Царица-мама Лидия Алексеевна Чарская
        Лидия Чарская
        Царица-мама
        Вовочкина мама играет в театре. Вова видел не раз этот театр: большое круглое здание с белыми колоннами и с мраморными фигурами, поддерживающими эти колонны. Часто-часто Вовочка провожает маму в театр, до красивого подъезда, где их встречает бородатый сторож, который низко-низко кланяется маме. И не один он так низко кланяется Вовиной маме. Прохожие часто останавливаются перед мамой, в то время как она, в щегольской серой шубке, гуляет с Вовочкой, и говорят довольно громко:
        —Наша знаменитая Иртеньева!
        Вовочка не знает, что это значит «знаменитая», но думает, что это что-то очень, очень хорошее, потому что лицо у мамочки делается веселое-веселое, когда ее называют «знаменитой».
        И в газетах про маму пишут. Вовочка слышал раз, как мама читала в столовой отрывок из большой-большой газеты: «Знаменитая Иртеньева снова вернулась из-за границы, и весь Петербург скоро увидит на сцене нашу звезду».
        Вовочка никак не может понять, почему маму называют в газете «звездой», когда звезда бывает только на небе и блестит-блестит, а мама не блестит, а играет в пятнашки и прятки с ним, Вовочкой. Ах, как им весело тогда бывает обоим! Тогда мама совсем забывает, что она «знаменитая» и что о ней пишут в газетах, и умеет прятаться так искусно, что Вовочка ни за что не может найти ее нигде до тех пор, пока мама не откликнется тоненьким-претоненьким голоском:
        —Ау, Вовочка, я здесь!
        Тогда Вовочка отыщет маму, и оба они смеются так, что упадут на пол и не могут подняться.
        A раз мама спряталась под стол, на котором стояла лампа. Стол пошатнулся, и лампа разбилась.
        Мамочка хотела поддержать лампу и потащила со стола вазу с цветами.
        И ваза разбилась и лампа. Это было очень смешно, хотя и жаль лампы и вазы.
        Как-то раз пришел высокий толстый господин и спросил Вову:
        —A ты в театре не бываешь, бутуз?
        Вовочка сказал, что не бывает.
        —И никогда не видел, как мама играет?
        —Никогда!
        —Сведите его в театр, — сказал толстый господин, который был очень похож на прачку Акулину, потому что у него не было бороды и усов, и лицо было такое же круглое и лоснящееся, как у неё. — Непременно сведите!
        —На детский спектакль сведу! — обещала мама, и Вовочка захлопал в ладоши.
        Мама играла в этот вечер, и Вовочку повезла в театр его бонна — «фрейлейн», как он ее называл.
        Ах, как это било весело!
        На мальчика надели бархатный костюм и новые сапожки. Фрейлейн расчесала Вовочке его пышные локоны, отчего Вовочка стал разом похож на красивую французскую куклу, которую он видел в игрушечном магазине.
        И фрейлейн принарядилась: надела новую шелковую кофточку и пояс с пряжкой.
        Потом поехали в театр и сели в ложу: Вовочка и фрейлейн.
        A мамочка была за сценой и приготовлялась играть. Высокий толстяк принес Вове целую коробку шоколаду.
        Вова угостил фрейлейн и себя не забыл при этом. Из соседней ложи выглянула хорошенькая нарядная девочка. Угостили и ее.
        Ах, как все было весело!
        Вдруг заиграла музыка так неожиданно, что Вовочка даже вздрогнул. Загудел контрабас, запели скрипки. Потом поднялся занавес, и фрейлейн велела Вовочке смотреть на сцену.
        На сцене был изображен лес.
        Потом появились какие-то люди. Они стали кричать и махать руками. Вовочка смотрел на них и думал:
        «Вот, если бы я махал так руками, то фрейлейн наверное наказала бы меня, потому что это не прилично».
        Но люди по-прежнему махали руками, и никто их не наказывал.
        Потом они все исчезли куда-то, а откуда-то пришел черный человек и стал так кричать, что девочка в соседней ложе испугалась и спряталась за спину своей мамы.
        Потом появились снова люди. Они тащили какого-то старого-старого человека, который просил их о чем-то… Черный увидел старого, и они оба заговорили разом громко, громко… Вовочка не разобрал ничего из того, что они говорили и был очень рад, когда занавес опустили, и он снова мог разговаривать с соседней девочкой и есть конфеты. Музыка проиграла что-то очень веселое, так что Вовочке ужасно захотелось проплясать польку, которой его недавно выучила фрейлейн, и снова поднялся занавес.
        Тут Вовочка даже рот раскрыл от изумления: на сцене стоял трон, а на троне сидела царица.
        Хотя у царицы были длинные до пят золотые волосы и алмазная корона, и роскошное белое платье, блестевшее, как солнце, — Вовочка сразу узнал в царице маму.
        Он и про конфеты забыл, и про польку, и про соседнюю девочку в ложе.
        Мама говорила что-то очень долго окружавшей ее свите рыцарей и дам, одетых похуже чем мама, но все-таки очень нарядно.
        И вдруг неожиданно появились те люди, которые так махали руками в первом действии, и черный с ними, и старик.
        У старика были скручены руки за спиною и его грубо тащили вперед.
        Увидя маму, то есть царицу, старик упал на колени и стал просить:
        —Пощади меня! Пощади!
        A мама, то есть царица, все качала головою… И рыцари качали, и дамы… A черный человек говорил что-то скоро, скоро и так громко, что его можно было услышать на пощади театра. A старик все стоял на коленях, ломал руки и молил о чем-то.
        Вовочка, не отрываясь, смотрел на старика, и сердце его билось сильно-сильно. Ах, как ему было жаль бедного старичка… Вова никак не мог понять, почему мама не хочет пощадить его. Что-то щекотало у него в горле, а на глазах дрожали слезинки. Вдруг старик упал на колени и вскричал, рыдая:
        —Прости меня, царица, ради детей моих ярости!
        Тут случилось нечто неожиданное.
        Вовочке так ужасно больно сдавило грудь от жалости к бедному старику, сердечко его наполнилось таким состраданием, что он не выдержал, вскочил со своего места и, громко рыдая (гораздо громче, нежели плакал старик на сцене), вскричал:
        —Прости его, мамочка, прости, пожалуйста! Он больше не будет… У него маленькие дети!.. Пожалуйста прости…
        Вовочка еще хотел сказать что-то, но тут фрейлейн подхватила его на руки и вынесла из ложи.
        Вовочка плакал всю дорогу от театра к дому, а когда приехала мама, он уже лежал в постели и от него пахло валериановыми каплями.
        Первое, что спросил Вовочка при виде мамы, «Простила ли она бедного старика, или нет?»
        Мама ответила, что простила, и тут же прибавила, что никогда не возьмет Вову в театр и что он маленький глупыш.
        Но Вовочка нисколько не жалел об этом. Он не хотел видеть больше царицу маму, которая так сердилась на бедного старика и заставляла его плакать. Он даже как-то боялся «той мамы», в роскошном блестящем платье и с волосами до пят, отливающими золотом.
        Но зато милую простенькую мамочку в её сером халатике, который она надевала после театра и по утрам, Вовочка любил больше всего в мире.
        В эту ночь Вова уснул не скоро, а когда уснул, то ему долго снилась царица-мама, и он горько плакал во сне, прося ее простить бедного старичка…