Кузька в лесу Татьяна Александрова
        Домовенок Кузька #2


        Татьяна Александрова
        Кузька в лесу

        В МАЛЕНЬКОЙ ДЕРЕВЕНЬКЕ
        В маленькой деревеньке над небольшой речкой в избе под печкой жили-были маленькие глунпые домовята, а среди них Кузька. Было это полнтора века назад. Кузьке тогда только-только шесть веков исполнилось.
        Однажды люди ушли в поле, а взрослые домовые - в гости к полевикам.
        Домовята остались одни. Вылезли из-под печки, хозяйничают в избе. Афонька с Адонькой выскребли чугуны, горшки, сковородки, вылизали до блеска, зовут всех полюбоваться. Сюр притащил обувь, какая под руку попалась, поплевал на неё, вытер краем рубахи, дал всем примерить. Принёс с улицы одинокий лапоть, и все по очереди прыгали в нём на одной ножке. Сосипатрик с Куковякой прогнали из-под лавки мышей и тараканов, нашли горошины, орешки и пуговицу. Горошины и орехи съели. Полюбовались, как блестит пуговица, унесли её под печку и спрятали в большой зелёный сундук.
        Кузька любил подметать. Пыль из-под веника - к потолку! Степенный Бутеня отнял веник, и Кузька вместе с лучшим другом Вуколочкой глядел с подоконника, как сердито Бутеня двигает веник и как весело бежит за веником чистая дорожка.
        Вдруг домовятам почудилось, что идут люди. Скорей под печку. Притаились, слышно стало, как шуршат и шныряют мыши. Вуколочка молчал, а потом мяукнул и запел:
        Ходит Васька серенький,
        Хвост у Васьки беленький,
        Глазки закрываются,
        Когти расправляются.
        Играют в кошки-мышки. А настоящие мыши дразнятся: «Мы усатенькие, мы хвостатенькие! А вы и велики, и толсты, и лохматы, и конопаты! Ни усов, ни хвостов! Не похожи на мышей ни норовом, ни говором! И на кошек не похожи!
        Ни пастью, ни мастью! Глаза не вертучие! Лапы не цапучие!»
        И тут Кузька увидел, что с потолка падает уголёк, хорошенький, красненький.
        Кузька знал, что любоваться угольком нельзя. Надо сразу наступить на него лаптем, тридцать три раза топнуть, тридцать три раза повернуться, и никакой беды не жди. Но глупый домовёнок радостно завопил:
        - Ребятушки-домовятушки! Ступайте сюда! Будем играть в мужичков-пожарничков!
        Уголёк раздули, подстелили ему соломки, угостили щепками. И запел, заплясал огонь. Давай всех кусать, обижать, обжигать. Домовята от него, а он вдогонку. И ест по пути всё без разбора: перины, сенники, подушки. Чем больше ест, тем сильнее становится. Кинули в него скамейкой, табуреткой - съел и не подавился. Жаром пышет. Красными искрами сверкает. Чёрным дымом глаза ест, серым дымом душит. Домовята - под стол и ревмя ревут:
        - Огонюшко-батюшка! Не тронь, пожалей! Вдруг из огня голос:
        - Детушки! Бегите сюда! Домовята ревут:
        - Огонь нас кличет, съесть хочет!
        Но Кузька догадался, что огонь шумит-гудит без слов и что зовёт домовят дед Папила. Ухватил Кузька Вуколочку - и на голос.
        - Ой! Огонь Кузьку съел, Вуколочкой употчевался! - плачут домовята.
        А Кузька, цел-невредим, уже тащит за руки Сюра с Куковякой. Остальные следом бегут. Дед всех пересчитал, отправил на волю, а Кузьку оставил:
        «Жди, не пугайся!» - и в огонь. Бороду опалил, но вынес два сундука, большой и маленький. Маленький отдал Кузьке:
        - Выручай, внучек! Две ноши не по силе. Сундучок лёгонький, домовёнок на ногу быстрый. Обогнал дедушку, выскочил на белый свет и пустился без оглядки. А огонь шумит:
        - Стой! Догоню! У-у-у!
        Оглянись Кузька, он увидел бы, то не огонь за ним гонится, а низко-низко летит в ступе Баба Яга. Тянет руки, хочет схватить домовёнка с сундучком.
        Но тот забежал в лес. Пришлось Бабе Яге подняться выше деревьев:
        - Не уйдёшь! Поймаю! Улюлю! Долго ли бежал, Кузька и сам не знает.
        В БОЛЬШОМ ЛЕСУ
        Маленький домовёнок с размаху налетел на огромное дерево и кувырк вверх лаптями. Дерево так стукнуло его по лбу, что искры из глаз посыпались.
        Кузька зажмурился, чтобы от них лес не загорелся. А дерево шумит:
        - Куда бежишь? Почто спешишь?
        Сороки стрекочут:
        - Воры! Воры! Прячься в норы!
        - Бить его мало! - заливаются мелкие пташки. - Бить! Бить!
        - Я не вор! - обиделся Кузька, открыл глаза, увидел над собой зелёную змею и хвать её палкой.
        - Ой-ой! - запищал кто-то, - Зачем бьёшь мой хвост? Сей же час убегай, откуда прибежал! Ты такой страшный! Глаза б мои на тебя не смотрели! Вон из нашего леса!
        Поднял Кузька голову, а в листве чьи-то глаза блестят и мигают.
        - Я позабыл, откуда прибежал!
        Из листвы высунулась зелёная лапка, ткнула пальцем в чащу. Там кто-то урчал, выл, повизгивал, деревья тянули скрипучие лапы.
        - Не туда показываешь! - испугался домовёнок.
        - Туда, туда! - выглянула зелёная мордочка. - Ты пробежал мимо сосен Кривобоконькой и Сиволапки, между осинами Рыжкой и Трясушкой, обежал куст Растрёпыш, пободал Могучий дуб - и лапки кверху.
        - У тебя что, все деревья с именами?
        - А как же! Иначе они откликаться не будут А ты в каком лесу живёшь? - Зелёное существо перескочило на нижнюю ветку.
        - Это почему же в лесу? - удивился домовёнок, потихоньку разглядывая незнакомца: надо же, весь зелёный, от макушки до пяток, даже уши, даже хвост (его-то и принял Кузька за змею).
        - Всяк в своём лесу живёт, - объяснил зеленохвостик. - Мои братья Еловик и Сосновик - в еловом и сосновом. А ты небось в берёзовой роще? Ты же белый, толстый, как берёзовый пень!
        - Сам ты пень! - обиделся Кузька.
        Лесной житель засмеялся и очутился рядом с домовёнком:
        - Гляди-ка! Разве я похож на пень? И правда, он был похож на сучок, поросший зелёным мхом. Только этот сучок прыгал и разговаривал.
        - А ты не знаешь, - спросил Кузька, - где тут у вас неподалёку маленькая деревня у небольшой речки, все избы хороши, моя лучше всех?
        - А что такое деревня? Что такое изба? - заинтересовался незнакомец.
        ДОЖДЬ В ЛЕСУ
        Домовёнок начал объяснять, но тут крупная дождевая капля стукнула его по носу. Чёрная туча накрыла лес. Кузька схватил сундучок, прятавшийся в траве, и бегом под высоченную ель. Лил дождь, а Кузька сидел на сухой хвое, будто на половике. Наверное, с тех пор как эта ель была маленькой пушистой ёлочкой, ни одна капля не упала на землю возле её ствола.
        Ветки раздвинулись, и мокрая зелёная мордочка заглянула в окошко:
        - Ты чего спрятался? А ты кто?
        - Домовой, - ответил Кузька.
        - Домовых не бывает! Про них только сказки есть, - сказал лесной житель. - Чего пугаешь?
        Кузька не стал спорить. Люди и то боятся домовых. А зеленохвостик подавно испугается и поминай как звали. И поминать-то будет некого.
        - А ты кто? Здешняя неведомая зверушка?
        - А вот и нет! Не угадал! Ещё угадывай!
        Кузька ответил, что всю жизнь будет думать и не угадает.
        - Всю-всю жизнь? - восхитился незнакомец. - И не угадаешь? Лесовик я, леший, вот кто. И зовут меня Лешик. Мне уже пять веков. А моему дедушке Диадоху сто веков!
        «Из огня да в полымя», - подумал Кузька и со страху забился под ель как можно глубже.
        - Врёшеньки-врёшь! У леших клыки до самого носа торчат, язык во рту не умещается, наружу высунут, и живот на сторону мешком висит. Не похож ты на них. Нечего зря на себя наговаривать!
        - Ты перепутал! Это про домовых рассказывают, что у них язык наружу и живот мешком. - Кузька онемел от такого нахальства, а Лешик продолжал: - Мой тятя выше этой ёлки! Он в Обгорелый лес ушёл. Лет на пять или на пятьдесят, как управится. Дедушка говорит, там давно хорошего хозяина не было. А без хозяина лес сирота: сушь да глушь. Хозяин хорош - и лес пригож. Хозяин шагнёт - и дело пойдёт. Мы с дедом тут хозяева.
        - А правда, твой дед, старый леший, - лихой злодей? Зря народ пугает, в болоте топит, на деревья забрасывает. Детей крадёт, коров угоняет. А рявкнет - уши не успеешь загородить и оглохнешь!
        Сказал Кузька всё, что знал про леших, и самому стало страшно. Схватил сундучок - и под дождь, мимо куста Растрёпыша, мимо Рыжки и Трясушки, мимо Кривобоконькой и Сиволапки.
        Скорей в маленькую деревню у небольшой речки, в лучшую избу, где так уютно, когда за окнами непогода. Сколько раз Кузька пел обидные дразнилки дождю, показывал ему язык из-под печки. И вот ливень настиг домовёнка в чужом страшном лесу.
        - Не уйдёшь! Улюлю! - заревел поток, потащил, закрутил Кузьку, как щепку, пока рубаха не зацепилась за куст. Хорошо, рубаха крепкая, держит своего хозяина.
        Но и печальному, и страшному бывает конец. Перестал дождь. Улетел ветер.
        Каплют капли с веток. Шлёпают лягушки по лужам. Им хорошо. Они знают, куда прыгать. А Кузька так и будет висеть тут, как мокрый лист, потом, как сухой, потом осыплется и замёрзнет под снегом.
        - А, вот ты где! Что ты тут делаешь? - Возле куста, рот до ушей, стоял Лешик. - Или ты правда домовой, ежели моего дедушку не знаешь?
        И Кузька, болтаясь на кусте, услышал, что дедушка у Лешика - добрый, разумный, красивый, зайчиков пасёт, птиц бережёт, деревья растит.
        - А не знает ли твой дед маленькую деревню у небольшой речки? - стуча зубами поинтересовался Кузька.
        - Дедушка Диадох всё знает! - ответил Лешик. - Побежали к нему! Куст Колючие лапки, отпусти моего друга!
        Куст зашелестел и ещё крепче обхватил домовёнка.
        - Говоришь, спас его? Поток тащил его в Бездонный овраг? Какой ты хороший, куст Колючие лапки! Спасибо тебе!
        Ветки отпустили Кузьку.
        - Поклонись кусту, - шепнул Лешик. - Он это любит.
        Пришлось кланяться кусту. А потом и куст Колючие лапки долго махал вслед друзьям всеми своими листьями и колючками.
        БЕРЛОГА
        Маленький домовёнок вслед за маленьким лешонком выскочил на большую поляну.
        Посреди - бугор, на бугре - сосна, красная, как огонь в печи. Большой корявый пень под сосной качнулся, приподнялся. Под ним открылась дыра. Из дыры, упираясь в землю корнями, полез ещё один корявый пень. Кузька наутёк от такого ужаса.
        - Постой, сынок, погоди чуток! - добрым голосом крикнул ему пень. - И ты, Лиса, постой!
        Пень шагнул к кустам и вытащил из них рыжую Лису.
        Тут Кузька разглядел, что у пня не корни, а руки и ноги.
        - Ты смотри, зайчишек молоденьких не лови. Они у меня все на счету, - сказал живой пень, держа в руках Лису. - Вот разведётся у нас побольше зайцев, тогда и гоняйся за лопоухими.
        Пень погрозил Лисе пальцем и поставил на землю. Морда у Лисы была такая, будто она сама только что держала кого-то поперёк живота, учила уму-разуму.
        Быстро оглядев Кузьку, Лиса гордо ушла в кусты.
        Так вот какой дедушка Диадох! Руки-ноги похожи на корни, волосы - на сухую траву, борода - на мох, а глаза - как ясное небо.
        - А это кто же? На кого похожий? - спросил дед Диадох, разглядывая Кузьку.
        - Для медвежонка слишком голый. Для лягушонка слишком лохматый. Водяной посуху не ходит. На кикимору не очень похож. И весь трясётся. Уж не родня ли ты нашей осине?
        Кузька так стучал зубами, что дятлы на стук откликались.
        - Да он озяб! - Дед схватил домовёнка, утащил его под пень, в чёрную нору, и опустил во что-то шуршащее, мягкое, тёплое.
        Когда глаза привыкли к темноте, Кузька разобрал, что сидит в коробе с сухими листьями.
        - Сколько живу на свете, - удивлялся дед, - таких лешонков не видал.
        - Он не лешонок, дедушка. Он - домовёнок.
        - А-а. То-то, гляжу, больно дикий. Из роду домовых, говоришь? Слыхать слыхал, видать не видал. Это растёт на тебе или как? - тронул он Кузькину одежду, с которой текла вода.
        Вместо ответа Кузька начал стаскивать мокрые лапти, рубаху.
        - Вот-вот, так я и думал. Скидывай, сынок, погрейся чуток, - ласково приговаривал дед Диадох, забирая одежду и укладывая дрожащего Кузьку поглубже в короб. - Лежи, согревайся, сил набирайся. Деревья по осени тоже листву сбрасывают, холодную да мокрую. Весной новая вырастет.
        - У меня не вырастет! - испугался Кузька.
        - Зато высохнет! - успокоил его дед, укутывая по самую шею сухими листьями.
        - А это что? - и взял у Кузьки сундучок.
        - Там тайна, дедушка! - ещё больше испугался Кузька.
        - Ну, коли так, береги её! - сказал дед, помогая запрятать сундучок на самое дно короба.
        Кузька огляделся. Батюшки, сколько змей, целые выводки! Не сразу догадаешься, что это извиваются и свешиваются с потолка корни деревьев.
        Раз восемь в дверь заглянула любопытная заячья мордочка. То ли восемь зайцев один за другим прибегали взглянуть на Кузьку, то ли заяц, которого старый леший спас от Лисы, заглядывал восемь раз.
        По углам и вдоль стен берлоги стояли ещё короба и корзины, а в них что-то шевелилось, шуршало, потрескивало.
        Кузька то и дело ловил на себе взгляды крошечных блестящих глаз. Какие-то малявки сидели на корнях, ползали по стенам и смотрели, смотрели на домовёнка.
        - А ну, кыш отсюда! - прогнал дед лесную мелочь и, смеясь, повторил: - Так тебе наша осина не родня ли?
        - Мне деревья не родные. Мне бы что-нибудь поесть, дедушка.
        Дед Диадох, задумчиво пожевав губами, принес из тёмного угла сухую лягушку.
        - Кормись, сынок!
        Кузька не стал есть сушёную лягушку.
        - Не любит, - сокрушался дед. - Я журавлю берёг. Деревом её, бедную, придавило. Может, это хочешь? - и принёс из другого угла пучок сухой душистой травы.
        Кузька понюхал и отвернулся.
        - Не умеет! - вздохнул дед. - А ничего, вкусная, я пожевал. Лосятам закуску припас к зиме. Да скажи нам, чем ты сыт бываешь?
        - Блинами! Пирогами! Молоком! Киселём! Кашей! Репой! Квасом! Щами!
        Хлебушком! - единым духом выпалил Кузька и облизнулся.
        - Сколько незнакомых вещей есть на свете, - покачал головой дед. - Век живи…
        - Век учись, - вздохнул домовёнок.
        - И у вас так говорят? - обрадовался дед. - Ну, коли помыслы у нас одинаковые, то и вкусы одинаковые найдутся. Повернись да оглянись. Может, выберешь чего по вкусу?
        Кузькины глаза, привыкшие к темноте, мигом разглядели большущую корзину с орехами.
        - Э, да у тебя вкусы, как у белки! - рассмеялся дед и притащил ещё два короба: один с шишками, другой с сухими грибами.
        Кузька отнёсся к этому угощению без особой радости. Дед подумал, подумал и приволок колоду с мёдом. Тут-то гость показал, на что способны домовые.
        Любопытный Лешик тоже лизнул и потом долго вытирал язык то одним зелёным локтем, то другим. Так и закусывал домовёнок орехами с мёдом, пока не почувствовал, что сей же час уснёт. Последнее, что услышал Кузька, засыпая:
        - Дедушка, в лесу дождь? - Дождь, внучек, ливень… - Дедушка, в лесу ветер? - Ветер, внучек, буря… - Дедушка, в лесу гроза? - Гроза, внучек, бушует, ветер дует, молния полыхает, всех пугает. Пора нам с тобою там быть, беду опередить.
        ГОСТИ
        Маленький домовёнок простудился и заболел. Пристали к нему лихорадка с лихоманкой, трясовица с огневицей. Дрожит Кузька от холода, а сам горячий, как горшок в печи. Говорит, будто комар пищит. Кашляет, будто медведь рыкает.
        - Знаю на такую болезнь управу, - сказал дед Диадох. - Да пойдёт ли домовым на пользу? - и принёс из дальнего угла пещеры (лешие называли её берлогой) горькую кору, сухие корешки, кислую травку. Кузька в рот бы их не взял, но с мёдом и не такое съешь.
        Из лесу прибегал Лешик, мокренький, как банный веник:
        - Ну и дождь! Ну и буря! Ну, как ты тут? Ну, я пошёл!
        Дед Диадох приходил задумчивый, суровый. Рассказывал, как семь ветров дерутся, реки в берега бьются, гром гремит, лес гудит. Клал Кузьке на лоб лапу-деревяшку, совал ему в рот кусок коры:
        - Вспомни, внучек, как домовые от таких напастей лечатся?
        - Домой хочу! - пищал Кузька.
        - Поправься сначала, - говорил старый леший. - И куда спешить? Может, сгорел твой дом? Каково тяжело на пепелище, сам знаю.
        Во сне Кузька увидел Вуколочку: грустный и молчит. А вдруг и вправду всё сгорело? Или по Кузьке скучает? «Завтра приду», - утешил его Кузька, проснулся и вспомнил, как домовые управляются с болезнями:
        - Ой вы, лихорадушка с лихоманушкой, трясовичка с огневичкой! Приходите ко мне в гости. - Домовёнок помолчал и добавил: - Вчера! Да не забудьте! Вчера приходите, пожалуйста!
        Кузьке сразу стало легче. Лежит себе в коробе, поправляется. Пусть болезни гадают, как это им прийти не завтра, не сегодня, а вчера. Уснёт домовёнок, а какая-нибудь смелая козявка сядет ему на нос или на брови, навестит больного. И, проснувшись, Кузька встретит сё пристальный взгляд.
        Но вот проснулся, а вместо козявки на него глядит Медведь. Кузька забился под сухие листья, на самое дно короба. Медведь листья раскопал, Кузьку вынул и вручил ему гостинцы: калину да рябину. Съели ягоды с мёдом, и домовёнок спросил, не покажет ли ему Медведь дорогу домой.
        - А это чем не дом? - оглядел Медведь лешачью берлогу.
        - Дом - это когда есть печка! - объяснил Кузька.
        Уточнив, что такое печка, Медведь сказал, что от неё дому только вред и опасность. Кому холодно, пусть обрастает шерстью. Кузька вспомнил про. пожар, помрачнел. Но тут вошла Лиса:
        - Что значит, когда медведь через пень скачет? - дразнила она. - Значит, либо пенёк невысок, либо медведь сердит.
        Кузька засмеялся, спросил Лису про свой дом. Лиса вместо ответа стала выпытывать: живут ли куры в избе вместе с людьми или где-нибудь отдельно?
        На Кузькины слова, что в избе хорошо, там горячая каша, пареная репа, топлёное молоко, Лиса усмехнулась:
        - А у нас, что ли, всё холодное? Не вся еда растёт, некоторая бегает!
        Неправ медведь, что корову задрал. Неправа и корова, что в лес зашла.
        Хи-хи-хи!
        Медведь так и покатился по полу со смеху. А Кузька решил больше не говорить им про свою деревеньку: жалко кур и скотину.
        - Говоришь, дома тебя ждут, - обрадовался дед Диадох, влезая в берлогу. - А теперь и в лесу друзья завелись.
        Когда все ушли, Кузька улёгся поудобнее. Разговаривает сам с собой то голосом Афоньки или Адоньки, то басом, как Сюр, то пищит, как Вуколочка, Сам не заметил, как пошёл в пляс с друзьями-домовятами. В середину хоровода опустился горшок с горячей кашей. И Кузька проснулся. «Кыш отсюда!» - сказал он нахальным козявкам, они лезли ему прямо в глаза. Но это был солнечный луч. И в нём лихо отплясывала лесная мелюзга, у которой оказались не только лапки и усики, но и крылья.
        Кузька весело вылез наружу и чуть было снова не заболел - от страха. Дед Диадох с Лешиком волокли к берлоге корзину, а в ней копошились ящерицы с оторванными хвостами, больные жуки, ещё кто-то…
        - Кузя поправился! - обрадовался Лешик. - Теперь помогай других лечить!
        - Ой, напасти незнакомые, звериные и насекомые! - дрожащим голосом позвал домовёнок. - Приходите вчера!
        - Вчера они и пришли, - сказал дед Диадох. - Буря напоследок совсем разгулялась! Что ж, полечим по-своему, по-лесному. А семь ветров помирились, улетели каждый в свою сторону. Просил их узнать про твою деревеньку. Какой-нибудь из них принесёт весточку с твоей родимой стороны.
        Будем ждать.
        БЕЗДОМНЫЙ ДОМОВОЙ
        Маленький домовёнок ждать не умел. Сундучок в руки - и к Могучему дубу.
        Если уж ноги сами принесли его в лес, то пусть сами и уносят отсюда. Долго ли бежал, коротко ли, вдруг слышит: собаки лают. Значит, деревня рядом.
        Кузька, откуда силы взялись, продирается сквозь кусты. Выскочил на поляну, а там дед Диадох с Лешиком деревца пересаживают и поют. Песни у леших без слов, похожи на собачий лай с подвыванием.
        - Молодо-зелено! - показал дед Кузьке на тонкие рябинки. - Теснятся, глупые, подрастут - и ветку вытянуть некуда.
        Утром Кузька с сундучком - опять из лесу. Но уже не туда, куда ноги несут, а куда глаза глядят. Бежал, бежал, слышит стук топора. «Ну, - думает, - пристроюсь под телегой, люди и не заметят, кого с дровами везут».
        А это не топор стучит. Дед с Лешиком сухостой валят.
        - Сами не свалим, - объяснил Лешик, - от ветра упадёт на кого и придавит.
        - Дело не медведь, само в берлогу не уляжется. - Старый леший тюкал ладонью, как топором, по чахлым деревцам. - Вот мы и управляемся, старый да малый. И не в лад, да ладно. И не хитро, да кстати.
        На другой день подул ветер, верхушки деревьев кланялись ему вдогонку. «С родной стороны!» - обрадовался Кузька, побежал против ветра. Бежит, бежит, слышит щёлканье кнута. Скорей к пастуху со стадом! А это дед Диадох стучит в ладоши. А над ним по веткам мчится стадо, да только беличье, перегоняют его лесовики из ельника в орешник.
        - Кузя! - кричит Лешик. - Ветер прилетал, весточки не принёс. Нету вон в той стороне твоей деревеньки!
        Несколько дней собирал Кузька с белками орехи, лучшие клал в кузовок - гостинец из леса для друзей-домовят. А потом с сундуком да с гостинцем бежал, бежал, а кругом один лес - тоска зелёная. Со злости начал грибы сшибать лаптями. Вдруг слышит:
        - Пошёл, нашёл, потерял! Потерял, нашёл, пошёл!
        Люди ходят, грибы ищут! Надо пойти за ними потихоньку, да ещё в корзины грибов подложить незаметно. Глядь, а это и не люди вовсе. Дед Диадох и Лешик собирают под ёлками какие-то красные ягоды. Съел одну - невкусно.
        - Семена ландышей, - сказал старый леший. - Птицы отнесут их в Обгорелый лес. Печален лес без ландышей… Пошёл, нашёл, потерял!
        - Потерял, пошёл, нашёл! - отозвался Лешик. - Поговорка у нас такая.
        Повторяй за мной, Кузя!
        - Пошёл, нашёл, потерял! - нехотя подтянул Кузька.
        - Потерял, пошёл, нашёл! - И дед Диадох вручил домовёнку сверкающий сундучок - сокровище домовых.
        Как это Кузька потерял его в лесу? Лучше самому пропасть, чем вернуться домой без сундучка! Никуда он больше не бегал. Сидит на пне, ждёт, не побегут ли от ветра верхи деревьев. Пять ветров прилетали, никаких вестей с родной сторонки, все стороны чужие. И всё кругом домовёнка - чужое. Цветы не те: горошек мышиный, лён кукушкин, капуста заячья, всё не на грядке, а в беспорядке. Сколько ни дёргай, ни тебе красной морковки, ни жёлтой репки.
        Даже лопухов нет. И птицы не те: никто не кукарекнет, не закудахчет. Гуси и утки только в небе гогочут, пролетая стаями. Чего они в небе не видали?
        Чириканья много, а воробья ни одного. Мыши и те другие: про кошек слыхом не слыхали, домовых не дразнят Лиса с медведем куда-то пропали, поговорить не с кем.
        - Дед, а дед, - говорил Лешик, - этак Кузя у нас зачахнет, на корню высохнет. Давай сведём его домой!
        - Беда! - тихо, как сухие листья шуршат, отвечал дед. - Всяк кулик на своём болоте велик. Давно б вывели его из леса, да ведь не знаем, цела его деревенька или нет. Каково ему будет одному на пепелище в чистом поле, да ещё зимой? Будем ждать, не тот ветер, так другой принесёт весточку.
        Чего-чего, а ждать лешие умеют. Дождись-ка, пока из жёлудя ещё один Могучий дуб вырастет. А лешим хоть бы что, ждут себе, поджидают.
        - Не умею я ждать, - горевал Кузька. - Мы, домовые, только праздники умеем ждать, тут уж ничего не поделаешь.
        - Вот и хорошо, - сказал дед Диадох. - У нас в лесу скоро праздник. Гостем будешь. А зимой такие гости придут, что и хозяевам воли не дадут: мороз-трескун да вьюга-метелица. Ну да темна ночь не навек…
        ОСЕННИЙ ПРАЗДНИК
        Маленький домовёнок дождался лесного праздника. Ну-ка посмотрим, как пляшут в лесу, что поют, чем угощаются!
        - Кто с нами, кто с нами петь и плясать? Кто с нами, кто с нами в игры играть? - завопил домовёнок, выскочив из берлоги.
        Дед Диадох остановил его: осенний праздник начинается тихо, любуйся красотой, да так, чтоб ни один золотой или красный листик не упал с ветки.
        Такого синего неба и летом не увидишь День радовался солнцу, солнцевсякому зверю и птице. Береза Кургузенькая сияла такой красотой, что все деревья кругом восхищённо шелестели. Осина Трясушка в красной одежде была так хороша, что с её красотой могло поспорить лишь её отражение в большой луже.
        Всяк хотел оставить о себе добрую память на долгую зиму.
        Тихо вышли на поляну к Красной сосне лесные звери. Кузька оглянулся, а рядом - лось. И не слышно, как подошёл. То ли дело корова или лошадь! То-то было бы треску, мычания, ржания. А вот из кустов вышли тихие, серые, как туман, глаза горят, собаки не собаки, сели на поляне, подняли морды.
        - Не бойся! - сказал Лешик. - Сегодня они никого не тронут.
        - Волков бояться - в лес не ходить! - произнёс Кузька.
        - Вот как у вас сказывают! - рассмеялся дед Диадох.
        Как же испугался домовёнок, когда узнал, что это и вправду волки. Хорошо, что старый леший увёл его на другой конец поляны зайцев считать. А Медведя и Лисы что-то не было.
        Красивый праздник, да больно тихий. И угощать никого не угощают.
        - А потому и праздник, что нет угощения, - сказал дед Диадох. - А то волки зайцами угостятся, куницы - белками, и вместо праздника выйдет одно горе.
        Звери подходили, рассаживались на поляне, чего-то ждали. И тут на середину круга вышли дед с внуком. Лешик свистнул, дед хлопнул в ладоши, аукаются, ухают, хохочут. Потом запели без слов - залаяли с подвыванием, а звери им подтягивали. Вдруг старый леший пропал, вместо него среди поляны появился корявый пень, а вместо Лешика - зелёный кустик. Пень превратился в старого серого волка, кустик - в весёлого волчонка. Подбежал волчонок к Кузьке, хвать за рубаху. Кузька обмер, а волчонок завизжал и превратился в Лешика.
        Старый седой волк снова сделался добрым дедом Диадохом. Вот это был праздник!
        Вдруг верхушки деревьев зашумели, побежали. Листья заплясали в воздухе.
        Летят, как изукрашенные грамоты неведомо от кого неведомо кому. Вот зелёный лист с пурпурным узором, вот пурпурный с золотым. Который краше? Оба хороши! Вот на листе жар-птица с жар-птенчиком, вот богатырский конь с огненной гривой.
        «И кто так прекрасно разрисовал осенние листья? - думал Кузька. - Летят и летят… А может, который из них видел маленькую деревеньку над небольшой речкой?»
        Тут большущий кленовый лист опустился прямо в руки к деду Диадоху. Дед повертел его, ничего не понял. Зато Кузька сразу разглядел на листе свою деревеньку. Каждая избушка не крупнее божьей коровки, дерево ниже травинки, речка тоньше былинки.
        - Глядите-поглядите! - кричал домовёнок. - Даже трубы на крышах нарисованы.
        Дым бежит в гости к тучам и облакам. Цела моя деревенька!
        Пока разглядывали лист, ахали, радовались, в лесу стало темно, показалась луна - медвежье солнышко. Вдруг листья полетели, будто их метлой метут.
        Словно летит кто-то, метлою машет, гудит: «Унесу-у-у!» Звери в испуге разбежались. Осенний праздник кончился.
        - Теперь знаем, куда идти, - сказал домовёнок. - Выспимся, и проводите меня из лесу.
        - И верно, - зевнул старый леший. - Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее.
        Никогда не видел Кузька, чтобы лешие спать ложились. В лесу ночью ещё больше жизни, чем днём: звери рыскают, совы кружатся, ночные цветы цветут, светляки и гнилушки светят, много у леших забот. А сейчас домовёнок из своего короба слышал, как не спеша укладываются лешие, старый да малый, как желают ему и друг другу приятных снов.
        - Нам с вами зима, - зевнул дед Диадох, - одна ночь. Закроешь глаза, наглядишься снов, откроешь - и весна!
        Бедный домовёнок спросонья не понял, что значат эти слова.
        ПОГАНКИ НА ПОЛЯНКЕ
        Маленький домовёнок сидел на пне у лешачьей берлоги и во всё горло распевал грустную старинную песню:
        Соловей, как тебе не стошнилося
        Во сыром бору петь, на ветке сидючи
        Да на темный лес глядючи?
        Правда, лес уже был куда светлей. Грустно было глядеть на этот растрёпанный ветрами, лысый и голый лес. Но грустно и уходить отсюда, расставаться с друзьями. Лешие, оказывается, вовсе не злые, сердятся, только когда лес обижают. Разве деревья и кусты сами убегут от обидчика? Зверям со своего места куда деться? И птицы не улетят, возле гнёзд останутся.
        Леший в бору что хозяин в дому. Говорят, он нарочно водит прохожих, чтобы заблудились. Да ведь хороший хозяин любит, чтобы гости погостили у него подольше.
        А ещё грустнее, что лешие спят и спят, даже песня их не разбудила. Терпение у Кузьки кончилось. Влез в берлогу, принялся будить Лешика. Кричал ему прямо в ухо, дёргал за хвост. Лешик спал. Тогда Кузька начал его щекотать.
        Лешик захихикал, открыл глаза:
        - Что? Уже весна?
        «Вот оно что! - подумал Кузька. - Лешие спят всю зиму. Как медведи, барсуки, ежи, как цветы и травы».
        - Проснётесь весной, - плакал Кузька, - а я уж пропал с голоду да с холоду.
        - Мы-то смотрим на тебя, вот соня. Каждую ночь спать ложится! Ну, думаем, уж на зиму заляжет так заляжет, - испуганно бормотал Лешик.
        Оба принялись будить деда. Будили, будили, тот и не пошевелился, пень пнём.
        Вышли наружу, стали разглядывать листок, на котором Кузькина деревня нарисована. Лешик потягивался, зевал, тёр глаза. Никак не вспомнит, откуда ветер принёс этот листок, в какую сторону им с Кузькой идти. Кузька тоже не запомнил, на деда понадеялся. А старый леший слишком крепко спит, до весны не проснётся.
        Вам, лешим, хорошо. - горевал домовёнок. - Вы живёте беспечно, а нам, домовым, без печки не прожить.
        - Не плачь! - сообразил Лешик. - Есть в лесу печка. И не одна, а целых две.
        Во тьме и гнилушка светит! У Бабы Яги в нашем лесу два дома. Один похуже да поближе, другой получше да подальше. Не может она сразу в двух домах жить.
        Наверно, зимует там, где получше. А ты в другом перезимуешь, пока хозяйки нет. Сундучок у нас оставь. Яга, как сорока, всё тащит, что блестит.
        В чужом доме зимовать страшно, но интересно. Боялся Кузька леших, а они вон какие. Может, и Яга не хуже. Вдруг у неё и домовые есть? И Кузька побежал следом за Лешиком. Глубокий овраг, упадёшь, все косточки пересчитаешь Один склон лесом порос, на другом - кусты и камни. Внизу - мутная речка. Через овраг кривое дерево перекинуто.
        Не хотелось Кузьке ступать на этот мостик. Дерево дрожит, ноги дрожат.
        Сидеть бы посиживать дома, есть кашу с молоком или похлебочку. Оступился Кузька. Летит в реку лапоть с одной ноги, а другой застрял в ветвях кривого дерева, держит своего хозяина. Кузька вцепился в дерево обеими руками, повис над мутной речкой.
        - А, вот ты где! Какие качели придумал! И я с тобой! Ух, здорово! - Лешик примостился рядом и давай раскачиваться так, что у Кузьки дух захватило от ужаса. - Ладно. Хорошенького понемножку. Бежим скорее!
        - Я не могу бежать! - пискнул Кузька. Лапоть плыл, распустив завязки, как хвост, притормаживая у камней.
        - Не можешь без лаптя? Тогда скачи на одной ножке!
        Кузька ухватился за лапу друга, не успел оглянуться, как допрыгал до того берега. Лешик побежал спасать лапоть. И вот Кузька - один лапоть сухой, другой мокрый - бежит вверх по каменистому склону.
        Совсем темно было бы в здешнем бору, кабы не белые поганки.
        - Когда Яга в ступе летит домой, - шепнул Лешик, - то несётся над этими поганками, чтоб мимо избы не пролететь.
        На поляне, куда выскочили друзья, белым-бело от поганок.
        - Ни одной поганки не сбито! - обрадовался Лешик. - Значит, бабушки Яги нету дома.