Тихий маленький город Анна Викторовна Дашевская
        Гололёд. Поток движения. Выскочившая откуда-то собака. Ты выворачиваешь руль, и твоя жизнь делает такой крутой поворот, который нельзя предугадать.
        Анастасия Шахова после развода неожиданно для всех, даже для себя, уезжает из Москвы жить в маленький городок Кириллов. Живёт тихо, продолжает дело местной травницы и знахарки, от которой унаследовала дом, работает фельдшером в местной больнице - обычная серая жизнь. Кому она интересна?
        Оказывается, многим.
        Начиная со следователя убойного отдела, допрашивающего её по поводу найденного трупа, и заканчивая новой женой её бывшего мужа.
        Но это бы всё ничего… вот только по ночам странные вещи происходят в тихом Кириллове, тени сгущаются под старым мостом через овраг, и всё чаще приходится Анастасии открывать загадочную тетрадку под коротким названием «Твари»…
        Анна Дашевская
        Тихий маленький город
        Часть 1
        Лодочник
        Положив в корзину последний пучок травы, я разогнулась и потёрла спину.
        Да, пора заканчивать: предрассветные сумерки сменились ясным утром. Солнце мне не было видно за высокими деревьями, но оно уже встало, а значит, время сбора травы истекло.
        Вот и хорошо. Дома разложу всё, что набрала, пусть сохнет, а сама посплю ещё пару часов, сегодня можно. Первое мая, выходной у всех. Ну, кому Первомай, а кому Белтайн; я вот точно знаю, что травы, собранные сегодня в час перед рассветом, будут особенно сильными. Потому и поднялась в три часа ночи, чтобы в половине четвёртого начать.
        Я зевнула, чуть челюсть не вывихнула, и потихоньку пошла вверх по склону оврага.
        Вот уже видна крыша моего дома, ещё несколько шагов по дороге - и калитка. Я ещё раз зевнула, потёрла глаза свободной рукой и чуть не упала, споткнувшись… О чью-то ногу? Господи, неужели сюда забрёл какой-то пьяный и улёгся спать в моём боярышнике?
        Ох, нет, похоже, всё гораздо хуже…
        Мужчина лежал ничком, и на правом боку по его одежде расплывалось кровавое пятно. Похоже, это был удар в печень, а добраться до неё куда легче, чем до сердца, рёбра не защищают. Нужно всего лишь знать, куда бить… Судя по всему, тут бил знаток. Сильное кровотечение, вот след ведёт вниз, к пристани, и наверняка есть внутреннее. У лежащего есть шанс, если прошло немного времени.
        Я опустилась на колени рядом с телом и приложила пальцы к его горлу - вроде есть пульс? Или нет? Пальцы замёрзли, ничего не чувствую…
        Нет, пульса не было.
        Поздравляю тебя, Анастасия Александровна, ты нашла труп.
        Секунд тридцать я малодушно обдумывала отличную идею немедленно уйти, закрыться дома и лечь спать. Ну, в самом деле: пять утра, первое мая, выходной - кто меня видит? Вздохнула, вытянула из кармана ветровки телефон и ткнула пальцем в номер участкового.
        После десятого гудка трубку сняли. Отодвинув аппарат от уха, я переждала поток отборного мата, потом вежливо сказала:
        - Доброе утро, Михаил Матвеевич!
        - И тебе не хворать, Анастасия! Что случилось?
        Я кратко отчиталась, участковый так же кратко ответил:
        - …! Сейчас буду! Скорую вызывай! - и отключился, не прощаясь.
        А и в самом деле, чего прощаться, когда вот-вот снова встретимся?
        Тарахтение мотоцикла я услышала минут через десять, так что успела занести в дом корзину с травами и поставить в холодную кладовую. Для себя я вынесла из прихожей стул, уселась поудобнее и даже несколько минут подремала.
        Мотоцикл подкатил ко мне. Участковый стянул шлем и спросил:
        - Что скорая?
        - Едут.
        Ближайшая подстанция была в Ростиславле, тридцать семь километров дороги. Нам обоим было известно, что это уже бессмысленно.
        - Кто это, не опознала?
        - Детективы смотрю по телевизору, Михал Матвеич, знаю, что трогать ничего нельзя.
        - А он точно… того?
        - Пульса я не нащупала.
        - Ну да, ну да, кому и знать, как не тебе…
        Михаил Матвеевич обошёл вокруг тела, присел на корточки - с трудом, участковый у нас мужчина немолодой и корпулентный, в теле - осторожно приподнял голову лежащего и заглянул в лицо.
        - Плохо дело, Настя, - сказал он, отряхивая руки. - Знаешь, кто это?
        - Откуда ж?
        - Санька. Санька-лодочник.
        Я присвистнула: Александр Бухвостов, перевозивший на своей моторке всех, кому нужно было срочно попасть с правого берега Волги на левый, был известен всему городу неуступчивым характером и строгими принципами. Он не курил, не пил и капли спиртного даже в праздники, и ничего не делал даром.
        - Получается, не в драке и не по пьяни его зарезали, так, Михаил Матвеевич?
        - Вот именно, Настя, вот именно. Ох, грехи наши тяжкие…
        - Пуда полтора, - привычно откликнулась я.
        Ну а что? И бабушка моя так говорила, несмотря на высшее художественное образование и тщательно скрываемое дворянское происхождение.
        Тем временем участковый набрал короткий номер и вызвал бригаду из убойного отдела. Потом повернулся ко мне и спросил:
        - А скажи мне, Настя, что ты тут делала в такое время?
        - За травой ходила, - честно ответила я. - Горицвет и цветы кошачьей лапки по росе собирать надо, иначе толку от них не будет.
        - Горицвет, значит… Ну-ну…
        - Михал Матвеич, а можно, я домой пока пойду? Спать хочется - сил нет.
        - Сиди! Ты свидетель.
        - Да какой я свидетель? Я находитель! Вы ж знаете, никуда я не денусь, вот я, вот мой дом, вон окошко спальни. Как понадоблюсь, так и позовёте.
        Не слушая возражений, я ушла к себе. Легла, не раздеваясь, поверх одеяла, прикрылась пледом и выключилась.
        Не знаю уж, что говорил сотрудникам скорой и полицейским наш участковый, но, когда он меня разбудил, было почти восемь часов утра. Чувствовала я себя вполне бодро, так что влезла в кроссовки и вышла на улицу. На нашей улице стояли две машины, полицейский «опель» и частный жигуль-девятка. Тело уже увезли, слава богу - не то чтоб я боялась мертвецов, я в медицинском училась, но лучше пусть они не лежат под моим боярышником.
        - Шахова Анастасия Александровна? - спросил молодой человек в штатском.
        - Да, это я.
        - Оперативно-розыскной отдел, старший лейтенант Сосницкий, паспорт ваш можно попросить? - выпалил он единым духом.
        - Попросите, - разрешила я.
        Старший лейтенант хмыкнул и исправился:
        - Принесите, пожалуйста, ваш паспорт.
        Сфотографировал первую страницу, раскрыл на прописке и вздёрнул брови:
        - Десять лет прожили в Москве, до этого в Питере были прописаны, а теперь у нас?
        - Так получилось, - пожала я плечами.
        Не собиралась никому рассказывать, почему получилось именно так, а не иначе. Место жительства выбирала не я, вот почему. Иначе бы и в голову мне не пришло поселиться в городе Кириллове…

* * *
        Да, Сосницкий не ошибся, родилась я в Санкт-Петербурге, жила вместе с мамой в старом доме на Кирочной, закончила соседнюю школу и поступила в медицинский. Сама поступила, с первого раза, на бесплатное отделение! А когда сдала сессию за четвёртый курс, в моей жизни, до того момента ровной и беспечальной, произошло два события: умерла мама, и я познакомилась с Максимом.
        Мама сгорела в три дня от неведомой болезни, и медики, мои почти коллеги, так и не смогли установить, что же это было. Во вторник мама пришла домой с работы, она была научным сотрудником Эрмитажа, мы вместе отметили последний сданный мною экзамен, а утром она уже не смогла подняться с постели.
        С Максом я столкнулась неделей раньше, выходя после экзамена по хирургическим болезням. Потом я узнала, что он приезжал к нашему ректору, какие-то дела они вместе крутили, а тогда… Он был красивым, с белоснежной улыбкой, и ухаживал красиво, и я уже почти собралась познакомить его с мамой.
        Три страшных дня, пока она лежала в Мариинской больнице, а врачи пытались поставить диагноз, Макс был со мной рядом. И не только держал за руку: он оплатил отдельную палату и все платные обследования, привозил какие-то редкие лекарства, звонил и договаривался с клиникой в Швейцарии.
        Ничего не помогло.
        Я была в состоянии ступора, и похоронами тоже занимался Максим. А потом запихнул меня в самолёт и увёз в Москву.
        В конце лета мы поженились.
        Мы с Максимом прожили вместе десять лет. Всякое было, и хорошее, и плохое, хотя хорошего всё-таки больше. В этой самой нашей жизни было только два «не», но каждое весило как чугунная гиря: у нас не было детей, и я так и не закончила институт. Зато научилась отдыхать на экзотических островах и бродить по тосканским городкам, носить дорогую одежду, вспомнила английский и выучила французский, водила машину - вначале джип, для безопасности, потом Мерседес, потом БМВ.
        Вот на БМВ я и попала в аварию.
        Ничего удивительного: середина января, снег пополам с дождём и нулевая видимость, дорога как каток… Даже не помню уже, куда я ехала. Тогда казалось, что это очень важное дело, а теперь - не помню. Откуда-то из-за павильона остановки выскочила собака, я автоматически повернула руль, и - здравствуй, столб, прощай, БМВ, привет, кома!
        Как выяснилось потом, много позже, никаких внешних или внутренних повреждений на мне не обнаружили. Одна-единственная царапина на левой руке жизни и здоровью явно не угрожала. Тем не менее, в себя я не пришла ни на второй день, ни через неделю, ни через месяц.
        С середины января по третье марта я лежала на больничной койке, утыканная иголками и окружённая пищащими и мигающими аппаратами; Макс не пожалел денег, и у меня было всё. Вот только вывести меня из комы не получалось. Да, собственно, никто не знает, как это делать, поскольку никому достоверно не известно, что именно происходит внутри мозга. Этакий чёрный ящик, на вход подали информацию, на выходе получили реакцию, а что внутри? Известно только великому физиологу Павлову, и то потому, что он уже на том свете.
        Но я совершенно точно знаю, что все эти полтора месяца я жила чужую жизнь. Нет, не так - я и была этой женщиной, Агнией Николаевной Апраксиной, восьмидесяти шести лет отроду. Вставала утром с её высокой никелированной кровати с высокими столбиками, делала гимнастику, пила травяной чай, проверяла травы и настойки в отдельной комнате, каждый день мыла весь дом, а по пятницам устраивала генеральную уборку.
        Господи, да за десять лет жизни с Максом я успела напрочь забыть, как моют полы, ходят за покупками и варят суп, всё это делали домработница и повар!
        А ещё очень быстро я узнала, что стала ведьмой.
        Это было удобно: ни одна из соседок не смела не то, чтобы спорить с Агнией Николаевной - в спину гадость прошипеть. В эту неизменно прямую, не согнутую годами спину.
        Конечно, официально она называлась травницей, и ею была. Сама собирала растения в должное время, сама сушила, перетирала, настаивала, смешивала… Но ещё умела и кровь затворить, и зубную боль снять (стоматолог в городе Кириллове был такой, что лучше утопиться, чем к нему в руки попасть), и роды принять, и сорванную поясницу поправить. Могла Агния Николаевна и приворот-отворот сделать, но не хотела, и не делала никогда. К ней с этим и не совались.
        Ну вот, а потом она умерла. Третьего марта в половине девятого утра Агния Николаевна Апраксина отложила пестик, которым растирала сушёную мяту, пересыпала траву в банку с притёртой пробкой и всё убрала по местам. Потом, глядя в окно на сугроб, уже переползающий через подоконник, сказала вслух:
        - Ты вот что, милая, когда сюда приедешь, говори всем, что ты моя внучка. Или даже лучше - правнучка. Завещание на тебя я напишу и на столе оставлю, так что будешь в своём праве. Я хорошо здесь жила, и ты будешь не хуже. Моя сила - твоя сила, моё право - твоё право, оставляю тебе всё, и ответственность на тебе.
        Это мне? Значит, она знает, что я - там, то есть, тут, в её голове?
        Как это?
        Агния Николаевна переоделась, легла поверх одеяла и начала бормотать молитву. Как обычно, в этот момент я отвлеклась, никак не получалось воспринимать всерьёз её религиозность. За окном повалил снег, мартовский, большими мокрыми хлопьями. На ветку у самого окна села крупная птица с красной грудкой - снегирь? Тут старуха резко вздохнула, опустила веки, пряча от меня сугроб, снегопад и птицу…
        И я пришла в себя уже в больничной палате, среди мерно мигающих аппаратов.
        Меня посмотрели по очереди пять врачей, сёстры измерили давление, сахар, уровень кислорода и бог знает что ещё, напоили горячим бульоном и оставили в покое. Отдыхай, мол - можно подумать, предыдущие полтора месяца я перерабатывала! Последняя из девушек задержалась в палате, что-то убирая, и, когда её коллеги скрылись за дверью, шепнула:
        - Твоего мужа зовут Максим?
        - Да.
        - Не удивляйся, будь готова - он успел с тобой развестись. Я услышала, когда он по телефону разговаривал.
        - Зачем ты мне это говоришь? - горло болело, но за время комы я намолчалась.
        - Лучше такое знать, чем получить внезапно на голову ушат помоев. Скажешь, нет?
        - Спасибо, - я закрыла глаза, чтобы она ушла поскорее, но потом вспомнила, что не выяснила одну важную вещь. - Постой, какое сегодня число?
        - Третье марта.
        - И во сколько я очнулась?
        - В девять утра.
        - Спасибо, - повторила я и зажмурилась уже окончательно.
        Чуть слышно хлопнула дверь, девушка ушла.
        Надо же, сколько всего произошло, пока меня не было…
        Вспомнив стишок откуда-то из детства «Пальмы без меня заглохнут, розы без меня засохнут…», я невольно хихикнула. А и в самом деле: думаешь, что без тебя мир остановится, реки пересохнут, и трава расти не будет, ан нет - всё крутится, как и раньше.
        Значит, Максим со мной развёлся…
        Быстро он. Прислушалась к себе, пытаясь определить, что я чувствую. И с изумлением поняла: ничего. То есть, мне совершенно не хочется, чтобы этот человек меня обнимал, со мной завтракал и ходил в гости. Боже, как же хорошо, что мы детей не завели!
        Конечно, с деньгами будет туговато, я привыкла ни в чём себе не отказывать. Ну, ничего - как привыкла, так и отвыкну. Не пропаду. Я закончила четыре курса медицинского, значит, фельдшером могу работать.
        Правда, во весь рост встаёт вопрос: а жить где? В Питер вернуться?
        Постойте-ка, а ведь старуха обещала оставить на моё имя завещание… Как там она говорила? «Завещание напишу и на столе оставлю, будешь в своём праве». Отлично, теперь знать бы, где этот самый стол…
        Тут перед моим внутренним взором всплыло письмо на имя Агнии Николаевны Апраксиной. Какой-то официальный белый конверт, из мэрии, что ли? На конверте чётко напечатанный адрес: город Кириллов Ростиславской области, улица Волжская Набережная, дом девять.
        Отлично.
        Уж неделю-то меня здесь точно продержат, за это время нужно выяснить хотя бы, как туда добираться, это план минимум. План максимум - получить с бывшего мужа какое-то количество денег и машину, лучше что-то вроде «Нивы». Тут я вспомнила «Лендровер», на котором ездила какое-то время, и ностальгически вздохнула. Нет уж, Анастасия Александровна, надо быть проще. Ремонтировать «Лендровер» в городе Кириллове вряд ли легко, и уж точно недёшево…
        Вот интересно, с чего мой дорогой муженёк начнёт разговор о разводе?

* * *
        Макс появился на следующее утро.
        Присел на краешек кровати, взял меня за руку, погладил:
        - Какая ты стала… прозрачная.
        - Однообразное питание, знаешь ли, - хмыкнула я. - Внутривенное. Ничего, отъемся. Зато какое-то время можно будет не думать об излишнем весе.
        - Это уж точно, - хохотнул он. - Давай закажу чего-нибудь, что ты любишь, тебе будут привозить. Тебе же всё можно?
        - Абсолютно. Спасибо.
        «Не буду облегчать тебе задачу, - думала я, разглядывая бывшего мужа сквозь опущенные ресницы. - Поскольку поменять уже ничего невозможно, остаётся расслабиться и получить удовольствие от процесса».
        - Что-то ты молчалива, даже не спросишь, как я жил без тебя?
        - Как ты жил без меня? - послушно повторила я.
        - Плохо! Представь себе, как я испугался, когда ты попала в аварию! Скольких врачей приглашал, когда стало понятно, что ты не приходишь в себя, хотя повреждений никаких нет. И вообще, ужасно тяжело без тебя было… Все спрашивают, что случилось, сочувствуют, а я и сам не знаю, на каком я свете! Кстати, мне тут премию вручали «Предприниматель года», на церемонию полагалось приходить со спутницей, а ты… вот тут, - он обвёл рукой палату.
        - Сочувствую, - пробормотала я.
        «Вот интересно, пострадала я, а ты мне рассказываешь, как плохо было тебе, - думала я лениво. - И кто же с тобой пошёл на эту церемонию? Небось, в моих изумрудах дама ходила? Н-да, похоже, в грядущую мою жизнь изумруды не вписываются никак. Ну и чёрт с ними».
        - Стася…
        Но тут у Макса зазвонил телефон, он выслушал, что ему говорили, произнося только «Да» и «Нет», отключился и сунул аппарат в карман.
        - Прости, дорогая, труба зовёт. Я завтра постараюсь приехать!
        И он выскочил за дверь почти бегом.
        Наутро, после очередного обследования на всех возможных аппаратах, у меня появился новый гость: господин Шарканов Ян Валерьевич, адвокат Макса. И пришёл он не с пустыми руками, а с информацией и с подробным соглашением. Ну, информация новостью для меня не стала, то, что я теперь брошенная жена, мы уже пережили. Но для порядка, разумеется, сыграла драму, изобразив всё, что могла придумать на эту тему: лёгкий обморок, сползающую по щеке одинокую слезу, скомканный платочек…
        Аж саму стало подташнивать от этой сахарной ваты.
        А вот соглашение - это важно, это моя дальнейшая жизнь. И я сейчас буду торговаться так, что продавцы рыбы на одесском Привозе позавидуют.
        На восьми страницах этого документа было старательно прописано, чего хотят от меня: отказаться от всех претензий на имущество, имя, торговую марку, счета, наследство… короче, от всего. Точка. Одна страница была посвящена тому, что я получу: квартира в Питере, оплата обучения на двух последних курсах медицинского института по моему выбору, счет в банке на полмиллиона. Ну, гуманно, что уж. Мог бы и в Балашихе поселить, или там на проспекте Обуховской обороны, где уличные грабежи даже для статистики считать перестали.
        Внимательно прочитав текст соглашения, я положила его рядом с собой на кровати и сладко улыбнулась.
        - Дорогой Ян Валерьевич, спасибо вам! Вот я читаю это, и сразу понимаю, как вы мне сочувствовали, как переживали за моё будущее!
        - Ну, Анастасия, а как же иначе? - сахарную улыбку мне вернули с процентами. - Не чужие люди! Так что, всё в порядке, подписываем?
        - Да вы знаете, всё практически идеально, только некоторые пункты хотелось бы слегка поменять. Вот, например, оплата двух последних курсов - это прекрасно, а ординатура как же? Я точно знаю, что сейчас это стоит совершенно неподъёмных для обычного человека денег!
        - Это разумно, - кивнул с довольным видом Шарканов. - Хорошо, оплату ординатуры я внесу в документ, на это моих полномочий хватает.
        Котик ты мой, ты думаешь, это всё? Нет, танцы только начинаются…
        - Далее… Квартира в Питере. А почему не в Москве?
        - Это не обсуждается, - прервал меня сразу подобравшийся адвокат. - Любой город, кроме Москвы.
        - Тогда я бы хотела выбрать сама. Может, я решу в Сочи переехать? Или куда-нибудь в Сибирь?
        - И как вы предлагаете это обставить?
        - Положив на мой счёт сумму, равную стоимости квартиры в Питере, - пожала я плечами. - Надо думать, Макс за десять лет успел оценить мою разумность в финансовых вопросах.
        В общем, из этого сражения мы оба вышли с уверенностью, что противник был облапошен: я знала, что добилась всего, чего хотела на самом деле, а Шарканов не вышел за пределы оговорённой сметы.

* * *
        Выписали меня одиннадцатого марта, через восемь дней после выхода из комы. Макса я больше не видела.
        И не жалела об этом.
        За эти дни, пока меня обследовали и качали головами с умными лицами, я сделала многое. Почти всё, что планировала.
        Подобрала несколько вариантов подходящих мне машин и определила места, где можно их посмотреть, пройти тест-драйв и довести до ума, добавив нужные мне детали и возможности.
        Заказала на две ночи номер в гостинице в центре Москвы. Больше я не жена миллионера, мне вполне подошёл недорогой «Будапешт». Полагаю, этого времени должно хватить, чтобы сделать всё необходимое, а если нет, я могу и переехать куда-нибудь ещё на два дня.
        Паранойя, скажете?
        Да нет, просто я десять лет была замужем, и хорошо знаю, на какие выверты способно воображение моего бывшего.
        Запросила в институте недостающие документы: да, я собираюсь работать фельдшером в кирилловской городской больнице, и меня чрезвычайно радует эта возможность. Бумаги пообещали прислать в течение недели, и тут я задумалась - а куда слать-то?
        В гостиницу? Так я оттуда рассчитываю съехать через два дня.
        В Кириллов? Вот не хочется мне светить сразу этот адрес. Конечно, потом - довольно быстро, при желании - Макс узнает всё, но ведь надо, чтобы это желание появилось. Ну, и незачем раньше времени будить спящую собаку.
        В результате я выбрала для доставки почтовое отделение в Ростиславле на Главном вокзале. Тридцать семь километров от Кириллова я на машине как-нибудь осилю.
        Нашла нотариуса рядом с гостиницей, в Столешниковом переулке, и записалась на приём. Если сон был не совсем сном, значит, завещание на моё имя должно быть. А если так, оно должно быть зарегистрировано и нотариальной онлайн-системе.
        И тут я упёрлась в то, о чем думать совсем не хотелось…
        Смешно сказать, я строю свою будущую жизнь на снах. А если это был просто бред, воспалённый разум, сновидение - и только? Нет и не было в городе Кириллове никакой Агнии Николаевны Апраксиной, а в доме номер девять по Волжской набережной живёт большое семейство с бабками, детками и малыми правнуками, или наоборот - горюет горькую старый пьяница. Что, если так?
        - Ну, и ладно. И пусть. Значит, куплю дом по соседству, и буду жить так, как решила, - вслух сказала я сама себе. - Две недели стану вживаться в местные реалии, потом устроюсь на работу в больницу, а тем временем решу, где буду учиться дальше. Хотя бы и в Ростиславле, почему нет? Правда, заочное обучение ни по одной врачебной специальности не прокатит, только очно. Это не наездишься каждый день. Но вот фармакология, кажется, допускает самостоятельное изучение теории… Буду узнавать.
        Двенадцатого вечером я заперлась в своём номере в «Будапеште», откупорила запасенную бутылку хорошего коньяка, налила полбокала и сказала вслух, глядя в зеркало:
        - Вечная вам память, Агния Николаевна. Если правду говорят, и на девятый день после смерти душа отправляется в рай - ну, или на перерождение, кто во что верит, - то я желаю вам самой лёгкой дороги и самой лучшей новой жизни.
        Наверное, это мне померещилось, но за моей спиной в зеркале промелькнула туманная тень, и будто лёгкая рука погладила по волосам.
        - Живи, девочка, - прозвенело в ушах.
        Господи, как же меня трясло, пока я, проехав Ростиславль, искала в навигаторе город Кириллов!
        Я тащусь в неимоверную дыру, где никто меня не ждёт.
        Я рассчитываю жить в доме, оставленном мне по завещанию. О да, завещание и в самом деле есть, нотариус нашёл его в их профессиональной системе и зафиксировал мои претензии - но что я стану делать, если какие-нибудь соседи уже поселились в этом самом доме? Боже мой, да кто угодно: ближайшие соседи, цыганское семейство, бродяги или бомжи…
        Я приеду в Кириллов в три часа дня и начну новую жизнь. С чего? С заселения? С визита к участковому? Со знакомства с соседями?
        Заметив автозаправку, я съехала с дороги, приткнула машину в сторонке и отправилась выпить кофе.
        Хватит метаться, другой дороги у меня нет. Идея насчёт участкового отличная, я и в самом деле начну с него.
        Запланированные две недели на вживание мне не понадобились: дом будто меня вспомнил. Не глядя, я протягивала руку и брала чайник или салфетку, знала, как включать стиральную машину и у кого лучше покупать мясо. Память Агнии Николаевны была со мной.
        Левобережной части города понадобился месяц, чтобы меня признать. Первым пришёл за мазью для поясницы сосед Иван Ксенофонтович, буквально через час прибежала его жена Варвара за промыванием для глаз.
        Так и пошло.
        Ещё одно наследство от Агнии Николаевны - её тетрадь с записями - обнаружилось в рабочем кабинете, стерильно чистой комнате без окон, где рядами стояли флаконы с жидкостями, тихо урчал огромный холодильник, а два рабочих стола, лабораторный и письменный, казалось, ждали, чтобы я взялась за дело.
        Я и взялась.

* * *
        Ну, хватит воспоминаний, меня ещё ждёт беседа с дежурным следователем. Вон он, как раз закончил что-то писать и с интересом посматривает в мою сторону. С участковым разговаривает, наверное, обо мне расспрашивает. Что ж, совесть моя чиста, да и Михаил Матвеевич дурного слова не скажет, он ко мне за травой тоже наведывался.
        Следователь представился Егоровым Петром Григорьевичем, и я мысленно посочувствовала ему: человеку с таким количеством букв «Р» в фамилии, имени и отчестве живётся явно нелегко.
        - Господин следователь, а пойдёмте в дом, там и сесть можно, и вам писать удобнее будет, - предложила я.
        Мы прошли на кухню: в гостиной у меня только журнальный столик, а в рабочий кабинет я вообще никого не пускаю, да и сама полностью переодеваюсь, прежде чем войти.
        - Итак, Анастасия Александровна, давайте быстренько ваши данные заполним? - сказал Егоров.
        - Вообще-то, это всё есть у вашего лейтенанта Сосницкого, он мой паспорт фотографировал…
        - А вы продиктуйте ещё раз, мне удобнее будет заполнить документ, - и он ласково улыбнулся.
        У меня нехорошо заныло где-то под ложечкой. Цыкнув на внутренний голос, я продиктовала всё, что требовалось.
        - Так, значит, вы работаете фельдшером в здешней городской больнице? И давно?
        - С двадцать восьмого марта сего года.
        - Месяц с небольшим, получается… И как вам у нас?
        - Пока всё хорошо. Март переползли, апрель проскочил, а уж с мая заживём!
        - А дом этот вы, выходит, унаследовали от Агнии Николаевны Астаповой? Кем она вам приходилась, не скажете?
        Ну, Пётр Григорьевич, на такие ошибки только второклассника ловить, и то заметит.
        - Фамилия её была Апраксина, господин следователь. А кем приходилась… Трудно даже и сформулировать. Моя мама была Агнии Николаевне троюродной внучатой племянницей.
        - Дальнее родство.
        - Дальнее, - согласилась я, и замолчала.
        Егоров полистал свои записи и снова посмотрел на меня.
        Вот странно, вроде красивый мужик: дать ему выспаться и накормить хорошенько, будет не хуже любого австралийского пожарного с календаря. А я смотрю в его серые глаза, и хочется от него сбежать, хотя никакой моей вины ни в чём нет.
        - Скажите, Анастасия Александровна, а погибшего вы хорошо знали?
        - Я его вообще не знала.
        - Как так? Вы вот и имя его называли… Город у вас небольшой, вроде все со всеми знакомы.
        - Имя мне известно, потому как он был в какой-то степени городской легендой. Непьющий лодочник, ха! Но я с Бухвостовым ни разу даже не разговаривала.
        - Почему?
        - Да не о чем было, - я пожала плечами. - Он ко мне не приходил, поскольку был, по слухам, человеком здоровым. Я его лодкой не пользовалась, так как в правобережную часть города ездила всего дважды, и оба раза - на пароме. Мне эти лодочки кажутся просто страшными!
        - Вы имеете в виду, что он был здоровым человеком и не приходил к вам в городскую больницу?
        - Нет, я о другом. Да вам, наверное, участковый наш сказал - я травница. Ко мне многие обращаются, кому настойку для поясницы, кому валериану…
        - Да? А лицензия у вас есть?
        Ну точно, под меня копает…
        - Насколько мне известно, Статья пятьдесят шестая Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан определяет, что право на занятие частной медицинской практикой имеют лица, получившие диплом о высшем или среднем медицинском образовании. Я закончила четыре курса медицинского, то есть, получила среднее медицинское образование, и имею право на работу фельдшером, что, собственно говоря, и исполняю. А сбор и продажа лекарственных трав даже и не является частной практикой. Это индивидуальное предпринимательство, а в таковом качестве я зарегистрирована.
        «Съел?» - злобно подумала я, глядя, как на лице следователя проступает отвращение пополам с уважением.
        - Хорошо, Анастасия Александровна, я понял, вы ко всему готовы. Может, у вас и кассовый аппарат есть?
        - Есть. Хотите посмотреть?
        - Нет, бог с ним. Давайте вернёмся к лодке и лодочнику. Значит, вы дважды добирались на тот берег паромом. Так?
        - Так. Туда и обратно.
        - А на машине не проще было? Я знаю, что у вас она есть.
        - Пётр Григорьевич, вы шутите? Паром идёт от берега до берега десять минут. До моста здесь… Ну, или тридцать семь километров до Ростиславля, или почти пятьдесят до Осетровска. Вы что предпочли бы?
        - Понятно. А зачем, если не секрет, вам понадобилось на правый берег?
        - В церковь сходить, на исповедь.
        Да, память Агнии Николаевны подсказала, что мне, травнице, надо проявлять религиозное рвение куда сильнее, чем какой-нибудь бабке Марьяне. И в самом деле, я дважды была на исповеди, и молилась, всё как положено.
        - А что, на этой стороне церкви нет? - продолжал допрос следователь.
        Я глубоко вздохнула и долго выдыхала. Хотелось взять каменную ступку и тяпнуть этого красавчика по его высокому лбу. Или в лоб.
        - Пётр Григорьевич, вы меня всё-таки заставили встать! Идёмте!
        - Куда?
        - Идём-идём. Вы глазами посмотрите, - я рывком распахнула дверь дома и пошла к калитке. - Вы же из Ростиславля?
        - Да, в вашем Кириллове держать убойный отдел не нужно, здесь такие страсти кипят редко.
        - Слава богу, - буркнула я, остывая.
        - Слава богу, - согласился следователь.
        Мы остановились на так называемой набережной, а вообще-то дороге - грунтовке, честно говоря. Это сейчас, к началу мая, она подсохла, а месяц назад представляла собою топь непролазную, без резиновых сапог из дому выходить было нельзя. Счастье, что я себе купила-таки «Ниву», до работы, в магазин или ещё за чем-нибудь только на ней и добиралась…
        - Итак, Пётр Григорьевич, посмотрите направо, против течения Волги, - на всякий случай я показала рукой, куда именно смотреть; следователь послушно туда повернулся. - Вот это называется Волжская набережная. За спиной у нас Большой овраг, а если мы пойдём по этой, с позволения сказать, набережной, то упрёмся в овраг Малый. Он такой же длинный, почти два километра, но чуть поуже. Пока всё понятно в смысле топографии местности?
        - Пока да, - хмыкнул Егоров.
        - Если во-он там, - я снова ткнула пальцем, - перед Малым оврагом, мы повернём налево, к реке, и спустимся вниз, то выйдем к Казанско-Преображенской церкви. Восемнадцатый век, не хвост собачий, памятник федерального значения. Считается действующей, только священник в ней был за два месяца один раз, и то - только в летнем храме. А у меня дежурства, сутки через трое, и мне ловить его недосуг.
        - Понятно.
        - Теперь давайте поглядим в другую сторону, - и я развернулась на сто восемьдесят градусов, вынуждая следователя повторить этот маневр. - Если мы с вами повернём за угол и пойдём вдоль Большого оврага - эта тропочка, между прочим, называется Первая Овражная улица, такая вот неожиданность - то метров через шестьсот - семьсот дойдём до мостика. Красивый мостик, каменный. Арочный, как в Италии. Пересечём по нему овраг, ещё метров пятьсот пройдём - и будет нам с вами Крестовоздвиженский собор. Замечательный собор - семнадцатый век, первое в городе каменное сооружение. Построен на месте старых городских валов, фрески - умереть какие. Посмотреть на фрески можно хоть сейчас, а службы за всё время, что я здесь, не проводили ни разу.
        - Я понял, понял, - замахал руками Егоров. - Конечно, вам проще туда…
        И он кивнул в сторону противоположного берега Волги.
        - Проще, - согласилась я. - Ладно, считайте, я вам экскурсию провела. Вернёмся в дом, что-то ветерок холодный подул.
        На кухне следователь сел дописывать свои бумажки, а я поставила на плиту чайник. Потом посмотрела на замученное лицо мужчины, мысленно плюнула на принципы и полезла в холодильник. Холодная отварная говядина, хрен, маринованный огурчик, домашний хлеб, большая чашка чая…
        Как, оказывается, немного человеку нужно для счастья!
        Пока Пётр Григорьевич ел, я пила потихоньку чай и рассуждала вслух:
        - Вообще говоря, покойный Бухвостов, он же Санька-лодочник, самый неподходящий для убийства человек.
        - Почему? - сквозь бутерброд спросил следователь.
        - Потому что на первый взгляд, убивать его не за что. Я ж говорила, он не пил, не курил, не шлялся, не давал денег в долг и вроде бы ни с кем из остальных лодочников не приятельствовал.
        - А откуда вы знаете, если знакомы с ним не были?
        - У меня соседи есть, - хмыкнула я. - Вон, через дом от меня по Первой Овражной бабка Марьяна живёт, так она может про остальных рассказывать с рассвета до заката без перерыва на обед. Надо только уметь отделять её выдумки от правды.
        - А вы умеете?
        - Ну, процентов на семьдесят, - самокритично признала я. - Но на Саньку она мне жаловалась регулярно, поскольку он отказывался ей делать пенсионерскую скидку на проезд, то есть, проплыв на его лодочке. А уж от жадности до других его недостатков было рукой подать. И вы ж понимаете, она такая не одна. У нас тут жизнь деревенская, хотя и числимся городом. Но не об этом речь, просто никого не убивают из-за сорока рублей, или сколько он там брал за перевоз. Значит, или Бухвостов ввязался во что-то незаконное… И это вы легко вычислите, кстати, у нас не «коза ностра», люди всё незамысловатые. Или…
        Тут я задумалась.
        - Или? - поторопил меня гость.
        - Он мог что-то услышать, - сказала я медленно. - Над водой звук разносится о-го-го как, особенно утром и вечером. А Бухвостов нередко работал в такое время, когда уже и паромная переправа закрыта, и другие лодочники разошлись.
        - Очень интересная идея, - серьёзно поговорил следователь. - Очень. Как бы ещё узнать, что и от кого он мог услышать?
        Егоров доел последний огурчик и поднялся.
        - Спасибо вам, Анастасия Александровна. Ещё раз прошу прощения за то, что так вас донимал. Честно говоря, просто стало любопытно, зачем к нам прилетела такая столичная птица.
        - Узнали?
        - Нет. Птица пела, да как-то всё о другом. Всего вам доброго, госпожа Шахова.
        - И вам не хворать.
        Я проводила следователя до калитки и закинула в петлю крючок.
        - Собаку вам надо завести, - сказал вдруг Егоров.
        - Суточные дежурства, - напомнила я.
        - Да, я и забыл… Ну, прощайте.
        «Не кажи гоп!», подумала я, поворачиваясь, когда снова услышала за спиной тот же голос. Красивый, кстати, голос, такой бархатный и с хрипотцой.
        - А перепутать его ни с кем не могли?
        - Бухвостова? С чего бы это? - удивилась я.
        - Темно ж ещё было!
        - Нет, хмарь стояла, предутренние сумерки. Но я траву собирала, и легко отличала одно растение от другого, значит, света было достаточно.
        - Понятно…
        И Пётр Григорьевич Егоров пошёл к машине.
        Часть 2
        Подполковник
        Дежурить мне предстояло второго мая - то еще удовольствие, говоря честно. Накануне, в праздничный день, народ использовал возможность повеселиться от души. Шло веселье обычно по накатанной программе: национальные напитки и угощение - напитки закончились, и храбрецы отправились на добычу новой порции - напитки добыты, употреблены, выплёскиваются из ушей - душа требует разгула и драки.
        Вот результаты разгула нам и привозили поутру.
        Синяки и шишки в счёт не шли, но было несколько переломов, три сотрясения, сломанная челюсть и даже два ножевых ранения. Последнее мне сильно не понравилось: просто так за холодное оружие не берутся, а учитывая недавний труп… Никто такой перспективе не обрадовался, но надо о ранениях было сообщать в полицию. Мы позвонили участковому Михаилу Матвеевичу, и машина завертелась.
        Форма, размер, место нанесения обоих повреждений не совпадали с фатальным ранением лодочника, так что, слава богу, это была обычная пьяная ссора. Ну, скорее всего. Надо добавить, что наши пострадавшие были в состоянии полной невменяемости, и совершенно не помнили, кто же был на другом конце ножа.
        Впрочем, это уже было не моё дело, и я занялась обычной работой.
        Утром, когда я вышла в больничный двор, показалось, что мы вернулись куда-то в март. Дул пронизывающий ветер, тучи неслись с такой скоростью, словно за ними гнались небесные волки. Дождь, видимо, вот только что закончился, и я порадовалась, что приехала на машине - распутица на нашей «набережной» возникала моментально.
        По дороге я притормозила у городского парка и внимательно рассмотрела давно взятый на заметку куст черёмухи: похоже было, что она собирается вот-вот зацвести. Ну, вот вам и похолодание… Теперь хорошо бы ещё совпал момент цветения с луной хотя бы в последней четверти, и у меня будет замечательный компонент для доброго десятка смесей и настоев.
        Конечно, можно собрать эти белые кисти с одуряющим запахом и просто так, хоть бы и днём, и всё равно настойка пойдёт для промывания ран и даже для лечения пролежней, а черёмуховая вода после перегонки - для примочек на глаза. Но вот цветы черёмухи, собранные в лунную ночь - это совсем, совсем другое дело…
        В тетради Агнии Николаевны ясно было написано: «каждую сорванную кисть нужно хоть несколько секунд подержать под лунным светом, используя соответствующий наговор. Тогда та же настойка уже может использоваться для лечения серьёзных случаев экземы, псориаза, заживления глубоких ран, в том числе с начинающимся сепсисом»…

* * *
        Черёмуха зацвела четвёртого мая.
        Ночное светило вошло в последнюю четверть и, к счастью, ничем заслонено не было, тучи разошлись ещё ранним вечером. К полуночи луна поднялась достаточно высоко, и я решила, что можно отправляться на добычу.
        Календарь сообщал, что освещённость составит пятьдесят пять процентов.
        - Мало, конечно, - пробормотала я, всовывая ноги в резиновые сапоги. - Но всё-таки больше половины. Подержу кисти на свету не пять секунд, а десять, должно хватить.
        Так, плотная тёмная куртка, перчатки, шапочка… Мне вовсе не хочется потом из мокрых волос вычёсывать веточки и лепестки! Выскользнув за дверь, я пробормотала заклятие, и замок подёрнулся льдом. Теперь открыть его смогу только я сама… ну, или мой наследник после моей смерти. Тут я поплевала через левое плечо, потому как не обо всём стоит думать лунной майской ночью.
        Соловьи пели так, что слёзы наворачивались…
        Самые пышные кусты черёмухи росли в Малом овраге, и там как раз цветы только-только раскрылись. Я аккуратно срывала белые кисти, складывала их в широкую корзину слоями и каждый раз выставляла на самое ярко освещённое место. Корзина была уже почти полна, когда сквозь соловьиные трели до меня донёсся неожиданный звук: мужские голоса. Даже не задумавшись, я утянула корзину в кусты, спряталась в густую тень сама и натянула на лицо воротник куртки.
        Мимо оврага в сторону реки шли трое. Первого я срисовала по фигуре, это был ещё один лодочник, коллега покойного Бухвостова, громила ростом метра два, и с плечами, словно у профессионального борца. Когда на лицо второму упал свет, с немалым удивлением я узнала в нём здешнего начальника отделения полиции, кажется, Афанасьева. Подполковника. Или майора?
        Какая разница!
        Будь он хоть генералом: что здесь делать местному менту - ночью, на берегу реки и в такой сомнительной компании?
        Третий… Не уверена, но мне показалось, что и он мне знаком, но вот когда и где я его видела, одному богу известно. Впрочем, Кириллов - городок небольшой, где-то да пересечёмся.
        Мужчины меж тем прошла мимо меня и начала спускаться к Казанско-Преображенской церкви.
        - Всё страньше и страньше, - прошептала я.
        Тропинка была отлично освещена всё тем же лунным светом, который больше не казался мне романтическим и милым. Трое гуськом миновали колокольню и спустились ко входу в храм. Входная дверь была приоткрыта, и я успела разглядеть, что внутри летней церкви довольно светло, и это не нормальные лампы и не какие-то церковные светильники. Свет колебался от сквозняка, и я почти уверена, что это были свечи.
        Ну не факелы же?
        Тут громила-лодочник оглянулся, и я поспешила снова спрятаться в кустах, чтобы не отсвечивать в лунном свете лицом. Не знаю, вошли ли они в церковь, и знать не хочу! С другой стороны, а куда там ещё идти? На берег Волги? Так есть гораздо более удобный спуск по лестнице, и он совсем рядом.
        Нет, не нужно мне это всё, пусть делают что хотят, а мне домой пора.
        Когда всё стихло, я выждала ещё несколько минут, подхватила корзину и во всю прыть припустила к дому. Только закрыв за собой дверь и прислонившись к ней изнутри, сумела перевести дух и пробормотать:
        - Боже ж ты мой, да что тут творится?
        Прежде чем лечь спать, я разложила черёмуховые кисти на просушку. Потом взяла в кладовке большой пакет с солью и насыпала дорожки перед дверью и всеми окнами, читая слова, оставленные мне в наследство Агнией Николаевной. Совсем небольшое колдовство, крохотное, но я буду спать спокойно, уверенная, что никого чужого без моей воли оно в дом не впустит.

* * *
        Утром меня разбудил стук в дверь.
        Секунду я полежала, приходя в себя, потом взглянула на часы: половина восьмого.
        Ладно, если бы вчера меня заметил кто-то из участников непонятного собрания, то в двери заколотили бы куда раньше…
        - Иду-иду! - крикнула, нашаривая ногой тапочки и набрасывая на плечи стёганый халат.
        Посмотрела в глазок и опешила: на пороге стоял следователь Егоров.
        - Здрасте! - я открыла дверь и не удержалась от зевка. - Прошу прощения, легла заполночь… Что-то случилось?
        - Войти пригласите?
        - Ну, надо полагать, вы не вампир и не зомби какой, так что милости просим, - ещё раз зевнув, я более или менее незаметно стёрла ногой часть соляной дорожки, отступила на шаг назад и развернулась в сторону спальни. - Идите на кухню, дорогу вы знаете, да чайник поставьте! Я сейчас.
        Мне хватило минут пятнадцати, чтобы сбегать куда надо, почистить зубы, натянуть джинсы и домашнюю тёплую рубашку.
        Незваный гость и в самом деле нашёл кухню, налил чайник и даже поставил на плиту турку. Втянув ноздрями аромат кофе, я удовлетворённо кивнула и пошла к холодильнику.
        Сливки, сыр, ветчина, масло… Старинная серебряная сахарница… банка с мёдом, горшочек с клубничным джемом…
        Окинув взглядом стол, я спросила:
        - Вы тростниковый сахар употребляете?
        - Когда дают, - усмехнулся Егоров. - Так-то он дороговат для государственного служащего.
        - Ну, тогда давайте завтракать, а потом вы мне расскажете, за каким лешим вам понадобилось выезжать из Ростиславля в шесть утра, чтобы постучать в мою дверь?
        Допив последние капли кофе, следователь откинулся на спинку стула, смерил меня нечитаемым взглядом и спросил внезапно:
        - Вы знакомы с руководством города Кириллова?
        - Э-э-э… Ну, главврача больницы я знаю, конечно, - осторожно ответила я.
        - Нет, я не о том. Мэр, его заместители, руководство полиции, церковное?..
        - Видеть я, наверное, всех видела, а лично - нет, не знакома. А в чём дело, Пётр Григорьевич?
        Он помолчал, потом, видимо решился и бухнул, будто шагнул в холодную воду:
        - Мне говорили, у вас есть особые способности. Есть?
        Я подняла левую бровь:
        - А что я волшебной мазью натираюсь и в печную трубу на метле вылетаю, не говорили?
        - Намекали.
        - Нет.
        - Не вылетаете?
        - И способностей особых нет. Есть знания и способность их усваивать. Это единственная настоящая ценность.
        - Знания… А нет ли среди них умения отыскать пропавшего человека, Анастасия Александровна?
        - Вы вот что, Пётр Григорьевич, расскажите мне, что случилось и откуда такая срочность, а я отвечу, смогу ли чем-нибудь помочь.
        На самом деле, был в заветной тетради и заговор на поиск. Из любопытства я его попробовала, когда только приехала и изучала записи Агнии Николаевны: налила колодезной воды в особую миску, вроде бы даже серебряную, кое-чего туда насыпала, проговорила слова и имя… и полчаса наблюдала за жизнью бабки Марьяны. Потом плюнула, вылила воду и поставила галочку на этой строчке: да, могу.
        - Исчез человек, - начал рассказывать следователь. - Поскольку его жена - дочь полковника юстиции Ковалёва, моего непосредственного начальника…
        - А у вас какое звание? - перебила я его.
        Ну, а что? мне любопытно. А он, между прочим, не представился, как положено.
        - Майор юстиции, - ответил Егоров. - Можно продолжать?
        - Продолжайте, господин майор юстиции, - церемонно разрешила я.
        - Так вот, Вера Сергеевна ждёт ребенка и очень нервничает. Она позвонила родителям ночью, в истерике, что её муж пропал, не вернулся домой после встречи, на которую ушёл вечером. На телефонные вызовы он не отвечал, а сегодня утром и телефон выключился. И Сергей Кузьмич попросил меня приехать сюда и узнать, что смогу. Неофициально, понимаете? Потому что по закону должно пройти трое суток прежде, чем заявление примут.
        - Угу. Понимаю, - я кивнула. - И кто у нас пропал?
        - Начальник полиции города, подполковник Афанасьев, - помолчав, ответил мой гость.
        Почему-то я совсем не удивилась.
        Было чёткое ощущение, что колесо судьбы втягивает меня в какую-то странную, непонятную, неправильную историю. Более того, всё, что случилось за последние четыре месяца, начиная с аварии и заканчивая утренним визитом майора юстиции, всё это части одной истории. Куски одного пазла, если желаете.
        Если я соберу картинку, я увижу, что на ней нарисовано. А мне это нужно?
        Ладно. Я могу сейчас промолчать о том, что видела ночью и с сожалением развести руками: мол, нет, наврали вам, дорогой господин Егоров, не умею я искать.
        А если Афанасьева убили?
        Представив себе беременную женщину, вот так потерявшую мужа, я глубоко вздохнула и стала рассказывать гостю о луне, черёмухе и троих мужчинах, который прошли мимо меня в сторону Казанско-Преображенской церкви. И о свечах, которые там горели, кстати, тоже надо рассказать.
        Когда я договорила, Егоров долго молчал. Потом с силой потёр лицо руками и проговорил:
        - Господь свидетель, я хотел этого избежать! Вот изо всех сил старался!
        Он полез во внутренний карман пиджака, и я напряглась. Смотрели мы кино по телевизору, видали, что там носят, под мышкой. Сейчас застрелит меня, и прощай, глупая недоведьма!
        Но следователь достал из кармана картонную книжечку удостоверения в красной обложке и развернул передо мной. Я прочитала текст: Егоров Пётр Григорьевич…
        - Вроде бы всё это я уже видела, - сказала осторожно.
        - Угу, - согласился он. - А вот это?
        Закрыл книжечку, положил сверху ладонь и что-то прошептал. Красная обложка поплыла и стала серебристо-серой, вроде бы даже слегка засветилась холодным светом, а внутри, на развороте, уж точно была светящаяся печать! И место работы было обозначено совсем другое: Отдел особых поручений при прокуратуре…
        - Пояснения будут? - подняла я брови.
        Всё было ясно и так, но мне интересно было, что именно господин следователь мне расскажет. Что ж, плюсик ему в зачёт, врать не стал. Или соврал так, что я не раскусила, а это ведь примерно то же самое?
        - Вы ведь знаете, Анастасия Александровна, что публике известно далеко не всё? - сказал Егоров. - Вот это просто ещё одна тайна, которая неизвестна широкой публике. И узкой тоже.
        - Вы хотите сказать, что существует специальное ведомство, занимающееся…
        - Нестандартными ситуациями. Паранормальными явлениями. Ведьмами и колдунами, переступившими черту закона. Теми, кто приносит человеческие жертвы, пытаясь призвать и поставить себе на службу сущности из тёмной половины мира.
        - Понятно… То есть, вы считаете, что нынче ночью в церкви вызывали что-то такое нечеловеческое?
        - Пока что я вижу нестандартную ситуацию, а уж куда она нас приведёт - посмотрим.
        Нас? Нас?!
        - Позволю себе сказать, уважаемый Петр Григорьевич, что я в данном случае являюсь всего лишь свидетелем. Как и в прошлый раз, когда, на своё несчастье, нашла тело лодочника и по глупости об этом сообщила, - отчего-то я ужасно разозлилась и не нашла ничего лучше, чем вылить эту злость на Егорова. - Прошу заметить, вполне добросовестным свидетелем! Могла ведь промолчать, и искали бы вы своего Афанасьева до морковкина заговенья! Вот ведь дура… - добавила, сникая.
        Тут следователь сделал вещь вовсе уж неожиданную: встал из-за стола, подошёл ко мне сзади и положил ладони на плечи. Я напряглась, ожидая… не знаю, чего, каких-то неприятностей. Но ладони оказались тёплыми, и из них будто перетекали в меня спокойствие и сила.
        - Вас что, не научили делиться энергией? - равнодушно спросил он, садясь на место.
        - Некому было учить, - я пожала плечами. - Агния Николаевна оставила мне дом, хозяйство и тетрадь с записями, вот по этой тетради и учусь.
        Вдруг я поняла, что мне ужасно не хватало возможности поговорить с кем-нибудь о новых моих способностях. Так почему не с этим человеком?
        - Кстати, - немедленно спросила я. - То есть, некстати, но всё равно. А вы человек?
        - А кто ж ещё? - опешил Егоров.
        - Ну-у… Вон в романах фэнтэзи кого только не придумают. Орки, гоблины, оборотни, наги, даже трёхголовые церберы есть, и все разумные, и говорящие.
        - Иногда я хотел бы стать трёхголовым цербером, - ухмыльнулся он. - Но увы, не дано. Поверьте мне, Анастасия Александровна, в нашем мире их нет. Может, когда-то и были, но на сегодня есть люди, и всё. Обладающие или не обладающие некоей особой силой, но люди. Кстати, чтоб два раза не вставать, - тут он ухмыльнулся, и я вдруг поняла, что он ненамного меня старше, может, лет тридцать пять. - Почти доказано существование домовых и леших, но на ином плане реальности. То есть, для нас с вами они невидимы, неслышимы и неощутимы, а мы не существуем для них.
        - А как же тогда можно доказать, что они есть?
        - А вы какие-нибудь элементарные частицы видели хоть раз? - вопросом на вопрос ответил он. - Но они же есть! И бога никто никогда не видел…
        Тут Егоров вовремя замолчал. Потому что как раз теологической дискуссии нам и не хватало в девять утра.
        - Боже мой, уже девять! - я схватилась за голову.
        - А что, вам на работу?
        - Хуже! Сегодня вторник, а по вторникам ко мне приходит бабка Марьяна за промыванием для глаз. И если она вас тут увидит, репутация моя будет разрушена начисто…
        - Сейчас уйду, - подхватился Егоров.
        - Сидите… - я махнула рукой. - Вы ж на машине приехали? И оставили её на улице перед домом? - Он кивал на каждый вопрос. - Все уже всё видели, обсудили, сделали выводы и вынесли приговор. Лучше поговорим по делу, а потом вы обойдёте соседей и зададите вопросы. Ну, там, в связи с открытием новых обстоятельств, а не видели ли вы покойного Бухвостова там-то и тогда-то.
        - Да уж найду, что спросить, - проворчал следователь. - Вы так и не сказали мне, есть ли у вас работающий алгоритм поиска?
        - Алгори-итм, - передразнила я. - У меня есть серебряная миска, чистая вода, травы и набор слов. Бабка Марьяна придёт от половины десятого до десяти, так что мы с вами должны успеть.

* * *
        До рези в глазах оба мы всматривались в воду, но понять ничего не могли. Вернее, не так: ясно было, что наш пропавший подполковник жив, и что он без сознания. Но в каком состоянии, а главное - где, это ни я, и Егоров разглядеть не смогли. Наконец я сдалась и погасила картинку. Вовремя, кстати: едва успела вылить воду и отнести миску на её место в лаборатории, как в дверь постучали.
        - Марьяна Павловна, - поприветствовала я старуху. - Входите, прошу вас. Я уж забеспокоилась, всё ли с вами в порядке, обычно-то вы раньше приходите. Проспали?
        - Да что ты, милая, разве ж я сплю? Так, подремлю полчасика, и ладно. А нынче ночью и вовсе спать не дали эти исчадья геенны, псы соседские. Уже под утро так лаяли, будто у Петровича не только всё из дома вынесли, а его самого прихватили… - тут она сама себя перебила. - А что это, я гляжу, гость у тебя? Может, я не вовремя?
        - Да что вы, Марьяна Павловна, какой же это гость? Следователь вон пришёл, опять про Сашку-лодочника расспрашивает и протоколы пишет. Сейчас, небось, по всем пойдёт с теми же вопросами…
        - Да ты что? Опять? Так, Настя, давай мне поскорее капли мои, да я побегу: надо Варюшу предупредить, да и дома прибраться не мешало бы. Здра-авствуйте, - елейным тоном пропела бабка, вплывая в кухню.
        Егоров, молодец, антураж подготовил и сидел за столом, набирая что-то в планшете.
        - Здравствуйте. Госпожа Полякова, правильно? Я к вам через часок наведаюсь, если позволите, вы дома будете?
        - Буду, конечно, господин следователь, куда ж мне старые-то кости таскать по такой грязи? Пойду я, Настенька, пока дождь снова не принялся.
        - Вот ваше промывание, Марьяна Павловна, - отдала я приготовленный заранее пузырёк. - Утром и вечером, вы помните?
        - Ну, разумеется, помню, - и старуха резво выкатилась.
        Когда за ней захлопнулась дверь, Егоров сказал неожиданно:
        - Странно она говорит, эта ваша бабка Марьяна.
        - Она не моя, - поправила я занудно. - А что странного?
        - Говор такой, какого и ждёшь от полудеревенской старухи, а иной раз вдруг - и «разумеется», «исчадья геенны».
        - Пётр Григорьевич, да какая ж она «полудеревенская»? Марианна Полякова, актриса ростиславского театра драмы. Старейший в России театр, в середине восемнадцатого века основан, не слыхали? Правда, уже лет двадцать, как она сюда переехала и постепенно превратилась в бабку Марьяну, но иногда эту роль забывает, и прорывается… то, что было. Актриса, красавица, образованная женщина…
        - Чёрт… - Егоров огорчённо качнул головой. - Это я пропустил.
        - Неважно. Она всё равно не имеет отношения ни к первому делу, ни ко второму. У Марьяны начинающаяся болезнь Паркинсона, она воду в стакан наливает двумя руками. Куда ей с ножом управляться или ночами по церквям шастать? А вот насчёт собак…
        - Породистые псы?
        - Скорее, хорошо выученные. Виктор Петрович, её сосед, на ростиславском городском рынке владеет мясными рядами, торгуют там его сыновья, а он вроде как отдыхает. Но хозяйство, сами понимаете, какое, и собаки зря гавкать не будут, не приучены. Значит, шли посторонние мимо, а уж кто и куда - этого, увы, собаки нам не скажут.
        - А где этот Виктор Петрович живёт?
        - На первой Овражной. Дом девять, рядом с бабкой Марьяной. Ладно, - я хлопнула ладонью по столу. - Пора вам уходить, Пётр Григорьевич. Уже все соседки, небось, губы накрасили и оделись в парадные джинсы, только вас и ждут. Да и мне есть, чем заняться. Завтра на дежурство, надо еду приготовить…
        И неожиданно для себя я сладко зевнула.
        Весь день я вспоминала то, что увидела в воде и серебре, пытаясь проявить мутную картинку.
        Ну, а что ещё делать, пока сорок пять минут помешиваешь варево в кастрюле? Слушать музыку и думать. Включив что-то милое, кажется, Вивальди, я стала вспоминать.
        Это был подвал… Нет, всё-таки правильнее будет сказать - полуподвал: свет проникал через окошки под самым потолком. И это явно место хранения… чего-то. Несколько огромных, неподъёмных несгораемых ящиков, какие скапливаются в каждой достаточно старой организации. Картотеки, деревянные конторские шкафы, откуда-то взявшаяся вдруг пара сундуков, древних, как мир. Мешки с узлом завязанной горловиной. Крашеные вечной грязно-зелёной краской стены.
        Словом, чёрт знает что.
        При этом было нечто знакомое в этом месте - то ли те самые полукруглые окна, то ли сводчатый потолок, - но что именно, я так и не смогла понять.

* * *
        Дежурство на следующий день началось со скандала.
        Кирилловская городская больница, куда я устроилась работать, находилась в пятнадцати минутах неспешного хода от моего дома по приятной летней погоде - ну, или в пяти минутах на машине по распутице. Она помещалась в старом доме купца Бухвостова, двухэтажном, небольшом и уж точно не приспособленном для нормальной работы медицинского учреждения. Была в городе ещё больница «центральная районная», у которой и здание имелось лет на сто поновее (то есть, выстроенное ещё в семидесятые годы двадцатого века, тоже не вчера), и кое-какое оборудование, и относительно полный штат врачей. Но располагалась она на правом берегу, да ещё в паре километров от реки, так что я бы туда добиралась, как в Москве, час, а то и с лишним.
        Зато нашему заведению повезло, причём повезло дважды. Во-первых, у нас было два главных врача. Ну, то есть формально, конечно, один, Алексей Петрович Воропаев. Вторым был его заместитель, Семён Маркович Кауфман. Эти двое удивительным образом сумели не разругаться, а поделили обязанности, и в этом было второе везение. Воропаев представительствовал во всяких инстанциях, занимался бумагами, виртуозно добывал для вверенного ему учреждения дотации, премии, мебель, оборудование, продукты, лекарства… А уж с тех пор, как он стал депутатом ростиславской областной думы, больница стала процветать, даже обрела длинную одноэтажную пристройку, где разместили процедурные кабинеты и несколько дополнительных палат.
        Семён Маркович лечил.
        Вообще по специализации он был травматологом, и в этом видел истинное своё призвание, но кто бы позволил одному из восьми врачей больницы оставаться в столь узких рамках? А Кауфман был ещё и гениальным диагностом. По каким-то неуловимым для других признакам он находил правильную причину заболевания, вытаскивал её на свет божий, препарировал и побеждал. Во всяком случае, только работая с ним, я начала понимать, как мало я пока знаю и умею.
        А, было и третье везение: когда началась пандемия, под ковидных больных отвели ту самую районную больницу, что на правом берегу, а мы продолжали лечить как всегда, объявив себя «зоной, свободной от вируса».
        Так вот, шестого мая Кауфман делал обход, а я и медсестра Лена двигались в арьергарде.
        Семён Маркович быстро осматривал больного, пальпировал или резко тыкал пальцем куда-нибудь, порой задавал вопросы. Потом смотрел на меня, я согласно кивала или пожимала плечами, мол, нет, не понимаю. Тогда он начинал объяснять, и мне казалось, даже птицы за окном замолкали, чтобы ни слова не пропустить.
        Леночка записывала назначения, и мы трогались дальше.
        Начинался обход со второго этажа, где в старых жилых комнатах бухвостовского дома устроены были палаты. Потом наша маленькая процессия спускалась по необыкновенной красоты лестнице (иногда я позволяла себе погладить пальцами разноцветный витраж, жар-птицу в высоком лестничном окне) и шла в «новый корпус», иначе говоря, пристройку.
        Вот в одной из палат пристройки скандал и начался.
        Вчера поздним вечером привезли старуху, Тамару Васильевну Емельянову, с сильнейшим гипертоническим кризом. Чудом до инсульта дело не дошло. Привёз её сын, тоже не сильно молодой человек, выслушал, что нужно привезти наутро, и удалился.
        А утром не пришёл.
        Уже потом выяснилось, что ночью в собственном дворе он попросту споткнулся и вывихнул ногу. Потом - это когда он дозвонился соседям, и они, уже в обед, принесли бабке Емельяновой сумку с тапками, ночной рубашкой, чашкой и прочими необходимыми предметами.
        А сейчас, утром, когда мы вошли в палату, Емельянова лежала на голой клеёнке в драной рубашке и плакала. Над ней стояла сестра-хозяйка, расплывшаяся бабища лет сорока пяти, и, уперев руки в боки, орала что-то насчёт голытьбы и того, что надо свои простыни иметь, на всех тут она выдавать не обязана.
        Гнусная тётка промахнулась: она работала у нас недавно, и ещё не поняла, что палатами в пристройке Кауфман обход заканчивает. Она-то рассчитывала, что никто из врачей не появится…
        Я почувствовала, как у меня глаза заливает жаром, и готова уже была шарахнуть по ней настоящим ведьминским проклятием, но меня опередил Семён Маркович.
        - Что здесь происходит, Ираида Степановна? - спросил он ледяным тоном.
        Мы с Леночкой переглянулись и придвинулись к его невысокой фигуре.
        - Так это… - сестра-хозяйка ткнула пальцем в старуху. - Вот, притащили бабку, ни белья, ни чашки-ложки с собой нет. А и у меня нету лишнего! Не напасёшься на них! Она под себя ходить будет, а я бельё меняй?
        - Вон, немедленно! - тихо приказал Кауфман.
        Тётку вынесло в коридор, Семён Маркович кивнул мне, и я вышла следом, ещё услышав краем уха, что он заговорил с Емельяновой каким-то особенным воркующим голосом.
        - Ираида Степановна! - окликнула я сестру-хозяйку, спешащую к лестнице. - Не спешите, пожалуйста.
        - А что такое? - она быстро обрела равновесие. - У меня дел полно, некогда тут…
        - Мы сейчас с вами пойдём на склад и проверим, чего именно в больнице не хватает. А потом напишем докладные на имя главного врача, я - с информацией, а вы с объяснениями, что и куда делось.
        - Да ты кто такая? - взвилась тётка.
        Я даже оторопела: может, она и правда не знает, кто я? Или не верит?
        - А вы не знаете? Могу представиться, Анастасия Александровна Шахова.
        - И что? Поду-умаешь, фершелица какая-то!
        Вот ей-богу, так и сказала, намеренно коверкая слово! В моих ушах зазвучали слова Агнии Николаевны: «Тебя должны уважать и бояться. Уважать те, кто понимает, бояться - все остальные. Никогда, ни перед кем не отступай ни на шаг».
        Ласково улыбнувшись, я спросила:
        - Ты, Ираида, сама-то в таком состоянии, как больная Емельянова, не бывала, нет? Гипертония тебя не накрывала? Ну, попробуй тогда, две минуты тебе для начала…
        И прошептала заклятие. Лицо сестры хозяйки налилось кровью, рот пополз вбок, она захрипела и стала сползать по стене. Я даже испугалась, что переборщила, и буду теперь до конца дней каяться в убийстве…

* * *
        В подвал, где находился склад, мы спускались всё-таки втроем: впереди шла сестра-хозяйка, теперь бледная до зелени, следом я, замыкал шествие Семён Маркович. Подумав, я сочла разумным попросить его о помощи, при осмотре сокровищ Ираиды Степановны нужен свидетель, и такой, к словам которого прислушаются. Леночка бы явно не котировалась…
        Она долго возилась с дверным замком, вздыхала, вынимала и снова вставляла ключ, дёргая им в скважине. Наконец мне это надоело, да и доктор Кауфман начал посматривать на часы.
        - Помочь? - поинтересовалась я.
        Ключ скрежетнул в замке, и дверь отворилась. Мы вошли в склад.
        Полукруглые окна под самым потолком!
        Боже ж ты мой, это же тот самый подвал, который я видела вчера во время поиска! Значит, потерянный подполковник должен быть где-то здесь? И хорошо ещё, если он жив, после суток с лишним в промозглой темноте…
        Ираида что-то бубнила насчёт прав человека и жалобы в облздрав, и я рявкнула:
        - А ну, тихо все!
        В воздухе повисла тишина, и я различила чуть слышное хриплое дыхание за одним из мешков - справа, прямо у входа, на границе света и тьмы.
        Не знаю уж, откуда взялись у меня силы, но ту кучу, которой был завален человек, я расшвыряла почти мгновенно. Дышал он тихо, но при каждом вдохе внутри что-то хрипело, а при выдохе - булькало. Лицо было бело, как бумага, и, если бы я не знала, что это должен быть Афанасьев, в жизни бы его не узнала.
        Кауфман отодвинул меня в сторону, потрогал пульс на горле, покачал головой и поднял взгляд на Ираиду:
        - Что стоишь? Санитаров, срочно!
        Сестра-хозяйка вымелась и почти сразу вернулась с единственным имевшимся на сегодня санитаром, мощным и неразговорчивым Васей. В руках Вася тащил носилки, но посмотрел на лежащего, отставил их в сторону и сказал:
        - Я лучше так.
        Не успели мы ничего сказать, как он подхватил Афанасьева на руки и почти побежал к лестнице. Семён Маркович ему в спину крикнул:
        - На второй этаж его, в пятую палату!
        Примерно через час стало ясно, что в этот раз подполковнику Афанасьеву повезло. Целых три раза.
        Для начала его ударили ножом точно так же, как до этого лодочника, в правый бок, рассчитывая попасть в печень. Но… оказывается, есть польза и в лишнем весе. Подполковник его нагулял килограммов тридцать (как только Вася дотащил тело до палаты?), и нож до нужного органа попросту не достал.
        Далее, сутки Афанасьев провалялся в холодном подвале, но до пневмонии дело не дошло. Мешки с тряпками, которыми он был завален, спасли его от переохлаждения.
        Ну, и, наконец, он попал в руки Семёна Марковича, а из них на тот свет уходят редко и то, только после долгой борьбы.
        Когда Кауфман отдал распоряжения медсёстрам и отошёл от кровати, я поймала его за рукав и потянула в сторону.
        - Семён Маркович, вы его узнали?
        - Я что, должен был? - выпятил нижнюю губу заместитель главного врача.
        Судя по всему, устал он до полусмерти.
        - Пойдёмте, я вам чаю заварю, с травками, и всё расскажу.
        Поддерживающий сбор я держала у себя в шкафчике. Добавила ложку смеси к чёрному чаю, настояла десять минут и разлила по чашкам. Конечно, ту же гинкго надо бы настаивать три часа, но нет у меня этого времени, и сбегать домой за правильно приготовленным настоем я не могу.
        Доктор Кауфман слегка порозовел и посмотрел в свою чашку с интересом.
        - И чем это ты меня напоила?
        Я перечислила ингредиенты:
        - Китайская камелия, родиола розовая, зверобой, шалфей и листья гинкго билоба.
        - Интересно… Поговорим как-нибудь на эту тему.
        - Поговорим.
        - Так кто этот раненый, и как он оказался заперт в нашем подвале?
        - Вы будете смеяться, - вздохнула я. - Но это начальник полиции города Кириллова подполковник Афанасьев. И я понятия не имею, кто и зачем притащил его в наш подвал. А сейчас я позвоню человеку, который его вчера искал и опрашивал всех моих соседей…

* * *
        Для разнообразия, господин майор юстиции появился у меня в доме не к завтраку, а к ужину.
        Афанасьева - ура-ура! - забрали в ведомственный госпиталь уже к вечеру, так что ночь прошла в штатном режиме. Мне даже удалось подремать часа четыре.
        После дежурства я поспала ещё немного, а дальше пошла нормальная жизнь: прибраться, сварить борщ и навертеть голубцов, приготовить смесь из дозревших настоек… Наконец, заварила чай и села, собираясь поесть. Вот тут-то в дверь и постучали.
        В общем-то, Егорова я ожидала. Понятно было, что он появится, да и о чём пойдёт разговор, тоже догадаться было не трудно. Поэтому я лишь кивнула в ответ на пожелание доброго вечера и спросила:
        - Борщ будете?
        - Буду.
        Вот ей-богу, серые глаза его сверкнули так, что я невольно отступила на полшага. Хоть и утверждал Пётр Григорьевич, что оборотней не существует, но похож сейчас был именно на оголодавшего матёрого волка.
        Борщ и голубцы улетели со свистом, к чаю я подала позавчерашние слегка зачерствевшие плюшки, но и они ушли на ура. В общем-то, всё было понятно: господин майор, похоже, не женат. Следовательно, кормится, в лучшем случае, в столовых, а в худшем - потребляет, извините за выражение, «Доширак». Прямо на рабочем месте.
        Так что домашняя нормальная еда его сюда притягивает, а уж никак не моя несравненная красота…
        - Теперь рассказывайте, - приказал Егоров, залпом допив чай.
        С немым укором я приподняла брови.
        - Ну да, спасибо! Моя благодарность будет безграничной в пределах разумного, - отмахнулся он. - Как вы ухитрились найти Афанасьева?
        - Чисто случайно. Да-да, не ухмыляйтесь так скептически! Я в этот подвал пришла второй раз за полтора месяца работы в больнице. Причём первый был, когда старшая сестра показывала мне больничное хозяйство. Тогда я только в дверь заглянула, иначе запомнила бы эти полуокна.
        - А вчера зачем пошли?
        - От злости, - ответила я чистую правду, а потом коротко обрисовала наше столкновение с сестрой-хозяйкой.
        - И?..
        - И поняла, когда вошла туда, что именно это помещение я видела, пытаясь вашего подполковника найти.
        - Он не мой, а, скорее, ваш. Кирилловский.
        - Хорошо, нашего. Всё равно. Велела всем заткнуться и услышала его дыхание, вот и всё. Дальше вам надо благодарить гениального врача, доктора Кауфмана, который подполковника спас.
        - Даже не сомневайтесь, его мы поблагодарим, - ответил Егоров и, помолчав, добавил раздосадовано. - Но вы-то каким образом оказались снова на месте происшествия?
        - У нас маленький город, - пожала я плечами. - Тихий маленький город.
        Чтобы занять чем-то руки, я заново поставила греться воду, сполоснула заварочный чайник, отмерила пару ложек чая, пол-ложки зверобоя, несколько вишнёвых и смородиновых листьев… Майор смотрел на меня и опять молчал.
        - Вы сегодня неразговорчивы, - сказала я, чтобы разрушить, наконец, эту тишину. - Что там происходило, в церкви, не выяснили?
        - Дьявола вызывали, - зло буркнул он в ответ.
        Зазвенела ложка, которую я уронила на тарелку.
        - Да ладно?
        - Специалисты осмотрели место. Знаки на полу, кострище, в нём - обгорелый скелет кошки… Типичное место проведения ритуала.
        Я села и взялась за виски.
        - Слушай, но это же чушь! - забывшись, перешла на «ты», однако майор не стал меня поправлять. - Какой ритуал сатанистов может быть проведён в древней, намоленной, действующей церкви? Какая тёмная сущность сунется в такое место?
        - Совсем забыл, что ты пока ничего про это не знаешь, - невесело усмехнулся Егоров. - Конечно, большинство людей и не узнает никогда ничего такого, но тебе надо. Видишь ли, есть сущности, которым наплевать на святую воду и намоленные места. Они просто жрать хотят, вот и всё.
        - Ты хочешь сказать, что от них не поможет ни крест, ни обережный круг? - спросила я севшим голосом.
        - Прости, а от тебя поможет? Ты же ведьма, тоже магическое существо!
        - Ну-у… Обережный круг - смотря какой, они разные бывают, а крест… - я вытянула простенькую серебряную цепочку, на которой висел мамин кипарисовый крестик. - Вот. Я его ношу постоянно.
        - Ага. И я о том. Поэтому тебе нужно учиться защищаться, согласна?
        - Конечно.
        - Хорошо. То есть, плохо, вообще-то, уже к полуночи идёт, я устал, как собака… - он потёр ладонями лицо. - Давай так: я дам тебе пару… предметов, которые ты будешь носить, не снимая. Как можно ближе к коже. Поняла?
        - Да.
        - Сейчас… - Егоров покопался в карманах пиджака и извлёк монетку.
        Обычную монетку. Ладно, не очень обычную: она была серебряной, на аверсе красовался какой-то полустёртый профиль, а над ним была просверлена дырочка.
        - Надеваешь на цепочку или шнурок… Да вон, хоть к крестику повесь! Давай, помогу.
        Он зашёл мне за спину и аккуратно расстегнул цепочку. Холодные пальца коснулись моей шеи, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Егоров же нацепил монету и отдал мне всю связку.
        - Держи, надевай, - я послушно завела руки за голову и застегнула замочек. - Вот второй предмет, с этим чуть сложнее. Тебе руки приходится мыть постоянно, где-нибудь снимешь и забудешь на раковине, а такие вещи оставлять нельзя.
        На его ладони лежало кольцо - довольно широкое, плоское, словно сплетённое из серебряного кружева. Я попыталась присмотреться, мне показалось, что извивы проволоки складываются в слова. Но в глазах сверкнуло, и моментально заболел левый висок.
        - Потому что нечего, это не газета «Известия», чтобы читать, - назидательно погрозил мне пальцем Егоров. - Так что делать будем, попробуешь на руке носить, или туда же на цепочку повесим? Лучше бы на руке, чтобы максимально расширить защитное поле.
        - Всё равно при манипуляциях перчатки приходится надевать, так что давай, пристрою на палец и снимать не стану. Да, погоди! - я наморщила лоб, соображая. - Мне иной раз надо кое-что делать… в натуральном виде. Только в рубашке, и чтобы никакого металла не было. Я для этих случаев и крестик снимаю. И как быть с твоими предметами?
        - Ты имеешь в виду, когда зелья варишь?
        - Ну да.
        - Делаешь ты это в доме?
        - А где ж ещё?
        - И перед этим обережный круг строишь и всё прочее проделываешь, что положено?
        - Да.
        - Тогда на это время обереги можно снимать. Дом на тебя завязан, он тебя защищает.
        - Ладно.
        Я надела кольцо на безымянный палец правой руки, и оно село неощутимо, словно носилось именно здесь всю мою жизнь. Вспомнив, что совсем недавно именно на этом месте было другое кольцо, обручальное с огромным бриллиантом, я потёрла палец и усмехнулась.
        - Мешает? - в голосе майора прозвучала озабоченность.
        - Нет, всё в порядке.
        - Ладно. Тогда давай поговорим о месте происшествия, а также о магических тварях и ритуалах.
        - О башмаках и сургуче, о королях и капусте… - вздохнула я. - Может, завтра?
        - Завтра пятница, рабочий день. Мало того, дальше у нас выходные плюс праздники. Восьмое и девятое мая. Надо пояснять?
        - Не надо, - вздохнула я. - Мне дежурить девятого. Я точно знаю, что к вечеру у нас побитые личности и в коридорах, и в процедурных будут лежать.
        - Поэтому мне сейчас надо было бы ехать домой и поспать хотя бы что осталось, - снова взглянул на часы и поморщился.
        - Могу положить в гостиной, там есть диванчик.
        - И ехать утром по забитой дороге? Нет уж, спасибо. Ночью я домчу легко и быстро, а к вам приеду в субботу, восьмого. Постарайтесь до тех пор себя поберечь, Анастасия Александровна.
        - Буду стараться, Пётр Григорьевич, - вздохнула я.
        За майором захлопнулась дверь.
        Через несколько минут я услышала, как где-то вдалеке завёлся мотор.
        «Ага, на сей раз, машину он оставил у детского сада, - усмехнулась. - Бережёт мою репутацию! Ну что же, расходуем остатки соли на защитный круг и ложимся спать. Завтра новый день, вот интересно, какие приключения он мне готовит?»
        Часть 3
        Муж и его жена
        Если б накануне я знала, какие именно приключения ожидают меня в пятницу, седьмого мая, я бы с самого утра из дому не выходила. С другой стороны, если б мы при рождении могли предвидеть все неприятности, которые встретим в жизни, никто бы на этот рискованный эксперимент и не согласился…
        Но пойдём по порядку.
        Утром я безбожно проспала всё на свете: птичий концерт, рассвет, лёгкий дождик, перебранку соседей за забором… Проснулась аж в половине одиннадцатого, чрезвычайно довольная собой, своей жизнью и начинающимся днём. Позавтракала, вымыла посуду и натянула «хозяйственные» джинсы: в планах был огород. Пора было сажать на открытые грядки всяческую зелень, особенно ту, что идёт в аптечные сборы, да и редиской с морковкой пренебрегать не стоило. Своя собственная редиска из грядки - это вам не жгучие твёрдые шарики, привезённые зимой из Израиля или какой-нибудь Аргентины. А ещё меня ждали два парника: огурцы, помидоры, фасоль.
        Всё прочее, в том числе цветы, отложила до тех пор, когда земля прогреется.
        Когда последнее семечко легло в ямку, я положила на землю ладони, закрыла глаза и забормотала слова, такие древние, что и смысл их уже угадывался с трудом. Потом распрямилась, посмотрела на небо - ага, лёгкая тучка закрыла солнце, но вроде дождя не должно быть.
        - Вечером вас всех полью, - пообещала грядкам. - А сейчас пойду и разогрею остатки борща!
        В дверь заколотили в тот момент, когда я подбиралась к креслу-качалке с мыслью расположиться в нём, и до позднего вечера читать какую-нибудь ерунду поувлекательнее.
        - Ну вот даже интересно, кому я понадобилась так срочно? Приличные люди сейчас, не разгибаясь, картошку сажают, - бубнила я, набрасывая на плечи меховую жилетку.
        На пороге стояла Наталья Петровна, медсестра из нашей больницы. Мы с ней встречались пару раз в месяц, поскольку она работала в нормальном графике, с восьми до четырёх каждый рабочий день, а я устроилась дежурантом.
        - Настя! - выдохнула она. - Беда!
        - Что случилось?
        - Кауфман заболел!
        - Что с ним?
        Наталья пугливо оглянулась и бочком вдвинулась в мою прихожую. Потом захлопнула за собой дверь, вцепилась в полы моей жилетки и зашептала:
        - Ковид у него! Температура зашкаливает, еле дышит…
        - Тест сделали?
        - Боятся все… - она опустила глаза. - А вдруг помрёт, кто работать будет? Да и… страшно.
        - Почему ко мне-то пришла? Я не врач и не начальство…
        - Так все знают, что ты можешь! Меня Ираида прямо в двери и выпихнула, иди к Насте, говорит, если кто и поможет, так это она…
        Я слушала через раскрытую дверь, складывая в специальную сумку пузырьки с настойками. Брала их с полок и из холодильника, даже не задумываясь, словно Агния Николаевна вела мою руку. Потом достала из потайного ящика тетрадь и просмотрела последние записи в ней, чтобы, не дай бог, не забыть слова заговора и не перепутать что-нибудь. Убрала тетрадь, вышла в прихожую, где всё так же мялась Наталья Петровна, и сказала:
        - Пойдём.
        Обычно дорога от дома до больницы занимает у меня минут пятнадцать. Обратно - больше. На обратном пути ближние и дальние соседи не только здороваются, но и останавливают, чтобы посоветоваться или спросить о какой-то травке, сборе или настойке из тех, что делала ещё Агния Николаевна.
        Сегодня я добежала за семь минут. Уже на крыльце сказала пыхтящей за мной Наталье:
        - Тест принесите мне, срочно. Кауфман в какой палате?
        - Да в его же кабинете и положили…
        Я бежала по лестнице через ступеньку, и в голове у меня крутилась страшная мысль: если это ковид, то началось всё гораздо раньше. Афанасьева позавчера вечером увезли в Ростиславль, и наверняка вирус уехал с ним вместе. Нас закроют на карантин к чертовой матери…
        Натянула респиратор, перчатки, и вошла в кабинет заместителя главврача.
        Да-а, Кауфман был сильно нехорош. Поверхностное дыхание, хрипы, температура явно под сорок… Что ж эти девки, ничего не делали, что ли? Первый пузырёк, второй… Смешать в мерном стакане по двадцать капель, долить водой до ста миллилитров. Теперь надо взять чайную ложечку и поить.
        В двери бочком вдвинулась Ираида. Так и не входя полностью, протянула мне коробочку.
        - Анастасия Александровна, вот тест, самый новый, только неделю назад привезли.
        Двадцать минут я по капле вливала в Семёна Марковича своё снадобье, и с радостью отмечала, что ему становится лучше. Чуть-чуть, но лучше. Теперь он и дышит легче, и красные пятна на скулах почти исчезли. Наконец айфон просигналил, что время подошло, и я с замиранием сердца глянула на пластиковое окошечко.
        Выдохнула.
        Подошла к двери, распахнула её и громко сказала:
        - Тест отрицательный.
        Рентген показал здоровенное затемнение в правом лёгком и все положенные к этому гадости. Как уж Кауфман, врач от бога, упустил у себя развитие пневмонии?
        Не знаю. Про соринку в чужом глазу и прочие глупости всем известно, так что не моё дело осуждать.
        Моё дело - придти вовремя, как бы пафосно это ни звучало.
        Ну да ладно, день пошёл криво, будем надеяться, вечер не подведёт. У меня на него планы.
        Май на дворе, самое время для сбора трав. Всё, что упустишь в мае, летом не наверстаешь. И сегодня я планировала наведаться в тот же Большой овраг, но на сей раз собрать травы, требующие вечерней росы. Выпадает она как раз перед закатом, так что часов в восемь нужно идти.
        В овраге я провозилась до половины десятого, так что поднималась уже в полной темноте. Сознаюсь, сердце моё замерло к концу тропинки, в том месте, где неделю назад я обнаружила мёртвого лодочника. К счастью, сегодня никто таких сюрпризов не приготовил, и я спокойно вышла к своему дому. Перед тем, как войти в калитку, посмотрела в сторону оврага и удивилась: на противоположной его стороне в окнах большого белого дома горел свет.
        - Вот-те на! - пробормотала я. - Это что же, в господском имении хозяева появились? Или купил кто?
        Ещё в первые дни моей жизни в Кириллове, когда я только знакомилась с городом и его обитателями, соседка Варвара меня просветила: дом на той стороне оврага принадлежал когда-то здешнему предводителю дворянства, Михаилу Александровичу Замятину. После революции старый дом успел побыть клубом, школой, общежитием для работниц, потом долго ветшал, и, наконец, пару лет назад его начали ремонтировать.
        - То есть, хозяин у дома есть? - спросила я тогда у Варвары.
        - Есть-то он есть, - ответила она таинственным голосом, - да только никто его не знает. Говорят всякое - и ростиславский мэр, мол, купил, и какой-то миллионер, а только сюда этот самый хозяин - ни ногой. Рабочие вот ремонтируют, но внутрь не пускают никого.
        Ну, не пускают - и не надо, не больно то и хотелось. В памяти, доставшейся мне от Агнии Николаевны, смутно отложились высокие колонны на фасаде, потолки с лепниной и чудесный вид на Волгу из окон. Кто-то болел в том доме лет тридцать назад, вот её и приглашали посмотреть-полечить…
        Ремонт закончили к середине апреля. Рабочие уехали, и дом стоял пустой, смотрел на реку тёмными холодными окнами.
        А теперь, значит, хозяин появился…
        «Интересно, не связаны ли наши убийства с этим загадочным владельцем старой усадьбы? - подумала я, закрывая за собой дверь и запирая её на оба замка. - Хотя нет, Саньку-лодочника убили неделю назад, тогда ещё никого там не было…»
        Утром в субботу я обнаружила, что в доме закончилась соль. То есть, закончилось-то многое, но без капусты, например, можно было бы ещё сколько-то обходиться, а вот соль была остро необходима, я ею каждый вечер границу насыпала по периметру. Так что, позавтракав, я сунула в карман лёгкой ветровки кошелёк и матерчатую сумку, завела машину и отправилась в местный культурный и деловой центр. Иначе говоря, в универмаг «Заречный».
        Конечно, только лишь солью дело не обошлось.
        В хозяйственном отделе появились отличные бутылочки на сто и двести миллилитров с хорошо притёртыми пробками. Не представляю себе, для кого их привезли, кому из кирилловцев, кроме меня, они могли бы понадобиться… Отличные бутылочки, в самый раз для настоек! И я купила сразу сотню, на что продавщица только кивнула и спросила:
        - Вам, Анастасия Александровна, может, прямо с коробкой их взять, чтобы не побились? Тогда берите лучше сто двадцать штук. Они упакованы по шестьдесят в коробке. Я подумала, почесала нос и купила даже не две, а три упаковки.
        Но на бутылочках, ясное дело, не остановилась.
        Раз уж я приехала сюда на машине, надо было по максимуму приобрести всё тяжёлое: овощи, фрукты, крупу, муку…
        Загрузив багажник «Нивы» очередной порцией покупок, я решила посмотреть, что имеется в винном отделе: водка у меня в хозяйстве ещё оставалась, но на некоторые настойки хорошо идёт именно она, а не спирт. Пригодится, надо пополнить запас. Выбрав ту разновидность главного отечественного напитка, которая содержала только спирт и воду, я оплатила пять бутылок и стала аккуратно составлять их в сумку.
        - Стася, неужели ты попивать стала? Да ещё и водку? - раздался вдруг за спиной хорошо знакомый голос.
        Я аккуратно опустила на место последнюю бутылку и повернулась.
        - Макс? Не ожидала тебя тут увидеть.
        Ну да, и в самом деле, передо мной стоял мой бывший муж, а за его локоть цеплялась хорошенькая блондинка, едва пересекшая ту грань, после которой секс с нею переставал быть подсудным делом.
        - Вот, значит, где ты обосновалась… - сказал он с хорошо выверенной долей пренебрежения. - Вроде бы ты никак с этим городом не была связана. Или я о тебе чего-то не знаю?
        - Ну, ты, насколько я помню, тоже не местный уроженец.
        - Зато моя Светлана - как раз отсюда. Кстати, я же вас не познакомил! Света, это Анастасия, моя бывшая жена. Стася, это Света, моя актуальная жена, - и он хмыкнул.
        Тут меня окликнула продавщица, до этого момента с интересом наблюдавшая сцену.
        - Анастасия Александровна, эти люди вам мешают? Может, охрану кликнуть?
        - Нет, Валентина Петровна, спасибо! - я удачно вспомнила, как её зовут; ну да, она брала у меня сбор для хорошего сна, себе и мужу. - Это мои знакомые. Да и в любом случае, мы уже уходим.
        Я пошла к выходу из винного отдела. Макс и его спутница последовали за мной, и слышала, как она шепчет ему:
        - Что за тётка? Почему я должна с ней знакомиться?
        Сумка с бутылками отправилась в багажник «Нивы», я открыла водительскую дверцу и собралась садиться.
        - Погоди-погоди, - придержал меня бывший. - Мы ж ещё не поговорили!
        - Да не о чем вроде говорить, - пожала я плечами. - Мы ведь всё выяснили ещё тогда, в марте.
        - Но ты так и не сказала, что ты здесь делаешь?
        - Живу, Макс. Я здесь живу, как видишь, знакома с самыми главными людьми в городе - с продавщицами. А ты, по всей вероятности, открываешь новую аптеку? Тогда почему на этой стороне? На правой стороне Волги туристов больше…
        - И не угадала! - он рассмеялся открыто, как когда-то, когда ещё глядел на меня с любовью; у меня кольнуло сердце. - Я здесь дом купил. Знаешь, там, на берегу, с колоннами.
        - Да, видела. Красивый дом, поздравляю. Макс, ты меня прости, у меня сегодня дел ещё - до чёрта. Как-нибудь увидимся.
        И я удрала.
        Дома я держалась, пока выгружала покупки и раскладывала их по местам, пока разговаривала с ещё одной соседкой, Натальей Васильевной, обжегшей руку и попросившей мазь. Когда удалось её выпроводить и запереть дверь, я села на пол прямо в коридоре и завыла, затыкая себе рот кулаком.
        Вот в таком виде - зарёванную, с красными глазами и распухшим носом - и застал меня постучавший в дверь Егоров. Даже на сердце потеплело, как он всполошился!
        - Анастасия, что случилось? На тебя напали?
        - Нет, ничего подобного, - я вытерла глаза чистым белым платком, протянутым мне майором, и совершенно неромантично высморкалась. - Просто неприятная встреча в городе.
        Слово за слово Егоров вытянул из меня всё: и кого я встретила, и где, и почему это неприятно… Следователь, а как же! Умеет вести допрос.
        - Дом здесь купил, говоришь? - задумчиво переспросил майор. - А зачем московскому крупному бизнесмену дом в этакой дыре?
        - Как ты догадываешься, я его об этом не спрашивала! - огрызнулась я. - Ты лучше скажи, есть будешь?
        - Буду. У меня в холодильнике даже пельмени кончились…
        За обедом Егоров молчал, поглощал всё предложенное и напряжённо думал. Когда исчез последний глоток чая и варенье из блюдца, он откинулся на спинку стула и спросил:
        - Скажи мне, твой бывший муж не строитель, случаем?
        - Нет, насколько мне известно. У него сеть аптек и фармзавод. Или несколько заводов, я не вдавалась в подробности.
        - Что так?
        - Ну, пока мы были женаты, было не надо, когда развелись - тоже стало не надо, - несколько косноязычно пояснила я. - С другой стороны, мог и что-то строительное подцепить. Кажется, это называется «непрофильные активы».
        - Угу. Я ещё знаю красивое слово «диверсификация», - усмехнулся Егоров.
        - А почему ты спрашиваешь?
        - Давай я тебе выскажу свои соображения. Ты послушаешь и… согласишься.
        - Или нет.
        - Или нет, - легко кивнул он. - Вот смотри…
        По словам майора, в Ростиславской областной думе было почти принято решение строить в Кириллове мост, связывающий две части города, правобережную и нашу. Но решений-то может быть сколько угодно, а вот выполнение его зависит от двух важных вопросов: кто будет подрядчиком и где, собственно, этот самый мост располагать?
        Подковёрная борьба за подряд на строительство как раз сейчас вышла на новый виток, к ней подключился некий крупный московский бизнесмен, по слухам, при активной поддержке мэра. Имена не назывались, так что вполне возможным выглядело высказанное Егоровым предположение, что этим бизнесменом может быть Максим Лиховцев, мой бывший муж.
        Вопрос о том, где именно строить мост, показался мне куда менее важным, о чём я и сказала сразу же.
        - Не-а, - помотал головой мой гость, запихивая в рот одну из купленных утром конфет. - Ошибаешься, Стасечка. Смотри, вроде бы логичным вариантом кажется строить его вот как раз тут, рядом с тобой, на месте паромной переправы, так? Прямая дорога к собору, к районной больнице, ко всяким городским структурам.
        - Так, - согласилась я.
        - И господин Иванцов, так сказать, кирилловский городской голова, поддерживает этот вариант. А есть ещё идея построить его в полутора километрах вниз по реке, там, где дорога ведёт к моторному заводу. Этот вариант нравится господам из Ростиславля. Там нежилой район, домов нет. Значит, не придётся никого выселять, давать новое жильё, тратить на это деньги.
        - Понятно…
        - И ещё - второй вариант очень нравится вашим местным лодочникам.
        - Кому? - признаться, я совершенно неприлично вытаращила глаза. - А они-то кого интересуют?
        - Они интересуют сами себя. Паром принадлежит городу, дохода не приносит никакого, так что Иванцов и его компания будут только рады от этой обузы избавиться. А вот эти ребята потеряют работу, которая их кормит и поит.
        - Слушай, да сколько там тех лодочников?
        - Двадцать пять, Стася. Их двадцать пять человек, - Егоров полюбовался на мой ошарашенный вид и добил. - И доход у них такой, что за него на многое можно пойти.
        - Я никогда не присматривалась к этой публике, просто незачем было. Но точно знаю, что двадцати пяти лодок на реке не видела ни разу.
        - Во-первых, чуть ли не половина лодок в паевом владении. То есть, хозяев двое или даже трое. И возят они по очереди. Во-вторых, как ты думаешь, приехавшие сюда туристы, желающие порыбачить, к кому обращаются?
        - Ну да, - кивнула я. - Резонно. То есть, ты думаешь, что причиной убийств мог стать этот передел?
        - Я предполагаю, - он поднял палец. - Бухвостов, первый убитый…
        Тут я его перебила:
        - Погоди минутку! У меня с утра крутилась мысль, но я её только что поймала. Бухвостов - не самая частая фамилия, но и не такая уж редкая, так? Санька-лодочник её носил. И такая же была у прежнего владельца здания, где сейчас располагается городская больница. Купец Бухвостов, Паисий Варфоломеевич. Не может его убийство быть связано с каким-нибудь старым правом собственности?
        - Вряд ли, - с сомнением покачал головой Егоров. - Но я проверю.
        - И вот ещё чего я никак не могу понять, - отчего-то разволновавшись, я встала и стала накручивать круги по кухне. - Зачем было затаскивать вашего Афанасьева…
        - Это ваш Афанасьев.
        - Неважно! - я отмахнулась с раздражением. - Зачем было тащить этого треклятого подполковника в больничный подвал? Скинуть в реку проще и ближе! Кстати, а где его ударили ножом? Там, в больнице, крови не было почти совсем, а должно было быть много, кровеносных сосудов в этой части организма полно.
        - Кровь была как раз рядом с тем домом, где, как ты говорила, ночью лаяли собаки.
        - То есть, из церкви он вместе кем-то… со своим убийцей, да? пошёл по Овражной улице. Тут можно было идти или в один из домов, а их всего четыре, если мой не считать, или к мостику через овраг. А где живёт Афанасьев? Ведь на правом берегу, не здесь, я права?
        - А вот тут ты ошиблась, - майор усмехнулся. - Живёт он преимущественно в Ростиславле, а здесь у него скромный домик на левой стороне. За Крестовоздвиженским собором, всего-то метрах в двухстах от мостика.
        - Значит, по дороге к этому самому скромному домику его и ударили ножом, так? А потом волокли почти километр до здания больницы, пробирались в подвал, отпирали и запирали дверь… Ерунда какая-то. Очень непроизводительно!
        - Ну, насчёт километра - это ты лишку дала, тут куда ближе. Метров пятьсот-шестьсот.
        - Ладно, пусть даже пятьсот, всё равно - неудобно! Да тело можно было даже к реке не нести, просто скинуть в овраг, и всё.
        Егоров пожал плечами.
        - Если мы узнаем ответ на этот вопрос, то и обо всём остальном будем знать. Но похоже, что кто-то у вас в больнице им помогал.
        - Надо посмотреть, кто дежурил той ночью… - сказала я, снова усаживаясь за стол.
        - Уже. Всего трое: врач и две медсестры, - майор назвал фамилии.
        Я покачала головой:
        - Я их практически не знаю, ни разу не совпадали. Они работают по графику, а я - дежурант. Ну, то есть, врача знаю, конечно, видела по утрам на пятиминутках, но, кажется, мы даже не разговаривали ни разу. Как-то меня сразу прибило к Кауфману, с ним и работаю.
        - Вот и работай, а следствием займусь всё-таки я, - он хлопнул ладонями по столу. - Так что, у нас в планах разговор о ритуалах? Или ты не в состоянии?
        - В состоянии, - со вздохом ответила я. - Всё равно же когда-то это нужно… Записывать можно?
        - В той самой тайной тетради - можно. Чтобы никто…
        - Понятно.
        И я достала тетрадь.
        Не стану пересказывать здесь всю лекцию, которую закатил мне разошедшийся не на шутку Егоров: выдохся он часа через два. Причём сообщил напоследок, что рассказал далеко не всё. Но в общих чертах можно сказать, что ритуалы пронизывают всю нашу жизнь, без них бы мы пропали, как… как булька на воде, вот!
        Празднование дня рождения или свадьбы, рукопожатие, утренний кофе или чай, даже то, что я ставлю чашки на сушилке всегда ручками вправо - это ритуалы.
        Есть и другое, более узкое значение слова. Магическое (этот термин Егоров выговорил с некоторым сомнением).
        И это - некий бессмысленный без магического контекста набор действий, да хоть танец с бубном вокруг алтаря. Следы такого «набора действий» и были найдены в церкви, а вот сопутствовал ли им хоть какой-то контекст, пока было неизвестно.
        - Но как-то же можно определить? - спросила я с сомнением. - Ну, там магический фон…
        - Я же тебе уже говорил - меньше верь романам фэнтэзи, - усмехнулся майор. - Они понапишут… Какой фон, если мы туда пришли через полсуток после? Вот скажи, если ты откроешь бутылку с нашатырным спиртом, что будет?
        - Вонять будет.
        - А когда закроешь, долго запах продержится? Так и здесь, даже если и оставался какой-то эфирный след этих действий, он быстро выветрился. Кстати, его могло и не быть.
        - Почему?
        - Ты ж сама сказала: старая, намоленная церковь. Действующая. Присутствие божества, понимаешь? Чужого могло - должно было! - просто не пустить.
        Черт его знает, почему мы продолжали сидеть на кухне. Как-то не догадались перебраться в гостиную, что я и предложила сделать хотя бы сейчас.
        - Спасибо, Стася, но я поеду, - ответил Егоров не без сожаления. - Тебе завтра дежурить, мне тоже…
        - Тогда погоди. Я тебе с собой хоть бутербродов заверну!
        Пока я резала буженину, хлеб, солёные огурчики, в голове моей крутилась неоформившаяся мысль. Она выскочила, наконец, на белый свет, когда я протянула гостю пакет.
        - Слушай, а зачем они в таком случае попёрлись со своим ритуалом в Казанско-Преображенскую церковь? Погода тёплая, могли и в чистом поле расположиться.
        - Не могли. Есть ряд условий, например, закрытое со всех сторон помещение. И частный дом для этого тоже не годится, - он поднял ладонь, предупреждая следующий мой вопрос. - Ну, или это должен быть такой дом, в котором ничего светлого не творилось лет сто. Заброшенная церковь, старая больница, тюрьма, лагерь…
        Вздохнув, я пожала плечами:
        - Тогда я вообще не понимаю, чего их сюда-то понесло, в действующий храм? Вот этого вот, что ты перечислил, полным-полно и здесь, поблизости, и вообще. Вон, в Фатьянове, в Усово, в Сидоркове брошенные церкви!
        - Ты, я смотрю, становишься знатоком этого края.
        - Я тут живу теперь, - буркнула я, распахивая дверь в ночь. - И собираюсь жить дальше. Прощайте, господин майор юстиции, всего вам наилучшего и спокойной ночи.
        Дежурство в больнице девятого мая - это неувлекательный квест, к которому заранее готовится и руководство, и медперсонал. Работали сегодня почти полным составом, даже и сам господин главный врач присутствовал, Алексей Петрович Воропаев. Толк от него, кстати, был, и немалый: в критических ситуациях он отлично умел всё организовать, поставить на правильные места именно тех, кого нужно, а потом тихо отойти в сторону.
        К сожалению, Кауфман пока не оклемался. Он попытался героически выползти из кровати и отправиться в приёмный покой. Медсестра Леночка, явно питавшая к нему самые пылкие чувства, собралась броситься на помощь - не то поддерживать под локоток, не то укладывать обратно. Я её притормозила, строго прошептав:
        - Цыть! Сам справится!
        Он и справился. Прошёл три шага по собственному кабинету, всё ещё служившему ему больничной палатой, побледнел, задышал с присвистом и ухватился за край стола.
        - Вот именно, - сказала я и кивнула Лене, мол, теперь можно.
        Девушка захлопотала, укладывая его снова под одеяло.
        - Анастасия Александровна, а может, у тебя какая магическая настойка есть? - хрипло спросил Кауфман.
        - Нету, Семён Маркович. И магии никакой нету, а есть правильно собранные травы. Их вы примете перед сном, а сейчас вам Лена капельницу поставит.
        - Да как же вы без меня обойдётесь?
        - Да уж как-нибудь! Но если будет какой-то особо тяжёлый случай, я лично прибегу к вам консультироваться.
        На наше счастье, ничего экстраординарного не произошло. То ли энергия наших кирилловцев выплеснулась в первые праздники, то ли потепление подействовало благотворно, бог его знает, но за ночь даже и госпитализировать никого не пришлось. Обошлись примочками.
        Краткую пятиминутку провёл лично Воропаев, и уже в девять утра я шла домой, помахивая сумкой и даже, кажется, что-то напевая. Погода была волшебная, тёплое майское утро, умытая росой свежая зелень, аромат черёмухи, сбивавший с ног… Так что я даже не удивилась, когда меня деликатно придержали за локоть. Ну, должно же было что-то испортить хорошо начинавшийся день.
        - Здравствуй, Стася.
        - Здравствуй, Макс.
        - Можно, я тебя провожу?
        - Нет.
        - Почему?
        - Соседи, - равнодушно пояснила я. - Берегу, знаешь ли, свою репутацию.
        - Тогда давай посидим где-нибудь, позавтракаем. Кофе выпьем.
        На этом месте я весело рассмеялась.
        - Макс, родненький, где ты собираешься сидеть? Это не Москва, это город Кириллов! Кафе откроется вечером. Может, на правом берегу что-то утром и работает, но на ту сторону реки я не поеду, неохота. Да и паром только что ушёл, ждать час я не намерена, а мост ещё не построили. У меня дежурство, знаешь ли, было, я спать хочу.
        На самом деле мне удалось проспать почти четыре часа, и пока я была свежа, как маргаритка.
        - Мост? Какой мост? - удивился бывший.
        Если бы я не прожила с ним десять лет, так и фальши в голосе бы не заметила. Не поверила бы, что она есть - ну какое отношение может иметь фармацевтический магнат из Москвы к строительству моста в маленьком городе Кириллове? Ах, да, диверсификация и непрофильные активы…
        Значит, вот почему ты сюда приехал? Ну и прекрасно, а меня зачем достаёшь?
        - Ходил слух среди населения, что собираются строить мост через Волгу, - пояснила я охотно. - Правда, соседки мои говорят, что такой слух возникает примерно каждые десять лет, так что особо верить не рекомендовали.
        - И что ты об этом думаешь?
        - Ничего, - я пожала плечами и зажмурилась, подставляя лицо солнечным лучам. - Какая мне разница? Мне на той стороне и делать-то нечего…
        - Странно, будто совсем другая женщина стала, - Макс обошёл вокруг меня, я видела его тень сквозь чуть приоткрытые веки. - А внешне не изменилась. Но моя бывшая жена готова была лететь в Венецию, если ей не хватало лампы на рабочий стол, или во Владивосток, если она вдруг решала, что никогда не ела свежевыловленного гребешка.
        - Капризная была дама, должно быть. Ладно, Макс, повеселились - и будет. Мне спать пора, тебя дела ждут. Рада была повидать.
        Развернувшись, я быстро пошла по улице в сторону реки. Встречным только кивала, не останавливаясь поговорить - а было их немало, встречных. Будто из всех окрестных домов вылезли старухи и смотрели, с кем это ведьма говорит посреди улицы.
        Вот интересно, как долго Макс пробудет в городе? Успеет ли кто-то бросить в него этими словами - «наша ведьма»?
        Поздно вечером мне позвонил Егоров. Скупо поздоровался и сразу перешёл к делу:
        - Я получил сведения: Светлана Лиховцева, в девичестве Иванцова…
        - Дочка кирилловского мэра?
        - Племянница. Но любимая, и воспитывалась в его семье после гибели брата. Ей тогда было всего три года.
        - А сейчас?
        - Девятнадцать.
        - Немного. Школу-то хоть закончила?
        - Обижаете, сударыня! Даже и с золотой медалью! - хмыкнул майор.
        - И где Макс её подцепил?
        - Девочка поступала в Москве в первый медицинский, на платное. Поступила, конечно, это понятно. А господин Лиховцев приходил по делам к ректору, ну, и увидел её. Всё, мне нужно идти, труба зовёт!
        Егоров отключился, и я рассмеялась. Смеялась так долго, что испугалась начинающейся истерики и со всей силы ущипнула себя за руку.
        - Ну вот, добилась своего? - сказала себе укоризненно. - Теперь будешь носить синяк на видном месте… Нет, но каков Макс! Интересно, это был сознательный поступок, или судьба подложила ему новые грабли на том же месте? Впрочем, честно-то говоря, наш брак был вполне удачным, и для него, и для меня. Если бы не тот гололёд, если бы не та собака…
        Тут я призадумалась: я огорчена произошедшим? Конечно, формально я многое потеряла: жизнь в Москве, квартира, удобства, тусовка, развлечения, магазины, путешествия за границу… Даже ковид нисколько не помешал нам с Максом, мы оба одни из первых привились Файзером и летали, куда хотели.
        Что же получено взамен?
        Вот этот дом, из окна которого сквозь деревья видно Волгу. Маленький тихий городок, в котором оказалось неожиданно приятно жить, ненапряжно, без вытягивания шеи и вставания на кончики носков. Работа. Соседи, и то, что они начали меня всерьёз уважать. Записки Агнии Николаевны, её методы, этот новый и безумно увлекательный опыт…
        Получается, что я даже выиграла, да?
        Бог с тобою, незнакомая мне девушка Светлана! Забирай Макса и всё, что к нему прилагается, и постарайся быть счастливой.
        Часть 4
        Твари
        Ещё неделю после девятого мая Кауфман продолжал болеть. Он, конечно, рвался в бой, но не сумел победить утроенные силы - мои, главного врача и медсестры Леночки, взявшей на себя персональную опеку над Михаилом Марковичем. У каждого их этого триумвирата была своя причина: я считала Кауфмана лучшим из учителей, какие встречались мне в жизни, Леночка имела личный интерес, а Алексей Петрович Воропаев справедливо опасался, то без заместителя его собственная жизнь станет значительно более скучной и менее солидной.
        Беда была в другом: свалились с сильнейшей простудой ещё три врача, оголив, таким образом, фронт до полного бесстыдства.
        Делать было нечего, жители Кириллова продолжали болеть, и Воропаев, посопев, подписал приказ о возложении на меня обязанностей дежурного врача в режиме аварийной ситуации, то есть, сутки через сутки. С выплатой двойной ставки, разумеется.
        Я приходила в больницу к двум часам дня и оставалась до следующего утра. Шла домой, отсыпалась, занималась какими-то своими домашними делами и возвращалась на работу назавтра к двум. Продлился такой режим девять дней, или пять дежурств, и всё это время я мало, что замечала вокруг, кроме пациентов.
        В один из дней, когда я была дома, пришёл сосед Иван Ксенофонтович. Долго мялся в прихожей, многословно извинялся, что побеспокоил, мол, все знают, сколько на тебя сейчас нагрузили… Из этого я сделала вывод, что информация на нашем левом берегу распространяется с обычной скоростью, махнула рукой и сказала:
        - Всё нормально, работа есть работа. Что случилось-то, Иван Ксенофонтович?
        - Да хотел у тебя что-то успокоительное попросить. Варвара очень уж хандрит…
        Я удивилась и встревожилась: эта пара даже среди моих соседей отличалась особой выдержкой и железобетонным спокойствием. И чтобы она захандрила?
        - Весеннее ухудшение самочувствия, или повод есть?
        - Собачка наша пропала. Ну, ты знаешь, Гулька, мелкая которая.
        О да, собачку я знала! При первом знакомстве эта самая Гулька попыталась цапнуть меня за щиколотку, выше она не доставала. Только моя быстрая реакция уберегла новенькие джинсы от дырок. Впрочем, Варвара эту маленькую дурочку любила без памяти.
        - Так может, сбежала? Течки у неё не было? - спросила я, доставая успокоительный сбор и записывая на прицепленной к горлышку сигнатурке: «принимать по столовой ложке за два часа до сна».
        - Нет, не было. Да и старенькая она уже, куда ей сбегать? От дивана до миски только и ходила…
        - Значит, найдётся. Вот настойка, я написала, как принимать. Больше не стоит, а то и в уборную ночью не проснётся.
        Сосед ушёл, а я пожала плечами и занялась своими делами.
        Во вторник, как обычно, за промыванием для глаз пришла бабка Марьяна. Бывшая актриса самозабвенно собирала сплетни и разносила их по всему нашему берегу, притаскивала и мне. А что ж я, чужая, что ли?
        И, положа руку на сердце, какие у неё ещё развлечения?
        - Представляешь себе, Настя, у Петровича суку щенную украли! - выпалила бабка, едва войдя в дверь. - Ну, или сбежала, но это вряд ли, ей со дня на день щениться.
        - Давно?
        - Да нынче ночью! Сам Петрович только что в голос не воет, у него на щенков этих очередь длиннющая, за полгода записываются.
        - А что ж остальные собаки не подняли тревогу?
        - Ну, во-первых, эту суку, Норту, он отдельно держал последние дни, - обстоятельно начала Марьяна, усаживаясь поудобнее. - А во-вторых… Настя, у тебя время-то есть, россказни мои слушать? Тебе ж дежурить ещё?
        Боже мой, вот это да! Чтобы Марьяна Павловна готова была просто так отказаться от возможности рассказать последние новости? Такая забота тронула меня почти до слёз. Нет, правда, я оценила и ответила почти любезно:
        - Мне к двум в больницу, так что всё нормально. Чаю хотите?
        Пока я заваривала укрепляющий сбор, бабка рассказывала:
        - Так вот, Петрович говорит, что остальные собаки ночью подняли было лай, но тут же и заткнулись. Он и не стал беспокоиться, уже знает: если они коротко взлаивают и всё, значит, кто-то идёт мимо чужой. Если рычат - значит, чужой остановился возле забора.
        - А если залез?
        - Ну, тогда они просто бросаются и опрокидывают незваного гостя, и держат, пока хозяин придёт, - усмехнулась старуха, становясь вдруг на мгновение удивительно похожей на свои молодые фотографии.
        Увы, этот миг скользнул и исчез, и она снова зажевала губами, пробуя чай.
        - Хороший сбор у тебя, Настя, вроде и сил побольше стало. Продашь на пару заварок?
        - Так отдам, - отмахнулась я. - В конце месяца разберёмся, как положено. Так что собаки-то?
        - Так я и говорю, Петрович вышел утром во двор, загнать их в вольер, а они уже там. В вольере.
        - Да ладно! Что, сами и калитку закрыли?
        - Закрыть не закрыли, а ушли в дальний угол, и друг к другу жмутся, словно настоящего зверя увидали. Напугал их кто-то, а вот кто?
        Бабка Марьяна ушла, а я собралась и отправилась на работу, засунув эту информацию в дальний ящик памяти, тот, на котором написано: «Никогда не пригодится».
        Слава богу, это дежурство было последним по «аварийному» графику: с завтрашнего дня Кауфман выходил на работу, и главный врач предложил мне взять несколько дней отгулов.
        - Отлично, - кивнула я. - Как раз съезжу в Ростиславль и узнаю насчёт учёбы в медицинском университете.
        - Ты что, поступать собираешься? - Воропаев аж весь подобрался.
        - Ну, четыре курса у меня есть, должны зачесть, так что остались последние два, - ответила я.
        - И на что планируешь идти?
        - На фармацевтику. Как-то я заинтересовалась этим направлением.
        - Ну да, ну да, я так и понял, - главный врач задумчиво поджал губы, рассматривая меня. - На фармацевтику. Ты в курсе, что у них есть исключительно дневная форма?
        - В курсе. Но надеюсь, может, удастся договориться, чтобы посещать только практику и всякое такое, а лекции заочно изучать и потом сдавать.
        Воропаев скорчил физиономию, долженствующую означать: «ой, сомневаюсь я!». Потом почесал в затылке, переложил без всякой надобности бумаги на столе и, наконец, выдавил:
        - Ты, вот что… Ты документы подай и помалкивай пока. А я буду послезавтра на заседании областной думы и поговорю… кое с кем, да.
        - Хорошо, Алексей Петрович, как скажете! - я выскочила из кабинета главврача.
        Жизнь, в общем, складывалась неплохо.
        По дороге домой мне встретилась бабка Марьяна. Мелькнувшую было трусливую мысль «спрятаться!» я подавила в зародыше, прежде всего, потому что прятаться было некуда. Не приспособлены улицы города Кириллова для того, чтобы скрываться от нежелательных встреч.
        - На-астя, как хорошо, что я тебя увидела! - закричала старуха издалека. - Ты помнишь, мы вчера про собак-то говорили?
        Подойдя к ней вплотную, я ответила:
        - Конечно, помню! Пойдёмте, Марьяна Павловна, вы мне по дороге всё и расскажете.
        - Да тут рассказов-то на пять минут! - тем не менее, она развернулась и заковыляла со мной рядом, так что пришлось замедлить шаги до ниже всякого минимума. - Представь себе, теперь у пожарника нашего его пёс пропал!
        Тут я даже остановилась - получалось, что история эта касается меня почти напрямую! На здание пожарного депо я смотрела по нескольку раз каждый день, когда работала. Оно находилось практически напротив входа в больницу, и было у него две особые приметы: пожарная каланча и собака начальника депо. Каланча, очень красивая, построенная в самом конце девятнадцатого века, и по сей день оставалась самым высоким зданием на левом берегу. Собака, громадный тибетский мастиф по имени Сиринг, выезжал вместе с бригадой на все вызовы и трижды на самом деле спас людей из горящего здания, а один раз вытащил девочку, тонувшую в Волге. Неудивительно, что пса в городе любили.
        Лично я с Сирингом раскланивалась каждый раз, когда шла к зданию больницы. Он сидел на крыльце пожарного депо или, когда поднимался нелюбимый им ветер, за распахнутыми воротами гаража возле переднего колеса машины. На моё вежливое «Доброе утро!» мастиф коротко и гулко гавкал.
        - Да как же так, Марьяна Павловна, - сказала я огорчённо. - А что Сотников говорит?
        Старуха оглянулась по сторонам и, придвинувшись ко мне вплотную, сказала:
        - Плачет и пьёт.
        Да-а, это уже не лезло ни в какие ворота. Я знала точно, что два года назад Агния Николаевна закодировала начальника депо Бориса Сотникова, и с тех пор он не пил даже пива.
        - Пойти к нему, что ли? - сказала я вслух задумчиво.
        - А сходи, - оживилась бабка Марьяна. - Одна голова горюет, а две - о деле толкуют. Дома он, в депо не пошёл сегодня.
        - И где Сотников живёт?
        - На Ушакова, дом шесть. Давай, удачи тебе, а я пойду, надо суп варить.
        И старуха скорым ходом устремилась к своему дому.
        - Суп? - спросила я сама у себя. - Да она последний раз варила суп лет сорок назад!
        Домой я вернулась часа через полтора, вымотанная окончательно. К моему приходу Сотников ещё не был пьян вусмерть, но настойчиво шёл к этому состоянию, полируя водку тёмным пивом. И всё равно, навести на него крепкий и долгий сон было очень непросто…
        Быстро перекусив, я села к письменному столу, достала из потайного ящика тетрадь Агнии Николаевны и стала искать нужную мне страницу.
        Собственно, тетрадей было три, и каждая имела своё название.
        «Травы» рассказывали о свойствах, времени сбора, способах применения, составах - словом, обо всём, что являлось главным оружием в руках деревенской знахарки.
        «Люди» содержали в себе записи о пациентах, их жалобах, о применённых методах, удачах и неудачах.
        А вот третью тетрадь, «Твари», я почти не открывала. Ну, какие такие твари в тихом полусонном Кириллове, смех один! Пролистала, конечно, чтобы понять, о чём речь. Полюбовалась на несколько картинок, мимоходом позавидовав Агнии Николаевне и её умению рисовать, прочла заголовки и закрыла.
        Кажется, теперь настало время прочитать эти записи внимательно…
        - Увы, - констатировала я через полтора часа, пролистав записи от корки до корки. - Нашу ситуацию она не предвидела. Как же так, Агния Николаевна? Мне бы сейчас так нужна была ваша помощь!
        Вздохнула, спрятала тетради и достала новую, свою собственную, пока пустую и чистенькую. Вывела на первой странице то же самое слово «Твари» и задумалась.
        Итак, что мы имеем? В ночь с четвёртого на пятое мая проходил некий ритуал в здании церкви. Неизвестный ритуал, и цель его не ясна, но понятно, что пролитая кровь и жертвенный огонь вряд ли призовут Фею Драже.
        Двенадцатого мая пропала маленькая собачка Гулька. Между моментом ритуала и её исчезновением минула неделя. Шестнадцатого исчезла щенная породистая сука у Виктора Петровича, и размером она была раз в пять побольше маленькой шавки. Между этими двумя случаями - четыре дня. Сегодня девятнадцатое, прошло трое суток, и пожарное депо недосчиталось мастифа Сиринга, который весил семьдесят два килограмма.
        - Нашему монстру нужно больше еды? - спросила я вслух.
        Отчего-то по спине у меня прошёл мороз, будто кто-то недобрый поглядел в упор. Без нужды я поправила амулет, висящий на цепочке вместе с крестиком, и посмотрела на ходики. Кукушка как раз выскочила, чтобы сообщить мне: два часа дня. Собирайся, ты всё успеешь сделать сегодня!
        Усилием воли я заставила себя не бежать бегом, а хотя бы проверить, всё ли я собрала для поездки в Ростиславль. Документы для медицинского университета - есть.
        Мои документы, паспорт и всё такое - есть.
        Вещи для ночёвки, то есть, зубная щётка, пижама, чистое бельё, расчёска, крем для лица, гигиеническая помада и подводка для глаз - есть.
        Сумка с настойками, без которой я из дома не выхожу - взяла. Значит, можно ехать.
        Захлопнула багажник, заперла двери дома, подумала минуту и подошла к забору.
        - Иван Ксенофонтович!
        Сосед, копавшийся в огороде, распрямился и посмотрел на меня, ладонью прикрывая глаза от солнца.
        - Что тебе, Настя?
        - Мне уехать надо на денёк, если кто искать будет - скажете?
        - Надолго ты?
        - Я ж говорю - на день, максимум два. Больше нельзя, огурцы поливать надо!
        - И то верно, - пробурчал он. - Ладно, езжай, если что - предупрежу всех, а будет что срочное, так и позвоню тебе.
        - Спасибо! - я пошла к калитке.
        Потом, повинуясь неясному чувству повернулась и снова его окликнула:
        - Вот что, Иван Ксенофонтович, вы, как стемнеет, дверь заприте и из дому не выходите, пожалуйста.
        - Что это вдруг?
        - Ну, вот такая просьба. Пожалуйста, - повторила я настойчиво.
        Черты лица его смягчились, и старик кивнул:
        - Не выйду.
        Всю дорогу я уговаривала себя перестать нервничать, и к моменту въезда в Ростиславль дошла уже до того, что подпрыгнула от гудка едущего рядом грузовика. Водитель высунулся из кабины, неслышно меня обругал и уехал.
        Я нашла место, припарковалась, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
        - Итак, мне нужен план, - сказала вслух. - И план будет такой: сейчас я еду в гостиницу, оплачиваю две ночи и звоню Егорову. Ужинаю в ресторане и смотрю только на левую сторону меню, а цены игнорирую. Завтра с утра отправляюсь в университет. Остальное - по обстоятельствам.
        Стало легче.
        Первый отель, попавшийся мне на глаза, располагался в здании, чем-то похожем на нашу больницу: старый двухэтажный особняк на набережной, слегка погрузившийся в землю за прошедшие годы. Места в нём были.
        Мне достался номер на втором этаже, с окнами во дворик, о котором девушка у стойки портье сказала с тихой гордостью:
        - Завтра открываем летнюю веранду нашего ресторана, вы приглашены!
        - А что, у вас хорошо кормят? - спросила я рассеянно, вписывая в карточку адрес.
        - Да у нас лучшие завтраки во всём городе! Сами увидите. А вечером запланирована программа, и шашлыки. И вообще!
        - Очень хорошо, спасибо за приглашение, - я отдала карточку и спросила: - А обслуживание в номерах у вас есть?
        - Пока нет, извините.
        - Ну, ничего страшного, я прогуляюсь!
        Поднявшись в номер, я первым делом вытащила телефон и набрала номер Егорова. Слушала и считала длинные гудки: семь… десять… двенадцать…
        На четырнадцатом сдалась, улеглась на кровать и стала думать. Зря, кстати: я не столько разбиралась в ситуации, сколько себя накручивала.
        Майор юстиции перезвонил мне минут через пятнадцать, и голос у него был бесконечно усталым, словно он только что вспахал поле и засеял его зубами дракона. Которого ещё предварительно надо было убить.
        - Стася, ты как?
        - Отлично, - соврала я. - Как ты посмотришь на предложение вместе поужинать? Я в Ростиславле, в отеле «Прибрежный».
        - Давай, - не стал он спорить. - Зайду за тобой часов в восемь.
        Ну, восемь - не восемь, никто минуты не отсчитывал, но в половине девятого мы уже сидели за столиком в уютном полуподвальном ресторанчике где-то на задворках театра. Кроме нас, здесь ужинала в отдельном зале компания человек из десяти молодых людей, да в дальнем угла шепталась пара. Мы никому не были интересны, и слава богу.
        Егоров явно был сильно голоден, да и я, почувствовав запах свежего хлеба, осознала вдруг, что сегодня даже толком не позавтракала. Мы ели молча, не перекидываясь даже обычными фразами типа «Передай соль». Наконец, нам принесли кофе и мороженое, майор ковырнул его и отложил ложечку.
        - Рассказывай, что случилось, - велел он.
        В ответ я выложила на стол свою тетрадку и открыла на первой странице, где записала схему пропаж и свои соображения по этому поводу. Прочитав, Егоров вернулся к верхней строке и просмотрел записи ещё раз, потом взглянул на меня.
        - Что ты думаешь?
        - Что завтра-послезавтра оно будет искать новую жертву. Или более крупную, или более разумную. И я боюсь.
        - Правильно делаешь, - кивнул он. - Слишком храбрые лежат на городском кладбище.
        Официантка бесшумно появилась возле нашего столика, так что я даже вздрогнула. Она спросила:
        - Ещё что-нибудь желаете?
        - Знаете, а принесите мне коньяку, - попросила я. - Какой у вас есть приличный?
        - Армянский не советую, он к Еревану даже не приближался, - она вдруг улыбнулась. - Возьмите вот этот, грузинский. Этот точно настоящий.
        - Давайте, - я подумала ещё чуть-чуть и кивнула. - Да, точно - грузинский коньяк, граммов сто пятьдесят. И какой-нибудь сыр, типа сулугуни.
        - Триста граммов коньяка, девушка, - вмешался мой кавалер.
        - Будем кутить? - спросила я, когда официантка ушла.
        - Тебе надо расслабиться, а я устал. И вообще, как кто-то сказал, кефир тоже не решает проблем, но коньяк хотя бы пытается.
        Мы молчали минут десять, и молчание было уютным. Правильным.
        Коньяк оказался хорошим, мягким и чуть сладковатым, и я почувствовала, как ослабевает тугая пружина, скрутившая мои внутренности сегодня с утра.
        - Что мне делать? - спросила я наконец.
        - Пока - ничего. Ты сколько собираешься здесь оставаться?
        - До послезавтра максимум.
        - Очень хорошо. Завтра я доложу руководству о возникшей ситуации, соберу группу, и мы поедем в ваш городок все вместе. Там ты пойдёшь к себе домой, поливать помидоры…
        - Огурцы.
        - Ладно, хоть тыкву. А мы отправимся ловить жруна.
        - Кого?
        - Если бы я был трезв, - ответил Егоров, помолчав. - Если бы я был совершенно трезв, я бы сказал что-нибудь вроде «не забивай этим свою хорошенькую головку» и отправил тебя в гостиницу.
        - Но?..
        - Но, поскольку трезвость моя относительна, у меня есть предложение. Мы сейчас дойдём до моего дома, сядем спокойно, и я расскажу тебе, кого вызвали ваши кирилловские умники, и почему до послезавтра можно не волноваться.
        Как оказалось, жил майор совсем рядом, ресторанчик этот был у него «придворным». Придверным. Небольшой двухэтажный дом украшала пара кариатид, поддерживавших арку, ведущую во двор.
        - А где же вход? - спросила я. - Пахнет как, что тут у вас цветёт?
        - Шиповник у нас во дворе, - отвечал Егоров, под локоток ведя меня между кариатидами. - Мама моя посадила белый шиповник, вот он и пахнет.
        - Мама? - я остановилась. - И что она подумает, если ты вот так ночью приведёшь женщину?
        - Ну, я предполагаю, что она бы кинулась застилать для тебя диван в гостиной, - усмехнулся он. - Но в данный момент мама проводит время у сестры в Ереване, и домой пока не рвётся.
        Со двора в дом вели две двери. Майор ключом отпер левую, и мы поднялись по крутой лестнице.
        - Правый вход - на первый этаж, - пояснил он. - Но там уже лет пять никто не живёт. Музей-квартира художника Стратонова. Примерно пять посетителей за год.
        - Никогда о таком не слышала, - честно ответила я.
        - И не надо. Ну вот, милости прошу, будьте моей гостьей, сударыня…
        Я повернулась к Егорову и хотела что-то сказать, но споткнулась о коврик и покачнулась. Он меня подхватил…
        По сей день не знаю, кто из нас первым потянулся к губам другого, или это сделали мы оба, коньяк ли сказался, необходимость сбросить напряжение или что-то ещё…
        Через какое-то время мы собрали разбросанную по прихожей одежду, перебрались в спальню и повторили всё на широкой удобной кровати. Не без блеска повторили, надо признать; невольно сравнивая, я подумала, что Максу есть чему поучиться. С другой стороны, что мне за дело теперь до его постели?
        - Слушай, майор юстиции, а тебе к скольки на работу? - спросила я, получив возможность отдышаться.
        - К восьми, - ответил он, откупоривая бутылку просекко. - Наплевать, позвоню и навру что-нибудь. Я уже две недели мечтаю выпить игристого с тобой, обнажённой и в моей кровати. И ещё нам надо обсудить твоего зверя.
        - Он не мой, - ответила я, мрачнея и отодвигая бокал. - И очень хотелось бы знать, чей именно, чтобы открутить ему голову.
        - Тьфу ты, опять я всё испортил!
        - Нет, не ты. Но я хочу знать, кто именно взял и принёс… - я поискала слово, но на язык просилась только обсценная лексика. - Кто принёс эту гадость в мой город! И что это за гадость - тоже хотелось бы знать.
        - Ладно, давай поговорим об этом. Только не здесь, не хочу портить сладостные воспоминания обсуждением жруна. Сейчас, погоди минутку.
        Он вышел и тут же вернулся с тёмно-вишнёвым халатом в руках; пахло от халата знакомым одеколоном, и был он мне неимоверно длинен, так что на фалды я наступала пятками, а рукава подвернула три раза. Оставшийся без халата хозяин накинул рубашку. Мы перебрались в гостиную, причём майор не забыл прихватить бутылку просекко, сели в кресла возле холодного камина, и Егоров начал рассказывать.
        Через три минуты я забыла и об игристом, и о только что покинутой постели…
        - Ты сама понимаешь, что мир наш куда сложнее, чем мы можем даже вообразить, - я согласно кивнула. - Итак, иные существа, не люди, условно делятся на три типа, - говорил он размеренно, словно читал лекцию перед аудиторией. - Первый тип - это те, кто существует на ином плане реальности, я упоминал о них.
        - Домовые и лешие, - кивнула я.
        - Именно. Обычные люди не видят и не ощущают их, существа типа А не видят и не чувствуют обычных людей.
        - А необычных?
        - Ну, например, ты можешь увидеть домового, но в особых условиях. Он предупредит тебя при утечке газа или если дом загорится. То, что домовые станут готовить еду или заботиться об удобстве хозяина - сказки. Даже не мифы. Понятно?
        - Вполне.
        - Далее, тип Б - это, условно говоря, боги и ангелы. И их мы оставляем за рамками нашей беседы, потому что незачем тревожить столь могущественные сущности. Могу лишь добавить, что сатанисты льстят себе попытками вызвать того, кому поклоняются. Это примерно, как если бы блохи вызывали… даже не собаку, а льва. И желали, чтобы он им служил.
        Я хрюкнула, представив себе этот процесс, и просекко немедленно попало мне в нос.
        - Поняла? - строго спросил майор.
        - Поняла.
        - Поехали дальше. Существа типа В: обитатели так называемого нижнего мира, которые воюют с себе подобными за жизнь и пищу. Они рвутся в наш пласт реальности, потому что здесь для них - как для нас в ресторане со шведским столом. Ешь, хоть лопни.
        - Они едят… плоть? Или разум? Или душу?
        - А вот тут начинается разговор о развитии. Ну, вот тот самый жрун, которого ты так вовремя определила…
        - Нет, не вовремя, - я покачала головой. - Слишком поздно. Даже глупую собачку Гульку мне жалко, а уж Сиринг!…
        Егоров протянул ко мне руки и перетащил в своё кресло, так, что я уселась к нему на колени.
        - Мне так жаль этого пса! - прошептал он мне на ухо. - Но всё, что мы можем сделать - это остановить тварь, чтобы больше никто не пострадал. Вернуть кого-то из небытия, увы, не могут даже боги.
        - Знаю, - я шмыгнула носом. - Ладно, посади меня на место и рассказывай дальше, иначе ты так и не окончишь лекцию. Итак, жрун?..
        - Обыкновенная тварь, которую можно вызвать с одного из нижних уровней бытия. Довольно случайно, кстати говоря, потому что редко кому-то нужен бывает слуга, так долго набирающий силу.
        - Долго? - переспросила я.
        - От месяца до трёх. В вашем случае ему удачно попалась щенная сука, это утроило поглощённые силы и сократило срок… ну, скажем так, созревания существа до полной формы.
        - И всё же это именно слуга? Он не бродит сам по себе, и жрёт тех, на кого ему укажут?
        - Тот, кто проводил ритуал вызова, держит в руках поводок, накинутый на энергетические каналы жруна. И командует - ну, в той степени, в какой подчинённая тварь способна понимать команды. Причём в начальной стадии его не определить, первые жертвы - мышки, крысы, бродячие кошки, кто заметит их исчезновение? Птиц, кстати, не ест, никаких.
        - По диетическим соображениям? Боится орнитоза? - неудачно пошутила я.
        Майор даже отвечать не стал, просто продолжил.
        - Сейчас для нашего незваного гостя наступила третья стадия развития: он готов поглотить человека. Пока что будет выбирать кого-то слабого…
        - Стариков? Детей? Больных? А мы сидим тут!..
        - Не знаю, Стася. Наши записи начинаются с пятьдесят шестого года. Тысяча девятьсот пятьдесят шестого, - уточнил он. - Более ранние архивы, где могли быть такие сведения, погибли при пожаре.
        - Так… - я вскочила и заметалась по комнате. - Мне надо ехать! У меня там соседи, старичьё же, ты сам видел! Их пальцем толкни, и упадут.
        - Спокойно! - Егоров поймал меня за руку и усадил в кресло. - Как минимум два дня у нас есть, а может и больше. Твой любимец Сиринг дал запас времени, он был огромный и почти разумный. Тварь сейчас спит, а мы должны подготовиться. Мы же решили - завтра ты занимаешься делами, а я собираю группу и готовлю оборудование. Послезавтра утром мы едем в Кириллов. И ещё один момент: ты сама никуда не лезь.
        - Я, между прочим, ведьма, - буркнула я.
        - У тебя как у ведьмы опыта - что воды в снежинке. Может быть, тварь ты и отправишь обратно в её мир, но точно не сумеешь запечатать разлом. И найти, к кому ведёт поводок, тоже не сможешь, а это почти самое главное.
        - Ты хочешь сказать… - мне даже нехорошо сделалось от этой мысли. - Ты имеешь в виду, что он может создать и ещё одну тварь.
        - И ещё не одну, - мрачно кивнул майор. - К тому же это может оказаться кто-то пострашнее, чем медлительный и долго созревающий жрун.
        В комнате повисло молчание. Я вдруг замёрзла в халате, поёжилась и сказала:
        - Давай попробуем поспать, а? Если тебе на работу к восьми, то у тебя четыре часа. И у меня тоже.
        Удивительное дело, уснула я сразу, и ни одна потусторонняя тварь не потревожила мои сны. Вставать, конечно, было почти невыносимо. Но я утешила себя мыслью, что я-то могу пойти в гостиницу и добрать ещё пару-тройку часов. А отвратительно бодрый Егоров сверкает улыбкой, хотя ему в ближайшее время сон не светит, а светит много беготни.
        - Извини, но завтракать нечем. Могу предложить растворимый кофе, - сказал он, застёгивая рубашку.
        - Мне в отеле обещали потрясающий завтрак, но пока что и его я тоже не хочу, - ответила я, и тут меня осенило. - Слушай, майор юстиции, а ты чего такой радостный? Может, ты просто участник всемирного заговора жаворонков против сов?
        - В смысле?
        - В смысле начинать работу с восьми утра - безнравственно! Но больницы и поликлиники, менты, строители и бетономешалки приступают именно в это время.
        - Ну почему? - возразил майор. - Некоторые ещё раньше.
        - Знаю. В Москве у меня под окном пять дней в неделю включался отбойный молоток. В шесть утра летом и в семь - зимой. И никто ничего не мог сделать, даже мой всесильный бывший муж. Я и говорю - заговор.
        - Лучше объясни, почему ты никогда не называешь меня по имени? - он стоял передо мной с самым серьёзным лицом и явно требовал ответа.
        И что я могла сказать? Извини, милый, но у тебя дурацкое имя и отчество, да и фамилия не фонтан?
        - Не привыкла ещё, - ответила я и сбежала.
        На удивление подача документов в университет прошла гладко и почти без вопросов. Немолодая дама в деканате фармацевтического факультета отсканировала и загрузила куда-то мои бумаги, включая выданное питерским институтом свидетельство об окончании четырёх курсов. Потом посмотрела строго и сказала:
        - Пройдите к декану, вам нужно согласовать дату и время экзамена. У вас десять минут.
        - Экзамена? - пробормотала я.
        Но безжалостная судьба уже вносила меня в кабинет, на двери которого было написано «Профессор К.А. Соломенцев». Декан, худощавый седовласый джентльмен с потрясающей стрижкой и в отличном твидовом пиджаке, посмотрел на меня внимательно, прочёл что-то в своём компьютере и, сложив кончики пальцев домиком, сказал:
        - Случай у вас не вполне обычный, знаете ли. Чаще наши студенты просят документы для устройства на работу, а вы вот, уже… устроились. И всё равно хотите диплом?
        - Хочу, - созналась я. - Мало ли, как жизнь повернётся?
        - У вас был большой перерыв в занятиях, за это время много изменилось.
        - Догадываюсь. Но что же делать, буду повторять всё заново.
        - А что ж вы тогда сразу не закончили?
        Тут я могла лишь пожать плечами:
        - Не у всех в двадцать два года достаточно мозгов, чтобы принимать правильные решения.
        - А теперь достаточно?
        - Надеюсь.
        - Ну, хорошо… Вы должны будете сдать экзамены… ну, скажем, по фармацевтике. И по неорганической химии, - тут он посмотрел на меня внимательно, ожидая паники.
        Нет уж, господин профессор, вы совсем не так страшны, как потусторонняя тварь. Химия? Отлично, сдам! Фармацевтика? Организация работы аптеки? Запросто!
        - Когда сдавать, господин декан?
        - Ну, если я скажу - прямо сейчас, пойдёте?
        - Конечно, нет. Хотя бы пару недель мне нужно на подготовку.
        - Пара недель… - он снова посмотрел на экран компьютера, пощёлкал клавишами и покачал головой. - Придётся вам учить до августа. Вот, скажем, двадцать пятого августа, в десять утра, аудитория… м-м-м… триста пятнадцать.
        - Как прикажете, господин декан.
        Поглядев на меня, он внезапно улыбнулся и ответил:
        - Вы можете называть меня по имени и отчеству, Константин Аркадьевич.
        - Как прикажете, Константин Аркадьевич, - повторила я послушно.
        Выйдя в приёмную, я снова взглянула на табличку, и только тут сообразила: Соломенцев! Да я ж по его учебнику токсикологии училась ещё тогда, десять лет назад!
        - Токсикология, значит, - пробормотала, выходя на улицу. - Вот интересно, что бы вы сказали, господин профессор, если бы заглянули в некоторые пузырёчки из моей сумки?
        Часть 5
        Фейерверк
        Осталось загадкой, зачем я оплачивала номер в гостинице? Разве что ради завтрака, к которому как раз возвращалась и в первый, и во второй день; был завтрак и в самом деле весьма хорош. Ах да, ещё парковка! Тоже ценно…
        В Кириллов мы поехали по отдельности. Во-первых, Егоров вовсе не готов был светить наши отношения перед коллегами, и я с ним полностью согласилась. Во-вторых, для проведения операции в городе им нужно согласовывать её с местным отделением полиции. Мне-то понятно, что никто с правого берега не приедет к нам, чтобы всё это контролировать, ограничатся, как всегда, появлением участкового. Ну и хорошо. Михаила Матвеевича я буду рада видеть. Надо, кстати, не забыть дать ему согревающую мазь: очень он за поясницу держится, когда думает, что никто этого не видит.
        Домой я прибыла около полудня. Вышла из машины и посмотрела на соседний участок. Странно, ни Иван Ксенофонтович, ни Варвара не торчали на огороде кверху пятой точкой, как обычно в это время года, каждый день и в любую погоду. Сердце у меня замерло. Я выдернула из кармана телефон и ткнула пальцем. Где тут у меня раздел «соседи»?
        Номер не отвечал, и мне совсем поплохело.
        - Так… Калитка у них всегда заперта, через забор я не перелезу, да и видимых причин пока нет. Кто там у них с другой стороны? Виктор Петрович, мясник и владелец породистых собак… Пойти к нему, спросить, видел ли он сегодня Варвару? - я рассуждала, отпирая собственную дверь и входя в дом.
        У порога оглянулась, и с чувством облегчения увидела, как по своему участку торопится, прихрамывая, сосед.
        - Иван Ксенофонтович! - окликнула я. - Я вернулась! А где ж вы были, я даже забеспокоилась?
        - А, Настя! Приехала? Вот и хорошо! Я сейчас, на минуточку, и сразу зайду к тебе.
        Он шустро пробежал к двери, отпер её и влетел в дом.
        Прошло минут десять прежде, чем сосед постучал ко мне и зашёл, не ожидая разрешения. Это было как-то не принято в Кириллове… Вид у него был успокоенный, даже благостный.
        - Как съездила? - спросил сосед светски. - Успешно?
        - Вполне, - кивнула я. - В университет ездила, восстанавливаться. Буду доучиваться. А то что это за жизнь, без диплома?
        - Хорошее дело, - кивнул он, усаживаясь. - А я Варвару к вам в больницу определил. Ты мне как сказала, чтобы ночью не выходить никуда, мы и заперлись, чуть стемнело. А к полуночи я проснулся оттого, что Варя меня за плечо трясёт, говорит, ходил кто-то по участку, и на крыльцо поднимался. И вторую ночь так же провели - то спали вполглаза, то тряслись вдвоём, - он хохотнул невесело. - Я уж и детям сказал, чтобы внуков пока не привозили. Кто бродит-то у нас, а, Настя?
        - Не знаю, Иван Ксенофонтович, - качнула я головой. - Но сегодня приедет бригада полицейская из Ростиславля и со всем разберётся. Так что Варвара, отчего в больнице?
        - Да сердце у неё прихватило! Мы поутру дошли туда неспешно, а там ваш главный доктор, Семён Маркович, как раскричится - мол, нельзя было ей пешком идти, никаких усилий! Оставляй здесь, капельницы поставим, уколы сделаем… Ну, она и осталась. Хотя ругала меня очень, говорила, помидоры поливать забуду…
        Сосед выпил две чашки заваренного мною укрепляющего сбора, повеселел и засобирался домой. Уже в дверях хлопнул себя по лбу:
        - Я ж забыл совсем! Приходил к тебе человек, очень огорчался, что уехала. Спрашивал, когда будешь, я и доложил, как ты велела, что вернёшься дня через два-три. Но не наш человек, не кирилловский, и даже не с правого берега.
        - Не назвался?
        - Нет, просто сказал, что ещё придёт.
        - А выглядел как?
        - Такой… - Иван Ксенофонтович покрутил в воздухе пальцами. - Серый. В костюме, при галстуке, стрижка модная, и всё будто пылью присыпано. Вот знаешь, на кого похож? - оживился он вдруг. - Помнишь, в прошлом году председатель городского совета у нас сменился, после того как проворовался? Вот один в один тот председатель!
        Не стала напоминать соседу, что и живу-то здесь всего два месяца, и никак не могу знать, как именно выглядел проворовавшийся чиновник. Но память Агнии Николаевны проснулась и подсунула мне картинку плюгавого господинчика в сером.
        Я совершенно точно никогда в жизни его не видела.
        В холодильнике было пусто.
        То есть, конечно, мне одной я бы соорудила обед из того, что есть. Но было у меня подозрение, переходящее в уверенность, что Егоров и его товарищи захотят есть. А когда это случится, они сунут нос в одно из тех кафе, что наличествуют в центре левобережной части города. А уж когда сунут, тут-то он и вспомнит борщ, съеденный на моей кухне.
        То есть, получается, надо готовить еду на пятерых взрослых мужчин.
        Обо всём этом я размышляла, а руки тем временем делали привычную работу: чистили картошку, резали лук и морковку, доставали из морозилки замороженный бульон, горошек и шпинат… Сбегав в огород, я нарвала щавеля и нашла в кустах несколько стеблей молодой крапивы.
        Когда в мою дверь постучали, зелёные щи были уже готовы, картошка и горошек ждали момента, чтобы отправиться в кипяток, а свиные отбивные (ах, как кстати мне попался на дороге мясной магазинчик!) были натёрты чесноком, свежемолотым перцем и солью.
        На пороге стоял Егоров. Один Егоров, без команды, и вид у него был… странный.
        - Проходи, - сказала я, отступая на полшага.
        - Стася, тут такое дело…
        - Какое?
        - Ну… В общем, мы нашли этого твоего пса.
        - Сиринг? Он не мой, - автоматически уточнила я. - Он Сотникова.
        - Дело в том, что он жив, хотя и наполовину выпит. Можно, мы его сюда определим, на время? Хоть в сарайчик? К хозяину нельзя пока, надо всё проверить…
        - Господи, да конечно! Вон, в гостиную пусть пока несут, сейчас постелю.
        Метнувшись в кладовую, я откопала старое ватное одеяло и протёршуюся льняную скатерть, постелила всё это на пол в гостиной и отошла в сторону.
        Красавец-мастиф выглядел жалко. Его роскошная львиная грива поредела, как бакенбарды старого ловеласа, взгляд был тоскливый и недоумевающий, почти по-человечески. Четверо молодых мужчин, внесшие пса на брезенте, осторожно переложили его на приготовленное мною место.
        - Ребята, идёмте, вы пообедаете, - сказала я. - Сиринга можно покормить?
        - Не представляю себе, - честно ответил майор. - Просто не было до сих пор таких случаев, чтобы кто-то отбился от жруна.
        Кто-то из оперативников кашлянул, но Егоров только рукой махнул:
        - Нет, Серёжа, тут всё можно говорить. Анастасия Александровна в деле с самого начала, она и обнаружила проведение ритуала.
        - Как прикажете, - коротко ответил тот.
        - Тогда идёмте обедать, а псу я дам картошки с мясом. Прости, Сиринг, элитного корма у меня не водится…
        - Вуф, - ответил мастиф, и я расценила это как согласие.
        - Сергей, пока останься с собакой. Ринат поест и сменит тебя. - распорядился майор.
        - Так точно, - отрапортовали оба.
        Размяв несколько картошин, я залила их холодным кислым молоком, чтобы быстрее остыло, и сверху порезала кусок говядины, предназначенной для завтрашнего супа. Да чёрт с ним, с супом, обойдусь!
        Как же это Сирингу удалось выжить?
        Этот вопрос я и задала Егорову, пока мы все ели зелёные щи. Майор лишь пожал плечами, а ответил мне Ринат, невысокий жилистый брюнет, двигавшийся как танцор.
        - Слишком он большой, мы так думаем. Жрун пожадничал и не справился.
        - А он не мог внедриться в разум Сиринга?
        - Нет. Эти твари подселяются только к человеку. Именно подселяются, захватывают сознание и руководят действиями, но полностью хозяина не вытесняют. Реципиент вроде бы ведёт себя как обычно, но только до команды от кукловода.
        - И это можно как-то определить визуально?
        - Почти невозможно, - Ринат покачал головой, потом посмотрел на добавочную отбивную в сковородке и быстро-быстро кивнул несколько раз.
        Вышло забавно; я улыбнулась и положила ему добавку, потом посмотрела на опустевшие тарелки у всех остальных, оделила каждого и снова села на место.
        Ринат поблагодарил. Забрал тарелку и ушёл в гостиную, сменить напарника.
        - Так всё-таки вы сказали «почти» - повторила я настойчиво. - Как можно определить, к кому подселился жрун?
        - Мы сами этого не видели, - осторожно ответил Егоров. - Но по архивным записям, определить можно по глазам. Вне зависимости от природного цвета радужки они становятся блекло-голубыми и мутными.
        После обеда ребята сами вымыли посуду, даже сковороду, чем безмерно меня порадовали. Потом майор сказал:
        - Так, Ринат, ты остаёшься здесь, охраняешь собаку и Анастасию. Мы чистим место ритуала, место нахождения собаки и пытаемся отследить тварь.
        - Това-арищ майор… - тоскливо протянул Ринат.
        - Прошло три дня, - спросила я, когда за группой закрылась дверь. - Как Сиринг смог выжить?
        - Не представляю себе, - покачал головой мужчина. - Ослабленный, без еды…
        - А где вы его нашли?
        - Да рядом тут, за оврагом речка маленькая впадает в Волгу…
        - Заячий ручей, - кивнула я.
        - Вот на берегу он и лежал, передними лапами в воде. Возможно, кстати говоря, помогла близость текущей воды…
        - Понятно… - Я села в кресло, наклонилась, потрепала пса по голове; он лизнул мне руку. - Что, опять есть хочешь? Прости, Сиринг, нельзя пока, желудок не справится. Часа через два кашу тебе сварю…
        Молчать с Ринатом было удобно; он читал что-то в планшете, поглядывая то на меня, то на заснувшего мастифа, я думала о своём. Потом посмотрела на часы: время близилось к семи вечера, группа отсутствовала уже почти три часа.
        - Между прочим, у вас на ужин тоже будет каша, - сказала, поднимаясь. - Пойду её варить, не скучайте тут.
        - Я и не скучаю, - он глянул на меня с недоумением. - У меня экзамен через две недели, заниматься надо.
        Смутившись, я ушла на кухню. Ужас, сколько надо готовить на такое количество народу!
        Пока занималась ужином, сформулировала несколько вопросов, которые очень меня интересовали. Вот только надо решить, задавать их при всех, или дождаться уединения с майором?
        Впрочем, похоже, что он решил меня не компрометировать, так что одним нам остаться не удастся…
        Подходящий момент настал после ужина, когда я заварила и разлила чай. Разговор начал Сергей. Который спросил:
        - Анастасия Александровна, я вот смотрю, у вас и чай травяной, и в еду вы какие-то травы добавляли… Это интуитивно, или как?
        - Вы имеете в виду, не собираюсь ли я вас отравить? Нет, не планировала. Вообще-то я местная травница, вполне официально, с лицензией. И как раз вчера подала документы на фармацевтический факультет.
        - А-а, понятно. Хороший напиток, бодрящий, - дипломатично улыбнулся молодой человек.
        - Это очень хорошо, что вы взбодрились. Потому что я буду задавать вопросы, и мне хотелось бы получить на них ответы.
        - Спрашивай, Стася, - вздохнул майор.
        - Итак, жрун не получил переходную жертву от мелких и средних животных к человеку. Что он предпримет дальше?
        - Мы не знаем. Я же говорю, это первый случай. Можно предположить, что он попытается подселиться к человеку, но ослабленному. Скорее всего, пьяному, с которым легко справиться. Ты спрашивала уже, и я после этого посоветовался… с одним старым специалистом. Так вот, Никанор Никанорович считает, что ребёнок не подходит по психотипу, там совсем другое излучение мозга, а старики и больные не годятся твари в качестве носителей. Так что, по его мнению, жрун будет искать здорового взрослого, который плохо соображает.
        - И кто такой Никанор Никанорович?
        Тут случилось странное: Егоров переглянулся со своей командой и ответил, слегка понизив голос:
        - Вот ты приедешь в Ротиславль в следующий раз, и я попробую тебя с ним познакомить. Если он разрешит.
        Интересно, это мне показалось, что в слове «он» обе буквы были заглавными?
        - Хорошо, - кивнула я. - Тогда следующий вопрос. Получается, что все жители этой части Кириллова в опасности?
        - Только те, кто бродит по ночам, - буркнул бритый наголо мужчина, доселе молчавший весь день.
        - Всякие бывают обстоятельства. Я вот иной раз ночью травы собираю, врач может идти по срочному вызову, или участковый наш. Как быть-то? Так понимаю, вам не удалось отследить тварь?
        - Нет. Слишком много прошло времени.
        - А место ритуала смогли вычистить?
        - Да.
        - Ладно. Так всё-таки, вот вы сейчас уедете, и я останусь тут одна. Соседи у меня - в основном одинокие старики, твари на один зуб. С собаками Виктора Петровича жрун уже справлялся, значит, снова сможет. И как жить?
        - Мы хотим попробовать выманить его на живца, - вздохнул майор. - Сиринг как бы несёт на себе его тень, отпечаток, и тварь может выйти на этот запах.
        Я открыла было рот… и закрыла его. Мастифа было жалко до чёртиков, но лучше с этой дрянью встретится он, и под охраной бойцов, чем, например, доктор Кауфман, спешащий к больному, или даже пьяный лодочник.
        - Сегодня?
        - Чем скорее, тем лучше, - Егоров помолчал, поморщился и продолжил. - Между полуночью и часом ночи выпустим пса на улицу, мы выйдем следом…
        - А тварь вас не заметит?
        - У нас есть некоторые… приспособления. Стася, ну не могу я тебе все детали рассказывать, не имею права!
        - Хорошо, - пожала я плечами и мило улыбнулась. - Не рассказывай. У нас ещё четыре часа до полуночи, может быть, вы хотите отдохнуть? В вашем распоряжении гостиная и весь второй этаж, там три свободных комнаты. Правда, в них нет ничего, даже занавесок…
        - Ничего, мы вполне сможем устроиться, - Ринат вежливо склонил голову, и вся группа немедленно поднялась.
        Заметно было, что формальный командир - Егоров, а вот неформальный лидер, безусловно, Ринат.
        - Ну и хорошо, - я повернулась к ним спиной, слыша, как один за другим мужчины уходят.
        Собрать тарелки со стола, убрать в холодильник остатки, проверить, остыла ли каша с мясом для Сиринга…
        - Ста-ася, - прошептал мне в затылок голос майора; хребет немедленно покрылся мурашками. - Ты так покладиста, что мне дурно делается.
        - Ты бы предпочитал, чтобы я спорила и рвалась в бой?
        - Нет, конечно, но так тоже страшновато.
        - Ну, извини, что выросло, то выросло, - в раковину с грязной посудой полетел пластиковый контейнер; гора тарелок опасно накренилась. - Тебя интересует, не попрусь ли я смотреть, как вы будете ловить тварь? Нет, не попрусь, разве что будет к тому особая необходимость. Ещё вопросы будут?
        - Нет-нет! - Егоров поднял ладони, демонстрируя согласие.
        - А у меня есть, - развернувшись от раковины, уперлась в бока кулаками. - Что с Афанасьевым?
        Челюсти моего любовника захлопнулись с таким лязгом, что я, ей-богу, решила, что это нарочно.
        В кухне повисло вязкое молчание. Нарушил его майор.
        - Подполковник в госпитале, в отдельной охраняемой палате. Пока в себя не пришёл, поэтому и опросить его возможности не было.
        - Не пришёл в себя? - удивилась я. - Прошло больше недели! - и тут же вспомнила собственную аварию и последовавшую за ней кому. - Погоди, а жрун не мог вселиться в него?
        - Нет, ты что! Вспомни, ритуал был проведён в ту же ночь, когда Афанасьева ранили.
        - Да, действительно…
        Я закружила по кухне, пытаясь сложить кусочки картинки в единое целое. Егоров наблюдал за мной… с сочувственным интересом. Или с заинтересованным сочувствием? Чёрт, как сложно-то! Остановившись, я упёрлась в него взглядом:
        - Скажи, только честно, может Афанасьев быть кукловодом?
        - Может, - не дрогнув, ответил майор. - Он вообще тёмная лошадка. Непонятно, кой чёрт понёс его ночью встречаться с кем бы то ни было в старой церкви, кто и почему его ранил…
        - И как он оказался в подвале больницы? - продолжила я. - И почему до сих пор не пришёл в себя?
        - Всё так.
        - А если тварь и тот, кто держит поводок, оказываются на большом расстоянии, что происходит? Связь остаётся?
        - Тут опять же наши предположения - на расстоянии больше километра поводок истончается и перестаёт держать жруна.
        - Но не рвётся?
        Егоров пожал плечами с таким выражением лица, что я поняла: с вопросами пора заканчивать. Но один-то последний я задам!
        - А как действует на поводок текущая вода?
        Вот теперь я попала в точку! Остановилась у окна, слепо глядя в него, и стала рассуждать вслух.
        - Значит, кукловод мог уехать на тот берег, когда понял, что что-то пошло не так… Что-то, ха! Он-то думал спокойно дождаться созревания твари, подселить её к человека, которого наметил, и пожинать плоды, а, исчерпав полезность жруна, просто оборвать поводок. Откат ведь убил бы тварь?
        - Нет, - майор налил себе остывшего чаю и пил, спокойно на меня глядя. - Убить его на нашей стороне почти невозможно. Ну, может, боги и смогли бы, но им не до этой мелочи.
        - А как же тогда?
        - Я говорил: мы можем выпихнуть его обратно, в нижний мир, и запечатать дыру. Откат ослабит его настолько, что это бы не составило труда.
        - Бы… - повторила я. - Не составило бы… То есть, жрун мог не справиться с Сирингом и оттого, что кукловод далеко?
        - Да.
        - Значит, или Афанасьев, или кто-то, кто уехал на тот берег. Уплыл, то есть, моста-то нет…
        - Есть ещё вариант. Если тот, кто проводил вызов, не сумел этот поводок накинуть, то мы получили неуправляемую тварь.
        В начале первого мастиф довольно бодро вышел на кухню и остановился, вопросительно на меня глядя.
        - Вообще-то ему гулять пора, - вздохнула я.
        - Сейчас и пойдёт, - кивнул Ринат, бесшумно появившийся следом. - Начинаем. Анастасия Александровна, вы, пожалуйста, свет погасите. Жрун, может, и не поймёт, что вы здесь, но нам ваша лампочка мешать будет.
        Без единого слова я щелкнула выключателем. На миг тьма стала абсолютной, потом призрачный свет растущей луны обрисовал серебром кусты под окном, профиль Егорова, шерсть на загривке пса. Беззвучно отворилась и закрылась дверь, Сиринг шумно вздохнул уже во дворе и протопал к улице. Слышно было, как он возится под кустами. В кухонное окно ничего не было видно, и я перебралась в спальню, окна которой смотрели прямо на «набережную». Мне известно было, что заметить жруна невооружённым глазом невозможно, но я всё смотрела. Ждала чего-то…
        Ну, можно сказать, дождалась.
        Сиринг стоял на дороге и к чему-то усиленно принюхивался. Потом я услышала сквозь открытое окно, как он негромко и жутко зарычал - если бы на меня так рычали, я бы бежала, теряя тапки, до другого берега Волги как посуху! Пёс дёрнулся и внезапно упал, как подкошенный, а из оврага выползла на набережную вполне человеческая фигура и остановилась, покачиваясь. Повернулась вправо, влево, протёрла глаза кулаками, и вдруг бросилась к распростёртому мастифу с воплем:
        - Сиринг, ты живой!
        Как я оказалась там же, на дороге - не знаю, так и не вспомнила. Хорошо, что по дому я ходила в мокасинах, так и вылетела, могла и босиком побежать. Схватила за рукав штормовки глупого, пьяного, ни о чём не подозревающего Сотникова и дёрнула в кусты, будто от потусторонней твари можно было закрыться веточкой боярышника. В это время над Сирингом поднялся… будто бы огромный мыльный пузырь, только грязный, как разлитый по осенней луже бензин. Поднялся, повисел в воздухе и истаял без звука. Только через секунду до нас донёсся словно бы звон надтреснутого колокольчика, удаляющегося куда-то в сторону Казанско-Преображенской церкви.
        Прошла примерно тысяча лет.
        Ладно, секунд тридцать.
        - Настя? - голос Сотникова был совершенно трезвым. - Это что было?
        - Борь, поверишь - не знаю. Но я бы никому не стала об этом рассказывать…
        Примерно вот в этот момент силы у меня и закончились. По сей день я отлично помню этот самый испачканный неведомой грязью мыльный пузырь, помню разговор с Борей Сотниковым, а вот дальнейшее - как отрезало. Кто-то увёл меня в дом, раздел и уложил в кровать, потому что обнаружила я себя именно в кровати, облачённой в пижаму. На часах была половина седьмого, и, судя по яркому солнцу - утро.
        Пошевелившись, я поняла, что болит у меня всё, даже мочки ушей. Видимо, полностью я в себя не пришла, потому что мне стало очень весело. Я подумала: отличный же способ подготовки к экзамену по анатомии: подумал о какой-нибудь мышце или сухожилии, оно и заболело! К счастью, додумать эту мысль я не успела, уснула снова.
        Во второй раз я открыла глаза днём. Аккуратно покачала головой, подвигала ногами - ничего не болело, не мешало жить, кроме, разве что, необыкновенной слабости. Вылезти из-под одеяла было решительно невозможно.
        Дверь моей спальни потихоньку открылась, и в неё вдвинулась чья-то тыльная часть.
        Оказалось, это был Егоров - ожидаемо, в общем-то, кто б ещё решился сунуться к мне в спальню? В руках у него был поднос, заставленный какими-то мисками, плошками и горшочками. Пахло вдохновляющее.
        - Где взял? - сурово спросила я.
        - Соседка принесла, - он осторожно поставил поднос мне на колени. - Три соседки, если быть точным.
        - Да? - Я с подозрением принюхалась; запах был очень даже съедобный. - А с чего это они?
        - А ты ждала, что твой приятель промолчит? - поинтересовался майор с хорошо дозированной насмешкой. - Доблестный пожарный Сотников с утра ходит по деревне…
        - У нас город!
        - По городу, ага… Прямо вот с самого утра, от дома к дому, путешествует и рассказывает, как ты вчера устрашающим визгом спугнула страшного потустороннего зверя, уже примерявшегося съесть Сиринга и самого Борю.
        - И где тут неправда? - я нацелилась вилкой на драник со сметаной. - Ну, разве что я не визжала…
        - Ещё как! Ультразвук заборы сносил!
        Только хорошее воспитание не дало мне молча воткнуть вилку в самого Егорова.
        - То есть, Сотников вас всех не видел?
        - Не-а.
        - С одной стороны, это неплохо, незачем публике знать о существовании вот такой специальной службы. С другой - а мне зачем этот статус охотницы на вампиров? Кукловод-то ещё пока не найден.
        - Вот поэтому к бабке Марьяне приедет в отпуск правнук из Осетровска. Уже приехал, - поправился он, посмотрев на часы. - Звать Сергеем. Ты с ним знакома.
        - Хм… А правнука по имени Пётр у неё не оказалось?
        - Прости, не могу никак. Всё-таки я следователь убойного отдела, у меня работа есть. И так второй день в местной командировке околачиваюсь.
        - Ладно. Авось, выживем… Теперь уходи отсюда, Егоров. И поднос уноси. Я умываться буду…
        Слегка уменьшившаяся группа отбыла к месту постоянной дислокации.
        Я помахала рукой им вслед и нырнула снова под одеяло. Спрашивается, и почему я раньше так не любила валяться в кровати? Кайф же какой!
        Часть 6
        Чиновник
        Собираясь на работу, я философствовала.
        - Всякие отгулы когда-нибудь заканчиваются, - говорила сама себе, перемешивая чай. - Надо же, как летит время, вот только что было четвёртое мая, и я нашла тело бедолаги лодочника, а уже двадцать третье наступило. По Кириллову где-то бродит неизвестный злодей; жрун, вполне возможно, не покинул сию юдоль скорби и ищет новую жертву, а городской совет тем временем чахнет в прениях, где же строить мост. Каждой птичке - своя веточка.
        Последнюю фразу договаривала, отворяя дверь, поскольку в неё весьма решительно стучали.
        - О! - сказала я. - Приёмный внук бабки Марьяны пожаловал. Чего изволите?
        Но Сергей шутку не принял, остался серьёзен, как фонарный столб.
        - Бабке моей плохо что-то, - сказал он. - Посмотришь?
        - Что с ней?
        - Похоже, инсульт или где-то рядом. Гипертонический криз точно. Встать не может, заговаривается, жалуется на головную боль. Кровь шла из носа…
        - Пошли, - кивнула я, благо была уже практически готова.
        Допила на ходу чай, сунула чашку в раковину, схватила сумку…
        Запирая дверь и торопясь следом за Сергеем к дому Марьяны Павловны, думала на ходу: надо делать что-то вроде приёмной, отделённой от дома. Пока что ко мне ходят только свои, но это ведь ненадолго. К Агнии Николаевне, я точно знаю, и из соседних городов наведывались. А впускать в свой дом чужого не следует, тут моя наставница была неправа. Затевать стройку? Или попросту переделать просторную прихожую?
        Надо посоветоваться с Сотниковым, у него точно руки растут откуда надо.
        Марьяна лежала на кровати, смотрела в потолок и что-то шептала. Повела глазами, остановила взгляд на мне и прошептала:
        - А, Настя, это ты… Сердце что-то жмёт, дай мне твоей настоечки!
        Я достала тонометр и, надевая манжету, сказала:
        - Серёжа, заводи машину, надо её к нам в больницу везти.
        Да, давление зашкаливает, двести на сто десять… Ну, ничего, Семён Маркович её живо приведёт в порядок. Пока что накапала настойки - валерьянка, пустырник, ещё кое-что успокаивающее - долила водой и аккуратно выпоила старухе. Потом достала телефон и набрала номер больницы:
        - Любовь Антоновна? Доброе утро. Это Шахова. Я на минут пятнадцать позже буду, привезу соседку. Полякова Марианна Павловна, восемьдесят лет. Гипертонический криз. У нас вроде бы в пятой палате было место? Есть? Замечательно, тогда буду через минут двадцать, вещи ей соберу.
        - На похороны мне собираешь, деточка? - прошелестело с кровати. - Тогда вон в том шкафчике, под иконой, всё сложено…
        - Чёрта с два, Марьяна Павловна, - непочтительно отозвалась я, аккуратно укладывая в тряпичную сумку сложенные полотенца, ночную рубашку, тапочки и прочие вещи, необходимые в больнице. - Мы с доктором Кауфманом вам этого не позволим!
        На руках Сергей донёс старуху до своего огромного джипа, уложил на заднем сиденье, рыкнул мотором, и через пять минут мы были в больнице. Кириллов - город маленький, особенно если спешить…
        Заполнение карты, ЭКГ, капельница… В общем, дальше дежурство пошло по накатанной колее. Уже вечером я тихонько заглянула в пятую палату и отошла от дверей, давясь смехом: бабка Марьяна передумала помирать и на своей кровати ожесточённо резалась в «дурака» с другой такой же древней старухой.
        К ночи всё угомонилось. Погас свет в коридорах, остались лишь дежурные лампочки; заснули больные, прикорнула на кушетке медсестра Леночка. Где-то в городе гавкнула собака, и замолчала, видно, тоже уснула. Я умостилась в старом, продавленном, уютном кресле, которое кто-то притащил в комнату отдыха, и задумалась обо всём сразу.
        Об устройстве приёмной - строить или переделывать? Завтра прямо с утра зайду к Сотникову и посоветуюсь.
        О Максе - какого лешего он появился в Кириллове? Моя паранойя в последнее время слегка поутихла, или, что ещё вернее, придуманные страхи сменились реальными. Один жрун чего стоит, куда тут господину Лиховцеву!
        О жруне - это с такими вот световыми эффектами он исчез из нашего пласта реальности? Или остался и затаился, подстерегает новую добычу, чтобы потащить её в нору своего кукловода… Тут в памяти встала Шелоб из «Властелина колец», и меня передёрнуло.
        О Казанско-Преображенской церкви - почему для ритуала выбрали её? Егоров так и не ответил на этот вопрос, то ли не захотел, то ли не смог. А мне отчего-то кажется, что в причинах такого выбора таится часть загадки. Мы ведь так и не поняли - кто именно вызвал потустороннюю тварь, и зачем это ему понадобилось.
        «Или ей!» - пискнул внутренний голос, и я вынуждена была с ним согласиться. Третья фигура, увиденная мною лунной ночью, не давала мне покоя своей знакомостью, но я так и не поняла, кто же это был. Фигура-то была однозначно мужская…
        О подполковнике Афанасьеве - почему он до сих пор не пришёл в себя? Кауфман ещё тогда сказал, что ранение было болезненное, но не тяжёлое. Ну ладно, болевой шок, но ведь прошло почти три недели! Или Егоров мне не говорит правды…
        О Егорове, который лез в мои мысли постоянно, и это было совсем неудивительно. Мы провели вместе две ночи, и это было… хорошо. Очень. Ни майор, ни я не говорили о каком-либо будущем просто потому, что не особенно оно могло у нас получиться. Ему нечего делать в Кириллове, я не желаю жить в большом, даже относительно большом городе. Да и всё остальное тоже совмещается не слишком правильно. Но вот вопрос, врал он мне или просто умалчивал - это важно.
        Где-то в районе этой мысли я задремала и благополучно проспала до шести утра, такая вот спокойная выдалась ночь.

* * *
        Утром я с удовольствием полюбовалась несколько ощипанной, но не побеждённой, по-прежнему величественной фигурой мастифа, восседавшего на крыльце пожарного депо. Когда я подошла, он подставил голову под мою ладонь и боднул.
        - Здравствуй, дорогой, - я наглаживала его гриву и чесала за ушами, а пёс только жмурился. - Вышел на работу, молодец какой! Значит, и хозяин твой на месте?
        - Вуф, - басом откликнулся Сиринг.
        - Здесь я, проходи, Настя, - поддержал его голос Сотникова.
        Борис сидел в своей каморке, носящей гордое имя кабинета и, задрав ноги на стол, читал какой-то толстый том.
        - Привет! - я покосилась на книгу.
        Брови мои взлетели вверх от изумления: брутальный пожарный, завязавший алкоголик, читал Куприна.
        - Да что-то после наших приключений на классику меня потянуло, - пожал он плечами, откладывая книгу. - Ты-то как?
        - Нормально, - махнула я рукой. - Слушай, Борь, совет твой нужен…
        Через час споров и две больших кружки крепчайшего кофе я уходила домой, неся в сумке вполне внятный чертёж переделки моей прихожей под приёмную. «И буду на ночь огораживать весь дом, кроме приёмной, - размечталась я. - Тогда, кто бы ко мне ни приходил днём, ночью дальше этого закутка ему не пройти».
        Доказательства того, что переделка эта требуется срочно, я получила часа через два. Как раз успела вымыться, переодеться и поесть.
        В дверь постучали.
        На пороге стоял незнакомый мне мужчина, и я сразу поняла, что именно о нём рассказывал Иван Ксенофонтович: гостя нельзя было назвать иначе, чем серым. Хорошо сшитый костюм, судя по крою - итальянский, отличный шёлковый галстук, прекрасного качества рубашка, и всё это будто присыпано пылью. Вполне правильные черты лица, которым, впрочем, не хватало чего-то для красоты. Незапоминающиеся. Стирающиеся из памяти.
        Ну, зато глаза у него были хорошие: серо-голубые, смотревшие прямо, но не нахально.
        - Добрый день, - сказал визитёр приятным баритоном. - Мне хотелось бы видеть Анастасию Александровну.
        - Это я.
        - Мне дал ваш адрес господин Лиховцев, Максим Васильевич Лиховцев, вы знакомы с ним.
        - О да! - пробормотала я. - И что именно вас интересует?
        - Дело в том… - он беспомощно оглянулся по сторонам. - Как-то не очень удобно тут разговаривать…
        Пришлось придавить паранойю, вопившую «Не впускай!», и отступить на шаг:
        - Входите. Прошу извинить, у меня не убрано, недавно пришла с дежурства, - поймав недоумённый взгляд, пояснила. - Я работаю в местной больнице. Итак, зачем господин Лиховцев вас ко мне прислал?
        Он присел у кухонного стола, помялся, вздохнул и ответил:
        - У меня… проблема. Как понервничаю, начинаются жуткие раздражения на коже, причём выскакивает это неожиданно и в разных местах. Ладно, когда под одеждой, это просто неприятно или болезненно, но пару раз бывало, что появлялось и на лице.
        - Могу посоветовать: меньше нервничайте, но это ведь вам уже говорили?
        - И неоднократно. Но не получается. Я работаю в отделе строительства областного дорожного управления…
        - Вот как? И что же пересекло ваши пути с господином Лиховцевым?
        - Мы с Максимом Васильевичем познакомились давным-давно, ещё в студенческие годы. Вы сами понимаете, я, на своей небольшой должности, ничем не мог бы быть полезен человеку, которому принадлежит треть фармацевтического рынка страны? - тут он попытался скромно потупиться, и я уже вовсе перестала ему верить. - Но именно Максим мне посоветовал обратиться к вам, сказал, что у вас очень высокая репутация в этом городе, и есть необычные наработки.
        - Так-так…
        «Как интересно, - думала я, глядя на так и не назвавшегося гостя. - Мой дорогой бывший мало того, что адрес мой узнал, он и о том, чем я занимаюсь, и про репутацию всё выяснил. То есть, в прошлые выходные он тоже приезжал? А я и не посмотрела…».
        Визитёр же продолжал:
        - Может быть, вы могли бы подобрать… ну, я не знаю, мазь, ещё что-то?
        - Как вас зовут? - спросила я.
        - Иннокентий, - привстав, отрекомендовался он. - Извините, я же должен был представиться сразу… Иннокентий Павлович Карташов.
        Заявлять, что рада знакомству, я не стала.
        - Хорошо, Иннокентий Павлович. Давайте для начала я погляжу на ваши раздражения.
        Он снял пиджак, расстегнул запонку (золотая, отметила я) и закатал рукав рубашки. Н-да, красиво… пятно размером с пол-ладони украшало предплечье. Сыпи не было, но шелушение, краснота, припухшие бляшки - всё наличествовало.
        - Зря так сильно расчесали, - заметила я. - Можете одеваться. На голове под волосами, на ладонях или ступнях раздражение появляется?
        - Нет.
        - Ясно. Ну что же, рекомендацию меньше нервничать никто не станет оспаривать, поэтому я вам сейчас дам успокоительный сбор для заваривания и мазь, которая снимет зуд и облегчит состояние. Через недельку зайдите, посмотрим, правильно ли я подобрала травы.
        Господин Карташов без звука заплатил названную мной сумму, поблагодарил и ушёл, а я достала тетрадочку Агнии Николаевны. Заговор на запирание дома от незваных гостей был сложным, и я пока не решалась применять его без шпаргалки: скажешь слово не с той интонацией, и ничего не подействует…
        А вот интересно мне, как же это чиновник на небольшой должности смог в будний день, во вторник, уехать из Ростиславля, чтобы наведаться к незнакомой ему травнице?

* * *
        Утром следующего дня началась моя мини-стройка.
        Сосед Иван Ксенофонтович поглядывал из грядки, где что-то пропалывал, на двух рабочих, присланных Сотниковым, и прибившегося им в компанию Сергея. Обе соседские дамы - и Варвара, и бабка Марьяна - всё ещё пребывали в больнице, так что их мужчины, муж первой и «правнук» второй, оставались в одиночестве.
        Наконец Иван Ксенофонтович не выдержал.
        - А я бы не так делал, - сказал он, подойдя к забору.
        - А как? - с вызовом спросил Сергей.
        Дальше пошёл чисто мужской разговор с применением ненормативной лексики для описания техники прибивания досок к основе, и я удрала. Пойду в любимый Малый овраг, там на теневом склоне растёт отличная камнеломка, она же бадан толстолистный - исключительно полезная травка. И кровь остановит, и как противовоспалительное сработает, и для кожных заболеваний… О, кстати, надо будет в мазь для господина Карташова камнеломку добавить!
        В Малом овраге было тихо и прохладно, я даже пожалела слегка, что не прихватила что-нибудь тёплое и с рукавами. Поставила корзину на большой камень, пробежала взглядом по склону… Ага, вон там, на дне, ещё доцветает мать-и-мачеха, у меня она есть, но запас не помешает. А вот и камнеломка, и как много! Надо запомнить это место, сейчас соберу листья, а через пару месяцев можно будет накопать корни…
        И я отключилась от мира.
        Пришла в себя часа через полтора, обнаружив, что забралась в дальний конец оврага, куда не заходила раньше. Да и когда было? До самого конца апреля здесь стояла грязь непролазная, в отличие от Большого оврага, более широкого - тот подсох куда быстрее. Так, и что же у нас тут есть? О, бузина ещё цветёт! Отлично, несколько соцветий надо будет взять, кажется, у меня ещё остались чистые бумажные пакеты…
        Солнечный луч пробежал по паутине, свернув радугой на каплях росы. По непрошеной ассоциации мне вспомнился грязно-радужный пузырь, лопнувший у нас на глазах позавчерашней ночью. Невольно подумалось: если проникают в наш мир голодные и злобные сущности из иного пласта реальности, то ведь есть и те, кого Егоров назвал «существа типа А». Домовые, лешие, кто-то ещё? «Бузинная матушка» - всплыло откуда-то из детства название сказки, и я, повинуясь непонятному порыву, погладила серую потрескавшуюся кору со словами:
        - Могу я взять твоих цветов, бузинная матушка?
        Готова поклясться, что услышала где-то у себя в голове короткий смешок, и в мою корзину упали пять крупных соцветий. Я захлопнула самопроизвольно открывшийся рот, подхватила корзину и быстро пошла по дну оврага в сторону реки.
        Тропинка наверх тут была еле заметна, местами даже и вовсе не видна - так, только трава примята. Интересно, а кто ж здесь ходит, кроме меня? Вроде травами в городе никто больше не занимается, для грибов рано ещё… Странно.
        Поднялась. И прямо перед глазами оказалась та самая церковь, только теперь я не пряталась в кустах, а глядела прямо на неё. От того места, где я стояла, было не больше пятидесяти метров до колокольни, а дальше уже спускалась тропка к летней церкви, соединённой общей кровлей с зимней. «Зайти, может быть, посмотреть, - подумала я, и тут же решительно себя одёрнула. - Нет уж, что бы ни говорил Егоров, вычистили - не вычистили, убрали следы ритуала или нет, я сюда не ходок. Кстати, надо бы завтра съездить на правый берег, зайти в собор…»
        И, успокоенная этим решением, я развернулась и зашагала к дому. У меня там, между прочим, трое работников, их кормить надо!

* * *
        Наутро я дождалась прихода рабочих, собралась и по кривоватой лестнице из бетонных плит спустилась вниз, к реке. До отправления парома оставалось десять минут.
        Собственно, никакой это был не паром, а просто старый речной теплоходик, носивший гордое имя великого русского художника. Не было здесь ни въездной аппарели, ни палубы для автомашин. Даже велосипед погрузить на это плавсредство представлялось делом непростым, поскольку подниматься на борт надо было по довольно хлипкой доске с набитыми на неё «ступеньками».
        На борту имелись скамейки под тентом, скамейки под открытым небом и скамейки внутри небольшого салона. Ещё была будка для двух паромщиков, они же билетёры и контролёры, крохотный туалет и… собственно, всё. На десять минут дороги - более чем достаточно.
        Я поднялась по трапу и выбрала место на солнце. Что такое, в конце концов, уже май на исходе, а у меня ни одной веснушки!
        Лодочники в высоких рыбацких сапогах толпились рядом, посмеивались, перекидываясь шуточками со знакомыми. Дважды за то время, пока я сидела на скамеечке и ждала отправления, к ним подходили желающие переправиться немедленно. Поглядев, как раскачивается на волнах эта скорлупка, я содрогнулась и ещё раз поклялась себе всеми известными клятвами: никогда даже близко к ним не подходить. Тем временем один из лодочников, здоровенный парень в красной бандане, испачканной чем-то чёрным, прошлёпал по воде к самому борту парома. Глядя на меня в упор, он спросил:
        - Это ты, что ли, Саньку мёртвого нашла?
        - Я.
        - Ну-ну, - он хмыкнул. - Я тебя запомнил.
        И ушёл, загребая воду сапожищами размера, наверное, сорок восьмого.
        Пожав плечами, я отвернулась. Ну, запомнил - и радуйся, мне-то что? И я тебя тоже не забуду, вот обретёшь фурункул на то место, которым сидят, ко мне же и придёшь.
        В соборе было немноголюдно, только возле знаменитой иконы Спаса тихо переговаривались две тётки в цветастых платках. Я неспешно прошла по храму, полюбовалась фресками, сегодня мне особо приглянулась сцена сооружения Вавилонской башни. Потом шепотом поздоровалась с резными деревянными львами, поддерживавшими кафедру, и задумалась, где искать священника. Приехала на исповедь - не отлынивай!
        Каюсь: я не стала рассказывать седенькому, почти истаявшему отцу Амвросию историю последних безумных дней. К чему пугать старика подземными тварями, иными пластами реальности и прочей жутью? Мне и самой временами казалось, что это всё был сон. Грехи мне отпустили, хотя и выговорили за то, что давно не приходила.
        Тем временем моя собственная Вавилонская башня, сиречь приёмная для посетителей, была достроена и пахла свежей краской. Правда, похоже было, что строители дружно обрели дальтонизм, потому что пристройку к дому, окрашенному в выгоревший голубой, они сделали ярко-жёлтой.
        - Ребята, а это не слишком? Какой-то… желток в незабудках получается!
        - Не, - авторитетно заявил Иван Ксенофонтович, руководивший процессом из-за забора. - Самое то! Глядишь - и душа радуется!
        - Ну, как скажете. Я-то внутри буду, вам на эту красоту любоваться, - и ушла в дом, оставив соседа размышлять о собственной правоте и колористических разногласиях.
        Больше ничего в этот день не происходило.
        И на следующий, когда я отправилась на дежурство - тоже ничего.
        Соседку Варвару из больницы выписали, бабку Марьяну оставили до завтра. Егоров не объявлялся, и я даже слегка огорчилась: в самом деле, мог бы и позвонить.
        Вру: огорчилась сильно. Настолько, что, увидев его утром возле дверей больницы, прошла мимо, старательно глядя в другую сторону. Майор догнал меня и пошёл рядом, стараясь приноровиться к моим шагам. Впрочем, недолго: метров через тридцать взял меня за руку и повернул к себе.
        - Будешь дуться - поцелую на глазах у всех, - пригрозил он.
        - А я заору на всю улицу, что меня насилуют, - пожала я плечами. - Будет народу развлечение, а тебе долгое и сладостное отписывание по всем инстанциям.
        - Почему ты сердишься?
        - Потому, - буркнула я. - Ты исчез и не появлялся четыре дня. Был занят, понимаю, но мог бы и позвонить?
        - Не мог, - ответил он как-то так, что я сразу поверила. - Не оставался один ни на минуту, а говорить с тобой при посторонних не хотел. Я прощён?
        - Ещё не знаю. Подумаю.
        Мы потихоньку пошли дальше. Понятное дело, что из-за всех кружевных занавесочек сейчас пялятся внимательные глаза, и где-то за моей спиной уже вовсю обсуждается вопрос, будет ли свадьба, как скоро, и увезут ли травницу из их города. Но мне лень сейчас об этом думать.
        На свежеокрашенную жёлтую пристройку майор посмотрел с недоумением, и я пояснила:
        - Не хочу впускать в дом чужих. Проведу по порогу черту, за которую не пройдёт никто, кому я сама не дам разрешения.
        На это Егоров только хмыкнул и переспросил:
        - А что, были чужие?
        - А то!
        Я описала ему визит аптекарского чиновника господина Карташова, добавив ради справедливости:
        - Псориаз у него, и в самом деле, наблюдается. Вылечить это невозможно, а улучшение может и случиться. Особенно, если он сам в это поверит.
        - Значит, твой бывший ему тебя рекомендовал?
        Что-то в голосе майора заставило меня вскинуть глаза от нарезаемого хлеба. Батюшки светы, да он ревнует! Прелесть какая, меня последний раз ревновали ещё до замужества, потом как-то всё не до того было. Вначале влюблены мы с Максом были до умопомрачения. Потом дела навалились…
        - Рекомендовал, - кивнула я. - Ты что будешь, сыр или мясо?
        - И то, и другое, - последовал прогнозируемый ответ. - А сыр какой?
        - Понятия не имею. Медсестра одна у нас сама делает, что-то среднее между «российским» и «маасдамом». Но вкусно. И из молока, а не из молокоподобного продукта.
        За завтраком мы не разговаривали, я оттого, что устала, а Егоров, наверное, просто был голоден. Допив чай, я зевнула и спросила:
        - А ты чего приехал-то?
        - К тебе, разумеется, - удивился он. - Иди, ложись, а я пока с Сергеем поговорю, кое-какие новости есть…
        - Вот сразу видно, что ты не был женат, - ответила я язвительно. - Лечь спать после таких слов сможет только одна женщина из сорока тысяч, и это точно не я! Рассказывай! Подполковник Афанасьев пришёл в себя? И что удалось узнать? И кстати, что показала экспертиза по лодочнику и по Афанасьеву?
        Смеясь, он поднял руки:
        - Хорошо, давай сойдёмся на середине! Я звоню Сергею и вызываю его сюда через два часа. Ты эти два часа спишь… Тебе точно этого времени хватит? - очень трогательно прозвучала забота в его голосе.
        - Точно, - я ещё раз зевнула. - Кстати, Сергей твой, по-моему, сейчас бабку Марьяну должен из больницы забирать, так что всяко не раньше, чем через два часа придёт. У неё не забалуешь!
        И пошла в спальню. Уже на пороге меня догнал упрямый голос:
        - Кстати, женат я был, просто недолго!

* * *
        Отчёт Сергея был просто и краток: всё тихо. Оказывается, он каждую ночь дважды обходил участок между моим домом и церковью, заглядывал в оба оврага и выборочно прогуливался по улицам. Никаких нештатных происшествий не было.
        - Просто так обходил? - не поверила я. - Без никакой технической помощи?
        Молодой человек посмотрел на своего начальника. Тот пожал плечами, и Сергей принёс из прихожей, где висела его ветровка, приборчик, что-то вроде фонарика, на ручке которого находилась шкала.
        - И что он показывает? - спросила я, поглядев на эту самую шкалу.
        Обе стрелки, и красная, и чёрная, прочно стояли на нуле.
        - Красная аномальную активность вообще, чёрная - активность существ из иного плана реальности. Всплеск был дважды, оба раза днём. Два дня назад, когда ты уходила куда-то с корзиной, и вчера около полудня.
        «С корзиной - это травы в Малом овраге, - сообразила я. - Бузинная матушка? То есть, это было на самом деле? С ума сойти… А вчера около полудня… Вроде я была в пристройке, поила больную Емельянову сбором по рецепту Агнии Николаевны, нормализующим кровообращение. И никаких сущностей, кажется, не призывала… Ну да, читала заговор на здоровье, но это же не считается. Или считается?»
        Майор наблюдал за мной с интересом, словно все мои мысли так и высвечивались у меня на лбу.
        - Хорошо, - кивнул он, наконец. - Стася, что у тебя происходило, кроме визита Карташова?
        Я нахмурилась: что-то же ещё надо было рассказать? Ну конечно, про лодочника же, который обещал меня запомнить! И это точно не тот, которого я видела в ночь ритуала вместе с подполковником.
        Мужчины переглянулись, и майор что-то быстро вбил в айфон.
        - И кстати, ты обещал рассказать, что там с Афанасьевым? Он пришёл в себя?
        - Да.
        - В нормальном, не затемнённом сознании?
        - Ты знаешь, непонятно. Он говорит, много и охотно, но… очень невнятно. Практически ничего невозможно понять, а если что-то и удаётся разобрать, то всё равно он ничего не помнит. Вот пришёл домой вечером, сел ужинать, и с этого момента - как отрезало.
        - Странно… Если бы он забыл всё, что с ним происходило после ранения, это нормально. Но он ведь ужинал с женой, потом добирался до церкви… Кстати, а жена его живёт здесь или в Ростиславле?
        - Я тебе говорил, у него есть дом на этой стороне, рядом с Крестовоздвиженским собором. А жена живёт, конечно, Ростиславле, и он чаще бывает там, чем здесь.
        Мне стало смешно. Господи, начальник милиции крохотного городка, шишка на ровном месте - а туда же, желает жить барином, в крупном городе…
        - То есть, ещё и ехал минут сорок.
        - Как минимум, - подтвердил майор. - Я сегодня в три пробки попал и вообще добирался почти полтора часа.
        - Странная амнезия, - повторила я. - Может, врёт?
        - Может, и врёт. Как проверить? И, кстати, говорит-то он много, но несёт иной раз такую пургу, что даже и не поймёшь сразу.
        - А узнаёт всех? Сослуживцев, родственников?
        - Коллег - всех. Сестру узнал. Жена не приходила.
        - Ни разу за три недели? - не поверила я своим ушам. - Да ладно! Или она родила за это время?
        Егоров поморщился.
        - Ты ж понимаешь, что она - дочь большого начальства? Ну, для нас большого. Мы у её отца спросить не может, отчего, мол, Сергей Кузьмич, ваша дочь мужа в госпитале не навещает?
        - Это понятно. Но вот не верю я, чтобы в большом коллективе не бродили разнообразные слухи!
        - А среди кого им бродить? - вмешался неожиданно Сергей. - О том, как был ранен Афанасьев, знают ровно шесть человек в отделе, а мы кости перемывать не приучены.
        - И всё? Больше никто не в курсе?
        - Нет, - майор покачал головой. - Сам полковник Ковалёв, тесть его, в курсе. Список осведомлённых лиц короткий, и он уже закончился.
        - Непонятно… - я встала и заходила по гостиной; ну, вот такой недостаток, на ходу лучше думается. - Ах, как плохо, что его нельзя расспросить!
        - Если он имеет отношение к ритуалу, то всё равно правды не скажет, - Сергей откинулся на спинку дивана, и она угрожающе заскрипела.
        - Даже из вранья можно много узнать полезного. А об участии в этой истории Афанасьева лично мне непонятно вообще ничего. Хотя бы в том, что касается больницы. Как он попал в подвал, его сестра-хозяйка запирает, как… как Форт-Нокс? Кто его завалил мешками, кто потом запер? - я остановилась и посмотрела на Егорова; тот молчал и глядел куда-то в пространство. - Ладно, оставим пока это. Где его ранили?
        - Как мы и предполагали, возле дома номер девять по Овражной.
        - А Саньку-лодочника?
        - Бухвостова? На причале. По кровавому следу мы прошли за ним, прямиком к тому месту, где ты его и нашла.
        - Видимо, он и в самом деле пытался дойти до меня… - я закусила губу в попытке сдержать злые слёзы. - Чёрт, мне бы вылезти из оврага на десять минут раньше, могла ещё его спасти!
        - Ты не господь бог, Стася, и тут от тебя ничего не зависело. К сожалению, никого в это время не было на причале или рядом, поэтому мы пока не знаем, что было причиной убийства. Вполне может быть, что и просто бытовая ссора.
        - Бытовые ссоры случаются дома на кухне. Майор, ты просто не представляешь себе жизни здесь, в Кириллове! В четыре утра никто не станет торчать на причале. Паром начинает ходить с шести, и лодочники к этому же времени подтягиваются. Серёжа, ты несколько ночей бродил по городу, скажи, хоть кого-то видел на улице?
        - Никого, - согласился он. - Как в маленьких немецких городках, солнце село - и все по домам. Ты права, Настя, не в бытовухе тут дело, - тут он взглянул на Егорова, и тот еле заметно кивнул. - Дело в том, что мы точно знаем, в чьей руке был нож.
        - Каким образом?
        Он пожал плечами.
        - Очень уж характерный удар, хорошо поставленный, неизменный во всех случаях. Просмотрели архив, нашли дела с аналогичными ранениями, узнали данные… Отпетый уголовник, кличка Гвоздь. Всё скучно.
        - И отпечатки пальцев совпали?
        - Отпечатков он не оставляет, всегда надевает перчатки. Готовится, - хмыкнул майор. - Зато у ножа есть особая примета, рисунок на гарде. При сильном ударе он впечатывается в тело и оставляет свой след. Этот отпечаток был найден и у Бухвостова, и у Афанасьева. Слушай, зачем тебе это всё? Гвоздь отсюда уехал, его видели в Самаре, так что город Кириллов вне опасности.
        Вздохнув, я села.
        - Ну, во-первых, даже если этот уголовник уехал, заказчики его остались. Ничего не кончилось, понимаешь? Даже где жрун находится, мы не знаем. Он был изгнан, или остался искать новую жертву? Во-вторых, ты и правда хочешь, чтобы я закрыла увлекательный детектив на середине, так и не узнав, в чём дело?
        На грани слышимости, практически одними губами Егоров прошептал:
        - Женщины!

* * *
        Ночью я проснулась оттого, что видела сон. Немного странно звучит, но вот так вышло: сон обо всех событиях, которые происходили вокруг с начала мая. И там, внутри этого сна, я отлично понимала, что является первопричиной этого круговорота, почему в него затянуло меня, соседей, Саньку-лодочника и прочих персонажей.
        Разумеется, открыв глаза, я поймала лишь ощущение, что знала всё, и - как в школе на уроке физики, «знал, но забыл».
        Попыталась снова заснуть, но всё мешало: смятая простыня, соловьи за окном, начинающийся рассвет, тяжёлая рука, по-хозяйски лежащая на моей талии. Вздохнув, я попыталась из-под этой руки выползти, но была поймана.
        Через некоторое время, когда мы угомонились и лежали, отдыхая, я спросила:
        - Скажи, а насчёт родства купца Бухвостова и его убитого однофамильца ты не узнал?
        - Дал поручение розыскникам, но это надо для начала в церковный архив обращаться, а туда только с большими реверансами можно.
        - Архив - в Ростиславле?
        - Да, в епархии.
        - А меня туда пустят?
        Почему бы нет, собственно? В понедельник я свободна, на дежурство мне во вторник. Вполне могу съездить и поискать хвосты… Кстати, я бы, может быть, начала даже и не с церковного, а с городского архива. Нет, с областного! Или с ЗАГСа?
        Захваченная своими мыслями, я и не заметила, как Егоров встал, подошёл к окну и раскрыл его настежь. Очнулась только оттого, что от реки потянуло свежестью.
        - Пойдём, погуляем? - предложил вдруг он. - Вон как соловьи надрываются.
        - Их и здесь слышно. А там сейчас комары сожрут.
        - Здесь же нету.
        - Сюда их не пускает настойка, я все окна обработала. Давай поспим ещё, а?
        Не возражая, мой мужчина нырнул под одеяло, обнял меня и мгновенно и бесшумно уснул. А я ещё долго лежала и обкатывала в мыслях это неожиданное ощущение. Мой, да?
        К счастью, третьего пострадавшего нашла не я. А то и сама бы поверила, что всё происходящее имеет ко мне непосредственное отношение. Найден он был ближе к вечеру воскресенья случайным, в общем-то, образом, и в неожиданном месте. Было это так…
        Старый дом предводителя местного дворянства стоял на высоком берегу, метров тридцать от воды. От него когда-то вниз, к реке, шла лестница - красиво построенная, с перилами. Со скамеечками, устроенными для дам под кружевными зонтиками, со ступеньками, отлитыми из чугуна на заводе, принадлежавшем самому предводителю, господину Замятину. Понятное дело, что за прошедшие сто с лишним лет перила расточились, чугунное кружево было разобрано местными жителями для домашних нужд, а оставшееся проржавело и обратилось в прах. Те, кто занимал этот дом после революции, к реке спускались по тропинке.
        Новая жена Максима решила лестницу восстановить, и первым делом привезла из Ростиславля архитектора, который должен был это спроектировать. Вот они-то вдвоём, Светлана и этот архитектор, и нашли тело, спустившись по тропинке примерно до середины.
        Тело лежало совсем рядом с тропинкой, в кустах полыни. Принадлежало оно мужчине лет тридцати восьми - сорока, ростом чуть больше метра семидесяти, упитанному, с короткой стрижкой, одетому в дорогие фирменные джинсы, серый кашемировый джемпер и кроссовки. Убит этот человек был уже знакомым способом, ударом ножа в правый бок, и произошло это не позднее, чем утром в воскресенье. Никаких документов, а равно денег, айфона или иных ценностей при нём обнаружено не было.
        Протокол осмотра прислали майору на телефон. Он просмотрел сообщение, покачал головой и молча протянул аппарат мне. Прочитав, я подняла на него глаза:
        - Пусть посмотрят, есть ли псориазные бляшки на предплечьях. Если есть - это Карташов. И да, я готова его опознать.
        Майор набрал номер, задал вопрос, выслушал ответ и отключился, не прощаясь.
        - Пошли, - вздохнула я. - Хорошо, что успели пообедать, тебя теперь долго не отпустят…
        Да, это был Карташов. Бедолага чиновник не дождался улучшения. Конечно, теперь псориаз не будет его беспокоить, но вряд ли он согласился бы на такой радикальный метод лечения.
        Собственно, моё участие в опознании и не требовалось: он гостил у нового хозяина барского дома, и Макс уже назвал имя убитого. Я подтвердила сказанное, коротко рассказала об истории знакомства и описала виденные мною симптомы заболевания. Потом кивнула майору и Лиховцеву, развернулась и пошла по тропинке вниз, к Волге. Проще пройти по берегу до пристани и подняться к моему дому оттуда, чем обходить дальней дорогой до мостика, или лезть в овраг после ночного дождя…
        - Стася, - Макс догнал меня и пошёл следом. - Погоди минутку. Пожалуйста.
        Я остановилась и повернулась к нему.
        - Слушаю.
        - Иннокентий к тебе приезжал?
        - Да. Как бы иначе я смогла его опознавать?
        - А этот… следователь…
        - Егоров Пётр Григорьевич.
        - Он пришёл с тобой вместе?
        - Да.
        «Ну, и что ты скажешь дальше? - подумала я с неожиданной горечью. - Нет у тебя больше права задавать мне вопросы о личной жизни».
        Макс и в самом деле промолчал. Я продолжила спуск, и он пошёл следом. Дорожка вниз кончилась, я повернула направо, по мокрому песку, навстречу неспешному течения реки. Не дойдя до причала, остановилась и стала смотреть на правый берег, где горел на солнце золотой купол Воскресенского собора. Лиховцев встал за моей спиной и сказал:
        - Иногда я просыпаюсь ночью и думаю - надо вот об этом рассказать Стасе, и об этом тоже. А потом вспоминаю, что всё кончилось.
        - Фарш невозможно провернуть назад, - ответила я, глядя на речную гладь. - Всё кончилось.
        Через несколько долгих секунд под его ногами заскрипел песок.
        Часть 7
        Архивное дело
        Дома я раскрыла ноутбук и обратилась к Яндексу. Мне нужно было знать всё об архивах, имеющихся в областном центре. Ну, то есть, конечно, я начала с кирилловского городского архива, но эту страницу почти сразу и закрыла: старый архив сгорел ещё в годы гражданской войны, в восемнадцатом, а меня интересовали как раз дореволюционные записи.
        Архив Ростиславского ЗАГСа находился в центре города, как, впрочем, и областной. Но вот получить там справку можно было только о своей семье. С доказательствами, что ты спрашиваешь о родственниках.
        Ладно, обойдёмся - я одна, а оперативников у Егорова много. Ну, то есть, точно больше одного. Вот пусть они официально и получают всю информацию. Меня же ждёт архив областной. И искать там я буду все упоминания о купце Паисии Варфоломеевиче Бухвостове.
        То здание, в котором находится теперь наша больница, он построил в самом начале двадцатого века, в девятьсот третьем году. Можно предположить, что было ему лет сорок-пятьдесят, и имелась немалая семья. Вот сведения о ней я и поищу. И ещё - о том, что Паисию Варфоломеевичу принадлежало.
        Отличное имя, кстати - Паисий. Легко произносится, красиво звучит с любым отчеством, и от зубов не отскакивает. Но, боюсь, даже если и заведутся у меня когда-нибудь дети, сына я так не назову. Просто не рискну организовать такую подставу для ни в чём не повинного ребёнка…
        А визит в Ростиславль я начну с библиотеки университета. Мне экзамен сдавать меньше, чем через три месяца, и пора уже начинать потихоньку готовиться. Что я никогда не умела - это вызубривать предмет за ночь перед экзаменом и немедленно выкидывать из головы после. Такое уж устройство мозгов, всё прочитанное застревает насовсем.
        Конечно, я пока никто, учебники и справочную литературу мне в этой библиотеке никто не выдаст. Но можно хотя бы попросить список рекомендованной литературы, и с этим списком отправиться в книжный магазин. А что у нас есть в этом смысле в областном центре?
        Вернувшийся к ужину Егоров застал меня за увлечённым копанием в сайтах лавочек, торгующих литературой самого разного рода. Пару минут постоял на спиной, глядя на перелистываемые страницы, потом сказал:
        - Вот сюда загляни, - палец ткнулся в рассматриваемую мной карту города. - И вот сюда. У них самый большой отдел технической и специальной литература.
        - А откуда ты знаешь, что мне нужна специальная литература? Может, я хочу любовных романов накупить, или фэнтези?
        Майор устало махнул рукой.
        - Я же вижу, что ты просматриваешь. Слушай, а еды никакой нет? Может, сходим куда?
        - Пельмени тебя устроят? - секунду наслаждалась скривившимся лицом постоянного потребителя этого мужского деликатеса, и добавила: - Домашние, с уткой или с бараниной.
        Доев, Егоров покосился на меня, потом тщательно вытер тарелку хлебом и с умиротворённым видом откинулся на спинку стула.
        - Хочешь, я помою посуду?
        - Хочу, - немедленно отреагировала я. - Я не люблю мыть посуду.
        - И вот что я хотел предложить, поехали-ка в Ростиславль сегодня, а? Переночуешь у меня, а с утра пораньше - по делам.
        - Хорошая мысль… - я обдумала предложение ещё раз и кивнула. - Но завтра вечером мне придётся вернуться, во вторник я дежурю.
        Выехали мы поздно, часов в девять. Егоров выжидал, когда сольются в город основные пробки. И отправились кавалькадой, на двух машинах: впереди майор с Сергеем на мощном чёрном джипе, следом я на своей жёлтенькой «Ниве». Выглядело забавно.
        Возле здания театра майор притормозил, его спутник выпрыгнул из машины, махнул мне рукой и свернул куда-то в переулки.
        Глубоко за полночь, когда красное вино было допито, простыни добросовестно измяты, а глаза закрывались сами собой, Егоров сгрёб меня в охапку и спросил:
        - А давай, ты будешь тут жить?
        - Не могу, - пробормотала я, устраиваясь поудобнее. - У меня овраг, а в нём трава. И старушки мои, куда ж я их брошу. И работа-а-а… - и душераздирающе зевнула.
        Он молчал так долго, что я забеспокоилась и от этого даже проснулась. Приподнялась на локте и заглянула в лицо:
        - Ты чего? Обиделся?
        - Я не обиделся, - ответил он грустно. - Я огорчился. Но мы об этом ещё поговорим.
        В голосе прозвучала угроза. И я успокоилась: вот это больше похоже на майора юстиции Егорова Петра Григорьевича.
        Гррррр…

* * *
        Библиотека - ура-ура! - находилась там же, где и собственно университет, не пришлось метаться по малознакомому городу и искать адрес. Возле её дверей я оказалась ровно в девять, и была первой. И с книгами всё оказалось очень просто: старший хранитель, немолодая дама по имени Виктория Павловна (бейджик с именем, пышный седой пучок, узенькие очки в модной оправе, отличный кашемировый джемпер) выслушала меня, сухо улыбнулась и сказала:
        - Со времени вашего обучения всё сильно переменилось, знаете ли! - тут она чуть повысила голос и позвала: - Милочка!
        Из-за шкафов выпорхнула истинная фея в розовом платьице и светлых кудряшках. Я даже чуть отодвинулась от библиотечной стойки, отполированной тысячами локтей. Видывали мы таких… феечек, начнёт феячить - мало никому не покажется. Виктория Павловна чуть заметно усмехнулась и продолжила:
        - Милочка, составь для госпожи Шаховой список литературы к экзамену за первые четыре курса по фармакологии и по неорганической химии, и ссылки на ЭБС, где всё это есть.
        - ЭБС? - переспросила я.
        - Электронная библиотека студента, - снисходительно пояснила Виктория Павловна. - Очень удобно и вам, и нам. Никакой погони за нерадивыми должниками. Никаких грязных пальцев, перелистывавших страницы, или листов, склеившихся от пролитой кока-колы.
        - Ясно…
        Пока девушка составляла список, я быстренько покрутила в уме одну мысль и.
        - Извините, Виктория Павловна, а можно ещё вопрос? Не про эту библиотеку.
        - Слушаю вас.
        - Понимаете, мне нужно найти информацию об одной семье. И я пока не понимаю, с чего начать. Дайте мне пинок в правильном направлении, пожалуйста!
        Дама поморщилась от незамысловатой шутки.
        - Но что-то об этой семье вы знаете?
        - Да, конечно! Я работаю в кирилловской городской больнице, а она размещается в доме, который когда-то принадлежал купцу Бухвостову. Знаю его имя и отчество, знаю дату постройки дома - девятьсот третий год…
        - Вот с этого я бы и советовала вам начать! - прервала меня Виктория Павловна. - С раздела архитектуры и строительства в нашем городском архиве.
        - Я думала, в областном…
        - Нет-нет, именно в городском! - неожиданно хозяйка библиотеки стала чрезвычайно любезна, даже похлопала меня по руке. - Уверяю вас, что хороший каменный дом богатый купец заказал бы у ростиславского архитектора.
        - Да я и не уверена, что в нашем Кириллове есть хоть один, - пробормотала я.
        - А в начале двадцатого века и вообще не так много их было, тем более - настоящих мастеров. Понимаете? Так что какую-то информацию вы найдёте, а дальше уже просто размотаете клубок! Я дам вам телефон, к кому там обратиться, в архиве!
        Честно говоря, я начала уже присматривать пути к отступлению, так напряг меня внезапно проявившийся восторг в холодной и чопорной даме. Вовремя появившаяся Милочка своим скисшим личиком разрушила начало этой прекрасной дружбы…
        Виктория Павловна немедленно снова заледенела. Я забрала у девушки пару листков с названиями книг и ссылками, попрощалась и вышла. Посмотрела на зажатую в пальцах записку: «Муниципальный архив, отдел использования архивный фондов. Оганесян Клара Гургеновна». Адрес и телефон…
        В архиве я просидела до шести часов вечера, то есть, до конца их рабочего дня.
        Госпожа Оганесян оказалась отличной тёткой, чем-то похожей на Рину Зелёную в роли миссис Хадсон, и мы с ней вдвоём азартно искали любые упоминания фамилии и имени моего купца в старых газетах, копиях договоров, письмах и докладах. И нашли, конечно.
        Паисий Варфоломеевич оказался личностью заметной.
        К моменту, когда построили наш дом, ему уже исполнилось пятьдесят шесть, но от дел отходить он не собирался. Разделил направления своей деятельности между детьми и контролировал всех, зорко подмечая, когда выбранная дорожка вела к убыткам в деньгах или репутации. Ага, тут я хмыкнула, вспомнив «диверсификацию бизнеса» и «непрофильные активы». Ничто не ново под луной, слышишь, Макс?
        Детей у Бухвостова было пятеро, четыре сына и дочь, Татьяна.
        Старшему сыну в управление достались речные суда, два парохода и десяток барж. Второму - торговля хлебом, который эти баржи, в частности, возили. Третьему - то, что сейчас назвали бы сетью магазинов, полтора десятка торговых точек в Ростиславле и окрестностях. Четвёртый сын, младший, оказался талантливым художником и, пройдя обучение в Ростиславле, Петербурге и Дрездене, стал ювелиром в одном из самых знаменитых петербургских домов.
        Дочери также достался художественный дар, но она применила его иначе.
        Паисий Варфоломевич был владельцем небольшой фабрики фаянса рядом с Кирилловым, на нашем левом берегу, там, где теперь загибается моторный завод. Татьяна сумела наладить выпуск высококачественного фарфора и сама разрабатывала модели изделий и роспись к ним. Отец её деятельностью был доволен. Настолько, что открыл для продажи «татьянинского фарфора» магазин в Ростиславле на центральной Ильинской улице.
        Прочитав хвалебную статью об этом фарфоре, я посмотрела на Клару Гургеновну, с энтузиазмом таксы копавшуюся в компьютере…
        А, забыла сказать - почти все документы, начиная с конца девятнадцатого века, а также сохранившиеся экземпляры газет, были переведены в электронный формат, что, безусловно, упростило мне поиск.
        - Клара Гургеновна, а посмотреть на эти изделия можно где-то?
        Она задумалась.
        - Ну, в городском художественном музее есть кое-что. И в музее Орлова… А, ну точно! В Доме медика, как раз рядом с университетом, там просто огромная коллекция.
        - В Доме медика, - повторила я.
        Интересно, это можно считать перстом судьбы, или я себе придумываю?
        Последний документ, неожиданно вывалившийся перед моими глазами, был нотариально заверенной купчей на землю «между руслом реки Волги и селом Шпаново, ограниченный рекой Борисовка с одной стороны и Коровинским ручьём с другой». Не знаю, зачем, но копию этой бумаги я себе распечатала…
        Вернувшись домой, я заварила чай покрепче, налила большую чашку сладкого чаю и села к письменному столу, положив перед собой третью тетрадь Агнии Николаевны. Ту самую, озаглавленную «Твари».
        То ли я читала в прошлый раз невнимательно, то ли, пока я ездила в Ростиславль, старая знахарка приходила и добавила записей… Шучу, конечно: просто тогда я читала всё подряд, и больше интересовалась визуализацией. Картинками, говоря иначе. А сегодня я вдруг поняла, что не это главное. Тварь меняется, остаётся главное: ею руководит не разум, не чувства и уж тем более не мораль, а просто желание жрать.
        Собственно, любой хищник, от синицы до белого медведя, живёт так же…
        У меня есть разум, чувства и мораль, значит, я должна придумать, как защитить себя и свой дом, каковым уже стала считать город Кириллов.
        Ладно, это лирика.
        У Агнии Николаевны была другая система определения существ, не три группы, а всего две, с плюсом и с минусом. Тот же жрун, называемый в её тетради «голодарь», определённо относился к минусу. А, например, домовые - к плюсу, и моя почти-бабушка была твёрдо уверена, что с этой сущностью можно договориться. Конечно, печь пироги или мести полы он не станет. Но вот защитить дом от чужих сможет.
        А вот бузинной матушки я в её тетради не нашла, поэтому открыла уже собственную, недавно начатую, и записала вторым пунктом, после жруна: «сущность из кустов бузины, понимает человеческую речь. Категория плюс?». Рисовать не стала, в моём исполнении чётко распознаются только человечки типа «палка-палка-огуречик».
        Вполне возможно, что где-нибудь в Москве, в Питере или каком-нибудь Урюпинске-130 сидит целый научный институт, изучающий сущности из иных пластов реальности. А почему нет? Если есть отдел при прокуратуре? Но мне от этого ни жарко, ни холодно, и господин майор юстиции своей краткой лекцией особо не помог разобраться. Вопросов только прибавилось…
        Так что придётся изобретать велосипед самой.
        Я добросовестно записала всё, что могла вспомнить о встрече под кустом бузины, захлопнула тетрадку и одним глотком допила остывший чай.
        Спать пора, завтра на дежурство.

* * *
        Кажется, моя манера изложения создаёт впечатление, будто вокруг меня безвоздушное пространство. И в нём плавают классические «сферические кони в вакууме», то бишь, идеальные персонажи, с реальными соотносящиеся на один процент.
        Конечно, это совсем не так.
        Вокруг - нормальный, среднестатистический маленький провинциальный городок Кириллов, живые люди, которые едят, пьют, ссорятся и мирятся, смотрят телевизор и болеют иногда. Друзья у меня пока особо не завелись, всё-таки живу я здесь только два месяца, но есть хорошие знакомые, сослуживцы, соседи. И враги есть, а как же? Ну, не то чтобы всерьёз «враги», но та же сестра-хозяйка Ираида Степановна постепенно приближается к этой категории…
        А к категории «подруга» ближе всего подошла врач из нашей больницы Ксения Полянская. Как-то мы с ней совпали - возрастом, темпераментом, отношением к происходящим вокруг событиям… Встречались мы два-три раза в неделю, в зависимости от моих дежурств, а вот пообщаться вне работы доводилось не так уж часто. Это я птица вольная, а у Ксении имелись муж и пятилетний сын. Несколько раз я была у них в гостях, дважды звала к себе, один раз вместе выбрались в кино.
        Сегодня её не было на пятиминутке.
        Кауфман поймал меня на выходе и спросил ворчливо:
        - Подруга твоя где?
        - Понятия не имею, Семён Маркович. Сейчас наберу ей.
        Но телефон у Ксении не отвечал, и я начала беспокоиться.
        К счастью, половина палат пустовала: время посадок ещё не закончилось, и мало кто мог себе позволить болеть по всем правилам; огород - дело серьёзное. Так что прикрыть глаза на опоздание одного врача можно было довольно легко.
        Ксения появилась к одиннадцати утра, с заплаканными глазами, ненакрашенная, с небрежно заколотыми роскошными рыжими кудрями.
        - Что случилось? - спросила я, едва она вошла в ординаторскую.
        Махнув рукой, она сунула сумочку в шкаф, натянула халат и хлюпнула носом.
        - Тяпа с Ляпой пропали. Главное, я же терпеть не могу эту парочку! - сказала Ксения с горячностью. - Разве ж это собаки? Тигры диванные…
        Внутри у меня похолодело.
        - Пропали? Когда?
        - Ночью исчезли, представляешь? Непонятно, как и выскочили, двери закрыты были… вроде бы. И Костик спал, не мог же он встать, открыть двери и снова лечь?
        Я припомнила парочку развесёлых кокер-спаниелей; действительно, диванные тигры, они и гулять-то шли неохотно, предпочитали созерцать мир с подоконника.
        Подоконник… Вот чёрт, неужели та тварь, жрун, всё-таки осталась в Кириллове?
        - Ну, Костик - вряд ли, ребёнок просто не дотянулся бы до обоих замков. Но у моей приятельницы в Москве так кошка сбежала - Инка выходила вынести мусор, та проскользнула между ног и смылась.
        - И что?
        - Вернулась через неделю, битком набитая котятами, - мрачно ответила я, вспоминая, как мы этих котят пристраивали.
        В последний раз хлюпнув носом, Ксения высморкалась и спросила с надеждой в голосе:
        - Думаешь, вернутся?
        - Ты вот что, после работы придёшь домой - найди мне клок шерсти от каждого, и какую-нибудь игрушку, которые оба любили. Я завтра утром попробую поискать… своими методами.
        Ну, а что? Если я подруге не стану помогать, кому тогда?
        Работа шла своим ходом, не особо давая раздумывать, и день незаметно дополз до вечера.
        Ксения сбегала домой и принесла мне пакетик с шерстью и обкусанный мячик, честно предупредив:
        - Только я не знаю, где там чья шерсть, они ж оба золотистые.
        - Это неважно. Завтра утром приду домой и попробую поискать. Если что-то получится, позвоню.
        - Тогда я побежала за Костиком в садик, сегодня моя очередь. Мы в тебя верим!
        Послав мне воздушный поцелуй, эта рыжая бестия развернулась на каблуках и испарилась.
        - Верят они в меня, - пробурчала я, упихивая явно обслюнявленный мячик в свой рюкзачок. - Хорошо бы ещё и я сама верила, что получится найти хотя бы шкурки. Впрочем, про шкурки я точно тебе не стану рассказывать. Придётся тогда врать…

* * *
        Отсидев пятиминутку, я вышла из больницы и глубоко вдохнула сладостный весенний ветерок. «Сейчас бы пойти сирень собирать, самый цвет, - пронеслось в голове. - А я опять занимаюсь ерундой».
        - И вовсе не ерундой, - возразила себе вслух. - Очень даже важным и нужным делом.
        Проходившая мимо старуха покосилась на меня с неодобрительным любопытством.
        Для начала я вынула из тайника тетрадь «Травы» и перечитала внимательно, как искать пропажу. Потом достала ту самую серебряную миску, налила в неё отстоявшуюся колодезную воду и начала свой ритуал. Пальцы сплетали собачью шерсть в косичку, губы шептали заговор, травки тихо тлели на деревянной пластинке, плававшей по поверхности воды… Наконец деревяшка сама собой отплыла в сторону, и я увидела картинку на воде. Какое-то тёмное место, не то пещерка, не то промоина под упавшим деревом. Два собачьих тела, сплетённые в один клубок. Неужели мёртвые? Тут один из кокер-спаниелей дёрнул обрубком хвоста, и я выдохнула:
        - Живые…
        Настал черёд мячика.
        Крохотный травяной костёр погас. Я вымыла мячик водой, в которой видела картинку, намазала золой от травы и, неся его в левой руке, вышла на «набережную»…
        К такому методу я прибегала в первый раз, и вовсе не уверена была, что что-то получится. Но если не пробовать, и не узнаешь, так ведь? И я храбро проговорила начало ключевой фразы.
        Мою руку с мячом дёрнуло так, что я едва не упала. Нога поскользнулась по невесть откуда взявшейся грязи, и со всего размаха я съехала по склону в Большой овраг.
        Всё-таки у мироздания есть чувство юмора, иначе почему бы я впечаталась головой в куст дикой сирени? Поднялась на ноги и осмотрелась, но мяч в руке настойчиво тянул меня влево от реки, вглубь оврага. Пришлось следовать его требованиям. Быстрым шагом я дошла, почти добежала до мостика - одна из достопримечательностей нашего городка, арочный, сложенный из кирпича, с зеленовато-голубыми изразцами, украшавшими каждую опору. Мой резиновый проводник затих, значит, мы пришли?
        И в самом деле, крайняя правая опора вонзалась в стенку оврага, а под ней чернело жерло норы, затянутое словно бы грязно-радужной плёнкой. Она то вздувалась, то снова опадала.
        - Вот, значит, где ты прячешься, - проговорила я непослушными губами. - И почему же мои рыцари, Chevalier sans peur et sans reproche[1 - Chevalier sans peur et sans reproche - РЫЦАРЬ БЕЗ СТРАХА И УПРЁКА - о смелом, во всём безупречном человеке.Король Франции Франциск I пожаловал этот титул знаменитому французскому рыцарю Пьеру дю Террайлю Баярду (1476 - 1524), прославившемуся своим подвигами в битвах и победами на турнирах. Король назначил его также командующим ротой своей личной охраны, приравняв его к принцам крови, а также удостоил чести посвятить в рыцари самого короля. Баярд погиб в одном из сражений в Италии. Умирая, он попросил своих товарищей прислонить его к дереву, чтобы он мог умереть так, как всегда хотел - стоя, лицом к врагу.Выражение стало общеупотребительным после того, как получил широкое распространение анонимный французский роман (1527) под названием «Приятнейшая, забавная и отдохновительная история, сочиненная честным слугой о событиях и поступках, успехах и подвигах доброго рыцаря без страха и упрека, славного сеньора Баярда».], не нашли тебя раньше?
        Страшно мне было до ужаса, да ещё чёртов мячик мешался. Осторожно, не отводя взгляда от лаза в пещерку, я присела и положила его на землю. Потом правой рукой вытянула нож, а в левую зачерпнула из лежащего в кармане пакета странноватую смесь трав, в которой основную долю составляли полынь, чабрец, душистый табак и красный жгучий перец. Полную горсть, да.
        «Потом не прочихаюсь!» - пробежала глупая мысль и затихла где-то на краю сознания.
        Руки мои действовали будто сами по себе, я лишь наблюдала, как сверкнула серебряная кромка ножа, вонзаясь в середину плёнки, и в разверстую дыру-в-никуда полетел порошок. Радужная плёнка задёргалась, пытаясь свести края дыры, и вдруг лопнула, беззвучно заорав мне в лицо.
        Первый раз в жизни я упала в обморок. От страха.
        Пришла в себя от того, что меня довольно неласково хлопали по щекам. Разлепив глаза, я уставилась в небритую физиономию участкового, и не нашла ничего лучше, чем пробормотать:
        - О! И вы здесь? Здрасте, Михал Матвеич.
        - И тебе не хворать, Настасья.
        - Что вы тут делаете?
        Я попыталась сесть, и участковый подхватил меня под мышки, помогая.
        - Увидел, как ты в овраг нырнула, вот и пошёл следом - мало ли что. Сломаешь шею, а мы потом гадай…
        Покрутив головой, я поморщилась: мутило изрядно.
        - Шею не сломала, все живы, - попыталась отшутиться. - Видите, всё работает.
        - Значит, всё-таки ты ведьма, Шахова, - сказал он с глубоким удовлетворением. - Я так и знал! Ну, и что это было?
        - Что?
        - То, что ты тут проделывала. Нож покажи, кстати.
        Я разжала правую руку.
        - Смотрите. Хватать не дам, порежетесь.
        - Угу… - участковый внимательно осмотрел лезвие, совершенно чистое, взглянул на вырезанные на рукоятке символы и повторил свой вопрос.
        - Так что это было, Настя?
        - Михаил Матвеевич, - кряхтя, я встала на ноги. - Видите, под опорой мостика - промоина? Вот в эту нору забрались собаки моей подруги, Ксении Полянской, доктора из нашей больницы. Я хотела залезть и достать их, но голова закружилась. Давление упало, наверное.
        - Наверное, - кивнул он. - Давление, оно такое. А орал кто?
        - Может, я и орала, - пожала я плечами. - Испугалась, что голову разобью.
        Значит, участковый тоже слышал этот потусторонний вопль? Интересно, это оттого, что у него есть какие-то способности, или слышали все в округе?
        - Ну, так что, полезешь? - с интересом спросил чёртов дядька.
        С сомнением я заглянула в чернеющую дыру в земле. Хороша я буду, если застряну в ней на потеху публике…
        Спасли меня Тяпа и Ляпа, выползшие оттуда на подгибающихся лапах. Быстро осмотрев обоих, я убедилась, что никаких повреждений нет, хотя налицо сильнейшее истощение. Собственно, как было и с Сирингом.
        - Так, ребята, как же теперь доставить вас домой? - поинтересовалась, уворачиваясь от двух слюнявых языков.
        - А что твоя Полянская, сама пойти не могла?
        - Она занята, - ответила я, прикидывая, как буду выбираться по скользкому склону с двумя псами весом килограммов по двенадцать каждый. - Не повела Костика в детский сад, они теперь вдвоём плачут.
        - Ох, горе луковое…
        Участковый как-то очень ловко подхватил обеих собак и зашагал в сторону реки, бросив мне через плечо:
        - Пошли, спасательница. На мотоцикле вас прокачу.

* * *
        В доме Полянских меня накрыл второй за полчаса звуковой шторм. Визжал от восторга Костик, обнимаясь с собаками, орала Ксения, хватаясь то за мои руки, то за ребёнка, то за Тяпу и Ляпу. Костик-старший басил что-то одобрительное и периодически встряхивал меня за плечи, так что в желудке булькало. Вырваться мне удалось лишь потому, что я сказала строгим голосом:
        - Собаки устали, перенервничали и истощены, им нужен покой.
        Поскольку все присутствовавшие взрослые были медиками, в доме тут же воцарилась благословенная тишина. «Больному нужен покой» - и медсестра приходит ставить градусник не в шесть утра, а в восемь. Волшебные слова, воистину!
        Тяпу и Ляпу стали кормить, осматривать и укладывать на подушки; эти две шерстяных колбасы прикидывались совершенно измождёнными, смотрели красноречиво и красиво страдали. Под это дело я утекла со словами:
        - Всё, мне пора, меня ждут!
        Удивительным образом это оказалось правдой.
        Участковый сидел на лавочке перед домом Полянских и грыз травинку, его никелированный зверь был прислонён к дереву.
        - Садись! - Михаил Матвеевич протянул мне второй шлем.
        - Спасибо! - сказала я с чувством.
        Ксения жила ровно на другом от меня конце города. До больницы ей было идти пятнадцать минут, как и мне, а до моего дома - полчаса. На данный момент я была вовсе не уверена, что доползу туда сама.
        Мотоцикл взревел, отбросил задними копытами комья грязи и стартовал чуть ли не в прыжке. Через несколько минут мы уже тормозили возле моей калитки.
        - Зайдёте, Михал Матвеич? Я вам давно мазь для спины приготовила. А вашего Росинанта можно во двор завести.
        - Его и так никто не тронет, - хмыкнул участковый, но коня своего закатил под навес.
        Первым делом я принесла из лаборатории и отдала банку с мазью и повторила инструкции: намазать перед сном, сразу лечь и по возможности десять минут не шевелиться; не использовать на повреждённой коже.
        Потом заварила чай, поставила на стол мёд, хлеб и варенье и, наконец, уселась напротив мужчины. Участковый отхлебнул напиток и хмыкнул:
        - У тебя по-другому питьё получается, не так, как у бабки.
        - Разные руки - разные сборы, - кивнула я. - Агния Николаевна вишнёвый лист любила, а я земляничный предпочитаю.
        Я пила молча, чувствуя, как горячий настой наполняет меня спокойствием и силой. Мёд пошёл хорошо, да и от варенья ни я, ни гость отказываться не стали. Наконец он отставил чашку и спросил:
        - Ну?
        - Вот такая бумага мне попалась, Михал Матвеич, - я положила перед участковым документ из архива, купчую, которую позавчера скопировала.
        - И что тут у нас? - он надел очки, отодвинул от себя листок и прочёл вслух. - Купчая грамота, ага… «Между руслом реки Волги и селом Глебовское, ограниченный рекой Борисовка с одной стороны и Коровинским ручьём с другой». Что именно тебя здесь заинтересовало?
        - Где именно этот участок? Я пока что плохо знаю окрестности.
        - Ну… могу показать на карте. Коровинский ручей пересох давно, ещё до войны, и русло запахали. А река есть, только совсем узенькая стала, Борисовский ручей теперь называется. Село Глебовское стало деревня Шпаново, ну, а река Волга, надо думать, тебе известна. Так что, карта есть?
        - В компьютере, Михал Матвеич, всё есть.
        Участковый вгляделся в экран и ткнул пальцем в тоненькую синюю ниточку, начерченную километрах в полутора от Кириллова ниже по течению Волги.
        - Вот тебе Борисовский ручей. И вот, получается, интересующий тебя кусок земли, - и толстый палец с заусенцем возле ногтя обвёл границу, задев красную точку с обозначением «Кирилловский моторостроительный завод».
        Часть 8
        Наследство и наследники
        Наутро первым делом я решила купить бумажную карту окрестностей.
        Конечно, в Интернете всё можно найти, но иногда удобнее бумага, которую можно расстелить на столе или повесить на стену (и втыкать в неё разноцветные булавки).
        Решено - сделано! Натянув джинсы, я вдруг сообразила, что ни одной вывески книжного магазина в городе Кириллове не видела ни разу. Поисковая система сообщила, что таковые всё же имеются. Даже два, если не считать церковной лавки. Но вот беда, оба на правой стороне Волги. Прикинув время, которое уйдёт на то, чтобы пересечь реку на пароме, пройти от реки два километра до улицы Победы, где находится ближайший книжный, а потом вернуться обратно, я вздохнула и пошла заводить машину. В Ростиславль съездить быстрее выйдет…
        На дно кожаного рюкзачка я сунула несессер с зубной щёткой и прочими необходимыми предметами: мало ли что, вдруг задержусь с ночёвкой? А у меня и тушь для ресниц с собой…
        На половине дороги настиг меня телефонный звонок:
        - Анастасия Александровна? - поинтересовалось сочное контральто.
        - Добрый день, Клара Гургеновна, - ответила я, прижимая машину к обочине, ибо разговор вполне мог затянуться.
        - Мы тут продолжили вчерашние изыскания. И кое-что нашли, что, возможно, вас заинтересует.
        - В самом деле?
        - Да, представьте себе! Обнаружили копию завещания вашего героя.
        - Ух ты! - вырвалось у меня. - Можно приехать? Я могу быть у вас через двадцать минут!
        Спасибо тебе, неведомый планировщик, разместивший городской архив далеко от центра города, зато прямо на Кирилловском шоссе! Подгоняемая любопытством, я домчалась до Клары Гургеновны, словно стрела из английского лука. Ну, то есть очень быстро…
        Завещание, написанное в девятьсот шестнадцатом году, было исключительно подробным. Начиналось оно с разных мелких сумм и подарком, продолжилось солидными деньгами, доставшимися монастырю и приходской церкви. И вот, наконец, основная часть…
        - Как странно, - я подняла глаза на архивистку. - Здесь упомянуты только два сына и дочь. А где остальные члены семьи?
        Клара Гургеновна засияла победной улыбкой.
        - Жена и двое сыновей уехали во Францию.
        - В Ниццу лечить чахотку? Вроде не купеческая болезнь.
        - Нет, Анастасия Александровна! Уехали они в Бургундию, и там купили дом и виноградник. Остальные должны были за ними последовать, но задержались по двум причинам. Во-первых, сам Паисий Варфоломеевич заболел. У него случились подряд два сердечных приступа, и опасались третьего, фатального. Собственно, поэтому он и переписал завещание. Во-вторых, застопорилась продажа фарфорового завода: покупатель хотел его получить, но желал платить на двадцать процентов меньше, а Татьяна Паисьевна не уступала.
        - Господи, как вы это-то выяснили?
        - Представьте себе, наша Наточка, - она выразительно кивнула в сторону двери, - нашла папку, в которой хранился дневник некоей П.И., бывшей при Татьяне Паисьевне компаньонкой.
        Я рукой нащупала позади себя стул и села.
        - И… каким годом заканчивается дневник? - спросила опасливо.
        Не очень-то я верю в чудеса…
        - Восемнадцатым, - Клара Гургеновна вздохнула. - Последняя запись сообщает, что Т.П….
        - То есть, Татьяна Паисьевна?
        - Именно! Что Т.П. вышла замуж. «Всё совершилось с неприличной поспешностью и без должных формальностей. Покойный П.В. этого бы не одобрил», - процитировала она. - Получается, что сам купец всё-таки не пережил третьего сердечного приступа, а Татьяне не удалось уехать из-за революционных событий.
        - А куда делись ещё два сына Бухвостова?
        Госпожа Оганесова лишь развела руками.
        - Копию дневника дадите? - жадно спросила я.
        - Помилуйте, Анастасия Александровна, там хрупкая бумага и выцветшие чернила! Это нужно обработать, закрепить листы, всё делать с крайней осторожностью!.. Нет, никакого копирования, - жёстко заключила она. - Могу попросить Наточку перепечатать для вас несколько самых интересных страниц. Но это за дополнительную плату, сами понимаете.
        - Понимаю, - я даже вздыхать не стала. - Сколько?
        Мы сошлись на пяти тысячах рублей за пятнадцать страниц из дневника по выбору самой Клары Гургеновны. Приехать за текстом мне предстояло через три дня.

* * *
        По части книжных магазинов областной центр моих ожиданий не обманул. Здесь нашлась даже целая лавка географических карт и атласов, где я за умеренные деньги приобрела сборник подробных карт всей области. В машине раскрыла его на странице Кирилловского района и карандашом обвела границу по ручью, берегу Волги и далее так, как вёл пальцем участковый. Приличный кусок получился.
        Ладно, что делаем дальше? Половина первого, обеденное время…
        А позвоню-ка я майору Егорову, может, и пообедаем вместе, и поговорим. Мне ведь есть, о чём ему рассказать, так? Правда, значительная часть истории - это не то, что будешь рассказывать среди чужих ушей, но кое-что можно.
        Егоров был на месте, моему появлению обрадовался, и обед его явно манил.
        Мы встретились в совершенно пустом подвальном ресторанчике рядом с его конторой, и первые минут пятнадцать оба молчали. Наконец нам принесли кофе и мороженое, и я осторожно спросила:
        - Ты разговаривать уже можешь?
        - Могу. Но у меня осталось… - он взглянул на часы. - Да, всего десять минут. А ты завтра работаешь?
        - Нет, теперь в субботу дежурить.
        - Может быть, останешься? Вот, держи, - он отцепил от связки два ключа. - Этот от нижней двери, этот - от верхней. Во дворе машину поставь вплотную к старому тополю, тогда моя тоже поместится. Я постараюсь быть как можно раньше. Всё, побежал!
        И майор исчез со скоростью звука, оставив меня сидеть с открытым ртом. Я даже согласиться не успела!
        За обед, кстати, он не заплатил. Но цены тут невысокие, ладно, с этим справлюсь как-нибудь. Остаётся решить, как провести время до вечера?
        А вообще-то… Какого чёрта? Я два месяца только работаю и обустраиваюсь, а жить когда буду? А ведь оказалась я в одном из стариннейших, красивейших и сохраннейших российских городов. Неужели не найду, как развлечься?
        И я отправилась в здешний художественный музей.
        Это хорошо, что в шесть они закрывались, а то майор так и стоял бы под собственной дверью. Отличная коллекция живописи, практически безлюдно… Уже в половине шестого я вспомнила, что вроде бы в этом музее есть и несколько образцов «татьянинского фарфора», и рысью поскакала на третий этаж. Что сказать? Фарфор был потрясающий, на мой взгляд, не хуже гарднеровского: нежный рисунок, тонкий черепок, изящные формы. Можно понять Татьяну Паисьевну, которой не хотелось это всё бросать или отдавать задарма.
        Наконец напольные часы в соседнем зале пробили шесть, и служительница в синем форменном жакете с извиняющейся улыбкой попросила меня на выход.
        Дом майора я нашла почти сразу.
        Ну, подумаешь, проехала три круга по соседним переулкам. Зато теперь точно знаю, что справа на углу есть большой супермаркет, а на параллельной улице - овощная лавка. В тихом дворе по-прежнему никого не было, я поставила машину, куда велели, вынула сумки из багажника и поднялась на второй этаж. Заглянула в холодильник (яйца, майонез, масло, кусок сыра и пельмени в морозилке) и похвалила себя за предусмотрительность.
        К приходу Егорова вода для пасты кипела, а в старой чугунной сковороде тихонько булькал томатный соус с фрикадельками.
        - У меня есть новости, - сообщила я слегка разомлевшему после ужина майору.
        - И у меня.
        - Тогда ты и начинай.
        - Хорошо! - он вышел и вернулся с несколькими исписанными листами. - Значит, во-первых, про Афанасьева. Говорить нормально он так пока и не может, врачи утверждают, что это травматический шок.
        - А писать?
        - Писать может, что да, то да, - и он протянул мне одну из страниц.
        С минуту я внимательно вглядывалась в испещрявшие её значки, пытаясь найти в них смысл. Или хотя бы связный текст. Или хоть направление, откуда и куда писали, чёрт возьми! Потом со вздохом вернула листок Егорову.
        - Надо так понимать, что начальника полиции в Кириллове больше нету?
        - Ну, официально ещё ничего не решено, но руководство областного ГУВД уже посматривает по сторонам, кого назначить на его место.
        - Получается, от него мы не узнаем, что же происходило в церкви, кто его пырнул, и почему. И как он оказался в больничном подвале.
        - Не узнаем, - кивнул майор. - Зато - это во-вторых - оперативники побывали в церковном архиве, и вот тут сведений много. Мы знаем, отчего в ту церковь так легко приманили сущность из иного плана реальности. Дело в том, что в девятьсот восемнадцатом году тамошнего священника убили прямо у алтаря.
        - Вот как? Мне рассказывали, что до девяностых годов в помещениях чуть ли не картошку хранили, - медленно проговорила я. - Но об убийстве я не слышала. Но ведь её же заново освятили?
        Егоров развёл руками.
        - Видимо, что-то пошло не так. Тут есть ещё одна деталь: убитый священник был сыном интересующего тебя купца. До пострижения он носил фамилию Бухвостов.
        - Ох, как заплелось!..
        - Вот именно.
        - А за кого Татьяна Паисьевна вышла замуж, мы знаем? - задала я чрезвычайно волновавший меня вопрос. - И были ли в этом браке дети?
        - Знаем. И были, - коварно улыбнулся мой визави. - Но теперь твоя очередь рассказывать. Откуда вообще ты получила информацию о Татьяне?
        Коротко я рассказала обо всём, что удалось обнаружить в городском архиве. Ну, почти обо всём: сведения об участке земли, купленном когда-то купцом Бухвостовым, я пока утаила. Была, была у меня одна идея, и она объясняла, как минимум, одно убийство… но пока не имелось никаких доказательств, что я права.
        - Ну вот, а копии дневников - частичные, несколько страниц - я получу через три дня. А ещё… - набрав в грудь побольше воздуха, я зажмурилась. - Ещё, кажется, я уничтожила жруна.
        Честно говоря, ждала взрыва. Но было тихо, и я рискнула приоткрыть один глаз.
        Майор сидел напротив и рассматривал меня с интересом.
        - Ну? - спросил он, наконец. - А дальше-то? Чем, как, когда, при каких обстоятельствах?
        В свою очередь поднявшись, я принесла ножны и холщовый мешочек с порошком. Положила на стол и стала описывать свои действия и впечатления: поиск по воде и серебру, предмет-проводник, радужную плёнку и прорванную в ней дыру в никуда…
        - Можно посмотреть? - после долгого молчания спросил Егоров.
        Я отдала ему мешочек с травой; он развязал, достал щепотку и долго перетирал в пальцах, потом осторожно понюхал.
        - Грамотно подобран состав, - прозвучало неожиданное резюме. - А тут что? Атам?[2 - АТАМ (от лат. artavus - перочинный нож) - магический ритуальный нож, применяемый в современных языческих ритуалах для аккумулирования и хранения магической энергии. Основные функции атама - управление энергией, её накопление; начертание магических и священных фигур, внутри которых ведьмы или маги проводят ритуалы, в частности пентаграмм, рун, магического круга вокруг специального алтаря. С помощью атама благословляют, очищают вино и пищу, заклинают и контролируют демонов, другие сущности внутри круга.]
        - Нет, что ты? Просто особый нож. С серебряной оковкой лезвия. Ты говорил, что серебра эти… твари не боятся, но всё равно другого подходящего ножа у меня нет, только хозяйственные.
        - И откуда у тебя всё это?
        - Агния Николаевна оставила мне в наследство не только дом, но и всё, что в нём. Ты ж понимаешь, мебель - совсем не самое ценное, что там есть.
        - Да уж, догадываюсь.
        Он откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и сидел, разглядывая меня, словно… словно зверушку в зоопарке!
        Вскинув подбородок, я убрала нож в чехол, тщательно застегнула кнопку, затянула завязки мешочка и убрала всё в сумку. Потом подошла к раковине и стала мыть посуду.
        - Брось, - прозвучало за спиной. - Брось, Стася, завтра придёт Клавдия Петровна убираться, и помоет. Мы с тобой не договорили.
        - А что тут договаривать? - я закрыла кран, вытерла руки и, тщательно расправив складки, повесила на место полотенце. - Ты в курсе событий, а я, пожалуй, поеду домой. Поздно уже.
        Ну да, это была чистой воды провокация. И, надо сказать, одна из самых удачных: я не успела договорить, как Егоров оказался за моей спиной, обхватил руками и вызвал обвал мурашек по хребту, прошептав в самое ухо:
        - Куда это ты собралась? Ох, женщины, сама придумала, сама поверила, сама обиделась! Идём-ка, растопим камин и посидим у огня. Я тебе ещё не всё рассказал.
        «Да и я тебе - тоже», - подумала, уткнувшись носом ему в ключицу.
        Камин был настоящий, с дровами, не имитация. Сухие полешки разгорелись мгновенно, и я протянула руки к огню, согреваясь.
        - Ну вот, - удовлетворённо сказал Егоров, опускаясь в продавленное старое кресло. - Теперь скажи мне, как ты относишься к портвейну?
        - Портвейн? Ну, если португальский… - протянула я с сомнением.
        - Обижаешь!
        Он осторожно вытянул пробку и налил в стаканы тёмно-янтарную, чуть красноватую жидкость. Пригубил, кивнул удовлетворённо и сказал:
        - Хорошо! А теперь можно говорить дальше. Не буду я расспрашивать тебя о твоих секретах, что захочешь - сама расскажешь. Давай поговорим о Бухвостове.
        - Давай.
        - Значит, так. Сам купец умер в шестнадцатом году, до революции не дожил. А вот его детям пришлось жить дальше.
        - Позволь, сразу дополню, мы нашли его завещание в архиве, - прервала его я. - Незадолго до смерти он отправил жену и двоих сыновей во Францию. Они купили дом и виноградник у Бургундии, и, видимо, там и осели. По завещанию им были отписаны счета в банке Credit Lyonnais. А Татьяна, Вениамин и Афанасий остались здесь распродавать остальное имущество.
        - Вот именно. Пойдём по персоналиям. Вениамин, старший…
        - Тот, который управлял пароходством, - добавила я.
        - Возможно. Он женился в десятом году и умер в тридцать четвёртом. Отпевали его в здешней церкви, так что, скорее всего, лагерей ему удалось избежать…
        - Могли отпевать и заочно, - перебила я его. - Если точно знали о смерти.
        - Могли. Но для нашей истории это сейчас не так важно, согласись? В браке было трое детей. И по записям крещений выходит, что ваш Санька-лодочник был его праправнуком по прямой линии от старшего сына.
        - А я говорила, что не могут такие фамилии быть совпадением! - я хлопнула себя по колену так сильно, что на глазах выступили слёзы.
        Пришлось дуть на покрасневшую коленку, что заняло чуть больше времени, чем можно предположить. Наконец порядок был восстановлен, и запыхавшийся Егоров спросил:
        - На чём я остановился?
        - Что лодочник - потомок.
        - Ах, да. Так вот, Афанасий закончил семинарию в тринадцатом году и дальше служил в Казанско-Преображенской церкви до своей гибели. Женат не был и детей не имел.
        - Татьяна вышла замуж в восемнадцатом, - продолжила я. - Ей было уже довольно много лет, так ведь?
        - Двадцать девять.
        - И брак был церковный?
        - Да, хотя и без оглашения и прочих… деталей, - майор перевернул страницу. - В записях только дата и имена обвенчанных.
        - Видимо, не до того было. И кто же счастливец?
        - Некий Михаил Калмыков. Он вообще упоминается только в этой записи, больше о нём ничего нет; скорее всего, приезжий. Зато детей этой пары крестили аж шестерых, правда, выжили только двое. Две дочери, Ольга и Мария. И это всё, больше сведений о потомках церковные архивы не дают.
        - Времена такие пошли, не всех крестили. А уж венчались и вовсе единицы.
        В тишине, нарушаемой только потрескиванием дров в камине, мы допили вино.
        С улицы, несмотря на распахнутые окна, не доносилось ни звука: то ли все автомобилисты уже спали, то ли попросту нечего им было делать в этом старом тихом районе. Я вспомнила нашу с Максом квартиру на Фрунзенской, где открывать окна не стоило ни зимой, ни летом. Потом по ассоциации припомнила третьего убитого, скромного чиновника Карташова…
        - Слушай, но я всё-таки не могу понять, каким образом в историю с убийствами вписывается ритуал в церкви, вызов сущности и вообще вся история жруна?
        - Я тоже пока не понимаю, - Егоров отставил пустой стакан и поднялся. - Но во всём разберусь рано или поздно. Идём спать.

* * *
        Наутро майор вскрутился ни свет ни заря, семи часов не было. На мою попытку встать и проводить его, исполненную без особого энтузиазма, он только махнул рукой:
        - Спи! Второй комплект ключей я тебе оставляю, на кухонном столе будут лежать. Созвонимся!
        Хлопнула дверь. Было слышно, как во дворе завелась машина и выехала в переулок. Скрипнули ворота, и снова стало тихо, только откуда-то с больших улиц доносился равномерный шум. Повертевшись в постели, поняла: не усну. Значит, надо вставать, это не моя избушка, где можно валяться в постели, сколько угодно.
        - Да, ещё же домработница должна придти! - вспомнила я. - Как её? Зинаида Ивановна? Нет, Клавдия Петровна, вот как. Неважно, надо убраться отсюда до её появления. Всё в топку, позавтракаю дома!
        Через пятнадцать минут я уже выезжала из ворот, а через час вышла из машины рядом с домом.
        Всё-таки в обыденных, повседневных действиях есть некая домашняя магия. Открыть ворота, подпирая правую створку коленом, завести машину под навес в глубине двора, забрать из неё сумки с продуктами, запереть…
        Что-то шевельнулось в густой тени под крыльцом, и я сама не заметила, как оказалась возле машины, сжимая в руке вынутый из чехла нож.
        - Уф! - выдохнула всей грудью, когда на солнце вылез котёнок, по виду - подросток месяцев четырёх. - Приятель, ты меня напугал! Я ещё долго буду от каждой тени шарахаться.
        Котёнок беззвучно открыл розовую пасть.
        Я присела на корточки и протянула к нему руку, разглядывая. Серый, по хребту тёмная полоса. Толстые лапы, короткий хвост морковкой, жёлтые глаза…
        - А ты, дружочек, совсем малыш, просто очень уж крупный. И, видно, породистый.
        Котик потёрся мордочкой о мои пальцы - правой стороной, потом левой. На этом счёл процедуру знакомства завершённой и подошёл вплотную, сказав очередное беззвучное «мяу».
        - Ну, пойдём!
        Я встала, подобрала сумки и пошла к двери дома, попутно доставая ключи. Оглянулась на гостя: зверёк сидел на том же месте, глядя недоумённо, мол, чего ушла-то? Хорошо ж разговаривали!
        - Пошли-пошли, - повторила я строго. - У нас прислуги нет, всё делаем сами. Шевели лапами, иначе останешься без завтрака!
        Пока я выкладывала из пакетов продукты, котёнок бродил по кухне и изучал её. Внимательно обнюхал холодильник, заглянул в гостиную, но порог переступать не стал. Осмотрел все стулья, по неизвестным параметрам выбрал один и запрыгнул на него. Лёг, подобрав под себя лапки, и прикрыл глаза.
        - Молока тебе налить? - спросила я; кот тихо зашипел. - Это надо понимать как отказ? Ладно, тогда… Чего ж тебе предложить? Сухого корма у меня не водится, извини.
        В конце концов методом перебора выяснилось, что мой собеседник не откажется от кусочка индюшачьей печёнки, да и вообще индейка мила его сердцу и желудку. От молока кот отвернулся, на замороженную пикшу покосился с сомнением, фарш закопал лапой.
        - Ну и пожалуйста, - пожала я плечами. - Сами съедим. Теперь давай решать, останешься ли ты тут жить, или тебя надо вернуть хозяевам? Уж больно ты породистый, в нашем городе таких не водится, насколько я знаю. А если и водятся, так на улицу не попадают.
        Услышав мой вопрос, котик проворно спрыгнул на пол и влез на мои колени. Боднул мою руку лбом и включил моторчик.
        - То есть, ты желаешь остаться? - мурчание усилилось. - Ну, хорошо… Тогда тебе надо дать имя, согласен? Давай выбирать. На Ваську или Маркиза ты похож примерно как трюфель на картошку, пойдём шире.
        Какое-то время мы с котом перебирали имена. Это оказалось весело и забавно. И вообще, разговоры с хвостатым и мохнатым собеседником, столь разумно реагирующим на мои слова, почему-то нисколько не напрягали. В конце концов, мне вспомнилась бузинная матушка, и я, усмехнувшись, предложила:
        - Давай ты будешь Ганс-Христиан! А сокращённо Крис, годится?
        - Мррр, - еле слышно ответил кот, и я решила принять его ответ за положительный.
        Весь день крутилась по хозяйству.
        С поездками в Ростиславль и прочими делами я несколько запустила свои травы и их производные, так что начала работу с тщательной уборки в лаборатории. Перемыла всё стекло, протёрла столы, шкафы и полки, подоконник, вымыла пол. Крис сидел у двери и наблюдал, не делая попытки войти. Когда я надела белый халат и достала короб с травами, с порога послышалось тихое «мррр?», но я строго ответила:
        - Даже не думай! Мне только шерсти в настойках не хватало.
        И снова погрузилась в работу.
        Потом пришёл черёд кухни - приготовить обед и ужин, собрать еду с собой на дежурство…
        Тут я хлопнула себя по лбу: один вопрос нужно было решить незамедлительно. Меня сутки не будет дома. Еду я оставлю, котик не пропадёт, а вот насчёт наоборот как быть? Лотка у нас нету, неоткуда ему взяться. Да и не дело это, живя в собственном доме, заставлять кота пользоваться вонючими наполнителями. Значит, надо делать кошачью дверцу…
        В общем, к одиннадцати вечера, я сдулась, как трёхдневный воздушный шарик. Зевая, ответила на звонок майора. Невнятно пожелала ему спокойной ночи и отправилась в кровать. Перед глазами поплыли картинки вчерашнего дня - горящий камин, яркие глаза моего любовника, пустынные и строгие залы музея…
        И тут меня накрыло.
        Я вспомнила всё то, что видела благодаря Максу, и чего теперь лишилась - лучшие музеи мира, выставки в Лувре и Уффици, оперные премьеры Ла Скала и Мет, модные показы в Милане, антикварный рынок на Портобелло-роуд, крутые спуски горнолыжных трасс, ужины в модных ресторанах и маленьких тавернах, платья от Кензо, рождественский бал в Венской опере…
        Всего этого больше не будет у меня никогда, и я оплакивала свою прошлую жизнь, к которой не вернулась бы, даже если бы меня уговаривали.
        Слёзы текли сами, я свернулась клубком, чтобы хоть как-то зажать всё разрастающуюся боль внутри, между душой и сердцем. Тут мне в лицо ткнулся мокрый нос, шершавый язык облизал щёки, и тёплый моторчик заработал под рукой. Я подгребла кота к себе поближе, всхлипнула последний раз, высморкалась и уснула.
        Часть 9
        Инспекция
        От субботнего дежурства обычно ожидаешь чуть больше спокойствия, чем от понедельника или четверга. Начальство не любит приходить по выходным - Кауфман исключение, ну, так он вообще в больнице почти постоянно. А если вдруг его нет, так добежать недолго, живёт Семён Маркович на этой же улице, через два дома. Тех больных, кого назначили на выписку, отправили домой в пятницу, а новых плановых положат только в понедельник. Конечно, бывают и срочные, но тут уж не предскажешь.
        Утром я посмотрела в зеркало и сама себя испугалась.
        Собственно, почти всем женщинам знакома эта картинка: ночью наревёшься всласть, заснёшь лицом в мокрую подушку, а утром на физиономии только сидеть можно, больше ни на что она не годится. Конечно, я умылась ледяной водой и глаза промыла тем же средством, что бабке Марьяне даю, и ещё кое-что сделала. Но, честно говоря, помогло это не сильно.
        «Да и ладно, - думала я, выходя из машины и запирая дверцу. - Кто меня увидит? Больные? Им всё равно, как я выгляжу, лишь бы помогла. Медсестра Леночка? Она посочувствует. Кауфман? Семён Маркович, скорее всего, и не заметит…»
        Но первой, кого я встретила в коридоре, была сестра-хозяйка. Посмотрев на мою помятую физиономию, она усмехнулась и сказала:
        - Вы бы перед дежурством-то не пили, Анастасия Александровна, а то вас сегодня и испугаться можно. Или водочка была несвежая?
        Отвечать я не стала. Ничего остроумного в голову не пришло, а попросту послать мерзкую тётку было бы неправильно. Может, и зря, кстати - вслед мне она ещё что-то говорила насчёт того, что уж теперь-то я попляшу, и мало мне не покажется.
        Пятиминутку по выходным не проводили, и я спокойно переоделась, взяла пачку историй болезни - небольшую, всего двенадцать - и отправилась с обходом. Но не дошла даже до первого больного: меня придержал за рукав Кауфман и сказал:
        - Настя, тебя Воропаев вызывает.
        - А он что, здесь? - изумилась я. - С чего бы?
        - Курцова жалобу написала в облздрав, в понедельник ждём инспекцию.
        Изящную фамилию Курцова носила та самая сестра-хозяйка.
        - Ну и ладно, - пожала я плечами. - Что мы, инспекций не видели? Хорошо бы ещё дождь пошёл, может, заметят протекающую крышу в правом крыле и денег дадут.
        - Настя, она на тебя жаловалась! Ладно, ты не волнуйся. Иди к Воропаеву, а я проведу обход и подойду, он как раз часа полтора проповедовать будет.
        Отобрав у меня стопку историй болезни, Кауфман вошёл в первую палату, а я с некоторой тяжестью на сердце проследовала по коридору дальше, к кабинету главного врача.
        Впрочем, хозяин кабинета скроил любезное лицо, показал мне рукой на стул напротив и предложил сесть. Покопался в каких-то бумагах на столе, сложил руки домиком и уставился на меня.
        - Что за конфликт у вас произошёл с Ираидой Степановной? - спросил он.
        Коротко, без подробностей, я описала историю с больной Емельяновой. Потом добавила:
        - Кстати, именно в результате этого конфликта мы обнаружили подполковника Афанасьева. В нашем запертом на замок подвале, ключ от которого - единственный, прошу заметить! - Ираида Степановна носит с собой.
        Воропаев хмыкнул, а я договорила:
        - И вообще, Алексей Петрович, мне не очень понятно, почему госпожа Курцова считает оскорбительным требование выполнять свои обязанности?
        - С Курцовой я разберусь. А вот вы, Анастасия Александровна, женщина образованная, столичная, могли бы найти более мягкую форму общения с коллегой по работе! Мы все понимаем…
        Примерно на третьей фразе я перестала слушать. Прав был Кауфман, меньше, чем полутора часами дело не обойдётся. Были, были достоинства у главного врача нашей больницы, но к ним прилагались и недостатки, в частности, безмерная любовь к звуку собственного голоса. Неужели ему говорильни в областной думе не хватает?
        Семён Маркович подошёл как раз в тот момент, когда Воропаев начал закругляться.
        - Алексей Петрович, - прервал он особо заковыристый пассаж. - Вам Шахова долго ещё будет нужна?
        - Что? Шахова? - главврач обратил ко мне затуманенный взор. - Ах, Анастасия Александровна? Да мы, собственно говоря, закончили! Анастасия Александровна, в понедельник я попрошу вас подойти с утра, на пятиминутку.
        - Моё дежурство в среду, - мрачно сообщила я, понимаю, что это никого не волнует.
        - Поставите себе дополнительную смену. Оплата в двойном размере, - и Воропаев уткнулся в бумаги, давая понять, что со мной покончено.
        Довольно скоро Воропаев уехал. Перестал раздаваться в коридоре пронзительный голос сестры-хозяйки, и наступила относительная тишина. Даже Кауфман ушёл, строго велев мне: в случае чего сразу посылать за ним. Сегодня работала не слишком знакомая мне смена, так что с разговорами никто не лез. Я представила себе, каково бы мне сейчас работалось с Ксенией, и поёжилась. Не умею принимать благодарности, всё мне кажется, что можно было сделать по-другому, иначе, лучше… Хотя бог его знает, как можно было иначе обойтись с жруном?
        Надо бы попытать майора, какие ещё по их классификации бывают твари, и как их распознавать. А может, и учебник или справочник какой существует? Ох, не помешал бы! Кстати, об учебниках - я же взяла с собой толстый том по неорганической химии, так что хватить мечтать, надо готовиться к экзамену.
        И я раскрыла книгу.
        Ночь была спокойная, я легла на кушетку и сразу провалилась в сон. Это было странно, вообще-то, обычно я засыпаю не сразу, а ещё какое-то время думаю, вспоминаю прошедший день, планирую новый. А тут закрыла глаза и сразу увидела Агнию Николаевну. Вокруг была зима, но уже уходящая, весенняя, с проталинами вокруг стволов, с пронзительно-голубым небом. «Начало марта, - сообразила я. - Значит, она насовсем осталась в том дне, когда умерла? Или просто не хочет менять пейзаж?»
        Тем временем старая дама поманила меня рукой. И я подошла, увязая в сугробах; какие-то они были подозрительно реальные. Агния Николаевна осмотрела меня с головы до ног, пожевала губами и сказала:
        - Ты изменилась, но это хорошо. Сильнее становишься.
        Я открыла было рот, чтобы задать вопросы, их у меня было много, но она подняла ладонь, губы у меня словно склеились.
        - Помолчи, не расходуй время, его мало осталось. В третьей тетради есть несколько страниц, написанных с конца. Чтобы прочесть, положи тетрадь на сутки в морозилку, поняла?
        Пришлось ответить кивком.
        - Хорошо. Это важно, - Агния Николаевна кивнула своим словам. - Тем, кто рядом, совсем близко - верь, а на остальных не обращай внимания, сами рассыплются. Всё, теперь иди!
        Она толкнула меня в плечо жёстким пальцем, и я резко, словно от падения, проснулась. Вокруг было тихо, всё ещё тянулась ночь, в кресле негромко посапывала медсестра Лариса, и сон начал казаться примерно такой же чушью, как все сны. Хотя…
        Плечо побаливало. Я расстегнула халат и посмотрела: на белой коже наливался краснотой качественный синяк.
        У порога дома меня встречал кот. Исполнил полагающийся ритуал - потёрся о ноги, понюхал протянутый ему палец, чихнул от запаха медикаментов и проследовал на кухню. В мисках было пусто, и Крис недвусмысленно намекал, что такое положение совершенно недопустимо.
        Покормив зверя, я позавтракала и сама, а потом полезла в тайник за третьей тетрадью. Последний страницы ничем не отличались от пустых, незаполненных - гладкие, белые в клеточку. Хочешь - арифметикой занимайся, хочешь - стихи пиши.
        Что же написала здесь Агния Николаевна?
        Я посмеялась над собой, но всё же завернула тетрадь в плёнку и положила в морозилку, на самое дно нижнего ящика, под пакеты с брюссельской капустой. Отличный тайник получился, между прочим: ни один нормальный человек не ест брюссельскую капусту, и пакеты эти не тронет. А я её очень люблю, потому и покупаю.
        Со срочными делами было покончено, настала пора заняться высохшими кистями сирени: обобрать цветки, сложить отдельно от веточек, веточки же обработать паром и залить водкой. Из цветов тоже сделаю настойку, но чуть позже, нужно пару дней досушить их отдельно. Потом десять дней настаивать… и, кстати, наша медсестра Наталья Петровна жаловалась мне на болезненные шпоры. Вот ей первой настойка и пойдёт.
        Выходной - не выходной, а посетители потянулись, вчера-то меня не было дома. Промывание для глаз, мазь для поясницы, полоскание от частых ангин - и, кстати, вот эти капли попейте, сердце надо поддержать! - в основном сегодня приходили чужие, правобережные. Я пробивала чеки и радовалась, что сделала пристройку. Часам к двум приёмная опустела, и я решила, что можно и обедом заняться. Новому стуку в дверь не обрадовалась, но поплелась открывать. Это оказался Егоров, и руки его были полны каких-то пакетов и сумок.
        - Я шашлык привёз, - обрадовал он меня. - Отличная баранина, от знакомого грузина, у него ресторан рядом с моим домом.
        - И что я буду с шашлыком делать? - спросила я желчно. - У меня и мангала никакого нет.
        - А я и мангал привёз! И место у тебя в саду есть, как раз рядом с бочками с дождевой водой.
        - Ну-у… Ну, пожалуй. Шашлык я люблю. А что ещё у тебя там есть?» - спросила, сунув нос в одну из сумок.
        - Ещё чебуреки на ужин. Только пожарить осталось.
        Тут в кухню, потягиваясь, вышел кот. Они с Егоровым увидели друг друга и замерли, меряясь взглядами. Майор отмер первым: положил руку собственническим жестом мне на плечо и спросил пугающе спокойным голосом:
        - Это что?
        - Это кот, Егоров, - пожала я плечами. - Его зовут Ганс-Христиан, сокращённо Крис, и он теперь тут живёт.
        - А откуда он взялся?
        - Встретила возле калитки и пригласила к себе жить.
        - Ох, Стася, - майор внезапно обмяк, сел на стул и притянул меня к себе на колени. - Ты как дитя малое! А если б это была тварь? Раз тут у вас одна завелась, могли по проторённой дорожке и другие пойти!
        - Ты мне говорил, что отличить тварь можно по мутным голубым глазам. А у Криса глаза жёлтые и очень даже ясные.
        - Глаза меняются, когда жрун уже к человеку подселился, до этого - только по ауре можно понять, вернее, по её отсутствию. А ты всё ещё не умеешь видеть ауры.
        - Умею, - буркнула я, высвобождаясь. - Пока неясно, только размытые пятна, так что диагностику не проведу. Но научусь, ничего, дайте только время.
        - Не знал.
        - А что ты вообще обо мне знаешь? - спросила я.
        Так мне вдруг стало обидно, будто полыни наелась…
        Спас ситуацию Крис: пока мы балансировали на грани ссоры, он заинтересовался самой большой сумкой. Сунул в неё нос, потом влез весь, вытащил наружу один из пакетов, вытряс содержимое и, надев пакет на голову, заскакал по кухне на прямых ногах, боком, распушивши хвост до размеров большого посудного ёршика.
        Мы с Егоровым рассмеялись и бросились спасать зверя.
        Шашлык, кстати, оказался отличным, и соседи - Варвара с Иваном Ксенофонтовичем, Валя-продавщица, Борис Сотников с женой и даже бабка Марьяна со своим Паркинсоном - составили нам компанию. Хватило на всех.

* * *
        Инспекционная комиссия приехала к одиннадцати, но наш главврач маялся у окна с самого утра, даже пятиминутку не проводил, спихнул на Кауфмана. Только заглянул в двери ординаторской (нет у нас никакого другого большого помещения), увидел меня и одобрительно кивнул.
        Состояла комиссия из трёх человек, но и по сей день я не знаю их имён или должностей. Да мне, собственно говоря, и не надо. В кабинет к Воропаеву меня вызвали около часу дня, и минут двадцать задавали какие-то никому не интересные вопросы, каждый раз возвращаясь к выносу сора из избы, товариществу и взаимовыручке. Господи, да откуда они слова-то такие взяли? В общем, понятно, я разозлилась и, что называется, Остапа понесло.
        - Вы ведь в курсе, из-за чего произошёл конфликт? - резко спросила я у главы инспекции, толстого дядьки с козлиной бородкой; он кивнул. - Больница на тот момент не была переполнена, треть мест пустовала. Как же могло случиться, чтобы на долю больной Емельяновой не хватило простыни? И, к вашему сведению, это не единичная история, а величина постоянная. Если бы вы не предупреждали о своём появлении, а приехали неожиданно, могли бы увидеть, на что больных кладут, какие у них тощие одеяла и чем моют полы.
        - Анастасия Александровна, - попытался остановить меня главврач, но это было бесполезно.
        - Кстати, Алексей Петрович, - повернулась я к нему. - Вы в курсе, что подвал больницы заперт всегда, и ключ есть только у сестры-хозяйки? А насчёт истории с подполковником Афанасьевым, обнаруженным в этом самом, всегда закрытом на замок подвале - насчёт этой истории Ираида Степановна не хочет нас просветить? Почему дверь была открыта ночью, как подполковник туда попал и кто его там закрыл? Ведь то, что полиция ещё не добралась до этого момента - чистая случайность, давно должны были спросить!
        Члены комиссии переглянулись, и козлобородый сказал, откашлявшись:
        - Спасибо, Анастасия Александровна. Мы займёмся этим вопросом, а к вам все претензии снимаются.
        Вернувшись в ординаторскую, я ещё какое-то время мерила её шагами, раздражённо бухтя под нос:
        - Займутся они! Вопррррросом! Спустят на тормозах, вот и всё. В лучшем случае переведут куда-нибудь эту дрянь…
        Потом махнула рукой и заварила себе успокаивающий сбор. Пила его зажмурившись, мелкими глотками, и перед глазами вставала картинка: ночь, Овражная улица, фонарь… Аптеки нет, правда, ну так и мы не в Питере.
        Ещё раз: ночь. Афанасьев приходит в себя на краю оврага, понимает, что ранен. Он как-то поднимается на ноги и бредёт… Нет, не домой, дома у него никого нет, жена в Ростиславле. Подполковник идёт к нам, в больницу, туда, где ему смогут помочь. Вползает на крыльцо…
        Стоп, но ведь входную дверь на ночь запирают. Получается, и она тоже была открыта?
        Ладно, один не сработавший замок я ещё могу себе представить, но два? Таких совпадений не бывает. И получается, что обе двери, входная и подвальная, были оставлены открытыми нарочно. Оставлены Ираидой. Что-то она хранила в подвале, и это что-то должны были в ту ночь вывезти.
        Афанасьев дошёл до холла, дальше то ли потерял сознание, то ли оступился, и скатился по ступенькам в гостеприимно распахнутый подвал.
        Ладно, предположим. А кто завалил его мешками, спросила я у себя?
        Та, внутренняя я, на диво логично рассуждающая сегодня, и тут не подкачала. Никто его не заваливал, просто ему стало холодно. Я же помню эти мешки, они были мягкие, будто с тряпками! Подполковник замёрз от потери крови и попытался укрыться тем, что в своём полусознании принял за одеяло…
        Чай закончился, момент озарения тоже. Теперь оставалось донести эту версию до майора.

* * *
        Майор исчез.
        Ранним утром в понедельник он разбудил меня, уже одетый, собранный и чрезвычайно далёкий, словно и не его я отправляла в полночь в холодильник за клубникой.
        - Я уехал, тебе пора вставать, - отрапортовал в телеграфном стиле. - Дел до чёрта, как только слегка освобожусь - позвоню.
        Ну, хорошо, всё понимаю. У человека две должности, официальная и… и ещё более официальная, и к каждой прилагаются не только удостоверения, но и документы, отчёты, предписания и прочая мутотень. Но ведь позвонить недолго, правда? Ладно, нет возможности звонить - напиши! Человечество придумало столько способов немедленно сообщить близким, что у тебя всё в порядке, зачем же их игнорировать?
        Мои звонки шли в никуда, сообщения оставались без ответа. К утру среды я полностью накрутила себя до состояния правоты, и в кабинет главврача шла, как в бой - подняв чёрный флаг и опустив забрало. Удивительно, но заявление об отпуске на четыре дня в счёт отгулов мне подписали без единого возражения. А уж когда Воропаев узнал, что я хочу поехать на могилу матери, так и вовсе расщедрился, и в дополнение к отпуску распорядился выписать мне премию в размере месячной зарплаты.
        Про тетрадь в морозилке, под пакетами с брюссельской капустой, я благополучно забыла.
        Маму похоронили на Смоленском кладбище, что на Васильевском острове, у нашей семьи там ещё со времён прапрадеда был участок. Вообще из недель после её смерти я мало что помню, не задержались в памяти ни похороны, ни горюющие коллеги, ни родственники… Да и сколько их оставалось, тех родственников? Мамина тётушка, находящаяся в глубоком маразме, и её немолодая дочь. От моего отца и вовсе сохранялась лишь фамилия.
        Так вот, единственное, что я запомнила отчётливо - это как Макс договаривается с кем-то о покупке места на Волковом кладбище. Я словно вынырнула в этот момент из того тумана, куда загнало меня горе, и где не было никакой смерти, и достала из коробки с документами книжечку на владение участком:
        - Нет, нет, никакого Волкова! - сказала я громко, словно пытаясь остановить непоправимое. - Мои все похоронены на Смоленском. Вот, возьми.
        Сунула в руки мужа документы и снова нырнула в туман.
        Первые годы я ездила в Питер каждые два-три месяца, чтобы придти на могилу, рассказать, как у меня дела. Очищала плиту, на которой добавилась уже одиннадцатая строчка, летом сажала цветы, зимой сметала снег, и всё это время с мамой разговаривала.
        Потом стала приезжать раз в году, в июне, к годовщине смерти. А в последние два года, кажется, и вовсе не была.
        Придя домой после работы, я раскрыла ноутбук, проверила почту - нет, и здесь Егоров ничего не просигналил.
        Ну и ладно.
        Значит, надо заказывать билеты на «Сапсан». Нет, сперва на поезд от Ростиславля до Москвы!
        Дорога получалась длинная и неудобная, и я решила, что надо будет остановиться в Петербурге на две ночи. В конце концов, я у себя одна, последняя, другого экземпляра не дадут, надо любить и беречь имеющийся.
        Самое смешное то, что ночевать в Питере мне было негде. И это при том, что в старом доме на Кирочной по-прежнему находилась принадлежащая мне квартира - когда-то дед получил её от Эрмитажа, где работал хранителем венецианской коллекции живописи.
        После маминой смерти квартирой тоже занимался Макс, закрыл и поставил под охрану. Года через два, когда мы в очередной раз приехали в Питер, мне позвонила давняя мамина подруга, Анастасия Васильевна Лазарева; собственно, в её честь меня назвали. У Анастасии Васильевны произошло несчастье, её обманом выселили из квартиры родные, в общем, люди: племянница и её муж.
        Конечно, мы договорились о встрече.
        Господи, я помнила красивую весёлую даму с шикарной седой стрижкой. Женщину, которую ни один нормальный человек не назвал бы старой, хотя было ей уже за семьдесят. И вдруг за столиком в кафе мы увидели сгорбленную старушку с трясущимися руками…
        Она рассказала, что пыталась бороться, но ни сил, ни денег не было. Какое-то время Анастасия Васильевна жила у друзей, но в той семье родился ребенок, и не стало ни места, ни покоя. Смущаясь и ломая руки, она попросила разрешения какое-то время пожить на Кирочной. Конечно, пенсия у неё небольшая, но она будет подрабатывать - няней, или вот ещё в домоуправлении диспетчером можно, и сможет платить…
        Мой муж осторожно выспросил у Анастасии Васильевны подробности о племяннице и квартире и ушёл, а я вызвала такси и отвезла старую даму домой. В мою квартиру. Отдала ей ключи, прописала, внесла квартплату на десять лет вперёд… Макс тем временем подключил своих юристов. Родственничков нашли, но жильё они успели продать. Так что всё, чего смогли добиться эти юридические монстры, это отобрать у них деньги, выпнуть из Питера и напугать до мокрых штанов, чтобы и носа в столичные города не совали.
        Увы, от потрясения старая дама так и не оправилась. Она существовала теперь в каком-то своём мире, лишь иногда оттуда выныривая, чтобы с ясной улыбкой сказать мне:
        - Настенька, какое счастье, сегодня по каналу «Культура» был такой прекрасный концерт Хворостовского!
        Все эти годы с ней вместе жила сиделка, которой мы исправно платили. Надо ещё раз отдать должное Максу, даже разведясь со мной, эту графу бюджета он не вычеркнул. Или, может, просто забыл?
        Неважно.
        Кстати, надо будет по возвращении с Лиховцевым это обсудить и взять зарплату сиделки на себя, уж как-нибудь не разорюсь.
        Но остановиться даже на две ночи в той двухкомнатной квартире было невозможно, и я стала искать не слишком дорогую гостиницу в центре. Не в «Астории» же мне жить?
        И последний важный вопрос: кот. Куда девать кота на время моего отсутствия, не тащить же с собой? Суточное дежурство он переживает легко, но на сей раз меня не будет дня четыре, а то и пять, дорога получается длинная: Кириллов - Ростиславль - Москва - Питер. И обратно так же. И ещё по дороге нужно будет заскочить в архив, я же из-за дополнительного дежурства в понедельник туда не поехала.
        - Вот это и называется, «не было у бабы забот, купила себе порося», - пробормотала я, разглядывая Криса.
        Он сидел на стуле, жмурил жёлтые глаза и относился к моим затруднениям философски.
        В конце концов, кота согласилась взять Варвара.
        - Гульки моей нету, - грустно проговорила она, почёсывая Криса за ушами. - Так-то не рискнула бы, она хоть и старенькая была, но кошек гоняла не хуже молодой. А теперь что же, может, и надо было бы новую собаку взять, да жалко её. Помрём мы с Ваней, собачка и пропадёт.
        - Я вам помру, - пригрозила я. - И не думайте даже в ближайшие двадцать лет! Зря я, что ли, самые сильные травы на вас перевожу? - Варвара хмыкнула, и я перешла к инструкциям. - Так, вот здесь для Криса печёнка, индейка и молоко. Порция на раз - с половину моей ладони, - продемонстрировала мерку. - Молоко не чаще раза в день, полстакана, а то будет гадить под каждым кустом, и хорошо, если под кустом.
        - Да брось, Настя, что у меня, кошек не было? С детьми справлялась, внуков вырастила, правнуки уже школьники - справлюсь как-нибудь с серым.
        Правнуки? Хм, я считала, что Варваре и семидесяти нет.
        В общем, уезжала я успокоенная.

* * *
        Время было рассчитано до минуты: архив открывается в девять, нужный мне поезд уходит в десять с копейками и приходит в Москву к двум часам дня. «Сапсан» отправляется в четыре и прибывает в Питер в половине восьмого. Целый день в дороге, есть возможность и документы почитать, и подумать.
        Примерно так всё и вышло - ну, не считая того, что Клара Гургеновна опоздала на двадцать минут и появилась тогда, когда я уже решила на всё плюнуть и заехать сюда на обратной дороге. До поезда я летела, ежеминутно поглядывая на часы, машину бросила на неудобном месте, сунув парковщику денег, чтобы присмотрел. Хотя… кому нужна хорошо поношенная, забрызганная грязью «Нива»?
        Наконец, совершенно запыхавшаяся, плюхнулась на своё место.
        Попила водички, достала конверт, полученный от госпожи Оганесян, и стала просматривать бумаги.
        Ах, Клара Гургеновна, душечка! Беру назад все слова, произнесённые в процессе ожидания!
        В конверте формата А4 оказались не только перепечатанные страницы последней из тетрадей дневника П.И., так и оставшейся безымянной компаньонки Татьяны Бухвостовой. Там лежали фотокопии нескольких страниц, три сколотых листка бумаги и записка.
        «Уважаемая Анастасия Александровна! - писала мне владычица архива, повелительница бесценных сведений. - Помимо дневниковых записей, о которых мы говорили, направляю вам также и копию письма, которое выпало из последней тетради. К сожалению, читать его нелегко, чернила выцвели, а почерк сильно изменился. Но, тем не менее, это письмо от Татьяны Паисьевны, в замужестве Калмыковой, к бывшей компаньонке и подруге. Судя по пометкам, сделанным рукой П.И., женщины переписывались как минимум до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Удачи вам в ваших поисках, и обращайтесь, если будет нужно! Ваша К.Оганесян.
        P.S. Компаньонку звали Полина».
        Дрогнувшей рукой я развернула листок. Положила рядом страницу дневника и сравнила обе копии. Да, это тот же почерк, и за двадцать лет он действительно изменился: рука, делавшая пометки, тряслась, некоторые буквы можно было лишь угадать.
        Татьяна Паисьевна писала, соблюдая старую орфографию, с ятями и твердым знаком, хотя после реформы прошло к тому моменту уже двадцать лет. Бог её знает, было ли это привычкой или своего рода протестом?
        Она делилась с П.И. событиями своей жизни, иронично называя их «старыми новостями», и заканчивала письмо словами радости, что вновь обрела старинную подругу после стольких лет разлуки. В иной момент я бы прослезилась, прочитав историю такой долгой дружбы, задумалась бы о своих подругах, которых вовсе не осталось после развода… Но мой взгляд выцепил из текста знакомую фамилию, и я вчиталась в заинтересовавший меня абзац. Потом тщательно сложила бумаги обратно в конверт, убрала его в сумку, и уставилась в окно, не замечая пролетавший мимо лес.
        Итак, дочь Татьяны, внучка покойного Паисия Варфоломеевича, вышла замуж в тридцать восьмом году. Было ей девятнадцать. Муж, на десять лет старше, служил в главном управлении рабочее-крестьянской милиции при НКВД в звании майора, и фамилия его была Афанасьев. Николай Иванович Афанасьев.
        Его звали точно так же, как бывшего начальника милиции города Кириллова, и если это не дед и внук, я готова съесть собственную шляпу!
        А если я права, то подполковник вполне мог быть ранен не из-за ритуала в церкви, а из-за того самого участка, на который мог бы претендовать, как потомок последнего владельца. Вот чёрт, как же невовремя исчез из поля зрения Егоров! Уж он-то точно мог бы узнать, верны ли мои догадки…
        Письмо было написано с той осторожностью, которую в тридцать восьмом проявляли, наверное, все. Но всё равно, было ясно, что Татьяна Паисьевна не одобряет поспешного брака дочери, не одобряет её избранника, а в особенности - места его работы.
        За размышлениями я и не заметила, что поезд въехал в Москву; потянулись расписанные разными цветами бетонные заборы, склады, лабазы и промышленные здания. Задумалась - а скучаю ли я по столичным радостям? Ну, мои ночные рыдания в расчёт не берём, в определённые моменты любая женщина имеет право поплакать ни о чём. Перебрала сегодняшнюю свою жизнь, деревянный дом на высоком волжском берегу, вспомнила Макса и нашу московскую квартиру на двадцать четвёртом этаже… Словно змея, сменившая кожу, я не оглядывалась на ту, брошенную сохнуть и рассыпаться в прах. Только вот я не слыхала, чтобы сброшенная шкура ползла за своей бывшей хозяйкой и призывала её поговорить.
        Тут я хихикнула, представив себе эту картинку, и решила больше сегодня не думать ни о чём. Ну его, это вредно для цвета лица.
        Часть 10
        Возвращение
        Москва за время моего отсутствия изменилась мало.
        В марте была грязь от тающего снега, сейчас - от июньского дождя; тогда вокруг были люди в джинсах, кроссовках и пуховиках, сейчас - в джинсах, кроссовках и ветровках. Вся разница.
        А вот Питер, который я не видела два года, а не жила в нём десять лет…
        Питер, мой родной город, где я ходила в школу, дралась с мальчишками, поступала в институт, падала в обморок в морге, первый раз влюбилась, хоронила маму…
        Каким он предстанет передо мной?
        Город оказался почти чужим, заполненным туристами, приехавшими смотреть на белые ночи, шумным. Я попала ещё и в праздник, день независимости, и сильно об этом пожалела. Надо было ехать в будни.
        Да, чужой город. Хорошо, что отказалась сюда возвращаться.
        Телефон я поставила на беззвучный режим ещё при выезде из Ростиславля, и теперь обнаружила в нём два десятка неотвеченных вызовов. Один от Макса, один - с незнакомого номера, остальные от майора. Прости, Егоров, но теперь уже мне не до тебя, жди моего возвращения. Не буду никому перезванивать, у меня свидание с прошлой мной.
        Поужинала в каком-то итальянском ресторанчике рядом с отелем и завалилась спать. Хорошо бы за завтрашний день сделать как можно больше и оставить время на Эрмитаж…
        Не буду много рассказывать о Питере.
        Работники кладбища работали на совесть - камень очищен, надписи видны, цветы посажены. Я постояла возле семейного захоронения, в который раз прочла знакомые имена, фамилии, даты. Мамы здесь уже не было, это я знала точно, поэтому положила на серый гранит букет пионов и пошла в контору, платить.
        Анастасия Васильевна меня не узнала. Она уже никого не узнавала, кроме сиделки, и всё цеплялась за неё высохшей ручкой, похожей на куриную лапку. И здесь мне тоже нечего было делать…

* * *
        В понедельник в половине восьмого вечера я открывала свою калитку.
        Несмотря на мелкий дождик, кот крутился во дворе у Ивана Ксенофонтовича. Увидел меня, взлетел на забор и одним прыжком залетел мне на руки. Облизал лицо, словно собака, спрыгнул на землю и повёл к входной двери.
        Я посмотрела на соседа: стоя на своём крыльце, он смеялся и разводил руками, потом крикнул:
        - Ты разбирайся, отдыхай, а я к тебе зайду через полчаса - час.
        - Ладно! - крикнула я в ответ и вошла, наконец, в свой дом.
        Крис вился у ног, не давая мне ступить и шагу, пришлось на него прикрикнуть. Тогда кот задрал хвост и важно проследовал на кухню. Сел возле миски и принялся меня гипнотизировать.
        Я положила ему несколько кусочков ускоренно - в микроволновке - размороженной печёнки и стала разбирать сумку. Вроде бы и ездила на три дня, а опять полная стиральная машина… Убрала в ящик письменного стола конверт с архивными документами, заварила чаю, достала пирожные из «Норда», как раз тут соседи и постучали в дверь.
        Когда чай закончился, Варвара засобиралась - мол, сериал скоро начнётся, а вы тут ещё поговорите, - и ушла. Иван Ксенофонтович помолчал, потом сказал:
        - Тут тебя спрашивали. Ну, тем, кто за травами приходил, я сказал, что ты будешь во вторник, правильно? Ещё хозяин барского дома заявился. В субботу около полудня. Записку оставил, - загорелая рука вытащила из кармана ветровки конверт и положила на стол.
        - Говорил что-нибудь?
        - Нет. Будет звонить.
        - Ну, пусть звонит, - разрешила я. - Иван Ксенофонтович, не тяните кота за неподходящие для этого детали, я же вижу, что вы самое интересное оставили на конец.
        - Самое интересное? - сосед ухмыльнулся. - Вчера с утра приковылял бывший наш милицейский начальник. То есть, тьфу, полицейский.
        - Афанасьев, что ли? - не поверила я своим ушам.
        - Он самый. С палочкой, вида самого прежалостного, говорит еле-еле, будто на каждой букве заикается.
        - И чего хотел?
        - Известное дело, чего они все хотят? С тобой поговорить да посоветоваться.
        - Ну ладно… - я пожала плечами. - Мне не жалко, пусть советуется. Этого добра у меня как грязи, советов-то!
        - А ещё мент твой являлся, - Тут Иван Ксенофонтович нахмурился. - Вопросы задавал, да не по делу, а про тебя. Мол где, да куда, да с кем, да когда. Ты вот что, Настя… У тебя с ним любовь, или так, для здоровья?
        Тут я слегка поперхнулась. Однако, сосед… проворно роет, старый крот![3 - «Гамлет: Так, старый крот! Как ты проворно роешь! Отличный землекоп!» - цитата из шекспировского «Гамлета» в переводе М.Лозинского.]
        - Не знаю, Иван Ксенофонтович. Как пойдёт.
        - Вот что, ты смотри, если пойдёт не туда, куда надо… найдём, куда тебя отправить, чтобы и духу твоего не нашёл этот тип. Видывали мы таких… следователей-расследователей.
        Глаза его сверкнули, он выпрямился, и я поняла, что ничегошеньки о самых близких соседях не знаю. Он ведь офицер, вон какая выправка, никаким огородом, никаким возрастом не скрыть. И, видно, хлебнули лиха они оба - и Иван, и Варвара, - прежде чем осели в тихом Кириллове.
        - Спасибо, - только и смогла выговорить. - Но думаю, до этого не дойдёт.
        Сосед попрощался и ушёл. Я заперла за ним дверь, привычно насыпала соляной круг и, зевая во весь рот, отправилась спать. Кот потоптался на моих ногах, свернулся калачиком и заснул даже быстрее меня. Уже проваливаясь в сон, я подумала: «Интересно, кто же придёт завтра первым?».
        И не угадала.
        Первым, даже раньше бабки Марьяны, появился участковый.
        Аккуратно перешагнул соль, которую я небрежно отодвинула тапком, и проследовал на кухню. Мы с котом переглянулись, и я шёпотом спросила:
        - Это что, это он знает, зачем я круг насыпаю?
        Крис дёрнул шкурой на спине, что я перевела как «на глупые вопросы не отвечаю» и пошёл следом за гостем. Я задержалась - собрала соль веником и высыпала в мусорный пакет.
        На кухне шла церемония знакомства. Кот запрыгнул на стул, участковый протянул ему указательный палец и терпеливо ждал, пока их сиятельство соизволят понюхать предложенное и потереться усами, сперва правой стороной, потом левой.
        Я включила чайник и сказала:
        - Михал Матвеич, подождёте пять минут, я хоть зубы почищу?
        Где пять, там и десять; уже понятно было, что в душ мне раньше вечера не попасть, так что я быстро натянула джинсы и футболку, причесалась и умылась. Ну и зубы, конечно, почистила.
        На кухне чайник вовсю кипел, кот умывался, участковый покусывал солёный ржаной сухарик. Идиллия, да и только.
        - Как ваша спина? - поинтересовалась я, выставляя на стол хлеб, масло, сыр и мёд. - Мазь используете?
        - Угу.
        - Каждый вечер?
        - Угу.
        - А неправду говорить нехорошо.
        - Знаешь, Настя, я, когда вечером домой приползаю, так мне уже не до мази. Может, у тебя найдётся не вечерняя, а утренняя?
        - Утренняя? - минутку подумала, потом решительно кивнула. - Сделаю. Сегодня у нас вторник, приходите в пятницу, как раз готова будет. Но вам придётся минут на десять раньше вставать, чтобы втереть мазь в поясницу и потом полежать хоть чуть-чуть.
        - Это я переживу, - ответил повеселевший участковый. - А ты, Настя, говорят, в Санкт-Петербург уезжала?
        - Не уезжала, а съездила на три дня, - въедливо поправила я. - Да, вот только вчера вечером и вернулась. А кто говорит?
        - Да все, - он пожал плечами. - Тебя три дня не было, так информация нашу левую сторону три раза кругом обошла и вернулась… как в испорченном телефоне. Поэтому, - он смущённо откашлялся. - Вот!
        В короткопалой руке была зажата картонка размером со стандартный лист А4, с пришпиленным степлером листом обычной бумаги. С любопытством я подняла листок, и оторопела. Разноцветными фломастерами были написаны буквы, разного размера, одни прямые, другие не очень; какие-то украшали цветы и листочки, на одной были нарисованы самолёты, а ещё на одной - ёжики, целая семья. Надпись гласила: «Настя, оставайся с нами!».
        К глазам подступили слёзы; я от души высморкалась в подвернувшуюся бумажную салфетку и сердито сказала:
        - Господи, съездила на каких-то три дня, навестила мамину могилу, и вернулась. Мой дом - тут, никуда я не уеду.
        «Если не вынудят» - добавил внутренний голос.
        Неловкую ситуацию спасла бабка Марьяна, застучала в дверь и громко позвала:
        - Настя, ты дома? Я смотрю, дверь у тебя нараспашку, думаю, может, залез кто?
        - А ты, Марьяна Павловна, клюкой злодея бить собиралась? - громко спросил участковый.
        - К твоему сведению, Михал Матвеич, я без клюки хожу. И ещё сто лет буду, - с достоинством ответила старуха, вплывая на кухню.
        Я только-только успела сунуть рисунок в буфет, в ящик с вилками и ложками.
        Впрочем, Марьяна засиживаться не стала. Забрала своё промывание, попросила ещё сделать успокоительный чай для племянницы, которая вот в выходные должна приехать, бедная девочка разводится и очень нервничает, и ушла. Засобирался и участковый.
        - Михал Матвеич, а вопрос можно?
        - Ну, спрашивай, - он уселся снова на тот же стул и недвусмысленно покрутил в руках пустую чашку.
        Я налила и снова поставила чайник, села напротив, подпёрла подбородок ладонями.
        - Афанасьев давно в Кириллове живёт?
        - Всю жизнь. Он здешний, и родители его, и бабка с дедом тут жили.
        - И вы их знали?
        - Да кого как… - участковый задумчиво почесал в затылке. - Бабку и деда, наверное, видел, когда мальчишкой был, но это как-то не отложилось. Матушка Колина, Вероника Анатольевна, была не здешняя, откуда-то из Сибири, не то из Омска, не то из Томска её Иван привёз. Она умерла рано, Николаю едва десять лет сравнялось. Ну, а отец его, Иван Николаевич…
        Он покачал головой.
        - Что?
        - Да дрянью он был, вот и всё. И слов других нет. Вероника не просто так рано ушла, говорили, что бил он её. Лицо не трогал, она была красавица редкая, лупил по корпусу и по рукам-ногам. Чтобы всё одеждой скрывалось.
        После её смерти отец Кольку сразу в интернат сдал, только…
        Участковый сделал большую паузу, словно взвешивая дальнейшие слова. Потом махнул рукой.
        - Мало и Ивану не показалось. Дня три-четыре прошло после похорон, когда встретила его на улице твоя бабушка. Агния Николаевна. Сказала что-то, Иван развернулся и пошёл за ней следом. Сюда, в этот дом. Не знаю уж, о чём они говорили, только Афанасьев дом запер, сына увёз и сюда более не возвращался.
        - Уехал в Ростиславль?
        - Да, он там служил в… Ну, сама понимаешь, где.
        - Понимаю.
        - Говорили мне тамошние знакомые, что пить он стал по-чёрному и болел очень. К сорока годам стал совсем плох и его по выслуге лет приказом отправили на пенсию. Короче, прокляла его Агния Николаевна, не дожил он до генеральских лампасов.
        - И правильно, - согласилась я. - Похоже, не просто пустой человечишка был, а ещё и гнилой внутри. Ну, а сын в него пошёл?
        - Колька? То есть, теперь господин подполковник, Николай Иванович? - участковый ухмыльнулся. - Да нет, пожалуй. Его бы в хорошие руки, цены б ему не было, но и так - служил честно, подлостей никому не делал, если мог помочь, то помогал. Ну, теперь-то одному богу известно, что с ним будет.
        - Отчего же?
        - Так тоже ведь отправили в отставку. Со сладкой конфеткой, конечно, с повышением в звании досрочно. Полковником ушёл. А что толку? Молодой ещё мужик, сорок семь ему, на пять лет меня младше. И как он будет жить без работы? Да ещё и жена его выставила…
        - Ничего, проживёт. Дом есть, руки-ноги есть, будет, например, первым в Кириллове частным детективом.
        Михаил Матвеевич похмыкал, допил чай и ушёл. Только когда за ним хлопнула калитка, я сообразила: хотела ведь спросить, есть ли информация о том, кто пакостил в церкви?
        Ладно, увидимся ещё. Надо делами заниматься. Убрать дом, сварить обед, покормить кота, прополоть грядки. подвязать помидоры, переложить высохшие цветы сирени, любисток, листья мать-и-мачехи по герметичным ёмкостям… Крутись, Анастасия, крутись!
        Время от времени я взглядывала на холодильник и пыталась вспомнить, что же я не сделала, с ним связанное? Еду приготовила, кота покормила, отвары убрала…
        Наконец открыла и стала смотреть.
        На полках порядок, ничто не завалялось и не портится.
        Морозилка… Пакет с брюссельской капустой…
        - Господи, тетрадь же!
        Хотелось дать себе подзатыльник. Я же положила тетрадь Агнии Николаевны в морозилку, сама над собой подсмеиваясь, и совсем о ней забыла! Ну ладно, всё равно не верю, чтобы там проявился какой-то текст! Про потайные чернила. Проявляющиеся под действием тепла, все слышали: молоко, лимонный сок, ещё какие-то органические жидкости. А под действием отрицательных температур?
        Нет, это ерунда. Но посмотреть надо.
        Достала тетрадь, разлепила смерзшиеся страницы, раскрыла в конце… и долго пялилась в совершенном обалдении. На чистых листах появились записи, сделанные чётким почерком Агнии Николаевны. И я поняла, почему она не дала их мне найти сразу.
        Три формулы, я не могу назвать их «загов?рами». Можно было бы сказать «заклинание», но Егоров уже приучил меня с сомнением относиться ко всему, носящему клеймо магии.
        Первая формула - защита от зла. Для человека, для дома, для города.
        Вторая - медленная смерть. То самое проклятие, настигшее Ивана Афанасьева.
        Третья - распознавание лжи.
        В каждом пункте слова с указанием темпа их произнесения, время, когда лучше работать, набор трав и предметов, слом, подробнейшая инструкция.
        Я внимательно прочла все три, закрыла тетрадь и спрятала в тайник, после чего вернулась к домашней работе. Спасибо, Агния Николаевна, вы дали мне оружие и защиту, и я обещаю, что не воспользуюсь ни одним из этих средств понапрасну.
        Пока работа делалась, я думала о странной истории, участницей которой невольно стала. Полтора месяца прошло с убийства Бухвостова, чуть меньше - с нападения на Афанасьева. Месяц назад убили чиновника. У наших доблестных сыщиков что, никаких сроков раскрытия дел нет? Конечно, тому, что показывают в кино, верить нельзя, но всё-таки существуют какие-то правила. Тем более, когда задели «своего». У меня восприятие времени неправильное, сдвинутое суточными дежурствами, я не сразу могу вспомнить, какой день недели или число, но уверена, полицейское начальство точно это знает. А Егоров ничего мне, в сущности, не рассказал.
        Вот только не надо о тайне следствия, недостоверно это! Невозможно же не поделиться с близким человеком хотя бы в общих чертах тем, что для тебя важно…
        Непонятно, почему он вот так исчез. Вообще-то, если рассуждать логически, причин может быть не так и много: повышение, неприятности, командировка или потеря интереса к конкретной женщине, то есть, ко мне. Для последнего всё-таки рановато. Если бы нашему роману было не три недели, а хотя бы три месяца, тогда да, возможно, а сейчас он меня ещё не прочёл. Командировка? А бог его знает, бывают ли у следователей командировки, мне отчего-то кажется, что нет.
        Ах да, ещё могла вернуться из Еревана его матушка, и резко стало не до меня.
        Впрочем, были пропущенные мною звонки и визит в моё отсутствие, так что не всё так мрачно…
        Тут в моей руке переломился помидорный стебель, и я выкинула из головы всё, что от меня не зависит.
        Ну, постаралась выкинуть…
        Слегка умаявшись, я села передохнуть и почувствовала, как хрустнул листок в заднем кармане. Чёрт, записка же от Макса, я так и не прочла её!
        «Стася, жаль, что не застал. Есть вопрос. Я на три дня в Японию, вернусь - позвоню. Макс».
        Ну да, фирменный телеграфный стиль бывшего мужа. Ничего не понятно, «волнуйтесь, подробности письмом». И зачем было записку писать, мог отправить смс-ку…
        Следующим в дверь постучал Боря Сотников. Сиринг с достоинством держался у его левой ноги, пока не увидел кота.
        Крис раздулся в шар, поднял трубой хвост и боком заскакал в сторону пришедшего в его дом врага. Мастифф посмотрел на хозяина, сложив рыжие брови домиком, и слегка попятился. Мы с Борькой рассмеялись и вытолкали обоих на улицу.
        - Думаешь, не подерутся? - спросил Борис с сомнением.
        - Сиринг слишком взрослый, чтобы обидеть котёнка, - махнула я рукой. - А Крис слишком маленький, чтобы угрожать всерьёз. Разберутся.
        Как оказалось, Сотников пришёл, чтобы официально пригласить меня на свой день рождения.
        - Ты когда дежуришь? - спросил он, держа в руках устрашающей пухлости блокнот.
        - Завтра, а потом - в воскресенье, двадцатого.
        - Отлично! Значит, ждём тебя в субботу, девятнадцатого, к пяти часам. Форма одежды свободная, желаешь - бери с собой компанию.
        - Насчёт компании посмотрим, - неопределённо ответила я. - А за приглашение спасибо, непременно буду.
        Когда он собрался домой, начало темнеть. Нас ждала дивная картина: на крыльце, на коврике у двери, свернулся и дремал Сиринг, а Крис спал, растянувшись на его мощном теле.
        «Ну, вот и всё, - думала я, пока руки привычно запирали замок и сыпали соль тонкой струйкой. - Макс в Японии, и раньше субботы можно не ждать звонка. Афанасьев не пришёл. Конечно, если его выперли в отставку, то времени у него будет теперь более чем достаточно. Не сегодня, так завтра почувствует себя хуже и придёт. Вопросов к нему накопилось много. Егорова выносим за скобки. Когда-то, когда Анастасия Васильевна ещё была красивой и весёлой, совершенно сногсшибательной дамой, а я - не очень большой девочкой, она говорила: там, где ты ничего не можешь сделать, ты ничего не должна хотеть. Вынеси это за скобки и решай свои задачи так, будто ничто тебе не мешает…»

* * *
        Больница огорошила меня новостями.
        Первой был ремонт. В холле пахло краской, на крыше громыхали железом рабочие. В ординаторской Воропаев, Кауфман и старшая сестра Любовь Антоновна азартно переругивались, решая, кого из больных в какую палату переводить. На месяц закрывалось правое крыло здания, и была надежда, что потом перейдут к левому.
        - Крыша - это прекрасно, - сказала я. - Добрый день всем.
        - И вам, - не отрываясь от листа бумаги с расчерченными квадратиками, ответил главврач; потом поднял на меня глаза. - А, Анастасия Александровна! Как съездили?
        - Отлично, спасибо.
        Я зашла за шкаф, выполняющий у нас роль ширмы, чтобы переодеться. Застёгивая белый халат, спросила:
        - Неужели ту самую комиссию так впечатлила протекающая крыша?
        - И крыша, и старые кровати, и отсутствие разъездного автомобиля! - ликующим голосом сообщила старшая сестра. - Представляешь, Настя, на всё это нам выделили деньги!
        - Не представляю, - честно сказала я. - Но буду верить, что ремонт не свернут на середине, а машина к нам приедет. Странно вообще, что так быстро деньги дали.
        - Тут вопрос политический, - хмыкнул Кауфман. - Главу облздрава как раз сняли, а Ираида - его племянница, вот и устроили показательную порку. А, ты ж не в курсе? - я помотала головой. - На Курцову дело завели, за расхищение больничного имущества и прочие подвиги. Ну и уволили, ясное дело, так что теперь сестры-хозяйки у нас нету.
        - И слава богу, - перекрестилась Любовь Антоновна.
        - Ещё новости есть? - спросила я осторожно.
        После первых двух третья могла оказаться вообще за гранью. Например, Кауфмана назначили бы министром здравоохранения. Или увеличили бы втрое норму питания на каждого больного.
        - Нет, - засмеялась старшая сестра. - Тебе мало?
        - Мне - хватит! - сказала я с чувством.
        После четырёх в больнице всё затихает. Остаётся только дежурная смена, сегодня даже Семён Маркович ушёл пораньше. Больные занялись своими нехитрыми развлечениями: читали, играли в шахматы, жаловались друг другу на болезни. Вообще это время мне следовало бы занять писаниной, хотя бы те же истории болезней привести в порядок, но хотелось побездельничать. Чуть-чуть, хоть минут пятнадцать, и я стала искать решение сложной, практически нерешаемой проблемы. Даже двух.
        Первая - что дарить Боре Сотникову на день рождения? Что можно подарить мужчине тридцати пяти лет от роду, не пьющему, не курящему и носящему щегольскую бородку? Традиционные дары, типа дорогой выпивки, хорошей зажигалки или бритвы отпадают в полуфинале, придётся проявлять изобретательность. То есть, ехать в Ростиславль.
        Собственно, за любым наименованием из первого списка тоже пришлось бы туда ехать, потому что ничего из традиционных подарков в левобережный Кириллов не завозят за полной ненадобностью.
        И вот тут встал во весь рост второй вопрос: звонить Егорову или не звонить?
        Предупреждать его о том, что я буду на расстоянии куда меньше тридцати семи километров, или нет?

* * *
        - Иван Христофорович!
        - А? - разогнулся на грядке сосед.
        Железный человек, и поясница у него железная, вот так вот целый день в согбенной позе трудиться.
        - Я в Ростиславль по делам еду, вам привезти ничего не надо?
        Он подошёл поближе к забору и спросил:
        - А ты надолго?
        - Туда и обратно. Надо Борису Сотникову подарок купить, у него день рождения.
        - Во! И у меня та же проблема: у Варвары юбилей через неделю, я всю голову сломал, что дарить. Давай я с тобой поеду, а?
        - Присоединяйтесь! А Варваре что скажете, куда исчезли?
        - А она в Пшеничище поехала, к подруге, это на целый день. Ты погоди минутку, я оденусь поприличнее и прибегу!
        Кстати, когда мы проезжали село с этим необычным названием, Иван Христофорович сполз на сидении пониже и прикрыл лицо бейсболкой.
        В Ростиславле я поставила машину на парковку в центре, заплатила за три часа и сказала:
        - Помощь нужна?
        - Нет, Настя, спасибо. Управлюсь.
        - Телефон с собой?
        - Конечно.
        - Тогда как купите, что хотели, позвоните мне, договоримся, как встретиться.
        И мы разошлись в разные стороны.
        План у меня был: в прошлый раз, летя от архива к вокзалу, я краем глаза заметила красочную вывеску «Барбершоп». Цепочка связалась мгновенно: Сотников носит бороду - значит, в барбершопе можно найти средства для ухода за бородой. Понятия не имею, что для этих целей используют, но верю в цивилизацию и прогресс. Есть сотни средств для ногтей, волос, кожи лица, кожи всего остального, вплоть до пяток. Не может быть, чтобы человечество не придумало какую-нибудь ерунду и для бороды!
        Реализация этого, несомненно, блестящего плана была затруднена тем, что я не помнила, где именно эту вывеску видела. И Интернет с картой города помогать мне отказывался, пришлось ножками идти от центра города в сторону вокзала.
        Оказывается, заведение это было в переулке. Как ухитрилась я заметить вывеску, одному богу известно. Внутри маялись без клиентов два шикарно подстриженных молодых человека. Один из них щеголял роскошными пышными усами, какие я видела на дореволюционной рекламе не то цирковых представлений, не то средства для ращения волос. Второй же был счастливым обладателем дивной бороды, какие Фидий изображал, высекая из мрамора Зевса. Борода была уложена колечками и… на язык просилось слово «умащена».
        Да, именно умащена.
        Увидев в дверях даму, молодые люди сникли, но я взяла за пуговицу бородатого и нежно попросила:
        - Мне нужен подарок. Для мужчины.
        Продавцы оживились.
        - Возраст? - спросил один.
        - Предпочтения? - поинтересовался второй.
        Не знаю уж, что он имел в виду, но на всякий случай я изложила анамнез.
        - Тридцать пять лет, пожарный, рост два метра, носит бороду. Такую, скандинавского типа, светло-каштановую.
        - О-о-о! - в один голос протянули молодые люди и принялись метать на прилавок упаковки.
        Примерно через час я выходила из заведения, нагруженная сумкой с прибамбасами для ухода за бородой, и голова моя гудела от сведений, что, как и в какое время суток используется. Подозреваю, что глаза у меня съехались к носу, как у какого-нибудь кота в мультфильме.
        Я дошла до Ильинской церкви, возле которой мы договорись встретиться с Иваном Ксенофонтовичем. Его пока не было, так что я прогулялась по площади, полюбовалась на белые стены и зелёные купола церкви, поразглядывала надвратную фреску, развернулась… И упёрлась носом в довольно крепкую мужскую грудь. Подняв глаза, я увидела майора юстиции Егорова, глядевшего на меня с большим недовольством.
        Кажется, в комиксах такие случаи обозначают словом «Уппс!»?
        Так вот, это он и был!
        Егоров несколько секунд сверлил глазами меня, потом перевёл взгляд на сумку в моих руках. Надпись на пакете «Товары для бородачей» явственно указывала на то, что это - не ему, и майор побагровел. С немалым интересом я ждала, станет ли он выпускать пар из ноздрей, но обошлось, во много благодаря тому, что был Егоров не один. С ним рядом стоял немолодой джентльмен в прекрасном костюме и светлом галстуке.
        Начальство?
        Похоже!
        - Добрый день, Пётр Григорьевич, - пропела я, и тут увидела в сторонке соседа.
        Коварный Иван Ксенофонтович стоял и с интересом наблюдал за сценой.
        - Добрый день, - ответил майор.
        Я помахала соседу рукой и солнечно улыбнулась господину в костюме.
        - Прошу извинить, но меня ждут. Всего хорошего, Пётр Григорьевич!
        И уплыла неспешной походкой павы, тщательно следя за собой, чтобы не споткнуться в последнюю минуту.
        Села в машину и расхохоталась.
        Ну, если и после такой встречи майор мне не позвонит, значит, нет у него никакого чувства такта!
        Часов в десять вечера телефон мой разразился весёленькой мелодией из «Дживса и Вустера». Я скосила глаза на экран: Егоров. Не выдержал, голубчик, звонит. Остановила показ детективного сериала, который смотрела в компьютере, пока растирала в ступке семена пажитника, отложила пестик и сказала:
        - Слушаю вас!
        - Стася, привет! - голос майора был еле слышен за шумом голосов, звоном посуды и музыкой.
        Похоже, в ресторане, и не один. Что-то празднует? Занятно.
        - Привет, - ответила я.
        - Ты когда дежуришь?
        - В воскресенье.
        - Никуда уезжать не планируешь?
        - Пока нет.
        - Завтра я смертельно занят, а послезавтра, если позволишь, к тебе заеду. Есть новости.
        - Хорошо, буду ждать, - ответила я и отключилась.
        Просто не разговор, а фехтование фразами. Стойка, выпад, батман, финт! И противник повержен, как-то так…
        Часть 11
        Бывший начальник полиции
        В четверг часов в двенадцать в мою дверь постучал долгожданный Афанасьев.
        Я разглядывала его, не скрываясь. Действительно, ходит плохо, и трость у него не для виду: он на неё опирается, когда переносит вес на правую ногу.
        - Добрый день, Анастасия Александровна, - вежливо поздоровался гость.
        Кстати, говорил он вполне нормально. Не заикался и не запинался. И почему Егоров рассказывал о невнятной речи и нечитаемом письме?
        - Добрый, - согласилась я.
        - Вы позволите войти?
        - Прошу! - я отступила в сторону, давая ему дорогу в приёмную, и в очередной раз порадовалась тому, что пришла мне в голову эта идея, постройка специального помещения.
        За прошедшие полтора месяца, пока наш, теперь уже бывший, начальник полиции лежал в госпитале, он осунулся и как-то усох. Куда делись разворот плеч и осанка? И выглядел он тогда лет на тридцать пять, а сейчас можно было, не торгуясь, давать все пятьдесят.
        Неловко подворачивая ногу, он сел на стул и поставил трость к столу; она упала и покатилась по полу. Я поймала беглянку, улыбнулась Афанасьеву и села напротив.
        - Итак, Николай Иванович, чем я могу быть вам полезна?
        Он усмехнулся грустно:
        - Да бросьте, Анастасия Александровна, вы всё про меня знаете. Даже больше, наверное, чем я сам.
        - Ну-у… Нет. Не могу согласиться. Например, я не знаю, почему вы хромаете и ходите с тростью, если ранили вас в правый бок. При осмотре я присутствовала, и нога у вас была в порядке.
        - Больно наступать. Никаких повреждений нет, просто больно - и всё. Там, в госпитале, врачи сказали, что это психосоматическое. Мол, отличная нога, спортивные мышцы, крепкие связки, замечательная подвижность, хороший рентген, нет воспалений, нет жидкости в суставах… А она болит.
        - Понятно…
        - Правда?
        - Нет. Конечно, ничего не понятно, и вполне может быть, что они правы, это психосоматика. Но вы так и не сказали, чего именно хотите от меня. Мне нужно, чтобы вы сами сформулировали, чего именно ждёте.
        Афанасьев хмыкнул.
        - Мне как-то проще сформулировать, чего я не жду. Профдеформация, видимо.
        - Хорошо, давайте начнём отсюда. Чего же?
        - Я не жду, - начал он медленно. - Я не жду мгновенного излечения, понимаю, что процесс будет именно процессом. Долгим. Я не жду, что стану прежним, верну жену и всякое такое. Да и не хочу этого. Я не жду… - бывший начальник полиции запнулся, потом продолжил. - Хочу нормально жить, вот как вы - всё бросили и приехали в Кириллов. И счастливы?
        - Пожалуй, да.
        - Вот и мне, пожалуйста, того же самого!
        - Хорошо… - Я задумчиво пробежала пальцами по коробке с набором трав. - Хорошо. Вот что, - встала, подала ему трость и сказала: - Дадите клятву?
        - Какую?
        - Стандартную. Не вредить ни помыслом, ни действием и так далее.
        - Легко!
        - Тогда прямо сейчас и начинайте.
        Огонь, кровь и холодное железо. И слова - древняя формула клятвы, не менявшаяся уже тысячу лет.
        Я зажгла символический огонёк в керамической плошке, бросив туда несколько высохших палочек сирени и стебли травы, выложила на стол свой нож и сделала приглашающий жест.
        Что удивительно - слова клятвы он знал, явно произносил не в первый раз. Ох, Настя, не всё так просто в загадочном ведомстве, представителем которого является майор юстиции Егоров. Нету ли у новоиспечённого отставника в кармане такой же серебристо-серой книжечки?
        Ясное дело, я не стала задавать Афанасьеву этот вопрос. Произнесла ответную клятву, огонь вспыхнул особенно ярко и погас, и в воздухе запахло жжёной травой.
        - Пойдёмте в дом, - сказала я, вставая.
        В гостиной я усадила его в кресло, сама встала за спиной и провела руками по контуру головы… шеи… плеч… вдоль правого бока… и ноги… Вышла в кухню и вымыла руки.
        - Выписку из истории болезни вы не принесли? - спросила, снова усаживаясь.
        - Принёс.
        - Давайте.
        Список назначений был длиннее, чем моя рука, а никакого внятного диагноза, кроме понятной «раны, нанесённой режущим орудием», поставлено не было. Ладно, я не врач и не стану спорить, но половину этих препаратов я бы сразу выбросила, а ко второй стала относиться с большой осторожностью. Кстати!..
        - Вы в курсе, кто вас спас?
        - Вы.
        - Нет. Я всего лишь случайно оказалась в больничном подвале, куда вас, видимо, так же случайно занесло.
        Афанасьев смущённо улыбнулся:
        - Вот этого я совсем не помню.
        - Сейчас расскажете, что помните, - пообещала я. - А пока слушайте внимательно. Спас вашу жизнь наш доктор Кауфман, Семён Маркович, слышали о таком?
        - Конечно.
        - Ну вот. Именно он в первые часы, когда вас нашли, вынесли из подвала и так далее, сделал всё, что было нужно и правильно. Так что я бы советовала вам завтра пойти к Кауфману и проконсультироваться, как жить дальше.
        - Он не откажет?
        - Он никому не отказывает, и иногда зря. Впрочем, вы можете начать с благодарности в устной форме.
        - Хорошо, схожу.
        - Вот и отлично. А я уже буду дополнять его рекомендации своими травами. Пока вот, возьмите: это специальный успокаивающий сбор, заварите, выпьете вместо чая на ночь, и будете отлично спать. Кстати, и боль он отчасти снимет.
        - Может, мазь какую-нибудь дадите, для ноги?
        - Сперва - к Кауфману. А теперь, пожалуйста, расскажите, что вы помните о том дне и ночи? - тут я сама себя перебила. - Или нет, начнём с другого вопроса: зачем вы делали вид, что не можете связно говорить и писать?
        - Для того, чтобы понять - кто и зачем проделал со мной этот финт? Друзья рядом или враги? На кого я могу положиться?
        - И как, выяснили?
        - Кое-что. Касательно речи я начал имитировать улучшение, и они радостно меня выписали. Ну, а здесь никому нет дела, насколько внятно я говорю. То есть, не было, до того, как я пришёл к вам.
        - Понятно. Тогда давайте поговорим о дне и ночи четвёртого мая.
        Мужчина поморщился, устраиваясь в кресле поудобнее.
        - Ну, я и в самом деле помню не всё. Это был, кажется, вторник. С утра я работал здесь… ну, то есть не здесь, а на правом берегу, в своём кабинете. После обеда поехал в Ростиславль, начальство вызвало, ну, а потом пошёл домой, ужинать. Жил я на два дома, жене здесь не нравилось, и она не захотела переезжать… - он длинно вздохнул. - Во время ужина мне позвонил Костя Сорокин…
        Это имя я слышала впервые. Интересно, и кто это?
        - Да как сказать - приятель, деловой партнер, всего понемногу, - ответил Афанасьев. - Попросил срочно приехать в Кириллов, давай, говорит, встретимся у тебя дома через час. Жена обиделась, конечно.
        - Должна была привыкнуть, при вашей-то службе - резко ответила я. - С детства привыкнуть, отец у неё тоже не портной-надомник.
        - Н-да… - помолчав, он продолжил. - Встретились, выпили по рюмке коньяку, Костя и стал меня расспрашивать о планах строительства моста. Я, конечно, об этом слышал, и всегда считал, что мост нам необходим. Но в детали не вдавался. Вы в курсе, что есть два места, где хотят строить, и. соответственно, два проекта?
        - Да.
        - Ну, вот. А я тогда не знал. И Костя стал меня убеждать, что строить нужно не здесь, где переправа паромная, а в полутора километрах ниже по реке, где дорога к заводу. Завод! - тут Афанасьев усмехнулся так зло, что я насторожилась. - Одно название, что моторный, а последний мотор там сделали лет десять назад.
        - Что так?
        - Да не нужны они никому, эти моторы, барахло потому что! Но в области делают вид, что у них есть предприятие, а в Кириллове - что оно работает.
        - Понятно. А Сорокин этот, он вообще кто и откуда?
        Рассказ был долгим и невнятным, но, в конце концов, я поняла, что этот самый приятель и деловой партнёр - москвич, владелец пары заводов, производящих бетонные блоки или что-то подобное. С Афанасьевым они вместе учились в юридическом. Потом пути их разошлись, и встретились снова эти двое тогда, когда Сорокин выиграл тендер на поставку конструкций для строительства нового общежития для университета в Ростиславле. Потом он получил ещё один контракт, потом ещё…
        - Вы ему помогали с этими контрактами?
        Николай Иванович пожал плечами.
        - Не та у меня должность, чтобы всерьёз влезать в строительные дела.
        - И зачем вы пошли к церкви?
        - К церкви? Да что мне там делать ночью? Мы пошли на берег, смотреть место, где, по словам Сорокина, никак нельзя ставить опоры моста, потому что там будет подмывать. Или размывать, я уже не помню.
        - Дело рюмочкой не ограничилось? - усмехнулась я.
        Он пожал плечами.
        - Да как-то слово за слово… Ну да, вы правы, мы уговорили целую бутылку. И теперь я соображаю, что Костя не столько сам пил, сколько мне подливал.
        - А свечи в церкви вы не видели?
        - Видели, но… как бы вам объяснить? На какие-то явления не обращаешь внимания, потому что они в порядке вещей. Книги в библиотеке или книжном магазине, грибы в лесу, свечи - в церкви. Я знаю, что в каких-то случаях службу проводят ночью, так что и не задумался, прошёл мимо. А возвращались наверх мы по лестнице, рядом с вашим домом. Тропинка была скользкая.
        Пока Афанасьев говорил, я соображала: значит, о ритуале он не знает. Или знает, но не говорит. Однако последствия принесённой клятвы должны были ещё долго не давать ему мне врать. Так что ритуал, жрун и прочие потусторонние неприятности - это всё-таки из другого паззла. Вот потому картинка и не складывалась.
        - С вами был ещё один человек, кто он?
        - Ещё один? - он наморщил лоб, вспоминая. - А, Валерка? Ну, он, собственно, не с нами был, а с Сорокиным персонально. Костя его нанял в качестве персонального водителя, только по воде. Во всяком случае, мне он сказал, что ему приходилось по десять раз в день переправляться из одной части города в другую, выгоднее было заплатить лодочнику сразу за полный день.
        Мне показалось, что это какой-то странный расчёт, но я не стала спорить. Что я понимаю в лодках, кроме того, что они маленькие и качаются?
        Бывший начальник полиции засобирался домой; было видно, что он устал, и я предложила:
        - Давайте, я вас отвезу. Тут, конечно, недалеко, но раз нога болит, не стоит её перегружать.
        - Спасибо, да неловко как-то…
        - Ловко-ловко, поехали! И завтра после консультации с Семёном Марковичем - сразу ко мне, хорошо?
        Я сознательно не стала в этот раз расспрашивать Афанасьева о предках, о прадеде, о наследстве. Во-первых, мне нужно было хорошенько обдумать то, что он уже рассказал. Во-вторых, я вовсе не была уверена, что мне стоит влезать в историю с тендером на строительство моста, тут и пришибить могут случайно. И last but not least, в-третьих, вовсе не факт, что наш мент вообще в курсе истории с участком.
        И ещё хорошо бы узнать, был ли в нашей стране хоть один случай реституции?[4 - Рестит?ция (от лат. restitutio «восстановление, отозвание; возвращение прежних прав и преимуществ»). В гражданском праве - последствие недействительности сделки, заключающееся в возврате сторонами всего полученного по сделке. При невозможности вернуть товарные ценности в натуральном виде, возвращается их стоимость в денежном выражении.]

* * *
        Утром я хотела позвонить в больницу, а потом подумала, и решила съездить. Очень уж было интересно, что скажет Кауфман о методах лечения коллег из областного военного госпиталя.
        Увы, любопытство - одна из главных черт моего характера. Ладно, словечко «увы» здесь лишнее: я нисколько не огорчена тем обстоятельством, что мне интересно там, где кто-то другой лишь пожмёт плечами и отойдёт. И история, начавшаяся с трупа под моим кустом боярышника, вроде бы не касается меня напрямую; более того, постепенно становится небезопасной. Но если я не узнаю, в чём там дело, буду уже не я.
        Это ведь настоящий детектив, случившийся прямо у моего порога! И что же, получится, что я дошла до финальной сцены, где сыщик собирает всех персонажей и рассказывает, кто и почему убил тётушку Салли, перевернула страницу - а последняя глава напечатана на финском языке?
        Или на монгольском, что в данном случае не существенно.
        Кауфман сидел в ординаторской и посмеивался:
        - Ну, я же знал, что ты не выдержишь и примчишься проверять, не обидел ли я твоего протеже!
        - Да ладно вам, Семён Маркович! Лучше скажите, что вы думаете о его состоянии?
        - Думаю, что оно существенно улучшилось по сравнению с днём, когда ты отыскала его в нашем подвале.
        - И всё?
        - Нет, конечно. Я изучил назначения, созвонился с лечащим врачом, посетовал на то, что в нашей кирилловской аптеке многих препаратов нет, а больному трудно за ними ездить в Ростиславль… Кстати, части наименований нет и там, надо заказывать. В общем, половину мы отменили, две трети оставшегося сократили и оставили только необходимое. Плюс физиопроцедуры, благо у нас появилась пара новых аппаратов…
        - Уже?
        - Представь себе!
        Он весь лучился довольством.
        - И где Афанасьев сейчас?
        - Как раз-таки на физиотерапии. И будет там ещё… - Кауфман взглянул на часы. - Ещё час. В понедельник приедет невролог, я договорился о выездных консультациях раз в месяц, вот пусть и начнёт свою работу с болей в ноге у нашего пациента. Ты права, это, конечно, психосоматика…
        И мы заговорили о разных профессиональных делах, не имеющих отношения к данному повествованию.
        После процедур бывший начальник полиции был расслаблен и благостен. Кажется, даже нога у него болела меньше, потому что на трость он почти не опирался.
        - Ну что, Николай Иванович, теперь едем подбирать вам травы?
        - Спасибо, Анастасия Александровна. Я ваш должник навеки.
        - Сочтёмся.
        Мы снова сели в гостиной, и Крис немедленно залез к гостю на колени.
        Я выложила на столик перед Афанасьевым несколько баночек и пакетиков, а поверх всего - листок с подробным описанием, что и как использовать. Он внимательно выслушал, спрятал всё это в сумку, где уже лежали рецепты от Кауфмана, и посмотрел на меня.
        - Анастасия Александровна, вы ведь хотели вчера ещё о чём-то спросить, но не стали?
        - Не стала. Я была уставшей, вы тоже, а дело не срочное.
        - Спрашивайте сейчас.
        - Скажите, Николай Иванович, что вы знаете об истории своей семьи?
        Выдержка у Афанасьева, надо сказать, железная. Он бровью не повёл на этот неожиданный вопрос. Только уселся в кресле поудобнее да откинулся на спинку.
        - Практически ничего. Мамы не стало, когда мне было десять лет, а отец… С отцом я практически не говорил. В детстве ему со мной было неинтересно, когда я стал подростком, я… не хотел его видеть. А потом его не стало. Так что несколько фотографий, официальные документы о наградах, дипломы - всё, что есть. Почему вы спрашиваете?
        - Потому, что чем глубже я закапываюсь в эту историю, тем яснее понимаю, что она связана с вашей семьёй. Ещё точнее - с вашим прапрадедом, купцом Паисием Варфоломеевичем Бухвостовым.
        - Вот как? Поверите, я даже не знал его имени и фамилии. То есть, погодите, вы хотите сказать, что первый убитый в этой серии, Александр Бухвостов - мой родственник? Фамилия не самая частая…
        - Получается, так. Четвероюродный брат. Или где-то около того. Кузен, в общем.
        - Так вот о чём шла речь… - Афанасьев потёр лоб. - Погодите, дайте подумать.
        Я не стала ему мешать, думать иногда бывает полезно.
        Пошла на кухню, поставила чайник, достала любимую смесь - хороший чёрный чай с добавкой земляничного листа и китайской камелии. Заварила. Выложила в вазочки оставшееся от Агнии Николаевны варенье, клубничное и вишнёвое. Составила всё на поднос и отнесла в гостиную.
        Мой гость сидел с закрытыми глазами, поглаживал развалившегося на коленях кота. Я негромко окликнула его:
        - Николай Иванович, давайте чаю выпьем.
        Молчание не было давящим - он думал о своём, я о своём.
        О своём бывшем муже.
        Почему-то мне пришло в голову, что зря я, уезжая из Москвы, устроила такую карусель - смена гостиниц, незнакомые никому нотариусы и юристы. Макс вовсе не собирался меня преследовать или как-то вредить, ему в тот момент вообще было на меня наплевать. И ещё - он отлично знал, что при необходимости ему довольно будет одного звонка, чтобы отыскать нору, куда я забилась. А вот сейчас я зачем-то господину Лиховцеву понадобилась, и вот он, уже практически у меня на пороге …
        Наконец Афанасьев отставил чашку и спросил:
        - Вы в курсе, отчего умер мой отец?
        - Только недостоверные слухи, - не стала я сдавать участкового.
        - Вот вам истинная правда: ваша бабка его прокляла. Агния Николаевна ведь бабушка вам?
        - У нас значительно более дальнее родство. Моя мама была троюродной внучатой племянницей Агнии Николаевны. И что, вы верите в проклятия?
        - Я видел его воздействие собственными глазами, - просто ответил он. - И всё хотел прийти к госпоже Апраксиной и расспросить её, как и за что, да вот, не успел, - он вздохнул глубоко, будто собирался нырнуть в холодную воду. - Костя Сорокин говорил со мной о некоем наследстве моего прадеда. Я был уже изрядно пьян, только отмахнулся. Но речь шла об участке земли где-то здесь, поблизости, который прадед купил задолго до революции…
        Тут я не отказала себе в удовольствии рассказать Николаю Ивановичу кое-что из узнанной мною истории: «татьянинский» фарфор, часть семьи, уехавшая во Францию, замужество Татьяны Паисьевны и её дочери, дневники П.И. …
        Он слушал с каменным лицом, только пальцы сцепил так, что костяшки побелели. Когда я договорила, произнёс:
        - К сожалению, я всего этого не знал. Иначе не подписал бы доверенность, которую дал мне Костик.
        - Доверенность на?..
        - Я почти ничего не помню! - лицо Афанасьева болезненно скривилось. - Речь шла о каком-то судебном деле…
        - Рассуждая логически, это могла быть доверенность на ведение судебного дела о реституции имущества. Земля принадлежала купцу Бухвостову, а потом по завещанию - Татьяне Паисьевне, ваше прабабушке.
        - Господи, да какая реституция? Нет у нас в государстве вообще этого понятия. Я читал громкие статьи, даже потомок Суворова родовое имение выкупал, а не получил в возврат от государства!
        Тут Крис спрыгнул с колен мужчины и стал потягиваться, как это умеют делать только коты: передние лапы, спина, задние, хвост… Всё вытянулось в струнку.
        Тут в голове у меня кто-то прошептал: «Время потянуть!». Ну конечно!
        - Вы без сознания были почти четыре недели, так? - спросила я.
        - Так.
        - А доверенность уже подписана, и её вполне можно было немедленно пустить в ход. Думаю, в этом и дело… Нет, даже не так! - Я вскочила и заходила по гостиной. - Ваш Сорокин - областная фигура, не местная. А областные власти поддерживают идею строительства моста именно там, ниже по течению. На этой самой вашей «родовой» земле! А ещё он дружен с местными лодочниками… Зря смеётесь, я тоже веселилась, пока мне не разъяснили, что это в Кириллове единственная реальная сплочённая сила. Но я-то здесь три месяца живу, а вы - всю жизнь, как же вы этого не поняли? И тот «персональный водитель», которого он нанял, тоже в эту теорию вписывается… - я перевела дух и договорила. - Земли вам никто не вернёт. Это понимает и Сорокин, не хуже всех прочих. Но суд - это время, понимаете?
        - Суд - это очень долгое время, - кивнул Афанасьев.
        - Значит, стройку начинать нельзя, пока идёт суд из-за одной из возможных площадок строительства. Окончательный проект не может быть принят до судебного решения.
        - В этом случае у Кости и его… компаньонов есть возможность продавить свой вариант. Удобный им.
        - Полагаю, что так.
        - Погодите, но зачем тогда была эта… опера «Кармен» с ножевыми ударами? Если бы я умер, доверенность стала бы недействительной!
        - Вы ж не умерли? - я вдруг ужасно устала; села в кресло и вытянула ноги. - А если бы ноги протянули в том подвале, права унаследовала бы ваша жена и новорожденный ребёнок.
        - Сомнительные права. И дыр в этой теории полно.
        - Ну да, она вся построена на сомнительных основах, - согласилась я. - И дыр полно. Но это единственная версия, которая объясняет идиотские поступки участников пьесы. Сюда одно не вписывается…
        - Что?
        - Ритуал в церкви. Как будто его проводил кто-то другой.
        - Я вчера кое-кому позвонил и спросил об этом. Официальная версия - мальчишки, школьники-подростки, возомнили себя сатанистами и стали вызывать… сами знаете кого, - сообщил Афанасьев.
        - А вдруг в этом случае официальная версия совпадает с реальной?
        Мы посмотрели друг на друга, и я первой отвела глаза. Человек, который довольно долго был в городе главным полицейским, не может не знать цену официальным версиям.
        Тряхнув головой, я вернулась к прежней теме.
        - Скажите, Николай Иванович, а что вы пили тогда?
        - Коньяк, армянский. Я ничего другого и не пью, это всем знакомым известно.
        - А ваш приятель?
        - Он крепкие напитки не держит, - ответил он с некоторым превосходством. - Вино, белое. Не помню уже, какое.
        - А кто-нибудь вас провожал домой, не помните?
        - Никто, - лёгкое недоумение прозвучало в его голосе. - Там дороги-то пятьсот метров до мостика и двести - до моего дома. Чего меня провожать? Я не девушка! Да и кто бы в этом городе рискнул на меня напасть?
        - Ну вот напали же, и в этом городе… А Валерка, лодочник, он местный?
        - Родился здесь, отсидел… довольно долго, кстати, за непредумышленное убийство. В драке. Потом мотался где-то и примерно год назад вернулся в Кириллов. Мы за ним, естественно, присматривали, но он работал и вел себя тихо.
        - Где работал?
        - Да вот лодку купил, перевозом и занимался. Артель у них.
        - А сейчас?
        - А сейчас я здесь никто, и звать меня никак, - Николай Иванович тихо засмеялся. - Вы в курсе, что меня отправили в отставку? Так что о нынешнем положении дел докладывают кому-то другому. Не знаю, кого там назначили, и, правду говоря, знать не хочу.
        Он поднялся, не опираясь на трость, и рассмеялся снова:
        - Вы мне ногу заговорили? Не болит ведь!
        - Это только зубы заговаривают, Николай Иванович, да и то - легенды.
        - Ну, как скажете. Спасибо за чай, за варенье, за лекарства… И за вашу теорию тоже спасибо. Не то чтобы это было важно, но доверенность я, пожалуй, отзову. Мне теперь тот мост без надобности.
        Я проводила его до дверей. Уже возле выхода он повернулся и сказал:
        - Отца я ненавидел.
        И быстро, совсем не хромая, ушёл.
        Только через полчаса я сообразила, что не задала одного важного вопроса: не носил ли лодочник Валерка кличку «Гвоздь»?
        Часть 12
        Разгадки
        Утро пятницы началось для меня со столярных работ.
        В кладовке я давно заприметила большую чертёжную доску, только руки всё не доходили с ней что-нибудь сделать. Варианты были самые разные, от изголовья кровати до рекламного щита. Но рекламу мне и моим травам во вполне достаточном - иногда даже избыточном! - количестве создавали соседи, а кровать отлично служила и без изголовья. Всё равно я не умею читать лёжа.
        Я поставила эту самую доску на старый деревянный стул, посмотрела и осталась недовольна результатом. Вытащила телефон и позвонила Егорову.
        - Ты ко мне едешь?
        - Да-а… - в голосе прозвучало опасение.
        - Тогда, пожалуйста, зайди в магазин для художников, он есть на набережной, и купи самый большой мольберт, какой у них будет.
        - Мольберт? Точно?
        - Да. Ну, то есть, можно и кульман, но это будет дороже, по-моему. И я не знаю, где его искать.
        - Больше ничего не надо?
        - Если найдёшь - лист пластика размером примерно… минутку, погоди! - достав рулетку, я смерила доску. - Размером примерно сто двадцать на сто сантиметров.
        - А краски не нужны? - голос у майора был такой спокойный, что я заподозрила: не получу я ни мольберта, ни прочего.
        - Краски не нужны. Можешь прихватить цветные маркеры, но это не обязательно.
        - Ладно, заказ принят.
        - Когда тебя ждать?
        - Ну… Я предполагал, что буду минут через сорок, но теперь это откладывается. Возможно, надолго.
        - А ты поторопись! - и я отключилась.
        Ладно. Значит, часа полтора у меня есть даже два. И время самое подходящее - утро, окно лаборатории выходит на восток, и в него светит солнце.
        Я принесла воду из колодца - слава богу, он есть у меня во дворе, свой собственный. Написала объявление: «Занята до 12.00» и повесила его с наружной стороны двери. Уже проверено, действует идеально, никто не сунется. Изгнала из лаборатории кота, достала серебряную миску и налила в неё свежей воды. Поставила миску на подоконник у раскрытого окна, впитывать солнечные лучи. Сняла кота с лабораторного стола и отправила на кухню, к миске с едой. Достала из шкафчика травы: шалфей, ветреницу, любисток, душистый табак, корень лопуха и ещё кое-что, что называть не стану. Снова выгнала кота и закрыла дверь на замок. Прислушалась к себе: всё?
        Всё.
        Сняла всё металлическое, включая крестик и обереги, накинула льняную рубашку и начала размеренно выговаривать слова, записанные Агнией Николаевной в тетради «Твари» и прочитанные мною вчера на смёрзшихся страницах. Давние слова, редко используемые, почти потерявшие смысл для сегодняшних людей. Я творила загов?р от зла для этого дома, для этого города, для всех, кто входит в него с миром.
        Трижды повторённый, загов?р отнял у меня все силы. Потому я и не делала этого раньше, просто не потянула бы. А вот сейчас, незадолго до Литы *) и Ивана Купалы будто само всё получалось. И ещё было чувство, будто тень Агнии Николаевны стояла за моей спиной и направляла.
        Честно говоря, и ещё одна причина позволила мне довершить ритуал: я изрядно набралась сил здесь, в Кириллове. От текущей рядом Волги, от летнего солнца в самой силе, от молодого мужчины рядом…
        «Ну, всё, хватит, - сказала сама себе. - Ты слишком много думаешь».
        Переоделась - рубаху можно было выжимать, так что она отправилась в корзину с грязным бельём, - и принялась за уборку. Вот за что не люблю это ремесло: само действие занимает полчаса от силы, а грязной посуды - будто после банкета.
        Майор появился вовремя.
        Все следы ритуала были убраны, стол вымыт свежей водой, обереги на месте, и всё равно Егоров, войдя в дом, повёл носом и уставился на меня с подозрением.
        - Ты тут что делала?
        - Что бы ни делала, а уже всё закончила. Мольберт привёз?
        - Сейчас принесу, пока вот, разбери, пожалуйста!
        Он поставил возле стола сумки с продуктами: мясо, зелень, несколько бутылок вина. Поверх всего стояли две корзинки с клубникой. Отлично, люблю июнь, он клубникой пахнет!
        Мольберт был грандиозен, и я радостно потёрла руки. Сейчас, сейчас я воплощу, наконец, свою мечту!
        Привёз Егоров и рулон белого пластика. Несколько минут с интересом наблюдал, как я пытаюсь установить один из листов на мольберте, прислонив к чертёжной доске, наконец сказал:
        - Отойди!
        И убрал доску.
        Оказывается, там есть крепления! И никакие кнопки не нужны! И доска!
        - Боже, моя жизнь никогда не будет прежней! - воскликнула я, картинно заломив руки.
        - Ну, теперь ты объяснишь, зачем тебе понадобилось это всё?
        - Затем, что я хотела доску. Как в американских детективах, понимаешь? Ну, раз уж я сама оказалась внутри детективной истории, могу я себе позволить воплощение маленькой мечты?
        - Прошу! - и он повёл рукой.
        Взяв в руки маркер, я принялась рисовать на листе полосу, по ходу дела поясняя.
        - Это Волга. Это левая сторона, мы здесь, - чёрный маркер сменился зелёным, и на листе появился кружочек. - Теперь берём красный и рисуем церковь… А вот таким путём Афанасьев шёл от своего дома на берег… и вот таким - от церкви к своему дому. Но не дошёл, потому что вот здесь, - крестик на листе, - вот здесь он упал.
        Так постепенно я выложила на пластиковое пространство всю картинку трёх убийств.
        Майор посмотрел критически и вздохнул:
        - А ещё говорят, что бумага всё терпит… А оказывается, пластик тоже терпелив! Ты разрешишь подправить?
        И, не дожидаясь моего ответа, внёс коррективы. Полюбовался результатом и повернулся ко мне.
        - Между прочим, дело закрыто.
        - Между прочим, ты мне об этом не говорил.
        - Ну, мы не виделись…
        - Двенадцать дней. И не разговаривали десять.
        - Целая вечность…
        Через какое-то время мы оторвались друг от друга и вернулись к мольберту. Егоров ещё поразглядывал картинку и спросил:
        - Что тебя не устраивает в официальной версии?
        - Меня в ней всё устраивает! - убедительно сказала я, прижимая ладони к груди. - В обеих официальных версиях, мне их подробно вчера изложил бывший подполковник и бывший начальник отдела полиции города Кириллова.
        Майор поморщился.
        - Кстати, я хотел тебе кое-что сказать… Ладно, это потом. Зачем к тебе приходил Афанасьев, и что тебе удалось узнать?
        - За травами приходил, - я вздохнула. - Знаешь, если ты когда-нибудь, например, заболеешь, в госпитале этом не лечись, ладно? Ничего хорошего не будет. А узнать удалось многое. Даже, может быть, почти всё…
        Я выложила на отвергнутую чертёжную доску набросанные вчера схемы, десяток листов бумаги: родственные ветви потомков Бухвостова, связи артели лодочников, Сорокина и областных воротил, контакты здешнего мэра…
        - Видишь?
        Он видел. Перекладывал листы по-своему, спрашивал кое о чём: кто такой Сорокин? почему отставной подполковник выдал тому доверенность? Постучал пальцем по квадратику, названному «лодочник Валерий» и сказал:
        - Гвоздя в девичестве, так сказать, звали Валерий Михайлович Корытин.
        - Подходит. И ещё одна вещь показалась мне странной: Афанасьев пил коньяк, а его гость - вино. Разное пили, если ты понимаешь, о чём я.
        - Хочешь сказать, Сорокин мог что-то подлить приятелю?
        - Да. Мы, к сожалению, тогда не проверяли подполковника на токсины… Хотя, может, уже и поздно было, больше суток прошло после ранения.
        Я задумалась, и майор легонько постучал указательным пальцем по моему предплечью:
        - Ау, Стася! Ты ещё здесь?
        - Да-да! Понимаешь, даже если он выпил пол-литра коньяка, не мог до такой степени набраться здоровый сорокапятилетний мужик, привыкший к регулярному употреблению крепких напитков. Афанасьев же юрист, должен был прочитать то, что подписывает, это у него в подкорку вбито! То есть, получается, он был почти невменяем. Интересно было бы посмотреть на эту самую доверенность и сравнить с его обычной подписью.
        Егоров встал, походил по комнате. Тяжело вздохнул. Потом достал телефон и вышел, я услышала, как за ним хлопнула входная дверь. С одной стороны, стало немного обидно: понятно же, что сейчас он кому-то там, на другом конце провода излагает мои соображения. С другой… Не я ли совсем недавно сомневалась вообще, стоит ли мне влезать в эту историю? Ну, и чего сокрушаться, когда меня от неё стараются оградить?
        Всё правильно, но всё равно неприятно.
        Впрочем, вернулся майор довольно быстро и несколько успокоенный. На мой вопросительный взгляд он кивнул и сказал:
        - Всё проверят. Кто такой Сорокин, куда он использовал доверенность, и какое отношение имеет к гипотетической стройке. А ты не думала о том, как попал в эту историю первый пострадавший, Бухвостов?
        - Тут можно только предполагать, я же не знаю всех подробностей. Но меня одно всегда смущало: его нарочитая правильность? Подчёркнутая правильность.
        - Ты считаешь, если человек не пьёт, не курит и не попадает в праздники на пятнадцать суток, он всё врёт?
        - Санька-лодочник был правильным напоказ, для посторонних. Он это окружающим демонстрировал. Почему бы не предположить, что у него, как у многих в этой истории, было двойное дно? Ну, например, имелся какой-то маленький совместный бизнес с тем же Гвоздём. Если у тебя есть лодка с мотором, ты мобилен. Ты легко передвигаешься вдоль реки, а здесь по берегам немало хороших, дорогих домов, куда хозяева наезжают далеко не каждый день.
        - У тебя криминальный ум, - хмыкнул майор.
        - Ага. Насквозь. Но я всё равно не понимаю, зачем Гвоздь - если это был он…
        - Это был он.
        - Хорошо. Зачем ему понадобилось убивать Афанасьева?
        - У меня два объяснения, но оба не слишком хороши. Первое - Гвоздь люто ненавидел сотрудников правоохранительных органов. Любых. Это известно из его досье, а оно толщиной с хороший том энциклопедии. Второе - по приказу хозяина ему нужно было вывести подполковника из строя на достаточно долгое время.
        - Не верю я в такие ювелирные удары ножом, - покачала я головой.
        - Поверь, бывает.
        - Всё-таки я останусь при своих сомнениях. Ладно, с Афанасьевым понятно. То есть, непонятно, но нужны показания Гвоздя и Сорокина, чтобы поставить все точки над нужными буквами. Но у нас был ещё и третий потерпевший, Карташов. И он у меня совсем не вписывается в картинку. По-моему, он попал в кадр случайно. Может, просто вышел не туда или не вовремя.
        - У тебя просто не хватает информации, - Егоров посмотрел на меня с превосходством, и руки у меня сами собой сжались в кулаки. - Иннокентий Павлович Карташов был ярым сторонником строительства моста здесь, на месте паромной переправы. Ты помнишь, что он гостил у Лиховцева? А тот поддерживает кирилловского мэра.
        - Карташов называл себя незаметным чиновником на маленькой должности, - вспомнила я.
        - Так оно и было, истинная правда. Клерк, столоначальник, мышка серая. Именно маленький чиновник Иннокентий Павлович готовил документы для представления комиссии, которая будет принимать решение по строительству. Как представит, так и решат, поняла?
        - Поняла, но не согласна. Получается, Сорокин заказал рецидивисту Гвоздю устранить слишком неудобного чиновника? Не верю, - я с сомнением покачала головой. - Всё-таки он бизнесмен, а не бандит. Можно было решить иначе - скомпрометировать, дать взятку, поймать на чём-то горячем и шантажировать. Чего ж сразу убивать? Всё-таки не девяностые сейчас.
        - А методы иной раз применяются те же. Ну, исполнитель известен, выйдем и на заказчика. Раньше или позже, так или иначе…
        Задумавшись, я заходила по комнате, потом остановилась и посмотрела на Егорова.
        - Ну, хорошо. Это другая история, но тесно связанная с тем же самым Гвоздём. Но, раз из-за неё убили Карташова, то выходит, Макс приехал именно из-за строительства моста? И опять не верю! Слишком для него мелко. Это как… как если бы папа римский сам лично стал контролировать успеваемость студентов Ватиканского университета.
        Майор пожал плечами.
        - Это уж тебе виднее. Я за ним замужем не был. Но поверь мне, такой проект тянет за собой ещё десяток с ним связанных - дороги, жильё, производство, и всё это вместе достаточно крупно даже для твоего таблеточного монстра.
        Я фыркнула.
        - Скажешь тоже, никакой он не монстр. Даже моё воображение, по твоим словам, насквозь криминальное, не может вырастить на максе окровавленные клыки и бритвенно-острые когти.
        «А совсем недавно ты ведь именно таким его себе и представляла, - снова припомнила я, и мне стало смешно. - Надо же, как успокаивающе на меня подействовал наш тихий маленький город! Или это свежий воздух с Волги?»
        Тем временем Егоров решил вернуться к обсуждавшемуся делу.
        - Так что получается, Стася, у нас не одна картинка, а две?
        - Мне кажется, что даже три. Вообще-то я не верю в совпадения, но тут именно оно. Первая и самая простая - ритуал в церкви и вызов жруна. Официальная версия гласит, что это были подростки…
        - И это были именно подростки, - прервал меня Егоров. - Найдены, сознались, выпороты родителями и поставлены на учёт в детской комнате.
        - Вот и я о том. Вторая история - это рецидивист Гвоздь, вернувшийся в родной город и занявшийся привычным криминалом. Нашёл напарника, наметил несколько хлебных мест, ночью в будний день сели они в лодочку и поплыли себе…
        - Хорошо, предположим. Правда, Гвоздя не взяли, ушёл. Но найдём, его объявили в розыск по всей стране, и он достаточно приметная личность, чтобы не быть незаметным. Честно жить он не станет, значит, попадётся на следующем деле. Главное, что сюда он больше не сунется.
        - Не сунется, - кивнула я, но пояснять не стала. - Ну вот, а третья история - мост.
        - Но Гвоздь ведь отметился в обеих?
        - У нас маленький город, ты помнишь об этом? Поэтому совпадения происходят чаще, чем в большой Москве. Или даже чем в средних размеров Ростиславле. Только мне не очень понятно, зачем Гвоздь зарезал подельника, Бухвостова?
        - Ну, если рассматривать твою теорию как верную, хотя пока и не доказанную… Да-да, не доказанную! Никаких улик у нас нет!
        - Проще простого узнать, подавались ли заявления о кражах.
        - Узнаю, - кивнул майор. - Так вот, если рассматривать твою теорию как правильную, то к ней можно добавить ещё одно допущение: Бухвостов попытался обмануть подельника. Они поссорились во время раздела добычи, и Гвоздь достал нож. Раненый и истекающий кровью, Санька-лодочник пошёл к тебе, надеясь, что ты его спасёшь.
        - Но не дошёл, - ответила я мрачно.
        - Значит, ты считаешь, что на этом рецидивисте пересекаются убийства и большой бизнес? Ну, очень может быть…
        Мы замолчали. Вроде бы, все вопросы выяснены, паззлы сложены, виновные обозначены. Кино кончилось, пошли титры и можно уходить.
        - Кстати! - вспомнила я. - То есть, некстати, но потом забуду: зачем ты мне сказал, что Афанасьев потерял речь и не может писать? Нормально он говорит…
        - Так оно и было, ей-богу. Возможно, он сообразил, придя в себя, что всё совсем не просто, лучше пока помолчать и присмотреться. Я бы так и сделал на его месте.
        - Слава богу, ты не на его месте! - воскликнула я с большим чувством.
        - Ну… - майор опустил глаза, и я села, где стояла. - Дело в том, что меня перевели. С повышением в звании. Сюда вот, как раз на ту должность, что занимал Афанасьев.
        - Приплыли… - выдохнула я. - И как оно будет дальше?
        - Непонятно. То есть, с работой-то всё понятно, дело знакомое. Но как будем мы с тобой? Квартиру мне дали ведомственную, рядом с отделом…
        - На том берегу? - зачем-то уточнила я.
        - Именно. Ладно, пока река не встанет, я могу купить катер и жить тут у тебя… если пригласишь! - добавил он. - Зимой народ переходит по льду. А как быть осенью и весной?
        - То есть, получается, что всё-таки нам необходим этот треклятый мост! - обречённо сказала я, падая в кресло.
        Post Scriptum
        Не знаю, кто этому бы поверил, но я абсолютно забыла про Макса. В Японии он или на другой планете, но в моей голове ему места не осталось. Поэтому на ночь я отключила телефон, а потом так и забыла нажать на кнопку и оживить его. Мы поздравили с днем рождения Борю Сотникова, подарили ему всякие щётки, масла и прочие предметы для ухода за бородой, что вызвало у всех гостей приступ немоты. Ели шашлык, пили вино, танцевали во дворе, и было нам весело.
        Помня о грядущем дежурстве, я старалась к бокалу прикладываться пореже, но всё равно, рано вставать утром в воскресенье было неприятно.
        Ладно, день тихий, начальства не будет, станет совсем невмоготу - подремлю в ординаторской.
        Часам к двум я сделала все срочные и необходимые дела, и мы с Леночкой сели обедать. В дверь постучали, и я недовольно скривилась: совести у людей нет! Ведь только что обошли все палаты, никого тяжёлого у нас сейчас нет, хуже не могло стать ни одному из больных!
        - Сиди, я открою, - сказала Лена.
        Подошла к двери, повернула защёлку, выглянула и отступила на шаг.
        - Настя, это к тебе!
        Я застыла, поднеся ко рту ложку супа: в двери ординаторской вошёл Максим Лиховцев, великолепный, как всегда.
        - Здравствуй, дорогая, - улыбнулся он.
        Бедная медсестричка замерла с приоткрытым ртом: шикарный блондин с голливудской внешностью и улыбкой вдруг материализовался в нашей больнице.
        - Лена, ты ешь, а я на минуту выйду, - сказала я, отодвигая тарелку. - Идём, Макс.
        - До свидания, - вежливо сказал он Лене, и проследовал за мной.
        Мы вышли во двор, где под старой яблоней курили больные. Несколько человек толпились тут и сейчас; увидев меня, они дружно погасили сигареты и стайкой потянулись к двери. Я села на освободившуюся скамейку и похлопала по сиденью рядом.
        - Прошу вас, сэр! И расскажи уже, наконец, что тебе от меня нужно?
        - То, что просто соскучился, можно пропустить?
        - Просто-таки рекомендуется пропустить. Если бы ты сказал это в начале марта, я бы поверила. С восторгом. А сейчас как-то не выходит.
        - Ладно. Тогда так. У меня к тебе два дела. Первое - мой помощник походил тут, послушал, что о тебе говорят. Оказывается, ты местная травница, знахарка, всеобщая спасительница и последняя надежда, так?
        - Ну, примерно.
        - Вроде ты никогда не интересовалась травами и всякими народными методами лечения, откуда такое увлечение? И приятель мой, который к тебе приходил, сказал, что ты вполне уверенно ориентируешься в этой теме. Рекомендации твои он проверил у весьма именитых врачей, они сказали, что должно помочь.
        - Должно было, но не успело. Он не вовремя вышел за ограду.
        - Да, это точно… Так всё-таки, откуда?
        - Очень просто: я унаследовала от дальней родственницы травы, прописи и рекомендации вместе с домом, в котором живу теперь. Прочитала, разобралась и стала понемногу работать.
        - Ладно, предположим, я поверю. Тогда так: в моих планах - расширение именно этого направления, народные методы. Предлагаю тебе должность своего заместителя. Оклад и прочее - по твоему желанию.
        - Хм…
        Прикрыв глаза, я представила себе: много денег, московская квартира, новая машина, загранпоездки… Да хоть та же Япония, куда мне так и не удалось доехать! Много подчинённых, много работы, много ответственности. Из моей жизни исчезнут Егоров, Кауфман, бабка Марьяна, Иван Ксенофонтович и Боря Сотников с Сирингом. Исчезнет высокий берег Волги, колодец во дворе и овраг, где можно собирать отличные травы. Не будет больше маленькой лаборатории, забудется бузинная матушка, и сделанный мною защитный заговор над Кирилловым постепенно растает.
        Вздохнув, я посмотрела на бывшего мужа.
        - Спасибо, Макс, но нет. Я отказываюсь.
        - С ума сошла? - вырвалось у него.
        Пожав плечами, я поднялась, но он удержал меня за руку.
        - Погоди, не отказывайся сразу. Обещай, что подумаешь, от чего отказываешься!
        - Обещаю, что подумаю, - повторила я. - Ты говорил, что есть второй вопрос?
        - Да, есть, - он помолчал. - Давай, ты вернёшься ко мне?
        Я развела руками.
        - Ну, знаешь, теперь уже я спрошу - ты с ума сошёл? Прежде всего, у тебя есть новая жена…
        - Светка очень мила, - поморщился он. - Но мне с ней скучно. Наверное, она слишком молода…
        - Этот недостаток с возрастом проходит. И я снова отвечу - нет, Макс, всё кончилось. Ты развёлся со мной, пока я была в коме, почему, ты помнишь?
        - Я испугался, - честно сказал он. - Представил себе, что ты не придёшь в себя год, два, больше, что я буду приходить и видеть, как с твоего лица исчезают краски.
        - И вычеркнул меня из списка дел. Макс, ты расспрашивал обо мне в городе… Ну, или твои люди расспрашивали, неважно. Скажи, сколько раз они услышали слова «наша ведьма»?
        - Красивое преувеличение, - пожал он плечами. - Люди любят сказки.
        - Это правда, любят. Но подумай вот о чём: а вдруг доля правды в сказке есть? Нужна ли тебе рядом женщина, которая точно знает, когда ты лжёшь, может заставить твоего помощника выполнить любой приказ - любой, Макс! Или наслать неудержимую икоту не только на конкурента, но и на тебя самого? Так что - нет, спасибо, но давай оставим всё как есть. Ты в Москве, я в Кириллове, и жизни наши не пересекаются. Кстати, - я сорвала с дерева и сжала между ладонями завязавшийся крохотный плодик. - Помнится, ты любишь яблоки? Ну, тогда держи!
        Развела руки: в правой лежало спелое яблоко с красным бочком.
        Повернувшись, я пошла к дверям. Макс меня не останавливал.
        notes
        Примечания
        1
        Chevalier sans peur et sans reproche - РЫЦАРЬ БЕЗ СТРАХА И УПРЁКА - о смелом, во всём безупречном человеке.
        Король Франции Франциск I пожаловал этот титул знаменитому французскому рыцарю Пьеру дю Террайлю Баярду (1476 - 1524), прославившемуся своим подвигами в битвах и победами на турнирах. Король назначил его также командующим ротой своей личной охраны, приравняв его к принцам крови, а также удостоил чести посвятить в рыцари самого короля. Баярд погиб в одном из сражений в Италии. Умирая, он попросил своих товарищей прислонить его к дереву, чтобы он мог умереть так, как всегда хотел - стоя, лицом к врагу.
        Выражение стало общеупотребительным после того, как получил широкое распространение анонимный французский роман (1527) под названием «Приятнейшая, забавная и отдохновительная история, сочиненная честным слугой о событиях и поступках, успехах и подвигах доброго рыцаря без страха и упрека, славного сеньора Баярда».
        2
        АТАМ (от лат. artavus - перочинный нож) - магический ритуальный нож, применяемый в современных языческих ритуалах для аккумулирования и хранения магической энергии. Основные функции атама - управление энергией, её накопление; начертание магических и священных фигур, внутри которых ведьмы или маги проводят ритуалы, в частности пентаграмм, рун, магического круга вокруг специального алтаря. С помощью атама благословляют, очищают вино и пищу, заклинают и контролируют демонов, другие сущности внутри круга.
        3
        «Гамлет: Так, старый крот! Как ты проворно роешь! Отличный землекоп!» - цитата из шекспировского «Гамлета» в переводе М.Лозинского.
        4
        Рестит?ция (от лат. restitutio «восстановление, отозвание; возвращение прежних прав и преимуществ»). В гражданском праве - последствие недействительности сделки, заключающееся в возврате сторонами всего полученного по сделке. При невозможности вернуть товарные ценности в натуральном виде, возвращается их стоимость в денежном выражении.