Нечестивый монастырь и его монахи Джузеппе Бонавири
        В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.





        Джузеппе Бонавири
        НЕЧЕСТИВЫЙ МОНАСТЫРЬ И ЕГО МОНАХИ
        Жили на свете муж с женой, и были они так бедны, что просили милостыню: ведь только богатый живет, как хочет, а бедный — как может. Встретили они раз целую толпу оборванцев, тащивших за уздцы ослов. Вот муж, Чиччо Казаччо, спрашивает:
        —Кто ослов продает?
        —Никто.
        —А где вы их взяли?
        —Далеко-далеко, на Лысой горе, стоит монастырь, и живут в монастыре сто братьев-монахов, послушников и монастырников.
        —Ну и что?
        —А то, что, коли засеете вы их поля, оберете оливы, хлеб обмолотите, жернова тяжеленные поворочаете да из спелого зерна доброй белой муки намелете, монастырь их, ночами темными посторожите, они и вам дадут в награду такого осла.
        —Сколько ж надо работы переделать!
        —Пойдем туда, Чиччо, — говорит жена мужу. — Неужто всю жизнь подаянием кормиться?
        Оставим их, пока идут они знойными дорогами, выжженными тропинками, каменистыми ущельями, и перенесемся в монастырь, где сто монахов-монастырников держали в заточении Иисуса: приковали его золотыми сверкающими цепями к кольцам, кольца крепко-накрепко в стену вмуровали. Проведали монахи, что может Иисус творить чудеса, и велели ему камни в хлеб превращать и оживлять ослов, которых рисовал настоятель монастыря отец Гауденцио. Крестьяне, чтобы обзавестись ослом, приходили в монастырь, и трудились денно и нощно в поте лица, так что покрылись тамошние бесплодные земли цветущими садами, а поля щедро стали родить бобы, горох, пшеницу и ячмень.
        Вот пришли кум Чиччо Казаччо и его жена Маруцедда в монастырь.
        —Стойте! — говорят им. — Вы кто такие? Зачем пришли?
        —Работу ищем.
        —Мы за работу только ослов даем.
        —Ладно, — говорит Чиччо Казаччо.
        —Ладно, — вторит ему жена, и голос ее, как эхо, тонет в золотистой пшенице.
        В ту пору поспел виноград во славу Божию, и монахи засунули мужу с женой кляпы в рот, чтобы не съели они ни одной виноградины с обильных гроздьев. Ничего не оставалось беднякам, как смотреть, вздыхать да от голода мучиться. Так, питаясь впроголодь, проработали они год, месяц и один день; вконец отощали — кожа да кости.
        —Вот вам осел, — сказал настоятель отец Гауденцио.
        Пошли они из монастыря, а вслед им гимны священные несутся: это монахи, сытые да гладкие, Господа Бога славят.
        Забрели муж с женой по дороге в пещеру, видят — юноша цепями прикован.
        —Ты кто, сынок?
        —Я Иисус. Держат меня здесь, чтоб я чудеса творил.
        —И ты день и ночь в цепях?
        —Да. Если встретите великана Джуфу, друга моего, скажите, чтоб шел ко мне на выручку.
        —Скажем, сынок, непременно скажем. Бедный ты, бедный.
        Дрогнуло у них сердце, как огонек на ветру, и понял Иисус, что перед ним добрые люди.
        —Я вам, — говорит, — осла заколдую.
        В той стороне на полях паслось много ослов, которым нечего было есть, кроме сухих колючек, и они умирали с голоду: белым-бело кругом от ослиных костей, черным-черно от ослиных трупов.
        —Бежим скорей отсюда, муженек. Не зря говорят: где поп, там и преисподняя. Спасибо хоть старого осла дали.
        И пока шли они в свою далекую деревню мимо выжженных долин и голых вершин, плакала земля вокруг горючими слезами.
        Когда подходили к дому, разносился по всей округе вечерний звон. Входят к себе кум Чиччо с женой, а хибарка у них маленькая, вдвоем и то тесно.
        —Осел в ногах у нас ляжет, — говорит муж. — Солома для него найдется.
        Народ соседский глазеет из окошек, в каждом голова торчит.
        —Ну и осел, — слышится со всех сторон, — вот-вот копыта откинет! И где вы только такого взяли?
        —Слыхали старое присловье: не суйся не в свое дело? — рассердился кум Чиччо. — А то как бы по носу не получить.
        Соседи попрятались: колокол отзвонил, пора было и на боковую отправляться. Уснул петух, уснули куры, укрылся ворон в скалистом ущелье, журавль задремал в гнезде и орел. Соловьи уснули, воробьи и дрозды.
        —О, горе! — причитала жена. — Какой нам прок от этого осла? Да разве его прокормишь?
        Что было дальше? А вот послушайте.
        Среди ночи осел вдруг начал испражняться, да с таким грохотом, что темный дом ходуном заходил.
        —Чиччо! — кричит жена, — Осел обделался!
        —Погоди, дай лампаду зажгу.
        Поднялся кум Чиччо с постели, засветил тусклую лампаду, извивается язычок пламени, в огненный крест складывается. Видит муж, а осел по всему дому куч наложил чистого золота, дымятся кучи на каменном полу, еще не остыли.
        —Ах, жена, женушка дорогая, счастье-то какое нам привалило!
        Снова раздался треск, и посыпались из осла золотые монеты, новенькие, тепленькие, да прямо куму Чиччо в лицо — он знай себе отплевывается.
        —Чиччо, да ты весь сверкаешь!
        От радости жена в пляс пустилась, а муж все приговаривает:
        —Мы теперь богатые, а никто не знает! Мы теперь богатые, а никто не знает!
        Наша благословенная матушка-земля, словно крестьянка в переднике, обернулась на радостях к небу, и смотрели на нее звезды, и кружились в хороводе леса и птицы, реки и горы.
        —Мы богатые! — кричит муж. — Теперь купим себе замок князя Пупу.
        Пока весь мир радовался, начался новый день — с крика петуха, с кудахтанья курицы. Открыли они дверь, а в проулке народу полно, собрались там все от мала до велика, даже собаки пришли. Все уже знают.
        Хнычут ребятишки:
        —А нам, значит, ничего?
        Обутые на одну ногу женщины вопят:
        —Думаете, вы единственные у Господа нашего всемогущего?
        А старики:
        —Мы что же, по-вашему, слепые?
        Говорит тут кум Чиччо своей жене такие слова:
        —Да, женушка моя разлюбезная, всяк смотрит со своей колокольни, у каждого своя логика, своя метафизика.
        —Никому мы ничего не должны давать, — возражает ему жена. — Сами бедные. Каждый бедняк пусть сам о себе заботится.
        А осел между тем все клал и клал кучи. Бездонный он был, что ли? И вошли в дом дети, вошли бабы и мужики, даже графы вошли и князья. Набирали золото кто в решето, кто в корзину, кто в суму, кто в сковороду, кто в шапку. Воробьи и те наворовали, чтоб гнезда свои украсить.
        Мимо проезжал Орланд, великий рыцарь; всю ночь он гнался за Анжеликой и очень устал.
        —Орланд наш, Орландушка! — закричал народ. — Возьми и ты себе золотого добра.
        Наполнил Орланд свой шлем и говорит напрямик:
        —Хватит, братья, малая забота перед большой отступает.
        И поехал прочь скромный, благородный рыцарь, и протянуло за ним радостное солнце сверкающий шлейф через дремучие леса и безлюдные долины.
        Все довольны и счастливы, только мы голы и босы.