Так велела царица Лидия Алексеевна Чарская
Историческая повесть для детей известной русской писательницы Лидии Алексеевны Чарской. В книге сохранена оригинальная орфография.
Лидия Чарская
Такъ велла царица
Императрица Екатерина Первая
Отъ издателей.
Воспитательное значеніе историческихъ разсказовъ и повстей для юныхъ читателей признано уже давно. Наша дтская литература по части такихъ повстей и разсказовъ несомннно богата — и количественно, и качественно.
Но почти вс этого рода произведенія разсчитаны на боле развитыхъ юныхъ читателей, на читателей юношей или, по крайней мр, на дтей старшаго возраста. Историческихъ же повстей и разсказовъ для дтей дошкольнаго возраста, для малышей — у насъ почти нтъ.
Между тмъ, кто внимательно слдитъ за вкусами дтей по отношенію къ чтенію, тотъ не могъ не замтить, что уже самые юные читатели обнаруживаютъ несомннный интересъ къ разсказамъ о минувшемъ, къ разсказамъ историческаго характера. Особенно это замчается въ послднее время. Новйшая педагогика удостовряетъ, что дти очень любятъ разсказы «невыдуманные», разсказы о томъ, что дйствительно было, или какъ, со словъ самихъ дтей, называетъ ихъ одинъ изъ видныхъ представителей нашего педагогическаго міра, «всамдлишные разсказы». А именно такими разсказами являются, между прочимъ, историческіе.
Идти навстрчу этому вкусу юнаго поколнія задача разумной педагогики, тмъ боле, что въ данномъ случа мы имемъ дло съ полезнымъ направленіемъ.
Къ сожалнію, однако, какъ упомянуто выше, для дтей младшаго возраста, нтъ почти подходящаго историческаго чтенія, если не считать разныхъ собраній легкихъ, въ хронологическомъ порядк расположенныхъ, очерковъ изъ русской исторіи, въ которыхъ, большею частью, на первомъ план выступаютъ военные подвиги нашихъ предковъ и описываются сраженія, побды, подвиги на пол брани… Но вдь исторія состоитъ не изъ однихъ только побдъ, войнъ и сраженій. Въ ней есть и мирныя страницы. И на первыхъ порахъ гораздо полезне и важне сообщать дтямъ такія событія родной исторіи, значеніе которыхъ состояло не въ томъ только, что люди и народы враждовали между собой, проливали взаимно кровь, уничтожали другъ друга цлыми тысячами и десятками тысячъ и въ этомъ видли свою доблесть… Необходимо внушить дтямъ, что есть и иная доблесть, не только военная, что исторія заключается не только въ кровавыхъ подвигахъ, что въ исторіи бывали и бываютъ самые разнородные эпизоды мирнаго характера…
Познакомить дтей съ одной изъ «мирныхъ» страницъ нашего историческаго прошлаго и составляетъ задачу настоящей повсти, предназначающейся для дтей младшаго возраста. Фономъ повсти служитъ рядъ дйствительныхъ фактовъ изъ жизни близкихъ родственниковъ «царицы-крестьянки» Екатерины I. Факты эти облечены въ форму веселаго, возможно доступно, просто изложеннаго беллетристическаго разсказа, такъ чтобы онъ могъ заинтересовать даже самыхъ маленькихъ, только что начинающихъ читать дтей. Конечно, въ разсказ, предназначенномъ для такого юнаго возраста, нельзя требовать, желательной и даже необходимой въ повстяхъ историческаго содержанія для юношества, характеристики эпохи, нравовъ, быта. Тмъ не мене, авторъ старался и здсь дать кое-какія свднія, относящіяся къ жизни нашихъ предковъ, расширяющія познанія дтей и подготовляющія ихъ къ боле подробному и серьезному изученію родного прошлаго путемъ чтенія.
I.
КАКАЯ стужа!., какой втеръ!.. И не видно, матушка, что весна на двор!
Блокурая головка загорлаго, голубоглазаго мальчика, произнесшаго эти слова, прильнула къ запотвшему отъ сырости окну, и свтлые глазенки его впились въ полумракъ ненастнаго апрльскаго вечера.
—Да, ужъ погода! А бдняга Мартынъ въ такую погоду пасетъ свое стадо! — отозвалась еще не старая, но худая, измученнаго вида женщина съ печальными глазами.
—Мартынъ работаетъ за отца, матушка… Съ той поры, какъ отца увезли отъ насъ, Мартынъ у насъ всякое дло длаетъ… совсмъ какъ большой… А знаешь, матушка, — продолжалъ мальчикъ, — и я хотлъ бы быть такимъ-же, какъ онъ… Хотлъ-бы помогать теб, родная…
—Куда теб! ты совсмъ еще маленькій у меня, — гладя рукою блокурую головенку своего сына произнесла крестьянка. — Подожди, будетъ теб столько же лтъ, какъ Мартыну, минетъ тринадцать, вотъ ты мн и поможешь, Ванюша.
И женщина прижала сынишку къ своей груди.
На минуту въ изб наступило молчаніе. Слышно было только, какъ на двор шумла непогода, да сверчокъ трещалъ за печкой свою неугомонную псенку.
И снова прозвучалъ, нарушая тишину, звонкій дтскій голосокъ:
—Врно мы ужъ больше никогда не увидимъ нашего отца, матушка… Мн сказывали деревенскіе ребята, что его увезли далеко-далеко и посадили тамъ въ тюрьму. А другіе говорятъ даже, что его убили…
—Нтъ… нтъ… не врь этому… этого не можетъ быть. Богъ милостивъ и не позволитъ, чтобы вашъ отецъ невинно пострадалъ…
—А знаешь, матушка, говорятъ, отца увезли за то, будто онъ сказалъ, что мы, хотя и простые крестьяне, приходимся родней русской цариц…
Едва только мальчикъ усплъ произнести послднія слова, какъ страшный крикъ вырвался изъ груди его матери.
Подбжавши къ сыну и зажимая ему ротъ рукою, она, пугливо озираясь по сторонамъ, зашептала:
—Молчи, сынокъ… молчи, Ванюша… Ты только погубишь насъ такими словами… Разв это можно, чтобы простые крестьяне приходились родственниками цариц?… Карлъ не могъ этого сказать. Вдь этимъ онъ бы оскорбилъ русскую царицу… Нтъ, нть, Боже сохрани сказать кому-нибудь объ этомъ, сынокъ… Упаси Господь! Схватятъ, засудятъ, въ тюрьму посадятъ, казнятъ, то-есть убьютъ попросту…
—Такъ почему же отца-то отъ насъ увезли? — спросилъ опять мальчикъ. — Вдь онъ ни въ чемъ не провинился?
—Не знаю, сынокъ мой, ничего не знаю, — прорыдала несчастная крестьянка. — Помню только, что годъ тому назадъ, въ такой же весенній вечеръ, только не дождливый и ненастный, а свтлый и теплый, пріхали въ наше село русскіе солдаты, и заявивъ, что они присланы сюда, къ намъ въ Дагобенъ, по приказанію самой царицы, за вашимъ отцомъ, увезли его съ собою…
—Какъ это страшно, матушка! — весь дрожа при одномъ воспоминаніи о случившемся, произнесъ Ваня.
—Да, ужасно, сынокъ!..
Въ это время кто то сильно постучалъ въ дверь. Мать и сынъ вздрогнули.
—Господи помилуй! Кто это можетъ быть? — прошептала со страхомъ бдная женщина, отодвигая тяжелый запоръ у входа въ избу.
II.
МАРТЫНЪ! Ты! Но, Боже мой, что съ тобою?..
Въ горницу ворвался красивый черноглазый мальчикъ. Онъ былъ безъ шапки, и спутанные кудри его бились по стройнымъ дтскимъ плечамъ. Кафтанъ распоясался и безпорядочно болтался на его сильной, рослой фигур. Темные, живые глаза горли отъ волненія. Блдное лицо носило слды тревоги…
—Матушка! Намъ грозитъ новая бда… — вскричалъ онъ испуганнымъ голосомъ. — Я пасъ помщичьихъ свиней на опушк лса вблизи нашего Дагобена… и вдругъ… вижу, детъ цлый отрядъ солдатъ… Они направляются прямо въ нашу деревню… Я хорошо разглядлъ ихъ лица. Матушка! Я узналъ ихъ!.. Это т-же солдаты, которые годъ тому назадъ увезли отъ насъ отца… Они опять появились въ Дагобен… Я не знаю зачмъ, но мн кажется… я предчувствую… что-то худое должно случиться съ нами опять…. Я бросился бжать безъ оглядки, оставивъ стадо у лса… Мн страшно за тебя и за Ваню, матушка… Солдаты, наврное, пріхали за нами… Схватили отца, теперь насъ схватятъ… Надо закрыть дверь, матушка, потушить огонь… Кто знаетъ, можетъ быть, Господь пронесетъ это несчастье, и они продутъ мимо нашего дома.
И говоря это, черноглазый Мартынъ проворно закрылъ дверь, потушилъ лучину и, чутко прислушиваясь, къ тому, что длалось на улиц, поминутно смотрлъ въ окно.
Но за окномъ все было тихо. Весь Дагобенъ (такое названіе носила деревушка, гд происходило описываемое событіе) очевидно спалъ уже крпкимъ сномъ въ этотъ поздній часъ. Ни шороха, ни звука…
III.
КАКЪ безумная, металась по своей убогой избушк крестьянка, испуганная словами сына. Она то хватала посуду и безъ всякой цли разставляла ее, то подбгала къ своимъ сыновьямъ и, обнявъ ихъ, прижимала къ себ, шепча молитвы. Слезы отчаянія лились изъ ея глазъ. Девяти лтній Ванюша тоже горько плакалъ, глядя на мать. Лишь Мартынъ угрюмо хмурилъ свои темныя брови и крпко сжималъ свои еще дтскія руки.
И вдругъ глаза его блеснули твердой ршимостью.
—Не бойся, матушка! Я никому не позволю тебя обижать! — произнесъ онъ сурово, какъ взрослый. — пусть Ваня ложится спать… да и ты тоже ложись… Я лягу у порога и защищу тебя, если явятся враги.
—Нтъ, нтъ! Не до спанья сегодня, милый! — прошептала въ отвтъ ему его несчастная мать. — Вдь каждую минуту сюда могутъ явиться солдаты…
Она не договорила… Ясно и гулко донесся до ихъ слуха топотъ лошадиныхъ копытъ, разомъ нарушившій мертвую тишину дагобенской улицы.
—Господи Боже! — въ ужас вскричала Марія, — это они! Мы пропали, дти! Они сію минуту ворвутся къ намъ…
И она упала на колни посреди избы, крпко прижимая къ груди своихъ сыновей. Слезы обильно струились но испуганному личику Ивана, въ то время, какъ Мартынъ, сжимая кулаки и сердито нахмуривъ брови, внимательно глядлъ на дверь…
Этотъ смлый, отважный мальчикъ ршилъ во что бы то ни стало защитить мать и брата отъ грозящей имъ опасности.
Между тмъ, ясно послышались отдльные звуки, возгласы… Еще минута, другая, и сильный ударъ въ дверь потрясъ ветхую избушку всю до основанія.
—Эй, кто тамъ? Открывай живе! — послышались голоса за порогомъ.
—Мы погибли! — прошептала въ ужас крестьянка, еще крпче прижимая къ себ своихъ сыновей.
—Слышишь, отворяй скоре! — прокричалъ грубый голосъ за дверью, — а то мы разнесемъ вашу хату!
И снова посыпались удары одинъ за другимъ. Ветхая дверь не выдержала, затрещала и тяжело рухнула на полъ.
Въ ту же минуту шесть вооруженныхъ солдатъ ворвались въ горницу. Впереди всхъ находился сержантъ, начальникъ отряда.
—Ты Марія Скавронская? — обратился онъ къ испуганной хозяйк.
Та хотла отвтить и не могла. Страхъ, ужасъ, отчаяніе сковали уста несчастной женщины. Въ ту-же минуту черноглазый мальчикъ выскочилъ впередъ и, весь пылая гнвомъ, крикнулъ сержанту:
—Не трогай мою мать, господинъ. Я никому не позволю ее обижать. Вы взяли отъ насъ отца и думаете, что теперь матушка беззащитна? Нтъ, пока живъ я — Мартынъ Скавронскій, никто не посметъ обидть ее!..
—Вотъ такъ защитникъ! — грубо расхохотался сержантъ, — самого отъ земли едва видно, а туда-же. Связать его!.. — коротко приказалъ онъ солдатамъ.
Двое изъ нихъ бросились къ мальчику, и въ тотъ же мигъ Мартынъ почувствовалъ себя связаннымъ по рукамъ и ногамъ.
Остальные солдаты, исполняя приказаніе своего начальника, подошли къ крестьянк и младшему ея сыну и, схвативъ ихъ за руки, потащили вонъ изъ избы.
—Куда вы ведете насъ? — прерывающимся голосомъ вскричала Марія, въ то время какъ Мартынъ длалъ невроятныя усилія, чтобы сорвать съ рукъ туго охватывающія ихъ веревки.
—Намъ приказано доставить васъ всхъ къ главному начальнику здшняго края, князю Рпнину, — отвтилъ сержантъ. — А больше мы ничего не знаемъ… Говорятъ, сама царица велла, чтобы вы были доставлены къ князю… Мы ослушаться не можемъ… Наше дло — исполнить приказъ.
Въ горницу ворвались шесть вооруженныхъ солдатъ…
У крыльца стояла крытая кибитка. Въ нее усадили маленькую семью и повезли по улиц Дагобена, гд было тихо и спокойно попрежнему, и никто не зналъ о бд, случившейся въ эту ночь съ бдной Маріей Скавронской такъ звали крестьянку) и ея двумя сыновьями.
IV.
НЕДЛЮ спустя посл того, какъ изъ маленькой деревушки Дагобенъ была увезена крестьянка съ двумя сыновьями, въ одной изъ пышныхъ залъ царскаго дворца въ Петербург происходилъ такой разговоръ:
—Ну, что? Ты исполнилъ, князь, мое приказаніе?
—Все исполнилъ, матушка-государыня… Уже сегодня утромъ, на зар, всхъ троихъ привезли къ намъ въ Петербургъ. И, какъ угодно было теб, государыня, никто въ Дагобен не знаетъ, гд они теперь…
—Спасибо, князь, спасибо!
Этотъ разговоръ происходилъ между императрицею Екатериною Алексевною и главнымъ ея министромъ и исполнителемъ ея приказаній, свтлйшимъ княземъ Александромъ Даниловичемъ Меньшиковымъ.
Это было 180 лтъ тому назадъ, вскор посл смерти императора Петра Великаго. Незадолго до своей кончины царь заявилъ, что такъ какъ у него нтъ сына-наслдника, который могъ бы стать царемъ, то онъ желаетъ, чтобы государствомъ управляла, посл его кончины, его возлюбленная супруга, царица Екатерина Алексевна.
И желаніе царя было исполнено: посл смерти Петра, знатные вельможи провозгласили вдову царя русскою императрицею и ршили, что она будетъ править государствомъ.
—Ты знаешь, князь, — снова обратилась императрица къ Меньшикову, — что я давно уже хотла, чтобы мои родственники находились здсь, при мн… Теб вдь извстно, князь, что по рожденію я такая же простая крестьянка, какъ и вс другіе жители Дагобена… Тамъ я родилась, тамъ прошло мое раннее дтство… Въ юные годы меня, по бдности, отдали въ семью лютеранскаго священника пастора Глюка. А когда русскія войска заняли нашу Лифляндію, я съ пасторомъ попала въ плнъ. Покойный мой великій супругъ, царь Петръ Алексевичъ, отличилъ меня и сдлалъ своею женою, сдлалъ русскою царицею… Онъ могъ выбрать себ въ жены знатную принцессу, но предпочелъ меня и не посмотрлъ на то, что я родомъ простая крестьянка… И изъ крестьянки и плнницы я стала супругой государя. Ставъ царицею, я не забыла, что у меня остались, тамъ, въ деревн, бдные. родственники. И вотъ я ршила, чтобы они были привезены сюда… Но все это приходится длать тайкомъ отъ людей, никто не долженъ пока знать, что у теперешней императрицы Всероссійской есть родственники простые крестьяне… И такъ уже много люди болтаютъ зря о моемъ происхожденіи… А если-бъ ихъ увезли
открыто, весь Дагобенъ узналъ-бы, а за нимъ и вся Лифляндія, а этого нельзя. Не хочу я этого… — заключила государыня, строго нахмуривъ свои черныя брови. — А теперь, — произнесла она посл минутнаго раздумья, — прикажи, князь, дворцовому начальнику, чтобы онъ позаботился о нашихъ плнникахъ…
Пусть ничего не жалетъ… Пусть нарядитъ ихъ въ роскошныя платья и дастъ имъ полную свободу гулять по дворцу… Я увижусь съ ними случайно, чтобы не испугать ихъ какъ-нибудь… Ахъ, князь! Радуется мое сердце… Вдь родные они мн, брата Карла жена и дти… Никого нтъ у меня ближе ихъ на свт, князь!
На минуту лицо императрицы затуманилось. Точно легкое облачко покрыло его. И вдругъ, снова, оно озарилось чудной, ласковой улыбкой.
—Смотри же, князь, хорошенько распорядись насчетъ моихъ милыхъ плнниковъ, — произнесла государыня, протягивая князю руку для поцлуя, — я хочу, чтобы роскошью невиданной и почетомъ окружили съ этого дня и мальчиковъ, и ихъ мать и чтобы воспитатели занялись ими, научили ихъ, какъ надо вести себя въ царскомъ дворц и среди вельможъ. Исполнишь это, князь Александръ Даниловичъ?
—Исполню, государыня, все въ точности, согласно твоей вол, —почтительно кланяясь отвтилъ князь.
—И еще, — прибавила государыня, — скажи, кому слдуетъ, что я обоихъ моихъ плнниковъ ршила сдлать графами. Отнын они должны называться графами Скавронскими, а мать ихъ графинею. Понялъ, князь?
—Понялъ, государыня. Все будетъ исполнено, какъ ты приказать изволила.
И съ новымъ низкимъ поклономъ свтлйшій князь Меньшиковъ покинулъ кабинетъ императрицы.
V.
НТЪ! Что же это за пытка такая! Заперли въ четырехъ стнахъ и морятъ насъ, точно гусей на убой передъ святками… Коли ршили казнить, такъ ужъ пускай казнятъ, только бы скоре… А то нтъ силъ сидть здсь дольше, ожидать.
Такъ сердитымъ голосомъ говорилъ 12-лтній Мартынъ Скавронскій, бгая по большой свтлой горниц, точно маленькій львенокъ, запертый въ клтку. Его мать сидла въ углу на лавк, сложивъ руки.
Съ тхъ поръ, какъ ее, съ двумя ея сыновьями, увезли изъ Дагобена, она почти все время проводила въ молитв, со страхомъ ожидая, что, не сегодня — завтра, ее разлучатъ съ ея дтьми.
Изъ Дагобена всхъ троихъ повезли прямо въ городъ Ригу, гд начальникъ края, князь Рпнинъ, веллъ ихъ привести къ себ.
—Васъ зовутъ Марія Скавронская? — спросилъ онъ сухо.
—Да, — чуть слышно отвчала бдная крестьянка.
—А тебя — Мартынъ Скавронскій? — спросилъ князь, обращаясь къ старшему мальчику.
—Да, меня зовутъ Мартынъ Скавронскій, а моего младшаго брата — Иванъ Скавронскій, и мы, — прибавилъ смло спрошенный, — никакой вины за собой не знаемъ, и ни въ чемъ не провинились… За что-же насъ увезли изъ Дагобена?
—Это вы узнаете въ Петербург, куда велла васъ привезти сама императрица, — отвтилъ князь Рпнинъ. — Кстати, — прибавилъ онъ, — не помните ли, была у вашего отца сестра?…
—Какъ же, была, только мы ее не помнимъ… Она… — и Мартынъ хотлъ было еще что-то прибавить, но мать въ испуг быстро подскочила къ нему и закрыла ему ротъ рукою.
—Молчи, Мартынъ! — крикнула она, — ты погубишь насъ всхъ!..
Князь Рпнинъ больше не разспрашивалъ. Онъ веллъ лишь въ тотъ же день приготовить дорожную колымагу и приказалъ солдатамъ отвезти Марію Скавронскую и ея сыновей въ Петербургъ «подъ крпкимъ карауломъ» и по дорог не разговаривать съ ними, не спрашивать ихъ ни о чемъ.
Дорога длилась долго-долго, несмотря на то, что везд по пути уже знали, что по повелнію самой царицы везутъ въ Петербургъ какихъ-то крестьянскихъ мальчиковъ и что сама императрица приказала, чтобы везли ихъ какъ можно скоре.
По вотъ, они прибыли и въ Петербургъ. Ихъ помстили въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ дворца, поставивъ у дверей на страж чуть не цлый десятокъ солдатъ.
Дни проходили за днями, — но къ нимъ никто не приходилъ, кром стараго, глухого привратника, приносившаго имъ ду, и который на вс вопросы отвчалъ: «не слышу!»
Съ каждымъ днемъ сердце Маріи Скавронской сжималось все боле и боле въ страх за участь ея дтей, а голова была наполнена самыми тяжелыми и печальными мыслями. Бдная женщина уже ршила, что не сегодня-завтра и ее, и ея дорогихъ мальчиковъ поведутъ на казнь, хотя ровно никакой вины за собой не знала.
Какъ-то разъ утромъ, у дверей комнаты, въ которой сидла Марія и ея сыновья, раздался легкій стукъ. Марія и ея младшій сынъ вздрогнули и прижались одинъ къ другому.
—Это ужъ, наврно, пришли за нами, чтобы вести насъ на смерть! — сказалъ Мартынъ. — Но не бойся ничего, матушка. Мы съ братомъ умремъ, какъ честные, храбрые люди, — произнесъ онъ твердымъ голосомъ, съ пылающими глазами.
Дверь горницы, гд находились оба мальчика и ихъ мать, распахнулась, и неслышно ступая по мягкимъ коврамъ, вошелъ человкъ въ нарядномъ, обшитомъ позументами, нмецкомъ кафтан, въ сдомъ парик на голов. У него было очень важное лицо. За нимъ двое людей, одтыхъ точно такъ же, внесли огромный ящикъ и поставили его посреди комнаты.
При вид этихъ важныхъ, нарядныхъ господъ Марія Скавронская быстро встала со своего мста и низко поклонилась имъ, по-крестьянски, въ поясъ. Сыновья ея послдовали примру матери. Каково-же было ихъ изумленіе, когда трое важныхъ господъ, выстроившись въ рядъ, отвсили и имъ, въ свою очередь, такой низкій поклонъ, какимъ кланяются только очень знатнымъ особамъ. Марія ршила, что важные господа захотли посмяться надъ бдными плнниками. Испуганная, она поклонилась еще ниже, чтобы какъ-нибудь умилостивить важныхъ господъ.
Люди въ шитыхъ кафтанахъ снова отвтили новымъ поклономъ и на этотъ разъ еще боле низкимъ, такимъ низкимъ, что ихъ блые парики чуть-чуть что не коснулись пола.
VI.
СКАВРОНСКАЯ и ея сыновья стояли какъ громомъ пораженные. Они не знали, что подумать… Такъ издваться надъ бдными плнниками! Это было ужасно! И, чтобы умилостивить своихъ мучителей, несчастная Марія начала отвшивать поклонъ за поклономъ, все ниже и ниже, ни на минуту не останавливаясь, шепнувъ длать то же обоимъ сыновьямъ. Но къ ужасу крестьянки, вошедшіе господа отвчали ей еще боле низкими и почтительными поклонами.
Наконецъ, Марія не выдержала.
—Добрые господа! — вскричала она голосомъ, въ которомъ слышались рыданія. — Не издвайтесь надо мною, если въ сердц вашемъ есть капля жалости ко мн и къ моимъ несчастнымъ сиротамъ. Если уже ршено вести насъ на казнь, то ведите насъ, только не томите больше! Не смйтесь надъ нами, милостивые господа!
И она тяжело рухнула въ ноги старшему изъ вельможъ, какъ мысленно назвала людей въ шитыхъ кафтанахъ.
—На казнь!? Господь съ тобою, матушка-графиня! — послышался надъ нею испуганный голосъ, и вс трое людей въ кафтанахъ со всхъ ногъ бросились поднимать ее съ полу.
—Графиня? Какая графиня? — испуганно и растерянно прошептала Скавронская, оглядываясь во вс стороны. — Гд ты ее видишь, милостивый господинъ?
—Матушка, ваше сіятельство, вы то сами и изволите быть графиней… а мы не господа, не извольте насъ называть такъ… Мы только придворные лакеи и пришли, по приказу его свтлости князя Меньшикова, служить ихъ сіятельствамъ, молодымъ графчикамъ. Къ вамъ-же сейчасъ явятся двушки-камеристки и проведутъ васъ въ ваши аппартаменты! — сказалъ старшій изъ людей, снова отвсивъ низкій поклонъ Скавронской.
На этотъ разъ испуганная крестьянка даже не поклонилась ему въ отвтъ. Страхъ на лиц ея смнился самымъ крайнимъ удивленіемъ. Широко раскрытыми глазами смотрла она на троихъ странныхъ господъ, въ шитыхъ золотомъ кафтанахъ и ничего не говорила.
Въ ту же минуту, какъ въ сказк, появились дв пышно одтыя въ нарядныя платья дамы, которыя съ глубокими поклонами и присданіями подошли къ Скавронской и почтительно поцловали руку у растерявшейся въ конецъ женщины.
—Ваше сіятельство! Не угодно-ли слдовать за нами? Мы покажемъ вамъ ваши аппартаменты и однемъ васъ, какъ подобаетъ вашему высокому званію.
И, взявъ подъ руки совершенно растерявшуюся Скавронскую, дамы почтительно повели ее изъ горницы.
—А вы, ваши сіятельства, молодые графы, — обратился въ то же время къ Мартыну и его брату старшій изъ лакеевъ, — извольте одться въ ваше парадное платье, присланное сюда его сіятельствомъ господиномъ обергофмейстеромъ двора…
А вы, ваши сіятельства, извольте одться въ парадное платье…
—Ба! Вотъ такъ штука, слышишь, Ваня?
Вмсто казни, да прямо въ графы! — вскричалъ Мартынъ, разомъ оживившись и запрыгалъ по горниц, хлопая въ ладоши. — Это мн нравится!.. Ужасно нравится, признаюсь! Открывайте-же ваши сундуки, сударь, и показывайте намъ, что за наряды вы принесли съ собою!
И онъ такъ звонко ударилъ въ ладоши подъ самое ухо лакея, что чуть было не оглушилъ послдняго.
—А графчикъ-то, кажется, изъ веселыхъ? — подмигнулъ одинъ слуга другому.
—Онъ похожъ, какъ дв капли воды, на матушку, государыню — шопотомъ отвчалъ тотъ.
VII.
МЕЖДУ тмъ, изъ огромнаго ящика были вынуты два нарядные дтскіе кафтана съ дорогимъ золотымъ шитьемъ, нмецкаго покроя, какіе носили въ то время дти знатныхъ вельможъ, богатыя шаровары, нарядныя треуголки, шпаги и сапоги изъ тончайшей сафьяновой кожи. Ничего не было забыто; даже блые парики (которые въ то время носили вельможи) лежали поверхъ пышныхъ костюмовъ.
Вмигъ оба мальчика преобразились. Изъ маленькихъ грязныхъ крестьянскихъ ребятишекъ они обратились въ красивыхъ нарядныхъ куколокъ. Если бы мать увидла ихъ сейчасъ, она едва-ли бы узнала своихъ сыновей.
Оба мальчика были сами не свои отъ радости. Они поминутно ощупывали свои костюмы, дергали за кафтаны одинъ другого и не могли въ достаточной мр налюбоваться своимъ нарядомъ.
Когда одванье приходило уже къ концу, дверь пріотворилась и въ щель ея просунулась черномазая, смшливая рожица стараго, сморщеннаго, маленькаго человчка.
—Ба! Это что за обезьяна? — безцеремонно тыкая чуть-ли не въ самое лицо вошедшаго, спросилъ Мартынъ.
—Тише, ваше сіятельство… не извольте говорить такъ, — произнесъ испуганнымъ голосомъ старшій изъ слугъ.
—Ты то же лакей, что-ли? — не унимался тотъ нисколько и, набравшись смлости, съ самымъ непринужденнымъ видомъ подошелъ къ черномазому человку.
—О! но! Я учитель… Я танцмейстеръ цесаревны Елизабетъ Петровны! — закартавилъ тотъ, — я пришла учить ваши сіятельства танцовальный премудрость…
—Учить танцамъ? понимаю. Но почему же ты такой черный? — не унимался Мартынъ.
—Я итальянецъ! — отвтилъ Мартыну маленькій человчекъ во фрак.
—Итальянецъ??? — съ удивленіемъ переспросилъ тотъ. — А разв итальянцы вс такіе черномазые?
Лакеи, къ которымъ Мартынъ обратился съ послднимъ вопросомъ, незамтно фыркнули, отвернувшись изъ приличія въ сторону.
Иванъ дернулъ за руку брата.
—Тише, Мартенька, — прошепталъ онъ, — чего добраго, осерчаютъ на насъ и прогонятъ! И платье велятъ скинуть и отдать обратно. Долго-ли до бды.
—Ну, ужъ платье не отдамъ! Дудки! Коли надли его на меня, такъ прощайтесь съ нимъ! — весело вскричалъ Мартынъ. — Кто же тебя прислалъ учить насъ? — обратился онъ къ итальянцу.
—Мн сама императрица велла васъ учить, господа маленькіе графы, — отвтилъ итальянецъ.
—А какимъ же ты будешь насъ учить танцамъ, итальянецъ? — снова обратился мальчикъ къ черномазому человчку.
—Я буду васъ, мой маленькій графъ, учить не только танцамъ. Сначала я буду учить, какъ должны кланяться такіе знатные господа, какъ маленькіе графы, какъ надо ходить, какъ надо голову держать… — отвчалъ тотъ.
—Вотъ такъ штука! — весело расхохотался Мартынъ. — Да неужто я грудной ребенокъ, что меня учить ходить надо?… А кланяться я и безъ тебя умю. Вонъ спросите этихъ, — кивнулъ онъ въ сторону лакеевъ, — я имъ такъ кланялся только-что, что чуть голову себ не оторвалъ.
—Но… но не такъ кланялись какъ надо, — залепеталъ снова танцмейстеръ.
—Какъ надо! Ишь ты, мудрость какая, подумаешь! Ужъ мы не вовсе деревенщина… понимаемъ какъ кланяться-то… не дураки! — обидлся было мальчикъ.
И вдругъ глаза его блеснули лукавствомъ.
—А ну-ка, покажи, какъ кланяться надо по вашему-то. Можетъ я и сумю! — весело и лукаво поблескивая глазами, обратился Мартынъ къ итальянцу.
Итальянецъ усиленно закивалъ головою въ знакъ согласія и, отойдя назадъ, сдлалъ прыжокъ и подпрыгнулъ въ воздух, какъ резиновый мячикъ, производя въ то же время какую-то необъяснимую гимнастику обими ногами. Потомъ онъ весь изогнулся, какъ змя, и, касаясь шляпою самаго пола, отвсилъ ловкій, вычурный поклонъ передъ обоими мальчиками, разинувшими ротъ отъ изумленія.
—Го-го-го-го! Ишь ты! Вотъ такъ штука! — захохоталъ раскатисто Мартынъ. — Го-го-го-го! Не могу больше! Го-го-го-го!! Лопну! Ей-Богу же лопну!
Онъ бросился ничкомъ на полъ и хохоталъ что было силъ.
—Ой! ой! уморилъ ты меня совсмъ, итальянецъ! — кричалъ онъ.
Слуги, глядя на веселаго графчика, тоже едва удерживались отъ смха.
И вдругъ Мартынъ, вскочивъ на ноги, выбжалъ на середину комнаты. Вся его фигурка точно говорила: «Чмъ я хуже тебя въ самомъ дл! Думаешь не сумю? А вотъ сейчасъ покажу…».
Онъ пріосанился, сдлалъ серьезное лицо. Потомъ вытянулся, какъ стрла, сдлалъ прыжокъ и изогнувшись въ три погибели, не хуже итальянца, задрыгалъ ногами.
Но, къ ужасу своему, Мартынъ не разсчиталъ движенія и концомъ ноги угодилъ прямо въ тощій животъ итальянца.
Тотъ неистово взвизгнулъ и отпрянулъ назадъ. Мартынъ, уже не будучи въ состояніи остановить прыжка, со всего размаха налетлъ на итальянца. Кудрявая, вихрастая голова Мартына изо всей силы стукнулась о черномазую голову почтеннаго танцмейстера. И въ ту же минуту и учитель, и ученикъ полетли кубаремъ прямо подъ ноги застывшихъ на мст отъ неожиданности лакеевъ.
—Го-го! Го-го! Го-го!.. — не то хохоталъ, не то ржалъ Мартынъ, — слабыя же у тебя ноги, итальянецъ! — и въ то же время усиленно потиралъ руками огромную шишку, разомъ успвшую вскочить у него на лбу. Точно такое же украшеніе появилось и на смугломъ лиц итальянца, только съ противоположной стороны.
—Ой-ой!.. — простоналъ итальянецъ, — у вашего сіятельства, молодой графъ, очень дурной манеръ! И я буду жаловаться самой цариц, что маленькій графчикъ большой проказникъ!
—Ты не сердись, итальянецъ, — спокойно сказалъ Мартынъ, все еще потирая шишку, — я это сдлалъ не нарочно… Вдь когда я пасъ свиней въ Дагобен, т не требовали отъ меня умнья ходить на цыпочкахъ и прыгать выше головы… За то он, свиньи-то, были въ лучшемъ вид… толстыя, жирныя! Куда толще тебя! — ткнулъ онъ снова пальцемъ въ тощую фигуру итальянца.
—О, молодой графъ, какъ вы плохо воспитаны! — произнесъ итальянецъ, съ ужасомъ поднимая глаза къ небу. — Нтъ, вы даже совсмъ не воспитаны… Разв можно такъ говорить: сравнивать благороднаго человка со свиньею! Пфуй! пфуй! Васъ надо непремнно научить, какъ нужно себя вести и о чемъ говорить… Вы теперь должны забыть про ваши свиньи, потому что вы больше не простой крестьянскій мальчикъ, а настоящій графчикъ…
—Ну, знаешь, итальянецъ, хоть ты меня считаешь и графчикомъ, а моихъ свиней ты не обижай, — отвтилъ Мартынъ и прибавилъ — какъ то разъ одинъ мальчуганъ въ Дагобен началъ смяться надъ нашими свиньями, такъ я его…
—Ваше сіятельство! Ваше сіятельство, не угодно ли вамъ съ братцемъ прогуляться по дворцу? — поторопился предложить Мартыну старый слуга, боясь навлечь на него еще большій гнвъ итальянца.
—Какъ, мы можемъ уйти отсюда? — обрадовался Мартынъ и, получивъ утвердительный отвтъ, быстро схватилъ за руку братишку. — Пойдемъ, Ваня, отыщемъ матушку и покажемся ей. Она, чай, и не узнаетъ насъ въ такомъ наряд, —и онъ со всхъ ногъ выбжалъ изъ горницы, увлекая за собою младшаго брата.
VIII.
ВОТЪ такъ палаты! — восклицали мальчики проходя по богатымъ комнатамъ дворца. Они шли, тсно прижавшись одинъ къ другому, съ изумленіемъ разглядывая всю эту невиданную ими до сихъ поръ обстановку. Никогда имъ и во сн не снилась такая роскошь. Всюду ковры, картины, золотыя кресла, бархатные диваны, люстры… Странно было одно: никто, кром слугъ, не попадался имъ навстрчу; за то слугъ они встрчали теперь спокойно и свыкнувшись вполн съ ихъ великолпномъ видомъ не кланялись уже имъ, какъ прежде.
Такъ прошли они три дворцовыя залы и вдругъ въ четвертой увидли приближающихся къ нимъ навстрчу двухъ прелестныхъ, нарядно одтыхъ мальчиковъ, одного возраста съ ними.
—Гляди-ка, какіе красавчики! — сказалъ Мартынъ брату, указывая пальцемъ на обоихъ незнакомцевъ, которые находились теперь всего въ двухъ или трехъ шагахъ отъ нихъ.
Мальчики были роскошно одты въ пышные, яркіе костюмы и пудреные парики точно такъ яге, какъ и оба маленькіе графчика.
—Славные ребята, не правда-ли? — продолжалъ Мартынъ. — Хочешь, поиграемъ немного съ ними?
—Хочу! — согласился немедленно Ваня, привыкнувъ во всемъ слушаться Мартына.
—Эй вы, блоголовые! Хотите играть съ нами? — крикнулъ Мартынъ во всю глотку, ужасно развая ротъ, какъ кричалъ онъ обыкновенно, когда пасъ своихъ свиней въ Дагобен.
И онъ остановился въ двухъ шагахъ отъ мальчиковъ, ожидая отъ нихъ отвта.
Т тоже остановились и глядли на маленькихъ мужичковъ-графовъ во вс глаза.
Наступила продолжительная пауза.
—Да что вы, глухіе, что ли? — еще громче закричалъ Мартынъ.
Новое молчаніе было ему отвтомъ.
—Ты не кричи такъ на иихъ! — произнес Иванъ брату на ухо. — Видишь, какіе они важные господа и должно быть привыкли къ боле вжливому обращенію. Попроси-ка ихъ хорошенько…
—Твоя правда! — согласился Мартынъ. — Милостивые господа, не изволите-ли поиграть съ нами? — произнесъ онъ и низко поклонился, стараясь сдлать поклонъ точно такъ же, какъ показывалъ ему итальянецъ, но это вышло у него порядочно-таки неуклюже.
Мальчики-незнакомцы отвтили точно такимъ-же неуклюжимъ поклономъ, но опять-таки ни слова не сказали въ отвтъ.
Мартынъ сердито почесалъ у себя за ухомъ.
Одинъ изъ мальчиковъ-незнакомцевъ точно также почесалъ у себя за ухомъ.
—Вишь ты! Дразниться вздумали… кланяются-то какъ! — подтолкнулъ онъ брата, — будто не умютъ… Ишь вдь!..
—А можетъ и впрямь не умютъ, Мартынушка… — заступился за мальчиковъ Ваня.
—Какъ-же! поврю я… Такіе важные господа и чтобы не умли!.. Просто дразнятся, — проворчалъ Мартынъ, сдлалъ сердитое лицо и большимъ пальцемъ лвой руки пренебрежительно указалъ на незнакомыхъ мальчиковъ.
Каково же было его изумленіе, когда старшій изъ нарядныхъ мальчиковъ-незнакомцевъ сдлалъ такое же сердитое лицо, какъ и Мартынъ и точно такой же жестъ пальцемъ.
Мартынъ вскиплъ.
—Ага! Да ты и впрямь смешься, — произнесъ онъ, обращаясь къ нарядному мальчику. — Ты думаешь, что мы простые мужики, такъ надъ нами можно смяться. Нтъ, голубчикъ! Мы не позволимъ смяться надъ нами, — и, окончательно выйдя изъ себя, Мартынъ, прежде, чмъ Ваня остановилъ его, высунулъ языкъ насмшнику-незнакомцу.
Послдній къ величайшему удивленію мальчиковъ самымъ спокойнйшимъ образомъ отвтилъ тмъ-же, то-есть, насколько было мочи, высунулъ языкъ и показалъ его Мартыну.
Тогда, не помня себя, Мартынъ бросилъ на полъ шляпу, которую держалъ въ рук, поднялъ кулаки и погрозилъ своему врагу.
И въ тотъ же мигъ врагъ, бросивъ шляпу, погрозилъ точно такъ-же Мартыну.
Это уже было слишкомъ! Маленькій мужичокъ-графъ вышелъ изъ себя, оттолкнулъ брата, удерживавшаго его всми силами отъ драки, и со всхъ ногъ бросился на своего противника съ поднятыми кулаками.
—Вотъ какъ! Ты вздумалъ еще меня передразнивать! — произнесъ онъ сердито, — такъ вотъ теб…
Дзинь! Дзинь! Дзинь! На полъ полетли куски блестящаго стекла…
Осколки стекла со звономъ посыпались на полъ…
Громкій, пронзительный крикъ вырвался изъ груди Мартына.
IX.
КАКЪ только осколки стекла посыпались на полъ, нарядные мальчики-незнакомцы исчезли.
—Что такое, ваше сіятельство, здсь приключилось?.. — послышался въ эту же минуту испуганный голосъ, и на порог горницы появился старый слуга. — Ахти, бда! Вы разбили зеркало матушки-царицы!.. — вскричалъ онъ и, въ отчаяніи, схватился за голову.
—Это не я виноватъ, а вотъ т мальчики, — началъ быстро оправдываться Мартынъ. — Но гд-же гадкіе мальчишки? Куда они двались?
Тутъ лакей сообразилъ, что мальчики, никогда раньше не видавшіе въ деревн зеркала, приняли свои изображенія въ большомъ зеркал за живыхъ людей. Онъ объяснилъ это Мартыну и Ивану, которые, широко разинувъ рты, смотрли на лакея и въ одинъ голосъ спросили:
—А ты не врешь?
—Ха, ха, ха, ха! — послышался вдругъ за ними веселый хохотъ и, быстро обернувшись, оба мальчика увидли молоденькую двушку лтъ 17-ти, полную, краснощекую и такой красоты, что она показалась имъ ангеломъ, сошедшимъ съ неба. Притомъ она была одта съ такой роскошью, что ни въ сказк сказать, ни перомъ описать… Такого платья, такихъ драгоцнныхъ уборовъ никогда еще въ жизни не видывали дагобенскіе мальчики.
При вид двушки старый лакей отвсилъ низкій поклонъ и моментально, по одному знаку ея, скрылся за дверью.
Теперь двушка съ любопытствомъ разглядывала обоихъ мальчиковъ, все еще не переставая смяться.
Наконецъ, она замолкла. Быстрыми, легкими шагами она подбжала къ Мартыну и, положивъ ему руку на плечо, сказала:
—Что-же ты не здороваешься со мною, черноглазый красавчикъ?
Но черноглазый красавчикъ, не говоря ни слова, поднялъ кулакъ и съ самымъ серьезнымъ видомъ погрозилъ имъ двушк.
Что ты грозишься, глупый мальчикъ? — еще громче, еще веселе смясь, вскричала та.
Но съ тмъ-же серьезнымъ видомъ, далеко однако не сердитымъ, Мартынъ опустилъ кулакъ и вмсто него сдлалъ двушк уморительнйшую гримасу.
Та такъ и покатилась со смху.
—Да что съ тобою? — захлебываясь отъ прилива обуявшаго ее хохота, спросила она. — Что ты выкидываешь-то?
—Ну вотъ, отлично. Больше не буду, — не слушая ея насмшливаго смха, самымъ спокойнымъ тономъ отвчалъ Мартынъ. — Теперь я знаю: ты не изъ стекла, и не зеркальная какъ т мальчишки… и не будешь передразнивать меня. Теперь здравствуй! — произнесъ онъ еще боле серьезно и протянулъ руку веселой красавиц.
На лиц двушки заиграла милая, добродушная улыбка.
Она снова засмялась на слова Мартына, но тотчасъ же сдержалась и произнесла, ласково погладивъ его по щек:
—На этотъ разъ ты не ошибся. Я не зеркало. Твоя правда… Но не бойся, однако. Теб не достанется. Я скажу государын-цариц, что сама разбила ея зеркало… А ты только будь умникомъ впередъ и смотри, не трогай здсь ничего руками и не шали. Слышишь?
—Слышу! — отвчалъ покорно Мартынъ. — Постараюсь не шалить и ничего не трогать… Но скажи, однако, кто ты и какъ тебя зовутъ?
—Зовутъ меня Лизой! А ты смотри, помни свое общаніе! — погрозила ему лукаво двушка и съ быстротою молніи исчезла за дверью.
И снова маленькіе графчики остались одни.
X.
ПОЙДЕМЪ, посмотримъ, что будетъ дальше, вонъ въ той горниц! — шепнулъ Мартынъ брату, и, взявшись за руки, оба мальчика кинулись бгомъ въ просторную, свтлую комнату, всю уставленную цвтами въ расписныхъ горшкахъ и кадушкахъ. Посреди комнаты былъ сдланъ фонтанъ, который билъ подъ самый потолокъ звонкою струею. На окнахъ стояли клтки съ диковинными птицами съ розовыми брюшками и зелеными хвостиками. Мальчики подошли было къ одной изъ клтокъ, и вдругъ Иванъ дико вскрикнулъ и въ страх закрылъ лицо руками.
У двери горницы стоялъ страшный черный человкъ, съ ярко-красными губами, какъ-то смшно выпяченными впередъ, широкимъ, сплющеннымъ носомъ и съ блыми, сверкающими блками глазъ, рзко выдляющимися среди общей черноты лица и тла.
—Это, наврное, самъ дьяволъ! Гляди! гляди, какой страшный! — шепталъ, весь дрожа съ головы до ногъ, Ваня, въ страх прижимаясь къ брату. Но тотъ уже во вс глаза смотрлъ на чернаго человка, который стоялъ неподвижно, какъ статуя, и въ свою очередь впивался взглядомъ въ обоихъ мальчугановъ.
Мартынъ смло сдлалъ шагъ впередъ по направленію къ черному человку, въ то время, какъ Ваня, убжавъ въ уголъ комнаты, оставался тамъ ни живъ, ни мертвъ.
Съ минуту-другую Мартынъ стоялъ, не двигаясь, въ нсколькихъ шагахъ отъ чернаго человка и внимательно разглядывалъ невиданное имъ до сихъ поръ зрлище.
Вдругъ Мартынъ весело расхохотался:
—Не бойся, Ваня, это не живой человкъ, а просто черная кукла… Знатная кукла, что и говорить! Подойди — погляди-ка!
—Ни за что не пойду! — послышался изъ угла испуганный дрожащій голосокъ. — Я боюсь.
—Да онъ и не движется… глядь-ка… Кукла какъ есть! Ахъ, ты, глупенькій!
И, чтобы придать храбрости брату, Мартынъ подбжалъ къ нему, схватилъ его за руку и потащилъ къ черному человку.
—А вотъ ты сейчасъ убдишься, что это просто кукла!.. — говорилъ онъ и въ то же время, прежде чмъ Ваня усплъ сказать что-либо, подскочилъ къ черному человку и изо всхъ силъ ущипнулъ его за ногу.
Черный человкъ ожилъ мгновенно. Короткій, рзкій крикъ огласилъ комнату. Черная, словно вымазанная сажей, нога приподнялась и однимъ хорошимъ пинкомъ поддала Мартына такъ, что тотъ сразу очутился въ противоположномъ углу комнаты и растянулся во всю длину.
Лежа на полу, Мартынъ съ глуповато-растерянной улыбкой смотрлъ во вс глаза на чернаго человка и говорилъ съ самымъ сконфуженнымъ видомъ:
—А и впрямь живой… Живой и есть, коли лягается…
—Я говорилъ, я говорилъ теб! А ты не слушалъ! — чуть не умирая со страха лепеталъ ему, стуча зубами, младшій братъ. — Побжимъ-ка отсюда скоре, а то онъ, кто его знаетъ, начнетъ лягаться снова. Только надо пробжать мимо такъ скоро, чтобы онъ не усплъ схватить насъ…
И оба мальчика со страхомъ посмотрли въ сторону чернаго человка. Но тотъ уже снова точно окаменлъ и не обращалъ на нихъ ни малйшаго вниманія. Только черные, какъ угольки, и круглые, какъ вишни, зрачки ходили по блому полю глазного яблока, подобно часовому маятнику, да алыя губы оттопырились еще больше въ веселую насмшливую улыбку.
—Вишь ты, смотритъ! — подталкивая Мартына, прошепталъ Ваня.
—Ничего, не бойся! А мы все-таки пробжимъ! — также шопотомъ отвчалъ тотъ. — Только смотри, не звай. Разъ, два, три! — отсчиталъ Мартынъ.
—Три! — эхомъ повторилъ Ваня. И, не чуя ногъ подъ собою, оба мальчика бросились во всю прыть мимо чернаго человка, перескочили порогъ и ворвались, какъ ураганъ, въ слдующую горницу.
—Чего вы испугались? — послышался за ними голосъ чернаго человка, — я такой же человкъ какъ вы, только кожа у меня черная, потому что я родился въ стран, гд солнце очень припекаетъ. Я — арапъ государыни…
Они бросились мимо чернаго человка…
Но мальчики не слышали его словъ и бжали безъ оглядки.
XI.
ОТЧАЯННЫЙ вопль и звонъ чего то упавшаго на полъ остановилъ бжавшихъ мальчиковъ. Передъ ними предстало испуганное на-смерть лицо стараго камердинера. У ногъ послдняго лежало опрокинутое блюдо. Все его содержимое валялось на полу, распространяя вокругъ себя теплый паръ и удивительно пріятный запахъ.
—Что вы надлали, ваши сіятельства! — съ отчаяніемъ лепеталъ камердинеръ. — Вы изволили наскочить на меня и сбить меня съ ногъ, пока я несъ любимое жаркое государыни… И теперь его нтъ! Что мн длать! Что мн длать! Если-бъ вы только знали, что ожидаетъ меня за это!
Но мальчики и не слышали этихъ жалобъ: они такъ и замерли отъ неожиданности передъ лежащимъ у ногъ ихъ кускомъ дичи, распространяющимъ вокругъ себя чудесный запахъ.
Особенно Мартыну пришелся по вкусу этотъ аппетитный запахъ. Онъ подмигнулъ брату и, прежде чмъ камердинеръ императрицы могъ остановить его, бросился на полъ по сосдству съ опрокинутымъ блюдомъ и принялся уплетать его съ жадностью проголодавшагося волченка.
Ахъ, что это была за странная картина!
Мартынъ подхватывалъ обими руками горячіе, обильно смоченные какимъ-то темнымъ, необычайно вкуснымъ соусомъ, куски жаркого и проворно отправлялъ ихъ въ ротъ.
Вскор его нарядный кафтанъ, лицо и даже парикъ покрылись темными пятнами, которыхъ онъ и не замтилъ, но которыя придавали ему видъ какой-то пестрой зврюшки.
Ваня, съ завистью поглядывая на брата, съ аппетитомъ уплетающаго за об щеки, долго крпился. Наконецъ не выдержалъ, и самъ, бухнувшись подл него, сталъ поглощать не хуже Мартына вкусное жаркое.
Увлекшись своей работой, они и не замтили, какъ цлая толпа лакеевъ окружила ихъ и очнулись только тогда, когда громкій хохотъ раздался за ихъ спинами. Одинъ только старый камердинеръ, тотъ, который несъ злосчастное блюдо съ жаркимъ, не смялся и весь блдный отъ волненія съ сокрушеннымъ видомъ смотрлъ на размазанное на полу кушанье.
—А все-таки, ваши сіятельства, вы должны пожаловать къ обду. Такъ велла государыня, — говорилъ одинъ изъ лакеевъ.
—Ну, что-жъ, пойдемъ, если непремнно хотятъ, чтобы мы еще покушали! — весело произнесъ Мартынъ.
Лакеи опять расхохотались.
Оба мальчика встали красные, перепачканные до неузнаваемости, но безконечно довольные своимъ неожиданнымъ угощеніемъ.
—Ваши сіятельства, господа графы, не угодно ли будетъ помыться и переодться? — предложилъ братьямъ одинъ изъ лакеевъ, едва удерживаясь отъ смха при вид ихъ запятнанныхъ, перепачканныхъ физіономій.
—Если новый костюмъ будетъ такъ-же хорошъ, какъ этотъ, переодвайте насъ сколько угодно, — отвчалъ спокойно Мартынъ, облизывая себ пальцы.
—Но надо торопиться, ваше сіятельство: скоро доложатъ, что пора обдать! — ввернулъ свое слово другой лакей.
—О, что касается этого, то обдать я не хочу! Мы уже отлично закусили съ братомъ! Не правда-ли, Ваня? — подтолкнулъ брата Мартынъ.
Четверо лакеевъ почтительно взяли мальчиковъ подъ руки и повели въ приготовленные для нихъ аппартаменты. Тамъ обоихъ мужичковъ-графовъ вымыли, пообчистили и переодли въ новое платье.
Мартынъ былъ очень доволенъ новымъ костюмомъ, а еще боле случайнымъ пиршествомъ, надлавшимъ столько хлопотъ, но пришедшимся ему какъ нельзя боле по вкусу.
XII.
О, что за прелестные мальчики! Настоящія картинки! Какъ пріятно имть подл себя такихъ куколокъ! — раздавались льстивыя восклицанія въ огромномъ обденномъ зал, наполненномъ нарядною толпою статсъ-дамъ и придворныхъ, въ золотомъ вышитыхъ мундирахъ, въ ту минуту, какъ оба, вновь пріодтые и принаряженные графчика, появились на порог.
Въ конц зала въ большомъ кресл сидла полная, темноглазая дама, возл которой съ одной стороны стояла нарядная, красивая двушка съ веселымъ, привтливымъ лицомъ, а съ другой — пышно разодтая въ блестящее платье, длавшее ее неузнаваемой, бывшая дагобенская крестьянка, Марія Скавронская.
Глаза красивой дамы съ нетерпніемъ обратились къ двери. Толпа придворныхъ раздвинулась, такъ что дама могла разглядть дв вновь появившіяся фигурки.
—Славныя у тебя дтки, графинюшка! — обратилась она къ стоявшей подл нея, смущенной и трепетной, Маріи Скавронской.
Несмотря на ласковое замчаніе полной дамы, Скавронская была очень взволнована. Вотъ-вотъ, казалось ей, придутъ сейчасъ за нею люди и, отнявъ отъ нея обоихъ мальчиковъ, прогонятъ ее изъ дворца и запрутъ въ тюрьму. Поэтому то она и перемнилась въ лиц, когда полная дама похвалила ея дтокъ, которыхъ она сама едва узнавала теперь въ двухъ богато и роскошно наряженныхъ красавчикахъ.
Въ это время Мартынъ, растерявшійся было въ первую минуту при вид такого блестящаго общества, разомъ подтянулся.
—Не осрамиться бы теперь! — мысленно произнесъ онъ. Онъ вспомнилъ о поклонахъ, которымъ училъ его утромъ черномазый итальянецъ, и тутъ-же ршилъ воспользоваться его урокомъ. Онъ выпрямился, какъ стрла, потомъ изогнулся, точно желая переломиться на двое и, что было силъ, подпрыгнулъ впередъ.
Одна изъ близко стоявшихъ дамъ пронзительно взвизгнула, такъ какъ Мартынъ, шлепнувшись во всю длину, растянулся плашмя на ея нарядномъ шлейф. Шлейфъ трещалъ, грозя оторваться, а Мартынъ все запутывался и запутывался въ немъ среди цлаго облака кружевъ, лентъ и волановъ.
Дама чуть не упала въ обморокъ при вид того, какъ въ разныя стороны летли клочья ея кружевъ и лентъ… Двое придворныхъ вельможъ кинулись къ ней на выручку и освободили ее наконецъ отъ барахтавшагося руками и ногами на подол ея платья мужичка-графа.
Почувствовавъ себя на свобод, Мартынъ, нимало не сконфуженный своей первой неудачей, быстро оглянулся кругомъ и вдругъ громко, радостно крикнулъ:
—Гляди-ка, Ваня! Вонъ стоитъ наша матушка!
И, со всхъ ногъ кинувшись къ Скавронской, (которую онъ только теперь узналъ), онъ повисъ у нея на ше.
—Я узналъ тебя! Я узналъ тебя! — кричалъ онъ неистово, оглушая всхъ близстоявшихъ своимъ звонкимъ, сильнымъ голосомъ. — Я сразу тебя узналъ, матушка, несмотря на то, что ты въ этомъ богатомъ наряд очень измнилась съ тхъ поръ, какъ я пасъ свиней въ Дагобен!
—Тише! Тише, сынокъ! — прошептала въ испуг Скавронская, услыша насмшливый шопотъ за своими плечами.
—Зачмъ тише? Почему тише? — ничуть не понижая своего голоса, прокричалъ Мартынъ. — Разв тутъ есть что-нибудь дурное, что я былъ свинопасомъ и кормилъ тебя съ братомъ посл того, какъ отъ насъ увезли отца?
—Тутъ нтъ ничего дурного, малютка! — послышался ласковый голосъ полной дамы, — и только длаетъ теб честь, что ты своимъ трудомъ помогалъ твоимъ близкимъ. Молодецъ!.. Когда императрица узнаетъ объ этомъ, она наградитъ тебя…
—Ахъ, нтъ! — искренно вырвалось изъ груди мальчика.
—Какъ нтъ? — нахмуривъ свои темныя брови, спросила полная дама.
—Да за что же меня награждать? — отвтилъ Мартынъ. — Я люблю матушку и Ваню и работалъ на нихъ, потому что кто-же прокормилъ-бы ихъ безъ меня?.. Значитъ, награждать меня не за что…
—Милый графчикъ, — сказала полная дама, — государыня настолько добра, что всегда награждаетъ добрыхъ, хорошихъ людей.
—О, она вовсе не добрая! — вскричалъ Мартынъ съ невольной горячностью, — совсмъ она не добрая, а жестокая…
При этихъ словахъ Мартына ужасъ выразился на лицахъ всхъ присутствующихъ въ комнат.
И не усплъ онъ докончить своей фразы, какъ вокругъ воцарилась полная тишина… Замолкли нарядныя дамы, замолкли вельможи, остановились, словно замерли на мст, лакеи, то и дло сновавшіе позади гостей.
Марія Скавронская, блдная какъ смерть, бросилась къ сыну и какъ-бы заслонила его отъ готоваго обрушиться удара.
И только одинъ человкъ въ этомъ, наполненномъ гостями, зал остался невозмутимъ. Красивая полная дама сохранила свою спокойную позу. Ея кроткое милое лицо казалось снисходительнымъ попрежнему. Глядя съ улыбкой въ юное энергичное личико Мартына, она спросила:
—Почему-же ты находишь государыню недоброй? На какомъ основаніи ты называешь ее жестокой? Чмъ заслужила твое неудовольствіе царица?
На одну минуту оживленное лицо Мартына приняло грустное, мрачное выраженіе.
—Царица велла увезти отъ насъ нашего батюшку, разлучила его съ нами, — произнесъ онъ печальнымъ голосомъ, — хотя батюшка ни въ чемъ и не провинился… А разв она поступила бы такъ, если бы была добрая?
Лицо полной дамы нахмурилось. Долгимъ серьезнымъ взглядомъ она посмотрла на стоявшаго передъ нею мальчика и задумчиво произнесла:
—Прежде, чмъ осуждать кого-нибудь, мой милый, надо хорошенько узнать его… А ты вдь никогда и не видлъ еще государыни?
—Никогда не видлъ! — чистосердечно сознался Мартынъ.
—Ну вотъ, когда увидишь ее, то поймешь, что она далеко не такая злая, какъ ты о ней думаешь.
И, сказавъ это, она подала знакъ рукою.
Въ тотъ же мигъ изъ толпы придворныхъ словно вынырнулъ высокій, видный вельможа съ золотымъ жезломъ въ рукахъ. Онъ ударилъ три раза объ полъ своею палицей и провозгласилъ на всю горницу:
—Кушать подано! По приглашенію ея величества, государыни императрицы, приглашаю всхъ ссть за столъ!
XIII.
НАРЯДНЫЯ барыни, съ ихъ не мене нарядными кавалерами, встали въ пары. Блестящій вельможа подошелъ къ полной дам, и она объ руку съ нимъ двинулась къ длинному столу, убранному съ такой невиданной роскошью, что у Мартына и Вани голова пошла кругомъ.
Обоихъ маленькихъ графчиковъ посадили рядомъ, а по об стороны ихъ помстились двое очень важныхъ на видъ сановниковъ. Марія Скавронская очутилась далеко отъ своихъ сыновей, окруженная блестящей толпою придворныхъ красавицъ. Прямо противъ Мартына помстилась темноглазая дама, съ которою онъ только-что разговаривалъ передъ обдомъ, а рядомъ съ ней — красивая, нарядная двушка, которую Мартынъ съ Ваней не замтили въ первую минуту появленія ихъ здсь.
Важный, полный сановникъ, котораго лакеи называли «его превосходительствомъ, господиномъ оберъ-гофмейстеромъ двора», снова ударилъ своимъ жезломъ объ полъ, и лакеи стали обносить обдавшихъ различнаго рода кушаньями. Въ первую очередь подали всевозможные пироги и караваи. Нарядные кавалеры и дамы осторожно накладывали себ на тарелки дымящійся курникъ, растегаи съ дичью, подовыя лепешки съ начинкою, и самымъ изящнымъ образомъ, при помощи ножа и вилки, разрзали ихъ и осторожно отправляли въ ротъ. Каково-же было ихъ удивленіе, когда дошла очередь до Мартына и тотъ, нисколько не стсняясь, схватилъ съ блюда прямо руками огромный кусокъ жирнаго пирога съ начинкой и тяжело плюхнулъ его себ на тарелку, потомъ снова запустилъ руку въ оставшійся на блюд пирогъ и стащилъ другой кусокъ на тарелку къ брату!
—Кушай, Ванюша! А то, пожалуй, отнимутъ! — произнесъ онъ, угощая самымъ радушнымъ образомъ своего брата, и тутъ-же сталъ поспшно уписывать за об щеки очевидно пришедшееся ему по вкусу кушанье.
Сдержанный шопотъ и смхъ послышался кругомъ. Дамы закрылись салфетками, чтобы не было видно ихъ смющихся лицъ. Но, нимало не смущаясь, Мартынъ продолжалъ сть, обими руками хватая кушанье съ тарелки, роняя жирные куски начинки и на свой нарядный камзолъ, и на роскошный кафтанъ рядомъ сидвшаго съ нимъ вельможи. При этомъ онъ такъ громко чавкалъ, причмокивая губами и прищелкивая языкомъ отъ удовольствія, что заглушалъ разраставшійся съ каждой минутой смхъ присутствующихъ.
Изрдка онъ обращался къ брату съ одной и той-же фразой:
— шь, Ванюша! шь, не звай!.. Вдь не часто попадаютъ такіе куски въ желудокъ.
Наконецъ, добрая половина пирога была съдена. Тогда, не смущаясь смхомъ окружающихъ, становившимся съ каждой минутой все громче и слышне, Мартынъ схватилъ съ тарелки перепачканными въ жиру пальцами остатки пирога и набилъ имъ оба кармана своего роскошнаго камзола.
—Это я оставлю на ужинъ. Вдь посл такого обда намъ наврное ничего больше не дадутъ, — произнесъ онъ съ самымъ довольнымъ видомъ.
Здсь уже долго сдерживаемый смхъ присутствующихъ прорвался и перешелъ въ открытый хохотъ. Смялись нарядныя дамы, смялись пышно одтые степенные вельможи, смялись лакеи…
Но громче, неистове всхъ хохотала веселая, красивая двушка съ чудными, какъ васильки, синими глазами. Ея густые блокурые локоны такъ и прыгали отъ смха вокругъ дышащаго весельемъ, раскраснвшагося личика. Мартынъ услышалъ этотъ веселый, отнюдь не насмшливый, хохотъ, быстро взглянулъ въ сторону смющейся двушки и весело крикнулъ тмъ веселымъ крикомъ, которымъ раньше сзывалъ свое стадо свиней въ Дагобен:
—Ба! Лиза! Здравствуй, Лиза! Я тебя сразу узналъ… Ты вдь та самая Лиза, которая общала сказать цариц, что разбила зеркало. Да?
Парикъ очутился на голов вельможи задомъ напередъ…
И, недолго думая, онъ, быстро вскочивши на стулъ, перекинулся черезъ столъ, отдлявшій его отъ смющейся красавицы, и, наскоро обтеревъ запачканные жиромъ пальцы о грудь своего шитаго золотомъ бархатнаго камзола, протянулъ руку двушк.
Отъ этого движенія огромный кувшинъ съ виномъ, стоявшій по сосдству съ приборомъ Мартына, упалъ на скатерть и вино, заключенное въ немъ, полилось по столу янтарной струей.
—Мартынъ! Что ты надлалъ! — въ испуг зашепталъ Ваня, силясь посадить брата на мсто. — Сиди-же ты смирно…
—Отстань, пожалуйста! — отвчалъ тотъ, досадливо отмахнувшись рукою.
Желая оттолкнуть брата, Мартынъ задлъ сидвшаго съ нимъ рядомъ вельможу, зацпивъ рукою за волосы благо парика, который этотъ вельможа, какъ вс важные сановники того времени, носилъ постоянно на голов. Въ одну секунду на грязномъ пальц мальчика повисъ надушенный изящный парикъ стараго вельможи, а самъ вельможа очутился передъ блестящимъ обществомъ съ совершенно голою и гладкою, какъ мячъ, головою.
—Вотъ теб разъ! — произнесъ Мартынъ протяжно, и со сконфуженнымъ видомъ занялъ свое прежнее мсто. — Ей-Богу-же, сударь, не извольте гнваться… я не хотлъ васъ обидть! Впрочемъ, я сейчасъ все самъ исправлю, — и, повернувшись къ своему сосду, онъ въ одно мгновеніе нахлобучилъ ему на голову парикъ по самыя брови…
Но — о ужасъ! — парикъ очутился на голов вельможи задомъ напередъ, такъ что его длинная косичка пришлась къ самому носу старика и заболталась потшнымъ хвостикомъ между двухъ раскраснвшихся щекъ разсерженнаго сановника.
Смхъ за столомъ усилился. Красавица-двушка упала прямо на столъ своей золотистой головкой и громко хохотала, глядя на эту сцену.
Неизвстно, чмъ-бы окончилось все, если бы вниманіе присутствовавшихъ не было отвлечено новымъ, неожиданнымъ происшествіемъ.
XIV.
ВЪ то время, какъ лакеи обносили обдавшихъ второю очередью, состоящею изъ жареныхъ лебедей и прочей птицы, передъ блестящимъ, залитымъ въ золото оберъ-гофмейстеромъ появился трепещущій отъ страха старый камердинеръ.
—Гд-же любимое блюдо ея величества? — грозно насупившись, спросилъ гофмейстеръ старика, постукивая объ полъ своимъ гофмаршальскимъ жезломъ.
—Ваше сіятельство… виноватъ… случилось несчастье, ваше сіятельство… Я уронилъ блюдо съ кушаньемъ! Простите, ваше сіятельство, виноватъ, — ни живъ, ни мертвъ, лепеталъ камердинеръ, едва держась на ногахъ и трясясь всмъ тломъ.
—Что! Это еще что за выдумка! Уронилъ блюдо! Любимое кушанье государыни! — сурово произнесъ гофмейстеръ. — Это непростительная оплошность съ твоей стороны. Это цлое преступленіе! И ты будешь строго наказанъ за него. Знай, что тебя завтра-же отршатъ отъ должности и тогда ты поймешь, что значитъ небрежно обращаться съ кушаньями, изготовленными для ея императорскаго величества!
И сказавъ это тихимъ, но строгимъ голосомъ, гофмейстеръ отвернулся.
Несчастный камердинеръ затрясся всмъ тломъ. Онъ хотлъ просить о помилованіи — и не могъ, хотлъ вымолвить слово, — но языкъ не повиновался ему, губы тряслись, какъ въ лихорадк.
А кругомъ было веселье, раздавалась веселая болтовня, звенлъ смхъ, сыпались шутки. Никто, казалось, не обращалъ вниманія на эту сцену.
Но это только такъ казалось.
Два блестящіе черные глаза такъ и впивались поочередно то въ лицо блестящаго оберъ-гофмейстера, то въ блдное лицо камердинера.
И вдругъ Мартынъ вскочилъ со своего мста, обжалъ столъ и, очутившись лицомъ къ лицу съ гофмейстеромъ и несчастнымъ камердинеромъ, заговорилъ взволнованно и громко:
—Онъ не виноватъ! Ей-ей же, не виноватъ нисколько!.. Милостивый господинъ, выслушайте меня!.. Въ горниц мы съ братомъ увидли чорта. Ну, какъ есть чорта, только-что безъ рогъ и безъ хвоста, и кинулись бжать отъ него. Чортъ-же далъ мн хорошаго тумака… ну, и извстное дло, напугалъ меня до полусмерти. Мы тогда подрали вонъ изъ горницы, а тутъ, какъ на грхъ, на порог встртился этотъ, — и Мартынъ безъ церемоніи ткнулъ пальцемъ въ грудь несчастнаго камердинера, — съ блюдомъ… ну, и того… Блюдо-то кувыркомъ… на полъ… плюхъ! И кушанье тоже… Паръ только валитъ… Мы съ Ваней не дураки тоже, вкусъ понимаемъ, и того… пообчистили малость. Ужъ больно вкусно было!.. Хвать да хвать кусокъ за кускомъ, глядь, ничего и не осталось… Все здорово обчистили… а какъ — и не замтили далее… Виноватъ-то, значитъ, я, а онъ, слуга то-есть, нисколько… Ужъ если кого наказывать, то меня наказывайте, сударь, а его помилуйте… Я его толкнулъ, блюдо изъ рукъ выбилъ и сълъ кушанье… потому, не пропадать-же ему въ самомъ дл?!..
Лицо Мартына приняло такое сконфуженное и простодушное выраженіе, что нельзя было не разсмяться, глядя на него.
Полная темноглазая дама, съ любопытствомъ слдившая за всей этой сценой, громко, весело разсмялась. Слдомъ за нею разсмялись и вс присутствующіе. Особенно гулко зазвенлъ серебристыми перекатами молодой, веселый голосокъ красавицы-двушки, назвавшей себя Лизой.
И самъ Мартынъ весело расхохотался. Ему живо представилась та минута, когда они лежали съ братомъ на полу возл дымящагося кушанья и, точно собачки, уплетали его за об щеки, такъ, прямо съ полу.
—А царицу вы такъ и наказали безъ жаркого? — произнесла полная дама, все еще не переставая смяться.
—Не мы, а я одинъ, такъ какъ только я виноватъ въ этомъ! — вскричалъ Мартынъ, смло поблескивая своими красивыми глазами, — Ей-Богу-же, я одинъ… Пускай такъ и передадутъ цариц… У васъ доброе, хорошее лицо, сударыня, — неожиданно произнесъ онъ, обращаясь къ полной темноглазой дам, —и врно сердце у васъ доброе. Попросите-же государыню за несчастнаго слугу, чтобы она его не наказывала. Пусть меня одного накажутъ… Я одинъ во всемъ виноватъ… А братъ Ваня тоже нисколько не виноватъ! Онъ былъ со мною только, а блюдо не толкалъ… Ей-Богу! Попросите за бднаго слугу, сударыня!
—А ты думаешь, что недобрая царица проститъ его?.. — спросила, пристально глядя въ лицо мальчика, темноглазая женщина и чуть-чуть улыбнулась.
—Мн кажется, что… что она проститъ, — отвчалъ Мартынъ, задумавшись на минуту. — Неужто она такая сердитая и строгая? — произнесъ онъ серьезнымъ и недтскимъ тономъ. — Можетъ быть, у этого человка есть дти, и царица наврное не захочетъ погубить несчастныхъ дтей бднаго слуги, который провинился передъ пей не по своей вин?
И умные, черные глазки мальчика впились въ лицо полной темноглазой женщины.
—Ты правъ, мой мальчикъ! — произнесла та ласковымъ, кроткимъ голосомъ. — Царица дйствительно добрая и она докажетъ теб это.
И, обратившись къ камердинеру, она добавила громко:
—Будь спокоенъ, старина, я прощаю тебя.
Камердинеръ выпрямился, словно выросъ, и, въ одну минуту очутившись у ногъ темноглазой женщины, произнесъ, рыдая:
—Ваше императорское величество! Сохрани васъ Господь! Подай вамъ за вашу доброту, матушка-государыня! Награди васъ Богъ, царица!
Мартынъ вздрогнулъ, въ свою очередь насторожился и во вс глаза уставился на красивую даму, находившуюся въ двухъ шагахъ передъ нимъ.
И вдругъ по лицу его пробжала нершительная, растерянная улыбка.
—Значитъ, вы и есть царица, сударыня? — прошепталъ онъ, весь подавленный неожиданностью.
—Да, та недобрая царица, которая взяла отъ васъ отца, мои милыя дти, и которая возвратитъ вамъ его снова! — произнесъ въ отвтъ милый, ласковый голосъ.
—Что? — воскликнулъ Мартынъ не своимъ голосомъ. — Значитъ, нашъ батюшка живъ! Значитъ, не погубили его?!
Вмсто отвта полная дама громко ударила въ ладоши и, обращаясь къ подбжавшему лакею, сказала:
—Пригласите сюда графа Карла Скавронскаго.
Лакей низко поклонился и направился въ другую комнату. Спустя нсколько минутъ, двери широко распахнулись, и высокій человкъ въ богатомъ, расшитомъ золотомъ, камзол, со шпагой и синей лентой на груди, вошелъ скорой походкой въ горницу.
—Батюшка! — вскричалъ Мартынъ, пристально взглянувъ на вошедшаго, и со всхъ ногъ кинулся ему навстрчу.
—Дти мои дорогія, жена! Вы здсь! О, какъ я счастливъ! — воскликнулъ высокій человкъ.
—Карлъ, мужъ мой!.. — послышался отчаянный возгласъ Маріи Скавронской.
И въ ту-же минуту Карлъ Скавронскій прижалъ къ груди жену и обоихъ сыновей, бросившихся въ его объятья.
Восклицанія, слезы, радостные крики, поцлуи — все смшалось, слилось въ одинъ сплошной радостный гулъ.
Со слезами на глазахъ слдили присутствующіе за этой сценой трогательной встрчи отца со своими сыновьями посл долгой разлуки.
Сама государыня встала изъ-за стола и взволнованная смотрла то на своего брата Карла, то на племянниковъ, повисшихъ на ше отца.
XV.
КОГДА первый порывъ радости прошелъ, Мартынъ, еще разъ поцловавъ отца, съ счастливымъ, сіяющимъ лицомъ подошелъ къ государын.
—Я ошибся, — произнесъ онъ тихо и сконфуженно. — Не сердись на меня, милая, добрая царица. Ты добре, нежели я ожидалъ. Теперь я знаю: ты взяла отъ насъ батюшку, бднаго, усталаго, измученнаго отъ работы, съ тмъ чтобы вернуть его намъ знатнымъ и богатымъ. Ты — добрая государыня и мн очень жаль, что я о теб раньте думалъ совсмъ иначе.
И, прежде чмъ кто-либо могъ остановить Мартына, онъ быстро обнялъ обими руками за шею императрицу Екатерину Алексевну и звонко поцловалъ ее въ об щеки, заставивъ всхъ присутствующихъ ахнуть отъ смущенія.
Эта неожиданная ласка тронула государыню, какъ и вое поведеніе смлаго, славнаго мальчика. Никто еще не осмливался говорить такъ съ нею, — могущественною русской императрицей. Ей только льстили и угождали кругомъ. Поэтому искреннее, безкорыстное обращеніе маленькаго племянника крайне растрогало ее.
—Братъ Карлъ! У тебя славныя дти, — сказала она, ласково кивая осчастливленному Скавронскому.
Тотъ только низко поклонился своей благодтельниц.
—А меня ты не хочешь такъ поцловать, какъ матушку-царицу? — неожиданно раздался смющійся голосъ за плечами Мартына.
Тотъ живо обернулся. Передъ нимъ стояла красавица-двушка, которая назвала себя Лизой.
—Охотно, если ты скажешь, кто ты? — спокойно отвчалъ Мартынъ, во вс глаза глядя на нее.
Мартынъ кинулся ему навстрчу…
—Я принцесса Елизавета Петровна, дочь царицы и твоя двоюродная сестра, — произнесла съ улыбкой двушка.
—Какъ, двоюродная сестрица?! — воскликнулъ съ удивленіемъ Мартынъ.
—Очень просто, — отвтила весело принцесса, — вдь твой отецъ приходится роднымъ братомъ моей матушк, государын-императриц Екатерин Алексевн; я, значитъ, его племянница и твоя двоюродная сестра. Государыня потому и велла привезти вашего отца и васъ сюда и сдлала васъ всхъ графами, что вы наши близкіе родственники.
Мартынъ постоялъ нсколько минутъ въ недоумніи, засунувъ палецъ въ ротъ, потомъ спросилъ, какъ то странно, недоврчиво, скосивъ одинъ глазъ:
—А это все правда? Ты не насмхаешься надъ нами?
—Конечно, правда, — подтвердила принцесса, — и отнын вы вс будете жить здсь, въ Петербург, и я буду часто-часто съ вами встрчаться. Государыня уже велла нанять для васъ учителей, которые будутъ учить васъ, потому что графы Скавронскіе должны быть образованными и умными людьми. Понимаешь?
—Какъ не понять! Все понимаю! — отвтилъ Мартынъ. — А только какъ-то странно все это: недлю тому назадъ я свиней пасъ, а теперь вдругъ въ графы попалъ, да еще въ родственники самой государыни…
—Такъ велла царица, — улыбаясь отвтила принцесса, — и такъ какъ мы теперь родственники, то я охотно поцлую моего маленькаго двоюроднаго брата!
И, говоря это, она крпко обняла Мартына.
—Надюсь, что ты не сожалешь, что у тебя теперь двоюродная сестрица? — замтила она вслдъ затмъ.
—Нтъ! Нтъ! Я такъ радъ, такъ радъ, что ты моя двоюродная сестрица, что и сказать не умю! — закричалъ весело мальчикъ. — Ты очень, очень красивая! И къ тому же такая добрая…
—Если ты находишь, что я такая добрая, то скажи какую-нибудь просьбу, которую я могла бы исполнить для тебя, — отвтила смясь принцесса. — Можетъ быть мн удастся тогда и на самомъ дл доказать, что я добрая…
Мартынъ задумался.
—А вотъ, — сказалъ онъ вдругъ, — разъ ты такая добрая, то попроси императрицу, чтобъ она сдлала еще одно хорошее дло и потребовала бы сюда къ намъ Пулю… тогда я буду уже совсмъ счастливъ…
—Кто это Пуля? Вроятно это маленькая двочка, съ которой ты игралъ въ деревн? — поинтересовалась принцесса.
—О, нтъ, совсмъ не двочка… Пуля — это свинья, самая красивая свинья, которую мн приходилось пасти въ Дагобен! Ахъ, какая она была красавица, если бы вы знали! — поблескивая глазами и обводя ими кругъ присутствующихъ, восторженно проговорилъ мальчикъ. — Если-бъ я могъ, я бы перетащилъ ее сюда изъ Дагобена… Но этого нельзя… Пуля — чужая свинья… помщичья…
—А мы ее все-таки перетащимъ… — весело отозвалась императрица, которая слышала весь этотъ разговоръ. — Ты славный мальчуганъ и я бы хотла порадовать тебя чмъ-нибудь.
—О, я и такъ счастливъ безконечно!.. Ты, государыня, вернула намъ батюшку. Дай Богъ теб счастья за это!
И Мартынъ вперилъ благодарный взглядъ въ лицо Екатерины.
—Ну, а Пулю мы все-таки купимъ у твоего помщика, — съ ласковой улыбкой произнесла императрица.
—А ежели онъ не согласится?…
—Согласится… — увренно отвтила императрица. — Согласится, если мы скажемъ ему, что такъ желаетъ сама государыня.
И она снова обняла и поцловала сіяющаго отъ счастья Мартына.
XVI.
ПРОШЛА недля, другая, третья.
Мартынъ и Ваня переселились въ домъ, подаренный ихъ родителямъ императрицей, недалеко отъ дворца, на берегу Невы.
Въ этомъ дом началось образованіе и воспитаніе маленькихъ графовъ. Тамъ къ нимъ стали приходить учителя, которые учили ихъ всему тому, что требовалось знать дтямъ важнйшихъ сановниковъ. Одновременно съ этимъ обоихъ мальчиковъ записали въ полкъ, какъ это длалось въ т далекія времена.
Мартынъ и Ваня учились усердно, прилежно, особенно Мартынъ, оказавшійся очень способнымъ къ наук. Сама государыня часто прізжала справляться объ успхахъ племянниковъ. Нердко посщала своихъ двоюродныхъ братьевъ и принцесса Елизавета.
А годы шли… Оба мальчика подрастали и постепенно превращались въ взрослыхъ людей. Изъ Мартына вышелъ, согласно желанію его тетки-государыни, видный сановникъ, генералъ-аншефъ и гофмейстеръ двора. Но императрицы Екатерины уже не было въ живыхъ въ то время.
Государыня умерла, но чувство къ ней любви и благодарности осталось на вки въ сердц молодого графа Мартына Скавронскаго. Онъ постоянно вспоминалъ свою благодтельницу, носилъ на груди ея портретъ и часто разсказывалъ о томъ, какъ великодушная и добрая государыня осчастливила бдную крестьянскую семью своихъ родственниковъ.
КОНЕЦЪ.
|
