Библиотека / Сказки И Мифы / Афанасьев Юрий : " Сказки Дедушки Валякси " - читать онлайн

Сохранить .
Сказки дедушки Валякси Юрий Николаевич Афанасьев
        Автор книги — журналист, бывший учитель, живёт и работает в Тюменской области.

        Юрий Афанасьев





        Полумрак. Только вверху, через отверстие в чуме, видна голубая тарелочка неба. С улицы доносятся весёлые голоса ребят. Ундре вскочил с постели, откинул полог — и зажмурился. Какое солнце!
        Ундре отвернулся от ярких лучей, открыл глаза и увидел своего дедушку, окружённого ребятами. Валякси сидел на нартах и хитровато глядел на внука.
        —Проспал! Ундре проспал! — визжали ребята.
        От непонятной обиды Ундре заплакал. Дедушка хихикнул в свою реденькую бородку:
        —Сердишься? Хорошо. Нюх острее будет, зубы крепче.
        Поуютнее устроившись на нартах, дедушка вынул нож и нетерпеливо стал делать отметины на четырёхугольном деревянном брусочке. По этим надрезам Валякси вёл свой счёт. Глубокие выемки — это быки-олени, поменьше — важенки-самки, с крестиком — это олени, которых задрали волки. На брусочке история всего большого совхозного стада.
        Ундре ещё раз шмыгнул своим приплюснутым носом-пуговкой и покосился исподлобья на дедушку.
        —Не белка ищет охотника, а охотник белку, — сощурился Валякси, пожёвывая трубку. Ему было понятно настроение внука. Ундре первый раз в школу собрался, решил раньше всех встать. А вон что получилось!
        —Ну иди, ещё не поздно, — подбодрил дедушка, облокотившись на узорчатую спинку нарт.
        Хоть солнце и блестело ярче летнего, но тепла уже не было. Ундре ловко накинул на голову малицу и вдруг по-взрослому задумался: остались последние минуты. Сейчас дедушка отвезёт его и ребят далеко-далеко от родного чума в посёлок, в школу. Больно и радостно было от горьковатого запаха тундры. Словами Ундре не умел это выразить. Если бы мог он разделиться на две половинки, чтобы одна жила в тундре, а другая — в школе. Но ведь так не бывает.
        —Я на лётчика буду учиться!
        —А я поваром буду!
        —Я стану самым-самым сильным!
        —А я самым большим военным! — прыгали и приплясывали вокруг нарт ребята.
        —Кто же тогда будет пасти оленей? — рассмеялся Валякси.
        —Я, — уткнулся к дедушке в колени Ундре.
        —Это хорошо, — погладил его по голове дедушка. — Сейчас работы для человека, сколько морошки в тундре. И летать надо уметь на крылатой лодке, и пасти оленей… Однако вы поедете сейчас в большой дом — интернат. Вместе будете жить. Холодная да злая зима очень долгой покажется. Тут надо научиться помогать друг другу, тогда всегда по-вашему получится… Главное, человек не должен терять то, с чем рождается.
        —А с чем он рождается, дедушка? — притихли ребята.
        —Человек рождается добрым, и в сердце его не должно быть места злу и зависти, — задумчиво говорит Валякси. — Человеку всегда об этом помнить надо… Послушайте, что расскажу…
        О ДОБРОМ СЕРДЦЕ
        …Старые люди рассказывали: были у одной женщины дети. Старшая дочь — уже совсем большая, с толстой чёрной косой. А младшая — видно, от солнца родилась, до того рыжая, что мать её так и назвала — Рыжей. Не совсем Рыжая походила на человека: вместо косы на голове — рога, на ногах — копыта. Да и редко кто слышал речь её. Но матери-то разницы в дочерях не было…
        Подбежит Рыжая к старшей сестре и просит взглядом выйти на зелёный мох поиграть. Рассердится сестра, толкнёт её в бок и скажет:
        —Похожая на урода, зачем ты нужна мне?
        Длинными косами тряхнёт и уйдёт в стойбище к другим девушкам. Весёлый смех слышится с улицы. Встанет Рыжая около входа в чум, и большие глаза тоской заполнятся. Так и стоит целый день.
        —Постарайся быть доброй, — просит мать старшую дочь. — Нельзя быть злым к слабым.
        Фыркнет только дочь и бросит в Рыжую старой костью.
        Наступила зима. Вьюги пришли в тундру. Через дырявые шкуры ветер свободно ходит.
        —Дети, — говорит мать, — сходите в лес за дровами. К старости ноги перестали меня слушаться.
        Рогами и копытами Рыжая достаёт из-под снега хворост, складывает в кучи. А старшая бегает по лесу, ищет самое толстое дерево. Когда нашла, подозвала Рыжую.
        —Пока я отношу хворост, — говорит она, — ты покараулишь это дерево. А чтобы не потерялась, я привяжу тебя к нему.
        Сделала так и сама убежала домой.
        —Где же Рыжая? — спросила мать.
        —В лесу осталась, — пряча глаза, ответила дочь.
        Мать заплакала и ничего больше не сказала.
        Долго не возвращалась Рыжая. Наконец, пришла и приволокла по земле огромное дерево.
        —Где ты была, Рыжая? — обрадовалась мать.
        —Попросила меня сестра принести это дерево, — отвечает она. — Теперь дров нам на всю зиму хватит.
        Блеснула совиными глазами старшая сестра и натянула на себя плотнее шубу-ягушку. И всё равно дрожала, не могла согреться от страха: вдруг Рыжая всю правду расскажет матери? Но Рыжая молчала.
        Вот снова просит мать:
        —Дети, сходите наловите рыбы. Мои руки не держат пешню.[1 - ПЕШНЯ — лом, которым пробивают лёд.]
        Пришли они на то место, где ловят рыбу, выдолбили прорубь. Поддела Рыжая на свои рога гимгу — сетку из прутьев — и стала опускать в воду. Говорит старшая сестра:
        —Ты покарауль гимгу, рыбу в нее загоняй, пока я за рукавицами сбегаю!
        Толкнула она Рыжую в прорубь, а сама убежала домой.
        —Где же Рыжая? — спросила мать.
        —Откуда мне знать? Наверное, рыбу загоняет в гимгу.
        Опять заплакала мать и опять ничего не сказала. Долго не возвращалась Рыжая, наконец пришла. А на рогах у неё в гимге бьётся большая рыба — нельма.
        —Где ты была, Рыжая? — обрадовалась мать.
        —Попросила меня сестра поймать самую большую рыбину, — отвечает она. — Теперь нам на всю зиму хватит еды.
        Сидит сестра в углу чума, злыми глазами смотрит на Рыжую. И только думает: не сказала бы Рыжая матери правду. Но и на этот раз Рыжая смолчала.
        Заболела мать, который день не подымается с постели. Пригласила шамана. Привязал шаман-колдун к верёвке топор, качал его, бормотал про себя всякие слова, визжал, советы давал. На стол, что было вкусного, ставили. И всё шаман съел. Но матери не стало лучше.
        Пришла весна, и духи тайги взяли к себе мать. Поплакали старшая сестра с Рыжей, но слёзы их родными не сделали. С утра до вечера заставляет старшая работать Рыжую. Только ночью и бегала она на могилу к матери.
        Однажды пришёл в чум из тайги чужой охотник. Отбил колотушкой с кисов снег и снял малицу. И так сказал он старшей сестре:
        —Трудная дорога сюда была. Большого волка встретил. Следы на теле заживут, а малицу зашьют добрые руки.
        Не терпится старшей сестре побежать в стойбище к девушкам, рассказать о госте. Второпях схватила она иглу — все пальцы себе исколола. Бросила тогда иглу, замазала дыры на малице глиной и убежала к подружкам. Надел охотник малицу, постоял около костра — высохла глина и отвалилась.
        Говорит охотник Рыжей:
        —Может, ты поможешь моей беде?
        Притронулась Рыжая к иголке — вместо копыт руки появились. Встала, чтобы подать малицу охотнику, — рога отпали и шкура с неё сползла.
        Прибежала старшая сестра — понять не может. Стоит перед ней красивая девушка. Кто такая? По большим глазам узнала она Рыжую. Почернело от зависти лицо старшей сестры. А охотник стоит, мнёт в руках малицу. Горло сухим стало — не верит чуду.

        —Будь моей женой, — наконец сказал юноша младшей сестре.
        Он простил обиду старшей сестре и повёз обеих в своё стойбище.
        Едут они тайгой, проезжают то место, где Рыжая была привязана к дереву.
        —Когда мы ходили за дровами, — сказала младшая сестра старшей, — ты оставила меня здесь на съедение голодным волкам.
        —Кар-р, — ответила злобно старшая сестра, и тело её покрылось чёрными перьями.
        Подъехали они к проруби, где рыбу ловят, и сказала младшая сестра:
        —Помнишь это место? Здесь хотела ты меня утопить!
        —Кар-р-р! — ещё злее откликнулась старшая сестра, и руки у неё превратились в крылья. Вороной взлетела она на дерево. — Кар-р! Кар-р! — прокричала на всю тайгу.
        С тех пор и летает ворона в стороне от человека, над головой её никогда не увидишь. Завистливые да злые глаза не прямо, а сбоку смотрят…
        Середина костра выгорела, и маленькое пламя напрасно лизало не тронутый по краям хворост. Он лежал разбросанным, и огонь не мог объединиться. Язычки пламени постепенно гасли, как свечи.
        —Самолёт! — вдруг вскочил на ноги Ундре, показывая в сторону озера. Он ещё никогда не видел самолёта так близко.
        АН-2 мягко коснулся поплавками воды и только потом взревел с новой силой мотор.
        —За нами прилетел! — вскочили ребята и побежали со своими узелками к берегу. Ведь совсем не всё равно, кому первому удастся погладить крыло. Вопросы так и сыпались.
        —А правда, что этот самолёт может сесть на крышу дома?
        —Отчего бывают воздушные ямы?
        —А есть в ямах воздух или нет?
        Лётчики объясняли серьёзно, а где, смеясь, отмахивались: уж слишком много вопросов.
        —Нам пора, уже темнеет, — сказал лётчик постарше и протянул Валякси руку. — До белых куропаток расстаёмся, до зимних каникул! — улыбнулся он.
        —Хорошая машина, — цокнул языком Валякси, — человек на ней крылатый, как птица. Можно каждый день прилетать!
        —Спасибо, — рассмеялся лётчик. — Но и твои олени не хуже. Как поётся в песне: самолёт хорошо, а олени лучше!
        —Так, так, — согласился Валякси, — олень — мясо, олень — одежда… Без оленя нельзя.
        Ребята быстро расселись в самолёте. Ундре даже не успел опомниться, а самолёт уже повис над пёстрой тундрой. Там, внизу, у оленьих нарт, долго ещё махал рукой Валякси. Капюшон малицы был откинут, и влажный ветер трепал его седые волосы.

* * *
        Недолго жил в интернате Ундре. Построили дом, и приехала мать. А всё же Ундре о чём-то скучал, о чём — и сам понять не мог. Дедушки Валякси долго не было. Надоела зима. Холодная зима очень старой кажется. Но однажды Ундре будто кто разбудил: глаза раскрылись и сон пропал. Через закрытое тюлевой занавеской окно слабо просачивалась сиреневая дымка рассвета. Кто-то потёрся об оттаявшее стекло и с любопытством заглянул лиловым глазом в комнату.
        —Авка! — обрадовался Ундре и выскочил на крыльцо.
        «Чего ты? Чего?» — чирикнул на поленнице бодрый воробей и деловито поворошил клювом перья.
        —Здравствуй! — крикнул Ундре воробью и спугнул его. Первый солнечный зайчик прыгнул на дрова. Ундре распирала нахлынувшая радость, ему хотелось смеяться и сейчас же всех разбудить. Ведь кто-то сейчас досыпал зиму и не знал, что она прошла! Плачет зима, а Ундре весело.
        —Раньше учительского времени встаёшь! — одобрительно заметил Валякси, отбивая с кисов липкий снег.
        Ундре обнял за шею своего любимого оленя.
        —Это ты меня разбудил! Правда, Авка?
        Авка согласно мотнул головой, обнюхал рукава и карманы — неужели Ундре не принёс ему лакомства? Но сахар оказался под шапкой, и Ундре рассмеялся своей хитрости. Они хорошо понимали друг друга — олень и Ундре. Оба помнят, как началась их дружба в тундре.
        Летом дедушка принёс на руках из стада в чум маленького белого оленёнка. Оленёнок испуганно озирался, мокрый, мелко дрожал.
        —В овраге нашёл, — пояснил Валякси, — мать бросила его.
        Оленёнок смотрел на людей жалобно и просяще. Ундре целыми днями не отходил от него. Выздоровел оленёнок и привязался к Ундре. Пойдёт тот собирать ягоды — и Авка с ним. Костёр начнёт разжигать — и оленёнок тут же тычется, принюхивается к дыму. А потом отпрыгнет в сторону и начнёт носиться вокруг чума — смотрите, какой я быстрый, сильный! Смотри, Ундре!
        Теперь Авка забыл детские забавы. Ведь он стал выездным оленем-вожаком, трудная у него работа! Первым в упряжке идёт, ветер грудью встречает. Нельзя вожаку усталость показывать, а то остальные олени в снег лягут — пропала дорога… Авка — умный, надёжный вожак, силы хорошо умеет рассчитывать…
        Ундре прижался к другу. Он может много рассказать ему о другой жизни, где ездят не на оленях, а на машинах с колёсами.
        —Ундре, — позвала мать, — нельзя с утра голодным на улицу выходить.
        —Сейчас, — нехотя расстаётся он с Авкой и идёт к дому.
        Ундре поел, ему так хочется побегать с Авкой, а ещё задачу придумывать надо.
        —Охотник добыл двадцать белок, — вслух сочиняет Ундре, — и сдал их заготовителю по одному рублю… Сколько рублей получил охотник?
        —Такого охотника, какой у меня внук, выгонять надо из совхоза! — вдруг сердито прерывает его Валякси и перестаёт что-то строгать. — Хороший охотник белку сдавать будет только по три рубля, — поясняет он оторопевшему внуку. — А Ундре не научился метко стрелять, шкурку портит, плохим сортом сдаёт — за рубль.
        —Разве ты, дедушка, не спотыкался? — вступается мать. Она сидит на жёлтой циновке, сплетённой из переросшего пырея. Вокруг разложены лоскутки из шкуры и оленьих лап.
        —Однако, с одним патроном уходил в тайгу, а без добычи не возвращался, — проворчал Валякси и снова уселся на своё место около печи. Жёлтенькая стружка завивается кудряшками и катится через колено. Валякси одним ножом может сделать и гимгу — сетку из прутьев, и нарты, и весло. Ему не надо рубанка и гвоздей.
        —Кочевать весной пошли, в стаде было сто важенок, быков на тридцать меньше, — опять вслух сочиняет задачу Ундре и смотрит на Авку через окно. — Сколько должно быть оленей при осеннем подсчёте?
        Мать поглядывает на сына с гордостью. «Вот ведь какой, — думает она. — Хоть дедушка ворчит, а внук уже и новую придумал».
        —Маленький хозяин, — тихо шепчет она Ундре, — совхозные дела один за всех научился решать.
        Ундре слышит мать, краснеет от удовольствия и уверенно скрипит пером.
        —Значит, так, — догадывается он. — Сначала отнимем, потом прибавим. Каждый палец — десяток важенок.
        А как же прибавить к ним быков? Тут уж задвигались пальцы и на ногах. Валякси усмехнулся:
        —Мой счёт лучше, — показал он на брусочек, весь в надрезах. — Такая будет деревяшка, не надо на бумаге куропачьи следы оставлять.
        Ундре с укором смотрит на дедушку: это грамота-то — куропачьи следы?! А кто же говорил, что надо учиться, кто в школу Ундре повёз?
        —Оленей было осенью сто семьдесят штук! — торжественно объявляет Ундре и трясёт листком.
        Мать даже прыснула в рукав:
        —Что теперь скажешь, старик ворчун?
        —Эх, дочь, — печально вздохнул Валякси, обращаясь к матери, — ты тоже, как куропатка, от радости сама не знаешь, для чего снег под собой топчешь… — Потом стряхнул с себя стружки, подошёл к внуку. — Однако, Ундре, ты неправильно решаешь…
        —Как неправильно?! — вытянул шею удивлённый Ундре. — У меня по арифметике всегда бывает пять!
        —Напрасно такую отметку получаешь, — сердито крутит головой Валякси. — Если будут задачи так решаться, совхоз без оленей останется!
        Дедушка не на шутку рассердился. Помолчал и сказал:
        —Хоть на бумаге пишешь, думать всё равно надо. Если я беру в каслание сто важенок, то осенью будет двести оленей! Каждая важенка должна принести своего оленёнка. У Ундре ни одного оленёнка нет. Он не пас оленей. Стадо волкам отдал. Зачем Ундре в тундру пускать?
        —Да это же задача как будто нарочно! — чуть не плачет Ундре и смотрит на мать. Она тоже расстроилась, брови подняла, ждёт, что Валякси ещё скажет. Совсем замучил ребёнка!
        —Почему это нарочно? — не унимается дедушка. — Про оленей решаешь задачу, значит, ты оленевод. Разве государство не ждёт мяса? Разве не нужно совхозу большое стадо? А Ундре плохо оленей пасёт, не хочет работать, всё проспал!
        —Всё равно у меня правильно! — бубнит Ундре, ковыряя промокашку пером. — Числа я правильно сложил, а слова так придумал… Если хочешь знать, я самый лучший ученик в классе… Я могу любую задачку решить по учебнику, хоть какую страницу открывай… Я…
        —Напрасные слова делу не помощники, — прервал Валякси внука и сел на стул. — Хвастливого не за хвост, а за язык ловить надо… Ты мне мышонка, Ундре, напомнил.
        —Какого мышонка?
        —Послушай…
        ХРАБРЫЙ МЫШОНОК ПЫРЬ
        Жил на берегу озера мышонок по имени Пырь. Пришла весна, наступил ледоход. Сидит как-то Пырь на проталинке у самой воды, греет свою шубку. Вдруг увидел плывущую льдину и как закричит:
        —А ну, поворачивай, да не вздумай задеть меня! Обратно плыви! Слышишь, что я тебе говорю?
        —Тебе легче отпрыгнуть, — говорит льдина. — А как же я поплыву обратно, когда все мои сёстры в одну сторону идут, так вода велит.
        Подгоняемая течением, льдина проскочила перед самым носом мышонка и чуть не раздавила его.
        Прыгнул Пырь повыше на берег и начал кричать:
        —Я тебе говорил, не трогай меня! Смотри, как выглянет Главный Свет, своими лучами, как иглами, исколет тебя, рассыплешься и превратишься в пустую воду!
        Солнце-Свет прислушалось, рассердилось на мышонка:
        —Если с одним ссоришься, не поминай всех. Чужую силу своей не считай.
        —Ты, Главный Свет, тоже не указывай! — пискливо закричал Пырь. — Ходишь там без толку. Мог бы светить с одного места. Глаза слепишь — всякий, кто глянет на тебя, смешную рожу скорчит! Позову Тучу, закроет — и не будет тебя!
        Не понравились Туче такие слова.
        —Зачем мной грозишься, мышь? — спрашивает Туча. — Посмотри, даже те, кто меньше тебя, делом занимаются: муравьи дом строят, бабочки цветы считают. Найди и себе занятие.
        —Замолчи, лохматая, — не закрывает рот Пырь. — Налетит Ветер, он все твои грязные лохмотья на четыре стороны разбросает!..
        Услышал Ветер, зашумел:
        —Хоть ты и маленький, а очень упрямый! Зря спорить любишь. Не языком сейчас болтать надо, а ногами работать. Вода нору затопит, без дома останешься.
        —Тебе-то уж совсем нечем хвастаться! — огрызается Пырь. — Я маленький, да каждый меня видеть может! А тебя кто видит? Шумишь без толку.
        Возвращался с охоты Человек, услышал этот разговор, качнул головой:
        —Если таким злым останешься — никогда друзей у тебя не будет!
        —Однако я не спрашиваю тебя, бесхвостый! — напустился на Человека Пырь. — Не указывай мне, как жить. За всё время не можешь научиться на четырёх ногах бегать!
        Сидит мышонок на пригорке и ругает так всех подряд, кого увидит. Даже прошлогодняя трава пригнулась к земле от стыда за его глупость и хвастливость. Удивлялись звери и птицы: такой маленький, а сколько злости накопил! И, не отвечая мышонку, продолжали заниматься своими делами.
        «Однако, вот какой я сильный, никого не боюсь! — подумал Пырь, гордясь собой. — А меня все боятся. Никто слова поперёк не смеет сказать, теперь совсем замолчали, уткнулись в свои дела. Ага, боятся!..»
        Пролетала мимо Сова мягкокрылая, увидела мышонка — слова попусту не обронила, неслышно подлетела, схватила мышонка, только хвостиком успел тот попрощаться…


* * *
        С клубами морозного дыма Валякси вкатился в дверь. Скинул малицу и загадочно положил большой мешок в угол.
        —Дедушка приехал! — обрадованно вскочил Ундре. — Подарки привёз!
        Но Валякси не торопился развязывать мешок. Он внимательно осмотрел ёлку, обошёл её вокруг.
        —Красивую одежду придумали на ёлкин праздник, — похвалил он Ундре и его мать. — Не забыли подарить ей всех наших зверей, значит, много счастья всем желаете!
        —Дедушка, а что в этом мешке? — нетерпеливо спросил Ундре. — Развяжи быстрей.
        —Раньше времени погода не рождается, — покачал головой Валякси. — Быстрей своего шага не пойдёшь, — он погладил по мешку и ещё больше заворожил Ундре. — Что в этом мешке, разгадает ум и смекалка.
        —Загадку, загадку! — обрадовался Ундре. — Задавай мне, дедушка, любую загадку!
        —Кто хочет подарок получить, пусть сначала потрудится: по земле загадку покатает, на костре её подогреет, морозом пощиплет да умом раскусит… Ну что ж, слушай, — Валякси свернул малицу в узел и сел на неё. — Про кого это сказано: поджатый хвост, пустой мешок, но пожалей голодного — без стада останешься! А?
        —Волк, да это же волк! — почти сразу вырвалось у Ундре.
        Валякси согласно поднял руки.
        —Ундре и правда хитрей, чем сама загадка, — он развязал мешок и протянул берестяной туесок с золотисто-коричневыми кедровыми орехами. — Попробуй другую загадку раскусить, — прижал к себе мешок Валякси. — Кочка — не кочка: семь дыр имеет, наверху травой растёт. Две дыры закроешь — тёмная ночь придёт, ещё две — голоса тундры не услышишь, ещё две — как рыба, задохнёшься, последнюю закроешь — голодным просидишь.
        —Пещера! Колдун! — выскочило у Ундре, но потом он спохватился и замолк. — Дом с семью окнами? — неуверенно протянул. — Если окна заколотишь, то будет темно и оттуда не выбраться?
        —Эко, — сокрушённо покачал головой дедушка Валякси. — Разве можно разгадку выпрашивать?
        Загадка оказалась не из лёгких. Мать Ундре, собирая на стол, временами тоже задумывалась и беспомощно пожимала плечами.
        —Голова! — наконец воскликнул Ундре.
        Валякси одобрительно цокнул языком, а мать недоверчиво проверяла на себе: закрывала глаза, затыкала уши, дёргала себя за нос. Как это она сама не догадалась.
        —Видно, Ундре заслужил взрослый подарок, — согласился Валякси и вытащил маленький нож с поясом и украшениями…
        Валякси и мать очень были довольны, а Ундре отчего-то заскучал и вдруг спросил:
        —А подарки можно передаривать?
        —Зачем же их передаривать? — удивилась мать, а дедушка пытливо вглядывался в лицо внука.
        —Для меня одного подарков очень много, — попытался объяснить Ундре. — И ножичек у меня уже один есть. А вот у моего друга его нет. И девочка у нас в классе есть одна, которая никогда не видела кедровые орехи…
        —Подойди ко мне, Ундре, — позвал дедушка и посадил внука на колени. — Я тебе так скажу: подарок потерять можно, подарок позабыть можно, но если ты своим хочешь поделиться — люди этого долго не забывают. Распорядись, как сумеешь. Ты меня очень обрадовал, что не имеешь в себе чёрного пера.
        —Какого пера? — не понял Ундре.
        —Пера жадности, — усмехнулся Валякси. — Послушай про это.
        ЖАДНАЯ СТАРУХА
        …Когда на свадьбу приглашают, все подарки с собой приносят. Жила-была одна Старуха и делала наоборот. Со свадьбы всякой еды себе натащила, в лодку положила и от жадности даже забыла, в которую сторону к чуму своему ехать.
        Мимо как раз пролетала Сорока.
        —Ты что, Старуха, глаза закрыла и шепчешь? — заверещала она.
        —Дорогу вспоминаю к своему чуму, — отвечает Старуха. — На свадьбу ехала — голодна была, да дорогу видела. Со свадьбы сыта еду, видно, от еды глаза устали. Запах куропатки чую, но не вижу, запах реки чую, да воды не вижу.
        —Давай я тебе помогу, — предложила простодушная Сорока.
        Задумалась Старуха, почесалась.
        —А что ты с меня возьмёшь? — спрашивает она.
        —Да если дашь мне корочку хлеба, мне, Сороке, и хватит.
        Зашамкала Старуха, прикидывать стала: «Корочка, конечно, не много. Но ведь от корочки можно отломить ещё корочку. Хе-хе, а от той корочки ещё… Много получается, так можно и прогадать».
        Тут из лесу вышла Лиса.
        —Ты куда, старая, направилась? — принюхиваясь, потянула она длинный нос к лодке.
        —К себе в чум, — снова стала объяснять Старуха.
        —А зачем Сорока на мачте сидит? — спрашивает Лиса.
        —Дорогу показывать будет, — буркнула Старуха, любуясь пышной шубкой Лисы. «Можно было и тебя взять с собой, — думает она. — Зима близка, а шапка у меня поизносилась». — Вот договариваемся, недорого ли она просит — за корочку отвезти меня домой.
        Лиса подошла ближе, увидела в лодке узелки с едой, облизнулась, даже живот к позвоночнику прилип, до того голодная.
        —Бабушка, — говорит она. — Посмотри на хвост Сороки, там всего несколько перьев. А теперь на мой — видишь, какой он длинный, пушистый и дорогой. Неужели бы я отказалась старому человеку дорогу своим хвостом показать? Смотри, какой он у меня яркий, далеко виден!

        —Вижу, вижу! — обрадовалась Старуха, потянулась рукой пощупать пушистый хвост. — Ничего глаза мои уже не видят, только твой хвост!
        Лиса ловко увернулась.
        —Ну так как, возьмёшь меня в провожатые?
        —А много ли платить тебе надо?
        —Можно ли обижать невинных, — опустила глаза Лиса. — Тебя я даром отвезу.
        —Убирайся, Сорока! — закричала обрадованная Старуха. — Мне дорогу Лиса показывать будет!
        А сама и думает: «Молодец, Лиса! Своим рыжим хвостом мне дорогу указывать будет. У Сороки же такой жидкий хвост — как я по нему дорогу бы увидела?»
        Улетела обиженная Сорока, и Лиса прыг на нос лодки, где еда, и хвост — к реке. Как огонь, над рекой хвост горит. Смотрит на него Старуха и правит кормовым веслом.
        Развязала Лиса первый узелок с едой. Тут Старуха спрашивает:
        —Какое место проезжаем, моя пушистая?
        —Озеро Вкусный Калач, — отвечает Лиса, подбирая языком крошки.
        —Я что-то не помню такого озера! — удивляется Старуха. — Сядь-ка ты, Лиса, ко мне поближе, совсем глаза у меня устали… Погладить хвост твой хочу.
        А сама размечталась: «Уж только бы схватить, ни за что не выпустила бы из рук тёплую шкурку».
        Но Лиса ещё хитрей была. И отвечает Старухе:
        —Нет, бабушка, не могу, дорогу потеряем! Вот приедем к чуму твоему — наиграешься хвостом!
        —А далеко ли до чума? — нетерпеливо спрашивает Старуха.
        —Пока ещё далеко! — чуть не подавилась Лиса, а сама развязала второй узелок с едой.
        «Пока можно и в старой шапке походить, — поджав губы, думает Старуха. — А из этой шкурки неплохие получатся чижи-носки, ноги к старости зябнут…»
        —Что-то ты молчишь, моя тёплая! — обратилась она опять к Лисе. — А какое место мы сейчас проезжаем?
        —Мыс Олений Язык, — торопливо отвечает Лиса, целиком глотая сочные отварные языки…
        —Не знаю я такого мыса! — пробормотала Старуха. — Лиса, сядь-ка поближе, руки хочу погреть в твоей шубке, совсем замёрзли!..
        —Нет, бабушка, не могу: дорогу потеряем! Вот приедем, можешь даже огня в чуме не разводить, грейся в моей шубе сколько хочешь!
        —А далеко ли до чума? — вздыхает Старуха.
        —Теперь уже близко, — поперхнулась Лиса последним куском. — Посиди уж молча, дорогу мешаешь показывать!
        «Чижи получатся тёплые, — думает Старуха, — да больно шкурка красивая, обшить бы ею ягушку!»
        А Лиса в это время за последний узелок принялась. Старуха слышит тихую возню, чавканье, а разглядеть не может, что там Лиса делает.
        —Рыжая моя с белой грудкой, какое место проезжаем? — ёрзает от нетерпения Старуха.
        —Рыбий остров, — облизнулась Лиса.
        —В моей памяти такого острова не было! — удивилась Старуха.
        —Видно, к старости память ослабла.
        —А далеко ли до чума-то?
        Увидела Лиса глинистый берег и говорит весело:
        —Приехали! Поворачивай, бабушка, к берегу. Да скорее же!
        Засуетилась Старуха, быстро веслом стала подгребать… Только лодка коснулась берега, Лиса прыг — и в лес.
        Посмотрела Старуха, а вместо узелков — одни пустые платки! Кинулась она Лису догонять — да куда там! Только в глине завязла.
        Заголосила, руками замахала Старуха, дыханье перехватило от злости и обиды…
        Мимо Сорока пролетала, увидела Старуху, всё поняла и сказала:
        —Одно пожалеешь — другое потеряешь. Спроси-ка, Старуха, у людей: где ум прячется — в хвосте или в голове?.. А чум твой совсем на другом берегу. — Махнула Сорока хвостом и улетела.
        Только на другой день добралась Старуха до своего чума. Спасибо, добрые люди помогли, а то бы совсем в глине завязла…
        … — Где жадность, там и глупость, — так закончил дедушка Валякси сказку.


* * *
        Хыр-лык, хыр-лык, — гребёт неторопливо дедушка Валякси. Вёсла задорно пощёлкивают, от них по водной глади убегают следы с завитушками. На тихом плёсе слышны всплески — рыба. Лодка-колданка шустро виляет заострённой кормой. Ундре лежит на малице, голова покачивается в такт вёслам. Закроет глаза, и кажется ему, что едут они не вперёд, а назад, Стоит открыть — всё правильно, и солнце вместе с дальними кустами ползёт за ними.
        —Оп-оп, — ухватился Валякси за палку, торчащую из воды. — Кол не сломается, сетка удержится, сетка удержится — рыба поймается, — запричитал он.
        Ундре превратился в слух, он по плеску мог определить, какая попадётся рыбина. А дедушке очень хочется сегодня поймать налима. Сделает он из прутьев обручи: большой, средний и маленький, обтянет их мережей, получится ловушка — фитиль. Поставит этот фитиль в реку у самого берега, а вечером налим попадётся.
        —Ундре, — спрашивает Валякси, — слушай: под водой сто глаз ждут старика усатого. Что это?
        —Сетка и налим, — отвечает внук. Ох и любит же налим, прежде чем попасть в сеть, чтобы про него всякие загадки напридумывали.
        —Ундре, — заговорщически обращается снова дедушка. — За ус не ухватишь и за хвост не удержишь. А?
        —Налим, — торжественно говорит Ундре, зажмуривая глаза. Он прикидывает расстояние до буровой вышки, которая темнеет у самого горизонта. Завтра должны приехать в их чум в гости Фёдор с геологами. Дедушка пообещал много рыбы поймать за ночь.
        —Под водой за камнем лежит живая колотушка, — не унимается Валякси и сам поднимает в лодку фитиль.
        —Налим! — открывая глаза, громче прежнего кричит Ундре. Что-то тяжёлое шлёпнулось на дно лодки, зачавкало, заползало.
        —Налим! Налим! — ликует Ундре.
        От кустов ползёт седая холодная дымка тумана. На поржавевших кочках расселись длинноногие птицы — кроншнепы.
        …Дымится в котелке налимья уха, сверху плавают аппетитные кусочки максы — печени. Ундре подаёт дедушке в деревянной чашке налимью голову.
        —Кому налимья голова, — говорит он, — от того семь сказок!
        —Не забыл обычая. Это хорошо, — принимает чашку Валякси. — Сегодня ты услышишь рассказ про самого Налима. Чтобы сказка началась, пусть уха вкусной будет! — принялся он за еду.
        Весело потрескивает сухой хворост. Налетевшая было на костёр сова бесшумно метнулась в тень. Что-то стучит и поскрипывает вдали на буровой вышке. А у ног раздаётся плеск по воде — рыба.
        ЛЕТУЧИЙ ЗВЕРЬ-НАЛИМ
        …Когда-то в Долине Семи Холмов жил Человек. Он молча сидел на вершине самого большого Холма. Человек не мёрз и не потел, потому что через его дырявую малицу одинаково проходили насквозь и холод, и тепло. Он сидел молча, потому что был один, и печально смотрел вокруг. Там, где ещё недавно рос кудрявый ягель, теперь были плешины, где была тайга — зубьями торчали пни. Живое не бегало, не летало, не кричало. Большое зло в тундру принёс страшный летучий Зверь — Налим. Огромной птицей летал он по небу, мамонтом ходил по земле, кораблём плавал по морю.
        И не знал Зверь-Налим сытости. На обед уходило семь оленьих стад. Если пил, то сухими оставлял семь озёр.
        Увидел всё это зло Главный Свет, собрал своих братьев и сестёр, позвал Человека с Седьмого Холма. Когда все собрались, Главный Свет велел привести к нему летучего Зверя-Налима.
        И у Зверя-Налима задрожала от страха косматая шкура, но не мог он не слушаться — пришёл. Тогда сказал Главный Свет:
        —Когда я выхожу посмотреть, как живут в тайге, всё живое начинает двигаться. Деревья тянут ко мне свои ветви с дрожащими от холодной сырости листьями, травы становятся выше ростом, цветы купаются в моём тепле, птицы песни складывают. Посмотрит на меня Человек, не выдержит — улыбнётся. Разве мог я породить летучего Зверя-Налима? — Нахмурился Главный Свет, красные щёки его потемнели, как чугунный котёл. Неуютно стало, пасмурно.
        —Нет, Главный Свет, — ответил Человек. — От тебя худо нам никогда не бывало.
        Встал Месяц, серебряным поясом зазвенел, руку на кривой нож положил.
        —Не дано мне людям тепло дарить, — заговорил он, — но мой свет помогает Человеку в дороге. Зайцы выбегают на поляны и до утра водят весёлые хороводы. Девушки заглядываются на меня ночами. Мог ли я породить страшного Зверя-Налима?
        —Нет, братец Месяц, — отвечал Человек. — Ты и правда иной раз глазеешь всю ночь попусту, не спится тебе что-то, но бываешь и полезным. Не даёшь кровожадному волку к стаду подкрасться, заблудившемуся дорогу покажешь.
        Осторожно кашлянула Зима — у Человека ресницы инеем покрылись. Под песцовую шапку спрятала Зима седые волосы.
        —Когда я в гости прихожу к Человеку, вьюги прочёсывают свои космы ветвями деревьев, от морозов тайга лопается. Однако у хорошей хозяйки дрова припасены, в чуме тепло. У ленивой хозяйки зима виновата — для них я страшна. А ребятишки любят меня, бегают по сугробам с румяными, брусничными щеками. Да и тундра каждый год надевает сшитую мною из белых снегов малицу. В ней прячутся от холодов глухари и куропатки, из-под неё достают олени ягель. Могла ли я породить страшного Зверя-Налима?
        —Нет, сестра Зима, — отвечает Человек. — Хоть и правда, люди от холодов шею внутрь утягивают, плечи выше головы держат, но твоему приходу мы рады.
        —Молодой и голубой я, — звонко сказал Ветер. — Бывает, я дую не с той стороны, откуда меня ждут. Но кто летом отгонит от стада и от людей комаров? Все поворачивают ко мне свои лица. Я приношу на своих крыльях первое тёплое дыхание весны. Мог ли я породить летучего Зверя-Налима?
        —Да, мой братец, — покачал головой Человек. — Не всегда ты бежишь ровной рысью, диким лосем трубишь, сметаешь с дороги всё, что попадётся. Но и ты бываешь полезным, ласковым.
        С мокрым лицом поднялся Дождь — у всех отсырела одежда. Но вот надел на голову радугу — и свежестью пахнуло, и теплом.
        —Не нравлюсь я оленеводам в тундре, рыбакам в море. Но когда наполню озёра свежей водой, «спасибо» — кивают мне рыбы. Не были бы так сладки и вкусны ягоды без моей влаги. Не росли бы грибы. Мог ли я породить летучего Зверя-Налима?
        —Правду говоришь, братец Дождь, — отвечал Человек. — Бывает, стучишь ты по голове, будто это не голова с умом, а рыбий пузырь. От осеннего холода я и так дрожу, а ты ещё одежду мочишь — зубами вперегонки играю. Но чаще ты добрые дела творишь. От дождя земля наливается соком, и все сыты.
        Обратился тогда Главный Свет к Ночи:
        —Что ты, слепая, скажешь?
        В чёрный платок закуталась Ночь, глаза опустила. Долго молчала.
        —В моём тёмном царстве, — заскрипела она, — не трясутся от страха перед охотником волки. В тёмной ночи путает дороги Человек. В моей темноте может укрыться злое, погибнуть доброе. Я породила летучего Зверя-Налима.
        —Да, безглазая сестра, — вздохнул Главный Свет, — большое зло от тебя пошло! Как вину искупать будешь?
        Ночь молчала. Не было у неё светлых мыслей. И тогда Главный Свет так решил:
        —Пусть же теперь ночью не ты спишь, как было раньше, а всё живое на земле. А ты будешь охранять сон.
        —От летучего Зверя-Налима самые большие беды терпел Человек, — ещё сказал Главный Свет. — У него нет чума и костра, он давно не ел горячей пищи, ему и решать, какую казнь придумать летучему Зверю-Налиму.
        Закивали все головами, и тогда сказал Человек:
        —Для злого дела много ума не надо, для доброго нужно труд приложить и хорошо подумать. Каждый живущий на земле по-своему приносит пользу. Пусть же из страшного Зверя-Налима будет полезная Рыба-Налим.
        И тут же Главный Свет опалил волосатое тело Зверю-Налиму. Месяц своим острым ножом отрубил ему крылья. Ветер вырвал из хвоста семь перьев. Полил Дождь, отмыл Налима до блеска, поднял его на волнах потока и унёс в реку. Пришла Зима с морозами — закрыла реку ледяной крышей.
        На самом дне в темноте ползает Рыба-Налим, своим трудом пищу добывает, жиром наполняет максу — печень, чтобы людям вкусно есть было. В это время не спит Ночь, следит за Налимом, чтобы он работал…

        —А разве ты, Ундре, не замечал, — закончил дедушка, — что после налимьей ухи сладкий сон укрывает человека. Вот и ты сейчас, как кулик-кроншнеп, головой клюёшь, — захихикал он в бородку.
        «Поэтому у него и нет чешуи, что он был зверем?» — сонно думает про налима Ундре.
        —Так, так, — согласно кивает дедушка Валякси. — Налима на уху разделывает мужчина. С приходом тёмных ночей и первых холодов ловится налим. И обычай пришёл — кому налимья голова, от того семь рассказов за вечер. Ночь за дверями послушает, по одной сказке братьям и сёстрам передаст.
        Дедушка Валякси достал из костра уголёк, разжёг потухшую трубку. Он долго смотрел на горизонт, на буровую вышку, думал о Фёдоре. Вдруг появилась светящаяся точка, которая описала круг высоко над его головой, она не рассыпалась и не гасла, шла и шла по небу.
        —Спут-ник, — уважительно проговорил Валякси. — На падающую звезду говорили, будто это варежка великана. А теперь что сказать можно, когда ум человека в железном ящике летает?
        Валякси так долго думал, что трубка опять погасла.
        —Видно, жизнь вперёд сказки ушла…

* * *
        Затарахтел поселковый движок, вспыхнули на столбах лампочки, загудели провода. Пятнышко на окне стало чернильным, затянулось паутинкой льда. Ундре уже плохо слышал, как к ним пришли гости, приехал дедушка Валякси. Пельмени дымились до самого потолка. Бабушка Пелагея жаловалась матери Ундре, что после «суда» над ними ей плохо торгуется и что у неё новая болезнь открылась. Врач прослушал её всю, понять не может, где болезнь прячется.
        —Но я-то уж знаю и название моей болезни, — говорит бабка Пелагея, — это не иначе как «нервы да ещё испуг».
        Мать смеялась, прикрывая ладошкой свои красивые зубы. Но громче всех смеялся Фёдор, настраивая гитару. Дом наполнился уютным шумом.
        Деловито рассказывал Сем Вань дедушке Валякси про своё путешествие. Сем Вань никак не мог понятливо объяснить Дедушке Валякси, что это за зверь с распухшим носом-пятачком и совсем голый. Дедушка, правда, изредка соглашался, серьёзно поддакивал: «Сиды, сиды — так, так», — а сам думал: что это за слова такие — «поезд»?

        —…Купили мы, значит, поросёнка на базаре — недорого обошлось, — рассказывал Сем Вань. — Правда, заминка получилась. Проводник поезда ни в какую: дескать, не возьму, и только. Нет, мол, на него не то паспорта, не то справки. Да пассажиры дружные попались, уломали наконец проводника. В тамбуре караулили по очереди. Я-то через окно на улицу смотрю, как пшеница растёт, — это хлеб из чего делают.
        —Сиды, сиды, — поддакивал Валякси, а сам думал: «Что же такое «тамбур»? Хлеб — знаю, а пшеницу — не знаю». Но из уважения не перебивал рассказчика. «Пусть человек наговорится, может, очень много слов у него скопилось в голове, может, он как будто переел словами, и ему плохо, пока не скажет».
        —Смотрю, значит, в окно. Ну и появись тут опять проводник.
        —Сиды, сиды, — соглашается Валякси, а сам думает: «Какое хитрое слово есть «проводник» — не разгадать».
        —Проверка так проверка, — тараторил Сем Вань. — Пошарил в карманах. Не зайцами, знать, едем, — протягиваю ему два билета. Одной брусники нонче со старухой в наше сельпо около центнера сдали. Так и сяк вертит проводник билеты и такой вопрос задаёт. Вы, говорит, куда, дед, едете? Я ему по порядочку, где наша деревня Кушеват и сколько душ в ней проживает. Может, говорю, и без нас кто родился, пока ездим со старухой по России. А почему и не родиться. Как нефть и газ стали искать на тюменской земле — нового народу не упомнишь. Почему бы и не родиться. Сейчас, говорю, и в Кушеват каких только апельсинов, лимонов и других витаминов не везут. Ребятишкам это полезно, так отчего бы кому без нас и не родить хорошего человека. А он на меня глаза тарелкой, строго говорит: «Вам, дед, придётся сойти на следующей станции. Этот поезд на Сочи следует». Будь ты неладна, эта дорога! Пересели мы со старухой на встречный поезд, кое-как с чужой помощью до Кушевата добрались, поизрасходовались.
        —Сиды, сиды, — поддакнул дедушка. «Каких только слов не знает этот хитрый Сем Вань. Но почему так смеётся дочь, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто её ветром качает?»
        Ресницы становятся клейкими, нет сил их приподнять. «Как он оказался на постели!» — успевает подумать Ундре. Всё закачалось и поплыло. Поплыло оттого, что Аркашка впрягся в санки, но когда Ундре ткнул его хореем, он заржал на всю улицу почему-то по-лошадиному. Аркашке ничего не стоит перепутать. Вот они уже летят вместе, просто так, без всего.
        —Это и есть вышка, — говорит Ундре и показывает вниз.
        —Ух ты! — удивляется Аркашка. Он ведь в первый раз видит её.
        —А вот дедушкины олени, — показывает Ундре. — Это чум…
        —Ух ты, — удивляется Аркашка. Он ведь вообще не был в тундре. И Ундре спешит, захлебывается, старается всё рассказать другу.
        —А это место дедушка назвал «Геолог», — показывает на холм Ундре. — Фёдор говорит, здесь город будут строить. Пока никто не занял, поедем туда жить?..
        —Ух ты, ух ты, ух ты! — жадными глазами смотрит Аркашка на всё, что показывает Ундре.
        Ундре совсем ничего не слышал, он так далеко был сейчас от дома. Они с Аркашкой стремительно неслись в незнакомое завтра. Завтра дожидались на табуретке около кровати и новые кисы с тесёмками и красными узорами. Без них ни одной тропы своей не проложишь.
        notes
        Примечания

        1
        ПЕШНЯ — лом, которым пробивают лёд.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к