Кампан (сборник)
        игумен Варлаам
        Время - детство
        Этаудивительная книга напоминает сборники классических авторских сказок ивместе стем она очень современна. Истории древности вней чередуются срассказами одне сегодняшнем ипритчами. Жизни вещей илюдей всказках игумена Варлаама оказываются тесно переплетены идозабавного похожи, апроблемы, скоторыми сталкиваются герои, невероятно сложны, носовершенно понятны ивзрослым, идетям. Ато, чтонедаётся пониманию спервого раза, обязательно станет ясным совторого илитретьего - погружаться ватмосферу этих сказок хочется снова иснова.

        игумен Варлаам
        Кампан (сборник)
        Сказки исказы
        ©игумен Варлаам (Борин)
        ©Софья Липина, иллюстрации
        ©«Время»

* * *

        Лягушка-царь


        ЖилнаВерхних прудах Головастик. Смалых своих - если говорить олягушачьем веке, тодней - считал он себя особенным иоттого был очень заносчивым. Чт?заставляло его превозноситься наддругими головастиками илягушатами, неочень понятно. Однако он неупускал повода посмеяться наддругими, выказать себя снаиболее выгодной стороны иунизить других.
        Когда вырос ипревратился вЛягушонка, онстал ещё более самоуверенным. Ловко нырял, быстро плавал, скакал через луг кНижним прудам ивсё, чтопопадало вполе его зрения, подвергал немилосердной критике.
        - Мыживём наВерхних прудах, - разглагольствовал он. - Верхние пруды выше, чемНижние, значит, имы выше тех, ктонаселяет Нижние пруды.
        Впрочем, свои Верхние пруды Лягушонок тоже нежаловал.
        - Скукотища тут! Толи дело жизнь водворце!..
        Иначинал представлять себя царём. Вотон прыгает подворцу взолотой короне. Наплечах унего зелёная сзолотым отливом мантия. Придворные бегут заним, придерживая мантию, высоко поднимая её налестнице ипереступая пороги. Вокруг него всё крутится, кипит, всем он раздаёт приказы иотчитывает тех, ктоприказы исполняет нерадиво…
        Такимечтал он, пока невлюбился. Емуочень понравилась Жаба, жившая наНижних прудах. Еёбуро-зелёная кожа была усыпана тёмно-коричневыми пятнами, словно бородавками, арот был такой огромный, чтокаждому, ктоее видел, казалось, будто она его сейчас проглотит. Словоохотливому ухажёру очень интересно было сней поболтать. Жаба была стольже искусной вразговорном жанре инеуступала Лягушонку вумении посмеяться наддругими. Бывало, ион попадал наеё острый язык, ноэто ему даже нравилось. Этовзбадривало Лягушонка, иему неприходилось искать повод длясостязания востроумии. Ночаще инициатором словесных баталий выступалсам.
        - Ваши Нижние пруды совсем превратились вболото! Скоро вних неостанется воды, ивам придётся перебираться кнам.
        - Размечтался! - отвечала Жаба. - Скорее вода изВерхних прудов перетечёт кнам ивы переселитесь сюда.
        - Нет, вода сВерхних прудов никуда несобирается перетекать. Унас тишь да гладь - Божья благодать. Ирыбки плавают, ирыбаки поберегам сидят, - парировал Лягушонок.
        Такони встречались испорили, пока Жаба вдруг неисчезла.
        «Куда она запропастилась?» - думал Лягушонок, нерешаясь напрямую спросить уобитателей Нижних прудов.
        «Ведь ты всё лучше других знаешь, - могли сказать они. - Чтоже ты кнам обращаешься?»
        Несколько дней он держался, апотом стал какбы между прочим спрашивать проЖабу всех, ктоему встречался.
        - Невидать тебе твою Жабу, - ответила ему всеведущая Выдра, старейшая обитательница прудов. - Онадерзко разговаривала сБолотной феей, ита заколдовалаеё.
        «Еслибы мою!» - грустно вздохнул Лягушонок. Ичтобы заглушить всебе тоску поЖабе, стал ещё настойчивее мечтать оцарском дворце. Ужтам-то он забылбы свою неудачную любовь. Ичто он кэтой Жабе так привязался? Ведь, если честно, никожи, нирожи… Тоесть наоборот, кожа да рожа… Атам, водворце, онутешилсябы безмерной властью инескончаемым выбором привлекательных особ.
        Тучи комаров носились надВерхними иНижними прудами, слабо утоляя растущий аппетит Лягушонка. Вотеслибы он сидел застолом водворце ивкушал царские яства!.. Атут эти комары-пустозвоны!.. Неуспеваешь рот открывать, авжелудке всёравно пусто.
        Поберегам нетолько сидели рыбаки, ноибродили охотники сружьями наперевес, выслеживая дичь. Онипалили что есть мочи победным уткам, бекасам икрохотным вальдшнепам. Аесли дичь непопадалась, стреляли почему придётся.
        Однажды они подстрелили волшебного Селезня. Ксчастью, онвыжил, нопотерял способность летать.
        - Что, старина, - фамильярно обратился кнему Лягушонок, - придётся тебе инвалидность оформлять?
        - Ты,каквсегда, прав, наблюдательный Луш, - доброжелательно ответил Селезень. - Ноеслибы ты нашёл большое перо измоего крыла иприладил его наместо, явновь смогбы летать.
        - Гдеже я его найду? Тывсвоём уме? Далегче иголку встоге сена сыскать…
        - Аты попробуй. Яведь вдолгу неостанусь… Поплавай успиленной бобрами осины, может, онотам где-то затерялось…
        Тщеславный Лягушонок отправился напоиски, ивскоре они увенчались успехом.
        - Воттвоё перо! - сгордостью победителя заявил Лягушонок, притащив его Селезню.
        - Благодарю тебя! Атеперь постарайся приладить его кмоему правому крылу.
        - Тыобещал…
        - Неспеши. Кактолько перо будет наместе, сразу исполнится твоё самое заветное желание.
        - Желание? Любое?
        - Да,любое. Пожелаешь - можешь оказаться даже вцарском дворце.
        Лягушонок быстро смекнул, чтоСелезень - непростая утка, разему известно его заветное желание.
        - Ладно, подставляй своё крыло, - согласилсяон.
        И,кактолько приладил ккрылу Селезня недостающее перо, тотчас очутился вцарском дворце.
        «Ёлки зелёные! - удивлялся он, оглядываясь вокруг. - Чудеса врешете!..»
        Онмедленно шлёпал подлинному коридору, незная, вкакую дверь войти. Заним, спадая сплеч, волочилась подубовому паркету мантия. Анаголове был какой-то непривычный предмет. Лягушонок потрогал его - этооказалась корона.
        «Ничего себе! Вотэто да!.. Впрочем, разве я недостоин…»
        Туткнему подскочили придворные изатараторили:
        - Ваше величество, пожалуйте сюда!.. Ваше величество, пройдите туда!.. Васожидают взале приёмов!..
        Подхватив мантию, еговвели впросторную залу.
        - Позвольте представить вам нашего нового царя, - торжественно объявил Главный распорядитель двора. - ЛушЧетырнадцатый!
        - Даздравствует Луш Четыр-р-рнадцатый! - разнеслось повсему дворцу. - Виват нашему царю!
        - Какойже это царь? - тихо произнёс министр финансов изаконных операций. - Этоже… обыкновенная лягушка.
        - Ваше высокопревосходительство, - возразил ему министр культуры икультурных развлечений, - неторопитесь свыводами. Может, онпросто так нарядился. Прикалывается, какговорит молодёжь. Несестьбы нам влужу…
        - Да, - встрепенулся министр финансов, прикидывая, непрощели ему будет управлять финансовыми потоками притаком необычном царе. - Виват ново… нашему царю! - Даздравствует Луш Четырнадцатый!
        - Каквам наш новый царь? - подошёл кним министр полиции иполезных доносов.
        - Какой базар, гражданин начальник! - сострил министр культуры. - Новый царь выше всех похвал!
        Нотут заиграла музыка, иникто никого уже неслышал. Всезакружились ввихре танца. Фрейлины наперебой стремились пройти хоть круг сновым царём. ЛушXIV подхватывал то одну, тодругую красавицу инеутомимо скакал повсей зале, авперерывах поглощал шампанское.
        Царская жизнь закрутила Лягушонка, который закороткое время превратился внастоящего царя. ЛушЧетырнадцатый! Этозвучит громко. Иникто уже спорить сним непосмеет… Хотя почему-то скучно становилось отэтого. Толи дело Жаба! Скаким удовольствием он поболталбы сейчас сней. Попикировался… Оней слово - онаему десять. Аздесь!.. Скука одна… Танцы-шманцы, бесконечное шампанское, откоторого только живот пучит. Даещё какие-то бумаги приходится подписывать: тоодин министр прётся сосвоими глупостями, тодругой…
        Даещё всякие послы понаехали!
        - Ваше величество, - появился откуда нивозьмись юркий секретарь, - проследуйте, пожалуйста, взал переговоров. Послы Кастелянции уже прибыли.
        - Послы? - судивлением переспросил Луш Четырнадцатый. - Какой такой Кастелянции?
        - Нукакже, ваше величество, яже вам вчера докладывал…
        «Так, - соображал Лягушонок, - яводворце, вроде какцарь. Переговоры… Нураз Селезень сделал меня царём, тодолжен был дать иразумение вести царские дела».
        ЛушЧетырнадцатый успокоился искачущей походкой вошёл взал переговоров. Иностранные послы манерно раскланялись сцарём.
        Переговоры тянулись два часа кряду, иЛягушонок, вытирая батистовым платком вспотевший лоб, непрестанно думал отом, чтоничего скучнее вего жизни небыло. Емухотелось побегать, попрыгать, хотелось оказаться наНижних прудах… Нотут всех позвали кобеденному столу.
        Царь сидел воглаве исмотрел напридворных, гостей икаких-то расфуфыренных дам. Попривычке начинал отпускать колкости вчей-нибудь адрес, ожидая остроумного ответа, ато испора. Ноналюбое высказывание царя все присутствующие отвечали поклонами, улыбками ипритворным смехом.
        - Одно лицемерие, - буркнул Лягушонок себе поднос иуглубился впоглощение обеда.
        Онел заливное изстерляди, жареного поросёнка схреном, утку, запечённую сяблоками (уж неСелезень ли?!), пилразные настойки изаморские вина, чтовконце концов привело кстрашному отягощению утробы. Последний бисквит уже никак нелез врот, нохозяин стола убедил себя, чтодолжен откушать иего.
        Едва живой, Луш выбрался из-за стола ипроследовал вопочивальню. Егоживот был набит так туго, чтоглаза вылезали изорбит.
        Послеобеденный сон был также тяжёл, каксам обед, отчего царь проснулся совсем неотдохнувшим ивещё более дурном расположении духа.
        Заскучал Лягушонок по-настоящему. Несмотря напостоянные обильные обеды, стал худеть. Всёчаще вспоминал Жабу, иникакие развлечения невыводили его изхандры.
        - Царя надо женить, - предложил Главный распорядитель двора.
        - Надо! - подтвердил министр полиции иполезных доносов, укоторого была дочь навыданье. - Датолько непонятно, какие унего вкусы.
        - Вкусы вкусами, - вставил министр культуры икультурных развлечений, - апорядочная жена никогда непомешает. Опятьже наследник нужен.
        Невесты шли, чтоназывается, косяком ибыли одна лучше другой. Ноцарь нетолько непроявил интереса, аслёг идаже порой бредил отжара.


        - Жа… Жа… а-а! - звал он кого-то.
        - Какую-то Жанну зовет, - недоумевали придворные лекари.
        Делать нечего, стали искать Жанну. Инашли. Дева оказалась невиданной красы! Когда она появилась водворце, всеобомлели.
        - Необыкновенно хороша! - свидом знатока сказал министр культуры икультурных развлечений. - Неужели такому… скользкому царю достанется?! - Оказывается, двор всё ещё смущался мыслями отом, чтоуних царствует лягушка.
        Лушу тоже понравилась внешность невесты. Воттолько нечувствовалось вней жизненного огня, была она будто полуживая. Механически двигалась, дежурно улыбалась, смотрела навсех, втом числе инасвоего суженого, безмалейшего интереса.
        - Может, оназаколдована кем-нибудь? - предположил жених.
        - Такточно, ваше величество! - отчеканил министр полиции иполезных доносов. - Заколдована.
        - Надо расколдовать!
        - Этозависит отвашего величества, ваше величество. Иотнеё. Онадолжна поцеловать вас, ваше величество.
        Лушблагосклонно заулыбался инаправился кневесте. Этикет такого непредусматривал, новсе одобрили демократизм царя.
        - Какой простой!.. - зашептали придворные.
        - Способен навысокие чувства…
        - Ещёбы! Такая красота! Любой первым побежит…
        Красавица Жанна тоже сделала шаг вперёд инаклонилась, чтобы поцеловать Луша. Ивтот момент, каксостоялся поцелуй, превратилась… вобыкновенную буро-коричневую жабу.
        - МояЖаба! - изумился Луш ипотерял сознание.
        …Очнулся Лягушонок наберегу пруда. Первые лучи солнца проглядывали сквозь деревья. Утренняя прохлада благотворно действовала нетолько натело, ноинадушу. Звонкие комары кружились тучей ивозбуждали аппетит. Лягушонок наспех проглотил несколько десятков иосмотрелся. Рядом сидела его возлюбленная Жан… Жаба!
        Еёвзгляд был ласков имногозначителен.
        - Какя ждала тебя! - воскликнула она вместо обычных колкостей инасмешек.
        - Ия! - расплылся всчастливой улыбке Лягушонок.
        Ипоцеловал Жабу крепко-крепко, чтобы колдовство невернулось кней никогда.
        Стройный хор лягушек-квакушек исполнил вальс Мендельсона, после чего обитатели Верхних иНижних прудов начали свадебныйпир.
        Ах,повилика!


        Небыло навсём садово-огородном участке растения более сильного ицепкого, чемвьюн. Ккомубы он ниприближался, нидлякого это ничем хорошим незаканчивалось. Растение попадало вкрепкие объятия ловкого вьюна иначисто лишалось свободы.
        Новот увидел молодой вьюнок повилику - тонкую, нежную, воздушную. Даже корень, которым она соединялась сземлёй, былпочти незаметен, трудно было иповерить, чтоона питается соками земли, аневоздухом. Очаровательна была повилика!
        Вела себя она скромно: потихоньку стелилась поземле, никого незадевая иникому ненавязываясь. Только вздыхала иногда тоненьким голоском, обращаясь ксоседу:
        - Ах,какой ты, вьюнок, сильный икрасивый! Дочегоже зелены твои листочки икакхороши натебе бело-розовые колокольчики!
        Голос её проникал прямо вдушу, исердце вьюнка затрепетало.
        Полюбил он повилику, хотя сам себе вэтом ещё непризнавался. Темболееей.
        Весна набирала силу, всёярче светило солнце, пробуждая кжизни всякую травинку ибылинку.
        Роснаоткрытом участке сада иподсолнух. Утром, спервыми лучами солнца, онподнимал свою растущую, пока ещё величиной сдетский кулачок голову иподставлял круглое лицо свету.
        - Чтоты задираешь нос? - укорял его вьюн. - Никого невидишь, нискем нехочешь разговаривать! Ты,видно, никого нелюбишь!
        - Нучто ты, вьюнок, - отвечал подсолнух. - Любить - этонаше предназначение. Ночтобы любить какое-нибудь растение илидаже красивый цветок, надо сначала по-настоящему полюбить солнце. Ведь только оно даёт нам силы жить илюбить.
        - Подумаешь, солнце! - фыркнул вьюн. - Оновысоко идалеко отнас. Зачто его любить? Авот те, кторядом… Посмотри, какхороша, какнежна повилика!..
        - Повилика несомненно хороша! - согласился подсолнух. - Нонельзя любить земное, нелюбя небесное.
        Вьюн вполуха слушал своего рослого соседа, поскольку тот неразделял его чувства.
        Ежедневно, раскрывая лепестки своих колокольчиков навстречу утренним лучам, просыпался вьюн смыслями онежной повилике, ждал, когда увидит её, услышит её неповторимый голос.
        - Ах,вьюнок! Какой сегодня чудесный день! Ятак рада тебя видеть, чтомне даже неочень важно, светитли нанебе солнце.
        - Ия рад видеть тебя, повилика! Мнетак хочется, чтобы ты всегда была рядом! Яготов цвести длятебя весь день идаже всю ночь.
        - Ах! - самозабвенно шептала повилика. - Какой ты хороший! Ябезтебя жить немогу!
        - Ия! - звенел своими бледными колокольчиками вьюнок. - Ятоже безтебя жить немогу! Тывся такая неземная… Тыединственная, тынесравненная!
        Вьюнок протянул свои молодые листочки повилике, иона нежно обвилась вокруг его стебелька. Аон, потеряв отсчастья голову, обвился вокруг повилики.
        Теперь вьюнок, просыпаясь утром, сразу мог любоваться своей ненаглядной. Отныне они были неразлучны.
        Земля прогрелась истала сухой. Повилика всё сильнее прижималась своими изящными присосками кстеблю вьюна. Корешок, который связывал её сземлёй, пересох иоборвался. Онаивправду стала неземной, ився её жизнь теперь зависела отвьюна.
        - Ах! - томно вздыхала повилика. - Яжить безтебя немогу!
        - Явсегда буду стобой, - заверял её вьюн, - тыможешь положиться наменя. Моялюбовь сделает тебя счастливой!
        - Ах! - шептала повилика возлюбленному. - Какхорошо мне стобой! Атебе?
        - Имне стобой хорошо, повилика! - сжаром соглашался вьюн истарался вобрать изпочвы какможно больше соков, чтобы хватило надвоих.
        Вьюн щедро дарил свои жизненные силы повилике, которая всё крепче икрепче впивалась присосками вего стебель. Когда накрапывал летний дождик, авособенности после обильного грозового ливня, этих сил хватало. Нокактолько наступала засуха, вьюну приходилось тяжко.
        - Ах! - горько вздыхала повилика. - Тыменя совсем нелюбишь!..
        - Люблю, - вяло, будто оправдываясь, говорил вьюн. - Просто…
        Ичтобы доказать свою любовь, старался отдать повилике все жизненные соки. Онуглублялся корнями вземлю, высасывал изнеё последнюю влагу ипитал возлюбленную. Лишьбы ей было хорошо, толькобы она неувяла. Повилика расцветала, разрасталась иуже обвивала нетолько своего вьюна, ноимолоденькие, сочные побеги вьюнков рядом.
        - Чтоже ты? - ревновал её вьюн. - Яцелыми днями стараюсь длятебя, выбиваюсь изпоследних сил, аты…
        - Ах,мне нехватает твоего внимания, - оправдывалась повилика, - тыстал какой-то безразличный. Ятебя уже неинтересую, какраньше, тебя невдохновляет моя любовь.
        - Повилика! Яизовсех сил стараюсь обеспечить твоё благополучие. Ноты ненасытна. Иуменя нехватает сил ипитать тебя, ивесь день слюбовью натебя смотреть.
        - Авот уэтих прелестных вьюнков, - показывала повилика намолодые побеги, вкоторые она уже впилась своими присосками, - хватает. Иты лучше неворчи.
        - Может, ятебе совсем ненужен? Пожалуйста, ятебя недержу. Оставь меня впокое инаслаждайся жизнью сюнцами-вьюнками.
        - Ах,что ты! Тыже знаешь, какя люблю тебя! Яжить безтебя немогу!
        Вьюн потихоньку оттаивал, вспоминал раннюю весну, когда он был одинок ижаждал любви. Вспоминал счастливые дни, когда обрёл свою повилику. Какхороша она была! Всятакая тонкая, изящная!.. Новоспоминаниями долго сыт небудешь. Жизнь требовала новых усилий ирешительных шагов.
        - Обратись ксветилу! - уговаривал изнемогающего вьюна подсолнух. - Оторвись хоть ненадолго отсвоей повилики. Ваша зависимость друг отдруга закончится плачевно. Нельзя жить, неполучая сил отсолнца!
        - Пока я буду пялиться натвоё солнце, повилика найдёт себе другого… Ядокажу ей, чтолучше меня никогонет.
        - Тыопять только пронеё! Взгляниже насолнце, погрейся вего ласковых лучах. Почувствуй его любовь, итогда утебя появятся силы любить повилику.
        - Твоё солнце только сушит землю. Тыстал таким дылдой уж никак неблагодаря солнцу. Еслибы небыло подтобой плодородного слоя почвы ипитательных дождей, твой ствол небылбы таким толстым имясистым, атвоя голова - усеянной вкусными семечками.
        - Тыправ, плодородная земля тоже нужна, ивода… Нобезсолнца, безего животворящих лучей земля несможет ничего родить, ивода ей непоможет.
        Лёгкий ветерок перебирал золотистые лепестки подсолнуха, делая его ещё более живым ипохожим намаленькое солнышко. Повилика давно уже засматривалась настатный подсолнух идаже пыталась подружиться сним. Однако все её попытки обвить его массивный ствол заканчивались неудачей. Обвить-то получалось, авот присосаться иначать пить жизненные соки - никак!
        - Фу,толстокожий! - возмутилась повилика иоставила свои попытки.
        Аподсолнух самозабвенно тянулся ксолнцу, даже незамечая её ухаживаний.
        Вьюнже сколько нистарался, абольше, чемему было отведено земной природой, дать любимой немог. Большинство его некогда звонких колокольчиков вразгар лета засохло, ате, чтоещё бледнели наярком фоне зеленеющей повилики, роняли наземлю последние семена.
        Повилика, ловко извиваясь, освободилась отбезвременно засохшего вьюна, подползла кплодоносящему крыжовнику ивоскликнула:
        - Ах! Какой ты пышный икрасивый! Какналились твои янтарно-зелёные ягодки!..


        Сухарь


        Жилнастоле Сухарь. Онтак окаменел, чтоего немогли сгрызть даже мыши.
        Когда-то Сухарь был просто засохшим куском хлеба, иоставалась ещё надежда, чтоего кто-нибудь съест. Ноон так старательно избегал этого, чтоникому неотдал никрупицы своего хлебного существа. Иногда он терялся среди других кусков хлеба, чтобы те первыми стали кому-нибудь пищей. Иногда принимал столь непривлекательный вид, чтотянувшаяся кнему рука вдруг меняла направление ибрала другой кусок. Аиногда, ужеоказавшись вчьей-нибудь руке, такнапрягался, что, покрутив Сухарь илипостучав им постолу, водворяли его наместо.
        Сухарь очень гордился своим особым положением и, после того каксовсем окаменел истал недоступен даже очень крепким зубам, провозгласил себя независимым.
        Онлежал настоле инасмехался надсвежими хлебами, которые появлялись вхлебнице.
        - Эй,Каравай - кого хочешь выбирай… Тебя сегодняже ивыберут! Корку твою подгоревшую срежут ивмусор выкинут, атебя… накусочки, накусочки - и…ам!
        - Аты, Батон, чтонадулся? Думаешь, тытут надолго? Завтра утром намажут натебя масло - тыведь свиду только такой привлекательный, абезмасла-то тебя иврот невсунешь, - и-и… поминай какзвали!
        Хлебы ничего неотвечали навыпады Сухаря. Онипонимали, чтоих рано илипоздно должны съесть, новедь вэтом изаключается их предназначение.
        Иногда, впрочем, попадались экземпляры схарактером, итогда разгорался скандал.
        - Ну,Рогалик, тыирогалик! Какой рогатый тебя придумал! Этож курам насмех!.. Ивсем честным хлебам тоже, - начинал Сухарь.
        - Нетебе говорить, Сухарь замшелый! Ты-то даже икурам ненужен! - огрызался Рогалик.
        - Этоя-то ненужен?! Янужен всем! Ноя - свободный сухарь! Ия сам знаю, ктомне нужен.
        - Тыненужен никому! Тебя ивруки-то страшно взять.
        - Почему это страшно? - счувством собственного достоинства возражал Сухарь. - Яисвиду хорош, иизнутри. Ипостоять засебя умею!
        Вскоре все поняли, чтолюбые разговоры сСухарём бесполезны, ипрекратили сним общение.
        Сухарь почувствовал, чтоего стали избегать, нонеизменил своего отношения кдругим, утешаясь мелкими уколами:
        - Эйвы, Крошки хлебные, вы-то что тут мельтешите? Сейчас вас всех состола вмусор сметут.
        Однажды настоле появилась Булочка. Онабыла нежная ирумяная, скруглыми мягкими боками, сверху посыпана сахарной пудрой. Булочка понравилась Сухарю, ион подружился сней. Нодружба ему давалась трудно, потому что он никогда никому несделал ничего хорошего, несказал ниодного доброго слова. Когда он начинал говорить Булочке отом, какие все вокруг глупые инесуразные, чтоон один правильно понимает хлебную жизнь, Булочка вответ только улыбалась. Итогда Сухарь, струдом сдерживая раздражение, снисходительно говорилей:
        - Толстушка ты… наша, - онхотелбы сказать «моя», ноунего неповорачивался язык, - всетебе кажутся добрыми икрасивыми. Да,конечно, всекрасивые, пока их чьи-то зубки некоснутся…
        Булочка прощала ему всё, только иногда хотелабы услышать ласковое слово, но, такинедождавшись, тихо грустила.
        Онанравилась Сухарю всё больше ибольше, онзахотел обнять её и… только оцарапал.
        - Тысовсем нелюбишь меня, - по-настоящему обиделась Булочка. - Тылюбишь одного себя исвою недоступность.
        …Наступил полдник, идетские ручки быстро разобрали все доодного кусочки нежного румяного естества мягкой булочки.
        Сухарь остался один. Емубыло жаль Булочку. Жалко стало исебя, итак горько отсвоей чёрствости иненужности, чтозахотелось заплакать. Ноиэто уСухаря неполучилось. Слёз небыло вего высохшем иокаменелом сердце.
        Теперь Сухарь завидовал пышным батонам исладким плюшкам. Конечно, тесто, изкоторого они сделаны, подходит втепле, именно поэтому они получаются мягкими ивкусными, всем нужными… Акакбедному несчастному Сухарю стать мягким хлебом?.. Онзавидовал даже коркам имелким крошкам, которые водворе сразу склёвывали куры илиналетевшие птицы. Икогда окончательно устал отсебя исвоих переживаний, решил, чегобы это ему нистоило, хоть кому-нибудь стать полезным.
        Вэто время случилась вдоме большая уборка кпразднику. Выметали всё ненужное, мыли все углы… Выкинули вместе сдругими старыми корками иСухарь. Онобрадовался, решил, чтоуж теперь-то найдётся инанего охотник. Но… Прибежали цыплята, попробовали его поклевать ипоняли, чтоэто непосилам их неокрепшим клювикам. Поиграл Сухарём щенок, датолько Сухарь - некость, играть им неинтересно. Подходили ночью мыши. Одна попыталась укусить Сухарь, носломала зуб иубежала. Другая походила вокруг, понюхала, решила, чтоэто камень, ипринялась грызть душистый обмылок, который валялся неподалеку.
        Утром взошло солнце, иСухарь понял, чтоему никогда неперестать быть Сухарём. Солнечные лучи ещё больше высушат его. Хотя куда уж больше-то…
        Итогда Сухарь решил: будь что будет! солнце так солнце… умирать так умирать!..
        Великолепное утро будило всю природу. Пушистый котёнок, напившись молока, выбежал водвор ислучайно окропил Сухарь. Тотнеожидал такой напасти ипотому неуспел нисжать допредела свои поры, ниспрятаться подлистом лопуха. Сухарь впитал всю влагу и, чтодлянего было удивительно, начал вдруг умягчаться. Оказывается, ондаже непредставлял, какэто хорошо! Какприятно!.. Икакая разница, чтоявилось причиной…
        Авскоре пошёл тёплый дождик иокончательно размягчил Сухарь.
        Онблаженно лежал подпотоками приятной, живительной влаги, впитывал её истановился всё мягче имягче. Акогда уже более немог впитывать, влага текла через него - будто он оплакивал свою чёрствую, никчёмную жизнь. Иотэтого ему становилось всё легче илегче.
        Сухарь лежал после дождя, размякший инапитанный влагой, подлучами ласкового солнца. Пребывая вэтом незнакомом ему состоянии, онтак забылся, чтодаже незаметил, каккнему приблизился старый козёл спожелтевшими клочками свалявшейся шерсти набоках. Когдаже увидел, тоочень пожалел, чтотак размяк, чтоему некуда деваться исейчас он достанется противному рогатому козлу. Нобыстро одёрнул себя: зачем жалеть, если хотел быть кому-то нужным иполезным…
        Только Сухарь смирился сосвоей участью, послышался голос бабки-соседки:
        - Гдетебя носит, старый хрыч!.. Ану, пошёл домой!
        Козёл, ухватив зубами бывший сухарь, засеменил кдому, убегая отударов злой хворостины.
        АСухарю стало легко ирадостно, какникогда вжизни…
        Губка


        Жила нараковине синяя Губка. Унеё было два слоя: толстый - помягче итонкий - более жёсткий. Если грязь свежая, достаточно было провести мягкой стороной, чтобы смыть её. Еслиже оказывалась старой, засохшей, топриходилось тереть жёстким слоем, сдирая заскорузлость. Губке нравилось быть посудомойкой, особенно когда после трудов праведных её промывали чистой водой, иона, возлежа накраю раковины, смотрела наблестящие тарелки, выстроенные насушилке вряд.
        Губке жилосьбы неплохо, еслибы неодно её свойство - впитывать любую жидкость, скоторой она соприкасалась. Касаясь грязи, онавпитывала грязь; вымывая жирный бульон, впитывала жир. Если мыла банку спрокисшим рассолом, товпитывала нетолько рассол, ноипротивный кислый запах, который потом долго невыветривался. Нопосле полоскания всвежей проточной воде Губка становилась чистой исвежей. Иногда её промывали каким-нибудь ароматным средством, чтобы удалить всё то, чтозабилось впоры. После этой процедуры она благоухала ибыла словно новорождённая.
        Однако невсегда жизнь Губки шла размеренно ичётко: сначала работа - пусть грязная, нонужная, потом очищение иотдых.
        Бывало, наполнив Губку всякой грязью, еёоставляли, нетолько непромыв, нодаже невыжав. Тогда Губку начинало распирать, онамучилась отпереполнявшей её нечистоты и, если рядом появлялось какое-нибудь чистое существо, тотчас изливала нанего грязь. Белое блюдце покрывалось коричневыми разводами; изящная чашка, которая отродясь, кроме кофейного духа, ничем неблагоухала, начинала пахнуть сырой протухшей тряпкой. Губка сужасом понимала, чтоэто натворила она, поборница чистоты, ипросила прощения.
        Своими переживаниями она однажды поделилась сГрафином:
        - Тывсегда такой чистый, прозрачный… Какмне стать такойже?
        - Ну,Губка, дорогая, - великодушно произнёс Графин, - надоже иметь дело только стеми, кточист. Зачем вгрязь лезть!.. Люди пьют чистую воду, поэтому, даже если появляется какой-то осадок, онитотчас выплескивают его ипромывают меня.
        «Хорошо, конечно, - подумала Губка, - когда все заботятся отвоей чистоте… Новедь я небуду губкой, если начну избегать грязи».
        Идействительно, Губка даже неуспевала подумать, что, оказав кому-то услугу, сама станет грязной, ивсегда быстро принималась заработу.
        Однажды она мыла Дуршлаг испросилаего:
        - Какоставаться чистой?
        - Дляэтого, - ответил незамысловатый Дуршлаг, - надо иметь большие дырки. Чтопришло, тоиушло.
        «Этобылобы неплохо, - подумала Губка, - нодляменя совершенно невозможно».
        Натакойже вопрос умный мельхиоровый Половник ответил:
        - Утебя, Губка, двечасти: одна мягкая - оналегко впитывает всякую жидкость, другая жёсткая - онапропускает через себя гораздо меньше. Старайся поворачиваться ковсем жёсткой стороной.
        Губка пыталась воспользоваться этим советом, ночаще всего это унеё неполучалось. Вработе она забывалась, старалась сделать каклучше длядругих, анекаквыгоднее длянеё, иврезультате набирала грязи столькоже, сколько обычно.
        Один раз она обратилась ккуску Мыла:
        - Тыхорошо пахнешь, ктебе непристаёт никакая грязь. Скажи мне, какнаучиться быть всегда чистой?
        - Видишьли, - глубокомысленно сказало Мыло, - укаждого есть своё предназначение. Мы,мыльные существа, внутри неизменны, всёотмываем, новек наш недолог. Мынежалеем себя, служим каждому нуждающемуся внас. Ночем грязнее нуждающийся, тембольше нам приходится растрачивать себя. Главное - нежалеть обэтом.
        - Да-а, - глубоко вздохнула Губка, понимая, чтоей никогда нестать куском мыла.
        Тогда она обратилась кводопроводному Крану:
        - Тыиспускаешь только чистую воду. Кактебе это удается?
        - Скажу тебе, Губка, откровенно: ятут нипричём. Какова вода втрубе, такова она ивомне. Весной будут бороться сразной гадостью, ибудет моя вода пахнуть хлоркой. Аесли перекроют воду, тоя совсем заржавею, идаже новый поток неочистит меня. Такчто вся надежда начистоту протекающей воды.
        «Да-а! - подумала Губка. - Новедь кому-то надо игрязь отмывать. Авсёже Кран молодец! Хороший дал совет: чтобы через нас проходило больше чистой воды».
        Однако сколько Губка нибилась, сколько нистаралась, ейникак неудавалось быть всегда чистой. Иногда Губке даже казалось, чтокэтому бесполезно стремиться. Новтакие минуты находился кто-то заботливый ипромывал её. Посвежевшая, онавновь возвращалась кжизни.
        Современем Губка изсиней превратилась всеро-пегую истала рыхлой, грязь сквозь неё теперь проходила более свободно. Этопорадовало Губку, но, какона заметила, чистая вода иблаговония различных моющих средств вней тоже незадерживались надолго. Даивообще, сколькобы усилий она ниприлагала, привсём своем стремлении кчистоте безпосторонней помощи немогла справиться.


        Однажды Губка разговорилась смаленькой серебряной Ложкой:
        - Никак, Ложка, неполучается уменя быть всегда чистой иблагоухающей. Вотисейчас, прежде чем отмыть тебя, сколько грязи я натебя вылила!..
        Губка даже неспрашивала Ложку отом, какнаучиться избавляться отгрязи: нуоткуда это знать маленькой чайной ложке?! НоЛожка неожиданно дала мудрый совет:
        - Аты подумай, Губка, ктобольше всех заботится отебе? Вотистарайся сблагодарностью стремиться кэтому человеку, чтобы чаще бывать вего руках.
        Идействительно, засвою недолгую, ноактивную жизнь вборьбе зачистоту Губка заметила, чтовсе по-разному относились кней. Одни, попользовавшись, бросали, забыв даже сполоснуть. Другие, наспех выжав, откладывали изабывали оеё существовании. Итолько одна Добрая Хозяйка всегда отмывала её: намыливала, потом открывала побольше кран, переворачивала подсильной струёй, чтобы прочистить все поры, итщательно отжимала.
        Губка нестала избегать других, менее заботливых рук. Нотеперь всем своим существом стремилась кДоброй Хозяйке. Ичем больше стремилась, темчаще оказывалась вдобрых руках итем благодатнее становилось унеё надуше.
        Пара калош


        «Мужда жена - одна сатана», - думали соседи поподставке дляобуви, когда слышали ежедневную перебранку слегка поношенных чёрных скрасной подкладкой калош. Супруги ругались утром, ругались вечером, аесли выдавался уних выходной, ругались иднём.
        - Чтоты наменя орёшь?! - кричал муж. - Истеричка!
        - Этоты орёшь! - кричала жена, обзывая мужа шизофреником, придурком илиобалдуем.
        Вобычный рабочий день кто-нибудь издомочадцев напяливал калоши наваленки ишёл наулицу. Резина нахолоде задубевала, хозяин валенок непрерывно шагал или, если стоял наостановке, переступал ногами, постукивая одной калошей одругую. Тутуж, конечно, непоругаешься. Туттолько иждёшь, когда хозяин нагуляется ивернётся домой.
        Втепле калоши отходили отскованности ивновь обращали внимание друг надруга.
        - Что, старая? Змэ-эрзла? - начинал муж лёгкую перебранку. - Тактебе инадо!
        - Будто ты насолнцепёке грелся! - огрызалась жена-калоша, стараясь протиснуться поближе ктрубе отопления, идобавляла попривычке какое-нибудь обидное слово.
        Калоша-муж мгновенно реагировал наоскорбление, иперебранка принимала размах военных действий местного значения. Озлобленный супруг запускал встроптивую калошу первым подвернувшимся ботинком илидаже сапогом. Супруга ловко увёртывалась и, перехватив налету обувку, запускала вмужа. Тот, необладая такой проворностью, получал удар поносу исовсей свирепостью набрасывался нажену.
        - Стерва! - кричал он. - Мегера! Подлюка!..
        Ивсё норовил шлепнуть её своей подошвой поспине. Калоша-жена быстро отодвигалась, непереставая сыпать оскорблениями.
        Отдышавшись отругани, ониукладывались всвоей ячейке наподставке дляобуви и, отвернувшись друг отдруга, засыпали.
        Новый день приносил новые недовольства, которые выливались встарые скандалы. Особенно яростными они были, когда калоша-муж находился «подпарами», надышавшись наулице выхлопными газами. Тогда он ругался безудержу ишвырял вжену чем попало.
        Калоша-жена устала отскандалов ипорой думала, неразойтисьли. Нокуда денешься? Ведь нискем уже необразуешь новую пару… Акому нужна одна, ктомуже заметно стоптанная, калоша? Поэтому она итерпела, пытаясь убедить себя втом, чтоникакого другого мужа унеё быть неможет.
        Калошин супруг менять спутницу жизни тоже несобирался, нонадругую обувку иногда засматривался. Томодельные туфли попадут вполе его зрения, тособлазнительные босоножки, тоизящные замшевые сапоги навысоком каблуке… Дагде уж ему, даже нерезиновому сапогу, авсего лишь калоше, рассчитывать навзаимность надменных красоток!.. Влучшем случае можно надеяться надружбу сваленками.
        Такпродолжалось всю их совместную жизнь, пока они неоказались наотдыхе, который называют заслуженным. Подкладка калош вытерлась ипосерела, резина нетолько потускнела, ноиполопалась.
        - Нучто, старая?.. - хотел было муж привычно поругаться сосвоей родной калошей, дачто-то его остановило.
        Асупруге тоже было грустно оттого, чтоникому изхозяев они стали ненужны. Раньше огрызнуласьбы, ответила что-нибудь обидное иязвительное, атут ився запальчивость пропала. Калоша-муж слегка удивился, ноподумал, чтоможно ведь, наверное, ибезругани поговорить.
        - Знаешь, - сказал он, - что-то я устал сегодня. Вродебы идел никаких небыло, неходили никуда, аусталость - какпосле целого дня походов.
        - Имне что-то неможется, - подтвердила калоша-жена. - Может, погода меняется… Аможет, отбезделья… Когда нет любимого дела, устаёшь ещё сильнее.
        - Похоже, всё-таки кдождю, - нехотел быть записанным вбездельники калоша-муж: ониже непосвоей воле сидят безработы. - Нуда пусть, намуже нешлёпать полужам… Теперь полиуретановые сапоги спасают хозяев отводы. Аты полежи, разнеможется. Забирайся наполку поближе ктёплой трубе иотдохни.
        - Забирайся иты сюда, - приглашала жена, - итебе места хватит.
        Такони жаловались друг другу ипомаленьку привыкали квзаимному вниманию. Этолучше, вдруг поняли они, чемругаться ираспалять друг друга оскорблениями ипретензиями.
        Поскольку занять себя было нечем, ониполюбили ходить вгости, лишьбы неторчать наобувной полке среди деловых инужных модных пар. Калоша-жена судачила сошлёпанцами, укоторых оборвались ремешки, акалоша-муж обсуждал важные проблемы ссибирским валенком, неизменно лежавшим напечи, нодававшим всем исключительно мудрые советы.
        - Вывсегда были рядом, всегда ходили парой, новместе стем - каждый сам посебе, - рассуждал опытный валенок. - Этораздражало, поэтому вы иругались.
        - Пожалуй, - соглашался гость. - Только теперь я понял, чтожить вмире гораздо приятнее.
        - Да,вссоре недовольство выходит изтебя, ноего причина, само зло, остаётся итребует всё новых иновых ссор. Оновашей руганью ипитается.
        - Зло? - удивлялся калоша-муж. - Откуда оно взялось? Ведь внутри уменя - пустота!
        - Пространство нетерпит пустоты. Если внутри нас нет добра, тотам обязательно поселяетсязло.
        Итогда калоша-муж понял, почему колкое слово возвращалось ему оскорблением, излияние раздражения вызывало ответный поток ненависти. Авнимание? Оновозвращается заботой. Любовь, даже малая, дарит любовь б?льшую, итогда ею наполняется всё нутро, всяжизнь!
        Онстал нежным ивнимательным, называл жену ласковыми именами, чего ивмолодости, когда его калоша была блестящей инестоптанной, неделал, помогал похозяйству.
        Калоша-жена недоумевала: чтотакое сеё муженьком случилось? Зло, которое владело им, куда-то ушло, инаего месте постепенно стало проступать непросто добро, асама любовь. Наласку она отвечала лаской, надоброе слово - счастливой улыбкой, натёплый взгляд - нежностью иблагодарностью.


        Компот


        Сухофрукты лежали вплотно закрытых банках из-под чая илидлякруп, чтобы нестать жертвой мышиной прожорливости. Время отвремени часть содержимого извлекалась хозяйкой ипопадала вкастрюлю сводой.
        Сморщенные, совсем, казалосьбы, безжизненные ягоды ифрукты, бывшие когда-то спелым виноградом, ароматным яблоком, сочным абрикосом илисливой, втёплой воде оживали иначинали перемещаться. Когда вода приближалась ккипению, ониуже шустро сновали, наскакивая друг надруга итолкаясь.
        - Кактяжело жить втаком окружении, - вздыхала Изюминка, которой никак неудавалось увернуться отболее крупных соседей.
        - Чтовы пихаетесь! - возмущалась массивная Груша. - Поосторожней нельзя?
        - Сама-то! - огрызался Урюк. - Плаваешь тут, будто одна вокеане… Царевна-лебедь… Посторонам смотреть надо!
        - Этонея, - оправдывалось Яблоко. - Меня Курага подтолкнула.
        - Даэта старая Курага кого угодно сметёт, - переключалась Груша надругого обитателя кастрюли.
        - Совести увас нет! Совсем нет совести! - начинала причитать оранжевая Курага. - Нашли виноватую! Носятся какбешеные, авсё хотят свалить наменя, несчастную, оторванную отродного солнца Курагу. Постыдилисьбы, окаянные!
        - Ишь, оторвали её! - неунималась Груша. - Бедная, несчастная!.. Датаких бедных надо…
        Изюминка незнала, куда деваться. Идаже нестолько из-за того, чтовсе другие сухофрукты были более увесистыми иссилой врезались внеё, сколько из-за их безобразного поведения. Ведь они все оказались вкастрюле непросто так, аповоле хозяйки. Идолжны терпеть друг друга, проявлять внимание изаботу. Робкая Изюминка хотела заявить обэтом вовсеуслышание, ноеё никто ислушать нестал. Чтоважного иумного могла сказать какая-то невзрачная Изюминка!
        Наконец, вступил вдебаты грозный Чернослив. Онбыл самым крупным имясистым исчитал, чтоэто дает ему право быть исамым уважаемым.
        - Так! - важно произнес он. - Вы - полные тупицы! Новам повезло, чтоя оказался вместе свами. Надо установить правильный порядок, тогда всё будет впорядке. Апока порядок неправильный, никакого порядка вкастрюле небудет. Потому что будет один беспорядок. Поняли?
        - Поняли, - опрометчиво согласилось Яблоко, хотя никто ничего непонял. Яблоко всегда соглашалось совсеми, ноделало всё по-своему.
        - Объясняю! - темнеменее продолжил Чернослив. - Каждому надо определить правильный путь, покоторому будет перемещаться только он. Никто другой недолжен двигаться поэтому пути. Вслучае нарушения виновный будет наказан. Всепоняли?
        Теперь поняли все, только незнали, кому какой путь выбрать.
        - Сейчас разберёмся, - ещёболее веско произнёс Чернослив. - Вамстрашно повезло, чтовместе свами, тупицами, здесь оказалсяя!..
        Нонеуспел он начать распределять правильные пути следования, каксам полетел вверх тормашками, боднув сморщенным лбом округлые бёдра Груши. Вода вкастрюле дошла доградуса кипения ибурлила громче сухофруктов.
        - Нувот, умник нашёлся, - засмеялась Груша толи надсамоуверенным Черносливом, толи отего, пусть инепроизвольного, прикосновения.
        Угрюмый Урюк решил поддержать Чернослива: явно важный фрукт, понимает толк вжизни.
        - Надо всем слушать Чернослива, иначе пропадём, передерёмся ипереругаемся. Говори, слушаем тебя, - дружественно-заискивающе обратился он кЧерносливу.
        - Хорошобы его послушать, - подтвердило Яблоко, датолько никак немогло удержаться отсмеха, видя, какие кульбиты выделывает вводе их самозваный начальник. - Ха-ха… хм-хм… - тихо подхихикивало оно, несмотря наудары ипинки пролетающих мимо сухофруктов.
        Сердобольная Изюминка жалела инеловкого недалёкого Чернослива, ибеспрестанно охающую Курагу, которая изяркой оранжево-солнечной превратилась вблёклую бесформенную лепёшку. Инесуразная Груша вызывала вней сострадание, потому что непозлому умыслу пыталась она командовать ипоучать, апосвоей недалёкости. Урюк, пытавшийся устроиться покомфортнее, подсильным крылом; круглое Яблоко, катящееся само незная куда, ностойко держащее удары; Алыча, летающая покастрюле, какшрапнель; нарезанная кусочками Айва, колющая других острыми углами, - вседостойны любви имилосердия.
        - Всем строиться! - загремел откуда-то сверху Чернослив. - Пора наводить порядок! Ато отбеспорядка уже никакой жизни нет, потому что жизнь безпорядка - этопорядочная гадость, анежизнь.
        Однако новая волна густо пожелтевшего кипятка подкинула содна группу засидевшихся там уже несухо - амокрофруктов, иони утянули Чернослив надно.
        Присягнувший ему наверность Урюк решил взять командование насебя. Онбыл более обходителен истарался руководить методом уговоров.
        - Граждане, - взывал он, - граждане! Нетолпимся водном месте. Расходимся посвоим местам. Незанимаем пути следования соседа. Выполняем инструкции уважаемого Чернослива!
        Ножизнь вкастрюле никак нехотела укладываться винструкции. СамУрюк недолго держал речь, попав подшумовку хозяйки.
        После помешивания вкастрюле стало немного спокойнее. Однако толкаться иполучать тычки по-прежнему никому нехотелось, икаждый фрукт норовил занять позицию повыгоднее. «Хорошобы оказаться наверху, - думал каждый. - Пусть внизу копошатся иругаются, пихаются идерутся, аябы поплавал наверху, воздухом подышал». Нокипяток был неумолим. Онпереворачивал все планы инамерения сухофруктов, превращая их вбеспомощных существ.
        «Да,жизнь попридуманному порядку непостроишь, - размышляла Изюминка. - Наверное, ненадо исуетиться. Авпервую очередь попробовать изменить себя. Потерпеть… Принять жизнь такой бурной инеуправляемой. Смириться сеё несовершенством инедостатками окружающих. Постараться сделать дляних хоть что-то, чтовтвоих силах. Ачто невтвоих, топредоставить наволю… хозяйки, например». Иещё Изюминка заметила, чтотот, ктосильнее возмущается поведением других, самдоставляет больше хлопот: налетает навсех, толкается, астолкнувшись, ругается иоправдывается. Инаоборот, чемспокойнее старается вести себя фрукт, темменьше достаётся ему отсоседей, будто он действительно перемещается покакому-то своему, только ему назначенному пути. Значит, Чернослив по-своему прав».
        «Наверное, илюбовь достигается наэтом пути, - продолжала размышлять Изюминка, перемещавшаяся вкипящем вареве, почти никого незадевая. - Чеммилосерднее относишься кдругим, тембольше даётся тебе любви кним…»
        После кипения, бурления, столкновений ивыяснения отношений все наконец угомонились. Вода вкастрюле приобрела нежно-каштановый цвет исделалась вполне компотом. Сухофрукты, отдав все полезные составляющие насыщенному отвару, залегали надно. Первым слёг грозный Чернослив, уткнувшись встенку кастрюли. Распласталась разварившаяся Груша, прекратив давать указания инаставления. Урюк потерял своё ядро иугомонился на«хребте» Чернослива. Яблоко уже никуда некатилось, асмиренно лежало надне, каквсе, неимея возможности лежать по-своему. Когда-то острые кусочки Айвы уже никого некололи инежалили. Арастрескавшаяся Алыча обессиленно покоилась, готовая угостить любого своим кисленьким нутром.
        Итолько прозрачная Изюминка, ставшая совершенно янтарной, вдруг оторвалась отмассы распаренных уставших сухофруктов ивсплыла наповерхность.


        Трюфеля иостальные
        …итрюфли, роскошь юныхлет,
        французской кухни лучший цвет.

А.С.Пушкин


        Грибной сезон подходил кконцу. Лесбыл ещё нетронут ржавчиной увядания, хотя вместах, гдепреобладали осины, ужезасквозило. Берёзы рассеивали посторонам золотой свет, льющийся снеба. Стояли прекрасные деньки!
        - Сдобрым утром, дед-боровик! - разом вскричали осенние опята, облепившие старый пень.
        - Моёпочтение, ребята! - приподнял бурую шляпу уважаемый всеми гриб, намгновение обнажив лысину.
        - Аснами почему нездороваешься? - обиделись чешуйчатки золотистые, сидевшие неподалёку уоснования двух сросшихся берёз.
        - Выбы лучше первыми поздоровались, чемобижаться, - ответил им боровик.
        - Нет, тынас просто неуважаешь! Считаешь несъедобными, хотя мы ничем нехуже опят.
        - Каждый гриб должен приносить пользу: либо людям, либо зверям, либо лесу. Аувас, кроме яркой внешности… Даещё илюдей вобман вводите. Васчасто заопята принимают.
        - Настоже можно есть! - хором закричали чешуйчатки.
        - Тогда имы съедобные! - заявил крепкий ярко-красный сбелыми пятнами мухомор.
        - Ха-ха-ха! - засмеялись грибы, растущие наполяне, вцентре которой стоял боровик.
        - Ачто! - принял обиженный вид розовый мухомор. - Настоящие знатоки иценители судовольствием берут нас, жарят насливочном масле иуплетают стаким аппетитом, чтозаушами трещит.
        - Да-да, - подтвердил боровик, - розовый мухомор длягурманов находка.
        - Нууж если прогурманов, - сдостоинством произнёс шампиньон, - тоничего более изысканного, чеммы, нет. Ктонеслышал прожульен изшампиньонов?!
        Сказать поправде, мало кто изгрибов прожульен слышал, носознаваться вэтом никто нехотел. Поэтому все промолчали.
        - Лесные шампиньоны нынче невмоде, - свидом знатока заявил сморщенный подберёзовик, совершенно потерявший товарный вид. - Ихнынче люди выращивают ивуниверсамах продают.
        - Да,пустые ибезвкусные, - неожиданно подтвердили рыжики. - Авот мы - нежнейшая ивкуснейшая закуска.
        - Особенно если ввас червей побольше, - съязвил трутовик овечий.
        - Червей?! - возмутились рыжики. - Черви внас только летом, иэто какраз показатель нашего качества. Небось бледную поганку червяк есть небудет!
        - Да,небудет, небудет, - подтвердили другие грибы, игромче всех говорушки, выразительно посмотрев всторону бледной поганки.
        - Амне ибезваших червяков хорошо, - невозмутимо сказала она. - Кормите их сами.
        - Такосенью внас никаких червей! - настаивали рыжики. - Собирай инаслаждайся! Через день после засолки уже можно есть.
        - Нетничего вкуснее нас, сыроежек! - веско произнесла жёлтая сыроежка. - Насдаже сырыми есть можно. Ауж если подсолить, далиста смородинового положить сукропом, даподпресс!..
        Можно было подумать, чтогрибы сами вкушали то илииное блюдо, окотором говорили. Но,конечноже, всесведения они черпали изразговоров грибников, которые регулярно прочёсывали этотлес.
        «Вотпустобрёхи! - всердцах подумал чёрный трюфель, который слышал весь спор-разговор, новысказаться вслух немог, потому что рос подземлёй. - Разве может хоть один гриб сравниться снами, трюфелями!»
        «Каждый смотрит свысоты своей колокольни, - вторил ему вмыслях трюфель белый. - Мыхоть искрыты слоем земли, нолюбой гурман подтвердит, чтопотонкости иблагородству вкуса превосходим всех».
        - Грибники! - вдруг закричали участники спора. - Грибники идут! Сейчас иузнаем, кточего стоит. Кого возьмут, кого оставят, акого исапогом пнут.
        Грибы заволновались, приосанились - ведь каждому хотелось попасть вкорзину, апотом инастол.
        - Меня! - всем видом призывал грибников крепенький подосиновик. - Меня возьмите! Возьмите меня! Непожалеете. Меня можно ипожарить, изамариновать, ипосушить…
        - Нас, наснепропустите! - пытались стряхнуть ссебя палую листву чёрные грузди. - Безсолёного какой стол?!
        - Инас прихватите! - ажзашевелились зеленушки. - Мытоже взасолку хороши!
        Даже бледная поганка расправила свою мини-юбочку, чтобы иеё заметили. Может, кому-то кого-то отравить надо…
        «Ну,меня-то уж вы никак ненайдёте, - презрительно подумал чёрный трюфель. - Куда вам! Выипробовать-то нас никогда непробовали…»
        «Чтобы нас найти, нужны специально обученные свиньи или, нахудой конец, собаки. Значит, можно небеспокоиться», - оценил ситуацию белый трюфель.
        Вообще редко встретишь вдумчивого, сосредоточенного напоиске грибника. Идут полесу, глазами шарят поземле, аязыком мелют… да очём только неболтают… Унекоторых грибов шляпки отих историй аж втрубочку закручиваются.
        Вкорзины укладывались ещё непереросшие подосиновики иосенние подзатвердевшие опята, белые, какоштукатуренная печка, шампиньоны ицентровой коренастый гриб-боровик, оливково-чёрные грузди ипривлекательные, сплотными пластинками зеленушки, молодые винно-красные сыроежки инадёжные, безядовитых двойников, моховики.
        - Нувот, - надула губы белая губа, - меня, каквсегда, презрели. Аведь если нас вымочить да засолить…
        Обижались землистые рядовки, серые иклейкие разлапистые свинухи, вздыхали переросшие подберёзовики ирыжие навозники мерцающие, переживали мокрухи еловые идуплянки серые. Всем хотелось попасть наобеденный стол, каждый гриб стремился быть полезным.
        Лишь трихоломопсис непроявлял никакого интереса никгрибникам, никпереживаниям других грибов. Зная, чтоему несветит попасть вкорзину, онбыл увлечён разговором спрелестной соседкой.
        - Вольвариеллочка, - нашёптывал он, - посмотри наменя… Нуповернись хоть наминутку, даймне полюбоваться тобой.
        - Отстань! - резко обрывала его белолицая красотка. - Безтебя тошно! Всех подряд собирают: всяких свинух, зеленух, ая, вольвариелла красивая - самая красивая! - стою который день, именя обходят, каксамую последнюю поганку. Какмухомор вонючий илисаму волоконницу Путуйяра. Гдеже справедливость?!
        - Вотихорошо, чтотебя обходят. Значит, мыстобой будем идальше вместе расти здесь.
        - Нужен ты мне! Посмотри насебя!..
        Нодольше всех немог успокоиться чёрный трюфель. Насамом деле он изнывал отнедовольства поповоду своей недоступности. Ворчал нагрибников, которые ничего непонимают вгрибах: неотёсанные пустословы, неимеющие никакого вкуса! Даещё илентяи! Немогут свинью илисобаку обучить поиску благородных трюфелей. Развеж это грибники! Одно название…
        Онсравнивал себя сдругими грибами. Ичем дальше, тембольше находил усебя достоинств иобнаруживал недостатков удругих грибов. Ауж грибников костерил начём свет стоит.
        Егоподземные вопли достигли слуха белого трюфеля, итот попытался унять сводного брата:
        - Чтоты изводишь себя? Сиди спокойно, живи своей жизнью, итвой час придёт.
        - Придёт?! Этиостолопы, которые называют себя грибниками, никогда несмогут обнаружить нас. Еслибы они хоть раз попробовали нас навкус!
        - Оттвоей ругани, брат, тебя быстрее неотыщут.
        - Конечно, неотыщут! Потому что ничего вгрибах непонимают! Тытолько посмотри, чтоони берут! Заплесневелые боровики! Разваливающиеся вруках сыроеги! Пересохшие шампиньоны!..
        - Чтоты всё одругих! Какое тебе доних дело? Угомонись идумай, чтозавтра придёт умелый грибник - и… Иокажешься ты нафарфоровом блюде сзолотой каёмочкой настоле укакого-нибудь бизнесмена илибанкира. Итак порадуешь его, чтоон даже воскликнет: завсю свою жизнь ничего вкуснее неедал!..
        - Банкира, - ворчал чёрный трюфель, - бизнесмена! Пусть сырыми сыроежками закусывают свой шотландский виски шестнадцатилетней выдержки… Ядостоин царского стола!
        Оставшиеся наполяне грибы приуныли. Прекрасные деньки угасали. Скоро вся земля покроется палой листвой, которая скроет подсвоим одеялом грибы, даони исами завершат свой земной век. Зато лесные мыши торжествовали. Онисбольшим удовольствием грызли ножки белых грибов, незамеченных людьми. Ножку одного так обгрызли совсех сторон, чтошляпка упала наземлю иперевернулась. Такмыши ещё инагадили нанеё - нисебе, какговорится, нилюдям.
        Желчный гриб, которого грибники насей раз неспутали сбелым, остался стоять всторонке. Пинка подзад он тоже неполучил, поэтому был весьма доволен жизнью исобой.
        - Нучто, навозники ичешуйчатки, попритихли? - вотсутствии ценного боровика почувствовал он свою важность.
        - Данетебебы говорить, - упрекнул желчного головач, нежелая признавать его незаслуженное главенство.
        - Ахты, пустая башка! - взвился неугомонный горчак, вместо слюны брызгая нанего желчью. - Тыосмеливаешься делать мне замечания?! Дая такойже солидный, какбелый! Аты? Неуспеешь вырасти исразу втруху превращаешься. Наступит натебя человек - и… пфу-у! одна пыль! Незря тебя прозвали «дедушкин табак».
        Грибы поняли, чтосжелчным горчаком лучше неспорить. Пускай считает себя главным. Всёравно съедобным отэтого нестанет.
        «Эх, - продолжал переживать чёрный трюфель, - разная шушера ивысказаться имеет право, ивкорзинку попасть, инаобеденный стол… Аменя, самого достойного… Надо что-то предпринять, чтобы меня услышали инашли!»
        Наследующий день появился вэтом лесочке умелый грибник. Инеодин, асобученной свиньёй. Оннеспешно собирал свои грибы - ведь известно, чтоукаждого грибника они свои. Один пропустит гриб, адругой обязательно найдёт - свой, предназначенный именноему.
        Пока грибник обрезал удобычи ножки иукладывал грибы вкорзину, учёная свинья, перебегая сместа наместо, тотам, тотут рыла своим рылом землю. Вскоре она нашла жаждущий попасть нацарский стол трюфель.


        - О! Наконец-то! - торжествующе воскликнул он. - Теперь все наконец узнают, какой гриб имеет самый тонкий, самый благородный, самый… нисчем несравнимый… Слышите меня, спорыши лесные - серухи ичернухи, синяки искрипуны, поплавухи иотварухи!..
        Пока чёрный трюфель произносил торжественную тираду, свинья его невзначай съела. Желая исправить оплошность, онапринялась суетливо рыть землю вокруг ивскоре отыскала белый трюфель. Грибник насей раз подоспел вовремя и, увидев гриб, воскликнул:
        - Ого! Знатный трюфель нашёлся! Вотсегодня будет угощение нашему царю!
        Сынсапожника


        Водном небольшом городке жил сапожник. Егородители некогда были вполне благополучными, зажиточными крестьянами, илюбовь кземле, какговорится, была унего вкрови. Однако неожиданно несчастья посыпались наих семью одно задругим: палвесь скот, сгорел дом, аотец, невыдержав напастей, тронулся умом. Матери пришлось устраивать судьбу сына самой. Онапереехала вгород иотдала его вучение ксапожнику.
        Мальчику совсем ненравилось будущее ремесло, которое он вынужден был осваивать. Онхотел изучать языки иразличные науки, страстно мечтал учиться влатинской школе, нонужда непустила его пойти поэтому пути. Научившись ремеслу, молодой сапожник стал помощником мастера имог обеспечивать свою семью. Онженился надевушке, которая была старше его, нообладала редкой доброты сердцем. Ониочень любили друг друга, ивскоре их бедная каморка, служившая сапожнику имастерской, огласилась детским криком.
        Счастливый отец неотходил откровати, накоторой лежали его жена иноворождённый сын, подносил матери обильное питье, разговаривал сними идаже читал вслух комедии. Младенец приэтом так отчаянно пищал, чтосапожник однажды вшутку сказалему:
        - Даспиже ты, наконец! Илихотябы послушай…
        Однако сынок отвечал отцу неугомонным криком. Даже вцеркви вовремя крещения священник - человек большого такта идоброты - неудержался ивоскликнул:
        - Вашмалыш орёт, каксущийкот!
        Мать младенца, весьма почитавшая священника, такогорчилась, чтопотом всю жизнь немогла забыть этих слов. Крёстный отец мальчика утешалеё:
        - Чемгромче кричит ребёнок, темлучше он будет петь, когда вырастет.
        Сапожник души нечаял всыне и, казалось, жилтолько длянего. Рисовал ему картинки, мастерил игрушки идаже изготовил мельницу, колесо которой начинало вращаться, кактолько потянешь заверевочку. Вечерами читал сыну книжки: весёлые истории, стихи исказки, ивовремя чтения лицо его неизменно озарялось счастливой улыбкой.
        Жена его, какмогла, устраивала быт семьи. Стены комнаты она украсила цветными картинками, накомоде поставила расписные фарфоровые чашки иразные безделушки, надсапожным верстаком уокна, занимавшим б?льшую часть комнаты, повесила полку скнигами. Вмаленькой кухоньке всегда царил порядок, иоловянная посуда сияла чистотой.
        Налестнице, ведущей изкухни начердак, наводосточном жёлобе подслуховым окном стоял ящик сземлёй, вкотором умелая хозяйка выращивала петрушку илук. Итакой, почти игрушечный, огородик радовал жену сапожника, ноона мечтала онастоящем огороде. Тогда они незналибы нужды, возделывая землю икормясь плодами рук своих. Сапожнику тоже хотелось жить где-нибудь вдеревне, чтобы меньше зависеть отлюдей ичерпать жизненные силы изсамой природы.
        Тесное жилище сапожника казалось его маленькому сыну огромным, даже роскошным. Мать сгоречью говорила:
        - Тебе-то живётся куда лучше, чеммне жилось вдетстве: нупрямо настоящий графский сыночек.
        Еёвдетстве родители заставляли просить милостыню, выгоняли издома игрозились непустить обратно, если непринесёт денег. Онаже никак немогла решиться просить подаяние, стыдилась иподолгу просиживала подмостом уреки, проливая слёзы инезная, каквернуться домой.


        Детское воображение красочно рисовало её сыну печальную картину смаленькой девочкой подмостом, имальчик тоже заливался горючими слезами. Аиз«графской роскоши» вжизни ребёнка была только кровать родителей, незадолго дорождения сына сколоченная его отцом изпомоста, накотором стоял гроб стелом знатного графа.
        Домосед инебольшой любитель застолий, сапожник почти всегда был дома, автёплое время года повоскресеньям вместе ссыном гулял влесу. Вовремя таких прогулок он часто погружался всвои мысли, сидя поддеревом икраем глаза наблюдая засыном. Тотже никогда нескучал, находя себе множество занятий: собирал землянику инанизывал ягоды насоломинку, плёл изцветов венки, рассматривал листья. Весной они выбирались наружу изнабухших почек своим свеже-зелёным тельцем. Вразгар лета превращались вогромные, пронизанные плотными прожилками листья, аосенью желтели, краснели изатем опадали. Мальчик жалел помертвевшие кусты идеревья, ноутешался тем, чтонаступит весна ивновь вдохнёт вних жизнь.
        Весна действительно приходила, иотец ссыном вновь шли напрогулку, чтобы увидеть лес, который одевался первой зеленью. Единственный раз вгоду их сопровождала матушка, наряжавшаяся поэтому случаю всвоё лучшее, коричневое сцветочками, ситцевое платье. Онанадевала его, только когда ходила вцерковь кпричастию да вот вэтот светлый майский день. Жена сапожника всегда приносила излеса пучок молодых берёзовых веток иставила их вводу возле изразцовой печи. Каждый член семьи втыкал впазы встенах стебельки заячьей капусты, чтобы поих длине судить отом, какой век ему отмерен. Каквесело смотрелась их комнатка, совсем непохожая намастерскую: безукоризненно чистая, убранная свежей зеленью, сбелыми, какснег, покрывалами икоротенькими нарядными оконными занавесками.
        Ах,еслибы они жили загородом! Среди чистой природы им нетолько дышалосьбы легко, ноижилось. Иоднажды эта мечта чуть неосуществилась.
        …Водном барском поместье недалеко отгородка срочно потребовался сапожник. Поджильё ему отводился небольшой домик вближней деревне, ссадиком идаже пастбищем длякоровы. Можноли было желать большего счастья!
        Пробной работой сапожника стал необычный заказ - пара бальных туфелек. Помещица прислала ему шёлковой материи, акожу он достал сам. Руки мастера ифантазия художника должны были поразить благодетельную барыню.
        Мысли ижелания всего семейства несколько дней кряду были заняты этим заказом. Мальчик несказанно радовался, мечтая обудущем садике, игорячо молил Бога исполнить это заветное желание. Оннесомневался, чтоотец справится: онискусный мастер, аГосподь Бог можетвсё!
        Наконец заказ был готов; всесмотрели натуфельки сблагоговением, ведь отних зависело будущее семьи.
        Отец завернул их вплаток ипошёл показывать работу помещице. Мать ссыном сидели иждали, чтоон вернётся сияющий отрадости. Ноотец вернулся бледный, внесебя отгнева! Помещица даже непримерила туфельки, только взглянула наних иобъявила:
        - Тыиспортил шёлковую материю! Невидать тебе места уменя!
        - Ну,если пропала ваша материя, - сказал отец, - топусть пропадёт имоя кожа! - Ондостал изкармана нож иотрезал подошвы, покончив исзаказом, иснадеждой поселиться вдеревне.
        Всегорько плакали. Асыну сапожника казалось: нучт?бы стоило Богу исполнить их мечту? Однако исполни Он её, имальчик мог навсю жизнь остаться крестьянином…
        Часто впоследствии Ханс Кристиан, ставший известным писателем ипоэтом-сказочником, задавал себе вопрос: неужели Бог именно ради него недал сбыться заветному желанию его родителей?
        Кружевница


        Вдавние времена воФландрии, вгороде Брюгге, жила девушка поимени Урсула. Брюгге славился своими пивоварами, гончарами, медниками иткачами. Аснекоторых пор большим спросом стали пользоваться брюггские кружева. Онисоздавались снемыслимой фантазией иогромным трудолюбием. Дляизготовления таких кружев требовалось порой более пятисот коклюшек. Иказалось, ничего более изящного, тонкого икрасивого, чемэти кружева, нетнасвете.
        - Урсула! Урсула! - кричала Сюзанна дочери. - Куда ты запропастилась? Опять убежала наозеро лебедей кормить! Вотнепоседа, - продолжала она притворно ворчать. - Будто они безтебя непрокормятся…
        …Ачто прикажете делать юной особе вчетырнадцать лет, какнесидеть наберегу Озера любви инемечтать освоём принце? Может быть, онбудет такимже быстрым, какэтот лебедь, чтоподплыл кней первым? Илинеобыкновенно грациозным, кактот, чтоплывёт неподалеку отнеподступной лебёдушки? Аможет, будет задумчивым инежным, какодинокий лебедь, замерший посередине пруда?..
        Один берег озера заканчивался монастырской стеной. Другой граничил сплощадью, центр которой украшал фонтан ввиде лошадиной головы, служивший длянастоящих лошадей поилкой. Всетелеги ипочтовые тарантасы проезжали через эту площадь. Извозчики отдыхали, кормили ипоили лошадей, договаривались онайме. Через низкий каменный мостик отмонастырских ворот кэтой площади вела булыжная, какисама площадь, мостовая.
        - Урсула, нугде ты, всамом деле, пропадала? - ужеснепритворным недовольством выговаривала мать. - Сейчас придёт отец, аутебя ничего несделано! Тывыстирала шерсть?
        - Да…
        - Чтоже ты так долго стирала? Чтоскажет отец?..
        - Дачто сней разговаривать! - грозно сказал вошедший отец. - Надо отдать её вмонастырь! Тамзаймутся её воспитанием! Нето что ты!.. - обречённо махнул он рукой всторону жены.
        Якоб, низкорослый коренастый ткач, славился своей неприветливостью нетолько вгильдии ткачей. Онскандалил ивмясной лавке, идаже вцеркви, и, конечно, втрактире «Блинде Эзел», куда любил заглядывать нетолько повыходным. Непосмелбы он высказываться только вгильдии сборщиков податей ипошлин илигильдии лучников Святого Себастьяна. Нотуда Якоб неходил. Домаже был полновластным хозяином. Абыть хозяином - этовпервую очередь куча нелёгких забот: прокормить большую семью, пристроить всех дочерей, даикормилец - ткацкий станок уже изрядно поизносился… Оттого он исердился…
        - Нучто ты всё сердишься? - уговаривала его жена. - Если Урсула будет жить вмонастыре, намлегче нестанет. Чтошесть ртов, чтосемь - большой разницы нет. Даикакой монастырь?! Здоровье унеё слабенькое, иделает она всё медленно…
        - Воттам её инаучат работать так, какнадо! Ничего делать неумеет, только мечтать…
        - Давсё она умеет, Якоб, - пыталась смягчить Сюзанна супруга. - Нучто ты опять разбушевался? Шерсть она постирала…
        НоЯкоб неслушал жену ипродолжал ворчать:
        - Пять девок! Всех пристроить надо… АУрсула… Если старшая невыйдет замуж, какдругих определить?..
        - Невыйдет, невыйдет… Нусчего ты взял?..
        Онанемогла решительно возражать мужу, поскольку исама неверила, чтостаршей дочери найдётся пара. Привсей своей детской мечтательности уж слишком неуправляемой была Урсула. Ктомуже, Сюзанна чувствовала себя виноватой перед мужем, потому что повивальная бабка поформе живота определила, чтоунеё опять будет девочка. Кактут Якобу несердиться! Ведь он давно ждёт помощника.
        - Неплачь, Урсула, непечалься, - утешала девушку сестра Бригитта, одетая, каквсе бегинки, втёмно-коричневое глухое платье допят ибелый платок, заколотый подподбородком, соспускающимся досередины спины шлейфом. - Мынедаём монашеских обетов. Иты, пожив унас, сможешь вернуться вмир ижить обычной жизнью. Выйдешь замуж…
        Монастырь бегинок ивсамом деле невыглядел грозным инеприступным. Вместо высоких монастырских стен территорию ненавязчиво ограничивали белые двухэтажные корпуса, внутри был разбит сад. Бегинки помере сил работали, обеспечивая себя. Большей частью они стирали шерсть, кчему Урсула хоть вкакой-то степени уже была приучена. Кто-то готовил пищу, кто-то ухаживал запрестарелыми сёстрами, некоторые плели кружева… Брюггские кружева ценились повсей Фландрии идаже заеё пределами, иопытных кружевниц-бегинок (вмонастыре они были наперечёт) опекали. Ихнезагружали даже работой поуборке корпуса, гдеони проживали.
        Шерсть стирать Урсулу, однако, непоставили. Более того, ейбыло запрещено выходить запределы монастыря, чтобы она даже случайно невстречалась свозлюбленным.
        - Явлюблена, - призналась она старшей сестре Маргарите, вскоре после того какСюзанна привела её вмонастырь. - Янесмогу его забыть… Яхочу его видеть каждый день!
        - Ктоже изнас нелюбил! - уговаривала её мудрая наставница, вздыхая. - Носейчас это уже неимеет никакого значения. Тебе придётся забыть Питера.
        - Откуда вы знаете егоимя?
        - Аты незамечаешь, чточастенько вслух зовёшьего?
        - Вслух? - удивилась Урсула.
        Онаредко обращала внимание нато, чтопроисходит вокруг. Жила всвоём внутреннем мире. Именно поэтому отец считал, чтонанеё нельзя положиться, нельзя доверить важное дело.
        - Мывиделись сПитером каждый день. Гуляли уозера…
        - Давно вы сним познакомились? - участливо спросила Маргарита.
        - Ужеполгода. Мыпознакомились вдень моего рождения, когда мне исполнилось семнадцать. Онвысокий исильный. Унего красивые длинные волосы, которые он затягивает широкой повязкой налбу, когда работает. Емудвадцать один год, ион прекрасный гончар. Ноотец нехочет, чтобы уменя был муж издругой гильдии. Ондавно грозился отдать меня вмонастырь. Ивот…
        Урсула залилась слезами. Даикакнеплакать юной барышне, позлой воле отца заточённой вмонастырь? Ведь монастырь - это… смертельное однообразие. Узилище, изкоторого одна дорога - вмогилу. Ужлучше сразу умереть, чемвлачить тяжёлое бремя, которое всёравно могилой изакончится.
        Здесь, вмонастыре, стали проявляться вУрсуле инедовольство, инеоправданная резкость, икакие-то нервные возбуждённые состояния, вкоторых она была неуправляемой.
        Однако она чувствовала всебе идругую силу, слышала другой голос, который говорил, чтоей надо жить вмонастыре, слушать старшую сестру, выполнять все монашеские обеты, пусть она их инедавала.
        Бегинки ежедневно ходили кслужбе вмонастырскую церковь Святой Елизаветы, первой покровительницы монастыря. Араз вгод отправлялись напоклонение вбазилику Святой Крови, чтопристроена кстарому замку Одстейн, первой резиденции графов Фландрии.
        Впервые годы монастырской жизни привыходе вцерковь Урсула судовольствием топала погулким булыжным мостовым, заглядывалась натерракотовые дома срыжими черепичными крышами, бросала мимолётные взгляды назадумчивые каналы, пробирающиеся через улочки икварталы, переходила через горбатые мостики, глубоко дышала напросторе площадей свысокими ратушами идворцами, будто вдыхала свободу, чтобы унести её всвоё заточение. Нокогда она поднималась поступенькам, чтобы приложиться ксвятыне, топочти теряла сознание. Онаневидела нихрустальную трубку спозолоченными коронами наконцах, никапсулу изгорного хрусталя сгорлышком, увитым золотой нитью, никрасную восковую печать напробке, закрывающей горлышко. Всёеё внимание было захвачено клочком белой овечьей шерсти сбледно-алым пятном посередине.
        Кровь Спасителя!
        Которую Он пролил наКресте!
        Закаждого изнас!
        «Изаменя…» - думала Урсула, инаеё глазах появлялись слёзы.
        Вней просыпалось смутное чувство, которое постепенно перерастало вуверенность, чтоона имеет пока что неясное, нонесомненное отношение кпоявлению этой Святыни вБрюгге. Урсула неоднократно слышала, чтомного-много лет назад (добавим дляточности: летчетыреста, ещёвсередине двенадцатого века) вдень Рождества Христова святыню передали графу Фландрии Тьерри Эльзасскому патриарх икороль Иерусалима, последний изкоторых приходился графу свояком. Когда граф Тьерри вернулся изпаломничества, онподарил святыню городу. АУрсула? Какое отношение кэтому могла иметьона?


        - Нувот, Урсула, - говорила ей сестра Бригитта, ккоторой приставили навоспитание молодую послушницу. - Наконец ты научишься настоящему ремеслу. Тебе ненадо будет ходить накухню, мыть посуду ичистить овощи. Старшая сестра Маргарита благословила учить тебя плести кружева.
        - Нет, сестра Бригитта, этотак трудно… Уменя неполучится. Неслучайноже отец говорил, чтоя никчему неспособна… Вчера пришла мыть грязную посуду, именя опять вырвало. Немогу справиться даже стакой простой работой…
        - Посуду мыть - дело нехитрое. Просто твоя природа недаёт тебе делать это. Аплести кружева?.. Чтож, попробуем… Если человек чересчур самонадеян, отнего никогда настоящего толка небудет.
        - Да,Питер тоже так говорил… Онтакой умный, способный… Онобязательно будет настоящим мастером-гончаром.
        - Аты, Урсула, кружевницей!
        Маргарита наказывала сёстрам-бегинкам, ивособенности Бригитте, чтобы они неразговаривали сУрсулой проПитера, астарались переводить разговор надругую тему, если та вспоминала возлюбленного. Ивскоре Урсула почувствовала, что, хотя её любовь кПитеру неугасла, он - нееё судьба.
        Онаприступила кобучению. Ейказалось, чторуки её неприспособлены длятакой тонкой, кропотливой работы. Проще стирать шерсть вОзере, чтозамонастырской стеной. Какже запомнить, какую коклюшку повернуть? Куда пропустить нитку? Чтозачем должно следовать? Скаким усилием потянуть нить? Запомнить никак неудавалось, ноесли она забывала осебе, освоей неуверенности, начинало что-то получаться.
        Кней часто подходила сестра Бригитта, объясняла, показывала…
        - Язаметила, - делилась Урсула сней, - какзадумаюсь очём-нибудь, вспомню мать, своих сестриц илиПитера, сразу сбиваюсь.
        - Зачем тебе их вспоминать? Сёстры тебя навещают. Исматерью ты видишься. Старайся думать оработе имолиться вэто время.
        - Жалко мать, унеё столько забот. Даещё уотца характер нелёгкий… Хотя мне теперь кажется, чтоон добрый человек, просто многочисленные заботы недают ему покоя. Оттого он исердится часто. Акаксёстрам достаётся! Яведь тут какуХриста запазухой. Всем обеспечена…
        - Вотименно. Благодари Бога!..
        Урсула была очень благодарна Ему! Хотя порой итерзали её несбывшиеся мечты, волновали воспоминания. Ночем дольше она жила жизнью бегинок, темлегче становилось унеё насердце. Ичем больше освобождалось её сердце отзабот итревог мятежного мира, темискусней получались унеё кружева.
        «Господи, помилуй меня, - проговаривала просебя Урсула, делая петлю иперекидывая коклюшку. - Пресвятая Богородица, спаси нас», - затягивала она узелок. Идело спорилось!
        Удивительной тонкости икрасоты стали получаться унеё кружева! Всезасматривались!
        - Незахвалите мне Урсулу, - предупреждала сестра Бригитта. - Ато лишимся имастерицы, ипрекрасных кружев.
        Похвалы Урсулу радовали, ноона понимала, чтовэтой работе участвуют только её руки, всёостальное идет откуда-то извне, неотнеё… Ведь иумения-то особого ещё небыло. Даибудетли?
        …Втот год сёстры-бегинки напраздник Вознесения вновь пошли вбазилику Святой Крови. Булыжные мостовые упирались вдома, будто плавно переходя вих стены. Кирпичные фронтоны ступенями поднимались кострым вершинам домов, подчёркивая их устремлённость внебо. Плакучие ивы длинными ветвями склонялись ктихоструйным каналам. Мимо проезжали экипажи ипролётки сдамами вэлегантных шляпках ивеерами вруках.
        Урсула любила родной Брюгге, каклюбила родителей, сестриц, монастырских сестёр-бегинок, каклюбила она… Питера, любила просто так, уженедумая соединить сним свою жизнь.
        Сморя вдруг подул холодный ветер. Лиловые тучи стали всё чаще закрывать солнце. Оноещё пробивало своими лучами их края, озаряя небо кровавыми всполохами. Сердце Урсулы вдруг пронзила боль. Онапочувствовала, чтоприближается кСвятой Крови.
        …Напустынной горе стояли три креста, инакаждом изних висел распятый человек. Один изнемногочисленных воинов, остававшихся наместе казни, ткнул копьём вподреберье Человека, висевшего насреднем кресте. После этого воин покачнулся ивыронил копьё. Оноупало наземлю, иснего стала стекать Кровь.
        Маленькая девочка лет десяти-двенадцати, внешне похожая наУрсулу (ей почудилось, чтоэто ибыла она), тихо подошла ккопью, достала клочок белой шерсти, который почему-то оказался веё холщовой сумке, иобмакнула его валую живую Кровь…
        Ужесмеркалось, когда эта девочка подходила ксвоему селению недалеко отвеликого Города, сохранявшего субботний покой занеприступными каменными стенами свысокими зубцами. Уодного изкрайних домов сидел молодой человек ичто-то вырезал издерева острым ножом. Онторопился успеть дозахода солнца. Увидев приближающуюся девочку, парень поднял нанеё взгляд, ивэтот момент нож вонзился вего левую ладонь. Кровь брызнула израны ибыстро залила всю руку.
        - Неуспел! - сгоречью воскликнул молодой мастер, бросая нож наземлю. - Богнаказал!..
        - Богнаказал, - сказала девочка, доставая изсумки клочок шерсти соСвятой Кровью, - Богиизлечит!
        Пока её рука приближалась круке пострадавшего, онауспела пожалеть, чтотак бездумно поступает. Теперь нашерсти останется икровь плотника… Новедь итот Человек тоже был когда-то плотником… ИОн учил, чточеловек выше всякой святыни.
        Онапровела клочком шерсти поране молодого мастера, ирана тотчас затянулась. Анабелой шерсти так иосталось только одно алое засохшее пятно - пятно живой Крови, стекавшей скопья.
        …Эта Кровь исейчас какживая. Неверите? Поезжайте вБрюгге иубедитесь.


        Анфир


        Роснакраю поля цветок Анфир.
        Когда он был маленьким, только что проклюнувшимся ростком, нанего никто необращал внимания. Даже мамаша Анфира, изсемечка которой он вырос, нехотела признавать своего родства.
        - Тыкто? - строго спросила она, когда он, едва поднявшись надземлёй, обратился кней, ищатепла иласки. - Незнаю тебя!
        Юный стебелёк всёравно тянулся кматери, чтобы задать какие-нибудь вопросы, ноуже неожидая ниособого внимания, ниласковой заботы. Даивсамом деле, чеммогла помочь ему мать? Склонить кнему свою увядающую, споблекшими лепестками голову? Сказать доброе напутственное слово? Да,слово она могла сказать. Исказала:
        - Мырастём непотому, чтотакие способные кросту, хотя эта способность заложена вкаждом семечке, непотому, чтотакие красивые, есть цветы икраше, апотому, чтосветит солнце иживотворит нас своими лучами. Тянись ксолнцу!
        Маленькому Анфиру хотелось тянуться кматери - ведь все малыши тянутся ксвоим родителям, - номать была строга инеумолима. Онауже была будто неродной.
        ИАнфиру ничего неоставалось, какжить самому накраю огромного поля, среди которого там исям росли тысячи подобных цветков итысячи тысяч других: васильков иодуванчиков, иван-чая иколокольчиков, чертополоха ицикория… Когда Анфир вырос истал выше окружающей травы, егоначали замечать. Обращали внимание надлинный тонкий стебель, наизящные лепестки, менявшие окраску ивтечение дня, иото дня кодню, насолнечно-жёлтую счёрными крапинками сердцевину, светящуюся поднебесными лучами. Возвышаясь наддругими цветами итравами, Анфир более них был подвержен ветрам истихиям. Иногда жестокие порывы так клонили его цветущую сзакрытыми лепестками голову, будто пытались вырвать цветок скорнем. Тяжёлые капли грозового дождя прибивали её кземле, чтобы она никогда больше невозвышалась наддругими. Нозаканчивался ливень, выглядывало обновлённое, будто умытое солнце, идыхание новой жизни возвращалось кАнфиру. Онвновь тянулся кнебу ираспахивал свои переливающиеся лепестки навстречу солнцу.


        - Чтоэто? - воскликнула проходившая мимо сродителями девочка. - Такая красота вполе пропадает!
        Девочка была очень добрая идействительно думала, чтоцветок вполе может погибнуть. Ейзахотелось сорвать его, принести домой, поставить вхрустальную вазу ипродлить его жизнь, недать умереть красоте.
        - Этот цветок несможет расти вкомнате, - уговаривали девочку родители. - Онутебя просто зачахнет.
        - Нет, - упрямилась девочка. - Ябуду ухаживать заним. Менять каждый день воду, подрезать стебелёк… Этоон вполе погибнет!
        Родители струдом увели дочь отцветка, взяв заруки. Ноедва дошли они долеса, какдевочка, сделав вид, чтокроме предстоящего сбора грибов её ничего неинтересует, улизнула отних ивернулась кцветку. Онапопыталась вырвать стебель изземли, нонасчастье уцветка оказались глубокие корни, ивсе попытки доброй девочки остались тщетными. Тутвернулся догадливый отец иоттащил непослушную дочь отцветка.
        «Какая злая девочка», - подумал Анфир, приходя всебя отстраха иболи встебле. Икогда рядом сним проросла полынь, онобрадовался: «Теперь я буду неодин, инаменя некаждый сможет наброситься».
        Полынь появилась рядом нежданно-негаданно и, попричине внутренней своей горечи, всегда была всем недовольна.
        - Нучто ты стоишь, растопырив свои лепестки! - выговаривала она Анфиру, если тот тянулся ксолнцу.
        - Тычего такой понурый! - упрекала она, если цветок квечеру закрывался.
        Анфир терпел нескончаемые претензии соседки, темболее что иногда растения всёже находили общий язык. Проявил интерес кним ихорёк, который всегда бродил водиночестве, незная, куда приткнуться. Онпочему-то решил выказать своё особое расположение кполыни. Датолько какниподступался кней, кроме горечи ничего неполучал и, испустив нечистый дух, убегал, чтобы наследующий день снова прийти.
        Вскоре наполе появилось стадо коров. Онилениво передвигались, поглощая насвоём пути клевер, тимофеевку ивообще всё, чтоповкуснее. Долговязый цветок невызвал ниуодной изних аппетита, нотяжёлые коровьи лепёшки, тутитам появлявшиеся наполе, чуть непришибли перепугавшегося Анфира.
        - Вот, торчишь наветру, эдак недолго иголову потерять! - попрекнула его полынь.
        Анфир неждал отнеё нижалости, нисочувствия, темболее что полынь была права: ондействительно потерял голову.
        Пастушок небыл обычным деревенским пьянчужкой, которого нанимали налето пасти коров да коз. Конечно, оннепроходил мимо угощений иразвлечений, ноунего было редкое длясельского паренька пристрастие: онпо-настоящему любил цветы. Казалось, онлюбит каждый цветок, чторос наполе. Подолгу рассматривал их, получая отэтого душевное наслаждение. Рассматривал пастушок иАнфира, нонестолько сам восхищался цветком (были икраше), сколько полюбился тому. Теперь всякий раз, какначинал светлеть край неба, ккоторому была повёрнута голова цветка, онждал появления пастушка. Анфиру хотелось показать ему свои разноцветные лепестки, тонежно-розовые, тогусто-бордовые. Хотелось, чтобы пастушок подольше задержался возле него, чтобы прогнал назойливых телят, которые так иноровили затоптать его. Ичем больше цветок был поглощён думами опастушке, темменьше получал он животворящего воздействия солнца и - чах!
        «Нет, такдело непойдёт, - решил Анфир, - ипастушок небудет всю жизнь крутиться возле меня, ия окончательно зачахну».
        Ион стал опять стремиться ксолнцу, лишь поглядывая порой напастушка, когда тот проходил мимо илисклонялся наддругим цветком, чтобы сорвать его, покрутить недолго вруках, понюхать и… бросить.
        «Какхорошо, - сделал вывод изтаких наблюдений Анфир, - чтоя неоказался вчисле цветов, полюбившихся пастушку! Ато имне неминоватьбы печальной участи».
        Полынь выговорила ему всё, чтодумала, опастушке, онём самом, азаодно обругала некстати появившегося хорька. Тотсразу убежал, оставив после себя зловонныйдух.
        Итут Анфир услышал необычное пение - сладостное, манящее, волнующее душу. Цветок крутил головой, расправлял лепестки, чтобы лучше слышать, азаодно иувидеть певца, нотщетно. Такпродолжалось несколько дней, пока наопушке, недалеко открая поля, гдерос Анфир, непоявился тетерев. Унего было всё: горделивая осанка, сильный голос, яркая внешность. Анфиру понравились его красные пёрышки надглазами, пушистый, вшикарных перьях хвост, ноглавное - пение!
        Тетерев чувствовал, чтонравится цветку, ипоскольку тетёрки почему-то неприлетали наего призывное пение, довольствовался вниманием Анфира. Онстал ежедневно появляться накраю поля ирадовать цветок своим пением.
        Когда тетерев пел, издавая чистый гортанный звук, тоунего сами собой расправлялись крылья. Ихотя он невзлетал, но, казалось, парил надполями илесами, надвсеми цветами, зверями идаже птицами. Онвысоко задирал голову, распушал свой роскошный хвост ивальяжно водил корпусом изстороны всторону. Анфир зачарованно смотрел натетерева, восхищаясь им: «Каксамозабвенно он поёт! Какой голос, какая стать!»
        Нонеопытный цветок опять ошибался. Тетерев даже вовремя токования немог забыть себя. Онневидел свою красоту состороны, новсегда слышал своё пение, восхищался собой иждал тогоже отслушателей.
        Солнце уже нерадовало Анфира. Емухотелось слушать пение тетерева, чаще видеть его. Цветок сусилием вспоминал наказы матери, чтонадо тянуться ксолнцу, ведь только оно даёт жизнь. Нокакая жизнь безтетеревиного пения! Нет, Анфир недумал отворачиваться отсолнца, прятаться отего лучей, ноновый объект обожания приносил ему больше радости итяга кнему была сильнее.
        Икакзнать, чемзакончилсябы этот новый «роман» любвеобильного цветка, еслибы неприлетела кнему пчёлка. Еёпоявление было стремительным, ненавязчивым истоль приятным, чтоуАнфира пропал интерес иккруглолицему пастушку, икпевуну-тетереву. Даже невразумительные речи хорька, привычно пререкавшегося сполынью, иего тяжёлый дух больше неутомляли Анфира.
        Пчёлка прилетала теперь постоянно и, садясь насолнечную сердцевину цветка, сэнтузиазмом принималась трудиться. Онакопошилась влепестках, собирая сладкий нектар, ицветок отэтого становился ярче ибогаче красками. Оказалось, онтоже кому-то нужен, иможно незавидовать пурпурной эхинацее, накоторой каждый день сидят подва шмеля сразу. Анфиру нравилось отдавать то, чтоон имел, идоставлять тем самым радость. «Каксолнце дарит нам свой свет итепло, - думал он, - такимы должны делиться сближними».
        «Какое счастье, чтоесть солнце! - вторила мыслям цветка восторженная пчёлка. - Всёживёт благодаря ему. Когда нет солнца, ядаже невылетаю изулья».
        Онитеперь постоянно разговаривали. Пчёлка рассказывала, чтособирает дань недлясебя, чтовоспользуется изсобранного лишь самым малым. ИуАнфира появлялась решимость жить также самоотверженно, какпчёлка. Онпонял, чторадость жизни невтом, чтобы любовались тобой, иневтом, чтобы ты кем-то восхищался, автом, чтобы жить ради других.
        После разговоров спчёлкой Анфир чувствовал всердцевинке какое-то тепло. Отдавая, онполучал. Причём то, чтонесмогбы приобрести сам, ценой собственных усилий. Все, ктооказывался рядом сним, стали замечать исходящее отнего свечение. Будто сам цветок стал маленьким солнышком исветился тихим, мягким светом, излучая ещё итепло. Всёбольше стало приходить кнему добрых (инеочень) девочек, прилетать красивых бабочек, виться вокруг золотых пчёлок.
        Идаже хорёк приходил уже некполыни, акАнфиру. Онпытался ему что-то говорить (вон какАнфир слушает пчёлку!), ноцветок всего лишь терпел присутствие хорька.
        «Какже так? - однажды подумал Анфир. - Скем мне приятно быть, стем я разговариваю, внимательно слушаю, стараюсь чем-то помочь. Акто уменя симпатии невызывает, того только терплю. Правильноли это?..»
        Приполз кАнфиру ипаук. Онвыбрался измрачного леса, куда редко попадало солнце. Тамцарили сырость, серость, росли бледные поганки икопошились мокрицы. Пауку неочень нравилось жить среди этого мрака, онтянулся ксвету. Этатяга, правда, немешала ему растягивать сети иловить вних беспечных мушек, апотом саппетитом ими закусывать.
        Общение спчёлкой изменило Анфира, ион так открылся миру, чтохотел совсеми быть вдобрых, доверительных отношениях. Открылся ипауку, видя стремление того подружиться. Ведь сам он тяжело переживал, когда ему кто-нибудь нравился, асблизиться сним неполучалось.
        Паук сразуже полюбил Анфира. Полюбил так сильно, чтонемог жить безнего. Ипаук захотел, чтобы такой изящный, светящийся цветок принадлежал только ему. Чтобы он один мог смотреть нанего, любоваться его совершенством, согреваться его теплом. Ачтобы никто больше немог иметь доступа ккрасоте Анфира, паук хотел опутать цветок своей паутиной. Нет, неподумайте, чтоон такой плотоядный исластолюбивый. Онблагородный ценитель красоты! Онниодним коготком недотронется доАнфира. Ниодна царапина непоявится нанежных лепестках. Онбудет оберегать цветок отстихий, ответров иураганов… Ну,пчёлку, конечно, прикончит одним укусом, когда та прилетит нектаром побаловаться.
        Нопаук хорошо видел, чтоспчёлкой Анфир был совсем другим. Онсразу веселел, расправлял густо розовеющие лепестки, наполнялся ярким светом. Этобыло дляпаука болезненно. Атут ещё сорока-пустобрёха прилетела ирассказала ему пророзовощёкого пастушка, просладкоголосого тетерева, про… Добавила иотсебя - то, чего небыло.
        Паук страшно запереживал, побрёл влес, нашёл мухомор инапился его дурманящего сока. Потеряв разум, онполз, заплетаясь всеми своими лапами, ибубнил:
        - Оннедостоин меня! Нашёл скем дружить! Скакой-то суетливой козявкой-пчёлкой… Ичто это хорёк постоянно крутится возле него? Некполыниже он приходит!.. Аувлечься болваном-тетеревом! Даон только нажаркое годится!.. Аэта ненормальная девочка, которая каждый день бегает пялиться нацветок! Свет ей, видители, полюбился… «Солнышко ты моё», - передразнил паук девочку, скорчив гримасу. - Тьфу, дура непроходимая!..
        Девочка действительно часто прибегала посмотреть нанеобычный цветок. Онавидела, какон расцветал, менялся, порой даже светился, ипоняла, чтородители были правы. Унеё вкомнате Анфир так дивно нерасцвелбы… Иглавное, поняла девочка, невсё то, чтокажется добром, добром иявляется.
        Паук, шатаясь, подполз кАнфиру ипопробовал взобраться подлинному стеблю. Но,струдом добравшись допервого листочка, зацепился занего ирухнул наземлю.
        - Тывсё равно будешь моим, - бормотал паук, лежа наспине ибеспомощно перебирая лапками. - Япопрошу… попрошу солнце, чтобы оно опалило твои прозрачные лепестки, итогда ты сам будешь умолять меня сплести надтобой паутину.
        Пробегавший мимо хорёк снасмешкой посмотрел напаука ииспустил вего сторону такое зловоние, чтоАнфир, невыдержав, отвернулся. Полынь ругала паука, приставучего хорька, азаодно иАнфира.
        «Ятакойже цветок, каксотни других, - размышлял Анфир. - Почемуже именно я всегда оказываюсь вцентре событий? Почему вокруг меня ивомне самом кипят такие страсти? Наверное, ясчитаю себя лучше других: развыше всех, значит, лучше всех тянусь ксолнцу. Новедь солнце светит длявсех одинаково, какже я могу быть лучше других?»
        Иещё понял Анфир, чтоесли он кому-то исветит, товсего лишь своим светом, аникак несолнечным. Питается, конечно, онсолнечными лучами иживёт засчёт них, нонеявляется проводником солнечного света. Ивсё из-за того, чтоунего вдуше часто бывает сумятица. Надо стараться независимо отвнешних обстоятельств ивнутренних переживаний быть всегда вконтакте ссолнцем. Истать настолько прозрачным, чтобы немешать солнцу светить через нас другим.
        Хотя Анфир считал, чтосолнечный свет непроходит через него, окружающие тянулись кнему, потому что чувствовали этот свет.
        Икаждый, ктотянулся квысокому необычному цветку, что-то приобретал иизменялся клучшему. Только издалека казалось, чтонакраю поля просто растёт яркий высокий цветок.
        Шоколадный человечек


        Онлежал начужом диване внезнакомой комнате, время отвремени смотрел наоблупившийся потолок иотболи вголове тутже закрывал глаза. Человечек никак немог взять втолк, какслучилось, чтоон опять остался безграмма шоколада, азаодно - безздоровья идрузей? Кактеперь смотреть им вглаза?! Чтосказать? Акаквосполнить свой шоколадный запас, который он вновь так бездарно растратил?
        …Был шоколадный человечек очень вкусным, ивсе другие человечки стремились подружиться сним, чтобы слизнуть хоть немного его горьковатой сладости.
        Сначала он нечувствовал своей исключительности ижил какобычный человечек - например, хлебный илисливочный, нопотом прознал просвою шоколадную вкусность истал вести себя иначе. Онполюбил, чтобы им лакомились, исам получал отэтого наслаждение. Однако потом вего душе неизбежно проступала горечь.
        Подходил кнему, положим, уксусный человечек иговорил:
        - Хорошо тебе! Всетебя любят, всехотят стобой дружить. Амне так тяжело, чтонезнаю даже, какижить. Чтопосоветуешь?
        Далее он жаловался, чтовсе, ктонипопробует сним общаться, сразу начинают морщиться, плеваться, аиной вообще пройдёт мимо идаже непоздоровается. Самже вэто время незаметно даже длясебя лизал илизал шоколад, истановилось ему отэтого всё слаще ислаще.
        Шоколадный человечек принимался советовать:
        - Тыпотерпи. Утебя тоже всё наладится… Ивообще, есть человечки, которым живётся гораздо тяжелее.
        Уксусный человечек уходил нестолько успокоенным, сколько напитавшимся, ишоколадный человечек тоже размягчался. Онверил, чтосмог помочь уксусному человечку. Однако утончение шоколадного слоя приводило ктому, чтошоколадному человечку после таких «сеансов психотерапии» хотелось полежать. Носон почему-то невсегда восстанавливал силы. Темболее, если его прерывал стук вдверь ввиде одного негромкого, ноосновательного удара, который означал, чтонагрянул человечек горчичный. Хозяин отэтого стука так напрягался, чтодаже шоколад лопался отнапряжения.
        Основная инеизменная тема сетований горчичного человечка была ожизни, вкоторой всё идёт нетак. Переступив порог, онначинал:
        - Этот-то, бужениновый друг твой, чтоделает!.. Хо-одит важный такой, какначальник, будто главнее его инет никого. Датьбы раз, чтобы вся важность вылетела! Амармеладный? Нувообще! Целыми днями ходит скарамельной барышней чутьли неподручку. Жениться, чтоли, собирается наней?
        - Почемубы инет, - вставлял шоколадный человечек, который сам когда-то хотел поближе подружиться скарамелькой.
        - Смех! Один смех!.. - возмущался горчичный, мрачнея наглазах. - Какой изнего жених?.. Тывот дружишь совсеми, атолку-то? Онивсе наголову тебе исадятся.
        Каждый жил нетак, как, попредставлению горчичного человечка, следовалобы жить, но, главное, виноват вэтом был почему-то именно их общий шоколадный друг. Однако шоколадный человечек дружил исним, горчичным, иему совсем нехотелось перечить другу, которому отжизни итак было горько. Онкрутился перед ним, подставлял свои шоколадные бока, чтобы горчичному приятелю стало хотябы сегодня слаще, уговаривал его неерепениться и, после долгого выслушивания одних итехже жалоб ипретензий, оставался безсил. Горчичный друг давно уже нелизал, акусками уплетал шоколад сего боков.
        Шоколадному человечку было тяжело после такого дружеского посещения, места укусов болели. Нотут приходил человечек бужениновый.
        - Этот горчичный!.. - начинал он вместо приветствия. - Кнему просто незнаешь, какподойти. Нута-акой большой начальник!.. Та-акой важный, главнее его никого нет ибыть неможет. Окакой дружбе тут можно говорить?!
        Бужениновый человечек зализывал раны шоколадного, всёещё саднящие после укусов горчичного. Ношоколада отэтого оставалось так мало, чтошоколадный человечек едва сидел настуле идумал только отом, какбы неупасть, пока бужениновый ненасытится.
        Ближе квечеру стали заходить другие друзья, иблагодаря их поддержке шоколадный человечек мало-помалу возвращался кжизни.
        Марципановый человечек говорил:
        - Тыпереутомился, устал… Тебе надо беречь себя. Мывсе тебя очень уважаем идорожим твоей дружбой.
        Онговорил совершенно искренне, безо всякого лукавства. Новедь нато идрузья, чтобы нетолько брать, ноидавать друг другу.
        Марципановый человечек подробно рассказывал освоих семейных делах, понемногу полизывая шоколад. Имармеладный уже был тут кактут, ожидая, пока марципановый уйдёт илихотябы остановится, - чтобы поговорить освоих делах иполучить свою порцию шоколада. Нодаже когда гости разговаривали между собой, добропорядочный хозяин, слушая их, чувствовал… какпродолжает убывать его истончившаяся шоколадная оболочка. Вчёмже дело? Ведь вэто время его никто нелизал!
        Значит, думал шоколадный человечек, лежа начужом диване, какой-то механизм внутри его подпитывается егоже шоколадом. Вотте раз! Аон-то полагал, чтопричины потерь только вовне…
        - Надо закаляться, - советовал ему мармеладный друг, - обливаться холодной водой, бегать поморозцу. Низкие температуры сделают шоколад твёрдым, трудно слизываемым…
        Ишоколадный человечек начал закаляться! Выходил ранним утром впарк, бегал трусцой, махал руками, делал наклоны икруговые движения. Дома принимал холодный душ иощущал, каккрепнет его шоколадный организм. Ночерез две недели закалки начал вдруг чихать икашлять ислёг стемпературой. Пришлось пить горячий чай смалиновым вареньем, потеть подватным одеялом и… наблюдать, кактает его вкуснейший изатвердевший было шоколад.
        После болезни отшоколадного человечка, какотэскимо, осталась одна палочка. Ондолго восстанавливался. Сдрузьями почти необщался, ходил кактень, нопорой ощущал необыкновенную лёгкость инезависимость. Ондаже перестал думать отом, естьли унего шоколад, сколько его икакего нетерять. Емувдруг стало очевидно, чтосам он неспособен нарастить шоколадный слой. Абезнего внутри одна прогорклость. Итогда…
        Тогда шоколадный человечек сам пошёл кдрузьям. Навестил уксусного человечка, выслушал его жалобы натяготы уксусной жизни, иногда что-то незначительное говорил, понимая, чтоглавное выслушать товарища, анепыжиться надумным советом. Когда он закрыл засобой дверь, оставляя хозяина вменее кислом состоянии, топочувствовал, чтоего шоколадный слой нетолько неистончился, но, может, даже чуточку прибавился.
        Возвращаясь отуксусного приятеля, встретил наш герой человечка горчичного исразуже посетовал, чтокрыша дома местами превратилась внечто похожее надуршлаг. Горчичный, нежалуясь насвою горькую жизнь идрузей, пошёл вместе сним, забрался накрышу ипринялся заремонт… Расставались они довольные друг другом, безо всяких потерь ивзаимных претензий.
        Иопять шоколадный человечек почувствовал, чтошоколаду внём прибавилось. Илиэто ему только показалось?
        Только разве это хорошо, когда уодних всё прибывает иприбывает, адругие ничего неполучают? Итогда появлялся напороге дома шоколадно-упитанного хозяина клюквенный человечек. Оночень любил кисленькое исовсем нелюбил шоколад. Однако кшоколадному человечку был неравнодушен.
        - Какдела? Какздоровье? - сразу спрашивал он, недожидаясь ответа. - Наверное, дружки твои замучили?..
        - Нет, - бодро отвечал шоколадный человечек, - не…
        - Дазнаю я твоих дружков! - утверждал клюквенный человечек. - Ходят ктебе, донимают, аты всех привечаешь, всех жалеешь… Тывот скажи мне: ведь каждый рождается сосвоим вкусом, который остаётся навсю жизнь,так?
        - Да,но…
        - Иневозражай! Ужесли я люблю чай слимоном иклюквенный морс, такмне хоть клубнику сосливками, хоть зефир вшоколаде подавай, всёравно слаще лимонного сока нет ничего.
        Клюквенный человечек долго рассуждал овкусах индивидуумов, иногда задавал вопросы, накоторые самже иотвечал. Ишоколадный человечек, казалосьбы, безо всякого повода опять начинал истончаться. Видимо, клюквенный приятель всёже незаметно пробовал вкусить горьковатой сладости, несмотря назаявление олюбви ккисленькому.
        Потом он ещё долго стоял вдверях, довольно улыбающийся, ивсё норовил научить шоколадного, какотвадить друзей инерастрачиваться попустякам. Атот, опустошённый, незнал, куда деваться отнастойчивых поучений.
        Зато после таких вот нежданных потерь случались иотрадные моменты, например встречи скарамельной барышней. Ихотношения оставались дружескими идоверительными.
        - Яхочу, чтобы ты неуставал, недоходил доизнеможения, - говорила карамельная барышня, видя вглазах шоколадного человечка затаённую печаль, которую старались незамечать его бодрые друзья.
        - Спасибо, - благодарил он, ощущая, какотэтих слов его шоколадный слой если неувеличивается, тостановится твёрже. - Спасибо!..
        - Мытеряем свои силы, когда надеемся только насебя, думая, чтоэто только наши силы имы вольны распоряжаться ими какхотим. Анадо стараться достичь того, чтобы через нас действовал Сам Податель сил. Идляэтого свои силы надо истощить, чтобы неосталось даже мысли, чтомы сами начто-то способны.
        Да-да, несомненно, Податель!.. Почемуже он всегда сомневается вНём? Почему надеется насебя ипытается разными «техническими» приёмами восполнять шоколадный слой?.. Онже восполняется ненами, хотя ивзависимости отнашего внутреннего состояния.
        Карамельная барышня сама порой ходила бледнее луны, новсе друзья очень уважали её илюбили поговорить сней. Поэтому шоколадному человечку неудивительно было услышать эти слова именно отнеё, несомненно имевшей личный опыт.
        Ивозможность попытаться претворить услышанное вжизнь возникала незамедлительно.
        …Приехала кнашему человечку шоколадная барышня.
        - Наверное, яневовремя… Хотела позвонить сначала, предупредить, датак вышло… - радостно улыбаясь, сказалаона.
        - Чтотеперь стобой поделаешь, - попривычке вздохнул шоколадный человечек, предчувствуя значительную убыль шоколада, хотя исоглашаясь снеобходимостью этого процесса. - Проходи, будем чай пить.
        Гостья начала рассказывать, какнелегко ей живётся: всехотят сней дружить, общаться, задают вопросы, накакие она ответов незнает, даизнать неможет. Ачеловечки всё льнут.
        - Ужочень ты вкусная! - поставил диагноз хозяин дома. - Шоколадная вся! Вотктебе илипнут, илижут тебя, аты убываешь понемногу. Инамужа идетей уже ничего неостаётся. Приходишь домой иначинаешь ругаться: тонетак, этонепотебе…
        Объяснял он беззатруднений. Ноприэтом знал, кактрудно самому что-либо изменить иубедить себя впользе истончения.
        - Чтоже делать? - спросила шоколадная гостья.
        - Во-первых, всёже надо стараться ограничить ненужные контакты, - начал импровизировать шоколадный хозяин, неочень доверяя собственным словам. - Наработе должны быть служебные отношения. Дружба дружбой, аслужба службой.
        - Как-то само так получается… Начинают рассказывать освоих личных делах, совета спрашивают… Имведь совсем нескем по-дружески поговорить. Я-то хоть стобой могу поделиться…
        «Чтоже ей посоветовать?» - напряжённо думал шоколадный человечек.
        Такничего инепридумав, шоколадный хозяин начал жалеть свою гостью. Емуочень хотелось утешить её. Тапотихонечку полизывала его шоколад иуспокаивалась. Уезжала она довольная, сияющая: пусть вопросов своих неразрешила, зато… хорошо посидели, вкусно!
        Шоколад, конечноже, слегка истончился, ночеловечек нестрадал отэтого. Онведь знал, начто идёт. Аможет, иубыло всего чуть-чуть какраз потому, чтовладелец нестрадал, небеспокоился обубыли?..
        Общаться сдрузьями шоколадному человечку очень нравилось - возможно, этобыло единственное занятие, которому он отдавал душу икоторое унего хорошо получалось. Возьмись он, кпримеру, огород копать, таклибо лопату сразуже сломает, либо вскопает кое-как, чтоигрядку нормальную сделать невозможно, неговоря уже обоставленных вземле корешках исорняках. Аесли гвоздь попробует вбить… Тотобязательно илисогнётся, илиневто место войдёт, или… палец долго будет напоминать человечку оего неудачном общении смолотком.
        Ивсёже собщением тоже было невсё просто. Если толщина шоколадного слоя учеловечка была близка кнулю (увы, случалось итакое), тогость начинал вызывать ухозяина раздражение, буквально выводить его изсебя. Шоколадный человечек кричал, язвил, обзывался ипопросту хамил.
        - Чтохарю-то такую отрастил! - орал он, например, сдобному человечку.
        Сдобный отвечал тоже совсем не«сдобно», иони, враждебно настроенные друг против друга, расходились снамерением какможно дольше невидеться.
        Шоколадный человечек сам непонимал, почему так ведёт себя, ведь сдобный ему был вполне симпатичен. Некоторые человечки после такого общения отворачивались отнего, нежелая вступать сним вконтакт, который может обернуться конфликтом, илисухо здоровались привстрече.
        Однако ивтаких случаях находился кто-нибудь издрузей, способный проявить сострадание изаботу.
        - Надо тебе побольше есть, - советовал ему бужениновый человечек, ссочувствием разглядывая его измождённую фигуру, - особенно сливочного масла, сахара, какао иорехов. Ведь человек есть то, чтоонест!
        «Вдруг действительно поможет», - думал шоколадный ипослушно следовал рекомендациям друга. Обильное питание подкрепляло его силы иприводило кувеличению шоколадной массы, ноникак непротиводействовало её потере вовремя бесед сдрузьями. Ате заканчивались иногда совсем печально.
        Старые приятели, которые нежданно-негаданно появлялись вего доме, - либо пшеничный ссолёноогуречным, либо виноградный сплодово-ягодным, - неоставляли времени наразмышление. Звенели стаканы, хрустели огурцы, ибеседа набирала бешеные обороты. Хозяин терял нестолько шоколад, сколько контроль надсобой ипотому считал, чтоотдыхает.
        После такого «отдыха» диван насутки оставался его единственным пристанищем.
        «Нет, - мучительно шевелились мысли страдальца вголове, больше похожей начугунную двухпудовую гирю, - человечек неесть то, чтоон ест… Человечек есть то, чтоон пьёт. Икто такую отраву придумал? Настоящие чернила!..»
        Втакие сумрачные дни болезни всего организма его обычно навещал солодовый человечек. Ужесам хозяин лизал гостя, и, случалось, такналижется, чтонетолько голова переставала болеть, нопоявлялись вдруг силы продолжать «активный отдых».
        Вслед засолодовым обычно появлялся либо пшеничный, либо плодово-ягодный человечек. Поскольку дружить ссолодовым безпшеничного - всёравно что пускать деньги наветер.
        Товарищи позастолью небыли душевными друзьями ишоколада вэто время наш человечек нетерял, хотя иненаращивал тоже.
        После столь необычных противодействий потере шоколада нашоколадного обижались все человечки - имарципановый, иуксусный, игорчичный… Ониизбегали встреч сним, словно презирая его (илиэто только казалось ему?). Когда обстановка становилась невыносимой, шоколадный человечек отправлялся встранствия. Сего отъездом рвались дружеские связи, зато ему ненадо было думать освоей шоколадной массе. Пшеничный человечек был рад составить ему компанию иприглашал провести время сшашлычными или, нахудой конец, плавленосырными человечками.
        Заканчивались такие странствия, какобычно, тоже диваном, нотолько несвоим родным, ачужим, давно кем-то просиженным. Шоколадный человечек смотрел вчужой потолок имучительно размышлял, кактеперь смотреть вглаза друзьям. Чтоим сказать?.. Ведь они так хорошо относились кнему! Помогали, когда надо, переживали, если он болел илидаже просто хандрил, делились сним игорем, ирадостью. Аон!..
        Ведь всё зависит отнашего отношения ксебе и, соответственно, клюдям: кого - себя илидругих - мыбольше жалеем, сильнее любим. Шоколадный человечек начинал скучать подрузьям ичувствовал, чтонет насвете людей ближе, чемони. Вобщении сними он, конечно, теряет шоколад, частенько остаётся безсил. Нокакможно дружить иначе - неотдавая себя другим доконца ипостоянно жалея себя? Надо лишь научиться восстанавливать шоколад - иневодными процедурами илиусиленным питанием, атесным общением сПодателем шоколадных сил. Иконечно, незаниматься самоедством. Ведь когда нет нитягостных мыслей, нипустопорожних переживаний, шоколад восполняется словно сам собой. Будто Податель - внутринас.
        Шоколадный человечек поднялся сдивана, избавляя свои бока отнеласковых пружин, инаправился домой. Кдрузьям, вкоторых он нуждался больше, чемвшоколаде.


        Сверчок


        Жилнасвете сверчок. Унего была маленькая ореховая скрипочка, которая висела надего кроватью. Время отвремени он брал её вруки, начинал что-то наигрывать, нобыстро прекращал, поскольку считал себя неспособным. Ноон очень любил музыку - особенно ту, которая неведомым образом порой начинала звучать вего душе.
        Когда сверчок был маленьким, его, какивсех других сверчков, учили скрипичной премудрости. Но,вотличие отсобратьев, онникогда немог повторить того, чтоотнего требовали учителя. Этоих сначала удивляло, ведь все сверчки - скрипачи отприроды, потом стало раздражать. Юный сверчок иногда пытался изобразить что-то своё, ноиз-за неумения играть унего ничего неполучалось. Вконце концов преподаватели отказались отзанятий сним.
        Такиостался сверчок неучем, повесил скрипочку надкроватью истал заниматься домашними делами: невсемже наскрипках играть.

* * *
        Онколол дрова итопил печку, носил воду иразгребал перед домом снег. Этоустраивало всех, потому что домочадцы были заняты своими серьёзными делами. Отец играл наскрипке воркестре иприходил домой усталый. Мать сновала помагазинам, обеспечивая семью пропитанием ивсем необходимым. Бабушка сидела дома, нотоже нетеряла активности. Онаснеувядающим интересом обсуждала потелефону сподругами-пенсионерками музыкальные новости: гдекакие прошли концерты, ктокаксыграл икто что обэтом думает. Сестра ходила вшколу иобучалась музыке. Пока унеё получалось…
        Иногда он грустил оттого, чтонеумеет играть наскрипке, ноутешался тем, чтомузыка звучит внутри него. Этослучалось вкраткие минуты свободы - свободы нетолько отдел, ноиотвсех забот. Музыка звучала вего душе так настойчиво, чтоон впорыве самозабвенной радости брал свою ореховую скрипочку иначинал играть. Первые аккорды были точны икрасивы, скрипка исторгала музыку, звучащую вего душе.
        - Получается! - говорила неожиданно появлявшаяся откуда-то бабушка. - Каккрасиво утебя получается!..
        Исразуже скрипка начинала жутко фальшивить. Смычок нервно дёргался, касаясь струн невпопад, скрипка издавала отдельные, нескладывающиеся вмелодию звуки. Музыка уже незвучала ивдуше сверчка.
        - Такхорошо утебя получалось! - вещала неведавшая освоей роковой роли бабушка. - Еслибы ты так всегда играл, тонепременно сталбы знаменитостью.
        Сверчку нехотелось печалиться обубитой музыке, ведь этим её невернёшь, хотелось сердиться набабушку - ачто толку? Вслед заней он начинал думать отом, какой знаменитостью могбы быть. Еговоображение рисовало картины виртуозной игры наскрипке, рукоплесканий, переполненных залов, поездок повсему миру… Нокакое отношение всё это имеет кмузыке? Настоящей музыке?! Сверчку большими усилиями удавалось вернуть себя кдействительности. Снова появлялась излость набабушку. Ругая иобвиняя её всвоей неудаче, онвешал скрипочку наместо ивозвращался ксвоим делам.

* * *
        День сверчка проходил довольно однообразно. Сутра нужно было расчистить отснега дорожки, принести воды, затопить печь. Иногда, если ночью небыло сильного снегопада, сверчок исполнял всё быстро илегко освобождался отдневных забот. Домашние поочереди исчезали издома. Если ибабушка уходила навестить какую-нибудь больную приятельницу, топредстояло сладостное одиночество. Сверчок ждал момента, когда хлопнет входная дверь ивдоме всё утихнет. Ждал этого момента неради покоя, оннадеялся, чтовего душе снова зазвучит музыка. Онбудет слушать её инаслаждаться. Может быть, даже сыграет её наскрипке… Нет, обэтом лучше недумать. Сразу лезут мысли иотом, какэто будут слушать… Итогда опять вголове - мировая слава, аплодисменты, автографы… авдуше - пустота.
        - Завтрак настоле, - мимоходом замечала мать, нанося перед зеркалом последние штрихи макияжа.
        Вскоре слышались удалявшиеся шаги истук входной двери. Вдоме воцарялась тишина.
        Сверчок был убеждён, чтотолько вполной тишине может родиться настоящий, нефальшивый звук. Ивот - долгожданная тишина!.. «Завтрак настоле», - раздавалось вголове эхо материнских слов. Надобы позавтракать… Мысли сверчка начинали путаться: желание услышать музыку сменялось желанием поесть. Онпытался отогнать мысли оеде, нопосле недолгой безуспешной борьбы сними понимал, чтоникакой музыки ему уже недождаться.
        Сверчок шёл накухню, саппетитом завтракал, мылоставшуюся после всех посуду ивозвращался ксебе запечку.
        Емубыло тепло иуютно. Надуше, какивдоме, царила тишина. Носверчок чувствовал, чтоэто совсем нета тишина, вкоторой может зародиться музыка. Ачто поделать? Сегодня ему удалось недумать омировой славе иуспехе, новборьбе смыслями оеде победил желудок.
        Сверчок думал отом, чтовдругой раз обязательно будет более осмотрительным истойким. Тогда, может быть, онуслышит музыкуи…

* * *
        Днём возвращалась изшколы сестра. Онаобедала, доставала свою скрипку исадилась запюпитр. Открывала ноты, настраивала инструмент. Скоро ей предстояло сдавать выпускные экзамены, иона нетеряла ниминуты. Через два часа однообразного пиликанья, откоторого, казалось, самвоздух вдоме становился скучным, сестра откладывала скрипку иделала перерыв.
        - Ничего нехочу! - вздыхала она. - Ничего!.. Всёбеспросветно итоскливо… Ужесли ты родился сверчком, то, хоть убейся, ничего вжизни, кроме скрипки, тебе несуждено увидеть. Даже если повезёт ивозьмут воркестр, даже если поедешь нагастроли, - всёравно везде одно итоже: утром репетиция, вечером концерт… Итак каждый день! Таквсю жизнь!.. Уехатьбы, чтоли, куда…
        Онажаловалась сама себе инеждала поддержки отбрата. Сверчокже был вчём-то согласен ссестрой. Действительно, лучше уж совсем неиграть, чемтак мучиться. Онбылбы согласен полностью, еслибы сам мог быть независимым. Ноон постоянно думал оскрипке, думал омузыке, болел ею. Онпереживал отбесплодности своих потуг услышать вдуше музыку исыграть её вовсеуслышание.
        Сверчок незамечал, какему передавалось настроение сестры. Всёвжизни было серым, бессмысленным, безрадостным. Втакие минуты он был уверен, чтоему никогда неуслышать всебе настоящей музыки.
        Несостоявшийся скрипач вновь решал бросить всё: скрипку, желание хоть раз сыграть наней настоящую музыку, саму музыку. Норазве мы выбираем музыку? Этоона выбирает нас и, если хочет, звучит, аесли нехочет, тозвучать её незаставишь. «Впрочем, может быть, что-то мы можем сделать, чтобы она зазвучала?» - думал сверчок.
        Онбыстро одевался ивыходил водвор, начинал яростно орудовать лопатой иликолоть дрова. Всёсвоё недовольство он вкладывал вэту работу. Ичем дольше работал, темменьше оставалось вего сердце места тоске иунынию.
        Вымотанный физически, ноприободрившийся духом, сверчок возвращался вдом. Вовсём теле была усталость, анадуше - покой. Онзнал, чтотакое умиротворение - этопредвестие музыки, носознательно невпускал её. Зазвучавшая вдуше музыка потребует выхода, захочется взять скрипку, маленькую ореховую скрипочку… Датолько разве сыграть ему сейчас что-либо? Пальцы дрожат отнапряжения, руки скованы усталостью… Исемья уже дома, скоро будет вечерний чай… Только пищу длядосужих разговоров давать… Лучше сдержаться… Имузыка невходила вдушу сверчка.

* * *
        Зачаем разговаривали все, причём, какправило, одновременно. Бабушка пересказывала новости музыкальной жизни иразличные мнения оней. Мать делилась трудностями своих дневных походов. Сестра, вздыхая, вслух мечтала уехать куда-нибудь. Отец выплескивал переживания прошедшегодня.
        - Этот дирижёр - абсолютная бездарность! - возмущался он. - Держать впервых скрипках эту…эту…
        Отец жил исключительно заботами оркестра, вкотором играл, отдавая ему все силы. Поэтому длясемьи уже ничего неоставалось, идома его всё раздражало. Правда, воркестре он раздражался ещё больше, нотам ему приходилось сдерживаться: тамон слыл интеллигентным, уравновешенным сверчком.
        - Такдёшево попасться наэтот томный взгляд, наэто жеманство! - отец распалялся всё больше, емубыло необходимо поделиться своей главной обидой: онникак немог стать первой скрипкой. - Нужноже поталантам партии давать, анепо… гм!.. личным отношениям!..
        Отцу все сочувствовали. Нотема взаимоотношений воркестре была настолько известна, чтоего слова уже нетрогали сердца близких. Этораспаляло отца ещё сильнее, ион переключался надомочадцев.
        - Аты, бездельник, очём думаешь? - доходила очередь досверчка. - Сколько можно сидеть нашее?!
        Бабушка принималась защищать сверчка. Говорила, чтосегодня унего получилось красиво сыграть.
        Отец злился ещё сильнее иругался ещё громче:
        - Емунескрипку мучить надо!.. Егоже выгнали изшколы. Куда его безаттестата возьмут!.. Емуонормальной работе надо подумать…
        После упрёков отца внутри усверчка всё кипело. Конечно, отец имеет право говорить всё, чтохочет, независимо оттого, правда это илинет. Даведь внешне всё ивыглядит так… Но,сдругой стороны, онже несидит нашее: онтрудится целыми днями непокладая рук… Сверчок сердился инабабушку, зато, чтота была свидетелем его очередной неудачи да ещё лукавила, защищая внука.
        Всерасходились посвоим углам, ниукого, кроме сверчка, никаких претензий друг кдругу небыло. Сверчокже злился, мысленно перечил отцу, оговаривал бабушку, оправдывал себя. Онвинил близких втом, чтоэто из-за них опять небудет вего душе музыки. Аведь она уже подступала…
        Емубыло очень тяжело отзлобы, которая продолжала кипеть внём, угнетали мысли, чтоему никогда неуслышать всебе настоящей музыки. Ондолго немог уснуть, пытаясь утешить себя тем, чтозавтра всё это злобное уйдёт, улетучится, всеразойдутся посвоим делам, ион, может быть, останется один. Омузыке сверчок старался недумать, чтобы ещё больше нерасстраиваться.

* * *
        Наследующий день он вновь носил дрова итопил печь. Затем шёл наколодец. Домой воду приносил заодин раз, адлябани приходилось потрудиться подольше. Онкрутил вороток, шёлсполными вёдрами кбане ивспоминал деда.
        «Каждый сверчок, - любил говаривать дед, - должен иметь своё достоинство! Хоть некоторые говорят, чтосверчок - существо маленькое инезначительное ипотому должен знать свой шесток. Нотак думают только слабаки инеудачники. Да,сверчок - существо маленькое и, может быть, даже неочень видное, нозато какое громогласное. Ведь его слышатвсе!»
        Дедработал директором музыкальной школы, руководил обучением подрастающих сверчков. Еслибы он был жив, тообязательно сделалбы извнука настоящего скрипача. Асейчас сверчку приходится носить воду, сгибаясь оттяжести, даещё повечерам ругань отца выслушивать… Обида отвечерних разговоров давала осебе знать.
        - Каждый сверчок - скрипач отприроды, - утверждал дед, - великий скрипач! Ктонедостигает вершин музыкального искусства, тотпросто лентяй инедоучка. Сверчок может научиться всему! Вэтом его главное достоинство!
        Дедлюбил рассказывать, какон добился всего сам. Вовремена его молодости небыло музыкальных школ. Онсамостоятельно научился играть наскрипке, сочинил несколько мелодий, былорганизатором музыкальной школы иеё бессменным директором.
        Сверчку хотелось брать пример сосвоего выдающегося деда. Онстарался убедить себя втом, чтодолжен сам заставить звучать скрипку, должен преодолеть свою нерешительность, доказать всем, чтоон ненеудачник, анастоящий сверчок инастоящий скрипач.
        Сверчок решительно подходил кскрипке, снимал её состены, настраивал. Онуверенно взмахивал смычком, касался струн и… играл всю вещь доконца. Какунего это получалось, онсам непонимал. Ичто получилось…
        - Великолепно! - нахваливала его изумлённая бабушка. - Дедушка очень обрадовалсябы затебя!
        - Чтостобой? - фыркала сестра. - Тыже нелюбишь играть наскрипке!..
        - Наконец-то, - говорила далёкая отмузыки мать, - прорезался… Идипоешь, будет больше сил играть.
        Сверчок ходил довольный собой. Онсмотрел навсех свысока, говорил нетерпящим возражения тоном, переставал заниматься домашними делами. Даже отец, который шёл постопам деда, нотак инемог достичь желаемого, неругал вэти дни сверчка, а, наскоро поужинав, молча утыкался вгазету.
        Номузыка незвучала вдуше сверчка. Онэто неожиданно понимал после недолгого упоения своим успехом. Егоуверенная игра небыла музыкой. Сверчок вдруг осознавал, чтоэти жёсткие мелодии чужды его природе, навеяны откуда-то извне инаправлены нато, чтобы подавить настоящую музыку. Емустановилось страшно. Какже легко, оказывается, впасть всамообман! Можно всю жизнь считать, чтоисполняешь музыку, анасамом деле быть первым её губителем.
        Сверчок чувствовал себя виноватым перед всеми, ведь таким образом он вводил их взаблуждение, невольно обманывал. Стараясь искупить свою вину, онначинал усердно хлопотать подому, делал дополнительные дела, давно ждавшие своего часа. Аскрипку он оставлял, думая, чтонавсегда, имузыка незвучала вего душе.

* * *
        Музыка незвучала много дней, ипоэтому, когда ксверчку зашёл дружок, онобрадовался. Ведь приход дружка уже немог помешать музыке.
        - Нучто, всёсуетишься? - изрёк гость, глядя нахлопочущего сверчка. - Всёсуета сует… разве незнаешь? Весь вопрос втом, ради чего суетиться!.. Аты, кроме печки, такничего всвоей жизни инеувидишь.
        Дружок был приятелем сверчка пошколе. Он,хотя иполучил всвоё время аттестат, тоже оставил скрипку. Изредка заходил ксверчку, иесли раньше сверчок ждал его прихода снетерпением, товпоследнее время какой-то особой дружбы между ними небыло.
        Глаза дружка горели, когда он рассказывал освоих делах идоходах, отом, гдечто ипокакой цене покупает ипродаёт. Раньше сверчку казалось непонятным, какобэтом стаким увлечением можно рассказывать иболее того - считать это смыслом жизни. Нотеперь он слушал снескрываемым интересом.
        - Деньги - этовсё! - рассуждал дружок. - Сденьгами ты - сверчок, абезденег - козявка, которую кто угодно может раздавить… Всё, чтониделается вэтом мире, всёради денег. Взять, например, музыку. Сталибы сверчки пилить день иночь наскрипке, еслибы заэто им неплатили?..
        «Конечно, - размышлял сверчок, обдумывая очередное предложение дружка заняться серьёзными делами, - нетничего выше музыки… Ноесли она незвучит… Даивообще, зазвучитли когда-либо?..»
        Сверчку казалось заманчивым начать новую жизнь, приносить вдом деньги. Онокунулся сдружком вовсе хитросплетения делового мира. После первых доходов вглазах унего появился тотже хищный блеск, чтоиудружка.
        Домашними делами сверчок больше незанимался. Оннанял домработницу. Своим домашним, которых теперь видел крайне редко, хотел сделать дорогие подарки, датолько так инесобрался.
        Делать деньги - непечку топить. Сверчок стал нервным, огрызался покаждому пустяку икричал громче отца. Когда он появлялся дома, всеходили нацыпочках иразговаривали шёпотом. Только мать, каквсегда невозмутимо, говорила:
        - Поелбы, ато вон какисхудал…
        Сверчок нетолько исхудал, онполностью переродился внутренне. Всеразговоры он теперь переводил наденьги, интересовался только сделками идоходами.
        Деловому сверчку было недомузыки. Онуже неждал её звучания вдуше идаже невспоминал оней.

* * *
        Снекоторых пор усверчка одна задругой стали появляться подружки, которых привлекала его состоятельность. Онлегко сходился сними истольже легко расставался. Ведь среди них небыло своей, единственной. Своя - этотакая… Такая, которую узнаешь изтысячи. Которую полюбишь всем своим сверчащим сердцем.
        Иоднажды он встретил такую подругу, иона ответила ему взаимностью.
        Сверчка переполняли возвышенные чувства, онлетал какнакрыльях. Идаже часто напевал вслух, чего раньше сним никогда неслучалось. Дела, правда, унего резко пошатнулись, поскольку деловым встречам он мог предпочесть свидание сподругой. Нодуша его пела, аглаза загорелись совсем другим огнём.
        Усверчка опять появлялось неодолимое желание взять скрипку исыграть что-нибудь. Онснимал её, крутил, щипал струны… Ночто играть? Всеего мысли были только оподруге. Оноткладывал скрипку исмотрел начасы: скороли свидание?
        Лирические мелодии, звучавшие вдуше сверчка, признаться, были так далеки отнастоящей музыки!
        Вскоре сверчок привёл свою подругу вдом.
        Домработница ушла, неполучив зарплату затри месяца. Сверчок вновь стал топить печку иносить воду. Ноделал всё это слёгкостью, потому что по-прежнему летал накрыльях любви. Нооднажды…
        - Тебебы всё обниматься да обниматься! - вдруг огрызнулась подруга. - Хотьбы наскрипке поиграл!
        Этобыл настоящий удар. Сверчок мог уговорить подругу жить сродителями инемечтать оботдельной печке. Умел утешить её впечали оновом наряде. Успокаивал её, когда она упрекала его, чтоон неработает воркестре инеездит позаграницам. Ноон ничего немог ответить наеё просьбу поиграть наскрипке.
        То,отчего сверчок бежал, водин миг вернулось кнему. Сверчок понял, чтовсё, чему он служил, было действительно бегством, изменой музыке и, вконечном счёте, изменой себе. Ведь единственное, чтоон любил, была музыка.
        Онготов был бросить всё, освободиться отвсего, чтомешало музыке… Нокакосвободиться? Незря говорят: подруга - несапог, сноги несбросишь. Да,нато она исвоя, чтобы принять через неё свои радости исвои страдания. Итак стали они жить, ругаясь имирясь, любя иненавидя, горя отвозвышенных чувств исгорая отнизменных желаний.
        Неизвестно, вочто превратиласьбы жизнь сверчка, еслибы немузыка. Нет, онапо-прежнему незвучала вдуше сверчка, ион необольщался относительно её возникновения. Ноон любил музыку. Ион стал вызывать её своими усилиями. Такая музыка, конечно, нешла всравнение стой, чтораньше, бывало, неведомым образом сходила надушу сверчка. Ноон довольствовался итакой.

* * *
        Такпрожил свою жизнь сверчок. Прожил какумел, икконцу дней своих непереживал, чтонесмог прожить иначе. Адни сверчка подходили кконцу.
        Онпо-прежнему носил дрова, хотя охапки получались намного меньше, чемраньше. Также топил печку, хотя вдоме, кроме него, уженикто нежил…
        Икогда оставили сверчка все домашние его, тогда он, наконец, освободился. Егобольше небеспокоили мечты опокорении концертных залов мира. Егонесвязывали мысли оеде. Оннинакого негневался иуже никогда неунывал. Оннинадкем непревозносился иникому ничего нехотел доказать. Возвышенные чувства инизменные желания оставили его, хотя последние изживались дольше всего. Самоеже последнее, чтодержало душу сверчка, были воспоминания омузыке - тоймузыке, которая когда-то давным-давно неведомым образом звучала вего душе. Новот иони отпустили. Да,его уже никак неволновала маленькая ореховая скрипочка, которая висела унего надкроватью. Какона могла волновать его? Руки его уже ослабли, ипальцы совсем потеряли цепкость. Онсмирился совсем и, главное, примирился ссобой. Онпросто сверчок, который сидит запечкой, напевая просебя какую-то тихую мелодию. Емуничего ненадо, ион всем доволен.
        Икогда сверчок освободился даже отжелания услышать музыку - тумузыку, которую он любил всю свою жизнь, - онавозникла. Онасошла кнему сневедомых высот, озарила иохватила всю его душу. Зазвучала снесокрушимой силой, исверчок полностью растворился вней, уженеосознавая себя, неощущая себя простым смертным сверчком. Егосознание какбы вышло зарамки самого себя ивмещало весь мир. Икаквмещало?! Любовью! Сверчок любил весь мир, ончувствовал боль ирадость закаждую букашку, живущую истрадающую вэтом мире. Боль - потому что страдания велики, радость - оттого, чтострадания эти покрываются любовью. Боль ирадость странным образом одновременно уживались вдуше сверчка. Этинеобычные переживания порождались музыкой ивтоже время исцелялись ею, врачевались. Всёпокрывалось любовью, которая шла через музыку. Да,стоит мучиться, терпеть злострадания, чтобы хоть раз вжизни, хоть наодно мгновение услышать эту дивную инеповторимую, этунастоящую неземную музыку.


        Музыка звучала так громко иявственно, чтосверчок даже непонимал: онэто играет наскрипке илимузыка звучит сама посебе. Оназвучала - инепросто звала его куда-то, какэто было вовремена его молодости. Онавлекла его, возносила нате незримые высоты, скоторых сошла сама. Онапреображала его, икаквсякий, слышавший её, немог оставаться жителем лишь дольнего мира, ноуже принадлежал горнему, такисверчок незнал, гдеон пребывает: всёещё наземле илиуже нанебесах.
        Амузыка звучала извучала. Оназвучала нетолько вдуше сверчка. Оназаполнила весь мир, который исчез длясверчка, ивесь мир был - одна музыка. Сверчок срастворился смиром, полностью потеряв себя, свою жизнь идаже саму свою душу. Егодуша поглотилась музыкой, идлянеё наступило уже само бессмертие.


        Фиалка


        Онажила наподоконнике встарой консервной банке, обёрнутой цветной бумагой. Рачительный хозяин дома несталбы тратиться нацветочный горшок, даже еслибы сам решил завести фиалку. Цветок принесла новая горничная, иему донего небыло никакого дела.
        Горничная убирала комнату, поливала фиалку, иногда обрывала увядшие листья. Ейочень нравились яркие фиолетовые цветки сжёлтой сердцевинкой, ихпышная шапка радовала глаз. Девушка любовалась фиалкой, будто впитывая всебя всю красоту её цветения. После уборки вдоме царила какая-то особенная чистота исвежесть. Хозяин судовольствием расхаживал покомнатам, обдумывая свои философские идеи.
        «…Несмотря насвою разумность, - проговаривал профессор текст очередной лекции, - которая инстинктивно направлена наудовлетворение эгоистических желаний, вплоть доосознания иутверждения себя каксамоценной исамодостаточной единицы, человек имеет способность преодолевать свой эгоизм. Иэто благодаря той единственной силе, которая сильнее… которая выше разума, которая, может быть, выше всех эгоистических желаний, которая “сильна каксмерть…” икоторая называется…»
        Профессор уже сидел застолом истучал напишущей машинке: «Этусилу мы встречаем только вмире существ, наделённых разумом. Вмире живых существ, стоящих наболее низкой ступени развития, укоторых нет способности осознавать самоё себя, нетитой силы, благодаря которой живое существо способно преодолевать…» Профессор задумывался: зачем говорить овещах очевидных? Улюдей есть любовь, урастений нет… Впрочем, есть она, любовь эта, нетеё… кто знает?.. Ичто такое эта любовь?..
        Онвставал из-за стола иначинал ходить покомнатам. Мысли разбегались, лекция никак нехотела продвигаться. Когда небыло ясности, ккоторой он всегда стремился икоторую любил устудентов, профессор переживал, внутренне напрягался, иэто ещё больше мешало мыслительной работе. Онподходил кокну, гдестояла фиалка. Сквозь морозные узоры настекле ничего небыло видно. Смотрел нацветок… Размышлял…
        Фиалка тоже смотрела напрофессора и, ниочём неразмышляя, просто жалела его. Сним такое часто случалось: готовясь клекции, онвдруг терял все свои мысли, никак немог сосредоточиться иотступался отработы. Отжалости фиалка даже сникала.
        «Устал что-то сегодня, - думал профессор. - Утром что-нибудь придумаю… Вотицветок квечеру совсем поник…»
        Утром появлялась горничная, ивдоме снова всё преображалось. Исчезала пыль, разбросанные книги складывались ровными стопками, измятые листы бумаги оказывались вкамине ибыстро превращались впепел. Фиалка расцветала вновь после прикосновения заботливых рук, ласково смотрела нагорничную идарила ей свою любовь.
        Профессор так иуходил налекцию неподготовленный. Попути вуниверситет он прилагал последние усилия, чтобы собраться смыслями ивыстроить материал. Вовремя движения унего это получалось лучше.
        После уборки горничная шла накухню исадилась пить чай. Онадоставала варенье, ставила наогонь чайник. Ейнравился профессор, если он был неугрюм, незамкнут инераздражён. Девушка даже представляла иногда, какони вместе сидят застолом ипьют чай. Нопонимала, чтоэто возможно только веё юных мечтах. Сталбы такой умный профессор сней сидеть!..
        Начав читать лекцию, профессор преображался: былвесь сосредоточенность, весь - вдохновение. Научная, ноприэтом очень живая речь лилась изего уст инеоставляла равнодушным никого изслушателей. Студенты, иособенно студентки, любили профессора. Онзнал обэтом, всегда чувствовал настроение аудитории, иэто поддерживало его творческий подъём.
        Вдохновение сохранялось додома. Профессор ходил покомнатам, какпоаудитории, продолжая развивать тему. Думал отом, чт?можно было опустить, очём поговорить подробнее, чт?надо было сказать по-другому. Онкакбы заново переживал всю лекцию.
        Фиалка любовалась профессором, восхищалась его увлечённостью ивдохновением. Втакие минуты он был красив, каккрасив каждый человек, занимающийся любимым делом. Когда фиалка смотрела вкомнату всеми своими раскрытыми лепестками, казалось, чтовдоме становилось исветлее, итеплее.
        Такшли дни инедели. Одно время года уходило, инаступало другое. Нофиалка неизменно цвела.
        Однажды горничная пришла необыкновенно счастливая.
        Онаслёгкостью, играючи, протёрла пыль, вымыла пол, полила цветок. Оборвала подсохшие листья, которые уже никогда незазеленеют, атолько мешают другим. И,каквсегда, залюбовалась фиалкой.
        Фиалка ещё сильнее, чемобычно, радовалась горничной. Счастливое состояние девушки передавалось ией, иона тоже была переполнена любовью исветом, какбудто это веё жизни близились желанные ирадостные перемены.
        Хозяин дома ценил постоянство. Онбуквально выходил изсебя, когда вещи меняли «прописку». Также он привык икэтой горничной. Емунужно было, чтобы она появлялась вопределённое время, хлопотала подому, наводила порядок. Если вдруг девушка неприходила вовремя, профессору начинало чего-то нехватать. Мысли унего рассеивались, работоспособность резко падала. Итогда он просто сидел, ждал, когда появится горничная.
        Профессор расстроился, когда узнал оеё неожиданном уходе. Ондаже вовремя неподал объявление вгазету, чтотребуется горничная, ирешил пока сам последить запорядком вдоме. Самбросал смятые бумаги вкамин, самготовил обед, самполивал цветок…
        Осенние дни были коротки ипасмурны. Вкомнату попадало мало света, ицветок наподоконнике несветился, какобычно, нежно-фиолетовыми лепестками сярко-жёлтой сердцевинкой. Онпотускнел ибудто замер. Может быть, таким образом готовится кзиме, думал профессор, жизненные процессы замирают… Нолепестки были все наместе, неопадали, ион аккуратно, через день, поливал цветок.
        Спустя две недели, когда вот-вот должна была выйти газета собъявлением: «Требуется горничная», профессор более внимательно взглянул нацветок. Онвзял вруки консервную банку, обёрнутую цветной бумагой, приподнял листья, чтобы посмотреть, хватаетли вземле влаги, потрогал лепестки - ипонял, чтофиалка… засохла.


        Анютины глазки, илиСказка оСеребряном Ротане[Сказка написана приучастии игумена Антония (Логинова).]
        Посвящается Сергею Грановскому


        Жили-были старик состарухою усамого… грязного пруда. Грязь, однако, была совсем натуральной, тоесть исключительно природной, ипроявлялась она ввиде заполонивших пруд водорослей иузоров ряски наповерхности. Длякого-то это была вовсе инегрязь, анастоящая, незагаженная безалаберным человеком природа. Любой желающий мог прийти назелёный лужок-бережок, развернуть удочку истоять, выбирая между зарослей лунку, чтобы полусонный ротан, нисколько неперебарывая свою лень, имел возможность открыть основную часть туловища - ротизаглотить крючок. Если урыбака глаз был намётанный, тоему оставалось только тягать итягать карликового лупоглазого хищника, который вообще-то имеет вкусное белое мясо. Если имеет! Тобишь если унего, кроме чрезмерной головы иершистых плавников, успело нахребте что-нибудь нарасти.
        - Ага, попался?! - воскликнул старик, снимая скрючка увесистую рыбицу, серебристая чешуя которой сверкала влучах заходящего солнца.
        - Попа-ался! - обречённо протянул Ротан человеческим голосом.
        - Долго! Долго я ждал тебя! Теперь ты должен… обязан устроить мою судьбу! - выговаривал старик Ротану, имеющему негрязно-серо-зелёную чешую вкоричневых крапинках, асеребристую, чтосвидетельствовало оего волшебности. Впрочем, неволшебные человеческим голосом неразговаривают.
        Ранней осенью илипоздней весной выходил старик напруд изакидывал удочку. Летом было очень жарко, ажару старик непросто нелюбил - непереносил, даиротан, угнетённый зноем, непроявлял признаков жизни, прячась взарослях подводных растений. Зато впрохладные вечера рыба летела накрючок, какбабочка наогонь, кудовольствию всех котов ирыболовов.
        - Нучто, наловил? - спрашивала старуха, глядя чистыми голубыми глазами настарика. - Илитолько коту?
        Старик, таяподстарухиным взглядом, кротко отвечал:
        - Наловил, Глазки мои, наловил!..
        Вовсе неважно, сколько рыбёшек выудил старик, главное - былон приделе. Истаруха, которую он называл Анютины Глазки илипросто Глазки, тоже была приделе, потому что ждала его. Астем, чтодело это очень даже непростое, согласится каждый, ктохоть когда-то всвоей жизни кого-нибудь ждал.
        Вбольшей степени, однако, ждал старик. Ждал он, когдаже наконец наего крючок позарится Серебряный Ротан, который своей волшебной силой мог обустроить одинокую стариковскую жизнь. Старуха-то наша, Анютины Глазки, небыла, чтоназывается, стариковою старухой. Онадолго работала впансионате угрязного пруда и, выйдя напенсию, осталась здесь жить. Астарик любил приезжать вэтот пансионат, гдезнакомый директор всегда устраивал его, выделяя отдельную комнатёнку. Вэтот раз он предложил старику свободное жильё пососедству состарухой. Комната вместила все стариковые вещи изстуденческого ещё рюкзака ибыла, чтосамое важное, прохладной.
        Старик был ещё совсем нестарым ивтайне, апорой ивъяве, стремился устроить свою личную жизнь. Ссоседкой, которая была старше его, онбыстро поладил, оценив её детскость иотсутствие унеё корыстных намерений. Онивиделись только накухне иливприхожей, иотношения между ними были очень дружескими.
        Ждалже старик свою настоящую судьбу, чтобы некоротать одинокие вечера вкаменной коробке городской квартиры, разговаривая сдиктором телевидения, аиметь рядом любящую, заботливую, чуткую, скромную, умную, красивую иласковую жену. Сильно ждал!
        - Дая уж давно тебе попался, - произнёс Серебряный Ротан. - Мневсем приходится попадаться, ктогрезит обомне день иночь… Помнишь сказку промою золотую подругу?
        - Нуконечно, Пушкина кто нечитал? Датолько я - невыжившая изума алчная ивластная старуха. Уменя совершено конкретное ивполне скромное желание… Кстати, если ты все мои мысли ещё раньше прочитал, всемои желанья увидел, - почему сразу неисполнил? Итогда ненадо былобы наудочку попадаться.
        - Эх,какутебя всё просто. Дожил достарости, акакхорошо сохранился. Ачем я, по-твоему, занимался раньше? Одну послал - совершено тебе подстать…
        - Подстать?! - захлебнулся отвозмущения старик, отчего сам стал пучеглазым. - Издеваешься!.. Подсуропил, понимаешь…
        Первая жена была молода икрасива. Однако икрасота, имолодость быстро тускнеют вповседневных заботах бытия. Иесли вначале умело прикрывают недалёкость инеумение ладить слюдьми, топотом - инекогда-то там, вдалёком потом, асовсем вскоре - неумение ладить смамой мужа становится вопиющим. Этопрощается редко, если несказать редко чрезвычайно, авнашем случае - никогда.
        Мама была самым близким человеком единственному сыну, иделить эту близость она нискем несобиралась. Ужмоё, такмоё!.. Аможет, вовсе нечувство собственности двигало материнским сердцем, аэлементарное желание своему чаду простого счастья? Асэтой разве мог он быть счастливым?!
        Возмущению старика небыло предела. Даже чудо-ротан понял, чтобыл неправ, иеслибы мог, то, несомненно, смутилсябы.
        Народившийся ребенок? Да,отэтого ещё идети рождаются! Которые наустроение судьбы положительно никак невлияют. Нучто поделать! Расставание родителей неозначает брошенность ребёнка напроизвол судьбы, и, дожив достарости, хотя далеко непреклонной, отец остался отцом, вмеру внимательным ивнекоторой степени заботливым.
        - Опять нарыбалку? - спрашивала Анютины Глазки соседа.
        - Опять, Глазки мои! Ноты нескучай, яскоро приду.
        - Ещёчего! Скучать!.. - непринимала игру внежность хозяйка дома. - Вонкот пусть скучает. Емухоть ротаны достанутся. Амне чего оттвоей рыбалки?
        Нежность устарика непропадала. Ведь старуха Анютины Глазки просто говорила всвоей манере, сквозь которую проглядывали заботливая душа ичуткое сердце. Асердце устарухи, кстати сказать, впоследнее время часто прихватывало.
        - Нуяже ненастаивал, - оправдывался Серебряный Ротан запромах спервым вариантом. - Послал другую…
        Второй вариант, который лет через десять-пятнадцать оказался вруках жениха, былинтереснее. Опятьже молодость, плюс ктому обаяние инекоторая утончённость, нето отприроды, нето приобретённая впроцессе занятий искусством. Да,искусство, поутверждению древних, вечно, жизнь коротка. Ажизнь семейная - ещёкороче. Невозможноже жить стакой занудой! Нусовсем инисколько.
        - Скука страшная! - морщился старик отодних воспоминаний. - Серость иобыденность - непроходимые.
        Аотцом ребёнка отвторой жены… Дачто говорить осамо собой разумеющемся. Притом нетолько остался отцом второго ребёнка, ностал ещё идедом - отпервого.


        - Иэта непришлась понраву, - скорбно заключил Серебряный Ротан. - Ох,говорила мне моя золотая: «Несвязывайся ты сэтими мечтателями, ведь помнишьже, какя обломалась накорыте? Ятогда накаждом этапе всё думала: нувот уж теперь эта бабка успокоится, - аона пуще прежнего…» Впрочем, ячувствовал, чтовсё пустое, предупреждал её: куда ты прёшься вэтот невод. Нунищета, нуразбитое корыто; да, мнесамому их жалко, нопомочь-то им нереально. Старик, сама видишь, - тряпка, аустарухи глаза-то, тыпосмотри, какие глаза - стеклянные имутные, какудохлой рыбы.
        - Удачной рыбалки! - вдруг желала старуха уходящему судочкой старику. - Нестой долго-то, простудишься. Вонсегодня ветер какой!
        - Спасибо, Глазки мои, - размягчался отнеожиданного внимания старик. - Постараюсь непростудиться. Аты помолись обомне.
        - Неоком мне больше молиться! - беззлобно отвечала старуха исмотрела нанего такими ясными, какясное небо всолнечный день, глазами, чтостарик видел вней непожилую грузную женщину, амолоденькую, неопытную вобщении девчонку. Видно, очень уж молода была унеё неиспорченная грязью мира душа. Как-то убереглась она исохранилась вэтом пансионате налоне чистой природы. Только сердце изработалось.
        Окомже молилась старуха Анютины Глазки? Детей унеё небыло, близкие родственники отошли вмир иной. Старуха, однако, никогда нечувствовала себя одинокой, кней тянулись люди ией всегда было оком помолиться. Вэтот список, конечно, попал истарик.
        - Атретья-то чем тебе неугодила? - вздохнув, спросил Серебряный Ротан. - Ведь каклюбил!..
        - Третья? Разве ты имеешь кней отношение?
        После второй неудачи недоверие возникло вдуше стареющего жениха: нетникакой надежды наэтого Серебряного Ротана. Пока сам неприложишь усилий, ничего хорошего невыйдет. Икакой уРотана выбор! Раз, дваиобчёлся. Толи дело брачные объявления! Широта охвата, массовость, доступность - всмысле, чтолюбой может прочитать иоткликнуться. Иоткликались! Иоткликнулась!
        Когда старик, будучи мужчиной врасцвете сил, познакомился стретьей своей половиной… Нет, что-то нетак, половина может быть только вторая. Новедь две половины унего уже были, хоть инепришлись ему подушевному размеру инеприжились. Авот третья!.. Да,пусть будет неполовина, атретья - ну, можно сказать, кандидат навторую половину. Вот! Такэта самая третья показалась нашему стареющему жениху совсем недалёкой. Ион напротив её имени вблокноте написал: дура. Каковоже было его удивление, когда после смерти его мамы, имевшей преданный, какуверной собаки, взгляд ибывшей ему единственным настоящим другом, онвстретился стой самой «дурой» ивлюбился, какговорят втаких случаях, поуши, тоесть каксамый последний дурак. Вовсяком случае, выглядел он таковым, поскольку какбы потерял рассудок ибегал заней какпацан. Абегать приходилось ненасоседнюю улицу идаже невдругой район города. Жили-то они ктому времени нетолько невродном городе, ноуже иневродной стране. Оноказался вместах, гденет грязных прудов инеасфальтированных дорожек, она - гдекруглый год насинем небе кружится палящее солнце, анарод проживает эмоциональный
икрайне общительный.
        Она, вотличие отнего, нелюбила холода и, когда приезжала кнему, страдала.
        - Онэкономит намне, - жаловалась она подруге, - невключает обогреватель. Почему я должна спать вшерстяных штанах?!
        Ичерез три дня полного взаимопонимания иабсолютного счастья (ну точно волшебного, хотя иобеспеченного неволшебным Ротаном) уних начинались размолвки. Ониспорили, доказывали свою правоту, убеждали, чтоожидания каждого изних оправданны, адействия другого никак несовместимы слюбовью. Разругавшись впух ипрах заоставшиеся десять дней отпуска, онирасставались, чтобы невидеться больше никогда. Через месяц, иногда два, кто-нибудь изних звонил, ивстречи возобновлялись - длятого, чтобы вновь закончиться упрёками, ссорами иразрывом.
        Чёрно-белый старухин кот был совсем неучёным, ноднём иночью ходил попансионату каксамое главное лицо, взирая навсех оценивающе исчувством собственного непревзойдённого достоинства. Оннеотступно крутился около старухи, когда хотел рыбы, ипока та неуступала, положив ему вмиску что-либо пахнущее рыбой, скандально орал.
        Когда старик приносил улов, котснисходительно терпел его. Еслиже старик вёл пустопорожние разговоры состарухой, топчась накухне, котнеизменно оказывался между ними.
        - Ревнует! - удивлялся старик.
        Отчего старуха весело смеялась иуважала кота сильнее. Илидаже любила!
        - Унас одна кровеносная система, - блаженно говорила третья «половина», когда они встречались вновь, мучительно пережив три долгих месяца разлуки.
        - Ячувствую тебя каждой клеточкой организма, - убеждённо вторилон.
        Всеих мнения совпадали. Вкусы были одинаковыми. Чувства переполняли их иказались бесконечными. Нонаступил момент… (да уж! безэтого момента тут никак необойтись), когда разрыв случился окончательный.
        Нашстарик впал всостояние, какпосле смерти матери. Онпотерял самого близкого натот момент илюбящего человека. Чтоже: этатретья опять оказалась невторой половиной? Илиони, непреодолев своей половинчатости, несмогли стать единым целым, несмотря даже наодну кровеносную систему? Еслибы вэтой неудаче принимал участие Серебряный Ротан…
        - Ага! - вдруг осенило старика. - Значит, итут ты руку приложил!..
        - Виноват! - слегка иронично подтвердил Серебряный Ротан. - Апомнишь своё состояние, когда ты приезжал кней вгости?
        - Да-а!.. - блаженно протянул старик. - Тамя переживал такие состояния, каких нигде небыло!.. Особенно вгорах, вмонастыре, гдезвёзды такие крупные итак близко, будто их сейчас рукой схватишь… Ивой шакалов впустыне… Даже теперь мурашки покоже!..
        - Акогда просто гуляли понабережной, сидели вкафе иели мороженое?
        - Слушай, откуда ты всё знаешь?! Впрочем, да, кактебе незнать… Ощущение какой-то потрясающей свободы!.. - воспоминания сами всплывали изглубин стариковой памяти. - Настоящее, нисчем несравнимое счастье!.. Бескрайнее море, игра солнца наводе, близкая душа рядом - замкнутое пространство счастья, куда нет доступа печали.
        - Вот - счастье!.. Аменя обвиняешь…
        - Этоже страшная баба! - встрепенулся старик. - Тыеё незнаешь… Нехочу говорить пронеё… Она, между прочим, говорила, что, пока я жив, несможет выйти замуж задругого.
        - Нувышла!.. Нельзяже так серьёзно относиться ксловам влюблённой женщины. Ктомуже склонной кбыстрой смене настроения.
        - Ятак подозреваю, чтомою нынешнюю соседку попансионату тоже ты мне нашёл? - перевёл старик разговор, хотя немог доконца вэту догадку поверить.
        Нет, Анютины Глазки небыла… никак немогла быть этой долгожданной половиной. Онаоказалась просто соседкой подому. Нокакже хорошо, какбеззаботно было ему сней, встречавшей его вприхожей возвращающегося спорой совсем мизерным - только длякота - уловом! Онипонимали друг друга сполуслова, смеялись надодними итемиже шутками, ноон, такиневыловив Серебряного Ротана, уезжал…
        - Нуактоже ещё? Хоть умоей золотой эксперимент полностью провалился иона совершенно скептически смотрит сейчас навесь наш рыбий сервис, норешили мы всё-таки последний раз попробовать именно стобой. Поплыли сней кморскому владыке, посоветовались…
        - Послушай-ка, серебряный ты мой, мнесдаётся, чтоты несовсем понял. Тыже знаешь необходимые достоинства желанной моей половины!.. Да,Анютины Глазки - это, конечно, здорово, ногде всё остальное?..
        - Аможет, этоты чего-то непонимаешь?
        - Чтоже?
        - Нунапример… Чего ты сам больше желаешь: желанную илисчастья? Илиты думаешь, этоодно итоже? Яведь тебе неслучайно простаруху напомнил: желанное-то она получила, асчастье?.. Получилось-то - чембольше желанного, тембольше несчастья. Ямогу тебя сделать сейчас хоть молодцом-красавцем писанным, хоть владыкой морским, какта старуха длясебя заказывала. Ичто? Вэтотже день взвоешь иубежишь какможно дальше отвсех акваторий, вплоть добольших луж. Выбирая тебе половину, ятолько тем изанимался, чтобалансировал между твоими запросами итвоим счастьем. Ничего, каквидишь, невышло. Надеюсь, сейчас небудешь спрашивать почему?
        - Да,понимаю я, понимаю. Ичтоже, такничего утебя сомной иневыйдет?
        - Э-э-эх!.. - только ивздохнул Ротан.
        Старик уезжал напоиски своей второй половины, чтобы жизнь его вконце концов получила должное исоответствующее его представлениям завершение. Старуха, какона давно привыкла, оставалась сосвоим неучёным чёрно-белым постояльцем. Котбольше неревновал её, азапрыгивал кней нагрудь, если старуха, приняв таблетку, ждала, когда боль отпустит иеё изношенное сердце успокоится.
        Проходила долгая вэтих краях зима, истарик появлялся напороге знакомого директора.
        Иопять выходил он наберег заросшего пруда, закидывал удочку иждал… Ждал старик своей удачи. Ивот она улыбнуласьему.
        - Нучто, отпустить тебя? - заигрывающе обратился кРотану старик.
        - Авзамен? - вопрошал серебряный невольник по-человечьи. - Умную, красивую, покладистую, заботливую, ласковую ивообще имеющую все женские достоинства?
        - Какой ты догадливый, - непереставал шутить радостный отудачи старик. - Такчто?
        - Даты знаешь, - насекунду задумался Серебряный Ротан, - пожалуй, ничего… Расскажу лишь ещё ободном своём опыте. Увидел я однажды, какодин мужичок, натебя похожий, также какиты, грезит беспробудно восне инаяву. Идеал ему подавай вженском обличии. Вижу, мужик ради этого намногое пойти способен. Позвал его напруд, сажусь кнему накрючок исразу начинаю разговор посуществу. Говорю, мол, касатик, хочешь идеал, такнадо самому соответствовать. Давай-ка займись собой, аровно через год приходи сюдаже илови. Всёпонял, отвечает, иушёл. Иногда надосуге наблюдал я заним. Ой,какрьяно взялся засебя тот рыбак! Никогдабы неподумал, чтотаким идеалистом можно быть. Нетолько пить-курить бросил, ноещё изаженщинами перестал бегать. Вцерковь стал ходить: вижу, ненашутку молится. Матом неругается, неорёт нинакого, какраньше. Такя уж решил самую что нинаесть желанную ему устроить. Через год, какдоговаривались, приходит он натотже пруд, какположено, вытаскивает меня излунки уберега посреди ряски. Яему сразу: мужик, всёсделано. Воттебе имя ифамилия твоей самой-самой, вотеё адрес, место работы, номер мобильника, можешь кней
хоть сегодня отправляться. Нувот думаю, наконец-то удача. Смотрю нанего - глаза совсем другие, прояснились каким-то небесным светом, ислёзы наних навернулись. Спасибо, говорит, ротанчик ты мой дорогой, прости, чтоопять тебя пришлось вылавливать; наверное, очень больно, когда крючком загубу цепляют. Ноя ведь только чтобы тебя как-то отблагодарить. Асам всерьёз заплакал, встал наколени итак бережно-бережно опустил меня влунку, потом ещё туда полбатона колбасы искрошил - иушёл вмонахи.
        - Да-а-а, бываетже такое. Перестарался, видно, мужичок. Ноуменя-то запросы поскромнее. Даистар я, чтобы так взять да изагод измениться. Давай мы лучше вот каксделаем. Тыдляначала помолоди Анютины Глазки, нуиконечно, постройнее сделай да поласковее. Атам видно будет. Если мне длясчастья чего-то будет недоставать, ятебя опять выловлю, нуиты, серебряный мой, подправишь кое-что. Ато ведь действительно, сейчас всего неучтёшь.
        - Понял. Вобщем, этоназывается… кактам уПушкина рыбке-то предложение сделали?.. Да-да: «Ичтобы рыбка золотая была унеё напосылках»… Азнаешь что, старче, отнеси-ка ты меня коту: сним-то мы уж договоримся.


        Звездочёт


        Жилкогда-то Звездочёт. Онжил наземле ипотому любил одно небо. Ночь, тишина имерцание звёзд благотворно действовали наего душу.
        Былон вообще-то обычным астрономом, ноуличные мальчишки, завидев его, всегда кричали:
        - Звездочёт! Звездочёт идёт!..
        Такиприлепилось кнему это прозвище.
        - Яучёный, - иногда начинал он объяснять мальчишкам их неправоту. - Азвездочёты - этошарлатаны. Расположение звёзд исоотношение созвездий нанебосклоне втот илииной момент немогут предсказывать судьбу иливлиять нанеё. Судьбу невычислишь.
        - Вычислишь! Вычислишь! - непонимая сути, спорили мальчишки. - Покажи телескоп!.. Дайпосмотреть назвёзды!.. - наперебой просилиони.
        Нонаего приглашение прийти ночью никто неотзывался. Даикого пустят родители, когда вокруг тьма кромешная. Навесь городок горело два-три газовых фонаря, даито вцентре. АЗвездочёт жил наокраине.
        Жилон скромно иуединённо, внебольшом домике свысоким, специально оборудованным чердаком подчерепичной крышей. Редко одинокий путник проходил мимо дома, иэто очень устраивало Звездочёта. Тишину исосредоточенность он ценил превыше всего.
        Натойже улочке, через два дома отнего, жила добропорядочная семья, которая, какмогла, привечала Звездочёта. Попраздникам приглашала вгости, авбудни подкармливала. Кто-нибудь издетей приносил ему то молока, тосвежих пирожков спечёнкой, тоабрикосового варенья.
        Каждый день Звездочёт снетерпением ожидал ночи, когда землю окутывала тьма. Поднявшись начердак, онудобно устраивался утелескопа идосамого рассвета глядел вглазок окуляра. Следил задвижением звёзд, перемещением созвездий, жизнью галактик… Иногда что-то записывал втолстую тетрадь, чтобы наутро, после того какотоспится, заняться расчётами иобдумыванием полученных сведений.
        Емуникогда ненаскучивало его занятие. Густеющая синева ночи скрывала все несовершенства земной жизни, зажигала науходящем вбесконечность небосводе звёзды, иЗвездочёт постепенно приходил вдушевное равновесие.
        - Жизнь человеческая полна суеты инесовершенства, - говорил учитель школы всяческих наук, когда юный студент постигал их, готовясь стать астрономом. - Только небо способно наполнить земное существование смыслом инепреходящей радостью. Даже вдавние времена, девятнадцать столетий назад, первыми опришествии Спасителя возвестили волхвы, которым это открыли звёзды.
        Может, Звездочёт так увлёкся небесной наукой, желая первым узнать окаком-нибудь грандиозном событии? Загоды ночных бдений он сам забыл опричине своего увлечения идумал только отраекториях, параллаксах иэклиптиках. Онмало общался слюдьми, избегая ненужных тревог идополнительных переживаний. Ивбудни редко выходил издома - купить влавке провизии да раз вдве недели навестить прачку.
        Поулицам Звездочёт ходил, углубившись всебя, незамечая окружающих. Даже напогоду необращал внимания, ипотому неизменно был одет вдлинный плащ иширокополую шляпу. Только вхолода повязывал шерстяной шарф да глубже надвигал шляпу.


        Случилось так, чтомладшая дочка соседей, незаметно превратившаяся вмиловидную девушку, влюбилась вЗвездочёта. Девушкам, известное дело, всегда нужно вкого-нибудь влюбляться, аотрешённый инеустроенный, неотмира сего, Звездочёт вызывал желание заботиться онём, иесли нестать длянего единственной инезаменимой, тохотябы поначалу обратить насебя его внимание. Соседская дочка часто вздыхала повечерам, вспоминая впустую прожитый день. Впустую - значит, непочувствовав ниодного взгляда любимого изокна, неувидев его хотябы мимолётно. Онавздыхала, обращаясь кТому, Кто приходил наЗемлю сделать каждого человека счастливым. Девушка благодарила Его засчастье любить, ноей хотелось иответного чувства.
        Онанеотчаивалась и, желая выразить переполнявшую её сердце любовь, посадила возле дома Звездочёта черенок розы. Теперь её часто можно было видеть усоседского дома: онаполивала розу, рыхлила землю, выпалывала сорняки… Делала она всё это сбольшой заботой, ноглавное - стремилась побыть рядом слюбимым человеком, когда тот после ночных наблюдений отдыхал всвоей комнате.
        Роза росла медленно, исвоё нетерпение девушка-соседка выразила тем, чтопосадила рядом маргаритки. Вскоре они проросли, иполучилась клумба. Акогда наконец расцвела роза, окружающий мир дляЗвездочёта изменился. Нет, онневыходил издома, чтобы полюбоваться цветами, неначал любезничать сдочкой соседей иневзялся заизучение ботаники… Звездочёт теперь просыпался отпостоянных разговоров подокном. Всёчаще мимо дома стали проходить люди, чтобы посмотреть нарозовый куст. Усыпанный распустившимися пурпурными цветами ибутонами, онбыл необыкновенно красив! Прохожие громко обсуждали клумбу, восторгались розами, гадали, когда какой бутон распустится.
        Звездочёту ненравились эти обсуждения: разговоры подокном недавали возможности выспаться ивыводили его изравновесия. Аглавное, оннесчитал сей предмет достойным обсуждения, ведь розы - этонезвёзды.
        Однажды около полудня, когда он ещё спал, кего дому подошли пожилые, всёзнающие женщины ипринялись вполный голос обсуждать клумбу.
        - Какие красивые розы! - восхищалась одна.
        - Дочегоже милы маргаритки, окружившие куст! - говорила другая.
        - Какже она любит его!.. - вздыхала третья, имея ввиду соседскую девушку.
        Громкие голоса вырвали Звездочёта изсна. Вышел он иизсебя ивскочил спостели, намереваясь прогнать пустословящих женщин. Ему, конечно, неловко было скандалить спожилыми любительницами цветов, иотэтого одевался он медленно. Аможет, просто сосна… Но,пока натягивал сапоги, искал куда-то запропастившуюся шляпу, безкоторой невыходил наулицу (унего болели глаза отдневного света), нарушительницы спокойствия ушли. ИЗвездочёт, выйдя наулицу, оказался один наодин срозами. Ондолго смотрел наних, сначала недоумевая, почему столько разговоров вокруг одного куста. Потом решил, чторозы, конечно, по-своему хороши, хотя их инеопишешь никакими формулами… Даидевушка, пожалуй, тоже…
        Тоодни, тодругие прохожие останавливались уего дома игромко восхищались необыкновенным розовым кустом. Звездочёт просыпался, выходил наулицу, иногда долго выжидая, пока уйдут люди, останавливался около клумбы исмотрел нарозы. Разэта клумба разбита перед его домом, размышлял он, значит, цветы посажены длянего. Онпочувствовал всвоём сердце благодарность ктой, которая ухаживала зацветами. Звездочёт часто видел её силуэт вокно, когда вечером она приходила поливать розовый куст, аон готовился кночным наблюдениям, ностарался недумать оней, чтобы неотвлекаться отсвоих занятий.
        Однажды вечером он тихо вышел издома, чтобы проветрить отчего-то плохо соображающую сегодня голову, иувидел уклумбы соседскую девушку. Незная, очём сней говорить, Звездочёт неожиданно спросил:
        - Апочему - розы?
        - Есть одно старинное предание, - отвечала нерастерявшаяся девушка (она часто мысленно беседовала слюбимым инеудивилась его обращению кней), - чтокровь, пролитая Спасителем накресте, попала наземлю. Ивтом месте проросла необыкновенная, цвета алой крови роза… Прекраснейшая изроз!
        Звездочёт непошёл прогуливаться, аостался уклумбы, рядом срозовощёкой отмолодости иотработы соседкой. Онстал рассматривать розы иобратил внимание наодну, идеально красивую. Емупоказалось, чтоэто звезда, прочертившая прошлой ночью стремительную линию натёмно-фиолетовом небосводе испустившаяся наземлю, чтобы сделать кого-то счастливым. Ведь небо иземля одинаково необходимы человеческому сердцу.
        Сердце Звездочёта, какэта роза-звезда, вдруг открылось дляжизни ирадостно отозвалось налюбовь девушки. Онпочувствовал, чтокровь, пролитая наКресте, была пролита идлятого, чтобы окропить каменистую почву его сердца, пробудить его длялюбви.
        Звездочёта всегда притягивала бездонность неба, влекли загадочным мерцанием звёзды, интересовали громоздкие формулы, которые описывали небесные тела иих движение. Асейчас он словно сам поднялся нанебо, ноему ненужны были нисияющие звёзды, ниякобы влияющие насудьбу созвездия, ниубегающие вдаль галактики. Емувдруг открылась загадочная бездонность земной жизни, управляемой Тем, Кто приходил наЗемлю пролить Свою кровь иЧьё пришествие возвестила Вифлеемская звезда.
        Кухарка короля


1
        Жил-был король. Онправил королевством тридцать лет итри года иизрядно устал откоролевской жизни. Засвоё долгое правление он совершил множество походов иразбил тьму неприятельских войск. Всеобитатели дворца относились ккоролю одинаково: боялись попадаться ему наглаза, когда он был раздражён, икрутились подле, если пребывал вхорошем расположении духа послучаю очередной блистательной победы. Тогда ликованию вдворцовых залах небыло конца, идаже простолюдины попадали закоролевский стол ипили-ели вместе свельможами.
        Ножил водворце один человек, который относился ккоролю по-своему. Этим человеком была кухарка, которая двадцать лет бессменно готовила ему еду, неспрашивая никого проего вкусы илиаппетит, игрозный правитель всегда оставался доволен, будто именно эти яства он ихотел.
        Жила кухарка вкрохотной, похожей навытянутый бельевой шкаф каморке и, казалось, всегда была занята только королевским обедом. Еёмногие любили задоброту иотзывчивость, ноникто немог сказать суверенностью, чемона живёт, кроме своей службы королю, ичто унеё насердце.

2
        Жила-была кухарка короля. Когда-то была она юной девушкой идаже непредполагала, чтопочти всю жизнь проведёт вкоролевском дворце. Жила она вместе срано постаревшим отцом, который промышлял заготовкой дров иназывал свою дочь «моя маленькаяЭль». Ихдомик, больше напоминавший охотничью сторожку, находился вдвух верстах отближайшей кодворцу деревни вдолине уреки.




        Эльза целые дни проводила влугах изнала окружающий лес, какродное жильё. Онасобирала ягоды ицветы, плела венки. Нобольше всего ей нравились бескрайняя синева неба имягкий зеленый ковёр сузором изсочно-фиолетовых крокусов, тёмные молчаливые ели ирябины сгусто-красными гроздьями.
        Онаодинаково хорошо чувствовала себя иподлучами палящего солнца, иподкаплями осеннего дождя. Нооднажды…
        Крепко сложённый юный всадник вширокополой шляпе выехал наопушку иосмотрелся. Перед ним расстилались цветущие альпийские луга, которые справа окаймлялись извилистой кромкой леса, аслева вдали прорастали вершинами белоснежных гор. Свита осталась влесу, откуда изредка доносились звуки охотничьих рожков. Юноша непожалел, чтоотбился отохотников, унего небыло желания стрелять. Онзамер - величественные горы вдали приковали его взор.
        - Ауменя сегодня день ангела, - вдруг услышал он тонкий голосок.
        Совсем юное создание, почти девочка, смотрела нанего снизу вверх радостными глазами.
        - Ну… тогда дарю тебе всё это! - сделал широкий жест всадник.
        Икрасота, которой только что любовалась девушка, вошла веё сердце какподарок, действительно предназначенный толькоей.
        Тысячи цветов отражали небо, ивкаждом по-своему чувствовалась рука Создателя. Нуоткуда, всамом деле, могло возникнуть такое диво!..
        Юноша совсем забыл проохоту ичувствовал себя частью природы, которую составляли, дополняя друг друга, иубегающий внизину луг, игусто напоённый травами воздух, ипричудливая кромка леса, идалёкие горы, и, конечно, этарадостная девушка.
        Вдруг все звуки разом стихли. Всешорохи замерли. Ониочутились среди глубокой тишины, обступившей их совсех сторон. Неслышно стояли чудо-дерева, несмея шелохнуть ниединым листиком; молчали небесные птицы; втраве небыло нидвижения, нистрёкота… Тихий белый свет струился отовсюду, заполняя пространство идуши.
        Девушка июный охотник заворожённо застыли, вбирая всебя всю глубину ипронзительность момента.
        - Какхорошо! - прошептала девушка. - Такое ощущение, будто мир только что сотворён.
        - Ибудто нет ещё наземле других людей, - также тихо проговорил юноша.
        Чистота ибезмятежность царили вприроде, неизъяснимая целостность жизни наполняла чуткие сердца.
        Невозможно было сказать, сколько они так простояли: один миг илицелую вечность. Онисловно выпали извремени иизпотока жизни. Единение душ исердечный мир небыли достижением человеческих усилий. Этобыло единение всего Божьего творения…
        Новот тишину нарушил отдалённый звук рожка. Охотник вскочил наконя иводно мгновение скрылся вглубине леса.

* * *
        Эльза ираньше ощущала, чтовсё окружающее благолепие создано длянеё. Нотеперь она твёрдо знала: всеэти мириады прекрасных цветов, всебылинки бесконечного луга, медовый аромат согретого солнечным светом воздуха идаже сам этот лучезарный свет принадлежат ей. Принадлежат поправу. Потому что это подарок… самого принца - ведь этот благородный охотник несомненно должен быть принцем!..
        Теперь всякий раз, когда Эльза обходила свои владения, онаожидала услышать топот копыт. Ичутьё никогда неподводилоеё.
        - Чтонового втвоём королевстве? - радостно встречала она своего принца, кактолько его нога касалась земли.
        - Горы тянутся кнебу. Снега тают отприближения ксолнцу… Тыждала меня?
        - Нет. Язнала, чтоты сегодня обязательно приедешь.
        - Ктотебе обэтом сказал?
        - Никто. Просто я тебя очень люблю.
        Всадник-принц вскоре исчезал, будто приезжал лишь затем, чтобы услышать эти слова, словно сделать глоток чистого воздуха.
        Эльза неспрашивала его, откуда он приезжает. Ион ей никогда нерассказывал освоей жизни, освоём окружении изаботах. Ноиногда прямо вовремя разговора его весёлость вдруг пропадала, онстановился задумчивым, уходил всебя.
        - Тыкто? Принц? - водин изтаких моментов неожиданно даже длясебя спросила Эльза.
        - Да,я принц… тех далёких гор, - преодолевая напряжение, засмеялсяон.
        - Ая, - подхватила она, - принцесса этого луга, иэтих цветов, иэтого солнца…
        Эльза поднимала руки кнебу, словно стремясь взлететь, потом плавно, какбы танцуя, начинала двигаться ввысокой траве, наклонялась то кодному цветку, токдругому иутопала взелени. Всадник-принц, привязав коня, ходил заней, порой теряя её извида, и, находя, ликовал вместе снею.
        - Какты думаешь, уцветов есть душа? - спросила Эльза.
        - Ну… если ты их так любишь, то, наверное, есть.
        - Ия так думаю! Наша душа бессмертна, икогда она окажется вином мире, еёбудут окружать те, кого она любила вэтой, земной жизни.
        - Значит, мытам будем вместе? - полушутя-полусерьёзно спросил принц.
        - Несомненно! - твёрдо ответила Эльза.
        Онилюбили гулять поопушке, обходя луговые владения «принцессы», илисидеть настаром упавшем дубе. Принц рассказывал ей охотничьи истории, делился своими мыслями ичувствами, которые всегда оказывались созвучными её мыслям ичувствам.
        - Какя люблю тебя! - вырывалось унеё изсамого сердца.
        Ипринц слушал Эльзу синтересом. Онавосторженно говорила опроплывающих облаках, оменяющейся окраске листвы, осозревании рябины ипении щеглов илисвиристелей… - всёвоспринимая сердцем какособый, целостныймир.
        Иногда Эльза рассказывала отом, какживет.
        - Домстановится жилым, когда внём есть очаг. Ачтобы вочаге горел огонь ибыло тепло, нужны дрова… - по-детски философствовала она. - Огонь итепло появлялись внашей деревне благодаря моему отцу. Онбыл непростым дровосеком - вмолодости служил чутьли невкоролевской гвардии. Любил читать именя обучил грамоте… Отец целыми днями пропадал влесу… Онбрал меня ссобой, даже когда я была совсем маленькой. Ия полюбила вольную природу больше, чемсвойдом.
        - Моямать, - итут Эльза становилась печальной, - погибла прикаких-то загадочных обстоятельствах. Отец, когда я спрашивала обэтом, переводил разговор надругую тему илиобещал рассказать, когда вырасту. Мнеуже исполнилось пятнадцать лет, аон всё отмалчивается илиповторяет то, чторассказывал вдетстве: будто маму заколдовал злой король… Стех пор мы сним иживём вдвоём водиноком домике уреки, которая разделяет мои любимые луга итвои горы…
        Иногда всадник-принц появлялся наопушке невутренние часы, когда пробуждалась природа, аквечеру. Вокруг наступало затишье, пряталось воблаках солнце, чтобы через час окончательно угаснуть засветлеющими пока вершинами. Принц садился наствол дуба идумал обЭльзе. Онуже немог прожить идня, чтобы неповидатьеё.
        Ожидая, онначинал мечтать. …Вот Эльза возвращается издеревни, весело напевая песенки илирассматривая розово-мраморные облака. «Тычто тут делаешь?» - удивляется она. Аон ей свесёлым укором: «Тебя, глупую, жду…» Уже одни эти мечты согревали его душу.
        Итут неожиданно появлялась героиня его мечтаний ирадостно восклицала:
        - Тыменя ждёшь?!

* * *
        Однажды они сидели наизлюбленном месте иразговаривали. Принц, какобычно, уехал верхом напрогулку ипоюношеской неопытности думал, чтоникто водворце незнает, гдеон.
        Послышался тревожный топот копыт, ичерез мгновение появился всадник.
        - Ваше высочество, король умирает!.. Онсрочно требуетвас…
        - Такты настоящий принц! - воскликнула Эльза, вскакивая вслед заним.
        Споявлением всадника сын инаследник короля сразу стал таким, каким был водворце.
        - Да! - строго иотчуждённо сказал он Эльзе и, неоглядываясь, пошёл отвязывать коня.
        Еёжизнь будто раскололась надвое. Онапочувствовала себя старше сразу надесяток лет… Еёвсадник непросто принц, он - будущий король, иунеё небудет права нетолько подойти кнему, нодаже просто увидеть.
        Онавдруг поняла, чтопо-настоящему, всем своим существом любит принца. Досих пор её слова были обращены кнему каккдругу. Видимо, Эльза интуитивно чувствовала, чтолюбить его можно только какблагородного юношу - отстранённо ибезнесбыточных мечтаний. Нотеперь, когда обнаружилось, чтоон непросто принц, анаследник престола, неожиданно открылась ився глубина её чувств.
        - Сынмой, - говорил король, - язнаю, чтоутебя нежное сердце икоролевские заботы будут тебе втягость. Ноуменя нет другого наследника. Тебе придётся стать королём. Тыженишься накузине, этоукрепит твоё положение. Ату девушку забудь…
        Оказывается, король знал всё! Онзнал даже просердце сына - каким оно было ичем жило впоследнее время.
        - Явсё выполню, о… ваше величество, - твердо сказал принц, несумев выговорить слово «отец». - Актой девушке я неимею никакого отношения, - холодно добавилон.
        Этахолодность была продиктована тем, чтоотныне он должен стать взрослым, ответственным человеком. Унего наступит другая жизнь, ион невправе отныне безоглядно предаваться юношеским увлечениям.
        - Вотихорошо… ваше высочество, - втон принцу вздохнул король.
        Приближённые знали, чтостарый король неумрёт, пока несделает всех необходимых распоряжений. Воля истремление квласти были внём настолько велики, чтоперед ними отступала нетолько болезнь, ноисама смерть. Король все последние силы отдавал устройству королевства.
        Новот, казалось, обовсём сказано, указания всеми получены, адыхание вустах короля ещё неугасло.
        - Наверное, егозаботит наследный принц, - шептала герцогу его дочь, невеста будущего короля.
        - Ещёбы! Неможет незаботить!.. Усильных людей редко бывают такиеже выдающиеся дети. Чаще всего вырастают хлипкие, безвольные натуры, - герцог нескрывал отдочери своего мнения онаследнике престола.
        - Неужели король ещё думает, вчьи руки отдать королевство? - высказывала сомнения принцесса, опасаясь нестать королевой. - Неслучайноже он так часто приглашает ксебе принца.
        Никто незнал, очём король говорил спринцем, носудьба трона была уже решена. Старый король говорил снаследником совсем одругом.
        - Встречаются женщины, - рассуждал он, - которые словно непринадлежат этому миру. Онивосторженны ипо-детски наивны, хотя внешне могут выглядеть вполне взрослыми ипривлекательными. Иесли переходишь сними дозволенную грань, идянаповоду упохоти… потом испытываешь такое мерзкое чувство ксебе… Вина будет преследовать тебя всю жизнь.
        Король говорил струдом, вздыхая итщательно подбирая слова. Этоможно было отнести насчёт болезни, ипринц нерешался спросить отом, чтоизвестно отцу.
        - Японимаю… ваше величество…
        - Этиженщины неподвластны никоролю, никоролевским указам - невсилу своеволия иликапризов, апопричине… какого-то иного устройства души. Онипринадлежат иному Королевству, вкоторое обычному человеку даже заглянуть трудно. Однако сейчас, завершая свои земные дни, ядумаю, чтостремление кНему - самая важная задача нашей жизни.
        - Акакже наше… твоё королевство? Тысоздавал его, приумножал… Куда тебе ещё стремиться? Тыпобедил стольких врагов!
        - Янепобедил одного, главного врага. Иэто недаёт мне спокойно умереть.
        - Отец! Яотомщу затебя! Только скажи…
        Король приподнял руку исделал жест, означающий, чтобы принц негорячился. После долгой паузы тихо произнёс:
        - Да,я много совершил, достиг безраздельной власти, личного могущества имогущества королевства. Нооказалось, чтосейчас дляменя это неимеет никакого значения. Всёуже позади… Ачто впереди? Неизвестность… Моёмогущество тяготит меня, мешает свободно вступить внеизведанное. Но… каккороль я делал то, чтоположено, иниочём нежалею… Авот личные ошибки… кого-то несправедливо наказал, кем-то воспользовался…
        Король замолчал изакрыл глаза.
        - Храни себя, - произнёс он после долгого молчания. - Нерастрачивай помелочам… Возьми Эльзу взамок, - неожиданно добавил король, - ноизбегай встреч сней один наодин. Иначе неустоишь нетолько ты, ноикоролевство… Итогда недостигнешь иного Королевства никогда. Чтобы войти вНего, надо научиться побеждать самого себя… Янесмог…
        - Отец!.. - принцу хотелось расспросить отца, вчёмже он непобедил себя, нокороль уже лежал бездыханным.

* * *
        Почти месяц после смерти короля принц никуда невыезжал издворца. Онвникал вдела, вёлпереговоры сминистрами ипервыми лицами двора, готовился кпеременам вжизни. Свадьба, коронование…
        Герцог проявлял повышенное внимание кнаследнику престола ичасто навещал его. Ониговорили обокружении ушедшего короля: отом, накого изэтих людей можно положиться, кого лучше удалить; ососедних королевствах: скем укреплять дружбу, накого пойти войной; оказне королевства испособах её пополнения.
        - Самое главное, ваше высочество, - водну изтаких встреч сгорячностью произнёс герцог, - этовласть! Представляете, повашему повелению будут вершиться великие дела! Одного вашего слова, ато ивзгляда будет достаточно, чтобы решить судьбу человека: казнить илипомиловать. Аможно… сначала помиловать, апотом… Всёввашей воле! Ввашей власти!..
        Насамом деле, герцог высказывал вслух свои заветные мечтания. Огонь его горящих глаз зажигал сердце будущего монарха, наполняя его страстными желаниями. Новнешне это никак непроявлялось, игерцог замолчал взадумчивости.
        - Иещё, ваше величество, - вдруг спокойно произнёс он, подчёркнуто обращаясь кпринцу уже какккоролю, - если небудете властвовать вы, будут властвовать надвами.
        Необходимость править королевством теперь была нетолько вожделенна, ноинеизбежна. Женитьсяже накузине?.. Чтож, если это шаг напути кцели, придётся сделать его. Правда, общение скузиной доставляло принцу мало удовольствия. Ихвстречи чаще были похожи напоединок изаканчивались взаимными обидами. Дочь герцога никому нежелала уступать, даже наследнику престола. Впоследнее время их недовольство друг другом проявлялось ещё сильнее.
        Кузина заинтересованно, сбольшим количеством подробностей, рассказывала принцу обинтрижках, которыми жил двор ивкоторые сама была погружена.
        - Тыпровсех знаешь всё! - возмущался он, когда ему надоедало слушать сплетни.
        - Ктонеинтересуется людьми, тотнелюбит их, - парировала она, показывая, чтознает Писание ируководствуетсяим.
        Подогреваемый наставлениями герцога, принц снетерпением ждал судьбоносных перемен. Ноесли они сгерцогом покакой-то причине невиделись несколько дней, наследник уже нетак горячо мечтал овласти. Наоборот, порой был задумчив инерешителен всвоих планах. Икак-то, водин изтаких дней, решил совершить верховую прогулку.
        Теперь принца всегда окружали приближённые, самые верные люди, которые непозволяли ему самостоятельно ступить нишагу. Кавалькада выехала изворот дворцового парка ипоскакала полями впротивоположную отохотничьих угодий сторону.
        Помере удаления отдворца принцу всё больше хотелось освободиться отопеки свиты, погулять познакомой лесной опушке иувидеть Эльзу. Онсяростью убегающего отпреследователей воина пришпорил коня, оторвался отсопровождения и, свернув влес, поскакал туда, гдекогда-то впервые встретил луговую принцессу. И,выехав назаветную опушку, действительно увидел Эльзу.
        Девушка была собранна ивнешне спокойна, будто инеобрадовалась ему. Принцу вдруг стало стыдно ибезмерно жаль её. Отэтого его чувства разгорелись сильнее прежнего.
        - Тыверишь мне? - спросил он, едва переводя дыхание.
        Да,после памятного разговора скоролём упринца появилось отчуждение, и, вопреки совету отца, ондаже несобирался давать распоряжение, чтобы Эльзу взяли водворец. Емунехотелось нивидеть её, ниразговаривать сней… Очём?! Тевстречи иразговоры были вдругой жизни. Носейчас, оказавшись рядом, онпочувствовал нетолько вину, ноинепреодолимую силу притяжения. Скажи луговая принцесса хоть одно слово, ион, какверный рыцарь, всёисполнит. Отказаться ради неё откоролевства? Пожалуйста! Поселиться сней влесном домике, забыв своё происхождение иданные отцу обещания? Чтож…
        - Яверю тебе! - спокойно сказала Эльза. - Тыпоступил правильно!
        Оназналавсё!
        Принц, борясь счувствами, начал говорить, чтоон - единственный наследник, чтоунего нет выбора, ноего сбивчивая речь напоминала детский лепет. Онисам чувствовал ужаснейшую фальшь слов, невыражавших его чувства.
        - Яверю тебе, - повторила Эльза. - Нопринцу надо принять всё, очём говорил король. Он - твой отец, иты должен исполнить все его наказы.
        Неужели она могла каким-то образом знать ипронаказ относительно неё?.. Принцу хотелось услышать совсем другое… Хотелось поддержки, хотелось простых илёгких, какдыхание, слов… НоЭльза была тверда инепреклонна.
        - Атеперь иди! - сказала она. - Ведь ты - король!
        Онколебался, ноЭльза была вэтот момент сильнее его икакбудто кем-то защищена.
        - Иди, принц, - чуть мягче повторилаона.
        Онповернулся и, укреплённый духом насвой дальнейший непростой путь, пошёл прочь ровной упругой походкой, разрезая сапогами высокую траву.
        Эльза тоже пошла всторону своего дома. Первые несколько шагов она сделала уверенно итвёрдо, новдруг силы покинули её. Девушка визнеможении опустилась наземлю ибеззвучно зарыдала.
        Мирвокруг был наполнен светом извуками. Ослепительно сияло яркое солнце, торжественно пели голосистые птицы, настойчиво стрекотали неуёмные кузнецы. НодляЭльзы мир вмиг потускнел, затих ипомерк. Онаничего невидела инеслышала, ничего неощущала, кроме пустоты вдуше.
        Если два любящих сердца составляют целостный мир, тоодно сердце - этонеполмира, это - пустота. Боль зияющей пустоты жгла душу, итолько слёзы, непрерывно катившиеся пощекам, постепенно облегчали страдания Эльзы.
        Когда наступило некоторое успокоение, онамедленно оторвалась отземли, встала наколени и, устремив ничего невидящий взор внебо, дрожащими губами стала обиженно шептать:
        - Господи!.. Япростая девушка… незнатного рода. Ноя люблю принца, будущего короля. Чтомне делать? Какжить? Разнам небыть вместе никогда, значит, мнесуждено остаться одной? Господи, ответь!..
        Когда Эльза высказала Богу всё, чтобыло унеё насердце, онасклонила голову кземле, оставаясь наколенях, ивдруг услышала тихий, будто старческий голос:
        - Ничего, Господь утешит тебя.
        Эльза резко поднялась, оглянулась, норядом никого небыло.

* * *
        Через некоторое время молодой принц, проснувшись утром, почувствовал себя королём. Власть придавала ему сил, ивсе эти силы он хотел употребить наукрепление своего могущества.
        Женившись накузине, оннесомненно укрепил свою власть, ноигерцог - отец молодой королевы - своих позиций несдавал. Сним приходилось считаться вовсех важных вопросах. Состороны казалось, чтокороль охотно советуется сгерцогом иотносится кнему вполне дружелюбно. Однако такая «дружба» совсем неустраивала его. Онхотел безраздельной власти!
        Немалых душевных сил требовало иобщение скоролевой, которая была настоящей дочерью своего отца ипо-своему боролась завлияние насупруга-монарха.
        - Сегодня набалу, ваше величество, вычересчур много внимания уделяли первому министру, - выговаривал король жене, зайдя после вечернего туалета кней вспальню.
        - Чтоже вэтом плохого? - делала та безразличный вид. - Ваше величество тоже неоставались безвнимания дольше трёх секунд!
        - Вытак хотите влиять накабинет министров? - старался сохранить хладнокровие иневыказать юношеской ревности король.
        - Авы хотите?.. - вновь отвечала вопросом навопрос королева.
        Такие перепалки заканчивались непросто взаимным недовольством, ноиновой волной отчуждения.
        Укороля оставалась одна отрада - охота. Когда ему наскучивали однообразная дворцовая жизнь инеуёмная активность королевы, онначинал собираться наохоту: самследил, какчистят ружья, отдавал распоряжения лучшим стрелкам, выбирал коней исоколов.
        Однажды знойным летним днём, когда воздух застыл вжаркой истоме, король выехал наопушку, скоторой виднелись горы. Густая синева их склонов сбелеющими вершинами навевала мысли опрохладе. Король остановился изасмотрелся наоткрывшиеся взору дали.
        - Ауменя вчера был день ангела, - услышал он взволнованный женский голос.
        Король посмотрел сверху вниз, иунего сильно забилось сердце. Перед ним стояла Эльза.
        - Чтобыло вчера, того уже нет сегодня, - медленно, чтобы непоказать волнения, проговорил он испрыгнул наземлю.
        Емуснова захотелось окунуться ватмосферу простоты иоткрытости, которая всегда окружала луговую принцессу, слышать журчание её нежного голоска, внимать незамысловатым искренним словам. Новместе стем внутри его будто возникла некая преграда, непозволявшая впустить вдушу радость идоверие. Внём боролись два чувства: осознание себя королём ижелание побыть прежним беззаботным принцем.
        Король сделал небольшой круг, ведя коня подуздцы, привязал его ивернулся наместо встречи. Эльза, увидев короля, такобрадовалась, чтовся засветилась. Онанемогла произнести ниодного слова - даже слова приветствия (разве они расставались, чтобы приветствовать друг друга? он всегда жил вее сердце!), ноинемогла сдержать своих чувств. Хотя она так иосталась безмолвной, наее лице отразилась вся радость отвстречи, всялюбовь.
        Ониостановились неподалёку отдуба, нерешаясь сесть. Король молчал.
        - Ятак соскучилась потебе, - внезапно вырвалось уЭльзы. - Мнекажется, чтомы невиделись целых двадцатьлет…
        Онаосеклась. Позволительноли ей теперь говорить освоих чувствах? Можноли обращаться ккоролю наты?
        Король почувствовал, чтоему хочется приласкать её, нонемог позволить себе этого. Гнев ибессилие охватывали его, когда он думал опривлекательности этой девушки иеё беззаветно доверчивом отношении кнему. Эльза влекла его своей природной женственностью, которая оставалась вней нераскрытой. Король немог воспользоваться ивластью. Этанеобычная, будто неземная девушка была подданной совсем другой, неведомой ему Страны, гдецарствовал другой Король.
        Король взял руку Эльзы исжал её ладонь. Сжал совсей силой, накакую был способен. Девушка смотрела нанего ясными, полными слёз глазами.
        - Больно… - одними губами прошепталаона.
        Онподнял нанеё потемневший взор ирезко отбросил её руку.
        Эльза впервые видела своего принца таким ипоняла, чтоему неимоверно тяжело. Онаготова была разделить сним душевную муку, хотела утешить его, нонужные слова ненаходились. Схватив его руку, онаприжала её ксвоим губам, потом кщеке ишептала:
        - Ваше величество!.. Ваше величество!..
        Король попытался отдёрнуть руку. Оннехотел быть вэтот момент «величеством». Ончувствовал, чтоэта лесная, будто сотканная изприродных стихий девушка имеет надним странную власть. Онанемогла приказывать ему, неимела права даже просить. Однако каким-то непонятным образом он зависел отнеё.
        Сердце подсказывало Эльзе, чтоони видятся здесь впоследний раз. Ноона больше страдала неиз-за того, чтоим нельзя отныне встречаться игулять вэтих бескрайних лугах, разговаривать, глядеть друг другу вглаза, апотому, чтоон, став королём, перестал быть тем принцем, которого она знала. Онстал совсем другим, будто его кто заколдовал.
        Душа Эльзы затрепетала отжалости инежности. Идвадцатилетний король, ощущая всю силу чувств, направленную нанего, больше непытаясь (инежелая) сопротивляться порыву своих влечений, обнял девушку. Обнял сильно ибережно, прижавшись щекой кеё пылающему лицу.
        Поздно вечером дома Эльза вглубокой задумчивости присела кстолу, достала лист бумаги, чернила иперо. Недумая отом, чтопринц уже неромантический юноша, акороль, преодолевая боль вруке, стала писать:
        «Мойдорогой принц! Оказалось очень трудно вернуться вреальную жизнь. Мигбыл вечностью, ия думала, чтовечность будет ипосле мига. Рядом стобой мне всегда кажется, чтомир создан вподарок, инет ничего красивее даже этих сухих ёлок, которые стоят рядом, иобычной травы подногами. Ячувствую такую полноту жизни, чтомне нечего просить инечего желать!
        Принц! Мнеочень трудно научиться жить, превозмогая себя ижизненные обстоятельства. Яхочу быть всегда рядом стобой.
        Ялюблю тебя!!!
        Мнехочется крикнуть навесь мир, чтоя люблю тебя!
        Ябоюсь завтрашнего утра, боюсь, чтореальность, тревога войдут вменя. Аещё - понимание, кемя должна почему-то быть. Ябоюсь, чтоты опять откажешься отменя. Ноя давно навсё признаю твоё право.
        Янехочу, чтобы кончалось сегодня.
        Принц! Ялюблю тебя!!!»
        Онасвернула лист вчетверо ивложила его водну изнемногочисленных книг, даже непосмотрев - вкакую. Бывший принц, ставший королём, этописьмо так инеполучил…
        Втот вечер он пил много вина ито беспричинно смеялся, товпадал враздражение иговорил придворным всякие гадости. Всеудивлялись перепадам королевского настроения ипоняли: когда король невдухе, емунаглаза лучше непопадаться.
        Эльза теперь непредставляла, какона может прожить хоть один день безнего, какнемогла представить иего жизни безнеё самой. Онанемечтала ниочём, ноей… ей почему-то казалось, чтоотныне они всю жизнь будут вместе истанут так неразделимы, чтоумрут водин день.

3
        Жил-был король. Онумело управлял королевством, ходил ввоенные походы, побеждал врагов ибыл любимцем впечатлительных женщин всех возрастов исословий. Любилли кого сам удачливый король? Этим вопросом он даже инезадавался.
        Круг его поклонниц постоянно увеличивался. Нобыла одна женская душа неизэтого круга, чувствительная итонкая, которая тоже любила короля. Каждое утро Эльза просыпалась смыслями отом, чтоеё волновало: обисчезнувшей матери, оботце и, конечноже, одалёком принце. Первым её желанием было бежать влуга, умываться утренними лучами солнца, находить новые, только что распустившиеся маки иколокольчики, пить лесной воздух, наполненный дыханием жизни. Носпустя мгновение этот радостный порыв гасила скорбь: принц уже никогда непоявится веё луговых владениях.
        Онирасстались! Навсегда!.. Нокакэто возможно? Онанинасекунду непереставала любить его, ион… немогже он забыть её так быстро. Просто ему сейчас недонеё. Ондолжен заниматься королевскими делами. Но… он будет королём всю свою жизнь! Иони никогда… она никогда несможет даже провести рукой поего вьющимся, ниспадающим наплечи волосам.
        Чтобы превозмочь горе, Эльза старалась поскорее взяться заобычные дела. Подметала пол, шлавдеревню запокупками. Попути проходила любимой опушкой, смотрела наоблака, похожие наклубы пушечного дыма вовремя салюта вчесть короля, любовалась глазами васильков иполевых гвоздик, прислушивалась клесным звукам.
        - Какая красота! - вунисон сеё чувствами шелестели друзья-деревья. - Разве Бог, создавший такое пиршество длядуши, может желать ейзла!
        Исердце Эльзы ещё больше открывалось божественной любви. Еёдуша находила успокоение вслиянии спервозданной природой. Аулыбки иприветствия деревенских жителей окончательно отвлекали отпечальных мыслей.
        Эльза ходила порынку, выбирая продукты, слушая разговоры. Здесь говорили обовсём: обурожае инарядах, овоенных походах ичужих богатствах… Если раньше она сторонилась людей, пересказывающих придворные сплетни, которые через кухарок икучеров доходили допростого люда, тотеперь, наоборот, жадно прислушивалась кним. Всепересуды крутились вокруг тех илииных действий молодого короля: кого он наказал, кого приблизил иобласкал. Но… чт? унего насердце, незнал никто. Знала только она, простая дочь дровосека.
        …Эльза возвращалась домой. Корзинка спродуктами нетяготила её, авот пересказы ипересуды бередили душу. Онадумала окороле, сердце её ныло оттого, чтоона ничем неможет помочь ему вего нелёгких трудах. Ивтоже время она непереставала думать, чтокороль - этонепринц, этосовсем другой человек. Таккогоже она любит: доброго принца, оставшегося сладкой мечтой её юности, или… Нет, грозного короля, наводящего ужас иначужие племена, инасвоих подданных, оналюбить немогла.
        - Господи, - шептала Эльза, - успокой моё сердце! Тывидишь, какя люблю короля… какя люблю принца! Сделай так, чтобы я могла видеть его… хотябы только видеть…
        - Увидишь, - утешал её едва слышимый голос.

* * *
        Отвнутренней борьбы, которая длилась уже три года, Эльза стала неузнаваемой. Радостность илёгкость её натуры сменились подавленностью ипечалью. Онамогла внезапно заплакать илидолго грустить, идаже - чего раньше сней никогда неслучалось - впасть вкакое-то бессознательное состояние и, покинув дом, бродить неизвестногде.
        Отец, конечноже, заметил произошедшие сдочерью перемены. Как-то он выбрал удобный момент - надворе шёл мокрый снег, иони оба сидели угорящего очага - изаговорил:
        - Когда я потерял твою маму, тоненаходил себе места. Яхотел уйти влес, чтобы невидеть никого… Влесу хорошо - тыведь знаешь… Мнебыло очень тяжело. Мояжизнь стала одним сплошным горем. Оноотбирало все силы. Какя несошёл сума? Наверное, только потому, чтонадо было заниматься тобой: кормить, растить… Заботы отебе приносили радость. Ястал брать тебя ссобой влес…
        Отец замолчал, невсилах сдержать поток воспоминаний.
        Эльзе хотелось успокоить его, поддержать втрудном разговоре.
        - Явсё помню, - сказала она. - Когда ты брал меня ссобой, мнеказалось, чтолес - этоиесть наш настоящий дом. Адом вдеревне - этотак, временное пристанище.
        - Амаму помнишь?
        Раньше отец никогда первым незаговаривал оеё матери, инепотому, чтонехотел. Просто немог… Значит, ион сильно изменился.
        Онанепомнила. Хотя нет… одно раннее воспоминание смутно брезжило где-то вглубине её памяти. …Они шли подеревне, ивдруг неподалеку загорелся дом. Началась суматоха, люди совсех сторон бежали тушить пожар. Мать взяла её наруки итоже быстро пошла всторону полыхающего дома. Защищенная материнскими объятиями, оначувствовала себя спокойно инадёжно.
        - Да-а, - протянул отец. - Нетничего выше материнской любви…
        - Ивсё-таки она оставила нас… - вырвалось уЭльзы.
        - Этобыло выше её сил, - задумчиво ответил отец. - Даия давал немало поводов. Светские пирушки, шампанское рекой, мимолётные увлечения… Аона… она подверглась такому нечеловеческому воздействию, чтоневыдержала…
        - Мама погибла?
        - Незнаю… Точно неизвестно. Еёвидели скитающейся возле королевского дворца. Ведь она полюбила самого короля!
        Вголове Эльзы вихрем проносились мысли. Онапыталась представить, какмать увлеклась королём, датак, чтопотеряла рассудок… Новедь иона сама, будто заколдованная, думает только ободном - онынешнем молодом короле. Нет, онанеповторит материнскую судьбу… Онанужна королю инелишится разума… Нетничего выше материнской любви, сказал отец. Аона? Неужели ей несуждено её испытать? Ведь она несможет полюбить другого. «Господи! Намне чьё-то проклятие?.. Илиэто - наказание? Нозачто, Господи? Почему Ты так жестоко наказал меня? Ведь я хочу иметь детей, хочу любить по-матерински… Иначе длячего я родилась?»
        - Старайся думать одругих… - будто вответ наеё мысли итерзания, тихо произнёс отец.
        ИЭльза вдруг поняла, чтоей надо стать полезной королю, служить ему, заботиться онём. Этонаполнит её жизнь испасёт короля, поможет ему освободиться отколдовскихчар.
        - Такты вмолодости служил вкоролевских войсках? - спросила Эльза, уходя отмучительной темы.
        - Служил, - несразу ответил отец. - Там, водворце, твоя мать иувидела короля… Первое время я ничего незамечал - былслишком занят собой. Апотом, когда надо мной начали подтрунивать, злился, переживал - датак, чтовконце концов потерял себя. Яушёл сослужбы, бросил всё… Мыпереселились вдеревню, ноэто непомогло. Будь благоразумна, Эльза… Моямаленькая добрая Эль, - после недолгого молчания задумчиво добавил отец инежно погладил дочь поголове.





* * *
        Однажды Эльза пошла надеревенский рынок запродуктами. Встречавшиеся напути жители ласково приветствовали её, иона каждому отвечала добрым, искренним словом. Эльза ходила вдеревню только поделам, новсегда выбирала длинный путь, чтобы хоть издалека увидеть королевский дворец. Онасвыклась стем, чтокороль живёт своей жизнью, иеё любовь кнему тоже жила какбы сама посебе. Новсёже ей неизменно хотелось хоть издалека увидеть скачущего среди свиты короля. Если этого неудавалось - ачаще всего это было именно так, Эльза вглядывалась вокна дворца, пытаясь угадать, гденаходится король, имысленно благословлялаего.
        Наполненная благостными чувствами итёплыми приветствиями деревенских жителей Эльза направилась кцентру местной жизни - базару. Оттуда доносились гул человеческих голосов, мычание телят ивизг поросят, гогот гусей иквохтаньекур…
        Вдруг набазарной площади, недалеко отлюдского моря, онаувидела стоявшего подмогучим вязом седенького старичка светхой котомкой. Старичок был маленький итщедушный, ночем-то - наверное, выражением лица иликротостью взгляда - напоминал ей отца. Казалось, онтолько телесно присутствует вэтом месте, всем своим существом пребывая вином мире (какотец после возвращения излеса). Ибыло непонятно, толи старичок просит милостыню, толи просто кого-то ждёт.
        Эльза поздоровалась инеожиданно длясебя остановилась рядом.
        - Подай медный грошик! - просительно обратился кней старичок. Егоголос показался ей достранности знакомым.
        Душаже её услышала: отдай!..
        Эльза пыталась вспомнить, гдеона могла слышать этот голос, прикидывала, сколько сможет отдать, чтобы хоть немного осталось напродукты. Носердце её неожиданно распахнулось настежь, иона вкаком-то детском порыве преданности достала все монетки ивысыпала вруку старичка.
        - Ого! - нето произнёс странник, нето восторженно удивился одними глазами.
        Ивдруг лицо старичка преобразилось. Став матово-белым, ононачало терять плотские очертания. Яркий свет струился сквозь него, выделялись только глаза - лучистые иослепительно сверкающие. Онипритягивали, вних хотелось смотреть исмотреть, асердце приэтом испытывало такую любовь, какая бывает, наверное, только нанебесах.
        Эльза машинально пошла кторговым рядам, нодуша её тянулась кстаричку. Сделав несколько шагов, онаоглянулась: сияющие глаза старичка влекли исогревали. Авглубине сердца всё звучал ивсамом деле знакомый голос старичка: «Отдай медный грошик…»
        Эльза долго находилась подвпечатлением отэтой встречи. Онанеотступно думала отом, чт?же означает просьба-призыв старичка. Денег унеё нет. Какого-то другого богатства, которое можно отдать, тоже. Чтоже унеё есть? Маленький домик, вкотором они живут сотцом, цветы иуходящий вдолину бескрайний луг. Может, ейнадо расстаться сотцом? Наняться водворец какой-нибудь прислугой, чтобы быть рядом скоролём?.. Нотогда придётся пожертвовать илугом сцветами, иобщением сприродой, аможет быть, даже сБогом, потому что ей лучше всего молилось наволе. Заточить себя водворце? Нобудетли она рядом скоролём? Исможетли помогатьему?

* * *
        Душевная боль отэтих раздумий исомнений была невыносимой, инаЭльзу всё чаще находили помрачения. Ейхотелось бежать издома, лишьбы получить хоть какое-то облегчение, лишьбы встретить насвоём пути короля, лишьбы увидеть его. Онабродила неподалёку отдворца, что-то шептала, глядя то наокна дворцовых покоев, тонанебо; товдруг заливалась слезами, точему-то улыбалась.




        Наодной изтаких прогулок, когда Эльза, визнеможении опустилась наземлю, обхватив руками колени иуткнувшись вних лицом, кней подошла пожилая женщина и, присев рядом, ласково обняла заплечи. Этобыла нянька бывшего принца, который теперь правил королевством. Онадоживала свой век водворце, находясь наособом положении, ивсегда была готова помочь каждому, ктовэтом нуждался.
        Нянька посидела рядом сЭльзой, ничего неговоря, апотом они вместе направились водворец. Благодарное сердце девушки сразу отозвалось натепло иучастие, иона сбивчиво начала рассказывать осебе: опропавшей матери, озаботливом отце и, конечно, всёвремя упоминала короля.
        Вкомнате няньки Эльза умылась, немножко поела иповеселела.
        - Давным-давно, - рассказывала старая нянька успокоившейся гостье, - вкоролевской гвардии служил статный широкоплечий капрал. Егоотец был издворян, нородственники отказались отнего после женитьбы напростолюдинке. Однако он всёже смог пристроить своего сына… Атот, женившись нанеобыкновенной - тонкой исовершенно беззащитной, словно безкожи, - девушке, внезапно ушёл вотставку. Онаже, как-то увидев короля, прибежала комне встрашном испуге изарыдала, утверждая, чтоон её погубит… Сначала отставной капрал сженой куда-то уехали изэтих мест, апотом оказались всоседней деревне. Вскоре около дворца появилась молодая женщина, которая ходила вокруг, какбезумная, ивсё твердила пролюбовь ккоролю. Надней смеялись, мальчишки дразнили её икидали внеё камнями. Онаже говорила, чтокороль тоже любит её ичто она пришла спастиего.
        Эльза слушала, затаив дыхание.
        - Ичто сней стало? - изпоследних сил притворяясь спокойной, спросилаона.
        - Вседумали, чтоона погибла. Исчитают так досих пор… Онадействительно выглядела безумной. Нокороль, когда ему говорили оней, никогда неприказывал прогнать её прочь. Будто их ивсамом деле что-то связывало… Нет, нет, онанепогибла… Каким-то чудом она смогла оторвать своё сердце откоролевского дворца иушла странствовать - искать другое Королевство…
        - Откуда вы знаете, чтоона непогибла?
        - Каждый год, вночь перед своим ангелом, онаявляется комне. Сияющая, счастливая! Говорит, нашла то Королевство, которое искала. Ипривела её туда любовь… Будь умницей, - закончила нянька, - незабывай отех, ктомолится отебе, даже находясь вдругом Королевстве!
        Эльза всегда знала… знала сердцем, чтомать небросила её, молится оней, любит её. Когда-нибудь они обязательно встретятся. Там, вдругом Королевстве! Онивоссоединятся искоролём-принцем, если ей удастся спасти его… Удастся помочь сбросить колдовское заклятие ипоручить свою бессмертную душу Богу.
        Когда Эльзу порекомендации бывшей няньки позвали служить водворец, онаприняла это какдолжное. Онаверила, чтоеё предназначение - быть рядом скоролём, сделать всё возможное, чтобы расколдовать любимого.
        Ейхотелось служить водворце садовником. Вдоль всех дорожек, покоторым ходит король, онапосадилабы флоксы ианемоны, розы игвоздики, бегонии инезабудки, чтобы он вдыхал аромат цветов иеё любовь проникала вего сердце.
        Воттолько отец!.. Эльзе было жалко его, ноона верила, чтоон её поймёт.
        - Яухожу, - набравшись духу, объявилаона.
        - Водворец?! - встрепенулся отец.
        «Неужели дочь должна повторить судьбу матери? - сужасом думал он. - Нет! Всё, чтоугодно, только неэто!..» Тяжёлые мысли крутились вего голове, ион долго ненаходил слов после молчаливого кивка Эльзы.
        - Твоя мама была удивительной, - прервал отец долгое раздумье. - Наверное, янепонимал её. Икогда она… когда её опалило сильное чувство, когда она горела вогне, ясчитал это просто безумием, думал, чтоэтот пожар можно загасить холодными словами…
        - Новедь унеё был ты… была я… Неужели её ничто немогло удержать? - ВЭльзе боролись два чувства: детская любовь кматери иобида нато, чтомать оставилаеё.
        - Яжил своей жизнью инемог помочь ей. Даипротив той силы, чтотерзала её, всенаши человеческие усилия тщетны.
        - Этасила - любовь? Иучеловека нет другого пути, кактолько сгореть веё огне?
        - Любовь бывает разная. Онаможет погубить человека, низринуть его вад. Иможет вознести нанебо. Настоящая любовь должна быть милосердной, терпеливой, жертвенной… Жаль, чтоя понял это так поздно.

* * *
        Эльзу поселили всеверном флигеле, вузенькой, какпенал, комнатке, иопределили помогать накухне. Она, хоть инестала садовником, была рада своему уголку водворце, гдеей никто немешал думать окороле, молиться ивспоминать их свидания вальпийских лугах.
        Когда ей вспоминался какой-нибудь особенно трогательный момент, еёчувства разгорались ещё сильнее, возникало непреодолимое желание увидеть короля, сказать слова, которые она говорила ему привстрече илирасставании. Этоприводило её всмятение. Ведь того принца уже нет, онстал другим. Иостанется таким навсю жизнь!
        Эльза зажигала свечу иопускалась наколени.
        Порой она, выйдя издворца, доходила долюбимой опушки, ноненаходила всвоих лугах ничего своего. Отец по-прежнему жил водиноком домике внизу долины. Онтак перестрадал вмолодости, потеряв жену, чтоуход дочери после первого взрыва несогласия принял почти спокойно. Даичто поделаешь? Приглашение вкоролевский дворец - это, считай, приказ короля, каквоспротивишься ему! Иуж лучше жить иработать водворце, чемокончательно потерять голову ипогибнуть.
        Онвидел страдания дочери, нонезнал, чемпомочь. Начинал рассказывать просвою жизнь влесу, вуединении… Сочувствовал, чтоей теперь приходится постоянно быть налюдях, взаботах ибеспокойстве.
        Эльза разделяла мнение отца.
        - Но, - говорила она, - мненеобходимо отказаться отсвоего привычного мира иучиться жить среди людей. Нетех деревенских людей, скоторыми я общалась, когда ходила набазар, икоторые относились комне степлотой ивниманием, асреди придворных слуг, часто завистливых, лукавых, боящихся потерять своё место. Кактрудно жить водворце, быть рядом скоролём, и… - споткнулась она, недоговорив проневозможность видеться сним.
        - Любовь бывает разная, - утешал её отец. - Настоящая любовь вытерпитвсё.
        - Господи! - шептала молодая кухарка поздно ночью всвоей комнатке всеверном флигеле дворца. - Научи меня любить правильно, по-настоящему… Янепонимаю себя… Помогимне!..
        - Надо потерпеть, - тихо уговаривал её голос старичка, которого она встретила подстарым вязом урынка.

* * *
        «Какрасколдовать короля? - непрестанно думала Эльза. - Хоть наминутку увидетьбы его прежним принцем!..»
        Водворце говорили, чтокороль стал жестоким, никого нещадит иможет безжалостно унизить даже преданного ему человека. Некоторые изприближённых, неимея сил выдержать такое, погибали. Эльзу печалили эти разговоры. Оназнала: укороля доброе сердце, егопросто кто-то заколдовал.
        Когда она думала осиле зла, царящего вмире, тосама незаметно подпадала подего воздействие. Злопредставлялось ей таким всемогущим, чтонеоставалось даже надежды наизбавление отнего. Вдуше разрастались тревога иуныние, инаступало настоящее помрачение рассудка. Ейхотелось бежать куда-нибудь отсюда: дворцовые стены давили нанеё, адушу, казалось, сжимали тиски.
        - Потерпи, - вдруг слышала она голос того старичка, - этоговорит втебе плоть икровь. Этовсё временное, онорано илипоздно умрёт. Перетерпи, итебе откроется любовь настоящая, вечная. Та,которую даёт Сам Господь.
        Странник часто вспоминался Эльзе, ичем чаще вспоминался, темявственней было его присутствие веё жизни, которое вселяло надежду ипридавалосил.
        - Господи! Ябуду терпеть… Яхочу любить настоящей, вечной любовью… Помоги мне, Господи, помоги!..
        Сердце её горело иотистовой молитвы даже испытывало физическую боль. Однако если она просила неосебе, аокороле, молитва всегда приносила облегчение.
        Как-то вечером Эльза долго молилась изадремала. Вдруг она опять увидела старичка-странника. Онпозвал её идти заним.
        - Явижу, тыизнемогла… Тыувидишь его исможешь поговорить сним. Нотебе нельзя будет переступать порог. Если нарушишь запрет, уйдёшь издворца ибольше никогда невстретишься скоролём, - предостерёг старичок.
        - Ясогласна! Янавсё согласна, - лепетала Эльза, нацыпочках семеня заним.
        Онипрошли подлинному коридору, соединявшему северный флигель сдворцом, поднялись натретий этаж иподошли кдверям королевского кабинета. «Яприготовилась терпеть, - удивлялась Эльза. - Почемуже я иду?..»
        Когда двери бесшумно распахнулись, старичок также незаметно исчез.
        Эльза увидела короля, ходящего изугла вугол. Почувствовав движение открывающихся дверей, король повернулся, сделал несколько шагов веё сторону, и… Эльза увидела, чтоперед ней принц! Да,тот самый принц, чтоповстречался ей налюбимой опушке, только возмужавший. Черты лица стали более суровыми - власть наложила наего облик свой отпечаток, носердце… вглубине оно было темже.
        «Чтонового втвоём королевстве?» - хотела спросить Эльза, нонеожиданно длясебя взволнованно произнесла:
        - Хочу сказать тебе… Ялюблю тебя!
        Онистояли друг против друга поразные стороны порога. Ихразделяла невидимая, нонепреодолимая стена. Король молчал. Кухарка знала, чтонедолжна переступать порога его кабинета, даей это было иненужно. Достаточно видеть короля, говорить сним…
        - Береги себя! - добавилаона.
        Очнувшись нарассвете всвоей комнате, Эльза немогла понять, гдеграница между сном иявью. Ейхотелось верить, чтоэто был несон…
        Утром король уходил впоход. Кухарка видела вокно, каквели его боевого коня покрасно-бурой дорожке меж ярко-зелёных газонов сживописными вкраплениями цветочных клумб. Король вышел изпарадных дверей, спустился поступеням, подошёл кконю, потрепал его похолке.
        Эльзе хотелось оказаться рядом скоролём, прижаться лицом кего груди.
        - Господи, помоги ему! Защити его! Дайему силы наодоление врага. Если ему будет больно, отдай мне половину его боли. Господи, укрепи его… именя укрепи, только ради него!.. - горячо молилась она, веря иввысшее заступничество, ивто, чтоеё любовь будет королю надёжной защитой.
        Король был бодрым испокойным. Приближённые непривыкли видеть его таким поутрам, особенно перед важным иопасным выездом. Обычно он был хмур инеразговорчив.
        Вэтом походе король выполнил всё, чтозадумывал. Королевские войска вернулись спобедой.

* * *
        Эльзе, раньше жившей вдругом мире, первое время было тяжело привыкать коднообразной жизни икпостоянному - независимо отеё желания илинежелания - общению слюдьми.
        - Иногда я чувствую какую-то отчуждённость отлюдей, скоторыми мне приходится работать иразговаривать, - признавалась она старой няньке короля, скоторой они жили пососедству икоторая была кней очень расположена.
        - Этонестрашно, аможет быть даже ихорошо, - отвечала та. - Если тебе неинтересны заботы, которыми они живут, зачем себя принуждать? Зачем быть такойже, какони? Лишьбы небыло кэтим людям неприязни.
        - Да, - соглашалась кухарка. - Если ккому-то возникает неприязнь, самой отэтого бывает тяжело.
        - Конечно! Ведь каждый человек достоин сострадания. Господь любит каждого!
        Безкороля жизнь водворце текла иначе. Небыло чрезмерной суеты, необсуждалось, чемугодить королю иего приближённым. Эльза втакие дни полностью забывала осебе, всесилы её души были направлены кБогу смолитвой облагополучном возвращении короля.
        Однажды поход затянулся. Ивдруг Эльза ощутила такое волнение, чтонемогла найти себе места. Ужнеслучилосьли что скоролём? Нет, неможет быть… Докухни доходили слухи, чтокороль возвращается идолжен появиться водворце содня надень. Повсюду усиленно наводили порядок. Накухне жарили, парили, готовили соусы иприправы, раскладывали куропаток ифазанов спозолоченными боками посеребряным блюдам, доставали издворцовых погребов лучшее выдержанное вино. Всебыли настолько заняты своими обязанностями, чтоосамом короле иневспоминали. Итолько одна кухарка всей душой была сним.
        …Эльза безотчётно подошла кдвери, распахнула её, будто ожидая увидеть его, нонанеё дохнул холодом лишь ночной мрак. Онаосеклась: чтоэто я?.. Ивдруг увидела проявляющуюся изчернильной темноты икакбы увеличивающуюся фигуру короля. Он,каклюбил это делать раньше, оторвался отсвиты, чтобы одному подъехать кдворцу ибезо всяких церемоний войти внего каквсвойдом.
        Король тоже увидел знакомую женскую фигуру вдверном проеме, рванулся кней, негромко вскрикнув: «Тыменя ждёшь?» Ноженщина тотчас исчезла.
        Грозный король, сердцу которого невсегда хватало суровости, непросто желал, ачувствовал, чтоего ждут. Ждут некаккороля… Иесли кухарки небыло водворце намомент его возвращения, всегда ощущал всердце пустоту.
        …Когда обнаружилось, чтокороль уже приехал, вовсех залах изакоулках дворца начался переполох. Дудели фанфары, били барабаны, звенели литавры…
        - Ваше величество! - неслось совсех сторон. - Ваше величество!..
        Застолье продолжалось доутра. Музыка исмех долетали досеверного флигеля иприносили кухарке новые страдания. Вовремя похода короля она сильно непереживала занего, веруя, чтоГосподь сохранит его жизнь, чтоесли он ибудет ранен, тонесмертельно. Когдаже король возвращался, нобыл нерядом сней (амузыка ичужое веселье разжигали чувственные струны души), испытывала такие муки, чтодаже небыло сил помолиться.
        Страдания усиливались оттого, чтоЭльза начинала жалеть себя: личная жизнь её неустроена, аей так хотелось стать матерью. Еёначинали будоражить мысли как-то иначе устроить свою жизнь: впамяти возникали знакомые парни, которые пытались ухаживать заней, анекоторые сразуже предлагали жениться… Онапредставляла своего сына свьющимися волосами, сясным иоткрытым, как… да, какупринца, взглядом. Нокакона сможет полюбить кого-то, чтобы отэтой любви родился ребенок, даещё ипохожий напринца?!
        Мысли озамужестве уходили, неоставив следа веё сердце, илюбовь ккоролю разгоралась ещё сильнее.
        …Кутру само томление обессиливало вней иоставляло её душу вкаком-то печальном покое. Кухарка вставала совсем другой, хотя внешне ничем неотличавшейся отпрежней. Однако внутренне она очищалась, будто освобождаясь откаких-то мучительных пут. Оничуть отпускали, ноещё несовсем оставлялиеё.

* * *
        Раньше, впервые годы правления, вбою накороля находило настоящее ожесточение. Емубыло мало поразить врага, онстремился обязательно убить, оставаясь приэтом хладнокровным ивидя битву иуязвимое место противника какбы состороны. Кровь кипела внём, ион испытывал особый восторг отбитвы иотпобеды.
        Тому, ктознал короля доего восшествия натрон, казалось удивительным, какромантически настроенный принц мог превратиться вкровожадного правителя. Нокое-кто особенно проницательный догадывался, чтоименно ссобой, стем нерешительным идобрым принцем, борется нынешний король.
        Сгодами он стал терять боевой настрой. После нескольких дней воспалённой радости откровавых поединков вдуше происходил резкий перелом. Ксердцу подступала тоска, итогда короля немогли утешить нивосхищённые отзывы оего храбрости, нивино, нивосторженные взгляды женщин. Онсадился наконя иуезжал куда-то, возвращался усталый ичерез день-другой становился прежним королём.
        Никто незнал (хотя моглоли впридворной жизни быть такое, чтобы чего-то незнал совсем никто?!), чтоуезжал он надалёкую лесную опушку, скоторой открывался вид нагорные вершины. Слезал сконя и, прислонившись кмогучему дубу, смотрел набелеющие хребты. Перед ним расстилался луг, усыпанный цветами, тихо шумел кронами деревьев лес, имонолиты гор, какнеусыпные стражи, охраняли чистоту этого первозданного царства.

* * *
        Днибежали, какизвилистая тропинка, когда Эльза, будучи совсем юной, ходила домой через луга. Ноесли тогда ей хотелось, чтобы тропинка некончалась, авсегда бежала перед ней, тотеперь она старалась недумать, гдезакончится икуда приведёт её узкая жизненная тропа. Ислава Богу, чтокаждый день был наполнен множеством дел ихлопот, онинепозволяли расслабиться.
        Вглубине души Эльза верила, чтонастоящая любовь - та, которая милосердна итерпелива, - рано илипоздно победит. Победит иеё усталость отдушевного напряжения, излую одержимость короля, одолеет все препятствия, ивконце концов их бессмертные души будут вместе. Однако милосердие итерпеливость недавались какнебесный дар, онивыковывались вогне страданий, сжигавшем земные печали исор переменчивых желаний.
        Центральной фигурой всей жизни королевского двора была королева. Король часто отлучался издворца то ввоенные походы, тонаохоту, товдругие королевства, ивенценосная супруга, любившая быть вцентре внимания, сбольшим увлечением пользовалась возможностью влиять нетолько накабинет министров, ноинавсе стороны придворной жизни.
        Корольже, казалось, устал отнескончаемых балов ипустопорожних пересудов ивсё чаще старался избегать их. Военные походы ивыезды наохоту выглядели бегством отсуетной дворцовой жизни. Отчасти так оно ибыло. Монарх привык ктому, чтоего слова схватывали налету, исполняли всё, очём он едва успевал подумать, ноникто немог вдохнуть вего сердце радость. Ичем больше придворные старались угодить королю, темглубже проникало вего душу одиночество.
        Как-то ночью напороге его кабинета вновь появилась тайная гостья. Душа её была настолько открыта королю, чтоодного его благожелательного слова, даже одного взгляда былобы достаточно, чтобы огонь её сердца согрел иего душу. Нокороль лишь вежливо ответил наеё приветствие, оставаясь внутренне совершенно закрытым. Эльза ощутила, чтоперед ней стена - холодная, ничем непробиваемая. Бедная кухарка пыталась сказать, какона ждала встречи, скучала, но, наткнувшись наотторжение, тактолком ничего инесказала. Онаубежала всвою каморку, ипоток её слёз непрекращался досамого утра.
        Ночные встречи после этого непрекратились, новсякий раз, когда открывалась массивная дверь королевского кабинета, Эльза натыкалась наещё более массивную стену закрытости короля. Кухарка старалась непоказывать, какей тяжело, говорила очём-то второстепенном, начто король неизменно вежливо ибезучастно отвечал односложными фразами, ожидая лишь окончания встречи.
        Попрошествии какого-то времени старательной кухарке стали доверять готовить еду лично длякороля. Онатеперь находилась наособом положении. Ейдаже предложили более просторную комнату. Однако кухарка уже очень привыкла ксвоей. Иотказалась.
        Вечером после напряжённого, утомительного дня она выходила подышать свежим воздухом. Мириады цветов, которые когда-то отражали небо, вознеслись ввысь исияли дивным светом, напоминая обожественной красоте мира. Кухарка вдыхала эту красоту, освобождалась отусталости и, умиротворённая отбожественного прикосновения, возвращалась вузенькую каморку. Зажигала свечу и… попадала всвой мир, гдецарила Любовь. КНей-то она иобращалась:
        - Господи, Божемой!..
        Онапросила освободить короля отчар колдовства инаполнить его сердце любовью. Просила спасения души матери иобителей праведников отцу… Вэтом мире незримо, апорой иявственно, присутствовали те, ктопребывал впотоке божественной любви иимел силу помогать людям, нуждающимся вподдержке.
        Эльза, слыша обужесточившихся выходках короля, страдая отневозможности пробиться кего сердцу, вдруг почувствовала искреннюю жалость… ккоролеве. Хотя та вызывала мало симпатий среди дворцовой прислуги, нокухарка стала чувствовать душу супруги короля итеперь молилась ионей.
        Часто являлся ей истаричок-странник, скоторым она иногда могла даже поговорить.
        - Жалко короля, - говорила кухарка, - ведь ему приходится ходить впоходы, драться всражениях иубивать, хитрить илукавить, жить какбы чужой жизнью. Унего когда-то была совсем другая душа… Аему приходится пребывать взлобе ивсостоянии войны чутьли несовсем миром. Исамое печальное, чтоон добровольно отдал этому своё сердце. Осталосьли внём хоть чуточку доброты?..
        - Когда он победит себя инаучится управлять своими чувствами, тосможет управлять илюдьми беззлобы иожесточения, - успокаивал её странник. - Ноты должна помочьему.
        - Яотказалась отвсего: отсвободной жизни икрасоты любимых лугов, отдома иблизких… Ради него, ради того, чтобы быть рядом сним, помочь ему избавиться отколдовских чар. Ноуменя ничего неполучается, всемои усилия тщетны.
        - Тебе так только кажется. Ибылобы гораздо хуже, еслибы казалось, чтоты уже достигла цели. Этобылбы коварнейший самообман!
        Много слёз имолитвенных воздыханий… да, собственно, своего сердца отдала кухарка, прежде чем король наконец смягчился истена между ними исчезла.
        Первые лучи солнца попадали вмаленькую, каквытянутый шкаф длябелья, каморку иласково касались бледного лица кухарки. Еёутро всегда начиналось своспоминаний… Отца имать она вспоминала порознь, каждого по-своему, какзапечатлелись ижили они веё душе. Еёмать, конечноже, нашла то Королевство, ради которого претерпела столько страданий. Отец, хотя вмолодости был, по-видимому, обычным гвардейским кутилой, тоже несомненно достиг того Королевства - затерпение, незлобивость иотрешённость отземных забот.
        Очень часто всплывало веё памяти ичудесное преображение старичка, встреченного попути нарынок, егонастойчивое «отдай!». Эльза ощущала его постоянное присутствие всвоей жизни, даже если он долгое время неявлялся ей ввидениях. Онбольше никогда неповторял своего повеления, иотэтого она ещё сильнее чувствовала необходимость его исполнения.
        Всё, чтокухарка ниделала, онаделала длякороля. Еёнепокидало ощущение, чтокороль знает обэтом. Когда воздух накухне раскалялся отсильного жара, онамечтала: вотбы сейчас вошёл король… «Тычто здесь делаешь?» - спросилбы он. «Тебяжду», - ответилабы она. Но… вкаком виде она предсталабы перед ним! Запачканный передник, платок, сбившийся набок… Даикто она… Обычная замарашка спервыми признаками увядания. Онаникогда нестаралась себя приукрасить, неумащивала лицо кремами илимаслами. Однако внимательный взгляд мог сразуже заметить чистую белую кожу, ясный взгляд по-детски распахнутых глаз, трогательно выбившуюся из-под косынки прядь.




        Хотя… что толку напрасно мечтать? Ведь король никогда непоявится накухне. Зато её всегда согревала надежда, чтонаступит глубокая ночь и, возможно, онисмогут видеть глаза друг друга, стоя поразные стороны порога королевского кабинета.
        Король уже стал настолько близким кухарке (наверное, какпринц - юной Эльзе), чтоона могла говорить отом, чтоеё волновало илидаже мучило.
        - Иногда мне жаль, чтоя незнатного рода имы немогли стать мужем иженой… - Кухарка резко оборвала себя виспуге, чтопереступила грань дозволенного. - Тыпрости меня, этоятак…
        Онанесчитала дворянство поотцовской линии чем-то существенным - ведь оно неделало её возможной претенденткой наруку исердце короля.
        «Амне совсем нежаль, - думал король. - Мнекажется, чтолюбая девушка, став королевой, через две недели превратиласьбы вчужую, ненавистную мне женщину».
        - Нет-нет, - продолжала оправдываться кухарка, будто услышав его возражения, - янехотела… совсем нехотела быть королевой. Идело невтебе… неввас… Водворце все считают, чтотебе… что вам неповезло ссупругой.
        «Мнеповезло, - думал король. - Явыбрал то, чего хотел… Даразве вкоролеве дело?!»
        Действительно, королями становятся недлясчастливой супружеской жизни. ИЭльза понимала, что, будь королевой другая женщина, король ненашелбы счастья исней (наверное, поэтому вдуше она сострадала дочери герцога). Асама? Моглали она сделать короля счастливым? Вборьбе незаруку, азасердце короля ей инеприходило вголову иное.
        Бывало, конечно, чтоеё чувство ослабевало, почти исчезало. Начинали донимать какие-то мелочи кухонной жизни, неурядицы, склоки иобиды. Онаобижалась накороля, наего невнимание. Этослучалось после долгих перерывов вовстречах, когда она забывала одуше принца, освоём желании ипредназначении помочьему.
        - Тыменя нелюбишь! - говорила она дрожащими отобиды губами, стоя уоткрытой двери его кабинета. - Втрудную минуту оттебя нет никакой поддержки.
        Ксердцу короля подступала жалость, ион переставал быть грозным правителем, делаясь почти беззащитным человеком. Ноиутешить её ничем немог. Просто ждал, когда кончатся слёзы иобиды.
        Спустя несколько минут кухарка успокаивалась иговорила:
        - Прости… Любовь отошла, истало так тяжело!..
        Эльза всегда допускала, чтопринц может её нелюбить (разве когда-нибудь, хоть раз, онговорил ей освоих чувствах?), идавала ему наэто право.
        Ночтобы обида ушла ивернулась любовь, ейнужно было преодолеть жалость ксебе, забыть себя исвои беды, стать прежней луговой принцессой.
        - Ялюблю тебя! - вдруг говорила она, стремясь освободиться оттьмы вдуше.
        Исердце короля вновь наполнялось юношескими чувствами. Емунравилась открытая простота луговой принцессы - безжеманства инаигранности. Сохранившиеся вней юность исвежесть души были источником нетолько её привлекательности, ноисилы, которую он получал вовремя этих встреч.
        Ставший ласковым взгляд короля приводил всогласие ичувства кухарки: онавновь превращалась вюную жизнерадостную Эльзу.

* * *
        Рядом скухаркой всё дышало жизнью. Хотя иунеё были периоды нездоровья, душевного разлада, тяжёлых дум, новсё это уходило, когда она начинала делать свои обычные дела накухне - готовить длякороля.
        - Какона расторопна! - говорила старая нянька. - Никогда неоставляет ничего недоделанного.
        - Всамом деле! - подхватывала молочница. - Иоткуда унеё столькосил!
        - Акакая она добрая!..
        - Онасловно мать длявсех. Всёпрощает икаждому скажет ласковое слово. Моидети так привязаны кней, чтовсегда просятся сами отнести молоко накухню.
        - Да,они её очень любят…
        Дети многочисленной прислуги забегали накухню, хотя это им неразрешалось. Может быть, онитянулись крастущему вЭльзе глубокому чувству материнства?
        Младшая дочь тойже молочницы могла подойти, прижаться всем телом ктёплой, разгорячённой отработы кухарке идаже назвать её мамой. Тацеловала девочку, шептала наушко какие-то нежные слова ипровожала кнастоящей маме.
        Слюдьми кухарка была всегда доброжелательной, хотя инеоткрывала никому, чт?унеё насердце. Онапринимала людей безлукавства, непредполагая вних никакого зла иликорысти. Всечувствовали это. Поэтому сама атмосфера накоролевской кухне была совсем иной, нежели вдругих помещениях дворца. Многие изслуг стремились попасть работать накухню, чтобы быть рядом скоролевской кухаркой.

* * *
        Герцог хотел знать окаждом человеке водворце если невсё, токакможно больше. Ведь знание даёт власть - особенно знание тайн, которые тщательно скрывают.
        Вэтом смысле королева была настоящей дочерью своего отца. Хотя она инеприлагала никаких особых усилий, всевозможные дворцовые истории исопутствующие им сплетни стекались кеё величеству сами собой. Онаредко получала отэтого выгоду, нонаслаждение - неизменно.
        Встречи упорога королевского кабинета никогда небыли запланированными, ипредупредить дочь заранее герцог немог, хотя слухи донего каким-то образом доходили. Дакоролева иневерила отцу, чтотакие встречи возможны.
        Однажды, после тяжёлого ранения впоходе идолгого выздоровления, когда уже начали поговаривать, чтовкоролевстве возможна смена власти, король стоял напороге своего кабинета исмотрел вглаза ночной гостье. Ониразговаривали, ничего неопасаясь вночной тишине.
        - Ярада, чтоты жив… - говорила кухарка. - Тыбудешь жить вечно!..
        Вэто время вконце коридора появилась королева инеожиданно, пополоске света, заметила, чтодверь королевского кабинета приоткрыта. Онаускорила шаг, бесшумно скользя ватласных туфельках попаркету, и, подойдя, заглянула вкабинет, ноникого неувидела. Покрутила головой ивнедоумении вернулась всвои покои. Вслед заней, чуть поодаль, проследовала сгорбленная тень, будто какой-то старичок охранял спокойствие королевы.
        После этого случая герцог навсегда потерял влияние нетолько накороля, ноинасвою дочь.
        Несмотря напоявившуюся сгодами полноту, Эльза оставалась лёгкой иподвижной, каквмолодости. Также быстро делала дела, непринуждённо вступала вразговор слюдьми, нискем небранилась иникогда необращала внимания наслухи.
        Однажды, вдалёкой уже юности, вжизни Эльзы был момент, когда она почувствовала себя старше намного лет. Душа приобрела опыт, который обычно даётся людям покрупице день заднём, отгода кгоду. Теперьже, прожив всеверном флигеле дворца больше двадцати лет, Эльза, нетеряя опыта души, вдруг как-то помолодела. Вовремя молитв она так тянулась кнебу, чтостановилась невесомой, будто ителесно устремлённой вгорниймир.
        Нововремя редких ночных свиданий скоролём иногда позволяла себе сказать отом, какей тяжело.
        - Устала!.. - как-то пожаловалась кухарка, когда они, каквсегда, стояли поразные стороны порога, разделённые невидимой стеной. - Иногда чувствую пустоту жизни, бесплодность… Тыпрости… - Эльза так инемогла обращаться ккоролю навы, ведь она разговаривала нескоролём, астем принцем. Ичем глубже она воспринимала его кактого принца, темвбольшей степени он им становился. - Тыпрости, чтоя тебе всё это говорю. Тебе итак трудно, такмного важных дел, номне некому больше пожаловаться.
        Король, задумавшись, молчал. Нокухарке иненужны были его слова. Оначувствовала его всем своим существом, длянеё небыло вмире человека ближе, потому что она знала его сердце.
        Вдруг король протянул руку инежно провёл ладонью поеё лицу… Исразу всё исчезло. Нонаутро кухарка проснулась необыкновенно умиротворённой идаже просветлённой. Лицо её немного горело, особенно левая щека, которую… Неужели король действительно погладил её полицу?!
        Вместо обычной молитвы она, взяв бумагу иперо, стала писать:
        «Дорогой мой, любимый… - хотела написать: принц, ночерез мгновение решилась инаписала: - король!
        Ялюблю тебя очень-очень.
        Ятолько вчера изнутри глубоко почувствовала, чтонет никакой случайности илинедоразумения втом, чтоты стал королём. Этоистинное иединственное твоё призвание, мнерадостно отэтого.
        Когда я сожалела оневозможности семейной жизни стобой, тыникогда неподдерживал меня. Имне было отэтого больно (хотя я нинаминуту незабывала освоём месте). Атеперь небольно, арадостно.
        Ялюблю тебя, горжусь тобой иудивляюсь, какмне повезло. Жизнь сделала мне самый лучший подарок!
        Мнеочень хочется, чтобы нас связывала Любовь - сильная, чистая, высокая.
        Ябуду стараться! Ятак благодарна тебе завоплощение моей женской судьбы!
        Ялюблю тебя».
        Кухарка оставила листок настоле иубежала накухню.
        Стех пор ночные встречи прекратились, будто их кто-то запретил. Исколько кухарка нимолилась, чтобы встретиться скоролём хотябы ещё раз, всёбыло тщетно.

4
        Жила-была кухарка. Двадцать лет она бессменно готовила еду королю, ивластный, грозный правитель всегда оставался доволен, будто именно этих яств он ихотел.
        Вечерами, переделав дела, онадумала окороле, молилась, мысленно беседовала сним. Бывало, беседовала нетолько мысленно, ноивовремя таинственных ночных встреч напороге королевского кабинета. Этивстречи ибеседы давали ей силы нести тяготы своей жизни илюбви.
        Ейприходилось всю жизнь что-нибудь отдавать, идти через отвержение того, чтолюбила, привыкать кпотерям. Новзамен она всегда приобретала большее. Оначувствовала, какпространство её сердца становится всё шире ишире. Оновмещало уже нетолько уголок альпийских предгорий, ноивесь мир, нетолько одного человека - пусть исамого любимого, но… пока невсех людей, ноона была напути кэтому.
        Как-то, после долгого отсутствия, вдруг явился ей старичок-странник, давний её путеводитель пожизни.
        - Подай медный грошик! - кротко обратился он кней очень знакомым иродным голосом.
        Адуша кухарки опять услышала: отдай!..
        Новедь отдавать ей уже нечего. Онавнедоумении смотрела настранника. Ивдруг его ласкающий светящийся взгляд достиг самых глубин её души, икухарку осенило:
        - Король?.. Ядолжна отдать короля?!
        Лицо старичка было преисполнено любви, онтак ясно глядел прямо вдушу Эльзы, чтоона, неуспев даже подумать, какможно наэто согласиться, водно мгновение успокоилась идаже повеселела. Будто ей открылась последняя истина, которой недоставало длятого, чтобы всё веё жизни встало насвои места.
        Ихскоролём теперь ничто неразделяло! Оникаквсегда, находились далеко друг отдруга, нодуша Эльзы чувствовала совершенное единение сего душою.
        - Господи! МойГосподи!.. - начала она молиться изамолкла, потому что немогла произнести больше нислова, апребывала вглубоком благодарении Богу. Ейнечего было желать инечего просить уБога. Онаимелавсё!

5
        Жил-был король. Онправил королевством тридцать лет итри года исовсем устал откоролевской жизни. Засвоё долгое правление он совершил множество походов иразбил тьму неприятельских войск. Король был грозным иудачливым, ноуже несобирался нивкакие походы ивсё меньше интересовался делами королевства. Онбольше нехотел ничего - нивласти, нибогатства, нипобед…
        Вотуже целый месяц король болел, идуша его ненаходила покоя. Онхотелбы вспомнить что-нибудь приятное - удачные сражения, триумфы, любовные приключения… Ноничто неволновало его сердце, ничто нерадовало. Немощь! Одна немощь заполнила итело, идушу.
        Всюсвою жизнь он чувствовал какую-то силу, которая помогала ему вовсех делах. Онвыходил победителем вбитвах, вкоторых его войско было слабее противника. Быстро выздоравливал, если бывал ранен. Ивдруг этой силы нестало…
        Король хотел вздохнуть полной грудью инесмог. Отэтого бессилия всё вжизни, даисама жизнь показалась пустой ибессмысленной. Неужели вней небыло ничего важного инужного? Онвсегда делал то, чтоотнего требовалось. Откудаже такое чувство? Потому что делал, чтотребовалось, нонеделал того, чтохотел?..
        Дапочемуже неделал того, чтохотел?! Хотел победы - побеждал! Хотел богатства - богател! Хотел любви - получал! Сколько женщин его любили, обожали…
        Онвспомнил иЭльзу, любовь которой… Даведь это её любовь была той силой, которая питала его, спасала изащищала! Перед его внутренним взором всплывали картины их первых встреч, расставаний, удивительных ночных свиданий… Оносознал, чтоеё любовь нетолько укрепляла его, ноименяла, превращала изжестокого властолюбивого монарха в… человека.
        Король был взабытьи инезамечал ниозабоченных лекарей, нисуетящихся слуг. Когда он приходил всебя, опять вспоминал молодость, луговую принцессу итаинственные встречи водворце. Емустановилось легче отэтих воспоминаний. Неизвестность уже непугала его, потому что он тоже любил… любил свою луговую принцессу, ставшую самым близким ему человеком. Иэта любовь спасёт его!.. Спасёт затем порогом, укоторого он сейчас стоял.
        Вдруг король начал погружаться вкакую-то пучину иперестал чувствовать боль, даивообще своё тело. Миновав пучину, оноказался нашироком просторе, иперед его взором возникли плотно закрытые врата Королевства Вечности. Онитихо отворились, инапороге показалась светлая душа юной девушки - тойсамой, которая встретилась ему нацветущем альпийском лугу вдавние времена, когда он был молодым принцем. Онапротянула королю руку, приглашая переступить заветный порог. Онробко сделал шаг ей навстречу…
        Ониочутились среди глубокой тишины, обступившей их совсех сторон. Неслышно стояли чудо-дерева, несмея шелохнуть ниединым листиком; молчали небесные птицы; втраве небыло нидвижения, нистрёкота… Тихий белый свет струился отовсюду, заполняя пространство идуши.
        - Какхорошо! - прошептала душа девушки. - Такое ощущение, будто мир только что сотворён.
        - Ибудто нет ещё наземле никаких других людей, - также тихо проговорила душа короля.
        Чистота ибезмятежность царили вприроде, неизъяснимая целостность жизни наполняла сердца. Ониуже совсем выпали извремени иизпотока жизни. Единение душ исердечный мир небыли достижением человеческих усилий. Этобыло единение всего Божьего творения, вместившего отстрадавшие иочистившиеся, ипотому вновь юные души, длякоторых миг стал вечностью.
        Нужноли упоминать, чтовэто время вмаленькой, похожей навытянутый шкаф длябелья каморке тихо отошла вмир иной счастливая кухарка короля?
        Волшебный гвоздик, илиПросто ад


        «Ад! Этопросто ад», - думала приехавшая вкомандировку Лика, глядя нацеха дляпроизводства этиленгликоля. Площадь сфутбольное поле была плотно заставлена башнями, трубами-колоннами, резервуарами иразличными сооружениями. Всёэто соединялось между собой бесчисленными трубами итрубочками свентилями, клапанами изаглушками. «Кухня» - привсей своей немыслимой сложности - работала, очём свидетельствовали пар, гулився ядовитая атмосфера.
        «Кактакое можно было придумать?!» - недоумевала Лика. Иживо представила злого духа вматериальном обличии. Маленький такой, чернявенький, сострой бородкой ибольшими оттопыренными ушами дух поимени Этилен Гликоль перемещался потрубам, залетал вбашни иколонны, свистел, выпуская пар, шумел, гудел иповсюду оставлял едкую вонь преисподней.
        Ещёона подумала олюдях, которые здесь работали: прожив жизнь втаких условиях, взагробном мире они должны удостоиться более радостной участи, даже несмотря нагрехи…
        Художница Лика была натурой тонкой. Онанепереносила пошлости, страдала отуродливых сторон жизни, нетерпела истерик ипьяных скандалов. Лика жила одна иредко общалась сдрузьями, поскольку близких неимела, авобщении сдальними невидела смысла.
        Город, вкотором жила Лика, былдревним иместами уютным. Стех пор какначали восстанавливать храмы иреставрировать ветхие дома, ждавшие часа своего обновления дольше века, онаполюбила прогулки постаринным улочкам. Нокогда ей приходилось проходить через казённые кварталы времён строительства счастливого будущего, унеё возникало одно-единственное непреодолимое желание: бежать! Бежать какможно скорее, чтобы мрак безликой бетонной жизни незахватил её, непоглотил, чтобы она непревратилась вбезрадостное, какэти панельные дома, серое существо.
        Лика пролетала, никого незамечая вокруг, сквозь тягостное пространство, хаотично заполненное пегими пятиэтажными коробками, иоблегчённо вздыхала, когда достигала двухэтажного бревенчатого дома изакрывала засобой дверь своей квартиры. Ейбыло плохо, итребовалось какое-то время, чтобы прийти всебя, преодолеть почти болезненное состояние.
        Вкомнате висели любимые картины: дивные пейзажи райских уголков, прекрасные лица, по-доброму смотревшие нанеё, изысканные залы богатых дворцов сразодетыми дамами игалантными кавалерами. Лика отдыхала оттой жизни, которой жила целый день. Домашние дела невызывали унеё такой неприязни, какработа, хотя вдохновения тоже недобавляли. Анаработе?.. Лика зарабатывала деньги вавтомагазине, занимаясь подбором эмалей, уговаривая себя, чтоэто сродни её настоящей профессии. Ачто поделаешь! Несидетьже втридцать лет нашее уродителей, даещё ижить вместе сними вдвухкомнатной квартире крупнопанельного дома, гдекомнаты проходные, австену невозможно вбить гвоздь!




        Вквартире, которая досталась Лике после смерти бабушки, всегвозди вбивались безтруда. Иесли унеё появлялась новая картина, ейнеприходилось просить соседских мужиков, чтобы они пришли сдико воющей дрелью илидолбящим прямо помозгам шлямбуром. Лика сама брала гвоздик, нетяжёлый молоток - иновая картина начинала услаждать взор исердце хозяйки.
        Домашние дела Лика делала подмузыку. Апотом она садилась вкресло - и… Этобыл долгожданный момент! Нет, Лика невключала телевизор, чтобы продолжать пребывание вубогой действительности или, хуже того, вбирать всебя ужас мировых катаклизмов. Небрала вруки газет, совершенно неинтересуясь ниличной жизнью звёзд, ниспортивными успехами наших соотечественников, играющих заклубы иностранных держав. Онавешала любимую картину назаветный гвоздик - имгновенно превращалась веё героиню.
        …Два-три года назад Лика пристраивала настену новую акварель: вбила латунный гвоздик, повесила картину - ивдруг… Кроны деревьев зелёной улицы зашевелились отдуновения ветра, вокнах особняков стали зажигаться огоньки, замелькали человеческие фигурки… Запахло свежестью ижасмином… Самоеже удивительное было то, чтоЛика наяву шла поэтой улице, что-то узнавая, что-то додумывая находу. Ито, чтоона придумывала, сразуже появлялось перед её взором.
        Слюбопытством она повесила наэтот гвоздик другую картину иоказалась ванглийском парке сровно подстриженными газонами, кустами - тоидеально круглыми, тострого прямоугольными, окружавшими добротный средневековый замок.
        Следующая картина привела Лику наулицу одной изевропейских столиц, гдеона гуляла, слушая Моцарта…
        Гвоздик оказался волшебным!
        Сначала ей захотелось скем-нибудь поделиться, показать чудо. Нокогда она стала перебирать возможных претендентов, достойных тайны, никто изних неподошёл. Даипригласит она кого-нибудь, агвоздик вдруг несработает. Чтооней будут говорить?! Только пальцем увиска покрутят. Такиосталась Лика единственной обладательницей тайны волшебного гвоздика.
        Теперь она, придя домой после трудового дня, скользила позеркальному паркету, невинно кокетничая скудрявыми юношами, обмахивалась веером, словно желая отмахнуться отобыденности. Веселье исмех разливались повсем анфиладам. Жизнь искрилась, какшампанское вбокалах, разносимых лакеями вбелых перчатках.
        Наследующий день Лика вдлинном платье слетним ажурным зонтиком вруках гуляла позалитому солнцем прекрасному саду. Таких садов небыло наземле, иЛика жалела, чтонеможет всегда находиться здесь. Оналюбила опуститься вплетёное кресло, стоявшее поддревним платаном согромной кроной, зажмурить глаза иподставить лицо тёплым лучам. Потом могла неожиданно вскочить ипомчаться, глубоко вдыхая аромат белых икрасных цветов, бежавших вслед заней вдоль аллеи. Онаощущала себя восемнадцатилетней ибеззаботной…
        Порой шум транспорта ивонь выхлопных газов (ох уж этот злой дух Этилен пофамилии Гликоль!) долетали донеё игрубо возвращали вреальность. НоЛика неподдавалась инепревращалась вуставшую художницу, пришедшую сработы изавтомагазина. Онапрохаживалась покомнате, поправляла нагвоздике картину ивновь опускалась вкресло.
        …Задумчивая, онаехала вкарете; копыта монотонно стучали помостовой. Мелькали заокном фасады дворцов, дома аристократов, утопающие впышной зелени садов, прогуливающаяся публика… Икто-то, наверное, думал: ктота прекрасная незнакомка, чтопромчалась вкарете попроспекту? Встретитсяли она ещё сним, думала Лика, сбравым молодым генералом, героем какой-то войны?.. Войн она нелюбила, авот храбрые победители ей были очень подуше. Встретитсяли?..
        Резкий звонок вдверь возвращал её вреальность. Онанервно шла вприхожую, поправляя насебе одежду.
        - Нучто тебе? - устало говорила она, открывая дверь иточно зная, ктотам.
        - Сестрёнка… - умоляюще улыбался сосед спервого этажа.
        - Навино недам! - резко обрывала Лика, какбудто была альтернатива - дать ненавино.
        - Слушай! Тыпойми меня… - начинал упрашивать сосед.
        - Ятебя хорошо понимаю, Варахасий, - непозволяла она перехватить инициативу. - Тывот меня пойми! Япришла сработы. Устала! Хочу отдохнуть!.. Тыкоторый день отдыхаешь? Пятый?.. Даутебя вся жизнь - отдых. Ая мало того что целый день наногах, такночью вместо сна должна слушать ваши пьяные разборки! Иещё оплачиватьих?!
        - Сестрё-онка, - заискивающе-жалобно тянул проситель, всёещё надеясь, чтоЛика смягчится. - Тыже добрая душа. Недай погибнуть!
        - Идиотсюда, пока милицию невызвала! - переходила накрик «сестрёнка» ирезко захлопывала дверь перед носом соседа.
        Варахасий (что это заимя иоткуда оно умаленького сморщенного мужичонки, полжизни проведшего вместах нестоль отдалённых, никто незнал) медленно спускался полестнице, громко указывая приэтом, куда должна идти немилосердная соседка.
        Лика возвращалась вкомнату, ноуже немогла вернуться вту, другую жизнь. Вечер заканчивался телевизором, успокоительными таблетками ибессонницей.
        «Ад! Этосущий ад», - думала утром Лика, струдом втискиваясь впереполненный автобус. Ейчасто приходили наум сравнения садом тех илииных сторон нашей непростой действительности. Онадаже иногда шутила: «Если после смерти меня направят вад, яскажу: давы что, граждане-товарищи, яэто уже проходила!..»
        Лика была уверена, чтодаже дьявол сосвоей изощрённой сатанинской фантазией неможет выдумать то, начто способен человек. Инетолько вотношении творимого против людей зла: миллионных жертв вборьбе заидею илиставших обычным делом убийств - бытовых, заказных, случайных, - ноиради так называемого прогресса. Вспомнить хотябы тотже химзавод, «управляемый» Этилен Гликолем, куда ей как-то довелось съездить вкомандировку.
        - Опять опоздала, - встречал запыхавшуюся Лику приветственный возглас директора, - напять минут!
        - Автобус… - начинала оправдыватьсяона.
        - Надо раньше выходить! Зазарплатой вот никто неопаздывает!..
        «Нетнипонимания вэтом мире, нисочувствия, - обречённо думала Лика. - Люди мелочны, завистливы игрубы…»
        - Сэтими опозданиями просто рок какой-то, - делилась она спродавцом изсоседней секции. - Когда директора нет, яже никогда неопаздываю.
        Нотого мало волновали «роковые» отношения «художницы» сдиректором, ився его реакция заключалась внеочень участливом«угу».
        День проходил внапряжении инедовольстве директором, продавцами изсоседних секций, покупателями сих автомобилями. Единственным, чтоподдерживало Лику инедавало совсем пасть духом, былтот заветный гвоздик, накоторый она вешала теперь только одну, особенно полюбившуюся картину.
        …Едва дождавшись вечера, онавыходила напрогулку посвоему идеальному городу, утопавшему визумрудной зелени парков исадов. Помощёным мостовым тихо шуршали старинные кабриолеты, поулицам чинно прогуливались добрые люди, незнавшие бранных слов, неимевшие дурных наклонностей. Ликовск - такназывался этот город, потому что жизнь внём была сплошным ликованием, праздником справедливости, изящества игармонии.
        ИЛика знала влицо каждого ликовчанина, потому что новый житель мог появиться там только сеё соизволения. Понравившегося человека, увиденного где-нибудь даже мимолётно, онамогла безтруда переселить всвой чудесный град, атам он становился идеальным, какивсе его жители.
        Горожане любили Лику ровно, безстрасти - какоснователя, благодетеля идоброго управителя. Нобыл один художник, который любил её некаквсе. Тим - такего звали - былнатурой тонкой ивозвышенной. УЛики сним тянулся долгий, безясных перспектив роман, какэто было вхудожественном училище ссокурсником Тимофеем. Лика вто время невыказывала ему своей симпатии, хотя он ей инравился, поскольку Тимофей вёл весьма беспорядочный образ жизни (идаже, поговаривали, баловался наркотиками). Ивот спустя много лет вЛиковске появился талантливый художник Тим, такойже весёлый иобщительный исовсем нетайно влюблённый вЛику.
        Онатеперь почти постоянно жила всвоём городе, вела долгие разговоры сТимом, иногда даже позволяла поцеловать себя.
        Несмотря нато что ей приходилось встречаться спьющими соседями, мириться снедовольством директора, терпеть упрямство автомобилистов, Лика старалась быть терпеливой исдержанной. Ведь вечером она снова окажется всвоём городе, среди любимых садов, улиц, особняков иусадеб, среди любящих её людей, встретит восторженный взгляд Тима, иеё душевный мир восстановится.
        Авгороде такой простор длятворчества! Навъезде можно возвести Триумфальную арку (вчесть её, Ликиного, триумфа), вцентре проложить новый проспект илиобустроить самшитовый бульвар… Пригласить гостей сдругого континента посмотреть наеё, Ликино, творчество… Показать им невиданныйрай!
        Однако быть терпеливой получалось далеко невсегда. Наоборот, чемсильнее ждала она момента ухода вЛиковск, тембольше раздражали её окружающие, темменьше оставалось унеё сил переносить тяготы дня. «Когдаже это кончится! - стоской думала она освоих непрерывных делах илитрудных отношениях. - Когда наконец я стану свободной?!»
        Лика уходила всвой город, когда ей было плохо икогда было хорошо. Онапомнила каждый дом, каждый переулок, каждое деревце идаже куст. Ведь это было её творение!
        Нооднажды произошло непредвиденное.
        Еёвоздыхатель Тим водин момент превратился всерое, словно тень, безжизненное существо. Другие горожане казались ещё более жизнерадостными, чемобычно, ещёярче светило солнце, отражаясь вструях фонтанов, аТим неучаствовал вобщей жизни. Исколько Лика низаговаривала сним, сколько нипоправляла нагвоздике любимую картину, оставался тенью прежнего Тима.
        - Вотвозьму молоток!.. - разозлившись нагвоздик, воскликнула Лика. - Будешь знать!
        Нопотом задумалась: «Почемуже уменя ничего неполучается? Может быть, неволшебный гвоздик причиной, ая что-то делаю нетак?» Ихотя всё остальное вЛиковске оставалось прежним, Лике начало казаться, чтовесь город уже нетот, каким она хотела его видеть.
        Итут она узнала, чтоеё бывший сокурсник Тимофей умер - организм невыдержал всё возраставших доз порошка, который переносил его вмир ярких образов игениальных картин, такиненаписанных им. Лика живо вспомнила того Тимофея, каким его знала (ей казалось, чтопо-настоящему его знала только она), иострая жалость, переходящая вболь, охватила её душу. Онадаже окаменела намгновение - ивэтот момент поняла, насколько он был ей дорог иблизок. Еётоже нерадует действительность! Онатоже пытается сбежать отнеё… Моглали она помочь Тимофею? Хотябы утешитьего?
        АТим? Чтобудет сним? Онже… сам посебе… Лике очень хотелось верить всилу волшебного гвоздика. Теперь перед уходом издома она снимала акварель состены. Город недолжен существовать безнеё, вдруг веё отсутствие среди его обитателей случатся ещё какие-нибудь беды илинеприятности…
        Лика перестала пропадать всвоём Ликовске целыми днями даже повыходным. Что-то останавливало её, возвращало кобычным, живущим рядом людям. Оказалось, чтонетолько она, ноией нужны были покупатели, которым она могла продемонстрировать свой тонкий вкус. Нужен нескладный ичасто нетрезвый сосед Варахасий, представлявший собою ворох какой-то особой неустроенности (может быть, емуправильнее былобы называться Ворохасием), чтобы можно было почувствовать своё превосходство. Нужны пусть даже неочень близкие друзья иподруги, чтобы иметь возможность поучить их уму-разуму. Иконечно, нужны родители, которые нетолько любили, ноижалелиеё.
        Ейнужны были ипростые горожане, исам этот небольшой старинный городок, вкотором она родилась. Иногда она ощущала какое-то особое родство сним, например свежим майским утром попути наработу иливечером подороге домой, когда доносившийся сцентральной площади колокольный звон возвещал одругой, божественной жизни; вовремя редких прогулок ввыходной день, когда можно просто смотреть напрохожих, отмечать «свои», приметные только её взгляду художника купеческие особняки иособенно любимый, уютный итёплый, самый древний храм их городка… илипросто принимать ласку солнечных лучей, приветливо отражающихся влужах изатемнённых окнах автомобилей (ох уж эти выдумщики-автовладельцы!).
        Как-то проходила Лика поокраине города. Ряды кирпичных зданий кончались, дальше начинался частный сектор, переходящий впригород. Откуда-то изстарых (носовсем нестаринных!) домов вынырнула молодая девушка. Впотёртых модных джинсах сживописными дырами наколенях, современная иполная надежд, шлаона потротуару летящей походкой навстречу Лике всторону серых обшарпанных пятиэтажек. «Блёклый день, тусклая жизнь… Чтопоможет этой девушке вырваться излипкой паутины серого бытия?» - подумала Лика. Когда-то иона вот также легко шла, молодая истройная… Икуда пришла?..
        Онапопривычке задумалась было осебе, потом обернулась, чтобы ещё раз увидеть себя вовстретившейся девушке, нота уже ушла своей дорогой. Почему уЛики возникло кней какое-то сострадание? Чтозаставило подумать оеё возможной несчастливой судьбе?.. Абылабы она счастлива, еслибы попала вЛиковск?..
        Неуспела Лика переобуться вдомашние тапочки, каквдверь нетерпеливо позвонили. Напороге стоял, конечно, Варахасий. Точнее будет сказать: ещёстоял.
        - Сестрёнка, - как-то особенно жалобно обратился он кней. - Выручи… Умираю… Последнийраз.
        Лика несорвалась накрик, нестала поносить иукорять ибезтого бедного соседа. Даже злой дух Этил (пофамилии Перегар), вырывавшийся изнедр Варахасия, сейчас немог отвратить её отнесчастного ивывести изравновесия.
        Онавнимательно посмотрела насоседа. Еголомало иколотило. Онбыл нерад нисебе, нивожделенному алкоголю, нивсей своей жизни. Варахасий страдал. Ивего глазах, смиренно-выжидательно глядевших наЛику, было столько мольбы инадежды, будто боль всего неустроенного человечества вместилась вних.
        Раньше она давала иногда деньги соседу (потому он иходил кней), новсегда супрёком, снедовольством. Исейчас представила, какдостаёт изкошелька купюру несамого малого достоинства иподаёт её Варахасию. Онатает отсвоего великодушия, сосед, конечно, страшно благодарит её, после чего идёт и… продолжение известно.
        Аесли ему недать денег, вдруг он действительно умрёт? Умрёт поеё вине… ИВарахасий пройдёт мимо её жизни, какпрошла молодая девушка, чем-то затронувшая Лику… какпрошёл Тимофей… какпрошли десятки других людей, ккоторым она осталась равнодушной. Лику всегда волновало, какчеловек относится кней, отэтого зависело иеё отношение кнему. Такей казалось… Новедь дело-то, оказывается, изначально вней, веё отношении… хотябы вот кэтому несчастному Варахасию.
        Лика насекунду замешкалась.
        - Зайди, - вдруг сказала она соседу иповела его вкухню. - Садись…
        Варахасий напредложенный стул несел, аопустился попривычке накорточки.
        - Сейчас чайник поставлю! - нетерпящим возражения тоном сказала Лика.
        - Мнебы… - начал сосед.
        - Сбальзамом! - успокоила она страдальца идостала изшкафчика небольшую бутылочку стёмной этикеткой.
        Надуше уВарахасия заметно потеплело, ион начал рассказывать осебе: какмыкался вжизни, сколько хлебнул горя… Апьёт он вообще-то невсегда. Бывает, месяцами врот неберёт.
        - Ведь тыже знаешь! Соседи всёже…
        Варахасий иправда частенько пытался рассказать ей что-нибудь изпережитого, онаже вродебы инеслушала, стремясь побыстрее отделаться отназойливого соседа, новдруг, ксвоему удивлению, обнаружила, чтодействительно знает всю его жизнь. Ичто его история ей даже близка.
        Всякий раз, когда Лика выслушивала рассказы очьей-то тяжёлой судьбе, онабыла уверена: человек сам виноват всвоих бедах. Тоамбиции, тонеуёмные страсти, тонеправильное понимание людей иситуаций… Носейчас она просто слушала своего нескладного соседа инесудила. Глубоко почувствовав его неустроенность, боль, поняла, чтопо-другому он жить просто неумеет.
        Лика достала чашку, налила гостю чаю, добавив обещанного лекарства. Потом налила исебе. Онарасспрашивала Варахасия оего молодости, подливая вего чашку бальзам. Лихорадка отпустила соседа, онповеселел иговорил безумолку. Лика слушала синтересом инепереставала удивляться - судьба!
        Когда Варахасий уходил, егосиние глаза светились добротой иблагодарностью.
        - Ликушенька… - совсей нежностью, накакую был способен, сказал сосед, - тыведь знаешь, какя тебя люблю. Явсегда знал, чтоты - добрая душа. ДайБог тебе здоровья…
        «Добрая душа!.. Может, этонепустые слова, неприсказка? Может, Варахасий прозревает то, чего мы сами всебе невидим?.. - размышляла Лика, проводив соседа. - Такого вЛиковске невстретишь. Тамвсё идеально, гладко, безболезненно… Тутвсё страшно, больно, тяжело… Ноэто жизнь. Вотведь вчём загвоздка!..»
        Лика вошла вкомнату, опустилась вкресло, взглянула натёмно-янтарную бревенчатую стену спрожилками волокон изолотой шляпкой торчащего гвоздя. Вспомнила виноватые глаза Варахасия ивновь почувствовала кнему сострадание идаже любовь - каккнесчастному, ноближнему человеку. Затем встала, взяла молоток, двумя лёгкими ударами забила латунный гвоздик встену иснова опустилась вкресло. Тепло разливалось повсему телу, тихая радость наполняла душу, светлый мир входил веё сердце. ИЛика ясно поняла: рай - этопросторай!
        Жилнасвете мальчик
        …Носамым мёртвым измёртвых является тот маленький мальчик, которым я был когда-то…
Жорж Бернанос





1
        Жилнабелом свете один мальчик. Жилон тихо исчастливо. Счастье его небыло каким-то особенным, просто неслучалось вего жизни больших несчастий. Белый свет был большим идоброжелательным. Мальчика все любили: ибратья, исёстры, и, конечно, папа смамой. Следуя древнему завету почитания родителей, ихнужно былобы назвать впервую очередь, нодлянашего мальчика, более значимыми были братья исёстры. Онибыли ему идрузьями, ибратьями, иродителями.
        Мальчик жил так, чтовсегда был неодин. Сначала заним повсюду следовала мама, потом сним стали играть братья исёстры. Массивный квадратный стол становился домом илигаражом, перевёрнутая табуретка - рубкой корабля иликабиной самолёта, подушки оттоманки - грузовиком илиприлавком магазина. Иногда такая подушка превращалась вбаян, итогда мальчик наигрывал: «Впуть! Впуть! Впуть! Адлятебя, родная, есть почта полевая… Пускай труба зовёт! Солдаты, впоход!» Он непредставлял себя солдатом, ноуходящим «впуть» ипрощавшимся сродной представить мог. Мальчик любил играть натаком баяне. Этому иучиться ненадо было, имелодии можно было наигрывать только любимые. Нелюбимые песни он ненаигрывал, хотя нелюбил их несами посебе, азато, чтоони вызывали вего душе неизъяснимую грусть.
        Иногда он устраивал конкурс баянистов. Играл заодного, играл задругого, апотом подводил итоги. Врезультате он всегда занимал второе место. Почему второе? Ведь онже был председателем жюри! Может, емунеловко было присуждать себе первую премию. Аможет, просыпалось внём некое суеверие, ион думал, чтоесли сейчас так, задаром, получит первое место, топотом, вовзрослой, совсем уже настоящей жизни ему никогда неудостоиться первенства… Когда он устраивал автогонки, тоже всегда приходил вторым.
        Скем-нибудь изсестёр он выходил водвор играть впесочнице. Онистроили песчаные города, ездили попесчаным дорогам, пекли песочные куличи. Когда они возвращались домой, мама возмущалась чумазостью дочери, ставя ей впример младшего брата. Голубенькая его рубашка вбелую клетку оставалась чистой. Тёмно-синие шорты тоже неприобретали песочных оттенков. Только гольфы нужно было вывернуть наизнанку ивытряхнуть изних песок, чтобы завтра снова надеть.
        Такой вот чистенький ипослушный жил набелом свете мальчик. Абыл он таким потому, чтовсе его любили.
        Мальчик тоже любил всех идаже всё… Нелюбил он только варёную капусту всупе. Обычно съест бульон, сцедит его ложкой, авсю капусту старательно придвинет ккраю тарелки. Датак тщательно избавлялся откапусты, чтониодна полоска непопадала вего ложку. Нучто, казалосьбы, затрудность проглотить кусочек вываренной капусты?! Аннет! Немогли уговорить его нимама, которую он всегда слушался, нипапа, который воспитывал собственным примером (итарелка из-под щей унего всегда оставалась чистой), нибратья ссёстрами. Впрочем, последние сильно инеуговаривали.
        Такжил набелом свете мальчик. Жил-жил, апотом как-то незаметно умер.

2
        Жилнабелом свете мальчик. Этобыл некакой-нибудь маленький мальчик, который только имог, чтоиграть вигрушки ивзрослых людей. Этобыл вполне самостоятельный мальчик, который уже ходил вшколу.





        Когда его привели первый раз… вовторой класс (ибоковремени поступления вшколу он хорошо умел ичитать исчитать), посадили напредпоследнюю парту (поскольку все остальные оказались занятыми) имама скрылась задверью, онрасплакался. Мальчик впервые почувствовал, чтонаходится несреди братьев исестёр, асреди чужих людей. Наего счастье, перед ним сидел тоже всем чужой мальчик, отец которого часто посещал школу иустраивал скандалы поповоду плохого обращения сего сыном. Этот мальчик повернулся кновичку идружелюбно спросил, откуда он икакего зовут. Онистали дружить, ивскоре наш мальчик освоился.
        Каждое утро он собирался вшколу: пилкакао иел бутерброд ссыром, надевал белую рубашку исерый вмелкую клеточку костюм, брал портфель, который собирал всегда накануне, чтобы небыло лишней спешки поутру, ивыходил издому. Дорога вшколу была неочень короткой, имальчик успевал подумать очём-нибудь хорошем, несвязанным спредстоящими уроками. Иногда вголову приходили итревожные мысли.
        Дворы домов, мимо которых он проходил, казались ему другими странами. Авкаждой стране - свои законы. Кому-то мог непонравиться незнакомый мальчишка, вторгшийся вих пределы… Нонаш мальчик всегда возвращался изшколы целым иневредимым. Егоникто нетрогал инеобижал.
        Онтоже никого нетрогал инашкольной перемене чаще всего стоял устены, наблюдая круговорот ребят вкоридоре. Обычно мимо проходили, степенно прогуливаясь, старшеклассницы. Иоднажды они обратили внимание ненакучу-малу, которая кишела подногами, ананего.
        - Зачто тебя поставили? - посочувствовалиони.
        - Низачто, - спокойно ответил он. - Ясам стою.
        Старшеклассницы изумились ипотом всегда обращали внимание намальчика, который наперемене стоял уокна вкоридоре, анебегал, каквсе, недрался инекричал.
        Такучился наш послушный мальчик, преодолевая школьную программу ипереходя изкласса вкласс… Абелая рубашка, которую он надевал каждый день вшколу, кконцу недели так иоставалась белой.
        Мальчик нетолько сам нелюбил кричать, ноидружил снекрикливыми ребятами. Удома - встране их обитания - ониказались всем обычными отроками, играющими вмяч илибегающими постройкам. Нокогда они уединялись где-нибудь вукромном месте - вподъезде илинаотдалённом пустыре укостра, тосоставляли особое братство: говорили осерьёзном, курили дешёвые сигареты, высказывали свои соображения обудущем. Инебыло вцелом мире людей ближе ироднее, чемони.
        Один говорил, чтохочет стать моряком иплавать нашхуне, другой - выучиться наизобретателя различных механизмов. Нашмальчик мечтал летать исмотреть напроплывающую внизу жизнь. Оннедумал, чтосможет стать лётчиком, онпросто хотел летать… Это, по-видимому, означало: быть непервым… Ночто поделать, кому-то ведь надо сидеть инавтором кресле вкабине самолёта… Хотябы вмечтах.
        Однако, кактолько заходила речь окаких-то познаниях иликнигах, мальчик тотчас первым уверенно говорил:
        - Ячитал!.. - иначинал сбивчиво рассказывать.
        Желание проявить себя появлялось порой иуего друзей, аиногда увсех вместе.
        Заигрались как-то ребята ввойну, ушли далеко наокраину, гдеим встретился свиду заброшенный отдельно стоящий домик. «Вражеский оплот», - сразуже определили мальчишки ипринялись атаковать его. Намелкие выстрелы никто неответил, ивход пошли снаряды потяжелее. Бойцы так увлеклись, чтоподошли кдому совсем близко иметали камни всё крупнее. Вскоре оплот дрогнул, посыпались стёкла, зазвенели осколки. Общее ликование ещё больше подстегнуло воинский азарт.
        Когда целых окон неосталось иможно было праздновать победу, откуда нивозьмись появился сам враг - какой-то злобный мужичонка. Имея оружием только язык, авкачестве снарядов - соответствующие его настроению слова, онринулся впогоню. Ноги юных воинов были быстрее, нонеискушённость вбоевой тактике подвела их. Место, куда они бежали, - ихродной дом - враг увидел отчётливо инепреминул этим воспользоваться.
        Вечером мальчик лёг рано. Онукрылся одеялом сголовой, будто желая защитить её отнеминуемой грозы. Вскоре послышались её первые раскаты - голоса вприхожей. Через несколько минут вкомнате появились родители.
        - Выпоротьбы надо!.. - промолвил отец.
        Мальчик лежал нижив нимёртв, хотя неизвестно, чтоего больше угнетало: толи угрызения совести, толи неожиданность провала истрах наказания.
        Родители пожалели его, нохладнокровными неостались. Отругали!
        Однажды утром он проснулся, ощущая вовсём теле какое-то странное, пугающее томление. Мальчик ничего непонимал. Даже устарших братьев, которым он полностью доверял, ничего нерешился спросить. Этобыло что-то очень личное, очень глубокое исовершенно невысказываемое. Смущение отрока выразилось втрагически-недоумённой мысли: «Ятакойже, каквсе?!» Такойже обыкновенный, такойже плотский итакой… одинокий.
        Вечером, перед тем какзаснуть, онстал видеть каких-то чудищ. Онипредставали его мысленному взору сразуже, кактолько он закрывал глаза. Откуда они брались? Онникогда нечитал проних, неслышал никаких историй, даивообще неверил вних… Ноони приходили, теснились, сменяли один другого, иногда появлялись всем легионом. Измученный видениями отрок засыпал, носон чаще всего неприносил отдохновения. Ночью незнакомцы, бывало, тоже посещали его, наводя если неужас, тосмуту вдуше, итогда утром он просыпался совсем разбитый. Ночь длянего стала местом битвы.
        Аднём он жил, занимаясь обычными делами. Подогревал щи, которые мама оставляла ему наплите, съедая вних один бульон. Чистил ботинки, которые блестели каждый день какновые. Сидел надуроками, б?льшую часть времени находясь враздумьях совсем одругом…
        Науроках вшколе часто давали задания повышенной трудности, икогда учительница спрашивала, ктоуже сделал, нашмальчик громко говорил: «Я!» Иногда, правда, вспешке он допускал ошибки, итогда первым врешении оказывался кто-нибудь другой. Ноэто нерасстраивало мальчика. Значит, онвторой…
        Иногда ему доводилось быть ипервым, если, положим, подходила его очередь мыть дома пол. Итогда он очень унывал. Вте минуты, когда он ползал наколенях, пытаясь достать тряпкой все углы, емуприходили мысли окакой-то своей особенной обыкновенности. Вотбылбы он одарённым, талантливым, разве пыхтелбы сейчас… Захлебом он ходил сменьшим неудовольствием, ностойже мыслью: настоящие люди такими пустяками незанимаются.
        Всеблизкие были кмальчику доброжелательны, ноему нехватало этого. Душа его томилась имучительно жаждала чего-то высокого.
        Такжил насвете один отрок. Жил-переживал, апотом умер.

3
        Жилнасвете один мальчик. Да,вкаждом юноше, вглубине его души, таится мальчишка, который считает себя совсем взрослым. Хотябы потому, чтоего мучают взрослые вопросы. Какжить? Кемстать? Скем жить?
        Большой город, вкоторый приехал юный искатель ответов наэти вопросы, принял его неласково. Хотя было это, наверное, обычное равнодушие исполина-муравейника кнуждам одного отдельно взятого муравья, номолодому человеку, жаждавшему внимания ксвоей персоне, показалось такое равнодушие вопиющей несправедливостью ивраждебностью. Неизвестно, насамом деле, чего он жаждал больше: широкой дороги, легко уносящей всветлое будущее, илиприветливости тех братьев исестёр, которые встречались наего пути, новели себя словно чужие.
        Множество самонадеянных, какион, юнцов штурмовало учебные заведения, надеясь современем, окончив их, войти ввысший свет. Ножелающих, каквсегда, было больше, чемтребовалось, асамонадеянность неявлялась достаточным условием дляпоступления.
        Нашмолодой человек понимал, чтозанимался он мало (итак давалось всё легко), чтонебудет рядом своих братьев исестёр, укоторых можно что-то спросить, новсёже… Всёже он верил, чтоему насей раз повезёт, чтосудьба будет благосклонна кнему, ион переступит порог желанного заведения. «Ауж там отработаю», - мысленно обещал он, думая отблагодарить судьбу.
        Носудьба проявила благосклонность по-своему. Вожделенный порог он переступал дважды: когда писал экзаменационную работу икогда узнавал её неудовлетворительный результат. Такая неожиданность (ведь онже обещал!..) непорадовала молодого человека, ноинеопечалила сверх меры. Онбыл полон радужных надежд иуверен внеизбежности их осуществления.
        Юноша направил свои стопы идокументы вдругое заведение… ивтретье… Инаследующий год повторил всё сначала, избрав вкачестве цели другие, неменее высшие, заведения. Нонехотел большой город пускать его всвой высший свет, даже наего первую ступень. Тогда пришлось ему начинать сосвета низшего.
        Низший свет, вкоторый попал наш несостоявшийся студент, небыл тьмою какой-то особой низости. Скорее наоборот. Тамсуществовали свои понятия очести, взаимовыручке, свои рамки дозволенного изапретного. «Низость» его определялась невысокими притязаниями тех, ктоего населял. Потому он принимал даже тех, кого уже никто непринимал. Ведь потребности сторожить, убирать мусор, грузить иразгружать будут учеловечества всегда. Ауж кто это делает, каких моральных качеств илиумственных достоинств человек, неимеет значения. Лишьбы ящик издрожащих рук невыпадал.
        Нашмолодой человек тоже очень полюбил выпивать. Онпил вино, пилводку, аиногда упивался какими-нибудь мечтаниями, уносившими отмрачной действительности. Примет, бывало, стаканчик илетит надморями истранами, ощущая себя непотерянным внеопределённой массе народа человеком, ачутьли нецентральной фигурой человечества. Выпьет другой - ион уже неодинокий иникому ненужный мальчишка, онуже чутьли невсеми любимый мужчина.
        Опьянение меняет человека. Меняет оно иотношение кнему. Если люди опьянены одним итемже вином, тоони уже ибратья, исёстры, ивозлюбленные.
        Вино любви! Ктонеуслаждался твоей сладостью инеупивался твоей манящей терпкостью! Ктонестрадал поутру отгорького похмелья!..
        Менялись люди, окружавшие юношу, менялись его занятия. То,бывало, увлекался он игрой нагитаре, напевая пробумажного солдата, который хотел переделать мир, чтоб был счастливым каждый. Илинаигрывал так, просто ниочём, лишьбы мелодия ненавевала печаль… Тоначинал изучать какой-нибудь иностранный язык. Товдруг бросал всё иначинал заниматься историей илидаже философией. Иногда он приезжал вродной дом повидаться сродителями, поговорить сбратьями исёстрами. Обеспокоенные родители заводили сним разговор оего жизни, ставили ему впример старших братьев, новсякий раз убеждались: мальчик ищет себя, ихотя советовали ему что-то, право выбора оставляли заним.
        Иногда юноша оглядывался вокруг, смотрел наокружающих трезвым взглядом ипоражался, насколько все вокруг были чужими. Онибыли чужими ему, друг другу и, казалось, сами себе. «Люди! - хотелось крикнуть ему. - Гдевы?..» Ноон молчал. Молчал потому, чтоэтот вопрос мог быть адресован иему. Гдеты, молодой человек? Скем? Может быть, этоты чужой всем?..
        Иесли вдруг находится та, которая шепчет тебе: «Родной мой!» - Разве можно пройти мимо такого человека?!
        Онатоже любила пить вино. Подего действием она веселилась игромко радовалась жизни. Нашюноша нелюбил крикливых женщин ибыл недоволен её громким смехом, новсе попытки расстаться сней ипойти другим путём вызывали вего душе неизъяснимую грусть.
        Вино любви! Кто, познав твою заманчивую сладость, может отказаться оточередного бокала?!
        Унеё был грустный взгляд, иему казалось, чтоона несчастна. Еёмуж почти всегда был вразъездах, иоттого было непонятно: толи он есть, толи его нет. Ипоскольку его какбы небыло, крепко перебродившие чувства нерастраченной любви она щедро выплеснула насвоего нового знакомого. Юноша никогда невстречал такого отношения ксебе, неслышал такого потока ласковых слов иникогда так непьянел, каксней.
        Чтотам сходить захлебом иливымыть пол всвоей общежитской комнате, когда вдуше такая любовь?! Одна любовь - иничего больше!.. Кемстать? Каким быть?.. Разве это имеет какое-то значение!.. Ондаже думал иногда, чтоспособен быть просто мужем красивой женщины, вмыслях ставя себя навторое место. Ноэто было только вмыслях…
        Пьянство это длилось очень долго искаждым днём затягивало всё сильнее. Порой он так скучал поней, невидя её всего один день, чтомог пойти кней домой, чтобы просто повидать её. Иногда там был приехавший муж, итогда они сним оказывались какбы друзьями.
        - Убежалабы стобой… прямо так, вхалате, - шептала она ему накрыльце, провожая.
        - Ага!.. - неопределённо отвечал он иуходил, чувствуя себя вторым инесовсем уместным.
        Онначинал понимать древние заветы, которые говорят, чтовличных отношениях мужчин иженщин неможет быть очерёдности, вних может быть только единственность.
        Такон трезвел иосознавал, чтоживёт несвоей, акакой-то чужой жизнью. Аего жизнь? Онапроходила мимо…
        Жизнь проходила, нолюди приходили. Онипоявлялись иисчезали, оставляли след илиуходили бесследно.
        Однажды кнему пришёл её муж. Оннаконец понял, чтосердце его жены принадлежит неему. Инетолько сердце… Абыть вторым мужу никак непозволительно!
        Разговор состоялся короткий, безобвинений иоскорблений.
        - Какбудем драться: накулаках илиружьях?
        - Твоё предложение - выбирай!..
        Мужсказал, чтоунего есть два ружья, назвал место встречи ивремя.
        Дуэль? Этопредложение, или, скорее, требование, было неожиданным, нонеобескураживающим. Привсей театральности инелепости того, чтозадумал этот муж, нашнемолодой уже мальчик вдруг почувствовал себя втысячу раз более неправым: перед ней - женщиной, которая сильно ипо-своему искренно любила его, перед её мужем… Ондолжен принять его условия, чтобы тот низадумал, какимбы абсурдным никазалось его предложение.
        «Земную жизнь пройдя дополовины, яочутился всумрачном лесу, - думал наш сказочный герой, вспоминая другую сказку. - Утратив правый путь вотьме долины…» Нет, лесоказался нетаким сумрачным, какможно было ожидать. Сквозь кроны деревьев пробивалось жизнелюбивое солнце, пернатые громко щебетали освоём.
        Остановились наполяне. Муждостал ружья, отмерил шагами расстояние.
        - Выбирай! - предложил он, пытаясь непоказывать волнения.
        Соперник взял ружьё ипатрон, который незаметно положил вкарман.
        - Начинаем! - скомандовалмуж.
        Через несколько минут раздался выстрел. Грохот ударил поушам ипрокатился полесу.
        Вответ навыстрел наш молодой человек сдосадой бросил ружьё ирезко, необорачиваясь, пошёл прочь.
        Оншёл быстро, возбуждённо, будто подхлёстнутый прогремевшим выстрелом. Оннедумал ниочём. Печаль идосада заполнили его душу. Емухотелось скорее уйти изэтого леса, выйти изэтой сказки, перестать быть актёром ибольше небыть участником этого фарса.
        Вгород он шёл пешком. Чемдальше он уходил оттого несумрачного леса, тембольше отдалялись все последние события. Тембыстрее уходила внебытие вся его прошлая жизнь.
        Подвечер, когда его шаг уже значительно замедлился, аворотничок клетчатой рубашки сильно засалился, емузахотелось отдохнуть. Икогда невдалеке он увидел село состарым недоразрушенным храмом, свернул туда.
        Онпоходил вокруг храма, заглянул внутрь. Вышел заограду исел наземлю, прислонившись ктёплой, нагретой задень стене. Прижался затылком изакрыл глаза.
        Нашнемаленький исовсем несчастный мальчик ощутил, чтотам, заего спиной, стоит непросто обветшавшее отчеловеческой нелюбви здание, ачто-то основательное, внутренне незыблемое, вечное. Невидимый контакт сэтой Вечностью давал ему силы ипокой. Онзадремал.
        Вэтом упокоении, вполудрёме он услышал вдруг стройное торжественное пение. Увидел благолепие храма, древнего старца, совсем седого ипочти немощного, увидел себя, стоявшего узадней стенки ивзирающего напроисходящее. Мальчик неразбирал слов, непонимал смысла происходящего, незнал, каксебя вести. Какие-то старушки обратили нанего внимание, будто желая спросить: зачто его сюда поставили, стали подталкивать его, чтобы он подошёл кстарцу.
        Юноша начал было оправдываться, чтоон неготов… он незнает… что он просто так, самстоит… Ноон уже шёл, поддавшись неземной силе, влекущей его кстарцу, сквозь которого струился необычный свет. Онвдруг понял… почувствовал сердцем, чтоэто свет Вечности, вкоторой укоренена эта церковь. Вэтот момент он также осознал: длятого чтобы быть причастником этой Вечности, внём, потерянном иникому ненужном юноше, должно умереть всё то, чтонесовместимо сВечностью. Всёвременное, наносное, всёнеискреннее исамолюбивое. Даже потерянность иненужность.
        Онпочувствовал усебя налбу начертание креста иощутил благодатный аромат святого елея.
        Такумер один юноша, который жил насвете какмальчишка, считавший себя взрослым. Егомучили взрослые вопросы, которые он пытался разрешить. Нотак инеразрешил, умер.

4
        Жилнасвете мальчик. Этобыл совсем взрослый мальчик, которого все считали солидным мужчиной. Жилон тихо ивполне счастливо. Тихо непотому, чтожизнь его была гладкой ибезоблачной, аоттого, чтонезарождалось вего душе никаких бурь.
        Онжил так, чтовсегда был неодин. Занималсяли мальчик своей работой, гулялли полесу, копалли огород своих приятелей илиродственников, никогда неощущал, чтоон один. Вего душе всегда было какое-то или, скорее, чьё-то присутствие.
        Когда он понял, чтоопора жизни находится невдолжностях, пусть очень высоких, невлюдях, даже самых близких идоброжелательных, авнём самом, стал любить обращаться внутрь себя. Нокогда он понял, чтоэта опора, этот Источник жизни непринадлежит ему, хотя инаходится внём, получил возможность общаться сэтим Источником.
        Днём это общение было неполноценным, поскольку дела илюди часто требовали его полного внимания, новночные часы он мог предаваться этому истинному общению, сколько хотел. Ночь длянего стала местом радования…
        Нашсовсем взрослый мальчик жил один иненуждался вком-то, ктоготовилбы ему обед илистирал его немаркие, втёмную клетку, рубашки. Этобеззатруднений он делал сам. Нолюбовь, которая возгревалась внём втихие часы радостного одиночества, требовала выхода. Даисилы, которые он порой чувствовал вдуше, давали ему повод думать, будто вего жизни недостаёт какой-то полноты. Может быть, той, окоторой гласит самый древний завет: нехорошо человеку оставаться одному?..
        Онувидел её вхраме, куда вместе снейже ипришёл. Доэтого она была просто невзрачной знакомой, гостьей его друзей, приехавшей издальних краёв. Теперь он вдруг увидел эту девушку вином свете. Веё движениях, всосредоточенном стоянии перед Тем, ради Кого приходят вхрам, небыло ничего лишнего, наносного, неискреннего. Вэтот момент он будто прозрел иувидел всю её душу - простую ипо-детски чистую. Онувидел красоту, которая была сокрыта отпосторонних взоров иоткрылась только ему. Этовидение говорило ему оего особенности - ведь увидел только он, но, сдругой стороны, лишний раз доказывало, чтоон каквсе…
        Онивиделись всего несколько раз исовсем неговорили ниочём, чтомоглобы касаться их двоих. Только раз она впростоте сказала:
        - Уменя будет много детей… если я выйду замуж.
        - Почему? - почти безучастно поинтересовалсяон.
        - Такдумаю… Умоих родителей много детей…
        Вскоре она уехала вродные края, кродителям, кбратьям исёстрам.
        Нашвзрослый солидный мужчина иногда вспоминал свою новую знакомую, ичем больше вспоминал, темменее солидным становился. Как-то он гулял поосеннему парку, впитывая всебя тепло золотого света, льющегося отовсюду, имысленно делился им сней. Онстал собирать опавшие листья, выбирая самые красивые, будто составлял длянеё букет. Акогда собрал, решил всамом деле подарить ей. Наярком кленовом листе он написал: «унас осень», вложил листья вконверт иотправилей.
        Оножидал, каквлюблённый мальчишка, ответа - бурного, любвеобильного, илинаоборот - ответа безслов, новкотором былобы одно лишь чувство. Ноответа непоследовало никакого.
        Сначала ожидание сменилось разочарованием, нопотом он понял, чтоэто - разочарование лишь всвоих ожиданиях. Почему всё должно идти так, какему представляется? Ивообще… проявление чувства ещё ничего неговорит осерьёзности чувства. Онахоть чуть невдвое моложе его, акакправильно всё понимает!..
        Осень оказалась её любимым временем года. Когда она получила попочте букет осенних листьев - датаких, каких небыло вих краях, тосразу поняла: судьба её решена. Онахотела написать ему обовсём, раскрыть себя: рассказать проосень - чтоона наводит надушу, пролюбимую музыку, которая влечёт отземного кнебесному, рассказать пролюдей, которые её окружают… Нопотом, после осознания невозможности написать такое письмо, пришло понимание иего ненужности. Ведь проявление чьего-то чувства - очень часто всего лишь отражение наших чувств.
        Нашвзрослый мужчина очень хотел понять: былоли это просто мимолётным увлечением красотою юности илиэта женская душа - всамом деле дополнение его мужской половины. Однажды он усиленно думал обэтом, думал оней, стараясь глубже проникнуть веё душу, веё жизнь… Иему пришла мысль, даже твёрдое убеждение: если унеё будут дети («много детей»?), тотолько отнего.
        - Будьте моей женой… - нето предложил, нето попросил он, когда они увиделись черезгод.
        - Да… - коротко икротко ответилаона.
        Истали жить набелом свете другие мальчики иновые девочки, которые поражали родителей своей чумазостью илиже аккуратностью. Онижили шумно исчастливо. Сколькобы они нисоперничали между собой, кому быть первым (вести корабль кзвёздам илипобедить вавтогонке), акому последним (быть «убитым» навойне илиесть щи скапустой), онивсё равно любили друг друга, потому что их очень любили папа смамой.
        Спокойная жизнь нашего героя давно кончилась. Раньше он был занят только собой: свои дела, свои интересы, свои друзья. Теперь надо было заниматься детьми.
        Именно только ими имог быть занят он каксвоими интересами. Невсегда это получалось легко. День проходил вобыденных заботах исуматохе, иночь уже небыла временем покоя. Тонадо было посадить ребёнка нагоршок, тоуспокоить того, укого болит живот, топогладить поголове ипрогнать чудищ, которые привиделись ребёнку восне. Ноглавная трудность была втом, чтобы принадлежать только ему - именно этому ребёнку, которым он занимался вданный момент. Чтобы ребёнок чувствовал безраздельную любовь отца только кнему.
        Отмножества детей, ихдрузей итоварищей вдоме иногда начинался настоящий круговорот. Если отец пытался влиять нараспорядок жизни ребят, тооказывался втрудном положении ибыстро приходил квыводу: этоневчеловеческих силах. Тогда он переставал заниматься бесплодным делом ипросто-напросто отстранялся. Онсмотрел навсех инавсё состороны и, какнистранно, жизнь сама начинала идти должным порядком. Кто-то приходил, кто-то уходил, кто-то падал иушибался, кто-то лишался любимой игрушки иогорчался, но… вэтом, собственно, исостоит правильный порядок детской жизни. Авзрослые? Взрослым надо быть впервую очередь самим посебе…




        Дети учились хорошо, иродителей вызывали вшколу лишь длятого, чтобы они поделились тем, какони воспитывают своих детей. Асекретов воспитания небыло никаких. Впрочем, может, ибыли, датолько они их сами незнали.
        Хотя уродителей почти никогда небыло опасений, чтоскем-то издетей может что-нибудь случиться, всясердечная забота была только оних. Всемье были такие отношения, чтовсе знали друг одруге всё: ктоиздетей где находится, кточем занят, ктокогда придёт домой. Этознание небыло предположительным, оновсегда было реальным. Какнебыло оно было иопекой, нопроявлением глубокой связи ивзаимопонимания.
        Уменьшало это знание только взросление детей. Дети становились отроками иотроковицами, юношами идевушками, обрастали своими заботами исвоими друзьями-братьями, исвязь сродителями извидимой ипостоянной превращалась всокрытую илидаже сокровенную ипорой внешне прерывающуюся. Даже когда кто-то издетей начинал познавать наопыте действие каких-либо пороков, родители небили внабат, какнебили исамого ребенка. Кто-нибудь изстарших, ккоторому умладшего было, может быть, больше доверия, чемдаже кродителям, говорилему:
        - Тызнаешь, курить - этоочень плохо. Во-первых, посмотри, какие укурильщиков зубы, во-вторых, этовтвоём возрасте глупо: кроме игры вовзрослость вэтом ничегонет.
        Когда ребёнок подрастал истремился проявить самостоятельность, отцу приходилось отрывать своё сердце отнего какотсвоей собственности ивидеть внём независимое отсебя существо, асамостоятельную личность. Какправило, этоотрывание проходило очень болезненно. Ребёнок вего душе должен был словно умереть, чтобы отец видел внём немладенца, аотрока, неотроковицу, адевушку. Чтобы, вконечном счёте, онвидел внём несына, абрата, видел недочь свою, носестру.
        …Еслибы внас действительно умирало навсегда всё ненужное, всёвременное инаносное!.. Ибывало, нашему мальчику-отцу казалось, чтокакие-то переживания ушли, юношеские страдания умерли, новдруг он видел переживания, страдания собственных детей. Онвходил всостояние своего сына ипереживал опять так, будто это его поиск, еготерзания, егонеопределённость. Ксвоим переживаниям он давно привык ипринимал их какдолжное, нокакпривыкнуть кстраданиям своего ребёнка! Пусть даже вполне взрослого, самостоятельного, ноещё непришедшего по-настоящему кИсточнику жизни, Который есть иИсточник бессмертия. Жизнь-то сын проживёт. Акаким он войдёт ввечность?.. Чтобы вошёл достойным, должен страдать. Нострадания сына болезненны идляего отца.
        Этипереживания засынов идочерей означали, чтоон сам, взрослый, солидный, но, конечноже, ещёвчём-то мальчик, неполностью умеет полагаться наПодателя жизни, хочет чего-то своего: устройства земного, аненебесного, - если несвоего лично, тосвоих детей.
        - Какпоживает мама твоей жены? - могспросить он взрослого сына.
        - Онаживёт бессознательно, - отвечал вдруг сын, нерассказывая проздоровье тёщи илиеё заботы обурожае наогороде.
        Если его повзрослевший ребёнок, могсказать прокого-то, чтотот живёт бессознательно, значит, самон если ещё инепришёл вясное осознание, то, вовсяком случае, стремится кэтому. Самхочет жить сознательной жизнью, анеидти наповоду своих (иличужих) настроений ичувств.
        Жили наши муж сженой долго (хотя дляних совместная жизнь пролетела какодин день) исчастливо (хотя это непроявлялось как-то по-особенному). Между ними было полное взаимопонимание. Даже вострые моменты они находили всебе силы нето предложить что-то один другому, нето попросить ивответ услышать непоток оправданий илиобвинений, акраткое «да» иликроткое«нет»…
        Нопришло время, ижена внезапно заболела. Врачи несчитали её болезнь опасной, даиниукого изблизких небыло никаких опасений. Мужприходил кней вбольницу, заходил вхрам заказать молебен оздравии, заботился оней.
        Онстарался больше углубляться всебя, просить уИсточника жизни её выздоровления, даровать ей силы наборьбу снедугом. НоИсточник, который тонко иточно отвечал навсе его запросы - тонко потому, чтоэто было невидимо инеслышимо никому, кроме него, аточно, потому что сбывалось именно то, очём возвещалось, - молчал. Сколькобы наш страждущий седовласый муж ниобращался кНему, вответ он неслышал ничего.
        Теперь он должен был проститься сродной. Онаотправлялась внеизведанный путь, откуда нет возврата. Да,уходила она (даже вэтом он неоказался первым), егосамая родная… Онабыла ему роднее, чемон сам себе. Ведь он знал свои недостатки, страдал отних и, всущности, нелюбил себя такого, недостаточного. Онаже прощала ему всё, принимала илюбила его, какимбы он нибыл.
        Когда он думал оней, оеё жизни, унего невозникало никаких сомнений, небыло внутреннего противоречия надвигающемуся. Онапрожила красивую иполную, безущерба, жизнь. Вней неосталось ничего несовместимого сВечностью. Онадостойна небесных чертогов ивечного, радостного покоя. Ноон? Какон сможет остаться один… безнеё?.. Видимо, эта… смерть, этот уход ввечность самого близкого ему человека, второй его половины нужен ему. Тутнеможет быть ошибки. Неможет быть лжи. Если сам человек всю жизнь стремился кправде иистине, тонелепых случайностей быть неможет.
        Сказать, чтоврезультате этой внутренней борьбы, сомнений ипопыток уговорить себя он смог принять такой поворот судьбы исмириться сним какснепреложным фактом, былобы неправдой. Онстарался это сделать, прикладывал все свои усилия, нотак доконца инесумел. Оннесумел достичь этого и, когда умерла жена, умер исам.

5
        Жилнабелом свете мальчик. Жилон так долго, чтопобелел нетолько сам, ноивсе его клетчатые рубашки. Белый свет был большим идоброжелательным. Поседевший наш мальчик любил всех: ибратьев, исестёр, идетей, ивнуков. Задолгие годы жизни он встречался иразговаривал сомногими людьми. Иврезультате этого общения пришёл квыводу: нетплохих людей! Просто люди хотят добра впервую очередь себе (иногда, правда, ивовторую, ивтретью), отэтого инедовольство друг другом, вражда. Апоскольку наш поживший наземле мальчик нехотел добра впервую очередь себе, топрощал другим их самолюбивые желания илюбил всех. Вселюди стали ему ибратьями, исёстрами, идетьми.
        Онжил так, чтосовсем никогда небыл один. Вего душе всегда было истинное Присутствие, иОно неисчезало, даже если сам он был занят внешними делами. Егочасто навещали дети, которые сами давно были родителями. Приходили кнему дети детей иих друзья - дети других родителей, приходили все, кому он мог быть нужен. Всякий раз, когда кто-то обращался кнему: вполне солидный мужчина, чтобы посоветоваться, илиюный отрок, чтобы обсудить какие-то свои уже совсем взрослые вопросы, - вразговоре он как-то незаметно ставил себя навторое место. Поэтому хорошо слышал того, ктопришёл кнему, понимал его, иизэтого слышания ипонимания рождался сам собою какой-нибудь благожелательный совет.
        Хотя окружало его довольно много народа, оннаходил время стирать свои немаркие (они почему-то совсем уже непачкались) рубашки, варить себе какой-нибудь овощной суп, который иногда съедал сам, аиногда угощал им приходящих (большей частью обходясь чаем иликакао) идаже мыть пол. Онпредпочитал это делать сам, чтобы немолодой организм получал хоть какую-то физическую нагрузку. Когда он занимался делами подому, тослушал величественную музыку, иорганные звуки уносили его отземного кнебесному.
        Несмотря напостоянную занятость, нашпожилой мальчик выглядел очень свободным. Оннисколько незаботился оземных повседневных делах, ониспорились ивершились сами собою. Главноеже, чтоделало его свободным, этоотсутствие каких-либо пристрастий инеобходимости усваивать древние заповеди. Ихисполнение небыло длянего даже потребностью, онистали самой его жизнью.
        Когда унего выдавались свободные минуты иличасы (это могло быть днём, амогло - ночью), онтотчас углублялся всебя, находя радость вобщении сНеизменным. Этарадость невсегда была легко доступна. Чтобы пробиться кней, порой нужно было преодолеть тысячу препятствий, возникавших избед, скоторыми приходили кнему люди, изнесчастий, окоторых они рассказывали, изскорбей, которыми наполнен весь мир. Нашдревний мальчик скорбел вместе совсем миром, болел совсеми известными ему людьми. Этискорби иболезни он принимал насебя истарался какбы вобрать их поглубже, чтобы они дошли досамого сердца, гдеон могбы принести их вжертву Тому, Кто Сам стал Жертвой.
        Когда он углублялся вэто жертвенное общение - общение сСамой Жизнью иСамим Бессмертием - длянего терялись границы дня иночи, небыло различия между близкими идалёкими, между людьми живыми иживущими вином мире, и, вконечном счете, исчезала граница между этим светом исветом тем. Длянего существовал один белый-белый свет, который питал его, радовал иради которого он жил. Ичем больше наш старый мальчик пребывал втом свете, темменьше связывало его что-либо земное, темсильнее тянулась его душа туда, ближе кВечности. Икогда грань между его тленным естеством инетлением, между земной временной жизнью ивечностью настолько истончилась, чтостала почти незаметной, онумер.

6
        Жилнабелом свете один мальчик. Жилон, жил, апотом… перешел вЖизнь вечную. Инеумирал уже больше никогда!
        Кампан


        Жил-был колокол, аточнее сказать, рында, потому что жил он накорабле инужен был длятого, чтобы собирать команду наобед, кпримеру, илиужин, илиотбить конец очередного дня. Бом-м! - полночь, братья матросы… Акорабль, точнее сказать буксир, плыл дальше пореке итерпеливо тянул засобой баржу. Звёздыли мерцали вясном небе, моросилли холодный дождь, буксир тянул свою неизменную спутницу, изредка пронзая речную тишину утробным: у-у! у-у-у!..
        Неведая, неподозревая, чтоона - колокол, рында прощалась спирсом илиприветствовала очередной порт. Инепросто приветствовала, асообщала, чтопортовым кранам предстоит работа. Спутница буксира - баржа, осторожно пришвартовавшись, ждала внимания ксебе. Похожие нажирафов краны протягивали кней свои длинные шеи, иначиналась погрузка-разгрузка. Потом барже нужно было опять куда-то плыть, опять буксир должен был её тянуть вдальние дали. Иопять покоманде «отдать концы» рында издавала: бом! бом-м!
        Буксир ходил всю жизнь поодной итойже реке, видел одни итеже берега, заходил водни итеже порты. Незнал он, чтоесть другие реки идругие берега, другие пристани изатоны, иуж тем более - чтоесть моря иокеаны, которые вбирают всебя воды всех рек иречушек, протекающих где-либо наземле.
        Иещё незнал буксир, какнезнала ирында, чтолюди, которые живут иработают набуксире, непохожи друг надруга. Вотбуксир отличается отбаржи, которую тянет засобой. Отличается откатера-«калоши», который перевозит людей содного берега надругой. Отличается отпассажирского лайнера, вмаршруте следования которого - города, страны идаже материки. Нолюди… люди все одинаковые. Нукакая, всамом деле, разница, чьярука коснётся рынды? Рука юнги илиматёрого боцмана, рука матроса иликорабельной поварихи? Чьябы рука нибралась забило, рында неизменно отвечала: бом! Ихотя один бом сильно отличался отдругого, норынде казалось, чтоэто она всегда разная - мягкая илирезкая, звонкая илиглухая. Причём тут люди? Добрые илизлые, грубые илиласковые, тихие илипорывистые… Причём?
        Бом! Бом-м! Бом-м-м!
        Иплавал буксир целый век - свой век, ибоукаждого наэтой земле век свой. Плавала вместе сним ирында. Плавали они взной идождь, плавали вштиль и… нет, штормов нареке небыло - тихие места были уготованы судьбой буксиру. Нутак, случались кое-какие волнения вовремя шквальных ветров. Волнения вод, волнение людей… Нокончился буксирный век, истаял, какзвук одинокой рынды вдальнем, уходящем заповорот плёсе.
        Загнали буксир взатон, поставили наприкол.
        Азимою, когда сковало затон льдом, даинетолько затон, ноивсю реку, когда вмёрз буксир впрочный ледовый панцирь ивсем стало казаться, чтоникогда уж больше неожить буксиру, начали его разбирать. Тоодно отвинтят, тодругое отломают. Уносили домой, продавали, приспосабливали вдругих местах.
        Сняли ирынду. Нокак-то неполучилось сразу пристроить её. Продать любителям реликвий? Тяжеловата, всумке неунесёшь. Подарить начальству надачу, куда уплыли другие рынды? Пока новых дач непостроили. Сдать впункт приёма цветных металлов? Вте времена это ещё непрактиковалось.





        Иприехал вдруг взатон какой-то человек, непохожий натех, чтоработали насудоремонтном. Былприезжий весь вчёрном, лицоже, наоборот, имел светлое.
        - Нетли увас колокола корабельного? Подарите, - попросилон.
        - Рынды? - переспросили подвыпившие мужики. - Кажется, одна ещё есть…
        Иподарили они рынду необычному пришельцу, погрузили её вкузов, бросили рядом било. Начинался длярынды новый век, неизведанный, загадочный…
        Поставили рынду вхраме, прочитали надней молитвы, окропили святой водой. Истала вдруг наглазах увсех молящихся обычная корабельная рында церковным колоколом, кампаном. Царственным, изящным, звучным!.. Ивозвели его наколокольню, иувидела бывшая рында свысоты церковной, чтоесть другие берега идругие долины, чтоесть другие реки, которые текут каждая всвою сторону, ногде-то вдалёком далеке соединяются вВеликий океан. Увидела всю красоту мира, прозрела его глубину изабыла, чтокогда-то была обычной корабельной рындой, потому что открыла всебе способность нетолько видеть Красоту, ноивозвещать оНей!
        Кампан стал благовестить!..

* * *
        Отвечая навопрос журнала «Фома» (№9 за2007г.), вчем особенность христианской сказки, отец Варлаам размышлял:
        Если говорить осказке вообще, товней, какправило, имеется несколько смысловых планов. Напервом плане - интрига счудесами, сюжет сволшебствами, внешние действия. Навтором - чувства героев, ихмысли. Натретьем (градации, конечно, условны) - мораль: сказка ложь, давней намек…
        Вхристианской сказке, думается, необходим еще один план - духовный. Ведь внешняя победа добра надзлом, даеще и«злыми» методами: кто-то кого-то убил, отсек голову, посадил вгорящую печь, - ненесёт всебе христианского духа. Христианская сказка видится мне провозвестницей иной победы, иной правды, икогда повествование поднимает сознание читателя вэту надмирную плоскость, точтение такой сказки фактически становится молитвенным деланием. Евангелие призывает квнутреннему преображению, инепутем насилия, ачерез жертву: отвергнись себя иследуй заМной.
        Одним словом, христианская сказка - этопоказ художественными методами, свойственными сказочному жанру, правды Царства Небесного, которое внутринас.
        notes
        Примечания

        1
        Сказка написана приучастии игумена Антония (Логинова).