понимаете, вирус варицелла-зостер сам по себе нестойкий, боится ультрафиолета, на открытом воздухе живет недолго, особенно в жару. Десять минут, и он спекся. Но вы же знаете, какая жизнь в столице. Там по домам не прячутся, всюду толпа и базар. А у ветрянки уникальная, стопроцентная контагиозность. Да-да, перевожу на русский: на тебя подышали - ты готов. Чтобы с гарантией заразить населенный пункт, где ни у кого нет иммунитета, трудно придумать что-то лучше ветряной оспы. Или хуже, это как посмотреть. Мы, конечно, должны объяснить местным, что бояться нечего, болезнь неприятная, но не опасная...
        - А точно не опасная?
        - Если пойдет без осложнений, дети выживут. Взрослым придется туго, но я посмотрел, смертность при ветрянке - один на шестьдесят тысяч. Ерунда. Другой разговор, что болеют взрослые тяжело, а тут еще скученность... Я прогнозирую очень нервозную обстановку, мягко говоря.
        - Ты понимаешь, что это диверсия?!
        Шалыгин машинально оглянулся в сторону изолятора, где лежал Сорочкин.
        -В каком смысле?
        -В прямом! Видел когда-нибудь, как я хватаюсь за голову? - спросил Газин. - Погоди.
        Он снял фуражку, дал ее подержать Шалыгину и схватился за голову обеими руками.
        -Какая-то такая хитрая сволочь!.. - рявкнул он. - Прислала сюда идеальную заразу против наших папуасов! И все можно свалить на русских! Сами привезли! И не докажешь ничего!
        Шалыгин зачем-то снова оглянулся на изолятор.
        -Ну диверсия… А нам от этого легче?
        -Нет. - Газин забрал у доктора фуражку. - Действительно, какая разница, из-за чего Тунгус скажет… Большое горячее спасибо! Может, будет не очень больно.
        -Но… мы ведь поможем городу. Всем, что в наших силах. Надо объяснить вождю. Попросите советника Русакова, он справится.
        -Русаков может хоть расцеловать Тунгуса во всю его такую черную задницу! Но если в городе свалится разом хотя бы человек двести, никакие такие-сякие объяснения не помогут! Разъяренные папуасы явятся на базу - и спросят! На это и рассчитывал тот, кто подкинул нам подарочек!
        -М-да… - только и сказал Шалыгин.
        -Короче, я понял, - сказал Газин. - Нужна вакцина для местных, или есть такая неслабая вероятность, что наши добрые отношения испортятся. Знаешь, как вакцину делают?
        -Знаю, конечно, но…
        -Делай! - бросил Газин и повернулся, чтобы уходить.
        -Э-э… Минуточку!
        -Санкцию я тебе даю на всё, сейчас Мальцев приказ напишет. А ты отправляй что надо в Москву - и давай вакцину. От меня любая помощь. Вообще любая.
        -Не хочу вас расстраивать… Но это невозможно.
        -Ты же сказал, что знаешь.
        -Да в том-то и беда. В наших условиях подготовка вакцины займет долгие годы. Придется работать дедовским способом. Вирус надо многократно пассировать - то есть прогнать его через живые ткани, постепенно ослабляя. К этому моменту тут все успеют переболеть. Быстро разработать вакцину может только Земля. Слава богу, у нас теперь есть кровь Унгелена. Я построю модель вируса и модель крови, отправлю их домой по ДС, и, если повезет, наши справятся за несколько месяцев. В Москве есть такие вычислительные мощности, чтобы просто смоделировать вакцину и потом синтезировать ее. Если повезет еще раз, она будет работать. Мы слишком мало знаем об аборигенах. Я… У меня прямо сердце болит - как я Генку отпустил без единого укола.
        -Кстати! Как же ты его отпустил…
        -Я не могу ввести ему даже иммуномодулятор. Плевать, что не имею права, сейчас не до этого. А вдруг он выдаст аллергическую реакцию на какой-нибудь компонент препарата - и что? Так у него хотя бы нормальные шансы.
        -Он уже болен? - полковник заметно понизил голос.
        -Вирус у него в крови, - сказал Шалыгин и опустил глаза. - Ничего, парень молодой, справится.
        -А может, пронесет? - с надеждой спросил Газин.
        -Вы не поверите, - сказал Шалыгин, глядя в пол. - Может, вообще пронесет. Может, никто больше не заболеет. Или окажется, что папуасам варицелла - как слону дробина, почешутся и не заметят.
        -П-п-правда? Ты это серьезно?
        -Серьезно. И такое бывает. Но это уже по ведомству отца Варфоломея.
        На выходе из санчасти Газин поймал отца Варфоломея и приказал ему молиться, чтобы пронесло.
        В нормальных обстоятельствах батюшка послал бы полковника по матушке, а тут даже не пикнул. Он и так уже молился.
        Не помогло.

* * *
        Меня послали убеждать Тунгуса, что у лингвиста не ерундовая болячка и дело может обернуться эпидемией. Именно послали, не советуясь и мнения не спросив. Надо отдать должное полковнику: Газин показал себя в некотором смысле дипломатом. Он просто не стал со мной разговаривать. Спихнул проблему на начальника штаба, с которым мы никогда не ссорились и вроде не собираемся. Майор Мальцев пригласил меня, обрисовал ситуацию, поставил задачу и пожелал успеха.
        Я несколько опешил. Мальцев был подчеркнуто вежлив, избегал даже намека на приказной тон, но говорил так, словно я с ним по умолчанию заодно, и все решено, и обсуждать-то нечего. Идите и делайте, товарищ.
        Если в двух словах, мне строго рекомендовали сообщить Тунгусу, что русские не сердятся на него из-за болезни Сорочкина. Мы, конечно, не ждали, что можно подхватить заразу в чистой и ухоженной столице, думаем, это шокирующая новость и для самого великого вождя. Сочувствуем. К счастью, наши врачи уверены: болезнь не смертельна. Но давайте на всякий случай приготовимся к тому, что в городе многие заболеют. Придется немножко пострадать, а мы чем можем, вам поможем, и вообще, нам с вами надо сплотиться перед лицом угрозы и так далее и тому подобное.
        Я еще не встретился с доктором Магой и понятия не имел о подозрении на земную ветрянку. Знал только, что медики вскочили среди ночи, а утром Унгелен привез из города Сорочкина тяжело больным. Поэтому все, сказанное Мальцевым, принял за чистую монету. Но что-то меня насторожило в тексте. И в самом Мальцеве. В его интонациях.
        За текстом прятался нехороший подтекст.
        Это все звучало так, будто мы очень хотим заранее отмести от себя любые подозрения. Словно командование испугалось, что аборигены обвинят в эпидемии нас и решат жестоко отомстить.
        А Мальцев говорил со мной церемонно и вальяжно, но в глазах у него стояла война.
        Месиво и крошево. Запах паленого мяса. Стволы шипят и дымятся, когда на них попадает кровь. Зарево над столицей. Адский рев вертолетных пушек. И конная лава обходит нас с флангов.
        Плохо быть впечатлительным. На долю секунды я сам поверил, что такое возможно.
        -Кстати, советник, - сказал Мальцев. - Я все понимаю, у вас особый допуск, но тем не менее… Поскольку объявлен угрожаемый период - доступ к ДС ограничен. Входящую информацию будете получать как обычно, а для исходящих сообщений вам необходимо подать связистам заявку по форме ноль восемь. Штаб ее рассмотрит, и… Был бы рад заверить вас, что проблем не будет, но чисто между нами позвольте шепнуть: сейчас все очень нервные. Даже ваш покорный слуга.
        -Вы обрубаете связь дипмиссии, чтобы я тоже понервничал?
        -Это не моя прихоть, так положено, - майор посмотрел на меня, как на капризного ребенка. - Теперь на военном командовании лежит полная ответственность за соблюдение уставного порядка в экспедиции.
        -Служи по Уставу - завоюешь честь и славу… - пробубнил я замогильным голосом. - Товарищ майор, я уже пятнадцать лет как уволился. У меня свое начальство.
        -Безусловно, но… Я бы вам советовал освежить в памяти тревожный регламент сводных отрядов МВО. Вы, кажется, привыкли видеть в нас только обслугу и забыли, что мы каждую секунду охраняем вашу жизнь… Не надо хмуриться, советник, я же не в обиде. В обычных условиях так и есть: гражданские работают по своим планам, а задача военных - создать вам нормальные условия и безопасность. Но с сегодняшнего утра все изменилось. Сейчас мы отвечаем за любые действия личного состава, и вас в том числе. Особый статус дипмиссии временно приостановлен. Мы обязаны полностью взять на себя руководство экспедицией и контроль исполнения поставленных задач. А что поделаешь? Так надо. Добро пожаловать в команду, советник.
        Ах, ну понятно. Они с Газиным вовсе не думают, что загнали меня в угол и могут отдавать приказы. Нет, они уверены, что взвалили на свои плечи ответственность за судьбу экспедиции и им теперь решать, как нас спасти. А я - полезный винтик в системе, и за меня тоже все решили. Потому что - отвечают. Поставили задачу и будут контролировать. А если я не справлюсь, им еще и по шеям прилетит от МВО. Вот бедолаги. Мученики. Страстотерпцы.
        Долго небось тужились, рожая свой гениальный план разговора с Тунгусом. Формулировки для меня придумывали.
        Вот же святая простота.
        -Я вам больше скажу, - доверительным тоном сообщил майор. Он даже ко мне наклонился и понизил голос: - Вообще-то, раз угрожаемый период, мы обязаны лично вас спрятать и беречь как особо важную персону. Нет у нас полномочий отправить дипломата в город, где он может подвергнуться опасности. Даже то, что мы просим вас об этом, - очень серьезное нарушение. Но штаб не видит другого выхода. Нам необходимо полное взаимопонимание с аборигенами в нынешней крайне щекотливой ситуации. Правильное взаимопонимание.
        -Как трогательно. Слушайте, если вы сами себе так жизнь осложняете, чего бы полковнику не отменить угрожаемый период временно? Для начала хотя бы до обеда? А там, глядишь, понравится.
        -Все-то вам шуточки, советник.
        -Да я не шучу, я себя полным идиотом чувствую! Мне кажется, это сон. Или мы дружно с ума посходили.
        -Ну в ваших силах все исправить. - Мальцев мягко улыбнулся и даже соизволил подмигнуть.
        Заговорщик хренов.
        -Надеюсь, вы понимаете, что положение очень серьезное, - сказал он на прощание. - Мы доложили в Москву. От нас ждут продуманных и взвешенных действий.
        -Жаль, вы не понимаете, - елейным тоном отозвался я, - что аборигены поболеют - и очухаются, а в Москве-то уже зафиксировано, что вы с полковником готовы в ответ на любой чих объявить военное положение.
        И выскочил за дверь, не дав Мальцеву ответить.
        С полковником мы все-таки увиделись - случайно, когда я препирался с дежурным по автопарку. Потому что угрожаемый период и все такое и просто взять машину, поставив в известность систему, нельзя, а надо заблаговременно подать заявку по форме ноль одиннадцать дробь один.
        Только тогда я сообразил, что «все очень нервные» касается и меня тоже. Зачем-то начал качать права и рычать на ни в чем не повинного сержанта, хотя мог спокойно позвонить в штаб. Как раз там Мальцев успокоился, наверное. Пора взять себя в руки, понять, что я до одури боюсь визита во дворец, взять себя в руки еще крепче и перестать бояться.
        Я успел извиниться перед дежурным и объяснить ему, что был неправ, когда подъехал Газин.
        -Порядок? - спросил он.
        -Машину дайте, - сказал я.
        -Машину советнику!
        Сержант козырнул, щедро махнул рукой - мол, берите что хотите, - и испарился, оставив меня наедине с полковником и кучей техники на выбор. Интересно, хватит у меня наглости взять бэтээр, раз он сам в руки идет? Нет, не хватит. Унылый я персонаж. Серьезный. Никакой живости.
        -Порядок? - повторил Газин.
        -Сами знаете, что нет, - процедил я. - Великий вождь готов меня принять, но я не уверен, что готов к нему ехать.
        -А вы в санчасть зайдите, - сказал Газин миролюбиво. - Да чего вы сразу весь такой надуваетесь и иголки топорщите, словно русский народный ёжик? Я серьезно. Дуйте в санчасть, возьмите у Иссаева синюю таблеточку для спокойствия и красную для тонуса. Нормальное дело. Я уже принял - и вон какой добрый. По-хорошему, надо бы каждому тут долбануть успокоительного… Я еще подумаю. Может, и прикажу. Я же не зверь такой. Людей беречь надо. Доложу вам по секрету, все сейчас очень нервные…
        -Я не нервный. Просто то, чего вы хотите… Такие разговоры не ведутся экспромтом. Я совсем не владею ситуацией. Мне нужно больше данных, намного больше. Надо готовиться. Подумать как следует. Посоветоваться с департаментом…
        -Советник! - перебил меня Газин. - Видели когда-нибудь, как я хватаюсь за голову? Погодите.
        Он снял фуражку, сунул ее мне и схватился за голову.
        -Сейчас такой заору, - предупредил он. - Сейчас будет громко. И нецензурно.
        Пару секунд он сидел, держась за голову и приоткрыв рот, потом вдруг отнял фуражку и нахлобучил обратно.
        -Нет, не получается. Хорошие таблетки.
        -Слава богу, - сказал я искренне.
        -Настоятельно рекомендую. Синяя, потом красная, смотрите, не перепутайте… Советник, а можно я с вами тихо и без мата? Вдруг поймете. Скажите, почему вы думаете, что я такой-растакой не люблю наших папуасов и не желаю им добра?.. Ах, не думаете? Спасибо. Ну тогда идите, такой-разэтакий, и сделайте вещь! Сделайте, наконец, хоть что-то полезное! Сколько вашего брата-дипломата тут было - никакого толку! Всё продолбали, пролюбили, профачили! А вы - пойдите, и такой - один за всех! Докажите, что все кругом дипломаты, а вы - д’Артаньян! Сделайте, мать вашу, так, чтобы мне не пришлось убивать местных!
        Это был настоящий крик души вполголоса, я даже попятился.
        -Почему… Откуда… Да что за страхи у вас, простите великодушно?
        -А вы, значит, не поняли, чем дело пахнет? - прошипел Газин. - Ну, тогда вы такой, извините, дурачок, советник, что я даже и не знаю… Как по-вашему, что должен подумать Тунгус обо всем этом дерьме? Он совсем не высокого мнения о землянах. Третий год он ждет не дождется от них подлянки. И вдруг такая-растакая неизвестная зараза! Это же естественно. К этому все шло. Кто-то такой самый умный захотел разобраться с папуасами не мытьем, так катаньем! Решил тупо очистить от них планету. Вот о чем Тугус подумает в первую очередь!
        И пока я пытался осмыслить его тираду, поражаясь как ее очевидной логике, так и тому, что в мою голову эта логика не укладывается, полковник добил меня окончательно:
        -А мы, конечно, такие наивные можем сколько угодно врать себе и Тунгусу, что вирус не смертельный!
        -Пойду-ка в санчасть, - сказал я.

* * *
        Я вошел в зал приемов, как на заклание. Великий вождь ждал меня один. Я постарался быть убедительным, насколько это возможно, когда описываешь ситуацию в самых общих выражениях. Наконец Тунгусу надоело смотреть, как я мучаюсь, и он меня остановил.
        Он уже пообщался и с Унгеленом, и с шаманами, и наверняка со своей «памятью предков». Легко догадаться, какие выводы сделал великий вождь о происхождении неизвестной болезни.
        А я успел побывать в санчасти, где доктор Мага, нервно хихикая, показал мне диалог полковника с главврачом. Таблеток, кстати, не дал. Их экономить надо, они еще ой как пригодятся, когда станет по-настоящему весело. От санчасти я поехал к изолятору и довольно бесцеремонно вытряхнул из Шалыгина недостающие подробности, оставив его в полном убеждении, что действую с санкции Газина. То есть доктор так решил, а я не стал разубеждать.
        И тоже сделал кое-какие выводы.
        Казалось, вождю меня удивить нечем. Ну разве что он скажет: это все очень занимательно и поучительно, а в общем пустяки, дело житейское. Но Унгусман начал с такого, что вашего покорного слугу просто разбил паралич:
        -Наконец-то я понял, отчего земляне так легко и много врут!
        Я стоял как истукан. Что он мог понять неправильно и счесть ложью? Ошибка перевода исключена, я специально говорю с вождями без транслятора. Моя речь примитивна, даже грубовата, зато в ней все однозначно.
        -Земляне не знали мирного времени, - сказал вождь. - Они всегда на войне. Поэтому они такие вруны. И до сих пор не смогли объединиться. Ведь это будет конец войне, а они не умеют жить в мире. Им кажется, они научились договариваться между собой, а на самом деле их договоры только поддерживают разобщенность. Сама мысль об объединении пугает их. Вот почему земляне так боятся даже слова «им-пе-ри-я» - правильно сказал?
        -Совершенно правильно, великий вождь, - промямлил я.
        Первое земное слово, что услышал от него, и вдруг такое.
        -У меня большие способности к языкам, - гордо заявил вождь. - Им-пе-ри-я. Советник Калугин боялся этого слова. Меня это очень удивляло. Потом я увидел, что он боится себя. Не понимает себя - и боится. Глядя на него, я вспомнил, в каком мучительном разладе с собой живут те другие земляне, чужаки, что приходили ко мне с глупыми предложениями. На тех было просто больно смотреть, так они запутались во лжи. Это случается, когда человек слишком долго жил войной, позволил войне поселиться внутри себя, и она оборачивается против него, разъедает его изнутри. Это страшно, друг мой…
        Он ненадолго умолк, то ли размышляя, то ли вспоминая.
        -А еще это очень странно. Почему земляне позволяют таким несчастным верховодить у себя и говорить от своего имени? Да еще и говорить о свободе? Живущий во лжи и страхе не может быть свободным. Чужаки стояли тут передо мной и распинались о том, как свободны народы Земли и какая высшая ценность - свобода и как они научат меня свободе, а я не знал, куда деваться от стыда…
        Что ты знаешь о стыде? - подумал я. До сих пор дергаюсь, вспоминая жгучее чувство абсолютного, поистине космического позора, накрывшее меня, когда я узнал, чем кончились те переговоры, и бросился смотреть запись из дворца. Ты-то на ней выглядел блистательно, вождь…
        Он помолчал еще немного, а потом с ним приключилась знакомая уже метаморфоза: великий вождь Унгусман приглушенно гавкнул, усмехнувшись чему-то, и в один миг стал Тунгусом - ироничным, саркастичным, но по-прежнему великим.
        -Я тогда чуть не потерял достоинство, пытаясь сохранить достоинство, - сообщил Тунгус, будто услыхав мои мысли. - Так захотелось их всех пристукнуть, что я решил прервать встречу и уйти. Но потом я подумал: аведь очень невежливо и даже жестоко со стороны русских так обращаться со мной! Ничего себе друзья! Привезли во дворец несчастных уродцев и заставили меня выслушать их! И я разозлился на русских. И уже почти не слушал тех ненормальных, но все еще глядел на них. И увидел такое, что меня пронзило насквозь. Это русские мне попались какие-то ненормальные! А теперь пришли настоящие представители Земли и принесли на своих лживых устах слова про свободу, что означает рабство, и мир, что означает войну. И моему народу от Земли никуда не деться, она уже здесь, а куда она приперлась, оттуда не уйдет… И теперь скажи мне, советник, дай совет - как бы ты поступил на моем месте?
        Тунгус, кажется, решил меня окончательно размазать сегодня. Вся эта его тирада - либо утонченное издевательство, либо намек на полное доверие. И вопрос под конец - совсем не риторический. Попросив совета, Тунгус употребил форму обращения к другу, входящему в ближний круг, без скидок на отсутствие родства. Даже при разговоре один на один такое отношение чересчур лестно для меня. Это может быть проверка на ответную откровенность, которую проходят один раз.
        А чего я, собственно, застеснялся? Я здесь по делу огромной важности. У нас эпидемия на носу, а ты мораль читаешь и шарады загадываешь? А я тебе отвечу, хитрый ты папуас. По-нашему, по-дружески, тоже без скидок на отсутствие родства. И плевать, что будет.
        -Невежливо и даже жестоко со стороны великого вождя требовать совета от особы, чей персональный статус временно не определен! - отчеканил я.
        Этого он точно не ждал. Тунгус схватился за живот, согнулся и разразился таким заливистым лаем, что эхо загуляло под потолком зала приемов. Он даже сошел со своего возвышения, чтобы ненароком не свалиться с него.
        Сначала я пожалел, что на мне сегодня нет камер и планшет выключен ради секретного разговора. А потом решил - и не надо. Все только между нами. Великий вождь хохочет, как мальчишка, чуть не падая с «трона», - эта картина останется со мной навсегда. Такое не забывается. Если нас и вправду, не дай бог, ждут трудные времена, я вряд ли скоро услышу смех Тунгуса. А может, и никогда больше.
        Отсмеявшись, вождь не стал возвращаться на «трон» ипоказал мне жестом - ну, пошутили, теперь говори.
        -На твоем месте, великий вождь, я бы стал искать союзников среди разных народов землян. Другого выхода просто нет. К счастью, не все земляне одинаковы.
        -Как я их найду, если меня заперли дома и не пускают на Землю?
        -Значит, выбирать не приходится. Бери тех, какие есть.
        Тунгус оценил мой юмор и негромко гавкнул снова.
        -Да, по счастью, у вас не все в разладе с собой. Есть земляне, что живут для мира, не для войны. И носят оружие, чтобы поддерживать мир. Совсем как наши воины. Наверное, правы ваши мудрецы, что говорят, будто нас всех посеяла одна рука… Но когда вы сыпались с неба на Землю, вас, кажется, раскидало слишком далеко, и вы успели забыть себя, прежде чем разделенные племена встретились. Тогда началась война и до сих пор не кончилась. Я думаю, поэтому мой народ беспокоит вождей Земли, и им хочется непременно сломить нас, заставить жить по вашим правилам. Мы - напоминание о том, что на Земле все могло быть иначе… - Тут он задумался, а потом, глядя мимо меня, что означает некоторое смущение, поскольку реплика некорректна или несет прямой упрек, буркнул: - И вас, русских, поэтому не любят тоже. Вы сильные, но вам надоела война. Вы хитрые, но вам не нравится лгать. А ведь русские могли бы все на Земле исправить, пока была им-пе-ри-я! Но вы ее потеряли - и себя потеряли, и никак не найдете…
        Я бы развел руками, но в местном этикете похожий жест означает глубокое удовлетворение от встречи с единомышленником. Мысли наши схожи, да, только это как-то не удовлетворяет нынче.
        -А тебе сегодня пришлось трудно, друг мой, - заметил Тунгус. - Тебя очень просили наврать мне, да? Сильно-сильно просили вожди, которых ты уважаешь? А ты их так подвел - и не соврал!
        И снова гавкнул, ехидна такая.
        Вместо ответа я сунул в рот зубочистку и опустил глаза.
        Тунгус вздохнул, совсем по-человечески.
        -Ты отважен, друг мой, а они трусят. Это странно. Почему они так сильно испуганы, что захотели солгать? Мой народ не давал повода считать его настолько глупым. Какая разница, кто принес болезнь с собой - южане или вы?
        Я впервые увидел, как Тунгус думает вслух. Еще один знак доверия, исключительно для ближнего круга. Вождь посмотрел на меня вопросительно.
        Ну, что же, все кругом дипломаты, а я д’Артаньян? Просили «сделать вещь» - делаю. И будь что будет.
        -Полковник Газин считает, что болезнь может быть смертельно опасна, - сказал я. - Он думает, мы просто еще не разгадали ее. И он уверен, что ты, великий вождь, давно ждешь от землян подлости в таком духе, удара исподтишка.
        На этом я решил остановиться. Больше объяснять нечего. Тунгус достаточно умен, чтобы самостоятельно достроить ход мыслей полковника. Они не общались в неформальной обстановке, но у вождя была масса возможностей как следует на Газина посмотреть, а физиономист он прекрасный. Уж не слабее Унгелена, хотя тот бы и поспорил.
        Повисла долгая пауза.
        -Я приду говорить с ним, - сказал вождь наконец. - Понимаю, что у него на душе. Он взволнован и готовится к худшему. Я не хочу, чтобы он боялся нас. Нам теперь нельзя бояться друг друга. А насчет болезни… Если начнется мор, люди не захотят даже подумать, что его принесли русские. Они свалят вину на караванщиков. Южане далеко, им все равно, их честь не пострадает, и потом, когда беда минует, я им кое-что объясню. А мы с тобой просто будем молчать. Назовем это между нами военной хитростью. И промолчим.
        Великий вождь приподнял было руку, чтобы отпустить меня, и остановился.
        -А ты как думаешь? - спросил он. - Болезнь опасна или нет?
        Я замялся.
        Своим мнением, сложившимся буквально вот-вот, я не рискнул бы поделиться ни с кем, настолько оно выглядело нелепо, да еще без какой-либо доказательной базы. Я был почти уверен: Сорочкин покидал карантин. Возможно, Лешу тайно вывели на встречу с его куратором из спецслужб. Но лучше бы нет, потому что тогда все окончательно запутывалось.
        Чего я совсем не понимал - как вирус проспал всю дорогу вместе с носителем. Нас же не замораживают там в сосульку и не консервируют.
        Но именно эта нелепость подтверждала, что дело может выйти ой каким непростым и внезапно запахнуть жареным.
        Я даже поймал себя на мысли: пусть болезнь окажется все-таки местной, и плевать, насколько она страшна для землян. Лучше сдохнуть, чем каждую секунду чувствовать, как дышит в затылок невидимый враг, и ты повернулся - а он опять сзади.
        -Не готов ответить, великий вождь. Но я скажу другое. Уверен, если будет плохо, мы вас не бросим. Мы не уйдем. Останемся и будем помогать.
        Тунгус посмотрел на меня, как на маленького.
        -Вожди с Земли прикажут - и уйдете, - сказал он. - И если будет приказ, ты сделай, чтобы я узнал о нем сразу же. Я тогда вас сам выгоню. Как будто это мое решение. Дам такого пинка - через всю степь перелетите.
        Мне не хватило знания языка, чтобы перевести в точности его следующую фразу. Но я понял ее смысл, а слова запомнил и прогнал на базе через транслятор. Да, великий вождь Унгусман сказал именно это. Буквально.
        -Отнять у народа мечту о звездах должен его собственный вождь, а не чужой, понимаешь?

* * *
        Едва я вышел из зала приемов и свернул за угол, на меня прыгнула Унгали. Хорошо, не с разбегу - я от нервной перегрузки нетвердо стоял на ногах, да и мыслями был далеко-далеко.
        Повисла на шее и принялась трясти:
        -Ты! Как долго тебя не было! Почему так долго?! Да, я знаю, вы не умеете летать быстрее. Но это плохо! Ты там не женился?.. Зачем такие глаза, я пошутила! Как тебе мой русский? Он стал намного лучше! Гена занимался со мной. А я - видишь, какая?..
        Ничего себе мастер церемоний и шеф протокола. Все-таки совсем еще девчонка. Соскучилась по своему любимому плюшевому медведю.
        Я тоже соскучился. Мне просто худо сейчас, не готов я к радости, а то бы на руки тебя подхватил.
        Она перестала меня душить и взбалтывать, отскочила на пару шагов, крутанулась на месте - тонкая, гибкая, ловкая, сильная, - демонстрируя тогу и прочие аксессуары младшего вождя.
        -Видишь, что они со мной сделали, пока тебя не было? Это потому что тебя не было! Если бы тебя было, я бы ходила на базу каждый день, и мы бы вместе придумали, как меня спасти от этого!.. Ладно, не надо опять такие глаза, я шучу! Я нужна отцу на этом месте. И это очень важная работа.
        -Здравствуй, моя принцесса, - сказал я.
        -Здравствуй! Ты знаешь, как трудно мне было на церемонии? Видеть тебя можно - трогать нельзя! Это ужасно! Я полковника обняла за вас двоих! Он, бедный, чуть не сломался!
        -Он не жаловался.
        -Ха! - сказала Унгали и задрала нос.
        Выпрямилась, подбоченясь одной рукой, опустив другую, с боевым жезлом - она его все время носит, что ли? У них же вроде не угрожаемое положение! - чуть отвернув гордо вздернутую голову; волнистая черная грива упала на плечо. Ногу отставит? Нет, ноги вместе. И надменно покосилась на меня… Нет, мимо. Взгляд в угол. Это не обо мне, это о полковнике.
        Хороша до умопомрачения. И - теперь я точно знаю - никакая уже не девчонка. Подросток в ней еще сидит, и она его иногда выпускает попрыгать, но в целом Унгали - женщина, четко осознавшая себя женщиной. Девочки просто не умеют так стоять. Они тренируются, конечно, на мальчиках, но уже через секунду их разбирает дикий смех. Психика не готова.
        Это хитрая поза. В нашем каталоге она называется «ну ты понял». Если перед тобой так встали, полагается в ответ расхохотаться и выразить полный восторг. Смысл примерно такой: «Давай вместе посмеемся над тем, какая я уморительная гордячка; ты славный парень, и нет причин тебе отказать, кроме одной - уровень у тебя не тот; пойми меня правильно, я сейчас шучу больше над собой, чем над тобой, но в каждой шутке есть только доля шутки, тебе стоит поразмыслить над этим».
        У нас целая диссертация, у них одно движение. У них все так.
        Когда нога слегка отставлена, барышня намекает, что интимные отношения в принципе возможны. Если ноги вместе - останемся друзьями. Они тут, кстати, умеют дружить, не превращая неразделенное чувство в трагедию. Говорил уже: вих статусных играх широкие допуски, но жесткие рамки. Здесь хорошо понимают слово «нельзя». Возможно, потому что местное «нельзя» не звучит как жесткий запрет и его нельзя употребить в унизительной или оскорбительной форме. Оно похоже на наше «не будем так делать, ни к чему это». Для тех, кто «чует правду», более чем достаточно. И если вы заметили, в таком «нельзя» участвуют сразу обе стороны, ответственность за решение делится на двоих. Очень неглупо.
        Я смотрел на Унгали и чувствовал, как оттаиваю, превращаюсь из посланца другой Земли обратно в человека. Хотел отвесить барышне комплимент, но меня опередили.
        Плавным мягким движением Унгали перетекла из позы «ну, ты понял» вцеремониальную стойку «я вам рада» иулыбнулась. Я узнал эту улыбку. Я вижу ее каждый день. Именно так моя звездная принцесса стояла тогда, год назад. Но почему…
        -Тебе понравился мой портрет?
        Ничего себе. Понятненько. А я боялся.
        -Какой ты смешной! Конечно, я его видела! Я много раз приходила к Косте заниматься, пока он резал его ножом. Прекрасное искусство, такое простое и такое сложное, можно ведь разные краски намазать на стену и царапать картины в много цветов. Просто странно, как мы сами не додумались. Я уже всем рассказала, мы тоже будем так.
        -Великолепный портрет, - сказал я. - Костя вложил в него душу.
        -Бедный Костя, - сказала она.
        И опечалилась. Искренне, а тут по-другому и не умеют.
        И наружу высунулась девчонка, снова прыгнула ко мне и по-хозяйски обхватила, будто я и вправду ее большой плюшевый медведь. Уткнулась носом в шею, и я почувствовал, как она вся прячется в меня, просит защиты, ищет покоя.
        Она устала. Ей плохо. Милая, совсем тебя замучили.
        -Я не сразу поняла, что случилось с Костей. А потом я много думала - и придумала. У нас этого никто не понимает, даже Гена. Я первая, кто знает, как плохо мы знаем русских. Мы можем ошибаться, слышишь? Мы случайно можем сделать вам больно. Не потому, что злые, а просто по ошибке. Тебе надо это запомнить. Это важно.
        -Хм… Мне всегда казалось, что вы с Геной изучили нас лучше, чем мы сами.
        -Мы не смотрели глубоко. Мы узнали ваши повадки, но не вас самих. И вожди, и шаманы, все пытаются объяснить вас, как будто вы - это такие мы, только прожили на тысячу лет дольше и научились всяким штукам. А вы очень сложные, намного более сложные, чем мы! И намного более… нет, не слабые, вы сильные, я забыла слово… хрупкие? Да, хрупкие. Потому что сложные. Поэтому у вас может хрупнуть… м-м…
        -Треснуть. От слова «трещина». - Я не мог говорить, обнимая ее, я шептал.
        -Да, треснуть внутри. Отец говорит про страх и ложь, это все правильно, но не главное. Это то, что видно глазами снаружи, на поверхности человека. А главное - внутри. Костя треснул. И тогда стал бояться. Сначала он испугался меня. Я удивилась, потому что меня никто не боялся раньше. Потом я увидела, что он боится себя, а из-за этого боится меня. А потом он стал бояться всего. Это заметил Гена и заволновался. А я уже додумалась, что Костя треснул. Я объяснила Гене, в чем дело…
        -И он сказал, что ты очень умная.
        -Да! Он всегда так говорит, когда хочет уйти, не дослушав. А я не умная…
        -Ты очень умная, принцесса.
        -Вот когда ты говоришь, я верю! Почему?
        -Потому что я не хочу уйти?
        Вместо ответа она вцепилась в меня так, что ой - это не за двоих, это за десятерых объятья; полковник не сломался, а я-то потоньше буду.
        Еще я заметил, что в коридор, где обычно снует обслуга, до сих пор не сунула нос ни одна живая душа. Не удивлюсь, если он перекрыт стражей с обеих сторон.
        -Даже не думала, что буду так скучать. Очень скучала. А ты не звонил! А мог позвонить!
        -То есть как это я не звонил?!
        Между нами говоря, прямой звонок через ДС на контрабандный планшет, не существующий в природе, - это фокус почище, чем достать шляпу из кролика. Про такое пишут в авантюрных романах, а специалисты потом объясняют, какие технические аспекты упустил из виду автор и почему он вообще идиот. Мы тоже идиоты порядочные и с техникой не в ладах, зато у меня тут был Костя Калугин и в свободное от сумасшествия время исполнял свои обязанности - нравился людям.
        Эх, Костя, простая ты душа. Взял да треснул. Но хотя бы часть задач удержал под контролем.
        Так что я звонил.
        -Ты делал это редко!
        -Дорогая, у меня четыре месяца ушло на полеты домой и обратно, не мог же я звонить тебе, пока спал…
        -Зачем ты вообще улетал? Тебе тут плохо? У тебя там нет жены, нет детей… Да, знаю, мама. Привози ее сюда. Она ведь учитель. Я назначу ее самым главным учителем дворца, она будет делать лучше мой русский. И научит других наших. Это важно. Когда отец все устроит, как он придумал, нам будет надо, чтобы все могли общаться легко и свободно, без трансляторов… А сейчас здесь не с кем нормально по-русски поговорить! Гена страшно занят, а транслятор ужасно скучный. Ты заметил, как я сказала? Два разных слова! Это Гена меня научил, чтобы не было повторов, это литературная речь! Страшно-ужасно, страшно-ужасно… Андрей…
        -Да, принцесса?
        -Мне не страшно, я вождь. Мне страшно за людей. У меня теперь очень много людей, и я не знаю, что делать. Как я могу их защитить? Гена позвонил и все рассказал, а я передала отцу. Если это прилетело с вами, тогда вы знаете, как лечить? Гена говорит, чужаки нарочно прислали вашу обычную болезнь, чтобы никто не догадался.
        -Да, может, еще ничего не будет, - пробормотал я, сбитый с толку стремительной переменой темы. - Ничего страшного.
        -Правда? - с надеждой спросила она, чуть отстранившись, чтобы уставиться на меня глазищами с зелеными чертенятами.
        Я вспомнил, как долго они с Унгеленом осваивали концепцию уточняющего вопроса. Вот это «Правда?», элементарное для нас, вообще не вписывалось в их культурную парадигму. А теперь от зубов отскакивает. Страшно талантливые ребята. Мой департамент сразу в них вцепился, почуяв, что они легко наладят первый мостик доверия между нашими мирами. Два года назад они заочно влюбили в себя всю Россию и очень многих за рубежом. А теперь их едва помнят. Культурное эмбарго быстро вывело «Зэ-два» из информационного поля. «Зэ-два» стала неинтересна. А земляне умеют забывать.
        Часть моей работы - чтобы не забывали, но сейчас это очень трудно делать. И есть мнение, что не надо. На данном этапе нецелесообразно. А то мировое общественное мнение задастся вопросом, зачем на «Зэ-два» по-прежнему торчат русские и не пора ли их попросить оставить аборигенов в покое. Странно, что его до сих пор не раскрутили. Департамент теряется в догадках почему и заранее готовится к неприятностям.
        Так или иначе, эта девушка - тоже часть моей работы.
        Ее отец, ее братья, ее мама - часть моей работы.
        К концу первой командировки стало ясно, что Тунгус выделяет меня и предпочитает общаться со мной; пока я летел домой, в департаменте уже все обсчитали и решили. Интересно, что бы они делали, откажись я вернуться на «Зэ-два»; но я сам хотел обратно.
        Я возвращался, чтобы служить удивительному народу, который достоин, как ни один другой, идти вместе с нами до края мира и дальше за край, шагая по звездам.
        А теперь инопланетная принцесса смотрит мне прямо в душу и спрашивает, как спросила бы простая русская девушка: «Правда?» И что я должен ответить?
        -Нет, - сказал я.
        Она еще чуть-чуть отстранилась, стукнула меня кулачком в грудь и выдала такое, что я остро захотел синюю таблетку. И красную тоже.
        А лучше сразу по две.
        -Почему ты не соврал мне?! Неужели это так трудно? Тогда бы я знала, что ты меня любишь и бережешь от всего страшного, как это у вас положено!
        Совсем девица обрусела, только и подумал я.

* * *
        Первым, кого я увидел на базе, был начальник штаба. Майор нервно расхаживал у КПП, заложив руки за спину, изображая мишень и нарушая таким образом тревожный регламент.
        Я остановил машину, ворота закрылись за мной.
        -Какие результаты? - спросил майор.
        Страсть как хотелось его послать. Но я же на работе.
        Я тут на работе, даже когда сплю.
        Временами это просто невыносимо. Бывает, во сне мечты сбываются - посылаешь кого-то - и в полном ужасе вскакиваешь среди ночи.
        -Все нормально, - процедил я. - Великий вождь придет говорить с полковником. Сегодня. Я не уточнял, наверное, после обеда. Тунгусу не надо, чтобы мы боялись друг друга. Он хочет того же, о чем вы просили, - взаимопонимания.
        -Очень хорошо, советник. - Мальцев достал планшет. - Я ведь говорил, что в ваших силах все исправить? Ну вот, сами видите… Очень рад. Я в вас не сомневался. Были некоторые… скептики. Но я сказал им: наш советник не подведет! Запись разговора дайте, пожалуйста. Не сочтите за неуважение, просто для контроля.
        «Майор, да ты охренел», - чуть не вырвалось у меня.
        Но я на работе, черт побери.
        -Нет записи.
        -Ну-у, советник… Зачем так? Мы к вам по-человечески, а вы…
        -Послушайте, майор, я же о вас позаботился. Вы не имели права меня посылать в город. Значит, я не был в городе. И ничего не докажешь. Точка. А выезд машины - ну мало ли, кто туда катался.
        Мальцев глядел недоверчиво. Кажется, я вдребезги испортил отношения еще с одним влиятельным лицом в отряде.
        Плохо, конечно, но…
        Это больше не имеет значения. Уже пятую вахту мы изображаем тут какую-то деятельность и даже шепотом боимся друг другу сказать, что миссия на «Зэ-два» была провалена в первые же полгода. Да, не по нашей вине. Мы-то молодцы ребята. Но пора бы и честь знать. В отношениях между двумя мирами русские не решают ни-че-го.
        Мы ничего не контролируем, ничего не можем и довели положение до такого очевидного идиотизма, что распутывать наши проблемы взялся по своему разумению Тунгус. У великого вождя есть некий таинственный стратегический план, и он по нему работает. России в плане отведена роль скорее инструмента, нежели партнера. Мы опять-таки не виноваты. Но это слабое утешение.
        Чего бы Тунгус себе ни навоображал, он по умолчанию мудрее, хитрее и эффективнее русских. И когда-нибудь добьется своего. И нам бы сидеть тихо да поддакивать великому вождю, нарушать дальше культурное эмбарго, водить дружбу с горожанами и помогать им по мелочи. Желательно только не выпендриваться, надувая щеки и делая вид, будто заняты большими проектами. А то от лицемерия портится кожа на роже, знаете ли… Но тут наконец случилось то, чего мы так давно ждали, - нас подставили.
        Выдыхайте. Скушайте таблеточку.
        Миссия провалена, джентльмены, миссия провалена, нас поимели.
        Все это пролетело в моей голове за один миг, и я перестал волноваться из-за ссоры с начальником штаба.
        Калугин вон со всеми на базе дружил, к чему был мной активно поощряем, - и с ума сошел. Прости, Костя. Я не нарочно.
        А меня никто не любит - и пускай это будет залогом несокрушимого душевного здоровья.
        -Ну, я свою работу сделал. А вы давайте, завязывайте с тревожными мероприятиями, а то спутник ООН зафиксирует снижение активности, и нехорошие дяди на Земле задумаются, отчего мы притихли.
        Ответ майора я не расслышал, потому что проявил невоспитанность: взял да уехал.
        Вот такой я дипломат.
        Глава 5
        Великий вождь пришел на базу в тот же день - и впервые не заглянул внутрь, остановился за воротами. Полковник забежал в столовую и реквизировал пачку зубочисток. Сначала высокие договаривающиеся стороны бродили туда-сюда у ворот, а потом ушли к реке и уселись на моем любимом обрыве, свесив ноги вниз. Майор Трубецкой лично влез на крышу штаба, залег за башенкой с антеннами и прицелился в сторону реки микрофоном угрожающих размеров. Меня это позабавило. Я-то сам решаю, когда нужна запись, а когда лучше не надо. А у военных любой контакт с аборигенами должен быть зафиксирован. Газин обязан сам «писать» разговор, но никто, значит, не надеется, что он поделится информацией.
        Через час полковник вернулся очень задумчивый и отменил угрожаемое положение.
        Потом вызвал меня в штаб и сказал, что за советником Русаковым на постоянной основе закреплена машина. А то чего он как неродной, советник-то. Наш советник - не то что всякие ихние. Умеет такой-разэтакий себя поставить. Наплел чего-то папуасам, они теперь без него прямо жить не могут. Ну пускай катается. А мы поглядим на его поведение… А сейчас, товарищи, переходим в состояние перманентной биологической угрозы и готовимся ко всему плохому. Личному составу каждое утро после завтрака - санитарный тренаж. После обеда - теоретические занятия. Ночью - внезапная тревога. Через неделю - зачет. Кто не сдаст, три километра бегом вокруг базы - и снова на занятия. Приступаем.

* * *
        Началась свистопляска под названием «карантинные мероприятия». Тщательно, но без фанатизма - мы ведь еще не до конца понимали, с чем столкнулись. Ну, ветряная оспа. Бывает и хуже.
        Не вирусный альцгеймер, и на том спасибо.
        -Какой я предусмотрительный, - сказал Шалыгин, поглаживая голову, стриженную под ноль. - Оборвал бы все волосы из-за этого чокнутого профессора.
        -А ты локти кусай, - предложил доктор Мага.
        В медицинской карте чокнутого профессора стояли все необходимые допуски, но не было отметки об иммунитете к ветряной оспе. Частичную вакцинацию от «детских болезней» Сорочкин прошел студентом, когда начал мотаться на практику по задворкам мира. Ветрянку ему не прививали: взрослые получают вакцину от нее, только если зафиксирован опасный контакт.
        Шалыгин локти не кусал, зато ругался последними словами. Нашего лингвиста угораздило родиться в семье «антипрививочников» - эта опасная мода приходит и уходит каждые полвека. Ничего, кроме неприятностей, она людям не приносит. Как сказал доктор Мага, по ней можно отслеживать, в какой стране и когда именно ослабевает психиатрический контроль за населением.
        В общем-то, для самого человека - ничего страшного. Если ты не был привит в детстве и потом не переболел, так и гуляй. Люди без иммунитета к «детским болезням» спокойно летают в космос.
        Но в экспедицию на «Зэ-два» медицинский отбор был очень строг, а для «первой высадки» так просто зверский, и отдельный акцент делался на том, чтобы мы не привезли с собой болячку. Доктора Климова задержали с отправкой всего лишь из-за подозрения, что он когда-то попал в группу шестилетних, которым при комплексной ревакцинации от кори, паротита и краснухи ввели некачественный препарат.
        Почему Сорочкин прошел медкомиссию без сучка без задоринки, пытались выяснить по своим каналам все: иврачи, и Газин, и Трубецкой, и я, разумеется. Получили один и тот же ответ: ачто такого? Карантин же. Безопасно же. А почему вы спрашиваете?
        Видимо, кому-то очень надо было засунуть Сорочкина в «первую высадку». Профессор и сам рвался на «Зэ-два» всеми силами. Это ведь он провел дистанционно первичную дешифровку языка аборигенов и, конечно, не хотел оказаться на месте вторым. В принципе, отправить Сорочкина с нами было естественно и логично. Хотя Миша Штернберг отработал бы не хуже и точно не приобрел бы в отряде репутацию долбодятла.
        Теоретически я не исключал такой вариант, что Миша и Леша просто стучали в разные конторы. Две спецслужбы пободались между собой, и контора Сорочкина победила. Квалификация ученого не имела в этой борьбе никакого значения. Важно лишь, кто кого одолеет.
        Так или иначе, Сорочкину помогли.
        Осталось две загадки: каким образом вирус «заснул» вместе с организмом, растянув инкубационный период на два месяца, и где этот раздолбайский организм подхватил заразу.
        Сорочкин очухался и был готов к допросу. Я взял на складе пассатижи и свистнул поднос из столовой. Когда к изолятору пришли Газин, Трубецкой и Мальцев, все с такими лицами, словно хирурги на трудную операцию, там уже стоял я, готовый подавать инструмент.
        Газин хмыкнул. Мальцев скривился. Трубецкой вообще ничего не понял.
        Больной вел себя примерно и демонстрировал готовность к сотрудничеству. Вскрылось невероятное. Запредельный просто идиотизм. Оказывается, маршрут к «Зэ-два» урядовых космонавтов-транспортников считается уже рутинным, а про саму планету говорят, будто она исследована вдоль и поперек - ха-ха три раза, кто понимает… Короче, старые космические волки решили, что можно возродить традицию: за пару дней до отлета покинуть медицинский центр через теплотрассу, завалиться в ближайший кабак, слегка там вздрогнуть и прогуляться по бабам.
        А великий естествоиспытатель Сорочкин, понимаете ли, обладает редкой способностью втираться в доверие к простому народу. Это только вздорные и мнительные типы, противные даже, такие, как мы с Газиным и еще Трубецкой, который вовсе зверь, отчего-то невзлюбили Лешу. А нормальные люди сами его находят. Потому что он профессор и с ним весело.
        Лешу в принципе хлебом не корми, дай сунуть любопытный нос куда не надо ради изучения человеческой натуры - он ведь не рядовой лингвист, а заслуженный полевой исследователь. И в некотором смысле тоже старый космический волк. В общем, ему стало интересно, как космонавты это делают - через теплотрассу-то. И вместе с парой механиков Леша отправился в загул. Подробностей не помнит, честное слово. Очнулся снова в карантине, со свежей головой, значит, хлестал синтетическую водку. Перебрал. Это бывает сплошь и рядом, когда насосался дешевой синтетики. Но не стал бы он угощать механиков элитными сортами. Он - с народом! Он - как все!
        Дебил, блин. Ну каков дебил.
        Механики уже второй день в спячке, усвистали на звездолете домой, и ничего узнать у них нельзя в ближайшую пару месяцев - пока «Дежнёв» не выйдет из сверхсвета. А негодяй Сорочкин - вот. Жить будет. Но болеет так тяжело, что почти жаль его, дурака.
        Полковник с помощью Трубецкого и даже без пассатижей вытряхнул из Леши все имена, пароли и явки, пообещал допрос под гипнозом на случай, если пациент чего забыл, и посоветовал молиться.
        Леша страдал, ныл и жаловался. Не понимал, за что с ним так грубо. Он еще не настолько хорошо соображал, чтобы уяснить, чего натворил и чем страшна ветряная оспа в условно античном городе, где плотно упаковано двадцать тысяч человек и ни у кого нет имунитета.
        Никто еще не уяснил.

* * *
        Аборигены начали заболевать через неделю. Подозрительно быстро, ненормально для ветрянки. Накрыло, как и следовало ожидать, переводческую группу Унгелена, потом обслугу торгового двора. Недолго мы жили надеждой, что очаг болезни локализуется там, но еще день - и люди стали валиться бессистемно по всему городу. Санитарный наряд - трое очень грустных спецназовцев в химзащите - сбился с ног, мотаясь по столице. Он ничем не мог помочь, только фиксировал новые случаи и наносил их на карту.
        Шалыгин заметно нервничал. Долго сидел на посту дальней связи, консультируясь с Москвой. Потом сказал: «Ладно, без паники, я же не специалист, они там поработают с моделью, будем ждать результатов…» Приватизировал нашу «полевую библиотеку» - экспедиционный справочник по всем вопросам, заменяющий вдали от дома Интернет, - и начал стремительно мутировать в вирусолога.
        -Чует, значит, что добром это не кончится! - заметил полковник.
        Он спросил доктора напрямую, а тот прямо так и ответил:
        -Чую, добром это не кончится. Не могу пока дать голову на отсечение и даже зуб пожалею, но вирус какой-то неправильный. Давайте-ка всю экспедицию проколем иммуномодуляторами.
        -А что с нашими папуасами делать?
        -А для них у меня ничего нет.
        Я старался при каждом удобном случае заходить в санчасть - и просто чтобы быть в курсе дела, и потому что там меня встречали лучше всего. И еще, если совсем честно, из-за портрета Унгали в моем домике. Улыбка принцессы теперь казалась немым укором, а срезать картину со стены отчего-то не поднималась рука.
        Боевой расчет санчасти был вроде даже рад гостю: яоднозначно не приносил дурных новостей. Отец Варфоломей пытался меня, как это у священников зовется, «миссионерить», но не преуспел, зато доктор Ваня научил играть в нарды.
        Визит полковника застал нас за игрой, я сразу отодвинулся в угол и притворился мебелью. Слова Шалыгина «для них у меня ничего нет» прозвучали так, что стало больно даже не за аборигенов - за доктора. И полковник в ответ вздохнул совсем по-человечески.
        Любит он «наших папуасов», куда деваться.
        Когда полковник ушел, я не вернулся к игре. Сам не очень понимая, что делаю, я вызвал систему и позвонил Унгали.
        -Моя принцесса, - сказал я. - Забыл, как называется эта ваша сладкая трава, которую вы повсюду сыплете и жжете… Ты не могла бы распорядиться, чтобы к воротам базы привезли мешок? Да, прямо сейчас… Понимаешь, есть такое слово «антисептик», посмотри в словаре. Я хочу, чтобы доктор проверил, вдруг удастся сделать из травы что-то полезное, хотя бы средство для обработки ранок… Ага, большое спасибо.
        Сначала в санчасти повисла мертвая тишина. А потом было приятно, черт побери.
        -Да ты гений, - сказал Шалыгин.
        Доктор раньше не называл меня на «ты». И потом, кстати, тоже.
        -Может, ничего и не получится, но в принципе ты гений. Нет, антисептик у нас будет точно. Но хочется большего. Я же помню, что писали про эту траву… Алло, военные! Все на склад, получать большую химлабораторию. Распаковать в отдельном куполе, но не разворачивать. Пусть стоит готовая, будем ее переделывать в химзавод… Молодцом, советник. Пойдешь с ними? Там руки пригодятся.
        Еще бы я не пошел.
        Давно я не чувствовал себя настолько востребованным.

* * *
        Ночью ветрянка «пробила иммунитет» уодного из наших техников.
        Утром Москва передала на базу предварительные данные по вирусу. Никогда раньше я не видел Шалыгина растерянным, а Газина - временно потерявшим дар речи. Полковник объявил биологическую тревогу полного цикла и заставил всех поголовно надеть респираторы.
        Люди начали терять сознание: по здешней жарище дышать в намордниках было трудно. Доктор Мага сказал, что это сугубо психологический эффект, и расщедрился на транквилизаторы. Некоторым полегчало, некоторым не очень. Я просто выкинул таблетки.
        Тем более они оказались какие-то зеленые.

* * *
        В первые дни эпидемии Москва не успела ничего решить, и мы буквально навязали МВО свой выбор, о чем не подозревает даже полковник Газин. Он-то уверен, будто дома ему аплодировали. На самом деле Москва долго чесала в затылке, требуя отчет за отчетом, прежде чем сообразила, что чем бы экспедиция ни тешилась, лишь бы не вешалась, и одобрила наши действия.
        Считается естественным, что в какую бы задницу ни угодил русский человек, то поступит по совести, ибо русская идея есть идея справедливости для любой божьей твари. Поэтому, узнав, что мы имеем дело с чем-то пострашнее ветряной оспы, никто в отряде даже не подумал, что хорошо бы свернуть базу и уйти от туземной столицы подальше. Наоборот, стало окончательно ясно, что наше место - здесь.
        Мальцев предложил компромиссный вариант: отпрыгнуть километров на сто от очага эпидемии и работать тут сменными бригадами.
        -Да ты что, - сказал Газин. - А как тогда прикрывать город, если понаедут из степи? Я Тунгусу обещал.
        Мальцев поглядел на Газина так, словно впервые его увидел.
        Полковник тоже внимательно посмотрел на начальника штаба и сделал то, что обычно не считается необходимым в условиях единоначалия. Он объявил построение личного состава, подробно доложил обстановку, сказал, что придется нам переквалифицироваться в медбратьев, и если кто думает, что сорвется на такой нервной работе, пускай уходит в запасной район, а полковника интересуют только добровольцы, - и весь отряд шагнул вперед.
        И мы остались торчать в степи за километр от столицы, хорошо хоть с наветренной стороны.
        А в городе народ падать начал, будто его из пулемета косят. Температура, пузырьковые высыпания, забытье, смерть. Тунгус, наблюдая течение болезни, сказал: одно хорошо - смерть легкая. И правда, часто так случалось, что человек прилег отдохнуть, проснулся уже в сыпи, потом две-три «температурных свечки», и он без сознания, а назад уже не возвращается.
        Если верить сканерам, ветрянка поражала все слизистые и вызывала обильное внутреннее кровотечение. Против сканеров Тунгус уже ничего не имел. Днем в бинокль я часто видел, как великий вождь стоит на городской стене, провожая взглядом повозки, уходящие в степь. Шаманы увозят тела; степные псы ждут их, облизываясь, чтобы исполнить ритуал. Тело сольется с природой, и все будет хорошо.
        -Не знаю, кто их надоумил, но обычай мудрый, - сказал Шалыгин. - Однажды в Африке гиены остановили эпидемию сибирской язвы, потому что без малейшего вреда для себя поедали зараженные трупы бегемотов. Эти собачки, конечно, не вполне гиены, но… Хуже. Или лучше. Ну, с какой стороны посмотреть.
        Шалыгин осунулся, он постоянно был на связи с Москвой и дни напролет колдовал с травой. Антисептик у него в черновом варианте уже получился, сейчас химики бились над иммуномодулятором. Санчасть держалась в основном на отце Варфоломее. Ваня и Мага пропадали в городе и приползали оттуда еле живые.
        Мы пытались уговорить местных носить тканевые повязки, но лето было в разгаре, жара усилилась, и ничего путного из этого не вышло. Спасибо уже на том, что туземцы понимали опасность лишних контактов и старались по возможности отсиживаться дома.
        Тунгус закрыл столицу наглухо. Увы, за пару дней до начала эпидемии случилась плановая рассылка гонцов с новостями и ценными указаниями. Чернецкий вызвался переловить их с воздуха и доставить обратно, но Тунгус отказался снять вето на полеты ниже облаков над обжитой территорией. Да и страха особого перед вирусом на тот момент у вождя еще не было. Вернуть успели меньше половины курьеров, остальные ушли далеко, а следом поскакали «вестники мора» - короче, черт знает, сколько племен они совместными усилиями заразили. Разведка гоняла высотные дроны над континентом, мониторя ситуацию, озадаченно чесала в затылке и ничего не рассказывала: полковник запретил. Газин после разговора с Тунгусом у реки проникся к вождю глубоким уважением, но параллельно увидел в нем такого ушлого стратега, с которым надо держать ухо востро.
        Иногда мне кажется, Газин не доверяет Тунгусу из банальной ревности, как один крупный администратор не может до конца довериться другому, равному себе по силе. И все пробует догадаться, где же этот хитрый папуас учуял выгоду в таком безнадежном деле, как эпидемия, готовая перейти в пандемию, и какого выкрутаса от него ждать.
        Я-то знаю: великий вождь потому и великий, что ничего не делает в этой жизни для себя, он только продолжает миссию династии Ун по собиранию народа и старается обратить любые неприятности к ее пользе. Но еще я понимаю, что даже могучая интуиция Тунгуса, с опорой на «память предков», может подтолкнуть его к гибельному решению, когда на карту будет поставлено все ради призрачной надежды.
        Он так вкусно произносит: «Им-пе-ри-я».
        Я не хочу быть с ним, когда его мечты рухнут.
        Но мне приказано выжить, и я буду рядом.
        Глава 6
        Когда в городе насчитали первые сто смертей, Сорочкин был уже ходячий, без единой оспинки на лице, будто и не болел. С базы Лешу не выпускали, да и внутри нее он перемещался строго от санчасти до поста ДС, где ему устраивали межпланетные допросы сначала безопасники МВО, а потом суровые дяди из ФСБ. Думаю, это немного развлекало Сорочкина, потому что экспедиция с ним не разговаривала вовсе.
        От него отвернулся даже отец Варфоломей. Батюшка заявил, что пытался беседовать с Лешей, однако он всего лишь скромный недостойный пастырь, а не Иисус Христос и не знает, как спасать профессора, у которого напрочь атрофирована критика, то есть способность к покаянию. Морду он ему разбить может, но это будет совсем уж не по-христиански.
        Леша все рвался узнать у меня, как там его друг Гена. Что я мог сказать? Унгелен упорно боролся со смертью. В короткие минуты просветления интересовался, как там его друг Леша, и просил прощения за то, что всех подвел. Мне самому умереть со стыда хотелось, когда он так говорил.
        От Сорочкина я отделывался короткими фразами. Он жаловался, что с ним никто не хочет общаться. Что врачи держат его в санчасти на положении чуть ли не арестанта, заставляют выполнять грязную работу - и тоже не общаются. Достучаться до штаба он не может, его туда почему-то не пускают. А ему надо продолжать свою профессиональную деятельность. В конце концов, что бы ни случилось, его исследования очень важны. У него есть утвержденный план, от которого он отстал из-за дурацкого недоразумения с ветрянкой. Не могу ли я обсудить все это с полковником?
        Услыхав про «дурацкое недоразумение», я сорвался:
        -Профессор, ты правда, что ли, ничего не понимаешь? Или так ловко прикидываешься идиотом?
        Леша сделал удивленное лицо.
        -Если все пойдет дальше, как сейчас, тебе скоро некого будет исследовать, - сказал я. - Ты убил тут всех. - И добавил мягко, почти ласково: - Сволочь.
        -Ну что за глупость! - Он даже почти рассердился. - Поболеют - и выздоровеют! Да, получилось нехорошо, я сознаю свою вину, но… но я не виноват! Это вышло случайно!
        -Если Генка умрет, драгоценный твой ученик, ты что скажешь?!
        -Это будет очень большая потеря, - ответил Леша, честно глядя мне в глаза. - В перспективе из Гены может получиться выдающийся ученый.
        Господи, ну почему я тогда его не изувечил?
        До сих пор не знаю.
        А Гена все держался. Он держался очень долго.
        Вскоре после начала эпидемии великий вождь приказал сыну вернуться домой, но Унгелен не подчинился и остался на торговом дворе. Отец напомнил ему, что вожди не прячутся. Унгелен ответил: яне прячусь, я защищаю семью. Унгусман сказал: это похвально, ты умница, но так нельзя. Мы должны исполнять свои обязанности, что бы ни случилось, и люди должны знать, что ты с народом в трудное время. Именно сейчас ты должен быть на виду. Приходи и делай свою работу, как твой отец делает свою.
        Я был во дворце, наблюдал, как носятся туда-сюда курьеры, спросил Унгали, что творится, и, когда услышал ответ, в сердцах обозвал Тунгуса диким папуасом. Унгали меня с трудом остановила, потому что я собирался бросить это вождю в лицо. Я почти в голос кричал о том, что именно сейчас - в трудное время, да, - Тунгус не имеет права рисковать собой и о семье тоже мог бы подумать. Что у него есть задачи, за которые он отвечает перед народом, и если уж чувство долга превыше всего, то его долг - остаться в живых и довести до конца дело.
        И тут в комнату заглянул великий вождь. Тихонько-тихонько.
        Он заговорил со мной доверительно и мягко, как никогда раньше. Сказал, что моя вспышка гнева делает мне честь, хотя во дворце такое поведение и не одобряется. Он понимает, что я чувствую. Но я просто еще не уяснил некоторых вещей. А когда уясню - не надо будет и объяснять. В целом он рад, что во мне не ошибся, и теперь я могу успокоиться.
        Все это Тунгус произнес, стоя в величественной позе смирения вождя. Не знаю, что в ней смиренного и как она помогает вождям смиряться, - до меня дошло одно: папуасы не сдаются. Тунгус с раннего детства выучен быть лидером своего народа, это надо помножить на «память предков» иглобальность задач. Он мало того, что всю семью, если надо, скормит гиенодонам, вождь себя угробит первым, а остальная мафия стройными рядами последует за ним. И будет убиваться, пока степные псы не сдохнут от заворота кишок.
        И так победит.
        Потому что «мафия бессмертна» - это про династию Ун.
        И если я сейчас брошу Унгали в багажник и увезу за тридевять земель, лишь бы ее спасти, она, во-первых, не поймет этого и возненавидит меня, а во-вторых, бедной девушке придется убить похитителя - только так она смоет позор бегства. Потому что вожди не прячутся.
        Я глядел на Тунгуса и понимал, что не могу больше сердиться. Он не виноват в том, что такой упертый папуас. И отдельно он не виноват в том, что спасти Унгали - выше моих сил. Даже не выше, нет. Это задача из параллельного мира, она нормальна для моей Земли.
        А здесь чужая Земля.
        Я готов спасти Унгали любой ценой, но такой цены на ее Земле просто не существует.
        По большому счету, я даже не имею права любить эту девушку…
        А Тунгус улыбнулся по-нашему и сказал второе земное слово, которое я от него услышал, на это раз совсем русское:
        -Хорошо.
        Повернулся и ушел.
        Унгали стояла за моим плечом, и я чувствовал, что она вся светится. От нее шло ни с чем не сравнимое, непередаваемое живое тепло. Та самая чистая радость.
        Кто-нибудь, заберите меня отсюда.

* * *
        Унгелен заболел, и его перевезли во дворец.
        Сорочкин начал потихоньку высовываться из санчасти, гулять по базе; его не замечали в упор и даже под ноги не плевали. Демонстративно.
        Добряк Шалыгин, у которого тот трудился санитаром, и то низвел общение до уровня «подай - принеси - пошел вон».
        -Не могу же я свернуть ему челюсть! Я врач, он пациент! Но как представлю, что этот дурень пасть разинет и начнет извиняться… Или не дай бог спросит, почему от него все отвернулись… Пусть молчит лучше. Зашибу ведь идиота… С ним даже батюшка не говорит, а чего вы от меня хотите?
        И ведь никто его пальцем не тронул.
        А лучше бы челюсть сломали.

* * *
        …Унгали сидела, будто окаменев, только по щекам катились слезы, когда скончался Унгелен. Ухаживала за ним до последней минуты, хотя знала, что это смертельно опасно и мы ничего не можем гарантировать. Отец только головой покачал и рукой махнул, совсем по-нашему. Он уже сказал Газину: понимаешь, если половина дворца уцелеет, династия не развалится, даже не пошатнется, а вот если половина народа вымрет - пиши пропало. Спасайте людей, я без них не имею смысла…
        Полковник осторожно предложил отселить хотя бы женщин и детей из дворца к нам на базу, а вождь ответил: спасибо, но у нас так не делается, династия Ун не бросает своих. Все, что он разрешил, - прожигать дворец ультрафиолетом и устроить несколько «антивирусных коридоров».
        Я смотрел, как плачет Унгали, и думал: если она тоже заболеет и умрет, Сорочкину не жить. Его придушат и зароют. Экспедиция обожала «Гену и Галю», готова была на руках носить. Местный год почти равен земному; Унгали исполнилось четырнадцать, а Унгелену - пятнадцать, когда отец поручил им работать с нами. Два рано повзрослевших ребенка, они были напичканы по уши знаниями о своем народе, обучены азам государственного управления и готовы в любой момент подменить кого-то из старших во дворце. Они дали нам бездну материала. Но еще больше вытащили из русских. И кажется, сделали нас лучше.
        …Унгали повернула ко мне мокрое от слез лицо. Я ждал чего угодно, а она вдруг сказала:
        -Ты не носишь маску. Почему? Это ведь опасно для вас тоже, и тебе было приказано, я знаю.
        Ну да, полковник чуть из сапог не выпрыгнул, когда разведка ему настучала, что я снимаю респиратор на подходе к городу.
        Машинально я ответил девушке то же самое, что сказал Газину:
        -Вожди не носят масок.
        Я не думал о контексте, подтексте, месседже и так далее; не думал, как именно меня поймут, я просто сказал, как оно есть. Правящая династия отказалась от респираторов принципиально и наотрез.
        Полковник сделал понятно какой вывод: этот скользкий тип рискует собой ради дипломатии, хочет лишний раз понравиться Тунгусу. Газин даже крикнул в сердцах: ну если сдохнете, так и доложим вашему начальству - советник такой-сякой выпендривался перед местными!
        А я просто так захотел - без маски.
        Я знал, что вожди не носят масок. И только когда сказал это, глядя в бездонные глаза Унгали, до меня дошло: какая, черт побери, емкая метафора. На Земле верховный правитель всегда артист и лицемер, даже если совсем не хочет - надо. А на этой чужой Земле все по-другому, тут рулят вожди. Те, кто ведет за собой. Они вполне искушены в искусстве военной хитрости, торговой ловкости и межплеменной интриги, но никогда, вообще никогда не прикидываются кем-то другим перед своим народом. И это не простодушие, не наивность примитивной цивилизации. Это истинное благородство…
        Между нами лежал мертвый Унгелен. Юноша, за которого сестра отдала бы свою жизнь, а я… Ну объективно для союза наших планет Гена был нужнее меня на порядок. Нам бы только вытащить его в Москву - и любые вопросы решились бы сами. Теперь его нет. И никто его не заменит. А меня хватило на то, чтобы обрабатывать ранки и держать мальчика за руку. И все без толку.
        И все это из-за одного идиота, который не ведал, что творил.
        И сейчас не ведает. Не понимает. Вот что по-настоящему страшно. И вот отчего у меня в душе вместо жгучего гнева - холодная расчетливая ненависть. Холод - зеркальное отражение пустоты. Леша Сорочкин, по сути, несчастный человек. Очень умный и совсем пустой. А я не очень умный и совсем холодный. Наш чокнутый профессор заморозил меня. Поэтому я к нему даже близко не подойду.
        Унгелен мертв, а Сорочкин будет жить. Будет жить, я сказал. Пока еще будет. Пока жива Унгали. Потом я за себя не отвечаю.
        Придушат и зароют? Нет. Это не про Сорочкина и не про меня. Я не способен взбеситься настолько, чтобы убить голыми руками. Таких не берут в дипломаты. Можно позаимствовать ствол, но будут проблемы у военных, которые за ним не уследили, - зачем доставлять хорошим людям неприятности. Зато строительный пистолет взять на складе не проблема.
        Пули ты недостоин. Жил грешно - умри смешно.
        Гвоздь тебе в голову. В самый раз.
        Унгали смотрела не меня, и казалось, прямо в душу. На миг стало боязно: вдруг она догадается, о чем я думаю сейчас. Она ведь может. Не надо ей. Лишнее это.
        -Мы ходим без масок, потому что все здесь - наши родичи, - сказала моя принцесса. - Весь город, весь мир. Понимаешь?
        -Да. Понимаю.
        -Тебе жаль, что у вас не так. Я давно заметила.
        -Думаю, когда-то мы умели. Если постараемся, то научимся снова.
        -Ты уже научился. - Она больше не плакала, на ее лице застыли дорожки от слез. Я знал, она не вытрет их, это ритуал. - Пойдем к отцу, надо сказать ему, что Унгелен… остался с нами навсегда.
        -Я… Ты уверена, что я нужен?
        -Ты мне нужен. И ты был с ним все время, как и я. С самого начала без маски. Почему без маски? Я не спрашиваю, ты ответь себе, Андрей.
        -Потому что так захотел, - честно сказал я.
        И тогда она улыбнулась. Едва заметно.
        Великий вождь Унгусман принял нас внешне спокойно, он был давно готов к потере сына. Если Тунгус хотя бы взглядом даст понять, что умер самый яркий, самый многообещающий и поистине незаменимый ребенок, никто не обидится. Вся семья носилась с Унгеленом, пылинки с него сдувала. И не уберегла. Сильнейший удар по династии Ун. Все сегодня будут плакать. А Тунгус обнимет каждого и найдет для него слова утешения.
        Я не ждал, что такие слова у него есть для пришельца.
        Сначала он сгреб в охапку Унгали и что-то шептал ей на ухо. Потом взглядом, полным боли, но полным и достоинства, нащупал меня.
        -Ты возлагал большие надежды на младшего вождя Унгелена, советник, - прогудел вождь усталым, тяжелым басом, ритуальным голосом смерти. - Теперь все будет сложнее, ты знаешь. Но Унгелен остался с нами навсегда и поможет нам. Просто вспоминай его в трудную минуту.
        Я промямлил что-то невнятное, принес соболезнования и поспешно откланялся. До конца дежурства было еще два часа; яне мог больше оставаться во дворце и попросил моего сменщика Рыбаренко немедленно приехать. Тот сказал:
        -Отправляюсь через пять минут, но… Что-то случилось? Ему что-то надо знать? Или у меня просто, образно выражаясь, батарейки сели?
        -Вроде того, - ответил я. - У меня Гена умер.
        -Ах ты… Я бегом. Я сейчас. Бедная Галочка, как она?
        -Молодцом. Мы с ней к вождю сходили, отец ее взял на себя, она будет в порядке.
        -Я мигом… Прямо не знаю, как ребятам сказать. Все понимали, что не вытянем парня, но…
        -Ты ребятам вот что скажи, будь другом. Я видел, Сорочкин начал по базе гулять. Заверни в санчасть и попроси Шалыгина, чтобы его попридержали, когда я вернусь. Не стоит ему высовываться. Ну и меня лучше не пускать внутрь какое-то время…
        Честно, сам от себя не ожидал. Просто вырвалось. Бурным потоком выплеснулось наружу.
        А может, цену себе набивал. А может, хотел показаться нормальным человеком, у которого есть слабости. А может…
        -Еще бы, - сказал Рыбаренко. - Понял тебя. Момент, все сделаю. Держись там, Андрюша. Я уже на ходу.
        Он погрузился в машину, отправился в санчасть и… проехал мимо. Понял вдруг, что сейчас говорить с людьми, глядя им в глаза, выше его сил. Трое - Рыбаренко, биолог Белкин и я - несли по очереди санитарное дежурство во дворце. Мы понимали, что Унгелен умрет на руках сестры и одного из нас. И кому-то придется доложить отряду: ребята, наш любимый солнечный мальчик ушел. Рухнули мечты увидеть его в Москве. Мы не будем с ним гулять по Красной площади и аплодировать его выступлению в парламенте. И голосовать за него на каких-нибудь выборах нам тоже не придется. Баста. Размечтались. Он мертв.
        Прости нас, Гена, мы потеряли тебя.
        Белкин вчера сказал: Андрей, если это случится в мою смену, я попрошу тебя сообщить людям - я не умею, а ты дипломат и все такое…
        А Рыбаренко сделал просто. Он вышел в систему и по общей трансляции запустил срывающимся голосом сообщение: товарищи мои, только что нас постигла тяжелая утрата, скончался наш дорогой друг младший вождь Унгелен; советник Русаков передает из дворца большую просьбу к врачам не выпускать эту тварь Сорочкина из санчасти, а самого Русакова не пускать внутрь. Конец.
        По закону подлости в санчасти врачей не было, они ушли в лабораторию и изолятор, а отец Варфоломей спал мертвым сном после трудов праведных.
        Гражданский мастер-строитель Рыбаренко окажется с этого дня «на подозрении», вплоть до того, что беднягу попытаются отстранить от дежурств во дворце как утратившего бдительность и не проявившего осмотрительность, то есть не настучавшего в штаб, вместо того чтобы выдавать информацию в общедоступный эфир. Ну и служебная халатность, это уж как водится.
        Рыбаренко отвечал, помимо прочего, за склад инструмента и расходников.
        Пока мы передавали дежурство и я был в пути, на склад пролез через окно ведущий специалист экспедиции профессор Алексей Сорочкин.
        Он взял строительный пистолет и забил себе гвоздь в висок.

* * *
        Полковник много чего сказал об этом прискорбном инциденте. А мы стояли и губы кусали от бешенства. А некоторые глупо хихикали на нервной почве. Жалели полковника и злились на покойника. В экспедиции порядок, как на звездолете: военный ты или гражданский, оставь надежду, всяк сюда входящий, твоя душа отныне принадлежит командиру. Не имеешь права сдохнуть без разрешения. А если все-таки набрался наглости отбросить копыта, то подставил, кроме начальника, еще кучу людей. Суицид во внеземелье - это «залет» сразу по линии нескольких служб. С нами-то можно только по дальней связи переругиваться, зато какой русский народный каннибализм начался сейчас в Москве, где полезли друг на друга медицина, психология, безопасники, а еще начальство и кураторы мертвеца… Поглядим, кто уцелел, когда вернемся домой.
        Если вернемся.

* * *
        На Тунгуса произвело сильное впечатление то, что Сорочкин покончил с собой, а полковник застроил отряд и кричал на нас, пока не сорвал глотку. По здешним понятиям, самому наказать себя за ошибку - значит отречься от почета, с которым тебе размозжит башку дубиной вышестоящий начальник. Поэтому, кто не согласен с приговором, тот ударяется в бега, а кто реально проштрафился и печется о будущем семьи, гордо идет на плаху.
        К смерти здесь приговаривают крайне редко, не чаще раза в поколение, только за ошибки с человеческими жертвами, и то не всегда. Наказывают преступную самонадеянность, задирание носа, пренебрежение фактами. Обычную дурость, не повлекшую тяжелых последствий, тебе простят, заставят отрабатывать ущерб, пока не поумнеешь. С точки зрения Тунгуса, Леша признал себя запредельным дебилом, недостойным не то что казни, а даже суда, - и поступил в целом излишне круто.
        Много воды утечет, прежде чем великий вождь разоткровенничается со мной на эту тему. По его оценке, Сорочкин был, конечно, идиотом, допустившим ту самую преступную самонадеянность, но все-таки скорее жертвой обстоятельств, чем злодеем. Тунгус планировал выторговать Лешу себе - и пускай вкалывает тут пожизненно, обучая туземцев языкам и составляя разговорники. Продолжая, в общем, дело Унгелена, хотя бы частично.
        Я спросил вождя:
        -Допустим, тебе бы это удалось. Ну вот мы придумали, как это сделать, признали Сорочкина мертвым, а тело якобы сожгли - и подарили тебе Лешу. Как бы ты терпел этого человека, зная всю его историю? Да ты бы сам не понял, как вдруг сорвался и разбил ему голову.
        -Ну что ты, - сказал Тунгус. - Я же не такой глупый, как некоторые тут. Я бы посадил его в маленькую комнатку на торговом дворе - и пусть работает на благо народа. Мы бы просто никогда больше не встретились. Я туда не хожу, он не выходит. Учись, советник! Это и есть настоящая ди-пло-мать-ее. Я правильно сказал?..
        -Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой, - заверил я.
        -Это тебе не гвозди в голову забивать! - гордо заявил Тунгус. - Тут соображать надо!
        Достал он меня своими гвоздями, сил нет никаких.
        Гибель Сорочкина признали суицидом официально, но осадочек, как говорится, остался. Есть мелкие нестыковки и по времени, и по положению тела, и по неестественной чистоте орудия - достаточно, чтобы говорить об убийстве. А за вашим покорным слугой отсутствует алиби, зато числится явно обозначенное намерение на покушение, или как это называется.
        И если раньше в отряде меня считали просто шпионом, то сейчас вообще непонятно кем. Некоторые вроде бы завидуют, некоторые боятся, многие откровенно сторонятся, и, кажется, совсем никто не понимает.
        Унгали говорит, некоторые мысли обладают такой мощью, что стоят полноценного действия, в тот несчастливый день, глядя на нее, я так хотел прибить Сорочкина, что после этого мне уже было совершенно незачем его трогать. Он больше не имел значения, не играл роли, я его вычеркнул… Зато она увидела сквозь горе и слезы, как дорога мне. И что я сам еще не понимаю, до какой степени в нее влюблен. И как мешает проявлению человеческих чувств наша глупая ди-пло-мать-ее, но я умею находить такие жесты и совершать такие поступки, которые пробивают стену отчуждения.
        Но тут я забежал вперед.
        До этого мы еще не дожили.
        Дожить очень хотелось. Только мы не знали как.
        Глава 7
        Месяц с начала эпидемии, март, «Зэ-два»
        Проспать боевую тревогу у меня не получилось, я просто не сразу в нее поверил. На одних голых рефлексах вскочил, запрыгнул в камуфляж и ботинки, сунулся за бронежилетом в шкаф, увидел там пиджак и шляпу - и тогда уже очнулся.
        И вышел на улицу.
        Там было шумно и бегали люди.
        Из-за горизонта поднималось неестественно большое темно-красное солнце, а сам горизонт затянуло пыльной дымкой, и над ней, то и дело перечеркивая багровый диск, мотался туда-сюда черный штрих. Понятно, дежурный вертолет ходит галсами над степью.
        Оттуда что-то надвигалось, и, судя по общему возбуждению, оно было очень большое и очень плохое.
        С аэродрома доносился тяжелый гул двигателей на прогреве. Кажется, готовился взлететь даже подъемный кран. Почему бы и нет, у него такая струя от винта, ему оружия не надо.
        Бэтээры, все десять, уже стояли за забором, охватив базу полукругом, развернув стволы в степь. Это пока ничего не значит, их вывела туда система. Она же греет технику на летном поле, чтобы экипажи могли без помех бегать и суетиться.
        Башенка на крыше штаба раскрылась, как цветок, выдвинув пушку, ствол телескопа и подняв на максимум антенну радара. Телескоп нервно дергался. Так бывает, когда заело сервопривод.
        Рядом с башенкой торчали полковник Газин и майор Трубецкой. Командир смотрел в громадную стереотрубу, а начальник разведки - в обычный бинокль.
        -В город звонили? - крикнул я.
        Они уставились на меня сверху и ничего не сказали.
        Скорее всего, просто не поняли, о чем я. Проклятье, у нас же в городе сейчас треть личного состава, на санитарном дежурстве. Они об этом подумали, наверное, - отзывать людей или обойдемся. А я совсем о другом.
        Я побежал в оружейку, на ходу вызывая систему и думая, кого будить, чтобы тот, в свою очередь, растормошил Тунгуса. Летом во дворце все дела сдвигают на вечер и ложатся поздно… Нет, Унгали мне жалко. А Саня человек военный, устроим ему подъем.
        Как бы не так. Унгасан отозвался мгновенно, и голос у него был бодрее некуда.
        -А мы стоим на городской стене, глядим через планшет на это все, - сказал он. - Очень удобно. Ты можешь прислать машину за отцом?
        Я подумал, что по боевому расписанию прислать могу только себя и машина теперь у меня, как нарочно, есть. Правда, мне положено околачиваться в тылу, при санчасти, но я еще в прошлую командировку сказал Шалыгину, что пусть на этот счет не беспокоится. Расписание составляли на Земле, совсем не зная местной специфики, а потом, конечно, никто не озаботился его изменить. В бою мое место рядом с полковником или вождем - впереди, на лихом коне. Шалыгин спросил, что ему будет, если меня с вождем убьют и съедят, а я ответил, что при таком раскладе уже ничего не будет никому.
        Каска, броник, обвес, автомат - как все знакомо. И еще пистолет мне полагается, не знаю для чего, наверное, застрелиться. В оружейке уже никого не было, все убежали вперед, за забор, рассаживаться по машинам.
        На выходе я столкнулся с Билаловым. Даже спросонья великий геолог был велик, как обычно.
        -Доброе утро, советник, - он поймал меня за ремень автомата. - Если вашему начальству интересно мое мнение, я бы отметил, что разведка у нас работает прескверно. Как можно было не засечь стягивание войск со всей степи и их концентрацию вблизи от базы?
        -Скажите это Трубецкому для начала.
        -Уже. Я назвал его дилетантом, только и способным, что подбрасывать «жучков» вуборную вождя.
        -То-то майор такой неприветливый.
        -Еще бы! - бросил Билалов, отпустил меня и проследовал внутрь.
        -Доброе утро, - сказал я ему вслед.
        Когда я садился в машину, за забором вдруг дружно взревело сразу всё. Я оглянулся. Бэтээры, постепенно выравнивая строй, покатились в степь, навстречу пыльной туче. Закрытые по-боевому, без людей на броне, они казались живыми. И три стальных летучих зверя поднялись в воздух, два маленьких, один громадный.
        Силища двинулась навстречу силище.
        И тут я понял, что степь дрожит.
        Топота наступающей конницы не было слышно за гулом нашей техники, но земля отчетливо вибрировала. Господи, да сколько же их. И почему город еще не… Ага, город - уже.
        Солнце поднималось выше, оно подсветило городскую стену, и я видел, как под ней клубится пыль. Значит, стража успела добраться до конюшен, оседлать своих монстров и теперь, пройдя сквозь город, выстраивается перед ним. Но это только первая фаза. Оборона столицы рассчитана по большей части на отражение атаки кочевников, и степной патруль Унгасана следит, чтобы те не подошли незаметно. Кстати, надо спросить его об этом… А с западной стороны города, которая мне не видна, обширные пастбища, и там сейчас творится самое интересное. Оттуда гонят табуны коней ополчения, а люди бегут им навстречу, и когда эти две толпы встретятся, образуется конная армия, которой обоснованно побаивается наш командир. Она с двух сторон обогнет город, пересечет реку и соединится с регулярными силами. И начнет играть на нервах. В барабаны - бум-бум-бум. Городская стража по центру, ополчение на флангах, отряды степного патруля - высокомобильные силы и резерв. Дворцовая стража Унгали - по отдельному плану.
        Бум-бум-бум.
        Увидав впервые, до чего сноровисто разворачиваются войска, никогда не знавшие войны, я далеко не сразу понял, как это у них так лихо получается. И только когда услышал о «памяти предков» - догадался. Ну конечно же. Они знают про войну больше, чем хотели бы. Они не могут забыть ее физически. И поэтому здесь так стараются обойтись без серьезной драки. Кстати, наглые пижоны-кочевники, местные апачи с команчами, любят войну меньше всех. У степняков высокая детская смертность, их мало, для каждого племени десяток убитых - уже неприятность, и не дай бог погибнет сто - это просто неприемлемо, так нельзя, а кто же скот пасти будет.
        Но порох, образно говоря, у всех сухой. Опять-таки - потому что о войне помнят и не умеют забывать.
        Я выехал за ворота. У купола химлаборатории стоял доктор Шалыгин, даже издали усталый. Он поглядел в мою сторону, кажется, неодобрительно. Ну да, все - к противнику, а я от него. А обещал-то - впереди, на лихом коне… Что поделаешь, такая у меня хреновая работа.
        Бум-бум-бум. Теперь я это слышал. Гул за спиной немного стих, зато нарастал грохот впереди.
        Навстречу пылили джипы, перегруженные, облепленные людьми в респираторах. Значит, Газин отозвал из города всех. Мне никто даже не помахал. Да и бог с ними.
        Их можно понять. Народ на войну едет, а я от войны. Да еще и без маски. Совсем чужой, не наш человек. Инородное тело. Прыщ на заднице экспедиции, как меня обозвал начальник штаба - то ли думал, не нашепчут, то ли точно на это рассчитывал…
        Когда я проезжал сквозь строй городской стражи, какая-то невоспитанная лошадь харкнула на лобовое стекло. Она, наверное, хотела привести меня в окончательно доброе расположение духа, и у нее получилось. Я нервно рассмеялся. Стало полегче.
        Великий вождь как раз вышел из тоннеля мне навстречу. Один, без свиты из писцов и доверенных помощников, с которой обычно ходит по городу. Словно к нам на базу собрался. А он, кстати, туда и собрался, чему я удивляюсь.
        -Дочь просила тебе передать, чтобы не лез в драку, - сказал вождь, усаживаясь рядом. - Но я вижу тебя в боевом облачении. Значит, ты готов.
        -Всегда готов, - брякнул я, разворачивая машину.
        -Это многое объясняет, - загадочно высказался вождь.
        Сам Тунгус был одет в парадную тогу и небрежно поигрывал боевым жезлом. Смотрелся правитель как всегда - одновременно величественным и слегка насмешливым. Будто его все это забавляет и сейчас он наши проблемы - одной левой.
        Командиры отрядов издали приветственный клич, шаманы принялись лупить в бубны, Тунгус поморщился, я поспешно нажал на газ, и мы пронеслись сквозь конный строй пулей.
        Выскочив из этого боевого угара на относительно свежий воздух, я присмотрелся, думая, с какой стороны ловчее обогнуть базу или лучше проскочить ее насквозь, и понял, что впереди творится невообразимое. Вот где настоящий боевой угар. Пыль стояла уже на полнеба, стеной, и над ней барражировали летательные аппараты в широком ассортименте.
        Кто испортил воздух, было по-прежнему не разобрать.
        -Быстрее, если можешь, - сказал Тунгус.
        -Я могу очень быстро, но надо сделать вот так…
        Я поставил джип на автопилот и пристегнул вождя ремнем безопасности. Тунгус пошевелился, дернул ремень, понял, как тот работает, и удовлетворенно хмыкнул. Он любит умные вещи.
        А я наступил на педаль всерьез.
        -Неплохо, - сказал Тунгус.
        Мы обогнули базу справа, по летному полю, дальше началась ковыльная степь, и пришлось немого сбавить, потому что машина запрыгала по кочкам. Я смотрел в основном «под ноги» ине сразу обратил внимание: гул барабанов остался далеко позади, а прямо по курсу как-то подозрительно тихо. Только накатывает и пропадает рокот винтов в небе. И пыль больше не клубится, она оседает.
        Потом я это увидел.
        Бэтээры разошлись очень широко, метров на сто от машины до машины, пытаясь контролировать более чем километровый фронт. Между ними редкой цепью рассыпались спецназовцы на джипах с пулеметами и гранатометами. Сколько всего тут наших? Человек восемьдесят?
        Против конной орды.
        В полукилометре впереди, строем пошире нашего, но без заметного охвата с флангов, плотно стояла несметная толпа кочевников. Навскидку их только в первой шеренге намного больше тысячи. А сколько тех шеренг… Кажется, к нам приперлась вся степь, и мне никто не говорил, что ее так много.
        -Да сколько же их!
        -Все способные ездить быстро, - сказал Тунгус. - Около десяти тысяч. Здесь не только воины. В задних рядах подростки и замаскированные женщины. Они всегда так делают, когда хотят удивить числом. Мы знаем эту уловку…
        -Ну да, ведь они - ваше прошлое, - ввернул я, озираясь по сторонам.
        -Ты прав. Мы - это они, только намного умнее. Но если дать кочевникам прорваться такой огромной силой за реку, на запад, будет плохо. Там никто не знает ничего подобного, и все очень испугаются. Поэтому мы им не даем. Когда просто словами, когда угрозами, а иногда - вот так… Кого ты ищешь?
        -Полковника.
        -Он не нужен. Он уже все сделал. Передай ему, что я очень доволен и скоро опять приду говорить с ним.
        -Да вот же он.
        -Ну, можешь проехать мимо… Нам надо вон туда, в центр их строя, только медленно. Еще медленней. Вот так. И освободи меня от этой штуки.
        Я отстегнул вождя, и он снова меня удивил: встал рядом, держась за рамку лобового стекла. Не хватало только, чтобы честь отдал, проплывая мимо бэтээра, из которого вылез и уставился на нас, разинув рот, полковник Газин.
        Но это будет чересчур. Все-таки уровень не тот.
        -Мы ненадолго, - бросил Тунгус полковнику.
        -Ну-ну, - отозвался тот, адресуя это непонятно кому, скорее всего мне.
        -И пусть это перестанет летать, а то очень шумно! - крикнул вождь через плечо, ткнув боевым жезлом в небо.
        Наши остались позади, впереди только степь и конные варвары, и с каждой секундой они казались все внушительнее. Даже вспомнилось ни к селу ни к городу, что автомат не взведен, да и пока еще дотянешься до него… зато в ствол пистолета я загнал патрон. Интересно зачем, ведь нет у меня такого рефлекса.
        До первой шеренги кочевников осталось метров сто, когда я понял, что они не просто внушительные.
        Они зловещие.
        Они, гады, страшные.
        И Тунгусу они, конечно, родственники, может, даже все до единого десять тысяч рыл. Но я-то кто - друг семьи с неопределенным статусом. И вот этим страшным рожам никто не говорил, что я друг.
        Тунгус, похоже, наслаждался моментом. Губы его сложились в гримасу, означающую на «Зэ-два» универсальную межплеменную улыбку. Одной рукой он по-прежнему держался за стекло, а другой поигрывал боевым жезлом, и я краем глаза заметил, что это не просто так. Вождь уже начал разговор с невидимым собеседником.
        Метров с пятидесяти я увидел, как ему отвечают. Потом мне приказали остановиться. Из первой шеренги выдвинулись пятеро и подъехали к нам вплотную.
        Лошадки у кочевников не такие жуткие, как у городских, но вблизи оказались тоже ничего. Не дай бог куснет. Я боролся с дурацким желанием положить руку на пистолет. И надеялся, что наши догадаются не вызывать меня через систему - мало ли, что у степняков означает указательный палец за ухом. Нажмешь ответ, а тебя - кистенем по черепу. Вон у них какие знатные колотушки на ремнях.
        Гордые черные морды кочевых вождей были украшены довольно точными копиями наших респираторов. Здесь быстро соображают и быстро учатся. Красивый, умный и благородный народ. Только бы он поскорее уехал.
        Сам разговор меня озадачил. Велся он на диалекте Ун и получился каким-то односторонним. То есть гости дорогие вообще не произнесли ни слова. А великий вождь династии Ун тепло приветствовал милых родичей и пообещал: едва мор в столице пойдет на спад и великий будет чуток посвободнее, то пригласит всех в гости и сделает такое заманчивое предложение, что те не смогут отказаться. Он уже привел в действие хорошо известный его милым родичам грандиозный план, остановить который невозможно. В этом плане степной родне отводится важная роль, и дальше все будет зависеть от них - либо они с Тунгусом, либо придется отдать их место кому-то другому. Поговорят об этом немного позже, он даст им знать.
        Еще Тунгус от души пожелал кочевникам доброго здоровья. Оно им скоро понадобится.
        Налетчики как-то погрустнели и убрались обратно.
        Минуту-другую они молча играли с Тунгусом в гляделки.
        А потом я услышал вдали топот и повернул голову. Конный строй без какой-то видимой или слышимой команды проделал занятный маневр: всадники первой шеренги начали движение направо, шеренга постепенно втягивалась за угол конного каре и исчезала там. Вот уже повернули коней стоявшие передо мной вожди, пришла в движение вторая шеренга, третья… Каре выворачивалось наизнанку.
        -Попятились, - сказал Тунгус. - Не спеша.
        Я включил реверс, и мы поползли назад, к своим. Тунгус по-прежнему стоял и наблюдал.
        -Восхищен твоим самообладанием, великий вождь, - сказал я, рассчитывая услышать, что это все полная ерунда.
        -Подожди, - сказал Тунгус. - Нет, продолжай движение, но погоди восхищаться.
        И только когда последний кочевник показал нам спину, а мы почти уже въехали задом в русский строй, вождь сел, вздохнул и сказал:
        -Вот теперь можно… Кстати, ты показал себя хорошо. Впрочем, ты был готов к битве. А я совсем нет. Я не ожидал, что будет так опасно. Думал, это только подготовка и они придут еще один-два раза. А сегодня оказался первый и последний раз. Вожди решали, стоит ли нападать прямо сейчас. Когда я увидел это, чуть не растерялся.
        -Думаешь, они рискнули бы… - Я остановил машину рядом с бэтээром полковника и выразительно посмотрел на пушечный ствол. - Правда, они не знают, как это стреляет.
        -Знают, - сказал Тунгус.
        Наверное, у меня было очень глупое выражение лица, потому что великий вождь легонько гавкнул.
        -Ваши фильмы пригодились. А кочевники… Ты сам сказал - это мы в прошлом. Наш народ всегда умел думать и… - Я не знал этого слова, транслятор перевел его условно, как «экстраполировать». - Так что они боятся ваших пушек. И пришли сегодня посмотреть, выступят ли русские с нами заодно. Они проверили, они убедились. С этого дня распри кончены, и очень скоро все племена будут твердо знать, что русские - наши союзники… Нет, опасность была в другом. Она касалась меня и тебя. На случай, если вожди увидят возможность атаковать, они очень сильно раззадорили воинов, особенно молодых. И кто-то мог просто от глупой удали метнуть в нас копье или топор. А когда стало ясно, что боя не будет, вожди испытали большое облегчение, но… Опасность не стала меньше. Воины почувствовали разное. Некоторые - досаду. Их привели на величайшую битву в истории, а это оказалась последняя битва в истории, да ее еще и не было. А кто виноват? Не свои же вожди. Значит, мы с тобой виноваты. Нас вполне могли убить. Вряд ли эта штука, - Тунгус показал на стекло, - настолько прочна, чтобы выдержать бросок копья. Поэтому я стоял, пока мы
пятились. Меня с детства учили уклоняться от летящих предметов, и я отвлекал внимание на себя.
        Я глядел на Тунгуса и не знал, что ему сказать.
        Что стекло выдержит и не такое?
        Что он поистине великий вождь?
        -Тысяча извинений, - донеслось из-за моего плеча. - Простите, что я такой-сякой нарушаю ваш интим, но хотелось бы знать…
        -Народ и династия Ун благодарны тебе за оказанную помощь, - сказал Тунгус, сев к полковнику вполоборота. - Теперь ты можешь быть спокоен. Это не повторится. Они ушли. Они еще придут, но уже как друзья. Советник отвезет меня в город, а ты можешь вернуть своих воинов на базу. Если это уместно, передай им от моего народа э-э… боль-шо-е спа-си-бо.
        -Премного благодарен, - сказал полковник. - Непременно передам.

* * *
        Через полчаса в степи что-то взорвалось, полетели клочья, поднялся столб дыма и начался пожар.
        Кочевники выступили в своем репертуаре - пока мы с ними вели переговоры, они заслали к базе лазутчиков старым добрым манером, ползком по степи. Кто знает, как эти черти догадались, что хранилище твердых бытовых отходов, известное в нашем отряде как «помойка имени подполковника Брилёва», выдается за охраняемый периметр и не прикрыта ни визуальным наблюдением, ни даже какими-нибудь самыми паршивыми датчиками. По этому поводу в штабе состоялся поистине эпический скандал.
        Так или иначе, кочевники беспрепятственно умыкнули с помойки дырявую покрышку от джипа, сломанный шуруповерт, гнутый лом и полевой системный интегратор, который мы безуспешно искали всей базой. Когда его уволокли на пять километров, интегратор включил самоподрыв и громко бахнул. Загорелась степь. Чернецкий и подъемный кран получили ради такого случая «добро» на полеты и битый час мотались туда-сюда, заливая огонь.
        Тунгус долго хохотал и сказал, что он нас обожает.
        Полковник рвал и метал.
        Я позавтракал и лег спать. Меня слегка знобило.
        Нет, это была не ветрянка. Я просто отчего-то устал сегодня.
        Глава 8
        Два месяца с начала эпидемии, апрель, «Зэ-два»
        Дежурить во дворце относительно легко и немного совестно.
        В городе около двух тысяч больных, и тысячу уже похоронили. Ветрянка бьет аборигенов без разбора, с бешеной смертностью. Шалыгин подсчитал, что, если бы мы не вмешались, умирало бы сорок процентов зараженных детей и семьдесят у взрослых. Мы на данном этапе сбиваем эти показатели до десяти и тридцати. Наша полевая лаборатория превратилась в фармацевтический заводик и пыхтит, как паровоз. Вся экспедиция, за исключением наряда по базе, в три смены бегает по столице, пользуя страдальцев кустарным жаропонижающим и обкалывая здоровый еще народ самогонными иммуномодуляторами.
        А вот дворец - особое дело. Там сейчас болеют только пятеро, следить за ними все равно надо, однако вот незадача: туда кого попало не пускают. Ты должен быть либо официальным лицом, чтобы статус позволял совать нос в покои вождей, либо черт знает кем, - но тебе разрешили, а другим нет.
        Тунгус лично отобрал троих: биолога Белкина, строителя Рыбаренко и меня. Разведка пришла, естественно, в нездоровое возбуждение. Она принялась искать хоть какие-то зацепки и раскопала у Рыбаренки красивый рыцарский герб, о котором тот был ни сном ни духом. Все стало ясно сразу. У меня-то гербов целых два, за мной числится восемьсот лет подтвержденной истории рода по линии отца и шестьсот по маме. Значит, великий вождь чует своим экстрасенсорным носом дворянскую кровь! Биолога проверяли уже чисто для галочки и впали в полный ступор, когда выяснилось, что этот поц только прикидывается Белкиным, а там одни лазерсоны со шмулевичами, и даже затесался боком печально известный Юровский, палач царской семьи. Белкин от такой новости сначала малость ошалел и ходил задумчивый, а потом заявил: нечего переживать, гордиться надо! Если сам великий вождь решил, что я достоин, - это, считайте, знак качества!.. Лично я ему аплодировал. Между прочим, майору Трубецкому, который очень старался просочиться в нашу группу и намекал вождю, что имеет к тому веские основания - служил в армии медбратом, - Тунгус отказал.
Надо было видеть физиономию Трубецкого, когда вождь бросил ему: «А ты, князь, любишь подсматривать за отхожими местами - вот и продолжай наблюдать издали!» Долго потом бедняга Трубецкой распускал через доверенных людей слухи, будто никакой он не князь и во дворцовые сортиры «жучков» не посылал. Некоторые даже поверили. Тем более это и правда жучки - мало ли, куда заползут…
        Народ местный счастлив, что русские с ним возятся, и дохнет, улыбаясь. Русские пока вроде не дохнут, зато болеют трудно, заливаясь слезами и матерясь. У нас в санчасти на сегодня четверо с «пробитым иммунитетом», и до чего же им плохо… Морально намного хуже, чем физически. Когда подскакивает температура и у человека ослабевает контроль, становится видно, как тяжело мы переносим стыд и позор.
        Стыдно всем и каждый день, но пока мы со стыда не померли - шевелимся. На одного нашего приходится три десятка больных, и еще надо отслеживать минимум двадцать пациентов, которыми занимаются санитары из местных. Переболевших туземцев мы обучаем, даем им экспресс-аптечки, это здорово помогает. Они хорошо справляются, но мы обязаны контролировать их работу.
        Трудно описать, насколько эпидемия нас сплотила. У местных редкий дар проницательности и сопереживания. Они видят, как искренне мы стараемся помочь, остро чувствуют наше горе. Одна беда: поскольку русские тяжело болеют, но все-таки не умирают, теперь все здешние женщины яростно хотят от нас детей. Мужчины как минимум не против. Россияне уже в таком состоянии полного опупения, что сами не против. Но это ведь не простая ветрянка, а вирус-мутант, зловредный до ужаса, с которым еще разбираться и разбираться. Наплодим уродов - потом хоть вешайся.
        Вирус земной ветрянки боится солнца, живет на открытом воздухе десять минут, шансы заболеть повторно близки к нулю. А эта сволочь - такая устойчивая и злая, будто ее нарочно выпестовал какой-то безумный ученый, подправив слабые места. По официальной версии, она здесь мутировала и набрала силу. Что было на самом деле - тема для разговоров шепотом. Лично я о вирусе даже не думаю. То есть у меня была идея, я ее оформил, послал куда надо и забыл. Как советует доктор Мага - не умножайте сущностей, а то с ума сойдете, тогда придется вас поймать и вылечить; вы же этого не хотите, правда?
        А потом меня Трубецкой позвал. Затащил в бэтээр, включил какой-то приборчик, все углы обнюхал, потом сунул под нос планшет с картинкой - и улыбается.
        -Это что?
        -Строго конфиденциально. Только между нами. Я слышал, у вас была версия, очень интересная, даже остроумная… Коллеги из одного ведомства попросили меня ее расследовать. Я кое-что нашел и отослал результаты. Сегодня я узнал, что информация подтверждена и, как говорится, пошла в работу. Россия выжмет из нее максимум. Поздравляю. Вы молодец.
        На картинке было не пойми чего - красная точечка на бледном пористом фоне.
        -Мне пришлось целый день проторчать в холодильнике, бр-р-р… Это затылок профессора. Место у основания волос, где была приклеена капсула с вирусом. Тут в него внедрилась эта дрянь. Вероятно, в день, когда мы проснулись на борту «Дежнёва», или чуть раньше. Откуда вы знали о микрокапсулах с эффектом памяти?
        -Выдумал.
        -Ой, темните, советник, ну ладно…
        -«Дежнёв» вернулся на той неделе. Механиков уже раскрутили?
        -Без понятия. Мне такие подробности не сообщают, это же не военная разведка, а дружественная организация, которой я оказал услугу… Но механиков упаковали, как только они сошли с борта, это я знаю точно. Ясно, что противник все знал о Сорочкине и «вел» его. Ну и ясно, что, имея тело со следами внедрения, мы противника держим в кулаке. Да хватит и модели, которую я отослал после глубокого сканирования. Эти капсулы оставляют характерные следы… Технология прошлого века, ее давно не применяют. Удобно, надежно, но рискованно - слишком легко выйти на производителя. А в нашем-то случае чего бояться? Противник был уверен, что папуасы взбесятся, перережут всю экспедицию, а трупы скормят гиенодонам. Чистая работа, никаких улик…
        Я слушал майора и размышлял. На Земле тишь да гладь и никто не требует, чтобы мы убрались отсюда. О нас как будто забыли. Мировому сообществу вообще не интересно, живы мы или нет. Департамент ждал, что шумную кампанию: «Трагедия на «Зэ-два», русские занесли туда вирус, аборигены умирают!» приурочат к возвращению «Дежнёва» - а ничего не происходит. У нас грандиозная операция прикрытия разработана, люди старались, а никому не надо.
        Если, как говорит майор, информация пошла в работу и Россия выжмет максимум… Похоже, она уже начала.
        Кстати, а зачем он мне все это рассказал?.. Не делятся такой информацией с человеком, который всего-то подбросил версию. Даже если думают, будто он - коллега из дружественной организации. Без санкции - никогда.
        -Услуга за услугу, советник. У меня к вам будет просьба. Только не смейтесь, хорошо?
        -Не буду. Я злой. Вспомнил Сорочкина - и прямо вне себя от ненависти. Хотя мог бы давно его простить. К батюшке сходить, что ли… Или лучше сразу к доктору Маге?
        -Соболезную. Но это все так понятно… Я бы тоже ненавидел человека, который меня заставил ему гвоздь в голову забить!
        -Майор!..
        -Кто я такой, чтобы перечить великому вождю? Тунгус считает, вы убили, а я - что? Мое дело маленькое. Да его бы тут любой грохнул за наших папуасов… Тем более за Гену.
        -И даже вы?
        -Нет, мне нельзя, я на работе. Только в свободное время. Но я всегда на работе.
        -Так и я всегда на работе!
        -Ну вот такая у вас хреновая работа! - сказал майор.
        Чем навсегда поселил во мне мысль, что проверять домик дипмиссии на прослушку надо тщательнее. Еще тщательнее. Педантично. А не как обычно.
        -Возвращаясь к Тунгусу…
        -Ах вот как!
        -Да. Вы не могли бы, дорогой советник, употребить свое влияние и объяснить великому вождю, что я никогда не подбрасывал «жучков» вдворцовые туалеты? Понимаю, странная просьба. Но я этого не делал! Я вообще был во дворце один раз, когда мы его чистили после делегации ООН!
        -Знаете, а ведь действительно странная просьба, - сказал я. - Вы не могли бы как-то объясниться? Видите ли, чтобы правильно доложить вождю, мне надо вникнуть в суть проблемы. Что вас так волнует в дворцовых сортирах?
        -Да ничего!!! - заорал майор. - Ничего меня там не волнует! Ой, простите, вспылил. Штернберг это был, понимаете? Мишка Штернберг! Почему я должен отдуваться за него?! Я просто хочу, чтобы вождь ко мне нормально относился и прекратил эти подначки. Вождь отличный дядька, за что он меня невзлюбил? Мне не надо его милости для работы, мне чисто по-человечески обидно! Кстати! Почему он зовет меня князем? Никакой я не князь!
        -А вот это зря.
        -Почему?!
        -Если великий вождь сказал - князь, значит, вы князь. С чем вас и поздравляю. И знаете, на вашем месте я бы не отнекивался. Вы же наверняка в курсе, чего Тунгус хочет от России в отдаленной перспективе. А может, и не в столь отдаленной. А ведь Тунгус просто так ничего не хочет. Ему для себя ничего не надо, он в будущее глядит. Он за русских куда больше волнуется, чем мы сами.
        Трубецкой сначала раздраженно засопел, потом задумался.
        -Ну… - протянул он после некоторой паузы. - Тогда это… Очень приятно, князь!
        И протянул мне руку.
        Выходя из бэтээра, он запнулся о порог и чуть не упал, и только сейчас я заметил: красавец майор здорово осунулся. Нелегко ему даются городские санитарные дежурства. Стало немного стыдно. Как всегда, когда я вспоминаю, что сам-то прохлаждаюсь во дворце.
        Плохи наши дела. Экспедиция уже валится с ног, а сколько еще сил понадобится. Москва подбадривала нас советами по дальней связи и клялась: вакцина будет готова через месяц. Да, но потом два месяца пути… Оставалось держаться на голых нервах извечным манером, коим издавна славны русские, - «стоять и умирать».
        Трудиться и ждать.
        Глава 9
        Пять месяцев с начала эпидемии, «Зэ-два»
        Дождались мы третьего дня: на орбите нарисовался тяжелый звездолет МЧС «Михаил Кутузов». И настало бы нам облегчение, но мы спускаемый аппарат с вакциной, как бы сказать помягче, не поймали.
        То есть мы старались, но куда нам с ним справиться.
        Связисты говорят, когда полковник обсуждал этот умопомрачительный казус с командиром «Кутузова», было полное ощущение, что Газин вот-вот выскочит на улицу, откроет стрельбу из пистолета вверх, дострелит до орбиты и продырявит звездолет, чисто со злости.
        Он так на него орал: «Падла ты одноглазая!» - что слышала вся база.
        А сверху очень мягко ответили: простите, ребята, сбой системы ориентации, виноват, но помочь ничем не могу, вы на карантине, у меня приказ.
        Ага, закричал Газин, пусть мертвые такие-растакие сами хоронят своих мертвецов, вот твой приказ, да?! Ну и лети отсюда, железяка хренова, без тебя справимся!..
        Не справились. Потеряли десять человек. Это был такой удар, что экспедицию будто пыльным мешком по голове стукнуло, всю и сразу.
        И я твердил себе: поверь вождю, он не ошибается, у Чернецкого сработала интуиция. Разве трудно поверить?
        Трудно. Слишком много было шансов, что никакая там не интуиция, а просто истерика.
        Как у всех.

* * *
        Спускаемый аппарат для атмосферных планет - надежная и простая капсула. Почти такая же, как на ветхозаветных - простите, классических, - «Союзах». Вмещает троих с багажом или до полутонны груза. Как говорится, система, проверенная временем. Некритичные отказы составляют один процент, а когда был последний критический, вообще забыли. Ты бросай ее аккуратно, и все будет хорошо.
        Поскольку у нас все было плохо и ждали мы капсулу, без преувеличения, как манну небесную, а неприятности имеют свойство взаимно притягиваться, вполне логично, что именно нам достался тот самый один процент. Вроде ничего страшного, капсула промазала на каких-то полтораста километров, только снесло ее за границу степи, в зону разломов, где скалы и трещины.
        Чернецкий и Акопов устремились на перехват; начальник сводного летного отряда капитан Петровичев строго-настрого приказал им не делать глупостей. Но все догадывались: если Акопов успеет - он именно это и сделает. По закону подлости капсула уверенно шла туда, где рельеф самый трудный. Отвратительный просто рельеф, каньоны и пещеры, дырка на дырке.
        Скорость подъемного крана на форсаже - триста. Петровичев орал, требуя, чтобы командир воздушного судна прекратил убивать машину; Акопов раскочегарил ее до трехсот тридцати, все отрицал и советовал контрольной башне протереть глаза, потому что подъемные краны так быстро не летают… На высоте в километр спускаемый аппарат раскрыл основные парашюты, и его вдобавок начало сносить ветром. Чернецкий нарезал вокруг капсулы петли и докладывал обстановку таким казенным голосом, что стало ясно: прилетели.
        Билалов в штабе посмотрел на карту и сказал: имеем каньон глубиной метров двести, стены полого сужаются, подъемный кран сможет опуститься только до половины, дальше заденет стену винтом. Если кого-то интересует мнение специалиста, пора заняться альпинизмом. Пусть спецназ грузится в свой вертолет и берет столько троса, сколько у нас есть. Внизу множество пещер, но, слава богу, спускаемый аппарат не вполне шарообразный, далеко не укатится… Больше, по сути дела, доложить нечего, мы эту зону исследовали поверхностно, там сплошной известняк, он нам даром не сдался.
        Капсула совершила мягкую посадку на краю обрыва, постояла немного как бы в задумчивости, а потом рухнула в каньон.
        Полежала там на дне - и покатилась.
        Подъемный кран опоздал буквально на пару минут. Когда Акопова спросили, какую именно глупость он намеревался сделать, тот ответил: ябы поймал капсулу манипулятором за парашют, еще в воздухе… Петровичев трижды перекрестился и посулил Акопову психиатрическую экспертизу сразу по возвращении на Землю. Чем сильно обидел доктора Магу.
        Тем временем спускаемый аппарат медленно, рывками, катился в ту сторону, где разлом становился ?же и неведомо куда уходила глубокая подземная расщелина.
        Билалов требовал, чтобы ему вернули Чернецкого - надо грузить аппаратуру. Если кого-то интересует мнение специалиста, заявил он, по дну каньона пошла вода, и раз поток такой силы, что тащит капсулу, это стоит исследовать.
        Чернецкий летал туда-сюда над каньоном, пытаясь разглядеть, что за чертовщина там творится. Воды он точно не заметил.
        Я прыгнул в вездеход и помчался к городу.
        Часом позже я вернулся со старым опытным следопытом, которого рекомендовал лично великий вождь. К этому моменту разведка потеряла в каньоне два дрона, но самое главное выяснила, и сказать, что полковник Газин выглядел ошарашенным, - значит сказать очень мало и очень цензурно.
        Подземелье населяли существа наподобие термитов, общественные насекомые размером с большую кошку, и орда этих тварей, облепив трехтонную железяку, радостно толкала ее куда-то в свои закрома.
        На биолога Белкина было просто больно смотреть.
        Следопыт объяснил, что сейчас время неудачное, как назло: сезон, когда термитники делятся, образуются новые гнезда, и под это дело насекомые тащат туда все, что им кажется полезным. Рабочие особи не представляют большой опасности, но все происходит под надзором и прикрытием солдат, а у тех жвала такие, что руку перекусят на раз. И еще эти гады умеют прыгать. Убить термита-солдата очень трудно, разве только оглушить.
        Полковник заметил, что, как они прыгают, мы уже в курсе, у нас два дрона загрызли. И спросил, когда следопыт в последний раз сталкивался с термитами.
        Тот честно сказал: мы туда вообще не ходим, там делать нечего, но вот мой пра-пра-пра-прадедушка по распоряжению тогдашнего великого вождя изучил повадки термитов. Они питаются в основном грибами, у них в пещерах целые грибные сады. Значит, мы даже в отдаленном будущем не станем драться из-за пищи - ну и пусть эти твари под землей сидят. Пока жрать не просят, они нас не волнуют.
        -Пра… дедушка спускался вниз и ходил по пещерам?
        -Ну да, конечно, - ответил следопыт.
        -И как он это делал?
        -Он был великий охотник. Он делал вот так, - следопыт показал руками, - и твари замирали. Ненадолго, но хватало времени, чтобы проскочить мимо. Не знаю, как у него получалось, я-то не великий охотник, но совершенно точно он делал вот так. Попробуйте, это должно помочь.
        -Спасибо большое, - сказал полковник. - Мы непременно сделаем вот так, только с шоковыми гранатами.
        Я как мог описал следопыту действие светошумовой гранаты.
        -Не надо, - сказал тот. - Вы можете выиграть несколько мгновений и, наверное, даже раскидаете по сторонам рабочих, но сотрясение привлечет только больше солдат. Лучше жечь их огнем, если у вас есть пламенное оружие, но учтите, когда погибших станет много, они решат, что это стихийное бедствие и надо спасать все ценное. Солдаты продолжат драться, а рабочие укатят эту вашу штуку в пещеры, где вы ее просто не найдете… - Подумал и добавил: - Кстати, жареные они очень вкусные.
        -А ты-то откуда знаешь?
        -Ну так прапрапрапрадедушка…
        -Достаточно, - сказал полковник. - Советник, надеюсь, вы знаете, как наградить вашего… эксперта хренова. И на будущее увольте меня от сказок про дедушек таких-разэтаких!
        Полковник был чертовски зол, и я не рискнул вступать с ним в дискуссию. Он бы просто меня послал. Концепция «памяти предков» никак не укладывается в его слишком рациональной военной голове.
        Впрочем, кое-что он принял на веру и теперь обсуждал с командиром спецназа, разумно ли применять в каньоне подствольные гранатометы.
        Не хочу, чтобы у кого-то сложилось мнение, будто Газин резко поглупел. Он первый сказал, что проблема решается инсектицидом, и в теории мы даже смогли бы его сделать, потратив неделю-другую на опыты и производство. Нам просто катастрофически не хватало времени. Капсула приближалась к расщелине, ведущей в черт знает какие катакомбы. На дне каньона у спецназа есть хотя бы относительная свобода маневра. Чтобы достать контейнер с вакциной, хватит трех-четырех минут. Отмахаемся как-нибудь - и резко наверх, вертолет нас вытащит. В конце концов, там всего лишь тараканы, пускай здоровые и с зубами…
        Следопыт догадался, что ему не поверили, и пришел от этого в полную растерянность. Всю обратную дорогу я объяснял ему, как у нас устроена передача опыта из поколения в поколение и почему никто на Земле не сможет доказать, что его прапрапрапрадедушка «делал вот так», если не предъявит картинку или письменный источник.
        О том, что источник хорошо бы с печатью и на официальном бланке, и все равно найдется масса желающих его оспорить, я деликатно умолчал. И без того местные в открытую жалеют землян за нашу очевидную бестолковость. А тут уважаемый человек может решить, будто мы совсем убогие.
        Я сам был такой убитый всем этим, что, когда попался на глаза Унгали, она взяла меня за руку и долго не хотела отпускать. Пришел Унгусман, оценил, как девушка на меня смотрит и как я под ее взглядом набираюсь жизненных сил. И вдруг говорит: знаешь, есть люди, у которых голова вождя. Они умеют думать, как вожди. Они правильно все оценивают, понимают долг правителя перед народом, умеют смотреть в будущее… Но этого мало, чтобы стать вождем.
        -Чтобы стать вождем, надо быть вождем!
        Я давно научился интуитивно ловить тонкие нюансы языка и смог хотя бы воспринять реплику буквально. Транслятор от такой мудроты просто завис.
        -Объясни, о великий.
        -Да он сам не понимает, - сказала Унгали и рассмеялась.
        У вашего покорного слуги чуть сердце не выпрыгнуло: девушка позволила себе дикое нарушение этикета. Перешучиваться с вождем может кто угодно, но насмехаться над ним самим - дело сугубо родственное. То есть либо меня приняли в семью, а я и не заметил, либо в династии Ун намечаются подвижки, и великий Унгусман уже ограниченно великий, а я, лопух, опять-таки не заметил.
        Вождь напустил на себя загадочный вид и ушел.
        Нет, ограниченно великим он не выглядел даже со спины.
        -Пообещай, что не полезешь в каньон, - вдруг попросила Унгали. - Мы сами туда не ходим, это еще прапрапрапрадедушка запретил. Насекомые очень вкусны в жареном виде, но слишком опасно добывать их из пещер. А вы не местные, разговаривать с нашей природой не умеете, вас под землей просто загрызут. Понимаю, надо идти, но пусть это сделают воины, а ты не думай даже.
        Я честно ответил, что таскать барахло из муравейника не мое дело.
        Она заметно обрадовалась, прижалась ко мне и вдруг поцеловала в губы - насмотрелась земных фильмов, наблюдательная барышня, - сказав, что ей давно было интересно, как это у русских делается и какие ощущения. Мы немного еще потренировались, и я поспешил обратно на базу, уже не такой убитый.
        Ребятам из спецназа жить оставалось меньше часа.
        Отделение на тросах спустилось вниз, и все осталось там. Не стоило им начинать с шоковых гранат, а если совсем честно, просто шуметь не надо было, но тогда сама операция теряла смысл. Как и предсказывал абориген, «спецы» выиграли секунд тридцать, и даже успели подойти к капсуле вплотную, а потом набежали термиты-солдаты. Половину наших завалили телами и загрызли буквально за минуту. Пятеро выживших отступили по каньону назад, но это не помогло. Вертолет уже не успел их подхватить. Он поднял из каньона только несколько десятков термитов, повисших на тросах. Расстрелял тварей из пулемета, отлетел в сторонку и там без разрешения сел. Пилоты сказали, им нужна передышка.
        На командном пункте стояло поистине гробовое молчание. То, что никто не взбесился и не перекусал остальных, я объясняю абсолютной ледяной решимостью добраться до вакцины любыми средствами. Только начальник штаба ушел в санчасть, там его накормили до отвала таблетками, и вернулся он такой же тихий и холодный, как все.
        У меня просто сердце замерзло. Я ничего не чувствовал.
        Уцелело несколько камер погибших, и нам было видно, как рабочие термиты деловито обкусывают с тел амуницию. Потом утащили и сами камеры.
        Спецназ пешком, крадучись, подобрался к каньону, долго смотрел вниз, не рискуя использовать дроны, потом осторожно спустился и, не встретив никакого сопротивления, поднял со дна истерзанные тела.
        Тремя часами позже капсула прекратила движение. Мы локализовали ее на дне огромной пещеры. Там нашлась узкая трещина в потолке и относительно ровная площадка близко к центру. Площадка была завалена мусором неясного происхождения, тут же валялась одна из наших камер и показывала автомат с обгрызенным ремнем. Термиты зачем-то суетились вокруг капсулы, и это совсем не радовало.
        Вертолетчики сказали, что им, к сожалению, в трещину - никак. А то бы они, конечно, да. Но там в самом широком месте десять метров. У нас вообще нет ничего летающего, что туда пролезет. Кроме дронов, конечно. Если навесить на них пулеметы… Идея атаки беспилотниками продержалась недолго - пока не сообразили, что дрон-ремонтник сможет открыть люк капсулы, но не дотянется своими манипуляторами до кейса с вакциной. Надо посылать людей.
        Командир спецназа, бледный и пугающе собранный, тихим голосом доложил, что, если нужны добровольцы, у него их двадцать.
        На обсуждение встали два варианта: либо взорвать потолок, либо залить пещеру напалмом. Первый будет признан ошибочным (термиты откопают капсулу раньше нас), второй сомнительным (вдруг и правда укатят ее в боковые тоннели, которых внизу тьма).
        Поняв, что все падают от нервной перегрузки и уже ни черта не соображают, полковник назначил на завтрашнее утро совещание с участием великого вождя. Если тот соизволит, конечно.
        Чернецкого вообще никто ни о чем не спросил.
        Глава 10
        06 июля, аэродром базового лагеря экспедиции МВО РФ на «Зэ-два»
        Помню, как сейчас: ястоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого бодро прошагал мимо к своему конвертоплану, и командир воздушного судна смотрел куда-то вперед и вдаль, не замечая никого, зато второй пилот Шурик Гилевич издали мне подмигнул.
        Они все были очень красивые и деловые в темно-синей форме гражданской авиации, такие шикарные ребята, ну просто герои, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что им - можно, а тебе нельзя.
        На планете карантин, полеты запрещены вплоть до особого распоряжения. И если эти бедовые парни решили-таки подняться в небо по своим неотложным героическим делам, ты-то не дергайся.
        Следом за экипажем прошли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами, как багаж, и глядели чистым багажом, равнодушными глазами, демонстрируя всем видом, что, если КВС - Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. У них крепко спетая банда типа «сам погибай, товарища выручай», а ты жуй травинку и не вмешивайся. Зря, что ли, тебе подмигнул Шурик, он попусту не подает сигналов.
        День выдался пасмурным, едва ли не впервые за все жгучее местное лето, и ветерок шелестел степным ковылем. Впереди, за границей летного поля, не было ничего, что напоминало о человеке, только серая равнина до горизонта. Если смотреть туда, можно, наверное, притвориться, что никого нет вокруг и ничего не происходит. Или закрыть глаза и, слушая тихий шепот степи, улететь мыслями далеко-далеко.
        И хоть на миг забыть, где мы сейчас и сколько наших здесь навеки.
        Непозволительная роскошь.
        Травинку я жевал и глазел по сторонам не ради безделья, а согласно этикету: стояли мы на краю поля с великим вождем Унгусманом, имея вполне дружескую, однако утомительную беседу на актуальные темы внутренней политики. Смотреть на верховного правителя династии Ун, когда он с тобой говорит, невежливо; надо сначала коротко глянуть, показав, что изготовился внимать его мудрости, а дальше скромно потупиться. Но опустить очи долу не позволял уже мой личный статус. Приходилось, навострив уши, озираться туда-сюда, то на далекую глинобитную стену местной столицы, где мудро и жестко правил Тунгус, то на домики нашей базы, где свирепствовал начальник экспедиции полковник Газин. В обоих случаях зрелище не радовало.
        Я слишком хорошо знал, что творится там, внутри.
        А на орбите звездолет, только нас не заберет.
        Очень не вовремя я вспомнил, что путь домой закрыт. Моя третья вахта за двадцать световых лет от Земли подходит к концу, но вряд ли завершится. Мои навыки дипломата больше не имеют значения, я никому не могу помочь, от меня никакого толку. День за днем я честно тяну лямку рядового члена экспедиции и мог бы в том найти утешение, да не получается. Временами так устаю, что готов сдохнуть, но даже на это не имею права…
        И тут летчики изобразили свой, извините за выражение, демарш. Пока я пытался его осмыслить, Тунгус как-то весь подобрался, двухметровая антрацитовая громадина, и сделал короткий, едва заметный жест от живота, будто оттолкнул Чернецкого и компанию тыльной стороной ладони. У нас это значит «шли бы вы отсюда», а у местных - наоборот, универсальный знак сопричастности и пожелания скорейшего исполнения задуманного.
        Чернецкий вдруг коротко оглянулся через плечо и кивнул Тунгусу.
        Грешным делом я испытал вместе с недоумением известное облегчение. Вождь меня совершенно измучил, приятно было отвлечься.
        Не знаю, объяснит ли это мое замешательство, но великий вождь Унгусман действительно великий, у нас теперь таких не делают. Он до того великий, что ходит повсюду один и с голыми руками, может себе позволить. Видит насквозь все живое, а оно его слушается. Даже лютые степные псы, которые, по слухам, принципиально, чисто из вредности, не поддаются одомашниванию, завидев Тунгуса, радостно виляют хвостами совсем как земные собаки… И когда этот ослепительно черный и оглушительно харизматичный дядька начинает на тебя давить, а ты согласно этикету жуешь травинку и делаешь одухотворенное лицо, - ей-богу, даже война обрадует.
        Обычно вождь меня не плющит своим величием, держит за равного, зовет другом. И сегодня чисто по-дружески так наступил на горло, что я счастлив был отдышаться хоть самую малость.
        А Тунгус сказал, провожая летчиков взглядом:
        -Хорошие парни, доброе задумали, почему ваши начальники запрещают им?..
        И сам же ответил, пока я искал слова:
        -Начальники боятся потерять силу управления. Понимаю. Сам такой. Иногда проще все запретить, чем устранять последствия. Особенно в трудные времена. Но если находятся герои…
        Я не успевал переводить слово в слово; ксчастью, на территории базы речь любого туземца, по умолчанию, «пишется», потом расшифруем, да и общий посыл ясен. Тунгус пытался донести до меня очевидную, как ему казалось, мысль, что правильный вождь, в отличие от неправильного вождя, умеет отличать правильных героев от неправильных героев. И даже когда всем запретили всё подчистую, надо оставлять лазейки для хороших парней, задумавших доброе: вдруг они своим самоуправством выручат племя, не казнить же их потом.
        Второй смысловой слой я тоже выловил: Тунгус деликатно намекнул, что очень уважает полковника Газина, тот еще ни разу не дал повода усомниться в своей мудрости, и вообще русские молодцы ребята, хотя и порядочные идиоты, но в нынешних обстоятельствах стоило бы наплевать на отдельные запреты, а то как бы не стало еще хуже.
        Сдохнем же.
        У местных есть аналог нашему понятию «интуиция», и Тунгус говорил, что в обыденной жизни полагаться на интуицию глупо, зато в моменты смертельного риска именно ее надо слушать. Летчики, на взгляд Тунгуса, сейчас повиновались инстинкту и потому имели шанс на выигрыш; аконтрольная башня, с которой вдруг начали орать невнятное, но явно неприятное, она как стояла на месте, так и обречена стоять, покуда не рухнет. Ну и заткнулась бы. Сошла бы за умную.
        -Вот семеро смелых! - провозгласил вождь. - Запомни их, друг мой. Наверное, их потом накажут. Но такие, как они, проложили твоему народу дорогу к звездам!
        Тунгуса так разобрало, что он даже руку положил мне на плечо, а другую эпически простер Чернецкому вослед.
        Я ничего не понимал, кроме того, что вождь, в отличие от меня, все понимает.
        Честно говоря, я не мог в тот момент нормально исполнять служебные обязанности, поскольку боролся с приступом паники.
        Вождь пришел по вопросу, как я уже говорил, внутренней политики: он настоятельно рекомендовал мне сделать ребенка его дочери, прекрасной Унгали. Тунгус знал, я буду против; ая вдруг почувствовал, что очень даже «за» - помирать, так с музыкой. Тут-то мне и стало дурно, впервые по-настоящему дурно за последние безумные полгода, когда умер Унгелен, потом убился Сорочкин, а дальше на глазах развалилось все, и прахом шли былые достижения, и смерть косила местных, и вчера погиб наш спецназ… Мы в поисках выхода метались так и сяк, плевали на дисциплину, нарушали карантин, это было в порядке вещей, и я не чувствовал страха. Теперь - когда понял, что летит к черту моя профессиональная этика, - испугался. Значит, край настал. То ли сдают нервишки, то ли я чую, как близко погибель, и мечтаю хоть под конец побыть нормальным человеком, которому можно просто влюбиться и не обманывать себя, будто он ходит во дворец вождя исключительно по долгу службы.
        Когда меня заподозрили в жестоком убийстве с особым цинизмом, я не испугался, было просто грустно и немного даже смешно. А сейчас накатило - хоть плачь.
        А великий вождь Унгусман, папуас этакий, не боится ничего, он считает, что у нас временные трудности и русские с ними совладают. Если не будут мешать своим героям, то совладают прямо сегодня.
        Мы уже сами в себе разуверились, а инопланетянин верит в нас.
        Спасибо ему, конечно.
        Тяжелая рука вождя лежала на моем плече, и профессионал во мне требовал анализировать это, а человек просто впитывал доброе тепло и пытался думать о хорошем.
        А семеро смелых, растуды их туды, полезли в конвертоплан.

* * *
        …И сразу врубились движки, а я стоял, жевал травинку и наблюдал. Толку от меня ноль, ну так хотя бы молчу в тряпочку. Чернецкий не выглядел сумасшедшим или дезертиром, он смахивал на человека, затеявшего авантюру, за которую по головке не погладят. Нечто технически невыполнимое или выходящее за грань разумного, когда слишком многое зависит от простой удачи. Но раз Чернецкий рискует, значит, он видит какой-то вариант. Все КВС так обучены, чтобы в безвыходном положении использовать любые ресурсы. Они дерутся чем попало и до последнего вздоха. В точности, как командиры звездолетов, кораблей, субмарин, в общем, нормальные русские офицеры.
        От контрольной башни бежали люди, на взлетке тоже началось суматошное движение, но делать что-то было уже поздно. Ну разве схватить конвертоплан за хвост манипулятором подъемного крана. Хорошая, кстати, идея. Эти-то не догадаются, просто от неожиданности, им выходка Чернецкого как гром с ясного неба. А вот будь я тут главным, меня бы ждал трудный выбор. Та еще этическая ловушка и тот еще высший административный пилотаж: дать хорошему человеку сделать глупость, одновременно пытаясь ему помешать, но так, чтобы он все равно смог и не убился из-за тебя, и главное, чтобы никто ничего не понял…
        Обычно, ей-богу, проще схватить за хвост, да и черт с ним, как мудро заметил великий вождь Унгусман. А то развелось героев. Русский менталитет, видите ли: наш паровоз вперед летит, а кто не спрятался, тот не пьет шампанского.
        Одного я не мог угадать: зачем Чернецкому геологи с пустыми руками, без рюкзаков и инструмента. Лишних три центнера и никакого смысла. Они, конечно, не менее отчаянные ребята, чем летчики, а то и пострашнее будут - неспроста у Билалова кличка «Дикий Билл», - и крепко спаяны с летунами в единую команду…
        И тут в голове мелькнуло: развесовка. Геологи имитируют полную штатную загрузку машины. Похоже, нас ждет воздушная акробатика.
        На душе стало как-то пусто и холодно. Я все понял.
        Тунгус отпустил мое плечо и вполне по-человечески сложил руки на груди. Вид у него был самый что ни на есть довольный. Вождь наслаждался подготовкой к несанкционированному подвигу, за который ему не придется никого дубасить по голове.
        Конвертоплан дал тягу. Маленькая, забавно сплюснутая машинка с плоским брюхом и прямоугольным крылом, прочно стоящая на крепком шасси, окуталась пыльным облаком, и вдруг из него раздался такой адский рев, будто там разбудили дракона неким вполне непечатным способом.
        В лицо плеснуло горячим воздухом. Я отшатнулся и кого-то толкнул. Это оказался командир сводного авиаотряда капитан Петровичев. Одной рукой он держался за фуражку, а другой совершал жесты, не обещавшие Чернецкому ничего хорошего. Он еще и кричал, но я не умею читать по губам такие авиационные термины.
        В одном я был с капитаном согласен: мне тоже с перепугу казалось, что Чернецкий много на себя берет.
        Тунгус покосился на капитана с плохо скрываемым сарказмом. Петровичев был, по его понятиям, вроде шамана невысокого ранга или кандидата в подручные младшего вождя, - великий любит, когда таким ребятам худо. Говорит, только через страдание можно научиться чему-то новому и полезному. Еще вариант - бить смертным боем и в каждый промах тыкать мордой, но так нельзя с родовой аристократией: тогда вместе с опытом вбивается страх, а страх неминуемо ведет к трусости. Если твой помощник трус, он будет думать не о служебных обязанностях, а о том, как ловчее удрать от неприятностей. И даже обижаться глупо, ведь ты сам его таким воспитал.
        Большой мудрец великий вождь Унгусман, но лучше бы его сейчас тут не было. Не надо ему видеть, как русские грызутся между собой…
        Конвертоплан прыгнул вверх.
        Он вознесся в небо с такой прытью, которой я за ним не подозревал, хотя много лет имел дело с этими машинами, любил их и даже худо-бедно понимал, как они устроены. По моему скромному разумению, бортмеханик сорвал ограничители. Это был не форсаж, а аварийный режим, способный прикончить движки, но дать машине фору в безнадежной ситуации. На такой бешеной тяге полетит даже кирпич, и полетит быстрее пули.
        Конвертоплан пёр строго вертикально.
        И вдруг резко лег на бок. Левое крыло вверх, правое вниз.
        Петровичев уронил фуражку.
        А конвертоплан показал цирковой фокус. Он продолжал по инерции набирать высоту боком. Два размаха крыла, как мне показалось. Потом его завалило, он совершил кульбит - у меня внутри все перевернулось вместе с маленьким самолетиком, - но тут Чернецкий ловко «поймал машину» тягой и грохнул ее на шасси почти туда же, откуда взлетел.
        Грохнул - мягко сказано. Звон раздался колокольный, и бабах нешуточный, полетели во все стороны детали подвески, брызнуло фонтаном из амортизаторов, пара шин разорвалась в клочки, не выдержав такого варварства, но планёр явно уцелел, движки не отвалились; вобщем и целом бедная машинка показала себя молодцом.
        Великий вождь Унгусман одобрительно крякнул.
        Капитан Петровичев сделал вид, что туземца, цинично нарушившего карантин, вовсе нет на подведомственной ему территории. Он подобрал фуражку и не спеша двинулся к конвертоплану. Я выплюнул травинку, давая понять вождю, что готов к ответной речи, но получил все тот же подталкивающий жест - иди давай, - и ноги сами понесли меня вперед. На ходу я соображал, как бы высказаться, если вдруг спросят о текущем моменте. Кроме «Что это было?!» ничего в голову не лезло.
        Все-таки в моей работе слишком много притворства. Я же знаю, что это было. Теперь это понял каждый.
        Чернецкий придумал, как спасти положение.
        Если повезет, конечно.

* * *
        …К машине неслись люди из аэродромной обслуги, врачи, спасатели, пилоты и те, кому здесь совсем не положено находиться - кажется, проснулся и высыпал на поле целиком отдыхающий состав экспедиции, - и все остановились в нескольких шагах.
        Потому что Чернецкий и Гилевич глядели на нашу суматоху, широко улыбаясь. И бортмеханик Попцов, высунувшись из-за их плеч, скалил зубы. Неизвестно, правда, как там геологи, но живые, это точно.
        Правая щека у Чернецкого была ободрана - прислонился к чему-то.
        Капитан Петровичев проложил себе путь сквозь толпу взглядом. Чернецкий распахнул дверь и легко выпрыгнул из машины навстречу старшему. Он не обязан был вставать перед капитаном навытяжку, но «руки по швам» сделал и набрал в грудь воздуха, приготовившись докладывать.
        Петровичев его упредил. Он выставил перед собой ладонь, давая понять, что слушать не намерен.
        -КВС Чернецкий, - произнес он сухо, без выражения, глядя мимо. - Благоволите нынче же подать рапорт о бессрочном отстранении вас от полетов по собственному желанию. Честь имею… Что?!
        Он успел козырнуть Чернецкому, умудрившись так и не встретиться с ним взглядом, посмотрев куда-то не выше узла галстука, и по-уставному повернуться кругом, - а вот это «Что?!» уже было адресовано мне.
        -Что?.. - растерянно повторил я, чувствуя, как сотня глаз впивается в меня.
        -Ну, вы же со-вет-ник! - процедил капитан. - И очень хотите дать мне со-вет! Вас прямо распирает! А?!
        -Вы уже приняли решение… - сказал я, невольно опуская очи долу.
        Петровичев фыркнул и зашагал к контрольной башне.
        Не любит меня капитан. Очень крепко не любит.
        Мне как-то шепнули, что он уверен, будто я был дружен с Сорочкиным. Запомнил еще по первой командировке, как я Лешу от полковника спасал, когда тот с пассатижами гонялся за лингвистом.
        А я со всеми стараюсь держаться ровно. Обязан по инструкции. Даже когда гвоздь хочется в голову забить. Это я про Сорочкина, да. Только кто мне поверит.
        -Все с поля! - рявкнул Петровичев на ходу, не оборачиваясь. - Все лишние - с поля! Не-медленно! О-бес-пе-чить!
        -Так, господа и товарищи, вы слышали! - закричал дежурный лейтенант. - Попрошу вас!..
        Публика, стараясь особо не спешить, чтобы никто не подумал, будто мы кого-то тут боимся, начала расходиться. Под машину полезли механики. Чернецкий уселся обратно в свое кресло. Гилевич что-то говорил командиру, тот неопределенно пожимал плечами.
        Из заднего люка выгружались геологи, имея вид, как обычно, загадочный и слегка пренебрежительный. Люди отважной профессии, что с них взять. Билалов покрутил головой, разминая шею - в ней отчетливо хрустнуло, - и подошел ко мне.
        -Если вашему начальству интересно мнение специалиста, лично я - за напалм. А не выгорит - и черт с ним. Но разве этим бравым воякам что-то объяснишь?.. Тут единственный вменяемый управленец - вождь. Настоящий кризисный лидер, побольше бы нам таких. Остальные ведут себя как идиоты. И людей провоцируют на идиотизм. А между прочим, еще семерых покойников экспедиция просто не выдержит. Если вы понимаете, о чем я.
        И отвернулся, не интересуясь, понимаю я или нет.
        Удивительный тип. Готов поспорить, он ни слова не сказал Чернецкому, когда тот попросил его сесть в машину и побыть немного чемоданом. Если товарищу надо - значит, надо.
        Появился доктор Шалыгин, и сразу все расслабились, задышали свободнее. Давно замечено: рядом с нашим главврачом даже полковник становится временно похож на человека.
        Доктор быстро осмотрел Чернецкого, мазнул каким-то препаратом по его ссадине, отчего та слегка заблестела, одобрительно хлопнул летчика по плечу и повернулся к геологам.
        -Пойдем-ка мы отсюда, пока не приперлось горе-руководство и не начало визжать, - сказал Билалов.
        И почти было удрал, но оказался ловко схвачен, ощупан и легонько дернут за шею. Там снова хрустнуло.
        -О-ох… - выдохнул геолог. - Теперь нормально.
        -А давай мы тебе шейный корсетик сообразим? - ласково спросил доктор. - Ненадолго.
        И отважный звездопроходец, кавалер трех орденов, специалист по всем вопросам, без пяти минут академик, прозванный Диким Биллом за склочный характер, кротко сказал:
        -А давай.
        На меня Шалыгин потратил ровно две секунды.
        -Ну, хотя бы вы в порядке. На вождя поглядывайте, ладно? Какой-то он задумчивый. Увидите, что потеет, - зовите меня сразу.
        -Дочка на него давит, вот и задумчивый, - ляпнул я в сердцах.
        И тут же выругал себя за проявленную слабость. А с другой стороны, кому жаловаться, как не главврачу экспедиции. Иногда очень надо просто нажаловаться. Я ведь не каменный и соскучился по обычному человеческому разговору с соотечественниками. Парадокс: яна дежурствах во дворце вождя отдыхаю душой, а у нас на базе - устаю.
        -Ах, Галочка? Давит?.. Ну, понятно. Сочувствую, - протянул доктор. - Редкостный соблазн. Замечательная девушка. А может, Тунгус к вам в родичи метит, а, советник?
        -Ты вождя недооцениваешь, - выразил свое авторитетное мнение Билалов. - Зачем ему такой зять? Не тот уровень.
        Я счел за лучшее выразительно промолчать. У тебя-то, Дикий Билл, ковбой несчастный, точно уровень не тот, и ты это знаешь.
        -Завидовать нехорошо, - сказал доктор Билалову и увел геолога с собой.
        Да чему тут завидовать. Даже быть признанным другом семьи великого вождя это в первую очередь большая ответственность перед двумя народами сразу. Вам надо?.. Уверены?
        На самом деле из всей нашей братии, не допущенной официально во дворец, вождю особо симпатичен Чернецкий. Ну вот просто нравится. Тунгус прямо весь просветлел, когда тот отправился геройствовать: не ошибся, значит, в человеке. Но Чернецкий тоже уровнем не вышел. Он способен думать, как вождь, однако вождем никогда не станет. Это трудно объяснить, надо просто принять. Неважно, что у тебя хватит сил свернуть горы; важно, что ты завоевал персональное право на такой поступок и готов отвечать тоже строго персонально. Делаешь сам и заплатишь своей честью. А то дадут тебе по шее и скажут: не балуйся, мальчик. И не пустят горы сворачивать. У Чернецкого нет амбиций вождя. У Билалова - таланта. Огромная душа Шалыгина слишком мягкая. Всем чего-то не хватает. Если смотреть объективно, даже у полковника уровень не тот…
        Я подошел к двери конвертоплана, заглянул в машину и понял, отчего у командира пострадало лицо: сорвался с потолка какой-то прибор.
        -Ничего-ничего, - сказал Чернецкий. - Все нормально. Она просто чудо. Моя прелесть.
        -Любите вы ее.
        -Ха. Когда выпустился из училища, дал зарок: ни в жизнь не сяду на такую каракатицу. Плохой самолет, плохой вертолет - короче, чистое позорище. И тут же по закону подлости… Выбора не было - либо конвертоплан, либо вообще сиди без воздуха. Ну, взял себя в руки - и буквально часов через двадцать налета что-то почувствовал. Нечто интересное. А потом в серию пошла вот эта машинка. И мы с ней нашли друг друга, как говорится. А потом… Извините за пафос, она подняла меня выше неба - к звездам. Мы с ней теперь космонавты. Вот, осваиваем космический пилотаж, хе-хе…
        -Сильно грохнулись?
        -К вечеру будет как новая, - донеслось из глубины салона.
        -Там, в пещере, все равно темно, - сказал Чернецкий в ответ на мой немой вопрос. - А уронить машину боком в трещину я сумею при минимальной подсветке. Алик поможет, у него такая люстра… Верно, Алька?
        Я оглянулся. Рядом стоял Акопов.
        -Алька-то поможет, - буркнул тот. - Свечку подержать дело нехитрое. А кто поможет Альке, когда с него спустят шкуру?
        -Да ладно тебе, - сказал Чернецкий.
        Видно было, что ему лень разглагольствовать и кого-то в чем-то убеждать. Нет смысла в риторических словах, когда все понятно. Время разговоров прошло. Некоторые еще бухтят по инерции, но таких раз-два и обчелся. Нечего рефлексировать, надо расхлебывать кашу, которую мы тут заварили.
        Акопов, засунув руки до упора в карманы, переминался с пятки на носок. Заметно, как ему неуютно, хотя он ни в чем не виноват. Он тоже КВС, тоже мастер своего дела, но подъемный кран - это большущий геликоптер, и его манипулятор выдвигается только на двадцать пять метров.
        А у нас узкая трещина, и под ней глубокая пещера.
        А в пещере, будто в сказке, сундук. В сундуке утка, в утке яйцо, в яйце игла, и на конце иглы смерть Кощеева. Расскажешь - не поверят.
        Скользнуть в трещину боком конвертоплану раз плюнуть.
        Сможет ли он выскочить обратно, вот вопрос.
        Теоретический ответ мы уже имеем. И решимости поверить теорию практикой у Чернецкого хоть отбавляй. Но, к сожалению, время героев-одиночек прошло. Один человек способен все угробить - и мы знаем, как это бывает, даже имя человека нам известно. А чтобы разгрести дерьмо, нужны согласованные усилия многих героев. Помимо чисто технической поддержки, Чернецкому надо хотя бы двух-трех хорошо мотивированных стрелков, готовых стоять насмерть, отвлекая противника на себя. И код от люка спускаемого аппарата. Без кода никакой героизм не поможет.
        Дело за малым: кто возьмет на себя ответственность. Кто способен поставить на карту не жизнь, но честь ради призрачного шанса на выигрыш. Для этого мало иметь голову вождя, думать, как вождь.
        Надо быть вождем.
        Вся надежда сегодня на то, что Россия в нашем лице не отступает и не сдается. Не бросает ни своих, ни чужих. Мы так воспитаны. Говоря совсем откровенно, государство российское может думать много чего. Неспроста на орбите болтается «Кутузов», который если чихнет, нас сдует вместе с вирусом.
        «Кутузов» здесь транзитом, должен был сделать один виток, сбросить контейнер и лететь дальше. А сейчас он пошел на двадцатый оборот вокруг планеты, и это никому не нравится - мало ли чего на уме у падлы одноглазой. Виноват, не так: на уме у командира звездолета только хорошее, но мало ли чего у него в сейфе лежит. Допустим, приказ на прижигание местности в целях нераспространения эпидемии. Дезинфицировать сразу весь континент со всем контингентом. И годков через сто, когда атмосфера восстановится и травка снова зазеленеет, поставить тут форпост, как было с самого начала задумано. Только без проблем с туземцами ввиду отсутствия таковых. Десантируем сто тысяч узбеков и миллион сельскохозяйственных роботов - плодитесь и размножайтесь, твари божьи. Есть и такой запасной вариант, я-то знаю.
        У них там всегда есть запасной вариант.
        У нас тут - нет.
        У государства полным-полно всяких хитрых «планов Б», отговорок на случай обстоятельств непреодолимой силы и так далее.
        Но конкретно мы, рядовые граждане Отечества на его переднем крае, упремся лбом и попробуем непреодолимую силу пересилить. И эту нашу способность государство тоже имеет в виду.
        Мы не склонны гибнуть понапрасну, нас учили беречь себя и вовремя отходить для перегруппировки, но сейчас речь о принципе. Здесь, далеко от дома, на чужой Земле, решается вопрос поинтереснее жизни и смерти: мы вообще русские или кто.
        Как нарочно, туземцы за последние годы видали разных землян - и всех нерусских послали, кого вежливо, кого не очень, дав нам понять, что мы, на их взгляд, лучшие. Это политика очень дальнего прицела, это трезвый холодный расчет, никто не спорит. «Разделять и властвовать» можно не только сверху; Тунгус показал, как это делается снизу, крепко взяв Россию за жабры. Но в основе такого решения, насколько я знаю вождя и его детей, искренность: нам они верят, а другим нет. Между прочим, если здешняя мафия кому не верит, это повод крепко задуматься.
        Вот же мы вляпались…
        -Не понимаю, что ты будешь делать, когда вылетишь из пещеры, - сказал Акопов. И выставил перед собой ладонь с оттопыренными пальцами: одно крыло вверх, другое вниз. - Тебе не хватит высоты, чтобы выровнять машину. Я вижу только один вариант: положить ее на спину рядом с трещиной. М-да… Ты это серьезно? Или я чего-то не знаю?
        -А я не вылечу, - спокойно ответил Чернецкий. - То есть я попробую, но вряд ли получится.
        И улыбнулся.

* * *
        Подкатил вездеход, с брони съехал на заднице полковник Газин. Быстро кивнул Акопову, меня как бы не заметил, отмахнулся от дежурного лейтенанта и бросил Чернецкому - тот уже стоял возле машины навытяжку:
        -Я видел. Не надо доклада. Потом накажу вас таких-сяких за самоуправство, а сейчас давайте главное: получилось?..
        -До потолка пещеры допрыгнем легко, боком в трещину войдем. Может, удастся высунуть крыло наружу, но не факт. Все, за что отвечаю, это подъем со дна пещеры до края трещины, плюс-минус пять метров, - сказал Чернецкий.
        -То есть вылететь целиком не получится…
        -А вылетать не надо. Сверху над трещиной встанет подъемный кран и схватит меня за крыло манипулятором. И вытянет.
        Акопов издал сдавленный звук.
        -Сможете? - полковник обернулся к нему.
        -Сердечный приступ я смогу, - сообщил Акопов и сунул руку под куртку. - Прямо сейчас.
        -Не разрешаю, - отрезал полковник. - По завершении операции - пожалуйста. Хоть инфаркт такого миокарда.
        -Злодей ты, Саша, - сказал Акопов, потирая грудь. - Предупреждать же надо.
        -Я как раз собирался все тебе объяснить, просто не успел. - Чернецкий развел руками и посмотрел в мою сторону: мол, вот свидетель.
        -У меня же струя!.. Я зависну - тебя сдует к чертовой бабушке.
        -Тебе не надо висеть над трещиной, ты встанешь на края. Только немного раскрути винт. Опусти манипулятор, и я тебе свое крылышко прямо в клешню суну.
        Акопов со страдальческим видом уставился вверх.
        -Законцовка крыла отвалится.
        -Ты хватай ближе к мотогондоле, - посоветовал Чернецкий. - Даже если немного перекосит, это не имеет значения, главное, у меня боковая проекция совсем плоская. Хватай и тащи, я отлично пролезу. Это все займет минуту. Положишь меня рядом с трещиной, мы перейдем к тебе на борт и поедем домой за заслуженным наказанием.
        -А если застрянешь?
        -Тогда Шурик с контейнером вылезет на крыло, доберется до манипулятора и сядет на клешню, - терпеливо объяснил Чернецкий. - Ты меня сбросишь, заберешь Шурика… А дальше - по обстановке. Если я смогу, то попробую взлететь еще раз. Если машина не сдюжит - будем из пещеры выходить пешком в сторону каньона, там нас «спецы» подберут вертолетом.
        Акопов глядел на Чернецкого, тот делал невинное лицо. Все отлично понимали, что это значит: «выходить в сторону каньона». Вчера отделение спецназа так сгинуло с концами, и просто чудо, что достали хотя бы тела - никто не надеялся даже мокрое место найти.
        -Не надо ему лезть по манипулятору, я опущу штормтрап, - обреченно буркнул Акопов.
        -Ну, я смотрю, у вас все такое продумано, - сказал полковник. - Сколько бойцов возьмете?
        -Четверых. Ровно четыре центнера. Садимся, они прикрывают, Гилевич достает контейнер, взлетаем… Надеюсь, ясно, что никаких гарантий.
        -Еще бы. А вам-то ясно таким-сяким, что я не могу дать санкцию на такую авантюру? Она такая невыполнима технически, и я обязан ее запретить! Поэтому - только добровольцы. Все такие-растакие пишут рапорта, что добровольно решили принять участие без ведома начальства. И ваши, и мои. И экипаж подъемного крана тоже!
        -Естественно, - слабым голосом согласился Акопов. - Вот я их сейчас обрадую…
        -Алик, ну чего ты переживаешь, это тебе на ползуба. А ребята будут только рады, разве нет?
        -Ага, радости полные штаны…
        -Думаете, меня такого развлекает вся эта хренотень? - вмешался полковник. - Воодушевляет, ага?!
        -Извините, - сказал Чернецкий. - Может, по нам не видно, но мы в шоке после вчерашнего. Очень жалко парней. Мы глубоко скорбим.
        -Угу, - подтвердил Акопов.
        Полковник обвел летчиков пронзительным взглядом и кивнул. Отстегнул от пояса фляжку, сделал несколько жадных глотков, плеснул воды на ладонь и протер глаза. Стало заметно, что он совершенно вымотан и держится на одних нервах.
        -Слушайте, Акопов. Я понимаю, вы такой ничего не боитесь, вам просто сама идея не нравится. Но у меня нет для вас других идей. Если вы не согласны с Чернецким… Прямо не знаю, что вам сказать. Мы такие в полной заднице. Мы не можем перестрелять этих тварей. Не можем залить хренов муравейник напалмом. Вообще ничего хорошего сделать не можем…
        -А Билалов - за напалм! - ввернул Акопов.
        Чернецкий сделал предупреждающий жест, а полковник - судорожный вдох. Акопов на всякий случай попятился.
        Я уже почти набрался смелости вступить в беседу, чтобы не допустить кровопролития, но тут у меня в левом ухе звякнул сигнал с поста ДС. Я дал подтверждение и весь последующий разговор слушал одним правым.
        -Билалов такой охренительный эксперт в своей области, - процедил Газин. - Когда он сегодня весь из себя такой выступал на совещании, все это поняли. И я понял, и особенно Тунгус. Вождь соизволил лично высказаться. Прямо так и заявил: человечек, ты отлично доложил нам про подземелья, а теперь исчезни!.. Слово-то какое: че-ло-ве-чек… И представьте себе, человечек исчез!.. Мне очень жаль, дорогой Акопов, но напалм не решает проблему. Эта пещера у них такая вроде склада ценностей, там помимо нашей капсулы много каких-то странных предметов. И пока одни твари будут гореть, другие растащат все имущество по тоннелям и спустят еще глубже. Единственный шанс - внезапная атака. Свалиться, такие-разэтакие, им на голову, изъять контейнер и быстро отступить, пока не съели. КВС Чернецкий придумал, как это сделать. И ему нужен подъемный кран. Обеспечьте ему подъемный кран, очень вас прошу!
        -Он обеспечит, - заверил Чернецкий. - Он меня не бросит.
        Акопов вздохнул и потупился.
        -Код от спускаемого, - вспомнил Чернецкий.
        -Ах ты, блин… - Газин прямо расстроился. - Как же вы его украдете, такие-сякие, это тоже невыполнимо технически…
        -Давайте, Шурик у вас планшет свистнет. Алё, Шурик!..
        -Может, он такой еще и пистолет у меня свистнет?! Отставить. Все равно вы планшет не взломаете. А вот в спецназе ловкие ребята… Поставлю им задачу, пусть соображают. Заодно придумают легенду, как они с вами снюхались, негодяи. Уфф… Мама, роди меня обратно… И еще эта падла одноглазая висит, такая-растакая, на нервы действует… - вдруг нажаловался полковник, глядя в небо и кривя лицо.
        -«Кутузов» никак не объясняет, почему он… Если не секретно, конечно.
        -Да ничего не секретно. Ему сказали задержаться, он такой и болтается тут, железяка хренова. У него пункт назначения - Глизе пять восемь один, везет туда госпиталь, детский сад и родильный дом. Как-то я сомневаюсь, что ему с таким деликатным грузом позволят нас эвакуировать. Хотя это «тяжелый» МЧС, трюмы большие, капсул для гибернации даже не представляю сколько, не меньше тысячи… Но лучше бы простой грузовик. Было бы спокойнее. А от этого красавца такого-рассякого черт знает, чего ждать…
        -Боимся спасательного корабля. - Чернецкий криво усмехнулся: - Докатились. Надо попросить у доктора Маги таблеток от паранойи. Да-да, я тоже слегка напуган, не вы один.
        -Такие у нас спасательные корабли! У нас все такое! И сами мы, в общем, такие не подарки… Спускаемый аппарат весом в три тонны пролюбить на ровном месте - это что?! Это как?!
        -Это я не успел, - подсказал Чернецкий.
        -Это я такой не вас спрашиваю! Это я вообще! Но, считаю, всем должно быть стыдно! Всем!
        Чернецкий закусил губу, Акопов еще глубже засунул руки в карманы.
        -Когда будете готовы? - деловито спросил полковник.
        -Момент… - Чернецкий заглянул в салон конвертоплана, там ему что-то сказали. - Полная готовность - три часа.
        -С вашего позволения, я пойду тренироваться, - слабым голосом сообщил Акопов. - Э-э… Начальник, будьте добры, скажите Петровичеву, что я немного полетаю тут.
        -Капитан не против, я гарантирую это.
        -Добровольно? - спросил Акопов вкрадчиво.
        -В смысле?.. - полковник слегка приподнял брови.
        -Ну, капитан добровольно не против?.. Он тоже напишет рапорт?
        -Обязательно напишет, - сказал я.
        Все уставились на меня. До этого момента они, похоже, в упор не видели, что рядом торчит советник Русаков.
        Конечно, я умею становиться незаметным. Но, если честно, им просто было на советника наплевать глубочайшим образом.
        Герои, что с них взять.

* * *
        Все-таки переборщили мы, запугивая наших партнеров и заклятых друзей тяжелыми звездолетами МЧС. Сделали такую шикарную рекламу этим кораблям, что у самих поджилки трясутся.
        А с другой стороны, должна быть у великой державы сообразная по размеру дубина. Если держава совсем добродушная, вот, к примеру, как наша, - дубина народной войны. Мирный русский трактор.
        Тяжелый звездолет МЧС - это вещь в себе, про которую ничего определенного сказать нельзя, но опасения она вызывает. Имеются у нее конструктивные особенности, наводящие на размышления. Специалисты подозревают, что она может очень крепко вломить. У России нет военного флота в чистом виде - а у кого есть? - но, черт побери, раньше мы не давали спасательным кораблям имена полководцев. А как появилась «тяжелая» серия - здрасьте, пожалуйста, один за другим пошли со стапелей то «Жуков», то «Суворов»… Слышится в этих именах вполне конкретный намек. На борьбу с метеоритной опасностью например. Чтобы не мелочиться, сразу в размере астероида. Бац - и нету. В крошево, а то вдруг обломки долетят. Вопрос, на что похож тот астероид. Одни говорят, на Фобос, другие уверяют, он размером с Хирон. Ни те ни другие не служили, конечно, на кораблях МЧС, а кто реально служил, тот подписку давал. И только посмеивается. Ехидненько так.
        В нашем положении как раз «Кутузова» не хватало, чтобы внутри экспедиции начали плодиться конспирологические теории.
        Понятное дело, это страхи наши, мы уже скоро полгода как на взводе, нас транквилизаторы не берут. Не будет никакого прижигания - сейчас, по крайней мере, - а просто еще месяца через три-четыре другой звездолет скинет нам новый контейнер. И если мы к тому моменту не сдохнем или не перестреляемся от безнадеги, тогда оставшиеся в живых начнут вакцинировать оставшихся в живых. Но местная цивилизация окажется подкошена напрочь, и при всем ее добром отношении к русским осадок неприятный гарантирован. Не бывает таких совпадений, чтобы прилетели замечательные парни с далеких звезд - и буквально через пару лет начался мор, ранее невиданный. Ну геноцид же в натуре. Любому идиоту ясно: пришельцы освобождают планету для себя.
        К счастью, подумать это Тунгусу мешает воспитание. Он легко может представить себе, как его внуки заседают у нас в Сенате, - кстати, я тоже могу, да так и будет, - а идея геноцида вождю недоступна. Ему с детства втемяшили, что люди - ресурс, а ресурсами не разбрасываются, их поглощают. Весь опыт предков Тунгуса - это опыт завоевания ради умножения, а не вычитания. Пришел, увидел, дал по шее, возглавил. Тунгус сам кочевого рода, его пращуры ходили сюда, на границу степи, чтобы торговать с земледельцами. Потом кто-то умный сказал: глядите, оседлые люди богато и интересно живут, а ведь другие такие же, как мы, регулярно их грабят. Но зачем грабить по чуть-чуть, если можно пользоваться всем? Прийти, дать по шее и возглавить. Объединим два племени, тогда нас уже никто не тронет, а мы - кого захотим, того и пригласим в долю, пристроим к общему делу… Так началась династия Ун, так сложилась ее идеология: не отнимать, а складывать, не нагибать, а выпрямлять. Главное, все понимают, что за пять минут ничего не решается, готовы мерять время веками и плавно расширять сферу влияния. Там землицы прибрал, тут
деревеньку под себя сагитировал - уже молодец. Куда важнее не подавиться, не откусить больше, чем готов прожевать. Надо так замотивировать вновь присоединенные роды и племена, чтобы те осознали себя частью большого единого народа и поняли свою выгоду. И соседям пусть расскажут.
        Типичная имперская модель. Поэтому великий вождь не поверит, что русские, потомки имперцев, способны истребить его людей. Он нас видит насквозь - и видит своих. Мы реально одной крови.
        И заметно, как мы ему нравимся чисто по-человечески. Тунгуса мало трогает то, что мы светлокожие милашки с открытыми мягкими лицами, а наши улыбки точь-в-точь копируют умильные мордочки здешних кошек. Этой лирикой вождя не проймешь. Ему импонирует наша способность на поступок, которую он печенкой чует под напускным спокойствием и дисциплиной. Ему близки российские понятия совести и чести. Он тоже за справедливость для всех.
        Пока мы изучали его народ и его землю, он изучал нас. Мы засыпали столицу и окрестности «жучками», а вождь прислал к нам детей. Они преподавали нам язык и манеры, науки и искусства, а сами - наблюдали. И рассказывали отцу. То, что вождь, с его открытой неприязнью к земным дипломатам, называет меня другом, - заслуга моей юной наставницы Унгали. Ходить в гости к начальнику экспедиции, подолгу с ним болтать и добродушно его подкалывать Тунгус начал только сейчас, с подачи Унгасана, который, если верить Газину, когда-то вынул из полковника душу и чудом не раскрутил на военную тайну. Унгелен, парень с солнечной улыбкой, страх и ужас нашей разведки (Трубецкой уверял, что если вы с этим юношей поздоровались, то уже сказали лишнего), встречал во дворце земные делегации, улыбался - и потом Тунгус рубил контакты один за другим. А нас по сей день обвиняют, что мы задурили туземцам головы… Местные неплохо рассорили нас с остальным миром - не исключено, что вполне осознанно. Чтобы мы уже не могли отыграть назад.
        К счастью, испортить международную репутацию России невозможно, она и так в принципе отсутствует. Когда я объяснил Тунгусу, что нас на Земле скорее побаиваются, чем уважают, а в целом просто не любят, и ему надо это учитывать, вождь довольно равнодушно сказал: чего тут учитывать, сам такой. Поглядел на меня сверху вниз и добавил: то, что вы зовете «внешней политикой», вообще глупость. У нас тут не бывает внешней политики, есть только внешняя торговля. И еще долг, смысл которого - собирать народ воедино, ибо вместе мы сможем больше.
        И никакого, заметьте, любования исторической миссией династии Ун. Она просто делает то, что надо для народа. Никакой мании величия. Тунгус и так великий, по должности, куда ему еще маньячить.
        По-настоящему вождь нас зауважал, когда мы не сбежали от эпидемии. До того момента он еще подумывал о России в категориях стратегических, как о сильном игроке, под которого надо так хитро лечь, чтобы осталось непонятно, кто кого поимел.
        А тут он просто убедился, что мы не дерьмо.
        Кстати, наших летчиков вождь знает и отличает еще с первой высадки. Чернецкий предлагал его прокатить на конвертоплане, пока полковник не видит, а Тунгус говорит: «Лет тридцать назад я бы с радостью, а теперь не могу себе позволить. У меня народ, за который я отвечаю. Вот ты упадешь - и что тогда?..»
        Покойный Леша Сорочкин вспоминал, что сломал половину головы и подвесил транслятор, пытаясь разгадать, в чем подвох и чего он не понял, настолько по-земному прозвучала эта фраза.
        Лингвиста Сорочкина великий вождь тоже хорошо знал…
        Будь ты, Леша, проклят хотя бы за то, что я до сих пор тебя ненавижу.

* * *
        -А-а, это вы, советник… - сказал полковник. - Не заметил.
        И даже руку мне пожал, счастье-то какое.
        -Вас здесь не стояло, - на всякий случай уточнил он.
        -Еще как стояло. Я передал экипажам одобрение и пожелание удачи от великого вождя Унгусмана.
        -Вот же хитрый папуас! Нет, он прекрасный дядька, я ничего такого… но сволочь редкая.
        -Это мы оставим за скобками, с вашего позволения. Что же касается любезного капитана Петровичева… да и всех присутствующих. Кажется очевидным, что в случае провала нашей затеи…
        -Нашей?! - полковник сделал большие глаза.
        -Представьте себе, да. В случае провала она будет объявлена безответственной выходкой летного отряда во главе с Петровичевым. Ну, где начинается авиация, там кончается дисциплина… в таком духе. В случае же успеха у нас должен быть план операции, дерзкий и решительный, оформленный штабом во всех подробностях, доведенный своевременно… и так далее. И мое скромное «Ознакомлен» на этом плане тоже будет.
        -Ишь ты. Подпись вождя, надеюсь, не требуется? - съехидничал полковник.
        -Вождь пока не гражданин России, следовательно, не может иметь соответствующий допуск, - сообщил я самым официальным тоном, на какой был способен.
        -Ваш-то какой такой интерес лезть в наши игры… гражданин Русаков?
        Я чувствовал, как летчики буравят мою спину недобрыми глазами. Чернецкий вроде бы хорошо относился ко мне, но тут явно призадумался, не напрасно ли.
        -Медальку захотелось в случае успеха? - Полковник невесело хохотнул. - А если я вас за собой потяну, когда меня такого-растакого военная прокуратура возьмет за хобот? Нет, правда, я не понимаю. Объяснитесь, будьте добры, пока мы такие сами чего лишнего не придумали.
        -Мне сейчас по дальней связи поступила инструкция, которая частично предназначена вам, - произнес я со всей возможной мягкостью. - Могу передать на словах, но будет лучше, если вы ознакомитесь с частью, вас касающейся, на посту ДС. Как я понимаю, МВО не хочет оставлять следов и поэтому действует через мое ведомство.
        Полковник выразительно глянул на летчиков. Акопов кивнул и ушел, Чернецкий залез в конвертоплан и захлопнул дверцу.
        -Ну, что там? Решились наконец, такие-сякие? Приказано драпать? А вы, значит, против? - спросил полковник недоверчиво.
        -Приказано выжить. Каким образом, я вам доложил - реализуем план Чернецкого, на наш страх и риск. Мне передали код от люка спускаемого аппарата, и я могу поступить с ним на свое усмотрение, не поставив вас в известность. Сообщить его летчикам, например.
        Полковник обдумывал эту новость целую секунду, прежде чем прийти к очевидному выводу.
        -Настуча-ал, - протянул он. - Настучал один такой. Я так и знал.
        -Смею вас заверить, до сегодняшнего дня у меня не было повода делать это. Мои донесения никогда в общем и целом не расходились с вашими. Но если Чернецкий нашел выход из положения, отчего бы не сообщить?..
        Полковник размышлял еще секунды три.
        -А для меня что передали?
        -Загадочную кодовую фразу: «Дима, мальчик, если хочешь, чтобы было как надо, делай сам!»
        Газин хмыкнул. И молчал целых пять секунд.
        -А вот если бы я такой не… Тогда бы вы что?.. - не очень внятно, но понятно спросил он.
        -Ну… вот это самое. На свой страх и риск. Мне пришлось бы побегать по базе, стараясь не попасться вам на глаза. Состав группы и необходимое обеспечение я представляю так же, как и вы. Значит, летчики, спецназ, Петровичев. Труднее всего с капитаном, он меня недолюбливает, но ради общего дела мог бы и смилостивиться… В конце концов, я натравил бы на него вождя или Унгали. Они умеют убеждать. Особенно девочка.
        -У Петровичева был роман с одной местной, - вдруг пошел на откровенность полковник. - Она умерла. А вы дружили с Сорочкиным, вот он и…
        Я позволил себе тихо зарычать.
        -Я не дружил с Сорочкиным! А у Гали был любимый брат, Унгелен. Мы вместе его выхаживали, потом я сидел рядом, когда девочка его оплакивала. Дальше - рассказывать?..
        -Эх, Гена… Золотой был парень… - полковник вздохнул.
        -Знаете, вы уже определитесь наконец! Или я дружил с Сорочкиным, или я ему гвоздь в голову забил!
        -Ну… Вот такие вы друзья!
        Я чуть не ответил от всей души про то, какие у полковника друзья и где ему найти их, но подумал, что сейчас не время командиру уходить так далеко и глубоко.
        -Ладно, к черту лирику такую-сякую. А в случае провала? Как думали выкручиваться?
        -А вам не все равно?
        -Ничего себе! Вы вообще-то диверсию такую планировали у меня под носом, советник! Заговор и бунт!
        -Я буду все отрицать. Между прочим, оцените, как быстро Москва ответила.
        -Это как раз элементарно, - заявил полковник сварливо. - Вы забыли, что там сегодня выходной. Какие теги на вашей стучалке?
        Ишь ты, теги ему назови. Перебьешься. У нас все равно номенклатура не совпадает. И вообще, я же не спрашиваю, что значит это ваше «Дима, мальчик».
        -Я не прошу конкретики, - полковник ухмыльнулся, поняв мое молчание. - Срочность какая? Типа «мало не покажется»?
        -Типа «жду немедленной реакции, иначе пожалеем».
        -Ну и слава богу. Значит, донесение нельзя было отложить до понедельника. Поэтому оперативный дежурный МИДа взял да и пульнул его в МВО, от греха подальше, а наш оперативный - прямо в кризисный штаб. По случаю воскресенья штабом рулит такой дедушка-адмирал, старый, как яйцо динозавра, зато не менее крутой. Опытный и хитрый. Смысл информации он усвоил за минуту, еще минуту пил свой любимый чай с лимоном, еще через минуту у него было для нас решение. Основное время он потратил на то, чтобы отыскать вашего шефа и с ним договориться. Начальник у вас, похоже, такой правильный мужик. Это радует. А вот стучать на моих людей, не предупредив сначала меня, - это не по-нашему. Не по-товарищески… гражданин Русаков.
        -Я поддался импульсу. Великий вождь Унгусман считает, что Чернецкий послушал свою интуицию, и всем советует поступать так же…
        -Да отстаньте вы со своим папуасом! - рявкнул полковник.
        Со стороны города донесся приглушенный гул. На самом деле он потихоньку нарастал уже давно, мы просто не обращали внимания, а сейчас в столице зашумело не на шутку. Никогда раньше ничего подобного не слышал. Даже когда они против кочевников разворачивались.
        -Что за хрень такая… Минуту, я сейчас.
        Полковник склонил голову, прислушиваясь.
        -Дай картинку. Так, вижу… Ничего себе! Эй, идите сюда, вам тоже надо на это посмотреть.
        Он достал из сапога планшет, встряхнул его и сунул мне в руки.
        -Трубецкой говорит, засекли что-то новенькое. Похоже на ритуал передачи власти. К чему бы, а? Что затеял ваш приятель?
        На планшет шла прямая трансляция с «жучков» из дворца. Господи, ну и лупят. Как они не глохнут от своих барабанов, а главное, как у них дворец не развалился до сих пор от таких басов, свихнуться можно… Кошки, наверное, разбегаются каждый раз. Заодно и мышки разбегаются, конкретный же инфразвук.
        Великий вождь Унгусман вручал младшему вождю Унгасану какую-то штуковину. Больше всего она смахивала на световой меч рыцаря джедая в выключенном состоянии. Приглядевшись, я опознал складной боевой жезл, мне просто раньше не встречались такие изысканные экземпляры. Если удар хорошо поставлен, от этой пакости очень трудно закрыться. Ее прячут в рукаве и бьют как бы рукой, но жезл при этом прыгает в ладонь и раскладывается навстречу твоему черепу.
        Помнится, я сказал Сане, что на Земле с той же целью применялись «гирьки» на кожаных шнурках, и был озадачен его ответом: «гирьки» - это несерьезно, а складные жезлы - наследие предков, хотя тоже, в общем, баловство.
        Какие предки династии Ун могли выдумать такую конструкцию и воплотить ее в металле, наши этнографы не понимают. Миша Штернберг ссылается на зеленых человечков, посеявших тут жизнь, но боится делать такие выводы в отчетах.
        Ну да бог с ними, с предками. Тонкость в том, что вожди умеют драться телескопическими дубинками, но не используют их по прямому назначению. Вождям не полагается оружия, поражающего внезапно, исподтишка, без предупреждения. Вождь не бьет, он наказывает. Или приказывает. Поэтому у него на конце жезла не колотушка, а яркий камень, заметный издали. Инструмент управления войсками. Маршальский жезл.
        Унгелену, гражданскому чиновнику, жезла в мирное время не полагалось. Унгали носит жезл на службе, потому что ей подчиняется дворцовая стража. У Сани, человека военного, жезл всегда при себе, но не такой шикарный, как этот, намного проще.
        -Знаете, это не передача власти, - сказал я. - Это церемония возведения Унгасана в достоинство боевого вождя. Он был командиром степного патруля, а теперь его, считайте, повысили до министра обороны.
        -Кстати, очень славный молодой человек, - заметил полковник. - Внятный такой. Понимает службу.
        Еще бы. Саня ходил за полковником хвостиком, и вопросы по организации службы войск так и сыпались из него, а самого Саню пасла наша разведка, подозревая, что парень замышляет налет на базу или ограбление как минимум.
        -Это все каким-то образом затрагивает экспедицию? Мне такому начинать беспокоиться?
        -В принципе да… - Тут я заметил в зале церемоний Унгали, перевел фокус камеры на нее и залюбовался, дурак дураком.
        Я почти на двадцать лет старше, но еще очень даже ничего. И холостой. И если жив останусь, выпрошу себе работу попроще, без длительных командировок. Или с командировкой сюда. У меня есть мечта идиота - одомашнить степных псов. Сдается мне, ими просто никто всерьез не занимался. Это великолепные животные, а я между делом стану тут легендой.
        Мне иногда очень хочется домой, но когда я смотрю на Унгали, ностальгия слабеет с каждой секундой.
        -В принципе - да? - Полковник заинтересованно сунул нос в планшет. - А-а… Стесняюсь спросить - что вы чувствуете, советник, втыкая шприц в ее несовершеннолетнюю попку?
        -Да вы пошляк, оказывается, полковник.
        -Ну извините. Воображение у меня такое… живое. Как у молодого.
        -Плакать хочется - вот что я чувствую. А еще жалею, что Сорочкин самоубился, а не я его грохнул.
        -Это вы не одиноки, мягко говоря!..
        Я ждал, что он снова тонко пошутит про гвоздь в голове и нашу с Лешей дружбу. Вместо этого Газин молча покосился на меня тем особенным образом, каким некоторые глядят, вспоминая обстоятельства гибели профессора. Косился целую секунду, потом решил, что хватит.
        Когда-нибудь я пойму, что он хочет мне сказать этим взглядом, и тогда испугаюсь, наверное. Сейчас не до того.
        -Ну так что же там - «в принципе»? Давайте, не тяните.
        -Я не готов делать выводы, могу только дать справку. Боевого вождя не назначали лет двадцать. Собственно, последним действующим боевым вождем был сам Унгусман…
        -Это знаю, - перебил Газин. - А чего я не знаю?
        Я на миг задумался, пытаясь сформулировать мысль почетче. Туземцам министр обороны в мирное время не нужен. Его функции делят несколько младших вождей, командующих родами войск, и подчиняются они напрямую великому.
        Обычно боевой вождь появляется в напряженный период, если война на носу и есть опасение, что великий под ударом, и неплохо бы иметь полноценного заместителя. Но когда выдвинули Тунгуса, войны не предвиделось. И никаких проблем с наследованием должности. Тунгус и без того считался лучшим претендентом на трон, братья сами его подталкивали, чтобы спокойно заняться торговлей и строительством. А что тогда?..
        -Для назначения Унгусмана боевым вождем не было повода вообще. Но его отец почувствовал себя плохо и решил подстраховаться. Наличие боевого вождя сильно упрощает и, главное, сокращает процедуру перехода власти. Все делается буквально за час. Тоже очень шумно, зато быстро.
        -То есть при живом царе появляется такой легитимный преемник из числа принцев крови, которого, если что, всякие такие шурины и братья мигом утвердят в цари, и все довольны?
        -Именно. По статусу боевой вождь - даже не заместитель, а лицо, облеченное правами и обязанностями великого вождя. Папаша Унгусмана сразу наплевал на дела и с чистой совестью лег помирать. Унгусман впрягся в руководство по полной, тут отец неожиданно выздоровел и еще три года с наслаждением бил баклуши, а над Унгусманом хохотала вся родня. Отец устал объяснять сыну, что это было не нарочно. Пару дополнительных братьев успел ему сделать…
        -Понятненько… - Полковник затеребил мочку уха. - Доктор! Отвлекитесь на минуту. Кто у нас дежурит сейчас во дворце, пусть по возможности подберется к Тунгусу и посмотрит, как он такой себя чувствует… Да, есть мнение. Спасибо… Ну-с, а что же мне делать с вами, советник?
        С некоторым усилием полковник вернул себе планшет, оценивающе поглядел на меня и заявил:
        -Я дам вам «парабеллум».
        -Простите?..
        -Мне пора идти к «спецам», чтобы сказать им… Неважно. Короче, время дорого. А вы работайте по своему плану, желаю удачи. Вон сидит такой Чернецкий, испереживался весь… А я понятия не имею, что вы знаете код спускаемого аппарата. И что у вас инструкция поступать по совести.
        -По своему усмотрению, - поправил я.
        -А есть разница?.. Вашу руку, советник. Кстати, вы почему такой шляетесь по территории, вместо того чтобы отдыхать? Вы же заступаете во дворец в ночную смену, разве нет? Спокойного дежурства. И поклон от меня нашей принцессе.
        Я чуть было не козырнул, но вовремя припомнил, что «к пустой голове руку не прикладывают». Вдруг запершило в горле. К чему бы это? Надеюсь, не к ветрянке. Анализ, что ли, сдать внеплановый. У нас уже пошел второй десяток с повторной, и Шалыгин приказал всем бояться.
        Да, нынче вечером командир воздушного судна Чернецкий полетит совершать подвиг, а советник Русаков пойдет во дворец на ночное дежурство. Что вы чувствуете, советник, когда втыкаете шприц…
        У девочки было две сестры, умерших детьми, и она говорит о них так, будто те на минуту вышли. У аборигенов своя философия смерти. Те, кого они любили, остаются с ними навсегда. История из жизни прапрапрапрадедушки никогда не станет байкой или анекдотом - поколение за поколением будет пересказывать ее слово в слово и жест в жест, без малейших искажений. Зато негодных людей тут забывают наглухо, просто стирают из памяти рода и племени. Как при этом рефлексируется негативный опыт, мы пока не разгадали. Если поймем, нас ждет форменный переворот в психологической науке. Возможно, мы станем намного счастливее…
        Я подошел к конвертоплану, Чернецкий открыл дверцу.
        -Код от спускаемого - надо?
        -Черт побери! - летчик криво усмехнулся. - Я должен Алику бутылку. Он сказал, что Газин примет вас в игру, а я, грешным делом, засомневался.
        Ну спасибо.
        Я открыл было рот, чтобы ляпнуть: «Это кто еще кого принял…» - и закрыл. Считаете меня тут мальчиком на побегушках, ну и бог с вами. Вдруг пришло осознание, что я ни капельки не обижен таким принижением своей роли, да и вообще наплевать. Результат важнее.
        Кажется, я наконец-то бросил играть в дипломата - и стал дипломатом. Поздновато созрел. Но, как сказал бы Тунгус, чтобы кем-то стать, надо им быть. Я - могу. Я гожусь для серьезного дела, от меня есть польза, и идите вы к чертовой матери.
        Видимо, некое внутреннее напряжение все-таки отразилось на моем лице, поскольку Чернецкий поспешно добавил:
        -Не в вас сомневался - в полковнике.
        А я улыбнулся в ответ и сказал:
        -Да мне все равно.
        Прозвучало это несколько иначе и довольно экспрессивно, но смысл я вам передал в точности.
        У бравого летчика очень смешно отвисла челюсть.
        Он, наверное, думал, я и слов-то таких не знаю.

* * *
        На санитарное дежурство во дворец я заступал к шести вечера и отдохнуть не успел. Не расслабишься, когда такие события. В иных обстоятельствах я мог бы рассчитывать подремать на посту, но нынче, сдается мне, спать не будет никто.
        Я взял в санчасти перезаряженную аптечку, сел в джип, но поехал не к городу, а на летное поле. У меня еще был запас по времени, и хотелось посмотреть, как там наши заговорщики.
        Все добровольцы оказались в сборе: оба экипажа, хмурый Акопов, сосредоточенный Чернецкий, четверо спецназовцев - трое рядовых и немолодой сержант, - полковник Газин и капитан Петровичев. Обступили трехмерную карту пещеры-«хранилища», а внутри нее разгуливал Билалов и тыкал пальцем, что-то объясняя.
        Один боец, здоровенный дядька, показался мне даже со спины каким-то слишком знакомым, и я пару раз моргнул: не мог поверить своим глазам.
        Нет, не ошибся. Это был отец Варфоломей.
        В обвесе полевого медика.
        И с пулеметом.
        Вместо наградной фиолетовой скуфьи, которой святой отец очень гордится, на голове его красовалось нечто по-своему не менее почетное. Оно еще и многое объясняло. Да чего там - все объясняло.
        Батюшка надел краповый берет войск спецназначения.
        Мне никто особо не обрадовался, я тут был лишний. Как всегда. Словно меня и не «приняли в игру». Правда, капитан, против обыкновения, пожал руку и даже выдавил нечто вроде кривой улыбки… Чернецкому я показал глазами на батюшку. Летчик пожал плечами:
        -Говорят, он пришел к спецам уже в берете и что-то им сказал. А те уступили ему место и дали пулемет. А я подумал, что двадцать-тридцать кило для нас не критичны, зато Божьим словом и пулеметом можно сделать много хорошего.
        -А что полковник?..
        -Да он как увидел батюшку в этом образе, только и брякнул - ну, здрасьте, отец Варлорд. А отец Варлорд ему и говорит: там, в пещере, чертово отродье, его крошить - самое богоугодное дело, поэтому я здесь… И что Газину ответить? Как он попа выгонит, если тут все добровольцы, а главное, нас здесь нет и быть не может и ничего не происходит? Но, знаете, мне кажется, он даже малость повеселел…
        Поднялся и ушел в сторону каньона вертолет спецназа, назначенный спасательным. Пора начинать. Полковник открыл было рот - и осекся. Он глядел через мое плечо, и выражение лица у него было сложное.
        Со стороны города к нам шел Тунгус.
        Великий вождь, облаченный в парадную тогу, небрежно помахивал «маршальским жезлом». Смотрелся беззаботным, словно на прогулку собрался. И никаких признаков болезненного состояния. Рослый пятидесятилетний красавец, запрограммированный природой на долгую счастливую жизнь, а земная медицина даст ему еще под сотню лет форы. Конечно, если отобьем вакцину у термитов и та окажется рабочей. Впрочем, не верю я, что вождь умрет, если заразится. Помучается, но выкарабкается.
        Земляне изобразили приветственные жесты, кому какие положено, а мы с полковником, обозначив взгляд в глаза вождю, уставились друг на друга и сунули в рот по зубочистке: говори с нами, о великий, мы все внимание.
        -Давно хотел полетать, - сказал великий. - Самое время.
        Полковник несколько раз моргнул, нервно прожевал зубочистку и чуть не проглотил ее. На его лице я прочел замешательство и мольбу о помощи. Он откровенно не понимал, как дальше себя вести.
        -Друзья мои, давайте говорить, как принято у вас, - разрешил вождь. - Нет времени для церемоний. А ты молчи. И ты. И ты тоже.
        Жезл указал на Петровичева, Акопова и Билалова. Экипажи и стрелков вождь просто не рассматривал, да те и не рвались в собеседники.
        -Господин великий вождь, разрешите обратиться к товарищу полковнику? - ляпнул Петровичев, взяв под козырек.
        Господин великий вождь гавкнул на капитана так, что тот едва не упал.
        Местный смех в исполнении Тунгуса, с его необъятной грудной клеткой, достигает на полной громкости уровня сенбернара.
        Не знаю, что уж там напереводил вождю транслятор, может, с титулами намудрил. Или сама ситуация его рассмешила.
        -Иди лезь на свою вышку, - разрешил вождь. - Начальник тебя отпускает.
        Полковник кивнул, Петровичев поспешно удалился. Поднял руку Чернецкий, но спросить ничего не успел.
        -Этот с нами не идет, - вождь ткнул жезлом в одного из спецназовцев, на вид самого молодого.
        Чернецкий опустил руку. А вождь уставился на нашего аэромобильного тактического попа.
        Кто такие священники, Тунгус знает, но зачем они русским, понимает с трудом. Я уже хотел ему объяснить, что тут делает святой отец в краповом берете, когда вождь сделал выводы. Наверное, по красным крестам на обвесе.
        -А ты, оказывается, боевой шаман!
        -Могу и это, - с достоинством ответил батюшка.
        -Одобряю. Еще вопросы будут?
        Не дожидаясь, будут ли, вождь зашел внутрь карты и начал осматриваться. Билалов почтительно молчал.
        Капсула лежала, привалившись боком к куче обломков неясного происхождения, до того заросших пылью и грязью, что даже форму их установить толком не получилось. Тем более разведка теперь очень берегла свои дроны. Некоторые предметы были явно металлическими - больше ничего не удалось понять.
        -Вот же воришки, - произнес вождь задумчиво, почти ласково. - Жаль, не хватит времени… Не так все надо делать, конечно… Но как-нибудь потом вы придумаете способ обездвижить этих тварей или распугать. И тогда мы в их хозяйстве покопаемся спокойно.
        -Всех перетравим, - заверил полковник.
        -Травить не надо, - сказал вождь строго. - У себя дома трави.
        -Виноват… А что там может быть такое в этой куче?
        -Думаю, по большей части наследие предков, - непонятно ответил вождь.
        -Я имею в виду - оно не загорится?
        Не взорвется такое-сякое от случайного выстрела?
        -Да откуда мне знать.
        Можете представить земного политика, который вам скажет «откуда мне знать»?
        -Кто идет со мной к этой штуке?
        Ишь ты как. «Со мной», значит.
        Чернецкий толкнул локтем Шурика, тот церемонно поклонился.
        -Увеличить, - приказал вождь Билалову.
        Геолог послушно что-то подкрутил в проекторе, карта начала расти, люди подались назад.
        -Довольно. Воины, ко мне. Расстановочку сделаем.
        Транслятор именно так перевел: «расстановочку сделаем», будто речь шла о семейной психологии. Я услышал немного другое и сказал бы «попробуем боевое построение», но это все контекст, а вождь на самом деле употребил слова из простого бытового языка. Боевым жаргоном тут и не пахло.
        Тунгус выстроил тупой клин с собой во главе спиной к капсуле. Остался недоволен, не хватало ему четвертого бойца для симметрии. Немного передвинул стрелков, каждого быстро вполголоса проинструктировал. Вышел из карты и бросил полковнику:
        -Надеюсь, ты понимаешь, зачем они нужны.
        -Главное - они понимают, - обнадежил полковник.
        -Они?.. С чего ты взял?
        -Они знают свою задачу - прикрывать огнем тех, кто достанет из капсулы вакцину. Если надо - прикрывать до конца.
        -А, ну тогда да. Я просто должен был тебя предупредить, что они, скорее всего, умрут, это ведь твои люди.
        Полковник смотрел на вождя, не отводя взгляда.
        -Если я не вернусь, будешь вести дела с Унгасаном, - сказал Тунгус. - И самое большее через три года первая группа наших учеников должна отправиться в Россию. Мы не можем ждать. И вы не можете. Мы вам нужны. Вы сами не знаете, как мы вам нужны. Чтобы стать им-пе-ри-я - мало думать, как империя. Надо делать, как империя. А вы хорошо думаете, но плохо делаете. Мы вам поможем научиться. Удачи, друг.
        И несколько театрально - с непривычки - сунул полковнику руку.
        Я думал, тот ее сейчас поцелует.
        По-моему, Газин вообще дышать начал, только когда вождь повернулся к нему спиной.
        Мне Тунгус бросил, проходя мимо:
        -А ты не будь, как вы говорите, и-ди-о-том. Я правильно сказал?
        -Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой.
        Тунгус вдруг остановился и буркнул под нос:
        -Как странно. Ты очень хочешь пойти со мной - и не можешь. Почему? В прошлый раз ты просто шел и ни в чем не сомневался.
        -Тогда была боевая тревога, и я случайно попал с тобой на битву. А сейчас… Мне по долгу службы запрещено воевать. Меня так научили, это часть моей работы - ни во что не лезть руками. Иногда бывает стыдно. Иногда мне кажется, я просто трус. Да здесь, наверное, все так думают. И я вместе с ними…
        -А гвоздь в голову забить - это не руками?..
        Господи, ну за что мне такое наказание! Да еще при наших! Вон как обрадовались! Теперь-то все со мной ясно! Наружу рвалась мольба: «Ты же знаешь, что это не я! Ты же всех насквозь видишь! Скажи им, что я не убивал!»
        Молчать. Тихо. Не сами слова, а вот эту недостойную умоляющую интонацию я задавил в себе.
        Проклятье, я нынче точно стал дипломатом. Выдрессировал меня великий вождь Унгусман.
        -Береги мою девочку, она тебя очень любит, - бросил Тунгус, уходя.
        -Ты вернешься… - прохрипел я ему вслед. Говорить оказалось вдруг неимоверно трудно.
        Великий вождь совсем по-людски дернул плечом в знак того, что бог знает, вернется он или нет, - а вот мне задача дана, и полковнику тоже, и как бы не всей матушке-России, и он оставляет на наше попечение свой народ, и нам теперь никак нельзя быть идиотами…
        -Ну, ты обещал меня прокатить на своей леталке! - донеслось издали.
        Чернецкий показал высокий класс понимания этикета: суетиться и не подумал, только сделал приглашающий жест. Дверь конвертоплана открыл, согнувшись в поклоне, бортмеханик.
        Надо будет отметить в донесении, что у нашего летчика природное чувство стиля. Особенно это заметно на общем фоне: тут все стараются, конечно, держать фасон, а по сути - порядочные вахлаки. Теперь посмотрите на Чернецкого: хотя и при нашивках КВС, все равно гражданский пилот. Но ведь по повадкам - натуральный дворянин, которому стараться не надо, он просто знает, как себя вести, когда вокруг цари шастают. И умеет царям нравиться.
        Вождь, который не станет вождем.
        Тунгусу он в будущем не пригодится даже как пилот; великий быстро устанет видеть рядом такое ходячее недоразумение - очевидного героя, который не претендует на рыцарское достоинство, потому что ему невдомек, зачем это надо. А вот моему ведомству Чернецкий может быть полезен очень.
        Если выживет.
        Я пошел к джипу. Я больше не мог оставаться здесь.
        Они вернутся, твердил я про себя, они вернутся.

* * *
        Боевой вождь Унгасан сидел на ковре, весь заваленный какими-то свитками. Несколько лежало у него на коленях, пара торчала из-за пазухи, один он держал под мышкой, другой - в руке, а третий развернул, помогая себе зубами, и косил в него хмурым глазом.
        -Что скажешь? - спросил он невнятно.
        Унгасан был не просто хмурый, он был злой, что для туземца редкость. Можно понять: двадцать два с половиной года парню - и вдруг такой подарочек - государственное управление в полный рост.
        -Великий вождь умеет делать вот так? - я показал руками.
        -Лучше всех. Но эти твари, они же тупые. И отец их в жизни не видел. Говорю ему: давай я пойду…
        -Ты их тоже не видел.
        Унгасан выпустил свиток из зубов и уставился на меня.
        Нет, Саня еще не великий вождь, но заметно, что сын своего отца. Хотя, конечно, до Гены ему далеко, да и Галя его сделает. Саня чертовски серьезный и ответственный, а настоящему вождю без чувства юмора и самоиронии, без легкого налета раздолбайства - никуда. Впрочем, я этого молодого человека всегда встречаю, как говорится, при исполнении. Разведка доносит, он в свободное от работы время дурачится, словно мальчишка. В прошлом году его женили на троюродной сестре, и как они с ней дрались подушками все детство, так и продолжают.
        -Я воин! - заявил Унгасан. - Я умею биться! А отец… Он другой. Он умеет заставлять все живое любить себя. Я сейчас здесь не потому, что отец приказал - а потому что очень люблю его!
        Сообщив мне это, боевой вождь династии Ун шмыгнул носом.
        Туземцы плачут совсем как мы. Да они и есть мы, только намного лучше.
        -А эти твари… не способны любить. Понимаешь?
        -Да, вождь.
        -Мне сообщат, как все прошло… Но ты ведь узнаешь раньше. Я хочу доклад немедленно, советник. Ты сделаешь это для меня?
        -Да, вождь.
        Унгасан стряхнул на пол лишние свитки, встал и подошел вплотную, навис надо мной. Парень вымахал почти на голову, а ведь он еще растет. Здоровенные все, крепкие, тут со мной вровень только Унгали.
        -Советник, - повторил он. - Отцу советы не нужны. А мне понадобятся. Много. Как бы все ни кончилось, нам с тобой еще работать и работать.
        Фраза вышла совершенно земная, но мы с транслятором независимо друг от друга перевели ее именно так.
        -Всегда к твоим услугам, вождь. Ты же знаешь, как мне позвонить. Но сейчас я иду проведать больных.
        -Да. - Унгасан вдруг фыркнул. - Отец так и не освоил вашу связь. Он хочет от вас школы, больницы, электростанции, мечтает послать нас с Унгали в у-ни-вер-си-тет, и даже с планшетом научился обращаться, а простой телефонный звонок сделать не может. Угадай почему.
        -Ну как я могу…
        -Советник! - Унгасан укоризненно прищурился.
        Не любит Саня, когда уходят от ответа. Славный парень, но слишком прямолинейный. Ладно, в свое время научим.
        -Он не верит, что телефон передает голоса. Не понимает как - и не верит.
        -Недурно, советник, недурно, - оценил мои умственные способности молодой вождь. - Когда отец глядит на вертолет, то понимает, как тот летает. Когда глядит на самолет… Ну, в общем, тоже понимает.
        -Да мы сами-то не очень… Это я насчет самолета.
        -Там есть источник силы, а дальше неважно. Если силу приложить, что угодно полетит. А в телефоне ничего не движется, вот отцу и невдомек, каким образом летают ваши голоса, если их никакая сила не толкает.
        -А просто взять - и принять на веру? Если вещь полезная, то какая разница, что там внутри, пусть работает.
        -Хм. Возможно, это решение. Вот видишь, ты уже мне советуешь, и получается неплохо… Иди к больным. У нас все живы. И скажи Белкину, вожди довольны. Он хороший лекарь, этот ваш Белкин, добрый и умелый.
        -Черт побери, как же ты вырос! - вырвалось у меня.
        Унгасан удовлетворенно хмыкнул. И совершенно отцовским жестом положил мне руку на плечо.
        -Пришлось, - сказал он. - Нам всем пришлось стать больше, чем мы были. Сестра выросла, ты вырос…
        А потом отослал меня тыльной стороной ладони - тоже совсем как отец.
        Я ушел к больным, пытаясь сообразить, каков теперь мой статус во дворце. Старался думать о чем угодно, только не о том, что творится за полтораста километров отсюда. Все равно узнаю детали не раньше, чем операция закончится. Поскольку она как бы нелегальная, полковник зашифровал каналы связи. Если провалимся - информацию сотрут, все причастные начнут играть в молчанку, и концов можно будет найти ровно столько, сколько полковник захочет сдать. Конечно, умелый дознаватель всех расколет, но МВО постарается, чтобы дознаватель работал спустя рукава. И готов поспорить, Газин не сдаст меня. Я теперь его оперативный резерв. Хотя чисто по-человечески полковник никогда меня не полюбит. Да не очень-то и хотелось…
        Двое больных явно шли на поправку, трое, по выражению Белкина, «пока зависли, но прогноз ничего себе». Угольно-черное тело, покрытое сыпью, выглядит не так устрашающе, как белое, но человек с очень высокой температурой - грустное зрелище. Я принял дежурство, провел штатный сеанс обработки ультрафиолетом и взялся было помочь санитарке из местных делать влажную уборку, но меня вежливо усадили и посоветовали вообще лечь.
        -Отдохните, вождь, вы так устали, на вас лица нет, - сказала девушка.
        Она была неуловимо похожа на Унгали и, вероятно, приходилась ей дальней родственницей по линии кого-то из дядьев, здесь это в порядке вещей. Аристократ с претензиями на большую власть не станет крутить любовь с обслугой, но, если юноша из столбового рода династии Ун нацелился идти в торговлю, строительство или аграрный сектор, такие отношения не возбраняются. Мы пока не поняли, как конкретно вводят в общее дело незаконнорожденных; строго говоря, здесь нет бастардов в земном понимании этого термина: они ведь несут в себе «память предков» отца. Совершенно точно эта страта - одна из опор династии, и вроде никто не в обиде. Кажется, девушки не дорастают до того, что мы зовем «фрейлина», только потому, что все места наверху заняты чистокровными Ун…
        Стоп. Как она меня назвала?!
        Это была одна из форм обращения к младшему вождю. Нет, не совсем так. Лицо, приравненное к… Проклятье, нет. Со мной и без того надо обращаться именно как с младшим вождем. При этом я только гость, которому можно дать по шее и выставить из дворца. Поскольку я пришлый, мне еще позволено вести себя по-простому, например, выполнять черную работу своими руками…
        Уже не позволено.
        Сволочь ты, Сорочкин, я тебя на том свете достану, если что случится с Галей, но словарь ты сделал на совесть. Даже не ты, а покойный Унгелен, вот ему я верю как себе… Девушка использовала редкое слово, которым зовут пришельца, возведенного в достоинство рожденного во дворце. Статус присваивается в боевой обстановке или при иных чрезвычайных обстоятельствах, когда надо дать максимальные полномочия ценному специалисту. Или просто хороший человек подвернулся, и семья решила забрать его со всеми потрохами, так сказать, для улучшения породы. Интересно, какой случай - мой? Ошибиться служанка не могла, здесь так не бывает. Нет, я проверю, но…
        Кстати, обратного хода процедура не имеет. Назвали конем - полезай в хомут и жуй сено. Можешь уехать, но тогда веди себя очень тихо и благородно. Скажешь глупость, дашь не в ту морду, решат, что позоришь род, - убьют и не почешутся.
        Здрасьте, пожалуйста! Я младший вождь династии Ун.
        Меня приняли в семью. И ввели в игру.
        А я просил?!
        И тут пришло на ум - ну да, просил, еще как.
        Невербально. Зато всем сердцем.
        Глава 11
        По закону подлости Чернецкий застрял.
        Бывают такие герои, которым не везет красиво закончить подвиг.
        -Мы расстреляли по полмагазина, не больше, - рассказал отец Варфоломей. - И то скорее ради страховки. Боялись, чертовы твари вцепятся в колеса. Побили тех, кто был слишком близко. Вождь… Он сделал все. Без него нам бы каюк. Он сделал вот так - руками - и насекомые замерли. Он их будто пригвоздил к месту. Насекомые, да… Это рабочие термиты примерно с кошку размером, а солдаты попадаются и с собаку. Овчарочку. Жвалы - как грейфер. Сниться мне будут теперь в кошмарах…
        Чернецкий вошел боком в трещину, выровнял конвертоплан и мягко посадил его перед капсулой. Струя от двигателей разметала термитов, облепивших спускаемый аппарат. По словам летчика, эти твари грызли обшивку и уже заметно разлохматили теплоизоляцию. Десант бросился за борт, Гилевич побежал к люку. У капсулы их два - как раз на тот случай, если она завалится набок. Повезло, не пришлось ни карабкаться, ни даже тянуться, это сэкономило время. Рабочие термиты разбежались, вместо них пришли солдаты, наши приготовились стрелять, и тогда вождь сделал руками «вот так».
        Чего никто вообще не учел - что термиты могут проигнорировать людей и напасть на самолет.
        Просто в голову никому не пришло. Все были уверены, что членистоногие солдаты попытаются отбить капсулу, а конвертоплан им без надобности.
        У термитов оказалось другое мнение.
        Чернецкий дал полный газ и подпрыгнул.
        Сдуло всех.
        Относительно выиграл один Шурик: он успел вскрыть люк и сунуться в спускаемый аппарат. Его толкнуло в спину и загнало внутрь капсулы окончательно.
        Остальных расшвыряло кого куда вверх тормашками.
        Чернецкий висел на высоте в несколько метров, стараясь не думать, в каком состоянии люди, поломались или не очень. Он видел нормально только вождя, лежащего ничком - тому задрало тогу аж до подмышек, и в ярком свете прожекторов ослепительно сверкала антрацитовая задница.
        -Готов ловить. Как ты? - спросил Акопов сверху.
        -Работаем… - уклончиво доложил Чернецкий.
        Одна радость - термитов поблизости нет.
        Из люка высунулась ладонь, дала отмашку, Чернецкий прибрал газ и посадил машину.
        Гилевич с контейнером подбежал к вождю и принялся его тормошить. Тот слабо шевелился. Показался отец Варфоломей, один спецназовец, второй… Потрепанные, но не поломанные - а это главное. Встал на ноги Тунгус. Так, все в сборе. И куда они глядят?..
        Тут вождь опять сделал «вот так». А остальные побежали к машине.
        -У нас под хвостом целая армия! - крикнул Гилевич, запрыгивая в дверь. - Тунгус их держит!
        Вождь короткими шажками медленно двигался к конвертоплану - лицо напряженное, руки вперед, в каждой - по боевому жезлу. Раздалось несколько очередей, потом в салон кубарем вкатились стрелки. И наконец, появился вождь. С достоинством, не бегом.
        -Полетели, - сказал он просто.
        И они полетели.
        Чернецкий приподнял машину, дал всем время пристегнуться, потом на форсаже рванул вертикально, молясь, чтобы не подвели движки, и под самым сводом пещеры завалил машину на бок.
        Увидел клешню манипулятора и, как обещал, сунул крыло прямо в нее.
        У него и в мыслях не было, что такое возможно.
        А получилось.

* * *
        Когда Акопов вцепился клешней в крыло, маленький конвертоплан не только перекосило, но еще и развернуло, и встал он в трещине враспор, ни туда, ни сюда. Акопов понял это сразу, по нагрузке на манипулятор, а Чернецкому было невдомек, и они с бортмехаником Попцовым изготовились к следующему акробатическому этюду - снова упасть вниз и еще раз попробовать вылететь.
        Без балласта. Вдруг получится.
        -Алик, ты меня крепко держишь? - крикнул Чернецкий.
        -Мертво! Опускаю лестницу! Выходите все!
        -Все с борта! - приказал Чернецкий.
        -А как же вы… - заволновался сержант.
        -Все-все-все, - заверил его командир.
        Они висели правым крылом вверх, нарочно, чтобы никому не пришлось лезть через Чернецкого, наступая ему грязными башмаками на щегольской синий китель с золотыми нашивками.
        Кроме шуток, именно поэтому.
        Первым машину покинул Гилевич с контейнером на ремне через плечо.
        -Командир, умоляю, без фокусов, - попросил он.
        -Давай-давай, - отозвался тот.
        Вторым шел Тунгус.
        -Завтра в полдень будь во дворце.
        -Постараюсь, - сухо ответил Чернецкий. - Ой… Виноват, благодарю за честь, приложу все усилия.
        Тунгус бросил на командира ехидный взгляд и полез наружу, бормоча под нос:
        -Еще не знаю, что ему подарить, жену или коня, а если жену, то которую… Есть одна старенькая, но еще вроде ничего, шевелится, как молодая…
        Чернецкий прислушался к транслятору и благоразумно промолчал.
        -Вы точно выходите? - Сержант явно чуял подвох.
        Командир поторопил его жестом.
        -Не видишь - висим!
        -Ну вы тут главный, вам виднее…
        -Не хулиганьте, - попросил отец Варфоломей, протискиваясь в люк. - А то, ей-богу, наложу епитимью!
        Когда в машине остались только двое, Чернецкий с облегчением выдохнул.
        -Олежка, готов?
        -Да как сказать… Командир, мы, кажется, действительно висим.
        -Ничего подобного. Сейчас Алик отпустит, и вывалимся. Ну поцарапаемся слегка… Внимание! Алик! Бросай!
        -А если не брошу?
        -Почему?!
        -Вылезай давай, вот почему.
        -Алик, не будь занудой. Я пустой легко выскочу отсюда. Как пробка из бутылки. Положу машину на спину, потом заберем ее и починим. А если ты уронишь ее в пещеру… Ты же не хочешь оставить меня без крыльев, брат?
        -Мне грустно тебе это говорить, Саша… - начал Акопов.
        -Вот совсем не слышу грусти! - Чернецкий повысил голос: - Алька, не сбивай мне настрой! Бросай!
        -Саша, ты застрял, - сказал Акопов. - Тебя заклинило. Я чувствую процентов двадцать твоего веса.
        -Ну вот и отпусти. И поглядим. Слушай, отпусти по-хорошему, а?
        -Я-то отпущу, но у тебя оба киля будут повреждены. Скажи Олегу, пусть высунется, если мне не веришь.
        -А крыло?
        -Крыло более-менее, с килями плохо.
        Там выступ скалы, и ты левым на него прямо наделся, а правый зажмет и вывернет, когда я тебя брошу.
        Чернецкий оглянулся на Попцова. Механик сидел с каменным лицом, ожидая приказаний.
        -Ладно, посмотри, - разрешил Чернецкий.
        Механик отстегнулся и уполз в хвостовую часть салона.
        -Мне очень жаль, - сказал Акопов. - Я тоже люблю твою машинку.
        Это Чернецкого добило. Он еще держался на адреналине, но боевой настрой уже потихоньку отступал.
        И так они сделали больше, чем надеялись.
        Вождь сделал, чего уж там. А они, как обычно, поработали извозчиками. Но зато с каким шиком! И после этого потерять любимую машину…
        -Боюсь, останемся без хвоста, командир, - донеслось сзади. - Все, допрыгались.
        -Алик! - позвал Чернецкий. - А вытащить?..
        -Завтра попробуем, - сказал Акопов. - Обязательно попробуем. Иди уже к нам. Вождь тебе коня подарить хочет.
        -Ты его видел, этого коня?! Это бегемот!
        -Он может и жену, но, судя по описанию, она страшнее бегемота…
        -Не смешно, - сказал Чернецкий, отстегивая ремни. - Почему мне не смешно… Олег, где ты там? Пойдем отсюда. Долетались мы, дружище.
        Когда Акопов отпустил конвертоплан, тот с жалобным скрипом чуть-чуть развернулся в трещине и застрял окончательно. Намертво. Так, что не вытащишь.
        Чернецкий спрятал лицо в ладони.
        Глава 12
        Август, конец эпидемии, «Зэ-два»
        Я объяснил Чернецкому, что насчет жены вождь пошутил. Не может Тунгус жену подарить, она у него одна, а остальные и так по два раза замужем. Чернецкий сказал, что коня тоже не надо, обойдется как-нибудь.
        Не подарили ему коня. Вообще ничего не дали. Он уровнем не вышел. Простолюдина можно наградить ценными вещами, аристократа - почестями, а героя, который ни то ни се, назначить на ответственную должность и посмотреть: он всегда герой или, например, только по пятницам.
        Но если герой пришлый и, очевидно, ни на что не претендует…
        Великий вождь Унгусман один на один сказал Чернецкому спасибо и отпустил на все четыре стороны. Даже руку не пожал - не положено.
        Чернецкий обиделся и решил: это вождь ему отомстил за то, что светил голым задом в пещере. Летчик успел рассказать это всей экспедиции два раза и пошел на третий круг. День ото дня история становилась красочнее и анекдотичнее. Я и не думал, что у него талант юмориста.
        Через месяц Тунгус выкатил на летное поле конвертоплан.
        Самую малость помятый и с целехонькими килями.
        Он согнал к трещине орду строителей, те за неделю навели сверху помост, еще неделю мудрили с тросами, а потом ювелирным образом повернули самолет, приподняли, снова повернули, еще приподняли… Достали, запрягли табун своих жутковатых лошадок - и милости просим, командир, принимай аппарат.
        Чернецкий встал перед вождем на одно колено и склонил голову. В глазах его блестели слезы.
        -Потом еще полетаем, - сказал вождь. - Мне теперь можно.
        Майор Мальцев вызвал на ковер капитана Петровичева и сунул ему под нос акт о списании конвертоплана ввиду нецелесообразности извлечения из трещины в силу технической невозможности. Петровичев вызвал Акопова. Некоторое время они втроем кричали друг на друга так, что дрожали стекла, потом успокоились. Списанный конвертоплан поднялся в небо через несколько дней. Работы для него было полным-полно. Мы теперь летали над всем континентом.
        Великий вождь сделал-таки своим родичам такое предложение, от которого те не смогли отказаться. Полковник боялся, что это будет грубый шантаж вакциной - либо идете под мою руку, либо вымирайте к чертовой бабушке. У династии Ун были для такого решения все ресурсы. Тунгус при желании мог нагнуть экспедицию, как ему угодно, и мы бы не пикнули. Ну сообщили бы, что он не прав, - а дальше?.. Случись драка, нас сомнут, мы физически не успеем всех перестрелять. Останется только позвонить на орбиту и сказать: вызываем огонь на себя. Но «Кутузов», падла одноглазая, улетел, едва мы раздобыли вакцину. Полковник так и не смог его расколоть, чего он тут болтался.
        Я объяснил полковнику, что Тунгус не такой, но кто меня послушает. Все готовились к худшему, уж больно опыт у нас печальный. Собственно, я по инструкции тоже обязан быть готовым к худшему в любой момент. Но как младший вождь и полномочный представитель династии Ун я официально заявил: ребята, да и черт с вами. Привыкли бояться - ну, бойтесь, пока не надоест. А Тунгус поступит красиво и благородно, вот увидите. Я своего вождя знаю.
        -А как не бояться? - сказал полковник. - Ну ты сам такой посуди, они же творят, что хотят! Сначала тебя такого вождем назначили, а потом и до меня доберутся! Были уже намеки… И что делать?
        -Присоединяться к Российской Федерации, естественно.
        -Шутить изволишь?
        Полковник мне по-прежнему не очень доверяет, но обращается на «ты».
        -Какие шутки? Если Россия не возьмет династию Ун к себе, династия возьмет к себе русских. Сначала тех, кто ей больше нравится, а в конечном счете - каждого.
        -Но… как?
        -Легко. Я прилечу на Землю и, как вы верно заметили, начну творить там, что хочу, от имени великого вождя. Я совершенно легально привезу с собой жену и целый кагал родственников. Оформлю им гражданство. А дальше они пойдут влюблять в себя всех направо и налево. Через два-три поколения у нас в Москве будет такая же эффективная мафия, как здесь. Через пять - сбудется мечта Тунгуса о звездной империи. О Российской империи. Как вам расклад?
        Полковник задумался. Кого-то он мне сейчас напомнил… Ну конечно, майора Трубецкого, когда я тому советовал не отнекиваться от титула.
        -Если я скажу, ты не поверишь, - буркнул наконец полковник. - Поэтому я лучше промолчу. И не гляди на меня! Ты уже ухмыляешься, как такой маленький тунгусик! Не-ет, не думай, что возьмешь меня нахрапом. Это тебе не гвозди в голову забивать!
        -Да пошли вы со своими гвоздями…
        Это все Тунгус и его пропаганда. Он с видимым удовольствием поддерживает в отряде мою репутацию народного мстителя. Зачем - не знаю. Но ведь он ничего не делает просто так.
        Единственный из вождей династии Ун, кто твердо убежден, что я убил Сорочкина, - это боевой вождь Унгасан. Сане просто нравится так думать - он и думает. Может себе позволить. Потому что сам бы Лешу грохнул, да руки были коротки и вообще не до того, нашлись дела поважнее.
        В экспедиции единого мнения нет. Зато все теперь могут объяснить, почему меня сторонились. Расчетливый хладнокровный убийца - неприятный тип. Я ведь Лешу завалил, чтобы наладить отношения с папуасами, вы же понимаете. Чтобы пролезть в вожди. В жертву принес русского человека во имя дипломатии, мать ее. Да еще и с особым цинизмом.
        Не каждый сумеет гвоздем-то.
        На вопрос, отчего со мной не особо стремились дружить целых две высадки подряд до того, как я укокошил русского гвоздем, ответ был просто сногсшибательный.
        Подозревали.
        Чувствовалось во мне нечто такое.
        Пропадите вы пропадом, в экспедиции куча профессиональных душегубов, некоторые как раз с опытом расчетливого хладнокровного убийства - и в них вам ничего не чувствовалось. О боги! Яду мне, яду!
        -Чушь это несусветная, советник, - заявил Билалов. - Люди просто чуяли в вас вождя и не знали, как реагировать. У меня всю жизнь та же проблема.
        -Пойдем… горный король, - сказал Чернецкий и увел его.
        Оглянулся и подмигнул мне через плечо.

* * *
        Когда выяснилось, что Тунгус совсем не такой плохой, как все боялись, мне спасибо не сказали. Как обычно, забыли. Да я и не просил.
        А великий вождь поступил красиво. Созвал кочевников и говорит: вы уже знакомы с русскими. И вы самую малость догадываетесь, чего они могут. В общем, я с ними договорился, мы объединяемся. Вон советник Русаков - уже мой младший вождь. Вписываемся к русским на равных правах. Это значит, династия Ун наберет такую силу, что вы ей станете просто неинтересны. Мы через два-три поколения уже не сможем нормально с вами разговаривать. И давайте совсем честно - ничем не сможем вам помочь, да и не захотим. Поэтому решайте сейчас: либо вы с нами, либо дуйте обратно в степь и пропадайте там. Зато если вы с нами, есть интересная задача. Династия Ун рассчитывала присоединить все племена естественным путем за пять-шесть поколений. Теперь надо собирать народ быстро, не за столетия, а за несколько лет. Мы уже начали разъяснять наши предложения соседям, но нет уверенности, что нас услышат и поймут. Тогда придется действовать по старинке. Вы это раньше умели очень хорошо. Сначала небольшая демонстрация силы. Просто зайти и показать себя. Если не поможет - дать по шее и возглавить. Тем, кого возглавлять неинтересно,
просто объясните: кто не с нами, того мы в будущее с собой не возьмем. А будущее наступит буквально вот-вот. Да вон оно летит…
        И тут Чернецкий на конвертоплане - вжжжик! Пожалуйте кататься, гости дорогие. Оцените, какие стратегические преимущества дает обзор сверху и воздушная разведка.
        Кочевники немного для виду поломались, а потом дали Тунгусу присягу и двинулись по соседям проводить разъяснительную работу. Потому что в будущее всем хочется.
        Тоже в некотором роде шантаж. А с учетом того, что Россия ничего Тунгусу пока еще не обещала, чистое надувательство. Я так ему и сказал.
        -Не волнуйся, это будет скоро, - ответил великий вождь. - Если враги России захотели истребить мой народ - ну куда русские от нас денутся? Значит, мы России действительно нужны. Враги-то это понимают, ну и вы поймете. Хотя вы, конечно, по сравнению с ними как дети малые. Добрые, наивные… А на всякий случай, если Россия будет слишком долго думать, как взять нас к себе, мы уже начали забирать лучших из вас. И еще заберем, сколько захотим. Если меня не пускают на Землю, ты будешь там моим голосом, вождь. Если от меня хотят, чтобы я начертил границу, я проведу ее по краю своего мира. Тогда чужаки не смогут раздробить мой народ. Так уж и быть, здесь будет государство. Только одно. И оно даже вступит в вашу лживую ООН. Только ради того, чтобы на следующий день вступить в Россию. Участвуешь?.. Зачем я спрашиваю, конечно ты участвуешь, ты же наш вождь!
        Подумал и добавил:
        -Жалко, Унгелен не дожил. Он ведь это придумал.
        Я стоял молча, переваривая услышанное, а Тунгус покопался в сумке с барахлом - династия Ун так и не отказалась от привычки к переметным сумам, а туда же, на кочевников свысока глядит, - и добыл какую-то смутно знакомую штуковину.
        -Тебе нужен жезл управления, вождь. Наследие предков разбазарено, найти заготовку непросто, но мне в той пещере одна подвернулась. Отдам ее в работу. На, примерь к руке.
        Так вот ты какой на самом деле, боевой жезл, наследие предков… Стало ясно, почему наша разведка обещала златые горы и любовь до гроба любому, кто привезет его на Землю. Но эта заготовка - голая, не украшенная резьбой и инкрустацией, - намного ценнее. Я держал в руках секцию телескопической трубы явно не местного производства. Или местного, но точно не этой цивилизации. Сколько ей лет? Щелк-щелк, легко раздвигается. Как новая. Интересный металл. И ведь они его обрабатывают. Чем? Резцами тоже из наследия предков? Странная штука. Каково могло быть ее назначение? С учетом того, что память о событиях и вещах передается здесь из поколения в поколение на многие сотни лет…
        -Ничего не знаю, - опередил меня Тунгус. - Самому интересно. Раньше не задумывался, а теперь пришлось. Вы разбудили нас, заставили по-новому взглянуть на многие вещи, заставили думать. Мы тоже разбудим вас. Заставим делать.
        Я вернул ему жезл. Все равно он будет мой, никуда не денется. Тогда и осчастливлю разведчиков.
        -А если вас пытались истребить вовсе не из-за нас? Из-за наследия предков. Кто-то боится, что вы можете знать очень много. Слишком много. И поделитесь с нами.
        -Пусть боится, - произнес Тунгус с заметным удовольствием. - А мы будем делать вид, словно и правда знаем. Это военная хитрость, так поступать не стыдно. Но… Придется на самом деле узнать! Тебе ведь хочется?
        -Главное - что тебе хочется, - честно ответил я.
        -Тогда скажи там кому надо, великий вождь - разрешил.
        Я чуть не спросил «что?» итут же понял: все разрешил. То, о чем мы давно просили: широкое сканирование всеми средствами. Надо совсем другое уточнить:
        -Где?
        -Везде. Только не забывайте мне рассказывать. Интересно же.
        Победа! Нам открыто настоящее полноценное исследование континента. И ведь любой другой на моем месте написал бы в донесении: «Это результат длительной и утомительной кропотливой и едва не кровопролитной работы с местной властью, проведенной мною под вашим мудрым руководством». А я, лопух, постесняюсь. Вождь фигов. Зато совесть чистая.
        Тунгус негромко гавкнул. Я вопросительно поглядел на него.
        -Да смешной ты, - объяснил вождь. - Все вы забавные, но ты особенно. Ступай. Нельзя заставлять девушку ждать, ей может попасться на глаза кто-то покрасивее.
        -Вы ее недооцениваете, великий вождь.
        Тунгус залился лаем, и я поспешил на выход.
        Когда проблемы немного рассосутся, познакомлюсь ближе со степными псами. Вождя попрошу, чтобы помог. Сдается мне, ими просто никто не занимался всерьез. И еще сдается мне, что это гавканье вместо смеха - неспроста.
        Галя сидела за штурвалом джипа. На заднем сиденье барахталась ребятня - будущие вожди пополам с будущим обслуживающим персоналом. Судя по физиономиям, сплошь двоюродные и троюродные родичи. Впрочем, тут все родичи. А кто еще не в семье - тот будет.
        -Куда прикажете, вождь?
        -На пост ДС, вождь. Но раз у нас такие пассажиры… Можно сделать кружок по городу.
        -Правильно. Ну садись давай, старая развалина. Зачем ты дал мне ту книгу? Теперь я знаю, что в сорок лет русский уже старик, а тебе до сорока всего ничего. Ужас! Как дальше жить?
        -Это очень древняя книга, - сказал я. - С тех пор русские сильно изменились к лучшему. И как говорил один мудрец - в России нужно жить долго, тогда до всего доживешь.
        Она глядела на меня и улыбалась. Радовалась. Вождям не рекомендуется целоваться при посторонних, но тут были все свои.
        Перепадет мне на орехи за мою дипломатию лет через сто, когда окажется, что эти черномазые ребята пролезли во все дыры и самую малость не возглавили Россию, а какой-нибудь смуглый красавец-полукровка метит в исполнительные императоры, и белое большинство Сената стоит за него горой, потому что мужик в доску свой, русский.
        Мы понимаем, как они нужны нам.
        -Поехали, - сказал я.
        А кто не с нами, того в будущее не берем.