Библиотека / Сказки И Мифы / Костинский Александр : " Невидимое Дерево " - читать онлайн

Сохранить .
Невидимое дерево Александр Михайлович Костинский
        Герои сказок Александра Костинского — добры, великодушны и человечны. Они всегда готовы прийти на помощь слабому, выходят с честью из самых сложных положений.
        В сборник вошли сказочные повести «День Первого Снега», «Невидимое дерево» и «Дядюшка Свирид, Барбарисские острова и белый чайник».

        Александр Михайлович Костинский
        Невидимое дерево
        


        День Первого Снега




        Глава первая. Снег над городом


        Не знаю как вы, а Кузьма Кузьмич в воскресные дни лежал в постели чуть дольше обычного. Эту привычку, как и многие другие, Кузьма Кузьмич сохранил с детства. Нет-нет, вы не подумайте, ни в детстве, ни тем более сейчас Кузьма Кузьмич лентяем и лежебокой не был. Просто иногда он любил проснуться и полежать минуту, другую с закрытыми глазами. Именно в эти минуты Кузьме Кузьмичу чаще всего приходили в голову неожиданные новые идеи. А новые идеи Кузьма Кузьмич любил чрезвычайно, даже больше, чем старые воспоминания.
        Но это воскресное утро Кузьме Кузьмичу ни идей, ни воспоминаний не подарило. В это утро Кузьма Кузьмич проснулся сразу, словно кто-то толкнул его в бок. Проснулся и побежал к окну, потому что там, за окном, произошло чудо:
        НАД ГОРОДОМ КРУЖИЛСЯ СНЕГ! ПЕРВЫЙ СНЕГ В ЭТОМ ГОДУ!
        Большие белые снежинки вертелись в медленном хороводе, опускались на крыши домов, ветви деревьев. Всё вокруг сверкало и серебрилось. Его город, его родной город Туткактамск был покрыт белоснежным пуховым одеялом.
        —Поздравляю вас с приходом зимы, — сам себе пожал руку Кузьма Кузьмич. Он очень любил День Первого Снега, радовался этому дню, как ребёнок, поэтому уже через полчаса он бродил аллеями парка, любовался заснеженными кустами и деревьями.
        Всё и все радовались приходу зимы. Особенно громко проявляли свой восторг мальчишки и девчонки. И те, и другие пытались лепить снеговиков, бросались снежками, а мальчишки постарше, конечно же, начали возводить крепости. К счастью, было морозно, снег всё падал и падал. Снеговики и снежные крепости получались на славу. Всюду слышались шум, крик, смех.
        Одним словом
        ПЕРВЫЙ СНЕГ!
        Наконец, вволю надышавшись морозным воздухом и налюбовавшись приходом зимы, Кузьма Кузьмич отправился в магазины за подарками.
        Для нашего героя первый снег всегда был связан с Новым годом. А Новый год — это, что ни говори, Новый год!
        Кузьма Кузьмич зашёл в канцтовары и купил подарки сотрудникам: пять блокнотов и десять фломастеров (пять синих и пять зелёных). Сотрудников у него было немного, так как учреждение, в котором он работал, было небольшим. Он трудился в НИИСКАФАНДРПР — Научно-Исследовательском Институте Сказок, Фантанстик и Других Приключений.
        Хотя институт и был небольшим, но его сотрудники принимали участие во всех международных конференциях, симпозиумах и съездах, которые регулярно проводились Всемирной ассоциацией любителей сказок и приключений. Почётным председателем этой ассоциации был наш герой — уже известный нам Кузьма Кузьмич.
        Кроме того Кузьма Кузьмич и его коллеги выпускали журнал «По щучьему велению» и газету «Три поросёнка».
        А последний выпущенный сотрудниками НИИСКАФАНДРПР сборник упражнений «Сказка и фантазия в международных отношениях» стал настольной книгой президентов и премьер-министров 162 стран. За вклад в развитие сказочных наук Кузьма Кузьмич был избран почётным доктором тридцати девяти академий и профессором сорока трёх университетов. Но при этом наш профессор, как и положено воспитанному человеку, оставался скромным и даже немного стеснительным. Во всяком случае он никогда не хвастал своими званиями и знаниями.
        Вот каким человеком был наш герой.
        В книжном магазине Кузьме Кузьмичу невероятно повезло. Кузьма Кузьмич купил две прекрасные книги. Первая книга называлась «Якутские народные сказки» и вторая тоже «Якутские народные сказки».
        Это были две одинаковые книги. Одну Кузьма Кузьмич собирался подарить внучке, а вторую оставить себе.
        Нашего профессора последнее время очень интересовали сказки народов Севера. Кузьма Кузьмич предполагал, что в этих сказках должно быть много таинственного и даже ему, директору НИИСКАФАНДРПР, неизвестного. А таинственное и неизвестное всегда чрезвычайно интересовало Кузьму Кузьмича.
        Сделав все покупки, Кузьма Кузьмич решил, что пора возвращаться домой. Он сел на трамвай и через полчаса был возле своего дома.
        Глава вторая. Знакомство с соседом
        Дом, в котором жил профессор, — новый, шестнадцатиэтажный. Кузьма Кузьмич был новосёл.
        «Хорошо быть новосёлом. Очень хорошо! Ещё хорошо купить внучке хорошую книгу, а коллегам — блокноты и фломастеры. И вообще хорошо, когда хорошо», — решил Кузьма Кузьмич и вошёл в парадное.
        Здесь возле лифта стоял человек в чёрном. На кончике длинного носа у него сидели круглые очки. Одет он был в чёрные ботинки, чёрное пальто и очень чёрную шляпу. Вот только пуговицы на пальто у него были не чёрные. Пуговицы были ярко-красного цвета и выпуклые, как помидоры. Вид у человека был чрезвычайно рассерженный, недовольный, угрюмый и… странный.
        —С первым снегом вас, с праздником, с приходом зимы! — поздоровался Кузьма Кузьмич. — Вы, очевидно, мой сосед?
        —Мг, — кивнул угрюмый сосед.
        —Вы на каком этаже живёте? Я на четырнадцатом, — сообщил профессор.
        —Ну и что, что на четырнадцатом, — наконец заговорил сосед. — А я на пятнадцатом.
        «Чудной он какой-то», — додумал Кузьма Кузьмич.
        Лифт почему-то долго не спускался. Кузьма Кузьмич напевал под нос мелодию из фильма «Приключения Электроника». Очень ему эта мелодия нравилась.
        —Парам. Пам-пам! Пам! Пара! — пел профессор.
        —Поёте? — неожиданно обратился к нему сосед.
        —Пою, — ответил Кузьма Кузьмич, продолжая напевать. — Парам! Пам! Пам!
        —Зря, — мрачно произнёс угрюмый сосед, — сначала поёте, а потом плакать будете. Так всегда. Поэтому лучше вовсе не петь. И вообще несерьёзно это — петь песни. Делом надо заниматься.
        —Что вы, — не согласился Кузьма Кузьмич, — я с вами не согласен. Что может быть лучше хорошей песни? И для дела она первая помощница. А пою я знаете почему? По секрету скажу вам. Я сегодня совершил отличную прогулку и купил великолепную книгу.
        —«Энциклопедию гаек и подшипников»? — оживился сосед. — Очень полезная книга, у меня она тоже есть.
        —Нет, другую, но тоже хорошую книгу. «Якутские народные сказки».
        —Ничего в вашей книге хорошего и полезного нет, — пробурчал угрюмый. — От всех этих сказок никакой пользы, а наоборот, только вред. Они людям мозги засоряют.
        В это время лифт наконец-то спустился. Кузьма Кузьмич и его сердитый сосед вошли в кабину. Спутник Кузьмы Кузьмича нажал на кнопку с цифрой «14», и лифт медленно поехал вверх.
        —Спасибо, — поблагодарил Кузьма Кузьмич.
        Угрюмый не ответил. Это Кузьму Кузьмича обидело, и он решил не продолжать беседу. Но потом не выдержал. Уж очень его задело обидное замечание по поводу сказок и восхищение «Энциклопедией гаек и подшипников».
        —Позвольте, но эта ваша книга специальная, служебная, техническая литература. Она нужна только специалистам, и просто так её читать не интересно: она не художественная.
        —Не интересно — и не читайте, — огрызнулся сосед. — Надо же — «не художественная»… А что в ваших художественных книгах хорошего? Какая от них польза? — спросил он и тут же сам ответил: — Ни-ка-кой! Они, ваши художественные книги, даже не смешные. Единственная смешная книга, которую я знаю, это — телефонная. Представляете, вчера вычитал фамилию — Принцесскин. Ну и фамилия! Умора! Принцесскин, — повторил он ещё раз. И вдруг захохотал. Смех у него был, будто бы по стеклу провели кирпичом. Резкий и пронзительный.
        Кузьма Кузьмич от неожиданности вздрогнул, отшатнулся и… прижался спиной сразу ко всем кнопкам. Лифт подпрыгнул и… остановился…
        —Ну вот. Теперь из-за вас застряли!
        —Извините, — покраснел Кузьма Кузьмич. — Я не хотел. Думаю, это ненадолго. Сейчас вызовем механика.
        Кузьма Кузьмич нажал на кнопку, под которой стояла надпись «вызов». В кабине наступило молчание.
        Кузьма Кузьмич украдкой разглядывал своего соседа. «Странный человек, — думал Кузьма Кузьмич. — Во-первых, не очень воспитанный и во-вторых — угрюмый. Что-то с ним неладно. Но что? Надо бы ему помочь». И Кузьма Кузьмич решил продолжить беседу. Тем более, для этого у него появилась ещё одна очень веская причина. Кузьме Кузьмичу фамилия Принцесскин нравилась.


        —Простите, но мне кажется, что в фамилии Принцесскин нет ничего смешного. Обычная фамилия. Даже симпатичная.
        —Не смешная, так и не смейтесь. В фамилиях вы ничего не понимаете. Фамилия должна быть громкая и внушительная. Например — Волкодавов. Или моя — Агрегатов, — отрезал соседки отвернулся от Кузьмы Кузьмича. Разговор, мол, окончен.
        В это время снаружи послышался голос механика.
        —Как вы там? Я вас сейчас выпущу.
        —Всё в порядке, — ответил Кузьма Кузьмич. — У нас милая беседа.
        —Для кого милая, а для кого и не очень. Мне вовсе с вами беседовать не хочется. Мне ваши увлечения не нравятся: сказки всякие, песни… Подозреваю, что и фамилия у вас тоже, наверное, какая-то несерьёзная.
        —Но разве в фамилии дело?
        —Не всегда, но всё-таки… Я, например, заметил, что граждане с зычными, серьёзными фамилиями и ведут себя серьёзно, степенно. Я абсолютно уверен, что у человека с фамилией Принцесскин в голове одно — сказки, фантазии и прочая чепуха, от которой народу никакой пользы. Всеми этими сказками сыт не будешь и автомобиль из песен не соорудишь. Техника и механика — вот что людям нужно. Но самое страшное, что эти принцесскины не только сами во всё это верят, но и порядочных, спокойных граждан заражают чепухой и начинаются у граждан всяческие неприятности. Нет, нет, жить надо тихо, спокойно, сытно и…
        —…И скучно, — добавил Кузьма Кузьмич.
        —Вы чего ко мне пр-р-р-ристали? — грозно зарычал Агрегатов и наклонил голову, словно готовился к драке.
        Но тут дверь кабины с шумом отворилась и в лифт заглянул механик.
        —Всё в порядке, можете ехать на свои этажи.
        —Я с этим типом ехать не желаю, — сверкнул на Кузьму Кузьмича стёклами очков Агрегатов и вышел из кабины.
        —Я — не тип! А Принцесскин — это моя фамилия! — крикнул на прощание Кузьма Кузьмич и нажал кнопку четырнадцатого этажа.
        Глава третья. Агрегатов объявляет войну
        Кузьма Кузьмич сидел у телевизора и смотрел передачу «В мире животных», как вдруг раздался телефонный звонок.
        —Алло, — снял трубку Кузьма Кузьмич.
        —Это кто?! — рявкнул в трубке скрипучий голос, который показался Кузьме Кузьмичу знакомым.
        —Это я, — ответил Кузьма Кузьмич. — А кто вы?
        —А вам какое дело?! — снова рявкнул голос.
        —Мне — никакого, — пожал плечами Кузьма Кузьмич и повесил трубку.
        «Вот явно невоспитанный человек, — подумал он, — даже не знает, как нужно говорить по телефону».
        Через минуту телефон снова затрещал.
        —Вы почему повесили трубку?
        —Потому что, прежде чем спрашивать, кто я, вы должны сами представиться. Это элементарные правила поведения, и очень жаль, что вы их не знае…
        —Да, не знаю, — перебил Кузьму Кузьмича голос, — и знать не хочу. Сейчас жизнь и так непростая, сложная, а эти ваши правила поведения её ещё больше запутывают. Никакой от них пользы. Я признаю только одни правила — правила пользования электроприборами, ну, и разве что перехода через улицу. Всё остальное — чушь. Хочу представляться — представляюсь. Не хочу — не буду. Так что не учите меня.
        «А я буду, — подумал Кузьма Кузьмич, — невоспитанных людей всё равно нужно учить», — и повесил трубку.
        Кузьма Кузьмич долго не подходил к звонящему на все лады телефону. Наконец он взял трубку!
        —Ладно, — более спокойно прохрипел голос. — Моё имя Леопольд. Я только что ехал с одним типом в лифте, так он утверждал, что вы — это он.
        Кузьма Кузьмич рассмеялся. Теперь он понял, кто ему звонит.
        —Чего вы там заливаетесь? — удивился находящийся на другом конце провода Леопольд.
        —Я не заливаюсь. А тип вам не солгал. Этот тип — я, Кузьма Кузьмич Принцесскин, и ехали вы со мной, товарищ Леопольд Агрегатов.
        —Значит, так, — голос Агрегатова вдруг стал тихий и шипящий, как у завязанного морским узлом малайского питона. — Значит, так: вы — мой с-с-сосед, ваша фамилия — Принцес-скин, и вы с-с-считаете, что с-с-сказки, фантазии и приключения нужны?
        —Не только нужны, но и необходимы. Я об этом даже книжки пишу, а иногда с лекциями выступаю. Если хотите, могу пригласить.
        —Обойдус-с-сь без ваших лекций и приглашений. С-с-с вами всё яс-с-сно, — продолжал шипеть Агрегатов. — Официально объявляю вам войну. Я не потерплю, чтобы подо мной жил эдакий прес-с-ступный тип. Я буду с-с-с вами боротьс-с-ся.
        —И как же это вы намерены со мной бороться? — удивился Кузьма Кузьмич.
        —Увидите, — злорадно сказал Агрегатов, — вс-с-семи доступными с-средс-с-ствами, — и повесил трубку.
        Нужно сказать, что средств для борьбы с Кузьмой Кузьмичем у Леопольда Агрегатова было предостаточно. Агрегатов был лучший в городе мастер по ремонту холодильников. Квартира его напоминала лабораторию и мастерскую одновременно, столько здесь было разных инструментов и приборов, которые он изобрёл. Зато книг у него было всего три: «Энциклопедия гаек и подшипников», «Полный иллюстрированный сборник болтов и шурупов» и, конечно же, «Телефонная книга».
        Стены квартиры Леопольда были увешаны разными грамотами, которые он получил за изобретённые им морозильные устройства. Одна грамота была даже с экватора от благодарных жителей тропического острова Сутражар, которые благодарили его за поваренный им морозильник. Этот морозильник морозил в любую жару. Причём, чем было жарче, тем он лучше работал. Теперь островитяне, у которых уже с утра жар, могли запасаться продуктами впрок, и продукты не портились.
        Ещё в квартире у Агрегатова стояло штук пять холодильников. Все эти холодильники были изобретены, сконструированы и построены им самим. Одни были для мяса. Другие — для рыбы. Третьи — для молока. Четвёртые — для мороженого. Пятые — для овощей и фруктов.
        Леопольд Агрегатов был мастер высокого класса, своё дело он знал хорошо и слов на ветер не бросал. Если сказал, что будет бороться, значит, от обещания не отступит. Тем более, что для борьбы с Принцесскиным у Леопольда, как он считал, была очень веская причина. Этой «причиной» являлся его младший брат Борька.
        Родители Леопольда и Борьки были геологи, всё время находились то в экспедициях, то в командировках. Поэтому воспитание Борьки полностью лежало на плечах старшего брата. И нужно сказать, что Леопольд к этим обязанностям относился очень серьёзно, потому что больше всех на свете он любил своего младшего брата Борьку. Прежде всего он пытался втолковать несмышлёнышу Борьке, что в сказках всё неправда, поэтому ничему полезному они научить не могут — значит, читать их не следует, мультфильмы тем более вредны — лишь время забирают, от песен — горло болит, во время танца можно поломать ногу и затем всю жизнь хромать. И вообще танцуют лоботрясы и бездельники. Трудолюбивые, умные, практичные дети учат только физику, математику и черчение, чтобы когда-нибудь стать настоящими мастерами по холодильникам.
        Леопольд всячески оберегал Борьку от дурного влияния. И очень внимательно следил за тем, что читает его младший брат. Он не давал ему ни сказок, ни фантастики, даже книги про путешествия и те он у него отнимал.
        Десять раз в день Леопольд повторял Борьке одно и то же: «На Земле уже давно всё открыли, поэтому ничего в этих книгах про путешествия полезного нет. Они только в гражданах нехорошие желания возбуждают: куда-нибудь поехать, увидать что-то новое. А это всё глупости и пустая трата времени. К тому же путешествовать опасно: во время дороги всякое может произойти — крушение, авария или даже диверсия. И, во-вторых, от перемены климата у путешественников часто бывает насморк. У человека серьёзного, у будущего мастера по ремонту холодильников должно быть только одно путешествие — с работы и на работу. А по вечерам, чтобы немного развлечься, нужно читать вслух не сказки, а «Энциклопедию болтов и гаек», а иногда для смеха взять «Телефонную книгу» и искать в ней глупые фамилии».
        «А как же наши родители? Всё время куда-то ездят, где-то путешествуют?» — спрашивал Борька у старшего брата.
        «Я их осуждаю, — серьёзно говорил Леопольд, — хотя это и наши родители, но я считаю, что занимаются они несерьёзным и опасным делом. А всё потому, что их неправильно воспитывали. Если бы возле них был такой человек, как я, они наверняка были бы другими — более серьёзными и спокойными. Мне бы хотелось, чтобы мой брат, воспитанием которого я занимаюсь, был похож на меня, и увлекался конструированием и ремонтом холодильников».
        Но Борька, к огромному сожалению, был похож на родителей.
        Он иногда ни с того, ни с сего, как считал старший брат, начинал петь песни. А иногда, Леопольд это знал точно, пытался смотреть телевизионную передачу «Клуб кинопутешественников»!
        Леопольд решительно пресекал подобные проступки младшего брата. Но, очевидно, где-то сделал промашку, потому что однажды нашёл на столе записку.
        «Дорогой брат, — писал Борька, — не обижайся и не волнуйся. Даже наоборот — гордись. Я сдал все экзамены на пять, и меня зачислили курсантом в училище. Здесь готовят полярников. Так что я, как и ты, буду иметь дело с холодом. Только мой холодильник будет в миллион раз больше всех твоих, вместе взятых. Мой холодильник — Северный полюс, Арктика, которую я буду изучать. Вот так.
        Да, Леопольд, ты меня не ищи. Училище находится далеко. Где — не скажу, потому что ужасно надоело выискивать в телефонной книге «глупые» фамилии, которые мне кажутся не смешными, и слушать, как урчат твои сытые холодильники. А ещё очень хочется путешествовать и петь песни, читать сказки и смотреть мультфильмы.
        Не обижайся и не волнуйся.
        Крепко целую. Твой брат Борька».
        А через пять лет Леопольд получил от брата Борьки ещё одно письмо:
        «Закончил училище на «отлично». Получил распределение на полярную станцию, которая находится чуть правее Северного полюса. Теперь я — метеоролог. Изучаю погоду, климат Земли. Занимаюсь наукой. Так что у меня всё в порядке. Не беспокойся.
        Твой брат Борька».
        С тех пор прошло три года, от Борьки не было ни весточки. Леопольд подозревал, что с Борькой могли случиться самые страшные вещи. Ведь там, на этом Северном полюсе, не только ужасный холод, а ещё и огромные белые медведи.
        От одной мысли, что рядом с Борькой живут такие хищники, Леопольд вздрагивал.
        Агрегатов не сомневался, что с верного, тихого пути сбили его брата такие вот принцесскины. Это они тайком давали Борьке всякую вредную литературу, внушили мысль отказаться от прекрасной, спокойной профессии мастера по ремонту холодильников, а потом надоумили поступить в это жуткое училище, где готовят полярников.
        «Нет! Сам Борька до таких глупостей никогда бы не додумался. Во всём виноваты эти любители сказок и приключений», — был уверен Леопольд Агрегатов и поэтому не жалел, что объявил войну своему соседу.
        «Мой брат будет отомщён», — пообещал себе Леопольд, снимая полки изобретённый им прибор «Размораживатель на расстоянии», или сокращённо «Раз на рас».
        Поставив размораживатель на стол, Агрегатов выдвинул спрятанную сбоку прибора антенну и нажал на красную кнопку. Размораживатель тихо загудел.
        «Всё в порядке», — удовлетворённо потёр руки Агрегатов и повернул чёрную ручку, настраивая размораживатель на нужную волну. Не подозревавший ничего Кузьма Кузьмич в это время сидел кресле и смотрел телевизор. Он был так увлечён, что даже забыл о своём соседе и его угрозе. Показывали фильм о рыбах, обитающих в южных морях.
        Профессор очень любил такие передачи и считал их важными и полезными.
        «Надо же, — думал он, — какая увлекательная кинокартина. Такое ощущение, словно я сам нахожусь в море и плыву рядом с акулами и тунцами».
        И вдруг Кузьма Кузьмич почувствовал, что он в самом деле будто куда-то плывёт. Под креслом, в котором сидел наш профессор сказок, образовалась лужа.
        Какое-то мгновение Кузьма Кузьмич не мог понять, что происходит. Почему в комнате вода? Но через несколько секунд догадался — ручеёк бежит с кухни.
        Кузьма Кузьмич бросился на кухню: краны были закручены. «Откуда же эта напасть?!» — растерялся Кузьма Кузьмич и тут увидел тоненькую струйку, которая текла из холодильника. «Неужели испортился? — удивился Кузьма Кузьмич. — С чего бы это?» Но размышлять Кузьме Кузьмичу было некогда. Он схватил тряпку и стал вытирать пол.
        В это время снова зазвонил телефон. Кузьма Кузьмич кинулся в комнату, поскользнулся на луже и растянулся во весь рост. Падая, Кузьма Кузьмич задел рукой за торшер. Торшер опрокинулся и больно ударил Кузьму Кузьмича по макушке.
        Потирая шишку, Кузьма Кузьмич подошёл к звонящему на все лады телефону.
        Из трубки донёсся знакомый голос:
        —Ну как, не утонули? Это я вам наводнение устроил. Я с вами борюсь, — заявил Леопольд и повесил трубку.
        «Ну и наглец. Интересно, каким образом он смог отключить мой холодильник? Вот ему бы всю эту воду за шиворот вылить», — подумал Кузьма Кузьмич, но тут же спохватился и сам себе сказал: — Эге, уважаемый профессор, ещё немного, и ты разозлишься, вспылишь и скажешь Агрегатову что-нибудь грубое. А ты, Кузьма Кузьмич, себе этого позволить не можешь. Просто не имеешь права. Директор НИИСКАФАНДРПР — и вдруг ругается. Ни в коем случае! Нужно пройтись. Свежий воздух укрепляет нервную систему. А нервы тебе, товарищ Принцесскин, ещё понадобятся. Иначе это; Агрегатов в самом деле тебя победит.
        Вот что сказал себе Кузьма Кузьмич, отправляясь на прогулку.
        Глава четвёртая. Неожиданная встреча
        Вечером на улице людей было значительно меньше, чем днём. Покупки были сделаны. Горожане отдыхали, читали книги, смотрели телевизоры. Тем более, что погода была не для прогулок.
        Стало ещё холоднее. Снег по-прежнему падал. Но он опускала не тихо, как днём, а проносился по улицам белой метелью.
        Ветер гнул замёрзшие ветки. Они жалобно и тоскливо скрипели.
        Редкие прохожие шли низко опустив головы.
        Но Кузьму Кузьмича метель не пугала. Он шёл вдоль улицы и думал о своём соседе. И чем больше он о нём думал, тем неспокойнее становилось у него на душе.
        «Этому Леопольду, одетому во всё чёрное, плохо. Хотя он сам об этом, быть может, и не догадывается. А если человеку плохо, то ему нужно помочь. Но что можно сделать, что должно произойти такое, чтобы изменить Агрегатова, заставить его улыбнуться? Ем нужно приключение. Необычное, предновогоднее, настоящее, сказочное приключение. Когда взрослый человек сталкивается со сказкой, он становится добрее. Да, именно это необходимо Агрегатову», — решил Кузьма Кузьмич, и только он об этом подумал, как услыхал сзади чей-то голос:
        —Жискате, лопжауйста, где вижёт амстер по моренту лоходильников?
        Кузьма Кузьмич оглянулся. Рядом никого не было. Только возле магазина с яркой светящейся вывеской «Галантерея» стоял снеговик. Да, да, самый обыкновенный снеговик. Глаза из углей. Нос — морковка. Рот — большая пуговица. Только ведра на голове нет. А так всё есть. Снеговик, как снеговик. И тут вдруг Кузьма Кузьмич обомлел… Снеговик сделал шаг в его сторону и опять сказал:
        —Жискате, лопжауйста, где вижёт амстер по моренту лоходильников?
        «Мерещится», — подумал Кузьма Кузьмич и протёр глаза. Но снеговик не исчез. Наоборот, снова заговорил.
        —Лопжауйста, это чоень жавное едло.
        «Чудеса. Вот так история! — подумал Кузьма Кузьмич. — Никогда до сих пор не встречал таких снеговиков. Фантастика какая-то. Волшебство да и только!»
        И сразу же с собой согласился:
        «Конечно, волшебство. Ведь настоящая сказка, особенно волшебная, всегда начинается с «никогда до сих пор». А это значит, что я, профессор Принцесскин, попал в сказку».
        Вот к какому выводу пришёл уважаемый Кузьма Кузьмич и уже спокойно попросил:
        —Повторите, пожалуйста. Я не совсем понял, о чём вы спрашиваете?
        —Лопжауйста, — ответил снеговик, — топоврю. Где вижёт амстер по моренту лоходильников?
        —Ничего не понимаю, — пожал плечами Кузьма Кузьмич. — Объясните, что вам нужно. Хорошо?
        —Рохошо.
        Снеговик встал на цыпочки, снял с Кузьмы Кузьмича его тёплую кроличью шапку. Потом надел её на себя и сказал:
        —На улице дует очень сильный ветер, и у меня все буквы в словах перепутались. Я у вас хотел спросить, где живёт мастер по ремонту холодильников.
        —Это унзать чоень ропсто. Повонзите в юрбо рспавок, — начал говорить Кузьма Кузьмич — и вдруг понял, что теперь у него от ветра все буквы перепутались. Он хотел сказать: «Это узнать очень просто. Позвоните в бюро справок», получилась какая-то путаница.
        —Ничего не понимаю, — пожал снеговик круглыми белыми плечами. — Объясните же, пожалуйста, это очень важное и срочное дело.
        —Лопжауйста чейсас яснюбо, — сказал Кузьма Кузьмич и снял со снеговика свою тёплую кроличью шапку. Он надел её и сказал:
        —Обождите меня здесь. Я схожу домой и принесу вам шапку. А то боюсь, от ветра не только слова, но и мои объяснения у вас в голове перепутаются. Да и потом, в пути вам шапка пригодится. Договорились?
        —Вогодорились, — кивнул головой снеговик, — огморное сиспабо.
        «Интересно, — подумал Кузьма Кузьмич, — зачем снеговику понадобился мастер по холодильникам?» Но спрашивать не стал, а заспешил к дому, ведь он обещал снеговику поскорее принести шапку.
        Глава пятая. Агрегатов продолжает борьбу
        Теперь метель дула Кузьме Кузьмичу в спину, и ему казалось, что он не бежит, а летит.
        К счастью, лифт на этот раз не застрял, и Кузьма Кузьмич через минуту оказался на 14 этаже.
        Возле его квартиры стоял Леопольд Агрегатов и стучал ногой в дверь. Увидев профессора, он на мгновение смутился.
        —А я думаю: почему вы не открываете, может быть, в самом деле утонули. А вас, оказывается, дома не было. Надо же.
        —Вы зачем дверь ломаете? — рассержено спросил Кузьма Кузьмич.
        —У меня к вам срочное дело, — объяснил Агрегатов, — мне нужна ваша подпись, — и протянул Кузьме Кузьмичу какой-то листок.
        —Что это? — спросил Кузьма Кузьмич, пытаясь открыть дверь. Но замок, как всегда, когда торопишься, заедал.
        —А то, что борьба продолжается. Подписывайте! — голосом, не терпящим возражений, потребовал Агрегатов.
        —А позже нельзя? А?! Я сейчас в самом деле очень тороплюсь, понимаете, меня волшебный, говорящий снеговик на улице ждёт. Ему зачем-то понадобился мастер по ремонту холодильников.
        —Опять врёте. Мастера по ремонту холодильников — люди серьёзные, это я знаю точно, и никогда ни с какими снеговиками дел не имели и иметь не могут. Ничего, скоро перестанете врать, — криво усмехнулся Агрегатов. — Сейчас другие времена настали. Сейчас с ложью бороться начали. Сейчас у кого ни спроси — все за правду. Так что скоро я с вами расправлюсь. Подписывайте, — снова потребовал Агрегатов.
        —А что, собственно, это такое?
        Кузьма Кузьмич взял из рук Агрегатова бумагу и прочитал:
        Главному начальнику города
        Туткактамска и его окрестностей
        ЗАЯВЛЕНИЕ
        Жильцы дома №7/2 улицы Подберёзовской требуют, чтобы гражданина Принцесскина выселили вон из нашего дома. Потому что:
        во-первых — он читает сказки и любит приключения;
        во-вторых — постоянно врёт и повсюду, даже в лифте, распространяет вредные теории о пользе несерьёзной литературы, что очень мешает честным жильцам дома №7/2 пользоваться лифтом;
        в-третьих — это очень опасный для нашего дома и вообще для всего города шарлатан и обманщик. От него у людей одни только неприятности.
        ВОН ЕГО ИЗ НАШЕГО ГОРОДА! ОЧИСТИМ НАШУ ЖИЗНЬ ОТ ЛЖЕЦОВ И ФАНТАЗЁРОВ! ИЗ-ЗА ТАКИХ ТИПОВ У НАС В МАГАЗИНАХ МАЛО РЫБЫ.
        Дальше шли номера квартир и фамилии жильцов. Но почему-то ни под одной из фамилий подписи не было. Только в самом конце красовалась подпись: «Агрегатов».
        —Почему же другие не подписали?
        —Не ваше дело! — грохнул Агрегатов. — Они за это ещё ответят. Поддались на вашу пропаганду. Придёт время — и их тоже выселят. Нам сомневающиеся не нужны. Нам нужны крепкие и убеждённые, как я. Подписывайте!
        —Всё равно не подпишу, — спокойно ответил Кузьма Кузьмич, безуспешно пытаясь попасть в свою квартиру. — К тому же в вашем заявлении есть кое-какие неточности.
        —Какие ещё неточности? — насторожился Агрегатов.
        —Не понимаю, какое я имею отношение к тому, что в магазинах мало рыбы.
        —Не понимаете?
        —Не понимаю.
        —Так это же проще пареной репы. Вы своими сказками и фантазиями рыбакам так голову заморочили, что они с каждой рыбой разговаривать начинают. Хотят выяснить — говорящая она или нет. Ну вот, пока они говорят, спрашивают о том о сём — рыба и засыпает, портится. Понятно?
        —Понятно, — кивнул Кузьма Кузьмич и, к огромной своей радости, наконец открыл злополучный замок.
        Дверь распахнулась, и Кузьма Кузьмич стремглав кинулся в ванную. Там он схватил ведро-шапку для снеговика — и так же бегом бросился обратно. Но выйти из квартиры ему не удалось. В дверях, расставив руки, стоял Агрегатов.
        —Пока не поставите подпись, я никуда не уйду и вас не выпущу.
        И тут Кузьму Кузьмича осенило. Он хлопнул себя по лбу и даже рассмеялся. «Встреча со снеговиком — это же как раз то, что нужно! Это и есть приключение для Агрегатова!»
        —Послушайте, соседушка, я подпишу это ваше заявление, но… при одном условии. Вы и я спустимся сейчас вниз, на улицу, и поможем моему волшебному, говорящему снеговику.
        —Врёте вы всё! Хватит сказки рассказывать.
        —Но, если я лгу, то вы сразу же убедитесь в моей лжи.
        —Согласен, — кивнул Агрегатов, — сейчас я вам докажу, что ваш, так сказать, волшебный, чудесный снеговик — плод вашей преступной фантазии.
        Леопольд Агрегатов спрятал в карман заявление и выпустил Кузьму Кузьмича из квартиры.
        Глава шестая. Страхи и сомнения Леопольда Агрегатова
        Кузьма Кузьмич и Леопольд Агрегатов вышли из дома на улицу.
        Рядом они выглядели забавно и даже смешно. В руках у невысокого кругленького Кузьмы Кузьмича звенело эмалированное ведро, а красные пуговицы Агрегатова светились в темноте, как светофоры.


        Спешащие домой горожане, заметив удивительную пару, издалека уступали им дорогу, а потом оглядывались вслед и улыбались.
        —Насколько я догадался, — обратился Кузьма Кузьмич к Агрегатову, — вы по профессии связаны с техникой.
        —Связан, ну и что, — вышагивая рядом с профессором, сердито ответил Агрегатов.
        —Просто хотел сказать, что среди моих друзей много инженеров, которые и технику любят, и фантастику с интересом читают. А два конструктора даже в самодеятельности частушки поют и сказки пишут.
        —Потому и пишут, и поют, что никакие они не конструкторы, а бездельники. Настоящие конструкторы всё время конструируют, делом заняты, у них на разные глупости времени нет. А вы и ваши друзья не только сами не работаете, но и других людей от полезного труда небылицами отвлекаете. Надо же, — хмыкнул Агрегатов, — такое придумать: говорящий снеговик! Ну где, когда вы видели говорящих снеговиков? Такое только в ваших нелепых небылицах бывает. В жизни — никогда. Так что придётся вам моё заявление подписать и из города убраться. А там, глядишь, и до ваших друзей доберёмся, чтобы они профессию конструкторов не позорили и хороших людей с толку не сбивали своими увлечениями. От этого, я вам хочу абсолютно ответственно заявить, у всего народа жизнь сразу лучше станет. Лифты перестанут ломаться, и рыба в магазинах появится свежая, а ещё лучше — свежемороженая, а там, глядишь, и колбаса копчёная.
        Кузьма Кузьмич шёл молча и улыбался, на что Агрегатов сразу же обратил внимание:
        —Вы не улыбайтесь — это не смешно! Я уверен, что все неприятности и неустройства из-за таких вот фантазёров, болтунов и шарлатанов, как вы и ваши друзья.
        Кузьма Кузьмич решил не спорить: он торопился к снеговику. Он очень спешил, и Леопольд Агрегатов за ним едва поспевал.
        Через несколько минут профессор Принцесскин и его сердитый сосед свернули влево, и ветер теперь дул им прямо в лицо.
        «У-у-у» — свистела метель, вылетая из переулков и дворов. На улице никого не было, ни единого человека, ветер раскачивал ветки деревьев, и чёрные тени кружились, словно стаи хищных птиц. Агрегатову стало вдруг страшно.
        «А что, если этот Принцесскин на меня нападёт и захочет отобрать заявление? Может быть, у него вон в той подворотне спрятана целая шайка таких, как он, бездельников и болтунов-сказочников. Ой, что тогда будет? — испугался Леопольд. — Кажется, я сам влип в историю с приключениями. Не нужно было с этим типом связываться. И что это на меня нашло? Любит этот Принцесскин сказки — ну и пусть. Ему же от этого хуже будет. Может, порвать заявление, — подумал Агрегатов, — уйти домой, открыть «Энциклопедию гаек и подшипников» и читать. А потом сделать себе чашку гоголя-моголя, пить его маленькими глоточками и слушать, как гудят забитые разной вкусной едой холодильники, а если бы рядом ещё и Борька… Эх, Борька, Борька — брат ты мой непутёвый, где ты? Что делаешь? Бедняга ты, бедняга!..»
        Но, вспомнив о брате, Агрегатов опять наполнился смелостью, как чайник кипятком. Он решил довести начатое им дело до конца, разоблачить своего соседа и этим доказать, что все эти сказочники — лжецы и шарлатаны. Он выселит из дома Принцесскина, а потом примется за остальных, даже если этих шарлатанов целая шайка.
        «Во имя светлой памяти пропавшего во льдах Арктики Борьки я пойду на любые жертвы и готов сразиться с целыми полчищами этих пройдох», — высокопарно подумал Агрегатов, поднял повыше воротник и зашагал вслед за Кузьмой Кузьмичом.
        Глава седьмая. Тигропольд
        Агрегатов и Кузьма Кузьмич подходили к магазину. Кузьма Кузьмич ещё издали увидел снеговика. Снеговик стоял на прежнем месте и разглядывал витрины. Леопольд тоже заметил снеговика и сердито хмыкнул:
        —Неужели вы думаете, я поверю, что это чучело когда-нибудь заговорит? Взрослый человек, а всё в игрушки играете. Снеговичков лепите, людей за нос водите. Ну да ничего, скоро…
        Но что произойдёт «скоро» Агрегатов не договорил. То, что он увидел, заставило его умолкнуть. Слова застряли у Леопольда в горле, и он стал хватать воздух, как рыба, которую вытащили из воды на сушу. Агрегатов увидел, что снеговик, которого он минуту назад назвал чучелом, отошёл от витрины и, медленно покачиваясь, направился в их сторону.
        «Живой снеговик! — ахнул Агрегатов. — Но этого не может быть! Что?! Что это такое?! Неужели всё это происходит со мной — Леопольдом Агрегатовым? Быть может, я болен?» — зашумели у него в голове десятки вопросов, на которые он не знал, как ответить. Но Агрегатова переубедить, заставить отказаться от прежних взглядов и привычек было не просто. Не такой он был человек. Поэтому уже через секунду он решил, что нашёл всему подходящее объяснение, и заявил Кузьме Кузьмичу:
        —Я всё понял. Вы смастерили механического робота. Сперва сделали металлический каркас, затем всунули в середину мотор, а потом уже всё облепили ватой. Должен вам сказать, что это очень примитивная работа, ничего в вашем снеговике чудесного нет. Сейчас я вашу подделку раскрою. Вы — обманщик!
        Леопольд быстро подбежал к снеговику и с силой толкнул беднягу в белое мягкое плечо.
        —Не делайте этого! Остановитесь! — попытался Кузьма Кузьмич задержать Агрегатова. Но было поздно… Снеговик от толчка упал и рассыпался на хрупкие искрящиеся куски снега.
        —Что вы натворили?! — ужаснулся Кузьма Кузьмич.
        Агрегатов тоже никак не ожидал, что всё так обернётся.
        —Я… Я ведь думал, что это железный робот, — растерянно пробормотал Леопольд.
        —Сами вы — робот. Сердца у вас нету, — сокрушённо схватился за голову Кузьма Кузьмич. — Тут, без сомнения, крылась какая-то тайна и, быть может, очень важная, а вы… Да за такие дела под суд надо отдавать.
        Слово «суд» на Агрегатова подействовало. Закон и милицию Агрегатов уважал. А вдруг снеговик в самом деле какой-то музейный экспонат, тогда ему, Леопольду Агрегатову, может попасть.
        —Нечего вам меня судом пугать. А чучело ваше я, так и быть, снова вылеплю, — попытался он успокоить Кузьму Кузьмича, но тут же добавил: — Только учтите, если он не заговорит, вам всё равно придётся моё заявление подписывать. Вы мне о каком-то волшебном, говорящем снеговике рассказывали, а этот — обыкновенное чучело.
        Агрегатов нагнулся и стал неловко сгребать снег, лепить снеговика.
        Кузьма Кузьмич, не мешкая, присоединился к Агрегатову, стараясь как можно быстрее отыскать в снегу глаза-угольки, пуговицу-рот и нос-морковку. Без них снеговик вряд ли бы ожил и заговорил. Кузьма Кузьмич знал это наверняка.
        Неоновая вывеска-реклама магазина была достаточно яркой, поэтому уже через несколько минут Кузьма Кузьмич отыскал и угольки, и морковку, и пуговицу. Агрегатов тоже закончил работу. Кузьма Кузьмич укрепил на положенном месте нос, глаза и рот, и снеговик был готов.
        —Уф-ф-ф, — облегчённо вздохнул Кузьма Кузьмич и вытер со лба пот.
        —А вы говорили «суд, суд», — обрадовался, что ему теперь ничто не угрожает, Агрегатов и сразу же вытащил из кармана заявление, — ну вот, а теперь подписывайте. Снеговик ваш молчит, молчал и будет молчать. Потому что, во-первых, говорящих снеговиков не бывает и, во-вторых, всё вы выдумали. Я это сразу понял. А то, что он ходил, так это, наверное, был обман зрения. Метель всё-таки. Видите — сейчас он не двигается. Значит, я прав.
        Агрегатов ещё долго рассуждал бы и тыкал Кузьме Кузьмичу своё заявление, но вдруг произошло то, чего он никак не ожидал.
        Агрегатов удивился настолько, что позабыл даже о холодном ветре, который по-прежнему, свистел и пронизывал насквозь. Наоборот — Леопольда Агрегатова бросило в жар, он даже машинально расстегнул воротник своего чёрного зимнего пальто.
        А случилось то, что снеговик моргнул чёрными, угольными глазами, сделал шаг в его, Леопольда, сторону и… заговорил!
        Снеговик говорил сердито и гневно, размахивал круглыми белыми руками, обращаясь к Агрегатову на каком-то абсолютно непонятном тарабарском языке:
        —Вы — лухиган! Вы чемупо редётесь?
        Единственное, что Агрегатов понял из всего сказанного, — это то, что он какой-то «лухиган».
        —Я, — пробормотал Леопольд, — оказывается, «лухиган». «Лухиган», — повторил он ещё раз и вдруг почувствовал страшную усталость. От всего пережитого у него, привыкшего к спокойной, размеренной жизни, закружилась голова, ноги подогнулись, и он стал медленно опускаться на сугроб.
        Секунду-другую Леопольд сидел в сугробе и молчал, а потом тихо и растерянно спросил:
        —Объясните мне кто-нибудь, что со мной случилось? Может быть, это всё сон, а если это правда, то почему этот снеговик говорит на каком-то непонятном иностранном языке?.. А-а-а… Наверное, он — шпион. Я как-то в трамвае от одной гражданки слышал: шпионы кем угодно прикинуться могут. Этот шпион снеговиком прикинулся. Иначе, как это всё объяснить? Как?
        При слове «шпион» снеговик рассердился ещё больше, и Кузьма Кузьмич испугался, что от гнева тот снова рассыплется.
        —Маси вы пшион! — затопал ногами на Агрегатова снеговик. — Лухиган и пшион!
        Хотя со стороны всё это выглядело забавным и смешным, но Кузьма Кузьмич, как и Агрегатов, не понимал ни единого слова из того, что говорил снеговик, и решил, что пора вручить обещанный подарок.
        —Погодите, — обратился Кузьма Кузьмич к снеговику, — я для вас кое-что принёс. А то вы всё говорите и говорите, а что — непонятно.
        Кузьма Кузьмич протянул снеговику принесённое им ведро.
        —Сиспабо, — всё ещё сердитым голосом сказал снеговик, нахлобучил ведро на голову и обернулся к витрине, за стеклом которой висело зеркало.
        Он крутился перед зеркалом, а Агрегатов по-прежнему бубнил под нос:
        —Если это не сон и если этот снеговик не шпион, то кто он тогда такой? Кто? Ни-и-ичего не понимаю.
        Чувствовалось, что прежняя непоколебимая уверенность Агрегатова в том, что чудес не бывает, дала трещину.
        Наконец снеговик отвернулся от зеркала-витрины.
        —Очень хорошая шапка, — поблагодарил он профессора Принцесскина, — большое спасибо. А приятелю своему скажите, — показал он на сидящего в сугробе Леопольда, — что я — не шпион и не сон. Я — самый обыкновенный снеговик. Зовут меня Леденец, а вот он — хулиган.
        —Надо же?! — удивился Агрегатов. — Этот снеговик, оказывается, не только по-русски говорить может, но и ругается по-нашему: хулиганом меня назвал.
        Агрегатов на секунду умолк, а потом, с силой ударив себя по коленке, заявил:
        —Всё равно не верю, что это снеговик обыкновенный. Обыкновенные снеговики ходить и говорить не могут.
        —Ну, конечно, я вам об этом с самого начала говорил, — постарался объяснить Кузьма Кузьмич. — Снеговик Леденец — сказочный, волшебный. Я же вам объяснил.
        «Сказочный, волшебный. Волшебный, сказочный», — несколько раз повторил Леопольд и задумался. Наконец он поднялся с сугроба, отряхнул с пальто снег, выпрямился и спросил:
        —Значит, говорите, сказочный?
        —Конечно, — кивнул Кузьма Кузьмич.
        —Я не у вас спрашиваю, а у снеговика, — резко и грубо огрызнулся Леопольд, и профессор снова услышал в голосе Агрегатова знакомые неприятные металлические нотки. Чувствовалось, что Леопольд обретает прежнюю уверенность и непоколебимость.
        —Так значит, этот так называемый снеговик Леденец сказочный?! — снова спросил Леопольд.
        —Сказочный, сказочный, — закивал головой снеговик.
        —А если сказочный, — продолжал дальше развивать свою мысль Агрегатов, — значит, выдуманный, придуманный. Потому что сказка — это выдумка и ложь. Следовательно, на самом деле всего этого нет. И я наконец понял, кто вы, Принцесскин, такой. Вы — не профессор, а шарлатан-гипнотизёр. Да, гипнотизёр. А всё, что здесь происходит, вы мне внушили под гипнозом. Но гипноз кончился. Я вас разоблачил.
        Агрегатов снова протянул профессору несколько раз сложенный лист бумаги.
        —Подписывайте! — приказал он.
        —Вы — неисправимый! — рассердился Кузьма Кузьмич. — Не стану я ваше заявление подписывать. А если приставать будете вообще порву, — припугнул Кузьма Кузьмич.
        Если бы Кузьма Кузьмич знал, к чему приведёт угроза порвать заявление, он бы наверняка от неё воздержался.
        Услыхав, что его драгоценное произведение могут уничтожить, Леопольд отскочил в сторону, спрятал бумагу за пазуху и что есть силы закричал:
        —Спасите! Помогите! Грабят!
        Пронзительный голос Агрегатова разнёсся по улицам и переулкам. Подхваченный холодным ветром, он влетел в подъезды домов, гулким эхом ударил тревогу.
        Агрегатов бегал кругами вокруг Кузьмы Кузьмича и снеговика. Длинные руки Агрегатова мелькали, как мельничные крылья. Было видно, что Леопольд скорее умрёт, чем позволит снеговику и Кузьме Кузьмичу сделать хоть шаг.
        —Милиция! На помощь! Грабят! — кричал Леопольд.
        —Теперь всё пропало. Всё пропало, — расстроился снеговик. — Я не смогу найти брата. Меня отведут в милицию, и я растаю. Всё пропало.
        —Ничего не пропало, — перебил его всхлипывания Кузьма Кузьмич. — Лучше объясните толком, кого вы должны найти. Говорите же!
        —Говорите, говорите, — не унимался Агрегатов. — Я всю шайку поймаю и всех в милицию отведу. А Принцесскина — гипнотизёра проклятого — сразу в тюрьму. Таким, как он, место только в тюрьме.
        —Он всех поймает, — всхлипнул Леденец. — И брата, которого я должен обязательно разыскать, поймает. А брат этот нервный, ему волноваться нельзя. Так мне сказали.
        —Никого он не поймает, — строго сказал Кузьма Кузьмич, — говорите фамилию брата.
        —Что будет, то будет, — вздохнул снеговик. — Фамилия у него странная — Тракторов… или Бульдозеров… или… нет, не помню. Я от волнения всё забыл. Зато имя помню. Имя у него звериное — Тигропольд.
        Агрегатов вдруг перестал бегать. И кричать тоже перестал. Он остановился, расстегнул ещё несколько пуговиц своего длинного и, наверное, очень тяжёлого пальто, посмотрел на Кузьму Кузьмича, затем на снеговика и снял очки. Его маленькие злые глазки вдруг стали большими и грустными.
        —Тигропольд? — переспросил Агрегатов. — Как странно. Так называл меня когда-то мой…
        Леопольд Агрегатов не договорил. Он качнулся сначала в одну сторону, потом в другую. Так, покачиваясь, он постоял несколько секунд, затем неожиданно взмахнул руками и тяжело рухнул в снег. Падая, Леопольд задел рукой за ведро-шапку Леденца. Ведро загрохотало пушечными выстрелами: «Трах! Бух! Бубух!» и откатилось в сторону.
        Глава восьмая. Допрос ведёт сержант Фёдоров
        Кузьма Кузьмич подбежал к лежащему без сознания Агрегатову, расстегнул красные пуговицы пальто и приложил ухо к груди.
        —Живой! — вздохнул облегчённо Кузьма Кузьмич и вдруг услыхал суровый, но вежливый голос:
        —Добрый вечер, граждане, что здесь происходит?
        Рядом с профессором стоял милиционер.
        —Товарищ сержант Фёдоров, — воскликнул Кузьма Кузьмич, — вы меня не узнали?!
        Милиционер внимательно оглядел Кузьму Кузьмича, откашлялся и сказал:
        —Почему же, узнал. Кузьма Кузьмич Принцесскин. В прошлый четверг вы всему нашему отделению милиции читали лекцию «Роль сказки в воспитании и перевоспитании очень опасных преступников».
        —Верно, — улыбнулся Кузьма Кузьмич, — хорошая у вас память.
        —Верно-то верно, а смешного мало. Кто кричал: «Грабят! На помощь!» и кто стрелял в этого гражданина? — указал Фёдоров на лежащего Агрегатова.
        —Нитко не лестрял, — вмешался в разговор снеговик, — это моя пашка улапа.
        При виде говорящего снеговика сержант Фёдоров опешил. Такого он за всю свою милицейскую службу не встречал.
        «Чудеса, да и только! Живой снеговик! К тому же говорит на каком-то иностранном языке! Невероятно!.. Но… — сержант Фёдоров это знал точно, — на свете ничего невероятного нет. Всё вероятно. Всё может быть. Главное — не торопиться, и тогда можно будет во всём разобраться».
        —Объясните, что здесь происходит? — как можно спокойнее спросил сержант Фёдоров, стараясь не показать допрашиваемым какое удивление вызвал у него необычный снеговик. — Скажите, — спросил он у Кузьмы Кузьмича, — кто эти граждане? Почему один лежит, а второй изъясняется на иностранном языке? Если он иностранец, у него должен быть соответствующий документ.
        —Да он вовсе не иностранец! — сказал Кузьма Кузьмич и водрузил Леденцу на макушку ведро.
        —Разрешите представиться, — церемонно и учтиво поклонился снеговик сержанту Фёдорову. — Я — снеговик Леденец, прибыл сюда из Арктики, почти что с самого Северного полюса.
        —Сержант Фёдоров, — приложил руку к форменной шапке сержант.


        —Я тоже не познакомился, хотя знаю вас дольше всех. Меня зовут Кузьма Кузьмич Принцесскин. Простите, что только сейчас назвал себя, — извинился Кузьма Кузьмич, — но так уж получилось. Хотя это меня не оправдывает.
        —Что вы! Я не обижаюсь. Даже наоборот. Вы мне сразу понравились, — признался снеговик, — зато ваш сосед…
        —Прошу прощения, но я вынужден прервать вашу беседу, — остановил снеговика сержант. — Я обязан как можно скорее выяснить, кто этот гражданин и почему он лежит в столь необычном месте? — сказал Фёдоров и нагнулся к лежащему на снегу Агрегатову.
        —Понимаете, — развёл руками снеговик, — он, когда услыхал имя Тигропольд, вдруг упал. Поверьте, мы здесь абсолютно не виноваты.
        —Разрешите, я всё объясню, — вмешался Кузьма Кузьмич в рассказ снеговика. — Этот человек — мой сосед. Его зовут Леопольд Агрегатов.
        —Агрегатов! — ахнул Леденец. — Невероятно! Я вспомнил. Фамилия Тигропольда тоже Агрегатов. Неужели это и есть брат полярника Борьки?
        —Какого ещё полярника? — не понял сержант Фёдоров.
        —Слушайте, товарищи, — спохватился Кузьма Кузьмич, — пока мы тут будем о полярниках говорить, Агрегатов в сосульку превратится.
        —Верно, — согласился сержант, достал из-за спины портативную рацию и вызвал «скорую помощь».
        Через несколько минут возле Леопольда Агрегатова хлопотали врачи.
        —Что с ним? — спросили хором Кузьма Кузьмич и Фёдоров.
        —Ничего страшного, — успокоил их краснощёкий молодой доктор, — нервы. Всё нервы. Мы его сейчас отвезём в больницу, дадим валерьяновых капель, сделаем укольчик, и всё будет в порядке.
        Агрегатов открыл глаза. По его худой, обросшей густой щетиной щеке катилась слеза.
        —Мой брат Борька в одной шайке с этими шарлатанами и обманщиками. Вот до чего доводят сказки, вредные книги и ненужные телепередачи. Несчастный я, несчастный! Горе мне! Горе!
        —Да нет же! — воскликнул снеговик. — Ваш брат вовсе не обманщик и не шарлатан, а наоборот…
        Но Агрегатов его уже не слышал. Агрегатова понесли к машине.
        Когда «скорая» уехала, Фёдоров снова повернулся к снеговику и Кузьме Кузьмичу.
        —А теперь, товарищ Принцесскин и гражданин снеговик Леденец, пройдёмте в отделение. Там вы мне расскажете всё по порядку. Почему Агрегатов лежал на снегу? Кто кричал: «Грабят! Милиция!» И всё остальное тоже доложите. А я запишу, то есть запротоколирую ваши ответы. В моём районе случилось чрезвычайное происшествие, и я должен начать следствие.
        —Ой, — снова загрустил снеговик, — не могу я в милицию, там, наверное, тепло. Ещё растаю… И вообще всё пропало. Агрегатова увезли в больницу, а без него из ёлочных шаров никто не появится.
        —Какие ещё шары? — строго спросил Фёдоров. — Тут человек без сознания лежал. На помощь кто-то звал, а вас ёлочные шарики волнуют. Не время сейчас в игрушки играть.
        —Да нет же, это вовсе не игрушки. Даже наоборот. Это всё очень серьёзно. Без Агрегатова всё пропало. Как бы это вам объяснить… Только он может наш холодильник — наш Ледяной Дом починить.
        —Ничего не понимаю, — вытер платком лоб сержант Фёдоров. — Чем вы больше говорите, тем я больше запутываюсь. Со мной за все годы службы это впервые, чтобы я запутывался и не понимал.
        —А я понимаю! — воскликнул Кузьма Кузьмич. — Теперь я понимаю, для чего вам понадобился мастер по ремонту холодильников.
        —Конечно, мне Борька сказал, что Агрегатов, его брат, — лучший мастер по холодильникам. И только он может нам помочь.
        —Знаете что, — предложил сержанту Кузьма Кузьмич, — снеговик в отделении в самом деле растает. Давайте сделаем так: останемся здесь, вы нам будете разные вопросы задавать, мы на них постараемся ответить, ну а вы всё запомните и попозже запишете.
        Память у сержанта Фёдорова действительно была хорошая, и он согласился.
        —Убедили. Буду вести следствие на улице.
        —Вот спасибо! — обрадовался снеговик. — Теперь я всё попробую объяснить, что произошло у нас на Северном полюсе и почему я оказался в городе.
        —Давайте, — кивнул сержант Фёдоров и приготовился слушать.
        Глава девятая. Где рождаются Деды Морозы?
        Нужно сразу сказать: рассказ снеговика был необычный. Он не столько сам говорил, сколько спрашивал.
        —Скажите, — обратился снеговик к Кузьме Кузьмичу и сержанту, — как вы считаете, каким образом приходит Новый год?
        —Как это «каким»? Обыкновенно. Сначала наступает 31 декабря, а потом 1 января. Вот между этими двумя днями и приходит это прекрасный, — сержант Фёдоров даже зажмурился от удовольствия, — волшебный праздник.
        —Вот именно волшебный, — подчеркнул снеговик, — волшебные праздники приходят по-волшебному. Так вот, Новый год приносят в своих мешках и сумка Деды Морозы, Санта-Клаусы, Папа Ноэли и прочие нового дни сказочники и волшебники.
        —Абсолютно верно, — кивнул Кузьма Кузьмич, — я со снеговиком согласен. Без Дедов Морозов и их братьев Новый год не наступит.
        Сержант Фёдоров тоже согласился со снеговиком. Потому что он — сержант Фёдоров — уже давно нашёл объяснение тому необычному, что происходило в их городе. Всё было просто: В ИХ ОБЫКНОВЕННЫЙ, НЕБОЛЬШОЙ ГОРОД ТУТКАКТАМСК ПРИШЛА СКАЗКА.
        А это значило, что он, сержант Фёдоров, должен, во-первых, разобраться, добрая эта сказка или злая.
        Во-вторых, не угрожает ли эта сказка и её герои жизни и безопасности жителей города (сержант Фёдоров всё время помнил о лежавшем на снегу Леопольде Агрегатове).
        И, в-третьих, если герои этой сказки существа добрые и нуждаются в помощи, то он обязан им помочь. Это его милицейский долг, потому что сказки в Туткактамск приходят нечасто. А если приходят, то для этого нужны очень серьёзные, сказочные причины.
        —Да, — сказал сержант, — вы правы. Для Нового года необходимы и Папа Ноэли, и Санта-Клаусы, и Деды Морозы.
        —А если я прав, — снова спросил снеговик, — то тогда ответьте мне на второй вопрос. Где, по-вашему, рождаются Деды Морозы и Санта-Клаусы?
        —Как это где? — теперь уже удивился Кузьма Кузьмич. — Это известно каждому малышу. Деды Морозы рождаются у нас. Санта-Клаусы — в Англии. Папа Ноэли — во Франции. В каждой стране рождается свой новогодний волшебник.
        —Ошибаетесь, — перебил профессора Принцесскина снеговик. — Сейчас я вам открою первую тайну. Эта тайна заключается в том, ЧТО ВСЕ НОВОГОДНИЕ ВОЛШЕБНИКИ РОЖДАЮТСЯ НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ.
        То, что говорил снеговик, было даже для такого знатока сказок, как Кузьма Кузьмич Принцесскин неожиданно и интересно. А о многом он, директор НИИСКАФАНДРПР, даже не догадывался. Поэтому Кузьма Кузьмич с огромным вниманием слушал всё, о чём говорил снеговик. Но две вещи мешали ему сосредоточиться на рассказе Леденца.
        Прежде всего он беспокоился об Агрегатове.
        «Как он там, бедняга, в больнице?»
        И второе, что волновало профессора, это холодный ветер и мороз, которые давали о себе знать. Они пробирались через рукава и воротник, больно пощипывали руки, спину, пальцы ног.
        —Простите, — обратился к снеговику и сержанту Кузьма Кузьмич. — Предлагаю не стоять на одном месте, а двигаться, идти в сторону больницы. Во-первых, мы должны узнать, как себя чувствует мой сосед. И, во-вторых, мы тогда с сержантом не замёрзнем.
        —Дельная мысль, — согласился Фёдоров, который и сам уже качал чувствовать укусы мороза.
        —Я тоже не возражаю, — кивнул снеговик и направился вместе с сержантом и профессором Принцесскиным к больнице, в которую отвезли Агрегатова.
        Это было странное зрелище. И если кто-то видел их в этот поздний час, то очень удивлялся. Надо же: рядом со знаменитым профессором Принцесскиным и не менее известным среди городских жителей сержантом Фёдоровым шагал снеговик!
        Чудеса да и только!
        —Ну что ж, — продолжил свой рассказ снеговик, — теперь, когда вам известна первая тайна, которая заключается в том, что новогодние волшебники рождаются на Северном полюсе, я вам открою вторую тайну. Эта тайна была до недавнего времени величайшим сказочным секретом Северного полюса. Никто не должен был знал что Деды Морозы, Санта-Клаусы и их братья рождаются, появляются на свет из ёлочных шаров.
        —Невероятно, — ахнули Кузьма Кузьмич и сержант Фёдоров, — из шаров?!
        —Я знал, что вы удивитесь, когда об этом узнаете, — усмехнулся Леденец, — полярники тоже удивились, хотя их разными северными волшебствами поразить трудно. Но и они не верили до тех пор, пока не увидели наш волшебный сад.
        В пяти часах ходьбы от Северного полюса, окружённый снежными горами, скрытый от посторонних глаз, растёт наш Ледяной Сад. Здесь, словно яблоки, созревают на хрупких прозрачных ветках разноцветные ёлочные шары.
        Первого июня, в первый день лета, мы снимаем урожай и относим шары в Ледяной Дом.
        Вам, наверное, кажется необычным, что рядом с настоящим Северным полюсом находятся сказочные Ледяной Сад и Ледяной Дом? — спросил снеговик и тут же, не дожидаясь ответа, сказал: — Но это так! Каждая сказка тесно переплетена с тем, что вы, взрослые, считаете правдой. Иногда даже нам, сказочным героям, трудно ответить, где кончается сказка и где начинается правда.
        Снятые с деревьев ёлочные шары мы, снеговики, укладываем на подстилку из серебристого, легчайшего снега. Они лежат в Ледяном Доме ровно три месяца, три дня и три ночи и раскалываются при температуре тридцать три градуса мороза.
        Папа Ноэли, Деды Морозы и Санта-Клаусы рождаются маленькими, но уже в шубах и даже с бородами, хотя ведут себя, как малыши. Плачут, капризничают. Но на следующий день братья-волшебники подрастают настолько, что начинают ходить, бегать и раз говаривать.
        На третий день они отправляются в Школу Новогодних Чудес. Здесь, в этой школе, они под руководством самых опытных снеговиков учат географию, разные языки, рождественские песни и танцы и, конечно же, запоминают всевозможные волшебные слова и заклинания.


        —С волшебными словами — всё ясно, но вот зачем им понадобилась география, непонятно? — удивился сержант Фёдоров.
        —Как это зачем? Они должны знать, где находится Лондон, а где Москва. Как кратчайшим путём добраться в Каир, Киев, Сидней или Улан-Батор. Каждому предстоит долгий и непростой путь. География очень нужна, — объяснил Леденец. — Просто необходима. Но и другие предметы тоже нужно знать хорошо. За время учёбы новогодние волшебники вырастают настолько, что к двадцатому декабря готовы отправляться в дорогу. Ведь некоторым предстоит очень дальний путь.
        —Потрясающе! — восхитился Кузьма Кузьмич. — Только одно непонятно, почему вы эту прекрасную сказку держали в тайне.
        —Почему? — вздохнул снеговик. — Неужели вы не догадываетесь? Да потому что на земле, к сожалению, ещё много злых волшебников и достаточно недобрых людей. Если что-то случите с ёлочными шарами, если они не расколятся в определённый день и час, то не родятся Деды Морозы, Папа Ноэли и Санта-Клаусы. А если они не родятся, то не придёт, не наступит Новый год, а это значит, что ОСТАНОВИТСЯ ВРЕМЯ. Знаете ли вы, что такое ОСТАНОВКА ВРЕМЕНИ?
        Кузьма Кузьмич и сержант Фёдоров если и не знали, то наверняка догадывались, что произойдёт, если остановится время.
        СЛУЧИТСЯ БЕДА! БОЛЬШАЯ БЕДА СЛУЧИТСЯ С ГЕРОЯМИ СКАЗОК!
        Они шагали рядом со снеговиком и, затаив дыхание, ждали, что скажет им Леденец. Они понимали, что эта тайна, очевидно, является ещё большей, чем предыдущие.
        Снеговик некоторое время тоже молчал, словно готовился, набрался сил. Ведь ему, в самом деле, предстояло открыть последнюю тайну.
        Наконец снеговик заговорил:
        —Скажите, — спросил у своих спутников Леденец, — вы, конечно же, помните сказку о спящей царевне? Так вот, тогда заснуло всего лишь одно царство. Всего одно. НО, ЕСЛИ ЧТО-ТО СЛУЧИТСЯ С ЁЛОЧНЫМИ ШАРАМИ, ЕСЛИ НЕ ПОЯВЯТСЯ, НЕ РОДЯТСЯ ДЕДЫ МОРОЗЫ И ПАПА НОЭЛИ, ЕСЛИ ОСТАНОВИТСЯ ВРЕМЯ, ТО ТОГДА УСНУТ ГЕРОИ ВСЕХ СКАЗОК.
        Да, да, всех, и уже никто никогда не сможет их разбудить.
        СНАЧАЛА УСНУТ ГНОМЫ, РУСАЛКИ, ДЖИНЫ, ДОМОВЫЕ, ФЕИ, ТРОЛЛИ, ВОДЯНЫЕ И ЛЕСОВИКИ, ЗАТЕМ ЦАРИ И ЦАРЕВИЧИ, ПОТОМ КОРОЛЕВИЧИ И КОРОЛЕВЫ, ВСЛЕД ЗА НИМИ ЗАСТЫНУТ ДУРАЧКИ И РАЗУМНИКИ, НАВСЕГДА ЗАКРОЮТ ГЛАЗА ВОЛШЕБНЫЕ ПТИЦЫ И ЗВЕРИ. ОНИ ВСЕ ЗАСНУТ МЁРТВЫМ СНОМ. И ТОГДА НА ЗЕМЛЕ НАВСЕГДА ИСЧЕЗНУТ СКАЗКИ.
        Но если вы мне поможете, — снеговик остановился и внимательно посмотрел на Кузьму Кузьмича и сержанта, — сказки ещё можно будет спасти. Сейчас я вам открою последнюю тайну.
        Снеговик сломал замёрзшую веточку и начал что-то рисовать, чертить на снегу.
        —Это, — показал он на рисунок, — Северный полюс. А здесь, левее, находится Ледяной Сад, а тут Ледяной Дом, в котором лежат ёлочные шары и рождаются Деды Морозы и их братья. Так вот, — дрогнувшим голосом сказал снеговик, — если температура в Ледяном Доме понизится или повысится хотя бы на один градус, шары в назначенный час не расколятся и тогда не родятся Папа Ноэли и все остальные новогодние волшебники тоже не появятся.
        В этом году произошло то, чего прежде никогда не случалось. В Арктике потеплело. Начали таять льды, которые раньше никогда не таяли, и в нашем Ледяном Доме тоже стало жарче.
        —И вы обратились к учёным-полярникам. Вы решили раскрыть им ВСЕ ТАЙНЫ, — догадался Кузьма Кузьмич.
        —Верно, — кивнул снеговик, — они были первыми, кто узнал, как рождаются новогодние волшебники. Полярники очень хотели нам помочь. Они вместе с нами обкладывали Ледяной Дом глыбами льда. Они мастерили холодильные устройства, трудились и днём, и ночью. Они очень старались, но все их усилия оказались напрасными. Температура в Ледяном Доме всё время повышалась, и тогда начальник полярной станции метеоролог Борька Агрегатов сказал: «Вам нужен мой брат. Лучшего специалиста по холоду и холодильникам вам не найти».
        —Теперь вы знаете, — закончил свой рассказ снеговик, — почему я оказался в городе Туткактамске и зачем мне понадобился Леопольд Агрегатов.
        —Неужели Агрегатов не захотел вам помочь? — удивился сержант Фёдоров.
        —Всё не так просто, — грустно вздохнул Кузьма Кузьмич и рассказал сержанту и снеговику историю своего знакомства с Леопольдом.
        —К сожалению, Агрегатов не любит сказки, приключения и многое другое, он принял нас, меня и снеговика, за жуликов и пройдох, стал кричать и звать на помощь. А узнав, что снеговик знаком с его братом, решил, что и Борька — жулик. От этого ему стало совсем худо, и он, бедняга, потерял сознание, — закончил свой рассказ Кузьма Кузьмич.
        —Ну что ж, теперь мне всё понятно. Срочно в больницу! — решительно заявил сержант Фёдоров и бегом направился в сторону больницы.
        Кузьма Кузьмич и снеговик за ним едва поспевали. К счастью, больница была недалеко, и вскоре все трое оказались в обнесённом невысокой чугунной оградой больничном дворе.
        Глава десятая. Леопольд Агрегатов улыбается
        Снеговик Леденец остался во дворе, так как боялся растаять, а Кузьма Кузьмич и сержант Фёдоров направились в кабинет, где находился дежурный врач.
        Врач выглядел человеком добродушным и нестрогим. Он был круглый, как колобок, с носом кнопочкой. Но внешность бывает обманчива, и это относилось к дежурному врачу.
        Он долго не хотел пропускать Кузьму Кузьмича и Фёдорова в палату к Агрегатову.
        —Что вы, поздняя ночь, в такое время визиты запрещены категорически. Но дело не только в этом, — твердил он упрямо, — больному Агрегатову нельзя волноваться. У него нервы. Он расстроен.
        —У всех нервы, — наседал на врача Фёдоров.
        —Я на работе, — не сдавался врач.
        —И я на работе, — не отставал сержант.
        —Понимаете, — врач наклонился к назойливым посетителям и прошептал, — он всё время плачет. Говорит, что у него брат — жулик, шарлатан и пройдоха. А тут ещё вы, товарищ милиционер. Боюсь, как бы ему хуже не стало.
        —То-то и оно! — воскликнул Кузьма Кузьмич. — Брат у него вовсе не жулик и, конечно же, не пройдоха, а отличный парень. Полярник. Настоящий учёный. Смелый и мужественный человек. Честное профессорское.
        —Всё верно, — кивнул головой Фёдоров, — очень хороший человек его брат Борька. Начальник полярной станции на Северном полюсе. Как милиционер, подтверждаю это.
        —Так бы сразу и сказали. В таком случае, конечно, свидание с больным даже полезно, — встал со стула врач. — Но учтите: поосторожнее. Даже к приятной новости больного надо подготовить.
        —Подготовим, — пообещал Фёдоров, с трудом натягивая на широкие плечи белый халат.
        Кузьма Кузьмич тоже надел халат и бросился догонять сержанта и врача, которые уже шли по больничному коридору к палате, где лежал Леопольд Агрегатов.
        Агрегатов сидел на кровати и вытирал кулаком слёзы.
        —Подумать только! Мой брат Борька Агрегатов — жулик. Стыд и позор моей лысой голове.
        Увидев врача, Кузьму Кузьмича и незнакомого человека, Леопольд вскочил с постели и закричал:
        —А! А! Появился! Всё! Теперь он от меня не уйдёт! Товарищ врач, этот тип — шарлатан, лжец, жулик и пройдоха-гипнотизёр! Он у них самый главный! Вяжите его! Он и брата моего загипнотизировал — жуликом сделал! Разбойник он, вот кто.
        Леопольд схватил лежавшую на тумбочке ложку, как будто это была кавалерийская шашка, и бросился с ней на Кузьму Кузьмича. Но Агрегатова опередил Фёдоров. Он обхватил Леопольда за плечи и легко усадил его на кровать:
        —Перестаньте шуметь. Во-первых, ваш брат Борька не жулик и не шарлатан, а отличный парень. И, во-вторых, Кузьма Кузьмич тоже не пройдоха-гипнотизёр, а заслуженный человек, профессор.
        —Сами вы профессор! То есть сами вы жулик и пройдоха! — пытался вырваться Леопольд из объятий Фёдорова. — Если вы его защищаете, значит, вы такой же разбойник.
        —Больной Агрегатов, успокойтесь, — обратился к Леопольду врач. — Этот человек не разбойник, а сержант милиции — известный детектив товарищ Фёдоров.
        —Сам Фёдоров? — не поверил Леопольд Агрегатов. — Не может этого быть!
        Фёдоров отпустил Агрегатова, расстегнул халат и предъявил удостоверение.
        Агрегатов надел очки, внимательно прочитал удостоверение вернул книжечку сержанту. Затем для большей убедительности ощупал руками серую форму милиционера и снова опустился на кровать.
        —Так вы говорите, что Борька — не жулик? Но я сам слышал, как этот снеговик сказал, что они знакомы.
        —Придётся вам всё по порядку рассказать, всё с самого начала, хотя времени у нас с вами мало, — сказал Фёдоров.
        Сержант и Кузьма Кузьмич уселись на предложенные врачом невысокие больничные стулья и начали рассказывать Леопольду всё с самого начала, всё, что они услыхали от снеговика.
        Когда они кончили рассказывать, Агрегатов некоторое время сидел молча и только качал головой, словно китайский болванчик.
        Врач тоже молчал. Слишком неожиданной была вся эта история.
        Наконец Леопольд Агрегатов заговорил:
        —Всё это — враки, — сердито сказал он. — В жизни такого не бывает. Но даже, если всё, что вы сказали, правда, то тем лучше. Я буду только рад, если исчезнут все эти опасные для народа сказки. От них у людей только одни неприятности.
        Услышав подобное заявление, Кузьма Кузьмич расстроился:
        «Этот Леопольд, наверное, неисправимый. Что делать? Ведь дорога каждая минута».
        Даже сержант Фёдоров и тот не знал, как нужно поступать в подобных случаях. Не заставишь же Агрегатова силой ехать на Северный полюс и чинить Ледяной Дом.
        Но тут на помощь пришёл врач. Для врача Агрегатов был прежде всего больным, нездоровым человеком, поэтому он говорил с Леопольдом доброжелательно и ласково, стараясь его не волновать и не огорчать.
        —Я ваш врач, — сказал он Агрегатову, — и поэтому прежде всего забочусь о вашем здоровье и благе. Я хочу, чтобы вы были счастливы. А самые счастливые люди те, кто приносит счастье другим. От вас теперь зависит, будут люди смеяться и радоваться или в их сердцах поселятся грусть и печаль.
        —От меня это зависеть не может, — заявил Агрегатов.
        —Может, — таким же спокойным и тихим голосом сказал врач, — подумайте, если исчезнут сказки, дети перестанут смеяться и радоваться, а это значит, что не будет праздников и карнавалов, умолкнут песни. Из скучных детей вырастут скучные взрослые. Жизнь станет серой и печальной.
        —Это для вас она — печальная, а для меня — прекрасная. Мне все ваши праздники и карнавалы ни к чему. Я — человек серьёзный. А серьёзным людям что надо? Гайки, шурупы, провода, моторы, паяльники, чтобы можно было разные механизмы и машины строить.
        Сержант Фёдоров резко встал со стула и начал мерять шагами палату: шесть шагов в ширину, восемь в длину; шесть в ширину, восемь в длину. Сержант волновался. «Неужели этот Агрегатов в самом деле такой сухой и чёрствый человек? Как объяснить ему, что нужны не просто машины. Какими словами сказать, что всем нам необходимы только те станки, приборы и механизмы, которые находятся в руках добрых и весёлых мастеров, умеющих и работать, и смеяться, петь песни и рассказывать детям сказки, радовать и радоваться. Иначе от всей этой механики и электроники не будет человеку никакой пользы, а наоборот — вред. Как растолковать это Леопольду? Ну что ж, — сказал сам себе сержант, — попробуем атаковать Агрегатова с другой стороны».
        —Скажите, — обратился сержант к Леопольду, — вы газеты часто читаете или иногда?
        Слово «иногда» Агрегатова обидело.
        —Почему иногда? Часто, — ответил он сержанту. — Только не понимаю, почему вы у меня об этом спрашиваете. Я люблю даже радио слушать, когда холодильники чиню. Меня голос диктора успокаивает.
        —Зря успокаивает. Если вы читаете и слушаете, то должны знать, что на Земле с каждым годом всё меньше остаётся рек и озёр, а зелёные поля и леса превращаются в пустыни.
        —Ну знаю, но при чём здесь я? — пожал плечами Агрегатов.
        —А я вам сейчас объясню, при чём здесь вы. Исчезают они потому, что тысячи начинённых машинами, станками, домнами и мартенами заводов днём и ночью коптят небо. Чёрные тучи затянули планету, и Земля стала задыхаться от жары и дыма. На Земле изменился климат. Даже в Арктике, на далёком Северном полюсе потеплело. И произошло это, гражданин Агрегатов, потому что этими машинами управляют люди, которым всё равно, какое небо над их городами — голубое или серое от пыли и чада. Они не знают ничего, кроме своих гаек, шурупов и проводов, и ничего больше знать не хотят. В их сердцах нет любви и добра к живому. Им не нужны цветы, песни, сказки, путешествия и карнавалы, их не волнует судьба птиц и зверей. Они превратились в машин-роботов. Теперь, гражданин Агрегатов, вы понимаете, какое вы ко всему, что происходит на нашей планете, имеете отношение.
        Фёдоров умолк и снова опустился на стул.
        «Ай да сержант! — восхищённо воскликнул в душе Кузьма Кузьмич. — Без шпаргалки и такую речь произнёс. По-моему, он даже Агрегатова расшевелил».
        Леопольд сидел понурившись, низко опустив голову.
        —Я не робот, — тихо сказал он, — потому что я люблю… я люблю Борьку.
        —И правильно делаете, что любите, — наконец вмешался в разговор Кузьма Кузьмич, — вы можете гордиться своим братом. Вы вырастили прекрасного человека. И мы вам за это благодарны.
        —Вы в самом деле считаете, что из Борьки вышел толк? — спросил Агрегатов и обвёл всех недоверчивым взглядом.
        —Да, — кивнул сержант Фёдоров, — ваш брат — хороший, смелый человек и талантливый учёный.
        Агрегатов был растерян. Он не знал, что ответить, что сказать сидящим в палате сержанту, врачу и своему соседу — профессору, которого он ещё совсем недавно считал лжецом и жуликом.
        Разные мысли и чувства боролись в нём. Леопольду хотелось то плакать, то смеяться. Он вдруг почувствовал усталость.
        —Я бы хотел, — тихо сказал он врачу, — побыть один. Я должен всё обдумать.
        —Хорошо, — кивнул врач, и все вышли из комнаты.
        Леопольд понимал, что сейчас от его решения зависит очень многое. Если он отправится на Северный полюс, то нужно будет отказаться от старых правил и привычек, от уютной квартиры и сытого холодильника. От всего, к чему он привык и с чем ему страшно было расстаться. Но там, на Северном полюсе, его ждал любимый брат Борька, который послал к нему, именно к нему, снеговика. Брату нужна была его, Леопольда, помощь, и он должен ему помочь.
        Агрегатов подошёл к окну. Во дворе под деревом, на котором висел фонарь, стоял курносый снеговик.
        Заметив в окне Леопольда, снеговик снял в приветствии с головы ведро и вежливо поклонился.
        —Всё это так невероятно… волшебно, неожиданно и сказочно, — прошептал Агрегатов, улыбнулся и помахал в ответ снеговику.
        «Ну что ж, — сказал сам себе Леопольд Агрегатов, — решение принято. Начинаем новую жизнь».
        Глава одиннадцатая. Чудеса продолжаются
        Так окончилось это воскресенье. Воскресенье кончилось, а чудеса продолжались.
        В понедельник вечером возле дома, в котором жили Кузьма Кузьмич и Агрегатов, остановился милицейский «газик».
        Вскоре в квартире Агрегатова задребезжал звонок.
        Дверь открыл Кузьма Кузьмич.
        —Что же вы? — забасил с порога Фёдоров. — Я вас уже минут десять на улице жду. А Леопольд где? Так и опоздать недолго!
        —Я уже! — донёсся из комнаты голос Агрегатова. — Я сейчас! Вот только уши ватой заткну, чтобы не просквозило. Там, на Северном полюсе, говорят, ветры ещё сильнее, чем в нашем городе.
        Через минуту из комнаты вышел Агрегатов. Он был одет в своё неизменное чёрное пальто с красными пуговицами. Но только вместо чёрных ботинок на ногах у него красовались большие мохнатые унты, которые подарил ему сегодня Кузьма Кузьмич. В одной руке Агрегатов держал ящик с инструментами и разными деталями для Ледяного Дома, в другой — корзинку для провизии.
        —А корзина зачем? — спросил Фёдоров.
        —А там у меня бутерброды, — объяснил Агрегатов. — Вдруг самолёт не в ту сторону полетит или вынужденную посадку сделает. Питаться-то надо регулярно.
        —Конечно, надо, — не выдержал и рассмеялся сержант.
        —Смеётесь и зря, — обиделся Леопольд Агрегатов. — В жизни всякое бывает.
        —Товарищ Агрегатов, — взмолился сержант, — опоздаем ведь.
        Но в машине Агрегатов молчал, только изредка поворачивался к Кузьме Кузьмичу и спрашивал:
        —Скажите, а белые медведи — они очень хищные?
        —Не очень, — успокаивал Кузьма Кузьмич, — а потом вас защитят полярники и снеговики.
        —А полярники мне будут рады?
        —Ещё бы, — отвечал Кузьма Кузьмич, — и не только они. Все люди на Земле вам будут благодарны. Представляете, что будет, если исчезнут новогодние волшебники и остановится время?!
        —Вот видите, какая у меня важная профессия, — гордо сказал Агрегатов. — Это не то, что сказки придумывать.
        Наконец «газик» подкатил к аэропорту.
        Возле самолёта, который спецрейсом отправляется прямо на Северный полюс, Агрегатов долго прощался с Кузьмой Кузьмичом и Фёдоровым.
        —Товарищ Агрегатов, вас снеговик давно ждёт, и рейс задерживать мы не имеем права, — попросила Леопольда стюардесса.
        —А что, снеговик уже здесь? — вспомнил о своём попутчике Леопольд.
        —Я его ещё днём на аэродром привёз, — объяснил сержант, — он штурману помогал, объяснял, как из Туткактамска скорее добраться к Северному полюсу.
        Только теперь Агрегатов и Кузьма Кузьмич заметили в иллюминаторе самолёта красный нос Леденца.
        —А он не растает? — забеспокоился Кузьма Кузьмич.
        —Не волнуйтесь, — успокоила профессора стюардесса, — в салоне самолёта есть специальный отсек с низкой температурой.
        —Ну что ж, тогда пора прощаться, — улыбнулся Леопольд, пожал Кузьме Кузьмичу и сержанту на прощание руки и начал медленно подниматься по трапу.
        —Передайте привет Борьке и всем остальным полярникам! — крикнул Кузьма Кузьмич.
        —И снеговикам! — добавил Фёдоров.
        —Передам, всем передам! — махнул рукой Агрегатов и отправился вслед за стюардессой в салон самолёта.
        Через несколько минут самолёт взмыл вверх и направился к Северному полюсу.


        Глава двенадцатая. Подарок
        Тридцать первого декабря к Кузьме Кузьмичу пришло несколько самых близких друзей. Они помогали ему наряжать ёлку и слушали рассказ о Леопольде и снеговике.
        Где-то за час до торжественного боя курантов Кузьме Кузьмичу позвонили по телефону.
        —Кузьма Кузьмич, — забасил знакомый голос сержанта Фёдорова, — поздравляю вас с наступающим праздником. Успехов вам, здоровья в Новом году!
        —Спасибо, — поблагодарил Кузьма Кузьмич, — я вам тоже желаю всего самого доброго. Здоровья и счастья вашим друзьям и близким. Вы где сейчас находитесь?
        —Сейчас — на службе. Я сегодня дежурю по городу. Вот, позвонил вам, решил поздравить.
        —И очень хорошо сделали. А ещё лучше было бы, если бы сами к нам заглянули. У меня тут собрались друзья, и я им как раз про наше с вами приключение рассказываю. Приезжайте…
        —Не могу — служба.
        —А вы ненадолго. Минут на десять. Пожалуйста, — попросил Кузьма Кузьмич.
        —Ладно, — пообещал сержант и уже вскоре был у Кузьмы Кузьмича дома.
        Кузьма Кузьмич познакомил сержанта с друзьями, усадил за стол, угостил Фёдорова свежезаваренным чаем с мятой, налил в блюдце янтарного абрикосового варенья. Какое-то время все молчали.
        Кузьма Кузьмич чувствовал, что сержанта ещё что-то волнует, беспокоит, но расспрашивать не хотел. Если сержант Фёдоров сочтёт нужным, спросит сам.
        Так и произошло. Отодвинув от себя чашку с недопитым чаем, сержант попросил у гостей прощения и сказал:
        —Простите, Кузьма Кузьмич, что в такой праздничный час говорю о делах, но меня волнует ваш сосед. От него есть какие-то известия?
        —К сожалению, никаких. Я уже тоже стал беспокоиться, — вздохнул Кузьма Кузьмич. — Но будем надеяться, что всё закончиться благополуч…
        Договорить Кузьма Кузьмич не успел, так как в это время зазвенел дверной звонок.
        Кузьма Кузьмич открыл дверь и… ахнул от неожиданности.
        В дверях стоял Дед Мороз.
        —Кузьма Кузьмич Принцесскин? — спросил Дед Мороз.
        —Он самый, — растерянно ответил Кузьма Кузьмич.
        —Вам посылка, — сказал Дед Мороз и весело улыбнулся. — Новогодняя подарочная.
        Дед Мороз достал из мешка небольшую коробку и вручил её Кузьме Кузьмичу.
        —Поздравляю вас с наступающим Новым годом! Успехов вам, здоровья и счастья! Весёлого настроения и радостных улыбок в Новом году, — пожелал на прощание Дед Мороз, и не успел Кузьма Кузьмич что-либо сказать, как гость скрылся за дверью.
        —Кто это? — спросил из комнаты сержант Фёдоров.
        —Представляете, — подошёл к сержанту Кузьма Кузьмич, — приходил Дед Мороз. Вот принёс какой-то подарок. Это, наверное, мои сотрудники меня поздравили. А Дед Мороз явно из бюро услуг — студент театрального института. Интересно, что это коллеги мне подарили?
        Кузьма Кузьмич открыл коробку и от удивления развёл руками:
        —Вот это подарок!
        В центре коробки, бережно завёрнутый в вату, лежал расколотый на две половинки ярко-синий ёлочный шар. Рядом с шаром находилась праздничная поздравительная открытка:
        «Дорогой Кузьма Кузьмич, поздравляем Вас с наступающим Новым годом — сказочным чудесным праздником. Пускай Новый год будет для всех людей радостным, мирным и счастливым, пускай на земле всегда живут сказки. Передаём Вам наш северный сувенир — ёлочный шар, из него в этом году родился Дед Мороз.
        Ваши Леопольд и Борька Агрегатовы».
        —А вы говорите — студент! — радостно рассмеялся сержант Фёдоров, разглядывая расколотый шар. — Дед Мороз это был! Самый настоящий Дед Мороз. С самого Северного полюса!


        Невидимое дерево




        Глава первая. Шур Шурыч и ворона Розалинда


        Посреди площади, которая называлась Круглой, росла волшебная ёлка.
        Волшебной она была по многим причинам и прежде всего потому, что была невидимой. Да, да, никто в городе уже много лет не видел ни самого дерева, ни тех вещей, которые, словно Новогодние украшения, висели на его ветвях.
        Чего только там не было: зонтики, книги, корзинки, перочинные ножи, валенки, папки для бумаг, галоши, бинокль, картины, домашние туфли… Но больше всего было здесь шляп, кепок, ушанок и музыкальных инструментов — скрипок, флейт, барабанов, гармошек…
        Невидимыми были и те, кто жил на ветках этого необыкновенного дерева. А жили на нём два старых приятеля: бывший домовой Шур Шурыч, который теперь поменял профессию и работал, как он утверждал, тренером по храбрости, а также его подружка — говорящая ворона Розалинда. Вот и все, кто жил на этом дереве.
        Ворона Розалинда просыпалась раньше Шур Шурыча. Он ещё спал, а она уже отправлялась на поиски потерянных, забытых или просто выброшенных вещей, которые она приносила на ёлку и аккуратно развешивала на ветках. Это было её любимое занятие.
        В этот день ворона задержалась дольше обычного и Шур Шурыч волновался.
        Он сидел на широком, крепком суку и, приставив бинокль к глазам, внимательно высматривал свою приятельницу, ворча под нос: «И где это её нелёгкая носит… долетается… врежут ей из рогатки и чучело сделают».
        Так вот, в это самое время на площади и появились экскурсанты, которые, как известно, люди очень любопытные и которых интересует абсолютно всё.
        Экскурсанты расположились рядом с ёлкой, которую они, конечно же, не видели, повернулись к экскурсоводу и стали внимательно слушать.
        Экскурсовода звали Ксенья Петровна, в руках у неё была указка, а на носу — большие тёмные очки с зеркальными стёклами, которые делали её похожей на инопланетянку.
        —Товарищи, — обратилась экскурсовод Ксенья Петровна к туристам, — мы находимся с вами на площади, которая ещё вчера называлась просто Круглой.
        —Неужели она сегодня называется уже Квадратной? — задал вопрос усатый экскурсант в кепке.
        Ксенья Петровна этому экскурсанту ничего не ответила. Она на него только посмотрела, но посмотрела так, что тому стало неловко: он покраснел, закашлялся и спрятался за спину другого экскурсанта.
        Убедившись в том, что провинившийся осознал свою ошибку и сейчас раскаивается, Ксенья Петровна продолжила свой рассказ.
        —Так вот, — сказала она, — с сегодняшнего дня эта площадь будет называться площадью Двух Мастеров…
        Честно говоря, Шур Шурыч экскурсоводов недолюбливал, и прежде всего потому, что, приходя на площадь, они обычно говорили: «На этой старой площади нет ничего интересного, поэтому задерживаться здесь мы не будем».
        «Ну и не надо, ну и не задерживайтесь, — думал в таких случаях Шур Шурыч, — ну и шагайте с нашей площади. Сами вы неинтересные».
        Но сейчас бывший домовой услыхал такое, что сразу отложил в сторону бинокль и стал внимательно слушать, о чём говорит Ксенья Петровна.
        А говорила она вот о чём:
        —Когда-то давным-давно жили в нашем городе два брата — два мастера.
        Старший брат шил шляпы, кепки, колпаки, ушанки — одним словом, головные уборы, как теперь говорят. А второй был музыкальных дел мастером. А ещё жил с ними в доме домовой, и звали этого домового, как гласит легенда, Шур Шурыч…
        Теперь-то вы понимаете, почему Шур Шурыч, открыв от удивления и неожиданности рот, стал слушать рассказ экскурсовода Ксеньи Петровны: говорили о братьях и о нём.
        —Такое странное имя у домового было потому, — продолжала рассказывать Ксенья Петровна — экскурсовод, — что обычно домовые скрипят или в трубу дуют. А Шур Шурыч любил сидеть под столом и шуршать.
        Но братья были, очевидно, люди с крепкими нервами. Я, например, терпеть не могу, когда под столом кто-то шуршит, у меня от этого мигрень начинается, а братья терпели…
        «Вовсе и не терпели, им это даже нравилось», — подумал Шур Шурыч, но вслух об этом не сказал. Он даже на Ксенью Петровну не обиделся. Шур Шурыч её простил.
        «Главное, — подумал он, — что у неё дикция хорошая, внешность внушительная и слушают её внимательно».
        И он тоже стал слушать.
        —Более того, — говорила Ксенья Петровна, — братья с этим Шур Шурычем даже советовались. Так, однажды они по его совету возле своего дома дерево посадили. Легенда говорит, что это была ёлка, но вы же знаете, — обратилась Ксенья Петровна к экскурсантам, — что ёлки в наших местах растут плохо и поэтому я думаю, что это была липа…
        Тут Шур Шурыч не выдержал и громко сердито сказал:
        —Сама ты — липа!
        —Кто сказал «липа»? — строго спросила у экскурсантов Ксенья Петровна. — Я спрашиваю, товарищи, кто сказал «липа»? Это ужасно некультурно и, если вы сейчас же не признаетесь, я прекращу экскурсию.
        И тут, к удивлению Шур Шурыча, вперёд вышла девочка с рыжими косичками, девочки тоже бывают участниками экскурсий, и сказала:
        —Извините, пожалуйста. Я больше не буду. Рассказывайте дальше.
        —Очень нехорошо! — сердито сказала Ксенья Петровна. — Пионерка, наверное. Моя дочка никогда бы себе такого не позволила.
        Ксенья Петровна поправила очки и продолжила рассказ:
        —Посадили братья по совету Шур Шурыча возле дома дерево, и не думали они, что однажды совьёт на нём гнездо необыкновенная птица.
        —Соловей, — хором сказали все экскурсанты.
        —Нет, товарищи, не соловей.
        —Бе-е-е-ркут, — мечтательно сказал усач в кепке.
        —И не беркут. На дереве свила гнездо ворона.
        —Ворона, — огорчённо вздохнули члены экскурсии, а один из них, всё тот же усач, даже про себя добавил:
        —Хоть бы уж попугай, а то ворона…
        Но Ксенья Петровна его замечания, к счастью, не услышала и объяснила, почему ворона была необыкновенной птицей.
        —Ворона, — сказала она, — была говорящая. И звали её, товарищи, Розалинда. Да, да, не удивляйтесь, именно Розалинда. Более того, она обижалась, если кто-то называл её просто Розой. «Имя — Роза, — говорила она, — больше подходит курам, но никак не такой воспитанной и интеллигентной птице, как я». И, нужно сказать, ворона Розалинда в самом деле была умной птицей. Именно она и посоветовала братьям повесить на дереве скрипки, флейты, гармошки, шляпы и кепки.
        «Пусть, — сказала Ворона, — будет это дерево витриной».
        Это была дельная мысль. Изделия мастеров теперь были видны издалека, потому что дерево стало самым высоким в городе.
        «Вот это точно, — заметил шёпотом Шур Шурыч, — не было и нет дерева выше нашего».
        Липа была очень высокой. И это возмутило правителя города, генерал-губернатора.
        «Ничего не должно быть выше моего дворца», — рассердился генерал-губернатор и приказал спилить дерево.
        «Ничего у тебя, генерал-губернатора, не выйдет. Не отдадим мы тебе наше дерево, — сказал старший брат — шляпных дел мастер и достал заветную шапку-невидимку.
        Эту шапку он мастерил долгими зимними вечерами. Все уже давным-давно спали: и младший брат, и Шур Шурыч, и говорящая ворона Розалинда, — а он всё мастерил и мастерил свою волшебную шапку, вышивал на ней таинственные узоры, украшал северным речным жемчугом и красными южными рубинами. Ведь это была не обыкновенная шапка, а невидимка, и так просто её за час-другой не сделаешь.
        Так вот, достал старший брат свою волшебную шапку и повесил её на дерево. И только он это сделал, как дерево сразу стало невидимым.
        —Какая красивая легенда, — вздохнул усатый экскурсант.
        —Да, — согласилась Ксенья Петровна, — красивая, но всего лишь легенда, сказка, хотя некоторые легкомысленные и суеверные жители нашего города утверждают, что здесь по-прежнему растёт волшебное, невидимое дерево, на котором якобы живут домовой и ворона. Но, — улыбнулась Ксенья Петровна, — вы понимаете, надеюсь, что ни домовых, ни говорящих ворон в реальной жизни нет, тем более невидимых. Это противоречит законам физики.
        Тут разговорчивый усач опять сказал:
        —А я на этой площади, когда маленький был, музыку слыхал. Очень хорошую музыку.
        —Верно, товарищи, — кивнула головой Ксенья Петровна, — иногда на этой площади слышны странные звуки. Но это, товарищи, не музыка. Это своеобразный эффект, так называемая аэродинамическая труба, которая возникает…
        Но когда возникает эта «аэродинамическая» труба, Ксенья Петровна договорить не успела. Шур Шурыч поднёс к губам висевшую рядом флейту и, закрыв глаза, заиграл мелодию песни, которую так любили когда-то петь братья.


        Экскурсанты слушали открыв рот. Они были очень удивлены. Но Ксенья Петровна сказала:
        —Вот видите, самая обыкновенная аэродинамическая труба. А теперь, товарищи, пойдёмте. Наша экскурсия ещё не закончилась.
        Все ушли, а Шур Шурыч по-прежнему сидел на ветке и играл на флейте.
        Шур Шурыч был так увлечён музыкой, что даже не услышал, как рядом с ним опустилась ворона Розалинда.
        Розалинда укрепила на ветке свою новую находку — большую рыжую плюшевую обезьянку, а затем, приблизившись к Шур Шурычу, громко сказала:
        —Крррещендо на флейте. Бррраво!!
        Шур Шурыч от неожиданности уронил флейту и сам чуть было не полетел кубарем вниз, но его вовремя удержала ворона.
        —Чего б это я над самым ухом каркал?! — сердито закричал он.
        —Во-первых, я не каркала, — обиженно сказала ворона, — и, во-вторых, мне показалось странным, что вы вдруг ни с того, ни с сего занялись музицированием.
        —Ни с того, ни с сего? Сама ты «ни с того, ни с сего»! Знаешь, какой сегодня день?
        —Неужели работников торговли?! — ахнула ворона. — Обожаю этот день. Везде всего много. На раскладках пряники, кренделя — ешь — не хочу, и продавцы весёлые и, я бы сказала, даже вежливые.
        —Ух, и обжора ты, Розалинда!.. Пряники, кренделя. Бери выше. Сегодня, Розалинда, нашу площадь переименовали. Во! И назвали её знаешь как?
        —Крак?
        —Площадью Двух Мастеров.
        —Кракой подарок! Кракой сюрприз! — радостно воскликнула ворона. — Значит, братьев помнят, их не забыли. Кракая радость!
        Она ещё долго восхищалась новостью, но Шур Шурыч её уже не слушал. Он смотрел на принесённую вороной обезьянку, и его настроение становилось всё хуже и хуже.
        —Что это такое?! — прервал он восклицания вороны.
        —Обезьяна.
        —Вижу, что не павлин. Я спрашиваю, ты где её взяла? Ведь это же Викина любимая игрушка.
        —Вы знаете хозяйку обезьянки?
        —Конечно. Она живёт вон в том доме, — указал Шур Шурыч на серый девятиэтажный дом на противоположном конце площади. — Я к ней иногда прихожу. Шуршу у неё под кроватью. Пугаю. Чтобы она в конце концов перестала пугаться и стала смелой. Тренирую.
        —Извините, но я, право, не знала, что это игрушка вашей знакомой барышни.
        —«Барышня, барышня». Сама ты — барышня. И вообще при чём здесь, знакомы или нет. Ведь ты у ребёнка игрушку забрала. Стыдно…
        —Вы ошибаетесь, — в свою очередь обиделась ворона, — я никогда ни у кого ничего не забираю. Все эти вещи потерянные, выброшенные или забытые.
        —Вот именно: «забытые»! А вдруг человек вспомнит, будет искать, а вещи — нет. Что тогда?
        —Крак что тогда, что тогда?! Я всегда оставляю записку, — ворона полезла в небольшую сумку, висевшую у неё на шее, и достала оттуда записку. Она развернула записку и стала читать. — «Записка. Потерявший пусть придёт к невидимому дереву и спросит ворону Розалинду. Вещь будет возвращена в целости и сохранности».
        —А вдруг твою записку прочитать не смогут? У тебя же почерк неразборчивый. Да и кто увидит невидимое дерево? Нет, обезьяну придётся отдать, — упорно стоял на своём Шур Шурыч. — А потом, это не она её выбросила. Обезьянку выбросили Викины родители.
        —Родители?! — удивилась ворона.
        —Да, — кивнул головой Шур Шурыч. — Они считают, что Вика уже взрослая и ей нужны серьёзные игрушки. А она обезьянку любит. Я знаю…
        —Пусть будет по-вашему. Вы меня уговорили, — сказала Розалинда, сняла с ветки обезьянку и полетела вслед за Шур Шурычем, который быстро шагал по площади, к дому, где жила девочка Вика и её родители.
        Как только Шур Шурыч и ворона Розалинда покинули дерево, они тут же перестали быть невидимыми. Они стали обыкновенными. Обыкновенная большая чёрная птица и обыкновенный небольшой старичок в ушанке и валенках.
        Невидимыми они были только тогда, когда находились на дереве.
        Глава вторая. Тапочки
        Вика сидела на полу и крутила большой разноцветный кубик Рубика. Кубик не складывался, и девочка была расстроена. Но дел было не только в этой игрушке.
        Что кубик? Кубик — это мелочи.
        Даже то, что мама забрала у неё любимую плюшевую обезьяну («Ты уже большая, — сказала она, — и хватит заниматься глупостями»), даже это можно пережить. Хуже другое…
        Вика не любила, когда мама и папа ссорились. Ей тогда становилось так страшно, словно она заблудилась. А лес тёмный и незнакомый, и она из него никак не может выбраться, потому что никого, кроме неё, в этом лесу нет: ни людей, ни птиц, ни зверей — кругом один лес, чёрный, молчаливый, одинокий. Даже птиц нет. Жуть!
        И зачем они только ссорятся?!
        Раньше они, правда, тоже иногда ссорились. Но редко. Поссорятся, а потом сразу помирятся. Вика даже думала, что это игра у них такая — поссорились, помирились…
        Это было раньше. А теперь… Как начнут… А потом молчат и друг с другом не разговаривают… как сегодня.
        А тут ещё этот кубик… не складывается. Что делать?
        Вика вздохнула и сказала сама себе:
        —Мама — умная, старший экскурсовод. Папа тоже умный — старший инженер. А я, как говорит мама, — никаких талантов! Ни каких!
        Последнее слово Вика сказала громко, и в комнату заглянул мама.
        —Что ты говоришь? — спросила она у дочки.
        Вика подняла голову, попробовала улыбнуться, но улыбка получилась печальная:
        —Ничего, мамочка.
        —А мне послышалось, что ты что-то сказала. Ну как, получается?
        —Пока не очень, — призналась Вика и принялась изо всех сил вертеть кубик.
        —А у Пети, сына моей сотрудницы, получается. Он, кстати младше тебя на два месяца, — сказала укоризненно мама и снова ушла на кухню.
        Всё это видели и слышали стоявшие возле окна ворона Розалинда и Шур Шурыч.
        —Это Викина мама? — спросила ворона.
        —Да, мама — экскурсовод Ксенья Петровна, — тихо ответил Шур Шурыч.
        Как только за мамой закрылась дверь, из своего кабинета вышел Викин папа — Артур Иванович.
        Папа был обут в один тапочек. Второй он уже искал полдня. Из-за этого они с мамой и поссорились. Папа всегда что-то теряет. А мама говорит, что она дома только тем и занимается, что всё за ним подбирает…
        —Малышка, — спросил папа у Вики, — как идут дела?
        —Никак, — ответила Вика.
        —А ты складываешь по системе?
        —По системе. Но пока не получается.
        —Ничего, получится, — сказал папа и поправил очки. — Запомни, — сказал он Вике самым серьёзным голосом: таким голосом он разговаривал по телефону со своими сотрудниками, — запомни, что в жизни самое главное — система и порядок. Если жить по системе, то многого можно добиться. Ты, кстати, мой тапочек не видела?
        —Нет, — ответила Вика.
        —Я тоже, — почесал папа переносицу. — Но ничего, это не самое страшное. Давай, малышка, трудись, — потрепал он её по плечу и ушёл обратно в свой кабинет.
        —Тружусь, — прошептала Вика и снова начала вертеть кубик. И тут… вдруг… из открытого окна влетела и упала прямо ей на колени плюшевая обезьянка.
        Вика на какое-то мгновение растерялась, а потом бросилась к окну. Она подбежала так стремительно, что Шур Шурыч и ворона даже не успели спрятаться. Вика во все глаза глядела на стоящих на подоконнике большую, чёрную птицу и невысокого забавного бородатого человечка.
        Кожа у человечка на лице была тёмная, а глаза голубые и поэтому казались очень яркими.


        Если бы Вике было года три-четыре, она бы наверняка решила, что это герои какой-то сказки. А теперь… теперь с каждым годом она всё меньше и меньше верила в сказки. То есть она любила их читать и смотреть мультфильмы тоже любила, но уже всё реже надеялась, что когда-нибудь к ней придёт добрая волшебная фея. И вдруг этот человек с птицей…
        Шур Шурыч и ворона тоже были растеряны. Они никак не ожидали столкнуться нос к носу с девчонкой.
        Первым нарушил молчание Шур Шурыч.
        —Между прочим, меня зовут Шур Шурыч, — сказал он и двумя пальцами приподнял шапку.
        —А меня, — приложила крыло к груди ворона, — все называют…
        Но Вика перебила ворону, она вдруг вспомнила… Она вдруг догадалась… Неужели это те самые? Говорящая ворона Розалинда и Шур Шурыч, о которых ей когда-то рассказывала её мама. Без сомнения те самые! И Вика крикнула:
        —А я знаю, я знаю! Да, да, вы — домовой Шур Шурыч, а вы — говорящая ворона Розалинда!
        —Верно, — кивнула ворона, — но разрешите полюбопытствовать, откуда вам известны наши имена?
        —Мне о вас мама рассказывала, — объяснила Вика. — Только она сказала, что всё это неправда и в жизни домовых и говорящих ворон не бывает. А зовут меня Вика.
        —Нам ваше имя известно, — сказала Розалинда, — нам вообще многое известно. Мы с Шур Шурычем прожили столько лет… так что, поверьте нам и нашему жизненному опыту: есть и домовые, и говорящие вороны.
        —Я-то вам верю и опыту вашему тоже, — вздохнула Вика, — а вот мама и папа — нет.
        —Нам, домовым, — признался Шур Шурыч, — жутко обидно, когда в нас не верят. Ведь мы, домовые, — народ обидчивый.
        Вика на мгновение умолкла, затем внимательно посмотрела на Шур Шурыча и спросила:
        —Скажите, а это правда, что домовые счастье приносят?
        —А как же… Только я этим делом уже давно не занимаюсь. У меня теперь другая, современная профессия. Я теперь по спортивной части, так сказать, тренер по храбрости. Вот залезу под стол и шуршу, шуршу — детишек пугаю. А там глядишь — и перестанут бояться. Очень серьёзное дело.
        —Значит, это вы у нас дома под шкафом и под столом шуршали?
        —Конечно, я. А кто же ещё? Поэтому мне и имя твоё, и все игрушки твои знакомы. Но только я к тебе, если честно сказать, с большой неохотой всегда хожу. У тебя, Вика, условия труда для меня плохие. Мне чем больше пыли — тем шуршать легче. А у тебя её совсем нету. Одно наказание. Тренировать тяжело.
        —Всё-таки жаль, что у вас теперь другая профессия, — вздохнула Вика и вдруг почувствовала, как печаль и грусть снова возвращаются к ней.
        —А чего жалеть, — продолжал рассуждать Шур Шурыч. — Приносить счастье — это дело, конечно, хорошее и нужное, да только…
        Но тут Шур Шурыча прервала Розалинда. Она наклонилась и зашептала ему на ухо:
        —У девочки, кажется, неприятности.
        —Ты думаешь? — также шёпотом спросил Шур Шурыч и достал из кармана тонкие, в серебряной оправе, круглые очки.
        —Кажется, ты права, — сказал Шур Шурыч, посмотрев внимательно на девочку.
        Он спрятал очки в кармашек жёлтого жилета и, перепрыгнув через подоконник, оказался в комнате.
        —Если разрешите, мы у вас немного погостим, — сказала Розалинда и вслед за Шур Шурычем перелетела в комнату.
        —Славное у вас, барышня, жильё. Очень уютно, — тоном старой опытной хозяйки сказала Розалинда, оглядывая комнату.
        Тут из-за двери послушался голос мамы:
        —Вика, как успехи?
        —Пока не получается, — ответила Вика и быстро спрятала под диван обезьянку, которую ей вернули ворона и бывший домовой.
        Розалинда и Шур Шурыч тоже решили, что лучше будет не попадаться маме на глаза, и залезли под стол.
        Сделали они это вовремя, потому что через мгновение в комнату вошла Викина мама, Ксенья Петровна. Она была одета в плащ и собиралась уходить. Ксенья Петровна подошла к девочке и громко, так, чтобы слышал Викин папа, сказала:
        —Обед на столе. Я приду поздно. У меня конференция. Приду часам к семи.
        В это время в комнату вошёл папа. Он тоже, судя по всему, собрался уходить.
        —Скажешь маме, — сказал он так, будто бы мамы в комнате не было, — что я ушёл на собрание, тоже буду поздно. Может быть, в семь, а возможно, и в девять.
        —Мама сказала, — дрожащим голосом прошептала Вика, — что обед на столе.
        —Передашь маме, — сказал папа и надел шляпу, — что я сегодня сыт по горло.
        Папа вышел.
        Мама посмотрела вслед папе, передёрнула плечами и сказала:
        —Папу не жди. Пообедай сама. Ужин приготовлю я.
        Мама поправила плащ, накрасила губы своей любимой розовой помадой и тоже ушла.
        Шур Шурыч и ворона вылезли из-под стола.
        —Чего это они «передай папе, передай маме»? А? — спросил Шур Шурыч, кивая на захлопнувшуюся за родителями дверь.
        —Поссорились, — ответила Вика и вдруг почувствовала, как слёзы ручейками побежали из глаз. Больше Вика терпеть уже не могла. Она шмыгала носом и одновременно говорила: — Они, когда ссорятся, всегда так друг с другом разговаривают, а мне плакать хочется, мне, мне…
        —Во-о даёт! — всплеснул руками Шур Шурыч. — Под столом шуршал — не боялась, а теперь ревёшь. Стыд и позор!
        Шур Шурыч достал из кармана огромных размеров цветастый платок и вытер Вике нос.
        —Вам, очевидно, неприятно об этом говорить, — подала голос ворона, — но позвольте у вас спросить, отчего они поссорились?
        —Из-за тапочка. Папа куда-то задевал свой тапочек. А мама говорит, что ей надоело искать его вещи. Вот из-за этого и поссорились, — развела Вика руками.
        —А тапочек был, наверное, редкий? Антикварный? — спросил Шур Шурыч.
        —Нет, самый обыкновенный, — ответила девочка и шмыгнула носом.
        —Тогда не понимаю, — пожал плечами Шур Шурыч, — я бы из-за обыкновенного никогда не поссорился. Вот скажи, Розалинда, я с тобой когда-нибудь из-за тапочка ссорился?
        —Вы всегда в валенках ходите, — ответила ворона.
        —Вот видишь, из-за тапочек — никогда. Ладно, не огорчайся. Найдём мы твоему папе его тапочки.
        —Не сомневайтесь. Обязательно найдём, — поддержала Шур Шурыча ворона Розалинда.
        —Значит, так, — стал вслух рассуждать Шур Шурыч. — Тапочки обычно теряются где? Под диваном, — сам себе ответил бывший домовой.
        —Вы в этом уверены? — заглянула под диван ворона.
        —А как же! — опустился на колени Шур Шурыч, надул щёки и изо всех сил дунул. Из-под дивана вылетело небольшое облако пыли, и ворона с Викой стали дружно чихать.
        —Совсем пыли нет, — сердито сказал Шур Шурыч. — И как так жить можно? В некоторых домах пыли — во! — показал он растопыренную ладонь, — пальцев на пять, а то и больше. А у тебя? Кот наплакал. Совсем пыли нет.
        —А тапочка? — спросила Вика.
        —И тапочка тоже нет, — поднялся с пола Шур Шурыч. — Может быть, за шкафом? — предположил он и принялся двигать шкаф.
        —Помогите, — пыхтя от натуги попросил он, и Вика стала Шур Шурычу помогать.
        Но шкаф не двигался. Он словно приклеился к полу.
        —Всё ясно, — сказал Шур Шурыч, снял шапку и вытер со лба пот, — мы его не с той стороны толкали.
        —По-моему, это не имеет никакого значения, — заметила ворона.
        —По-моему, по-твоему, — передразнил ворону Шур Шурыч. — Тёмная ты птица, Розалинда, и в шкафах ничего не понимаешь. Давай, Вика, помогай.
        Вика и Шур Шурыч теперь стали толкать шкаф в противоположную сторону.
        —Раз-два, взяли, — командовал Шур Шурыч. — Ещё раз, взяли… Кажется, сдвинулся, — пыхтя от натуги, выдавил из себя Шур Шурыч.
        —Ничего не сдвинулся, — сказала Розалинда, спокойно наблюдавшая за стараниями Шур Шурыча и девочки.
        —По-мо-гай, — прохрипел Шур Шурыч.
        —Всё равно нам с ним не справиться, — продолжала настаивать на своём ворона, но всё-таки тоже принялась толкать шкаф.
        Они очень старались, особенно Шур Шурыч, и в конце концов шкаф отошёл от стенки.
        —А вы говорили, — торжествующе сказал Шур Шурыч, заглянул в образовавшееся между шкафом и стеной пространство и вытащил оттуда тапок.
        —Вот! — поднял над головой Шур Шурыч свою находку. — Я же говорил, что он за шкафом. Эх, мне бы образование: я бы директором трёх школ стал и одного детского сада.
        —Ура! — закричали вместе ворона и Шур Шурыч.
        Они радовались и кричали, но Вика почему-то не радовалась.
        —Ты чего? — спросил Шур Шурыч.
        —Это не тот тапочек, — вздохнула девочка, — этот папа потерял в прошлом году.
        Все умолкли.
        Шур Шурыч вздохнул и сердито бросил тапок обратно за шкаф. Даже Розалинда, которая не любила, когда бывший домовой вёл себя подобным образом, на этот раз промолчала. Она тоже была огорчена. И тут вдруг ей в голову пришла, как ей показалось, прекрасная мысль. Она подпрыгнула, взмахнула крыльями и стала кружиться по комнате.
        —Вспомнила! — закричала ворона Розалинда. — Ждите меня здесь. Я скоро! Кракое прекрасное решение! — крикнула она и вылетела в окно.
        Ворона улетела, а Шур Шурыч с Викой остались ждать. Они сидели, беседовали.
        В основном говорил Шур Шурыч. Он рассказывал девочке о братьях-мастерах, о флейтах и скрипках, которые мастерил младший брат, о волшебной шапке-невидимке, сшитой старшим братом, о том, какие это были весёлые, добрые люди.
        О любимых им братьях он мог говорить долго, без конца. Но сейчас долгий разговор не получился, так как в комнату через окно вдруг полетели тапочки. Большие и не очень большие, войлочные, кожаные, вязанные. Они шлёпались на пол, падали на стол. Вика и Шур Шурыч принялись их ловить, не понимая ещё, кто их бросает. Но вот в окне с торжествующим видом появилась ворона.
        —Я принесла лучшее, что висело на дереве, теперь у твоего отца будет сколько угодно домашней обуви.
        —Молодец, — похвалил ворону Шур Шурыч и запнулся. — Сколько угодно, — повторил он и хлопнул себя по лбу. — Идея! — закричал Шур Шурыч. — Больше твой родитель шлёпанцы терять не сможет. Я такое придумал! Всё-таки у меня голова. Жаль, образования не хватает. Но ничего… Значит, так, — обратился он к девочке. — Тащи молоток и гвозди.
        Вика принесла всё, о чём ёё просили, и они пошли в коридор.
        —Теперь шлёпанцы всегда будут на месте. Всегда, — опустился на колени Шур Шурыч и стал приколачивать гвоздём тапочек к паркету.
        —Ещё гвозди, — командовал он.
        Вика и ворона еле успевали подносить ему тапочки и гвозди.
        —Кончились, — сказала Вика и показала пустую коробку.
        —Что? — не понял Шур Шурыч.
        —Гвозди, — объяснила ворона.
        —Давай клей, — потребовал бывший домовой.
        —У меня предложение, — подняла крыло Розалинда. — А что, если тапочки развесить на стенах, тогда они у вашего папы будут всегда на виду!
        —Ну, Розалинда! Ты — тоже голова. Птица, а соображаешь, — поддержал Шур Шурыч ворону, и они стали все вместе приклеивать к стенам квартиры принесённые вороной тапочки.
        Шур Шурыч приклеивал, а ворона и Вика говорили, выше или ниже. Наконец, когда все тапочки были развешены, Шур Шурыч отошёл в сторону, встал рядом с Викой и вороной, склонил голову набок и, любуясь, гордо сказал:
        —Красота!
        —Да, — согласилась ворона, — очень красиво. Крак в музее.
        —Теперь твоему папе домашней обуви на сто лет хватит, — уверенно сказал Шур Шурыч.
        —Теперь они у него всегда на месте будут, — поддержала бывшего домового Розалинда.
        В это время часы громко пробили семь раз.
        —Скоро мама и папа придут! — радостно воскликнула Вика. — Представляете: папа приходит после своего собрания уставший ищет тапочки, а они и тут, и тут — везде.
        —Теперь ваши родители никогда ссориться не будут, — сказала Вике ворона.
        —Конечно, чего им ссориться? Тапочки на месте, вокруг такая красота, как в музее, — согласился с вороной Шур Шурыч и незаметно толкнул её локтем.
        —Вы зачем толкаетесь? — бросила на Шур Шурыча гневный взгляд ворона.
        —Кто толкается?! Кто толкается?! Ишь, что выдумала! Ну ты Розалинда, и даёшь. Чего б это я вдруг… ни с того, ни с сего… начал толкаться? Я вообще толкаться не люблю. А если и толкаюсь то для этого причина должна быть уважительная, — громко сказал Шур Шурыч и дёрнул ворону за хвост.
        —Крак вам не стыдно хулиганить? Солидный мужчина, называется! Хулиган!
        —Ну кто хулиган?! Что ты, Розалинда, такое говоришь? Разве я хулиган? Просто я волнуюсь. У нас с тобой дел ещё непочатый край, и Викины родители должны с минуты на минуту вернуться. А ты говоришь — хулиган, толкаюсь, — сердито посмотрел на ворону Шур Шурыч.
        —Какие ещё дела? — не поняла ворона.
        —Какие, какие? Важные, — покрутил пальцем у виска бывший домовой и снова толкнул ворону в бок, а потом ещё и дёрнул больно за хвост.
        Розалинда громко ойкнула, но наконец-то поняла, что обозначали все эти толчки и щипки. Дел, конечно, у них с Шур Шурычем срочных не было, просто Шур Шурыч не хотел встречаться с папой и мамой. И он, очевидно, был прав. Сейчас не стоило это делать.
        —Да, да, — часто закивала Розалинда головой, потирая бок, — крак я могла забыть?! У нас в самом деле ещё столько дел…
        —Причём важных и неотложных, — добавил Шур Шурыч, поспешно направляясь вместе с вороной к окну, так как во входной двери уже поворачивался ключ: кто-то из родителей возвращался домой.
        —Мы придём завтра! — крикнул на прощание Шур Шурыч и перепрыгнул через подоконник на росший под окном раскидистый клён.
        Спустившись по стволу на тротуар, Шур Шурыч отряхнулся и отправился на площадь Двух Мастеров. Туда, где находился его дом — невидимое дерево и где его уже ждала ворона Розалинда.
        Глава третья. «Семейные песни»
        В этот вечер Шур Шурыч улёгся спать раньше обычного и даже не пошёл шуршать — пугать ребятишек. Он забрался в гамак, закрытый со всех сторон лохматыми еловыми ветками, поворочался с боку на бок и вскоре крепко заснул.
        Шур Шурыч во сне улыбался и, как ребёнок, причмокивал губами. Его баюкали тёплый ветер и прилетевшие к нему в эту ночь воспоминания. Ему снились далёкие времена, когда он был не тренером по храбрости, а домовым и приносил людям счастье.
        Ворона в эту ночь тоже сладко спала. Ей снился большой деревянный дом, в котором они все когда-то жили: и братья, и Шур Шурыч; ей снился тёмный зимний вечер… братья сидят за длинным столом. Тут же за столом — ребятишки мал мала меньше. Все мастерят ёлочные игрушки. Скоро Новый год.
        Она — Розалинда — тоже помогает: клювом протыкает в разноцветном картоне дырки, в которые детвора и Шур Шурыч продевают нитки. Время от времени Шур Шурыч залезает под стол и там шуршит: «шур-шур-шур-шур-шур!»
        Проснулась ворона, когда солнце только-только выкатилось на голубое небо, разбрасывая вокруг тёплые лучи.
        Розалинда открыла глаза, зевнула, затем, отряхнувшись, забралась на сухой сук и начала делать зарядку. Она поднимала, опускала крылья и одновременно громко пела:
        —На зарядку, на зарядку становись!
        Спозаранку умываться не ленись!
        Песня разбудила Шур Шурыча. Он вылез из гамака, уселся рядом с вороной и тоже стал поднимать и опускать руки. Но вскоре это ему надоело, и он сказал:
        —Ну всё! Пошли!
        —Куда? — спросила ворона, продолжая выполнять гимнастические упражнения.
        —Как это куда?! К Вике и её родителям. Всё-таки я, Розалинда, молодец, — похвалил сам себя Шур Шурыч. — Здорово это я с тапочками придумал.
        Ворона перестала делать приседания и рассерженно посмотрела на Шур Шурыча.
        —Вы, может быть, и бывший домовой и когда-то, возможно, могли приносить счастье, — сказала она обиженным голосом, — но тапочки, между прочим, принесла я. Это была моя потрясающе гениальная идея.
        —Гениальная, — перекривил ворону Шур Шурыч. — А кто их приклеил? Кто их гвоздями прибил? А?! Нечем крыть! То-то же, — в свою очередь обиделся Шур Шурыч. — Ладно! — махнул он рукой. — Пошли к Вике!
        —В таком виде? — ворона протянула Шур Шурычу зеркало.
        Шур Шурыч взял зеркало и сердито заворчал:
        —Такой степенный мужчина и нечёсаный. Позор! Немедленно отправляйся приводить себя в порядок.
        Умывался Шур Шурыч шумно: фыркал, пыхтел, и брызги летели так далеко, что вороне пришлось перелететь подальше на верхнюю ветку и оттуда беседовать с Шур Шурычем.
        —Представляешь, — говорил вороне Шур Шурыч, вытираясь большим вышитым полотенцем, — мы приходим, а девочкины родители, как голубки, рядышком сидят и…
        —Крак это прекрасно! Я так и вижу, крак они друг с другом беседуют и время от времени улыбаются и смеются.
        —Ага, — кивнул головой Шур Шурыч, — смеются, потому что телевизор смотрят или друг другу анекдоты рассказывают.
        —Почему обязательно анекдоты? Может быть, сказки или загадки, — предположила ворона.
        —Ты ещё скажи — былины. Не-е-т, сейчас все в основном анекдоты рассказывают. Сами рассказывают, сами слушают и сами громче всех смеются. Совсем люди разучились развлекаться. Раньше в игры разные играли, загадки загадывали, песни пели. А теперь?
        —Слушайте! — воскликнула Розалинда. — У меня есть предложение. Давайте подарим родителям девочки книжку песен.
        —А что, можно, — согласился Шур Шурыч и снял с ветки большую книгу, на обложке которой золотыми буквами было написано «Семейные песни». — Ну вот, — сказал он, спрятав книгу за пазуху, — теперь, кажется, всё, теперь можно идти. — И он вместе с вороной отправился к Вике.
        Вика сидела в своей детской комнате и снова вертела кубик Рубика. Мама Вике говорила, что этот кубик очень способности развивает. А Вике нужно, просто необходимо развиваться.
        «Если я хорошенько разовьюсь, — думала Вика, — родители будут на меня глядеть, радоваться, и им даже ссориться перехочется».
        И почему только они ссорятся?
        Вот вчера, например, когда тапочки увидели… вместо того, чтобы помириться, очень друг на друга обиделись. А чего, спрашивается, обидного в том, что тапочки к стене приклеены, — непонятно.
        Особенно папа обиделся. У него даже пот на носу от волнения выступил. Вика знает, это с ним происходит, когда он очень чем-то расстроен.
        «И почему он так расстроился?» — вздохнула Вика и тут вдруг услыхала знакомый голос:
        —Здравствуйте, пожалуйста. А вот и мы!
        Через окно в комнату впрыгнул Шур Шурыч.
        Вслед за Шур Шурычем влетела и ворона.
        —Добрый день, милая де… — умолкла на полуслове Розалинда и застыла, широко открыв большой клюв.
        Шур Шурыч был поражён не меньше своей подруги. Они стояли и в изумлении разглядывали стены. Те самые стены, на которых они вчера так тщательно укрепили тапочки.
        Сейчас тапочки были сорваны вместе с обоями, к которым были приклеены, и по всей комнате белели рваные, некрасивые пятна.
        —Что это? — растерянно спросил Шур Шурыч.
        —Где комнатные туфли? — не понимая, что произошло, спросила ворона.
        —Их сорвал и выбросил папа, — опустила голову Вика.
        —Но зачем?! Зачем он это совершил?! — воскликнула ворона. — Они ведь так кра-кра-красиво висели. Я ведь принесла самые лучшие. Можно сказать, музейные экземпляры.
        —Папа решил, что это мама сделала… ему назло. А мама, наоборот, что это папина работа, — объяснила девочка.
        —Что же ты им не сказала, что это мы всё устроили. Надо было объяснить! — воскликнул Шур Шурыч.
        —Я хотела, а мама сказала, что ей сейчас не до сказок. Ей нужно переднюю в порядок привести.
        —Так она же была в полном порядке. Неужели и в передней оторвали? — с дрожью в голосе спросил Шур Шурыч и направился к вешалке. Но здесь тапочек тоже не было.
        —Их оторвала мама, — прошептала дрожащим голосом. Вика.
        —Сильная мама у тебя, — вздохнул Шур Шурыч, глядя на то место, куда он вчера прибивал комнатные туфли. — Жалко… хорошие гвозди были.
        —Вам жалко гвозди, а мне тапочки. Вы знаете, барышня, вы уж меня извините, но мне кажется, что ваши родители в старинных комнатных туфлях не очень разбираются. Ведь здесь были туфли второй половины девятнадцатого века, а некоторые даже первой, — продолжала сокрушаться ворона.
        —Что вы, — заступилась за родителей Вика, — они, наоборот, ужасно во всём разбираются. Папа — старший инженер, а мама — старший экскурсовод. Они столько всего знают, столько знают…
        —Знают они, может быть, и много, но вот в старинных вещах и в разной другой красоте не очень разбираются. Нужно их, Вика, переучивать! Перевоспитывать нужно. Это я тебе точно говорю. Вот скажи, что они по вечерам делают? — спросил бывший домовой.
        —Когда как.
        —Ну вчера, к примеру: пришли они домой, тапочки поотрывали, друг на дружку недобрыми глазами поглядели, а потом что?
        —Потом телевизор смотрели. Папа — соревнования по боксу, а мама — концерт.
        —Простите, но мне не очень понятно, — перебила Вику Розалинда, — краким образом? Крак могли они одновременно смотреть разные телевизионные передачи?
        —Так и могли. У нас два телевизора. Один маленький, переносной у папы в кабинете, а другой в гостиной.
        —Во-о живут — два телевизора имеют и всё равно ссорятся?! — ахнул поражённый Шур Шурыч. — Нет, перевоспитывать их нужно — это точно. Да, если бы у меня два телевизора было, — размечтался Шур Шурыч, — никогда бы с Розалиндой не ссорился.
        —А может быть, они от того и ссорятся, что телевизоры смотрят не вместе, — задумчиво предположила ворона.
        —А что? — согласился Шур Шурыч. — Всё может быть. Хорошая мысль. Может, если они в эти ящики вместе по вечерам глядеть будут, то и помирятся. Знаешь, когда люди рядышком сидят, они хочешь не хочешь мирятся. Давай-ка мы из двух телевизоров один сделаем, — предложил он Вике.
        —Это как? — недоверчиво спросила девочка.
        —Очень просто. Тащи сюда шурупы, молоток, отвёртку, проволоку и фанеру. Знаешь, для меня из двух телевизоров сделать один — запросто.
        —А мне кажется, что проволока в данном случае ни к чему. Мы один телевизор можем отнести к нам на дерево, а другой оставим здесь, — предложила ворона.
        —Птица! — сердито крикнул Шур Шурыч и показал кулак. — Хватит всё на дерево тащить. Собственница! Это что ещё за на-на, — запнулся Шур Шурыч на трудном слове, но в конце концов выговорил, — на-на-накопительство.
        —Так я же для общей пользы, — виновато опустила глаза ворона.
        —Не оправдывайся. Давай, помоги лучше, — приказал Шур Шурыч, и они все вместе отправились в кабинет Викиного папы.
        Шур Шурыч взял телевизор, Вика держала антенну, а ворона несла провод…
        Поставив оба телевизора рядышком, Шур Шурыч отошёл в сторону, прищурил глаз, примерял, что к чему, затем достал из кармана складной метр и для верности измерил.
        —Ясно, — сказал он сам себе, а затем, оглянувшись и увидев стоящих в стороне Вику и ворону, приказал: — Чего стоите? Проволоку несите, фанеру, шурупы. Быстро!
        Проволоку и шурупы Вика нашла в шкафчике. Но вот фанеры — фанеры нигде не было.
        Тогда Шур Шурыч отправился на кухню и взял там толстую, украшенную узорами доску для резки овощей. Вернувшись в комнату, он пристроил доску к телевизорам, узором наружу, и стал привинчивать её шурупами.
        Он вкручивал в дерево шурупы и изредка, поглядывая на Вику и Розалинду, говорил:
        —Красота? То-то же! А говорила, на ёлку отнести… думать надо…
        Наконец, убедившись в том, что телевизоры скреплены, он отошёл в сторону. Склонив голову набок, Шур Шурыч стал любоваться фантастическим агрегатом, созданным им из проволоки, яркой доски и двух телевизоров.


        —Во-о-о! — поднял он вверх большой палец. — Ручная работа. Теперь твои родители, Вика, хочешь не хочешь будут рядышком сидеть.
        —А если не будут? — вдруг спросила ворона.
        —Что не будут? — не понял Шур Шурыч.
        —А вдруг им не захочется телевизор смотреть? Что тогда? — согласилась с вороной Вика.
        —Как что? — не растерялся Шур Шурыч. — Да я, может быть, этому очень даже и обрадуюсь. У меня для них такое развлечение приготовлено! Гляди, Вика, — сказал Шур Шурыч и достал из-за пазухи книжку «Семейные песни».
        —А если они и петь не захотят? — задала вопрос Вика.
        —А мы им поможем, — не сдавался Шур Шурыч. — Ты им загадку загадаешь, кто не отгадает, тот и поёт. Тут они никуда не денутся. Проиграл — пой! Мы с братьями часто в это играли. Верно я говорю? — обратился к вороне за поддержкой Шур Шурыч.
        Ворона утвердительно кивнула головой и тоже стала вспоминать, как они с братьями пели песни:
        —Им из весёлых песен очень про гусей нравилась.
        —Точно, — закивал головой Шур Шурыч. — Про гусей и бабусю. Как она там… — сказал бывший домовой и вдруг запел неожиданно звонким и чистым голосом:
        Жили у бабуси
        Два весёлых гуся.
        Ворона Розалинда не выдержала и тоже стала подпевать:
        Один белый,
        Другой серый,
        Два весёлых гуся.
        В самых голосистых местах Шур Шурыч хлопал себя руками по коленям и громко вскрикивал. Делал он это так весело, так радостно, что Вика не выдержала, рассмеялась, и слёзы, которые у неё всё утро стояли в глазах, сами по себе высохли.
        —Ну вот, — сказал девочке Шур Шурыч, когда перестал петь, — да от такой песни у твоих родителей все ссоры вмиг разбегутся. Я тебе и загадку посоветую хитрую.
        Шур Шурыч наклонился к вороне и стал с ней шептаться, советоваться. Ворона молча слушала и только время от времени кивала головой.
        —Да, — наконец заговорила ворона. — О-очень хорошая загадка. Спортивная. — И она обратилась к Вике: — Отгадай, что это такое: не квадратное, не зелёное, не пушистое и не прозрачное.
        —А ещё по-французски не говорит и не продолговатое, — а затем, чтобы Вике легче было отгадывать, Шур Шурыч уточнил: — Зато прыгает.
        Вика задумалась. Думала она долго. Но сколько ни старалась, ничего придумать не могла.
        —Видишь, — обрадованно закричал Шур Шурыч. — Во-о, какая загадка! Ни за какие пряники не угадает её твой родитель. Сдаёшься?
        —Сдаюсь, — сказала Вика.
        —Так вот это… это футбольный мяч! — выпалил Шур Шурыч ответ загадки.
        —Мяч?! — удивилась Вика.
        —Конечно. Не продолговатый, по-французски не говорит, не квадратный, не пушистый и не прозрачный, не зелёный, но прыгает — что это? Мяч. Самый настоящий мяч, только, — уточнил Шур Шурыч, — футбольный.
        —Да, — согласилась Вика, — хорошая загадка. Они её никогда не разгадают.
        Шур Шурыч и ворона ещё некоторое время побыли у девочки, советовали, какие песни лучше петь, а затем отправились к себе на площадь Двух Мастеров.
        Глава четвёртая. Проблемы
        Вот уже второй вечер, Шур Шурыч не ходил пугать детишек. Сейчас он сидел на ветке, свесив ноги, и чинил валенок, ставил заплатку. Больше всякой другой обуви Шур Шурыч уважал валенки. Он их носил и зимой, и летом. Поэтому их ему часто приходилось чинить и они были украшены узорами разноцветных заплаток.
        Ворона Розалинда, как обычно, по вечерам занималась хозяйством: чистила шляпы, сметала пыль с музыкальных инструментов, книг, зонтиков — всех тех вещей, которые висели на ветках ёлки.
        На этот раз она не просто приводила в порядок вещи, но и громко говорила:
        —А как вы считаете, Викины мама и папа сейчас телевизоры смотрят или песни поют? Я думаю — песни поют. А может быть…
        Но Розалинда так и не успела договорить, что «может быть», потому что на площадь выбежала Вика.
        Вика была огорчена: папа и мама совсем рассорились, когда увидели скрученные проволокой телевизоры, даже обедали врозь. Папа в кабинете, а мама в спальне. Потом папа ходил из угла в угол и сердито говорил: «Это уж слишком, телевизор мне вручили как победителю соцсоревнования, для меня это память».
        Мама тоже была очень расстроена. Она даже плакала. Мама плакала и сама с собой говорила: «Я стараюсь, чтобы в доме всё было чисто и аккуратно. У меня две смены: первая на работе, вторая — дома. А он телевизоры — проволокой. Превратил дом в скобяную лавку».
        Вика хотела было всё маме объяснить, она даже в дверь постучала и сказала: «Это не папа, это Шур Шурыч».
        Но мама не дала ей договорить:
        «Какой ещё Шур Шурыч? Ты всегда защищаешь своего папу! Ты меня совсем не любишь».
        Это была неправда. Вика любила и папу, и маму и если защищала, то всех сразу. Поэтому она очень обиделась. Ей стало грустно и одиноко. Ей захотелось увидеть своих друзей — ворону Розалинду и Шур Шурыча. Она на цыпочках вышла из дома и побежала на площадь — туда, где росло невидимое дерево.
        —Шур Шурыч, Розалинда, где вы?! — крикнула Вика, остановившись посреди площади.
        —Вот тебе и мирно сидят, вот тебе и песни поют, — сказал вороне Шур Шурыч, натянул валенки и спрыгнул с ветки на землю.
        Через мгновение рядом с девочкой опустилась и ворона.
        —Здравствуйте, пожалуйста, — словно ничего не случилось, весело обратился Шур Шурыч к девочке. — Как дела? А я знаю, чего ты пришла. Ты хочешь к нам, на наше дерево.
        Об этом Вика не думала. Но, услышав предложение Шур Шурыча, она на мгновение даже улыбнулась.
        —А можно? — спросила Вика, и в её голосе послышались радостные нотки. Она подала Шур Шурычу и вороне руки и осторожно стала подниматься за ними.
        Сначала Вика ничего не видела, всё было как в тумане. Но постепенно туман этот рассеивался, и она смогла различить ветки большой лохматой ёлки, на которых висели самые разные вещи.
        Вика осторожно гладила скрипки и трубы, когда-то сделанные братьями, примеряла старинные шляпки и цилиндры, и постепенно её плохое настроение уходило.
        Шур Шурыч смотрел на девочку и думал: «Что бы такое сделать? Чем развеселить Вику?» И, наконец, придумал. Он снял с ветки большую, обёрнутую серебристой лентой хлопушку и изо всех сил дёрнул за верёвочку.
        Раздалось оглушительное «бабах!».
        —Ой! — испугалась Вика и закрыла уши руками.
        —Вы не в своём уме! — рассердилась Розалинда и стала вырывать у Шур Шурыча вторую хлопушку, которую он тоже снял с ветки. — Вы забываете, что у нас в гостях ребёнок и притом девочка.
        —Ничего я не забываю, — пыхтел Шур Шурыч, отбиваясь от вороны, — у меня хорошее настроение — раз! — и не каждый день у нас гости — два!
        —Повесьте хлопушку на место! Хулиган! — не сдавалась ворона.
        —Птица, — тихо сказал Шур Шурыч так, чтобы не услыхала Вика, — сегодня праздник! Понимаешь, мы должны девчонке устроить праздник! — и он показал глазами в сторону Вики.
        Ворона наконец-то поняла, что всю эту пальбу Шур Шурыч устроил ради девочки, и сама протянула хлопушку Вике.
        Взяв хлопушку, Вика с силой дёрнула за верёвочку.
        Раздался оглушительный взрыв.
        —Здорово! — радостно воскликнула девочка. — Как на Новый год!
        —Вот именно! Ура! — закричал Шур Шурыч.
        —А где вы их покупали? — спросила Вика у Шур Шурыча.
        —Кого? — не понял бывший домовой.
        —Ну, хлопушки.
        —А мы их не покупали, — объяснила Розалинда. — Мы сами их делали. Братья по хлопушкам были большие умельцы. К ним по вечерам детишки всегда приходили. Телевизоров тогда, конечно, не было. Ну, чтобы скучно не было, они с ребятами ёлочные игрушки мастерили.
        —Или в лото играли, — добавил Шур Шурыч. — Меня с собой всегда приглашали. Сейчас, конечно, в каждом магазине игрушек полным-полно. И стеклянные, и пластмассовые, и из фольги. Каких только нету… Но всё-таки приятно, когда у тебя на ёлке висят игрушки, которые сделал сам.
        Шур Шурыч снял с ветки большого из папье-маше клоуна, украшенного перьями.
        —Вот, — протянул он игрушку Вике. — Сколько лет прошло? А до сих пор на нашей ёлке висит. Всё-таки не зря я тогда сказал, что лучше всего возле дома ёлку посадить. Старший брат сперва упирался. «Нет», — говорит и всё тут. Но мы всё-таки с младшим уговорили его. Ох, и весёлый был младший — музыкант! Он меня и поддержал. «Пускай, — сказал, — у нас в доме Новым годом пахнет». Так мы в конце концов и сделали.
        —Да, — мечтательно сказала Розалинда, — вы мастерили, а я развешивала. Вы знаете, украсить ёлку — не так просто. Для этого нужно обладать большим вкусом. Братьям всегда нравилось, как я наше дерево украшала, — вздохнула ворона и умолкла.


        Вика тоже притихла. Она вспомнила легенду о братьях, которую ей прежде рассказывала мама. Сравнивала то, что слыхала когда-то, с тем, что увидела сейчас. И тут вспомнила о шапке-невидимке, которую, как рассказывала мама, сшил старший брат, и ей стало интересно, где она — эта шапка.
        —Шур Шурыч, скажите, — спросила Вика у бывшего домового, — которая из этих шапок — невидимка?
        Шур Шурыч внимательно посмотрел на девочку. Его обычно весёлые глаза почему-то вдруг стали тёмными и печальными.
        —Знаешь, Вика, — сказал он тихо и серьёзно, — есть на свете тайны, которые лучше не раскрывать: пусть остаются тайнами.
        —Почему? — не поняла Вика.
        Глаза у Шур Шурыча снова повеселели, и он закричал:
        —А потому! Потому что, если все тайны раскрыть, со скуки умереть можно. А я скучать не люблю! Я люблю…
        Но что он любит, Шур Шурыч сказать не успел, потому что в это время на площадь выбежала Викина мама. Она остановилась возле невидимого дерева и громко крикнула:
        —Вика! Викочка!
        Вика уже хотела было откликнуться, но Шур Шурыч приложил палец к губам: «Ш-ш-ш!» — и она не отозвалась.
        —Надо же, когда тебя нет — беспокоится, когда есть — огорчает, — шёпотом сказал Шур Шурыч.
        —Вика! — снова крикнула мама и уже собиралась было идти дальше искать дочку, но тут на площадь выбежал Викин папа. Артур Иванович не сразу заметил маму и тоже закричал:
        —Вика!
        —А вот и родитель твой, — тихо сказал Шур Шурыч. — Ишь ты. Тоже беспокоится. Любят они тебя, а неприятности доставляют. Как это понимать? Нет, нужно, Вика, их перевоспитывать, это я тебе точно говорю.
        —Доченька! — дрожащим от волнения голосом ещё раз позвал Вику папа.
        —Её здесь нет, — ответила мама.
        —Ах, это ты… тоже ищешь?
        —Ищу, — ответила мама.
        —Я думаю, ничего страшного не случилось.
        —Я тоже так думаю, — сказала мама, а потом через некоторое время добавила: — Всё-таки было бы неплохо, если бы ты уделял ей побольше внимания.
        —Ты же знаешь, у меня сейчас много работы. Директор в отпуске, заместитель болен. Вот ты в самом деле могла бы…
        —Ничего я не могла бы, — прервала мама папу, — тем более сейчас… Конец месяца, а у нас план по экскурсиям не выполнен.
        —Это, конечно, проблема — «план по экскурсиям», — иронически заметил папа.
        —Просто у нас с тобой разные проблемы, — печальным голосом сказала мама.
        —К сожалению, ты права. У меня — одни проблемы, у тебя — другие, — вздохнул папа. — Вики здесь нет, — сказал он и медленно стал уходить с площади.
        Мама смотрела вслед папе, а потом повернулась и тоже пошла. Они пошли в разные стороны.
        Шур Шурыч обернулся, посмотрел на Вику и вдруг увидел у неё на глазах слёзы.
        —Вот это зря, — сказал он.
        —Что зря? — спросила Вика и шмыгнула носом.
        —Вот это, — сказал Шур Шурыч и протянул Вике свой огромный носовой платок. — Плакать нечего. Причин нет. Я, Вика, всё понял. Твои родители просто больны.
        —Больны? — не поверила Вика.
        —А выглядят вполне здоровыми, — удивилась ворона Розалинда. — Надо же.
        —Больны, — утвердительно мотнул головой Шур Шурыч. — У них очень редкая и опасная болезнь, и я хочу с вами посоветоваться, что делать.
        —Опасная? — с дрожью в голосе переспросила Вика.
        —Очень, — повторил Шур Шурыч. — Они сами об этом сказали. Проблемы — вот какая у них болезнь.
        —Проблемы? — переглянулись Вика и ворона.
        —Первый раз слышу о такой болезни, — неуверенно сказала Розалинда. — По-моему…
        —По-моему, по-твоему. Скажи мне, когда у людей руки, ноги болят — это как называется? — спросил Шур Шурыч и сам же и ответил: — По науке это ревматизм называется — мудрёное слово. А народ об этом просто говорит — ломота. Так вот, — продолжал дальше рассуждать Шур Шурыч, — я думаю, что «проблемы» — название научное, а в народе это как-то иначе называется. Но дело, конечно, не в названии: самое главное узнать, как эту болезнь лечить.
        —Да, — согласно закивала головой ворона.
        —Тут, я думаю, просто доктором не обойдёшься. Тут фельдшер или, в крайнем случае, профессор нужен, — добавил Шур Шурыч.
        —Бедные мои родители! — расстроилась Вика.
        —Волноваться пока рано, — заметил Шур Шурыч.
        —Медицина сейчас на высоте, — попыталась успокоить Вику ворона, — я думаю, против этих проблем наверняка антибиотики изобретены!
        —Ещё как изобретены! — воскликнул Шур Шурыч. — Сделают им укольчик, куда положено, — и всё, здоровы твои родители. Но сейчас, — обратился Шур Шурыч к девочке, — ты домой иди. Им волноваться нельзя. Будь с ними повнимательнее.
        —Конечно, буду, — закивала Вика головой. — Мне бы только чтобы они здоровы были и не ссорились, а уж я такая внимательная буду…
        —Вот и хорошо, — сказали Розалинда и Шур Шурыч.
        Они помогли девочке спуститься с дерева и проводили её почти до самого дома.
        Глава пятая. Поликлиника
        Вика ушла.
        Шур Шурыч почесал затылок, достал из кармана часы на цепочке и огорчённо вздохнул:
        —В поликлинику пора.
        Розалинда молча кивнула.
        —А я там никогда не был. Ни разу в жизни, — признался бывший домовой.
        —Вы, кажется, боитесь? — спросила ворона.
        —Я?! — расправил плечи Шур Шурыч.
        Хотя, если честно, то, конечно же, бывшему домовому было немного не по себе. Ведь он в самом деле прежде в поликлинике не был. И что это такое, толком не знал. Болел он редко, а если и болел, то лечился домашними средствами. Пил чай с липовым цветом или калиной.
        Да, в поликлинику идти ему не хотелось, но иного выхода не было. Не пошлешь же туда Розалинду.
        «Нет, придется самому идти», — решил Шур Шурыч и, приказав вороне ждать его на дереве, отправился в путь к загадочному медицинскому учреждению.
        В поликлинике Шур Шурыч сначала растерялся. Коридоров много. Дверей много. За каждой дверью сидят люди в белых халатах, а кто из них фельдшер или профессор — неизвестно.
        «Эх, была не была!» — решил Шур Шурыч и вошёл в дверь, на которой красовался номер двадцать восемь.
        В небольшом кабинете за небольшим столом сидел большой, крупный человек, с большущими длинными усами. Человек был одет в белый халат и белую шапочку. На стоящей в углу комнаты вешалке висели синий пиджак и серая кепка.
        Кепка эта показалась Шур Шурычу знакомой, а всмотревшись в лицо усатого хозяина кабинета, Шур Шурыч вспомнил. Да, это был экскурсант. Тот самый, который задавал Ксении Петровне заковыристые вопросы. На Шур Шурыча Усач (так его назвал про себя Шур Шурыч) даже не взглянул, а только сказал:
        —Садитесь, дорогой.
        Шур Шурыч сел на небольшой стул.
        Наконец Усач поднял глаза и спросил:
        —А теперь, дорогой, скажите, на что жалуетесь?
        Шур Шурыч покашлял в кулак, собрался с мыслями и быстро сказал слова, которые заучил напамять, когда шёл в поликлинику.
        —Настроение у меня плохое. Со всеми ссорюсь… то мне не так и это — тоже. Проблемы замучили.
        —Дальше не надо, — поднял вверх широкую, тёмную ладонь Усач, — всё понятно. Очень распространённая у вас болезнь.
        Шур Шурыч часто-часто закивал головой: «Да, мол, распространённая», — и про себя подумал, что Усач скорее всего фельдшер.
        —Посмотрите на меня, дорогой, — Усач-фельдшер встал, расстегнул халат и выпятил грудь так, чтобы видны были мышцы. — Видите, какой я сильный и здоровый. А почему? По утрам обливаюсь холодной водой — раз; бегаю трусцой — два. И ни-ка-ких проблем, дорогой, ни-и-каких… Будь здоров, — сказал Усач Шур Шурычу, проводил его до дверей и на прощание ещё раз крикнул: — Обливаться, бегать трусцой — и никаких проблем!
        Ворону Шур Шурыч увидел возле выхода. Она сидела на скамейке и выглядывала своего приятеля. Она беспокоилась за Шур Шурыча. Как там ему, бедному, в поликлинике?
        В другое время Шур Шурыч наверняка накинулся бы на Розалинду с упрёками: «Я, мол, тебя где просил ждать», — но сейчас он и не собирался ругать ворону. У него было прекрасное настроение. У него давно не было такого хорошего настроения. Поэтому уже издалека он начал громко сообщать вороне подробности своего визита.
        —Всё в порядке! Фельдшер попался — во! — поднял, Шур Шурыч вверх большой палец. — Вежливый и грамотный. Я и заикнуться не успел. А он сразу — проблемы, говорит, очень распространённая болезнь…
        —Чему же вы радуетесь?! Кракой кошмар! Бедные родители! — в ужасе подняла ворона вверх крылья.
        —Ну чего ты, Розалинда, кричишь?! Ух ты и паникёрша! Фельдшер мне от проблем верное средство сказал. Так что сегодня, Розалинда, отдыхать будем, а завтра с утра сразу начнём родителей лечить. Вмиг здоровыми станут, увидишь.
        Утром следующего дня, лишь зазвенели первые трамваи, Шур Шурыч и ворона Розалинда уже были на ногах. Наскоро умывшись и позавтракав, они отправились к Викиным родителям.
        В квартиру им удалось пробраться тихо и незаметно. Убедившись, что все спят, Шур Шурыч и ворона направились в ванную. Там они открыли кран с холодной водой, наполнили ведро и небольшой эмалированный бидон, который ворона нашла на кухне.
        —Ну вот, — тихо сказал Шур Шурыч. — Можно приступать к лечению.


        Он вручил вороне бидон, себе взял ведро и на цыпочках пробрался в кабинет, где спал Артур Иванович, Викин папа.
        Розалинда с бидоном направилась в спальню к маме.
        Пока всё шло по плану.
        Артур Иванович лежал на небольшой кушетке, накрывшись с головой и выставив наружу голые пятки. Шур Шурыч подумал, что голова для обливания более важная часть тела, и тихо, чтобы не разбудить, стянул одеяло с головы.
        Бывший домовой посмотрел на спокойно спящего Артура Ивановича и прошептал:
        —Теперь, кажется, всё готово.
        Шур Шурыч взял ведро, поднял его над головой и тихо кашлянул, подал Розалинде знак. В ответ послышалось негромкое «кар» — ответ Розалинды.
        Шур Шурыч начал считать:
        —Один, два, три… десять, — сказал он и опрокинул ведро на улыбающегося во сне Артура Ивановича.
        То же самое сделала в спальне ворона: вылила на маму находящуюся в бидоне воду.
        —А! А! А! — закричал Викин папа и, пружиной слетев с постели, бросился вон из кабинета.
        —Ай-я-яй! — ещё громче закричала мама и молнией выскочила из спальни. В коридоре они столкнулись лбами и побежали обратно в комнаты, чтобы узнать, кто их облил. Но в комнатах уже никого не было.
        Сонная, ничего не понимающая Вика вышла из детской и с удивлением смотрела на своих родителей, которые бегали мокрые по квартире и стучали от холода зубами.
        Шур Шурыч стоял на балконе за ящиками, в которых рос папоротник, и радостно наблюдал за мокрыми Викиными родителями.
        «Всё в порядке: водой облились и трусцой побежали, — думал он. — Скоро станут совсем здоровы…»
        Глава шестая. Опять ссорятся!
        Шур Шурыч и ворона Розалинда надеялись, что теперь, после обливания холодной водой и бега, Викины мама и папа выздоровеют, у них исчезнет это загадочное заболевание — проблемы — и они перестанут ссориться. Шур Шурыч и ворона Розалинда ошибались.
        Викины родители заболели по-настоящему!!!
        После душа, который им устроили Шур Шурыч и Розалинда, они простудились, у них поднялась температура, и они слегли.
        Шур Шурыч и ворона чувствовали себя очень виноватыми и, как могли, пытались загладить свою вину и помочь Вике. Шур Шурыч ходил в магазин за продуктами и в аптеку за лекарством. Ворона принесла старинную кулинарную книгу и выискивала там рецепты разных вкусных кушаний, которые Шур Шурыч и Вика пытались приготовить для больных родителей.
        Если у них под рукой каких-либо продуктов не было, они не очень огорчались и находили им замену. Правда, это не всегда кончалось удачно, но иногда блюда получались вполне съедобными, тогда все радовались, и Вика бежала кормить маму и папу.
        Шур Шурыч и Розалинда старались им на глаза не показываться.
        Во-первых, честно говоря, боялись, что им может достаться за лечение холодной водой и, во-вторых, это, пожалуй, было главное — знали, что взрослые говорящих ворон и домовых иногда пугаются. А Викиных родителей сейчас пугать не стоило. Они болели, и всякое беспокойство им было противопоказано.
        В этот день настроение у Вики и её друзей было получше. Здоровье родителей пошло на поправку. Температура с утра и у мамы, и у папы была почти нормальная — тридцать семь и один, на щеках появился румянец, и они попросили, чтобы дочка приготовила для них гренки.
        Для гренков у Шур Шурыча, Вики и вороны Розалинды все продукты были. И вот вскоре на тарелках лежали поджаристые, загоревшие кусочки булки, которые Вика по совету вороны посыпала тёртым сыром и украсила петрушкой.
        «Не гренки, а загляденье, и пахнут тоже вкусно», — сказала сама себе Вика и отправилась кормить родителей. Когда через полчаса Вика вернулась с пустыми тарелками, Шур Шурыч и ворона одновременно спросили:
        —Ну как?!
        —Всё съели! — радостно и гордо заявила Вика.
        —Молодцы! — обрадовались ворона и Шур Шурыч.
        —А температура? — спросил Шур Шурыч.
        —У мамы тридцать шесть и семь, а у папы тридцать шесть и шесть. У обоих нормальная.
        —Наконец-то, — облегчённо вздохнул Шур Шурыч и в сотый раз стал оправдываться перед девочкой. — Ведь я сделал всё, как этот фельдшер велел: и водой их облил, и трусцой они побежали… А может быть, он не фельдшер был? — задумался бывший домовой. — Хотя такой вежливый, «дорогой» говорил. И очень на фельдшера похож.
        —Вы, Шур Шурыч, не расстраивайтесь, — попыталась в который раз успокоить огорчённого Шур Шурыча Вика, — вы же не со зла их облили.
        —Не со зла, — закивал головой Шур Шурыч.
        —Вы ведь хотели, как лучше?
        —Как лучше, — ещё сильнее замотал головой Шур Шурыч.
        —Вика, ты с кем разговариваешь? — донёсся из комнаты мамин голос.
        —Я?.. — замешкалась девочка, не зная, что сказать. И тут произошло самое неожиданное: на кухне появилась сама Викина мама, Ксенья Петровна.
        —Кто это? — спросила она, глядя широко раскрытыми глазами на Розалинду и Шур Шурыча.
        Ворона Розалинда была не только говорящей, но и воспитанной птицей, поэтому она перелетела с кухонного стола на пол, приложила крыло к груди и, церемонно поклонившись, сказала:
        —Разрешите представиться — говорящая ворона Розалинда.
        —А меня звать Шур Шурыч, — смущаясь, сказал Шур Шурыч. — Вы про меня ещё на площади рассказывали… помните? Говорили, что домовых не бывает. А я вот он, есть.
        —Вот он, есть, — повторила Викина мама, села на табурет и громко позвала: — Артур!
        Через минуту на кухне стоял в одной домашней туфле Викин папа, Артур Иванович. Он был без очков и потому не сразу разглядел Шур Шурыча и Розалинду.
        —Что случилось? — спросил он у Ксеньи Петровны.
        —Разве ты не видишь? — дрожащим голосом спросила Ксенья Петровна.
        Артур Иванович надел очки и теперь, удивившись не меньше жены, тоже воскликнул:
        —Кто это?!
        —Это — говорящая ворона Розалинда, а это — домовой, Шур Шурыч, — объяснила Ксенья Петровна.
        —Домовой? — удивлённо спросил папа, но тут же уверенно сказал: — Чепуха какая-то. Быть не может.
        —Как же не может, когда они так говорят, — голос у Ксеньи Петровны стал слабый и беззащитный.
        —А ты не слушай, — посоветовал папа, продолжая внимательно разглядывать Шур Шурыча и ворону.
        —Кого же мне тогда слушать?
        —Меня, меня слушай. А то ты всегда всяких своих подружек слушаешь, и ничего хорошего из этого не получается.
        —Мои подруги — не «всякие». У них у всех высшее образование. А Маргарита Ферапонтовна даже два института закончила и ещё польским и абхазским владеет, — обиженно сказала мама, став на защиту подруг и на время забыв о Шур Шурыче и вороне Розалинде.
        —Твоя Маргарита Ферапонтовна знаешь кто?!
        —Не трогай Маргариту Ферапонтовну! — покраснела мама, которая очень уважала свою подругу за знание языков.
        —Они опять ссорятся! — испуганно воскликнула Вика, которая в душе тайно надеялась, что, может быть, после болезни выздоровевшие папа и мама станут другими, вернее, такими, какими они были когда-то: весёлыми, добрыми, радостными.
        «Да, обливание не помогло. Они опять ссорятся», — смотрел, Шур Шурыч то на испуганную и огорчённую Вику, то на её родителей и вдруг решился. Голос его от смелости стал звонким и сильным. Да и сам он будто бы вырос.
        —Так вы, значит, считаете, что мы — чепуха?! Слышишь, Розалинда, — вытянув руку, Шур Шурыч показал на Ксенью Петровну и Артура Ивановича. — Они считают нас чепухой, глупостью, ненужной никому выдумкой.
        —Вика, мы — чепуха?! — громко спросил Шур Шурыч.
        —Нет, — дрожащим голосом проговорила девочка, испуганно глядя на взъерошенного, размахивающего руками Шур Шурыча.
        Ворона попыталась успокоить своего разбушевавшегося приятеля, но не тут-то было. Шур Шурыч разошёлся не на шутку.
        —Не мешай, Розалинда! Ведь ты не знаешь самого главного. Не хотел я тебе говорить. Не хотел расстраивать. Викины родители считают, что и невидимого дерева тоже нет, что оно — выдумка. Ещё немного, и они скажут, что и братьев тоже не было.
        —Что же тогда было?.. — сама себе тихо сказала Розалинда.
        —Вот именно — «что»? Вика, скажи, есть дерево? — снова обратился к девочке Шур Шурыч.
        —Есть, — кивнула Вика.
        —Дочка говорит — есть, а вы говорите — нет. Значит, так. Я всё решил. Ведём их на наше дерево, — заявил Шур Шурыч.
        —Но… — попыталась возразить ворона.
        —Никаких «но»!
        —Хорошо, — кивнула Розалинда, — я согласна.
        Первые пять минут Артур Иванович считал всё происходящее странным сном. Но постепенно поняв, что не спит, он — старший инженер Артур Иванович — подумал: «А что, если это и в самом деле домовой?.. Почему, собственно говоря, и не пойти на это дерево? Почему? В конце концов с помощью математики всё можно объяснить». И он сказал:
        —Я тоже согласен.
        Ксенью Петровну сначала не очень привлекала прогулка, но она подумала, если это дерево в самом деле существует, то это может стать темой для специальной экскурсии. Она даже название придумала: «Вперёд, к невидимому дереву!»
        Глава седьмая. Потерянные — найденные вещи
        Если Вика залезла на ель легко, то Ксенье Петровне и Артуру Ивановичу это никак не удавалось. Всё-таки они были люди взрослые и на деревья уже много лет как не забирались. И тут ворона предложила спустить верёвочную лестницу, которую она когда-то нашла и тоже принесла на ёлку.
        Первым стал взбираться Артур Иванович. Он поднимался всё выше, и с ним происходили удивительные вещи. Артур Иванович вдруг заметил, что он, старший инженер, стал свистеть и не продето свистеть, а насвистывать мелодию песенки, которую он давным-давно, как он думал, забыл. Но — надо же! Оказывается, помнил.
        Викина мама, Ксенья Петровна, тоже обратила внимание, что её плохое настроение куда-то ушло. Ей было очень интересно разглядывать висевшие на ветвях ёлки старинные вещи. Ведь она была экскурсовод, историк по образованию и любила всё старое и древнее. А здесь были и граммофоны, и скрипки, даже шпаги висели на ветках этого волшебного дерева. Нет, конечно, тут было много и современных вещей, которыми и сейчас пользуются жители города, но они интересовали Ксенью Петровну меньше. Они её совсем не интересовали. Они её не интересовали до тех пор, пока она вдруг не увидела… Да, да, она увидела свой старенький шёлковый платок, голубой платок в белый горошек. Это было так неожиданно, что Ксенья Петровна даже вскрикнула.
        —Что случилось? — спросил Артур Иванович, и голос его показался Ксенье Петровне каким-то странным, знакомым и незнакомым одновременно, как мотив той песенки, которую он только что насвистывал.
        —Посмотри, — сняла с ветки платок Ксенья Петровна и протянула его мужу. — Ты помнишь?
        —Конечно, помню, — улыбнулся Артур Иванович и погладил платок. — Ты в нём пришла на наше первое свидание.
        —А потом он куда-то затерялся.
        —Ксюша! — вдруг воскликнул Артур Иванович. — Да это же мой рюкзак! — и он показал на висевший вверху над платком рюкзак.
        —Ты думаешь?
        —Абсолютно точно.
        Викины мама и папа уселись рядышком на толстой ветке и стали рассматривать рюкзак.
        —Ты помнишь, как ты свалился с рюкзаком в реку?
        —Да, — рассмеялся папа, — а ты бросилась меня спасать.
        —А получилось наоборот — спасал ты меня, — улыбнулась мама. — Как давно мы не ездили в лес!
        —И на речку тоже. Всё некогда.
        —Да, давно не были. Но поедем обязательно. Тебе не холодно? — спросил папа и накрыл плечи Ксеньи Петровны платком, голубым платком в белый горошек.
        —А где Вика? — оглянулась мама, высматривая среди густых, тёмно-зелёных ветвей дочку.
        —Я здесь, — отозвалась Вика.
        —Иди к нам, — позвал папа. — Я тут нашёл наш старый рюкзак. Помнишь, я тебе о нём рассказывал?
        Вика стала перелезать к родителям и зацепилась за сучок.
        —Осторожно, — помог ей папа и усадил рядом с мамой.
        Папа стоял на ветке и казался Вике сказочным великаном, большим и могучим.
        Артур Иванович с удивлением разглядывал висящие над головой вещи, ему вдруг показалось, что он уже когда-то здесь был, на этом чудесном дереве, которое пахло Новым годом. Но когда?! Артур Иванович не помнил. И тут он увидел книжку. Это были сказки. Да, да, те самые сказки, которые ему давным-давно в детстве читала бабушка. Он осторожно взял книгу в руки, опустился рядом с дочкой и женой, открыл пожелтевшую обложку и стал читать:
        —«Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке; ружьё на плечо…»
        Артур Иванович читал сказки Андерсена. И хотя он читал негромко, Шур Шурыч и говорящая ворона Розалинда всё слышали. Они находились рядышком, но за густыми ветками их не было видно. Они сидели в гамаке. Гамак тихо поскрипывал.
        Перед лицом Шур Шурыча качался на тоненькой невидимой нити золотистый паучок. Влево — вправо. Влево — вправо.
        Шур Шурыч смотрел на Вику и на её родителей, слушал старую сказку и думал: «Быть тренером по храбрости — это, конечно, дело хорошее. Но и домовые, оказывается, до сих пор нужны. Ладно, — решил он, — по вечерам буду под столами шуршать — детишек пугать, а днём счастье приносить».
        Дядюшка Свирид, Барбарисские острова и белый чайник




        Дядюшка Свирид и Чима


        Если вы сядете в поезд и поедете направо, то через три часа будете в городе Совсемрядышком. Совсемрядышком — город не очень большой, но и не очень маленький. Обыкновенный сказочный город средних размеров.
        Сейчас Совсемрядышком, как всегда, сверкает чистотой улиц. В парках его цветут розы, звенят фонтаны. Под мостом весело журчит речка Тиньтеленька. Ничто не напоминает о той беде, которая месяц тому пришла в город. Чёрные тучи пыли носились по улицам и площадям. Жаркие ветры гнули к земле увядшие цветы и обрывали пожелтевшие листья. Даже лягушки перестали по вечерам вести бесконечные беседы. Речка Тиньтеленька пересохла, а на её месте осталась крохотная лужица.
        И все эти несчастья обрушились на город только потому…
        Но давайте не будем забегать вперёд, а начнём читать нашу сказку с начала.
        Пожалуй, самым известным человеком в городе был дядюшка Свирид. О его работе можно говорить долго, но можно и коротко. Дядюшка Свирид был главным подметальщиком улиц, лучшим озеленителем городских парков и скверов, блюстителем чистоты и порядка — обыкновенным городским дворником. Вот кто такой был дядюшка Свирид.
        Он просыпался раньше всех, когда солнце только-только начинало золотить крышу городской башни, и шёл к Чиме.
        Чиму, или Чистую Машину, дядюшка Свирид сделал сам. Всё, от самого маленького винтика до большого красного гудка, было сделано его руками. Это была очень полезная и умная машина. Она умела подметать тротуары, поливать клумбы, стричь газоны, размечать пешеходные дорожки, и — представьте себе! — она умела даже разговаривать. Вот какая это была удивительная машина!
        Жители города ещё посапывали под одеялами, а дядюшка Свирид уже стоял возле Чимы.
        —Доброе утро, — здоровался дядюшка с Чистой Машиной, — как спалось?
        —Прекрасно, — отвечала Чима.
        —Вот и хорошо, — говорил дядюшка. — Значит, можно приступать к работе.
        Дядюшка Свирид садился на кожаное сиденье, нажимал на небольшую педаль, и Чима принималась тереть асфальт щётками, мыть его шваброй, поливать водой из шланга. И лишь когда площади города начинали блестеть, словно новые пятаки, дядюшка Свирид говорил Чиме:
        —А теперь можно и отдохнуть.
        —Можно, — радостно соглашалась Чима.
        Дядюшка Свирид нажимал на специальную кнопку… И тогда вдруг из-под капота Чимы выскакивали десятки прятавшихся до поры до времени труб, флейт, изогнутых рожков.
        Чима мчалась по городу, и звонкая мелодия неслась над площадями и улицами.
        Чима так громко наигрывала на трубах, так задорно свистели рожки и флейты, что даже самые отъявленные лодыри и лежебоки вскакивали с постелей и распахивали окна. Всем хотелось услыхать весёлую песенку, которую играла Чима и распевал дядюшка Свирид.
        Говорят, именно поэтому в городе Совсемрядышком мальчишки и девчонки никогда не опаздывали в школу, а у их мам и пап всегда было хорошее настроение. Ведь их будила Чима.
        Кроме Чистой Машины у дядюшки Свирида был ещё один помощник — Дождь. Правда, это был ужасный соня, и дядюшке Свириду постоянно приходилось его искать и будить. Но уж зато проснувшись, Дождь помогал на славу. Он щедро поливал крыши домов, мостовые, скверы, парки, наполнял водой бассейны, пруды, речку Тиньтеленьку: в общем, делал то, что должен делать Дождь.
        Дядюшка Свирид знал, где чаще всего спит этот лентяй. Дождь любил дрыхнуть в старой деревянной бочке. Он просыпался медленно, нехотя, но потом всё-таки вылетал наружу и принимался за работу.
        Если Дождя в бочке не было, дядюшка Свирид искал его в городском парке под скамейкой.
        Да, поспать Дождь любил и выбирал для этого всегда места потемнее. Такой у него был характер.
        Когда же лежебоке особенно не хотелось просыпаться, а дядюшка Свирид не отставал и заставлял браться за работу, Дождь сердился. Он взлетал вверх чёрной тучей, гремел, грохотал, сверкал молниями. Но дядюшка Свирид грома не пугался, да и молний тоже. Наоборот, радовался, потому что знал: после такой грозы Совсемрядышком будет особенно чистым и красивым.
        Так оно и было. Умытый за ночь город радостно встречал новое утро. В такие дни дядюшка Свирид и Чима пели ещё звонче и веселее. И не было человека более счастливого, чем дворник дядюшка Свирид, самый знаменитый житель города Совсемрядышком.
        Умыв улицы и разбудив горожан песней, дядюшка Свирид садился за книги и чертежи.
        Дядюшка Свирид был не только самый знаменитый, но наверняка и самый любознательный человек во всём городе. Дядюшка Свирид знал очень многое. А хотел знать ещё больше. Думаете, быть городским дворником просто? Совсем наоборот. Тут нужно столько всего знать!..
        Какие цветы где и когда сажать?
        Какой краской лучше всего красить переходы на проезжей части улицы?
        Что делать, чтобы не было гололёда?
        Да что там гололёд! Чтобы сделать Чиму, дядюшка перечитал целую гору книг. А сколько всего он должен был уметь?! И паять, и строгать, и ковать, и красить. И чем больше дядюшка умел, тем больше ему хотелось знать. А чем больше он знал, тем больше ему хотелось уметь. Дядюшка Свирид был очень жадный к знаниям и умениям человек. Но эта жадность была не плохой, а даже наоборот — очень хорошей. Ведь дядюшка Свирид всё то, что знал и умел, отдавал жителям своего города.
        Дядюшка Свирид постоянно что-то чертил, конструировал, изобретал. То он строил музыкальные фонтаны, то занимался разведением синих одуванчиков. То ещё что-нибудь придумывал.
        Но одна дядюшкина придумка никак у него не получалась. Вот уже много лет мечтал дядюшка сделать цветной асфальт. И не просто цветной, а чтобы асфальт менял свой цвет в зависимости от погоды. Жарко — тротуары цвета прохладного: светло-голубые или зелёные. Холодно, дождь моросит — тротуары оранжевые, розовые, красные. Сразу веселее в городе становится.
        «Да, — думал дядюшка, — на такой тротуар уже никто не посмеет кинуть огрызок яблока или конфетную обёртку. Тогда Совсемрядышком будет, и вправду, не только самым чистым и красивым, но и самым весёлым, и добрым городом. Навсегда уйдут из города злость, обиды, слёзы. Встанет, например, кто-нибудь с левой ноги. На улице непогода, пасмурно. Настроение у человека плохое. Со всеми хочется ссориться, ругаться. Выйдет такой человек на улицу, а улица вовсе не серая от непогоды, наоборот — яркая и весёлая. Лужи на улице тоже весёлые — оранжевые, ярко-синие, красные. А в этих весёлых лужах отражаются весёлые лица прохожих, и, конечно же, наш сердитый человек тоже повеселеет, и уйдёт от него плохое настроение».
        Очень хотелось дядюшке Свириду сделать цветной асфальт. Но ничего у него пока не получалось. Оставался асфальт чёрным или серым. Другой, быть может, эту затею с цветным меняющимся асфальтом и оставил бы, из головы выбросил. Другой — может быть, но только не дядюшка Свирид. Каждую свободную минуту он что-нибудь читал или чертил. Дядюшка Свирид выписывал на почте целую кучу специальных журналов: «Чистота — залог здоровья», «Кисточки и краски» и даже такой очень научный журнал, который назывался «Мусор на дороге — повод для тревоги».
        Подарки
        В это утро, убрав город, дядюшка Свирид не сразу засел за работу. Дядюшка Свирид отправился в магазин «Всё для машин» покупать Чиме подарки.
        Ещё утром Чима спросила у дядюшки:
        —А что вы мне подарите?
        И тогда дядюшка Свирид, все мысли которого были заняты разноцветными улицами и переулками, вспомнил: ровно четыре года назад он, дядюшка Свирид, привинтил последний винтик к Чиминому корпусу и сказал:
        —Поздравляю тебя, Чима, с днём рождения!
        Сегодня у Чимы был праздник.
        —Я подарю тебе, Чимушка, — сказал дядюшка, — банку жёлтого машинного масла и красный гудок.
        —Неужели красный?! — восхитилась Чима. — Я так давно мечтала о красном гудке. Голубой капот, красный гудок и запах машинного масла… Это будет прекрасно.
        Всё утро Чима только и говорила, что о красном гудке. Поэтому, как только все площади и улицы были подметены и вымыты, дядюшка Свирид отправился за подарками.
        Синенький бумсик
        Дядюшка Свирид не спеша шёл по улице, разглядывая витрины магазинов и здороваясь с прохожими. И вдруг остановился. В витрине небольшого овощного магазина дядюшка Свирид увидел нечто необычное. Между румяными яблоками и зелёными огурцами он увидел очень большую грушу. Да-да, очень большую и притом синего цвета. Синих груш дядюшка никогда не видел. Он протёр глаза, но нет, груша была синяя. Без сомнения, синяя. Более того, над синей грушей дядюшка Свирид заметил небольшое объявление:
        Имеются в продаже
        свежие
        СИНИЕ
        БУМСИКИ


        «Значит, это не груша, а какой-то бумсик», — почесал дядюшка затылок и вошёл в магазин. Дядюшка Свирид был о-очень любознателен.
        Продавец магазина Корнелий ползал на коленях возле прилавка и почему-то охал. Увидев дядюшку, он поднялся с пола, отряхнул брюки и промямлил:
        —А-а-а! Дядюшка Свирид, очень рад вас видеть. М-да, вам что, лук, яблоки? М-да. Для засолки есть прекрасные огурцы. М-да.
        —Спасибо, — поблагодарил дядюшка, — я в общем-то не за покупками. Тут у вас на витрине какой-то бумсик лежит… синий… Дай, думаю, узнаю, что за штуковина?
        От этого вопроса длинное лицо продавца почему-то ещё больше вытянулось.
        —Не штуковина это, — вздохнул Корнелий, — а бумсик, привезённый сюда с далёких Барбарисских островов. А что?
        —Ничего, — пожал плечами дядюшка, — просто забавное название. Никогда прежде не слыхал. Бум-сик, — повторил он, — словно что-то падает.
        —Вот именно. Если бы вам на голову упал бумсик, вы бы услыхали не «Трах! Тарарах!», а «Бумс!». Поэтому их так и называют — бумсики, — объяснил Корнелий. Лицо у него при этом было такое, словно ему на голову в самом деле свалился бумсик.
        —А что с этими бумсиками ещё можно делать? — продолжал спрашивать дядюшка Свирид. — Неужели только ждать, когда они упадут на макушку?
        —Что вы, — попытался улыбнуться шутке Корнелий. Хотя, судя по всему, ему было не до шуток. — Бумсики можно есть. Они очень вкусные. Ещё эти бумсики необычайно полезные. В них ужасно много витаминов. Они вылечивают кашель, ангину и даже насморк.
        —Ишь ты, — сказал дядюшка, — вот тебе и бумсик! А у них в середине что, семена или косточка?
        —Косточка.
        —Это хорошо. Посажу-ка я бумсиковые косточки в городском парке. Глядишь, и в нашем городе бумсики расти будут. Взвесьте мне, пожалуйста, штук шесть этих самых бумсиков.
        —Не могу, — сказал Корнелий и опустил глаза. — Бумсики уже кончились. Остался один-единственный. Самый свежий и самый синий. Тот, что на витрине.
        —Как повезло! Так давайте же его сюда!! — обрадовался дядюшка.
        Продавец по-прежнему стоял с опущенными глазами.
        —Не могу, это самый прекрасный из всех бумсиков.
        —Вы его кому-то уже обещали?!
        —Нет, — мотнул головой Корнелий. — Я его никому не обещал. Но вам я его тоже не дам.
        —Но почему?
        —Я потерял от витрины ключ, — дрогнувшим голосом признался Корнелий.
        —Ну, знаете! — задохнулся от возмущения дядюшка.
        —Знаю, — ещё ниже опустил голову продавец, — я — растяпа.
        —Где же вы потеряли этот ключ?
        —Здесь. В магазине. Он проскользнул между досками и упал в подвал. А там темно…
        —Ну и что?!
        —Я боюсь темноты, — прошептал Корнелий.
        —Темнота — это не страшно. Можно взять свечку или фонарь.
        —Да, можно, — поднял глаза Корнелий, — но там ещё кто-то храпит. Я боюсь.
        —Ладно, — махнул рукой дядюшка, — когда я начинаю свою работу, на улицах всегда темно и храпит весь город. Давайте я попробую отыскать ваш ключ.
        —Пожалуйста. Я вас хотел об этом сразу же попросить… Очень неприятно быть растяпой, — сказал Корнелий и подвёл дядюшку Свирида к двери, которая вела в подвал.
        Зачем нужны храпелки
        Корнелий отодвинул засов. Тяжёлая дверь отворилась и пропустила дядюшку Свирида. Здесь было темно. Пахло сыростью, мочёными яблоками и деревянными стружками.
        —Посветите мне, — попросил он Корнелия.
        —Я же вам говорил, — донёсся сверху оправдывающийся голос продавца. — В подвале очень, очень темно.
        Наконец Корнелий принёс фонарь, и дядюшка Свирид начал искать ключ.
        В подвале стояли пустые картонные и деревянные ящики — тара из-под овощей и фруктов. В углу пузатились толстые бочки и кадушки с соленьями. На полу валялись деревянные опилки, ржавые гвозди. Но ключа не было.
        Дядюшка Свирид заглянул за бочку, отодвинул в сторону картонный ящик и вдруг услыхал тоненький-тоненький голосок.
        —Эй там! Поосторожнее! Поломаете мой дом.
        Возле стены, за ящиком, дядюшка Свирид увидел небольшой дом-шалашик, построенный из дощечек и небольших щепок. Но самым удивительным был, конечно, не дом. Удивительным был его хозяин. Дядюшка увидел — нет, не гнома! Гномы все бородатые и носят длинные красные колпаки с бомбонами. А у этого не было ни бороды, ни усов. Да и на голове у него вместо колпака блином лежала соломенная шляпа, в которой лихо торчало красное петушиное перо. Нет, это был явно не гном! Но и на домового этот человечек тоже не был похож. Где вы видели домовых, у которых на плече висит круглая труба, а из кармана курточки выглядывает трещотка? Нет, это был не домовой. Но кто? Кто это был, дядюшка Свирид не знал, и поэтому первое, что он сказал забавному человечку, было удивлённое: «Вы кто?»
        —Хи-хи-хи! — рассмеялся незнакомец. — Угадали! Вы угадали моё имя. Именно так меня зовут — Выкто.
        —Странное имя, — удивился дядюшка Свирид.
        —Ещё бы, — подбоченился Выкто. — Меня так назвали потому, что я ни на кого не похож: ни на домового, ни на гнома. Выкто — сразу говорят мне, и это, как видите, стало моим именем. Правда, иногда мне не говорят «Выкто». «Тыкто» — обращаются ко мне. И это удивительно. Ведь Тыкто живёт в подушке. И хоть он мой брат, но это ещё ничего не значит. Мы с ним абсолютно не похожи. Правда?
        —Возможно, — решил не спорить дядюшка. Из всей речи этого чудного человечка он понял только одно, что Выкто — не Тыкто и что они не похожи. Хотя кто такой Тыкто, дядюшка тоже не знал.
        —А что уважаемый Выкто делает в подвале?
        Как помните, дядюшка был человек любознательный, а иногда даже любопытный.
        —Как это что?! — ответил Выкто. — Вот мой дом. Здесь я живу. Здесь я работаю. Работа у меня отличная, — ухмыльнулся Выкто и похлопал по трещотке. — Дую в печные трубы — дымоходы, скребу по ночам в стенки, скриплю половицами и дверьми. Одним словом, руководитель оркестра домашних ночных инструментов. Кстати, мой оркестр считается лучшим во всём городе. Но этим я занимаюсь, конечно, вечером, — зевнул Выкто, — а днём я о-о-отдыхаю. Да, — потянулся Выкто, — о-о-отдыхаю. Спокойного дня, — махнул он на прощание рукой и уже собирался было скрыться в своём небольшом домике, как его окликнул дядюшка Свирид.
        —Простите, уважаемый Выкто. Тут где-то должен быть ключик. Может, видели?
        —Никаких ключиков здесь никогда не было, — остановился Выкто. — Ж-жикалка была, а ключик… нет.
        —Какая ж-жикалка? — не понял дядюшка Свирид.
        —А вот эта, — сказал Выкто и вынул из кармана… ключик.
        —Да это же ключик!
        —Вы ошибаетесь. Это ж-жикалка, — возразил Выкто и провёл ключиком по камню. «Ж-ж», ж-ж», — тёрся ключ о камень. — Знаете, как я сегодня буду на нём играть вальс? Ух! — потёр Выкто ладоши. — Вы себе даже представить не можете, как я буду играть. А вы говорите ключик. Ж-жикалка. Самая настоящая ж-жи-калка.
        И он спрятал ключик в карман.
        —Уважаемый Выкто, — взмолился дядюшка Свирид, — подарите мне, пожалуйста, этот клю… эту ж-жикалку, — поправил он себя, — я вас очень прошу.
        —Видите, какой вы хитрый. Притворяетесь глупеньким. Ключик! Ключик! Вам моя ж-жикалка нужна. Но мне она тоже нужна. Ничего не выйдет. Как ни хитрите, а ж-жикалку вам не отдам.
        Тут Выкто снова зевнул.
        —Вот если бы вы мне дали храпелки, тогда я бы вам подарил эту прекрасную ж-жикалку.
        —Какие храпелки? — растерянно спросил дядюшка Свирид.
        —Ну вот, — возмутился Выкто и даже перестал зевать, — опять хитрите! То вы называли ж-жикалку ключиком. А теперь говорите, что никогда не видели храпелки. Вот это лгун! — всплеснул он руками. — Не знать, что такое маленькие, кругленькие, блестящие, с двумя палочками посредине храпелки!
        —Дядюшка Свирид, — послышался сверху голос продавца. — С кем это вы уже целый час разговариваете?
        —Неужели целый час? — удивился дядюшка и достал из кармана часы на цепочке, чтобы узнать время. Но как только он достал часы, Выкто перестал зевать. Он подскочил вверх, как ужаленный, и закричал:
        —Храпелки!!!
        —Где? — удивился дядюшка Свирид.
        —Да у вас в руках! Храпелки! Самые настоящие храпелки. Вы — ужасный обманщик. Но если вы мне дадите храпелки, я вас прощу и даже подарю вам мою ж-жикалку.
        —Но зачем вам ча… то есть храпелки?
        —Как это зачем?! Как это зачем?! — затараторил Выкто. — Я буду знать, когда утро и когда надо отправляться храпеть. Так будем меняться?
        Дядюшке Свириду жаль было расставаться с часами. Но ему так хотелось, чтобы в городе росли бумсики, что он отстегнул от цепочки часы и протянул их Выкто.


        —А звякалку? — спросил Выкто.
        —Какую звякалку? — прошептал дядюшка и почувствовал, что у него начинает от этих слов кружиться голова.
        —Как это какую?! На которой были храпелки. Ух, какой хитрый!!!
        Дядюшка Свирид отдал Выкто и цепочку.
        —Храпелки мои, храпелочки, — нежно прошептал Выкто и исчез в своём домике.
        А дядюшка Свирид положил ключ в карман и полез наверх. Он лез и слышал, как снизу доносится громкое «хр-р-р».
        —Слышите? — шёпотом спросил у дядюшки Свирида продавец. — Храпит.
        —Слышу, — улыбнулся дядюшка Свирид и положил на прилавок ключ.
        —Премного вам благодарен. Очень неприятно быть растяпой, — сказал Корнелий и пошёл открывать витрину. Он достал с витрины бумсик и протянул его дядюшке Свириду.
        —Возьмите, — сказал он, — это вам. Подарок.
        Неожиданная встреча
        Дядюшка Свирид возвращался домой. Настроение у него было хорошее. Просто прекрасное настроение. В кармане у дядюшки находился синий бумсик, а в руках дядюшка нёс пакет. В пакете были гудок и банка машинного масла — подарок Чиме.
        Дядюшка шёл по улице и думал о том, где лучше посадить косточку от бумсика. Можно посадить на аллее городского парка, а можно и возле фонтана. «Нет, — решил он, — нужно посадить косточку не на аллее и даже не возле фонтана. Лучше всего, чтобы бумсик рос в глубине парка. Там он не сможет бумсать отдыхающих по макушке».
        Так размышляя и думая, дядюшка Свирид не спеша шагал по улице. И вдруг неожиданно столкнулся со своим соседом — старым цирковым дрессировщиком Тихоном. Тихон жил на одной с ним улице. По вечерам, если дрессировщик не был занят в цирке, дядюшка приходил к нему в гости пить чай с вареньем. Тихон очень любил варенья и варил их по рецептам, которые сам придумывал.
        —Вот уйду на пенсию, — говорил он часто дядюшке, — и напишу книгу «Варенья старого дрессировщика».
        Друзья пили чай. Тихон рассказывал дядюшке разные забавные истории из цирковой жизни. Истории были смешные, и дядюшка громко смеялся. Но ещё громче смеялся сам Тихон. Дядюшкин сосед был ужасно весёлый человек. Поэтому дядюшка Свирид очень удивился, когда увидел Тихона грустным и печальным.
        —Хочешь, я тебе сейчас подарю один фрукт, а ты из него сваришь варенье?! — решил развеселить дрессировщика дядюшка.
        —Нет, — вздохнул Тихон. — Не хочу. Мне сейчас не до варений.
        —Что с тобой?! — не на шутку испугался дядюшка: Тихон и вдруг не хочет варить варенье!
        —Со мной ничего, — вздохнул дрессировщик, — со мной всё в порядке. А вот Слон заболел. Насморк.
        —И, наверное, очень сильный, ведь у него такой длинный хобот?
        —Вот именно. А у него сегодня выступление.
        —Нужно дать лекарство, — сказал дядюшка, — или капли.
        —Целое ведро ему накапал уже. Не помогает, — развёл руками Тихон. — Вот если бы где-нибудь достать барбарисский бумсик. Для слонов это самое лучшее лекарство. Только где его достанешь…
        —Как это — где? У меня! — рассмеялся дядюшка и протянул изумленному дрессировщику синий барбарисский бумсик.
        Тихон протёр глаза, потом ущипнул себя за нос и, убедившись, что всё это не сон, схватил бумсик и стремглав помчался к цирку.
        —Тихон! — крикнул ему вдогонку дядюшка Свирид. — Косточку принеси.
        Телеграмма
        Заметив приближающегося к дому дядюшку Свирида, Чима от нетерпения начала переступать с колеса на колесо и позванивать всеми своими звонками и колокольчиками.
        —Поздравляю тебя с днём рождения, — сказал дядюшка Свирид и торжественно привинтил красный гудок.
        —Большое спасибо, — поблагодарила Чима, рассматривая подарок в зеркальце. Кончив любоваться, она таинственно сказала дядюшке: — А у меня для вас тоже сюрприз.
        —Сюрприз?
        —Да. На переднем сиденье лежит срочная телеграмма. Её минут тридцать как принёс почтальон.
        —Странно, — надел дядюшка очки, — что ещё за телеграмма? Кому это я вдруг понадобился?
        Дядюшка Свирид развернул сложенный вчетверо лист бумаги и прочитал:
        СРОЧНАЯ ТЕЛЕГРАММА
        ДЯДЮШКЕ СВИРИДУ ЗАПЯТАЯ ДВОРНИКУ ГОРОДА СОВСЕМРЯДЫШКОМ ЗАПЯТАЯ ПРИГЛАШАЕМ ВАС НА ВСЕМИРНЫЙ КОНГРЕСС ДВОРНИКОВ ТОЧКА КОНГРЕСС СОСТОИТСЯ НА БАРБАРИССКИХ ОСТРОВАХ ТОЧКА.
        ОРГАНИЗАТОРЫ КОНГРЕССА
        ВАСИЛИЙ МЕТЁЛКИН
        ЙОЗЕФ ШЛАНГ
        ТАДАСИ ЛОПАТА
        —Что там? — спросила дрожащая от любопытства Чима.
        —Да, — махнул дядюшка рукой, — ничего особенного.
        —Если ничего особенного, телеграммы не присылают, тем более срочные, — возразила Чима.
        —Может быть, и так, но только ни на какой конгресс я не поеду, — сказал дядюшка и понял, что проговорился.
        —Это на какой ещё конгресс?! — удивилась Чима.
        —На международный, — вдруг услыхал дядюшка, оглянулся и увидел, к своему огромному удивлению, стоящих за его спиной продавца Корнелия, соседа Тихона и живого, невредимого, улыбающегося — если, конечно, слоны могут улыбаться — Слона.
        —Да, — повторил Корнелий, — дядюшку Свирида приглашают на Международный конгресс дворников, который состоится на Барбарисских островах.
        —А вы откуда про конгресс знаете? — удивился дядюшка.
        —Про конгресс и про телеграмму теперь весь город знает, — объяснил Корнелий. — Нам телеграфист рассказал. И вот мы, — продолжал дальше Корнелий, — я и ваш друг, дрессировщик Тихон, пришли сказать от имени всех жителей города Совсемрядышком, что вы просто обязаны ехать на Барбарисские острова.
        —Ой, дядюшка! — перебила Корнелия Чима. — Даже не возражайте. Это так здорово, что вы едете на эти острова. Я уже придумала, какой сувенир вы мне привезёте в подарок. Жёлтую пальмовую циновку. Представляете, жёлтая пальмовая циновка на переднем сидении, а впереди над голубым капотом красный гудок. И всё это окутано запахом машинного масла. По-моему, это будет головокружительно.
        —Никуда я не поеду, — сказал сердито дядюшка. — Кто, по-вашему, будет следить за чистотой улиц и площадей? Кто будет поливать газоны, подстригать кустарники и деревья? Кто?!
        —Как это, кто?! — возмутилась Чима. — А я! Разве я не умею делать всё то, о чём вы говорите?!
        —Умеешь. Ну и что? А если ты сломаешься?
        —Тогда мы её починим, — вмешался в разговор дядюшкин друг Тихон. — А потом — почему она должна поломаться?
        —Верно, — согласилась Чима, — мне абсолютно не хочется ломаться.
        —И не упрашивайте, — стоял на своём дядюшка. — Ты, Чима, одна без меня не справишься.
        —Почему одна, — сказал своё слово Слон, — я буду ей помогать. Я умею прекрасно орудовать метлой, ведь недаром же каждый вечер мне приходится подметать арену. Да и поливать цветы хоботом я могу.
        —Всё равно — нет! Ведь здесь остаётся ещё и этот лентяй — Дождь. Как я уеду из города?
        —Где спит Дождь, я знаю. В бочке или под скамейкой. Кстати, — пустился на хитрость старый дрессировщик, — ты сможешь привезти с Барбарисских островов целый чемодан бумсиковых косточек, и у нас в городе вырастет не одно дерево, а целая роща.
        Последний довод убедил дядюшку, и он отправился покупать билет на пароход, который должен был отвезти его на Барбарисские острова.
        Капитан Якоренко
        Пароход был большой и очень красивый. Назывался пароход «Левый башмак», и командовал им отважный и весёлый капитан Яков Якоренко.
        Часто капитана спрашивали:
        —Простите, почему ваш пароход называется «Башмаком»?
        Он не задумываясь отвечал:
        —Потому что на калошу он совсем не похож.
        —А почему левый?
        —Потому, — отвечал капитан, — что правый куда-то запропастился.
        Да, посмеяться и пошутить капитан любил. Именно поэтому дядюшка Свирид очень удивился, когда однажды услыхал, как капитан вздыхает.
        А было это как раз на седьмой день плаванья, когда до Барбарисских островов оставался всего-навсего один день пути.
        «Что это с нашим капитаном?» — подумал дядюшка и спросил:
        —Вы чем-то расстроены?
        —Очень, — ответил капитан, — океаном.
        —Как?! — поразился дядюшка Свирид. — Вам не нравится океан?
        —Океан, товарищ пассажир, мне нравится. Без него мне, можно сказать, жизни нет. Вот поэтому я и вздыхаю, — печально сказал Якоренко. — Стоял я сегодня утром на капитанском мостике и случайно подслушал один разговор. Плыли за «Левым башмаком» два дельфина. И жаловались они друг другу на тяжёлую жизнь. Прямо невозможную. Пассажиры с кораблей всякий мусор в воду бросают. Да и некоторые нерадивые моряки тоже не лучше. Бензином и мазутом океан пачкают. Одним словом, трудно стало жить в океане рыбам, чайкам, дельфинам и всякой другой живности. Погибают они из-за мусора. Поэтому и вздыхаю.


        —Нет! — решительно заявил дядюшка Свирид. — Тут вздохами не поможешь, тут что-то делать нужно.
        —Делать, — криво усмехнулся капитан. — Что же тут делать. Океан не улица, её не подметёшь. Или вы, может быть, какой-нибудь другой способ знаете? Может быть, вы известный конструктор, изобретатель? А?!
        —Нет, — с достоинством сказал дядюшка Свирид, — я не конструктор. Я — самый обыкновенный дворник. А вот придумать что-нибудь попытаюсь.
        Океанские дворники
        Всю ночь в каюте дядюшки Свирида горел свет. Всю ночь дядюшка решал очень сложную задачу: как сделать океан чистым.
        «Конечно, океан — не улица, — думал дядюшка, — метлой его не подметёшь. Но как-то необходимо снять всю эту накипь, процедить, сделать чистыми океанские волны».
        И только дядюшка Свирид произнёс в уме слово «процедить», как сразу же представил себе машину для уборки океана — океаномойку, эдакий огромный пылесос, который будет втягивать, собирать в специальный ящик мусор, а чистая, прозрачная вода будет выливаться обратно в океан.
        Всю ночь дядюшка Свирид трудился — придумывал план уборки океана и чертил океаномойку. Он подсчитывал длину шланга и сколько моторов и насосов должны работать в океаномойке. Ещё он думал о том, какой величины должен быть ящик для мусора.
        Вот сколько вопросов должен был решить дядюшка в эту ночь. И даже ещё больше. А утром, как только в круглое окно каюты заглянуло солнце, он взял чертёж и отправился к капитану «Левого башмака». Яков Якоренко долго изучал дядюшкины чертежи, а потом сказал:
        —Ваша океаномойка — машина очень оригинальная и полезная, но только одной океаномойкой океан не убрать. Знаете, сколько их должно быть? Тысяча. Не меньше. И работать на них должны специалисты. Сами моряки с этим делом не справятся.
        —Сами не справятся, — согласился с капитаном дядюшка, — но я подумал и об этом.
        И он предложил капитану «Левого башмака» план уборки океана.
        —Здорово! — восхитился Якоренко. — Действуйте! А я пока свяжусь с остальными капитанами.
        Всемирный конгресс дворников открыл Тадаси Лопата, дворник из японского города Осака.
        —Уважаемые дворники, блюстители чистоты и порядка, разрешите поздравить вас с открытием Первого конгресса дворников. На нашем конгрессе присутствуют представители дворников из ста стран и тысячи городов. Но прежде всего мы предоставим слово дворнику из города Совсемрядышком.
        —Друзья, — сказал взволнованно дядюшка Свирид, — я хочу сообщить вам ужасную весть. Рыбам, птицам и разным другим животным грозит смерть. Их океан, наш с вами океан, стал таким грязным, что жить в нём теперь очень тяжело, просто невозможно. Я считаю, что мы, дворники, в ответе не только за чистоту наших городов. Мы должны охранять от мусора и грязи всю нашу Землю. Все её леса, речки, озёра, океаны. Предлагаю провести наш конгресс не в зале заседаний, а на кораблях за уборкой океана.
        Произносить речи, тем более с трибуны, дядюшка не очень любил, поэтому, окончив своё выступление, он облегчённо вздохнул и уже спокойно спросил:
        —Ну как, ребята, поедем спасать рыб и чаек?
        Дворников не нужно было упрашивать. Они сразу поняли, как важно сделать океан чистым.
        —Поедем! — дружно крикнули они и сразу же начали под руководством дядюшки Свирида мастерить океаномойки. Через неделю, когда океаномойки были готовы, тысяча дворников сели на тысячу кораблей — Яков Якоренко не подвёл и договорился с капитанами кораблей из многих стран — и принялись чистить океанские волны.
        Корабли выстроились в два ряда и стали медленно двигаться навстречу друг другу. Работа оказалась тяжёлой. Океаномойки собирали огрызки яблок, конфетные обёртки, семечную шелуху, картонные коробки и даже спички.
        Мусора оказалось так много, что пришлось вызывать специальные баржи. На баржах стояли огромные ящики, куда моряки и дворники складывали весь мусор. Вот каким грязным был океан!
        Работали все, никто не лодырничал. Даже корабельные коты помогали, чем могли. Перестали по ночам петь свои песни, чтобы моряки и дворники могли отдохнуть.
        И вот наступил долгожданный миг. Корабли встретились. Большие, средние, маленькие, военные, пассажирские, транспортные. Корабли стояли друг против друга, и громкое «ура!» летало над океаном. Океан стал чистым!
        Но вдруг наступила тишина. К «Левому башмаку» подплыли два дельфина. Капитан Яков Якоренко свесился за борт и стал внимательно слушать, что они говорят.
        —Хорошо, — пообещал капитан Якоренко дельфинам, — обязательно скажу.
        И он сказал. Вернее, даже не сказал, а крикнул в рупор:
        —Слушайте все! Дельфины от имени рыб, крабов, китов, осьминогов, черепах, чаек и альбатросов благодарят моряков и в первую очередь дворников за то, что они убрали океан. А дядюшке Свириду просят передать личное «большое спасибо» и присвоить звание «Океанский дворник».
        Что тут началось!
        Моряки бросали вверх бескозырки и кричали: «Да здравствует океан! Ура дядюшке Свириду!» Дворники тоже бросали вверх шляпы, чалмы, сомбреро, тюбетейки и старались перекричать моряков. А один большой военный корабль даже устроил по этому случаю салют.
        —А теперь, — сказал капитан, — можно на Барба…
        Но он так и не досказал, куда можно отправляться, потому что в это самое время дядюшка Свирид получил тревожное известие.
        Ещё одна телеграмма
        В самый разгар веселья, когда все поздравляли друг друга, а больше всего дядюшку Свирида, радист «Левого башмака» получил тревожную радиограмму. Дядюшку Свирида просили немедленно вернуться домой. В городе Совсемрядышком случилась беда. Капитан «Левого башмака» сразу же по радио связался с командиром большого корабля и попросил его помочь дядюшке скорее попасть домой.
        Корабль был очень большой. На нём были даже самолёты, и поэтому он назывался авианосец. Командир корабля, седой адмирал, выбрал самый быстрый самолёт и попросил лётчика: «Ты уж, пожалуйста, поскорее доставь дядюшку домой».
        «Есть поскорее!» — сказал лётчик, и самолёт стрелой взлетел в небо.
        Дядюшка Свирид сидел рядом с лётчиком и сам себя старался успокоить. «Не волнуйся, — шёпотом приказывал себе дядюшка. — Нужно всегда, во всех случаях, оставаться спокойным. Если тебя разыскивают, значит, ты нужен. Нужен спокойным и уверенным. Наверное, у Чимы лопнуло колесо и они не знают, как ей поставить новое. Так это же пустяки! Через несколько часов ты будешь дома и всё уладишь. Только не волнуйся. Держи себя в руках». Так говорил сам себе дядюшка Свирид, потому что даже не догадывался о том, что случилось в городе.
        С тех пор, как дядюшка уехал, в городе Совсемрядышком не было Дождя. Страшные суховеи обрушились на город, сжигая жарким дыханием траву, листья, цветы. Они приносили тучи пыли, с которой даже Чима не могла справиться.
        От зноя высохла Тиньтеленька.
        Город мог спасти только Дождь. Но ни в бочке, ни под скамейками парка его не было. Дождь исчез. И тогда дядюшкин приятель дрессировщик Тихон послал телеграмму на Барбарисские острова. На островах дядюшки, конечно же, не было, — он убирал океан. И телеграфистам долго пришлось разыскивать дядюшку. Но в конце концов они его нашли. Вот каким образом дядюшка получил телеграмму.
        Солёное варенье
        В город дядюшка Свирид прилетел ночью. Ни одна звезда не светила на чёрном, затянутом тучами пыли небе. Жаркий ветер бросал под ноги сухие листья, забивал песком глаза, мешал дышать.
        Дядюшка бежал по тёмному съёжившемуся от жары и тревоги городу. Бежал к своему дому, к Чиме. «Неужели что-то случилось с машиной?!» Пот заливал лицо. Сердце птицей билось в груди. Но он не останавливался ни на минуту.
        Наконец дядюшка оказался на своей улице.
        Только в одном доме, доме дрессировщика Тихона, светилось окно.


        От всех волнений и переживаний старый дрессировщик заболел. Ведь это он обещал дядюшке, что сумеет разыскать Дождь. Обещал, но… И теперь из-за него с городом случилась беда. Цирк и тот по вечерам не работал, такой зной был в городе.
        От всего этого Тихон слёг в постель. Но тут пришёл доктор и посоветовал дрессировщику начать писать книгу «Варенья старого дрессировщика».
        —Уверяю вас, придумывая новые рецепты и вспоминая старые, вы почувствуете себя гораздо лучше, — сказал он Тихону.
        И дрессировщик послушался врача. Он дал телеграмму дядюшке Свириду и, ожидая его, теперь целыми днями и вечерами, а иногда даже ночами, сидел в своём небольшом домике и писал книжку рецептов.
        Да, даже ночами! Суховеи так свистели в ветвях деревьев, что бедный Тихон подолгу не мог уснуть. Тогда он снова зажигал лампу, садился к столу и принимался за работу. Именно в такую ночь к Тихону ворвался дядюшка Свирид.
        —Сломалась Чима?! — ещё с порога взволнованно спросил дядюшка.
        —Свирид! — бросился к другу дрессировщик. — С Чимой всё в порядке. Не волнуйся. Как хорошо, дружище, что ты приехал.
        —Что же, что же тогда случилось с городом?!
        —Обожди минутку, — сказал Тихон, — я должен дописать рецепт варенья из солёной малины. Кончу и всё тебе расскажу.
        —Хорошо, — согласился дядюшка Свирид. Но ждать ему было невмоготу. Он всё время спрашивал, почему везде пыль, почему листья пожелтели.
        Наконец Тихон не выдержал и сказал, глядя на дядюшку поверх очков:
        —Пока я пишу, посчитай у мебели ножки. Твои вопросы меня только отвлекают. Заодно и успокоишься.
        —Хорошо, — со вздохом согласился дядюшка и начал считать ножки. У стула их было четыре. У тумбочки тоже. А у стола… пять?! «Этого не может быть, наверное, я неправильно сижу», — подумал дядюшка, сел с другой стороны и снова начал считать ножки. Но у стола их по-прежнему было пять. «Да что это такое?!» — возмутился дядюшка Свирид и снова сел с другой стороны. В это время Тихон кончил писать. Он снял очки и спросил у смотревшего на него растерянными глазами дядюшки:
        —Так что ты там хотел у меня узнать?
        —Почему у стола пять ножек?! — выпалил изумлённый дядюшка.
        —Как это почему?! — улыбнулся Тихон. — Когда у стола пять ножек, это прекрасно успокаивает нервы. Пять ножек — самое лучшее в мире лекарство от волнений и беспокойства.
        —Неужели?!
        —Конечно, придумывать рецепты варений — ещё лучший способ не волноваться. Но ты, кажется, к этому занятию равнодушен. Ведь тебя даже не интересует, как приготовить варенье из солёной малины.
        —Почему же, интересует, но…
        —Так вот, — перебил дядюшку хитрый дрессировщик, который придумал все эти фокусы с ножками и вареньем специально, чтобы дядюшка Свирид мог отдышаться и прийти в себя. — Так вот, — продолжал Тихон, — ты берёшь килограмм свежей малины и засыпаешь её вечером двумя стаканами соли. Утром ты пробуешь ягоды и возмущаешься: «Какой же я растяпа! Вместо соли засыпал малину сахаром». И только лишь после этого варишь варенье на маленьком…
        —Послушай, — рассердился дядюшка, — если ты сейчас не объяснишь мне, что произошло с городом, я уйду. Уйду и больше никогда не буду пить с тобой по вечерам чай.
        —Хорошо, — виновато вздохнул дрессировщик, — слушай. Куда-то делся Дождь. Он исчез… И я нигде не мог его разыскать.
        —Погоди! — перебил дрессировщика поражённый дядюшка Свирид. — Неужели с тех пор, как я уехал, в городе не было Дождя?
        —Что же, по-твоему, я шучу?! — в свою очередь рассердился Тихон. — Разве ты сам не видишь, хоть сейчас и ночь, что стало с городом?
        —Да, — печально вздохнул дядюшка, — вижу. Но куда же он мог деваться? Ты его под скамейками искал?
        —И под скамейками, и в бочке. Мы весь город перевернули. Во всех домах чердаки и подвалы осмотрели. Под диванами искали, под подушками. Нигде его нет. Хотя, — дрессировщик внимательно посмотрел на дядюшку Свирида, — Дождь мы не искали… Точно. Дождь мы не искали в твоём доме. Ведь тебя не было в городе. Это единственное место, куда мы не заглядывали. Может быть, он спит где-нибудь под диваном или в шкафу?
        —Тогда я побегу. Я его разыщу! Даю слово — разыщу! — крикнул дядюшка и выбежал на улицу.
        Тыкто и белый чайник
        —Здравствуй, Чима, — остановился возле Чистой Машины дядюшка Свирид. — Как ты здесь без меня?
        —Плохо. Жарко. Нет Дождя. Даже красный гудок выгорел.
        —Ничего, — успокоил Чиму дядюшка, — я подарю тебе новый гудок. И Дождь разыщу. Я знаю, он спрятался где-то в доме.
        Дядюшка открыл дверь и вошёл в комнату.
        —Ну вот, — сказал дядюшка, опускаясь на стул, — я у себя дома. Теперь нужно отдышаться и всё спокойно рассудить. Где может спать Дождь? Лучше всего спать там, где темно. Недаром же он так любил спать в бочке, — решил дядюшка и отправился искать соню. Осмотрел он кладовку, и в шкаф заглянул, и под диван. Дождя там не было.
        «Так, — задумался дядюшка Свирид, — где ещё может быть этот лежебока?»
        И вдруг дядюшке пришла в голову неожиданная мысль: «Спать хорошо не только в тёмном, но и в тёплом месте. Деревянная бочка за день так разогревалась от солнечных лучей, что Дождю там должно было быть и темно, и тепло. А какое место в моём доме самое тёплое?» — задал себе вопрос дядюшка. «Теплее всего под одеялом или под подушкой», — решил он и отправился в спальню.
        Но ни под одеялом, ни под подушкой Дождя не было. И тогда дядюшка Свирид снова задумался. «А может быть, Дождь спит не под подушкой, — решил он через некоторое время, — а в самой подушке: там, наверное, ещё теплей». Придя к такому неожиданному выводу, дядюшка Свирид взял перочинный ножик и… разрезал подушку. Комната наполнилась пухом. В носу у дядюшки защекотало, и он чихнул.
        —Будь здоров! — послышалось сверху. Дядюшка Свирид поднял голову и увидел, как среди пуха летал знаете кто? Не знаете. И дядюшка тоже не знал, потому что все летают с помощью крыльев или пропеллеров. А тот, кого он увидел, летал, как пух, — просто так.
        —Ты кто? — удивился дядюшка Свирид, внимательно разглядывая летающего по комнате человечка. Человечек был чем-то похож на котёнка. Такой же усатый, пушистый и хитроватый.
        —Откуда ты знаешь моё имя? — спросил человечек.
        —А разве это твоё имя?
        —Конечно. Очень красивоё имя Тыкто. Правда?
        —Правда, — согласился дядюшка Свирид. — Как ты здесь очутился? — спросил он.
        —Не Какты, а Тыкто.
        —Конечно Тыкто. Вот я и говорю, как ты здесь…
        —Не Какты, а Тыкто. Тыкто — это моё имя.
        —Да при чём здесь имя! — рассердился дядюшка Свирид. — Я хочу спросить, что ты здесь делаешь?
        —Не Чтоты, а Тыкто.
        —Ясно, — вздохнул дядюшка, — с тобой каши не сваришь.
        —Конечно, — рассмеялся человечек, — я же Тыкто, а не масло. Я жил в подушке, а масло в подушке не живёт.
        И тут дядюшка вспомнил:
        —Мне о тебе говорил Выкто, который живёт в подвале. А что же ты там делал, в этой подушке?
        Тыкто медленно, словно на парашюте, опустился в большую стеклянную вазу. Затем высунул из вазы голову:
        —Как это что я делал в подушке? Придумывал тебе сны, а ты думал, что ты их придумывал, в то время как ты их вовсе не придумывал. А думал ты так потому, что не знал, кто их тебе придумывал, а их тебе придумывал я, хотя ты думал, что ты их…
        —Хватит! — взмолился дядюшка. — От этого «думал» я вообще не смогу думать.
        —Ты вредный, — обиделся Тыкто, — целый месяц где-то пропадал, а теперь даже поиграть в «думал — не думал» не хочешь. А я тебе ещё сны придумывал. Разноцветные, — всхлипнул Тыкто и спрятался в вазе с головой.
        —Не обижайся, — извинился дядюшка. — Мне сегодня не до игр. Я должен узнать, где спит Дождь.
        Дядюшка заглянул в вазу, думая, что обиженный Тыкто плачет. Ничего подобного. Тыкто щёлкнул дядюшку по носу и засмеялся.
        Он вылетел из вазы и снова начал кружиться по комнате.
        —Ты хочешь узнать, где спит Дождь? Так это что, загадка?
        —Вроде бы…
        —Тогда это не по-честному. Почему первый загадываешь ты, а не я? Первый загадываю я.
        И не успел дядюшка Свирид возразить, как Тыкто спросил:
        —Что это такое: было красное — стало белое?
        —Не знаю, — сказал дядюшка Свирид.
        —Это подушка, — рассмеялся Тыкто, — на красную наволочку надели белую. Теперь слушай новую загадку. С одной стороны белая, а с другой чёрная. Что это?
        —Не знаю.
        —Это тоже подушка, — расхохотался Тыкто. — С одной стороны спит грязнуля, а с другой стороны никто не спит, поэтому она белая. Ну а что это такое? — загадал он новую загадку. — С одной стороны чёрное и с другой стороны тоже чёрное?
        —Это подушка, — сказал дядюшка, — грязнуля перевернул её на другую сторону.
        —Отгадал, — вздохнул Тыкто, — загадывай ты.
        —Где спит Дождь? — спросил дядюшка Свирид.
        —Там, где тепло, темно и сыро, — не задумываясь ответил Тыкто.
        —Разве есть такое место, чтобы было и темно, и тепло, и сыро? — не поверил дядюшка Свирид.
        —Конечно — это чайник.
        —Чайник?! — подскочил от неожиданности дядюшка. Как же он сразу не догадался?! Ведь под скамейкой всегда была лужица воды. Да и в бочке тоже было тепло и сыро. Как он раньше не догадался? Темно! Тепло! Сыро!
        Дождь
        Дядюшка бегом кинулся на кухню. Там на столе стоял большой белый чайник. Дядюшка Свирид снял с чайника крышку и… увидел на дне… Дождь. Дождь спал.
        —Дождь, — прошептал дядюшка, — проснись.
        Но лентяй не просыпался.
        —Дождь! — крикнул изо всех сил дядюшка Свирид.
        Но тот и не думал просыпаться.
        —Обожди, — сказал Тыкто, — я его сейчас разбужу. Я сейчас ему придумаю сон.
        Тыкто опустился на носик чайника и что-то прошептал.
        Через две минуты из носика вылетело небольшое белое облачко. Это был Дождь. Он дрожал от страха и заикался:
        —К-к-какой ужасный ко-ко-кошмар?! К-к-какой ко-ко-кошмарный ужас. М-м-мне при-при-при…
        —Приснилась, — подсказал дядюшка Свирид.
        —Д-д-д-да. Им-м-менно. Но что?! Мне приснилась ж-ж-жаркая, — снова начал заикаться от страха Дождь.
        —Жаркая плита, — хихикнул Тыкто, выглядывая из-за дядюшкиного плеча.
        —А ты кто? — удивился Дождь. — И откуда знаешь, ч-ч-что мне п-п-приснилось?
        —Поэтому и знает, — отвечал за Тыкто дядюшка Свирид. — А вот ты мне лучше ответь, не стыдно тебе так долго спать? Ну и бездельник же ты!!! Сколько цветов из-за твоей лени увяло, сколько травы засохло?!
        —Не кричите на меня, — обиделся Дождь. — Подумаешь, денёк-другой и поспать нельзя.
        —Денёк! — всплеснул дядюшка Свирид руками. — Да ты, лежебока несчастный, больше месяца уже дрыхнешь.
        —Сколько?! — удивился Дождь.
        —Да-да, больше месяца, — повторил дядюшка.
        —Соня, — показал Тыкто язык.
        Но Дождь не обращал внимания на проделки Тыкто. Он тихо шептал:
        —Ой-о-ой! Что же я наделал? Что же я наделал? Целый месяц. Это ведь, наверное, и фонтаны уже не звенят. Ой-о-ой…
        —Ладно, — остановил его жалобные стенания дядюшка, — у тебя ещё есть возможность исправиться. Только смотри не ленись.
        —Да что вы! — радостно воскликнул Дождь. — Увидите! Я не подведу!
        И Дождь стремглав вылетел через открытое окно на улицу.
        Тыкто выполняет обещание
        Дождь-облако вылетел через окно, и вскоре первые тяжёлые капли упали на землю. А через несколько минут над ночным городом зашумели, зазвенели, запели дождевые струи.
        Из домов на улицу выбежали проснувшиеся горожане. Взрослые мужчины и женщины бегали без зонтиков, босиком по лужам и поздравляли друг друга.
        —Дождь! — кричали они и подставляли лицо прохладным свежим каплям.
        —Эй, куда же ты?! — крикнул Тыкто.
        Но дядюшка уже был на улице.


        —Я Дождь разбудил, — надулся Тыкто, — а он убежал. Вот не буду ему больше цветные сны придумывать.
        Тыкто начал собирать пух и набивать им подушку. Дело это было долгое. Пушинки разлетались по всей комнате. Он так был занят работой, что даже не сразу услыхал тонкий писклявый голос, который доносился из прихожей:
        —Эй, дядюшка Свирид, где вы там?!
        —Его нет, — крикнул Тыкто. — А что ты хотел?
        —Я не Чтоты, — сказал тонкий голос, и в комнату вошёл Выкто.
        —Братец! — крикнул Тыкто и полетел обнимать промокшего до нитки Выкто.
        После взаимных приветствий, возгласов, объятий и поцелуев Выкто вытащил из кармана часы и сказал:
        —Вот отдашь храпелки дядюшке. Если бы не он, не знаю, что бы я и делал. В трубах воды нет. В подвале духота. Так и передай — это вам, дядюшка, от Выкто.
        —Передам, — вздохнул Тыкто. — Только я на него обижен. Дождь дождём, а мог бы со мной во что-нибудь поиграть. Не буду я ему больше цветные сны придумывать.
        —Перестань, — сказал сердито Выкто. — Дядюшка меня, можно сказать, от высыхания спас, а у тебя игры в голове. Я бы на твоём месте ему знаешь какой сон придумал.
        Выкто наклонился к брату и что-то прошептал ему на ухо.
        —Да, — улыбнулся Тыкто, — это было бы здорово. Так и сделаю. Честное слово. Обещаю.
        Пока Тыкто и Выкто беседовали, дядюшка вместе со всеми бегал по улицам своего родного города и радовался Дождю. Напоённые влагой листья, цветы, травы на глазах оживали. Потоки воды смывали с тротуаров и мостовых пыль. Дождь шёл и шёл…
        Кончалась ночь. Вставала заря. Начинался новый день.
        Дядюшку Свирида окружили продавец Корнелий, старый дрессировщик Тихон, почтальон и много-много других горожан.
        —Смотрите! — кричал Корнелий. — Он приехал, и сразу появился Дождь.
        —Слушай, Свирид, а где твой чемодан с бумсиковыми косточками?! — хлопнул дядюшку по плечу старый дрессировщик.
        —Не знаю, — смеялся в ответ дядюшка, — наверное, на Барбарисских островах. Ждёт, когда я за ним приеду.
        —Так ты не был на этих островах?!
        —Был, но совсем-совсем мало, всего полчасика. Я убирал океан.
        —Мы так и знали, что ты найдёшь себе какую-нибудь работу, — рассмеялись Корнелий и Тихон.
        —Не какую-нибудь, а очень важную.
        —Дядюшка Свирид, когда вы нас прокатите на Чиме?! — прыгали вокруг мокрые, как лягушата, малыши.
        —Сегодня, — обещала Чима, — вот только споём с дядюшкой нашу песенку и сразу прокатим.
        Никогда ещё Совсемрядышком не был таким радостным и счастливым, как в это утро. Город стал ещё красивее, чем прежде. Снова зазвенели фонтаны. Расцвели розы. Налилась зеленью трава. Деревья зашумели листвой. А чистые тротуары и мостовые блестели и сверкали, словно лакированные.
        Весь день и весь вечер жители города плясали и пели. В центре праздника был дядюшка Свирид.
        Десятка два мальчишек и девчонок залезли на Чиму и на Слона. Дядюшка Свирид и Тихон возили ребятишек. Они катали их до тех пор, пока на небе не появились первые звёзды.
        Так окончился этот прекрасный день и наступила светлая лунная ночь.
        Усталые, счастливые горожане сладко спали. Спал и дядюшка Свирид. Он лежал на подушке. Глаза его были закрыты, и губы улыбались. Тыкто сдержал обещание. В эту ночь дядюшке Свириду снились оранжевые мосты, голубые переулки и шумящий листвой городской парк, в центре которого росли эти странные бумсиковые деревья. Деревья с далёких Барбарисских островов.



 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к