Подвиги Слабачка Алексей Артов
        Среди взрослых рабочих муравьёв был замечен маленький муравьишка, который, подражая взрослым, пытался поднять большое бревно-веточку. И, пока у него ничего не получалось, его успели прозвать Слабачком. Он всё же смог преодолеть себя, но его имя другим уже не стало.
        Во время работных и ратных подвигов героя происходит множество событий. Читатель встречается со многими сказочными персонажами: Грозоглазом, Иглобрилиями, Цветокаком, Тропой зависти, Зверями Тьмы, Делоручкиным, Бурживчиками, Драконом ледяного огня и др.

        Алексей Артов
        Подвиги Слабачка
        © БарановскийА.А.

* * *
        Посвящаю моей жене Наташе Барановской


        1.Под прессом планеты
        ЗАБАВЫ СОЛНЦА
        Когда мы на Солнце смотрим, то думаем, что тот самый это шарик, от которого светло и тепло всем нам. И думаем мы правильно.
        Но не знает никто, и даже те, которые смотрят на него через большие-пребольшие очки - телескопы, что Солнце тоже такое же живое существо, как и все живые существа. И у него есть лицо, правда размером со всё его круглое тело.
        И оно вселикое! Его лицо - это бесчисленность лиц! Солнце может и меняет свои лица, как маски! Когда ему захочется. Свой нос оно превращает в длинную-длинную, тонкую палку или толстое бревно или в пень! А рот изобразит лодочкой-месяцем на много выходящей за его округлые края. Делает глаза то круглыми, то овальными, то со всякими зазубренками, а то и угловатыми камешками. Иногда и губы и рот и глаза превратит в такое, что как будто хочет кого-то напугать. Только вот кого здесь пугать…
        А бывает не меняет солнышко своего лица и долго. Обычно, когда ему скучно, грустно, или, наоборот, весело или, когда оно сильно чем-то увлечено!
        А сейчас его глаза, как широкие лодочки. Нос похож на картошку, и губы толстые, как сардельки. Ручки с тонкие шланги. Ладошки и пальчики - пухленькие. Когда надо, ручки высовываются из тела-личика. А когда им нечем заняться, они прячутся обратно в туловище-мячик.
        Ножки у Солнца - это ступни-тапочки. Ножки могли бы быть и подлиннее, если бы было у Солнышка место, где бы могло побегать и попрыгать оно. Но такого места у него нет и никогда не будет. Хотя ни у кого, кроме, как у Солнца, нет так много места вокруг.
        Но зато Солнце может то, чего не могут умеющие ходить и бегать: дышать космосом! Необъятным, бесконечным космосом! Оно вбирает его в себя своими огромными лёгкими и превращает в жар и свет!
        Ручки нужны Солнышку, чтобы играть, а ножки-тапочки, чтобы кружиться на месте во все-превсе стороны, и даже вверх и вниз.
        А играет Солнышко с камушками, которые либо пролетают мимо него, либо кружатся вокруг него.
        Как и людям, Солнышку кажется, что мимо него пролетают его сородичи - звёзды. Но, когда ему удаётся поймать такую «звёздочку», то оказывается, что это просто камушек, который светиться совсем не умеет, а значит, и играть, и дружить.
        Но, всё равно, Солнышку нравится ловить такие камушки, и особенно те, у которых есть пышный хвост и которые люди называют кометами, разглядывать их и сравнивать одни с другими. Солнышко даже научилось с ними играть. Оно их подбрасывает и старается поймать, или держит в ручках и не даёт им улететь. А бывает, наоборот, кидает и ждёт, гадая, какая же из комет вернётся первой. И некоторые кометы возвращаются… через тысячи лет!
        Иногда Солнышко может не удержаться и похулиганить, бросаясь камешками в соседние звезды. А что, и похулиганить нельзя? Это хорошо говорить тем, у кого детская площадка есть или песочница хотя бы. А тут стоишь один ни на чем миллиарды лет и даже не с кем поговорить.
        Побезобразничать тем более соблазнительно, что прикладывать много сил вовсе и не нужно на то, чтобы камушки-кометы улетали далеко-далеко. В космосе камушек не может ни упасть, ни даже остановиться, как бы ему самому этого ни хотелось.
        Правда, соседние звёзды (а ведь скучно и им) тоже от скуки с солнцем играются, кометками кидаются. Но никто друг на друга не обижается.
        Ой, вот и сейчас, в солнышко откуда-то снизу, ой, и сзади, что-то попало! Ой, а теперь откуда-то сверху, да почти в темечко! Как раз недавно (пару миллионов лет назад) оно само побросало пару кометок вниз и парочку аккурат закинуло вверх! И вот, в ответ, пожалуйста!
        Но всё, что в солнышко попало, самим солнышком и стало!
        А есть камешки, которые больше и гораздо красивее комет. Они с самого своего рожденья не устают вокруг солнышка кружиться. Улететь от солнышка они, ну, никак не могут (нет силёнок вырваться) и не хотят: боятся потерять дружбу, свет и тепло.
        Солнышку нравится ими любоваться и переставлять с одного кружка вращенья на другой. Кого переставит на кружочек побольше (от себя подальше), а кого на кружочек поменьше, к себе поближе. Солнышку даже всегда хотелось притянуть эти камешки-планеты вплотную к себе, как бы обнять, как родненьких, или чтобы они кружились совсем близко-преблизко с ним, но желанья эти никогда не сбудутся, потому что планеты расстаяли бы от его жара.
        Иногда оно хвалится этими своими камешками перед другими звёздочками и даже даёт их им посмотреть. При этом её рука удлиняется до самой звёздочки и изгибается столько раз, сколько препятствий на её пути. А звёздочки хвалятся уже своими кружащимися вокруг них планетами и тоже протягивают свои ручки, давая их посмотреть Солнышку.
        Но втайне Солнышко считает, что только вокруг неё кружатся самые красивые камешки-планеты.
        Вот, например, самый близкий к ней. Он такой маленький и такой красненький, и такой тёпленький, прямо, как оно - само Солнышко. Или другой, украшает себя колечками разноцветными. Но не тёплый совсем. Но тоже очень красивый.
        Но самый камушек чудесненький - не красненький вовсе и не колечками красивый, а своим сиянием голубым с переливами белыми. Это раньше он тоже был горяченький и красненький, а теперь вот голубенький. И ещё тем отличается он, что вокруг него самого тоже крутится один камушек, как он сам вокруг Солнышка.
        Солнышко свой голубенький очень осторожно пытается держать в руках, потому что, если его держать крепче, то на нем начинёт что-то шипеть. И ещё опасается солнышко, чтобы из-за него его белый камушек-спутник как бы куда-нибудь не улетел.
        Тут одна из звездочек протянула Солнышку самый красивый свой камешек-планету. Этот камушек-планета светился зелёным светом и блестел розовыми крапинками. Он весь был уставлен большими острыми горами, чьи белые вершины возвышались над всей поверхностью. Так, если бы его можно было бы бросить на стол, то он бы из-за вершинок никуда бы не смог покатиться.
        Солнышко, боясь уколоться, его осторожно в ручках держит и крутит.
        Звёздочка - солнышко долго им любовалась, крутя то в одну сторону, то в другую, а потом взяла да и сравнила с своим голубеньким, поднеся камешек-планету с другой звезды вплотную к своему.
        На нём тоже что-то двигалось и летало, тоже что-то совсем маленькое, которое тоже было не рассмотреть. Но вот планетки-спутника-подружки у него не было. И ничего голубенького, ничего светлого и яркого.
        Поэтому Солнышко поняло, что её голубенький камешек-планета ему так нравится, что оно его ни на что и ни за что не променяет.
        Солнышко протянуло руку и отдало подружке-звёздочке в другой галактике её зеленоватый камушек-планету.
        МУРАВСТРОЙ. ЯВЛЕНИЕ ИЗ ЗВЁЗД. СНИСХОЖДЕНИЕ ПЛАНЕТЫ
        Муравьи строили свой очередной гору-дом. Носили и укладывали прутики-брёвна, создавая в нём головоломку ходов и комнат. Строительство приближалось уже к самому завершению - к самой вершине.
        Работяги - муравьи не имеют привычки останавливаться и уставать. Одни, глядя себе под ноги, приносят прутики и тут же спускаются за новыми, другие их обгрызают, третьи складывают из них стены, да так, что разломать их по силам только великанам.
        Но иногда, кто-то из этих тружеников всё же останавливается, переводит дух, стирает лапкой с лобика пот, о чем-то задумывается и, почувствовав в себе как будто какое-то просветление, поднимает неумело головку вверх и открывает для себя красоту голубизны неба или бесконечного количества его звёзд.
        Вот и сейчас один из муравьёв после целого дня непокладания рук остановился и случайно обратил свой взгляд наверх. И то, что он увидел, заставило его глаза округлиться от изумления и страха: сверху спускался, закрывая всё больше собой голубое небо, зелёно-пёстрый шар с большими, даже по стравнению с ним, острыми вершинами. Казалось, что это из-за чего-то изменившаяся луна решила объединиться с землёй. Но луна и сейчас оставалась такой, как и всегда и там, где всегда была, но только сейчас казалась гораздо меньше, гораздо дальше и совсем не изобилующая красками, как этот приближающийся и всё увеличивающийся гигант.
        - Смотрите, смотрите! - закричал муравей.
        И все стали поднимать головки и застывать в созерцании неведомого гигантского шара-планеты, который, становясь, как в огромном увеличительном стекле, всё необъятнее, приближался к ним из космического неведенья.
        УЖАС РАБОТЯГ. ПОД ПРЕССОМ ПЛАНЕТЫ
        Вот уже планета-шар, казалось, заполонив собой всё небо, пронзает безмятежно плывущие облака вершинами своих гор.
        Видя, как низко опускается этот необъятный пресс, муравьи сначала встревожились, а затем страшно перепугались, что вот-вот он соприкоснётся с землёю и раздавит их - крошечных скромных работяг, а вместе с ними и всё живое на всей их родной и единственной земле.
        Всё больше дрожа, они наблюдают, как неведомая планета приближает к ним вплотную острые, как пики, вершины своих огромных гор. О, если такая гора воткнется в землю, то наверняка пронзит всю планету насквозь!
        «О-ой! О-ой!» - кричали и дрожали муравьишки. Они все уже присели на корточки и закрыли лапками свои головки, потому что одна из горных вершин напавшей планеты вот-вот уже должна была врезаться в землю, обрушась на них и на всё-всё живое и неживое вокпуг.
        ПОД ОСТРИЁМ ГОРЫ
        Но планета, непреклонно опускаясь, вдруг резко и неожиданно остановилась. Снежное остриё её самой большой горы повисло как раз над неоконченным муравьиным храмом домашнего очага на расстоянии всего в пять-шесть муравьёв.
        Ещё долго работяжки сидели и дрожали, закрыв лапками головки, в ожидании того, что планета продолжит своё смертоносное движение.
        Но планета не двигалась. (Солнышко любовалось и сравнивало, осторожно, чтобы ничего не повредить.) Всё больше казалось, что она прочно повисла на гигантском крюке и её падение больше никому не угрожает. Постепенно трудолюбцы стали приходить в себя, подниматься и рассматривать повисшую над ними опасность, как на диковинную люстру.
        Глядя вверх, туда, где ещё недавно было только небо, им казалось, что они, как в зеркале, видят свою землю (а, может, они и смотрелись в зеркало?) такой, о которой им рассказывали те, которым удалось побывать в разных её местах. Они видели и реки, и леса, и поля, и города, но только в каких-то других, в пестроватых цветах и в перевернутом над собой виде.
        ДЕСАНТ ОГНЕННЫХ ПУЗЫРЬКОВ
        Вдруг с гористого ледника той планеты на них стало что-то опадать. Вначале казалось, что это, пушинки первого снега, но почему-то красные. Но приблизившись, пушинки оказались огоньками - огненными пузырьками. Касаясь земли, пузырьки лопались, издавая звоны и разбрасывая блестящие звездочки. Звоны походили то на оклики колокольчика, то на хлопки хлопушки, то на взрывы бьющихся бокалов или тарелок и чего-то ещё и ещё. А блестящие звёздочки, прежде чем опасть осенними листьями, ещё долго рассеивали далеко вокруг неяркий завораживающий свет.
        Из развалин же огненных пузырьков выбиралось что-то крошечное и сразу уползало, убегало или улетало.
        ДОЖДЬ С ЛЕДНИКА. ВОСХОЖДЕНИЕ ПЛАНЕТЫ
        А вершины гор планеты-пришельца, оказавшись на высоте своих подножий, начали таять. Первая капель, родоначальница бурных потоков, уже обливала муравьёв. Над муравьями собиралась новая беда.
        Но быстро увеличивалось число тех, кому хотелось побывать там и потрогать то, что видели над собой, что висело над ними и угрожало им. Муравьи без труда выстроили из самих себя холм и самые любопытные и смелые взбегали на острый нос перевернутой вершины. «Ага, - кричали они, - нам удалось то, чего не удалось даже людям! Мы добрались до другой планеты! Мы на другой планете!»
        Первые побежали вверх по горе к её подножию, а их последыши поднимались и поднимались.
        Но ликованья длились недолго. Ещё не успели попадать все огненные пузырьки, ещё не успела капель превратиться в дождь, а сотни муравьёв ещё продолжали ожидать перехода на вершину другой планеты, как та вдруг вздрогнула и медленно и плавно начала подниматься вверх, увеличивая расстояние между собой и землёй. (Солнышко возвращало планету её звёздочке.)
        А что же с теми, кто оказался на самом острие планеты-пришельца? Многие, кто только на неё взошел, сразу же поспрыгивали обратно на головы своих товарищей. А многие из тех, кто удалился погулять, стремглав побежали обратно и, уже рискуя жизнью, с большой высоты падали в муравейник. Были и такие, кто не осмелился спрыгнуть на свою родную планету-матушку и только и успевали прокричать «Прощайте! Прощайте!» А были и те, кто так далеко зашел на планету гостью, что даже и не поняли, что она начала удаляться, унося их навсегда не только от своих товарищей, не только от земли, но и даже от своего солнца.
        Планета-пришелец, никого не видя и не слыша, уже совсем растворилась в возвратившем себе свой цвет голубом небе и продолжала свой обратный путь до тех пор, пока не вернулась к своему кругу своего солнца.
        2.Муравьишка и камни. В зените тяжестей
        Самый маленький и слабый - с самым большим и сильным желанием: быть самым сильным.
        ЛИЛИПУТ И ВЕЛИКАНЫ. ЗАМЕЧЕННЫЙ ИЗ НИОТКУДА
        …Непонятно откуда, зачем и для чего, но среди таких же, как и он, но только намного его старше и больше, оказался… муравьишка! Он и сам не мог понять, как он появился, и откуда оказался здесь, то есть не пойми где, но он стал осознавать, что он - это он, что эти лапки - это лапки и лапки его, что это туловище-тельце его, а не чьё-нибудь.
        Вокруг все быстро-быстро бегают-суетятся: что-то несут, что-то поднимают, что-то бросают, что-то кладут, ломают, разрывают и что-то едят. Все так заняты-увлечены, что не обращают на него ровно никакого внимания. А ему так хочется понять, кто все они такие и чем тут занимаются.
        А появился наш муравьишка на одной из крупнейших муравьиных строек, которая проходила где-то в одном из дремучих лесных мест. Работали на ней только взрослые муравьи-мастера.
        Муравьишку сначала долго никто даже и не замечал, настолько он был маленький и так усердно все были заняты работой. А потом на него ещё долго старались не обращать внимания, потому что каждый думал: «А вдруг его привела на стройку мама специально посмотреть, поучить, и повоспитывать? Вот мол, для чего он растёт, чтобы, когда вырастет, также бы умел хорошо работать».
        Муравьишка продолжал оставаться на месте один-одинёшенек.
        Но только тогда взрослые муравьи всё же забеспокоились и окружили кроху, когда он изо всех своих силёнок пытался поднять большое бревно-веточку.
        - Нельзя пытаться превозмочь то, что может превозмочь тебя. Никому нельзя. А тебе и тем более, ибо ты ещё мал и несмышлён, - сказал малышу один из муравьёв.
        - Но зато, когда он станет большим, он сможет осилить то, что будет не по силам всем, - сказал вдруг другой, пониже ростом, но у которого тельце было седое по самые задние лапки.
        - Почему?
        - Потому что у него есть сила, которая есть не у всех.
        - Это что же за сила? - спросил третий, который ещё только начинал белеть.
        - Это сила желания, желания превозмочь то, что может превозмочь тебя, - сказал седой по самые лапки.
        - Если только то, что он хочет превозмочь, не сможет превозмочь его, - возразил ещё кто-то из стоящих вблизи.
        - А откуда он здесь? - поинтересовался вдруг кто-то.
        - А может, оттуда? - предположил кто-то, указывая лапкой вверх.
        Но в толпе только посмеялись… Но не все.
        Тогда один из муравьёв склонился над муравьишкой и спросил его:
        - Ты не знаешь, почему находишься там, где находишься? Не знаешь, где и с кем ты, малыш?
        Но кроха поднял над собой передние лапки, и, как будто что-то кому-то доказывая, стал ударять ими себя одновременно и попеременно в грудь, уверенно пищать и поднимать вверх то одну лапку, то другую, а то и все две сразу. При этом его маленькая головка и грудь немного как бы краснели изнутри.
        ПРИДАНИЕ ИМЕНИ. ПОБЕДА НАД БРЕВНОМ
        Прослышав о неимоверном происшествии, пришёл самый-самый главный муравей. Он был ниже всех, но казался выше всех и с побелевшей головой.
        - Почему здесь тот, кто здесь быть не должен? - тишина. - Вижу, здесь нет того, кто бы имел силу ответить?
        Его зрение не подвело: ему никто не ответил.
        - Так, никто не знает! Но нужно сделать то, что нужно! Подобные должны жить среди подобных.
        - Малыша к малышам.
        - Отвести его… к таким же?! - спросил с улыбочкой кто-то из не самых главных.
        Главный не ответил, потому что был увлечён наблюдением за муравьишкой.
        - О, какой упрямый! - произнёс он, видя, что муравьишка-малютка снова хватается за попытку поднять огромное бревно. - Ему даже удалось пошатнуть эту деревянную глыбину! - продолжал удивляться седоголовый. Он оторвал кроху от его занятия и, подняв перед собой, добавил: - Но всё равно, это бревно тебе ещё не по зубам. Ты ещё Сла-ба-чок, - и вернул его на его место.
        Но, как только муравьишка был им отпущен, то сразу же снова подлез под ещё большее бревно-веточку и пыта-ясь… пы-та-ясь… поднял его над собой!
        Поднялся гул удивления. Но многие всё равно подумали, что им показали какой-то фокус.
        - О! А этот муравьишка, действительно, превозмог то, что могло превозмочь его!.. - только и смог, улыбаясь, отреагировать белоголовый. - …Пора спасать стройку! А не то нам тут всё раскидают, да так, что и не соберем! - и, сказав эти слова, поспешил удалиться по делам, которые не ждут.
        Бревно подхватили, пока оно не погребло под собой кроху-крепыша.
        - Отведи, Глядячий. Только тебе доверить и могу, - сказали одному из убелённых муравьёв.
        Согбенный и хромающий древний старик-муравей повел детишку к таким же маленьким, как и он. Но идти им пришлось не долго. По пути им попалась как раз сама главная муравьиха воспитательница. Глядячий передал ей кроху из лапки в лапку.
        - Почему тебя, дедушка, отправили передать мне малыша? Разве нет кого-нибудь помоложе, кто привёл бы мне его гораздо быстрее?
        - Гораздо быстрее, может быть, и привёл бы кто, если бы довёл. Если бы не отвлёкся на что и не потерял бы малыша. Они же все большие бегунки-прыгунки.
        Когда она поинтересовалась, как его зовут, то старик ей возьми да и скажи, что:
        - Зовут его Слабачок, и это имя ему дал не кто-нибудь, а самый-пресамый главный!
        «Слабачок так Слабачок», - подумала Муравьиха-воспитательница.
        Вдруг раздался крик:
        - Спасайся, кабан, кабан!
        Огромный вепрь, хрюкая и повизгивая, стремительно направлялся как раз на рядом стоящую муравьиную пирамиду-небоскрёб. Совершенно не разбирая дороги, задев одним копытом общий дом, он, не мешкая, пустился дальше и скрылся в ближайших кустах.
        - Караул!
        - Всеобщий сбор!
        - Службу спасения!
        Половина муравьиного здания обрушилась, поймав в капканы завалов сотни муравьёв.
        - Спасите! - слышались повсюду стоны.
        Неожиданно муравьишка вырвался из лапки воспитательницы и прыгнул в ямку среди развалин.
        - Что же я наделала! - неожиданно даже для себя самой вскрикнула воспитательница. - Я не смогла удержать даже такого кроху! Теперь он наверняка сломал себе что-нибудь или даже разбился, погиб!
        Но муравьишка недолго заставлял воспитательницу переживать и ругать саму себя. Он выполз из ямки и направился к ней, неся на передних лапках крохотную муравьинку.
        - Ах ты, негодник! - начала было его укорять воспитательница, но когда обратила внимание, что муравьишка спас маленькую муравьинку, воскликнула:
        - Ты такой маленький, а такой смелый и такой сильный!
        Но, когда муравьишка опустил муравьинку на землю и, оказалось, что она цела и невредима, потому что сразу же встала на все лапки, воспитательница воскликнула:
        - Ах, Кукляшка, ах ты проказница! Опять тебя понесло куда не надо! Всё-то тебе интересно!
        - Но я… но я… - неудачно пыталась объясниться муравьинка.
        В этот момент снова раздался грохот. Это обвалилась ещё одна часть муравьиного дома, подняв новое облако пыли. И ещё все не успели опомниться от нового обрушения, как раздался новый крик:
        - Зверь! Зверь бежит!
        - Какой? Какой?
        - Ничего не видно!
        - Да чего там не видно, зато слышно! Кабаны это бегут, уже целая стая!
        - А не волки?
        - А нам какая разница, кому нас топтать?
        - А ну-ка, - заторопилась воспитательница, - давайте свои лапки и быстренько, быстренько побежали.
        А вместе с ними, боясь быть затоптанными целой стаей кабанов, с криками: «Спасайся!» - в разные стороны побежали и муравьёв целые толпы.
        ИГРЫ ПОБЕГУНЧИКОВ
        Когда своего нового кроху муравьиха воспитательница привела вместе с Кукляшкой в муравьишник (у людей это был бы детский садик), то оказалось, что в нём муравьишек видимо-невидимо было, чуть ли не больше, чем муравьёв, у которых побывал кроха уже. Они были везде: ина холмиках, и в ямках, и даже на деревьях. Казалось, что это какое-то живое тёмное одеяло, которое движется, как волны в неспокойном море.
        - Ты, моя милая, беги к своим подружкам и смотри, никуда не сворачивай. Обещаешь?
        - Обещаю, - пролепетала Кукляшка и в мгновение ока исчезла из глаз. Правда, перед тем, когда воспитательница отвернулась, она успела покрутить пальчиками у своего носа перед мордочкой Слабачка.
        - А с тобой мы пойдём туда, где тебе быть. - взялась воспитательница за Слабачка.
        Вокруг все занимались делами серьёзными очень - играми. А игр много было и играли в лучшего: илазанье по стебелькам трав (достань конфетку), и даже по лепесткам цветов (принеси с пыльцой мешочек или нагрызанных лепестков охапку), и на глубину копание, ширину и быстроту подземных ходиков (первый землекопик), и норок рытьё, которые и у людей называются землянками (лучший землянишкин), через лужицы перепрыгивание (лучший прыголужик), кто всех подпрыгнет выше (лучший прыголётик), кто больше муравьишек растолкает или повалит (лучший борьбаришка), больше принесёт песчинок (лучший песконосик), кто всех сильнее: донесёт больше и дальше палочек или муравьишек… и ещё, и ещё, и ещё.
        А вблизи Слабачка муравьишки таскали камешки и клали их один на другой. И совсем скоро камешки стали напоминать… домики. И, как потом оказалось, тут играли в лучшего домовьёвика. Самые первые домовьёвики, в отличие от самых последних, уже кидали поперек веточки, а на них сухие листочки. Вот ещё чуть-чуть - и крыша. Тут строили не как взрослые, большой пребольшой дом сразу на всех-всех муравьёв, нет, тут каждый строил совсем маленький, крошечный домик, на одного муравьишку, но зато - каменный! (Взрослые-то всё из деревяшек!) В нём можно было стоять, сидеть (конечно, лежать) и что-нибудь хранить. (Правда, когда муравьишки подрастали, в них нельзя уже было стоять, но «в тесноте да не в обиде»).
        А у самых-самых маленьких была игра не в домики, а в шалашики - это, куда можно только пролезть, и где можно только сидеть или лежать. И делались они из кусочков веточек и листочков. И малыши старались стать здесь лучшим шалашунькой. Кода привели Слабачка, то все так и подумали, что его тоже начнут сначала учить делать такие шалашики.
        А какие у игр правила? Конечно, там где лазаем, бегаем, прыгаем, там кто быстрее, тот и лучший, а там где строить: на земле или под землёй, так там ещё кто прочнее и красивее смог.
        Кто был быстрее - это все и сами видели. А вот кто красивее и крепче - решала муравьиха-воспитательница. Но только первых мест здесь было не как у людей: ипервое, и второе, и третье. Нет. А здесь было столько первых мест, сколько было самых красивых и прочных домишек. И никаких тебе ни вторых и ни третьих мест.
        И наградой были сами домики. Лучшие из них не разрушались, как все остальные (ведь это игра), а оставлялись, чтобы заселить в них всех новеньких, таких же маленьких, как наш муравьишка, или самих победителей, если им так хотелось.
        КИПА ОЧИЩЕНЬЯ. ОГНЬ ИЗБАВЛЯЮЩИЙ
        Муравьиха-воспитательница привела Слабачка в сердце муравьишника и строго-настрого наказала ему оставаться там, где они сейчас стоят. Когда игры закончатся, она вернётся и скажет тогда, что ему дальше делать.
        Оставив Слабачка, муравьиха-воспитательница пошла к морю своих воспитанников.
        А когда закончились игры и вернулась она, то увидела, что её нового воспитанника нигде нет, а на его месте теперь возвышается целая стопка из кусочков сухих листьев и веточек высотой с трёх взрослых муравьёв. Зато далеко вокруг от этой кипы мусора не было ни единого листочка, ни единой веточки.
        Муравьиха воспитательница окликать стала:
        - Слабачок! Слабачок! Не видели здесь такого маленького-премаленького?
        - Такого маленького-премаленького не видели. А вот видели, что охапки листьев и палочек сами собой двигались, а потом ещё и сами собой друг на дружку накладывались и в кипу эту сами собой и укладывались.
        - Да, прям чудеса, да и только. Слабачоок! - закричала, глядя вверх на кипу, воспитательница, - ты там? Отзовись!
        Наверху стопки листьев что-то зашуршало, задвигалось, а потом появилась маленькая черненькая головка с антеннками.
        - Эх, негодник, тебе кто-нибудь говорил из мусора горы делать? А? Ну-ка, быстро слезай! Построил мне тут кипу очищенья.
        Наверху опять зашуршала листва, а потом крошечный чуть красноватый черный шарик кубарем скатился вниз.
        - Ты что тут наделал? Разве я тебе говорила делать что-нибудь?
        Слабачок стоял, весь в листочках, глядя на муравьиху-воспитательницу с виноватой и плаксивой мордашкой.
        - Но… но я… но ведь…
        - Что ты там лепечешь?
        - Но… чище…
        - Что чище?
        - Не стало…?!
        Неожиданно стопка сухих листьев и палочек, накиданная Слабачком, вспыхнула ярким и жарким пламенем.
        Муравьиха-воспитательница схватила Слабачка и перенесла его на безопасное расстояние.
        - Видишь, что происходит, когда не слушаешься старших. И жарко сегодня как. Солнце так и печёт. А теперь пойдем, посмотришь на таких же ретивых, как и ты.
        - Зато теперь нет того, что вас так разозлило. Огонь помог, избавил.
        Муравьиха воспитательница с удивлением и даже страхом взглянула сначала на догорающую кипу мусора, а потом на Слабачка:
        - Плохо не то, что ты построил, а то, что ты не послушался, что ты не слушаешься.
        Малыш в ответ только опустил голову и развёл лапки.
        РАСТОЧЕНИЕ ОБЕЩАНИЙ. СОКРУШЕНИЕ В ЛУЖУ
        Игры закончились, и через некоторое время все муравьишки и их взрослые наставники собрались в одном месте. Стояли прямыми длинными рядами, один за другим. Со стороны можно было бы подумать, что собралась огромная лесная армия крошечных лесных воинов!
        Муравьиха-воспитательница предстала перед морем воспитанников и назвала всех пятерых первых! При произнесении имени муравьишку очередного с этим именем хватали, на длинную соломинку сажали, соломинку в воздухе крутили-крутили и вверх муравьишку запускали, а потом всем полем-морем, всеми рядами-толпой ловили и подолгу качали, помногу подбрасывали. И все радостно кричали «Угу-гу! Ага-га! Угу-ге! Ага-го!»
        А после этого она стала подзывать к себе новеньких и показывать каждому из них его домик. Так было и с нашим муравьишкой - ему тоже подарили маленький каменный домик, к которому его подвели и даже дали заглянуть внутрь.
        Слабачку достался домик, в котором даже невысокий взрослый мог бы стоять почти не сгибаясь. А для нашего крохи такая комнатка и тем более показалась целым залом. А ещё в нём было совсем даже не темно. Потому что в стенах было сверху много дырочек, несущих свет, и из некоторых можно было смотреть на улицу.
        Муравьишка не знал радоваться или грустить от такого подарка. Ему уже захотелось спрятаться ото всех в этом своём жилище-убежище, чтобы прийти в себя от навалившейся усталости, но он вышел вперёд всех, решив сказать спасибо главной муравьихе-воспитательнице и тому из «первых», кто этот домик построил.
        Но говорить он стал о том, о чём и сам не думал говорить:
        - А я завтра возьму да и построю домик, ещё больше и ещё крепче!
        Никто не только ничего сразу не сказал, а наоборот, замолчали даже и те, кто говорил между собой. Наступила полная тишина. Но ненадолго. Потом вдруг многие (но не все), разом оглушительно захохотали. Перед Слабачком стали вставать и, смеясь, кричать:
        - Посмотрите, среди нас появился гигантский карлик-хвастун!
        - Сам вон - песчинка на земле, а высота его глупых желаний дотянулась до самого неба.
        - Его горстка ума так же мала, как велико его бахвальство!
        - Но сила его убежденья так же крепка, как рахитичен он сам!
        - Поэтому его слова вызывают у нас только смех! Ха-ха!
        - И имя, Слабачок, видно, дано ему не случайно!
        - Да, и это имя! Оно нам говорит о нём всё!
        Снова раздались смешки. Потом все стали потихоньку расходиться. Ему слышались упрёки:
        - Он даже не поблагодарил муравъиху-воспитательницу!
        - Он любит только себя!
        - А значит, никого не уважает!
        - Никого не любит!
        - Он не сказал спасибо тому, кто смастерил этот домик!
        - Он и дальше будет только хвастаться!
        - Да!
        - И не будет ничего делать!
        - Конечно, не будет!
        А Главная муравьиха-воспитательница встала над Слабачком, накрыв его своей тенью, и сказала:
        - Ну, что ж. Либо сами слова приведут тебя к тому, о чём ты тут говорил, либо те слова, которые ты тут говорил, так правдой и не наполнятся, - и тоже ушла.
        Муравьишке было неловко. И хотя он не знал, почему он сказал то, что сказал, но знал, что то, что сказал, то сделает. В этом он не сомневался. И тоже не знал почему.
        Тут его снова обступили. Это были муравьишки, которые недавно подошли и услышали о хвастовстве какого-то новичка.
        - Это вот этот кроха хвастает, что всех сильней?
        - Что настоящий строитель?!
        - Да ещё и самый лучший?!
        Слабачок хотел возразить, но, растерявшись, не мог.
        - Он такой маленький, что даже мы, маленькие, можем его держать на руках, - сказав это, один из муравьишек взял и поднял его перед собой. Слабачок был явно втрое меньше всех его окруживших.
        Муравьишки стали его передавать сначала из лапок в лапки, а потом перекидывать друг другу со словами:
        - Вот какой гигант!
        - Во много раз больше крупинки!
        - И пылинки!
        - Ха-ха-ха!
        - Кидай его мне! Ха-ха!
        - А теперь, ха-ха, мне!
        - И мне!
        А поставив малыша на землю, положили на него палки. Трое из них ещё на эти палки и уселись, а остальные семеро вскарабкивались поверх этих троих друг на друга.
        Кто-то закричал:
        - Вы же раздавите его?!
        Но ему возразили:
        - Он же самый сильный?!
        - Он же не хвастун?!
        - А раз он не хвастун, значит пусть нас несёт!
        - Раз он может!
        - Если может, значит обязан!
        На нашей крохе уместилось десять муравьишек!
        Вдруг весь этот столбик забияк приподнялся и задвигался сначала в одну сторону, потом в другую, а потом и в третью. Это Слабачок задвигался наугад, так как ему под сидящими на нём ничего не было видно. И то тут, то там со Слабачка сваливались по одному-двум муравьишке. «Ааа!» - только и успевал вскрикнуть каждый из них. Тут Слабачок, по-прежнему ничего не видя, направился в сторону, где была ямка с лужей. Как раз около этой самой лужи он споткнулся о какую-то кочку и все его «пассажиры», выговаривая протяжно буквы: «Аааааааай!» и «Ооооой!», полетели в грязнющую воду.
        - Ну, как, покатались?
        - На самом сильном?!
        - Ну как, покупались? - кричали насмешливо насмешникам со всех сторон те, которые уже сочувствовали Слабачку.
        «Купальщики» захотели в отместку бросить в лужу малыша-Слабачка.
        Но Слабачок, подняв с земли одну из сброшенных с себя палок, как возьмёт, да так замахнётся, что насмешники, испугавшись, поспешили из лужи с другой от него стороны выбираться и восвояси убираться.
        А Слабачок резвой и бодрой походкой направился в своё новое и первое жилище.
        ПОЛЕ ГЛЫБ И ОГНЕННОЕ БОЛОТО
        На следующее утро Слабачок вышел на свет и увидел, что солнце улыбается и всем, и ему. Улыбались и вокруг. Но многие улыбки по-прежнему светились насмешкой.
        Но как раз это совсем не расстроило муравьишку, а наоборот, даже раззадорило.
        И взялся он за дело, за обещанье: домик построить. Но чтобы делать, знать надо, как делать. И он, чтобы узнать, смотреть стал.
        И увидел, что все брали столько камешков, сколько могли нести, относили и складывали их там, где их собирали в домики. Слабачок посмотрел да и стал тоже набирать и относить камешки. Но вскоре он почувствовал, что может нести больше и стал носить больше. Но и тут он почувствовал, что переносить большие кучи камней ему тоже легко. Тогда он стал переносить по одному камню, равному нескольким десяткам обычных камешков. Но и тут почувствовал он, что ему легко. Тогда он решил носить камни, которые равны по весу нескольким большим камням, которые равны нескольким десяткам маленьких. Но став такие искать, он обнаружил, что таких камней просто нигде нет.
        - А где я могу найти камни, которые во много раз больше больших камней? - спросил он.
        - Ему нужно то, что никому не нужно, - послышалось ехидное.
        - Потому что никто такие камни поднять не может, - ответили в поддержку.
        - Это на Огненном Болоте, - сказал кто-то.
        - А это где?
        - Пойди по той тропинке. Её ещё Дорогой в Дебри кличут.
        - А какая же это дорога, если она еле даже через травку и мох просматривается.
        - А вот такие непонятные дорожки в дебри и ведут. Она перед лесом закончится. А через лес потопаешь, так там придётся тебе победить Тропы Заблужденья.
        - Тропы Заблужденья? А почему Заблужденья? А что значит победить? И как победить?
        - Почему-почему?! Трудно догадаться? По такой тропе пойдешь и почти точно пропадёшь. И пропадают! Правда, в основном те, которые вообще троп не различают, по тропам привычки ходить не имеют.
        - А почему же ты меня на такие тропы направляешь!
        - А нет другой дороженьки.
        - А как…
        - Как-как?! Увидишь. В общем, не перепутать главное, где тропа, а где травка только чуть примята. И надо суметь с троп не сорваться.
        - А как мне с них не сорваться? Это ж не канат над обрывом?!
        - Увидишь - попомнишь мои слова… А, когда тропа закончится, другую, если не найти, остаться тогда у дебрей в заперти.
        - Другую тропу? Найти? В дремучем лесу?
        - Ээх! Потом перейдёшь Всеядный Овраг.
        - А это, как это он всеядный?
        - А так. В его дне трещина появляется широкая - Овражья Пасть. И всё, что на этом дне оврага прохлаждается, этой его трещиной-пастью и поглощается. Потом реку преодолеешь. Её брызгами не соблазнись и рекой не унесись.
        - Какая-то брызгалка-речка!
        - И то правда. Только не брызгалка, а Брызго-рекой называется! Потом снова тропу увидишь.
        - Ага, и у неё есть название?
        - А как же. Название - это путь!
        - И, как же обозвали эту тропку?
        - Эх! Тропой к Источнику Безбрежного жара, к Жар - Источнику!
        - Или к Огненному болоту!
        - Красиво! Только безбрежного жара не бывает!
        - Даа?.. А уже она приведёт тебя к холмику. Вот там за холмиком и будет.
        - Аа…? - попытался снова спросить Слабачок.
        - Ты всё увидишь.
        Слабачка еле заметная тропинка Дорога в Дебри привела к лесу, который и был самыми непроходимыми дебрями. Хотел Слабачок не хотел, а пришлось ему на пороге леса ступить на Тропу Заблужденья. Тропа эта часто бывает не тропой, а тропкой и тропка та, и то, то была, то, то не была, то опять появлялась, то разветвлялась. И, если не по той тропке пойти, то в глушь можно было зайти, и обратно дороги и не найти. Плутал-блуждал Слабачок, да не долго, не до устали. Вот тропа, наконец, закончилась. Закончилась-то она закончилась, да только там, где кроме теней от густых ветвей да смрада от замшелостей ничего и не было. С трудом, глядя и бегая во все стороны, Слабачок всё же новую нашёл Тропу Заблуждения, надеясь, что она его наконец из лесных заблуд и выведет. Да только более узкая та тропа, сильнее петляющая и заметная менее. Слабачок шёл, рискуя не разглядеть тропы, свернуть с пути, заплутать и заблудиться.
        Но вдруг лес неожиданно закончился. А прекратился он там, где начинался овраг, видимо этот, который всеядный. Долго спускался Слабачок в овраг, а потом ещё дольше и труднее поднимался, рискуя сорваться и быть засыпанным обвалившимися песка краями, или быть съеденным неожиданно появляющейся-раскрывающейся Овражьей Пастью, ещё Пасть-Трещиной зовущейся.
        Пока спускался, миновала его Пасть Овражъя, видимо, то ли проспала, то ли о своём о чём о вкусном задумалась. Но, как только Слабачок подниматься стал, треск громовой раздался. Разорвала чертой тонкой изломанной трещина на зубы акульи похожая, дно оврага на бездонье. И черта эта зубчатая на глазах утолщалась - пасть раскрывалась. Пасть раскрывалась, а пропасть вздрагивала. Вот-вот вздрогнет, а Слабачок не удержится и покатится тогда. В пропасть провалится. Вот тогда пропасть-пасть и закроется. А Слабачок, хвастунишка-врунишка, так и сгинет.
        Но, посмотрев вниз на зубы пропасти, муравьишка не испугался, с оврага не сорвался, с песком спадающим не укатился, а топ-топ-топ и на поверхности ровной очутился.
        А там новая тропа, то вверх ведущая, то вниз. А он и отдыхать не стал даже. И привела та тропа к Брызго-реке.
        Узка была река. Мелка была. Средь камней бежала. Брызги во все стороны кидала. Брызгами сбивала. И с собой уносила. Брызго-рекой и звалась потому. И управы на неё, кажется, и не найтись.
        А оказалось, ту реку перейти можно… По Смех-Прутику. Лежит себе прутик, когда его никто не трогает, по нему никто не бегает, и лежит себе, как змея прямая на отдыхе растянувшаяся. А стоит на него кому-нибудь наступить, так так Смех-прутику становится щекотно, что Смех-прутик от щекотки весь дрожит-дребезжит, да так, что на нём никак не устоять, и идёт визжать-хохотать, что ушам не сдобровать. А Слабачок возьми сразу да и прыгни, и побеги по Смех-прутику. Задрожал-заверещал Смех-прутик, аж птицы разлетелись, что в речку сам вот-вот плюхнется и в речке заплещется.
        Но удержался малыш на Смех-прутике качалке-дребезжалке, как Злючка-Липучка, как Пиявка-Приставучка! Как брызги ни летали, как сбить Слабачка в воду ни обещали. Но и брызгами в воду не столкнулся, с брызгами в речку не улетел, ими не утащился, хотя и измочился.
        Вот так, еле-как, Слабачок речку предолел и перед холмом очутился. Высокий был холм, как гора почти, Горой и звался. Перешёл Гору-Холм - поднялся и спустился. И тогда увидел то, что искал: вот оно - Поле Глыб. Было поле это ровно-неровным, потому что его ровные части были наклонены в разные стороны: то влево, то вправо, а то и вперёд, а где и назад. И на этих наклонных по-разному равнинах, на горячем блестящем песке лежали огромные Камни-Глыбы. Равнины наклонены сильно очень были, но камни не скатывались. Пройдя с трудом через всё Поле Глыб, он оказался на Побережье Глыб перед прудом булькающей красно тлеющей грязи - перед Огненным Болотом, перед Источником Безбрежного Жара, перед Жар-Источником! Его булькающая тлеющая грязь была раскалённой магмой вулкана.
        Чем ближе Слабачок подходил к Огненному Болоту, тем становилось действительно всё жарче и жарче. Слабачок взял один из камней, размером с муравья, и бросил в это Болото Огня. Камень пролетел расстояние с десяток муравьёв и упал, вляпавшись в раскалённую грязь и разбросав раскалённые брызги во все стороны. Постепенно жарко тлеющая топь начала камушек засасывать. И, когда камушек уже наполовину скрылся в лаве, из него вдруг появилась страшненькая рожица угрожающая и визжащая, лапками машущая. Камушек с ужастиком вдруг сам вспыхнул ярким пламенем, плавясь и превращаясь в ту же самую огненную жижу, в которой и оказался. «Неужто зло жило в камушке? Я победил маленькое зло?» - подумал Слабачок.
        Чтобы самому не стать ярким пламенем, Слабачок поспешил с огненного болота уйти. Еле удерживаясь на наклонных равнинах, он не спускал с огромных глыб глаз, удивляясь огромности этих камней.
        - Ооо! - невольно вырвалось у него. - Как же рождаются такие гигантские камни?!
        Но снующие то там, то тут немногие местные муравьи спешили по своим делам и ни на что, что поражало Слабачка и удивило бы любого, не обращали никакого внимания.
        Вдруг комариный писк, слышавшийся невдалеке, усилился. От взмахов приближающихся крылышек подул ветерок и Слабачок услышал тонюсенький голосок:
        - А это само Огненное Болото рождает такие камешки.
        - Болото?.. Рождает?.. Камни? - Слабачок уже хотел было рассмеяться, но вовремя спохватился и спросил: - А как? - оставшись стоять с раскрытым ртом.
        - Пиииииии… - закружил вокруг Слабачка писклявый гул. - Иногда это болото немного остывает. А когда оно немного остывает - оно немного затвердевает. Но затвердеть полностью никогда не успевает и берёт, да и чихает. А, когда оно чихает то, то, что затвердевало, когда чихает, в разные стороны бросает, - пищал разъяснениями комарик.
        - Оооо! Так вот откуда здесь Поле Глыб!
        - Да, куски лавы взлетают, а потом падают, а упав, лежат и жар выпускают. Вот так глыбы и рождаются.
        - Глыба сразу рождается большой-пребольшой!.. А мне ещё расти и расти, - неожиданно грустновато закончил Слабачок.
        - И таким громадным никогда не быть ни тебе и ни мне, - так же уныло пропищал комарик.
        - Важно быть счастливым, а большой ты или маленький - это не важно, - решив не унывать и поднять настроение, проговорил Слабачок. - Вот, как тебя зовут?
        - Скрипулик.
        - А меня - Слабачок.
        - Я здесь живу. А ты зачем сюда пришёл?
        - Я пришёл сюда, чтобы унести эти глыбы.
        - Так ты же… Слабачок?.. Ой, извини, но ты такой маленький, а глыбы… они такие! Правда, они для меня гораздо больше, потому что я гораздо меньше.
        - А я всё-таки попробую! - сказал Слабачок и пошёл дальше, рассматривая глыбы со всех строн.
        БОДАНЬЕ С КАМНЯМИ. ПРОДВИЖЕНИЕ ГЛЫБЫ
        Слабачок, наудивившись глыбам, принялся их переносить. Взялся он за самые большие из них, пытаясь хотя бы приподнять для начала. Но камни даже не замечали его. Они стояли неколебимы. Тогда он стал толкать их. Но ни один даже не шелохнулся.
        Редкие проходящие, из тех, кто обратили внимание на его «причудливые» усилия, сначала удивились. А потом некоторые уже останавливались, засматривались, и даже между собой переговаривались. И, наконец, узнав у него его имя, брызнули смеяться и надсмехаться:
        - Он не только Слабачок, он ещё и Туповатик!
        - И Глуповатик!
        - Пытается осилить то, что ему не по силам!
        - Что никому не по силам!
        - Хочет делать, не зная, что можно делать…
        - А что, нельзя попытаться? - кто-то попытался возразить и поддержать.
        - И, не зная, как делать!
        Некоторые смотрели на Слабачка с молчаливым состраданием.
        Проходил день за днём, а Слабачок не сдавался и продолжал толкать глыбы. Но не сдавались и те, кто продолжал укалывать малыша ехидными словами. А то, что старшие говорили младшим, Слабачку было особенно обидно, ещё и потому, что те были правы.
        - Смотрите, слабачки, смотрите и так не делайте. На что нет сил, то не осилить и поэтому осиливать не надо. Кто хочет уметь то, что не надо уметь, тот будет всегда не уметь. Но то, что уметь будет - это хвастаться!
        Слабачок понимал, что не прав, что делает не то, что не это надо делать, но им управлял кто-то внутри него и диктовал ему делать то, что он делал. И он старался изо всех своих силёнок. Он разбегался и бился о камни: об один ударился несколько раз, об другой ударился, о третий. Но глыбы оставались неприступными, как горы.
        Вскоре появилась Главная муравьиха-воспитательница, а вместе с ней и много-много её муравьишек-воспитанников. Узнав, что её новый подопечный отправился на Поле глыб, она вместе с толпой своих шалунишек немедленно последовала туда и преодолела и заблужденье лесных троп и Всеядный Овраг и Брызго-реку.
        Рой братишек-неугомонишек ворвался на Поле Глыб с неимоверным шумом над которыми возвышалась главная. Но, увидев попытки Слабачка, она почему-то не мешала ему. Почему-то не сказала: «Делай то, что делают все!»
        А у Слабачка наступил момент, когда ему показалось, что огромная птица подняла его на своих крыльях и понесла по просторам необыкновенных «могу»!
        Все увидели, как он разбежался и ударился о камень с такой силой, что обязательно должен был разбиться. Но нет, он не расшибся. Нет! Наоборот, у него… По-лу-чи-лось! Большой пребольшой камень сдвинулся с места, чуть не треснув сам! Удалось! Удалось! Правда, за целых полдня! Но, удалось! И велика беда - начало!
        ОСУЖДЕНИЯ И ВОСХИЩЕНИЯ. СЛЁЗЫ ТОЛКАЧА
        Муравьишка очень устал. Он, правда, успел попрыгать и поликовать, но вскоре сел и заплакал: сначала от радости, а потом и от безнадежья. Ведь вряд ли у него снова получится сдвинуть этот камень, хотя бы ещё один раз, а уж поднять, так нечего и мечтать. Тогда зачем же он всё это затеял?!
        Чего сейчас полностью лишился он, так - это сил веры - веры в самого себя!
        Но многие, кто смеялся над ним, теперь сочувствовали ему.
        Его обступили такие же маленькие муравьишки, кто больше, кто меньше.
        И все они пытались его подбодрить:
        - Ты смог сдвинуть такую большую глыбину!
        - Да, высотой в сотни муравьёв!
        Но оставались другие муравьишки, которые остались стоять подальше, и раньше насмехались и продолжали и сейчас посмеиваться и показывать на него пальцем, но теперь завидуя. Они все, как и вчера, кричали: «Ой, подумаешь, подвинул!», «А надо: носить!»
        Подошла Главная муравьиха и обратилась сразу ко всем насмешникам.
        - Что вы делаете тут, где вам делать нечего? - спросила она.
        - Мы смеёмся над глупость, - ответил самый смелый.
        - А где глупость? - стала взглядом искать по сторонам Главная.
        Многие указали лапкой на плачущего Слабачка.
        - Какая же это глупость? - удивилась Главная муравьиха. - Это же ваш товарищ, такой же, как и вы, и плачет.
        - Глупость не он, но в нём!
        - В том, что он делает!
        - Почему? - изошел вопрос от Главной.
        - Потому что он устаёт от того, что не нужно.
        - Таак, - произнесла Главная.
        - А мы устаём для нужного!
        - А почему вы знаете, что делаете нужное?
        - Мы делаем то и так, как нам говорят!
        - Как говоришь ты, Главная!
        - А зря говорить не будут!
        - Ведь нам не зря говорят?
        - ТО, что ты говоришь - это не зря, Главная?
        - Или зря?
        - И у нас получается!
        - Да!
        - А он говорит себе сам, что делать!
        - Поэтому у него - глупость!
        - Поэтому он сам глупый!
        - А вы? - спросила главная.
        - А… не мы!
        - Д…дда!
        - Значит, он делает ненужное, глупость, потому что не делает так, как говорят? - переспросила Главная.
        - Да!
        - И не слу-ша-ется!
        - И у него не получается!
        - А нужно, чтобы получалось и именно то, что говорят!
        - Но он делал ещё кое-что. И «что» вы все видели? - почему-то защищала Слабачка Главная муравьиха.
        - И что мы видели?
        - Он стремился, старался, пытался и изо всех сил!
        - Но и мы стараемся, стремимся, пытаемся и изо всех сил!
        - Или нам всем надо начать так же, пробовать таскать, кому что вздумается?
        - Я буду учиться таскать облака!
        - А я буду поднимать солнце!
        - Правильно. Тогда домиков, где жить, у нас точно некому будет строить, - согласилась Главная.
        - Но ведь он сдвинул глыбу?! - вырвалось у кого-то из тех, кто за Слабачка.
        - Ну, и что? Он же её всё равно никогда не поднимет?!
        - Раз он пытается поднять то, что никто не пытается, он обязательно поднимет то, что ещё никто не поднял; даже, если то, что он поднимет, будет меньше того, что он пытается поднять сейчас, - опять выкрикнул кто-то.
        - Ну и что?!
        - А то, балда, что из-за таких появляются дома крепче и больше, - опять промчался защищающий крик.
        Все молчали.
        - На его мордашке слёзы.
        - Его слёзы из-за того, из-за чего наш смех.
        - Из-за того, что сам не знает: «зачем» и «почему»!
        - Потому, что хочет, чего не может.
        - Вот!
        - Вот!
        - Вас рассмешили его слёзы? - спросила Главная.
        - Не слёзы, а не дело.
        - Но мы правы?!
        - Кто потешается, всегда не прав! - вступился за Слабачка кто-то из тех, кто за Слабачка и за всех обиженных.
        - А что нам делать?
        - Посочувствовать?
        - Но он же не прав?!
        - Дать ему время это понять, - посоветовала Главная негромким голосом.
        - А… а если окажется, что не правы мы?
        - Тогда останетесь правы и вы, и в том, что дали время.
        - Смех против слёз! - неожиданно для всех с обидой проговорил сидевший неподалёку Слабачок.
        Все смолкли. С лиц сбежали улыбки, превратившись в недоумения, ожидания и страхи.
        - Ты хочешь сделать то, чего сделать не сможешь! - выкрикнули из толпы.
        - Зато я могу то, чего не могут все тут.
        - И чего же?
        - Я желаю, как не желает никто.
        - И чем это хорошо?
        - Я смогу больше того, у кого цель меньше.
        - Ну, всё. Хватит мучить того, кто и сам себя измучил, - проговорила, переводя взгляд с мордашки на мордашку воспитательница.
        Постепенно все начали расходиться. А Главная подошла к Слабачку и присела рядом.
        - Ну, как же тебе не стыдно! - неожиданно изменила снисходительно-защитительный тон на дружелюбно-упрекательный. - Исчез неизвестно куда! И оказалось, что так далеко! Я так долго волновалась и искала! Я прошла долгий и трудный, и не безопасный путь из-за тебя! - и поправилась: - но и для, и ради тебя! - мягко довысказала Главная.
        - Я совсем, совсем забыл обо всём, обо всех! - еле проговорив, Слабачок склонил голову и утонул в глубоком сне.
        ВЫТАПТЫВАНИЕ ПРЯМОГО ПУТИ. НА ПОЛЕ ГЛЫБ
        Все были восхищены чудом Слабачка-толкачка. Да то, что им захотелось рассказать о нём всем-всем своим друзьям! Но лишь несколько муравьишек отважилось вернуться в свой муравьишник и рассказать обо этом целому морю своих друзей.
        Смельчаки перебежали Смех-прутик, преодолев Брызго-реку; сложив хворостинки, перешли Всеядный Овраг, так обманув его Овражью Пасть.
        Пробежали по Тропам Заблужденья через лесные дебри и обратная Дорога в Дебри вернула их в Муравьишник.
        - Слабачок передвинул глы-ыбу! - закричали восхищённые.
        - Это у вас что-то передвинулось, - отвечали им.
        - Это тот Слабачок-наглячок?
        - Тот, тот! - отвечали им. - Передви-инул!
        Постепенно смех и насмешки над прибежавшими сменились недоумением, потом удивлением, а потом тем же самым восхищением, а за ним и жутким интересом! И всё море Муравьишника поплыло широкой рекой на Поле Глыб!
        Затоптало море муравьишек Дорогу в Дебри, исходило за раз Тропы Заблужденья, сметая травинки, песчинки и даже маленькие деревца! Появилась одна новая дорога, которая прозвалась Прямой Путь. С этих пор перестали плутать муравьи и заблуждаться в дебрях. У всех была теперь только прямая дорога в жизни!
        Остановилось море муравьишек у Всеядного оврага. Раскрылась на дне его Овражья пасть во всю ширину оврага, поглотить-полакомиться всеми муравьишками готовая. А муравьишки-шалунишки были ещё и смышленышами. Повернули обратно в дебри, нанесли хворостин, закидали ими овраг доверху, да так, что овражья пасть ни поперхнуться, ни сомкнуться не успела!
        А как дошли до Брызго-реки, опять в дебри убежали и палочек-брёвен наложили, Смех-прутик ими придавили! Не до смеху теперь Смех-прутику!
        Заполонило море муравьишек Поле Глыб. Обступило Слабачка. Всем интересно, что завтра будет. А Слабачок никого не слышит, никого и ничего не видит, даже снов! И сон его был настолько сильнее сна любого крепко спящего, что казалось, что сон его будет длиться вечно!
        ГЛЫБА НА БУКАШКЕ
        Силу желания силы
        Влил в беспомощность свою.
        И тело силу обрело.
        Проснулся Слабачок неожиданно рано даже для самого себя, перед рассветом. И теперь вокруг него все спали настолько крепко, что уже Слабачку показалось, что спящих не разбудит ни гром, ни дождь!
        Его словно кто-то поднял, а в его тельце будто заалел огонёк. Лапки, как будто не его, не спрашивая голову: «Как?» и «Куда?», - понесли его к камням.
        Выбрав одну из самых великих глыб, он сделал под ней подкоп в половину роста, чтобы можно было подлезть под камень, снизу его подпереть и поднять, если получится. Приподнимаясь на задних лапках, Слабачок передними лапками упёрся в глыбу, а глыба… дрогнула и… взялась… поднима-аться! …Подни-маается!.. Каамень! Камень пооднят! Ка-мень… Поо-днят!
        «Поднял, поднял, неужели поднял?!» - кричало внутри Слабачка. Он еле-еле его понёс по подкопу и поднялся на травку.
        Слабачку глыбу нести было очень тяжело, но ему казалось, что должно было бы быть гораздо тяжелее, что камень поднимает и держит не он. Ему как будто кто-то помогает, как будто кто-то поддерживает его камень.
        ВТОРЖЕНЬЕ СКАЛ. ПЕРВОЕ ДОНЕСЕНИЕ
        Когда все, проснувшись, стали постепенно выходить из своих домиков и норок, то увидели, что по их улочкам, на них и мимо них надвигается-продвигается глыба-скала.


        - Карауул!
        - Карауул! - закричали многие.
        - На нас надвигаются горы!
        - Нашествие гигантских камней!
        - Спасайтесь!
        - Скалы двигаются сами!
        - Они хотят нас раздавить!
        - Камни ожили!
        - Глыбы научились ползать по земле!
        - Горы парят над землёй!
        - Нашествие каменных муравьедов!
        Многие с выпученными глазами и искривлёнными мордашками, крича: «Спасайтесь! Ааааа!», - побежали во все стороны прочь от каменного монстра, распространяя панику своими кричащими страхами.
        Вдруг один бежавший и полный ужаса муравьишка, которого звали Невезучкин, споткнулся и упал перед ползущей глыбой.
        «Ой, - подумал он, - глыба сейчас меня съест!» - и замер, ожидая неминуемого.
        Глыба, двигаясь, накрыла его собой. «Ой, - дрожал несчастный, - громадина раздавит меня или съест!»
        Но до него никто даже не дотронулся. Тогда несчастный открыл глаза и увидел под глыбой существо, которое двигалось вместе с ней, еле передвигая лапками.
        Глыба так и не съела и не раздавила дрожатика. Она прошла над ним, даже не заметив его.
        Дрожатик Невезучкин сел, приходя в себя, а потом вскочил и, подпрыгивая, топая и махая лапками, закричал:
        - Стойте, не бойтесь, не бегите! Это не камень идёт! Это с камнем идут!
        Из-за травинок и ямок появились мордашки.
        - Как это с камнем идут? - спросила одна мордашка.
        - Камень несут! - пояснила другая мордашка из травки.
        - Как это несут?
        - Так это! На спинке!
        - Как это на спинке?
        - Да так с большим трудом. Изо всех сил.
        - А это как?
        - Да так! Не попробуешь - не узнаешь!
        - А у кого ж столько сил?
        - Это наверно у паука у какого-нибудь?!
        - Или жука?!
        - Или зверя?!
        - А сходите, подползите и посмотрите.
        - Легко сказать.
        - А легко мне было дрожать?! - зазлился Невезучкин.
        Слухи несутся быстрее зверей, быстрее ветров. Убегающие остановились и повернули назад.
        Любопытные со всех сторон сначала обступали камень, а когда страхи окончательно испарились, то пробовали и подлезть под него. Сумевшие пробраться под камень действительно разглядели того, кто полз вместе с камнем, а точнее, того, кто на себе камень этот тащил и почти ползком. Хотя все и произвели поход в ожидании нового чуда Слабачка, но никто этого чуда никак не ожидал!
        - Д-да… это муравей?!
        - Только очень маленький.
        - Да, это муравьишка!
        - А! Да это же наш Слабачок!
        - Вот для чего он от нас исчез!
        - Слабачок несет на себе огромный-преогромный камень, ещё гораздо больший, чем тот, который он вчера пытался сдвинуть с места!
        Слухи магнитом притягивали к ползущему камню всё новых и новых любопытных! Многие протирали глазки, не веря в то, что видят. Забыв закрыть ротики, они смотрели на чудо - на огромный камень, ползущий над землёй! Это несёт глыбу кроха - муравьишка - силач! Носильщик настолько мал, а глыба настолько велика, из-за чего и кажется, что камень ползёт сам!
        Потом тишина изумления сменилась криками восхищения:
        - Молодец!
        - Этого не может быть!
        - Держи!
        - Муравей такого сделать не может!
        - Да, муравей не мышь!
        - Держись!
        - В него вселилась страшная сила!
        - Так держать!
        - В нём сила!
        - Не сдавайся!
        - Давай помогу!
        - Ему поможет только тот, кто в нём!
        - Да, только кто им в нём правит!
        - Да, только он себе сам!
        - Давай поддержу!
        Но и подлячки-наглячки не дремали. Им уже стало завидно, что есть кто-то такой крепкий. Они решили помешать и посмеяться. Вот было бы здорово, если бы этот здоровичок выбился из сил и камень на него упал. Чтобы он под камнем застрял! Чтобы не смог из-под него выбраться! А ещё лучше, если бы его камень раздавил!
        Когда Слабачок переходил Брызго-Реку и уже не по Смех-прутику, а по новым брёвнышкам мосточка Великого перехода, то тут Наглёвик, Хамьёвик, Подлёвик, Мерзлёвик и Труслёвик заскочили к нему на камень и запрыгали по нему, заскакали-загоготали, надеясь Слабачку помешать, в Брызго-Реке Слабачка искупать.
        Но сколько они ни прыгали, сколько ни гоготали, Слабачку они ничем не навредили. Он их даже не почувствовал. А вот Брызго-Река мосточек брызгами скользкими поливая и на камень несомый брызги натравила. Так наглёвики с камня обмокшего чуть в бурлящую водичку не соскользнули и сами чуть речными купальщиками не стали.
        Всё, что было на пути камненоса до речки и после: травинки, веточки, даже кое-где песочные домишки - всё под мощью камня сгибалось, ломалось, рассыпалось. Но вот камень упирается в земляную кочку. Слабачок, идущий на задних лапках, поднимает передние, а с ними поднимается и камень, который тут же и накренился! Наглячки катятся с камня: «Оой!» ипадают на землю: «Оооой! Бооольно!». Камень зависает выше кочки, Слабачок проносит его над ней и продолжает на передних поднятых лапках нести дальше.
        А когда на его пути появлялись ещё б?льшие холмики или росточки, он уже умел обходить их стороной.
        Но пришлось Слабачку и на холмик подниматься. Камень вдруг зашатался, ударился о землю сначала левым краем, потом правым, потом двинулся быстро назад по наклону вниз, но… остановился и потихонечку-потихонечку снова задвигался по наклону вверх.
        - Ура, Слабачок побеждает камень! - закричали со всех сторон.
        - Его сила побеждает силу глыбы! - сказала Главная, стоявшая в целом море муравьишек.
        Но один из подлячков-наглячков, которого звали Хамьёвик, в отличие от остальных, вовсе не успокоился после падения с камня и награждения синяками. Он быстро придумал, как попакостничать дальше. Для начала он лепит из глины шарики и кидает их в ползущую глыбу. А потом он пробует под глыбу подлезть и бросить шарики в Слабачка. Но после того, как глыба в очередной раз накренилась и чуть не придавила негодяйчика, он с криками и визгами выполз и убежал. Но, когда нахальчик пришёл в себя, то вернулся и тогда придумал что-то ещё получше, то есть ещё похуже.
        ХУДОЖЬЁВИЕ ЭСТЕТЬЁВИКОВ
        Мерзавчик решил позвать эстэтьёвиков-шалувьёвиков. Это такие муравьишки, которые красят всё и везде, пока их никто не видит. Но их искать не пришлось. Эстэстьёвики-шалувьёвики уже были тут. Потому что тут были все или почти все.
        Их было семеро! Семеро ни на кого не похожих! Даже на самих себя! Никак у всех мордашки - раскрашены, головы - глиной облеплены то остриями, то кругляками, и каждый в свой цвет раскрашены: небесный, кровавый (ух!), листочко-травянной, солнечный, снежный, песочный… Но только один был такого же цвета, как и все, но только более густого - цвета сажи и ночи!
        - Эй, художьёвики, не хотите нарисовать шедевр на глыбе-ползущей?
        - Но тут столько муровьроду?!
        - А вам что, впервой малевать… ой, рисовать у всех на виду?
        - Впервой, - признались малевьёвики.
        - Или вы стали трусовьёвиками?
        - Нет, мы смелевьёвики!
        - Тогда, что же вы стоите? Малюйте… то есть рисуйте!
        - Ну, что малюем… в смысле - рисуем? - обратился один из них ко всем остальным.
        - Так и быть!
        - Рисуем!
        - А нас не погонят?
        - Погонят…
        - Погонят, соскочим!
        - Ускачем!
        - Тогда художъёовим!
        Эстэтьёвики-шалувьёвики всегда ходят с рюкзачками.
        - Ой, как много двигающихся стен!
        - Они такие пустые.
        - Такие неэстетичные.
        - Да, надо добавить им цвета.
        - Красок!
        Слабачок как раз шел по Всеядному Оврагу, заполненному ветошью. Силилась его Овражья пасть заглотить ветошь, а с ней и Слабачка с глыбой. Дрожал овраг, да только никак не мог пасть сжать и заглотить.
        А эстэтьёвики опасности не замечали, рюкзачки сняли и раскрыли. В них было много маленьких баночек с красками и кисточками. Солнечный, снежный и небесный сразу запрыгнули и расползлись по глыбе.
        А другие взялись за баночки с красками на земле. Первой была открыта баночка с красным цветом. Шалувьёвик из сажи, её открывший, эстетично размахнувшись, эстетично бросил её в ползущую глыбу. Краска эстетичным разбрызганным пятном эстетично разлеглась на камне. Тут же эстетично полетели баночки с синей, зелёной, с чёрной, коричневой и с другими красками.
        Эстэтьёвики, расползшиеся по глыбе и её размалёвывающие, себя считающие, что её разрисовывающие, сами под градом летящих красок оказались.
        - Эй, кидайся, да не забывайся!
        - Слезем и самих вас разукрасим! Будете, как картинка!
        - А вы, уже, как картинка! - смеялись кидавшие.
        Глыба внешне уже была не глыба, а какой-то разноцветной шляпкой гигантского гриба.
        - Эти художъёвики мешают Слабачку! - закричали со всех сторон.
        - Если Слабачок упадёт, то пропадёт!
        - Его раздавит и убъёт!
        - Прогоняй тех, кто мешает!
        Художъёвики ждать не стали, испугались и во все стороны мигом разбежались.
        А Слабачок, шажочки редкие делая, камень нести продолжал уже по Прямому Пути, протоптанному многими не им, но интересом к нему! Оказалось, по прямому пути идти легче. Как будто сам путь помогает! Сам путь направляет! Не сбиться с прямого пути, не сойти! Это вам не тропа заблужденья! Заплутал-сгинул, не найдут!
        Нёс он камень целый день! Вот на закате камень он опустил на неровное место одного из холмиков, где оставался под камнем зазор, через который он из-под камня вскорости и выполз. Обессиленный, упал он рядом с камнем и понял, что встать сегодня уже не сможет. И кричали ему: «Ура!», «Молодец!».
        Последние лучи солнца тонули в глубинах горизонта.
        Все видевшие разошлись, разнося весть о победе муравья над глыбой.
        Но два муравья подняли спящего и отнесли его в его домик.
        ПОД ГЛЫБОЙ СОМНЕНИЙ
        На следующий день Слабачок проснулся, почувствовав полное отсутствие сил поверить в то, на что у него хватило сил вчера. «Нет, нет! - кто-то кричал внутри него. - Мне это приснилось! Я не мог этого совершить! Потому что никто не мог! Такая глыба! Зачем? Зачем мне это нужно?! Кому? Это никому не нужно!». А когда он высунул мордочку на улицу…
        - Слабачок проснулся! Ура!
        - Слабачок проснулся!
        Закричала толпа, ожидающая его.
        - Давай, прихвати ещё одну глыбку!
        - И ещё одну!
        - И ещё!
        - Он этого не сделает, потому что мы не видели, что он это сделал!
        - Слабачок, видишь, те, кто не видел, не верят нашим глазам!
        - Не верят нашим языкам!
        - Ты должен это повторить!
        - Чтобы нам поверили!
        - Хотя бы поэтому!
        - Да, хотя бы поэтому!
        - Мы видели, как тебе было вчера трудно!
        - Когда ты нес!
        - Мы видим, как трудно тебе сейчас!..
        - Поверить, что ты это сделал!
        - Но ты это сделал!
        - Поверить, что ты это можешь сделать снова!
        - Но у меня нет веры в себя!
        - У нас есть вера в тебя!
        - Мы поделимся с тобой своей верой в тебя!
        - Мы делимся с тобой твоей верой в себя!
        - И ты это сделаешь снова!
        - И снова!
        - И снова!
        - Ваши слова много сильнее ваших лапок.
        - Ура!
        - Ваши слова поднимают мой тяжелый дух так же, как я вчера… поднимал камень.
        - Поднимал, поднимал!
        - Ты сделал это!
        - Сделал!
        - Сделал!
        - Сделай это!
        - Сделай снова!
        - Я это сделал?! Сделал!
        - Сделал!
        - Смог!
        - Смог!
        - Я хочу сделать это еще раз! - воодушевлялся Слабачок.
        - А потом?
        - И потом, и потом… и потом!
        - Ура!
        - Я хочу это сделать снова!
        - Ура!
        - Не делал! - кричали невидевшие.
        - Не сможет!
        - Покажи им! - кричали за Слабачка те, кто за Слабачка.
        - Если его не раздавило вчера, значит, он поднимет и сегодня!
        - Теперь во мне сил желания ещё больше, чем вчера.
        - Ура!
        - Смогу ли я сегодня то, что смог вчера?!
        - Он не мог вчера!
        - Да, потому что не мог!
        - Если силы были, то они и будут!
        - Точно, никуда не денутся!
        - Никуда не денутся?
        - Никуда!
        - Тогда они никуда и не делись!
        - Тогда смогу! Смогу!
        - Сможешь!
        - Сможет!
        - Смогу ли я ещё больше?
        - Сможешь!
        - Сможешь!
        - Его спине и лапкам будут помогать ещё и наши слова!
        - Да, а наши слова не слабее его спины и лапок!
        - Не слабее!
        - Он сам это сказал!
        - И наши слова!
        - И мы сказали!
        - Ура-ааа!
        - Ураа!
        Утверждение достижения
        ВТОРОЕ ПОКОРЕНИЕ
        Слабачок подошёл к лесу камней на Поле Глыб и остановился у такой же большой глыбы, которую нёс вчера. При виде этой махины, страх сомненья снова червём проник в него. Но Слабачок не дал этому червю себя съесть. Как и вчера, он прорыл лаз под камень, потом присел, закрыл глаза и подумал, что без усилий поднимает невесомую пушинку. И приподнимая в головке пушинку, он снова стал приподнимать глыбу высотой в сто взрослых муравьёв. И всем вокруг, а вокруг были все, показалось, что глыба приподнялась над Слабачком, как пушинка, поднятая ветерком.
        - Поднял!
        - Смог!
        - Повторил!
        - Видите!
        - А вы не верили!
        - Не верили!
        - Кто ж чужим языкам верит!
        - А теперь верите?
        - Теперь видим.
        - А раз видим, значит - верим.
        - Да, своим глазам верим.
        Фантастическими усилиями своих воли и тельца Слабачок сумел удержать, поднятся из окопчика лаза и понести следующий свой неимоверно большой камень. И он чувствовал, что ему помогают и поддерживающие слова его друзей, и враки, и козни злодёвиков.
        САМОУТВЕРЖДЕНИЕ ПОМОЩЬЮ
        Слабачок шёл также медленно, как и в первый раз.
        А вокруг него кружили все кто мог. Несение Слабачком превратилось для многих в праздник. Кто-то веселился, кружился, танцевал и даже пел. Кто-то норовил подлезть, поддержать и понести его ношу. Но стоило камню чуть накрениться, как все «помощники» тут же из под него выскакивали. И правильно делали.
        А кто-то вис на камне или пытался толкать камень, чтобы камень упал. Таких отталкивали, таким кричали:
        - Ах, вы злодёвики. Ни стыда у вас, ни совести.
        А Слабачок нёс. Камень подчинялся только ему.
        Вдруг, многие подумали, что раскрашенный камень - это совсем не так плохо, а даже, совсем наоборот, очень неплохо!
        - А где художьёвики?
        - Вот они! Вот они!
        - Нет, мы больше не будем!
        - Нет, вы будете!
        - А ну, рисуйте!
        - Разрисуйте!
        Художъёвиков (шалувьёвиками их уже не называли) подсадили на камень и не давали им слезть до тех пор, пока они не сотворили разноцветья.
        Но многие жаждали показать самим себе, что они такие же силачи, как и Слабачок. А чтобы доказать, надо делать то, что делает он, но почему-то обязательно вместе с ним, и почему-то, как бы в помощь. Большая толпа окружила Слабачка и с возгласами: «Помогай, не отступай!» подлезла под камень и взялась подпирать его, так же, как и Слабачок. У многих глаза так же, как и у главного носильщика, «вылезали из орбит». С этих помощников так же, как с несущего, катился пот. Они честно обманывали себя, что несут камень вместе с ним и как и он.
        Но среди честных всегда есть хитрецы, которые только делают вид, что они стараются, как все, а на самом деле, стараются только делать вид, что стараются.
        - Вы должны делать не моё дело, а своё - сказал всем муравьишка.
        - Разве мы не помогаем тебе? - завозмущались все.
        - Ме-шаете, - ответил честно, но не лестно муравьишка.
        - Он говорит, что мы не несем его камень! - возмутились те, кто сильнее всех старался подпирать камень и думали, что его несут.
        - С нас так же, как и с тебя капает пот!
        - А он говорит, что не несём!
        - Но почему? Почему?
        - Потому что, мне идти должно было бы стать легче. Но мне легче идти не стало.
        - Но мы изо всех сил подпираем камень?!
        - Изо всех сил помогаем тебе?! - искренне вопрошали его.
        - Ему и тяжелей не стало?!
        - Значит, мы не мешаем!
        - Мешаете - отвлекаете, - и тут не отступал Слабачок.
        - Он обманывает нас!
        - Из-за вас дороги не видно, - критиковал Слабачок помогающих.
        - Ему не стало легче! - продолжали возмущаться.
        - Под камнем больше вас, чем воздуха.
        - Не может не быть легче!
        - Труднее дышать.
        - У нас глаза выходят из орбит!
        - Я не вижу куда идти!
        - Слабачок не обманывает!
        - С нас градом льёт пот!
        - У нас разрываются мышцы!
        - Он не хочет делить с нами своей славы!
        - Вот-вот, правильно, не хочет!
        - Не хочет!
        - Поэтому так и говорит!
        - Это вы хотите примазаться к его славе! - крикнули из тех, кто смотрел.
        - Точно, хотят!
        - Если я отпущу камень, вы сможете его удержать?
        - Сможем! Сможем! - закричали все в едином порыве. - Мы же несем его так же, как и ты!
        - Тогда я просчитаю до трёх, и вы нести его будете без меня.
        - Хорошо! Хорошо! - прокричали-простонали все те, кто честно пытался нести.
        - Тогда я считаю!
        - Считай!.. - прокричало, но уже меньшее число муравьишек.
        - О-дин! - простонал-прохрипел Слабачок под тяжестью камня.
        - Бросай! Бросай! - опять с искренностью захрипели-застонали муравьишки, но уже в ещё меньшем количестве.
        - Д-ваа! - прохрипел Слабачок.
        - Броса-ай! - искренно прозвучало-пропищало два-три голоска.
        - Ой, он сейчас бро-си-т!
        - Ой, нас сейчас разда-ви-ит!
        И все, кто ещё не убежал, бросились из-под камня врассыпную.
        ВИСЯКИ ПОД ГЛЫБОЙ
        Когда муравьишки смогли отдышаться и прийти в себя от страха, они услышали голос Слабачка:
        - Даже, если вы все повиснете на камне, то мне не станет тяжелее. Я даже этого не замечу. Я не согнусь ниже и не замедлю шага.
        - Этого не может быть!
        - Быть этого не может! - закричали возмущённо почти все.
        Но тут многим захотелось проверить правду Слабачка. Муравьишки, забыв прежний страх, снова побежали под камень и, ухватившись за него снизу, повисли на нём гроздьями вокруг Слабачка. Но Слабачок, как и говорил, нёс гигантский камень с висящими на нём товарищами так же, как и без них, и даже не покачнулся.
        Только он уже ничего не говорил. Видимо, не хотел тратить силы на чужие озорство, хвастовство, любопытство и даже искренность.
        Но, висящие под камнем муравьишки вдруг засомневались в гигантских силах Слабачка и их обуял страх. «А что, если в любой момент его силы закончатся? Тогда в любой момент камень может их всех раздавить!» Они попадали на землю и быстро-быстро снова повыползли из-под камня, опять радуясь своему спасению и солнечному теплу и свету.
        ПРАВОСУДИЕ ЛЕТУНОВ
        А когда и эти страхи прошли, то хитроватиков и наглеватиков снова потянуло, только уже не под камень прыгать-толкать снизу, а на камень греться-загорать на солнышке! Будут держаться покрепче, глядишь, теперь и не скатятся. А Слабачок-силачок их катает пусть целый день!
        Они заползли на несомый камень и улеглись греться на солнышке, говоря:
        - Мы уже сегодня натаскались.
        - Пусть за нас потаскают.
        - Пора и отдохнуть.
        - Пусть нас таскает.
        - И мы не вредим.
        - Не вредим, потому что мы - ничто!
        - В смысле по весу.
        - Да!
        - Да и не по весу!
        - ?
        - Так мы ещё легче!
        - А?! Да!
        - Ничто навредить не может.
        - Потому, что ничего не весит.
        - Пусть повозит.
        - Не страашно.
        - Пусть покатает.
        - Мы ничего не весим.
        - Мы, как ничто, как никто!
        А кто-то, захихикав, пропищал:
        - Хотя мы ещё какое «что-то»!
        Тут к загорающим на камне подлетел сначала рой комариков с одной стороны, а потом и рой жуков с другой.
        - Эй, лежебоки, где тут муравьишка, который работает за всех муравьёв?
        - А посмотри-те, где-нибудь там, впереди, - обманули несомые невесомые и превратились в лжецов.
        - А нам сказали, что это тот самый камень, который не в силах поднять никто из муравьёв, и, который сейчас несёт один из вас.
        - Нет, вас обманули. - нет совести, нет правды.
        - Да, а почему тогда эта глыба еле-еле качается и еле-еле перемещается?
        - Ааа… аа…! - попытались что-то проговорить бездельники-бессовестники, но и думать им было лень.
        - Правду, правду вам сказали, - произнесли те, кто испугался потерять остатки совести.
        - Как вы посмели мешать - сидеть-лежать на том, кто несёт за всех?
        - И ещё обманываете!
        - Мы… мы… не мешаем.
        - По сравнению с камнем мы ничто!
        - Он сам сказал!
        - Вы вообще ничто!
        - Теперь всякий скажет.
        - У вас нет не только сил тела, у вас нет сил головы!
        - У вас нет честности!
        - Вы нам солгали!
        - И совести нет!
        - Нет!
        - Вон как лежат и ухмыляются!
        - Даже и не думают встать!
        - Не то что спуститься с камня!
        - Не то, чтобы помочь!
        - Ему нельзя помочь!
        - Мы пытались!
        - Честно!
        - Помочь не получилось, а помешать и сил не надо?!
        - Нет, и помешать не получилось!
        - Мы не пытались мешать!
        - Наш вес так же ничто, как и наши силы!
        - Кусай их! - воинственно запищали комарики.
        - Хватай-бросай! - пробасили жуки.
        Комарики и жуки пустились подлетать в первую очередь к самым наглым, ухмыляющимся, которые и не думали вставать, продолжая качаться на камне и греться на солнышке. Наглость оглупляет. Вот им и не хватало ума понять, что их сейчас накажут, что наказание неминуемо.
        А комарики подлетели и стали тыкать в них своими хоботками, как шприцами.
        - Ой, больно-спасите!
        - Ой, больно-помогите!
        И у кого из них на попе, у кого на глазу, и где только у кого, где ещё и не появлялись красные фонарики-шарики.
        А тут уже и жуки за лапки их хватают, на высоту большую поднимают и с высоты большой бросают.
        Нахальные улыбки на рожицы страха сменились. Глаза выпучены и рты разинуты. Нахалюшки кричали:
        - Спасите-помогите!
        - Мы больше не будем!
        - Будете! - басили жуки.
        - Будете! - пищали комарики.
        - Если не накажем! - басы от жуков.
        - Если не накажем! - писки от комариков.
        - Накажем! - обещанья жуков.
        - Накажем! - предсказанья комариков.
        Муравьишек-нахалёвиков стали кидать-бросать на колючий кустарник, в высокую травку, в грязные лужицы и в глубокие ямки.
        НЕПОДЪЁМНАЯ ПОПЫТКА
        Когда крылалёты освободили камень Слабачка, они закружили вокруг рассматривать и камень, и Слабачка. Они кружили и над камнем, но только пытались под камнем.
        И вдруг Слабачок услышал голоса свыше:
        - Слабачок, мы поможем тебе! - пищали и басили летуны все разом.
        - И вы в помощь?
        - Мы хотя бы попробуем! - кричали более мудрые.
        - Лучше помогать слабым, а не сильным! - сказал Слабачок.
        - Тогда слабые станут ещё слабее.
        - А меня сильнее ваша помощь не сделает. Сильнее меня сделала не помощь, а её отсутствие.
        - Тебе помощь для «не надорваться».
        - Болтовня с вами - это нагрузка, которая не легче моего груза. А когда мой груз на мне, то с вами болтовня - это на мне уже, как второй камень.
        - Поможем не словами, а делами!
        Жуки и комарики подхватили с земли веточки и просунули их под камень. Затем, заработав во всю силу своими крылышками, они попытались поднять в воздух гигантский камень.
        Вдруг и сами комарики не выдержали урагана от крылышек жуков и разлетелись в разные стороны.
        Долго ещё слышен был гул крылышек жуков, но, как ни пытались они подвесить на себя камень, у них так ничего и не получилось. Тогда сказали они:
        - Все мы прожужжим всем все уши, о том, какой сильный Слабачок! Всем, куда только ни прилетим, - прожужукали на прощанье жуки.
        - И мы все всем пропищим, - прописклявили комарики.
        - Пусть прилетают другие и смотрят, - пробасили жуки.
        - Пусть прилетают и смотрят, - пропипикнули комарики.
        - Только не пищите и не жужжите птицам, - попросил Слабачок.
        - Начнем пищать птицам, и нас съедят, - откликнулись комарики.
        - Набубним птицам, съедят и нас, - отжужукали жуки.
        - Набубните-пропищите птицам, и меня заляпают и склюют вместе с камнем, - объяснил Слабачок.
        Комарики и жуки, разлетаясь в разные стороны, растворились в воздухе.
        Все ещё сильнее удивились невиданной силе Слабачка, которая рождена его невиданным желанием и, наверно, чем невиданным ещё!
        ПОЛОЖЕНИЕ ВТОРОЙ ГЛЫБЫ
        А Слабачок, делая редкие маленькие шажочки, шёл и шёл, и шёл.
        Все, кто пытался помочь, наконец, поняли, что Слабачку помогать - это, когда ему не помогать.
        А все, кто пытался похулиганить и мешать, уже убедились на собственных шкурках, чешуйках и панцирьках, что Слабачку вредить - это себя губить.
        Солнце уже снова, как и вчера, начинало садиться, а Слабачок, пройдя все прежние немыслимые преграды, продолжал восходить на тот же, приглянувшийся ему вчера и уже один раз покорённый, маленький холмик.
        К вечеру команда поддержки Слабачка, идущих за ним «от» и «до», была уже больше вчерашнего. Она увеличилась и за счёт тех, кто ему пытался помочь, и тех, кто ему ещё недавно мешал и даже вредил. Здесь были вернувшиеся комаришки и жучишки, ставшие прикаменными мазильниками, художьёвики и расхотевшие или позабывшие на время делать неприятности, наглёвики с подлёвиками. Все они ждали, чтобы Слабачок справился и с этим камнем, и помогали не только криками, топами, прыжками, хлопками: «Крепись! Держись! Ты сможешь!» - но и делами: на его пути срывали травку и ростки, засыпали ямки, срезали кочки. И заранее сделали несколько кочек в том месте, где Слабачок должен был опустить глыбу.
        Слабачок в диске заходящего солнца приближался к первой принесённой им глыбе.
        Все кричали: «Сможешь! Ещё немного! Вперёд!» ивот последние шажочки и Слабачок опуска-ет глыбу: «Ура! Он смог!». Слабачок выползает из-под неё.
        Но так и не поднявшись на лапки, он падает около глыбы в глубоком сне. Недавние зрители, запрыгав от радости, забрались на его глыбы и там прыгали и кричали в короне заходящего солнца: «Ого-го!» и «Эге-ге!». А некоторые огораживали Слабачка от того, чтобы его не подняли и не позаподбрасывали бы вверх и попросту не затоптали бы прыжками ликования.
        ПОЛОЖЕНИЕ ТРЕТЬЕГО КАМНЯ. ЛИШНИЙ ГРУЗ
        На следующий день, со скоростью в сотни раз меньшей скорости черепахи, Слабачок надрывался над третьим камнем.
        Одному из уважаемых муравьёв, кажется Бандюкинкину, на котором было много редких блестючек, сам собой в головку пришёл вопрос: «А если на глыбу положить ещё что-нибудь, то, наверно, Слабачок и не заметит? Ведь не заметил он кучу повисших на его камне муравъишек?» Он поделился этим вопросом с другими уважаемыми и сообразительными муравьями, у которых были тоже невиданные блестючки.
        - Да, если Слабачок выдержит нести то, что мы положим на его глыбу, то мы сможем преобрести ещё больше из того, что на него положим!
        - И блестючек!
        - И блестючек.
        - Только спрашивать его согласия не обязательно.
        - Не обязательно.
        - Даже вредно.
        - Вредно.
        На движимую Слабачком глыбу набросились десантёвики с рюкзачками и кирпичами на спинках. Вскарабкавшись на глыбу с одной стороны, они укладывали на неё кирпичики и спрыгивали с глыбы с другой стороны. При этом из их рюкзачков у них выскакивали парашютики из одуванчиков и листочков, и они, благополучно приземлившись, снова бежали за кирпичиками, складывая парашютики на бегу. Потом к кирпичикам почему-то стали прибавляться и бочёнки с мёдом. И так десантовики поднимались и спускались до тех пор, пока кирпичики и бочёнки не начали сваливаться с глыбы, разрушаясь и разливаясь.
        Но Слабачок, продолжая идти, казалось, не почувствовал и этот груз.
        Тогда уважаемый смышлёныш с блестючками Бандюкинкин подумал, как и все с блестючками, что ему, Бандюкинкину, можно то, чего нельзя всем: захотеть так, как никто не в силах хотеть, как всем даже страшно хотеть, то есть наглость его ещё посильнела-обнаглела.
        Бандюкинкин встал перед несущим глыбу Слабачком. На его груди на сухой травинке был подвешен большой камешек, завёрнутый в фольгу от конфет. Он выпятил грудь, поднял вверх мордашку, заложил верхние лапки за спинку и одну нижнюю лапку выставил вперёд.
        - Слабачоок, ты пойдёшь не тудаа, куда хоочешь, а тудаа, куда яа хочуу.
        - Почему?
        - Потому, что ты несёшь не только своё, но и моё.
        - Я не видел.
        - Тепеэрь знааешь.
        - Тот, кто обманывает, отнимает желанья?!
        - Отнимааю, но взамеэн твоего желаанья оставляю тебе своёо.
        - Чтобы я хотел делать то, что хочешь ты?
        - Даа.
        - Но моё желанье, как было со мной, так со мной и осталось.
        - Моё желанье станет наашим, когда ты не смоожешь идти, куда хоочешь.
        - Как бы кто мне ни мешал, мне никто не помешает.
        - Ну, хе-хе-хеэ!
        И смышлёныш Бандюкинкин убежал, а вокруг Слабачка бандютовики оказались, которые напасть на него попытались. Но глупые, а сообразили, что, повалив его, сами будут камнем вместе с ним задавлены.
        Поэтому попытались они камень толкать, чтобы Слабачка свалить и под камнем его одного оставить. Сначала сразу со всех сторон толкали (глупыши), потом все со стороны одной, потом с другой, потом с третьей - ничего не получалось. Взяли даже огромную веточку-палочку, да так разбегались били-толкали, что раскололась она на щепки. А Слабачок шел!
        Тогда на пути его яму выкопали, широкую и глубокую. Видел Слабачок, как копали яму ему, но не изменил направления и даже не замедлил шага. А, когда перед ямой оказался, то спокойно шаг сделал в неё. Бандютовики увидеть ожидали, как свалится в яму Слабачок с камнем вместе. И, улыбаясь, загоготать уже готовы были. Но лапка Слабачка, как будто встала в пустоте на что-то. Потом он снова сделал шажок и не провалился. И так по пустоте пошёл он, изумление и страх рождая на лицах бандютовиков и смышлёнышей в блестючках.
        - Слабачок держит глыбу, а пустая яма держит Слабачкааа! - восклицали, радуясь, его друзья.
        - Слабачка сначала держала земля, а теперь его держит пустотаа!
        - А пустота - это всё вокруг!
        - Пустота - это всё!
        - А всё - это космос!
        - Ой! А космос - это же всё, что над наамии?!
        - Это всё-всё, что там!
        - И туут!
        - Слабачок дружит с силой пустоты!
        - С силой космоса!
        - И она помогает ему!
        - Помогает! Сила! Ой, пустоты! Оооой, силаааа коосмосаа!
        - Или ему эта сила подвластна?!
        - Оооой!
        - Или эта сила часть его?!
        - Но, эта же сила у тех, кто там над нами?!
        - Оооой!
        - А Слабачок здесь среди нас?!
        - Оооой! - рассуждали и среди друзей Слабачка, и среди ему мешающих.
        Тогда бандютовики, по приказу разозлённых смышлёнышей в блестючках, насыпали холмики на пути Слабачка, как непреодолимое препятствие. Но Слабачок, либо обходил их, либо срезал их без труда особого глыбой.
        - Мое желанье просит стряхнуть с себя то, что не глыба на мне.
        - Нет! - крикнул смышлёныш Бандюкинкин.
        - Вот и сейчас у каждого из нас своё желанье. - сказал Слабачок и стряхул с глыбы кирпичики и с мёдом бочёночки.
        - Покарать Слабачка! - крикнул уважаемый смышлёныш с блестючками Бандюкинкин.
        - Да, да, правильно, но…
        - Нет никаких «но»!!! - кричал уважаемый Бандюкинкин.
        - Но, если нет «но», то есть «А».
        - Что ещё за «А».
        - А начнём Слабачка карать, а он возьмёт, свернёт со своей дорожки и опустит камешек свой на нас?!
        - Но…?!
        - Но вы же сами, что никаких «но»…
        - А?!
        - А «А» - это уже было.
        - Было… Мн… да. Казнить нельзя?
        - Нельзя.
        - Помиловать?
        - Посмотреть.
        - Да и скорость перевозки.
        - И высота погрузки…
        - Ну, бог с ним.
        - Бог с ним, - согласились все смышлёныши (а с ними согласился бы и весь муравьерод, ибо он (то есть все), всё больше так и думал).
        Пока Слабачок окончательно не ушел далеко не в ту сторону, налетела на его глыбу армия грузовьёвиков, повскарабкалась на камень и кирпичики и бочёнки с мёдом поскидывали они вниз, где там же они же их поймали, себя ими нагрузили и утащили.
        И больше ни кирпичиков, ни медовых бочёнков не клали; ни ямок не копали, ни кочек не возводили.
        Обрушил Слабачок третью глыбу. Вздрогнула земля. Выполз Слабачок из-под глыбы и уже не упал от усталости, а сам вернулся, но не в домик в муравьишнике, а к Жар-источнику, поближе к камням Гигантам, и там в тепле и уснул.
        ЧЕТВЁРТАЯ ГЛЫБА. ПРЕДЛОЖЕНИЕ УПРАВЛЁВИКА
        На следующий день Слабачок, превозмогая себя, поднял и понёс четвертый камень. Удостовериться в его чуде, подвиге или фокусе пришли вместе со всеми кто был раньше ещё и управлёвики.
        Управлёки делают так, что ничего не делают, но чтобы все кроме них всё делали. В этом их дело. В отличие от смышлёников в блестючках, которые обязаны носить блестючки, управлёвики обязаны блестючки ото всех прятать, потому что обязаны их не иметь, потому что им должно не на что их иметь.
        Все управлёвики старались выглядеть очень чистенькими. Они всегда пытались очиститься и даже отмазаться. Но грязь к ним так и липла. Без грязи они не могли. Без грязи им было никак. А откуда тогда возьмутся блестючки, которые нельзя показывать и надо прятать? Но, чтобы все видели их грязь, им тоже было никак нельзя. Поэтому снаружи они были не только чистенькие, но и даже пушистенькие. А под тем, что снаружи, накапливалось из года в год. Поэтому все и думали, что управлёвики толстые.
        И вот самый толстый управлёвик, скрыв своё удивление перед чудом Слабачка, предложил, думав и надумав, другим управлёвикам:
        - А если на эту плывущую почти гору воздвигнуть памятник?
        - Так ведь…
        - На время, пока…
        - Точно! Пока несёт!
        - Ну, да, несёт-то еле-еле…
        - До заката!..
        - Вот, до заката и постоит.
        - На том, что плывёт.
        - А… зачем?
        - Помощнички м-н да, у меня.
        - Когда он там, где стоит, его видят те, кто проходит, - снизу в глаза заглядывая, скороговоркой говорил молодой Подлизнюкин.
        - Таак!
        - А так видят те, мимо кого проплывает, - продолжал Подлизнюкин.
        - И плюс те, кто проходит.
        - Воооот!
        СОТВОРЕНИЕ ПЬЕДЕСТАЛА. ЦВЕТ ПАМЯТНИКА
        Орды рабовьёвиков ринулись на памятник, оторвали его от земли и понесли к несомой глыбе. А другая орда муравьёвиков тоскала на носилках и спинках землю, щебёнку и камешки и доканчивала насыпать холмик на пути глыбы.
        Когда глыба Слабачка поравнялась с насыпанным холмиком, с него перетащили на неё памятник «Самому примерному муравью». И стало казаться, что те, кто ближе к памятнику, светлее тех, кто от памятника дальше.
        По высоте памятник мог сравняться с глыбой. Теперь все, глядя на самого примерного, должны были стать сами себе примером и другим.
        Но памятник почему-то повышал всем настроение. И чем больше на него смотрели, тем больше он это настроение и повышал. И настолько сильно, что сначала вызывал позывы к улыбке, потом саму улыбку, а потом смех, который переходил в хохот. Многих муравьев отправляли в больницу, потому что они надрывали животики.
        Но ещё удивительнее оказалось явление потери роста. Чем больше муравьи надрывали животики, тем меньше становился памятник сначала в их глазах, а потом и в глазах тех, кто животики ещё не надорвал и не надорвёт. А уменьшившись в глазах, памятник и сам уменьшился. И те, кто с ним рядом, уже не были светлее тех, кто от него дальше. Даже казались темнее.
        Памятник понизился до роста муравья. Тогда рабовьёвики сбросили памятник, потому что это был уже не памятник, и сами скатились с глыбы.
        Памятник поднимать никто не стал. На него перестали смотреть. О нём сразу забыли.
        Но сразу, как о нём забыли, он стал расти сначала в глазах муравьёв, а потом и сам. Тогда трудовьёвиков вновь бросили на памятник и они поставили его на его прежнее место.
        Памятник больше не увеличивал настроение. Глядящие на него теперь становились серьёзными и переставали сутулиться, отчего казалось, что они подросли, и вырастали в собственных глазах. Но вырастали только в собственных глазах. Но одни светлели, другие темнели. И те, кто светлел, мог стоять и дальше.
        А Слабачок продолжал идти.
        ПОУЧЕНИЯ ОТ ГЛЫБЫ
        В этот раз один из умнёвиков вот что наумнёкал:
        - А если с глыбы мы будем провозглашать?..
        - Почему только провозглашать…
        - И, или читать…
        - А что читать?
        - То, что читают…
        - Ага, тем, кто не читает?!
        - И не только…
        - Ага!
        - Цитировать…
        - Кого?
        - Кого-то…
        - Учить!..
        - Чему?
        - Чему-нибудь…
        - Да кому ж нужно, чтоб его учить?..
        - Поучать…
        - Здрасьте…
        - О сокровенном…
        - Уха-ха-ха-ха!..
        - Мн-да… Но делать что-то надо.
        - Надо.
        - Да, это уж точно.
        - Мн-да. Ну, тогда туда того, который этого… мн… читать…
        - Да, нет. Читать на потом.
        - А на сейчас?
        - Пока спросони, пока никто не понял что-чего, да что и как - провозглашать!
        - Ну - это и правильно.
        - Тогда… того, которого… который провозглашать…
        - Да вам же и…
        - Нет. Посмотрим, как пойдёт. А то не так вдруг?! Давайте вон того и туда.
        Но того туда было не надо того. Тот и сам туда, и преблагополучно.
        И стал провозглашать:
        - Мы - сила, когда мы все!
        Порознь бессилье!
        Все кто куда - гибель!
        - А когда один за всех?
        - Если такой один есть!
        Но чаще есть все!
        - Это точно!
        - Только…
        - Что только?!
        - Есть один такой!
        - И где же!
        - А э вон, за всех тягает! - лапкой показывает под камень.
        - И молодец!
        И слушают того, который сам сюда. И в глазах тех, кто его слушал и слышал, он стал расти. А став расти в глазах, расти стал и сам. А становясь больше, становился и громче. А чем лучше слышали, тем больше слышало.
        - Скидайте его скорее, пока он не стал падать в чьих-нибудь глазах. Упадёт в глазах, и сразу дадут упасть и… нам.
        Провозглашёвик настолько вырос, что не сбежал с глыбы, а сошёл с неё, сделав всего один шаг.
        Послали чтеца. Чтец читал-читал и тоже начал подрастать и в глазах, и так. Подрастал, под-растал… Чтобы он, потом, не раздавил глыбу, Слабачка и, главное, главных, он, по еле слышному слову, тоже сошел.
        - Хватит там всяким расти, пора и мне… и нам в рост войти.
        Стали, став вместе на глыбу, умнёвики поучать и, конечно, падать в глазах. А став падать в глазах, стали уменьшаться. А как уменьшились до роста много ниже себя, так сами и поспешили с глыбы упасть. Было больно.
        - Да, для трибуны не очень. Нужна такая, чтобы слышали все, а расти и еще и вниз… чтобы ни-ни… ни кому…
        - Никому… Ни-ни!
        - И надо бы восстановиться…
        - Надо бы…
        А четвёртая глыба благополучно приползла к тому же холмику и положена рядом с такими же, как и она, гигантскими камнями.
        ПОЛОЖЕНИЕ КРЫШИ
        Слабачок возложил на себя пятый камень. Он был длиннее и ниже остальных.
        «Опять в нагрузку возложат что-нибудь или кого-нибудь», - Слабачок подумал и не ошибся.
        Впереди толпы оказались песнивьёвики. Они только что вернулись с большего межлесного фестиваля. Прослышав про лилипута атлета, тягающего гигантские глыбы, пришли убедиться.
        Им обрадовались:
        - Наконец-то развеселёвики - песнивьёвики пожаловали.
        - Будет кому муравьерод потешить.
        - А то всё читают-поучают!
        - Провозглашают!
        И их с их деревяшками-звучашками затащили, поставили и оставили.
        Песнивьёвики, над всеми быть привычные, чтобы быть для всех, не стали медлить:
        - Возвысили торговлю, памятники, идеалы и слово!
        - А мы… мы… мы… сегодня возвысим голос!
        - Я тебе возвышу!
        - Молчи, дурак!
        - Вчерашний кузов, пьедестал, трибуна, сцена речи (!) сегодня станут сценой звуков!
        - Во надёргаемся!
        - Во нажуёмся!
        - Я тебе нажуюсь!
        - Будем так орать, что ушки лопнут!
        - Так барабанить и бренчать, что лес разбежится!
        - Не томите!
        - Зажигайте!
        - Да не тебе. Туши балбес!
        Муравьи одни кричали и прыгали, другие, опустив головки, хотели уходить. Одни из песнивьёвиков уже только начали расти в чьих-то глазах, а в других и так были огромны. А оказавшись на камне, стали расти и на камне. Другие не были большими ни в чьих глазах и не росли и на камне.
        Вдруг, когда они заиграли, всё перевернулось вверх дном. Те, которые прыгали и скакали, ожидая радость звуков, перестали скакать и прыгать, кричать и улыбаться, а стали вдруг злиться и опять кричать, но недовольно от разочарования в звуках. И те, которые в их глазах были идолами звуков, теперь в их глазах уменьшались, уменьшались и превращались в карликов.
        А другие, тоже из тех, для кого должны были быть звуки, но не ждали радости, подняли, неожиданно для себя, сияющие глаза. И те, которых они считали карликами, стали расти в их глазах. Поэтому рост песнивьёвиков то увеличивался, то уменьшался, из-за их изменений в глазах тех, для кого они звучали. А вместе с их ростом менялся и их цвет, и от них свет. Но их серо-черные тона сменились на многоцветья радуги. А включившийся в них свет залил собой «сцену» иослеплял всех, кто не отрывал от них глаз.
        - Ой, сплошная светомузыка!
        - Почему они больше не кричат и не хрипят?!
        - Почему не визжат их струны?!
        - И не рвутся?
        - Они поют, как те, кто больше нас?!
        - Как те, кто парит!
        - Безобразие!
        - Здорово!
        Песнивьёвики и сами не понимали, почему они не хрипят, не визжат, не грохочут, и не рвут струн. Они пели, сами удивляясь, как соловьи, как флейты и органы. Они играли, как оркестр у людей. Мышиные ворсинки их париков не поднимались, как обычно, дыбом, наподобие иголок у ежей, а подросли и теперь развевались на ветру, как водоросли в реке.
        Так песнивьёвики, катаясь на Слабачке, пропели весь день то и так, чего никогда и так не пели.
        Камень стал как бы притягивать тех, которые могли что-то всем показать. Выскакивали и кувыркались, и переворачивались в воздухе и, лёжа на спинке, по сто камешков перекидывали, всеми лапками. Один жонглер так даже жонглировал десятью муравьишками!
        На исходе дня, когда никого уже не было на камне, на него кто-то заскочил и попытался захрипеть, но с ужасом почувствовал, что затянул какую-то нежную песню. Тут же спрыгнув с камня и, оказавшись на земле, «певец» вновь обрёл «дар» кхрипоте и с радостью заорал уже то, от чего все вокруг позатыкали уши.
        Для Слабачка его камень был не только шляпкой от солнца, мешком для грузчика, зонтиком от дождя, щитом от стрел, пуль, ракет и бомбочек. Его камень - это ветер, толкающий вперёд, это стена, не пускающая назад.
        На расстоянии с десяток глыб до его стройки Слабачок крикнул всем:
        - Насыпьте мне лестницу без ступеней перед домиком и внутри стен.
        - Ему нужна лестница!
        - Ему нужны леса!
        - Сыпь горку!
        Тысячи муравьёв: одни бросились с корзинками земли делать насыпь внутри домика, а другие бросились эту землю трамбовать толстыми и тяжеленными дубинами.
        АТАКА ЗЛОДЁВИКОВ
        Слабачок поднимался вместе с горкой. А перед ним насыпалась земля и дубасилась дубинами до твёрдости бетона.
        Вдруг Слабачок подскользнулся и еле-еле устоял на ногах. Глыба накренилась.
        - Ага! - вскричали злодёвики. - Слабачок устал!
        - Он вот-вот уронит камень!
        - Надо ему быстрее помочь уронить!
        - Уронить помочь!
        Злодёвики стали взбираться с корзинками камней на глыбу, а взобравшись, высыпали их на неё. Другие били по глыбе палками.
        - Слабачку вредят!
        - Надо помочь Слабачку! - закричали его друзья.
        В злодёвиков полетели такие же камни.
        - Надо помочь Слабачку! - записклявили комарики и укалывали злодёвиков своими хоботками.
        - Помочь Слабачку! - зажужжали пчёлы и кусали злодёвиков.
        - Не дадим в обиду! - бубнили жуки, поднимая злодёвиков над землёй. И многих кидали на паутины в лапки к паучкам.
        - Не дадим мешать Слабачку! - шипели пауки, подползая к своим новым жертвам.
        Весь домик изнутри был уже засыпан землёй. Слабачок подходил к самому верху насыпи. Ему никто не мешал уже подниматься, кроме глыбы над ним.
        ПЕСНЯ МУРАВЬИНКИ
        Кто-то забрался на несомый камень и, поставив на него свою дочку, спустился обратно. На глыбе осталась миленькая песнивьёвинка. Многие начали смеяться и даже ржать, подражая лошадям. Но многие смотрели на неё светлым родительским взглядом.
        Когда она запела, управляя воздухом и подражая птицам, то солнце одним глазком выглянуло из-за туч, цветы расцвели, хотя уже отцвели давно; стали приползать гусеницы, прилетать бабочки и даже сами птицы. Всем хотелось послушать её. В глазах всех она казалась всё белее и ярче. Даже у самых свирепых глаза блаженились. Даже самых стойких плавно шатало.
        Её пение заканчивалось вместе с положением последнего камня, при заходе солнца. Все улыбались, не стыдясь мокрых глаз. Песневьёвинка казалась всем бабочкой, которая вот-вот воспарит над ними, как её песня. И вот, и в самом деле, она обрела крылышки и воспарила.
        Только песнивьёвинка успела закончить песню и спуститься на землю, как вдруг раздался грохот. Это гигантский камень был положен Слабачком поверх принесённых им раньше камней. Камни домика задрожали вместе с землёй. Упав и закрыв небо, камень стал крышей.
        А раз есть крыша, значит, есть и домик! Слабачок построил домик! Самый большой и самый крепкий среди самых маленьких во всей муравьёвии!
        Слабачок выполз из-под камня и скатился с насыпи. Даже пошевелиться у него не было сил.
        Все запрыгали, загалдели, застучали, ударяя над собой палками:
        - Слабачок строитель!
        - Вот: сильно захотеть, и впрямь горы можно свернуть!
        - Только и сил так захотеть нет. Не то, что свернуть гору.
        - Оооох!
        - Ээээх!
        - Мн-да.
        - Хочет ли кто-нибудь справиться с лестницей без ступеней и перил?
        - Мы справимся!
        - Будет ему домик!
        Тысячи муравьишек набежало с лопатками и корзинками. Совсем скоро насыпь исчезла. Домик обрёл внутреннюю пустоту, не менее важную, чем стены и крыша.
        - Мы справились! - кричали одни муравьи.
        - Хоть с этим! - отвечали другие.
        Слабачок вполз в своё новое жилище, огромное, как храм, и снова сразу уснул.
        ФЕЯ^-^ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. ПРИТЯЖЕНИЯ СЛАБАЧКА
        Когда Слабачок спал, к нему пришла Главная воспитательница. Если бы кто-то в этот момент был бы рядом со Слабачком, то никаких гостей бы у него не заметил. Воспитательница пришла в его сне. Через неё было видно то, что за ней. Её лапки еле касались земли.
        Заговорила Главная не назидательно и строго, как обычно, а доверительно и ласково.
        - Двигая камни, ты двигаешь муравьями.
        - Как это?
        - Лапками двигают камни. Муравьями двигают слова, рекорды и подвиги.
        - На мой рекорд пойдут другие? - во сне проговорил Слабачок.
        - Рекорд обладает притяжением. Пойдут.
        - Нет сил - нет рекорда - над тобой смеются, - бредил Слабачок. - Есть сила, есть рекорд, есть подвиг - есть результат - на тебя мо-лю-тся?!
        - Да, всем, всегда и тебе нужен результат - рекорд.
        - Но мне нужен рекорд, не чтобы на кого-то равняться и не чтобы равнялись на меня.
        - То, что делаешь больше всех и при всех, то делаешь для всех. И все неравнодушны.
        - Всегда делаешь для себя и для всех.
        - Но все, если не знают, невоодушевлены.
        - А почему, Главная, ты не заставила меня делать то, что делают все?
        - А разве теперь ты не ответишь сам?
        - Для примера?! Пример - лучшее воспитание?!
        - Твоя головка не слабее твоих спинок и лапок. Все вокруг тебя, потому что в тебе притяжения всех.
        - Какие ещё притяжения?
        - Твои притяжения! Вот: первое - интерес к тебе; второе - вера в тебя; третье - быть, как ты; четвёртое - вера в себя; пятое - себя превозмочь; достигать, чего достиг ты; достигать недостижимое своё. И притяжения твои сильнее моих слов о том, как надо, - раскрыла главное Главная.
        - Но я… мне не…
        - И притяжения твои переживут и твои камни.
        Слабачок спросил:
        - А что такое подвиг?
        - Подвиг - это когда жалея других, не жалеешь себя!
        - А рекорд?
        - Когда первый.
        - А вдруг мои притяжения обернутся во вред? - неожиданно спросил он.
        - И чем же?
        - Надорвутся, поламают лапки, застрянут под камнем, разочаруются-расплачутся?! А то и раздавит кого.
        - Опять твой ум поднимает свои собственные глыбы. Но я же воспитательница. Я буду учить всех тому, что должны знать и соблюдать все - мере!
        - А что такое…
        Но полупрозрачная Главная стала совсем прозрачной, а Слабачок потопал в глубины сна.
        КАМЕНЬ ВЕЧНОГО ТЕПЛА
        Пока все муравьишки и все муравьи приходили поглазеть на домик Слабачка, сам Слабачок решил принести в дом то, на чём можно бы было полежать, а может и перекусить - камень - стол-кровать!
        Для этого Слабачок вернулся на Поле Глыб. Бродя между камней и глядя себе под ноги в поисках плоского не выше половины его роста камня, он ненароком поднял голову вверх. И там, на высоте в несколько раз выше его роста, застряв между двумя камнями гигантами и образовав между ними мостик, висел плоский продолговатый камень.
        Слабачку показалось, что это как раз то, что ему нужно. Но как этот камень достать? И тогда Слабачок нашел округлый камень - камень шар, примерно такой же на глаз по весу, какой может быть у плоского камня, взял его в передние лапки и потащил вверх по одной из держащих плоский камень глыб гигантов.
        Поднявшись много выше застрявшего камня, он обрушил на него камень-шар, который, упав с грохотом на плоский, так на нём, увы, и остался лежать. Казалось, что оба камня так и не сойдут с высоты. Но через мгновение раздался треск и оба камня полетели вниз. Округлый камень всё же вытолкнул плоский из тисков его двух огромных стражей.
        Когда Слабачок взвалил плоский продолговатый камень на себя и его понёс, он вначале не обратил внимания на тепло, которым камень грел ему спинку. Но камень грел и тогда, когда он поставил его в своём домике, и тогда, когда улёгся на него спать.
        И даже на следующее утро камень продолжал оставаться тёплым! Вот тогда Слабачок понял, что нашёл он Камень Вечного Тепла, исторгнутого когда-то его Жар Источником!
        ЗАБАСТОВКА МУРАВЬИШЕК
        Пример силы крохи одного
        Заставил всех крох захотеть
        Сравняться со всеми взрослыми.
        И часть крох стала частью взрослых.
        Много муравьишек, глядя на пример одного, не захотело уже больше играться и даже соревноваться. Встали все они перед Главной муравьихой-воспитательницей и требовать начали:
        - Если хотя бы один из нас может то, чего не может ни один из взрослых, значит, все мы можем трудиться так, как все взрослые.
        - Со взрослыми мы работать хотим!
        - Быть взрослыми хотим!
        - Дай нам, Главная, по-взрослому делать!
        - Дай делать дела полезные!
        - Если всего один из вас сильнее любого взрослого, значит, по-взрослому и может работать только этот один из вас.
        - Мы против!
        - Мы не согласны!
        - Мы хотим! - кричали со всех сторон.
        - А если сил не хватит у вас? - спросила Главная воспитательница.
        - Желания наши превратятся в наши силы!
        - А если ваши желания перерастут в ваше бессилье?
        - Нет! Нет! Мы окрепнем, хотя бы на чуть-чуть! - насупились, чуть не плача, крохи.
        - Пусть вы и станете сильнее, но взрослых останетесь слабее?
        - Не настолько, чтобы работать наравне со взрослыми! Да! - кто-то выкрикнул обидчиво.
        - Да! - тут же твердо ответила воспитательница. - Да! И что тогда? Докажите сначала, что вы хоть чуть-чуть похожи на них.
        - Давайте!
        - Давайте!
        - Хорошо! Мы докажем!
        - Докажем!
        - Будем равняться на лучшего из нас - на Слабачка!
        - Ну, хорошо. Идём туда, где вы узнаете, что вы есть, - сдалась Главная воспитательница.
        И младшие пошли к старшим. И старшие приняли младших. И младшие стали старшим опорой. Старшие стали младшим учителями и примером. И младшие со старшими сравнялись!
        ДОМАШНЯЯ ОБИТЕЛЬ. ДОМ ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ. МУЗЕЙ И ЦВЕТОСВЕТ
        И пото, Слабачок, отправляясь на свои очередные подвиги, никогда не закрывал вход в свой огромный домик. Никакой двери, как у людей, у муравьёв не бывает. А закрывать свою дверь другим огромным камнем, или брёвнами-веточками, или песочным холмом или грудой камней, ему даже не приходило в голову.
        Когда Слабачок отправился на подвиг воздвижения башни - то это было первое оставление его домашней обители.
        Муравьи и муравьишки проходили все сначала мимо, и каждый пытался не обращать внимания на жилище мелкого детишки. Но, как можно не обращать внимания на столь огромное, не похожее ни на что, на столь величественное сооружение, состоящее из неимоверно малого количества неимоверно больших камней. Его огромный вход как будто приглашал в гости, а мерцание, исходящее изнутри, притягивало.
        Проходящие мимо проходили мимо всё ближе и ближе. И взоры их, проникающие внутрь, проникали внутрь всё глубже и глубже, разглядывая пустой полумрак всё больше и больше. Потом они останавливались перед обителью одного в созерцании в нем всего. Потом они останавливались перед входом в обитель, и их взгляды схватывали еле заметные очертания стен в еле заметном мерцании необъяснимого света.
        Но начавшийся однажды внезапный дождь заставил созерцателей нарушить невидимые границы входа, и несколько муравьишек зашли в жилище, в его мрак и темноту. Кто-то, как слепой, ходил на ощупь вдоль и по стенам домика, а кто-то сразу натолкнулся на камень вечного тепла. Во многих желание боролось со словом «нельзя». Но из-за слабости «желание» победило в них «нельзя». И все они уснули, кто прислонившись спинкой к боковым стенкам камня, а кто и распластавшись на его удивительно ровной поверхности. Так и привыкли жаждущие тепла или сна под защитой толстых стен оставаться здесь на всю ночь.
        Но вот однажды на камне вечного тепла уснул муравьишка Бедняжкин, у которого не было одной лапки. Ему лапку откусил кузнечик. А когда он проснулся, то обнаружил у себя все лапки. А у муравьинки Бедолажки всегда болела головка, но, когда она проснулась на камне вечного тепла, то неожиданно для неё самой её тусклая мордочка озарилась улыбкой: головка больше не болела.
        И даже те, у которых ничего не болело, менялись. Вот Огорчашкин, всегда всех огорчавший, потому что любил грубить и обижать, из злого превратился в доброго. Вначале он очень жалел, что поспал на камне вечного тепла. Он думал, что станет ещё сильнее и сможет обижать ещё больше, но оказалось, что обижать он больше не может, что он забыл все грубые слова, и что не хочет - не может больше толкаться, хотя по привычке ещё толкаться и пытается. Он понял, что ему не хочется видеть лица со страхом и слёзами. Сначала его продолжали бояться, но потом перестали. А когда при встрече с ним его начали одарять улыбками, то Огорчашкин понял, что самое его большое желание - это всегда быть Дарителем улыбок.
        Стало ещё ходить поверие, что если спать на камне, не просыпаясь долго-долго, то можно сделаться таким же сильным, как Слабачок. Но кто сколько ни пытался беспрерывно спать на камне не одну ночь и не один день, а всё же сильнее не стали.
        Очень хотел стать сильным и Толстяковкин. Это очень особенный муравей-муравьишка. Потому что он единственный толстый муравьишка и похож на шарик! Он еле-еле доставал до земли своими лапками. Ему легче было бы катиться, а не топать. Но он хотел стать сильным. Он проспал на камне вечного тепла больше всех дней и ночей. А пока он спал, по нему пытались потопать, побегать и даже попрыгать. Короче, побаловаться и помешать поспать. Но помешать ему поспать никому не удалось. А побегать и попрыгать удавалось всё меньше и меньше, потому что Толстяковкин уменьшался в размерах всё больше и больше. И в конце концов, ещё не проснувшись, он перестал быть, как не все, то есть стал таким как все - он совсем похудел. А когда проснулся, то сначала худобе обрадовался, а потом, поняв, что не стал сильнее, опечалился.
        Старички тоже освобождались от болезней, но один из них один из самых старых и еле хромающий, которого пропустила вся длинная вереница очереди, через ночь превратился в молодого муравья. И тогда ещё больше стала очередь. Все хотели обрести молодость, но редко-редко кто из них обретал её помимо здоровья.
        Так проспать на камне ночь (нужно было обязательно уснуть и чтобы спали непременно все) тянулись больные и не больные, покалеченные, младые и старые.
        Но тут этот чудотворный камень ещё одно явил чудо. Вместе со своим животворящим теплом из него полилось свечение! Сначала еле заметное, а потом возросшее до умиротворяющего мерцания тлеющих углей. И цвета то мерцание было тёмно-красным, и менялось на тёмно-синее и тёмно-жёлтое.
        - Это мерцают наши маленькие души! - заговорили муравьи.
        - Да - это свет наших душ!
        - Каждый из нас оставляет во сне частичку своей души в благодарность за его живые лучи!
        - А почему мерцание принимает разные цвета!
        - Наверно, это цвета наших душ!
        - Да, наверно, желтые - это теплые души!
        - Да, а синие - это светлые!
        - А красные?
        - А красные - это души горячие!
        - А откуда вы знаете?
        - Знаем!
        - Знаем!
        - Смотрите, камень быстро-быстро замерцал красным!
        - О, а теперь синим!
        - А теперь жёлтым!
        - Это камень соглашается!
        - С нами!
        - Камень подтверждает наши догадки!
        - А наши догадки нам подсказали наши души!
        - Как чудесно!
        - Какая красота!
        - Как нам повезло, что у нас есть такой камень!
        - И что у нас есть тот, который его сюда принёс!
        А были муравьи, которые начали украшать наружные и внутренние стены Домика Слабачка. Они раскрашивали домик приклеивая разноцветный песок. А ещё они обвешивали его муравьиными цветами - это цветы, которые меньше самих муравьёв.
        Песочные краски ложились красными, белыми, синими, желтыми, черными и другими полосками. А поверх них был нарисован один большой муравей. Из-за чего чуть позже этот домик Слабачка прозвали Домом Муравья.
        А были муравьи, которые приходили полюбоваться на Домик Слабачка снаружи и изнутри, как на музей, на то, как его украсили украшающие муравьи, и на многоцветное мерцание камня вечного тепла.
        Но, когда проходил слух о том, что Слабачок возвращается, из домика и от домика уходили все.
        Слабачок и его башня
        ПРОБА НА ПРОЧНОСТЬ
        На следующий день весь муравьишкин рой снова кипел от обсуждений достижений Слабачка, их товарища нового.
        Но некоторые, не имея возможности соревноваться лапками, соревновались языками.
        - А этот Слабачок - слабачок. Ему же недаром такое имя подарили.
        - Но он же смог поднять и нести.
        - Это… не он! - прыжок с неуверенного тона на уверенный.
        - А кто же?
        - А это у него фокус какой-то.
        - Точно, камни не настоящие!
        - Надо проверить!
        - Вот-вот, правильно говорят: фокус!
        - Бежим смотреть!
        - Бежим!
        - Растолкаем!
        - Разрушим!
        И целая толпа муравьишек бросилась к домику Слабачка, который ещё спал. Прибежав, они сразу с кулачками бросились на дом и стали в него врезаться. Но домик даже не шелохнулся. А вот кулачки и головки муравьишек поранились. Попытались потолкаться с камнями, передвинуть домик, но ничего даже не шелохнулось.
        Из домика вышел заспанный Слабачок.
        - Что вы тут делаете? Вам сказали сломать мой домик?
        Все потупились.
        - Сломаешь его домик, как же! - проворчал кто-то из задних рядов.
        - А подумаешь, камни он гигантские тягает! - закричал во всё горло Привирайкин. - А вот я знаю, что там, в облаках, можно увидеть всё, чего нету ни там наверху и ни тут внизу, или есть тут внизу, но там, где нас нет, и куда мы никак и никогда не сможем попасть.
        - Вот! - поддакнули, радуясь, что хоть кто-то смог хоть что-то сказать, как бы оправдывая при этом налёт на домик-храм Слабачка.
        - И что? - спросили из толпы.
        - Как что? Нашему гиганту точно такого домика до облаков не построить! - прокричал Привирайкин.
        Тут вся толпа загоготала.
        - Ну, Привирайкин, ты и фантазёр! - смеялась толпа.
        - Это он из зависти, ха-ха-ха!
        - Точно, ха-ха-ха! Из зависти.
        - Что построить - ему камешка не поднять!
        - Он на дерево залезть боится!
        - Точно! То-то я смотрю, все стволы обходит.
        - И все тростинки!
        - Зато я, вот возьму да и допрыгну до неба! Вот так! - крикнул Хвастунишкин и прыгнул вверх с кончика травинки. И конечно, до неба не долетел, а, наоборот, полетел вниз и плюхнулся в лужицу. Брызги полетели во все стороны и многих обрызгали. И все, вместе с обрызганными загоготали.
        СТОЛБИКИ И МОСТИКИ. (ФИГУРЫ ИЗ МУРАВЬИШЕК)
        - А что нам стоит из самих себя дом соорудить?
        - Точно, вон нас сколько!
        - До самого неба нас всех в аккурат и хватит!
        - Точно, Носилкин, держись! - крикнул Прыгалкин и прыгнул Носилкину на спинку.
        - У, ха-ха! - на спинку Прыгалкина встал следующий, а на того другой резвый и хохочащий муравьишка и на этого хохочащего взопрыгнул очередной, а там и на того налезли и на очередного за ним. И друг на дружку так и налезали и - живую башенку возвышали.
        Муравьишки вставали один на другого до тех пор, пока у Носилкина не подкосились лапки и весь столбик полетел вниз с криками и гиканьями. Но первая неудача достать до неба только раззадорила муравьишек.
        Уже не один, а много-много столбиков стало рости из встающих один на другого муравьишек и, вырастая на глазах, эти хохочущие столбики вдобавок еще и бегали друг за другом и друг от друга, играя в перегонялки и в салочки!
        А затем они принялись цепляться друг за друга, соединяясь и превращаясь в один толстый и быстрорастущий столб, и впрямь как будто уходящий в небо. Столб при этом походил на гогочаще-смеющийся и кричащий рой.
        - Никакой Слабачок такого не сделает!
        - Точно, мы самые сильные!
        - Мы всемогущие!
        - А мне снился сон, что я строю дорогу в небо, - спокойно и чуть зевая, проговорил Слабачок и произвёл впечатление грома среди ясного неба.
        Муравьиный столб-рой сначала затих, потом закачался, затем неимоверно загоготал, и от этого так затрясся, что начал рассыпаться и валиться, как валится гнилое дерево от землетрясения или бури.
        Первыми муравьишки падали с самого верха, а на них следующие, и так один на другого один за другим. При этом муравьишки продолжали гоготать, улюлюкать и, катясь кубарем, смеяться.
        - Качай Слабачка!
        - У нас будет дом до неба! - задорно кричали многие.
        - Конечно, будет.
        - Будет, сейчас, - говорили сварливые языки, но их никто не слышал.
        Слабачка подхватили и подбрасывали несколько десятков раз.
        - Ура, у нас будет дом до неба!
        - У нас будет дом в облаках!
        - Ты это сделаешь!
        - Он верит!
        - Мы верим!
        Когда Слабачка опустили на землю, многие уже не веселились. Их занимали вопросы: «Шутит Слабачок?», «Слабачок попробует?», «Получится у Слабачка?». Многие стали расходиться.
        А некоторые снова взялись забавляться и строить столбики друг из друга. А потом столбики из самих себя наклоняли и превращали в… мостики (!). При этом муравьишки могли ещё и болтать, и спорить.
        - Да, как зазнался Слабачок!
        - Как слаб муравей перед собственным самомненьем!
        - Точно! Стоит только раз победить себя самого, так самого тебя тут же побеждает твоё самомненье!
        - Неправда, Слабачок не такой!
        - Да, не такой!
        - Это ещё почему же?
        - А потому же. Это твоему самомненью победить тебя ничего не стоит, потому что твоё самомомненье размером с медведя. И как оно в тебе помещается ещё!
        - Да!
        - А у Слабачка самомненья и вовсе нет!
        - Да, и я о том же. Нет у него самомненья и побеждать его внутри него поэтому и некому!
        - А вот сейчас посмотрим, кто кого будет побеждать! - и кроха крепыш угрожающе взял толстую палочку. - Покажу вам сейчас своё самомненье!
        - Ага, сказать нечего, зато махать есть чем. Только попробуй!
        - Эй! - прокричал Слабачок. - В вашем споре победит не тот, кто победит в вашем споре или в вашей драке. Всё равно победителя среди вас определит тот поступок, который совершится мной!
        - Это верно, - сказали муравьи.
        Две дуги мостиков из-за отцепляющихся муравьишек стали таять, затем рухнули и исчезли, когда муравьишки разбежались в разные стороны.
        Спорить с тем, с чем нечего и спорить, ни у кого не нашлось. Но все знали, хоть многим в это и не верилось, что этот муравьишка Слабачок не шутил, потому что шутить не мог.
        СПОРЩИКИ^-^РОТОЗЕИ, ГЛАВНЁВИКИ И НОСИЛЬЩИК
        На следующий день все опять увидели то, чего, хотя и ждали, но никак увидеть не ожидали: Слабачок снова тащил гигантский камень. При этом при каждом его шажочке почему-то вздрагивала земля, как при землятрясении, разносился во все стороны неимоверный грохот, как будто гремел гром, и после него оставались гигантские следы, как от человеческого сапога!
        - Что такое?
        - Что происходит? - волновались вокруг.
        - Да?! Нет ни туч, ни дождя, а гром гремит?!
        - А земля дрожит?!
        - Это он, он виноват!
        - Да, да! Это под ним земля дрожит!
        - Да и из-за этого и гром гремит!
        - Да не гром это гремит, а наш Слабачок так по земле шлёпает!
        - В слоны наш Слабачок заделался! - произнесла со страхом какая-то муравьинка.
        - И-га-га-га-га! - кто-то засмеялся почти по-лошадиному, но вскоре замолк, потому что его никто не поддержал, потому что всем было не до смеха.
        - А почему он оставляет такие гигантские следы?
        - Да, Слабачок, твоя лапка в тысячи раз меньше твоих следов? Почему так?
        Но Слабачок молчал.
        - А он у нас еще и фокусник? Ой! - Слабачок снова сделал очередной шажок.
        - Если бы этих следов не было, то Муравьишка из-за тяжести камня оказался бы в земле, - высказался кто-то очень умный.
        - Да ну?
        - Наверно, да. Это следы от тех невидимых и неведомых нам его сил, которые и камень несут и в землю уйти не дают, - произнесла какая-то догадливая муравьинка.
        - А почему раньше, вчера, не громыхало, не сотрясало и следов не оставляло??
        - Да, вчера, вчера ещё не было.
        - А раньше, то есть вчера, у Слабачка сил было меньше. Их хватало на то, чтобы нести камень, но не хватало, чтобы громыхать, сотрясать и оставлять следы, - снова произнесла та же муравьинка. (Её звали Умныська.)
        - Ух, ты!
        - А откуда она это всё знает?
        - Она не знает. Она понимает.
        - Да она глупости говорит.
        - Если умнее такой глупости никто ничего не предлагает, значит, такая глупость и есть самое умное и разумное, - парировала Умныська.
        - Значит, Слабачок делается ещё сильнее?
        - Да!
        - И так быстро?!
        - И ему надо куда-то девать свои силы!
        - А иначе он лопнет!? Ха-ха-ха!
        - И он их тратит на то, чтобы тащить на себе то, что не дотащить!
        - Да, даже не поднять!
        - Вот-вот. Ура Слабачку! Ура, что он не тратит эти силы на то, чтобы возить себя на нас на всех!
        - Да, ура Слабачку!
        - Ура!
        - Ура!
        - Просто вчера Слабачок нес камни по камням! - догадался Кто-то.
        - И что?
        - Идиотина! И что! А то, что в камне не утонешь!
        - А!
        - А сегодня?
        - А посмотрите.
        - Ой, и впрямь. По песку!
        - О, вот оттого столько и шума!
        - И следы!
        - Во, и всё, что б, да, не утонуть!
        - Он уже прошёлся по всему, чему только можно.
        Вдруг кто-то изумлённо спросил:
        - А для чего он теперь несет камень?
        - Правда, Слабачок, ты снова хочешь что-то построить?
        - Он хочет построить себе второй домик! - злорадно улыбаясь, произнёс толстый муравей.
        - Неправда! Слабачок хочет построить, что-то большее, чтобы полезно было для всех!
        - Я хочу построить башню-обелиск - смотровую вышку-столб.
        - Ого!
        - Ха-ха-ха! Глупый муравьишка! Разве ты не знаешь, что прежде чем что-то делать, то надо знать для чего!
        - Ха-ха! Умные-преумные муравьи, разве вы не знаете, что прежде чем высмеивать кого-либо за незнание, надо сначала узнать, чего этот кто-либо не знает. - ответил Слабачок ударом назидания.
        - Да и так видно.
        - Правильно, видно, что вы не знаете ещё и того, что высмеивать - это нехорошо.
        - О, у него хватает сил бороться не только с весом камня, но и с прыгающими на него со всех сторон насмешками!
        - Он делает, потому что это ему делать хочется.
        - Да, а не потому, что знает, для чего так делает! - прокричал злой и насмешливый язык.
        - Да, для своего желания и делает.
        - А его желание взамен даёт ему силы!
        - И порождает его дела!
        - А появившиеся на свет дела усиливают и увеличивают его желание!
        - Да, чем больше делает, тем больше хочется ему сделать ещё!
        - Да, не было бы желания, не было бы и его дел!
        - Неважно, что было первым: муравьиха-мать, потом яйца или яйца, а потом муравьиха-мать!
        - Да. И ещё ему хочется сделать, чтобы доказать себе, что он может это сделать.
        - Притом, что он может то, чего не может никто…
        - Каждый сможет побывать на высоте и увидеть дальше и увидеть больше! - прервал болтовню всех Слабачок.
        - Да любой из нас может залезть на любое дерево, любой высоты и оттуда увидеть всё, что захочет. - с пренебрежительным видом возразил один из муравьёв.
        - И кто лазил? - молчание. - Чем выше, тем ветки не тоньше, а ветер не сильнее? А что дают разглядеть листья? Вот-вот упадёшь. Норовят съесть и жуки, и птицы! А никто не падал, не разбивался? - нападал Слабачок.
        - Падали, падали!
        - И не один!
        - И разбивались!
        - И поедались!
        - И не разглядеть - и листва, и шатает-болтает!
        - А на твоей башне ветер будет слабее? - спросил кто-то и захихикал.
        - Да?! И птиц, и жуков не будет? - выкрикнули с усмешкой.
        Но Слабачок не стал говорить о пустом.
        - Больше видишь - больше знаешь.
        - А зачем больше знать?
        - Вы так мало знаете, что даже не знаете, зачем надо знать. Наверное, не знаете вы совсем ничего, ибо, если бы вы хоть что-нибудь знали, то вы бы хотя бы понимали, что знать нужно! И чем больше, тем лучше! Иэх! - молчание. - Знать нужно больше, чтобы больше уметь делать!
        - Может, и для этого.
        - Для этого!
        - Правильно!
        - Знать нужно больше, - продолжал Слабачок, - чтобы что-то уметь делать так, как никто никогда это что-то так ещё не делал, и чтобы создавать такое, чего ещё никто ничего такого не создавал.
        - Ух, ты! - произнес кто-то восторженно, не поняв ни единого словечка, но подумав, что Слабачок сказал что-то такое же весомое, как и его камень.
        - И чтоб меньше друг с дружкой драться, - поддержал Слабачка кто-то из самых щупленьких.
        - И меньше проказничать! - поддакнула одна из муравьинок.
        - Или вообще не проказничать!
        - В том числе, - поддержал Слабачок.
        - А откуда ты знаешь?
        - А кто тебе это сказал? - не унимались наиболее вредные.
        - Не всех и не всему обязательно учить. Некоторые могут понимать, - поддержали Слабачка понимающие.
        - А мы что, не понимаем, да?
        - Честно?
        - Конечно! - согласились с лжедобродушием вредные.
        - Вот и проявите честность и сами себе ответьте.
        Никто не ответил или кто-то ответил, но только сам себе и про себя.
        Тут в разговор вмешались подошедшие большие муравьи. И, наверное, самые главные. (А земля продолжала вздрагивать и проминаться, а гром греметь.)
        - Эк, наш Слабачок с силами природы обходится. - отметил один из них, ёжась и вздрагивая от каждого содрогания земли и громыхания.
        - Да, прям, играючись. - проговорил другой, очень задумчиво глядя внутрь себя.
        - А ведь Слабачок прав. Чем с большей высоты мы и на самих себя, и внутрь себя будем смотреть, тем больше о самих себе мы будем знать.
        - Слабачок говорил, но не об этом.
        - Да, он прав, но не в этом.
        - В этом прав не он.
        - Ну, это не важно.
        - Причем больше будем знать о каждом.
        - Да: кто где.
        - Кто работает лучше…
        - А кто хуже.
        - И кто не работает.
        - Во-во. Кто там под какими кустиками прячется или спит, или на небо глядит.
        - Или надсмехается над теми, кто не спит и кому на небо некогда смотреть - кто трудится!
        - Да, причем и за тех, кто надсмехается.
        - У, трутни!
        - Правильно.
        - А ещё, не только мы будем знать, что и кто вокруг нас, но и те, кто вокруг нас, узнают о нас.
        - Да, по крайней мере, что мы такие есть и есть там, где есть это то, что назовётся «вышка - башня».
        - Да!
        - Да!
        - Дерзай, Слабачок!
        - Сделай то, что делаешь!
        И так Слабачок шел-громыхал, и у него хватало сил и слушать, и разговаривать-доказывать, ну, и камень нести.
        ИДЕЯ^-^ПОЛЬЗА. ОДИН ДЛЯ ВСЕХ
        - А куда это он идёт? - продолжали не униматься ротозеи.
        - Не видишь, на самый высокий холмик.
        - А кто ему позволил?
        - Он решил сам.
        - А почему не спросил нас - свой муравьерод? - кричали одни из толпы.
        - А почему он должен кого-то спрашивать и тем более вас? - спрашивали в ответ другие из тех, кто спрашивал.
        - Чтобы знать, что не будет никому плохо.
        - Но тогда ведь хотя бы одному может же быть плохо.
        - Если плохо меньшинству, то тогда пусть.
        - А почему спрашивать обязательно вас или нас?
        - Потому что он это делает для нас!
        - И потому, что мы - это всё!
        - Да, ибо мы - муравьерод!
        - Да, так все говорят.
        - И все так считают.
        - Но каждый из нас в отдельности - это ещё не все и не всё.
        - Потому, что не все.
        - Каждый из нас в отдельности - это ничто.
        - Неправда!
        - Ещё какая правда!
        - Но всё решают те, кто есть сами - всё.
        - За нас?! - с возмущением.
        - За нас, - с сожалением.
        - Но ставшие этим «всё» - они из нас! - с гордостью.
        - Из нас!.. Но не обязательно.
        - Но эти «всё» из самых сильных!
        - И только самые сильные!
        - И всегда!
        - А, а он, как раз, самый сильный и есть? - кто-то злорадно подметил.
        - А разве это не так? - с сомнением, что это не так.
        - Вот-вот! Он ни с кем и не считается!
        - Но это и строит он один, а не с кем-то, а не все?!
        - А разве все могут оценить то, что затеял один?
        - Могут! Могут! - кричал-ворчал завистливо кое-кто.
        - Вряд ли.
        - Да. Идею одного все оценят тогда, когда эта идея одного станет пользой для всех.
        - А когда станет идея пользой?
        - Идея станет пользой, когда её воплотят!
        - А если идею воплатят, но без пользы?
        - Нет пользы - нет идеи!
        - А воплотят - это как?
        - Это, когда - во что!
        - А - во что?
        - А во что надо, в то и воплотят, только бы не мешали.
        - В жизнь! - кто-то прокричал радостно.
        - Мне смогут не разрешить только те из тех, которые смогут отнести этот камень назад. - заявил Слабачок.
        - Издевается!
        - Раскомандовался! - кто-то возмутился.
        - Хочет, чтоб за него носили!
        - Так ведь, чтоб назад снести!
        - А какая разница!
        - Да, когда такая тяготень!
        - Как будто имеет право! - возмутился кто-то ещё.
        - Имеет, потому что делает.
        - А мы что, не делаем?
        - Делаем-делаем!
        - И нам никто не мешает!
        - А он делает, и ему стараются помешать.
        - А почему?
        - Потому что плохой, вот почему!
        - Неправда!
        - Неправда!
        - Хотят оболгать самого сильного!
        - Потому что он самый сильный!
        - Потому что то, что делает каждый из нас в отдельности, не видно никому.
        - Вот именно, раз никому дела не видно, то не видно и того, кто это никому не видное дело делает!
        - Ха! А вот когда не делаешь и что не делаешь, ещё как видно!
        - Обязательно!
        - Да, часто, что делаешь, не видно!
        - А то, что делает он один, видно всем!
        - Значит, всем видно и того, который делает то, что всем видно!
        - Слабачка!
        - А почему?
        - Потому что он делает сразу для всех.
        - Неужели всегда мешают тем, которые делают сразу для всех и видны всем?
        - Да!.. Почти всегда.
        - Ой, как страшно!
        - Ой, как грустно!
        - Но мешают не все, а только кто-то!
        - Но почему?!
        - Потому что среди тех, кто видит, как делают, есть те, которые завидуют! И эти, которые завидуют…
        - Ой, и не хотят, чтобы кто-то делал то, что они видят?!
        - Ой, страшно!
        - Зависть делает больно тем, кому завидуют!
        - Но боль в тех, кто завидует!
        - Поэтому зависть - это болезнь!
        - Ой!
        - Эх!
        Все, носящие в себе мешки злости и зависти, притихли, помня свои беспомощные попытки поддержать этот громадный камень. И притихли так, что был слышен только ветер, шелест листвы, жужжанье комаров, жучков и не частые, но громовые шаги Слабачка.
        А другие были немы от изумления.
        Воцарение башни. Слабачок возносит камни
        Стал на камень ставиться камень.
        Стали камни башней.
        Вонзилась башня в небо!
        Там, где ничего, видно всё!
        ВОЗНЕСЕНИЕ ГЛЫБ
        И вот, донёс муравьишка первый камень башни до самого большого холмика. Но тут увидели все, что лёг камень на землю на ровную, как упал, а не на выступы, от которых зазор между землёй и камнем, чтобы выползти было бы из-под камня можно. «Неужели наш муравьишка лишился сил и камень раздавил его?» Многие разинули от ужаса рты и выпучили глаза.
        Но сбоку от камня вырастать стал земли холмик, из которого вскоре появился и Слабачок сам. Это увидел ямку он, в которой и оказался, а камнем тут и накрылся. Из-под него, прорыв норку, на свет и высвободился. Все, кто не умел завидовать, вздохнули с облегчением и радостью.
        Герой поплёлся за следующей ношей, а многие уже перешёптывались:
        - А как же он эти камни сможет класть один на другой?
        - Забрасывать, как мячик, что ли?
        - Да? И всё выше и выше?
        - А чем он их будет скреплять?
        - Вот-вот! Он у нас, наверно, ещё и мастер по клеям и бетонам?!
        А Слабачок еле-еле, но принес другой такой же гигантский камень. Немного отдохнув, он взялся за одну из его сторон и полез вверх по первому камню. Гигантский камень поднимался им всё выше и выше, как обычный мешок. Дойдя до самого верха первого камня, Слабачок поставил на него второй.
        Так изо дня в день Слабачок и носил гигантские камни и водружал их один на другой.
        И для всех было удивительным уже не то, что он камни носил, а то, что всё выше и выше поднимал их по уже поставленным камням. Ведь подниматься с ними вверх по башне должно быть гораздо тяжелее, чем их даже нести на земле.
        А потом всё больше, как на чудо, смотрели уже на саму башню, потому что она становилась всё выше и выше. И сам Слабачок увеличивался в глазах всех! И тем больше он рос в глазах, чем меньше он становился на башне, чем всё хуже и хуже его было видно на ней.
        Дивиться начали уже и все насекомые, все-все жучки и все паучки: ибольшие и маленькие. Майские жуки наперебой свою помощь предлагали. И даже сами пытались поднять хотя бы один камень из тех, которые нёс муравьишка. Но сколько бы их за раз ни бралось поднять, но и всем им так и не хватило всех сил всех их крылышек даже покачнуть даже самый малый из всех гигантских камней Слабачка. У них ничего не получалось.
        А Слабачок всё поднимал и поднимал камни на самый верх столба, а тот рос и рос всё выше и выше.
        Конечно, и такие были, кому хотелось со Слабачком, а точнее на Слабачке по башне попутешествовать. Поползут такие вверх по башне за Слабачком, потом на его камень перепрыгнут и сидят, радуются, видя, как Слабачок их, как на лифте, вверх поднимает.
        Пока ещё было не очень высоко, Слабачок часто камень вместе с этими «зайцами» переворачивал и укладывал. И эти «зайцы» часто под камнем в проёме оказывались. Приходилось Слабачку, крики их услышав, рискуя даже жизнью, двигать и приподнимать уже уложенный камень, чтобы этих проказников из-под них вытащить.
        А были и такие, кто, попав под такой укладываемый камень, думали, что сами через какую-нибудь дырочку вылезут. Вылезти пытались, да застревали и задними лапками на ветру болтались. Вот и такие уже изо всех сил кричали, Слабачка призывали. И таких Слабачок за лапки хватал, на себя вниз тянул и из капкана так и вытаскивал. А сам при этом сам с камня сорваться в любую минуту рисковал.
        А потом уже сама высота страшила негодников всё больше и больше и, наконец, они уже сами обнаруживали себя на его камне и кричали-умоляли, чтобы Слабачок их не поднимал выше. И Слабачок добрый, вид делал сначала, что сердится очень, а потом говорил, что сидят они пусть на том уровне высоты, где запросили помощи, и ждут его - Слабачка возвращения свыше.
        А спускаясь, Слабачок подбирал всех таких горе-путешественников, за свою спинку им уцепиться разрешая. И так, целые гроздья муравьишек на его спинке сидели, держась ещё и друг за дружку, и изо всех сил стараясь не сорваться в бездонный низ.
        А когда Слабачок сходил с башни на землю, муравьишки с его спинки соскакивали. Одни начинали от радости прыгать, кричать, скакать и петь песни. А вот были случаи, когда, начав смеяться, иные так смеяться и не переставали. А некоторые, закричав страшным криком, бежали туда, куда глядели их переполненные ужасом глаза, и их либо больше никто не видел, либо они возвращались, дрожащие, но разумные, через несколько дней.

        ИГРА В КИДАЛКИ^-^ПОПАДАЛКИ
        Вдруг все вокруг ротозеи заметили, что что-то изменилось в том, что делал Слабачок. Не возносит он больше камни, а приносит к башне и складывает рядышком.
        - А что теперь ты затеял, Слабачок?
        - Он ещё одну башню строить будет! Целый лес башен!
        - Нет! Просто, если я так буду ходить туда-сюда вверх-вниз, то и жизни не хватит мне до неба добраться, а вам дождаться.
        - И что же?
        - Каким образом?
        - Не закидывать же в самом деле ты их собрался?
        - В самом деле - собрался!
        - Нуууууу! - только и пронёсся гул.
        Но даже самые насмешливые не посмели насмешничать, зная, что сказанное свершится.
        Целую гигантскую груду гигантских камней нанёс Слабачок.
        - Никто со мной в камешки поиграться не хочет?
        - Это в э-эти-то?
        - Нет, Слабачок, давай уж сам!
        - Один!
        - Не хотите, как хотите.
        - Это он ещё издевается!
        - А не хотите под камнями полежать, тогда разбегайтесь во все стороны и подальше.
        - Смотрите, своих товарищей разгоняет!
        - Не разгоняет, а спасает!
        Подлез Слабачок через подкоп под одну из глыб и поднялся с ней по тому же подкопу. Вдруг он с глыбой взял, да и подпрыгнул! Но все увидели только, что глыба сама подскочила и упала. Упала и снова задвигалась! Это Слабачка не раздавила вся её неимоверно погибельная тяжесть! Выдержал Слабачок «прыжок» глыбы!
        А теперь взял Слабачок и бросил перед собой эту глыбу вдаль. Улетела глыба, как ядро пушки гигантской в лес дремучий. Даже деревья попадали. Тогда взял Слабачок и бросил вторую глыбу.
        Заревел кто-то в лесу. Затрещали кусты. Приближается рёв. Появился медведь разгневанный.
        - Кто тут камнями в меня кидается? Ты лиса?
        - Что ты, Топтыжничек?
        И скрылась лиса бегом в лесу в страхе.
        - А, так это вы, зайцы, все разом хулиганите?!
        - Был бы ты, Топтыжник, умнее, понял бы, что ни лиса, ни мы не можем такими глыбами играться.
        - Дерзить мне, медведю, вздумали?! А ну, говорите немедленно, кто тут посмел глыбы по лесу раскидывать, мой, медведя, покой рушить?
        - А вон у муравьёв спроси?
        - Что, издеваться?! Сейчас все разом моим ужином сделаетесь!
        - Ой, что ты!
        - Топтыжич, да что ты!
        - Сам посмотри!
        - Вон муравейник, к нему подойди, и там порасспрашивай!
        И бросились зайчишки врассыпную подальше от места гиблого.
        - Да мне муравьёв сроду разглядеть невозможно было. А вижу я тут башню великую и глыб, даже мне непосильных, груду. Вот бы узнать, кто их сюда накидал. Кто с работой для не одного медведя справился?
        Видит вдруг мишка Топтыжка, как одна из глыб задвигалась, да как возьмет и взлетит вверх. Не в лес куда-нибудь, а в облака прямо направилась.
        Испугался косолапый, что глыба назад вот-вот воротится, упадёт на него и расплющит его. Поэтому долго его глазищи от этого неба оторваться не могли. Но, сколько ни ждал он, вверх глядючи, а глыбы падающей, назад ворочающейся, так и не дождался. Тогда стал Топтыжкин муравья искать, на которого кивали ему. «Эх, посмеялись надо мной! Хотя, сам видел, что не видел, отчего глыба со свистом к облакам воспарила», - горько думал мишка, но проверить слова зайчиков-побегайчиков не спешил отказываться.
        - Эй, ты здесь, муравьишка, который тут так глыбками этими ворочает?
        - А кроме меня ты тут ещё кого-нибудь видишь? - не смолчал Слабачок.
        - Я и тебя-то не вижу. А!.. Вот, вот, кажется, соринка движется, - проговорил косолапый, к земле морду склонивший.
        - Так вот, кого еле видишь, тот ими, глыбками и играется! - твёрдо и вызывающе заявил Слабачок.
        - Даже такая милюзга и та издевается! Говори, а не дерзи! - рычит мишка. - А не то наступлю-затопчу и будет так, что тебя, как и не было.
        А Слабачок слегка подбросил глыбу, а та тут же около Топтыжкина и упала, землю содрогнула, подскочить косолапого заставила. Чуть-чуть бы ещё и расплющился бы мишка.
        А тут и камень с облаков вернулся, да как ударится, да как рассыплется и как разлетится во все стороны!
        - Ууууууу! - задрожал косолапый и в лес побежал не оглядываясь.
        Прогнал Слабачок косолапого, но не мог он радоваться. Не упал камень на башню. Промахнулся Слабачок. А снова лезть, никакой жизни не хватит башню с облаками свести.
        Попробовал Слабачок второй раз. Попробовал. Стал ждать. И вот вздрогнула башня. Это камень на самой верхушке пристроился. Тогда подлез Слабачок под следующий камень, вышел с ним на ровное местечко, поприседал-поприседал да и оттолкнул от себя глыбу-гигантский камушек в небо. Ждать стал. Подождал. Подождал. И снова вздрогнула башня, снова очередной брошенный в небо камень стал вершиной башни.
        Продолжила теперь так через подбрасывания расти башня, о своём увеличении очередным ударом возвещая. Так росла-росла и доросла до самого неба игрой Слабачка в кидалки глыб.
        А на башне засевшие или спуститься или спрыгнуть успели, или удержаться не смогли, но смогли попадать в ветки и мох и ушибиться так, что плакали.
        А по лесу уже слухи гуляют не только среди жучков и мотыльков, но и среди зверей-главарей, среди медведей, волков, кабанов, и даже змей ядовитых, что стали муравьи не только сильнее их, зверей всевластных, а сильными они стали, как чудища, перед которыми они, как муравьи сами.
        И всем зверям и не зверям, лапы имеющим, а с ними и когти, пришло в голову со страхом вместе одно и то же: не надо больше ходить там, где муравьи строят жилища свои. И надо лучше смотреть себе под лапы, чтобы не наступить - не повредить дома их, а не то сверзнутся глыбы возмездия им на хребты, выи их и их звериные головы.
        Но последние глыбы не поленился Слабачок и наверх сам доставлял, по нескольку дней спуститься и по нескольку дней подняться на один только камушек неимоверный не жалея.
        И видели все, что их муравьишка всё ближе и ближе к самому светилу! А когда он, наконец, установил свой последний гигантский камень, его черный силуэтик слился с золотым, ослепительно светящим блинчиком - с солнцем!
        У наших муравьишек зрение, как у телескопов, а слух, как у радио:
        - Ну, как и что ты там видишь? - кричали Слабачку.
        - Я вижу, так, как и ожидал, так, как не видел раньше.
        - И это как?
        - Как?
        - Широко! - восклицал в ответ Слабачок.
        - А раньше?
        - А раньше?
        - Только вокруг носа! Как все вы сейчас.
        - Ура!
        - Ура!
        - А ещё что, ещё?!
        - А ещё я вижу там то, чего не видел никогда тут…
        - Это что?
        - Я вижу весь мир!
        - Весь мир?
        - Как весь мир?!
        - Какой мир?
        - А так, как я видел самое малое вокруг себя там внизу, где вы, то теперь я вижу так в целом всё то, огромное, которое вокруг меня здесь наверху; здесь, где вас пока нет: тут, где пока только я.
        - Мы тоже хотим, чтобы весь мир был под нами!
        - Но я этого не говорил и не хотел, - ошарашенный таким словами, тихо, и его никто не услышал, пробормотал Слабачок.
        - Да, а мы были бы над ним!
        - Чтоб видеть всё!
        - Чтоб видеть всех!
        - Чтоб все видели нас!
        - Хотим! Хотим! - кричали все вокруг.
        ОБЕЛИСК И ЕГО КАМНИ
        Не держась друг за друга,
        Стояли камни друг на друге.
        Уходили в никуда - вверх.
        И туда, где никого.
        Смотрят мечтательно глаза всех.
        Уже давно никто не сомневался в силе желания муравьишки, сделавшей могучей силу его лапок.
        Теперь, когда Слабачок построил башню, любознательные и любопытные спрашивали:
        - А как эти камни держатся один на другом?
        - Да, правда, как? Ведь они один на другом не держатся ни глиной, ни цементом, ни клеем - ничем?!
        - И при этом не имеют никакой формы?!
        - А многие соприкасаются острыми краями?!
        - А многие и не соприкасаются!
        - При этом башня достаёт до самого солнца?!
        - И не ломается?!
        - Да, и не ломается!
        - А?.. Должна?!
        - Да, всё, что тонкое и высокое, должно согнуться или сломаться!
        - Да, высокое не ломается тогда, когда оно толстое, а не тонкое!
        - А здесь (если посмотреть издалека), башня-вышка тонкая, как нитка, а возвышается до самого солнца (!)… И не переломилась?!
        - И даже не качается?!
        - А ведь всё, что высокое и тонкое, качается или гнётся-ломается!
        - Оно не само качается, это Ветер качает!
        - Так что же, эту башню Ветер не качает?
        - Получается, что Ветер эту башню обходит стороной?
        - Выходит - обходит.
        - А почему тогда так?
        - Может быть, наш Слабачок друг Ветра?
        - Но тогда он может быть и другом Дождя?
        - И другом самого Солнца!?
        - Ох, если у нашего Слабачка такие друзья, то и нам с ним тоже обязательно надо дружить!
        - Точно.
        - Обязательно!
        - Надо.
        Но нашлись нехорошие летучие жуки (к счастью, не муравьишки), которые захотели сломать башню Слабачка. Эти плохие жуки подлетали и врезались в башню на всей своей жукучей скорости. Но ударяясь о эту невиданную башню, они ломали не саму башню, а свои могучие, как им казалось, рога и крылья, и падали вниз. А столб-башня-обелиск тонкой ниткой продолжала выситься до самого неба.
        Муравьи смотрели снизу и радовались падению-поражению своих врагов (останки которых они при этом с радостью ещё и подбирали и утаскивали к себе на пропитание):
        - Вы думаете, если мы меньше вас, значит, вы непобедимы? - говорили они, хватая части поверженных врагов.
        - Посмотрите, и среди нас есть такие, которые великаны и для вас!
        Благодарность удивлённых
        Возжелали наградить
        И тем, чтобы оградить
        От всех и от него самого.
        Чтобы был виден всем
        Не в металле, а за металлом,
        И не после смерти, а до.
        СВЯЗЬ КАМНЕЙ
        И тогда некоторые стали всё больше задумываться:
        - А что это за силы у нашего Слабачка?
        - Ну, сначала сила желания, а потом сила лапок.
        - Да.
        - Но, получается, что он обладает и другими силами?!
        - Помимо сил порождать желания: «стать, как он» иверу у других в силы их, - кто-то таинственно прошептал.
        - Его же башня-столб-обелиск без клея и цемента стоит?!
        - А не разваливается?!
        - Что держит камни?
        - Ой, а и вправду! Точно - это его, его, неведомая нам, сила!
        - Но, тогда столб-башня-обелиск будет стоять только до тех пор, пока есть наш Слабачок?!
        - Вот-вот!
        - И мы о том же!
        - А не будет Слабачка?
        - Ой!
        - Получается, вместе с ним исчезнет и связь камней?
        - Ой!
        - И, что, башня-обелиск разрушится?
        - Ой, разрушится!
        - И камни попадают!
        - На всех на нас!
        - Тогда нас раздавит!
        - Раздавит!
        - А может, не всех?
        - Ой, опять будем видеть не дальше своего носа, - пропищал кто-то жалобно и со страхом.
        - Тогда мы не сможем наблюдать сразу за всеми! - ужаснулся кто-то из главнёвиков.
        - Тем, кто вокруг нас, ничто не будет говорить о нас! - пропищал кто-то среди главных из самых не главных.
        ЖИЗНЬ ВСЕХ ЛУЧШЕ, ПОКА ЕСТЬ ЧЬЯ^-^ТО ЖИЗНЬ
        - А разве это правильно, что жизнь стала лучше благодаря чьей-то одной жизни?
        - Тогда жизнь будет лучше столько, сколько будет эта чья-то одна жизнь!
        - Вот именно! Если жизнь стала лучше, то должна быть не хуже всегда!
        - И неважно, есть ли её созидатель или был?
        - А может, на месте ушедшего созидателя должен появиться новый?
        - Должен! Должен! - много голосов.
        - А не появится?
        - Тогда лучше несколько новых!
        - Или пусть сразу будут!
        - Всегда!
        - Тогда всегда кто-то будет!
        - А может, и не лучше?!
        - А может, не лучше.
        - Если каждый свою лучшую жизнь начнёт создавать?!
        ПРЕДЛОЖЕНИЯ ВОЗБЛАГОДАРЕНИЯ
        Вдруг кто-то выкрикнул предложение:
        - А разве нам не надо отблагодарить Слабачка?!
        - Отблагодарить, отблагодарить! - закричали многие.
        - И его жизнь надо охранять!
        - Его в первую очередь!
        - Она для нас бесценна!
        - Ради нашей!
        - Да!
        - Да!
        - Бесценна!
        - И его и наша!
        - Охранять!
        - Охранять!
        - Ну, а как?
        - А как?
        - Как? - заволновались многие.
        - Надо приставить к нему охрану!
        - Охрану!
        - Правильно!
        - И жить он должен в очень почетном и защищённом месте, правильно?
        - Правильно!
        - Это место должно быть не похоже ни на какое другое?!
        - Конечно, конечно!
        - Нам ничего не жалко для Слабачка!
        - Да!
        - А разве он не создал себе сам самое большое и защищённое место? Домик-то у него самый большой и крепкий?! - слабое возражение.
        Но речь этого слабенького голоска прервал грозный властный почти рык (который не свойственен муравьям).
        - Кто не пожалеет самое-самое для Слабачка?
        - Да, кто? - заволновались-запищали в толпе.
        - Кто? Кто? - стало возмущённо-грозно слышаться со всех сторон.
        - Я!
        - Я!
        - И я!
        - Мы все!
        - Все!
        - Так чем мы его вознаградим и защитим?!
        - А если содержать его в золотой клетке, которая будет висеть на какой-нибудь ветке? - внес предложение кто-то немного согбенный.
        - Точно! Так к нему никто не подступится!
        - Золотая клетка - это очень почётно!
        - И очень дорого!
        - А нам не жалко!
        - Для него!
        - Не жалко!
        - И так к нему все могут приходить и на него смотреть!
        - И на него любоваться!
        - А может, кто и поговорить с ним захочет!
        - Поблагодарить, пожалуйста!
        - А кто сможет на него и помолиться.
        - Правильно, правильно, в клетку его, в клетку от благодарных!
        - В клетку и Благодарных!
        - Ну, это потом.
        - А с этим…
        - Как только слезет!
        Но тут опять появились-выпозли у некоторых сомнения:
        - Но мы же по-прежнему не знаем, на чём держатся камни?
        - И что из этого?
        - А вдруг, когда муравьишка окажется под охраной в Клетке Благодарных, эти булыжники все распадутся?
        - С чего это вдруг?
        - А с того, что рядом с ними не будет нашего Слабачка?
        - А мы клетку поближе к камням придвинем.
        - А всё равно ведь - клетка!
        - Клетка? Пожалуй… Пожалуй…
        - Так может пусть он на свободе… и без охраны побудет?
        - И без почётной клетки!
        - Глядишь, и еще камней накидает.
        - И никому не во вред, а только забавно, а то, глядишь, и впрок.
        - Тем более, что это на счет смотровой, в смысле вышки-столба, он это хорошо придумал. - сказал кто-то из совсем уже больших главнёвиков.
        - И сделал!
        - Ну, и пусть тогда ещё погуляет… поработает…
        - Ура, пусть работает! Согласны! Ура! - опять единодушно закричало большинство.
        Вот так! Из-за того, что никто не знал, как камни держатся ни на чем, то и награждение Слабачка - проживание в золотой клетке под охраной отложили на потом (скорее всего, до поры, пока не узнают - на чём).
        Не возвышаясь, крылья не обретёшь
        ПОКЛОННИКИ УХОДЯЩЕЙ В НЕБО
        Уже тогда, когда Слабачок строил башню свою, уже тогда пытались многие полазить по ней. Правда, тогда только, пока Слабачок, на самый верх взбираясь, не мог этих ползунов видеть. И странно то, что это были не только муравьишки-детишки, а уже и муравьи взрослые и даже очень. Многие, в ожидании взобраться, приходили тайком вечерами и ночами к башне и рассматривали её. Каждый думал, что если он сможет взобраться на самый верх, то увидит всё и всех, но, главное, станет выше всех и на все времена!
        И никто на этот верх больше взобраться не должен! Поэтому того, у кого, всё-таки, так же будет получаться взобраться, то того обязательно надо будет столкнуть, иначе тот, которого ты не столкнёшь, тебя столкнёт обязательно. А если тебя столкнут, то ты никогда не будешь выше всех и на все времена. Тогда выше всех и на все времена будет тот, кто столкнёт тебя и всех! Хотя… могут и его… Вопрос: когда? Но уже точно, что потом.
        При этом почему-то они не думали про того, кто построил эту башню! Почему? Наверно, силёнок им не хватало подумать об этом, как и построить такое.
        А муравьишки детишки, на башню глядя, мечтали побывать там, где и не думали никогда побывать и увидеть то, чего и не надеялись увидеть.
        Чем выше становилась башня, тем больше собиралось возле неё в ожидании вскарабкаться на неё.
        СТОЛБ-БАШНЯ-ОБЕЛИСК. НАЗВАНИЯ ЗВАНИЯ
        - Какой огромный этот обелиск! - сказал, на него заворожённо глядя, один из мечтательных муравьишек.
        - Да какой это обелиск - это обычный столб!
        - Обелиск тоже столб, только покрасивее!
        - И ничего на себе не держит.
        - И никого.
        - И на него все со всех сторон смотрят.
        - Он на то и обелиск, чтобы на него смотреть.
        - Получается, что этот столб - это обелиск?!
        - А не столб?!
        - Потому что все на него будут смотреть.
        - Уже смотрят!
        - А столб что-то держит.
        - Точно, фонарный столб держит лампочки.
        - И провода!
        - А тут лампочек нет!
        - Нет!
        - И проводов!
        - И проводов!
        - Значит - это не столб!
        - Значит - это не фонарный столб.
        - Тогда обелиск это, обелиск!
        - Обелиск! - закричало много многолапых.
        - А что, мы не сможем развешивать на нём огоньки?!
        - И объявления?!
        - И объявления!
        - Да!
        - Сможем!
        - Сможем!
        - И что-нибудь ещё!
        - Да что угодно сможем развешивать!
        - И подвешивать!
        - И вешать!
        - Вот, тогда этот наш обелиск?!.
        - Столб!
        - Ещё и столб!
        - Столб - обелиск!
        - А почему не башня?
        - Правда, почему не башня?!
        - А башня - это, когда она держит на себе тех, кто с неё смотрит на всё, на всех и во все стороны.
        - И это башня!
        - Да, потому что мы все будем смотреть с неё!
        - И по все стороны!
        - На все-все стороны!
        - Это наш обелиск!
        - Это наша башня!
        - Это наш столб!
        - Столб-башня-обелиск!
        ВОПРОСНИК ДЛЯ СЛАБАЧКА
        Когда Слабачок на башне приближался книзу за камнем следующим (при этом все, кто на башне копошился, успевали сползти с неё), а потом вновь очередную ношу поднимал, все вокруг пытались о чем-нибудь спросить его:
        - А для чего ты строишь эту башню?
        - Вон, полюбуйся, что теперь происходит из-за тебя!
        - А что происходит?
        - Все только о том и думают, что там в облаках!
        - Да, мечтами все уже там - в облаках!
        - А не здесь!
        - Не на земле!
        - Все стоят на земле, а сами в облаках!
        - А что делать должны? - недоумевал Слабачок.
        - Топать!
        - Не стоять!
        - И смотреть под лапки себе.
        - И носить!
        - А не стоять!
        - Строить мурвейники, а не воздушные замки!
        - Я её строю затем, что… чтобы строить.
        - И построишь!
        - И что?
        - И уже знаю, что могу.
        - И что, что знаешь?
        - И знаешь, а зачем?
        - А ты знал, что будет так, как стало?
        - А как стало?
        - Стало веселее! - новый выкрик.
        - То, что многие стоят и смотрят на твою стройку, стоит многих строек!
        - Я не думал, что будет, поэтому не ожидал того, что стало. И не знаю, что станет.
        Много было вопросов-выкриков. Но все они оставались внизу, когда Слабачок трудяжка возвышался-удалялся. А при спуске скалолазика, приближаясь, становились для него на земле тяжелее глыб.
        БАШНЯ. ОКОНЧАНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ. ОПРОКИДЫВАНИЕ И ПОДЪЁМ. ПАДЕНИЕ И ВОССТАНИЕ
        Кольцо любознательных вокруг башни шире становилось и толще, а дырка такого колечка только уменьшалась. Преодолевая страх, многотопики приближались к башне всё ближе и ближе.
        Вдруг пронёсся слух, что: - «Слабачок идёт!».
        - Как идёт?!
        - Что, опять несёт?
        - Идёт, только так, как ползёт.
        - Как ползёт?
        - Как?! Медленно! Очень!
        - Ещё медленнее чем, когда нёс?
        - Конечно, ещё!
        - А… Почему он ползёт?
        - А догадайтесь.
        - Не… неужто камень?!
        - Настолько тяжёл?!
        - Наверно.
        - По крайней мере, этот неимоверно больше всех тех огромных камней, которые носил до этого…
        - Ещё больше?
        - Куда ж ещё?
        - Только….
        - Только что?
        - Только камень этот не совсем камень, а, точнее, не совсем каменный.
        - Это почему же?
        - А он… блестит, как-то, как…
        - Как?
        - Как стекло.
        - И листьями покрыт, наверно, для того, чтобы…
        - Точно, не поцарапался чтобы.
        - А какого цвета этот стеклянный камень?
        - А он… тёмный.
        - Ага, тёмный, только когда светло! - кто-то бросил с озарённым взглядом.
        - А когда темно, какой?
        - А когда темно, светлеет тот камень.
        - Да откуда он знает?
        - А оттуда знаю. Видел камень это там, где он лежал.
        - А и где ж он лежал?
        - А там редко кто бывает, а если кто и бывает, то камень тот обычно не примечает!
        - Басни всё это!
        - Тут ещё и не такие басни! Ну и что?
        - А то, что, когда на него смотришь, то в него смотришься.
        - Это, как в зеркало что ли?
        - Вот именно, как в зеркало!
        - Ух ты, в воду глядя, тоже себя видишь.
        - А тут видишь себя, да не такого, какой на камень смотрит!
        - А какого же?
        - А такого себя, с которым что-то происходит не здесь и не сейчас и чаще недоброе!
        - Ух….
        Но тут раздалось с одной из сторон толпы:
        - Слабачок! Слабачок!
        Огромная стеклянная глыба двигалась во сто крат медленнее гусеницы или улитки. Ближе к вечеру глыба всё равно была ещё очень далеко от башни. Но Слабачок, прорыв норку, из под хрустального камня выполз.
        А как выполз, так с этого вечера ещё до самого до вечера другого не шел, а бежал, до самой башни.
        - Что ты хочешь делать, Слабачок? - закричали ему со всех сторон.
        - Этот кристалл… эта Звезда будет сиять на самом верху творения моего.
        - Кристалл?
        - Звезда?
        - Кристальная звезда!
        - Слабачок нашёл Кристальную Звезду!
        - Он хочет воздвигнуть Звезду на башню!
        - Здорово! - много голосков.
        - Ха-ха! Слабачок, да ты доползти не смог даже до башни с ношей своей.
        - Да! Да у тебя даже на это не хватило сил!
        - Выдохся!
        - Не делаю, потому что не надо, а не потому что нехватило сил! - кричал Слабачок на бегу тем, кто кричал на бегу ему.
        - Нет, у тебя просто нулёвик сил!
        - Раз ты даже не нёс, а полз.
        - Я и раньше нёс, как полз. А, если я уроню, если Звезда соскальзнёт, то второй раз мне её не поднять.
        - У, вот-вот!
        - Но, и у него есть свой предел!
        - Так что ты… так как ты воздвигнешь Звезду?
        - Он закинет её!
        - Нет, он не будет рисковать, потому что, если он промахнётся, а так уже было с другими камнями, то одна большая звезда превратиться в россыпь маленьких звёздочек.
        - Тогда как же?
        - Как же, Слабачок?
        - Я поставлю звезду на самый верх здесь, на самом низу.
        - Как, Слабачок, как так?! - закричали со всех сторон.
        Слабачок взял прутик-палочку и быстро подошёл к башне.
        - Эй, вы, которые все там, расступитесь! - крикнул он.
        - А зачем?
        - Зачем, зачем! Бегите, говорят! Расступитесь!
        И только тогда все со всех сторон, не зная для чего, но сломя голову побежали в разные стороны.
        Подошел Слабачок к башне и толкнул её прутиком. Покачнулась башня. Толкнул снова - сильнее пошатнулась. Толкнул башню ещё и опроки-нулась (!) башня. Со страшным грохотом на землю рухнула. Но не разрушилась! Не разлетелись во все стороны камни огромные со свистами страшными! Не попадали те камни и не стёрли ничего с земли на пути своём! А как была, так и осталась целёхонькой башня.


        Побежал Слабачок обратно от одного конца башни до другого и только к следующему вечеру добежал.
        Взял тогда и придвинул кристальную звезду к тому краю, который уже побывал в туманах облаков.
        - Вот он башни венец! - сказал он всем слышавшим его ближним.
        Только к следующему вечеру вернулся великий носильщик и строитель к подножью башни. Сделал подкоп, взял прутик, упёрся им в камень башни и начал восхождение из подкопа. С восхождением Слабачка и башня стала подаваться к небу.
        Как вышел Слабачок из подкопа, так и башня вершиной своей утонула в облаках, встав поперёк земли сосной стройной, только выше во сто крат.
        Заблестала кристальная звезда, отражая солнце слепящее, пока солнце слепило, а как покрылась земля тьмою, засветилась сама и прогнала тьму на тысячу муравьёв вокруг.
        И все самые маленькие из всех поняли, какие они, маленькие, не маленькие, что они выше всех тех, кто выше всех их, что до них всем остальным, как всем до луны!
        РОЖДЕНИЕ БАШНИ
        Настал момент, когда строитель должен был взойти, как на трон, на венец творения своего и обозреть мир оттуда, откуда он виден до самого горизонта.
        Громадными прыжками барса, перескакивая с глыбы на глыбу, возвышался строитель к вершине. Но величина глыб было так велика, а трудяга-работяга так мал, что со стороны его мог бы заметить только какой-нибудь хищник крылатый, орла подобие, и подумать о нём, только как о блошке прытко скачущей.
        С конца ночи поднимался Слабачок и к полудню добрался.
        Уже не грело солнце его, а сжигало! Уже не слепило, а запугало поднимать на себя взгляд. Смотрел Слабачок под собой вниз, смотрел - радовался. Но не знал, что видит он.
        Извивающиеся реки, казались ему ползущими змеями, а зелёные леса, огромными мхами. Заметив зверей-медведей, а ещё лосей, смеялся многоножка, видя, что отсюда они такие же, как они муравьи оттуда, откуда поднялся он, где все.
        Нашли тучи. Скрылось в их туманах солнце. Решил рассмотреть строитель возвышенный им кристалл.
        Посмотрел в него и увидел в нём отражение своё. Увидел отражение, а не знал, что такое оно бывает, что он вроде да не он. Не такой, не маленький, а большущий и широченный, но на него похожий очень, и подумал, что ещё кто-то с ним здесь, только он снаружи, а тот, второй, в глубине кристалла.
        Но, так как и умом был не слаб, то понял по движениям одинаковым, что это движения не их двоих, а его одного.
        А вот потом исчезло вдруг его отражение и появились изображения другие - событийные, где не только он и где он - не он. События, не поймёт, то ли прошедшие, то ли грядущие, предсказываемые.
        Видел страхи муравьёв, увидел чудовище косматое, увидел себя букашку, а потом себя чудовищу под стать.
        Подскользнулся Слабачок от неожиданностей кристалла созерцания и чуть не рухнул в бездну. Но успел удержаться еле.
        А потом ещё темнее стали тучи, и появилось перед Слабачком такое, что чуть не заставило его самого опрокинуться в бездну. Но какая-то сила предчувствия не дала ему не погибнуть, в бездне погостив, не убежать, по камням упрыгав. Выдержал Слабачок всё из того, что увидел, не погубив себя и рассудка не потеряв. …
        Всем не терпелось залезть на башню. Но все ждали строителя.
        Но прошёл ещё один день, и прошла ещё одна ночь. Проснувшись, все снова стояли и смотрели вверх.
        - Слабачок, ты спускаешься? - осмелился кто-то выкрикнуть.
        - Спускаюсь! - почему-то прогремело по всему небу. А Слабачка видно ещё так и не было.
        И вот, наконец, все увидели маленькую ползущую вниз точку.
        - Всё? - кричали ему.
        - Всё-ооо! - из самого высока Слабачок отвечал, и раскат его голоса уходил за самый горизонт.
        - Здорово! - все вокруг заволновались радостно.
        - Ура! - многие закричали.
        Царил галдёж. Хлопали лапками. Стучали палочками.
        Но с приближением Слабачка, при его снисхождении с облаков, становилось всё тише.
        И вот, Слабачок снова сошёл на бренную землю. Стояла тишина.
        - Всё. - прохрипел Слабачок почти совсем неслышно. Но услышали все.
        - Гар-Гар-Га-ар!
        - Гур-Гур-Гур-Гур!
        - Гур -Гуа-ра-а! - кричали все.
        Одна часть толпы подбросила Слабачка раз и два, и ещё, и ещё, и (!) забросила его в другую часть толпы. Там поймали его и с криками «Гура-а! Гура-рра-а!» подкинули несколько раз и бросили снова на другой край толпы. И так многолапкины подкидывали его и перебрасывали, как мячик, пока не утомились.
        Но не ограничились почести этим. Принесли листики-батуты и снова Слабачка качать! Качали и перебрасывали с одного листика на другой.
        Любой другой муравьишка такой встрече сначала бы обрадовался, но стал бы затем говорить: «Хватит!», а потом кричать: «Хватит! Хватит!», и, видя, что не помогает и это, злясь на всех, лапками замахал бы во все стороны, пока его бы не отпустили.
        Но радость Слабачка была так же сильна, как сильны его спинка и лапки. Его радости было больше всех, и она укреплялась-питалась ещё и ещё радостью всех!
        3.Башня. Покорение. День возвышения
        В покорении высоты одни пали,
        другие остались на полпути,
        третьи воспарили,
        а редкие иные взошли.
        ПОПЫТКА СТАРИКОВ
        Конечно, пока Слабачка качали, хитрые самые самыми первыми, думая, что незаметно, полезли туда, откуда видно всё. Но из-за слабости и трусости многие сразу попадали вниз, а немногие сверху закричали, что им страшно и чтобы их спасали-снимали со стены.
        - Ага! - кричали им.
        - Не получилось встать выше всех, обманув всех?!
        - Достигнет высоты тот, кто сильнее всех!
        - И честнее!
        - А не хитрее!
        - И не наглее!..
        - А кто пойдёт первым?!
        - Все первые!
        - Да, все равны!
        - Когда все равны, тогда первых нет!
        - Когда все равны, первые все!
        - Когда первых нет, все друг дружку затолкают!
        - Почему?
        - Чтобы стать первыми!
        - Но первых много не бывает?!
        - Не бывает.
        - Первый всегда один!
        - Вот и толкают…
        - …Чтобы стать первыми.
        - А потом и первым!
        - Поэтому все с башни попадают!
        - Затопчемся!
        - Поэтому без порядка никак!
        - Никак?
        - И в правду.
        - Тогда по старшинству!
        - По старшинству?
        - За то порядок!
        - Это нарушение всего и вся!
        - А свобода?
        - Зато проверено!
        - Кем проверено?
        - Всеми и во все времена!
        - А!.. Ну раз так, тогда…
        - Пусть уж первыми идут, ну, хоть в чём-то первые.
        - Названные…
        - Назначенные…
        - Поставленные…
        - Не пригодные, но раз уж…
        - Но пусть уж такие, раз уж…
        - Зато друг за дружкой…
        - Так ведь это…
        - А притом… задавят.
        - А вдруг не за…
        - А вот, чтобы точно без вдруг, чтобы точно не зада…
        - По старшинству!
        - По порядку!
        - С порядком!
        - Порядок!
        - По старшинству!
        И так, дорога наверх открылась, стоявшим выше всех (хотя она и так им была открыта). И не важно, что ростом, силой и возрастом были они ниже, слабее и старее всех.
        К башне они шли не торопясь. Среди них были хрипящие, покашливающие и хромающие… Один полз, не в силах встать, ибо был так тяжёл, и, не давая себе помочь. Но даже, чтобы ему помочь, вокруг него должно быть столько держащих его, что все они не уместятся вокруг него. А если вокруг него будет не хватать держащих его, то они не смогут и поднять его.
        А не могущие его поднять очень смогут осмеивать его, чтобы не осмеивать самих себя. А этого, могущий только ползком, боялся больше, чем не в силах идти, ибо его тогда смогут лишить для него всего: стоять выше всех. Поэтому, добравшись до башни, далеко последним, он смог её только облепить своими лапками. Но, прилепившись к башне, он отлепился от неё только тогда, когда с неё слезли последние пошедшие по ней.
        Другого же несли на веточках, а поднеся к башне, уже понесли вверх по башне. Поэтому наислабейший, за счёт силы других боролся за верх среди, вместе и с самыми сильнейшими.
        И обогнать главнёвиков не смел никто. Идущие позади них изо всех сил сдерживали остальных, не желающих ждать, хотя не желали ждать и сами. Из-за этого за высшими получилась большая муравьиная свалка, в которой каждый топтался на каждом.
        И вот, идущие не спеша, облепили собой башню со всех сторон. Началось их неспешное восхождение! Но самый быстрый в этом неспешном восхождении был тот, которого восходили, который восходил лёжа! Ибо поднимался он не на своих лапках, а лапками его четырёх! И восходил он на восходящих по восходящим! Восходящие кричали его четырём: «Привыкли вы на наших спинках выходить!» Хотя все сами и вышли по чьим-то спинкам. А им отвечали четверо несущих его: «Лапки наши, но выходит по вашим спинкам тот, кто идёт на спинках наших!»
        Но, поднявшись ещё совсем не высоко, управлёвики уже стали друг дружку быстро, сильно и часто толкать, пытаясь столкнуть! Так нетерпеливо хотел каждый из них видеть больше других, хотел, чтобы то, что увидит он, уже больше никто не увидел. (Забыв про море других.) И падали многие из них. При этом кричали они: «Спасите, помогите!», «Падаю, ловите!».
        Вокруг башни всё было запружено муравьями во много рядов вверх, и сброшенные главнёвики попадали в эту муравьиную кашу. Ушибались, мялись, но не топтались и разбегались.
        А тот, который восходил на лапках четырёх по спинкам остальных, упал со своими четырьмя вместе с теми, по спинкам которых восходил. Упал в кипящую кашу ждущих. Вот-вот исчезнет, растворится в муравьином кишеньи, затопчется жаждущими ринуться вверх. Но тут, он, не могущий ходить, вдруг вскочил и побежал прочь от башни, крича: «Башня исцелила! Башня сила!.. И я…»
        А вскоре оказалось, что те, кто смог столкнуть и кого столкнуть не смогли и кто не упал сам, сами теперь кое-как слезали обратно, потому что силёнок не хватило. Зато хватило мудрости. Но и то, пока спускались, некоторые пытались поддеть лапку соседа, которая либо держала сверху, либо поддерживала снизу, а сосед в ответ пытался делать то же самое, в нескрываемой надежде, что на очередного главнёвика будет меньше.
        Но первые среди первых горевали после своего падения недолго. Никто из них, хотя и ненавидел каждого из них, но не злился на всех, ибо был виноват перед каждым так же, как каждый был виноват перед ним. Главное: они знали, что на тех, кто доберётся на самый верх, они всё равно всегда будут смотреть сверху вниз, а на них даже оттуда сверху будут всегда смотреть снизу вверх.
        ВОЗВЫШЕНИЕ ТОЛПЫ
        И вот теперь вверх ринулись те, которых сдерживали те, кто над всеми. Целая лавина муравьев обрушилась на башню. Им, сильным и быстрым, становилось всё теснее уже на самой башне. Уже и здесь они лезли друг по другу.
        ВСЕОКИЙ
        Но был один, стоявший над всеми стоящими над всеми! Будучи меньше всех и, находясь в ямке, ниже всех, он стоял и наблюдал. Он знал, что кто бы и как бы высоко ни поднялся, хоть на эту башню, хоть на какую другую, никто не будет над ним. И его глаза, уши и лапки - это глаза, уши и лапки всех, кого он выше. А он выше всех. Он над всеми. И сейчас, как и всегда, он изучал всех и всё вокруг, глазами и ушами всех вокруг.
        Ветер-спаситель и спасатели
        ВОПРОШЕНИЕ К ВЕТРУ
        Муравьиха-мать стояла на небольшом холмике и наблюдала за покорением башни. Она переживала за всех своих детей, которыми здесь были все.
        «Ой, - думала она, - сбрасывать друг друга начнут и они, пошедшие за главнёвиками. Но высота будет уже во много раз больше и падать будет во много раз опаснее! Что же делать? - волновалась Муравьиха-мать. - Как спасти мне всех моих детей?!». И тут ей показалось, что она поняла: как.
        Она встала на задние лапки, а остальные подняла к небу.
        - Ты, для которого нет преград и нет границ, который всегда и везде, и рядом со всем и вся, и касается, и обнимает, и толкает всё и вся, который бывает там и дует так, где и как хочет! Ты, самый огромный, самый всесильный, самый разбойный, самый трудолюбивый - несущий корабли, колышущий моря и океаны, крутящий мельницы зерна и мельницы, несущие свет! Ты, сдувающий всё на своём пути, приводящий и уводящий воду - приливы и отливы, раздувающий пожары и наметающий снега, Ты найди меня, подлети ко мне, поговори со мной, помоги мне - Ветер!
        - А мне и не нужно ни к кому лететь. Сама же сказала: явезде и со всяким! Кого обойду, кого обниму, кого затолкаю, а кого и побросаю! - проговорила, улыбаясь, полупрозрачная, никогда не стриженная и не бритая голова, с волосами, развевающимися во все стороны, и зависнувшая перед мордочкой муравьихи-матери.
        - Я знала, что ты откликнешься! Помоги, спаси моих детушек! - воскликнула и заплакала.
        - Помочь-то не прочь! А вот как я могу спасти? Наказать кого-нибудь - это дело другое! Приподнять да бросить, закрутить-завертеть, полетать дать, унести куда-нибудь - это пожалуйста!
        - Я не прошу тебя заставлять летать камни и деревья, менять русла рек и нагонять или разгонять тучи и приливы! Я прошу… - и она замолчала.
        - Ну, говори, не бойся! - по-доброму сказал ветер-старичок.
        - Пригони одуванчики-парашютики и листочки-лётики!
        - О, и всего-то?!. Кху… С помощью летунчиков ты хочешь спасти примагниченных к земле?!
        - Те, кого можешь нести ты, те тоже кого-то могут нести и спасти… на твоих волнах!
        - От твоего ответа загадка подросла, и ещё больше увлекла. А загадка после ответа должна не толстеть, а худеть и исчезать. Ответ должен от загадки осво-бож-дать!
        - Исполни просьбу и не услышишь ответ, а увидишь!
        Замолчал старик-ветер.
        - А мне что, матушка, мне не сложно, - неожиданно проговорил и исчез.
        НА ВОЗДУШНЫХ ВОЛНАХ.
        ПОДЪЁМ ЛЕТУНЧИКОВ
        А появился старик-ветер там, где лежала старая листва.
        - Эй, старики-старушки, проснитесь и за мною торопитесь.
        - Ветер, почто не даёшь нам лежать-спать? Куда ты хочешь нас погнать?
        - Я вам не даю не спать, а тлеть!
        Задул ветер, засвистел, и целая туча сухих листьев поднялась, закружилась и направилась к башне.
        И одновременно старик-ветер появился на поляне одуванчиков.
        - Эй, пушистые головки!
        - Что, рассыпайтесь и за мною отправляйтесь? - ехидно-догадливо спросили хором одуванчики.
        - Отгадали! Отгадали! - добродушно ответил старик-ветер и дунул одним разом на всю поляну.
        - А-а! - запищали одуванчики и в один миг превратились в целое облако пуха.
        Второй раз дунул старик-ветер, и бесконечное число белых парашютиков было подхвачено его воздушными волнами и понесено в неведомо куда!
        - Куда ты нас гонишь?!
        - Да, куда?! - кричали-пищали-возмущались и одуванчики-парашютики и листочки-ковролётики.
        - Туда, где нужна помощь! - отвечал им загадочно старик-ветер.
        - Нас гонят посмотреть, как будут спасать?
        - Вас везут спасать!
        - Нас будут спасать?!
        - Нет, вы будете спасать?
        - А разве мы можем спасать?
        - Мы же такие легкие!
        - Мы же можем только летать!
        - Да и то, когда нам в этом помогают!
        - Да, когда нам в этом помогаешь ты, ветер!
        - Вот мы с вами вместе и поможем! Увидите, что вы не беспомощны помочь!
        - Поможем?!
        - А… Кому?
        - А… Как?
        - Поможем!
        - Поможем!
        - Главное хотеть!
        - Хотеть помочь!
        - И не бояться мочь!
        ТОЛЧЕЯ НА ВЫСОТЕ
        А в это время муравьишки лезли друг по другу ввысь черной, обволакивающей башню, тучей. По ползущим по башне поднимались ещё и по ним и ещё ряды ползущих друг по другу. Поэтому ползущие по камням держались из последних сил.
        Но вдруг, не выдержав, многие разомкнули лапки. Муравьи обрушивались гроздьями, создавая на земле целую копошащуюся гору.
        Но остались на башне и те, которые удержались от великого падения, и те, которые успели подняться выше всех. Все они продолжали стремиться вверх. И первых, которые были выше всех, становилось всё больше, и им, первым, становилось всё теснее. Азарт первых захватывал всё больше. И каждый первый хотел уже быть одним первым, быть выше всех, быть над всеми.
        И тогда самым везучим, самым сильным и самым быстрым стало тесно от самих себя. Они так скучились, что почувствовали, что не чувствуют себя! Окружение товарищей - сделалось окружением стен. Каждый оказался неприступной стеной каждому, а окружение каждого всеми - заключило каждого в тюрьму. Близость ближнего оказалось несвободой! Все возжелали разбить эти стены несвободы-тюрьмы! И каждый начал толкать и сталкивать каждого.
        И стали падать отторгнутые в страшные лапы неминуемой гибели!
        СПАСЕНИЕ В ЗЕМЛЮ ПАРЯЩИХ
        Но как раз в это время окружили башню парашютики-пушистики и листочки-лётики.
        Первый падший-парящий погрузился в перину парашютика-пушистика, а второй распластался на ковре листочка-лётика.
        - Где я? - спрашивали муравьишки. - Я уже упал? Я уже на небесах?
        - Ты на небесах, но потому, что ты не упал!
        - Я спасен?
        - Какой ты догадливый?!
        - Спасен! Спасен!
        И так падавшие подхватывались воздушными лодочками и плавно опускались на землю.
        РОЖДЕНИЕ КРЫЛАТЫХ
        Муравьиная башня, вознося бредущих,
        Парящих создала.
        Одни обрели крылья, рвясь ввысь,
        А другие, от падения убегая.
        Но были такие падающие муравьишки, которых не удалось перехватить парашютиками-пушистиками и листочками-лётиками. Им так было обидно, что их столкнули их товарищи! Неожиданно, сзади, исподтишка! А теперь их ещё и не спасли, как других, падающих от предательства! Но им так не хотелось упасть! Одни боялись больно удариться, а другие ужасались тому, что разобьются и разлетятся на маленькие (!) кусочки!
        А что такое, когда чего-то (!) не хочется очень-преочень?! Это значит, что чего-то очень-преочень хочется! И тут - им хочется выжить! А выжить - это значит не упасть! А, если хочется не упасть - это значит очень-очень думается: «Как? Как не ушибиться-не разбиться?» При этом многие из них стали жалеть о том, что хотели стать выше всех, попирая всё и всех! Они раскаивались про себя в том и жалели о том, что:
        «Они хотели свалить, а свалили их!»
        «Они хотели восходить, а теперь падают».
        «Они сами преданы теми, которых они сами предали».
        «Они, сброшенные, падают вместе с их сбросившими».
        «Падают они, наказанные грехами других за грехи свои».
        «Если бы вернуть время назад, я бы никого никогда больше не сталкивал!» - одни так или почти так истерически-раскаянно кричали «про себя», а другие кричали вне себя.
        Они сопротивлялись падению, болтая лапками и головками быстро-пребыстро и изо всех-всех сил, как могли.
        Вдруг их сила желания «не упасть» начала накапливаться в них с неимоверной быстротой! С ними стало что-то происходить и тут, как у людей раскрываются парашюты, так у этих падающих больших и малых муравьёв пошли раскрываться, распускаться, как цветы, крылья! Прозрачно-белые, совсем тонюсенькие и невесомые, но крылья!
        Муравьишки сразу же, как только крылья отросли, замахали ими так, как болтали лапками, но только во много крат быстрее! Только лапки не спасали от паденья. А тут муравьишки не только уже не падали, они… они даже стали взмывать вверх! Оказывается, они летают, как одуванчики и ковролётики, и даже лучше! Теми управляет ветер, а они… они (!) управляют сами собой! Что, правда, тоже очень не легко и не просто. Но они летают! По-настоящему летают! Они могут полететь куда захотят: ивлево, и вправо, и вниз без опасения упасть, и вверх, вверх, даже на тот самый заветный верх!
        У них появились теперь новые лапки! Лапки, которые позволяют ползать по воздуху!..
        Теперь они могут лезть на верхушку башни не по башне, а по ничему! И здесь столько простора, что можно друг другу не мешать! Здесь хватит места всем!
        Сброшенные, но в своём падении обретшие крылья, поднимались вверх по ничему!
        Они взлетали вдоль башни всё выше и выше, глядя на карабкающихся по ней своих бывших товарищей, а теперь - недругов.
        А те смотрели на них, округлив глаза и раскрыв рты от удивления и страха. Некоторые от такой неожиданности даже подскальзывались и падали. Но их, правда, тут же успевали подхватывать листочки-лётики и пух-парашютики. Другие, убоявшись летающих, кричали им, умоляя их: «Пощадите нас! Не толкайте нас! Не разбивайте нас!»
        Увидев тех, которые их сбрасывали, муравьям-летунам очень захотелось их оторвать от башни и… отпустить! Но они уже знали, что поступать нехорошо - это нехорошо!
        Неожиданно те, которые карабкались по башне первыми, закричали: «Схватите нас, столкните нас!»
        - Но вы же разобьётесь? - удивились муравьи-летуны.
        - Но вы же не разбились?! Вы же обрели крылья?!
        - Не все не разбились из-за вас! Не все обрели крылья!
        - Тогда накажите нас!
        - Поступите с нами так же плохо, как мы поступили с вами!
        - Прося наказания, вы ожидаете вознаграждения?!
        - Сбросьте нас! Сбросьте нас! - уже только одно и выкрикивали первые, не желая ничего слушать, в слепой надежде стать такими же недостижимыми.
        - Мы вас не сбросим - не накажем и не вознаградим…
        - Хоть наказать и хотим…
        - Но не хотим вознаграждать!
        - А наказать бы надо…
        - И даже очень!
        - Но не будем!
        - Не будем!
        - А надо бы!
        - Сами пусть прыгают!
        - Вот тогда и поглядим, что у них там вырастет!
        - И вырастет ли что!
        Но самостоятельно сбросить или упасть никто не решился.
        ВОСХОЖДЕНИЕ ПО СТУПЕНЯМ ПУСТОТЫ
        А обретшие крылышки, забыв обо всём на свете, взмыли вверх к неведомой никому (кроме Слабачка) вершине!
        Они взлетали выше и выше, оставляя ниже себя очередной камень, ожидая увидеть наконец последний наивысший из них - блистательный кристалл. Но нитка камней, уходящая в облака, всё так и не кончалась, а вершины башни всё так и не было видно.
        Старик-ветер, вначале помогавший им, теперь больше мешал. На высоте, где власть туч, ему самому трудно летать и, тем более, поддерживать других. Он так же, как и крылатые муравьи, дрожал от холода небес, не пускавшего сюда тепло земли. Ему уже не хватало сил дуть сразу во все стороны. А ещё недавно, он поднимал их всех, стоило ему надуть свои безмерные щеки. Но теперь, возвышая одних, он дул против других, лишая их сил и кидая вниз.
        Муравьи-летуны на своих неокрепших и неумелых ещё крылышках стали выбиваться из сил. Многие из них опускались на башню и не могли нарадоваться тому, что отдыхают, даже забывая о том, что нужно подниматься ещё выше. И только небольшая кучка продолжала полёт вверх, кажущийся бесконечным.
        Вдруг они заметили, что там, в вышине, полоска камней, ведущая в бесконечность высот, заканчивается. И что ещё выше не было уже не только камней, но и самой вышины, а были только непроницаемые туманы небес.
        В муравьях-летунах проснулась новая сила - сила надежды! И они, в порыве радости, необыкновенно резво взмыли ввысь и даже перелетели вершину башни, оказавшись уже над ней…. «Над башней! Они!» Да, тут, в гуще облаков, уже они (они!) были над башней, а не башня над ними! Они, они теперь смотрели сверху вниз на тот камень, который был последним, был выше всех! И они опустились на этот камень, отражающий их не такими, какие они есть, который был вершиной!
        Но, приземлившись и чуть переведя дух, летунчики с необыкновенной жадностью стали всматриваться по сторонам. Первый раз в жизни, чтобы увидеть что-то или кого-то они не поднимали голову и глаза вверх, а опускали их вниз. Ибо внизу было всё и все. Ибо они были выше всего и всех, даже выше птиц! И все, которые были не среди них, были ниже их и поднимали голову и глаза на них.
        НА ПОСЛЕДНЕМ КАМНЕ. В МИРАЖАХ ТУЧ
        Но оттуда, на последнем Кристалл-камне, откуда видно всё, не было видно сейчас ничего! Взобравшимся закрывали виды те, что видны отовсюду и везде - облака! Но своим темно-серым туманом облака, закрывая этим заворожённым пришельцам с земли всё снаружи, раскрывали себя изнутри.
        То, что вдруг стало происходить, крылатых героев страшно напугало и удивило одновременно, отчего остолбенев и забыв про крылышки, они чуть не попадали вниз. На высоте небес, в тумане туч и облаков они увидели… увидели то, откуда они… они… только что… поднялись?!.. Они увидели… травку, веточки, лужицы и… и свои домишки, своих товарищей, и летающих жучков, мошек, стрекоз и разных когтисто-клыкасто-пушистых, но… но которые были… были почему-то ненамного или намного больше, или меньше своих настоящих размеров, были, как будто увеличены или уменьшены. Проходящая кошка, которая, не заметив, могла наступить на муравьев, сейчас была их меньше, и настолько, что сами муравьи могли бы её не заметить и раздавить. Кто-нибудь из увеличенных жуков или муравьёв шли прямо на них, и были при этом такими большими, что не замечали их и наступали своими большими лапами на них, и должны были вот-вот раздавить их! Но вдруг чудовища проходили сквозь них, как и небесный туман. Много жутких моментов испытали крылатые муравьишки.
        Но вдруг окружающий мир неимоверно быстро изменился. Вокруг них уже плавно летали (а точнее плавали) невиданные ими животные без лап и когтей. Было много невиданных разноцветных растений, которые плавно покачивались. Сверху шёл мерцающий свет, как будто через какое-то отверстие.
        Муравьишки не знали, что всё, что видят, было видом со дна океана. Но, находясь на дне океана, они дышали, как на земле! А страшные и никогда невиданные ими существа, плывя прямо на них, уже не страшили их. Догадались крылатые крохи, что, если те наплывут на них, то проплывут сквозь них. И звери без когтей наплывали на них, как будто не видели их, и… и правда, проплывали сквозь них.
        Но и эти глубины океана вскоре начали постепенно растворяться вместе с исчезающим туманом туч-облаков. Всё больше пробивалось солнечного света и синего неба. И вот, появилось - солнце! Солнце! Ставшее намного ближе, больше и жарче! Настолько жарче, что, казалось, могло теперь ослепить их, сжечь им крылья и их самих… Но своим жгучим теплом оно их только радовало. Только солнце оставалось над ними, и только на него, подняв свои головки, они продолжали взирать слепо-радостно снизу вверх.
        Но, когда их головки опустились вниз, от удивления все даже подпрыгнули, замахав крылышками и отпрянув от края! Оказалось, что они были на такой огромнейшей высоте, что даже солнечным днём земли почти не было видно! Зато было видно, как нескончаемо много этой земли и как она прекрасна!
        Те, кто был на башне всех ближе к земле, видели землю лучше, но земли видели меньше. Одни из них угадывали свои жилища, свои стройки и уже предполагали их новые места, и где можно набрать камушки, веточки, песочек… а другие, застыв, казалось, навсегда от удивленья, смотрели на равнины и холмы, на расположенные на них поля и леса, на огромные ленты и лужицы воды, удивляясь бесчисленности растений, их разнообразию и многоцветности, в красках вечерней зари…
        СХОЖДЕНИЕ С ДОСТИЖЕНИЯ
        Все на всех уровнях уже не рвались вверх. Все застоялись и залюбовались. А когда настоялись-налюбовались, то у всех на всех уровнях башни начался долгий и не менее трудный путь приближения к земле. И даже у муравьёв-летунов не было сил и желания и смелости спускаться на крылышках.
        Многие из недостигших последнего камня, спускаясь и находя очередной выступ, за который можно было ухватиться, или на который можно было опереться, умудрялись ещё и поговорить:
        - Мы мечтали подняться и быть выше всех, быть над всеми…
        - Да, а теперь мечтаем опуститься до уровня всех и сравняться, как и прежде, со всеми…
        - И со всеми быть!
        Кто-то падал: «Аааа…!» Кто-то спотыкался и еле удерживался за камень, шатаясь на ветру. Таким помогали.
        - Но мы никогда уже не будем, как все!
        - Да, мы слишком много видели и испытали!
        - И так будет до тех пор, пока все не побывают там, где побывали мы!
        - Тогда и все остальные станут, как мы!
        - А когда все остальные станут, как мы, то и мы станем снова «как все»!
        - Но всё равно, там, где побывали летуны, и то, что они там увидели, там побывают и то увидят далеко не все!
        - Да, не все смогут обрести и крылья, как они!
        - Крылья - это только для них!
        - Точно - это теперь только их!
        - Вот эти-то поэтому-то навсегда и останутся не как все!
        А кто-то, схватившись за камень, продолжал держаться за него всеми лапками и не двигаться.
        - Почему ты не уменьшаешь расстояние с землёй?
        - Он боится!
        Одни отвечали:
        - Боюусь!
        И лапки у таких дрожали.
        - Я не знаю, чего я хочу! - пищали другие.
        - Почему?
        - Потому что я хочу сразу то, чего сразу быть не может.
        - И поэтому думаешь, что твоё желание несбыточно, да?
        - Да.
        - И какое оно?
        - Ползти вниз и карабкаться вверх.
        - Но в твоём одном желании целых два.
        - И что?
        - Надо выбирать.
        - Нет, я люблю своё одно желание, состоящее из двух.
        - Но пока твоё одно желание из двух не уменьшится, не перевесит другое, ты так и будешь продолжать стоять и дрожать.
        А другие стоящие и дрожащие отвечали:
        - А у меня нет никакого желания.
        И только те, у кого желание состояло из одного, а таких было почти все, продолжали удаляться от облаков.
        Очень часто, чтобы не сорваться и не ударить собой землю, они ползли по тем, кто пытался сразу двигаться и вверх и вниз и по тем, кто ещё не имел никакого желания.
        Когда по таким проползали не один, не два, а уже сотни муравьишек, то желание у кого появлялось, у кого начинало состоять из одного, и они тоже начинали двигаться только в одном направлении - в направлении, отдаляющем от солнца.
        Вокруг кружили листочки-лётики.
        Некоторые башнелазики, которые сильно уставали, срывались вниз в надежде обрести крылышки. Но крылышек они не обретали. Кое-кого из таких самоубийц спасали листочки-лётики, успевая подставить свой листочек-батутик под стремящегося к гибели. Но все из тех, кто приблизились мордочка к мордочке вплотную к гибели, с этой гибелью так и не встретились, потому что падали всё равно на что-то мягкое: на кустики, на кучу муравьёв или на охапки травы.
        ЛЮБОПЫТСТВО НЕ РИСКНУВШИХ
        Утопавших от облаков спрашивали: «Ну, что там?» «Ну, как там?» И поднявшиеся ниже всех чаще всего отвечали: «А возвысьтесь сами и увидите». А взошедшие выше всё больше молчали!
        На башне не висевшие или и рядом с ней не стоявшие, открыто или втайне восхищались её покорявшими и, особенно, её покорившими.
        Но и те, кто побывал на башне, и те, кто так и не отважился на неё хотя бы запрыгнуть, содрогались внутренне от восхищения, думая о могуществе, скрытом в маленьком тельце того, кто эту башню построил - о могуществе Слабачка!
        ОБЖИВАНИЕ ДОРОГИ В ОБЛАКА
        Вечером, после схождения всех, всем казалось, что никто уже и не подумает покорять башню. Одни уже побывали на ней. Другие не хотели. Третьи боялись её.
        Но на следующее утро проснувшиеся не первыми увидели, что башню покоряют уже из первых проснувшихся.
        Башню покоряли и те, кто вчера на ней побывал, и те, кто не хотел вчера её покорять, и те, кто сегодня её уже не боялся.
        Те, кто покорял её вчера, но не покорил, и те, кто не хотел покорять её вчера, все хотели покорить её сегодня.
        Но, как и вчера, покорить башню по силам было немногим.
        Но многие, кто по ней полез, поняли, что не хотят с неё сходить. Поняли, что хотят на ней жить. Таким приглянулись уже места, где жить. Такие уже оставались в таких местах, и туда, где оставались они, они не пускали уже никого.
        Им кричат: «Дайте пролезть». А они в ответ: «Придётся облезть».
        Возникали толкания, борьба, драки и падения.
        Стали появляться надписи: «Обходить», «Не входить», самых разных цветов.
        Стали появляться флаги своего «эго-я», своих семей, колоний и даже строительных бригад.
        Многие поняли, что хотят на ней о себе заявлять.
        А были и такие, которым достаточно было написать: «Я здесь был!»
        И вот те, которые завоевали место на башне, сами подниматься на башню выше не хотели, но решили не пускать на неё никого. И поэтому они, успевшие обустроиться на башне, поставили вокруг башни и на самой башне ох-ра-ну (!).
        Те, кто только оторвался от земли и сам выше не пойдёт, не смогшим и не успевшим завоевать высоту, высоту завоёвывать не да-дут (!).
        Так стало, и продолжилось тогда, когда вернулись первые и прогнали всех, кто на башне уже жил. Охрану их заменили на охрану свою. Флаги сняли. Краску стёрли. Пускать стали только тех, кого посчитают нужным. А потом посчитали, что пускать никого не нужно.
        На башне появились прожектора. Башня стала походить на ёлку из световых лучей.
        Теперь можно было видеть каждого в то время, когда каждый не мог раньше быть видим.
        4.Спасение и везения. Кто для кого и для чего

        Избрание из гнилушек. Вызволение
        В МУКАХ УСПЕХА
        Уже вторую ночь, когда все спали и его никто не мог увидеть, Слабачок прогуливался по лесным тропинкам в компании всего растущего в лесных чащах и звёзд на небе.
        Но бродить спокойно, после того, что он совершил, он не мог. Он хватался за головку, подпрыгивал, скакал, кружился вокруг себя, бежал, топтался на месте, кувыркался и говорил, говорил, говорил с… с самим собой.
        Его кто-то мучил, щипля и кусая изнутри вопросами: «Ты уверен, что это ты, такой кроха, построил такую гигантскую башню?»; «Разве мог такую громаду построить такой никакой?»; «У тебя не хватает даже взгляда, чтобы достать до её высоты, а сил хватило?»; «Как ты смог даже подумать, что это ты смог?»
        Но другой голос отвечал: «Но ведь это я, я?!» А в ответ снова: «Ха-ха-ха! Кто тебе это сказал?!» - «Я… сам!» - «Он сам! Ха-ха-ха!» - «И все видели, все говорят?!» - «Ха-ха-ха! Он ещё и напридумывал, и всех при всех!»
        Его очень радовало, что он смог совершить такой подвиг труда и спорта, но сил его ума не хватало объяснить самому себе: почему и как.
        РАЗГРОМ ПРОГНИВШИХ
        И вот, продолжая так болеть собственным успехом, он так забегался, заскакался, закувыркался, что оказался где-то очень далеко-далеко среди лесов, холмов и оврагов. Вдруг он услышал, что кто-то, кажется, где-то стонет. Остановившись и прислушавшись, и ничего не услышав, он подумал, что ему показалось. Но, снова сделав несколько кувырочков и несколько прыжочков, он уже явней услышал стоны, а потом и тонкое попискивание: «Помогите!».
        «Кто-то в Беде!» - подумал муравьишка. - «А раз кто-то в этой беде, а я оказался с этой Бедой рядом, то я должен, - размышлял Слабачок, - того, кто в этой Беде, из этой Беды и вы-та-щить… И… неме-дленно!» Он быстро-быстро стал оглядываться по сторонам, одновременно вращая головой, глазами и антеннами-усиками в поисках того, кто в этой беде.
        «По-мо-ги-те!» - теперь уже очень отчетливо послышался жалобный голосок.
        Муравьишка сделал несколько десятков шажочков, приближаясь к тому месту, откуда еле слышались стоны. И тут он увидел деревяшек-гнилушек-палок-погонялок. Они со страшными глазами, рожицы искривляя и руками махая, скакали-плясали, кричали, гоготали, на кого-то обзывались, над этим кем-то надсмехались, этому кому-то угрожали, этого кого-то пинали, по этому кому-то стучали.
        «А-а!!! А-а!!!» - снова раздались стоны. И тогда муравьишка понял, что тот или та, кто взывает криком от боли о помощи, находится как раз среди этих старых прогнивших деревяшек-забияшек! «О-о!» - слабачок чуть сам уже не закричал от боли за несчастного - «Как же трудно, - думал он, - тому, кого хочет раздавить-растоптать эта груда мусора! Ему, наверняка, трудно дышать, и он, наверняка, не может, даже, шевельнуться! Что же делать? - продолжал думать могучий кроха. - Ну, конечно, нужно раскидать этих гнилушек - нахалюшек в разные стороны, и как можно быстрее. Нужно вызволить из убивающей несвободы того, кого эта несвобода давит и душит. Нужно спасти жизнь, которую ещё можно спасти!»
        И с этими, толкающими на спасение, мыслями муравьишка бросился на кучу деревяшек, как на целое войско жуков-захватчиков.
        - Ой, кто это?! - увидя Слабачка, спросила палка-гнилушка Подлюшка, и в тот же миг им схваченная и брошенная, закричала: «О-о-о-ой! Помогите-подхватите!» А как упала, так и рассыпалась.
        Слабачок хватал одно гнилое полено за другим и, размахиваясь, разбрасывал их в разные стороны. А те, крича-вопя, разлетались со скоростью испуганных мух и пропадали-распадались там, где заканчивался муравьиный горизонт.
        СПАСЕНИЕ ОТ ПРОСТО БЕДЫ
        Когда уже целая гора гнилушек-подлюшек была разбросана, Слабачок увидел, что почти у самой земли лежала маленькая-премаленькая и крохотная-прекрохотная муравьинка. Её обхватывали Цепи Боли, Кокон Зла и тёмные, и мохнатые, как у орангутанга, лапы Просто Беды.
        Слабачка охватили Ужас и Сострадание. Схватив деревяшку побольше, покрепче и поострее, он стал бить ею по лапам Просто Беды. Он торопился вытащить муравьинку из этих лап, потому что боялся, чтобы Просто Беда не превратилась в Страшную Беду. И лапы Просто Беды сопротивлялись, отбивались, но постепенно отпустили свою жертву, а потом и вовсе уползли-ушли-исчезли.
        Но на несчастной оставались ещё Кокон Зла и Цепи Боли. С каждой попыткой Слабачка распутать Кокон Зла или его разорвать, тот опутывал страдалицу ещё сильнее. Муравьинке уже трудно было даже пошевелиться. А цепи Боли? От них Слабачок тоже никак не мог её избавить. Как он ни пытался, но их никак не удавалось ни разбить, ни разорвать. А их и нельзя разбить или разорвать. Он не знал, что цепи боли опадают только сами, с появлением Здоровья. Но Желание Помочь само подсказало ему, что делать: он уложил муравьинку на обрывок сухого листочка с перинкой из сухих травинок, потом вытащил предмет своего спасения из свалки всего гнилого и донёс до чащи молодой травки.
        В ЧАЩЕ МОЛОДОЙ ТРАВЫ. БЕДНЯШКА НА ПЕРИНКЕ
        - Где тебе больно?
        - Везде.
        - Ничего, отнесу тебя туда, где повелевают Забота и Покой, и Цепи Боли с Коконом Зла исчезнут так же, как и лапы Просто Беды.
        Муравьинка ничего не ответила. Она просто не знала, что где-то могут повелевать Забота и Покой, и подумала, что её спаситель просто шутит, чтобы её успокоить.
        - Переволновалась? Наплакалась на всю жизнь?! Хотя слёз у плача, как воды у ручья! Всегда найдутся и никогда не истратятся! Особенно у вас - у муравьинок, - утешал, как мог, Слабачок. - А как, вообще, крошечная муравьинка оказалась там, где никак не должна была быть? - задал он неожиданно вопрос.
        - Поэтому я здесь и оказалась, что здесь не должна была быть.
        - А! Тебе захотелось побывать там, где нужно не бывать, потому что бывать нельзя?!
        - Я хотела узнать и посмотреть на то, что запрещено!
        - Но это же помойка! Здесь же грязь, её много, и самой разной! Тебе что, хотелось познать всю эту грязь?
        - Я не знала, что такое грязь и что здесь грязь.
        - Теперь узнала?
        - Угу.
        - И что?
        - Грязь - это самое плохое… - и Кукляшка заплакала.
        - Не плачь. Теперь будешь знать.
        Когда плач муравьинки прервался, Слабачок попытался отвлечь её от её слёз и спросил:
        - А чтобы тебя позвать, тебе что кричат?
        - Мне кричат: «Кукляшка!» - заулыбалась и замахала, как бы кому-то лапкой, как бы кто-то машет ей. - А что кричат тебе, чтобы достучаться до твоего уха? - спросила Кукляшка, обратив к Слабачку заплаканную мордочку.
        - А меня окликают… Слабачок, - его голос при произнесении своего имени стал от неловкости совсем тихим.
        - Это ты тот самый Слабачок, который дотащил невиданные камни до невиданной высоты - до самого неба?! И это ты? - прозвучало с недоверием и даже, кажется, с брезгливым.
        - Не похоже, правда? - спросил он с неловкостью и некоторым стыдом, опустив глаза в землю и глядя куда-то в себя.
        - Ещё как «правда»! Поверить в такую твою силу - это надо напрячься не меньше, чем поднять один из твоих неподъёмных камней.
        - Ну и не надрывайся. - произнёс Слабачок с обиженно наклонённой головой.
        - Ладно, не обижайся. Наверно поверю, потому что верят всегда в то, чего не видят, но о чём все говорят. А о тебе говорят все. А башню я скоро увижу. Если она ещё будет стоять. - с хитрым прищуром закончила Кукляшка.
        - Будет. - ещё с большей обидчивой твёрдостью ответил Слабачок.
        Через некоторое время мордашка Слабачка просияла, как будто что-то вспомнив и он спросил:
        - А не та ли ты Кукляшка, которую я… которая была выдернута из когтей катастрофы?
        - Так это ты? Ты меня спас… тогда?
        - Тогда… да…
        - И сейчас?!
        - И сейчас!
        - Вот здорово! У меня есть персональный спаситель! Он меня спас, спасает сейчас и ещё спасёт! Спасёт? Спасёшь?
        - Спасу.
        - А сколько раз?
        - Ещё один раз.
        - Да? Ты меня спасёшь потом ещё всего один раз? А почему?
        - А потому что больше не понадобится?
        - А… почему?
        - А потому что я спасу тебя от тебя самой.
        - Ну, так не интересно, - закапризничала Кукляшка.
        - Но сейчас ты должна найти в себе силы поверить и в себя.
        - Поверить в себя ещё тяжелей, - несмотря на Кокон Зла, Кукляшка попробовала встать. Но не смогла. И не только из-за этого злосчастного кокона, а точнее и из-за него и из-за цепей боли: оказалось, что у неё повредились лапки, когда её давили-лупили деревяшки.
        - Ну, тогда ты такая же сильная, как и я, - пошутил Слабачок. Но Кукляшка, несмотря на то, что шутка ей польстила, от боли в лапках и от боли в сердце не вытерпела и снова тихонько заплакала.
        - Сколько ни лей слезинок, их всегда будет меньше дождинок… - с легкостью, как пылинку, он подхватил раненую муравьинку, положил на свою могучую спинку и понёс.
        ПОБОИ ЗА СКАЛУ
        Шли крохи сначала по лесу, а потом среди скалистых холмов. Вдруг Слабачок, как будто на что-то решившись, остановился вблизи огромной скалы (для человека это всего навсего камушек, выступающий из земли) и с твёрдостью произнёс:
        - Смотри!
        - На что?
        - На то, во что надорвёшься поверить!
        Положив бережно Кукляшку на песок, он подошел к скале (а для людей это выступающий из земли острый каменный выступ) и, вдруг, неожиданно и молниеносно ударил по ней. А ударив, быстро отскочил. Скала дрогнула и… обрушилась! Множество камней под страшный грохот полетело во все стороны.
        - Ой! Как ты меня напугал! - неожиданно брезгливо и испуганно почти взвизгнула Кукляшка, когда всё стихло.
        А Слабачок ожидал совсем, совсем другой реакции!
        - Я… я не хотел… - поэтому недоумённо ответил он, получивший отвращение вместо восхищения.
        - А если бы всё это упало на меня? И меня бы покалечило? Или раздавило бы? И я бы погибла? И тебе меня совсем не жалко? Да ты обо мне и не подумал! А о чём ты думал? А я знаю, ты думал о себе! - обрушила Кукляшка на Слабачка град упрёков.
        Слабачок стоял в растерянности.
        - Посмотри, вон, осколки повсюду разбросаны! Любой из них мог бы от меня мокрое местечко оставить! - и заплакала.
        - Я… не…
        - Тебе бы только своей силой похвастаться! Не нахвастался ещё?
        Слабачок совсем растерялся, но продолжал пытаться оправдаться.
        - Но… я… я… не…
        - Ну, ладно, ладно, - остановила его Кукляшка, вытирая свои заплаканные глазки. - Ты и вправду… - она посмотрела на глыбы разбитой скалы, - не так слаб, как кажешься. Теперь и я буду знать, раз я видела, насколько ты не слаб!.. - сказала с оттенком шутки - сожаления. Мол, придётся теперь знать. - И хоть, и маленький, а как такой большой, каких и не бывает! И творишь, что говоришь!.. И знаешь… я вижу!.. - вдруг бросила Кукляшка Слабачку.
        - Видишь? Что, где? - стал озираться Слабачок.
        - Вижу, что сделаешь ещё много такого, во что никто не поверит, пока не увидит!
        - Для тех, кто увидит, будет, а для тех, кто не увидит, не будет, пока не увидит?! Ха… Ха… - попробовал засмеяться Слабачок.
        - Вижу, что среди многого, что совершишь, ты ещё и защитишь, и не только меня, но… но и… всех!
        - Постараюсь, чтоб оказалась права! - ответил после недолгой задумчивости Слабачок.
        ПОКАЯНИЕ ГЛУПЫШКИ. ПРИЧИНА ПОСЛЕДСТВИЙ
        Муравьишки снова тронулись в путь. Но прошло совсем немного времени, как вдруг муравьинка снова неожиданно расплакалась.
        - Что, где-то разболелось? В тебя всё же попал какой-то осколок?
        - Нет, Слабачок, нет.
        - Тогда, что же ты расплакалась?
        - Я должна тебе сознаться.
        - Сознаться? В чём? - недоумевал Слабачок.
        - Я не всё тебе рассказала?
        - Ты мне чего-то не сказала?
        - Да, Слабачок.
        - О чем-нибудь о более страшном?
        - Может, и так. Тут не знаешь, что страшнее: когда не жалея бьют, или, когда улыбаются тебе, восхищаются тобой, с тобой дружат, вместе с тобой плачут, клянутся в преданности и при этом завидуют, врут и мечтают надсмеяться над тобой и напакостить тебе.
        - Сейчас, я чувствую, тяжело будет не только тебе, Кукляшка. Но я вынесу-выдержу. И обещаю, что тебе от меня не ждать тяжести предательства.
        - Ох, слушай. Мне, мои подружки хохотушки-вертушки-плясушки неожиданно подойдя, отвели далеко ото всех и под большим секретом сообщили, что там, где сбрасывают гнилушки, спрятаны блестюшки. Мол, они искали не нашли, так может мне повезёт? А если мне повезёт, тогда я буду У-У-У-У какая! Вот я и пошла. А там палки-погонялки-обижаалки! - и ещё сильнее расплакалась.
        - А, к тебе Льстяшка и Нагляшка подходили?
        - Опять ты всё знаешь.
        - Никакие они тебе не подружки. И никому они не подруги. Они подходят, вредят, до слёз доводят и уходят. Но так льстиво подступают, что все о зле их забывают и снова запросто с ними болтают. Правильно?
        Кукляшка опять только заплакала, подтверждая своим отчаянием, что Слабачок прав, а она Кукляшка слишком легковерна.
        Напасти от негодёвиков
        Кто нападает,
        Тому и попадает.
        Кто грязь кидает
        В грязи и пребывает.
        ПРОБЛЕМА НА ДОРОГЕ. ЧЕТВЕРО НАГЛЫХ
        Через некоторое время им повстречалась банда негодёвиков (очень нехороших невзрослых муравьёв). Они были Нехорошими, потому что плохо себя вели и приставали к слабым, почти как гнилушки.
        Их было четверо. Все они были очень разные и одновременно очень похожие. Один был низкий, толстый, похожий на мешок, туго набитый мусором. Что для муравья очень странно. Муравьи работают всегда, толстеть им некогда. Ходили слухи, что он был самый ленивый среди всех ленивых. Его и окликали: «Мешковатый!».
        Другой, наоборот, очень высокий, тонкий-тонкий и прямой-прямой. Он чем-то напоминал башню Слабачка в миниатюре и очень не любил утруждаться-сгибаться, не то что за инструментом, но даже за водой и едой, и перед теми, кого не боялся. Он скорее переломится, чем склонится над лежащим беспомощным больным. Перед маленькими и беззащитными он только выпрямляется и ухмыляется, чувствуя себя сильным и непобедимым. Только вот когда видел того, кто его сильнее, он доставал лбом до земли и кверху попой пробегал мимо, думая, что невидим. Ему и приклеили кличку Длинно-Тонкий. А надо бы было: Тонко-Подлый.
        Третий был средний ростом, но таким широким и выпуклым со всех сторон, что, если бы он лёг на землю и замер, его бы точно приняли бы за булыжник. Его голова, сливающаяся с туловищем, была, как отшлифованная, почти зеркальная. При этом глаза никак не выделялись. Точнее, как раз тем и выделялись, что не выделялись ничем, совсем не выражая ничего. Вот к нему и прицепилось прозвище Камнелобый.
        Рост четвёртого периодически гулял от постоянных изгибов между ростом Мешкотелого и ростом Длинно-Тонкого. Он, хотя и муравей, но гибкий, как гусеница, и склизкий, как улитка. Его и обрекли называться Склизким. Чему он был даже немного рад. Он шёл, почти как полз, гуляя головой вперёд - назад, вверх-вниз. Всегда позади всех остальных.
        Шли негодяи, довольные от самомнения и беспричинно гогочущие. Казалось, что вся компания, состояла из усмехающихся братьев близнецов - наглецов. А как только они увидели Кукляшку и Слабачка, то рты у всей компании одновременно растянулись, как резинки, в улыбочки до ушей, а в сузившихся глазах заблестели пляшущие чертики.
        «Обидеть малышей» пришло им всем одновременно и сразу. А всё потому, что в груди каждого из них жили жирные, грязные, с тоненькими лапками и с зубастыми пастями Наглость, Бессовестность и Зависть. Как эти муравьёвики завидят кого-нибудь, кто лучше их, так их и начинает грызть эта самая Зависть, которая заодно вгрызается в Наглость, в Бессовестность и даже в саму себя. А Наглость и Бессовестность толкают негодёвиков нападать на честных и трудолюбивых. А вот нападать на тех, кто сильнее их, их никто не толкает.
        А заметив, что эти малыши только что избавились от лап Просто Беды, они только обрадовались, потому что, по их подлому мнению, проще делать ещё больнее тому, кому уже и так больно. «Тот, кому уже плохо, меньше сопротивляется и сильнее плачет», - думали негодяи. Вот и сейчас они радовались от предвкушения слёз этих малышек.
        Но когда в том, который нёс Кукляшку, они узнали Слабачка, то от неожиданного испуга даже отступили назад. Но, немного осмелев, всё же решили на свой страх и риск над малышами хотя бы посмеяться.
        - Ха-хра-хра! Слабачок! - заносчиво начал Тонко-Длинный. - Ты или поумнел, или и впрямь стал Слабачком.
        - Видно, имя превращает в себя того, кто его носит… - прописклявил Склизкий.
        - О-ох, ха-ха-ха! - затрясся смехом Мешковатый.
        - А! А что для тебя тяжелей: твоё имя или твои камни? - сумел сострить Камнелобый.
        Все разом загоготали.
        - Вместо того, чтобы продолжать таскать свои глыбы для своих «дворцов», - (гогот), - и башен нам всем (ухмыльнувшись остальным) на благо, ты, вместо этого «титанического»… - Тонко-Длинный прервался.
        - Кхи-кхи! - пропищал Склизкий.
        - …труда, соблазнился катать на себе муравьинок-пылинок-пушинок?!..
        - Хы-хы… - издал Мешковатый.
        - Гы-гы! - подхватил Камнелобый.
        - Которые тяжелее даже самого вооздуха! - протянул Склизкий.
        - Хя-хя-хя! - не мог не издать своего свинячьего смеха Мешковатый.
        - Это его новый рекорд! - слюнявился Склизкий.
        - Да, смотрите, а идет он еще медленнее, чем когда тягал глыбы! Оах-ха-ха-ха-ха! - подметил Камнелобый.
        - Точно! Эта малютка тяжелее любой из его глыб! Э-э-хы-хы-хе-ха! - проскрипел Склизкий…
        И гогот всех.
        - Склизкий., ты гораздо умнее, чем думаешь о себе сам и чем думают о тебе все эти, - сказал Слабачок, кивнув в сторону злоёвиков. И тут же продолжил: - Эту ношу, которая невозможно легка, нести невозможно тяжело!
        Растянутые до ушей губы негодяев превратились в овальные пещерки, а щелочки суженых глаз в недоумённые кружочки.
        - У Слабачка, кажется, ослабли лапки?! - обрадовался Твердолобый.
        - Или стала слабее голова?! - просиял Мешкотелый.
        - Нет, хи-хя, не поглупел… Он, хи-хе-хя-хя, поумнел! - проговорил и захихехякел ещё громче Склизкий.
        - Правильно, невесомое неси, а всем о тяжести плети! - подхватил злорадно Тонко-длинный.
        - Значит он, как и мы, потерял совесть, - заключил без всякого выражения Мешкотелый.
        - В чём же сейчас твоя тяжесть? - спросил Длинно-Тонкий.
        - Ведь не в тяжести же? Хи-хи-хя-хя! - радовался Склизкий. своей сообразительности.
        - Ой, в страхе не уронить, не потерять его тяжесть?! Ха-ха! - трясся Камнелобый.
        - Ой, не свалить - не ушибить! Гыгы! Гиги! - захлёбывался Склизкий.
        - Её поднял, донёс и передал! Ох-хо-хо-хо! - не унимался Камнелобый.
        - Ответственный! Мха-ха-ха-ха! - давился смехом Склизкий.
        - Комфортно, Кукляшка? Хя-хя-хя-хя! - пытался рассмеяться Мешкотелый, подноравливаясь к насмешникам.
        - Зачем, что понимаете, смехом пристыжаете? - попытался Слабачок сбить словом смех, как вздохом сбивают огонь со свечи.
        - Забота - работа! Хе-хе-хе!
        - Такая «Работа» - просто зевота!
        - Вот-вот-вот!
        - Каждый его шажок удаляет её от беды! Ха-хо-ха!
        - И его шажок и его «горб»… Хя-хя-хя-хи! - язвы от Мешкотелого.
        ОТКРОВЕНИЯ НЕГОДЁВИКОВ
        - Нельзя быть счастливым, видя несчастных, - поменял тему Слабачок.
        - А зачем на них, на несчастных, смотреть? - удивился Камнелобый.
        - Он пытается говорить за всех?! - зло выкрикнул Склизкий, выглянув, вытянувшись, из-за Длинно-Тонкого.
        - А за всех не говори! - огрызнулся с ухмылкой Камнелобый.
        - И за нас! - решил не отставать Мешкотелый.
        - Даю все лапки на съедение и, даже, и башку, что наш Слабачок будет счастлив, если даже все вокруг будут несчастными, только бы катать Кукляшку всю жизнь на своём горбу! Хи-хи-хи-хо-ха-ха-хо! - разгоготалася Камнелобый.
        - Ой, хи-хя-хя! Ой, точно! Хи-хя-хя! - издевательски смеялся Склизкий, хватаясь за свой животик. - Слабачок неправ! Слабачок неправ!
        - Тогда счастливых никогда и не было, и быть не должно, Слабачок?! - интеллегентно подметил Длинно-Тонкий.
        - Тогда, только у слепых есть шанс на счастье! Гы-гы-гы! - блеснул мыслью Камнелобый.
        - Так, может, сейчас и дадим ему этот шанс?! - прячась за Мешкотелого, прописклявил Склизкий.
        - А может, и да… - начал говорить Мешкотелый, но вдруг осёкся, как будто вспомнил о чём-то страшном, и даже отступил назад.
        - Точно, счастливые - всегда слепы! - надменно-насмешливо, но с философским оттенком процедил Длинно-Тонкий.
        - Гы-гы-гы! Так и есть, - поддакнул Склизкий.
        - Они не видят никого вокруг… - попробовал развить Камнелобый.
        - Во-во, кроме того, из-за кого он, слепец, слеп?! - намекнул Склизкий.
        - Слеп головой! - диагноз Длинно-Тонкого.
        - Несчастных не изжить! - подхватил, усмехаясь, Склизкий.
        - Мы их число сейчас увеличим! - прозубастил Камнелобый.
        - Вы - несчастье! - ударил словами Слабачок.
        - Несчастье протрезвляет пьяных счастьем! - подметил тонко Длинно-Тонкий.
        - Несчастье других - наше счастье! - выдал Склизкий.
        - Но мы не слепы! - уточнил Мешкотелый.
        - Мы всё видим и всех! - продолжил Длинно-Тонкий.
        - Страданья всех! - Склизкий.
        - Слёзы всех! - Камнелобый.
        - Мы счастливы, видя несчастных! - Мешкотелый.
        - Да! Счастье на несчаастье! - завопил Склизкий.
        - В счастье любви голова слепа от света любви, а ваши мозги в счастье зла слепы от тьмы зла! - обличал Слабачок.
        - Ой-ой! - закривлявился Склизкий.
        - Несчастье счастье не даёт! - наступал Слабачок.
        - Ой! Хи-хя-хя-хя! - извивался Склизкий.
        - А - это кому как! - возразил Длинно-Тонкий.
        - Счастье на несчастье! - подконкретизировал Склизкий.
        - Вы несчастней всех! - вбивал клин Слабачок.
        - Ой, и с чего же это? - удивился Длинно-Тонкий.
        - На вас грязь!
        - Оооой! Да где же это? - стал искать глазами грязь на себе и других Длинно-Тонкий.
        - Эта грязь внутри вас видна всем, кроме вас!
        - Всем чистеньким! - паясничал догадливый Склизкий.
        - И пусть! - Камнелобый.
        - Это у кого какое воображение! Ха-ха-ха! - Мешкотелый.
        - Ой, ерунда! - Камнелобый.
        - Ой, напугал! - Склизкий.
        - Что это за грязь такая видимая-невидимая? - туповато спросил Камнелобый.
        Вдруг Кукляшка пропищала-закричала:
        - От вас никогда не отлипнут ваши грязные дела!
        - Из плена несчастья надо избавлять. - снова ударил словом Слабачок.
        - И чтобы все несчастные стали счастливыми, они обязательно должны сидеть на чьём-то горбу, как Кукляшка на твоём, Слабачок? - с серьёзным видом, еле удерживаясь от смеха, спросил Длинно-Тонкий.
        - О-ох, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - гогот остальных.
        - Чтобы лежачие стали ходячими, их нужно поддержать, - прошептал Слабачок.
        - А может и вправду, Слабачок, муравьинку еле-еле несёт, что у самого еле-еле душа в теле? - предположил с ироничной надеждой Мешкотелый.
        - Может проверить? - прячась уже за Тонко-Длинного, предложил трусливо Склизкий.
        - Порадуем себя?! - заулыбался Камнелобый.
        - А вот поколотим - вот и счастье, - лучик надежды в глазах Мешкотелого.
        - Вы хотите дать боль мне, который пытается избавить от боли? Мне, который сейчас защищает от страдания и которому из-за этого сейчас трудно защищаться? А не думаете, что мне защищаться будет легче, потому что я буду защищать не себя, а того, которого оберегаю?
        - Ой, напугал! - прячась за Камнелобого, язвил Склизкий.
        - Те, у кого нет чести и совести, такие же калеки, как и те, у кого нет руки или ноги.
        - Он обзывается! - возмутился Камнелобый.
        - У нас есть и руки, и ноги?! - обидчиво и вопросительно посмотрел на своих дружков Мешкотелый.
        - У вас нет ещё и головы! - бросил Слабачок с презрением.
        - У нас есть голова! Много голов! У каждого своя, а не одна на всех! - верещал Склизкий.
        - Лучше бы у вас была одна голова на всех, но не пустая! - заключил Слабачок.
        - Он издевается! - глядя на всех, заключил Склизкий.
        - Нет, он говорит, что одна не пустая голова на всех - лучше, чем ничего! - крикливо разъяснил Длинно-Тонкий.
        - Ой, хи-хи-хя! - Склизкий.
        - Только он прав! - Длинно-Тонкий.
        - Ой, хи-хи-хя!
        - И кто же из всех должен иметь эту голову одну на всех? - держа себя за шею и голову, испуганно спросил Склизкий.
        - Да никто тебя без головы не оставит! - успокоил Длинно-Тонкий.
        - Правда? - обрадовался со страхом в глазах Склизкий.
        - Если что, нас Длинно-Тонкий, направит, - оборвал Мешкотелый.
        - Куда? - переспросил Склизкий.
        - Куда надо, - разъяснил Мешкотелый.
        - Налетай, а не болтай! - завопил вдруг Камнелобый и, взяв попавшиеся палки в две передние лапки, побежал на Слабачка и Кукляшку.
        - Кукляшка, держись крепче и зажмурь глаза, - прошептал Слабачок.
        ВЗЛЁТЫ И ПАДЕНИЯ НЕГОДЁВИКА. НАПАСТИ НА ЗЛОДЕЯ
        Камнелобый-каменнопузый подбежал к нашим муравьишкам, встал на задние лапки во весь свой средне-мизерный рост и замахнулся сразу двумя палками.
        В один миг Слабачок с Кукляшкой на спине быстро подхватил Камнелобого за его пузо и… подбросил вверх, да так быстро, что Камнелобый не успел ничего заметить, а не то, что ударить хотя бы одной из палок. Когда он приземлился-плюхнулся, Слабачок его тотчас подхватил снова и подбросил ещё выше. Бедняга сначала долго летел вверх. А потом так же долго летел вниз, а когда упал, то вздрогнула земля, и бедняге показалось, что он переломал себе все-все большие и малые косточки. Но и на этом муки злодея не закончились. Слабачок подхватил его в третий раз и под крики: «Не надо! Я больше не буду!» подбросил вновь, да так, что Камнелобый с удаляющимся свистом сначала превратился в синеве неба в точку, а потом и вовсе растворился в облаках. Его приятели недоумённо переглянулись. Потом сверху снова послышался, но уже приближающийся, свист. Что-то, появившись в небе, камнем падало на землю. Негодяи испугались, что это «что-то» упадёт им на головы. И скорее всего - это будет Камнелобый. В страхе мерзаёвики с воплями «Аааааааа!» побежали в разные стороны.
        СОТВОРЕНИЕ БЕЗДНЫ
        Свист резко усилился, а падающий врезался ракетой в большую лужу. Грязные брызги облили всех: идрузей-негодяев, и Слабачка с Кукляшкой. Когда все обтереть с мордочек смогли грязь, то на месте лужи увидели большую и глубокую яму, уходящую в тьму земли. Длинно-Тонкий подошел и заглянул в неё. Там веяло холодом и совсем ничего не было видно. Тогда он лег и сунул в яму, как можно глубже, голову. Два приятеля-злодея стали держать его за длинные задние лапки. Если они устанут и вдруг его отпустят, то Длинно-Тонкий полетит туда же, куда угодил Камнелобый - в бездну.
        - Эй, тупая башкаа! Где ты там пря-чешься? - позвал Длинно-Тонкий Камнелобого. - Эй! Ээй! Вылезаай - в прятки не играай!
        - А я и не пря-a-a-a-чусь! - откуда-то из глубокого далёка, многократно отражаясь, донесся голос Камнелобого.
        - А что ты там де-лаешь?
        - Или сижу-у или стою-ю!
        - А почему не вылеза-ешь? Тебе там нра-вится?
        - Не вылезаю, потому что не вы-лезти! У-мники, не поня-тно?
        - Но-но! Вот уйдё-м, там и оста-нешься!
        - Коне-чно, звание подлецо-в вы и на мн-е - подлеце-э подтверди-ть гото-вы!
        Длинно-Тонкий вытащил голову, отполз от ямы так, чтобы в неё уже не провалиться, и спросил:
        - А как же мы его поднимем?
        - Да, как? У нас ни травинок, ни хворостинок, - озадачился Склизкий.
        - А вдруг его по кусочкам подбирать и поднимать? - проглупил Мешкотелый.
        - Судя по тому, как он там артачится, по кусочкам не придётся.
        - А может, нам Слабачок поможет? - предположение от Склизкого.
        - Он же наш самый главный враг?! - опять отличился умом Мешкотелый.
        - Да почему же? - уязвлённо сросил Склизкий.
        - Да потому же! На него нападаем сами - раз?!
        - Ну? А два-с?
        - А два-с - то, что он непобедимый! Но… сам на нас не нападает! - Мешкотелый удивил.
        - Вот! значит, мы ему враги, а нам он не враг! - логично заключил Склизкий.
        - Точно, а раз он нам не враг, значит, он нам поможет! - поддержал Длинно-Тонкий.
        - Не поможет. - упёрся справедливо Мешкотелый.
        - И почему же? - Склизкий - опять двадцать пять.
        - А разве можно помогать врагам? - опять двадцать пять - Мешкотелый.
        - Тем более, что он его сам туда, того… - поддержал вдруг логичность Длинно-Тонкий.
        - А мы притворимся, что мы ему больше не враги, - выкрутился Склизкий.
        - Да, тем более, что он нам не враг, - солгал Длинно-Тонкий.
        - Да, и что мы его врагами никогда и не были, - солгал солидарно Склизкий.
        Потом, пошептавшись, они пошли к Слабачку.
        - Слабачок, а ты нам не поможешь? - промяукал Склизкий.
        - Спасать мне того, кто меня хотел побить? Спасать врага?
        - Спаси дурака! - прокричала Кукляшка.
        - Я спасу, а вы снова за гадости возьмётесь?
        - Не бу-дем! - твердо-протяжно пообещали Длинно-Тонкий и Мешкотелый.
        - Клянё-мся! - заверил, улыбаясь противно-сладко, Склизкий.
        ИЗБАВЛЕНИЕ ИЗ ДНА
        Слабачок был не злопамятным. Он и сам хотел спасти этого плоховьёвика. Он считал, что все плохие только потому плохие, что глупые. А глупые потому, что думают, что всех победят и что им всё можно. Поэтому плохие станут сразу хорошими, когда их кто-то победит. Тогда они поймут, что им можно не всё, а значит, поумнеют. И сейчас, Слабачок очень надеялся, что вся эта компания хотя бы немного, но уже поумнела.
        - Ну, раз вы все клянётесь, то от слов не отречётесь.
        - Не отречёомся! - протяжно-улыбчиво заверили негодёвики.
        Тогда Слабачок подошел к яме. Походил по её краю в одну сторону, потом в другую, и обратно. А потом… сделал в яму шаг. Все глаза закрыли, потому что думали, что канет он в неё камнем вниз. Но Слабачок после первого шага сделал по воздуху над ямой второй шаг, третий, четвёртый и оказался на её середине. Потом он, как на батуте, подпрыгнул раз, подрыгнул два, подскочил ещё и… вот тут-то и канул камнем в тёмную бездну ямы.
        В её глубине стали слышаться сильнейший гул и такие стуки, как будто ложкой задевали по кастрюле или банке. Потом - мгновенья тишины, и вдруг грохот раздался страшный! Затряслась земля, да так, что подбросило вверх муравьишек и больно ударило о землю.
        Когда всё стихло, муравьишки, от боли кривя мордочки и постанывая, пытались медленно подняться на лапки. Особенно тяжело было и так уже пострадавшей Кукляшке.
        Но вот звуки скрежета и стуков из бездны ямы послышались снова и, усиливаясь, начали приближаться с неимоверной быстротой. Когда казалось, что звуки эти сейчас выплеснутся наружу и рассыплются брызгами во все стороны, тишина вдруг подгребла под себя всё и вся снова. А еще через пару мгновений на поверхности ямы появилась голова Слабачка и послышались крики Камнелобого, висевшего на одной из его лапок. Им очень хотелось выбраться из ямы, но у обоих совсем не было сил сделать последний рывок. Даже у Слабачка. А упрашивать Слабачка, чтобы тот совершил невозможное, Камнелобому почему-то было стыдно. (Неужели проснулась совесть?)
        НА ПЯТЕ СПАСИТЕЛЯ
        Мгновенья шли и Камнелобый почувствовал, что его друзья-бандиты вовсе не торопятся его вытаскивать. И тогда он стал на них злобно кричать изо всех своих последних сил:
        - Что стоите, как валуны? Не знаете, что делают настоящие друзья, когда видят друга в беде?!
        - Мы просто ещё не успели поверить своим глазам, - стал оправдываться Длинно-Тонкий.
        - Это что, правда, ты? - проговорил, подходя всё ближе и ближе Мешкотелый, чтобы коснуться до Камнелобого и убедиться, что он - это он (а чтобы взять сразу и вытащить дружбана, ему в голову не пришло).
        - А! Правильно нас все не любят! И я теперь вас и себя тоже презираю! Друг-негодяй никогда не будет спасать друга-негодяя! И всё из-за негодяя внутри негодяя.
        - А сам-то ты кто?
        - И я такой же, как вы!
        - Тоже негодяй?
        - Тоже! Тоже!
        - Да, ладно, Камнелобый, чего уж там.
        Мешкотелый:
        - Не вешай нос!
        Склизкий:
        - Равняйся на нас!
        Длинно-Тонкий:
        - Мы гордимся…
        Мешкотелый:
        - Угу…
        Склизкий:
        - Своим негодяйством!
        - Негодяй, который гордится, что он негодяй, - негодяй вдвойне! - продолжал ворчать Камнелобый.
        Мешкотелый:
        - Но-но-но-но!
        Склизкий:
        - Ой, он ударен головой!
        - Всё стоите и болтаете. А ваш негодяй сейчас сорвётся и никакой Слабачок не даст ему больше шанса сказать вам всё, что он о вас думает. Ай! Ой! - Камнелобый срывался с Слабачка обратно в бездну.
        - Ой, и вправду, - опомнился Мешкотелый. Он посмотрел по сторонам, затем взял и протянул Камнелобому веточку, которая для него была, что для человека бревно. Камнелобый зацепился сначала одной, а потом и другими лапками за это «бревно» имедленно-медленно переполз по ней на землю.
        Камнелобый лежал и не мог встать. Негодёвики обступили его.
        - Ой, какой он грязный, скользкий и как воняет, - кривился Склизкий.
        - А вы что думали? Я оказался как раз в такой яме, в которой и так мы все сидим.
        - Как так? - раскрыл рот Мешкотелый.
        - А так! На красивых любуются, к тем, кто хорошо пахнет и говорит - тянутся, а от страшных бегут. Вот и от нас отворачиваются, от нас убегают и нас избегают. У каждого из нас своя яма, и у нас одна яма на всех. И вы такие же для всех, как и я.
        - Ну, а от тебя отворачиваться и убегать будут теперь ещё быстрее, - зло пошутил Склизкий и все трое заха-хе-хо-ха-тали.
        - Это произошло со мной, но все вы падёте так же низко, как и я. И даже ещё ниже-глубже. Вы все к этому идёте, ибо ничего не понимаете и не поймёте, - помолчал и сказал: - Хотя мы все, и уже давно, на этом дне, - и Камнелобый показал лапкой в сторону ямы.
        НЕБЛАГОДАРНОСТЬ СПАСЁННОГО. ВОЗВРАЩЕНИЕ ГРЯЗИ
        - А кто поможет тому, кто спас? - возмутилась Кукляшка.
        Все негодёвики на некоторое время как окаменели.
        - А, негодяи, уже забыли, что обещали?!
        - Он спас из беды того, кого сам в эту беду и бросил, - нагло-обиженно отрезал Длинно-Тонкий.
        - Тот, кого он бросил в беду, сам и был этой бедой… вместе с вами, - зло-справедливо отбивалась Кукляшка.
        - Неправильно, - заслащавил Склизкий. - Мы - это беда ва-ша, а Слабачок стал бедой на-шей.
        - Ваша беда! - угрожающе подтвердил Камнелобый, которого как-то быстро перестала грызть совесть и начала подталкивать подлость.
        - Поэтому он его, как беду, и отбил, - не боясь, Кукляшка показала лапкой в сторону Камнелобого. - Не очень-то ты, Камнелобый, хочешь избавиться от той ямы, из которой тебя только что вытащили.
        - Но, но! - записклявил угрожающе Склизкий.
        - Не ходи бедой на других, беду на себя и не навлечёшь, - шла с назиданием в бой Кукляшка.
        - Ах, ты! - нахмурился Длинно-Тонкий.
        - Вы все сплошная беда!
        - Смотри, - негодяи всё больше возвышали на Кукляшку голос. Их вид становился всё грознее, - накличешь беду!
        - Ну, подходите, - смело ответила Кукляшка. - Посмотрим, в какой грязи сейчас окажетесь вы сами. Не отчиститесь.
        - А Кукляшка права, ха-хи-хя!
        - И, вправду, неохота пачкаться!
        - Хя-хи!
        - Вы не сдержали слово! - крикнул Слабачок.
        - Это, какое ещё слово мы должны держать? И как держать: вот так или так? - глупо и нагло улыбаясь во всю мордочку, Мешкотелый поднял передние лапки сначала перед собой, а потом над собой.
        - Слово не камень, чтобы его держать! - съехидничал Склизкий.
        - Слово, хоть и не камень, но держать его вы не в силах. Его держат совесть и честность, а этих сил у вас нет. Вы не хотите спасти Слабачка. Вы продолжите делать гадости!
        - Мы идём за счастьем! - насмешливо изрёк Длинно-Тонкий.
        - За нашим счастьем! - уточнил-поддакнул Склизкий.
        - Отнимать счастье вы идёте, - прокряхтел Слабачок, еле держась на лапках.
        - Какой догадливый, - ухмыльнулся Склизкий.
        Длинно-Тонкий:
        - Отнимать счастье в этом и есть наше счастье!
        - Отнятое счастье - это несчастье! - запротестовала Кукляшка.
        - Несчастье, - кивнул издевательски Склизкий, - у кого это счастье отняли.
        Длинно-Тонкий:
        - Слабачок, ты молодец! Наше счастье - это несчастье других!
        - Несчастье и у тех, у которых счастье отняли, и у тех, которые его отняли.
        Длинно-Тонкий:
        - Почему же?
        - Несчастья других превратятся в несчастье ваше! - наступал, вися и чуть не срываясь в бездну Слабачок.
        - Это как же? - насмешливо спросил Склизкий.
        - Вот и увидите: как, - выпалила Кукляшка.
        - Ну, а всё же? - настаивал Склизкий.
        - Вы пойдёте против друг друга потом так же, как вы идёте против всех сейчас, - предсказал Слабачок.
        - Хё-хи-хя! - чуть не подскакивал Склизкий.
        - Вы идёте падать ещё ниже. И когда вы падёте так низко, что падать будет некуда, вы поймете, кто вы.
        Длинно-Тонкий:
        - И что же мы поймём?
        - Что вы - никто! - нападал, качаясь на лапке, Слабачок.
        - Ха-хи-хя-хе! - засмеялись все. Но только у Камнелобого засквозил в глазах страх.
        Длинно-Тонкий:
        - Тут ты не прав! Никто - это бы да, приговор! А мы - зло, Слабачок, зло! А зло - это уже не никто - это уже что-то! И даже - нечто!
        - А ну-ка, отгадай загадку! - повернулся Склизкий к Кукляшке, отходя подальше от Слабачка. - А если мы возьмём, да и испачкаем тебя в грязи? На ком будет грязь, на тебе или на нас?
        - Грязь на вас есть, и её станет ещё больше. И вам её не смыть, - твёрдо сказала маленькая Кукляшка.
        - Ха-хе. А ты что, не замараешься?
        - Сколько бы грязи вы на меня ни вылили, я всегда буду чиста… - и еле сдержалась, чтобы не заплакать.
        - А вот мы сейчас и посмотрим! - опять взялся за старое Камнелобый.
        - Да, ладно, Камнелобый, мало тебе!
        - Эх, не мало, - при этом Камнелобый зло улыбнулся, неожиданно нагнулся, схватил кусок мокрой грязи и бросил в Кукляшку.
        Слабачок, никак такого не ожидавший, попытался выкарабкаться из ямы, но сил было так мало, что он даже сорвался с верхнего края, но к счастью, ухватился за выступ ниже.
        Злодеи уже было начали хохотать, как вдруг так и застыли с открытыми ртами. Кукляшка стояла абсолютно чистой, вместо того, чтобы быть испачканной сверху донизу. А Камнелобый, наоборот, поверх старой грязи был заляпан свежей, уже капающей с него.
        Четверка негодяев с открытыми ртами и с испуганными глазами, ничего не говоря, развернулась и пошла своей дорогой всё быстрее и быстрее, пока, наконец, закричав: «А-а-а!», не побежала без оглядки.
        ВЫЗВОЛЕНИЕ СПАСИТЕЛЯ. ОБМАН ВО СПАСЕНИЕ
        Спасён спаситель
        обманом спасённой.
        Спасительница обличена.
        Кукляшка подошла к краю ямы в том месте, где, еле удерживаясь, висел Слабачок.
        - Ты, перемещающий огромные глыбы, ты так устал, что не можешь помочь сам себе? Не можешь поднять даже такую крупицу - как самого себя?
        - Да, моя усталость стала так же сильна, как стал безустален твой язык.
        - Сейчас-сейчас, не ворчи. Сейчас спасителя спасёт им спасённая!
        Тут Кукляшка испуганно посмотрела куда-то в сторону. Её глаза округлились от страха и она закричала: «Помогите!»
        Слабачок, услышав испуганный голосок Кукляшки, что есть сил попытался выкарабкаться, но опять только чуть не сорвался в черноту бездны. Но Кукляшка закричала снова, только ещё сильнее и с ещё большей мольбой о помощи. Ум Слабачка так помутился, что он, мгновенно забыв про усталость, стремглав выскочил из ямы, подбежал к Кукляшке и закрыл её своей грудью от невидимого врага.
        - Хаа-ха-ха-ха-ха! Ой, насмешил! - услышал он Кукляшкин смех. - Хаа-ха-ха-ха-ха! А делал вид, что устал. Выскочил-то вон как легко.
        - Ты умеешь делать то, чего я никогда делать не сумею, потому что делать не буду, потому что делать это никогда себе не позволю! - оскорблённо ответил Слабачок.
        - Что же я такое умею делать, что ты делать никогда не будешь?
        - Ты умеешь… обманывать.
        - Нет! Я нашла в тебе силы, которых, ты думал, у тебя нет… а я верила, что есть?! - искренно ответила Кукляшка.
        - А в тебе я увидел то, чего увидеть не ожидал.
        - Ну, не обижайся. Я просто…
        - Поклянись, что обманывать не будешь!
        - Но я же хотела, как лучше.
        - Поклянись, что и себя не будешь обманывать!
        - Ну, раз ты так хочешь.
        - Не потому, что хочу я, а потому, что обманывать - это зло.
        - Даже, когда этим злом делаешь добро?
        - Злом добро не сделать.
        - Но почему? Я же сделала.
        - Ты сделала только то, что меня обманула.
        - Я тебя вытащила!
        - Добро делается только добром, а злом - только зло.
        - Но вытащила тебя я?!
        - Я мог так сорваться. А палку бы нашла, подала - вот тогда бы и спасла.
        - Ой, надо было так сделать, - забеспокоилась Кукляшка.
        - Зло всегда против всех.
        - И против меня?
        - И против тебя.
        - Как так?
        - Тебе уже все могли бы не верить. Будешь звать на помощь, а никто к тебе не придёт. Будут думать, что обманываешь.
        - И ты? - чуть не плача, спросила Кукляшка.
        - Да, и я и… не плачь… А вдруг ты снова обманешь?
        - А если буду просить помощи не для себя?
        - Доверие возвратить почти невозможно.
        - Но тогда не будет помощи тому, к кому я эту помощь звала?!
        - Вот именно!
        Кукляшка смахивала слёзы.
        - Я не буду никогда никого, ни для чего, ни для кого и ни для себя, и ни за что обманывать…
        - Смотри, - погрозил Слабачок последний раз лапкой.
        КТО^-^ТО ДОЛЖЕН
        - Ой, Слабачок! - удивлённо глядя на Слабачка и перестав плакать, воскликнула вдруг Кукляшка. - Ты был в такой грязной яме, на самом дне, но ты совершенно чист. Никакая грязь к тебе не прилипла, как и ко мне.
        - Это потому, что хоть я и оказался на самом дне, но зато низко не пал.
        - А как глубоко оно - дно?
        - Наверно, вся моя башня в ней бы утонула.
        - Ух ты!
        - Ещё какое «Ух ты»!
        - Дно затягивает? И чем глубже, тем больше? - предположила Кукляшка.
        - И дно, и те, кто на этом дне.
        - Поэтому с такими лучше не дружить?! - сделала мудрый вывод Кукляшка.
        - И даже не враждовать. Всё равно, вон чуть не утянули.
        - То есть надо быть от таких подальше?
        - Подальше.
        - Но всё равно, Слабачок, кто-то же должен от таких защищать?
        - Кто-то должен, - опять согласился Слабачок.
        - И этот кто-то, как и ты сейчас, будет рисковать?!
        - Будет рисковать, - подтвердил Слабачок.
        - И иначе нельзя?!
        - И иначе нельзя. Давай, помогу тебе забраться ко мне на спинку, и пойдём дальше.
        И они пошли дальше.
        Болтовня и встречи
        РАЗГОВОР. О ЧЕСТИ И СОВЕСТИ
        Слабачок продолжал нести свою, как пылинка, невесомую ношу очень бережно. Каждый шаг он по-прежнему делал с большой осторожностью. Спасатель не уставал обходить все ямки, кочки, лежащие на пути палочки и все другие препятствия. А если и попадал в какую-нибудь ямку незаметную, то так успевал встать, чтобы Кукляшка даже ничего и не почувствовала. Тельце его всё было так сильно напряжено от внимания, что по твёрдости могло сравниться с твердостью камушка.
        Слабачку казалось, что огромные камни и те носить легче. Так сильно он старался оберегать Кукляшку. Вот почему этим негодяям Слабачок сказал, что «ношу, которая невозможно легка, нести невозможно тяжело».
        - И один из тех, кто должен рисковать - это и ты? - продолжила Кукляшка разговор.
        - Мне нравится мочь и уметь то, что никто не может и не умеет.
        - Наверно, тебе нравится рисковать, так же как другим рисковать не нравится?
        - Мне не нравится, когда обижают.
        - Значит, если ты рискуешь ради того, чтобы не обижали, у тебя есть и Честь и Совесть?
        - Я об этом не думал.
        - Зато твои Честь и Совесть за тебя думают.
        - Может, и думают. Без Чести и Совести, и вправду, никуда.
        ЗНАКОМСТВО СО СТАЛЕГРЫЗОМ ЖИГПШИГОМ
        - Посмотри, Кукляшка, какие глубокие ямки, одна около другой.
        - Это след железо-когтистой крысы.
        - Что, крысы с железными когтями?
        - Ага.
        - А почему когти железные?
        - А потому, что она любит резать железо и грызть.
        - Ух ты. Значит у неё ещё и зубы из железяк?
        - Да, и так блестят.
        - Как бы не свалиться в один из её следов.
        И Слабачок обходить стал группки удлинённых глубоких ямок.
        Но послышалось травы шуршание, и оказались муравьишки под бегущей крысой с когтями железными. Ещё чуть-чуть и наступила бы на них она и на кусочки крох порезала.
        - Эй, крысятина, смотри куда идёшь! - закричала неожиданно Кукляшка, когда крыса над ними пробежала уже.
        Остановилась крыса. Приподнялась. Оглянулась назад и по сторонам. А железные когти и зубы её, как зеркало, на солнце поблёскивают.
        - Кто меня решил обидеть? - продолжала оглядываться крыса, когтями нетерпеливо двигая.
        - Мы… - Кукляшка запнулась. - Мы не хотели тебя обидеть. Мы просто хотим, чтобы ты нас не раздавила.
        - Кого не раздавила? Где не раздавила? - развернулась в обратную сторону.
        - Нас, муравьишек.
        - А, это вы меня обидели? - и лапки передние подняла ещё выше.
        - А ты не наступай на нас и тогда будешь не крысятиной, а крысой.
        - А если на вас наступлю, то крысятиной надолго останусь?
        - Навсегда.
        - А если не наступлю, то останусь крысом?
        - Останешься.
        - А почему вы меня назвали крысятиной, если крысятиной я ещё не стал, потому что на вас ещё не наступил? А?
        - Аааа….
        - Значит, вы меня обидели! - настойчиво-обидчиво произнес крыс.
        - Но, если наступишь, то… Ой! Ай! Слабачок, ищи куда спрятаться, быстрееей!
        Крыс уже занес заднюю лапку над муравьишками, но Слабачок заметил старую норку и шмыгнул в неё вместе с Кукляшкой.
        Крыс наступил на то же место, где только что были муравьишки, но увидев, что ни на кого не наступила, стала своими длинными и острыми, как лезвие, когтями ещё обидчивее-энергичнее вспахивать землю и скашивать вокруг траву, повторяя:
        - Я не крысятина, не крысятина! Я крыс, крыс сталегрыз Жигпшиг! - и убежал прочь.
        А озорнишки из норки выбрались и путь свой продолжили.
        О НЕСЧАСТЬЕ НЕГОДЁВИКОВ
        - Оох, Слабачок, мы с тобой чуть не попали под пяту-коготь Сталегрыза, чуть не пропали!
        - Всякое бывает. - Слабачок, как будто не волновался вовсе.
        - Да, всякое, - пыталась успокоиться Кукляшка. И чтобы себя отвлечь от прошедшего страха, она решила продолжить предыдущую болтовню.
        - А без счастья - никуда! - задорно произнесла Кукляшка.
        - Никуда. А, куда?!. Без счастья, - согласился Слабачок.
        - И, конечно, не о таком счастье мы говорим, какое у этих негодёвиков?!
        - А у них не счастье, а несчастье, - уточнил Слабачок.
        - Да, приносить беду и несчастье - это тоже несчастье, - согласилась Кукляшка.
        - Несчастье - это быть негодяем, - подтвердил Слабачок.
        - Только негодяи об этом не догадываются.
        - Может, кто-то и знает, - предположил Слабачок.
        - Кто знает, тот наверно, самый несчастный из них, - уточнила Кукляшка.
        - И самый несчастный на свете… - добавил Слабачок.
        - Негодяй, который не хочет быть негодяем - это несчастный негодяй, - поддержала Кукляшка.
        - Тогда ему не место среди негодёвиков, - предложил Слабачок.
        - И такой негодяй может стать хорошим, - поддержала Кукляшка.
        - И от осознанья того, что не делает больше несчастными других, сам может стать счастливым.
        Кукляшка:
        - Станет.
        - Может.
        - Только ему будет очень тяжело научиться плохо не делать.
        Слабачок:
        - Да. А для этого нужно научиться что-то делать.
        Кукляшка:
        - Поэтому плохо делать надо и не начинать. А эти негодёвики… помнишь, говорили, что несчастье других - их счастье.
        Слабачок:
        - Но моё высшее счастье, когда негодяев вообще не будет!
        - И моё!
        - Но негодяи будут всегда, и беды от них! - проявлял Слабачок недюжинную мудрость.
        - Увы. Но их должно быть меньше! - не уставала Кукляшка за Слабачком делать выводы.
        - Должно, должно, - подтверждал Слабачок.
        - У тебя очень доброе сердце.
        Слабачок:
        - Но страданья других делают сильней к своим страданьям.
        Кукляшка:
        - Делают. Особенно, когда видишь, как другие борются со своими проблемами…
        - … то хочется им подражать, - продолжил Слабачок.
        - Да, Слабачок, да! - обрадовалась Кукляшка такому взаимопониманию.
        - Я буду гореть от стыда, если буду трусишкой, - вырвалось у Слабачка.
        - Значит, воин защитник - это тот же доктор? - спросила-утвердила Кукляшка и решила добавить: - Только доктор избавляет от очень-очень маленьких врагов внутри тебя, а воин избавляет от очень-очень больших врагов вокруг тебя. Ты - воин!
        - Да, какой же я воин. Я носильщик… камней.
        - Кто знает. Но я слышала, что, если тот, кто камни носит, потом ставит один на другой, то - это уже строитель.
        - Но не воин.
        - Кто знает, - загадочно повторила Кукляшка.
        В САДУ ВЕТВИСТО^-^КОРНЕВЫХ МОЛНИЙ
        Муравьишки двигались медленно, но быстро и беспрерывно болтая-обсуждая обо всём и всё, и вся. При этом было видно, что они и знают всё и вся.
        Но вот их разговоры становились всё более медленными, а их озирание по сторонам было всё более продожительным.
        Вокруг сильно потемнело, но не только от неожиданно нависших туч, но и от смены зелёной травки на чёрную, твердую и гладкую безжизненную поверхность.
        - Слабачок, а ты уверен, что мы бредём туда? Я не помню, чтобы я здесь проходила.
        - Мы идём другим путём, - подтвердил опасения Кукляшки Слабачок.
        - Значит, ты ошибся дорогой?
        - Нет. Я выбрал другую дорогу.
        - Тогда ты ошибся в том, что выбрал другую дорогу.
        - Почему?
        - А ты не догадываешься? Не кажется ли тебе, что дорога, которой шла я, и ты туда, гораздо была легче, чем та, по которой мы возвращаемся?
        - Зато веселее.
        - И что дальше будет ещё веселее?
        - А что хорошего в скучном?
        - А я тебе отвечу: за то не страшно!
        - Ну что ж, куда идём, туда и пойдём.
        - Раз зашли, что ж, пошли…
        Несмотря на то, что солнца давно не было видно, от усиливающейся духоты становилось всё тяжелее дышать.
        Впереди виднелся небольшой, но с широкой вершиной холм. Время от времени его черную поверхность озаряли яркие вспышки.
        - Осторожно! - прокричала Кукляшка. - Слабачоок, стоой!
        Слабачок тут же остановился. Потом осторожно подался вперед, чтобы рассмотреть то, что перед его лапками. И рассмотрел: перед его лапками расположилась… пропасть.
        - Кукляшка, держись покрепче. Будем бродить по стенам пропасти. Схватилась?
        - Даа! - сказала задорно Кукляшка. Ей вдруг почему-то задорно подумалось, что это путешествие по пропасти будет крайне забавным. Её первый страх неожиданноделся неизвестно куда.
        И Слабачок… шагнул в пропасть. Кукляшка этого никак не ожидала. Она не поняла слов Слабачка.
        - Ааа! - закричала Кукляшка. Но Слабачок, переступив всеми лапками на стену, потопал твёрдой походкой вниз.
        Стена местами была каменистая, а местами глиняная, земляная и даже песочная. За камень его лапки всегда могли ухватиться, а вот с других поверхностей можно было и сорваться. Особенно опасны песочные части обрыва. Вот в одной такой песочной части стены муравьишки и сорвались. Они уже полетели вниз, но тут спасла их чуть ниже растущая веточка, на которую они упали. А вскоре они стали сползать с мокрой глины. Но и тут остановил их движение выступающий булыжник.
        Внизу обрыва тёк ручеек. Хорошо, что поверх него лежала толстая и вся изогнутая, как змея, коряга, которая стала для муравьишек мостиком, хотя и не самым удобным. Но поверхность коряги была очень склизкой. Рискуя соскользнуть в ручеёк, Слабачок кое-как перенёс Кукляшку на другую сторону.
        Подниматься по другой стене обрыва было гораздо удобнее, так как на ней было много и живых и сухих веточек. Выбравшись из обрыва, Слабачок начал восхождение на возвышенность. И, когда он поднялся на его вершину, то увидел чёрные деревья без листьев. Вдруг одно из деревьев приобрело белый цвет и ослепительная вспышка сделала абсолютно прозрачным густеющий сумрак. Ещё через некоторое время другое дерево окрасилось в белый цвет и новая вспышка попыталась ослепить путников.
        - Ух ты! - вырвалось у Слабачка! - Это что же такое?
        - Ух ты! - вырвалось у Кукляшки. - Неужели это… - но новая вспышка не дала ей договорить.
        - Так ты знаешь, что это такое? Ты знаешь, где мы?
        - Кажется, знаю, - ответила Кукляшка, привыкая к яркости вспышек.
        - Ну, так что это, Кукляшка, что?
        - Ты ничего не слышал про сад ветвисто-корневых молний?
        - Я наверно ещё не так долго живу среди тех, среди кого живу, и не все легенды мне рассказаны.
        - Нет, Слабачок, это не легенда.
        - Раз - это вот, и нам не кажется, значит - это не легенда.
        - Ну, конечно, это - вот!
        - Так вот что же это?
        - Ну, это сад…
        - Ветвисто-корневых молний?!. - уже продолжил ответ Слабачок за Кукляшку сам себе.
        - Да…
        - Что за глупость!
        - Взгляни вверх, Слабачок! - не обижаясь, крикнула Кукляшка.
        Слабачок взглянул вверх и увидел вспышку молнии. Но молния была очено похожа на густой ветвистый корень дерева. Молния, вспыхнув, не исчезла, а продолжала выдавать вспышку за вспышкой. А потом, она, как будто отломившись от невидимого потолка, стала падать на землю, переворачиваясь вверх дном и постепенно угасая.
        - А это что такое? - в изумлении Слабачок спросил Кукляшку.
        - Ой, а то, как будто он не видел! Не видел что ли, молния повисла, посияла и на землю, перевернувшись, упала. И что тут такого?
        - А всё тут не такое! Почему молния падает, да ещё и переворачивается?
        - А что тяжелее, то и переворачивается.
        - А падает почему?
        - А что ей, вечно висеть, что ли?
        - Нет, не вечно, а мгновенье повисела, повисела, да и исчезнуть должна, как и все и всегда молнии?!
        - Ну, это наверно, везде, кроме как здесь?
        - Да?
        - Да.
        - А что это за деревья?
        - Да говорят же тебе - сад молний.
        - Они что?
        - Да, падают и вот тут в порядочке рассаживаются.
        - А, может, их кто-нибудь…
        - Рассаживает?
        - Ну, да.
        - А ты видишь кого-нибудь?
        - Кто рассаживает? Не вижу.
        - Вот и я.
        - Но, это вовсе не значит, что никто не… может это… сажают не тогда, когда мы здесь.
        Тут падающая молния врезалась в землю самой толстой частью, из которой происходят все ветви, выдала ослепительную вспышку и застыла.
        - Молнии расселись по всей ширине холма. Нам их не обойти.
        - А ты их не обходи, а пройди - предложила Кукляшка.
        Слабачок двинулся вперёд и вошёл в сад молний. Идти ему в сумраке было не трудно - вспышки освещали малышам дорогу. Вдруг Слабачок увидел, что в ветках деревьев как будто кто-то есть, точнее ветви как будто кого-то держат и не отпускают. Приглядевшись, Слабачок понял, что в ветвях деревьев при вспышках молний он видит… видит… недвижимых зверей, через которых проходит свет и зрение.
        В этот момент Слабачок увидел, что на него что-то надвигается: плывущее по земле, склизкое, блестящее, с двумя антеннами на самом верху и тянущее за собой скрученный в круг домик панцирь - это была улитка.
        - Ох, Слабачок, как ты меня напугал своим неожиданным появлением. - произнесла улитка, которая во столько же раз больше муравьишек, во сколько диназавры больше людей.
        - А откуда ты меня знаешь?
        - А кто тебя не знает, Слабачок? Твоя башня видна отовсюду, откуда видно небо.
        - Ах, ну да. А это Кукляшка. У неё что-то с лапками, вот я и…
        - О, Слабачок, да ты спаситель!
        - Я? Да, нет, просто помогаю.
        - Спаситель-спаситель! И ещё какой! Вон сколько времени меня тащит и ещё неизвестно, сколько придётся нести. А как зовут тебя?
        - Меня? - улитка немного склонила верхнюю часть своего гладкого тела, которую нужно считать головой. - Меня зовут… Моулита, - и снова, немного стесняясь, обратила на Слабачка свои бездонные карие глаза.
        - А… - Слабачок почувствовал, что утопает в этих глазах и забывает обо всём. - А… что ты тут делаешь? Ты тут живёшь? - изо всех сил справляясь с собой, произнёс Слабачок.
        - Да, здесь всегда влажно, а мне только этого и надо. Тем более что здесь мало кто ходит и то недолго. Поэтому я не боюсь, что на меня наступят, - отвечала Маулита, продолжая топить в своём взгляде внимание и волю Слабачка, отчего он, глядя только на неё, всё более становился рассеян и недвижим.
        - Маулита - это топящая взглядом? - громко произнесла Куляшка, сразу заметившая, что происходит что-то не то. - И, как тебе не стыдно, превращать всю волю Слабачка в свою? Ну-ка, быстро посмотри не на нас?
        - Я не специально, - произнесла Маулита и посмотрела не на них.
        - А почему здесь мало кто ходит? И что это значит: недолго? - спросил, приходящий в себя Слабачок.
        - Здесь зло превращается в свет, - произнесла Маулита и стала удаляться.
        - А добро? Что здесь происходит с добром? - выкрикнул вопрос вослед Слабачок.
        - Добро здесь остаётся добром, - услышали малыши голос удаляющейся Маулиты.
        - Ты слышала, какими большими загадками говорила эта… Маулита.
        - Даже страшными! Что же здесь такое происходит?
        - Одно, что нельзя потрогать, но может тебе сделать плохо, превращается в другое, что нельзя потрогать, но что помогает прозреть?
        - А что есть мы? - вслух подумала Кукляшка.
        Слабачок уже хотел сказать ей, что: «Конечно, добро», но Кукляшка опередила его.
        - Это мы так думаем, что мы добро, а вот, что считает добром то, что здесь зло превращает в свет?
        - Удивлюсь, если мы этого не узнаем скоро или не узнаем совсем.
        - Ничего удивительного тогда не будет. Значит, и в нас увидели зло.
        - Кукляшка умеет пугать! - пошутил, крепясь, Слабачок.
        Через несколько шажочков Слабачку пришлось вскрикнуть:
        - Смотри, Кукляшка!
        - Куда?
        - Там в ветвях деревьев. По-моему… это… вот это то и есть, что остаётся после исчерпания энергии зла?!
        - Это ужасно, Слабачок. Видимо, у зверей очень много злой энергии. Поэтому от них мало что остаётся.
        - И смотри, они поэтому и прозрачные, как мутное стекло.
        - Ой, Слабачок, я, кажется, поняла.
        - Что ты поняла?
        - Что эти деревья, как раз этой злой энергией и питаются, которую превращают во вспышки, в свет.
        - А где они берут эту злую энергию?
        - Не где, а у кого? У всего злого живого.
        - Но тут только звери.
        - Правильно, вот они-то и носители злой энергии, потому что они кусают.
        - А вдруг они и у нас заберут нашу энергию?
        - Но мы же никого не кусаем?!
        - А мы и не знаем: какую энергию эти веточки видят в нас.
        Слабачок, стараясь как можно дальше держаться от веток молний, пошёл вперёд, озаряемый световыми взрывами.
        Пройдя совсем немного шажочков, маленькие путники недалеко от себя увидели пробегающих зайца и его нагоняющего волка, только что влетевших стремглав в сад ветвисто-корневых молний. Лязгает волчья пасть всё ближе и ближе к своей жертве. Волк, ещё немного, и схватит зайца за его пушистый хвостик.
        И вдруг вокруг бегущих так потемнело, что их совершенно спрятал мешок темноты, как будто наброшенный на них? А сами бегущие перестали видеть, словно им на глаза надели плотную повязку. Даже вспышки молний не могли пробить этот панцирь непроглядной черноты.
        Это деревья молний создали вокруг бегущих тьму, поглотя вокруг них весь окружающий свет. И сейчас они были готовы насытиться своим самым лучшим лакомством - энергией зла.
        Панцирь темноты раскололся и тут же исчез от целого столпа искр, извергаемых волком. Искры разлетались огненными шлангами в стороны черных деревьев. Бедный зверь, перестав искриться, невидимой силой был поднят в воздух и подвешен на одну из молний.
        А зайчишка выбежал из сада молний и был таков.
        - Если сад молний зайку не съел, значит, таких маленьких, никого не кусающих, как мы, тем более не съест, - сделала вывод сообразительная Кукляшка.
        - Не съест, - подтвердил схожесть мнений Слабачок.
        Пока они проходили этот сад перевёрнутых молний, тучи произвели на свет ещё несколько молниевых деревьев, которые, спустившись с небес, с грохотом, немного встряхнув землю, опустились каждое в свой ряд.
        Выйдя из сада молний, путники увидели внизу долину, всю покрытую зелёной травкой, по которой, спустившись с черного холма, они и продолжили свой путь.
        О СОВЕСТИ, ЕЁ ЧИСТОТЕ И ЗДОРОВЬЕ
        Идя некоторое время в полном молчании и, придя в себя от прогулки по саду ветвисто-корневых молний, муравьишкам снова захотелось о чем-нибудь поболтать.
        - И ещё я не хочу, чтобы болела Совесть, и хочу, чтобы она была чистой. - поделился Слабачок.
        - Какой ты чистюля?!. Значит, совесть нельзя пачкать?
        - Пачкать ничего нельзя.
        - Значит, её всегда надо мыть, как лапки?
        - Совесть не надо пачкать. А станет грязной - не отмоешь.
        - А если совесть сама испачкается?
        - Нет, сама совесть не испачкается.
        - А если кто-то её испачкает?
        - Нет, её никто, кроме нас самих, не испачкает.
        - Это значит, что…
        - Испачкать свою совесть можем только мы сами.
        - Ну, вот и хорошо. Раз я сама свою совесть пачкать не хочу, значит, она всегда будет у меня чистой.
        - Да. Но, если принесёшь кому-нибудь беду…
        - И что тогда?
        - Вот тогда твоя совесть и запачкается… тобой.
        - Ой, и никто, и даже я сама не смогу её отчистить?
        - Нет. И будешь мучиться.
        - Ой, как страшно. Но хоть совесть у меня, всё-таки, останется. Так, значит, чтобы совесть не испачкать, нужно?..
        - Поступать по совести.
        - А это-то как?
        - А это, как совесть скажет, так и делать.
        - А голос совести звучит всегда?
        - Всегда.
        - Вдруг, когда нужно он будет молчать?
        - Тогда совести уже нет.
        - А как я услышу, что она скажет?
        - Кто хочет, тот слышит.
        - А кто не хочет?
        - А кто не хочет, тот сделает вид, что не слышит голоса своей совести.
        - Будет слышать, но не будет слушаться голоса совести?
        - И так бывает.
        - И тогда?
        - Тогда они свою совесть теряют.
        - Но, как может быть, что того, что есть, да ещё и грязного, при этом как раз и нет, и, как раз потому, что оно грязное?
        - К сожалению, может.
        - Но что-то же должно быть?
        - Увы… есть…
        - И что же?
        - Бессовестность.
        - Ой!
        - А у Бессовестности боли нет, поэтому она боль и причиняет.
        - Значит Совесть - это источник счастья?
        - Наверно.
        - А источник страданья - это Бессовестность, когда Совести нет? Да?
        - Ох, да.
        - Поэтому ты меня и спас, и сейчас несёшь, чтобы не потерять свою совесть, что бы содержать её в чистоте и чтобы она у тебя не болела? Чтобы быть счастливым?
        - Наверно.
        - И что, так поступать должны все?
        - А что, нет?
        - А и те, у которых совести нет!? Они тоже должны обрести совесть, чтобы не доставлять боль!
        - А сама не догадаешься?
        - Должны.
        - Но то, что они это должны, они об этом не знают, потому что знать не хотят, - проговорил муравьишка.
        ПРОЗРЕНИЕ ЛУЧЕВЗГЛЯДА ГРОЗОГЛАЗА
        Так, Слабачок и Кукляшка среди травы двигались, по песку, по камням, и разговаривать продолжали, о чем только в голову им ни приходило.
        Вдруг на пути их образовалась ямка, из которой поспешили вылетать комья земляные, образовывая холмик.
        Маленькие бродяжки остановились и без страха на происходящее с интересом смотрели.
        А холмик образовавшийся продолжал расширяться и расти, и когда он дотянулся до цветка одуванчика, то вместо очередных комьев земли на поверхности пошло появляться что-то блестяще чешуйчатое в перемежку с черным и гладкошерстным. Сначало показалась голова с закрытыми глазами, а потом и лапы когтистые…
        Слабачок уже было начал отступать назад, но Кукляшка успокоить поспешила его:
        - Не бойся - это крот.
        - Да, я крот. А кто вы? Муравьи?
        - Муравьишки.
        - Да, вы ещё детишки.
        - Я - Слабачок, а это Кукляшка. А ты, крот?
        - Но не просто крот, я - Грозоглаз (!), из древнейшего и редчайшего кротовьего подвида лучевзглядов. - поводя и приподнимая и так поднятый нос, представился крот.
        - Это что, у всех у вас лучистые глаза, а у тебя ещё и грозные? - поинтересовался Слабачок.
        - Может и так.
        - Так у тебя же не должно быть глаз?! У кротов их не бывает?! - показала свои познания Кукляшка.
        - Не бывает - у одних… - согласился крот.
        - А ты?.. А! У вас у других?! Из древнего… - перебил его догадкой Слабачок.
        - Из других и из древнего…
        - И где твой грозный лучистый взгляд?
        - Я могу смотреть только на ничто и на никого, туда, где ничего и никого нет. - грустно поделился Грозоглаз.
        - Это почему же?
        - А вот, когда посмотрю, тогда и увидите, и поймёте.
        - Тогда и посмотри туда, где нет ничего и никого. - попросил Слабачок.
        Крот встал боком к малышам и поднял веки. Из его глаз, как из двух фонариков, показались два луча. А в той стороне, куда они были направлены, сразу задымилась и загорелось травка. Крот, подняв голову, направлял взгляд в разные стороны. Его лучики подрезали стебли высокой травы, попадали в круглые маковые головки, отчего те молниеносно воспламенялись и тут же лопались-взрывались, разбрасывая маковые семечки во все стороны, обсыпая ими и самого Грозоглаза и муравьишек. Огонь, разрастаясь, пополз и в сторону неба. Муравьишкам показалось, что загорелся целый лес.
        - Ой, Грозглаз, закрой свои грозные глаза.
        Крот опустил веки. Лучики исчезли. К счастью и появившиеся огоньки тоже погасли.
        - У тебя очень светлый и горячий взгляд, - польстила Кукляшка.
        - Спасибо, - поклонился крот.
        - А твой взгляд видит? - спросила Кукляшка.
        - Вижу, но смотреть не могу, потому что вижу, как то, что вижу, перестаёт быть.
        - Но всё-таки ты видишь?
        - Всё-таки вижу, - невесело ответил крот.
        - И молодец, что ни на кого не смотришь. А то скоро и смотреть бы было не на кого и не на что.
        - Угу, - опять грустно кивнул крот.
        - А зачем тебе такой горячий взор?
        - Он мне помогает делать норки.
        - Но кроты и так делают норки.
        - А я делаю их там…
        - Ага, где обычному кроту не сделать!
        - Ага.
        - Неужели и в скале? - спросила восхищённо-недоверчиво Кукляшка.
        - И в скале, - забыв про унынье, самодовольно выпрямившись и задрав мордочку, ответил Грозоглаз.
        Тут глаза Кукляшки заблестели внезапным озарением.
        - А ты пробовал смотреть на небо? - спросила она крота.
        - Что ты? Что ты? - замахал лапками крот.
        - Ты никогда не смотришь на него?
        - Никогда! Что ты?
        - Ты чего-то боишься?
        - Конечно, боюсь!
        - Чего же страшного в том, что смотришь на небо?
        - Не догадываешься?
        - Конечно, нет!
        - Кукляшка, Грозоглаз боится смотреть на небо, потому что боится за него, боится его поджечь.
        - Не может быть, правда, Грозоглаз?
        - Мне говорили, что небо голубое из-за кислорода. И, если мои лучи его коснутся, то он весь сгорит. А если не будет килорода, то не будет никого, - снова помрачнел крот.
        - Ты не хочешь и боишься погубить мир?
        - Очень.
        Кукляшка попыталась объяснить.
        - Небо - это то, что тебе говорили и совсем не то. Оно состоит не только из того, что горит. Посмотри и увидишь.
        Крот стоял, не двигался и молчал.
        - Решись!
        Крот поднял носик и открыл глаза. Два лучика, как два ярких канатика, упали в бесконечную синеву над всеми.
        - Ну что, Грозоглаз? Ты видишь, что не перестаёт быть то, что ты видишь?
        - Да, я просто вижу! И это небо?
        - Небо!
        - А ещё я вижу и всё вокруг!
        - Это боковым зрением? - догадался Слабачок.
        - Да. И, если бы не вы… благодаря вам…
        Огненный крот продолжал любоватся небом.
        - А что это белое в небе плавает?
        - А это облака.
        - А они не горят?
        - Не горят, - ответил Слабачок.
        - Потому что облака - это пар, а пар - это вода! - подсказала Кукляшка.
        - И твои лучи поэтому могут только выше поднять облака, потому что сильнее разогреют пар, - разъяснил Слабачок.
        Крот любовался облаком, направив на него свои глазолучики. Вдруг на стоящую троицу пролился мгновенный, как из ведра, дождь. Обрушился, измочил и прекратился.
        - Что это было? - спросил крот, снова открыв после дождя глаза и уставившись на небо, - А куда делось облако?
        - А вот его-то ты, видимо, и сжег.
        - Как сжёг? А где пепел? А где дым?
        - А пепел вот - у облака или тучки - это вода.
        - А дым?
        - А дым - это там, тот же пар, - сказала Кукляшка.
        - Но облако - это уже пар, - возразил Слабачок.
        - Но пар от лучей Грозоглаза стал еще теплее, а точнее просто очень горячим. А потом он быстро остыл, потому что в небе очень холодно, и превратился в воду. А вода не летает.
        - А раз вода не летает, значит вода падает, - догадался Грозоглаз.
        - Ну, конечно, - ответила Кукляшка.
        - А откуда вы об этом знаете? - спросил Грозоглаз.
        - Я подслушиваю людей. Иногда. Умных. Глупых слушать не интересно. - ответила Кукляшка.
        - А ты? - Грозоглаз повернул носик в сторону Слабачка.
        - А я!.. Я…
        - Он знает, потому, потому что знает, - помогла Слабачку Кукляшка. - А там откуда знает он, там бесконечность.
        - Как на небе? - переспросил Грозоглаз?
        - Как на небе.
        - Но, Грозоглаз, если увидишь в небе точки, закрывай глаза, - решил предупредить Слабачок.
        - Почему?
        - Потому что там будут птицы. Если не закроешь глаз, тогда могут быть и дым и пепел.
        - Буду. Буду. Как хорошо видеть и видеть, с кем говорю, сейчас - это вас.
        - Эх, жаль, что ты не муравей, - проговорила Кукляшка.
        - Это почему же?
        - А потому же, что если бы был муравьём, ты бы защитил нас от муравьедов или ещё от какого-нибудь плохого.


        - А я и так могу вас защитить от кого угодно, несмотря на то, что я не муравей. Чтобы уметь защищать муравьёв, не обязательно быть муравьём. Важно уметь защищать.
        - А вот и Слабачок тоже кое-что умеет! - начала хвастаться Кукляшка.
        - Что же? - повел носом Грозоглаз.
        - Если ты строишь дороги в земле, то Слабачок прокладывает дороги к облакам.
        - Как? - раскрыл маленькую пасть крот.
        - А вот проложишь туннель в наш муравьишник «Полезные игры», там и увидишь… Только, э-э-э, смотри не прямым, а боковым зрением, - предупредительно попросила Кукляшка.
        - Проложу. Посмотрю… боком, - и крот стал спускаться в свои туннели.
        ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
        Слабачку всё труднее идти становилось. Редкие шажки свои он делал на всё более сгибающихся лапках. И это всё из-за плиты огромной осторожности, на него давящей не меньше его огромных камней. Было впечатление, будто несёт он не один, а целых два гигантских камня на своих крошечных плечиках.
        - Кукляшка, тебе удобно? Не качает, не сползаешь, не подпрыгиваешь?
        - Ой, я как раз тебе хотела сказать, что мне очень даже удобно. Кажется, что я как будто плыву в большой широкой лодочке по гладкой лужице.
        - Я очень стараюсь, чтобы тебе было удобно.
        - Да, вижу. Но, мне кажется, ты начинаешь уставать. Хотя мы прошли вроде бы совсем ещё не много. Неужели это я такая же тяжелая? Прям, как те гигантские камни, которые ты поднимал и таскал?
        - Да, на меня навалилась толстая жирная жаба и склоняет меня к земле.
        - Ой, за что ты обозвал меня жабой?
        - Жаба - это моя усталость.
        - Мне так приятно, что есть муравей, который меня окружает комфортом.
        - Сейчас на мне неимоверный груз - Груз Ответственности.
        - А что это такой за груз? Он как выглядит?
        - Он есть у каждого, его каждый несёт и отличается он по тяжести. Но его не видно.
        - Ой, правда. Ведь сейчас это я из-за тебя не плачу, а улыбаюсь. Значит, ты несешь груз ответственности за меня?
        - Спасибо.
        - А ты чувствовал такой груз ответственности за камни?
        - Нет.
        - А почему?
        - Ответь сама.
        - Потому что камням, если они упадут, не придётся грустить?
        - Поэтому? Наверно.
        - Но я же такая маленькая и лёгкая?! А почему твой Груз Ответственности тогда такой большой и тяжёлый? Неужели из-за боязни ощутить Боль Совести, если я начну грустить?
        - Из-за боязни за тебя.
        - А была бы у тебя эта боязнь, не будь у тебя совести?
        - Я не могу на это ответить.
        - А почему?
        - Потому что ответить должны со стороны.
        - А почему?
        - Потому что я думаю не об этом?
        - А о чём?
        - О ком.
        - А о ком?
        - О тебе.
        КОМБИНАТ ЦВЕТОКАКА БУЛЬБРЯКА. ПОД ГРАДОМ ЛЕПЁШЕК
        Маленьких путников время от времени стала накрывать немаленькая тень.
        - Кукляшка, а что это вокруг нас падает такое, как лепешки какие-то?
        - Ой, Слабачок, давай спрячемся под чем-нибудь, вон, хотя бы под тем подорожником.
        - Давай.
        И Слабачок быстро перебежал под могучий лист подорожника. А на землю продолжал плюхать лепёшечный дождь.
        Но дело странное: там, где лепёшки падали, тут же оказывались холмики с цветами, а лепёшки девались куда-то. Несколько лепёшек упали и на лист подорожника, под которым спасались мизерные путники, и на нём тоже сразу распустились маленькие цветочки.
        Лепёшкоград недолго длился. Мизерные путники уже хотели путь свой продолжить, как на землю рядом с ними какая-то птица приземлилась с тонкими и голыми, как у цапли, ногами. Она сразу начала что-то клевать, наклоняясь на прямых лапках.
        - Кукляшка, это кто?
        - А почему спрашиваешь меня?
        - Ты же всё знаешь.
        - Не всё.
        - Тогда давай спросим.
        - А вдруг склюёт?
        - А мы из-под листика спросим.
        - Давай попробуем.
        - Эй, крошкоед.
        - Кто-кто? - спросила птица, отвлекшись от своего занятия.
        - Ой, он сейчас разозлится!
        - Ну, ты, который что-то клюёт.
        - И, который летает, - добавила Кукляшка.
        - Кто-кто? Кто со мной говорит? - и клюв птицы поднырнул под тот самый лист подорожника.
        Муравьишки в страхе быть склёванными выскочили из-под листа и прокричали:
        - Мыыыы!.. - и подуспокоившись, продолжили: - Мы с тобой говорили.
        - Выыыы? - клюв с вытянутой шеей продвинулся к муравьишкам.
        - А ты кто?
        - Я? Я цаплевидный цветокак Бульбряк.
        - А… цветокак Бульбряк?
        - А вот потому!
        В цветокаке что-то забурлило, заклокотало и выплюхнулось на землю. За птичкой оказалась лепешка, на которой сразу расцвели цветы.
        - Ух ты, Бульбряк?! Так это ты так сажаешь цветы? - изумляясь, сказал Слабачок.
        - А - это ты делаешь как? - спросила Кукляшка.
        - Я - цветокомбинат!
        - Цветокомбинат? Ты же говорил, что ты цветокак?!
        - Правильно. Цветокак - это название цветокомбинатов, то есть меня и таких, как я.
        - А как устроен твой цветокомбинат? - поинтересовалась Кукляшка.
        - На него, то есть в меня, поставляется сырье, путём клёва.
        - А что за сырьё?
        - То, что мне вкусно.
        - Ага.
        - А потом?
        - А потом то, что мне вкусно, перерабатывается на конвейере, который во мне, в будущие цветы.
        - А чем твой цветокомбинат отличается от других комбинатов цветов и от коров?
        - А вы разве не заметили - не поняли? Ни в одной коровьей лепёшке цветы не растут сами собой и так быстро, то есть вырастают сразу, а в моей растут.
        Сзади из цветокака что-то плюхнулось, и там сразу выросли цветы.
        - Ага, ты хочешь сказать, что комбинаты в коровах не сажают семена в лепёшки, а в твоём комбинате сажают?
        - Пра-ви-ль-но. Но мой цветокомбинат ещё и производит эти семена. Нет таких цветов, которые растут так же быстро, как мои.
        - Ага. Это точно. А можно тебя попросить?
        - Можно.
        - А ты исполнишь?
        - Исполню.
        - Не производи цветов там, где мы идём.
        - Хорошо, я буду производить цветы там, где вас уже или ещё нет.
        - Лучше там, где нас уже нет.
        - Но я ещё прилечу.
        - Куда? Когда?
        - Зачем?
        - Туда, где вы и тогда, когда будет время для цветов. Чтоб были цветы! Зачем? Непонятно? Ещё будет понятно! - и улетел.
        Вылезли из-под подорожника маленькие путники.
        - Улетел?
        - Улетел.
        - Кажется, нам очень повезло, что мы не попали под цветочные лепёшки. - порадовалась Кукляшка, когда они снова тронулись в путь.
        - Ага, вовремя от них спрятались.
        - А то сейчас бы шли все в растущих на нас цветах.
        - Растущих из лепёшек, - уточнил Слабачок.
        - И в лепёшках тогда бы шли. Ха-Ха-ой! - тряслась от смеха Кукляшка.
        - Ай! - улыбаясь и как бы чего-то испугавшись, произнёс Слабачок.
        Но тут же:
        - Ха-ха-ха-ха-ха! - одновременно грохнули смехом.
        Но неожиданно тень снова накрыла путников, и Слабачок почувствовал, что на него что-то капнуло. Он почувствовал, а Кукляшка увидела, ибо из этого «что-то» сразу вырос маленький желтенький цветочек.
        - Слабачок, а Цветокак оказался очень добрым и умным. Он сделал нам с тобой подарок, подарил желтенький очень красивый цветочек.
        - Ну, раз подарил, то - это он добрый. А почему он ещё и умный?
        - А посмотри, цветы они всегда больше нас - крошечных. А Цветокак, он это заметил и на своём цветокомбинате сделал специально для нас цветочки во много раз меньше нас.
        - Это он тебе, Кукляшка, подарил цветочек, тебе. А мне… а на меня… кап…
        - Слабачок, правда, цветочек очень красивый?! - и Куляшка нагнулась и показала цветочек Слабачку.
        - Красивый. Правда. - нехотя ответил Слабачок, но увидев цветок, даже немного просиял улыбкой.
        Кукляшка обматала стебелёк вокруг шейки так, что у неё получился кулончик желтенький и красивенький.
        Путь их продолжился уже гораздо веселее.
        СТРАХ ПОТЕРИ. ЖИЗНЬ В ПАМЯТИ
        - А знаешь, - о другом задумался Слабачок, - наверно, я боюсь не только Боли Совести.
        - Чего же ты, Слабачок-сильный, боишься ещё?
        - Наверно, боюсь потерять того, кого нашёл.
        - А кого ты нашёл?.. Ой, ты же нашёл меня?!
        - Тебя.
        - Ты думаешь, что, если я начну грустить, то свалюсь и затеряюсь в травке?
        - Я боюсь, что тебя потеряю, даже если ты и не свалишься в травку.
        - Не понимаю, как можно потерять того, кто никуда не может деться.
        - Обычно, кто никуда не может деться, куда-то и девается. Я боюсь, что ты даже если и будешь рядом, но будешь не со мной.
        - Но, если я буду с тобой рядом, то как я могу быть не с тобой? С кем же я тогда буду?
        - С тем, с которым захочешь быть рядом.
        - Слабачок, ты оказывается такой трусливый.
        - Все боятся за всех, кто рядом - за близких.
        - Ха-ха-ха! Ты боишься потерять того, кого нашёл на свалке?
        - «Где» - не важно, важно - «кого» нашел.
        - А…а, как только ты меня донесешь, то и груз ответственности с тебя слезет вместе со мной?!
        - Не знаю.
        - Но ведь меня уже не нужно будет носить?!
        - Не знаю.
        - Но ведь меня уже не будет… рядом.
        - Наверно, если знаешь.
        - И я тоже… кажется, не знаю…
        - Пока ты будешь жить в моей памяти, груз ответственности за тебя будет на мне.
        - А как это я смогу жить в твоей памяти?
        - Ты в ней уже поселилась.
        - Как я могла поселиться там, где никогда не была и когда я здесь?
        - Но в твоей памяти, наверно, нашлось местечко для меня? Ты же не сразу меня забудешь?
        - Значит, у каждого из нас нашлось для каждого из нас местечко внутри нас?
        - Тебе лучше знать.
        - А долго я буду жить у тебя там, где я сама не была и никогда не буду, потому что никогда попасть туда не смогу?
        - В моей памяти?
        - Ну, да.
        - Пока жива моя память.
        - А долго будет жить память твоя?
        - Столько, сколько буду жить я, ты будешь жить у меня здесь, - и Слабачок указал почему-то не на голову, а на грудь, туда, где у людей сердце.
        - А почему ты показываешь на грудь. Ведь память находится в голове.
        - И в груди, - тихо сказал Слабачок.
        НАШЕСТВИЕ ИГЛОБРИЛЕЙ
        Тут послышался издалека вой, который быстро приближался. Это был рой жужжащий, больше комариный, чем жукастый. Даже на редких сейчас лучах солнца этот рой стрелял тучей слепящих блесков.
        - Ой, кажется - это Иглобрили.
        - Кто, кто это? - не понял Слабачок.
        - Иглобрили - это летунчики, похожие на комаров.
        - И что они делают?
        - Они ищут своих жертв.
        - Это какие же у них такие жертвы?
        - Их жертвы - живущие злом.
        - А как это так - жить злом?
        - Это такие, которые не проживут, если не отнимут у кого-нибудь что-нибудь: настроение, вещь или даже жизнь.
        - А как это от… - но ставший вдруг несмышлёным Слабачок не успел договорить.
        - Отнять у кого-нибудь жизнь - это значит, кого-нибудь съесть, - выпалила Кукляшка.
        - Так, что же это? Они нападают на зверей?
        - На зверей, - терпеливо ответила Кукляшка. Она понимала, что Слабачок не понимает потому, что живет добром и поэтому совсем не разбирается в путях зла.
        - А как это они так нападают на зверей?
        - Чтобы знать одно, надо знать и другое, а иногда и много чего другого.
        - И чего я должен здесь знать?
        - О! Чтобы знать, как нападают, должно знать: чем они не обычные комары, ну, чем от них отличаются.
        - Если бы знал о иглобрилях, то может и знал бы, чем отличаются.
        - Так вот. У них вместо одного целых три хоботка-трубочек, и не простых, а бриллиантовых.
        - Бриллиантовых?.. А зачем?
        - Чтобы привлекать, гипнотизировать жертв и… и не только.
        - А, чем, как?
        - А блеском. Как выглянет солнышко, так этот комариный рой уже не комариный, а волшебно-блестючий клубок, от которого не отвести глаз не только жертвам, но и всем, кто увидит его.
        - А зачем им три хоботка?
        - Ой, Салабачок, а вот тут самое страшное. Такое страшное, что и рассказывать страшно.
        - Да что ж тут такого-то.
        - А такое. Первый хоботок у них - это, чтобы… вдыхать.
        - Это что, вместо носа, что ли?.. Я уже дрожу.
        - Нос дышит - вдыхает и выдыхает. А этот хоботок только вдыхает. А вот второй хоботок, у них как раз только и выдыхает.
        - То есть дышат они двумя хоботками и без любого из них дышать не смогут?
        - А умом ты точно не слабачок, - пошутила Кукляшка.
        - Ну, вдыхает и выдыхает. Чего тут страшного? - не обратил внимания Слабачок на шутку.
        - А то, что этот выдыхающий хоботок … Ой, дай сначала про третий расскажу.
        - Ну, расскажи про третий, - усмехнулся Слабачок.
        - А вот третий хоботок посерёдке двух других находится и гораздо их длиннее. Иглобрили втыкают его в жертву и… высасывают…
        - Ну, п…понятно, из жртвы всю кровь… - поняв сразу всё, Слабачок от страха начал запинаться.
        - Всю… её изнутри… они её высасывают…всю… вместе с её силой.
        - Всю-всю жертву изнутри?
        - Всю.
        - Ух, действительно, страшновато.
        - Но и это ещё не всё.
        - Что же там ещё… - чуть не впадая в панику, спросил Слабачок.
        - А вот что: пока третьим хоботком Иглобриль высасывает жертву, вторым хоботком он… вдувает в жертву воздух.
        - Бррр. - вздрогнул Слабачок. - А зачем?
        - А затем, что так высасывать легче. А, если длины хоботка не хватает, то хоботок удлиняется… А ты что, не видел надутых, как воздушные шарики, волков, лисиц и даже медведей, летающих в лесу среди деревьев, пока из них весь воздух не выйдет? Вот Иглобрили из них всё и высосали. Только шкура и осталась.
        - Ой, а вот у меня, поди, ничего внутри, кроме силы и нет. Так они её и из меня…
        - Может и из тебя, если они даже силой камней питаются.
        - Что? Они и камни выса… - побледнел Слабачок. - А какая же сила у камней?
        - А чем тяжелее, тем, значит, и сильнее.
        Тут над ними стал проплывать, как мыльный музырь, целый огромный камень.
        Слабачок с ужасом округлил глаза.
        - Этот вот как раз этот камень, который ничего не весит? Который пустой, как и мыльный пузырь? Камень, потерявший силу?
        - Д-да, да. - только и пропищала Кукляшка в ответ.
        - Ну, хоть мы и не звери какие, а всё ж подумать, куда спрятаться, не помешало бы.
        - Вот ты и думай. Не только лапками силён должен быть, но и головой.
        - А вон булыжкамень у дерева, а под деревом норка, так что, как приблизятся, так туда и сиганём. Камень попьют, дерево попьют, а норка то им зачем?
        - Не норка, а те, кто в норке. Надеюсь, что в норке им никто не понадобится.
        - Или они её просто не заметят.
        - Слабачок, они приближаются, Слабачок!
        И, действительно, блесткообразный жужжащий клубок, стреляя во все стороны кусками солнечных лучей, катился, не касаясь земли, ослепляя и завораживая всех вокруг, и приближался к тому месту, где спрятались муравьишки, с ужасающей быстротой.
        Вот, комариная туча достигла прибежища крошечных путников и, завидев булыж -камень, закружилась вначале вокруг него, а потом жадно набросилась и на него, и на не успевшую спрятаться крысу. Писк крысы быстро стих. Были слышны только скрежетания выпиваемого камня да звон бьющихся стекляшек. Покружили, под камень не пробились и дальше комарики отправились.


        Выползли муравьишки из своего убежища, а вокруг них много бриллиантовых хоботков валяется. Это, когда комарики в булыжкамень хоботками стучали, то те многие ломались и падали.
        Вынес Слабачок Кукляшку из укрытия.
        - Слабачок, спусти меня на травку, - попросила муравьинка.
        - Зачем?
        - А всё увидишь, - Слабачок аккуратно спустил Кукляшку на землю. - А теперь дай мне вот этот сухой листочек, - Кукляшка насадила листик на бриллиантовые хоботки и накинула его себе на плечи. - Это будет моя мантия, - сказала и засмеялась. - А теперь дай мне сухой травки.
        Взяв из лапок Слабачка сухую травку, как кипу коротких верёвочек, Кукляшка сплела венок, понатыкала в него бриллиантовых хоботков и надела его себе на головку, чем и восхитила Слабачка.
        - Кукляшка блестящая! - вырвалось у Слабачка.
        Но Кукляшка, захихикав, быстро сняла венок и надела его на Слабачка.
        - Иглоглавый! - провозгласила Кукляшка и снова хихикнула.
        Радостной Кукляшке Слабачок помог взобраться себе на спинку, и они, отбрасывая во все стороны солнечные лучи, пошли прежней дорогой.
        СОВЕСТЬ НЕИМУЩИЕ
        Но несмотря на хорошее настроение, вначале они шли молча, приходя в себя от всего произошедшего. Но через некоторое время Кукляшка продолжила выказывать интерес к словам Слабачка.
        - А почему у тебя за меня груз ответственности есть, а у меня за тебя, кажется, нет? Я вот не чувствую никакой тяжести.
        - Если ты задумалась об ответственности за меня, то эта ответственность за меня, пусть очень маленькая и легкая, но у тебя, кажется, есть.
        - Правда? У меня есть то, что есть у такого, как ты - у меня есть Ответственность?!
        - У тебя точно нет Бессовестности.
        - Тогда у меня есть ещё и чистая совесть, как у тебя?!
        - Но насколько чистая, не знаю, - Кукляшка изобразила недовольно-изумлённо-вопросительный вид, - ты же любишь делать то, что делать нельзя, - напомнил ей Слабачок.
        - Ну, не буду, не буду.
        - Значит, свалка тебе больше не грозит.
        - …А, как это интересно! - Кукляшка сжала ладошки перед грудкой и посмотрела вверх, глядя внутрь себя.
        - Что интересно?
        - А то, что у меня, у которой ничего нет, при этом совесть и ответственность есть, а у тех, у кого есть всё, нет никаких и ну нисколечко ни Совести, ни Ответственности!
        - Ну, да, многие, которые считают, что у них есть всё, не замечают, или не хотят замечать, что кое-чего у них всё таки нет, а именно, Совести.
        - А другие даже знают, что нет.
        - Мне даже кажется, что чтобы было всё, обязательно не должно быть Совести!
        - Особенно тогда, когда, чтобы иметь всё самому, надо всё отобрать у всех. А Совесть мешает.
        - И поэтому, имея всё, такие не имеют только Совесть.
        - Но есть, всё таки, другие, у кого действительно есть всё, в том числе и совесть, и ответственность.
        - Правда, таких гораздо меньше.
        - Что верно, то верно.
        - А быть их должно гораздо больше.
        - И так ещё много чего должно быть.
        ПЛАМЕНЕГ - ДРАКОН ЛЕДЯНОГО ОГНЯ
        Вдруг Кукляшка почти выкрикнула Слабачку:
        - Смотри!
        - Что? Куда смотреть? - растерявшись от неожиданности, завертел головой во все стороны Слабачок.
        - Вот! - указала лапкой чуть правее перед собой на травку Кукляшка.
        Слабачок взглянул в ту же сторону, но ничего приметного не увидел.
        - Что там? - переспросил он.
        - Как что? Бабочка! - Кукляшка удивилась, что Слабачок не может заметить того, на что тут же обратила внимание она. - Бабочка, Слабачок, вон же, бабочка, она только что камнем упала с неба.
        - Но бабочки разноцветные, а тут, да, лежит, что-то похожее на бабочку, но это «что-то» совсем не живое, а что-то каменное, - Слабачок подошел и коснулся предмета их обсуждения. - Ой, это не каменное, это ледяное.
        - Вот именно, Слабачок, вот именно. Ты вот не увидел, как бабочка, вся такая шоколадная, вся такая изящно порхающая, вдруг, в мгновение ока став белой и недвижимой, камнем упала на землю. А я…
        - Не увидел.
        - Извини, ты же смотришь вниз. Ты же думаешь, где пройти. Это я в облака… Ой, Слабачок, осторожно… - почти закричала Кукляшка, потому что совсем рядом с ними рухнуло на землю тоже что-то каменно-белое и похожее на шмеля.
        - Неужели над нами гуляет морозное облако?..
        - А…Ага, и все, кто в него попадает…
        - Облако мгновенно насыщает их ужасным холодом, а затем и льдом, а само насыщается их жизнями, - вдруг одновременно проговорили они.
        - Нет тут никакого облака. - услышали муравьишки откуда-то над собой чей-то скрежещащий голос.
        Одновременно послышалось хлопанье крыльев опускающейся птицы. Производимые ею воздушные вихри так набросились на мизерных путников, что чуть не унесли их вместе с пылью далеко-далеко от этого места.
        А птица, хлопая крыльями так же быстро, как стрекоза, медленно опускалась на травку. Когда она приземлилась, то оказалось, что её тонкая шейка вытянута, как у лебедя, на которой держалась, похожая на шарик, головка. Клювик походил на не длинную, но широкую трубочку, которая не была почему-то ничем закрыта, с высовывающимся из неё и похожим на верёвочку язычком. Муравьишкам бросилась в глазки одна особенность: уптички было не два, а целых четыре крыла. Ближе к головке на шейке два маленьких крылышка, а на тельце крылышки большие. И крылышки складывались не полностью, а только наполовину. Так, что если птичку поставить во весь рост, она стала бы напоминать ёлку. «Это для того, чтобы я могла быстрее взлетать», - уточнила потом, явно хвастаясь, птица. «Наверно - эта птичка летает очень, очень быстро». - не понимая почему, подумалось Слабачку.
        - Здрасьте… да… я чуть вас не сдул, простите.
        - Так это вы их?! - неистово укоряюще спросила Кукляшка, показав лапкой на лежащие ледяные статуи.
        - Я, ой, я… Извините. Ой, простите, - заворковала расстроенно птица.
        - Извинить, извинить… а вот их не воротить…
        - Ой, правда, ой, меня надо не простить… - и тут птичка как возмёт, да как чихнёт! - А…А…А-апчхи! - а когда она чихнула, то вся травка перед ней тоже оказалась блестяще-белой - заледеневшей.
        - Слабачок, смотри, какой кошмар! - громко завозмущалась Кукляшка.
        - Да, не без этого… Так может быть… - попыталась что-то сказать птичка.
        - Точно, Слабачок, это, наверно… Я думала: это нам про птиц с ледяным дыханием рассказывали, чтобы нас, муравьишек, пугать, если не будем вовремя ложиться спать… Да, как же…
        - Да так же, меня так же и зовут… - тут птичка выпрямилась, чуть задрав круглый и открытый, как трубочка, клювик… - Я - Дракон!
        - Кто-кто? - спросила с усмешкой, забыв про собственную догадку и осторожность, Кукляшка и, продолжая недоверчиво улыбаться, переспросила. - Дракоша?
        - Нет, не дракоша, а - Дракон! Дракон ледяного пламени! - ответил очень маленький, с воробья, очень гордо дракон. И вдруг, желая чихнуть, качая вверх-вниз головой, он стал наполняться воздухом.
        - А…а…а…а-пчхи! - снова чихнул, видимо, не злой дракон, потому что чихнул не в сторону муравьишек.
        А то, на что он чихнул, а это были листочки, ягодки и травинки, всё мгновенно побелело.
        - Так это… ты?! Ты зачем их погубил?! А, дракон?! - спросила Кукляшка в праведном гневе.
        - Это не я… то есть я, но если бы не простуда…
        - Ему бы лишь бы на что-нибудь или на кого-нибудь начихать, лишь бы заморозить и улететь, - праведно и нещадно продолжала гневаться Кукляшка.
        И тут дракон со словами: «Я не хотел!» - громко зарыдал. Ледяные слёзы мелкими камушками посыпались из глаз.
        Слабачок решил разрулить ситуацию, пока муравьишек самих не превратили, пусть и случайно, в ледяные статуи:
        - А как тебя зовут, дракон ледяного пламени?
        - Когда меня мама готовила к самостоятельной жизни, учила находить корм самому, и пока меня в эту жизнь не прогнала, она называла меня Пламенегом.
        - От «Пламя»? - догадался Слабачок.
        - И от «Нега»? - продолжила догадку Кукляшка.
        - Да, да, всё верно! - даже запрыгал и захлопал от радости крыльями Пламенег. - Мама говорила, что у меня очень длинное и нежное ледяное пламя. Что мне всегда им будет легко ловить всяких жучков и паучков.
        - И ловится? - с нескрываемым осуждением спросила Кукляшка.
        - О, ещё как! - радуясь тому, что можно похвастаться, проговорил Пламенег.
        - А тебе не стыдно есть маленьких.
        - Мне? Стыдно? - опешил Пламенег. И сразу погрустнел. - Стыдно… но не поесть - не пожить. А… я ведь тоже для кого-то маленький и мне тоже приходиться прятаться… - уже начинал дуться и чуть не плакать Пламенег.
        - Ну, ладно, не плачь. Мы тоже хороши. Тоже кормимся и теми, кто меньше нас и теми, кто побольше нас. Особенно теми, которые сами не прочь нами полакомиться! - строго подтвердил-уточнил Слабачок.
        - А чем мне загладить свою вину? - виновато спросил Пламенег.
        - Наказанием! - твёрдо ответил Слабачок.
        - Слабачок, - шепнула Кукляшка, - как бы он нас сам не наказал.
        - Как это он нас так накажет! Пусть только попробует!
        - А вот, как попробует, так и накажет! Сделает из нас льдышек! И сам не заметит. Ему только нечаянно вздохнуть да выдохнуть не так. И - футь!.. Он же и так себя сам наказывает! - пыталась убеждать Кукляшка.
        - Чем это он себя наказывает? - не сдавался Слабачок.
        - Раскаянием. Тем, что страдает. Вон, даже плакал. А страдание - разве не наказание? - побеждала Кукляшка.
        Праведный гнев во взгляде Слабачка сменился на согласное спокойствие.
        Кукляшка решила сама повести разговор.
        - Пламенег, а объясни, откуда твоё пламя, да ещё и ледяное? Как?..
        - Как оно у меня появляется?
        - Ну, да?!
        - А вы не знаете, отчего обычное пламя? Про кислород слышали?
        - Ну?
        - Вот, пламя от кислорода такое горячее, что те, кому не повезёт, превращаются в пепел и рассыпаются, - Пламенег сделал паузу.
        - Ой, мне так страшно! - прошептала Кукляшка.
        - Но дослушать надо, - сдерживал Слабачок собственный страх.
        - Н-на-до, - пропищала Кукляшка. - Говори-говори, Пламенег!
        - Но огонь - это когда поджигают, и когда кислород, как воздух.
        - А у тебя?
        - А у меня кислород, который как лёд. А когда я его выдыхаю, я выдыхаю его, как пар! Ледяной пар!
        - Ой, поэтому в льдышек и превращаются?! - пропищала Кукляшка.
        - И тоже рассыпаются. - грустно закончил Пламенег.
        - А знаешь что, Слабачок? - решив сменить грустно-страшненькую тему, обратилась резво Кукляшка. - А раз он только и умеет, что льдом дышать, так может он нам надышит… каток?!
        - Как каток? Где надышит?
        - А вон, смотри, какая большая лужица. Эй, хоть никого не оживишь, а нас хотя б повеселишь.
        - А у него получится? - недоверчиво переспросил Слабачок.
        - Получится? - обратилась Кукляшка к Пламенегу.
        - Как?.. Ещё как получится! - выпятил Пламенег грудку вперёд.
        Пламенег, как по столбу, взлетел вверх, заставляя клониться траву к самой земле, и, подлетев к лужице, выпустил столб бело-голубого пара. Пар из горнила его трубочки-клюва не прекращал идти до тех пор, пока он дважды - туда и обратно не пролетел этот мизерный и очень мелкий прудик. Увидев, что сделал своё дело, Пламенег молча удовлетворённо и достойно воспарил вверх и растворился в течениях ветров.
        - Ой, он так быстро улетел!
        - Улетел.
        - И даже не попрощался.
        - Не попрощался.
        - Бедненький, и наверно потому, что его никто не научил говорить «до свидания».
        - Не научили.
        Муравьишки подошли вплотную к лужице.
        - Так ведь Пламенег ничего не сделал. Смотри, какая прозрачная вода, - разочарованно проговорила Кукляшка.
        - А видишь волну, которую поднял Пламенег своими крыльями.
        - Вижу, - ответила Кукляшка.
        - А почему эта волна до сих пор стоит, почему она до сих пор не упала, почему она такая застывшая?
        - Ой, и вправду, Слабачок! Лужица застыла! Застыла!
        Кукляшка неожиданно для Слабачка соскочила с его спинки. - Ой! - вскрикнула она от заставившей себя вспомнить боли, но, её превозмогая, Кукляшка забежала на лед.
        - Слабачок, это лёд, лёд, сейчас, когда лето, когда солнце, когда так жарко!
        Она покатилась по льду, пытаясь кружиться, приподнимать то одну лапку, то другую, радуясь возможности поскользить, почувствовать скорость и посопротивляться встречному ветерку.
        - Кукляшка, осторожно, именно потому, что жарко. Кукляшка, мы не знаем, как крепок этот лёд! Как долго он продержится! - увещевал Слабачок, сам вставая на застывшую лужицу.
        - Крепок, крепок! Здорово!.. Ой… Ой!..
        Слабачок увидел, что лёд под Кукляшкой, и уже и под ним уже тоже стал трескаться.
        Кукляшка направилась было к Слабачку, но увидав трещину, только и смогла крикнуть:
        - А-ай! Эту трещину мне не перепрыгнуть. Не могу, Слабачок, и лапки болят…
        Под Кукляшкой появилась при этом ещё одна трещина и неожиданно расширилась так, что муравьинка плюхнулась в воду.
        - А! - кричала муравьинка.
        Слабачок прыгнул в воду спасать Кукляшку в очередной раз.
        - Хватайся за мою шею!
        Но муравьинка почувствовала, что ей всё легче и легче, что вода выталкивает её. И вот она уже находится над водой, что она стоит на… воде!
        - Слабачок, Слабачок! Смотри, вода не хочет меня поглощать - меня кушать! - радостно проговорила Кукляшка и попробовала погрузиться в воду.
        - Вода тебя не оставляет под собой и ставит выше себя, потому что ты оказалась легче воды!
        - А тебе приходится бороться с водой, потому что вода легче тебя?!
        - Прихо-дит-ся! - кое-как проговорил Слабачок, барахтаясь в воде, еле удерживая головку на её поверхности.
        - Слабачок, а не твоя ли невидимая сила и держит меня над водой?
        Ответом Кукляшке было молчание Слабачка. И вдруг Слабачок почувствовал, что его задние лапки опираются о что-то твёрдое, о дно лужицы! Как будто сама земля пришла к нему на помощь.
        А Кукляшка уже легко кружилась на воде. Вдруг заметив, что Слабачок больше не барахтается, что он твердо на чем-то стоит, Кукляшка догадиво прокричала:
        - Кажется, сама земля поднялась, чтобы спасти тебя!
        - Кажется! - стоя в воде уже по колено, ответил Слабачок.
        Вдруг лёд снова треснул, и одна из льдинок неожиданно быстро приподнялась над муравьишками и… и застыла, капая на малышей слезами таяния. Но, немного простояв почти вертикально, глыба начала крениться на детишек.
        - Ой, прокричала Кукляшка, она нас сейчас раздавит!
        - Не раздавит! - сказал жестко Слабачок и, схватив Кукляшку, сделал резкий прыжок из лужицы.
        А льдинка, уже падая, вдруг неожиданно мгновенно растаяла, и вся вода в воздухе разом грохнулась в воду на земле и брызгами-волнами расплескалась во все стороны.
        Муравьишек одна из таких волн подхватила и, отнеся подальше от лужицы, прокатила так, что у малышей даже захватило дух.
        - Ух, здорово! - обрадованно сказала Кукляшка.
        - Здорово, да, - сказал без всякого энтузиазма Слабачок.
        Малышам, чтобы высохнуть, пришлось поваляться на песочке, погреться на Солнышке, и попереводить дух, освобождаясь от пережитых страхов. А потом они снова пустились в путь.
        СТРАХИ НА ТРОПЕ ЗАВИСТИ. УЛИЧЁННЫЕ В СЧАСТЬЕ
        - У-ух!.. Послушай, а я подумала?!
        - О чём?
        - А вот о чём. Мне кажется, что тебе нести меня так трудно ещё и из-за того, что нас догнала тропа зависти. Говорят, что это она неожиданно подставляет незаметные глубокие ямки, высокие кочки и большие острые камни и даже… - Кукляшка замолчала, боясь договорить.
        - И даже?.. - подтолкнул вопросом Слабачок.
        - И даже жуткие капканы и бездонные пропасти!.. - полушёпотом договорила Кукляшка.
        - А почему?
        - А ответ в самом её названии.
        - Она делает пакости и гадости из зависти? - догадался Слабачок.
        - Наверно, из очень большой зависти.
        - А может, она делает что-то и пострашнее гадостей. Я припоминаю, что тоже слышал об этой блуждающе-бегающей тропе зависти. Но я и видел муравьёв, которых она нагнала. Раньше эти муравьи были крепки и здоровы. А после того, как им пришлось пройти по этой тропе, которая специально простёрлась на их пути, у них были переломаны лапки и даже спинки, а на их тельцах налипло много-много больших и малых синяков. И что особенно страшно, что из добрых, улыбающихся, разговорчивых и любящих, они превратились в грубых, зло глядящих, хмуро молчащих. Они были трудолюбивы, а стали ленивы. У них раньше всё получалось, а теперь всё не получается. Им хотелось всего, а теперь всего не хочется.
        - Значит, она нагоняет тех, кто счастлив? - сделала вывод Кукляшка.
        - Надеюсь, что ей не удаётся догнать всех счастливых.
        - А она будет догонять и нас?
        - А мы счастливы? - ответил вопросом на вопрос Слабачок.
        - Думаю, что нам никто не завидует, во всяком случае, пока у меня болят лапки.
        - Или оно - наше счастье, такое маленькое, что его никто ещё не видит? - удивился собственным словам Слабачок.
        - И даже мы сами? - спросила Кукляшка.
        - А ты что, его - это наше счастье видишь?
        - Не знаю.
        - Как не знаю? Ты что, можешь показать, где оно находится: тут или тут? - Слабачок показал лапкой сначала куда-то в одну сторону, а потом в другую.
        - Не могу.
        - А ты что, можешь сказать, как оно выглядит?
        - Не могу.
        - Так ты его видишь или нет?
        - Не знаю.
        - Непонятно! - возмутился Слабачок. А потом вдруг сказал: - Хотя… может и видишь.
        - А если оно уже есть, тебя это что, пугает, да? - с лёгкими обидой и укоризной сказала Кукляшка.
        - Если оно есть, то меня пугает то, что его может кто-то отнять.
        - И главная сейчас среди этих «кто-то» - это Тропа Зависти, - погрустнела Кукляшка.
        - Но, если тебя уже пугает, что у нас могут отнять то, чего ещё, наверно, у нас нет, значит, оно, пускай и очень маленькое, но у нас уже, может, и есть?! - предположил Слабачок.
        - А разве оно может быть большим или маленьким? Оно же Счастье?
        - А тогда, какое оно?
        - А оно не большое и не маленькое! Оно просто Счастье! - ответила Кукляшка.
        - Не знаю, - покачал головой, глядя вниз перед собой, Слабачок.
        - Узнаешь… Может, когда-нибудь, - предсказала Кукляшка.
        - А ты знаешь?
        - Может быть, - неопределённый от Кукляшки ответ.
        - А давно? Да и откуда?.. - уходил в подробности Слабачок.
        - А может, и недавно?! И может, и откуда-то отсюда… - показала по сторонам Кукляшка. - Или отсюда, - и она указала на грудь, туда, куда раньше указывал Слабачок, туда, где у людей сердце.
        - Да откуда здесь этому Счастью взяться? - Слабачок указал взглядом по сторонам. - Зависти и Беде, пожалуйста, сколько угодно, а вот Счастью…
        - Вот среди них - среди Беды и Зависти Счастью, как раз, местечко и находится…
        - Вот-вот, а Зависть и Беда его, как раз, и ищут, чтобы им - Счастьем, полакомиться, - парировал Слабачок.
        - Но иногда они его боятся и от него убегают сломя голову.
        - Но, тогда Счастье должно быть большим и сильным, - предположил Слабачок.
        - И при этом оставаться просто Счастьем.
        - Наверно, ты права, Кукляшка.
        - Но и ты, Слабачок, наверно, прав.
        СВЕТ ОСОБЕННЫЙ
        Слабачок продолжал свой нелегкий путь, выдерживая тяжеленный, как огромные камни, груз ответственности за крохотную и лёгкую, как пёрышко, Кукляшку.
        До дома муравьишкам было ещё идти да идти, а Тучи Тьмы, становясь всё гуще и гуще, уже опустились на засыпающую землю. Они уже накинули непрозрачные балахоны своего черного тумана на траву, цветы, деревья и всё-всё живое, что засыпает и просыпается. Море непроглядной ночи окончательно затапливало всё вокруг.
        И вдруг позади себя путникам стал слышаться, сначала еле-еле, а потом всё громче и громче весело напевающий голосок.
        - Наверно, это наш Делоручкин, - предположила Кукляшка. - Он, видно, опять что-нибудь смастерил и теперь бежит об этом рассказать или это даже показать.
        - А кому?
        - Он готов делиться своей радостью со всеми.
        - Но его радость должна стать радостью всех.
        - Точно, огонь его радости должен зажечь огонь радости во всех, - поддержала Кукляшка.
        - Хотя, если он поделится своей радостью хотя бы с кем-то одним, то тоже хорошо, - более мудро рассудил Слабачок.
        - Хорошо, - тоже согласилась Кукляшка.
        - Но даже, если радостью он ни с кем не поделится, он всё равно эту радость уже в ком-нибудь вызовет.
        - Да, в тех, для кого он что-то смастерил, - отозвалась догадкой Кукляшка.
        - Мастер ни для кого - не мастер, - формула Слабачка.
        - Не мастер, - согласилась Кукляшка и добавила штрих к портрету Делоручкина. - Когда он достигает того, чего хочет, то прямо светится от счастья или самим счастьем.
        - Светится? Сам? - переспросил, недоумевая, Слабачок. Чуть помолчав, пытаясь что-то понять, он задал новый вопрос: - Но свет может идти от свечи, от фонарика, даже от светлячка. А кто-нибудь видел, чтобы он шёл от муравья?!
        Кукляшка:
        - Посмотри, у всего, что светится: иу свечи, и у фонарика, и у светлячка - у них у всех свой свет. Только свеча не только светит, но она ещё и греет.
        - И обжигает.
        - Вот именно. А фонарик греет чуть-чуть. А светлячок совсем не греет. И свет у него голубой, а не жёлтый, как у свечи, - разъяснения Кукляшки.
        Слабачок:
        - А какой свет у Делоручкина?
        Кукляшка:
        - Тоже такой же - свой!
        Слабачок:
        - А он греет?
        - Такой свет особенный. Он светит всем изнутри, и всем внутри становится светло и тепло, - и Кукляшка указала на грудь себе и Слабачка.
        - Но раз такой свет не видим, то он и не опасен тьме и поэтому тьма не опасна свету?! Поэтому и тропа зависти не опасна внутреннему свету?! - сделал вывод вопросом Слабачок со слабой надеждой.
        - Вот как раз такой свет - свет счастья, больше всего и опасен тьме и сладок для тропы зависти! Тем более, что…
        - Что?
        Кукляшка:
        - …что сияние может быть видимо, потому что для тех, в ком оно есть, действительно, всё вокруг видится светлее.
        Слабачок:
        - Тогда, для Делоручкина, больше всего и опасны силы тьмы и тропа зависти.
        - Ой, не может быть, - испугалась Кукляшка.
        - А если с Делоручкиным пойдём мы, то и тьма и тропа зависти опасны станут и для нас? - поддал страху Слабачок.
        - Но мы поможем Делоручкину? - продолжала бояться не за себя Кукляшка.
        - Если наступит опасность, то мы вместе попробуем её прогнать, - позиция от Слабачка.
        - Чего уж там, попробуем, - приободрилась Кукляшка.
        КОГДА СВЕТ - ТЬМА И ТЬМА - СВЕТ
        - А почему тьма боится света? - спросил Слабачок.
        - Потому что, если будет только свет, то не будет её - тьмы, - объяснила всё знающая Кукляшка.
        - И поэтому тьма борется со светом, а свет с тьмою? - соображал Слабачок.
        - Ну, да.
        - И значит там, где всё видно, там тьма отступила? Там победил свет?
        - Да, свет победил, но до тех пор, пока его не победит тьма. А затем всё повторится.
        - А! Значит, поэтому Тьма может испугаться света Делоручкина и поэтому будет пытаться этот его свет погасить? - озаботился о Делоручкине Слабачок.
        - Вот именно. И есть ещё тьма и внутри муравьёв, которая будет гасить свет Делоручкина.
        - А может - это будет здорово, если свет победит тьму?! Если свет будет везде, всем будет всё ясно и все будут видеть, что им делать, что они делают и куда они идут, - перешёл от частного к общему Слабачок.
        - Да, и никто не будет сбиваться с дороги. Только… - прервалась Кукляшка.
        - Что?
        Кукляшка:
        - Только часто бывает так, что очень хорошо видят, что надо делать, но делают не то и идут не туда, и продолжают делать не то и не туда идти.
        - Ой!.. - вдруг опять озадачился Слабачок. - А ведь тогда, когда свет будет везде, то и спать надо будет при свете, а при свете спать неудобно? А когда уже что-то одно стало неудобным, тогда неудобным может стать что-нибудь ещё.
        Кукляшка:
        - Тогда, может, привыкнут к этим всем неудобствам, в том числе и спать со светом?
        Слабачок:
        - Одни привыкнут, да, но другие начнут искать тьму и её создавать. И даже её, тьму, научатся продавать.
        - А как продавать? - не поняла Кукляшка.
        - Сначала начнут спать сами в чуланах или, закрываясь шторами, поедающими свет, а потом продавать и шторы и сон во тьме, - предположил Слабачок.
        - Это тем, у кого нет чуланов или нет штор?
        - Ну, да.
        - А если не удастся сделать темноту ни в чулане и ни в комнате с зашторенными окнами?
        - Как это не удастся? А свет откуда? - даже Слабачок почувствовал, что его воображения уже не хватает.
        - А так, свет - из ниоткуда и всюду!
        - И даже в чулане? - недоумевал Слабачок.
        - И даже.
        - Но в пещерах тьма останется?!
        - А вот и там только свет будет! Тьмы и в пещерах не останется! - расфантазировалась Кукляшка.
        - В пещерах будет свет из ниоткуда и всюду?! Ой! Тогда в пещеры можно будет забредать далеко-далеко и глубоко-глубоко! - Слабачок даже немного обрадовался.
        - Забредать глубоко будет можно, но из-за света и там будет не поспать, - отняла Кукляшка повод для радости.
        - Если свет будет везде-везде, в любом закутке, если от него будет никуда не укрыться?!. Тогда свет предстанет окончательным злом-тьмою?! - продолжал раздумывать Слабачок.
        - Надо же. Да… Даже у тьмы есть свои светлые стороны, - забетонировала вывод Кукляшка.
        - И даже у света есть свои темные грани, - развил гениальный вывод Слабачок.
        - Получается, что свет, освободивший от тьмы, обретёт знак тьмы - знак зла, а тьма изгнанная или ичезнувшая, растворённая в свете, обретёт знак света - знак добра! - подытожила Кукляшка.
        - Получается, - согласился Слабачок.
        СВЕТ МАСТЕРА И ЗВЕРИ ТЬМЫ
        Наконец с ними поравнялся Делоручкин. И Слабачку с Кукляшкой показалось, что им идти стало проще, потому что стало лучше видно. А видимость действительно улучшилась из-за еле заметного света, который шел от самого Делоручкина. Но от этого еле заметного света заметно посветлело вокруг.
        - Привет, Делоручкин! - одновременно поприветствовали Кукляшка и Слабачок и помахали ему передними лапками. При этом Слабачку с Кукляшкой на спинке пришлось немного привстать.
        - Привет, привет! Ветер мне принес, что Слабачок кого-то несет. Слабачок не может не нести. Он нести - мастер. Если бы Слабачку нечего было нести, то он понес бы самого себя! - беззлобно шутил Делоручкин.
        - Если бы отдельно от меня был бы ещё один я, и который был бы в беде, то тогда я понес бы и себя. Но нести всегда найдется что.
        - Ага! Или кого!
        Слабачок решил спросить у светящегося улыбкой Делоручкина:
        - Как ты не боишься, что силы тьмы возьмут, да и поглотят источник твоего света - тебя? Тьма - это всё, а ты даже не капля в её океане?
        - Не источать свет - это значит уже быть поглощённым тьмою, уже быть рабом тьмы, - улыбался Делоручкин.
        - Молодец Делоручкин! - воскликнула Кукляшка.
        - Но мы же не источаем свет, как ты. И мы что, рабы тьмы? - заспорил Слабачок.
        - Тот, кто что-то делает, всегда источает свет! - подбодрил Делоручкин. - Может, не как я, но источаете. Вон, Кукляшке помогаешь, значит, свет и излучаешь.
        - Ура! - крикнула Кукляшка. - Но ты, который только что что-то изобрёл или смастерил, светишься, как яркая лампочка. А Тьма до света очень голодна.
        - Что-то во тьме никого голодного не видно! - пошутил Делоручкин.
        И тут вокруг ореола Делоручкина из сумерек Тьмы поползли появляться серые лапки с черными когтями и серые пасти с черными клыками. Это были Звери Тьмы. Они тут же набросились впиваться своими жуткими когтями и клыками в края ореола света Делоручкина и объедать его по краям, как тля объедает листья.
        Тьма всё больше сжималась вокруг Делоручкина, из-за чего угасала и радость в его глазах. Слабачок испугался, что Звери Тьмы, как только сгрызут у Делоручкина его сияние радости, начнут грызть и его самого.
        И тогда Слабачок принялся Делоручкина спасать. Он принялся собирать сухие травинки и обматывать их вокруг веточки. Намотав целый пучок, он посмотрел на него огненным взглядом Справедливой Ярости, и тот сразу вспыхнул слепящим и обжигающим пламенем. Этим факелом Слабачок замахал вокруг Делоручкина, отпугивая от него Зверей тьмы.
        Зверям Тьмы сладостно тёплое сияние радости, но карающий жар справедивости им невыносим. Цепкие когти пытались отнять у него факел, а хищные пасти разгрызть и факел и Слабачка. Они даже кидали тёмное пламя тьмы, превращающее в лёд всё, что смогло поглотить. Но Слабачок, сражаясь, поражал факелом, как мечом, и пронзал зверей и зверьков тьмы, как копьём. Факел, соприкасаясь со звериной злостью, разгорался только сильнее. Наконец, невыносимо стало Зверям Тьмы от огненного жара и они начали проваливаться один за другим в Тьму Кромешную, пока и вовсе не пропали.
        ОГНЬ ЗАЩИЩАЮЩИЙ
        - Послушайте, - сказал Слабачок, усаживая Кукляшку на землю. - Нам надо переждать эту ночь. Но укрыться совсем негде. Мы разведём огонь и будем поддерживать его всю ночь. Огонь защитит нас от Зверей Тьмы, от зверей лесных и всяких там жуков-муравьедов и саранчи.
        Не дожидаясь ответа, он начал собирать сухие травинки и веточки, связывать их, и укладывать друг на друга. Делоручкина не надо было уговаривать, и куча хвороста всё росла и росла, пока сама не начала превращаться в подобие столба.
        И так Слабачку при помощи друзей удалось сложить шесть столбо-снопов.
        Но, когда был готов первый столбо-сноп, Делоручкин спросил:
        - Зачем нам ещё складывать хворост, когда мы уже сложили для костра один целый столбо-сноп?
        - Не мы будем сидеть вокруг костра и охранять его, а костры вокруг нас и будут охранять нас. Мы подожжём все шесть столбо-снопов и во всю ночь лапы зверей тьмы не доберутся ни до кого из нас.
        Слабачок зажёг все шесть костров. Казалось, костры должны были вспыхнуть все ярким и жарким пламенем, которое быстро бы испепелило сложенный хворост. Но нет. Огонь горел медленно и вовсе не торопился ввысь проглотить одним глотком приготовленные для него яства.
        - Ложитесь спать, а я буду на стороже. А ты, Делоручкин, на рассвете заменишь меня.
        - Может, ты, Слабачок, заменишь меня?
        - Делоручкин, я не сомневался, что ты так и ответишь.
        И Слабачок, пока солнца первые лучи не прогнали мрак непроглядной тьмы, не смыкал глаз. Он слышал шорохи и шелесты, кружащие вокруг их ночлега, а в отсветах костров мелькали ощеренные клыкастые морды и когтистые лапы, пытающиеся проскочить жар. Часто пасти тьмы пытались сузить пространство огненного света, и тогда Слабачку приходилось отгонять их, размахивая факелом, и сильнее раздувать огненные столбы.
        Сам Слабачок дал себе на сон совсем-совсем немного времени. И, когда солнце полностью явило себя миру, путники снова были в пути.
        Нападение тропы зависти
        РОСТ КАМНЯ ПРЕТКНОВЕНИЯ
        Совсем немного удалось им пройти, не встречая опасности. Только Делоручкин оправился от ночных приключений и, налюбовавшись солнечным восходом, засиял прежним светом, как вдруг он неожиданно проваливается в глубокую ямку, из которой начинает выкарабкиваться с большим трудом. А, когда он всё же выкарабкался, то сразу попадает в глубокую трещину, которая как будто специально оказалась под его лапками. Не подхвати его сзади Слабачок, так бы и исчез он в ней, потому что трещина вскоре сомкнулась. А потом, буквально еще через несколько шажков, Делоручкин ударился лобиком о, вставший на его пути, огромный камень, который ему никак к тому же не получалось ещё и обойти.
        При этом Слабачок, идущий позади, уже очень осторожно приблизился к этому огромному камню. Сначала он коснулся камня своими усиками. Но его усики ничего не почувствовали и вошли в камень, как тростинки в воду. Слабачок ещё придвинулся к камню и, тогда его голова полностью в него погрузилась. Слабачок даже вошёл в камень с Кукляшкой на спинке и… прошёл его насквозь. Тут он Кукляшке сказал:
        - Кажется, этот камень - камень только для Делоручкина. А для нас - видение-привидение-мираж.
        - Это Камень Преткновения. И он не для нас, - согласилась Кукляшка.
        А Делоручкину пришлось обходить его Камень Преткновения, но тот как будто решил твердо оставаться на его пути и ни за что Делоручкина не пропускать. Куда бы Делоручкин ни пошел, влево или вправо, камень увеличивался в ту же сторону с каждым его шагом.
        - Эй, Делоручкин, лезь на камень. Мы тебя ждём с другой его стороны.
        - Я боюсь.
        - Чего ты боишься?
        - Я боюсь, что пока я буду по этой глыбе лезть, она превратится в скалу.
        - А почему ты так решил?
        - Потому, что то, что ниоткуда появилось, растёт туда, куда я иду!
        - Ну и что? Ну и растет?! Что, не слезешь со скалы? Ты же муравей (!), а не какой-нибудь там человек, которому нужны всякие крючки, чтобы не упасть со скалы.
        - А вдруг я так и не доберусь до вершины?
        - Кто знает, что ещё взбредёт в голову этой глыбе-горе. (Если у неё вообще есть голова.) Тогда, да, если и доберёшься до вершины, то тебе, может, придётся спускаться целых несколько дней, а может, и недель.
        - Вот-вот. А ещё я боюсь, что растущая глыба сможет поглотить меня, если захочет.
        - Это как? Как топь на болоте?
        - Вот-вот, как болото.
        - Ну, тогда скорее обходи этот булыжник, пока он не стал длинным, как китайская стена. Да побыстрее. Может, нам сможет помочь хотя бы Время.
        И Время, кажется, действительно помогло. Делоручкин из всех сил побежал вдоль камня, пытаясь опередить его рост в длину, вдоль земли. И ему удалось бегом опередить рост камня, который рос со скоростью несущегося поезда, и перепрыгнуть перед ним на другую сторону. Как только Делоручкин в прыжке упал, камень в своём росте пронёсся дальше, создав и здесь каменную стену.
        - Кажется, мы попали на саму Тропу Зависти, - задумчиво огласил Слабачок.
        - Не мы попали, а она нас нашла, догнала и на нас напала, то есть легла под нашими лапками одним огромным капканом! - возразила-добавила-уточнила Кукляшка.
        - А почему булыжник всё растет в длину и растет? Ведь его миссия - преградить дорогу Делоручкину - уже закончилась? - озадачился Слабачок.
        - Это, наверно, потому, что Зависть слепа. А слепой не видит, что делает, - предположила Кукляшка.
        - Зависть слепнет от собственной зависти? - спросил Слабачок.
        - От себя самой? - удивился Делоручкин.
        - Ну, да. И, чем в ней больше её самой, тем она сильней, но чем она сильней, то сильнее и слепнет.
        - Ох! - вырвалось у Делоручкина.
        - А чем меньше видит, тем меньше понимает, что делает! И часто, и вовсе не ведает, что творит! - проговорил, как будто глядя в самого себя, Слабачок.
        - Тропа зависти слепнет от зависти! - осознавал Делоручкин.
        - Получается, что так, - вновь подтвердила Кукляшка.
        - От кого у тебя знание? - изумился Слабачок.
        - Тот, кого я не знаю, но кого я очень хорошо слышу.
        - А кого ты слышишь?
        - Того, кого я не знаю.
        - А на кого похож голос того, которого ты хорошо слышишь? - продолжал допытываться Слабачок.
        - Ни на кого.
        - Наверно, у нашей Тропы Зависти зависть сейчас очень сильна?! - сделал вывод Слабачок.
        Кукляшка:
        - Да, Тропа Зависти совсем ослепла от собственной зависти и думает, что продолжает преграждать путь Делоручкину этой уже горой-стеной.
        - А он, ха-ха, её уже обошёл, - шутливо проговорил Делоручкин.
        - Кукляшка, - шепотом позвал Слабачок, - а ты обратила внимание, что тропа зависти ослеплена только светом Делоручкина, что она ничего не имеет против нас?
        - Да, Слабачок, обратила, - так же шёпотом ответила Кукляшка, как можно ближе придвинувшись к его уху.
        - Значит… - но Слабачок решил не договаривать.
        - Да, значит, - подтвердила Кукляшка, поняв то, чего Слабачок не досказал.
        - Как бы эта тропа не ослепилась бы ещё в придачу и собственной яростью, - опасливо проговорил Слабачок.
        - А это вдруг с чего? - спросила, уже не таясь, Кукляшка.
        - А вот, когда поймёт, что упускает предмет своей зависти, Делоручкина.
        - Ой, тогда, может быть не до смеха! - произнесла Кукляшка с грустно-озабоченным личиком.
        - Видишь, Делоручкин, говорили тебе: «Не кричи своим светом о своём счастьем, накличешь беду». Вот Зависть себя ждать и не заставила.
        - Так мне что, чтобы не светиться и мастерить перестать? Нет дела - нет счастья. А жизнь без счастья - не жизнь.
        - Но нет зависти - нет врагов, - вслух рассуждал, боясь за всех хороших муравьишек и муравьёв, Слабачок. - Мастери, но не светись.
        - Да куда они денутся, враги-то? - уже и Кукляшка запротестовала. - Враги-то всегда найдутся.
        - Наверное, ты права, враги отстают, когда их прогоняют.
        - А врагов надо не бояться! - подняла лапку Кукляшка.
        - А надо, чтобы враги боялись! - загорелся взгляд Делоручкина.
        - Побеждать врага! - запрыгала на спинке Слабачка и замахала вверх лапками Кукляшка.
        - И дело не забывать, - и Слабачок смахнул пот с лобика, проведя по нему лапкой.
        - И дело защищать! - пылал Делоручкин.
        - А есть такие муравьи, чьё дело - это защищать! - показала своё знание Кукляшка.
        - Есть, Кукляшка, есть, - не спорил Слабачок.
        ПРЕВРАЩЕНИЕ В ПРОПАСТЬ
        Но без приключений они успели пройти опять всего совсем ничего. И произошло то, чего так опасался Слабачок: Тропу Зависти охватила Слепая Ярость против Делоручкина и она, прямо под мизерными путниками обрушила землю в мгновение ока, разверзшись в гигантскую пропасть. Казалось, что пропасть тотчас утащит их в свои бездны. Но Слабачок с сидевшей на нём Кукляшкой, почему-то никуда не провалились, а продолжали стоять на прежнем месте, но только уже не на земле, а на… пус-то-те!
        А вот бедный Делоручкин, если бы не успел ухватиться за одну из лапок Слабачка, так бы в бездонную пропасть и канул.
        Слабачок вначале было подумал, что они с Кукляшкой летят стремглав в пасть собственной гибели, но когда понял, что продолжает стоять, правда, на абсолютной пустоте, стал топтаться-поворачиваться в разные стороны, не понимая, как можно стоять ни на чём? Только ему что-то мешало, что-то всё же тянуло его вниз. Этим «что-то» оказался не похожий на самого себя от страха Делоручкин. Слабачок тотчас подал ему лапку:
        - Не будешь же ты так вечно висеть на мне, как гиря на ноге у каторжника. Садись на мою спинку рядом с Кукляшкой. Придётся вас обоих тянуть на своём горбу, - пытался шутить Слабачок.
        Слабачку пришлось продолжать путь, идя по пустоте и неся на своей спинке уже спокойно болтающую лапками Кукляшку, которую пропасть вовсе не пугала, а даже забавляла, и трясущегося от ужаса и никаким светом уже не светящегося Делоручкина. Только Слабачок пошёл уже легко, без боязни, потому что ему уже не нужно было осторожничать - ведь всё равно, куда ни наступи, была сплошная пустота. Только под лапками почему-то чувствовалась мягкость травы и слышалось потрескиванье веток и шорох сухой листвы.
        А на невиданной глубине самой бездны всё сильнее что-то трещало, краснело, и змеи изгибающегося огненного дыма всё больше поднимались ввысь, устрашающе приближаясь к маленьким путникам. Тепло под их лапками всё больше напоминало жар, который с каждым шажочком становился всё нестерпимее.
        Слабачок со своей поклажей торопился пройти до конца этого невидимого мостика, но, даже края его, к сожалению всех, всё ещё даже не было видно.
        А жар становился таким, что Слабачок уже не мог идти, не подпрыгивая и не подскакивая на ходу, рискуя сбросить свою ношу. Вдруг все стали замечать, что бесконечно разверзшаяся бездна начала сужаться, что постепенно пошли растворяться в воздухе и потрескивания, и свечения, и дым, и жар.
        «Так, - подумал Слабачок, - Тропа Зависти решила уходить. А уходит она, наверно, потому, что теперь ей некому стало завидовать. Вон, и так слышно, как у Делоручкина зубы стучат. Добилась таки, подлая, того, чего хотела: лишила честного муравья сияния радости. И теперь она стала собирать свои пожитки - всё то, что подбрасывала ему на пути: камни, сучки, брёвна, ямки, канавки, огонь и воду, ветер, горы и пропасти, костры, дымы, тучи, дожди, молнии и громы. Ещё в запасе у неё должны быть и разные зверюшки, типа пантер, львов, медведей и даже… разбойники. Обо всём таком говорили все те несчастные, которым пришлось по ней пройти».
        И он был прав, потому что бездна быстро превратилась сначала в овраг, потом в трещину, затем в ямку, а потом и вовсе исчезла. Маленькая компания разом перевела спокойно дух.
        И они все втроём уже снова двигались по всё той же давно им знакомой тропинке, но никакие непреодолимые или замедляющие их ход препятствия больше не попадались на их пути.
        ВНЕСЕНИЕ КУКЛЯШКИ
        Когда путники входили в свой маленький, но многомуравьишный лагерь, уже совсем стемнело. Но их тропинка была светла, как днём. И это из-за светлячков. Это они по ночам освещают все тропинки и все тёмные закутки в муравьишкином селении.
        Поэтому муравьишкам, ещё весело скачущим по улицам в то время, когда другие уже летают во сне, стали встречаться их запропастившиеся еле бредущие друзья, возвращающиеся непонятно откуда. Первыми из которых были король камней Слабачок, с седящей на его спинке, Кукляшкой, а за ними еле плёлся, чуть прихрамывая, золотых лапок мастер Делоручкин.
        И все, кто ещё не лёг спать, а никто почти и не спал (а кто спал, те просыпались от суеты и крика), побежали смотреть на Слабачка, который нёс на себе Кукляшку. А на Делоручкина, если и бросали взгляд, то, увы, только потому, что он был рядом с теми, на которых все только и смотрели.
        Всё больше муравьишек собирается по обеим сторонам тропинки, по которой бредут вернувшиеся. Тем, которые вставали у самой тропинки, свет светлячков озарял их мордочки. А у тех, кто становился дальше, разглядеть можно было только глазки, блестящие, как звёздочки-близнецы. И таких звёздочек двойняшек было видимо-невидимо.
        Муравьишкам уже так становилось интересно, настолько хотелось разглядеть поближе Несение Кукляшки, что задние начинали становиться на спинки тех, кто был у самой тропинки, а на их спинки вскарабкивались следующие. По чуть-чуть, по чуть-чуть, и тропинку с двух сторон стали окружать стены из муравьиных мордочек, глядящих с удивлением на Слабачка, несущего почему-то не очередной гигантский камень, а малюсенькую Кукляшку.
        - Почему на свой горб ты возложил эту ношу? - кричали Слабачку.
        - А что, не видите, у неё поранены лапки?! - отвечали другие.
        - Чтобы Слабачок на себе не нёс, он всегда несёт Добро, - кричали третьи.
        - А вдруг он несет на себе снова то, из чего потом можно будет что-то построить? - кричали те, которым было плохо видно.
        - Из того, что он на себе несёт, можно построить дружбу.
        - Или семью… - все обернулись на того, кто это изрёк. - Потом.
        - Только… нужно… подрасти.
        - Говорят, что семья это о-чень, очень тяжело.
        - И я слышал, что очень.
        - Так что же получается, что наш могучий Слабачок уже сейчас тренируется носить на себе тот груз, который не каждому из нас может оказаться по силам, когда мы вырастем?!
        - А если такой гигант тренируется уже сейчас, то значит и он сомневается, что этот груз ему будет по силам, когда он вырастет?!
        - О, да, значит, это в будущем очень будет тяжёлый груз.
        - И, значит, нам всем тоже надо начинать тренироваться уже сейчас.
        - Если самому Слабачку тяжело, то нам-то и тренироваться нечего.
        - Я просто не прошёл мимо той, которая оказалась в лапах Беды и в Коконе Зла. - Слабачок решил ответить, потому что был не в силах слушать эту чепуху. Это единственный случай, когда у Слабачка не хватило сил - сил терпения.
        - И что ты сделал?
        - Вырвал из лап Беды.
        - А из Кокона Зла?
        - Как бы ему самому в её паутине не запутаться!
        - С каждым моим шагом Кокон Зла разматывается с Кукляшки, как нитка с катушки, - продолжал бороться Слабачок словами с наглостью.
        И, действительно, все стали замечать, что Кукляшка обмотана тонюсенькой прозрачно-блестящей ниточкой, которая постепенно спадала с неё на тропинку и исчезала.
        - А когда же кокон Зла размотается совсем?! - ехидничали ехидцы.
        - Когда Кукляшку покинет Боль.
        - Неверно, Слабачок! Сначало Кокон Зла перестанет её опутывать, а вот только потом у неё и перестанут болеть лапки и отступят Будущие Напасти.
        - Нет, Кокон Зла разматывается тем быстрее, чем больше к его жертве приходит Помощи и Заботы, - откликнулся Слабачок, которому всё труднее было идти.
        - Смотри, как бы тебе самому не попасть в паутину Зла.
        - Но, если Кокон Зла не распутывать на других, тогда-то точно быстрее им будешь опутан сам, - уверенно произнёс Слабачок.
        - Да, прям уж.
        Слабачок:
        - А кто тогда поможет тебе, если ты сам никому не помогаешь?
        - Точно, и сам себе не поможешь! - кто-то поддержал Слабачка.
        - Как бы тебя не опутали Коконом Зла те, которых от него избавил ты, - прокричал кто-то, предостерегая, но очень едко, как будто завидуя.
        - Да, как бы его Кукляшка сама и не опутала!
        - Во всяком случае, я буду знать, что Зло пришло ко мне, как чей-то грех, а не как чья-то месть или возмездие.
        И, уже ближе к закату, Слабачок, медленной, почти крадущейся походкой, больше похожей на ползанье змеи, всё же дошёл до своего гигантского домика.
        В его домике была всего лишь одна комната, а в ней стоял, в качестве мебели, всего лишь один тот самый камень - не высокий, но длинный, и всегда тёплый, на котором можно есть или спать.
        Слабачок подошёл к своему Камню Вечного Тепла:
        - Вот здесь для тебя уготован мой приют. Ложись и засыпай.
        Кукляшка медленно переползла на камень и, ничего не ответя, сразу заснула.
        Слабачок и тут продолжил заботиться о Кукляшке, сторожа её сон. Он старался теперь ходить как можно тише и ничего не ронять и не задевать. Через некоторое время он заметил, что Кокон Зла, в который была замотана Кукляшка, продолжает разматываться сам собой. Эта спадающая с муравьинки ниточка зла здесь не исчезала сразу, а превращалась в падающие капельки. А из капелек появилась лужица. А из лужицы заструилось вверх много-много разноцветных и разных по высоте струек, образовав фонтанчик. Когда Кокон Зла был размотан и последняя капля от Ниточки Зла попала в Лужицу Зла, то Фонтанчик Зла перестал выбрасывать свои струйки и превратился в Облако Былого, которое тоже скоро растворилось в облаке.
        Через некоторое время Слабачок уснул и сам на клочке от сухого листочка.
        А Делоручкин пошел в свой квартальчик маленьких мастеров, снова неожиданно засветясь еле заметным, но освещающим путь, светом. Светлячки в тот квартальчик не летают, потому что там улочки светлее самих светлячков. Это мастера собственным внутренним светом освещают всё вокруг, и даже когда спят. Своим светом они заряжают и свои домики, которые освещают мир. Поэтому квартальчик мастеров ночью всегда светлый, как днём, и идущему по своему квартальчику Делоручкину всё было бы видно, как днём уже и без собственного сияния.
        Перегонялки погоняемых. До финиша и после
        Когда муравьишки стали благороднее,
        Воссели на них.
        ИЗУМЛЕНИЯ СЛАБАЧКА
        А на следующий день, когда Слабачок проснулся и вылез из своего домика, то увидел, что все муравъишки-мальчишки носят на своих спинках муравъишек-девочек - муравьинок. Многие возили на себе сразу по две или даже по три муравьинки или ещё больше - сколько уместится на спинке.
        - А что тут такое происходит? - спросил Слабачок проходящего мимо, муравьишку Умнишку, который никого на себе не нёс (видимо, от большого ума).
        - А, чего тут такого, Слабачок? - удивлённо переспросил Умнишка.
        - Ну, как что? Муравьишки, чуть не каждый - носильщик муравьинок, а муравьинки - возницы-наездницы муравьишек?!. Правда, неумелые… пока.
        - И что?
        Слабачок:
        - Ну, как что, такое раньше бывало?!
        - Не бывало, - пытался понять Умнишка.
        - Муравьишки возвысили муравьинок, посадив их на себя!.. И считают теперь себя силачами!
        - Правильно, камни таскать - подражать тебе - силенок маловато. А вот такую же, какую ты спас, муравьинку-тростинку тягать, так они все силачи. Вон послушай одного крикуна, - крикнула взрослая муравьиха.
        Крикун Болтайкин громко болтал с товарищами, которые еле-еле держали по одной муравьинке:
        - Слабачок только одну Кукляшку еле-еле донёс, а я вон сразу трёх Неваляшек-блестяшек катаю и мне совсем даже и не тяжело! Я-а Силаач!
        Следом за Слабачком вышла Кукляшка, еле двигая задними лапками.
        Многие муравьишки остановились, увидя в лучах света ту, которую недавно видели в кольце Тьмы.
        - Смотрите, смотрите! С Кукляшки спал Кокон Зла!
        - Да, зло покинуло её!
        - Зло от Кукляшки сбежало, когда к ней пришла Помощь.
        - Повезло Кукляшке!
        - Только пусть Везенье не испытывает Терпенье!
        Слабачок обратился ко всем неожиданно громко, да так, что деревья стали порождать эхо:
        - Ещё ночь назад вы подставляли свои лапки под лапки муравьинкам, кидали им в глазки пыль, могли щипнуть, толкнуть и дернуть за косичку! И всё, чтобы похохотать?! И что, за эту ночь здесь все подобрели?!
        Одни муравьишки от стыда опускали свои головки, а другие вздрагивали от голоса Слабачка и чуть пригибались. Но некоторые стояли, не сгибаясь, и нагло ухмылялись.
        - Вы что, поняли, что нельзя обижать слабых, что слабым надо помогать, что слабых надо защищать?!
        - По-ня-ли! - произнесли несколько нетвердых голосов.
        - Не поняли, а и так знали!
        - А делали наоборот?! - укорил Слабачок.
        - Не все.
        - Когда хулиганишь, всегда наказание мерещится!
        - Зато теперь вот… - сказал кто-то и встряхнул на себе муравьинку.
        - Катаете, не обижаете - уже хорошо.
        - В этом ты «виноват», Слабачок, - «благодарно» сказал Справедливкин.
        - Все бы были виноваты только в хорошем, - пробубнил хвалебно Ворчалкин.
        Сказ из толпы:
        - А часто наказание не только мерещится.
        Поддержка в толпе:
        - Во-во, оно ещё и приходит.
        - А помогаешь, - наставил Слабачок, - благодарность получаешь.
        - Это вряд ли! - возразил Сомняшкин.
        - А ты и не пробовал, небось, хорошее делать? - парировал Укорялкин.
        - Не пробовал… - потупился - признался Сомняшкин.
        - А чем больше хорошего делать, тем сложнее делать нехорошее, - добавил Слабачок.
        - Форму потеряем, - опять выкрикнул Хулигашкин.
        - Это хулиганить-то?
        - Да кому нужна такая форма! - возразил Укорялкин.
        - Во-во! - поддержал кто-то из молчаливых.
        - А ведь слабые в одном могут быть сильнее в другом… - предупредил-намекнул Слабачок.
        - Да в чем они могут быть сильней? - спросил Непонималкин.
        - А ты вот когда лапку сломал, кто тебе помогал?
        - Муравьинки ему помогали, одна за другой ухаживали.
        - Травами врачевали!
        - Бинты меняли!
        - Воды подавали!
        - …А! И слабым тогда уже был я. Да! - понял Непонималкин.
        - А мы себе ничего не сломаем! - выкрикнул Задавалкин.
        - Никогда! - поддакнули из толпы.
        - И слабыми не будем! - поддакнул Гордячкин.
        - Не будем! Не будем! Ха-х-ха-ха-ха! - заартачились многие.
        - Будете ещё, - возразила Кукляшка, но так тихо, что даже если кто и расслышал, то решил не обращать внимания.
        - Вот придётся защищать от вас, а потом придётся защищать вас! - крикнул муравьишкам Слабачок.
        - Он говорит, что нам муравьинки начнут мстить!
        - Нас пугают муравьинками! - засмеялись многие муравьишки.
        - Забавлять их сегодня, чтобы они не заели, ха-ха-ха, нас завтра?! - возмутился Смекалкин.
        Многие загигеготали.
        - И так заедят, - это произнес, проходя мимо, кто-то из взрослых.
        Несмотря на грубые шутки и выкрики своих сверстников, Слабачку казалось, что они подобрели-поумнели. Но это было и так, и не совсем, и совсем и не так.
        - Если честно, Слабачок, да мы тут и половины не поняли из того, что ты тут нам наболтал.
        - Да, и о том, чтобы исправляться, мы и не думали.
        - Да, мы бы с удовольствием бы муравьинок потолкали, а не на спинках бы своих таскали.
        - Покидали бы на землю, с удовольствием!
        - Так вы муравьинок балуете, не желая этого, и даже желая не этого, а наоборот?
        - Конечно!
        - Какая же страшная сила заставляет вас делать то, на что у вас нет нисколечко желания? - изумляясь, спросил Слабачок.
        - Эта сила - наше желание… - Хвастишка запнулся и поправился: - …наше другое желание…
        - И что же это за такое желание, которое заставляет вас идти против своего другого желания, против самих себя?
        - Это желание… - Стеснялкин потупил глаза и недоговорил.
        - Хотим походить… на тебя, Слабачок! - признался Простачок.
        - На меня?
        - На тебя, - кто-то подтвердил со вздохом, то ли радости надежды, то ли огорчения несбыточного.
        - А что общего между мной и ношением муравьинок?
        - Но ты же вчера носил на себе Кукляшку?!
        - Да, ты же Кукляшку носил?
        - Ну, носил!
        - Вот и мы… Теперь носим.
        - Все хотят быть как ты, быть тобой!
        - Быть надо не мной, а собой.
        - А, как это - собой?
        - Но я и камни ношу.
        - Хоть не камни, но нести.
        Тишина.
        - А они нас пугают! - разом выкрикнуло несколько муравьинок.
        - Чем? Как? - не поленился поинтересоваться Слабачок.
        - Катают-болтают!
        - Вверх толкают!..
        - И вниз тягают!
        - Свалить угрожают!
        - И никому из вас не весело, что вас катают-развлекают? - удивлялся Слабачок.
        - Иногда весело, - сказал кто-то грустно в ответ.
        - Да… - кто-то печально подтвердил.
        - А если мы упадём и ушибёмся, они ещё и рады будут!
        - Но я же спасал, помогал… - пытался объяснить-оправдаться Слабачок.
        - Значит, чтобы походить на тебя, мы что, тоже должны спасать-помогать?!
        Слабачок:
        - Спасать-помогать должны все!
        - И даже те, кто на тебя походить не хочет?
        Слабачок:
        - А не все хотят, чтобы им помогли, чтобы их спасли?
        - Конечно, все!
        - Я знаю, к чему он клонит!
        - Он клонит к тому, чтобы мы все хотели спасать-помогать!
        - А что, он не прав?
        - Да…
        - Вроде…
        - Ну…
        - Когда надо…
        - Это надо всегда!
        - Это может понадобиться в любую минуту!
        - Слабачок, мы хотим помогать!
        - Мы хотим спасать!
        - И будем!
        - Будем Слабачок!
        - Как Слабачок!
        - И не только потому, что, как Слабачок!
        - А потому, что надо!
        - Потому что надо!
        - Потому что хотим!
        - И хотим, потому что надо!
        ЗАРАЖЕНИЕ КОМАРИКОВ
        В это время над толпой муравьишек, держащих на себе муравьинок, пролетали два комарика, а точнее, комарёнок и комаринка. Комаринку звали Толстурика, а комарёнка Ниткокрылом… Комарёнок был тоненький-тоненький, а комаринка была полненькая и даже очень.
        - Смотри… какие муравьи благородное племя, - печально произнесла Толстурика.
        - И чего там благородного, - тоже, наклоняясь вниз, спросил Ниткокрыл.
        - Как чего. Муравьинки на муравьях только и передвигаются. Вот как их ценят.
        - Чего ж тут хорошего. Так у муравьинок лапки отсохнут, если им самим ходить не давать.
        - А вот нас, комаринок, вы, комарёнки, совсем не любите.
        - Как это!? Почему это?!
        - Потому что на крылышках нас не носите?!
        - Так у вас тогда крылышки…
        - Даже совсем чуть-чуть, чуть-чуть не хотите! - и комаринка заплакала. - Всё отговорки нахоодите!
        - Ну, если только совсем чуть-чуть!
        - Ах, не нужны нам подачки от вас!
        - Да… не подачки… вовсе.
        - Подачки!
        - Мне и самому хотелось тебя покатать!
        - Это ты сейчас на ходу придумываешь!
        - Да нет, мне давно хотелось, только я боялся тебе предложить.
        - Это почему это?
        - Боялся, что откажешь.
        - Правда?
        - Правда.
        - Правда-преправда?
        - Преправда и правда.
        - Тогда чего жее ты?..
        - А чего я?..
        - Ну?! - насупилась Толстурика.
        - Ах, да!.. Не хотите ли покататься?
        - Как покататься, на чём? - замялась-заулыбалась.
        - Как на чём? На мне, конечно.
        - А не уроните?
        - Ни за что на свете!
        - А сил не хватит?
        - А вот и увидите.
        - Увидим-увидим! - обиженный тон комаринки неожиданно сменился на приказной, и, быстро воспарив над комарёнком, она пухлым мешком плюхнулась к нему на спинку.
        Комарёнок от такого неожиданного приземления и впрямь чуть не упал. Но немного опустившись, он быстро восстановил равновесие.
        - Вперёд, Ниткокрыльчик, вперёд! - довольно азартно приказала комаринка.
        «О! Теперь мы все будем заражены благородством! Теперь они все на нас ездить будут!» - боязливо подумал и тут же забыл комарёнок.
        И чуть-чуть ещё попищав, парочка пискорыльчиков растворилась в воздушной дали.
        ПОНУКАНИЕ К СТАРТУ
        А пока муравьишки-мальчишки болтали со Слабачком, муравьинкам на их спинках сидеть стало скучно. И они постепенно начинали друг с другом играться. Сначала они решили перепрыгивать с одной спинки на другую. Потом старались перепрыгнуть уже через две и даже через три спинки сразу. А потом пошли толкаться. Толкаются, в спинки муравьишек упираются-пинаются, не удерживаются, охапками в травку с визгами и смехом валятся.
        Спинки муравьишек под лапками муравьинок изрядно трещали и побаливали. Разговоры со Слабачком разговаривать им уже было совершенно невозможно, потому что шалуньи всё сильнее их пинали и громче визжали, а, упав, уже плакали и с каждым разом всё жалостливее.
        Но для муравьишек, как оказалось - это было не самым большим неудобством. Все упавшие муравьинки, как сговорившись, вдруг с травки поднялись, на муравьишек взобрались, уселись поудобнее на спинках своих носильщиков и закричали-заверещали вместе с остальными:
        - Эй, сильны языки тренировать! Не пора ли доказать, что ты самый быстрый, если уж не самый сильный.
        - Эй, отнеси меня быстрее всех на самый край полянки!
        - И ты неси меня!
        - И ты!
        - И ты!
        СТАРТ НА ИЗНОС
        «Что-что? - подумал каждый муравьишка. - Мной, будущим муравьём строителем-воином, начинает понукать какая-то муравьинка-тростинка-пылинка?!» «Сейчас я ей покажу! Как сброшу со своей спинки!..» «Да, сброшу, сброшу! Вот, сейчас!» «Но… тогда кого же я буду возить?» «А вдруг подумают, что я устал и хочу бежать налегке?» «А вдруг её кто-то другой начнёт возить?» «Может, и впрямь, попробовать… всех… обогнать?»
        И так подумали все разом на себя взвалившие о всех их разом запинавших. А кто-то один, переглянувшись с остальными, сказал Слабачку:
        - Ну, мы тут, поперегоняемся… Побежим?
        Другой:
        - Наши желания, хоть и не настолько велики, как у тебя, но, все-таки, делают и нас сильнее!
        И они, не дожидаясь ответа Слабачка, все разом развернулись и рванули, забавляя и азартом, и страхом сидящих на них муравьинок.
        Началась погоня за Победой! Муравьишки забыли и про себя, и про тех, кого они везли, готовые толкаться, кусаться, и драться. Они не видели ничего, кроме того «впереди», до которого им надо было добраться и добраться первыми!
        А дорога бегов оказалась не просто дорогой, а точнее и вовсе не дорогой. На ней стали появляться для кого ямки, а для кого кочки, для кого овражки, а для кого упавшие ветки и даже стволы деревьев! А потом всем надо было обязательно взобраться на одну травинку и перепрыгуть обязательно на какой-нибудь цветок. А потом сразу для всех появилась ямка с водой и на ней много травинок, по которым надо было перейти на другую сторону. Кто-то не удерживался и падал в воду со своей муравьинкой, или травинка не выдерживала сразу несколько десятков пар муравьишек и опускалась в лужу. Кто кричал: «Спасите, тонем!», а кто им в ответ: «Мы вас спасём!», кто-то «какая же я глупая, что влезла в эти бега», кто-то: «Какая же я наивная, что села на этого глупика-задохлика!» Кто-то, вылезая из лужи, плакал из-за того, что им не быть первыми или что какие они мокрые, а другие, выскакивая из воды, говорили: «Ух, хорошо!» ипускались в путь или без единого слова продолжали бег и скок.
        ПЕСНЯ МУРАВЬИНОК
        А муравьинки уже начинали понимать, что значит повелевать! И это они, которые ещё недавно могли только дрожать и плакать! Они стали тоже видеть только то самое «Впереди», до которого должны были добраться первыми. И во что бы то ни стало!
        При этом одни повелевали грубо: «Быстрей, чего еле лапки переставляешь!», а другие мягко, почти пели: «Ты самый сильный, самый быстрый, ну, ещё, ещё быстрей!.. Ты можешь, ещё!» И те, кого подбадривали, обгоняли тех, кого обижали.
        Скача рядом друг с другом, муравьинки друг с другом успевали поболтать:
        - Как интересно, - говорила одна другой, - смотри, мы те, которые как бы не можем возить-носить, и именно поэтому нас и везут, и те, которые везти-нести и могут. И именно поэтому мы никогда не повезём - не понесем!
        - О-хо-хо-ха-ха! - был ей ответ.
        - Не могущие на могущих и над могущими, потому что не могут!
        - Мы на них!
        - Везут нас и возить будут!
        - И именно поэтому никогда возить-носить не будут их, - подскакала одна из муравьинок и ушла вперёд на очень усталом муравьишке, обливающемся потом.
        - И поэтому мы, которые, как бы не могущие возить, будем указывать, куда и что возить им, везущим-несущим нас!
        - Хо-о-хо-хо-хо!
        - Чтобы управлять теми, кто возит, убеди, что возить необходимо и именно тебя!
        - А для этого лучше докажи, что не то что возить, а и ходить не можешь, что слишком слаба: что уже родилась неспособной, ха-ха, ходить, не то, что возить.
        - Ха-ха!
        - А, если уж тебя взялись возить, то куда возить, тебе и говорить.
        - А не им!
        - А не им!
        - Ха-ха-ха-ха!
        - А - нам!
        - На-ам!
        - Ох!
        - О-ох!
        - А если ещё и всем понравится смотреть туда, куда ты указываешь, то все и повезут всех туда, куда ты укажешь.
        - И повезут ещё и то, что скажешь.
        - И повезут и того…
        - И тех…
        - На кого покажешь.
        - Вот какие мы!
        - Слабенькие, ха-ха-ха-ха! - хором.
        - Муравьинки! Хи-хи-хи! - хором.
        - И мы, которых везут, ещё и помогаем им, которые везут нас!
        - Помогаем?!
        - Палкой! Ха-ха-ха!
        - А гоняют они ради нас и для нас!
        - Сами же на себя и взвалили нас.
        - И счастливы, что мы на них!
        - Что они под нами!
        - Везут нас ради нас!
        - И наших похвал!
        - Типа «Мо-ло-дец»! Хи-хи!
        - Хотя думают, что хотят похвастать.
        - Какие они си-ильные, хи-хи!
        - Хотя не прочь посбрасывать нас!
        - Теперь: куда им без нас?!
        - Теперь они зависят от нас!
        - Всегда зависели от нас!
        - Потому что не могли и не смогут не возить нас!
        - Не соглаасен! - возглас одного из бегуще-несущего, еле дышащего.
        - Не отвлекайся.
        - Всегда будут хотеть возить нас!
        - Всегда!
        - Э-ээй! Быыст-реей!
        НАКАЗАНИЕ ЗА ПОБЕДУ
        Бежали до длинного овражка. И финиш рисовать кому-то бежать не надо, и куда бежать, всем известно. И вот один из муравьишек так сильно ото всех умчался вперед с той, которую он вёз, что его не стало даже видно. А смог остановиться он тогда, когда не только достиг этого заветного овражка, а даже и перепрыгнул через него. Это был Скакунок. Его и прозвали Скакунком потому, что он прыгал выше и дальше всех. Но никто и не думал, в том числе и он сам, о том, что он может еще и быстрее всех бегать.
        Когда все поняли, что победил он, то остановились, а точнее, попадали от усталости.
        И, когда Скакунок остановился, то первое, о чём он подумал, было то, что та, которую он на себе возил, сейчас скажет ему не одно слово, а целых три: «Какой ты мо-ло-дец!».
        Но, к его ужасу, он вдруг услышал: «Ну, посмотри, куда ты убежал?! Наверняка, все подумают, что тебя вообще на перегонялках не было. И самым лучшим назовут кого-нибудь другого! А, потом, я десять раз чуть не упала! Ты меня вёз, как кучу хвороста! Жаль, что вся твоя прыткость-резвость досталась только твоим ногам и совсем ничего не двигается в твоей голове!».
        Но то, что Скакунок получил за все труды такие нехорошие слова - это совсем неудивительно, потому что он возил на себе не кого-нибудь, а Грубяшку.
        У Грубяшки была самая красивая мордочка, самые стройные лапки и самая блестящая спинка. И поэтому Скакунок был очень рад, когда Грубяшка согласилась вскочить к нему на спинку. Но, видя красоту снаружи, он совсем забыл рассмотреть в ней то, отчего рождаются слова и поступки - её душу. Он совсем не хотел думать о том, что говорили все вокруг, а именно, как страшен у неё язык. Но вот теперь его собственные уши, а вслед за ними и его сердце, содрогнулись, поняв, какой длинный и колючий язык у его Грубяшки. А ведь, пока он её на себе вёз, она не проронила ни единого словечка. Наверно, боялась, что Скакунок обидится и сгоряча возьмет да и сбросит её с себя. А теперь, когда они стали первыми, Грубяшка стала смела, как голодная лиса. И почему-то она знает, что Скакунок, несмотря на всю её вредность, повезёт её снова. Знать, раскусила доброе и терпеливое сердце Скакунка.
        «Глупые мы, муравьишки, - неожиданно для самого себя вслух стал размышлять Скакунок. - Мы смотрим на красоту мордашки. А вот муравьинки смотрят на сердце и душу через поведение и через слова. Поэтому муравьинки умнее нас и очень не умный я». Грубяшка, как ни продолжала злиться, но ничего не сказала.
        А многие из муравьинок, несмотря на то, что их муравьишки пришли далеко не первыми, не только не бранились, но даже успокаивали своих везунов: «Не отчаивайся. Ты всё равно молодец! Потому что ты старался из последних сил!»
        А муравьинки, которых сидело целых три на одной спинке, доказывали всем, что: «Только наш муравьишка заслуживает первого места, потому что это на его плечах была вынесена самая большая тяжесть догонялок-перегонялок. И эта тяжесть - мы!» - восклицали они.
        Всегда можно найти повод для добрых или злых слов. А повод зависит от желания. Поэтому добрый всегда несёт добро, а злой - зло.
        НАКАЗАНИЕ ЗА НАКАЗАНИЕ
        Но в Грубяшке, как ведро в водопаде, новое неудовольствие накапливается. И не успевшего опомниться Скакунка она продолжила бранить с новой силой. И вот тут-то добрый Скакунок не выдержал и возьми да и произнеси:
        - Ещё одно твоё недоброе слово и твой длинный колючий язык станет известен не только всем ушам, но ещё будет виден и всем глазам! Головку украсят рожки, а ровные лапки согнутся в дужки.
        Грубяшка даже не обратила внимания на слова Скакунка, как и не услышала их, и продолжила его бранить. Неожиданно она замолчала, потому что почувствовала, что ей неудобно и больно стало говорить из-за появившегося у неё действительно длинного и колючего языка, который никак теперь не умещался у неё во рту.
        Все увидели, вместе с её новым языком, ещё и появившиеся у неё рожки и лапки-дужки.
        - Вот, когда подобреешь, вот тогда и похорошеешь. - решительно произнес Скакунок, но прогонять Грубяшку, которая уже проливала рекой слёзы, не стал.
        Удивились все силе возмездия Скакунка, но никто его не осудил и никто Грубяшке не посочувствовал. Сама виновата, если довела-развила в нём силы возмездия такие. Пусть исправляется. И, вообще, перегонялки интересовали сейчас всех больше всех.
        А споры о том, кто быстрее кого бежал и кто кого перегнал, не умолкали до самого вечера. И это несмотря на то, что и так ясно, что первым пришел Скакунок. А точнее, именно потому, что он пришел первым. Потому что он так быстро бежал, что почти никто и не видел, как он бежал, ибо убежал ото всех далеко-далеко вперед. «А может быть, он и вовсе не бежал?» «А кто прибежал вторым?» «А третьим?» Все так устали, что и об этом не узнали.
        И вот решили, что на следующий день снова поиграют в догонялки-перегонялки. Каждый муравьишка втайне надеялся, что уж завтра он всем покажет! А каждая муравьинка была уверена, что уж завтра-то увидят все, кто тут самые-самые из всех!
        БРАЗДЫ ПРАВЛЕНИЯ
        Уже вечером многие муравьишки готовились к победе следующего дня. Они стирали одежду, мылись, ели и, главное, ложились пораньше спать.
        А каждая муравьинка весь вечер думала о том, как бы сделать так, чтобы именно её муравьишка был бы ближе всех к победе. «Чтобы бежать быстрее, - рассуждали они все порознь, - нужно не только быстро лапками двигать, но и лучше видеть, куда бежишь. А кому видно лучше? А лучше видно тем, кто находится выше, а значит и смотрит дальше. Поэтому мальчишка-муравьишка должен думать только о том, как бежать быстрее. А куда бежать - об этом теперь она - муравьинка позаботится.
        Но, как указывать муравьишке-бегонесуну дорогу? Крики «Налево!» или «Направо!» он вообще может не услышать из-за топота, из-за ветра и из-за криков со всех сторон. И оборачиваться на неё, на муравьинку, глядя на её указующие лапки, муравьишка не должен. Тогда точно либо в ямку свалится, либо в столбик врежется.
        Вот и подумала каждая, а потом с каждой и поделилась, что:
        - Ха-ха-ха! А если надеть муравьишкам две верёвочки на голову или на шею, то это будет очень даже удобно.
        - Да, наверно, очень удобно!
        - И даже интересно!
        - Уж точно будет весело!
        - Только нашим муравьишкам надо будет объяснить, что, когда их будут дергать справа, значит нужно бежать правее, а когда начнут дёргать слева, значит бежать левее.
        - А когда дернут за обе верёвочки, то, значит, хи-хи: «Стоять, приехали!»
        Идея о том, как управлять муравьишками, понравилась всем муравьинкам без исключения.
        ЛИКОВАНЬЯ ЗАПРЯЖЁННЫХ
        А муравьишки-мальчишки, хоть и согласились надеть на себя верёвочки, но и с сомнениями, и с неохотой, и не сразу, и не все.
        Некоторым из тех, которых оседлали одних из первых, даже понравилось бегать с верёвочками. «Смотрите, - говорили они, катая на себе своих наездниц вокруг да около тех, с кем говорили, - я бегаю с закрытыми глазами и не обо что не ударяюсь. Я думаю только о том, как нести свою муравьинку быстрее всех, и ни о чем другом!»
        «Вот то-то и оно, - выражались с возмущением и презрением другие в ответ, - что ты думаешь теперь только о том, как возить на себе муравьинку!». «А о чём же ещё думать?» - неожиданно возражали те, кого уже запрягли. При этом даже те, кто возмущался больше всех, с удивлением обнаруживали, что найти ответ на этот вопрос не могут.
        «О победе надо думать, о победе! О победе и забыли?! А не о муравьинках!» - возмущённо выкрикнул кто-то из старших муравьишек.
        Потянулось молчание. И вдруг кто-то недоумённо спросил-утвердил-провозгласил:
        - Ну, а разве это уже не победа?
        - То, что на тебе муравьинка засела? - переспросили рядом с ехидством.
        - Ну, д-да!
        - Да не то, что засела, главное.
        - А что же главное? - с ухмылкой.
        - А то, что эта муравьинка… со мной…
        - Да, не с тобой она, а на тебе!
        - А что, мы переломимся, что ли?
        - Да… не переломимся!
        - Не им же нас на себе катать.
        Почти никто из тех, кто пока против, чувствовали, что бессильны возражать. Но кое-кто ещё храбрились тем, что предостерегали:
        - Смотрите, как бы эти верёвочки не задержались на вас и после догонялок-перегонялок!
        - Как бы эти верёвочки не остались на вас навсегда!
        - Как бы вам не пришлось возить на себе всегда! - прокричал возмущённо ещё кто-то, кому как раз ещё только верёвочки и надевали.
        - А мы всегда что-то на себе несём. Разве мы не родились для того, чтобы нести каждый свою ношу?
        - Да, если надо, то и повезём! - поддержал кто-то с видом благородного рыцаря, и никому не нашлось что возразить, хотя очень что-то возразить и хотелось. Но, наверно, самый умный, а потому и неприметный, вдруг из неведомо откуда произнёс:
        - И у муравьинок своя ноша!
        ВТОРОЕ НАЧАЛО
        Но вот начались вторые догонялки-перегонялки. И что удивительно. Первыми прибежали все те, которых и вчера, и сегодня хвалили. А последними, ну, конечно, все те, которых только и ругали.
        А самым первым пришел кто? Ну, конечно, Невезучкин! А почему? Да, конечно же, потому, что им управляла, то есть помогала, сидя на нём, ему бежать, самая добрая и самая обоятельная - Добряшка!
        А кто прибежал самым последним? В вопросе часто бывает ответ! Ну, увы, ну почти все догадались, ну, конечно же - Скакунок. Грубяшка уже вполне освоилась со своим новым длинным и колючим языком, он ей даже стал нравиться (потому что им было удобней колоть и пилить словами Скакунка). А потом ещё целый вечер она его укалывала и пилила самыми злыми и самыми недовольными словами, распиливая его уверенность и его силу воли на маленькие кусочки слабоволия и робости. Поэтому, на следующее утро, утро новых вторых перегонялок, он почувствовал, что ноги у него еле двигаются и что ему тяжело дышится, и что он даже испытывает страх перед новыми перегонялками-догонялками. «Да, не бывать Грубяшке снова симпатяшкой!» - думали со стороны, но сочувствуя Скакунку.
        А Слабачок с Кукляшкой, конечно, не скакали и не перегоняли. Почему, конечно? Да потому, чтобы, обязательно примчавшись первыми, никого не разочаровать! Так и соревновательный дух у всех сломить можно, потому что всем вдруг возьмётся да бегать и расхочется. Раз всё равно понятно, кто победит. Да и все сразу начнут думать, какие они все неимоверно слабые, при таком самом сильном.
        В ПЛЕНУ ЦВЕТКА
        Все, кому хотелось поглазеть, кто там как бегает-скачет, стали устраиваться как? Естественно так: чтобы видно было и как можно ближе, и как можно больше.
        Кто-то встал на холмиках (это всего проще, но не всего лучше), кто залез на грибы, кто на травинки и листья кустиков (это повыше, но шатает-болтает). А вот Слабачок с Кукляшкой смотрят по сторонам и не знают, куда встать. На всех местах высоких вокруг уже гроздьями сидят.
        Вдруг к ним подлетело несколько муравьёв-летунов.
        - Давайте мы вас отнесём куда-нибудь повыше?!
        - Отнесите нас на розу, - попросила Кукляшка.
        - На розу так на розу! Полетели! - крикнули разом летуны и разом друзья подняли друзей.
        Опустив их на цветок наклонённой кремовой розы, летуны тотчас ретировались, прокричав напоследок:
        - А спускаться крылья не нужны!
        - Не нужны! Друзьям спасибо! - прокричала парочка.
        - Друзьям, пожа-луйста! - удаляясь, ответили летуны.
        - Ой, Слабачок, а как же я слезу? - озабоченно спросила Кукляшка.
        - Ой, и вправду? - серьёзно озадачился Слабачок. А потом вдруг заулыбался и спросил: - А ты не догадаешься?
        - Ой, ты и тут меня спасёшь? Снимешь с цветка?
        - Сомневаешься?
        - Кто доказал, в том не сомневаются.
        - Смотри, как бегут! - увлёкся Слабачок, переводя разговор.
        - Какой запах мы вдыхаем, чувствуешь, Слабачок?
        - И ещё как!
        - Как будто нас погрузили в целый прудик цветочного аромата! - блаженно вдохнув розового настоя, произнесла Кукляшка.
        - Ещё как окунули, - произнёс Слабачок, борясь с одурманивающим ароматом, встряхивая головой и пытаясь сохранить внимание к бегам.
        Находясь в плену запахов, Кукляшка задумалась, а потом заговорила:
        - Да, если бы ты меня не спас, не избавил бы от кучи гнилых палок поганялок, то и сегодня бы муравьишки обижали бы нас, муравьинок. А теперь они о нас заботятся - нас катают.
        - Только то, что они о вас заботятся, они о том не знают, - возразил Слабачок.
        - А что же они знают?
        - Они думают о том, что они сильные!
        Кукляшка подумала-подумала, а потом и ответила вопросом:
        - То, что делаешь неосознанно сегодня, осознанно не будешь делать и завтра? Или будешь?
        - Как-то мудр?, но и м?дро, Кукляшка, - приятно удивился Слабачок. Но вдруг его вид почему-то стал возмущённо обиженным. - Ещё вчера каждый муравьишка сам решал куда бежать, а сегодня ему доказали, что сам он этого решать не может. Что ему неудобно! А удобно «бедным муравьинкам»! - запротестовал Слабачок.
        - Это удобно всем.
        - Был бы повод, а упряжь найдётся, - не оставлял своего недовольства Слабачок.
        - Теперь помимо «хочу - не хочу» они знают слово «надо», - мягко добавила Кукляшка.
        - Мы, значит, муравьишки, не знали слова «надо»?! А муравьинки, получается, знали, и нам, глупым муравьишкам, открыли это великое знание?! Да, не думали горделивые-наивные муравьишки, что, начав катать «слабых» муравьинок, чтобы похвастаться им своей силой, окажутся у них в узде!


        Тут подул ветерок и цветок закачался.
        - Ой! - вскрикнула Кукляшка, начав сползать с лепестка.
        - Я тебя держу! - крикнул Слабачок и, подскочив, схватил Кукляшку за переднюю лапку и утянул её в глубину цветка.
        - Слабачок, ты меня в очередной раз спас! - и благодарно посмотрела на Слабачка.
        - Ничего необычного, - просто и опустив взгляд, ответил Слабачок.
        - Но их никто не заставляет, - неожиданно продолжила разговор Кукляшка.
        - Кого не заставляют?.. Кто не заставляет? - ещё не пришёл в себя Слабачок.
        - Ну, муравьишек никто не заставляет нас катать. А что, лучше, чтобы они нас по-прежнему обижали? - с обидчивой подозрительностью спросила Кукляшка.
        - Либо нам вас обижать, либо вам нас объезжать? - запротестовал вопросом Слабачок, глубоко вздохнув, не поднимая глаз и глядя глубоко в себя.
        - Ты думаешь, они (то есть вы) потеряли свободу??
        - Может, и думаю.
        - Но запрет: делать плохое - разве он часть несвободы? Или он одно из условий свободы? - спросила для чего-то Кукляшка.
        - Для тех, кто хочет делать плохое - он из несвободы.
        - А кто запрет на плохое носит в себе - тот свободен?!
        - Свободен от зла в себе.
        - Как мы?
        - Как мы.
        - И муравьишки, хоть и везут нас, а свободны, потому что хотят нас везти! Вот! - доказала Кукляшка свободу муравьишек. И, довольная, успела поймать ртом и проглотить падающую каплю нектара.
        - Но такая свобода их тяготит, а раз свобода тяготит - это уже не свобода.
        - Привычка освобождает!
        - От чего?
        - От напряжения.
        Слабачок:
        - Закабаляет.
        - В чем?
        - Ограждает от нового.
        - А лучше вы становитесь, всё-таки из-за нас! Вот! - игриво, льстиво и непререкаемо возразила Кукляшка.
        - Оседлали, и ещё хвали вас, да?! - продолжал протестовать Слабачок.
        - Ой, получается, что из-за тебя, из-за тебя, Слабачок, муравьишки исправились, улучшились!.. И не могут без нас… - говоря льстиво-насмешливо и шутливо улыбаясь, добавила она.
        - И без меня, не могли без вас и не могут. А перестаём вас задирать лапками, начинаете задирать нас словами!
        - Ой-ой-ой!.. Ну, не обижайся… Но чем сил, нося нас и из-за нас, тратите больше, значит, тем и сил у вас и становится больше.
        - Ну да, а без вас муравьишки так и остались бы слабачками?! - ударяя иронией, не сдавался Слабачок.
        В этот момент появился рой пчелок-шалунишек. Шалуньки-пчелки всегда вокруг кого-нибудь летают, потихонечку кусают, что-нибудь в кого-нибудь кидают-облепляют, обычно мёдом, реже сажей, или чем-нибудь обсыпают: цветочной пыльцой, дорожной пылью или какой другой.
        - Кукляшка, пчелки-шалуньки! Пригнись! - крикнул Слабачок и приготовился от них отмахиваться.
        Но рой жужжащих шалунек с мешочками в лапках к Кукляшке подлетели, над ней на трепещущих крылышках зависли, в мгновение ока мешочки развязали и пыльцу на Кукляшку всю повытрясли, да так быстро, что даже Слабачок ничего поделать не успел.
        А когда Слабачок смог лапкой на них замахнуться, они уже и похихикали, и похохотали, и, кружась в воздухе, ужужжали.
        На Слабачка от просыпанной на Кукляшку пыльцы напали чёхи и обчихи. А когда, начихавшись, он поднял на неё голову, то оказалось, что обсыпана она сверху донизу пыльцой золотой! А эта пыльца не просто стирается! Слабачок попытался посдувать с неё пыльцу, да ничего у него не вышло. Сам только стал позолоченным.
        А Кукляшка, уткнув лицо в ладошки, заплакала и негодных пчёлок заругала!
        - Негодные пчёлки! Теперь мне никогда не отмыться - не очиститься!
        Отойдя на несколько шажков назад, раскрыв рот от удивления, Слабачок произнёс:
        - Кукляшка, да ты золотая! Пчёлки не поленились и полетели на самый верх горы, и нашли там редчайший и только там растущий Голькас цветок! У его плодов золотая кожура, его лепестки покрыты золотой плёнкой, а золотая пыльца в самих цветах!
        - Но ещё не известно, когда я буду иметь свой собственный цвет! Хны! Хны!
        - Но зато ты будешь очень долго не такой, как все! Ты одна будешь золотой!
        - Правда… так лучше? - посмотрев на Слабачка одним глазом из под ладошек и с лёгкой улыбкой спросила Кукляшка.
        - Правда! - сказал зачарованно Слабачок!
        Тогда Кукляшка отряхнулась и, как ни в чём не бывало, продолжила прежний разговор:
        - И каждый управляемый, когда бежит туда, куда надо, учится управлять собой. Вот.
        - Это ты о чём? - ещё не придя в себя, переспросил Слабачок. - Ах, да… Учится сам, когда его учат! Поэтому им сейчас и указывают, куда надо… и даже те муравьинки, которые сами не знают «куда?».
        - Со временем будут знать: «куда?». Что тут волноваться? - залукавила Кукляшка.
        - Ага, одни уже знают, куда погоняют, а другие - скоро узнают?! Себя всегда оправдаете?! Может, не знаете куда, так и не указывайте?
        - Не погоняют, а управляют-помогают! - лаского-лукаво проговорила Кукляшка. И вообще, чтобы управлять собой, нужно, чтобы сначала поуправлял кто-то тобой. Если сможешь слушаться других, сможешь слушаться и себя, - показала Кукляшка высоту мудрости!
        - Ага. Получается, вы нас ещё и учите быть управляемыми, и справляться нам с самими собой?! Но вы, муравьинки, умея слышать и слушаться только себя, разве умеете слышать и слушаться других?
        - А кого это мы должны слушаться?
        - Вот-вот! Значит, с самими собой справляться-то вы и не можете! И не хотите! - сделал резко-справедливый вывод Слабачок и продолжил: - И… вам вот никого слушаться и не надо, а вот нам, видите ли, надо! И кого?! Вас, слабейших! Да, ещё и с помощью верёвочек! - возмущенно, но как-то замедленно закончил он.
        - Ой, откуда ты о нас так много знаешь, если твоё время так же мало, как и ты сам?
        - Я думаю, что мои знания - это та же сила, и она, так же как и сила носить камни, вошла в меня… не знаю откуда.
        - А всё таки, откуда?
        - Откуда? Отовсюду! - отвечая на вопрос, Слабачок показал передними лапками на всё вокруг.
        - Но вокруг пустота?!
        - В пустоте всё! Всё из пустоты, - сказал Слабачок загадочные слова.
        - И мы?
        - И мы.
        Кукляшка перешла на прежний разговор:
        - Но, Слабачок, вы же, муравьишки, ещё не знаете, что мы для вас значим? А думаете, что мы для вас не значим ничего? Так?
        - А вы думаете, что для нас значите всё?
        - А откуда ты знаешь?.. Ой… Ты всё знаешь, - смутилась Кукляшка.
        - Ага, сознались, что зазнались?!
        - Повзрослеете - поумнеете, - огрызнулась, потупясь, Кукляшка.
        - А раз вы знаете, что для нас значите, то уж тем более знаете, что значим для вас мы?!
        - А разве вы что-то можете для нас значить?! - завредничала Кукляшка.
        - Вот-вот! Вреднюшки-зазнайки! Вы для нас всё, а мы для вас ничто?! Не захотели бы муравьишки по глупости похвастаться, какие они сильные, и не взвалили бы вас муравьинок на свои спинки! Никому бы из вас и в голову не пришло нами управлять!
        - А нам и не приходило. За нами всё всегда есть и было!
        - Воот! Воот! - возмущался-задыхался Слабачок.
        - Ну, не злись! Не управляем вами, а помогаем вам идти вперёд… бежать! - успокаивала Кукляшка.
        - Э-эх! - только и сказал Слабачок.
        Снизу закричали:
        - На Кремовой Розе что-то блестит, что-то золотое!
        - Да, что-то золотое! И глаза так и слепит!
        - Там Слабачок должен быть с Кукляшкой!
        - Точно, да это же Кукляшка и есть!
        - Золотая Кукляшка!
        - А она всегда золотой и была!
        - И была золотой! А теперь от неё ещё и в глазах рябит!
        - Ох, и ещё как рябит!
        Жужжолёты
        Жуки закружились с пчелами,
        И сделались муравьи равные им.
        ЗАДИРАНЬЕ С КРЫЛЬЕВ
        Неожиданно над цветками и стебельками с сидящими на них муравьишками появились коричневые жуки, которые пошли кружить вокруг многолапковых крошек. У одних были рога, как у оленей, а у других бивни, как у носорогов. Их крылья басовито тарахтели: «Бу-бу-бу-бу».
        Некоторые муравьи, задрожав от страха, опустились на землю и начали кричать - призывать: «Крылатые враги! Крылатые враги!». Кукляшка невольно спряталась за Слабачка.
        А «крылатые враги» ещё больше нагнали страху, опустившись на стебельки трав и лепестки цветков, где стояли муравьи. Опустившись, некоторые продолжали гудеть крыльями, чтобы не сломать растения своей тяжестью и не упасть самим. Но нападать они, видимо, ни на кого и не думали.
        - Мы хотим вас покатать, - наконец пробасил Жук-Олень, успокоив дрожащих.
        - Ну, кто не боится, кто решится? - спросил всех сразу Слабачок, прокричав с высоты розы.
        - Кукляшка не боится и первой взлететь решится! - отвечала-кричала-призывала в ответ Кукляшка.
        Тогда к их розе жук-олень подлетел и стал стоять в воздухе и ждать, когда на него заберутся. Слабачок и Кукляшка не заставили себя ждать и, преодолевая страх, прыгнули на голову жука, схватившись за его рога.
        На этой голове они и уселись поудобнее, взявшись за рога, как за штурвал самолёта люди-лётчики. И крикнул Слабачок Жуку-Оленю, которого звали «Жу-Жу».
        - Жу-Жу, мы готовы!
        - Ой, как страшно! - только и успела сказать Кукляшка.
        - Угу-у-гуу! - пробасил Жу-жу, замахав ещё сильнее своими самыми большими среди всех жуков крылышками, взмыл ввысь, к самому, как показалось этим малышам-смелышам-наездникам, небу, разнося по воздуху глухое низкое и немного пугающее «Бум-бум-бум-бум-бум».
        - Только давай не будем говорить о том, что летают на тех, кто может летать, и что летают те, кто летать не может! - кричал сквозь порывы ветра Слабачок.
        - Да, давай! И не будем говорить о том, что теми, на ком летают, управляют те, кто на них летит!
        - Да, давай! И не говорить о том, что жуки свободны, потому что тех, кто на них летит, они возят по собственному желанию!
        - Ага, и о том, что катающих никогда не будут катать!
        - Да, давай!.. Смотри, как тут красиво! - сменил тему Слабачок.
        - Да, летать - это здорово!
        - А хорошо бы долететь… до самих облаков!
        - Хорошо бы!
        - А потом и до звёзд!
        - И до звёзд! - мечты Слабачка становились мечтами Кукляшки.
        Другие муравьишки и муравьи тоже рассаживались на головы жуков, и, держась за их рога, догоняли Слабачка с Кукляшкой и летели вслед за ними.
        - Жу-Жу, лети к тем, которые бегут первыми!
        - Эй! - закричала одна из муравьинок на земле. - Смотрите, нас настигают рогатые жуки. Сейчас они на нас нападут! Ой, они нас насадят на свои рога!
        - Ой, нападут!
        - Нападут, нападут! А-ай!
        - Ой, но жуки не одни?!
        - Жуки кого-то везут?!
        - А везут они таких же, как мы!
        - Да! И первыми, смотрите, кого первыми!
        - Похоже на Слабачка!
        - И на Кукляшку!
        - Эй, там внизу, которые впереди! Плетётесь, как черепахи! - шутила Кукляшка.
        - Но-но, вы, до которых не допрыгнуть, погодите там! - кричали снизу.
        - Вот мы только добежим! - кричали в ответ одни только муравьинки, так как муравьишкам было не до этого.
        - Пусть не победим в беге, но точно победим вас с неба в набеге! - шутили сверху.
        - Ха-а-ха-ха-ха-ха!
        - Ха-а-ха-ха! - рассмеялись наездницы хохотушки!
        - И до вас достанем!
        - Посмеётесь тогда!
        - Бегите-бегите, да не остановитесь, да не споткнитесь, в хвосте не окажитесь! - прокричала Кукляшка.
        - И не злитесь! - добавил Слабачок.
        - Ладно, решим, когда добежим! - улыбались внизу муравьинки, взмахивая лапками.
        - Жу-Жу, давай подлетим к тем, кто сзади! - попросил Слабачок.
        - А чего ж не подлететь?! Давай, - пробасил Жу-Жу и развернулся назад.
        - Слабачок! Эге-ге! - кричали последние муравьинки и даже везущие их на себе муравьишки (им уже не надо было торопиться так, как первым).
        - Подбодритесь и подтянитесь! Вы, которые сзади, не хуже вас обогнавших! Они могут быть раньше, а у вас шанс быть дальше! Они сильнее, а вы можете оказаться выносливее!
        - Но нам не надо дальше, нам надо быстрее!
        - Это сегодня не надо! - ответил Слабачок.
        - И никто не знает, что потребует Завтра! - поддержала Слабачка и последних Кукляшка.
        - Да, главное быть на что-то способным!
        - Спасибо!
        - Подбодрили! - кричали отстающие.
        - Всё равно победит кто-то один! - успокаивала Кукляшка.
        - Все будут последними после первого! - поддерживал Слабачок.
        - У всех будет одна радость - радость за победителя!
        - Да, мы теперь знаем, что кто-то знает, что мы тоже что-то! - крикнула одна из последних. - И нам это придаёт силы! - вдруг закричал её побегунчик и ринулся вперёд так, что принялся обгонять и обгонять, чуть не сбросив с себя опешившую от неожиданных изменений муравьинку.
        И тут у Кукляшки лукаво-игриво заблестели глаза.
        - Слабачо-ок! А давай кого-нибудь из последних подхва-атим и опу-стим на землю перед первыми?! А?!
        - А?! А давай! Жу-Жу! Ты же нам поможешь, ты же нам не откажешь?!
        - Помогу - не откажу! - пробасил Жу-Жу.
        - Схвати вон ту парочку и перенеси, и опусти перед первыми!
        Жу-Жу подхватил последних, почти плетущихся Тупачка и Р?душку (которая, не уставая, восторженно ему говорила: «Не сильно торопись! Только не перетрудись! Мы и так самые первые в том, что самые последние!») и, пролетя над всеми головами, опустил их перед первыми. Тупачок радостно закричал, не веря своим глазам «Ура! Мы теперь первые! Радушка, я теперь первый!»
        Но первыми они были недолго, совсем недолго. Настоящие же первые их настолько быстро догнали и настолько быстро пролетели мимо них, что и не успели заметить Тупачка и Радушку, а Тупачок и Радушка не успели заметить их, настолько велика была их скорость. На то они и первые!
        Когда парочка Тупачок-Радушка остались снова позади всех, то Тупачок сказал Радушке: «Мы наверно заснули? Тебе тоже приснилось, что мы были первыми?» «Нам не приснилось, Тупачок, мы были первыми! Были!»
        СТРАСТИ ПАССАЖИРОВ. ВОЗДУШНАЯ АКРОБАТИКА
        А те, которые сидели на головах тех, которые рассталкивали воздух, продолжали ощущать захватывающие дух восторги, крепко держась и изо всех сил стараясь не бояться ни скоростей, ни высот, ни воздушных кувырканий.
        - Жу-Жу! А теперь полетай как-нибудь по-особенному, по-другому! - попросил Слабачок.
        - И, что-бы дух захва-тывало! - прокричала Кукляшка.
        - Дух так дух! - протяжно пробасил Жу-Жу.
        Он резко повернул вверх, как как будто на крутую горку, а потом резко вниз. И так снова и снова вверх и вниз, вверх и вниз. Все остальные жуки строго следовали за Жу-Жу. Среди них в воздухе царил идеальный порядок, который не мог нарушить даже шокирующий визг ошеломлённых пассажиров.
        Вдруг Жу-Жу, взобравшись на горку высоты, не стал снова скатываться с другой её почти вертикальной невидимой стороны, а, как бы лежа на спинке, завис в воздухе, а следом за ним так сделали и все остальные жуки. При этом их пассажиры оказались вниз головой (отчего и завизжали от страха, и от восторга). Полежав на спинке в воздухе ещё немного, Жу-Жу и его воздушная гвардия начали делать небесные кольца спинкой внутрь. Кукляшка и Слабачок со всеми остальными пассажирами продолжали кричать «О-о-ой!.. А-а-ай!».
        По басовитой команде Жу-Жу «Хэ-эй!» жуки, разделившись на группы, разлетелись в противоположные стороны, развернулись назад и устремились вперед друг на друга. Все сидевшие на них муравьи закричали-завизжали ещё сильнее. Многие зажмурились, другие закрыли лапками глаза, третьи, не боясь разбиться, попрыгали с жуков, но, упав в мягкую травку, остались целыми и невредимыми. Им казалось, что жуки сейчас столкнутся и от всех останутся только «рожки да ножки». Но жуки, врезаясь в ряды друг друга, пролетели мимо друг друга. И так, кому на радость, кому на ужас, они проделали этот трюк ещё, а потом и ещё раз. Муравьи-пассажиры только и кричали-визжали в воздухе, а муравьи-зрители на земле только ахали и ахали.
        Но эти испытания на ощущения были не последними. Жуки со своими пассажирами выстроились в большую окружность и все разом устремились к её центру. Их пассажиры все без исключения снова завизжали-закричали и зажмурились, а зрители закрыли лапками свои мордашки. А смелые жуки с жу-жуканьем, с бу-бу-буканьем, с зу-зу-зуканьем приближались со всех сторон друг к другу со скоростью стрел. И вот ещё одно мгновение, и все жуки должны поломать друг о дружку и свои рога, и свои головки, и своих мизерных пассажиров. Но, к удивлению всех кричащих и смотрящих, жуки и тут проскочили-просочились мимо друг друга, под ужасные визги, крики и ахи.
        Не устав удивлять, жуки начали сооружать из самих себя в воздухе различные фигуры: сначала шар, а потом и черную многолучевую звезду, или, как сравнил кто-то, морского ежа, а после, перекрещивающиеся и изменяющиеся в размерах круги. Но воздушные кувырканья жуков уже переставали страшить их маленьких пассажиров-наездников, а продолжали только изумлять.
        Но и это было ещё не всё. К жукам, покинув свои ульи, цветущие поля и леса, присоединились ещё и пчёлы, и даже светлячки. Все собрались в большой круг и устремились к его центру, образовав единый пучок-шар, который начал вытягиваться вверх и вниз, всё больше напоминая всеми очертаниями башню Слабачка. Постепеннно - эта башня из жуко-светлячково-пчелиного роя становилась всё длиннее и длиннее, всё выше и выше, и всё тоньше и тоньше, пока не рассыпалась на паряще-жужжащие точки её крылатых камушков.
        Почти сразу эти точки-камушки-летуны объединились вновь, изобразив уже змею, ползающую в воздушных глубинах-высотах.
        И поползла та змея в воздухе над теми, кто бежал по земле.
        ВОССТАНИЕ ПОНУКАЕМЫХ. ОТГОВОРКИ ТИРАНОК
        В самом разгаре были перегонялки. И многие из муравьинок так увлеклись «управлять-помогать», что дергали верёвочки и влево, и вправо уже без всяких надобности и жалости, и кричали изо всех сил, как угрожали: «Бежишь, как стоишь, быстрей!»; «Догоняй!», «Перегоняй!», «Куда?! Стой! Да не стой, не туда!». Другие: «Пшёл, пшёл!», а третьи так увлеклись, что представили самих себя на боевых конях могучими воинами-людьми-амазонками и командовали: «Вперед! Вперёд!»
        Одни муравьишки продолжали находить в себе силы не обращать на такие «дурачества» муравьинок никакого внимания, считая их за детские шалости или девичкины слабости. Но других такие «шалости» сильно заобижали, ибо они посчитали, что вместо того, чтобы им верёвочками помогали, ими несправедливо понукают.
        Поэтому обиженные муравьишки восстали! Одни прекращали бег и говорили своим грубым наездницам, чтобы те «…с них слезали, да поживее», что «Ездить на себе не позволю», «Поищи другого простофилю!». А особенно жестоких наездниц муравьишки даже сбрасывали со своих спинок (к счастью, никого не затоптало), не сказав при этом ни единого словечка (настолько им было обидно). Терпели-терпели и не вытерпели!
        И вот те наездницы, которых сбросили со спинок, ещё и завозмущались. Они жаловались друг дружке громко, (чтобы слышали все вокруг), на то, что «Все муравьишки - это настоящие волки - злые и опасные. А мы для этих волков - бедные овечки!»
        А, которых не довели до того, чтобы сбросить, говорили:
        - А это я сама…
        - И я.
        - Да, и я.
        - …Попросила спустить меня…
        - И меня.
        - Да, и меня.
        - …на землю, потому что мне надоело трястись на спинке…
        - А мне…
        - И мне!
        - И мне тоже!
        - …Просто стало скучно.
        А те из муравьинок, которые не раздражали и не обижали своих муравьишек, остались на их спинках, и им не нужно было ни плакать, ни оправдываться и ни злиться. Они просто продолжали быть с теми, кто был с ними.
        ПРАЗДНИК ПЕРВЫХ. ВТОРОЙ ФИНИШ
        Наконец летящие на жуках увидели, что бегущие неминуемо приближаются к финишу. Но удивительным оказалось то, что бежавшие столпились-разделились на две кучки: вкучку первых и в кучку последних, и расстояние между двумя кучками было, ох, немаленьким.
        Кучка первых бежала легко, быстро и даже весело. А кучка последних сопела, хромала и гудела - это муравьинки ругались на бедных своих носильщиков. И почти у самого финиша кучка первых вдруг превратилась в линию! Линия бегущих совпала с линией финиша! Все! Все первые пришли первыми!
        Тут же спустились жуки, и с них сошли на землю первые муравьиные воздухонавты. У всех у них без исключения так кружилась головка, что все они закружились сначала на одном месте, а потом пошли кругами и круги их хождений увеличивались с каждым кругом. Они нарезали круги, не разбирая дороги и препятствий. Поэтому они часто обо что-нибудь ударялись, друг с дружкой сталкивались или друг по дружке ходили. Но это продолжалось недолго. Головки кружиться переставали и воздухонавты побегунчиков с победой поздравляли.
        И тогда началось грандиозное веселье муравьинок. Они запрыгали на спинках муравьишек, замахали лапками, радостно завосклицали: «Победили! Мы все победили!».
        Но вот муравьишкам, стойко выдерживающим их прыжки своими спинками, всё больше начинало казаться, что этот начавшийся праздник вовсе праздник не их. Что о них, муравьишках, муравьинки даже не вспоминают, что они только подставки для прыжков и их этими прыжками вот-вот затопчут. И только после того, как они громко потребовали: «Слезайте-слезайте! Мы тоже муравьи и нам тоже хочется праздника!», - муравьинки, продолжая веселиться, а кое-кто и успевая поворчать (видно, хотелось оставаться на высоте и продолжать держать в узде (даже таким добреньким)), спрыгнули на землю, освободив муравьишек от своей не самой большой тяжести.
        И веселье сразу закипело с новой силой! Уже все вместе прыгали, восклицали и махали лапками.
        ПЕРЕКЛИЧКА СТОЯЩИХ С СИДЯЩИМИ
        Над местом ликования скопилась туча жуков, со своими пассажирами, которые тоже кричали, поздравляли и подзадоривали.
        - Молодцы!
        - Поздравляем!
        - А до нас вам не дотянуться!
        - Да, не дотянуться!
        - Куда им!
        - Да вы сами-то!
        - Пусть только с жуков слезут! - полушутя кричали в ответ.
        - А давайте до них доберёмся?!
        - Это как: «доберёмся»?
        - Да, как? Мы же не летаем?
        - А мы построим башню!
        - Башню?
        - Как Слабачок?
        - Точно, давайте построим башню из самих себя!
        - Да, башню из самих себя и доберёмся до этих хвастунишек!
        - Нет! Мы доберёмся не только до них! Мы доберёмся до неба!
        - Как его башня.
        - Но не все!
        - Но, хотя бы кто-то, но из нас!
        - Давайте, вставайте!
        Муравьишки и муравьинки взялись делать пирамиду, вставая один на другого и всё больше приближаясь к туче жуков.
        Но, когда они до жуков дотягивались, те взмывали ещё выше, а когда пирамидка выросла, то и жуки ещё выше поднялись.
        Наконец жукам надоело подниматься к небу, и пирамидка муравьишек дотянулась до них.
        - Ага! - воскликнули они сидевшим на жуках. - Вот мы и дотянулись до вас! Вот и мы на той же высоте.
        Есди бы мы захотели… - начали было басить жуки, но их перебили сидящие на них.
        - Молодцы! Вы так же стремитесь к небу, как Слабачок! - кричали ободряюще повелевающие жуками.
        - Да, но у вас свой собственный путь к небу, путь к высоте! При этом вы стали владеть небом! Вы стали летать! - кричали стоящие друг на дружке, сидящим на жуках.
        - Смотрите, не распадитесь, не покалечьтесь! - волновались сидящие на жуках.
        - Да! С высоты сойти сложнее, чем на неё забраться! - отвечали с живой пирамиды.
        - И вам тоже с жуков не падать! - доносилось с неё же.
        Жуки приземлились, и их пассажиры сошли на землю очень воодушевлёнными. Но три муравьишки попросили жуков спустить их на самый верх муравъиной башни. И, встав на спинки своих товарищей, они закричали:
        - Мы выше всех! Мы!
        - Вам и лететь дольше всех! - сказали те, чьи спинки их держали, и столкнули выше всех вставших.
        - Аааааа! - закричали падающие, цепляющиеся за стенки из муравьишек, а у самой земли покатившиеся кубарем.
        А вот сама пирамида, построенная муравьями из самих себя и немного похожая на башню Слабачка, таяла очень долго, и не сверху вниз, а снизу вверх. Держащие всех отходили, а их заменяли, те, кого они держали. И так до самого уменьшающегося верха. Никому не хотелось катиться кубарем. Никто и не катился. Башня растаяла от тепла порядка слезания с неё, составивших её.
        5.Страх от паука
        Пришёл грохот и нагнал страх в беззащитных.
        А с ним пришло и зло, от которого защиты нет.
        Но встала перед злом сила.
        А была сила та скрыта в том, кого и разглядеть не по силам.
        ВЕСТНИКИ БЕДЫ
        Солнце улыбалось всем муравьишкам и осыпало их золотой пыльцой яркого света. (Только эта пыльца исчезает вместе с солнцем.)
        Два старых муравья вели между собой небыструю беседу. Выделялись они среди муравьишек тем, что покрывались не черным, как остальные, а почти целиком белым цветом.
        Были это старые мудрые муравьи долголеты. Они детишек-муравьишек строить учили муравьиные небоскрёбы из палочек и крошечек, а, заодно, присматривали, чтобы никто особо не хулиганил. Муравьёв-стариков звали Мудрячий и Всезрячий.
        Сейчас было время отдыха и они, на это время, переставали мучить прилежанием и долготерпением типа: «Ну, что ж, надо переделать в пятнадцатый раз, ничего не поделаешь». А раз «ничего не поделаешь», то муравьишки делали и переделывали. И, как отдых закончится, будут делать и переделывать ещё и ещё.
        - Какой сегодня солнечный денёк! - глядя на небо, поделился хорошим настроением Мудрячий.
        - Да, неплохой. Ой, смотри, видишь?! - озабоченно произнёс Всезрячий.
        - Всезрячий, только ты можешь увидеть что-то в том, в чём ничего нет, - похвалил Мудрячий.
        - Нет, я видел! Видел!
        - Ну, и что ты видел?
        Всезрячий тихо, таинственно и со страхом ответил!
        - Бурживчика!
        - Ха, ха! Бурживчика?! Ха-ха! Да откуда тут… Что? Бурживчика? - смешинка сползла с лица Мудрячего, а озабоченность, наоборот, покрыла целиком его мордочку. - Так, если, если они прилетают, то… то…
        - Вот именно, на нас надвигается… беда!
        - Если, ты говоришь, бурживчика, значит, ты видел всего одного?!
        - Они никогда не летают по одному.
        - Всезрячий, ты бы мне рассказал о них, что-нибудь. Я их, конечно, видел и не раз, да только, бог миловал, всё как-то издалека.
        - Существа они, да, интересные. С грецкий орех размером. Летают, как пыль, все вместе. Кругленькие и пустые, как мыльные пузыри.
        - Да, да, такие бурые.
        - Ну, да. Бурживчики, представляешь, так легки, что даже, если и захотят свалиться с воздуха на землю-дно, у них, ну, никак не получится.
        - Никогда?
        - Никогда.
        - Но ведь даже пыль оседает?
        - Э-эх. Их воздушное тельце-шарик - это их лодочка-кораблик. Их единственный глаз - это их вся кожица, темно-пятнистая, пупырчатая. И - этот глаз глядит во все стороны своими моргающими пятнышками…
        - Глаз из моргающих пятнышек по всей коже? Да, что-то подобное и мне приходилось издалека видеть и немного слышать о них, да давненько это было. Позабыл почти.
        - Везло же тебе.
        - Это уж точно.
        - Ничего, теперь получше рассмотришь. Освежишь память.
        - Ух, горазд ты пугать.
        - Да не пугать горазд. А вот не всё ты от меня о них услышал. А у них ещё два хвостика есть. И не сзади, а спереди, которые и паруса тебе, и кили.
        - Ух ты! И кили, и паруса?! Вот этого никака не припомню.
        - Вот-вот! Один хвостик вырос поперёк, повыше второго, и рулит вверх-вниз. Другой, пониже первого, расположился вдоль и рулит влево-вправо. И управляются бурживчики с порывами воздуха и с вихрями бед, как корабли с волнами морей. Их держат на плаву ветра воздушные, а вихри бед направляют, да ещё и бури несчастий в придачу. И чем Бурживчиков больше, тем большую жди беду.
        - Да, милые бурживчики - вестники страшных бед.
        - Они всегда летят перед Бедой к тем, к кому эта Беда идёт.
        - А, теперь и я вижу! Вон ещё один и ещё! - всё с большим страхом говорил Мудрячий.
        Да, стаи бурых живых песчинок-пузатиков заполоняли уже всё небо над муравьями. Они разносились по всем его просторам. Это означало только одно - приближается огромная, нескончаемая, как бескрайнее небо, беда!
        Бесконечное голубое тело неба подрагивало от плохих предчувствий. А на личике солнышка всё чаще отражались опасения и грусть. Наконец его месяц улыбки окончательно преломился в месяц печали. А земля перестала смеяться яркими красками и сделалась серой.
        Задрожал от страха неба и воздух. А от него передалась дрожь и всем муравьям, и всем-всем жучкам, и червячкам.
        Воззвало о защите небо. Откликнулись на зов его темные тучки. Стали они закрывать своими невесомыми телами небо и солнце, как богатырскими щитами. Всё больше скапливалось их на небосводе и, наконец, объединились они в одну огромную темную тучу, огородив собой небо и солнце непреодолимой бронёй. Земля окрасилась в серый цвет полупрозрачной мглы.
        НАПОЛНЕНИЕ СТРАХОМ
        И вот послышался откуда-то издалека сначала еле-еле, а потом, с приближением, всё громче и громче, топочущий грохот. Чьи-то мощные удары всё сильнее сотрясали землю вокруг. Грохот не только приближался, он ещё и шатался. Он уходил сначала далеко в одну сторону, а потом далеко в другую, но приближался, и неумолимо. Землю уже колотили так, что бедных муравьишек уже подбрасывало на месте от её вздрагиваний.
        Вдруг все разом увидели источник этого ужасного грохота и страха всего. Увидели, что на них надвигается что-то огромное, как гора, которая со своим приближением всё больше загораживала хмурое небо. И чем эта гора становилась ближе, тем всё отчетливее в ней просматривался гигантский паук, (которого вскоре все прозвали Гпауком).
        Там, где ступали лапы Гпаука, везде появлялись следы горя. Крошились деревья, вытаптывалась трава, образовывались глубокие, похожие на колодцы, ямы. А от тех, кто не смог увернуться от лап Гпаука, ничегошеньки не оставалось.
        И тут, в этот самый страшный для всех муравьишек-детишек час, к ним пришла муравьиха-мама. Она пришла оттуда, где выводила и хранила муравьиные яйца, и где из этих яиц вылезали её новые муравьишки-детишки. Муравьиха-мама - это мама всех муравьёв.
        - Я, кажется, догадываюсь, кто это приближается к нам!
        - Кто? Кто?
        - Есть очень большой и неимоверно злой паук. Он, в отличие от своих собратьев, просто огромный, но злобы и коварства в нём во сто крат больше.
        - А как его зовут?
        - А зовут его Дрым-Брым. Он кушает всех муравьёв, которых видит на своём пути! Он растаптывает все наши дома! Он поедает даже тех, кто ещё не родился - он поедает наши яйца! Он ими лакомится!
        - Ой, как страшно!
        - И даже тех, кого он не растоптал и кого не смог съесть сейчас, он забирает с собой, чтобы съесть потом!
        - Ой, он скушает и всех нас!
        - Вы - все мои дети. И я всех вас защищу.
        - Мама, - сказали разом все её дети, - это мы защитим тебя.
        Вперёд выступил Слабачок:
        - Это я защищу и маму всех нас - нашу маму, и вас всех - всех нас!
        - Ты единственный, которого я не помню, ты единственный, которого я, наверное, не знаю и не могу признать своим сыном. Но внутренним оком своим вижу я, что ты единственный, который равен по силе или даже превосходит это чудище. Иди и победи его. И не вздумай погибнуть, ибо погибель твоя - это погибель нас всех и - это моё смертельное горе! Иди!
        А паук продолжал приближаться, делая уже целые круги вокруг муравьишек и большие зигзаги, которые с каждым разом были всё меньше и всё ближе.
        - Вот так беда и приходит, - заговорил муравей, который был много старше даже самых старших и был весь не только белым, но и покрыт зелёными пятнами. - Она приходит незаметно. Сначала ты её не видишь, а только чувствуешь, в виде чего-то злого взгляда или болезни, неожиданного шороха, скрипа или чего-то ещё, но не обращаешь внимания. Ведь и не хочется о чём-то таком нехорошем думать и во что такое неприятное верить. Да и дел разных выше муравьиной спинки. А беда всё ближе. И вот или болезнь нападает, или какой другой враг. Удар. Боль нестерпима. Беда вот-вот победит.
        - Да, так и этот враг, - подхватил другой белый муравей. - Смотрите, он идет как будто мимо нас, не глядя на нас…
        - Но обманывает нас, что идёт не на нас, ибо сам всё ближе и ближе к нам.
        - Это он, такой сильный, хочет, чтобы мы, слабые, были ещё слабее.
        - А куда же слабее?
        - Куда же беззащитнее?
        - Но даже беззащитный может хотя бы попытаться сопротивляться!
        - А вот чтобы ещё и не сопротивлялись!
        - А зачем сопротивляться, если бесполезно?
        - Сопротивляться всегда полезно.
        - Да, потому что может оказаться, что не бесполезно!
        - Сопротивление - это оружие!
        - Что, даже когда оружия нет?
        - Да, сопротивление - это уже оружие, даже если оружия нет!
        - А значит, он хочет нас совсем-совсем разоружить?
        - Лишить нас даже желания сопротивляться? Лишить нас нашего последнего оружия?
        - Да!
        - А как он это сделает?
        - Он уже это делает! Во-первых, вон, обманывает!
        - Да? И как?
        - А вон, как будто не к нам, а сам - к нам! Всё, вон, ближе да ближе!
        - А во-вторых?
        - Он вливает в нас страх!
        - А?.. Он же просто идет?
        - А разве он вам не показывает, какой он огромный?
        - Показывает?!
        - А какой он сильный тем, что заставляет дрожать и небо, и землю? Не показывает?
        - Ой! Ой! Показывает! - раздаётся много голосков.
        - А вдруг он нас просто обходит?
        - Ага! В нас есть еще последняя надежда! А вот, когда окажется, что он пришел всё-таки к нам, что будет с нашей последней надеждой?
        - Ой, ой, она… пропадёт!..
        - А если и она пропадёт?
        - Тогда мы не будем защищаться!
        - А когда мы не будем защищаться?!
        - Ой, ой, тогда мы точно пропадёом!
        - Ой, ой, пропадём, пропадём!
        - Ой, ой, нас всех съедят!
        - Съедяат!
        - Ой!
        А земля содрогадась и Гора Паук приближался, с каждым шагом всё больше сравниваясь с горой.
        ЗАЖИГАНИЕ ДУШ. СТРАХ ГЛАВАРЯ
        - Никто не пропадёт! Никого не съедят! - выкрикнул Слабачок.
        - Слабачок, но ведь те гигантские камни, которые ты возносил всё выше и выше, для этого паука просто крупицы песка!
        - Опасность - прибавляет сил. И чем больше сама опасность, тем больше в тебе сил! - отвечал Слабачок.
        - Ой, а мне эта опасность ничего не прибавила! - сказал кто-то, дрожа.
        - И мне! - пропищал ещё кто-то, весь дрожа.
        - Ой, и мне!
        - Ой, а мне кажется, что нам опасность, все же, что-то прибавила, ой!
        - И что же она нам прибавила?
        - А я, кажется, догадываюсь, что.
        - Так, что же?
        - Ой, она нам прибавила… стра-ха!
        - Это потому, что вы боитесь! - продолжал уверенно Слабачок.
        - Ой, боимся!
        - Ой, и ещё как!
        - Но я тоже боюсь! - удивил всех Слабачок.
        - Тыи?!
        - Я!
        - И ты не боишься об этом открыть всем?
        - Не боюсь!
        - Какой он смелый, если не боится открыть свои страхи!
        - Но ведь в тебе нет страха?!
        - Поэтому ты и не можешь бояться.
        - Страх во мне есть!
        - Ой, караул!
        - Караул!
        - И в нём есть страх!
        - Даже в Слабачке есть страх, караул!
        - Он, тоже боится, караул!
        - Караул!
        - Да, во мне есть страх, есть - страх за вас, но во мне нет страха - страха за себя! - продолжил Слабачок раскрывать свои тайны.
        - И что, он всё равно ведь - страх?!
        - Страх за себя лишает сил, а страх за других сил прибавляет! А вы ведь хотите почувствовать в себе силу, а не бессилие, как сейчас? - затряс кулачками передних лапок Слабачок.
        - Хотим!
        - Хотим!
        - Хотим!
        - Тогда мы должны бояться друг за друга, каждому надо бояться за каждого, за всех остальных!
        - Все должны бояться за всех?
        - Да? - вопрос со всех сторон.
        - Да! И только не бояться за себя!
        - Да!
        - Да!
        - Боишься за себя - не спасаешь никого и не спасаешь себя!
        - Да!
        - И не спасаешь даже себя, даже тем, что прячешься, что убегаешь! - зажигал Слабачок всех огнём смелости.
        - Не спрятаться! Не убежать!
        - Да! Страх за себя - это трусость!
        - А страх за других - это смелость! - увлекал Слабачок.
        - Да, потому что укрываешь собой других!
        - Становишься прикрытием для других!
        - Щитом!
        - Защитником!
        - И может из-за тебя спасутся хотя бы другие!
        - И может другие спасут тебя!
        - И может из-за всех спасутся все!
        - Мы из трусишек превратимся в бесстрашных!
        - Мы будем воинами!
        - Мы вместо бессилия почувствствуем силу!
        - И чем больше боящихся не за себя, тем больше защитников!
        - Воинов!
        - Бесстрашных!
        - Бесстрашных воинов!
        - И чем больше опасность? - вопросил Слабачок.
        - Тем больше страх всех за всех! - кричали очень многие из всех.
        - И тем больше наша сила! - поставил Слабачок точку.
        ЩИТОМ ОТ БЕДЫ. ВРАГОМ К ВРАГУ
        Пошел навстречу пауку Слабачок.
        - Эй, огромный, как скала, и страшный, как черная туча, скажи нам, кто ты!
        - Что-что? Я что-то слышу, но понимаю, что ничего не слышу! Ха-ха! - надсмехался злодей.
        - Эй! - изо всех сил прокричал Слабачок.
        - Какой же ничтожный мой враг, если у меня не хватает сил его увидеть и услышать! - паук, наклонив голову-тело вниз и как можно ниже приседая, поворачивался во все стороны, пытаясь разглядеть у себя под лапами того, который что-то «пищал».
        - Эй, злодей! - снова крикнул Слабачок.
        Очень хотелось пауку, чья голова была на высоте горы, расслышать смельчака -наглеца, стоящего у подножья травы. Нашел он тогда самый большой бамбук, вырвал его из земли, обломал по краям, и получилась у него труба для слуха. Приложил он один край к уху, а другой край опустил в траву. И давай этой трубой-палкой-дубиной по траве елозить, останавливаясь да прислушиваясь. По Слабачку чуть-чуть не попадал, Слабачка чуть-чуть не затоптал. Наконец попала труба на Слабачка. Закричал тогда в трубу Слабачок:
        - Эй, злодей! Не наглей! Назад поворачивай и иди откуда пришел, пока жив-здоров! - прокричал-пропищал Слабачок, а в трубе крик его, громом прогремев, в ухо Гпаука стрелой вонзился! Аж подскочил негодный, бросил трубу, завизжал-заверещал, на месте запрыгал. Ухо лапами погладить пытается, а прикоснётся, ещё больнее ему приходится.
        - Смотрите!
        - Смотрите! - закричали муравьи.
        - Слабачок ударил гору-паука!
        - Больно страшилищу!
        - Ударил не чем-нибудь, не кулаком, а языком!
        - Больно от языка!
        - Словом ударил!
        - Этого словом не ударишь!
        - А чем же!
        - Да криком-звуком!
        - Да так, что ухо опухло-покраснело у злодея!
        - Возьми трубу! - прокричал Слабачок. - Отыщи меня и найди ума говорить со мной!
        - Да не кричи ты так! Не баси, не гуди ты так! И так одно ухо прострелило! Не хватало, чтобы и другое опухло!.. Ой!.. - неожиданно осекся паук. - А почему я тебя так хорошо слышу? Как с пауком-здоровяком-близнецом разговариваю! То ли мой слух усилился, то ли голос твой?! Наверно слух мой! Не нужна труба мне! А нужно мне тебя в траве найти, да и в землю втоптать!
        - Ищи не ищи, топчи не топчи, а меня тебе не найти, и до меня даже не дотронуться!
        - А вот и посмотрим, - зло взревел паук, - а вот увидим, когда тебя слышать перестанем!
        - Слышать меня перестанешь, когда дышать не станешь!
        - Что-о?! Затопчу-у, задавлю-у! - затопал паук по траве-мураве, землю сотрясая, пыль поднимая.
        Не стал Слабачок под пауком скакать. Убежал из травы, запрыгнул на башню свою, взобрался на неё дотуда, откуда выше паука сделался.
        - Эй, палконогий и полнотелый! А теперь тебе меня видно? А теперь тебе меня слышно?
        - О-ой! - затряс паук головой. - Сначала писк, а потом гул от травы шел! О-ой! А теперь откуда гул пошёл, с горы? Возрос - выше стал, крошка-враг?! Меня, меня выше?! Ха-ха-ха! Или на что-то взобрался? Где ты, букашка?
        - Эй ты, подлая таракашка, не примешивайся ко мне, к достойной и честной букашке!
        - Мало мне писка и грома, и гула! Меня ещё и оскорбляют! Где ты, мизерный злодей! Будешь первым, кого я съем сегодня!
        - А я тут, на башне! Не видишь? Али зрение, как у слепого?
        - На какой-такой ещё башне?
        - А на этой, перед тобой.
        - Это эту верёвочку-ниточку ты называешь башней?
        - Эта веревочка не из верёвочек, а из камней. И до неба до самого дотягивается! И вправду, как слепой, ты зряч.
        - Башня?! Ха-ха-ха! Твоя верёвочка из камней сейчас рассыплется, как карточный домик! Хе-хе-хе-хе!
        - Кто хвалится, тот похвальбой подавится.
        - У? У-у-у-у! Тебя смельчака-наглеца с этой ниточки слижу, а твою верёвочку-башню разорву-разломлю и… и всеми остальными полакомлюсь! Но прежде я тебя и всех вас страхом попытаю, а заодно и повеселюсь-потешусь: сжертвочками поболтаю. Хах-хах-ха-ха! И тебе, блоха, докажу, что ты предо мной ничто. Отвернусь от тебя и ничегошеньки ты со мной не поделаешь!
        УСТРАШЕНИЕ ЖЕРТВ
        Отвернулся Гпаук от Слабачка и повернулся к муравьям и муравьишкам.
        - Эх, крошки с ножками, - обратился он с сочувствием. - Видите, что я паук самый большой на свете?
        - А как зовут паука самого большого на свете?
        Смягчилось страшилище, но продолжило устрашающе:
        - Кто боится меня и кто любит меня, называют Дрым-Брымом меня!
        - Тебя все любят, но только любят бояться! Поэтому тебя никто не любит, - прокричал Слабачок.
        Пришлось снова обернуться к Слабачку злодею:
        - Ха-ха! Как ты догадался? Ты знаток злодейских душ?! - удивлённо-обрадованно сказал Дрым-Брым.
        - Глаза и уши подсказали.
        - А как зовут тебя, у которого уши и глаза умеют нашептывать мысли? Или Умничек или Поганчик? Или… Дурачок? Ха-ха-ха!
        - Слабачок! - начал Слабачок с гордостью называть своё имя, но закончил неуверенно и даже стыдливо: - Слабачок? Ха-ха-ха-ха! А больше подошло бы «Хилячок»! Ха-ха-ха-ха!
        - Почему по кривой пришел, а не по прямой? - спросил Слабачок твердо, оправившись от смущения и больше не обращая внимания на насмешки.
        - По прямой идут к друзьям.
        - Так по прямой ты и ходить, значит, не умеешь? Не ходил ты по прямой дорожке никогда. Не имел ты друзей!
        - Угадал! Ха-ха-ха!
        - Слушай, с твоей морды скатился огромный шар воды, не слеза ли это твоя?
        - Нет! Нет!
        - А кривая всегда длиннее прямой. Устаешь поди, по кривой ходить?! Вот п?том и обливаешься.
        - Смеёшься? У-у, попадёшься! Ха-ха-ха!
        - А почему мы - маленькие, для тебя враги? Мы же самые безобидные, самые незащищённые?! С нами же легче всего справиться! Или именно поэтому и считаешь?
        - Какой догадливый! Да! Потому и считаю. С вами и справляться не надо! Вас догнать, хватать и мням-мням! Маленьких и кушать не надо. Проглотил - и наелся! Зубы бережешь. Мням-мням. Только…
        - Что, только?
        - А какие же вы враги?
        - Вот именно: какие же из нас враги?.. А кто же мы, по-твоему?
        - Жертвы вы, ха-ха-ха! Жертвы!
        - Молодец, Дрым-Брым! - злодей от похвалы, от первой в его жизни (и последней), разулыбался.
        - О, хоть кто-то мне сказал, что я молодец!
        - Я рад, что ты рад!
        - Чем слаще речи жертвы, тем слаще сама жертва!.. Ха-ха-ха-ох-ха-ох-ха-ха!
        - Из двух врагов врага всегда два, но победитель один и жертва одна.
        - Однаа?! Даа?!.
        - Но каждый думает, что он будет победителем.
        - Думает. Да.
        - И каждый думает, что жертвой будет не он.
        - Не он…Думает, - соглашался удивлёный Дрым-Брым и даже кивал. И думал: «Как в такой крошечной голове уместилось столько мыслишек-рассудишек?».
        - Так, может, нужно каждому думать, что он может быть жертвой, Дрым-Брым? - пытался влить страх Слабачок.
        - А зачем?
        - А чтоб защищаться лучше? Сам не догадаешься?
        - Мне думать, что я могу быть твоей жертвой? Ха-ха-ха-ха! Думаю, думаю и чем больше думаю, тем сильнее обхахатываюсь! Да и что от вас защищаться?
        - Рад, что тебе весело из-за меня. Но зачем тебе жертва из кого-то из нас? Разве одним из нас можно утолить твой аппетит?
        - Одним из вас - нельзя. А всеми вами сразу - ещё как можно! Правда… да, ненадолго. Ха-ха-ха-ха!
        Тут некоторые муравьишки от страха задрожали ещё сильнее, а другие даже заплакали.
        Дрым-Брым снова самодовольно захохотал, видя, какой он на всех наводит ужас. А когда насладился зрелищем страха и дрожи муравьишек, то зловеще-довольно прошипел, почти как змея:
        - А самых трусливых из вас я сделаю своими рабами! Ха-ха-ха-ха!
        - А зачем тебе мы в рабах, мы же такие слабенькие! Что ты хочешь, чтобы мы делали?
        - Я, оставшихся из вас, непокушанных, посажу на паутину.
        - А… ой… а… зачем? - забыв от удивления про страх, спросил кто-то из малышей.
        - А затем, чтобы вы привязывали к моей паутине попавших в неё жучков и мотыльков! Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Где-где, а здесь я слово держу! В этом деле я не обманщик! Сказал «съем» - значит: съем! Сказал: «в рабы», значит: врабство! - последние слова были сказаны очень страшно: басом и с хрипом, протяжно и с нахальной улыбкой.
        - Да кто бы сомневался! Ты честный враг! - крикнул Слабачок.
        - Ага! Га-га-га-га! А теперь хватит мне с вами разговаривать, пора желудок порадовать. Ну, кто тут из вас самый смелый или не самый, или кто трусит, но совсем немножко или не немножко, подходите и я полакомлюсь. Меньше будете мучиться - от страха дрожать.
        - Неужели ты к нам явился от голода безутешного, от положения безвыходного? Неужели нет причины посерьёзнее, позначительней?
        - Есть такая причина, есть! Ничего от тебя, которого не разглядишь, не утаишь.
        - Не томи, говори!
        - Иду я к вам за камешком, тоже не ахти каким большим. Камнем вечного тепла прозывается.
        - Хочу быть вечно здоровым, вечно молодым, хочу быть вечным! Ха-ха-ха-ха-ха!
        - Не переживай, - отвечал Слабачок, - не понадобятся тебе ни рабы, ни камень! Даже нами, как едой, не успеть тебе насладиться!
        - Угрожать мне, Горе Пауку, такому как ты, блохе микроскопной, меня только смешить на лет сто вперёд!
        Многие-многие муравьишки-детишки стояли, дрожали, стучали ротиками и не двигались с места. (Сейчас у них не получалось бояться за других, а получалось, по старинке, бояться только за себя.)
        - Так что ж! - раззадоривался Дрым-Брым. - Раз никто не хочет, чтобы я его съел, тогда я сам буду выбирать, кто тут из вас самый вкусненький! Ха-ха-ха-ха! А как полакомлюсь, кто-нибудь из оставшихся мне сам укажет, где камень, сам меня к камню и приведёт!
        И он начал подходить всё ближе и ближе к толпе муравьёв.
        Тут выступила вперёд муравьиха-мать.
        - Прежде чем ты будешь есть моих детей, ты должен съесть сначала меня!
        - А почему это я обязательно должен съесть сначала тебя? - нагло ответил-спросил Гпаук (или просто ГП).
        - Потому что я не позволю тебе сделать своей пищей моих детей, пока я жива.
        - Ты, которую мне и разглядеть-то трудно, ты не позволишь? Хорошо! Ты как раз и есть одна из тех смельчаков (из смельчачек, ха-ха-ха-ха!), которых я и хотел съесть в первую очередь. Наши желания, х-ха-ха-ха, совпадают! Я съем тебя сейчас.
        И Гпаук пошёл приближаться к муравьихе-матери.
        - Нет! Ты не сможешь никого съесть! - провозгласил-пробасил громогласно с башни Слабачок.
        Дрым-Брым чуть не подпрыгнул от неожиданности, услышав снова бьющий по его перепонкам голос.
        - А и ты? О! Это уже второй смельчак! Малова-то, но ладно, трусливенькими дообедаю. Прыгай прямо с башни на мой язык! Чем больше твоя смелость, тем сильнее мой аппетит! Я даже уже и не знаю, с кого начать свою трапезу, с вашей мамаши или с тебя! Хо-ха-хе-ха-ха!
        НАПАДЕНИЕ ЖЕРТВ
        И тут все, и даже сам Дрым-Брым, вздрогнули от неожиданных и неимоверных криков и визгов страха: «А-а! Спасите! Карау-ул! Аааа! Помогите! Страшноо!» Это закричали-завизжали все лопающиеся от страха муравьи и муравьишки. Крича, одни из них, бросились в разные стороны, убегая подальше назад или прячась в ямках и пещерках. Другие, чтобы убежать далеко-далеко от места битвы, пытались пробежать под ГП. А самые трусливые пошли взбираться на самого Дрым-Брыма, прося у него защиты, прощения, снисхожденья и пощады.
        Разбойник Дрым-Брым увидел, что на него надвигаются, попискивая, какие-то маленькие точки. Он сначала обрадовался, что еда сама бежит к нему. Но оказалось, что эти точки такие нахальные, что решили на него напасть, что они уже по нему карабкаются и вдобавок ещё и щекочут! Такого нахальства Дрым-Брым снести никак не мог. Сначала он со всей силы не раз выдыхает из себя весь воздух, отчего бежащие и стоящие на земле муравьишки уносились его ветром. Потом он пытается стряхивать с себя насевших на него муравьишек, высоко поднимая и с силой опуская каждую огромную лапу. И когда муравьишки падали, он стал вдыхать - втягивать в себя воздух и затягивать им в своё брюхо падающих бедняжек. А кто в брюхо не попадал, падали, и многие уже не двигались. А тех, на кого чудовище наступал, вообще больше никто не видел.
        В эти страшные минуты побежал Слабачок за слабыми, чтобы спасти хоть кого-то. Смотрел он на лапы паука и смотрел, какую лапу тот поднимает и рвался туда, куда он лапу опускал. Выталкивал Слабачок муравьишек как раз с того места, куда лапа гиганта злодея опускалась. И многих спас.
        Вдруг видит он Кукляшку, которую принесло сюда течение трусишек, и совсем запутавшуюся, куда идти не знающую, по всем сторонам невидящим и растерянным взглядом смотрящую.
        Разбежался Слабачок, схватил Кукляшку и убежал с ней из-под опускающейся лапы. Раздался грохот топота одной лапы за ними! Грохот устрашающий! Грохот ужасающий! Пыль поднялась, всех в себе попрятала!
        Выбежал Слабачок из тучи пыли. Тут только Кукляшка его и увидела, тут только и поняла, что здесь содеялось:
        - Это ты, Слабачок? - спросила она, не успев ещё перевести дух.
        - Это я.
        - Опять ты там, где тебя не должно было быть?
        - Опять.
        - Опять ты толкаешься!
        - Опять.
        - Опять… ты меня спас?!
        - Спас.
        - И других спасёшь.
        Слабачок не успел ответить.
        - Спасешь. Я знала. Я говорила.
        - Кто-то должен, - ответил Слабачок. - А теперь беги.
        - Куда?
        - Подальше. И больше возьми с собой мордашек. Так ты больше спасёшь, - сказал, повернулся и скрылся в туче не осевшей ещё пыли.
        Но многие всё-таки вскарабкались на Дрым-Брыма. А пока они на него карабкались, они видели, как погибали их товарищи. Тогда в них пропала трусость и появился за других страх. А вместе с ним обуяла смелость их. Заторопились они Дрым-Брыма кусать. Дрым-Брым поёживался, но ничего поделать не мог. Не доставали его лапы до его собственной шеи, собственного брюха и спины.
        Тут взлетели крылатые муравьи и набросились на Дрым-Брыма со всех сторон. А снизу целое море муравьёв накинулось. Злодей замахал во все стороны своими лапами и хватал, и топтал, и вдыхал, и поедал муравьёв.
        - Помоги им, - попросила муравьиха-мать Слабачка. - Всё равно, из нас только ты и сможешь одолеть злодея.
        СРАЖЕНИЕ С БАШНЕЙ
        А Дрым-Брым, освирепев, вдруг забыл о кусавших его муравьишках. Он как раз решил сначала расправиться с сильнейшим из этих слабых. Подошел он к башне, поднял свою мохнатую лапу и ударил ею по башне изо всех сил. И как тут взвоет он от неожиданной и ужасной боли. Напоролся Гпаук на твёрдость и остроту камней башни, как на меч богатырский, как на лезвие его острое, и отрезалась часть лапы у него.
        Закричал от жуткой боли Гпаук! Запрыгал, завертелся он, с места не сходя.
        - Аааа! Ааааа! - стонал Гпаук. - Не может случиться то, чего не может быть! Башня, как волос тонюсенькая, а лапы я лишился, как от топора огромного.
        Воя от страшных мучений, захромал Гпаук вокруг неприступной для него башни-волоса и прокричал страшным голосом:
        - Где ты, паршивый муравьишка?! Проглочу тебя и не замечу! Как и сейчас не замечаю! Не спасёт тебя башня твоя!
        Хотел Гпаук снова ударить по башне, да опомнился вовремя. А то и второй бы лапы лишился! Влез Гпаук на башню, вцепился в неё всеми остальными лапищами и стал сгибать её, расшатывать, трясти… Но ничего у него не получалось! Башня скалой стояла и как в скалу вросшая.
        А Слабачок тем временем с башни незаметно слез, пристал к остальным муравьишкам, и стоит и вместе с ними над чудищем посмеивается. И даже те, кто от страха трясся и даже плакал, то и те сквозь слёзки заулыбались.
        Понял зверь, что не справиться ему с этой ниткой-струной каменной. Да и Слабачка на ней никак не разглядеть. Решил вернуться и всех муравьёв растоптать. Спрыгнул с башни тогда он на землю, но вдруг как возьмёт, да как завоет с новой силой. Оказалось, что исколол и изрезал он лапы свои поганые о башню. Не то что маленьких ему топтать, а и стоять-то, как на ходулях, получалось у него еле-еле. Впору на брюхе ползти.
        - Смотрите, смотрите! - закричали муравьишки. - Не справился Гпаучище, не справился он с нашим Слабачком!
        - А если ему Слабачок поперёк горла встал, то и нами, глядишь, подавится!
        Первый раз в жизни не до смеха стало чудищу. Испугался злодей, что победят его, его - гиганта непобедимого! И победит кто? Те, кого не видно и не слышно?! «О, горе! О позор! Что скажут мои собратки-сотоварищи! Засмеют меня! За горе моё порадуются! Негодяи меня похлеще!»
        - Ну, негодные муравьишки! Не удалось мне вами полакомиться в раз этот, получится в следующий. Залатаю раны, заживлю лапы свои и возьмусь за лапки ваши. Ха-ха-… Ох-хох…ох! А потом уже заберу камень тепла вечного и сам вечным стану! А вы у меня исчезнете!
        Закряхтел злодей, повернулся и хотел уже было пойти, да как спотыкнётся, как плюхнется на брюхо своё безразмерное, жирнючее и волосючее. От удара об землю такого страшного всех муравьев подбросило на высоту самого злодея, а от волны воздушной хлопка неслыханного на длину в сотни муравьев по всем сторонам разбросало.
        А Слабачок, которого ни земля не встряхнула, ни волна воздушная не откинула, возьми да и закричи негодному:
        - Не нападёшь, и на силу беззащитных не напорешься. Не нападут, беззащитные силы своей так и не найдут. Так что, или сам спасёшься, или за силы, что раскроются, отблагодарим победою над тобой.
        Не было ответа Слабачку. Трясясь от злости и боли, злобно вращая глазищами, как будто желая хотя бы ими кого-нибудь съесть; то крича, то шепча: «Всех затопчу! Всех проглочу!», - то вдруг, завывая при каждом шаге от заслуженной боли: «О-о-ох!», «У-у-ух!», - Дрым-Брым, накреняясь то на одну сторону, то на другую, осторожно развернулся и очень медленно поплёлся назад в своё паучье логово, сокрытое на потолке глубокой гигантской пещеры. Постепенно стих пугающий грохот, и успокоилась от сотрясения земля. Злодей уполз за горизонт.
        ОБЪЯВЛЕНИЕ О БАШНЯХ
        И все закричали:
        - Слабачок, ура!
        - Ты победил врага!
        - Ты нас спас!
        - Ура!
        - Ура!
        - Ура!
        Но Слабачок стоял, не как после битвы: не радостный и успокоенный, а, как перед битвой: взволнованный и с напряжённым взглядом.
        - Что вы радуетесь? - крикнул Слабачок, уже взобравшийся на лепесток маленькой ромашки.
        - Ты нас спас!
        - Ура!
        - Ты победил!
        - Я победил?
        - По-бе-ди-ил! - уже не совсем твердо кто-то произнес среди притихших муравьёв.
        - Побеждают, когда съедают, так?
        - Так! Так! - закричали радостно снова все сразу.
        - А если враг съеден, то он уже не уйдёт и уже не придёт?
        - Не уйдёт…
        - И не придёт… - поняв, к чему спрашивает Слабачок, понурив головки, грустно произнесли из толпы.
        - А мы съели врага?
        - Не съе-ли.
        - Отпустили врага?
        - Отпусти-ли, - чувствуя себя виноватыми, произнесли многие.
        - Вернётся враг?
        - Ой, вернётся! - ответили другие с дрожью в теле и в голосе.
        - Что же делать?
        - Не… не знаем…
        - А ты-то, знаешь? - произнёс кто-то с ехидством.
        - Может, и знаю!..
        - Ну?! И?!
        Молчание. Ожидание. Ответ!
        - Мы будем строить башни.
        - Ещё?
        - Зачем?
        - Такие же высокие?
        - Из таких же больших камней?
        - У нас нет цемента!
        - Да, на чём будут держаться камни?
        - На том, на чём держатся камни этой башни. - указал лапкой Слабачок.
        - А на чём они держатся?
        Ответ всё задерживался и задерживался.
        - Я отвечу правду, в которую не все поверят или не поверят все…
        - Может, хватит тянуть…
        И Слабачок не стал тянуть:
        - …На мне!
        - Как, на тебе? - изумились все и в первую очередь самый нахальный.
        - А вот так! - и Слабачок взглядом указал на свою чудо-башню.
        Все повернули свои головки на эту огромную башню, уходящую в облака, и снова увидели, что так как камни стоят друг на друге, часто соприкасаясь только острыми краями, так башня никогда бы не стала башней, а могла бы быть только огромной, с гору, кучей камней! (Оправдывались догадки больших муравьёв!)
        - Увидели? Поняли? Вот так и на новых башнях камни стоять будут, и их ничто не сломает.
        - Слабачок, а… а ты как… это делаешь?
        - Знаю, что делаю это я, но как - не знаю!
        - А зачем ещё башни? - пропищал с новым интересом один из муравьишек.
        - Башни будут эхом-рупором, ловушкой и ростом… - Слабачок осёкся. - Меньше будут камни. Меньше будут башни. А башен будет шесть.
        - А насколько меньше?
        - Их высота сравняется с высотой врага.
        - А как быстро мы их построим?
        - Последний камень будет положен с появлением врага.
        - Но у нас нет таких сил, как у тебя?!
        - У каждого из вас, может, и нет.
        - Нет!
        - Нет! - кричали из толпы.
        - Но нас тысячи! И у вас у тысяч десятки моих сил.
        - Хоть бы одну твою силу набрать.
        - Да.
        - И то хорошо.
        - А как эти башни?
        - Как смогут?..
        - Как помогут?
        - Увидите и услышите!
        БАШЕННЫЙ КАПКАН. ВОЗВЕДЕНИЕ
        Началось великое построение. Сотни муравьёв глыбы искали и тысячи муравьев летунов на травинках с глыбами взлетали и их на башни строящиеся опускали. А камни, как в пазы, один в другой попадали и крепко-накрепко один на другом застревали.
        Но уставать начали быстро муравьи и муравьишки. Слишком тяжелы глыбы. Слишком много нужно их натаскать. Уже начали срываться камни у летунов и падать с большой высоты рядом с муравьями, сильно пугая и крик вызывая.
        Если собрать муравьёв со всей земли, только тогда, кажется, справятся они с задачей Слабачка.
        Кинулись муравьи к Слабачку:
        - Нет у нас, Слабачок, таких сил, чтобы с твоим заданием справиться. Не знаем мы, что делать. Хоть советом помоги, а лучше лапками.
        - Помощь от совета моего будет сильнее помощи лапок моих.
        - Какой же совет может быть сильнее твоих лапок?
        - А поднимайте кучи камешков маленьких и на башни растущие сбрасывайте.
        - А что же получится?
        - А вот и узнаете!
        Понесли летуны на коврах из травинок мелкие камешки.
        - Обсыпятся камешки на землю. Зря мы только силы тратим.
        - Лучше уж глыбы продолжить тягать, - говорили одни.
        - Ага, пока без сил все на землю не попадаем, - возражали другие.
        Высыпали первые мелкие камешки на уже готовую половину первой башни. Но не попадали камешки на землю с башни, а упали на башню и остались на ней, как приклеенные. Как будто в коробку прозрачную камешки насыпали эти, по форме камней огромных.
        А потом, когда такая коробка первая наполнилась, то увидели все чудо ещё большее: слились все камешки мелкие в глыбу-монолит единую.
        Пошли башни расти быстрее и веселее. Ожила у муравьиного мира надежда, что спасёт он сам себя от беды приближающейся.
        А когда заслышался стук шагов Гпаука, последнюю кучу камешков высыпали летуны и образовалась последняя глыба-монолит, ставшая последней построенной башней-ловушкой.
        ВОЗРОСШИЕ И УНИЖЕННЫЕ
        С сотворением последней глыбой на последней башне первыми стуками своих корявых лап снова заявил о себе Гпаук. Грохот опять с каждым приближением всё сильнее бил, давил и пытался растоптать своим громоподобием невидимые ушки крохотуленьких многоножек.
        Дрым-Брым вернулся, чтобы исполнить своё зловещее обещание.
        Слабачок, чтобы воодушевить дрожащих и плачущих, забрался на кончик травинки, как вдруг неожиданно со всех сторон услышал:
        - В нас страх превратился в ярость!
        - Мы дрожим от ненависти, а не от боязни!
        - В нас страх за всех нас!
        - Мы сильны во столько раз, сколько нас!
        - Мы со Слабачком!
        - Слабачок, мы с тобой!
        - Ты дал нам крылья!
        - Зло пожалеет, что оно зло!
        - Зло пожалеет!..
        - …Что злом родилось!
        - Прогоним зло!
        - Накажем зло!
        Тут Слабачок, висящий над всеми, заметил, что кричащие стали выше ростом. Что они росли! И тем сильнее, чем яростней кричали! И это уже заметили и сами растущие, увидя, как уменьшаются их соседи. И поняв, что они растут от криков уверенности в своих силах, растущие закричали ещё сильнее, отчего и ещё расти продолжили быстрее.
        А те, кто не кричал, закричали тоже, слова повторяя растущих. Но чуда с ними не происходило. Кричащие, ради того, чтобы расти, не росли. Росли желающие победы! Росли те, в которых росло желание.
        Высота растущих уже дошла до высоты, на которой Слабачок держался за вершинку травинки.
        Но тут растущие вдруг перестали быть растущими, сколько они уже ни кричали. Но так как они сильно выросли и уже не уменьшались, то возвели себя в ранг большущих.
        Когда в них отпылал азарт победы, они перестали кричать и стояли в замешательстве удивления. Не знал никто, что делать дальше.
        - Слабачок, скажи, что произошло с нами?
        - Вы и сами не без глаз и не без головы.
        - С нами произошло то же, что произошло и с тобой?
        Слабачок молчал согласно.
        - Но почему тогда не рос ты?
        - Да, ни сейчас не рос и ни тогда, ни раньше?
        - А разве я сейчас кричал вместе с вами?
        - Нет.
        - Но твоё присутствие воодушевляло нас!
        - Да, Слабачок, если бы не ты, мы бы не стали такими, какими мы стали.
        - Нас вырастила твоя вера, твоя сила!
        - А меня не вырастила его вера и его сила!
        - И меня!
        - Да и меня! - очень возмущенно.
        - Это потому, что в вас не было огня победы.
        - Не было своей веры!
        - Но мы кричали, как вы!
        - Вы подражали!
        - А вы что?
        - А мы вытаскивали из глубин души веру, волю, и смелость!
        Тут раздался голос муравьихи-матери.
        - Любящие себя, вы боитесь только за себя! Страх за себя - это страх перед врагом! А страх перед врагом вас сделает ещё меньше и ещё слабее!
        - Ой!
        - Ой! - это опять задрожали слабые и трусливые.
        - Вы слабые и беспомощные будете ещё слабее и беспомощнее. Вы будете пищей для врага!
        - Как уже были!
        - Ой!
        - Караул!
        - Ай!
        - Прекратите, трусливые и истеричные! Клянитесь, что вы станете смелыми!
        - Исправимся! Ой! Ой! Исправимся! Клянёмся!
        - Кля-нём-ся-а! - слышались дрожащие голоски.
        Но, когда трусливые муравьи и муравьишки закричали «Ой!» и «Ай!» идаже «Клянёмся», они почему-то стали уменьшаться. Они всё уменьшались и уменьшались, и стали настолько малы, насколько крошечные собачки велики перед большими людьми.
        Осознав то, что с ними произошло, уменьшающиеся стали, как ртутные шарики, тянуться друг к дружке и сбились в одну небольшую кучку дрожащих и плачущих.
        - Ой, что с нами происходит?!
        - Мы не растём, а…!
        - Мы, наоборот, уменьшились!
        - А значит, мы - слабые, стали ещё слабее!
        - И ещё беззащитнее! Ой!
        - О-о!
        - И чем больше вы плачете - тем больше вы беззащитнее! - крикнул Слабачок.
        - Но мы боимся!
        - Боимся погибнуть!
        - А вы не знаете, что трусость ведёт к гибели?!
        - Мы ближе к гибели, потому что гибели не хотим, да?
        - Вы ближе к гибели, потому что не хотите бороться с гибелью.
        - Потому что они соглашаются с гибелью на свою погибель, - сказал кто-то из возросших.
        - Нет!
        - Нет! - отрицали крошечные.
        - Вы не хотите погибели гибели! - крикнули уменьшенным из толпы возросших.
        - Если гибель погибнет, то и мы не погибнем!
        - Значит, мы не против, чтобы погибла гибель!
        - И ещё: мы не хотим погибели каждому и из нас… и из вас…и из всех из нас!
        - Да! Не хотим, как и вы между прочим! - защищались смело маленькие трусишки против возросших.
        - Но никого никто из вас не защитит! - продолжали обличать большущие.
        - А вот каждый из нас может свою жизнь щитом выставить перед жизнью каждого. - поставили себя в пример большущие.
        - А может гибель это не гибель вовсе?! - вдруг ссутулившись, усомнились уменьшенные трусишки.
        - А может гибель нас возьмёт и пожалеет?! - с надеждой предположили-вопросили они же.
        - Жалость палача - это быстрая казнь, - сказали жестокую правду из выросших.
        - Ой, ой! - совсем расплакались те, которые не защитят.
        И кучка трусишек ещё уменьшилась в росте. Они ещё больше тряслись и плакали и ни на что уже не отвечали.
        ПОБЕДА ЖЕРТВ. ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ
        День изо дня ждали врага. И вот ударами шагов своих возвестил Гпаук о возвращении своём для реванша своего.
        Знал Дрым-Брым, что не удастся ему уже никого обмануть, и поэтому не зигзагами шёл, а напрямую, не отходя в сторону ни на шаг, к злейшим, ему невидимым врагам его, сотворённым им самим! Поэтому грохот приближался уже только с одной стороны.
        Настолько уже приблизился злодей, что земля не дрожала даже, а сотрясалась так, что муравьёв высоко подбрасывало и они, падая, больно ударялись о землю.
        А Слабачок влез на башню свою, на ту, что достигает небес, и стал ждать. Когда весь Дрым-Брым выплыл из-за горизонта, то оказалось, что к его лапам привязаны огромные валуны. Ясно Слабачку стало, что и злодей неплохо подготовился к битве. Этими валунами, видимо, страшный паук решил сокрушить исчезающую в небесах ниточку-башню. Недаром лишился лапы негодяй и остальные изранил все. Понял подлый, что идёт он не на прогулку весёлую, а на самую свою большую битву и хоть с врагом малым, что и не разглядеть, но с силой у этого врага неведомой, с силой, калечащей, страх, даже в него, вселяющей.
        Идет Гпаук и видит, что ещё какие-то ниточки из земли торчат, наверно, такие же каменные, как и та нитка первая? Донебесная! Подумал Дрым-Брым, что что-то задумал новое (ой! И, наверно, больное!) микроб-муравьишка Слабачок!
        Поравнялся с башней Дрым-Брым.
        - Вижу, что что-то новенькое ты, муравьишка-пылинка, придумал! Но я, как видишь, на печке не спал, а, как вас всех раздавить да не порезаться, придумывал.
        А Слабачок в ответ закричал злобно и насмешливо, и новые башни, стоящие кругом, его писклявенький тонюсенький голосок отразили громами и басами! Голосок его загрохотал так, что вздрогнул Гпаук и закрыл лапами уши.
        - Снова явился, громила многолапая? Понравилось о башню стучаться - лап лишаться? - каждое слово устрашающе многократно повторялось. - Так давай, начинай, лапищи оставляй! На брюхо снова упадешь, на брюхе скакать будешь, не наскачешься.
        - Смейся-смейся, микроб. Теперь мне о тебя, микроб, не обрезаться. Я валунами башни изломаю. Вас всех под их обломками оставлю.
        - Так давай и выясним, чья похвальба не похвальбой, а правотой окажется, - кричал-оглушал Слабачок. Взял и вырвал из башни камень. Оказалась пустота в башне, но башня не шелохнется. А Слабачок этим камнем в паука бросился. А пока камень летел, стал камень во сто крат больше и горящим. Ударил камень паука. Сделалась пауку боль от удара и от ожога. Зарычал паук. А Слабачок вырвал ещё один камень из башни и опять бросил в паука. Снова камень вырастает, возжигается и в паука врезается. Снова паук взревает от боли!
        Не бывало такого, чтобы Дрым-Брыму кто-то сопротивлялся. А тут он уже сам второй раз страдает от какой-то мизерной многолапки и от каменной нитки до небес! Съест он, проглотит и не заметит этого негодника, который смеет делать ему боль!
        Набросился чудовищ на башню и ударил её уже не лапами, а валунами на цепях. Но не дрогнула башня, хотя и тонка была безмерно и лишена камней нескольких. Тогда по меньшим башням ударил ГНегодяй. Но ни одна из малых башен не дрогнула. Даже кусочка ни от какой не откололось. А, наоборот, от ударов его страшных стали трескаться валуны его гигантсие да взрываться-разрываться на кусочки на маленькие. А полетели те кусочки-осколки не во все стороны, а только в сторону Дрым-Брыма. Вонзились в него глубоко и не очень. Настигла Гпаука новая боль.
        От страха животного и боли дикой обострилось зрение злодея. Теперь и микроскоп ему не понадобится. Обратил он свои глазищи вверх, увидел на этой башне точку черную и разглядел в ней главного врага своего - муравьишку-строителя. Ладно, раз не может он башню раздробить, не может по башне подняться, тогда до врага своего чем-нибудь дотянуться попробует. Вырвал сосну высокую Дрым-Брым и ударил ею по черной точке на тонюсеньком прутике, уходящем ввысь. И как лапа его при первой попытке, так и эта сосна сейчас о башню разрезалась, а башня снова даже и не дрогнула!
        Муравьишка тоже ущербом не одарен. Он только ниже-ближе к чудовищу спускается. Стало различать чудище головку его и лапки мизерные.
        - Неужели ты, вошь, спускаешься ниже, чтобы сразиться со мной?
        - Спускаюсь-приближаюсь, чтобы не стало тебя! А уж, как там и чем там сразиться, побиться, подраться, побороться, потолкаться, поплеваться, пощипаться самому или кого другого наградить этой радостью - это уж, как получится.
        - Если бы ты был больше, я бы схватил тебя и каждый день ел по одной твоей лапке. Но ты настолько мал, что я тебя могу только или раздавить, или проглотить, но, увы, и не почувствовать! И сейчас я тебя раздавлю или!..
        Попытался Дрым-Брым поймать или раздавить Слабачка на башне. Конечно, ему раздавить больше хочется. Протянул он к Слабачку на башне лапу свою, да вдруг почувствовал, что кто-то эту его лапу схватил и не отпускает. Вырываться попытался Дрым-Брым. Но высвободиться у него не хватало и всех его необъятных сил. Казалось злодею, что он к чему-то прилип. А тут перед ним стало что-то и что-то вырастать. Это оказалась лапка Слабачка. Росла-росла она и выросла до огромности гигантской лапы самого Гпаука. Вырывался злодей, вырывался, да вдруг испугался. Подумал злодей, что ему уже от жертвы своей не высвободиться.
        Обрушил Дрым-Брым на Слабачка другую свою лапу с глыбой. И она тоже застряла, увязла, во второй, выросшей до гигантской, лапе Слабачка, которая также ухватила Дрым-Брыма намертво.
        Дрым-Брым, ревя от гнева, обрушил глыбу третьей лапой. И тогда увидел он, что эту его лапу перехватил уже огромный муравей, сидящий на тонкой, как нитка, и дырявой от не всех камней, башне.
        - Эй, ты, который уже не жертва моя, а которому уже, как бы, жертва я! Ты - враг страшный, хе-хе, мой!
        - Ко мне обращаешься? Неужто зачем-то понадобился? Проглотить меня уже не хочется?
        - Почему крупицы, которыми кидаешься, превращаются в глыбы огромные? Почему эти глыбы становятся пламенем летучим! Почему таким же огромным, как я, стал ты? И почему не ломается башня по толщине с волос, в которой и камни не все?
        - Отвечу тебе ошибка природы гигантская (!): камни растут, от наполнения их моей ненавистью к тебе - врагу! А возгораются камни огнём ярости моей! А держатся башни на цементе веры моей! - ответил уже не менее гигантский гигантского паука Слабачок.
        - Да откуда ты взялся такой?
        - Сильным меня сделало желание быть сильным, а врага побеждаю страхом за всех!
        А вышел я из недр возмездия!
        Паук попытался посмеяться. Попробовал вырваться, но не смог.
        - Ну, ладно, ладно, - пустился на хитрость злодей. - Пошутили и хватит. Раз с едой… то есть с игрой не получается, то я уже по дому скучать начинаю. Отпускай меня, - сказал он, перестав сопротивляться. Надеялся, что, как отпустит Слабачок его, тогда он на него снова и набросится.
        - Врагам верить нельзя. Если врага отпустить, то повторится снова всё! - ответил Слабачок.
        Но вдруг освободилась одна лапа Гпаука, а потом и вторая, и третья! Возрадовался было Гпаук. Подумал, что на хитрость его попался Слабачок, либо у самого его врага не хватило сил или храбрости!
        Но тут передние лапы злодея сами по себе стали подниматься вверх и запрокидываться назад. (Как ни силился Гпаук, а не мог управлять он лапами своими.) А, с запрокинутыми назад лапами и самого Гпаука назад упасть потянуло на спинищу его круглую. И плюхнулся назад злодей.
        Хотел встать Гпаук, да не может, как в кандалы его лапы закованы. Огляделся по сторонам и увидел, что лежат лапы его среди башен новых, башен меньших. И как будто они его и держат, силой невидимой и неведомой!
        - Я всё таки полакомлюсь тобой! - взревел он с взорвавшейся злобой и попытался на Слабачка наброситься. Но невидимые оковы башен крепко-накрепко держали все лапы его. Выбивался из всех сил злодей, но никак не мог высвободиться.
        «Простые камни не могут удерживать неизвестно чем, - думалось злодею, - Неужели сила этих башен - это сила этого проклятого Слабачка? Как же силён должен быть этот, по размерам сравнявшийся с моими, если свои силы он вливает ещё и в камни?»
        Тут настоящий страх обуял негодяя. И ещё понял он, что раз у него, у самого Дрым-Брыма, нет больше сил не только нападать, но и сопротивляться, и вырываться, то теперь он Дрым-Брым, хищник-завоеватель-поработитель, будет добычей, будет жертвой, а не букашки-муравьи! Но снова пошел злодей на хитрость: признал он поражение своё и взмолил о пощаде к себе!
        - Отпусти, умоляю! Признаю, что сильнее ты меня!
        - На что мне признание твоё поражения своего? Ты не силой пришёл мериться, а поесть ты нас хотел, поэтому и мы должны съесть тебя.
        Но силён ещё паук, лапами дрыгает, к себе никого не подпускает.
        На земле появляться холмик стал, а когда появился, то начал увеличиваться, делаться всё выше и выше, извергая всё больше земляных комьев. А на его вершинке появился Грозоглаз.
        Поводив носом во все стороны, открыл Грозоглаз зрение своё лучистое и проговорил:
        - А где тут Слабачок?
        - А вот - не я?
        - А почему-то ты роста безмерного? - сказал Грозоглаз, посмотрев зрением боковым.
        - А размерами я с врага нашего. А иначе разве справиться?
        - А! Это и есть башня твоя? И даже не одна? Вижу, что ты и сам неплохо справляешься?
        - Справляемся!
        - Справляемся! - закричали со всех сторон.
        Воспросил Грозоглаз Дрым-Брыма:
        - Никто не должен надо мной шуметь и сотрясать мой потолок, не давать жить мне и моей семье и обижать моих друзей: червячков и муравьёв. Разве не говорил, не предупреждал я тебя?
        - А - это ты червяк с лапами. Что, всё-таки так и не раздавил я тебя?
        - Да убоится негодяй взгляда моего, - спокойно провогласил Грозоглаз.
        - Что мне твой взгляд, норушник!
        - Не знаешь? Узнаешь.
        Направил тут лучи из глаз своих Грозоглаз на паучищу нахального. Негодяй заорал вдруг страшным голосом от боли неслыханной, задымился, затрясся, заизвивался, пытаясь силу башен преодолеть отчаянно. Но не мог он помочь сам себе и никто не хотел помогать ему. Загорелся злодей, и куски большие лап его от него отваливались.
        Тогда крикнул Слабачок товарищам своим:
        - Эй, летуны, эй, бегуны, накормитесь и накормите! Съедим беду и избавимся от беды.
        - Он хотел състь нащих мордашек!
        - И Добряшку!
        - И Грубяшку!
        - За Добряшку!
        - За Грубяшку!
        - За мордашек!
        И сотни муравьев с крыльями и тысячи без крыльев обрушились съесть одного того, кто хотел съесть их всех.
        - Ты хотел рабов?! Не будет тебе рабов!
        - Он хотел камень!
        - Не будет ему камня!
        - Хотел быть вечным?!
        - А будешь тем, что не будешь!
        Как ни пытался страшный жестокий паук сопротивляться, а лапы его светом Грозоглаза уже отрезаны и сами собой неживые дёргаются. Как ни пытался он задавить нападавших своим толстым круглым телом, содрогая землю, ничего у него не получалось. Никто под него не подлезал, все сверху на него вскарабкивались.
        А муравьи продолжали налетать, набегать к погибели этой своей. И, начав рвать-кусать злодея, да от него отрывать - откусывать, сами гибелью этой своей погибели и стали.
        Полились из Гпаука подлого фонтаны его гадости: высокие, липкие и вонючие! Задымился он дымами черными, густыми, едкими, отравляющими.
        То кричал Гпаук угрожающе, то молил подлый жалостливо. Даже слёзы проливал крокодиловы. Но не слушал его никто. Не верил никто ему. Не было такого, кто бы не ел его - врага своего.
        До тех пор Гпаука держали башни, пока тело страшилища его маленькими кусочками не разлетелось с муравьями-летунами, да не растащилось муравьями-топчунами и не оказалось в норках муравьиных.
        Но и тут ещё Гпаук, на кусочки растасканный и пламенем огня злобы своей испепелённый, не успокоился, весь не вышел, весь не кончился. Поднялись из пепла и остатков лапы его да стали притоптывать. Образовалась из дымов от уголёчков его морда его, да стала рожи делать страшные и слова-угрозы губами выделывать.
        Обступили тогда муравьи со всех сторон этот дух врага своего, в огне истлевший и ими съеденный и по сторонам растасканный. Задули на него со всех сторон все разом. Ничтожно дуновение от муравья каждого, но от всех муравьев не то что ветер, а взвиваться стал ураганище. Но и ему одолеть призрак паучий не с первого получилось раза.
        Стали очертанья лап сопротивляться, смерч муравьиных дыхов останавливать. А губы морды паучиной тоже, как будто дуют, вроде, как смерч отражают. Но напряглись побольше со всех сторон муравьи с муравьишками, задышали глубже, сильнее и чаще. Вот тут и захватил тогда смерч дыхов муравьиных остатки лап паучьих, втянул в свою круговерть, а потом разметывать во все стороны стал. И морда дымовая, как ни дула - как ни сопротивлялась, а начал и её смерч в себя втаскивать, а потом во все стороны развеивать. Растягивалось лицо дымовое сперва злючее, а потом испуганное, а потом плакучее, растягивалось, да вдруг взорвалось, да и сгинуло разом всё в вихрях кружащих.
        Ох, вздохнули-выдохнули тогда облегчённо муравьишки все. Кто сел, а кто и попадал от усталости. Исчез, постепенно замедляя круженье, и смерч от дыханий их. Беда закончилась.
        ПОДАРОК ЦВЕТОКАКА БУЛЬБРЯКА
        Прилетел тут Цветокак и давай летать над пепелищем чудовища. Полетал, покружил, побомбил калачами да и исчез-растворился в воздухе. Пепелище превратилось теперь на недолго в болото вязкое, носы вонью щиплящее. Покрылось вскорости болото эдакое ковром цветастым, и превратилось пепелище паучиное в поляну душистую. А цветы были не как обычно - огромные, а в десять крат муравьишек меньшие.
        Побежали муравьишки к поляне цветастой в болоте вязком. Вязнуть в болоте начали. Но не боялись испачкаться. Цветочки муравьишки целыми букетами насрывали, к своим муравьинкам побежали, букеты им надарили.
        А вредные муравьинки плакали, потому что букеты пробегали мимо них. Тогда их муравьишки, ими обиженные, пожалели их, простили их и тоже в болото цветастое отправились и тоже букеты им наподносили. Теперь плохие муравьинки снова расплакались, но не от злобы, не от капризов и не от обиды, а уже от радости.
        А больше всех из них радовалась Грубяшка. Лапки у неё стали снова стройненькие, с язычка иголки исчезли, а с головы рожки. Трудно Грубяшке не грубить, но грубить она теперь и подумать не могла. Поэтому она Скакунку только улыбалась. На все его слова она только согласно кивала, хоть мало что понимала, потому что только и думала, как бы рот не открывать и вновь грубостей Скакунку в уши не накидать.
        Радовались цветочкам муравьинки и запахами их наслаждались, хоть и были цветочки испачканными немного (цветокакной) грязью болотной.
        Когда радости поубавилось, оглядываться все вокруг начали и спрашивать друг друга:
        - А где Слабачок?
        - Где Слабачок?
        - Силён Слабачок не только лапками, и головою, но и скромностью, - произнёс один из побелевших-поседевших муравьёв.
        - Ушел Слабачок, чтобы не смущать нас, - сказал один из тех, кто проводил его глазами.
        А Слабачок, улегшись в своём домике на камне вечного тепла, быстро утонул в сладком сне. От страшной усталости он не увидел моря изменений в своей обители. Как не увидел и всех тех, кто посещал эту его обитель, пока он круговертил в бурях своих подвигов.
        Все давно ушли не только из его домика, но даже и из соседних мест. Никто не хотел нарушать покой такого муравьишки, который успел совершить так много, не успев стать даже взрослым муравьём.
        Но только одна кроха осмелилась приблизиться к его домику. Этой крохой оказалась Кукляшка. В её лапках были цветочки. Она подошла к камню вечного тепла, на котором Слабачок спал, и сказала:
        - Слабачок, только один подвиг ты ещё не совершил - не подарил мне вот эти цветочки. Но когда-нибудь ты и этот подвиг станет тебе по плечу, правда?
        И, положив цветы на его каменную кровать, она, резво подпрыгивая, растворилась в цвете ночи.
        МИГРАЦИЯ ВЕСТНИКОВ БЕДЫ
        Забушевали бурживчики разноцветным вихрем над тем местом, где была съедена беда. Их глазики-пятнышки мигают во все стороны. Их кили-паруса, как собачкины носики, ищут новое направление полёта и, увы, находят. Постепенно они исчезают-улетают, направляясь в те места, к которым приближалась новая беда.
        Небо начинает светлеть и делаться от бурживчиков и туч всё просторнее. На личике солнышка губки из месяца-печали перевернулись в месяц-улыбку.
        На следующий после боя победы день радовалась вся муравьиная страна! Некого больше бояться им. Теперь страшатся нападать на них! Их гигантские враги делают гигантами их! Их страх сменился на их радость!