Питер-кролик и другие Беатрикс Поттер
        В книгу известной английской писательницы Элен Беатрис Поттер вошли тавшие классикой детской литературы сказки о приключениях забавных кроликов и их друзей.


        Беатрикс Поттер
        Питер-кролик и другие

        Сказка про Питера-кролика

        Жили-были на свете четыре крольчонка, и звали их так: Флопси, Мопси, Ватный Хвост и Питер.
        Жили они со своей мамой на песчаном берегу в кроличьей норе под корнями высоченной ели.
        Однажды утром мама Крольчиха сказала:
        —Ну, детки дорогие, можете погулять в поле или побегать в переулочке вдоль живой изгороди. Но только не вздумайте подходить к огороду мистера Мак-Грегора! С папой ведь там и случилось несчастье: он угодил в пирог, который пекла миссис Мак-Грегор. А теперь бегите, да глядите, не попадите в беду. А мне нужно идти по делам.
        Сказав это, мама Крольчиха взяла корзинку и зонтик и прямиком через лес направилась в булочную. Там она купила буханку чёрного хлеба и пять сдобных булочек с изюмом.
        Флопси, Мопси и Ватный Хвост, а надо сказать, что были они послушными крольчатами, побежали вдоль живой изгороди собирать ежевику.
        А Питер — его-то уж не заставишь слушаться! — поскакал прямиком к огороду мистера Мак-Грегора и протиснулся в щель под калиткой.
        Сначала он пожевал немного салата и зелёной фасоли. Потом поел редиски. А когда от редиски его затошнило, пошёл поискать петрушку.
        И там, где кончались рамы огуречных парников, как вы думаете, на кого он наткнулся? Ясное дело, на мистера Мак-Грегора!
        Мистер Мак-Грегор стоял на четвереньках и сажал капустную рассаду. Он тут же вскочил и, размахивая граблями, понёсся за Питером:
        —Держи вора!
        Питер страшно испугался. Он стал носиться по всему огороду, потому что забыл, где находится калитка.
        Он потерял правый ботинок на капустных грядках, а левый там, где росла картошка. После того как ботинки потерялись, Питер помчался на всех четырёх лапах, и дело пошло быстрее. Может быть, ему бы и удалось спастись, да он налетел на сетку, которой мистер Мак-Грегор накрывал кусты крыжовника от птиц. Большие латунные пуговицы его новой курточки зацепились за сетку.
        Питер решил, что пропал, и из глаз у него полились крупные слёзы. Но тут несколько знакомых воробьев услыхали его всхлипы. Они подлетели к кролику, страшно взволнованные, и стали умолять его не падать духом.
        Мистер Мак-Грегор уже крался с решетом, которым он собирался накрыть Питера. Но Питер вывернулся из рукавов своей курточки как раз вовремя и удрал, оставив свою совсем-совсем новую курточку возле куста. Он кинулся в сарай, и спрятался там на дне лейки мистера Мак-Грегора. Конечно, лейка вполне подходящее место, но в ней почему-то было ужас сколько воды!
        Мистер Мак-Грегор и не сомневался в том, что Питер прячется где-то в сарае, ну, например, под пустым цветочным горшком. Он начал осторожненько переворачивать цветочные горшки, заглядывая под каждый из них.
        И тут Питер-кролик чихнул:
        —Ап-ап-чх-х-хи!
        Мистер Мак-Грегор кинулся к Питеру и даже попытался наступить на него ногой, но Питер успел выпрыгнуть в окно, перевернув при этом три горшка с геранью. Окошко было слишком маленькое — мистеру Мак-Грегору не пролезть. И вообще ему надоело гоняться за Питером. Он вернулся к своей капусте.
        Удрав от мистера Мак-Грегора, Питер присел, чтобы перевести дух. Он запыхался и весь дрожал от страха. Вдобавок он до костей промок, сидя в лейке. И теперь совершенно не представлял себе, куда бежать.
        Отдышавшись, Питер боязливо засеменил к калитке, но эта калитка была заперта, и, к тому же, толстенькому кролику под ней было не протиснуться.
        Туда-сюда мимо калитки сновала Старая мышь. Она таскала горох и бобы для своего семейства, которое обитало в лесочке по соседству. Питер спросил её, как ему найти незапертую калитку, но мышь держала во рту такую огромную горошину, что не смогла ему ответить. Она только покачала головой.
        И тогда Питер опять заплакал. Пытаясь найти выход, он пересёк сад наискосок, но от этого только ещё больше запутался. И вдруг неожиданно оказался возле пруда, откуда мистер Мак-Грегор таскал воду для поливки. На берегу сидела большая кошка и таращилась на золотых рыбок. Она сидела тихо-тихо, только время от времени кончик её хвоста шевелился, точно вёл какую-то свою собственную жизнь. Питер предпочёл незаметно прошмыгнуть. Он кое-что слышал о кошках от своего двоюродного брата Бенджамина Банни.
        Он было направился назад к сараю, но вдруг услыхал, как — чик-чок-чак — заговорила мотыга. Питер юркнул в кусты. Подождал. Вроде бы ничего особенного не происходило. Тогда он выбрался из кустов, вскарабкался на тачку и осторожно огляделся. Первое, что он увидел, был мистер Мак-Грегор, который окучивал лук. Он стоял к Питеру спиной, и — поди ж ты! — как раз за мистером Мак-Грегором и находилась та самая незапертая калитка.
        Питер тихонечко слез с тачки и ринулся что было духу по тропинке за кустами чёрной смородины.
        Мистер Мак-Грегор заметил его только на повороте. Питер проскользнул под калиткой, не обратив на него никакого внимания, и наконец-то оказался в безопасности — в лесочке возле огорода.
        Мистер Мак-Грегор пристроил новую синюю курточку Питера и маленькие ботиночки к палке и сделал пугало — от дроздов.
        А Питер в это время бежал без оглядки, не останавливаясь, пока не оказался дома, под большой елью. Он так устал, что сразу плюхнулся на мягкий песочек, который устилал пол кроличьей норы, и закрыл глаза.
        Мама Крольчиха готовила ужин. Она очень удивилась: куда же Питер опять подевал свою курточку и ботинки? Это уже вторая курточка и вторая пара ботинок, которые непослушный крольчонок потерял за последние две недели!
        К сожалению, должна сказать, что Питер чувствовал себя не очень-то хорошо в этот вечер и ничего не смог объяснить маме.
        Мама уложила Питера в постель и приготовила ему отвар из ромашки: «Одна столовая ложка на ночь».
        А Флопси, Мопси и Ватный Хвост получили на ужин булочки, и молоко, и варенье из чёрной смородины.
        Про Бенджамина Банни

        Однажды утром маленький кролик Бенджамин Банни сидел на берегу ручья.
        Он навострил ушки и прислушался к тому, как — цоки-цок, цоки-цок — по дороге прошагал пони. Он был запряжен в двуколку. Мистер Мак-Грегор правил, а миссис Мак-Грегор сидела рядом в своём самом нарядном чепчике.
        Как только они проехали, Бенджамин Банни проскользнул на дорогу и направился — прыг-дрыг-скок — в гости к своим родственникам, которые жили в лесу, как раз позади огорода мистера Мак-Грегора. В этом лесочке вообще было полно кроличьих нор, но в самой красивой, самой песчаной жила его тётушка и его двоюродные братцы — Флопси, Мопси, Ватный Хвост и Питер.
        Тётя Крольчиха была вдовой и зарабатывала тем, что вязала из кроличьего пуха варежки и муфточки. (Я однажды купила пару её варежек на базаре). А ещё она продавала травы, и розмариновый чай, и кроличий табак, который на нашем, человеческом, языке называется «лаванда».
        По правде сказать, Бенджамину не так уж и хотелось повидаться с тётей. Он обошёл сосну сзади и чуть не споткнулся о своего двоюродного братца Питера.
        Питер сидел один-одинёшенек. Он был завёрнут в красный носовой платок и выглядел очень несчастным.
        —Питер, — спросил Бенджамин шёпотом, — куда подевалась твоя одёжка?
        —Её теперь носит пугало на огороде у мистера Мак-Грегора, — сказал Питер и описал всё по порядку, как за ним гонялись по огороду и как он потерял свои ботинки и курточку с латунными пуговицами.
        Бенджамин сел с ним рядом и стал уверять, что мистер Мак-Грегор уехал в своей двуколке, и миссис Мак-Грегор уехала с ним, и они наверняка пробудут в гостях целый день, потому что миссис Мак-Грегор надела свой самый нарядный чепчик.
        В эту минуту раздался голос мамы Крольчихи:
        —Ватный Хвост! Ватный Хвост! Нарви-ка мне ещё немного ромашек!
        Питер сказал маме, что, может быть, он почувствует себя лучше, если пойдёт немного прогуляться.
        И Питер с Бенджамином отправились вместе к дому мистера Мак-Грегора и взобрались на плоскую кирпичную стену, которая отгораживала огород от опушки леса. Со стены они ясно увидели пугало и на нём курточку с ботиночками Питера, а ещё — шотландский берет мистера Мак-Грегора.
        Бенджамин сказал:
        —Давай не будем протискиваться под калиткой, это портит одежду. Лучше спустимся по стволу старой груши.
        Питер свалился вниз головой на грядку, но ему не было больно, потому что грядку только что вскопал и взрыхлил мистер Мак-Грегор, и она оказалась совсем мягкой. На ней только-только всходил салат.
        Братья оставили под старой грушей массу причудливых следов, особенно Бенджамин, потому что у него были деревянные башмаки.
        Бенджамин сказал, что первым делом надо бы добыть курточку и ботинки Питера, тогда Питер сможет снять носовой платок, который им обязательно сгодится на что-нибудь другое.
        Братья раздели пугало. Ночью шёл дождь, и в ботинки набралась вода. А курточка от сырости слегка села.
        Бенджамин примерил шотландский берет мистера Мак-Грегора, но он был ему здорово велик.
        Когда освободился носовой платок, Бенджамин предложил набрать в него луку и отнести его в подарок тёте.
        Но Питер не мог ни о чём таком думать, потому что у него всё равно было плохое настроение. Хуже того: ему всё время слышались какие-то противные звуки.
        Бенджамин, напротив, чувствовал себя великолепно. Он съел салатный лист. Потом объявил, что не раз бывал в этом огороде с папой (папу Бенджамина Банни, между прочим, звали Бенджамин Банни-старший): они запасались тут салатом к воскресному столу. А салат, надо заметить, у мистера Мак-Грегора был очень вкусный.
        Питер ничего не ел. Он сказал, что ему хочется домой. Он даже рассыпал половину лука.
        Бенджамин-младший ответил, что нечего и думать лезть на старую грушу со всей этой луковой поклажей. Он отважно направился в другой конец сада, туда, где была калитка. Питер ковылял за ним. Они прошли по дощечкам вдоль кирпичной стены.
        Мыши, сидя на своих крылечках, разгрызали вишнёвые косточки и подмигивали Питеру Кролику и Бенджамину Банни.
        Вдруг Питер снова выронил носовой платок с луком, потому что они очутились среди таких знакомых цветочных горшков, парниковых рам и кадушек. Питеру всё слышались звуки, ещё хуже прежнего, и глаза у него стали круглыми, как леденцы на палочках.
        Он шёл на пару шагов впереди своего двоюродного братца и вдруг остановился. За углом была кошка!
        Бенджамин-младший только взглянул на неё и тут же, даже полсекунды не прошло, как он, и Питер, и лук в платке — все оказались под большой корзиной.
        Кошка поднялась, потянулась, подошла и обнюхала корзину. Запах лука, что ли, ей понравился? Так или иначе, она разлеглась как раз на перевёрнутой корзине. На той самой. И не трогалась с места, наверное, часов пять.

* * *
        Я не могу описать вам состояние Питера и Бенджамина, потому что под корзиной было темно. К тому же запах от лука был ужасный, и у братьев текли слёзы.
        Солнце ушло за лес, и день уже клонился к вечеру, а кошка всё ещё восседала на корзине.
        Наконец послышалось — шлёп, шлёп-шлёп-шлёп — это покатились с кирпичной стены кусочки засохшего раствора.
        Кошка подняла глаза и увидела старого мистера Бенджамина Банни, важно вышагивающего по стене верхней террасы в поисках своего сына. Он курил трубку с кроличьим табаком, а в руке держал прут.
        Старый мистер Банни был невысокого мнения о кошках. Мощным прыжком он обрушился с верхней террасы на кошкину спину, согнал кошку с корзинки, пнул её хорошенько в бок и загнал в теплицу. В кулаке у него при этом остался клок кошачьей шерсти. Кошка так удивилась этой неожиданной наглости старого мистера Банни, что даже не догадалась царапнуть его в ответ.
        Когда кошка оказалась в теплице, мистер Банни запер за ней снаружи дверь.
        Затем он выволок из-под корзины за уши своего сына Бенджамина и хорошенько отстегал его прутом.
        Наказав сына, он вытащил своего племянника Питера и извлёк из-под корзины платок с луком. После чего торжественным шагом удалился из сада.
        Когда через полчаса мистер Мак-Грегор вернулся домой, то кое-что в саду, прямо скажем, его изумило.
        Создавалось впечатление, что кто-то вытоптал весь сад и огород деревянными башмаками. И следы были на удивление крошечные!
        Но больше всего мистер Мак-Грегор удивился своей кошке, которая оказалась внутри теплицы и ухитрилась запереть дверь снаружи.
        Когда Питер добрался до дому, мама на него не рассердилась, потому что была очень рада, что он нашёл свою курточку и ботиночки. Ватный Хвост с Питером аккуратно сложили красный платок, а мама Крольчиха заплела перья лука в косичку и подвесила его к потолку на кухне, рядом с пучками сухих трав и кроличьего табака.
        Сказка о флопсиных крольчатах

        Говорят, если съесть чересчур много зелёного салата, то он оказывает «снотворное действие».
        Меня, вообще-то говоря, от зелёного салата никогда ко сну не клонит. Но, с другой стороны, я ведь не кролик!
        Однако салат, безусловно, оказывал «снотворное действие» на Флопсиных крольчат.
        Когда Бенджамин Банни вырос, он женился на Флопси, сестре Питера-кролика. У Банни образовалось большое семейство, весёлое и беспечное.
        Вряд ли кто помнит имена всех ребятишек по отдельности. Их в основном называли просто — Флопсины крольчата, а иногда — Флопсины Банни.
        Родителям вечно не хватало еды, чтобы прокормить всю ораву. И тогда Бенджамин обращался за помощью к Флопсиному брату — Питеру, который выращивал в парниках капустную рассаду на продажу. Но случалось, что у Питера-кролика не оказывалось лишней капусты.
        Тогда Флопсины Банни бежали через поле к канаве, которая находилась как раз снаружи кирпичной садовой стены мистера Мак-Грегора.
        В канаве обычно бывало много всякой всячины. Ну, например, там валялись баночки из-под варенья, и бумажные пакеты, и целые горы скошенной косилкой травы, всегда с невкусным запахом машинного масла. Были там и слегка подгнившие тыковки, и, как правило, один или два старых ботинка.
        А однажды — вот радость-то! — там обнаружилась целая охапка переросшего салата, который уже пустил цветочные стрелки.
        Тут уж Флопсины Банни не растерялись и туго набили животы салатом. Крольчата зарылись в скошенную траву и уснули.
        Но папу Бенджамина Банни сон одолел не сразу. И прежде чем уснуть, он сообразил натянуть на голову бумажный пакет — чтоб не докучали мухи.
        Маленькие Флопсины крольчата блаженно спали на солнышке. Из-за садовой стены доносилось потрескивание работающей косилки.
        Бронзовые мясные мухи жужжали, взлетая и снова садясь на садовую ограду. Маленькая старая мышка шарила между банок из-под варенья, выискивая кусочки чего-нибудь съедобного. Звали мышку Томазина Крохотуля, и у неё был очень длинный хвост.
        Мышка Томазина зашелестела бумажным пакетом и ненароком разбудила папу Бенджамина Банни. Она несколько раз извинилась и отрекомендовалась ему знакомой Питера-кролика.
        Бенджамин и Томазина мирно беседовали, и вдруг до их слуха донеслись звуки тяжёлых шагов.
        И тут же, прямо у них над головой, на низкой кирпичной ограде сада появился мистер Мак-Грегор и высыпал мешок скошенной травы на спящих Флопсиных крольчат. Бенджамин притаился под бумажным пакетом., Мышка шмыгнула в банку из-под варенья. А крольчата продолжали безмятежно спать под грудой свалившейся на них травы. Они и не подумали проснуться, потому что ведь зелёный салат такой онотворный!
        Им приснилось, будто мама Флопси подтыкает им одеяльца, а они спят на своих сенничках.
        После того как мешок опустел, мистер Мак-Грегор глянул вниз и увидел какие-то смешные, коричневатые вроде бы кончики чьих-то ушей. Одна бронзовая муха уселась на такой мохнатый кончик, и тот дёрнулся. Мистер Мак-Грегор слез со стены и подошёл к канаве поближе.
        —Один, два, три, четыре, пять, шесть маленьких крольчат, маленьких крольчат, — приговаривал он, укладывая малышей в мешок.
        А глупеньким Флопсиным крольчатам снилось, что мама повернула их на бочок в собственных кроватках. Они чуть-чуть поворочались во сне, но так и не проснулись.
        Мистер Мак-Грегор завязал горловину мешка узлом и положил его на кирпичную стену. А сам удалился, чтобы убрать косилку в сарай.
        Как только он ушёл, на дорожке со стороны поля показалась миссис Флопси Банни. Она подозрительно поглядела на мешок, недоумевая, куда же подевались её муж и дети.
        Тут мышка Томазина выбралась из пустой банки от варенья, а Бенджамин высунул голову из пакета. И они поведали маме Флопси о том, что произошло.
        Папа Бенджамин и мама Флопси были просто в отчаянии. Они принялись развязывать тугой узел, но это им никак не удавалось.
        Зато мышка Крохотуля была решительной и энергичной. Она быстро прогрызла огромную дыру в нижнем правом углу мешка.
        Крольчат быстро выволокли наружу и разбудили шлепками. А потом напихали в мешок гнилых тыковок, засунули туда старую сапожную щётку и вдобавок — две сморщенные репки. Дело было сделано! Потом все забрались в кусты и стали поджидать мистера Мак-Грегора.
        Мистер Мак-Грегор не заставил себя ждать. Он взял мешок и направился к своему дому. Мешок повис у него в руке, будто его содержимое было тяжё-лым-претяжёлым.
        Всё семейство Банни осторожно, на почтительном расстоянии, двинулось следом за ним.
        Они видели, как мистер Мак-Грегор вошёл в дом. Все Флопси решили подкрасться к окну, посмотреть, что будет дальше.
        Войдя в кухню, мистер Мак-Грегор швырнул мешок на выложенный каменными плитами пол. Будь в нём Флопсины крольчата, они отбили бы себе все бока.
        Через окошко было слышно, как хозяин подтянул к себе стул, как скрипнули его ножки о каменную плиту, и довольный мистер Мак-Грегор хохотнул.
        —Раз, два, три, четыре, пять, шесть маленьких крольчат!
        —Каких еще там крольчат? — спросила мужа миссис Мак-Грегор. — Неужели они опять что-нибудь погрызли?
        —Один, два, три, четыре, пять, шесть маленьких крольчат, — повторил мистер Мак-Грегор, загибая пальцы, — один, два, три…
        —Брось валять дурака в самом-то деле, — рассердилась миссис Мак-Грегор. — Что ты там такое бормочешь?
        —В мешке! Крольчата! Один, два, три, четыре, пять, шесть! — не унимался мистер Мак-Грегор.
        Миссис Мак-Грегор взяла в руки мешок и пощупала его. Она заявила, что нащупала шесть штук неизвестно чего. И если это кролики, то они, должно быть, очень старые, потому что очень твёрдые. И ещё они почему-то все разной формы.
        —В пищу они не годятся, — заключила миссис Мак-Грегор. — Но зато, я отделаю кроличьим мехом моё осеннее пальто.
        —Как бы не так! — воскликнул мистер Мак-Грегор. — Я их лучше продам и куплю себе табачку!
        —Ещё чего! — возмутилась жена. — Я сейчас же отрублю им головы и сниму с них шкурки!
        Миссис Мак-Грегор развязала мешок и сунула в него руку. Нащупав гнилые овощи, она страшно удивилась и решила, что муж нарочно над ней подшутил.
        Мистер Мак-Грегор тоже очень рассердился. Гнилые овощи полетели в кухонное окно, и одна тыква чуть не пришибла младшего Банни.
        Тут папа Бенджамин и мама Флопси решили, что им всем самое время уносить ноги. И все поскакали домой.
        Вот так мистеру Мак-Грегору не удалось купить себе табачку, а миссис Мак-Грегор — оторочить осеннее пальто кроличьим мехом.
        Но зато к следующему Рождеству мышка Томазина Крохотуля получила в подарок от Флопсиного семейства столько кроличьего пуха, что его хватило на шубку, на шапочку, на муфту и на пару хорошеньких рукавиц.


        Мышка миссис Крохотуля

        Знакомая нам лесная мышка по имени миссис Крохотуля жила в доме, который располагался в земляной насыпи. Такой забавный дом! В нём были бесконечно длинные песчаные коридоры, которые кончались кладовыми, и ореховыми погребами, и ещё другими погребами, доверху наполненными крупой. Всё это размещалось между корнями кустарника. В доме у мышки, само собой, была кухня, и гостиная, и холодная кладовочка для скоропортящихся припасов. Ну и спаленка, конечно, тоже была, где миссис Крохотуля спала в кровати, сделанной из маленькой коробочки.
        Миссис Крохотуля была невероятной чистюлей: всё время то щёткой, то тряпкой, то веником она подметала, чистила свои мягкие песчаные полы.
        Иногда в её коридорах вдруг появлялся какой-нибудь заблудившийся жучок.
        —Кыш, кыш, жучок-грязные ножки, — кричала миссис Крохотуля и стучала черенком щётки о совок.
        Как-то раз она увидела, как по её коридорам бегает маленькая старушка в красном платьице в чёрный горошек.
        —Божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба, — тут же закричала миссис Крохотуля, — чёрного и белого, только не горелого!
        А в другой раз приполз паук, спасавшийся от проливного дождя.
        —Прошу прощения, — сказал он. — Не здесь ли живёт мисс Маффет?
        Тут бы как раз и вспомнить всем известную песенку:
        Мисс Маффет сидела
        На кочке и ела
        Сметану и хлеб с творогом.
        Но страшный мужчина —
        Седой паучина
        Приполз,
        А мисс Маффет — бегом!
        Но миссис Крохотуля закричала на гостя:
        —Пошёл прочь, седой паучина! Развесишь тут свою паутину по моему хорошенькому домику!
        И она спровадила паука через окно. Пауку ничего не оставалось делать, как покорно спуститься вниз по тоненькой верёвочке.
        Миссис Крохотуля отправилась в дальнюю кладовую за вишнёвыми косточками и семенами чертополоха к обеду.
        По пути она всё принюхивалась и принюхивалась.
        «Определённо пахнет мёдом, — думала она. — Таволга, что ли, так пахнет за окном? А что это на полу? По-моему, это отпечатки маленьких грязных ножек».
        И вдруг за углом она наткнулась на пчелу Бэббити Бамбл.
        —Бзз-Ззз-Жжж! — сказала пчела.
        Миссис Крохотуля бросила на неё свирепый взгляд и очень пожалела, что в руках у неё не оказалось швабры.
        —Здравствуй, Бэббити Бамбл. Я бы с удовольствием купила пчелиного воску. Но объясни, здесь-то ты что делаешь? И почему ты вечно влетаешь и говоришь «Бзз-Ззз-Жжж»?
        —Бзз-Ззз-Жжж! — ответила пчела раздражённо. Она метнулась в сторону и скрылась в кладовой, где миссис Крохотуля обычно хранила жёлуди.
        Но миссис Крохотуля съела все жёлуди ещё до Рождества, так что кладовая оказалась пустой.
        Однако в ней почему-то оказался какой-то неопрятный сухой мох. Миссис Крохотуля стала его выкидывать. Но оттуда вдруг высунулись три-четыре пчелиных рожицы и яростно зажужжали.
        —Послушайте, я вовсе никому не сдаю помещений, — сказала миссис Крохотуля. Вы вторглись в мой дом незаконно!
        —Бзз! Ззз! Жжж!
        «Надо их отсюда выгнать!» — думала мышка.
        —Бзз-Ззз-Жжж!
        «Кто же мне поможет? — размышляла миссис Крохотуля. — Скорее всего, мистер Джексон?! Правда, входя в дом, он никогда не вытирает ноги!»
        До обеда миссис Крохотуля решила с пчёлами не связываться.
        Возвращаясь в гостиную, она услыхала, что кто-то там кашляет хриплым голосом. Оказалось — мистер Джексон собственной персоной!
        Он едва умещался в её маленьком кресле-качалке. Свои ноги мистер Джексон закинул на каминную решётку и так и сидел, шевеля пальцами ног и блаженно улыбаясь во весь рот.
        Он жил рядом с живой изгородью в очень грязной и сырой канавке.
        —Как поживаете, мистер Джексон? Боже мой, как же вы промокли!
        —Благодарю, благодарю, благодарю, миссис Крохотуля! Я немного тут посижу, пообсохну, — сказал мистер Джексон.
        Он сидел и улыбался, а вода с его одежды так и капала, так и капала на пол, а миссис Крохотуля ходила вокруг него с тряпкой.
        Он столько времени просидел, что хочешь — не хочешь, а надо было его спросить, не останется ли он пообедать.
        Сначала миссис Крохотуля предложила ему отведать вишнёвых косточек.
        —Благодарю вас, но у меня зубов-то нет, зубов-то нет, зубов-то нет! — сказал мистер Джексон.
        И он раскрыл рот чересчур широко, чтоб было видно: у него действительно нет зубов. Естественно, у него не было ни одного зуба. Он ведь был жабой!
        Потом миссис Крохотуля поставила перед ним тарелочку чертополоховых семян.
        —Тиддли, виддли-виддли! — сказал мистер Джексон. — Пуфф, пуфф, пуфф!
        И семена на своих парашютиках разлетелись по всей комнате.
        —Спасибо, спасибо, спасибо, миссис Крохотуля, — сказал он. — Вот чего бы я действительно — действительно — хотел, так это блюдечко мёда!
        —К сожалению, у меня нет мёда, мистер Джексон, — сказала миссис Крохотуля.
        —Тиддли, виддли-виддли, миссис Крохотуля, — сказал мистер Джексон, — но у вас пахнет мёдом. Я, собственно, поэтому к вам и зашёл.
        Мистер Джексон вылез из-за стола и стал задумчиво шарить по шкафам и буфетам. Миссис Крохотуля ходила за ним по пятам и полотенцем вытирала его огромные мокрые следы на полу в гостиной.
        Когда мистер Джексон убедился, что в шкафах и буфетах нет никакого мёда, он двинулся по коридору.
        —Да уж, мистер Джексон, сейчас обнаружите вы мёд, как же!
        —Тиддли, виддли-виддли, миссис Крохотуля!
        Сначала он с трудом забрался в кладовую.
        —Тиддли, виддли-виддли! Нету тут никакого мёда, миссис Крохотуля!
        Затем он втиснулся в холодную кладовочку. Мисс Бабочка лакомилась там сахаром. Но, увидев мистера Джексона, она тут же выпорхнула в окошко.
        —Тиддли, виддли-виддли, миссис Крохотуля. У вас, как я вижу, полно гостей!
        —Притом совершенно незваных, — сказала миссис Крохотуля.
        Потихоньку они добрались до той кладовки, где миссис Крохотуля встретила пчелу Бэббити Бамбл.
        —Тиддли, виддли…
        —Бзз! Ззз! Жжж! — и мистер Джексон поймал пчелу Бэббити. Но тут же отпустил её.
        —Не люблю пчёл! Они все заросли щетиной, — сказал он, вытирая рот рукавом пиджака.
        —Убирайся, ты, старая мерзкая жаба, — завизжала Бэббити Бамбл.
        —Я с вами сойду с ума, — рассердилась на них миссис Крохотуля.
        Она закрылась в ореховом погребе, пока мистер Джексон выкидывал пчелиное гнездо из её дома. Надо сказать, что при этом он не обращал никакого внимания на пчелиные укусы.
        Когда миссис Крохотуля наконец выбралась из погреба, в доме уже никого не было. Но беспорядок был кошмарный!
        —Никогда не видела такого кавардака! И мёд размазался, и мох везде валяется, и чертополоховые семена летают, и полно на полу грязных следов. И это всё в моём чистеньком домике!
        Миссис Крохотуля собрала мох и остатки пчелиного воска.
        Потом принесла с улицы несколько веток и так загородила вход в свой дом — чтобы мистер Джексон не смог пролезть.
        «Так для него будет узковато», — подумала она.
        Затем миссис Крохотуля принесла жидкого мыла, фланелевую тряпочку и новую швабру из хозяйственного шкафа.
        Но к этому времени она почувствовала, что очень и очень устала.
        «Будет ли у меня хоть когда-нибудь снова чисто?» — только и думала бедняжка.
        Но не успела она присесть в кресло, как уснула, и еле-еле у неё хватило сил перебраться на кровать.
        На следующее утро миссис Крохотуля поднялась рано-рано и начала генеральную уборку.
        Ровно две недели она мела, скребла и тёрла. Она натёрла всю мебель пчелиным воском, а потом перечистила все свои жестяные ложечки.
        А потом, когда всё в доме заблестело, она устроила праздник для своих друзей — пяти мышек. Без мистера Джексона.
        Но он унюхал, что пахнет угощением, и отправился в гости без приглашения. Только на этот раз мистер Джексон не мог пролезть в дверь. И мышки подавали ему медовую росу в желудёвых чашечках через окно. А мистер Джексон вовсе на них не обижался.
        Он сидел на солнышке и говорил:
        —Тиддли, виддли-виддли! За ваше здоровье, миссис Крохотуля.


        Про Джонни-городского мышонка

        Джонни-городской мышонок родился и жил в буфете. А Тимми Вилли родился в саду. Тимми Вилли был полевым мышонком.
        Однажды по ошибке он отправился в город в большой плетёной корзине. Садовник раз в неделю отсылал овощи в город. Он упаковывал их в большую плетёную корзину с крышкой. В тот день, как обычно, садовник оставил корзину у ворот, так чтобы возница мог забрать её сам, когда будет проезжать мимо. Увидев большую корзину, Тимми Вилли решил узнать, что у неё внутри. Мышонок пролез в дырочку между прутьями, с удовольствием съел несколько горошин и сладко уснул.
        Он очень испугался, когда проснулся и почувствовал, как корзину поднимают и кладут на телегу. Потом началась тряска, и послышалось цоканье копыт. Потом на телегу ещё что-то грузили, и время бесконечно тянулось — трюх-трюх-трюх и трюх-трюх-трюх, а Тимми Вилли дрожал, скорчившись среди беспорядочно подпрыгивающих овощей.
        Наконец телега остановилась перед домом. Корзину сгрузили и поставили на пол в кухне. Тимми Вилли слышал, как кухарка расплатилась с возницей, потом хлопнула кухонная дверь, а цоканье копыт затихло. Но Тимми Вилли всё равно чувствовал себя беспокойно. С улицы доносился грохот колёс, лаяли собаки, свистели мальчишки, кухарка смеялась, горничная бегала туда-сюда, а канарейка заливалась, точно паровозный свисток.
        Тимми Вилли, который всю жизнь прожил в саду, испугался, прямо скажем, до смерти.
        Наконец кухарка открыла корзину и стала доставать овощи.
        Перепуганный Тимми Вилли выскочил из корзины, а кухарка, подпрыгнув от страха, завопила:
        —Мышь! Мышь! Скорее зовите кошку! Несите быстрей кочергу!
        Тимми Вилли не стал дожидаться, когда принесут кочергу. Он помчался вдоль плинтуса и, увидев маленькую дырочку в полу, юркнул в неё. Он пролетел с полфута и рухнул в подпол прямо на обеденный стол, с маху разбив три стакана.
        —Кто бы это мог быть? — спросил перепуганный Джонни-городской мышонок. Правда, после первого испуга он быстро пришёл в себя, и к нему вернулись изысканные манеры.
        Джонни вежливо представил Тимми Вилли другим девяти мышатам, которые сидели за столом. Тимми Вилли увидел, что все они в белых галстуках и что у них длинные-предлинные хвосты. У Тимми Вилли по сравнению с ними был такой незначительный хвостик! Джонни и его приятели сразу это заметили, но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать об этом прямо, и только одна мышь спросила, не попадал ли он когда-нибудь в мышеловку.
        Обед состоял из девяти блюд: не очень обильных, но очень изысканных. Почти все блюда были незнакомы Тимми Вилли, и он немного боялся их пробовать. Но к этому времени мышонок ужасно проголодался, да к тому же не хотел показаться невоспитанным. Правда, от беспрерывного шума наверху он так нервничал, что даже уронил тарелку.
        —Не обращай внимания, нам до них нет дела, — сказал Джонни. — И почему эти парни никак не несут десерт?
        Надо сказать, что два мышонка, которые прислуживали за столом, перед каждой переменой блюд прорывались наверх в кухню. Несколько раз они кувырком влетали в комнату, смеясь и попискивая, и Тимми Вилли с ужасом узнал, что за ними гналась кошка. У него пропал аппетит. Мышонок почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
        —Попробуй заливного, — предложил Джонни-городской мышонок. — Не хочешь? Может, хочешь лечь спать? Я тебе покажу самую удобную диванную подушку.
        В диванной подушке была дырка. Джонни сказал, что это самая лучшая постель и что её обычно предлагают только гостям. Но от дивана пахло кошкой! Тимми Вилли предпочёл устроиться без всяких удобств под каминной решёткой.
        На следующее утро всё повторилось. Подавали отличный завтрак — для тех, кто привык завтракать салом. Но Тимми Вилли вырос на салате и корнеплодах.
        Джонни и его друзья веселились под полом весь день, а к вечеру вышли из норки и пошли бродить по всему дому. Они слышали, как горничная с грохотом уронила поднос, и вот теперь надо было пойти и, невзирая на кошку, подобрать крошки: сахар и капельки варенья.
        Тимми Вилли мечтал оказаться дома — в своей тихой норке на солнечном берегу. Городская еда ему совсем не подходила, да и шум в доме был такой, что ни на минуту не удавалось заснуть. За несколько дней он сильно исхудал. Даже Джонни это заметил и поинтересовался, в чём дело.
        Тимми Вилли рассказал ему про жизнь в деревне, про сад и про огород.
        —Сдаётся мне, там, должно быть, очень скучно, — заметил Джонни. — И куда же ты деваешься, когда идёт дождь?
        —Когда идёт дождь, я сижу в своей норке и чищу пшеничные зёрнышки и разные семена, которые собираю осенью. Я поглядываю на певчих дроздов на лужайке и на мою подружку Малиновку. А когда солнышко покажется снова, поглядел бы ты на мой сад — и розы, и гвоздики, и анютины глазки, и — никакого шума, только птички, только пчёлы, да ещё овцы на лугах жуют траву.
        За разговором мышата не заметили, как из-за угла выскочила кошка. Но им повезло: мышата вовремя успели удрать.
        —Опять эта кошка! — воскликнул Джонни, когда они укрылись в угольном погребе.
        Там разговор возобновился.
        —Я немного разочарован. Мы так старались быть гостеприимными, Тимоти Вильям.
        —О, конечно, конечно, вы были очень добры, но я чувствую себя совсем больным.
        —Наверно, твои зубы и твой желудок не привыкли к нашей пище. Может, ты поступил бы мудро, если бы вернулся домой в плетёной корзине, — посоветовал Джонни.
        —Да! Да! — воскликнул Тимми Вилли.
        —Мы, вообще, могли бы тебя и на прошлой неделе отправить, — сказал Джонни немного обиженно. — Разве ты не знаешь, что пустую корзину отправляют в деревню каждую неделю по субботам?
        Итак, Тимми Вилли, попрощавшись со своими новыми друзьями, спрятался в корзине, взяв с собой на дорогу крошечку пирожного и завядший капустный листик. Наконец, после хорошенькой тряски, корзину благополучно поставили на землю в его родном саду.
        Иногда по субботам мышонок выходил посмотреть на корзину, которую всё так же ставили возле ворот. Но уж теперь Тимми Вилли в неё не влезал, нет! Из корзинки тоже никто не показывался, хотя Джонни-городской мышонок обещал ему приехать в гости.
        Прошла зима. Снова появилось солнышко. Тимми Вилли сидел возле своей норки, грелся на солнышке и принюхивался к запаху фиалок и весенней травы. Он наполовину уже и забыл, как ездил в город. И тут на песчаной дорожке, одетый с иголочки, с коричневым кожаным чемоданчиком появился Джонни.
        Тимми Вилли встретил его с распростёртыми объятиями.
        —Ты приехал в самое лучшее время в году, мы с тобой пообедаем пудингом из трав и посидим на солнышке.
        —Гм, гм… Однако здесь сыровато, — сказал Джонни, перекидывая хвост через руку, чтобы тот не запачкался. — Что это за чудовищный шум? — удивился он.
        —Это? — сказал Тимми Вилли. — Да это всего лишь корова. Я сбегаю попрошу у неё молочка. Коровы совсем не опасные, если только, конечно, случайно не улягутся на тебя. А как поживают твои друзья?
        —Средне, — вздохнул Джонни.
        Тут выяснилось, почему он явился в гости такой ранней весной. Вся семья уехала на Пасху к морю, а кухарке за особую плату велено заняться генеральной уборкой и обязательно избавиться от мышей. У кошки родились четыре котёнка, и она придушила канарейку.
        —Говорят, что это сделали мыши, но мне-то лучше знать! — сказал Джонни. — А это что ещё за грохот?
        —Да это просто косилка на лужайке. Я принесу травки, чтобы устроить тебе постель. И вообще, Джонни, лучше бы тебе обосноваться в деревне.
        —М-м-м, ладно, подождём до следующей недели. В этот вторник корзина не будет отправляться в город, пока они там у моря.
        —Да, я уверен, что тебе и не захочется возвращаться в город, — сказал Тимми Вилли.
        Но Джонни был городским мышонком и, конечно, захотел отправиться назад с первой же корзиной.
        —В деревне уж слишком спокойно, — заявил он. Одним нравится одно место, а другим — другое. Что до меня, то я больше люблю деревню, как Тимми Вилли.
        Про миссис Моппет

        Это киска, которую зовут мисс Моппет. И ей кажется, что она услышал, как скребётся мышь.
        А это Мышь, которая выглядывает из-под буфета. Она дразнит мисс Моппет. Она не боится киску.
        Мисс Моппет прыгнула — да слишком поздно. Мышку не поймала, а головой стукнулась — ой-ой-ой!
        «Какой твёрдый буфет», — думает она. Мышка глядит на мисс Моппет с самого верха буфета.
        Киска повязала ушибленную голову пыльной тряпкой и сидит перед камином.
        Мышке кажется, что бедная голова мисс Моппет совсем разболелась. Она потихоньку спускается по шнурку.
        Похоже, что мисс Моппет становится всё хуже и хуже. Мышка подходит поближе.
        Мисс Моппет обхватила свою бедную голову лапами, а сама смотрит на Мышь через дырку в тряпке. Мышка подобралась совсем уж близко.
        И тогда мисс Моппет неожиданно бросается на Мышь.
        Мышка дразнила мисс Моппет, и за это мисс Моппет теперь хочет подразнить Мышь. А это, согласитесь, нехорошо!
        Мисс Моппет заматывает Мышь в тряпку и подбрасывает её, как мячик. Но киска забыла про дырку в тряпке, и когда она наконец развернула тряпку… там не было никакой Мыши!
        Мышь вывернулась и убежала через дырку и теперь отплясывает джигу на самом верху буфета!
        Про Тома-котенка

        Жили-были три котёнка, и звали их: Рукавичка, Том-котёнок и Моппет.
        У каждого была прелестная шубка, и они перекатывались через порог без посторонней помощи и возились в пыли.
        Но вот однажды их мама — миссис Табита Твитчит — пригласила к чаю друзей. По этому случаю она притащила котят домой: надо же было помыть их и принарядить, пока не прибыли гости. Сначала она вымыла им мордочки. Потом пригладила шёрстку щеткой. Затем расчесала хвостики и усики расчёской. Все вели себя хорошо. Только Том вертелся и царапался. Миссис Табита надела на Рукавичку и Моппет белые кружевные пелеринки и чистые фартучки. Вслед за этим она принялась выдвигать ящики комода и доставать всякую ужасно неудобную одежду для своего сына Томаса. Том растолстел, да к тому же он за последнее время очень вырос, так что от курточки и от штанишек отскочило несколько пуговиц сразу. Но мама быстро пришила их на место.
        Когда котята были одеты, миссис Табита выгнала их в сад, чтобы они не путались под ногами, пока она готовит горячие тосты с маслом. И надо сказать, поступила весьма неосмотрительно.
        —Осторожно, не испачкайтесь, дети! — крикнула она им вслед. — Ходите только на задних лапках, держитесь подальше от ведра с золой, обойдите стороной свинарник, не играйте с курицей Сэлли-замарашкой и с семейством уток Плюхвводу.
        Моппет и Рукавичка передвигались на задних лапках, но как-то не очень уверенно. Вдруг они наступили на свои чистые фартучки и полетели прямо носом вниз. Когда они поднялись, то на фартучках обнаружилось несколько зелёных пятен!
        —Давайте-ка лучше залезем на кирпичную, садовую стену и там посидим, — сказала Моппет.
        Они перевернули свои фартучки задом наперед и побежали вприпрыжку. Но тут белая пелеринка свалилась с Моппет прямо на дорогу.
        Том-котёнок совсем не мог идти вприпрыжку, когда на нём были надеты штанишки. Он помаленьку продвигался к стене, ломая хрупкий папоротник и сея пуговицы направо и налево. Вся одежда с него прямо сваливалась, когда он наконец вскарабкался на стену.
        Рукавичка и Моппет попытались привести его в порядок, но его шляпа слетела со стены на землю, а все пуговицы уже окончательно оторвались.
        Когда они переживали все эти трудности, послышалось — топ-шлёп-култых-култых — и трое уток Плюхвводу показались на дороге. Они шлёпали гуськом, выстроившись в затылок, — топ-шлёп-култых-култых, топ-шлёп-култых-култых. Они встали рядышком и уставились на котят. Глаза их сузились. Потом двое из них — Ребекка и Джемайма Плюхвводу подняли с земли шляпу и пелеринку и напялили на себя. Рукавичка так хохотала, что упала со стены. Моппет и Том слезли вслед за ней. Одежда, которая ещё оставалась на Томе, свалилась с него окончательно.
        —Мистер Селезень Плюхвводу! Пожалуйста! Помогите нам снова одеть Тома! Помогите нам застегнуть пуговицы!
        Мистер Селезень медленно приблизился и стал подбирать с земли разные предметы одежды.
        Но он надел их на себя самого! Они годились ему ещё меньше, чем Тому.
        —Какое прекрасное утро! — заметил мистер Селезень Плюхвводу.
        И все трое — он, Джемайма и Ребекка Плюхвводу двинулись в путь вдоль дороги, вышагивая: топ-шлёп-култых-култых, топ-шлёп-култых-култых!
        И тут в саду появилась Табита Твитчит и обнаружила своих детей на садовой стене, и были они совершенно раздеты. Она сволокла их со стены, хорошенько отшлёпала и отправила домой.
        —Мои друзья придут с минуты на минуту, а вас даже и показать нельзя. Стыдитесь! — сказала миссис Табита Твитчит.
        Она велела им идти наверх в детскую и, к сожалению, вынуждена была сказать гостям, что они лежат в постели и будто бы у них корь, что было, конечно, сущей неправдой.
        И даже совсем всё было наоборот. Они не лежали в постели. Ну прямо нисколечко!
        И какие-то странные звуки доносились из верхних комнат и нарушали спокойное достоинство дружеского чаепития.
        И я думаю, что когда-нибудь я напишу для вас поподробнее про Тома-котёнка. В другой книжке.
        Что касается семейства Плюхвводу, то они пошли на пруд. Одежда вся с них тут же слетела, потому что ведь на ней не было пуговиц.
        И мистер Селезень Плюхвводу, и Ребекка, и Джемайма ищут её в воде до сих пор.
        Про миссис Тигги-Мигл

        Жила-была на свете одна маленькая девочка, которую звали Люси. Жила она на ферме Литтл-таун, что значит — Городок. Девочка она была хорошая, только всё время теряла носовые платки!
        Однажды вышла она во двор вся в слезах:
        —Ой-ой-ой! Я опять потеряла свои носовые платочки. Целых три платочка и передничек! Не видел ли ты их, Полосатик?
        Но полосатый котёнок молча продолжал мыть свои беленькие лапки.
        Тогда Люси спросила рябую курочку:
        —Курочка Сэлли, может быть, ты нашла мои носовые платочки?
        Но рябая курочка кинулась к курятнику и ни к селу ни к городу громко закудахтала.
        —Я бегаю босиком, босико-ко-ком, босико-ком!
        Тогда Люси спросила Малиновку, которая сидела на ветке.
        Малиновка искоса взглянула на Люси блестящим чёрным глазом, перепорхнула через каменный забор и улетела.
        Люси вскарабкалась на забор поглядеть на высокий холм за фермой: не там ли она потеряла свои носовые платочки. Люси увидела такой высокий холм, что вершина его терялась где-то в облаках, точно у него и не было никакой вершины!
        И девочке показалось, что далеко-далеко на склоне холма на траве что-то белеет.
        Люси стала карабкаться на холм так быстро, как только поспевали её толстенькие ножки. Она бежала по крутой тропинке — всё вверх и вверх, пока Литтл-таун не оказался под нею. Она могла бы, если бы захотела, забросить камешек прямо в трубу!
        Вдруг Люси оказалась возле родничка, который, булькая, бил прямо из-под земли.
        Кто-то поставил жестяной бидончик прямо под струю, и вода уже переливалась через край, потому что бидончик был немногим больше яичной скорлупки! И там, где песок на дорожке был влажным, на нём отпечаталось множество каких-то малюсеньких следочков.
        Люси побежала дальше.
        Тропинка кончилась под большой скалой. Там зеленела невысокая травка. Были вбиты колышки, а между ними натянуты шнурочки, сплетённые из листьев рогоза. На шнурочках сушилось бельё, и было полно бельевых прищепок. Но платочков там не было! Правда, обнаружилось кое-что другое — дверь! Она вела прямо внутрь холма. А внутри холма за дверью кто-то напевал:
        Блузочки-скатёрочки,
        Кружева-оборочки,
        Не осталось ни пятна,
        Всё — сплошная белизна!

        Люси постучала разок, потом другой — песенка оборвалась и тоненький испуганный голосок спросил:
        —Кто там?
        Люси отворила дверь. И что бы вы думали, она увидела? Маленькую чистенькую кухоньку с полом, выложенным каменными плитами и с деревянными балками под потолком, как на любой кухне любой фермы. Только потолок был такой низкий, что Люси почти касалась его макушкой, и посуда на полках была малюсенькая, и вообще всё было крошечное. Тепло и уютно пахло свежевыглаженным бельём. А возле стола с утюгом в руке стояла очень маленькая толстенькая тётенька и с опаской глядела на Люси. Подол её цветастого платьица был подоткнут. Из-под платьица виднелась нижняя юбка в полосочку, а спереди — широкий фартук. Её чёрный носик так и ходил ходуном, принюхиваясь: пых-пых-пых, а глазки мигали как звёздочки. А там, где у Люси из-под шапочки выбивались золотистые кудряшки, у хозяйки кухни из-под чепчика виднелись… ИГОЛКИ!
        —Кто ты? — спросила Люси. — И не видала ли ты моих носовых платочков?
        Маленькая тётенька присела в забавном реверансе:
        —О да-да-да, с вашего позволения, сударыня, меня зовут миссис Тигги-Мигл, о да-да-да, с вашего позволения, никто не умеет крахмалить бельё лучше меня.
        Тут она что-то вытащила из бельевой корзины и расстелила поверх одеяла, на котором гладила.
        —Что это такое? — спросила Аюси. — Это вовсе не мой носовой платочек!
        —О нет, с вашего позволения, сударыня, это жилет папы-малиновки.
        Миссис Тигги-Мигл прогладила его, аккуратно свернула и отложила в сторонку.
        Потом она сняла что-то с деревянной перекладины, на которой сушилось бельё.
        —Но это тоже не мой платочек! — сказала Люси.
        —О нет-нет, с вашего позволения, сударыня, это скатерть из Дамаска. Она принадлежит Дженни-крапивнику. Очень неаккуратная птица. Заляпала всю скатерть смородинным вином. Смородинные пятна отстирываются с таким трудом!
        Носик миссис Тигги-Мигл так и ходил ходуном — пых-пых-пых, а глазки мигали как звёздочки. Она взяла с плиты утюг погорячее.
        —А вот и один из моих платочков! — воскликнула Люси. — И мой передничек!
        Миссис Тигги-Мигл прогладила и его, расправила оборочки и загладила складочки.
        —Ой, чудесно! — сказала Люси. — А что это такое жёлтое, длинное и с пальцами на концах, как у перчаток?
        —А! Это чулки рябой курочки Сэлли. Посмотри, пятки совсем проносились, оттого что она всё время копается в земле. Она скоро совсем останется босой, — сказала миссис Тигги-Мигл.
        —Ой, вон ещё один платочек. Но это ведь не мой? Он красный!
        —О нет, с вашего позволения, сударыня, это платок мамы Крольчихи. Он весь пропах луком. Его пришлось стирать совершенно отдельно. И всё равно мне не удалось уничтожить запах.
        —А вон и ещё один мой платочек! — сказала Люси. — А это что такое вон там, смешное, маленькое, беленькое?
        —Это пара рукавичек полосатой кошечки. Она моет их сама, а я глажу.
        —А вот и мой последний платочек! — обрадовалась Люси. — Скажите, а что вы макаете в тазик с крахмалом?
        —Это прелестные манишки Тома-Титмауса. Такой привередливый мышонок, ужас! — сказала миссис Тигги-Мигл. — Ну вот и всё с глажкой, теперь мне надо развесить для просушки кое-что из выстиранного.
        —А что это такое миленькое пушистенькое? — спросила Люси.
        —Это шерстяные жакеточки ягнят из Скелгхила.
        —Как? Разве их одёжки снимаются? — спросила Люси.
        —Конечно, с вашего позволения, сударыня. Вон, посмотрите на метки на плече. Вот ещё одна — с меткой «Гейтсгард», а вот три, помеченные «Литтл-таун». Их всегда метят, прежде чем отправить в стирку! — сказала миссис Тигги-Мигл.
        И она стала развешивать на верёвку выстиранное бельё: маленькие мышиные курточки, и чёрный кротовый бархатный жилет, и рыженькое беличье пальтишко, принадлежавшее бельчонку Орешкину, и невероятно севшую синюю куртку Питера-кролика, и ещё чью-то, неизвестно чью, нижнюю юбку без метки. Наконец корзина опустела!
        После этого миссис Тигги-Мигл заварила чай и налила одну чашечку Люси, а другую себе. Они сидели на лавке возле камина и поглядывали друг на друга. Рука, которой миссис Тигги-Мигл держала чашку с чаем, была тёмно-коричневая, сморщенная, со следами мыльной пены. А из чепчика и платья миссис Тигги-Мигл торчали булавки острым концом наружу, так что Люси на всякий случай от неё отодвинулась.
        Когда Люси и миссис Тигги-Мигл напились чаю, они уложили бельё в узелки. И носовые платочки Люси тоже упаковали в фартучек и закололи серебряной английской булавкой.
        Они затушили огонь кусочком дёрна, забрали узелки с бельём, заперли дверь, а ключ спрятали под порожком.
        Спускаясь с холма, миссис Тигги-Мигл и Люси встречали разных зверушек. Первыми — Питера-кролика и Бенджамина Банни. И миссис Тигги-Мигл отдала им чисто выстиранные вещички. Все звери и птицы были очень благодарны доброй миссис Тигги-Мигл.
        И вот, когда Люси и миссис Тигги-Мигл спустились к самому подножию холма и оказались возле каменного забора, у них остался лишь один узелок с платочками.
        Тут Люси вскарабкалась на забор и обернулась, чтобы пожелать миссис Тигги-Мигл доброй ночи и сказать ей спасибо, но — удивительное дело: миссис Тигги-Мигл не стала ждать «спасибо» и не спросила плату за стирку! Она уже бежала вверх, вверх, вверх по холму. И куда девался её чепчик в оборочках? И её шаль? И платье? И полосатая нижняя юбка? И какая она стала крошечная, и вся серая, и вся в КОЛЮЧКАХ! А как же иначе! Ведь миссис Тигги-Мигл на самом деле была просто ежихой.
        Сказка про Джемайму Плюхвводу

        Вот послушайте историю про утку — Джемайму по фамилии Плюхвводу, которую ужасно сердило, что фермерская жена не позволяла ей высиживать своих утят.
        Хотя золовка утки Джемаймы миссис Ребекка Плюхвводу и говаривала ей:
        —Ах, да пусть их высиживает, кто хочет! У меня не хватает терпения просидеть на гнезде двадцать восемь дней. И у тебя не хватит, Джемайма! Поверь мне, ты этих невылупившихся птенцов непременно простудишь!
        —Нет, — упрямилась Джемайма. — Я хочу сама вывести утят. И выведу!
        Она было попробовала припрятывать яйца, но их всегда кто-нибудь находил и забирал. Джемайма Плюхвводу пришла в полное отчаяние. И тогда она решила устроить себе гнездо где-нибудь подальше от фермы.
        Стояла прекрасная весенняя погода. Джемайма двинулась в путь вдоль просёлочной дороги. Дорога эта взбиралась на невысокий холм. На Джемайме была дорожная одежда — шаль и шляпка с высокими полями.
        Джемайма доковыляла до вершины холма и в отдалении разглядела лесок. Ей показалось, что как раз там она и найдёт себе спокойный приют.
        Надо признаться, что Джемайма Плюхвводу не очень-то умела летать. Она кинулась с холма вниз — в сторону лесочка, размахивая шалью, а затем, неуклюже подпрыгнув, поднялась в воздух. Понемногу полёт её выровнялся, и лететь стало легче. Она поплыла по воздуху над вершинами деревьев и вскоре приметила полянку посреди леса, на которой не росли ни дубы, ни ели, и не валялось ни ветвей, ни сучьев.
        Джемайма опустилась на землю и заковыляла своей обычной походкой вперевалочку в поисках сухого и удобного местечка для гнезда.
        Она приглядела пенёк в зарослях наперстянки, или, как этот цветок ещё называют, лисьего уха. Но подойдя поближе даже вздрогнула — на пеньке сидел элегантно одетый господин и читал газету. У него были острые ушки и песочного цвета усы.
        —Кряк? — сказала Джемайма, склонив голову слегка набок. — Кряк?
        —Вы заблудились в лесу, сударыня, не так ли? — спросил он.
        У элегантного господина, глядевшего на неё поверх газеты, был длинный пушистый хвост, который он подстелил под себя, поскольку пенёк был слегка сыроват.
        Джемайме подумалось, что он очень учтив и что выглядит премило. Она объяснила своему новому знакомому, что нет, она не заблудилась, а просто ищет удобное местечко для гнезда.
        —Ах, вот оно что! — воскликнул господин с песочными усами, разглядывая Джемайму.
        Он сложил газету и засунул её в задний карман брюк. Джемайма пожаловалась ему на кур, которые как ни крути, уж очень много на себя берут.
        —В самом деле? Как интересно! — заметил учтивый господин. — Хотел бы я встретиться с этими птицами. Я бы им показал, как лезть не в свои дела. А что касается гнезда, — продолжал он, — то тут не возникнет никаких затруднений. У меня в дровяном сарае огромный запас перьев, и вы, моя дорогая, там никому не помешаете. Устраивайтесь и сидите себе, сколько захочется.
        И он повёл её в сторону унылого вида домишки, стоящего в густых зарослях. Домишко был сооружён из ивовых прутьев, обмазанных глиной, на крыше две бадейки без донышек, одетые одна на другую, изображали трубу.
        —Это моя летняя резиденция, — проговорил учтивый господин. — В моей зимней норе… ммм… я хочу сказать, в моём зимнем доме вам не было бы так уж удобно.
        За домом находился кособокий сарай, который был сколочен из старых ящиков из-под мыла. Господин распахнул дверь и пригласил Джемайму войти.
        Вся внутренность сарая была почти до краёв заполнена перьями. Казалось, что и места для воздуха не осталось. Но зато какие они были мягкие и тёплые!
        Джемайма Плюхвводу слегка удивилась, что в одном месте может оказаться сразу столько перьев. Но очень-то раздумывать на эту тему она себе не позволила и быстренько устроила гнездо.
        Когда Джемайма появилась в дверях сарая, господин с песочными усами сидел на бревне и опять читал. А может, и не читал. Кто его знает. Во всяком случае газета была развёрнута, и он опять поглядел на утку поверх газетного листа.
        Учтивый господин выразил сожаление, что Джемайма должна была на ночь вернуться на ферму. Он обещал, что постережёт её гнёздышко до завтра, пока она не вернётся. К этому он добавил, что обожает утиные яйца и маленьких утят. И ещё заметил, что он бесконечно горд от того, что в сарае скоро будет гнездо, полное утиных яиц.
        С того самого дня Джемайма Плюхвводу являлась в сарай аккуратно каждый день после обеда. И в конце концов в гнезде оказалось девять яиц. Они были зеленовато-белые и рыжему господину очень пришлись по душе. Когда Джемайма отсутствовала, он их пересчитывал и переворачивал для собственного удовольствия.
        Наконец Джемайма объявила, что с завтрашнего дня она начинает высиживать утят.
        —Я принесу с собой мешочек зерна, — добавила она. — Потому что пока утята не вылупятся, я не должна покидать гнезда. Они могут простудиться.
        —Сударыня, не извольте беспокоиться и не носите никаких мешочков! — воскликнул господин с песочными усами. — Я буду каждый день доставлять вам столько овса, сколько пожелаете. Но до того, как вы приступите к вашему утомительному сидению, — продолжал он, — я хочу вас как следует угостить. Давайте с вами вместе пообедаем, только вы и я — и никого больше! Я попрошу вас принести кое-какие травки из огорода, чтобы мы могли приготовить душистый… ммм… омлет. Пучок шалфея, ну там ещё немного тимьяна, пару листочков мяты и две луковицы. Да, и не забудьте петрушку! А я принесу остальное, чем нафаршировать… ммм… я хочу сказать, с чем приготовить омлет.
        Джемайма Плюхвводу была настоящей простушкой: даже упоминание о луке не возбудило у неё никаких подозрений. Она безмятежно бродила по огороду и отщипывала разные травки, которые употребляются в тех случаях, когда готовят фаршированную утку!
        Мало этого, она ещё и на кухню забрела и взяла из плетёной корзины две головки репчатого лука.
        Когда она выходила из кухни, навстречу ей попался колли по имени Кеп.
        —Зачем это тебе понадобился лук? — спросил он строгим голосом. — И куда это ты ходишь каждый день в полном одиночестве, а? Отвечай, Джемайма Плюхвводу!
        Джемайма всегда побаивалась этого колли и со страху выложила ему всё как есть.
        Колли слушал, склонив набок свою мудрую голову. Он ухмыльнулся, когда она описывала учтивого господина с песочными усами.
        Колли хорошенько расспросил её, где в точности находится этот лес и где в нём расположены дом и кривобокий сарай.
        И, не добавив больше ни слова, повернулся и пошёл по деревенской улице. Он отправился на поиски двух подросших щенков фокстерьера, которые имели обыкновение носиться за тележкой.
        А Джемайма Плюхвводу спешила по просёлку, который взбирается на невысокий холм и ведёт в сторону леса. День был солнечный и жаркий. Ей было тяжело тащить все эти пучки зелени да ещё и две луковицы в придачу.
        Но она всё-таки долетела до леса и приземлилась рядом с домом, где жил длиннохвостый господин. Он восседал на бревне, время от времени принюхивался и оглядывался на лесную опушку.
        —Давай, пошевеливайся! — резко сказал он Джемайме. — Небось побежишь сначала любоваться своим сокровищем! Ступай в сарай — да быстро!
        «Что-то он подрастерял свою обычную учтивость!» — подумала Джемайма. До сих пор ей не приходилось слышать, чтобы он говорил в таком тоне. Ей стало не по себе.
        Джемайма пересчитала своих будущих утят, и тут до её слуха донеслись звуки шагов, огибавших сарай. Под дверью показался к чему-то принюхивающийся чёрный нос. Вслед за этим кто-то запер дверь снаружи. Джемайма струсила не на шутку.
        А через минуту послышался ужасный шум — рычание, лай, вопли, визг и скулёж.
        И вскоре умный и отважный пёс Кеп отпер дверь сарая и выпустил дрожащую пленницу.
        Увы! Щенки фокстерьера заскочили в сарай, и не успела Джемайма опомниться, как они перебили все утиные яйца.
        У Кепа было прокушено ухо, а оба щенка хромали на все лапы. А господин с песочными усами куда-то исчез навсегда.
        Джемайму проводили домой. Глаза её были полны слёз, так ей было жаль своих зеленовато-белых яичек.
        В июне она снесла ещё несколько яиц, и ей разрешили оставить их себе. И вскоре у неё вылупились четыре утёнка.


        Сказка о Джереми-Рыболове

        Жила-была на свете одна лягушка по имени мистер Джереми Фишер. А Фишер, как всем известно, значит рыболов. Жил мистер Фишер в маленьком сыроватом домике, окружённом лютиками, на самом берегу пруда…
        Домик стоял так близко к воде, что в кладовке вечно хлюпала вода. И у задней двери домика — тоже.
        Но мистеру Джереми очень даже нравилось взять да и промочить ноги. Его никто никогда не ругал за это. И к тому же он никогда не схватывал насморка!
        —Пойду-ка я нарою червей, — сказал как-то мистер Джереми Фишер, — и поймаю на обед целое блюдо миног. Если мне попадётся больше пяти рыбок, я приглашу к обеду друзей: мистера Олдермена Птолемея Черепаху и сэра Исаака Ньютона. Правда, Олдермен предпочитает салат.
        Мистер Джереми облачился в непромокаемый плащ и ещё надел блестящие новенькие калоши. Он взял в руки удочку, плетёную корзинку с завтраком и в несколько огромных прыжков добрался до того места, где хранилась его лодка. Лодка была зелёная, круглая и очень напоминала лист водяной лилии. Она была привязана к крепкой водоросли в заводи пруда.
        Мистер Джереми взял шест из тростника и вытолкнул лодку на открытую воду.
        —Я знаю хорошее местечко, где водятся миноги, — сказал мистер Джереми Фишер.
        Он воткнул свой шест в илистое дно и привязал к нему лодку. Затем он уселся по-турецки, скрестив ноги, и занялся своим рыболовным инвентарём. У него был прелестный красненький поплавок. Удочкой служил плотный стебелёк травы, а леска была сделана из тонкого белого конского волоса. На конец лески он прицепил маленького извивающегося червячка. Дождинки скатывались у него по спине, он просидел неподвижно, тараща глаза на поплавок, должно быть, около часу.
        —В конце концов, это начинает мне надоедать, — сказал мистер Джереми. — Мне бы хотелось чего-нибудь перекусить.
        Он поплыл обратно, отталкиваясь шестом и лавируя между водорослями. Приплыв к берегу, он достал кое-что из своей корзинки.
        —Я съем сэндвич с бабочкой и побуду здесь, пока кончится ливень, — сказал мистер Фишер.
        Большой жук-плавунец поднырнул под лист, на котором сидел мистер Джереми, и пощекотал носок его калоши.
        Мистер Джереми подтянул ноги, сел поудобнее и продолжал жевать свой сэндвич.
        Один или два раза что-то зашелестело в прибрежной траве, и послышался громкий плеск.
        —Надеюсь, это не крыса, — пробормотал мистер Джереми. — Думается, мне лучше убраться отсюда.
        Мистер Джереми отплыл чуточку в сторонку и закинул наживку в пруд. У него тут же начало клевать: поплавок дёрнулся и тут же ушёл под воду.
        —Минога! Минога! Я ухватил её за нос! — завопил мистер Джереми, резко дёргая удилище.
        Но какой неприятный сюрприз! Вместо гладенькой жирненькой миноги в лодку плюхнулся Джек Шарп, утыканный острыми колючками по всей спине. Кто же не знает, что шарп — как раз и значит острый да колючий! Рыбка-колюшка, вот кто это был!
        Колюшка металась по лодке, стараясь уколоть Джереми, пока совсем не выбилась из сил. Потом рывком плюхнулась назад, в воду. После чего стайка маленьких рыбёшек осмеяла мистера Джереми, высунув головки из воды.
        И пока неутешный мистер Джереми Фишер сидел на краю лодки, посасывая исколотые пальцы и с тоской глядя на воду, случилось нечто ещё гораздо худшее, и это могло стать по-настоящему ужасным, если бы на мистере Джереми не был надет плащ.
        Подплыла колоссальная, огромная форель — хлопнула по воде хвостом — плюх-блям! — схватила мистера Джереми и — раз! — поволокла его на дно пруда!
        Но вкус его плаща показался ей таким противным, что меньше чем через полминуты она его выплюнула. Единственное, что она проглотила, так это калоши мистера Джереми.
        Мистер Джереми выскочил из пруда, как выскакивает пробка из бутылки или пузырьки, когда открываешь газированную воду, и изо всех сил поплыл к берегу. Он вскарабкался на берег и поскакал домой в своём изодранном в лохмотья плаще.
        —Какое счастье, что это не щука, — проговорил мистер Джереми Фишер. — Я потерял свою удочку и корзинку. Ну да ладно. Всё равно я больше никогда не отважусь на рыбную ловлю!
        Он налепил на пальцы лейкопластырь. А оба его друга пришли к обеду.
        Он не мог угостить их рыбкой, но у него нашлось кое-что другое в кладовочке.
        Сэр Исаак Ньютон был, как всегда, в своём золотисто-чёрном жилете. А мистер Олдермен Птолемей Черепаха принёс с собой много зелёного салата в авоське.
        Вместо аппетитного блюда из миног к столу подавались жареные кузнечики в соусе из божьих коровок, что у лягушек считается изысканным блюдом. Но лично я думаю, что это было ужасно!


        Про бельчонка по имени Орешкин

        Это рассказ с хвостом… Нет, не так. Это рассказ как раз без хвоста. Ну, в общем, это рассказ про рыжий пушистый хвост бельчонка по имени Орешкин.
        Так вот, у бельчонка по имени Орешкин был брат, которого звали Вкуснйчка. И ещё у них была целая куча всяких двоюродных братьев и сестёр. Все они жили на опушке, на самом берегу озера.
        А на середине озера был остров, поросший орешником. А ещё там стоял старый дуб, как водится, с большим дуплом, а в дупле жил филин по имени Старый Браун.
        Однажды осенью, когда орехи поспели, а листья орешника кое-где уже были золотыми, — Орешкин, Вкуснйчка и другие бельчата сплели из прутьев небольшие плотики и, захватив по мешку, поплыли на остров к Старому Брауну за орехами.
        В лапках у каждого бельчонка было по веслу, а распушённые хвосты служили им парусами.
        В подарок Старому Брауну Вкусничка и другие бельчата везли трёх жирных мышей.
        Отвесив низкий поклон, бельчата положили свой подарок на пороге дупла и очень вежливо попросили:
        —Мистер Старый Браун, окажите нам любезность, позвольте набрать орехов на вашем острове.
        Но Орешкин, вместо того чтобы поклониться как все, дёргался, точно красная вишня на ветке, и распевал:
        Эту загадку не знает никто:
        Маленький, красненький, в красном пальто.
        С палкой в руке,
        С камнем в мешке.
        Отгадай — и прибавится
        Монетка в кошельке!
        Эта загадка была стара как «мир, так что мистер Старый Браун не обратил на Орешкина ровно никакого внимания.
        Он, как всегда, прищурил глаза и заснул.
        А бельчата набили мешки орехами и к вечеру поплыли домой.
        На следующее утро они вновь вернулись к филину на остров. Вкуснйчка и другие бельчата привезли с собой жирного крота и положили его перед Старым Брауном на пороге.
        —Мистер Старый Браун, будьте столь великодушны, — просили они, — позвольте нам пособирать ещё орехов на вашем острове.
        Но от Орешкина разве дождёшься уважения? Он приплясывал, щекотал мистера Брауна крапивой и при этом припевал:
        Старый мистер Бе!
        Вот загадочка тебе:
        „Хитти-питти у ограды,
        Хитти-питти за оградой,
        А коснётесь Хитти-питти,
        Жизни будете не рады!“
        Кусь!
        Мистер Браун неожиданно проснулся и унёс крота в дом. Он захлопнул дверь прямо у Орешкина перед носом.
        Бельчата рассыпались по всему острову и набрали полные мешки орехов.
        А дерзкий Орешкин набрал жёлтых и красных желудей, уселся на пень старого бука и, забавляясь желудями, поглядывал на дверь мистера Брауна.
        На третий день Вкуснйчка и шесть других бельчат поднялись рано-рано и отправились на рыбалку. Они поймали в подарок Старому Брауну семь жирных миног.
        А у Орешкина не было никакого подарка. Он бежал впереди и распевал:
        Как-то раз в пустыне спросил меня монах:
        —Сколько земляники зреет на волнах?
        Я ему ответил вежливо вполне:
        —Столько, сколько карпов спеет на сосне!
        Но мистер Старый Браун не интересовался загадками, даже если ему подсказывали ответ.
        На четвёртый день бельчата привезли в подарок Старому Брауну шесть больших жуков, а для него жуки что сливы в пудинге. Каждый жук был завёрнут в лист щавеля, а каждый лист — скреплён сосновой иголкой.
        Но Орешкин по-прежнему распевал, как самый настоящий невежа:
        Старый мистер Бе!
        Вот загадочка тебе:
        „Мука — англичанка.
        И фрукт испанский в синем
        Встретились однажды
        Под ужасным ливнем,
        Долго обсыхали в очень жаркой печке.
        Если угадаешь — дам тебе колечко!“
        Всё это было просто смешно, потому что у Орешкина не было никакого колечка, и дать Старому Брауну было абсолютно нечего.
        Остальные бельчата гоняли по всему острову за орехами, а наш Орешкин нарвал цветов шиповника и натыкал в них сосновых иголок. Он решил подарить их малиновкам вместо подушечек для булавок.
        На пятый день бельчата привезли в подарок филину дикого мёда. Они стащили его у шмелей, которые жили на самой-самой макушке холма. Мёд был такой сладкий и липкий, что бельчата все перемазались. Пришлось облизывать пальчики. Наконец, они выложили мёд перед дверью мистера Старого Брауна.
        А Орешкин в это время подпрыгивал и пел:
        Жжу-жжу-жжу!
        Жжу-жжу-жжу!
        Жжу-жжу-жжу!
        Когда я брёл через перевал,
        Я летучих свинок повстречал:
        С жёлтыми шейками, с жёлтыми спинками;
        Я счастлив, что встретился с этими свинками!
        Мистер Старый Браун с отвращением посмотрел на нахального Орешкина. Но мёд съел весь!
        На шестой день, а это была суббота, бельчата снова приплыли на остров. В последний раз. В подарок старому филину они привезли с собой свежее яичко.
        А весёлый Орешкин скакал перед ним и горланил:
        Шалтай-Болтай лежал на траве,
        С белым покрывалом на лысой голове,
        Сорок врачей лечили его,
        Не могли поделать с Шалтаем ничего!
        Орешкин становился всё нахальнее и нахальнее:
        Старый мистер Бе! Старый мистер Бе!
        Хикамор-Хэкамор
        Влез на кухню
        На спор!
        И вот королевский повар
        Совсем не знает теперь,
        Как Хикамора,
        Как Хэкамора
        Выгнать из кухни за дверь!
        Орешкин приплясывал, как солнечный лучик. Но Старый Браун всё ещё молчал и пока не говорил ни слова.
        А Орешкин не унимался. Он скакал, и вопил, и завывал как ветер, и наконец подпрыгнул и с разбегу вскочил прямо на голову Старого Брауна!..
        И послышался шелест крыльев, и раздался шум драки, и разнеслось очень громкое — „Виу!“. Остальные бельчата бросились врассыпную и попрятались в кустах.
        Когда они осторожненько, оглядываясь по сторонам, вылезли из кустов, то увидели, как Старый Браун тихо сидит на пороге и глаза у него закрыты, будто ничего не случилось.

***
        Но Орешкин сидел в жилетном кармане мистера Старого Брауна!

***
        Кажется, тут и конец всей истории. Но это не так.
        Старый Браун понёс Орешкина в дом, взяв его за хвост. Но Орешкин стал вырываться изо всех сил, и хвост его переломился как раз на две половинки. Орешкин рванулся к лестнице и выскочил в чердачное окно.
        И до сего дня, если вы увидите Орешкина на дереве и попытаетесь загадать ему загадку, он будет швырять в вас палками, и топать ногами, и ругаться, и кричать:
        —Чок-чок-чок-кук-курр-кук-к!
        Старый портной из Глостера

        В те далёкие времена, когда в моде были шпаги, напудренные парики и долгополые камзолы с вышитыми на лацканах цветами — именно тогда, когда благородные господа носили гофрированные кружевные манжеты и жилетки из тафты, обшитые золотыми лентами, — жил-поживал в городе Глостере старый портной.
        Сидел он себе посиживал, скрестив ноги по-турецки, на портновском столе возле самого окна в своей маленькой мастерской с раннего утра и до самых сумерек.
        Целыми днями кроил он и выкраивал, сшивал и смётывал куски гроденапля и люстрина: у тканей тогда бывали такие странные имена!
        Надо заметить, что хоть он и шил всякие шёлковые наряды для горожан, сам-то старый портной был бедный-пребедный. Был он маленький сухонький старичок с остреньким личиком, в очках, со скрюченными от старости пальцами, в потёртом пиджачке.
        Он кроил заказанное ему платье экономно, присматриваясь к вышивке на ткани, так что у него оставались только крошечные лоскуточки.
        —Ничего из них не сошьёшь, — усмехался портной. — Разве что жилетки для мышек или ленточки для мышиных чепчиков.
        Однажды холодным зимним днем, в канун Рождества, портной принялся кроить вишнёвого цвета камзол из плиса, расшитого розочками и анютиными глазками. К камзолу ещё полагался жилет из кремового атласа с отделкой из тончайшего газа, обшитого зелёненькой синелькой. Этот наряд предназначался самому господину мэру города Глостера.
        Портной работал не покладая рук и за работой разговаривал сам с собой, потому что больше разговаривать было не с кем. Он аккуратно всё промерял, а затем, повертев материю так и этак, резал её по выкройке. Вскоре весь портновский стол покрылся лоскутками вишнёвого цвета.
        —Ну, прямо никакой тебе ширины! — бормотал он себе под нос. — Пелеринки для мышек, ленточки для чепчиков… Для мышек, да и только!
        Когда снег повалил хлопьями и снежинки густо облепили оконные стёкла, так что свет совсем перестал проникать в окно, портной решил закончить работу. Шёлк, расшитый плис и атлас, вырезанные точно по выкройке, остались лежать на столе. Всего оказалось двенадцать кусочков для камзола и четыре — для жилета. И ещё там же находились клапаны для карманов, и кружево для манжет, и пуговички тоже были разложены в образцовом порядке. Для подкладки была приготовлена тонкая жёлтая тафта, а чтобы обшить петельки на жилете, был приготовлен вишнёвого цвета шнурочек. Словом, утром оставалось только всё это одно к другому пригнать и пришить. Правда, недоставало ещё одного моточка вишнёвого шёлка для шнурка на самую последнюю петельку.
        Старый портной вышел на тёмную улицу. Он не оставался ночевать в своей мастерской. Портной проверил, хорошо ли заперто окошко, повернул ключ в дверном замке и положил его в карман. В маленькой портняжной мастерской никого не бывало по ночам, кроме маленьких сереньких мышек, а они входили туда и выходили оттуда безо всяких ключей! Потому что за деревянной обшивкой всех старых домов в городе Глостере есть потайные дверцы и крошечные галерейки, по которым мышки перебегают из дома в дом: они могут обойти вообще все дома в городе, ни разу не показавшись на улице.
        Старый портной побрёл домой сквозь густую пелену снега. Он жил рядышком с глостерским колледжем. Его дом стоял возле самых ворот. И хотя это был совсем небольшой домик, бедный портной мог позволить себе снимать в нём всего лишь маленькую кухоньку. Он жил один, и был у него только кот, которого звали Симпкин. Пока хозяин находился на работе, Симпкин хозяйничал дома. Надо сказать, что он тоже очень любил мышек, хоть и не помышлял о том, чтобы шить им пелеринки или чепчики!
        —Мяу? — промяукал кот, как только хозяин появился на пороге. — Мяу?
        —Симпкин, — сказал портной, — Симпкин, может, мы с тобой хорошо заработаем. Но я так устал, что прямо весь расползаюсь по швам. На-ка, возьми четырёхпенсовик, Симпкин, и ещё прихвати глиняный горшочек. На один пенни купи хлебца, на другой — молочка, на третий — колбаски. И послушай, Симпкин, купи моточек шёлка вишнёвого цвета. И гляди, не потеряй последний пенни, иначе я просто конченый человек, потому что у меня не хватает шнурочка на последнюю петельку.
        На что Симпкин снова сказал:
        —Мяу?
        И, взяв деньги и прихватив горшочек, вышел на тёмную улицу.
        Портной ужасно устал, к тому же он чувствовал, что заболевает. Он расположился в кресле возле камина, разговаривая с самим собой о камзоле, который ему предстояло сшить.
        —Я, конечно, хорошо заработаю. Мэр города Глостера венчается на Рождество, и он заказал мне камзол и расшитый жилет на подкладке из жёлтой тафты. Тафты как раз хватает, остаётся только на пелеринки для мышек…
        Но тут портной вздрогнул, потому что со стороны кухонного шкафчика до его слуха донеслись странные звуки: „Тип-тап, тип-тап, тип-тап, тип!“
        —Что бы это могло быть? — воскликнул портной, вскакивая с кресла. Полки шкафчика были уставлены кастрюльками и глиняными горшочками, тарелками с рисунком из ивовых листьев, чашками и кружками.
        Портной подошёл к шкафчику и застыл возле него, прислушиваясь и приглядываясь сквозь очки. Снова из-под одной из чашек донеслись те же самые необычные звуки: „Тип-тап, тип-тап, тип-тап, тип!“
        —Всё это довольно странно, — заметил старый портной из Глостера. Он приподнял одну из чашек, что лежала на полке кверху донышком. Из-под неё выступила крошечная живая леди-мышь и присела в изящном реверансе. После этого она ловко соскочила с полки и скрылась за деревянной обшивкой стены.
        Портной снова опустился в своё кресло перед камином и забормотал невнятно:
        —Деревянная обшивка выкроена из шёлка персикового цвета, вышита тамбурным швом и расшита красивыми бутончиками роз. И стоило ли доверять последний четырёхпенсовик коту? Двадцать одна петелька, обшитая шнурочком вишнёвого цвета!
        Но тут снова от шкафа донеслись всё те же самые звуки: „Тип-тап, тип-тап, тип-тап, тип!“
        —Ну, это просто что-то сверхъестественное, — заметил портной из Глостера и перевернул ещё одну чашку, которая стояла кверху донышком. Из-под неё появился джентльмен-мышка и отвесил ему низкий поклон. И тут зазвучал прямо целый хор „та-пов“ и „типов“, перекликавшихся друг с другом, точно скрип жучков-древоточцев в старых, изъеденных оконных ставнях.
        „Тип-тап, тип-тап, тип-тап, тип!“
        И из-под чашек, и горшочков, и мисочек стали появляться мышки, которые тут же соскакивали с полок и исчезали за деревянной обшивкой.
        Старый портной рухнул в своё кресло, приговаривая:
        —Двадцать Одна петелька из вишнёвого шёлка! Надо всё закончить к полудню в четверг. А сейчас вечер вторника. И должен ли я был выпустить всех этих мышей? Ведь они, несомненно, собственность Симпкина! Ах, пропал я, пропал, ведь у меня недостаёт шнурочка!
        Мышки высунули мордочки из-за обшивки и прислушались к тому, что он там бормотал по поводу этого замечательного камзола. Они что-то прошептали друг другу относительно подкладки из тафты и про пелеринки для мышек. И все разом умчались по своим потайным переходам за деревянной обшивкой домов, тоненькими голосами скликая всех городских мышей. Ни единой мышки не осталось у портного на кухне, когда вернулся Симпкин, держа в лапах горшочек с молоком. Он ворвался в дом с сердитым „Гр-р-р“. Так ворчат коты, когда их что-то раздражает. Симпкин терпеть не мог, когда идёт снег. Снег запорошил ему уши, нападал за воротник. Он положил хлеб и колбасу на стол и принюхался…
        —Симпкин, — сказал портной. — А где же моток вишнёвого шёлка для шнурка?
        Но Симпкин молча поставил горшочек с молоком на полку и подозрительно поглядел на перевёрнутые чашки. Куда подевался его ужин из прекрасных жирненьких мышек?
        —Симпкин, — сказал портной, — где мой вишнёвый моток?
        Симпкин незаметно сунул свёрточек с шёлком в чайник для заварки и, не отвечая на вопрос, только плевался и ворчал на хозяина. Если бы он умел пользоваться человеческим языком, он, несомненно, в свою очередь спросил бы:
        —А где мои мыши?
        —Увы, я конченый человек! — вздохнул портной из Глостера и в глубокой печали отправился спать.
        Всю эту долгую ночь Симпкин шарил и шарил по всей кухне, заглядывал в буфеты, и ящики, и за деревянную стенную обшивку. Он поискал даже в чайнике, куда он спрятал моток вишнёвого шёлка, но решительно нигде не мог найти ни одной мышки!
        Когда портной начинал что-то бормотать во сне, Симпкин говорил: „Миауу-гррр!“ — и вообще издавал те странные и противные звуки, которыми кошки обычно изъясняются по ночам.
        А бедный портной заболел лихорадкой. Он метался во сне в своей деревянной кровати под балдахином и всё время повторял:
        —Не хватает шнурочка! Не хватает шнурочка!
        Он проболел весь следующий день и ещё следующий. Что ж это будет с камзолом вишнёвого цвета? В портняжной мастерской на столе лежали выкроенные кусочки атласа и расшитого шёлка, и была прорезана ровно двадцать одна петелька. Кто же, кто же сошьёт их, кто зайдёт в мастерскую, раз все задвижки на окнах задвинуты и дверь крепко заперта на замок?
        Но какие замки помешают маленьким сереньким мышкам? Они и без всяких ключей спокойно входят во все старые дома в городе Глостере!
        А люди в это время спешили на рынок, с трудом продираясь сквозь густую снежную пелену. Они торопились купить рождественских гусей и индеек, надо ведь было ещё успеть испечь рождественские пироги. И только бедного портного и голодного Сим-пкина не ждал никакой ужин на Рождество!
        Портной лежал в жару три дня и три ночи. И вот уже наступил Сочельник, и было уже довольно поздно. Луна взобралась высоко в небо, повисла над крышами и каминными трубами, глянула вниз на домик рядом с городским колледжем. Света не было ни в одном из домов. В городе стояла тишина. Весь город Глостер крепко спал под плотным снежным одеялом.
        Симпкину страх как хотелось есть. Он стоял возле кровати с балдахином и мяукал, спрашивая, куда же подевались его мыши.
        Но это только в старых сказках рассказывается, что будто бы в ночь перед Рождеством звери начинают говорить человеческими словами. Правда, изредка встречаются такие люди, которые уверяют, будто понимают, что звери говорят.
        Когда часы на городском Соборе пробили полночь, Симпкину показалось, что он услышал ответ на свой вопрос. Он выбрался из дому и пошёл по заснеженным улицам. Со всех коньков старых глостерских крыш доносились тысячи весёлых голосов, которые распевали старинные рождественские гимны — все, какие мне довелось в жизни услышать, а некоторые и не доводилось вовсе никогда.
        Сперва Симпкин разобрал, что прокричал петух:
        —Хозяйка, вставай, пеки пироги!
        —Ой-ей-ей-ей! — вздохнул голодный Симпкин.
        На одном из чердаков зажёгся свет, послышался топот танцующих кошачьих лап.
        —Тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота! — пробормотал Симпкин. — Все коты в городе Глостере пляшут, кроме меня.
        Под деревянными стрехами все воробышки-скворушки распевали в ожидании рождественского пирога. На соборной колокольне пробудились галки. И хотя на дворе стояла полночь, вовсю заливались дрозды и малиновки: воздух так и звенел от тоненьких птичьих голосов. У бедного голодного Симпкина всё это вызывало одну лишь досаду. Особенно его сердили пронзительные голоса, доносившиеся из-за деревянной решётки в каком-то чердачном окне. Наверняка голоса эти принадлежали летучим мышам. Вечно они в самые лютые морозы что-то бормочут во сне, ну прямо как старый портной из Глостера. Они выговаривали нечто загадочное, что-то вроде:
        „Ззум“, — сказал зелёный шмель.
        „Жжу“, — пчела сказала.
        Скажем мы и „ззум“ и „жжу“
        И все начнём сначала.
        Симпкин пошёл прочь, потряхивая ушами, точно у него в шапке засела пчела.
        Из окошка портняжной мастерской на улицу падал свет. Когда Симпкин подкрался к окну и заглянул внутрь, он увидел, что там горит множество свечей. До него донеслось звяканье ножниц, треск обрываемых ниток, а тоненькие мышиные голосочки весело пели:
        Двадцать три портняжки
        Пошли ловить улитку,
        С собою захвативши
        Сиреневую нитку.
        Из них один портняжка,
        Чей был всех выше рост,
        Улитку подрядился
        К утру поймать за хвост.
        Но хитрая улитка,
        На них наставив рожки,
        Заставила портняжек
        Спасаться по дорожке!
        Бегите, бегите, а не то забодает!
        И тут же, не сделав и минутной передышки, тоненькие мышиные голосочки опять завели песенку:
        Муку для нашей леди
        Просеем через сито,
        Овсяные лепёшки
        Уложены в корыто.
        Каштаны жарить будем
        Мы в печке целый час…
        —Мяу! Мяу! — прервал их пение Симпкин и стал скрестись в дверь. Но ключ-то ведь находился у портного под подушкой, и коту было никак не войти в дверь.
        Серенькие мышки только посмеялись над ним и снова затянули хором:
        За прялками сидели
        Три мышки у окошка,
        В окошко постучалась
        К ним миссис Пусси — кошка.
        —Чем заняты, ребята?
        —Прядём из шерсти пряжу.
        Прядём её прилежно
        Отнюдь не на продажу!
        Для джентльменов платье
        Из пряжи будет выткано.
        —Впустите на минутку,
        Я стану резать нитки вам,
        Перекушу — и сразу начну мотать в клубки.
        —Ах нет, не надо, право,
        Не впустим, миссис Пусси,
        А ну как вместо ниток
        Нам головы откусишь!
        —Мяу! Мяу! — завопил Симпкин, а мышки сказали:
        —Хей, дидл, динкети? И тут же запели:
        Хей, диддл, динкети, поппети, пет!
        На каждом купце красный плащик надет:
        Шёлковый ворот, подол меховой.
        Купцы с весёлой песней идут по мостовой.
        Мышки при этом отбивали такт серебряными напёрсточками, но Симпкину все эти песни не нравились нисколечко.
        Он всё принюхивался и мяукал под дверью. А из-за двери неслись уж совсем чудные припевки:
        Купил я в воскресенье
        Горшки и горшочки,
        Чепцы и черепочки
        За фартинг за один.
        —И всё положил под чашки в кухонном шкафчике, — добавили мышки с издёвкой.
        —Мяу! Царап! Царап! — лупил Симпкин лапами по оконной раме.
        А мышки в ответ на это все вскочили на ноги и завопили хором:
        —Не хватает шнурочка! Не хватает шнурочка!
        И тут же задёрнули шторы, так что Симпкин ничего больше видеть не мог.
        Но через щёлочки в шторах до него всё-таки доносились серебряный стук напёрсточков и тоненькие мышиные голосочки, которые выпевали:
        —Не хватает шнурочка! Не хватает шнурочка!
        Симпкин отошёл от дверей мастерской и направился обратно к дому, о чём-то глубоко задумавшись.
        Дома он обнаружил, что хозяин спит спокойно: температура у него спала. Тогда Симпкин на цыпочках прошёлся* по кухне и достал свёрточек с вишнёвым шёлком из заварочного чайника.
        В незанавешенное окно падал лунный свет.
        Симпкин хорошенько рассмотрел моточек, и ему стало стыдно, потому что он оказался гораздо хуже, чем добрые маленькие мышки.
        Когда старый портной проснулся на следующее утро, первое, что он увидел, это моточек вишнёвого шёлка, лежащий на его стёганом одеяле. А рядом с кроватью стоял глубоко раскаявшийся Симпкин.
        —Увы! — воскликнул портной. — Я конченый человек, мне пора расползаться по швам. Но зато — вот он, мой моточек вишнёвого шёлка!
        Солнце золотило снег, когда портной поднялся с постели, оделся и вышел на улицу. Симпкин бежал впереди.
        Скворцы насвистывали, усевшись на края каминных труб, дрозды и малиновки тоже напевали что-то своё, совсем не то, что они пели полночной порой.
        —Увы! — вздыхал старый портной. — Теперь у меня есть вишнёвые нитки для шнурочка. Но сил у меня нет, и времени осталось разве что обметать одну-единственную петельку: ведь уже наступило рождественское утро! А глостерский мэр венчается в полдень. И где же его вишнёвого цвета камзол?
        Он отпер дверь своей маленькой мастерской, и Симпкин кинулся туда первым, точно заранее знал, что он там обнаружит.
        Но в мастерской решительно никого не было.
        Ни одной — ни единой серенькой мышки!
        Стол был чисто вытерт тряпочкой. Обрывки ниток и лоскуточки были подобраны с пола.
        А на столе — о радость! — старый портной не удержался от громкого возгласа — там, на столе, где он оставил всего лишь крой вишнёвого плиса — лежал красивейший камзол и расшитый атласный жилет, какой ещё ни разу не носил ни один мэр города Глостера.
        На камзоле красовалась вышивка из розочек и анютиных глазок, а по жилету были разбросаны маки и васильки.
        Всё было готово, кроме одной-единственной петельки, которая оставалась необмётанной, а к тому месту, где ей полагалось быть, булавкой была прикреплена записочка.
        На ней бисерным почерком было написано: „Не хватает шнурочка“.
        С этого самого дня счастье повернулось лицом к старому портному из Глостера.
        Он разбогател и растолстел чрезвычайно.
        Он шил потрясающие жилеты для всех богатых купцов города Глостера, и для всех благородных джентльменов в его окрестностях.
        Никто ещё нигде не встречал таких тонких кружевных манжет и расшитых лацканов!
        Но его петли — каждая из них была настоящим шедевром!
        Стежки, какими обмётывались петли, были такие изящные, такие изящные, что невозможно было вообразить, как старый человек в очках может сделать их скрюченными пальцами. Стежки были такие крошечные, такие крошечные — казалось, что их могли сделать только маленькие серенькие мышки!