Мотылек, который топнул ногой (сборник) Редьярд Джозеф Киплинг
        Знаменитый английский писатель Редьярд Киплинг, лауреат Нобелевской премии по литературе, хорошо известен читателям во всем мире. Отличительной чертой детских произведений писателя стало умение разговаривать с ребенком на одном языке. Вот и в сказках о животных юные читатели найдут ответы на сотни разных «как» и «почему»!
        Смешные, познавательные, добрые, местами назидательные сказки проиллюстрировал замечательный художник Виктор Дувидов.

        Редьярд Джозеф Киплинг
        Мотылёк, который топнул ногой (сборник)





        Как леопард стал пятнистым

        В те незапамятные времена, когда все существа только что начали жить на земле, Леопард поселился в пустынном месте, которое называлось Высокий Фельдт. Заметь, это не был Низкий Фельдт, или Лесистый Фельдт, или Горный Фельдт. Нет, Леопард жил в унылой, выжженной палящими лучами солнца, знойной пустыне, называвшейся Высоким Фельдтом. Местность эту покрывал песок, тут и там высились серые скалы, кое-где росла жёлтая, высохшая на солнце трава.
        Там жили жирафы и зебры, а также антилопы и другие рогатые животные. Все они были покрыты гладкой желтовато-коричневой шерстью, оттенком своим напоминавшей окружающий их песок. Сам же Леопард был похож на кошку, только очень большую. А шерсть его в те времена была серовато-жёлтой, и он совершенно сливался с землёй, скалами и травой Высокого Фельдта. Это было очень плохо для жирафов, зебр, антилоп и остальных беззащитных животных, потому что Леопард ложился подле серых камней или прятался в зарослях высокой травы, и, когда жираф, зебра, газель, антилопа куду или лесная антилопа проходили мимо, он выскакивал из засады, бросался на них - и тогда их жизни наступал конец. В этой стране также жил Эфиоп, у которого всегда с собой были лук и стрелы. Кожа его в те времена тоже была серовато-желтовато-коричневой. Охотился Эфиоп вместе с Леопардом. Он использовал для этого свои лук и стрелы, а Леопард убивал дичь зубами да когтями. Наконец жирафы, газели, антилопы, квагги[1 - Квагга - ныне истреблённое непарнокопытное животное, ранее считавшееся ближайшим родственником зебры и очень на неё похожее.] и все
остальные беззащитные животные решительно перестали понимать, где им искать спасения. Они совсем растерялись.
        Прошло много-много лет - в те времена звери и люди жили долго, - и беззащитные животные научились скрываться от всего, что походило на Леопарда или на Эфиопа, а потом постепенно и вовсе стали уходить из Высокого Фельдта. Первыми ушли жирафы, потому что у них были самые длинные ноги. Шли дни, а они всё бежали и бежали прочь от пустыни. Наконец звери добрались до огромного дремучего леса: в нём было много деревьев и кустов, а на землю падали тени - тёмные полосы и пятна. Животные спрятались в лесу. Прошло ещё много времени. Животные находились то в тени, то на солнце, и от этого жирафы стали пятнистыми, а зебры - полосатыми, антилопы же куду и газели потемнели, и по их спинкам побежали извилистые серые полоски, похожие на трещинки на древесной коре. Теперь их можно было услышать и почуять, но вот увидеть стало почти невозможно. Их заметил бы лишь тот, кто знал, где следует искать беглецов. Отлично жилось беззащитным животным среди пятен света и узорчатых теней леса. Между тем Леопард и Эфиоп бегали по выжженной палящим солнцем желтовато-сероватой пустыне в поисках дичи и спрашивали себя, куда
девались их завтраки, обеды и ужины. Наконец они до того проголодались, что стали поедать крыс, жуков и кроликов, живших в скалах, отчего у них в конце концов разболелись животы и они начали хворать. Тогда-то, в один из самых жарких дней, они и встретили Павиана. А он, надо тебе сказать, самый мудрый зверь в целой Южной Африке.
        Леопард спросил Павиана:
        - Куда ушла вся дичь?
        Павиан подмигнул ему, ведь он отлично знал куда. Тогда заговорил Эфиоп:
        - Можешь ли ты сказать мне, куда переселилась вся туземная фауна?
        Эфиоп спросил совершенно то же самое, что и Леопард, только он был взрослым и всегда говорил длинно и мудрёно.
        Павиан снова подмигнул: он-то знал куда. И вот что Павиан ему ответил:
        - Дичь ушла в другие земли и сюда уже не вернётся, и тебе, Леопард, я советую отправиться в путешествие и поискать тёмные пятна.
        Эфиоп сказал:
        - Всё это очень хорошо и даже прекрасно, но я желаю знать - куда переселилась туземная фауна?
        На это Павиан ответил:
        - Туземная фауна соединилась с туземной флорой. И тебе, Эфиоп, была бы полезна перемена.
        Леопард и Эфиоп ничего не поняли. О каких пятнах, о какой перемене говорил им Павиан? Тем не менее они стали разыскивать туземную флору и после долгих-долгих поисков увидели огромный дремучий лес, в котором по замшелым, уходящим в небо стволам бегали, качались, извивались, сходились и расходились тени.
        - Что это? - удивился Леопард. - Здесь вроде бы темно, но между тем столько пятнышек света.
        - Не знаю, - ответил Эфиоп, - вероятно, это туземная флора. Я чую Жирафа, слышу Жирафа, но не могу видеть Жирафа.
        - Это удивительно, - заметил Леопард, - впрочем, мне кажется, это происходит потому, что мы ушли с яркого солнца и вошли в тень. Я чую Зебру, слышу Зебру, но не могу видеть её.
        - Погоди немного, - сказал Эфиоп. - Ведь с тех пор, как мы на них охотились, прошло много времени. Может быть, мы позабыли, какой вид у этих зверей?
        - Пустяки, - ответил Леопард. - Я-то отлично помню, особенно вкус их мозговых косточек. Жираф около пяти метров в высоту и весь, от макушки до копыт, покрыт золотисто-жёлтой шерстью. Зебра же метра полтора и с головы до ног серая.
        - Да уж… - протянул Эфиоп, вглядываясь в пятнистые заросли. - В таком случае, эти животные должны быть видны ночью, как спелые бананы в тёмной хижине.
        Но ни Жираф, ни Зебра так и не попались им на глаза. Леопард с Эфиопом охотились целый день, и хотя они чуяли дичь, слышали шорохи в зарослях, но ни разу не увидели ни Зебры, ни Жирафа.
        - Пожалуйста, - взмолился Леопард, когда наступило время обеда, - давай дождёмся темноты, ведь охотиться при дневном свете неудобно.
        Они подождали наступления темноты, и вот, когда на небе высыпали звёзды, а сквозь кривые ветви деревьев на землю просочился лунный свет, Леопард услышал рядом с собой слабое фырканье. Он учуял что-то, похожее на Зебру, прыгнул и схватил что-то, похожее на Зебру. Легалось это что-то совсем как Зебра, вот только саму Зебру Леопард по-прежнему не видел.
        Леопард сказал:
        - А ну не дёргайся, ты, существо без формы. Я буду сидеть на твоей голове до утра, потому что не понимаю, что ты такое.
        В ту же минуту он услышал шум, треск и крик Эфиопа:
        - Я поймал что-то, чего не вижу. Оно брыкается, как Жираф, и я чую запах Жирафа, но не вижу Жирафа.
        - Не отпускай его, - крикнул Леопард в ответ. - Садись этому что-то на голову и не двигайся до утра. И я сделаю со своей добычей то же самое. Тут совсем ничего не видно и совсем ничего не понятно.
        Так они и просидели до рассвета. Наконец Леопард сказал:
        - Ну, братец, скажи: что там у тебя?
        Эфиоп почесал в затылке и ответил:
        - Жираф, какого я знаю, должен быть золотисто-жёлтым, а этот весь в пятнах каштанового цвета. А у тебя что, братец?
        Теперь настала очередь Леопарда почесать в затылке.
        - Моя дичь, которая должна была бы быть Зеброй, вся покрыта чёрными полосами. Между тем шкура настоящей Зебры должна быть серовато-жёлтой. Ну скажи, пожалуйста, Зебра, что ты с собой сделала? Разве ты не знаешь, что там, в Высоком Фельдте, я мог видеть тебя за десять миль? А теперь на что ты похожа, как могу я разглядеть тебя в густой чаще?!
        - Да, - согласилась Зебра, - но ведь мы сейчас не в Высоком Фельдте, а в другом месте. Разве ты не видишь?
        - Теперь-то вижу, - сказал Леопард, - но вот вчера я не видел ничего. Скажи - почему это?
        - Отпустите нас, - ответила Зебра, - и мы вам расскажем что к чему.
        Эфиоп и Леопард отпустили Зебру и Жирафа. Зебра побежала к большим кустам терновника, отбрасывающим на землю полосатые тени, и остановилась рядом с ними. Жираф же подошёл к высоким деревьям, под которыми пятна тени нарисовали на земле причудливые узоры. В то же мгновение и Зебра, и Жираф исчезли.
        - Хи, хи! - рассмеялся Эфиоп.
        - Раз, два, три! Ну и где ваш завтра? - раздались вдалеке голоса Зебры и Жирафа.
        Леопард смотрел во все глаза, Эфиоп тоже смотрел во все глаза, но они видели только полоски да пятна теней в лесу: Зебры и Жирафа и след простыл. Они ушли и спрятались в чаще.
        - Хи, хи! - снова рассмеялся Эфиоп. - Стоит поучиться этому фокусу. Вот тебе урок, Леопард. Здесь, в тёмном месте, ты так же заметен, как кусок мыла в ящике с углём.
        - Хо, хо! - огрызнулся Леопард. - Удивит ли тебя, если ты узнаешь, что здесь, в тёмной чаще, ты виден так же ясно, как горчичник, прилипший к грязному мешку?
        - Ну, мы можем придумать сколько нам вздумается сравнений, но это не поможет нам получить обед, - заметил Эфиоп. - Всё дело в том, что мы не соответствуем окружающей нас обстановке. Я, пожалуй, последую совету Павиана. Он сказал мне: «Тебе нужна перемена». А так как мне нечего менять, кроме кожи, я сменю её.
        - Что-о? И на что же ты её сменишь? - воскликнул взолнованный Леопард.
        - Я обзаведусь новой чёрно-коричневой кожей с лиловым отливом, кожей, чуть тронутой синевой. Так мне будет удобно прятаться в оврагах и за стволами деревьев.
        Сказано - сделано: Эфиоп тут же сменил кожу. Леопард заволновался ещё сильнее: он до сих пор не видел ничего подобного.
        - А я-то как же? - сказал он, когда даже кончик левого мизинца Эфиопа сменил цвет.
        - Послушайся совета Павиана. Он сказал тебе: «Поищи тёмные пятна».
        - Я уже нашёл тенистые места, вот только что с этого толку? - возразил Леопард. - Я пришёл сюда с тобой, побродил по лесу, но это мне совсем не помогло.
        - Вспомни о Жирафе, - сказал Эфиоп, - или подумай о Зебре и её полосках. Они полагают, что пятна и полосы исключительно удобны в соответствующем окружении.
        - Но я совсем не хочу походить на Зебру, - сказал Леопард.
        - Ну же, решайся, - подбадривал его Эфиоп. - Я не хотел бы охотиться без тебя, но мне всё-таки придётся отправиться в лес одному, потому что теперь ты походишь на подсолнечник, торчащий подле тёмной изгороди.
        - В таком случае я соглашаюсь на пятна, - ответил Леопард, - только, пожалуйста, нарисуй мне маленькие аккуратные пятнышки, а не огромные кляксы - в таком виде ходить неприлично. Да я и не хочу слишком походить на Жирафа.
        - Я разрисую тебя кончиками пальцев, - предложил ему Эфиоп. - На моей коже ещё достаточно чёрной краски. Вставай-ка на ноги и не двигайся.
        Эфиоп сложил пальцы щепотью (на его новой коже действительно оставалось много чёрной краски) и стал прикасаться ими к телу Леопарда. Там, где они касались жёлтой шкуры зверя, появлялись чёрные пятнышки - по пять штук за раз, - расположенные близко-близко друг к другу. Теперь ты увидишь их на любой леопардовой шкуре. Иногда пальцы Эфиопа соскальзывали, и пятна становились немного расплывчатыми… Присмотрись к любому леопарду - и ты увидишь, что каждое его пятно состоит из пяти пятнышек поменьше. Это следы жирных чёрных пальцев Эфиопа.
        - Вот теперь всё как надо, - сказал Эфиоп. - Ляг на землю, и тебя примут за кучу мелких камешков. Ляг на голую скалу - ты будешь походить на ноздреватый туф. Если ты устроишься на ветке, всякий решит, что это солнечные лучи, пробившиеся сквозь густую листву. Подумай, как хорошо теперь тебе заживётся. От радости просто мурлыкать хочется, не правда ли?
        - Но если мои пятна так хороши, - заметил Леопард, - почему же ты сам не стал пятнистым?
        - Мне-то пятна не к лицу, намного приличнее быть чёрным, - ответил Эфиоп. - Пойдём же и посмотрим, не сумеем ли мы справиться с мистерами Раз-Два-Три-Где-Завтрак?
        Они убежали в чащу леса и с тех пор жили счастливо. На этом сказке и конец…
        Ах да, иногда ты услышишь, как взрослые говорят, что никто не может переменить свою натуру. Я же думаю: вряд ли взрослые стали бы говорить такие глупости, если бы помнили о Леопарде и Эфиопе, так сильно изменившихся. Правда, пока они больше не делают ничего подобного - они и так вполне довольны.
        Я старый мудрый Павиан, и мудро я говорю:
        Давай растворимся в пейзаже - затеем такую игру.
        Приехали гости - и ладно: пусть мама их развлечёт…
        А мы с тобой потихоньку исчезнем - Подходит? - Идёт!
        Сперва посидим на заборе, потом навестим поросят,
        Потом - лопоухих кроликов, чьи хвостики мелко дрожат.
        Сейчас принесу твои башмаки; скорей надевай башмак!
        Вот шляпа твоя и палка, вот трубка твоя и табак.
        Ах, как это будет здорово - вдвоём, только я и ты,
        Отправимся в путешествие - до самой до темноты!


        Морской краб, который играл с морем

        В самые стародавние времена, во времена, которые были раньше старых времён, - словом, в самом начале мира жил Старый, Самый Старый Волшебник и переделывал по-своему всё, что тогда существовало на свете. Сперва он сделал землю, потом море, потом велел животным собраться и начать играть друг с другом. Животные пришли и сказали: «О, Старейший и Величайший Волшебник, как же нам играть?» И он ответил им: «Я скажу как». Он призвал Слона, всем слонам Слона, и сказал: «Играй в слона!» И Слон, всем слонам Слон, стал играть, как ему было указано. Призвав Бобра, всем бобрам Бобра, Волшебник сказал: «Играй в бобра!» И Бобр, всем бобрам Бобр, стал играть, как ему указал Волшебник. Корове, всем коровам Корове, Волшебник приказал: «Играй в корову!» И Корова, всем коровам Корова, стала играть в корову. Обращаясь к Черепахе, всем черепахам Черепахе, он сказал: «Играй в черепаху!» И она послушалась его. Так, одного за другим, призвал он к себе всех четвероногих животных, всех птиц и рыб и говорил им, как они должны играть.
        К вечеру, когда все животные утомились, пришёл Человек… Ты спрашиваешь, со своей ли маленькой дочкой он пришёл? Да, конечно, со своей собственной любимой маленькой деточкой, которая сидела у него на плече. И Человек сказал: «Что это за игра, Старейший из всех волшебников?» И Старейший Волшебник ответил: «Сын Адама, это игра, в которую нужно играть в самом начале времён, но ты слишком умён для неё». Человек поклонился Волшебнику и сказал: «Да, правда, я слишком умён для этой игры, поэтому позаботься о том, чтобы все животные слушались меня».
        Человек и Волшебник разговаривали, а Пау Амма, Морской Краб, до которого как раз дошла очередь, побежал боком, так, как бегают все крабы, и нырнул в море, говоря себе: «Я буду играть один в глубине вод и ни за что, никогда не стану слушаться этого сына Адама».
        Никто не видел, как убежал Краб. Его заметила только маленькая девочка, сидевшая на плече своего отца. Игра продолжалась до тех пор, пока каждое из живых существ не получило указания, как ему играть. Наконец Волшебник отряхнул мелкую пыль с рук и пошёл по всему свету смотреть, так ли играют животные.
        Он отправился на север и увидел, что Слон, всем слонам Слон, роет глину бивнями и утаптывает большими ногами новую плодородную землю, которую специально приготовили для него.
        - Кун? - спросил Слон, всем слонам Слон, что означало: «Хорошо ли я делаю?»
        - Пайа Кун («Вполне хорошо»), - ответил Старый Волшебник и дохнул на большие скалы и огромные валуны, которые Слон, всем слонам Слон, подбросил вверх, и они тотчас сделались высоченными Гималайскими горами. Ты можешь увидеть их на географической карте.
        Волшебник пошёл на восток и увидел там Корову, всем коровам Корову, которая паслась на отведённом ей лугу: вот она огромным языком слизнула целый огромный лес, проглотила его и легла, начав пережёвывать жвачку.
        - Кун? - спросила всем коровам Корова.
        - Пайа кун, - ответил Старый Волшебник и дохнул на голую землю, на которой ещё минуту назад рос густой лес, дохнул и на то место, куда Корова легла. Первое место сделалось великой пустыней Индии, а второе - африканской Сахарой. Ты также можешь найти их на карте.
        Волшебник пошёл на запад и увидел там всем бобрам Бобра, который ставил плотины поперёк устьев широких рек, только что созданных для него.
        - Кун? - спросил всем бобрам Бобр.
        - Пайа кун, - ответил Старейший Волшебник и дохнул на поваленные деревья и на стоячую воду, и они тотчас превратились в луга и болота Флориды. И их ты можешь отыскать на карте.
        Потом он пошёл на юг и увидел там всем черепахам Черепаху. Она сидела и разрывала лапами песок, только что приготовленный для неё. Песок и камни разлетались вокруг, крутились в воздухе и падали далеко в море.
        - Кун? - спросила Черепаха, всем черепахам Черепаха.
        - Пайа кун! - сказал Волшебник и дохнул на упавшие в море песок и камни, и они тотчас сделались самыми прекрасными в мире островами, которые называются Борнео, Целебес[2 - Целебес - европейское название острова Сулавеси.], Суматра и Ява. Камни поменьше стали остальными островами Малайского архипелага, и ты можешь отыскать их на карте.
        Ходил-ходил Старый Волшебник, и наконец на берегу реки Перак увидел Человека и сказал ему:
        - Эй, сын Адама, все ли животные слушаются тебя?
        - Да, - ответил Человек.
        - Вся ли земля послушна тебе?
        - Да, - ответил Человек.
        - Всё ли море тебе послушно?
        - Нет, - сказал Человек. - Раз днём и раз ночью море бежит к земле, вливается в реку Перак, гонит пресную воду в лес, и тогда она заливает мой дом. Раз днём и раз ночью море увлекает за собой всю воду реки, и в её русле остаются только ил и грязь, и мой чёлн не может плыть. Разве в такую игру велел ты играть морю?
        - Нет, - сказал Самый Старый Волшебник, - это новая и нехорошая игра.
        - Вот смотри, - сказал Человек. И действительно, пока он говорил, море влилось в устье реки Перак, оттесняя её воды всё дальше и дальше, так что речные волны залили дремучий лес, и дом Человека очутился посреди разлива.
        - Это непорядок. Спусти на воду свой чёлн, и мы увидим, кто играет с морем, - сказал Самый Старый Волшебник.
        Сын Адама и Волшебник сели в чёлн. Туда же прыгнула и маленькая девочка. Человек взял свой крис - изогнутый кинжал с лезвием, похожим на пламя, - и они выплыли из реки Перак. После этого море стало отходить, и отходить, и отходить и вынесло чёлн из устья реки. Оно влекло его мимо Селангора, мимо полуострова Малакки, мимо Сингапура… всё дальше и дальше, к острову Бинтангу - и чёлн двигался так, словно его тащили на верёвке.
        Тут Старый Волшебник выпрямился во весь рост и закричал:
        - Эй вы, звери, птицы и рыбы, которых я в начале времён учил играть, кто из вас играет с морем?
        И все звери, птицы и рыбы в один голос ответили:
        - Старейший из всех волшебников, мы играем в те игры, которым ты научил нас. В них мы и будем играть, а после нас - наши дети и дети наших детей. Никто из нас не играет с морем.
        В это время над водой поднялась большая полная луна. И Старый Волшебник сказал горбатому старику, который сидит в середине луны и плетёт рыболовную сеть, надеясь со временем поймать в неё весь мир:
        - Эй, Лунный Рыбак, ты играешь с морем?
        - Нет, - ответил Рыбак. - Я плету сеть и с её помощью когда-нибудь поймаю весь мир, но с морем я не играю. - И он продолжал своё дело.
        Надо тебе сказать, что на луне сидит ещё и Крыса, которая так же быстро перегрызает сеть, как рыбак плетёт её. Эту-то Крысу и спросил Старый Волшебник:
        - Эй ты, Лунная Крыса, ты играешь с морем?
        Крыса ответила:
        - Я слишком занята, чтобы играть с морем: мне постоянно приходится перегрызать сеть, которую плетёт этот старый Рыбак. - И она продолжала грызть нити.
        Тогда маленькая девочка, сидевшая на плече сына Адама, протянула свои мягкие маленькие тёмные ручки, украшенные браслетами из раковин, и сказала:
        - О Старейший Волшебник, когда мой отец разговаривал с тобой в самом начале, а я через его плечо смотрела на игры животных, одно непослушное создание убежало в море раньше, чем ты заметил его.
        Старый Волшебник проговорил:
        - Как же умны маленькие дети, которые всё видят и ничего не говорят. Что же это был за зверь?
        Маленькая девочка ответила:
        - Он круглый и плоский, его глазки сидят на палочках, бежал он боком, вот так, вот так… - Она показала как. - На спине у него толстая прочная броня.
        Тогда Волшебник сказал:
        - Как умны дети, которые говорят правду! Теперь я знаю, куда ушёл Пау Амма, лукавый Краб. Дайте-ка мне весло.
        Он взял весло, но грести ему не пришлось, потому что вода быстро бежала мимо островов и несла чёлн, пока не остановился он в месте, которое называется Пусат-Тасек - Сердце моря. Пусат-Тасек - большая подводная пещера, и ведёт она в самую сердцевину мира. В ней растёт чудесное дерево, Паух Джангги, на котором зреют волшебные орехи-двойчатки. Старейший Волшебник опустил руку до самого плеча в тёплую воду и под корнями чудесного дерева нащупал широкую спину Пау Аммы, лукавого Краба. Почувствовав прикосновение, Пау Амма завозился, и поверхность моря поднялась, как поднимается вода в чашке, в которую ты опустишь руку.
        - Ага, - сказал Старый Волшебник. - Теперь я знаю, кто играл с морем. - И он громко закричал: - Что ты тут делаешь, Амма?!
        Сидевший на глубине Амма ответил:
        - Раз днём и раз ночью я поднимаюсь с глубины и ищу себе пропитание. Раз днём и раз ночью я возвращаюсь обратно. Оставь меня в покое!
        Тогда Старый Волшебник сказал:
        - Слушай, Пау Амма, когда ты выходишь из пещеры, воды моря вливаются в Пусат-Тасек и берега всех островов обнажаются. Маленькие рыбы умирают, а у раджи Моянга Кебана, короля слонов, ноги покрываются илом. Когда ты возвращаешься обратно и прячешься в свою пещеру, воды моря поднимаются, половина маленьких островов исчезает в волнах, они окружают дом сына Адама, и пасть раджи Абдулаха, короля крокодилов, наполняется солёной водой.
        Услышав это, сидевший на глубине Пау Амма засмеялся:
        - Я не знал, что я такая важная особа. С этих самых пор я буду выходить из пещеры по семь раз в день, и море никогда не будет спокойно!
        Тогда Старый Волшебник сказал:
        - Я не могу заставить тебя, Амма, играть в ту игру, которая тебе предназначена, потому что ты убежал от меня в самом начале, но если ты не боишься, всплыви, и мы потолкуем.
        - Я не боюсь, - ответил лукавый Амма и поднялся на поверхность моря, освещённого луной.
        В то время в мире не нашлось бы ни одного существа размером с Пау Амма, потому что он был королём всех крабов. Один край его огромного панциря-щита дотрагивался до берега Саравака, другой - до берега подле Пинанга, и он был больше клубов дыма от трёх вулканов. Поднимаясь между ветвями чудесного дерева, Амма сбил один из больших орехов - волшебный орех-двойчатку, который даёт людям молодость. Маленькая дочка Человека увидела, как орех показался из воды, проплывая мимо чёлна, втащила его на борт и своими маленькими золотыми ножницами принялась вынимать из скорлупы мягкие ядрышки.
        - Теперь, - сказал Волшебник, - поколдуй, Пау Амма, и покажи нам, что ты действительно важное существо.
        Пау Амма завращал глазами, задвигал ногами, но смог только взволновать море… Ведь Краб-король был всего лишь крабом, и больше ничем. Старейший Волшебник засмеялся.
        - На самом деле ты уж не такая важная персона, - сказал он. - Теперь дай-ка я поколдую.
        И Старый Волшебник сотворил чудо, взмахнув левой рукой, нет, всего лишь пошевелив мизинцем левой руки. И что же вышло? Твёрдая синевато-зелёно-чёрная броня упала с Краба, как волокна падают с кокосового ореха, и Амма сделался мягким-мягким, совсем как маленькие крабики, которых ты иногда находишь на песчаных отмелях.
        - Действительно, велика твоя сила, нечего сказать! - заметил Старейший Волшебник. - Что же мне сделать? Не попросить ли Человека разрезать тебя крисом? Не послать ли за Королём слонов, чтобы он проткнул тебя своими бивнями? Или не позвать ли Короля крокодилов, чтобы он укусил тебя?
        Пау Амма отвечал:
        - Мне стыдно. Отдай мне мой твёрдый панцирь и позволь уйти обратно в пещеру: тогда я буду выходить из неё всего раз днём и раз ночью, и только в поисках пищи.
        Но Старейший Волшебник сказал:
        - Нет, Амма, я не отдам тебе назад твой панцирь, потому что ты будешь расти, делаться всё больше, всё сильнее и постепенно снова возгордишься. Потом ты, может статься, позабудешь о своём обещании и снова примешься играть с морем.
        Пау Амма ответил:
        - Что же мне делать? Я так велик, что могу прятаться только в Пусат-Тасеке, и, если я, такой беззащитный, каким ты меня сделал, пойду куда-нибудь в другое место, акулы и прочие рыбы съедят меня. Если же я отправлюсь в Пусат-Тасек, я вправду буду в безопасности, но не посмею выйти наружу за пищей и умру от голода. - И он начал сучить ножками и громко плакать.
        - Послушай, Пау Амма, - сказал ему Старейший Волшебник. - Я не могу заставить тебя играть так, как хотел, потому что ты убежал от меня в самом начале. Но если мы сумеем договориться, я превращу все ямки, все заросли водорослей, все камни во всех морях в надёжные убежища для тебя и твоих детей.
        - Мы пока ещё не договорились, - сказал Пау Амма, - но идея неплоха. Однако посмотри, с тобой Человек, с которым ты разговаривал в самом начале. Если бы ты не был с ним так внимателен и предупредителен, мне не надоело бы ждать, я не убежал бы и ничего бы не случилось. Что сделает для меня он?
        Тогда Человек сказал:
        - Если мы сумеем договориться, то я немного поколдую, и тогда и глубокая вода, и сухая земля превратятся в надёжные убежища для тебя и твоих детей. Вы сможете прятаться и на суше, и в море. Хочешь?
        Амма ответил:
        - Я ещё не решил окончательно. Смотри, вот девочка, которая в самом начале видела, как я убежал. Если бы она тогда заговорила, Волшебник позвал бы меня обратно и ничего не случилось бы. Что сделает для меня она?
        Маленькая девочка сказала:
        - Я ем чудесный орех. Если хочешь, Амма, я поколдую и отдам тебе ножницы, эти острые и прочные ножницы, чтобы ты и твои дети могли есть кокосовые орехи, когда вы из моря выйдете на сушу. Ножницами вы сможете также устроить для себя Пусат-Тасеки везде, где только захотите, если вблизи не окажется ни камня, ни ямки. Если же земля будет совсем твёрдой, вы с помощью этих ножниц будете подниматься на деревья.
        Но Пау Амма сказал:
        - Я всё ещё не решил. Ведь мне, такому беззащитному, ваши дары не помогут. Старейший Волшебник, верни мне мой панцирь, тогда я буду играть так, как ты мне укажешь.
        Старейший Волшебник сказал:
        - Я отдам тебе твою броню, Амма. Носи её одиннадцать месяцев в году, но на двенадцатый месяц каждого года она будет делаться мягкой - это напомнит тебе и всем твоим детям о моём могуществе, и вы не станете зазнаваться. Ведь я понимаю, что ты, умея плавать в воде и бегать по земле, можешь сделаться совсем невыносимым. Если же кроме этого ты научишься ещё и лазить по деревьям, разбивать орехи и рыть норы, то станешь к тому же ещё и слишком жадным.
        Краб Амма подумал немножко и ответил:
        - Я решился, я принимаю все ваши дары.
        Тогда Старейший Волшебник пошевелил всеми пятью пальцами правой руки - и смотри, что случилось! Пау Амма стал делаться всё меньше, меньше и меньше и наконец превратился в маленького зелёного крабика. Маленькая дочка Человека поймала его своей коричневой ручкой, посадила на дно чёлна и дала ему ножницы. Он повертел их в маленьких лапах, несколько раз открыл и закрыл, щелкнул ими и сказал:
        - Я могу есть орехи. Я могу разбивать раковины. Я могу рыть норы. Я могу взбираться на деревья. Я могу дышать сухим воздухом, я могу находить безопасные убежища под каждым камнем. Я не знал, какое я сильное существо. Кун?
        - Пайа кун, - сказал Волшебник. Он засмеялся и благословил Краба. Маленький Пау Амма быстро пробежал по краю чёлна и прыгнул в воду. Он был так мал, что на земле мог спрятаться в тени сухого листа, а на морском дне - в пустой раковине.
        - Хорошо я сделал? - спросил Волшебник.
        - Да, - ответил Человек. - И теперь нам нужно вернуться в устье реки Перак, но путь туда слишком долог, и мы устанем грести. Если бы мы дождались, когда Пау Амма вернётся в свой Пусат-Тасек, вода отнесла бы нас на место.
        - Ты ленив, - сказал Старейший Волшебник. - Поэтому и твои дети будут ленивы и станут самым ленивым народом на земле. - И он поднял палец к луне, закричав: - О Рыбак, смотри: Человеку лень грести до дому! Дотащи своей сетью чёлн к его родному берегу, Рыбак!
        - Нет, - ответил сын Адама, - если мне суждено лениться всю жизнь, пусть море дважды в день работает за меня. Это избавит меня от необходимости грести коротким веслом.
        Волшебник засмеялся:
        - Очень хорошо.
        Крыса на луне перестала грызть сеть. Рыбак отпустил её так низко, что она дотронулась до моря. И вот Лунный Старик потащил глубокое море мимо острова Бинтанга, мимо Сингапура, мимо полуострова Малакки, мимо Селангора, и, наконец, чёлн вошёл в устье реки Перак.
        - Кун? - спросил Лунный Рыбак.
        - Пайа кун, - сказал Волшебник. - Смотри же, теперь всегда два раза днём и два раза ночью води за собой море, чтобы малайские рыбаки могли не работать вёслами. Только смотри, не делай этого слишком резко, не то я обращу свои чары против тебя, как я сделал это с Пау Аммой.
        И они поплыли вверх по реке Перак, пристали к берегу и отправились спать.
        С того самого дня и до дня нынешнего Лунный Рыбак водит за собой море - туда-сюда, туда-сюда, - и мы наблюдаем приливы и отливы. Иногда он тащит сеть слишком сильно - тогда и приливы бывают намного сильнее. А порой он тянет сеть слишком медленно, и приливы бывают слабыми. Но почти всегда он работает старательно, помня угрозу Старейшего Волшебника.
        А что же стало с Крабом Аммой? Когда ты бываешь на морском берегу, ты можешь видеть, как его детки устраивают себе маленькие Пусат-Тасеки под камнями, под пучками травы на песке. Ты можешь видеть, как они машут своими маленькими ножничками. В некоторых далёких странах они действительно всегда живут на суше, поднимаются на пальмовые деревья и едят кокосовые орехи - всё, как и обещала Королю-Крабу маленькая дочка Человека. Раз в год крабы сбрасывают с себя твёрдый панцирь, становятся мягкими и каждый раз вспоминают о могуществе Старейшего Волшебника. В это время нехорошо убивать или ловить детей Аммы, ведь они становятся беззащитными только потому, что старый Пау Амма однажды, очень давно, был груб со Старым Волшебником.
        Так-то! Дети Краба Аммы терпеть не могут, чтобы люди вынимали их из норок, унося к себе домой в банках из-под разных солений. Потому-то они так жестоко щиплют тебя своими ножничками, когда ты пытаешься это сделать, - и поделом!
        Ни селёдка, ни карасик
        Не тревожат Пусат-Тасек —
        Пау Аммы тайный дом
        На глубоком дне морском.
        Пароход из Сан-Франциско
        Иногда проходит близко —
        Или лодка рыбаков
        С близлежащих островков.
        Или шхуна из Панамы
        Над приютом Пау Аммы
        Проплывает невзначай
        По пути в Индокитай.
        Далеко, за дымкой синей, —
        Корабли индийских линий,
        И плывут во все концы
        Амстердамские купцы.
        Но сюда весьма нечасто
        Из Марселя и Белфаста
        Доплывает пароход;
        Если ж он не доплывёт,
        Но исчезнет с грузом манго
        По дороге из Пенанга
        Или не доставит он
        Пассажиров в Черибон,
        Мистер Ллойд в своей конторе
        Загудит: «О горе! Горе!»
        Только Краб в пучине вод
        И клешнёй не шевельнет.


        Мотылёк, который топнул ногой

        Слушай хорошенько, и я расскажу тебе новую чудесную сказку, которая совсем не похожа на все остальные. Я расскажу тебе об одном мудром правителе, которого звали Сулейман-Бен-Дауд, что означает Соломон, сын Давида.
        Об этом Сулеймане-Бен-Дауде составлено триста пятьдесят пять рассказов, но моя история не из их числа. Я не стану рассказывать о Пигалице, которая нашла воду, или об Удоде, который раскинул свои крылышки и защитил Сулеймана от знойных лучей солнца. В сказке моей не говорится также о золотых украшениях султанши Балкис. Нет, я расскажу тебе о Мотыльке, который топнул ногой. Так слушай же, слушай хорошенечко!
        Сулейман-Бен-Дауд был очень мудр, очень умён. Он понимал, что говорили звери, птицы, рыбы и насекомые. Он понимал подземные скалы в то время, когда они со стоном наклонялись одна к другой, и шелестящие голоса листьев, когда утренний ветер играл вершинами деревьев. Он понимал всё-всё, и Балкис, его главная султанша, изумительная красавица, была почти так же умна, как и он.
        Сулейман-Бен-Дауд мог делать удивительные вещи. На третьем пальце правой руки он носил перстень. Стоило ему повернуть этот перстень один раз вокруг пальца, как ифриты и джинны появлялись из-под земли и исполняли то, что он приказывал им. Когда мудрый султан поворачивал кольцо два раза вокруг пальца, с неба спускались феи и выполняли его желание. Если же он поворачивал перстень вокруг пальца три раза, то сам великий Азраил, обычно облачённый в сияющие доспехи и несущий в руках меч, являлся к нему в образе простого водоноса и рассказывал ему обо всём, что происходит в трёх великих мирах: верхнем, нижнем и срединном (людском).
        Между тем Сулейман не возгордился: он редко пользовался своей властью, а когда это случалось, то ему это было неприятно. Однажды он задумал накормить всех животных во всём мире в один день, но, когда вся пища для пира была приготовлена, из морской глубины выплыл огромный Зверь, вышел на отмель и в момент проглотил всё угощение, разложенное на берегу. Сулейман очень удивился и спросил:
        - О Зверь, кто ты?
        А Зверь ему ответил:
        - О султан, желаю тебе бесконечной жизни. Я самый маленький из тридцати тысяч братьев. И живём мы все на дне моря. Мы узнали, что ты собираешься накормить зверей со всего света, и братья прислали меня узнать, когда будет готов обед.
        Сулейман-Бен-Дауд удивился ещё больше и сказал:
        - О Зверь, ты проглотил весь обед, который я приготовил для всех животных со всего света.
        А Зверь ему ответил:
        - О султан, желаю тебе вечной жизни, но неужели эту безделицу ты называешь обедом? Там, откуда я пришёл, мы в виде закуски едим вдвое больше того, что я проглотил сейчас.
        Сулейман пал ниц и сказал:
        - О Зверь! Я собирался дать этот обед, надеясь показать всем, какой я могучий и богатый властитель, а совсем не потому, что мне действительно хотелось позаботиться о животных. Ты пристыдил меня, и я получил хороший урок.
        Сулейман-Бен-Дауд был истинно мудрый человек. После этого случая он уже не забывал о том, что тщеславие глупо, а хвастливый человек жалок. Только это была присказка, а теперь начинается настоящая сказка.
        У султана было много-много жён - девятьсот девяносто девять, - не считая очаровательной главной султанши, Балкис.
        Они жили в большом золотом дворце, а дворец этот стоял в прелестном саду с красивыми фонтанами. В сущности, Сулейману такое положение вещей не очень-то нравилось, но в те дни у каждого богатого господина было несколько жён, и, понятно, султану нужно было ввести в свой дом побольше султанш, чтобы показать, как он важен и как богат.
        Многие его жёны были красивы и приветливы, некоторые же уродливы и злы. Уродливые ссорились с красивыми, и те тоже начинали злиться. И все они ссорились с султаном, а это ужасно надоедало ему. Только Балкис, красавица Балкис, никогда не ссорилась с Сулейманом. Она слишком любила его. Балкис сидела в своей комнате в золотом дворце, гуляла по саду и очень жалела, что у Сулеймана так много неприятностей в семье.
        Понятно, если бы мудрый правитель повернул кольцо на пальце, призвал джиннов и ифритов, они, конечно, превратили бы его девятьсот девяносто девять сердитых жён в белых мулов пустыни, борзых собак или зёрна граната. Но султан Сулейман боялся снова опозориться. И когда его жёны слишком сильно кричали и сердились, он уходил подальше, в глубь своего чудесного дворцового сада, и жалел, что родился на свет.
        Однажды, после того как ссоры сварливых жён великого мудреца не прекращались три недели и всё это время девятьсот девяносто девять султанш кричали и сердились, Сулейман-Бен-Дауд по обыкновению ушёл в свой сад.
        В апельсиновой роще он встретил красавицу султаншу Балкис. Она была очень печальна, зная, что Сулейман огорчён. Балкис посмотрела на него и сказала:
        - О господин мой и свет моих очей, поверни кольцо на пальце и покажи владычицам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты великий и страшный султан.
        Но Сулейман-Бен-Дауд, покачав головой, ответил:
        - О моя госпожа и радость жизни моей, вспомни Зверя, вышедшего из моря! Он пристыдил меня перед всеми животными за моё тщеславие и за мою гордость. Теперь, если бы я возгордился и решил показать свою силу султаншам Персии, Египта, Месопотамии и Китая только потому, что они мне надоедают, я, может быть, был бы посрамлён ещё больше, чем в тот раз.
        На что прекрасная Балкис спросила:
        - О мой господин и сокровище души моей, как же ты поступишь?
        Сулейман-Бен-Дауд ответил:
        - О моя госпожа и радость сердца моего, я подчинюсь своей судьбе, которую держат в руках девятьсот девяносто девять султанш, надоедающих мне своими беспрерывными ссорами.
        И султан пошёл дальше между лилиями, мимозами, розами и тюльпанами, между имбирными кустами, распространяющими сильное благоухание, и наконец пришёл к большому камфарному дереву, которое называлось камфарным деревом Сулеймана-Бен-Дауда. Балкис же спряталась среди высоких ирисов, острых бамбуков и красных лилий, окружавших камфарное дерево, чтобы остаться близ своего любимого супруга, султана Сулеймана.
        И вот под дерево прилетели две бабочки. Они ссорились.
        Сулейман-Бен-Дауд услышал, что пёстрый Мотылёк сказал своей спутнице:
        - Удивляюсь, как ты дерзка! Не смей так говорить со мной! Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой, и дворец султана Сулеймана вместе с садом тотчас же с грохотом исчезнет?
        Услышав это, Сулейман-Бен-Дауд позабыл о своих девятистах девяноста девяти надоедливых жёнах и засмеялся, засмеялся так, что камфарное дерево затряслось. Его рассмешило хвастовство Мотылька. Он поманил его пальцем, сказав:
        - Поди-ка сюда, малыш!
        Мотылёк страшно испугался, но подлетел к руке Сулеймана и вцепился лапками в его палец, обмахивая себя крылышками. Султан наклонил голову и тихо-тихо прошептал:
        - Маленький Мотылёк, ведь ты знаешь, что, как бы ты ни топал ножками, тебе не удастся согнуть и былинки. Что же заставило тебя так солгать своей жене? Потому что эта Бабочка, без сомнения, твоя жена?
        Мотылёк посмотрел на Сулеймана и увидел глаза мудрого султана, мерцавшие, как звёзды в морозную ночь, собрал всё своё мужество в оба крылышка, наклонил маленькую голову и ответил:
        - О султан, живи долго и счастливо! Эта Бабочка действительно моя жена, а ты сам знаешь, что за существа эти жёны.
        Султан Сулейман улыбнулся в бороду и ответил:
        - Да, я это знаю, мой маленький брат.
        - Так или иначе приходится держать их в повиновении, - ответил Мотылёк. - А моя жена целое утро ссорится со мной. Я солгал ей, чтобы она хоть ненадолго угомонилась.
        Сулейман-Бен-Дауд заметил:
        - Желаю тебе, чтобы она успокоилась. Вернись же к ней и дай мне послушать ваш разговор.
        Мотылёк порхнул к своей жене, которая, сидя на листе дерева, вся трепетала, и сказал ей:
        - Он слышал тебя. Сам султан Сулейман-Бен-Дауд слышал, что ты говорила.
        - Слышал? - переспросила Бабочка. - Так что же? Я и говорила, чтобы он слышал. А что же он сказал? О, что сказал он?
        - Ну… - ответил Мотылёк, с важностью обмахивая себя крылышками, - говоря между нами, дорогая, я не могу порицать его, так как его дворец и сад, конечно, стоят дорого. Да к тому же и апельсины начинают созревать… Он просил меня не топать ногой, и я обещал не делать этого.
        - Что за ужас! - вскричала Бабочка и притихла.
        Сулейман же засмеялся: он до слёз хохотал над бессовестным маленьким Мотыльком.
        Балкис, красавица султанша, стояла за деревом, окружённая красными лилиями, и улыбалась. Она слышала все эти разговоры и шептала: «Если я задумала действительно умную вещь, мне удастся спасти моего повелителя от преследований несносных султанш».
        Она протянула палец и нежно-нежно шепнула Бабочке:
        - Маленькая женщина, лети сюда.
        Бабочка вспорхнула. Ей было очень страшно, и она, дрожа, приникла к изящному пальчику султанши.
        А Балкис наклонила очаровательную головку и тихо сказала:
        - Маленькая женщина, веришь ли ты тому, что только что сказал твой муж?
        Жена Мотылька посмотрела на Балкис и увидела, что глаза красавицы султанши блестят, как бездонное озеро, в котором отражается звёздный свет, собрала обоими крылышками всю свою храбрость и ответила:
        - О султанша, будь вечно здорова и прекрасна! Ты ведь знаешь, что за существа эти мужья!
        А султанша Балкис, мудрая Балкис Савская, поднесла руку к своим губам, чтобы скрыть игравшую на них улыбку, и снова прошептала:
        - Да, сестричка, знаю, хорошо знаю.
        - Мужья сердятся, - продолжала Бабочка, быстро обмахиваясь крылышками, - сердятся из-за пустяков, и нам приходится угождать им. Они не думают и половины того, что говорят. Если моему мужу хочется воображать, будто я верю, что, топнув ногой, он может разрушить дворец султана Сулеймана, пусть - я притворюсь, что верю. Завтра он забудет обо всём этом.
        - Маленькая сестричка, - сказала Балкис, - ты права, но когда в следующий раз он примется хвастать, поймай его на слове. Попроси его топнуть ногой и посмотри, что будет дальше. Ведь мы-то с тобой отлично знаем, каковы мужья. Ты его пристыдишь, и пристыдишь как следует.
        Бабочка улетела к своему мужу, и через пять минут у них закипела новая ссора.
        - Помни, - сказал жене Мотылёк. - Помни, что случится, если я топну ногой!
        - Я не верю тебе! - ответила Бабочка. - Пожалуйста, топни, я хочу посмотреть, что будет! Ну топай же ногой!
        - Я обещал султану Сулейману не делать этого, - ответил Мотылёк, - и не желаю нарушать своего обещания.
        - Какой вздор! Если ты топнешь ногой, ничего не случится, - сказала Бабочка. - Топай сколько хочешь - ты не согнёшь ни одной травинки. Ну-ка попробуй! Топай, топай, топай!
        Сулейман-Бен-Дауд сидел под камфарным деревом, слышал разговор Мотылька и его жены и смеялся так, как никогда ещё не смеялся в жизни. Он забыл о своих султаншах, забыл о Звере, который вышел из моря, забыл о тщеславии и хвастовстве. Он хохотал просто потому, что ему было весело, а Балкис, стоявшая с другой стороны дерева, улыбалась, радуясь, что её любимому мужу так хорошо.
        Вот разгорячённый и обиженный Мотылёк порхнул в тень камфарного дерева и сказал Сулейману:
        - Она требует, чтобы я топнул ногой. Она хочет видеть, что случится, о Сулейман-Бен-Дауд. Ты знаешь, что я не могу этого сделать, и теперь она уже никогда не поверит ни одному моему слову и до конца моих дней будет насмехаться надо мной!
        - Нет, маленький братик, - ответил Сулейман-Бен-Дауд, - твоя жена никогда больше не станет над тобой насмехаться. - И он повернул перстень, повернул ради маленького Мотылька, а совсем не для того, чтобы похвастаться своим могуществом. И что же? Из земли вышли четыре сильных джинна.
        - Рабы, - сказал им Сулейман-Бен-Дауд, - когда вот этот господин, сидящий на моём пальце (действительно, на его пальце по-прежнему сидел дерзкий Мотылёк), топнет левой передней ногой, сделайте так, чтобы разразилась страшная буря, грянул гром, и под этот шум унесите мой дворец с садом. Когда он снова топнет, осторожно принесите их назад…
        - Теперь, маленький брат, - сказал он Мотыльку, - вернись к своей жене и топни ногой, да посильнее!
        Мотылёк полетел к своей жене, которая продолжала кричать:
        - Ну-ка посмей топнуть! Топни ногой! Топни же, топни!
        Балкис увидела, как джинны наклонились к четырём углам сада, окружавшего дворец, весело захлопала в ладоши и прошептала:
        - Наконец-то Сулейман-Бен-Дауд сделает для Мотылька то, что он давно должен был бы сделать для самого себя! О, сердитые султанши испугаются!
        И вот Мотылёк топнул ногой. Джинны подняли дворец и сад в воздух на тысячу миль. Раздался страшный раскат грома, и всё окутала чернильная тьма.
        Бабочка металась в темноте и кричала:
        - О, я буду доброй! Мне так жаль, что я говорила глупости! Только верни на место сад, мой дорогой, милый муж, и я никогда больше не буду с тобой спорить!
        Мотылёк испугался не меньше своей жены, а Сулейман так хохотал, что прошло несколько минут, прежде чем он смог шепнуть:
        - Топни снова, маленький братец. Верни мне обратно мой дворец, о великий и сильный волшебник!
        - Да, да, верни ему его дворец! - прошептала Бабочка-жена, по-прежнему метавшаяся в темноте, прямо как её ночные сёстры. - Верни ему дворец, и, пожалуйста, довольно этого ужасного колдовства!
        - Хорошо, дорогая, - ответил ей Мотылёк, стараясь придать своему голосу твёрдость. - Ты видишь, что вышло из-за твоих капризов? Конечно, мне всё это безразлично, ведь я-то привык к подобным вещам, но из любви к тебе и к султану Сулейману я согласен привести всё в порядок.
        Итак, он снова топнул ногой, и в то же мгновение джинны опустили дворец и сад, да так осторожно, что и травинка не колыхнулась. И снова солнце освещало тёмно-зелёные листья апельсиновых деревьев, фонтаны били среди розовых египетских лилий, птицы пели, а Бабочка лежала на боку под камфарным деревом, трепетала крылышками и, задыхаясь, говорила:
        - О, я буду послушна, я буду уступчива!..
        Султан же так смеялся, что не мог говорить. Он откинулся назад, изнемогая от смеха, несколько раз икнул, наконец, погрозил пальцем Мотыльку и сказал:
        - О великий волшебник, ну зачем ты вернул мне мой дворец, раз в то же самое время заставляешь меня умереть от смеха?
        Вдруг послышался страшный шум: все девятьсот девяносто девять султанш с криком и визгом выбежали из дворца и принялись звать своих детей. Они бежали по большим мраморным лестницам, спускавшимся вниз от фонтанов, - на каждой ступени по сто женщин. Умная Балкис подошла к ним и сказала:
        - Что с вами, о султанши?
        Султанши, которые стояли на каждой ступени мраморной лестницы по сто в ряд, ответили:
        - Ты спрашиваешь, что с нами случилось? Да неужели не ясно! Мы жили себе поживали в нашем чудесном дворце, и вдруг он исчез, нас окружила непроглядная тьма, что-то зашумело и загремело. Потом в темноте закружились джинны и ифриты. Вот что испугало нас, о главная султанша, и испуг наш - самый сильный и страшный испуг, какой только может быть, и он не походит ни на какие наши прежние испуги, какие нам только доводилось переживать!
        Тогда Балкис, красавица султанша, любимая жена Сулеймана-Бен-Дауда, перешедшая через золотоносные реки юга и пришедшая из пустыни Цинна к башням Зимоабве, почти такая же мудрая, как мудрейший в мире султан Сулейман-Бен-Дауд, ответила:
        - Всё это пустяки, о султанши. Мотылёк всего лишь пожаловался на свою жену, которая постоянно с ним ссорилась, и наш повелитель Сулейман-Бен-Дауд пожелал преподать ей урок смирения и послушания, потому что и то и другое считается добродетелью среди жён мотыльков.
        На это ей ответила дочь фараона, султанша Египта:
        - Я не верю, чтобы наш дворец можно было вырвать из земли, словно слабую травинку, ради ничтожного насекомого. Нет! Должно быть, Сулейман-Бен-Дауд умер. И земля задрожала и застонала от горя, и разверзлись от горя небеса, и страшная тьма воцарилась повсюду!
        Балкис поманила рукой гордую султаншу, не глядя на неё, и сказала ей и всем остальным жёнам Сулеймана:
        - Пойдите и посмотрите.
        Они спустились с мраморной лестницы, по-прежнему по сто в ряд, и увидели, что под камфарным деревом сидит премудрый султан Сулейман, всё ещё не оправившийся от слабости после припадка смеха. Он покачивался взад и вперёд и на каждой его руке сидело по бабочке. Тут султанши услышали его слова:
        - О жена моего братика, летающего в воздухе, теперь, после всего, что случилось, помни: во всём угождай своему мужу, чтобы он снова не вздумал топнуть ногой. Он сказал, что привык творить чудеса, да и сам он великий волшебник, настоящий колдун, который может далеко-далеко унести дворец Сулеймана-Бен-Дауда. Так летите же с миром, мои крошки! - Он поцеловал крылышки Мотылька и Бабочки, и они улетели.
        Тогда все султанши, кроме великолепной Балкис, которая стояла в сторонке и улыбалась, пали ниц, воскликнув:
        - Если ради Мотылька, недовольного своей женой, совершаются такие великие чудеса, что же будет с нами, рассердившими нашего султана своими вечными ссорами, криками и недовольством!
        Потом они поднялись с земли, опустили на лица прозрачные покрывала, прижали руки к губам и тихо, как мышки, на цыпочках двинулись к дворцу.
        А Балкис, прекрасная и восхитительная Балкис, прошла между красными лилиями в тень камфарного дерева, положила изящ ную руку на плечо Сулеймана-Бен-Дауда и сказала:
        - О мой господин и сокровище души моей! Радуйся, мы преподали великий урок султаншам Египта, Эфиопии, Абиссинии, Персии, Индии и Китая, урок, который они никогда не забудут!
        Сулейман-Бен-Дауд, всё ещё следивший взглядом за Мотыльком и Бабочкой, игравшими в лучах солнца, ответил:
        - О моя госпожа и драгоценность моего счастья, когда же это случилось? Ведь с той самой минуты, как я пришёл в сад, я шутил с Мотыльком… - И он рассказал обо всём Балкис.
        Балкис, нежная и прелестная Балкис, ответила на это:
        - О мой повелитель и господин моей жизни, я пряталась за стволом камфарного дерева и всё видела. Именно я посоветовала жене Мотылька попросить его топнуть ногой, так как надеялась, что ради шутки мой повелитель сотворит великое волшебство и что султанши испугаются. - После этого Балкис рассказала Сулейману, что ей сказали султанши, что они видели и что думали.
        Сулейман-Бен-Дауд поднялся со своего места и, протянув к ней руки, радостно сказал:
        - О моя госпожа и сладость дней моих, знай, что, если бы я совершил волшебство, направленное против всех моих султанш, и действовал из тщеславия или гнева, как тогда, когда решил устроить пир для всех животных, я, вероятно, был бы снова посрамлён. Но ты своей мудростью заставила меня прибегнуть к волшебству ради шутки и на пользу маленькому Мотыльку, и что же случилось? Моё волшебство избавило меня от злости на моих несносных жён. Поэтому скажи мне, о, госпожа и сердце моего сердца, что сделало тебя такой мудрой?
        Балкис, великая султанша Балкис, прекрасная собой и статная, заглянула в глаза Сулеймана-Бен-Дауда, чуть склонила головку набок, точь-в-точь как это сделала маленькая Бабочка, и сказала:
        - Во-первых, о мой повелитель, моя горячая любовь к тебе. Во-вторых, о мой господин, знание женского сердца.
        После этого они пошли во дворец и с тех пор жили счастливо. Но скажи, разве не умно поступила султанша Балкис?




        Как было написано первое письмо

        Очень-очень давно жил на свете первобытный человек. Жил он в пещере, не носил почти никакой одежды, не умел ни читать, ни писать, да ему совсем и не хотелось учиться. Человек этот не чувствовал себя счастливым лишь тогда, когда бывал голоден. Звали его Тегумай Бопсулай, и это имя значило «Человек, который никогда не спешит». Но мы с тобой будем его звать просто Тегумай - так короче. Жену его звали Тешумай Тевиндрой, что значит «Женщина, которая задаёт много вопросов». Мы же с тобой будем звать её Тешумай - так короче. Их маленькую дочку звали Тефимай Металлумай, что значит «Маленькая особа с дурными манерами, которую следует отшлёпать». Но мы с тобой будем её звать просто Тефи. Тегумай очень любил свою дочку, да и Тешумай тоже очень её любила, поэтому Тефи шлёпали редко, хотя делать это можно было бы и почаще. Все они были очень счастливы. Едва Тефи научилась ходить, она стала повсюду бегать за своим отцом, Тегумаем. Иногда они долго не возвращались в пещеру и приходили домой, только изрядно проголодавшись. Тогда Тешумай говорила:
        - Откуда это вы пришли такие грязные? Право, мой Тегумай, ты не лучше моей Тефи.
        Ну а теперь слушай повнимательнее.
        Как-то раз Тегумай Бопсулай пошёл через болото, в котором водились бобры, к реке Вагаи. Он хотел наловить острогой карпов на обед. С ним пошла и Тефи. Острога Тегумая была деревянной, а наконечник был сделан из акульего зуба. Не успев как следует поохотиться, он так сильно ударил острогой в речное дно, что она сломалась пополам. Тегумай и Тефи были очень-очень далеко от дома и, понятно, принесли с собой в маленьком мешке завтрак, а вот запасных острог Тегумай не захватил.
        - Вот так наловил рыбы! - воскликнул Тегумай. - Теперь мне целый день придётся провозиться с починкой сломанной остроги.
        - Дома осталось твоё большое чёрное копье, - сказала Тефи. - Хочешь, я сбегаю к нам в пещеру и попрошу маму дать мне его?
        - Это слишком далеко. Твои маленькие пухлые ножки устанут, - сказал Тегумай. - Кроме того, ты можешь упасть в болото и утонуть Попробуем как-нибудь обойтись.
        Он сел на землю, вынул из-за пояса маленький кожаный мешочек, в котором лежало всё необходимое для починки - жилы северных оленей, полоски кожи, куски пчелиного воска, смола, - и принялся за починку остроги. Тефи тоже села на землю и болтала ножками в воде. Подперев подбородок рукой, она сильно задумалась, а подумав, сказала:
        - Знаешь, папа, ужасно неудобно, что мы с тобой не умеем писать. Если бы мы умели, мы могли бы послать письмо маме и попросить прислать нам новую острогу.
        - Тефи, - заметил Тегумай, - сколько раз говорил я тебе, что не следует грубо выражаться - некрасиво говорить «ужасно». Но это правда было бы хорошо, если бы мы могли написать домой.
        Как раз в это время на берегу реки показался Незнакомец. Он принадлежал к жившему далеко-далеко отсюда племени, называвшемуся тевара, и не понял ни слова из разговора Тегумая с дочерью. Он остановился на берегу и улыбнулся Тефи, потому что у него самого дома была маленькая дочка. Между тем Тегумай вынул моток оленьих жил из кожаного мешочка и стал чинить свою острогу.
        - Слушай, - сказала Тефи Незнакомцу, - знаешь ли ты, где живёт моя мамочка?
        - Гум, - ответил человек, ведь, как ты знаешь, он был из племени тевара.
        - Какой глупый! - воскликнула Тефи и топнула ножкой.
        Ей было досадно, потому что она видела, как целая стая крупных карпов идёт вверх по течению, а её отец не может поймать без своей остроги ни одной рыбы.
        - Не надоедай взрослым, - сказал Тегумай.
        Он был так занят починкой остроги, что даже не повернулся.
        - Да я не надоедаю, - возразила Тефи. - Я только хочу, чтобы он помог нам, а он не понимает.
        - В таком случае, не надоедай мне, - сказал Тегумай и продолжал дёргать и вытягивать оленьи сухожилия, забирая в рот концы.
        Незнакомец сел на траву, и Тефи ему показала, что делал её отец.
        Человек из племени тевара подумал: «Какой удивительный ребёнок! Она топнула на меня ногой, а теперь строит мне гримасы. Вероятно, она дочь этого благородного вождя, который так важен, что не обращает на меня внимания».
        И он особенно вежливо улыбнулся им обоим.
        - Теперь, - сказала Тефи, - поди к моей маме. Твои ноги длиннее моих, и ты не упадёшь в болото, где живут бобры. Я хочу, чтобы ты попросил у неё папино копьё, большое, с чёрной рукояткой. Оно висит над очагом.
        Незнакомец из племени тевара подумал: «Это очень, очень странная маленькая девочка. Она размахивает руками и кричит мне что-то совершенно непонятное. Между тем, если я не исполню её желания, важный вождь, человек, который сидит спиной ко мне, пожалуй, рассердится».
        Подумав так, Тевара поднялся с земли, содрал с берёзы большой кусок коры и протянул его Тефи. Он сделал это для того, чтобы показать: его сердце чисто, как береста, и у него нет злых намерений. Тефи же неправильно поняла его.
        - А… вижу! - обрадовалась она. - Ты хочешь знать адрес моей мамы? Правда, я не могу писать, но я умею рисовать картинки, если у меня есть в руках что-нибудь острое. Пожалуйста, дай мне на время акулий зуб из твоего ожерелья.



        Тевара ничего не сказал. Тогда Тефи протянула маленькую ручку и дёрнула за висевшее на его шее прекрасное ожерелье из бисера, жемчуга и зубов акулы.
        Незнакомец (помнишь, что он - тевара?) подумал: «Какой удивительный ребёнок. Акулий зуб в моём ожерелье - зуб волшебный, и мне всегда говорили, что тот, кто без моего позволения дотронется до него, немедленно распухнет или лопнет. Между тем эта маленькая девочка не раздувается и не лопается, а важный вождь, человек, который занимается своим делом и ещё не обратил на меня внимания, кажется, совсем не боится за неё. Буду-ка я ещё вежливее».
        И он дал Тефи зуб акулы. Она тотчас легла на животик, задрав ножки, как это делают некоторые знакомые мне девочки на полу гостиной, когда рисуют в своей тетрадке.



        - Теперь я нарисую тебе несколько прехорошеньких картинок, - сказала Тефи. - Смотри через моё плечо, только не толкай меня. Прежде всего я нарисую, как мой папа ловит рыбу. Видишь, он вышел не очень хорошо, но мама его узнает, потому что я нарисовала его сломанную острогу. Теперь нарисую копьё, то, которое ему нужно, с чёрной рукояткой. У меня получилось, что копьё торчит у папы из спины, но это только потому, что акулий зуб скользнул, а кусок бересты недостаточно велик. Мне хочется, чтобы ты принёс сюда это копьё. Я нарисую себя, и мама увидит, как я объясняю тебе, что именно нужно сделать. Мои волосы не торчат дыбом, как вышло на картинке, но иначе я не могла нарисовать их. Вот и ты готов. Ты мне кажешься очень красивым, но я не могу нарисовать тебя таким - не обижайся, пожалуйста. Ты не обиделся?
        Незнакомец (тевара) улыбнулся. Он подумал: «Вероятно, где-то должна произойти великая битва, и этот странный ребёнок, который взял волшебный зуб акулы, но не раздувается и не лопается, просит меня позвать народ на помощь великому вождю. Он, конечно, великий вождь, не то, без сомнения, заметил бы меня».
        - Смотри, - сказала Тефи, продолжая усиленно выцарапывать рисунки, - вот я нарисовала тебя и вложила в твою руку ту самую острогу, которая нужна папе. Я сделала это, чтобы ты не забыл моей просьбы. Теперь я покажу тебе, как отыскать место, где живёт моя мама. Ты пойдёшь всё время прямо и прямо, до двух деревьев… Видишь, вот эти деревья. Потом ты поднимешься на холм и спустишься с него… Видишь, вот и холм. После холма ты увидишь болото, в котором живут бобры. Я не нарисовала бобров целиком - это для меня слишком трудно, - я нарисовала их круглые головы. Впрочем, пробираясь через болото, ты только и увидишь их головы. Смотри, не упади в топь! Наша пещера сразу же за болотом. На самом деле она не так высока, как горы, но я не умею рисовать очень маленькие вещи. Около неё моя мама. Она очень красивая. Она самая красивая мамочка в мире, но не обидится, когда увидит, что я нарисовала её не такой уж красивой, напротив, она останется довольна, ведь я могу рисовать. Вот здесь копьё, которое нужно папе. Я нарисовала его подле входа в пещеру, чтобы ты не забыл о нём. По-настоящему-то оно внутри пещеры. Ты
покажи картинку моей маме, и она даст тебе копьё. Я нарисовала маму с поднятыми руками, так как знаю, что она обрадуется, когда ты придёшь. Ну разве это не отличная картинка? И хорошо ли ты понял всё - или лучше ещё раз объяснить тебе, что значат мои рисунки?
        Незнакомец (он был из племени тевара) посмотрел на картинку и несколько раз кивнул.
        Он подумал: «Если я не позову всё племя на помощь этому великому вождю, его убьют враги, которые бегут к нему со всех сторон с копьями в руках. Теперь я понимаю, почему великий вождь делает вид, будто не замечает меня. Он боится, что враги, которые прячутся в кустах, увидят, как он даёт мне какое-то поручение. Поэтому он и повернулся ко мне спиной и приказал умной и удивительной маленькой девочке нарисовать страшную картинку, чтобы всем стало ясно, в какую беду он попал. Я пойду и приведу к нему на помощь его племя».
        Тевара даже не спросил у Тефи, куда надо идти. Он быстро, как ветер, кинулся в чащу, унося с собой бересту. Тефи села на землю: она была довольна.
        - Что ты там делала, Тефи? - спросил Тегумай. Он уже починил свою острогу и размахивал ею в воздухе.
        - Я кое-что придумала, папа, - ответила Тефи. - Если ты не будешь меня расспрашивать, ты скоро сам всё узнаешь и очень удивишься. Ты не можешь себе представить, до чего ты удивишься. Обещай мне, что ты обрадуешься!
        - Отлично! - ответил Тегумай и пошёл ловить рыбу.
        Незнакомец (ведь ты знаешь, он был из племени тевара) бежал очень быстро, сжимая в руках картинку на бересте, бежал, пока случайно не увидел Тешумай Тевиндрой, стоявшую подле входа в свою пещеру. Она разговаривала с другими первобытными женщинами, которые пришли к ней на первобытный завтрак. Тефи была очень похожа на свою мать, особенно глазами и лбом, поэтому Тевара вежливо улыбнулся женщине и передал ей исчерченный кусочек березовой коры. Он бежал быстро и потому задыхался, шипы колючих кустарников исцарапали его ноги, но он всё-таки старался быть вежливым.
        Как только Тешумай взглянула на рисунок дочери, она громко вскрикнула и кинулась на человека из племени тевара. Другие первобытные дамы сбили его с ног, и все шестеро уселись на нём рядком. Тешумай принялась дёргать его за волосы и причитать.
        - Я вижу так же ясно, как длинный нос этого человека, - вскричала мать Тефи, - что он исколол копьём моего бедного Тегумая и напугал мою бедную Тефи, отчего её волосы встали дыбом! Более того, он принёс мне ужасный рисунок, чтобы показать, каким образом он совершил злодеяние. Смотрите! - Тешумай Тевиндра показала картину первобытным дамам, которые терпеливо сидели на человеке из племени тевара. - Смотрите, вот мой Тегумай, - плакала она, - видите, его рука сломана! Вот копьё, торчащее из его спины! Рядом человек, который готовится бросить в него другое копьё. А вот ещё человек, он бросает копьё из пещеры. А вот тут их целая шайка (она показала на головы бобров, которые нарисовала Тефи, действительно похожие на человеческие). Все они бегут за Тегумаем. Разве это не ужасно?
        - Ужасно! - согласились подруги Тешумай Тевиндрой и измазали волосы Тевара грязью (что очень его удивило).
        Потом они принялись бить в большой священный барабан и таким образом созвали всех вождей племени Тегумая, со всеми их помощниками, помощниками помощников и другими начальниками, а также с жрецами, бонзами, колдунами, шаманами и тому подобными важными особами. Все они единогласно постановили отрубить Незнакомцу голову, но сначала решили заставить его отвести их на берег реки и показать, куда он спрятал бедную маленькую Тефи.
        На этот раз Незнакомец (хотя он и был из племени тевара) рассердился. Ил и глина засохли на его волосах, женщины проволокли его по острым камням, а перед этим долго сидели на нём, колотили и толкали его так, что у него дыхание перехватило. И хотя он не понимал ни слова на их языке, однако догадывался, что первобытные дамы обращались к нему не очень-то любезно. Тем не менее он не говорил ни слова, пока не собралось племя Тегумая. Тогда он отвёл их всех к берегу реки Вагаи. Они увидели Тефи, которая плела длинные гирлянды из ромашек, и Тегумая, снимавшего со своей починенной остроги очень маленького карпа.
        - Быстро же ты пришёл, - сказала Тефи. - Только зачем ты привёл с собой так много народа? Это мой сюрприз, папа. Ты удивлён?
        - Очень, - ответил Тегумай. - Только теперь уже ничего я не поймаю. Зачем сюда пришло всё наше многочисленное славное племя, Тефи?
        А на берегу действительно собралось всё, до последнего человека, племя. Впереди выступали Тешумай Тевиндрой и другие женщины. Они крепко держали Незнакомца, волосы которого были покрыты грязью. За женщинами шли главный вождь, вице-вождь, вождь-депутат, вождь-помощник, вооружённые с ног до головы начальники и их заместители, и у каждого был свой отряд. За ними двигались, выстроившись по старшинству, простые люди, начиная с владельцев четырёх пещер (по одной на каждое время года), затем владельцы собственных оленьих упряжек и лососьих заводей, за ними простолюдины, имевшие право обладать половиной медвежьей шкуры, и, наконец, рабы, державшие под мышками кости. Все так страшно кричали и бранились, что распугали рыбу на двадцать миль вокруг. Тегумай очень рассердился и яростно обругал собравшихся самыми грубыми первобытными словами.
        Тешумай Тевиндрой подбежала к Тефи, долго целовала её и прижимала к груди. Главный же вождь племени схватил Тегумая за перья, торчавшие у него в волосах, и яростно начал его трясти.
        - Объясни, объясни, объясни! - закричали люди.
        - Что это?! - возмутился Тегумай. - Отпусти мои перья. Неужели человек не может сломать свою острогу для ловли карпов без того, чтобы на него не накинулось всё племя? Как же вы любите вмешиваться в чужие дела!
        - Кажется, вы всё-таки не принесли чёрное копьё моего папы, - сказала Тефи. - И что это вы делаете с моим милым Незнакомцем?
        И действительно, люди племени Тегумая набрасывались на Тевара по двое, по трое, а то и по десять человек за раз и били, да с такой силой, что у бедняги скоро глаза на лоб полезли. Хватая ртом воздух, он мог только указать на Тефи.
        - Где злые люди, которые ранили тебя копьями? - спросила Тешумай Тевиндрой.
        - Здесь не было злых людей, - сказал Тегумай. - За целое утро ко мне подошёл только бедный малый, которого вы с такой яростью колотите. Не сошло ли ты с ума, о племя Тегумая?
        - Он пришёл к нам с ужасной картинкой, - сказал главный вождь, - на ней ты был весь изранен копьями.
        - Гм… Сказать по правде, это я нарисовала картинку и дала её Незнакомцу, - сказала Тефи, которой стало очень неловко.
        - Ты?! - закричало племя Тегумая. - Ты, Маленькая особа с дурными манерами, которую следует отшлёпать? Ты?!
        - Тефи, дорогая моя, кажется, мы попали в затруднительное положение, - сказал ей Тегумай и обнял её, после чего она сразу же перестала бояться.
        - Объясни, объясни, объясни! - закричал главный вождь племени Тегумая и запрыгал на одной ноге.
        - Я хотела, чтобы Незнакомец сходил в нашу пещеру за папиным чёрным копьём, а потому нарисовала картинку, - сказала Тефи. - Я не хотела рисовать много разных копий. Я думала только об одном и нарисовала его три раза, чтобы он не ошибся. Я не виновата, что вышло так, будто копьё торчит в голове папы. Просто на бересте было слишком мало места, а эти человечки, которых мама называет злыми людьми, - бобры. Я нарисовала их, чтобы показать ему дорогу через болото. Когда я рисовала маму, то хотела показать, что она весела и довольна, ведь к ней пришёл милый Незнакомец. А теперь я считаю, что все мы самые глупые люди в мире! Он очень хороший и красивый человек. Ну скажите, зачем это вы вымазали ему волосы илом и глиной? Вымойте его!
        После слов Тефи все долго молчали. Наконец главный вождь засмеялся, засмеялся и Незнакомец из племени тевара, Тегумай же расхохотался так, что повалился на траву. Засмеялось и всё племя, и смех их становился всё громче и сильнее. Не смеялись только Тешумай Тевиндрой и остальные первобытные женщины. Они очень вежливо обошлись со своими мужьями - каждая по нескольку раз сказала своему супругу: «Идиот!»
        И вот главный вождь племени закричал:
        - О Маленькая особа с дурными манерами, которую следует отшлёпать, ты сделала великое открытие!
        - Я этого не хотела, мне нужно было только копьё с чёрной рукояткой, - ответила Тефи.
        - Всё равно. Это великое изобретение, и когда-нибудь люди назовут его умением писать. Пока же это только картинки, и иногда их сложно верно понять. Но наступит время, о ребёнок Тегумая, когда мы будем писать буквы. Тогда мы станем читать так же хорошо, как и писать, и, таким образом, говорить именно то, что желаем сказать, никого не вводя в заблуждение. Первобытные дамы, вымойте волосы Незнакомца.
        - Мне всё это очень приятно слышать, - сказала Тефи, - но хотя вы и принесли решительно все копья племени Тегумая, вы забыли захватить с собой копьё с чёрной рукояткой.
        Тут главный вождь прокричал, пропел и проговорил:
        - Дорогая Тефи, когда в следующий раз тебе вздумается начертить письмо-картинку, ты лучше поручи отнести свой рисунок кому-нибудь, кто умеет говорить на нашем языке. Мне это всё безразлично, так как я главный вождь, но, как ты сама можешь видеть, люди племени Тегумая стали жертвами недоразумения, да и Незнакомцу не поздоровилось.
        После этого племя Тегумая приняло Незнакомца (пусть он и настоящий тевара) в своё племя за то, что он был истинным джентльменом и не скандалил из-за глины, в которой женщины вымазали его волосы. Но с того самого дня и до нынешнего времени (и я считаю, что это вина Тефи) очень немногие маленькие девочки любили или любят учиться читать и писать. Чаще всего им больше нравится рисовать картинки или играть со своими папами, совсем-совсем как Тефи.



        Как была составлена первая азбука

        Теперь ты узнаешь о том, что ровно через неделю после устроенной Тефимай Металлумай (мы по-прежнему будем называть её Тефи) неразберихи с чёрным копьём, Незнакомцем и письмом-картинкой она опять пошла с Тегумаем ловить карпов. Тешумай Тевиндрой хотела, чтобы Тефи осталась дома и помогла ей развесить на жердях звериные шкуры, но Тефи поднялась рано утром и убежала к своему отцу на берег реки, где они принялись ловить рыбу. Вдруг Тефи засмеялась, и Тегумай сказал ей:
        - Не шали, дитя мое.
        - Но я вспомнила, - ответила Тефи, - как забавно главный вождь надул щёки и каким смешным казался мой милый Незнакомец с волосами, измазанными глиной! Помнишь?
        - Как не помнить, - сказал Тегумай. - Мне пришлось отдать твоему Теваре две оленьи шкуры, мягкие, с бахромой, и всё это потому, что мы его обидели.
        - Да мы-то ему ничего не сделали, - сказала Тефи. - Его обидели мама, другие дамы… и глина.
        - Не будем говорить об этом, - возразил Тегумай, - лучше давай позавтракаем.
        Тефи принялась обгладывать косточку и целых десять минут сидела тихо, как мышка. В это время её отец что-то царапал зубом акулы на куске бересты. Наконец дочка Тегумая ска зала:
        - Знаешь, папа, я хочу устроить один удивительный сюрприз. Закричи или скажи что-нибудь.
        - Ааа… - протянул Тегумай. - Это годится для начала?
        - Годится, - ответила Тефи. - Ты был похож на карпа с открытым ртом. Пожалуйста, ещё раз скажи «Ааа…».
        - Ааа!.. - крикнул Тегумай. - Только зачем ты мне нагрубила, дочка?
        - Уверяю тебя, я не хотела быть грубой, - сказала Тефи. - Видишь ли, это нужно для моего удивительного сюрприза. Пожалуйста, папа, крикни опять «Ааа!..», не закрывай рта и дай мне зуб акулы. Я хочу нарисовать открытый рот карпа.
        - Зачем? - удивился Тегумай.
        - Погоди, - ответила Тефи, царапая зубом акулы по коре. - Это будет наш маленький удивительный сюрприз. Когда я нарисую карпа с широко открытым ртом на задней стене нашей пещеры (конечно, если мама позволит), мой рисунок будет напоминать тебе, как ты закричал «Ааа!..». И мы будем играть, будто я выскочила из темноты и удивила тебя, прокричав «Ааа!..». Помнишь, я это сделала прошлой зимой на болоте, в котором живут бобры?
        - Да, - ответил Тегумай таким тоном, каким говорят взрослые, когда они действительно чем-нибудь заинтересуются. - Скажи, что дальше, Тефи?
        - Вот досада, - пробормотала она, - я не могу нарисовать целого карпа. Впрочем, ничего страшного, у меня всё равно выходит что-то вроде открытого рыбьего рта. Знаешь, карпы стоят головой вниз, когда роются в иле на дне. Ну вот, здесь как будто карп, и мы можем представить, что остальное его тело тоже нарисовано. У меня вышел только рот, и мой рисунок означает «а».
        И Тефи нарисовала вот это.
        - Недурно, - сказал Тегумай и на другом куске бересты нацарапал тот же рисунок. - Только ты забыла усик, который висит поперёк его рта.
        - Но я не могу нарисовать целую рыбу, да ещё и с усиком, папа!
        - Тебе незачем рисовать что-нибудь, кроме открытого рта карпа и усика. Если ты нарисуешь ус, мы будем знать, что это именно карп, потому что у окуней и форелей усиков нет. Посмотри-ка сюда, Тефи. Хорошо вышло?
        Вот что показал ей Тегумай.
        - Я сейчас срисую, - сказала Тефи. - Тогда ты сразу поймёшь, что это, как только увидишь значок.
        Говоря это, она нарисовала вот такую фигурку.
        - Конечно, пойму, - сказал Тегумай. - И я также удивлюсь, увидав где-нибудь твой рисунок, как удивился бы, если бы ты неожиданно выскочила из-за дерева и крикнула «Ааа!..».
        - Теперь крикни что-нибудь ещё, - попросила гордая собой Тефи, получая удовольствие от новой игры.
        - Уа! - очень громко произнёс Тегумай.
        - Гм… - протянула Тефи, - это двойной крик. Его вторая часть - «а», то есть рот карпа. Но что нам делать с первой частью?
        - Первый звук очень похож на тот, который мы обозначили ртом карпа. Давай нарисуем второй рыбий рот и соединим их, - предложил Тегумай. Его тоже захватила новая забава.
        - Нет, нет, так нельзя - я всё забуду. Нужно нарисовать две различные части карпа. Вот что, нарисуй его хвост. Когда карп стоит головой вниз, его хвост вверху, и значит, его видишь раньше, чем голову. Кроме того, мне кажется, я сумею нарисовать рыбий хвост, - сказала Тефи.
        - Отлично, - согласился Тегумай. - Давай обозначим звук «у» хвостом карпа…
        И вот что он нарисовал.
        - Теперь и я постараюсь нарисовать хвост карпа, - сказала Тефи. - Только знаешь, папа, я не могу рисовать так же хорошо. Как ты думаешь, ничего, если я нарисую только кончик рыбьего хвоста и тот плавник, с которым хвост соединяется? Смотри, вот как у меня вышло. - И она показала отцу такой рисунок.
        Тегумай кивнул. Глаза его блестели от восторга, так как он тоже увлёкся новой игрой.
        - Это чудо как хорошо! - весело воскликнула Тефи. - Ну-ка, папа, крикни ещё что-нибудь.
        - О! - закричал Тегумай.
        - Теперь дело просто, - сказала Тефи. - Рот у тебя сделался почти совсем круглым, точно яйцо или камешек. Значит, для этого крика годится яйцо или камень.
        - Ну не везде же ты найдёшь яйца или камни. Нам просто нужно нарисовать кружок. Что-нибудь вроде этого. - И вот что он нарисовал.
        - Ах батюшки, - обрадовалась Тефи, - сколько картинок мы нарисовали: рот карпа, хвост карпа и яйцо! Давай ещё что-нибудь нарисуем, папа!
        - С-с-с!.. - прошипел Тегумай и немного нахмурился, но Тефи было так весело, что она этого не заметила.
        - Ну это просто, - сказала она, рисуя на бересте.
        - А? Что? - спросил Тегумай. - Я хотел всего лишь дать тебе понять, что я думаю, и не хочу, чтобы ты мне мешала.
        - А всё-таки это звук. Так шипит змея, когда она думает и не желает, чтобы её тревожили. Давай обозначим звук «с» змеёй. Как ты думаешь, это годится? - Вот что у неё получилось.
        - Видишь? - спросила Тефи. - Это наш новый чудесный секрет. Когда ты нарисуешь шипящую змею подле входа в твою маленькую пещеру, где ты чинишь остроги, я пойму, что ты о чём-то серьёзно задумался, и войду к тебе неслышно, как мышка. Если же ты во время рыбной ловли нарисуешь шипящую змею на дереве около реки, я пойму, что ты хочешь, чтобы я подходила как самая тихая на свете мышка и не распугала рыбу.
        - Верно, верно, - согласился Тегумай. - В этой игре больше смысла, чем ты думаешь. Тефи, моя дорогая, сдаётся мне, что дочка твоего папы придумала самую отличную вещь, когда-либо придуманную с того самого дня, в который племя Тегумая впервые насадило на копьё зуб акулы вместо кремня. Мне кажется, мы открыли важную тайну.
        - Как это? Не понимаю, - проговорила Тефи, и ее глаза загорелись от предвкушения.
        - Сейчас увидишь. Ну-ка скажи мне - как на языке племени Тегумая называется вода?
        - Конечно, «уа», и это также значит «река». Например, Вагайуа - река Вагаи.
        - Скажи-ка теперь - как называется вода, от которой у тебя приключится лихорадка, если ты выпьешь хоть один глоток? Скажи - как называется чёрная вода, болотная вода?
        - Аоу, конечно!
        - Теперь смотри, - сказал Тегумай. - Предположим, ты подошла к луже в большом болоте, где живут бобры, и увидела, что на дереве нацарапаны вот такие рисунки. - И вот что он нарисовал…
        - Рот карпа, яйцо и хвост карпа. Сочетание двух звуков. Аоу - дурная вода, - прочитала Тефи. - Конечно, я не стала бы пить из лужи, я поняла бы, что ты считаешь эту воду дурной.
        - И мне совершенно незачем было бы стоять подле лужи, чтобы предупредить тебя. Я мог бы охотиться очень далеко от этого места, и всё-таки…
        - А всё-таки вышло бы так, словно ты стоишь подле лужи и говоришь: «Уйди, Тефи, не то у тебя приключится лихорадка». И на всё это указали бы рот карпа, яйцо и хвост карпа! О папа, мы должны пойти и сейчас же рассказать всё маме! - И Тефи запрыгала вокруг отца.
        - Нет, погоди! - возразил Тегумай. - Сначала нужно придумать ещё кое-что. Ну-ка посмотри сюда. Аоу - дурная вода, а вот саоу - пища, приготовленная на огне. Ведь правда? - И он нарисовал вот это.
        - Да, всё так, только впереди ещё змея, - сказала Тефи. - Значит, «саоу» - это готовый обед. Если ты увидишь эти знаки, нацарапанные на дереве, ты поймёшь, что тебе пора идти домой. Пойму это и я.
        - Умница, - сказал Тегумай, - верно! Но погоди-ка ещё минутку, не спеши. Не всё так просто. «Саоу» означет «иди обедать», а вот слово «шаоу» - жерди для просушки звериных шкур.
        - Ах, эти ужасные старые жерди! - воскликнула Тефи. - Я так не люблю помогать развешивать на них мохнатые, тяжёлые шкуры. Если я увижу, что ты нарисовал змею и чёрную воду, я подумаю, что это обозначает обед, приду из леса и узнаю, что мне нужно помогать маме развешивать шкуры. Что я сделаю тогда?
        - Ты рассердишься на маму, а она - на тебя. Значит, нам следует придумать новую картинку для «саоу». Давай нарисуем пятнистую змею. Она шипит «сш-сш…», а простая змея шипит только «с-с-с-с…».
        - А если я забуду нарисовать пятна? - возразила Тефи. - Кроме того, торопясь, ты, пожалуй, забудешь о них. Тогда я подумаю, что нацарапано «саоу», а не «шаоу», мамочка всё-таки поймает меня и заставит развешивать шкуры. Нет, лучше нарисуем эти ужасные высокие колья и жердь для просушки кож - тогда мы будем знать наверняка. Я нарисую их около шипящей змеи. Вот. - И она нарисовала это.
        - Пожалуй, так удобнее. Твой рисунок очень похож на наши жерди, - со смехом заметил Тегумай. - Слушай, теперь я нарисую ещё один звук, в котором будут и змея, и жерди. Я говорю «ши». Ты знаешь, племя Тегумая называет так копьё или острогу, Тефи. - И он снова засмеялся.
        - Не смейся надо мной, - нахмурилась Тефи, вспомнив о письме-картинке и о грязи в волосах Незнакомца. - Нарисуй две или три остроги, отец.
        - На этот раз у нас не будет ни бобров, ни холмов, - решил чуть-чуть подразнить дочку Тегумай. - Чтобы нарисовать остроги, я просто проведу прямые линии.
        И он нацарапал вот это…
        - Даже твоя мама не подумала бы, взглянув на этот рисунок, будто меня убили.
        - Перестань, папа. Мне и без того стыдно. Лучше скажи ещё что-нибудь. Мы придумываем такие хорошие вещи.
        - Гм… - откашлялся Тегумай и задумчиво посмотрел вверх. - Ну хорошо, «йиш», что значит небо.
        Тефи быстро нарисовала змею и жерди. Потом задумалась и сказала:
        - Мы должны придумать новую картинку для последнего звука. Й-и-и-ш, йиш, й-и-и! - протянула она. - Знаешь, очень похоже на обозначенный тремя копьями звук. Вот только нужно что-то ещё прибавить, чтобы понять - это именно небо… Давай нарисуем птицу, летящую в небе! И вот что она нарисовала.
        Тегумай же продолжал царапать бересту, и его рука дрожала от волнения. Рисовал он долго.
        - Смотри внимательно, Тефи, - сказал наконец Тегумай, - и постарайся понять, что это значит на языке нашего племени. Если ты всё сумеешь прочитать, то мы с тобой сделали поистине великое открытие.
        - Копья, а над ними летящая птичка, и ещё копья, шесты, хвост карпа, яйцо и, наконец, рот карпа… - прочитала Тефи. - Йиш-уоа. Небесная вода!


        В эту же самую минуту на её руку упала капля: небо давно хмурилось.
        - Дождь идёт, папа. Ты это хотел сказать мне?
        - Конечно, - ответил Тегумай, - и я рассказал тебе о дожде, не произнеся ни одного слова.
        - Мне кажется, я всё поняла бы через минуту, но благодаря дождевой капле я прочитала быстрее то, что ты мне написал. Я никогда теперь не забуду, что «йиш-уоа» значит «дождь», или «скоро пойдёт дождь». Знаешь что, папа? - Она вскочила и стала прыгать вокруг отца. - Может быть, ты когда-нибудь уйдёшь на рыбалку ни свет ни заря и перед уходом напишешь «йиш-уоа» на закопчённой стене. Тогда как только я проснусь, то сразу же пойму, что собирается дождь, и захвачу с собой свой капюшон из бобровой шкуры. Вот мама-то удивится.
        Тегумай тоже вскочил и запрыгал от радости: в те времена папы не стеснялись прыгать и танцевать.
        - А если я захочу тебе сказать, что идёт дождь, но несильный, и что ты можешь смело идти к реке, скажи - что же тогда придётся мне нарисовать? Произнеси это на языке племени Тегумая.
        - Йиш-уоа-лас, уоа-мару (небесная вода-конец-река-идти.) Сколько новых звуков! Право, уж и не знаю, как мы обозначим их все.
        - А я знаю, знаю, - перебил её Тегумай. - Погоди минуту, Тефи, мы сделаем ещё кое-что и закончим на сегодня. У нас есть уже «йиш-уоа», правда? Но вот «лас» - вещь трудная. Ла-ла-ла! - прокричал Тегумай, помахивая зубом акулы. - Лас!
        - В самом конце шипящая змея, а перед змеёй - рот карпа. «Ас», «ас», «ас»… Нам нужно только «л», - произнесла в задумчивости Тефи.
        - И правда, мы должны что-то придумать с «л». Знаешь, мы первые люди в мире, кто изобрёл что-то подобное, Тефимай.
        - Я очень рада, - обрадовалась Тефи и сразу же зевнула, так как сильно устала.
        - «Лас» - значит ломать, прекращать, оканчивать, правда? - спросила она.
        - Правда, - согласился Тегумай. - «Уоа-лас» значит «в котле, в котором твоя мама готовит пищу, вода закончилась в тот момент, когда мне надо идти на охоту».
        - А «ши-лас» значит, что твоя острога сломана. Ах, если бы я подумала об этом, вместо того чтобы малевать глупых бобров для того милого Незнакомца.
        - Ла, ла, ла, - повторил Тегумай, помахивая своей палкой и хмуря брови. - Вот досада-то!
        - Я могу без труда нарисовать «ши», - продолжала Тефи. - А потом можно нарисовать и твою сломанную острогу. Смотри. - И вот, что получилось у Тефи.
        - Именно то, что нужно, - сказал Тегумай. - Это «л» совсем не такое, как другие знаки, и мы его ни с чем не перепутаем. Смотри, Тефи. - И он нарисовал вот это…
        - Теперь «уоа»… Ах нет, его мы уже нарисовали. Ну тогда давай «мару». «Ма-мам-мам-мам». Чтобы произнести эти звуки, нужно закрыть рот. Хорошо, нарисуем закрытый рот. Что-нибудь вот в таком роде.
        И вот что нарисовал Тегумай.
        - Теперь открытый рот карпа. Выходит «ма». Но что мы придумаем для «р-р-р-р», Тефи?
        - Это сердитый шум. Так шумит камень, когда вырвется из-под твоей ноги и завертится на каменистом берегу.
        - Ты говоришь «завертится»? Повернётся, сделает круг и остановится? Вот так бежит камешек, который как будто кричит «р-р-р»? Смотри. - И вот, что нарисовал Тегумай.
        - Да, да, - ответила Тефи. - Только зачем столько значков? Довольно двух.
        - Одного достаточно, - решил Тегумай. - Если из нашей игры выйдет что-то путное, а мне кажется, что выйдет, то чем проще будут картинки, тем лучше. - И вот что у него получилось.
        - Готово! - воскликнул Тегумай, подпрыгнув на одной ноге. - Я нарисую все картинки рядком, как мы нанизываем рыб на жилу оленя.
        - А не лучше ли между отдельными словами поставить по маленькой палочке, чтобы они не терлись друг о друга, как настоящая рыба?
        - Нет, между словами я оставлю пустые пространства, - сказал Тегумай.
        Он с большим усердием нацарапал все знаки на куске свежей березовой коры. Вот что у него вышло:
        - Йиш-уоа-лас уоа-мару, - прочитала по слогам Тефи.
        - Ну на сегодня довольно, - сказал Тегумай. - Ты устала, Тефи. Ничего, дорогая, завтра мы окончим дело, и о нас будут вспоминать через много-много лет после того, как люди срубят самые большие деревья в наших лесах и разрубят их на дрова.
        Они ушли домой. Весь вечер Тегумай с Тефи просидели у костра. Оба рисовали знаки на закопчённой стене, посматривали друг на друга и посмеивались. Наконец Тешумай сказала:
        - Право, Тегумай, ты ещё хуже, чем моя Тефи.
        - Пожалуйста, не сердись, мама, - попросила её Тефи. - Это только наш удивительный сюрприз, и мы расскажем тебе о нём, когда он будет готов. Теперь же, пожалуйста, не расспрашивай меня, потому что тогда я непременно проговорюсь.
        Тешумай перестала расспрашивать дочку. На следующее утро Тегумай очень-очень рано ушёл к реке, чтобы подумать о новых картинках. А Тефи проснулась, встала и увидела, что на большом камне в бассейне для воды было мелом начерчено «уоалас», что значило «вода кончается».
        - Гм… - буркнула Тефи. - Эти картинки на самом деле скверная штука. Получается, будто папочка заглянул ко мне сам и велел натаскать воды, чтобы мамочка сварила нам пищу.
        Тефи пошла к ключу, который бил позади пещеры, и ведром, сделанным из древесной коры, натаскала воды в бассейн. После этого она побежала к реке, увидела своего папу и дёрнула его за левое ухо, которое ей разрешалось дёргать, но только при условии, что она хорошо себя вела.
        - Давай придумаем и нарисуем картинки для остальных звуков, - предложил своей дочке Тегумай.
        Они превосходно провели утро, а в полдень закусили и вместо отдыха побегали и повозились. Когда дело дошло до звука «т», Тефи объявила, что, так как её собственное имя, имена её папочки и мамочки начинались с этого звука, оставалось только нарисовать всю их семью - папу, маму и саму Тефи, держащихся за руки. Раза два можно было нацарапать такую сложную картинку, но когда пришлось то и дело рисовать три фигурки, Тефи и Тегумай стали изображать их всё проще и проще, так что наконец звук «т» превратился в тощего, длинного Тегумая с вытянутыми руками, готового обнять Тефи и Тешумай. Посмотри на эти три картинки, и ты отчасти поймёшь, как так получилось.



        Из остальных картинок многие были до того красивы и сложны, что на рисование их уходило много времени. Однако их много раз повторяли на берёзовой коре, и они становились всё проще. Наконец даже Тегумай сказал, что не находит в них никакого недостатка. Например, для звука «з» отец и дочь нарисовали изогнувшуюся в обратную сторону змею. Всё это они сделали, желая показать, что змея шипит более пронзительно. Звук «е» они изобразили в виде дождевого червя, потому что звук этот в их языке встречался так же часто, как дождевые черви в земле. Для красивого звука «б» выбрали священного быка племени Тегумая. И ты увидишь, как изменился этот знак и постепенно из картинки превратился в настоящую букву Б. Для некрасивого звука «н» они хотели нарисовать нос и нарисовали много носов, но они им плохо удавались. Кроме того, рисовать носы показалось Тефи слишком трудным делом. Наконец её усталая ручка нечаянно нацарапала перевёрнутый нос, и на бересте появился странный знак. В конце концов рассерженные Тегумай и Тефи стали обозначать им звук «н».






        Для жёсткого звука «к» они нарисовали рот злобной щуки, а позади него копьё. Наконец Тефи с Тегумаем придумали картинки для всех звуков, которые им были нужны, - получилась полная азбука…
        Прошло много-много тысяч лет, появлялись иероглифы, письмена нильские, криптические, рунические, ионические - словом, всевозможные «ические» (ведь все эти шаманы, жрецы и мудрецы не могут довольствоваться чем-нибудь простым и хорошим). И всё-таки в конце концов появилась старая добрая простая азбука, понятная всем, азбука, которую составили Тегумай с Тефи. По ней-то и учатся все милые, любимые маленькие девочки, когда для них наступает время учиться.
        Я же ни за что не забуду Тегумая Бопсулая, Тефимай Металлумай, Тешумай Тевиндрой и тех дней, когда они жили, и всего того, что в давние времена случилось на берегах огромной реки Вагаи.
        Где Тефи и её народ
        Когда-то жили в старину,
        Там над холмами зной плывёт,
        Кукушка будит тишину.
        Но время птицею кружит
        И обращает годы вспять,
        И та же девочка бежит
        На тёплый луг весну встречать.
        Как небо, взор её лучист,
        Шаги стремительнее крыл;
        И папоротниковый лист,
        Как лентой, лоб её обвил.
        Она летит, не чуя ног,
        По рощам и холмам родным —
        И разжигает костерок,
        Чтобы отец заметил дым.
        Но нет дорог в далёкий дол,
        В тот изобильный дичью край,
        Куда от дочери ушёл,
        Где заблудился Тегумай.


        notes
        Примечания

        1
        Квагга - ныне истреблённое непарнокопытное животное, ранее считавшееся ближайшим родственником зебры и очень на неё похожее.
        2
        Целебес - европейское название острова Сулавеси.