Сердце спящего духа Александр Евгеньевич Мадисон
        Приютский мальчик Рене и девочка-сирота, у которой нет даже имени, встают на пути трёх могущественных магов, поработивших волшебную страну Аролу. Борясь со злом, они растут, взрослеют и однажды начинают понимать, что их предназначение совсем не в том, чтобы физически уничтожить тиранов.
        Произведение - финалист национальной детской литературной премии «Заветная мечта» сезона 2006 -2007 года в номинациях «Литературный дебют года» и «Лучшее произведение в жанре научной фантастики и фэнтези».

        Александр Мадисон
        Сердце спящего духа. Роман-сказка
        Моим дочерям, Надежде и Кире посвящается…

        От автора: предисловие к этому изданию
        Здравствуй, читатель!
        Это - первое моё настоящее произведение. Когда-то, ещё в прошлом веке, я увлекался компьютерным моделированием. Однажды я задумал сделать компьютерную игру-бродилку. И сочинил для неё легенду. Ту самую, которая вынесена в начало романа. Согласно сценарию, в этой игре нужно было собрать три артефакта и победить зло. Сценарий простенький, но по тем временам сложных и не было.
        А потом универсальное засасывающее устройство из трёх букв (быт) надолго прервало мою работу над ней. А ещё потом вышла компьютерная игрушка “Wizardry 8”, и я свой проект забросил. Пока, однажды, совершенно случайно, роясь в архивах, не наткнулся на легенду. Ни с чем не сравнимое чувство первочтения поразило меня. Она мне понравилась.
        И я решил написать рассказ. Маленькую сказку… небольшую сказочную повесть… большую повесть… крупный роман. Мои планы росли вместе с моими героями. Я очень благодарен Рене и Сайке. Не я, а именно они написали это произведение. Потому что каждый раз, когда я брался за окончание, они вели себя не так, как того требовал я. Окончание комкалось. Начиналось продолжение. Новое, более сложное, более красивое, волшебное, лиричное.
        Я благодарен своей дочери Надежде и её школьным подругам, которые постоянно требовали от меня новые и новые главы.
        Я так долго не мог закончить произведение, что мне однажды даже предложили окончить специальные литературные курсы. Я отказался. Я видел особую трогательную ценность написанного именно в непрофессионализме. Переписать образ Сайки с помощью профессиональных литературных приёмов я бы просто не смог. Не поднялась бы рука.
        А потом на моём жизненном пути появился Человек. Соратник. Художник. Друг.
        Леонид Смирнов. Я смотрел на его картины и видел неровные малопонятные образы. Фигуры, линии, уходящие вверх. Но когда я смотрел в его картины, я видел правду! Я видел жизнь. Такую, какая она есть. Неровная, малопонятная. Но всегда - ценная и прекрасная.
        Сейчас, когда я пишу эти строки, я тоже смотрю в его полотно. Наверно каждый, кто взглянет на него, увидит что-то своё. Кого-то дорогого именно для него. Я вижу Сайку. Такую, какой она будет нескоро. Лет через десять после выхода книги… Леонид дал мне совет.
        И я доверился своим героям. Я стал писать не то, что хочу я, а то, что хотят они. И мои герои выросли, стали взрослыми. У них появились недетские цели и недетские мечты. Они стали великими. А я закончил книгу.
        Какая она получилась? Судить тебе, дорогой читатель…
        P.S.: Когда я дописывал книгу, когда стало ясно, что всё удалось, у меня появилась мечта, что на основе этого материала снимут фильм. И вроде даже были робкие предложения. Однако когда рукопись была почти готова, моя жена, прочитав её, вынесла суровый приговор: “Это произведение нельзя экранизировать. В нём слишком много души…”
        Да, наверно…
        Александр Мадисон.
        Легенда
        Наступит вечер Света, воспрянет утро Тьмы.
        Погибнут Великие, а Малые порабощены.
        Встанет на Путь, гонимая, лишённая всего.
        Возьмёт своё у Времени и не отдаст своего.
        Данное ей право и жизнь передаст Ему.
        Примет Свет сердцем и осияет Тьму.

Древнее пророчество…

        Это легенда, мой мальчик. Древняя легенда… Истоки её помнят только вековые деревья, что растут у верховьев Великой реки Чи…
        Прекрасно было когда-то королевство Арола. Цвела земля и приносила плоды. Добрые люди творили добрые дела, а злых людей не было в этой стране. Прекрасная фея Релина помогала волшебством и советом каждому, чьё сердце было горячо, а помыслы были чисты.
        Так шепчут деревья…
        И жил в Ароле маг, чьё имя ныне проклято забвением и не называется здесь. Делал он Ароле добро, но силою, ибо был горд, горяч, молод и честолюбив. Более всего желал он двух вещей: благодарности и Релины.
        Так говорит река Чи…
        Но если первое получал он сполна, то во втором было отказано ему, и не было покоя сердцу его. Тщетно искал он любви прекрасной феи, желая быть лучше всех и сильнее всех, и гордость его кипела в нём.
        Так помнят скалистые горы…
        Боль и горе сломали его, горечь и гордость жгли его горячее чистое сердце. И взял Неназываемый посох странствий и ушёл в страну Ор, что в самом сердце Великой Горы Рум, на чьей груди спит Небо… И стал искать магический камень Хут, что даёт силу великую, добрым людям добрую, а злым людям - злую. Людям же слабым, подлым и низким ничего не даст камень Хут, ибо вся сила его - в воле человека.
        Об этом поют ветры…
        И повстречал он в дороге трёх людей: монаха, торгаша и нищего, которые несли заветный камень, дрались и ругались, пытаясь разделить его меж собою. И выторговал Неназываемый магический камень Хут у трёх презренных людей, отдав им в уплату за камень сердце своё вместе с болью сердечной.
        С жутким смехом вставил он камень в тело своё и стал велик, тяжёл, силён, жесток и бездыханен… Каменным изувером вернулся в Аролу Неназываемый. И, руша всё, стал искать Релины, но камень - не сердце и долго в груди быть не может. Нашёл Неназываемый Релину в волшебном гроте, где берёт начало Великая река Чи, и хотел взять её. Да выпал Хут из груди его, и окаменел он, навеки закрыв грот собою…
        Пропала Релина. Обмелела Великая река Чи, и горьки теперь воды её. Сухой и безжизненной стала земля Аролы. Ветер и песок убивают души. Но люди верят, что, быть может, найдётся герой, который спасёт их землю от спящего духа…
        Про презренных же сказано здесь, что разбили они сердце Неназываемого на три части, да так и не поделили меж собою, а продали, и где теперь оно - неизвестно…
        Книга 1


        Пролог

        Рене Чиару с трудом разлепил глаза. Яркое холодное солнце врывалось в помещение сквозь маленькое круглое окно, разрезая сырой осенний воздух косыми лучами. Это утро, как и все остальные, не предвещало ничего хорошего. Рене потрогал синяк и поморщился. Левый глаз совсем заплыл. Ссадины на лбу и щеке неприятно саднили. Так глупо попасться!
        Уже больше месяца Храп со своими дружками охотились за ним по всему приюту, но до вчерашнего вечера Рене удавалось скрываться. Если он и выходил из своего убежища, то старался не отходить от воспитательницы, в столовую всегда приходил одним из первых и сбегал, едва только Храп с дружками появлялся на горизонте. Он правильно рассчитывал, что вечно голодные Храповы прихвостни не будут гоняться за ним, рискуя пропустить скудную трапезу.
        Позавчера ему здорово повезло. Он заработал десять монет за “переход”. Но именно поэтому вчера ему не удалось позавтракать. Когда он вернулся в приют, уже стемнело. Усталый и голодный, Рене подгадал как раз к ужину и сразу же набросился на тарелку с постной гороховой кашей. Он успел съесть только пару ложек, когда воспитательница подошла к нему сзади и сурово развернула к себе.
        - Рене Чиару, немедленно вымойтесь! Вы грязны так, что похожи на трубочиста.
        - Да, мама, - это было просто издевательство со стороны взрослых заставлять воспитанников называть себя мамами и папами. Хотя, для Рене это слово, в общем-то, ничего особенного не означало. Как, впрочем, и для большинства мальчишек из приюта, - Я сейчас вымоюсь и вернусь.
        Конечно, будешь тут похож на трубочиста, если ползать по дымоходу. Но оправдываться было бесполезно. Да и опасно. Поэтому Рене тяжело вздохнул, медленно сполз со стула и поплёлся в туалетную комнату. Непростительная глупость! Можно было вымыться и позже. Если бы ему и удалось вернуться в столовую, его порция всё равно была бы съедена, а последнюю добавку в приюте выдали задолго до того, как в нём появился первый воспитанник…
        Вода была ужасно холодной. Дешёвое мыло почему-то пахло мышами и щипало глаза. Рене долго не мог смыть его, а когда поднял голову, то увидел их. Всех пятерых. Они стояли полукругом и глупо скалились…
        Его спас переросток Дик Мартон. Крупный парень, на вид - лет восемнадцати. Маленькие, глубоко посаженые глаза смотрелись на большом плоском прыщавом лице, как изюм на булке. Низкий покатый лоб венчали тёмные прямые и вечно грязные волосы, торчащие во все стороны взъерошенными перьями. Они придавали ему вид мрачный, опасный и чрезвычайно глупый.
        По возрасту он уже не мог считаться воспитанником и был настолько туп, что, будучи выброшенным из приюта по достижении шестнадцати лет, проболтался где-то в Большом Мире около двух месяцев и вернулся обратно. Такой же угрюмый и молчаливый. Чем он занимался всё время - неизвестно, сам он ничего не рассказывал, а спрашивать было бесполезно. Поперёк его прыщавой физиономии красовался свежий тёмно-красный шрам, нос был сломан, а на левой руке недоставало пальца. Приютское начальство посовещалось и назначило его старостой.
        Для малышей это было, пожалуй, даже неплохо. Дик никогда никого не задирал. Ему и в голову не приходило, что это можно было делать. Но зато и объяснить что-либо словами Мартон не мог. Единственным аргументом, и аргументом весомым, в любом разговоре у него были кулаки. Поэтому, если Дику было что-то нужно, он никогда не спрашивал, а просто подходил к своему собеседнику и тут же пускал их в ход. Рене не помнил, чтобы Дик когда-нибудь вообще сказал хоть слово.
        Вместе с должностью старосты он получил новую приютскую униформу, из которой вырос за несколько месяцев. Не прошло и полгода, как она начала трещать по всем швам при каждом повороте его нескладного туловища. Дик пытался, было, приспособить её к своим безмерно растущим телесам, но вскоре плюнул на это, и ходил как есть, просто срезав все пуговицы.
        Храпу Мартон сразу чем-то не приглянулся, и он в первый же день прошёлся по поводу новой Диковой физиономии. Дик медленно подошёл к Храпу, для вежливости шмыгнул носом, и оставшимися четырьмя пальцами левой руки сжал ему шею. Лицо Храпа мгновенно стало синим. Полюбовавшись на выпученные глаза обидчика, Дик, также молча, отбросил его в сторону и, не говоря ни слова, вышел. Храп рухнул как сломанная кукла. Прямо на Рене. С тех пор Рене Чиару не стало от Храпа житья.
        Заслышав шаги Мартона, шайка бросила Рене в ближайшую кабинку и быстро закрыла дверь. Кол тут же прислонился к ней снаружи на тот случай, если Рене постарается выбраться. Компания быстро организовала шумную перепалку, чтобы заглушить Рене, вздумай тот кричать.
        Дик вошёл, равнодушно оглядел следы крови на полу, подошёл к раковине и стал спокойно мыть руки.
        Рене немного пришёл в себя и попытался протиснуться под перегородкой. Ему это не сразу удалось, но, в конце концов, он оказался в соседней - крайней кабинке. Чуть-чуть приоткрыв дверь, он стал выжидать. Когда Мартон привёл себя в порядок и, выходя, оказался между Рене и его обидчиками, Рене рванулся со всех ног.
        Быстро бежать он не мог, но и Мартон никогда не спешил, и это спасло Рене. Пока шайка пыталась его обойти, предельно аккуратно, - все помнили, как Дик расправился с Храпом, - Рене уже был на лестнице, ведущей к спасительному убежищу. Добежав до третьего этажа, Рене быстро забежал за статую, стоящую в стенной нише около библиотеки, нырнул в крохотную дверь и оказался в подсобке. Там он взобрался по приставной лестнице и пролез в люк, ведущий на чердак, а затем прошмыгнул в небольшую боковую кладовку, расположенную между чердачным помещением и высокой двускатной крышей. Заскочив в кладовку, Рене подпрыгнул, уцепился за стропила и, обдирая лоб и спину о торчащие из досок гвозди, пролез в узкое подкрышное пространство, расположенное ещё выше, над чердаком. Теперь он был в безопасности.
        Его искали долго, грохотали чем-то внизу, несколько раз заглядывали в кладовку, но так и не догадались, что Рене находится прямо над ними. Мальчик лежал, ни жив, ни мёртв, пытаясь успокоиться. Он не особо боялся, что его здесь найдут. Храп и раньше знал, что Рене скрывается где-то на чердаке. Компания дважды устраивала облаву, пытаясь найти его убежище, - безуспешно. Но сегодня Рене всерьёз опасался, что его выдаст стук собственного сердца.
        Мало-помалу всё стихло. Прохладный осенний вечер лениво догорал сырой красноватой зарёй где-то на западе. Через маленькое круглое окошко виднелись далёкие-далёкие горы и лес, сиреневый на фоне быстро темнеющего неба. Было холодно. Свернувшись клубком, Рене уснул.
        Родителей своих Рене не знал. Раньше, давным-давно, ему, правда, снился сон, как большая красивая женщина берёт его на руки и называет ласково Чиару. Во сне она говорила ему:
        - Я назвала тебя Чиару, как просил твой отец. Ты уже такой большой, жаль, что он так и не увидел тебя. Скоро три года, как он ушёл. А ещё потому, что “Ар” на древнем языке значит не только “пламенный дух”, но и “добрый огонь”. Будь достоин своего имени и всегда помни, кто ты.
        Но вся беда была как раз в том, что именно этого-то Рене и не помнил. Его первые воспоминания застали его уже в приюте и воспоминания эти не были такими радостными, как этот прекрасный сон. Со временем красивая женщина стала сниться всё реже, пока не превратилась в смутное видение где-то в самых глубоких закоулках памяти.
        Осеннее утро
        Приют располагался в огромном полуразрушенном замке, стоявшем на берегу высокого обрыва. Южные ворота замка, теперь сорванные с петель и валявшиеся тут же, выводили на огромную городскую площадь, когда-то величественную и красивую. В центре площади высились остатки какого-то древнего сооружения, не то монумента, не то фонтана циклопических размеров.
        Снаружи, за внешней стеной замка, от разрушенных ворот, начинались четыре ряда высоченных белых колонн, которые полукругом огибали площадь справа и слева. Левая часть колоннады была разрушена достаточно сильно. Многие колонны торчали из земли воспалёнными обломанными зубами. Но правая колоннада была целой. Кое-где остались даже элементы перекрытий, а четыре самых дальних ряда колонн венчали каменные ноги, такие гигантские, что у Рене всегда захватывало дух, когда он думал о размерах статуи, которая там когда-то стояла.
        Замковые ворота вели в небольшой внутренний дворик, который оканчивался центральным входом, и сегодня нёсшим на себе печать былого великолепия. За входом начиналась широкая внутренняя лестница, расходящаяся полукругом. Лестница, словно древний амфитеатр, поднималась на высоту, от которой кружилась голова, и… обрывалась где-то далеко внизу грудой обломков. Замок был разрушен. Осталась только небольшая трёхэтажная пристройка, правый флигель, в котором теперь и располагался Сарский приют.
        В Сарском приюте выживал сильнейший. Причём всегда - за счёт самых младших и самых слабых. Поэтому Рене частенько приходилось сносить придирки и издевательства более взрослых воспитанников. Выживали не все. Воспитателей это, по-видимому, устраивало. Во всяком случае, на это никто никогда не обращал внимания. А когда что-нибудь было нужно сделать по приюту, то обычно отлавливали того, кто первым попадался под руку. И тогда уж на него взваливали всю работу, которую удавалось припомнить. Поэтому сразу после завтрака все воспитанники старались мгновенно убраться с глаз долой, и приют целый день, до ужина, казался мёртвым и необитаемым.
        Изредка приезжало приютское начальство. Побродив по холодным гулким коридорам, оно убеждалось, что приют пуст, и сваливало в его стены ещё десяток-другой грязных и одичавших пацанов. На прошлой неделе во дворе приюта выгрузили шестерых, из которых теперь остались двое, а вчера привезли ещё двенадцать. Одиннадцать тут же, после ужина, сбежали, но сегодня четверо уже вернулись. Охраны у приюта не было. Бежать было некуда. Вокруг - брошенный город, Сар, бывшая столица.
        Уже много лет сюда высылали разного рода сброд. Это было как приговор. У попавшего сюда было два пути: стать зверем или умереть. Правда, среди поселенцев попадались и такие, которые остались в Саре добровольно. Сначала было много искателей золота. Всё-таки Сар был столицей. Мародёры довольно ловко и споро разрушили и разграбили всё, что можно было разрушить или разграбить. Восточная дорога превратилась в широкий тракт, по которому днём и ночью текли караваны. Кровь лилась рекой. Про те времена даже ходила поговорка, что в Саре утром можно быть нищим, днем - богатым, а вечером - мёртвым.
        Потом появились мелкие ремесленники, в основном кузнецы-оружейники. И действительно, в развалинах города осталось немало металла, причём металла высшего качества. Прошло совсем немного времени, и Сар снова стал славиться своим оружием. Но немногие, кто рискнул за ним сунуться сюда, живыми вернулись в Большой мир. А Сарское оружие стало в Большом Мире орудием воров и убийц, тёмным оружием ужаса и ночи…
        Появлялись ещё изредка какие-то люди, искавшие забытое знание, древние книги, рукописи, чертежи. Сарский приют притягивал их, как магнит. Именно здесь осталась последняя крупная библиотека бывшей империи. По счастливому стечению обстоятельств библиотека почти не пострадала от пожаров и разрушений. Приют в основном и существовал за счёт неё. Больших денег стоило пришлым людям заглянуть в приютские книги. Но приходили они нечасто. Многие гибли тёмными ночами на опасных Сарских дорогах. Эти люди плохо умели себя защищать, поэтому воспитанники приюта в поисках заработка поджидали их на дальних подступах к Столице. Младшие - чтобы проводить. Старшие - чтобы ограбить.
        Рене приподнялся на руках и пополз вперед. Он полз очень медленно и старался не шуметь. Мальчик понимал, что, хотя и вряд ли, но преследователи ещё могут сторожить его. Кроме того, Рене могла выдать труха, просыпавшаяся из щелей в потолке. Рене замер и прислушался. Стояла полная тишина. Только за окном шумел ветер, срывая с деревьев последние осенние листья. Рене прополз ещё несколько метров и взглянул через щель в полу.
        Это был его секретный наблюдательный пункт. Через эту щель можно было посмотреть в старое зеркало, стоящее на чердаке. Когда-то, давным-давно, Рене сам перетащил его сюда и установил в углу среди прочего хлама, валявшегося здесь. В этом зеркале, мутном от грязи и времени, окованном в широкую раму из черного дерева, отражался весь чердак. Внимательно осмотрев помещение и никого не обнаружив, Рене спустился и подошёл к зеркалу.
        Из стекла на него смотрел худой невысокий мальчишка на вид тринадцати - четырнадцати лет с тонкими длинными руками и копной черных растрёпанных волос. Синие форменные брюки были немного великоваты, куртка была порвана в двух местах, а на рубашке были видны коричневые пятна запёкшейся крови. Под левым глазом красовался лиловый синяк. Распухший нос и несколько довольно крупных царапин на лбу и щеках были не в счёт. Рене глубоко вздохнул и судорожно дёрнулся, почувствовав резкую боль в правом боку.
        Старик
        Итак, он был жив. Учитывая вчерашнее, это было совсем неплохо. Кроме того, в этой непростой заварушке он практически не получил серьёзных повреждений. Если не считать, вероятно, сломанного ребра. Сняв куртку и задрав рубашку, он ощупал правый бок. Крупный багровый кровоподтёк причинял сильную боль, но все кости вроде были на месте. Что ж, по приютским меркам это тоже не так уж и мало. Решив, что произошедшее вчера можно считать чистым везением, Рене отошёл от зеркала. Он сел на кучу тряпок, валявшихся в углу, и стал размышлять:
        “Почему Храп так долго преследует меня? - думал он. - Ведь бывало много раз, когда банда старших притесняла кого-нибудь. Однако никогда это не длилось так долго… И никогда - так жестоко”…
        Рене действительно помнил пару случаев такого преследования. В одном случае всё решилось как-то само собой примерно через неделю, а во втором - это было месяца три назад, - пришлось откупаться. Адан тогда отдал Колу десять монет, стандартная такса за “переход”. Рене помнил этот “переход”. Тогда, чтобы спасти Адана, он открыл ему свой старый путь из замка, через бывшие конюшни.
        Адан исчез на неделю, четверо суток сидел на Восточной дороге и привёл-таки какого-то книгочея. Богатый такой, старый, но не дряхлый. Чувствовалась в нём какая-то сила. Порода, что ли. Малышня его монахом прозвала, боялась очень. Тот две недели провёл в библиотеке, всё камень какой-то искал, а потом пропал вдруг.
        Это, кстати, было странно. Рене ещё тогда показался очень подозрительным это исчезновение. Уйти сам он не мог, для пришлых это было просто самоубийством. По неписаному правилу проводников вывести книгочея из города должен был тот, кто его привёл. По самым скромным подсчётам, туда и обратно, - это дня два пути. А Адан ведь не исчезал! На это не обратили внимания потому, что обычно никто не знает, кто кого приводит. Это всегда главное условие “перехода”. Да и небезопасно в Саре рассказывать всем, что у тебя есть десять монет. Но Рене-то знал. Знал точно. Наверняка.
        Кроме того, старик этот собирался провести в Саре ещё месяца два-три. Это Рене тоже знал наверняка. Рене - единственный из воспитанников, а может и среди воспитателей, разбирал грамоту. Не то, чтобы он умел читать, нет. Но два-три слова с трудом разобрать мог. Поэтому приютское начальство всегда поручало ему искать и носить книги для пришлых, когда те работали в библиотеке.
        Это была единственная работа, от которой Рене не прятался. Много раз, прикасаясь к какому-нибудь древнему фолианту, он испытывал неудержимый трепет, ни с чем не сравнимое чувство общности и возбуждения. Ему нравилось, сопя и морщась, по буквам разбирать названия книг. Он радовался, когда ему удавалось отгадать слово ещё до того, как он прочёл его до конца, и совершенно искренне сердился, когда все его попытки оказывались тщетны. Рене не знал, что в библиотеке есть книги, написанные на разных языках. Да и само понятие “разные языки” было ему незнакомо.
        Те две недели Рене безвылазно провёл в библиотеке, помогая пришлому колдуну. Они довольно быстро сблизились, старик даже часто помогал Рене прочесть трудное или незнакомое слово. Где-то на десятый день Рене с удивлением обнаружил, что стал разбирать названия книг значительно легче. Это открытие так захватило его, что он даже открыл одну из книг старика - огромный старинный фолиант с обложкой из тёмного дерева, обшитого мягкой кожей с двумя широкими кожаными застёжками, - и начал читать её вслух.
        Старик возник сзади мгновенно, словно ниоткуда, и положил худую узловатую ладонь на текст. Рене оглянулся и вздрогнул. Что-то в глазах старика заставило Рене оцепенеть.
        - Никогда, слышишь, никогда не читай вслух такие книги. Только тогда, когда ты будешь точно знать, что хочешь и что получишь, и только тогда, когда научишься читать. И ещё. Знаешь, что… - старик, казалось, успокоился и как-то сразу осунулся и постарел. Медленно, словно взвешивая каждое слово, он проронил, - Приглядывай-ка ты за этой книгой. Больших бед можно наделать с её помощью.
        После этого случая старик зла на Рене не держал, но теперь всегда следил за тем, чтобы тот не открывал книги. Особенно ту, с деревянной обложкой. После того, как старик заканчивал работать в библиотеке, он иногда рассказывал что-нибудь Рене. Чаще всего это были истории из давнего прошлого, про великую страну и славный народ, который жил в радости и достатке, трудился и радовался жизни. А в суровое время с оружием в руках и древней магией в сердце защищал себя от набегов завоевателей.
        Рене, как губка, впитывал эти истории, иногда даже забывая дышать. Кончалось это всегда одинаково. Рене, почувствовав нехватку воздуха, судорожно вздыхал и начинал кашлять, а старик широко улыбался и стучал его по спине…
        В одной из таких бесед, узнав случайно, что Рене зовут Чиару, старик вдруг весело рассмеялся. А за день до исчезновения подозвал его к себе. Долго, очень долго расспрашивал о том, что Рене помнит о своём детстве, о родителях. А потом, услышав его рассказ о красивой женщине, сразу вдруг стал серьёзным, суровым даже. Резко взяв Рене за плечо, он повернул его к свету и долго всматривался в лицо. Затем пробормотал что-то и сказал:
        - Это всё надо проверить. Это придётся проверять очень и очень тщательно. Придётся задержаться. Может быть, всё ещё удастся… Но сначала - камень.
        Затем резко развернулся и, не попрощавшись, вышел.
        Недолгие сборы
        Рене поёрзал на своём месте и устроился удобнее:
        “Стоп! Храп - негодяй порядочный, но не будет он кого ни попадя преследовать. У него свои дела, хоть я их и не знаю. Обычно они поколотят кого-нибудь из малышей просто так, для развлечения, и забудут, а не забудут, так сразу деньги требуют. Храп же о деньгах - ни слова. Значит, я ему чем-то насолил. Серьёзно насолил. Но чем и когда?” - продолжал рассуждать Рене. Он так задумался, что очнулся только тогда, когда его окликнули сзади.
        - Привет. Вот ты где! Я принёс тебе поесть. - Рене вздрогнул и мгновенно развернулся. Резкая боль в боку, о которой он уже успел позабыть, мгновенно отозвалась во всём теле. Поэтому вместо приветствия у Рене получилось какое-то шипение. Голова Адана торчала из люка в полу. Ещё через мгновение тот влез на чердак целиком. - Ты сегодня опять пропустил завтрак. Так ты долго не протянешь. На, возьми, - Адан протянул Рене половину батона с куском масла внутри. Это был царский подарок. Интересно, где Адан его взял?
        - Спасибо, - Рене тут же принялся уплетать хлеб.
        - Сразу всё не ешь, желудок с голодухи свернёт. И ещё. Тебя ищут. Храп совсем озверел. Так что сиди пока тихо и не слезай, - Адан слегка замялся, - Ну, я пошёл.
        Адан исчез в полу. А Рене опять задумался. И чем больше он думал, тем больше настораживало его поведение бывшего товарища. Что-то в нём вдруг перестало нравиться Рене. Адан значительно посвежел и окреп в последнее время. Это на приютских-то харчах? Хотя, Адан теперь частенько приводил кого-нибудь, и деньги у него вроде водились. А вот взгляд стал какой-то не такой. Злой взгляд. Нехороший. Да и поймать взгляд этот стало не так-то просто. Всё чаще отводил его в сторону Адан, словно стыдился чего-то.
        “Какой-то он не такой стал после того “перехода”. И с чего бы это вдруг ему вздумалось носить мне хлеб?” - Конечно, как в любой крупной мальчишеской компании, в приюте часто возникали разного рода группировки. Бывало, что и дружили, делились последним. Но хлеб был всегда на особом счету. Частенько его воровали. Изредка использовали в крупных сделках, как неразменную монету. Но чтобы отдавать хлеб даром? Разгуливать с ним по этажам? Такого отродясь в приюте не видывали.
        Рене взъелся на друга как раз после исчезновения того старого колдуна. Сначала он здорово обиделся на старика. Считал, что он его предал и бросил. А потом не выдержал и всё-таки решил спросить у Адана, куда он запропастился. Вообще-то это было против всяких правил, и тот мог не отвечать совсем. Но Адан растерялся от такого вопроса и, как показалось Рене, испугался. Скосив взгляд и злобно сплюнув (новая привычка, которую он позаимствовал у Храпа), Адан соврал, что старик, мол, выходил в город на денёк, но куда-то запропал. И что Адан очень за него беспокоится, потому что старик уже заплатил ему за обратный переход. И теперь он, Адан, ну совсем не знает, что ему делать с этими деньгами…
        Приняв решение, Рене резко встал и снова поднялся в своё убежище. Там у него было всё подготовлено на случай внезапного ухода. Подобрав мешок с сухарями и кое-какими вещами, он положил в него хлеб. Затем достал из тайника все свои деньги - пятнадцать монет, оставшиеся от последних “переходов”. Засунув деньги в рот, он подполз к овалу слухового окна и вылез на крышу.
        Утренняя черепица была скользкой, но Рене привычно добрался до большой квадратной шахты. Это был дымоход. Когда-то в него выходили трубы всех печей и каминов флигеля, но топить было нечем, и они были уже давно заложены. Остались только трубы из кухни и от каминов в библиотеке. Обычно Рене уходил ночью, но теперь было такое время, что завтрак как раз кончился, а ужин наверняка ещё не начинали готовить. “Ничего, не задохнусь”, - подумал он и решил отправляться немедленно.
        Рене подтянулся на руках и взобрался на шахту. Сел на край и заглянул внутрь. Изнутри тянуло гарью. Едкий дымок щипал глаза. Рене отодвинулся от зева шахты и вдохнул свежий холодный воздух. Вдруг, оглянувшись, он вздрогнул. Раннее утреннее солнце ещё не успело высушить черепицу, и теперь на покрытой росой поверхности была чётко видна смазанная цепочка мокрых следов, ведущая от слухового окна к шахте. “Ерунда! - решил Рене, - Солнце уже высоко. Быстро высохнет”.
        Перехватив сухари, мальчик нырнул в чёрное жерло дымохода. Широкий закопчённый лаз уходил глубоко вниз. По поверхности одной из его стен были вбиты железные скобы. Они служили Рене ступеньками. Скобы ещё хранили тепло утреннего огня. Некоторые держали не очень крепко, но Рене уже не раз пользовался этим выходом, и чувствовал себя достаточно уверенно.
        Спустившись на несколько метров, он вышел в почти горизонтальный штрек, в который выходили все трубы третьего этажа. Путь вниз был короче, но Рене не воспользовался им. Он знал, что ниже несколько скоб были вырваны. Однажды он чуть не сорвался там, когда ещё только исследовал дымоход. Повернув по штреку направо, Рене снова двинулся вперёд. Идти в полный рост здесь было нельзя, и он встал на четвереньки. Прямоугольник неба скрылся за выступом. Стало совсем темно. Пришлось двигаться наощупь. Зато воздух стал чище: кухня осталась позади.
        Рене полз вперёд, считая повороты и перекрёстки. Дымоход замка представлял собой сложную систему, и Рене ещё не очень хорошо знал эту его часть. По замыслу, он должен был попасть в библиотеку. Затем, выбравшись из камина, пересечь читальный зал и забраться в другой камин, дымоход которого шёл ниже и выходил в ту самую шахту с выбитыми скобами, обходя опасный участок. Затем вниз. Дымоход спускался ниже первого этажа, и раньше одновременно служил системой вентиляции подвальных помещений и погребов замка. Далее, забирая на север, нужно было добраться до замковых погребов, выбрать удобное место и спрыгнуть вниз.
        Рене помнил, как он впервые попал туда. Лаз неожиданно обломился под ним тогда, и он свалился вниз, в полную темноту. Спичек у него с собой не было. Он чувствовал, что вокруг него большое пустое пространство, и боялся пошевелиться. Дотянуться до потолка он не мог. Помогла ему верёвка с самодельным крюком, которую он всегда брал на исследование новых территорий.
        Минут двадцать кидал он её в потолок, стараясь в полной темноте зацепиться за края того отверстия, из которого вывалился. Когда, наконец, ему удалось выкарабкаться, он так испугался, что больше недели боялся вернуться в этот подвал. Только раздобыв свечу и спички, Рене рискнул повторить вылазку.
        В погребе двумя рядами стояли огромные бочки, в каждую из которых был вделан деревянный кран. Эта часть подвала была отрезана от остальных погребов двумя оползнями, и содержимое бочек осталось нетронутым. Рене охватила буйная радость. Он понял, что попал в винный погреб замка. Однако когда он решился попробовать замковое вино, радость сменилась жестоким разочарованием, - в бочках был уксус. У него был удивительно тонкий благородный аромат. И всё-таки это был уксус. Стараясь подавить отчаяние, Рене стал пробовать содержимое всех бочек подряд. Когда он повернул кран в бочке, стоящей в самом углу, та неожиданно отъехала назад, и перед удивлённым мальчиком открылся лаз в подземный ход.
        Ситуация проясняется
        Отсчитав три дымохода справа, Рене свернул в четвёртый и, пройдя около метра, стал спускаться по вертикальной шахте. Это была самая трудная и опасная часть пути. Спускаться приходилось вниз головой. Иначе Рене рисковал очутиться в библиотеке тогда, когда там кто-нибудь есть. Шахта не была широкой. Казалось, что она специально сделана для Рене. Но стенки её были гладкими, поэтому приходилось двигаться, опираясь на них телом.
        Синяк в боку тут же отозвался резкой пульсирующей болью. Рене сжал зубы и продолжил спуск. Наконец шахта стала наклонной, и ещё через несколько мгновений он нащупал в стене широкий выступ, который служит для отражения холодного воздуха, когда ветер задувает трубу. Опёршись на него руками, Рене отдышался и прислушался.
        - Вот эта книга. Запомни её хорошенько, чтобы не было, как в прошлый раз, - негромко выговаривал чей-то голос.
        - Для меня все книги одинаковы, я всё равно не умею читать. В прошлый раз Вы сказали, что Вам нужна деревянная книга. Вот я и принёс деревянную. Так что Вы должны мне за неё деньги, десять тысяч, как и было договорено, - второй голос Рене узнал. Он, несомненно, принадлежал Храпу.
        - Деньги? Ты, кажется, плохо понимаешь, что происходит. Изволь, я тебе объясню. В прошлый раз ты принёс мне советы какой-то повивальной бабки и теперь требуешь за них десять тысяч монет? Ни одна книга не стоит таких денег! Ни одна, кроме вот этой! Смотри, я специально кладу её вот сюда. С краю. На нижнюю полку. Ты возьмёшь её завтра, когда я уйду. Не сегодня, не через неделю, а завтра. И только после того, как приютское начальство убедится, что книга осталась на месте после моего ухода. Об этом позабочусь я сам. Ключ от библиотеки я тебе оставлю, тебе не придётся снова ломать дверь.
        Кроме того, скоро сорок дней, как ты взял задаток в сто монет и обещал убрать с моей дороги мальчишку. Я прихожу в замок, и что же? Здесь я узнаю, что именно он провёл меня сюда. И это ты называешь хорошей работой?
        Рене вздрогнул. Теперь он узнал и первый голос. Он принадлежал чужаку, которого Рене третьего дня нанялся провести в замок. Высокий, не старый ещё, но и не молодой, а как будто высушенный какой-то, одет во всё чёрное, подпоясан широким золотым поясом, а на боку меч. Чувствовался в его облике могучий воин. Рене ещё очень удивился тогда, зачем ему вообще проводник. Пояс, что ли, охранять?
        - Мальчишку мы поймаем. Вчера ему просто повезло. Рано или поздно мы узнаем, где он прячется.
        - Уж лучше рано, - прошипел первый, и Рене услышал, как Храп вдруг как-то жалобно пискнул, - Для тебя же лучше.
        Неожиданно оба голоса смолкли. Скрипнула дверь, и послышались чьи-то шаги. Затем шёпот.
        - Мальчишку нашли, - торжественно объявил Храп. - Он на чердаке. Оттуда только один выход, и ребята за ним наблюдают. Сейчас его приведут.
        - Не надо никого никуда водить. Я сам хочу убедиться, что он мне больше не помешает. Мы пойдём туда вместе и прикончим его прямо наверху. И моли небо, чтобы он был ещё там. Ты слишком часто разочаровываешь меня в последнее время.
        Хлопнула дверь. Поворот ключа. Всё стихло. Руки у Рене затекли. От долгого нахождения вниз головой в ушах стучало. Он сделал попытку проскользнуть ниже и осмотреть библиотеку, как делал всегда, выбираясь из замка этой дорогой, но занемевшие руки не слушались его, и он просто вывалился в камин. Кровоток ещё не восстановился от висения вверх ногами. Рене вскочил на ноги, но голова его сильно кружилась, и он снова упал. Ему удалось встать только с третьей попытки. Оглядевшись, он понял, что в библиотеке больше никого нет.
        Теперь деньги можно было спрятать поудобнее. Вверх ногами он путешествовать больше не будет. Рене достал их изо рта, завернул в длинную тряпку, которую вынул из котомки, и обвязал её вокруг пояса. Он отдышался и теперь испугался по-настоящему. Рене получил ответы на многие вопросы, которые мучили его в последнее время, но ответы эти его не успокоили, а поставили ещё больше вопросов. Причём вопросов намного более сложных, если не сказать страшных.
        Конечно, можно допустить, что он чем-то насолил Храпу. Но чем он мог помешать этому воину? Человеку, которого раньше он даже не видел! О существовании которого даже не знал! Чем? Он, мальчишка, встал на пути взрослого, который мог бы убить его одним пальцем. Десять раз. Мог, но не убил. Почему? Он ведь знал его? Или нет? Точнее, он знал про Рене, а не его самого. Кто он? Что ему нужно?
        Рене словно очнулся. Книга! Он оглянулся. Что ж, на последний вопрос, пожалуй, он может ответить прямо сейчас. Одного взгляда было достаточно. Это была она. Она! Та самая книга, за которой его просил присматривать старик. Рене никогда не брал чужого. Тем более, тайно. Поэтому сейчас он испытывал сильные сомнения. Казалось, в нём борются две силы. Одна требовала бежать, бежать немедленно. Другая требовала спасения книги.
        Десять тысяч. Это что, шутка? Разве бывает столько денег? Рене подошёл и нерешительно взял книгу. Неожиданно озорные искорки заплясали в его глазах. Он больше не сомневался. Пройдя вглубь читального зала, он вынул из стенного шкафа похожий фолиант. Рене помнил его название. Это был какой-то трактат о бабочках. Подменив книгу, Рене бросился к камину.
        Этот камин выглядел значительно новее, чем предыдущий. Стены его были абсолютно гладкими, и Рене потребовалось приложить немало усилий, чтобы забраться в дымоход. Кроме того, ему сильно мешала книга. Этот дымоход почти сразу выходил в главную шахту. После света библиотеки Рене не сразу привык к темноте, а когда привык, увидел в густом мраке главной шахты две ноги, судорожно пытающиеся нащупать опору. Храп был значительно длиннее Рене, поэтому не доставал до нижней скобы совсем немного.
        Если бы он это знал, то мог бы просто спрыгнуть. Но Храп этого не знал. Он сильно сопел и плаксиво жаловался. Сверху его подстёгивал грозный крикливый голос. Видно было, что Храп старается вовсю, но не может достать до скобы. Рене тоже не мог спуститься, не задев его.
        “Быстро они вышли на след, однако, - думал Рене. - Да, чужак не даст себя морочить, как эти олухи. С ним шутки плохи. Что же делать?” И тут просто шальная идея пришла ему в голову. Послюнявив палец, Рене легонько провёл им по голой Храповой лодыжке.
        Почувствовав на своей ноге что-то мокрое и холодное, Храп взвыл со страху так, что гулкое эхо откликнулось во всех печах и каминах замка, породив в дальнейшем множество жутких историй о приведениях и вампирах. Не помня себя от ужаса, Храп рванулся вверх. А Рене проскользнул вниз. Преследователи отстали. Сверху ещё долго сыпались проклятия и угрозы, но, похоже, теперь никакая сила не могла заставить Храпа спуститься.
        Под землёй
        Вскоре Рене был уже на самом нижнем горизонте, неподалёку от винного погреба. Теперь он полз лёжа по узкому горизонтальному лазу, пол которого был усыпан не то камнем, не то битым кирпичом. Иногда попадались довольно крупные осколки, больно впивавшиеся в ноги и живот. Мешок с книгой и едой приходилось тащить сзади за собой. Большая толстая книга постоянно застревала. Мальчик с большим трудом протаскивал её за собой. Один раз, протягивая застрявший мешок через особо неудобный поворот, Рене подумал, что если он ошибся и перепутал дымоходы, то ему отсюда будет уже не выбраться. От этой мысли ему стало очень неприятно и как-то неуютно. “С другой стороны, - думал Рене, - Чужак-то сюда точно не влезет”. Вскоре он добрался до винного погреба.
        Рене с облегчением спрыгнул вниз. Самая трудная и опасная часть пути осталась позади. Абсолютная темнота обступала его со всех сторон. Рене прислушался. Было тихо. Он медленно двинулся, выставив вперёд руки. Пол был неровный, весь в каких-то выщерблинах. Под ногами хрустели мелкие камешки и мусор. Наконец, он добрался до стены. Двигаясь наощупь вдоль неё, он нашарил тайник, в котором хранил свечи, спички и несколько больших факелов, которые он сделал из бересты.
        Конечно, свечи горели дольше, чем факелы. Но их было очень мало. И их приходилось покупать, так как сам он их сделать не мог. Поэтому Рене, выходя из замка, всегда заготавливал бересту, резал её на ровные полосы, сушил и скручивал. Главное было скрутить как можно туже, иначе факел прогорал совсем быстро.
        Рене пересёк погреб и подошёл к угловой бочке. Повернув кран, он вошёл в подземный ход. Два десятка ступенек вели вниз. Под ногами зачавкало. Почва стала сырой. Потом на полу появилась вода. Со стен и потолка падали редкие крупные капли. Подземный ход вёл на север. Рене не зажёг огня. Идти предстояло долго, но дорога была знакомой. Развилок по пути не было. Рене не боялся заблудиться и побежал довольно быстро, только изредка останавливаясь и прислушиваясь к звуку падающих капель.
        Рене бежал уже несколько часов и сильно устал. Он шёл по колено в ледяной воде, вымок и продрог и едва волочил ноги. Почувствовав, что дальше идти не в силах, он впервые решил зажечь факел. Спички немного отсырели, и ему удалось это только с третьей попытки. Береста давала неяркое пляшущее пламя и сильно чадила. Хорошо разглядеть дорогу Рене всё равно не мог, но огонь согревал душу, давал надежду.
        В неровном свете факела проступили красноватые стены, сходящиеся сводчатым потолком на высоте около двух метров. От сырости штукатурка местами обвалилась, обнажив каменную кладку. Камень был грубо отёсан, но подогнан достаточно плотно. Только из некоторых щелей годами сочилась вода, создавшая кое-где причудливые формы сталактитов всех возможных оттенков.
        Заканчивались вторые сутки, как он покинул приют. Погоня продолжалась. Беглец не замечал времени: под землёй всегда было одинаково темно. Но мальчик привычно ориентировался по звуку падающих капель и плеску воды под ногами. Сейчас Рене мечтал только об отдыхе. Но отдохнуть было негде. Не стоять же, в самом деле, по колено в ледяной воде? К тому же неизвестно, насколько отстали преследователи.
        Эхо стало гулким. Мальчик зажёг факел и пошёл быстрее. Через несколько минут показалась развилка. Три дороги расходились в разные стороны, крестом лежали перед ним. Рене задумался. Он всегда ходил в восточном направлении. Но сегодня это было опасно. На востоке - Большая земля, бывшее Орское княжество. Тому, кого выбросили умирать в Сар, пути туда нет. Кроме того, если за ним идут, то искать его будут, вероятнее всего, там. Красивые сказки о Большой земле знает каждый воспитанник Сарского приюта.
        Факел догорал. Наконец Рене решился. Повернув на восток, он прошёл около восьмидесяти шагов, пока факел не потух окончательно.
        Тогда мальчик вернулся к перекрёстку. “Они могут идти по запаху факела, - думал Рене, - Он ещё долго будет ощущаться. Тогда они должны свернуть на восток. Если они поймут, что я их обманул, то вернутся сюда. А понять они могут. Этот чужак - просто ищейка какая-то. Тогда они пойдут в противоположную сторону. То есть, вероятнее всего - на запад. Значит, надо идти на север. Без огня. И уже никаких следов не оставлять”.
        Рене поморщился. Он знал, что северная дорога опускалась всё ниже и ниже под воду. Иногда даже приходилось плыть. Идти на север значило окончательно вымокнуть и замёрзнуть. Кроме того, Рене никогда не доходил до конца ни на север, ни на запад. Что ждёт его на выходе из подземелья - он не знал.
        Погоня
        - Быстрее, черви! Что Вы копаетесь? Тому, кто его догонит, подарю жизнь! - чужак вскинул свой меч. Бледно-синяя змея холодного пламени обвила лезвие, соскользнула с него и молнией ударила в потолок, выбив из него несколько небольших камней и породив долгий протяжный рокот эха. Черви - Адан, Храп и Кол, - разом споткнулись от вспышки. Адан от испуга упал и некоторое время бежал по-собачьи, на четвереньках, воя от ужаса и не решаясь подняться. Они уже ничего не соображали. Чужак, напротив, выглядел ничуть не уставшим. Он был сосредоточенным, обеспокоенным и злым. Очень злым! В его тёмных глубоких глазах плескалась холодная ярость. Один его взгляд гнал преследователей по следу как свору голодных псов. - Вперёд! Я чую его! Он уже близко. Вперёд. Быстрее. Ещё быстрее, ну!
        Время от времени он вскидывал меч, и неистовая синяя молния освещала взмокшие спины преследователей, подгоняя их, словно кнут. Впрочем, быстрее бежать они всё равно не могли, и подгонять их было не нужно. Их гнал вперёд ужас. Дикий животный страх перед лютым жестоким чародеем.
        Неожиданно колдун остановился и принюхался.
        - Стойте. Отойдите назад, не мешайтесь под ногами, потные свиньи, - он шагнул вперёд и снова принюхался. - Ага, кажется, пахнет жаренным. Здесь он зажёг огонь. Ну, теперь ему от меня никуда не деться. Эй, вы, вперёд. Он уже рядом.
        Погоня вылетела на перекрёсток и остановилась в нерешительности. Храп, Адан и Кол рухнули от усталости на четвереньки и тряслись крупной дрожью. Адан потерял в погоне один башмак и теперь растирал кровоточащую распухшую ступню. Чародей вскинул меч и осмотрелся в его неровном холодном свете. Не больше секунды понадобилось ему, чтобы разгадать загадку, которую оставил Рене.
        - Он был в восточном туннеле и вернулся. Нам нужно прямо. Поднимайтесь, псы.
        Тем не менее, поднять мальчишек было не так-то просто. Погоня продолжалась так долго, что вконец истощила их. Остановившись, преследователи сбили дыхание, и им понадобилось не меньше минуты, чтобы встать на ноги. Поднявшись, они обречённо поплелись к северному туннелю. В этот момент синяя молния, хлестнувшая всех троих по ногам, добавила им прыти.
        Рене тоже не мог быстро передвигаться. Он шёл уже по грудь в холодной воде, держа книгу и мешок над головой. Неожиданно он нащупал ногами ступеньку, а через некоторое время - ещё одну. “Вроде лестница какая-то”, - подумал мальчик, упрямо двигаясь вперёд. Теперь вода доходила ему только до щиколоток. Он так устал и замёрз, что ему было уже всё равно.
        Достав спички, он снова зажёг факел. Руки не слушались Рене, и, когда он убирал спички в мешок, уронил их в воду. Тихонько чертыхнувшись, Рене поднял коробок, вылил из него воду и сунул в мешок. Огонь высветил узкий длинный зал. Да, это был уже не подземный проход, не нора, а зал. По краям его стояли алебастровые статуи, белые и прекрасные. Все они изображали женщин, одетых в воинские доспехи. Казалось, они выстроились здесь в почётном карауле и приветствовали Рене.
        Рене был настолько удивлён, что просто остолбенел. Разинув рот, он медленно двинулся вперёд. Он шёл и шёл, огонь факела мерцал и метался, и Рене казалось, что эта прекрасная стража шевелится в неровном свете, молча провожая его глазами. Через каждые сорок-пятьдесят шагов была невысокая ступенька, расходящаяся широким полукругом. На каждой ступеньке стояло по пять статуй с каждой стороны.
        Факел догорел. Но темнее не стало. Казалось, что статуи освещены каким-то невидимым источником света. Несколько часов понадобилось Рене, чтобы выйти на самый верхний уровень этого удивительного зала. Статуи по бокам кончились, но прямо перед собой Рене увидел два гигантских изваяния. Две одинаковые женщины, зеркальное отражение друг друга, стояли перед ним. Вырезанные из того же материала, что и статуи, они стояли справа и слева от прохода, протянув к Рене руки в жесте, отгоняющем силы зла. За это время Рене так и не закрыл рта. С трепетом глядя на изваяния, поражённый и буквально подавленный их величием, Рене прошёл между ними и остановился перед тяжёлой закрытой дверью.
        Сзади внизу мелькнула вспышка, и Рене услышал звуки погони. Он словно сбросил с себя наваждение и тут же различил сопение, хлюпанье и топот мокрых ботинок по лестнице. И голос. Этот голос гнал преследователей прямо на него. Рене бросился к двери и толкнул её, но та была заперта. Поняв, что он в ловушке, Рене просто сел на пол. Он так устал, что ему уже всё было безразлично.
        Следующая вспышка сверкнула ближе, и в её свете чародей разглядел Рене. Подняв меч, он торжествующе расхохотался.
        - Вот ты где, щенок. Ату его, мои собачки!
        Храп и Кол взвыли, почуяв добычу, и рванулись к нему. А впереди всех, хромая, в одном башмаке на левую ногу, мчался Адан. В его глазах Рене успел заметить страх, отчаяние и ненависть. Рене понял, что именно ненависть гнала его вперёд. Адан был уже совсем близко. Рене успел рассмотреть разбитую верхнюю губу, которая делала его улыбку похожей на волчий оскал.
        Вдруг Адан взвизгнул и… пропал. Храп и Кол вытаращили глаза от ужаса, остановились и попятились. К ногам Рене подкатился ботинок. Грязная приютская одежда оседала тут же кучей тряпок. Преследователи в панике метались между Рене и чужаком, не решаясь двинуться вперёд. Колдун молча остановился, не доходя несколько шагов до каменных гигантов, и опустил меч. Он, казалось, был растерян и озадачен. По вещам Адана будто прошла дрожь, они сжались и исчезли. Гигантские изваяния светились странным оранжевым светом, а их руки обволакивала яркая аура.
        - Проклятье, - устало и как-то безразлично произнёс чужак и злобно взглянул прямо в глаза Рене. - Наш поединок не закончен. Он даже ещё как следует не начат, щенок. Но сегодня тебе повезло. Празднуй победу, пока можешь, дурачок!
        Резким движением набросив плащ на плечо, он развернулся и пошёл, не говоря больше ни слова. Храп и Кол, озираясь со страху, шлепали за ним, стараясь не отстать.
        Прошло около получаса. Каменные изваяния погасли. Двери беззвучно отворились. Рене встал и вошёл.
        На лестнице
        Свет обрушился на Рене со всех сторон. Он стоял на самом краю тесной каменной площадки, расположенной на склоне горы. Прямо от его ног начиналась узкая крутая лестница без перил, вырубленная в скалах. Лестница вела вниз, в долину, которая раскинулась под ним. Стоило Рене сделать первый шаг, как двери, также беззвучно, закрылись. С этой стороны они были совершенно незаметны. Если бы Рене только что не вышел из них, он ни за что не поверил бы, что здесь вообще есть проход сквозь скалу.
        Наступил тёплый осенний вечер. Солнце клонилось к закату, приближаясь к горной гряде слева от Рене. Он очень устал и проголодался. События последних дней заставили его забыть о еде. Теперь голод навалился на него со всей силой. Рене сел и стал развязывать мешок. Узел туго затянулся, намок и никак не хотел поддаваться. Наконец, мальчику удалось его одолеть.
        Оглядев содержимое мешка, Рене пришёл в уныние. Хлеб, который ему дал Адан, исчез без следа. Девять монет из пятнадцати - тоже. Впрочем, Рене нимало этому не удивился. Сухари намокли и слиплись. Некоторые ещё и раскрошились, образовав малоаппетитный ком. Книга, к счастью, вымокла только снаружи. Она была плотно закрыта и застёгнута на кожаные ремешки, поэтому вода не попала внутрь.
        Как бы Рене не спешил, он должен был перекусить и обсохнуть. Впрочем, спешить ему сейчас было некуда. Поэтому он разделся и разложил всю одежду на скалах, согретых лучами заходящего солнца. Также он поступил и с оставшимися сухарями. Отломив от тестяного кома большой кусок, он отправил его в рот, а остальное размазал тонким слоем по скале, чтобы тоже высохло.
        Книгу Рене открывать не стал. Он знал, что кожа, высыхая, может сжаться, и боялся повредить её. Спички пострадали очень сильно. Вылив из коробка воду, Рене отобрал пять штук, на которых остались следы фосфора, и аккуратно разложил их сушиться, каждую отдельно. Остальные спички он выкинул. Разложив таким образом все свои вещи, он повалился на большой чёрный камень, согретый солнцем, и стал наблюдать, как от них повалил пар.
        То ли усталость сыграла с ним злую шутку, то ли нервное напряжение последних дней, только Рене очнулся в темноте. Солнце ушло за горизонт. Лишь узкая полоска зари алела далеко на северо-востоке.
        Занимался следующий день, но до света было ещё далеко. Камень источал могильный холод. Рене продрог до костей. Вскочив, он первым делом бросился к своей одежде. Одежда высохла, но была холодной и задубела. Тем не менее, Рене оделся. Ему стало немного теплее. Всё ещё трясясь от холода, он решил развести огонь. Под рукой ничего не было для костра, и Рене решил использовать факелы. Собрав просохшие спички, он поджёг бересту.
        Факелы давали свет, но не тепло. Чтобы не терять зря времени, Рене собрал свои высохшие вещи и уложил их в мешок. Ухватившись за книгу, мальчик почувствовал, что обложка стала твёрдой, как камень. Рене положил мешок на землю и попробовал расстегнуть застёжки. Около получаса он тщился открыть их. Безрезультатно. Ссохшаяся кожа стала крепкой, как железо, и не думала поддаваться. Борьба утомила и согрела Рене. Обломав два ногтя, он с досадой бросил книгу в мешок. Как есть, не раскрывая.
        Белёсый сумрак ещё не разогнал, а только слегка рассеял тьму. Небо на востоке разгоралось широкой светло-серой полосой, которая ещё не начала розоветь. Костёр догорал. Рене взглянул вниз. Долина просыпалась, блестя от утренней росы. В этот предрассветный час сквозь лёгкий сумрак тумана она казалась серебряной. То тут, то там зажигались огоньки. Яркими светлячками переползали они с места на место, собирались в стайки и снова рассыпались по утреннему серебру. Закинув поклажу на плечо, Рене начал спуск.
        Ступени, вырубленные в скале, были предназначены явно не для мальчика. Рене приходилось не то идти, не то прыгать со ступеньки на ступеньку. Временами лестница спускалась довольно полого, а временами, особенно на разворотах, резко шла вниз. Тогда ему приходилось разворачиваться и сползать на животе, рискуя сорваться под уклон. Вскоре небо окончательно рассветлелось, и Рене почувствовал себя совсем уверенно. Больше половины спуска было пройдено.
        Долина лежала у его ног, сонная и прекрасная, и Рене подумал, что вот так, наверное, видят мир птицы. Горы здесь были не такими крутыми, как вверху. Появились растения. Сначала трава, а затем, почти сразу - кустарник и даже небольшие деревья. С рассветом Рене вышел на широкий отлогий откос. Лестница превратилась в дорогу, которая вилась по каменистой осыпи между исполинских валунов, величественно лежавших на склоне. По краям дороги росли яблони. На некоторых из них Рене заметил яблоки.
        Рене остановился. Он впервые в своей жизни видел фрукты. Когда-то давно, просиживая в библиотеке с очередным книгочеем, он видел такие плоды на картинке в одной книге, и, вроде бы, они должны быть съедобны. Но как их готовить? Можно ли их есть сырыми? Рене долго не решался попробовать, а затем подошёл и сорвал один. Он держал в руке яблоко дикой лесной яблони. Осторожно понюхав его, Рене откусил небольшой кусочек. Вкус превзошёл все его ожидания. Он съел его и решил нарвать ещё. Но остальные плоды росли выше, и Рене пришлось лезть за ними на дерево.
        - Эй, ты кто? - окликнул его сзади звонкий голос.
        Рене оглянулся и спрыгнул. Перед ним стояла девочка, на вид лет тринадцати. Худенькая, с густыми светлыми волосами, заплетёнными в две косички, и выгоревшей на солнце чёлкой. На ней было жёлтое платьице и серенькая вязаная кофточка, местами протёртая до дыр и аккуратно заштопанная. Колени у девчушки были расцарапаны и смазаны каким-то составом. В глазах светилось что-то доброе и любопытное. По всему её облику было видно, что она не была домоседкой.
        - Я - Рене. А ты кто?
        - А я - Сайка. Но часто меня зовут Стрелка. Меня так папа прозвал. Он говорит, что если где-нибудь на свете есть приключение, то я обязательно его найду. Мой папа - кузнец. А ты что тут делаешь?
        - Я? Ем. - Рене протянул ей яблоко. - Ты, случайно, не знаешь, это можно есть?
        - Можно, - рассмеялась Сайка. - Эти яблоки ничьи. Они дикие. Только они невкусные.
        - Невкусные? - Рене был озадачен, - Какие же тогда вкусные?
        Издалека послышалось какое-то не то пение, не то молитва.
        - Ой, уже идут. Давай спрячемся и посмотрим, - затараторила Сайка.
        - Кто идёт? - испугался Рене.
        - Люди. Люди из долины. Вчера бабушка сказала, что старая Хирна прервала свою песнь. А сегодня ночью на юге в горах видели звезду. Значит, великан идёт. Вот я и убежала из дома, чтобы посмотреть на великана.
        - Какая Хирна? Какой великан?
        - Ты что, не знаешь? Когда Хирна смолкает, можно поднять Покрывало и войти в долину. А когда-то давно было видение, что однажды с рассветом великан, Великий Воин придёт в долину и зажжёт звезду на юге. Этот великан победит Архота. Вчера вечером Хирна неожиданно умолкла, а ночью люди увидели свет в горах. Все страшно перепугались и собрались встречать великана. Меня оставили дома, но я убежала. Хотя я и не верю в эти сказки. Я залезала по Лестнице Великана на самый верх и всё там рассматривала. Нет там никакого Покрывала. И двери тоже нет. Лестница просто кончается, и всё… ой, идут. Скорее, прячься!
        Сайка поволокла Рене к какому-то кусту и буквально бросила на землю. Из-за ближайшего валуна медленно выходила странная процессия. Её возглавляли три старца с длинными бородами до пояса. Они несли в руках жезлы, богато украшенные золотом и драгоценными камнями, и пели какие-то гимны. За ними важно выступали шесть мужчин, каждый из которых нёс знамя. В такт их шагам знамёна слабо колыхались в неподвижном утреннем воздухе.
        Следом шествовали восемь воинов, которые несли на плечах чёрный бархатный подиум. На подиуме лежал богато украшенный меч, наполовину вложенный в золочёные ножны. Меч действительно был рассчитан на гиганта. Его длина, по крайней мере, втрое превышала рост взрослого человека. И, хотя носильщики не были слабыми, видно было, что ноша даётся им с большим трудом. Замыкали процессию музыканты и все жители долины, кто пожелал прогуляться к горам в столь ранний час. Торжественно и как-то печально процессия прошла мимо.
        Рене поднялся и отряхнул опавшие листья с колен.
        - Пойдём, - хмуро произнёс он. - Нет там никакого великана.
        Сайка
        Рене не умел дружить. Просто у него никогда не было друзей. Тем более, девчонок. Поэтому Рене шёл молча. Сайка, наоборот, носилась вокруг широкими кругами, прыгала на одной ножке, шла перед Рене задом наперёд, размахивала руками и щебетала, щебетала, щебетала… а иногда вдруг начинала петь. Через полчаса Рене начало казаться, что вокруг него носится не одна, а десяток юрких говорливых Стрелок.
        Когда они спустились в долину, Рене уже знал, что Сайка - дочь кузнеца. Что живёт она с отцом и старенькой бабушкой, которая знает очень много разных интересных историй. Что Сайкин отец - очень хороший мастер, лучший на всю долину, и люди его очень уважают. Про него даже говорят, что он может ковать магическое оружие, но это неправда, потому что у него нет ни одной магической книги. Вообще-то, Сайкин отец не любит делать оружие, но если для доброго дела, то сделает. Это он сделал тот большой меч для великана, только великана всё нет, а Хирна уже совсем старая. Говорят, когда она умрёт, Покрывало может исчезнуть.
        - Покрывало - это вовсе не покрывало, а заклинание такое.

        Давным-давно, когда Хирна была молодой, на страну опустилась тьма. От этой тьмы земля стала бесплодной, а вода - горькой. Тогда Хирна стала петь заклинание, и тьма отступила. Пока Хирна поёт, никакое зло не может пройти сквозь Покрывало. Выйти может, а войти - нет.
        Слушая Сайкину трескотню, Рене чувствовал, что вокруг всё начинает плыть. Он пытался сосредоточиться, но у него разболелась голова. Теперь они шли со Стрелкой через деревню, мимо небольших ухоженных домов с великолепными палисадниками, в которых отцветали последние осенние цветы. Взрослые работали на земле, возделывая и лелея её. Стайки детей играли на улице, что-то рисуя веточками в придорожной пыли.
        - Некоторые люди ушли из долины. Кто - по торговым делам, кто - просто так. Из тех, кто задержался снаружи надолго, никто не пришёл обратно, Покрывало Хирны уничтожило их, потому что они заразились тьмой и хотели принести её в долину в своём сердце. Поэтому теперь люди боятся и не выходят. А снаружи долину вообще нельзя увидеть и люди, наверно, совсем забыли о её жителях.
        Она, Сайка, живёт очень долго, целых тринадцать лет, и за это время никто не прошёл через Покрывало. Они с подружками даже игру такую придумали: “Тот, кто первый встретит человека оттуда, тот и победит, только никто не победил. Потом всем надоело, перестали встречать. А ты не встречал человека оттуда? Вот было бы здорово встретить! Ты бы тогда победил”.
        Послышались ритмичные негромкие удары молота о наковальню. Пройдя через сад, они вышли на берег быстрого говорливого ручья к небольшой закопчённой кузнице, построенной около одноэтажного бревенчатого дома с двускатной крышей. На крылечке сидела пожилая женщина с волосами белее снега и раскладывала какие-то пряные травки. Рене и Сайка вошли в кузницу. Высокий тёмный человек положил молот и обернулся.
        - Это я прошёл через Покрывало Хирны. И мне некуда больше идти, - сказал Рене.
        Сайка ойкнула и села.
        В долине
        Через полчаса, умытый и одетый во всё чистое, Рене сидел за столом и завтракал вместе с семьёй кузнеца. Сладкая каша с черносливом, маслом и молоком, пирожки и фрукты. Не так уж и много, но для изголодавшегося мальчика это был целый пир. Когда завтрак закончился, все взгляды обратились к Рене.
        Рене начал свой рассказ. Сайка смотрела на него во все глаза и ловила каждое слово. Однако и для взрослых его повесть была удивительной и невероятной. Больше всего кузнеца заинтересовал колдун. Он попросил Рене описать его очень точно.
        - Странно, - задумчиво произнёс он, - по всем приметам, это - Архот. Но Архот должен быть стар. Очень стар. Ему ведь гораздо больше лет, чем Хирне. А мы-то надеялись, что он умрёт своей смертью. А меч этот мне знаком. Много лет назад пришёл сюда путник и попросил выковать меч для борьбы с Архотом. Огромной силой наделил я тогда это оружие. Ар-Рихат его имя, Дух мести. Плохо, если он в тех руках, против которых был создан. Вероятно, сегодня - это самое сильное магическое оружие в Ароле. Пожалуй, только один меч может обладать большей силой. Правда, никто не знает, можно ли его достать. И что будет, если и он окажется в руках Архота. Больше об этом может знать только Хирна.
        - А кто такой Архот? Откуда он взялся? И почему он преследует меня?
        - История Архота начинается с истории Хирны и её старшей сестры Релины. - подала голос старая женщина, - Обе - дочери могущественного мага. Две величайшие волшебницы ушедшей эпохи, две сестры, родившиеся в один день и час, но Релина - на двенадцать минут раньше.
        Равные в своем могуществе, Хирна и Релина во всём стремились помогать людям, творившим добрые дела. Они никогда не вмешивались в дела людских правителей, не мешали, но и не помогали им. Их помощи ждали те, кто создавал великие и уникальные вещи. Скульпторы, учёные, архитекторы, художники, музыканты. Только Хирна была осторожна и недоверчива, считая, что целеустремлённый человек и сам достигнет всего, чего хочет, а Релина легко верила людям, иногда награждала их способностями и силой, которые доступны не каждому магу. Однажды сёстры поссорились, и пути их разошлись.
        Хирна ушла на север, создала эту плодородную долину, окружила её неприступными горами, и лишь несколько тропинок вели сюда. Люди, пришедшие за ней, добывали хлеб свой трудом своим, и свершения их невелики. А слава Релины росла очень быстро, как и слава людей, которым она благоволила. И вот настал день, когда Релина пала жертвой собственного легковерия. Доподлинно неизвестно, что же на самом деле с ней произошло, но когда её не стало, множество людей, отучённых ею от труда, долгое время не знавшие никаких лишений и забот, стали бороться за первенство в созданной и теперь разворовываемой ими стране.
        Особенно старались трое. Их настоящие имена неизвестны людям. Самый сильный из этой троицы получил прозвище Архот - убийца духа. Он ненавидел и презирал любой труд и всех, кто был трудолюбив, кто работал, не покладая рук, стараясь сделать жизнь лучше. Он менял устремления человека, уводя его на путь стяжательства, продажности, измены. Основным оружием Архота были деньги. Он раздавал их щедро, и люди легко брали их, но всё, что они взяли, шло им только во вред.
        Коротка была их жизнь и печален конец. Всё, что было создано с помощью денег Архота, либо разрушено, либо разорено, либо пришло в запустение. Говорят, что у него даже сердце из серебра, как монета. И каждый раз, когда он даёт кому-нибудь деньги, он отдаёт частицу своего чёрного сердца. Именно эта частица проникает в душу человека, подчиняет себе его волю, открывает путь предательству. А подчинив, возвращается к Архоту, унося с собой душу человека.
        Архот поработил всю западную часть государства и однажды напал на долину. Он - могучий чародей, и главное его оружие - предательство. Многие сражались против него. Все они погибли или изменили нам. Тогда Хирна закрыла вход в долину магическими чарами, которые люди прозвали Покрывалом Хирны. Оно непроходимо для любого зла, которое человек несёт в своём сердце. Армия Архота не смогла пройти через него, и вынуждена была отступить.
        Но колдовство не может уничтожить его самого. Кроме того, оно сильно мешает всем жителям долины. Многие семьи оказались разделёнными Покрывалом. Однако, пока Архот жив, только Покрывало спасает нас от его козней. За пределами долины зло множится и сила Архота растёт. Никто сейчас не может противостоять ему. Хотя пророчество гласит, что победить его можно. Только сможет это сделать лишь тот человек, в сердце которого смешалась кровь четырёх магов, в руках - сила трёх воинов, сражавшихся за правое дело, а в имени - тепло огня и сила воды.
        - Значит, его легко найти. Ты мне раньше этого не говорила. У него должно быть особенное имя, - обрадовалась Сайка. - Интересно, какое? Огневода? Или Водогонь? Давайте быстренько найдём его и пойдём Архота воевать.
        - Не тараторь, Стрелка. У него действительно должно быть особенное имя. На древнем языке Аролы Водогонь - Чиару. Именно так Хирна назвала своего первого сына. Он ушёл на битву с Архотом и не вернулся. После его гибели и появилось Покрывало Хирны. Много лет прошло с той поры. Архот уничтожил всех магов и волшебниц за Покрывалом, а теперь охотится за всеми, кто носит священное имя. Матери больше не называют им своих детей, Архота боятся. Так что, Сайка, очень нелегко найти теперь человека с таким именем. Тем более - волшебника в пятом поколении… Что с тобой, Рене?
        - Я? А… а можно мне увидеть Хирну?
        - Только если она сама этого захочет. Она мудра, и многое видит глазами мага. Она прозревает прошлое и предвидит будущее. Её советы опасны.
        В этот момент в дверь постучали. Кузнец отворил. В проёме стоял человек с длинной седой бородой, одетый в чёрное. Это был один из трёх старцев, возглавлявших утреннюю процессию. Только теперь у него не было жезла. Церемонно поклонившись всем присутствующим, он обратился к Рене:
        - Хирна ждёт тебя, Чиару из Сара. Она просит вернуть ей книгу её сына.
        Волшебница
        Весть о том, что из-за Покрывала пришёл Чиару, который убьёт Архота, вмиг распространилась по всей долине. Слухи летели от одного дома к другому как искры на пожаре, обрастая самыми невероятными и фантастическими подробностями и собирая людей. Поэтому, когда Рене спускался с крыльца, жители долины двумя рядами стояли слева и справа от дороги, освободив для него проход.
        Впереди, с видом напыщенным и важным, шествовал старец, за ним - Рене и Сайка, которая после всего, что произошло, не отставала от него ни на шаг. Девочка притихла и испуганно озиралась по сторонам. Кузнец не пошёл с ними. Сразу после разговора он направился в свою кузницу, и теперь чистые и звонкие удары молота доносились им вслед.
        Толпа бурлила и волновалась впереди, однако, стоило им приблизиться, всё стихало. Напряжённые взгляды, полные робкой надежды и недоверия, провожали их. Ох, не был Рене великаном, которого ждали столько лет, совсем не был. Обыкновенный мальчик шёл сейчас среди людей для того, чтобы спасти их от могучего и грозного врага. Разве такое возможно? Что он может сделать? Они встречались только один раз, и он едва ушёл живым. Его спасло чудо, колдовство Великой Хирны. Рене было немного не по себе, а Сайка совершенно растерялась, прижалась к мальчику и взяла его за руку.
        Они подошли к белому каменному дому с колоннами, стоящему в самом центре посёлка. Дорожка, выложенная жёлтым камнем, привела их к высоким тёмным дверям, которые сами собой беззвучно распахнулись при их приближении. Проводник остался стоять у дверей. Сайка и Рене вошли одни.
        Здесь царил полумрак, который скрывал очертания стен, поэтому изнутри дом казался значительно меньше, чем снаружи. В доме было всего одно помещение, слабо освещённое четырьмя массивными бронзовыми светильниками, стоящими на полу. Они больше чадили, нежели давали свет.
        В глубине зала, поднятое на несколько ступенек, стояло кресло. В кресле сгорбилась небольшая сухонькая старушонка. Она была такой дряхлой, что Рене затаил дыхание, подходя к ней. Казалось, что она сейчас развалится от одного колебания воздуха. Старушка постоянно бормотала что-то себе под нос. У неё был вид совершенно безумной женщины, только глаза, чистые и ясные, казалось, просвечивали его насквозь. Сайка робко подошла и встала рядом с Рене. Хирна закашлялась, но ни на секунду не прервала бормотания. Рене развязал свой мешок, достал книгу и протянул ей.
        Едва Хирна коснулась книги, в зале вспыхнул яркий свет. Казалось, стены мгновенно раздвинулись. Сайка вскрикнула, а Рене, ослеплённый, зажмурил глаза.
        - Спасибо, что принёс книгу, - произнёс чистый светлый голос. Рене осторожно открыл глаза, а потом распахнул их от удивления ещё шире. Перед ним стояла высокая молодая женщина, одетая во всё белое. Она была удивительно похожа на те два изваяния, которые Рене видел в скале. И одновременно - на женщину из его детского сна.
        - Кто ты? - пролепетал удивлённый Рене.
        - Я - Хирна. Ты вернул мне книгу, а с ней - и большую часть моей силы. Для Архота это - сильный удар. Почему-то он решил не брать книгу сам, а поручил это мальчишке из приюта. То ли что-то задумал, то ли просто перемудрил. А возможно, боялся, что за ним следят. Хотя чего ему бояться? Но об этом потом. Подойдите поближе, я рассмотрю вас… Ты, Чиару, очень похож на моего сына.
        - Почему ты называешь меня Чиару? Ведь меня зовут Рене.
        - Потому, что это имя дала тебе при рождении твоя мать. Имя Рене тебе дали люди, которые нашли тебя, когда Архот убил её. Узнав, что Архот ищет их, твои приёмные родители тайно отвезли тебя в Сар. Они спасли тебя и поплатились за это жизнью. Но и Архот был сбит с толку. Он даже предположить не мог, что тебя укрыли от него в самом сердце его владений. Ты - наша последняя надежда. Он искал тебя десять лет. И нашёл. А найдя, быть может, сделал грубейшую ошибку. Эта его ошибка - наш единственный шанс. Покажи свои деньги, Чиару!
        Рене, порывшись в карманах, достал все свои оставшиеся сбережения - шесть монет, и, сложив их горкой в ладони, протянул Хирне. Волшебница вытянула левую руку ладонью вниз и пропела несколько слов. Пять монет, звякнув, тут же прилипли к руке. Шестая осталась лежать не пошелохнувшись. Зажав монеты в руке, Хирна вернула их Рене. Затем указала на ту, что осталась неподвижной:
        - Вот оно, чёрное сердце Архота!
        Монета
        Сайка во все глаза с ужасом смотрела на монету, а Рене с горечью думал, что всю свою жизнь он мечтал иметь маму и папу, а теперь оказывается, что у него их было даже по-двое. И что все они, умные, красивые, взрослые люди любили его и даже погибли, защищая. Всю свою сознательную жизнь он мечтал, чтобы взрослые подарили ему частичку своей души, немного простого человеческого тепла. А оказывается, всё это у него было, было в избытке, и было бы сейчас, если бы не этот проклятый колдун с серебряным сердцем, которое он по кускам раздаёт каждому желающему направо и налево, обращая людей в рабов.
        - Никаким способом нельзя избавиться от этой монеты, - продолжала Хирна. - Её нельзя отдать, нельзя разменять, потерять, выбросить или уничтожить. Эта монета не принадлежит своему хозяину. Она подвластна только Архоту! Каждый раз, когда человек, имеющий такую монету, что-нибудь покупает или просто отдаёт её кому-нибудь, монета возвращается к тому, кому её дал Архот.
        Видишь, даже я, используя всю свою магию, не смогла забрать её у тебя! И каждый раз, возвращаясь, монета проходит через сердце человека, оставляя на нём свой серебряный след. Со временем сердце человека одевается в серебряную броню. И тогда уже ни людские страдания, ни чужая боль больше не беспокоят его. Человек становится жестоким, холодным, расчётливым.
        Велик, ох, велик соблазн, воспользоваться ей. Она одна делает человека безумно богатым. Все богатства мира в его руках! Но расплата неминуема! И ещё один раб Архота покорно падает к ногам своего господина.
        - Но что я могу сделать с ней?
        - Победить Архота. А заодно - и всех остальных.
        - Остальных???
        - Конечно. Архот - не единственный. И серебряное сердце, которое бьётся в его груди - не его сердце. Часть этой истории я знаю. Кое о чём догадываюсь. Что-то от меня скрыто. Я расскажу эту легенду так, как она видится мне.
        Когда-то давно, трое презренных людей - нищий, монах и торгаш, заполучили магический камень Хут и стали ссориться, пытаясь разделить его меж собою. Никто не хотел уступать другим. Камень этот даёт людям силу великую, добрым людям - добрую, а злым людям - злую, ибо сила его - в воле человека. Долго, ох, долго несли они камень, долго ругались, дрались и ссорились из-за него. И чем больше они злились и ссорились, тем больше зла давал волшебный камень каждому из них.
        На третий день пути так пропитались они злом от камня, что стали великими во тьме. А на четвёртый день повстречали они могучего волшебника, в сердце которого боролись добро и зло, любовь и ненависть. Велик был маг, и всё, что угодно, было в сердце том. Обменяли презренные камень на сердце мага великого, а, обменяв, - разделили. Каждый получил то, что хотел. Маг - камень, нищий - деньги, торгаш - власть. А что получил падший монах - про то мне неведомо.
        Да, каждый получил то, что хотел. Только не принесло это добра никому из них. Выпал камень из груди мага. И сам он окаменел тогда. А что стало с остальными, доподлинно неизвестно. Легенда говорит, что продали они сердце, да только думаю я, что неправда это. Так что видится мне, Чиару, что держишь ты в руках своих не просто чёрное сердце Архота. Это - часть сердца великого волшебника. Мага, который очень любил Аролу. Чьими трудами она была возвышена, и чьим сердцем разрушена.
        - Так значит, ужасный и непобедимый Архот - всего лишь нищий?
        - удивилась Сайка.
        - Да, - печально улыбнулась Хирна, - всего лишь нищий. Но нищий, подчинивший себе с помощью камня великое сердце. Отбери его у Архота, и он станет лишь тем, кто он есть на самом деле: бродягой и попрошайкой. А пока - он опасен, очень опасен. И борьба предстоит тебе нелёгкая, Чиару. Длинный путь предстоит тебе пройти. А возможно, и пасть на нём. Тебе понадобится всё твоё мужество. И тебе понадобится друг.
        - Эй, какой ещё друг? А я зачем? Я и есть его самый давний друг. Мы уже столько времени дружим. Так дружим, как никогда никто не дружил. - Сайка от волнения тараторила очень быстро, - Я уже большая, я справлюсь, вот увидите, справлюсь, я большая, я тринадцать лет живу. Папа говорит, что этого достаточно, чтобы соображать. Вот я и соображаю. Я очень-очень хорошо соображаю. И потом, я умею искать приключения. А это - самое-самое настоящее приключение. Я сама - сплошное приключение. А ему всё равно без меня не обойтись, потому, что я - просто эксперт по приключениям. У меня их уже столько было, всяких-всяких, - подняв влажные от слёз глаза на Хирну, она неожиданно утихла, а затем произнесла очень жалобно, чуть не плача: - Ну, возьмите меня. Пожалуйста…
        - Это не мне решать, милая Стрелка, - мягко произнесла Хирна, - проси разрешения у Рене.
        Рене, поражённый, только утвердительно затряс головой.
        - Хочешь, я тоже буду звать тебя Чиару? - спросила Сайка, размазывая по лицу мгновенно высохшие слёзы.
        План действий
        - Пойдёмте, я провожу вас, - промолвила Хирна. - Теперь, когда моя книга со мной, мне не нужно больше петь, чтобы укрыть долину. Чересчур долго я сидела взаперти. Пора и мне выйти отсюда. А вам надо отдохнуть. Немало значительных событий произошло сегодня для двух напуганных детей. Да и для меня тоже. Мне нужно привести свои мысли в порядок. Множество тёмных дел ускользнуло от моего внимания, пока я пела здесь. Вечером мы снова встретимся и вместе придумаем план нашей борьбы. А пока, спрячь монету, Чиару. Никогда её не доставай, никому не показывай, ни за что не отдавай. Помни, от этого зависит твоя жизнь. И наша тоже!
        Рене замотал монету в пояс и надел его на себя. Остальные деньги он отдал Сайке, чтобы не перепутать. Хирна обняла их за плечи и повела к выходу. Помещение разительным образом переменилось. Пол стал прозрачным, как будто застывшая волшебным образом вода. В нём был виден чудесный подводный мир. Проплывали диковинные морские животные, подводные течения лениво изгибали причудливые водоросли.
        Пол устилала желто-красная ковровая дорожка. Светильники горели ярким волшебно-белым светом, изгоняя тьму из самых потаённых мест. Помещение, раздвинутое заревом, оказалось прекрасным залом, украшенным лепниной и золотыми украшениями на стенах. Иссиня-черный потолок походил на глубокий проем в самые тайные уголки Вселенной. В этом проеме виднелись звезды, казавшиеся до ужаса близкими и настоящими.
        Двери открылись, и радостные крики людей слились в единый ликующий возглас. Все жители долины приветствовали Хирну, чудесным образом вернувшуюся к жизни. Хирна остановилась, вскинула руки, и толпа умолкла.
        - Архот должен знать, что мы принимаем бой. Но вступать в открытую драку неразумно. Сегодня вечером мы найдём способ ответить.
        Хирна опустила руки, развернулась и вошла в дом. А Сайка и Рене спустились к жителям долины. Толпа была слегка разочарована столь короткой речью волшебницы, поэтому детей встретили как героев, спасших их Хирну. Сотни рук тянулись к ним, сотни голосов что-то кричали, просили, требовали. Сотни глаз взирали на них с нескрываемым любопытством. Рене мечтал только о том, чтобы стать невидимым, но толпа не отпускала их, пока они не вошли в кузницу.
        - Я думаю, что тебе будет нужно хорошее оружие, - вместо приветствия произнёс кузнец и бросил взгляд на Сайку. - А, зная свою дочь, я думаю, что оружие понадобится и ей. На это уйдёт около трёх недель.
        - Вряд ли, - ответил Рене, - Следует признать, что в открытом бою нам с Архотом не справиться. Во всяком случае, это слишком большой риск, на который мы не имеем права. Не думаю, что Хирна изберёт этот путь. Должен существовать другой способ. Мы должны нанести Архоту удар там, где он меньше всего его ждёт. Поэтому для нас сгодятся обычные клинки, простые и удобные.
        Кузнец молча кивнул и снова взялся за молот.
        Целый день Сайка и Рене отбивались от местной ребятни, а вечером снова направились к Хирне. Волшебница встретила их на пороге и провела внутрь. Она выглядела усталой и разбитой.
        - Итак, их трое, - начала она. - Трое презренных с чужим сердцем. Двоих я вижу. Это Архот на западе, Номут - на юге и третий - на востоке. Весь сегодняшний день я пыталась открыть его тайну. Но восток сокрыт от меня. Что вы там найдёте - для меня неизвестно.
        - Но что нам делать с ними? Как их победить? - спросила Сайка.
        - Вам нужно вернуть к жизни мага, который отдал им свое сердце.
        - Но как это сделать, если у него нет сердца? - удивился Рене.
        - В том-то всё и дело. Есть два способа. Первый - найти камень. Мы знаем, что носил он этот камень в груди и жил с ним. Но помните, что даже великий маг, возрожденный таким способом, бессердечен. Вряд ли он поможет вам, если восстанет с камнем. Во всяком случае, самое страшное зло сотворил он как раз тогда, когда был без сердца. Но камень может вам помочь. Он умножит ваши силы. Поэтому найти его было бы очень кстати.
        Однако помните, что камень умножает в человеке не только хорошее, но и плохое. Так что, если найдёте камень, берегите свое сердце от зла. А сделать это будет очень трудно, так как ты, Чиару, носишь зло на поясе. Монета будет искушать тебя. Не поддавайся ей! Ты погибнешь, а с тобой - и последние наши надежды. Второй способ - вернуть магу его настоящее сердце. Но для этого вам нужно победить всех троих. А без сердца мага сделать это трудно, очень трудно.
        - А что сделает маг, когда оживет? - поинтересовалась Сайка.
        - Хм… Я думаю, что он вам поможет. Во всяком случае, я очень надеюсь, что он захочет вернуть свое сердце. Тогда он будет на вашей стороне.
        - А если нет? - осторожно поинтересовался Рене.
        - Тогда, скорее всего, вам придется бороться самим.
        - Но как?
        - Победить сердце мага. Другого пути нет. Только оно дает им силу и зло. Поэтому-то я и считаю, что Архот совершил ошибку. Он отдал тебе то, против чего ты должен бороться. Это очень сильное и опасное оружие, ещё никто не устоял перед ним, но, направив его против тебя, он стал уязвимым.
        На распутье
        Наступил поздний вечер. Сайка, как обычно, бегала вокруг и беззаботно щебетала. Рене рассеянно слушал её, медленно вышагивая по посёлку. Мысли его путались. Идя на встречу с Хирной, он надеялся, что волшебница подскажет ему, как справиться с Архотом. Но теперь выходило, что решать надо самому.
        Рене остановился и оглянулся. Идти в кузницу не хотелось. Показываться на людях - тоже. Сейчас его очень раздражали эти глаза, смотрящие на него с подобострастным восхищением из каждого дома. Поэтому он свернул с дороги и вышел огородами к ручью.
        Чистый поток весело бежал по каменистому руслу меж берегов, заросших густой зелёной осокой. Плеск воды в вечернем сумраке как-то сразу успокоил Рене. Медленно бредя вдоль воды, они с Сайкой вышли на небольшую песчаную косу, посреди которой лежал большой чёрный камень, плоская вершина которого мрачно проглядывалась на фоне полоски воды, ставшей уже почти чёрной. Он ещё хранил тепло дня.
        Рене подошёл к камню и положил руки на тёплую шершавую поверхность. Сайка с визгом и смехом влезла наверх, звала Рене и корчила ему оттуда смешные рожи. Но Рене было не до смеха. Тяжело опустившись на песок и привалившись спиной к камню, он глубоко задумался. Вволю напрыгавшись, Сайка, смеясь и тяжело дыша, спустилась с камня и села рядом.
        - Похоже, Хирна сама не знает, что делать, - хмуро проговорил Рене.
        - Почему?
        - Сама посуди. Ну, предположим, нашли мы камень. И что с ним делать? Бежать оживлять мага? Или Архота воевать?
        - К магу, конечно. С Архотом нам самим не справиться.
        - Не думаю! Маг ведь сам отказался от своего сердца. Захочет ли он вернуть его?
        - Конечно захочет. Ведь это его сердце.
        - А если нет? Ты ведь слышала, что он натворил, став бессердечным!
        - Слышала. Только мне почему-то кажется, что он должен быть с нами, ну, то есть, на нашей стороне.
        - Совсем не обязательно! Подумай, ведь вся троица сейчас живёт его злом. И потом, - Рене прищурился и в упор посмотрел на Сайку, - Вот ты бы отдала своё сердце? Променяла бы его на камень, Пусть даже самый волшебный?
        - Н-нет, - испуганно пролепетала та и проворно прижала руки к груди.
        - И я бы не променял. Ни за что бы не променял! Поэтому-то я и не верю, что маг нам поможет. Как бы ещё не помешал!
        - Но Хирна…
        - Да! Вот именно! Кажется, для Хирны куда важнее оживить мага, чем извести Архота. Зачем-то он нужен ей, этот маг! Вот только непонятно, зачем? Ведь она сама призналась, что пела всё это время и не знает, что происходит сейчас в большом мире.
        - Ну и что?
        - Как что? Ведь мы не первые, кого она посылает на эту битву! Это значит, что она всем советовала то же самое! Ей просто некогда было придумать что-то новое. Вот все и шли мага оживлять. И гибли.
        - Но ведь она же не нарочно?
        - Конечно, не нарочно. Не могла же она сына своего нарочно на смерть послать. Только Архот всё давно уже понял и наверняка там засаду устроил. Места-то лучше не придумаешь. Сиди себе рядышком, да присматривай за дорогой. Не пройдёт ли человек с камешком? Не спросит ли кто, где тут маги бессердечные валяются? И уж в любом случае, если бы боялся он мага этого окаменевшего, то за столько лет уж точно понаделал бы из него кирпичей, ступенек или подсвечников. Он ведь всё равно, что мёртвый и ответить не может. А это значит, что если туда и ходил кто-то с камнем да сгинул, то камень, скорее всего, уже у Архота. Так что искать его не нужно. Найден он давно.
        - Как, и камень у него?
        - Думаю, да. А раз так, то маг этот каменный у него что-то вроде заводной игрушки. Вставил камушек, оживил ненадолго, поиграл - и опять баиньки… не позавидуешь!
        - Что же нам делать?
        - Не знаю, - пожал плечами Рене, - Ясно одно: к магу идти нельзя - смерть. И камень искать бесполезно. А это значит, что на западе нам делать нечего. Прямо в лапы к Архоту угодим. Здесь Хирна ошибается. Но в одном она права точно. Чтобы одолеть Архота, надо победить его сердце. Битва предстоит нам нелёгкая. Она уже идёт, хотя я этого и не чувствую. Архот действительно совершил ошибку. С монетой биться надо. Вот только как? Надо легенду эту получше узнать. Только не от Хирны.
        - Может, у бабушки? - нерешительно подняла глаза Сайка.
        - Пойдём, поздно уже, - помолчав, произнёс Рене вместо ответа и поднялся.
        Вечер
        Дома их ждал настоящий пир. Бабушка испекла сладкий грушевый пирог. Тонкий аромат чувствовался за добрый десяток шагов до дома. Почуяв его, дети ускорили шаг, а Сайка радостно закричала и бросилась бегом. Рене молчал всю дорогу, но тут тоже не выдержал.
        - Стой, всё равно догоню! - весело крикнул он вдогонку и кинулся следом за ней. Они одновременно взбежали на крыльцо, с весёлым шумом застряли в дверях. Каждый хотел попасть в дом первым. Наконец, весело смеясь, они вместе вкатились в комнату, прямо под ноги к бабушке.
        - Ну-ка марш мыться и за стол! Фу, какие грязные! Где вас только носило в такой поздний час? - бабушка стояла над ними, грозно уперев руки в бока, но глаза её светились нежностью и добротой. Поэтому дети совсем не испугались.
        - Чур, я первая, - Сайка вскочила и метнулась назад. Рене встал, потирая больной бок, и кинулся, было, за ней, чтобы снова устроить свалку в дверях, но юркая Стрелка уже весело щебетала во дворе около умывальника. Стоило Рене подойти, она с визгом обрызгала его холодной водой и бросилась в дом.
        Боль в боку напомнила Рене о вчерашних событиях. Он мылся, разбрызгивая холодную колючую воду, и чуть не плакал от счастья. Впервые в жизни он встретил людей, которых не нужно было бояться. Которые отнеслись к нему с пониманием, добротой и лаской, приветили его как своего, как равного, приняли и приютили. Новые, добрые и непонятные чувства хлынули в грудь, заполнили её всю и просились назад через глаза, заполняя их слезами.
        Сейчас именно от него, Рене, зависело, что будет с этой долиной и с этими людьми, которые так понравились ему. Будут ли они свободными, или падут к ногам жестокого властелина. Нет, он ни за что не отдаст их ему. Он будет сражаться за них! За всех! До конца! До последнего вздоха! Хирна ошиблась. Она ещё может помочь. Но свою войну она проиграла. Когда и почему - не важно. Просто у него теперь нет права на ошибку.
        Сайка уже сбегала за отцом. Кузнец молча вошёл и сел к столу. Бабушка хлопотала по хозяйству, подливая всем чаю и подкладывая ещё пирогов. Рене уплетал за обе щёки. В нём боролись два чувства. Чувство постоянного голода, выработанное за долгие годы жизни в приюте, и чувство ужасной неловкости за свой голод. Впрочем, вскоре он заметил, что бабушка, глядя на него, улыбается широкой доброй улыбкой, и чувство неловкости куда-то улетучилось.
        Сайка, вымазанная по самые уши грушевым вареньем, прихлёбывала чай и по привычке болтала ногами под столом. Кузнец ел молча, глядя в свою тарелку. Казалось, мысли его витают где-то далеко. Рене поразили размеры его рук. Куски пирога казались до смешного маленькими в огромных узловатых ладонях.
        Постепенно ужин перетёк в неторопливую беседу. Рене интересовал меч, который он видел в руках колдуна, и кузнец начал печальную повесть.
        - Много лет назад пришёл в долину человек. Он попросил меня сделать ему оружие, которое может сразить Архота. Простым мечом его не убить. Каждый раз, когда обычный меч поражает его, умирает один из его рабов, отдавая жизнь за своего господина. А рабов у него много, очень много. И с каждым днём становится всё больше. И чем больше людей покоряет Архот, тем сильнее он становится. Только оружие чрезвычайной магической силы может сразить его самого, освободив всех людей, порабощённых им. Говорят, что такой меч должен быть выкован в Неугасимом Пламени. Но где взять это Пламя, и существует ли оно вообще - неизвестно. Возможно, это просто красивая легенда. Ответов на эти вопросы я не знал. Тогда я обратился к Хирне.
        Примерно через месяц человек пришёл ко мне, неся в руках плошку с огнём. Это было удивительное пламя. Плошка была пуста, но огонь горел, словно питаемый жаром преисподней. Где его взяла Хирна, я не знаю, но оно не гасло даже в воде и жгло нестерпимо. Ещё через неделю клинок был готов. Никогда до этого я не делал такого оружия, и никогда, наверно, не сделаю больше. Я вложил в него всю свою ненависть к Архоту, который незадолго до этих событий отнял у меня брата. Меч получился тонким, удивительно лёгким и гибельно острым. Одинаково легко он рубил дерево и сталь, крошил в песок самый твёрдый камень. Он словно впитал в себя всю силу волшебного огня. Пламя жило в нём, яростно обрушиваясь на каждого, против кого поднимался этот меч. Казалось, будто он сам сражается в руках своего хозяина.
        Человек принял у меня это оружие. Подняв его над головой, он произнёс: “Я нарекаю тебя Ар-Рихат - Дух мести. И обращаю на Архота, дабы низвергнуть его и иго его навеки”. После этого он ушёл и больше уже не вернулся.
        - У тебя был брат?
        - Да. В нашей долине нет болот, а значит, и железной руды. Незадолго до этих событий он уехал в Сар, чтобы продать оружие и купить железо для работы. Теперь уже никто никогда не узнает, что произошло с ним там. Он погиб совсем близко от дома. Покрывало уничтожило его, когда он возвращался.
        - А пламя? - поинтересовался Рене.
        - Пламя? Оно словно истаяло. Ещё два клинка выковал я в нём. Нет, оно не погасло совсем. Но каждый раз от соприкосновения со сталью оно точно слабело. Как будто сила уходила из него. Сейчас оно едва теплится. От него можно разве что костёр разжечь. Клинки получились слабые. Магии в них почти нет. Последний я закончил уже в обычном огне.
        И всё же Ар-Рихат - чрезвычайно сильное оружие. Пожалуй, только один меч может справиться с ним. Говорят, что такой меч рождает сама Земля. Один раз в тысячу лет.
        - А что это вообще такое, Неугасимое Пламя?
        - О! О нём мечтает каждый кузнец. И каждый кузнец ищет его всю свою жизнь. С его помощью настоящий мастер может создать уникальные творения. Говорят, что этот огонь сжигает всё и может сплавить вместе сталь и замысел человека, его сокровенную мечту. Поэтому люди, глядя на работу мастера, говорят, что он ковал её в Неугасимом Пламени. Оно горит с начала мира, и именно в этом огне сокрыта сила великих свершений. Древние предания гласят, что оружие, выкованное в Неугасимом Пламени, наверняка исполнит своё предназначение.
        Кузнец замолчал. Больше Рене ничего из него не вытянул.
        Наутро
        Рене проснулся, как обычно, рано. Солнце ещё не поднялось, но на востоке сияла широкая алая полоса зари, отражавшаяся в высоких, причудливо рваных облаках. День обещал быть ветреным. Обычно Рене сразу вскакивал, но сегодня он решил ненадолго остаться в постели. Рене было очень стыдно, но сегодня он впервые в жизни почувствовал лень и приятную истому. Тёплое чистое бельё и сытый желудок способствовали отдыху и не подгоняли его. Сладко потянувшись, он перевернулся на другой бок и смежил глаза. Но сон не шёл. Тогда он просто стал думать, лёжа с закрытыми глазами.
        В его памяти вчерашний день остался в виде каких-то неясных обрывков и коротких воспоминаний, поэтому теперь, удобно свернувшись в мягкой кровати, Рене скрупулёзно расставлял эти обрывки в единую цепочку, восстанавливая по крупицам последовательность удивительных событий. Перед его сознанием вновь прошли Хирна и все детали вчерашней встречи. “Всё-таки она очень много знает и по-своему хочет помочь, но не может, - рассуждал Рене, - И что-то она явно не договаривает. Ведь знала же она про пламя, хотя ни словом о нём не обмолвилась. Значит, либо не верит, что оно существует, либо думает, что оно не поможет. А ведь это - самое очевидное решение. Ведь пламя рядом, в кузнице”. Рене вспомнил огненный меч, который он видел в руках колдуна, и почувствовал неприятный холодок внутри.
        Неожиданно на память пришли слова кузнеца: “Пожалуй, только один меч может обладать большей силой, чем меч колдуна. Правда, никто не знает, можно ли его достать. И что будет, если и он окажется в руках Архота”. Интересно, что это за оружие?
        Рене глубоко вздохнул и открыл глаза. У него осталось впечатление, что он отвлёкся и упустил-таки что-то важное.
        - И-и-и-Эх! - Сайка подкралась абсолютно тихо и, внезапно прыгнув на Рене, накрыла его подушкой и стала со смехом мутузить маленькими острыми кулачками, - Вставай, лежебока! Солнце сейчас взойдёт. День начался.
        Рене хотел дать отпор, но от неожиданности запутался в одеяле и свалился на пол. Торжествующе взвизгнув, Стрелка вскочила на ноги, бросила в него подушкой и выбежала из дома. Рене долго и смешно дрыгал ногами. Наконец, ему удалось выпутаться, и он, как был, в одних трусах, бросился следом. Сайка шумно плескалась возле умывальника. Увидев Рене, она тут же плеснула на него холодной водой и со смехом бросилась прочь. Это было уже слишком.
        - Эй, ты забыла подушку, - глухо сказал Рене голосом, не предвещавшим ничего хорошего, и кинулся в погоню за обидчицей.
        Рене раньше видел, как бегают девчонки, выворачивая наружу ноги и смешно поджимая согнутые в локтях руки. Но догнать Стрелку оказалось делом нелёгким. Сайка бежала абсолютно свободно и раскованно, на полной скорости закладывая фантастические петли. Помимо своей воли Рене залюбовался ей. Пару раз она подпрыгивала, делала переворот в воздухе и резко меняла направление. Мальчик по инерции пролетал мимо.
        Несмотря на преимущество в возрасте, за пятнадцать минут погони ему так и не удалось ни разу схватить её, и Сайке досталось-то всего три раза подушкой, да и то вскользь и не больно. Наконец они утихомирились.
        - Ничего себе, с добрым утром. Ты всех так будишь? - осторожно поинтересовался Рене, когда они возвращались назад.
        - He-а. Только друзей… - хитро прищурилась Сайка, - Давай сюда подушку.
        - Хм. Тогда я знаю, что на свете опасней всего, - засмеялся Рене, протягивая Сайке рваную и наполовину выпотрошенную наволочку, из которой в разные стороны торчали перья.
        - Что?
        - Быть твоим другом… Но я опасностей не боюсь. - Рене расплылся в широкой улыбке. Синяк под левым глазом несколько портил её, но Сайка не обращала на такие мелочи внимания. Она весело засмеялась, затем неожиданно вспыхнула и отвернулась.
        - Иди, умойся, - тихо сказала она, - Вон, бабушка молоко несёт. Скоро будем завтракать.
        Книга 2


        Зима
        Прошла неделя, другая, третья… Всё это время Рене пропадал в кузнице и почти не видел Сайку днём. Он работал. Подмастерьем. В его обязанности входило раздувать горн большими кожаными мехами. Меха были так велики, что Рене просто вставал на них, брался за верёвочное кольцо, свисавшее с потолка, и начинал раскачиваться, как на качелях. Качаться надо было долго, иногда минут двадцать. Поначалу у Рене после такой качки сильно болели все внутренности, но вскоре он привык.

        Наконец, заготовка раскалялась до нужной температуры. Кузнец брал её большими щипцами с длинными чёрными ручками и клал на наковальню. Перехватив щипцы в левую руку, он брал правой рукой молоток, обивал с заготовки окалину и начинал стучать по ней, указывая, куда нужно нанести удар. Рене хватал молот и, вкладывая в удар всю силу, бил, замахиваясь через плечо, стараясь попасть точно в то место, куда указал кузнец.
        Надолго его не хватало. Некоторое время спустя он буквально валился под наковальню. Тогда кузнец брал у Рене инструмент и продолжал работать один, нанося мощные точные удары. Казалось, что он никогда не устанет. А Рене на четвереньках отползал в сторону, дрожащими руками черпал тёплую солёную воду из деревянной кадки и жадно пил. Напившись и немного передохнув, он как одержимый снова и снова подходил к молоту, и всё повторялось сначала.
        Приходил посланец от Хирны. Церемонно откланявшись, оделив приторно-сладким вниманием каждого из присутствующих, он с почтением просил Чиару, принёсшего радость выздоровления Великой Хирне, прийти к волшебнице за огнём. От этой словесной карамели у Рене стало кисло во рту. Сам не зная почему, он отказался.
        Кузнец посмотрел на него внимательно, слегка приподняв удивлённо брови, но ничего не сказал. Мальчику показалось, что он одобрил этот поступок, хотя никакого разговора о Пламени после того памятного вечера между ними больше не было. “Какое же оно Неугасимое, если всё-таки погасло?” - оправдывался он сам перед собой позднее.
        Вдруг выпал снег. Холодное утреннее солнце озарило белую землю. Сразу стало светло. Утро было морозным и безветренным. Снег лежал будто белый сказочный ковёр. К полудню он растаял, оставив несколько чёрных луж и неприятное чувство безвозвратно уходящего времени. Однако Рене не спешил.
        Больше всего он опасался сейчас сделать неверный ход. От худого чёрноволосого мальчишки, пришедшего некоторое время назад в долину, не осталось ничего. Суровый и мускулистый, Рене с каждым днём всё больше напоминал дикого зверя, хитрого и расчётливого, загнанного, но не затравленного, приготовившегося к единственному, возможно - последнему и самому главному в своей жизни, прыжку.
        Теперь Рене жил так, будто время его больше не принадлежало ему. Он уходил в кузницу до восхода солнца и возвращался поздно вечером. Наскоро поев, он выпивал много воды, после чего садился рядом с Сайкой. Девочка доставала книгу, несколько листов бумаги, карандаши и учила его грамоте и счёту. Чтение и письмо Рене понимал легко, а счёт давался ему с большим трудом.
        Каждый раз урок арифметики заканчивался тем, что Сайка выходила из себя, злилась на Рене, объявляла его тупицей, вскакивала и кричала, что никогда больше не будет ничему учить такого недотёпу. Бабушка только улыбалась, глядя на них поверх очков. Рене краснел и злился, грызя ногти. На следующий вечер история повторялась.
        Приближалась весна. Сайка ходила по долине, расспрашивала людей, пытаясь поподробнее разузнать историю Хирны. Это оказалось непросто. Большинство жителей беспредельно верили волшебнице, считали её великой и чуть ли не святой. Любая попытка разговорить их оканчивалась уверениями в вечной любви и покорности, пожеланиями счастья и долголетия, мудрости и силы. Постепенно это раболепие начало злить Сайку.
        - Не понимаю! - однажды сквозь слёзы пожаловалась она Рене, - Такое впечатление, будто они все рабы, рабы по собственной воле. Да ещё и гордятся этим! Чем тогда Хирна лучше Архота?
        - Что ж, - задумчиво ответил тот, - Может быть так и есть. Пожалуй, от взрослых мы ничего не добьёмся. Они либо глупы, либо боятся. Если жители долины действительно чего-то опасаются, то желание избавиться от страха, должно породить множество героических сказок и легенд. Надо спрашивать у детей.
        - А если они всё-таки глупы? - горько усмехнулась Сайка.
        - Тогда мы ничего не узнаем. Но знаешь, кажется, я буду только рад этому.
        - А о чём спрашивать-то? Сказок ведь немало. Мне вот бабушка каждый вечер что-нибудь рассказывает. Про принцев всяких, чудовищ, Стражей.
        - Стражи? - мальчик насторожился, - А кто они?
        - Ну, это могучие маги, которые нашу землю защищают от врагов. Точнее, раньше защищали, когда ещё Архота не было. Теперь они умерли все.
        - Нет, это всё не то, - отмахнулся Рене, - Таких сказок везде полно. И совершенно ясно, как они родились. Нужно найти что-то особенное. Сказку, на первый взгляд может быть даже глупую, но таинственную и непонятную. Ту, которую рассказывают у костра, в самые страшные ночи и обязательно шёпотом.
        - Ну, эту сказку у нас все знают, - беззаботно отмахнулась Сайка.
        - Какую сказку? - сразу насторожился Рене.
        - О скелете в горе. У нас ей самых маленьких детей пугают, - Сайка усмехнулась, но сразу осеклась, заметив пристальный напряжённый взгляд мальчика.
        - Рассказывай, - сухо скомандовал тот.
        - Ну… надо произнести четыре заклинания, - неуверенно начала девочка, - По одному на каждую сторону света. Трижды умереть и возродиться из семени. Взять в правую руку огонь, а в левую - воду. И идти на юг, к скелету в горе, который стережёт сокровище. Каждый может объявить свои права на сокровище. Тому, кто сможет владеть им, скелет поможет. Но того, кто пожелает его и не сможет взять, скелет убьёт. Там дальше ещё много про всех, кто ходил, только никто не вернулся…
        Рене надолго задумался. Неожиданно глаза его сверкнули.
        - А что это за сокровище? - заинтересовался он.
        - Не знаю, - пожала плечами Сайка, - Неужели ты серьёзно хочешь искать этот скелет, стерегущий золото? Это ведь просто страшная сказка, чтобы пугать самых маленьких.
        - Да, хочу. Это не просто сказка. И сокровище, вероятнее всего, не золото. В долине нам делать больше нечего. Завтра уходим. Теперь мы знаем почти всё.
        - Эй, постой. А чего “почти всё” мы знаем-то?
        - Мы знаем где искать, но не знаем что. Ты ничего не поняла? - удивился Рене, - В левой руке вода - “Чи” на древнем наречии. В правой - огонь - “Ар”. Что получается?
        - Чиару? Так это про тебя сказка? Вот здорово! А что значит умереть и возродиться? И какие тебе нужны заклинания?
        - Помнишь, что говорила бабушка про того, кто может победить Архота? Это должен быть человек, “в сердце которого смешалась кровь четырёх магов, в руках - сила трёх воинов, погибших за правое дело, а в имени - тепло огня и сила воды”. Вот только мне хотелось бы услышать эту историю не от тебя и не через полгода, а от Хирны и в первый же день.
        Рене огляделся. Они стояли на берегу ручья у того самого плоского чёрного камня, около которого они стояли в первый вечер, когда возвращались от Хирны. Солнце ещё не зашло за горизонт, но было скрыто плотными серыми тучами где-то низко на западе. Весна началась давно, но только по календарю. Снега было немного, однако таять он пока не собирался. С неба сеялась какая-то холодная колючая труха. Пронизывающий ветер трепал Сайкины волосы, забирался под одежду, пытался проморозить до самых костей.
        Через несколько минут они уже подходили к дому. Неожиданно Рене остановился и рванул Сайку назад.
        - Ты что, больно же, - возмутилась девочка, но Рене только молча пригрозил пальцем и потащил её прочь с дороги.
        - Скорее, тихо! - они шлёпнулись на землю метрах в десяти от большака, надеясь, что наступающие сумерки будут достаточным укрытием, и на них не обратят внимания.
        По улице медленно шёл кузнец в окружении четырёх воинов, державших мечи на плече. Во главе процессии шествовал старик, посланец Хирны. В его руках поблёскивал драгоценными камнями церемониальный жезл. Кузнец не останавливаясь оглянулся и, как показалось Рене, бросил в их сторону печальный взгляд. Процессия медленно удалилась в сторону дома волшебницы.
        - Что это значит? - широко раскрыв глаза, шёпотом спросила девочка.
        - Это значит, что надо уходить, - глухо произнёс Рене, - Не знаю, что случилось, но Хирна - не помощь нам больше и не защита долине. Жаль. Идём.
        Бегство
        Рене быстро шагал по замёрзшим камням. Деревня осталась позади. Теперь они шли той дорогой, по которой он впервые пришёл в долину. Всегда весёлая и говорливая, Сайка шла молча, и иногда Рене казалось, что она беззвучно плачет. Он впервые видел дочь кузнеца такой подавленной и мрачной, и сейчас ему было бесконечно жаль её. Солнце село. Холодные неуютные сумерки окутывали их с каждым шагом всё плотнее. Каменистая тропа, покрытая тонким слоем мокрого снега, была предательски скользкой. Теперь им приходилось постоянно держаться за руки, чтобы не упасть. Неожиданно Рене остановился и всмотрелся в снег.
        - Скажи, а люди часто сюда приходят?
        - Нет. Здесь никто не живёт. Летом сюда иногда прибегают мальчишки, чтобы полазать по горам, а зимой это слишком опасно.
        - Смотри! - Рене указал на три цепочки крупных следов, уходящих к горам, - Сегодня вечером шёл снег, а следы очень чёткие. Значит, очень свежие. Эти люди прошли только что. Нам туда нельзя. Там нас ждут.
        - Куда же нам идти? - сквозь слёзы спросила Сайка.
        - Где-нибудь ещё есть выходы из долины?
        - Да. В доме Хирны есть подземный ход. Это - главный проход в долину.
        - Нет уж, спасибо. В своём доме она нас точно сцапает. А разговаривать с ней мне что-то больше не хочется.
        - Больше ходов в долину нет, - пролепетала Сайка и чуть не расплакалась.
        - Подожди плакать, - остановил её Рене, - Ты ведь и об этой дороге ничего толком не знала, пока я не пришёл. Пойдём.
        - Куда?
        - Вперёд, конечно. Нельзя много топтаться на одном месте. Они поймут, что мы о чём-то догадались.
        Рене шёл быстро, вглядываясь в быстро сгущавшийся мрак и стараясь не потерять следы. Его ужасно веселила ситуация гонки за своими преследователями. К основанию лестницы, затерянному в каменном склоне, они вышли практически в полной темноте.
        Склон продувался пронизывающим холодным ветром и поэтому снизу казался голым, чёрным и неуютным. Даже снег не задерживался на нём, оставаясь только на лестнице. Следы их преследователей чётко отпечатались на ступенях.
        - Смотри, они поднялись наверх! - радостно закричал Рене, - Значит, у нас есть шанс. Видишь, если подняться на три ступени, то можно прыгнуть влево, на голый камень.
        - Зачем?
        - Да пойми ты, за нами погоня. Если они не обратили внимания на то, что мы не поднимались, то обмануть их, может быть, будет не сложно. Когда они поймут свою ошибку и спустятся сюда, то увидят наши следы на лестнице и могут подумать, что мы спрятались где-то наверху. А мы уйдём по голым камням. На них следов не остается.
        - А куда идти-то? Выхода из долины всё равно нет.
        - Ну, это мы ещё посмотрим. В любом случае, не ждать же их здесь. Теперь слушай. Ты сейчас поднимешься на несколько ступеней вверх, а затем спустишься обратно вниз. Спускайся аккуратно, задом наперёд, стараясь точно попадать в свои следы. На третьей ступеньке прыгай влево. Осторожно, камень очень скользкий. Если сорвёшься, то ударишься несильно, но оставишь следы, и они быстро поймут, куда мы исчезли. Поняла?
        Сайка закивала головой. Глаза её заблестели. Весёлое настроение вновь вернулось к ней. Быстро взобравшись по лестнице, она аккуратно спустилась на третью ступеньку, примерилась и ловко метнулась вбок. Рене потоптался внизу, а затем полез вслед за девочкой. Он долго примеривался для прыжка. Отсюда это не казалось таким простым делом. Камень, на котором его ждала Стрелка, казался далёким и маленьким. К тому же попасть на него было трудно, мешал выступ. А ветер, казалось, дул прямо из скалы, стараясь оторвать Рене от ступеней. Неожиданно воздух донёс до Рене откуда-то сверху голоса. Раздумывать было некогда. Рене прыгнул.
        Левая нога предательски соскользнула, Рене плюхнулся на живот, ударился лицом и на некоторое время потерял сознание. Очнувшись, он почувствовал, что медленно соскальзывает вниз. Сайка держала его изо всех сил за рукав, но всё-таки не могла удержать и медленно сползала вместе с ним.
        - Рене, Рене. Да очнись же ты. Скорее. Ну, миленький. Ну, пожалуйста.
        Быстро придя в себя, Рене вскарабкался на вершину каменной глыбы и перевёл дух. Стрелка влезла следом. Рене осмотрел себя, обтёр лоб и заметил пятна крови на рукаве.
        - Ерунда, до свадьбы заживёт, - весело сказала Сайка.
        - Нет, не ерунда. Кровь может выдать нас. Конечно, это не следы на снегу, увидеть их в темноте непросто. Но утром они будут хорошо заметны. Так что времени у нас нет. Бежим.
        Широкий каменный язык, образованный застывшей лавой, глубоко вдавался в долину. Его чёрная поверхность имела небольшой наклон вверх и была настолько гладкой, что снег почти не держался на ней. Бежать было трудно. Ноги постоянно скользили, было темно, ночь была безлунной и беззвёздной, всё небо было затянуто тучами, но дети передвигались достаточно быстро. Приблизительно через полчаса они поднялись на верхнюю плоскую часть языка, которую укрывала тонкая снежная подушка. Каменная плита возвышалась над долиной метров на пятьдесят и обрывалась слева почти вертикально.
        - По снегу не пойдём, - крикнул Рене, останавливаясь, - Следы останутся. Нужно бежать в обход.
        - Давай напрямик. Всё равно, если они заметят кровь, то придут сюда. Спрыгнуть вниз мы всё равно не сможем, так хоть дорогу сократим.
        - Вообще-то, на снегу нас очень хорошо видно. Как вообще Хирна узнаёт о том, что вокруг творится?
        - Я думаю, что с помощью того зала, который в её доме. Помнишь, там весь мир отражался. Вероятно, она им как-то управляет.
        - Тогда утром она нас всё равно заметит, если не спрячемся. А здесь прятаться негде. Хорошо, пошли прямо, - согласился Рене.
        Дети вступили на снег. Он был едва виден в темноте ночи, но бежать стало значительно легче. Примерно через час они пересекли плоскогорье. Начался пологий спуск вниз. Снег кончился. Под ногами опять был голый чёрный камень. Склон становился всё более крутым и опасным. Подойти к самому краю, чтобы хотя бы найти спуск, они не могли. Пришлось свернуть вправо, ближе к горам.
        Так они пробежали ещё минут пятнадцать. Сайка начала заметно уставать. Неожиданно она поскользнулась и, вскрикнув, заскользила вниз. Рене закричал и бросился следом. Он ухватил её за руку и попытался удержать, но скользкий камень не давал никакой возможности остановиться. Его покрывала тонкая, едва заметная ледяная корочка. Сайка скользила по ней как по горке. Рене не удержался на ногах и с криком повалился на неё сверху. Неожиданно каменное плато оборвалось, и они полетели вниз, во тьму.
        Спасение
        Свободное падение длилось секунды три. Многое, ох, многое передумал Рене за эти три секунды. Неожиданно всего его будто обожгло. Удар. Свист ветра в ушах сразу смолк. Тишина. Ощущение полета. Рене вдруг понял, что находится в воде. Вода была не просто холодной, она была ледяной. Рене рванулся вверх и выплыл на поверхность. Намокшая одежда тянула ко дну. Мальчик с трудом держался на поверхности.
        - Сайка, Сайка, ты где, - закричал Рене что было сил.
        Увидев, что Сайка исчезла, Рене снова нырнул под воду. Дно было неглубоко. Он попытался найти её, но не смог. Вынырнув и набрав в лёгкие воздуха, он снова нырнул и стал в отчаянии шарить по дну руками. Неожиданно правая рука его зацепилась за что-то мягкое, Рене ухватился и стал тянуть Сайку вверх. Девочка была тяжёлой и не подавала признаков жизни. Поднявшись на поверхность, Рене развернул её лицом вверх и огляделся. Слева от него высилась чёрная каменная стена. Больше ничего нельзя было рассмотреть в темноте.
        Неожиданно нога его зацепилась за каменистое дно. Сильное течение тянуло его в воду и сносило бесчувственное тело девочки на глубину, но Рене боролся за него с такой яростью, что ему довольно быстро удалось выбраться на берег.
        Вытащив Сайку из воды, Рене перевернул её на живот и попытался вылить из неё воду, но ничего не получалось. Тогда он снова перевернул девочку на спину и, надавив на грудь, сделал несколько сильных толчков. Неожиданно девочка дернулась, изо рта Сайки хлынул фонтан. Она судорожно вздохнула и закашлялась. Повернув девочку на бок, Рене с тревогой смотрел, как из неё с каждой судорогой толчками выходит вода.
        - Сайка, Сайка, - со слезами на глазах бормотал он.
        - Мне… хо… лодно… - едва слышно обронила она.
        Рене просто взвыл от бессильной злобы. Быстро стащив с себя верхнюю одежду, он отжал её так сильно, как только мог, но она всё равно осталась мокрой. Тем не менее, Рене надел её на Сайку. Одежда Рене была ей явно велика. Сам он остался практически раздетым, и мороз пробирал его до костей. Но Рене не ощущал холода. Его сейчас волновала только Сайка. Рене вдруг почувствовал, насколько ему дорог и близок эта непоседливая, взбалмошная девчонка.
        Сайку колотил сильный озноб. Её руки были холодными как лёд. Даже в темноте было заметно, что её лицо очень бледное. Опираясь на руку мальчика, она с трудом поднялась на ноги. Он потащил девочку подальше от воды. Через несколько метров они наткнулись в темноте на старое трухлявое дерево. Широкое, в три охвата, с отвалившейся корой, оно казалось огромной серой колонной. Сайка натужно закашлялась и рухнула около него на колени.
        О продолжении пути не могло быть и речи.
        Отпустив Сайку, Рене бросился собирать в ночном сумраке прошлогодние листья и ветки, чтобы развести огонь. Сейчас он плохо понимал, что делает: спичек у них всё равно не было. Рене набрал большой ворох валежника, прежде чем осознал свою ошибку. Бросив всё собранное к ногам девочки, Рене упал сверху и заплакал от бессилия. Вместе с отчаянием пришёл и холод.
        Сайка опять надолго закашлялась. У неё начинался жар, и она вряд ли хорошо понимала, что с ней происходит. Неожиданно она пришла в себя и устремила на Рене свой ясный печальный взгляд.
        - Уходи… - едва слышно пробормотала она, - Слышишь?.. Вдвоём… всё равно не убежать.
        - Я тебя не оставлю, - уверенно замотал головой Рене, - Ни за что не оставлю.
        - Со мной всё будет… в порядке… - она снова закашлялась, - За нами… гонятся. Завтра… меня… найдут.
        Последние слова дались ей с большим трудом. Бросив на мальчика ещё один тёмный печальный взгляд, она снова впала в забытьё. Снова взвыв от бессилия, Рене вскочил и от злости со всей силы ударил ногой по трухлявому серому стволу. Легко пробив тонкую древесную оболочку, его ботинок провалился внутрь. От неожиданности Рене упал и подвернул ногу. Резкая боль пронзила его через всю спину, горячей нитью затекла в затылок и взорвалась в нём мириадами мучительно-огненных брызг…
        Рене пришёл в себя и огляделся. Он лежал на спине. Ногу прочно защемило деревом. Сайка была без сознания. Её озноб теперь всё больше походил на судороги. Да и сам он чувствовал себя не лучше. Мальчик попытался высвободиться, но не смог. Острая боль опрокинула его навзничь. Тогда, подтянувшись, Рене попытался вытащить ногу из древесного капкана. Снова неудача. Отдышавшись и собрав все силы, Рене подтянулся к стволу, ухватился за края трещины и попытался раздвинуть их в стороны. Неожиданно сухое дерево с громким треском подалось, и в его руке оказался крупный обломок. Отбросив его в сторону, Рене осторожно потянул ногу и высвободил её из плена. Кляня себя за глупость, Рене просунул руку в образовавшееся дупло и попытался вытащить застрявший ботинок.
        Сердцевина дерева сгнила полностью. Собственно, там и древесины-то не было: какая-то труха из мусора и старых листьев. Острый запах молодого перегноя ударил ему в нос. Рене нащупал потерянный ботинок и вскрикнул от радости. Но не оттого, что нашёл потерю. Внутри тонкой деревянной оболочки прела огромная куча мусора, порождая зыбкое, но всё же тепло.
        - Сайка, Сайка, мы спасены, слышишь, спасены! - радостно кричал он, разламывая руками деревянные створки проёма.
        На какое-то мгновение Сайкины глаза озарились мыслью, но в тот же миг снова погасли.
        Через несколько минут Рене расширил проём так, что в него можно было свободно влезть и стал яростно выгребать из дупла всякий сор. Работая в возбуждении очень быстро, Рене раскидал мусор настолько, что в стволе теперь можно было уместиться вдвоём. Подхватив Сайку, он протиснул её внутрь, расположил поудобнее, полусидя - полустоя, и влез сам.
        Снаружи начинался дождь. Первый настоящий весенний дождь. Он звонко застучал по дереву крупными холодными каплями. Но в дупле было тихо и немного влажно. Только ночной ветер задувал во входной пролом. Рене перегнулся наружу и стал сгребать сор к отверстию. Дождь быстро усиливался. Мусор превратился в вонючую жижу и лип к рукам.
        Внезапно большой пласт перегноя обвалился с потолка ему на голову и спину, полностью перекрыв проём. Отфыркиваясь, Рене выбрался наверх и бросился к Сайке, которую совсем засыпало. Он вытащил её из кучи трухи и смахнул мусор с лица.
        Сначала Рене удивился, что видит в полной темноте, но потом обратил внимание на древесные гнилушки, которые тускло светились, словно истекая какой-то призрачной, неживой массой.
        Девочка ничего не чувствовала. Она совсем обессилела.
        Устроившись удобнее, Рене обнял Сайку и начал потихоньку клевать носом. Скоро стало теплее. Сайка перестала дрожать и широко открыла глаза.
        - Где мы? Что мы делаем? - встревоженно спросила она.
        - Мы в безопасности. Спим, - вздрогнув от неожиданности и успокаиваясь, устало отозвался Рене.
        - Стоя? - беззвучно засмеялась Сайка.
        Мальчик обнял её ещё крепче, облегчённо вздохнул и ничего не ответил…
        Сделка
        Белёсый сумрак скрадывал истинные размеры зала. Ворсистый ковёр заглушал звуки шагов. Два высоких человека медленно шли по красно-жёлтой дорожке, казалось, висящей в небе, переговариваясь вполголоса. Длинные черные плащи с большими капюшонами скрывали их лица. В темноте ночи эти двое были похожи на призраков, парящих над бездной.
        - Принёс? - спросил женский голос.
        - Где они? - грубо оборвал мужской.
        - На лаве. Вон следы.
        - Подведи ближе…Ага, действительно, следы вижу. Но почему я не вижу их самих?
        - Прячутся в какой-нибудь щели. Успокойся, оттуда нельзя спуститься. Рано или поздно они вернутся к лестнице. Утром будет видно лучше.
        - Да ты глупее, чем была твоя сестра, - в бешенстве взревел мужчина, - Утром ничего не будет видно. Проклятый дождь. Он уже всё смыл. Выходы из долины перекрыли?
        - Да. Хотя это вообще-то не моё дело. Я отдала тебе мальчишку. Взять его - не моя забота. Я выполнила свою часть сделки. Ты принёс камень?
        - Всему своё время. Пока ты мне ничего не отдала, только следы показала. Получишь камень в обмен на девчонку.
        - На девочку? Мне казалось, что тебе нужен мальчишка.
        - Мальчишка и так мой, - мужской голос сухо и неприятно рассмеялся, - С ним моё сердце. Он ничего не сможет сделать.
        - Зачем тебе девочка? Ведь в книге о ней ничего не говорится.
        - Именно это меня и беспокоит. Никто не знает, кто она такая и откуда взялась.
        - Она - дочь кузнеца.
        - Да ведь кузнец-то холост. И никогда не был женат. Откуда же у него может взяться дочь?
        - Вот сам бы и спросил. Ты же разговаривал с ним.
        - Уж будь уверена, спросил. Да только умер он раньше, чем рот раскрыл.
        - Что ж ты так поспешил? - в голосе женщины промелькнуло злорадство.
        - Не твоего ума дело, - чёрные глаза яростно сверкнули из-под капюшона, - Всё равно бы он ничего не сказал… Некогда мне ждать их на лестнице. Надо немедленно послать людей и обшарить там всё. Ладно, будем считать, что ты действительно выполнила свою часть сделки. На-ка вот, держи.
        - Что это за тряпки?
        - Ты же хотела камень. Или уже передумала?
        - Камень? - женщина недоверчиво развернула свёрток, - Но… это не камень… это…
        - Это… - гомерический хохот потряс помещение, - …Задаток… Расплата за верную службу…
        - Монета!!!
        Женщина застонала и упала без чувств на красно-жёлтую дорожку.
        В дереве
        Дети спали долго. Шум дождя остался снаружи. Мёртвое дерево баюкало их, иногда поскрипывая под порывами весеннего ветра. Ещё дважды за ночь обваливался мусор с потолка. Каждый раз Рене смешно вскакивал спросонок, но потом успокаивался. Утоптав кучу, он втаскивал Сайку выше, и дети снова засыпали. Вход остался глубоко внизу, но пока это мало беспокоило Рене.
        Он проснулся от боли в спине. От неудобной позы шея затекла и сильно ныла. Рене выспался, но чувствовал себя совершенно разбитым. Сквозь узкую, пальца два шириной, трещину над головой виднелся кусочек серого неприветливого неба. Сайка сидела напротив, поджав ноги и положив голову на колени. Одежда Рене, всё ещё влажная, чёрная от налипшего перегноя, сидела на ней пузырём. Глаза девочки ввалились, но глядели задиристо и весело.
        - Вот это да! - восхищённо зашептала она, заметив, что Рене открыл глаза, - Вот это приключение. Такого приключения у меня ещё никогда не было. Просто здорово!
        - Погоди, приключение пока не кончилось. И оно гораздо опаснее, чем ты думаешь.
        - Опаснее? Да нас здесь никто никогда не найдёт.
        - Архот - серьёзный противник, - покачал головой Рене, вспоминая, как легко тот выследил его когда-то, - Недооценивать его нельзя. Наш враг хитёр и очень опасен. Это не простой крестьянин, который всю жизнь только и делал, что копался в огороде. И если он нас здесь обнаружит, мы не сможем ни убежать, ни спрятаться. А коли и Хирна с ним заодно, то наше положение вообще безнадёжно. Кто знает, может ли она из своего зала сквозь деревья смотреть. Так что долго сидеть нам здесь нельзя.
        - А что мы будем завтракать?
        - Ничего. У нас ничего нет, ни еды, ни воды. Нет даже спичек, чтобы развести огонь, обсохнуть и обогреться.
        - Я хочу есть, - обиделась девочка, - Мои приключения всегда заканчивались к обеду или к ужину. С чего ты вообще решил, что нам угрожает опасность? Может быть, всё уже кончилось и папа с бабушкой давно нас ищут?
        - Ты что, забыла? Твоего отца увели люди Хирны!
        - Ну и что? Когда Хирна просила папу выковать меч для великана, за ним тоже приходили четыре человека.
        - Давай сделаем так, - предложил Рене, понимая, что сейчас нужно выиграть время, - Вернуться той же дорогой, по которой сюда пришли, мы не можем. Нам не забраться наверх. Значит, придётся идти в обход. Это долго. В мокрой одежде под дождём идти всё равно нельзя - замёрзнем. Подождём до вечера. Может быть, дождь кончится. Если нам действительно угрожает опасность, то преследователи наверняка уже идут по нашему следу. Убежать мы всё равно не успеем. Но это не значит, что всё пропало. Обычно сначала не столько ищут, сколько гонятся. Будем надеяться, что они нас не найдут.
        Только потом, поняв, что упустили, начнут искать более тщательно. Тогда прятаться бесполезно, надо будет убегать. Если я прав, то скоро они будут здесь. Значит возвращаться обратно нельзя и ночью надо будет уходить из долины. А если до вечера здесь никто не появится, то пойдём домой.
        - Глупости. Вечером будет ещё холоднее.
        - Сейчас идти нельзя, Хирна нас сразу заметит.
        - Да не будет она нас искать. Для чего мы ей?..
        - Тихо! - Рене резко вскочил и прислушался.
        Сайка мгновенно умолкла. Снаружи послышались голоса. Сначала слов нельзя было разобрать, но голоса приближались, и скоро ветер стал доносить обрывки фраз:
        - …Хирна…
        - …вообще…эта девочка…
        - Это… наше дело. Хирна сказала…. Она пусть и думает.
        - Разве здесь спрыгнешь? Посмотри, высота-то какая. А внизу камни. Упадёшь - мокрого места не останется. Наверху надо искать, точно.
        - Да наверху всё уже облазали. Нет их там.
        - Второй раз здесь идём. Сам же видишь - без крыльев не спустишься.
        - Может быть ты и скажешь Хирне, что они упорхнули… стой. Смотри-ка. Это что, след?
        - Какой там след. Ливень-то какой был, просто водой размыло.
        - Да нет, точно след… смотри, дерево разодрано. Разлом свежий…
        - Медведь, наверно. За муравьями полез. Знать, действительно весна пришла, раз косолапый проснулся.
        - Дождём примочило, вот и проснулся… слышь, а ты медведя живого когда-нибудь видел?
        - Не-а…
        - Пойдём-ка, поищем в другом месте. Кто знает…. он сейчас шатается.
        - Да… после зимы… съесть может.
        Голодный… опасен.
        - …точно…
        Голоса удалились. Рене шумно выдохнул и завалился на кучу мусора. Сайка открыла было рот, но, так ничего и не сказав, закрыла.

        Лицо её было бледно, глаза полны слёз.
        - Что же нам теперь делать? - стараясь не расплакаться, спросила она.
        - Ночью уйдём из долины. Вот только как?
        - Все выходы наверняка охраняются.
        - Это уж точно. Помнишь, вчера мы увидели их следы на Лестнице Великана и обрадовались, что они полезли наверх нас искать?
        - Ну…
        - А они нас и не искали. Просто стражу поставили.
        - Куда же нам теперь идти?
        - Погоди, дай подумать. Время до вечера у нас ещё есть. Ошибиться нам нельзя.
        Дождь почти прекратился. Рене сел напротив Сайки, подобрал ноги, обхватил колени руками и надолго задумался. Сайка изо всех сил старалась ему не мешать, но через два часа не выдержала и разрыдалась…
        Под горой
        - Ну вот, - очнулся Рене, - Снаружи дождь кончился, а внутри начался. Погоди, рано плакать. Нас ещё не поймали.
        Сайка вытерла слезы и посмотрела на Рене. Дождь действительно кончился, через трещину пробивалось яркое весеннее солнце. Казалось, дождь смыл всё прошлогоднее. Значительно потеплело. По всему чувствовалось, что в природе наступила весна.
        - Прости меня. Просто я устала, очень хочу есть и боюсь, - пролепетала она.
        - Я тоже очень боюсь, но, кажется, я кое-что придумал. Верни-ка мне мою одежду.
        - Да-да, конечно.
        - Вот, слушай, - начал Рене, просовывая руки в рукава, - Уходить нам нужно сегодня, сейчас. Судя по тому, как быстро они обшарили нагорье, нас ищут все. Или почти все жители долины. До вечера могут найти. Непонятно почему, но ищут они не меня, а тебя. Те двое крестьян, что так испугались медведя, говорили, что Хирна приказала схватить девочку. Давай для начала предположим, что Хирна не ищет тебя для того, чтобы просто позвать домой.
        - Почему?
        - Из предосторожности… Ошибка может очень дорого нам стоить. Кроме того, в этом случае они нас не искали бы так сильно. Смотри, всех согнали на поиски. Значит, ищут вовсю. И, как я уже говорил, ищут не меня, а именно тебя. Это сильно сбивает меня с толку. Я уже как-то привык к мысли, что мешаю всем силам зла в этой долине, но что такого сделала ты? - Рене бросил цепкий взгляд на растерявшуюся Сайку, - Ладно, что бы ты ни сделала, сама бы Хирна до этого не додумалась. Во всяком случае, тебе уже тринадцать лет, и ничто не мешало ей подумать об этом раньше. Значит, ты нужна не Хирне. Кто-то эту мысль ей подсказал. То есть, кто-то злой вошёл в долину!
        - Как? Ведь Покрывало Хирны должно было его уничтожить.
        - Вот именно. Значит, Покрывала давным-давно уже нет! Скорее всего, книга сына ей нужна была именно для того, чтобы снять его.
        - Ужасно, люди беззащитны перед злом и совершенно ничего не знают об этом. Их надо предупредить!
        - Надо, да только не нам! Они ей верят безоговорочно. Увидят нас - схватят. Кроме того, вся эта часть долины наверняка сейчас у Хирны под пристальным наблюдением. Стоит нам выбраться, сразу заметит.
        - Как же тогда мы пойдём?
        - Идти нам надо на восток. Помнишь, Хирна говорила, что не может рассмотреть, что там творится? По её словам, там правит какой-то могучий чародей, судя по всему, самый могучий из всех, но выбора у нас нет. Одна надежда на то, что он нас не ждёт. Попробуем пройти через восточный край на юг, к твоему скелету.
        - К моему скелету?
        - Ну, к этому, который в горе, стережёт что-то. У меня есть один план. Помоги-ка…
        Рене и Сайка уперлись ногами в деревянную стенку и надавили изо всех сил. Гнилое дерево затрещало, подалось, и от ствола отвалился большой кусок. Земляной потолок с тяжёлым вздохом обвалился, поток воздуха подхватил их и вышвырнул наружу.
        Рене упал на четвереньки и зажмурил глаза от нестерпимо яркого света. Что-то попало ему в нос, и он громко чихнул. Сайка плюхнулась рядом. Сверху на них посыпался мусор и прелая земля. Они были на свободе.
        - Будь здоров, - Сайка стояла над ним во весь рост, улыбаясь и щурясь от солнца.
        - Пошли.
        Рене повёл её к воде. Тот ручей, который протекал около кузницы, огибал долину широким полукругом и здесь уже вполне мог претендовать на звание реки. Неширокое, метров пять, но глубокое русло выстилали острые камни, по которым бежала чистая прозрачная вода. Левый берег был достаточно отлогий, а на правом неприступной чёрной стеной возвышался гигантский лавовый язык, с которого и соскользнули ночью Рене и Сайка. Быстрым шагом дети стали спускаться вниз по течению реки.
        - А куда мы идём? - спросила Сайка.
        - Видишь, какое течение, - ответил Рене, - Этой воды достаточно, чтобы образовалось достаточно крупное озеро.
        - Никаких озёр в долине нет.
        - Вот именно. Значит, вода как-то уходит отсюда. То есть, должна быть пещера. Надо попробовать, это наш единственный шанс.
        Идти пришлось недолго. Примерно через полчаса они подошли к водопаду. Огибая уступ, вода с шумом падала в узкую неглубокую расщелину, весь противоположный берег которой был перекрыт застывшим лавовым потоком. Казалось, низкий каменный свод нехотя перевалился через русло. Река, несущая клочья желтовато-белой пены, ускоряя своё течение, скрывалась под ним. С трёх сторон над ней высились неприступные горы.
        - Вот и выход, - задумчиво пробормотал Рене.
        - А нам обязательно надо снова лезть в воду? - зябко поёжившись, спросила Сайка.
        Рене понимал, насколько трудно ей решиться на это после вчерашнего происшествия. Однако другого выхода он не видел. Легкомысленно пожав плечами, он принялся раздеваться. Сайка со вздохом последовала его примеру. Это было форменное сумасшествие. Любой человек, окажись он рядом, сразу сказал бы им, что этот путь наверняка ведёт к гибели. Но рядом никого не было. Увязав верхнюю одежду в узелки и подняв их над головой, дети прыгнули в ледяную воду.
        Русло оказалось глубоким, Рене не смог достать ногами до дна. Он едва успел схватиться свободной рукой за Сайку, как быстрый поток потащил его под землю. Вода, зажатая каменными клещами, пенилась и шумела. Кромешный мрак окутал их со всех сторон. Сверху свисали какие-то скользкие не то корни, не то водоросли. Почти сразу же дети потеряли направление. Поток неистово крутил их на быстрых водоворотах, стараясь ударить о невидимые прибрежные камни. Несколько раз они падали с небольших подземных водопадов. Боли уже не чувствовали. Только холод. Бросив детей на камень, реке удалось их разделить и, победно взревев, она понесла их дальше, каждого по отдельности.
        Отплевываясь от брызг, Рене стал звать Сайку, но голос, многократно отражённый каменными стенами и заглушаемый рёвом воды, заглушался так, что определить направление было просто невозможно. Сайка кричала что-то в ответ. Она сама не знала что. Разобрать слова она всё равно не могла, но сам голос Рене приносил хоть какое-то утешение. Скользкие верёвки, свисавшие с потолка, хлестали по лицу, холод пронизывал до самых костей. От быстрого движения в темноте Рене совсем потерял чувство времени.

        Неожиданно река успокоилась. Русло стало прямым, течение замедлилось. По ногам царапнуло дно. Их вынесло на отмель. Пришлось лечь на воду. Скользкие верёвки кончились, и, не успели дети обрадоваться этому, как почувствовали, что потолок нависает над самыми их головами всё ниже и ниже. Шершавый мокрый камень царапал их по затылкам.
        - Перевернись, - закричал Рене.
        - Что? Не слышу?
        - Перевернись на спину, а то утонешь.
        - Я не умею плавать на спине.
        - Не важно. Всё равно перевернись.
        Рене не успел расслышать, что ответила ему Сайка. Безжалостный камень вдавил его под воду и лишил возможности дышать. Мальчик не успел вдохнуть и поэтому начал задыхаться, но в этот момент река резко нырнула вправо и вниз. Потолок снова поднялся, и Рене сделал спасительный вдох. Русло теперь было очень мелким и уходило круто вниз по каменному жёлобу. Рене волокло по нему лицом вверх, обдирая спину и ноги об острые мелкие камни. Он закричал и услышал в ответ крик Сайки.
        Резко вильнув влево, а затем вправо, река напоследок кинула Рене на камень. Яркий свет ударил в глаза. Пролетев метров пять в воздухе, он плюхнулся в небольшое озеро. По другую сторону горы. Рядом упала Сайка и их узелки с одеждой.
        Они выбрались из долины.
        На берегу
        Рене с Сайкой с трудом выбрались на тёплые голые камни. Они не могли сообразить, сколько времени пробыли в холодной воде и замёрзли настолько, что едва могли шевелиться. Рене достаточно серьёзно повредил левую ногу, у него не хватало сил даже на то, чтобы осмотреть и перевязать рану. Он лежал, глядя в небо, и, раскинув руки, впитывал всем телом зыбкое вечернее тепло. Сайка шевельнулась, вспугнув большую коричневую лягушку, вероятно, недавно проснувшуюся после зимней спячки и сидящую по соседству. Издав неясный испуганный звук, лягушка плюхнулась в воду.
        - Хорошо жабам, - вздохнул Рене, - Они холодной воды совсем не боятся.
        - Это не жаба, а лягушка.
        - По-моему, никакой разницы…
        - Это совсем разные животные, - обиделась Сайка.
        - Тоже мне, животные. Ещё скажи - звери…
        - Нет. Звери своих детей молоком кормят, а лягушка - животное, - подумав, обронила Сайка.
        Рене смолчал. Спорить не хотелось. Короткий диалог истощил обоих. По эту сторону гор было значительно теплее. Весна уже вступила в свои права, на прибрежных кустах ивы развернулись новенькие зелёные листочки вперемешку с невзрачными душистыми колбасками цветков, воздух наполнялся птичьими трелями и деловитым гудением шмелей. Отжав и расстелив одежду на камнях, дети наслаждались покоем.
        - Я хочу есть, - неожиданно произнесла Сайка.
        - Я тоже, - отозвался Рене, - Пошли, поищем что-нибудь.
        Дети поднялись. Рене сделал шаг и тут же вскрикнул от боли. Широкая рваная рана, на которую он не обратил вначале никакого внимания, кровоточила чуть выше левой щиколотки. Пока Рене лежал на камнях, чувствительность вернулась к ногам, и теперь рана причиняла неимоверные страдания.
        - Ой, - ужаснулась Сайка, - Подожди секундочку, - воскликнула она и метнулась обратно к воде.
        - Её надо чем-то перевязать, - сказал Рене ей вслед, но девочка уже скрылась за поворотом…
        - Вот, держи, - Сайка вернулась и протянула Рене несколько небольших вытянутых листьев.
        - Что это?
        - Не знаю. Но бабушка всегда привязывала мне эти листочки, когда я ранилась.
        - А что с ними делать?
        - Разотри и приложи к ране. Не бойся, будет немного щипать.
        Листики были совсем-совсем маленькие и казались мягкими. Однако, когда Рене попытался их размять, он почувствовал, что они очень упругие и прочные. Листья пружинисто сгибались, но затем упрямо распрямлялись, не оставляя на своей поверхности ни царапинки. Тогда мальчик просто разжевал их. Резкий свежий аромат заполнил его рот и горло. В носу защипало. Полученную кашицу Рене приложил к ране, оторвал от рубахи снизу полоску ткани и обмотал ногу.
        - С-с-с, - зашипел он, - Это называется “немного щипать”?
        - Ну, я от этого ещё ни разу не умерла, - надулась Сайка, - Бабушка говорила, что эта трава не только лечит любую рану, но и учит быть аккуратнее…
        - Ладно. Теперь я точно буду аккуратнее. Помоги мне встать, пожалуйста.
        Поднявшись, дети накинули верхнюю одежду. Одежда ещё была влажной. Они снова почувствовали холод.
        - Может, снимем? - спросила Сайка, - Очень холодно.
        - Нет. Так она скорее высохнет. Всё равно ночью придётся надеть. Лучше быстрее пойдём отсюда. Надо найти какую-нибудь еду. И ночлег.
        В поисках еды и ночлега
        Прошло уже более суток после того, как они ели в последний раз. За время жизни в приюте Рене приходилось переживать и более серьёзные неприятности, а вот Сайка впервые испытывала муки голода. Это новое, навязчиво-болезненное ощущение как-то вдруг сделало её серьёзнее и взрослее. Подставив свое плечо Рене и стиснув зубы, девочка упрямо шла вперёд, глядя прямо перед собой.
        Рене оглянулся на Сайку, и у него защипало в глазах. Второй раз за эти злосчастные сутки он ощутил щемящее чувство какой-то странной привязанности к этой девчонке. Это чувство доставляло боль, но, если бы у него был выбор, Рене ни за что не расстался бы с этой болью. Видя, что Сайке тяжело его тащить на себе, он старался не опираться на её плечо, но самостоятельно идти пока не мог…
        Они шли по краю бесконечной пустынной равнины вдоль отрогов высоких гор, возвышавшихся слева от них. Заходящее солнце светило им в спину. Дети устали так сильно, что едва переставляли ноги. Одежда высохла, и холод перестал мучить их, но за два часа пути им так и не удалось найти ни еды, ни места для ночлега.
        - Я больше не могу, - прохрипел Рене, - Давай отдохнём.
        - Давай, вон под тем деревом…
        Старый ветвистый дуб стоял недалеко от них. Последние сто шагов дались с большим трудом. Рене просто повалился на дерево. Сайка легла на землю и застонала. Рене оглянулся вокруг. Они находились на широкой плоской возвышенности. Справа расстилалась степь, вдалеке кое-где прорезанная тёмными лесными полосами, видными отсюда как на ладони. Сквозь седую прошлогоднюю траву уже показалась зелёная весенняя поросль, местами, особенно на небольших возвышенностях, украшенная аляповатыми жёлтыми пятнами буйно цветущей мать-и-мачехи.
        Река, успокоившись, разлилась и величавыми изгибами несла свои воды по равнине, забирая всё дальше на юго-восток. В красноватом свете заходящего солнца Рене надеялся разглядеть хотя бы намёк на людское жильё, хотя бы дымок от костра, но поиски его были тщетны. Плодородная равнина была безлюдна. Только птицы с криками кружили над её плоской поверхностью.
        Слева, дрожащая в вечернем мареве, высилась стена гор. Чёрные скалы были абсолютно гладкими и уходили вверх почти вертикально. Некоторые пики скрывали низкие вечерние облака. С той, другой стороны, горы казались значительно ниже. Если бы сегодня утром Рене знал, с какой высоты им предстояло спуститься, ни за что не рискнул бы бежать из долины по подземной реке. Сейчас, снизу, этот поступок казался ему просто самоубийством. У подножия гор росла малина и ежевика вперемешку с крапивой. Их длинные колючие ветви сплелись в непроходимую сеть.
        - Жалко, что ягоды ещё не поспели, - засмеялась Сайка, проследив за взглядом Рене.
        - Они даже ещё не расцвели. А знаешь, можно попробовать есть крапиву. Говорят, она съедобна и не жжётся, если совсем маленькая.
        - Давай оставим этот вариант на крайний случай, - жалобно попросила Сайка.
        - Нам надо хоть что-то поесть. Иначе мы просто замёрзнем ночью, - устало возразил Рене.
        Сайка молча поднялась и направилась к колючим зарослям.
        - Поздно, уже жжётся, - сказала она, возвращаясь и отплёвываясь.
        Рене поёжился и, прищурив глаза, поднял взгляд на каменные стены.
        - Странно, - буркнул он, - А там, наверху ещё зима. Ладно, пошли дальше. Нечего здесь сидеть.
        - Может мы зря отошли от реки? Там можно хоть рыбу поймать.
        - А как её приготовить без огня? Но, пожалуй, ты права. Если сегодня не найдём пищу, придётся спуститься к реке. Не может быть, чтобы люди совсем не жили там. По крайней мере, у нас будет вода.
        - Тогда давай спустимся прямо сейчас.
        - Река поворачивает на юг, а наш единственный шанс уйти от погони - двигаться на восток. К реке пойдём лишь в крайнем случае.
        Рене перебинтовал ногу. Зелёные листочки действительно помогли. Рана затянулась и, хотя и выглядела ужасно, серьёзной опасности не представляла. С трудом, но мальчик мог идти. Поднявшись, дети продолжили путь на восток.
        Солнце зашло за горизонт. Сразу же почувствовалась ночная прохлада. Вечерние сумерки уже почти угасли, когда они забрели в густые ракитовые заросли, росшие по краю неглубокого оврага, берущего своё начало от предгорий.
        - Лучшего ночлега сегодня нам не найти, - сказал Рене, - Придётся ложиться спать голодными.
        - Рене, - всхлипнула Сайка, - А мы правда выберемся из этого приключения? Ну, то есть, правда, что мы дойдём?
        - Дойдём, обязательно дойдём.
        - Спасибо… только знаешь, я ведь совсем не знаю, куда мы идём…
        - Я тоже, - отвернувшись в сторону, тихо произнёс Рене.
        Наломав ракиты, дети принялись сооружать шалаш и лежанки.
        Спать легли уже в полной темноте.
        Ночь в кустах
        Сайка так устала, что, несмотря на голод, заснула практически мгновенно. Рене не спалось. Болела нога, противно сосало под ложечкой - хотелось есть. Рене лежал на ворохе ракитовых ветвей, на которых едва развернулись молодые клейкие листья, накрытый вениками из таких же веток. Было жёстко и холодно. Сайка, свернувшись в маленький комочек, во сне чему-то улыбалась, причмокивала и жалась к Рене, ища тепло.
        Ветер стих. Равнина остывала. Весенняя природа спала, но сон её был тревожен. Изредка ночная тишина прерывалась далёким криком, шорохом, каким-то вздохом. Ночное небо обильно вызвездило. Рене когда-то слышал, что каждая звезда - это такое же солнце, как и то, что светит днём. И что возле этих звёзд есть свои земли, далёкие и прекрасные. Сказать по правде, раньше мальчик не очень-то верил этим сказкам. Но сейчас ему хотелось помечтать. Он представил себя живущим на такой далёкой земле вместе с задорной, вечно смеющейся Сайкой.
        Рене смежил глаза и не заметил, как заснул. Ему снились добрые сны. Вот он бежит вместе с Сайкой по берегу тёплого моря. Им совсем не холодно. Сайка весело щебечет, как тогда, когда он впервые увидел её. Неожиданно их захлёстывает пенная волна, выплеснувшаяся из моря на берег. Она сбивает Рене с ног, волочёт его на глубину. Сайка визжит от смеха, Рене сопротивляется и барахтается в тёплой морской пене. Неожиданно вода становится холоднее, Сайкин смех смолкает. Вынырнув, Рене видит перед собой Архота.
        - Хватит бегать. Ты всё равно мой. Битва уже началась. С тобой моё сердце. Ещё никто не смог победить его, - грозно произносит колдун.
        Вздрогнув, Рене просыпается. Во сне он вывалился из шалаша и теперь лежит на земле.
        - Никогда, слышишь, никогда, - погрозив темноте рукой, шёпотом отзывается Рене, - Битва ещё не окончена. Если бы ты был уверен в своей победе, ты бы сейчас не гонялся за мной, а спокойно ждал. Значит, тебя можно победить. Я узнаю, как это можно сделать. Я сделаю это.
        Далёкий жуткий крик, похожий на смех и на стон одновременно, разлился над ночной долиной. Звезды исчезли. Холодное чёрное небо было пустым и тревожным. Неожиданно негромкий сухой щелчок треснувшей ветки подбросил Рене вверх. Сайка тут же проснулась и удивлённо уставилась на него. Мальчик поднёс палец ко рту.
        - Что случилось? - беззвучно произнесли её губы.
        Рене неопределённо пожал плечами и снова прислушался. Холодный влажный воздух не позволял рассмотреть и расслышать хоть что-нибудь в темноте. Очень медленно он поднял с земли ветку и стал осторожно разворачиваться, пристально вглядываясь в ночь. Вдруг он ощутил на своей спине чей-то холодный злобный взгляд. Мгновенно развернувшись и вскрикнув, Рене бросился с веткой на невидимого врага. Близкий волчий вой был ему ответом. Испугавшись резкого выпада, зверь метнулся во тьму.
        Сайку будто подбросили. Рене тут же встал спиной к её спине. Одинокий жуткий вой ещё два раза холодил их души. В последний раз уже издалека. Потом всё стихло.
        - Он был один? - осторожно спросила девочка.
        - Кажется, да. Нам повезло.
        - Рене, мне страшно, - даже на расстоянии он чувствовал, как колотится бесстрашное девчоночье сердце.
        - Летом волки обычно не нападают на людей, боятся.
        - Но ведь ещё не совсем лето?
        - Да. И мы ещё не совсем люди, то есть, ещё не взрослые… Нам повезло - зверь был сыт. Голодные волки бродят стаями.
        Они устало повалились на ветки. Больше их ничего не тревожило. Но от волнения сон не шёл. Дети сидели рядом друг с другом и долго таращились в ночь.
        - Помнишь лягушку, которую мы видели у реки? - спросила Сайка.
        - Да…
        - Кажется, я с удовольствием бы её сейчас съела…
        - Я, кажется, тоже.
        - А вообще-то, лягушек едят?
        Рене этот вопрос застал врасплох. Он раньше никогда о таком не слышал. Но сейчас он почему-то очень не хотел ответить “Нет”:
        - Изредка. Только я не умею их готовить.
        Сайка прижалась к нему плотнее - маленький тёплый комочек, и пробормотала едва слышно:
        - Я тоже… Интересно, а что сегодня ел этот волк?
        Под утро стало совсем холодно. Выпала роса. С рассветом холод окончательно извёл их и погнал в дорогу. Над равниной стоял плотный, как вата, туман. Он был такой густой, что Рене с трудом мог разглядеть свои ноги.
        - Куда пойдём? - поинтересовалась Сайка.
        - К реке. Нам нужно найти еду. Иначе мы никуда не дойдём.
        Преследователи
        Архот был в бешенстве. Не находя себе места, он ходил по залу, воя в голос, точно зверь. Широкий плащ развевался за ним, словно черные крылья. Стоило ему сойти с красно-желтой дорожки и встать на прозрачный пол, как начинало казаться, что он парит над миром, жестокий, властный и беспощадный. Коротко взмахнув мечом, он разнёс очередную, последнюю, светильню, и зала погрузилась во тьму. Горящие осколки разлетелись и запрыгали по полу, чертя огненные полосы и распространяя тонкий аромат благовоний. Волшебница сидела в кресле, забравшись в него с ногами, жалкая и погасшая. Её била крупная дрожь.
        - Где они? Где? Я тебя спрашиваю, старая ведьма, - взревел он. - Я…
        - Они ушли, ушли из долины. Как? Где твое хваленое Покрывало?
        - Покрывало не может помешать им уйти. Оно только показало бы, где именно они вышли.
        - И где же они вышли? - со змеиной улыбочкой вежливо осведомился маг.
        - Ты сам приказал снять его. Теперь я не знаю.
        - Зато я знаю. Те, два кретина, которые испугались медведя, где? Пусть умрут. Немедленно! Сейчас!!!
        - Но…
        - Ладно, - шумно выдохнув, Архот вдруг успокоился, - Всё равно всё надо делать самому. Он резко запахнул плащ и быстро скрылся в маленькой двери, скрытой за креслом.
        Прошло много времени, прежде чем Хирна облегченно вздохнула и слезла с кресла. Волшебница вышла на середину залы и раскинула руки крестом. Закрыв глаза, она глубоко вздохнула и произнесла заклинание. Осколки всех четырех светилен запрыгали по полу, срастаясь вместе. В каждой из них снова вспыхнул огонь. Наведя порядок, Хирна снова расположилась в кресле и криво оскалилась:
        - Мальчишка, - негромко прошипела она вслед Архоту, - Ты был тупицей, им и остался. Живи пока, ты мне ещё нужен. Но мое время придёт. Ты держишь меня за глупую нервную курицу, больше всего на свете мечтающую о камне? Мы ещё поквитаемся. Не думай, что я простила тебе сестру.
        Она достала из кошеля единственную монету и положила на раскрытую ладонь. Подойдя к свету, волшебница долго рассматривала её, как будто видела впервые. Неожиданно сжав кулак, она тихонько рассмеялась своим мыслям:
        - Раз! - злорадно прошептала она.
        - Ничего, ничего, - шипел Архот, широко шагая по узкому тёмному коридору, - Ты уже изменила своим друзьям. Подождём, пока ты изменишь себе. Прекрасная штука - это сердце… Эй, падаль! Хватит спать.
        От стены отделилась небольшая, едва заметная тень, шмыгнула носом и послушно зашлепала вслед за магом.
        К реке
        Идти по дну оврага оказалось очень удобно. Оно было сухим и каменистым. Но главное - можно было не бояться потерять направление. А потерять его было проще простого. Туман скрывал предметы, глушил звуки и не позволял ориентироваться. Рене хромал. Донимала рана на ноге. От ходьбы она вскрылась и понемногу кровоточила. Сквозь повязку проступило тёмно-багровое пятно, которое постепенно увеличивалось. Но дети не останавливались. Рене спешил. Правда, он сам не знал, куда. Просто его угнетала эта безлюдная плоская равнина, уходящая за горизонт.
        Потеплело. Туман растаял. Взошло солнце. А вместе с ним появилась тревога. Спрятаться было негде. Единственное, что скрывало их от недоброго взгляда - стены оврага, возвышающиеся по бокам. Овраг становился всё глубже, постепенно превращался в глубокую тёмную лощину. Через некоторое время дно стало рыхлым. Под ногами захлюпало. Остановившись, устроили привал.
        - Дальше по оврагу идти нельзя? - вопросительно произнесла Сайка.
        - Пожалуй, - рассеянно пробормотал мальчик. Его сейчас больше интересовала рана на ноге, которую он внимательно рассматривал, оторвав пропитанную кровью тряпку.
        - Нет, правда. Смотри, теперь на дне остаются следы.
        Рене встрепенулся и посмотрел по направлению её взгляда: “Растяпа. Непростительная оплошность! - подумал он, - Это всё голод. Он мешает сосредоточиться”. Однако он решил не расстраивать Сайку:
        - Вчера был дождь. Если мы пойдём верхом, наши следы всё равно останутся на мокрой земле. По оврагу, по крайней мере, быстрее. Но мы всё равно должны будем выйти из него.
        - Почему?
        - Видишь, овраг понемногу сворачивает назад, на запад. Следуя этим путём, мы сделаем большой крюк и вернёмся почти туда, откуда начали свой путь.
        Поднявшись, дети выбрались из оврага. Плоская как стол равнина лежала перед ними. На севере высились горы. Сайка поразилась, насколько далеко они ушли от них. В животе щемило от нестерпимого чувства голода. Голова немного кружилась. Она чувствовала себя усталой и совсем разбитой. Пытаясь подавить нарастающее чувство безысходности, она бросила на Рене влажный взгляд, полный страдания. Рене ободряюще улыбнулся в ответ.
        - А где река? - удивилась Сайка.
        - Там, на юге.
        Действительно, отсюда совершенно не было видно воды. Пришлось идти наугад. Рене вёл Сайку, помня, что река должна быть “где-то далеко там…” и ориентируясь по своим следам. Две едва заметные тёмные линии примятой прошлогодней травы, начавшиеся от оврага и оканчивающиеся у их ног, легко выдали бы их любому мало-мальски грамотному преследователю. Но преследователи ещё ломали головы над тем, каким образом они выбрались из скрытой долины, поэтому Рене оставалось только следить, чтобы тёмные линии позади них оставались прямыми.
        Яркое весеннее солнце высоко поднялось над их головами и безжалостно припекало. Почва под ногами высохла и стала твёрдой. Воздух был прохладным, но казался тяжёлым и влажным. Над равниной поднималось липкое марево. К постоянному чувству голода начало примешиваться чувство жажды. Шли до изнеможения. Наконец, почувствовав, что не может больше сделать ни шагу, Рене рухнул на колени и объявил:
        - Привал.
        - Уф, кажется, я больше не смогу идти, - простонала Сайка, заваливаясь на бок.
        Некоторое время они лежали молча, восстанавливая дыхание. Рене смотрел в небо. Оно было синим в зените и светло-голубым у горизонта, и глубоким. Бездонно глубоким. Ни тучки, ни облачка не задевало его величественной синевы. Ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом. Только Солнце. Яркое и холодное.
        - Есть же здесь звери! - вдруг взмолился Рене, - Должны же они что-то есть.
        - Ну, звери разные бывают. Некоторые траву едят. Некоторые - охотятся, - отозвалась Сайка.
        - Может и нам попробовать есть траву? Я, кажется, скоро буду согласен съесть что угодно.
        - Ну, трава тоже не всякая годится. Я думаю, что без разбора траву есть нельзя, а редиска или морковка здесь вряд ли растут.
        - А что здесь может расти? - Рене плохо разбирался в травах и в этом вопросе целиком полагался на мнение Сайки.
        - Может, щавель. Он наверняка ещё маленький. Но попробовать поискать - можно…
        Девочка перекатилась на живот и встала на четвереньки. Так, не поднимаясь, она и стала ползать по земле.
        - Нашла. Вот, смотри, это - щавель. Его можно есть, - она сорвала несколько небольших листочков, раздвоенных у основания, и показала их Рене.
        Через несколько минут они набрали небольшой пучок. Щавель был аккуратно разделён и немедленно съеден. Кислый привкус не утолил, а только сильнее разбередил чувство голода. Во рту стало сухо, очень захотелось пить. Тем не менее, это была хоть какая-то пища. Рене почувствовал, что голова прояснилась и он снова может рассуждать. Он встал и осмотрелся:
        - Ого! Насколько далеко мы отошли от гор! - удивлённо воскликнул мальчик.
        - А где же река? - удивилась Сайка, - Если мы ушли так далеко, то давно должны были выйти к ней.
        - Должны… - Рене пытался припомнить, насколько далеко он видел вчера речку. По всему выходило, что они давно уже должны были к ней подойти.
        - Может, это была не река, а только её мираж?
        - Не думаю. Вероятно, она где-то совсем рядом. Наверно, у неё крутые берега, поэтому мы её и не замечаем, - сказал Рене, озираясь, - Течёт где-нибудь, под самым нашим носом.
        - А может, она снова ушла под землю?
        Рене отрицательно покачал головой:
        - Нет. Мы же видели её. Она где-то здесь.
        - Ой, смотри, что я нашла, - вдруг радостно вскрикнула Сайка. Рене удивлённо уставился на два маленьких круглых листочка, которые раскинулись друг напротив друга у самой земли. Они были изумруднозелёные, похожие на листья подорожника, только светлее и всего с одной светлой полоской по самому краю. В центре торчала маленькая шишечка, которая в дальнейшем должна была превратиться в соцветие.
        - А что это?
        - Это белая ночная фиалка. Бабушка ещё называла этот цветок Царицей ночи.[1 - Царица ночи, Ночная фиалка, Любка двулистная. Экстракт корня Любки - сильнейший гормональный стимулятор. Он поднимет умирающего (реально поднимет!), прибавит сил в дальней дороге, излечит от крайней степени дистрофии. В старину трава широко применялась “для побуждения холодных особ к брачному союзу “. Настолько широко, что загремела в Красную книгу. Именно за это свойство получила легендарное прозвание поеб#нь-трава. Передозировка приводит к смерти от паралича дыхания.]
        - И зачем она нам? Она ведь даже ещё не расцвела.
        - Это не важно, - Сайка быстро вытащила из земли маленький корень растения - два смешных клубенька, больше всего напомнивших Рене козье вымя, - Видишь этот корень? В нём страшная сила!
        - Какая?
        - Он силу даёт. С одним таким корешком можно трое суток без еды идти - не устанешь. Значит, река действительно близко. Царица ночи без воды не растёт! - Поставив руку козырьком, Сайка стала внимательно осматриваться, - Вон, видишь?
        - Что?
        - Птицы! - Сайка указала на несколько тёмных силуэтов, едва различимых против солнечного света, - Они наверняка у воды живут. Там им проще корм найти. Идём…
        Девочка уверенно оторвала от клубенька ночной фиалки более молодую половину корня и положила в карман. Остальное выбросила. Рене смотрел за её действиями с некоторой ревностью. Он ещё вчера обратил внимание, что Сайка великолепно разбирается в растениях и травах, легко и быстро ориентируется на незнакомой местности. В долине эти её качества были незаметны и в полной мере проявились только сейчас. Рене понимал, что в дальнем путешествии они просто незаменимы. И всё же он настолько привык чувствовать себя старшим и заботиться о Сайке, что теперь ощущал себя слегка уязвлённым её уверенным безапелляционным тоном.
        Вскоре в воздухе посвежело. Они подошли к крутому глинистому берегу.
        Ссора
        Река неспешно несла свои воды по дну глубокой лощины, делая плавный поворот к югу. Дети стояли на крутом берегу, противоположный был ниже. Долго молчали. Рене не выдержал первым:
        - Ну вот, пришли, - раздражённо начал он. Затем посмотрел на девочку, - Кажется, кто-то обещал мне здесь обед?
        - Никто тебе ничего не обещал, - вспылила Сайка. Она слишком долго старалась казаться сильной. При всем внешнем спокойствии, нервы её были натянуты до предела.
        - Ничего себе, не обещал, - насупился Рене, - Нам надо на восток, а из-за тебя мы целый день идём в другую сторону!
        - Из-за меня? Ты же сам сказал, что нам нужно идти к реке, чтобы вообще куда-то придти. Вот она, река! Хочешь - ешь, хочешь - пей! Смотри, сколько воды!
        - Если бы не ты, я вообще не пошёл бы к реке.
        - А если бы не ты, то я просто сидела бы дома и спокойно ужинала. Это всё твоя глупая идея. Откуда ты взял, что за нами вообще погоня? Рванул, как заяц. Показалось ему, видите ли, что-то! Кто-то куда-то с кем-то пошёл! На то они и люди, чтобы ходить! - Сайка не выдержала и сорвалась на крик.
        Рене и раньше сомневался, правильно ли они поступили, когда ушли из скрытой долины. Вроде всё было тихо. Так, какое-то смутное чувство опасности. Как в Саре, в приюте. Живя в долине, он уже почти отвык от него. Раньше, в приюте, это чувство ни разу не подводило Рене. Оно приходило внезапно, и вслед за ним всегда приходили неприятности. Поэтому он и привык полагаться на него беспрекословно.
        Теперь, идя по пустынной равнине, он не раз задавался вопросом, нужно ли было так поспешно убегать, да ещё и с Сайкой? Может быть, нужно было задержаться и, по крайней мере, разузнать обстановку, собраться, хотя бы взять с собой спички? Поэтому Сайка, сама не зная того, ударила в самое чувствительное место:
        - Здесь нет людей. Поэтому никто никуда и не ходит. Ты получил то, что хотел. Вот тебе твоя река. Кушай её с маслом!
        Подняв кулаки, Рене с облегчением ринулся в драку. Сайка даже не защищалась. Закрыв лицо руками, она упала на землю и в голос разревелась. Рене мгновенно пришёл в себя и остановился. Глубоко вздохнув, он обтер рукавом лицо, как будто смахнул с себя чью-то злую чёрную волю.
        Рене даже не пытался успокоить Сайку. Он просто присел на корточки над лежащей девочкой и молча гладил её волосы. Он вдруг понял, что творилось у неё на душе. Для неё он, Рене, всегда оставался великим воином, героем, однажды утром пришедшим в долину, несмотря на магические чары, наложенные известной и уважаемой волшебницей. Он сделал то, что уже много лет не решался сделать никто в долине. Сделал для того, чтобы сразиться с могучим врагом, с которым не смела сразиться сама Хирна. Чьё имя боялись даже произносить в долине.
        Сайка не хотела многого. Просто волею случая она чувствовала себя причастной к древней и немного жутковатой легенде и изо всех сил старалась быть достойной её. Ей даже в голову не приходило, что Рене просто хочет выжить. Все эти полгода, что мальчик провёл в их доме, Сайка ждала, когда он, наконец, будет готов к тому, чтобы вступить в неравный бой и победить. Она даже не смела подумать, что им руководят такие чувства, как осторожность, сомнение, элементарный страх. Вознеся Рене на престол, она отвела себе роль скромного оруженосца, добровольного слуги, готового на смерть ради своего кумира.
        Часто, засыпая под тёплым одеялом, Сайка мечтала о том времени, когда они вдвоём столкнутся с Архотом лицом к лицу. Разыграется страшная непогода. Молнии будут рушить скалы, дождь будет хлестать в лицо. Яростные порывы ветра будут рвать волосы. Будет тяжёлый бой и много крови.
        И она, Сайка, примет на себя самый первый и смертоносный удар врага. И падёт, отведя опасность от Рене, когда тот сильным и точным выпадом прикончит противника. Затем, склонившись, поднимет её, взволнованную и истекающую кровью и понесёт куда-то под грохот бури, успокаивая и благодаря…
        Что произойдёт дальше, Сайка обычно не додумывала, так как, во-первых, плохо представляла себе, что такое смерть, а во-вторых, как правило, засыпала именно на этом месте.
        Проснувшись поутру, Сайка убегала к реке, где стремилась во всём походить на Рене. Обратив внимание, что мальчик старается научиться мастерству у кузнеца, она тоже стала приглядываться к отцу. Сайка, пожалуй, первая заметила появившийся в глазах Рене загадочный взгляд. Долгий, рассеянный и пронзительный одновременно, которым кузнец встречал каждого нового человека. Этот взгляд будоражил её с детства. Она даже немного боялась его. Когда отец смотрел на неё этим взглядом, от него ничего нельзя было скрыть.
        Сайка всегда старалась говорить правду. А отцу вообще никогда не врала. Тем не менее, взгляд этот переносила с трудом. Однажды она обратила внимание на то, что Рене, обдумывая что-нибудь, часто останавливается и начинает смотреть этим взглядом словно бы внутрь себя. К этому времени она уже научилась ходить как Рене, сидеть как Рене и даже свистеть как Рене.
        В то утро, убежав на реку, она старалась научиться смотреть как Рене. Была поздняя осень, но лёд сковал ещё не всю реку. На излучине течение было сильнее, и тёмная полынья растянулась вдоль самого берега. Выбрав укромное местечко, она начала тренироваться смотреть на своё отражение.
        Ничего не получалось. Сайка старалась глядеть серьёзно, даже мрачно. Поджимала губы, хмурила брови. Всё было безрезультатно. Отражение корчило в ответ смешные напыщенные рожи. В конце концов, Сайка решила, что во всём виновато течение реки. Рябь на воде искривляет образ и мешает сосредоточиться. Махнув рукой, девочка выпрямилась и остолбенела. Неподалёку, скрываясь за камнем, сидели двое соседских мальчишек и буквально покатывались со смеху, глядя на неё. Это были братья-близнецы Эно и Росс, жившие неподалёку.
        Раньше они дружили и играли вместе, но с тех пор, как появился Рене, эта дружба остыла. Братья не могли простить Сайке, что она без них пошла к горам и встретила Великана. Они справедливо полагали, что уж если везёт дуракам, то везёт по-крупному. Тем не менее, считали они, кем же надо быть, чтобы везло так? Обиднее всего для них было то, что в то злосчастное утро, когда в долине поднялся переполох из-за Рене, братья не спали. Услышав лёгкий настойчивый стук в окно, Эно отодвинул занавеску и увидел в сумраке Сайку:
        - Эй, вставайте скорее. Пойдём к горам, - негромко затараторила та, - Великан идёт.
        - Какой Великан, - не понял спросонья Эно, - А? Да ну… Великан утром придёт, а сейчас ночь ещё…
        - Ну, как хотите, - кинула Сайка и умчалась во тьму.
        Двумя часами позже, увидев Рене, Эно поджал губы, а Росс заявил, что этот оборванец на Великана-то не похож. Так, пародия какая-то.
        Однако потом, когда сама Хирна представила Сайку и Рене почти как героев, братья расстроились окончательно.
        Сайка не привыкла, чтобы у неё что-то не получалось. Тем более, над ней никогда никто не смеялся. Ей стало так обидно, что она полезла было в драку, но ничего хорошего из этого не получилось. Братья не могли драться. Их сотрясали приступы неудержимого истерического хохота.
        - Вот так песня. Просто умора, - хохотал Росс.
        - Сегодня было… самое смешное представление, - корчился от смеха Эно.
        - Главный приз! Такого ещё не было, - надрывался Росс.
        - Эй вы! Прекратите! Слышите, немедленно! - задохнулась девочка, с ужасом осознав, что братья не впервые сидят в засаде, но ответом ей был ещё один взрыв хохота.
        Заплакав от обиды, Сайка отвесила братьям по полновесной плюхе, на которые, впрочем, ни тот, ни другой не обратили никакого внимания, и убежала домой. Рене уже ушёл в кузницу. Дома была только одна бабушка. Она как обычно, сидела на крылечке, перебирая какие-то травы и связывая их в пучки. Сайка буквально упала к ней на колени, уткнувшись зарёванным лицом в ароматные букетики. Ни о чём не спрашивая, бабушка просто прижала девочку к себе.
        - Почему они надо мной смеются? - спросила Сайка.
        - Потому, что ты смешная, - просто ответила старушка.
        - Разве так можно?
        - Не всем.
        - Я ведь никому не делала ничего плохого. Я только хотела быть похожей на него.
        - Я знаю.
        - Разве это нельзя?
        - Нельзя. Ты - девочка. Он - мальчик. Совершенно разными вы пришли в этот мир. И совершенно разные судьбы ждут вас. У него совсем другая жизнь. И он мудрее тебя, хотя сам ещё не знает об этом.
        - Я хочу быть такой же, как он.
        - Будь.
        - Но ведь ты только что сказала, что это невозможно?
        - Нельзя быть похожей на кого-то. Но стать такой же, близкой по духу - да. Только очень глупые люди, оценивая человека, обращают внимание на цвет глаз или длину ног. Выбирая кумира по росту, чаще всего найдёшь длинного человека, но никогда - великого. Выбирая по уму, можно найти человека умного, но редко - мудрого.
        - Разве это не одно и то же?
        - Нет. Каждый человек, как только начинает осознавать себя, стремится прожить красивую и полезную жизнь. Каждый хочет, чтобы люди уважали его и были ему благодарны.
        - Даже Архот?
        - Даже Архот. Но люди не всегда понимают, что красивая жизнь и жизнь сытая - это не одно и то же. А между жизнью полезной и жизнью богатой вообще лежит пропасть. Конечно, совсем не обязательно быть бедным, чтобы принести пользу людям. Нищий тоже может прожить никчёмную убогую жизнь, даже если станет богатым, - пожилая женщина надолго задумалась, - Возможно, именно в этом вся сущность Архота: он всё хочет насытиться, пытаясь доказать, что живёт красиво. Но никак не может…
        После этого разговора Сайка стала совсем по-другому присматриваться к Рене.
        Вниз по течению
        - Прости меня, Рене, - молвила Сайка, успокоившись, - Просто я устала. Очень устала. И ужасно хочу есть. И ещё. Чем бы ни кончилось наше приключение, спасибо тебе…
        - В смысле? - замер Рене.
        - До того, как ты пришёл в долину, моя жизнь была совершенно другой. Пустой какой-то. Как у всех мальчишек и девчонок в нашем посёлке. Я сейчас подумала о том, сколько людей рождается, живёт и умирает, даже не задумываясь о том, зачем они родились. Сначала, когда Хирна сказала, что тебе предстоит схватка с Архотом, я всё боялась её пропустить, хотела, чтобы это произошло поскорее.
        - А теперь?
        - А теперь я боюсь, что ты в самое ближайшее время встретишь и одолеешь его.
        - Почему?
        - Потому, что это твоё предназначение… и моё тоже.
        - Ну и хорошо. Только если мы столкнёмся с ним сейчас, я думаю, что исход поединка будет не в нашу пользу, - горько усмехнулся Рене, - Какие из нас сейчас поединщики.
        - Да я не о том, - нахмурилась Сайка, - Я очень боюсь, что мы его победим.
        - Да ты что? - оторопел Рене, - Он же наш враг!
        - За эти полгода я много раз представляла себе, как мы побеждаем Архота и умираем.
        - Зачем же обязательно умираем? Мы будем жить, - уверенно произнёс Рене.
        - А зачем жить? Это только в сказках всё кончается словами: “И жили они долго и счастливо…” А какое может быть счастье, если жить больше незачем?
        - Почему незачем? - искренне удивился Рене.
        - А что мы будем делать, когда приключение кончится и мы вернёмся домой? Поливать цветочки в саду? Прыгать в речке по камушкам? А зимой кидаться снежками, как эти близнецы, Эно и Росс?
        - Ну, - рассмеялся Рене, - Если после схватки с Архотом мы сможем прыгать по камушкам, то это ещё не самый плохой выход. А вообще-то, не забивай себе голову всякой ерундой.
        - Это не ерунда. Когда мы встретились и началось это приключение, я как будто проснулась. Я как будто выросла, если ты понимаешь меня. И я не хочу снова стать маленькой. Не хочу!
        Рене удивлённо уставился на неё и чуть не рассмеялся.
        - Ладно, - сказал он примирительно, - Не расстраивайся. На наш век приключений хватит. Пошли, поищем, что здесь есть поесть.
        Однако, ничего съестного им так и не попалось. Голодные дети упрямо брели дальше. Казалось, само время остановилось. Воздух нагрелся и потяжелел. Стояло полное безветрие. Река сонно несла свои воды, медленно обгоняя детей. Поверхность воды была ровной как зеркало. Лишь изредка проплывающая травинка или лист выдавали скрытое движение. И иногда ещё стрелка, полоснувшая по воде, указывала на то, что где-то на глубине, далеко в синей пучине, прошла крупная рыба. Проводив её жадным взглядом, дети медленно брели по прибрежной гальке.
        Сайка молчала. Казалось, она сильно выросла и повзрослела за эти дни. Впервые Рене почувствовал себя как-то неуютно рядом с ней. Ужасно болела нога. Каждый шаг давался ему с большим трудом, но ему крайне не хотелось первому сознаться в слабости и предложить передохнуть. Тем не менее, оба устали настолько, что больше идти не могли. Пришлось сделать привал.
        - Послушай, Рене.
        - М-м-м?
        - А откуда ты взял, что мы сейчас в опасности? Кругом никого нет. Всё вроде тихо.
        - Вот именно, тихо, - передразнил Рене, - Посмотри вокруг. Какая богатая земля. В скрытой долине ещё зима, а здесь, совсем рядом, уже тепло. Почва оттаяла. Трава начала расти. Рядом река. А это рыболовство, ремёсла. Опять же, река - это дорога. Очень удобная дорога, безопасная. Вокруг люди. На севере - скрытая долина. На юге - Сар. На востоке - Большая земля. Можно торговать со всеми. Если бы какой-нибудь народ поселился здесь, они стали бы очень зажиточными людьми уже через два-три года. Но никого нет. И не просто нет. Нет даже дорог. Люди не ходят здесь. Знаешь почему? Они боятся.
        - Чего?
        - Не знаю. Пока не знаю. Но боятся. Сильно боятся. Какое-то могущественное и беспощадное зло живёт на этих равнинах.
        - Да какое здесь зло? - устало удивилась Сайка, - Посмотри, равнина плоская как стол. На ней нет ни лесов, ни гор. Здесь злу даже спрятаться негде.
        - А ты помнишь, я тебе рассказывал, как я попал в скрытую долину?
        - Помню. Ты шёл под землёй.
        - Правильно. Под землёй. Под этой самой землёй. И там, под землёй, не просто какая-то нора, а настоящая дорога, улица. Там даже есть перекрёсток. Значит, люди почему-то предпочитают идти во тьме, по колено в воде, но ни в коем случае не подниматься на поверхность, на эту прекрасную равнину.
        - Подумаешь, в каждом замке есть потайной подземный ход.
        - Да. Но только любой подземный ход обычно строится в военных целях. Это недешёвое удовольствие. По нему можно убежать из замка. Тогда действительно достаточно узкого лаза. Предположим, что именно этот подземный ход строили для других целей. Ну, например, для того, чтобы вывести войско в тыл неприятеля. Тогда можно объяснить, почему он такой широкий. Но это не объясняет, почему он такой длинный. Глупо выводить отряд на поверхность так далеко от места сражения.
        И потом. Я знаю, как Архот может преследовать свою жертву. Я почти уверен, что он уже давно знает, где мы. Он может двигаться и днём, и ночью. Он практически не устаёт. И у него с собой магическое оружие, может быть, самое сильное в Ароле. Не думаю, что его сердце тронула жалость или сострадание. Навряд ли он забыл о нас. Вспомни, как быстро он поднял всю долину на поиски. Если бы только он смел ступить на эти земли, он бы нас уже уничтожил. Раз погони нет, значит, здесь есть что-то такое, чего боятся и Архот, и Хирна.
        - Слушай, а может это и не он вовсе? Мы ведь наверняка-то не знаем, с кем Хирна против нас объединилась, - мысль о том, что Архот знает, где они, Сайке очень не нравилась.
        - Может и не он, - безразлично согласился Рене, - Только людей-то здесь всё равно нет. А Хирна и без Архота - опасный соперник. Её-то точно нельзя сбрасывать со счетов.
        - Может, уже пойдём, а? - поёжившись, жалобно спросила Сайка, - А то, пока мы здесь сидим, очень кушать хочется.
        Рене и сам терпел голод из последних сил.
        - Сегодня нам обязательно нужно найти какую-нибудь еду, - пробормотал он, - Завтра у нас просто не будет сил идти.
        - Может попробовать поймать рыбу?
        - А толку? У нас даже спичек нет, чтобы её приготовить.
        - Можно съесть её сырую. Мне уже всё равно.
        Рене тоже был готов съесть всё, что угодно. Даже сырую рыбу. Но он очень боялся, что не сможет ничего поймать. “Это наш последний шанс. Если не получится, то мы погибнем от голода”, - как заклинание мысленно говорил сам себе Рене, не решаясь войти в воду. Наконец, сняв одежду и передав её Сайке, он ступил в реку.
        Рене медленно шёл вдоль берега, по пояс в воде, стараясь не поднимать брызги. Дно было песчаным, но скользким. Песок был покрыт тонким слоем ила. Как мальчик ни старался, струи мути поднимались от его следов, стлались впереди, мешая рассматривать предметы под водой. Довольно долго Рене вообще не видел ничего, заслуживающего внимания, как вдруг заметил недалеко от берега серую крапчатую спину.
        Довольно крупная рыбина стояла в тени, между корнями ивового куста, свисавшего над рекой. Рене растерялся и замер. Он никогда не рыбачил и сейчас совсем не представлял, что нужно делать. Не спуская глаз с рыбы, Рене начал медленно продвигаться по кругу, чтобы перекрыть ей все возможные пути отступления на глубину. Неожиданно ему пришла мысль, что теперь он находится как раз перед рыбой, и та теперь его точно видит. Мальчик замер, боясь пошевелиться и раздумывая над тем, что делать дальше.
        Вероятно, рыбине его поведение показалось подозрительным, но не опасным. Лениво шевельнув хвостом, она медленно двинулась навстречу. Почувствовав, что добыча уходит, Рене бросился вперёд, пытаясь схватить её. Ему даже удалось коснуться скользкой чешуи, но рыба легко выскользнула из рук и мгновенно исчезла на глубине. Подняв тучу брызг, Рене плюхнулся в воду. Сайка разочарованно застонала.
        - Бесполезно, - крикнул мальчик, - Она очень скользкая.
        - Ну, Рене, миленький, ну давай ещё раз попробуем?
        - Попробовать-то можно, - пожал плечами Рене, - Но так её не поймать. Надо что-то придумать. Если бы у меня была острога. Или хотя бы палка…
        Рене обречённо плёлся по колено в воде. Долгое время никакая добыча не попадалась ему на глаза. Песок отступил на глубину. Дно стало совсем скользким. Мальчик замёрз и очень сильно устал. Теперь он скорее просто брёл в реке, чем ловил рыбу. Серая муть стлалась перед ним, полностью закрывая обзор. Молчали. Говорить было не о чем.
        Неожиданно Рене замер. У самого берега, рядом с крупным камнем, он снова заметил тёмную рыбью спину. Теперь мальчик не спешил. Берег в этом месте был очень пологим. Вершина крупного камня торчала из реки. Огибая преграду, течение размыло узкое углубление, в котором и стояла крупная хищная рыбина, готовая броситься на проплывающую рядом жертву. У неё была идеальная позиция для охоты. Камень закрывал её слева и немного сверху. Придонный гребень скрывал от взглядов справа. Мгновенный рывок вперёд, словно из ниоткуда, не оставлял неосторожной жертве никаких шансов. Но отступать ей было некуда.
        Рене, мгновенно оценив ситуацию, осторожно двинулся вперёд. Оказавшись перед рыбой, мальчик медленно начал приближаться. Не чувствуя угрозы, рыбина подалась назад, тем самым ещё больше ухудшая свою позицию. Сайка замерла. Рене сделал ещё один осторожный шаг и бросился вперёд. Теперь он пытался не схватить добычу, а вытолкнуть её на берег. Рыба рванулась вперёд, но мальчику удалось оттолкнуть её от себя. Перевернувшись в воздухе, она плюхнулась у самой кромки воды и, забив хвостом, запрыгала по песку. Закричав, дети кинулись к рыбе с двух сторон. Но удача снова отвернулась от них.
        Мальчик зацепился за какое-то углубление на дне и упал. Волна накрыла добычу и потащила её на глубину. Почувствовав воду, рыба вильнула хвостом и мгновенно скрылась на середине реки. Сайка заплакала от обиды, размазывая слёзы мокрым рукавом. Рене медленно поднялся. Хмурый взгляд не предвещал ничего хорошего. Упрямо сопя, он принялся ощупывать руками дно, пытаясь найти причину своего падения.
        - Что там? - заинтересовалась девочка.
        - Н-не знаю, - протянул Рене, - Дырка какая-то… или нора…
        - Рене, не надо. Может, там змея.
        - Да ну, какая ещё змея под водой?
        - Водяная.
        - Змеи воздухом дышат. Даже водяные. Они под водой жить не могут. Кроме того, нора широкая. Рука свободно пролезает, - отозвался Рене.
        - Ой. Тем более, не надо, - испугалась Сайка.
        - Да погоди ты, - огрызнулся мальчик, - Там, вроде, что-то есть…
        Рене просунул руку в нору, но до конца не достал. Тогда, опустившись на колени, он просунул руку глубже и кончиками пальцев нащупал в конце норы что-то твёрдое и шершавое. Это что-то медленно шевелилось и явно не собиралось вылезать из своего убежища. Задохнувшись от холода, Рене лёг в воду и просунул руку ещё дальше. Неожиданно кто-то пребольно ущипнул его за палец. Мальчик вскрикнул, но не испугался и схватил обидчика. С большим трудом он вытащил его из норы…
        - Ура! - закричала Сайка и захлопала в ладоши, когда Рене поднял добычу над головой.
        Огромный рак грозно выставил вперёд свою левую клешню. Правая, вероятно, была недавно потеряна в какой-то схватке, и теперь рак отращивал новую из запасной ноги. Радостно крича, Рене выбрался на берег.
        Рака съели немедленно, просто разорвав на куски.
        - Слушай, а разве раков едят сырыми? - осторожно поинтересовалась Сайка, пытаясь перекусить какие-то жилки.
        - Вроде, да, - ответил Рене, стряхивая с колен кусочек панциря.
        - Я серьёзно, - обиделась девочка.
        - Я тоже. Раки живут только в очень чистой воде. В этом смысле беспокоиться не о чем. Кроме того, мне кажется, что спички у нас появятся ещё не скоро. Так что, жаркое в ближайшее время нам не грозит, - Рене неопределённо пожал плечами и чихнул, - Придётся привыкать.
        - Будь здоров, - засмеялась Сайка, беззаботное настроение снова вернулось к ней, - Придётся - привыкнем!
        Рене чувствовал, что очень замёрз. Тем не менее, он снова залез в воду, и вскоре ещё два рака, размером немного поменьше, стали его трофеями. Впервые за три дня путешествия мальчик ощутил приятную сытость.
        Страшная находка
        Солнце медленно клонилось к закату, немного согревая спины. Река вроде бы повернула на восток, и Рене решил пока не отходить от берега. Он сильно устал, и Сайкина болтовня крайне раздражала его. Мальчик молча брёл по кромке воды, с трудом переставляя ноги. Снова вскрылась рана. Тонкая красная линия окрасила щиколотку, время от времени оставляла каплю крови на прибрежном песке. Кружилась голова. Хотелось пить. Вода была рядом, но почему-то казалась Рене холодной и неприятной на вкус.
        Заметив, что Рене не по себе, Сайка притихла и молча шагала рядом. Равнина по-прежнему была пуста и по-своему начала раздражать девочку. Она не могла с уверенностью сказать, много ли они прошли сегодня. Везде было одно и то же. Слева - трава и песок. Справа - вода. Один раз они перешагнули через маленький ручеёк, впадающий в реку. Теперь уже Сайка не могла бы точно вспомнить, давно ли это было. Она устала. Хотелось спать. Но остановиться - значило заночевать под открытым небом. Дети понимали, что сил на то, чтобы снова подняться и отправиться в путь, у них не будет.
        Солнце коснулось горизонта.
        Сайка обратила внимание, что Рене пошёл немного быстрее и как-то по-другому. Увереннее. Ритмичнее, что-ли. Он шёл, как будто и не устал совсем, что-то тихонько бормоча себе под нос.
        - Эй, ты чего? - окликнула его отставшая девочка.
        - А? - оглянулся тот, - Слушай, Сайка, ты когда-нибудь стихи писала?
        - Я? Нет… - растерялась девочка.
        - Я тоже… Я ведь и писать-то недавно научился, - и, неожиданно решившись, - Вот, послушай, - Рене остановился, заложил руку за спину и торжественно объявил: - “Забытая песня”.
        Забытую тайну
        Забытой земли
        С тобой мы когда-то
        Раскрыть не смогли.
        Мне вслед помахала
        Ты хрупкой рукой,
        Меня отпустила
        Забытой весной.
        Мне лето кивало
        Зелёной листвой,
        Позвало в дорогу
        Забытой звездой.
        Мой путь начертала
        Дождливой тропой
        Забытая осень
        Пожухлой травой.
        Сквозь вьюгу и снег —
        Верстовые столбы,
        Забытые ветры
        Забытой зимы.
        Всплакнёт половица,
        Сверкнёт огонёк, —
        К забытому дому
        Взойду на порог.
        Забыт непокой,
        Я сижу у огня.
        Забытое счастье
        Согреет меня.
        Сайка молчала, открыв рот.
        - Здорово! - наконец выдохнула она, - Ты это прямо сейчас придумал?
        - Ну да, - неожиданно начал оправдываться Рене, - Понимаешь, как-то само собой вышло. Я просто шёл и вот… Пусть эти стихи будут для тебя, хорошо?
        Девочка опустила глаза. Они были переполнены благодарностью.
        - Мне ещё никто не писал стихов… спасибо тебе, Рене…
        Пристанища так и не нашли. Пришлось ночевать под открытым небом. Всю ночь жались друг к дружке и почти не спали. Утро занялось хмурое, холодное, неприветливое. Казалось, мутный воздух пропитан влагой как губка. Рене чувствовал себя совсем разбитым. Ныло всё тело. Сидеть на одном месте было нестерпимой мукой. Едва развиднелось, отправились в путь.
        Солнце встало за плотным слоем облаков. Но вместо долгожданного тепла принесло холод. На траву упала роса, которая вскоре превратилась в иней. Равнина стала белой. Рене продрог. Снова начал донимать голод. Но самым неприятным было то, что на заиндевевшей земле оставались прекрасно различимые неровные цепочки следов.
        Иней растаял только к вечеру. Равнина снова окрасилась зеленью. Сайка устала и была подавлена. Рене чувствовал себя всё хуже. Его знобило, на щеках полыхал нездоровый румянец. Устроили привал. Рене буквально рухнул на песок и зашёлся долгим натужным приступом кашля. Сайка смотрела на него с нескрываемым чувством тревоги.
        - Плохо, - пробормотал мальчик, - Ещё немного, и я не смогу идти…
        - Ты дойдёшь, ты обязательно дойдёшь. Ты сильный, - затараторила Сайка.
        - Погоди, - поморщился Рене, - Давай поклянёмся друг другу, что закончим это приключение, что бы с каждым из нас не случилось.
        - Конечно, закончим, - Сайка уставилась на него, - Ты только сейчас ничего не говори, силы береги…
        - Нет… не так. Понимаешь, просто мне будет легче, если я буду знать, что ты победишь Архота, что бы со мной ни случилось…
        Сайка посмотрела на него испуганно и серьёзно.
        - Клянусь!
        - Клянусь, - словно эхо хрипло отозвался Рене.
        Дальнейшее Рене запомнил смутно. Они опять шли по пустой безлюдной равнине. На северо-востоке, на самом краю горизонта, зыбкой дымкой показались белёсые вершины гор. Река опять понемногу сворачивала к югу, уводя в сторону от цели, но у Рене не хватало сил принять решение и свернуть. Он понимал, что песчаный берег для них - это какая-никакая, но дорога, последний ориентир в этих пустых безлюдных землях. Дороги всегда приводят к человеческому жилью. Свернуть - значит отказаться от всякой надежды в ближайшее время встретить людей.
        Солнце зашло. Начало темнеть. Берег поднялся и стал круче. Песчаная отмель сменилась серой каменной плитой, ровной, как стол. Река делала резкий изгиб к юго-западу и снова убегала на восток, огибая камень. Крупные валуны, похожие на остатки какой-то каменной стены, испещрённые глубокими трещинами, словно поверженные исполины лежали на излучине.
        - Самое место для ночлега, - пробормотала Сайка.
        - Да, по крайней мере, ветер не задувает, - откашлявшись, поддержал мальчик.
        Широкая трещина практически расколола огромный камень надвое. Забравшись в неё, дети обнаружили какой-то мусор, мелкие камушки, несколько крупных веток и… следы старого костра.
        - Люди, Рене. Здесь были люди, - закричала Сайка.
        Рене надолго закашлялся. Он не ответил. Ему было совсем плохо. Сев на землю, он привалился к камню и закрыл глаза.
        - Не спи, Рене, слышишь, вставай. Мы пришли! Где-то рядом люди.
        Мальчик открыл глаза и с большим трудом поднялся на ноги.
        - Пойдём, - хрипло пробормотал он…
        Выбравшись из трещины, дети снова подошли к реке. Перед ними высилась полуразрушенная каменная стена с высокими воротами, больше похожими в темноте на грот. Именно в эти ворота и текла река, превратившаяся в широкий бурный поток. Перед воротами возвышался тёмный предмет, который они сначала в сумерках приняли за большой чёрный камень. Это была большая рыбачья лодка, когда-то очень добротная и надежная, вставшая на вечный прикол. Корма лодки, наполовину погружённая в воду, сгнила. В передней части лежал большой серый ком брошенной парусины, под которой угадывались очертания продолговатого предмета.
        Рене подошёл и откинул ткань. Сайка отшатнулась и закричала. Рене ещё никогда не слышал, чтобы Сайка так кричала…
        В доме Хирны
        Высокий старик с длинной седой бородой быстро прошёл по красно-жёлтой ковровой дорожке и почтительно склонился перед волшебницей:
        - Ты уверен, что они выбрались из долины?
        - Да, Великая…
        - Как?
        - По реке, Великая…
        - Это верная смерть.
        - Они не знали этого. Я видел следы крови по ту сторону Неприступных Гор.
        - Так они живы? Где они сейчас?
        - Они пошли Дорогой Времени, Великая…
        - Что ж. Может, это и к лучшему… Монета у меня всё равно уже есть. По крайней мере, Архоту они не достанутся. И на нашем пути они больше не встанут…
        - Я плохо сказал, Великая. Они только что прошли Дорогу от начала до конца…
        - Что? Они вышли из Ворот?
        - Да, Великая… Время не тронуло их. Мальчик болен. Они идут к Ири-Тао…
        - Силы небесные… Их надо остановить!
        - Поздно. Они только что ступили на земли Мёртвого города, Великая…
        - Книгу. Скорее, книгу!
        - Одумайся, Великая… Их не остановило само Время. И нет магии более грозной, чем магия Стража! Ты бессильна.
        Лицо волшебницы исказила судорога.
        - Пусть так… Что сейчас делает Нищий?
        - Архот? Он гнался за ними, Великая. Но не посмел ступить на Дорогу. Он уже был там. И он знает свой Приговор. Он в ярости.
        - Архот знает, что они живы?
        - Пока нет. Но скоро узнает.
        - Откуда?
        - Один из твоих людей предаёт тебя, Великая…
        - Кто?
        - Саман подобрал монету…
        - Почему его не остановили?
        - Прикажи, Великая, его остановят…
        Долго, очень долго думала волшебница. Старик стоял молча, почтительно сложив руки на груди.
        - Нет. Пусть всё идёт так, как идёт. Если уж само Время бережёт их, даже я не встану на их пути. Если Архот решит сунуть свою голову в петлю, - волшебница криво усмехнулась, - Не буду ему мешать. В конце концов, это всего лишь голова Архота. Проследи, чтобы Саман больше никогда не вошёл в этот дом… Что ты узнал о девочке?
        - Прости, Великая. Ничего достоверного. Вроде бы её родители погибли на Дороге Времени. Во всяком случае, кузнец принёс её оттуда. Это - всё.
        - Откуда - оттуда? Что??? Ты хочешь сказать, что Сайка дважды прошла по Дороге?
        - Да, Великая… причём в первый раз она шла против течения…
        - И при этом осталась жива?
        - Осталась, Великая… впервые, на памяти людей. Ей повезло. Она была слишком мала и не знала своего Приговора, поэтому он не свершился. А может быть потому, что в прошлый раз она не входила в Ворота. Ведь она родилась на берегах Реки. Значит, в Ворота вошла её мать.
        - О силы… - по лицу волшебницы пробежала тень растерянности, - Для чего же вы храните её? Кто она?
        - Доподлинно неизвестно. Однажды Архот напал на небольшой город, стоящий у отрогов восточных гор. Жители отчаянно защищались, но пали к его ногам. Те, кто отказался признать нового властителя, вынуждены были бежать. На Дорогу ступили многие, сошли с неё двое: кузнец, случайно оказавшийся в осаждённом городе, и новорожденная девочка, которую он вынес на руках.
        Кузнец, вероятно, знал её родителей. И может быть, даже открыл тайну своей семье. Но о том, почему она так интересует Архота, кузнецу, скорее всего, было невдомёк. Иначе он был бы гораздо осторожнее. Архот, вероятно, наоборот, даже не догадывается, кто её родители, но уж наверняка знает о её роли в своей судьбе. Поэтому первое, что он сделал - уничтожил всех родившихся и не родившихся детей в завоёванном городе.
        Девочка не знает, кто она. Архот знает, но вряд ли скажет даже под пыткой. Теперь, когда семья кузнеца мертва, не существует никакой возможности узнать правду. Великая, нужно ли мне и дальше искать, кто были родители девочки?
        - Нет. Ты сделал всё, что мог.
        - Слушаюсь, Великая…
        - Скажи, ты сам ходил по Дороге Времени? Что это такое?
        - Сам не ходил, Великая. Люди говорят, что никогда не знаешь, что увидишь там, что переживёшь. Некоторые тонут в болотах, некоторые - срываются с гор. Кто-то гибнет в пустыне. У каждого - своя Дорога во Времени. До конца доходят немногие. Говорят, что пройти Дорогу - всё равно, что пройти через века. Если человек живет глупую и никчёмную жизнь, в конце которой ему суждено забвение - он встретит там свою смерть. Если нет - в конце пути он узнает Приговор Времени. Пройти по Дороге может только тот, о ком будут помнить потомки. И тот, кто не знает Приговора. Если человек, знающий свой приговор, второй раз откроет Ворота Времени - приговор исполнится. Ещё говорят, что по Дороге можно идти только вперёд. И ещё… Никто не выходил из Ворот Времени дважды… до сегодняшнего утра…
        Старик замолк и теперь стоял неподвижно.
        - Что-то ещё?
        - Да, Великая… Ключ… они нашли ключ…
        Ворота
        Сайка немного пришла в себя и теперь рыдала. Её трясла крупная дрожь. Рене тоже стало не по себе от того зрелища, которое открылось его глазам, противный ком подкатил к горлу, руки и ноги вмиг стали ватными, смрадный запах перехватил дыхание.
        Под парусиной, как под саваном, лежал человек. Лежал уже давно. Мёртвый. Лицо его было ещё обтянуто тёмной пергаментной кожей, но черви и муравьи уже справились с глазами и губами трупа, обнажив глубокие глазницы и два ряда широких крепких зубов, скалящихся в жуткой ухмылке. Зима прервала их бесстрастную страшную работу, и теперь, с наступлением весны, они взялись за неё с новой силой.
        Особенно много их было в области живота. Шевелящаяся желтоватая масса спешила скрыться с глаз в недрах трупа, создавая в сумерках иллюзию дыхания и жизни. Руки человека были прижаты к груди. Левой он прижимал к груди небольшой свёрток, обёрнутый кожей и перевязанный верёвкой. Правая сжимала рукоятку небольшого кинжала с тускло блестевшим лезвием.
        Рене раздумывал очень недолго. Откинув парусину, он сделал глубокий судорожный вздох и решительно наклонился над телом.
        - Нет, - закричала Сайка, - Нет, Рене, ради всего святого, нет…
        Мальчик выпрямился.
        - Нам нужен нож. Хотя бы нож. У нас ничего нет…
        - Нет, - Сайка только зажмурила от ужаса глаза и отрицательно трясла головой.
        - Открой глаза! - жёстко сказал Рене, - Смотри! Если мы не возьмём оружие, то, скорее всего, скоро будем выглядеть также. У нас нет огня, нет еды, нет тёплой одежды. Нам негде укрыться от непогоды, нечем защититься от врагов. Нам некуда идти, не у кого просить помощи.
        Девочка в ужасе закрыла лицо руками…
        - Пожалуйста, отойди, - жалобно попросил Рене, - Слышишь? Мне и так тяжело. Не надо мешать… пожалуйста…
        - Да, - кивнула Сайка и отошла в сторону.
        Превозмогая приступы дурноты, Рене забрал свёрток и попытался взять кинжал. Это ему удалось не сразу. Пальцы правой руки крепко держали рукоятку и настолько окоченели, что Рене уже совсем, было, решил оставить свои попытки. Неожиданно рука трупа слегка подалась, и в руках у мальчика оказался долгожданный трофей. Короткое узкое лезвие, напоминающее стилет или кортик, неожиданно ярко сверкнуло в темноте.
        Несмотря на то, что кинжал долго лежал около воды, оно было абсолютно чистым, как будто только что выкованным. Ни ржавчина, ни время не тронули его. Чего нельзя было сказать о ручке. Когда-то очень маленькая и изящная, выполненная из какого-то легкого шершавого материала, напоминающего древесную кору, ручка ножа сгнила от крови и воды. Изъеденная червями, она легко крошилась в руках. Даже в небольших ладонях мальчика кинжал казался игрушечным, но Рене понимал, что это настоящее оружие. Коварное и опасное.
        Рене выпрямился и уже в почти полной темноте рассмотрел нож. Смахнув с лезвия грязь, он вытянул левую руку и положил клинок поперёк открытой ладони. Нож казался настолько легким, что Рене совсем не чувствовал его веса. Полюбовавшись клинком, мальчик снова перехватил его в правую руку и присвистнул от удивления: боли не было, но на левой ладони, там, где край лезвия коснулся кожи, показалась тонкая ниточка крови. Ножик кусался.
        Повернувшись к мертвецу, Рене засунул находки за пазуху и торжественно отсалютовал ему:
        - Спасибо тебе за оружие. Клянусь, что никогда не использую его во зло.
        - Ты что делаешь? - Сайка пришла в себя, успокоилась и теперь стояла сзади.
        - Завтра, - оглянулся Рене, - Завтра мы должны его похоронить…
        - Завтра?
        - Нам некуда спешить. Людей здесь нет. Никого нет, - Рене схватился за голову, - Никого! Почему? Почему здесь никого нет? - закричал он и закашлялся, - Хоть кто-нибудь… где люди? Ну, хоть кто-нибудь… кто-нибудь… почему? Почему на этой проклятой земле никого нет?
        - Успокойся. Слышишь, Рене. Рене, ты слышишь меня, успокойся.
        Рене запрокинул голову и захрипел. Из уголка его губ показалась тонкая тёмная струйка крови. Сайка перепугалась не на шутку. Взвалив Рене на себя, она поволокла его прочь, вперёд, подальше от этого проклятого места, вдоль реки, к воротам… Её сил хватило только на то, чтобы протащить Рене мимо двух уродливых каменных столбов…
        Что-то изменилось. Как будто закончилось что-то страшное, хотя она ещё не знала, что. Как будто воздух стал другим: свежим, сухим, прохладным. Появились запахи. Сайка вдруг почувствовала лёгкий аромат дыма - верный спутник человеческого жилья. Так пахло весной дома, в их посёлке, когда жители сгребали слежавшиеся за зиму прошлогодние листья в большие кучи и поджигали их. Сайка опустилась на землю и заплакала.
        Мальчик был без сознания. Он не услышал свой Приговор, даже если Время и произнесло его. Девочка запомнила всё. Но она уже когда-то проходила здесь.
        Было просто удивительно, что она не знала Приговора. Время не тронуло её…
        Номут
        Высокий человек, одетый во всё чёрное, быстрым шагом шёл по анфиладе. Широкий плащ с тихим шорохом стлался за ним, обнажая длинный меч с синей змейкой у самой гарды и широкий золотой пояс. Человек был зол и, кажется, немного растерян. Вид его был настолько ужасен, что люди, случайно попавшиеся ему навстречу, бежали прочь. Человек вихрем подлетел к дверям тронного зала. Стражники отвели палаши в стороны. Чистый утренний луч, упавший на лезвия, предательски выдал их дрожание. Человек сделал шаг вперёд и створки двери с грохотом отлетели в стороны.
        - Эй там! Я кому приказал никого не впускать? - раздался мягкий голос из глубины зала.
        - Приветствую тебя, раб своего раба, - громко и торжественно произнёс входящий.
        - А, это ты, повелитель сточных канав, - с ласковым смехом ответил маленький толстый хозяин. Невысокий лысый череп, широкое, добродушное лицо, с которого редко сходила ласковая улыбка. Казалось, этот человек - сама воплощённая доброта и наивность, - Да, я повелитель и раб проклятого металла. Но это всё же лучше, чем повелевать людьми. Золото не предаст меня никогда. Я даю его людям, и люди благодарят меня. Они становятся свободными и богатыми.
        - И падают к твоим ногам… - Чёрный криво ухмыльнулся, - Я тоже даю людям деньги…
        - Да… Ты даёшь… - рассмеялся хозяин, - Люди просто счастливы. Даже здесь, в моём дворце я слышу их проклятья.
        - В твоём дворце? С каких это пор он стал твоим? Уж не тогда ли, когда отравили старого короля?
        - Я? Ты обвиняешь меня? О, Архот, как ты ко мне несправедлив. Разве я когда-нибудь брал в руки оружие? Короля отравили его же люди. А потом они сами просили меня стать их правителем. До прихода нового короля. Я всего лишь смиренно принял их предложение… Я даже титул его себе не взял. В сущности, я выручил их в трудной ситуации… и даже жестоко покарал убийц… - расхохотался хозяин.
        - …которых сам же и нанял, - закончил за него Архот.
        Маленький охотно и радостно закивал, смиренно сложил руки на толстом животе и воздел глаза к небу.
        - Я только помог им в нужде, - ангельским голосом произнёс он, - Они так просили меня… Я всегда помогаю бедным. Это моё правило.
        - Хватит паясничать, я пришёл не за этим.
        Лицо хозяина на миг стало грустным. Голос - вкрадчивым.
        - Да, давненько тебя не было видно. С чем же ты пожаловал, Архот?
        - Плохие новости.
        - Плохие новости? У тебя?
        - У тебя тоже!
        - У меня? - маленький хозяин опять расхохотался, - Нет, Архот. У меня всегда хорошие новости. У меня нет рабов среди людей. Мой единственный раб - золото. Все люди, которые служат мне, служат добровольно…
        - … чтобы не сдохнуть с голоду. Говорю тебе, перестань паясничать, дело серьёзное.
        - Давно ли ты стал беспокоиться о людях, Архот? - посерьёзнел маленький, - Не ты ли говорил мне, что люди - как плесень? Только соскоблишь, глядь - снова выросла.
        - В том-то и дело, что выросла!
        - О-о! На этой земле ещё есть места, где что-то растёт? Что же это за напасть, с которой ты не смог справиться?
        - Всё - как сказано. Чиару. Маг в пятом поколении. Хотя он ничего не знает об этом. Вроде, отродье Хирны.
        Глаза маленького хозяина в одно мгновение стали злыми.
        - Ты же мне сказал, что Хирна мертва, - зашипел он, - Ещё когда сказал! Ты же клялся, что решил эту задачу!
        - Я говорил правду. Хирна давно уже мертва. Она утонула.
        - Мертва? А ты когда на севере был?
        - Я только что оттуда.
        - Неужели из самой скрытой долины? - саркастически улыбнулся маленький.
        - Да, я вернулся из скрытой долины, - всё более раздражаясь, отчётливо прохрипел Архот.
        - Как же ты прошёл через покрывало? - оторопел маленький.
        - Вот так и прошёл. Нет Хирны - нет покрывала. Мальчишка сам принёс в долину книгу.
        - Мальчишка?
        - Да, четырнадцать лет.
        - Постой, Как же ты говоришь, что Хирна мертва? Кто же снял покрывало?
        - Релина.
        - Релина???
        Толстяк долго смотрел на Архота с удивлением и недоверием. А Архот с интересом наблюдал, как меняется лицо хозяина, пока тот морщил лоб, постепенно соображая. Неожиданно толстяк запрокинул голову и вновь зашёлся своим ласковым смехом:
        - Так значит Хирна? Точно… Они же сёстры… Близнецы… Действительно мертва? Отличные новости! Браво, Архот! Не знал, что ты способен на такое. Кто же теперь может встать на твоём пути? Неужели этот мальчишка? Хотя нет, - толстяк перестал смеяться, - Ещё ведь жива Релина!
        - Релина не в счёт. Она уже предала.
        Номут замер.
        - Ты покорил старшую? - голос толстяка стал просто сахарным, - Наконец-то сбываются все твои мечты. О, Архот, Ты самый счастливый человек в Ароле. Сколько хорошеньких девушек ты пропустил, мечтая о ней? Правда, она немолода. И не так умна, как сестра. Но говорят, что магия её настолько сильна, что она меняет возраст также легко, как многие женщины - платье… С другой стороны, - маленький почти задохнулся от смеха, - Ты ведь тоже уже не мальчик… Давно не мальчик…
        Архот просто озверел от таких слов и схватился за меч. Синяя змейка ожила, скользнула вниз, и пламя лизнуло лезвие…
        Не переставая хихикать, хозяин поднял вверх указательный палец. Вздетая рука Архота надломилась. Меч с грохотом упал ему за спину.
        - Ты забыл, - ласково зацокал языком толстяк, - В любом металле всегда есть мельчайшая крупица золота. Поэтому я и повелеваю металлом. Любым. Это мой выбор. Ты выбрал власть над людьми. Помнишь? Ещё тогда я сказал тебе, что это слишком обременительно. Люди слишком упрямы, глупы и непредсказуемы.
        Даже самый низкий раб, который не смеет даже глаз на тебя поднять, хочет что-то о тебе думать. Пытается о чём-то мечтать. Даже самый верный друг, который ест и пьёт за твой счёт, которому ты отдаёшь лучшую женщину, завоёванную тобой, может захотеть тебя предать. Он потеряет всё! Он знает это! Но он всё равно идёт на предательство.
        Золото есть золото. И две монеты всегда больше, чем одна монета. А человек безнадёжен. Он может променять всё на ничего. Встречаются люди, которые вообще никому не подвластны. Поэтому-то я и выбрал деньги.
        - Ты тоже забыл, - с холодным бешенством прошипел Архот, подняв оружие с пола, - Как бы ты ни кичился, есть-таки оружие, которое неподвластно твоим желаниям. Да, я не могу видеть, что творится в голове каждого моего раба. Но и ты не можешь увидеть этого оружия. Даже если оно уже обращено против тебя.
        - Я ничего не забыл, - толстяк посмотрел на Архота. Так смотрит добрый папа на своего непослушного и глупого ребёнка. Прямо в глаза, - Спасибо за напоминание. Я приму меры. Но помогать тебе я не намерен. Я - правитель, ты - воин. Ты изъеден комарами и мухами так же, как я - клопами. Я привык вкушать заморские фрукты, аккуратно сплёвывая косточки на услужливо подставленный поднос. А ты, напившись болотной жижи, можешь полдня бежать по лесу, отрыгивая проглоченными пиявками. Я не понимаю прелестей такой жизни, но это твой выбор, и я не обсуждаю его.
        Ты прав, мне не дано видеть свою смерть, но если мальчишка придёт сюда, его-то я уж как-нибудь разгляжу. Тогда приходи в гости. Я тебе его продам. Или поменяю. На камень. А сейчас прощай, Архот. Уходи. Мне с тобой скучно. Береги своё сердце. Ведь это и моё сердце тоже. И, пожалуйста, больше никогда не врывайся ко мне без доклада. Из-за тебя мне сегодня придётся казнить двух нужных людей. А их и так немного осталось… твоими заботами…
        Архот вышел из замка в бешенстве. Нет, не то, чтобы он надеялся на помощь Номута. Он мог бы достаточно точно предсказать результат этого разговора заранее. Хотя попытаться и стоило. Но сегодня толстяк превзошёл самого себя. Подобных оскорблений Архот не прощал никому и никогда. И Номут это понимал. Друзьями они не были. А врагами просто не могли быть: ведь у них общее сердце. Одна жизнь. Одна смерть. И одни напасти на всех. Тогда почему он так разговаривал с ним? Чего он добивается? Власти над ним, Архотом?
        Архот хорошо знал Номута ещё по своей старой, собственной жизни. Ещё до того, как к ним попал в руки этот проклятый камень. Тот из всего умел извлекать выгоду. Всегда. Вот и сейчас он преспокойненько сидит в своём замке и валяет дурака, прекрасно зная, что Архот защитит его от любой опасности. Просто потому, что иначе погибнет сам.
        Хотя, может и не погибнет. Это никому не известно, а проверять Архот не решался… И Номут прекрасно знал, что Архот никогда не осмелится испытать судьбу, потому что единственное, чего боялся Архот, боялся всегда, боялся с каждым днём всё больше - это смерть. Ах, если бы только Архот знал… знал наверняка, что будет жить после смерти Номута… С каким удовольствием сдавил бы он эту жирную шею…
        Архот сжал кулаки до хруста в пальцах. Где он опять просчитался? Он рассчитывал, что толстяк будет по своему обыкновению ныть и торговаться. В крайнем случае - выжидать время. То, что случилось, было откровенной конфронтацией. Это был вызов. Номут высоко оценил подмену Хирны. Значит, для него это было действительно новостью, - Архот ухмыльнулся, вспомнив, как ловко он заманил Хирну в ловушку. И его совсем не интересовал мальчишка. Почему? Недооценивает опасность? Такого отродясь с ним не бывало. Надеется на него, Архота? Возможно… а может, ему что-то известно? Что? Думай, Архот, думай! Внезапно остановившись, он громко, обращаясь к самому себе, произнёс:
        - Всё ясно! Мальчишка у него в руках!.. - и, немного тише, - Или он думает, что у него… Наивный… Полгода назад я думал так же… сидел и ждал, когда нужно было действовать!
        Архот поднял руку и громко щёлкнул пальцами. Сзади тихо возникла едва заметная тень и услужливо хлюпнула носом.
        - Вернёшься назад, - Не оборачиваясь, через плечо произнёс Архот, - Найдёшь мальчишку. Если мальчишки нет во дворце, искать его не надо. Номут уже выследил их и вряд ли упустит. Просто дождись их там. Номуту не мешай. Но и на глаза не попадайся. Оружия не носи. В руки не бери ничего металлического! Помни: коснёшься металла - умрешь! Номут мгновенно тебя обнаружит. Уж тогда можешь быть уверен: не пощадит. Если им удастся выбраться из замка, пойдёшь за ними. Если нет - вернёшься ко мне. Всё! Иди!
        Тень хлюпнула носом, склонилась в почтительном поклоне и растаяла.
        - Запомни, ничего металлического… даже ложку… Иголку в руки не бери… - прокричал Архот вслед, - Впрочем, трудно тебе не будет. Ты без этого всю жизнь обходился, - добавил он с ухмылкой и значительно тише.
        Книга 3


        На хуторе
        Рене пришёл в себя от боли и тряски и открыл глаза. Он лежал на спине, закрытый до подбородка куском тёмного грубого войлока. Светло-синее весеннее небо покачивалось перед ним. Цокот копыт… Невидимый возница изредка звонко причмокивал, подгоняя медленно плетущуюся лошадь. Небольшие камушки, попадая под колёса, каждый раз отдавали сильной болью в груди. Краем глаза Рене видел проплывающие мимо деревья и Сайку, понуро идущую рядом с телегой.

        - Сайка, - пробормотал Рене.
        - Что ты, что ты! Молчи! Тебе нельзя разговаривать! - зашикала на него девочка, - Не волнуйся. Нам здорово повезло. Скоро мы будем на месте.
        - Где… будем? На каком… месте?
        - Не знаю. Но где бы мы ни были, это всё же лучше, чем там, где мы были.
        - Где… были?
        Рене напрягся, но события последних дней полностью выпали из его памяти. Он чувствовал себя так, словно только что снова родился. В памяти осталась усталость, тревожное чувство постоянной опасности и это смешное имя, которым он только что назвал эту девчонку. Девчонку… Имя…
        - Имя… - прохрипел Рене.
        - Что? - не поняла Сайка, - Погоди немного, Рене. Осталось совсем чуть-чуть.
        - Рене… - своё имя он скорее принял заново, чем вспомнил. А вот имя девочки куда-то ушло, оставив в душе смятение и страх.
        Снова толчок. Опять эта сильная боль в груди… Красные пятна перед глазами. Рене закашлялся и снова потерял сознание.
        Подвода въехала на небогатый, но уютный двор и остановилась перед небольшим аккуратным домиком, выложенным зелёной черепицей. Невысокая пожилая женщина стояла на высоком крыльце и явно ждала их. Спустившись, она глянула на Рене, коснулась его лба ладонью и покачала головой.
        - Он совсем плох, у него сильный жар.
        - Он потерял сознание у больших каменных столбов. Мы нашли там мёртвого рыбака. А потом я его ещё тащила на себе, пока мы не встретили вот его. Он сказал, что Вы послали его специально за нами. И что Вы поможете нам…
        - Всё правильно, - кивнула женщина, - Ким, накорми девочку. А я пока займусь мальчиком.
        Возница, одногодок Рене, высокий светловолосый мальчик, которого хозяйка назвала Кимом, неторопливо слез с облучка и подошёл к Сайке. А женщина откинула войлок и, неожиданно легко подхватив бесчувственное тело, внесла Рене в домик.
        - Умывальник там, - махнул рукой Ким, - Иди, умойся, приведи себя в порядок, а я пока распрягу лошадь. Затем поднимайся в дом.
        Сайка кивнула и вдруг почувствовала ужасный голод. Волнения последней ночи совсем заглушили его, но напоминание о еде вновь пробудило зверский аппетит. Она отправилась в небольшую пристройку и обнаружила там незатейливый деревенский умывальник и мыло на полочке. Ким быстро распряг лошадь и отвёл её на задний двор. Затем, придерживая за гриву, вывел через заднюю калитку на луг и легонько хлопнул по крупу. Лошадь лениво подалась вперёд и принялась выискивать среди пожухлой прошлогодней травы молодые весенние всходы.
        Ким вернулся и обнаружил Сайку у дома, нервно переминающуюся с ноги на ногу.
        - Ты чего? - удивился он, - Я же сказал, поднимайся.
        Сайка преодолела неожиданную робость, поднялась на крыльцо и отворила дверь. А Ким вернулся в пристройку и загремел умывальником.
        После яркого света улицы темнота слегка ослепила девочку. Но по-привыкнув, она разглядела небольшое помещение, которое служило прихожей и одновременно большой кладовкой для всего, что постоянно нужно в хозяйстве и поэтому всегда должно быть под рукой. За входной дверью располагалась вешалка для одежды - несколько вбитых в стену крючков и гвоздей, на которых висели плащи и дождевики - одежда для ненастной погоды. Тут же стояли старые сапоги с обрезанными голенищами - бесхитростные деревенские чуни, предназначенные не столько для сырой погоды, сколько для постоянного хождения по грязной дороге и работы в огороде. Далее, в самом углу, прямо под небольшим окошком, забранным мутным заляпанным стеклом, были свалены в кучу лопаты, грабли и прочий садовый инструмент.
        Второй угол со всем содержимым наверняка принадлежал Киму. На аккуратно прибитых полочках были с любовью разложены рыболовные снасти: крючки, лески и даже небольшая сеть. К стене был прислонён самодельный спиннинг - бесспорно, предмет особой гордости мальчика. Напротив окна, вдоль стены, на специальной подставке стояла большая модель трёхмачтового парусного корабля, когда-то выполненная с поразительной точностью и аккуратностью, а теперь явно забытая под слоем пыли, с выцветшими бумажными парусами на мачтах.
        В жилые помещения вели две двери. Левая была слегка приоткрыта. Оттуда доносился распевный речитатив. Заглянув внутрь, Сайка увидела Рене. Мальчик лежал неподвижно, бледный, совершенно голый, на узкой невысокой кровати, возле которой стояла на маленьком столике курительная кружка. Над ней вился сладковатый дымок. Женщина связывала травы в небольшие пучки и, бормоча непонятные слова, раскладывала их вокруг Рене. Почувствовав на себе тревожный взгляд, она оглянулась и, не прерывая речитатива, печально покачала головой из стороны в сторону. У Сайки защипало в глазах. Размазывая слёзы, девочка рванулась назад и оказалась в руках Кима.
        - Ну, ты что? Бабушка поможет ему, вот увидишь.
        Сайка судорожно всхлипывала. Слёзы катились градом, и она не могла остановить их.
        - Фу ты! Да перестань же! Пойдём, слышишь?
        Ким буквально втолкнул Сайку в правую дверь. В центре чистой комнаты стоял небольшой стол, накрытый на четверых. На белоснежной скатерти стояло блюдо со сдобой. От рогаликов и крендельков поднимался волшебный аромат свежевыпеченного хлеба. Рядом стоял кувшин с молоком и крынка со сметаной. Сайка сама росла в деревне, поэтому очень удивилась, что в такую рань на столе стоит свежая выпечка. Это означало, что пекли её всю ночь, специально для них.
        Ким усадил Сайку за стол, по-хозяйски налил ей в кружку парного молока, положил сметаны и пододвинул блюдо со сдобой. Буквально силой втиснув ей в руку деревянную ложку, он встал рядом и стоял, пока Сайка не начала есть. Проглотив несколько кусков, девочка успокоилась и перестала плакать, а Ким, сказав, что он на мгновение, выскользнул в соседнюю комнату.
        Когда он вернулся, Сайка крепко спала, безмятежно раскидав светлые волосы по столу…
        - Пусть спят! - женщина стояла в дверях, - Самое трудное у них ещё впереди. Возьми хлеб, Ким. Мы позавтракаем во дворе…
        Ири-Тао
        Сайка проснулась где-то в середине дня. Проснулась от кошмара. Ей приснилось, будто они с Рене идут вдоль реки. Вдруг река вздувается, поднимается гигантская волна, всей своей мощью обрушивается на них. Девочка пытается бежать, но ноги не слушаются её. Тогда она начинает кричать и звать на помощь…
        - Рене… - всхлипнула Сайка и вскочила.
        - Ему уже лучше. Всё хорошо. Успокойся, - женщина сидела напротив я явно ждала, когда девочка проснётся.
        - Где он? Я пойду к нему, - воскликнула Сайка, спросонья ещё не совсем понимая, где находится.
        - Сядь. Он спит. Ты не сможешь сделать больше, чем уже сделала.
        - Что сделала?
        - Ты спасла ему жизнь. Если бы ты не вытащила его из ворот, он бы погиб.
        - Ужасное место. Там нет людей, - вздрогнула Сайка, - Этот человек… он так и лежит там. Почему его не похоронили? Ведь Ким, он же встретил нас совсем рядом?
        - Ким никогда не прошёл бы между этих камней.
        - Почему?
        - Потому что немногие, очень немногие, кто проходит этим путём, остаются в живых. А из тех, кто вошёл против течения реки, за всю историю людей в живых остались вообще только двое.
        - Кто?
        - Ты и тот человек, с которым ты была.
        Сайка была растеряна и ошарашена.
        - Да, Рене говорил, что там живет какое-то могучее зло… - нерешительно прошептала она.
        Женщина закивала.
        - Он всё время волновался, что там никого нет. Почему, ведь равнина действительно пригодна для жилья? Что это за зло?
        - Это не зло. Но и не добро. И это - не равнина. Каждый, кто попадает туда, видит эту землю по-своему. Для кого-то это - горы, для кого-то - болото. Войдя в Ворота, можно оказаться в знойной пустыне. Прямо посреди зимы. А можно и наоборот, замёрзнуть в середине лета. Единственное, что всегда встречаешь там - это река. Иногда - ленивая, сонная. Иногда - это бешеный горный поток. Это - река Времени.
        Место это заповедное. Немногие из тех, кто посмел потревожить Время, остались в живых. Единственный способ выйти оттуда - не беспокоить его, идти всегда вдоль реки, вниз по течению…
        - Эй, мы ведь и шли по течению! - вдруг сообразила Сайка.
        - Да.
        - Но как же… Ты ведь сказала, что мы…
        - Не “мы”, а “ты”! Рене здесь не при чем. И сейчас речь не о вашем нынешнем приключении. Ты - единственная из всех, кто смог выжить, войдя в Ворота дважды. Ты - единственная, для кого Время отложило свой приговор. Более того, ты - единственная на памяти людей, кто прошёл весь путь против течения реки.
        - Но я никогда раньше не…
        - Ты родилась на берегах этой реки. На этом самом дворе.
        - Я?
        - Да. И ты очень похожа на свою мать.
        - Расскажи мне, - вскинулась девочка, - Я совсем-совсем ничего не знаю о ней!
        - Я… э-э… тоже, - явно уклонилась женщина, - Я видела её лишь однажды. И никогда не разговаривала с ней.
        Когда-то в долине, как раз неподалеку от того места, где вы вышли, стоял небольшой город, который назывался Тао - Страж. Люди в нём жили мирные и трудолюбивые. В основном ремесленники - каменотёсы. Они-то и построили Ворота Времени. Там же они поставили постоянный дозор. Нет, это не были могучие воины. Им не нужно было вступать в схватку. Желающих войти в Ворота, тем более с этой стороны, было немного. А защита тем, кто прошёл через Время, и вовсе не требовалась. Но они встречали каждого, кто выходил из Ворот, оказывали им помощь, если она была нужна, расспрашивали о путешествии, пытаясь составить карту Заповедных земель. Были среди стражников и женщины.
        Постепенно никогда не воевавшие стражники всё больше и больше стали походить на монахов. На месте дозора вырос монастырь. Монахи потихоньку приобщились к магии и стали называть себя Стражами. Они превратились в целителей, хранителей древних знаний и самого главного сокровища, которое держалось в монастыре - карты Заповедных земель. Многие Стражи впоследствии стали могучими волшебниками, разбрелись по свету, основали свои школы, начали передавать свои знания людям. Учиться у Стража почитал за честь любой маг.
        Лучшие из их последователей стали звать себя Таори - Ученик Стража.
        Так продолжалось много столетий. Стражи изучали Время, уточняли карту Заповедных земель. Они узнали, что войти в Заповедную страну можно только через Западные Ворота, пройти её из конца в конец можно только один раз в жизни.
        - Почему?
        - Всё дело в Приговоре Времени. Дело в том, что пройти через Заповедную страну - всё равно, что пройти через Время. Поэтому каждому человеку, выходящему оттуда, Время выносит вслед свой Приговор. И если человек, знающий свой Приговор, дерзнёт второй раз войти в Заповедную страну - приводит его в исполнение.
        - Чушь! Я не слышала никакого приговора!
        - Естественно! Ведь Время однажды уже вынесло его тебе. А вот почему ты осталась жива?
        - Конечно, я ведь не знаю Приговора! - радостно сообразила Сайка, - Ведь ты сказала, что я уже была там, хотя я и не помню этого.
        - Вероятно.
        - Но тогда и Рене может ещё раз войти в эти Ворота? Он ведь тоже не слышал Приговора? Он был без сознания.
        - Войти-то он может, а вот выйдет ли - неизвестно. И Приговор - ещё не самое ужасное, что есть у Времени в запасе против смельчака. Дело в том, что человек, трижды прошедший через Время и имеющий пламенное сердце, приобретает способность повелевать им.
        - Повелевать Временем?
        - Ну, не совсем. Но один раз в жизни он может делать со временем всё, что хочет. Правда, всего одну минуту. Когда угодно. Один раз в жизни он может изменить весь мир. Кроме того, входя третий раз в Ворота, человек рвёт нить рока. Этот человек живёт свою жизнь так, как хочет сам. У него нет судьбы, для него будущее не предопределено. И если в руках этого человека зачарованное оружие, исполняющее своё предназначение, то он недосягаем для любого, самого коварного, самого хитрого врага. Недосягаем и неуязвим. Он сам - оружие!
        - А много их было?
        - Кого?
        - Ну, этих, Повелителей Времени.
        - Ни одного. Но однажды из ворот вышел человек, который предсказал появление первого Повелителя.
        - Как?
        - Да в общем-то, ничего особенного. Это был обычный человек, и было даже удивительно, что он смог пройти Дорогу до конца. Как и все, прошедшие через Заповедную страну, он услышал свой Приговор. Он был сапожник, и весьма неплохой сапожник. Время предсказало ему, что он пошьёт свадебные туфли для матери первого Повелителя. Когда он пришёл в город и открыл свою лавку, от желающих не было отбоя. Ещё бы, каждая женщина втайне мечтала о том, что именно её ребёнок будет великим магом и первым Повелителем Времени. Сначала он шил туфли сам, но заказов было так много, что он начал поручать работу подмастерьям, и теперь мастерил только пряжки. Но всё равно мастерская не могла справиться с огромным количеством заказов, и он поручил подмастерьям вообще всю работу, а сам делал только последний стежок.
        Прошло достаточно много времени. Повелитель всё не появлялся, поэтому горожане уже начали судачить, что сапожник просто придумал свой Приговор, чтобы разбогатеть. Тем не менее, охотнее всего шили свадебные туфли именно у него. Неожиданно об этом предсказании прослышал Архот. Он прекрасно понимал, какую опасность для него представляет маг, способный изменить мир. Особенно, если в его руках зачарованное оружие. Он немедленно напал на город. И горожане отбились бы. Но вместе с Архотом был Номут. Это ужасное зло. Любой металл в его власти.
        Множество стрел выпустили защитники города, но ни одна из них не попала в цель, ведь на всех были железные наконечники. Многие пали, поражённые собственными мечами, преданные собственными щитами, задавленные собственными латами. Город был разрушен. Был разрушен и монастырь, который основали Таори. С помощью Номута Архот изловил и уничтожил всех женщин, до которых ему удалось добраться. И всех детей. Стоило им коснуться чего-нибудь металлического, пусть даже дверной ручки, как сзади тотчас же возникал Архот, вооруженный волшебным мечом. Спасаясь от изверга, горожане и Таори кинулись к Воротам Времени. Пройти через Заповедную страну, против течения реки - это был единственный, пусть призрачный, шанс на спасение.
        Большой отряд вошёл в Восточные ворота, но справиться с потоком Времени смог только один человек. Молодой кузнец, заехавший в наш город по торговым делам. Он был красив и удивительно силён, поэтому не только выжил сам, но и вынес на руках новорожденную девочку.
        - Меня?
        - Да, тебя. Выйдя из Ворот Времени, кузнец пропал. Город был разрушен до основания. Таори разбежались или были истреблены. На месте монастыря возник вот этот хутор. Теперь, я думаю, пора тебе узнать, кто я. Позволь представиться. Я - лучший лекарь в этих землях. Весьма могущественный маг. Верховный настоятель погибшего монастыря. Главный хранитель забытых знаний. Я - Ири-Тао, Последний Страж.
        Тяжёлая болезнь
        Сайка открыла глаза так широко, что чуть не упала со стула. От своей бабушки она часто слышала древние легенды о великих магах, охраняющих Аролу где-то очень далеко, на самых дальних подступах, - Стражах. Но в легендах они были другими. Всегда какими-то далёкими и могучими, великанами, безучастными к судьбам людей. Если в легендах какой-нибудь захудалый Страж вступал в битву, то обычно она оканчивалась рождением нового материка, ну, в крайнем случае - острова. Целые армии гибли от одной их воли. Взмах их руки менял историю, уничтожал королевства, вздымал горы. А тут… на этом забытом хуторе… в маленьком домике… в потёртой кофте? В деревенских сапогах-чунях? Самый-самый главный, самый-самый верховный… Страж? Нет. Этого не может быть!
        - Почему же не может?
        Девочка подняла глаза… и увидела… ноги. Деревянный домик как-то расширился, растворился. То ли ей вдруг почудилось, то ли действительно перед ней стоит огромная немолодая уже женщина. Воительница в полном боевом облачении. Ветер треплет её густые волосы, чуть тронутые сединой. Двумя руками она опирается на гигантский меч, который, казалось, настолько широк, что если бы захотела, Сайка вряд ли смогла обхватить его лезвие своими руками. Девочка зажмурилась и сползла под стол.
        - Эй, что с тобой? Да, я - Страж… и мне нужна твоя помощь.
        Сайка снова открыла глаза и увидела обычную комнату… и обычную пожилую деревенскую женщину. Очень милую и добрую. Если бы ей не привиделось чудесное превращение мгновение назад, она бы не поверила, что перед ней - Страж.

        - Но что я могу?
        - Ты можешь стать Повелителем Времени. Правда, сначала тебе нужно стать Стражем. Но ещё раньше нам нужно попытаться спасти мальчика, который помог тебе пройти через Время.
        - Рене? Что с ним?
        - Он простудился. У него очень сильное воспаление лёгких. Моя магия сильна, в моём хозяйстве есть разные лечебные травы, но с их помощью я не могу вылечить Рене, если он сам этого не хочет. Возможно, потому, что он сильно устал, а возможно, что всему виной то зло, которое он носит на поясе, он не хочет жить. Чтобы выздороветь, он должен помочь мне.
        - Но как я могу…
        - Я должна приготовить салеп. Для этого мне нужна трава, которую мы называем Ирмуна - последняя надежда. Я не знаю, как она называется в мире людей. Она пробуждает в человеке желание жить. Вся беда в том, что здесь она встречается крайне редко. Я уже послала Кима к реке, но он вряд ли найдёт её.
        Лицо Сайки неожиданно озарилось, она вскочила и захлопала в ладоши:
        - Салеп? Я знаю, из чего его делают. Я знаю эту траву. Более того, у меня есть один корень. Вот он, моя бабушка называла её Царицей ночи.
        Сайка торопливо достала полузасушеный корешок и протянула его Ири-Тао. Женщина радостно вскрикнула и выхватила его из рук Сайки. Она немедленно разрезала корень Царицы ночи на тонкие пластинки и положила их на печь сушиться. То ли оттого, что печь была ещё тёплая после выпечки хлеба, то ли виновата во всём магия Ири, но пластинки высохли очень быстро.
        Ири-Тао попросила Сайку вскипятить немного молока, а сама бросила пластинки в маленькую фарфоровую ступку и растолкла их в порошок. Когда молоко закипело и поднялось, Ири-Тао бросила в него порошок и стала помешивать, монотонно бормоча какие-то заклятия. Сайка заворожённо следила за женщиной, тихонько повторяя всё, что смогла разобрать. Когда порошок растворился, и молоко приобрело желтоватый оттенок, Ири-Тао сняла его с печи и поставила остужаться[2 - Рецепт настоящий. Заклинания можно не произносить.].
        - Удивительная удача! А ты не так проста, как кажешься, моя девочка, - словно сытая кошка замурлыкала Ири-Тао, - Я чувствую, что внутри у тебя гораздо больше, чем снаружи. Ну, пойдём отпаивать твоего принца.
        Сайка опустила голову и залилась краской. Отец никогда не ругал, но и никогда не хвалил её. Бабушка тоже не часто рассыпалась в благодарностях. Рене всё время воспринимал её такой, какая есть, и вообще не оценивал её поступки. Поэтому слова Ири-Тао, Великого Стража, вызвали в детской душе целую бурю переживаний. В носу что-то хлюпнуло, по щеке скатилась предательская слезинка. Ири-Тао расценила эти слёзы по-своему:
        - Да ты что? Ведь всё хорошо. Так хорошо, что лучше - только поискать, - сказала она с какой-то особенной теплотой и обняла Сайку.
        Но Сайка уже взяла себя в руки и успокоилась. Подняв благодарные глаза на женщину, она молча кивнула.
        Девочка, подталкиваемая Ири-Тао, на цыпочках вошла в комнату, где лежал Рене. Его одежда, скомканная, была брошена в углу. И лишь пояс, в складках которого угадывались очертания монеты, лежал у изголовья. Скользнув взглядом, она заметила, что мальчик так и лежит совершенно голый. У Сайки задрожали руки, она попятилась назад, растерянно глядя на Ири-Тао. Но женщина только тихонько засмеялась:
        - Ты что, никогда не видела голых мальчишек?
        Девочка отрицательно замотала головой.
        - Так посмотри и успокойся! Ты ведь пришла, чтобы лечить его?
        - Э-э… Н-н… да!
        - Ну, так и лечи, не отвлекайся!
        В этой комнате было гораздо теплее, пахло травами. Девочка подошла к Рене. Он дышал редко и неглубоко, с какими-то хрипами.
        Почувствовав, что рядом кто-то есть, Рене с трудом открыл глаза и пробормотал что-то бессвязное.
        - Ну, милый, только не сейчас, - мгновенно отреагировала Ири-Тао, - Не стоило для этого проходить сквозь Время. Поднимись-ка!
        Она аккуратно приподняла голову Рене, и Сайка влила ему в рот ложку тёплого салепа. А затем ещё одну. По телу мальчика прошла короткая дрожь. Он закашлялся, но довольно быстро затих и закрыл глаза. Ири-Тао опустила его голову и повернулась к Сайке:
        - Идём, - одними губами неслышно позвала она.
        К вечеру состояние Рене изменилось. Бледность отступила, у него начался сильный жар. Мальчика трясло в лихорадке. Сайка здорово перепугалась, но Ири-Тао только удовлетворённо хмыкнула:
        - Радуйся, он борется с болезнью.
        Ким вернулся затемно. Травы он не нашёл. Забрав снасти, он беззаботно убежал на речку - рыбачить.
        А ночью начались занятия. Сайка сильно устала, но только она собралась лечь спать, как Ири-Тао позвала её за собой. Закрыв двери, она разложила на столе старинные книги и начала обучать девочку древнему искусству высшей магии Стражей.
        Таори
        Десять дней Рене находился между жизнью и смертью. Изредка он приходил в себя, и тогда Сайке удавалось покормить его, но чаще он лежал на своей низкой кровати и бредил. Её не узнавал. Лоб его, покрытый липкой испариной, пылал. Тяжёлый хриплый кашель, часто с кровью, мучил его даже во сне. К концу второй недели его состояние немного улучшилось.
        Сайке тоже досталось за эти десять дней. На её плечи легли все заботы по уходу за Рене: стирка, уборка, готовка. Ким помогал ей, но толку от такой помощи было мало: сорванец норовил сбежать при первой возможности. Девочка буквально падала с ног, но стоило только Сайке освободиться, как тут же, словно ниоткуда, появлялась Ири-Тао, и начинался урок. Сначала она обучила Сайку магии защиты. Девочка научилась накладывать магические щиты, усиливать боевой дух, увеличивать силу и выносливость. Затем Ири-Тао начала с помощью магии развивать её чувства.
        - Почувствуй природу. Почувствуй всё живое, полюби. Обними его мысленно, - учила Ири-Тао.
        Сайка закрывала глаза, морщила лоб, пробовала представить всё живое сразу и полюбить его, но ничего не получалось. Тогда Ири-Тао повела её на задний двор. Там, на сеновале, жили кролики. Никто не ловил их, не считал, и они плодились там, непуганые и несчитанные, уже много поколений, роя норы в сухой траве. Раскопав сено, Ири-Тао достала за уши крольчонка со смешным белым пятнышком на носу и подала его девочке. Пушистый серый комочек доверчиво устроился на её руках, сложил уши на спину и стал намываться. Сайка представила себе кроликов и полюбила их. Ири-Тао прищурилась и удовлетворённо хмыкнула. Дело пошло быстрее.
        - Легко любить что-то мягкое, тёплое и приятное, - усмехнулась Ири-Тао, - Иди за мной…
        И она подвела её к ульям. Сняв крышку и раскрыв гнездо, женщина, как показалось Сайке, наугад вынула соты из улья.
        - Смотри, - она пальцем показала на пчелу, которая была значительно длиннее остальных, - Это - пчелиная царица, матка. Она одна в улье. Держи… только не прижми, не обижай. Погибнет матка - погибнет вся семья.
        Сайка поразилась, насколько быстро Ири-Тао нашла пчелиную царицу. Как будто они перед этим договорились, где та будет её ждать. А тем временем Ири-Тао ловким движением подхватила матку и протянула её Сайке. Не сразу, девочка аккуратно сжала её в кулачке, стараясь не придавить. Пчёлы забеспокоились.
        - Протяни руку, - приказала Ири-Тао, - Осторожно, не волнуйся…
        Сайка от ужаса зажмурилась и вытянула кулак вперёд. Почувствовав царицу, пчёлы стали перебираться на её пальцы. В улье росло возбуждение. Осиротевшие пчёлы взволнованно гудели. Ири-Тао стояла молча. Сайка долго боялась посмотреть перед собой. Наконец, она отважилась открыть глаза. Почти все пчёлы перебрались из улья к ней на руку и теперь свисали с неё, словно гроздь винограда. Она чувствовала тревожную тяжесть их шевелящейся массы.[3 - Так, голыми руками, можно взять любую пчелу. Но только делать это лучше в начале лета, когда много цветущих растений и пчёлы не злые. Главное, пчелу не придавить. Придавленная пчела, даже если это для неё не смертельно и даже если она вас не ужалит, выпускает инстинктивно капельку яда. Запах яда служит сигналом для всех пчёл.]
        - Полюби их. Почувствуй их волнение. Успокой, - велела женщина.
        С большим трудом удалось девочке успокоить пчёл…
        Ещё три дня Сайка упорно училась любить и чувствовать всё живое, а на четвёртое утро проснулась с удивительным чувством. Лёжа в кровати, она чувствовала кроликов, пчёл, старую лошадь, дремлющую на заднем дворе. Она ощущала частое хриплое дыхание Рене, лежащего в соседней комнате, и ровный пульс спящей Ири-Тао. Ей передалось возбуждение Кима, мечтающего выйти в открытое море и поймать самую большую в своей жизни рыбу. Правда, для этого ему нужно будет снова что-нибудь придумать, чтобы сбежать от постели больного. И спокойное безразличие этой самой рыбы, даже не подозревающей о существовании Кима.
        Все эти чувства мириадами струн проходили через голову Сайки, гудели, звенели, бренчали, создавая странную какофонию звуков и образов. Ощущения были неприятными, даже болезненными. Скоро у неё закружилась голова. Тогда, помня последние уроки, девочка попыталась полюбить эти чувства. Стало значительно легче. В конце концов, Сайке даже понравилось. Она попыталась снова почувствовать Рене. Сразу же вернулась боль, шевельнулось волнение. Девочка прервала попытку и решила больше её не повторять.
        Начался новый день с тревогами и заботами, и к вечеру Сайка как-то отвлеклась от звенящих струн. Ощущения притупились. А с закатом Ири-Тао повела её на сеновал. Волшебница выбрала кролика и велела девочке сделать то же самое. Сайка выбрала своего любимого, с белым пятнышком.
        - Тебе сегодня предстоит очень трудный урок, - не оглядываясь на девочку, проронила Ири-Тао через плечо.
        Они вернулись в дом и сели за стол.
        - Ты великолепно учишься, - заметила женщина, - Ты уже превосходно защищаешься, можешь чувствовать врага, предугадывать его поступки. Но этого мало. Помни: любое добро - это ещё и зло! Ты должна уметь лечить. И должна уметь терять…
        Подняв кролика за уши, Ири-Тао схватила со стола нож и резким движением разрезала его вдоль почти напополам. Бедное животное забилось в предсмертных судорогах. Сайку сковал ужас. Она хотела закричать, но не смогла. А Ири-Тао, спокойно разложив мёртвого кролика на столе, буквально вывернула его наизнанку и стала показывать девочке сердце, печень, лёгкие и другие жизненно важные органы. Она рассказывала о боли, о признаках и причинах того или иного заболевания, о ранениях, опасных и не очень, о способах лечения… травах… заклинаниях… Девочка сидела как в тумане. Она не могла оторвать взгляд от тёмных капелек, изредка стекавших на пол… и от лужицы, постепенно становящейся всё более тёмной и твёрдой.
        - Усвоила? - спросила волшебница.
        У Сайки пересохло в горле. Она смогла только кивнуть головой. Удовлетворённо хмыкнув, волшебница протянула нож и колючим взглядом показала на второго кролика…
        Девочка, покачиваясь, выбралась на улицу и, опёршись окровавленными руками, сползла с крыльца. Всё плыло перед глазами. Противный ком стоял в горле. Сайку стошнило.
        - На ужин будут тушёные кролики, - объявила Ири-Тао. И, глянув на девочку, добавила, - Ладно, Таори, я сама приготовлю…
        Сайка долго отмывала руки. В этот вечер она легла спать голодной…
        Выздоровление
        Три дня шёл дождь. А наутро выглянуло солнце. Природа умылась и расцвела. Установилась тёплая, почти летняя погода. Сады и луга буйным цветом праздновали приход весны.
        Ким стал шарахаться от Сайки. Девочка ясно чувствовала, что он её боится. Обращаясь к ней, сорванец всегда старался проявить максимум уважения и иначе, как Таори, не называл. Это её немного забавляло. И немного злило. Ведь с Ири-Тао Ким вёл себя совершенно раскованно. Но, что ещё больше удивило Сайку, сама Ири-Тао начала относиться к ней с опаской. Волшебница однажды вдруг прервала урок, с тревогой глядя на девочку. В мыслях её Сайка явно чувствовала робость и сомнение.
        Этим утром Рене в первый раз поднялся с кровати. Мальчик был бледен и слаб. Ноги не держали его, и Сайка подставила свое плечо. Рене смотрел вокруг и был счастлив. В глазах его светилась радостная решимость.
        - Пойдём, - сказал он коротко.
        - Куда? - удивилась Сайка.
        - Куда угодно. Видеть больше не могу эти стены.
        - Тогда пошли в другую комнату. Сидеть сможешь?
        - Да, - уверенно кивнул мальчик и рухнул на пол.
        Приподнявшись на руках, Рене посмотрел на Сайку снизу вверх с виноватой улыбкой. Тяжело вздохнув и покачав головой, Сайка скрестила на груди руки и приняла Силу, как учила Ири-Тао. Затем подняла Рене и отнесла его в другую комнату. Легко, будто ребёнок куклу, девочка переложила Рене на плечо, отодвинула стул и усадила его. Рене был ошарашен. Широко раскрыв глаза, он уставился на Сайку.
        - Ого! По-моему, пока я болел, ты явно стала сильнее.
        Сайка потупила взгляд и ничего не ответила. Ири-Тао рядом не было, и Сайка не знала, стоит ли Рене говорить, что она учится магии. Решив, что пока не стоит, она украдкой бросила взгляд на мальчика, но Рене уже отвлёкся и не заметил её замешательства. Он с жадностью смотрел на мир, будто видел его впервые. Раздувая ноздри, Рене вдыхал новые запахи, вслушивался в новые звуки. Сухо треснуло полено в печи, скрипнула входная дверь…
        - Рада видеть тебя, - Ири-Тао стояла на пороге, - Не рано выбрался?
        Рене отрицательно затряс головой. Впрочем, Ири-Тао и сама была не из тех лекарей, которые считают, что больной должен выздоравливать лёжа. Кинув оценивающий взгляд на мальчика, она занялась приготовлением нехитрого завтрака. Молоко, хлеб домашней выпечки, мёд и сметана немедленно появились на столе. Снова хлопнула входная дверь. Сняв заляпанные сапоги, вошёл Ким. В его ведёрке пузом кверху плавал утренний улов - две небольшие рыбёшки размером с ладонь. Река не баловала Кима. За ним, как обычно, ещё с реки, увязались две кошки неопределённо-серой масти. Ири-Тао звала их “наши придворные Муськи”.
        Кошки были полудикие и жили на хуторе на правах хозяев, считая всех людей временным явлением. Зимой они обычно перебирались поближе к огню, в дом, а летом могли запросто исчезнуть на целый месяц. Ири-Тао не кормила кошек, а, как она говорила, присматривала за ними. Котов поблизости не было, но Муськи исправно приносили Ири-Тао котят два раза в год. Котята вырастали и обычно куда-то исчезали: Муськи не любили конкуренции.
        Кима кошки считали своим вассалом. А рыбалку - делом непременным, ежедневным и требующим обязательного надзора. Стоило мальчику взять снасти, кошки возникали, словно ниоткуда, становились по бокам и молча сопровождали его к реке. Они так и рыбачили втроём: Ким и две кошки. Мальчик не следил за удочками. Кошки сидели молча, но стоило поплавку дёрнуться - немедленно поднимали крик. Киму оставалось только подсечь добычу. Поэтому улов придворные Муськи считали своим, и каждый раз нетерпеливыми гортанными криками требовали долю. В принципе, улов был невелик, и Ким мог отдать его кошкам сразу, ещё на реке, но ему очень не хотелось идти домой с пустым ведром. Ким стеснялся Сайки.
        - Мой руки, садись за стол, - скомандовала Киму Ири-Тао.
        Глянув в ведёрко с уловом, она бесцеремонно хмыкнула и выплеснула воду вместе с рыбками прямо в открытое окно. Муськи двумя серыми молниями метнулись следом, по пути опрокинув с подоконника банку с цветами. Торжествующий “Мяв!”, начавшись в унисон в комнате, прервался на улице сытым урчанием. Ким обиженно засопел и, взяв пустое ведёрко, отправился мыться. Сайка, чуть отстав для приличия, бросилась следом.
        Ким стоял у умывальника и молча намыливал руки. Вода хлестала из крана вовсю. Мальчик не видел перед собой ничего. Его губы сжались в тонкую линию, на глазах дрожали слезинки.
        - Ким, - позвала Сайка, - Ким, ты чего?
        - Ничего, - буркнул Ким и отвернулся.
        - Перестань, слышишь, Ким.
        - Зачем она так? - вдруг прорвало мальчика, - Зачем? Как она смеет? Она ведь мне никто!
        - Как никто? - оторопела Сайка.
        - Никто, - упрямо повторил мальчик, - она нашла меня на развалинах города и выходила. Все думали, что я уже умер и бросили… а она нашла. Зачем она меня нашла?
        - Значит, она тебя спасла.
        - Я её об этом не просил, - буркнул Ким.
        Он пытался смахнуть слезу со щеки, но мыло попало в глаза и начало щипать. Ким зашипел, заойкал и сунул руки под струю, пытаясь смыть пену. Сайка, набрав в ладонь воды, протёрла ему глаз. Вернулись вместе. Мир был восстановлен.
        Сайка ела молча, уставившись в свою тарелку. Она думала. Думала обо всех близких ей людях. О себе, о Рене, Киме, кузнеце, бабушке. Думала о родителях, которых она никогда не знала. О жителях родного города. И даже о такой могучей волшебнице, как Ири-Тао. Получалось, что все, все они пострадали от того зла, которому они с Рене объявили войну. Войну-то объявили, но что они могут сделать? Сайка подняла глаза и встретилась с тревожным взглядом Рене.
        - Мы ещё победим. Обязательно победим. Мы должны, просто не можем не победить, - уверенно сказала она.
        - Ну что ж. Тогда сегодня вечером соберём военный совет, - подытожила Ири-Тао.
        Рене молча кивнул. Он всё-таки не рассчитал свои силы и теперь чувствовал неприятную слабость. Ноги противно дрожали. На лбу выступил липкий холодный пот. Ему нужен был отдых. Военный совет перенесли на два дня.
        Военный совет
        - Я с вами не пойду, - буркнул Ким.
        - Тогда тебе незачем слышать всё это, - тут же отозвалась Ири-Тао, - Уходи.
        Сайка кивнула. Ким поднялся. Чуть позже девочка заметила в окне его удаляющуюся, слегка сутулую фигуру. Ким отправился на рыбалку. В сопровождении кошек.
        - Зачем вы так? - удивился Рене, - Он ведь неплохой парень.
        - Да, Рене, неплохой, - ответила Ири-Тао, - И пусть таким и остаётся. Помни о методах, которыми пользуется Архот. Пусть лучше Ким не знает, о чём мы сейчас будем говорить. Может быть, именно это спасёт ему когда-нибудь жизнь. А если уж ему суждено погибнуть от рук Архота, - что ж, по крайней мере, предателем он не станет.
        - Пойми, Рене, - подала голос Сайка, - Ким уже проиграл. Он уже побеждён. Ведь он ведёт себя именно так, как должен вести. По мнению Архота.
        Рене вытаращил глаза на девочку. Прошёл всего месяц, нет, меньше. Но от той, старой Сайки, которую помнил, и которую так любил поучать Рене, ничего не осталось. Рядом с ним сидел друг. Верный, надёжный старший товарищ, готовый подставить плечо, выручить из беды, помочь дельным советом. Ему вдруг припомнилось, как запросто Сайка ворочала его одной рукой. Что же случилось, пока он болел?
        - Похоже, пока я здесь валялся, я пропустил что-то важное, - пробормотал мальчик.
        - Давайте пока не будем об этом говорить, - мягко прервала его Ири-Тао, - В конце концов, ваш единственный шанс победить - стать лучше и сильнее, чем о вас думает враг. Пусть он вас недооценивает. Ему же хуже. А теперь, дети, расскажите-ка мне всё по порядку. Только чур, ничего не пропускать.
        И Рене начал с того самого осеннего утра, когда он сбежал от Храповых дружков. Ири-Тао кивала, лишь изредка прерывая его, чтобы что-либо дополнить или объяснить. Знала она много. Похоже, у неё были свои методы добывать сведения. Когда Рене начал описывать встречу с Хирной, волшебница нахмурилась:
        - Странно, очень странно, - пробормотала она.
        - Что странно? - не понял Рене.
        - Я знаю, что однажды Хирна попала в очень неприятную переделку. Попала не случайно. У меня есть все основания полагать, что сам Архот приложил к этому руку. Точнее - не руку, а магический камень.
        - Погоди, - прервал Рене, - Выходит, Хирна знала, что камень у Архота. Но это значит, что она никогда не послала бы нас за камнем?
        - Никогда, - согласилась Ири-Тао, - Хирна должна была точно знать, что камень у Архота.
        - А не могла она отбить камень? Ну, или Архот просто его потерял? - поинтересовалась Сайка.
        - Исключено. Надо знать Хирну. Это очень могучий маг. Даже с камнем Архот не смог пройти через её Покрывало. Если он лишится камня - силы его ослабнут многократно. Тогда ему конец. И он это знает.
        - Что же выходит, Хирна сошла с ума и послала нас на верную смерть? - удивился Рене.
        - А может, они договорились? - встрепенулась Сайка.
        - Сомневаюсь… - покачала головой Ири-Тао, - Слишком много страданий принёс Архот Хирне. Она никогда не пойдёт на сделку с ним. Вероятно, она что-то задумала… вот только что?
        - А не могла она использовать нас как приманку? - поинтересовался мальчик.
        - Маловероятно… - протянула Ири-Тао, - Не похоже это на Хирну. В конце концов, даже если и так, приманка-то сработала. Насколько я понимаю, Архот-то за вами пришёл. Кому тогда нужны лишние жертвы?
        - А вдруг мы всё же ошибаемся? Если Архот не клюнул на эту удочку?
        - Тогда вообще нет смысла отпускать вас. Что толку в приманке, за которой колдун будет носиться по всему свету? Не-ет, рыбка клюнула, - Ири-Тао задумалась, - Вот только почему она сорвалась?
        - А заодно неплохо узнать бы, что это за рыбалка такая? - глухо проворчал Рене.
        Помолчали. Первой не выдержала Ири-Тао:
        - У меня сейчас голова треснет! - взорвалась она, - Не понимаю! Давайте начнём сначала. Будем исходить из того, что Хирна не могла послать вас на верную смерть. В конце концов, вы ведь так и не пошли за камнем. Так. Вы полгода сидите в долине. Архот это знает… - в голосе женщины появилась неуверенность, - Полгода ждёт, а потом приходит к Хирне? Зачем?
        - А может он силы копил? - предположил Рене.
        - Если бы Архот решил прорываться силой, наверняка был бы бой. А боя не было. Значит, Архот вошёл в долину не силой, а хитростью или подлостью.
        - Интересно, всё-таки хитростью или подлостью? - поинтересовался Рене.
        - Сейчас это уже неважно. Важно то, что стал делать Архот, войдя в долину.
        - А чего здесь важного-то? - удивилась Сайка.
        - Как что? Представь себе, Архот полгода охотится за вами, прорывается, наконец, через покрывало, с одной лишь целью - убить. И что? Спокойненько беседует с Хирной?
        - Ничего себе, единомышленники…
        - Тем не менее, будем считать этот факт доказанным… Вероятнее всего, Архот пытался что-то выторговать. Вот только что?
        - Я знаю! - воскликнул Рене, - Книгу! Он её ещё в приюте хотел взять!
        - А почему не взял?
        - Н-не знаю, - неуверенно пожал плечами мальчик, - Он потребовал, чтобы ему её вынесли.
        - Ишь ты, - буркнула Ири-Тао, - Чтобы, значит, на блюдечке. Да с поклончиком, с целованием сапога… зачем?
        - А может на книге заклятие какое-нибудь? - прошептала Сайка, - Вот он и не может её коснуться…
        - Как в сказке, - недоверчиво хмыкнула старая волшебница, - Нет, попробуем найти более простое объяснение. Нам очень важно понять, зачем Архот пришёл в долину? Что он хотел получить? Вас? Книгу? Если вас, то почему он торгуется с Хирной, пока добыча ускользает?
        - Значит, не нас.
        - А если книгу, то почему он не взял её ещё в Саре? Ведь он полгода ждал у Покрывала, хотя с книгой мог сам снять его за пять минут. Значит, он пришёл не за книгой.
        - Есть! - неожиданно воскликнул Рене. Это было как озарение. Мальчик оживился. Глаза его вспыхнули, - он пришёл за Хирной!
        - А Хирна… нет! Не могла Хирна пойти с ним на переговоры! - замотала головой девочка.
        - Могла! - отрезал Рене, - Архот знает, какую ценность представляет для неё книга. И прекрасно понимает, что Хирна ни при каких обстоятельствах не возьмет её из его рук. Ему нужен кто-то, кто вынес бы эту книгу и отнёс её Хирне. Он подряжает Храпа.
        Однако Храп глуп и не умеет читать. Он крадёт не ту книгу. В результате план срывается. Но всё, с точки зрения Архота, происходит даже лучше. Покрывало снято, и он начинает крупную игру, ставка в которой - не мы. Архот считает, что с нами он разберётся попозже. Что для него пара подростков? Хирна - вот его главный соперник.
        И, может быть даже нарочно, упустив меня, он находит способ сообщить волшебнице, что её книга уже в долине, доставлена туда, мол, только благодаря его стараниями. Драться, якобы, он не намерен. Чем не повод для переговоров? И Хирна решила с ним встретиться.
        - Хирна? - рассмеялась Ири-Тао.
        - Стойте! - вдруг подалась Сайка, - Мы всё время говорим, что Хирна не сделала бы того, не могла бы этого. А что, если это вообще не Хирна?
        - Как это? - уставился на неё Рене.
        - Очень просто. Давайте исходить из того, что Хирна не могла послать нас на верную смерть. Тем не менее, нас на верную смерть послали. Если и то, и другое верно, значит, та, которую мы видели - не Хирна. Но кто мог подменить её так, чтобы никто не заподозрил обмана? Судя по всему, подмена произошла уже давно. Ведь в долину никто, кроме Рене, не входил. Обманщица долго жила в долине. Её видели сотни людей. И ни у кого не зародилось даже крупицы подозрения.
        - Для этого необходимо, во-первых, владеть магией. По крайней мере, так, как ей владела Хирна, - проворчала недоверчиво Ири-Тао.
        - Во-первых, совсем не обязательно. Достаточно просто знать несколько наиболее распространённых пассов. Этому, кстати, могла обучить её сама Хирна. Хотя, мне кажется, я поняла, в чём дело, и к нашей обманщице это не относится. Она - тоже волшебница. А вот, во-вторых, что действительно необходимо, так это близко знать Хирну, уметь её копировать. Ну и, в-третьих, наконец, просто быть на неё похожей.
        - Релина, - выдохнул Рене.
        - Да. Сделать такое могла только сестра Хирны - Релина! - Сайка победно оглядела присутствующих. В глазах её бесились золотые искорки.
        - А ведь это возможно, - оторопела Ири-Тао, - Релина вполне могла подменить сестру. Если, например, Хирна её об этом попросила… Браво, девочка. Ты снова делаешь невероятные успехи.
        Сайка смутилась и покраснела.
        - Но где тогда Хирна? - поразился Рене. Он чувствовал себя слегка уязвлённым.
        - И о чём всё-таки договорились Архот и Релина? - добавила волшебница.
        - Договорились? - неуверенно переспросила Сайка.
        - Естественно. Иначе за вами не выслали бы погоню. Архот, похоже, торговался и выторговал-таки всё, что нужно. Но что он мог предложить взамен? - задумчиво проговорила Ири-Тао.
        - Камень? - неуверенно предположила девочка.
        - И Хирну! - неожиданно выпалил Рене, - Послушайте! Релина согласилась на время подменить Хирну, чтобы сбить Архота с толку. А та пропала, и Релине теперь надо управляться с её делами. Она боится, что жители долины обнаружат обман. Она беспокоится за сестру. В этот момент появляется Архот, который предлагает ей обмен: нас на Хирну. У Релины нет выхода: зная про обман, Архот угрожает ей разоблачением…
        В комнате повисло тяжёлое продолжительное молчание. Ири-Тао насмешливо покачала головой:
        - Ну, нет. Релина не настолько глупа, чтобы поверить, что Архот просто так отдаст ей сестру.
        - А она ему и не верит, - уверенно проговорил Рене, - Слушайте, я, кажется, всё понял. Её цель - не сестра. Её цель - маг, чьё сердце сейчас у Архота. Ей нужен Архот. Нужен, чтобы оживить мага. Ей нужно сердце! Нужна монета! Поэтому они и встретились. И договорились они только потому, что, договариваясь, думали каждый о своём.
        Сайка с ужасом округлила глаза.
        - Ты хочешь сказать, что Релина сама… Что она нарочно… взяла у Архота…
        Рене кивнул.
        - Да-а… - медленно протянула Ири-Тао, - Жаль, но, кажется, судьба Хирны действительно стала мелкой разменной монетой в игре её сестры. Прости за каламбур, Рене.
        История приближалась к концу. Рене начал путаться. Последнее, что он помнил точно - мёртвого человека в лодке. Лицо, изъеденное червями и бледные кости рук, сжимающие цепкой хваткой свёрток и кинжал, навсегда оставили в его памяти яркий и страшный образ. Сайка продолжила рассказ. Ири-Тао попросила детей очень скрупулёзно вспомнить всё, что произошло в момент их выхода из Ворот Времени:
        - Вы точно ничего не слышали? - переспросила она.
        Дети дружно замотали головами.
        - И рядом с вами не было никаких надписей, табличек, дощечек?
        - Никаких, - уверенно произнёс Рене.
        - Никаких, - подумав, повторила Сайка.
        - А название лодки? Название-то было? Как она называлась?
        - Название… - растерялась Сайка, - Название? Не помню, кажется, нет. Какое это имеет значение?
        - Всё имеет значение! - рассердилась Ири-Тао, - Особенно, когда вы выходите из Заповедных земель. Время выносит свой Приговор каждый раз по-разному. Оно может сказать его, написать, даже нарисовать… Вы могли не обратить на него внимания, просто скользнуть взглядом, услышать краем уха. Стоит вам ещё раз войти в Ворота, оно тут же напомнит вам его. Тогда пощады не ждите!
        Сайка растерянно огляделась:
        - Но я действительно не помню, - виновато пробормотала она, - Рене вот был без сознания, он точно ничего не видел и не слышал…
        - И даже в этом случае вы должны быть предельно аккуратными, - наставительно произнесла волшебница, - Тем более, если вы хотите снова туда идти.
        - А разве нам нужно снова туда идти? - заволновался мальчик.
        - Только в самом крайнем случае, - жёстко отрубила Ири-Тао, - Если вы всё-таки захотите победить…
        Нож и пергамент
        - Давайте подведём итоги, - предложила Ири-Тао, - Как-то вам удалось пройти через Заповедные земли и не узнать своего Приговора. Это очень большая удача. Почему-то мне кажется, что у вас теперь есть ещё один шанс.
        - Какой шанс? - осторожно поинтересовался Рене.
        - Шанс войти в Ворота и остаться в живых… - разозлилась Ири-Тао, - Стоп! А вы ведь что-то вынесли оттуда?
        Дети молча переглянулись.
        - Сейчас принесу… - пролепетала Сайка и поднялась.
        - Стой! - осадила её волшебница, - Сядь. Что это было?
        - Нож, - нерешительно произнесла девочка. Она совсем забыла о находках.
        - И свёрток, - добавил Рене.
        - Да, и свёрток, - словно эхо подтвердила Сайка.
        - Прекра-асно… - протянула нараспев Ири-Тао тоном, не предвещающем ничего хорошего.
        Сайка сжалась в комочек, почувствовав себя маленькой и виноватой.
        - Кто это поднял?
        - Я, - словно на уроке вытянул руку Рене.
        - Как это было? Только подробно.
        Девочка не очень хорошо помнила их находки. Всё её внимание было занято заботой о Рене. За всё время, пока мальчик болел, она даже ни разу не вспомнила о них. А вот в память Рене они врезались достаточно глубоко. Он и начал рассказ. Сначала он описал нож, стараясь не пропустить ни одной детали, а потом начал рассказывать о свёртке, но здесь и он был бессилен. Свёрток дети даже не удосужились развернуть…
        Глаза Стража, вначале тревожные, к концу рассказа всё больше озарялись надеждой.
        - Так, значит, находки брал в руки только Рене?
        - Да, - хором закивали дети.
        - А ты, Сайка. Ты не дотрагивалась до них?
        - Н-нет… - удивлённо пробормотала девочка.
        - Точно?
        - Точно! - подумав, уверенно ответила та, - Я только подхватила их, когда тащила Рене…
        - Хорошенькое “точно”! Ну-ка, Рене, принеси их сюда, - нетерпеливо попросила Ири-Тао.
        Мальчик поднялся и принёс находки. Ири-Тао внимательно рассматривала их, не прикасаясь руками. С каждой секундой её охватывало всё большее возбуждение. Под конец она просто рассмеялась:
        - Здорово! Не могу пока утверждать наверняка, но, кажется, вы вынесли из Заповедных земель самое ценное, что только можно было оттуда вынести.
        Сайка с интересом подалась вперёд, но тут же получила чувствительный щелчок по носу.
        - Чу! - сурово прикрикнула на неё волшебница, - Радуйся пока, что дважды вышла из Ворот и не узнала Приговора! Не каждому и однажды везёт!
        - Да что случится-то? - захныкала девочка, потирая ушибленное место, - Это же просто свёрток…
        - Нет, - в голос засмеялась Ири-Тао, развязывая верёвку, - Кажется, я знаю, что это. Это не просто свёрток. Многие годы хранилось это у Стражей. Создавалось и дополнялось ими. Это самая главная наша драгоценность, утерянная после падения монастыря, - колдунью охватило чрезвычайное возбуждение, - Я думаю, что перед нами карта Заповедных земель… во всяком случае, что-то, обладающее очень сильной магией!
        Ири-Тао с трудом разогнула задубевшую кожу и извлекла на свет толстый пакет, аккуратно обёрнутый в вощеную парусину. Чувствовалось, что тот, чьи руки последними касались свёртка, придавал огромное значение его содержимому и сделал всё, что мог для его сохранения. Воск, с этой точки зрения, являлся наиболее надёжным решением. Он не портится, не пропускает воду, не повреждается насекомыми.
        Вероятно, под действием прошлогоднего солнца парусиновые слои склеились, надёжно укрыв бесценное содержимое от всего, что могло ему повредить. Если бы Рене не забрал карту, она могла бы пролежать там ещё столетия. Ири-Тао бережно развернула бесценное содержимое на столе и бессильно опустила руки.
        Словно сам воздух качнулся от разочарования. Сайка не столько увидела, сколько почувствовала, насколько сильным оказался этот удар для Стража. Она ошиблась. Древний пергамент был девственно чист.
        Мальчик поднял на девочку округлившиеся глаза. Сайка взглянула на Рене и растерянно пожала плечами.
        А тем временем, оправившись от удара, Ири-Тао взяла в руки клинок.
        - Что-то не припомню я такого оружия… - задумалась она, - В нём чувствуется сила, но что это за сила, мне неизвестно. Он сделан не Стражами. Такой крохотный… Мне кажется, этот нож никого не сможет убить…
        - Тем не менее, я порезался им, едва коснувшись лезвия, - возразил Рене.
        - А-а? - рассеянно протянула Волшебница, глядя на кровь, стекающую тонкой струйкой по левой руке, - Да-да! Я - тоже! - радостно улыбнувшись, сообщила она, - Странно, совсем не чувствуется боли… и заживает прямо на глазах… Удивительная магия! Что же это всё-таки такое?
        Военный совет у Ири-Тао подошёл к концу. Точнее, он просто прекратился. У Рене, ещё достаточно слабого из-за болезни, разболелась голова. Решить все проблемы они так и не смогли. Ири-Тао не знала, ни что это за нож, ни что это за пергамент.
        - Это что-то важное, что-то, несомненно, магическое, - задумчиво произнесла она, - Но мне эти предметы неведомы.
        - Может, их просто выбросить? - устало поинтересовался Рене, - Пусть магические, но ведь на них может быть и зло.
        - Что ты, что ты, - замахала руками колдунья, - Я думаю, что они не просто так попали к вам в руки. Нельзя относиться к ним так легкомысленно. Их дало вам само Время. Вот только неизвестно - кому? И не будь я Ири-Тао, если они оказались у вас случайно.
        Я могу видеть сущность всех простых предметов, - продолжала она, - А также предназначение почти всех магических. Я, например, прекрасно вижу твою монету, Рене, и знаю, что это такое. Я могу запросто отличить эту монету от сотен серебряных монет так же, как ты отличаешь дерево от стекла. Но предназначение этого ножа и этого куска пергамента мне неизвестно. Мне не дано видеть их суть. Это какая-то древняя магия. Они сильнее меня.
        - Постой, - глаза Сайки озарились надеждой, - Если ты видишь монету, значит ты сильнее Архота?
        - Да, - Ири-Тао медленно кивнула, - Я сильнее Архота. Но у него есть Хут. Магический камень, который умножает его силы тысячекратно. С каждым днём. Не забывай, что он разорил город и монастырь ещё до твоего рождения. Моя сила в этой земле. На этом месте. Пока Архот не может победить меня. Но и я не могу уйти отсюда без опасности для себя. К тому же, Архоту помогает Номут, а он гораздо сильнее. С двумя я могу не справиться. Но и они не могут победить меня, пока ссорятся и враждуют между собой.
        - А почему они враждуют? - удивилась Сайка, - Они же оба, ну… плохие.
        - Они ссорились ещё до того, как стали великими во тьме. И их не двое, а трое. Однажды они поделили сердце великого волшебника. Архот был нищим. У него всегда не хватало решимости на какое-нибудь дело. Он ненавидел труд. И людей. Он ходил от дома к дому и клянчил себе подаяние, постоянно пресмыкаясь и унижаясь. Чтобы доказать самому себе, что он самый сильный, он забрал Волю. Номут был гораздо хитрее, он ведь всю жизнь был мелким торговцем. Он всегда мечтал придумать какой-нибудь изворотливый манёвр, обмануть всех на свете и получить много денег сразу. Поэтому он сразу наложил лапу на Ум.
        - А что взял третий?
        - Монах? - Ири-Тао вздохнула и рассеянно замолчала, - В принципе, каждый получил то, чего ему недоставало. Ему досталась Любовь… Великая Любовь Великого человека.
        Кольцо
        Ей было, наверное, лет двести. Грязные патлы густых, некогда очень красивых волос, болтались на её плечах, и ветер трепал их, щедро пересыпая рыжеватой дорожной пылью. Она шла, босая, опираясь на посох, такой же старый и уродливый, как она сама. Серое рубище, лохмотьями свисавшее с её худых дрожащих плеч, было подхвачено на бёдрах чёрной засаленной верёвкой.
        Собаки извылись. Они бежали следом, норовя ухватить зубами за грязные икры. Она иногда останавливалась и отгоняла их посохом. Без особого, впрочем, успеха. Отскочив на два-три шага, свора заливалась злобным многоголосым лаем, после чего набрасывалась на старуху с новой силой, подгоняя и доводя до полного изнеможения.
        За собаками бежали деревенские мальчишки. Они смеялись над ней и кидали камни. Один попал ей в ногу, оставив неглубокий кровавый росчерк. Собаки, почуяв кровь, глухо заворчали и ощерились. Положение становилось серьёзным. Ковыляя из последних сил, старуха ускорила шаг и подошла к деревенскому колодцу. Громко выдохнув, она с трудом опустилась на маленькую скамеечку, предназначенную для вёдер с водой.
        - Пить! Достаньте воды, дрянные дети! - твёрдо произнесла она.
        В её голосе было столько власти и холодной ярости, что собаки отскочили, поджав хвосты, и, мгновенно умолкнув, порскнули в разные стороны. Старуха не сильно и даже как-то неуклюже ткнула посохом в землю, и тут же где-то высоко в безоблачном небе что-то полыхнуло.
        Треск родился почти сразу. Осторожно прошуршав над головами, он вырос, окреп, и через несколько мгновений мощным громовым раскатом накрыл всё в округе. Потемнело. “Дрянные дети” замерли, точно наткнувшись на какую-то невидимую преграду, чуть потоптались на месте, видимо соображая, как дальше поступить, и с рёвом и воплями разбежались в разные стороны.
        - Ку-уда? Назад! - растягивая гласные, взревела старуха и расхохоталась.
        Но вокруг уже было пусто. Только где-то вдалеке выли собаки. Трусливо и осторожно. Ведьма расслабилась и противно захихикала.
        - Что там ещё? - толстый маленький человечек капризно надул губки.
        - Вы приказали впускать каждого, кто придёт к Вам с просьбой, повелитель…
        - Ну?
        - Там старуха…
        - Старуха?
        - Да, повелитель. Нищая старуха. Она почти не одета. От неё воняет, как от свиньи.
        - Чего она просит?
        - Она просит денег.
        - Так дайте ей денег и вышвырните вон, - капризно надул губки маленький.
        - Она не берёт, повелитель.
        - То есть как это, не берёт?
        - Она просит золота, повелитель.
        - Золота? - человечек глумливо рассмеялся, - А больше ей ничего не надо? Не слишком ли хорошо живут нищие в моей стране, если просят золото? Ладно, волоките её сюда. Я хочу взглянуть на эту каргу.
        Дворецкий поклонился и вышел. На безымянном пальце его левой руки сверкнул крупным камнем богатый перстень.
        Старуха вошла в покои. Быстро и как-то небрежно для её возраста. Чересчур небрежно. “Никакого уважения”, - про себя усмехнулся Номут и мгновенно насторожился, хотя виду не подал.
        - Что нужно тебе, старая женщина? - смиренным голосом поинтересовался он.
        - Золото, - просто ответила та.
        - Зачем тебе золото?
        - Хочу быть богатой, - заявила старуха.
        Номут расхохотался.
        - Что толку от богатства в твоём возрасте? Богатство нужно молодым. Им - жить, тебе - умирать, - философски изрёк толстяк.
        - Никто не знает своего срока, - захихикала старуха, - На своём веку я повидала немало таких, как ты, молодых и уверенных в себе людей, которых уже нет на этом свете.
        Ни один мускул не дрогнул на лице толстяка, но спина его мгновенно вспотела. Как любой подлец, он прекрасно разбирался в людях и чувствовал любую, даже самую хитрую и самую каверзную западню. За долгие годы жизни в замке он повидал немало искусных ловушек и распутал великое множество придворных интриг и заговоров. Великолепный ум, чудовищная интуиция, полное отсутствие совести и невероятное, почти звериное чутьё на опасность, позволяли Номуту всегда одерживать победу задолго до окончания сражения. Но теперь… теперь Номут никак не мог понять одной простой вещи: зачем к нему пришла эта старая ведьма?
        - Дайте ей золота, - глухо произнёс он, - Дайте чистое золото. Дайте столько, сколько захочет и сможет унести.
        “Посмотрим, что ты будешь с ним делать”, - рассуждал Номут.
        “Чёрта-с-два ты отделаешься от меня своими железками”, - думала про себя старуха. Вслух же она опять тоненько захихикала. От этого смеха Номуту стало совсем не по себе.
        - Я не возьму это золото, - посерьёзнела она, - Оно всё равно не настоящее.
        - Золото - всегда золото. Что же тебе ещё надо?
        - Нет, Номут. Бывает золото, которое вытекает сквозь пальцы, как вода. Сколько бы его не было - оно исчезнет, уйдёт от меня. И ты это прекрасно знаешь. И нищета вернётся. Не надо мне такого золота.
        - Это зависит не от золота, а от человека, - расхохотался Номут.
        - О, да! И я даже знаю, от какого именно человека, - прошипела старуха, - Отдай золото, Номут. Отдай из рук в руки. Отдай кольцо. Отдай сердце.
        Номут вскочил.
        - Знаешь ли ты, что просишь, старая карга?
        - А то - нет. Конечно, знаю.
        Когда-то давно, очень давно три оборванных грязных путника разделили на дороге чужое сердце. Номут хорошо помнил это. Он тогда ещё не был Номутом. Но уже тогда был самым хитрым из этой троицы. Поэтому он сразу же забрал себе золотое кольцо. И получил удивительный дар - управлять презренным металлом. Особенно, если золото находилось где-то поблизости. А то золото, которого он хотя бы раз коснулся, становилось проклятым навечно и оставалось под его властью навсегда.
        Очень быстро Номут понял, что может добавлять в золото частицу своего золотого сердца. Да что в золото - в любой металл вообще. Стоило Номуту коснуться чего-то металлического и передать это что-то любому встречному-поперечному из рук в руки, как бедняга сам становился проклятым. Какое бы золото в дальнейшем не попало к нему, оно становилось золотом Номута. А Номут очень любил золото. И хотел его больше и больше.
        Люди в ужасе бежали от толстяка. Это его только позабавило. Что плохого в том, что твои руки стали длиннее? Часто, вырядившись бедным путником или мелким торговцем, Номут мог за день заразить своим даром-проклятьем десятки, а то и сотни человек.
        Прошло время, и люди поняли, что не могут убежать от Номута. Они вернулись. И попытались его убить. Но не смогли. И Номут стал правителем. А затем, совсем недавно - королём. Его проклинали. Его боялись как огня. Его именем пугали детей. Ни один нормальный человек, даже под страхом самой лютой смерти, не осмелился бы прикоснуться к нему. Его окружали только проклятые им же люди. Люди, которым было нечего терять и некуда идти, потому что человеческое сообщество исторгло их из своих рядов, изгнало как зверей, как прокажённых, обрекло на голод и нищету. Но даже они прикасались к нему со страхом и омерзением. Никто и никогда не хотел такой судьбы добровольно.
        Кроме этой подозрительной старухи… очень подозрительной старухи… И Номут испугался по-настоящему:
        - Не дам! - взвизгнул он.
        - Не дашь - потеряешь свой дар, - ухмыльнулась ведьма, - разве тебе не известно?
        - Что - не известно? - Номут был ошарашен.
        - Ты можешь заражать своим проклятьем людей, как чумная крыса, - зашипела старуха, - Сколько угодно. До тех пор, пока не откажешь тому, кто пришёл за проклятьем сам.
        Номут этого не знал. К нему ещё никто никогда не приходил с такой просьбой. И на какой-то миг у него вдруг возникло страстное желание избавиться от проклятия. Отказать старухе. Стать снова человеком.
        - Хе-хе, - то ли смех, то ли кашель прервал его мысли, - Посмотри-ка на своих людей, бодрячок.
        Номут очнулся и огляделся. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: его не простят. Его убьют. Сразу, как только он потеряет своё проклятье, свою власть над металлом, своё золото.
        - Откуда тебе известно, что я потеряю свой дар? Мне никто не говорил об этом.
        - Не важно, - старуха подбросила что-то на ладони.
        Номут отшатнулся. Он узнал эту монетку. Он узнал бы её из тысячи. Голос сел. В горле пересохло. “Неужели Архот? Предатель!” - мелькнула безумная мысль.
        - Если хочешь, можешь попробовать. Ты уже отказал мне. Осталось маленькая формальность. Стоит мне сделать шаг назад, и…
        - Нет! Стой, где стоишь, - просипел он, - Вот тебе. Держи…
        Поймав золотое кольцо, старуха рассмеялась странным костяным смехом и растаяла в воздухе.
        - Два, - волшебница уже приняла свой обычный облик и теперь, положив кольцо рядом с монетой, стаскивала с себя грязные лохмотья, - Это было совсем не трудно. Даже весело. Как легко этот пупсик поверил, что потеряет свой “дар”. Как восхитительно он испугался. Интересно, а что взял себе третий?
        Номут ликовал. Его проклятие осталось с ним. Золото, как обычно, подчинилось ему. Все слуги, слышавшие разговор, уже остывали в лужах собственной крови. Он стал сильнее. Потому что рискнул. Впервые в жизни. И выиграл! В первый раз он ощутил чувство опасности, опасности для себя лично. И оно понравилось ему.
        Вообще-то, ему уже давно не был нужен этот сомнительный “талант”. За те деньги, которые у него уже были, он давно мог купить весь мир. Если он и утратит свои способности, мало кто узнает об этом. Ещё меньше - поверят. И Номут решил рискнуть. Впервые в жизни он поставил такую высокую ставку. Интересно, что будет делать старуха, когда узнает, что в этом кольце нет ни сердца, ни магии? Когда поймёт, что купилась на обычную блестящую побрякушку?
        “Но как восхитительно она блефовала! - впервые за многие годы его распирала гордость от выигранной партии. Партии, но не войны, - Кто была эта ведьма? И зачем ей моё проклятие? Что она хочет у меня отнять? Впрочем, не важно. Всё равно не отдам. Значит - война. Значит - игра. Она обманула этого простачка - Архота. Она думает, что обманула меня. Кажется, ясно, где её ещё можно ждать. Ну-ну! Посмотрим, как она возьмёт то, что и взять-то никак нельзя!”
        - Ах, какая интересная, какая нескучная штука, эта жизнь, - промурлыкал он.
        Быстрым кошачьим шагом Номут спустился в подвал. Там, в полной темноте, на полу железной клетки сидел человек. Даже не человек, а так, одно название. Тень. Если можно назвать тенью что-то в полной темноте. Толстяк отпёр решётку.
        - Проваливай к своему хозяину. И скажи, пусть зайдёт на огонёк. Надо потолковать.
        Тень колыхнулась, сощурилась на бледное пятно дверного проёма, шмыгнула носом и исчезла.
        Третья доля
        - Как? - хором закричали дети.
        - Как Любовь? - раскрыл рот Рене, - Разве Любовь может быть злой?
        - Может, - поморщилась Ири-Тао, - Извратить, в принципе, можно что угодно. Хотя… те, кто попал под власть монаха, кажется, не жалеют о своей участи. И ещё: пока никто не слышал, что монах смог извратить Любовь…
        - В смысле?
        - До сих пор никто не приходил к нам с востока с проклятием, от которого хотел бы избавиться и не мог. Никаких серебряных монет, никаких золотых побрякушек.
        - Значит, люди там счастливы? - подалась вперёд Сайка.
        - Трудно утверждать наверняка, - пожала плечами Ири-Тао, - По всему выходит, что там лучше, чем здесь. Но тех, кого я видела, счастливыми назвать было никак нельзя.
        - Почему? - поинтересовался Рене, - То есть, что в этих людях было такое, что делало их несчастными?
        - Да вроде и не несчастными. Они какие-то неживые. Как деревья, которые ещё стоят, несмотря на то, что топор дровосека уже перерубил их сердцевину. Они ещё полны сил, ветер ещё колышет их листву, но их смерть - лишь вопрос времени.
        - А что они сами говорят? - удивился Рене.
        - Ничего! Ни один из тех, кто пришёл с востока, не сказал ни слова о том, что там творится. Номут даже награду назначал. А однажды отловил несколько человек и пытал у себя в замке. Но так и не узнал тайну.
        Дети переглянулись.
        - Просто ужас какой-то, - прошептала Сайка.
        - А что получил монах, когда они сердце делили?
        - Рене, ты невнимателен. Я же сказала - Любовь. Номут с Архотом забрали всё зло, которое было в сердце. Монаху же досталось всё доброе, что было в нём.
        - Да нет, - мальчик поморщился, - я не про это. Нищий взял серебро. Торгаш - золото. А что взял монах? Как эта Любовь выглядела?
        - Не знаю. Ходили даже слухи, что монах вообще не взял свою долю. Не смог. Будто бы то, что ему досталось, вообще взять нельзя. Поговаривали даже, что так и лежит эта доля в пыли на дороге, и каждый, кто её пытается взять - гибнет в страшных муках. В начале-то желающих было хоть отбавляй. Особенно среди Стражей. Конечно, стать великим и добрым - что может быть привлекательней? - Ири-Тао покачала головой, - Никто не вернулся. Правда, это было очень давно. Ещё до того, как монах стал властелином своего удела, и люди перестали приносить вести с Востока.
        Ири-Тао словно стряхнула оцепенение:
        - Что-то Кима давно нет. Темнеет уже. Интересно, где он пропадает? А? Сайка?
        - Н-не знаю… - Сайка пожала плечами, словно поёжилась, - Я почему-то его не чувствую…
        Ким так и не вернулся…
        На восток
        К вечеру Релина уже проклинала себя за поспешно принятое решение. Действительно, чего она вдруг решила отказаться от магии? Давно бы уже была на месте. Нет, решила всё делать как люди. Вот и трясись теперь неделю в этой телеге.
        - Куда путь держишь, бабуля? - возница чуть тронул вожжи, направляя лошадь левее, в обход грязной лужи.
        - А? Вперёд, милый.
        Теперь Релина выглядела значительно моложе. Правда, повстречайся им Номут, он без труда бы узнал свою помолодевшую гостью. Но толстяк настолько давно не попадался людям на глаза воочию, что некоторые даже перестали бояться встретить его. “Да и чего бояться, если золота у людей давным-давно уже нет и в помине. Можно, конечно, сходить за ним во дворец. Говорят, что там, возле крыльца, стоят две огромные корзины, наполненные золотом и драгоценностями. Бери, сколько душе угодно. Да только желающих брать-то с каждым днём всё меньше”, - так, или примерно так думал возница, изредка подгоняя тощую старую лошадь, которая еле тащилась по сонной пыльной дороге.
        “Что толку в драгоценностях, которые враз снова окажутся у короля, стоит ему только свистнуть. И кому нужны золотые монеты, за которые ни в одном придорожном кабачке не нальют кружечку доброго пенного пива. И-и-эх! Какое там пиво! Теперь уж никто не возьмёт в оплату старый добрый золотой. И разбираться не будут. Хорошо, если просто вытолкают. Того и гляди, отмутузят, - возница громко причмокнул и тронул вожжи, - Нет, не в почёте нынче золото. Ох, не в почёте.
        Папаша-то, царствие ему небесное, сорок золотых оставил после себя. Ещё до того, как город разрушили. Настоящих, добрых. Мог бы безбедно жить. Хорошее золото-то, Номутом не порченное. Проверено. Да кто ж поверит-то? Протяни кому золотой, люди только шарахаются. А то ещё ищеек номутовых накличут. Те-то до чистого золота большие охотники. Они в последнее время словно совсем с цепи сорвались. Кольцо какое-то ищут. Большие деньги сулят. Да что толку в грязных деньгах?
        Недоброе нынче время, ох, недоброе. Беда”.
        - Чем за подвоз расплатишься, бабуля?
        - Так деньгами, милый. Работа-то не большая, но долгая. Так что хочешь - золотом, хочешь - серебром.
        - Э, - рассмеялся возница, - да ты, видать, не здешняя.
        Релине это не понравилось.
        - Да, милый, а что?
        - Кто ж у тебя теперь золото-серебро возьмёт-то. Король наш пальцами только щёлкнет - вмиг всё золото к себе призовёт. На что мне золото, которое через неделю у короля окажется?
        - Ну, серебром возьми.
        Возница помрачнел и надолго ушёл в себя.
        - С серебром последнее время тоже неладно стало, - мрачно выговорил он наконец, - У короля-то нашего дружок появился. Честь по чести людям серебром платил. А уж сколько серебра просто так нищим роздал… целыми семьями люди к нему за милостыней шли. Да только нелепое что-то стало с людьми теми твориться. Богатеют сначала, а потом враз мрут как мухи. И перед смертью своей словно бешеные становятся. Точно - звери. На детей охотятся. Особенно на тех, что в возраст входят. По всем сёлам-деревням крик материнский стоит. Многих насмерть побили. Да благо бы просто убьют. А то ещё разрубят тело, сердце вырвут, точно любуются, да тут же и бросят. Звери и есть. Так что и серебро не в почёте нынче.
        - Как же вы живёте-то?
        - Так и живём. Но ни золото, ни серебро из рук твоих ни я, ни другой кто не возьмёт в этих землях. А вот если есть у тебя мешочек крупы, пару картофелин или пяток яиц, - приму с поклоном, не побрезгую.
        - Ладно, будет тебе крупа.
        Замолчали надолго. Релина уж начала задрёмывать под равномерное поскрипывание телеги, как возница снова окликнул её:
        - Сама-то откуда будешь?
        - Издалёка я, - встрепенувшись, неохотно отозвалась волшебница.
        - Это-то как раз понятно, - криво усмехнулся возница, - Дом-то твой где?
        - На севере… - спросонок брякнула Релина и сразу спохватилась, но было уже поздно.
        - Вот как? - удивился возница, - Да на севере же горы. Разве там кто-то живёт?
        - Как видишь, - проворчала Релина, проклиная себя за неосмотрительность.
        - Странно… ещё от отца я слышал, что горы эти зачарованные. Через них даже тропинок нет. И люди туда не ходят, потому что ещё никто назад не вернулся. А ты, значит, вернулась?
        - Никуда я не вернулась, - рассердилась волшебница, - Я просто пришла оттуда.
        - С гор?
        - С гор.
        - И там, в горах, люди ничего не знают о том, что у нас творится?
        - Почему?
        - Почему? - возница озверел, - Потому что ты хотела расплатиться деньгами! - его лицо заострилось. Глаза полыхали тёмным огнём, - Не считай меня идиотом! На тебе одежда. Старая, рваная, но это - одежда. И пошита эта одежда не тобой. И башмаки. Старые, но вполне добротные. И сделаны они сапожником, который знает своё дело. Хорошо знает. Такие башмаки можно только купить. Значит, там, на севере, живут люди. Живут нормально, иначе ты не предлагала бы мне деньги. Это значит, что север ещё не проклят! Так?
        - Нет, не так, - Релина горько усмехнулась. У неё была мысль взять в дорогу более старую обувь, но она пожалела свои ноги, - Проклят север. Уже проклят! Поэтому я здесь.
        - И ты едешь его спасать? - возница притих. Его голос сразу стал каким-то тусклым и безразличным. В нём появились нотки жалости и сострадания.
        - Почему спасать? - Релине очень не понравилось, что её планы раскрыты первым же встречным, - Может, я просто бегу.
        - Бежишь? - возница помолчал, - Если люди бегут, то бегут не к проклятию, а от него. Здесь. Здесь, а не где-либо самое сердце проклятых земель. Здесь проклято всё. Земля, вода, воздух. Здесь проклята сама жизнь. Сюда не бегут. Бегут отсюда. Впрочем, это ещё никому не помогло…
        - И куда же отсюда бегут? - подумав, спросила Релина.
        Мужчина пожал плечами.
        - Да, отсюда - куда ни беги… на севере - Заповедные земли, зачарованные горы. Ты - первая за многие годы, кто пришёл оттуда. На юге и на западе всё разрушено. Туда бежать бесполезно. Не добежишь. Иногда бегут на восток, но это непросто.
        - Почему?
        - Там граница. Она хорошо охраняется. С этой стороны - Номут. Он пощады не знает. Да и с той стороны нас не очень-то ждут. А с востока высылают к нам всякое отребье: воров и бандитов. Даже не понятно, гонят ли их, или сами бегут. Так что места вдоль границы неспокойные. Ночью - опасные. Хотя, нет худа без добра. Разбойники так распоясались, что ни номутовы ищейки, ни те, что нынче за детьми охотятся, туда не суются. Боятся, - возница хмыкнул, скосив глаза на Релину, - Ты стара, да и выглядишь небогато. Так что, тебя, поди, и не тронут.
        Долго молчали.
        Вечерело. Громко причмокнув, возница натянул поводья и съехал с большака к небольшому деревянному строению, окружённому плотным высоким частоколом. Ворота, утопавшие в грязи и навозе, были раскрыты настежь. На старой широкой доске, прибитой над двумя покосившимися створками, в вечерних сумерках с трудом угадывалась полустёртая надпись: “Гостиница “Забияка””. Изнутри слышался невнятный гул нескольких пьяных голосов. Лошадь всхрапнула и дёрнула, вытаскивая ноги из дорожной грязи. Телега со скрипом вывернула на постоялый двор.
        Гостиница “Забияка”
        Хозяин постоялого двора, невысокий, но очень плотный человек с тяжёлыми руками и потной лысиной, вопросительно посмотрел на Релину.
        - Ночлег на одну ночь. Для меня и возницы. Место для кобылы. Ужин для двоих… отдельно.
        - Устроим в лучшем виде, - кивнул хозяин, - Так как ты нездешняя, в порядке э-э-э… исключения, я могу взять оплату деньгами. Правда, подороже. Всё-таки риск велик. Это избавит вас от многих трудностей.
        Релина нахмурилась: “Ох, что-то неладно с моей маскировкой. Откуда он узнал, что я приезжая?”
        - Мы знаем почти всех местных, - словно прочитав её мысли, отозвался хозяин, - Кроме того, в этих проклятых местах никому обычно и в голову не приходит заботиться об извозчике и его лошади. Так что, если и дальше изволите маскироваться, советую принять к сведению. Так как, ужин на двоих подавать? - замер он.
        - А… - Релина устало махнула рукой, - Давай на двоих.
        Волшебница протянула владельцу две серебряные монеты. Увидев деньги, хозяин сразу преобразился. В глазах появился блеск, язык заметно оживился.
        - Не извольте беспокоиться. В номера подадим. Сейчас всё устроим, - громко щёлкнув пальцами над головой, он потащил гостей к неприметной двери в дальней части строения, - Здесь нередко так бывает, что люди э-э-э… хотят скрыть своё пребывание в нашей гостинице. Времена-то лихие.
        На зов хозяина из душной темноты главного входа появился мальчишка, взял лошадь под уздцы и повёл её на конюшню.
        - А нам не впервой. Устроим так, что никто ничего не узнает, - тараторил битюг, - Номера тут у меня есть э-э-э… специальные. Секретные номера-то. Как войдёте, так будто вас и нет здесь. Всё тихо-крыто… а утречком вас поднимем затемно, да проводим в путь-дорожку. Удобства, конечно, э-э-э… не те, но мы понимаем. Мы всё понимаем… если нужно, то нужно. Не беспокойтесь, всё будет тихо-крыто. Вот!
        Хозяйское “Вот!” прозвучало заключительным аккордом. Релина нагнула голову и шагнула в гостеприимно распахнутую темноту. Сделав шаг, волшебница застыла с открытым ртом.
        - Ты куда привёл меня? Это что, курятник?
        - Точно. Точно, курятник, - хозяин закивал головой, - Удобства, конечно, не те, но коли тихо-крыто на…
        - Ты что, издеваешься? - взвилась Релина, - ты меня что, в курятнике поселить решил?
        - Не извольте беспокоиться. Всё сделано в лучшем виде. Специальные клетуш… э-э-э… комнатушки… два этажа. Мягкое постелено. Тюфячок потрясите… чтобы вшей, значит… А утречком, ещё затемно, разбудим вас и всё тихо-крыто…
        - Что??? - Релина вскинула руку.
        Хозяин вдруг почувствовал, что внутри него кончился воздух. Схватившись за горло, он упал на колени и закашлялся.
        Волшебница опустила руку и вышла, кипя негодованием.
        - Эй, Забияка, ты, что ли? - раздался сонный голос из дальнего угла, - Я же просил, чтобы всё тихо и никаких сюрпризов. Кого ты там ещё ведёшь?
        - Ошибочка вышла. Не извольте беспокоиться. Всё будет в лучшем виде, - трясясь, как желе, сипло прохрипел хозяин.
        Судорожно вдохнув несколько раз вонючий воздух курятника, он встал с колен и, покачиваясь, вывалился во двор, как мешок.
        Вскоре всё было улажено. Релина и её попутчик ужинали в “общей зале”. Так Забияка назвал длинное, но не слишком широкое помещение, в одном конце которого располагалась гостиничная кухня, а в другом стоял большой грязный стол тёмного дерева, за которым сидели три мрачных, изрядно пьяных человека. Стараясь загладить вину, хозяин прыгал вокруг Релины, постоянно причитая, что “всё не тихо-крыто”. Однако волшебница настолько устала и проголодалась, что почти не обращала на него внимания.
        Пододвинув к себе блюдо, она ощутила сомнительный аромат похлёбки с чесноком и поняла, что ей нужно будет приложить большое усилие, чтобы съесть это.
        - Чт-то, старая карга, не нравится? - слегка заикаясь, захохотал один из собутыльников, - Ты, наверно, только кроликов со спаржей кушаешь?
        - Не стесняйся, - поддержал его второй, - Кликни Забияку, одень ему это на голову. Ему не впервой…
        - Да, - веселился первый, - А мы полюбуемся, как он живо тебе объяснит, что это его фирменное блюдо, с которым так не поступают. Т-ты видела его кулаки, ведьма?
        - А то, значит, рыбки закажи, коли мясо приелось, - вступил третий.
        - Что ты, Хом, - пробасил первый, - от его рыбки сегодня даже я траванулся. Не задалась нынче рыбка у Забияки. Эт-то он ей по дружбе… свеженького подал.
        - А чеснока, значит, набаландил, чтобы свежим мясом случайных прохожих ненароком не завлечь.
        - Не, Хом. Чеснок - эт-то мух отпугивать… чтоб с ч-червями проблем не было…
        Компания дружно загоготала.
        Релина была вне себя. Всё шло не так. Всё наперекосяк! Ей ничего не стоило лёгким пассом исправить вкус похлёбки. А заодно и собутыльников этих усмирить. Но это значило раскрыть себя. Правда, сегодня она уже показала зубы хозяину. Но он вроде напуган и должен молчать.
        В отличие от своей младшей сестры, Релина не любила попадать в обстоятельства, когда было необходимо быстро принимать важные решения. Решения, которые уже нельзя исправить. Поэтому, отправляясь на восток, она и решила прикинуться обычной старой попрошайкой. Она не знала, что ждёт её, и справедливо надеялась, что у нищенки будет больше времени, чтобы разобраться в ситуации.
        Компания, обсудив местную кухню, теперь отпускала колкости по поводу её наряда. Релину трясло от ярости. Перехватив её взгляд, хозяин подошёл к собутыльникам и что-то шепнул им. Компания враз утихомирилась и уставилась на волшебницу. “А, теперь уже всё равно”, - решила та и щёлкнула пальцами. Среди грубых местных запахов поплыл изысканный аромат кроличьего супа со спаржей. Бражники будто подавились, и дальше сидели молча, изредка кидая на Релину настороженные взгляды.
        Чуть позже, осторожно озираясь и перешёптываясь, собутыльники убрались по своим норам. Закончив ужин, отправились спать и Релина со спутником. Хозяин стоял, уперев руки о стол, рассеянно глядя перед собой. Затем он оглянулся и, резко выпрямившись, пальцем поманил поварёнка.
        - Вот что. Сбегай-ка… сам знаешь куда. Скажи… сам знаешь что. Сдаётся мне, что это та самая бабушка, что нашему королю вдруг позарез понадобилась…
        Мальчонка прибежал под утро.
        - Высочайше… велено… отпустить, - задыхаясь, прошептал он прямо в ухо, - Ему известно, куда она навра… направла… Куда она идёт.
        Хозяин небрежно кивнул.
        - Иди, работай. Будешь молчать - получишь монету. Не порченую… брысь, кому говорю.
        Гибель Кима
        Ким утонул. Нет, это не было делом рук Архота. Номут тоже был ни при чём. Просто случилась одна из трагических нелепостей, которые иногда, к сожалению, происходят. Ким стоял по колено в воде, под кроной широкого развесистого дерева, склонившего свои ветви над рекой. Пытаясь забросить наживку, он резко взмахнул удочкой и потерял равновесие. Скользнув голыми пятками вперёд по глинистому дну, он упал на спину и оказался под толстым подводным корнем. Рубашка зацепилась за короткий узловатый отросток. Киму не хватило времени, чтобы отцепиться и всплыть.
        Сайка первая увидела его. Ей помогли Муськи. Кошки истошно орали рядом с местом трагедии. Мальчик лежал под водой на спине, придавленный древесным корнем. Широко раскинутые руки слегка шевелились в такт течению, изредка поднимая со дна тоненькие струйки мути. Глаза были открыты и безмятежно смотрели в небо. Ири-Тао и Рене, прибежав на Сайкин крик, вытащили Кима из воды и уложили на берегу. Ири-Тао склонилась над мальчиком. Муськи смолкли и стали в сторонке, нервно молотя хвостами из стороны в сторону.
        Рене с надеждой смотрел на женщину. Ири-Тао устало выпрямилась и молча покачала головой. Кошки подняли вой. Сайка тихонько заплакала.
        Заканчивались вторые сутки после трагедии. Смерть мальчика надломила Стража. Ири-Тао часами сидела на стуле, невидящим взором уставившись в какую-то одной ей известную точку на стене. Иногда, словно спохватившись, она вдруг вскакивала и начинала суетиться. Но затем, будто вспомнив о смерти Кима, снова опускалась на стул и надолго умолкала. Все заботы по дому легли на Сайку, а организацию похорон взял на себя Рене.

        Это были тяжёлые дни. Хлопот было много. Но ещё больше давило некое чувство вины, ощущение недосказанности и недоделанности. Детям было трудно разговаривать и смотреть друг другу в глаза. Рене, сам ещё не оправившийся после болезни, снова сдал.
        Кима похоронили неподалёку от хутора под высокой берёзой. Рене хотел похоронить его рядом с рекой, около злосчастного дерева, но речная вода просачивалась в свежую могилу, и детям это не понравилось. Пришлось искать новое место.
        Закончив орудовать заступом, Рене вытолкнул его из ямы и окликнул Сайку. Ири-Тао подхватила тело Кима, завёрнутое в саван из белой парусины, и положила его на два ремня, разложенные на земле. Вдвоём с девочкой они опустили тело в открытую могилу.
        Рене первый бросил землю. Сайка долго не решалась повторить это. Ей казалось, что всё, что сейчас происходит - сон, игра, глупый розыгрыш. Что Ким, разматывая тряпки, сейчас вскочит и засмеётся. Её мысли прервал негромкий дробный стук: свою горсть земли бросила Ири-Тао.
        Остальное доделал Рене. Ни Ири-Тао, ни Сайка так и не смогли заставить себя притронуться к лопатам. Когда он закончил, девочка взяла заранее принесённую из кладовки модель корабля и водрузила её на холмике.
        - Он всегда мечтал о море, - тихо произнесла она, - Пусть эта мечта останется с ним…
        - Всё! - подала голос Ири-Тао, - Кончилось одно время. Начинается другое. Нам надо подумать, что делать дальше.
        Резко развернувшись, женщина направилась к дому.
        - По-моему, она съехала, - сощурился ей вслед Рене.
        - Не мудрено, - пожала плечами девочка, - Она - последняя.
        - Что, “последняя”, - не понял мальчик.
        Сайка долго собиралась с ответом, а потом и вовсе раздумала отвечать. Забросив на плечо заступ, и перекинув через него ремни, она второй рукой подхватила лопаты и обернулась к мальчику:
        - Пойдём, Чиару. Темнеет уже.
        В замке
        - И что ты решил? - Архот сидел, развалясь, на кресле, нервно теребя в руке серебряную монетку.
        - Я? Ничего, - Номут легкомысленно пожал плечами.
        Он переигрывал. Он это чувствовал. Ему это нравилось. И эта нервная рассеянность Архота, и эта непривычно высокая для него ставка - собственная жизнь. И эта победа. Да-да, победа! Архот-то явно смущён. Он ведь поддался на эту уловку, отдал старухе своё сердце. Теперь, поди, мается, бедняга. Растерялся. Что бы с него потребовать за старуху? Может, камень? Нет, не отдаст… ни за что не отдаст камень.
        - Чего, вдруг, мне решать? Старуха просила золото. Я и дал ей золото. Только золото, - подчеркнул Номут, - А вот что ты решил?
        - Подождём, - хмыкнул Архот и убрал монетку, - Пока ничего опасного не случилось. Кажется, старуха хочет собрать сердце мага. Пусть. Твою-то часть ты не отдал. Сейчас у неё только монета.
        Номут мысленно выругался. Он ненавидел эту Архотовскую тупость, это наплевательское отношение к опасности. А то, что действия старой карги опасны, Номут понимал великолепно. В отличие от Архота, который никогда не просчитывал ходы противника и был готов на безрассудную ярость, толстяк всегда чуял опасность и предпочитал вести дела осторожно.
        “Поэтому ты всегда был нищим”, - озверел Номут.
        Но сейчас эта черта характера Архота сослужила ему добрую службу. Номут понимал, что тот сорвался с крючка и теперь не отдаст ничего. Выигрыш обернулся ничьей. Жаль…
        - Говоришь, старуха умеет колдовать? Пусть. Она - не первая колдунья, к кому попало моё сердце. Говоришь, она идёт к монаху? Пусть идёт… кстати, ты его предупредил?
        - Нет, - ухмыльнулся толстяк.
        - Правильно, - кивнул Архот, - Эксперимент хорош только тогда, когда он чисто поставлен.
        - Да и как я, по-твоему, могу его предупредить? Моих людей на восток и палками не загонишь, не то, что за деньги. А самому идти - слишком много чести, - хмыкнул Номут.
        - Да-да… - задумчиво промямлил Архот, - А я, пожалуй, схожу. Делать мне сейчас всё равно нечего. Посмотрю, как ведьма возьмёт долю этого святоши…
        - Ты что, решил её отпустить?
        - Почему бы и нет? Заодно развлечёмся…
        - А вдруг ей удастся то, что ещё никому не удавалось?
        - Ну и что? - скривился Архот, - Тогда я посмотрю, что она собирается делать и поспешу к тебе.
        - Зачем? - оторопел Номут.
        - Где твоя хвалёная смекалка? - расхохотался собеседник, - Рано или поздно старуха поймёт, что ты её обманул, и придёт к тебе за золотом снова. Только тогда уж мы точно будем знать, какую участь она нам приготовила. А я, к тому же, в отличие от тебя, буду знать, как взять долю монаха. Что-то он стал меня сильно раздражать в последнее время.
        - Чем же?
        - Он недавно был в Саре, - Архот потемнел, - Тайно. Интересовался книгой Неназываемого.
        Он вдруг задумался:
        - Знаешь, я, пожалуй, скажу, что это за карга.
        - Ты её знаешь?
        - Конечно, дурень, - Архот иронично ухмыльнулся, - Ты же сам говорил: у неё моя монета. Значит, хотя бы раз я с ней встречался… но дело не в монете.
        - А в чём же?
        - В книге. В этой самой книге. Только в ней можно прочесть всё о сердце. О моём сердце. И о твоём, кстати, тоже…
        - Книга у монаха? - взвизгнул толстяк. В глазах его сквозил ужас.
        - У Релины. Я же тебе говорил, что мальчишка…
        - Значит… Релина?
        - Надо проверить… - Архот нервно передёрнул плечами, - скорее всего…
        - И она снова придёт ко мне… - Номут не смог удержаться и разъехался в широчайшей улыбке. - “Всё-таки Архот полный простофиля, раз отпустил Релину. Впрочем, удача вечно уходила от него сквозь пальцы. Старуха-то действительно придёт ко мне. С книгой”.
        Толстяк облегчённо вздохнул. Он выиграл… гораздо больше, чем ожидал. Хотя, Архот вырос… повзрослел. Стал независимым, наглым. Правда, он ещё не научился молчать. Но это не имеет значения: он стал опасен. Это слегка беспокоило Номута. Ах, как бы отобрать у него камень.
        “Старый блохастый тюфяк, - мрачно сверкнув глазами, подумал Архот, - Книгу захотел? Как бы ни так! Разжирел! Отупел! Разнежился! Где твоё хвалёное предчувствие? Ты всё ещё гоняешься за пешками. А в игру вот-вот должна вступить королева!”
        Экзамен
        Наступало лето. Неохотно, лениво, словно извиняясь за прекрасную буйную весну. Зарядили дожди. Тропинки намокли и потемнели. Трава на лугах буйствовала. Разнотравье вымахало такое, что Сайку было едва видно. Изредка, когда выдавался погожий вечер, медвяная благодать донника и клевера наполняла лёгкие, радовала душу. Сайка, расправившись с дневными заботами, собирала цветы, а то и просто бродила в зарослях вокруг хутора. А вот Рене, с тревогой глядя в тёмное беспросветное небо, каждый раз хмурился. Урожай полёг на корню. О заготовке сена по такой погоде нечего было и думать. Одна надежда, что в лесу пойдут грибы. Зима ожидалась голодной.
        Но ещё большее беспокойство внушало состояние хозяйки, Ири-Тао. Прежняя мудрая уверенная неторопливость сменилась рассеянным безразличием и апатией. Вставая утром, дети наблюдали, как она сидит за столом, безучастным взглядом провожая облака. Всё хозяйство легло на Сайку. Работы было очень много. Сайка не справлялась. Часто, хлопоча по дому, девочка от бессилия прикрикивала на Стража. Взгляд Ири-Тао на некоторое время становился осмысленным, она механически вставала, бралась за какое-нибудь занятие, но до конца его обычно не доводила. Движения её становились всё более медленными, вялыми, пока она вновь не впадала в какое-то дремотное забытьё.
        Рене это быстро надоело. Поняв, что надолго его не хватит, мальчик отправился на задний двор, где, облазав все сараи и кладовки, нашёл большой кусок сыромятной кожи, верёвки, доски и инструмент. Натаскав в сарай глины, он соорудил из неё горн, совсем такой, какой был в кузнице у Сайкиного отца. С кожей пришлось повозиться. Но, несмотря на трудности, через два дня кузнечные мехи были готовы.
        Молот Рене нашёл в сарае. Правда, только один и очень тяжёлый. Пришлось немного переделать ручку. Старая была слишком длинна для его роста. Мальчик укоротил её. Это ослабляло удар, но позволяло дольше работать без перерыва. А вот хорошей наковальни в хозяйстве Ири-Тао не нашлось. В конце концов, послонявшись по задворкам, Рене приспособил под наковальню крупный камень с плоской треугольной вершиной, предварительно оковав его железом. Наковальня получилась жёсткой и неудобной. Каждый удар чувствительно отдавался в руки. Кроме того, Рене боялся во время работы расколоть камень и бил не в полную силу.
        Как бы то ни было, через девять дней мальчик, стоя в дверях своей кузницы, впервые в жизни перековал лошадь новенькими самодельными подковами. Рене был счастлив. Лошадь, впрочем, тоже. Сайка смотрела на его бесхитростную работу как на труд какого-нибудь знаменитого ювелира. Её глаза светились гордостью и уважением. Закончив с подковами, Рене взялся за работу, которая обычно в большом количестве накапливается в любом хозяйстве после длительного перерыва. И через три дня на хуторе не осталось ни одного лопнувшего обода, погнутой петли или расклёпанного обруча. А ещё через день к новоявленному кузнецу потянулись с несложными заказами обитатели близлежащих деревень и хуторов.
        Сайка, в конце концов, нашла занятие для Ири-Тао. Поздно вечером, закончив хлопоты по дому, она села напротив Стража и произнесла только одно слово:
        - Учи!
        Словно очнувшись от спячки, вначале неохотно, а потом всё более увлекаясь, Ири-Тао продолжила обучение девочки.
        Примерно к середине лета она решила устроить Сайке экзамен.
        Солнце ещё не взошло. Как обычно, шёл дождь. Ири-Тао тихо подошла и тронула спящую девочку за плечо. Сайка сонно потянулась и открыла глаза.
        - Вставай, пошли, - одними губами прошептала Ири-Тао.
        - Куда? - спросонок испугалась Сайка, но та уже вышла.
        Девочка села на кровати, сонно зевнула и протёрла глаза. Рене спал.
        За окном было ещё темно. Силуэты деревьев смутно проступали через пелену водяных капель. Накинув дождевик, Сайка, как была босиком, вышла на улицу. Ири-Тао стояла у неприметной калитки, опираясь на алмазный посох. Он переливался всеми оттенками розового, синего и фиолетового и был похож на застывшую молнию.
        Девочка от изумления вытаращила глаза. Ещё ни разу она не видела Ири-Тао такой. Перед ней стояла великая гордая волшебница в длинном платье, серебряном под струями дождя. Её лоб охватывал тонкий обруч причудливой работы с крупным винно-красным камнем, оправленным в узор из мельчайших золотых листьев. Кристалл светился изнутри призрачным подрагивающим светом. Сайке стало не по себе. Ей вдруг показалось, что камень живой и видит её насквозь. Девочка зябко закуталась в дождевик.
        - Подойди и встань рядом! - промолвила волшебница.
        Вроде бы и не громко было сказано, но девочка услышала, как эхо дважды вернулось на этот зов. Вселенная колыхнулась. Бешено взревел ветер. Что-то громыхнуло. Белая молния резанула небо. Холодные струи плеснули в лицо. Сайка вздрогнула и окончательно проснулась. Она вдруг ощутила себя, почти раздетую, одинокую, под потоками этого разъярённого ночного дождя. И неожиданно успокоилась. Не в силах противостоять приказу, она скинула дождевик и подошла.
        - Время берёт, - возвышенно начала Ири-Тао ритуальную фразу, - В его воле взять всё. Можешь ли ты отдать всё, что имеешь?
        - Да, - оторопела Сайка, - Наверное…
        “А что отдавать-то, если всё равно ничего нет?” - про себя подумала девочка.
        - Время даёт, - торжественно продолжала женщина, - Согласна ли ты принять дар Времени?
        - Какой дар?
        - Дар выбора, - волшебница напряжённо ждала ответа.
        - Согласна! - буря взревела. Сайкин крик потонул в её вое.
        Ири-Тао ударила посохом о землю. Снова полыхнула молния. Калитка беззвучно отворилась.
        - Правом Хранителя Врат я даю тебе волю оборвать нить! Выбирай!
        - Какую нить?
        Девочка осторожно взглянула за ограду. Эта калитка вела на скотный двор. Сайка это знала. Вела, но не сейчас. Там, справа, должен быть загон с поросятами и сеновал, в котором жили кролики. А слева обычно лениво всхрапывала лошадь… Ничего… Пусто… Просто чёрное ничто. Сайке стало страшно. Она взглянула на Стража. Ири-Тао стояла неподвижно, как изваяние. Ни один мускул не дрогнул. Только красный камень на её обруче горел ярким пульсирующим огнём. Но даже он не мог осветить мрак неизвестности за оградой. Сайке предстоял очень трудный выбор…
        Буря ревела всё сильнее. Ветер рвал волосы, продувал насквозь. Дождь, казалось, хлестал сверху и снизу. В двух шагах от Сайки была дорога, но девочка всё ещё не могла сделать свой выбор. Молнии полосовали небо, оно заходилось яркими вспышками. Впереди было темно.
        Наконец Сайка замёрзла и обозлилась сама на себя: “Да что такое, в конце концов? Чего я боюсь?” - подумала она и сделала шаг.
        - Запомни, - беспристрастно произнесла Ири-Тао. Сайка в нерешительности остановилась, - Если ты пройдёшь до конца - ты сможешь стать Стражем. Дорога может быть опасной, даже смертельно опасной. Но у тебя всегда будет выбор. Пусть он ведёт тебя. И ещё. Тебе предстоит борьба. Если ты на этой дороге найдёшь что-то, что Время не дало тебе, и если оно не сможет у тебя это отнять, тогда…
        В этот момент сверкнула ослепительная молния, бешеный порыв бури толкнул девочку вперёд, и тьма приняла её в свои объятия…
        Последняя надежда
        Дождь прекратился. Природа отдыхала, как человек, упарившийся в бане. Капли воды изредка ещё срывались с крыши, серебрились в лучах утреннего солнца. Травы склонились под их тяжестью, ожидая хотя бы лёгкого дуновения ветерка, чтобы стряхнуть с себя это бремя. Лужи темнели на дорожках. Растекаясь крохотными ручейками, вода стремилась спрятаться от лучей восходящего солнца. От земли поднимался пар.
        Рене проснулся от необычной тишины. Даже Муськи, которые по утрам обычно закатывали голодные истерики, требуя еду, сидели молча и внимательно смотрели на мальчика. Кроме кошек в доме никого не было. Рене быстро оделся и выскочил на улицу.
        Ири-Тао в старой кофте и деревенских сапогах-чунях стояла, опираясь подбородком на кривую суковатую палку, и неотрывно смотрела на запертую калитку. Увидев мальчика, она в знак приветствия подняла руку. Рене поразился, насколько усталой и разбитой она выглядела.
        - Что случилось? Где Сайка? - взволнованно спросил он.
        - Ничего. В Пути, - не отрываясь, в тон ему ответила женщина.
        Рене растерянно оглянулся. Нервно потоптался на месте. Ничего.
        Всё как обычно. Зачем-то отворил калитку и взглянул за неё. Кролики выбрались из сеновала и наслаждались утренним солнцем. Заметив мальчика, они веером порскнули в стороны. Лошадь приветствовала его сдержанным ржанием. Рене вывел её на луг. Вернувшись, он обнаружил Ири-Тао в той же позе около калитки. Тем же напряжённым взглядом она смотрела перед собой.
        - Ничего не понимаю. Какой путь? Куда ушла Сайка?
        - Успокойся. Всё идёт так, как должно. Эта девочка - наша последняя надежда.
        - Какая надежда? О чём ты?
        - Тебя ждёт Архот. Или ты забыл? Он уже протянул к твоему сердцу свои хищные лапы. Если ты будешь прятаться - ты погибнешь! Тебе предстоит битва. Архот не теряет времени. Он ищет тебя. Вам нужно идти дальше. Ты должен найти его первым. И ты должен быть готов.
        - Я готов. Я даже выковал меч. Он лежит в кузнице. Сейчас принесу.
        - Не надо. Обычным мечом Архота всё равно не победить. Поэтому я и говорю, что Сайка - наша последняя надежда. Бессчётные годы Стражи хранили древнее пророчество. Вот оно:
        Наступит вечер Света, воспрянет утро Тьмы.
        Погибнут Великие, а Малые порабощены.
        Встанет на Путь, гонимая, лишённая всего.
        Возьмёт своё у Времени и не отдаст своего.
        Данное ей право и жизнь передаст Ему.
        Примет Свет сердцем и осияет Тьму.
        - Какое право? Что возьмёт?
        - Я и сама толком не знаю. Этим словам уже более тысячи лет. Стражи верили, что Время может дать человеку всё, что захочет. И отнять тогда, когда пожелает. Ни один человек не в силах противостоять его воле. Рано или поздно, оно отнимает у человека всё, что когда-то дало. Всё, чем мы владеем в жизни, дано нам взаймы. Умирая, люди не могут ничего забрать с собой. Но в пророчестве говорится, что однажды Избранная возьмёт что-то у Времени и не отдаст. Это что-то должно принадлежать ей даже после смерти. Я не знаю, что это может быть. Стражи поколениями пытались разгадать эту загадку. Многие вступили на Путь. Немногие сошли с него. И никто ещё не принёс того, что впоследствии не могло бы быть уничтожено или утрачено.
        И вот Стражи канули в прошлое. Я - последняя. Но и мои дни сочтены. Срок, отпущенный мне, подходит к концу. Я чувствую это. Когда-то и я прошла через Ворота Времени. Всё, что я вынесла оттуда, Время вернуло себе. А недавно я потеряла последнее, что обрела на этой дороге, - Кима.
        - Постой, - вскричал Рене, - Ворота? Ты сказала Ворота Времени? Но ведь они не здесь. Мы ведь вышли совсем в другом месте.
        - Они здесь везде. Тот, кто готов, - увидит и войдёт. А нам, простым смертным, остаётся только смиренно ждать, когда Великие вернутся с выбранного ими Пути. Ступай, отдохни. Я не думаю, что она вернётся так скоро.
        - А-пчхи-и!
        Рене от неожиданности подпрыгнул. Сайка стояла за его спиной, мокрая до нитки. Белая ночная рубашка липла к телу, с волос текла вода. Девочка сощурилась от яркого света.
        - Что, уже утро? Ой, дождь кончился! Уф, как я замёрзла и хочу кушать. А…а…апчхи! - Сайка тряхнула волосами и забрызгала Рене с головы до ног.
        - Ты ничего не нашла на Пути? Ничего не принесла оттуда? - тревожно оглядев девочку, спросила Ири-Тао.
        - Что я, по-твоему, могла найти в такую темень? - проворчала та, - Я и себя-то не видела толком. Просто ужас какой-то. Тьма - хоть глаз коли. Молнии так и хлещут по небу. Только всё равно ничего не видно. Вода сверху, вода снизу. У, какое яркое сегодня солнце! Я сначала испугалась и хотела повернуть. Но потом подумала, что это будет глупо - войти и сразу выйти. Чего мне бояться на нашем дворе? Правда? Поэтому я вытянула руки и пошла на ощупь. Я ещё удивилась, что так долго иду. Ведь задний двор на нашем хуторе совсем маленький…
        - И тебе ничего не попало в руки? - в глазах Ири-Тао была мольба.
        - Почему ничего? Вон, калитка попала. Я толкнула её и вышла.
        Ири-Тао схватилась за голову и застонала.
        - А в чём дело-то? - удивилась девочка, - Разве что-то случилось?
        - Ничего, - махнул рукой Рене, - Пусть ты ничего не принесла оттуда. Главное, Сайка, что ты вернулась, Что ты жива. Знаешь, Сайка, мне почему-то очень беспокойно за тебя было.
        Девочка ещё раз чихнула и снова затрясла головой, отряхивая локоны.
        - Я, пока шла - вот что решила. У каждого человека есть имя. А у меня - нет. Родители не успели меня никак назвать, а кузнец или не подумал, или не захотел. Пора с этим покончить. Надоели мне эти клички: Сайка, Стрелка. Там, во тьме, я выбрала себе имя. Зовите меня Ирмуна.
        Ири поднялась. Глаза Стража осветились:
        - Да пребудет с тобой твой выбор, Ирмуна-Тао, - торжественно произнесла она.
        Сайка весело засмеялась, показала Рене язык и, шлёпая босиком по лужам, побежала в дом. Мальчик оторопело ворочал глазами. В голове его была каша.
        - Эй, погоди, - закричал ей вслед Рене, - Ирмуна - это ведь цветок какой-то…
        - Всё верно, - эхом отозвалась Ири-Тао, - На древнем языке Аролы Ирмуна - Последняя надежда.
        Исполнение пророчества
        Следующие дни потратили на сборы. Когда дошло до дела, Рене вдруг почувствовал, что ему очень не хочется отправляться в путь. Он привык к этому хутору и к старой Ири. К яростному гулу огня в горне и ровным ударам молота о наковальню. Но Ирмуна торопила мальчика. Девочке так понравилось новое имя, что она никому не позволяла теперь называть себя по-другому.
        Через три дня сборы были окончены. Ирмуна накинула на плечи дорожный мешок с припасами, а Рене взвалил на плечи небольшой тюфячок и смену тёплой одежды. Пергамент и нож замотал в тряпку и засунул за пазуху. Затем подпоясался широким кожаным поясом, к которому прицепил выкованный им меч. Клинок получился неказистым, немного коротковат, но был выполнен из превосходной стали, отлично сбалансирован и великолепно сидел в руке.
        Вынув меч из ножен, Рене торжественно отсалютовал Муськам. Кошки одобрительно мявкнули и встали по бокам от мальчика, словно стража. Убрав оружие, мальчик вышел на крыльцо. Ирмуна последовала следом. Старая Ири стояла во дворе, мрачно ковыряя суковатой палкой в песке. Понимая, что час расставания близок, дети медленно подошли к ней.
        - Вот и всё, - торжественно произнёс Рене.
        Ири печально кивнула, словно соглашаясь.
        - Мы уходим, - подтвердила Ирмуна.
        - Не сейчас, - глухо отозвалась Ири-Тао, не прерывая своего занятия.
        Дети переглянулись.
        - Что случилось? - встревожилась девочка.
        - Ничего. Ничего не случилось, - проворчала Ири-Тао, - И именно поэтому вам ещё рано уходить.
        - А что должно случиться? - удивился Рене.
        - Должно исполниться Пророчество, - мрачно проронила Ири, - Вообще-то, я и так считаю, что в Пророчестве говорится о вас, но мы не можем рисковать. Предсказанное должно сбыться дословно. Или оно может быть предсказано не вам.
        - Ничего не понимаю. Долго ждать-то? - удивилась Ирмуна.
        - Надеюсь, что да, - нахмурилась женщина.
        Ирмуна растерянно оглянулась на мальчика. Рене, ничего не понимая, осторожно пожал плечами и развернулся в сторону дома.
        - Ты что-нибудь понимаешь? - тихо спросила девочка, когда дети вернулись на крыльцо.
        - Нет, - растерянно ответил Рене, - По-моему, она что-то ждёт.
        - Подумаешь, загадка, - хмыкнула Ирмуна, - Да она сама только что это сказала. Что-то должно случиться.
        - Что-то? Подумаешь, загадка, - передразнил Рене, - Должно исполниться Пророчество.
        - Пророчество? Ты что, издеваешься? - разозлилась девочка, - Что именно должно случиться? Откуда она знает, что нам нельзя уходить? Что значит: “Надеюсь, что да”? Она что, надеется, что мы здесь до старости торчать будем?
        - Да что ты на меня-то накинулась? - взвился Рене, - Я-то тут при чём? Я не больше твоего знаю!
        Ирмуна неожиданно успокоилась.
        - Мне она не говорила ни о каком Пророчестве, - с опозданием удивилась она.
        - Да она и мне о нём сказала совсем недавно, когда ты ночью ходила… ну… не знаю, куда, - глухо отозвался Рене, - Там всё странно, мрачно даже. Она пойдёт. Возьмёт - не отдаст. Потом отдаст. И будет свет.
        - И всё?
        - Всё!
        Ирмуна долго и пристально смотрела на мальчика. Рене не вытерпел и показал ей язык.
        - Чушь какая-то! - опомнившись, возмутилась девочка, - Если это про меня, то я тогда ночью ничего вообще не брала.
        - Знаю, - пожал плечами Рене, - Но она почему-то верит, что это про тебя сказано.
        - Ха! Как я вообще могу что-то отдать, если у меня ничего нет? И кому?
        - Ему.
        - Кому, ему? - опешила Ирмуна.
        - Не знаю, - снова пожал плечами мальчик, - Так в Пророчестве было сказано. Всё передаст Ему. А потом свет в сердце запустит, и будет светиться…
        Девочка пристально взглянула на него. Рене морщил лоб, стараясь вспомнить слова Предсказания, и выглядел до ужаса комично. Ирмуна едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
        - Бред, - фыркнула она, - Пойдёт - не пойдёт. Найдёт - не найдёт. Отдаст - не отдаст. И засветится! С этими древними текстами с ума сойти можно. Ты что, тоже думаешь, что это про нас?
        Мальчик в третий раз неопределённо пожал плечами.
        - Пойду, приготовлю поесть. Если нам не суждено уйти сегодня, так хоть пообедаем нормально.
        Хлопнув дверью, Ирмуна вошла в дом. Потоптавшись на крыльце, Рене обречённо вздохнул и снял с себя поклажу. Пристроил её в уголке. Подумал немного. Достал свёрток с ножом и пергаментом, покрутил в руках и снова засунул за пазуху. Затем отцепил пояс с мечом и поставил рядом.
        - Ну, если ты всерьёз собираешься драться этим оружием, - неожиданно раздался за его спиной сухой насмешливый голос, - тогда всё образуется очень быстро.
        Мальчик резко оглянулся. Архот стоял сзади, опираясь на свой магический клинок. Синяя змея кольцами бесновалась на блестящем лезвии. Богатый золотой пояс блестел на летнем солнце крупными драгоценными камнями. Широкая чёрная накидка, спадая с его узких плеч, лениво полоскалась под порывами утреннего ветра.
        - Я тут проходил неподалёку, - колдун глумливо расползся в улыбке, - Случайно. И решил зайти. Чтобы сказать тебе, что скоро всё кончится. Помнится, при нашей последней встрече я посоветовал тебе радоваться жизни. Надеюсь, ты уже получил от неё всё, что хотел?
        Коротко вскрикнув, Рене выхватил свой меч и направил его на Архота..
        - О, нет, - рассмеялся тот, - Слишком много чести. Я даже пачкаться не буду.
        Бросив на мальчика мрачный взгляд, колдун отступил в сторону.
        - Попробуй вот это.
        За его спиной маячил огромный чёрный камень, очертаниями смутно напоминающий человека. Мальчик закричал от ужаса. Камень шевельнулся и сделал тяжёлый широкий шаг. Рене попятился и упёрся спиной в стену. В этот момент, словно вздрогнув от тяжёлой поступи великана, земля вторично качнулась под его ногами…
        Книга 4


        Отражение
        Релина из последних сил ковыляла на восток. В сапогах хлюпало. На ногах кровоточили вскочившие от непривычно долгой ходьбы волдыри. Две глубокие борозды, носящие гордое название “дорога”, были до краёв наполнены тёмной лесной водой. Глинистые осклизлые края колеи смачно чавкали при каждом шаге, норовя содрать обувь с неосторожного путника.

        Тёмный неприветливый лес сомкнулся над волшебницей. С деревьев капало. Кустарник, плотно обросший мелкими ядовито-зелёными листочками, словно нарочно цеплял её сбоку. В пазухах каждого листочка прятались по две-три небольшие иголки. Серьёзно поранить они не могли, но даже мелкие царапины, оставленные этим странным оружием долго саднили и чесались. Более того, задетая ветка, качнувшись, испускала слабый сладковатый запах, от которого болела голова и слезились глаза.
        Местность понижалась. И без того мрачный лес ещё больше потемнел. Появился мох. Сначала осторожно, словно выпрыгивая из чащобы, он вскакивал на кочки и неровности дороги. А затем накрыл её толстым неровным ковром. Ядовитый кустарник исчез. Но легче не стало. Очень быстро Релина обнаружила, что под толстым слоем мха могут скрываться узкие колдобины, покрытые густым зелёным ковром, а потому коварные и опасные, они больше всего раздражали волшебницу.
        Быстро вечерело. Стали донимать мокрецы. Привлечённые царапинами, оставленными ядовитым кустарником, они роем вились над головой, залетали в рот и глаза. Стараясь одновременно отмахнуться от надоедливых паразитов и почесать спину, Релина ускорила шаг. Волшебнице вдруг пришла в голову мысль, что она может и не дойти до конца этого странного леса. Ей вдруг стало не по себе.
        - Самое время остановиться и разжечь огонь, - пробормотала она.
        Озираясь в поисках местечка посуше, Релина шагнула под негостеприимный ветвистый полог. Тяжёлая ширма из колючих ветвей тут же скрыла дорогу. Сделав с десяток шагов, волшебница поднялась на небольшую возвышенность, скрытую от посторонних глаз косматым лапником древней ели. Огромный, в три обхвата ствол словно антрацитовый обелиск темнел на фоне выцветшего ночного неба. Густые ветви накрыли странницу непроницаемым шатром, погасив все звуки дождя. Под елью было сухо. И голо. Здесь не росла даже трава. Только плотный ковёр из старой хвои и сухих веток хрустел под ногами. Да корни дерева, словно выдавленные наружу, змеились по поверхности.
        Удовлетворённо выдохнув, Релина сгребла валежник в кучу, пнула ногой несколько шишек, водрузив их на вершину импровизированного кострища, и ударила посохом в землю. Поток чистой энергии скользнул по собранному ею валежнику. Но, похоже, у леса были свои планы на эту ночь. Впервые в жизни магия не сработала. Тонкая кисловатая струйка дыма поднялась вверх и, качнувшись на уровне её роста, растаяла в ночном сумраке. Только ещё тише и ещё темнее стало вокруг.
        Тихонько пробормотав проклятие, Релина снова ткнула посохом в кучу. Безрезультатно. Казалось, старое дерево с жадностью подставляло корни под удары и тянуло магию. И ещё. Волшебнице вдруг показалось, что со вторым ударом проснулось что-то в этом кошмарном ночном лесу. Проснулось и замерло. Прислушалось.
        И лес испугался. Затих. Отступил. Вздрогнула и вытянулась антрацитовая ель. Замерли тяжёлые ветви. Сам собой разгорелся костёр. Куда-то вдруг исчезли все кровососы.
        Перехватив свой магический посох, Релина отступила в испуге. Но вокруг было тихо. Только шум ночного дождя, тщетно рвущегося под зелёный шатёр. И потрескивание сухих смолистых шишек в огне. Волшебница успокоилась. Она настолько устала, что у неё просто не было сил бояться. Расслабившись, Релина скользнула вниз по антрацитовому стволу. Села напротив огня. Глаза сами собой стали смыкаться. Последнее, что привиделось Релине, это струйки силы. Её силы. Струящиеся к дереву. Исчезающие в его ветвях. Но сопротивляться волшебница уже не могла. Дёрнувшись, она провалилась в забытьё и уснула.
        Тяжёлый навязчивый морок не оставил её даже во сне. Незримо, но уверенно что-то летело по лесу. Спешило к антрацитовому дереву. Шло навстречу Релине. На зов.
        Дождь расступился. Зелёный полог отдёрнулся. Ель заволновалась. Релина почувствовала сквозь сон, что напротив кто-то стоит. Смотрит в упор на её закрытые глаза. Молча, печально, словно вспоминая что-то далёкое, смутное, зыбкое. Долго…
        Это очень тяжело: взять силы, когда их уже нет. Релина была в панике. Быть может, именно паника придала ей воли, позволила сопротивляться сонной одури. Медленно, очень медленно, она раскрыла глаза. А может, ей только показалось, что раскрыла…
        Когда сонная муть рассеялась, волшебница увидела перед собой фигуру. Женскую фигуру. Перед ней, словно в зеркале, сидело на корточках её отражение. Смешно откинувшись назад, словно брошенная кем-то тряпичная кукла, отражение опиралось на несуществующий ствол несуществующего дерева…
        …Совсем как Релина…
        Глаза отражения, словно только что с трудом открытые, озарились страхом и удивлением…
        …Совсем как глаза Релины…
        Только было в этих глазах что-то ещё… нет, не чужое. Чуждое. Горькое. Мудрое. Не её…
        Левая рука призрака с трудом поднялась…
        …Совсем как правая рука Релины…
        - Ты кто? - севшим голосом спросила Релина.
        - Ты… - беззвучно повторили призрачные губы морока.
        И в это мгновение правая рука Релины коснулась руки отражения. По мороку прошла рябь. Как будто волны по поверхности воды.
        - Пусть уйдёт. Верни ей всё, - отчётливо произнёс чистый голос. Очень знакомый голос. Родной даже. Её, Релинин, голос. Или чей-то очень-очень похожий. Печальный. Как будто прикосновение из детства.
        Морок истаял. А к Релине вернулись силы. Все. Разом. Вдруг. Волшебница резко вскочила и окончательно проснулась.
        Светало. Дождь кончился. Костёр догорел и теперь потрескивал угасающими угольками, изредка щёлкая и разбрызгивая искры. В предрассветном сумраке ствол старой ели казался каким-то блёкло-бурым. Совсем не страшным. Обычным. Безучастным.
        Ночь подошла к концу. Наступало утро.
        От испуга Релину покачивало. Магический посох в её руках заметно подрагивал. Волшебница словно окаменела, прислушиваясь, в неестественной позе. Тёмно-серый плащ с глубоким капюшоном сильно мешал ей, скрадывая звуки. Но Релина не рискнула скинуть его: он делал её практически невидимой в сумраке леса.
        Внезапный шорох заставил волшебницу подпрыгнуть. Резко развернувшись, она вскинула наугад посох и выкрикнула заклятье. Яростная молния рванулась в сумрак, а на Релину, прошуршав среди ветвей, упала сверху старая шишка. В сердцах сплюнув, волшебница тяжело выдохнула и расслабилась.
        Камень
        … и в этот момент ударила Ири-Тао. Яростно. Исступлённо. Неистово. Как будто веками копила злобу именно для этого удара. Вспыхнуло так, что Рене, ослеплённый ярким пламенем и оглушённый взрывной волной, отлетел в сторону, словно пожухлый лист, сорванный с дерева порывом безжалостного осеннего ветра. Перелетев через голову, мальчик вскочил на ноги и увидел лавину огня, бьющую прямо в грудь каменному истукану. Отшатнувшись назад, великан глухо заворчал и, не обращая больше никакого внимания ни на огонь, ни на Стража, уверенно и неотвратимо снова двинулся на Рене.
        Архот хохотал. Его явно веселила эта картина. Ужас мальчика. Тщетность попыток Ири-Тао. И полная безнаказанность за очередное преступление.
        - Вперёд, давай. Разорви его. Раздави! - надрывался колдун, подгоняя своего монстра.
        Великан находился совсем недалеко от Рене. Бездушный чёрный камень. Теперь огонь бил ему в спину. А на груди, медленно распаляясь, проступало красноватое свечение. Словно ожог от волшебного пламени. Рене мучительно чувствовал жар перегретого камня. И неотвратимость смерти. Отступать было некуда.
        “Она не успеет его расплавить, - с ужасом подумал мальчик, - Точно, не успеет…”
        И тогда, коротко вскрикнув, Рене сделал свой первый выпад. Клинок стукнулся о грудь великана и отскочил от камня, отдавшись резкой болью в руке. На лезвии осталась глубокая зарубка. В груди монстра родился короткий булькающий звук, отдалённо напоминающий смех. Отпрыгнув назад, Рене ловко увернулся от ответного удара… и остолбенел.
        В грудь великана, откуда-то из-за спины мальчика обрушился второй поток. Рене оглянулся, бросив короткий взгляд за спину. Ирмуна стояла на крыльце. Спокойно, невозмутимо. Даже безучастно. В её руках не было ничего. Ничего! Девочка не сделала ни шагу. Даже не вскинула руки в красивом жесте. Она просто развернула их ладонями к чёрному истукану.
        Мощный шквал снега и льда с шипением обрушился на раскалённый камень…
        И камень не выдержал. Лопнул…
        Архот завизжал в бессильной ярости, наблюдая, как чёрный великан от резкого перепада жара и холода с треском разваливается на части, разлетается, брызгая во все стороны мелкой щебёнкой, оседает на землю безобидной грудой остывающих осколков. Бесполезный. Побеждённый…
        Мёртвый…
        Все замерли. И в это мгновение Рене увидел Его! Он лежал на самой вершине груды каменного мусора. Крупный, опалово-красный кристалл, пульсирующий изнутри тревожным светом. Архот тоже увидел. И понял… понял, что Рене понял, что именно он увидел…
        Они рванулись одновременно. С разных сторон. Архот - к камню. Рене - к Архоту. И успели они почти одновременно. Но мальчик всё-таки чуть-чуть раньше. Как часто он мечтал об этой минуте! Зазубренный клинок легко вошёл в тело колдуна. Как раз напротив того места, где должно находиться сердце. У людей…
        Лезвие скользнуло в сторону, словно наткнувшись на непреодолимую преграду. На что-то невообразимо твёрдое и холодное. И Рене почувствовал боль. Резкую боль, как будто это его поразила в самое сердце острая сталь. Как будто это из него вырывают сердце. Вскрикнув, он отступил на шаг и выпустил клинок из рук. Инстинктивно защищаясь от неминуемой гибели, он поднял руки к груди. И с удивлением обнаружил, что цел и абсолютно невредим.
        - Жаль, что ты ещё не оценил всех преимуществ моей монеты, - прорычал Архот, вырывая из своей груди оружие и отбрасывая его далеко в сторону, - Но ничего. Ты безоружен. А я только что получил новое сердце. Благодаря тебе, - Архот закатил на мгновение глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, - М-м-м… кажется, оно даже лучше, чем старое.
        Ирмуна ударила вторично. Теперь - огнём. В Архота. Но колдун устоял.
        - Ты только что убила десяток моих рабов, - криво ухмыляясь, небрежно прошипел он, - У меня их тысячи. Но ты посмела поднять руку на меня! Такое я не прощал никогда и никому. Ты, малявка, тоже погибнешь сегодня. Жди меня там, где стоишь. У меня ещё есть одно дело…
        Мальчик с ужасом осознал, что Архота ему не победить и, отступая в испуге, начал озираться по сторонам. Неожиданно взгляд его снова упал на опаловый кристалл. Поняв, что волшебный камень - его последняя надежда, Рене рванулся вперёд. Архот теперь стоял ближе к камню. Он бросился наперерез. Но не успел. На его пути неожиданно выросла Ири-Тао.
        - Уходите! - через плечо крикнула женщина детям, - Берите камень и немедленно уходите. Вам его не одолеть. Надолго я его не задержу.
        Рене схватил кристалл. И вскрикнул от боли и неожиданности. Камень был настолько тяжёлым, что мальчик не мог даже сдвинуть его с места. Не то что поднять. Тем более - взять. И горячим. Рене отдёрнул руку. На ладони проступил ожог…
        Архот ударил. Ири-Тао увернулась. И в этот момент Рене понял всё. Он понял, что они не победят. По крайней мере, не сейчас. Понял, чего ждала Ири-Тао всё это время. Понял, что был глух и слеп, примеряя сказанное Стражем только к себе, не давая себе труда глубже вникнуть в смысл древнего знания…
        “Погибнут Великие…” - эта строка Пророчества билась в его голове, ища выхода. Разрастаясь до невообразимых размеров. Вызывая яростный протест. Впитывая в себя всё его сознание, все закоулки души. Вот что ждала Ири-Тао!
        И мальчик понял, что выхода нет. И никогда не было. И что есть что-то. Или кто-то… кому давным-давно, уже много столетий назад было известно, что именно произойдёт сейчас на этом хуторе. На какое-то мгновение он ощутил себя куклой.
        “Сейчас…”
        Марионеткой в чьих-то безразличных и усталых руках.
        “Сейчас она погибнет. Как написано в Пророчестве”.
        И возненавидел. Того, кто предсказал это глупое Пророчество. И весь этот спектакль тысячу лет назад.
        “ А я - стану трусом. Я убегу с поля боя…”
        Возненавидел так сильно, что вдруг почувствовал, как рвутся ка-кие-то невидимые нити, связывающие его по рукам и ногам.
        “Нет”.
        Соединяющие его с этим миром.
        “Никогда. Я не брошу их!”
        Проникающие в его тело и сознание.
        “Камень”.
        Заставляющие его думать, чувствовать, ощущать то, чего, может быть, и нет на самом деле…
        “Да камень же!”
        Чувствовать, что этот проклятый камень тяжёл и горяч.
        Он запросто поднял кристалл над головой и сделал шаг.
        “Свободен. Свободен. Свободен!”
        Ири-Тао развернулась и вскинула в его сторону свой посох. Рене почувствовал, что земля куда-то сорвалась из-под ног. Треск пространства. Словно яростная близкая вспышка уже рвёт воздух, но молния ещё не ударила. И запоздалая злоба Архота. Вокруг потемнело. Мальчик потерял сознание и упал. Где-то очень и очень далеко.
        Но на то, чтобы обернуться назад, времени Стражу уже не хватило…
        Испорченный обед
        Номут, не останавливаясь, нервно ходил по замку, заложив руку за спину. Когда-то, очень давно, когда он ещё не был Номутом, это была его любимая привычка: заложить руки за спину, сцепив пальцы тугим узлом. Он всегда прятал руки, когда заключал сделку. Толстяк помнил, как руки не однажды выдавали его тайные замыслы.
        Постепенно время изменило Номута. Как любого коротышку, для которого внутреннее величие не означает величие позы и осанки. Правитель вырос в глазах своих подданных, но не на глазах. Плечи не оделись в броню могучих мускулов, а покрылись какими-то рыхлыми буграми, всегда грязными и потными. Особенно в минуты сильного волнения. Талия исчезла. Спина раздалась вширь. А нижняя её часть, в завершение, довольно вульгарно оттопыривалась назад, подчёркивая тем самым кривизну необъятных бёдер.
        Эта самая нижняя часть и не позволяла теперь правителю сомкнуть руки за спиной. Но привычка осталась. И Номут частенько в минуты сильного волнения закладывал руку за спину и неосознанно шевелил пальцами, словно пытался нащупать что-то давно утерянное.
        Он молчал. Молчал уже вторые сутки. И это пугало всех гораздо больше, чем тот ядовитый сарказм, к которому все уже давно привыкли. Или приступы неожиданного бешенства, которые неминуемо кончались чьей-то смертью, но грозили бедой лишь одному-двум, волей судьбы оказавшимися виновниками ярости Повелителя. Более того, и это было ещё страшнее, он вторые сутки ничего не ел. Много странных привычек своего правителя повидали обитатели замка за последнее время. Но ещё ни разу они не были свидетелями плохого аппетита своего короля.
        Покои Повелителя вымерли. Слуги и челядь, с дрожью в ногах и животным ужасом в сердце, бежали от его остекленевшего взгляда. “Впрочем, - тут Номут криво ухмыльнулся, - Нет в этом дворце челяди. Нет и никогда не было”. Не нашёлся ещё такой человек, который добровольно стал бы прихлебателем в этом замке. В исполинском обеденном зале, насколько помнил Номут, великолепно сервированный стол всегда накрывался только на одного.
        Даже собаки бежали из дворца. Молоденькие крестьянки, которых он силой согнал, было, из ближайших деревень, чтобы они развлекали его танцами и пением, то ли покончили с собой, то ли все передохли от какой-то неведомой болезни… “Рахитичные дуры, - поморщился, вспоминая, толстяк, - Сегодня они были бы как нельзя кстати”.
        “Что-то не так… Грустно. Что-то случилось… или только должно случиться”, - толстяк пошевелил пальцами и, причмокнув губами, несколько раз качнулся с носка на пятку. Богато украшенный обеденный прибор, смотрелся во главе огромного стола голо и глупо. По-сиротски…
        - Поставить второй прибор! - негромко приказал он.
        Ничего. Ни слова, ни движения в ответ. Даже воздух не шелохнулся. Но Номут знал. Знал, что приказ услышан. И что сейчас кто-то уже бежит. Бежит, спотыкаясь, в буфетную. На кухню. В сервировочную. В тщетной попытке найти второй такой же набор тарелок, вилок, ножей… найти там, где всегда был только один прибор. Потому что второй такой же не требовался никогда. Он и сегодня не был нужен толстяку.
        Номут ждал Архота. И хотел унизить его. Хотел принять его так, чтобы тот понял, кто из них владеет ситуацией. Усадить за стол. Но с другой стороны. Туда, где прислуга обычно ставит блюда, до которых наверняка никогда не дойдёт очередь. Около великолепных кувшинов, в которые налито вино. Вино такое, к которому сам Номут никогда не притронулся бы. Но которое всё-таки надо куда-то девать, пока оно совсем не скисло. Поставить перед ним роскошный столовый прибор. Роскошный, но всё-таки чуточку хуже, чем тот, из которого он собирался есть сам.
        И Номут прекрасно знал, что ждёт того человека, который первым посмеет приблизиться к нему. Подойти и заплетающимся от страха языком сообщить, что второго такого же великолепного обеденного прибора, к сожалению, нет. Но есть другой, который ничуть не хуже… знал. Но сегодня Номут хотел крови. Много крови. Прямо сейчас. И он не мог больше ждать ни секунды.
        - Эй, там! Меня что, не слышат? - взревел он.
        Словно холодок ужаса прошелестел по зале. Краем глаза толстяк заметил, как чуть заметно шелохнулась тяжёлая штора в дальнем углу.
        - А-а-а! - завизжал он, - Дармоеды-ы!
        Из-за шторы вывалился богато одетый лысый человечек. Его короткую влажную шею украшала толстая золотая цепь с бриллиантами. Человечек тоненько хрюкнул и упал на четвереньки. Тяжёлое украшение тяжело звякнуло об пол.
        - И-и-и! - визжал толстяк, - Золото. Моё золото! Воры-ы!
        Человечка перевернуло на спину и поволокло к королю. Казалось, будто кто-то невидимый и могучий тащит его, ухватив за цепь.
        - Пощадите! Поща… Повелитель… А-а-а. Пове… - Тускло звякнув, жёлтый металл обвился вокруг его шеи. Человечек захрипел.
        - Ты что, потом собираешься кормить меня здесь? Среди крови и отбросов? - Архот стоял в дверях и безразлично взирал на происходящее, - Он же обделается, когда умрёт.
        Номут в ярости зарычал. Золотое украшение обвисло безжизненными кольцами. Человечек, воя и скуля, пополз к сюзерену, чтобы благодарно поцеловать сапоги.
        - Пшёл вон! - прошипел тот почти ласково и пнул его так, что лысый с тяжёлым стуком ударился головой об пол, оставив на нём мазаный кровавый след.
        Впрочем, он мгновенно встал на четвереньки и ускакал, считая, что дёшево отделался. Едва он скрылся из глаз, как снова раздался сдавленный хрип.
        Номут широко улыбнулся. Он никогда не бросал начатое дело.
        Архот поморщился. И бросил небрежный взгляд на богато сервированный стол.
        - На сегодня крови хватит. Прикажи в кабинет… надо поговорить.
        Номут вытаращился на него. Всякое, конечно, бывало. Но чтобы Архоту надоела кровь? “Случилось! Всё-таки что-то случилось!”
        И, почти тотчас же, каким-то звериным чутьём, низом живота Номут вдруг понял, что именно произошло. И испугался.
        Архот проиграл.
        Выждав паузу, он вытянул руку в скупом приглашающем жесте.
        - …Значит, камень у мальчишки, - подытожил Номут.
        - Я убил последнего Стража, - хмуро напыжился Архот.
        - Ой ли? Последнего?
        - Последнего.
        - А девчонка?
        - Я и имею в виду девчонку.
        - Значит, всё-таки она стала Стражем?
        - Какое там стала… но научить кое-чему старуха её всё-таки успела.
        - Хорошенькое кое-чему… Она расправилась с твоей каменной куклой.
        - Да, - Архот погрустнел, - Хорошая была игрушка…
        - И позволь напомнить, - Номут словно не слышал, - Расправилась походя. С первого удара. А это не шутки. Вспомни, чего стоил тебе этот оживший булыжник. Если бы ты не последовал моему совету, он смог бы вернуть своё сердце. Тогда тебе было бы несдобровать.
        - Тогда нам всем было бы несдобровать, - зловеще прошипел Архот.
        По условиям договора, заключённого между волшебником и троицей, они обязались под страхом смерти возвратить ему сердце, если он вернёт им волшебный камень. Из рук в руки. Но не раньше, чем через сутки. Толстяк настаивал на этом, утверждая, что сердце Великого волшебника - слишком ценная и опасная вещь, чтобы распоряжаться им второпях. Номут уверял, что они должны “немножко поучиться, прежде чем воспользоваться по-настоящему” этой диковиной. Наивный чародей поверил. Ведь такая сделка ещё никогда не заключалась и была невиданной до сих пор. Злодеи поклялись, что завтра, час в час, минута в минуту, придут на место заключения сделки и расторгнут её, если она придётся не по душе волшебнику. Если же волшебник не придёт за своим сердцем или потребует его раньше, то сделка будет заключена навечно.
        Пока все спорили о сроках, Архот, по совету Номута, бросил камень в костёр.
        Это было здорово придумано - нагреть камень. О, как взревел колдун, поняв, что обманут бесчестными людьми. Ах, какая была погоня.
        Троица кинулась врассыпную. А волшебник, испытывая неимоверные страдания, бросился за помощью к Релине. И, наверное, получил бы её, эту помощь. Если бы не Архот. Что уж там произошло, Номут не знал достоверно. Да и не интересовался никогда.
        Релина пыталась набрать воды из горного ручья, как вдруг дорога назад неожиданно оказалась отрезанной каменным оползнем. Этот же оползень перегородил ручей. Русло пересохло. Не в силах далее терпеть боль и не найдя облегчения, Неназываемый вырвал камень из груди и отшвырнул его от себя.
        Единственное, в чём упрекал себя толстяк - это в трусости. Почему Архот, а не он оказался рядом с умирающим чародеем в тот момент? Почему волшебный камень достался не ему, благородному торговцу, а какому-то нищему? Почему?
        Впрочем, в тот момент толстяк считал более благоразумным совсем другое решение. Архоту крепко досталось в той драке. Здорово помял его каменеющий истукан. И всё-таки… ведь это была его идея. С костром.
        - Ты уверен, что она мертва?
        - Конечно. После укуса этой змейки ещё никто не выживал, - Архот вытащил из ножен зачарованный меч и, удовлетворённо крякнув, с оттяжкой взмахнул им перед глазами Номута. Змея зло сверкнула бриллиантовым глазом. Грациозно свернулась кольцами и зашипела. Толстяк рассеянно проводил меч взглядом и не шелохнулся.
        - Почему же ты не догнал мальчишку? - спокойно спросил он, - Ведь у него твоя монета.
        - Увы… - Архот развёл руки.
        - Как? - Номут был поражён, - И монета? Как он мог избавиться от монеты?
        - Вот она, монета, - Архот подбросил серебряный кружочек на руке и показал Номуту, - Я сам её забрал. Только вернулась она пустой. Без сердца…
        Брови толстяка удивлённо поползли вверх.
        - Такого ещё никогда не было, - оправдывался колдун, - Вероятно, он даже не думал о ней всё это время.
        Архот ещё долго говорил, с жаром размахивая руками. Номут рассеянно кивал. Иногда поддакивал. Но уже не слушал. Он думал. Думал, что почему-то не часто везло его товарищу в последнее время. А с этими детишками - так и вообще ни разу.
        “Пожалуй, единственная его удача - девчонка. Как её там… Сайка? Стрелка? Удивительная судьба. Все предпосылки к тому, чтобы стать величайшим за все времена Стражем… и погибнуть от банального укуса зачарованной змеи. На Стража, кстати, не очень похоже. Обычно они более живучи. Хотя, с чего бы вдруг Архоту врать? Да и не была она ещё Стражем.
        Кстати, надо присмотреться к бедняге. Что-то уж больно он возбуждён. Не похоже, что он опечален потерей камня. Зачем он пришёл ко мне? За помощью? За защитой? Три раза “Ха”! Может, ему нужен союзник? Вряд ли, он всегда великолепно справлялся в одиночку”.
        Номут осторожно скосил выпуклые глаза и бросил пробный камень:
        - Жалко, что мальчишка ушёл. Он может помешать…
        - Да ну, - махнул рукой Архот, - Я с ним справлюсь. Не сейчас, так позже.
        Ему очень не хотелось признаться в своей неудаче. Но Номут заподозрил в этих словах что-то неладное:
        - У него кристалл… - неопределённо протянул он.
        - Ерунда! - раздражённо отмахнулся Архот, - Считай, что я его уже отобрал.
        Номут насторожился. Теперь он был почти уверен, что Архот юлит: “Не такой он простак, чтобы отдать камень и ничего не получить взамен!” А в том, что в жилище Стража могут заваляться интересные вещички, Номут ни секунды не сомневался. Например, Венец Стражей. Много удивительного рассказывают об этом украшении. Поговаривают, что появляется оно словно бы ниоткуда. Во всяком случае, никто не знает, откуда у Стража-предводителя берётся этот веночек.
        Что он сам выбирает, кому и когда служить. Что видеть его могут все, кроме того, чью голову он венчает. Правда, только искоса, боковым зрением. Если посмотреть на обладателя венца в упор, то украшения не увидишь. Подумаешь, что обознался. И руками Венец не нащупаешь. Не даётся он в руки. Поэтому и не верят в него люди.
        Что он сильнее любой магии. Ну, как раз это-то Номут помнил не понаслышке. Толстяк хорошо знал силу винно-красного камня и золотых листочков украшения старой Ири… Конечно, у девчонки его ещё не было. Не доросла. Но ведь у старухи-то он был!
        “Ири-Тао мертва. Девчонка тоже. Архот, похоже, всё-таки не врёт. Тогда кому достался Венец? Мальчишке? Но он не Страж. И никогда не станет им. Верховным Стражем всегда была женщина. Женщина, вставшая на Зачарованный Путь. А ведь Путь закрыт! И хорошо охраняется. И нужно быть полным идиотом, чтобы пойти против течения Реки. Или кто-то всё-таки вошёл?
        Релина? Она может… она ещё не знает Приговора…
        Не-ет! Она не готова. Да и Архот должен почувствовать. У неё его монета. А вдруг Венец сильнее? И Релина тоже смогла освободиться? Вряд ли. Не для того Релина билась за монету и кольцо, чтобы от них избавиться при первой возможности. А если всё-таки она? Что, если ей удалось соединить все три части? Ну и что? Кольцо-то всё равно обычное…” - Номут снова заложил руку за спину и пошевелил пальцами. Толстяк вдруг ясно осознал, что Архот напуган, - Он не выиграл этот бой. Да! Он проиграл! Он потерял камень и свою любимую игрушку - куклу. Волшебника, у которого они когда-то обманом отобрали сердце. Он не знает, у кого Венец Стражей. Значит, не знает, кто теперь Верховный Страж. Он упустил мальчишку. Он вообще впервые что-то упустил с тех пор, как стал Архотом. Он боится до смерти. Поэтому и пришёл. Он боится мести. А это значит, что есть, кому мстить!”
        Н-да, похоже, договориться им сегодня не суждено. Пожалуй, кто-то выжил в этой битве. Архот потерпел поражение. И стал не интересен Номуту. Похоже, придётся всё делать самому.
        Минувшее
        Номут щурился на солнце. За время, проведённое безвылазно в замке, он успел отвыкнуть от света. Нет, он не страдал. Сегодня ему нравился яркий блеск. И даже те ощущения, которые испытывали его глаза, привыкшие к постоянному сумраку помпезных залов, теперь казались ему приятными. Медвяный аромат разнотравья, давно забытый и неожиданно снова наполнивший лёгкие, разбудил в нём что-то старое, ранимое, почти детское. Чуждый булькающий звук родился где-то внутри. Номут смеялся.
        Толстяк толкнул калитку. И сделал шаг. Обычный шаг для обычного человека. И великий шаг для Номута. Он снова вступил на эту землю. На землю Ири-Тао. Впервые после того побоища, которое они здесь когда-то устроили с Архотом. Впервые после того, как едва спасли свои шкуры, удирая отсюда. Впервые после того, как узнали свой Приговор.
        Толстяк засопел. Он до сих пор не мог простить Архоту того поражения. Конечно, если бы он, Номут, руководил битвой, они наверняка бы победили. Никто не ушёл бы живым из города. Но Архот тогда словно озверел.
        “Да и было бы из-за чего! - толстяк мстительно хрюкнул себе под нос, - Из-за какой-то оборванной нищенки!”
        Впрочем, Номут лукавил. Она была красива. Очень красива, эта маленькая хрупкая женщина. Почти девочка. С большим животом, который она так смешно поддерживала рукой, когда бежала. И, если бы не Архот, он, разумеется, взял бы её живой и заставил прислуживать себе.
        Конечно, они могли прикончить её ещё в городе. Но им обоим доставляло особое удовольствие помучить её. Они гнали её как зверя. Обречённое, умирающее животное, избранное на заклание для весёлой барской потехи.
        А потом у неё начались схватки. Стало по-настоящему весело. Она с криком упала на землю. Прямо здесь, за этой самой калиткой. А они стояли рядом, смотрели в её широко раскрытые глаза, полные ужаса и слёз, наслаждаясь полной её беспомощностью, и гоготали. Ждали, когда родится ребёнок. Девочка, как прочил Архот. Чтобы убить обеих…
        Архот сорвал две соломинки, и Номут вытянул жребий. Ему тогда досталась мать. Архоту - дитя. Толстяк возликовал. У него появились свои виды на эту молодую женщину. Виды, о которых Архот даже не догадывался. Впрочем, может, даже и догадывался. Мнение Архота, как тогда, так и сейчас, мало интересовало Номута. Он был сильнее.
        Но жребию этому в тот день не суждено было свершиться.
        Она мучилась довольно долго и, родив дочку, затихла. Номут по-хозяйски поддел её под рёбра носком сапога и тут же наступил каблуком на пальцы руки. Раздался хруст. Номут уже тогда знал этот приём. Несильный, но очень болезненный удар, лишающий человека способности дышать. Чтобы вдохнуть воздух, жертва должна была прижать локти к животу, через боль подтянуться на сломанных фалангах…
        Он ждал агонии и мольбы. Но красивое безжизненное тело медленно перевалилось на спину. Женщина была мертва. Толстяк почувствовал себя униженным и обделённым. В бешенстве он выхватил меч и начал кромсать труп. А Архот стоял рядом и заходился гомерическим хохотом.
        А потом под матерью придавленно пискнул ребёнок. И словно ниоткуда возникла Она. Заступница. И был бой.
        Злодеям и до того приходилось сражаться со Стражами. Поэтому они не особо испугались и дружно ринулись в драку. Но на этот раз перевес был явно не на их стороне. Когда они поняли, что перед ними сама Ири-Тао, решимости у них явно поубавилось. А когда на её темени полыхнул винно-красный камень, они бросились наутёк. С венцом Стражей шутки плохи. На его стороне само Время. Это знали оба. Не знала только Ири-Тао. Ну не дано Стражам чувствовать Венец. Не дано. Иначе не было бы злодеям пощады…
        Номут поднял голову и сощурился на солнце. На душе было хорошо. Радостная картина явилась его взору. От дома не осталось ничего. Угли остыли и подёрнулись серым пеплом. Кисловатый запах пожарища привлёк двух ворон, которые, ссорясь и каркая, решили устроить кровавое пиршество на останках Ири-Тао. Но по бокам тела, словно молчаливая стража, сидели две кошки неопределённой масти. Кошки были торжественны и неподвижны, словно изваяния. Птицы не решались приблизиться к мёртвому Стражу.
        Девочка-подросток лежала рядом, раскинув светлые волосы. Правая рука её почти касалась тела женщины, как будто пыталась защитить. Две крохотные капельки крови застыли на запястье. Там, куда вонзила ядовитые зубы зачарованная змея. Глаза были закрыты. В последние мгновения своей жизни она должна была испытывать неимоверные страдания. Лицо было обескровлено, искажено ядом, но всё равно дышало каким-то одухотворённым покоем.
        Толстяк вздрогнул. Но не выражение лица девочки привело его в смятение, а то удивительное, потрясающее сходство с видением из прошлого. Сомнений не осталось: это она! Архот исполнил-таки свой жребий. Красивая и так похожа на мать. Тень сожаления коснулась лица Номута. Даже немного жаль, что Архот встретил её раньше…
        Тряхнув головой, толстяк отогнал морок. Ну её! Далась ему эта девчонка!
        Вспугнув ворон, он быстрым шагом подошёл к поверженной женщине и, взглянув в невидящие глазницы, тихонько засмеялся: “Одним Стражем меньше. Положительно, сегодня прекрасный день. Замечательный день”.
        Кошки не шелохнулись.
        Поражение
        Релина отдышалась. Сердце перестало бешено колотиться. Дрожь в коленках унялась. Оглядевшись, Релина надумала, было, дождаться рассвета. Но затем решила ни минуты больше не задерживаться в этом странном лесу. Лес, похоже, был с ней согласен. Стоило волшебнице сделать шаг, как ей показалось, что среди ветвей открылся проход. Удивительно прямой и достаточно высокий, чтобы не нагибаться. Очень удобный проход.
        Что-то кольнуло сзади. В спину, между лопаток. Женщина сделала ещё один шаг и остановилась, оторопев. Проход вроде стал ещё ровнее, ещё шире.
        Релина давненько не просила и не получала ничьей помощи. Поэтому и не верила давным-давно никому и ничему. Волшебница испугалась и попятилась. Точнее, попыталась попятиться. Сзади, там, где только что была тропа, плотной стеной стояли деревья. Их тёмные стволы были плотно оплетены каким-то колючим непролазным кустарником. Антрацитовая ель, скрытая высоким густым подлеском, осталась каким-то далёким неясным воспоминанием. Релина дёрнулась словно птица, попавшая в силки.
        Вокруг стоял непроходимый бурелом. Релина яростно ткнула в него своим посохом. Магия не сработала. Зато лес тотчас ответил роем звенящих насекомых. Небо потемнело. Закрапал холодный дождь. Решив больше не испытывать судьбу, испуганная волшебница осторожно двинулась по тропе. Озираясь по сторонам, она с удивлением наблюдала, как сразу за ней исчезает дорога. Резко распрямляются согнутые в тугую дугу ветви, поднимая всё новые тучи комаров и мошки. Твердеют и скручиваются в острые шипы листья. Ползут по веткам и стволам гибкие лианы.
        Ужас железным обручем сковал разум. Волшебница не шла. Она бежала. Не оглядываясь. Долго. Не помня себя. Не разбирая дороги. Быстрее… быстрее…
        Лес кончился. Релина выбралась навстречу восходящему Солнцу. Дрожащая, униженная, она вылетела на широкую опушку и упала на колени. Волосы её спутались. Исцарапанные щёки горели, словно исхлёстанные могучими ветками. Магический посох разломился надвое. В её руках осталась только верхняя часть. Тряся головой, волшебница мутным безумным взглядом уставилась на обломок. И заплакала. Тоненько, безнадёжно, как в детстве…
        Слёзы взбесили её. Отбросив ненужную деревяшку, Релина отёрла щёки, поднялась с колен и оглянулась. За её спиной стояли деревья. Не то чтобы очень мощные деревья. И подлесок отсюда совсем не казале я непроходимым. И колючек на кустарнике не было. Совсем не было. И вот та тропинка, по которой она только что шла. Совсем не страшная, безобидная тропинка. Мгновенно пропали куда-то все комары. Высохли лужи. Бесследно исчезли несметные тучи надоедливой мошки. Лишь изредка деловито гудел ранний шмель, перелетая с одного цветка клевера на другой.
        Ранним летним утром обычная женщина стояла на пороге обычного леса и не видела в этом лесу ничего страшного, ничего таинственного. Ни в этих освещённых солнцем стволах деревьев. Ни в этой траве, ещё серебряной местами от утренней росы.
        Поддавшись острому искушению, Релина осторожно вошла под зелёный полог… медленно сделала несколько шагов. Ничего… Неожиданно под ногой хрустнула ветка. Волшебница вздрогнула. Нет, всего лишь ветка… всё спокойно… ничего страшного… ничего таинственного… просто нужно сделать один шаг. Всего лишь шаг. А потом ещё и ещё. Это заурядный лес. Обычные деревья. В них нет ничего магического.
        Релина глубоко вздохнула. Где-то глубоко внутри себя она понимала, что, несмотря на идиллическое спокойствие, никакие уговоры не заставят её снова войти в этот таинственный сумрак. Похоже, что зачарованный лес тоже понимал это. И не мешал ей пытаться…
        В отчаянии волшебница топталась на границе света и тени. Словно у невидимой черты. Целая палитра чувств мелькнула на её лице. Ярость, страх, неуверенность, обида и снова страх сменили друг друга, прежде чем Релина вдруг осознала, что ей вовсе не нужно входить в эти зачарованные дебри снова. Она прошла этот лес насквозь и теперь стояла у восточной его границы. Утреннее солнце приветливо светило ей в спину.
        Неуверенно развернувшись, женщина зашагала прочь.
        Водоворот чувств затихал. Остался только лёгкий осадок. Где-то на самой глубине сознания. Как будто всё, что произошло в лесу, не было случайным. Как будто она должна была исполнить что-то важное. Должна, но не исполнила. Не догадалась. Испугалась. Не захотела.
        Не смогла…
        И тогда её просто вышвырнули. Грубо и быстро. Одним махом. Пинком под зад.
        Впрочем, этот неприятный осадок быстро растворился, и Релина заковыляла навстречу утреннему светилу с лёгким сердцем.
        Учитель
        Превозмогая боль в обожжённых руках, Рене поднялся на четвереньки и сел. Голова гудела. В глазах оседали чёрные искры. Кровавая пелена медленно опустилась с глаз, проявив в лучах утреннего солнца контуры высокой сгорбленной фигуры в серебристом плаще. Она не казалась опасной, но, даже если бы это было не так, у мальчика уже не было сил противостоять кому бы то ни было.
        - Ты кто? - сощурившись, хрипло спросил Рене.
        - Учитель, - ответил учитель…
        Лысый холм
        - Когда-то меня звали паладином, - представился седоволосый собеседник.
        - Кем? - не понял Рене.
        - Паладином, - бесцветно повторил старец, - Я был велик, грозен, беспощаден… и глуп.
        - Как глуп?
        - Так, как только может быть глуп человек, считающий себя великим. Так, как сейчас глупы Архот, Номут и Иверт.
        - Иверт? Кто это, Иверт? - переспросил Рене.
        - Иверт - последний из проклятой троицы. Последний и, пожалуй, самый опасный. Тебе ещё предстоит встреча с ним. Помни мальчик, помни всегда, что он - враг. Враг коварный и опасный. И, что самое неприятное, враг умный. Никогда не обольщайся и никогда не верь ему. Если Архот в своей упрямой хищной ненависти к людям похож на волка, Номут в своей хитрости - лис, то Иверта можно сравнить разве что со змеёй. Его нападение всегда внезапно. И всегда - смертельно.
        - Ну и что? - фыркнул Рене. Он был вынужден смотреть на незнакомца снизу вверх, против Солнца. Поэтому мальчик мог рассмотреть лишь контуры лица и нервничал, - Архот в этом смысле - тоже не подарок. И Номут ничем не лучше. У обоих руки по локоть в крови. В чём же его отличие от других?
        - В том, что Архота боятся. Номута - ненавидят.
        - А Иверта?
        - А Иверта любят! - учитель подал Рене руку, - И чем больше он убивает, тем больше его любят. Сейчас его почти боготворят. У нас не так много времени. Вставай, я постараюсь объяснить тебе всё.
        Мальчик ухватился за руку и удивился, почувствовав, насколько силён его собеседник. Сгорбленный старик обладал нечеловеческой, звериной силой. Рене не подняло, его взметнуло вверх и аккуратно опустило на землю.
        - Ого! - удивлённо вытаращил глаза мальчик, - Ну и силища!
        - Завидуешь, брат? - скривился старец.
        - Ну… да… немного.
        - Зря, - учитель отвернулся и горько покачал головой, - От чрезмерной силы одни неприятности. Впрочем, свою Силу тебе скоро предстоит обрести…
        Помолчали. Дорога змеилась между крупных валунов, постепенно спускаясь всё ниже. Рене послушно плёлся за учителем и слушал невероятную историю. Старик медленно, но уверенно шёл впереди, изредка останавливаясь и прислушиваясь. И даже, как показалось Рене, принюхиваясь. Мальчишку раздражало в нём всё. И эта бесшумная крадущаяся походка. Слегка выставленные вперёд руки, словно говорившие о неуверенности. И это шастанье из стороны в сторону, из-за чего Рене не мог догнать старика и был вынужден плестись позади. Но особенно его изводила у старика эта дурацкая привычка шмыгать носом, принюхиваться через каждые несколько десятков шагов.
        - Я родился в богатой семье, - начал учитель, - И детство моё было безоблачным. Моя мать хотела воспитать меня честным человеком. Поэтому долгое время ограждала от подлостей и низостей мира. Я целыми днями играл в саду, не зная предательства и обмана. А долгими зимними вечерами я сидел на жёлто-красном ковре у огромного мраморного камина и слушал красивые сказки о великих героях и справедливых правителях…
        Они шли уже достаточно долго. Старик впереди. Рене - позади. Мальчик пришёл в себя и снова переживал подробности утреннего боя. Горячий ком подкатил к горлу. На глаза навернулись слёзы. Ему удалось спастись. Ири-Тао, вероятно, погибла. Рене был в этом уверен, хотя снова и снова поражался мужеству этой женщины. Так хладнокровно ждать своей смерти. Только для того, чтобы исполнилось предначертанное. Невероятно! Она ведь не могла сама исполнить Пророчество. Ей оставалось только верить, что они с Ирмуной победят.
        Сайка… Взбалмошная девчонка, без колебаний пошедшая за ним.
        Если Ири-Тао действительно пала жертвой Архота, должно было случиться самое страшное: Ирмуна вынуждена была сразиться со злодеем один на один. И Рене не был уверен, что в этой схватке она вообще смогла бы победить. Но тогда почему Ири-Тао своим колдовством выбросила его на этот лысый безлесый холм?
        Увлёкшись переживаниями, Рене упустил нить рассказа старика…
        - … меня начали учить грамоте и счёту, я уже твёрдо знал, что стану великим и могучим воином, несущим справедливость всем добрым людям и возмездие всем злым. Только я не был уверен, что герои и воины ещё нужны этой прекрасной земле. Ведь всё, что я видел в жизни, это богатый дом и изысканный сад. А нужна ли доблесть в саду? И для чего мне отвага в доме? И кому я буду нести справедливость, если я в своей жизни и людей-то почти не видел. У меня не было друзей. Единственным моим собеседником, спутником и товарищем во всех моих играх был старый слуга. И вот я, совсем ещё мальчишка, задумал убежать…
        Они вошли в какие-то кусты. Тропинка вильнула в сторону, но старик пошёл напролом. Рене ничего не осталось, как лезть за ним сквозь густые колючие заросли.
        - Идея настолько захватила меня, что однажды я рассказал свой план слуге, - старик на мгновение умолк. Голос его потемнел, - Он предал меня. Теперь, конечно, я понимаю, насколько наивной была моя мечта. Но тогда… тогда меня предали впервые. Вечером мать устроила мне выволочку.
        Не говоря больше не слова, учитель молча ломился сквозь кусты, невзирая на то, что удобная тропинка извивалась всего в нескольких шагах справа.
        Наконец, заросли кончились. Под ногами зашуршала галька. Они вышли на берег. Старик снова принюхался.
        Рене встал, как вкопанный. Он впервые увидел море, и оно поразило его.
        Море
        - Нам туда, - учитель махнул рукой в сторону небольшой лодки, - Садись за вёсла, я спущу её на воду.
        Мальчик почти не слышал. Море. Великая сила природы. Волны, словно живые существа, пришедшие из неведомых глубин, хватали его за ноги и, преданно облизав лодыжки, отступали с недовольным шёпотом. Не в силах оторвать взгляд, он заворожённо наблюдал за прибоем. Рене очнулся, когда учитель повторно окликнул его.
        В лодку Рене забрался с трудом. Конечно, он знал, что это такое и даже видел. Но пользоваться лодкой ему ещё не приходилось. Корма судёнышка покачивалась на волнах, и мокрые доски постоянно норовили выскользнуть из-под ног. Неуверенно ступая по дощатому настилу и хватаясь за борта, он добрался до банки и сел за вёсла. Конечно, неправильно. Задом наперёд.
        Оттолкнув лодку, старик ловко запрыгнул в неё и пристроился на носу. Рене попытался грести, но у него ничего не получалось. Мальчик запаниковал и начал хлестать вёслами воду.
        - Что ты творишь? - грозно закричал старик, - Как ты сидишь?
        Рене удивлённо поднял голову и, поражённый, уставился на собеседника. Крик застрял где-то внутри гортани. Теперь солнце было за спиной у него, и мальчику не надо было щуриться, чтобы увидеть обезображенное лицо старика. Рене мгновенно объяснил себе всё. И тропинку, проходящую в нескольких шагах. И постоянные попытки что-то унюхать. Это было невероятно, невозможно, дико, ужасно. Учитель был слеп.
        Рене даже не понял, что он сейчас хотел сделать. То ли закричать, то ли спросить. Но больше всего он хотел выпрыгнуть из лодки и бежать, плыть… прочь… куда угодно! Но лодку уже достаточно далеко отнесло от берега. Издав нечленораздельный звук: то ли хрип, то ли стон, Рене вскочил на ноги. Лодка предательски вильнула вбок и накренилась. Не удержав равновесие, мальчик плюхнулся на банку.
        - Стой, не двигайся! - приказал старик, - Ты что, никогда не грёб?
        - Нет, - жалобно отозвался Рене.
        - Понятно. Прежде всего, успокойся. Сядь и развернись ко мне спиной… медленно, не раскачивай лодку. Так, хорошо. Теперь возьми вёсла и начинай грести. Не опускай вёсла в воду.
        - Как же я тогда буду грести? - через плечо удивился Рене.
        - Я имею в виду, не опускай вёсла глубоко. Так, чтобы примерно половина лопасти была покрыта водой. И не поднимай высоко, когда отводишь их назад. Зальёшься водой и вымокнешь. А вымокнуть в море - последнее дело, брат.
        Дело не сразу пошло на лад, но, в конце концов, мальчик приноровился и повеселел. Отводя вёсла, он уже не поднимал фонтаны брызг.
        Лодку теперь не заносило в сторону от каждого гребка. Она послушно скользила по воде всё дальше от берега. Почувствовав себя уверенно, Рене деловито поплевал на руки и перехватил вёсла.
        - А вот это зря, - хмуро произнёс учитель.
        - Что зря? - удивился Рене.
        - Зря ладони намочил…
        - Почему?
        - Завтра увидишь… - буркнул старик, - Теперь уже всё равно не исправишь. Держи левее.
        Рене распирало любопытство: он никак не мог взять в толк, как старик ориентируется посреди моря? Уверенное поведение старика на земле ещё можно объяснить запахами или звуками. Твёрдостью почвы под ногами, наконец. Но как можно ориентироваться посреди воды?
        - По ветру, - словно услышав его мысли, отозвался учитель, - Но это не очень надёжно. Вдали от суши ветер меняет своё направление.
        - Как же тогда?
        - По Солнцу.
        - А разве ты можешь его видеть?
        - Нет. Но я чувствую его тепло на своём лице. И тени на своих руках.
        Мальчик обратил внимание на руки учителя: тень от его головы лежала так, что её граница проходила между средним и указательным пальцами правой руки.
        - А как ты оказался на том холме?
        - Ты, наверное, очень удивишься, - хмыкнул старик, - если я отвечу тебе, что приплыл на этой самой лодке.
        Рене покраснел, осознав глупость своего вопроса.
        - Нет, - уточнил он, - Я хотел спросить, как ты меня нашёл? И почему ты вообще меня искал там?
        - А я тебя и не искал. Я собирал птичьи яйца, когда ты буквально свалился мне на голову… Солнце скрылось за облаками, - безо всякого перехода нервно сообщил старик, - Пока оно не появится, я не смогу точно держать направление. Скажи мне, ты видишь его сейчас?
        - Нет, но знаю, где оно находится. Облака не плотные.
        - Тогда следи за направлением, - кивнул учитель, - Только внимательно. Плыть ещё далеко.
        Рене окинул окрест нервным взглядом. Земля скрылась за горизонтом. Вокруг со всех сторон плескались волны.
        - Ну и как тебе? - словно увидев его взгляд, спросил старик.
        - Что как? - не понял Рене.
        - Что-что… Море, - нахмурился учитель.
        И тогда Рене решил немного подразнить своего спесивого собеседника.
        - Ну, на вид - почти совсем как море, - пожал плечами мальчик, - Правда, я до этого дня никогда его не видел.
        - Какого оно цвета, Карась!
        На Карася Рене обиделся.
        - Синего. Точнее - зеленовато-синего, - угрюмо засопел он.
        - Хорошо, - потеплел старик.
        - Почему хорошо? - не понял Рене.
        Учитель ответил не сразу.
        - Это воспоминание из моего детства. Чем глубже море под тобой, тем более синими кажутся волны. На мелководье, у берегов, они зелёные, с какой-то болезненной желтизной. Стоит отойти на глубину, они темнеют, приобретают голубовато-синий отлив. Люди называют такой цвет цветом морской волны. Но это неправда. Далеко-далеко от всех берегов, когда до земли не доплыть даже за неделю, морские волны приобретают свой настоящий, глубокий синий цвет. Тёмный, почти фиолетовый. Ультрамарин. Увидеть ультрамариновые волны удаётся не всем. Это большое счастье и большая беда.
        - Почему? - оторопел Рене.
        - Счастье - потому, что это очень красиво. Беда - потому, что эту красоту нельзя забыть. Ты можешь жить долго и счастливо. Вдали от моря, от воды. Но однажды утром море вдруг призовёт тебя. И ты встанешь и пойдёшь. Пойдёшь на зов, навстречу ультрамариновым волнам. Пойдёшь потому, что в тебе не будет желания сопротивляться. Потому что единственное, ради чего стоит жить, за что бороться - это красота… Я не могу увидеть это снова. У меня больше нет глаз. Поэтому я и спрашиваю тебя, - речь старика становилась всё более неразборчивой, всё более безумной, - Ещё раз. Хотя бы раз… снова почувствовать… сопереживать… это удивительное ощущение единства… общности… с настоящей… морской волной…
        Рене сидел спиной и не увидел, как старик смахнул слезу, выкатившуюся из-под безглазого века…
        Солнце клонилось к закату. Рене устал и вымок с головы до ног. Ладони горели. На них вскочили волдыри. Теперь мальчик понял, почему ругался старик, когда он поплевал себе на руки. Рене обречённо вздохнул.
        - Ничего, теперь уже скоро, - тотчас же отозвался учитель, - Ну-ка, оглянись. Что видишь?
        Рене небрежно обернулся. Кровь стучала в висках. Пот застилал глаза.
        - Ничего.
        - Не может быть! - всполошился старик, - Я чувствую запах. Он должен быть уже виден.
        - Кто - он?
        - Остров. Мой дом.
        Мальчик огляделся повнимательнее и заметил тоненькую серую полоску на горизонте. Она была почти неотличима от воды и едва заметна в гаснущих лучах заходящего светила. Судёнышко существенно отклонилось от курса. Если бы старик не унюхал свой дом, они вполне могли бы проплыть мимо.
        Рене рывком повернул лодку и подналёг на вёсла. Близость конечной цели их путешествия придала ему силы.
        - Правь на большое дерево. Там, на берегу, должно быть дерево, - забеспокоился старик.
        - Погоди, до берега ещё далеко, - отозвался Рене.
        Вскоре мальчик заметил и дерево. Это был древний, причудливо искривлённый дуб. Он рос немного в глубине острова и был настолько велик, что старые плакучие ивы, росшие на берегу, казалось, с доисторических времён, выглядели на его фоне незрелым подлеском.
        - Вот мы и дома, - радостно возвестил учитель, когда лодка ткнулась носом в глинистую отмель.
        Он ловко спрыгнул на берег, подтянул судёнышко, и повязал фал вокруг ствола ближайшей ивы. Рене был поражён: если бы он не знал, что учитель слеп, он никогда бы не догадался об этом, глядя на его точные, уверенные движения. Это был его дом. И в своём доме он был полным хозяином. Он знал его, как свои пять пальцев. Как хорошая хозяйка, которая на своей кухне знает каждую мелочь и может схватить её не глядя, даже с закрытыми глазами.
        Старик оглянулся:
        - Ну, ты что? Долго ещё тебя ждать? Выходи, больше звать не буду.
        А Рене и не думал тянуть время. Просто он был настолько вымотан, что даже не мог подняться. Спина болела. Ноги неприятно подрагивали в коленях. Волдыри на ладонях лопнули, и руки словно приклеились к вёслам. Попытка разжать пальцы отозвалась в ладонях жгучей болью.
        - Что, - улыбнулся старик, - Крепко держит?
        - Да. Не слабо, - кивнул мальчик.
        Он нашёл в себе силы встать. Вынув вёсла из уключин, Рене уложил их на дно лодки, подул на ноющие ладони и ступил на берег.
        Удивительное, ни с чем не сравнимое чувство сразило его. Земля под ногами вдруг стала зыбкой. Казалось, она дышит. Голова легонько кружилась. Мир стал живым, объёмным. Обрёл другие цвета и запахи. Рене расставил ноги пошире и сделал шаг. Вразвалочку, почти так, как ходят настоящие моряки.
        - Хорошо? - поинтересовался учитель, прислушиваясь к его походке.
        Рене только кивнул, нимало не заботясь, что старик его не видит.
        - Этим вот и держит море, - вздохнул тот, - Так-то, брат.
        Пристанище
        - Ну, добро пожаловать в мои хоромы, - широким жестом пригласил старик, - Там, под дубом, ты найдёшь всё самое необходимое, самое свежее, самое роскошное. Всё - высшего качества. Моя кровать - трава. Моя подушка - живое дерево. Моё одеяло - небо над головой. У кого ещё есть такое большое одеяло?
        Рене удивлённо уставился на пристанище учителя. То, что старик называл своими хоромами, не могло вырасти в лесу самостоятельно. То ли изощрённая прихоть древнего чародея, то ли глупая шутка весёлого лесничего создали это диковинное творение. Когда-то, вероятно, много веков тому назад, кто-то нашёл в лесу несколько молодых дубков и переплёл их ветви, перевязал стволы, принудив их причудливо опереться друг на друга. Давным-давно сгнили и обратились в прах эти путы, а деревца окрепли и срослись, сформировав единую развесистую крону, венчавшую собой пологий холм с плоской вершиной. Ни морские ветры, ни молнии не смогли уничтожить это удивительное растение. Они лишь довершили творение.
        И выросло в лесу чудо-дерево. Уродливый исполин, многоногий монстр, суковатый ствол которого напоминал гигантского зверя, словно бы охраняющего какое-то сокровище. И в то же время - свидетельство необоримой жизненной силы. Рене вдруг подумал, что именно здесь и должен был найти своё пристанище учитель. Одинокий человек и одинокое дерево. Оба - рождённые для добра. Оба - ослеплённые и искалеченные стихиями и человеческой ненавистью. Оба - забытые всем миром. Оба - полные жизни. Несмотря ни на что.
        Между корнями дерева, скрытый от посторонних глаз и холодных ветров, виднелся небольшой проход, ведущий то ли в берлогу, то ли в недостроенную землянку. Казалось, что здесь находится лёжка крупного дикого зверя. Приглядевшись, мальчик заметил, что густой колючий подлесок, растущий вокруг, посажен с расчётом. Укрытый гигантской кроной, кустарник сильно страдал от недостатка света. Поэтому листьев на заскорузлых узловатых ветках было немного. Зато колючек - хоть отбавляй!
        Зачем старику понадобились такие меры предосторожности, Рене даже не решался предположить. Ведь остров небольшой! От кого здесь защищаться? Да на этом клочке земли мышь - крупное животное. Ну, не считая птиц, конечно. Впрочем, усталость настолько утомила Рене, что у него не было сил даже на то, чтобы по-настоящему удивиться. Понукаемый учителем, он буквально проломил собой лёгкое сопротивление колючего кустарника, оставившего на его теле несколько царапин, и, не обращая внимания на зуд, рухнул между корнями. Толстый мягкий ковёр из листьев и сухого мха принял Рене. Но он этого не заметил. Мальчик заснул ещё в падении.
        Сон не принёс успокоения. Снова и снова переживал Рене события прошедшего утра. Снова и снова в своём сне поднимал он свой меч против каменного монстра. Снова и снова наносил роковой удар Архоту в грудь. Раз за разом ощущая бессилие, когда железо клинка уходило в сторону, отражённое каменным сердцем. Вновь и вновь подкрадывался липкий страх, когда сквозь торжествующий смех Архота приходило осознание, что колдун неуязвим.
        В сотый раз ему казалось, что его выбрасывает из боя волей Стража. Он спасается. Постыдно, подло, против воли - он остаётся жив. Сознание всячески сопротивлялось этому, и мальчику снилось, что он опять возвращается на место сражения. Вновь поднимает свой меч против завоевателя. Бежит к нему. И опаздывает. Даже во сне Рене понимает, что у колдуна было достаточно времени, чтобы расправиться и со Стражем, и с Ирмуной. Опутанное сонной негой, сознание предоставило ему множество вариантов: он то гнался за Архотом; то поражал его с первого удара; иногда Архот постыдно убегал.
        Но во всех случаях сон кончался одинаково. Рене, плача, склонялся над лицом Ирмуны. Таким милым, родным, красивым… безжизненным. И не было на этом свете ничего, что могло бы вместить такое горе. Рядом нет никого, кто мог бы разделить с ним эту скорбь. Только две кошки. Странные кошки. Они строги и молчаливы. И смотрят куда-то. Не отрываясь. Куда? Он уже почти догадался. Почти знает, что нужно делать. Рене оглядывается, и сон начинается снова.
        Оглянуться! Успеть! Что там? Камень? Красный камень. Будто он может помочь? Чем? Рене тянется к нему рукой, но успевает коснуться только сознанием… Камень вспыхнул.
        Пробуждение
        Темно. Темно и больно. Какая-то красная пелена. Муть какая-то. Ничего не помню. Открыть глаза. Надо открыть глаза.
        Больно. Ох, как больно. Чей это стон? Больно…
        - Где я? Кто я?
        Чей это стон? Что это в темноте? Светится. Страшно! Темно.
        Больно…
        Детство учителя
        - Ты чего вскочил? - старик удивлённо вскинул седую голову, - Спи, брат, ночь ещё.
        Было темно и тихо. Только посреди схрона мирно потрескивало пламя маленького костра. Рядом, на связке поленьев и хвороста, сидел старик, вперив невидящие глаза в огонь.
        - Не хочу.
        - Тогда садись к огню, - старик достал из-под себя небольшую деревяшку, потыкал ею угли и бросил в костёр.
        - А ты, почему не спишь? - спросил Рене, - Ночь ведь.
        - А для меня всегда ночь, - рассмеялся старик, - И мне всё равно, когда бодрствовать. Наоборот, я люблю спать на солнышке. Тепло. Комаров меньше. Днём здесь скучно. Уже много лет на этом острове ничего не меняется.
        - Много лет? - Рене был поражён, - А сколько времени ты здесь живёшь?
        - Точно сказать не могу, - отозвался старик, - Вначале я вёл календарь. Вон там, в углу, может быть ещё остались зарубки. Маленькая зарубка - день, средняя - месяц. Но потом их стало слишком много…
        Это было очень тяжело, каждый день на ощупь пересчитывать зарубки. Да и незачем. Но я считал. И каждый день добавлял ещё одну. Так продолжалось до осени. Моей первой осени на этом острове. Я готовился зимовать. Впервые я готовился провести зиму без зрения. Я понимал, что меня ожидают опасности, и был готов к ним. Хотя, как оказалось, недостаточно. Если бы у меня были глаза, мне удалось бы избежать беды. Но глаз у меня уже не было.
        Она тоже выбрала эту нору для зимовки. Стояла достаточно прохладная погода. Все змеи ищут на зиму укромное местечко и впадают в спячку. Моя лёжка привлекла её. Может потому, что земля была ещё тёплой от ночного костра. Она приползла и свернулась клубком.
        В общем-то, змея не была настроена агрессивно. Она просто хотела спать. Летом она бы предупредила меня. Знаешь, змеи редко атакуют сразу. Даже кобра, прежде чем ужалить, обычно имитирует нападение. Ещё в детстве мой слуга показывал мне этот фокус. Меня всегда завораживало зрелище, когда человек добровольно подставлял руку под смертельный укус. Змея атаковала молниеносно. Но на руке не было раны. После этого слуга надевал кожаную перчатку, и снова подставлял руку. На перчатке оставались капельки яда[4 - Повторять не советую. Только человек, который всю жизнь имеет дело со змеями, может понять, что у них на уме.].
        Эта змея не предупредила. Она почти окоченела из-за холода, но была ещё способна ужалить. Боль была страшной. Потом началась лихорадка…
        Я не помню, сколько времени я провалялся в беспамятстве. А когда пришёл в себя, понял, что восстановить календарь не в моих силах. А кому нужен календарь, если даже не можешь сказать, насколько он верен? Тогда я стал отмечать времена года. Видишь, вон там, в другом углу, двадцать пять больших зарубок. Это двадцать пять зим, которые я прожил на этом острове.
        - А как ты вообще оказался на этом острове? И почему ты ослеп?
        - На остров я приплыл на той самой лодке. А ослеп я оттого, что захотел слишком многого.
        - Как это?
        - Что как? Как приплыл, или как ослеп?
        Рене смутился.
        - Ну, я имею в виду, что ты захотел?
        - Это долгая история, - старик вытащил из-под себя ещё одну деревяшку и подкинул её в костёр, - Как я уже говорил, меня предали и сбежать из дома мне не удалось. Но намерений своих я не изменил. Я стал умнее. Во-первых, я понял, что люди не всегда говорят то, что думают. Во-вторых, мне стало понятно, что я ничего не знаю о том, что творится за пределами фамильного замка. А очень скоро мне стало понятно, что никто в замке ничего мне об этом не расскажет.
        С момента неудачного побега за мной постоянно присматривал кто-нибудь из взрослых. На всякий случай. А я и не таился. Ведь врать я всё равно не умел. Наоборот, я говорил всем направо и налево, что побегу совершать подвиги сразу, как только почувствую себя достаточно сильным. В конце концов, к этому все привыкли и стали относиться как к игре.
        Но я зря времени не терял. Первым делом я отправился в библиотеку и засел за книги. Меня интересовало всё. Прежде всего, - география и биология. Я хотел знать, что ждёт меня за дворцовой оградой. В информации недостатка не было. Я изучил так много книг, что, казалось, представлял всю землю. Моя матушка просто диву давалась, с чего это меня вдруг потянуло на чтение.
        Следующими в очереди стояли знания по военному делу и медицине. И вот здесь я столкнулся с серьёзными трудностями. Я нашёл несколько медицинских справочников на одном из стеллажей, но в них в основном были сведения, связанные с родами и воспитанием малолетних детей. Решительно, мне это было не нужно. Случайно, роясь в книгах, я наткнулся на древний фолиант, посвящённый змеям, их повадкам и ядам. Это было уже кое-что. Изучая фолиант, я постиг, что одни и те же вещества и снадобья могут как убивать людей, так и лечить их. Я понял, что нашёл то, что мне нужно.
        В нашем дворце был большой зверинец. И в этом зверинце - серпентарий. Пробраться туда ночью для меня было делом нехитрым. А спустя несколько недель, я основал свою потайную лабораторию. Это тоже было не сложно: в любом дворце есть множество узких лабиринтов и секретных закоулков. А вот приготовление зелий оказалось куда более сложным делом: яды нужно было нагревать, жечь, смешивать.
        Несмотря на все ухищрения, неприятные запахи частенько попадали в вентиляционную отдушину, заставляя обитателей дворца морщиться, чихать и кашлять.
        Я понял, что мне ещё нужно в библиотеке. И вскоре разыскал вторую книгу, посвящённую ядам. На этот раз - растительным. Меня особо порадовало, что рядом с действительно опасным аконитом может расти обыкновенная ромашка, из которой можно получить только полезные экстракты. Используя эти вещества, я мог не бояться нанести человеку вред.
        Настало лето, и я бросился в сад. По официальной версии - собирать гербарий. А на самом деле - для того, чтобы найти сырьё для моей лаборатории. Днём я гулял по саду, а ночью варил, парил, сушил, настаивал…
        И вот - готово. Я сгрёб со стола два десятка баночек и склянок с кремами и настойками, которые, по моим представлениям, должны были лечить раны, ожоги, обморожения. Могли защитить меня от яда, простуды, лихорадки. Могли защитить… а могли и не защитить. Мне нужно было проверить мои снадобья. Но как? До этого момента мне не доводилось лечить людей.
        Мазь от ран я проверил на себе. Какой мальчишка в пятнадцать лет не получает ссадин и царапин? Только самый ленивый. А я ленивым не был. Все свои синяки и шишки я щедро мазал своими снадобьями. Вроде бы помогало, а может - и нет. Трудно сказать, отчего зажила ссадина на коленке. Может быть, от целебных свойств мази. А может, просто оттого, что на мальчишке в пятнадцать лет всё заживает, как на собаке.
        Моим лекарствам нужна была настоящая проверка. И вскоре такой случай представился. Помогло несчастье. У нас на кухне работала старая повариха. Каким было её настоящее имя, я не знал. С самого моего рождения все её звали баба Зита. Опрятная старушка с живыми глазами, вечно блестящими, как ртуть. И вот однажды баба Зита опрокинула на себя большую кастрюлю с кипящей водой. Все сразу засуетились, забегали. Бабу Зиту уложили на кровать, прикрыли куском полотна и пригласили местного доктора.
        Когда пришёл доктор, я спрятался за портьерой. Доктор, высокий немолодой мужчина с длинными узловатыми пальцами, подошёл к бабе Зите и откинул полотно.
        Поварихе было очень больно. Я видел из своего угла, как она страдала. Половина её тела была покрыта сильными ожогами. На лице, животе и ногах вздулись большие жёлтые пузыри. Несмотря на это, она была бодрой и пыталась шутить.
        Однако доктору было не до шуток. Потыкав своими костлявыми пальцами в самый большой пузырь, отчего тот порвался, он заявил, что не стоит даже пытаться вылечить такой обширный ожог. Организм старый, всё равно жить ей не долго. Самое большее, что можно было сделать, по его мнению, - это дать болеутоляющие лекарства, чтобы старушка не очень мучилась в последние минуты жизни. После этого доктор тщательно вымыл руки и равнодушно поинтересовался, где он может получить деньги за визит к больной.
        Когда доктора вывели, я кинулся к женщине. Повариха молча плакала. Её блестящие глаза недвижно смотрели в потолок. По щекам медленно текли слёзы.
        Я сказал ей, что могу попытаться вылечить её, но только она ни о чём не должна говорить маме.
        “Ты? - удивилась женщина, - Впрочем, попробуй. Как я понимаю, всё равно меня больше никто лечить не собирается”.
        Я вытряхнул свои склянки прямо ей на подушки…
        Повариха встала через неделю. Доктор приехал во второй раз, осмотрел её и снова поинтересовался, где он может получить деньги за лечение. И вот тут баба Зита не выдержала. Таких слов я до сих пор не слышал, и, слушая их, только догадывался, что они означают. Лицо горе-лекаря стало бледным. Потом пошло пятнами. Он попятился назад и вывалился в дверь. А повариха честила его в три шеи, крича ему вслед, что таких людей гнать надо, правда я не очень понял, куда. Что если бы не этот мальчик…
        Все посмотрели на меня. Моё тайное увлечение стало явным.
        Мою лабораторию разорили. Меня наказали. Мне запретили входить в библиотеку, запретили читать книги. Впрочем, некоторые снадобья мне удалось спрятать. А все свои рецепты я и так помнил наизусть. Что касается библиотеки, я и так уже прочёл всё, что мне было интересно. Поэтому я только делал вид, что незаслуженно пострадал. А на самом деле, я целыми днями болтался по саду и обдумывал дальнейшие планы. Вот только лабораторию было действительно жалко… - старик засопел и надолго замолчал, погрузившись в далёкие детские воспоминания.
        - А дальше? Что случилось дальше? - завороженным шёпотом спросил Рене.
        - Дальше? - переспросил учитель, - Да ничего. История эта стала известна за пределами замка. Спустя некоторое время бедолагу - лекаря прогнали. Говорили даже, что мужики здорово его поколотили, как мне сказали: “на дорожку”. А потом, к моим родителям начали приходить люди. С просьбами, с мольбами. Иногда даже с угрозами. Докторов-то больше в округе не было. Так я стал известным.
        Родителям это претило. Как, их сын, сын правителей, и вдруг стал ремесленником? Но люд не унимался. Меня встречали и провожали с почётом. Даже, я бы сказал, с мистическим благоговением. Увы! Меня это больше не трогало. Мою тягу к зельям, травам и ядам уничтожили вместе с моей потайной лабораторией. Некоторое время я снабжал страждущих своими пузырьками и баночками, но вскоре они подошли к концу.
        И тут мне пришла в голову идея. Я прекрасно понимал, что людям нужен лекарь. Я уже твёрдо решил, что не стану им никогда. Тогда я предложил выучить кого-нибудь на врача. Кого угодно. Кто сам изъявит желание учиться.
        Ах, если бы я знал, чем это всё кончится… - учитель умолк.
        Костёр почти догорел. Небольшая кучка углей светилась алым светом, с треском разбрасывая искры. Рене шевельнулся, вытянув затёкшие ноги. Старик проворчал что-то себе под нос, затем поднялся и направился к зарубкам. Неожиданно из угла донеслось угрожающее шипение.
        - Лежи спокойно, - пробормотал старик, - я только за картошкой…
        - Что это? - встрепенулся мальчик, - Змея?
        - Ну да, я же тебе рассказывал, - учитель подобрал хворостину и начал зарывать картофелину в угли.
        - Что? - обомлел Рене, - Это - та самая?
        - Нет, конечно, эта - другая. Но она тоже имеет право жить здесь. Мы делим с ней кров. Более того, она надёжно защищает мои припасы от мышей и крыс. Кошек-то на острове нет, - старик лукаво улыбнулся, - Иди, познакомься.
        - Чего-то не хочется, - поёжился Рене.
        - Ну, как знаешь, - пожал плечами собеседник, - Хорошая сегодня ночь. Пошли, пока картошка печётся, воздухом подышим.
        Ночь на острове
        Ночь действительно выдалась чудесной. Ветер стих. Только слабый бриз тянул в сторону моря. Небо вызвездило. Воздух был кристально свеж и ароматен. Пахло зеленью, великой силой и дыханием леса. И ещё чем-то сладким, романтичным, ночным.
        Рене вдруг подумалось, что запахи дневных цветов другие. Слишком правильные, прямые, яркие. Они всегда манят, зовут. Этот аромат никого не звал. Словно что-то неведомое, скрытое в лабиринтах острова, сообщало о себе. Точно глубокое чистое чувство, что безответно обитает в самых глубинах сознания. Спит до поры - до времени. Но иногда вдруг рванётся наружу, увлечёт за собой, причинив невыносимую боль.
        Боль, от которой нельзя отказаться.
        Образ Сайки возник сам собой. Смешная девчонка, нескладный переросток, из которой уже рвалось на волю умное, сильное, доброе и удивительно красивое существо… существо, которому не суждено было родиться.
        - Ирмуна…
        - Что? - навострил уши учитель.
        - Скажи, - глаза мальчика наполнились слезами, - Почему люди умирают? Почему они не живут вечно, как звёзды?
        - На смену одним людям приходят другие люди. В этом великая тайна и великий смысл.
        - Какой смысл может быть в смерти? - поднял глаза Рене.
        - Хм, именно в смерти скрыт великий смысл жизни. Это итог, черта, за которой можно судить о человеке. Добро и зло, хорошее и плохое часто настолько связаны в людях, что, порой, и не знаешь, что от человека ждать. В своей жизни я видел много…
        Я познал предательство многих близких мне людей. И я мог бы простить это предательство, если бы оно имело хоть какой-то смысл, было бы совершено ради какой-то идеи, ради банальной выгоды, наконец. Но я видел… я познал… как некогда хороший, добрый, близкий человек предаёт, предаёт походя, просто так…
        С другой стороны, однажды, на моих глазах человек, которого все считали законченным негодяем, вынес из горящего дома пожилую полубезумную женщину. Совершенно чужую женщину. Чью-то мать. А сын этой женщины стоял рядом и в бессильной злобе грыз ногти, не решаясь войти в огонь. И ждал. Ждал, что кто-нибудь другой сделает в этой жизни то, что должен был сделать он.
        - Но что хорошего в том, что люди умирают, иногда будучи ещё детьми? Не успев совершить ни добрых, ни злых дел? Зачем судить о человеке, если и судить-то ещё нечего?
        - На их место придут другие. Они будут сильнее нас, умнее нас, красивее нас.
        Рене завёлся.
        - Уверен?
        - Уверен, - лицо старика окаменело, - Иначе наша жизнь лишена смысла!
        Учитель стоял, гордо подняв голову. В голосе его звенела сталь. Он был велик, этот старик, обладающий нечеловеческой силой. И Рене вдруг осознал, что человек этот не боится ничего. Потому что он не боится смерти. Он принял и осознал её. И, как это ни кощунственно звучало, полюбил, наверное. Простил, во всяком случае. Понял и простил.
        - Тебе легко, - протянул Рене.
        - Мне? Слепому одинокому человеку, выброшенному судьбой на этот пустынный остров?
        - Тебе нечего терять.
        - Да, но в моей жизни были потери. Слишком много тяжёлых потерь, - голос учителя стал насмешливым, - Неужели ты думаешь, что я не люблю жизнь?
        - Я…
        - Ты решил, что перед тобой сломанный человек? Срубленное могучее дерево, на пне которого пробивается слабая, очень милая, но, увы, обречённая молодая поросль? Ты ошибаешься. Да, я слеп. Я не вижу солнца. Но однажды мне суждено увидеть то, что не дано видеть зрячим.
        - Что?
        - Я и сам не знаю. Это мой Приговор. Я должен был найти это на Дороге Времени. Должен был, но не нашёл. Когда-нибудь я расскажу тебе… Странно…
        - Что странно?
        - Я вижу. Вижу тебя. Ты сейчас вот здесь, - старик ткнул пальцем прямо в грудь мальчика.
        - Может, ты и должен был увидеть именно меня?
        - Может. Но разве зрячие тебя не видят?
        - Видят. Хотя - не знаю. После того, как Ири-Тао…
        - Ири-Тао? Ты знаешь Ири-Тао?
        - Знал. Она спасла меня. Как я понимаю, ценой собственной жизни.
        - Большая потеря для сил Добра, - старик горестно покачал головой, - У кого же теперь Венец?
        - Венец? Какой Венец?
        - Венец Стражей. Самый могучий артефакт из тех, что я знаю. И самый капризный.
        - Не было у Ири-Тао никакого Венца, - растерялся мальчик.
        - Если ты его не видел, то это не значит, что его не было, - фыркнул учитель, - Венец не каждому покажется. И никому никогда не даётся в руки. Сам выбирает кому, когда и сколько служить. Захочет - поможет.
        - А если не захочет?
        - Ну, если не захочет, - старик развёл руками, - Изволь сам из всех историй выпутываться. Ведь ты человек. Значит - можешь всё.
        - И всё-таки жаль, что мы не звёзды. Что не живём вечно…
        Старик тихонько рассмеялся.
        - Все мы немножко звёзды. Но даже звёзды не вечны.
        - Как - не вечны?
        - Как всё, что есть во Вселенной. Звёзды рождаются, живут и умирают. Наше Солнце - тоже звезда. И тоже когда-нибудь умрёт.
        - Звезда? Самая большая, да?
        - Нет, не самая, - рассмеялся старик, - Есть звёзды во много раз больше. Но даже самая маленькая звезда - огромна. Просто все звёзды очень-очень далеки. Поэтому и кажутся точками. Звёзды рождаются в глубинах Вселенной. Светят долгие-долгие годы. Но, в конце концов, умирают. Некоторые звёзды взрываются, разлетаются на мириады осколков. Иногда такой осколок может прилететь на Землю. Тогда ты видишь “падающую звезду”. Но это не звезда, а всего лишь её частичка.
        А иногда множество таких осколков сталкиваются, крошатся в пыль, слипаются вместе и образуют планету. Такую, как наша Земля. Из звёздной пыли рождается жизнь. Вначале - примитивная. Потом - всё более сложная. И вот, в конце концов, на планете появляются люди…
        - Как мы?
        - Как мы. Вот так, брат. Все мы немножко звёзды.
        - А откуда ты это знаешь? - выдохнул поражённый Рене.
        - Эва, сказал, - старик рассмеялся и похлопал мальчика по плечу, - Ещё спроси, читал ли я книги. Пошли завтракать, кусок погибшей звезды. Картошка, наверное, уже готова. Покушаем. О себе расскажешь…
        Буря
        Нет, утром на острове решительно было нечего делать. Полакомившись скудным завтраком и внимательно выслушав историю Рене, старик бессовестно задрых возле кострища, даже не высказав к ней никакого отношения, раскинув руки крестом прямо посреди норы. Рене стало даже капельку обидно, что старика не заинтересовал его рассказ. Он ещё потоптался немного рядом. Зачем-то заглянул в угол с зарубками. Небольшая змейка мирно свернулась кольцами на плетёной кошёлке с картошкой. На её теле, ближе к голове, чётко обозначилась выпуклость. Вероятно, этой ночью она тоже позавтракала. Мальчик тяжело вздохнул и поднялся наверх.
        Солнце было красным. Алое зарево залило полнеба. Такой кровавый рассвет Рене видел впервые.
        - Ну, что новенького?
        Рене вздрогнул. Он только что видел старика безмятежно спящим. Такой мгновенный переход к бодрствованию удивил мальчика.
        - Ничего…
        - Не может быть. Как уважающий себя воин, я не могу проспать драку, - хвастливо заявил он, - Ты что-нибудь слышишь?
        - Нет. Тишина.
        - Вот именно! Птицы молчат. Кузнечики не стрекочут, - старик выглядел всё более возбуждённым, - не иначе, чуют… чуют что-то. Что, Солнышко красно?
        - Не то слово. Полнеба покраснело.
        - A-а! Я же чую! Будет буря.
        - Да слышал я эту примету. Мол, Солнце красное - жди ветра. Сколько раз проверял. Ерунда всё это.
        - Нет, не ерунда. Просто люди нынче обленились. Спят много. Примета-то связана с восходом, а не с закатом. Если красен закат - назавтра жди тихого дождичка, а вот коли красен восход, да ещё так, как ты говоришь. Жди бури, брат! Пойдём-ка, лодочку подтянем повыше.
        Старик бодро запрыгал по камням.
        - Ио-хо! - возбуждённо закричал он, - Говорю тебе, буря идёт. Чувствуешь, роса не выпала?
        Рене уставился себе под ноги. Трава вдоль каменистой тропинки действительно была сухой.
        - Ио-хо-хо! - снова радостно закричал старик где-то внизу и погрозил кому-то невидимому в небе мускулистым жилистым кулаком, - Ю-га-га! А-ха-ха!
        Он так заразительно шумел и кривлялся, что Рене вдруг ощутил невиданный прилив сил, дикую радость очищения, солоноватый привкус буйства. Раскинув руки, мальчишка с визгом бросился вниз, навстречу морю, свету, приключениям.
        Море приняло его таким, как есть, - одетым. Рубашка намокла и потяжелела. Стёртые мозоли на руках отдались острой болью. Но, казалось, ничто не в силах отобрать у Рене его безудержную радость, его свободу. С визгом он поднял кучу брызг и окатил старика водой.
        - Вот я тебя! - посерьёзнел тот, - Ну-ка, тащи лодку на берег!
        Рене с гиканьем впрягся рядом со стариком, перекинул фал через плечо и весело потянул лодку на вершину холма. На вершине они перевернули судёнышко и основательно привязали к трём деревьям. Под лодку бросили вёсла.
        - Сходи-ка домой, принеси провиант и воду, - приказал учитель.
        - А может, лучше там оставить? - нерешительно спросил Рене, - Как-то надёжнее.
        - Может и надёжнее, - согласился старик, - Только молния в тот дуб первым делом бьёт. Не в первый раз уже. Иди-иди, не бойся. Она сегодня сытая.
        Рене спустился в нору. В дом, как сказал старик. Змея куда-то уползла. Мальчик подхватил кошёлку с картошкой и бурдючок с водой. Сейчас ему почему-то не хотелось здесь оставаться. Резко развернувшись, Рене выбежал наверх и вприпрыжку поскакал к лодке.
        Неожиданно он остановился. Солнце ещё светило, но западная оконечность неба потемнела, встала тёмно-синей стеной. Буквально на глазах стена наливалась недобрыми серыми красками - верными спутницами дождя. Где-то в глубине этих красок искрились ниточки молний. Над морем тревожно закричали чайки. Поднялся ветер. Буря быстро приближалась.
        - Ну, где ты там? - замахал руками старик, - Давай, быстрее. Нам ещё далеко топать.
        - Как, далеко? - удивился запыхавшийся мальчик, - Я думал…
        - Чего ты думал? Разве от такой бури что-то под лодкой укроешь? Идём скорее.
        Они огибали холм с юга, постепенно спускаясь по тропинке всё ниже. Холм становился всё круче, постепенно превращаясь в вертикальную каменную стену. Тропинка жалась к ней. Неожиданно, за очередным поворотом, Рене нащупал рукой следы старой каменной кладки.
        - Что это? - удивился он.
        - Не видишь, что ли? Стена, - не оборачиваясь, ответил учитель.
        - Откуда здесь стена?
        - Когда-то на этом острове был форт. Для того чтобы подняться наверх, нужно было пройти по этой тропинке. Там, с западной стороны, есть вход внутрь.
        Они миновали ещё один поворот. Рене заметил в стене какое-то углубление наподобие окна.
        - Вероятно, это была дорога для стражи, - заметил старик, - Пойдём, судя по всему, буря уже близко.
        Теперь они стояли на западной оконечности острова. Тропинка окончилась неким подобием то ли площадки, то ли полуразрушенного балкона. Несмотря на то, что площадка располагалась достаточно высоко, ограждений, судя по всему, на ней никогда не было. Четыре высоких узких прохода сужались кверху и больше напоминали бойницы. Проходы вели внутрь разрушенного строения. Протиснуться в них можно было только боком.
        Путники пролезли в бойницы, миновали ряд массивных колонн и, вспугнув целую стаю чаек, оказались в широком зале. Потолок зала был так высоко, что только смутно угадывался в наступивших сумерках. Напуганные чайки с криками метались под его сводами. Пол был изрядно загажен птицами.
        Быстро темнело. Стена наступающего дождя, щедро раскрашенная лучами восходящего Солнца, представляла собой угнетающее зрелище. За этой стеной яростно сверкали зигзаги молний. Рене притих, подавленный грозным зрелищем. Бешеный порыв холодного ветра бросил на пол первые крупные капли.
        Неистово полыхнуло. Рене зажмурил глаза. Гром ударил почти сразу. Ударил с такой силой, что мальчика буквально отбросило от бойницы. Рене поднялся, ослеплённый и оглушённый яростной атакой стихии. В этот момент на остров обрушился ливень. Ветер торжествующе взвыл. Ещё дважды полыхнула молния.
        А потом началась буря. Дождь встал стеной. Молнии били не переставая. Грохот грома не утихал ни на секунду. Где-то наверху, прямо над ними, раздался треск ломаемого дерева. А ещё через мгновение Рене увидел ещё одно: буря несла в своём чреве могучую вековую иву, словно игрушку. Несколько раз перевернув её и буквально разорвав пополам, ветер бросил иву в бушующее море.
        - Тьфу ты, - вскочил вдруг Рене.
        - Стой, ты куда? - закричал старик.
        - Камень… пергамент. Я забыл их… - Рене подбежал к бойницам, - Там, под дубом.
        - Ты спятил! Назад!
        - Я сейчас…
        - Вернись! Тебя смоет в море!
        Мальчика впечатало в стену. Вперёд. Ветер придавил так, что перехватило дыхание. Потоки мутной воды, стекающие по стене, щедро хлестали сверху. Что-то сильно ударило по голове. Рене ощутил на виске струйку крови. Крупный обломок стены упал позади, отрезав путь к отступлению. Сверху снова раздался треск ломаемого дерева. Стоя по щиколотку в воде, Рене осторожно тронулся вперёд. В этот момент резкий порыв ветра сбил его с ног. Мальчик, встав на четвереньки, упрямо двинулся дальше. За поворотом должно быть полегче: ветер будет дуть в спину. Вперёд…
        За поворотом буря поволокла его по тропе, словно щепку. Остановиться. Руки и ноги скользили по мокрому камню. Рене не мог затормозить. Он уже видел следующий поворот и понимал, что за ним буря неизбежно сбросит его со скалы. Он сопротивлялся из последних сил, стараясь ухватиться за какой-нибудь выступ, но стихия не давала ему такого шанса. Остановиться.
        В отчаянии в последнее мгновение Рене просто лёг на тропу. Убийственный порыв ветра взвыл над ним. Повернуть. Но теперь потоки воды, стекающие со стены, пытались снести его вниз. Это был тяжёлый выбор: быть смытым водой или унесённым ветром. Но выбор нужно было сделать: стихия не давала времени на раздумье. Повернуть…
        За спиной послышался грохот. Буря размыла стену. Оползень перегородил тропу. Ветер чуть ослабел, и Рене рванулся влево. Повернуть! Тотчас же в то место, где он только что лежал, сполз огромный булыжник.
        Здесь ветер был чуть слабее. Зато пытался сорвать его с дороги и сбросить вниз. Кроме того, каменная кладка была засыпана песком и гравием. Потоки воды делали мелкие камни ненадёжной опорой: они осыпались под ногами, мешая подняться. Но и этот участок мальчик преодолел. Наверх. Теперь он был почти на самой вершине и держался за ветви колючего кустарника. Руки были в крови. Ветер неистовствовал.
        Последним шансом Рене была скорость. Очертания дуба уже угадывались сквозь яростную стихию. Бежать. Выждав момент, он вскочил и побежал навстречу ветру.
        Небо словно взорвалось. В глазах полыхнуло. Оглушённого мальчика отбросило назад. Гигантское дерево вспыхнуло и раскололось.
        Лишённая всего
        Больно…
        И всё-таки ей удалось снова открыть глаза. Ничего. Темно и пусто. Только звёзды… Звёзды сверху, звёзды снизу… Ой, это не звёзды. Это чьи-то глаза! Зелёные. Волки! Страшно…
        Впрочем, Рене говорил, что волки летом людей не едят. Правда, мы ещё не совсем люди. И ещё не совсем лето. Или уже лето? Кто такой Рене? Ничего не помню. Почему я ничего не помню? Ой, волки мяукают… Нет, это не волки, это, наверное, кошки. Что они хотят? Куда-то зовут.
        - Хорошо, хорошо, иду… ой-ой нет, не иду. Не могу. Больно.
        Ирмуна снова опустилась на землю. Попыталась поднять руку… не смогла… рука, словно чужая, висела плетью. Собрав волю в кулак, девочка повторила попытку подняться. И снова не получилось. Вся правая половина тела будто онемела. Нога не слушалась. Рука не ощущалась совсем. С большим трудом ей удалось встать на четвереньки. Две пары горящих зелёных глаз оказались напротив. Совсем рядом.
        - Придётся на четвереньках ползти, - вслух произнесла девочка.
        Глаза замурчали.
        Опираясь левой рукой, Ирмуна продвинулась немного вперёд. Неожиданно силы изменили ей, и она ткнулась лбом в землю.
        - Ну, что зовёте? - отчаянно всхлипнула она в темноту, - Видите же, не могу.
        Глаза мяукнули.
        - К чему такая спешка? Как будто до утра не подождать?
        Глаза моргнули и зашипели.
        - Есть тут рядом какая-нибудь палка? Я ничего не вижу.
        Глаза тут же метнулись в сторону и застыли шагах в трёх.
        Девочка вдруг догадалась, что ей легче катиться по земле, чем ковылять на четвереньках. Перевалившись дважды через бесчувственный правый бок, она оказалась возле одной пары глаз и нащупала в темноте что-то узкое и длинное. Ножны! Ещё один оборот. Меч! Уже что-то. Какие интересные вещички иногда валяются в темноте!
        Упс! А меч-то в крови! Весь. Хорошее дело! Кровь свежая? Нет, уже не очень. Вытереть бы обо что. Ещё пара кувырков. Ага, вот и травка. Вытираем меч и прячем в ножны. Вытираем… вытираем… вытираем. Ну и не надо!. Прячем… прячем. Ух, как неудобно это делать одной рукой! Нет, не прячем. Всё равно не спрятать. Лучше надеваем ножны на меч. Надеваем… есть, надели. Вроде правильно. Хотя, в темноте всё равно не видно. Ой, ремешки какие-то.
        Так. Где там наши глазки? Вон они! Далековато, не прикатишься. Надо встать. Опереться бы на что-нибудь. А меч для чего? Должен выдержать! Рене зря что ли старался? Рене? Надо запомнить это имя. О-о-о! Какая куча камней! Какой-то дурак прямо на дорогу камни высыпал! Найду - морду поцарапаю! Впрочем, какая мне раз… Ой! Ай! Нет-нет, теперь точно поцарапаю. А может, уже без меня поцарапали? Меч-то в крови. Н-да, совсем люди озверели. Из-за кучи камней зарезать друг друга готовы! Видно, драка была. А я? Я что, тоже дралась? Что это на меня нашло? Ладно, встречу - извинюсь. Или не встречу? А! Наверно, кошки меня для этого и зовут! Кому-то плохо! Точно! Вон сколько крови человек потерял!
        - Эй! Есть кто в темноте… Что значит “Мяу”? Хорошо, хорошо… тихо - так тихо.
        Рассвет застал девочку в пути. Вскоре показался и край Солнца. Кошки вели её на юго-восток. Упорно, без передышек. Стоило Ирмуне остановиться, они немедленно поднимали шум. Девочка была измотана до предела. И далеко уйти не смогла. Хорошо хоть запах остался позади.
        Нога вроде отошла, идти стало легче. Но теперь она ощущала боль. С каждым шагом. Такую сильную, что хотелось плакать. Чтобы как-то от этой боли отвлечься, она попыталась вспомнить, что же с ней произошло. Не получилось. Девочка оглянулась и тупо посмотрела на свою тень. Она не могла вспомнить ничего. Даже своё имя. Словно вся прожитая жизнь и не существовала вовсе. Как будто она только что родилась. Там, на этом дворе, около какой-то груды камней. С больной ногой, бездействующей рукой и абсолютно пустой головой.
        Нет, не совсем пустой. Она же там вспомнила какое-то имя. Да, Рене! - “Рене, который старался. Старался сделать… меч. И он ещё говорил… про что? Про то, что мы не совсем люди… Интересно, кто же мы? Ещё! Он говорил: “Ещё не люди”. Значит, когда-нибудь я буду людей? Не так! Человеком! Да, я буду человеком. А сейчас я кто? Хм. Я - будущий человек. Уже легче. Примем это к сведению.
        Ох, как больно. Как болит нога. Ага! То, что болит - нога. У меня есть нога… два нога. Две ноги! Хорошо! Повторим пройденное. Я - будущий человек. У меня есть две ноги и меч. Хорошо. Одна нога болит. Плохо.
        Меч не мой. Это меч Рене. А где мой? Не помню. А зачем нужен меч? Ну, тут всё ясно: чтобы опираться при ходьбе! Ага, я иду. Куда и зачем? Так, будущие человеки ходят куда-то и зачем-то. Ну, иду я, положим, вперёд. Почему вперёд? А потому что сзади я уже была! Вот! А зачем? За кошками. Значит, я иду вперёд с мечом, и у меня будут две кошки. Стоп, две кошки у меня уже есть. Зачем же я за ними иду? Мне нужно больше кошек! Я с кошками иду за кошками! Вот! А зачем мне кошки? Да пусть будут. Они мурчат!
        Ну и что толку? Где они были со своим мурчанием, когда на нас напали? Ой! На нас напали? Когда? Ну ясно, когда. Когда кошки с мурчанием где-то болтались. И нам пришлось отбиваться без кошек. Вот! И мы отбились. Отбились? Ну да, я-то уж точно отбилась. А Рене? Рене, кажется, тоже. Он схватил камень. А, вот зачем эта куча камней. Её привезли, чтобы отбиваться.
        Итак, подведём итог. Я - будущий человек. У меня есть две ноги и меч Рене, чтобы ходить. Кстати, нужно будет сказать Рене, что ходить с его мечом неудобно, тесёмочки какие-то кожаные болтаются, пусть переделает. Пока кошки где-то слонялись, мы отбились камнями из кучи. Я тоже отбилась из кучи и теперь иду за кошками, чтобы их было больше. За подмогой, наверное…”
        Девочке так и не удалось вспомнить ничего путного. Тем не менее, отвлёкшись от своих мыслей, она обнаружила, что ушла уже достаточно далеко. Кошки вывели её к реке и милостиво разрешили сделать короткий привал перед переправой.
        Ирмуна припала к воде и жадно начала пить. Потом девочка вспомнила, что меч был испачкан в крови, и решила его вымыть. Однако ей не удалось достать оружие: кровь свернулась окончательно и намертво приклеила его к ножнам. Чья это кровь, она так и не вспомнила.
        Огонь и вода
        Рене пришёл в себя почти сразу. И сразу снова рванулся к дубу. Дерево полыхало, несмотря на ливень. Потоки воды со всего плато ручейками устремлялись под корни исполина. Рене с разбегу впрыгнул в убежище и поскользнулся. В центре пола поток размыл глубокую промоину и широкой струёй изливался вниз. Где-то глубоко внизу был слышен шум падающей на камни воды. В этот момент водяной поток подточил края рытвины, и большой пласт глины исчез в водовороте.
        Водяной поток вынес Рене прямо к заветному свёртку. Мальчик схватил его и стал отчаянно сопротивляться течению, пытаясь выбраться наружу. Размокшая глина предательски скользила под ногами. Рене схватился было за пучок травы, но в этот момент ещё один кусок пола сорвался вниз. Поток вынес его в самый центр водоворота. Мальчик чудом ухватился за какой-то корень. Расставив ноги, он упёрся в края промоины.
        Теперь он буквально завис над водоворотом, не имея возможности выбраться. В правой руке он крепко удерживал свёрток с пергаментом. Левой держался за корень дуба. Ему оставалось только наблюдать, как вода размывает отверстие под ним.
        Сверху на него валились горящие головни и ветки. Вода заливала его с головой, грозя утопить. Ступни ног всё глубже погружались в глиняное месиво. Опора становилась всё менее надёжной.
        - Везёт мне сегодня, - пробормотал Рене.
        Отвалилась ещё часть пола. Мальчик задрыгал левой ногой, пытаясь нащупать твёрдую землю.
        - И с каждым разом сильнее, - буркнул он, провожая взглядом падающий кусок.
        - Оп-па!
        “Ну и силища у старика” - только успел подумать Рене.
        Учитель рванул так, что у мальчика потемнело в глазах. Для Рене осталось тайной, как старику удалось пройти следом за ним? Ведь путь размыло. И откуда у него взялся этот длинный сыромятный ремень с вплетённым в него камнем, обвитый теперь вокруг толстого наклонённого ствола? И как учитель узнал, что ему нужна помощь? И самое главное: как он успел?
        Они раскачивались вдвоём на сыромятном ремне. Старик и мальчик, которого он обхватил левой рукой поперёк живота. Правой рукой старик держался за ремень, глубоко врезавшийся в кожу.
        - О-па-па! - радостно возвестил старик, энергично оттолкнувшись ногами от края промоины, - Ещё повоюем… оп-па-а!
        Раскачавшись, он коротким движением бросил Рене к выходу. Покачавшись ещё немного, просто так, для удовольствия, старик спрыгнул сам.
        - Неплохие качели. А? - спросил он.
        - Д-да, - стуча от пережитого зубами, согласился мальчик.
        - Когда в следующий раз надумаешь куда-то бежать, сначала старших спроси, мальчишка.
        Рене обиженно засопел. Уши его полыхали.
        - Позволь дать тебе один совет. Он тебе пригодится. Не бегай быстрее, чем думает голова. А если голова вообще не думает, лучше вообще не бегай. Себе дороже.
        В этот момент от кроны дерева с треском и шумом отломилась толстая горящая ветка. Рене вздрогнул. Старик прислушался к шуму падения.
        - Пошли. Здесь как-то неуютно становится, - просто произнёс он, - Эх, ремень жалко. Из-за тебя всё…
        Они вышли наверх. Непогода ещё бушевала, но буря уже отступила, уходя на восток.
        - Ну, и зачем ты туда полез? Надеюсь, это стоящая вещь?
        - Не знаю, - Рене просто пожал плечами, - Я поднял это на Дороге Времени.
        - Ого, - старик явно заинтересовался, - Надеюсь, в ней нет магии.
        - Не знаю, - Честно сознался Рене, - Никто не смог сказать мне, что это.
        - А никто - это кто? - Поинтересовался старик.
        - Ири-Тао.
        - О-о… - значительно протянул старик, - А выбор-то неширок. Хотя и велик. Дай-ка, я попробую…
        Приговор
        - Ну, что там?
        - Я не… - Рене как зачарованный смотрел на свои руки, - Не понимаю, что-то…
        Пергамент размок до неприличия и никак не хотел разворачиваться. Перехватив магический камень, Рене встряхнул свиток. Камень в его левой руке вдруг вспыхнул и запульсировал тревожным светом. Свиток неестественно быстро расправился и стал похож на идеально ровную прямоугольную пластину. Через всё тело мальчика прошла необъяснимая дрожь. Пластину словно окутал туман. Затем она потеплела. Над ней сам собой возник небольшой смерч.
        Пергамент высыхал. По мере того, как он сох, на нём проступали какие-то бугорки и впадины.
        - Ой, на нём значки какие-то, иероглифы… нет, руны, - пергамент высох, текст выступил отчётливо, - Но я не могу прочесть! - в панике закричал Рене, - Я не знаю рун.
        - Дай мне, - потребовал учитель.
        Рене протянул ему пластинку с письменами. Старик выхватил её из руки мальчика и начал водить по рунам пальцами.
        - Слушай, - произнёс он, - Это стихи. Они написаны древним руническим письмом. Я переведу тебе.
        О ты, кому Огонь и Вода даны от рождения.
        Ты, держащий Землю в левой руке, а Ветер - в правой.
        Ты предназначен ему, или он предназначен тебе.
        Иль никто никому не предпет.
        Выбирай. Это - Судьба. Раз в тысячу лет.
        Ищи его тогда, когда сойдутся все стихии мира.
        Под символом жизни, над символом смерти.
        Обрати его к Свету, если одержим высшей силой.
        Все же другие ввергнут тебя во Тьму, а Вселенную - в Хаос.
        Остановись, если сомневаешься. Не пускай Его в Мир.
        Пусть придут другие. Раз в тысячу лет. Ибо это - Судьба.
        Это - твой Приговор.
        - А что это? - вскричал Рене.
        - Не знаю. Здесь больше ничего нет, - пожал плечами старик, - Но решать тебе. Не знаю, как, но решать быстро. Я чувствую, как руны исчезают под пальцами. Если то, что здесь написано - правда, то они проявятся снова только через тысячу лет.
        Рене с ужасом увидел, как пластинка снова превращается в кусок пергамента. Он окинул взором окрестности, стараясь разрешить загадку. Это должно быть где-то здесь, где-то рядом. “Все стихии мира”, воздух - ветер… вода - дождь. Земля… ну, земля всегда под ногами… молния - огонь…
        Буря! Быстро, буря уходит. “Над символом смерти”… в могиле, что ли?
        - Здесь есть кладбище?
        - Что? - навострил уши старик.
        - Здесь, на острове… кладбище, могилы, плиты какие-нибудь.
        - A-а! Нет, ничего такого нет.
        “Под символом жизни”… Я ещё подумал… подумал… Дуб! Символ смерти - заброшенный форт. Есть!
        - Скорее, это под дубом. Там, где только что размыло землю.
        Мальчик поднял взгляд и замер, поражённый. От дерева не осталось ничего. Там, где только что стоял властелин леса, осталась ровная площадка, присыпанная остывшей золой. Края провала закрывались прямо на глазах.
        - Скорее, верёвка. Нужна верёвка, - закричал Рене.
        - Если это твой путь, то ты сможешь пройти его, - покачал головой старик, - С верёвкой ли, без верёвки ли. Важен не способ, важен выбор.
        Это было очень страшно: шагнуть в пропасть. Хорошо, что не было времени на раздумья. Мальчик с ужасом посмотрел на старика.
        - Иди!
        Коротко вскрикнув, Рене прыгнул вниз. Края размыва сомкнулись над ним.
        Тяжело вздохнув, старик наклонился и потрогал золу. Она была ещё горячей от огня. И мокрой.
        - Прах! Зола и пепел. Колыбель и могила. Всё начинает и всё кончает! Что ж, подождём. Всё равно делать нечего.
        Цвайхандер
        Прыжок получился так себе, не очень затяжным. Рене плюхнулся во что-то мягкое и скользкое и тут же увяз по щиколотку. Приземление получилось болезненным, но не опасным. Где-то впереди журчала вода. Слышался мерный звук падающих капель.
        Рене высвободил ноги и на ощупь двинулся вперёд. Проход был узким и больше всего напоминал трещину в скале. Тропинка шла довольно круто вниз. Похоже, по спирали. Идти было нелегко. Ноги скользили по размокшей глине, увязали в ней. Мальчика окружала абсолютная темнота. “Камень, - подумал Рене, - Он же светился?” Но кристалл вновь стал чёрным. Исчез и смерч над листом пергамента. Мальчик не ощущал никаких потоков воздуха.
        Неожиданно пол стал ровным и твёрдым. Мальчик вышел в небольшое овальное помещение, стены которого искрились мутным белым светом. Едва-едва, так, что с трудом можно было рассмотреть свои руки. За спиной неожиданно раздался протяжный низкий скрип. Посыпались мелкие камешки. Рене оглянулся. Он ожидал какого-нибудь подвоха. Но то, что произошло, ввергло его в отчаяние: пути назад не было. Трещина захлопнулась. Каменные края сошлись, не оставив следа. Рене оказался заживо погребённым в небольшом помещении со светящимися молочными стенами. Абсолютно ровный пол, идеально гладкие стены, потолка не видно, четыре шага из конца в конец… всё!
        Кажется, он кричал. Кажется, бился о стены. Кажется, долго. Сперва - руками. Потом ударил магическим камнем. Камень вспыхнул и рассыпался в пыль от первого же удара. Крошечные красные искорки разлетелись в разные стороны как бусины, запрыгали по полу, угасая. Рене вскрикнул и, заворожённый, уставился на это удивительное зрелище. Когда искры погасли, он успокоился и сел в центре помещения.
        Итак, это - Путь. В этом нет никакого сомнения. Это его, Рене, Путь. Он может и должен вернуться с этого Пути. Об этом было написано в его Приговоре. Значит, выход есть? И не просто выход, он ещё должен что-то найти здесь и принести в мир… или отказаться. Значит, выхода два? Впрочем, совсем не обязательно. Отказ от действия может окончиться смертью. Смерть - тоже выход. Неприемлемый, но выход. Значит, надо что-то делать. Что?
        Помещение зачаровано. Причём чары настолько сильны, что даже магический камень рассыпался, едва прикоснувшись к ним. Рене пожалел, что никогда не увлекался магией.
        - Эх, Сайку бы сюда, - вслух подумал мальчик, - Она бы расколдовала эти стены. Зря её, что ли, Ири-Тао натаскивала.
        Впрочем, он сомневался, что девочка могла что-либо изменить в подобной ситуации. Решение есть. И это решение - для него, а не для Сайки. Значит, он должен его найти. Если решение лежит в физической плоскости, у него должно хватить сил, чтобы выбраться, если в магической, то у него должны оказаться с собой необходимые магические предметы. При мысли о колдовстве Рене почему-то вспомнил Архота. Мальчик поморщился и решил, что сначала попробует обойтись без магии.
        Встав на ноги, Рене принялся ощупывать стены. Ничего, абсолютно гладкий камень. Из конца в конец и обратно. Ничего. Тяжело вздохнув, мальчик решил повторить обход. Снова ничего.
        Тогда магия… Рене снова уселся в центре и начал выворачивать карманы. Пергамент… вряд ли. Своё предназначение он исполнил. И всё-таки… Мальчик потрогал свиток на ощупь, бережно развернул. Никаких рун, никаких символов, никаких знаков. На всякий случай Рене взял пергамент в правую руку и несколько раз встряхнул. Как там, наверху. Нет, пергамент явно сказал своё… тогда что?
        Рене снова полез в карманы. Нож…несколько овсяных зёрнышек. Это он лошадь с ладони кормил… Рене почувствовал, как по его щекам потекли слёзы. Это было позавчера… Всего лишь позавчера. Свистулька… Маленькая серебряная птичка. Из тех монет, что приносили люди в оплату за работу. Отдавали со страхом, вздрагивая от каждого шороха, проклиная, кто Номута, кто Архота. Свистульку он выковал в тайне ото всех. Для неё, для Сайки. Просто так. Хотел порадовать. Не успел.
        Мальчик аккуратно выложил всё, что нашёл в карманах. Пересчитал овсяные зёрнышки… шесть. Число это почему-то ему не понравилось. Зёрнышки отодвинул в сторонку. Подул в свистульку, прислушался. Чистый звук отразился от стен. И затих.
        Рене снова взял в руки ножик. И снова порезался. Капля крови стекла по ладони и упала на каменный пол. Мальчик внимательно проводил её взглядом. Подождал, пока кровь высохнет… ничего.
        Выбор невелик. Нож, скорее всего. Рене внимательно оглядел лезвие. Ножик как ножик. Ничего особенного. Вот только не точат так ножи! Треугольником! Идеальным треугольником. Две грани одинаково широкие, одна - узкая. На узкой грани - ложбинка. Кровосток? Вряд ли. Кровосток делается на широких гранях. Кому нужен кровосток на узкой грани?
        Рукоятка? Впрочем, рукоятка этого ножа всегда была его слабым местом. Лезвие ограничивала узкая пластинка, выполненная из того же металла. Некое подобие гарды. Тонкая спица, проходящая через пластинку, оканчивалась изящным кружевом, в основе рисунка которого лежали три кольца, расположенные веером. В тот момент, когда они с Сайкой нашли нож, на спицу было что-то намотано. Или надето. Что-то, что делало её ручкой. Это что-то истлело. Сначала мальчик хотел сделать для ножа новую рукоятку, но получилось неудачно, неудобно как-то. Потом всё руки не доходили. И теперь Рене вдруг понял, что кто бы ни изготовил нож, рукояткой он не озаботился вовсе! Длина спицы была такой, что уверенно положить нож в руку мог разве лишь малолетний ребёнок! Даже Рене вынужден был держать его тремя пальцами, как ложку!
        - Вот оно что, - пробормотал мальчик, - Это не оружие! В бою его не удержишь.
        Это открытие захватило его, заставило присмотреться к ножику тщательнее. Рене встал, поднёс нож к стене и… остановился. В сознании вдруг возник образ магического камня, рассыпающегося веером гаснущих красных искр. Что будет, если попытаться ударить ножом в стену? На этот вопрос однозначного ответа не было. Возможно, он попробует… потом, когда не останется других способов выйти.
        Рене снова вернулся на центр. Неожиданно мальчик споткнулся, нож сорвался с руки и воткнулся лезвием в пол. Рене в ужасе вскрикнул, ожидая самого страшного. Но непонятный клинок остался цел. Более того, нож остался верен своему предназначению. Лезвие целиком ушло в каменную плиту. Над камнем торчала только спица с ажурной резьбой. Больше всего она напоминала…
        Напоминала…
        Это же…
        Есть!
        Рене закричал, запрыгал вокруг, радостно кривляясь и крича. Торчащая из камня рукоятка клинка действительно напоминала старинный узорчатый ключ, застрявший в замочной скважине. Ключ, который оставалось лишь провернуть…
        Однако ключ не провернулся. Каменные тиски прочно держали треугольное лезвие. Все усилия Рене были тщетны. Мальчик расстроился так, что даже чуть не заплакал.
        Рене обречённо вздохнул и вытащил ключ из пола. Лезвие осталось идеально ровным и чистым. А в камне осталась небольшая глубокая ранка - узкая стрелка. И вдруг, глядя на стрелку, Рене понял, что нужно искать. Части головоломки сложились. Мальчик встал и собрал с пола всё, что он вытащил из карманов. Затем поднял ключ и подошёл к стене.
        Оказалось, что найти несложно, если знать что. Войдя в один из узких закутков овала, и подойдя к тому месту, где он вошёл в помещение, Рене почти сразу же увидел стрелку. На уровне груди. Тёмный узкий треугольничек, указывающий остриём наверх. Точь-в-точь след, оставленный лезвием на каменном полу. Сердце бешено застучало. Вот он, выход!
        Мальчик уже поднёс, было, нож к стрелке, но вдруг оглянулся. Неожиданная догадка осенила его. Развернувшись, он пересёк овальную комнату и оказался около противоположной стены. Точно! Вот она, вторая стрелка! На том же самом месте. Только указывает не наверх, а вниз!
        Вот теперь загадка действительно решена. Как и сказано в Приговоре, из помещения действительно вели два пути. Один - вверх и назад, второй - вперёд и вниз. Рене сомневался недолго. Если Путь и вправду открывается раз в тысячу лет, то не имеет смысла возвращаться, не дойдея до конца.
        Он уверенно развернул лезвие острой кромкой вниз и воткнул его в стену. Камень упруго подался назад. Лезвие вошло по самую рукоятку.
        Поворот. Ключ провернулся тихо и мягко. Ничего не изменилось. Ещё поворот. Ещё…
        Что-то произошло. В абсолютной тишине стена вдруг утратила молочный глянец, стала мутной. Рене сделал шаг назад. Вовремя! По камню пошли трещинки. Они змеились, множились, росли. Неожиданно монолит превратился в песок и с тяжёлым шорохом осыпался под ноги мальчику, чуть не сбив его с ног.
        Рене подождал, когда осядет пыль и шагнул в открытый проход.
        Ступеньки вели вниз, в помещение, освещённое голубоватым сиянием. В центре, словно алтарь, стояло возвышение. На алтаре лежал продолговатый предмет, который и был источником света.
        Широкий двуручный меч, цвайхандер[5 - Цвайхандер, спадон - широкий двуручный меч длиной до 2 метров. Из этого до 80 сантиметров - ручка. Выполнялся с двумя гардами. Позже на гарде, расположенной ближе к пятке меча, стали делать поперечные кольца для перехвата. Применялся против копий и для атаки на хорошо защищённую пехоту. Носился на плече или на спине. Длинный цвайхандер носился без ножен. Существовали модификации цвайхандера с “пламенным”, волнообразным лезвием. Волна на лезвии превращала рубящий удар в режущий. Такой меч назывался огненным - фламбержем. Фламберж считался оружием подлым. Пехотинца, идущего в бой с ним, в плен не брали.]. Длинное лезвие было сделано, казалось, из горного хрусталя. Свет играл внутри него, преломляясь искрами на гибельных гранях. Вдоль чёрной рукояти змеились цепочки непонятных рун. Справа и слева от цвайхандера лежали две кожаные латные рукавицы.
        Рене надел рукавицы и поднял меч. Цвайхандер неожиданно оказался очень тяжёлым. Мальчику хватило сил, чтобы поднять его над головой, но долго удержать его в таком положении он не смог. Описав широкую дугу, хрустальное лезвие обрушилось на алтарь… и прошло сквозь него, словно не встретив никакого сопротивления. Рене едва успел отскочить, чтобы не рассечь себе ноги. Массивный каменный постамент медленно, словно нехотя, развалился на две части.
        - Неплохо для начала, - подытожил Рене, крякнув от удовольствия.
        Под постаментом оказались кожаные ножны. Аккуратно убрав цвайхандер в ножны, Рене попытался пристроить его на пояс. Это оказалось невыполнимой задачей. Во-первых, крепления были явно не предназначены для этого. Во-вторых, меч был слишком длинным и тяжёлым для ношения на бедре. Даже для взрослого человека. Мальчик растерялся.
        Решение пришло неожиданно и оказалось очень простым. Продев руки в ремни, Рене повесил цвайхандер за спину. Подтянув крепления, мальчик подхватил рукавицы и уверенно зашагал к выходу.
        Книга 5


        После бури
        Он сидел молча, не шевелясь. Ветер играл мокрыми седыми волосами. Лицо его было расслаблено и спокойно. Он не чувствовал ни холода, ни ветра. Сейчас, когда перед его внутренним взором проходила вся его жизнь, он, наверное, желал смерти. Он уже давно не боялся её.

        Цветные сны из детства, когда он ещё мог видеть. Мечты о счастье. Одном для всех людей. О добре и свободе. Для всех. Пламя первой любви. Образ той, которая была так прекрасна… и так коварна. Людская преданность, любовь, обожание, преклонение… и камни, летящие вслед. Ненависть, плевки, проклятия… Страх. Ужас, который бежит впереди, порабощая города, страны и народы.
        Величие.
        Люди, падающие ниц, люди, стоящие на коленях, склоняющие головы, валяющиеся в ногах, лежащие в пыли, раболепствующие. Плачущие, воющие, рыдающие, молящиеся. Просящие, просящие, просящие, просящие… хлеба, денег, добра, справедливости, защиты, помощи, покровительства, благодетельства…
        Люди, получившие всё. Сразу и навсегда. Без борьбы и труда. Без страхов, невзгод и лишений. Всеобщая радость. Всеобщее ликование.
        Королевство всеобщего счастья.
        Люди. Люди, разучившиеся бороться. Люди, не желающие работать. Не умеющие верить, дружить, сопереживать. Плачущие от дождя, рыдающие от холода, воющие от голода, молящиеся от страха. Просящие, просящие, просящие, просящие ещё… хлеба, денег. Добра и справедливости уже не просил никто! Защиты, помощи, покровительства, благодетельства…Ещё! Ещё!!!.. Зрелищ, развлечений, забав, утех. Мало. Мало! Мало!!!
        Королевство всеобщего веселья.
        Люди. Люди ненавидящие. Люди проклинающие. Люди отвергающие. Люди предающие, лгущие, извращающие. Люди убивающие. Люди насилующие. Требующие, требующие, требующие, требующие… зрелищ, развлечений, забав, утех. Денег, денег, денег, денег.
        Королевство всеобщего растления.
        Отречение.
        Дорога Времени. Море. Возвращение.
        Предательство и падение.
        Слепота… и прозрение. Всему хорошему во мне я обязан плохому. Всему плохому во мне я обязан хорошему. Я понял! Я осознал! Я могу учить людей! Добру и справедливости. Я - учитель! Поверят? Нет! Не поверили. Смеются. Отобрали всё, растащили по норам. Много! Рыгают, не в силах переварить! Надругались. Отвернулись. Растеряли. А что ещё могут люди, которые ничего не могут? Бросили умирать на дороге. Ушли.
        Остров. Одиночество. Мальчик. Человек. Настоящий человек! Первый за двадцать пять лет. Ничего не требует, ничего не просит. Впервые за пятьдесят! Всё - сам! Идёт своим путём. Упрям, - не свернуть!
        “Как это прекрасно - человек! Как это здорово - разговаривать. А я? Что я? Впервые за пятьдесят лет я встретил человека, которому нужен. Кому могу передать свои умения, свой опыт. И что? Я испугался. Я растерялся. Я закрылся. Я промолчал. Даже тогда, когда он рассказал мне о себе, я не сказал. Я не открыл ему свою позорную тайну.
        Его нет. Почему его нет? Где он? Что с ним?” - Учитель встал.
        “А вот и он!”
        Земля вздрогнула под ногами. Ровная линия прошла по склону холма. Каменистый склон с грохотом осел и обрушился в море, породив гигантскую волну. Убрав меч за спину и отряхнувшись, Рене выбрался на поверхность. Сразу за ним обрушилась ещё часть склона. Подземный путь оказался погребённым навеки.
        Дождь закончился. Буря ушла. На тёмном ещё небе светило вечернее Солнце. Рене сощурился от непривычно яркого света и поднял руку к глазам. Фигура учителя возвышалась над вершиной холма на фоне заходящего светила. Старик вслушивался. Мальчик понял, что учитель ещё не учуял его.
        - Эй! - закричал Рене, - Я здесь! Я сейчас поднимусь!
        Старик обернулся на голос.
        - Хорошо! Только аккуратнее. Что бы ты ни принёс в Мир, будь осторожен с ним.
        Рене запыхался, поднимаясь на вершину, но был безмерно рад.
        - Уф! Вот и я! Я нашёл!
        - Слышу. Ты уже уничтожил половину моего острова, - рассмеялся старик, - Умоляю тебя, чуть поменьше радости. А то уничтожишь вторую…
        Рене стало немного стыдно.
        - Извини. Это действительно было здорово.
        - Верю. Знаешь, что… у меня есть предложение, - мягко произнёс учитель, - Так как мой дуб всё равно сгорел, а новые очертания моих владений надо снова наносить на карту, давай пройдёмся по острову и посмотрим, каких ещё дров наломал…э-э… наломала эта буря.
        Мальчику вдруг стало весело. Он ожидал, что старик выйдет из себя, начнёт кричать или ругаться. Всё-таки разрушения, которые он произвёл хрустальным цвайхандером, были несравнимы ни с какой стихией.
        - Только тебе придётся помочь мне, - поднял палец старик, - А то в моём доме теперь такой беспорядок, что я и не знаю, где что лежит.
        - Согласен, - рассмеялся Рене и ухватился за палец.
        - Тогда для начала обойдём остров. По дороге, пожалуйста, расскажи мне всё, что с тобой произошло. Я просто сгораю от любопытства.
        Короткий рассказ поразил старика. Лицо его стало замкнутым, сосредоточенным. Он умолк.
        - Эй, это всё! - не удержался Рене.
        - Погоди. Я думаю…
        Учитель думал долго. Они шли и шли. Старик медленно следовал за Рене, рассеянно слушая его пояснения о разрушениях на острове.
        - Пойдём, - произнёс он наконец, когда Рене остановился, - Заберём припасы и зайдём кое-куда. У меня тут есть ещё одна норка. Запасная. Как раз на такой случай. Не люблю я туда возвращаться. Как будто свидание с прошлым. Но становится прохладно. Скоро ночь. Нам нужно обсохнуть и потолковать кое о чём.
        Забрав припасы, они поднялись по склону и подошли к большому валуну.
        - Убери его, - потребовал старик.
        - Как? - вытаращил глаза мальчик, - Он в три раза больше меня.
        - Остров тоже был немаленький, - пожал плечами старик, - Привыкай к силе. И всегда помни о том, что носишь за спиной. Я уже слишком стар, чтобы заниматься такими камнями…
        За валуном открылась небольшая пещера. Рене заметил в центре неё следы старого костра, вязанку сухого хвороста и несколько крупных булыжников, аккуратно положенных по кругу.
        - Там, - старик махнул рукой, - Должен быть кремень. Займись костром. А я закрою дверь.
        Мальчику никогда раньше не приходилось высекать искры с помощью кремня и кресала. Но, в конце концов, огонь лизнул хворост и весело защёлкал сухими ветками. Обернувшись, Рене заметил, что старик достал из какого-то старого сундука, стоящего в углу, богато расшитое золотом полотнище. Старик раскатал его и теперь с помощью деревянных клиньев крепил над входом. По краю полотнища шла широкая жёлтая оторочка. А в центре, на красном фоне, красовалась большая, вышитая золотом, богато разукрашенная корона.
        - Ого! - вырвалось у Рене. Он вдруг задумался, а кто на самом деле этот слепой отшельник?
        - Что “ого”? - проворчал старик, - Подвинься. “Ого” потом будет…
        - Какой красивый ковёр…
        - Это не ковёр, - фыркнул отшельник, - Это - знамя!
        Дорога к себе
        Больше всего девочку раздражало то, что она никак не может вспомнить собственное имя. Ну и голод, естественно. Ей, конечно, удавалось перехватить кое-что в лесу: уже созрели ягоды. Вдоль полян и на увалах поспела земляника и малина. В лесных зарослях часто попадались кусты черники. Вот только голод донимал всё сильнее, а ягоды уже набили оскомину и приелись.
        Очень хотелось пить, но река осталась далеко позади. Ночами становилось холодно. Не давали покоя комары и мошки. Чесалось и зудело всё тело.
        На третье утро зарядил дождик. Мелкий, противный. Девочка встретила его с облегчением: комаров стало меньше. Нога перестала болеть совсем. А вот рука ещё слушалась плохо…
        Идти приходилось по ночам. Кошки очень спешили. Но это была странная спешка. Днём, особенно если выглядывало солнышко, кошек мгновенно валило с ног. Они становились вялыми, ленивыми. Вместо того чтобы двигаться вперёд, искали удобное местечко и сразу же распластывались на земле. Большую часть суток кошки спали. Девочке ничего не оставалось, как весь день сидеть рядом и отгонять комаров. Вечером кошки ненадолго исчезали и возвращались, сыто урча. Вернувшись, ложились и долго вылизывались. Сначала себя, потом друг дружку. Если девочка не выдерживала и, уморённая, засыпала, доля кошачьей ласки доставалась и ей. И только поздним вечером кошки как по команде вскакивали и, нетерпеливо мяукая, гнали её сонную, ничего не соображающую, вперёд.
        Дорога была пустой. Точнее, дороги не было совсем. То ли кошки нарочно сторонились людского жилья, то ли люди не жили здесь вовсе, но за пять дней пути они не встретили ни одного человека. На шестое утро вышли на палёную пустошь, поросшую мелкими розовыми цветами вперемешку с какими-то метёлками. Девочка откуда-то знала название этих цветов - кошачьи лапки. Это название её развеселило. Обгоревшие стволы деревьев лежали на пути и сильно затрудняли движение. Кошачьи лапки покрыли землю густым ковром и скрыли пепел пожарища.
        Перевалив через пустошь, начали пологий спуск вниз. Внизу, в зарослях малины, в молодом осиннике, протекал быстрый ручей. Плеск воды уже изредка долетал до слуха, приносимый порывами ветра. Трава стала гуще и выше. Чтобы не потерять направления, кошки были вынуждены передвигаться высокими изматывающими прыжками.
        Едва допрыгав до осинника, кошки завалились набок, всем своим видом давая понять, что сегодняшний переход закончен. Девочка спустилась к ручью и зачерпнула воду ладонью. Вволю напившись, она медленно побрела по течению.
        Ручей был неглубоким, приблизительно по колено. И нешироким, шага четыре, не больше. Вода была кристально чистой и удивительно прозрачной. У берега, на мелководье, грелась стайка мелких рыбёшек, - мальков-сеголеток. А чуть поодаль, на стремнине, девочка заметила крупного речного рака.
        Что-то заставило её остановиться. Рак. Что-то ещё. Что-то важное… давнее… забытое. Запах. Девочка вдруг подумала, что запахи дневных цветов иные. А этот… словно что-то неведомое, скрытое в густом осиннике, сообщало о себе. Изысканный аромат чего-то таинственного, будоражащего, далёкого. Тонкий, на самой грани обоняния. Точно глубокое чистое чувство, что безответно обитает в самых глубинах сознания. Спит, до поры - до времени. Девочка оглянулась.
        Он возвышался над травой, источая благоухание. Удивительное соцветие чистых белых цветов. На высоком голом колосе, растущем из двух бледно-зелёных листочков со светлой каймой, раскинутых накрест. Орхидея лиственных лесов. Царица ночи. Последняя надежда…
        Ирмуна…
        Одна… Девочка-подросток вспомнила всё. И заплакала.
        Сила воинов
        - Она вошла, и я понял, что пропал. Я влюбился с первого взгляда. Как мальчишка.
        - Она была красива? - поинтересовался Рене.
        - О, она была божественна. Более того, она была умна. “Я буду лекарем, - объявила она моей матери, - Если Ваш сын выучит меня, как обещал”. Это был точно рассчитанный удар. Я ведь действительно обещал выучить на лекаря первого, кто изъявит желание. Если бы моя мать отказала ей, то я нарушил бы слово. А слово чести для меня всегда было свято. И я начал обучение.
        Сначала я очень стеснялся её. Я немел. Я глупел в её присутствии. Я трепетал. Она стала моей повелительницей, моей королевой. Всё моё естество противилось, когда я указывал ей, что нужно делать. Но она оказалась очень способной ученицей. Она всё схватывала на лету. Она умела трудиться, умела добиваться своего.
        И добилась. Вскоре я отметил, что наши умения приблизительно сравнялись. Я должен был прекратить обучение. Но я не мог. Всё во мне противилось предстоящей разлуке. И тогда она предложила мне изучать искусство лекаря дальше, вместе с ней. Я согласился. Я не заметил подвоха.
        Вскоре мы создали новое лекарство. Наше первое общее снадобье. Вот только это снадобье не было предназначено для больного человека.
        - А для кого же? - оторопел Рене.
        - Предназначалось это лекарство в первую очередь для человека здорового.
        - Зачем здоровому человеку лекарство? - удивился Рене.
        - Вот-вот! Не нужно лекарство здоровому человеку. Только я тогда ещё был глуп. Не понимал этого. Да и снадобье казалось мне чрезвычайно полезным. Ну что плохого, если человек станет чуточку сильнее, чуточку лучше? Например, умнее…
        Мы испробовали его на себе. Действовало оно примерно неделю. Это я потом понял, что умнее я тогда не стал. Зато за эту неделю мы придумали ещё несколько лекарств. Порошок от трусости, настойку верности, ещё что-то в том же духе. Так и пошло. Одно за другим появлялись средства, чтобы стать сильнее, умнее, хитрее, влюблённее. С каждым разом всё более сильные. Не лекарства для тела, а лекарства от души.
        Прошло три года. Я стал магом. Она - тоже. Мы стали близки и решили пожениться. Мои родители были категорически против. Проблема? Отнюдь! Достаточно сделать их чуть-чуть сговорчивее… совсем чуть-чуть. Это пьянящее чувство власти над волей человека! Всё устроилось очень быстро и споро.
        А потом ей захотелось власти. Ну, что ж. Ещё щепотка порошка. И вот, я - король. Она - королева. Я ещё не понимал, во что влип. Зато она чувствовала себя как в своей тарелке. Министры замышляют заговор… “Дорогой, где у нас духи преданности?” Казначей не чист на руку… “Как насчёт пилюль правдивости?”
        Народ волнуется?
        …а вот с народом вышла у нас серьёзная промашка. Таблеток на всех не напасёшься. Порошком не натрясёшься. Духами не набрызгаешься. Здорово она тогда испугалась. В комнате своей заперлась. Никого не принимает. Сидит - зубами стучит. А я снова за книги сел. Долго я эту задачку решал. Больше года. И решил-таки. Понял я, что народ изменить не под силу никакой магии. А хотелось. Что делать? И догадался я не народ под себя переделать, а себя для народа. И создал свой первый амулет.
        Небольшой такой амулетик, незаметный. В виде цепочки. Надел я его. Сижу, на кого ни посмотрю - знаю, что человек хочет. Вижу, кто какие замыслы вынашивает. Всё королевство как на ладони. Благодать. Правь - не могу.
        Она обрадовалась, успокоилась. Из покоев своих вышла. Посмотрел я на жену свою… и за меч схватился, - старик поворошил поленья в костре. Умолк надолго.
        - А дальше?
        - Дальше? Большую вину я за собой почувствовал. И перед родителями загубленными, и перед народом порабощённым, надруганным. И решил я вину эту искупить. А как искупить? А дать людям всё, что захотят. Пусть радуются. А где взять?
        И завертелась магическая карусель. Одни за другими рождались амулеты, артефакты, диковины всякие. Камень тот, что ты в подземелье разбил, я ведь сделал.
        - Ты? - вытаращил глаза мальчик.
        - Я, - согласился отшельник, - Поэтому и растерялся, когда понял, что у тебя в руках. Камень, исполняющий любые желания.
        - Ух, ты! С таким камнем можно столько нажелать!
        - Да нет, не всё так просто. Это я уже потом понял, когда булыжник этот треклятый по рукам пошёл.
        Камень выполнял желания человека, а не его требования. А их не так-то много. Хочет, например, человек денег. Камень даст. А вот если человек хочет денег, а попросит хлеба, то всё равно денег получит.
        Положил я камень на шёлковую подушку в центре зала и двери открыл. Что тут началось! Визг, смех, стоны, проклятья. Золотом мгновенно всё вокруг словно вызвездило! Половину женщин - хоть в колыбель клади! Ползают среди тряпок своих, агукают. Многие сразу открещиваться стали. Не желали, мол, такого. Да только камень-то глух к просьбам людским. Ему всё едино. Его не обманешь! Добра хотел. А вот видишь, что вышло.
        Добрые люди сторонились этого камня. Стеснялись, боялись мечту свою потаённую показать. А дурным людям стесняться нечего. Дурные люди быстро дурную выгоду из хорошей вещи извлекли. Всё извратили… не жалко?
        - Нет, - затряс головой Рене.
        - Я ещё не таких дров наломал. Всем легко стало. Люди от радости разве что не пляшут. За что ни возьмутся - всё в руках спорится. А не возьмутся - всё равно спорится. Что ни задумают - всё сбывается. А не сбывается - ко мне идут, плачут. Так и пошло. Чем больше сбывается, тем больше плачут. От работы совсем отвыкли, разжирели, обленились. Чуть что не так - ко мне, плакать.
        Схватился я за голову, да поздно… - старик снова поворошил угли и бросил палку в огонь, - Ладно, пошли спать.
        - А чем всё закончилось?
        - А вот этим самым островом всё и закончилось. Зло творил - беда. Добро творил - беда. Повинился перед людьми и ушёл - тоже беда приключилась. И понял я, что во всём магия моя проклятая виновата. Пока человеком был - по-человечески жил. А чем больше магии в мире, тем больше в нём зла. Человек - он на то и человек, чтобы всего добиться трудом да упорством, хитростью да мудростью, смекалкой да мастерством.
        А магия в этом мире только лодырям да тунеядцам нужна. Они до неё большие охотники. Рано или поздно, - всё к рукам приберут. Вот вытащил ты меч хрустальный из-под земли, помни, - должок за тобой!
        - Какой должок?
        - А меч этот самый обратно под землю упрятать.
        - Зачем?
        - Как это, зачем? Тебе меч достался - ты за него перед всеми добрыми людьми в ответе. А добрым людям меч не нужен. Дома строить да сады растить мечом не сподручно. Мечом, брат, сподручно только страх да горе людям нести. А великим мечом - великий страх и великое горе. Так что в люди пойдёшь - не красуйся. Не счастье несёшь, смерть! Помни!
        - Может, его закопать? - растерялся Рене.
        - Ишь, какой быстрый, - закопать. Ты зачем его брал?
        - С Архотом биться.
        - Вот и бейся с Архотом. На то он тебе и дан Судьбою. А кроме - ни-ни. Помни, что сказано было:
        “Обрати его к Свету, если одержим высшей силой.
        Все же другие ввергнут тебя во Тьму, а Вселенную - в Хаос”.
        - А месть - это высшая сила?
        - Нет.
        - А справедливость?
        - Справедливость? - насмешливо скривился отшельник, - Она у каждого своя. Как же она может быть высшей? Возьми любых двух людей: богатого и бедного, - и поставь рядом. А затем спроси у них, справедливо ли то, что один богаче другого. Как ты думаешь, что они тебе ответят? Молчишь? Так-то.
        Мир надо принимать таким, какой он есть. Со всеми достоинствами и недостатками. И тогда всё, что в нём есть, справедливо… или не принимать. Тогда нужно отвергать всё мироздание!
        - А какая же тогда сила - высшая?
        - Хм. А вот… на-ка, - старик снял с шеи тонкую серебряную цепочку с красным камнем. Маленьким и блестящим, как капелька свежей крови, - Надень. Чувствуешь что?
        - Нет, ничего.
        - Вот и славно. Будешь одержим - почувствуешь. Мне-то это уже не нужно. Стар я для одержимости.
        - Что это?
        - Амулет силы. Ты же говорил, что тяжёл хрустальный меч для тебя.
        - Говорил…
        - Ну вот. А как придёт черёд за самое дорогое биться, легко станет.
        - Не возьму! - категорически отстранился Рене.
        - Почему? - опешил отшельник.
        - Ты сам сказал, что магия…
        - Да нет в нём никакой магии, - перебил старик, - Это просто талисман. Символ. Его ещё мой отец носил. И мой дед носил. И прадед.
        - А ты когда-нибудь им пользовался?
        Отшельник замялся.
        - Понимаешь, здесь, наверно, дело не в силе, а в вере. В бою побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто свято уверен в своей правоте. Вот я, например. Победил врагов. Так что, мне цепочка помогла? Потом враги победили меня. Опять в цепочке дело?
        - Нет, конечно, - с сомнением сказал Рене.
        - Вот и я думаю, что нет. А только в бою помогает. Как будто за твоей спиной и отец, и дед, и прадед стоят. Лучшей подмоги нет. Возьми, пусть будет. Мне-то своих сил всегда в бою хватало, - старик тяжело вздохнул, - А от подлости и низости всё равно амулет не спасёт. Своей головой думай. Своими ушами слушай. Своими глазами примечай. И не верь никому. Впрочем, у меня свой путь был, у тебя - свой. Может, тебе больше повезёт с друзьями…
        Венец Стражей
        Кошки словно поняли, что к девочке вернулась память. Они молча поднялись и подошли к ручью. Взяв кошек на руки, Ирмуна перенесла их на другой берег. Затем села и вылила воду из башмаков. Подняла меч и долго всматривалась в него.
        - Зачем мне оружие? - обратилась она к кошкам, - Всё равно, я не умею биться на мечах. Я не могу даже вытащить его из ножен.
        Девушка отложила меч в сторону и поднялась. Тяжело вздохнув, Ирмуна снова тронулась в путь. Но, выйдя из осинника и поднявшись на склон, вдруг остановилась и бросилась назад. Через некоторое время она вновь появилась на склоне, прижимая к груди драгоценный свёрток. Кошки наблюдали за всем с полным безразличием.
        До этого берега пожар не добрался. Поэтому гари здесь не было. Кошачьи лапки не росли. Ирмуна отметила это с сожалением. Эти маленькие невзрачные цветы казались ей какими-то особо трогательными и милыми. Зато весь южный склон зарос кипреем. Его высокие метёлки были в самом цвету. Всё вокруг стало розовым и светло-зелёным. Это было царство света, тепла, мёда и радости. Мухи, пчёлы, шмели, стрекозы, - все спешили получить свою долю на этом удивительном празднике.
        С восходом Солнца всё это ожило, задвигалось, зашумело, зажужжало, застрекотало. Подниматься стало труднее. Девушку было едва видно в высоких зарослях. Кошек не видно вовсе. Их пришлось взять на руки. Рук оказалось недостаточно: мешал меч. Но теперь Ирмуна ни за что не бросила бы его. Только тогда, когда кошки взобрались на плечи, стало удобнее.
        И всё-таки, Солнце описало по небу широкую дугу, прежде чем они выбрались из этого медвяно-розового цветочного царства. Царапнув кожу острыми коготками, кошки тут же соскочили на землю. Они стояли у входа в лес. Ирмуна почему-то так и подумала. Не дорога, не тропа. Именно вход. Вход вёл на запад, в чащу. В царство влаги, сумрака и тумана. Зыбкая, едва заметная тропинка вела на восток. Тропинка совсем заросла. Кто бы ни протоптал её, здесь он не появлялся уже давно.
        У входа в лес валялись обломки какой-то палки. А может быть, посоха. Ирмуна подняла их. Разлом был свежим, не более трёх дней.
        - Здесь были люди, - радостно воскликнула девушка, - Эй! Кто-нибудь!
        Кошки тут же зашипели, выгнув спины дугой.
        - Вы чего? - испугалась Ирмуна, отступив на шаг.
        Кошки понемногу успокаивались, нервно озираясь и разметая пыль хвостами. Совершенно утихомирившись, они церемонно сели по сторонам прохода. Девушка растерялась.
        - Ну, и что теперь? - кошки не шелохнулись. - Куда дальше? В лес?
        Разговор, кажется, грозил зайти в тупик. Взаимопонимание, которое вело их отряд столько дней к какой-то неведомой ей цели, вдруг иссякло.
        - Одна? Да я боюсь! - испугалась Ирмуна.
        На кошек это не подействовало. Заметив около тропы еле приметную ложбинку, они демонстративно растянулись на земле, грациозно выгнувшись животами кверху. У обеих был такой вид, будто они вкушали заслуженный отдых после долгой, тяжёлой, но бесполезной и никому не нужной работы. И девушка решилась.
        Зажмурив глаза, Ирмуна вошла в чащу. Тень сумрака холодком прокатилась по плечу. И всё, пожалуй. Разве что, ещё изменился запах. Он стал более влажным, более угрюмым, фатальным. Да ещё завёл свою нудную песню над ухом одинокий комар. Девушка открыла глаза и осмотрелась.
        Лес не показался ей страшным. Впереди, насколько хватало света, стояли серые стволы вековых елей. Одинаково ровные, одинаково плотные. Как армия солдат-ветеранов, построенных для почётного караула. Кроны елей сомкнулись над головой, скрыв небо. Трава исчезла. Землю устилал плотный ковёр из хвои и шишек, сквозь который то тут, то там проглядывали многочисленные разноцветные шляпки грибов-сыроежек. Здесь были настоящие грибные поля. Под ногами суетились многочисленные муравьи. Легионы рабочих тащили иголки, собирая их в гигантские муравейники. Некоторые были выше человеческого роста.
        Невысокие кустики черники были почти совершенно лишены листьев и манили крупными сизыми ягодами. Яркие краски луга остались сзади, за рамкой таинственного входа. Здесь было царство серого, серосинего, серо-коричневого и серо-тёмно-зелёного. Светло-зелёный моховой ковёр лежал только вдоль тропы, ведущей вглубь леса. Мох словно разрезал лес пополам. Даже муравьи сторонились его. Пожалуй, это было единственное светлое пятно в блёклом мире серых красок.
        Прихлопнув надоедливого комара, Ирмуна осторожно двинулась вглубь. Дорога была прямой. Бесконечной однообразной идеальной прямой. Где-то высоко над кронами деревьев был ясный летний день. Но здесь, на этой дороге, постепенно становилось всё темнее. Появился подлесок. Невысокие колючие кусты стали по краям тропы. Кусты становились всё плотнее, гуще, выше и, в конце концов, скрыли из глаз всё, что находилось за пределами дороги.
        Тропа оборвалась внезапно. Девушка стояла около высоченной ели с антрацитовым стволом. Лицо её выражало полное недоумение. Она прошла путём, который не мог быть случайным. Её привели сюда. Зачем? Ирмуна обошла вокруг дерева. Дальше пути не было. Произойди с ней такое раньше, она бы растерялась. Но сегодня Ирмуна уже была другой. Безразлично хмыкнув, она легла на землю и, пристроив меч под голову вместо подушки, безмятежно заснула.
        Пробуждение было внезапным, как будто от чьего-то пристального взгляда. Наступила ночь. Девушка села и протёрла глаза. В полной темноте невозможно было разглядеть ни земли, ни ели, ни неба. Но прямо перед ней кто-то был. Или что-то было. Бледное, зыбкое. Вскочив, Ирмуна разглядела призрачную фигуру женщины. Очень знакомой женщины.
        - Осторожно, не дотрагивайся до меня, - прошелестела фигура.
        - Почему? - удивилась девушка.
        - Я буду вынуждена уйти.
        - Ты… Хирна?
        - Я была Хирна. Давно…
        - Зачем я здесь?
        - Чтобы увидеть правду. Чтобы стать сильнее. Я покажу тебе зеркало, от которого не скроется ничего. Следуй за мной.
        - Сейчас, только возьму меч…
        - Не стоит. Оставь его. Тебе он больше не понадобится.
        - А Рене? Ведь это его оружие.
        - Ему оно тоже больше не нужно. Пойдём.
        Раздвинув ветки, Ирмуна пошла за зыбкой фигурой. Пройдя несколько шагов, они очутились на берегу небольшого лесного озера. В полной темноте воды озера казались такими же призрачными, как фигура Хирны.
        - Вот тайна, которую хранит этот лес.
        - Это озеро? - удивилась девочка.
        - Это озеро. Это призрак озера. В водах озера отражается всё, что реально. В водах призрака - всё, что призрачно. Ты можешь заглянуть в него. Ты увидишь себя. Такую, какая ты сейчас. Одновременно ты увидишь все свои мечты, призрачные возможности. Возможно, будущее. Это - озеро Грёз. Поверхность его - тончайшая грань между мирами. Будь осторожна. Не касайся воды. Искажая отражение, ты искажаешь своё будущее.
        Ирмуна склонилась над водой. Снизу, из глубины, на неё смотрела очень молодая и очень красивая девушка. Чуть более взрослая и чуть более печальная. Её голову венчал прекрасный головной убор - тонкий ажурный венец из золотых листьев, в оправе которых блистал крупный винно-красный камень. Ирмуна сразу же узнала украшение Ири-Тао. Девушка едва смогла взять себя в руки.
        - Там… украшение, совсем как у Ири-Тао…
        - Не “совсем как”, это - то самое украшение. Это - Венец Стражей. Он венчает голову той, которую сочтёт достойной. Верховного Стража.
        - Я что, буду Верховным Стражем?
        - Ты уже - Страж. Единственный. Тебя выучила сама Ири-Тао. Ты - последняя. И этот Венец - уже у тебя. Я вижу его. Он у тебя, но не твой. Он ничей. Он никогда никому не принадлежит. Это украшение находится сразу в двух мирах: обычном и призрачном. Поэтому-то ты и увидела его на своём отражении. Поэтому я вижу его на тебе.
        Ирмуна недоверчиво пощупала лоб. Хирна засмеялась тихим шелестящим смехом.
        - Венец не даётся так просто. Он капризен и своенравен. Ещё никому не удалось потрогать его руками. И ты - первая, кто увидел его на своей голове.
        - Что же мне делать?
        - Ничего. Просто жить. Уже одно то, что ты увидела его, должно придать тебе силы.
        - Силы? Для чего?
        - Ты - Страж. Храни Добро в этом мире. Помогай Свету.
        - А этот Венец, он что, помогает бороться со Злом?
        - Нет! Я много думала об этом. Много читала в своё время. Я проследила всю историю Венца. От древнейших дней до сих пор. Мне кажется, я поняла, почему Венец не даётся в руки.
        - Почему?
        - Венец не борется со Злом. С помощью него нельзя причинить вред. Никому. Никогда. Даже если опасность угрожает твоей жизни, Венец не защитит тебя. Он ничего не может разрушить. И не будет разрушать. Даже если это что-то - тюрьма, в которой томятся совершенно невинные люди. Он не накажет преступника и не свергнет тирана, даже если преступник заслужил смерти, а тиран попирает свободу целого народа. Он не может карать. Он - не судья. Он - не оружие. Венец не сделает тебя сильнее. Он не поможет в борьбе за власть. Не подчинит людей. Он - не амулет и не инструмент.
        - Что же он может? - удивилась Ирмуна.
        - Всё! Любое Добро. Стоит только пожелать. И не его вина, что мы очень редко делаем это Добро, не совершая Зла.
        - Хорошенькое “Всё”, - пробормотала девушка, - А можно мне его ещё раз увидеть?
        - Попробуй… - усмехнулся призрак.
        Ухватившись левой рукой за ствол ольхи, росшей на самом берегу, Ирмуна ещё раз склонилась над водой. И снова всмотрелась в своё лицо, украшенное драгоценным камнем. Потрогала правой рукой голову: пальцы опять прошли сквозь украшение. Раз за разом девушка пыталась нащупать золотые листочки. Безрезультатно. Левая рука затекла, но девушка не могла оторваться. Прядь волос соскользнула на глаза.
        Не задумываясь, Ирмуна поправила волосы и вдруг заметила, что Венец сдвинулся чуть набок. Девушка встряхнула волосами и снова поправила непослушную прядку. Венец с головы отражения сорвался и полетел ей навстречу. Девушка вскрикнула от ужаса и попыталась поймать падающее со лба украшение. Пальцы правой руки сомкнулись в том месте, куда падал Венец.
        На самой поверхности воды.
        На грани миров.
        Ошеломленная, Ирмуна выпрямилась. Она долго не могла поверить своим глазам. В её руке, просвечивая сквозь ладонь, ровным рубиновым светом пылал винно-красный камень.
        - Это невозможно… - прошелестела Хирна, - Это невозможно… это… свершилось!
        Девушка подняла взгляд на призрак.
        - Что мне с ним делать? - растерянно спросила она.
        - Странный вопрос, дорогая, - прошептала та, - Что можно делать с украшением? Надень его.
        - А… а он… не исчезнет? Снова?
        Женщина вздохнула. Тихий, едва ощутимый порыв ветра коснулся лица и волос Ирмуны.
        - Если Венец выбрал кого-то, то обычно следует за ним до конца, - неуверенно ответила Хирна, - Так было всегда. Но то, что случилось с тобой, случилось впервые. Никто не сможет сказать тебе наверняка, сможешь ли ты удержать Венец, если разожмёшь пальцы. Но, рано или поздно, разжать придётся…
        Девушка посмотрела на сжатую ладонь. Даже в красном свете камня было видно, как побелели от напряжения пальцы. Долго, очень долго Ирмуна не решалась разжать руку. Наконец, она медленно раскрыла ладонь.
        Венец исчез. Словно истаял в воздухе. Девушка подняла разочарованные глаза на Хирну. Та лишь утвердительно хмыкнула.
        - Так было всегда…
        Ирмуна с грустью смотрела на пустую ладонь, которая ещё хранила тепло камня, и думала. Думала о том, что, наверное, так и должно быть. Что Добро не может, не должно принадлежать одному. Оно - достояние всех. И всё-таки, очень обидно… обидно до слёз. Ведь она могла… могла сделать больше, могла принести в этот тёмный и несовершенный мир чуточку Света. Правда, она ещё не знала, как.
        Грустно…
        Почему-то вспомнилась Ири-Тао. И первые уроки, когда она ещё только хотела стать Стражем. Когда она пыталась полюбить пчёл. Когда впервые почувствовала всю Вселенную внутри себя и себя, как её частичку…
        - Любое добро - это всегда ещё и зло, - вспомнились вдруг слова Ири-Тао…
        Кролик… с пятнышком. И капельки крови. Срывающиеся с края стола и падающие… падающие… падающие… в тёмную, постепенно твердеющую лужицу. Вечная боль и вечная, неискупимая вина…
        Нет, не любое! Добро - всегда добро. А зло - всегда зло!
        Венец проявился снова. Призрачная женщина недоумённо ахнула.
        - Я поняла, поняла! - радостно вскричала девушка, - Теперь я знаю, что нужно делать!
        - Погоди, - остановила Хирна, - Ещё кое-что…
        - Как я выгляжу? - Ирмуна нацепила Венец на голову и беззаботно кривлялась перед призраком, - Красиво?
        - Ты совсем ещё ребёнок. Милый, смешной ребёнок. Иди на восход Солнца. Найди Иверта, - голос затихал, - Отбери пламя, - призрак таял, - Не опоздай. Рене не справится один. Отбери пламя. Освободи людей… освободи… души…
        Рассвело. Лес оказался совсем обычным, не волшебным. На гигантских серых стволах заиграли радостные блики. В тёмных закоулках появились длинные тени и начали свой путь вслед за Солнцем. Начинался новый день. Лишь одна тень метнулась в сторону и растворилась в сумраке, вопреки утреннему свету.
        Становление
        Рене проснулся посреди ночи и вдруг понял, что не может говорить. Голос не повиновался ему. Он был абсолютно здоров, не чувствовал никакой боли в горле. Но, тем не менее, не мог сказать ни слова. Мальчик испугался и кинулся к учителю. Старик спал на спине, раскинув, по привычке, руки крестом.
        - Учитель, проснись! - просипел Рене.
        Старик вздрогнул, очнувшись, и прислушался.
        - Это ты, Рене? - негромко спросил он.
        - Я, - шепотом ответил Рене.
        - Что случилось? - тоже перейдя на шёпот, встревожился старик.
        - Я потерял голос.
        - А-а, - с сожалением вслух протянул отшельник, - Ну и что?
        - Я не могу говорить, - прошептал Рене.
        - А с кем ты собрался говорить ночью?
        - Ни с кем, - опешил мальчик.
        - Вот и славно. Значит, голос тебе и не нужен. Спи, утром… поищем… твою потерю.
        Старик уснул мгновенно. Рене снова поразило это умение. Ему не спалось. Мальчик долго ворочался, шевеля языком и трогая себя за шею. Голос не возвращался. Умаявшись, Рене заснул только под утро.
        Он проснулся поздно. День уже вступил в свои права. В пещере пахло дымом. Старик развёл костер и теперь сидел возле него на камне, выстругивая что-то ножом. Рене не шелохнулся. Как отшельник узнал, что мальчик проснулся, - неизвестно.
        - Доброе утро, соня! - весело крикнул он Рене.
        - Доб… - попытался ответить мальчик и закашлялся. Голос снова изменил ему.
        Старик беззлобно засмеялся.
        - Ничего смешного, - зашептал Рене, - Я не могу говорить.
        - Я слышу, - очень серьёзно откликнулся старик, - Но ничего страшного в этом нет. Просто ты вырос и становишься мужчиной. Через это проходит каждый мальчишка. Не обращай внимание. Скоро это пройдёт. Просто говори пока шёпотом.
        - Скоро - это когда?
        - Недельки через две. Подсаживайся к огню. Завтрак уже готов.
        Рене сел рядом со стариком. Тот подобрал с земли короткую палку и выкатил из костра крупный продолговатый предмет, похожий на окатанный булыжник.
        - Что это? - удивился Рене.
        - Завтрак, - в тон ему ответил старик.
        Взяв тряпку, отшельник поднял предмет и разбил его о камень. Внутри оказалась крупная рыбина, завёрнутая в какие-то листья. От запечённой рыбы шёл такой восхитительный запах, что мальчик сразу вспомнил, что он ничего не ел весь вчерашний день. Отломив крупный кусок, учитель подал его Рене.
        - Держи. Сегодня предстоит большая работа. Завтрак будет плотным.
        Ничего против хорошего завтрака Рене не имел. Но старик, по-видимому, под плотным завтраком понимал что-то другое. Когда мальчик поднялся, он всё равно чувствовал себя немного голодным. Сам же отшельник подкрепился гораздо более основательно. Съев свою часть, Рене раз за разом провожал глазами куски рыбы, которые тот отправлял себе в рот.
        - Ты должен быть сегодня в форме, - пояснил учитель, вытирая руки, - Подай-ка, пожалуйста, твой цвайхандер.
        Мальчик осторожно протянул ему хрустальный меч, завёрнутый в грубую мешковину.
        Размотав тряпки, учитель вынул меч из ножен и положил его рядом с толстой деревянной палкой, аккуратно оструганной им с одного конца. Рене с интересом наблюдал, как старик, что-то бормоча себе под нос, подровнял палку по длине, прикинул её на ладони по весу и начал балансировать, добиваясь чтобы центр тяжести находился там же, где и у меча. Это занятие отняло у него много времени. Учитель добился полного соответствия.
        В конце концов, к обеду деревянное оружие было готово. Убрав настоящий меч в ножны и замотав его снова в тряпки, он протянул Рене палку.
        - Надевай рукавицы. Пойдём, до обеда чуть-чуть поработаем.
        Обед начался только тогда, когда на небе высыпали звёзды, и деревянного оружия не стало видно. Рене тяжело дышал. В горле что-то булькало. Руки тряслись от перенапряжения. Но прежде чем дать мальчику поесть, учитель загнал его в море.
        - Я почти не умею плавать, - прохрипел Рене.
        - Этим мы займёмся завтра, - отрезал учитель, - Сегодня только остынь и вымойся.
        На следующее утро он поднял юношу затемно и заставил бегать. Пока Рене в пятнадцатый раз преодолевал бурелом, оставленный стихией, отшельник потихоньку удил рыбу. Около полудня - перерыв и завтрак. После завтрака короткий отдых и занятие по плаванию. Потом фехтование и снова бег. Тренировка не прекращалась ни на минуту. Рене не был хилым. Кузнечное дело не терпит слабых. Но то, что требовал от него учитель, было на грани его сил. Поздно вечером, войдя в пещеру, юноша свалился на подстилку и мгновенно уснул.
        Проснулся он оттого, что что-то уткнулось ему в бок. Оказалось, что Рене лежит на голых камнях и здоровенный булыжник упирается ему под рёбра. Пока он спал, учитель вытащил из-под него подстилку и сжёг её.
        - С сегодняшнего дня будешь спать на земле, - пояснил старик, - Только сон ещё нужно заработать.
        Этот день был ещё ужаснее предыдущего. Так продолжалось примерно неделю.
        А через неделю отшельник объявил, что хватит заниматься ерундой и пора, наконец, начинать тренировки. На следующее утро Рене понял, что действительно до этого занимался ерундой…
        К Рене начал возвращаться голос. Чужой, непривычный, до смешного солидный басок. Он был ещё неуверенным, иногда отступал, срывался, уступая место петушиному фальцету. Но со временем окреп, стал привычным, родным. Потянулись к земле ноги, оставив штанины брюк далеко позади, где-то на уровне щиколоток. Непропорционально увеличились ладони рук, обозначив узловатые костяшки несуразных пальцев. Вся одежда стала какой-то тесной, неудобной, и однажды вечером учитель заметил, что неплохо было бы “справить обновку”.
        - Когда мой народ изгнал меня, он щедро поделился всем, чего не жалко, - отшельник плутовато ухмыльнулся, доставая из своего бездонного сундука лиловую шутовскую ливрею с бубенчиками, - Я долго хранил это, - голос его стал грустным, - Вначале хотел вернуться и отомстить. Затем - чтобы не забыть тех, кто нанёс мне оскорбление. Потом - просто как память о том времени. Бери, не стесняйся. Ткань прочная, несмотря на годы. И тёплая, с подстёжкой… по ночам холодает уже.
        Следом из сундука появились лиловые же штаны, лиловый колпак и добротные хромовые сапоги с бубенчиками вместо шпор. Тоже лилового цвета. Шутовской наряд был сильно велик для юноши, но Рене это волновало мало. Вооружившись иголкой и ниткой, он распорол по швам сначала лиловый камзол, а потом и свою приютскую одежду, сделав из неё лекала. Пропорционально увеличив все детали, Рене выкроил себе новую куртку и брюки. Портной из юноши был тот ещё. Он провозился с шитьём три дня: пришлось перешивать дважды. Наряд всё равно получился неказистым. Зато удобным и тёплым.
        Море ещё хранило тепло, и ночью холод не очень донимал их. А вот по утрам уже на траве начал появляться иней. Изматывающие тренировки продолжались ежедневно. Более того, отшельник ежедневно загонял юношу в холодную воду! Тело Рене налилось силой, стало быстрым и гибким, как у змеи. Отрабатывая приёмы боя, юноша мог фехтовать часами. Теперь уже настоящим цвайхандером.
        Конечно, он не смог в совершенстве научиться владению двуручным мечом за какие-то несколько месяцев. Но однажды после завтрака старик подозвал его и сказал:
        - Всё. Твоё время пришло. Я сделал всё, что должен был. Иди.
        - Идти… когда? - Рене растерялся.
        - Сейчас. Ждать больше нечего…
        Колокол
        Солнце скрылось за горизонтом, и Ирмуна уже собралась заночевать, как вдруг ветер донёс до неё далёкий удар колокола. Надтреснутый и пронзительный, как крик утопающего. Девушка ускорила шаг. Навстречу показалась странная процессия. Люди. Пятеро. Они брели, замотанные в рваные серые тряпки. Как мумии. Молча. Обречённо. Дыхание тяжёлое. Хрипят. Глаза ввалились. Пусты. Молча…
        - Эй! - окликнула девушка, - Постойте!
        Процессия шарахнулась от неё. Молча…
        Ирмуна испугалась. Побежала. Снова колокол. На восточном небосклоне красноватый отблеск. Пожар. Колокол. Повозка. Лошадь впряжена. Пуста. Колокол. Деревня. Пусто. Никого. Догорает. Ещё дымится. Человек. Тоже в тряпках. Идёт с трудом. Хрипит. Падает. Девушка подбегает. Мёртв. Колокол. На шее - красные пятна. Некоторые почернели. Вздулись. На лице ужас…
        - Чума!
        Колокол…
        Девушка вошла в обречённый город. Вонь - невообразимая. Всюду дым. Ветер катает по пустынным улицам какие-то железные банки. Серые мумии разбивают окна. Лезут в дома. Двери выбиты. Крадутся вдоль стен. Прячутся, завидев Ирмуну. Убегают. Улицы завалены всяким хламом. Собаки. Прямо на кучах мусора. Много. Сытые, отъевшиеся. Грызутся. Воют…
        Ирмуна пошла на звук колокола. Вышла на площадь. Несколько человек стояли вокруг большого костра. Жгли трупы. Лениво из-за чего-то переругивались - Смерть, - раздался с колокольни истерический вопль, - Смерть пришла. Падите, люди, падите.
        Небольшой человек на колокольне бесновато взвыл и дёрнул верёвку, привязанную к языку колокола.
        Ирмуна подошла к людям.
        - Невесело у вас, - вместо приветствия сообщила она.
        Высокий мужчина повернулся к ней.
        - Да. Грустно, - констатировал он.
        - А грязь в городе по этому поводу? - поинтересовалась девушка, - Или всегда так?
        - Сейчас - так.
        - Падите, люди! Примите смерть! - снова взвыл человек на колокольне. Колокол уронил очередной тяжёлый удар.
        - А кто здесь руководит спасением города? Правитель у вас есть?
        - Есть. Вон… на колокольне.
        - Что же вы ничего не делаете?
        - Иди своей дорогой, девочка с диадемой, - пробасил усатый мужик, громко высморкавшись в костёр, - Здесь у нас неприятности.
        - Это не диадема, - зло и отчётливо произнесла Ирмуна, - Это - Венец. И это - моя дорога.
        Быстро поднявшись на колокольню, она схватила за шиворот бесновавшегося человека. Человек хватался за верёвку так, как утопающий хватается за соломинку. В конце концов ей удалось оттащить сумасшедшего правителя от колокола. Подойдя к невысокому ограждению, девушка обратилась к городу. Камень вспыхнул красным светом и осветил строения. Голос девушки разнёсся над улицами и площадями:
        - Люди города. Все, кто может бороться. Придите на площадь.
        Народ стекался из улиц и подворотен. Через некоторое время площадь заполнилась людьми. Толпа взволнованно рокотала.
        - С этого момента, - объявила девушка, - я принимаю ответственность за всё, что происходит в городе. Весь мусор, который есть в городе, необходимо сжечь. Работу сделать сегодня. Организовать всё поручаю тебе, - она ткнула пальцем в усатого, - Дальше. Сегодня, сразу по возвращении домой, каждый из вас должен уничтожить все запасы, сделанные на зиму. Разрешаю оставить только сухари. Остальное - сжечь.
        - Измена, - завопил сумасшедший правитель, - Она хочет, чтобы зимой мы передохли с голоду!
        - Ты сначала доживи до зимы, придурок! - в тон ему ответила Ирмуна, - Дальше. Дома вымыть, проветрить, навести порядок. Переодеться. Грязную одежду сжечь. Изгнать бродячих собак из города. За это отвечаешь ты и ты, - она наугад ткнула в двух мужчин, стоявших ближе всего. Мужчины сразу подтянулись, закивали, - Дальше! - снова наугад, - Ты, ты и ты! Отвечаете за умерших. Соберите команду, похороните. К вечеру город должен быть чистым! За невыполнение приказа даже карать не буду! Сами передохните! Вперёд!
        Толпа заволновалась, загалдела. Люди, окрылённые надеждой, тоненькими ручейками растеклись по улицам. Закипела работа. Сумасшедший правитель подошёл к ограждению и завопил:
        - Всё равно подыхать! Зачем работать?
        Его уже никто не слушал.
        - Если всё равно собрался подыхать, хотя бы спустись вниз, - заметила Ирмуна.
        - Зачем? - юродиво поинтересовался человечек.
        - Чтобы труп на площадь не бросать. Камни не пачкать, - зло отрезала девочка и спустилась вниз.
        Она и не ожидала, что её послушаются. Но, к её изумлению, люди восприняли её указания как приказы. Ими руководил не только страх, но и возрождённая надежда. Кроме того, люди почувствовали в её словах силу, уверенность в победе. Ирмуна, сама того не желая, стала их лидером.
        Город преобразился на глазах. К вечеру он стал чище, исчезли мусорные кучи вместе с собаками. Но девочка понимала, что этого мало, и после захода Солнца, когда руководители всех созданных ею команд доложили об исполнении указаний, подняла руки к небу. Красный луч ударил в высоту. Сверкнула молния. На город упали крупные капли приближающегося дождя.
        Ливень шёл всю ночь и прекратился только с восходом. Он словно смыл всю нечисть. В город вернулись летние запахи.
        На рассвете люди снова собрались на площади. Ирмуна с тревогой заметила, что горожан стало меньше, но вида не подала.
        - Объявляю о создании двух отрядов, - объявила она с балкона, - Первый будет бороться с крысами и мышами. Второй - с мародёрами. Остальные жители должны покинуть город. С собой взять только еду и воду на неделю. Я надеюсь, что ночи будут тёплыми. В лесах построить шалаши и землянки. Селиться семьями. Подальше друг от друга. В гости разрешаю ходить только врачам.
        И эти указания девочки были исполнены с невероятной точностью. К полудню город опустел. “Сюда бы моих кошек сейчас”, - подумала Ирмуна.
        Подмога начала стекаться к вечеру. Ночью весь город наполнился гортанным мяуканьем. Справедливо решив, что один из отрядов остался без работы, Ирмуна собрала совещание.
        - Через неделю люди вернутся. Все запасы уничтожены. Это было необходимо. Но теперь нас действительно ждёт голодная зима.
        - Можно купить продукты, - предложил кто-то.
        - Отпадает, - отрезала девочка, - От вас ещё несколько лет будут шарахаться, чумы бояться.
        - Можно охотиться, - предложила печальная пожилая женщина, - Только этого мало.
        Ирмуна кивнула.
        - Рядом море, - поднялся усатый, - Можно построить корабли и ловить рыбу. Зимы у нас холодные, но море не замерзает. Правда, мы никогда не занимались рыбалкой…
        - Всё когда-то приходится делать впервые, - развела руками девочка, - Вот только рыбу нельзя долго хранить.
        - Можно в море закуток отгородить, - снова подала голос печальная женщина, - И рыбу туда живой складывать. А когда нужно - брать.
        - Скоро хлеб убирать, - подал голос худенький мужичок плутоватого вида, - а наше зернохранилище годится только для замачивания зерна и разведения мышей. Хорошо бы новое построить…
        Количество проблем росло как снежный ком. Девочка растерялась. Горожане с охотой пришли на помощь. Они были неплохие и очень трудолюбивые люди. Вот только все городские дела оказались страшно запущены.
        Через неделю люди начали возвращаться в город. Ирмуна чуть не расплакалась. Вернулось чуть больше половины. Впрочем, вскоре выяснилось, что многие решили остаться на природе подольше. На всякий случай. Но те, кто вернулись, были настроены решительно и готовы работать. Девочка не вмешивалась. Всё стало налаживаться само собой. Эпидемия пошла на убыль.
        Усатого поставили градоначальником. К первым холодам было построено и спущено на воду три рыболовных шхуны. Все были довольны. Только старый правитель, схватив большую жестяную коробку, в которой что-то бренчало, бегал по городу и истошно кричал, что он здесь самый главный и что он всем ещё покажет. С наступлением морозов сумасшедший правитель сгинул куда-то вместе с коробкой.
        Чума до осени ещё косила людей. Умерла печальная женщина. Не выжил и плутоватый мужичок, который построил новое зернохранилище. Он умер одним из последних, в день окончания строительства.
        Все старые колодцы было решено засыпать. Вырыли новые. Теперь в городе всегда было вдоволь чистой воды. Ирмуна зря опасалась, что жители ближайших сёл и деревень будут бояться горожан. Ожила торговля. Неподалёку от города, у самых городских ворот, построили специальный рыбный рынок. Снова открылись лавки ремесленников, неподалёку от главной площади начала работать школа.
        - Какая неприятная это работа, оказывается, - произнесла Ирмуна однажды днём, с тоской глядя в окно.
        - Какая работа? - удивился усатый.
        Ирмуна вздрогнула. Она считала, что её никто не слышит.
        - Помогать людям.
        - Не понял… - брови усатого взлетели на лоб.
        - Город хорошеет день ото дня. А мне нужно уходить.
        - Зачем тебе уходить? Оставайся. Мы благодарны тебе. Это ты спасла город.
        - Вы сами спасли его.
        - Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Если бы не ты, мы были бы обречены.
        - Но теперь-то всё нормально? - спросила девушка.
        - Теперь - да!
        - Значит, мне пора идти, - вздохнула Ирмуна.
        - Кто ты? - встревожился усатый, - Мы совсем не знаем тебя. Ты не волшебница, но то, что ты сотворила - настоящее чудо. Ты ещё совсем девочка. Но взрослые люди верили тебе как легендарным Стражам.
        - Я - Ирмуна. Никакая я не легендарная. Я - просто Страж.
        Усатый засмеялся.
        - Ну да! “Просто Страж”. Просто Стражи бывают в просто сказках. Это могучие великаны с огненными мечами. Я в детстве картинку видел. Ири-Тао. Стоит огромная женщина с ве… - усатый ещё говорил, но его глаза уже вылезали из орбит, - …нцом на голове… не может быть…
        - Ири-Тао - мой наставник. Она погибла этим летом. Я сама спаслась чудом. С того момента я - Верховный Страж. Ирмуна-Тао. А этот Венец, который ты когда-то назвал диадемой, то самое украшение, которое ты видел в детской книжке. Прости, но мне действительно нужно уходить.
        - A-а… а-а-а… - усатый не сразу пришёл в себя, - A-а мы хотели тебе памятник поставить…
        Ирмуна прыснула со смеху.
        - Лучше поставьте памятник кошкам. Они крыс уничтожили. Значит, они и чуму победили. А я… - Девушка пожала плечами, - Я ухожу. И, чем меньше шума, тем лучше.
        - Ладно, - опомнился усатый, - Кошкам тоже поставим.
        Выбор судьбы
        Нос лодки мягко ткнулся в прибрежный песок. Юноша ловко спрыгнул на берег, вытащил судёнышко на отмель.
        - На, - старик протянул ему сомкнутую ладонь, - Вот, возьми… это бубенчик. Не потеряй, всегда носи его с собой.
        - Зачем?
        - Помни, даже Великий может стать Смешным. Смотри на него чаще. Смотри на него всякий раз, когда кто-нибудь назовёт тебя Героем или Освободителем…
        Не говоря больше ни слова, отшельник столкнул нос лодки на воду и сел за вёсла.
        Юноша смотрел в море, пока лодка не стала маленькой тёмной точкой, едва различимой на горизонте. Вот и всё… осталось только нацепить на спину длинный узкий предмет, замотанный в тряпки, да подхватить котомку с провизией.
        Рене тяжело вздохнул и забросил котомку на плечо. Аккуратно проверил узел. Этому узлу его научил старик. Юноша счёл разумным до поры - до времени скрыть своё умение владеть оружием. На это было несколько причин. Во-первых, хрустальный меч в руках одинокого путника будет привлекать внимание разбойников. Нет, подобных встреч Рене не боялся: теперь он хорошо знал силу своего двуручника. Просто он понимал, что, выставляя хрустальный меч напоказ, будет провоцировать все шайки в округе без малейших шансов на успех.
        Конечно, одинокий путник в одежде цвета луговых колокольчиков и сам по себе может привлечь внимание разного рода мерзавцев и негодяев. Особенно, если на этой одежде золотые пуговицы с королевским вензелем, срезанные с шутовского камзола. Но в этом случае совесть юноши была бы чиста.
        Во-вторых, ему придётся переходить границу владений. По рассказам Ири-Тао он помнил, что границу эту охраняют. Конечно, такой предмет, как меч, на границе вряд ли скроешь. И всё-таки…
        В любом случае, прорываться к дворцу Иверта, устилая свой путь ранеными и убитыми, Рене не собирался.
        В-третьих, Рене помнил слова, которые проступили на пергаменте после бури. Хрустальный меч ещё только предстояло обратить к Свету. Юноша не до конца уразумел их смысл, особенно про высшие силы. Но он прекрасно представлял себе последствия применения этого меча: часть острова, осевшая в море и породившая гигантскую волну, была наглядным примером. Что станет твориться вокруг, вздумай он решать все проблемы при помощи силы, он прекрасно понимал.
        Поэтому длинный свёрток из старых серых тряпок ничем не выдавал своего содержимого. Но стоило дёрнуть шнурок около лямки, как тотчас же кажущийся крепким узел распадался и, увлекая обёртку вниз, обнажал рукоять меча.
        Давненько он не путешествовал один. Рене прикинул в памяти: получалось, что сегодня ровно год, как он покинул Сарский приют. Пожалуй, это событие. Вот только праздновать его придётся позже. Если придётся. Сколько же всего случилось за этот год! Прежде всего, он повзрослел. Между тем, старым Рене, который прятался на чердаке от старших воспитанников приюта, и Рене нынешним - целая пропасть. Пожалуй, встреть его сейчас Храп со своей сворой - убежал бы, испугался.
        Да… работа в кузнице и тренировки на острове не прошли даром. Плюс меч… вот только что с ним сейчас делать? Ключ от меча он нашёл на Дороге Времени. Такие вещи просто так не даются. Судьба дала ему шанс, избрала для решения какой-то задачи. Какой?
        Куда идти? Вернуться на запад, искать Архота? Пожалуй, разумно. Теперь есть шанс победить. Отомстить за Ири-Тао и Сайку. Вот только можно ли хрустальный меч использовать для мести? Можно, но тогда, как написано в Приговоре, Вселенная рухнет в Хаос. Ничего себе, перспективочка!
        Или идти на восток, к Иверту? Зачем? “За великой любовью каменного истукана. А она мне нужна, чужая любовь? - задумался Рене, - Пожалуй, нет. Тогда что мне делать на востоке?”
        Время шло, а Рене всё топтался на пустынном берегу. Он никак не мог выбрать, куда же свернуть. Что-то подсказывало ему, что этот выбор - не просто выбор направления. Это - выбор судьбы. Поиск предназначения.
        “Иверт, конечно, зло. Поэтому и не смог её взять, любовь эту. Но, по рассказам той же Ири-Тао, он её, вроде, и не прячет. Бери - не хочу! Желающих поначалу было немало. Никто не вернулся! Они что, тоже зло? Нет, конечно. Значит, тут какая-то тайна”.
        - Ох уж мне эти тайны! - вслух воскликнул Рене и зашагал на восток.
        Счастливые люди
        Они полоскались на горизонте, как волны. Алые стяги на высоких мачтах. Солнце только что зашло, и вся земля оделась в лёгкий сумрак. Но там, на невообразимой высоте, ещё царил свет, и они купались в нём, сверкали всеми оттенками красного цвета. Звали. Манили. Как будто горело небо.
        Релина поняла, что близка к цели своего путешествия.
        Вот она, граница. Маленькая полосатая будочка около дороги. Выкрашенная в столь яркие красные и жёлтые цвета, что казалась игрушкой на фоне блёклых красок поздней осени. Часовой. Молодой парень с радостными лучистыми глазами. Без оружия. Шлагбаум поперёк тропинки. Яркий, красивый. Тоже как будто игрушечный. Поле вокруг. И лес на горизонте.
        Релина опешила. Всё это было похоже на какой-то глупый фарс. Это - граница? Граница чего? Начала конца середины тропинки? Это - пограничник? Да его обойти - раз плюнуть. Вон, уже дорожка протоптана. Однако, парень, похоже, серьёзен.
        - Счастья тебе и радости, женщина, - охранник был сама доброта.
        - Спасибо, милый. Тебе - того же, - ответила волшебница.
        - Зачем пожаловала в наши края?
        Релина замялась. Чистый радостный взгляд пристально буравил её, сбивал с толку.
        - По делам, - не придумав ничего лучше, промямлила она.
        - Проходи, - парень степенно подошёл к шлагбауму и дёрнул за верёвку.
        Ничего не понимая, Релина прошла под перекладиной.
        - Милок, а ты всех так впускаешь? - поинтересовалась она.
        - Да! - лицо охранника сияло первозданной детской радостью, - Мы рады каждому.
        - А выйти-то потом можно?
        - Конечно, - обрадовался часовой, снова поднимая шлагбаум, - Проходи!
        “Он что, издевается?” - мелькнула мысль.
        - Зачем же ты здесь стоишь?
        - Я? - парень был само непонимание, - Как зачем? Родину охраняю. Открываю шлагбаум. Ведь если бы граница была закрыта, тебе пришлось бы ждать. Или границу нарушить. А нарушать - плохо!
        - И часто нарушают? - прищурилась Релина.
        - Бывает, - с грустью сообщил охранник, - К сожалению, злые люди ещё встречаются. Вон, целую дорожку протоптали.
        - И что же ты делаешь с нарушителями?
        - Ничего, - искренне улыбаясь, ответил парень, - Мой пост - тропинка и шлагбаум.
        Он жалобно, словно украдкой, вздохнул.
        - Ты будешь выходить или мне закрыть границу?
        - А? Конечно, конечно, закрывай. А на постой где тут у вас можно остановиться?
        - Поблизости жилья нет, - досада охранника была совершенно искренней, - Иди по тропинке, женщина. За холмами будет деревня. Немного далековато, но к середине ночи дойдёшь. Смело стучись в любой дом. Не стесняйся. Тебя с радостью примут. Иди же, я буду махать рукой тебе вслед.
        - Бред какой-то, - пробормотала Релина, оглянувшись. Игрушечный охранник стоял около игрушечной будочки, держа за верёвочку игрушечный шлагбаум, и действительно махал ей вслед рукой до тех пор, пока она не скрылась за холмами.
        Знакомство с пограничником настолько подкосило волшебницу, что она раздумала ночевать в деревне. Больше всего на свете ей теперь хотелось оказаться подальше от этого яркого домика и рафинированно-доброго парня. Но ночь выдалась настолько тёмной и настолько холодной, что выбора не было. Тропинка совсем слилась с землёй. Ветер продувал до костей. Нужно было подумать о ночлеге.
        Потянуло дымом, залаяли собаки. Релина вышла к огородам. Впрочем, огородами это назвать было нельзя. Потому что ничего не было огорожено. Так, посадки. Посадки начинались около небольшого домика. Рядом, едва различимые в темноте, ещё несколько домов. Вспомнив советы парня, Релина постучала в первую попавшуюся дверь.
        Дверь отворилась. Волшебница отпрянула. На пороге стояла полная женщина со свечой. На ней была накинута ночная рубашка, съехавшая на сторону и обнажившая грудь. Но хозяйка и не думала стесняться своей наготы. Увидев Релину, она заулыбалась. Лицо сонное-сонное. Глаза, - что твой пограничник в ночнушке…
        - Счастья и радости тебе, женщина. Заходи, на улице холодно уже.
        - Ой-ёй! Я сплю, - простонала волшебница, проходя внутрь.
        - Не желаешь ли отужинать, путница?
        “Вот только ужина посреди ночи мне не хватало” - подумала Релина и отказалась. Женщина горестно вздохнула.
        - Жаль. Но ничего. Завтрак будет слаще. Пойдём, я постелю тебе в дальней комнате. Она небольшая, зато там тихо.
        - Скажи, - не выдержала Релина, - У вас в стране все люди такие… добрые.
        - Все люди разные, женщина. Но мы все стараемся быть добрыми. Иверт говорит, что доброта - основа счастья. Я отдам тебе всё, что ты попросишь. Во имя Иверта. Во имя доброты. Во имя счастья.
        - А если я попрошу у тебя дом? - спросила Релина.
        - Во имя Иверта! - обрадовалась женщина, - Я с радостью отдам тебе его прямо сейчас, хочешь?
        - А сама ты куда денешься?
        - Я? - хозяйка уставилась на неё с полным недоумением. Так смотрят люди на непроходимого тупицу, - Я пойду к добрым соседям. Каждый с радостью примет меня в свою семью. Для нас это - счастье. Разве ты другая?
        - Да, я другая, - нахохлилась Релина.
        - Жаль, - искренне огорчилась хозяйка, - Но это ничего. Раньше к нам часто заходили другие люди. Сейчас ложись и спи, другая женщина. А утром, если захочешь, я скажу тебе, что нужно делать.
        Утром начались новые кошмары. Едва продрав глаза, Релина обнаружила, что около её кровати собралась едва не половина деревни. Мужчины, женщины, дети… умилённые, радостные, улыбающиеся. Мужчины с любопытством рассматривали её. Маленькая девочка подошла и потрогала пальчиком. Они не стеснялись, эти счастливые люди.
        - Проснулась! Она проснулась, - раздался крик. И тут же, словно эхо, - Проснулась…
        - Проснулась…
        - Она проснулась… - возглас затихал, постепенно умирая где-то на улице. И оттуда навстречу, - Ура…
        - Ура! Ура!!! Слава Иверту.
        Хозяйка вышла вперёд.
        - Счастья тебе и радости, другая женщина. У нас праздник: наступил новый день. Слава Великому Иверту! Выходи, мы ждём тебя.
        Релина торопливо оделась. Вся красная под пристальными взглядами собравшихся. Вместе со всеми вывалилась в широкую светлую комнату. Толпа восхищённо зааплодировала. В комнате всё было готово для церемонии вкушения завтрака.
        Релину торжественно умыли и под крики восторга усадили за стол. Завтрак был не ахти какой богатый, но сытный. Волшебница взяла в руки вилку и подцепила кусок омлета.
        - Ест!
        - Ест… Счастья и радости! Слава Иверту!
        Релина чуть не подавилась…
        После завтрака волшебницу препроводили на улицу.
        - Счастья и радости тебе, другая женщина, - обратился к ней высокий мужчина, один из тех, кто рассматривал её в постели, - У нас праздник!
        Впрочем, Релина ничего другого уже и не ждала. Мужчина протянул ей лопату.
        - Мы начинаем работать. Во имя Иверта! Ты будешь праздновать с нами или продолжишь свой путь? А может, тебе нужен совет?
        - Пожалуй, я пойду своей дорогой, - отрезала волшебница, отстраняясь от лопаты, - Не нужно мне никаких советов.
        Сияние множества улыбок было ей ответом. Хозяйка дома, предоставившая ей ночлег, вышла вперёд.
        - Помни, что здесь твой дом. Я пока поживу в нём. Не бойся пламени! Возвращайся. А теперь иди. Мы будем махать тебе вслед.
        Релина вздрогнула. Ей вспомнился пограничник. Такой близкий, родной… почти нормальный.
        Опалённые
        Рене беспокоился зря. Увидев хрустальный меч, пограничник обрадовался, как ребёнок, которому показали красивую игрушку. Он восхищённо осмотрел цвайхандер, поцокал языком и даже потрогал хрустальное лезвие. При этом он не коснулся кромки, как обычно это делают мужчины, пробуя оружие. С благоговейным трепетом пограничник несколько раз потыкал в меч пальцем, как кухарка, которая проверяет, подошло ли тесто.
        Рене был в шоке. С восхищением глядя на юношу, пограничник попросил разрешения подержать цвайхандер в руках. Рене, к своему удивлению, был даже не против. Ему стало интересно, чем кончится эта комедия. Раскорячив ноги, парень присел, как рыбак, который выуживает непомерно крупную рыбу. Вдохнув побольше воздуху и сжав губы в тоненькую ниточку, пограничник подсёк цвайхандер вверх. Глаза выпучились. Вздулись жилы на шее. Рене благоразумно сделал шаг в сторону.
        Хрустальное лезвие поднялось до уровня плеча… и, со свистом рассекая воздух, рухнуло вниз, по косой.
        - Уп… тха-а-а! - выдохнул парень.
        Яркая будочка взметнулась вверх грудой обломков. Шлагбаум развалился. Медленно, как во сне, начала заваливаться ближайшая мачта с красным стягом. Парень, уперев цвайхандер в землю, зачарованно смотрел на падающую на него штангу.
        - В сторону! - скомандовал Рене и, налетев на парня, сбил его с ног.
        Мачта, с глухим звуком стукнулась о землю там, где только что стоял охранник. Парень поднялся и, тяжело вздохнув, стал деловито отряхивать грязь с колен. Рене отобрал у него хрустальный меч и аккуратно вложил его в ножны.
        - Здорово! - обернулся пограничник, закончив отряхиваться, - Вот это да! Это всё я поломал?
        В его глазах светился детский восторг.
        Рене окинул взглядом развалины и решил, что лучше промолчать: парень наверняка обидится, если ему сказать всё, что сейчас думаешь.
        - Я пойду с тобой, - заявил пограничник, - Мне всё равно теперь нечего охранять.
        - Всю жизнь мечтал… - буркнул юноша.
        Парень расслышал.
        - Правда? - обрадовался он, - Я тоже!
        Рене мысленно выругался.
        - А что ты умеешь делать?
        - Я умею поднимать шлагбаум, - с гордостью сообщил парень.
        - А драться ты умеешь?
        - Да! Конечно… наверно… а что это такое?
        - Понятно, - усмехнулся юноша.
        - Понятно? - забеспокоился парень, - А мне ещё нет…
        - Слушай, - не выдержал Рене, - Ты что, придуриваешься? Или у вас тут все такие?
        - Все люди разные! - с готовностью сообщил пограничник.
        - Кто тебе это сказал? - фыркнул Рене.
        - Иверт! - в глазах пограничника отразилось всё: и робость, и гордость, и священный трепет новобранца, которому доверили почистить сапог генерала.
        - Ясно. Сдаётся, что придётся мне серьёзно потолковать с вашим Ивертом.
        - Конечно, конечно, - поддержал парень, - Непременно поговори. Ты узнаешь, насколько он велик.
        - Ладно, пойдём, - Рене забросил меч на спину, - Покажешь, где тут ваш Иверт ошивается.
        - Он не наш, - искренне обиделся парень, послушно семеня за юношей, - И он не ошивается. Не говори так людям. Им станет грустно. Мы все любим Иверта.
        - Что, так прямо все и любите?
        - Конечно.
        - За что же вы его любите?
        - Разве можно любить за что-то? - укоризненно глядя на Рене, вопросом на вопрос ответил парень.
        Рене пожал плечами. Самое удивительное было в том, что парень прав. Вот только оставалось впечатление, что правда эта не его. Чужая правда. И мысли не его. Как будто взяли человека, отобрали у него что-то… что-то важное. И не стало человека!
        Они приближались к небольшому селению. Парень без устали лил в уши Рене рафинированную карамель про Великого Иверта, а Рене всё думал, что же такого необычного в этом ненормальном пограничнике. Получалась странная вещь. Он был кристально честен, простодушен как ребёнок и искренен как оракул, которому хорошо заплатили. В этом парне не было ни капли злобы, ярости, ненависти, подлости. Всех тех чувств, к которым Рене был так нетерпим, которые считал плохими. Ещё вчера юноша обрадовался, если бы ему сказали, что такой человек предложит ему свою дружбу. А сегодня?
        А сегодня Рене встретил такого человека. И решил не радоваться…
        Юноша вспомнил слова, которые часто повторял учитель: “Всему хорошему во мне я обязан плохому”. Пожалуй, старик был прав. Интересно, а понимал ли он, насколько прав?
        Рене остановился. Перехватило дыхание. Люди! Всей деревней! Спиной к нему! Они стояли на дороге и махали руками. Рене медленно повернул голову и бросил удивлённый взгляд в сторону парня. Тот молча стоял рядом и был совершенно спокоен. Представление длилось долго. Увлечённые своим занятием, жители не замечали путников. Наконец, умаявшись и вдоволь намахавшись, люди обратили на них внимание.
        И тут вдруг руками замахал пограничник.
        - Счастья и радости, люди! - завопил он.
        - Слава Иверту! - эхом отозвалась толпа.
        - Не-ет! - простонал Рене.
        - Я привёл Героя, - кричал парень, - Это Великий Воин! Я видел его меч! Он даже дал мне его потрогать!
        Юноша на всякий случай положил пальцы на неприметный шнурок, болтающийся около лямки. Но на этот раз всё обошлось. Из толпы вышел высокий мужчина.
        - Ты тоже другой? Да? - поинтересовался он.
        - Я не другой, - стиснул зубы Рене, - Я - нормальный.
        - Другой… другой, - радостно зашелестела толпа, - Они все так говорят…
        - Счастья тебе, Другой Великий Воин, - мужчина воздел руки к небу, - Пусть оружие твоё будет острым для врагов, руки быстрыми для друзей, а глаза всегда будут видеть Правду. Во имя Иверта! Оставайся с нами! Мы приготовим для тебя еду и ночлег.
        Вперёд вышла маленькая девочка лет восьми.
        - А хочешь, я стану твоей невестой, прямо сейчас? - наивно спросила она, - Твои дни будут короткими, а ночи длинными…
        - И я… и я, - робко вразнобой донеслось из толпы.
        Рене почувствовал, как на голове шевелятся волосы. В груди поднялось что-то злое, нехорошее…
        - Вот тебе жених, - он выпихнул глупо улыбающегося пограничника перед собой, - Такой же придурок, как ты. А у меня дела, я ухожу. Извини.
        - Здравствуй, жених, - покорно донеслось сзади, - Счастья и радости тебе… твои дни будут короткими, а ночи…
        На пятый день Рене подошёл к столице.
        Иверт
        Странный город. Обычно города строят на холмах. А этот расположен в огромной яме. Как будто вывернутый наизнанку муравейник. Чем ближе к центру - тем глубже. В других городах на окраине всегда селилась беднота. В этом городе нет лачуг. Почти одинаковые домики. Что на окраине, что внутри. Как будто нет в этой стране бедных, нет богатых. Да и домиков немного. Около домиков, как муравьи, копошатся люди. Завидев Рене, они бросают работу и следуют за ним на почтительном расстоянии. Когда юноша подошёл к центру города, его сопровождала внушительная процессия.
        Дворец правителя был виден издалека. Огромный, в полгорода. Больше похожий на храм, чем на дворец. Ворота настежь. Охраны нет. Странные, однако, привычки у правителя. Во дворце тепло. Даже жарко. Всюду открытый огонь. Факелы, лампады, курильницы, жаровни.
        Рене прошёл через анфиладу комнат и очутился в большом круглом зале. В центре потолка - большое круглое отверстие, через которое видно небо. Инкрустированный каменный пол. По периметру, вдоль белых колонн, ряд золотых светилен. В каждой светильне пляшет язычок ароматного огня.
        Вдоль светилен медленно ходит старый монах в длиннополом плаще с капюшоном. В руках - лейка с длинным тонким носиком. Для масла. Единственный человек в этом огромном дворце.
        - Ну, здравствуй, Чиару из Сара! - старец обернулся и выпрямился.
        Сразу куда-то исчезла дряхлость. Он оказался высоким и статным.
        - Ты???
        - Я… почти год не виделись, - виновато развёл руками собеседник.
        - Больше, - машинально заметил Рене.
        - Ай-ай-яй, - зацокал монах, - Как летит время… вырос-то как, возмужал. Окреп. Настоящий Герой!
        Рене вдруг вспомнил слова учителя и нащупал в кармане бубенчик. Не полегчало. В его голове метались мысли. Бились, ища выхода. И не находили. Юноша растерялся. Этого не могло быть. Седой старик, которого сарская малышня в приюте за глаза прозвала монахом. Который рассказывал Рене историю его страны и ласково хлопал по спине. Единственный, кто в том жестоком приютском мире вызывал чувство привязанности, почти дружбы. Тот, кто научил его читать… это… оказывается…
        - Иверт!
        Рене вздрогнул, услышав за спиной вопль. Молодой пограничник влетел в зал. Попытался пасть на колени, но по инерции распластался на полу, гулко ударился лбом о камень и так и подъехал к монаху, на животе…
        - Иверт, это Великий Воин, - заверещал он, ещё не успев остановиться, - Это - Другой Великий Воин. У него могучий меч. Он разрушил мою границу. Я привёл его к тебе. Иверт! Сделай меня главным пограничником! Иверт! Я… это я привёл его! Сделай меня главным пограничником, Иверт!
        - Встань! Как звать тебя?
        Пограничник встал.
        - Тэрид…
        - Завтра отправляйся назад, Тэрид. Ни о чём не беспокойся. Я знаю этого юношу. Построй свою границу заново и верно служи людям. Построй её немножко подальше.
        - Как? Великий Иверт, Ты отсылаешь меня ещё дальше от себя?
        - Нет, Тэрид. Ещё дальше от себя я отсылаю границу. Ты же сам сказал, что к нам пришёл Великий Воин. Значит, нас станет больше. Великие Воины так глупы. А раз нас станет больше, то и земли нам понадобится больше! Старайся. Счастья и радости тебе!
        Глаза парня озарились ужасом и растерянностью.
        - Иверт… я привёл… я… главный пограничник, Иверт… - невнятно бормотал он.
        - Главным пограничником станут другие. Более достойные. Радуйся за них. Иди…
        Пламя Неугасимое
        Понурившись, парень побрёл прочь. Рене проводил его взглядом. В груди всё вскипело.
        - Иверт, освободи людей! - воскликнул он, выхватывая меч.
        - Рене, - укоризненно покачал головой Иверт, - Я никого не брал в плен, чтобы освобождать.
        - А эти люди? Отпусти их!
        - Рене, я их не держу! - Иверт развёл руки, - Не веришь? Пойдём, я покажу тебе.
        Колдун обошёл Рене и встал в центре зала. Юноша приблизился и встал рядом. Пол вздрогнул, центр зала начал опускаться. Этажом ниже показался коридор, ведущий в заднюю часть замка. Развернувшись, Иверт вошёл в проход.
        Коридор вывел их на большую арену под открытым небом. По кругу вдоль арены располагались трибуны. Бесконечные ряды скамеек уходили высоко вверх. Зрителей не было. Трибуны были пусты. В центре арены Рене заметил огонь. Маленький трепетный язычок. Он горел прямо в воздухе, на уровне груди. Пламя не было ярким и не казалось горячим. Оно не ослепляло. Более того, оно было почти незаметным. Даже находясь рядом с ним, Рене не чувствовал жара. Такое пламя даёт тонкая плёнка горящего спирта.
        - Что это? - удивился юноша.
        - Пламя, - ответил колдун, - Неугасимое Пламя.
        - Ты… - задохнулся от ярости Рене, - Ты отнял у людей Неугасимое Пламя?
        - Отнял? - Иверт криво усмехнулся, - Это была честная сделка. Архот взял серебряную монету. Номут - золотое кольцо. А мне досталось Пламя. Это - моя доля!
        - Неправда! Сделка не была честной! - вскричал Рене, - Ты должен отдать его!
        - Отдать? Кому? Уж не той ли груде камней, в которую твоя девчонка превратила его прошлого обладателя? Как ты себе это представляешь?
        - Отдай его людям, - уже не так уверенно произнёс Рене.
        - A-а… бери! Бери, человек! - Иверт вскинул руку в приглашающем жесте, - Ну… что же ты?
        Рене озадаченно умолк.
        - Я лишь храню пламя. Впрочем, даже не храню. Оно само себя хранит! Отдать его людям? А знаешь ли ты, сколько их приходит сюда с одной лишь целью: взять? Украсть! Отщипнуть хотя бы кусочек! Зажечь лучинку! Ты думаешь, это дар? Это - проклятье! Ты хочешь раздать его людям и ради этого готов обнажить меч? Не спеши. Завтра я без драки предоставлю тебе такую возможность! Только ты уж извини, тут ещё кое-кто на него претендует. Она пришла раньше. Прости, но даму придётся пропустить вперёд. Твой номер второй…
        Рене поднялся рано. Утро выдалось холодным. С неба сыпал мелкий снежок. Первый этой осенью. На душе было противно. Словно кошки скребли. Не шёл из головы вчерашний разговор с Ивертом. Кажется, он юродствовал. Ох, не зря учитель предупреждал, что Иверт умён и изворотлив, как змея. Позиция у него - лучше некуда: “Ничего не брал, ни с кем не воевал. Пришёл - входи, хочешь - бери”. Просто добрый дедушка какой-то! Колдун что-то задумал, это ясно. Вот только что? И Ири-Тао говорила, что будто бы нельзя взять долю монаха… что те, кто за ней пошёл, сгинули. Что же получается?
        “А получается неприятная вещь, - рассудил Рене, - Получается, что Иверт нарочно толкает меня на Пламя! Нельзя его брать. Нельзя!”
        Скрипнула дверь.
        - Уже проснулся? - Иверт был кроток, как овечка.
        - Я не возьму Пламя, Иверт. Оно мне не нужно, - без предисловий заявил Рене.
        Иверт криво усмехнулся.
        - Куда же ты денешься?
        - Я не возьму Пламя! - твёрдо повторил юноша.
        - Пойдём, я кое-что тебе покажу, - вместо ответа ухмыльнулся колдун.
        “Какая противная сегодня погода, - подумал Рене, поёжившись от холода, - И людей нет. Вчера в это время они все работали. Странно”.
        Как и в прошлый раз, дворец оставил в душе юноши неприятное впечатление. Сегодня, припорошенный первым снегом, несмотря на белый цвет, он казался ещё массивнее, ещё темнее. Пройдя знакомой анфиладой, они вышли в круглый зал, где вчера Рене встретил Иверта. В центре зала стояли две фигуры. Одна - высокая. Женщина. В тёмном плаще с капюшоном. На пальцах - золотые перстни. На шее - богатые украшения. Фигура повернулась и кинула презрительный взгляд в сторону юноши.
        Релина…
        Вторая - чуть меньше юноши. Почти девочка. Одета проще. Овчинный полушубок. На голове - лёгкий платок. Две задорные светлые косички…
        - Ирмуна?
        - Рене!
        Девушка радостно кинулась на шею, осыпая поцелуями мокрые щёки.
        - Тебе удалось выжить?
        - Странный вопрос для встречи, ты не находишь, Рене?..
        - Значит, ты победила Архота?
        - Увы, - Ирмуна развела руками.
        - А Ири-Тао? Что с ней?
        Девушка печально опустила глаза.
        - Понятно, - сквозь зубы процедил юноша, - Он ответит за это.
        - Не сейчас, Рене. И не так, как ты думаешь. Мы не будем мстить.
        - Что? - вскричал юноша, - Ты в своём уме? Ты ему простишь Ири-Тао?
        - Успокойся, Рене, - спокойно ответила Ирмуна, - Архот всего лишь нищий. Глупо мстить нищему, правда?
        - Ну, не-ет!
        - Рене, - девушка взъерошила ему волосы. Заглянула в глаза, - Он получит своё. Сполна. Но мстить мы не будем.
        - Отрадно слышать, - костяным смехом рассмеялся Иверт, - Архот, ты рад?
        - Несказанно… - чёрная фигура отделилась от стены и встала рядом с Ивертом, - Всего лишь нищий, значит?
        Рене молча выхватил из-за спины цвайхандер. Увидев хрустальный меч, Архот опешил, но не отступил. Молча вытащил свой клинок.
        Зачарованная змея зашипела.
        - Остановись, Рене, - приказала Ирмуна. В её голосе была такая сила, что замерли все. И Рене, и Архот, и Иверт, - Убери меч. Сейчас им будет не до нас. Иверт, ты обещал мне Неугасимое Пламя.
        - Пламя моё! - взвизгнула Релина, - Я первая за ним пришла.
        - Мне всё равно, - пожала плечами девушка, - Хочешь - иди первая.
        - Нет, Ирмуна, - закричал Рене, - Это ловушка!
        - Я знаю, - спокойно ответила девушка.
        - Как я понимаю, вы обе решили забрать Неугасимое Пламя? - вкрадчиво поинтересовался Иверт.
        - Да, - за обеих ответила Ирмуна.
        Релина согласно кивнула.
        - Что ж, - ухмыльнулся колдун, - тогда мне остаётся только пожелать вам удачи.
        - Я пойду с тобой, - Рене взял девушку за руку.
        - Только спрячь, пожалуйста, оружие, - улыбнулась Ирмуна, - Людей распугаешь.
        - Прекра-асно, - расцвёл Иверт, - Пойдём, Архот. Мы посмотрим на это со стороны.
        Рене поразили следы. Тёмные отпечатки на чистом белом снегу арены. Словно грязь. Он шёл между Релиной и Ирмуной. Вслед за своими заклятыми врагами. И думал о том, что эти двое ещё топчут землю. Ещё уродуют души людей. Что задумала Ирмуна? Почему не дала расправиться с Архотом?
        Его размышления прервал рокот барабанов. Иверт поднял руки. Наступила тишина. Рене поднял глаза. Трибуны были заполнены до отказа. Все взгляды были прикованы к ним.
        - Счастья и радости вам, люди! - воскликнул Иверт.
        - У-у-а-а-И-е-ту-у! - выдохнули трибуны.
        - Сегодня к нам пришли эти люди. Пришли, чтобы забрать Неугасимое Пламя!
        - У-у-а-а-а!
        - Пусть же исполнится их желание! Пожелаем им удачи!
        - У-а-а-и-и!
        - Видишь, Рене, - Иверт повернулся к юноше, - Я ничего не прячу, ничего не отбираю. Вы хотели Пламя? Берите!
        Архот отодвинулся в сторону. Иверт вышел вперёд и встал напротив. Вновь загрохотали барабаны. Релина вытащила из многочисленных складок своего балахона золотое кольцо. Затем - серебряную монету. Сложив их вместе, она произнесла нараспев какие-то слова. Кольцо со вставленной в него монетой засветилось и поплыло в воздухе по направлению к огненному лепестку. Волшебница продолжала что-то бормотать.
        Оказавшись в Пламени, кольцо вспыхнуло. Крупная капля расплавленного металла блестела и переливалась, излучая яркий свет. Затем она стала уменьшаться, гаснуть. Озадаченная волшебница умолкла, с ужасом взирая на тающий металл.
        И вот золото блеснуло в последний раз, посылая яркий прощальный луч. Вскрикнув, Релина попыталась схватить то, что осталось. Кисть её руки сомкнулась вокруг Неугасимого Пламени. Огонёк ярко вспыхнул, рассыпавшись мириадами искр, и снова собрался в маленький трепетный язычок. Такое пламя даёт тонкая плёнка горящего спирта. Рука волшебницы была пуста…
        Релина медленно подняла удивлённые глаза и увидела Иверта. Колдун благостно улыбался. Релина тоже…
        - Счастья и радости тебе, волшебница! Получила ли ты то, к чему стремилась?
        - Да, Великий Иверт… - медленно произнесла та.
        Рене в ужасе взглянул на Ирмуну. Девушка была спокойна.
        - Радуйтесь, люди! - воскликнул Иверт, - Другая женщина теперь с нами!
        - У-а-а-а!
        - Ну, - колдун посмотрел на детей, - Чего же вы ждёте?
        - Девушка сделала шаг вперёд и скинула платок с головы. Ярким светом вспыхнул винно-красный камень. Люди замерли. Барабаны подавились.
        То, что произошло дальше, Рене наблюдал как во сне. Ирмуна не стала брать Пламя. Она раскинула руки и сделала шаг вперёд. Пламя, оставшись на месте, вошло в неё. На уровне груди. Маленькой девушке пришлось даже встать на цыпочки. Вот так! Напротив сердца. Она сделала ещё один шаг вперёд. И ещё. И остановилась напротив Иверта. Опустила руки и посмотрела ему в глаза. Прямо. Ничего не боясь.
        - Счастья и радости те…
        - Моё счастье тебя не касается. О себе позаботься, пока можешь…
        Колдун опешил.
        Архот пришёл в себя и снова выхватил меч. С криком ярости кинулся он к Рене, но Ирмуна встала на его пути.
        - Не советую! Ты однажды уже видел свет этого камня. А теперь во мне ещё Неугасимое Пламя. Уходи или будешь уничтожен.
        Архот затрясся, застучал зубами и, озираясь, начал отступать. Ирмуна шла на него. Медленно, неотвратимо.
        И Архот побежал…
        А на арену спрыгнул с трибуны молодой пограничник. Схватив Иверта за плечо, он развернул его лицом к себе.
        - Счастья и радости тебе… - заблеял колдун.
        - Сейчас ты получишь столько счастья, что не сможешь унести, старый пердун! Где моя мать?
        Рене поморщился:
        - Какие грубые слова…
        - Ничего, - рассмеялась Ирмуна, - Просто люди отвыкли от них. Пройдёт немного времени, и они снова научатся отличать хорошее от плохого.
        Тени
        Номут стоял у окна и смотрел на ясное вечернее небо. “Наверно, это последний солнечный день в этом году, - подумал он, - Ну и хорошо!”
        Солнце светило в глаза, отбрасывая тень в складки богатой парчовой ткани оконных занавесей.
        - Ты уверен? - сурово спросил Номут, - Это действительно Венец Стражей?
        Тень почтительно шмыгнула носом и что-то прошелестела в ответ.
        - Не может быть. Венец не даётся в руки…
        Тень колыхнулась.
        - Вот как? А убить?
        Снова тихий шелест. Номут облегчённо захохотал.
        - Как мило! Значит, только добрая магия? Это потрясающая новость. Куда же она пошла?
        Тень колыхалась долго…
        - А вот это плохая новость. Если Иверт получит и Пламя, и Венец… Что там за шум?
        Двери распахнулись от удара. Архот ввалился в зал и подбежал к одиноко стоящему правителю. Сапоги его были заляпаны грязью. Он часто дышал, со страхом глядя толстяку в лицо. В глазах Номута мелькнуло волнение. Но он мгновенно взял себя в руки.
        - Когда ты научишься вытирать ноги?
        - Ты… ты… Иверт… Пламя… она… они! - задышал Архот.
        - A-а. Ну, спасибо, что разъяснил.
        - Она… забрала Неугасимое Пламя! Венец… у неё Венец! - взвизгнул колдун.
        - Ну, про Венец я уже знаю… Что? Как забрала?
        - А… вот так! - Архот понемногу пришёл в себя, - Прошла сквозь него… и всё.
        - Что “…и всё”?
        - И всё… нет Пламени!
        - Куда же оно делось?
        - А вот придёт - сам спроси…
        - А Иверт?
        - Что, Иверт! Ему бока намяли - мама не горюй! “Добрые люди”. Ха! В гробу я их видел, таких добрых.
        - Его убили?
        - Нет, мальчишка вступился.
        - Мальчишке-то он на что?
        - Они знакомы! - колдун вдруг сел на пол и истерично захохотал, - Они… они… - смех застревал в горле, слова отрывками рвались наружу, - Они приятели… Иверт… когда-то… в при… в приступе доброты… научил щенка грамоте.
        Архот обхватил голову руками и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Номут озверел. Голос его стал глухим, тёмным.
        - Нда-а. Старина Иверт, как обычно, неподражаем! Какая трогательная забота о ближнем!
        Архот посмотрел на толстяка снизу вверх.
        - Что делать будем, правитель? - обречённо поинтересовался он.
        - Что-что… убьём!
        - Что-то не получается. У мальчишки меч…
        - Ну, меч я беру на себя. Ты же знаешь…
        - Знаю, знаю, - перебил Архот, - Да только меч-то хрустальный! Что ты ему сделаешь? А у девчонки Венец…
        - А вот Венец я точно беру на себя, - беззаботно рассмеялся Номут, - Не может он воевать!
        - Как не может? - Архот поднялся.
        - А вот так! Не для войны создан. Ты мог там её и прикончить. Венец не может причинить зла. Никому. Даже такому отребью, как ты.
        - Не-ет, - Архот вспомнил глаза девушки, - Не уговоришь. Не верю…
        - А от тебя веры и не требуется. И уговаривать тебя не собираюсь. Постоишь в сторонке. А теперь собирайся. Навестим кое-кого.
        На тропинке
        - Как здорово у тебя получилось, - удивился Рене.
        Радостные, дети возвращались на запад. Они шли по чистому снегу меж высоких деревьев. Тропинка вилась меж елей, но направление держала хорошо. Зимний лес встретил их приветливо. Заходящее Солнце делало его весёлым и светлым.
        - А иначе и быть не могло.
        - А как тебе удалось взять Неугасимое Пламя?
        Ирмуна рассмеялась.
        - А вот это как раз проще простого. Вспомни, как оно появилось?
        - Ну, когда троица решила разделить сердце…
        - Правильно. Пламя появилось из сердца. Значит, оно там было? Вот я и подумала, что Пламя может жить только в сердце человека. Ведь те, кто пытался взять его руками, оставались ни с чем.
        Рене задумался.
        - Знаешь, мне кажется, не всё так просто. Если бы дело было только в этом, люди давно бы догадались, как его взять.
        - А всё действительно не так просто! Во-первых, Пламя действительно нельзя взять.
        - Да, но тебе-то это удалось!
        - Нет, Рене. Вспомни, я ничего не брала. Я отдала… я просто отдала ему своё сердце.
        - Но как ты догадалась?
        - Я многое поняла, когда поймала Венец Стражей.
        - Поймала? - удивился Рене.
        - Да, - кивнула Ирмуна, - Помнишь сказку про скелет, который стережёт сокровище?
        - Да, но… что, это и был Венец?
        - Нет, конечно. Сокровище - нечто гораздо более существенное, чем Венец Стражей.
        - Что же это? - оторопел Рене, - Что может быть сильнее Венца?
        - В том то и дело, что не сильнее! Сокровище - это озеро Грёз. Грань между мирами. Между явью и мечтой. Каждый, кто посмотрит в это озеро, может увидеть свою мечту. Увидеть воочию, а может быть, даже взять.
        Первая догадалась Хирна. Оставив вместо себя Релину, она отправилась к озеру. Она тоже увидела Венец на своём отражении. Ведь она желала его всем сердцем. Я не знаю, что произошло там, в зачарованном лесу. Скорее всего, она пересекла грань и решила навсегда остаться в другом мире. Ведь это так сладко, жить среди своих иллюзий! Боюсь, что даже такая волшебница, как Хирна, вполне могла поддаться искушению. А её грёза, её мечта попала в наш мир. Она-то и показала мне Венец.
        - Здорово, - вздохнул Рене, - А как же всё-таки тебе удалось его поймать?
        - Я схватила его случайно, когда он был на границе миров… на поверхности озера. Схватила, и долго боялась разжать руку. А когда разжала - Венец исчез. Знаешь, как обидно, поймать мечту и упустить! Я чуть не заплакала.
        А потом я решила понять, почему Венец Стражей не даётся людям в руки.
        - Ну, и…
        - И я догадалась. Часто, творя добро, люди делают зло. И наоборот.
        - Да. Ещё мой учитель говорил, что всему хорошему он обязан плохому…
        - Вот-вот. А для Венца Стражей такой человеческий подход неприемлем! Он - могучий артефакт. Но для него добро - это всегда добро. А зло - это всегда зло. Даже если это зло для Архота.
        И тогда я отреклась от любого зла…
        - Отреклась от зла, говоришь? - человечек стоял на тропинке и улыбался.
        Очень маленький и очень толстый человечек. Он выглядел совсем безобидно, и Рене не испугался бы его, если бы сзади не стоял Архот. Архот не улыбался.
        Рванув шнурок, Рене ухватился за рукоять меча, но в это мгновение сверху что-то упало. Сетка! И тотчас же с веток деревьев с криками посыпались люди. Злобно гогоча, они замотали верёвки и бесцеремонно поволокли детей к человечку.
        - Осторожнее… Забияка! Уйми свою банду! Это же дети. Им больно, - ласково пролепетал человечек, - Эй, Хом, я что сказал!
        Взрыв хохота спугнул птиц с деревьев.
        - Позвольте представиться. Номут! - отрекомендовался толстяк, - Давно мечтал встретиться. Жаль, встреча будет недолгой… Забияка, ты готов?
        - Готов, - пробасил грубый битюг, свешивая с толстого сука две верёвочные петли, - Всё будет тихо-крыто, хозяин.
        - Ну вот, видишь, Архот, - человечек развёл руками, - Всё оказалось очень просто. Даже проще, чем я ожидал. Зачем нужен меч, если его не достать? Зачем нужен Венец Стражей? Ах, да… творить добро. Слышь, Архот? Не забывай, когда напялишь этот камушек, ты должен делать только добрые дела…
        Ой! Как трогательно… чуть не забыл! Последнее желание. Как, юноша? Не хотите поцеловать девушку?
        Снова взрыв хохота.
        - Номут, ты ответишь за это, - Рене был в отчаянии от беспомощности.
        - Конечно-конечно. Мне так часто это говорили, что я почти поверил.
        Улыбнулся даже Архот.
        - А ты, девушка! Не хочешь поцеловать юношу? Он ведь тебе нравится, - толстяк откровенно глумился, чувствуя свою безнаказанность, - А может, м-м-м… что-нибудь более… экзотическое? Что-нибудь прекрасное. Ведь в этом мире так много зла. Сделай что-нибудь доброе… на прощание. Для меня и моего друга.
        - Вот тебе прекрасное, - сухо отозвалась Ирмуна, - На прощание… для тебя и твоего друга.
        Камень вспыхнул. Винно-красный луч ударил в грудь Номута, а затем и Архота.
        - Что это? - Архот держался за грудь, словно прислушиваясь.
        - Это - сердце, - спокойно ответила Ирмуна, - Ты просил добро? - повернулась она к Номуту, - Я вернула тебе твоё сердце. Настоящее человеческое сердце. Самое доброе, что только может быть на свете. А уж каким оно будет, зависит только от тебя.
        - Вешай, вешай немедленно! - вдруг заорал Номут.
        Однако Забияка не спешил. Он удивлённо переглянулся со своими головорезами, достал нож и прикинул на руке. Физиономия его озарилась. Переглянувшись с разбойниками, он расплылся в глупой ухмылке. Словно не веря своему счастью, он ещё раз подбросил нож и обронил понимающий взгляд на свою шайку…
        - Что ты тянешь? - завизжал толстяк, - Вешай! Я кому сказал?
        Спрыгнув с дерева, Забияка перехватил оружие в правую руку, и молча поднял глаза на Номута. Архот вдруг понял всё… и побежал. Толстяк оказался то ли не таким понятливым, то ли не таким проворным…
        Его били долго, остервенело, ломая рёбра, сладостно хекая. Всё время, пока дети выпутывались из сетей. Номут визжал на весь лес. В конце концов, Рене выбрался и отбросил путы в сторону.
        Визг Номута сломался и перешёл в предсмертный хрип…
        Дож обретённый
        Наступили настоящие холода. Снег укрыл землю толстым ковром, замёл все тропинки. Приходилось идти, держа путь по Солнцу. Ветер продувал до костей. Продукты подошли к концу. Дети вымотались до предела. А человеческое жильё всё не попадалось. Теперь Солнце несло с собой только холод. Но ещё страшнее были мглистые зимние ночи, когда с неба сыпался снег вперемежку с дождём.
        Девушка чувствовала себя плохо. Она простыла, и теперь надрывный кашель буквально выворачивал её наизнанку, лишал последних сил. Рене тащил её на себе вторые сутки, когда вдруг услышал стук топора. Где-то очень далеко работал дровосек. Или плотник. Юноша свернул на звук.
        Под вечер они вышли из леса. Люди. Много. Человек сорок. Увидев детей, некоторые бросили работу, подбежали…
        Рене очнулся в тёплой кровати. В маленьком бревенчатом домике. Было жарко. В соседней кровати спала Ирмуна, раскидав волосы по подушке. Сокровище Стражей венчало её голову даже во сне. Камень казался безжизненным, только где-то в самой глубине тлел маленький красноватый огонёк. Яростно поглощая поленья, гудел огонь в небольшой печурке. Пожилая женщина что-то помешивала в кастрюльке.
        - Эх, парень, - сетовала женщина, - До чего довёл девчонку! Да какую девчонку! Такую девчонку любить надо… беречь надо. А не по лесу зимой шастать. Где глаза твои были? Поморозил всю, дурень лиловый. Чего надумал, а?
        Она яростно что-то поворошила в кастрюльке, отряхнула ложку и зачерпнула какой-то желтоватой жидкости.
        - Ласточка моя, девочка, - ласково обратилась она к Ирмуне, - На-ка, выпей, золотко…
        Женщина подняла ей голову и влила отвар в рот. Девушка что-то сонно пробормотала, не открывая глаз.
        - Где мы? - спросил Рене.
        - Где-где? В кровати, - отозвалась женщина, - Где ты только одежду такую нашёл, лазоревый мой?
        - Да нет… я не про кровать. Что это за место?
        - Место? - пожала плечами женщина, - Просто место. Просто холм… просто лес… просто река. Когда-то здесь был город. Древний, красивый. По легенде, его ещё Стражи основали. Только сказки всё это. Стражей-то на самом деле нет. А город так и звали: Страж-город. Потом пожгли его. Осталось одно пепелище. Потом и пепелище пропало, малиной-травой поросло.
        - А… Ворота? Ворота целы?
        - Да что ты… Свет с тобой! Какие ещё ворота?
        - Ворота Времени…
        - Милый, - всплеснула руками женщина, - Как тебя поморозило-то! На-тко, ещё отварчику выпей!
        - Не надо мне отварчику, - отмахнулся Рене, - Два столба каменных, один покошен слегка. Между ними река течёт…
        - Есть такое место… - растерялась женщина, - Прямо здесь и есть. Да только что тебе в нём? Сказка это… легенда. Про Чиару…
        - Про кого? - опешил Рене.
        - Про Чиару. Ведунья сказала, здесь надо город-то ставить. Стражи, мол, хранить его будут. Враги подступят - придёт из ворот Чиара, чудище такое, с хрустальным мечом, и порубит их в капусту! Сказка, конечно. Но место удобное…
        Юноша вдруг заметил, что плечи девушки трясутся в приступе беззвучного хохота.
        - А меч? Где мой меч? - заволновался Рене.
        - Какой меч? Тряпки твои - вон лежат. Кто на них позарится? Что за узлы ты намотал, не знаю. Никто развязать не смог! А больше у вас ничего и не было. Ещё вот украшение у девочки твоей… и всё! Тоже непростое: хватишь, а пальцы мимо проскакивают…
        А за меч свой можешь не беспокоиться. И был бы - никто бы не взял! Лежит где-нибудь. Кому он нужен? Мечом строить несподручно.
        - Оставь, Рене, - пробормотала Ирмуна, - Не верят они в чудеса. Магия должна покинуть этот мир. И нам с тобой пора…
        - Никуда ты не пойдёшь, - отрезала женщина, - Магия ей! Тоже мне, волшебница-недомерка! Ишь, чего надумала. Зима на дворе. А ты почти голая прибежала. Чудо ей подавай! Вот ты живой добралась. Всего два пальца на ноге поморозила - отрезать пришлось. Потеря невелика, через неделю встанешь. Только хромать чуть будешь. Доктор говорит, что это - настоящее чудо. Жить пока у меня будете. Уж до весны-то точно! Детьми моими станете, поможете чего… Ты, доченька, по хозяйству. А ты, балбес лиловый, будешь с мужиками плотничать. Некогда в игры играть. Город ставим…
        Ирмуна приоткрыла один глаз и, прищурившись, хитро посмотрела на Рене. Прикрывшись ладошкой, показала язык. Осторожно, чтобы женщина не заметила. А Рене вдруг стало немножко страшно. Но это был другой, сладкий страх. Страх неизведанного. Мягкий, почти на грани любопытства. Он очень нежно сжал сердце, когда юноша вдруг подумал, что он никогда не помнил своей семьи, дома, матери.
        И память откликнулась, вернула далёкий образ…
        Дивный сад. Солнце. Большая и очень красивая женщина. Подходит к нему и берёт на руки. От неё вкусно пахнет духами. И ещё чем-то… родным… близким. Молоком. Тихий, добрый голос. Немного печальный.
        - Я назвала тебя Чиару. Так просил твой отец. Будь достоин своего имени и всегда помни, кто ты…
        “Почему у меня такие солёные щёки?” - удивился Рене.
        - А Архот… Номут, - спросила девушка, - Что с ними?
        - А что с ними? - удивилась в ответ хозяйка, - Про Номута я и не слышала вовсе. А Архот - вон бегает… вот сорванец, опять без шапки убежал! Ну, я его сейчас…
        Женщина выскочила на улицу, а Рене уткнулся носом в небольшое окошко.
        Чернявый мальчишка лет пяти с рёвом пытался освободить своё ухо из цепких рук хозяйки. Впрочем, безуспешно.
        - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Рене.
        - Да, - кивнула девушка, - Самое страшное наказание…
        - Что, уши надрать? - удивился юноша.
        - Нет, я про другое. Самое ужасное, что может ждать человека в конце жизни, - забвение. Эти люди не помнят ни Номута, ни Архота. От них не осталось ничего. Даже детских страшилок.
        - Погоди, как же так? Пацану этому лет пять… что же, мы с тобой пять лет в беспамятстве валялись?
        - Не знаю, - девушка развела руками, - Когда ты тащил меня на себе, я подумала, что хорошо бы было, если бы всё это быстрее закончилось. Чтобы люди забыли Архота, Номута…
        - Нет уж, ты как хочешь, а я пока ничего забывать не буду. Не верю я, что Архот так быстро сгинул. Сдаётся мне, на мелкую пакость он вполне ещё способен.
        Мелкая пакость
        Зима пролетела незаметно. Работали много, охотно. К весне город - не город, но крупное поселение было отстроено. Начали подъезжать переселенцы. Кто из ближних деревень. А кто и из дальних. Население города росло день ото дня. Деревянное строительство прекратили. Решили строить более прочные здания. Во все концы потянулись подводы. Из города - с древесиной и мехом. В город - с камнем.
        Рене всю зиму плотничал. А тут снова оказался не у дел: кому нужны плотники при каменном деле? Ирмуна болела всю зиму. Сначала, вроде, обмороженная нога зажила, но потом вдруг началось воспаление. Хозяйка хлопотала день и ночь. Поила, мазала, растирала.
        Снег потемнел, тоненькими ручейками побежал к реке. Наконец, Ирмуна встала на ноги. Рене помнил своё обещание и цвайхандер упрямо таскал с собой.
        Прошла ещё неделя. Ирмуна окрепла, понемногу стала выходить на улицу. Рене, церемонно навесив хрустальный меч за спину, всегда сопровождал её. Девушка вызывала интерес: если меча, обмотанного тряпками, никто не замечал, то винно-красный камень в оправе из золотых листочков привлекал всеобщее внимание. Правда, к чести жителей следует сказать, они очень старались быть неназойливыми. Только местная ребятня сопровождала их повсюду. Так они и гуляли: Рене, Ирмуна, притихшая и прижавшаяся к нему, да стайка местных ребятишек от трёх до шести лет.
        Однако позже, с появлением приезжих, ротозеев поприбавилось. Иногда то тут, то там Рене замечал любопытные глаза.
        - Говорю тебе, она! - услышал однажды за своей спиной юноша.
        - Откуда? - отвечал неуверенный голос.
        - Да она! Я специально ездил смотреть. Вон, и украшение точно такое. Камень и листочки. Она его никогда не снимает. Говорят, его взять нельзя: между пальцев проскальзывает. Только ей подчиняется.
        - Не может быть!
        - Да точно! Как там. Стоит, а рядом две кошки. Говорят, она город спасла.
        - Так, - процедил тихонько Рене, - Что ты там ещё натворила?
        Ирмуна тихонько хмыкнула.
        - Да ну… - снова начал неуверенный голос.
        - Вот тебе и да ну! Хранитель это. Страж!
        - Большой уже, а в сказки веришь!
        - Не в сказки, а в легенды. Говорят, парень-то этот, что с ней, как в себя пришёл, первым делом про Ворота Времени спросил. Тоже неспроста! Как пить дать, Чиара…
        - Ты что! Чиара - это чудовище…
        - Чудовище, - промурлыкала Ирмуна и сильнее прижалась к Рене, - Пойдём домой, я устала.
        - … а она - красивая, - продолжал голос, - И хрустального меча у неё нет.
        - Хм, - отозвался Рене, поворачивая в сторону дома, - Кажется, они считают, что чудовище - это всё-таки ты. Тебе хрустальный меч дать? Пусть порадуются.
        По городу поползли слухи. Становилось всё труднее не обращать на них внимание. Дошло до того, что куда бы они ни шли, их всегда сопровождала целая процессия. Ирмуна поправилась. И, хоть и прихрамывала слегка, могла уже ходить самостоятельно.
        Поняв, что от любопытных никуда не скроешься, дети старались не обращать на них внимание. Вечера они проводили вместе. Чаще всего они приходили на центральную площадь, вокруг которой уже высились каменные строения, и любовались ими.
        Жителям тоже приглянулось это место. Вечерами на площади становилось людно. Поэтому, когда однажды к зданию городской ратуши подъехала процессия, никто не обратил на неё внимание. С передней подводы спрыгнул крупный усатый мужчина. Заметив Ирмуну, он радостно закричал и замахал руками. Подбежав, он церемонно встал на одно колено и поцеловал ей руку. Рене опешил. Вокруг сразу начала собираться толпа.
        - Зачем ты так? - покраснела девушка, - Я же просила…
        - О, Великая, - мужчина склонил голову, - Жители спасённого тобой города послали меня, чтобы выразить тебе благодарность. Я только исполняю их волю.
        - Спасибо, но обязательно встань с колен, мне очень неудобно.
        Мужчина поднялся.
        - Когда нам передали, что ты ушла в Страну Неугасимого Пламени, мы очень испугались за тебя, - толпа взволнованно зашумела, - Но потом мы узнали, что тиран, сжигающий души, низвергнут, иго его пало, а ты ушла на запад. Мы безуспешно искали тебя, пока не услышали о смерти деспота, подчинившего себе всё золото мира. Мы бросились искать тебя на поле боя, но снова опоздали. Снег скрыл следы. Мы опять не смогли найти тебя.
        Где-то в середине зимы в наших лесах исчезли все разбойники. Мы обрадовались, но потом нам стало известно, что изверг, убивающий волю, потерял всё. Он собрал войско, чтобы отомстить. Он идёт на город, который ты хранишь, Ирмуна!
        Толпа притихла. Воцарилась абсолютная тишина.
        - Говорил я тебе, - в тишине холодный голос Рене прозвучал особенно громко, - На мелкую пакость он ещё вполне способен. Эх, зря мы его там, у Пламени, не прикончили!
        - Тао! - обратился усатый. Толпа ахнула: несмотря на многочисленные сплетни и пересуды, такого обращения не ожидал никто, - Мы знаем, что сила твоя велика. Мы знаем, что тебя оберегает Великий Воин, - мужчина поклонился Рене, - И в руках этого Воина Великий Меч. Но ты слишком дорога нам. Позволь помочь тебе. Мы привезли оружие.
        - От оружия мало проку, - хмуро прервал его Рене, - Они не умеют драться. Никто из них меч в руках не держал.
        - Мы подумали об этом. Там, - усатый показал на подводы, - луки и копья.
        - Времени нет, - Рене сделал уверенный шаг навстречу толпе, - Всем разбиться по-трое!
        - Зачем? - тихонько удивилась Ирмуна.
        - Увидишь, - также тихо ответил Рене, - Архот подлец. В толпе запросто могут оказаться шпионы и провокаторы.
        В другой раз он его и не заметил бы. Но сейчас все чувства юноши были обострены до предела. В то время как толпа, зарокотав, стиснулась в центре площади, пытаясь разбиться на тройки, возле дома мелькнул одинокий человек. Даже не человек. Тень… и эта тень метнулась в противоположную сторону.
        - Эй, ты! - воскликнул Рене, - Иди сюда, предатель!
        Весь город обернулся по направлению его взгляда.
        На центр площади, хлюпая носом, кутаясь в драный серый плащ, неровной трясущейся походкой выступил… Дик Мартон. На его мрачной глупой физиономии читался неподдельный ужас. От страха глаза выпучились и ещё больше напоминали изюмины. Толпа расступилась перед ним. Мартон сжался, стал каким-то мелким и несчастным.
        - Убить подлеца! - взревел поверх голов яростный бас. Народ взвыл.
        - Стойте! - закричал Рене.
        Толпа нехотя унялась.
        - Когда-то давно этот человек, сам того не зная, спас мне жизнь. Сегодня я хочу вернуть долг.
        Рене подошёл к Мартону.
        - Дик, ты можешь, если хочешь, идти. Тебя не тронут. Если хочешь, можешь остаться с нами и защищать город. Выбирай.
        Боль, страх, отчаяние и безумие промелькнули на лице Дика. Он закрыл голову руками и затрясся. Люди стояли молча, терпеливо. Мартон перестал трястись, хлюпнул носом и оглядел горожан. Мужчин и женщин, окруживших его.
        У него оказался высокий чистый голос.
        - Можно… я… останусь? С тобой, Чиару?
        Толпа снова ахнула.
        - Чиара? Ты сказал Чиара? - невысокий коренастый мужчина протолкался к Дику. Встал напротив. Раздвинул собой людей.
        - Ну да… Чиару. Его так зовут, - Дик осторожно кивнул, - Рене Чиару. Мы с ним в одном приюте росли. Видите, у него за спиной… в тряпках. Меч хрустальный. Земля такой меч раз в тыщу лет родит. А она, - Мартон скосил свои изюмины, - Ирмуна-Тао, Последняя Надежда… Верховный Страж… Повелитель Времени. Вон же… Венец. А вы и не знали, да? Вот умора…
        Архотова армия подошла через день. Под утро. Архот постарался на славу. Ему удалось собрать, наверное, всё отребье, скрывавшееся по лесам. Их было много. Слишком много на один маленький город. Или на одно крупное поселение. Они стекались тремя широкими рукавами, с разных сторон, пытаясь взять городок “в клещи”.
        Рене руководил обороной. Отобрав самых крупных мужчин, он раздал им копья, разбил на три отряда и разместил за баррикадами из телег и брёвен у крайних домов, на подступах к городу. Лучники расположились внутри, у окон, используя их как бойницы. Рене понимал, что если копейщики отступят, то лучникам несдобровать. Но у него не было выхода: ополченцы были неумелыми воинами. Стреляй они с земли, попали бы в спину своим же.
        Командование первым отрядом принял усатый мужчина, который привёз оружие. Второй отряд возглавил Дик Мартон. Рене очень волновался за этот выбор, но вскоре оказалось, что Дик великолепно владеет копьём и мечом, бесстрашно дерётся и умело руководит обороной.
        Командование третьим отрядом Рене взял на себя. Женщин и детей укрыли в каменных домах в центре города.
        Нападавшие не слишком заботились о тактике. Они были хорошими драчунами, но воины из них вышли посредственные. На подходе к городу они вдруг обнаружили, что лес на достаточно большом пространстве вырублен, и плоская равнина хорошо простреливается лучниками. Перебежав равнину, они упёрлись в широкую гряду сваленных стволов и брёвен. Коварные ямы-ловушки были лишь слегка прикрыты лапником. От брёвен исходил неприятный запах нефти. Когда нападавшие завязли в брёвнах, нефть полыхнула. К небу поднялся чёрный столб дыма.
        Больше всего Рене боялся, что враги отступят и переждут пожар. Но разбойники были настолько же глупы, насколько драчливы. Полыхающий завал преодолела едва ли треть Архотова воинства. И всё же их было много. Даже для хрустального меча.
        Кровавая резня длилась целый день. К вечеру Рене начал уставать. Мучила жажда. Он едва стоял на ногах, когда к нему подбежал человек и передал, что Дик Мартон тяжело ранен. Копейщики из второго отряда отступают.
        Окинув поле боя перед собой, и решив, что здесь справятся без него, Рене кинулся на выручку.
        Архот стоял на баррикаде, опираясь на бесчувственное тело Дика. Волшебный меч рассекал воздух. Зачарованная змея впивалась в тела защитников. Люди падали замертво. Покончив с копейщиками, Архот, не спеша, направился к деревянному дому, сметая слабое сопротивление горожан. Дом полыхал вовсю. Вдруг из окна в небо рванулся винно-красный луч. Грянул гром. На объятое пламенем строение обрушился ливень.
        - Не-ет! - застонал Рене, - Как ты здесь оказалась?
        Ливень остановил огонь. Но не в его силах было остановить Архота.
        Уничтожая всё живое, Архот двигался к дому, и Рене понял, что ему не успеть. Ирмуна. Там была Ирмуна. Рене был готов отдать всё, лишь бы спасти её. Что угодно: меч, город, жизнь. Только не Ирмуна! Как на зло, он смертельно устал. Хрустальный меч стал настолько тяжёлым, что юноша едва поднимал его. Рене задыхался от бега и от дыма горящих баррикад. Только не Ирмуна! Судорожным движением он рванул ворот рубашки. Между пальцев скользнула цепочка… порвалась… обвилась вокруг руки…
        - …нет в нём никакой магии, - послышался знакомый голос, - Это просто талисман. Символ. Его ещё мой отец носил. И мой дед носил. И прадед… лучшей подмоги нет. Возьми, пусть будет.
        Меч вдруг стал невесомым. Руки налились силой. Сердце погнало по венам кровь ровными глубокими толчками.
        Зачарованная змея в ореоле голубого пламени уже ринулась с шипением между разбитыми створками окна, когда хрустальное лезвие с яростным гулом обрушилось ей на голову. Архот исступленно захохотал. На месте отсечённой змеиной головы выросли три. Но Рене было уже не остановить. Двуручник взлетал и опускался с такой скоростью, что на мече Архота повисла целая борода из змеиных голов. Колдун яростно сопротивлялся. Но с каждым взмахом хрустального лезвия их становилось больше… больше… больше…
        И Архот понял, что проиграл. Оружие целиком скрылось под кожистыми телами. В его руке шевелился целый змеиный рой. Ядовитый ком, который становился тяжелее… тяжелее… тяжелее с каждым ударом Рене. Колдун выронил клинок и упал на колени. Почувствовав свободу, гадины с шипением расползлись в стороны, стремясь укрыться в щелях и норах. Лезвие окуталось туманом и исчезло.
        Ар-Рихат, благородное оружие, выкованное когда-то кузнецом из скрытой долины для добра и обращённое колдуном ко злу, перестал существовать.
        Словно почувствовав поражение своего главаря, орды разбойников кинулись врассыпную.
        - Убей, - закричал Архот, - Что ты ждёшь? Прикончи меня!
        - Нет! - качнул головой Рене, - Ты уже мёртв. Может, когда-нибудь ты станешь человеком. Но Архотом ты не будешь уже никогда. Твоим именем будут называть детей. Но не потому, что помнят. Потому что забудут! О тебе не будут слагать песни. Даже глупые маленькие девочки не будут пугать тобой друг дружку. Ты - никто! Всего лишь нищий! Уходи в никуда! Иди и живи, если сможешь!
        Поверженный колдун медленно поднялся, грозно сверкнул глазами, втянул голову в плечи и, пошатываясь, медленно побрёл прочь.
        - Рене! - девушка бежала к нему, размахивая руками.
        Юноша оглянулся и подхватил рукой цепочку, внезапно соскользнувшую с запястья.
        - Ирмуна! - Рене вдруг понял, что смертельно устал, - Жива… пойдём, у нас ещё есть дело.
        С трудом перебравшись через завал, они подошли к Дику Мартону. Дик был плох. Его маленькие чёрные глаза с тоской смотрели в темнеющее небо.
        Юноша опустился на колени.
        - Рене… - пролепетал Мартон, - Холодно. Дождь… Мы победили?
        - Да, Дик! Да! Мы победили.
        - Хорошо… стать человеком… я всю жизнь… как ты… мечтал.
        - Ты стал им, Дик, - ответил Рене.
        - Нет… Не знаю…
        - Ты стал им, Дик, - повторила Ирмуна, едва сдерживая рыдания.
        - Ты… плачешь?
        - Нет, Дик! Я не плачу.
        - Хорошо… плачь, пожалуйста. Эта гадина… ужалила меня… в ногу. Плачь… Пожалуйста, плачь. Человек… прожил зря, если его смерть… не оплачет… ни одна женщина…
        - Хорошо, Дик! Я буду плакать…
        - У меня… никогда… один… - Дик вдруг забеспокоился, подался, было, вперёд и снова упал навзничь. Затем помолчал, глядя вверх, и произнёс неожиданно чётко, - Всю жизнь… один… всю жизнь… зря… Никого… нет… кроме вас…
        Ирмуна разревелась в голос…
        Книга последняя


        Эпилог
        Отшумели праздники. Город оправился от ран и оплакал погибших. Пожарища расчистили. Поле брани покрылось тоненькими зелёными травинками. Под ними теснились невзрачные опушённые листочки. Кошачьи лапки. Но этим летом они ещё не расцветут.

        Середина лета выдалась сухой и жаркой. Даже ягоды малины засыхали на кустах, так и не успев, как следует, налиться соком. Взрослые изнывали от удушья. Зато дети чувствовали себя привольно. Речка буквально кипела от визга, криков, брызг и шлепков загорелых тел.
        Рене стоял на берегу и с завистью смотрел на беззаботное детское веселье. Он злился. С какой радостью он хотел плюхнуться сейчас в воду. Прямо в кучу этих копошащихся малышей. Как они, голышом. Но что-то удерживало его. Странное ощущение чего-то нового. Чего-то хорошего и страшного одновременно.
        - Ап! - Ирмуна подкралась сзади и закрыла ему глаза ладошками, - Угадай, кто это?
        “Чего гадать-то! Я ж тебя… за сто шагов… не знаю как. По дыханию, по молчанию, по колыханию соломенных волос. Как она выросла! Тонкая, гибкая, как ласка. Тело быстрое, сильное… и красивое. Ах, какое красивое! Чуть прихрамывает, когда бежит. Но тут уж ничего не поделаешь. Приключения не всегда кончаются благополучно, - Рене вдруг понял, что стал плохо соображать. Особенно, когда Ирмуна вот так вот подпрыгивает сзади и вот так вот к нему прикасается… руками… ногами… грудью. Особенно, когда грудью. Едва-едва, - Всё тело покрывается мурашками. Дышит в шею… интересно, а она понимает, что делает?
        Не голова, а просто осиный рой какой-то. Всё гудит, и мысли в разные стороны… попробуй, собери!” - почему-то Рене показалось, что она понимает… прекрасно понимает.
        - Сайка!
        Он знает, что она не терпит этого прозвища. Нет, он не хотел её позлить. Просто голова опять не знает, что творит. Рене развернулся и виновато развёл руками.
        - Не угадал, - девушка призывно зажала его лицо в своих ладонях.
        “Да она же нарочно!!! Не-ет! Какой мягкий голос… как горят глаза… и платье… тьфу, что за платье, совсем прозрачное… проклятая жара… нет-нет, пусть лучше жара…
        О-о! Надо что-то с этим делать!”
        - Хочешь ягодку? - откуда она вытащила эту полузасушеную малинину? - На!
        Размахнувшись, Ирмуна впечатала ему эту ягоду большим пальцем в лоб. “И зачем только рот открыл? - Сок брызнул во все стороны, попал в глаз. Защипало. Пока оттирал пятно, она уже убежала, - Вон, стоит, смеётся. Даром, что двух пальцев на ноге нет. Попробуй, догони. А вся шантрапа мелкая из воды повылазила и пялится. Глумятся. Обидно…”
        Рене вздохнул и поправил тряпки на спине. Сколько раз он хотел снять меч? И каждый раз его что-то останавливало. Наверное, слова учителя. Ну, и осознание ответственности, конечно. Принёс меч - унеси обратно! А куда нести?
        Юноша вспомнил вдруг слова женщины, которая сказала, что меч никуда не денется. Что строить им несподручно. Какие люди. Удивительно добрые люди.
        Нет! Денется! Рене встречал и других людей! Людей, которые с радостью примут оружие. Тем более, такое оружие. И обратят его на ближнего. На учителя. На эту женщину.
        Удивительно, она ведь усыновила их. Точнее, усыновила только его. Ирмуну - удочерила. Давно. И девушка давно зовёт её мамой. Легко и просто. А Рене не может. Никак. Она ведь ждёт, надеется. Каждый раз, когда Рене обращается к ней, ловит каждое слово. А он, среди множества каждых, всё не решается произнести то, единственное.
        Мама…
        Окинув взглядом смеющуюся малышню, Рене медленно, ни на кого не глядя, побрёл вдоль пляжа, - “Надо что-то делать. Надо решиться. Она сзади. Близко. Сегодня или никогда! Совсем близко…”
        - Рене… Рене! - юноша вдруг почувствовал боль в её голосе, - Ну что ты… не надо… остановись… прости… ну, я больше не буду!
        Рене остановился. Конечно, он её простил. Он её простил сразу же, уже там. Он знает, что она хотела пошутить, что у неё не получилось… почему-то. Она сделала глупость. Это какая-то странная детская выходка. Может, это просто для того, чтобы спрятать что-то… взрослое, сокровенное. Он понял её. Но сегодня он хотел сказать ей что-то совершенно другое… важное. Гораздо важнее всех этих мелких неприятностей. Поэтому он промолчал.
        - Ой, у тебя на лбу ещё капелька сока. Дай, я сотру, - девушка поднялась на цыпочки и лизнула его между глаз, - Легче?
        “Да, конечно легче, ещё, пожалуйста… ещё!”
        - Скажи, почему ты это сделала?
        И в глазах Ирмуны снова промелькнула боль. О, какая боль. Девушка отвернулась. Рене не выдержал.
        - Прости, может, я глупо выгляжу, может, несу всякую чушь, но… я люблю тебя…
        - Правда?
        Рене вздохнул и достал разорванную цепочку с красным камнем. Ярким, как капелька свежей крови.
        - Вот… - тихо произнёс он, - Этот амулет даёт силу только влюблённому человеку… А ты?
        - Давно…
        - Правда?
        - Ау, Рене, - девушка с укором посмотрела на него, - Неугасимое Пламя не может жить без любви. Пора бы уже догадаться! Оно во мне… навсегда.
        - Сайка, я дурак…
        - Я знаю.
        P.S
        Очень хотелось держаться за руки. Идти. Далеко-далеко. Собирать цветы. Говорить. Мечтать. Любить.
        - Рене, а помнишь, ты посвятил мне стихи?
        - Да.
        - А я, глупая, больше всего тогда боялась, что наше приключение кончится.
        - Оно не кончится, Сайка. Я напишу ещё стихи. Ещё много-много стихов… Я буду писать их всегда!
        - Да, всё только начинается. Знаешь, я раньше очень обижалась, когда ты звал меня Сайкой, а теперь - нет. Мне даже это нравится. Как будто у нас есть какая-то тайна. Ведь это тоже моё имя. Специальное имя. Только для нас двоих.
        - Знаешь, я чувствую себя таким сильным. Самым сильным человеком на Земле…
        - Наверно, это из-за амулета, - улыбнулась девушка, - А я… - Сайка раскинула руки, - Я чувствую себя самой счастливой, самой красивой, самой любимой.
        - A-а! Это всё из-за камня. Вон, как пылает, - рассмеялся юноша.
        - Нет, - погрустнела Сайка, - Просто он помнит прошлое. Он чувствует то, что здесь когда-то произошло.
        - А что здесь произошло?
        - Рене, очнись, ты что, не узнаёшь?
        Юноша огляделся и увидел холмик. Модель парусника покосилась. Нитки порвались, паруса провисли и потемнели.
        - Жаль, Ким не дожил до этого дня, - опечалился Рене, - Он так и не стал взрослым. Не понял, как это прекрасно.
        - Да, - девушка положила цветы на могилу, - Мне иногда кажется, что он просто не захотел… Начинается взрослая жизнь, приходят взрослые мечты. А детские грёзы тускнеют и рвутся, как эти бумажные паруса.
        - А вон калитка, - закричал Рене, - Смотри, она одна уцелела. Домик Ири-Тао сгорел. А здесь стояла моя кузница…
        Сайка отворила створку и пропустила Рене. Затем вошла следом.
        Притихли. Стояли обнявшись. Долго-долго.
        - Помнишь, - встрепенулся Рене, - Ты как-то сказала, что магия должна уйти из мира людей.
        - Да, Рене, - кивнула девушка, - Человек может и должен всего добиться сам…
        - “…A магия в этом мире только лодырям да тунеядцам нужна. Они до неё большие охотники. Рано или поздно, - всё к рукам приберут”.
        - Откуда в больной голове такая здравая мысль? - притворно удивилась Сайка.
        - Так когда-то сказал один старый слепой человек, - серьёзно ответил Рене, - Король, маг, воин. Мой учитель.
        - Он - Великий Человек!
        Юноша повёл плечами, снял со спины холстину и аккуратно положил на землю. Развязав тесёмки, Рене осторожно достал хрустальный меч и латные рукавицы. Вынул меч из ножен. Чуть-чуть. До середины лезвия. Девушка вопросительно взглянула на него.
        - Больше нельзя, - ответил на взгляд юноша, - Если меч достать из ножен, он должен обагриться кровью. А если этот меч потребует крови, то…
        - Да, Рене, - тихо ответила Сайка, - Я понимаю. Прощайся.
        Рене осторожно опустился на колено и коснулся губами хрусталя.
        - Прости, друг. Ты слишком категоричен для этого безрассудного мира. Жадные люди могут воспользоваться твоей силой. Приходи через тысячу лет. Мир будет лучше…
        Юноша дослал меч в ножны и бережно положил его на землю. За калитку. Поверх сложил рукавицы. Поднялся. На глаза почему-то навернулись слёзы.
        Сайка медленно сняла Венец с головы. Прижала к щеке. Коснулась губами камня.
        - Прости, мечта. Ты слишком прекрасна для этого жестокого мира. Подлые люди могут воспользоваться твоей чистотой. Приходи через тысячу лет. Мир будет лучше…
        Глубоко вздохнув, девушка перехватила Венец и без усилия разогнула его. Едва слышно хрустнул драгоценный камень в золотой оправе. Сайка затворила калитку и оплела штакетник золотыми листочками. Когда она подняла взгляд, на глазах её были слёзы.
        Золото стало бледнеть. Калитка подёрнулась дымкой, хрустальный меч и парусник на могиле Кима начали растворяться в воздухе. Где-то далеко отсюда поднял к небу удивлённые глаза человек. Колдовство, когда-то сделавшее его слепым, отступало…
        Стражи. Великие маги прошлого, когда-то хранившие Аролу, далеко-далеко, на самых подступах, уходили в песни. В легенду превращался светлый образ Ири-Тао. Взрослым не нужны колдуны и волшебники. Они сами могут всё. Что им маги? Пасынки богов!
        Возмужавшему человеку не нужны детские грёзы! У взрослых людей - взрослые мечты!
        А если мечта уходит, то остаётся Надежда. Надежда никогда, никогда не покинет этот мир. Последняя Надежда. На то, что магия в этом мире всё-таки останется…
        Винно-красный камень начал таять. Медленно, тяжело, словно слёзы, крупные капли падали на землю. Ворота Времени затворялись навсегда. Магия уходила из мира людей. Целиком, без остатка.
        Повинуясь неосознанному порыву, Сайка наклонилась и прикоснулась к камню. Последний раз… пока не кончилась минута… чтобы расстаться… уже навечно.
        Они остались вдвоём. Только юноша. Почти мальчик. И девушка.
        Почти девочка. Стояли посреди голой равнины. Пустой и ровной, как стол. И плакали.
        Кто их разберёт, влюблённых? Они все такие. То смеются некстати, то плачут невпопад…
        А то идут долго-долго… и молчат…
        - Сайка?
        - Мм-м?
        - А дураков целуют?
        - Угум-м!
        Они возвращались, и люди удивлённо смотрели им вслед. Что-то в них было, в этих молодых взрослых людях. Что-то неуловимое, доброе, прекрасное. Что же в этих двоих особенного? Древняя магия?
        В этом мужественном юноше. Может, это просто любовь, которую он держит в правой руке? Или тот таинственный амулет, который помогает всем мужчинам стать самыми сильными? Вон он, видите, в левой…
        И в этой красивой хрупкой девушке. Она прелестна. Может, это просто любовь, которую она держит в левой руке? Или это из-за тех волшебных красных капель, что она зажала в правой? Говорят, они могут сделать неотразимой любую женщину.
        Вот только где их взять?
        Не знаете?
        Александр Мадисон.
        Санкт-Петербург
        2003 - 2006
        Приложения


        О жителях Аролы
        Язык жителей Аролы - аролишей немногосложен, но очень мелодичен. Это - язык ощущений. Основной частью речи в нём является не существительное, как в большинстве языков мира, а качественное прилагательное. Если аролиш испытывает какое-то ощущение, он обозначает его каким-либо прилагательным, чаще односложным. Позднее, присоединяя к слову различные суффиксы, он получает производные существительные.
        По своей структуре он далёк от всех известных нам языков. По количеству приставок и суффиксов он намного опережает русский, а по количеству падежей, - восемьдесят четыре, - оставляет далеко позади все языки финно-угорской группы. Иногда, просто “навесив” на слово несколько приставок и поставив его в нужном падеже, аролиш может не только высказать понятие, но и уточнить место и время суток, погоду, сезон года, а также своё и чужое отношение к предмету. Точнее, отношение к предмету у аролишей всегда будет на первом месте.
        Пример подобного подхода к словообразованию можно найти даже в нашем кратком словаре. Если взять слог “му”, которым аролиши обозначают чувство растерянности, которое возникает при потере чего-либо важного, отдалении одного человека от другого, то можно понять, что слова “мунна” - надежда и “мутта” - липнуть, для аролиша - не просто близкие по звучанию. Также показательным в этом отношении является женское имя “Хирна” и мужское “Адан”.
        Кроме того, язык аролишей трёхтональный. Одно и то же сочетание звуков, произнесённое на разной высоте, может означать совершенно разные понятия и как обрадовать, так и оскорбить Вашего собеседника. Такое семантическое и фонетическое богатство языка позволяет аролишам составлять целые фразы, а иногда и маленькие рассказы, состоящие всего из одного очень длинного слова. Подобное искусство весьма ценится в среде литературной элиты аролишей.
        Всё это делает речь аролишей чрезвычайно красивой, но сильно загромождает алфавит. Простые буквы не в силах передать все краски языка, поэтому аролиши пользуются рунами, обозначающими слоги - чувства. Руны аролишей довольно сложны, и обычно записываются на специальной линейке, напоминающей нотный стан. Применение нотных принципов записи языка логично и оправдано, если вспомнить о его богатой фонетике.
        Изучение языка следует начать с запоминания тех слогов, которыми аролиши обозначают ощущения. Таких ощущений насчитывается более тысячи. В дальнейшем, используя основные правила языка, можете смело приступать к словообразованию. Не следует бояться, что вы создадите несуществующее слово. Аролиши всегда Вас поймут, если Вы правильно передадите свои чувства.
        Изучение правописания - сущий кошмар для маленьких детей. Да и для взрослых тоже. Поэтому литературное творчество не в чести у простого народа, это - удел избранных. Писем аролиши не пишут. Почты у них нет вовсе.
        Издание книг для аролишей и по сей день событие редкое, можно сказать эпохальное. Отчасти - из-за сложности языка, отчасти потому, что читателей не так много. Современные аролиши пользуются русским языком, понятным большинству племён и народностей, живущих рядом с Аролой. Книги же, написанные на исконном языке этой страны, непонятны соседям. Они вызывают у них трепет и считаются магическими.
        Арола - земля легенд, земля преданий. Всё, что нужно аролишам, они запоминают в стихах и песнях. Устное творчество вообще очень развито в Ароле. Такого количества сказок и баллад нет больше ни у одного народа мира. Да и может ли быть иначе, если основой всего этот народ считает чувства. Говорят, что если Аролиш признается в любви, устоять не сможет ни одна женщина.
        Современные аролиши лишены магии, но их соседи верят, что когда-то они были могущественными волшебниками, обладали тайными знаниями, позволявшими им завоёвывать и подчинять себе целые страны. Оттого-то для большинства народностей тех мест понятия аролиш и маг - синонимы. А женщина из Аролы и ведьма - вообще однокоренные.
        Соседи аролишей не то, что боятся, - опасаются. И относятся к ним настороженно. Сами аролиши платят им той же монетой, и не намерены делиться сокровенным с каждым встречным. Единственный человек, которому удалось прожить среди них долгое время, был петербургский этнограф Фёдор Чичиков. Его гоголевская фамилия вызывала у аролишей чувство благоговения, почти мистического почитания. Может, именно благодаря ей, ему удалось прожить в Ароле более десяти лет и собрать уникальный научный материал.
        Вернувшись в Санкт-Петербург, Фёдор Чичиков подготовил к публикации словарь и книгу легенд Аролы, а также опубликовал ряд препринтов и статей в специальных изданиях. Его сподвижники, которым он читал избранные главы из рукописи, рассказывали об удивительной легенде, о Пути, который лежит на дне озера Грёз. Аролиши верят, что, вступив на этот Путь, можно попасть в детство мира и вернуть магию людям. Легенда якобы предупреждает об опасности появления мощных магических артефактов в современном обществе.
        Происхождение легенды не выяснено. Как обычно бывает в таких случаях, вокруг неё возникло немало полемик, гипотез и откровенных спекуляций. Некоторые из них не затихают до сих пор.
        К сожалению, все материалы Чичикова таинственным образом исчезли из его квартиры вместе с хозяином. Всё, что удалось найти - краткий словарик, взятый из одной его научно-популярной статьи…
        Этнографическая экспедиция, организованная Академией наук, несмотря на заинтересованность научных кругов, поддержку коммерческих структур и помощь местного населения, ни Аролы, ни аролишей не нашла. Не был найден и главный объект поиска - озеро Грёз. Из отчёта начальника экспедиции, академика Бориса Борисовича Нечипко явствует, что аролишей следует считать ассимилировавшимися с соседними племенами, а их культурное наследие - утраченным навсегда…
        МНС РАН Т. Потев.
        Краткий словарь
        Адан - хорёк. Слово, образованное от “дан”. Такое “несуффиксное” словообразование нечасто характерно для аролишей. В данном случае “а” - преприставка, или словообразующая приставка, часть слова, не имеющая аналогов в других языках.
        Ар - огонь, пламя. Раньше использовался в смысле “пламенный дух”, “добрый огонь” но в настоящее время в этом качестве практически не употребляется. Означает также движение по вертикали вверх.
        Дан - хитрость, вороватость.
        Ивери - начало. Отсюда “Иверт” - изначальный.
        Ири - последний. Здесь преприставка “и” не является словообразующей и употребляется как отрицание (См. “Рия”).
        Лa - беременность. Точнее, все ощущения, которые с ней связаны.
        Лайвери - зачатие. Удивительно, но в языке Аролы для обозначения этого понятия существует два слова. “Лайвери” - для женщин и “Реливери” - для мужчин. Хотя, с точки зрения аролишей, всё логично: разные ощущения - разные понятия.
        Мунна - надежда, надеяться, хвататься за соломинку.
        Мутта - липкий, прилипать.
        Ном - монета. Откуда ясно, что “Номут” можно перевести, как “липкая монета”. Более точный перевод - “прилипающий к деньгам”, “дающий себя с деньгами”. Человек, не знакомый с Аролой, удивится, что это прозвище не пристало к Архоту. Однако аролиши, руководствуясь чувствами, проникают в самую суть вещей. Прозвище дали именно торговцу.
        Олла - свет, светлый. Иногда употребляется как “звезда”. Отсюда “Арола” - “Светлое рождающее пламя” или “Яркая звезда, дающая жизнь”. Как уже указывалось, язык Аролы - язык ощущений. Поэтому точный перевод невозможен. Говоря о своей родине, аролиши, скорее, представляют себе не понятие, а те ощущения, которые оно передаёт.
        Op - чувство расстояния, преграды. Также: дальний, далёкий.
        Рели - чувство творения. Отсюда “Релин” - творец, созидатель. Имеется в виду не Бог, а человек, творческая личность. Аролиши очень ценили людей, способных создавать прекрасные творения. Поэтому “Релин” часто использовали в качестве уважительного обращения к собеседнику. То же самое, что “господин”. Такое обращение нужно было заслужить. Давалось пожизненно.
        Релина - весна.
        Реливери - то же, что и “Лайвери”.
        Рия - маленький, новорожденный ребёнок. Употребляется также в смысле “первый”.
        Ру - чувство привязанности, ощущение общности.
        Рум - пуповина.
        Тао - стражник, охранник. Раньше употреблялся в смысле “охранник вообще”, но с появлением устойчивого лексического понятия “Страж” - “могущественный маг, охраняющий Ворота Времени” стал обозначать именно это. В последнее время употребляется в смысле “монах”, “отшельник”.
        Таори - послушник.
        Таофоэ - король. Простой лингвистический анализ показывает, что аролиши воспринимают короля не как командира, а как защитника.
        Фо - Этим ёмким словом аролиши обозначают всю гамму чувств, возникающую у человека, когда он поднимается на порог родного дома после долгой разлуки. Также - отцовская ласка.
        Фоа - От древнеарольского “Фоар” - “отцовство”. Отцовские чувства вообще очень сильны у аролишей. Аналогичное слово “Арла” - “материнство” употребляется гораздо реже. Это не значит, что в Ароле существует дискриминация женщин. Арольской женщине даже не приходит в голову требовать равные с мужчиной права. Если вы обратите внимание на наличие материнского начала в таком слове, как “олла”, то поймёте, почему никаких других прав, кроме права быть женщиной, ей не нужно.
        Фоала - семья, клан.
        Фоалари - молодожёны, свадьба.
        Фого - родной город, посёлок. Некоторые исследователи утверждают, что древнеримское “форум” произошло от арольского “Пуп города”. Версия представляется маловероятной. Аролиши - древняя раса, однако никаких сведений об их контактах с этрусками или античной Троей не обнаружено. В древнем Риме было просто неоткуда появиться аролишскому понятию. Скорее всего, это просто совпадение.
        Форум - форум. Позднее - ратуша, городской центр управления.
        Хир - суровый, строгий.
        Хирна - зима.
        Хот - дух, человеческое начало, гордость. Ранее употреблялся в смысле дух вообще. В последнее время используется для обозначения духа, посвятившего себя злу, чёрной души. Также означает “гордыню”, “спесь”. Отсюда “Архот”, что можно перевести, как “чёрное пламя” или “выжигающий человеческое начало”.
        Хут - желание.
        Чи - вода, река, поток. Означает также горизонтальное движение.
        Чиару - гармония, равновесие. Необходимо заметить, что в древне-арольском слово “гармония” предметно-чувственного рода, который, с некоторыми оговорками, соответствует в русском языке мужскому. В настоящее время почти вышло из употребления.

* * *
        «СЛУЖЕБНАЯ»
        ВАШ ЗАПРОС 15 ТИРЕ 2
        ДАННЫМ ОК РАН СООБЩАЕМ ЗПТ Т ПОНЧЕВ СОТРУДНИКОВ РАН НЕ ЧИСЛИТСЯ ТЧК
        СООТВЕТСТВИЕ ДАННЫХ СТАТЬИ ОТЧЕТУ НЕЧИПКО ББ НОМЕР 6 ГРИФ ДСП ПОДТВЕРЖДАЮ ТЧК
        ОСВЕДОМЛЕННОСТЬЮ АВТОРА УДИВЛЕН ТЧК КНИГЕ ЧИЧИКОВА ИНФОРМАЦИИ НЕ ИМЕЮ ТЧК
        ОРГАНИЗАЦИЮ ПОВТОРНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ ИССЛЕДОВАНИЯ АРОЛЫ ЦЕЛЬЮ ПОИСКА ОЗЕРА ГРЕЗ СЧИТАЮ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНОЙ ТЧК
        КФН СНС РАН ДОЦЕНТ СВ ГРИГОРЬЕВ
        notes
        Примечания

        1
        Царица ночи, Ночная фиалка, Любка двулистная. Экстракт корня Любки
        - сильнейший гормональный стимулятор. Он поднимет умирающего (реально поднимет!), прибавит сил в дальней дороге, излечит от крайней степени дистрофии. В старину трава широко применялась “для побуждения холодных особ к брачному союзу “. Настолько широко, что загремела в Красную книгу. Именно за это свойство получила легендарное прозвание поеб#нь-трава. Передозировка приводит к смерти от паралича дыхания.
        2
        Рецепт настоящий. Заклинания можно не произносить.
        3
        Так, голыми руками, можно взять любую пчелу. Но только делать это лучше в начале лета, когда много цветущих растений и пчёлы не злые. Главное, пчелу не придавить. Придавленная пчела, даже если это для неё не смертельно и даже если она вас не ужалит, выпускает инстинктивно капельку яда. Запах яда служит сигналом для всех пчёл.
        4
        Повторять не советую. Только человек, который всю жизнь имеет дело со змеями, может понять, что у них на уме.
        5
        Цвайхандер, спадон - широкий двуручный меч длиной до 2 метров. Из этого до 80 сантиметров - ручка. Выполнялся с двумя гардами. Позже на гарде, расположенной ближе к пятке меча, стали делать поперечные кольца для перехвата. Применялся против копий и для атаки на хорошо защищённую пехоту. Носился на плече или на спине. Длинный цвайхандер носился без ножен. Существовали модификации цвайхандера с “пламенным”, волнообразным лезвием. Волна на лезвии превращала рубящий удар в режущий. Такой меч назывался огненным - фламбержем. Фламберж считался оружием подлым. Пехотинца, идущего в бой с ним, в плен не брали.