Порывая с прошлым Александр Викторович Филиппов

        Автор - известный журналист-международник, бывший корреспондент «Правды» в Пакистане. В книге он описывает политические события последних лет, происходившие на его глазах, встречи с людьми, местные обычаи и нравы.

        Александр Филиппов
        Порывая с прошлым

        Вместо предисловия

        Пакистан не принадлежит к числу стран, которым повезло в нашей литературе: о нем мало написано и журналистами, и писателями.
        Это не случайно. После бурных событий на южноазиатском субконтиненте, приведших к краху британского колониального владычества и созданию независимых государств, наши отношения с Индией развивались благоприятно, становились все более дружественными. Наши писатели и журналисты были частыми гостями или работали там годами - одна за другой выходили интересные книги об этой стране. А советско-пакистанские отношения долгие годы оставались замороженными в результате проимпериалистической ориентации тогдашних правящих кругов Пакистана, их участия в империалистических военных блоках - СЕАТО и СЕНТО.
        Понадобились годы, чтобы обстановка в Пакистане изменилась. Огромную роль в этом сыграла прогрессивная общественность страны, последовательно выступавшая за развитие дружественных отношений с Советским Союзом. Пришло время, когда советские журналисты и писатели стали ездить в Пакистан. Мне довелось побывать там не один раз, но должен сказать, что писать об этой стране всегда было сложно.
        Тем больший интерес, на мой взгляд, представляют пакистанские заметки, предлагаемые вниманию читателя. Эта книга написана Александром Филипповым, который несколько лет проработал собственным корреспондентом «Правды» в Пакистане, был свидетелем многих важных событий и сумел рассказать о них живо и интересно.
        Александр Филиппов пришел в редакцию со студенческой скамьи, в 1952 г., и с тех пор прошел суровую, но незаменимую для журналиста правдистскую школу. Его первой самостоятельной миссией за рубежом была корреспондентская работа в Демократической Республике Вьетнам. Он первым из советских журналистов побывал в Лаосе после переворота 1960 г, и рассказал на страницах газеты о событиях в Долине Кувшинов. Работая в Пакистане, Филиппов был одновременно корреспондентом в Афганистане, Бирме и Таиланде и не раз отправлялся в эти страны в поисках нового и интересного.
        Но основная деятельность журналиста протекала в Пакистане, и знакомство с этой страной, проникновение в жизнь ее народа, изучение экономических и политических проблем было главной задачей Александра Филиппова. Его корреспонденции регулярно появлялись на страницах «Правды». Настоящая книга - это итог плодотворной шестилетней работы.
        Рамки событий, о которых рассказывается в книге, хронологически как бы обозначены тремя знаменательными вехами: Ташкентской декларацией, которая была выработана в результате индо-пакистанских переговоров в 1966 г., индо-пакистанским соглашением в Симле в 1972 г. и визитом главы пакистанского правительства в Советский Союз в
1974 г. За это время рухнула военная диктатура в Пакистане, родилась независимая Народная Республика Бангладеш, серьезные изменения произошли в составе правительства Пакистана. Ход событий еще раз показал, что единственный путь к прогрессивному развитию Пакистана - это мир, мирное урегулирование конфликта с Индией, развитие добрососедских отношений между тремя государствами южноазиатского субконтинента - Индией, Пакистаном, Бангладеш, отпор империалистическим неоколонизаторам и маоистским сеятелям смуты.
        В своих отношениях со странами Южной Азии Советский Союз неизменно исходит из необходимости их совместных усилий, направленных на укрепление экономического и политического сотрудничества в интересах мира и безопасности в Азии. Важную роль в стабилизации положения в этом районе играет советско-индийский Договор о мире, дружбе и сотрудничестве - прочный фундамент добрососедских отношений между СССР и Индией. Наша страна решительно поддержала независимость Народной Республики Бангладеш, и с этой страной нас связывают узы дружбы. Советский Союз твердо придерживается курса на укрепление хороших отношений с Пакистаном, и за последние годы в этой области достигнут несомненный прогресс.
        Александр Филиппов рисует картину внутреннего положения в Пакистане, расстановки политических сил, показывает сторонников и противников развития советско-пакистанских отношений. Книга дает представление о том, сколь трудным был и остается путь Пакистана, какие сдвиги происходят в стране, какие помехи еще не преодолены на пути прогресса. У рассказчика добротная основа: это беседы с политическими лидерами, интервью, выступления политических и общественных деятелей. Материалы прессы служат лишь дополнением к свидетельствам очевидца и участника событий.
        Думается, что автору особенно удались страницы, посвященные прогрессивным общественным деятелям, верным друзьям Советского Союза - поэту Фаиз Ахмад Фаизу, поэтессе Бегум Суфии Камал, публицисту Мазхар Али-хану и его жене Тахире, бенгальскому коммунисту Мони Сингху и др. Интересен рассказ о таких крупных политических фигурах, как бывший президент Бангладеш Муджибур Рахман и премьер-министр Пакистана 3. А Бхутто, о политиканствующих пакистанских генералах, губернаторах провинций, политических интриганах, ультрареакционных фанатиках из
«Джамаат-и ислами». С большим интересом читаются главы, посвященные национально-освободительной борьбе в Восточной Бенгалии, рождению Народной Республики Бангладеш - это взволнованный рассказ очевидца событий.
        Несомненное достоинство книги в том, что журналисту удалось показать острую политическую борьбу в стране на широком и ярком фоне повседневной жизни народа. Вместе с автором читатель попадает на предприятия, ощущает тяжкую атмосферу подневольного труда, видит феодальные порядки пакистанской деревни, знакомится с различными частями страны - Синдом, Панджабом, краем свободолюбивых пуштунов. Ничто не ускользает от пристального взора журналиста - он рассказывает о быте, нравах, традициях, подмечая любопытные детали, на первый взгляд мелочи, за которыми, однако, видится многое.
        Рассказ этот проникнут глубоким уважением к народу, к труженику-созидателю. Но когда речь заходит о тех, кто сидит на шее народа, кто пытается не дать ему сбросить ярмо вековой отсталости, тянет его в болото шовинизма, религиозного фанатизма, антисоветчины, - автор становится беспощадным, пуская в ход все виды журналистского оружия: от едкой иронии до сокрушительной сатиры.
        Есть в книге страницы, которые, несомненно, привлекут самое пристальное внимание читателя, - это рассказ о советских людях за рубежом.
        Невероятной силы ураган обрушился на острова и прибрежные районы Бенгальского залива. Он повлек за собой невиданные разрушения, огромные жертвы. Советский Союз пришел на помощь пострадавшим - и наши летчики, врачи, медсестры оказались в гуще событий. Их мужество, стойкость, самоотверженность вызвали восхищение местных жителей. «Бенгальцы никогда не забудут того, что сделала великая социалистическая страна для нашего народа», - писала в те дни газета «Сангбад». Высокую сознательность, твердость, выдержку проявили советские люди в дни трагических событий в Восточной Бенгалии, когда пакистанская реакция пыталась разжечь антисоветские страсти и многие наши работники подверглись провокациям.
        А героизм наших моряков с теплохода «Фридрих Энгельс»? Когда в карачинском порту вспыхнул пожар на цейлонском судне, стоявшем у причала, возникла угроза всему порту, который был забит в те дни военными грузами. Прорвись огонь к ним - все взлетело бы на воздух. Находившиеся поблизости иностранные суда, почуяв недоброе, снялись с якоря и ушли в открытое море. Наши моряки бросились тушить пожар и предотвратили катастрофу. Советские моряки действовали по законам своей страны, констатировал потом начальник карачинского порта.
        Александр Филиппов избрал для своей книги форму репортажа, и ему действительно удается создать ощущение причастности к событиям, сиюминутности происходящего. Чем дальше читаешь книгу, тем больше увлекает она многогранностью рассказа, широтой повествования, и видишь, что за каждой страницей кроются беспокойные журналистские пути-дороги, пытливость автора, острота политических дискуссий, оперативность газетчика.
        Думаю, что читатель сам убедится в этом, пустившись в интересное путешествие вместе с автором.


        Виктор Маевский



        Многоликий Карачи

        Город без главной улицы. Традиции и современность. «Башни молчания».
«Импресс-маркет», чрево Карачи, и мелочные торговцы. Социальные контрасты. Огни Дома дружбы. Фаиз Ахмад Фаиз - поэт, борец за демократию и мир.


        Март 1966 г. Мы - пятеро советских журналистов - прилетели в Пакистан. Это политический обозреватель «Правды» Виктор Маевский, заместитель генерального директора ТАСС Александр Вишневский, сотрудник отдела печати МИД СССР Борис Пядышев, комментатор АПН Спартак Беглов. Они, собственно, составляли делегацию журналистов, приглашенную на две недели пакистанским правительством. Я же приехал на два месяца, чтобы подготовить серию репортажей о стране и выяснить возможность открытия корреспондентского пункта «Правды» в Пакистане.
        Ну, вот и прилетели… Несложный паспортный контроль, подчеркнутая вежливость таможенников, пропускающих багаж без всякого досмотра, и нас везут в гостиницу.
        Полночь. Но на шоссе Дриг-роуд, по которому мы едем в Карачи, большое движение. В сторону аэропорта несутся грузовые и легковые автомашины. Мы то и дело обгоняем запоздалые транспортные колонны, спешащие в город. В кузовах и на прицепах корзины и мешки с овощами и фруктами. Машины пришли с далеких плантаций Пешаварской долины и полей дельты Инда, которые кормят этот большой город, раскинувшийся на берегу Аравийского моря.
        Ближе к центру Карачи автомобильные фары то и дело выхватывают из темноты человеческие фигуры, спящие в скверах, а то и просто возле обочины. Это бездомные, их особенно много в зимние месяцы. С наступлением холодов масса нищих покидает северные районы страны и перебирается сюда, к теплому морю.
        Элегантно одетый чиновник, сидящий с нами в машине, желая, видимо, отвлечь внимание, с подчеркнутой беззаботностью говорит:
        - Понимаете, в домах так душно и жарко, что некоторые предпочитают спать на свежем воздухе. Пусть вас это особенно не удивляет. Здесь так принято.
        Через несколько дней в заметке, которая появится в местной газете «Морнинг ньюс», я прочту, что в Карачи, где проживает более 3 млн. человек, 600 тыс. пакистанцев не имеют крова и ночуют где придется. Эта цифра будет подтверждена и на пресс-конференции, которую проведет карачинский муниципалитет.
        Многоэтажный отель «Интерконтинентал», сооруженный иностранными фирмами, предназначен для зарубежных бизнесменов, туристов и делегаций, для местных богатеев. Мягкие джутовые ковры устилают полы в коридорах и номерах, бесшумно скользят лифты. Круглые сутки кондиционеры гонят прохладный и сухой воздух, очищенный от гари и пыли. Все чисто, почти стерильно. Воду можно пить прямо из-под крана, не боясь подхватить амебную дизентерию или какое-нибудь иное кишечное заболевание.
        К услугам постояльцев отеля в любое время международная телефонная связь. Для журналиста это особенно важно. В киосках свежие газеты и журналы из многих стран мира. Из советских изданий на английском языке я увидел «Новое время» и
«Московские новости».
        Управляющий отеля, предельно вежливый итальянец, провожает до номера. Подчеркнуто доверительно сообщает, что пакистанцы, обслуживающие постояльцев, планировали на завтра забастовку. Но узнав, что в нем остановятся советские журналисты, решили подождать до отъезда гостей. Официант, подававший нам завтрак в кафе (его звали Хаким), руководитель гостиничного профсоюза, тоже сказал об этом.
        - Кто же не знает советских людей! - заявил Хаким. - Ваша страна столько делает для сохранения мира, для освобождения угнетенных народов. Мы не хотим, чтобы забастовка причинила вам неудобства, помешала работе. Поэтому ее и отложили. Мы добиваемся восстановления на работе нашего товарища, несправедливо уволенного администрацией.
        Скажу, забегая вперед, что профсоюз добился своего, товарища восстановили на работе. За два дня до начала забастовки администрация приняла требования организации.
        У моих коллег напряженная программа. День расписан буквально по минутам: встречи и беседы с бизнесменами, лидерами общественных организаций, посещение редакций газет и журналов. Часть правительственных ведомств уже переехала на север, в новую, еще строящуюся столицу Исламабад или в находящийся от нее в нескольких километрах старинный городок Равалпинди. Туда начали перебираться и посольства, в конце
1966 г. должно переехать и советское представительство, а в Карачи останется наше генеральное консульство.
        Перенос столицы на север не меняет положения Карачи как важного политического и экономического центра Пакистана. В Карачи остаются штабы ведущих политических организаций, издательства и типографии крупнейших газет, пакистанские и иностранные банки. Иностранные корреспонденты пока тоже остаются в Карачи.
        Крупный бизнес со своими предприятиями, конторами и акционерными компаниями не уехал из Карачи. И в Исламабад, эту «дипломатическую деревню», они переезжать не собираются. Из двадцати двух семей финансово-промышленных магнатов восемнадцать проживают в Карачи.
        Так что у моих коллег в Карачи дел много. На некоторые встречи я езжу вместе с ними. Это дает возможность наладить нужные связи, быстрее войти в жизнь страны. Принимают нас везде хорошо, собеседники всегда подчеркивают необходимость развития дружбы и сотрудничества с Советским Союзом. Говорят о той большой роли, которую сыграл Советский Союз для организации Ташкентской встречи, приведшей к прекращению индийско-пакистанского вооруженного конфликта 1965 г.
        На первых порах власти стараются уберечь нас от таких встреч, которые, по словам заместителя министра информации Алтафа Гоухара, «могут огорчить делегацию». Виктор Маевский заверяет Гоухара, что это нас не смущает. Советские журналисты готовы встречаться с любой аудиторией, выслушивать любые вопросы, спорить, беседовать на любые темы.
        - Аллах свидетель, сами согласились встречаться со всеми, - говорит в ответ Гоухар. - Люди у нас разные, есть такие, которые с неприязнью относятся к СССР.
        Гоухар напрасно волновался. Наши международники провели множество встреч и в Карачи, и в Дакке, и в Лахоре, и в Читтагонге, и в Исламабаде. Временами аудитория состояла из одних только представителей правых организаций и маоистских групп. И всегда, шел ли разговор о положении в Индокитае, о советско-китайских отношениях, о проблемах европейской безопасности или о борьбе за мир, они выступали аргументированно, с большим знанием дела и давали отпор провокационным наскокам.

… - Какая главная улица Карачи? - спросил я чиновников департамента печати.
        - Эльфинстон-стрит, - не задумываясь ответил Халид Али. - Как-никак здесь самые шикарные магазины и ювелирные мастерские, кафе, рестораны.
        - Нет, - заявил Абдул Маджид, - Маклео-роуд. Здесь банки, конторы ведущих концернов, торговые фирмы. Здесь главное полицейское управление.
        Иного мнения был Зафариаб Али. Главной улицей он считал Бандер-роуд. Она пересекала весь город. На этой улице тоже находились магазины и рестораны, правда победней, чем на Эльфинстоне. Здесь проходили манифестации, шествия различных мусульманских сект.
        - Не пытайся выяснять, - заявил мне корреспондент газеты «Известия» Василий Кондрашов, много лет проработавший в Южной Азии и хорошо знавший Карачи. - Это город без главной улицы.
        Я прожил более семи лет в Карачи, полюбил этот город, его людей. Но если бы меня спросили, какая главная улица в Карачи, я тоже не ответил бы. Карачи - это своеобразный город на берегу моря. Он не отвечает стандартному представлению о городах этого района Азии, хотя основные черты и обычаи в общем те же.
        Жизнь этому крупнейшему промышленному и торговому центру страны дала глубоководная бухта, защищенная с моря двумя языками скалистой суши. Отсюда, по преданию, началось завоевание арабами земель этой части южноазиатского субконтинента. Два столетия назад здесь находилась рыбацкая деревушка. Сегодня на тридцать с лишним километров вдоль бухты раскинулись причалы, оборудованные подъемными кранами, пакгаузами, холодильниками, с подъездными железнодорожными путями. Сюда пришвартовываются океанские лайнеры со всех частей света. С развитием пакистано-советских связей здесь частыми гостями стали суда под советским флагом. Этими морскими воротами страны, грузооборот которых составляет свыше 12 млн. т в год, пользуется и Афганистан, не имеющий выхода к океану.
        К порту примыкает государственная судоверфь. Это механизированное предприятие, где подобраны исключительно квалифицированные рабочие и инженеры - строители кораблей. Начав с небольших рыболовецких судов, Пакистан спуском на воду в 1966 г. теплохода
«Аль-Аббас» водоизмещением 13 тыс. т начал сооружение океанских лайнеров. Судьба этого первенца океанской судостроительной промышленности сложилась неудачно. В декабрьские дни 1971 г. «Аль-Аббас», доставлявший войска и технику для пакистанской армии в Восточную провинцию, был потоплен.
        Со смотровой площадки, устроенной на крыше «Интерконтинентала», город виден как на ладони. Внизу - беспорядочное скопление домов, улиц, переулков, заполненных пешеходами, автомашинами, мотоколясками, велосипедистами, повозками с впряженными в них облезлыми ишаками и верблюдами. На горизонте - лес труб машиностроительных, химических, цементных заводов, широкой дугой опоясавших Карачи с суши. На его долю приходится без малого 60 % промышленного производства. По темпам роста населения и строительства Карачи опережает все города Пакистана.
        Да, город стремительно растет и развивается. Если в начале 40-х годов его население не превышало 300 тыс., то в 1975 г. оно составило 4 млн. На это повлияло не только промышленное развитие города. После образования Пакистана сюда хлынула масса мусульманских ремесленников, рабочих, торговцев, мелких служащих из Индии. В конце концов их оказалось больше, чем местных жителей, синдхов по национальности. Ежегодно деревни, где шел интенсивный процесс обезземеления, выбрасывали тысячи крестьян. Многие из них пришли сюда в надежде устроиться на работу. Но это не так-то легко. Промышленность не в состоянии поглотить всю эту массу людей. Летом
1973 г. в Карачи насчитывалось 320 тыс. безработных. Эту цифру мне сообщили в городском комитете Партии пакистанского народа.
        Карачи - город многонациональный. Здесь проживают снндхи, панджабцы, белуджи, брагуи. Тут осело около 200 тыс. пуштунов, приехавших из северо-западных районов Пакистана. Недалеко от порта их колония - лачуги из глины, известняка, а то и просто из ящиков и контейнеров. Работают пуштуны шоферами, сторожами, рассыльными, садовниками и пользуются репутацией честных людей. В колонии господствуют патриархальные отношения и обычаи. Как правило, на работу пуштун нанимается при содействии старейшин колонии, которые в этом случае несут за него ответственность. За это пуштун должен отдавать им часть заработной платы или подносить подарки. Старейшины, конечно, не живут в этой колонии. Они люди состоятельные. Служат в полиции на высоких постах или работают в какой-нибудь фирме, снимают особняки там, где много зелени, - в кварталах местной буржуазии. Все это характерно и для белуджей.
        На моей памяти было несколько случаев, когда молодые пуштуны пытались игнорировать традиции и сами устраивались на работу. Но в конце концов на этих людей старейшины находили управу. Через полицию, а в ней служит немало пуштунов, или другим способом, не гнушаясь ничем, они добивались увольнения непокорных.
        Я знал одного пуштуна, молодого парня, приехавшего учиться. Он устроился на работу сторожем к одному западногерманскому бизнесмену, чтобы заработать на плату за обучение. Старейшины посетили бизнесмена, сказали, что сторож в прошлом вор и убийца. Кто после этого будет держать сторожа, если заявление старейшин подтвердил участковый полицейский?
        Рассказ о городе будет неполным, если не упомянуть о своеобразной этнической группе - общине парсов. Парсами в Пакистане называют потомков огнепоклонников - зороастрийцев, переселившихся из Ирана в Индию в VII в., когда арабские завоеватели пытались навязать им свою веру. В Пакистане их проживает около 6 тыс., из них около 4 тыс. - в одном только Карачи. Это крупные бизнесмены, торговцы, владельцы отелей и туристских фирм. Их можно увидеть в банках, в Пакистанской авиакомпании, в полиции, причем на ответственных должностях, в иностранных компаниях в качестве консультантов.

^Карачи. Деловой квартал^
        Парсы ведут обособленный образ жизни, вступают в брак только между собой. У них свои школы, молельни, клубы, больницы. Слово главы общины, избираемого пожизненно, - закон для каждого парса. Парсы придерживаются древнего обычая погребения умерших. На окраине Карачи находятся несколько высоких каменных площадок, называемых «башнями молчания». Еще несколько лет назад сюда привозили тело умершего и оставляли на открытой площадке. Слетались огромные грифы и за несколько часов обгладывали труп до костей. После этого останки замуровывались в каменные склепах, принадлежавших общине. По санитарным соображениям власти закрыли «башни молчания», а парсам отвели участок далеко от города, в каменистой пустыне. Там община построила две цементные площадки.
        Как-то мне довелось на вертолете пролетать недалеко от этого места. В воздухе вилась стая грифов.
        - Парсы совершают свой погребальный обряд, - сказал пилот, круто повернув вертолет в сторону, чтобы не видеть жуткой картины.

«Башни молчания» вынесены за пределы и других населенных пунктов, где проживают парсы. После того как останки покойника замурованы в склепе, устраивается церемония поминок. Людям, пришедшим почтить память усопшего, в отличие от мусульман, которым Коран не позволяет употреблять спиртное, подаются виски, коньяк или вино.

…Иностранных туристов, приезжающих в Пакистан, этот город особенно не интересует. Здесь мало экзотики. Но одно место, ставшее для пакистанцев святыней, они посетят. Это мавзолей Мухаммада Али Джинны - первого генерал-губернатора страны, скончавшегося в Карачи в сентябре 1948 г.
        Мухаммад Али Джинна долгие годы возглавлял Мусульманскую лигу, боровшуюся за создание Пакистана. В марте 1940 г. в Лахоре на конференции лиги была оглашена декларация, обосновывавшая необходимость государственного самоопределения мусульман и образования Пакистана. В основу этой декларации положена так называемая «теория двух наций» - индусской и мусульманской. Джинна в подтверждение этой теории ссылался на существование компактной территории с мусульманским большинством населения на северо-западе и северо-востоке Британской Индии, на общность экономических интересов мусульман, имея в виду, конечно, прежде всего общность интересов мусульманской буржуазии.
        В годы второй мировой войны движение за образование Пакистана сомкнулось с борьбой всех народов Индии за изгнание английских колонизаторов. Интересно, с большим знанием обстановки тех лет рассказывает о ней мой коллега по газете Олег Орестов, написавший книгу «Семь лет в Индии», которую я рекомендую всем прочесть.
        Образование на месте колониальной Индии двух независимых государств явилось крупной победой всех сил национально-освободительного движения. Но, покидая этот район, Англия предприняла все для того, чтобы в дальнейшем затруднить установление между Пакистаном и Индией нормальных отношений. С той же целью были спровоцированы в те дни колонизаторами и реакционными религиозными организациями небывалые по размаху и жестокости кровавые конфликты между мусульманами и индусами.
        После образования Пакистана (официальная дата рождения государства - 14 августа
1947 г.) Мусульманская лига стала правящей партией. Однако и она не из бежала раздоров и противоречий, свойственных всем буржуазным организациям. По распоряжению Мохаммеда Айюб-хана, пришедшего к власти с помощью армии в 1958 г., Мусульманская лига была запрещена. Однако четыре года спустя военная администрация, понимавшая необходимость иметь такую политическую организацию, которая бы служила ей опорой в проведении нужной политики, возродила ее. Президент Айюб-хан возглавил Мусульманскую лигу. В ее руководящие органы вошли многие военные, министры, бизнесмены, помещики.
        Вспомнили о мавзолее первого генерал-губернаторе заложенном еще до прихода к власти военных, но не за конченном. Начали форсировать строительство. В 1970 г. удалось его наконец достроить. Расположенный на открытой возвышенности в центре города, мавзолей виден отовсюду. Здание, окруженное парком, представляет собой четырехгранную пирамиду с белым куполом. Оно облицовано светло-серым мрамором, с каждой стороны - двери, затянутые бронзовыми решетками. В праздничные дни тысячи карачинцев заполняют лужайки парка, а в будни здесь можно встретить только студентов, готовящихся к занятиям.
        К главному входу в мавзолей ведут две широкие лестницы, между которыми разместились бассейны с фонтанами. И мавзолей, и двери, и лестница, и фонтан сооружены в могольском стиле. Весь этот ансамбль, который вложено немало труда и зодческого вдохновения, подсвечивается в вечерние часы прожекторами. Он кажется парящим в темном бархатном небе. При входе в мавзолей, как и в мечеть, полагается снимать обувь. В первом зале, где голубой цвет купола создает иллюзию небесного свода, висит огромная люстра из малахитовых камушков, оправленных в бронзовые лапки. Саркофаг из белого мрамора находится в нижнем зале.

…Город просыпается рано. Еще до того как яркие лучи солнца позолотят минареты и купола мечетей, которых, как и в любом пакистанском городе, великое множество, предрассветную тишину будят трели велосипедных звонков, протяжные гудки теплоходов в порту. Взгромоздив на багажник дюралевые бидоны, спешат поскорее развезти молоко по домам торговцы. Под Карачи есть крупная молочная ферма, где содержат коров и буйволиц. Многие горожане имеют коров. По улице, где находились корреспондентские пункты «Правды» и ТАСС, ежедневно проходило стадо. Животные щипали траву на обочинах, обгладывали кусты и забирались на мусорные свалки.
        В эти же часы на улицах появляются и торговцы рыбой. Они тоже на велосипедах. Пристроив под рамой корзину, они развозят туши салмона, похожего на нашу белорыбицу, креветки, лангустов и крабов. Все закуплено ими на оптовом рынке, куда ночью сотни больших и малых рыбацких шхун, катеров и лодок доставляют свой улов. Торговцы торопятся распродать товар как можно быстрее, пока не растаял лед в корзинах. Не сумел вовремя продать - и рыба испортилась. Перекупщик, рассчитывавший заработать немного денег, теряет то, что затратил на оптовом рынке.
        У каждого свой участок торговли. И не один раз ему приходится стучать в ворота домов с предложением купить рыбу. Но если вы заказали что-то накануне, то, будьте уверены, он привезет в срок и именно то, что вы просили, не преминув сказать, что достал это с большим трудом и только для вас. Рыба будет разделана тут же при вас, прямо на тротуаре, в окружении полчищ сбежавшихся кошек.
        Затем появляются разносчики овощей и фруктов. На тележках, которые они толкают перед собой, лежат горки яблок, груш, гранатов, картофеля, моркови и репчатого лука. Это тоже закуплено ими на оптовом рынке. Перекупщики быстро приспосабливаются к спросу. В районе Дриг-роуд жило много семей советских специалистов, работавших в государственной корпорации по развитию нефтяной и газовой промышленности. Торговцы старались изучить русский язык, некоторые стали называть себя русскими именами.
        Останавливается, скажем, пакистанский Сережа или Коля перед домом, где живут наши люди, и кричит на всю улицу:
        - Мэмсаб, кароший овычь! Картоп, люк, маркопь! Выходи квикли, пачалуста!
        С другой стороны едет фруктовщик:
        - Кусный митамин! Тейк, почалуста, яблок, крушь! Нет дорого!
        Если не хочешь воспользоваться услугами торговцев-разносчиков, то можешь поехать на рынок «Импресс-маркет». Это чрево Карачи. В старой шумной части города, где весь день слышны треск мотоколясок, рычание дизельных автобусов, многоголосица людей, разместился громадный четырехугольник бурых кирпичных зданий британской постройки. В центре его под открытым небом прилавки с легкими навесами от солнца. Здесь торгуют фруктами, орехами, сладостями и плетеными корзинками.
        Виноградная пора - сентябрь. В ящиках и корзинах гроздья винограда, переложенные рисовой соломкой. Разные сорта: от крупных мясистых ягод, подернутых словно дымкой тумана, до мелкого почти прозрачного. Этот сорт особенно ценится: в нем нет косточек. Доставляют виноград с плато Потвар, что под Пешаваром, и даже из Афганистана, с плантаций Кандагара. Потом настает пора апельсинов, грейпфрутов, мандаринов и яблок. Их везут из долины Инда, славящейся своими цитрусовыми, из садов Свата и Гилгита, где исстари сажали яблоневые сады.
        Многие думают, что в Пакистане нет картофеля. Помнится, семья одного специалиста, приехавшая под Новый год в Карачи, привезла к праздничному столу несколько килограммов картофеля. Друзья острили и над нами, журналистами. Вроде бы много пишем о стране, а вот о том, что в Пакистане выращиваются овощи, не знаем. Тропики всегда ассоциируются с бананами и ананасами, но только не с картофелем, капустой и огурцами. Крестьяне в зимний период, похожий на обыкновенное наше лето средней полосы, выращивают почти все виды овощей. Интересно, что лимоны можно купить только в овощном ряду. Лимон не считается фруктом.
        Живописны мясные ряды: над головой на крюках разделанные бараньи, говяжьи и козлиные туши. Говяжье мясо продается отделенным от костей. Свинины вы нигде в Пакистане не найдете. В основе религиозного запрета лежит не столько убеждение в том, что «свинья ест что попало», сколько то, что это мясо в жарком климате быстро портится. В те далекие дни, когда мусульмане совершали завоевательные походы, когда мир не знал холодильников, только баранье мясо выдерживало высокие температуры. Оно не портится до двух дней, покрывается тонкой пленкой, которая предохраняет его от быстрого разложения. Для свинины достаточно трех-четырех часов жары, и она уже несъедобна.
        Нас поражал один торговец. Взгромоздившись на прилавок и зажав между пальцами ноги острый нож, он, взяв в руки кусок мяса, водил им по острию ножа, разделывая его на мелкие части. Над прилавками в жаркие дни нескончаемый рой зеленых мух. В воздухе стоит тошнотворный запах сточных канав, проложенных вдоль рядов. Цементные полы всегда скользкие.
        Два дня в неделю в Пакистане мясо не продается. В эти дни вам не подадут мясного блюда и в ресторане. Только рыбу, курицу или утку. Это не по каким-то религиозным соображениям. Просто мяса не хватает, надо как-то сократить его потребление. Введен этот порядок еще во времена военного режима, сохраняется он и поныне. Население, в общем-то, свыклось.
        За мясными рядами шумный, кудахчущий птичий ряд. Покупатели выбирают птицу живой, и за незначительную плату вам ее тут же ощиплют и очистят. Но продавец не зарежет курицу или гуся, пока вы не заплатите денег.
        Особняком от основных зданий расположен длинный закрытый рыбный ряд. Здесь дары моря: огромные туши морских рыб - целиком и разделанные, камбала, осьминоги, креветки, лангусты, крабы самой различной расцветки. Демонстрируя все свое искусство зазывал, торговцы приглашают вас к прилавку, чтобы поскорее сбыть товар. При вас рыбу разделают, удалят кости и все лишнее, упакуют в пластиковые мешочки, пересыпав льдом.
        Спору нет, здесь умеют торговать, обслуживать, все предупредительны. Все хорошо, если бы не грязь, не антисанитария. Зайдешь на такой рынок, увидишь все это - и у тебя пропадает желание есть. Впрочем, кажется, люди смирились с этим, хотя антисанитария на рынках то и дело становится темой выступлений в печати. Но для того чтобы с ней покончить, мало переделать торговые ряды, убрать под землю все эти сточные канавы, надо переделать консервативную психологию людей.
        Если в утренние часы проехать по улицам города, то можно увидеть, как из ворот, а то и прямо через забор на улицу выбрасывают мусор, обрывки бумаг, обломанные ветки. Это вступили в свои права «свиперы», босоногие, в засаленных брюках. Каждое утро вот таким образом убираются дома к садики. «Свипер» обычно обслуживает несколько домов, он приходящий уборщик. Его дело - выбросить на улицу, а приедет ли муниципальный мусоровоз, его не волнует. Валяется иногда мусор возле дома по нескольку дней, гниет. Но это не особенно волнует и обитателей особняков. Главное - у них дома чисто, подметен и убран двор.
        Люди, занимающиеся в Карачи уборкой домов, дворов и городских улиц, составляют особую корпорацию. Это не мусульмане, а местные христиане, выходцы из Гоа, а также индусы - неприкасаемые, не пожелавшие выезжать в Индию.
        Они нужны, эти «свиперы», городу. Я не помню случая, чтобы их преследовали. Живут они спокойно, но обособленно от остальных жителей. В этом городе ни один уважающий себя мусульманин, даже если он будет умирать с голоду, не возьмет в руки метлу, не опустится до уборки домов, улиц и туалетов. Это презираемый вид труда. Я знал одного врача, по религии христианина, хорошего специалиста. Но ни один мусульманин не ходил к нему на прием: ведь его отец всю жизнь был подметальщиком улиц.
        У ворот домов, покрикивая на подметальщиков, восседают на стульях «чокидары», сторожа. Им доверена охрана особняков и имущества от воров, которых немало в этом большом городе. Хозяин побогаче оденет «чокидара» в форму - полувоенного покроя куртку и защитного цвета шаровары, а победнее - отдаст ему свою поношенную одежду. Иной «чокидар» внешне ничем не отличается от подметальщика. Но профессия сторожа или садовника, обязанности которого чаще всего совмещает «чокидар», почетная и уважаемая. Это работа для мусульманина. Но, прочищая кусты, обламывая ветки, подрезая цветы, он не соберет мусор в кучу и не выбросит на помойку. Нелепо, смешно, но это так.
        Я не знал всех этих тонкостей. Владелец, у которого арендовался дом и садовый участок под корреспондентский пункт, порекомендовал мне сторожем и садовником пожилого человека. Звали его Азис Шафи. Этот честный, добросовестный и набожный человек пять раз в день, как того требует Коран, совершал намаз, т. е. молился.
        Явившись в корпункт, он сразу же занялся запущенным садиком: выдрал засохшие кусты, обломал ветки и все это оставил там, где работал. На следующее утро он опять занимался садом, а остальное время, как положено сторожу, стоял возле ворот. Спрашиваю его, почему он не убирает мусор.
        - Подметальщик заболел, обещал прийти завтра и все убрать, - отвечает Азис Шафи.
        - А почему сам не выбросишь, работы-то на десять минут?
        - Засмеют соседи, здороваться не будут, немусульманское это дело.
        Вечером он сходил за «свипером», и тот выбросил мусор за ворота, там он и остался лежать. В некоторых иностранных учреждениях сторожа иногда соглашались подмести в доме и вынести мусор, но старались сделать это в ночное время и так, чтобы за этим занятием их не застали соседские сторожа и садовники.
        Помню, как-то у меня был разговор с одним пакистанцем, человеком вроде бы прогрессивных взглядов. Он возмущался политикой военного правительства, осуждал американскую интервенцию в Индокитае, тепло отзывался о нашей стране, откуда он только что вернулся. Рассказывая о вынесенных впечатлениях, он, не скрывая недоумения, стал говорить о воскреснике по благоустройству, во время которого он оказался в Москве.
        - Я видел великолепные современные заводы, школы, больницы, детские сады, счастливых людей. Об этом мы, в Пакистане, можем только мечтать. Но вот я узнаю: в Москве воскресник! Студенты, партийные работники, инженеры, артисты и писатели взяли в руки метлы и лопаты. Они убирали дворы и улицы! Зачем? Ведь это время можно было провести с пользой на каком-нибудь собрании или митинге. В воскреснике есть что-то оскорбительное. Сталин совершил большую ошибку, что не поселил в стране пленных, захваченных в войне против фашистов. Из них надо было создать корпорацию, которая бы занималась уборкой дворов и улиц.

^Типичная картина: в потоке городского транспорта - верблюд, запряженный в повозку^
        Разговор с этим человеком напомнил мне, как глубоко в сознании людей сидит предубеждение к «грязному» труду, как живучи еще подобные предрассудки.
        Но новое все увереннее пробивает себе дорогу, ломает всякие предрассудки. В мае
1973 г. пакистанские газеты обошло примечательное сообщение. В нем говорилось, что обследование, проведенное одной из комиссий ООН, показало, что Карачи - самый грязный и антисанитарный город на земном шаре. Скандал! Правая оппозиция и религиозные организации подняли крик: Пакистан, мол, оскорбили, а правительство не реагирует!
        Депутаты от правящей партии, выступившие на сессии Национальной ассамблеи, заявили, что в этом сообщении не следует усматривать оскорбительное недоброжелательство. Нужно благоустраивать Карачи, повести по-настоящему борьбу за чистоту, обязать предпринимателей улучшить жилищные условия рабочих в промышленной зоне.
        В эти же дни в городе прошла кампания по переименованию улиц и площадей, носивших имена английских генералов. Их называли именами политических деятелей, писателей и поэтов Пакистана. Это коснулось, впрочем, и других городов страны.
        Человек, приехавший сегодня в Карачи, не увидит, скажем, местного Уолл-стрита - Маклео-роуд. Она называется Чундригар-роуд. Из новых путеводителей исчез Эльфинстон-стрит, теперь это Зайбун Ниссе-роуд. Студенты, участвовавшие в снятии прежних вывесок, побросали их в самосвал и вывалили с барж в море.
        Я уезжал из Карачи, когда в городе развертывалась кампания по борьбе с антисанитарией. Стало расширяться шоссе Дриг-роуд, убрали свалку, вынеся ее далеко за черту города. По утрам город оглашался стрельбой: подразделения санитарных отрядов истребляли бродячих собак. Газеты писали, что в отдельные дни умерщвлялось до 2 тыс. животных, ставших источником заразных заболеваний. В ряде районов началась реконструкция водопроводной и канализационной систем. Работы хватит не на один год, потребуются колоссальные усилия, чтобы привести в порядок город. Это далеко не легкая задача.
        Руководители карачинского муниципалитета рассказывали мне, что в организации, занимающиеся ремонтом канализации, ликвидацией мусорных свалок, рабочие-мусульмане идти не желают. Они согласны строить дороги, мосты, дома, разбивать скверы. Но вот в ходе работы оказывается, что на пути прокладываемой дороги находится ассенизационный коллектор или яма с нечистотами. Тогда подрядчик идет за бригадой немусульман.
        Планы у пакистанцев большие. Газета «Морнинг ньюс», поместившая интересный репортаж о жизни города, его общественных проблемах, предсказывает, что к началу XXI в. население Карачи составит приблизительно 12 млн. С учетом этого разрабатывается и генеральный план развития Карачи, к составлению которого привлечена большая группа архитекторов, дорожников, врачей и озеленителей. Появятся новые предприятия текстильной, обрабатывающей и химической промышленности. Предполагается соорудить второй морской порт, который будет обслуживать металлургический завод под Карачи, сооружаемый с помощью СССР.
        Потребуется много электроэнергии. Даже сейчас, при наличии действующей атомной электростанции, ее недостаточно. Город, отвоеванный у песков и моря, испытывает растущую нехватку пресной воды. Это серьезно волнует пакистанские власти, ибо даже перебои с водой на несколько часов, вызванные плохим состоянием коллекторов, сразу отражаются на жизни города.
        Когда несколько лет назад произошла авария водопроводной сети, на восстановление которой ушло около двух недель, это было катастрофой для Карачи. Остановились предприятия, суда не могли покинуть порт, засохла большая часть деревьев в скверах. Небольшое количество воды, привозившееся на машинах из других мест, делили на все население. Этот случай заставляет людей постоянно помнить о воде.
        Прочитав репортаж в «Морнинг ньюс», я отправился в муниципалитет - в это напоминающее английский замок здание, сооруженное еще в дни британского владычества, чтобы уточнить некоторые подробности. Меня принял М. Усман, руководитель отдела планирования и благоустройства. Этот патриот своего города говорил, что осуществление плана развития Карачи зависит от двух факторов. Во-первых, если в стране победят идеи мирного сотрудничества с соседними странами, в частности с Индией и Бангладеш. Во-вторых, если настойчиво будет вестись борьба с противниками преобразований, с теми, кто продолжает превозносить традиции и обычаи, тормозящие прогресс в Пакистане. Усман имел в виду правые и религиозные организации, шовинистические и экстремистские силы. Об их деятельности я расскажу ниже.
        Но вернемся к будням Карачи. Одним из первых встает рабочий люд города, те, руками которых создаются машины, станки, выпускаются ткани, производится цемент. Около одного миллиона человек живет вблизи заводских корпусов, на окраине города, в пролетарских кварталах Назимабад, Коранги, Малир и Лари. В тяжких условиях живут эти люди: цементные коробки, рассеченные на узкие комнаты, не имеющие подчас электрического освещения. Унылые дворы без зелени, один водопроводный кран на несколько сот семей. В жаркий сезон здесь невыносимо душно и влажно, а с наступлением зимы, когда температура опускается до +8 °C, холодно. Случись эпидемия холеры или оспы (а они частые гости в Пакистане) - в первую очередь они посещают эти рабочие кварталы. И понятно, что именно здесь зарождаются забастовочные тайфуны, потрясающие всю страну.

…Наступает время работы торговых и страховых компаний, учреждений и банков. В центр устремляется поток легковых машин, мотоколясок и велосипедов. Это едут служащие и клерки самого различного положения и достатка. Те, кто побогаче, едут из особняков, прячущихся в зелени пальм и кустарников в кварталах, раскинувшихся по обе стороны Дриг-роуд или в районе Клифтон, выходящем к продуваемому бризом побережью моря. Здесь теннисные корты и лужайки для игры в гольф, бассейны, закрытые клубы для офицеров и знати.
        Мелкие же служащие едут из Саддара, района улиц и переулков, выходящих на Бандер-роуд. Мне приходилось бывать в этом квартале. Обветшалые каменные дома, словно соты, облепленные балконами, где обитатели их спят в жару. Не каждый может приобрести себе вентилятор. Электричество дорого, да и сам вентилятор стоит немалых денег. Дешевые харчевни и лавчонки, разбитые тротуары с открытой канализацией. Помятые, изрыгающие нефтяной перегар автобусы и дизельные трамвайчики. Передние места в них отведены для женщин. От остальных женская часть отделена металлической решеткой. Никто из мужчин не рискнет войти сюда. Его вытащат, если он будет противиться, и побьют пассажиры - приверженцы старины. Иногда в потоке транспорта можно увидеть важно шествующих верблюдов, впряженных в рессорные телеги. Они перевозят тюки с хлопком, уголь, песок, металлические балки для строек. Трусят ослики, с переброшенными через хребет корзинами, в них персики и мандарины.
        К началу работы многотысячная армия клерков на местах. Опаздывать нельзя. Опоздал два-три раза - и прощайся с работой. Людей, жаждущих получить место, много, и предприниматель не церемонится. Из государственного учреждения уволить служащего сложнее. Если причина, вызвавшая опоздание или невыход на работу, существенная, то по новому законодательству уволить человека нельзя.
        Традиция, заведенная еще в годы английского владычества, требует, чтобы служащие были опрятно одеты - белая рубашка, галстук, начищенные ботинки - и достойно вежливы. Едва они усаживаются за столы, как бои начинают разносить чай из таверн, открытых по соседству. Чай пьется на английский манер - обязательно с молоком и сладкий. Пьется по нескольку раз в день. Это традиция, возведенная в культ. Вы приходите в учреждение, даже в полицию, чтобы проставить отметку о прибытии или отбытии, и вам предлагается чашечка чаю. Могут предложить и кофе, оно тоже с молоком и сладкое. Отказаться - значит обидеть. В этом сказывается гостеприимство пакистанцев.

…Темнота в Карачи наступает быстро. Едва солнечный диск погрузится в зеленоватую гладь моря, как на глазах сгущаются сумерки. На улицах вспыхивают повернутые к тротуару электрические фонари, вечернее небо озаряют неоновые рекламы. Сегодня они предлагают приобретать советские телевизоры, тракторы, пользоваться услугами
«Аэрофлота», представительства которого открыты в Карачи и Лахоре. На освещенные центральные улицы высыпает щеголеватая публика. Почтенные отцы семейств в окружении своих чад и домочадцев заполняют шикарные магазины, портновские мастерские, кафе и кинотеатры.
        Выставив прямо на тротуар мангалы, чайханщик поджаривает на шампурах ароматные шашлыки из баранины или «чикен-тикка» - цыплят, выдержанных в соусе из красного перца. К ним обязательно подаются «наны» - лепешки, напоминающие армянский лаваш. В чанах с кипящим кукурузным маслом шипят аппетитные «самосы» - пирожки, начиненные мясом с острыми приправами или картофелем.
        По улицам под неодобрительными взглядами прохожих проносятся на спортивных машинах молодые бездельники. Редко с ними увидите девушек. В Пакистане не принято, чтобы девушки на улицах ходили под руку со своими сверстниками: это неприлично. Так же редко вы встретите девушек в компании юношей в кафе, хотя там нет ни вина, ни пива. Сладости, чай, кофе - вот чем пробавляются люди. Виски или что-нибудь в этом роде можно заказать лишь в отелях типа «Интерконтинентал».

^«Борхи-базар» - один из оживленных кварталов Карачи^
        Иногда в этот калейдоскоп вклинивается джип, изукрашенный никелем, разноцветными лампочками. Это какой-нибудь синдский или белуджский помещик с семьей приехал в город за покупками или в гости к своему знакомому. С ним куча детей - как только они умещаются в машине! Если с ним жена или взрослая дочь, то лицо ее прикрыто пардой - темной накидкой с прорезью для глаз. Провинция твердо соблюдает обычай, запрещающий женщине появляться на людях без парды. В городских семьях обычай, правда, соблюдается не так строго, но приверженцы старины всячески ратуют за него.
        Ювелирные магазины - место, где всегда полно женщин. Вот перед прилавком с драгоценностями стоит женщина в дорогом сари. Ее руки почти до локтей унизаны золотыми браслетами. Она примеряет золотые брошки, клипсы и кольца.
        Любовь к драгоценностям не просто прихоть. Пакистанская женщина, выходя замуж, не имеет права ни на одну вещь, приобретенную за время совместной супружеской жизни. Единственное, что принадлежит ей, - это драгоценности, подаренные мужем или купленные с его согласия. Это важно при разводе. Конечно, жена может претендовать на какую-то часть имущества, если она работала. Но, как правило, мулла, без которого невозможно развестись, всегда на стороне мужчины. Сторону мужа принимает и суд, когда происходит дележ имущества. Вот почему жена, как бы она ни любила своего мужа, старается по мере возможности обеспечить себе будущее.
        В Карачи, впрочем, как и в других местах, нет постоянных театров, выставочных залов. Кино - любимое развлечение людей. В городе более тридцати кинозалов, оборудованных широкими экранами, установками по охлаждению воздуха. Фильмы в основном западные. Пакистан завозит в год не менее ста кинолент. Без одобрения цензурного комитета ни один фильм не выйдет на экраны. Вырезаются кадры непристойного содержания, а также оскорбляющие религиозные чувства пакистанцев.
        Реакция зрителей во время демонстрации фильма бурная. Поцелуи и объятия возлюбленных встречаются топотом ног, свистом, улюлюканьем. Пожилые зрители, если это папы и мамы, пришедшие со своими дочками, выражают таким образом недовольство. Молодежь шумит от восторга, жалея об одном, что цензор слишком много вырезал. Помню, как-то во время демонстрации американского фильма о похождениях Джеймса Бонда не то отказал мотор, не то порвалась лента. Механики долго не могли возобновить показ. Кончилось это весьма плачевно для администрации. Кто-то крикнул, что это происки индийцев. Студенты, занимавшие первые ряды партера, ворвались в кинобудку, поломали аппаратуру и избили механиков. Правда, это случилось незадолго до военного конфликта с Индией, в конце ноября 1971 г.
        Сеанс, бывает, длится по три часа и сопровождается демонстрацией рекламных роликов. В середине показа устраивается двадцатиминутный перерыв. К зрителям тотчас бросаются лоточники с орешками, кока-кола, чаем, сэндвичами. Люди с аппетитом едят, бросая на пол кожуру, оберточную бумагу. В проходе и под сиденьями образуется куча мусора. Так заведено. Философия зрителя проста: плачу деньги и делаю что хочу.

…С наступлением темноты загораются окна большого двухэтажного особняка на Дриг-роуд. Это Дом пакистано-советской дружбы, место, сегодня хорошо знакомое карачинцам. Он даже попал в путеводитель по городу как советский культурный центр. Читальный зал на первом этаже всегда полон посетителей, это в основном студенческая молодежь. Здесь можно прочесть свежие номера советских газет и журналов.
        Второй этаж отведен под библиотеку. На стеллажах произведения В. И. Ленина, политические брошюры, книги А. Пушкина, Л. Толстого, А. Чехова, М. Шолохова. Литература на местных языках - урду, панджаби, а также на английском. Здесь же по соседству классные комнаты. При Доме сначала 60-х годов работают курсы русского языка. Если вам повстречаются люди, говорящие по-русски, то наверняка они учились здесь. Они добрым словом помянут Инну Мухину, Киру Патаки, Аллу Лебедеву и многих других русских женщин, занимавшихся с ними.
        Большая открытая площадка двора оборудована широким экраном, это своеобразный Зеленый театр. Он вмещает до восьмисот зрителей. Здесь проводятся кинофестивали, приуроченные ко дню Октябрьской революции, к юбилею В. И. Ленина и другим знаменательным событиям. Различные лекции, вечера дружбы, встречи с видными общественными и политическими деятелями Пакистана тоже проводятся в Зеленом театре. Все эти мероприятия проходят при содействии Общества пакистано-советских культурных связей города.
        Приехав в Карачи, я познакомился с директором Дома дружбы Эдуардом Колбеневым, человеком энергичным и общительным. Востоковед по образованию, владеющий в совершенстве урду и английским, он пользовался большим уважением в среде городской интеллигенции. Он рассказал, что Советский культурный центр начинал свою деятельность в 50-х годах с небольшой читальни, помещавшейся на Виктория-роуд. Несколько десятков книг и подшивок газет - вот что имела тогда читальня.
        То был период активного сотрудничества Пакистана в военных блоках СЕАТО и СЕНТО, период антисоветской настроенности и полицейской подозрительности. Пакистанец, посетивший читальню, немедленно брался на учет полицией. Ему грозили неприятности на работе, если он становился постоянным посетителем читальни.
        Но времена менялись. В политике пакистанских властей все больше стали возобладать здравый подход, государственная дальновидность. Нашему культурному центру было разрешено арендовать помещение, привлечь к участию в своих мероприятиях многих представителей прогрессивной интеллигенции. Активным помощником стал лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» поэт Фаиз Ахмад Фаиз. Он привел с собой большую группу прогрессивных писателей, художников, музыкантов и студентов. Впоследствии активистами Дома дружбы стали преподаватели колледжей, врачи, бизнесмены. После Ташкентской встречи Дом дружбы начали посещать деятели карачинского муниципалитета, представители правящей Мусульманской лиги.
        Как-то летом 1967 г. общественность Карачи проводила там митинг, на котором осуждались бомбежки американской авиацией территории Демократической Республики Вьетнам. Зеленый театр не мог вместить всех людей, пришедших, чтобы присоединить свой голос протеста против преступлений Пентагона.
        Выступал Махмудул Хак Усмани, генеральный секретарь Национальной народной партии (ННП). Эта партия, выражавшая интересы широких слоев прогрессивной и демократической общественности, возникла в 1957 г. в результате слияния нескольких левых и националистических организаций. В нее влилась большая группа членов компартии, запрещенной властями в 1954 г. На своем первом съезде, прошедшем в июле
1957 г. в Дакке, тогдашнем административном центре Восточного Пакистана, ННП выдвинула программу широких социально-экономических преобразований.
        Программа ННП предусматривала ликвидацию пережитков феодализма, проведение радикальной земельной реформы, демократизацию государственного устройства, предоставление народу демократических прав и свобод. Важное место отводилось национальному вопросу. ННП высказывалась за предоставление Восточному Пакистану региональной автономии и образование в Западном Пакистане провинций на лингвистической основе. Конкретно речь шла о выделении районов, населенных пуштунами, панджабцами, синдхами и белуджами, в автономные провинции. В области внешней политики ННП выступала за проведение Пакистаном независимого нейтрального курса, за выход из СЕАТО и СЕНТО, за развитие широких связей с Советским Союзом и другими социалистическими государствами.
        Центральный комитет партии возглавил маулана А. X. Бхашани, известный деятель крестьянского движения, революционер, экстремистский подход которого к решению политических проблем уже тогда тревожил многих деятелей рабочего и крестьянского движения. Восточнопакистанскую организацию возглавил проф. Музаффар Ахмад, видный деятель бенгальского освободительного движения. Руководителем ННП Западного Пакистана стал адвокат Махмуд Али Касури, пользовавшийся большим влиянием в кругах прогрессивной интеллигенции и мелкой буржуазии. К сожалению, этому лидеру были присущи идеи панджабской исключительности, воинствующая непримиримость к индуизму как к религии.
        В классовом отношении состав ННП был сложным. В Белуджистане и северо-западных районах, населенных пуштунами, в организации ННП входили националистически настроенные, чем-то ущемленные феодалы, вожди племен, торговцы и предприниматели. Все это, конечно, не могло не сказаться на деятельности партии и ее первичных организаций.

…Митинг в Доме дружбы проходил бурно. Вслед за Махмудул Хак Усмани выступали ораторы, представлявшие различные слои населения Карачи. Они осуждали преступления американской военщины во Вьетнаме, требовали прекращения интервенции. Анис Хашми, один из лидеров ННП города, внес предложение одобрить позицию СССР по решению вьетнамской проблемы. Известный публицист Саед Сибте Хасан предложил в связи с тем, что маоистские элементы ведут деятельность, направленную на дискредитацию военно-экономической помощи, оказываемой СССР сражающимся патриотам Вьетнама, внести в резолюцию митинга несколько слов о поставках Советским Союзом вооружения и техники Вьетнаму.
        Под гром аплодисментов это предложение было внесено в резолюцию митинга.

…Юрий Владимирович Ганковский, заведующий отделом Пакистана Института востоковедения Академии наук СССР, много лет своей жизни отдавший изучению истории и экономики Пакистана, напутствуя меня в дорогу, советовал познакомиться с поэтом Фаизом Ахмадом Фаизом.
        - Это человек интереснейшей судьбы, большой друг нашей страны, - говорил он. - Встреча с ним поможет понять многие стороны пакистанской действительности.
        Примечателен жизненный путь этого человека. Родился Фаиз Ахмад Фаиз в 1911 г. под Сиалкотом, в семье довольно состоятельного помещика. Образование получил в лахорском аристократическом колледже «Хабибиян», выпускники которого принимались на работу в аппарат колониальной администрации. В годы второй мировой войны Фаиз служил в индийской армии, занимаясь в штабе вопросами ведения пропаганды на противника.
        Еще до службы в армии он увлекся литературой, писал стихи, рассказы и статьи, которые печатались в индийской прессе. Уйдя в отставку, он поселился в Лахоре и целиком посвятил себя литературно-публицистической деятельности. В эти годы формируются идейные взгляды писателя. Со страниц газет «Пакистан тайме», «Имроз» и еженедельника «Лайл-о-нахар», которые он редактировал, Фаиз бичует порядки, господствующие в обществе, выступает против тех, кто проповедует индусско-мусульманскую рознь.
        Определяется и жанр, в котором предпочитает работать Фаиз. Это поэзия. Из-под пера поэта, пишущего на урду, выходит серия произведений, которые он объединяет в сборник «Руки ветра». Сборник переведен на русский язык.
        Начало 50-х годов в Пакистане - период острых социальных битв, подъема крестьянского движения. Правящие круги обрушивают репрессии на демократические организации. В 1951 г. в тюрьму брошена большая группа демократов и среди них Фаиз Ахмад Фаиз.
        Но в конце концов власти вынуждены освободить заключенных. Выйдя из тюрьмы, поэт много и плодотворно работает. Он выпускает четырехтомник под названием «Тюремные стихи». Вскоре на прилавке книжных магазинов появляется сборник поэм «Руки, придавленные камнем». Эти произведения, проникнутые духом борьбы за социальную справедливость, ненавистью к угнетателям, любовью к простым труженикам, выдвигают его в число прогрессивных поэтов страны.
        Политическое кредо самого писателя четко изложено им в одной из его критических статей, опубликованной в журнале «Нукш»: деятель культуры и искусства не может стоять в стороне от борьбы народных масс, выступающих против эксплуатации, за национальную независимость и мир.
        Вокруг Фаиза создается ядро влиятельных прогрессивных поэтов и писателей. Среди них мы видим синдского поэта Шейх Аяза, крупнейшего знатока национальной классической поэзии; знаменитого бенгальского поэта из Дакки Ахмада Джасимуддина; белуджского писателя Азада Джамалдини; новеллиста Надима Касми из Лахора.
        Фаиз Ахмад Фаиз и его многочисленные друзья - сторонники развития многонациональной культуры в Пакистане. При их участии на языках урду и панджаби издается ряд произведений классика современной бенгальской литературы Назрула Ислама. Синдхи и пуштуны имеют возможность познакомиться с произведениями панджабских писателей Устада Дамана и Мустафы Табассума. В свою очередь, панджабский читатель знакомится с рассказами, стихотворениями и пьесами литераторов, пишущих на урду, синдхи и балучи.
        Своей литературной и общественной деятельностью Фаиз Ахмад Фаиз снискал признательность и уважение прогрессивных сил за рубежом. Страстный голос поэта, осуждающего империалистические провокации, звучит на международных конференциях сторонников мира, на симпозиумах деятелей культуры и искусства. Он избирается членом Всемирного Совета Мира. Общественная деятельность поэта отмечена присуждением ему в 1962 г. международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами».

^Маленький уборщик. Его я сфотографировал в Пешаваре, возле дома одного местного богатого адвоката^
        Приехав в Карачи, где в это время со своей семьей жил поэт, я стал искать с ним встречи. Помог Эдуард Колбенев, который был вхож в эту семью, пользовался уважением поэта.
        - Я сегодня видел поэта, - как-то сказал Эдуард. - Он приглашает к себе в гости. В колледже, где он преподает, экзамены кончились. У него целый вечер свободный.
        Сворачиваем с гремящей машинами Дриг-роуд и оказываемся в лабиринте узких зеленых улочек, по обеим сторонам которых в зелени кокосовых пальм и олеандров прячутся коттеджи. Этот тихий квартал облюбовали местные бизнесмены, служащие, городская интеллигенция и иностранцы.
        Узкая деревянная лестница ведет на второй этаж особняка, занимаемый семьей поэта. Площадка лестницы напоминает уголок музея. Она сплошь уставлена расписными керамическими кувшинами, медными тарелками с выбитым на них причудливым орнаментом.
        Звоним. Фаиз Ахмад Фаиз - человек невысокого роста, коренастый, с изрядно посеребренными волосами. Одет он в легкую до колен рубаху и свободные шаровары, очень практичная одежда в жарком Карачи. Часть комнаты, отделенная резной коричневого цвета деревянной ширмой, служит приемной и рабочим кабинетом. Она обставлена просто, с большим вкусом. Вдоль одной стены до самого потолка - книжные стеллажи. На противоположной - несколько картин, вырезанных из орехового дерева, портрет В. И. Ленина. В углу на тумбочке - гипсовый бюст Максима Горького, фотография Фредерика Жолио-Кюри. Пахнет цветами, сандалом.
        Из двери, ведущей на террасу, появляется стройная немолодая женщина. Это жена поэта, Элис Фейс, англичанка по национальности. Познакомившись с ней в Лондоне, без малого двадцать лет назад, он связал свою жизнь с этой женщиной, ставшей другом и помощницей во всех его делах. За ней седой как лунь, сухощавый мужчина, попыхивающий трубкой. Это давний друг семьи Фаиза, известный публицист Саед Сибте Хасан. Вместе с ним Фаиз сидел в тюрьме по сфабрикованному «делу о заговоре в Равалпинди».
        Не помню, с чего именно начался разговор. Но он был долгим, интересным, затянулся до глубокой ночи. Говорили о многом. Собеседники радовались начавшемуся улучшению пакистано-советских отношений. В Пакистане, говорили они, давно ждали этого.
        Фаиз Ахмад Фаиз рассказывает, что через несколько дней собирается совершить поездку по стране, чтобы помочь на месте созданию обществ дружбы с Советским Союзом. Пока удалось создать организации лишь в Лахоре, Лаялпуре и Карачи. В ближайшее время они появятся и в других городах, в частности в Дакке.
        В разговор вступает Саед Сибте Хасан. Он говорит, что создание обществ дело далеко не легкое, хотя власти, в общем-то, не чинят препятствий. Западная провинция в основном населена четырьмя народностями - пуштунами, белуджами, панджабцами и синдхами. Но, к сожалению, в провинции довольно сильно дают себя знать межнациональные трения, которые проявляются и в вопросе создания обществ дружбы. Сильны и местнические предрассудки. В результате каждый город стремится создать
«независимое» общество. Попытки создать орган, который бы координировал их деятельность, не удались. Фаизу, взявшему на себя инициативу создания обществ, приходится трудно.
        Значительно лучше обстоит дело в Восточном Пакистане. Там однородное бенгальское население, там покрепче демократические организации. Под руководством Бегум Суфии Камал, известной поэтессы и общественной деятельницы, пользующейся уважением в самых различных слоях населения, удалось создать в масштабе всего Восточного Пакистана комитет, который взял на себя инициативу создания обществ дружбы на местах.
        Дневная жара заметно спадает. Элис Фейс приглашает перейти на веранду, где уже накрыт стол. Веранда со всех сторон обнесена тонкой москитной сеткой. Карачи - малярийный город. И такого рода предосторожности нелишние. Сколько я знаю моих советских коллег в Карачи, редко кто из них не перенес малярию.
        Разговор заходит о развитии пакистанской литературы. Фаиз говорит, что в последние годы писатели и поэты все чаще обращаются к темам, волнующим читателей. С большой симпатией он рассказывает о творческом пути Надима Касми, с некоторыми произведениями которого в переводе на русский язык знаком советский читатель. Осуждение социальной несправедливости, борьба за лучшее будущее стали его ведущей темой.
        Он называет десятки имен литераторов, которые в своих произведениях выступают за необходимость борьбы с религиозным фанатизмом, осуждают межнациональные трения, мешающие трудящимся в их борьбе за демократические права. Он выделяет поэтессу Бегум Суфию Камал и романиста Шауката Усмана, которые ведут активную борьбу против идей национальной исключительности, проповедуемой некоторыми лидерами бенгальского освободительного движения.
        - Я пишу на урду, люблю этот язык, - замечает Фаиз. - На нем издается много книг местных авторов и переводных, но я против тех, кто пытается насильственно навязать его другим этническим группам. Это особенно дико выглядит в отношении Восточного Пакистана. Власти делают все для того, чтобы сдержать развитие бенгальской культуры. Они еще пожнут плоды такой политики. Литература на бенгали создавалась и мусульманами, и индусами на протяжении столетий. Она одна из наиболее развитых в Южной Азии. Я не мыслю ее без Рабиндраната Тагора. Нелепо слышать разглагольствования государственных идеологов, требующих порвать с традициями
«индусской» бенгальской литературы на урду и персидском языках. Я стою за взаимное обогащение литературных и культурных традиций, я против дискриминации любой народности.
        Поэт на короткое время задумывается, потом продолжает развивать свою мысль. Значительные группы населения, проживающие в Индии и Пакистане, говорят на урду, бенгали, панджаби и синдхи. Разрыв традиционных культурных связей, происшедший после образования на субконтиненте двух государств, противоестествен. Эти связи должны быть восстановлены. Свободный обмен культурными ценностями, информацией отвечает интересам народов обеих стран.
        В беседу включается Элис Фейс. Развитию литературы, равно как и всей национальной культуры, мешает усилившееся проникновение эрзац-культурных ценностей Запада.
        - Ведь вот что обидно, - восклицает она. - В страну ввозятся не шедевры западной литературы и искусства, а порнографический и детективный хлам. Культ насилия и убийства проповедуется с экрана. Правда, правительство ввело цензуру на ввозимую литературу и кинопродукцию. Однако дельцы, заинтересованные лишь в наживе, находят лазейки. И что-то незаметно, чтобы этот мутный поток ослабевал.
        - Да как же он ослабеет, если компаньоном книжных фирм и компаний, занимающихся прокатом, является капитан Гоухар, сынок Айюб-хана, - замечает Саед Сибте Хасан.
        Местные дельцы, продолжает Элис Фейс, увидев, что на подобного рода темах можно неплохо заработать, стали заниматься изданием подражательных произведений. В них проповедуется все тот же культ насилия, культ сверхчеловека, которому все дозволено.
        - А люди тянутся к хорошей книге, - говорит Фаиз. - Когда на прошлой неделе в магазины была доставлена первая, по сути дела, большая партия книг советских авторов, пропущенная властями, она была раскуплена в течение двух дней. Это были произведения Максима Горького, Михаила Шолохова, Алексея Толстого и Константина Симонова. Пакистанцы изголодались по хорошей книге, кинокартине.



        Там, где Ганг сливается с Брахмапутрой


«Ташкент знают все». Бурные дебаты в Национальной ассамблее. Депутаты, против конфронтации. Зульфикар Али Бхутто. На улицах старой Дакки. Муджибур Рахман - лидер «Авами лиг». Программа шести пунктов. Случай в отеле «Шахбах»


        - Билет заказан на завтра, - сказал чиновник министерства информации. - Три часа полета на самолете Пакистанской авиакомпании - и вы в Дакке, столице восточного
«крыла». В аэропорту вас встретит наш человек, поможет устроиться в гостинице и получить пропуск на сессию Национальной ассамблеи.
        По установившейся традиции сессии Национальной ассамблеи проводились поочередно то в Западной провинции, то в Восточной. Наступил черед Дакки. На мартовской сессии
1966 г. депутатам предстояло обсудить послевоенную ситуацию, сложившуюся на субконтиненте, дать оценку внешнеполитическому курсу, проводимому правительством. Сюда на время парламентской сессии переселилось центральное правительство.
        Странное все-таки это государство, созданное на основе одного только религиозного принципа. Состоит оно из двух частей, отстоящих друг от друга на 2 тыс. км. Чтобы попасть из одного «крыла» в другое, нужно пролететь над территорией Индии или же проехать пароходом, обогнув южную часть той же Индии. На морской путь уходит до двух недель.
        Чиновник, провожавший меня в аэропорт, рассказал анекдот, ходивший в те дни по Карачи. На экзаменах преподаватель спрашивает студента:
        - Что объединяет граждан Пакистана?
        - Наша авиакомпания, сэр!
        Анекдот в общем злой. Но он все же верно отражал отношение людей к своей стране.
        Действительно, кроме религии, у людей, живущих на востоке и западе, нет ничего общего. У бенгальцев свой язык, своя культура, свои обычаи и традиции, а у жителей Западной провинции - свои.
        До чего же погода капризна в этих широтах! Март - это обычно сухой сезон. Однако при подходе к Дакке «Боинг-707» попал в циклон. Тяжелый реактивный самолет бросало то вверх, то вниз. Серую вату облаков бороздили стрелы молний.
        В салоне наступила тишина. Сидевший рядом со мной депутат Национальной ассамблеи шептал молитву, прикрыв лицо руками. Другой пассажир, карачинский бизнесмен, летевший по делам текстильной фирмы в Дакку, вцепившись обеими руками в поручни кресла, испуганно смотрел по сторонам. Лишь стюардесса, маленькая миловидная бенгалка, в желтой кофточке с капюшоном, прикрывающим голову, скользила по проходу, помогая пассажирам удобно устроиться.
        Но вот в иллюминаторе сквозь густое сито дождя, показались расплывчатые очертания темно-зеленых полей, черепичные крыши. Несколько толчков. Самолет, разбрызгивая лужи, подруливал к зданию аэропорта.
        Открылись дверцы, и в лицо ударила волна теплого и влажного воздуха. К трапу подбежали служащие авиакомпании с большими раскрытыми черными зонтами в руках. Я прошел в зал ожидания, где меня должны были встретить представители восточнопакистанского министерства информации.
        Прошло около часа. Пассажиры разъехались. А ко мне никто не подошел. Тогда я позвонил по телефону, данному мне в Карачи. Человек, взявший трубку, назвался дежурным. Извинившись, сказал, что никакой телеграммы о моем приезде из министерства не поступало и что вообще он не в курсе дела. Ничем помочь не может, так как сегодня пятница - день короткий, люди работали до обеда, а потом пошли молиться в мечеть.
        Вдруг кто-то тронул меня за руку. Я обернулся. Передо мной стоял невысокого роста, худощавый человек в белой навыпуск рубахе. На смуглом выразительном лице приветливая улыбка.
        - Простите, - сказал он, - я проходил мимо и случайно из вашего разговора узнал, что вы советский журналист и что вас никто не встретил. Меня зовут Шахидулла Кайсар, я из газеты «Сангбад». Могу я чем-нибудь помочь?
        Что значит журналистское везение! Я знал о существовании этой даккской газеты, являющейся органом восточнопакистанского отделения Национальной народной партии. В этой газете мне не раз приходилось видеть статьи Шахидуллы Кайсара. Сегодня он приехал в аэропорт, чтобы взять интервью у председателя профсоюза рабочих и служащих местного отделения авиакомпании.
        Вот так случайно состоялось знакомство с человеком, с которым меня потом не раз сводила беспокойная профессия журналиста. Шахидулла Кайсар вызвал такси, старую потрепанную «тоёту», и мы поехали в гостиницу.
        Дождь кончился, над Даккой светило солнце. Первое впечатление от города было удручающим. Едва мы вышли из здания аэропорта, как к нам бросились велорикши. Их оголенные спины, покрытые язвами, еще не высохли от дождя. За ними ринулись нищие. Их было человек пятьдесят - детей и взрослых, оборванных и в большинстве своем калек.
        Шахидулла что-то им сказал, и они разошлись. Мне приходилось видеть нищету и в Таиланде, и в Афганистане, и в Бирме, но такой я еще не встречал. Печать нужды и провинциальной отсталости лежала на всем облике Дакки. Разбитые тротуары и шалаши-жилища, сооруженные из металлических ящиков, а то и просто из просмоленных джутовых полотнищ. Дома в грязных подтеках, полуразвалившиеся бурого цвета замшелые заборы, убогие харчевни, освещаемые керосиновыми лампами. Автомашины и мотоколяски с облезшей краской, с ржавчиной на бортах.
        Регулировщики, засучив до колен брюки и перебросив через плечо связанные шнурками ботинки, пытаются навести какой-то порядок в движении. Куда там! На них никто не обращает внимания. Люди идут и едут так, как хочется каждому. Продвигаемся среди бесконечного потока велосипедистов, буйволиных упряжек и обшарпанных автобусов.
        В отличие от Карачи на улицах много женщин. И у очень немногих лица прикрыты пардой. Этот обычай соблюдается в основном в семьях, переселившихся из Западной провинции. Здесь, как и в Индии, сари - основная одежда женщин.

^Велорикши - основной способ передвижения бенгальцев в городах Восточной провинции^
        Тяжко смотреть на рикш. Впрягшись в оглобли, они тянут повозки, груженные кирпичом, дровами или металлическими болванками. Безучастные ко всему лица. Вокруг худых бедер обмотан кусок ткани, это называется «лунги». Босыми ногами люди ступают по камням и грязным лужам.
        Проезжаем мимо небольшого пруда, примыкающего к какой-то фабрике. Стоя по пояс в липкой тине, женщины стирают белье. Тут же рядом старик - кожа да кости - моет овощи. Девочка лет пяти, возможно его внучка, полощет водой ротик. И самое жуткое: прокаженный моет другому спину, покрытую незаживающими язвами.
        - Удивляетесь? - спрашивает меня Шахидулла. - Это все плоды колониального прошлого и политики нынешних военных властей, которые мало что делают для улучшения положения.
        В разговор вступает таксист. Он студент медицинского факультета университета. В свободное время подрабатывает, чтобы платить за учебу и более или менее сносно жить.
        - Живем хуже скотины. Для Исламабада мы всего лишь колония, рабы, поставляющие джут, рис и чай.
        Проехав несколько минут молча, он добавляет:
        - Я не жалуюсь. Я просто констатирую положение вещей. Война с Индией, в которую ввязалось правительство, ухудшила положение населения, особенно бенгальского.
        Спрашиваю, что он знает о нашей стране, что думает о Ташкентской встрече.
        - О Советском Союзе я знаю, к сожалению, только по радиопередачам из Москвы. Скажу одно: я завидую вашим студентам. Они могут спокойно учиться, избрать любимую профессию, не бояться остаться без работы. Об этом мы часто говорим на своих собраниях. Ташкент знают все. При содействии СССР был прекращен ненужный конфликт с Индией. Ташкентская декларация открыла путь к миру и сотрудничеству в этом районе. Вот только вопрос: воспользуется ли этим военный режим?
        Наконец вырываемся на широкий безлюдный проспект. По краям, за кирпичными заборами под кронами баньянов и пальм, прячутся уютные коттеджи. Промелькнул теннисный корт, потянулась ограда большого парка. Это - Дхаманди, где живет местная знать.
        Таксист предлагает проехать к университету, посмотреть новый район, где разместились административные здания и банки, строящуюся гостиницу
«Интерконтинентал». Но Шахидулла советует вначале устроиться, а уж потом начать знакомство с городом.
        А вот и гостиница «Шахбах», это, собственно, пока единственное место, где останавливаются иностранцы. Отель современный, но, конечно, не такой, как карачинский «Интерконтинентал». Это лучшее, что есть в Дакке. Он с кондиционерами, телефонами.
        Но устроиться невозможно. Администратор сообщает, что свободных номеров нет. Все места заняты членами Национальной ассамблеи, журналистами, бизнесменами и туристами. Выясняется, что телеграмма из Карачи с просьбой зарезервировать место не получена. Тем не менее администратор берется помочь, звонит куда-то по телефону, потом говорит, что я могу остановиться в «Аль-Хилал». Это недалеко от железнодорожного вокзала. Отель не первоклассный, но жить и работать можно. Есть даже несколько номеров с кондиционерами.
        Полчаса езды - и мы на месте. Небольшая, сложенная из кряжистых бревен тика гостиница построена еще в период английского владычества. Она приютилась на берегу пруда, покрытого лотосами. К нему ведет аллея баньянов-великанов, с ветвями, вросшими в землю.
        Хозяин гостиницы, он же администратор и кассир, семидесятилетний Ахмад, показывает отведенный мне номер. Чисто и уютно, пахнет рисовой соломой и сандалом.
        - Я создам вам все условия для работы, - обещает он, - на днях здесь останавливались советские специалисты. Они ищут газ и нефть в джунглях Джалди и Симутанга. Остались довольны. Смотрите, что они написали.
        Он показывает блокнот в тисненом переплете, раскрывает нужную страницу. В нем четким, каллиграфическим почерком по-русски сделана запись: «Мы, советские специалисты, работающие по контракту в Пакистане, провели несколько дней в этой уютной гостинице. Довольны всем. Здесь вкусно кормят. Особенно хороша курица, подаваемая с кари, великолепен плов Владелец гостиницы, мистер Ахмад, стоит за дружбу с нашей страной. Рекомендуем всем нашим останавливаться здесь». Далее следовали подписи.
        - Очень хорошие парни, - продолжает старик, - Представьте себе, как-то вышла из строя помпа, подающая воду. Они ее отремонтировали, а денег за работу не взяли. Странные люди. У нас бесплатно никто ничего не делает.
        Но пробыть в этой гостинице мне пришлось не более трех часов. Мы сидели с Шахидуллой Кайсаром в не большой комнате, именуемой рестораном, пили терпкий кокосовый сок, беседовали о планах на завтра, как вдруг открылась дверь и вошел средних лет пакистанец в безукоризненно сшитом светло-сером европейском костюме. Без всяких вступлений он заговорил извиняющимся тоном:
        - Мистер «Правда»! Приносим глубокие извинения. Я из протокольного отдела министерства информации. Телеграмма пришла с опозданием. Ищем вас по всему городу. Вам отведен номер в «Шахбахе». Там же пресс-центр для журналистов, освещающих работу Национальной ассамблеи. Через час губернатор провинции дает обед в честь представителей прессы. Пожалуйста, вот пригласительный билет.
        Старик Ахмад огорчен, что я покидаю его гостиницу. Прощаясь, он спрашивает, не мог бы я подарить ему на память значок с изображением В. И. Ленина. У меня была фотография: Ленин, читающий «Правду». Глаза у старика загорелись.
        - Этот снимок я обязательно повешу в рамке на самом видном месте. Пусть все смотрят!
        Шахидулла тоже захотел получить такой снимок.
        - У нас это редкая фотография, - сказал он. - Мы опубликуем ее в газете вместе со статьей о развитии культуры в СССР.
        Забегая вперед, скажу: эта фотография была через несколько дней помещена в
«Сангбаде».

…Раннее утро. Здание, где будет проходить сессия Национальной ассамблеи, расположено неподалеку от аэропорта. Оно окружено забором из колючей проволоки. Это временное помещение. Новое, говорят, строится в другой части города.
        Тщательная проверка. Особенно бенгальцев. Рослый охранник обыскивает Шахидуллу, выворачивает карманы.
        - Демократия по-пакистански, - зло говорит журналист.
        Зал заседаний имеет полукруглую форму. В дипломатической ложе представители посольств и миссий. Занимают свои места и индийские дипломаты. У нас в креслах пресс-ложи разложены бюллетени и документы, отпечатанные на урду, бенгали и английском языках. В спинках кресел вмонтированы наушники для перевода.
        Повестка дня сессии включает много вопросов. Главный из них - обсуждение внешней политики правительства. Список ораторов, желающих принять участие в дискуссии, включает представителей как правящей Мусульманской лиги, так и оппозиционных организаций. Прошло два месяца со дня подписания Ташкентской декларации. Обе стороны уже закончили отвод войск на позиции, которые они занимали до начала конфликта, были разобраны оборонительные сооружения и восстановлены дипломатические отношения.
        Восемь часов утра по местному времени. Депутаты заняли свои места на скамьях, обитых голубым бархатом. Для гостей отведены места на балконе, разделенном белой шторой. В одной части мужчины, в другой - женщины. Почти у всех женщин лица закрыты пардой. Правда, на женщинах-депутатах Национальной ассамблеи, а их всего четверо, парды нет. Все же они сидят отдельно от своих коллег. Приставленный к ним распорядитель - женщина.
        - Внимание, леди и джентльмены, президент Пакистана, - объявляет по-английски спикер - председатель ассамблеи.
        Все встают. Айюб-хан, в фельдмаршальской форме, при всех орденах, кивком головы приветствуя депутатов и дипломатов, не спеша проходит на возвышение, на котором стоит обитое красным бархатом раззолоченное кресло. По бокам становятся рослые адъютанты с серебряными эполетами и золотыми аксельбантами. Все выглядит помпезно, торжественно.
        Мулла кланяется фельдмаршалу и боком, стараясь не поворачиваться к нему спиной, проходит к микрофону. Он читает молитву.
        Спикер, почтительно склонив голову, просит выступить Айюб-хана. Выступление президента короткое. Он говорит, что на сессию вынесены внешнеполитические вопросы, затрагивающие жизненные интересы всего пакистанского народа. Айюб-хан призывает депутатов проявить благоразумие, дальновидность и поддержать курс, направленный на укрепление мира и добрососедских отношений в Южной Азии. Ташкентская декларация, отмечает он, является инструментом мира. Президент указывает также на необходимость развивать широкие международные связи.
        Внешнеполитические дебаты продолжались несколько дней и широко освещались газетами. Всем желающим предоставлено право изложить свою точку зрения. Большинство депутатов говорили о том, что Ташкентская декларация открывает новый этап в отношениях с Индией, дает возможность стране заняться вопросами экономического развития и повышения материального уровня населения. В адрес СССР, проявившего инициативу в организации конференции в Ташкенте, раздавались слова признательности и благодарности. Ораторы обращали внимание на то, что именно после этой встречи открылись благоприятные возможности для развития отношений с Советским Союзом и другими социалистическими странами.
        Выступали и противники Ташкентской декларации, в основном представители религиозно-шовинистических и маоистских кругов. Эти выступления были тенденциозны, казалось, что тексты их составлялись в Пекине. Один из ораторов утверждал, например, что декларация отбросила Пакистан на тысячу лет назад. Другой считал ее признанием поражения и не видел иного пути поднятия национального престижа, кроме продолжения военного давления на Индию. «Надо развивать дружбу с Китаем. Он поможет раздавить Индию», - кричал какой-то депутат. «Ташкент - это американо-советский сговор!» - вторил ему другой.
        Депутат от оппозиции (я не записал его имени) в перерыве между заседаниями устроил в холле пресс-конференцию. Он заявил, что Пакистану нужно немедленно выйти из СЕАТО и заключить военный договор с КНР, силой изгнать Индию из Джамму и Кашмира. Поддерживая экономическое сотрудничество с Вашингтоном, порвать с Советским Союзом и объявить недействительной Ташкентскую декларацию.
        Сторонники конфронтации то и дело демонстративно уходили с заседаний, проводили митинги за стенами парламента. Но все их попытки помешать принятию резолюции, одобряющей Ташкентскую декларацию, провалились. Лидер парламентской оппозиции Нурул Амин в конце концов заявил: «Не будем спорить, кто выиграл, а кто проиграл в Ташкенте. Давайте лучше постараемся мирно разрешить все споры».
        Горячие дебаты разгорелись, когда левое крыло оппозиции подняло вопрос о пагубности односторонней ориентации правительства на США и участия в блоках СЕАТО и СЕНТО. Это, безусловно, отражало растущие в стране антиамериканские настроения. В канун открытия сессии почти во всех крупных городах Пакистана прошли массовые выступления трудящихся против американской политики в Азии, с требованием выхода страны из агрессивных блоков. Разбитые витрины и стенды в информационных центрах США, расположен ных в Дакке, Карачи и Лахоре, убедительно свидетельствовали о накале политических страстей. В американского посла, приехавшего в Хайдарабад на открытие книжной выставки ЮСИС, полетели камни и помидоры. Ему пришлось срочно покинуть город. Об этом случае писали газеты. В Даккском университете студенты отказались присутствовать на лекции американской профессора философии. «Прекратите убийства во Вьетнаме» - плакат с таким текстом они бросили в его автомашину.
        На сессии ожидалось выступление министра иностранных дел Зульфикара Али Бхутто. В свои тридцать восемь лет министр был известным политическим деятелем. Родился он в январе 1928 г. в синдском городке Ларкана, в богатой семье. Получил высшее юридическое образование, учился в Калифорнийском университете, а затем в Оксфорде. После возвращения в Пакистан преподавал конституционное право в мусульманском юридическом колледже в Карачи. На незаурядные способности молодого юриста обратили внимание в правительстве. Его ораторское искусство, обширная эрудиция в вопросах международных отношений способствовали карьере: его включали в состав различных официальных делегаций, выезжавших за рубеж.
        С приходом к власти Айюб-хана в октябре 1958 г. З. А. Бхутто назначается министром торговли, а затем министром информации. После реорганизации кабинета министров возглавляет министерство топлива, энергетики и природных ресурсов. В 1960 г. посетил СССР для переговоров о соглашении относительно помощи Пакистану в разведке на нефть и газ. Как представитель пакистанской стороны, в марте 1961 г. в Карачи Бхутто подписал это соглашение. С февраля 1963 г. возглавлял министерство иностранных дел. Он принадлежал к теи людям, которые, поняв бесперспективность ориентации только на западные державы, стояли за развитие отношений и со странами социалистической системы. Именно в те годы был выработан курс балансирования между тремя державами: СССР, США и КНР. В отношении Индии Бхутто придерживался политики конфронтации.
        Но вернемся в зал Национальной ассамблеи. Все места на скамьях Мусульманской лиги и оппозиционных групп заняты, переполнены гостевые галереи, дипломатические и журналистские ложи.
        Все с нетерпением ждут выступления министра иностранных дел. Что скажет в своей речи Бхутто? Ни для кого не секрет, что в последнее время между ним и президентом Айюб-ханом наметились расхождения. Министр иностранных дел считает, что в отношении Индии позиция пакистанского правительства должна быть более жесткой, нельзя идти на примирение, пока не будет решена кашмирская проблема. Эти мысли он высказывал и в ходе работы Ташкентской конференции, участником которой был.
        Свою позицию он отстаивает на заседаниях кабинета министров и нередко делает заявления для печати. Зная экспансивный характер министра, который не раз открыто говорил, что не дорожит своим постом, сторонники конфронтации, в первую очередь правые группировки и маоисты, рассчитывают, что Бхутто направит дебаты даккской сессии в русло антииндийских выступлений. А это очень устроило бы религиозно-шовинистические организации и всех, кто против восстановления мира в этом районе земного шара.
        Но Бхутто не новичок в политике. Он знает, где, когда и что надо говорить. Министр заявил, что в отношениях между Индией и Пакистаном нет таких проблем, которые невозможно решить на основе взаимопонимания. Он высказался за продолжение диалога с Дели. Большую часть выступления Бхутто посвятил критике американской политики по отношению к Пакистану. Он обрушился на правительство США, использующее экономическую помощь как средство политического давления на страну. Он говорил о необходимости развития Пакистаном широких международных связей со странами социалистического содружества. Достойно сожаления, сказал он, что в прошлом руководители Пакистана не рассматривали могучую Советскую державу в качестве друга.
        Ему устроили настоящую овацию.
        В перерыве между заседаниями сессии Айюб-хан приглашает на коктейль пакистанских и иностранных журналистов. Небольшой холл, примыкающий к залу заседаний, окружен телохранителями президента - рослыми пуштунами, одетыми в длинные серые рубахи и такого же цвета шаровары. Охранники с болтающимися на бедрах внушительными маузерами сверлят взглядом каждого входящего в комнату.
        Шумит кондиционер. В комнате вдоль стены - столы, уставленные тарелками с сэндвичами, кебабом, лепешками, бананами, бутылками с соком и виски. В Пакистане как мусульманской стране действует сухой закон. Но приемы, которые посещаются иностранцами, - исключение. Чиновники и офицеры, держа в руках бокалы виски со льдом, чопорно здороваются с журналистами.
        Президент появился из-за скрытой шторами боковой двери и сразу стал знакомиться. Дошла очередь до меня. Чиновник из протокольного отдела представил меня.
        - Корреспондент «Правды»? - переспросил президент. - Я знаю вашу газету. Один из моих адъютантов, изучавший русский язык, выписывает ее. Рад видеть в Пакистане корреспондента газеты правящей партии. Надолго к нам?
        Я ответил, что на два месяца.
        - Почему только на два месяца? - спросил он и тут же добавил: - Оставайтесь на несколько лет, откройте оффис в Карачи, Лахоре, где угодно, и работайте. Вообще будем рады принять корреспондента любой советской газеты. Я уже говорил об этом советскому послу.
        Сославшись позднее в министерстве информации на разговор с президентом, я в июне
1967 г., вновь приехав в Пакистан, открыл корреспондентский пункт в Карачи. Так же поступил и мой коллега из газеты «Известия» Василий Кондратов, а затем корреспондент советского радио и телевидения Иван Старшинов.
        В день окончания внешнеполитических дебатов ко мне подошел Шахидулла Кайсар.
        - Я ищу вас, - сказал он, - поедем смотреть Дакку, а потом познакомлю вас со своими коллегами.
        На улице возле баньяна стояла небольшая машина. От нее отделился коренастый человек в легкой белой рубашке навыпуск.
        - Али Аксад, сотрудник пашей газеты, он же и генеральный секретарь Комитета защиты мира Восточного Пакистана, - представил мне его Кайсар. - Много пишет по экономическим и политическим проблемам Пакистана. Знает Дакку как свои пять пальцев.

^Торговля фруктами на одной из улиц Дакки^
        Али Аксад сел за руль, и мы тронулись в путь. Друзья заявили, что они хотели бы как можно больше рассказать мне и показать. Описав большой круг по центральным улицам, застроенным домами, где разместились правительственные и коммерческие учреждения, мы выехали на набережную полноводной реки Бури Ганг. По этой реке, несущей воды мимо развалин старинных крепостей, мимо мусульманских мечетей и индуистских храмов, можно добраться до Бенгальского залива.
        Речной порт забит парусными шхунами, моторными катерами и другими судами различных размеров. В их трюмы грузчики таскают джутовые тюки и ящики; переброшенные с причала на судно доски качаются, пружинят. Все делается вручную. Лишь где-то на другом конце порта виднеются невысокие стрелы погрузочных кранов. Мы выходим из машины, к нам подбегают лодочники и наперебой, выкрикивая населенные пункты, предлагают свои услуги. Лодки битком набиты пассажирами.
        Продолжаем путь. Проезжаем мимо старинного полуразрушенного форта, у стен которого предприимчивые торговцы устроили нечто вроде рынка. Продаются кокосовые орехи, бананы, сушеная рыба и утки в плетеных корзинах.
        - Рынки наши бедные, - замечает Али Аксад, - даже в таких товарах, как соль, спички, растительное масло, целиком зависим от поставок из Западной провинции. Вечные перебои. Конечно, все это можно компенсировать ввозом из Индии. Здесь рядом, километров сто - сто пятьдесят. Но, увы, торговля с Индией прекращена. Недавно наши власти ввели карточки на некоторые виды продовольствия.
        Ныряем под каменную арку и углубляемся в лабиринт улочек. Местами они настолько узки, что машина своими бортами чуть не задевает кирпичные ограды. Все здесь кажется очень маленьким и каким-то ненастоящим.
        Но жизнь бьет ключом. По обеим сторонам тянутся ряды кустарных мастерских, откуда доносится стук молоточков и зубил, скрежет напильников. Ремесленники отделывают медные тазы, пузатые чайники, светильники. Под бамбуковым навесом сидят резчики по кости и перламутру. На джутовой мешковине их продукция: браслеты, клипсы, брошки, слоники, которых туристы охотно раскупают.
        Ряды лавчонок. Здесь продаются ткани, розовый жемчуг, золотые безделушки. Слышатся голоса мальчишек-зазывал, предлагающих покупателям выпить чашку чаю, стакан кокосового сока или отведать засахаренных фиников в сиропе. Посуду моют тут же, в мутных зловонных канавах. Водопроводный кран - один на целый квартал.
        Друзья говорят, что холера и оспа в этих кварталах - частые гости. Даже официальная статистика признает, что в городе от этих болезней умирают ежегодно до
20 тыс. человек. Туберкулез косит людей. Борьба с проказой практически не ведется. Программа, объявленная министерством здравоохранения, пока остается на бумаге.
        - Справедливости ради надо сказать, - замечает Шахидулла, - не лучше положение и в западной части. Бедняку плохо в обоих «крыльях» Пакистана.
        Старой Дакке, зажатой на небольшом пространстве между железнодорожной линией с севера и рекой с юга, давно тесно. Здесь живут и мусульмане, и индусы. Всего в Восточной провинции проживает около 15 млн. индусов. Только по минаретам, выглядывающим из-за оград, да по расписанным индуистским храмам можно определить, кто здесь живет. Все одеты одинаково, одинаково бедны. Слышится тот же певучий бенгальский язык.
        Выходцы из Северной Индии, говорящие на урду, (их здесь называют «бихари», или
«урдумены»), живут в другой части города, ближе к центру. Живут они, как правило, несколько лучше. Власти, считая их своей опорой, стараются выделить из бенгальского населения. Их охотно берут на службу в правительственные учреждения, устраивают надсмотрщиками на фабрики и стройки, на работу в полицию.
        Все это, конечно, рождает у местного населения чувство неприязни к этим людям. Открытых столкновений пока не было. Но, говорят мои друзья-пакистанцы, гарантии, что бенгальское население не будет протестовать, нет.
        Всячески поддерживая «урдуменов», власти стараются отвлечь население от недовольства разжиганием антииндийских настроений, розни между мусульманами и индусами, проживающими в Дакке и других частях провинции. Смотришь на этих мирных бенгальцев, индусов и мусульман, бок о бок работающих в лавках и мастерских, стирающих белье или сидящих в прокуренных харчевнях, и не веришь, что бывают такие дни, когда они поддаются на демагогические призывы религиозных фанатиков и просто провокаторов и начинаются кровавые столкновения.
        В последний раз, говорили мне, они произошли весной 1965 г. Процессия индусов, направлявшаяся для совершения своего ритуального обряда, вышла на улицу, где находилась мечеть. Муллы сочли это святотатством и преградили ей путь. Разгорелась ссора. И вот бедняки, рядом живущие и работающие, взялись за ножи. Произошла страшная резня. Люди не щадили ни женщин, ни детей.
        С большим трудом общественности удалось утихомирить этих людей. На другой день приехали полицейские и арестовали большую группу индусов, обвинив их в разжигании розни. Они совершили налет и на прогрессивные организации.
        Покидаем старые кварталы и выезжаем на улицу, которая ведет к мечети Байтул Муккарам. Она сооружена в форме громадного куба. На вечернюю молитву стекаются прихожане. Перед мечетью на площади лежат коровы и буйволы. Неподалеку прямо с повозок, присев на корточки, торговцы продают фрукты, жареные початки кукурузы, орехи, апельсиновый сок, который здесь же выжимается из плодов металлическими прессами. Выставив обрубки ног и рук, вдоль тротуара сидят нищие.
        Такой предстала передо мной Дакка весной 1966 г.
        Дакка - один из древних городов Южной Азии. Городом Дакка становится в начале XVII в., в правление династии Великих Моголов, присоединивших Бенгалию к своим владениям, которые простирались от Инда до Ганга и Брахмапутры. Именно в это время безвестные зодчие и художники создают уникальные дворцы, мавзолеи и мечети, широко применяя для отделочных работ мрамор и ценные породы деревьев. Они инкрустируют порталы зданий драгоценными камнями, расписывают стены замысловатым орнаментом.
        Как свидетельство высокой культуры прошлого и поныне в старой части Дакки высятся такие шедевры зодчества, как мечеть Сат-Гумбад, форт Лал-Багх с мавзолеем Биби-Пари. Историки отмечают, что, когда на месте Калькутты находились лишь рыбацкие деревушки, Дакка была уже столицей Бенгалии. В ней проживало около
850 тыс. человек. Здесь находилась резиденция наместников Великих Моголов. Дакка славилась как крупный ремесленный и торговый центр края. Отсюда в разные страны, в том числе и в Россию, вывозились изделия из золота и серебра, розовый жемчуг, кораллы, слоновая кость, панцири громадных черепах и знаменитый тонкий муслин.
        Трагические дни для Дакки начались в XVIII в., когда Восточную Бенгалию захватили английские колонизаторы. Обосновавшись в стране, они стали наводнять местный рынок продукцией своих предприятий, а даккское ремесло, в частности текстильное, уничтожать. Кварталы, где жили ткачи, могущие составить конкуренцию английским фирмам, разрушались, а людей убивали. Из-за монополии на торговлю продовольствием, присвоенной чиновниками Ост-Индской компании, в Бенгалии возник голод, унесший три миллиона жизней.
        За несколько лет даккские ремесла пришли в упадок. Экономическому развитию города, впрочем, как и всей Восточной Бенгалии, был придан однобокий, колониальный характер. Край был превращен в поставщика джута, риса, чая и ценных пород деревьев. Все, что выращивалось на плантациях, вывозилось, превращаясь в золотые слитки в сейфах банков Великобритании.
        Но доволно о прошлом. Вернемся в сегодняшний день Дакки.
        Небольшое, отпечатанное на пишущей машинке объявление, вывешенное над конторкой администратора, гласило, что вечером секретариат «Авами лиг» (Народная лига) устраивает в гостинице пресс-конференцию. Тут же, на столике, лежала стопка брошюр, изданных этой партией. Выбрав несколько экземпляров, я пошел в номер, чтобы успеть до пресс-конференции ознакомиться с их содержанием.
        В одной брошюре рассказывалось о положении в восточном «крыле». Анализировалось экономическое развитие провинции, отношение центральных властей к бенгальскому населению. Правительство Пакистана, говорилось там, рассматривает Восточную провинцию как источник поступлений в национальный бюджет, грабит природные богатства, эксплуатирует бенгальское население. Доход на душу населения там почти на 40 % ниже, чем в Западном Пакистане.
        Основные капиталовложения по государственной линии направлялись на экономическое развитие западной части страны. Отмечалось, в частности, что по третьему пятилетнему плану (1965-1970) на развитие Восточной провинции выделялось 16,
 млрд. рупий, а Западной - 29,7 млрд. Восточный Пакистан производил две трети товаров, идущих на экспорт, а получал лишь треть импортных товаров.
        Приводились данные о средствах, отпускаемых на нужды образования и здравоохранения. Они в четыре-пять раз меньше, чем в Западном Пакистане. В провинции ежегодно от холеры и оспы умирало до 300 тыс. человек. И каждый год от трахомы слепло до 50 тыс. детей. Страшные цифры!
        В брошюре много страниц было посвящено дискриминации, которой подвергалось бенгальское население. Приводились такие примеры. Бенгальцы составляют не более
30 % государственных служащих. Еще ниже их процент в вооруженных силах: в сухопутных частях и полиции - не более 5, в военно-воздушных силах - 11, в военно-морском флоте - 17. На командных должностях, в разведывательных службах бенгальцев насчитывались единицы.
        Правительство обещает ликвидировать неравенство в уровнях экономического и культурного развития обеих провинций через двадцать лет, говорилось в брошюре. Мы не верим, это обман. Диспропорция не только не уменьшается, а, наоборот, увеличивается. Западнопакистанские дельцы и политиканы, захватившие ключевые позиции в экономике, армейском командовании и правительственном аппарате, относятся к Восточной провинции как к колонии. Только осуществление «Программы шести пунктов», выдвинутой «Авами лиг», которая выражает надежды и чаяния бенгальского населения, способно вывести Восточный Пакистан на путь прогресса и процветания. «В наших горестях и страданиях мы не виним наших братьев - пуштунов, синдхов, панджабцев и белуджей, которых так же, как и нас, нещадно эксплуатирует западнопакистанская феодальная и монополистическая элита. Мы боремся за победу идей свободы, процветания и независимости».
        Далее излагалась сущность «Программы шести пунктов»:

1. Введение в Пакистане федеративной формы государственного устройства, парламентской формы правления. Наделение законодательных органов страны верховной властью. Введение прямого всеобщего избирательного права.

2. Всемерное ослабление зависимости Восточного Пакистана от Западного. Экономическая и политическая автономия двух провинций. В ведении центрального правительства остаются лишь вопросы обороны и внешних сношений.

3. Введение двух независимых валют или же, при сохранении единой денежной системы, принятие необходимых мер, препятствующих перекачке капитала из Восточной в Западную провинцию.

4. Каждая провинция самостоятельно решает вопросы налогообложения, покрывая за счет части налогов, собираемых в двух провинциях, расходы центрального федеративного правительства.

5. Западный и Восточный Пакистан имеют право осуществлять внешнеторговые операции и получать иностранную валюту.

6. Восточный и Западный Пакистан на равных условиях покрывают потребности центрального правительства в иностранной валюте. Они имеют собственные полицейские подразделения.
        Другая брошюра рассказывала об «Авами лиг» и ее председателе Муджибур Рахмане.
        Ставшая уже влиятельной политической силой в стране, «Авами лиг», выразительница интересов нарождающейся бенгальской национальной буржуазии, образовалась в июне
1949 г. Основателями партии были известные политические деятели X. Ш. Сухраварди, Атаур Рахман-хан и А. X. Бхашани, а также Муджибур Рахман, находившийся в то время в тюрьме. Он был кооптирован в состав ЦК партии. «Авами лиг» широко открыла двери представителям мелкой и средней буржуазии, зажиточных слоев крестьянства, прогрессивной интеллигенции и студенчества.
        Знаменательной вехой на пути идейного и организационного становления «Авами лиг» был ее съезд, состоявшийся в 1952 г. На нем были выработаны программные установки партии. Партия выступила за проведение аграрной реформы, снижение налогов, индустриализацию страны, включая создание благоприятных условий для промышленного развития Восточного Пакистана. Она потребовала демократизации государственного строя, предоставления региональной автономии Восточной провинции и проведения правительством Пакистана независимого внешнеполитического курса.
        По предложению Сухраварди генеральным секретарем «Авами лиг» единодушно избирается Муджибур Рахман. За плечами этого 32-летнего бенгальского деятеля уже был немалый опыт политической борьбы. В студенческие годы он среди тех, кто активно борется против английского владычества, за создание независимого пакистанского государства. В политической биографии Муджибур Рахмана есть примечательный факт. Когда в Калькутте и Бихаре начались - это было в 1946 г. - индусско-мусульманские столкновения, он создает общественный Комитет противодействия религиозно-общинным распрям. Через год по его инициативе образуется Восточнопакистанская мусульманская студенческая организация, ставшая впоследствии опорой «Авами лиг».
        В декабре 1953 г. «Авами лиг» вошла в Объединенный фронт оппозиционных партий, одержавший победу на выборах в Законодательное собрание Восточного Пакистана в марте 1954 г. Муджибур Рахман избран депутатом этого собрания. Спустя некоторое время ему поручают в правительстве Объединенного фронта возглавить министерство промышленности и торговли. Однако на этом посту он пробыл недолго. За критику внешней политики центрального правительства власти арестовывают Муджибур Рахмана и освобождают только через год.
        В сентябре 1956 г. он входит в состав провинциального правительства, возглавляемого Атаур Рахман-ханом, как министр торговли и промышленности. Много сил отдает он налаживанию торговли в провинции, борьбе с коррупцией и взяточничеством.
        Возглавлявший более года коалиционное правительство Пакистана Сухраварди активно привлекает к работе Муджибур Рахмана: в качестве личного представителя премьер-министра Пакистана он посещает ряд стран Западной Европы. Он член пакистанской правительственной делегации в Дели на торговых переговорах с Индией в
1956 г. Представляет страну на Всемирной конференции сторонников мира в Стокгольме.
        Октябрь 1958 г. В стране устанавливается режим военной диктатуры. Репрессии, обрушившиеся на прогрессивные политические и общественные организации, не обошли и
«Авами лиг». Партия распущена, Муджибур Рахман и многие активисты партии брошены в тюрьмы. Лишь после отмены военного положения в 1962 г. «Авами лиг» возобновляет легальную деятельность. Председателем партии в январе 1964 г. избирается панджабский землевладелец Насрулла-хан, а генеральным секретарем - вновь Муджибур Рахман.

«Авами лиг» принимает участие в создании Национального демократического фронта, который, по замыслу ее организаторов, должен объединить все оппозиционные силы в борьбе за восстановление в Пакистане парламентской демократии.
        Муджибур Рахман принадлежал к той части партии, которая была против конфронтации с Индией. Он приветствовал Ташкентскую декларацию, подчеркнув, что будущее Пакистана лежит на путях не военных конфликтов, а развития мирных отношений и широкого международного сотрудничества.
        Февраль 1966 г. стал переломным в жизни «Авами лиг». Муджибур Рахман, поддержанный восточнопакистанскими деятелями партии, выступил с декларацией, получившей в дальнейшем название «Программа шести пунктов».
        С этой программой он поехал в Лахор на конференцию оппозиционных партий. Правые и религиозно-шовинистические организации встретили ее в штыки. Западнопакистанское отделение «Авами лиг» отказалось поддержать эту программу, обвинив Муджибур Рахмана и его бенгальских сторонников в сепаратизме.
        В партии произошел раскол. Муджибур Рахман покинул Лахор, заявив, что восточнопакистанское отделение объявляет себя самостоятельной организацией и будет бороться за претворение своей программы в жизнь.

…К назначенному сроку спускаюсь в холл, где должна состояться пресс-конференция. На лицах пакистанских коллег вижу возмущение. В чем дело? Сераджуддин Хусейн, один из редакторов газеты «Иттефак», являющейся органом «Авами лиг», спорит с полицейским офицером. По указанию губернатора провинции Монем-хана запрещено проводить пресс-конференцию, а брошюры, принесенные в гостиницу, велено конфисковать. Руководство «Авами лиг», дескать, не известило своевременно власти, поэтому встреча с журналистами отменяется.
        Сераджуддин Хусейн заслоняет столик, где разложены брошюры, изданные «Авами лиг». Здоровенный полицейский, панджабец, хватает журналиста за воротник, тащит его к выходу и ударом кованого башмака выбрасывает за дверь. Полицейского окружают пакистанские журналисты, завязывается борьба.

^Книжный лоток под открытым небом в Джессоре^
        В холл врываются несколько полицейских, расталкивают журналистов. Откуда-то появляется чиновник из протокольного отдела министерства информации. Полицейские покидают холл. Все это происходит на глазах у иностранных журналистов. Чиновник понимает, что этот случай не останется незамеченным. Он говорит:
        - Очень наши люди эмоциональные. Чуть что, сразу драться. Это особенность характера. Не придавайте, господа, всему этому серьезного значения. Разве схваток с полицией не бывает в Англии, в США, во Франции?
        Пакистанские журналисты заявляют, что они это так не оставят. Они говорят, что завтра вместе с «Авами лиг» проведут забастовку протеста.
        Действительно, на следующий день забастовка в городе состоялась. Власти принесли извинения «Авами лиг», разрешили провести пресс-конференцию. Ретивого полицейского услали в Лахор. Здесь ему находиться уже было невозможно: его бы просто убили.



        На севере Пакистана

        Новая столица. Поездка в Музаффарабад. У стен древнего форта. Интервью дает губернатор провинции. Кнут и пряник. «Джамаат-и ислами». Люди с открытыми сердцами. Пекинская «утка». Человек, перехитривший хитрецов. Ахмад Надим Касми читает свои стихи. Рождение Партии пакистанского народа


        С бетонированной площадки обозрения, сооруженной на плоской вершине холма, Исламабад виден как на ладони. Подернутые сизой дымкой дома белыми островками разбросаны по зеленому плато долины, изрезанной серыми лентами дорог. На прямолинейных улицах ряды кипарисов, пирамидальных тополей и чинар.
        Немного правее, на фоне темно-зеленых лохматых гор, подступивших к улицам, рельефно выделяется ансамбль многоэтажных белоснежных корпусов, со скверами и фонтанами перед ними. Это правительственный квартал. Здесь расположились министерства и ведомства. В 1972 г. сюда переместился и аппарат ЦК правящей Партии пакистанского народа. Исламабад приобрел уже зримые черты столичного города. Сюда из Карачи, бывшей столицы страны, переселились иностранные представительства и корреспонденты. Первые жители появились в этом городе в 1960 г., а к 1975 г. его население превысило 100 тыс. Правда, в основном это чиновники, военнослужащие, дипломаты и многочисленный обслуживающий персонал.
        Воздух в этих местах чистый и здоровый. Весной, когда с гималайских отрогов опускаются дождевые тучи, все напоено ароматом сосны, горных трав и цветов. Дышится легко, не как в Карачи, где до середины ноября влажно и душно. Когда выбирали место для новой столицы, то это обстоятельство тоже принималось во внимание. Но главное все же в другом: Пакистан хотел иметь совсем новую столицу, которая бы ничем не напоминала о колониальном прошлом.
        Исламабад растет. По генеральному плану, пересмотренному после войны новой администрацией, город будет состоять из трех основных районов: административного, дипломатического и жилого. Промышленные объекты строить не намечают. Это будет город правительственных чиновников, дипломатов и высшего офицерства.
        Пока что пустырей в городе больше, чем застроенных кварталов. Но темпы строительных работ нарастают. Везде можно видеть котлованы, где закладываются здания под кинотеатры, выставочные залы, больницы, школы и гостиницы. Прокладываются новые нити водопроводных коллекторов от искусственного водоема, сооруженного в горной впадине километрах в двадцати от Исламабада. Озеро Равал уже не в состоянии удовлетворить потребность в воде растущего населения города.
        Механизация строительных работ, надо сказать, невысокая. В основном все делается вручную. К бетономешалке песок и камень подвозятся на осликах. На огромном пустыре, где сооружается здание Национальной ассамблеи, рабочие обыкновенными кирками и ломами долбят землю, лопатами и корзинами забрасывают ее в кузова многотонных самосвалов. Каркасы зданий ощетинились бамбуковыми лесами. Цепочка босоногих людей из рук в руки передает в ведрах цемент на этажи строящихся зданий.
        Контрасты во всем. И они характерны в большей или меньшей степени для всей страны, обновляющейся, но испытывающей еще влияние прошлых лет.
        Помнится, в 1966 г., когда я впервые приехал в Исламабад, я увидел громадный пустырь с редко разбросанными по нему только что сооруженными зданиями, в которых разместились правительственные службы. Одиноким островом стояла гостиница
«Шахразад», пахнущая свежей краской. Гостиница почти всегда пустовала. Время от времени сюда наезжали окрестные помещики, чтобы втайне от своих соседей повеселиться в баре, выпить виски и сфотографироваться на фоне здания. С наступлением сумерек долина оглашалась стоном шакалов, рыскавших в поисках пищи и нередко забегавших во двор гостиницы. Тогда сторожа-пуштуны, вооруженные автоматами, палили по шакалам.
        Для внешнего мира Исламабад значился столицей Пакистана. Однако все дела вершились в Равалпинди, в 15 км отсюда, в президентском дворце и его многочисленных канцеляриях, с которыми в основном имели дело дипломаты. В Равалпинди находились главные полицейские и иммиграционные службы. Там было министерство информации, куда нам, иностранным корреспондентам, время от времени приходилось являться. Там проходили и сессии Национальной ассамблеи.
        Равалпинди - тихий город, утопающий в зелени тополей, апельсиновых и абрикосовых деревьев, в прошлом был военной базой английской колониальной администрации. До сих пор сохранились массивные сооружения из красного кирпича, казармы, коттеджи и небольшие отели, построенные в викторианском стиле. Возле гостиницы «Флешман» проводили вечера скучающие офицеры. Церковь, напоминающая замок, действует и теперь.
        В жаркие дни - здесь они начинаются в середине июня и кончаются в августе, - когда спасение не приносит даже ночь, офицеры уезжали в Мари, курортный городок в горах на высоте 1500 м, или в Кашмир, к снегам и прохладным водопадам…

…Кашмир - обширный район, раскинувшийся на стыке величайших горных хребтов - Гималаев и Тибетского нагорья. В прошлом он входил в состав различных государственных образований, существовавших на территории южноазиатского субконтинента. В конце XVI в. Кашмир оказался под властью Великих Моголов, а в середине XVIII в. его захватили афганцы. Несколько позднее, в начале XIX в., Кашмир был завоеван сикхами.
        Английские колонизаторы, одержав в середине того же века победу над сикхами, передали Кашмир под управление вассального от них раджи Джамму. Так образовалось зависимое от Великобритании княжество Джамму и Кашмир. Население его, жестоко угнетаемое и махараджами, и англичанами, не раз поднималось на вооруженную борьбу.
        В августе 1947 г. на политической карте Азии появились два независимых государства - Индия и Пакистан. По условиям Закона о независимости Индии правителю Джамму и Кашмира было предоставлено право решить вопрос, войдет княжество в состав Пакистана или Индии либо станет независимым.
        В это время в ряде районов княжества вспыхнуло антифеодальное восстание населения, которое в большинстве своем исповедовало ислам. Феодальная верхушка, индусы по религии, попыталась силой оружия подавить это выступление.
        Тогда под предлогом защиты единоверцев 22 октября 1947 г. с территории Пакистана в Кашмир хлынули вооруженные отряды пуштунских племен. Разразилась война. Поддержанные регулярными частями Пакистана, эти отряды начали продвигаться вперед, к Сринагару, административному центру княжества. Положение создалось критическое. Правитель княжества обратился к Индии за военной поддержкой, заявив о желании войти в состав Индийского Союза.
        Эта просьба была удовлетворена. Но Пакистан не отказался от попыток закрепиться в Джамму и Кашмире. В начале января 1948 г. индийское правительство обратилось в Совет Безопасности ООН с жалобой на Пакистан, обвинив его в агрессии. Две недели спустя с такой же жалобой на Индию обратилось пакистанское правительство.
        Совет Безопасности создал посредническую комиссию, при содействии которой удалось прекратить военные действия. В конце 1949 г. было достигнуто соглашение о линии прекращения огня. В результате западные и северные районы княжества оказались под контролем Пакистана и стали называться в Пакистане «Азад Кашмир» (Свободный Кашмир). Административным центром его стал городок Музаффарабад.
        Большая же часть княжества осталась под контролем Индии. В июле 1952 г. между махараджей княжества и индийским правительством было подписано соглашение о вхождении Джамму и Кашмира в состав Индии на правах штата. Правительство Индии объявило вопрос окончательно решенным.
        Однако пакистанское правительство опротестовало это решение и настаивало на проведении референдума в Джамму и Кашмире, который должен был определить, куда хочет присоединяться население Джамму и Кашмира - к Пакистану или к Индии.
        Неоднократное обсуждение кашмирского вопроса в ООН, пакистано-индийские переговоры, в ходе которых стороны выдвигали различные варианты его решения, не дали никаких результатов. Осенью 1965 г. из-за Кашмира начался вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном.
        В результате мирных усилий Советского Союза, а также согласованных действий заинтересованных государств в Организации Объединенных Наций Пакистан и Индия в ночь на 23 сентября прекратили огонь. В январе 1966 г. в Ташкенте состоялась встреча руководителей Индии и Пакистана при участии СССР, которая завершилась подписанием декларации, открывавшей путь к мирному урегулированию разногласий между этими странами.

…Возможность побывать в «Азад Кашмире» представилась совершенно неожиданно. Прилетев в Равалпинди, я пошел в отдел печати министерства информации, чтобы договориться о поездке в сельскохозяйственную академию Тарнаба. Беседуем с Дином Хисамуддином, отвечающим за работу с иностранными журналистами, когда с шумом распахивается дверь и на пороге появляется сухощавый блондин в полуспортивном костюме. Через плечо переброшена сумка с фотоаппаратами.
        - Это Питер Хейс, корреспондент швейцарской газеты «Нойе цюрхер Цайтунг», знакомьтесь, - говорит Дин.
        Оказывается, Питер Хейс зашел сюда, чтобы встретить переводчика, с которым они должны были ехать в «Азад Кашмир».
        - Составьте компанию, - бросил он мне. - Завтра вернемся.
        Но я не знал, как отнесутся к моей поездке пакистанские власти.
        - С нашей стороны никаких возражений, - заметил Дин. - Я позвоню в Музаффарабад и о вас. Вот и все формальности. Ну а переводчик поможет организовать встречи.
        В кабинет входит переводчик Аслам Бахш, типичный кашмирец, крупный мужчина с голубыми глазами на смуглом лице. Вскоре трогаемся в путь.
        До Музаффарабада не менее четырех часов езды. Стоит солнечная сухая погода. Позади скрылись минареты Равалпинди, и неширокое асфальтированное шоссе, петляя вдоль холмов, начало постепенно подниматься в горы.

^Бенгальский крестьянин, везущий на базар плоды своего нелегкого труда^
        Переводчик рассказывает о себе. Детство он провел в Сринагаре. В конце 1947 г., после образования Пакистана, вместе со своей семьей переехал в Лахор. Отец был военным, человеком состоятельным. Это и дало возможность Асламу поступить в Панджабский университет. Дальнейшая его жизнь сложилась неплохо. Окончив с отличием филологический факультет, он поступил на службу в министерство информации. На работе его ценят: он в совершенстве владеет панджаби, урду, английским, пушту, знает ряд диалектов Кашмира.
        В Пакистане он уже почти двадцать лет, но в душе он кашмирец. Это чувствуется во всем: и в разговоре, и в манерах.
        - Что вы! Я кашмирец, - возмутился он, когда мы спросили, пуштун ли он. И тут же добавил, что только им, кашмирцам, свойственна исключительная способность к изучению языков. Кашмирцы - талантливые люди, наиболее развитая нация в этой части света, со своей древней культурой. Письменная литература восходит к X в.
        Говорил он уверенно и твердо. Я невольно вспомнил разговор с Фаиз Ахмад Фаизом. Прожив много лет в Пакистане, я не раз слышал подобного рода высказывания и от пуштунов, и от белуджей, и от синдхов, и от бенгальцев. Яд национальной исключительности! Как же он мешал людям объединяться, бороться за свои права и за лучшую долю. В этом, безусловно, проявлялись и черты феодального уклада, укоренившегося в сознании людей, и пережитки времен британского господства.

«Кохал» - написано на ярко-желтом щите при въезде в горный поселок, приютившийся на берегу стремительной реки Джелам. Здесь последний пакистанский контрольный пост. Переправляемся по металлическому мосту, переброшенному через реку, - и мы на территории «Азад Кашмира».
        Офицер, проверяющий пропуска, разговаривает с нами по-английски. Он в форме пакистанского военнослужащего, и лишь на погонах прикреплены латунные буквы «АК» -
«Азад Кашмир».
        Офицер предлагает немного передохнуть, приглашает нас на чашку зеленого чая. Он не прочь с нами побеседовать. Иностранцы редко появляются в этих местах. Узнаем, что он сам панджабец, из-под Лахора, оттуда же и его солдаты, несущие здесь службу.
        - Кашмирцы, - замечает он, - поэты и музыканты, но не солдаты. Они могут служить лишь в гражданской полиции, да и то под руководством пакистанских офицеров.
        Наш переводчик демонстративно отодвигает чашку и, не скрывая своего возмущения, отходит в сторону. Пора снова в путь. Прощаясь с нами, офицер вполне серьезно говорит:
        - Если бы не Россия, которая добилась прекращения войны, то индийцев обязательно вышвырнули бы из Кашмира. Но разговор с Индией, господа, еще не окончен. Рад буду когда-нибудь встретиться с вами в Сринагаре.
        Дорога идет вдоль реки. По обеим сторонам ее тянутся клочки полей, террасами поднимающихся по склонам. Одинокие фигуры крестьян, замотанных в шали, мотыгами рыхлят землю. Показалась зелень лесов, покрывающих пологие склоны гор. Шоссе узкое, много поворотов, и когда навстречу попадается разрисованный зверями и цветами грузовик или пассажирский автобус, то нашему водителю приходится прижиматься к самому краю обочины. За ней буквально в нескольких сантиметрах обрыв. Машины летят, не сбавляя скорости и подчас не придерживаясь правой стороны. Два дня назад на этой дороге, говорит шофер, автобус, полный людей, и грузовик, везший зерно, рухнули в пропасть. Никто не хотел уступать дороги.
        Разговаривая, незаметно подъехали к Музаффарабаду. Узенькие, чистые улицы. Из-за глиняных дувалов выглядывают ветки цветущих яблонь. За густой кроной чинар, каштанов и пирамидальных тополей прячутся коттеджи, большей частью из бревен. В городе проживает примерно 15 тыс. человек.
        Получасовой отдых в пахнущей сосной и пряными травами гостинице - и нас приглашают на беседу к президенту «Азад Кашмира». Над зданием, где помещается его резиденция, полощется пакистанский государственный флаг. В холле портреты М. Айюб-хана и М. А. Джинны. Из внутренней комнаты появляется седовласый крупный мужчина в элегантном европейском костюме. Это Абдул Хамид-хан, президент «Азад Кашмира». На этом посту он с 1964 г., до этого был верховным судьей. Почти все свое время он проводит в Равалпинди, а сюда приезжает по какому-нибудь случаю.
        Хамид-хан прекрасно владеет английским языком. Перед тем как начать беседу, он замечает, что у него, мол, секретов от нас нет, и просит не стесняться задавать вопросы. Он благодарит Советское правительство за содействие в восстановлении мира на субконтиненте.
        К сожалению, продолжает он, минувший конфликт не решил кашмирской проблемы. Это волнует кашмирцев, живущих по обе стороны линии прекращения огня. Мы считаем, что нужно как можно скорее провести плебисцит в Кашмире. Народ должен определить, присоединится ли он к Индии или к Пакистану. Я считаю, что местоположение и религия Кашмира делают его составной частью Пакистана.
        - Ну а если в ходе плебисцита будет поставлен вопрос о создании независимого Кашмира? - спрашиваем мы.
        - Это не в интересах кашмирского народа, - отвечает он. - Независимый Кашмир неизбежно стал бы объектом интриг Индии. В экономическом отношении как независимое государство Кашмир нежизнеспособен. Кашмир населен в основном мусульманами, и только мусульманское государство Пакистан может обеспечить ему мир и процветание.
        Швейцарский корреспондент просит рассказать о его предшественнике - Хуршид-ул-Хасан Хуршиде, смещенном по указанию фельдмаршала Айюб-хана.
        - Я ждал этого вопроса, - отвечает Абдул Хамид-хан, - Хуршид повел себя как сепаратист. Став президентом, он сколотил вокруг себя группу деятелей сомнительной репутации и начал проводить политику на ослабление связей с Пакистаном. В декабре
1961 г. он потребовал, чтобы правительство Пакистана выступило за международное признание «Азад Кашмира» в качестве суверенного государства.
        Айюб-хан отверг это. Тогда Хуршид ставит вопрос об установлении контроля над деятельностью пакистанских фирм в «Азад Кашмире». Вскоре он заявляет о своих притязаниях на управление Гилгитом и Балтистаном. Он считает, что эти районы, являвшиеся до осени 1947 г. частью княжества Джамму и Кашмир, должны находиться под юрисдикцией властей «Азад Кашмира».
        Терпение Айюб-хана кончилось, и Хуршиду предложили подать в отставку. Уходя, он заявил, что пакистанское правительство вмешивается в дела здешней администрации и лишает ее возможности действовать самостоятельно. К сожалению, говорит Абдул Хамид-хан, у Хуршида появились последователи, которые придерживаются порочной концепции, наносящей ущерб как «Азад Кашмиру», так и Пакистану. Это усложняет решение кашмирской проблемы.
        Дальше по программе встреча с Манзур Касимом, главой департамента экономического развития «Азад Кашмира». Он приглашает проехаться по городу. По дороге дает справку. В экономическом отношении «Азад Кашмир» развит слабо. Большая часть плодородных земель и пастбищ, ведущие отрасли кустарной промышленности - все это находится в индийской части. Да и население там больше - 5 млн., а здесь - всего
2 млн. Отношения с Индией напряженные. Поэтому серьезные реформы не проводились. Сельское хозяйство, признает собеседник, развивается медленно. Риса, кукурузы, пшеницы выращивается немного. Все приходится ввозить из Пакистана. Пока основной статьей дохода является животноводство, дающее мясо и шерсть, и лесные разработки - заготовки ценных пород деревьев, идущих на производство мебели и отделку помещений. Имеются запасы железной руды, угля, золотоносных руд.
        Манзур Касим тормозит и спрашивает:
        - Теперь вы понимаете, как необходимо воссоединение Кашмира?
        - На какой основе? - спрашиваем главу департамента.
        - Индийцы не пойдут на плебисцит. Остается только одно решение вопроса - военное. Айюб-хан, пусть это останется между нами, не проявил решительности до конца. Он осторожничает. Но, слава Аллаху, есть в стране люди, которые полны решимости выполнить миссию освобождения всего Кашмира.
        Манзур Касим настроен решительно. Узнаем, что здесь он недавно. До последнего времени служил в армии в чине майора.
        - Хотите посмотреть знаменитые кустарные ремесла?
        В огромном сарае ряды верстаков. Пахнет свежими опилками и лаком. Над верстаками склонились кустари. Одни вытачивают из дубовых и ореховых чурбаков изящные женские головки и фигурки людей, другие пропиливают доски замысловатыми узорами или вырезают на их поверхности картины.
        За одним из верстаков пожилой мастер вырезает на большой дубовой доске картину. Он сосредоточен, движения его уверенны. Рядом с ним, ловко орудуя пилками и острыми ножами, работают ребятишки, закутанные в шали. В помещении холодно.
        - О, это известный художник, дядюшка Каюм со своими учениками, - говорит Манзур Касим, указывая на мастера. - Сейчас он вырезает картины по мотивам Омара Хайама. Эти работы продаются только в одном магазине, возле отеля «Флешман» в Равалпинди. Спрос на них, особенно среди иностранцев, растет изо дня в день. Отличная работа, выдержанное дерево.
        В разговоре выясняется также, что ни одну из своих картин старик не имеет права продать сам. Таково соглашение с пакистанской фирмой. Интересуемся, как оплачивается труд художника. Чувствуется, что Манзур Касим не хочет беседовать на эту тему. В разговор вступает наш переводчик. Он берет картину. На ней изображена девушка с кувшином на голове. Старик что-то говорит Бахшу. Тот переводит.
        - За эту картину, над которой он работал пять дней, получит рупий двадцать.
        - Сколько же она стоит в магазине?
        - Более двухсот рупий.
        Что и говорить - хозяин фирмы наживается основательно. Манзур Касиму разговор явно не нравится. Он торопится увести нас отсюда, говорит, что надо еще осмотреть мастерские, где вяжут знаменитые кашмирские шали, и ковровую фабрику.
        Большой, похожий на ангар цех, сооруженный из камня. Окна без стекол, тесно стоят деревянные станки. Мелькают челноки, стремительно пропускаемые сквозь разноцветную паутину нитей. За станками в основном ребята - им лет десять-четырнадцать. Бледные лица, тонкие ручонки. По цеху гуляет холодный ветер.
        Пытаюсь выяснить у рабочих, какая у них зарплата, а у Касима спрашиваю о продажной цене ковров.
        - Прошу вас, - прижимает руки к сердцу сопровождающий. - Это коммерческая тайна. Люди довольны условиями. Ты доволен? - обращается он к одному рабочему.
        - Да, сэр, - следует ответ.
        Касим приглашает к себе на чашку чая. У него двухэтажная вилла, построенная в стиле английского загородного дома. Гостиная отделана дубовыми и ореховыми плитками. Резная инкрустированная мебель. В углу камин с горящими дровами. Тепло, уютно.
        - Вам, советским, - говорит, обращаясь ко мне, хозяин дома, - привыкшим к своим стандартам жизни, возможно, многое и не понравилось из того, что вы здесь видели. Да, люди живут трудновато. Но вот, когда отобьем Кашмир у индийцев, то жизнь населения значительно улучшится.
        - Вы это серьезно говорите? - не удерживается мой коллега Питер Хейс.
        - Разумеется!

^Эти ребятишки работают рассыльными при магазине^
        Ранним утром покидаем Музаффарабад. На улице, ведущей к нашему отелю, демонстрация. В толпе людей, укутанных в видавшие виды шали и просто одеяла, несколько женщин в пардах. Нетрудно догадаться, что демонстрация организована местными властями.

«Только Пакистан может обеспечить нам процветание и защиту», - читаем на транспаранте, который держит в руках здоровенный мужчина с военной выправкой. «Не отдадим Кашмира индийцам, борьба до полной победы!» - взывает другой транспарант, его держит в руках наш знакомый, Манзур Касим.
        Пройдет несколько лет, и я совершенно случайно узнаю о дальнейшей судьбе этого человека. Он вновь вернется в армию и в декабрьские дни 1971 г. с отрядом
«коммандос» перейдет линию перемирия в Кашмире. В ущелье, заминированном индийскими солдатами, он потеряет значительную часть отряда. Попытка вернуться не удастся. Снайперы, засевшие в горах, добьют оставшихся. В плену от ран скончается и сам Манзур Касим.
        На машине подъезжает наш переводчик Аслам Бахш.
        - Надо торопиться, - говорит он, - не обращайте внимания на демонстрантов. Вот-вот пойдет дождь, надо успеть проскочить перевал, а то можем застрять надолго.
        Прощаемся с Питером Хейсом. Он едет дальше, в индийскую часть Кашмира. До границы, до которой буквально несколько километров, его доставят пакистанцы, а там встретят представители индийских властей.

…Лахор - это город легенд, уникальных памятников старины. Раскинулся он на берегу Рави, в плодородной низине, рассеченной реками Джелам, Чинаб, Рави, Биас и Сатледж в бассейне Инда. Отсюда и пошло название провинции Панджаб («пандж» - «пять»,
«аб» - «вода», что вместе означает «пятиречье»).
        Сворачиваешь с шумного Моул-роуд, проспекта неоновых реклам, автомашин последней марки, многоэтажных зданий из стекла и бетона, кирпичных особняков в викторианском стиле, и словно переносишься в далекое прошлое. Говорливые базары прямо под открытым небом. Горы полосатых арбузов, пунцовых яблок и янтарных абрикосов. Торговцы в пестрых тюрбанах. Продираясь сквозь толпу на ослике, едет упитанный бородач в расписном кафтане. За ним с тюком на спине спешит жена. Лицо закрыто пардой. Ревут транзисторные приемники, включенные на полную мощность. Старательно избегая луж, к прилавкам с тканями спешит молодая пакистанская пара. Ярко-красная рубашка и расклешенные джинсы на парне. Девушка в мини-юбке, с длинными распущенными волосами. Смешались времена, смешались традиции и вкусы.
        Узкие кривые улочки, где порой не проехать даже тонге - двухколесной бричке, выводят к светло-коричневой мечети Бадшахи. Ее ажурные бело-розовые минареты стометровыми стрелами взмeтнyлиcь ввысь. Они отражаются в полированной глади молельного двора, вмещающего в дни религиозных праздников до 100 тыс. паломников.
        Посетить мечеть может каждый. Надо только снять обувь, и тогда ходи, где хочешь, взбирайся на минареты, фотографируй. Местные жители привыкли к туристам и не обращают на них внимания. Впрочем, если вы захотите побеседовать с ними, они со свойственным им радушием ответят на вопросы и покажут все, что вас интересует. Бадшахи - прекрасный памятник мусульманского зодчества. Орнаментальная роспись сводов и стен напоминает роспись в мечетях Бухары и Самарканда.
        И это не удивительно. Многие архитекторы и художники, создававшие эту мечеть, как и сами правители, Великие Моголы, были выходцами из нынешней советской Средней Азии.
        Рядом с мечетью - вторая достопримечательность Лахора. Над невероятно скученными кварталами старого города, где живут ремесленники, мелкие торговцы тканями и овощами, красно-бурой громадой навис древний форт. Его кирпичные валы ощетинились старинными медными орудиями. За стенами - мраморные дворцы бывших правителей, превращенные в музеи, висячие сады, бассейны с фонтанами, лужайки, окаймленные зарослями декоративных кустарников. Увешанные фотоаппаратами туристы карабкаются на крепостные валы и сторожевые башни, бродят по залам, где выставлены миниатюры, искусство, столь распространенное во времена Великих Моголов, подолгу задерживаются возле старинного оружия. Молчаливым свидетелем истории стоит возле музея тяжелая медная пушка.
        От главного входа в форт во внутренний двор ведет громадная каменная лестница с широкими неровными ступенями. Когда-то по ней поднимались боевые слоны, составлявшие ударную силу армий Великих Моголов.
        Снаружи крепостные стены испещрены отметинами от пуль. Это история. Здесь в конце прошлого века британские колонизаторы расстреливали патриотов, поднявших восстание против своих поработителей. В этом месте лахорские садовники, славящиеся искусством выращивания цветов, разбили клумбы, где круглый год цветут необычайной красоты серебристые, красные и черные розы. Это традиция, память о прошлом.
        Сейчас невозможно представить себе город без его садов Шалимар, что в переводе означает «сад неги». Появились они тоже при Великих Моголах. За высокой каменной оградой, скрепленной составом, секрет которого до сих пор остается загадкой, великаны-платаны, заросли жасмина и туи, мраморные павильоны, бассейны с фонтанами. Сады стали местом, где проводятся народные гулянья, мушайры - традиционные состязания поэтов, приемы в честь иностранных гостей.
        Конечно, время, вражеские нашествия, дожди и пыльные бури, которые характерны для этих мест, не могли не сказаться на облике грандиозных сооружений лахорского форта, на садах Шалимар с их постройками. Но и до сих пор людей поражает мастерство безвестных художников, которые украшали мраморные стены кружевом тончайшей резьбы, создавали на порталах дворцов изумительные орнаменты, применяя драгоценные камни.
        В одной из комнат Зеркального дворца привратник, облаченный в костюм могольского воина с громадным оранжевым тюрбаном на голове, зажигает стеариновую свечу, и сводчатый потолок, отделанный мельчайшими плитками цветного стекла, озаряется блеском далеких звезд.
        Гиды - как правило, люди пожилого возраста, - всегда оценят интерес, проявленный к их городу. Они расскажут о том, что в Лахоре жил и работал пакистанский философ и поэт Мухаммад Икбал. Напротив форта в мавзолее из розового туфа покоится его прах.
        Гиды напомнят и о том, что колонизаторы, захватив Лахор, беспощадно расправлялись с патриотами, грабили население и штыками выковыривали из украшений дворцов лахорского форта драгоценные камни. Вспомнят и то время, когда мусульмане, сикхи и индусы жили как добрые друзья. В городе и поныне рядом с мечетями стоят, поражая воображение, сказочной красоты индуистские храмы и гурудвары - святыни сикхов, правивших этим краем до вторжения английских колонизаторов.
        На своем веку город повидал многое: пожары, нашествия, междоусобицы правителей и религиозные распри. Верные своей тактике «разделяй и властвуй», англичане всячески раздували религиозную рознь. В памяти людей старшего поколения до сих пор живы картины страшной резни и погромов, потрясших Лахор в канун образования Пакистана. Мне показали квартал в районе базара Анаркали, где в течение двух дней в ходе столкновений погибло более 6 тыс. человек. В основном это были женщины, дети и старики. Банды мусульманской организации «Джамаат-и ислами» и индусской партии
«Раштрия севак сангх» сжигали дома, грабили и убивали людей. Что же делал в это время английский губернатор города? Стянув войска и полицию в район, где проживали его соотечественники, он спокойно наблюдал за погромами. И только усилиями подлинных патриотов - коммунистов, рабочих депо и представителей прогрессивной интеллигенции, вышедших на улицы города, удалось приостановить кровавую вакханалию. Состоялся митинг братания, на котором было принято обращение ко всем организациям обеспечить в городе такой порядок, чтобы не был обижен ни мусульманин, ни индус.
        Сегодня Лахор - главный административный центр провинции Панджаб, в которой проживает две трети населения Пакистана. В 1955 г., когда страна была разделена на две провинции - Западную и Восточную, до середины 1970 г. Лахор был столицей Западного Пакистана. В 1975 г. на долю этого города, где проживает более 2 млн. человек, падает 25 % всего промышленного производства. Здесь размещаются крупные торгово-промышленные компании, а также государственная корпорация по развитию водных и энергетических ресурсов.
        Как в 1965, так и в 1971 г., во время конфликта с Индией, бои шли в 20 км от города. Индийская авиация избегала бомбежек мирных объектов. Налеты ограничивались лишь военными целями: аэродромы, полигоны и казармы. Этой же тактики придерживались и ВВС Пакистана, совершавшие налеты на территорию Индии.
        Лахор - традиционный центр культуры и образования. Его не случайно называют городом школ, музеев, библиотек, городом поэтов и писателей. Гуманитарные факультеты старинного Панджабского университета, где учится около 6 тыс. студентов, занимают ведущее место в структуре этого учебного заведения. Одним из первых в стране здесь было создано отделение русского языка.
        Лахор - это и центр активной политической жизни Пакистана. Здесь обосновались штаб-квартиры ряда политических и общественных организаций. Здесь и поныне находится руководство религиозно-шовинистической партии «Джамаат-и ислами», о которой я расскажу ниже. В декабре 1967 г. здесь на учредительном' съезде была создана Партия пакистанского народа, которую возглавил Зульфикар Али Бхутто. Город примечателен и тем, что осенью 1974 г. по инициативе большой группы прогрессивных деятелей, сумевших преодолеть местнические разногласия, здесь удалось создать Всепакистанский совет обществ дружбы с СССР и Национальный комитет защиты мира. Президентом Всепакистанского совета обществ дружбы стал Фаиз Ахмад Фаиз, о котором я уже рассказывал, а генеральным секретарем Национального комитета защиты мира был избран лахорский публицист Мазхар Али-хан. Об этом человеке разговор впереди.

…Почти все наши, приезжавшие в Лахор, останавливались в отеле «Эмбассадор». Расположен он возле огромного парка, неподалеку от делового центра. Хозяин отеля, если вы его известите заранее, вышлет в аэропорт или на вокзал автомашину. Он поможет организовать поездку по городу, свяжет с интересующими вас людьми. Маркой отеля он дорожит и вниманием стремится привлечь постояльцев.
        В отеле недорогие номера с кондиционированным воздухом, вкусно кормят. Вы можете заказать котлету по-киевски, борщ и даже блины. Обслуживающий персонал дружественно настроен и изучает русский язык. Здесь останавливались наши геологи, ведущие поиск на нефть и газ, и работники торгового представительства, которые приезжают сюда для оформления сделок по продаже сельскохозяйственной техники, находящей все больший спрос в стране, и дипломаты.
        Приехав в 1966 г. в Лахор, я, естественно, остановился в «Эмбассадоре». Повиснув в люльке, маляры белили фасад здания, рабочие заливали двор свежим асфальтом, поправляли стенку вокруг бассейна.
        - В конце мая ожидаем парламентскую делегацию из Советского Союза, - заявил мне хозяин. - Наводим порядок. Для нас большая честь принимать высоких советских гостей.
        Рано утром слышу стук в дверь. На пороге - хозяин гостиницы, а за ним статная фигура офицера с нарукавной повязкой, на которой надпись: «адъютант». Извиняясь за столь раннее вторжение, хозяин говорит, что прибыл личный представитель губернатора провинции Малик Амир Мухаммад-хана.
        - Его превосходительство, узнав о приезде советского журналиста, - говорит адъютант, - приглашает вас на завтрак.
        Признаться, я был удивлен этим приглашением. Но раздумывать не приходилось. Встреча с таким влиятельным лицом, как губернатор, представлялась интересной и важной. Амир Мухаммад-хан, панджабец по национальности, из консервативной феодальной среды, - человек крутого характера, хороший организатор, немало сделал для развития провинции. Однако управлял он провинцией, как своей вотчиной, и в последнее время все реже считался с мнением президента Айюб-хана, подчас просто игнорируя его указания. В местной печати время от времени проскакивали заметки, свидетельствовавшие о растущей неприязни между ними.
        Президент уважал губернатора за его беспощадность к политическим противникам режима. Но обстановка после войны в стране изменилась. Она требовала более гибкого подхода к решению отдельных проблем. Айюб-хан понимал, что на одних только репрессиях долго не продержишься. Он считал, что иногда нужно идти на уступки демократическому движению, лавировать, сталкивать между собой враждующие оппозиционные группировки, привлекать на свою сторону колеблющихся. Особое внимание он обращал на необходимость подрыва изнутри профсоюзных организаций, засылки в их ряды провокаторов.
        В этих вопросах губернатор придерживался твердолобо-прямолинейного курса - давить всех и вся и не беспокоиться, как на это будут реагировать за рубежом.

…Темно-синий «мерседес» нырнул в тень столетних платанов и въехал на территорию губернаторского дворца. Мне показалось, что я попал на съемки фильма, где действие происходит в средние века. С внутренней стороны ворота охраняла стража, облаченная в оранжевые кафтаны с позолоченными поясами, к которым прикреплены кривые сабли. На головах стражников высокие красные тюрбаны с плюмажами, на ногах расшитые серебром чувяки. В руках у них длинные копья и алебарды. Но в нынешний век возвращали вышка, на которой, прильнув к пулемету, стоял солдат в форме десантных войск, и колючая проволока, насаженная на каменный забор.

^Молчаливым свидетелем героической истории Лахора стоит эта старинная пушка повстанцев, защищавших город от нашествия английских колонизаторов^
        На улицах жарко, а здесь, во дворе, под кронами могучих платанов, прохладно, шелестит ветерок, пахнет цветами. Адъютант ведет меня по аллее на поляну, посреди которой натянут ярко-красный тент с откинутым пологом. Под ним небольшой столик и два плетеных кресла. Раздвигая кусты роз, на поляну выходит рослый, грузный человек. На нем белая, из тонкого батиста рубаха, закрывающая колени, и широченные белые шаровары. Голову украшает зеленая чалма. На правой руке громадный золотой перстень. Движения у человека неторопливые. Кажется, он только что сошел с могольской миниатюры. На меня смотрят жесткие, неподвижные глаза.
        Это сам губернатор Западного Пакистана Малик Амир Мухаммад-хан. Он подает руку, приглашает сесть. Заметив стоящего поодаль, застывшего в почтительной позе адъютанта, губернатор отсылает его повелительным жестом, и тот, пятясь, покидает поляну.
        Затем он спрашивает, давно ли я в Пакистане, где побывал, что успел посмотреть. Обычные вопросы из вежливости. Я отвечаю.
        - Вы приехали в довольно знаменательное время, после Ташкентской встречи. Правительство пересматривает некоторые аспекты внешней политики, начинает развивать отношения с Советским Союзом. Думаю, что эпоха непонимания и подозрительности уходит в прошлое.
        - Что вы можете сказать о традиционных связях Пакистана с Западом?
        - Мы их не ослабляем, будем по-прежнему развивать. Однако ориентация только на Запад, как показала жизнь, не отвечает национальным интересам. В последнее время мы все чаще сталкиваемся с откровенными попытками западных стран, от которых мы зависим в экономическом отношении, воздействовать на нашу внутреннюю и внешнюю политику. Летом 1965 г., когда мы приступили к осуществлению своего третьего пятилетнего плана, международный консорциум лишил нас кредитов. Взять хотя бы минувший конфликт с Индией. Пакистан - член двух военных блоков, СЕАТО и СЕНТО, но нам никто не помог в войне с Индией.
        - Возможен ли в таком случае выход Пакистана из блоков?
        - Сейчас нет. Однако мы уже заметно ослабили в них свое участие. Мы не послали и ни в коем случае не пошлем солдат в Индокитай, хотя на нас и давят союзники. Наша экономика не готова к расходам на индо-китайские дела. Да и политическая обстановка в Пакистане тоже не благоприятствует этому. Скажу откровенно, мы все еще не можем подавить антиправительственные выступления ряда племен Белуджистана, ведущих вооруженную борьбу, забастовками охвачена Восточная провинция. Можете это отметить в своем блокноте, - говорит губернатор.
        Прошу его прокомментировать развитие отношений с Китаем.
        - Министр иностранных дел, конечно, сделал бы это более квалифицированно, - усмехается Амир Мухаммад-хан. - Тем более, что он активный сторонник сближения с этой страной. Сегодня для нас Китай - политический союзник в борьбе с Индией. Правда, в минувшем конфликте он мало чем нам помог. Демарши, газетные статьи. Нам дали немного техники, оружия, боеприпасов. Мы получили две эскадрильи МиГ-17 китайского производства. Летчики недовольны. Все время технические неполадки. Случился такой казус: два самолета из-за неполадок в двигателях не смогли подняться в воздух. Думаю, что, пока будут существовать китайско-индийские противоречия, мы можем быть спокойны: Пекин будет поддерживать Пакистан.
        На поляне появился адъютант с переносным телефоном. Губернатор взял трубку, послушал, негромко что-то ответил, потом отдал ее, не глядя на адъютанта.
        - Раз корреспондент здесь, то секретов у меня нет, - хитровато сощурив глаза, заявил губернатор, - Завтра лечу смотреть американские вертолеты, прибывшие в Пешавар.
        - Это туда, откуда взлетел Пауэрс, - не удержался я.
        - Нет, не туда, - понимающе захохотал губернатор. - Туда, откуда взлетел Пауэрс - я имею в виду базу Бадабер, - пакистанские граждане не допускаются.
        Я решил, что губернатор шутит.
        - Да, не допускаются. На это нужно специальное разрешение командира американской базы. Но в июле тысяча девятьсот шестьдесят девятого года срок договора истекает. Насколько мне известно, договор продлеваться не будет и американская база ликвидируется.
        - Но где гарантия, что за это время американцы не повторят какой-нибудь недружественный акт против СССР или другой соседней страны?
        - Совершенно исключено. Пентагон заявил, что никаких враждебного рода действий предприниматься с Бадабера не будет. История с Пауэрсом, задержавшая развитие отношений с СССР, - горький урок для нас. В правительстве, кроме самого президента и узкого круга штабистов, не знали, что происходит на этой базе, пока советская ракета не сбила самолет. Знаете, многие наши военные не верили, что Советский Союз располагает столь внушительной ракетной техникой, - восклицает губернатор.
        - Можно то, что вы сказали, использовать для печати?
        - Пожалуйста!
        Губернатору принадлежит заслуга в создании государственной Корпорации промышленного развития. Он говорит, что после прихода к власти военных Пакистан сделал крупные шаги в развитии экономики. Созданы текстильные, химические, фармацевтические, машиностроительные, нефтеперерабатывающие отрасли производства. Пакистанские бизнесмены теснят японские текстильные фирмы на рынках Азии. Успешно идет торговля джутом, ставшая главной статьей пополнения инвалютных статей бюджета. Развитие экономики ускорилось во многом благодаря росту государственного капитализма, т. е. более активному воздействию государства на все стороны экономической жизни.
        Основная линия государства заключается во всемерном стимулировании частнокапиталистического накопления. Расширение капиталистического сектора, главным образом промышленного, дающего постоянно растущее накопление, реинвестиция накоплений в промышленности - цель государственной экономической политики.
        Особенность пакистанского государственного капитализма состоит в том, что увеличение государственных инвестиций в промышленность не сопровождается ростом государственного предпринимательства. Государство продает в частный сектор акции своих рентабельных предприятий. Такое направление содействует ускорению процессов концентрации и централизации промышленного капитала, возникновению картелей и монополий.
        - Тем не менее, - продолжает губернатор, - экономически мы еще слабы. Во всем зависим от Запада. Мы ежегодно должны ввозить сотни тысяч тонн зерна и разного продовольствия. В этом году придется ввезти более двух миллионов тонн пшеницы. Внешний долг Пакистана превысил два миллиарда долларов. Мне тяжко видеть Пакистан в позе нищего, годами стоящего с протянутой рукой, а наших дипломатов - выколачивающими кредиты у западных держав.
        Спокойно, давая возможность записать в блокнот все, что он говорит, губернатор продолжает:
        - Политические противники называют меня деспотом, националистом. Это за то, что я предлагаю для Пакистана реальный путь экономического прогресса. Вся жизнь страны должна быть подчинена развитию экономики. Никаких забастовок, полный запрет деятельности всех оппозиционных партий, правых и левых, - я не делаю между ними различия. Наш народ не дорос до западной демократии. Страна, которая поражена всеобщей ленью, не может позволить себе эту роскошь. Странно? Я знаю свой народ. Стране нужен железный порядок, хороший полицейский. Результат послаблений - забастовки, митинги, волнения здесь и в Восточной провинции.
        Так же спокойно и обстоятельно отвечает он на вопрос о «Программе шести пунктов», выдвинутой Муджибур Рахманом.
        - Это открытый призыв к отделению Восточного Пакистана. Муджибур Рахман набирает силы. Руководитель «Авами лиг» всегда добивается того, чего хочет. Это индийский агент. Говорят, он сильно болел. Жаль, что не умер, забот было бы меньше.
        Так цинично и откровенно может говорить только человек, уверенный в твердости своего положения, не боящийся последствий, если его слова станут достоянием гласности.
        Амир Мухаммад-хан ждет следующего вопроса. Он нисколько не удивляется, когда я спрашиваю, насколько справедливы обвинения тех, кто говорит, что государственный и армейский аппарат набирается главным образом из панджабцев.
        - Панджабцы - самая динамичная нация в Пакистане, - следует ответ. - Так угодно Аллаху, ничего не поделаешь. Панджабцы - это смелые воины, их всегда брали к себе на службу англичане. Они великолепные чиновники, способны ко всем наукам. Это выдвинуло их на первое место среди остальных национальных групп.
        - Пожалуйста, дайте характеристику другим национальностям.
        - Бенгальцы - это поэты, музыканты, не признают точных и прикладных наук. Болтуны и не любят работать. Пуштуны, они же патаны, - неплохие воины, но не признают дисциплины, работают из-под палки.
        - Но в Пакистане пуштуны занимают важные посты в правительстве и в армии, не так ли? - осторожно перебиваю я губернатора.
        - Да, но в этих пуштунах течет панджабская кровь, - отвечает он и продолжает рассказ: - Белуджи во многом похожи на пуштунов, но вероломны. Это видно из событий в Белуджистане. Сепаратисты, связанные с нашими зарубежными недругами, подбивают их на антиправительственные выступления. Стреляют в наших солдат, убивают переселенцев из других районов. Но мы их за это караем. Синдхи - те мечтают быть адвокатами, судьями, сборщиками налогов. В армию не хотят идти, да мы их и не берем. Теперь понимаете, почему опорой страны являются панджабцы, почему они процветают? Без них нет Пакистана. Как-никак они составляют более шестидесяти процентов населения Западного Пакистана. Вопросов нет? Прошу к столу.
        Я прячу блокнот в карман. Не знаю, чего больше в ответах губернатора: цинизма или недомыслия. Ведь все это говорилось им в беседе с иностранным корреспондентом.
        Стол накрыт на террасе дворца. Молчаливая прислуга, одетая в расшитые серебром кафтаны, следит за каждым жестом губернатора. Незаметное движение кистью руки - и они стремглав бросаются выполнять распоряжение. Глядя на все это, я теряю аппетит, чувствую себя неловко.
        Подошло время прощаться. Губернатор поднялся из-за стола, подал руку.
        - Распространились слухи, что я собираюсь уйти в отставку. Их распускают недоброжелатели, - зло сказал он.
        Признаться, я был несколько удивлен таким концом беседы. Между тем губернатор продолжал:
        - Если кто и уйдет в отставку в ближайшее время, то это наш министр иностранных дел. Не удивляйтесь, секрета здесь никакого кет. хотя это и не для печати. Бхутто больше не нужен. Он стал мешать президенту.
        Действительно, примерно месяца через полтора после беседы с губернатором появилось сообщение, что З. А. Бхутто ушел «по собственному желанию» с поста министра иностранных дел. Вскоре пришлось уйти и самому губернатору, и тоже «по собственному желанию». Газеты сообщили, что Амир Мухаммад-хан подал прошение об отставке, которое «с глубоким сожалением было принято президентом».
        Этому предшествовали немаловажные события. Губернатор, которого поддерживали незначительные круги панджабских феодалов, повел лобовую атаку против президента. Он стал демонстративно игнорировать его распоряжения, инспирировать враждебные ему выступления, блокируясь с правыми оппозиционными группировками. С его ведома начали проводиться пресс-конференции с целью дискредитации президента в глазах общественности.
        После одной такой пресс-конференции, на которой были преданы гласности данные о спекулятивных аферах его сына, капитана Гоухара, президент решил отделаться от губернатора. На следующий день Амир Мухаммад-хану позвонил генерал Яхья-хан, услугами которого частенько пользовался Айюб-хан, и предложил ему немедленно подать в отставку, гарантируя в этом случае спокойную жизнь. Мухаммад-хан понял, что проиграл, и поступил так, как ему рекомендовали.
        На должность губернатора Айюб-хан назначил генерала Мусу, главнокомандующего вооруженными силами, человека, которому он полностью доверял. Провинция оказалась в руках верного и надежного человека. Пост главнокомандующего занял Яхья-хан.
        Одним из первых актов нового губернатора было освобождение большой группы оппозиционных политических и профсоюзных деятелей, в том числе и членов Национальной народной партии, арестованных по распоряжению губернатора в марте - апреле 1966 г.
        Имя Амир Мухаммад-хана исчезло со страниц печати. Прошло несколько месяцев, и вот короткое сообщение в газетах: бывший губернатор убит своим старшим сыном выстрелом из пистолета.
        Иностранных журналистов пригласили в департамент печати и предложили в своих информациях опираться на это сообщение.
        - Произошла обыкновенная ссора, вызванная дележом земельных владений, - заявил нам чиновник. - Оба они - отец и сын - люди горячие, поругались, схватились за пистолеты, с которыми никто из них не расставался. Опередил сын. Правительство не желает вмешиваться в эту историю, дав возможность самим родственникам разобраться во всем.
        Отстранение неугодного губернатора, фигуры особенно ненавистной для двухмиллионного населения Белуджистана, президент Айюб-хан попытался использовать для нормализации обстановки в этой части Пакистана. Край пустынь и гор, отсталый в экономическом отношении, находился в течение десяти лет в огне повстанческо-го движения. Составляющие значительную часть населения племена - марри, менгал и бугти - вели вооруженную борьбу против центрального правительства. Вожди племен - сардары, пользовавшиеся неограниченной властью в своих владениях, - считали себя ущемленными политикой, проводимой правящими кругами, требовали расширения экономических и политических прав, особых привилегий.
        Дело в том, что после образования Пакистана в Белуджистан хлынули панджабцы и представители крупной мусульманской буржуазии, переселившиеся из Индии. Люди деловые, энергичные, обладающие средствами, они заняли ведущее положение в административных органах, торговле и предпринимательстве. В их руках оказались разработки угля, хромита, марганца и других полезных ископаемых.
        Создав корпорационные землячества, «пришлые», которых активно поддерживало правительство, противодействовали попыткам местной знати и нарождающейся буржуазии проникнуть в сферу торговли и предпринимательства. Недовольство белуджей вызывала и политика правящих кругов в подборе кадров. В учреждениях и фирмах делопроизводство велось на урду и английском языке, и те белуджи, которые не владели ими, не принимались на работу. В армии белуджи были главным образом рядовыми. Высокомерие «пришлых» чиновников, их пренебрежительное отношение к национальной культуре, традициям и обычаям тоже накаляли обстановку. Политику ограбления края и его населения правящие круги прикрывали разговорами о необходимости экономического развития, борьбы с пережитками прошлого, установления законности. Национальная народная партия поддерживала выступления племен, хотя они и возглавлялись сардарами. Она считала, что на данном этапе борьба белуджей расшатывает устои военного режима, смыкается с общей борьбой трудящихся за политические и социальные права.
        Сочетая тактику железного кулака, вероломства и подкупа, военные власти расправлялись с повстанцами. Они провоцировали конфликты между различными этническими группами, натравливали друг на друга пуштунов и синдхов, проживающих в этом крае. Делалась ставка на то, чтобы освободительное движение повернуть в русло межнациональных и межплеменных столкновений.
        Один характерный пример. Летом 1964 г. правительство начало распределять 670 тыс. акров земли среди «пришлых» - государственных чиновников, военнослужащих и бизнесменов. Эти земли прилегали к недавно построенной оросительной системе Пет-Фриддар и принадлежали местным полукочевым племенам. Законных владельцев земельных участков стали насильно изгонять в засушливые районы без всякой компенсации. Задетыми оказались интересы и феодально-племенной знати.
        Сардары обратились в верховный суд, который, к удивлению властей, подтвердил право белуджей на землю. Вмешался губернатор Амир Мухаммад-хан и заявил, что если белуджи не возьмут обратно свой иск, то подача воды в систему прекратится. Белуджи стояли на своем, ссылаясь на решение суда. По указанию губернатора подачу воды прекратили. Тогда крестьяне, получив согласие своих (обиженных) сардаров, стали нападать на переселенцев, уничтожать их дома и посевы.
        И тут власти выкинули трюк. Они объявили, что передают во владение племенам джакрани и кхосо, вожди которых сотрудничали с администрацией, часть земельных площадей. Расчет был ясен: поссорить всех. Так и случилось. Жизнь в этих местах оказалась парализованной. В орбиту кровной мести вовлеклись значительные группы населения. Губернатор же провинции направил туда войска и авиацию, устроил расправу над жителями. Большая группа местных активистов Национальной народной партии была обвинена в подстрекательстве и брошена за решетку. Но это не сломило сопротивления ни в этом районе, ни в других местах. Борьба повстанцев была поддержана рабочими ряда городов Пакистана, осудивших расправу над белуджами.
        Новый губернатор Мухаммад Муса решил несколько видоизменить тактику. В ход были пущены подкуп и заигрывание с сардарами, стоявшими в стороне от повстанческой борьбы. Их стали приглашать на государственную службу, а некоторые военнослужащие-белуджи получили награды и повышения. Значительная группа повстанцев из племен бугти и марри, взятых в плен, была отпущена на свободу. При этом им предложили поступить на службу в полицию, где довольно высокая заработная плата.
        Одновременно правительство выделило средства, правда весьма незначительные, на строительство школ, больниц и дорог. За счет государства были изданы произведения некоторых классиков литературы Белуджистана. Пропагандистское турне по этому краю совершил Айюб-хан, развернув кампанию за вступление в ряды Мусульманской лиги.
        Но это не означало, что власти решили прекратить репрессии. Отнюдь нет. Не трогая оппозиционную феодальную верхушку, они начали наносить удары по Национальной народной партии, прогрессивным студенческим и профсоюзным организациям. Более двухсот человек, деятелей белуджской организации ННП, было арестовано в конце
1966 - начале 1967 г. Власти арестовали известного поэта Мир Гул-хан Насира, обвинив его в порче денежных знаков «путем написания на них антиправительственных лозунгов». Это же обвинение было выдвинуто и против генерального секретаря ННП Западного Пакистана, известного белуджского общественного деятеля Гаус Бахш Бизенджо.
        Приговоренный к четырнадцати годам каторги, Г. Б. Бизенджо вышел на свободу в начале 1969 г., когда в стране развернулось мощное движение за ликвидацию режима Айюб-хана.

…С ними я познакомился в Лахоре. Как-то утром в моем номере раздался телефонный звонок. Администратор просит спуститься вниз, говорит, что меня ждут важные визитеры. Лениво опершись на подлокотники дивана, в холле сидели довольно добродушные на вид два человека. Один пожилой с окладистой рыжей бородой, похожий на муллу. Длинная, до самых колен, защитного цвета рубаха, такого же цвета шаровары. Рядом с ним парень студенческого вида в светлом нейлоновом костюме.
        Бородач подчеркнуто вежливо поклонился и сразу же заявил:
        - Мы представители лахорской организации «Джамаат-и ислами». Знаем, что вы корреспондент советской коммунистической газеты. Хотим сделать заявление! Или боитесь нас?
        Странное начало разговора… Я предложил подняться ко мне в номер. Отказались. Тогда пригласил их пройти в кафетерий. Тоже отказались.
        - Нам дорого ваше время, - заметили они.
        Пожилой вытащил из портфеля изрядно помятый лист бумаги и передал его парню. На довольно хорошем английском языке тот начал читать:
        - Пакистанские мусульмане встревожены судьбой своих братьев и сестер, живущих в Ташкенте. Город пострадал от землетрясения. Страшная трагедия. Русские коммунисты воспользовались трагедией, чтобы лишить родителей детей. КГБ насильно изымает мусульманских детей и отправляет их в глубь России. Мусульмане Ташкента умирают от голода и болезней, мечети превращены в солдатские казармы, куда по ночам для утех русских военнослужащих привозят молодых мусульманок.
        Нужно сказать, что после ташкентского землетрясения в газетах реакционного толка писалось немало несусветного вздора о нашей стране. Тема о несчастных ташкентцах, которых бросили на произвол судьбы, была тогда довольно модной. Но такой чуши я еще не слышал. Не выдержав, я спросил, где они почерпнули такие сведения и верят ли сами в этот бред.
        Парень, мне показалось, немного смутился.
        - Вы же обещали выслушать, - сказал мне бородач. - Позвольте дочитать.
        - И вот с такой страной, где угнетают мусульман, правительство Айюб-хана идет на развитие отношений, - продолжал парень. - «Джамаат-и ислами» торжественно заявляет, что она не пожалеет сил для борьбы с теми, кто предает ислам. Организация считает коммунистов врагами номер один и никогда не прекратит с ними священной борьбы. Нужно немедленно порвать все отношения с Советским Союзом.
        У меня возникла мысль: взять это заявление да и переслать его моему коллеге - корреспонденту «Правды» Юлдашу Мукимову в Ташкент. Пусть опубликует в местной газете как фельетон. Никаких комментариев не потребуется - настолько очевидна нелепость всего этого. Я попросил текст. Парень протянул было лист, но его перехватил бородач:
        - Единственный экземпляр. Пришлем копию.
        На этом и закончилась наша встреча. А копиюю они так и не прислали.

«Джамаат-и ислами» была создана правыми элементами и религиозными фанатиками в августовские дни 1941 г. в Лахоре. Ее рождение ознаменовалось участием в погромах индусского населения, в истреблении прогрессивных деятелей, особенно коммунистов. После образования Пакистана она пустила корни по всей стране. Она имеет четкую организационную структуру и поддерживает в своих рядах военную дисциплину. Приказ главы, даже первичной организации, - амира, наделенного исключительно широкими полномочиями, - закон для каждого джамаатовца.
        Западнопакистанскую организацию до 17 декабря 1971 г. возглавлял Туфаил Мухаммад, ставший в 1972 г. главой всей партии в Пакистане. Человек жестокий, ни перед чем не останавливающийся для достижения своих целей. Этими же качествами обладал и его коллега в Восточной провинции профессор богословия Гулам Азам. Позиции «Джамаат-и ислами» в Восточной провинции были значительно слабее, чем в Западной, да и численность организации была небольшая. Костяк составляли мусульмане - выходцы из индийского штата Бихар, говорившие на урду, а также люди, переселившиеся из Западной провинции.
        Партия «Джамаат-и ислами» фактически ратует за превращение Пакистана в теократическое государство. Выступая с критикой некоторых пороков капиталистической системы, она вместе с тем защищает права частной собственности на средства производства, на землю, защищает имущественное неравенство.
        Это обеспечивает ей поддержку со стороны верхушки реакционных мусульманских богословов, консервативной части помещиков и буржуазии, мелких собственников. До последней войны с Индией под влиянием этой организации находились довольно значительные слои студенческой молодежи Карачи, Лахора и Равалпинди.

«Джамаат-и ислами» стоит за развитие связей с мусульманскими государствами, где у власти находятся реакционные режимы, и выступает за разрыв отношений с государствами социалистического содружества. В период пакистано-индийских конфликтов 1965 и 1971 гг. эта партия заняла непримиримую позицию, требуя продолжения войны с Индией «до полной победы». Лидеры ее осудили Ташкентское соглашение, инспирировали антисоветские выступления. Она активно помогала режиму Яхья-хана чинить расправу над бенгальским населением во время событий 1971 г. Члены этой партии составляли костяк отрядов «Аль-Бадр», в задачу которых входило истребление прогрессивных представителей бенгальской интеллигенции и демократических организаций.
        После крушения в Пакистане военного режима «Джамаат-и ислами» повела борьбу против проведения новым правительством социально-экономических преобразований и внешнеполитических шагов, направленных на установление добрососедских отношений с Индией и Бангладеш. Но об этом рассказ впереди.

…Генеральный секретарь Национального комитета защиты мира публицист Мазхар Али-хан и его жена Тахира живут в Лахоре. Они довольно состоятельные люди, из панджабской аристократии. Казалось, у них есть все, чтобы вести безбедный образ жизни. Однако с ранних лет они посвятили себя служению народу. Они большие друзья и нашего народа, люди с открытыми сердцами.
        С того знаменательного митинга на площади, возле городской крепости, на котором Мазхар Али-хан и его жена выступили со страстным призывом развивать добрососедские отношения с советским народом, прошло более двадцати лет. Срок немалый для испытания всех человеческих качеств. Временами Мазхарам приходилось трудно. Против семьи велась кампания травли и клеветы. Хулиганы из правых экстремистских организаций совершали налеты на дом, швыряли в окна камни. Однажды кто-то бросил гранату. К счастью, никто из членов семьи не пострадал. Была даже попытка похитить их сына Тарика.
        От них требовали одного: сделайте антисоветское заявление и живите себе спокойно. Их уговаривали знакомые бизнесмены, политические деятели, но Мазхары не изменили своих убеждений.
        Особенно тяжкие испытания выпали на их долю в декабрьские дни 1971 г. Провокаторы звонили по телефону, грозили физической расправой. Время было трудное. Антисоветская кампания развернулась в прессе и на радио. Пропагандистский аппарат военного режима проводил антисоветские митинги, в которых принимали участие представители китайских организаций в Пакистане.
        Среди актива обществ пакистано-советских культурных связей и в Карачи, и в Лахоре, и в Равалпинди нашлись люди, которые не устояли, испугались угроз. Они сделали антисоветские заявления, которые тут же были опубликованы газетами. Но Мазхар Али-хан и Тахира выдержали, ничто не смогло их сломить. Они остались друзьями советского народа.
        Что придавало силы этих людям, что помогло им выстоять? Ленин. В библиотеке Мазхар Али-хана ленинские труды занимают видное место.
        - В трудные минуты жизни я всегда обращался к Ленину, - рассказывал мне Мазхар Али-хан после войны, когда он работал в Карачи редактором газеты «Доон». - В ленинских трудах я черпал силы, находил ответы на вопросы, которые ставила жизнь.
        Вспоминаю начало знакомства с этим человеком. Мягкая лахорская весна 1967 г. Я у него в гостях, в небольшом бунгало, разместившемся за каналами в тихих кварталах района Гульберг. В окно стучат ветви цветущих бугенвиллей и акаций. Мазхар Али-хан, сухощавый человек, попыхивая трубкой, рассказывает о своей семье, о своем городе, о деятельности Общества пакистано-советских культурных связей Лахора, вице-президентом которого он состоит. Общество возглавляет Фирозуддин Сатиджи, известная деятельница Демократической женской федерации Пакистана. Общество делает первые шаги. В нем состоит пока не так уж много членов: всего тридцать пять человек.
        Впервые за многие годы, как он сказал, Обществу удалось провести вечер, посвященный дню рождения Владимира Ильича Ленина. Это было большое событие в жизни Лахора. Вечер проводили в городском парке.
        - Обстановка в городе сложная, - продолжал Мазхар. - Силы, выступающие против пакистано-советского сближения, активизировались. Нам грозили сорвать вечер. Нашлось несколько хулиганов из «Джамаат-и ислами», которые пытались повредить проводку, отключить микрофоны. Но рабочие железнодорожных мастерских и студенты инженерного факультета организовали охрану. Они задержали хулиганов. Ораторы, а их было много, рассказывали о жизни и деятельности основателя первого в мире государства рабочих и крестьян. Говорили о том, как в Советском Союзе осуществляются заветы Ленина, как СССР помогает национально-освободительному и революционному движению.
        В комнату входит его жена Тахира, следом за ней - невысокого роста мужчина, Шамим Малик, секретарь лахорского Общества культурных связей. Они взволнованы, вернулись с мушайры, состязания поэтов. Сегодня мушайра посвящена борьбе вьетнамского народа за независимость. Со стихами выступили человек двадцать. Всех потрясла поэма
«Вьетнам - боль моя», которую прочитал Джалил Талиб.
        - Вы представляете, - возмущенно говорит Шамим Малик, - после поэта к микрофону подходит китайский дипломат. Вы думаете, о чем он говорит? Он говорит, что нужно усилить отпор проискам «советских ревизионистов». И далее, что, мол, СССР срывает поставки оружия и боевой техники во Вьетнам, что СССР боится атомной войны. Выпалив все это, дипломат сошел с трибуны и тут же покинул мушайру. Это было для всех неожиданностью. Мы не предполагали, что можно пойти на такую гнусность.
        - Слово взяла Фирозуддин Сатиджи, - продолжает Шамим Малик. - Она решительно заявила, что китайский гость не прав. Затем вышел я и сказал, что выступление китайского дипломата - чудовищная наглость. Это - стремление очернить ленинскую внешнюю политику Советского Союза, который все делает для того, чтобы помочь вьетнамским патриотам.
        - Я думаю, что правые газеты постараются раздуть выступление китайского дипломата, - заметил Мазхар. - Ведь это такая находка, возможность лишний раз облить грязью.
        Да, так и случилось. Официальная газета «Пакистан тайме», рассказывая о мушайре, лишь упомянула о выступлении дипломата. Но зато газеты реакционных организаций, издающиеся на урду и панджаби, подробно изложили его выступление. Когда же Шамим Малик пошел в эти газеты и предложил, чтобы те опубликовали выступления Фирозуддин Сатиджи и его, то ему отказали.
        Дня через два на страницах этих же газет появилась большая статья, подготовленная агентством Синьхуа. В ней проводилась все та же мысль: СССР стоит в стороне от борьбы вьетнамского народа, поставляет ДРВ оружие и технику старого образца. За все это требует рис, фрукты, золото.
        Каждый, кто жил в тот период в Пакистане, не мог не обратить внимания на то, что спекуляция на вьетнамской теме занимала видное место в китайской пропаганде. Пекин видел, что в стране после Ташкентской встречи необычайно быстро росли чувства симпатии и уважения к Советскому Союзу. Чтобы возбудить антисоветские настроения, в радиопередачах на страну, в засылаемой литературе, в выступлениях сотрудников китайских представительств непрестанно проводилась мысль, что СССР вступил в
«сговор с американским империализмом».
        Пекин вел пропаганду изощренно, демагогично, не брезгуя ничем. Приехала как-то делегация китайских женщин. В Мультане, Лахоре, Читтагонге и Дакке состоялись митинги, организованные властями и людьми группировки Бхашани. И вот устраиваются целые спектакли. Выступая на трибуне, женщины, заливаясь слезами, рассказывают, как тяжело приходится вьетнамскому народу. Они прижимают к груди выбежавших пакистанских детишек: «Вот таких же детей американцы убивают во Вьетнаме, а советские ревизионисты в это время отбирают у патриотов рис!» Пакистанцы по натуре сентиментальны, и такие заявления рыдающих женщин производят, конечно, впечатление.
        Один мой знакомый пакистанец, работавший в карачинском аэропорту, рассказал о случае, свидетелем которого он был сам. По метеорологическим условиям задержался вылет самолета, направлявшегося в Европу. Среди пассажиров оказались несколько китайцев. Они не стали терять время даром и провели беседу с сотрудниками аэропорта. Китайцы поведали им, что более года находились в Ханое, в период бомбежки города американскими самолетами. Советские ракеты, мол, были плохого качества, взрывались при взлете. Американская авиация несла потери главным образом от огня зенитных орудий, поставленных Китаем. По ночам «советские ревизионисты, вступившие в сговор с американскими империалистами», выходили на крыши домов и фонариками указывали летчикам места, куда надо бросать бомбы.
        - Сотрудники аэропорта - народ грамотный, - смеясь, говорил знакомый. - Они, конечно, не поверили этой выдумке. Но вот на отсталого человека, если это говорится уверенно, со сверкающими глазами, может и подействовать.
        Пакистанские власти, особенно после того как президентом стал генерал Яхья-хан, широко открыли доступ китайским материалам на страницы газет и журналов. Они дали возможность посольству КНР широко ввозить и выпускать антисоветскую литературу. Советские же материалы проходили длительную цензуру, сокращались, а нередко и просто запрещались для публикации. Помню, международный обзор событий, присланный Агентством печати «Новости», где в спокойных тонах и аргументированно говорилось о нашей военно-экономической помощи Вьетнаму, был опубликован в газетах в сильно урезанном виде. Полностью были выброшены абзацы с цитатами из выступлений Ле Зуана и Фам Ван Донга, благодаривших правительство СССР за всестороннюю помощь вьетнамскому народу в отражении американской агрессии.
        - Знаете, - ответили редакторы работникам пресс-отдела нашего посольства, - не хватило места, болезнь всех газет.
        Полный текст опубликовала лишь лахорская газета «Имроз», издающаяся на урду. Демократически настроенное руководство этой газеты не пошло на дешевый трюк, к которому прибегли их коллеги из других больших газет.
        Методами и приемами китайских пропагандистов пользовались и некоторые посольства капиталистических стран. Они договаривались с маоистски настроенными видными публицистами и общественными деятелями, что те поставят свои подписи под материалами, подготовленными Пекином. Конечно, за это выплачивался гонорар. Таким же образом издавались и некоторые брошюры.
        Бывали и курьезы. Договорились как-то китайцы с одним лахорским издателем, что тот выпустит антисоветскую брошюру тиражом 30 тыс. экземпляров. Бизнесмен, решивший подзаработать, запросил вперед деньги на бумагу и на оплату расходов по печатанию. Деньги получил, а выпустил не более 200 экземпляров, проставив на листах тираж такой, как было условлено. В коммерческих делах китайцев обмануть почти невозможно, а тут напоролись. Попытались нажать через властей, а те тоже в щекотливом положении. Им ответили: сделка носила частный характер, и мы ничем помочь не можем. Брошюра называлась «Что такое русский социал-империализм». В конце концов эта брошюра все же появилась на прилавках магазинов, но издали ее другие бизнесмены.
        Издатель, надувший китайских пропагандистов, не стал испытывать судьбу. Опасаясь, что руками лахорских маоистов ему могут отомстить, он перебрался в район племен, где по традиции жители берут под свою защиту людей, поселившихся у них. Китайцам невыгодно было раздувать эту историю, и ее замяли.

…В небольшом и уютном кафе «Шизан», на Моулроуд, по вечерам любят собираться лахорские поэты и писатели, композиторы, художники и кинематографисты. За чашкой чая они обсуждают свои дела, спорят, обмениваются новостями. Здесь часто звучит новая мелодия или показывается последняя работа художника, читаются стихотворения или политические пародии.
        В один из вечеров меня сюда привел Шамим Малик. Прокуренная комната. Откинувшись на спинки стульев, человек двадцать слушали стихи, которые читал сухощавый, сутуловатый мужчина. Ему было на вид не более сорока. Резкие черты лица, слегка посеребренные волосы. Это был Ахмад Надим Касми, о котором мне рассказывал Фаиз. Его перу принадлежит около двух тысяч стихотворений на урду. С творчеством этого всемирно известного поэта наши читатели впервые познакомились после выхода сборника его стихотворений «Багряные цветы». Поэт-бунтарь, чуждый национальных и религиозных предрассудков, пишет о страданиях людей, призывает их к совместной борьбе за лучшую долю.
        Стараясь не привлекать внимания, мы сели в углу. Касми читал свое новое произведение. Это была поэма о крестьянине, который, не стерпев притеснений, восстал против помещика, погиб, забитый полицейскими, но не покорился. Поэт нараспев читал строку за строкой. Присутствующие повторяли за ним слова поэмы. Это принято в Пакистане, такова традиция.

^В кварталах лахорских бедняков не везде есть водопровод. За водой приходится ходить в другую часть города^
        Он кончил читать, и маленькое кафе вздрогнуло от аплодисментов. В дверях стояли студенты, пришедшие послушать своего любимого поэта, выразить свое восхищение.
        Потом Касми попросили прочитать стихотворение «Песнь революции», написанное им несколько лет назад и ставшее популярным. И он начал:

        Вчера пробудился в полночной тиши
        И встал мой друг молодой,
        Из горьких глубин раскаленной души
        Воззвал мой друг молодой.
        И грянула буря, грозна и светла,
        В чертоги владык ворвалась,
        Парчовые мантии с них сорвала
        И клочья швырнула в грязь.
        И вслед за поэтом люди повторяли каждую строку.
        Это стихотворение, переведенное потом на бенгали даккским поэтом Ахмадом Джасимуддином, я слышал на рабочих собраниях и в Читтагонге, и в Кхульне. Карачинский композитор написал к нему музыку.
        Я встречал поэта не раз, приезжая в Лахор. Вспоминаю, 27 марта 1968 г. в доме одного местного профсоюза Общество пакистано-советской дружбы проводило вечер, посвященный Максиму Горькому. В разгар вечера появляется вся в слезах Тахира Мазхар Али-хан и, не сдерживая рыданий, говорит, что радио только что сообщило о гибели Юрия Гагарина.
        Люди встали, потрясенные страшной вестью, многие не скрывали слез.
        - Трагическая весть. Погиб человек, первооткрыватель Вселенной, - сказал Ахмад Надим Касми дрожащим голосом. - Это тяжелая потеря и для пакистанского народа.
        Через несколько дней он написал стихотворение. В образе первооткрывателя космоса он аллегорически изобразил борца во имя счастья и мира на Земле, во имя освобождения человечества от эксплуатации и угнетения. Стихотворение напечатала газета «Имроз».
        Ахмад Надим Касми был одним из тех прогрессивных деятелей культуры, кто, не боясь репрессий, решительно осудил преступления клики Яхья-хана в Восточной провинции и приветствовал рождение Бангладеш.

…Миан Махмуд Али Касури - одна из популярных личностей в Пакистане. Этот человек, с которым я познакомился в первые дни своего пребывания в стране, был не только адвокатом; он возглавлял западнопакистанскую организацию Национальной народной партии. Он неоднократно представлял демократическую общественность Пакистана на различных международных форумах. Как член международного трибунала по расследованию американских преступлений во Вьетнаме, он принимал участие и в движении сторонников мира.
        В Национальной народной партии воздавали ему должное за ту энергию, с которой он боролся за проведение в жизнь ее программы. Вместе с тем в поведении этого человека было много такого, что тревожило прогрессивное крыло партии. Касури стремился единолично принимать решения по вопросам, которые требовали коллегиального согласования. Он националистически непримиримо относился к Индии и ее народу.

^Моул-роуд - улица байков, учреждений и торговых фирм. Лахор^
        Как-то он приехал в гостиницу, нашел меня и нарочито обиженно на весь холл заговорил:
        - Здравствуй, корреспондент «Правды»! С реакционерами встречаешься, а меня обходишь! Сейчас я еду на митинг, надо поддать нашему губернатору, тороплюсь. Завтра ровно в час тридцать устраиваю обед. Будет много интересных людей. Приглашаю. В час дня пришлю машину.
        Это была типичная манера обращения Касури, всегда бившего на эффект.
        На следующий день действительно в час дня пришла машина. За рулем сидел его сын Умар, довольно словоохотливый и располагающий к себе крепыш. Несколько минут езды - и мы у дома Касури, двухэтажного особняка, скрытого зеленью. На веранде, выходящей в сад, собрались гости - человек пятнадцать. Это коллеги по партии, адвокаты, писатели, бизнесмены. С некоторыми из присутствующих я уже знаком: Шамим Малик, Мазхар Али-хан с женой, Ахмад Надим Касми.
        Хозяин славился своим хлебосольством. На столе - поджаренные бараньи ножки, сдобренные красным перцем, пышные наны - ячменные лепешки, куриные потроха, илов. Касури обходил гостей, шутил, был любезен и внимателен.
        Но вот возник спор. Журналист Хамид Ахтар из газеты «Нмроз», коснувшись конфликта с Индией 1965 г., заметил, что Лахор был прифронтовым городом и, продлись война, еще не известно, что стало бы с ним. Бомбы могли бы рваться на его улицах и площадях.
        - Ну нет, - тут же возразил Махмуд Али Касури. - Преимущество в течение всего конфликта было на стороне пакистанских войск. Индийцы - плохие солдаты. От первого же выстрела они бегут и при первой же возможности сдаются в плен.
        Ему возразили, сказав, что он упрощает события.
        - Повторяю, Пакистан обязательно разгромил бы Индию, не окажи посреднические услуги Советский Союз. Конечно, он избавил народы полуконтинента от лишних жертв, и за это мы ему благодарны. Но я хочу отметить другое: в войне победа была бы на стороне Пакистана. Правда, она досталась бы дорогой ценой.
        - Это несерьезно, - сказал Шамим Малик.
        Спор стих. Хозяин драматично поднял руки: мол, сдаюсь. Кто-то из гостей заговорил о необходимости ускорить возобновление деловых связей с Индией. Зачем ввозить руду и уголь из Китая и Австралии, как это предлагают некоторые экономисты, когда все это есть под боком, в Индии. Поэтому надо оказывать давление на правительство, чтобы оно форсировало нормализацию отношений с Индией.
        - Вы наивные люди, - перебил хозяин. - Это нереально. У индийцев одно желание - уничтожить Пакистан. Индиец, будь-то рабочий, крестьянин или предприниматель, отравлен человеконенавистнической идеологией индуизма. Он думает только о своих выгодах, он по натуре накопитель и живет лишь мыслью, как бы побольше навредить мусульманам.
        Гости зашумели. Может быть, хозяин шутит? Нет, Касури не шутил.

^Старая часть Лахора^
        - Друзья! - гремел его мощный голос. - Вы забыла прошлое. Вы забыли, что в старой Индии торговля и ремесло находились в руках индусов. Я не верю ни одному слову из заявлений индийского правительства.
        Это говорил один из основных лидеров Национальной народной партии, в которой состояли и индусы, жившие в некоторых районах Пакистана. Ко мне подошел Шамим Малик. Нервно покусывая губы, он сказал:
        - В этом весь наш Махмуд Али. Я не уверен, удержится ли он на посту руководителя западнопакистанской организации. Ведь он своими рассуждениями создает превратное представление о партии.
        Потом я часто вспоминал эту встречу, разговор с Шамим Маликом. Политическая судьба Касури типична для многих пакистанских деятелей. Руководство ННП резко критикует шовинистические взгляды Касури, требуя, чтобы он подчинился дисциплине, не делал заявлений, дискредитирующих политику партии.
        Тогда Махмуд Али Касури возмущается и хлопает дверью. В '1970 г., в трудные для партии дни, он уходит из нее, обливает грязью многих бывших товарищей и вступает в партию Бхутто. Его избирают членом ЦК, а затем вице-президентом Партии пакистанского народа. После крушения военного режима он назначается министром юстиции и парламентских дел, участвует в разработке новых законов и конституции.
        Проходит год, и между ним и руководством Партии пакистанского народа возникают разногласия. Он обвиняет Бхутто в нарушении принципов демократии в партии, требует проведения жесткого курса в отношении Индии, отвергает любые критические замечания, которые делаются ЦК в адрес возглавляемого им министерства. Вскоре он заявляет о своем уходе с поста министра и переносит полемику в стены Национальной ассамблеи, разглашая партийные и государственные тайны. Терпение ЦК партии лопается, и Касури исключают из партии.
        Махмуд Али Касури демонстративно вступает в оппозиционную Партию справедливости, созданную бывшим маршалом авиации Асгар-ханом. Эта организация выступает против социально-экономических преобразований, проводимых в стране, блокируется в своей борьбе против правительства Бхутто с «Джамаат-и ислами» и другими оппозиционными партиями. Критика Индии - по-прежнему конек этого политического деятеля.

…Рождение Партии пакистанского народа (ППН), которое приходится на первые числа декабря 1967 г., не явилось особой новостью для пакистанской общественности. Незадолго до этого Зульфикар Али Бхутто совершил поездку по стране, в ходе которой обсуждал с рядом деятелей оппозиции вопросы, связанные с образованием новой партии. Ни сам Бхутто, ни его единомышленники не делали из этого секрета. Вскоре инициативный комитет созвал в Лахоре учредительную конференцию, на которой более трехсот делегатов проголосовали за создание новой партии, избрав ее главой З. А. Бхутто.
        Газеты, сообщившие о создании партии, опубликовали в изложении выступление З. А. Бхутто, заявившего, что организация будет бороться за построение в стране общества, основанного на социальной и экономической справедливости. Ислам - наша вера, демократия - форма нашего государственного устройства, социализм - наша экономическая система, заявил он, говоря о политическом кредо партии.
        Несколько позже выступление Бхутто и программные установки, утвержденные учредительной конференцией, легли в основу «Предвыборного манифеста ППН». В нем подробно и четко изложены задачи, которые ставила перед собой эта партия. Сегодня она правящая партия, и, думается, небезынтересно познакомиться хотя бы в общих чертах с этим документом.
        В «Предвыборном манифесте» довольно основательно критиковался военный режим, с привлечением конкретных фактов. Пакистан, говорилось в нем, находится в бедственном положении. Народ задыхается в тисках эксплуатации и средневекового бесправия. Он биологически вырождается. Туберкулез, малярия, холера, оспа, проказа стали национальным бедствием. Из каждых четырех жителей Синда и Белуджистана трое больны трахомой. Средняя продолжительность жизни пакистанца - одна из низших на земном шаре - 33 года. Лечение недоступно простому труженику: лишь 15 % населения могут пользоваться услугами врачей.
        Крестьянство, т. е. более 80 % населения, влачит жалкое, полурабское существование. Помещики, феодалы, ростовщики эксплуатируют сельское население так, как им хочется. Бесправие царит в районах племен, где сохраняются традиции и обычаи родового строя. Свыше двух третей земельной площади, что особенно характерно для Западного Пакистана, находится в руках феодально-помещичьей элиты. Миллионы крестьян, лишенные земли, арендуют ее на кабальных условиях и часто вынуждены батрачить. Основным видом аренды является издольщина, при которой помещик отбирает у арендаторов за пользование землей до двух третей урожая. В скотоводческих районах Синда, Белуджистана и в Северо-Западной пограничной провинции существует издольщина при выпасе скота. С целью увеличения доходов помещики заменяют долгосрочных арендаторов краткосрочными, уменьшают срок аренды земли до года и даже до одного посева, т. е. до полугода (при двух урожаях в год с одного участка). Аграрная реформа, объявленная Айюб-ханом, по которой землевладение ограничивалось 500 акрами орошаемой земли на человека, оказалась невыполненной.
        Не лучше положение и рабочих, лишенных элементарных демократических прав и свобод. Рабочий день не нормирован, предприниматели широко используют детский труд.
        В документе критиковалась и зависимость Пакистана от иностранной помощи, неравноправность торгово-экономических связей с западными державами. Обращалось внимание на неспособность военного режима ликвидировать неравенство в уровне экономического развития Западной и Восточной провинций. Большая часть бюджета расходуется на развитие Западного Пакистана. Сложилось такое положение, когда Восточная провинция стала объектом жестокой эксплуатации со стороны бизнесменов и предпринимателей, выходцев из западных районов страны.
        Партия пакистанского народа сделает все от нее зависящее, чтобы провести радикальные социально-экономические преобразования, отмечалось в документе. Она осуществит национализацию ведущих отраслей экономики, банков, страховых учреждений и транспорта, в корне изменит политику налогообложения и поставит под государственный контроль всю систему образования. Начальное и среднее образование будет бесплатным. Права трудящихся будут защищены новой конституцией. Женщины получат равные права с мужчинами.
        Особо подчеркивалось, что ППН осуществит аграрную реформу с целью наделения землей беднейших слоев крестьянства, ликвидирует феодально-крепостнические отношения в деревне.
        Подчеркивая, что по воле продажных правителей Пакистан стал пешкой в руках неоколониалистских держав, ППН заявляла, что она выступает за выход из блоков СЕАТО и СЕНТО. Пакистан, говорилось далее, испытал на себе, что такое американское вмешательство, когда из-за базы США, сооруженной под Пешаваром, возникли серьезные осложнения с Советским Союзом. Мы не позволим никому, говорилось далее, создавать военные базы на нашей территории.
        Пакистан будет развивать со всеми государствами отношения дружбы и сотрудничества, основанные на взаимоуважении и взаимопонимании, невмешательстве во внутренние дела друг друга. ППН обещает полную поддержку арабским народам и палестинскому освободительному движению в их борьбе против израильской агрессии, будет содействовать укреплению солидарности народов Азии, Африки и Латинской Америки.

^Писатель Ахмад Джасимуддин в кругу своей семьи^
        Вместе с тем в этом документе содержались положения, которые были встречены критически в кругах демократической общественности. Партия заявляла, что, пока не будет решена кашмирская проблема, она намерена придерживаться политики конфронтации с Индией и не станет считать себя связанной Ташкентской декларацией.
        Иностранные наблюдатели, следившие за политическими событиями в стране, не могли не обратить внимания на стремительное становление ППН. Через год с лишним в ее рядах насчитывалось уже около 400 тыс. членов. Об этом с гордостью говорил на одной из пресс-конференций в Карачи сам Бхутто.
        В короткий срок она создала довольно разветвленную сеть первичных организаций в Западной провинции. Партия росла за счет студенческой молодежи, арендаторов, ремесленников и мелких дельцов. В нее вступило немало и экстремистов, националистов, которых привлекли антииндийские установки организации. Официально не состоя в партии, ее поддерживали многие государственные чиновники и представители военного командования, с которыми у Бхутто установились доверительные отношения еще с тех времен, когда он был в составе правительства. Финансовую поддержку партии оказывали некоторые дальновидные помещики и предприниматели Синда и Панджаба.
        Становлению партии в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что она не несла на себе груза прошлого политиканства и неосуществленных обещаний.
        Но так было только в западной части страны. Там позиции этой партии были крепки. Иначе обстояло дело в Восточной провинции. Население восточной части не пошло за ППН. В Дакке она располагала лишь небольшой группой приверженцев, не имевших никакого влияния. Бенгальцам больше импонировали цели и задачи чисто региональных организаций, в частности «Авами лиг», «Программа шести пунктов» которой с каждым днем приобретала все больше последователей. И выборы, состоявшиеся в декабре
1970 г., это подтвердили. Но к ним мы еще вернемся.
        ППН с первых же дней начала активно утверждать свое влияние в Западном Пакистане, бороться за массы. Городские комитеты партии создали сеть своих информаторов на предприятиях, в учебных заведениях и в торгово-промышленных компаниях. Они своевременно узнавали о намечавшихся забастовках, демонстрациях и умели подчас ловко их использовать для поднятия престижа ППН.
        Мне рассказывали такой случай. Рабочие, прокладывавшие новую дорогу из Карачи в Хайдарабад, потребовали у компании увеличения поденной оплаты и бесплатного лечения в случае производственных травм. Компания отказала. На строительстве дороги действовали три профсоюзных центра, созданных по этническому признаку. Руководители этих профсоюзов находились в натянутых отношениях, спорили по вопросам, не представляющим принципиального значения. И вот собирается забастовочный комитет и спорит, кто, как, где и когда начнет выступление. Спорили целый день и не пришли ни к какому решению. Узнав о случившемся, туда приехали активисты ППН, собрали рабочих и заявили, что их организация на стороне забастовщиков. Они заверили рабочих, что если к утру следующего дня компания не удовлетворит требования дорожников, то рабочие цементных предприятий, поставляющих материалы компании и находящиеся под влиянием ППН, начнут бастовать в знак солидарности.
        Компания не придала значения этому заявлению, вызвала полицию. Тогда по указанию горкома ППН цементники не вышли на работу, подача цемента прекратилась. В конце концов компания вынуждена была пойти на уступки. По совету активистов ППН рабочие вместо трех профцентров создали один, проведя в него своих людей из числа рабочих и служащих-дорожников. Это было в конце 1969 г.



        Свет и тени

        Наш большой друг Бегум Суфия Камал. Друзья и враги прогресса. Раскольники за работой. Певец с берегов Ганга и Брахмапутры. Два часа с Мони Сингхом. Дорогами Синда. Есть такой городок Суккур. Гостеприимный Пир Каландар. Крокодилы и святая вода. Живучесть старых обычаев


        Сентябрь 1967 г. Неожиданно хлынувший ливень застал меня с Артуром Новиковым, который возглавлял в нашем консульстве в Дакке отдел культуры, на пути к Бегум Суфие Камал. Узенькие улочки Дакки вмиг были залиты потоками воды. В такие минуты, когда дождь льет как из ведра и дорога становится почти непроезжей, начинаешь особенно ценить преимущества «Волги». Надежная машина! В лужах воды и в вязкой глине торчат застрявшие «оппели», «тоёты», «воксхоллы», а ты спокойно едешь сквозь стену воды.
        - А я думала, вы не доберетесь. Ливень-то какой! - говорит небольшого роста пожилая женщина, встретившая нас на пороге своего дома.
        Так вот она какая, Бегум Суфия Камал, известная общественная деятельница, поэтесса и писательница, руководитель Общества пакистано-советской дружбы Восточного Пакистана! До этого я знал ее только по газетным статьям и рассказам пакистанских друзей. В свои годы она ведет напряженную общественную деятельность. Эту хрупкую на вид женщину можно увидеть на митингах рабочих и крестьян, устраиваемых в защиту социальных прав, на собраниях сторонников мира и студенческих сходках.
        Она в первых рядах демонстрантов, выходящих на улицы Дакки, чтобы заявить протест против агрессии в Индокитае и на Ближнем Востоке. Против Суфии Камал постоянно ведется травля. Когда на собрании Демократической ассоциации бенгальских женщин она выступила с критикой исламских традиций и обычаев, унижающих человеческое достоинство, то фанатики из «Джамаат-и ислами» и «Низам-и ислам» пригрозили ее убить. Но не так-то легко запугать и сломить человека, посвятившего себя служению многострадальному народу.
        И перед какой бы аудиторией Суфия Камал ни выступала, она всегда говорит правду. Она призывает людей стойко бороться за свои права, крепить единство и солидарность. Ей чужды идеи национальной исключительности и бенгальского шовинизма, которыми заражены многие демократически настроенные деятели Восточной провинции.
        Велик авторитет этой женщины. Когда перед демократическими силами встал вопрос, кого поставить во главе Общества пакистано-советской дружбы Восточного Пакистана, то выбор единодушно пал на Бегум Суфию Камал.
        Мы проходим на веранду, которая служит и гостиной. Плетеные кресла, низенький столик, книжные полки вдоль стены - вот и вся обстановка. На тумбочке небольшой бюст Владимира Ильича Ленина, выполненный в бронзе, и портрет Валентины Терешковой.
        - Это подарки моих московских друзей, - говорит с теплотой в голосе Суфия Камал.
        Не так давно она совершила поездку в СССР. В статьях, опубликованных позднее в
«Сангбаде» и «Иттефаке», она поделилась своими впечатлениями. С рассказом о поездке Суфия Камал выступала перед студентами, писателями и активистами Национальной народной партии и «Авами лиг». Сейчас она задумала выпустить книгу, которая будет называться «Дни, проведенные в СССР». Вскоре эта книга увидела свет.
        Суфия Камал извиняется. Она пригласила в гости коллег по Обществу дружбы, но из-за дождя, видимо, те задерживаются. А за окном творится что-то невообразимое. Ревет ветер, пригибая к земле пальмы.
        На столике появляется традиционный черный чай с горячим молоком или сливками. Усевшись поудобнее в кресло, Суфия Камал рассказывает о работе Общества дружбы, которое имеет отделения уже в двенадцати городах провинции. В отличие от Западного Пакистана здесь удалось создать центр по руководству отделениями на местах. В Обществе представлены различные слои населения, общественные, политические и профсоюзные организации. В работе Общества не участвуют организации Мусульманской лиги, а «Джамаат-и ислами» и «Низам-и ислам» демонстративно игнорируют его мероприятия и ведут против него открытую подрывную деятельность.
        - Да иного и невозможно ожидать, - подчеркивает Камал. - Они люто ненавидят все то, что способствует развитию отношений с Советским Союзом. Если бы вы знали, какой грязью они поливают наше Общество, людей, участвующих в его работе! В Обществе пожелали принять участие и немусульманские слои населения - индусы, христиане и буддисты. В этом реакционеры и религиозные фанатики усмотрели руку
«индийского и советского коммунизма». Нелепо, примитивно? Да! Но все делается, чтобы очернить нас. Лидер восточнопакистанской «Джамаат-и ислами» Гулам Азам договорился в своих писаниях до того, что, мол, тайфуны и наводнения последних двух лет вызваны гневом Аллаха против правоверных за развитие дружбы с «безбожным» Советским Союзом. Как будто у нас до этого не было ни ураганов, ни ливней!
        Слушая Суфию Камал, я вспомнил один случай. В Лахоре мне как-то показали брошюру - смесь антисоветских домыслов и религиозных предрассудков. В ней утверждалось, что землетрясение в Ташкенте - результат гнева Аллаха, наказавшего людей за забвение ислама. Брошюра, кстати, активно использовалась реакционными деятелями, выступавшими против развития отношений с СССР. Авторы этой брошюры были идеологами
«Джамаат-и ислами», среди них значился и Гулам Азам.
        Камал, продолжая рассказ, говорит, что развивающиеся отношения сотрудничества между СССР и Пакистаном по государственной линии способствуют активизации деятельности Общества дружбы. Меньше стало придирок со стороны властей, ограничений на проведение тех или иных мероприятий. Сейчас Общество готовится отметить 50-ю годовщину Великого Октября. Создан юбилейный комитет. В провинции намечается провести митинги, тематические вечера, симпозиумы. С докладами и лекциями выступят представители прогрессивных организаций. Губернатор и министры провинциального правительства согласились оказать содействие в проведении торжеств.
        Спрашиваю, поддерживает ли Общество связи с коллегами из Западной провинции.
        Собеседница отвечает, что в Пакистане пет национального центра, который бы координировал и направлял деятельность обществ на местах. В Западном Пакистане, к сожалению, не удалось даже организовать центр для руководства обществами, создающимися в городах. Там они действуют независимо друг от друга. Тем не менее делается многое для того, чтобы и в этих условиях обмениваться опытом и координировать усилия. С этой целью приезжали Фаиз Ахмад Фаиз, Мазхар Али-хан и Шамим Малик, которые пользуются большим уважением в кругах бенгальской демократической интеллигенции.
        В комнату входит промокший до нитки молодой человек. Здоровается по-русски. Называет себя Шахабуддином. Заметив удивление на моем лице, Камал поясняет, что он окончил в прошлом году в Москве Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Сейчас преподает русский язык в Даккском университете.
        - В нашем университете впервые создана кафедра русского языка, - вступает в разговор Шахабуддин. - Изучать язык записалось более четырехсот человек. Даже преподаватели преклонного возраста, и те стали изучать язык.
        Шахабуддин рассказывает, что интерес студентов и преподавателей к жизни Советского Союза огромный. В общежитиях люди регулярно слушают передачи из СССР. В ближайшие дни кафедра русского языка наметила провести симпозиум о развитии культуры и образования в СССР. С лекциями обещали выступить Бегум Суфия Камал, поэт Ахмад Джасимуддин, депутат провинциальной ассамблеи Муклезаман-хан. Советское консульство прислало интересную подборку литературы на эту тему, а главное - библиотечку произведений Ленина.
        - Ты расскажи историю с китайским дарам, - обращается к нему Суфия Камал.
        Шахабуддин смеется. Этот случай рассказывают как забавный анекдот. Ректорат университета решил провести на кафедре политических наук серию лекций о методологии преподавания философских дисциплин в университетах социалистических государств. Руководство Даккского университета попросило дипломатические миссии помочь им литературой и пособиями. Первыми откликнулись китайцы. Они прислали двух своих представителей в университет, чтобы в торжественной обстановке вручить соответствующую литературу. Вскрыли ящик, а там - значки и цитатники Мао Цзэ-дуна. К ним приложена стопка материалов, рассказывающих о «великой культурной революции» в КНР, набор фотографий, на которых запечатлены хунвэйбины, беснующиеся возле советского посольства в Пекине. И все.
        - Если б мне кто-то рассказал об этом, я бы не поверил. Но я присутствовал на церемонии передачи дара, видел, как ящик вскрывался, видел недоумение на лицах преподавателей и студентов, - продолжает Шахабуддин. - Но лекция по Китаю все же была проведена. Наш преподаватель говорил о жизни и деятельности великого революционера Сун Ят-сена, о его отношении к Октябрьской революции, к Советскому Союзу. Это было не то, чего хотели представители китайского консульства. По окончании лекции они вяло пожали руку нашему преподавателю, потом стали обходить студентов, у которых были прикреплены маоцзэдуновские значки, и горячо пожимать им руки.
        О подобных вещах мне приходилось слышать в Пакистане не раз. На просьбу одного преподавателя Панджабского университета прислать ему брошюру о новых сортах риса, выведенных в Китае, он получил большого размера значок с изображением Мао Цзэ-дуна, годовую подборку «Пекин ревью» и шелковый красный флажок «За участие в борьбе против советского ревизионизма».
        Помещики из Мультана прослышали, что на юге Китая применяется уникальное опрыскивающее средство, которое, не причиняя ущерба хлопчатнику, уничтожает сельскохозяйственных вредителей. Они попросили китайских торговых представителей рассказать им об этом химикате, пригласили их в гости. Китайцы живо откликнулись на приглашение и привезли им фильм об испытании в КНР ядерной бомбы и, конечно, набор антисоветских брошюр. Они заверили хозяев, что китайские фирмы выполнят заказ в самое ближайшее время.
        Заказ действительно был выполнен. Но это оказался обыкновенный химикат типа ДДТ, который в избытке выпускается пакистанскими фирмами. Помещики остались довольны хотя бы тем, что химикат был предоставлен им бесплатно, в виде дара. Но и к этому дару была приложена кипа литературы антисоветского содержания.

…Дождь стих, и буквально через несколько минут комнату заполнили гости. Это мои старые знакомые Али Аксад и Шахидулла Кайсар. С ними худощавый юноша, Мухаммад Идрис, заместитель редактора прогрессивной газеты «Пурбодеш», генеральный секретарь Общества дружбы.
        Люди возбуждены и продолжают начатый разговор. Разговор серьезный, он касается положения в Национальной народной партии, в рядах которой намечается раскол. Они обсуждают статью, она вот-вот появится в «Сангбаде».
        Тревогу людей, связавших судьбу с этой партией, которая возглавляет борьбу широких народных масс за социально-экономические и политические права народа, можно понять.
        С 1966 г. в Национальной народной партии начала активно действовать фракционная группа, которую возглавил А. X. Бхашани. Эта группа, нашедшая себе последователей в обеих провинциях, стала отходить от разработанного партией курса, нарушать дисциплину. Фракционеры, люди мелкобуржуазного склада, взяли на вооружение идеологические установки Пекина и стали навязывать партии маоистские методы. Они вносили разброд и путаницу в забастовочную борьбу трудящихся и в движение сторонников мира. Выступили они и против сотрудничества с «Авами лиг», прикрывая свой отказ от союза с этой становившейся массовой организацией Восточного Пакистана разговорами о том, что она не выражает интересов трудовых слоев бенгальского населения и является орудием американского империализма.
        Менялся и характер выступлений самого Бхашани. Выступая на митинге в Кхульне, он утверждал, например, что развитие отношений с Советским Союзом укрепляет позиции правящих кругов и ослабляет фронт борьбы трудящихся. Это было странно. Ведь буквально год назад он приветствовал развитие пакистано-советских отношений, осуждал тех, кто против их укрепления.
        Он с восторгом говорил перед крестьянами района Майменсингха об историческом значении «великой китайской культурной революции», которая «сметает партийных бюрократов и пробуждает к политической активности молодые революционные силы, не боящиеся столкновения с империализмом». Надо сказать, что такого рода выступления человека, игравшего видную роль в революционном движении еще в колониальную эпоху, популярного в крестьянских и рабочих массах, не проходили бесследно. Не искушенные в тонкостях политической игры люди, которых было немало, подчас верили тому, что говорил Бхашани.
        Вспоминаю встречу с этим человеком. Она была короткой и состоялась в отеле
«Пурбони», где демократические организации устраивали фотовыставку о жизни и борьбе патриотов Вьетнама. Меня познакомили с Бхашани. Старый, одряхлевший человек, одетый в длинную домотканую белую рубаху и лунги, опираясь на плечо студента, несколько секунд пристально смотрел на меня, а потом выпалил:
        - Скажите, когда вы прекратите реставрировать капитализм? Почему превращаете колхозы в помещичьи усадьбы, распродаете тракторы, созданные трудом и потом славных советских рабочих?
        И, подчеркнув абсолютное нежелание продолжать разговор, повернулся к выходу, где ожидали его друзья.
        О фракции раскольников пекинская пресса заговорила как о выразителе чаяний пакистанского народа.
        - На заседании Рабочего комитета восточнопакистанской организации ННП в Миднапуре в сентябре этого года, - рассказывает Али Аксад, - была сделана попытка воздействовать на фракцию, показать им, какой вред они наносят демократическому движению страны. Что же они ответили? Они заявили, что руководство ННП стоит «на позициях оппортунизма, неправильно понимает расстановку политических сил в стране, не ведет борьбы против американского империализма, советского ревизионизма». Фракционеры заявили, что будут проводить свою, подлинно революционную линию, мобилизовывать людей на борьбу против капитала. Обстановка в партии сложная. Сейчас начались отчетно-выборные конференции на местах. Сторонники Бхашани используют конференции не для того, чтобы упрочить единство партийных рядов, а чтобы провести в руководящие органы своих людей. Это отвлекает членов партии от решения стоящих перед ними задач, растрачиваются время и силы. Теперь вы понимаете, почему так ликует официальная пресса, почему власти смотрят так спокойно на митинги, проводимые группой Бхашани? Властей не смущают экстремистские лозунги, которые
провозглашаются на митингах правых религиозно-шовинистических организаций. Власти внимательно следят за событиями. И не случайно, что среди арестованных недавно активистов ННП в Лахоре, Карачи, Дакке и Читтагонге мы почти не видим сторонников Бхашани. Опытные политики из Мусульманской лиги делают ставку на развал ННП, дискредитацию ее в глазах общественности.

…С того памятного разговора прошло не более двух месяцев. В декабре 1967 г. в Дакке состоялась конференция ННП. Она завершилась расколом партии. А. X. Бхашани и его сторонники создали свою организацию, которую в прессе стали именовать
«прокитайской группой Бхашани». Раскол произошел почти в каждой первичной организации. За Бхашани пошли не только экстремистски настроенные слои студенчества и представители мелкой буржуазии, но и отдельные группы рабочих и крестьян, сбитые с толку лозунгами маоистского характера.
        Конференция избрала новое руководство. Председателем ННП стал известный пуштунский деятель Абдул Вали-хан, генеральным секретарем остался Махмудул Хак Усмани, лидером восточнопакистанского филиала - Музаффар Ахмад, западнопакистанского - Махмуд Али Касури. Политические наблюдатели обратили внимание на то, что в результате раскола в организациях ННП Восточного Пакистана усилили свои позиции левые силы, в них осталось много активистов, связанных в прошлом с коммунистическим движением. Этого нельзя было сказать о западном крыле ННП. К западнопакистанской организации ННП по тактическим соображениям примкнула значительная часть лидеров феодально-помещичьих кругов Белуджистана и северо-западных пуштунских районов, что заметно повлияло на социальный состав партии.
        Реорганизованная ННП подтвердила решимость бороться за осуществление своей программы. В резолюциях, принятых конференцией, отмечалось, что ННП выступает за проведение Пакистаном нейтральной внешней политики и выход страны из военных блоков, за развитие отношений с социалистическими державами. Она осудила подрывную деятельность маоистов на международной арене и потребовала отмены чрезвычайного положения в Пакистане, проведения прямых всеобщих выборов и освобождения политических заключенных.
        Одна из резолюций говорила о необходимости предоставления полной провинциальной автономии Восточному Пакистану и образования в Западном Пакистане четырех провинций на лингвистической основе - Панджаба, Синда, Белуджистана и Северо-Западной пограничной провинции.
        В канун нового года, 31 декабря 1967 г., даккская газета «Холидей», ставшая органом бхашаниевской организации, на двух полосах изложила свою точку зрения на внутриполитическую обстановку в стране и международное положение. Свою раскольническую политику она обосновала необходимостью усиления борьбы против феодально-капиталистической эксплуатации, «советского ревизионизма» и американского империализма. КНР была названа единственной социалистической страной, борющейся за интересы угнетенных, за национальное освобождение. А СССР, говорили авторы статей, изменил делу национально-освободительного движения, отказывает в военно-экономической помощи Вьетнаму и другим странам, отстаивающим свою независимость.
        Авторы статей обрушились на политику «Авами лиг», возглавлявшуюся Муджибур Рахманом, заявили о своем несогласии с «Программой шести пунктов».
«Империалистами», «ревизионистами», «шовинистами», «социал-предателями» называли они лидеров ННП, одобривших эту программу.

…Но вернемся в особняк Бегум Суфии Камал. Пользуясь представившейся возможностью, я прошу собеседников рассказать об «Авами лиг». После Лахорской конференции оппозиционных партий 1966 г., отвергнувшей «Программу шести пунктов» Муджибур Рахмана, восточнопакистанская «Авами лиг» выделилась в самостоятельную организацию, хотя Насрулла-хан и сделал все для того, чтобы подчинить ее своему влиянию, и даже пытался выступать от имени этой организации. Но Муджибур Рахман отверг все попытки Насруллы-хана восстановить власть над восточнопакистанской
«Авами лиг». Таким образом, когда речь шла об «Авами лиг», то имелась в виду организация, руководимая Муджибур Рахманом.

^Фаиз Ахмад Фаиз выступает в Доме пакистано-советской дружбы с рассказом о поездке в Советский Союз^

«Авами лиг» день ото дня крепла и набирала силы. Городская и сельская буржуазия стала оказывать ей существенную материальную помощь. Соблазн заручиться поддержкой
«Авами лиг» прельщает многих оппозиционных лидеров. Панджабский политик, крупный помещик М. М. Даултана, выступавший против Айюб-хана, сколотил в начале 1967 г. блок правых партий, получивший наименование Пакистанского демократического движения (ПДД).
        Даултана делает предложение Муджибур Рахману вступить в этот блок. Но Муджибур Рахман не вошел в коалицию ПДД. Участие в этом блоке не сулило «Авами лиг» никаких политических выгод, а лишь сковывало действия организации. ННП тоже не стала сотрудничать с блоком Даултаны. Лидеры ННП заявили, что ПДД служит интересам крупных помещиков и не выступает за осуществление в стране радикальных социально-экономических преобразований; не выдвигается ничего позитивного и в области внешней политики.
        Военные власти, говорит Шахидулла Кайсар, встревожены растущим влиянием «Авами лиг». Судя по всему, они готовятся к какой-то акции против этой организации. В последнее время официальная пресса то и дело печатает сообщения, что индийские агенты, проникающие в провинцию, находят убежище в домах активистов «Авами лиг». Губернатор Монем-хан заявил, что «Авами лиг» становится орудием Индии. Изобретаются самые невероятные слухи, за некоторыми лидерами установлена откровенная слежка.
        Мои даккские друзья не преувеличивали, когда говорили о готовящейся акции против
«Авами лиг». Это уже было в Карачи. Вечером иностранных журналистов пригласили в карачинский департамент печати. Абдул Маджид представляет нам офицера службы безопасности. Раскрыт антигосударственный заговор, готовившийся «Авами лиг». В нем замешаны восточнопакистанские чиновники и военнослужащие. Задаем вопросы. Офицер хитро улыбается.
        - Следите за сообщениями в газетах, - говорит он.
        События быстро развиваются. В середине января 1968 г. арестован Муджибур Рахман. Вместе с ним в тюрьму брошено более 300 человек. Это бенгальские полицейские, солдаты, матросы, чиновники и активисты «Авами лиг». В специальном сообщении правительства говорится, что арестованные совершали нелегальные выезды на территорию Индии в г. Агартала с целью подготовки заговора. Отмечается, что через индийское консульство в Дакке и другие каналы заговорщики якобы получали деньги, оружие и подрывную литературу. После того как будет проведено тщательное расследование, говорится в заявлении, Муджибур Рахман и его сообщники будут преданы военному суду.

…Мне давно хотелось встретиться с Ахмадом Джасимуддином, этим крупнейшим бенгальским поэтом и драматургом. Но все как-то не удавалось. И не потому, что этого не желал сам писатель. Человек он общительный. Но как ни приедешь в Дакку, его нет в городе. То он в деревнях Майменсингха собирает народные сказки, то у рыбаков на Ганге, то у сборщиков чая и джута. Эти поездки, продолжающиеся неделями, прочно вошли в жизнь писателя, без них он не может жить и творить.
        Проста биография Ахмада Джасимуддина. Родился он в 1903 г. в маленькой деревушке Тамбулкхана, близ Фаридпура, в семье бедного сельского учителя, привившего сыну любовь к природе, к простым людям. Здесь он получил начальное образование, а затем поступил в колледж в Фаридпуре. Окончив его, он уезжает в Калькутту и работает в университете. Специализируется по бенгальской филологии, готовит ряд интересных исследований. В конце 30-х годов переводится в Даккский университет, где в течение нескольких лет преподает бенгальский язык и литературу.
        Писать Джасимуддин начал еще в студенческие годы. С первого же написанного им стихотворения темой творчества стала жизнь многострадальной бенгальской деревни. Писатель хорошо знает свою страну, труд и обычаи крестьян, их горести и чаяния. Герои его произведений - простые люди, трудом которых создается богатство страны. Уже первые стихи, проникнутые социально-политическими мотивами, полные жизненных наблюдений, обратили на себя внимание прогрессивной общественности. В дальнейшем поэт приходит к пониманию, что путь к новой жизни немыслим без революционной борьбы, без свержения деспотизма и насилия.
        Глубоко символично звучат строки из стихотворения «Родина», которое читается на студенческих и рабочих собраниях. Оно призывает всех патриотов сплотиться в борьбе за новую жизнь:

        Свои натруженные плечи
        Повсюду человек расправит,
        Увидит солнце над собою
        И жизнь свободную восславит!
        Перу Ахмада Джасимуддина принадлежат такие шедевры, как поэмы «Поле - расшитое покрывало», «Плач земли» (переведенная на русский язык), драма «На берегах Падмы», пьесы «Нежная гирлянда» и «Красавица». Они принесли ему международную известность. В его произведениях звучит протест против бесправной доли женщины в Восточном Пакистане, вся жизнь которой опутана цепями старинных обычаев и религиозных предрассудков. В поэмах «Назир», «Покинутое село» осуждается межнациональная и религиозная рознь, содержится призыв к дружбе, прекращению братоубийственных распрей.
        Нелегко застать дома Джасимуддина и когда он в Дакке. Встречи с писателями, консультации для начинающих литераторов отнимают у него все свободное время. Его часто можно встретить на собраниях сторонников мира, на митингах трудящихся в защиту социальных и экономических прав.
        Если Джасимуддина спрашивают, как он успевает и писать (а пишет он очень много), и заниматься общественной работой, он обычно отвечает: «Без нее я вообще не мог бы писать».
        Но в этот приезд в Дакку мне повезло. Я позвонил ему по телефону прямо домой.
        - Приезжайте, - раздался в трубке чуть с хрипотцой голос писателя. - Буду рад видеть.
        Я вышел на улицу и остановил такси-мотоколяску.
        - Куда вам? - спросил шофер.
        Сунул руку в карман пиджака, где лежал записанный на бумаге адрес, но листка не оказалось. Забыл, видимо, на столе в номере.
        - К писателю Джасимуддину, - сказал я, - но вот беда, потерял адрес.
        - Садитесь, пожалуйста. Кто же в Дакке не знает Джасимуддина!
        Ехал я к поэту в его домик, приютившийся на окраине города, возле пруда с лотосами, ожидая увидеть утомленного, старого человека. Годы есть годы. Ему около шестидесяти шести лет. Каково же было мое удивление, когда навстречу из дома вышел крепкий, бодрый, по виду значительно моложе своих лет человек. Он энергично пожал мне руку. Я сказал, что представлял его более пожилым.
        Джасимуддин улыбнулся.
        - Это все оттого, что я недавно побывал в вашей стране, стране молодости. Я действительно помолодел, сбросил лет двадцать и чувствую необычайный прилив сил.
        Через террасу, отделанную планками из тика, он провел меня в свой кабинет, небольшую комнатку, сплошь уставленную книжными стеллажами. На одной полке я увидел несколько томов произведений В. И. Ленина, романы Горького «Мать» и Шолохова «Тихий Дон» на английском языке, свежую подшивку журнала «Новое время». На стене в простых рамках - портреты Рабиндраната Тагора и Назрул Ислама, репродукции картин китайского художника Ци Бай-ши. Немного в стороне - большое цветное фото первомайской демонстрации на Красной площади.
        Возле окна, выходящего в сад, где белые гроздья акации сплелись с ярко-розовыми цветами олеандра, стояли низкий инкрустированный столик и два плетеных кресла. В комнату вошла средних лет женщина, одетая в темно-синее сари. Это жена писателя. Она принесла поднос с большим чайником, засахаренными орешками, апельсинами, пирожками. Следом за ней появился юноша лет семнадцати.
        - Это наш младший сын, - заметила женщина. - Есть еще старший, но он, к сожалению, в тюрьме.
        Голос у нее дрожал. На глаза навернулись слезы.
        - Успокойся, дорогая, - сказал Джасимуддин. - Все будет хорошо.
        Он говорит, что их старший сын - активист «Авами лиг». Его схватили весной 1968 г. на митинге памяти студентов, расстрелянных полицией в 1952 г. во время демонстрации, проходившей под лозунгом уравнения в правах языков урду и бенгали.
        - Бенгальская провинция бурлит, - рассказывает Джасимуддин. - Каждый день происходят аресты. Тюрьмы переполнены. Суд над Муджибур Рахманом и его сторонниками оборачивается против властей. Из обвиняемых они превратились в обвинителей. Они обвиняют власти в том, что Восточная провинция стала колониальным придатком. Да, это так. С нами, бенгальцами, не считаются. Как писатель, я могу сказать, что правительство всячески тормозит развитие нашей национальной культуры. Произведения Рабиндраната Тагора и Рам Мохан Роя считаются крамольными здесь только потому, что их авторы - индусы. Интеллигенция влачит жалкое существование.
        Подумайте только, - восклицает Джасимуддин. - Ни один бенгальский писатель или художник, если у него нет дополнительных заработков, не в состоянии прокормить семью. Издательства находятся под жестким контролем. Журналы еле сводят концы с концами, нас в любой момент могут лишить бумаги и типографской краски. Процветают только те издания, которые во всем следуют правительственному курсу.
        Да, - продолжает писатель, - ценой колоссальных усилий удалось в Дакке создать Музыкальную академию имени Булбула, основателя современного направления в бенгальской музыке. Казалось бы, там есть театральная труппа, ставятся драматические и музыкальные спектакли. Но хотя она и субсидируется правительством, возможности очень невелики. Вся ее деятельность подчинена интересам властей. Приедет, скажем, иностранная делегация - ее везут в эту академию на национальные представления. А совсем недавно министерство информации посоветовало поставить такую музыкальную драму, где, используя национальный фольклор, была бы показана судьба бенгальцев… стонущих под игом индийцев. Ведь это все тот же курс на конфронтацию.
        Разве не дико, нашего выдающегося художника Зейнул Абедина, зная его тяжелое материальное положение, губернатор хотел заставить рисовать батальные сцены времен пакистано-индийского вооруженного конфликта. Этим предложили заняться ученикам и преподавателям правительственной Академии живописи, в создании которой участвовал сам Зейнул Абедин. Вместо настоящего искусства дешевые пропагандистские изделия на потребу пакистанской военщины.
        Ахмад Джасимуддин не сгущал краски. Мне приходилось бывать в Музыкальной академии. В будни она пустовала. В Академии живописи я видел работы некоторых студентов. Это, например, индийский солдат, отрубающий голову бенгальскому крестьянину; пакистанский танк, давящий гусеницами индийских солдат, побросавших оружие и разбегающихся в разные стороны.
        - Неужели власти не понимают, что сами рубят сук, на котором сидят? - восклицает писатель. - Я придерживаюсь той точки зрения, что пограничная полоса или различие в вероисповедании не должны быть препятствием для культурного обмена и взаимного духовного обогащения. Напряженность в отношениях с Индией не нужна ни бенгальцам, ни пуштунам - никому из пакистанцев.
        Джасимуддин задумывается. Затем, повернувшись к фотографии Красной площади, прикрепленной на стене, переводит разговор:
        - Долгое время обстоятельства складывались таким образом, что я, выезжая за рубеж, не мог побывать в СССР. И вот моя мечта исполнилась. В конце тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года я посетил Москву. Хоть на старости лет, но мне все же посчастливилось увидеть Красную площадь, Мавзолей Ленина. Я побывал в стране, где творили Пушкин, Толстой, Чехов, где люди строят коммунизм. Меня поразило в вашей стране все: успехи в экономическом развитии, в области культуры и науки. Я своими глазами увидел страну, где полностью решен национальный вопрос. Этому мы можем только позавидовать. И как жаль, что о вашей прекрасной стране так мало знают у нас.
        Слушая Джасимуддина, я вспомнил об одном случае, рассказанном мне Шахидуллой Кайсаром. Писателя, вскоре после его возвращения из Москвы, пригласили на вечер, который проводило Общество пакистано-китайской дружбы в Дакке. Там должен был выступить китайский дипломат и рассказать о «великой культурной революции», проводившейся в его стране. Маоисты рассчитывали, что присутствие на вечере знаменитого бенгальского писателя поможет им в дальнейшем разжигании антисоветизма.
        Джасимуддин пришел. Китайский дипломат зачитал подготовленный на английском языке текст, в котором восхвалялись «культурная революция» и Мао Цзэ-дун и, конечно, всячески поносились «советские ревизионисты», предавшие угнетенные народы Востока, и т. д. Затем должны были прочитать перевод этого текста на бенгали. Из присутствующих мало кто знал английский язык. Отстранив переводчика, микрофон взял Джасимуддин и рассказал собравшимся о своей поездке в СССР. Устроители вечера не решились прервать писателя. После его выступления в зале разразились овации. Поблагодарив слушателей, Джасимуддин покинул зал.
        Я напомнил эту историю Джасимуддину. Тот улыбнулся:
        - Скажу откровенно: я не собирался выступать. Но когда услышал, что китайский дипломат стал поливать грязью вашу страну, не выдержал, не смог промолчать. Теперь и я зачислен в лагерь «советских ревизионистов»: на собрания Общества меня больше не приглашают.
        Писатель поднимается, берет из шкафа стопку газетных вырезок.
        - О том, что я видел в вашей стране, - говорит он, - я рассказываю сейчас в наших газетах. Но это еще не все. Я решил написать книгу. В ней мои думы, впечатления о стране, о советских людях. Она будет называться «Страна, где народ велик». Наши люди должны больше знать о своих подлинных друзьях.
        Расстался я с Джасимуддином уже поздно вечером. Отъехав немного от дома поэта, я оглянулся. Во всем доме огни погашены. Только в одной комнате, там, где работал писатель, ярко горел свет.
        Забегая вперед, хочу сказать: месяца через два после нашей встречи Джасимуддин закончил работу над книгой. Издана она была тиражом 10 тыс. экземпляров. По местным масштабам это рекордная цифра. Весь тираж был быстро раскуплен.

… - Хотите встретиться с Мони Сингхом? - спросил меня Али Аксад. - Его недавно выпустили из тюрьмы. Думаю, вам это будет интересно.
        Мони Сингх - известная политическая фигура в Южной Азии. В 1971 г., после образования Народной Республики Бангладеш, он стал председателем ЦК Коммунистической партии Бангладеш. Тогда, в 60-х годах, он долго находился на нелегальном положении, возглавлял подпольную коммунистическую организацию, запрещенную властями еще в 1954 г. Его выследили полицейские ищейки, и Мони Сингх был брошен в тюрьму. От него добивались одного - признания, что он сотрудничает с индийскими властями, действует в интересах недружественных Пакистану государств.

^Во время эпидемии оспы, вспыхнувшей в Восточной провинции в 1968 г., проводилась массовая вакцинация населения. Религиозные фанатики Дакки выступили против прививок. Вот так иногда приходилось властям делать прививки тем, кто отказывался от вакцинации.Фото газеты «Сангбад»^
        Мони Сингх отверг все это, предпочтя тюремную решетку предательству. Лишь в феврале 1969 г., когда под давлением развернувшегося в стране демократического движения режим Айюб-хана вынужден был освободить политических заключенных, вышел на свободу и Мони Сингх.
        В тот день улицы Дакки были запружены людьми. Повсюду митинги и демонстрации с требованием отставки Айюб-хана, отмены чрезвычайного положения, введенного еще во время конфликта с Индией. Полицейских не видно: они отозваны в казармы. Тактика властей предельно ясна: они рассчитывают на беспорядок, который учинят экстремисты, да и просто уголовные элементы, чтобы под предлогом наведения порядка ударить по прогрессивным организациям, взвалив всю ответственность за случившееся на них.
        Допотопный «фольксваген» с трудом пробивает дорогу сквозь толпы возбужденных людей. В одном месте толпа юнцов громит какой-то магазин, в другом - молодые люди пытаются поджечь перевернутое такси. У ребят злые, осатанелые лица.
        - Кто эти ребята? - спрашиваю Али Аксада.
        - Это люди Абдур Раба, лидера одной из экстремистских студенческих организаций, - отвечает он. - Вот так они создают «революционную ситуацию». Смотрите, какая дикость!
        Автомашина загорелась, изнутри повалил дым: очевидно, горели сиденья. Кто-то из ребят воткнул в разбитое окно палку с привязанным к ней красным полотнищем.
        Али Аксад сворачивает в соседнюю улицу. Здесь спокойно. Проезжаем мимо домов, окна которых прикрыты жалюзи, и останавливаемся возле потемневшего от дождей домика. На шум притормозившей машины выходит сухощавый, убеленный сединами человек. Это - Мони Сингх.
        Он приглашает к себе в комнату. Грубо сколоченный стол, несколько стульев, этажерка, заваленная газетами и журналами. Вот и вся обстановка у этого ветерана бенгальского революционного движения.
        Уступая моим просьбам, он рассказывает о себе. Детство Мони прошло в деревушке Гаро, что в округе Майменсингх. Он выходец из сравнительно зажиточной семьи. Родители участвовали в антианглийском освободительном движении и с ранних лет привили своему сыну ненависть к колонизаторам. Старший брат Мони состоял в местной террористической организации, члены которой совершали покушения на английских солдат и чиновников колониальной администрации. В нее вступил и Мони Сингх. Вместе со своими товарищами он участвовал в боевых операциях, уничтожая колонизаторов и их ставленников. В смелости и мужестве людям этой организации не откажешь. Но постепенно они убедились, что одним террором ничего не добьешься. Надо менять тактику. Жизнь подсказывала, что борьба одиночек не приносит успеха, нужно вовлекать в борьбу широкие слои населения, вести агитационную работу.
        Однажды в их края, спасаясь от преследования, приехал из Калькутты коммунист Гопен Чакраварти. Незадолго до этого он посетил Страну Советов.
        - Этот товарищ, - вспоминает с теплотой в голосе Мони Сингх, - много рассказывал нам о Советской России, о том, как под руководством большевиков люди свергли царизм. Он познакомил нас с марксизмом, с работами великого Ленина. Мы отказались от террористических методов борьбы, встали на путь, указанный Великим Октябрем. Я переехал в Калькутту и вел там среди населения разъяснительную работу, выступал на митингах, писал в газете, выпускал листовки. После образования Пакистана я по решению партии выехал в Дакку, участвовал в крестьянском движении. Вскоре начались гонения против нашей партии и демократических организаций. Аресты, нелегальная работа, снова аресты - так я и живу вот уже более двадцати лет.
        Прошу Мони Сингха дать оценку политической обстановке в стране, в частности в Восточной провинции.
        - Я на эту тему как раз пишу статью в «Сангбад», - говорит он, указывая на кипу исписанных листов на столе. - Да, режим Айюб-хана пошел на уступки демократическому движению, освобождено много деятелей оппозиционного движения из
«Авами лиг», Национальной народной партии и других организаций. Но это временное отступление режима. Военные ни за что не отдадут власть гражданским. Я думаю, идет подготовка передачи власти тоже военному деятелю, который, как об этом просят представители большого бизнеса, «наведет порядок» в стране. Айюб-хан серьезно болен, он не поправился после инсульта, вот-вот уйдет в отставку.
        Анализ обстановки, который давал Мони Сингх, основывался на глубоком знании положения дел в стране. Действительно, через три недели после нашей встречи Айюб-хан ушел в отставку, передав бразды правления своему человеку - генералу А. М. Яхья-хану.
        - Обстановка в Пакистане сложная, - продолжал Мони Сингх. - В этих условиях надо крепить единство всех национально-патриотических сил, бороться с коммуналистской и религиозной нетерпимостью и чванством, внедряемыми в сознание людей силами реакции. Вопрос о единстве действий стоит остро как для Восточной провинции, так и для Западной. Нельзя поощрять ни панджабский шовинизм, ни бенгальский национализм. Беда многих наших демократических организаций - это постоянные расколы, переход отдельных лидеров из одной партии в другую. Взять Восточную провинцию. Таким лидерам, как маулана А. X. Бхашани, Мухаммад Тоха, Абдул Хак, сделавшим в прошлом немало для национально-освободительного движения, мы обязаны тем, что позиции Национальной народной партии в настоящее время здесь значительно ослабли. Фракционная деятельность этих лидеров оттолкнула от партии тысячи честных рабочих, крестьян, ремесленников, не искушенных в тонкостях политической борьбы. Взяв на вооружение идейные установки маоизма, не имеющие ничего общего с интересами народа, они наносят удар в спину национально-освободительному движению. Об этом
я пишу в своей статье.
        Разговор заходит о деятельности китайских организаций в Пакистане. Мони Сингх, не скрывая возмущения, говорит, что нынешнее руководство КНР для достижения великодержавных целей не только в Пакистане, но и во всей Азии стремится использовать революционные и демократические организации. Это можно видеть на примерах Бирмы, Таиланда, Индии и Филиппин.

^Кормление «святых» крокодилов возле гробницы Манго Пир Баба^
        Мони Сингх подходит к этажерке, роется в кипе газет и кладет на стол журнал.
        - Это «Пекин ревью», вчера прислали из китайского консульства. Как же низко пали пекинские лидеры, если могут печатать такую пакость о стране великого Ленина, - продолжает с возмущением Мони Сингх. - Они льют на СССР такую грязь, что гитлеровцам не снилось. Сегодня я написал в консульство, чтобы они больше не присылали мне этот мерзкий журнал. Для меня и моих товарищей далеко не безразлично, что и как пишут о стране, ставшей оплотом революционного и национально-освободительного движения, бастионом мира.
        Два часа беседы пролетели незаметно. Мони Сингху надо было ехать на митинг, который проводился в железнодорожном депо Дакки.
        Прощаясь, мы условились, что в следующий приезд в Дакку я обязательно зайду к нему. Но встретиться так и не удалось. Месяца через три в разделе полицейской хроники газет появилось сообщение: служба безопасности арестовала этого бенгальского революционера. Вплоть до дня ареста он не прекращал кипучей деятельности, выступал на митингах, разоблачал провокационную политику Пекина, критиковал действия военной администрации Яхья-хана. В журналистских кругах открыто говорили, что китайское посольство неоднократно выражало властям свое недовольство поведением Мойн Сингха.

…Поездка по Синду, этому обширному краю, раскинувшемуся в низовьях Инда, была для меня связана с одним примечательным событием. Общества пакистаносоветских культурных связей Хайдарабада, Мирпуркхаса, Ларканы, Навашаха и Суккура договорились провести совместно Неделю дружбы с Советским Союзом в связи с
50-летием Великого Октября. Такого рода мероприятия уже прошли успешно в Лахоре и Равалпинди. В Карачи, в Доме пакистано-советской дружбы, устраивались вечера на тему о жизни советских среднеазиатских республик. Зеленый театр в дни мероприятий всегда был переполнен. Перед собравшимися выступали общественные и политические деятели, известные писатели и художники. Своими впечатлениями о поездке в Советский Союз поделился Фаиз Ахмад Фаиз. Лекцию о том, что принес советский строй народам Закавказья и Средней Азии, прочитал известный ученый-востоковед Пир Хисамуддин Рашди.
        В Восточном Пакистане юбилейный комитет под руководством Бегум Суфии Камал провел торжества в масштабе всей провинции. Этому способствовало то, что в конце сентября - начале октября того года в Москве с дружественным визитом побывал президент Пакистана. Власти на местах, получив указание сверху, не чинили препятствий общественным организациям в проведении мероприятий, которые способствовали укреплению пакистано-советских связей.
        Неделя дружбы в Синде была примечательна и тем, что проводилась впервые. Открывалась она в Хайдарабаде, а заканчивалась в Суккуре, городке, расположенном примерно в 400 км от Карачи. Суккур был двадцать вторым по счету пакистанским городом, где в канун 50-й годовщины Октября образовалось очередное Общество пакистано-советских культурных связей. Инициаторы проведения Недели дружбы создали комитет, в который вошли и представители организаций Мусульманской лиги, разослали в советские учреждения приглашения с просьбой направить на торжества советских граждан.
        Для меня эта поездка была особенно кстати. Она давала возможность ближе познакомиться с жизнью этого края, завязать полезные знакомства. Огорчало одно: автомашина, заказанная редакцией для корреспондентского пункта, находилась все еще на борту теплохода, задержавшегося в одном из портов Южной Африки. Выручили друзья из «Совэкспортфильма». Они одолжили имевшуюся у них «Волгу».
        Составили нечто вроде делегации во главе с нашим генеральным консулом в Карачи Виктором Стукалиным, человеком энергичным и легким на подъем. Ему предстояло выступать с докладами об Октябрьской революции на собраниях в синдских городах. С нами поехал и директор карачинского Дома дружбы Эдуард Колбенев. Он захватил
«Рафик» с киноустановкой для демонстрации советских фильмов. Со мной поехала моя жена Кира Петровна, которая как бы представляла женскую часть советской колонии. К делегации присоединился преподаватель карачинского колледжа «Харун» проф. Яхья, давний активист Дома дружбы в Карачи.

…Раннее утро. Непривычно пустынное шоссе Дриг-роуд выводит на окраину Карачи. Это тот час, когда поток пассажирского и грузового транспорта еще не тронулся из города. Но пройдет полчаса, и динамики, установленные на минаретах, разбудят утреннюю тишину молитвой муэдзина, записанной на магнитофонную пленку. Тогда тяжелые машины, ревя клаксонами, устремятся на Хайдарабад и дальше на север - до самого Пешавара.
        А пока, сгрудившись вокруг костров, шоферы, закутанные кто в одеяла, кто в большие мохнатые полотенца, отогреваются чаем. Скромен их завтрак: чапати - лепешки, похожие на наши блины, да поджаренные початки кукурузы. А у водителей впереди утомительный день. Предстоит поездка длительностью 16-18 часов. Иные, чтобы взбодрить себя и не ощущать чувства голода, курят гашиш - наркотик. Это опасные водители. Накурившись до одури, они положат пару кирпичей на стартер, подожмут под себя ноги и несутся, не уступая никому дороги. Самое лучшее, увидев такую бешено несущуюся навстречу машину, - съехать с дороги.
        Позади закопченные фабричные коробки, цементные бараки рабочих, мусорные свалки. Потянулась каменистая пустыня с островками ощетинившихся кактусов, достигающих двухметровой высоты. Шоссе проходит по местам древних цивилизаций. Вправо от дороги вижу огромный щит. На нем написано, что в нескольких сотнях метров находится местечко Бамбхор. Здесь в гряду холмов, уходящих к песчаным морским дюнам, вгрызается лопата археолога. Под слоем песка пакистанские ученые обнаружили уникальные в своем роде орудия труда и предметы домашнего обихода. Последние исследования археологов пролили новый свет и на историю самого Бамбхора, который двенадцать веков назад служил крепостью и торговым портом земель Синда. Он видел корабли, приходившие из многих частей света. Сюда доставляли чернокожих невольников, ассимилировавшихся впоследствии с местным населением. Вот почему в Синде сплошь и рядом можно встретить людей с типичными чертами жителей Африки. В Бамбхоре открыт филиал карачинского исторического музея, где выставлены интересные экспонаты, рассказывающие о прошлом Синда.
        Мы проехали еще несколько километров и в лучах восходящего солнца увидели, словно нарисованную, панораму диковинного города. На фоне розовеющего неба нагромождение мечетей, мавзолеев, каменных стен, арок и ворот. Правда, все это было в полуразрушенном состоянии. Ближе к дороге примыкало громадное мусульманское кладбище: ряды небольших земляных холмиков с воткнутыми тонкими жердями, на которых развевались зеленые, белые и красные ленты.
        Здесь пришлось притормозить машину. Через дорогу в сторону кладбища направлялась, вернее сказать, почти бежала вереница людей в белых одеяниях. На вытянутых руках четверо мужчин держали кровать. Да, обыкновенную кровать без спинок со сплетенной из веревок рамой, какой обычно пользуются большинство крестьян и бедного люда. Она служила носилками, на которых, завернутый в зеленую ткань, лежал покойник. Так хоронят на мусульманском Востоке. Провожают усопшего только мужчины, причем беглым шагом. Бренное тело покойника надо поскорее предать земле, чтобы душа быстро попала в рай. Обряд погребения несложен. Мулла читает молитву, затем покойника кладут в могилу головой в сторону Мекки. Сверху накладывают камни, чтобы не разрыли шакалы. Мужчинам, даже если они и родственники, не положено скорбеть. Усопшего оплакивают женщины, оставшиеся дома.

^Женщину, закутанную пардой, нередко еще можно встретить на улицах пакистанских городов^
        Сегодня редко кто останавливается в Тхатте, средневековой столице Синда. Город, скорее, принадлежит истории. Он подвергался набегам португальских пиратов, пережил господство британских колонизаторов. И то, что не успели разграбить и растащить завоеватели из соседних стран, довершили английские солдаты. Это они штыками выбивали драгоценные камни, украшавшие некогда потолки и стены мечетей и мавзолеев знатных синдских семей или святых. Каким-то чудом уцелела мечеть, сооруженная во времена Великих Моголов, известная сейчас под названием мечеть Шах Джахана. Сто изящных голубых куполов покоятся на высоких колоннах. Даже в жару, а летом температура в этих местах не опускается ниже 45 °C, здесь прохладно. Но время, палящие лучи солнца, пыльные бури, налетающие из пустынь Раджастхана, разрушают памятники старины.
        Само население Тхатты, весьма незначительное, проживает в восточной части города, куда подходят поля и оросительные каналы. Там находится и огромное водохранилище, наполненное водами Инда. По цементным коллекторам, глубоко запрятанным под землей, вода из этого хранилища подается в Карачи. Она пройдет путь почти в 70 км, пока достигнет этого большого города.
        Подъезжая к Хайдарабаду, мы обратили внимание не столько на лес минаретов, возвышающихся над городом, сколько на громадные квадратные трубы с загнутым верхом, напоминающие раскрытую пасть дракона. Это уловители ветра, которые в Пакистане можно встретить только в синдских городах и поселках. С марта до сентября, когда в этих местах устанавливается жаркая погода, эти уловители ветра, или, как их называют, бадгиры, просто спасение. Они улавливают живительную прохладу, приносимую ветрами, дующими со стороны моря, и, не говоря уж о том, что создают в здании приятное дуновение, на несколько градусов снижают температуру. Во всяком случае, даже люди вроде нас, привыкшие к умеренной жаре, могут без кондиционера спокойно спать в таком помещении.
        Если бы не пакистанцы, ехавшие с нами, то в Хайдарабаде можно было бы заблудиться. Город, который недавно отметил свое двухсотлетие, строился без плана, каждый селился, где хотел. Едва мы свернули с автострады и въехали в город, как очутились в лабиринте узких и шумных пыльных улочек и тупиков, забитых трескучими мотоколясками, велосипедами, извозчичьими двуколками, грузовыми повозками, которые тянули полуодетые люди. Все это кричало, куда-то спешило, не признавая абсолютно никаких правил уличного движения, если вообще они там существовали. Заторы возникали на каждом шагу.
        На перекрестке двух улиц застряла свадебная процессия, зажатая повозками и машинами. Процессия небольшая, человек тридцать. Судя по одежде, люди небогатые. У мужчин защитного цвета рубахи, такие же шаровары. У некоторых на голове характерные только для синдхов ярко-красные тюбетейки, отделанные мелкими зеркальными стеклышками. На женщинах темная парда.
        Сама невеста сидит в корзине, сплетенной из бамбука. Как она там умещается - уму непостижимо. Сквозь эту корзину поверху продет длинный шест, покоящийся на плечах двух мужчин. От взора любопытных корзина на всякий случай прикрыта розовым батистовым покрывалом. Несколько музыкантов-старичков, босоногих, с невозмутимым выражением стучат ладонями по барабанам.
        - Невесту к жениху понесли, - пояснил нам шофер Салем.
        - Сколько же может быть лет невесте? - спросил я его, указывая на корзину.
        - А кто знает, - последовал ответ. - По закону полагается не менее шестнадцати. Мой же брат, например, взял в жены девушку, когда ей не было и пятнадцати. Сосватали родители. Какое кому дело, во сколько лет она вышла замуж. Сама же невеста не возражала.
        - А если бы возражала?
        - У нас девушки, когда их выдают замуж, не возражают, - засмеялся Салем. - Не принято, это - забота родителей. Они находят и невест, и женихов сами.
        К свадебным процессиям особо уважительное отношение. Двое полицейских наводят какой-то порядок на улице и дают возможность процессии двинуться дальше. Пытаемся пробиться в отель «Ориент», где нас должны встречать представители городской общественности. В воздухе стоит рев ослов, гудят автомобильные сирены кричат зазывалы магазинчиков. В стекла машины то упирается морда осла, то дышло повозки, то фара застрявшего грузовика. Улучив момент, когда мы приоткрыли стекла, к нам просунулся уличный торговец. Ожесточенно щелкая перед носом клещами, он предлагает купить кулек грецких орехов; за ним тянется продавец пирожных с лотком, усиженным мухами.
        Наконец, миновав старинную крепость, возле когда-то грозных стен которой расположился обыкновенный базар, мы въехали на нужную нам улицу. На фронтоне гостиницы «Ориент» висел большого размера кумачовый транспарант с выведенными на нем словами: «Да здравствует советский народ - верный друг Пакистана!» У подъезда - встречающие. Невысокого роста, в голубом сари красивая пожилая женщина. Это Бегум Тахира Ага - президент Общества пакистано-советских культурных связей Хайдарабада. Она представляет своих коллег - Казн Акбара, бизнесмена, владельца этой гостиницы, Хафиза Куреши - деятеля местной организации Национальной народной партии, Бегум Зинат Абдуллу, которая является крупным специалистом в области синдской литературы.
        Вечером в кинозале гостиницы открытие Недели дружбы. Присутствующие - в основном интеллигенция города, бизнесмены, представители местных отделений Мусульманской лиги, Национальной народной партии, профсоюзных и крестьянских организаций. Из передних рядов не спеша поднимается пожилой человек с окладистой черной бородой, на нем длинный серый сюртук. Это - мулла. Поправив каракулевый пирожок на голове, он монотонным голосом стал читать молитву. Такова традиция. Затем выступления. Все выражают радость по поводу того, что между СССР и Пакистаном установились добрые отношения. Представители профсоюзных и крестьянских организаций ругают реакционеров и американцев, по вине которых длительное время отношения были заморожены. Представители Мусульманской лиги и властей избегают кого-либо критиковать, упор делают на то, что надо забыть прошлое, думать больше о будущем и развивать полезные связи, чаще ездить друг к другу. Все сходятся на одном: упрочение пакистано-советских отношений поможет экономическому и культурному прогрессу Пакистана. Преподаватели Синдского университета говорят о намерении открыть
кафедру русского языка, о необходимости выписывать научно-техническую литературу. Один из бизнесменов заявляет, что он приобрел несколько советских тракторов «Беларусь»; он доволен ими и советует фермерам их закупать.
        Выступает книготорговец. Он говорит о том, что в городе открывается магазин по продаже советской литературы. При гостинице работает киоск, где продается переводная советская литература, в том числе политическая. Для Хайдарабада это событие. В киоске можно приобрести на английском языке произведения Ленина, книги о жизни и делах народа великого социалистического государства, журнал «Новое время», газету «Московские новости».
        На банкете, который был устроен по случаю Недели дружбы, ко мне подошел полицейский комиссар.
        - Года три назад, - сказал он, - моего предшественника наказали за то, что он позволил одному преподавателю прочесть лекцию о высшем образовании в СССР. Сейчас в магазине стали продавать коммунистическую литературу. А мэр Хайдарабада открыто, с трибуны призывает изучать и перенимать опыт экономического строительства в СССР. Да, времена меняются.
        - Вы жалеете о прошлом? - спросил я полицейского.
        - Я двадцать лет служу в полиции, для меня все это странно. Впрочем, я на службе. Прикажут - буду петь «Интернационал». Ха-ха!
        - Но вы же слов не знаете!
        - Уверяю вас, знаю. Заключенные в карачинской тюрьме, где я несколько лет работал, довольно часто пели «Интернационал». А в день вашего Октябрьского праздника хайдарабадские ткачи вышли с ним на улицы города. Представьте себе, их не разгоняли. Вот какие времена наступили, сэр.
        Мне показалось, что последнее было сказано им с сожалением.

…После Хайдарабада мы двинулись дальше, вверх по Инду. Начались встречи с активистами обществ пакистано-советских культурных связей. Вечера дружбы собирали массу народа. Много добрых и сердечных слов говорилось в адрес нашей страны. Особенно запомнился день, проведенный в Суккуре, где по программе закрывалась Неделя дружбы с Советским Союзом.
        В туристском проспекте о Суккуре, лежащем на Инде, на стыке с панджабскими районами, сказано буквально несколько слов. Жители говорят на языке синдхи. Промышленность - гончарное производство и переработка хлопка. Упоминается арочный мост, построенный без малого сто лет назад. Сообщается об огромной шлюзовой системе, которая питает влагой земли Синда, страдающие от засухи и нехватки воды.
        Суккур весь под зеленым покровом могучих платанов и финиковых пальм. Они заслоняют мечети, которых здесь, как и в других местах, великое множество. С реки всегда тянет свежим ветерком. Днем в летние месяцы жарко, но к вечеру становится сносно. Люди живут здесь, кажется, по раз и навсегда заведенному порядку. С наступлением сумерек жители высыпают на улицы, заполняя духаны, где жарятся традиционные кебабы и бараньи ножки, изрядно приправленные красным перцем и душистыми травами.
        В людях здесь поражает степенное достоинство. Белая чалма, покрывающая головы мужчин, придает им статную горделивость. Они (впрочем, как и все пакистанцы) очень гостеприимны. Для Суккура характерны сохранившиеся традиции периода национально-освободительного движения. Во время религиозных распрей, предшествовавших разделу Британской Индии, Суккур избежал столкновений между мусульманами и индусами, которые составляли здесь довольно большую прослойку населения. После образования Пакистана большинство индусов покинули Суккур, уехали в Индию. Сейчас в городе проживает около 3 тыс. индусских семей. На небольшом острове на Инде сохранилось несколько индуистских храмов. В дни своих религиозных праздников исповедующие индуизм на лодках отправляются на этот остров и там совершают моления. Никто из мусульман им не мешает, не делает попыток омрачить праздник.

…Торжественный митинг проходил в местном клубе. Зал, рассчитанный на 800 мест, не мог вместить всех желающих. Я обратил внимание на то, что среди собравшихся было много крестьян, рабочих и ремесленников. В глубине сцены большой портрет Ленина, нарисованный местным художником Аслам Хусейном, вазы с цветами. На стенах плакаты и лозунги, посвященные пакистано-советской дружбе.
        Как и в других городах, перед началом вечера мулла прочитал молитву. В коротком вступительном слове мэр города Гулам Ахмад, бывший морской офицер, охарактеризовал прошедшую Неделю дружбы как важное событие в жизни синдских районов, как прекрасную возможность для населения выразить свое чувство симпатии к советским людям. Прогрессивно настроенным людям Пакистана, сказал он под аплодисменты всего зала, удалось преодолеть сопротивление сил, пытавшихся изолировать народ от благотворных контактов с Советской страной.
        Затем, собственно, начались сами торжества. Известный поэт-просветитель Шейх Аяз, недавно освобожденный из тюрьмы, читал свои последние стихи об Октябрьской революции, о Ленине. Читал он с необыкновенным подъемом, речитативом, как это принято у синдхов. Зал чутко реагировал на каждое слово. Поэта долго не отпускали со сцены. И поэт читал и читал.
        Потом на сцену вышел хор рабочих, обслуживающих местную шлюзовую систему. На мелодию песни «Вихри враждебные» они исполнили песню о единстве пакистанских рабочих. В ней говорится, что пакистанские рабочие борются за лучшую долю, против эксплуатации и насилия. Для победы в этой борьбе нужно крепить солидарность людей труда независимо от их национальности. Слова этой песни написал поэт Хамиди, генеральный секретарь Общества пакистано-советских культурных связей города. Он из той части демократической интеллигенции, которая активно борется против националистической и религиозно-общинной розни, культивируемой в Пакистане реакционными силами. Как и многих патриотов, его тревожит, что идеи национальной исключительности проникли в сознание некоторых слоев рабочего класса и крестьянства и это сказывается на борьбе трудящихся.
        Потом под аккомпанемент ситар и саранги рабочий хор начал высмеивать жадность ростовщиков и помещиков, их невежество, продажность государственных чиновников и полицейских.
        Зал взрывался аплодисментами. Рабочие ушли за кулисы. Потом вернулись и повторили сначала всю программу.
        Со мной рядом сидел один из чиновников местной администрации. Как и все, он заразительно хохотал. А потом, повернувшись ко мне, с самым серьезным видом заявил:
        - Видите, как артисты разделывают панджабцев!
        - Почему панджабцев? - спросил я.
        - На все это способны только панджабцы - самые пронырливые из всех пакистанцев. Синдхи не способны на обман и подлость.
        В разговор вмешался сидевший тоже рядом Хасан Хамиди. Он слышал, что сказал чиновник.
        - Вы неправильно информируете советского корреспондента. Синдские помещики и ростовщики умеют сдирать шкуру с крестьянина не хуже, чем панджабские или, скажем, пуштуны. Давайте продолжим разговор после вечера, вы согласны, Ахмад-сааб?
        Чиновник молча поднялся и пересел подальше, на другое место.
        Рабочих сменил человек атлетического телосложения в рубахе из грубой ткани, традиционных шароварах. Это был Иджаз Назир, известный профсоюзный лидер, не раз сидевший в тюрьмах за организацию забастовок. Он приехал из Карачи по приглашению местных рабочих профсоюзов. Едва он поднялся с места, как раздался гром оваций. Он сказал, обращаясь к залу, к той части, где сидели его товарищи:
        - В трудные дни, а их в моей жизни было немало, я всегда мысленно обращался к народу великого Ленина. Это придавало мне уверенность, силы переносить заключение в тюрьмах, пытки тюремщиков. Я не преувеличу, если скажу, что мы, простые рабочие и крестьяне, рады тому, что между СССР и Пакистаном стали развиваться дружественные отношения. Это увеличивает занятость населения, открывает возможность новых контактов с советскими трудящимися, усиливает позиции демократических сил. СССР - подлинный друг народов Востока, он доказывает это конкретными делами в Индокитае и на Ближнем Востоке. Я напоминаю об этом еще и потому, что сейчас из Пекина доходят к нам разного рода клеветнические домыслы в адрес Советского Союза. Но ничто не сможет поколебать нашего глубокого уважения к стране, пятьдесят лет назад показавшей человечеству путь к освобождению и счастью.
        Один оратор сменял другого. Зал замер, когда на сцену поднялась хрупкая миловидная девушка в темном шелковом до пят платье. Ее звали Нахид. Она была студентка местного колледжа. Робея вначале, но постепенно оправившись, она заговорила о том, что ее волновало:
        - Я хочу больше знать о стране, где Валентина Терешкова могла стать космонавткой и полететь во Вселенную. Подумать только, на свете есть страна, где женщине доверили такую машину! И она справилась не хуже мужчины. Мы с подругами стараемся не пропускать ни одной передачи из Советского Союза. Как счастлива должна быть женщина, которая может выбрать любую профессию, и никто ей не помешает. Я завидую моим сверстницам в СССР. Но верю, что настанет день, когда и пакистанская женщина сможет полететь в космос.

^В небольшом бенгальском городке Комилла летом 1967 г. открылся магазин советской книги^


        Когда она говорила, ее подруги-студентки, хотя их было и немного в зале, подбадривали ее выкриками. Пожалуй, никому так не аплодировали. Но пережитки прошлого живучи, крепко сидят в сознании людей. Нахид и ее подруги, выйдя на улицу, сразу же закрыли лица пардой.

…Примерно за час до отъезда ко мне пришел Хасан Хамиди. Он познакомил меня со своим старым другом Азисом Сомро, который попросил подвезти его до Хайдарабада, где он служил инспектором в управлении по обслуживанию синдской оросительной системы.
        Дороги, которыми мы едем, находятся в ведении государственной Корпорации по развитию водно-энергетических ресурсов. Эта влиятельная организация занимается строительством и обслуживанием шлюзов и оросительных систем, сооружением гидроэнергетических станций. Машина идет вдоль каналов под густыми кронами деревьев, надежно защищающих берега и поля от размыва.
        Азис Сомро оказался интересным собеседником. Он рассказал, что земледелие в Западной провинции основано на орошении. В главных сельскохозяйственных районах ее - Панджабе и Синде - орошается более 90 % земельных площадей, в северо-западных - более 40 %, в Белуджистане - около 35 %. Площадь, орошаемая государственными каналами, составляет 25 млн. акров. Накануне образования Пакистана орошалось не более 15 млн. акров. Поля питает влагой великий Инд, протянувшийся от подножия Гималаев до Аравийского моря, и его каналы, имеющие протяженность 65 тыс. км. Правительство разработало комплексную программу освоения вод бассейна Инда, рассчитанную на десять лет.
        В Западном Пакистане существуют два сельскохозяйственных сезона. Осенний - хариф, охватывающий период с апреля по сентябрь. В сезон харифа выращиваются такие культуры, как рис, хлопчатник, сахарный тростник, кукуруза и баджра. В весенний сезон, именуемый раби, приходящийся на ноябрь - февраль, возделываются менее теплолюбивые культуры, как, например, пшеница, ячмень, масличные. Тогда же выращиваются овощи: огурцы, помидоры, лук и картофель.
        По сторонам типичный пейзаж синдской осени, зеленеющие пшеничные и ячменные поля чередуются с плантациями апельсиновых деревьев, густо увешанных оранжевыми плодами, с бамбуковыми рощами, зарослями акации и тамариска. Сквозь густой кустарник и деревья проглядывают селения. Иногда это десяток глинобитных хижин с мечетью. И неподалеку непременно мазары - могилы святых, а подчас и внушительные мавзолеи, увенчанные голубыми куполами или просто могильники, прикрытые каменными плитами Над ними развеваются полотнища разноцветных флажков и ленточек.
        В Синде, впрочем, как и во всех районах Пакистана, культ святых занимает видное место в жизни людей. И хотя простой мусульманин ежедневно в молитвах повторяет, что существует один бог, что только его следует почитать и возносить ему хвалу, это не мешает поклоняться в то же время и святому, который способен совершить многое. Он может исцелить от болезни, помочь в беде и горе, послать дождь на поля и даже усовестить ростовщика, чтобы тот отсрочил возвращение долга Святой живет интересами живых.
        Полагая, что святой скорее прислушается к словам своих оставшихся в живых родственников, верующий нередко обращается прямо к ним, особенно если они смотрители могилы тоже. Он несет им деньги на окраску купола или ограды, курицу или барашка, чтобы те поактивнее выпрашивали исполнение просьбы у святого.
        Мазаров, где погребены святые, бесчисленное множество в Пакистане. Что сделало людей, когда-то живших на земле, святыми? Это их подвиги во имя утверждение ислама или совершенное ими добро, мученичество или содеянное чудо. Под Карачи, в скалах на побережье, находится пещера, где похоронен святой Абдулла Гази. Легенда гласит, что Абдулла Гази пришел в эти края в VIII в. вместе с арабскими завоевателями. Был он простой воин. В сражении был тяжело ранен. Прислонившись к скале, он страдал от жажды. Но рядом была только соленая вода моря. В отчаянии он обратился с мольбой к Аллаху и ударил по скале саблей. Скала раскололась, открылась пещера с источником холодной пресной воды.
        Считается, что посещение этого мазара приносит людям удачу в делах, восстанавливает духовные силы. Сюда часто перед уходом в море заглядывают рыбаки. Нередко заходят и бизнесмены перед заключением сделок. Рассказывают, хотя это и звучит как анекдот, что прорыв индийских катеров в декабрьские дни 1971 г. в расположение карачинской военно-морской базы один из смотрителей могилы объяснял тем, что офицеры береговой обороны не ходили на поклонение в пещеру. За это они были наказаны ракетным обстрелом со стороны «неверных» индусов.
        В феврале 1972 г. вместе с моими друзьями - пакистанскими газетчиками я побывал там. В тускло освещенной синими электрическими лампочками пещере виднелись спины людей, склонившихся над надгробием. Друзья пояснили мне, что это чиновники, уволенные за взяточничество. Вроде бы образованные люди, а вот пришли все же просить заступничества у святого. Глядишь, поможет снова устроиться на службу. В металлический ящик для подаяния они положили довольно крупные денежные купюры.
        Но вернемся к дороге. В пути мы уже часов пять. Скоро начнет темнеть. Шофер Салем, несмотря на то что дорога неровная, гравийная, ведет машину со скоростью не менее
60 км в час. Вдруг он начинает прислушиваться к мотору, потом тормозит. Вскрывает капот и отвинчивает крышку радиатора. Вверх бьет струя пара. В чем дело? Сильный перегрев, к тому же радиатор распаялся. Дорога пустынная, темнота сгущается, а поблизости ни одного поселка.
        - Нужен серьезный ремонт в мастерской. Не пропадем, Аллах поможет, - философствует шофер.
        - Аллах помогает тому, кто сам что-то делает, - говорит Азис Сомро. - Мне эти места знакомы. Тут поблизости деревня, где живет мой дальний родственник. Подождите немного.
        Азис растворяется в темноте. Минут через двадцать он возвращается на повозке, запряженной двумя волами, говорит, что в пяти минутах езды находится городок Севан-Шериф.
        Приехавший с Азисом крестьянин прицепляет тросом «Волгу» к повозке, и мы трогаемся дальше.
        Вот из-за поворота показались огни. Явственно доносятся звуки музыки, стучит барабан. Подъезжаем к городу. Он весь разукрашен гирляндами разноцветных электрических лампочек. Улицы полны людей. Запахи жареного мяса, вареного риса, острых специй щекочут ноздри. На площади высится мавзолей. На его фасад направлены несколько прожекторов. В бликах света переливается лазурь орнаментированных плиток, которыми отделаны стены. Через дверь мавзолея народ входит и выходит. Очень много женщин с детишками на руках. Шум голосов временами заглушается тягучими звуками флейт, гармоники, заунывным пением.
        Мы попали в день праздника известного святого Каландара Лал Шахбаза. Это лицо историческое, он больше известен под именем Усман Марванди, проповедника ислама, философа мистического направления, так называемого суфизма. Легенда гласит, что Усман Марванди после длительных путешествий по странам Востока с проповедями нравственного совершенства и аскетизма появился в Синде. Это было в XIII в. А люди этих мест вели противоречащий канонам ислама образ жизни: они пили вино, играли в карты, занимались разбоем на дорогах, похищали женщин из соседних районов.
        Усман Марванди поселился в Севан-Шерифе, посвятив остаток своей жизни борьбе с пороками, духовному очищению людей. Он ежедневно выступал с проповедями, долгие часы проводил в молитве. Аллах внял его просьбам, очистил души людей от порока. Проповедник умер, почитаемый жителями окрестных мест, его похоронили как святого, соорудили ему мавзолей.
        После смерти Усман Марванди последователи этого святого объединились в религиозное братство, которое существует и до сих пор. Это, впрочем, характерно и для других мест, где похоронены разного рода святые. Во главе братства стоит духовный наставник - пир, обладающий неограниченной властью над членами этой организации. Наставником, носителем таинственной духовной власти, является один из потомков святого.
        В этот вечер нам предстояло увидеть наставника братства Севан-Шерифа - Пира Каландара. Помог в этом все тот же Азис Сомро. Невдалеке от мавзолея находился муниципалитет города. Он прошел туда и позвонил по телефону Пиру Каландару домой.
        - Наставник ждет. Он готов нам помочь во всем. В такой знаменательный день мы его дорогие гости.
        Хозяин волов отцепил машину: в узких городских переулках проехать было невозможно. Десятка два человек, вышедших из мавзолея, взялись за бамперы и с шумом покатили
«Волгу» к дому Пира Каландара. Особенно энергично суетился один человек, опутанный здоровенными цепями. После мне рассказали, что этот пакистанец поклялся, если у него родится мальчик (жена приносила ему одних только девочек), опутать себя цепями, носить их в течение месяца и делать людям только добро. Жена принесла долгожданного мальчика. Отец выполнял клятву.
        Открылись ворота в глинобитном заборе, и машина вкатилась на большой двор. Я ожидал увидеть пожилого, бородатого, величественного наставника братства. Каково же было мое удивление, когда к машине подошел мужчина лет двадцати пяти в длинной белой рубахе навыпуск и шароварах. Лицо интеллигентного человека. Бороды нет.
        - Прошу вас быть моими гостями, - сказал он. - Я уже знаю, что случилось с машиной. Мои люди помогут ее отремонтировать.
        Он провел нас в комнату. По стенам стояли потертые диваны. В углу - шкаф с последней марки транзисторным приемником «Сателлит». Пол устилал громадный персидский ковер изумительной расцветки, ноги утопали в мягком ворсе. Вот и все убранство комнаты.
        Нас посадили на диван. Он сел рядом. Но вот в комнату буквально на корточках вошли двое старичков и сели в дверях на ковер, поджав под себя ноги. Они почтительно склонили головы перед Пиром Каландаром.
        - Не удивляйтесь ничему, держитесь спокойно, - шепнул мне на ухо Азис. - У них свои порядки.
        Пир Каландар что-то буркнул себе под нос; старички на корточках пятясь покинули комнату и через несколько минут вернулись. Один держал в руках большой пузатый чайник, другой - поднос с чашками. Не поднимая глаз, они на коленях подползли к хозяину дома. Тот вполголоса что-то сказал, и они подползли к дивану, где сидела моя жена. Все это казалось настолько неестественным, что я было поднялся. На плечи легла рука Азиса.
        - Не волнуйтесь, пожалуйста. Здесь свои порядки.
        Таким манером старички обнесли чаем всех, а затем так же, как и в первый раз, удалились. Комната начала наполняться людьми. Каждый входящий становился на колени около дверей и молча полз к месту, где сидел Пир Каландар. Они целовали протянутую им руку и опускались у его ног. Никто из них не садился на диван. Это были приближенные наставника. Мне казалось, что это какой-то странный сон…
        Но беседа, которую повел Пир Каландар, возвращала к действительности. Он рассказал, что засуха и ветры, обрушившиеся на земли Синда этим летом, сказались на урожае риса и сахарного тростника, погибло много апельсиновых деревьев, пришлось зарезать часть скота. Пожаловался на то, что власти задержали строительство новых ответвлений от существующей оросительной системы и это тоже сказалось на урожае. Тяжелый год выпал для нас, заметил он, но нищих и голодных в нашем братстве нет. В Карачи за подаянием никто не ходит.
        Последнее было сказано не без гордости.
        Разговор перешел на тему о Советском Союзе. Он сказал, что интересуется жизнью нашей страны, слушает передачи на фарси из СССР. Знает и о том, что в Средней Азии живет много людей, исповедующих ислам. Знает и о том, что людей за религиозные убеждения не преследуют. С интересом слушал передачу из Ташкента, где рассказывалось, как совместными усилиями советских людей восстанавливается город, разрушенный землетрясением.
        - Если бы я не знал обо всем этом, то вас никогда бы не принял, - улыбнулся Пир Каландар. - Простите за откровенность.
        Потом был ужин. Пир Каландар постарался сделать все, чтобы выказать радушие и гостеприимство. Он понимал толк в хорошей посуде. Угощение подавалось на тарелках тонкого английского фарфора, сок - в хрустальных кувшинах. Прислуга опахалами, сплетенными из бамбука… отгоняла рой мух, садившихся на тарелки и еду.
        Поздним вечером мы покидали гостеприимного Пира Каландара. До автострады, ведущей в Хайдарабад, было километров десять, и надо было добираться местной, довольно запутанной дорогой. В темноте можно было сбиться с пути. Хозяин вызвал свой джип, и он поехал впереди, чтобы вывести нас на автостраду. В Севан-Шерифе продолжался праздник. В воздухе рвались петарды, процессии ряженых плясали в узких переулках города, взявшись за руки.
        - Ну, как вам понравился духовный наставник? - спросил Азис.
        Ответил Ибадат:
        - Забота о душе паствы не мешает ему быть и вполне земным. Он не сторонится и политической жизни в Синде. Одни из его приближенных сказал мне, что Пир Каландар решил поддержать создаваемую бывшим министром иностранных дел З. А. Бхутто новую партию. Это значит, что партия Бхутто будет иметь не менее сорока пяти тысяч сторонников, которые сделают все, что им прикажет духовный наставник. Да, у Бхутто будет серьезный союзник в Синде. Ведь до сих пор ни одна оппозиционная политическая партия не могла добиться расположения влиятельного Пира Каландара.

…О священных крокодилах, живущих под Карачи в пруду, возле гробницы синдского мудреца Манго Пир Баба, упоминается даже в туристских проспектах. Путь туда лежит через новый промышленный район, над которым всегда висит гарь, выброшенная заводскими трубами.
        Лента асфальта бежит среди песчаных холмов, за которыми в карьерах рвут породу для цементных предприятий, принадлежащих компании «Валика». Сколько раз я пытался побывать на этих заводах и всегда получал вежливый отказ. Хозяева не пускают журналистов. Технология производства отсталая. Условия труда тяжелые, зарплата у рабочих низкая, живут в обшарпанных коробках-общежитиях, огороженных колючей проволокой. Все это не радует глаз. Владельцы хотят, чтобы как можно меньше информации просачивалось в газеты.
        Нельзя сказать, что рабочие не протестовали. Они не раз объявляли забастовки. Это было и в 1965, и в 1968, и в 1970 гг. Но хозяевам, как правило, удавалось довольно быстро их прекращать. Успеху мешала разобщенность людей. Профсоюзы на предприятиях создавались по национальному признаку. А работали здесь и пуштуны, и панджабцы, и брагуи, и синдхи. Здесь трудилась и большая группа рабочих, переселившихся из Индии после образования Пакистана. У них тоже была своя профсоюзная организация.
        Но вот настала весна 1973 г. Используя право на стачку, предоставленное новым трудовым законодательством, промышленные предприятия Карачи начали забастовку. Рабочие требовали улучшения условий труда, бесплатного медицинского обслуживания и гарантированного минимума заработной платы.
        Поднялись и здешние цементники. Они послали своих представителей в карачинский комитет по координации стачечных действий. А главное - им удалось преодолеть национальную рознь, подогревавшуюся хозяевами и полицейскими провокаторами. Объединившись в единый профцентр, они вместе с другими отрядами рабочего класса Карачи участвовали в борьбе. Только после того, как хозяева на всех предприятиях промышленной зоны Карачи приняли основные условия забастовщиков, рабочие вернулись в цеха. Это была первая крупная победа и цементников, и всех карачинских рабочих, проявивших солидарность в борьбе против капитала.
        Последний поворот - и впереди видна роща финиковых пальм. Сквозь кроны проглядывает белый купол гробницы. Едва успеваем остановиться, как толпа нищих, в основном калек, мужчин и женщин, старых, молодых и детишек устремляется к нам. Одни начинают протирать машину, другие просят милостыню. Становится не по себе, когда видишь лес протянутых рук, изъеденные трахомой глаза, струпья на лицах.
        Вдруг нищие, словно по команде, расступаются. Появляется босоногий старик. На плечи наброшено заношенное армейское одеяло. Рыжая борода, рыжие волосы. Это смотритель крокодильчатника.
        - Пойдемте, я покажу вам крокодилов. Это будет стоить две рупии.
        Старик берет плетеную сумку. В ней куски мяса. Сам крокодильчатник - это пруд, обнесенный невысокой каменной оградой. За ним в ярко-зеленой пахнущей гнилью воде застыли крокодилы. Одни погрузились в воду, выставив на сушу лишь морды, другие выползли и греются на камнях. Старик перелезает через ограду, спускается вниз и начинает расталкивать животных, ходит по спинам, наступает на хвосты. Жирные, ленивые крокодилы не обращают на него никакого внимания, даже не шелохнутся.
        Старик присаживается на корточки. В руках у него две палки. На одну нанизан кусок мяса. Другой он раскрывает пасть хищника и глубоко в горло заталкивает мясо. Это он проделывает с каждым крокодилом. Потом он поднимается наверх, рассказывает:
        - Раньше я кормил их прямо из рук. Но однажды один крокодил взбунтовался и чуть не откусил мне кисть. Смотрите, какие шрамы!
        Вся рука от плеча до кисти в продольных шрамах.
        - Привык я к ним, - продолжает старик. - Около тридцати лет за ними ухаживаю, тем и живу. Крокодилы святые, приносят удачу тому, кто посетил эти места и пожертвовал на их питание.
        В Западном Пакистане крокодилы не водятся. Сюда они были завезены лет сто тому назад английскими офицерами, чтобы немного развлечься. Но старик на ломаном английском языке рассказывает историю о появлении крокодилов, созданную последователями синдского святого. Это одно из чудес Манго Пира Баба, говорит он. Почувствовав однажды, что Аллах заберет его к себе, мудрец бросил несколько блох в небольшую дождевую лужу. Свершилось чудо: неожиданно возник пруд, а в нем - крокодилы, которые принесли счастье и процветание этим местам. Раньше кругом была одна пустыня. А сейчас, видите, вон там, за деревьями, бьют святые источники. Они излечивают людей от проказы и многих других болезней. Не верите - сходите туда, сами убедитесь. С вас еще пять рупий за рассказ, сэр!
        На дороге нас встречает другой старик. Он ничем не отличается от смотрителя крокодилов. На шее болтается кожаный мешок.
        - Две рупии вперед, а то я могу забыть, - говорит старик, поглаживая крашенную хной бороду. - Вы увидите одно из чудес Пира Манго.
        Он подводит нас к цементному колодцу, спускает вниз на веревке медное ведро. Вскоре оно показывается полное пузыристой воды. Она отдает сероводородом. Обыкновенная минеральная вода. Старик пьет ее с наслаждением, к ведру тянутся ребятишки, прибежавшие из соседней деревни, калеки с язвами, покрывающими их лица и руки.
        Неподалеку большой бассейн, разделенный на два отсека каменной изгородью. Один - для мусульман, другой - для «неверных». В обоих, зайдя по горло, сидят взрослые и дети. Женщины забрались туда прямо в верхней одежде. Тут же кто-то стирает белье, полощет рот.
        - Вода святая, - шепчет старик. - Помогает от проказы, заживляет раны.
        По коже продирает мороз. Две скрюченные старческие фигуры - спина в коросте - лезут в воду. Это прокаженные из лепрозория, находящегося за деревней, километрах в десяти отсюда.
        - Вода помогает им, - продолжает старик. - Год назад у них кровоточили язвы. Видите, теперь они поправляются.
        Спрашиваю, есть ли здесь врачи.
        - Нет, - отвечает старик. - Врачи только обманывают людей, денег берут много, а пользы никакой. Приезжали как-то они сюда. Люди их прогнали. Если Аллах не поможет больным, то врачи тем более не помогут.
        Да, действительно. Сюда однажды приехала санитарно-эпидемиологическая комиссия, чтобы обследовать бассейн, являющийся источником заразных болезней. Ничего из этого не получилось. Дельцы, зарабатывающие деньги, причем немалые, на этих источниках, подговорили всех нищих и калек. На членов комиссии набросились, двух врачей избили до потери сознания. Пришлось вызывать полицейский наряд, который еле спас комиссию от расправы.
        Мы уже собираемся уходить, как подъезжает автобус. Из металлического чрева высыпают нищие в лохмотьях и бегом направляются к бассейну. Старик взмахивает сумкой.
        - Деньги, платите по одной рупии. Деньги вперед! Если не заплатите, гнев Аллаха обрушится на вас!
        Возвращаемся. Возле крокодильчатника стоит туристский пикап. Наш старый знакомый ведет группы иностранцев, вооруженных фото- и киноаппаратами, к бассейну. За ними - толпа нищих с протянутыми руками. Со стороны холма, там, где гробница Пира Манго, доносится заунывное пение, слышны звуки флейты и бубна. Не верится, что живешь в XX веке.

^В порт Читтагонг пришло советское судно, доставившее продовольствие и медикаменты населению районов Бенгальского залива, пострадавшему от разрушительного циклона^

…Все еще господствуют нелепые обычаи, которые трудно объяснить. От наших нефтяников я услышал однажды жуткую историю. Она произошла на пляже Сэнд-спит, под Карачи. Этот пляж с мягким золотистым песком раскинулся на 8 км вдоль бухты. Сюда можно добраться только на автомашине. Сейчас, с переводом столицы на север, пляж захирел. Заколочены многие коттеджи, и лишь сотрудники иностранных консульств, оставшиеся в Карачи, да некоторые состоятельные семьи приходят сюда.
        В тот день, о котором пойдет речь, в коттедж, расположенный рядом с нашим, на двух легковых машинах приехала семья одного карачинского торговца: жена, четыре взрослые дочери, двое парней студенческого возраста и старик-слуга. День был солнечный и, казалось, спокойный. Волны накатывали на берег и уползали, унося с собой песок, мелкую гальку.
        Пакистанские женщины в присутствии посторонних купаются, как правило, не снимая верхней одежды. Показывать обнаженное тело считается неприличным. Наши люди видели, как пакистанки прямо в одежде осторожно вошли в воду, начали плескаться, постепенно уходя от берега, а их мужчины спокойно пили чай, наблюдая за ними.
        Вдруг с грохотом набежала большая волна и накрыла женщин с головой, перевернула их, а затем стремительно потащила в море. Мужчины заволновались, не не тронулись с места. На помощь бросились наши нефтяники. Вытащив из воды двух женщин, они начали было делать им искусственное дыхание, но подбежал глава семьи и, ругаясь, отогнал их. Прошло минут десять. Утопленницы не приходили в себя. Тогда торговец подогнал автомашину, утопленниц погрузили на сиденье, прикрыв полотенцами. Через некоторое время торговец вернулся со своими сыновьями.
        - Я недосчитался еще младшей дочери. Где она?
        Они начали искать утопленницу, пригласили рыбаков из соседней деревни, обыскали все вокруг.
        - Аллах дал дочерям жизнь, Аллах взял их к себе, - философски сказал торговец и, увидев на глазах ребят слезы, прикрикнул: - Нашли место где плакать! Поехали домой.
        Мои коллеги - пакистанские журналисты, которым я рассказал об этом, заметили, что, возможно, это была семья религиозного фанатика. Возможно. Но таких семей немало в стране.
        В дни рамазана, поста, продолжающегося в течение месяца, мусульманин не должен ни пить воду, ни принимать пищу от восхода до заката солнца. Правда, Коран разрешает человеку, находящемуся в путешествии или заболевшему, и пить, и есть. Но даже и в этих случаях многие стараются соблюдать пост. Именно в это время на дорогах происходит много аварий. Усталые, голодные шоферы перед заходом солнца мчатся не разбирая дороги, нарушая все правила. Они спешат к ближайшей чайхане, чтобы утолить жажду и голод. Я знал людей, которые, заболев, отказывались принимать лекарство, делать инъекции, пока светило солнце.
        Бывают и комичные случаи. Однажды во время рамазана мне пришлось лететь из Дакки в Карачи. В самолет садились вечером, когда солнце уже опустилось и правоверные могли приступить к еде. Стюардесса стала разносить чай и пирожки. И вдруг в самолете началось смятение среди пассажиров. В чем дело? Мы были на высоте примерно километров семи-восьми, летели на запад, и в иллюминаторы било солнце.
        Жалко было видеть моего соседа, почтенного старика, набожного человека. На его глаза навернулись слезы. Он не заметил солнца, и уже сделал несколько глотков чаю…

…Сейчас этот чиновник уже не работает в министерстве, он на пенсии, уехал к своим родственникам в Бахавалпур. Занимая небольшой пост, он всегда стремился помочь нам, иностранным журналистам.
        Человек честный и набожный, он, как предписывает Коран, по нескольку раз в день совершал намаз. Наступал час молитвы, он вытаскивал из шкафчика красный коврик, извинялся, если в это время в его кабинете находились посетители, и начинал молиться. В дни рамазана всегда постился. Словоохотливый, общительный человек, он очень любил поговорить о преимуществах ислама перед другими религиями.
        Однажды, когда я пришел к нему по какому-то делу, он затеял разговор о вреде употребления свинины и влиянии ее на характер и образ мышления людей. То, что свиное мясо быстро портится, говорил он, поглаживая черную бороду, известно давно. Наши предки, совершавшие завоевательные походы, поэтому от него отказались. Но главный вред от этого мяса не в том. Свинья ест все подряд, даже мертвечину и разную там гадость. И все зловредное, всю гадость, которую она поедает, свинья через свое мясо передает человеку. Доказано: тот, кто ест свинину, как правило, имеет массу пороков и моральных недостатков - он упрям, зол и подл.
        Я сказал ему, что он неправ. Он задумался на некоторое время, потом неожиданно заявил:
        - Ваши люди пьют водку, а она, как лекарство, уничтожает в этом мясе молекулы, передающие людям свинские черты характера.
        Спустя месяц после этого разговора, в первые дни Нового года, я пригласил его в гости. Жена накрыла на стол. Долго колебались, поставить ли бутылку охлажденной
«Столичной». Как-никак Новый год. Поставили.
        Гость оживился.
        - Водку, в общем-то, мусульманам пить можно, - успокоил он нас. - В Лондоне мне приходилось пить. Она же производится из зерна. Коран же, как известно, запрещает правоверным употреблять все то, что произведено из виноградной лозы. Поэтому не расстраивайтесь.
        Мы не стали расстраиваться. Хотелось по-русски хлебосольно принять хорошего человека. Жена достала из холодильника кусок бело-розового свиного сала и, нарезав ломтиками, подала на стол.
        - Это что за закуска?
        - Свиное сало.
        - Свиное сало? Не может быть! Это же английский маргарин, и, помнится, в Лондоне, я ел его с хлебом. Положите, пожалуйста, кусочек.
        Наш гость помазал свинину горчицей и начал медленно жевать, одобрительно покачивая головой.
        - Нет, это не свинина! Но и не маргарин. Что-то более прекрасное! - заявил он.
        Он до конца осушил рюмку, крякнул от удовольствия и потянулся за новым кусочком сала.
        На огонек забежали двое знакомых пакистанских журналистов. Попробовали сала, тоже подтвердив, что это вовсе не маргарин и тем более не свиное сало.
        - Это необыкновенная рыба!
        В два часа ночи гости стали прощаться.
        - Только жене моей ничего не говорите, - заговорщически попросил чиновник.



        Бурные дни Пакистана

        К власти приходит А. М. Яхья-хан. Подготовка к выборам. Такое не забывается. Конференция пакистанских трудящихся. В краю свободолюбивых пуштунов. Покушение в Карачинском аэропорту. Тайфун. Друзья познаются в беде. Джутовое предприятие Адамджи. Ленинские дни в Пакистане. Итоги всеобщих выборов. Военщина принимает контрмеры


        Волна антиайюбовскнх выступлений, поднявшаяся осенью 1968 г., в дни празднования десятой годовщины со времени прихода к власти М. Айюб-хана, охватила всю страну. Забастовки, демонстрации, митинги и в Западной провинции, и на Востоке заканчивались столкновениями с полицией. Первые полосы газет, публиковавшие информацию с места событий, напоминали военные сводки.
        Напряжение нагнеталось. Однако армия по-прежнему держалась в стороне от событий. Но 25 марта 1969 г., во второй половине дня, над Карачи, Лахором, Даккой, Читтагонгом и другими крупными городами появились боевые самолеты и вертолеты. На улицы городов выступили танки и моторизованные части. Они блокировали аэропорты, мосты, вокзалы, радиостанции, банки, иностранные представительства и начали разгонять антиправительственные демонстрации и митинги.
        Вскоре по радио выступил Айюб-хан. Слабым, нетвердым голосом - он еще не успел оправиться после перенесенного инсульта - глава государства заявил, что он передает всю полноту власти главнокомандующему вооруженными силами Пакистана генералу А. М. Яхья-хану. В стране вновь введено военное положение, запрещены митинги и демонстрации.
        Спустя некоторое время последовало программное заявление генерала Яхья-хана, взявшего на себя обязанности президента. Он заявил, что новые власти намерены повести борьбу со взяточничеством и казнокрадством, стабилизировать политическую и экономическую жизнь, реорганизовать административное деление Западной провинции, руководствуясь лингвистическим признаком, в 1970 г. провести прямые всеобщие выборы в законодательные органы страны.
        Пакистан вступил в новый этап развития. Оппозиционные режиму силы, в первую очередь такие организации, как «Авами лиг», Партия пакистанского народа и Национальная народная партия, не строили больших иллюзий в отношении намерений военных кругов осуществить в стране какие-то перемены. Они понимали, что обещания Яхья-хана продиктованы исключительно обстановкой, сложившейся в стране, народ которой устал от произвола и бесправия.
        Вынужденная считаться на данном этапе с настроениями народа, военная администрация отменила с 1 января 1970 г. ограничения на деятельность политических и общественных организаций. Коммунистическая партия по-прежнему оставалась под запретом, и Яхья-хан об этом заявил открыто. Сделаны были некоторые послабления профсоюзным объединениям - рабочие получили право на проведение забастовок.
        Западный Пакистан был разделен на четыре провинции по лингвистическому признаку, как на этом настаивали основные политические организации: Синд, Панджаб, Белуджистан и Северо-Западная пограничная провинция. Провинция Восточный Пакистан, где проживает однородное в этническом отношении население, никаких изменений не претерпела. Губернаторами провинций Яхья-хан назначил генералов, облеченных неограниченными правами.
        С весны началась избирательная кампания по выборам в Национальную ассамблею и провинциальные законодательные собрания. Принцип: один человек - один голос; женщины также получили право голосовать. Двадцать семь политических партий и группировок начали борьбу за голоса избирателей.
        Конечно, избирательная кампания 1970 г. - это уже история. Однако для уяснения событий, последовавших после выборов, я все же хочу вкратце обрисовать положение, расстановку политических сил, их тактику.
        Энергично готовилась к выборам «Авами лиг». По масштабам предвыборной кампании она, безусловно, не имела себе равных в Восточной провинции. Лидер этой организации Муджибур Рахман, которого военный режим стремился упрятать в тюрьму на долгие годы «по делу в Агартала», стал национальным героем в глазах 70 млн. бенгальцев. В своих выступлениях Муджибур Рахман и его единомышленники выражали жизненные требования населения Восточной Бенгалии. С осуществлением «Программы шести пунктов» бенгальцы связывали все свои надежды и чаяния.
        Незадолго до выборов, когда в «Авами лиг» развернулось соперничество между отдельными функционерами за право выдвижения своих кандидатур в законодательные органы, Муджибур Рахман пресек эти разногласия. Руководство партии разработало эффективные меры с целью укрепить единство и дисциплину. Генеральным секретарем партии был избран Таджуддин Ахмад, человек энергичный и волевой.

«Авами лиг» чувствовала себя настолько уверенной и сильной, что не стремилась стать участником какой-либо коалиции.
        Не менее активную деятельность развернула и Партия пакистанского народа. К этому времени ей удалось создать отделения почти во всех городах Западного Пакистана, привлечь на свою сторону студенческую молодежь ведущих учебных заведений. В предвыборной кампании она обращала основное внимание на нужды беднейших слоев населения, на проблемы демократизации общественной жизни. Партия повела агитацию за передачу земли неимущим крестьянам и арендаторам, за снижение платы в высших учебных заведениях. Выступая за развитие широких международных связей, партия вместе с тем стояла за конфронтацию с Индией.
        В соответствии со своими программными требованиями готовилась к выборам Национальная народная партия. Одобрив решение президента о легализации деятельности политических партий, она потребовала от правительства снять запрет на деятельность Коммунистической партии, рассматривая это как необходимое условие нормализации политической жизни Пакистана. Это требование было включено в предвыборные выступления таких деятелей партии, как Махмудул Хак Усмани, Гаус Бахш Бизенджо, Анис Хашми, Ахмад Дуррани и Наваз Бат.
        В предвыборный манифест, оглашенный в сентябре 1970 г., Национальная народная партия включила, в частности, такие положения: введение в Пакистане федеральной парламентской формы правления, признание автономии провинций, при которой в ведении центрального правительства остаются лишь вопросы обороны, внешней политики и финансов.
        Однако Национальная народная партия, занимавшая, безусловно, наиболее прогрессивные позиции в демократическом движении страны, не смогла противостоять центробежным силам. В канун выборов в партии обострились противоречия между отдельными группировками. Часть активистов перешла в «Авами лиг», а другая - примкнула к группировке Бхашани. В Белуджистане партия раскололась на две враждующие между собой независимые фракции: белуджскую и пуштунскую. Усилились трения и в организации Северо-Западной пограничной провинции. Разногласия между отдельными лидерами были и в филиале этой партии в Восточном Пакистане. И руководство партии, вместо того чтобы сконцентрировать все внимание на предвыборной борьбе, вынуждено было тратить время на предотвращение дальнейшего раскола рядов партии и усиления фракционной деятельности.
        Большие надежды на выборы возлагала «Джамаат-и ислами». Спекулируя на религиозных чувствах населения, она обещала избавить его от нищеты, а также наказать «плохих предпринимателей, которые, забыв догматы ислама, эксплуатируют братьев-мусульман». Выступая против развития отношений с социалистическими странами, эта партия утверждала, что сотрудничество с ними несет Пакистану экономические невзгоды и тяготы.
        Она развернула подстрекательскую кампанию против «Авами лиг», Партии пакистанского народа и Национальной народной партии, обвиняя их в том, что они являются орудием иностранных государств. Молодчики из «Джамаат-и ислами» провоцировали столкновения на митингах, устраиваемых этими прогрессивными организациями.
        Военные круги внимательно следили за ходом событий и, как показывают факты, поддерживали крайние правые силы. Несмотря на существовавший так называемый Кодекс поведения партий в избирательной кампании, военные власти ни разу не осадили зарвавшихся экстремистов.
        Насквозь спекулятивной была тактика А. X. Бхашани. После встречи с Яхья-ханом в сентябре 1970 г. его группировка умерила критику военного режима. Она отказалась участвовать в выборах, заявив, что все усилия надо направить на борьбу по преодолению последствий стихийного бедствия, обрушившегося на Восточный Пакистан.

…Такое не забывается. Утром 4 ноября 1969 г. за мной в отель «Интерконтинентал» заехал Али Аксад. Он повез меня в редакцию «Сангбада», где нас ожидал Шахидулла Кайсар, недавно избранный председателем Союза журналистов Восточного Пакистана. Все вместе мы должны были поехать в Даккский университет, где намечалась встреча с преподавателями и студентами. Я готовил репортаж о жизни этого крупнейшего учебного заведения страны. Дорога оказалась перекрытой. Человек двадцать парней, вооруженных металлическими крюками и бамбуковыми палками, останавливали велосипедистов, автомашины и прохожих. На наших глазах из велоколяски вытащили пассажира, повалили на землю и тут же начали его избивать. Полицейских нигде не было видно.
        Угрожающе размахивая палками, к нам подбежали двое парней. Али Аксад притормозил машину:
        - Что случилось?
        - Бенгалец? Хорошо. Объявлена забастовка. Кричи «Долой Яхья-хана!»
        - Я-то прокричу, - спокойно ответил Али Аксад. - А вот моего друга нельзя заставлять. Он иностранец, советский журналист.
        - Проезжайте, - согласились они. - Только вывесите черный флажок.
        Али Аксад прикрепил к ветровому стеклу черный флажок, без которого в последние дни не выезжал ни один водитель, и мы поехали дальше. Вступая то и дело в объяснения с пикетами забастовщиков, мы наконец добрались до редакции.
        В небольшой комнате, которая служит и приемной, и местом, где обычно собираются журналисты, чтобы посудачить о своих делах, нас терпеливо ожидал Шахи-дулла Кайсар. Поездку в университет пришлось отменить.
        - Чудовищная провокация. В городе произошли столкновения, - сказал Шахидулла. - Бенгальские экстремисты жгут лавки, убивают людей, говорящих на урду. А те, поддержанные джамаатовцами, отвечают тем же. Полицейские попрятались.
        Примерно часа через два стали приходить репортеры. Своими рассказами они дополнили картину страшной трагедии, разыгравшейся на улицах Дакки. Между двумя группами населения - «урдуменами» и бенгальцами - произошла резня. Судя по всему, организаторы провокаций готовились давно и лишь ждали повода. Такой повод, конечно, нашелся.
        В соответствии с решением правительства регистрационные карточки избирателей должны были заполняться на урду в Западном Пакистане и на бенгали в Восточной провинции. В примечании к этому решению указывалось, что небенгальцы, проживающие в Восточном Пакистане, могут заполнять эти карточки на урду. А бенгальцы, находящиеся в западной части страны, могут заполнять карточки на своем родном языке.
        Власти же не сообщили своевременно населению Восточной провинции, что бенгальцам, проживающим в западных районах, тоже предоставлено право пользоваться родным языком. Провокаторы немедленно использовали эту оплошность. Они повели разговоры о том, что бенгальцев дискриминируют на Западе, что их вообще хотят там лишить права голоса. Людей же, говорящих на урду, сбивали с толку тем, что, мол, бенгальские националисты разработали план физической расправы над ними, если они будут заполнять карточки в Восточном Пакистане на урду.
        Демократические организации не придали особого значения подстрекательской возне провокаторов. И вот Дакка стала ареной кровопролитных столкновений.
        В разгар побоища вице-адмирал С. М. Ахсан, губернатор провинции, пригласил в телестудию представителей ведущих политических и общественных организаций. Те пришли и обратились к населению города с призывом прекратить погромы, разойтись по домам. Но резня продолжалась. Лишь к вечеру, когда в город вошли моторизованные части, удалось восстановить порядок. Никто не считал, сколько жителей стали жертвой этой провокации.
        Вместе с Али Аксадом и Шахидуллой Кайсаром мы ехали по улицам, где только-что разыгралась трагедия. Жуткая картина представилась нам: сожженные дома, разбитые автомашины, порванные электропровода. Санитарные машины подбирали искалеченных. Убитые, среди них очень много женщин и детей, с перерезанным горлом и разможженной головой, лежали там, где их застигла смерть.
        Возле овощного рынка, где произошла особо страшная резня, женщины помогали врачам перевязывать раненых. Это были активисты из Демократической женской федерации. Среди них я увидел Бегум Суфию Камал. Она плакала. Отовсюду неслись стоны.
        Прислонившись к стене каменной ограды, сидели два окровавленных человека. Устало и безучастно смотрели они по сторонам. Один - бенгалец, рабочий с завода по производству содовой воды, второй - пуштун, слесарь автомастерской. Мои друзья спрашивают бенгальского рабочего:
        - Зачем дрался?
        - Пью чай с моими товарищами, - рассказывает он, - как вдруг подсаживается к нам адвокат, мы его все хорошо знаем. Так вот он говорит, что хозяин завода - панджабец - всех нас уволит, если мы не заполним карточки на урду. В Карачи, мол, на цементном заводе начали выгонять с работы бенгальцев. Обозлились мы, выходим, а навстречу бежит этот пуштун с ножом. Мы его сбили с ног…
        - А я, - отвечает пуштун, - ремонтировал машину. Вдруг слышу - кричат, что в наши дома ворвались бенгальцы и убивают детей. Я схватил нож и к своим на помощь…
        Вот так действовали провокаторы. После выяснилось, что никто не нападал на дома, где жили пуштуны. Это подтверждает и его плачущая жена, которая стоит рядом с нами.
        Поздно вечером по местному телевидению выступает губернатор С. М. Ахсан, на этом посту он всего около трех месяцев. Он выражает соболезнование семьям пострадавших и заверяет, что власти накажут зачинщиков убийств и погромов. Трагедия, разыгравшаяся на улицах города, добавляет губернатор, лишний раз убеждает в необходимости сохранения в стране военного положения.
        Вслед за ним на экранах телевизоров появляется лидер местной организации
«Джамаат-и ислами» проф. Гулам Азам. Оказывается, ему уже известно, кто организовал братоубийственное побоище. Это коммунисты, пробравшиеся в «Авами лиг» и Национальную народную партию. Это индийские и советские агенты, наводнившие Пакистан, враги ислама. Он призывает население разоблачать подрывные элементы и доносить обо всех подозрительных лицах службе безопасности.
        В эту же ночь полиция проводит массовые облавы в Дакке, совершает налеты на редакции газет «Сангбад», «Иттефак» и «Пурбодеш». Задержаны в основном активисты прогрессивных организаций, журналисты и деятели культуры, абсолютно не причастные к событиям. Полицейские наведывались даже в дома Ахмад Джасимуддина и Бегум Суфии Камал.
        Руководители организаций, в адрес которых сделал клеветнические выпады лидер
«Джамаат-и ислами», возмутились. Они посылают представителей к нему, чтобы выяснить, на каких фактах джамаатовец основывал свое выступление. Приезжают к нему домой. У ворот солдатский патруль. Самого хозяина дома нет. Улетел по каким-то делам в Лахор. Представители едут на телевидение и радио, встречаются с людьми, отвечающими за передачи. Они требуют разъяснения по поводу заявления Гулам Азама.
        - В своем выступлении лидер «Джамаат-и ислами», - заявляют им, - высказал личную точку зрения, за которую ни радио, ни телевидение не несут ответственности.
        - Тогда позвольте нам тоже сделать личное заявление.
        - Это невозможно. Ваше заявление сейчас просто неуместно. Оно разбередит раны людей, а это может вновь вызвать беспорядки.

…Настало время отлета в Карачи. Я заехал попрощаться с Суфией Камал. На веранде, куда она меня провела, сидели ее друзья - художник Зейнул Абедин и редактор
«Сангбада» Ахмадулла Кабир. Дакка все еще находилась под впечатлением разыгравшейся трагедии. Собеседники говорили о политической обстановке в провинции и в городе, о том, что подобного рода провокации устраиваются экстремистами и отдельными маоистскими группами с целью создания «революционной ситуации». Власти же используют столкновения для усиления репрессий против национально-патриотических организаций.
        Суфия Камал сказала:
        - Случившаяся трагедия осложнила подготовку к празднованию Великого Октября, которую начало Общество дружбы. Тем не менее пусть с опозданием, но эта замечательная годовщина будет отмечена в Дакке и в других городах провинции.
        Делясь планами на будущее, она рассказала и о том, что общественные организации готовятся к празднованию столетия со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Предполагается создать в провинции юбилейный комитет, в который войдут представители различных политических, общественных и профсоюзных организаций.
        - Когда все станет ясным, - сказала она, - то обязательно дадим знать вам в Карачи и советскому посольству в Исламабад. Мы хотим, чтобы на праздновании вместе с нами были и советские люди.

…Карачи. Конец декабря 1969 г. Моросит мелкий дождь. Ветер обрывает с деревьев листья, шумит в пальмовых кронах. Вообще декабрь - месяц капризный и промозглый. Но в этом году добавился еще и холод, принесенный ветрами из пустынь Белуджистана. По ночам температура опускается до +6°. В этих местах, где помещения не отапливаются, а полы каменные, холодно.
        Тяжко переносит непогоду рабочий люд, их семьи, живущие на рабочих окраинах Коранги, Лари, Назимабад, где крышей служит подчас навес из гофрированного железа. Надевают на себя все, что есть теплого: простыни, одеяла, шарфы. В воздухе стоит запах кизяка, жженой бумаги, едкий дым стелется над крышами.
        Полицейские машины, объезжающие по утрам город, подбирают нередко с улиц трупы. Это нищие и бездомные, истощенные от постоянного недоедания и болезней, не выдерживают холодов.
        Холодная погода с пронзительными ветрами царила в те дни в значительной части Западной провинции.

…«Халикдина-холл» - место, где, как правило, общественность проводит свои мероприятия. Сегодня над этим массивным кирпичным зданием, сооруженным еще в дни английского владычества, реют красные флаги и висят транспаранты. Гирлянды разноцветных флажков украсили ограду двора, стены домов. Установленные на крыше репродукторы разносят мелодии пуштунских, синдских, бенгальских, панджабских и белуджских песен. Движение по Бандер-роуд, на которой расположился
«Халикдина-холл», перекрыто полицией. Власти, дав разрешение на проведение конференции, обещали поддерживать порядок. Сегодня в «Халикдина-холл», впервые за последние пятнадцать лет, проводится конференция пакистанских трудящихся. На нее приглашены местные и иностранные журналисты. Событие важное в жизни рабочего класса. Делегатам, избранным различными профцентрами и крупными промышленными предприятиями, предстоит обсудить положение трудящихся, вопросы стачечной борьбы и наметить планы на будущее с учетом предстоящих выборов в Национальную ассамблею и законодательные органы провинции.
        Я впервые на такого рода форуме трудящихся. Громадный зал постепенно заполняется делегатами. Как резко они отличаются от тех пакистанцев, которых можно видеть в фешенебельных отелях и на дипломатических приемах! Рубахи в заплатах, шаровары, потертые пиджаки, сбитые башмаки. У людей худые, утомленные лица, многие простужены, кашляют. Делегаты остановились не в отелях, где цена номера в сутки равна порой месячной заработной плате рабочего. Они ютятся у товарищей, в семьях таких же тружеников, как они сами.
        В коридоре гудят медные пузатые самовары, принесенные карачинскими рабочими из дому. На столах - нехитрое угощение: пресные лепешки-чапати, пирожки с наперченным мясом, ломтики хрустящей жареной картошки, кебабы. Все это приготовлено руками жен и сестер карачинских рабочих, принимающих у себя товарищей по труду и борьбе. Женщины обносят чаем, угощают делегатов и гостей. Ни у одной лицо не закрыто пардой. По зданию гуляет ветер, но люди словно не замечают холода. У всех приподнятое, радостное настроение.
        Через всю сцену протянут огромный кумачовый плакат, на котором на нескольких языках начертан призыв конференции: «Долой национальную рознь! Наши враги - голод, болезни, нищета, эксплуататоры! Трудящиеся, объединяйтесь в борьбе за свои права!»
        Над транспарантом - портрет Владимира Ильича Ленина, увитый гирляндой живых цветов. На одной из стен висит портрет президента Яхья-хана. Без этого портрета пакистанского президента власти не разрешали проведение конференции. Организаторам пришлось согласиться, чтобы не сорвать с таким трудом организованную конференцию.
        Делегаты и гости заняли места. В последних рядах уселись полицейские, положив под сиденья винтовки. В коридоре прогуливается офицер с портативным передатчиком, работающим, видимо, прямо на полицейское управление. Но у рабочих нет тайн, они не скрывают ни целей, ни задач конференции.
        За столом президиума я вижу руководителей профцентров. Среди них - Фаиз Ахмад Фаиз, доктор Мунавар Али, активист Национальной народной партии из Суккура Хасан Хамиди, видный общественный деятель города Анис Хашми. В зале вспыхивают овации, когда на трибуну поднимается Иджаз Назир. Этого профсоюзного деятеля хорошо знают в Пакистане. Открывая конференцию, он говорит, что в ее работе принимают участие более 600 делегатов и гостей. Не смогли приехать представители бенгальских трудящихся. В самый последний момент власти Дакки помешали: они отменили в этот день два рейсовых самолета и аннулировали билеты.
        Однако, продолжает он, наши бенгальские товарищи, трудности которых мы понимаем, просили сказать, что решения, принятые конференцией, они будут считать и своей программой борьбы.
        Последние слова тонут в буре оваций. Затем генеральный секретарь Западнопакистанской федерации рабочих Наби Ахмад зачитывает послание от руководителей двадцати профсоюзных организаций Восточной провинции, а также телеграммы, присланные Муджибур Рахманом. Смысл всех этих посланий и приветственных телеграмм сводится к тому, что бенгальские трудящиеся вместе с товарищами из Западной провинции полны решимости крепить единство в борьбе за социальные, экономические и политические права.

^Этот портрет В. И. Ленина, нарисованный известным бенгальским художником З. Абедином, был выставлен у входа в даккский инженерный институт, где в январе
1970 г. открылись ленинские дни^
        Два дня над зданием «Халикдина-холл» реяли красные флаги. Выступавшие на конференции делегаты говорили о тяжелой доле пакистанских трудящихся, о том, как они участвуют в забастовочной борьбе. Они отмечали, что в Пакистане ничего серьезного не делается для улучшения положения народных масс. Предприниматели игнорируют даже те небольшие изменения, которые рекомендовало правительство. В стране более 7 млн. безработных. Предприниматели, не считаясь ни с какими законами, выбрасывают на улицу рабочих, все шире используют труд детей.
        Обращалось внимание на то, что власти и предприниматели выступают единым фронтом, пытаются столкнуть между собой отдельные слои населения, культивируют национальную рознь. Пример тому - ноябрьские кровопролитные столкновения между бенгальцами и
«урду-менами» в Дакке.
        Говорилось и о том, как пролетарская солидарность помогает выстоять в борьбе с капиталом, добиться осуществления требований. В течение длительного времени бастовали текстильщики концерна «Валика», обувщики фабрик «Бата», рабочие механического завода «Батала инджиниринг» и химического комбината «Сайгол энд компани». Они вышли на работу только после того, как владельцы удовлетворили основные требования бастующих. Весьма примечательно, что во время этих забастовок в Лахоре, Карачи и других городах были созданы комитеты по координации действий. И не раз, чтобы поддержать товарищей по классу, профсоюзные организации железнодорожников, цементников, почты и телеграфа проводили забастовки солидарности. Отмечалось, в частности, что после прихода к власти Яхья-хана в стране состоялось 958 выступлений трудящихся, из них 695 раз победителями выходили рабочие.
        По просьбе делегатов выступил Фаиз Ахмад Фаиз. Делегаты думали, что поэт по традиции прочтет свое новое стихотворение. Но на этот раз он выступил с речью. Он говорил о том, что волновало всю общественность Пакистана. Он призывал рабочих сплачивать боевые ряды, давать отпор националистам и экстремистам, которые подрывают единство рабочего класса, играют на руку капиталистам.
        - Не поддавайтесь на удочку провокаторов, - говорил Фаиз, - помните, что рабочий рабочему, какой бы национальности он ни был, - друг и товарищ. Межнациональная и религиозная рознь - это оружие эксплуататоров.
        Потом были приняты резолюции. Делегаты заявили о своей решимости крепить единство действий. Они потребовали от властей снятия ограничений на деятельность профсоюзных организаций.
        Конференция единодушно осудила агрессию американских империалистов против народов Индокитая, происки Израиля на Ближнем Востоке, выразила солидарность с борьбой народов колониальных, зависимых и капиталистических стран за мир, национальную независимость и социальный прогресс.

^На торжественном митинге в Дакке, посвященном столетию со дня рождения В. И. Ленина^
        И впервые за последние пятнадцать лет под сводами «Халикдина-холл» поплыла мелодия
«Интернационала». Пакистанские трудящиеся исполняли международный гимн пролетариата.
        После конференции мы с корреспондентом ТАСС Валерием Вавиловым поехали на телеграф, чтобы отправить информацию в свои редакции. В этот вечер служащие телеграфа бастовали, требуя восстановления на работе двух профсоюзных активистов, уволенных администрацией. Но узнав, что приехали советские журналисты, руководители забастовки приняли наши телеграммы и тут же стали их отбивать на ленту международного телетайпа.

…Подготовив несколько репортажей по Афганистану, куда мне пришлось выехать по заданию редакции, я возвращался в Пакистан. Но буквально за десять минут до посадки в самолет рейс на Пешавар по технической неисправности был отменен. Следующего рейса надо было ждать четыре дня.
        Авиакомпания предложила пассажирам воспользоваться международным туристским автобусом, уходившим из Кабула на Равалпинди через час. Для журналиста такого рода поездки - прекрасная возможность для новых встреч, наблюдений и разговоров. Мне предстояло проехать по дороге, когда-то великому торговому тракту, соединявшему Европу с Азией, пересечь горные отроги Гиндукуша и Джелалабадскую долину.
        Стоял жаркий июньский полдень. Ртутный столбик перешагнул за отметку 40 °C. А в салоне громадного автобуса было даже прохладно. Пассажиров оказалось немного. В откидных креслах подремывала группа англичан, чопорных седовласых стариков и старушек, совершавших турне из Лондона через всю Европу и Ближний Восток в Индию.
        Ехала довольно экстравагантная пара «хиппи». Бородатый, нестриженый американец лет двадцати пяти в козлиной навыворот долгополой шубе. Его подруга, шея которой давно, видимо, не соприкасалась с мылом, одета была в ярко-оранжевый сарафан. Конечным пунктом их была столица Непала Катманду, где, как они сказали мне, ожидался международный съезд «хиппи». Кто организовывал этот съезд, когда конкретно он должен состояться, они не знали. Да это их особенно и не волновало. Уезжали они от скуки, от надоевшей им цивилизации. В отличие от своих коллег
«хиппи», которых можно было встретить на дорогах в Азии, люди они были состоятельные. На шнурах, повязанных вокруг шеи, болтались туго набитые кожаные кошельки. Эта пара расплачивалась только долларами и чеками.
        Весьма колоритной оказалась пакистанская семья, с которой я познакомился еще в кабульском аэропорту. Глава семьи Ахмад Сетхи, рослый пуштун в безукоризненно сшитом сером европейском костюме, жена в облегающей кофточке и модных узких брюках. Войдя в салон, она тут же сняла с головы темную нейлоновую косынку - разновидность паранджи, - прикрывавшую лицо. С ними семеро бойких мальчишек в возрасте от трех до двенадцати лет в ковбойских шляпах и джинсах.
        - Все мои, - гордо сказал Сетхи, - есть еще две девочки. Они живут у моего брата в Пешаваре.
        Ахмад Сетхи сел в кресло рядом со мной. Человеком он оказался довольно общительным. За разговором незаметно спустились с гор, проехали Дарунтское ущелье, где шумел водосброс недавно построенной плотины. Глазам открылась Джелалабадская долина. Мне приходилось бывать в этих краях и писать о них. Здесь с помощью советских специалистов вот уже около десяти лет ведется освоение залежных земель, создаются государственные хозяйства, которые выращивают апельсины, маслины, занимаются разведением скота.
        Глядя в окно на проплывающую мимо зелень цитрусовых плантаций и взметнувшиеся вверх молодые тополя, над которыми проходят линии электропередачи, на уютные белые домики, прячущиеся за буйными зарослями кустов, пакистанец, не скрывая восхищения, говорит:
        - Ведь совсем недавно здесь лежали безжизненные земли. А сейчас просто не узнать края. В старину никто не решался пускаться в путешествие по этим местам в одиночку. Жара, пески, горячие ветры, до воды далеко. Путешествовали только караванами. Сегодня афганцы называют долину жемчужиной. Они правы. Вот что дало Афганистану сотрудничество с Советским Союзом. Теперь, слава Аллаху, и в Пакистане стали понимать, как важно оно для нас. Уходит в прошлое время, когда ориентировались на военные блоки, на западные державы, писали в газетах разные глупости о Советском Союзе. Отрезвление пришло, когда советская ракета сбила Пауэрса; затем война с Индией. Добровольное посредничество СССР дало возможность президенту Айюб-хану вести переговоры с индийскими представителями на равных. Если говорить откровенно, то к моменту прекращения огня наша армия имела боеприпасов на один-два дня ведения боевых действий.
        Впереди показалось белое приземистое здание афганского контрольно-пропускного пункта. Пристроившись в хвост колонны мощных грузовиков, на бортах которых виднелись индийские, пакистанские, иранские и афганские номера, подъезжаем к пограничному шлагбауму. Однако и грузовикам, и нам приходится съезжать на обочину. Навстречу медленно движется караван.
        Удивительное зрелище! На верблюдах и лошадях навьючены деревянные кровати, свернутые шатры, корзины с рисом и овощами. На всем этом скарбе гордо восседают детишки в обтрепанных халатах, разлеглись собаки, нахохлились куры.
        Степенно, переговариваясь между собой, поодаль шествуют мужчины, одетые в домотканые выгоревшие накидки. Головы обмотаны чалмой. За плечами винтовки. На некотором расстоянии семенят похожие на цыганок женщины в красного или оранжевого цвета платьях до самых пят. Они босые, но у каждой в ушах золотые кольца. У некоторых бусы из серебряных и золотых монет.
        Для кочевников не существует ни границ, ни таможен. Более 200 тыс. кочевников из племени гильзаи, как и их предки, ежегодно проводят лето в долинах и горах Афганистана или в зоне племен, с наступлением же холодов устремляются к теплому побережью Аравийского моря, а потом возвращаются обратно.
        Подняв за собой шлейф пыли, кочевники пошли дальше. До десятка таможенных чиновников полезли на грузовики и начали проверять грузы, сбрасывая и распарывая какие-то тюки, шарить под днищами машин. В отношении нас формальности оказались до предела упрощенными. Водитель забрал паспорта и минут через двадцать вернулся. Афганский пограничник опустил на землю металлическую цепь, переброшенную через дорогу на двух невысоких столбах. Метров пятьдесят «ничейной» асфальтовой дороги - и мы в Торхаме, на территории Пакистана.
        Примерно то же самое повторилось и на пакистанской заставе. Единственное, что потребовалось от нас, - это заполнить декларацию на провозимую валюту.
        - Зачем вас досматривать? - удивился Сетхи. - Таможенники - народ опытный. Они знают, кто и что может везти.
        Несмотря на внешнее безразличие, таможенники неплохо ведут борьбу с контрабандой. Афганские и пакистанские службы постоянно поддерживают между собой связь, обмениваются информацией.
        В 1973 г. в газетах рассказывалось об одном случае. Смотритель Национального музея в Таксиле, придя утром в зал, где хранятся экспонаты древней буддийской цивилизации, обнаружил, что пропала уникальная, высеченная из камня, в человеческий рост статуя Будды.
        Начались поиски. Полиция дала знать о пропаже в соседние страны. Спустя несколько дней из Кабула пришло сообщение. Афганские таможенники обнаружили эту статую на границе при досмотре багажа одного английского туриста.
        Это происшествие стало поводом для бурных дебатов в парламенте. Возмущение пакистанцев понятно. Все чаще повторяются случаи, когда авантюристы из западных стран, приезжающие в Пакистан по туристской визе, занимаются расхищением предметов старины. Они посещают раскопки, бесцеремонно извлекают оттуда все, что представляет интерес, а иногда, как это было с английским туристом, просто обворовывают музеи.
        Газета «Морнинг ньюс» писала, что подобного рода бизнес западных туристов является не только нарушением законов Пакистана, но и наносит большой ущерб кропотливой работе историков и археологов, занимающихся изучением прошлого человечества.
        Громадные размеры в последние годы приобрел контрабандный вывоз наркотического сырья, выращиваемого в северных районах для нужд фармацевтической промышленности. К нему протянули руки местные и иностранные спекулянты. Дешевизна наркотиков в Пакистане и колоссальная стоимость их в притонах Европы и Америки сделала контрабандную торговлю ими весьма прибыльным бизнесом. Вывозом наркотиков занимаются международные гангстерские шайки, штаб-квартиры которых находятся в Нью-Иорке, Брюсселе и Риме. Полиция называла имена некоторых главарей этих организаций. Это - Ромеро, Сильверман Джакони и Джафри, значащиеся в списках Интерпола.
        Для перевозки контрабанды они используют туристов, в основном студентов и мелких клерков, которые называют рикшами. Иногда гангстеры привлекают людей, имеющих дипломатические паспорта. Арест «рикш» ничем не грозит этим шайкам. Ведь люди, подрядившиеся перевезти груз, не знают ничего о деятельности скупщиков в Пакистане.
        Вот некоторые примеры того, каких размеров достигла контрабанда наркотиками. В карачинском порту, сообщила «Сан», при досмотре багажа калифорнийских студентов полиция обнаружила около 30 кг марихуаны. Более 80 кг марихуаны было изъято и у техасских бизнесменов Боргера и Килгера. Более тонны опиума, упакованного в фибровые контейнеры, отправлявшиеся дипломатическим багажом в Голландию, захватили таможенники карачинского морского порта. Наличие наркотиков помогла обнаружить специальная аппаратура. Газеты писали, что к этому грузу имеют отношение
«представители одного иностранного государства». В журналистских кругах говорили, что этими представителями были китайцы. Но власти, у которых с КНР хорошие отношения, по понятным соображениям не рискнули предать гласности имена тех, кто занимается контрабандой в Пакистане.

…Длительная поездка все же утомила нас. Решили полчаса отдохнуть. Сетхи пригласил в местную харчевню - четыре столба, прикрытые сверху гофрированным железом, - выпить зеленого чаю. Мы направились туда. Возле входа, прямо на земле, прижатые камнями, лежали стопки банкнот валют самых различных стран мира.
        - Это, очевидно, приманка для таможенников? - спросил я своего спутника.
        - Нет, - ответил он, - это деньги менял. А они, очевидно, ушли пить чай.
        Да, это так. За многоведерным, до блеска начищенным медным самоваром хозяин харчевни разливал в пиалы чай. На животе хозяина красовался большой маузер. Двое бородатых пуштунов, зажав меж коленками автоматические винтовки, вели с ним неторопливый разговор. Это были менялы. Как водится на Востоке, увидев незнакомых, они тут же пригласили нас за стол попить с ними чаю.
        - Из какой вы страны? - спросил на ломаном английском языке один из них.
        Я ответил.
        - Это там, где находятся Ташкент и Бухара?
        Собеседники удовлетворенно закивали головами, разговорились. Я спросил их, почему они так открыто меняют деньги. Ведь в Пакистане, кроме как в государственных банках и крупных отелях, обмен запрещен.
        - Это наша земля, зона племен, и мы можем делать что хотим, - ответили они.
        - Вы сдаете деньги в государственный банк?
        - Хотим - сдаем, хотим - нет. Если выгодно, то едем в Кабул и обмениваем там. Это наши деньги.
        Напротив харчевни я заметил громадный щит, на котором на английском, французском и немецком языках было выведено: «Вниманию иностранцев! Дорога до форта Джамруд идет по территории зоны племен. Фотографировать женщин, устраивать пикники, съезжать с дороги в сторону поселений, путешествовать с наступлением темноты не рекомендуем. Соблюдайте законы и обычаи населения здешних мест. Ваши маршруты и действия во избежание нежелательных последствий согласовывайте с представителями политического агентства. Мы вас предупредили. Спасибо. Правительство Пакистана».
        Зона племен - это узкая полоса территории, населенная пуштунами. Она пролегла вдоль границы с Афганистаном. В нее входят земли районов Северного и Южного Вазирстана, Хайбера, Моманда, Малаканда и Куррама. Это хитроумное изобретение англичан, кроивших земли района в конце прошлого века с таким расчетом, чтобы создать буфер между тогдашней Индией и Афганистаном.
        Зона племен управляется шестью так называемыми политическими агентами, назначаемыми правительством Пакистана, при содействии джирги - совета вождей племен. Политические агенты, имеющие небольшой штат служащих, не вмешиваются во внутреннюю жизнь племен, а следят за тем, чтобы вожди и местные феодалы не занимались деятельностью, противоречащей интересам пакистанского правительства. Строительство и ремонт автострад, сооружение оросительных комплексов осуществляются за счет центральных властей.
        Судопроизводство, сбор налогов и податей находятся в руках вождей и феодалов, в государственную казну собранные деньги не вносятся. Такой порядок заведен еще при англичанах, он соблюдается и теперь. Местные феодалы, сотрудничающие с правительством, служат в армии и в различных звеньях государственного аппарата. Это самые отсталые во всех отношениях районы Пакистана, и феодальная верхушка всячески стремится сохранить удобные для нее средневековые традиции и обычаи, общее бескультурье. Когда по линии ООН здесь захотели провести вакцинацию населения против холеры и оспы, то джирга не разрешила. Выступления феодальных кругов этой зоны против политики правительства З. А. Бхутто в известной степени объясняются их боязнью, как бы ветер социально-экономических преобразований, охвативших Пакистан, не долетел и сюда.
        В зоне племен феодалы обладают неограниченной властью над местным населением, их активно поддерживают муллы. Здесь существуют с согласия властей рынки, не облагаемые пошлинами, обращается валюта многих стран мира. Жители этой зоны имеют родственников и друзей в Афганистане. Граница границей, но когда им нужно, то люди спокойно ездят в гости друг к другу.
        Жителям собственно Пакистана попасть сюда можно двояким способом: нелегально, с каким-нибудь караваном кочевников по только им известным тропам, или официально. Но для этого надо получить разрешение политического агента и джирги, которое почти всегда выдается. Дипломатам и иностранным журналистам до последнего времени специального разрешения не требовалось.
        Интересно, что зона племен - это один из немногих районов, где местные умельцы в допотопных печах и на примитивных станках изготовляют огнестрельное оружие. Они мастера своего дела, копируют любые типы винтовок, автоматов и пистолетов. Правда, иные при первом же выстреле разрываются, но это уже зависит от качества металла.
        На базаре Ландикотал я видел рядом с грудами огурцов и помидоров корзины, наполненные патронами и гранатами. Тут же на обыкновенных протянутых веревках висели, нанизанные, словно сушеные грибы, пистолеты самых различных типов.
        Надо сказать, что пакистанские власти внимательно следят за тем, где и какое оружие выпускается и кому оно продается. У них неплохо работает сеть осведомителей. Человека, купившего оружие на базаре, обязательно остановят при выезде из зоны племен, устроят досмотр автомашины и не отпустят, пока не найдут оружие. Помнится, одного западногерманского журналиста, накупившего в качестве сувениров дюжину пистолетов, задержал патруль уже около Пешавара и он имел неприятные объяснения.
        Пуштун знакомится с винтовкой или пистолетом с детства. В десять лет иные ребятишки стреляют без промаха с любого расстояния. Оружие стало необходимой принадлежностью каждого более или менее состоятельного человека. Пистолет, винтовка - лучший подарок мужчине, особенно если оружие иностранного производства.

^Вот так, как и много веков назад, подается вода из каналов на земли долины Ганга и Брахмапутры^
        Ношение оружия официально разрешено лишь в зоне племен. На остальной части Пакистана нужно получить специальное разрешение полиции. Новая гражданская администрация резко сократила выдачу разрешений. Объясняется это тем, что к оружию стали прибегать и политические противники, и уголовные преступники. Но огнестрельного оружия в руках у населения очень много, и это всерьез тревожит власти.

…Трогаемся в путь. Движение в Пакистане левостороннее, как в Англии. На обочине дороги видим цифру 12. Это число автомобильных аварий, происшедших на участке от Торхама до Пешавара за минувший день. Наглядная агитация за соблюдение правил движения, которые упорно игнорируются водителями.
        Дорога серпантином пошла вверх к знаменитому Хайберскому перевалу. Места исторические. В свое время здесь проходили войска Александра Македонского, спешили конники Великих Моголов, тянулись в обе стороны купеческие караваны, груженные шелковыми тканями, рисом, ремесленными изделиями.
        Пассажиры прильнули к окнам. По обеим сторонам дороги проползают гранитные утесы, обвалы с кружевами водопадов. Это места легендарные. Они вошли в военные сводки английских властей, в романы и повести английских писателей. О них писал и Редьярд Киплинг. Здесь вплоть до самого дня образования Пакистана воинственные пуштуны, не желавшие покориться чужеземному господству, не раз устраивали засады британским карательным отрядам. Вдоль дороги то и дело видишь впаянные в гранит медные плиты с именами английских офицеров и солдат, а то и целиком наименование частей, нашедших смерть от пуль повстанцев. О прошлом рассказывают и бетонные сторожевые вышки, установленные на вершинах гор, крепости, господствующие над дорогами.
        Там, где дорога описывает дугу над низвергающимся в пропасть водопадом, шофер притормаживает машину: старушкам-англичанкам от непрестанных поворотов стало плохо. Выходим, чтобы размять ноги и освежиться под брызгами водопада. Из-за скалы незаметно появляется пуштун с винтовкой за плечами. Он охраняет этот участок дороги. Бородатый «хиппи» знаками просит разрешения сфотографировать его. Тот добродушно улыбается, становится в позу и пытается через Ахмада Сетхи завязать с нами разговор. Он дружелюбен и вежлив. Вдруг он замечает, что иностранец направляет аппарат в сторону, где на камне сидит девочка лет пяти в ярко-розовой кофточке и голубых шароварах. По-видимому, это его дочь. Он сбрасывает винтовку, и над головой американца звучит выстрел.
        Сетхи бросается к пуштуну и отводит ствол в сторону. Начинает ему что-то объяснять в спокойном и вежливом тоне.
        - Сэр, - обращается Сетхи к «хиппи», - вы поступаете опрометчиво. Немедленно засветите пленку и советую вам не повторять ошибки. Это может стоить жизни.
        Американец дрожащими руками раскрывает камеру, извлекает пленку. Сетхи подносит к ней спичку, она вспыхивает. Наш водитель и пакистанец прощаются с пуштуном, прикладывая руки к сердцу. Тот уже как ни в чем не бывало приветливо машет рукой.
        Горы позади. По обеим сторонам дороги потянулись поля пшеницы, абрикосовые и апельсиновые плантации. Временами показываются деревни-крепости. Они обнесены высокими глинобитными заборами-дувалами с вышками по углам, смотровыми щелями. Впереди каменная громада форта. Это Джамруд. Шлагбаум. Зона племен кончилась.
        Офицер военной полиции заглядывает в автобус, извиняется за вторжение, перебрасывается несколькими словами с шофером.

…Железнодорожная ветка разделила Пешавар на старый и новый город. Новая часть - это район особняков, где можно увидеть уголки старой Англии, улиц, закрытых зеленью чинар, кипарисов и высоких тополей. Из-за оград свешиваются ветви с оранжевыми мандаринами и апельсинами, виноградные лозы. Здесь расположились административные здания Северо-Западной пограничной провинции. Немного в стороне сквозь кроны деревьев проглядывают коричневые корпуса Пешаварского университета. Тут и там встречаются обширные территории, обнесенные колючей проволокой. В глубине - казармы старинной постройки. Перед ними - ставшие декоративным украшением медные пушки прошлого века. Прохаживаются часовые с автоматами на изготовку. До образования Пакистана здесь жили английские стрелки.
        Одно массивное здание, окруженное двухметровой высоты кирпичным забором, воскрешает страницы истории. В 20-х годах здесь размещались специальные английские службы, руководившие антисоветским басмаческим движением в Средней Азии.
        Неподалеку от этого здания - десятка три уютных коттеджей, оборудованных кондиционерами. Это бывшее поселение американских специалистов, обслуживавших печально известную военную базу Бадабер, которую им пришлось покинуть в конце
1969 г.
        Старому городу - лабиринту глинобитных дувалов и мечетей, обступивших древний форт Бала Хиссар, более тысячи лет. Попадаешь сюда, и кажется, что ты перенесся в далекое прошлое. Теснятся каменные и глинобитные караван-сараи с загонами для лошадей и верблюдов, с глубокими каменными колодцами. Когда-то здесь останавливались купеческие караваны, приходившие из Самарканда, Бухары, Кашгара, Герата и Астрахани. Пешавар ряд столетий играл роль перекрестка торговых путей, связывавших Европу с Азией.
        Киса Хвани, в переводе буквально «улица сказочников», - обширный квартал торговцев и ремесленников. С утра до вечера не умолкает шум голосов; вечером торговля идет при свете больших карбидных ламп. Красочные тюрбаны и фески чередуются с чалмами. Изредка можно встретить женщин. Законы здесь строгие, и женщина не рискует появиться без парды. Можно нарваться на фанатика, который полоснет ножом по лицу. Такие вещи случались не раз.
        Создается впечатление, что торгуют все. На тротуарах навалены горы арбузов, дынь, яблок. Возле стен прижались ослики, груженные мешками с абрикосами. В громадных чанах - апельсиновый и гранатный сок с кусками льда. Ребятишки толкают тележки, где на противнях в кулечках разложена жареная фасоль. На вертелах шипят куски бараньего мяса и цыплята. «Самаркандский плов», - зазывает посетителей владелец духана. «Шашлык по-узбекски», - вторит ему сосед. Каждый старается перекричать другого. И над всем этим рой мух. Я соблазнился было аппетитной долей ярко-вишневого арбуза, усеянного темными косточками. Торговец небрежно провел рукой - и их как не бывало. Это оказались мухи.
        Красочны ряды, где продаются ковры, шерстяные шали, глиняная посуда, медные самовары, тазы и кувшины, деревянные поделки. Первым долгом иностранные туристы направляются сюда. Всевозможные сувениры - от старинных кремневых ружей и кривых сабель до медных расписных тарелок и гонгов. Предъяви разрешение полиции - и в оружейном магазине можешь приобрести винтовку или пистолет. Владельцы магазинов, особенно ювелирных, всегда при оружии. Человека, заподозренного в воровстве, раньше можно было пристрелить на месте. Этим нередко пользовались для сведения счетов с нежелательными людьми. Новое гражданское правительство запретило применять оружие в подобных случаях. Владелец может прибегать к оружию только в случае защиты от бандитов.
        В Пешаваре культ чайханы. Но их посещают только мужчины. В холодные дни столы с лежаками переносятся в комнаты: температура зимой иногда падает до нуля. Летом, в жару, все выносится на тротуар под тенты. Откинувшись на лежаках, мужчины, неторопливо беседуя, пьют чай. Пьют по многу чашек. Чай, в основном зеленый, с жасминовым цветком утоляет жажду и непременно подается после жирной пищи. Черного чая с молоком пуштуны не признают. Впрочем, чайханщик может предложить чай на любой вкус. Например, если вы пожелаете, вам подадут чай, куда вместо сахара кладется щепотка соли и добавляется бараний жир.
        Киса Хвани оправдывает свое название. В базарные дни, когда сюда стекаются тысячи пуштунов со всех районов пограничной провинции и зоны племен, люди обмениваются последними новостями, которые порой не услышишь по радио и не прочтешь в газетах. У каждого мало-мальски состоятельного торговца или чайханщика обязательно есть транзисторный приемник, чаще всего японского производства. И новость, скажем услышанная по радио, тут же облетит базар, станет предметом обсуждения в чайханах. В Пешаваре четко слышны радиопередачи Ташкента и Душанбе. Ведь по прямой отсюда до советской территории всего несколько сотен километров.
        Этот базар, впрочем, как и все базары на Востоке, играет видную роль в общественной жизни. Я был здесь в дни, когда развертывалась избирательная кампания по выборам в Национальную ассамблею и законодательное собрание провинции. Не проходило дня, чтобы сюда не являлись представители организаций, участвовавших в выборах. Киса Хвани стал местом предвыборных митингов и дискуссий, временами заканчивавшихся столкновениями между соперничающими группировками.
        В дни борьбы против английского владычества здесь часто выступал лидер
«краснорубашечников» Гаффар Абдул-хан. Красного цвета куртки и шаровары носили члены национальной пуштунской организации, оказавшие вооруженное сопротивление английским колонизаторам. 23 апреля 1923 г. британская полиция, разгоняя демонстрацию пуштунов, применила оружие. Теперь ежегодно в этот день патриотические организации проводят митинг, чтобы почтить память жертв английского террора.

…Незадолго до выборов Пакистан облетело сообщение, вызвавшее негодование общественности. Ночью в дом, где жила женщина-врач, работавшая в детской больнице Пешавара, ворвались бандиты и увезли ее в глухой район зоны племен. В записке, оставленной похитителями, говорилось, что условием возвращения женщины должен быть выкуп. Похищение людей с целью выкупа раньше случалось довольно часто. В годы английского господства похищали чиновников колониальной администрации и офицеров, а также членов их семей в качестве заложников.
        Национальная народная партия опубликовала заявление, подчеркнув, что совершенное похищение лишний раз говорит о необходимости ускорить проведение в стране социально-экономических и политических реформ, усилить борьбу с бандитствующими шайками феодалов из национальных районов. От военного режима потребовали решительных мер по пресечению деятельности феодалов, нарушающих законы Пакистана.
        Демократические организации были поддержаны студентами Пешаварского университета и других учебных центров провинции. Они блокировали дороги, ведущие в зону племен, не допускали туда транспорты с грузами, а также задержали несколько семей феодалов, приехавших в Пешавар из зоны племен. В конфликт вмешалось правительство. Состоялось совещание джирги, осудившей разбойничью акцию феодала (кто он и откуда, было хорошо известно). Джирга потребовала, чтобы он немедленно освободил пленницу, дав ему срок один день.
        Пленница в конце концов была освобождена и доставлена на полицейский пункт в Джамруд. Случай, конечно, неприятный. И власти особенно не стремились предать его широкой гласности в газетах. Казн Сарвар, один из главных чиновников политического агентства, на территории которого проживал феодал-похититель, вообще не хотел говорить на эту тему. Но все же мне удалось его разговорить. Вот что он рассказал:
        - Похищение людей, в основном молодых девушек, бывало не раз в течение последних лет. Похитители в соответствии с традициями врываются в дом и похищают девушку, которую присмотрел себе в жены какой-нибудь феодал. Это характерно не только для зоны племен, но и для других глубинных районов Пакистана. Случай же с врачом - иного рода, он приобрел нежелательную политическую окраску и задел престиж правительства. Да, правы те организации, которые призывают искоренить все то, что тормозит движение вперед, оскорбляет человеческое достоинство. Но бороться очень трудно.
        - Ну а если бы похитители не вернули пленницу? “ спросил я.
        - Это совершенно исключено. Если джирга приняла такое решение, то оно должно быть выполнено. Законы зоны племен жестокие. За неповиновение джирге можно поплатиться жизнью. Правда, джирга не всегда вмешивается в подобного рода конфликты.
        Кази Сарвар не первый год занимается национальным вопросом в Пакистане. Сам он пуштун, образованный человек. Я спросил его, что он думает о перспективах преобразований в зоне племен и других районах, где феодалы до сих пор пользуются определенными экономическими, социальными и политическими привилегиями.
        - Все это анахронизм. Повторяю, бороться с такого рода пережитками сложно, военному режиму не под силу. Я с интересом, например, слежу за предвыборными выступлениями партии, обещающей положить всему этому конец.

…Делегация сейма Польской Народной Республики, возглавляемая Марианом Спыхальским, закончив поездку по Пакистану, летела из Исламабада в Карачи. В этом городе она должна была провести сутки, а на следующий день - вылететь на родину.
        Тогда в городе было неспокойно. Предстояли выборы в Национальную ассамблею. Правые нервничали, чувствуя, что избиратели идут за левыми организациями. «Джамаат-и ислами» и экстремисты то и дело устраивали столкновения на улицах, по любому поводу громили магазины, главным образом продовольственные, не забывая при этом прихватить что-либо из съестного.
        Солнечное утро 1 ноября 1970 г. Погода на редкость выдалась сухая, нежаркая. Аэропорт, куда мы приехали вместе с коллегой из «Известий», Владимиром Накаряковым, оцеплен полицейскими и солдатами. Несколько раз пришлось предъявлять пропуск, пока мы наконец не добрались до площадки на летном поле, отведенной для прессы. В стороне выстроились в ряд представители иностранных миссий, местной администрации и делового мира. Поближе к нам, в левой части, - сотрудники польского торгпредства, специалисты, их семьи - дети и женщины.
        Но вот наконец самолет идет на посадку, подруливает к ожидающим. Мариан Спыхальский и его спутники спускаются по трапу и, окруженные фотокорреспондентами, идут вдоль строя встречающих, постепенно приближаясь к польской колонии. С букетами цветов к гостям устремляются польские дети. Гости остановились, сгрудились. И в этот момент мы видим, как из-за правого борта самолета выезжает багажная автомашина, разворачивается и, набрав скорость, стремительно летит туда, где столпились поляки. Машину никто не успел заметить, все это произошло неожиданно. Глухой удар о тела людей. Крики, смятение. Людям податься некуда: позади шеренги встречающих, колонна мотоциклистов почетного эскорта.
        Сбивая людей, пробив мотоциклетный конвой, машина, волоча за своим карданным валом двух человек - заместителя министра иностранных дел Польши З. Вольняка и пакистанского охранника, направляется в сторону ворот. Один из полицейских бросается наперерез машине. вскакивает на подножку и отрывает водителя от руля. Машина останавливается. Подбежавшие охранники в штатском вытаскивают из кабины шофера.
        - Я выполнил волю Аллаха, смерть коммунистам, - как заведенный повторяет водитель одну и ту же фразу.
        Там, где прошла автомашина, лужа крови, раненые люди. Я вижу, как наш консул Султан Бек Басаев помогает подняться сбитой польской девочке. Ранены в голову польский посол А. Барточек и генконсул М. Дуда. Сотрудники представительств социалистических стран, кроме китайского консульства, окружают пострадавших и делегацию, провожают в здание аэропорта. Ищут врача, но его нет. Бросаются к аптечке, а на ней здоровенный замок. Пакистанский офицер сбивает его - в аптечке пусто.
        Приезжает врач нашего консульства с йодом, бинтами. Его вызвал по телефону наш посол М. В. Дегтярь, находившийся в это время в Карачи. Вскоре появляются пакистанские машины скорой помощи. Врачи констатируют смерть четырех человек: З. Вольняка и трех пакистанцев - одного охранника и двух репортеров. Ранено более десяти - это польские дети, взрослые, несколько пакистанцев.
        - Покушение совершили джамаатовцы, - заявляет журналистам тяжело пострадавший мэр города Хасан-хан. - В аэропорту у них своя организация. (На следующий день эти слова обходят местные газеты.)
        Надсадный рев сирен. На джипах и бронетранспортерах въезжает отряд парашютно-десантных войск. Солдаты блокируют входы и выходы, а полицейских и охранников в штатском удаляют с территории аэропорта. В ангар загоняются работники аэродромных служб, грузчики, уборщики. Польская делегация отказывается выехать в город и остановиться в отведенной для нее резиденции. Она ожидает гроб с телом Вольняка, чтобы затем немедленно вылететь в Варшаву. По телефону, как узнают журналисты, позвонил Яхья-хан. Передав соболезнование польской делегации, он заявил, что виновники чудовищного преступления будут сурово наказаны.
        В это время приземляется Ил-62, рейсовый самолет «Аэрофлота», летевший из Коломбо в Москву. Пользуясь представившейся возможностью, мы с Владимиром Накаряковым посылаем информацию о трагедии, разыгравшейся в карачинском аэропорту. Мы не уверены, дадут ли пакистанские власти связь с Москвой. Научены горьким опытом. Когда в стране происходит подобное тому, что случилось в аэропорту, телефон, как правило, отключается.
        Поздно вечером в губернаторском дворце пресс-конференция. Нам сообщают некоторые подробности покушения. В этой истории много странного и неясного. Убийца, некто Фероз, механик ремонтных мастерских, не имея специального пропуска, проник примерно за час до прибытия самолета на летное поле. Спустя некоторое время прибыла багажная машина. Охрана приказала водителю на время церемониала покинуть кабину и подождать в зале ожидания. Водитель ушел, оставив ключ от зажигания в машине. В кабину забрался механик Фероз.
        Утренние газеты отвели событиям в аэропорту целые страницы. Говорилось, что покушение совершено при участии «Джамаат-и ислами», членом которой состоял Фероз. В статьях осуждалась провокация, рассчитанная на то, чтобы осложнить отношения с Польшей и другими социалистическими странами, воздействовать на предстоящие выборы. Даккские газеты «Сангбад» и «Иттефак» писали: организаторы покушения надеялись, что военный режим, воспользовавшись случившимся, отложит выборы на неопределенный срок. В редакции газет посыпались письма с осуждением провокации, совершенной «Джамаат-и ислами». Деятели партии потребовали от властей тщательного расследования преступления.
        Власти сообщили, что вот, мол, пройдут выборы и тогда органы расследования вплотную займутся этим делом. Состоялись выборы, но следствие явно затягивалось. Менялся и тон официальной печати. Ничего, дескать, особенного не произошло, заявила как-то газета «Джанг». Убивают же политических деятелей в Америке, а почему, собственно, этого не может случиться в Пакистане? О покушении в аэропорту все чаще стали говорить как об акте религиозного фанатизма, за которым никто не стоял. А некоторые муллы в своих проповедях откровенно говорили, что поступок Фероза - это жертва во имя ислама, а потому не подлежит судебному разбирательству.
        На одном из дипломатических приемов журналисты спросили майора полиции, принимавшего участие в расследовании преступления, что нового в деле Фероза.
        - Арестованный твердит одно и то же: «Совершил покушение по религиозным мотивам». Устали допрашивать. Завтра пойдем к нему с паяльной лампой.
        Согласитесь, ответ цинично откровенный. Но в этом нет ничего странного. Я не знаю, как ведутся допросы сейчас, но в годы военного режима в полиции не церемонились. Первое, с чего начинали следователи, - это с избиения арестованных. Пытки заключенных, особенно представителей демократических организаций, не поддаются описанию. При разборе дела Фероза пытки не применялись. Паяльная лампа была не нужна.
        Наконец, спустя несколько месяцев, объявлен приговор по делу Фероза. Он присуждается к смертной казни. Суд отмечает также, что покушение в аэропорту - это акт одиночки, совершенный по религиозным мотивам.
        Через несколько дней Фероз казнен. Лидер «Джамаат-и ислами» маулана Маудуни называет убийцу «мучеником за ислам» и призывает почитать его как святого. Для семьи казненного начинается сбор денег. Самое удивительное, что одним из первых внес довольно крупную сумму президент Яхья-хан. Это был демонстративный жест в сторону партии, которую он стремился привлечь на свою сторону.
        Рассказывают, что во время посещения одной воинской части под Мультаном, он заявил на совещании офицеров буквально следующее:
        - Фероз казнен. Смерть он принял достойно, как подобает истинному мусульманину. То, что он сделал во имя ислама, идя на верную смерть, делает честь этому человеку. С него надо брать пример. Он идеал пакистанского солдата. «Джамаат-и ислами» - по духу самая близкая нашей армии партия. Ее членов надо брать на военную службу.

^Прямо на тротуаре открыл свой бизнес мелкий адвокат в синдском городке Суккуре^
        Это было сказано незадолго до военного конфликта с Индией. Что-либо добавлять к словам президента излишне.

…Географическая карта Восточной Бенгалии удивительно напоминает натруженную человеческую руку. Словно венами, вся она покрыта голубыми нитями рек. Здесь слились две величайшие артерии Южной Азии - Ганг и Брахмапутра. Они образовали гигантскую дельту, где проживает более половины населения Восточной Бенгалии.
        Чего только не родит благодатная земля в этих местах! Знаменитый рис и лучший в мире джут. Эти культуры - основа экономики, важная экспортная статья, дающая в казну главные поступления в твердой валюте. Руками трудолюбивых бенгальских крестьян здесь выращивается великолепный чай, конкурирующий с цейлонским, сахарный тростник.
        Солнце, обилие влаги и плодородные земли превратили этот край в житницу Пакистана. Вместе с тем именно этот край наиболее подвержен капризам стихий. Ливни, наводнения, ураганы каждый год обрушиваются на Восточную провинцию, разрушая жилища, смывая плодородный слой почвы. Это трагедия. Редко встретишь такие крестьянские семьи, которые бы после этого встали на ноги. Многие разоряются, бросают дома, продают за бесценок землю и уходят на заработки в города.
        Но работу здесь найти трудно. Можно, конечно, попытать счастья в Западной провинции. Но до нее почти 2 тыс. км. Где возьмешь деньги - и немалые - на самолет или пароход. Приходится пополнять ряды безработных, нищенствовать.

…Ноябрь - это поистине благодатное время в крае. После многодневных муссонных дождей и ветров устанавливается наконец-то ясная погода. Уменьшается невыносимая влажность, и свинцовые облака уже не закрывают неба, легко дышится. Это время, когда на полях начинает колоситься рис и поднимается джут. В города едут крестьянские повозки с фруктами и овощами.
        В тот день - 12 ноября - над Даккой светило яркое солнце. Жизнь шла своим чередом. В зарослях Рамана-парка звенели непрерывными трелями птичьи голоса. С наступлением сумерек, как всегда, зажглись неоновые рекламы, открылись двери харчевен и кинотеатров. На стадионе шел предвыборный митинг, созванный «Авами лиг». Ничто не предвещало беды.
        Примерно в десятом часу радио прервало свои передачи. Диктор зачитал экстренное сообщение: зародившийся в глубинах Бенгальского залива циклон движется в сторону суши.
        На 13 ноября у меня в кармане лежал авиабилет на рейс в Читтагонг. Я собирался посетить наших буровиков в Джалди и изыскательскую партию, работавшую в окрестностях Читтагонга.
        - Вряд ли вы улетите, - сказал Али Аксад, с которым мы вместе были на митинге, - циклон в это время года - явление редкое, как бы не натворил бед.
        Он довез меня до гостиницы, и мы распрощались. Глубокой ночью на город налетел ветер. Я выглянул в окно. В свете неоновых фонарей метались тени раскачивающихся деревьев, кружились сорванные листья. Удары ветра нарастали. Дрожали стены и окна. Погас свет, смолкли кондиционеры. Над городом свирепствовал ураган. От резкого перепада давления щемило сердце, шумело в ушах.
        А на утро радио сообщило, что на острова и прибрежные районы Бенгальского залива обрушился небывалой силы тайфун. Он несся развернутым фронтом в 500 км со скоростью более 200 км в час. Ветер поднял приливную волну высотой почти 10 м.
        Пилоты международных авиакомпаний, пролетавшие ночью над этим районом, радировали, что видели несущийся серебристый вал, который накрыл острова, ударил по побережью, а затем разбился в низине дельты. Вскоре хлынул дождь, продолжавшийся около двух часов. В Дакку же ураган пришел уже сильно ослабевшим и не нанес городу серьезного ущерба.

…Меня взяли в полет туда, в район Бенгальского залива, на вертолете сотрудники канцелярии главного министра провинции. Они направлялись для ознакомления с положением на местах. Ранним утром мы взлетели с даккского аэродрома и взяли курс на юг. Внизу плыла зелень рисовых полей. Районы, над которыми мы пролетали, - самые густонаселенные в Южной Азии. На 1 кв. км приходится более тысячи человек. Зажатые водами Ганга и Брахмапутры, эти районы, возвышающиеся всего на 3-5 м над уровнем моря, выдаются мысом в залив и являются мишенью для всех ураганов, несущихся со стороны Индийского океана.
        На небольшой высоте подлетаем к местам, где прошелся ураган. Куда ни посмотришь - размытые земляные дамбы, поля, покрытые слоем бурой грязи, поваленные деревья, сорванные мосты. Пилот говорит, что внизу должны быть населенные пункты. Но их нет. Только по колодцам да по сохранившимся кое-где каменным мечетям и индуистским храмам можно догадаться, что здесь находились деревни. Люди роются в земле, молятся, не обращая никакого внимания на пролетающую над ними машину.
        Но самое страшное впереди. Прошли песчаную косу. Внизу открылась необычайно спокойная голубая гладь Бенгальского залива. Она сплошь усеяна вспухшими трупами людей, животных, перевернутыми рыбачьими лодками, обломками деревьев. Показалась гряда островов. Впечатление такое, что по ним прошел гигантский бульдозер. Видим, как внизу за тенью вертолета бежит группа людей - человек двадцать.
        Как только могли уцелеть эти люди после такого страшного урагана! Протянутые вверх руки, на лицах мольба и ужас. Приземляемся. Они устремляются к вертолету. «Воды, воды!» - только и кричат несчастные.
        Пилоты вытаскивают несколько канистр с водой. Воды, конечно, мало, но с минуты на минуту сюда должны подойти вышедшие из Читтагонга мотоботы. Они везут провизию, воду, одежду и медикаменты.
        Рассказ, который мы услышали из уст этих людей, потрясает. Циклон застал жителей врасплох. Здесь нет ни радио, ни телефонной связи, ни других средств оповещения. Увидев среди ночи несущийся водяной смерч, жители бросились спасаться на деревья, на крыши каменных мечетей. То был кромешный ад. Волна накрыла острова, и те, кто не успел влезть повыше, стали жертвой стихни. Погибли почти все дети и старики. Соленая вода забила питьевые колодцы. В воздухе стоит омерзительный трупный запах.
        Такого страшного стихийного бедствия еще не знал этот край. Через несколько дней газеты сообщат, что погибло и пропало без вести около 700 тыс. человек. В той или иной мере от разрушительного разгула стихии пострадали районы, где проживает около
30 млн. человек. Ущерб, нанесенный экономике, превысил 2 млрд. рупий.
        Приливная волна, причинившая колоссальные бедствия, - это не цунами. Она не была вызвана подводным землетрясением. Это был тропический циклон. Советский спутник
«Молния» сфотографировал его зарождение, и Гидрометцентр своевременно передал по радио информацию, предупредив все страны Азии. Но в Пакистане, где привыкли ко всякого рода стихийным бедствиям, не придали ей особого значения.
        Бенгальцам, оказавшимся в беде, поспешил на помощь ряд международных организаций. Индийское правительство разрешило свободный пролет через свою территорию из Западного Пакистана в Восточный всем самолетам, доставляющим помощь в районы стихийного бедствия. Через пять дней после циклона в порт Читтагонг вошло советское судно «Медногорск», находившееся во время тайфуна в водах Индийского океана. По пути в порт советские моряки спасли большую группу бенгальцев, выброшенных в море. Продовольствие, медикаменты и одежда, находившиеся на борту теплохода, были переданы пострадавшему населению.
        Советские люди восприняли беду бенгальцев как собственное горе. Вскоре на посадочные полосы даккского аэропорта начали приземляться советские транспортные самолеты с одеждой, зерном, сгущенным молоком. С одним из рейсов «Аэрофлота» в Дакку прибыли советские врачи во главе с известным эпидемиологом проф. Покровским. На следующий день они направились в районы бедствия.
        В джонках, пешком, на машинах передвигались они по стране, консультируя местных врачей и принимая участие в вакцинации населения. Начавшиеся было эпидемии удалось быстро локализовать. Это не так-то просто. Ведь даже в «спокойные годы» оспа и холера в этих местах поражали сотни тысяч человек. Смертность от этих болезней всегда была колоссальной. По официальным подсчетам пакистанских служб, только во время эпидемий, бушевавших в феврале - марте 1968 г., скончалось более 200 тыс. человек.
        Могучие «Антеи» привезли вертолеты МИ-8 и пилотов, предоставленных правительством СССР в распоряжение пакистанских властей. Добрую память оставили по себе наши вертолетчики. Не считаясь со временем, по нескольку вылетов в день совершали они в районы, пострадавшие от тайфуна. Они привозили грузы, забирали больных.
        На бортах автобуса, который обычно отвозил наших пилотов из гостиницы на аэродром, я увидел надпись, сделанную на русском языке: «Дорогие советские друзья! Мы вас никогда не забудем!»
        Ребята впервые столкнулись с жизнью людей, о которой раньше знали лишь по газетам и журналам. Они были потрясены нищетой.
        - Просто не верится, что так можно жить. Это же сплошное страдание! - говорил мне руководитель вертолетной группы Василий Орденов, вместе со своими пилотами участвовавший в вылетах.
        О вертолетчиках писали в газетах, говорили на митингах, проводившихся «Авами лиг» и Национальной народной партией. Утром и вечером возле ворот аэропорта всегда собиралась толпа жителей. Нашим вертолетчикам старались пожать руки, сказать сердечное слово, взять на память автограф. Два месяца работали наши люди. За это время они совершили более 800 вылетов, налетали более 72 тыс. км.
        В разгар работ по оказанию помощи пришла трагическая весть. Возвращаясь из Дакки после доставки продовольствия и медикаментов, под Калькуттой разбился «Антей». Это вызвало неподдельное горе у бенгальских друзей. Сотни человек, представители различных политических и общественных организаций посетили генеральное консульство Советского Союза в Дакке, чтобы выразить свое соболезнование семьям погибших.

…Отряд вертолетов прислали и американские власти. Однако появление этих машин в Дакке и Читтагонге сразу же вызвало недовольство населения.
        - А не перепутали ли американцы страну? - спрашивала в те дни газета «Пипл».
        Дело в том, что вертолеты пришли с опознавательными знаками военно-воздушных сил США, причем с пулеметами на борту. На некоторых вертолетах заметны залатанные пробоины от зенитных снарядов. Пресс-бюллетень, выпущенный американским консульством в Дакке, сообщал, что вертолеты и экипажи прибыли из Южного Вьетнама…
        Реакция бенгальцев, хорошо знавших, что происходило во Вьетнаме, не заставила себя ждать. В районах Патуакхали, куда вертолеты привезли рис, население отказалось его принимать «Вы убийцы вьетнамцев, - заявили американцам представители местного комитета по распределению помощи. - Нам от вас ничего не надо». На острове Бхола жители не разрешили вертолетам приземлиться и стали забрасывать их камнями. Представитель ЮСИС в Дакке в присутствии иностранных корреспондентов не нашел ничего лучшего, как заявить:
        - Бенгальцев против нас настроили коммунисты, иначе эти голодные люди никогда бы не отказались от помощи.
        Возмущение нарастало. В конце концов американцам пришлось отозвать своих вертолетчиков.
        Объявили о своем желании оказать помощь бенгальскому населению и пекинские власти. Они заявили, что выделяют деньги. Первым же рейсом пекинской авиакомпании они направили ящики, наполненные журналами «Пекин ревью», пропагандистской литературой антисоветского содержания. Они не смогли отказать себе в удовольствии и не сделать пакость и в этом случае. Груз три дня пролежал на складах аэропорта, а потом китайские представители забрали его в свое консульство.

…Да, много сердечных слов было сказано в адрес наших вертолетчиков, врачей, медсестер. Местная пресса с особым уважением отметила, что в дни, когда Восточную провинцию постигло страшное горе, ни на одном объекте, где находились советские люди, не прекращались работы. Ни один советский человек не покинул рабочего места. На электростанции Горазал наши ребята продолжали вести монтажные работы. Не прекратились работы и на буровых установках в районах Симутанга и Джалди, где тоже пронесся ураган, хотя и не вызвавший человеческих жертв. Недалеко от Дакки шло сооружение радиостанции.
        В передовой статье «Сангбада», опубликованной в те дни, говорилось: «Советский Союз был одной из первых стран, протянувших нам руку искренней помощи. Бенгальцы никогда не забудут того, что сделала великая социалистическая страна для нашего народа».
        Выступая на одном из предвыборных митингов в Читтагонге, Муджибур Рахман сказал:
        - Друзья познаются в беде. Помощь Советского Союза - это помощь настоящего друга, не преследующего ни экономических, ни политических выгод.

…Шамсул Алам, руководитель отдела печати восточнопакистанского министерства информации, с некоторым удивлением посмотрел на меня:
        - Вы хотели бы побывать на джутовых предприятиях в Нараянгадже? Простите, но что там смотреть? Станки, людей, стены? Дышать пылью и гнилыми запахами? Я бы посоветовал вам съездить в джунгли Сандербанда. Туда как раз собирается выехать группа иностранных туристов. Представьте себе: ночь, рев тигров, таинственные звуки и шорохи. Вам организуют охоту, о которой вы будете вспоминать всю жизнь. Или, может, вы совершите поездку в деревню племени чакма? Экзотика, костюмы, катание на прирученных слонах. Вы увидите танцы обнаженных девушек при свете костров. А почему бы вам не побывать на рыбалке в бухте Бенгальского залива? Сказка! Сотни зеленых островов, индуистские храмы на островах. Туда сейчас съезжаются паломники из Индии. Тысячи туристов мечтают побывать в этих местах, а вы стремитесь на шумную фабрику, где к тому же полгода назад свирепствовала оспа.
        Но я стоял на своем.
        - Хорошо, - сказал Алам. - Это предприятие частное. В последние месяцы там шесть раз случались забастовки. Руководители профсоюзов до сих пор находятся в тюрьме. Поймите меня правильно, корреспондентов там не жалуют, но постараюсь помочь.
        Минут двадцать Алам звонил по телефонам, доказывал, как необходимо советскому журналисту побывать на предприятии. Наконец положил трубку:
        - Договорился. Завтра в десять утра нас ждут в Нараянгадже. Я буду вас сопровождать. Управляющий, который нас примет, просил не брать с собой ни фотоаппарата, ни магнитофона. Таков закон компании.
        Покрутившись по узким даккским улицам, выехали на шоссе, ведущее в Нараянгадж. По бокам потянулся типичный пейзаж пригородных мест. Рисовые поля чередовались с хижинами, прилепившимися возле озер. Полуголые ребятишки выскакивали на дорогу, прямо под машину, предлагая купить рыбу, только что выловленную в пруду, связку бананов или ананас. Тарахтели, изрыгая струйки бензинового перегара, мотоколяски.
        Человек двадцать рикш, вытирая чалмами струившийся по лицу пот, тянули связанные между собой две повозки, на которых лежал здоровенный комель тикового дерева.
        Повсюду, куда ни посмотришь: на телеграфных столбах, на стенах домов, а то и просто на деревьях, стоявших вдоль обочин, виднелись плакаты с нарисованными на них лодками - эмблема «Авами лиг», с которой партия шла на выборы.
        - Что вы думаете о выборах? - спросил я Шамсул Алама.
        - Здесь, в Восточном Пакистане, думаю, Муджибур Рахман одержит внушительную победу, - последовал ответ. - Программа «Авами лиг» Исключительно притягательна для бенгальцев.
        Впереди показались фабричные корпуса, окруженные каменной оградой. Это джутовые предприятия, принадлежащие Адамджи. Здесь занято около 30 тыс. рабочих. Возле проходных - цепочки рабочих, одетых в коричневые рубахи и такие же юбки-лунги. Они исчезают в воротах. Наша машина не остановилась ни у одной проходной, а, миновав корпуса, проехала дальше, к зеленой роще, где возвышалось двухэтажное здание, напоминающее шикарную загородную виллу. Это был дом для гостей.
        Во дворике разбиты газоны, посажены цветы, бассейн с золотыми рыбками. Вольер, огороженный металлической сеткой, где резвятся обезьяны.
        Навстречу вышел упитанный человек в легкой распашонке и белых брюках. Это мистер Закария, управляющий предприятиями магната Адамджи. Первый этаж особняка - нечто вроде выставки продукции. Джутовые канаты, мешки, полотна. Закария говорит о необычайных свойствах джутовой упаковки. Товары в джутовых мешках великолепно сохраняются. Даже цемент, перевозимый морем, не принимает влагу. Джут дышит, но не пропускает влагу. Канаты и веревки из джута надежны, переносят и капризы влажного климата, и морскую соленую воду, не перетираются.
        - Сейчас за рубежом увлекаются синтетической упаковкой, - говорит управляющий, - но она не может конкурировать с джутом.
        На стенах картины, изображающие сцены из жизни сборщиков джута на плантациях. Улыбающиеся лица, мягко-голубые дали, погруженные в воду джутовые заросли.
        Управляющий рассказывает, сколько производят продукции фабрики, в какие страны она направляется, приводит отзывы фирм-получателей. Сообщает, что продукция успешно конкурирует с индийской, что руководство компании планирует расширить производство, обновить оборудование.
        - В прошлом году у нас трудно было со сбытом, - говорит он. - Помогли китайцы. Они закупили часть сырья и продукции. Но мы зря поторопились. В этом году цены на джут повысились.
        - Сколько получают рабочие? - спрашиваю я.
        - Простите, но у меня нет под руками точных данных.
        - Ну примерно.
        - Я постараюсь прислать вам материалы в отель.
        Он с серьезным видом записывает себе в блокнот мой адрес, потом приглашает посетить некоторые цеха. Узкими тропинками проходим к зданию. Это управление предприятиями. Он водит нас из кабинета в кабинет, знакомит с какими-то чиновниками. В каждой комнате непременно пьем чай.
        Собеседники стараются завести общий разговор о полезности развития международных связей, ругают при случае политику индийского правительства.
        В хождениях по кабинетам проходит два часа. Высказываю все же пожелание посмотреть производство. Управляющий говорит, что ряд цехов находится в стадии ремонта, поэтому предлагает осмотреть цех готовой продукции. Приходим. Это, оказывается, обыкновенный склад, мне явно не хотят показывать цеха. Игра в прятки бесит, но я не показываю вида. Хочу во что бы то ни стало посмотреть, как работают люди, поговорить с ними.
        И тут помогает сама судьба. На склад мы пришли из управления по внутреннему ходу. Служащий, который впустил нас, ушел, закрыв на замок дверь. Открытыми остались только ворота, ведущие на территорию фабрики. Шамсул Алам засмеялся.
        Мы вошли в гремящий машинами, полутемный цех. В воздухе запах пряжи. Страшная духота. Вентиляции никакой. Вгляделся: возле окна, в полосе света, на корточках сидели на цементном полу худенькие работницы и ребятишки. Они сшивали мешки. Возле них глиняные миски, на дне которых лежат рис и овощи, ведро с водой, медный ковш. Управляющий что-то сказал им, они, даже не взглянув в нашу сторону, продолжали сшивать мешки.
        - Это старый цех, мы его скоро закрываем, переходим на автоматику. А эти, - указал он в сторону женщин и детей, - были безработными. Мы их пристроили, дали работу, помогли.
        - Сколько вы им платите?
        Но управляющий сделал вид, что не расслышал, увлекшись разговором с подошедшим, видимо, мастером.
        Навстречу по проходу шли двое рабочих. Я спросил Шамсул Алама, можно ли поговорить. Тот вроде бы не возражал и взялся перевести.
        Я спросил, какая у них семья, где живут, сколько получают.
        Бенгалец вдруг быстро, боясь, что ему не дадут до конца высказаться, начал повторять на ломаном английском языке одну и ту же фразу.
        - Живем как собаки. Нас обкрадывают. Не верьте им.
        На разговор подбежал управляющий и, отстранив рабочего, повел меня дальше. За спиной я услышал возглас:
        - Да здравствует Бенгалия! Долой эксплуататоров!
        Управляющий свернул с прохода и через боковую дверь цеха вывел нас на территорию двора. К нам подошел надсмотрщик. В руках у него палка с металлическим наконечником.
        - Сэр, - как ни в чем не бывало сказал Закария, - вон там, впереди, видите, одноэтажный дом. Это амбулатория и больница для рабочих, а немного подальше - детские ясли. Я бы с удовольствием вам все это показал, но, к сожалению, уже поздно. Сегодня пятница. Пора идти в мечеть. День сегодня укороченный. В следующий раз мы вам покажем все, что хотите. Запишите мой телефон.
        Он проводил нас до ворот, вежливо раскланялся. Шамсул Алам, откинувшись на сиденье автомашины, сказал:
        - Я же вам говорил, что не стоит ехать. Зря потратили время.
        Нет, господин Шамсул Алам, не зря.

…Среди вороха газет и журналов, доставленных карачинским почтальоном накануне нового, 1970 года, лежал конверт со штемпелем Дакки. То было письмо от Бегум Суфии Камал. Она сообщала, что в Восточной провинции создан юбилейный комитет по празднованию столетия со дня рождения В. И. Ленина, который она возглавляет. В этот комитет вошли 157 представителей от «Авами лиг», Национальной народной партии и других прогрессивных политических и общественных организаций Восточного Пакистана. Торжественным митингом, намеченным на 4 января в Дакке, писала она, в провинции начинается проведение ленинских мероприятий, которые продлятся до 1 мая.
        Надо было немедленно лететь. В моем распоряжении оставался один день. Я купил билет и позвонил своим друзьям в наше генеральное консульство в Дакку, прося их встретить меня в аэропорту. Но как назло вылететь сразу не удалось. Весь день над Карачи бушевала пыльная буря, пришедшая из пустынь Раджастхана. Такое нередко случается в этих местах. Рейсы были задержаны почти на целый день, и в Дакку я прилетел лишь на следующее утро. Возле трапа самолета меня уже нетерпеливо ожидал Артур Новиков, руководитель Советского культурного центра в Дакке.
        - Митинг начнется минут через сорок, - заявил он. - Едем прямо туда. Нужно еще заехать за секретарем Общества пакистано-советской дружбы Идрисом.
        Первое, что бросилось в глаза, когда мы повернули на улицу, ведущую к Инженерному институту, где должен был состояться митинг, - это огромное число портретов Ленина самых различных размеров. Они были расклеены всюду: на стенах домов, на толстых стволах деревьев, на ветровых стеклах автомашин, на бортах мотоколясок такси. Значки с портретом Ленина, окантованные красными ленточками, приколоты на груди людей, спешивших на митинг.
        Идрис, невысокого роста подвижный бенгалец, заметно нервничая, ждал нас около ворот своего дома. Устроившись на заднем сиденье, он рассказал мне:
        - Демократические организации, используя объявленную властями отмену с 1 января запрета на политическую деятельность, решили широко отметить юбилей дорогого всем нам человека. На деньги, собранные среди населения, юбилейному комитету удалось выпустить около ста тысяч ленинских портретов. Часть портретов отправили в Читтагонг, Кхульну и другие районы Восточной провинции. Кроме того, выпущено более
30 тыс. иллюстрированных буклетов о жизни и деятельности Ленина. Юбилейный комитет на базе обществ пакистано-советской дружбы создал инициативные группы во всех девятнадцати районах Восточного Пакистана. В программе торжеств, которые пройдут по всей провинции, тематические вечера, выставки, показ фильмов о Ленине, встречи с советскими дипломатами и специалистами.
        Нo вот мы на месте. Большая часть улицы, прилегающей к Инженерному институту, запружена людьми. Повсюду красные флаги и транспаранты. Из динамиков, укрепленных на деревьях, звучит мелодия ставшей популярной здесь «Катюши». Дальше не проехать. Оставляем машину. Тут же появляются двое студентов с повязками распорядителей на рукавах и проводят нас во двор учебного заведения. Желающих попасть туда значительно больше, чем может вместить институтский двор. Поэтому здесь находятся только делегации, представляющие различные организации города и провинции.
        Вдоль стены здания расставлены столы. На них высокими стопками разложены работы Ленина, горы брошюр, журналов и книг о жизни советских людей, об успехах СССР в развитии экономики, науки и культуры. Все это на бенгальском и английском языках. Литература раздается представителям делегаций. Здесь я вижу Бегум Суфию Камал, Махмудул Хак Усмани, Музаффар Ахмада и Атаур Рахман-хана, оживленно беседующих между собой. Я подхожу к ним.
        - По программе, - говорит Суфия Камал, - сначала состоится церемония открытия памятника Владимиру Ильичу Ленину. Видите, возле входа в здание бюст, покрытый кумачовым покрывалом? После этого мы все перейдем в актовый зал, там начнется торжественный митинг. Сейчас ждем представителей «Авами лиг». Они задержались на заседании ЦК и вот-вот должны подойти.
        Камал передвигается от одной группы людей к другой, советуется, отдает какие-то распоряжения.
        У ворот оживление. Это приехали представители «Авами лиг». Камал и ее коллеги подходят к памятнику, утопающему в цветах. Наступает тишина. Музаффар Ахмад перерезает ножницами тесьму, кумачовое покрывало спадает. Глазам собравшихся предстает бюст Ленина, выполненный в гипсе студентами Даккского университета.
        Из динамиков, установленных на здании, заглушая шум человеческих голосов, раздается торжественная мелодия «Интернационала». Мелодия тотчас подхватывается сотнями голосов. Она крепнет и нарастает, и вот она уже перекинулась на прилегающие улицы города. Незабываемые минуты!
        Делегатов и гостей приглашают в актовый зал. Для журналистов отведено несколько мест в первых рядах. Отсюда хорошо просматривается зал, заполненный до отказа, и сама сцена, в глубине которой поставлен огромный портрет Ленина, увитый гирляндами роз и лотосов. Этот портрет нарисовал к знаменательной дате бенгальский художник Зейнул Абедин и подарил его восточнопакистанскому Комитету защиты мира. Художник, смущенный вниманием, сидит в президиуме торжественного собрания вместе с инициативной группой юбилейного комитета.
        - Друзья, прослушайте выступление в записи основателя первого в мире государства рабочих и крестьян, - обращается Суфия Камал к присутствующим.

«Что такое Советская власть? - звучит под сводами зала голос Ильича. - …Советская власть есть путь к социализму, найденный массами трудящихся и потому - непобедимый».
        Шахабуддин, преподаватель русского языка в Даккском университете, переводит слова Ильича на бенгальский язык. В едином порыве люди встают и аплодируют скандируя:
«Ленин!».
        Начинаются выступления. Зачитывается приветствие участникам митинга, присланное Муджибур Рахманом. Лидер «Авами лиг» отмечает, что его организация сделает все для того, чтобы ленинские дни в провинции прошли успешно. Выступает генеральный секретарь Национальной народной партии Махмудул Хак Усмани. Он говорит, что западнопакистанские трудящиеся используют опыт бенгальских коллег и примут эстафету ленинских торжеств.
        Выступают руководитель организации Национальной народной партии провинции проф. Музаффар Ахмад, поэт Ахмад Джасимуддин, президент Комитета защиты мира Восточного Пакистана Атаур Рахман-хан, Шамсуд Доха - руководитель студенческой федерации.
        Политических деятелей сменяют поэты и художники, рабочие из Читтагонга и Чалны, крестьяне с джутовых плантаций Майменсингха.
        В тот памятный вечер 4 января выступило более двадцати человек. Люди говорили о великом мыслителе, вожде пролетарской революции, о советском народе, который продолжает дело Октября, о Стране Советов, ставшей факелом в борьбе угнетенных за освобождение и новую жизнь, оплотом мира и надежд человечества.
        Мне особенно запомнилось выступление Шахидуллы Кайсара. Оно было кратким. Этот блестящий журналист и великолепный оратор в своем небольшом выступлении, которое не раз прерывалось овациями, как бы подытожил все то, что было сказано его коллегами и товарищами. Он говорил по-бенгальски, и текст его речи, записанный на магнитофонную пленку, мне перевели мои друзья из газеты «Сангбад». Воспроизвожу его полностью:

«Трудящиеся всего мира учатся у Ленина. Они учатся у него решать сами свою судьбу, делать историю. Учимся и мы, бенгальцы. С радостью и глубокой гордостью мы видим, что великий Советский Союз, Коммунистическая партия этой страны идут по пути, указанному Лениным. Страна великого Ленина оказывает действенную и разнообразную помощь национально-освободительному движению. Это убедительно видно на примере героического Вьетнама, народ которого ведет вооруженную борьбу против американских агрессоров. Это доказали события на Ближнем Востоке. Об этом особенно хочется сказать сейчас, когда мы готовимся к ленинскому юбилею.
        Я хочу особенно подчеркнуть, что великое значение идей Ленина для революционной и освободительной деятельности народных масс заключается не только в том, что он показал, где кроется их сила, но и в том, что он обнажил лицо тех, кто стремится свести на нет эту могучую объединенную силу. Нет сомнений, маски у нынешних противников единства революционных действий - иные. Иные и методы. Но именно ленинский подход учит отличать маскировку от подлинного лица, демагогию от убежденности. Именно ленинский анализ учит нас смело ставить вопрос, который не раз основатель первого в мире государства рабочих и крестьян ставил в своих работах: кому это выгодно?
        Кому это выгодно? - спрашиваем мы, когда под видом „великой пролетарской культурной революции“ в Китае совершен полный разрыв с марксизмом-ленинизмом, когда уничтожаются лучшие представители рабочего класса и крестьянства. Мао Цзэ-дун и его последователи взяли на вооружение порочную теорию „винтовка рождает власть".
        Кому это выгодно, когда в тяжелые дни отражения вьетнамскими патриотами американской империалистической агрессии Пекин все усилия сосредоточивает на подрыве единства социалистического лагеря? Пекин не волнует судьба вьетнамцев, он преследует свои националистические интересы, предает освободительное движение.
        Кому это выгодно, когда Пекин в своей ненависти к СССР доходит до того, что устраивает вооруженные провокации на советской границе, стреляет в советских солдат?
        Кому это выгодно, когда и здесь, в Пакистане, Пекин настойчиво ведет линию на раскол единства действий трудящихся, создает политические группы авантюристов, устремления которых не имеют ничего общего с интересами пакистанских трудящихся? Эта линия Пекина помогает лишь двадцати двум семействам усиливать эксплуатацию народа.
        И я призываю нашу молодежь, особенно наше студенчество, в среду которых проникли опасные для дела борьбы маоистские взгляды, учиться у Ленина».
        Мне рассказывали, что спустя несколько дней Кайсара посетил китайский дипломат и предложил ему тридцатидневную поездку в Китай. Расходы на проезд и на пребывание там китайская сторона брала на себя. Человека покупали, а может быть, хотели скомпрометировать. Шахидулла Кайсар с презрением отверг это предложение.

…Ленинские торжества проходили и в Западном Пакистане. Активную деятельность проводил юбилейный комитет, который возглавил Фаиз Ахмад Фаиз. В состав комитета вошли видные деятели культуры и искусства, представители Национальной народной партии, Партии пакистанского народа, ведущих профсоюзных организаций. Вплоть до первых чисел мая во всех основных городах прошли вечера, посвященные жизни и деятельности Ленина.
        Журнал «Тулу», издаваемый в Пакистане Агентством печати «Новости», организовал конкурс на лучшее произведение на ленинскую тему среди поэтов, писателей, художников и композиторов. В жюри, созданное пакистанской общественностью, вошли ведущие деятели культуры восточных и западных районов. Это Ахмад Джасимуддин, редактор журнала «Самакал» Сикандар Абу Джаффар, профессор Даккокого университета Мофаззал Хайдер Чоудри, новеллист Саед Шамсул Хак - от Восточного Пакистана, профессор Карачинского колледжа Мумтаз Хусейн, публицист Саед Сибте Хасан, ученый-востоковед Пир Хусамуддин Рашди, редактор журнала «Геральд» Анвар Мирадж, редактор журнала «Миррор», видная деятельница женского движения Бегум Нисса Хамидулла.
        К концу марта в редакцию поступило более шестисот конкурсных работ. Когда жюри подводило итоги, высокую оценку получили работы, о которых стоит рассказать подробнее. Портрет «Ленин, великий вождь» был создан известным художником Сардар Мухаммадом, где с полотна, на фоне массы людей, в едином порыве устремившихся вперед, внимательно вглядывается вдаль В. И. Ленин. Поэты Камар Хашми и Хасан Хамиди написали на урду поэмы, в которых выражается признательность пакистанского народа вождю Октября.
        Бенгальский поэт из Ноакхали Фарук Мухаммад Хак написал стихотворение «Ленин в моем сердце», в котором говорится, что с именем Ильича жители Ганга и Брахмапутры борются за лучшую долю. Эти же мысли пронизывают поэмы и рассказы, присланные бенгальцами Асим Даш Гуптой из Барисала и Кумар Сунилавой из Деванпура, синдскими писателями Ниаз Хумаюном из Хайдарабада и Муслим Шамимом из Ларканы.
        Рассказы прислали из городов Панджаба, Северо-Западной пограничной провинции и Белуджистана. Очень много было скульптурных композиций, полотен и графических работ. О том, как советские люди претворяют в жизнь заветы Ленина, волнующе и интересно рассказал писатель Салман Али в своей книге «Я видел страну великого Ленина». Прогрессивные издательства в течение года выпустили около сорока книг и брошюр с рассказами о жизни и деятельности Ленина, о том, как советские люди строят коммунистическое общество, помогают народам в их борьбе за мир, за национальное освобождение. И еще один факт. Более 70 тыс. экземпляров, т. е. треть всей литературы на урду, бенгали и английском, закупленной пакистанскими фирмами в течение апреля 1969 - апреля 1970 г., составляли ленинские произведения и политические брошюры с ленинской тематикой.

…Циклон, обрушившийся на прибрежные районы Бенгальского залива, на какое-то время отвлек внимание общественности от предстоящих выборов. Пошли даже разговоры, что власти, ссылаясь на мероприятия по восстановлению разрушенных районов, отложат выборы на неопределенный срок. Но «Авами лиг», Национальная народная партия и Партия пакистанского народа заявили, что это не должно стать помехой на пути проведения первых в истории Пакистана всеобщих выборов. Правительство с согласия демократических организаций отложило на несколько недель проведение выборов лишь в тех округах, которые наиболее пострадали от разгула стихии. Это касалось всего нескольких мест в парламенте.
        И вот 7 декабря 1970 г. 56 млн. избирателей пришли к урнам, чтобы избрать Национальную ассамблею, а через десять дней - законодательные собрания пяти провинций страны. Итоги выборов для военного режима оказались ошеломляющими.
        Из 300 мест в Национальной ассамблее 160 завоевала «Авами лиг». В Законодательное собрание Восточного Пакистана она провела 288 кандидатов, и лишь 12 мест достались другим организациям. В Западном Пакистане крупного успеха добилась Партия пакистанского народа, которая получила 83 места в Национальной ассамблее и завоевала большинство в провинциальных собраниях Синда и Пенджаба.
        В результате выборов ведущими политическими силами страны стали «Авами лиг» и Партия пакистанского народа. Первая доминировала в Восточном Пакистане, вторая - в Западном. Выборы продемонстрировали падение влияния и ослабление позиций правых партий. Например, «Джамаат-и ислами», выдвинувшая в Национальную ассамблею 150 кандидатов, провела лишь четырех, причем по округам Западного Пакистана. Все три группировки бывшей правящей Мусульманской лиги, выставившие 388 кандидатов, получили 18 мест.

^Мультан славится расписными изделиями гончарного производства^
        А 12 партий вообще не смогли получить ни одного места. Национальная народная партия, ослабленная внутренней борьбой между различными фракциями, переходом ряда ее активистов в другие организации, завоевала всего 8 мест в Национальной ассамблее за счет голосов, поданных избирателями Западного Пакистана.
        Итоги выборов повлияли на состав правительства. Вскоре ушел в отставку покровитель
«Джамаат-и ислами», министр информации Шер Али-хан. Подавляющее большинство избирателей проголосовало за партии, стоящие за радикальные преобразования в экономической жизни, за установление в стране демократических порядков и проведение независимого внешнеполитического курса. Эти партии выступали и за развитие дружественных отношений с Советским Союзом и другими социалистическими государствами.
        Пакистанские биржи реагировали на выборы резким падением курсов акций крупнейших банков, страховых контор и промышленных предприятий, принадлежащих двадцати двум семействам магнатов.
        Подавляющее большинство мест, завоеванных «Авами лиг» в Национальной ассамблее, давало возможность Муджибур Рахману и его единомышленникам выработать отвечающую их целям конституцию страны, активно влиять на внутреннюю и внешнюю политику Пакистана, осуществить на практике «Программу шести пунктов».
        Таким образом, возникла угроза перераспределения политической власти в пользу бенгальской национальной буржуазии. В перспективе это означало ущемление интересов двадцати двух семейств, панджабских помещиков, верхушки командного состава армии и государственной бюрократии. В пакистанской прессе, по радио и телевидению началась кампания запугивания обывателя последствиями национализации банков, торговых и промышленных предприятий, джутовых плантаций, которую обещала провести «Авами лиг». «Джамаат-и ислами» и другие правые партии тоже ополчились на программные установки «Авами лиг», подливая масло в огонь утверждениями, что Муджибур Рахман, дескать, планирует в дальнейшем отколоть Восточную провинцию от Пакистана и сделать ее индийским штатом.
        Военный режим предпринял попытку достичь компромиссного соглашения с лидерами ряда организаций бенгальского движения. Яхья-хан был готов удовлетворить честолюбивые политические устремления некоторых из них. Однако он ставил условие, что основные рычаги реальной политической и экономической власти по-прежнему останутся в руках военных.
        В середине января 1971 г. Яхья-хан заявил, что в ближайшее время будет сформировано гражданское правительство во главе с Муджибур Рахманом. Затем было объявлено, что 3 марта в Дакке состоится сессия Национальной ассамблеи. Вскоре был распущен совет министров. «Авами лиг» и другие политические организации рассматривали это решение как подготовку к формированию гражданского правительства в соответствии с итогами выборов Национальной ассамблеи.
        Такое развитие событий, при котором мандат на формирование правительства могла получить «Авами лиг», не устраивало силы, защищавшие интересы западнопакистанских помещиков и капиталистов. Они стали добиваться от «Авами лиг» отказа от требования полной региональной автономии для всех провинций, рассчитывая, что такой отказ рассорит ее с возможными союзниками в Западном Пакистане. Эти попытки не удались. Тогда руководители Партии пакистанского народа заявили, что не поедут в Дакку и не примут участия в работе Национальной ассамблеи.
        Этим немедленно воспользовался Яхья-хан. Он объявил, что ввиду разногласий между ведущими политическими партиями по основным вопросам будущего конституционного устройства открытие сессии Национальной ассамблеи откладывается на неопределенное время.
        В ответ на это руководство «Авами лиг» призвало население Восточного Пакистана начать кампанию мирного неповиновения. В провинции начались демонстрации, забастовки. Острота положения была усилена провокационными действиями экстремистов и шовинистов. В ряде мест произошли столкновения между бенгальцами и «урдуменами».
        Затягивая решение вопроса, Яхья-хан ввел в городах этой провинции комендантский час, предложил лидерам политических партий, представленных в Национальной ассамблее, встретиться в Дакке и обсудить создавшееся положение. Но «Авами лиг» ответила отказом. Тогда Яхья-хан объявил, что сессия Национальной ассамблеи созывается 25 марта. 7 марта «Авами лиг» заявила, что прекратит кампанию неповиновения и будет участвовать в работе Национальной ассамблеи при условии отмены в провинции военного положения, отвода армейских частей в казармы, тщательного расследования случаев применения солдатами оружия и передачи власти выборным представителям народа.
        Власти хранят молчание. Тем временем обстановка в провинции накаляется. По призыву Муджибур Рахмана прекращают работу государственные учреждения, закрываются учебные заведения, население отказывается платить налоги. Практически вся жизнь в провинции начинает регламентироваться специальными директивами, издаваемыми Рабочим комитетом «Авами лиг». Наступает двоевластие. По распоряжению «Авами лиг» прекращается подача воды и электроэнергии в армейские казармы. Торговцев, которые в нарушение указаний подвозят продовольствие армейским частям, активисты «Авами лиг» задерживают.
        В этих условиях лидеры политических партий Западного Пакистана призывают Яхья-хана принять условия «Авами лиг», мирным путем урегулировать возникшие проблемы. Власти идут на частичное удовлетворение требований. Они отводят войска в казармы и на базы, создают комиссии для расследования обстоятельств столкновения армейских частей с населением. Но военное положение не отменяется. Военный режим не собирается делить власть ни с «Авами лиг», ни с другими оппозиционными организациями.

15 марта в Дакку прибывает Яхья-хан. Туда же съезжаются и лидеры политических партий Западного Пакистана, в том числе и Зульфикар Али Бхутто. Начинаются переговоры.
        Для Яхья-хана это был всего навсего ход, рассчитанный на то, чтобы отвлечь внимание оппозиционных политических лидеров, и прежде всего Муджибур Рахмана. Ведя переговоры о политическом урегулировании проблем государственного устройства, военная хунта готовилась к расправам над бенгальскими патриотическими силами.
        Как свидетельствует пакистанский журналист Антони Маскаренас в книге «Насилие над Бангладеш», еще в середине февраля на совещании генерального штаба было решено разгромить «Авами лиг» и поддерживающие ее политические организации. С этой целью втайне от общественности в Восточный Пакистан началась переброска войск, снаряжения, горючего и боеприпасов. Самолеты и морской транспорт, перебрасывавшие армейские подразделения, должны были вывезти оттуда формирования, состоящие из бенгальцев, которым командование не доверяло.
        В конце февраля - начале марта бенгальцы, служившие в частях ВВС, были отстранены от полетов. Большая группа бенгальских морских офицеров и матросов была списана на берег. Бенгальцы, служившие в штабах армии и полиции, были заменены панджабцами и пуштунами. Все это не могло не знать руководство «Авами лиг».



        Крах военного режима

        Переговоры в Дакке. Армия начинает расправы. Пекин на стороне карателей.
«Мукти-бахини» сражаются. В стране нагнетается милитаристская истерия. Случай в Карачинском порту. «Война до полной победы». Капитуляция пакистанской армии. Военщина и правые мстят. Власть берет «Авами лиг». З. А. Бхутто - президент Пакистана. Муджибур Рахман освобожден. Первые шаги гражданского правительства. Журналисты в гостях у главы государства


        Звонит Халид Али, руководитель карачинского департамента министерства информации Пакистана.

25 марта, говорит, в Дакке открывается сессия Национальной ассамблеи. Переговоры генерала Яхья-хана с Муджибур Рахманом и другими политическими лидерами к этому дню завершатся. В принципе достигнуто компромиссное решение о предоставлении Восточному Пакистану автономии в соответствии с шестью пунктами программы «Авами лиг». Сейчас идет уточнение некоторых деталей. Иностранные журналисты приглашаются в Дакку, чтобы стать свидетелями важных событий в жизни страны.
        Часа через два посыльный приносит билет. В те дни с билетами было сложно. Пакистанские самолеты летали на Дакку кружным путем с посадкой в Коломбо. Индийские власти запретили пакистанской авиации летать над территорией своей страны. Это было сделано в знак протеста против того, что правительство Пакистана отказалось выдать кашмирских националистов, угнавших и взорвавших в начале января в Лахоре самолет авиакомпании «Эйр Индиа».
        В Пакистане эти кашмирцы были объявлены национальными героями, их чествовали. Но пройдет год, и пакистанская пресса, уже при гражданском режиме, заявит, что похитители являются сотрудниками военной разведки Индии, совершившей операцию с целью лишить Пакистан возможности прямой авиасвязи через воздушные пространства Индии.
        Билеты выдавались только с разрешения властей. Объяснение весьма простое: гражданская авиация, мол, занята переброской продовольствия, медикаментов и строительных материалов в районы побережья Бенгальского залива, пострадавшие от ураганов и приливных волн, обрушившихся на них в ноябре 1970 г.
        Но через несколько дней станет ясно, что все это говорилось для отвода глаз. Военный режим, ведя переговоры с «Авами лиг», одновременно готовился к военным акциям. В Восточный Пакистан по морю и по воздуху перебрасывались войска, техника, оружие и боеприпасы. Транспортные самолеты, взлетавшие из Лахора и Пешавара в ночные часы, шли над территорией Китая.
        В нашем самолете иностранных пассажиров оказалось только двое - советский переводчик, возвращавшийся из отпуска в Горазал на электростанцию, сооружаемую с помощью СССР, и я. Предельно вежливый стюард в течение всего полета буквально не отходил от нас, стараясь угодить во всем. Но вместе с тем он не допускал никаких контактов с остальными пассажирами. Это были не совсем обыкновенные пассажиры. Едва мы приземлились в даккском аэропорту, как они дружно поднялись, прошли через хвостовой выход и строем направились к ожидавшим их армейским темно-зеленым автобусам.
        Аэродром напоминал осажденный лагерь. Вдоль взлетно-посадочных полос стояли зенитные орудия. На крыше аэровокзала - крупнокалиберные пулеметы. Танки и бронемашины расположились за колючей проволокой, двумя рядами опоясавшей территорию аэропорта. В воздухе стоял рев авиационных моторов. С небольшими интервалами на посадку шли транспортные самолеты, на бортах которых были опознавательные знаки ВВС США, Таиланда или КНР. Они подруливали к приземистым складам. Днище самолета раскрывалось, и оттуда извлекались ящики с боеприпасами и оружием. Выгрузкой занимались пакистанские солдаты парашютно-десантных войск.
        Следуя выработанной журналистской привычке, я навел было фотоаппарат.
        - Снимать запрещено! - закричали солдаты.
        Холлы аэровокзала забиты женщинами и детьми. Это семьи западнопакистанских чиновников, работающих в местных правительственных учреждениях. Они эвакуируются. Пробираюсь к телефону, чтобы позвонить в наше консульство. Увы, телефон не работает. Подходит офицер и говорит, что связь отключена. С начала марта, поясняет он, продолжается кампания мирного неповиновения бенгальского населения. Фактически контроль во всей провинции установила «Авами лиг». Но ничего, добавляет он, увидите, через несколько дней обстановка нормализуется.
        Покидаем аэропорт, проходим сквозь цепь пакистанских солдат. Впереди, метрах в двадцати, толпа. По команде парня студенческого вида люди то и дело скандируют:
«Да здравствует свободная Бенгалия!», «Яхья-хан, убирайся отсюда!» Нас моментально окружают, взгляды настороженные. В руках у них металлические пики, ножи и просто палки. Спрашивают, кто такие и зачем приехали. Узнав, что мы советские люди, они подхватывают наши чемоданы. Неизвестно, откуда появляется видавшая виды «тоёта». На радиаторе красный флажок, на котором золотой краской изображена территория Восточного Пакистана.
        Рядом с шофером садится юноша лет двадцати. Он представляется, говорит, что находится здесь по указанию руководства «Авами лиг». Его задача - помогать иностранцам, прибывающим в аэропорт. Разного рода хулиганы, используя беспокойную обстановку в городе, совершают бесчинства, грабят людей. На студенческие добровольческие отряды, созданные «Авами лиг», возложена задача обеспечивать порядок в городе.
        Недалеко от гостиницы «Интерконтинентал» он покидает нас, пожелав успеха в работе. Вся территория гостиницы оцеплена солдатами, у входа - танк с автоматчиками на броне. Пускают только иностранцев. В просторном холле отеля людно и шумно. Стучат пишущие машинки. В гостинице остановились делегации политических партий из Западного Пакистана. Для нас, журналистов, это очень удобно. С любым деятелем можно встретиться без всяких формальностей в баре, холле или ресторане.
        Не успел я заполнить гостиничный бланк, как двери распахнулись и в холл вошел З. А. Бхутто в сопровождении личной охраны. К нему бросились корреспонденты. Вопрос один: как идут переговоры?
        - Ничего нового, - отвечает Бхутто. - Президент встречается то с Муджибур Рахманом наедине, то вместе с нами. Переговоры сложные, никто не хочет идти на уступки.
        - Будет ли использована армия для нормализации обстановки в провинции? - спрашивает кто-то из западных журналистов.
        - Это было бы величайшей трагедией, - отвечает Бхутто. - Лично я не теряю надежды на политическое урегулирование.
        В холле появляется мой старый знакомый Сераджуддин Хусейн, редактор газеты
«Иттефак» - органа «Авами лиг». Он делится последними новостями. Руководство
«Авами лиг» издало новые директивы, обязывающие всех членов партии и сотрудничающих с ней политических организаций взять под контроль работу правительственных и государственных учреждений, железных дорог, банков и телеграфа. Вновь сказано, что население не должно платить налогов пакистанским властям. Распоряжения, издающиеся местными властями, действительны лишь в том случае, если они одобрены эмиссарами «Авами лиг».
        Он дает отпечатанную типографским способом одну из директив, датированную 18 марта
1971 г. Начинается она словами: «Всем гражданам, независимо от их национальной принадлежности, религиозных и политических убеждений, проживающим на территории Бангладеш…»
        Надо сказать, что местные учреждения строго придерживались директив. Например, моя телеграмма в «Правду» была отослана после того, как на ней появилась резолюция представителя «Авами лиг» на телеграфе: «Без задержки».

…По традиции, каждый раз как я прилетал в Дакку, свою работу я начинал с посещения газеты «Сангбад». С сотрудниками этой газеты меня связывала давняя дружба. Они приезжали встречать меня в аэропорт в любое время дня и ночи, оказывали помощь во всем. Поехал я к ним в редакцию поздно вечером. Типичная редакционная атмосфера, когда в последние часы перед выходом номера одни материалы заменяются другими, включаются новые сообщения. Усталый от бессонницы, Шахидулла Кайсар дописывал материал, шедший в номер. Только что поступила информация, что в Читтагонге пакистанская охрана открыла огонь по докерам, пытавшимся воспрепятствовать выгрузке танков с теплохода.
        Телефонный звонок прерывает нашу беседу. Это говорят из газеты «Иттефак». Шахидулла Кайсар обменивается информацией, добытой корреспондентами его газеты, записывает новости, которые сообщают ему по телефону. Потом, прикрыв ладонью трубку, спрашивает меня, хочу ли я сейчас посетить редакцию этой газеты.
        В «Иттефак» меня везет Али Аксад. Темные улицы еле освещены. Нас несколько раз останавливают патрули «Авами лиг». Наконец добираемся до редакции. Газета уже вышла. В небольшой приемной застаю корреспондентов английского агентства Рейтер и американской газеты «Нью-Йорк тайме». С помощью переводчика они делают обзор газеты. Из кабинета выходит Сераджуддин Хусейн. Устраивается нечто вроде пресс-конференции.
        - Очень хорошо, что вы пришли, - говорит он. - У меня для вас есть важные новости. В течение минувших суток в Дакке и других городах провинции совершены чудовищные преступления! Бандиты, выдавая себя за представителей «Авами лиг», совершили налеты на дома выходцев из Западного Пакистана. Они вырезали несколько семей. Нашим ополченцам удалось в Нараянгадже схватить их на месте преступления. Налетчики заявили, что являются членами «Авами лиг». Выяснилось, что они состоят в
«Джамаат-и ислами» и выполняли задание специальной армейской службы. Об этом было сегодня заявлено нами на переговорах с Яхья-ханом. Генерал, как и следовало ожидать, отрицал причастность армии к этим преступлениям. Пакистанская военщина стремится создать такую обстановку в провинции, чтобы иметь повод для прямого вооруженного вмешательства. Официальная пропаганда изображает нашу партию как сборище людей, которые хотят только одного - вырезать всех, кто не говорит по-бенгальски, сделать провинцию индийской колонией. Это чушь.

…В эти же дни у меня состоялась встреча, о которой хочется рассказать. Приезжает в гостиницу Кайсар и говорит, что со мной хотят побеседовать люди из одной прокитайской группировки, отколовшейся от организации Бхашани. Встретились мы в китайском ресторанчике, возле городского стадиона. Такие рестораны в последние годы плодились в Пакистане, как грибы. Отдельный зал, куда мы прошли, украшен вышитыми на шелке портретами Мао Цзэ-дуна. За столом сидели два бенгальца. Один назвался Асламом, другой - Анваром. Обмен любезностями.
        - Как вы находите обстановку в провинции? - спрашивает человек, назвавшийся Асламом, и тут же сам отвечает: - Муджибур Рахман, одержавший победу на выборах, буду говорить как коммунист, откровенно, с помощью Индии, США и СССР, начал кампанию неповиновения. Это хитрый расчет - расшатать страну и сделать провинцию индийской колонией или штатом.
        - Это его давняя мечта, - замечает другой собеседник, Анвар. - Ну а дальше что? Сюда немедленно вторгнется Индия. Придет СССР, рвущийся в Южную Азию. Он создаст базы, нацеленные против народного Китая. Картина интересная. Здесь индийцы и русские, а далее на восток - американские военные базы. Это ли не раздел Азии на сферы влияния великих держав?
        Считаю необходимым высказать свою точку зрения. Они выслушивают и продолжают говорить в духе бюллетеня, издаваемого китайским посольством.
        Во время разговора в комнату входит бенгалец с маоцзэдуновским значком на темно-серой рубашке и начинает конспектировать разговор. Представляя его, Аслам сообщает, что тот работает около двух лет диктором на Пекинском радио, вещающем на страны Южной Азии.
        Между тем бенгальцы продолжают:
        - Режим Яхья-хана, конечно, носит диктаторский характер. Но заметьте, за короткий срок пребывания у власти генерал много сделал для страны. При нем прошли выборы, которые дали возможность Муджибур Рахману завоевать большинство мест в Национальной ассамблее и местном провинциальном собрании. Однако эту победу он использует довольно странно. Он парализовал экономическую жизнь провинции, устраивает беспорядки. Вчера Муджибур Рахман заявил, что если пакистанские солдаты не уберутся отсюда подобру-поздорову, то «Авами лиг» возьмется за оружие.
        На лице Анвара появляется ироническая улыбка:
        - Возьмется за оружие! Да ведь здесь четыре отборные дивизии с танками и авиацией! Эта военная машина в течение одного дня все сметет и подавит! И тогда будет поздно говорить о мирном урегулировании проблемы Восточного Пакистана. Лидер «Авами лиг» идет на заведомую авантюру.

…Раннее утро. На майдане митинг. Ожидается выступление Муджибур Рахмана. Люди запрудили близлежащие улицы и переулки. На деревьях развешаны репродукторы. К трибуне, украшенной красными флагами, ведет узкий коридор, который образовали активисты «Авами лиг». Едва из машины выходит Муджибур Рахман со своими товарищами, как всех их подхватывают на руки.
        С первых же слов собравшиеся начинают аплодировать Муджибур Рахману. «Да здравствует свободная Бенгалия!» - гремит над площадью. Муджибур Рахман говорит о страданиях бенгальцев, о том унижении, которому подвергают их исламабадские власти. Нас не считают за людей, бросает он в микрофон. Провинцию обворовывают. Долой колонизаторов! Мы выступаем против политики военных властей и ни в коей мере не переносим наш гнев на население Западного Пакистана, которое, как и наше, страдает от фашистской деспотии. Народ Западного Пакистана - союзник в общей борьбе за свободу и демократические права.
        В это время низко над площадью звено за звеном проносятся пакистанские самолеты. Люди на какое-то время замолкают, провожая самолеты ненавидящими взглядами.
        В движение, которое возглавила «Авами лиг», влились самые различные партии и группы, общественные организации. Они, естественно, привнесли свои взгляды на тактику и методы ведения борьбы. Руководство «Авами лиг» не всегда могло контролировать положение дел на местах. Муджибур Рахмана это волновало, особенно когда в студенческих слоях стали отчетливо проявляться экстремистские настроения. Честные ребята, не искушенные в тонкостях политики, они требовали от Муджибур Рахмана начать вооруженную борьбу против пакистанской армии немедленно. Они стали создавать повстанческие отряды, не соблюдая конспирацию и нередко не согласовывая своих действий с руководством «Авами лиг».
        У меня сохранилась газета «Экспресс» тех дней. В ней сообщалось, что лидер одной из даккских студенческих организаций, Абдур Раб, устроил пресс-конференцию для журналистов. Он критиковал политику гражданского неповиновения и требовал немедленно начать боевые выступления. Нужно покончить с мелкобуржуазной психологией трусливого выжидания и дать решительный бой пакистанским оккупантам, говорил А. Раб. Я готов возглавить движение вооруженного сопротивления. Пусть только Муджибур Рахман не мешает.
        Призывы такого рода раздавались на многих митингах. Мне довелось познакомиться с организацией, которая открыто рвалась в бой. В газете «Пипл» я встретил юношу лет восемнадцати. Звали его Абдул Шариф. Он оказался комиссаром молодежного батальона
«Свобода». Вместе с ним я поехал на стадион, где намечался митинг. По пути он много рассказывал о себе и своей семье, о желании побывать в Советском Союзе, о котором знает только по книгам и газетам. Вот освободим страну - обязательно приеду в Москву, может быть, посчастливится учиться в Московском университете, говорил молодой комиссар.
        Митинг прошел бурно. Он принял резолюцию о необходимости немедленного развертывания боевых действий против пакистанских солдат. Затем строем прошел сам батальон. Только у нескольких человек винтовки, остальные вооружены бамбуковыми палками с надетыми на них металлическими наконечниками. Сжимая мой локоть, Абдул Шариф с жаром говорил:
        - Каждый из этих ребят хоть сейчас готов умереть за свободу. Солдаты попрятались в казармах. А Муджибур Рахман говорит нам: «Подождите, время еще не настало». То же самое мы слышим и от Музаффар Ахмада. Сколько ждать? Теряем драгоценное время! Разве может революция обойтись без жертв!
        Судьба этого батальона сложилась трагически. На стадионе находились агенты армейской контрразведки - ведь посещать стадион никому не запрещалось. Они точно выяснили местоположение батальона, его численность и вооружение. И в ночь на 26 марта батальон был полностью истреблен. Ребята проводили очередной митинг и не догадались даже выставить караулы.

…Ранним утром 23 марта в моем номере звонит телефон. Дежурный администратор говорит, что в холле находится представитель информационного отдела Рабочего комитета «Авами лиг» и хочет сообщить что-то важное журналистам. Спускаюсь. Все корреспонденты в сборе.
        - Друзья, - обращается представитель «Авами лиг», - прошу вас всех подъехать к генеральному консульству КНР.
        Несколько минут езды - и мы на месте. Двухэтажный особняк окружен разгневанной толпой. Люди пытаются прорваться во двор, по которому с фотоаппаратами в руках разгуливают китайские дипломаты. Отряд ополченцев «Авами лиг» блокировал ворота. Они уговаривают собравшихся разойтись. В чем дело? На здании консульства вывешены два государственных флага: китайский и пакистанский. В международной практике не принято, чтобы иностранные миссии в день национального праздника страны пребывания поднимали два флага. Было ясно, пакистанский флаг вывешен китайцами демонстративно, чтобы открыто подчеркнуть свою поддержку режима Яхья-хана.
        - Это какая-то нелепая ошибка, - заявляют журналистам в секретариате организации Бхашани. - В это с трудом верится.
        - А оружие, поставляемое властям китайской стороной?
        Вопрос остается без ответа. Сотрудники секретариата не скрывают своего замешательства. Ведь на одной из встреч с китайским консулом в начале этого года Бхашани было заявлено, что Пекин на стороне тех, кто борется против тирании и угнетения.
        Журналисты настырны и пытаются добиться каких-то разъяснений. Но те молчат.
        Вечером от представителя «Авами лиг» узнаем некоторые подробности. Накануне двое сотрудников китайского консульства пришли в даккский комитет «Авами лиг». Цель визита обыкновенная - сбор политической информации. Они задали ряд вопросов, смысл которых сводился к одному: действительно ли «Авами лиг» готовится к восстанию против нынешнего режима? Их подробно проинформировали о положении в Восточной провинции, о наращивании пакистанским командованием вооруженных сил, о ходе переговоров с президентом. Затем, в свою очередь, гостям задали один-единственный вопрос: как Пекин относится к освободительному движению бенгальцев этой провинции?
        Вместо ответа представители «Авами лиг» услышали пространный рассказ о происках СССР в Южной Азии, о советско-индийском сговоре. Бенгальцы терпеливо выслушали китайцев и повторили вопрос. Те же, как ни в чем не бывало, вновь стали говорить о том же. Это могло продолжаться до бесконечности. Перед посетителями извинились, попросив их зайти в следующий раз. Китайцы пожелали всем доброго здоровья и отбыли на «мерседесе». На следующий день над китайским консульством взвился пакистанский флаг.
        В тот же вечер Али Аксад устроил мне встречу с Музаффар Ахмадом. Руководитель Национальной народной партии принял меня в своем секретариате, если можно так назвать небольшую комнату на втором этаже, где жили даккские учителя и мелкие служащие. Музаффар Ахмаду нездоровилось, он еще не поправился после малярии, довольно сильно подорвавшей его здоровье.
        Разговор зашел о вывешивании пакистанского флага над китайским консульством.
        - Этого надо было ожидать, - сказал он. - Симпатии Пекина на стороне военного режима. Своих друзей, призывающих к борьбе против эксплуататоров и империалистов, китайцы поставили в неудобное положение. К сожалению, у нас еще немало людей, которые искренне верят демагогическим измышлениям маоистов.

…Настало 25 марта 1971 г. Вместе с корреспондентами еду в президентский дворец, где проходят переговоры. Среди журналистов вижу старого знакомого - Мазхар Али-хана. Он приехал в Дакку, чтобы подготовить несколько репортажей для журнала
«Форум». Со мной знакомится человек, которого до последнего времени не было в списках иностранных корреспондентов. Это Джордж Кальмар из венгерской газеты
«Непсабадшаг». Он только вчера прилетел из Дели самолетом таиландской компании. Нашего полку прибыло. Весь район, прилегающий к зданию, оцеплен бронетранспортерами. В воздухе висят три боевых вертолета. К журналистам выходит начальник штаба армии Хамид-хан, благообразный седовласый генерал. На лице улыбка:
        - Все идет по плану, господа журналисты. Власть будет передана ее законным представителям. Президент покидает Дакку, чтобы объявить о своем решении из Карачи. Следите за сообщениями.
        Примерно во второй половине дня в гостиницу возвращается З. А. Бхутто. Журналисты бросаются к нему.
        - В последний момент переговоры зашли в тупик. Наша делегация возвращается в Карачи.
        В холле я вижу еще одного старого знакомого - Махмуда Али Касури, теперь он вице-президент ППН. Пытаюсь с ним поговорить. М. А. Касури - и это забавно выглядит - начинает бегать из комнаты в комнату, оставив вместо себя своего сына Умара.
        - Скажи, Умар, какие последние новости насчет переговоров? - спрашиваю я.
        - Видимо, все пошло прахом. Президент улетел в Карачи. Руководство «Авами лиг» покидает Дакку. Это неспроста.
        У подъезда появилось с десяток легковых автомашин. Носильщики стали выносить чемоданы. Вместе с делегацией З. А. Бхутто гостиницу стали покидать представители других политических партий Западного Пакистана. Над входом в гостиницу двое бенгальцев под равнодушными взглядами пакистанских солдат водрузили флаг «Авами лиг». Проходя мимо доски объявлений, я увидел отпечатанное на пишущей машинке сообщение: «По техническим причинам отменяются на сегодня и завтра все рейсы международных авиакомпаний».
        В холле появились ребятишки - продавцы газет. Экстренный выпуск даккской «Пипл» извещал: Восточного Пакистана не существует! Да здравствует Бангладеш!

…Примерно в восьмом часу вечера приезжает личный секретарь Муджибур Рахмана и приглашает всех иностранных журналистов на пресс-конференцию к лидеру «Авами лиг». Особняк, в котором живет Муджибур Рахман, находится в центре аристократического района Дхаманди. Недалеко от дома большой пустырь, освещенный огнем разложенных костров. Студенты, вооруженные допотопными ружьями, тренируются, ползая по-пластунски, бросая учебные гранаты. Откуда-то доносится бравурная бенгальская мелодия.
        Небольшой сад, в глубине которого разместился особняк, заполнен местными и иностранными журналистами, активистами «Авами лиг». Появляется Муджибур Рахман. Лицо встревоженное. Вот что он сказал нам в тот памятный вечер:
        - Президент в одностороннем порядке прервал переговоры и покинул Дакку, чтобы вылететь в Карачи. Нам стало известно, что пакистанские подразделения по всей провинции, которую мы называем Бангладеш, начали с сегодняшнего утра занимать стратегические позиции. Дороги перерезаны, бенгальские полицейские заперты в казармах. Я обратился к населению с призывом сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации, устраиваемые пакистанскими специальными службами и экстремистами. На завтра объявляется всеобщая забастовка. Я прошу журналистов объективно освещать события, не слушать разного рода сплетен и дезинформации, распускаемых властями.
        Муджибур Рахмана спрашивают, верно ли, что члены Рабочего комитета «Авами лиг» покидают город.
        - Да, - следует ответ. - Но я со своей семьей останусь в Дакке, что бы ни случилось.
        Еще вопрос. Правда ли, что «Авами лиг» разработала план физической расправы над выходцами из Западного Пакистана и Индии?
        - Какая чушь! Это все интриги служб Яхья-хана. Я вновь заявляю, что мы боремся против деспотии военного режима. Западнопакистанские крестьяне и рабочие, все угнетенные в Западной провинции - наши братья и союзники. Мы знаем, что созданные армией специальные группы пытаются натравить друг на друга различные группы. Там, где это возможно, мы стараемся пресекать действия хулиганов и экстремистов. Сообщите об этом в свои газеты.
        Муджибур Рахман извиняется, говорит, что он должен нас покинуть. А у меня поручение редакции. Подхожу к нему и спрашиваю, когда он может дать интервью для
«Правды». Немного подумав, Муджибур Рахман отвечает:
        - Завтра, 26 марта, в девять часов утра, в этом доме. Если, конечно, позволит обстановка в городе.
        В десять часов он соглашается принять репортеров из Италии и Франции.
        Возвращаемся в гостиницу. Весь город пришел в движение. По улицам маршируют отряды студенческой молодежи, вооруженные бамбуковыми палками, ружьями и старинными кривыми саблями. Над головами пылают факелы. «Да здравствует Бангладеш!» - несется из репродукторов, установленных на крышах домов. С трудом добираюсь до гостиницы. Водитель мотоколяски отказывается брать деньги за проезд. Машет рукой: мол, не до этого. Солдаты, несшие охрану «Интерконтинентал», куда-то исчезли. Доступ в гостиницу свободный.
        В холле творится что-то невобразимое. В разных углах идут импровизированные пресс-конференции. Выступают представители повстанческих молодежных отрядов. Все говорят об одном: о необходимости вооруженной борьбы против режима Яхья-хана. Одни соглашаются с тактикой «Авами лиг», другие ругают Муджибур Рахмана за осторожность и медлительность. Вспыхивает небольшая потасовка между представителями различных повстанческих отрядов. Но их быстро разнимают студенты с повязками на рукавах
«Милиция Бангладеш».
        На курительных столиках в фойе появляются листовки и прокламации «Авами лиг», объясняющие причины срыва переговоров. Население предупреждают, чтобы оно не поддавалось на провокации и сохраняло выдержку. Подчеркивается, что враг бенгальцев - военная деспотия, но ни в коем случае не население Западного Пакистана.
        Молодой паренек наклеивает на входную стеклянную дверь прокламацию Коммунистической партии Бангладеш. Она сразу же привлекает внимание корреспондентов. В ней говорится, что компартия, с 1954 г. находившаяся на нелегальном положении, выходит из подполья. Партия поддерживает «Авами лиг» в борьбе за свободу и национальную независимость. Коммунисты осуждают тактику террора и экстремизма, взятую на вооружение некоторыми организациями, выступают за единство действий всех национально-патриотических сил.
        Ко мне подходит Шахидулла Кайсар.
        - Видимо, это последний мирный день Дакки, - говорит он. - Я пришел специально предупредить, что пакистанская армия выступила. По телефону из Нараянгаджа наши товарищи сообщили, что комитеты «Авами лиг» и Национальной народной партии блокированы десантниками. Танкисты обстреляли общежития рабочих джутовых предприятий.
        Буквально через несколько минут в холл врываются солдаты. Офицер подносит к губам портативный громкоговоритель и предлагает всем посторонним покинуть гостиницу, а иностранцам подняться к себе в номера. Солдаты начинают прикладами гнать к выходу посетителей, где уже стоят грузовики, крытые брезентом. Шахидулла Кайсар пожимает мне руку и скрывается за дверью, которая ведет в подсобные помещения. За ним устремляется солдат. На его пути появляется хрупкая бенгалка, книжный киоскер при гостинице. Солдат хватает ее за косу и волочит к грузовику. Размахивая прикладами, пиная ногами, солдаты отгоняют нас, журналистов, к лифту. Один из журналистов делает несколько снимков, когда солдаты избивают бенгальца-коридорного, у которого обнаружили эмблему «Авами лиг». Журналист пытается затеряться среди нас. Но его выталкивают, отнимают фотоаппарат и разбивают его об пол.
        - Всем иностранным журналистам дается пять минут, чтобы подняться в номер. Будем применять силу, - гремит усиленный через портативный динамик голос офицера.
        Холл опустел. На улице раздались артиллерийские залпы, взрывы далеких бомб, трескотня пулеметов. С пятого этажа гостиницы видно, как языки пламени взметнулись в старой части Дакки. В воздухе повисли осветительные ракеты.
        Наступило утро. Телефонная связь с внешним миром прервана. Собравшись в кафе, журналисты слушают последние известия. Экстренное сообщение. Передается приказ Яхья-хана, объявляющий «Авами лиг» вне закона. В стране вводится чрезвычайное положение, устанавливается военная цензура на местную печать и телеграммы иностранных корреспондентов.
        От одного пакистанского офицера узнаем, что Муджибур Рахман вместе с семьей находится под домашним арестом.
        Не успели отзвучать мелодии гимна, которым обычно заканчивались приказы и речи Яхья-хана, как со стороны коридора, ведущего в плавательный бассейн, раздался шум. В окровавленной рубашке, с лицом, представлявшим кровавую маску, повторяя одну и ту же фразу по-английски: «Помогите, нас убивают», к журналистам бросился человек. Это был посыльный при гостинице, обычно отвозивший наши телеграммы на почту.
        Но добежать ему до нас не удалось. Охранник дал ему подножку. Бенгальца схватили, вытащили на складской дворик, раздались выстрелы. Мы пошли выразить свой протест пакистанскому офицеру.
        - Не суйтесь не в свое дело, господа, - отрезал он.
        Да, если здесь, в присутствии иностранных корреспондентов, мог твориться такой произвол, что же происходило там, на улицах города, в старых кварталах Дакки, в учебных заведениях, которые были опорой «Авами лиг»?
        Спасаясь от расправ, многие бенгальцы бросились искать защиты в дома и учреждения, занимаемые иностранными представительствами. Они нашли убежище у советских граждан, у граждан социалистических стран. Ворота открыли англичане и американцы. И лишь ворота и двери домов, где жили китайцы, оказались наглухо закрытыми. Около этих зданий валялись трупы расстрелянных бенгальцев.
        Вместе с другими журналистами пытаюсь выйти из гостиницы. Но не тут-то было. Офицер говорит, что без специального разрешения командования никто не имеет права выйти на улицу.
        Вдруг вижу через стеклянную стену гостиницы, как к подъезду подкатывает на
«газике» Эдуард Колбенев с консулом Владимиром Камыниным. Мой старый знакомый Э. Колбенев некоторое время тому назад перешел на дипломатическую службу и приехал в Дакку по делам посольства. Он останавливает «газик» у обочины и проходит в холл. Усталое, воспаленное лицо. В эту ночь никто из сотрудников нашего консульства не сомкнул глаз. С наступлением дня наши дипломаты, хотя в городе шла перестрелка, стали объезжать дома, где жили советские специалисты, работники торгпредства, командированные, оказавшиеся в Дакке.
        - Никто из советских граждан не пострадал, - говорил Эдуард. - Волнуемся за наших геологов, нефтяников, строителей Горазала и других ребят, находящихся вне Дакки. Связи с ними нет.

…Меня угнетает, что, находясь в центре событий, не могу передать в редакцию даже десятистрочной информации. Нас по-прежнему не выпускают.
        - Связи все равно не получите, - говорит офицер. - По распоряжению командования ни телефона, ни телеграфа предоставлено не будет.
        Собравшись в холле, обсуждаем создавшееся положение. Открывается дверь, и солдаты вталкивают двух человек в темно-синих кителях, которые обычно носят китайские дипломаты. Но это не китайцы. Это японские журналисты, прибегшие к трюку с переодеванием. Прибыв в Дакку несколько дней тому назад они, зная, что власти благосклонно относятся к китайцам, сшили себе такие же костюмы и побывали на маоистских сборищах, добыв немало интересной информации. В ночь, когда начались расправы, они находились у знакомого бизнесмена, работавшего в частной фирме. Утром стали бродить по городу, побывали даже в районе Даккского университета, стали очевидцами расправ. Кто-то из пакистанских офицеров решился спросить у них документы, и тут все выяснилось.
        - Тише, - восклицает английский репортер Уинтон.
        Сквозь треск помех из репродуктора раздается голос. Человек, называя себя бывшим майором пакистанской армии, сообщает на английском языке, что армия ведет операции против сторонников «Авами лиг» в Читтагонге. Патриоты оказали сопротивление. Ряд армейских подразделений, состоящих из бенгальцев, перешли на сторону «Авами лиг». Мы объявляем независимость Бангладеш, говорит диктор, призываем бороться против оккупантов, а также призываем все миролюбивые, демократические силы земного шара поддержать нас в справедливой борьбе за право на существование.
        Передача из Читтагонга, оказавшегося в руках «Авами лиг», транслировалась позднее на английском, бенгали и урду индийскими радиостанциями, перехватившими это обращение.
        К вечеру объявляют, что по приказу командования всех иностранных журналистов отправляют в Карачи. Офицер говорит, что армейская контрразведка располагает данными о том, что террористы из «Авами лиг» хотят умертвить корреспондентов, чтобы потом взвалить ответственность на правительство Пакистана.
        - Это делается в ваших же интересах. Здесь мы не можем гарантировать вам безопасность.
        Это, конечно, отговорка. Власти не желают иметь лишних свидетелей и хотят, чтобы о расправах как можно меньше знали за рубежом. Поэтому нас и выгоняют.
        Ко мне обращается сержант:
        - Я с чувством большой симпатии отношусь к Советскому Союзу, выписываю «Москау ньюс». Но поймите меня правильно. У меня семья осталась в Лахоре. Если вы укроетесь в своем консульстве, то меня отдадут под суд.
        - Вы участвовали в операциях?
        - Нет, часть, где я служу, несет охрану «Интерконтинентал» и зданий иностранных представительств.
        - Прекратить разговоры, - бросает сержанту подошедший офицер.
        Стемнело. К подъезду подается несколько автомашин. Нас рассаживают. Меня и Мазхар Али-хана в свою автомашину приглашает капитан-десантник. Туда же садится и корреспондент «Непсабадшаг» Джордж Кальмар.
        Едем какими-то окраинами. Временами доносятся артиллерийская канонада, пулеметная стрельба. Взлетают осветительные ракеты.
        - Это штурмуется общежитие Даккского университета, - поясняет капитан. - Отчаянно сопротивляются студенты…
        По сторонам - сожженные дома. Едкая гарь заползает в горло. С идущих впереди двух бронемашин то и дело стреляют пулеметы. Это чтобы продемонстрировать, в какой, дескать, опасности находятся журналисты. Мазхар Али-хан подавлен:
        - Я остановился в семье моего старого друга-панджабца, поселившегося здесь лет пять назад. В полночь в соседние дома, где жили бенгальцы, ворвались солдаты… Если останусь жив, напишу об этом.
        Через год, когда пал военный режим, Мазхар Алихан на страницах газеты «Доон», которую он редактировал, рассказал читателям, что творили каратели Яхья-хана…
        Аэропорт забит эвакуируемыми. Это семьи панджабцев и пуштунов, военнослужащих и чиновников правительственных служб. Нас проводят в зал ожидания. Вдруг из какой-то боковой двери появляются консул Владимир Камынин и советник посольства Василий Волков. Традиционное:
        - Как дела?
        - Жив-здоров!
        Нас окружают журналисты. С нескрываемой злостью в голосе рейтеровский корреспондент Уинтон говорит:
        - Черт возьми! Как это здорово, когда о тебе помнят, заботятся. У нас же в Дакке куча людей. Сидят по домам, глушат виски. Ну хоть бы кто-нибудь проведал…
        Я хорошо понимал английского коллегу. За все время нашей изоляции в гостинице никто из сотрудников западных миссий не навестил своих корреспондентов В пропусках иностранным представителям обычно не отказывали. Просто никто из них не хотел рискован жизнью. «Газик», на котором ездили наши дипломаты был прострелен.
        Наконец, объявлена посадка на самолет. Сиденья в «Боинге» грязные, в нем только что прилетела очередная группа карателей, доставленных в Дакку. Капитан подходит к каждому из нас и задает один и тот же вопрос: не везем ли мы с собой секретные документы «Авами лиг», оружие, взрывчатку, яды и наркотики.
        Самолет ложится на курс к Бенгальскому заливу. Сквозь иллюминатор видна ночная Дакка, охваченная пожарами. Минут через двадцать снова внизу появляются пожары. Это Читтагонг, где повстанцы обороняются от правительственных войск. Затем земля скрывается за белой пеленой облаков.
        Примерно во второй половине дня 27 марта самолет приземлился в Карачи. Мы было направились в здание аэропорта. Однако на полпути нас обогнал мотоциклист и жестом предложил следовать в таможенный зал. Едва вошли, как у дверей встали автоматчики. Я попытался позвонить в наше консульство, но телефоны не работали - отключены. Появился начальник службы безопасности аэропорта майор Карим Шейх. Сама любезность.

^Нехитрый товар разложил в своей лавчонке хайдарабадский торговец^
        - Извините, господа журналисты, за небольшое беспокойство, которое вынуждены причинить вам, - заявил он с приторной улыбкой. - Но вас всех до одного придется обыскать, багаж тщательно досмотреть. Таков приказ.
        Он спокойно ждал, пока уляжется возмущение, выслушал протесты.
        - Приступайте!
        Таможенники и полицейские начали вскрывать чемоданы, портфели. В одно мгновение цементный пол таможни усеян книгами, газетами, журналами. Из фото-и киноаппаратов извлекалась пленка и тут же засвечивалась. У одного американского фоторепортера сняли пояс, на котором, как в патронташе, были нанизаны кассеты. Таможенник перочинным ножиком вскрыл их и тоже засветил.
        Это была продуманная операция, рассчитанная на то, чтобы лишить мировую общественность информации о событиях в Восточной провинции. У корреспондентов изымали плоды трудной и опасной работы: фотоснимки, блокноты и магнитофонные ленты с записями бесед. Отобрав все, что их интересовало, полицейские власти разрешили журналистам покинуть аэропорт. Многие решили не задерживаться в Карачи и первыми же рейсами вылетели на родину. И буквально на второй день газеты мира поведали о том, чему были свидетелями их корреспонденты. Рассказано было и об обыске, учиненном полицейскими в карачинском аэропорту.

…Недели через две после случившегося пакистанские власти стали приносить извинения. В адрес иностранных газет и телеграфных агентств направлялись письма, в которых пакистанское правительство выражало сожаление о случившемся и приглашало журналистов вернуться в страну. Извинились и перед «Правдой». В это время в Карачи находился заместитель министра информации Роидат-хан. Он прилетел из Исламабада, чтобы разъяснить представителям местной прессы, как освещать события в Восточной провинции. Меня пригласили к нему.
        Едва я переступил порог кабинета, как Роидат-хан поднялся из-за стола и стремительно пошел мне навстречу:
        - О мистер Филиппов! Эта история с обыском журналистов в аэропорту - страшное недоразумение. Никто не давал такого права полицейским. Ох уж эти тупые полицейские! Вечно они суют нос не в свое дело. Передайте, пожалуйста, своему руководству наше сожаление. Мы надеемся, что этот прискорбный случай не бросит тень на отношения с вашей страной.
        Роидат-хан драматично сжимал ладонями виски, швырял карандаш о стол, прикрывал глаза.
        - Конечно, то, что устроили досмотр прессе, непростительно. Знаю, сделано грубо. Что же касается перемещения всех журналистов в Карачи, то это было необходимо. Армейские власти располагали фактами о готовящемся нападении на корреспондентов.
«Авами лиг» не прочь была кое-кого убить, а потом свалить на нас. Сейчас обстановка улучшилась, и если вы хотите вновь посетить Дакку, то милости просим.
        Я рассмеялся.
        - Хочу также сказать, - .продолжал Роидат-хан, - я с удивлением узнал, что телефонная станция все это время не давала советским журналистам связи с Москвой, а чиновники на телеграфе чинят препятствия с отправкой корреспонденций. Это тоже недоразумение. Мною отдано распоряжение, чтобы советским корреспондентам не мешали работать. Напоминаю, все районы страны, в том числе и Восточный Пакистан, открыты для посещения.
        Интересуюсь судьбой Муджибур Рахмана.
        - Он находится в одном из мест заключения в Западном Пакистане, чувствует себя нормально. Ему будет предъявлено обвинение в антигосударственной деятельности.
        Затем Роидат-хан начинает подробно рассказывать о причинах, побудивших правительство принять жесткие меры против «Авами лиг» и сотрудничающих с ней организаций. Это уже не ново, подробно изложено в заявлениях Яхья-хана, его окружения и в газетах. «Авами-лиг», дескать, опираясь на индийские специальные службы, вела курс на раскол страны, на физическое уничтожение лиц небенгальской национальности в Восточной провинции. Что касается пакистанской армии, то она ведет себя исключительно гуманно в отношении местного населения. Расправы и насилия - выдумка индийской информационной службы. Исказила и драматизировала события, дескать, и делегация восточнопакистанских коммунистов, выступившая с заявлением на XXIV съезде КПСС. Поэтому тревога в Обращении Верховного Совета СССР к нашему руководству необоснованна. Армия изолирует тех, кто взялся за оружие. Бенгальское население не преследуется.
        Заместитель министра информации порылся в папке, где лежали какие-то сводки и, изобразив недоумение на лице, сказал:
        - Китайская Народная Республика - тоже социалистическая держава, но почему-то она не бьет тревогу. Значит, китайцы не позволили пропаганде ввести себя в заблуждение. Более того, КНР заявила, что она на стороне Пакистана, и строго предупредила индийцев, чтобы те не вмешивались во внутренние дела пакистанского народа. Мы воздаем должное позиции китайского правительства в трудный для нашей страны час. Но, кажется, беседовать на эту тему с вами бесполезно. Вас не переубедишь.
        Роидат-хан поднялся, давая понять, что беседа окончена, подчеркнуто вежливо попрощался:
        - Если будут трудности в работе, прошу без стеснения обращаться ко мне или моему помощнику Халид Али.
        Через несколько дней генеральное консульство КНР в Карачи устраивало прием с показом китайских кинофильмов. Знакомый журналист из газеты «Морнинг ньюс», побывавший на этом приеме, рассказывал мне потом, что китайцы пригласили в основном офицеров военного округа и морской базы. Перед началом демонстрации фильма китайский дипломат зачитал послание Чжоу Энь-лая генералу Яхья-хану. В этом послании, которое было перепечатано всеми пакистанскими газетами, в частности, говорилось: если индийские экспансионисты осмелятся напасть на Пакистан, то правительство и народ Китая, как всегда, твердо поддержат правительство и народ Пакистана в их справедливой борьбе в защиту государственного суверенитета и национальной независимости.

…Время идет. Официальные сообщения, публикуемые в местной прессе, изображают дело так, что пакистанским властям удалось овладеть положением, что восстановление порядка и нормализация экономической жизни - вопрос времени. Однако на самом деле все совсем не так, как изображают правящие круги. Армии удалось поставить под свой контроль Дакку, Читтагонг, Кхульну и некоторые другие населенные пункты, где находились военные базы. Сельские районы для армии недоступны. Там жизнь начинает строиться с учетом директив и постановлений Временного правительства Бангладеш, нашедшего убежище на территории Индии, создаются повстанческие отряды.
        В операции по подавлению повстанцев все активнее включаются «раззакары» - добровольческие отряды, сформированные при содействии «Джамаат-и ислами» и других правых партий преимущественно из лиц небенгальской национальности. Для выполнения задач по борьбе с патриотической интеллигенцией создается организация «Аль-Бадр». В нее рекрутируются также и бенгальцы из числа тех, кто сотрудничает с военными властями.
        Деловая активность в провинции замирает. Ряд государств отзывает своих специалистов, работающих по контракту. Отзываются и наши специалисты, участвовавшие в поисках на нефть и газ, строившие электростанцию Горазал. Они прилетают в Карачи, чтобы оттуда отправиться дальше - в Москву. Их рассказы дополняют картины насилий, учиненных над населением.
        Спасаясь от расправ, бенгальцы устремляются в Индию. Поток беженцев нарастает. К ноябрю 1971 г. несколько миллионов человек перешли границу. На границе с Индией то и дело вспыхивают перестрелки между индийскими и пакистанскими пограничниками. Пакистанские власти все чаще обвиняют индийское правительство в том, что оно из беженцев создает отряды освобождения «мукти-бахини» и направляет их затем на территорию Восточного Пакистана.
        Мировая общественность, встревоженная событиями в Восточной провинции, осуждает карательные действия пакистанских вооруженных сил. Волна митингов протеста прокатывается по Советскому Союзу. Поддерживая политику Советского правительства, рабочие и крестьяне, представители всех слоев населения СССР призывают режим Яхья-хана прекратить репрессии и предпринять мирные акции, направленные на политическое урегулирование возникшей проблемы.
        Но военный режим все еще надеется, что с помощью оружия сумеет добиться своих целей.

«Авами лиг» и близкие ей организации вводят в бой все новые и новые отряды
«мукти-бахини», численность которых к ноябрю превышала 100 тыс. человек. По призыву руководства Бангладеш растет саботаж на предприятиях, в воздух взлетают мосты, выводятся из строя железные дороги, учащаются нападения на пакистанских офицеров в отелях и барах Дакки и Читтагонга.
        В этих условиях Яхья-хан делает ход, рассчитанный на то, чтобы расколоть движение сопротивления и попытаться реабилитировать себя в глазах мировой общественности. Он объявляет амнистию «Авами лиг», пытается привлечь на свою сторону отдельные круги бенгальской буржуазии. Созданные администрацией так называемые комитеты примирения пытаются с помощью армии как-то возродить политическую и экономическую жизнь.
        Пакистанская пресса, контролируемая военным режимом, ведет одну и ту же линию: армия борется лишь «с террористами „Авами лиг“ и отрядами „мукти-бахини“, созданными Индией». Экраны заполнены хроникой, где все поставлено с ног на голову. Все это настолько примитивно, что даже наши коллеги, корреспонденты из Западной Германии, Англии и Франции, хорошо знакомые с методами западных пропагандистов, назвали чушью показанный как-то в министерстве информации кинофильм о положении в Восточной провинции.
        Дать отпор всем этим клеветническим измышлениям, рассказать населению, что же на самом деле происходит в Восточной Бенгалии, стараются все активные деятели Национальной народной партии, профсоюзных и общественных организаций Западного Пакистана, выступившие против политики репрессий правящих кругов страны.

…Заметка буквально в несколько строк, появившаяся в разделе происшествий газет
«Джанг» и «Лидер», сообщала о пожаре, возникшем на цейлонском судне «Оушен Дачес», стоявшем в карачинском порту. Пожар, мол, был потушен быстро. Вот и все.
        А пожар тушили наши моряки с теплохода «Фридрих Энгельс», доставившего местным фирмам тракторы, сельскохозяйственное оборудование. Тушили с риском для жизни, предотвратив к тому же большую беду, нависшую над портом. В газетах «не хватило места», чтобы рассказать населению о том, что же в тот день случилось в порту.
        Еду в порт, но на его территорию не пускают. Корреспондентское удостоверение не действует. В стране введено чрезвычайное положение, и без специального разрешения, выдаваемого властями, посетить наше судно невозможно. Наконец, буквально за несколько часов до снятия с якоря «Фридриха Энгельса», я все же получаю пропуск.
        Блестя свежей краской, у причала стоит наше судно. Встретил меня вахтенный матрос и сразу же провел в каюту капитана Марка Андреевича Вязовского. Моряки - народ гостеприимный и к нашему брату журналисту всегда относятся хорошо. Исключением не оказался и Марк Андреевич, человек, отдавший морю около тридцати лет жизни. Он предложил ознакомиться с судовым журналом, где были записи, сделанные в день пожара. Лаконичные, скупые строки. Сообщалось, кто, когда увидел пожар на цейлонском судне, какие приняты меры и когда пожар потушен. Упоминались имена тех, кто отличился в борьбе с огнем. Картина была неполной.
        - Ну что ж, тогда пригласим старпома и ребят, которые тушили пожар, - заметил капитан. - Они помогут восстановить полную картину происшествия.
        И вот подробный рассказ.
        Ранним утром 10 ноября на цейлонском судне, пришвартовавшемся лагом к нашему теплоходу, раздался взрыв. Пламя, вырвавшись из машинного отделения, мгновенно охватило палубные надстройки, поползло к трюмам, набитым тюками с чаем. Матросы горящего судна начали в панике выбегать из своих кают и прыгать в воду. По палубе цейлонского корабля метался растерянный капитан, призывая своих моряков спасать судно.
        На нашем теплоходе прозвучал сигнал пожарной тревоги. Считанные секунды - и включены все помпы. Мощные струи воды бьют по огню. Группа наших ребят перебирается на горящее судно. На нем нет ни огнетушителей, ни багров - ничего из противопожарных средств. Но времени на удивление и эмоции нет. Ситуация чрезвычайно серьезная. Эта часть порта забита ящиками с боеприпасами, накануне доставленными китайскими и американскими пароходами, цистернами с горючим и маслами. Прорвись сюда огонь - все взлетит на воздух.
        Марк Андреевич, руководя борьбой с пожаром, пытается связаться по телефону с портовыми властями. Наконец удается поговорить с каким-то дежурным клерком. Тот обещает разбудить свое начальство. Тем временем борьба с огнем продолжается. Проходит около часа, и очаги пожара ликвидированы. В это время на легковой машине появляются руководители порта. Они невозмутимы и вежливы. Следом с ревом сирен подъезжают четыре пожарных автобуса. Выясняется, что у одной машины не раскручивается шланг, а у другой - отказывает помпа…
        А ведь дело шло к войне!

^Студенты Даккского университета - активные сторонники развития отношений дружбы и сотрудничества с нашей страной^
        Портовые власти и капитан цейлонского судна благодарят экипаж теплохода «Фридрих Энгельс». Они говорят, не приди советские люди вовремя на помощь, трудно сказать, что произошло бы с портом. В тот же день попытку встретиться с нашей командой, поблагодарить ее за благородный поступок делает делегация докеров. Но служба безопасности отгоняет их от нашего судна.
        Обо всем этом газеты не писали. Умолчали они и том, что находившиеся поблизости сухогруз «Олимпинг Престиж» под либерийским флагом и английское судно «Тандер» ничего не сделали, чтобы оказать помощь в тушении пожара. Они снялись с якоря и ушли в открытое море.
        Полгода спустя мне вновь довелось побывать в этом порту, встретиться с его новым начальником - коммодором Анвер Саедом. Я готовил статью о советско-пакистанских экономических связях, о значении карачинского порта в хозяйственной жизни Пакистана. В разговоре с коммодором невольно вспомнилась и эта история с пожаром.
        - О да, - заметил Анвер Саед, - советские моряки действительно отвели страшную опасность, нависшую над нашим портом. Немногие понимали тогда это, а может быть, даже и не хотели понимать.
        Я спросил, почему же другие суда, стоявшие поблизости, не пришли на помощь.
        - Вы наивный человек, - ответил он. - А кто же должен был платить этим пароходам за издержки, связанные с тушением? Ведь капитан цейлонского судна не обратился официально ни к кому за помощью. Поэтому капитаны других кораблей ничего и не предпринимали. Все по нашим законам. Единственное, что могли сделать в этих условиях иностранные капитаны, - это привести в состояние готовности противопожарные средства и отойти подальше от причалов. Что, собственно, они и сделали. Советские же моряки действовали по своим законам.

…Вся вторая половина ноября проходит в атмосфере нагнетания военного психоза. Астролог из Лахора предсказывает большую войну, в ходе которой Индия распадется на множество государств. Другой астролог, проживающий в Мултане, заявляет, что Индия вообще перестанет существовать.
        В карачинском пресс-клубе, потирая от удовольствия руки, редактор «Дейли ньюс» сообщает последнюю новость: Пекин-де обещал поставить Пакистану сверхмощные бомбардировщики с водородными бомбами. Удивительнее всего, что такого рода слухам многие верят. Почти каждый день в китайском посольстве в Исламабаде и генконсульстве в Карачи завтраки, обеда и ужины. «Китай на стороне Пакистана» - эти слова, произносимые китайскими дипломатами на банкетах, выносятся в заголовки статей.

26 ноября Яхья-хан дает прием в честь китайской экономической делегации. Он при всех орденах, в военной форме, чокнувшись с гостями, подходит с бокалом виски к журналистам.
        - Слушай, пресса, - говорит он. - На днях через индийского посла я предпринял новую попытку выяснить отношения с индийским правительством. Я предложил конструктивный и компромиссный план урегулирования восточнопакистанской проблемы. Да, я согласен вступить в переговоры с «Авами лиг» и так называемым правительством Бангладеш, находящимся в Калькутте. Но Индия осталась глуха. Я предупреждаю, что в случае войны с Индией Пакистан не будет одинок. На нашей стороне великий Китай с его победоносной армией.
        Аплодируют пакистанские чиновники и офицеры, аплодируют китайцы. С самого начала мартовских событий Пекин заверял пакистанских правителей, что он поддержит их в конфронтации с Индией, и поощрял на развязывание военных действий.
        Заключение в августе 1971 г. советско-индийского договора о мире, дружбе и сотрудничестве Пекин воспринял как удар по своей политике в Южной Азии. Он ответил усилением антисоветской и антииндийской пропаганды. Открываешь утром газету: антисоветские материалы из китайской прессы и призывы не бояться «индийского агрессора», «проучить Индию за поддержку, мукти-бахини“», «освободить Кашмир от тирании Дели».
        Пакистанская военщина запрещает деятельность Национальной народной партии. В один и тот же час по всей стране полиция совершает налеты на учреждения этой организации, дома партийных активистов. Арестовано свыше пятисот видных деятелей партии. После запрещения деятельности «Авами лиг» в Восточной провинции это вторая крупная политическая организация, подвергшаяся репрессиям со стороны военной администрации. Полиция каждый день раскрывает заговоры и саботажи. В одном месте саботажники-де отвернули гайки на полотне железной дороги, по которой должен был проезжать президент, в другом - пытались отравить колодцы и разрушить шлюзы.
        - Это же прекрасная тема для фельетона, - звонит мне по телефону Уинтон, корреспондент агентства Рейтер.
        В те дни мне довелось побывать во многих городах Западного Пакистана. И везде одно и то же - стены домов оклеены плакатами: «Сокрушим Индию», «Объявим священную войну индийскому империализму». Везде митинги и собрания в поддержку политики борьбы с Индией.
        Каждый вечер объявляются воздушные тревоги. Надсадно воют сирены, и пакистанские города погружаются в темноту. Война ожидается со дня на день, департамент печати не делает из этого секрета.
        Утром 2 декабря отменяются рейсы Пакистанской авиакомпании внутри страны.
        - На всякий случай перегнали пассажирские самолеты в Иран, - откровенно сообщают мне в билетной кассе.
        Я надеялся слетать в Исламабад, где ожидалась пресс-конференция в министерстве информации о положении на Востоке. Вечером 3 декабря, незадолго до наступления сумерек, ловлю волну радио Дели. Диктор передает экстренное сообщение: ВВС Пакистана атаковали ряд аэродромов и стратегических узлов Индии. В Кашмире пакистанские части перешли линию перемирия.
        Это война.
        Едва стемнело, как взревели сирены. Воздушная тревога. Бьют зенитные орудия, по небу бегают пучки прожекторов. Один за другим раздаются взрывы. В районе морского порта и аэродрома вспыхнули пожары. Судя по всему, бомбежка ведется прицельная, атакам подвергаются военные объекты.
        Налет еще не прекратился. Подошло время связи с Москвой. Набираю номер международного узла. Оператор, которого я хорошо знаю, он не первый год работает на линии, извиняясь говорит, что власти распорядились связи советским журналистам не давать. Трубку берет другой человек и сообщает, что линия не в порядке. Так, впрочем, отвечали все время, пока шли военные действия.
        Кажется, атака отбита. Бравурная музыка. Снова сигнал воздушной тревоги, снова треск зенитных установок и уханье бомб. Так почти до самого рассвета.
        Утром улицы запружены людьми, Чтобы пробиться к карачинскому департаменту министерства информации, приходится делать большой крюк. Ревет репродуктор. Регулировщики, бросив посты, смешались с толпой, ждут официальных сообщений. Возле почтамта толпа ребятишек забрасывает камнями вытащенные откуда-то портреты индийских руководителей. По Бандер-роуд идет демонстрация. Это в основном студенты, муллы, нищие. Над головами транспарант: «Индия, теперь ты ответишь за все!» Вокруг снуют фоторепортеры.
        На Клифтоне, неподалеку от старой ратуши и американского консульства, митинг. Пакистанские и китайские флаги, портреты Яхья-хана и Мао Цзэ-дуна. Динамики доносят голос оратора, призывающего разгромить Индию. Подъезжает «мерседес» с эмблемой китайского представительства. Оттуда появляются два китайца - я не помню случая, чтобы китайцы появлялись в городе в одиночку, - и толпа на руках несет их к импровизированной трибуне.
        - Покончим с Индией и русскими агентами! - вопит из динамика голос. - Победа! Победа!
        Наконец подъезжаем к зданию департамента министерства информации. Солдаты и студенты закладывают окна и входы в здание мешками с песком. На крышах пристраиваются зенитные пулеметы. Ребятишки оклеивают заборы плакатами одного и того же содержания: победа за Пакистаном!
        В кабинетах и коридорах толпятся газетчики. Доносится стук пишущих машинок. Ко мне подходит Зафариаб Али, ведающий связями с иностранными журналистами.
        - Час расплаты с агрессором настал. Эта война перекроит всю политическую карту Южной Азии, - совершенно серьезно и уверенно заявляет он мне. - Хочу также предупредить вас: поменьше ходите по улицам. Сегодня советские люди у нас не в почете…
        Захожу в кабинет Халида Али. Там собралось человек двадцать иностранных корреспондентов и редакторов местных газет. С минуты на минуту ожидается выступление президента.
        Позывные исламабадского радио. Выступает Яхья-хан. Подчеркнуто сурово и торжественно обвиняет в агрессии Индию, объявляет войну до победного конца.
        - Солдаты, вперед и только вперед! Сокрушим Индию! Да поможет нам Аллах в этой справедливой войне.
        Я не вижу особого восторга на лицах пакистанцев. Это люди информированные, они знают действительное положение дел.
        Халид Али говорит, что в пресс-зале журналистов ждет представитель армии, он расскажет о положении на фронтах.
        Военный в полковничьих погонах сообщает, что в Восточном Пакистане армия отбросила за государственную границу индийские части и подразделения «мукти-бахини», идет успешное освобождение Кашмира, индийские ВВС понесли значительные потери в результате налета пакистанских самолетов.
        Затем, помолчав, продолжает:
        - Должен огорчить русских корреспондентов: самолеты, поставленные Советским Союзом Индии, - очень удобная мишень.
        Вечером снова тревога, взрывы бомб, захлебывающаяся стрельба зениток, пожары. Ветер дует с моря, и гарь от подожженных в порту нефтехранилищ проникает в дома.
        Каждый раз с наступлением темноты город оказывается во власти добровольцев из отрядов гражданской обороны. В основном это школьники. Они бегают по улицам, смотрят, не пробивается ли где-нибудь свет из окон. Швыряют камчи, если обнаружат полоску света, разбивают плохо замаскированные фары на машинах.
        Забавный случай произошел и в нашем корпункте. Все окна с внешней стороны мы закрыли кусками черной фанеры. Как-то днем приходит в сопровождении юнцов полицейский проверить состояние маскировки. Вид у всех грозный, на головах зеленые каски, в руках металлические прутья. Но ведут себя вежливо. Осмотрели весь дом, полезли на крышу, подозрительно косясь на телеантенну. Затем заявляют, что маскировку окон следует заменить: черное отражает лунный свет. Тем более что окна фасада нашего дома обращены в сторону аэропорта.
        Я, естественно, обещаю сделать так, как они сказали.
        - Мы уважаем иностранцев, хотя вы и не на нашей стороне, - заметил полицейский, - сегодня же пришлем своего маляра. Он поможет.
        К вечеру пришла группа добровольцев и с ними маляр. Они основательно покрасили темную фанеру… черной краской.
        Журналистов опять приглашают на пресс-конференцию. Все радиостанции мира сообщают, что военные действия складываются неблагоприятно для Пакистана. Наступление в Кашмире захлебнулось. Индийские десанты уже под Даккой. На западном фронте пакистанцы отступают.
        Представитель же военного командования заверяет журналистов:
        - Наша армия продолжает наносить врагу сокрушительные удары. Индийцы большими группами сдаются в плен. «Мукти-бахини» разбегаются при первом же выстреле. Потери в авиации у Индии колоссальные. Трудно даже сказать, сколько мы сбили самолетов. Причем большинство их советского производства. Смешно сказать, вражеские самолеты подбивают даже из обыкновенной винтовки, как это недавно сделали студенты Хайдарабадского университета.
        Корреспондент агентства Рейтер Уинтон просит показать хотя бы один сбитый самолет, желательно советского производства.
        Ответ полковника я заношу в блокнот точно:
        - Мы сбиваем самолеты таким образом, чтобы они падали только в море, не причиняя ущерба городу.
        Налеты ВВС Индии на пакистанские города усилились. Воздушные тревоги все чаще стали объявляться днем. Правда, замечено, что бомбежке подвергаются лишь военные объекты.

…Все иностранные представительства решили эвакуировать семьи своих сотрудников. Пришло указание об эвакуации из Исламабада и Карачи наших жен, детей, а также всех специалистов, работающих по контрактам с местными фирмами. Ждем день, другой, а самолетов все нет. Пакистанские власти не дают коридора нашим самолетам, ссылаясь на то, что индийское командование не отвечает на просьбу не совершать рейдов на Пакистан в часы проведения эвакуации.

12 декабря в Исламабад прибыли два Ил-18. Посадка проходила в невыносимо тяжелых условиях. Она продемонстрировала необыкновенную выдержку и мужество женщин, детей, технических сотрудников, дипломатов. Едва наши люди вышли из автомашин, как в них полетели камни и палки. Прикрыв собой детей и женщин, сотрудники посольства, торгпредства и ГКЭС во главе с нашим послом А. А. Родионовым двинулись к самолетам.
        Хулиганы выскочили на взлетные полосы, оттащили посадочные трапы, стали мешать пилотам заводить двигатель. Лишь после длительных переговоров и трепки нервов власти разрешили советским самолетам подняться в воздух.
        На следующий день предстояла эвакуация семей членов карачинской колонии и специалистов, работавших в государственной Корпорации по развитию нефтяной и газовой промышленности. Эвакуация из Карачи прошла спокойно, без каких-либо инцидентов. Дал себя знать решительный протест, заявленный Советским правительством пакистанским властям.
        В тот день мне довелось встретиться с главой этой корпорации Джамалуддином Фаруки. Генерал чувствовал себя крайне неловко и смущенно.
        - Поверьте, - говорил он мне, - то, что случилось в Исламабаде, чудовищно. Это не укладывается в моем сознании. Прошу, не переносите обиду на народ, это дело рук политических интриганов, стремящихся осложнить отношения с СССР. У вас в Пакистане друзей неизмеримо больше, чем недругов. Ведь все то, что сделала ваша страна для экономического развития Пакистана, хорошо известно в народе.
        Тон газет воинственный. Победные реляции. Снимки захваченных танков, сбитых самолетов. Подробное перечисление трофеев. Командующий пакистанскими силами в Восточном Пакистане генерал Ниязи заявляет, что индийцы войдут в Дакку только через его труп. По телевидению офицер из военной контрразведки дает советы по разоблачению и поимке шпионов. Учтите, агенты возможно даже сейчас слушают эту передачу, говорит он зрителям. Распознавайте их и звоните по телефону. Идет перечисление номеров, куда надо позвонить, если обнаружат шпиона.
        Работа Совета Безопасности в Нью-Йорке, где идет обсуждение вопроса о положении на субконтиненте Южной Азии, подается односторонне. Индия - агрессор, СССР стремится расколоть Пакистан. Все, что говорится пекинскими лидерами на эту тему, выносит на первые полосы газет. В местных журналистских кругах идут разговоры о том, что Китай вот-вот вступит в войну на стороне Пакистана.
        Вечерние газеты сообщили: капитулировали пакистанские части, оборонявшие Дакку. По радио выступает генерал Яхья-хан.
        - Падение Дакки - это еще не поражение, а всего лишь временная неудача, - говорит он. - Война будет продолжаться до полной победы.

«Война до полной победы» - размноженные в миллионах экземпляров листовки с таким текстом появляются на заборах, на стенах зданий, на зеркальных витринах магазинов. Их приклеивают на дверцы, багажники и стекла автомашин.
        Налеты индийской авиации на Пакистан прекращены. Это преподносится как поражение военно-воздушных сил Индии. Демонстрации в поддержку продолжения военных действий проходят в Лахоре, Равалпинди и Карачи.

…От мечети Арамбах движется толпа беснующейся молодежи. Пристроившись в хвост колонны, я следую за ними. Демонстрация проходит район Саддара, сворачивает на Виктория-роуд и выходит к генеральному консульству КНР. К стене этого здания прислонены транспаранты: «Сокрушим Индию!», «Да здравствует Китай!» Взгромоздившись на грузовик, держит речь активист из Общества пакистано-китайской дружбы. Необычайные морозы и сильнейшие заносы в Гималаях говорит он, не дают возможности братской китайской армии начать боевые операции против Индии. Военно-морские силы КНР заняты отражением американской агрессии во Вьетнаме, тем не менее надо продолжать борьбу до конца. Тот, кто выступает за перемирие, - предатель.
        Открываются массивные ворота, и оттуда с неизменной улыбкой на лицах появляются трое китайских дипломатов. В руках у них небольшие пакистанские флажки. А из динамика несется истерический вопль: «Война до полной победы! Смерть индусам! С нами великий Китай!»
        На следующий день, 18 декабря, утренние газеты печатают сообщение о прекращении военных действий на всех фронтах. Печать выделяет слова из приказа Яхья-хана:
«Предложение о перемирии нами принято. Война не решила проблем, стоящих перед Пакистаном».
        Война кончилась. Настроение у пакистанцев подавленное. Их можно понять. Война, в которую ввязалась военная хунта, подстрекаемая Пекином, обернулась провалом всей внутренней и внешней политики. В плену на территории Бангладеш и Индии оказалось около 100 тыс. солдат и офицеров пакистанских вооруженных сил, чиновников различных правительственных ведомств.
        Представители генерального штаба, объясняя причины поражения, сваливают неудачи на советско-индийский сговор, на происки недружественных держав. Объяснения порой выглядят анекдотично. Командующий ВВС маршал Рахим-хан на пресс-конференции заявил, что индийцам удалось завоевать господство в воздухе, потому что, мол, СССР поставил Индии такие самолеты, каких не было ни в США, ни в Китае. В газетах появился туманный снимок одного из таких самолетов. Текст гласил, что этот новейший самолет, сфотографированный в небе Пакистана, является советским и использовался для налетов на страну. Спустя некоторое время командующего как некомпетентного человека высмеяли его же коллеги из авиации. Это был снимок гражданского самолета Ту-114, разосланный несколько месяцев назад в местные газеты информационным представительством посольства СССР. Маршал сел в лужу. Об этом ему напомнили, когда по распоряжению президента Бхутто его отстранили от командования ВВС за бездарность и бонапартистские замашки.
        В те же дни наш военно-морской атташе был обвинен газетами в том, что из своего дома, используя «аппарат наведения», руководил атакой индийских катеров на карачинскую военно-морскую базу. Если бы не помощь русского офицера, писали газеты, то катера никогда не прорвались бы в расположение базы. О наличии
«аппарата наведения» властям сообщил сторож соседнего дома. Незадолго до войны сторож видел собственными глазами, как атташе привез аппарат домой в специальной упаковке. Атташе, мол, волновался, когда этот аппарат переносили из машины в дом. На самом деле это был телевизор.
        Сейчас все это вызывает улыбку, об этих историях со смехом рассказывают сами пакистанцы. Но в те тревожные дни было не др смеха. Сбитые с толку пропагандой, многие пакистанцы верили подобным примитивным фальшивкам.
        Правые пытаются выместить злобу на советских людях. Выбор падает на Карачи, где проживает большая часть граждан СССР, находящихся в Пакистане. Хулиганы врываются на территорию информационного отдела советского посольства, бьют окна и ломают автомашины. Затем налет на демонстрационный зал нашего торгового представительства. Ломают витрины, уродуют станки, попутно воруя фотоаппараты, бинокли, все, что попадается под руку. Разгрому подвергается и представительство
«Аэрофлота», а также небольшая гостиница, хозяин которой сдавал ее холлы и двор для проведения выставок советской литературы.
        Полиция, как правило, приезжает часа через два после бесчинств хулиганов.
        - Наши люди долго искали ваши учреждения, - с наивным выражением лица говорит полицейский чин, прибывший на место происшествия, нашему руководителю пресс-службы Евгению Блинову. - Город большой, ориентироваться трудно. Примите мои самые глубокие соболезнования. С сегодняшнего дня все дома, где живут советские люди, будут охраняться нарядами полиции.
        Решительное заявление Советского правительства, потребовавшего оградить наших людей от бесчинств хулиганов, отрезвило организаторов провокаций. Больше никаких инцидентов подобного рода не повторялось.
        Но джинн из бутылки выпущен. Карачинцы вскоре на себе познают, что значит вовремя не унять хулиганов. В большом городе всегда найдутся подонки, которые готовы на все ради возможности грабить. Толпы громил устремляются в кварталы, где живет знать, в районы магазинов, базаров, лавчонок. Они грабят винные склады, избивают владельцев кафе, отелей, баров, ресторанов, охотятся за автомашинами.
        Одна из банд, не рассчитав своих сил, врывается в район, где живут пуштуны. Но их почти всех перестреляли пуштуны, не расстающиеся с оружием. В городе вспыхивают пожары. Спустя несколько дней газеты отметят, что ущерб, нанесенный городу во время беспорядков, превышает ущерб, причиненный налетами индийских самолетов.
        Власти вынуждены использовать армию, чтобы утихомирить разбушевавшихся хулиганов. Нечто подобное произошло в Лахоре, Равалпинди и Хайдарабаде. Подавляющее большинство хулиганов, бесчинствовавших на улицах городов, это молодежь из
«Джамаат-и ислами», отмечали тогда газеты.

…20 декабря специальным самолетом из Нью-Йорка прилетает З. А. Бхутто, представлявший Пакистан на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. В тот же день он принял полномочия президента от Яхья-хана, которого лишила власти группа высших офицеров, поняв создавшуюся ситуацию.
        Вскоре З. А. Бхутто выступил по радио. Он заявил, что ответственность за судьбы страны берет на себя Партия пакистанского народа, и призвал все национально-патриотические организации сотрудничать с ней в деле обновления страны. Последствия войны с Индией - это результат правления военных режимов, подчеркнул он. Пакистан пойдет по пути прогресса, будет развивать отношения дружбы и сотрудничества со всеми странами - большими и малыми.

«Война не является средством решения спорных проблем, - писала в те дни „Бизнес рикордер". - Конфликт с Индией - тому доказательство. Пора покончить с авантюризмом во внешней политике!» Эту же мысль проводила и газета «Доон», подчеркивавшая, что политика конфронтации должна уйти в прошлое, ибо она никогда не решит проблем социального и экономического развития Пакистана, нормализации обстановки в Южной Азии.
        Прошло несколько дней после падения военного режима, и газеты запестрели сообщениями об освобождении от занимаемых постов высших офицеров армии и полиции. Взят под арест сам Яхья-хан. Бездарность, коррупция, соучастие в проведении преступных планов военщины - вот основные обвинения, выдвигаемые против них. Смещается все руководство службы безопасности. Учреждения этих служб опечатываются, а их архивы переправляются в Исламабад для изучения специально созданной комиссией. Отменяется запрет на деятельность Национальной народной партии. На экстренном заседании ЦК этой партии в Пешаваре принимается решение поддержать мероприятия, проводимые администрацией 3. А. Бхутто.
        Что ни день, то новость.
        К Новому году из тюрем освобождена последняя группа политических заключенных. В
«Катрак-холле», одном из самых вместительных залов Карачи, они встречаются с общественностью города. На встречу приглашены и иностранные журналисты.
        В моей записной книжке сохранился текст речи, произнесенной от имени узников Суккура известным профсоюзным лидером Иджаз Назиром.
        Вот что сказал Иджаз Назир:
        - Военный режим Яхья-хана, принесший нашему народу только несчастья, рухнул. Это поучительный урок для тех, что рассчитывает править в стране с помощью террора и насилий. Мы скорбим о тех пакистанцах, которые стали жертвами минувшей войны. Мы скорбим и о наших бенгальских братьях, которых замучили палачи Яхья-хана во время освободительной войны. Мы клеймим позором пекинское руководство, которое вместе с американскими империалистами помогало клике Яхья-хана уничтожать бенгальцев. Отсюда, из Карачи, мы приветствуем Народную Республику Бангладеш и желаем братскому народу успехов в строительстве новой жизни. Воспользовавшись сложной обстановкой, противники пакистано-советской дружбы, в том числе маоисты, развернули бешеную кампанию с целью очернить внешнюю политику Советского Союза. Мы одобряем политику страны великого Ленина, поддержавшую справедливую борьбу народа Бангладеш. СССР - верный друг народов. И как бы ни клеветали на СССР маоисты и разного рода реакционеры, они никогда не смогут поколебать наших чувств любви и уважения к первому в мире государству рабочих и крестьян. Военный режим пал.
Давайте строить новую жизнь и сотрудничать с гражданским правительством в деле стабилизации политической и экономической обстановки в стране.
        Иджаз Назир начал критиковать политику Пекина. Со своих мест поднялись корреспондент Синьхуа и переводчик китайского консульства.
        - Социал-ревизионистская клевета! - перебивая оратора, закричали они и с шумом покинули «Катрак-холл».
        - Друзья, призываю к выдержке! Не обращайте внимания на эту недостойную выходку, - обратился к собравшимся секретарь горкома Национальной народной партии Наваз Батт.
        Жизнь в стране постепенно входит в свою колею. Отменено затемнение. Восстанавливаются внутренние и международные рейсы Пакистанской авиакомпании. Ликвидируется цензура на материалы, передаваемые иностранными корреспондентами. Советским журналистам вновь разрешено пользоваться международной телефонной связью. Я связался с «Правдой». Оператор московского узла, соединяя меня с редакцией, первым делом спросила:
        - Как там у вас дела? Все наши живы и здоровы? Мы тут за вас волновались.
        Я продиктовал оператору несколько московских номеров телефона моих друзей по Карачи, попросив ее позвонить и поздравить их родных с наступающим Новым годом.
        - Не беспокойтесь. Обязательно позвоню.
        И она действительно позвонила. Трудно себе представить, какую радость она доставила людям, которые долго не имели известий от своих близких. Большое Вам спасибо за это.

…Экстренный выпуск вечерних газет, вышедших 2 января, заставил иностранных корреспондентов, собравшихся на дружественный обед в отеле «Палас», отложить в сторону бифштексы и поехать на телеграф. Под крупными заголовками газеты сообщали о решении правительства взять под государственный контроль 20 компаний и предприятий 10 основных отраслей производства, в том числе машиностроительной, электротехнической, химической и цементной. Спустя некоторое время контроль был установлен еще над 12 промышленными предприятиями.
        Для осуществления контроля и общего руководства этими компаниями и предприятиями правительство создало Совет директоров. Вслед за этим правительство опубликовало правила контроля над монополиями, разработав конкретные меры против «концентрации экономической власти» в руках двадцати двух капиталистических семей. Предприятия и компании, принадлежащие представителям промышленно-финансовой олигархии, а также всякого рода сделки должны были регистрироваться в комиссиях государственного контроля.
        В Пакистане начались перемены.

…На третий день Нового года на стадионе карачинского Ништар-парка митинг, созываемый комитетом ППН. Журналистам сказано: ожидается выступление президента Бхутто. Все улицы и переулки часа за два до начала были оцеплены нарядами военной полиции. Охрану подходов к самому парку несут добровольческие отряды из членов правящей партии. Ребята студенческого возраста в гимнастерках и брюках цвета хаки проверяют пропуска. Людей, вызывающих подозрение, останавливают и обыскивают.
        Меры предосторожности не напрасны. Накануне полиция арестовала трех активистов из партии «Джамаат-и ислами». Говорят, они готовили провокацию и даже собирались бросить гранаты в людей, пришедших на митинг.
        Стадион заполнен до отказа. Более 100 тыс. человек слушают президента. Люди стоят на крышах домов, прилегающих к парку. Он говорит о политическом и экономическом положении Пакистана, о необходимости развивать широкие международные связи. Критикует политику бывшего военного режима, призывает собравшихся сотрудничать с гражданским правительством в осуществлении намеченных реформ. Бхутто - прекрасный оратор. С первых же слов президент полностью завладевает вниманием присутствующих. Ему аплодируют.
        Наконец он начинает говорить о Муджибур Рахмане:

«Лидер „Авами лиг“ был арестован военными властями в марте прошлого года. До сих пор он содержится у нас. Во имя гуманизма, во имя интересов мира я предлагаю его освободить и прошу вашей поддержки, карачинцы! Вы представляете население самого большого города Пакистана. Кто „за“, поднимите руки».
        Лес поднятых рук. Возгласы: «Согласны!», «Давно пора!» Но в одном конце стадиона завязывается драка. Это джамаатовцы и члены Мусульманской лиги. Их быстро выводят за ограду. Вскоре их отпускают, взяв честное слово, что они не будут устраивать дебошей. Но этим дело не кончается. После вечерней молитвы городская огранизация
«Джамаат-и ислами» проводит митинг возле мечети Арамбах. «Бхутто предал ислам, предал Пакистан. Муджибур Рахман должен быть казнен», - твердят ораторы.
        Участники сборища направляются к зданию секретариата правящей партии, находящегося возле мавзолея Джинны. Настроение у них воинственное. У многих в руках металлические прутья и даже кинжалы. Они остановили движение. Кажется, беды не миновать. Навстречу им движутся отряды добровольцев ППН. Обе стороны встречаются на Бандер-роуд. Добровольцы Партии пакистанского народа не вооружены. Они уговаривают демонстрантов разойтись. В конце концов это им удается.
        Вечером слушаю последние известия. Диктор говорит, что президент издал распоряжение об освобождении лидера «Авами лиг».
        На следующий день после митинга ко мне приехал курьер из министерства информации провинции Синд. Он вручил приглашение приехать 6 января в Аль-Муртаза, родрвое поместье Бхутто в Ларкане. Свой день рождения глава государства решил отметить вместе с иностранными журналистами.
        Сорок минут полета - и двухмоторный самолет «Фоккер-Френдшип» приземляется в аэропорту Мохенджодаро. Здесь нас уже ждут машины. Отсюда до Ларканы около 40 км. Дорога, устланная галькой, идет вдоль пшеничных полей, бамбуковых и апельсиновых рощ, плантаций сахарного тростника.
        Вот и сам город, чистый и ухоженный. Улицы запружены жителями. Отовсюду несутся бой барабанов, трели рожков. Ворота поместья, окруженного массивным каменным забором, увиты цветами. Мы проезжаем внутрь и попадаем в царство зелени и прохлады. Выходим возле большой лужайки, на которой разбит темно-красный шатер и установлены ряды плетеных кресел. Не успели мы занять места, как появился З. А. Бхутто в сопровождении адъютантов. Он тепло здоровается с каждым из нас.
        - С чего начнем нашу встречу? - спрашивает он. - С ваших вопросов или с моего выступления?
        Договорились, что сначала выступит президент, а потом мы будем спрашивать.
        - В Пакистане у власти ППН, которая порывает с прошлым, - говорит З. А. Бхутто. - Мы в трудном положении. Наследство от военных досталось тяжелое. Война расшатала и без того слабую экономику Пакистана.
        Наш долг западным державам составляет около четырех миллиардов долларов. Предстоит ликвидировать колоссальную безработицу, инфляцию, бороться с болезнями и нищетой. Вчера мне сообщили, что на счетах в иностранных банках за рубежом находится более четырехсот миллионов долларов, переведенных пакистанскими бизнесменами. Специальным решением мы обязали их возвратить эти суммы в Пакистан. На днях правительство приняло решение о введении государственного контроля над некоторыми ведущими отраслями экономики. Это лишь начало. На очереди аграрная реформа и в области образования. Наша партия выполнит обещания, данные народу.
        - Хочу обратить ваше внимание на то, - продолжает Бхутто, - что задачи национального обновления могут быть успешно решены лишь в том случае, если другие национально-патриотические силы будут способствовать этому. С удовлетворением сообщаю, что Национальная народная партия заявила о своем желании сотрудничать с нами по широкому кругу вопросов, касающихся нормализации экономической и политической жизни страны.
        Президенту задают ряд вопросов. Все они в основном сводятся к одному: намерен ли Пакистан восстановить дипломатические отношения с Индией и признать Бангладеш?
        - Да, - твердо отвечает Бхутто. - Бангладеш, будем так называть Восточную провинцию, - сегодня реальность. С этим нельзя не считаться. Принимая решение об освобождении Муджибур Рахмана, правительство учитывало этот фактор. С лидером
«Авами лиг», который является также президентом Бангладеш, мы ведем переговоры по интересующим обе стороны проблемам. Завтра в Равалпинди они будут продолжены. В ближайшие дни Муджибур Рахман вылетит на родину. Отношения с Индией у нас сложные. Тем не менее мы все делаем для их нормализации. Я готов сесть за стол переговоров с индийскими лидерами. Поэтому прошу вас не искажая передать то, что я сказал, в ваши газеты и информационные агентства. Но учтите одно. Решить сразу все проблемы невозможно. Потребуется какое-то время.
        Корреспондент «Дейли телеграф» задает вопрос:
        - На декабрьской сессии Генеральной Ассамблеи ООН вы говорили, что СССР подписал договор с Индией, помогал ей в войне против Пакистана. Что вы скажете сейчас как глава государства?
        - Я делюсь с вами тем, что сейчас больше всего волнует пакистанский народ. Речь идет о будущем Пакистана. Не копайтесь в прошлом и не пытайтесь меня поссорить с Советским Союзом, - следует ответ.
        Но корреспондент не унимается:
        - В какой степени СССР причастен к волнениям в Белуджистане?
        - Какие волнения и причем тут СССР? Не собирайте, пожалуйста, сплетен, - с раздражением отвечает Бхутто.
        Пресс-конференция прерывается. Президент приглашает всех к столу, накрытому на веранде. Великолепный плов, шашлык, кебаб, фрукты, напитки. Он знакомит журналистов со своим сыном Муртазой, которому одиннадцать лет, и пятнадцатилетней дочерью Шахназ. Но за столом поток вопросов не прекращается. Вместе с корреспондентом Московского радио Иваном Старшиновым я протискиваюсь к президенту и задаю всего один вопрос:
        - Что думает президент о перспективах развития советско-пакистанских отношений?
        Ответ интересует и других журналистов. Наступает тишина.
        - Советский Союз - друг Пакистана, - говорит Бхутто. - В прошлом СССР много сделал для экономического развития нашей страны. Я горжусь, что немногим более десяти лет назад мне довелось в качестве министра экономики подписывать первое советско-пакистанское соглашение о сотрудничестве в развитии нефтяной и газовой промышленности. Мы стоим - и я это подчеркиваю - за дружбу и прочные деловые контакты с великой социалистической державой. В самое ближайшее время я собираюсь совершить поездку в СССР.
        Возвращаюсь в Карачи до начала сеанса телефонной связи с Москвой, и мне удается, несмотря на помехи в эфире, передать подробную информацию о встрече в Ларкане в редакцию. На следующий день она появляется в «Правде».



        Страна шагает в будущее

        Конференция Национальной народной партии. Курсом прогрессивных преобразований. Благодатные земли Панджаба. Решительные действия гражданской администрации. Отпор проискам правых сил. В краю гор и водопадов. Дух Симлы. Развивается деловое сотрудничество с Советским Союзом. Переговоры на высшем уровне


        Ништар-парк сегодня напоминает стоянку войск Великих Моголов. Он полон шатров и палаток. Здесь Национальная народная партия проводит свою первую после окончания войны конференцию. Впервые после долгих лет военной деспотии более четырехсот делегатов, избранных от организаций всех четырех провинций Пакистана, могут спокойно обсудить свои дела.
        Конференция ННП - крупное событие в жизни пакистанского народа. Газета «Доон» писала накануне, что сотрудничество этой влиятельной политической организации с правящей партией способствовало бы ускорению процесса стабилизации экономической и политической жизни Пакистана. В двух из четырех провинций страны - Белуджистане и Северо-Западной пограничной провинции - эта партия имеет большинство в народных собраниях.
        О сложных взаимоотношениях этих двух партий немало говорится в общественных кругах и прессе. Противники гражданской администрации предсказывают, что противоречия, существующие между этими организациями по ряду вопросов внутриполитического урегулирования и поискам путей нормализации обстановки на субконтиненте, станут основной темой дискуссий на конференции.

«Это поведет к тому, что на конференции возобладают силы, не стремящиеся к сотрудничеству с ППН, - пишет орган, Джамаат-и ислами“ газета „Джассарат“, - и тогда Зульфикару Бхутто поневоле придется искать поддержки у истинных поборников ислама».
        Иностранные корреспонденты тоже приглашены на конференцию. С голубым пригласительным билетом, присланным городским комитетом партии, еду в Ништар-парк. Улицы и переулки, выходящие к самому парку, перекрыты нарядами моторизованной полиции. Возле солдат группами и в одиночку прохаживаются молодые ребята. На головах у них красные фески. Это распорядители, активисты местных партийных ячеек, выделенные для обеспечения порядка. Вместе с полицейскими они проверяют пропуска. Проверяют очень тщательно. Карачи - город большой. Где-где, а здесь-то уж немало противников партии, да и просто хулиганья готового за деньги на любую пакость.
        Во всем чувствуются порядок и организация. Гостей - а среди них представители правящей партии и профсоюзных объединений - рассаживают на заранее отведенные места. В распоряжение журналистов предоставлены переводчики с пушту, синдхи, урду, панджаби и балучи. В пресс-центре, помещающемся в палатке армейского типа, можно получить брошюру по истории партии, биографические справки о тех или иных деятелях организации.
        Само место, где проходит работа конференции, за тянуто сверху и по бокам громадными расписными тентами. В одной части - сколоченное из обыкновенны: досок возвышение, на котором установлен стол с дюжи ной микрофонов. Позади - скамьи для президиума. Но импровизированную трибуну поднимаются руководители Национальной народной партии. Среди них я узнаю Абдул Вали-хана, Махмудул Хак Усмани, Амин Могул и Гаус Бахш Бизенджо. Импозантного вида мулла с окладистой черной бородой протяжным голосом произносит молитву, желает участникам конференции успех в работе.
        К микрофону подходит Махмудул Хак Усмани. В его докладе дается анализ обстановки в стране. Экономические и политические трудности, переживаемы страной, являются следствием авантюристической политики бывшего режима генерала Яхья-хана, говорит он. Военщина, которой оказывали поддержку и американские империалисты, и маоисты, и националисты-экстремисты, несет ответственность за вооруженный конфликт с Индией. Военная клика игнорировала итоги выборов в Национальную ассамблею, учиняла кровавые расправы над населением бывшего Восточного Пакистана.
        Оратор называет десятки имен товарищей по партии, погибших от рук палачей в годы военной диктатуры, патриотов-бенгальцев, павших в борьбе за национальную независимость. Среди многих имен, названных Усмани, я слышу имя Шахидуллы Кайсара. Трудно поверить, что не стало этого прекрасного человека, большого друга нашей страны.
        Минутой молчания делегаты почтили память патриотов.
        Усмани продолжает доклад. Он говорит, что для ускорения процесса восстановления демократических свобод, нормализации жизни в Пакистане необходимо наладить сотрудничество всех патриотических сил с нынешним правительством. Он призывает правительство активнее действовать в отношении признания Бангладеш и восстановления нормальных отношений с Индией. В этом, говорит он, новая администрация может рассчитывать на твердую поддержку ННП.

«Одобряем! Одобряем!» - скандируют делегаты.
        Два дня, пока работала конференция, я внимательно следил за выступлениями делегатов. Всего выступило 38 человек. И ни один из ораторов не обошел молчанием вопрос о нормализации отношений с Индией и Бангладеш.
        Многие с гневом говорили о том, что Пекин активно помогал режиму Яхья-хана подавлять освободительную борьбу бенгальцев, подстрекал правящие круги Пакистана на продолжение войны с Индией. Запомнились выступления поэтов Хасан Хамиди и Хабиб Джалиба. В стихотворной форме они едко высмеивали маоистов, которые, выдавая себя за друзей борцов за свободу, в то же время предавали их.
        Делегаты говорили о Советском Союзе: поддержав освободительную борьбу бенгальского населения, СССР показал пример истинно братской солидарности и пролетарского интернационализма.
        Ряд делегатов и гостей отмечали, что советско-индийский договор о мире, дружбе и сотрудничестве является инструментом мира, и заявляли о своей поддержке выдвинутого Советским Союзом предложения об обеспечении коллективной безопасности в Азии.

^Исламабад. Одно из административных зданий пакистанской столицы^
        Долго не смолкали овации, когда объявили, что отколовшаяся несколько лет назад большая группа активистов, примкнувшая к прокитайской группировке Бхашани, порвала с маоистами и вернулась в ряды ННП, пообещав строго соблюдать дисциплину и участвовать в борьбе за новый Пакистан.
        Всем бросилось в глаза, что на конференции отсутствовал корреспондент Синьхуа, хотя ему тоже было направлено приглашение.
        На конференции был поставлен вопрос о сотрудничестве с правящей партией. Вопреки нажиму со стороны делегатов, отражавших интересы феодально-помещичьих кругов из районов племен и бывших княжеств, видевших в намеченных преобразованиях угрозу своим позициям, конференция высказалась за сотрудничество. И надо сказать, сотрудничество между ННП и ППН в первые месяцы после падения военного режима во многом способствовало тому, что правительству удалось в сравнительно короткий срок стабилизировать положение в стране и приступить к осуществлению социально-экономических реформ. Это сотрудничество в значительной мере расчистило путь и к пакистано-индийским переговорам в Симле.
        Но в феврале 1973 т. сотрудничество было нарушено, что волнует многих представителей прогрессивной демократической общественности. От Фаиз Ахмад Фаиза, Мазхар Али-хана и десятков других честных пакистанцев я не раз слышал, что активизация правых стала в последнее время возможной из-за разобщения национально-патриотических сил. Но их глубокому убеждению, возобновление сотрудничества между этими влиятельными политическими силами могло бы способствовать успешной борьбе против реакционеров и сыграть большую роль в осуществлении социально-экономических преобразований.

…Замечено, что каждый раз перед принятием правительством какого-нибудь важного экономического или политического решения в стране начинается активная пропагандистская кампания. Вся вторая половина февраля 1972 г. прошла под знаком публикации в газетах материалов о положении в сельском хозяйстве. Основной лейтмотив - пора покончить с концентрацией земельной собственности в руках феодалов, необходимо усовершенствовать систему арендных отношений и поднять сельскохозяйственное производство.

1 марта З. А. Бхутто огласил программу аграрных преобразований. Вот ее основные положения:
        потолок землевладения устанавливается в размере 150 акров орошаемой земли и 300 акров неорошаемой (по реформе 1959 г., которая так и не была полностью осуществлена, предел владения землей составлял соответственно 500 и 1000 акров);
        владельцы не получают компенсации за отчужденные земли;
        земельные излишки передаются арендаторам безвозмездно;
        запрещается продажа с аукциона государственных земель;
        запрещается насильственный сгон арендаторов с земель, принадлежащих феодалам, причем арбитром становится суд;
        государственные служащие во время службы и после ухода в отставку имеют право владеть 100 акрами орошаемой земли;
        передача земли разрешается лишь прямым наследникам.
        Вскоре были внесены уточнения. Помещики, у которых наделы превышают потолок землевладения, имеют право при перераспределении площадей выбирать себе участки. Указывалось, что конфискованная земля будет распределяться между нуждающимися крестьянами из расчета на одну семью: в Панджабе и Северо-Западной пограничной провинции - по 12,5 акра орошаемой, в Синде - по 16 акров орошаемой, а неорошаемой во всех провинциях будет предоставляться по 32 акра. Реформа будет проводиться постепенно с учетом социально-экономических факторов на местах, ввода в оборот целинных и залежных земель, расширения ирригационных систем. К 1980 г. она должна быть в основном завершена.
        Демократическая общественность, отмечая прогрессивные стороны этой реформы, которая подрывала господство феодалов в деревне и улучшала положение бесправных в прошлом арендаторов, указывала, что она все же несовершенна, оставляет массу лазеек для помещиков и капиталистов. Например: участки земли до 250 акров, которыми государственные чиновники владели еще до поступления на службу, не подлежат сокращению, излишки у них не изымаются.

…В середине мая 1972 г. правительство девальвировало пакистанскую валюту. Новый паритет денежной единицы установлен на уровне 11 рупий (вместо 4,76) за доллар. На девальвацию рупии пакистанское правительство пошло после настойчивых требований западных стран, в первую очередь США, и международных организаций-кредиторов (Консорциум помощи Пакистану, Международный валютный фонд, Международный банк реконструкции и развития). Те, кто следил за событиями в стране, помнят, что вопрос о девальвации как условии продолжения экономической помощи Запада Пакистану встал остро в 1969/70 финансовом году. Используя его как средство политического давления на Пакистан, западные страны приостановили помощь. Тогдашнее правительство всеми способами пыталось оттянуть решение вопроса о девальвации до урегулирования внутренних политических и экономических проблем.
        Политические события 1971 г. отодвинули на какое-то время вопрос о девальвации. Однако он возник снова, когда пришедшая к власти администрация З. А. Бхутто приступила к нормализации экономической жизни. Страны Консорциума потребовали проведения девальвации в качестве условия предоставления очередной помощи. Правительство, лишенное финансовых средств для стабилизации экономики, вынуждено было пойти на это.
        Недовольство западных кредиторов объяснялось тем, что реальная стоимость пакистанской рупии в последние годы не соответствовала международному курсу, по которому Пакистан рассчитывался с этими странами. Фактически накануне девальвации в стране существовало около семи неофициальных курсов рупии. Дело в том, что в последние годы расширилось действие бонусной системы в валютно-финансовой и коммерческой области.
        Бонусная система, введенная администрацией Айюб-хана, призвана была стимулировать экспорт страны. На первых порах экспортерам некоторых видов товаров предоставлялась бонусная премия в размере 10-20 % выручки. К моменту отмены этой системы размер бонусной премии увеличился до 45 %. То, что бонусные премии были не одинаковы, породило множество курсов пакистанской рупии.
        Разница между официальным курсом пакистанской рупии и фактическим ее курсом - 4,76 рупии и 14 рупий за доллар - давала возможность предпринимателям получать огромные прибыли, открывала лазейки для всяких махинаций. Вместе с тем, поскольку имелась возможность получить бонусную премию за экспорт товаров, предприниматели не были заинтересованы в снижении себестоимости товаров и в повышении производительности труда.
        Заместитель председателя синдского провинциального комитета и член ЦК ППН Камал Асфар, экономист по образованию, откровенно сказал мне, что девальвация - это вынужденная мера нового правительства. Она также продиктована и новым направлением экономической политики - стремлением полнее использовать внутренние резервы Пакистана. С этим направлением связаны и изменения в экспортно-импортной политике. Вместо прежней системы оплаты импорта предусматривается ввоз товаров и продукции по так называемым «свободному курсу» и «ограниченному курсу». Экспортно-импортные операции будут регулироваться лишь таможенными пошлинами. Все это должно способствовать увеличению вывоза и сокращению ввоза, что в конечном итоге улучшит торговый баланс страны.

…Карачи позади. За горизонтом, окрашенным сизым дымом цементных заводов, скрылись фабричные трубы и голубые минареты мечетей. Мы едем новой автострадой, связывающей Карачи со старинным городом Хайдарабадом. Дорога идет по каменистой, выжженной солнцем равнине, поросшей местами метровой высоты кактусами. Непрерывно гудя клаксонами, будоража предрассветную тишину, навстречу несутся грузовики. Они доверху нагружены апельсинами, яблоками, лимонами, огурцами и помидорами. В кабине обычно сидят два шофера, которые ведут машину попеременно. Фирмы, заготовляющие фрукты и овощи, стремятся доставить продукцию с минимальными потерями. В вечерние и ночные часы дорога находится, как правило, в распоряжении транспортных машин. Оплата водителя, который принимает участие в приеме фруктов и овощей, зависит от того, в каком состоянии будет доставлена продукция, и от количества ездок. С небольшими интервалами на обед и заправку бензином машины проходят в сутки до тысячи километров.
        По обочине неторопливо бредут нагруженные тюками и домашним скарбом верблюды в сопровождении босоногих погонщиков. Мохнатые головы великанов повязаны красными сетками со множеством свисающих книзу разноцветных тесемок и колокольчиков. Соревнуясь с ними в скорости, огромный детина в длинной белой рубахе отчаянно колотит голыми заскорузлыми пятками по брюху крошечного ослика.
        Перед самым Хайдарабадом появляются рисовые, хлопковые и пшеничные поля, пальмовые рощи. Это сердце Синда, провинции, которая почти не знает дождей. Жизнь ее полей зависит от влаги, которую дает могучий Инд, опустившийся сюда с заснеженных отрогов Гималаев. Синд и (соседняя провинция Панджаб, орошаемые его водами, - основные сельскохозяйственные районы страны. Они кормят, обувают и одевают основную часть 65-миллионного населения Пакистана, снабжают сырьем большинство промышленных предприятий.
        Сворачиваем с автострады и долго едем вдоль оросительных каналов, изрезавших поля. Видим, как пожилой в белой до пят рубахе крестьянин, понукая буйволов, деревянной сохой поднимает сухие бурые пласты земли. Следом за ним спешит босоногий мальчуган лет десяти. Он мотыгой разбивает комья.
        С нами в машине - Азис Сомро, инспектор ирригационной службы провинции Синд. Я знаком с ним давно. Всегда, когда судьба Сводит нас вместе, он охотно старается помочь. Вот и сейчас он предлагает остановиться и побеседовать. Увидев нас, пахарь передает соху мальчугану и не спеша направляется в нашу сторону. Подносит натруженную руку к груди:
        - Салам алейкум!
        Держится он с каким-то особым достоинством. Узнав, кто мы такие, вступает в разговор. Крестьянин со своей семьей из семи человек живет недалеко отсюда, в деревне Кхар. До ноября 1972 г. этот участок размером 3 акра арендовал у помещика. После реформы получил эту землю в полную собственность. По другую сторону дороги ему выделили еще 4 акра. Правда, земля бедная, выветренная, и не так уж ее много. Но все же теперь можно жить.
        Спрашиваю, как проходила реформа в этих местах. Бедняки получили небольшие наделы, позволяющие прокормить семью какую-то часть года. Но у помещика, у которого он арендовал участок, осталось еще около 800 акров орошаемых земель. С нескрываемой злостью в голосе крестьянин говорит, что помещик перевел землю на своих родственников. Он ухитрился даже записать несколько участков на еще не родившихся детей. Крестьяне сообщили об этом в комитет ППН Хайдарабада. Приезжала одна комиссия, но помещик опротестовал действия местного аграрного комитета. Ожидается приезд другой комиссии. Перераспределение земли временно прекратилось.
        - На все пойдем, а добьемся, чтобы были изъяты излишки земли у помещиков, - замечает он. - Мы создали крестьянский комитет, чтобы защищать свои права..
        О своем положении крестьянин рассказывает сдержанно. Над ним еще висят долги прошлых лет местному ростовщику, дающему деньги под высокий процент. Долг убывает медленно. Всей семьей приходится то батрачить на помещичьих плантациях, то наниматься на работу по ремонту дорог и очистке каналов. Старшему сыну здорово повезло: моет машины на бензоколонке под Хайдарабадом. Начальное образование сейчас бесплатное, говорит крестьянин. Это хорошо. Но никто из детей пока посещать школу не может. Надо работать, чтобы поскорее рассчитаться с долгами и не влезть в новые.
        - Эта семья все же относится к более или менее состоятельным. Как-никак у них свой буйвол и инвентарь, - говорит Азис. - Большинство же не имеют и этого. Живут очень трудно.
        Инспектор не сгущал красок. Позже я встречал немало крестьян, которые бы и рады получить землю, да обрабатывать ее не в состоянии. Нужны деньги, чтобы приобрести семена, удобрения, инвентарь. Конечно, можно обратиться за ссудой в банк. Но если за тобой имеется задолженность, то на кредиты рассчитывать не приходится. Тем не менее аграрные преобразования подорвали систему феодального землевладения и вселили в людей надежду на лучшее будущее.

…Из-за размашистых крон великанов-платанов показались голубые купола мечетей, стены полуразвалившейся старинной крепости воинственных Тальпуров, когда-то правивших Синдом. Это Хайдарабад. Огромные рекламные щиты, установленные при въезде, напоминают, что город известен как один из центров текстильной промышленности Пакистана. Тянутся караваны автомашин и запряженных волами повозок, перевозящих хлопок, который выращивается на синдских и панджабских полях.
        Ткани, выпускаемые в Хайдарабаде, отличаются стойкостью красок и изяществом рисунка. Они пользуются большим спросом за рубежом. Здесь есть две фабрики с оборудованием, закупленным в СССР. Всего же только в одном Синде насчитывается около десяти предприятий, где работают наши станки.
        По программе - посещение радиологического центра Джомшоро, где установлено советское рентгеновское оборудование. Наши специалисты, работавшие здесь до войны, помогли обучить местный персонал. Сейчас здесь работают только пакистанцы.
        Директор центра д-р Мунир Сиддики и главный врач проф. Ахмад Ансари показывают лаборатории и лечебные кабинеты, проводят по палатам, где лежат больные. В демонстрационном зале нам предлагают посмотреть слайды. Они дополнят рассказ о том, как пакистанские медики ведут борьбу с опухолями и раковыми заболеваниями.
        Гордиться есть чем. С начала 1969 г. центр оказал эффективную помощь около 5 тыс. пациентов. При новом режиме онкологическая помощь крестьянам и рабочим оказывается бесплатно, а представителям обеспеченных семей - за плату. Правда, учитывая специфику этой болезни, суммы, уплачиваемые ими, невысоки.
        Хайдарабад, как, впрочем, и Карачи, - город многонациональный. Примерно 40 % его жителей - люди, переселившиеся сюда после 1947 г. из Индии, а также из северных районов Пакистана. Сложилось так, что ведущие отрасли промышленности и крупная торговля оказались в руках пришлой буржуазии. Пришельцы занимают посты в полиции и местном административном аппарате. Все это накладывает свой отпечаток на взаимоотношения между синдхами - местными жителями и пришлым населением.
        В прошлом время от времени между этими группами возникали трения, приводившие нередко к кровопролитиям. Сегодня отношения крайне обострены. Правда, до таких волнений, какие произошли летом 1972 г. в Карачи - с убийствами и поджогами, - здесь дело не дошло. Власти и общественные организации вовремя приняли меры и не допустили беспорядков в Хайдарабаде.
        Странно видеть на стенах Синдского университета, гордости страны, такого рода надписи: «Синд только для синдхов! Пришельцы, убирайтесь воя с наших земель!»
        Фероз Шах, ткач по специальности, один из деятелей профсоюзного движения провинции, с горечью говорил мне, что националистическая зараза коснулась и пролетарских слоев города. Правые деятели стремятся поссорить трудящихся, внести раскол в их борьбу за социальные и экономические права, обострить обстановку вообще.
        На местном стадионе синдские националисты провели бурный митинг. С одной стороны, они требовали от правительства ускорения репатриации из Бангладеш пакистанских граждан, а с другой - выступали против того, чтобы вернувшихся расселяли в Синде. Здоровенный бородач, назвавшийся Аббасом, лидером организации «Свободный Синд» из города Мирпуркхас, следующим образом излагал мне решение проблемы репатриантов из Бангладеш:
        - Советский Союз совместно с Организацией Объединенных Наций должен выделить средства и корабли, чтобы поселить репатриантов на неосвоенных землях В какой-нибудь азиатской или африканской стране. В крайнем случае, если ни одна из стран не согласится принять их, то СССР должен поселить их у себя.
        Аббас не принадлежал к числу умалишенных. Я опросил его, почему всем этим должен заниматься СССР.
        - Это его интернациональный долг, - последовал ответ. - СССР - страна богатая, земли много, воды тоже.
        Вечером того же дня я видел демонстрацию националистов, направлявшуюся в сторону комитета ППН.
        - Долой пришельцев! Поселенцев не пустим!
        За всем этим стоят силы, интересы которых задеты реформами. Одни недовольны тем, что их предприятия облагают повышенным подоходным налогом, а рабочие получили какие-то права в ущерб владельцам. Другие - против аграрной реформы, которая лишает их земель, привилегий. Спекулируя на отсталых взглядах, подогревая националистические настроения, они создают напряженность в этом городе.
        Расчет провокаторов предельно ясен, писала в этой связи газета «Доон». Волнениями и неурядицами они хотят отвлечь внимание населения от решения насущных проблем, доказать, что гражданская администрация не способна поддержать порядок и спокойствие в городе.

…Наш путь лежит вдоль Инда, вверх по реке. Как в калейдоскопе, мелькают поля, изрезанные нитями отводных каналов. Вода - это жизнь. Стоит только удалиться от реки на десяток-другой километров, куда не доходит вода, как пейзаж резко меняется. Появляются унылые пустоши, изъеденные солью. Растет только одна верблюжья колючка.
        Шоссе, по которому мы едем, связало воедино все четыре провинции страны. Это главная транспортная магистраль. По всей трассе, а от Карачи до Пешавара более
1500 км, идут работы но расширению дороги. Пакистан впервые в таких масштабах ведет реконструкцию дороги. Вместе с тем технический уровень работ очень низкий. Редко увидишь паровой каток или бульдозер. Ремонтники, в основном крестьяне из окрестных деревень, сидя на корточках, молотками дробят камень, лопатами разбрасывают горячий асфальт. Из бурдюков, закрепленных на спине, смачивают полотно.
        Поговорить с рабочими не удается. Останавливаемся трижды, и каждый раз появляется подрядчик или мастер. Требует специального разрешения министерства иностранных дел на право беседовать с рабочими.
        Азис Сомро пытается помочь. Ничего не получается.
        - Очевидно, дано указание не вступать в беседы с иностранцами, - говорит он. - Не знаю, так ли, но это очень странно.

… А вот и Суккур. Я уже рассказывал о том, что здесь живет много индусов, не пожелавших покинуть Пакистан. Мы приехали в тот день, когда большая группа индусов Под дробь барабанов и пронзительные звуки рожков садилась в лодки. Они отправлялись на остров, чтобы отметить один из своих религиозных праздников. В нескольких десятках метров от причала - мечеть. Взобравшись на минарет, муэдзин через установленный громкоговоритель призывал людей на молитву.
        Ничто, казалось, не нарушало заведенного в городе порядка. Признаться, я был несколько удивлен. Это были дни, когда в стране вспыхнул очередной приступ антииндийской истерии. Правые газеты нападали на политику правительства Бхутто, требуя от него проведения жесткого курса в отношении Индии, ругали соглашение в Симле.

^В этом новом здании разместилось управление Государственной корпорации по развитию водно-энергетических ресурсов страны^
        В Суккуре же было спокойно, люди занимались своим делом, работали магазины. Встретивший меня генеральный секретарь Общества пакистано-советской дружбы, писатель Хасан Хамиди, говорил, что Суккур не знает религиозной розни. Даже в дни войны было спокойно. Здесь сильны профсоюзы, в которых состоят люди, исповедующие как ислам, так и индуизм. Здесь, напомнил он, живы традиции освободительного движения, когда люди боролись совместно против английского владычества.
        Разговор на эту тему был продолжен мною в местной организации правящей партии. Активисты сказали, что, как и в любом городе, в Суккуре немало фанатиков, экстремистов и просто хулиганов, которые не прочь учинить беспорядки. Но это не проходит. Против них объединяется весь город.
        Организация ППН этого города пользуется уважением. На состоявшемся в конце 1972 г. в Равалпинди чрезвычайном съезде ППН делегаты от Оуккура были в числе тех, кто безоговорочно проголосовал за курс правительства, за перемены в стране и упрочение добрососедских отношений с Индией и Бангладеш.

…Благодатны земли Панджаба. Повсюду зеленое море пшеничных всходов. Когда подъезжаешь ближе, то видишь: массив разрезан на маленькие и ровные, как теннисные корты, поля. Всходы дружные. Не имея возможности применять трактор, панджабский крестьянин пытается компенсировать этот недостаток трудом - земля перед посевом пропахивается деревянным плугом до десяти-двенадцати раз. Эти три слагаемых - естественное плодородие почвы, наличие искусственного орошения и трудолюбие крестьянства - делают Пенджаб житницей страны. Провинция дает Пакистану 80 % пшеницы, около 70 % сахарного тростника, более 40 % риса, 70 % хлопка и много другой сельскохозяйственной продукции.
        В том, что здесь придается огромное значение орошению, убеждаешься, когда проезжаешь обмелевшие реки и заполненные до краев каналы. Из многих рек вода в период выращивания урожая разбирается почти полностью. Даже полноводные притоки Инда - Джелам и Чинаб выглядят сейчас неширокими ручьями.
        Ирригационная система это не только благо, но и беда Пакистана. Интенсивный полив нередко ведет к заболачиванию и засолению полей, еще недавно приносивших рекордные урожаи. В 1973 г. только в двух провинциях - Панджабе и Синде - в той или иной степени пострадали 35 млн. акров сельскохозяйственных угодий. Чтобы предотвратить угрозу сокращения посевных площадей и обеспечить экономичное расходование воды на научной основе, правительство разработало в 1974 г. десятилетний план борьбы против этих бедствий. Он предусматривает капиталовложения в сумме более 5 млрд. рупий.

…Задумав написать корреспонденцию о преобразованиях, осуществляемых в стране, я обратился с просьбой в министерство информации, чтобы мне организовали встречу с одним из членов правительства. Ответ нс заставил себя ждать. На следующий день звонок. Меня приглашал министр труда Мухаммад Ханиф к себе в кабинет, который находился в здании Государственного секретариата.
        Бесшумный лифт поднял меня на четвёртый этаж. Здание кондиционировано, коридоры устланы джутовыми коврами, звуконепроницаемые стены. В приемной оживление, очень много посетителей. Нам хочется, говорит М. Ханиф, чтобы советские читатели больше знали о том, что делается в нашей стране. Мы друзья, а друзья должны знать больше друг о друге.
        Партия пакистанского народа, рассказывает он, взявшая в декабре 1971 г. ответственность за судьбы Пакистана, столкнулась с широким кругом неотложных проблем. Авантюристическая политика режима генерала Яхья-хана, пытавшегося с помощью оружия решать проблемы политического урегулирования в бывшем Восточном Пакистане, и война с Индией не прошли бесследно для Пакистана. В наследство получена расшатанная экономика, инфляция. Долги Западу превысили 4 млрд. долл. Жизненный уровень населения, особенно его беднейших слоев, резко упал.
        Но все-таки что нами сделано за это время? Вопреки давлению извне и сопротивлению внутренней реакции мы вышли из агрессивного блока СЕАТО, установили дипломатические отношения с ДРВ, ГДР и КНДР. Мы против того, чтобы Пакистан участвовал в разного рода международных авантюрах, мы за широкое международное сотрудничество. Подписание исторического соглашения в Симле дало нам возможность более эффективно заняться нормализацией обстановки в стране и социально-экономическими реформами.
        Первые результаты налицо. Аграрная реформа только началась. Сегодня около 3 млн. арендаторов, зависевших от помещиков, получили права постоянной аренды земли. Нам уже удалось передать в пользование малоземельным и безземельным (крестьянам бесплатно или за небольшой выкуп значительно больше земли, чем это сделали военные режимы за 13 лет своего правления. Хочу напомнить, что излишки земли изымаются государством у помещиков без компенсации. Это, несомненно, удар по крупному землевладению.
        Для того чтобы подтолкнуть крестьян к дальнейшему расширению сельскохозяйственного производства, мы повысили закупочные цены на пшеницу, сахарный тростник, рис.
        Земельная реформа не проходит гладко. Помещики идут на все, чтобы сохранить свои привилегии. Они занижают размеры владений, переписывают излишки на родственников и подставных лиц, часто на своих арендаторов, не выплативших им долга. Указами президента в 1972 г. на все бывшие княжесива, входившие в состав Пакистана, распространено действие законов и норм, существующих в стране. Вся полнота власти в этих районах перешла в руки государственной администрации. Однако феодалы там еще сильны. Они нередко прибегают к оружию, чтобы не допустить передела земли.
        В первые же дни прихода и власти гражданская администрация национализировала более
30 крупных предприятий в десяти ведущих отраслях экономики. На предприятиях стал вводиться гарантированный минимум заработной платы, увеличиваются оплачиваемые отпуска для рабочих и служащих. Запрещены произвольные увольнения.
        Предпринимателей обязали отчислять ежегодно 5 % получаемых прибылей в социальный фонд рабочих. Трудящиеся получили право создавать профсоюзы и отстаивать свои интересы вплоть до использования стачек. День международной солидарности трудящихся - 1 Мая объявлен национальным праздником.
        Расширение государственного сектора является составной частью проводимой нашим правительствам политики социально-экономических преобразований. Государственный сектор в экономике Пакистана существовал и до прихода ППН к власти. Однако его роль при военном режиме сводилась почти исключительно к обслуживанию интересов крупного бизнеса. Государство строило промышленные предприятия, которые затем передавались в распоряжение крупных капиталистов или продавались им на льготных условиях.
        Первые успехи значительны, однако они еще не привели к преодолению кризисных явлений. Трудностей масса. Ливни и наводнения, обрушившиеся на страну в июне
1973 г., нанесли серьезный ущерб экономике. Они уничтожили более 9 млн. т зерновых и других сельскохозяйственных продуктов. Погибло 60 тыс. голов скота. Повреждено
4 млн. акров земель. И борьба с последствиями наводнения потребовала пересмотра бюджетных ассигнований, затормозила осуществление ряда проектов.
        Тем не менее мы полны решимости идти по пути намеченных преобразований. Программа работ обширная, осуществить ее можно только в условиях мира на субконтиненте. Вот почему мы за установление взаимопонимания и сотрудничества с пародами Индии и Бангладеш. Мы за широкие деловые связи с Советским Союзом.
        Большое значение придается строительству Карачинского металлургического завода, сооружаемого при содействии СССР. Мы рассчитываем, что этот гигантский завод первоначальной мощностью более 1 млн. т стали в год станет тем стержнем, вокруг которого в ближайшие годы будет развиваться индустриализация страны.
        Заканчивая беседу, министр говорит, что противники преобразований, в основном представители крупного бизнеса и феодального землевладения, не хотят мириться с теми социально-экономическими и политическими переменами, которые происходят в Пакистане. Они не хотят вкладывать капиталы в производство. Идут на все, чтобы заставить правительство отказаться от прогрессивных преобразований. Для того чтобы приостановить инфляционные тенденции и обеспечить ускоренное развитие экономики, правительство снова повысило налоги на крупный капитал и высокие доходы, увеличило экспортные пошлины. Штрафуются фирмы и компании, которые не выполняют правительственных указаний но расширению производства и социальному обеспечению трудящихся.
        Повторяю, трудностей масса, но правительство полно решимости идти избранным путем.
        Спустя некоторое время после разговора с министром, уже в начале 1974 г., газеты сообщили, что национализированы частные банки, принадлежавшие местной буржуазии. Одновременно взяты под государственный контроль и частично национализированы пакистанские фирмы, занимающиеся торговлей нефтепродуктами и морскими перевозками. Правда, иностранные банки и фирмы, действующие «этих отраслях экономики, национализации не подвергаются. Однако им запрещено открывать новые филиалы и расширять бизнес за счет национализированных предприятий. Декреты предоставили правительству право назначать в указанные компании своих управляющих и приобретать акции компаний на основе выплаты компенсации.
        Занимая господствующие позиции в кредитно-финансовой системе, писала газета
«Пакистан таймс», крупный капитал саботировал экономические меры правительства. Он тормозил рост капиталовложений в экономику, сдерживал развитие промышленного производства. А это вело к повышению цен на товары, усиливало инфляцию. Проведенные правительством меры ослабляют позиции крупного капитала, сужают социально-экономическую базу противников реформ. Государство получило новую возможность контролировать развитие национальной экономики.
        В настоящее время под непосредственным государственным контролем находится от 25 до 30 % производственных мощностей крупной (так называемой цензовой) промышленности, практически все финансово-кредитные учреждения, определенная часть внешней и внутренней торговли страны.
        О важности государственного регулирования в экономике страны говорил летом 1974 г. на пресс-конференции премьер-министр Пакистана З. А. Бхутто. Партия пакистанского народа исходит из того, сказал он, что неконтролируемый и неограниченный капитализм в том виде, как он существовал в Пакистане во времена Айюб-хана, был бы не в состоянии решить стоящие перед нами социальные и экономические задачи. Поэтому государство должно было принять участие в выполнении многих экономических проектов, а также ввести элементы контроля и дисциплины В деятельность частного сектора.
        В годовом обзоре работы национализированных заводов указано, что только за 1974/75 финансовый год они увеличили объем производства почти на 31 %. При этом реализовали товаров на 63 % больше, чем год назад.
        Жизнь убедительно показывает, что государственный сектор продолжает развиваться. Несмотря на переживаемые страной трудности, ассигнования на развитие экономики, в том числе и на дальнейшее расширение государственного сектора, в 1974/75 г. увеличиваются еще на 45 %. Это, несомненно, доброе предзнаменование для дальнейшего развития Пакистана по пути экономической самостоятельности и социального прогресса.
        Валовой национальный продукт в 1973/74 г. увеличился более чем на 6 %. Общий индекс сельскохозяйственного производства составил 203 пункта по сравнению с
1959/60 г., благоприятным для страны. Сравнивается, естественно, территория бывшей провинции Западный Пакистан. Стабилизируя экономику, правительство учредило государственную Корпорацию по закупке зерна и основных видов продовольствия у крестьян, в задачу которой входит вытеснение частных фирм. В декабре 1974 г. кабинет министров одобрил программу создания земледельческих кооперативов.
        Рассказывая на страницах печати о политике правительства в этой области, министр сельского хозяйства Шейх Мухаммад Рашид подчеркнул, что кооперирование является составной частью аграрных преобразований, направленных на постепенное устранение феодальной эксплуатации крестьянства и повышение производительности сельского хозяйства. Министр сообщил, что кооперативные фермы будут создаваться на добровольной основе и что управление ими будет строиться по демократическому принципу, в соответствии с которым каждый член кооператива будет иметь один голос независимо от величины земельного пая. Чтобы поощрить крестьян к вступлению в кооперативы, им предоставляется ряд льгот. В частности, кооперативы будут в первую очередь на льготных условиях обеспечиваться минеральными удобрениями, сортовыми семенами, сельскохозяйственными машинами, кредитом.

…Исламабадский университет еще в стадии строительства. Несколько похожих на усеченные пирамиды железобетонных зданий раскинулось неподалеку от камышовых берегов озера Равал, которое поит водой молодую столицу. Закладывается фундамент нового здания, садовники высаживают тополя и кипарисы.

^Буровая установка на плато Потвар (север Пакистана), где с помощью советских специалистов открыты большие запасы «черного золота». Перед отъездом на родину наши ребята сфотографировались на память с пакистанским другом.^
        Ректор университета - Каниз Юсуф. У этой женщины солидный стаж преподавательской работы. Окончила она Панджабский университет, преподавала географию и новейшую историю в ряде учебных заведений. Она принадлежит к той части пакистанской интеллигенции, которая стоит за обновление жизни, за прогрессивные перемены в экономике и быту. Когда в правительстве зашла речь, кого поставить во главе Исламабадского университета, то выбор пал на нее. Она член правящей партии.
        - Возглавляю учебное заведение недавно, - поясняет она, - поэтому лучше буду говорить о наших планах на будущее. В соответствии с общей программой образования и научного развития большая роль отводится и нашему молодому университету. Упор делается на подготовку инженерно-технических кадров, в которых испытывается острый голод. Яхья-хан, срезавший почти на 40 % и без того скудные ассигнования на развитие высшего образования, планировал превратить университет в военное училище. Он как-то сказал: «Мне нужны грамотные артиллеристы, танкисты и авиаторы, а штатских инженеров мы всегда сумеем найти за рубежом». Вот и имеем мы на весь Пакистан немногим более 9 тыс. инженеров, - продолжает Каниз Юсуф. - Где уж тут развивать экономику и культуру, бороться с нищетой и отсталостью.
        Ректор говорит, что университет развивает связи с учеными других стран, в том числе Советского Союза, Так, на физико-математическом факультете читает лекции по математике Александр Архангельский. Он пользуется уважением и среди студентов, и среди преподавателей.
        - Что сделано на пути развития образования в стране? - переспрашивает Каниз Юсуф и тут же отвечает: - Новый режим повысил плату преподавателям, ввел бесплатное восьмилетнее обучение. До 1979 г. должно быть введено обязательное пятиклассное обучение для мальчиков и до 1984 г. - для девочек. Национализированы частные и упразднены привилегированные учебные заведения. До 1980 г. намечено создать
10 тыс. центров по ликвидации неграмотности. Государство постепенно берет под контроль всю систему начального, среднего и высшего образования.
        Не удержавшись, я спросил Каниз Юсуф, как она оценивает начавшееся в стране раскрепощение женщин и привлечение их к участию в общественной и производственной жизни.
        - Ношение женщиной парды, - это, конечно, унизительное явление. Но не самое страшное. Вредны и страшны те дикие обычаи и предрассудки, которые веками утверждались в сознании людей, которые не давали женщине возможности занять достойное место в обществе. И та ломка, которая произошла в жизни женщин советской Средней Азии, показала, на что способны женщины, сбросившие оковы бесправия и угнетения. Практически только сейчас в Пакистане делаются шаги по предоставлению женщинам права на труд образование. Женщин стали активнее выдвигать на работу в правительственный аппарат, в учебные и медицинские учреждения, защищать их право на нормальное существование. Но это дается нелегко. Религиозные фанатики, приверженцы старины - в основном представители правых организаций и в особенности
«Джамаат-и ислами» - против перемен.
        Каниз Юсуф вспомнила инцидент, происшедший весной 1973 г. на заседании Национальной ассамблеи. О нем долго писали в газетах. В те дни шло обсуждение проекта постоянной конституции страны. Рассматривалось положение о том, кто может быть избран президентом Пакистана. Группа религиозных фанатиков потребовала, чтобы в конституции было записано, что президентом может стать только мужчина и что женщин вообще надо лишить избирательного права.
        Дебаты на эту тему отняли у депутатов полдня. Фанатикам дали бой, во-первых, сами женщины - депутаты парламента. Они сказали, что поправка, внесенная религиозной оппозицией, - это возврат к средневековью, нежелание видеть страну процветающей.
        Фанатики стучали по столам кулаками, свистели, топали ногами. Аргумент у них был один: место женщины - дом, ей надлежит быть только женой и никем больше, заниматься воспитанием детей. Во время перерыва один из фанатиков с серьезным видом говорил, что участившиеся в последнее время наводнения и тайфуны в Пакистане - это результат того, что Валентина Терешкова летала в космос. А мусульманские женщины вместо того, чтобы осудить эту космонавтку, проводят собрания в ее честь. Женщины, говорил другой, соблазнили Яхья-хана, поэтому была проиграна война с Индией и откололся Восточный Пакистан. От женщин жди одних неприятностей.
        Слово взял министр просвещения Абдул Хафиз Пир-зада. Спокойно и аргументированно, не оскорбляя ни религиозных чувств, ни человеческого достоинства своих противников, он показал несостоятельность доводов тех, кто стремится затормозить процесс прогрессивных преобразований, лишает женщин возможности участвовать в строительстве новой жизни.
        Поправки фанатиков были отвергнуты подавляющим большинством голосов. А тем ничего не оставалось делать, как в знак протеста покинуть зал заседаний. Они ушли ровно на пять минут, затем вернулись под смешки депутатов и многочисленных гостей. Газеты смягчили остроту инцидента, изобразив его как бунт бородачей-мулл, решивших повеселить Национальную ассамблею. Вот заголовки статей: «Война полов в ассамблее», «Женщины - слабый пол - победили!»
        - Газетчикам, - замечает Каниз Юсуф, - этот случай послужил темой для легких анекдотов. Однако он отражает сложную и трудную проблему, для решения которой потребуются усилия и властей, и прогрессивной общественности.
        Беседа закончена. Меня ждет приятный сюрприз. Каниз Юсуф говорит, что в конференц-зале университета студенты и преподаватели встречаются с Малик Мухаммад Джаффаром, депутатом Национальной ассамблеи. Он недавно посетил Советский Союз и сегодня поделится своими впечатлениями. Послушать человека, уважаемого в стране, пришли студенты из других учебных заведений.
        Люди с большим вниманием слушали рассказ, который продолжался два часа. Малик Мухаммад Джаффар говорил о том, что он ехал в СССР с некоторой долей скептицизма и предвзятости. Но уже после нескольких часов пребывания в Москве сомнения начали улетучиваться. Его поразила Москва, так непохожая на ту, о которой он читал в западной прессе. Он побывал в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, где сделано все для того, чтобы иностранные студенты могли вернуться домой квалифицированными специалистами.
        - Затем поездка в Таджикистан, - продолжает он. - Сейчас, когда я вспоминаю, с какими мыслями ехал в СССР, мне стыдно. Я задавал вопросы, которые моим собеседникам казались наивными. Я, как и многие мои соотечественники, имел искаженное представление об этой многонациональной стране. Меня поразила библиотека имени Фирдоуси - бесценное хранилище национальной литературы. Люди, с которыми я беседовал, откровенно говорили, что горды и счастливы тем, что живут в Советской стране. Они могут нормально жить и работать, добиваться социального, культурного и экономического прогресса.
        На гидроэлектростанции Нурека я встретил представителей самых различных национальностей. Эта гигантская новостройка - наглядное свидетельство дружбы народов. Путешествуя по Таджикистану, я встречался с женщинами - врачами, учителями, инженерами и государственными деятелями, - говорил депутат. - На примере Таджикистана я убедился, что в СССР успешно решены и национальный, и женский вопросы. Вот почему нам надо почаще ездить в эту страну, особенно в близкие нам районы, перенимать все полезное, учиться пониманию жизни. Я убежден, что от дружбы и сотрудничества выиграем прежде всего мы, пакистанцы.
        Рассказ человека, не привыкшего бросаться словами, был ярким, исчерпывающим и убедительным. Ему долго аплодировали. Добавлю к этому, что Малик Мухаммад Джаффар был избран президентом Общества пакистано-советской дружбы округа Исламабад - Равалпинди.

…В Сват, этот удивительный край водопадов, гор и лесов, именуемый в туристских справочниках «пакистанской Швейцарией», я отправился вместе с корреспондентом ТАСС, живущим в Исламабаде, Олегом Плешовым. Востоковед по образованию, человек, хорошо знающий проблемы страны, он к тому же еще обладает и качествами, которые присущи тассовским журналистам: чувством локтя, общительностью, готовностью помочь нашему брату-газетчику.
        Серпантину головокружительной дороги, кажется, не будет конца. Узкая лента потрескавшегося асфальта, петляющая вдоль нависших гранитных скал и бездонных пропастей, ползет все выше и выше. Но вот преодолен последний перевал. С площадки, выбитой на отвесной скале, открывается панорама горной долины. Внизу мозаика рисовых и пшеничных полей, террасами врезавшихся в подножие гор. Серебристая нить реки. Селения, окруженные пирамидальными тополями. Почти до самых снежных вершин поднялись сосновые и буковые леса. Над водопадами, низвергающимися в ущелье, повисла огромная радуга.
        Это и есть Сват, «пакистанская Швейцария», полосой вклинившаяся в южные отроги Гиндукуша. Правитель этого затерянного в горах княжества был вассалом британской короны. В 1947 г. он заявил о своем желании присоединиться к Пакистану. В 1969 г. княжество было ликвидировано, но за феодалами сохранились различные экономические и социальные привилегии. С приходом к власти гражданской администрации эти привилегии были упразднены и на всей территории введены законы, действовавшие в Пакистане.
        Удивительно интересно прошлое этого края, где проживает около полумиллиона человек. Кого только не перевидал Сват! И буддийских монахов, в течение долгих веков утверждавших здесь свою веру, и воинов Александра Македонского, совершавшего поход в сказочную Индию, и отряды Великих Моголов.
        Сват - это смешение культур и эпох далекого прошлого. Археологи, занимающиеся изучением этого края, обнаружили под слоями песка сохранившиеся строения, сооруженные в характерном для древних эллинов стиле. Исследователи из Пешаварского университета, проводившие раскопки в Удаграме, нашли уникальные предметы домашнего обихода, которые относятся к V в. до нашей эры. На глиняных кувшинах и блюдах отчетливо видны надписи, сделанные на греческом языке. Интересны выпиленные из камня украшения на карнизах - творения греческих и буддийских ваятелей.
        Сам город Удаграм, расположенный у подножия гор, просуществовал до первых веков нашей эры. Однако по еще не установленным причинам жители покинули его и переселились выше, на скалистое плато. Они обнесли новое поселение неприступными крепостными стенами, провели воду по каменным трубам с окружающих город вершин. Город штурмовали вторгшиеся в эти края в XI в. армии Махмуда Газневи.
        Рядом с мечетями можно увидеть древние буддийские храмы, а в горах возле Мингоры, этого нагромождения глинобитных хижин и дувалов, - высеченные из гранита гигантские статуи Будды. Путешествуя здесь, словно переносишься в прошлое. Ученые установили, что здесь находилось одно из самых крупных буддийских поселений. Легенда гласит, что император Ашока приезжал сюда для совершения разного рода ритуальных обрядов.
        Пакистанские археологи собрали большую научную коллекцию предметов греко-буддийского искусства и быта, что дает возможность исследователям заглянуть в прошлое, пролить свет на еще не изученные периоды исчезнувших цивилизаций, получить новые сведения о связях народов Европы и Азии в те далекие от нас времена.
        Основные жители Свата - пуштуны из племени юсуфзаев. Это рослые, уравновешенные, в большинстве своем голубоглазые люди. Непременный атрибут более или менее состоятельного пуштуна - винтовка или пистолет, патронташ. Двенадцатилетние ребятишки без промаха бьют на звук или на вспышку света.
        Во второй половине дня приезжаем в Сайду-Шериф, в прошлом столицу княжества. Сейчас этот городок, где проживает немногим более 15 тыс. человек, - административный центр округа Сват. Он утопает в зелени тополей и платанов, абрикосовых и апельсиновых деревьев. Чистые асфальтированные улицы, по сторонам их - коттеджи местной знати.
        В глубине парка, примыкающего к подножию горы, под кронами могучих деревьев стоит отель «Сват», построенный в стиле английских загородных вилл с элементами греческой архитектуры в виде опоясывающих колонн. У ограды автомашины последних марок. Немного в стороне теннисный корт, зеленая лужайка для игры в гольф. В плетеных креслах на открытой веранде загорают туристы, в основном иностранцы, посетившие Сват благодаря неплохо поставленной рекламе туристских организаций. Среди посетителей выделяется большая группа японских бизнесменов. Они приехали изучить состояние кустарной промышленности и производства сувениров.
        Предельно вежливый руководитель местного туристского бюро, вручая проспекты с описанием достопримечательностей Свата, делает небольшой экскурс в прошлое, рассказывает о жизни бывших правителей этого края. Были они людьми образованными и просвещенными. Заботились о процветании края и его населения, первыми в истории Пакистана ввели бесплатное обучение детворы, бесплатно делали всем прививки от холеры и оспы. Правители владели иностранными языками, вели переписку со многими деятелями культуры Европы, своих детей посылали учиться в Англию.
        - Посетите Маргузар, это в десяти километрах отсюда, там находится мраморный замок правителя, который он отдал государству. Это поможет понять, как жил князь и его окружение, - говорит руководитель бюро.
        Мы последовали совету. Замок из белого мрамора приютился на площадке у подножия горы. Мраморные колонны, лепные карнизы. В саду мраморные столы и скамейки, где любил в летнее время отдыхать и веселиться со своими гостями правитель. С одной стороны сад примыкал к отвесной скале, на вершину которой вела лестница с двумя каменными желобами по бокам. Гостей в паланкинах слуги поднимали наверх, а там они садились на коврик и скатывались вниз.
        Во дворце находилась коллекция картин итальянских художников, библиотека редчайших старинных персидских рукописей. Семья правителя обожала классическую западную музыку. Все это так. Но порядки в Свате господствовали средневековые. Приехавший из Европы знаменитый пианист исполнял прелюдии Листа, а в это время фанатики на площади перед мечетью забрасывали камнями крестьянина, обвиненного в колдовстве. Это считалось в порядке вещей.
        Мне рассказывали такой случай. Как-то один феодал отнял у крестьянина приглянувшуюся ему десятилетнюю девочку. Расстроенный отец пошел жаловаться в канцелярию правителя.
        - Нашел из-за чего шуметь, - ответили ему там. - У тебя же еще три дочери.
        А в назидание, чтобы больше не ходил жаловаться, крестьянина избили плетью, заставили работать бесплатно на полях феодала три недели.
        Несколько тысяч телохранителей, вооруженных современным оружием, наводили порядок в Свате. За малейшее неповиновение людей секли плетьми, могли убить без суда и следствия. По установившимся обычаям за кражу в Свате полагались смертная казнь или ослепление. И феодалы широко использовали этот обычай, чтобы избавиться от неугодных им лиц. В 50-х годах семья правителя уничтожила большую группу людей, выступивших против деспотии. Их скомпрометировали, обвинив в измене исламу и колдовстве.
        Долгие годы этот край держали в изоляции от внешнего мира. Без ведома правителя нельзя было ввозить книги, газеты, радиоприемники, фотоаппараты. Одного учителя колледжа из Саиду-Шерифа высекли только за то, что он без разрешения канцелярии правителя принес на урок транзисторный приемник. Сохранялось все, что помогало феодальной верхушке держать население в темноте и страхе, нещадно эксплуатировать.
        Когда едешь по долине реки Сват, глаз радуют рисовые поля, сады, луга с пасущимися на них отарами овец. Это все владения бывшего князя и его родственников. Никто, кроме самих владельцев, не знает точно, сколько здесь земли, скота. Но главную прибыль этой феодальной верхушке приносили не эти земли, хотя они и были весьма доходными. В горах, далеко от дорог и посторонних глаз, находились изумрудные рудники. Сотни рабочих под строжайшим надзором добывали драгоценные камни. Основная масса их вывозилась, а прибыли превращались во вклады в иностранных банках.
        Гражданское правительство национализировало эти прииски. Впервые в истории Свата там введено теперь трудовое законодательство и организованы профсоюзы. В первые же дни национализации старатели провели несколько забастовок. Они добились того, что новая администрация уволила надсмотрщиков, истязавших рабочих, улучшила условия труда и повысила сдельную оплату.
        Но от того, что прииски стали государственной собственностью, прежние их владельцы почти не пострадали. Ежегодно государство выплачивает нм большую компенсацию и выдает определенные отчисления от прибылей. Семья правителя и его родственники процветают и сейчас. Один из представителей княжеского рода, Миан Гул Аурангзеб, женился в свое время на дочери правившего в те дни страной М. Айюб-хана. Тот помог своему зятю стать крупным дельцом. В наши дни члены семьи бывшего правителя Свата являются компаньонами многих ведущих фирм, связанных с машиностроительной и текстильной промышленностью, с внешней торговлей. Сам же Миан Гул Аурангзеб в
1970 г. был избран в Национальную ассамблею, где выступает защитником крупного бизнеса и помещичьего землевладения.
        Путеводители зовут туристов посетить Калам. Это небольшое, типичное для здешних мест селение, приютилось на берегу стремительного потока в глухом районе Верхнего Свата. На фоне голубого неба ослепительно сверкает обледенелый пик Фалаксер. Вокруг него сосновые леса, прорезанные водопадами. Поохотиться в этих местах на медведя и косуль, поудить форель в реке и сейчас приезжает знать из Пешавара и Равалпинди.
        На горном уступе, размером с большое футбольное поле, сооружены шесть коттеджей для туристов. Внизу само селение Калам - скопище хижин из камней, похожих на норы. На склонах клочки каменистой земли, засаженные картофелем, пшеницей и кукурузой. Нищета бросается в глаза.
        Сторож коттеджей Самар-хан считается состоятельным человеком. Как-никак у него собственная винтовка, небольшой участок земли, урожая с которого хватает его семье на четыре месяца. А вот соседу едва хватает на два месяца.
        Спрашиваю, как же семья живет остальное время года.
        - Подрабатываю, где придется, - отвечает он. - Сопровождаю туристов в горы, нанимаюсь иногда ремонтировать дороги. Брат немного помогает. Он служит рассыльным в Пешаваре, присылает немного денег. Вообще мужчины, как правило, уходят на заработки в большие города. Здесь с работой трудно. Раньше часть вырученных денег мы должны были отдавать в казну правителю. Сейчас это отменено.
        Рассказывает о своей жизни спокойно, не жалуясь. Таковы пуштуны.
        - Как проходит земельная реформа? - интересуюсь я.
        Самар-хан некоторое время молчит, собираясь с мыслями, потом говорит:
        - Ниже по реке есть пахотные земли и угодья. Они принадлежат помещику Афзалу. Земли у него больше, чем положено по реформе. Об этом все знают. Однако делиться он ни с. кем не собирается. Недавно стрелял в крестьян, пришедших для переговоров. Грозился расправиться с каждым, кто ступит на его землю. С ним трудно тягаться. Он подкупил местных чиновников. В Миандаме, например, помещик застрелил двоих крестьян, которые должны были получить у него излишки земли. И за это ему ничего не было: не нашлось свидетелей.
        О том же мы говорили с Сарвар Шахом, членом Рабочего комитета правящей партии Северо-Западной пограничной провинции, в которую входит Сват. Я встретился с ним после поездки в Калам в отеле Саиду-Шерифа.
        - Очень, очень трудно осуществлять преобразования в Свате, так же как и в других горных районах, - откровенно заявил он. - Этого мы не скрываем. Феодалы здесь не утратили своего влияния и всячески противятся реформам. Бороться с ними трудно еще и потому, что тут как нигде сильны клановые традиции и предрассудки. Не исчез страх перед всесилием феодалов, который столетиями внедрялся в сознание людей. Процесс переустройства жизни сложный и длительный. Но мы все же настойчиво осуществляем программу преобразований и здесь. Мы упразднили прежние суды, где феодал сам назначал судей. В Свате уже создано несколько школ для девочек. Разработан и осуществляется план социально-экономического и культурного развития.
        Да, ветер перемен затронул и такие глухие районы, как Сват. В конце ноября 1974 г. были отменены права на землю, а также право на получение дотаций и субсидий, которыми пользовались крупные и мелкие феодалы в районах племен, находящихся под управлением провинциальных правительств. (Это не относится пока что к зоне племен, управляемой центральным правительством.) Помещики и другие посредники, чьи права отныне переходят к государству, не получат компенсации.
        Газета «Морнинг ньюс», комментируя это важное решение правительства, отмечала, что оно является частью программы освобождения отсталых районов от гнета феодалов, которые оказывали упорное сопротивление любым мероприятиям по экономическому и социальному развитию.
        Подорвав позиции верхушки племен, правительство создало более благоприятные условия для того, чтобы население этих районов получило возможность поскорее порвать с прошлым.

…Я возвращался из поездки по Синду. От длительной тряски, жары и духоты разболелась голова. Решил немного отдохнуть в Хайдарабаде, а потом двинуться дальше, в Карачи. По традиции остановился в отеле «Ориент», владельцем которого по-прежнему был старый знакомый Кази Акбар.
        Не успел я усесться за стол, как услышал за окном нарастающий гомон толпы, стук барабанов. Вдали показалась большая группа людей. В основном это были молодые ребята лет шестнадцати-двадцати. По мере их приближения хозяева многочисленных лавчонок и харчевен, разбросанных вдоль улицы, поспешно закрывали двери, опускали ставни. Водители бросались к автомашинам и торопливо выводили их с улицы.
        Предосторожности не были излишними. Демонстранты бесчинствовали. Они разбивали камнями фонари, перевертывали мотоколяски, случайно оказавшиеся на на пути. В окно было видно, как группа молодцов ворвалась в соседний магазин и оттуда на тротуар полетели бутылки с «пепси-кола», консервные банки, яйца, посуда.
        Подошел встревоженный Казн Акбар.
        - Не волнуйтесь, вашу автомашину перегнали в безопасное место. Туда хулиганы не доберутся, - ска зал он.
        - Что случилось?
        - Как что? Разве вы не слышали час тому назад по радио, что Зульфикар Али Бхутто едет в Симлу на переговоры с Индирой Ганди? Уже объявлена дата встречи. Вот экстремисты и распоясались. Слышите, что они кричат?
        Демонстранты время от времени скандировали:
        - Долой переговоры! Сокрушим Индию! Бхутто, убирайся!
        Владелец отеля был готов к такого рода демонстрациям, он знал, что надо делать. Спустя несколько минуn входные двери и стеклянные витрины первых этажеq гостиницы были закрыты металлическими жалюзи. Служащие, вооружившись пистолетами и гранатами со cлезоточивым газом, поднялись на второй этаж, заняв места у окон. Кази Акбар предложил мне пройти на крышу, откуда хорошо были видны улицы и переулки ведущие к отелю. Демонстранты швырнули несколько камней в металлические щиты, сломали чью-то автомашину и двинулись дальше, туда, где помещался комитет правящей партии.
        В той стороне раздались хлопки, характерные для взрывающихся гранат, начиненных слезоточивым газом. Через несколько минут над головами демонстрантов показалась пелена синего дыма. Толпа начала рассеиваться, хлынула обратно на улицу, где находился отель. Но навстречу им из подъездов и дворов бросились люди, одетые в защитного цвета гимнастерки. Это были члены военизированных отрядов правящей партии. Хлыстами и палками они били демонстрантов, некоторых тут же арестовывали и загоняли в кузовы полицейских машин.
        - Столько лет живете в нашей стране и не можете ко всему этому привыкнуть, - нервно засмеялся Казн Акбар. - Окажись вы со своей машиной на пути экстремистов, они бы не пощадили ни вас, ни машину. А то, что их отлупили сегодня, так это послужит им хорошим уроком. Зуб за зуб, как говорят наши «друзья»-китайцы.
        Только к вечеру, когда волнения в городе улеглись, удалось выехать в Карачи. Покореженные фонарные столбы на улицах, разбитые витрины магазинов, несколько сожженных автомашин свидетельствовали о том, что и в Карачи буйствовали экстремисты. В телевизионных передачах на следующий день были показаны кадры о выходках экстремистов в Лахоре, Равалпинди, Мультане и Хайдарабаде. Официальные сообщения гласили, что безответственные элементы из «Джамаат-и ислами» и Мусульманской лиги организовали дебоши в знак протеста против предстоящих в июле
1972 г. пакистано-индийских переговоров в Симле.
        В июне было неспокойно. Не проходило и дня, чтобы силы, выступающие против курса нового правительства, не организовывали беспорядков в одном из пакистанских городов. Они использовали любой предлог, чтобы осложнить обстановку в стране, сорвать начавшийся процесс нормализации отношений с Индией и Бангладеш.
        На нюнь пришлись и забастовки карачинских рабочих, требовавших от предпринимателей соблюдения нового трудового законодательства. Заручившись поддержкой некоторых лидеров правящей партии (их впоследствии снимут с правительственных постов и исключат из партии за нарушение дисциплины), хозяева упорно игнорировали требования профсоюзов.
        Трагические события произошли на текстильных фабриках компании «Султан Фераз индастри» в Карачи. Администрация, сославшись на нехватку денежных средств, отказалась выдавать рабочим трехпроцентное отчисление от прибылей, полученных предприятиями. Эти отчисления полагались им на основе трудового законодательства. Рабочие возмутились, заняли предприятия, сообщив об этом в местные газеты.
        По приказу губернатора провинции Синд Р. Тальпура, поддерживавшего не без выгоды для себя деловые связи с компанией, на фабрики были направлены полицейские. Произошла стычка, в результате которой погиб один рабочий. Когда на следующий день похоронная процессия, к которой примкнули рабочие соседних предприятий, двинулась на кладбище, то ей путь преградили полицейские. Они предложили изменить маршрут следования. Завязался спор. Воспользовавшись неразберихой, группа провокаторов, незаметно вклинившаяся в рабочую процессию, начала стрелять в полицию. Те ответили огнем из автоматов. На земле остались лежать тринадцать человек, в том числе две женщины и подросток.
        Черные флаги - символ скорби и протеста - взвились над домами и фабриками промышленной зоны города. Объединенный комитет карачинских профсоюзов объявил, что рабочие не выйдут на работу до тех пор, пока не будут привлечены к ответственности виновники расстрела. Рабочие требовали выполнения владельцами предприятий положений трудового законодательства.
        В конфликт вмешалось правительство. Семьям погибших от полицейских пуль были выплачено пособие в размере 200 тыс. рупий. Предприниматели перевели в фонд рабочих отчисления от прибылей, обещали не увольнять участников забастовки. Министерство труда, выступающее в роли арбитра в трудовых конфликтах, возложило ответственность за случившееся на предпринимателей и местные власти.
        Получив заверение правительства, что требования будут полностью удовлетворены, Объединенный совет карачинских профсоюзов провел массовый митинг трудящихся в Ништар-парке. Бастующие проголосовали за выход на работу и в специальной резолюции одобрили решение правительства провести переговоры с Индией.
        И тут вновь дал о себе знать губернатор. Он заявил в интервью журналистам, что столкновения рабочих с полицией были «спровоцированы… просоветскими и про-индийскими элементами». Губернатор, которого спустя некоторое время по распоряжению Бхутто уберут с поста за интриги и саботаж социально-экономических мероприятий, призывал население разоблачать «советскую и индийскую агентуру». Срочно прилетевший из Лахора лидер «Джамаат-и ислами» Туфаил Мухаммад устроил пресс-конференцию. Главарь джамаатовцев поблагодарил губернатора «за откровенное признание» и призывал Бхутто вместо поездки в Симлу заняться уничтожением в стране
«коммунистических агентов».
        Лейтмотив газет и журналов, поддерживавших внешнеполитические шаги гражданской администрации, один - Бхутто должен ехать на переговоры в Симлу, как бы этому ни противились сторонники конфронтации. Критикуя действия экстремистов, газета
«Лидер» отмечала, что политика конфронтации с Индией давно себя изжила и возврата к ней не должно быть. Люди доброй воли приветствуют предстоящие переговоры и надеются, что на них победят идеи мира, здравого смысла и государственная мудрость, писала газета «Доон», пора перестать играть судьбами народов субконтинента. Газета «Имроз» подчеркивала необходимость скорейшего восстановления отношений с Индией и признания Пакистаном Республики Бангладеш.
        За несколько часов до отлета З. А. Бхутто приглашает местных и иностранных журналистов на чашку чаю. «Я еду, - говорит он, - на переговоры с открытым сердцем. Надеюсь на успех этих переговоров, хотя они и будут нелегкими. Меня радует заявление Индиры Ганди, что Индия выступает за установление добрососедских отношений с Пакистаном. Считайте меня оптимистом».
        Пять дней продолжался диалог в Симле. Он завершился подписанием соглашения, которое открыло путь к решению сложных проблем, стоящих перед народами субконтинента. Соглашение декларировало решимость положить конец конфликтам и конфронтации, стремление к установлению дружественных и гармоничных взаимоотношений и прочного мира на южноазиатском субконтиненте. Правительства двух стран договорились, что их отношения будут регулироваться принципами и целями Устава Организации Объединенных Наций, что все разногласия будут разрешаться мирными средствами.
        Оба правительства заявили о своей приверженности принципам мирного сосуществования, взаимного уважения территориальной целостности и суверенитета, а также невмешательства во внутренние дела друг друга.
        Соглашение предусматривало также восстановление нормальных исторически сложившихся экономических, торговых, культурных и иных связей народов, населяющих субконтинент. Особо подчеркивалось намерение поддерживать все меры, которые могут послужить установлению прочного и длительного мира в этом районе земного шара. Предусматривался и отвод в течение 30 дней войск обеих стран от границы, за исключением Кашмира, где сохранится линия перемирия, установившаяся 17 декабря
1971 г., т. е. в день прекращения вооруженного конфликта.
        Общественность Пакистана приветствовала соглашение, подписанное Зульфикаром Али Бхутто и Индирой Ганди. Собравшаяся через несколько дней чрезвычайная сессия Национальной ассамблеи Пакистана подавляющим большинством голосов ратифицировала Симлский договор. Лишь незначительная группа парламентариев, выражавшая интересы религиозно-шовинистических кругов и экстремистских организаций, проголосовала против.
        Пройдет немногим более двух лет, и жизнь покажет действенность «духа Симлы», стремление руководителей Пакистана, Индии и Бангладеш установить прочный мир на субконтиненте и отношения добрососедства и доверия между народами. Индия и Пакистан взаимно отвели войска за пределы государственных границ, достигли согласия о восстановлении коммуникаций и возобновлении взаимных поездок граждан в эти страны. Они определили линию фактического контроля в Джамму и Кашмире, там, где чаще всего происходили пограничные конфликты.
        В середине декабря 1974 г. правительства Индии и Пакистана объявили о своем решении восстановить торговые отношения, прерванные еще в 1965 г. в ходе вооруженного конфликта между обоими государствами. Полтора месяца спустя в Исламабаде делегации Индии и Пакистана подписали торговое соглашение. В соответствии с ним торговые связи будут строиться на межгосударственной основе и в условиях режима наибольшего благоприятствования. И вот в марте 1975 г. заключена первая сделка о закупке Индией партии пакистанского хлопка, открыты порты Индии и Пакистана для судов этих стран. Смысл комментариев пакистанской и индийской прессы, появившихся в связи с этим решением, сводился к одному: все это отвечает коренным интересам народов этих стран, создает благоприятную основу для развития взаимовыгодного делового сотрудничества, углубляет процессы нормализации отношений в Южной Азии.
        На родину возвратилось более 90 тыс. пакистанских военнопленных. Осуществлено взаимное признание Пакистана и Бангладеш. Значительные группы бенгальцев репатриировались в Бангладеш, а пакистанцев - получили возможность возвратиться к себе домой.
        Все это было достигнуто в ожесточенной борьбе с силами, противодействовавшими нормализации обстановки на субконтиненте. От сторонников нового курса требовалось и большое мужество. Характерный пример. В июле 1973 г., накануне обсуждения сессией Национальной ассамблеи вопроса о признании Бангладеш, депутатам подкинули письма с таким содержанием: «Запомни. Признание государства Бангладеш - это предательство. Мы предупреждаем: каждый, кто выступит за признание этого государства, поплатится жизнью. Смерть будет его караулить везде. Советуем серьезно подумать перед тем, как голосовать».
        Текст этого письма был напечатан газетой «Лидер», которая отмечала, что реакция идет на все, чтобы запугать депутатов, сорвать работу сессии. Но люди не испугались, не поддались на провокации.

…Взяв разбег в ледниках Тибета, могучий Инд, прорывая отроги Гималаев, устремляется на юг. Его воды проделывают путь длиной более 3 тыс. км, прежде чем влиться в Аравийское море. Инд - одна из величайших водных артерий Азии, без него невозможно представить себе Пакистан. Он дает воду многим городам и селам, промышленным предприятиям. С ним связано земледелие и садоводство, целиком зависящие от орошения.
        Воды Инд несет много. Но подсчитано, что используется из 198 млн. акров пригодной к обработке земли благодаря водам Инда и его притоков лишь 75 млн. Ранним летом, когда в горах тают снега и по всему северному краю идут проливные дожди, Инд за короткое время переполняется. Существующих ирригационных систем недостаточно, так что им удается задержать лишь часть этой воды. Основная же масса стекает в море.
        Проходит несколько недель, наступает сухой сезон, и большая часть земель Панджаба и Синда начинает страдать от засухи. А ведь при постоянном орошении земли южных районов могли бы давать два-три урожая в год.
        Проблемой освоения и использования вод бассейна Инда всерьез пакистанские власти стали заниматься в конце 50-х годов. При содействии иностранных фирм была разработана комплексная программа, осуществление которой дало бы возможность регулировать водный баланс Инда и перебрасывать воду в восточные районы Панджаба и Синда, страдающие от засухи, поднять залежные земли.
        Первой ласточкой в осуществлении этой национальной программы явилось сооружение в
1967 г. ирригационной системы Мангла на реке Джелам, впадающей в Инд. Роль ее в развитии ряда сельскохозяйственных районов бесспорна. Однако коренной проблемы она не решала. Задача состояла в том, чтобы поставить на службу людям великий Инд. Так появился на свет проект сооружения гигантского гидроэнергетического комплекса.
        Возле небольшой деревушки Тарбелла, примерно в 50 км к северу от Исламабада, там, где Инд, вобрав в себя воды реки Кабул, прорывается сквозь гранитный коридор, было решено начать гигантскую стройку. Здесь, по замыслам строителей, должна появиться насыпная плотина высотой 150 л и длиной более 2,5 км. Ее назначение - образовать искусственное озеро, которое вмещало бы не менее 20 млрд. куб. м воды. Планировалось также соорудить гидроэлектростанцию мощностью более 2 млн. квт, энергия которой подавалась бы в развивающиеся северные и центральные районы Пакистана.
        Такой гигантской по объему работ стройки еще не было в Пакистане. Ряд стран и международных организаций дал согласие оказать финансовое и техническое содействие.
        Первый раз я побывал в Тарбелле в ноябре 1968 г., когда строительство только начиналось. Каждый раз, приезжая в эти края, я стремился побывать в Тарбелле. В один из своих приездов я познакомился с главным инженером стройки Шах Навазом. Это крупнейший в стране специалист по гидротехническим сооружениям. Он охотно возил меня на объекты, много рассказывал о делах стройки. Там работала большая группа иностранных специалистов, правда в основном на технически сложных направлениях. Однако подавляющая часть инженерно-технического персонала, а также водители, экскаваторщики, бетонщики и механики были пакистанцы.
        - Мы отстали и во всем зависим от научно-технического и экономического опыта Запада, - признался Шах Наваз. - У нас нет такой волшебной палочки, по мановению которой в Пакистане появились бы и машины, и опыт, и собственные кадры.
        Тарбелла постепенно строилась, обрастая подъемными кранами, железобетонными конструкциями. Строились дороги и подъездные пути, строились с учетом селевых потоков, низвергавшихся иногда с окрестных гор. Вот наконец возведена плотина, построены водосбросы, в горах пробиты туннели, сделаны отводные каналы. Началось сооружение железобетонного каркаса гидроэлектростанции. Стройку окружили поселки с магазинами и кинотеатрами. Сюда стали возить иностранных туристов.
        Последний раз я побывал в Тарбелле в сентябре 1973 г. Меня принял заместитель генерального управляющего стройки Аманулла-хан. Он повез меня на скалу обозрения, где для гостей была построена небольшая гостиница с открытой верандой. Отсюда, с высоты почти 300 м, открывалась панорама стройки и поселка, где жили строители, и дорог, серпантином увивших склоны гор.
        - Впереди еще большой объем работ, - рассказывает Аманулла-хан. - Минувшая война с Индией не могла не сказаться на темпах строительства. Рассчитываем ввести объект в строй в 1976-1977 гг.
        Спрашиваю, совершались ли на Тарбеллу воздушные налеты.
        - Нет, - отвечает он. - Мирные объекты индийские самолеты не бомбили. Я не представляю себе, что бы произошло, если бы война пришла в эти края. Сейчас наша стройка находится под правительственным контролем. Ей придается большое значение. Ведь ввод ее даст возможность не только вернуть к жизни дополнительно 11 млн. акров целинных земель и поднять сельскохозяйственное производство, но ускорить осуществление аграрной реформы. Государство будет располагать внушительным фондом земель для распределения среди крестьян-бедняков. Так что Тарбелла решает и большую социальную задачу.
        В руках собеседника я замечаю карту, покрытую прозрачной синтетической пленкой. Это сравнительная диаграмма советских гидроэнергетических станций на Волге, Енисее, Ангаре, Нуреке.
        - Такого рода карты имеют многие наши инженеры, - говорит он. - Сооружая Тарбеллу, мы внимательно следим за тем, что делается в этой сфере и в Советском Союзе. Богатый опыт, накопленный советскими гидростроителями, представляет большую ценность для Пакистана. Это особенно важно сейчас, когда Пакистан, освободившись от режима военной диктатуры Яхья-хана, приступил к осуществлению социально-экономических преобразований.
        Интересуюсь, приходилось ли Аманулла-хану бывать в нашей стране.
        - К большому сожалению, мне не довелось посетить СССР, - отвечает он. - Но мои коллеги, недавно побывавшие в вашей стране, в восторге от всего того, что они там увидели. Я могу судить о советской технической мысли лишь по Асуану, куда я съездил недавно. Этот гидроузел - воплощение самого передового, что накопила наука и техника. Египтяне с полным основанием могут гордиться сооружением на Ниле.
        После беседы с Аманулла-ханом едем на плотину. Пакистанские рабочие, узнав, что перед ними советский журналист, охотно вступают в разговор, хотят сфотографироваться вместе на память. Потом едем в районы будущего затопления. Часть жителей уже покинула насиженные места. Всего переселению подлежит около
100 тыс. крестьянских семей. Их расселяют на государственных землях вниз по Инду. На семью выдается до 12 акров орошаемой земли, оплачивается проезд. Жителям дано право выбирать: хочешь - получай земельный надел, хочешь - бери денежную компенсацию. Властями приняты все меры для того, чтобы интересы переселенцев не страдали. Создан комитет, в который вошли представители местных властей, правящей партии и крестьянских организаций. И на первый взгляд все обстоит нормально.
        Но несколько позже, будучи в Лаялпуре, я встретился с группой переселенцев. Они рассказали, что не все смогли воспользоваться представившейся возможностью получить землю. Как правило, это бедняки. Они в долгу у ростовщиков или богатых землевладельцев. И многим пришлось согласиться на денежную компенсацию только для того, чтобы вырваться из кабалы, расплатиться с долгами и с набежавшими процентами. Одни подались в город на заработки, другие пошли на стройку, благо здесь требуется много рабочих рук.
        По пути из Тарбеллы в Карачи я остановился в Лахоре. Хотелось встретиться со своим старым знакомым, инженером Шах Навазом, который возглавил в 1972 г. государственную Корпорацию по развитию водноэнергетических ресурсов. Свою первую зарубежную поездку в качестве руководителя корпорации он совершил в СССР.
        - Это было моим давним желанием, - говорит Шах Наваз. - Я всегда старался следить за тем, что делается в СССР в области развития энергетики и строительства оросительных систем. Мне была предоставлена возможность познакомиться с крупнейшими сооружениями на Волге и в Молдавии, завязать знакомство с видными специалистами. То, что я увидел, узнал, превзошло мои ожидания.
        Мы сидим в его просторном кабинете. Шах Наваз отодвигает плотную штору, за которой всю стену занимает карта. Указка останавливается на красном кружочке.
        - Это наша крупная электростанция Гудду, важный объект пакистано-советского сотрудничества. Недавно подписали контракт, по которому Советский Союз окажет содействие в установке мощного силового агрегата. Паше правительство разрабатывает перспективную программу экономического развития с целью избавить страну от нищеты, безработицы и отсталости. Мы будем развивать энергетику, сталелитейную промышленность и ирригационное хозяйство. Предусматривается широкое сотрудничество, в том числе с Советским Союзом.
        Речь заходит о Тарбелле. Шах Наваз говорит, что по мере завершения тех или иных объектов строители будут направляться в район Пипри, под Карачи, где при технико-экономическом содействии СССР идет сооружение металлургического завода производительностью более 1 млн. т стали в год.

…Если поехать по старой Хайдарабадской дороге, то не доезжая нескольких километров до маленького городка Тхатта, в прошлом столицы Синда, на обочине можно увидеть большой щит с надписью: «Прядильная фабрика. Компания Ахмад». Поездку на это предприятие подсказала мне небольшая заметка, появившаяся в местной прессе. В ней говорилось, что фабрика полностью оснащена оборудованием, закупленным в СССР.
        Управляющий фабрикой Абу Зафар приглашает ознакомиться с цехами. По ходу осмотра он рассказывает:
        - Вплоть до последнего времени пакистанские текстильные компании закупали необходимое им оборудование на Западе. Но эту традицию мы поломали и не жалеем. Советские станки прекрасные, они исключительно надежны и просты в эксплуатации. Хочу заметить: сейчас в нашу страну стала поступать самая различная продукция из вашей страны. И все: будь то автомашины, телевизоры или станки - исключительно высокого качества. Откровенно говоря, мы много теряли от того, что в прошлом в Пакистане ориентировались только на Запад.
        В глубине цеха идет монтаж оборудования. Я поинтересовался, где произведены станки. Ташкент, Пенза.
        - Кстати, - как бы спохватываясь, говорит управляющий Абу Зафар, - знаете ли вы, что большая часть техники доставлена не морем, а сушей - через Афганистан. Экономия на перевозках оказалась довольно внушительной. Выиграли мы и во времени.
        Действительно, в Афганистане с помощью СССР построены автострады, протянувшиеся от северных границ до южных. Теперь стала возможной прямая и удобная сухопутная связь между Советским Союзом и Пакистаном. К этому пути все чаще начинают прибегать пакистанские фирмы. О том, насколько сильно стремление деловых крутой использовать этот путь, свидетельствует совещание торгово-промышленной федерации в Пешаваре, состоявшееся осенью 1974 г. Бизнесмены говорили, и это нашло отражение в печати, что сейчас, когда расширились советско-пакистанские деловые отношения, открываются большие возможности использовать этот путь не от случая к случаю, а постоянно.

…Сегодня, в какую бы часть Пакистана вы ни поехали, повсюду можно видеть плоды расширения отношений делового сотрудничества с нашей страной.
        Наша страна оказала содействие в развитии нефтяной и газовой промышленности. Открыты перспективные месторождения «черного и голубого золота». Около 400 пакистанских специалистов, подготовленных советскими людьми в ходе совместной работы, стали ныне основными кадрами государственной Корпорации по развитию нефтяной и газовой промышленности.
        В 1974 г. вступили в строй две мощные радиостанции, сооруженные с помощью Советского Союза. Одна из крупнейших фирм Пакистана, «Иттефак фундри», начала оснащать свои лахорские предприятия советской техникой. В списках продукции, поступившей в адрес этой фирмы, значатся металлорежущие станки, мостовые краны, автопогрузчики, литейное оборудование, сталеплавильные электропечи. В рекламе, опубликованной фирмой, говорится: «Покупаем советское, потому что оно отличное».
        В этом же городе деловыми кругами создан технический центр. Это внушительный комплекс мастерских по обслуживанию главным образом дорожно-строительной техники, сельскохозяйственных машин. При нем действуют курсы по подготовке квалифицированного персонала, который будет работать на советских станках и оборудовании. Создание этого центра стало необходимым, так как в течение последних трех лет пакистанские фирмы закупили большое количество советской техники. Одних только тракторов «Беларусь» приобретено около 9 тыс. Первые образцы этого советского трактора появились на пакистанских полях в 1965 г. В настоящее время
«Беларусь» является самым популярным трактором среди фермеров Пакистана.
        Тракторы минского гиганта хорошо зарекомендовали себя в трудных климатических условиях. Характерная деталь: фермеры провинций Синд и Панджаб, чтобы получить советские тракторы, заранее и полностью оплачивают стоимость тракторов и ждут поступления советских машин, хотя могли получить немедленно тракторы фирм-конкурентов - «Форд», «Фиат» и «Интернэшнл Харвестер».

…Октябрь 1974 г. стал новой знаменательной вехой в развитии советско-пакистанских отношений. Москва принимала премьер-министра Пакистана З. А. Бхутто, прибывшего в СССР с официальным визитом. Это был второй визит пакистанского руководителя в нашу страну после прихода к власти Партии пакистанского народа. Свой первый визит З. А. Бхутто в качестве президента совершил в марте 1972 г.
        Этот визит вновь подтвердил, что свои отношения с Пакистаном, как и с другими странами, Советский Союз строит на принципах добрососедства, мира, взаимопонимания, уважения суверенитета, невмешательства во внутренние дела. Нас не разделяют конфликты или несовместимость интересов, - говорил Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин на обеде в Большом Кремлевском дворце в честь главы пакистанского правительства. - Для развития советско-пакистанских отношений есть и объективные предпосылки, и взаимное желание поднять на более высокий уровень наши двусторонние связи, укреплять сотрудничество между Советским Союзом и Пакистаном в международных делах.
        В беседах и переговорах, состоявшихся в Москве, обсуждался широкий круг вопросов советско-пакистанских отношений, а также международных проблем, представляющих взаимный интерес. Это, в частности, положение на южноазиатском субконтиненте и в Индокитае, обстановка на Ближнем Востоке. Было подписано коммюнике, в котором отмечалось, что советская и пакистанская стороны с удовлетворением подтвердили совпадение или близость позиций обоих правительств по многим актуальным международным проблемам. СССР и Пакистан заявили о своем стремлении развивать взаимовыгодное торгово-экономическое сотрудничество, научные и культурные связи.
        Накануне отъезда на родину З. А. Бхутто был принят Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым. На этой встрече шел большой разговор о развитии отношений между обеими странами, об укреплении мира и международного сотрудничества. Говоря о положении на южноазиатском субконтиненте, Л. И. Брежнев подчеркнул, что благодаря усилиям стран этого района здесь наметился поворот к добрососедству и взаимовыгодному сотрудничеству. СССР выступает за превращение Южной Азии в район прочного мира, в условиях которого народы субконтинента смогли бы сосредоточить свои усилия и использовать ресурсы для решения насущных задач социального, экономического и культурного развития.
        В свою очередь, З. А. Бхутто выразил удовлетворение тем, что отношения между Пакистаном и СССР развиваются в направлении сотрудничества между двумя государствами. Он высказал глубокую благодарность Советскому Союзу за его конструктивный вклад в нормализацию положения в Южной Азии.
        Советско-пакистанские переговоры получили широкий резонанс. В Исламабаде, Карачи, Лахоре и других городах состоялись собрания и митинги прогрессивной общественности, одобрившей итоги переговоров. Вот что, например, писала газета
«Доон»: В результате переговоров сотрудничество между Пакистаном и СССР будет развиваться еще успешнее на благо народов обоих государств и мира в Азии. Договоренность о практике советско-пакистанских консультаций и контактов, обоюдное стремление к развитию взаимовыгодного сотрудничества - все это свидетельствует об искреннем желании СССР развивать отношения с Пакистаном.
        Положительно оценены московские переговоры были в Индии и Бангладеш. Политический обозреватель индийской газеты «Стейтсмен» отмечал, что итоги переговоров открывают новые благоприятные возможности для продолжения процесса разрядки на субконтиненте и для установления дружественных связей между Индией, Пакистаном и Бангладеш. Эту же мысль высказывали и газеты «Таймс оф Индиа», «Пэтриот» и другие.
        Советские руководители и премьер-министр Пакистана выступают за нормализацию отношений в Южной Азии, единодушно отмечали газеты «Бангладеш таймс» и «Сангбад». Важный итог переговоров, писала дакк-ская газета «Морнинг пыос», - это забота о мире, призыв к полной и скорейшей нормализации обстановки в Южной Азии.

* * *



…Порывая с прошлым, Пакистан идет по пути национального обновления, нормализуя связи с Индией. Конечно, после многих лет конфронтации и недоверия часть проблем решается с трудом. Но налицо - стойкая тенденция к поискам взаимопонимания, и лучшее подтверждение тому - достигнутый прогресс и тот факт, что индийские и пакистанские представители регулярно встречаются за столом переговоров. Уже первые крупные партии пакистанского хлопка поставлены соседу. В свою очередь индийские суда доставили Пакистану чугунные заготовки.
        Надо сказать, что помимо исторических традиций в индо-пакистанских экономических связях существует немало других причин, побуждающих обе страны к налаживанию добрососедского сотрудничества. Перед ними стоят проблемы ускоренного хозяйственного и социального развития, повышения все еще низкого жизненного уровня населения. Задачи эти можно успешно решить лишь в условиях прочного мира и взаимовыгодных экономических связей.
        Такие связи способствуют укреплению позиций обеих стран в обстановке усиливающейся инфляции в капиталистическом мире, в условиях, когда развивающимся странам приходится прилагать большие усилия, чтобы сдержать натиск международных монополий.
        Очевидно, что отношения добрососедства и сотрудничества во многом способствовали бы упрочению их национальной независимости, устранению угрозы со стороны внешних сил, пытающихся навязать им неоколониалистский, либо гегемонистский диктат в той или иной форме.
        Вопреки проискам империалистов и неоколонизаторов, маоистов и прочих сил внутренней и внешней реакции, процесс нормализации пакистано-индийских отношений с каждым днем набирает силы, крепнет и развивается в духе соглашения, заключенного в Симле. Шаг за шагом решаются сложные проблемы, порожденные вооруженным конфликтом
1971 года на субконтиненте.
        Эта книга была уже закончена, когда однажды, в конце 1974 г., мне позвонили друзья из Общества советско-пакистанских культурных связей. В Москве проездом в Прагу, где должна состояться сессия Всемирного Совета Мира, остановился всего на один день Мазхар Али-хан - генеральный секретарь Национального комитета защиты мира Пакистана. Времени у моего старого знакомого в обрез - день расписан буквально по минутам: встречи в общественных организациях, беседы с коллегами из Советского комитета защиты мира, с видными писателями и политическими деятелями.
        Но несмотря на загруженность Мазхар Али-хана, нам все же удается встретиться. Мы беседуем в небольшом сквере возле здания Института востоковедения АН СССР, куда его пригласили научные сотрудники и аспиранты, занимающиеся историей и экономикой Пакистана. Вспоминаем встречи в Лахоре и Карачи, в опаленной Дакке и курортном местечке Натиагали, где Мазхар Али-хан, совершивший интересную поездку в Индию и Бангладеш летом 1973 г., готовил серию репортажей для газет и журналов.
        Как и прежде, Мазхар Али-хан принимает самое активное участие в работе Союза обществ культурных связей с СССР, председателем которого стал Фаиз Ахмад Фаиз. В рядах этих обществ уже тысячи сторонников развития дружбы и сотрудничества с Советским Союзом. Общество создано и на сооружаемом с советской помощью под Карачи металлургическом предприятии.
        Рассказывая о политической обстановке в Пакистане, Мазхар Али-хан откровенно говорит, что обстановка временами бывает сложной - силы прошлого, недовольные переменами в стране, используют любой предлог, чтобы вызвать напряженность, помешать развитию связей с СССР и другими социалистическими государствами. Ударной силой разного рода провокаций, как и прежде, является религиозно-шовинистическая организация «Джамаат-и ислами». С болью в сердце Мазхар Али-хан рассказывает и о том, что отношения между правящей партией и Национальной народной партией по-прежнему натянутые. Это используют реакционные силы, которые хотят столкнуть страну с пути прогрессивных преобразований.
        - Mo я оптимистично смотрю на будущее моей родины, - замечает, прощаясь, Мазхар Али-хан, - к прошлому возврата нет. В Пакистане нарождаются и крепнут силы, выступающие за упрочение национального единства, за прогрессивный путь развития, за расширение международного сотрудничества, за укрепление мира в Азии и во всем мире.
        Настало время расставаться. Через два часа мой друг должен быть в аэропорту. Мазхар Али-хан подает руку.
        - Повторяю, я оптимист. Я верю в будущее моей страны, моего многострадального народа. Я верю, что придет в Пакистан то время, когда будет покончено с угнетением, нищетой и отсталостью. Залогом всего этого - развитие дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и Пакистаном, со всеми миролюбивыми странами. Приезжайте еще раз в Пакистан!



        АКАДЕМИЯ НАУК СССР
        ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ


        А.В. Филиппов


        ПОРЫВАЯ С ПРОШЛЫМ



        Пакистанские заметки


        ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
        ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
        МОСКВА 1976


91 (И5)
        Ф53


        Редакционная коллегия
        К. В. Малаховский (председатель), А. Б. Давидсон, Н. Б. Зубков, Г. Г. Котовский, Н. А. Симония


        Ответственный редактор Ю. В. ГАНКОВСКИИ


        Фото автора


        Филиппов А. В.
        Ф53 Порывая с прошлым. Пакистанские заметки. М… Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1976.



302 с. с илл. («Путешествия по странам Востока»),


        Автор - известный журналист-международник, бывший корреспондент «Правды» в Пакистане. В книге он описывает политические события последних лет, происходившие на его глазах, встречи с людьми, местные обычаи и нравы.


        Ф 20901-007 145-75

013(02)-76



91(И5)




        Александр Викторович Филиппов
        ПОРЫВАЯ с ПРОШЛЫМ
        Пакистанские заметки


        Утверждено к печати Институтом востоковедения Академии наук СССР


        Редактор О. М. Гармсен
        Младший редактор И. В. Бушуева
        Художественный редактор Э. Л. Эрман
        Технический редактор Л. Ш. Береславская
        Корректоры Л. И. Письман и Р. Ш. Чемерис


        Сдано в набор 18/VI 1975 г. Подписано к печати 8/XII 1975 г. А-12881. Формат
84?1081/32. Бум. № 2. Печ. л. 9,5. Усл. печ. л. 15,96. Уч. - изд. л. 16,59. Тираж
30 000 экз. Изд. № 3712. Зак. № 2428. Цена 54 коп.


        Главная редакция восточной литературы издательства «Наука» Москва, Центр, Армянский пер., 2


        Тип. изд-ва «Коммунар» г. Тула, ул. Ф. Энгельса, 150