Таинственный двойник Юрий Дмитриевич Торубаров


        # Середина XIII века. Большая часть Руси несет на себе тяжкое бремя данника Золотой Орды. Ханские баскаки бесчинствуют в городах и селах. За малейшее неповиновение людей угоняли в рабство и продавали на невольничьих рынках. Вот так и попал в далекую Османскую Порту молодой русич Андрей, сначала как раб, потом стал воином-инородцем Сандом. Через много лет, пройдя сквозь сотни сражений, не раз посмотрев смерти в лицо, Андрей-Санд встретил товарища по несчастью, молодого графа Раймунда Тулузского…
        О дальнейших приключениях двух отважных воинов читайте в новом приключенческом романе Юрия Торубарова «Таинственный двойник»!

        Юрий Торубаров
        Таинственный двойник

        ГЛАВА 1

        Знойно. Солнце так нагрело небо, что выжгло его волшебную синеву, и оно стало молочно-пепельным. Даже у самого светила поблекла яркость, до такой степени оно накалилось, а резко выделявшийся диск незаметно слился с окружающей пеленой. Кругом тишина. Поникли травы, свернулись листочки деревьев, не слышно извечного певца русских лугов и полей жаворонка. Не точит свою саблю кузнечик. Все живое попряталось в спасительную тень. И только берег реки наполнен звонкими, счастливыми голосами детворы, которые спасаются от жары в прохладных водах Ирпени.
        И вдруг эту радостную благодать резанул чей-то крик:
        - Боярышня тонет!
        Почти все ребятишки, как стайка испуганных воробьев, вспорхнув, бросились в село, громко крича о случившемся.
        В это мгновение с высокого берега в воду метнулось мальчишечье худенькое, загорелое тело. Он увидел на глубине девчонку, делавшую слабые движения, пытаясь подняться на поверхность воды. Ее длинные волосы, словно водоросли, вытянулись по течению. Он схватил их, намотав на кулак, и быстро заработал руками и ногами. Когда они вынырнули, девочка, сделав несколько быстрых судорожных вдохов, обвила шею спасителя тонкими ручонками и сжала их с такой силой, что ему стало трудно дышать. Постоянно отводя их для своего вдоха, он уже подумал, что не доплывет до берега, как больно ударился коленкой о что-то твердое. Это была земля. Ура! Они спасены! На берегу она все еще продолжала сжимать его шею.
        - Да отпусти ты! - воскликнул он, с силой отрывая ее руки.
        Оставшись без поддержки, девушка медленно начала оседать, и спаситель еле успел ее подхватить.
        Девочка вдруг стала дрожать, точно от холода. Они присели на землю. Мальчик, обняв ее за плечи, прижал к себе.
        - Ничего, - успокаивал он ее, - это бывает, сейчас пройдет!
        И тут вдруг на него кто-то налетел. Схватив за плечи, рванул вверх.
        - Это ты чуть не утопил мою дочь! - завопил бородатый мужик.
        Он так встряхнул мальчика, что у того чуть не оторвалась голова.
        - Ты что, отец, - придя в себя, крикнула боярышня, - он спас меня!
        - Да, да! - заорала детвора. - Андрюшка спас ее!
        - Спас? - мужик с недоверием посмотрел на него.
        - Спас, спас! - вновь хором заорали ребята.
        - Ну, коли так, молодец! - Он погладил его по голове.
        Тут подбежала и ее мать.
        - Жива! Слава те, Господи! - она, перекрестясь, подхватила дочку на руки.
        - Жива наша малышка, наше солнышко, - нежно произнес отец.
        Это был сам Годион Вышата, знатный боярин, воевода, темно-русый, плечистый бородач с суровым и властным лицом. Однако эта суровость растаяла, когда дело коснулось спасенной жизни его любимой и единственной дочери.
        Род Вышат стал знаменит еще с того времени, когда Владимир Ярославич пошел походом на греков. Испугались те, и давай просить богов избавить их от непрошеных гостей. И мольбы дошли до неба. Страшная буря разметала русские корабли. Многие вои были выброшены на берег. Но дружина без предводителя - толпа. А в толпе сколько голов, столько и мнений. Покажись враги, кто закричит: «Вперед!», а кто: «Спасайся, братцы!» Гибель ждет этих людей. Спасшиеся в своих ладьях бояре не хотели идти на сушу. Знали, что их там ожидало много опасностей. Один Вышата сказал:
        - Если останусь жив, то уйду с ними. Если погибну, то с дружиной.
        Когда жизнь сменила князя Владимира на Святослава, который пошел вопреки общему мнению воевать немцев, опять это Вышата с Пороем не оставили молодого князя. Бит был Карломан, сын и наследник Людовика немецкого. Помог мудрый отец. Он вступил в тайную связь с племянником Святослава, Святополком. Подкупил его, и тот выдал Святослава. Правда, он оговорил, чтобы знаменитого воеводу не трогали. Но не таким оказался Вышата. Он разделил участь своего князя, не бросил его в беде. Не спасал свою шкуру. Таким же был и брат его Ян, который верой и правдой служил Руси.
        За это были даны им земли, где возникла боярская вотчина. Знатные хоромы возвели они на высоком холме. Крепкую ограду поставили. И потянулись смерды под защиту этих стен и славу этого боярского рода. Постепенно образовалось огромное село. Помимо честности и доблести этот род отличался и хозяйственной сметливостью. Они разрешали селиться тем, кто дружен был с сохой, находчив в охоте и смел в бою.
        Осел здесь и Пантелеймон Бунков после Батыева нашествия на Киев. Бежал он с жинкой далеко на запад. Да не прижился. Домой потянуло. А село их дочиста сожгли. Воробьи и те не селились. Вот и остановился он здесь с жинкой и сыном-найденышем. Долго думали, как назвать найденыша. На слуху у всех был Андрей Сеча, знаменитый козельский воевода. И сколько сынов стали носить это имя! Не устоял перед ним и Пантелеймон. В чести у него были такие люди, которые за землю русскую да за народ стояли насмерть. Еще тогда, когда распеленал младенца, увидел, что могуч телом найденыш. Таким он и рос. Был на голову выше сверстников. Уже тогда обладал силенкой, хоть и жилист был. Заметно было в нем чувство справедливости. Любой пацан в его лице мог видеть своего защитника. Постоять за себя, подраться, он тоже мог. Стали побаиваться его и старшие ребята. Чего греха таить, приходил и он с синяками. Но с жалобами - никогда.
        Андрюха к обеду вернулся как обычно. Изба их была рублена на западный манер вежой, не в землю зарыта, а вся - над ней. Толстые бревна хранили и тепло, и спасали от жары. Жили небогато. Все в избе было творением рук хозяина: дубовый стол с резными ножками, кровати, сундуки. В хозяйстве имелись коровенка, лошаденка, овцы да куры. Хотя могли жить и лучше. Богатство им, с находкой сына, досталось немалое. Да берегли - вдруг родня объявится. Утолив аппетит, отец, тщательно выскребывая из чашки остатки каши, молвил:
        - Что это за шум идет по селу? Вроде дочка боярская чуть не утопла.
        - Слышала и я, - подхватила мать.
        - Говорят, - вновь заговорил отец, - какой-то пацаненок спас.
        - Да, наградит его боярин, ой наградит. Дочка-то у него одна, - мать завистливо вздохнула.
        - Прижимист наш боярин, деньгой не кидается. Ну, слава те, - он привстал, - Бог дал обед, Бог даст и ужин, - он перекрестился на образа и полез из-за стола, шумно отодвигая тяжелую скамью. Андрей промолчал, ничего не стал говорить родителям:
«Еще отругают, мог с ней и утонуть. Мало ли случаев…»
        А под вечер у них случилось целое событие. К ним пожаловал сам боярин на вороном коне. Не лошадь, а загляденье. Ноги тонкие, шерсть так и горит, шея дугой, гривой играет. На месте стоять не может, грызет удила. Узда не простая, а с яркими блестящими каменьями. Сам боярин одет в легкую белоснежную рубаху, в шароварах. Сапоги зеленые с загнутыми носами. Двое слуг открыли ворота, и боярин въехал во двор.
        Для пса что боярин, что бродячий цыган - все одно: чужие. Злобно бросился пес на нежданного гостя. Слуги чем больше старались его отогнать, тем яростнее он нападал. На крыльцо выскочил хозяин и замер:
        - Господи, да что это такое! Глазам не верю. Мать, - орет, - мать! Иди сюды.
        Та вскочила и… бах на колени.
        - Помилуй, господин, в чем мы перед тобой виноваты?
        - Пса убери, - молвил боярин, поднимаясь в стременах.
        - А… да, - хозяин бросился на собаку.
        Та, поджав хвост, убежала в конуру.
        - Ну, - подбоченясь, боярин свысока посмотрел на хозяина, в глазах так и плясала радость, - скажи, как тя по имени зовут?
        - Меня? - удивился тот вопросу боярина, косясь по сторонам: может, кто рядом стоит.
        - Тебя.
        Хорошее у боярина настроение.
        - Пантелей… моном, - добавил он, поразмыслив.
        - Встречай, Пантелеймон, гостей, - весело сказал боярин, вытаскивая ногу из стремени.
        - Милости просим, - враз воскликнули они, кланяясь и открывая перед ним двери.
        Рослый боярин. В дверях надо голову склонить. Вошел. Оглянулся. Чисто. Убрано. Подошел к столу. Поднял скамью. Тяжеловата, но стругано чисто. Сбита хорошо. На века. Домовито.
        - Сам мастерил иль кто? - обратился он к хозяину.
        - Сам, боярин, сам.
        - Молодец, люблю мастеровых людей, - поставил скамью и сел.
        В это время за окном опять лай: подъехала на дрогах боярыня.
        - Не утерпела. Ха! Ха! - засмеялся боярин.
        Хозяйка пошла ее встречать.
        - Где твой Андрейка? - между тем спросил Вышата.
        - Да где пацану быть. Где-то на улице.
        - Хороший у тебя сын, - боярин погладил бороду, - смелый. Хороший воин будет. Люблю таких.
        Вошла боярыня. Не видел Пантелеймон до этого боярыню. Да и в красоте женской не очень-то разбирался. Что баба? Все одинаковые. А тут глянул и… обомлел мужик. Одни глазищи чего стоят! А губы! До сих пор не потеряли ни яркости, ни выразительности. А одета! Точно княгиня. На голове колпак, отороченный горностаем. Белоснежное покрывало с золотыми цветами. Башмаки золотые. А походка! Точно плывет. Растерялся Пантелюша, да жена под бок толкнула, на гостей глазами показала.
        - А, - спохватился тот.
        Поставил боярыне скамью рядом с мужем.
        - Прости, владычица, - сказал он и спросил: - Не отведаешь ли квасу иль медку?
        - А, - боярин игриво повернулся к боярыне и сказал: - давай медку.
        Медок был прохладен, но заборист. Глаза у Вышаты заблестели.
        - Хорошее питье, - похвалил боярин, подставляя кубок. - Кстати, - сказал он и поочередно посмотрел то на хозяина, то на хозяйку, - люди вы немолодые, возраст почтенный, а как… дитя сумели…? Ха! Ха!
        - Да мы, - хозяйка глянула на мужа.
        Тот ей кивнул, мол, не возражаю, если расскажешь.
        - Нет, уж лучше ты.
        Тот вздохнул.
        - Боярин, скажу тебе правду. Не наше это дите…
        И он все рассказал. И даже показал дорогие пеленки, в которых его нашли. Боярин с супругой долго их рассматривали, но так ничего и не сказали.
        В это время опять шум за окном. Хозяйка выглянула и обомлела.
        - Господи! Что это? - воскликнула она.
        Посмотрел и хозяин. А во дворе и конь, и корова, и овцы, и козы. Поросята визжат, гуси гогочут. Из мешков холопы кур вытрясают.
        - Что это, боярин? - поворачиваются к нему хозяева.
        - Это еще не все, - он, поднимаясь, бросил на стол кисет с деньгой, - это моя благодарность за мою Настеньку. Нет ничего дороже у меня на свете.
        По дороге домой боярин вспомнил о событии, о котором услышал еще в Киеве, и рассказал жене удивительную историю сына козельского воеводы, женившегося на княжне, а потом таинственно исчезнувшего с только что родившимся сыном.
        - Я знаю, что его искали князь Михаил Всеволодович да князь Даниил Романович. Последний сделал его даже своим воеводой… кажется, в… Холмске. Он странно пропал, возвращаясь от чешского воеводы, где они разбили Батыя. А жена исчезла, по-моему, она жила… а, да, у магистра.
        - У магистра?
        - Да…
        - Странно.
        - Да, все странно.
        - Так ты думаешь…? - она не договорила.
        Но он понял, что она хотела сказать.
        - Все может быть!
        Проводив гостей, хозяева до глубокой ночи занимались размещением животных и птиц. Но вначале по-хозяйски все осмотрели.
        - Судя по рогам, корова молода, двумя телятами. А конь, - заглянул ему в пасть, - по зубам - тоже молод. Хомутовый, сказал мне холоп, - объяснил Пантелеймон жене.
        Андрей незаметно, чтобы избежать расспросов, проскользнул в избу. Попив молока, улегся на своем одре и моментально заснул. Родители, вернувшись после размещения подаренной скотины, будить его не стали.
        На следующий день боярин с семьей срочно отбыл в Киев. Чего испугался, шут его знает. Может быть, боялись, что своенравная Настенька в такую жару опять захочет на речку или чего другого, но они уехали. Боярин появился только поздно осенью. Приехал, видать, на полюдье.
        Утром Андрей, встретившись с родителями за столом, просто не узнал их. Лица светились у них таким нескрываемым счастьем, что он не знал, как себя вести. Выручил тятька.
        - Ну, сынок, придал ты нам вчера работенки! Че ты не сказал, што дочку боярскую спас?
        Сын безразличным голосом ответил:
        - Да кто ее знал, что она боярская. Нырнул да за волоса и на берег. Подумаешь…
        Родители рассмеялись.
        - Каши еще хочешь? - спросила мать, беря черпак.
        Он только кивнул.
        - Давай, давай и мне, - весело сказал отец, подвигая свою миску. - Щас пойду к старосте, пусть сенокосу дает. Косить будем, поэтому силенка нужна.
        - А это зачем, мы уж откосились, - спросил Андрей, стараясь ложкой пополней зацепить каши.
        - Ты че, не знаешь? - спросил отец. - Боярин нам пригнал целый двор скотины.
        - Да ну! - искренне удивился сынок, поглядывая на дверь.
        На улице его уже ждали сверстники, и ему было не до боярской скотины.
        От старосты Пантелеймон вернулся весь сияющий.
        - Ну, жинка, - вытирая пот со лба, сказал он, усаживаясь за стол. - Староста-то… как поменялся. В избу завел. Дочка, хорошая девчурка… между прочим, одних годков с Андреем…
        - Брось, дуралей старый, - жена махнула рукой, - старосте боярского сынка подавай, мошна-то у него не твоя.
        - А что, у нас, думаешь, мало?
        - Дык это Андрюше сберечь надобно. Ладноть, сказывай: дал травы?
        Пантелеймон заерзал на лавке, а сам весь цветет. Видя, что лицо жены начинает краснеть, выпалил:
        - Дал, дал. И знаешь где?
        Жена пожимает плечами.
        - В княжеском логу! - торжественно произнес он.
        Лог находился близко от села; травы там всегда вырастали по пояс. На следующее утро с первыми петухами отправились на покос. Андрей шел, спотыкаясь на каждом шагу. Глаза так и слипались. Еще бы! Домой пришел за полночь. Дед Шестак, подпив медку, рассказывал о своих боевых походах в княжеской дружине. И вот они с косами в руках стоят на делянке. Пантюша выбирает место, откуда удобнее начать косить. Сделав несколько шагов, он останавливается:
        - Ну, с богом! - он перекрестился и сделал первый прокос.
        И засвистели косы, куда только делся сон.
        Косил Пантелеймон неторопливо, со стороны казалось, легко. Он чуть приседал, когда пускал косу на резку травы. Медленно переступал ногами. Но шел и шел… Отдыхал, когда начинался новый заход.
        А земля пробуждалась к новому дню. С реки потянуло туманом. Воздух наполнялся птичьим пением. Скошенная трава, как бы укоряя косарей, издавала живительный запах. Перепела, испуганно трепеща, все чаще выскакивали из-под кос, оставляя обнаженными свои гнезда. Но смотреть их было некогда. Поднимется солнце, высохнет трава, косить станет трудно. Вот и торопился Пантелюша сделать дел поболее. И когда вместо легкого «жих, жих» появился железный звон «дзых, дзых», Пантелеймон, докосив прогон до конца, выдохнул:
        - Все! Жинка, стол накрывай, - сказал, сам пошел к реке.
        За ним увязался и Андрей.
        - Не устал? - хитровато посматривая на него, спросил отец, скидывая портки.
        - Неа, - ответил Андрей, первым бросаясь в холодные, освежающие струи реки.
        С реки они шли бодрые, усталость словно смыло. Подойдя к лужайке, где жена разложилась с обедом, Пантелеймон, глядя на обилие еды - куски жареного мяса, пареную репу, сыр, старое желтое сало, кисель в бадейке, - потер руки:
        - А-а? - и вопросительно посмотрел на жену.
        - Нету, - ответила она, пряча глаза.
        - Нуу! - недовольно протянул он, усаживаясь в стороне от супруги.
        - Да так уж и быть, - успокоила она его и пошла в кусты, откуда принесла кувшин.
        Пантюша ожил.
        - Где у тебя…
        Она поняла, что он спрашивает кубок.
        - Да перед тобой! Что… не видишь?
        Пантелеймон взял его и налил медку.
        - Ну… - он перекрестился, - с началом!
        Выпив, вытер ладонью усы.
        - А теперь, - налил в кубок немного медку, - выпей, Андрюша, за твое начало. Молодец, добрым косарем будешь!
        Андрюша выпил.
        - Держи! - отец подал ему на закуску хороший кусок мяса.
        Полюдье полюдьем, но была у боярина Вышаты одна страсть. Любил он смотреть кулачные бои. Но чтобы были они ярче, зажигательней, свирепее, всегда устанавливал награду победителю. Как правило, это был конь с полным комплектом сбруи: седло с потником и чепраком, с подпругами, троком, стременами и уздечкой, нагрудник с пахвой. Да золотые гривни в придачу.
        Поглядеть или поучаствовать народ прибывал со всей округи. Не чурались зрелища и бояре. Многие даже принимали участие. Им важна была слава. Сила была в цене. Бой начинался двумя группами. С одной стороны - бояре да дружинники, с другой - простой люд: смерды да рабы. Если выигрывал раб, получал свободу. Было за что драться. Бои проходили на площади перед боярскими хоромами. Боярин заставил ее выровнить, засыпать все бугорки. Местный еврей Хелал, державший корчму, в этот день зарабатывал столько, что ему можно было полгода не работать вообще. Хелалова бражка давала себя знать. Народ подогревался, ярость удваивалась. Для боярина и его гостей сооружали высокий помост. Видимость была отличная.
        До убиения не доходило, но крови проливалось много. Количество участников с обеих сторон должно было быть равным. Мужики бились крепко. Но более тренированные дружинники да бояре чаще одерживали победу. А победителем считался тот, кто заставлял соперников бежать с поля боя. В честь победителя выкатывалась бочка браги и выставлялся на вертеле зажаренный бык.
        Но самым интересным, самым захватывающим зрелищем была битва двух богатырей. Их выделяли с каждой стороны. Победитель обязан был обратиться к толпе и узнать: не хочет ли кто-нибудь оспорить его победу? Если находился смельчак, бой продолжался до победы. Потом целый год только и говорили о победителе. До очередного боя. Как бы дразня бойцов, двое слуг держали на виду под уздцы горячего сидельного коня. У многих горел глаз на такой дар. Да что делать, если колени дрожали.
        Андрея, по мере его роста, все сильнее захватывали такие бои. После взрослых, когда пустела площадь, появлялись ватаги ребят, которые устраивали свои побоища. Как правило, побеждал тот, у кого был крепкий вожак. Постепенно образовались две группы: нижняя - в основном дети смердов, и верхняя, чьи родители были в услужении боярина.
        Победа, как правило, доставалась верхней группе, пока не появился Андрей. И как-то незаметно он стал вожаком нижней группы. Однажды, когда нижние побежали, он остался один… Домой еле приплелся. Мать была в ужасе. Все лицо превратилось в сплошной синяк. Но и ругать было жалко. Она не знала мальчишек, которые бы не участвовали в таких драках. Вернувшийся с поля отец, увидев разукрашенного сына, только сказал:
        - Ничего, до свадьбы заживет. А вот даже этому делу поучиться надобно. Слышал я, в Подлипке живет один аланец, большой мастак. Выздоравливай, сынок, бери барана и к нему.
        Выздоровления ждать не стал. На ночь, как научила мать, обвязал лицо тряпкой, смоченной мочой, а утром, взвалив барана на плечи, отправился в село. Было оно верст за двадцать.
        Аланец оказался на месте. Звали его Кука. Увидев разукрашенную физиономию паренька, все понял. Обошел его кругом.
        - Чэво дэржишь…
        Андрей снял с плеч барана и поставил его на землю, придерживая за длинную шерсть.
        - Ганы, - и он показал головой на сарай.
        Когда Андрей вернулся, аланец неожиданно его ударил. Андрей качнулся, но остался стоять на ногах. Аланец цокнул языком.
        - Харош баэц будэшь!
        Так началась его школа. Кроме кулачного боя он научил его метать ножи, топоры, стрелять из лука. За отдельного барана показал приемы владения мечом и саблей.
        - Всо тэбэ прэгодытся, - подытожил он.
        И дружески ударил его по плечу. Это означало конец учебе.

…В этом году боярин приехал средь лета. Один. Хмурый. Но кто у хозяина спросит, что с ним случилось? Видя, что печаль гложет Вышату, староста решил его развеселить: втайне подготовить ребячий бой. Даже награду установил от себя. До коня он не дотягивал, а бараном пожертвовать мог. Тихонько собрали помост. Притащили боярское кресло. Когда все было готово, староста пошел к Вышате. Тот сидел в одрине и слушал, как птица пела свои песни.
        Староста, загадочно улыбаясь, предложил боярину пойти на площадь.
        - Че там у тебя - грубо спросил тот.
        - Дык, хочу спросить, может нам… тово… еще…
        - Ладно, пошли, - сказал боярин, набрасывая на плечи легкое корзно.
        Еще подходя к воротам, он услышал какой-то шум и вопросительно посмотрел на старосту. Тот только загадочно улыбнулся, опуская голову. Ворота распахнулись, и Вышата увидел массу народа и две стоявших друг против друга группы молодых парней. Впервые за несколько дней улыбка осветила его лицо.
        Толпа громко приветствовала появление боярина. Боярин помахал им руками. Важно воссев в кресло, он махнул головой. Битва началась. Все понимали, что присутствие боярина обострит борьбу. Каждому захочется отличиться. Так и вышло. Битва захватила его. Она шла с переменным успехом. Верхние хотели доказать свою силу, нижние в желании не отставали. И все же нижние стали побеждать. Отличался Андрей. Боярин невольно залюбовался этим бойцом. После последнего раза, когда он видел этого парня, тот сильно подрос, раздался в плечах. Ему не было равных. «Хороший может быть дружинник», - подумал боярин. Когда он побеждал, девчонки ревели от счастья. А если он, тряхнув своими черно-русыми кудрями, глянет карими, с искринкой, глазами, пропадает совсем девка.
        Вот он схватился с каким-то детиной. А, это сын сокольничего. Они долго ходят друг перед другом. Вдруг сын сокольничего бьет. Андрей уворачивается, а в ответ наносит такой удар, что тот отлетает на несколько шагов, валится на землю и долго не может подняться. После этого от одного вида Андрея верхние бойцы просто разбежались.
        Боярин позвал старосту и что-то сказал ему на ухо. Тот засеменил к воротам и вскоре возвратился и подал ему кисет с деньгой. Боярин поманил к себе Андрея.
        - Молодец! Держи, - и подал кисет.
        Андрей поблагодарил и отошел к своим. Вышата любовался парнем. «Эх, мне бы такого сына», - вздохнул он. Было чем любоваться. Высок, плечист. Талия, как у юной девы. Сила так и исходит от него. И почему-то Вышате на ум пришло воспоминание. Это когда Андрей спас Настеньку, и они сидели на берегу в обнимку. «Эх, был бы он боярином!» Этот бой будто снял тяжесть с его души. Через двое суток он умчался в Киев, чтобы опять появиться глубокой осенью.



        ГЛАВА 2

        Князь Даниил Романович возвращался от Батыя с двойственным чувством. А виной его появления в ставке хана был Ростислав Михайлович, сын черниговского князя, который спал и видел подчинить себе Галицкое княжество. Убедив венгерского короля и польских князей в якобы полной его, Даниила, неспособности отстоять свои земли, он уговорил их дать ему войско. Те послушались, дали, и Ростислав вторгся в Галицкое княжество и осадил Ярославль. Даниил был взбешен. Когда Русь изнывает от татарского насилия, этот Ольгович, вместо того чтобы крепить союз русских князей, затевает междоусобные войны. Ему пришлось быстро собрать дружину, выступить с братом Васильком против Ростислава. Они разбили Ольговича. Вспоминая этот момент, он не удержался от улыбки. Как переменчивы порой судьбы! И как иногда мелкое событие влияет на большие, если не великие, дела. То сражение с Ростиславом на реке Сане могло кончиться для него и трагически.
        Не рассчитав сил, идя на помощь брату, он повел атаку на дружину Ростиславову и… оказался у него в плену. Воин, который сторожил князя, узнал в нем человека, который когда-то не пожалел денег для спасения его жены, и помог ему бежать.
        Даниилу вновь пришлось собрать дружину. На этот раз объединенными усилиями они одолели Ростислава. Эта победа укрепила положение галицкого князя. Но это напугало татар. Батый прислал посла с грозным словом: «Дай Галич!»
        Собрал он свою дружину думу думать. Многие выразили желание сразиться с татарами. Да не послушал он их совета. Города после нашествия Батыя не были еще отстроены, да и сил для открытой борьбы не хватало. И порешил князь:
        - Не отдам пол-отчизны моей, лучше поеду сам к Батыю.
        На память пришло, как впервые увидел татар в Переяславле, в стольном городе прадеда своего Мономаха. Напугался он тогда, что должен будет исполнить их варварские обряды: ходить около куста, кланяться солнцу, луне, земле, дьяволу, умершим и попавшим в ад ханским предкам.
        Но, к счастью, Батый не потребовал от него исполнения суеверных обрядов. Когда он при входе в вежу поклонился по их обычаю, Батый встретил его со словами:
        - Данило! Зачем так долго не приходил? Хорошо, что теперь пришел. Пьешь ли черное молоко, кобылий кумыс?
        Рассмеялся князь, вспомнив, как ему ответил:
        - До сих пор не пил, но если велишь, буду!
        - Ты уже наш, татарин, - рассмеялся Батый.
        Выпил он кумыса, ничего, с кислинкой, на сыворотку похож. Хорошо летом, в жару, холодного попить.
        Потом пошел к ханше поклониться. Понравилось все это Батыю. Вечером прислал ему вина и велел сказать: «Не привык пить молоко, пей вино». Чувствовал он, что принимают его с честью, но… зла честь татарская. Прожил он там аж двадцать пять дней, но добился своего: хан оставил за ним все его земли.
        Узнать удалось и другое: не все хорошо в Золотой Орде. Побаливал хан. Но особенно боялся он Октая, наследника Чингисхана.
        - И у них тоже… - усмехнулся Даниил.
        Гордился он тем, что не пожалел времени и со своим дворецким, пустив обоз двигаться обычным путем, налегке заскочили поклониться великой козельской земле. Где-то здесь сложил голову знаменитый воевода. Колышется трава, уже не степная. Не пахнет полынью, чабрецом. Здесь другой запах. Аромат от пестрого многоцветья. Щебет непуганых птиц. А впереди… чернота. Торчат, как забытая стража, закопченные трубы средь головешек. Казалось бы, все замерло на века. Да нет! Раздается чей-то голос:
        - Чево тебе надобно, служивый?
        Глянул: старуха сгорбленная. Спрыгнул Даниил с коня, подошел и упал перед ней на колени.
        - Дозволь, матушка, поклониться тебе, а в твоем лице всему козельскому народу, который, не пожалев живота своего, дал достойный отпор поганым.
        И он трижды склонил перед ней голову.
        - Вставай, - сказала она, - вижу, ты доблестный воин, коль не побоялся прийти на эту землю. А она живет, не вымерла. Пойдем, - и она повела его за руку.
        Она подвела его к церкви. Сразу видно, рубленая наспех, но с куполочком, над которым стоит крест.
        Зашел внутрь. Пахнет свежерубленным лесом. На стене икона Пресвятой Богородицы. Пока одна, зато с лампадой. Помолился князь, отвел душу.
        - А где батюшка? - спросил он у старухи.
        - Уехал, - отвечает она печальным голосом, - будет через месяц.
        - Людей-то тут много? - продолжает допрос князь.
        - Вертаются, - как-то неопределенно ответила она.
        - А где они?
        - Дак, кто за дровами, кто на охоте.
        Они вышли наружу.
        - Не вижу жилья, - проговорил князь.
        - Да вон оно, - старуха махнула рукой.
        Князь пригляделся. И впрямь: из земли одни трубы торчат.
        - Боится народ избы высокие ставить, - тяжело вздохнул Даниил. - Ну, мать, впитала в меня эта земля еще большую любовь к русской земле. Вынослива она. И мы вынесем. Будет здесь град. Век люди ему будут поклоняться. Прощевай, матушка. На, - он протянул кисет, туго набитый деньгой, - раздашь людям. Ну, мать, будь здрава, а я возьму горсть земли на память.
        Он отрезал от рубахи кусок полотна и бережно завернул землю.
        - Кстати, матушка, а ты не знаешь, где был дом воеводы?
        - Как не знать. Епифановна я, - не без гордости сообщила она.
        Князь догадался, что она была в услужении. Они подошли к месту, где почти не было головешек. Это показалось странным.
        - А где… дом-то?
        - А… да Андрей велел его разобрать. Стены крепили.
        Князь склонил голову и довольно долго стоял в таком положении.
        - Большой был человек ваш воевода. Вечная ему память.
        - Большой, - подтвердила Епифановна.
        - Прощевай, матушка. Дозволь поцеловать тебя.
        Он трижды ее поцеловал и дал знак, чтобы подвели коня.
        - Поганых гони, мил человек! - крикнула она, крестя его вслед.
        - Да, гнать поганых… - он вздохнул.
        - Ой, - ударила она себе по ногам, когда всадник был уже далеко, - да что ж это я, дура старая, не спросила его, кто он будет.
        А Даниил, прежде чем из его глаз навсегда скрылось это пепелище, остановил коня и окинул взглядом поле, по которому двигались татарские полчища, и тот холм, на котором возвышались остатки города. И не печаль была в его глазах, а радость. Нет, не падет Русь, коль вгрызается человек в эту, казалось, мертвую землю.
        - Будем жить!
        И он стегнул коня.



        ГЛАВА 3

        Вгрызаться вновь в свою землю - этим жила вся погорелая Русь. И Киев не был в стороне. Одним из первых, кто восстановил, а вернее, отстроил заново свои хоромы, был и боярин Вышата. Двухэтажный домище, скрытый за высокой оградой, отливал позолотой свежести тщательно подобранных и обструганных сосновых бревен. Окна, венчанные золотистыми карнизами, придавали дому нарядность, а высокое боярское крыльцо с точеными фигурными подставами - солидный вид. В глубине ухоженного двора возвышались хозяйственные постройки, тоже отстроенные заново. Все говорило о вкусе и тугом кармане хозяина.
        А о внутреннем убранстве и говорить нечего. Печи украшены греческими изразцами. На стенах - дорогие восточные ковры, головы и шкуры убитых зверей. Мебель отличалась не только красотой, но и добротностью. А какие были канделябры! Литые, изображающие различные фигурки. Одним словом, все радовало глаз.
        Обойдя свои владения, боярин решил пригласить гостей. Пусть видят Вышатову силу. Гости же должны быть непростые, именитые: Глеб Ростиславович, князь смоленский; Ярослав Романович, князь Пронский; князь Даниил Романович; сыны Михаила черниговского - Юрий, Симеон, Роман; князь Петр Брянский с немецкой супругой-красавицей, полоцкий князь Брячислав. А сколько бояр! В их числе и такие, как Борис Кочева с сыном Елисеем, Федор Брынка и другие. Владыка Холмский Иван. Митрополит Кирилл. Не ошибся боярин, все гости приняли приглашение, несмотря на смутное время.
        Всех их гнало за такие версты не хоромы Вышатовы смотреть, ни хлеб-соль откушивать, а вело их желание увидеть князя Даниила. Послушать его, как он был принят самим Батыем. Знали все на Руси, что злее зла честь татарская. А все же… Надеялись, что почтит своим присутствием Мономахович.
        В то утро, когда съезжались гости, весь Киев стоял вдоль дорог. Еще бы! Пропустить такую картинку не каждый мог. Она напоминала чем-то ту жизнь, которую город вел до нашествия Батыя. Тогда часто разные гости наведывались в стольный град. Пацаны, как грачи перед отлетом, облепили по дорогам все деревья. Они-то первыми и поднимали крик:
        - Едут! Едут! Князь едет!
        Это они догадывались по всаднику, ехавшему впереди всех с хоругвью в руках. За ним десятка два вооруженных всадников. Кольчуги сияют, шлемы горят. А вот и воз. Кто же в нем едет? Да это ж боярин Борис Кочева. Рядом гарцует его сын на тонконогом коне. Народ любуется всадником: мужики - конем, бабы - сыном. Пригож боярич. Лицо открытое, с неокрепшей юношеской бородкой, щеки горят алым цветом. Глаза смотрят с вызовом. Облачен в богатый запашной кафтан с косым воротом темно-синего цвета. Ворот, рукава и подол наведены золотом. Одежда князю не уступит. А пояс - весь золотом горит. А что ему! У отца несколько солеварен, деньга так и сыплет, как снег на воскресенье. И не худ телом. Плечист, крутая грудь - все говорит о могучей силе. Недаром молва идет, что это лучший кулачный боец. Бабы зашептались: «На смотрины едет!» Знают, что у хозяина дочь-красавица на выданье.
        - Чем не жених, - вторят другие, - пригож, богат. Быть скорой свадьбе!
        Не успел проехать со своим обозом боярин, как показался новый отряд. На этот раз сторожа не ошиблись: «Князь! Князь!» Да не тот. Все ждали Даниила, а это всего лишь его братец Василько. Знать, дела не отпустили, братана послал. Построй его отряда тот же, что у боярина. Только кони одномастные: игреневые, не то что у боярина. Сам же князь на вороном. Не шагает он под ним, а плясом идет. Одет князь просто: в сером дорожном кафтане без всякой позолоты. На голове - шелом вязаный. По толпе побежало: «Василько! Василько! А где Данило? Данило?» А за ним дворский Андрей, воевода Дмитрий, сотник Микула.
        - Дмитрий! Дмитрий! - опять бежит по толпе.
        Для многих это священное имя - это он боролся с Батыем, защищая город.
        - Жив! Жив!
        - Слава князю! - понеслось над городом.
        - Слава воеводе! - вторила толпа.
        А они ехали и кланялись на обе стороны.
        Каждого приезжего встречали люди Вышаты. Их сразу можно отличить: с ног до головы все в красном. Они знают, куда надо направить гостей. Не все же имеют в стольном граде свои хоромы. Боярин не поскупился, лучшие дома откупил на время. А завтра с утра гости жалуют на боярский двор.
        От ворот до хором выстроились две цепи боярских холопов. Сам боярин на красном крыльце. Спускается только к таким гостям, как Романович, да еще к Петру Брянскому. Слава о нем, как о герое в битве с немецкими рыцарями, неслась впереди него. Последним прибыл Василько Романович. Боярин побежал к нему навстречу.
        Все гости прибыли. Начался обход хором. Много слышится завидных восклицаний. Все они тешат душу боярскую, посмеивается он в свою бороду. И вот гости дошли до светлицы. Тут они уже ничего не видят: ни изразцовую печь, ни заморских канделябров, ни восточных цветных ковров. Все их взоры направлены на столы. Ломятся они от щедрости боярской. Чего только на них нет! Вина заморские в витых бутылках, невиданные фрукты в огромных чашах. Нашего питья - залейся. И брага крепкая в бочонках, медок душистый в кувшинах, да квасы разные. А какого мяса тут только нет: темные медвежьи куски вперемешку с хреном, телятина, да кабан целиком зажаренный. Рыбы разной - горы. Чего одни осетры стоят! А уж о дичи и говорить нечего. А пироги какие: и с осердием, и с капустой, маком… Аппетит у всех разыгрался бешеный. И тут хозяин широким жестом приглашает гостей за стол. Каждый знает свое место. Но путаницы не избежали, помогли слуги Вышатовы.
        Епископ прочитал короткую молитву, и… пошла потеха. Выпив по два-три кубка, гости зашумели. Всем захотелось услышать Василька. Любимый братец все знает о поездке Даниила. Чей-то шепот: «Князь Василько» тотчас был подхвачен: «Князь Василько! Князь Василько!» Князь поднялся, понимая этот клич. Признаться, он ждал его. Все враз смолкли.
        - Что сказать вам, други вы верные!
        Он глазами пробежался по залу. Все, не скрывая интереса, с жадностью ждали его сообщения. Он понимал, что их волновало.
        Интересно поведал он о поездке своего брата. Главное, что все уяснили: с честью он был принят! С честью! Значит, есть на Руси князья, которых уважает сам Батый. Значит, чувствуют за ними ум и силу. Многих это обрадовало. Как-никак, а для Руси честь. Но кое-кто и опечалился: «Того и гляди покорить захочет».
        Кстати сказать, не у одних гостей эта поездка к Батыю вызвала глубокое почтение к Даниилу. Когда об этом узнал венгерский король, враз предложил руку своей дочери для его сына Льва. Так Даниил породнился с королевским домом.
        Двое суток, почти без отдыха, шло это гульбище. На разы обмусолили хозяина, братались с Васильком, спали на столах и под ними. На третий день, чтобы как-то встряхнуть опухших от пьянки гостей, боярин предложил посмотреть… кулачный бой. Эта новинка только входила в обычай на Руси, поэтому все изъявили желание на него взглянуть. Захмелевшие гости вышли из дома.
        Площадь была забита народом. Пришлось применить силу, чтобы очистить место для гостей и создать пространство для предстоящей схватки. С одной стороны боярин выставил своих людей, пополнив их из богатырского окружения гостей. С другой - были киевляне, которые сорганизовались сами. Вопреки ожиданию гостей, горожане подобрались крепкие, жилистые. Они заставили медленно, шаг за шагом отступать боярскую рать. Это брало гостей за живое. Кое-кто попробовал было поучаствовать, но с разбитыми носами, сбив спесь, еле уносил ноги.
        Долго терпел и молодой Кочева, видя, как позорно отступают его люди. Он который раз готов был вскочить на ноги, да грозный отцовский взгляд приковывал его к месту. Нервничал и Вышата. Неудобно перед гостями. Нахмурилась и Настенька.
        А виной тому был один горожанин. Здоровый, как бык, детина. Бил только в грудь. Зато удар был таким, что валил десяток бойцов. И где он стал появляться, там начинали от него шарахаться боярские посланцы. Не утерпел Вышата, воскликнул:
        - Кто его уложит, сто гривен плачу!
        Такая деньга и для князя находка. Вызвался Симеон Михайлович. Плечи - косая сажень. Глаза так и горят схваткой.
        Вышел он посредь поля. Стал супротив бойца. Все замерло: примет ли горожанин бой? Уж больно здоров князь. Долго рассматривают друг друга. Но… принял вызов киевлянин. Двинул на него. Не доходя десяток шагов, остановился. Рукава стал засучивать. Это делает и князь. Смотрят друг на друга, глаз не отрывая. Вот боец делает пару шагов навстречу. Князь - тоже. Заходили друг перед другом. Плечами подергивают, в кулаки поплевывают. И опять навстречу пошли. В шаге друг от друга остановились. Первым не выдерживает князь. Кипит молодая кровь! Бьет того в плечо. Пошатнулся боец, но устоял. Теперь черед бойца. Да что-то медлит. Боится? И вдруг резкий свистящий удар. Отлетел князь на несколько шагов, но на ногах устоял.
        И опять ходят друг против друга. Изловчился князь, удар крепкий получился. Отлетает и боец, только чубом мотнул да губы поплотнее сжал. Гости возрадовались: если князь постарается, выкладывай, хозяин, деньгу. Да рано радовались. Чуть согнулся боец, тряхнул головой и пошел на князя. Тот встретил его ударом, да отбил его левой рукой боец и вдарил в открытую грудь князя. Отлетел Симеон и… свалился на землю. Застыли гости, ликуют горожане.
        Отступил на шаг Вышата:
        - Кто же честь спасет?
        Все отворачиваются. И вдруг вскакивает молодой боярин.
        - Дозволь, хозяин, мне попробовать.
        Не успел отец одернуть его. А когда тот брякнул, поздно было осаживать. Кивает боярин, мол, иди. Глухой недобрый шепот за его спиной: «Не жалеет молодую душу, лишь бы честь молодого боярича поддержать».
        И поддержал! Зря - увидав его перед собой, снисходительно заулыбался боец. Недолго приглядывался боярич. От удара бойца ловко увернулся, а в ответ так съездил в ухо, что у того помутилось в глазах. Тут-то он его и добил. Прямым, в грудь. Рухнул боец, отлетев к толпе, свалившись к ее ногам. Видать, на князя силы свои потратил. Возликовали гости, а пуще всех хозяин. Да и дочка таким взглядом встретила победителя, что тот враз превратился в побежденного.
        - Елисей! Елисей! - скандировала толпа, провожая победителя.
        Откуда только узнали его имя, досель неизвестное на Руси. А отцы их были очень довольны. Правильно подметили киевские бабы: быть, видать, свадьбе.
        На слуху всего города стало греметь имя боярича. С нескрываемой завистью смотрели гости на вернувшегося к ним Елисея. И его было не узнать. Взгляд стал надменный, на лице - печать гордыни. Но… все прощается победителю. Слава слепит не только победителя.



        ГЛАВА 4

        Вернувшийся из Киева Василько прежде всего направился к Даниилу. Даниил, увидев в окно въезжающую карету брата, выскочил на крыльцо. Их встреча была по-братски теплой, сердечной. Обнявшись, Даниил со смехом сказал:
        - А ты счастливый, прямо к обеду пожаловал.
        - Да я специально так сделал!
        Они рассмеялись.
        - Ну пошли! - сказал Даниил и, подхватив под руки брата, повел его в едальню.
        По русскому обычаю, осушили кубки. Закусив, Даниил, глядя веселыми глазами на братца, сказал:
        - А я в Рим еду.
        - В Рим? Ты?
        Тот кивнул.
        - С чего бы то?
        - Пока ты там смотрел бои кулачные, папа прислал ко мне своего монаха Алексея.
        - Чего же хочет Иннокентий?
        - Ну! - Даниил поднял кубок.
        Он пил долго, не торопясь. Закончив питье, вытер рукой усы и бороду. Взял малосоленую севрюжку, посмотрел на нее и разорвал пополам.
        - Держи! - и подал половину.
        Они посмаковали рыбину. Затем Василько сказал:
        - Ты мне не ответил, чего же хочет Иннокентий.
        - А! - махнул рукой Даниил, - все, что хотел раньше - принять в свое лоно.
        - Да, - покачал головой брат, - настырен папа.
        - А что ему не настырничать? Он спит и видит Русь подгрести под себя. Где он еще возьмет таких соболей, мед. Будет откуда для своих походов воинов черпать.
        - Так на кой он тебе сдался?
        Даниил встал с сидельца, подошел к окну. На дворе незаметно подкрадывалась осень. Кое-где стала золотиться листва. Холодный ветер, проникавший с улицы, крутил у ограды опавшую листву. Он вернулся на свое место, тяжело вздохнул, почему-то посмотрел на иконостас.
        - Обещает издать свою буллу и объявить Крестовый поход на мусульман - так рассказал мне его нунций. Ради этого я готов на все. Ты знаешь, когда я стоял на развалинах Козельска, у меня так трепетало сердце, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Какие люди там жили! Святые! И они отдали свои жизни, чтобы сказать нам, живым: «Любите свою землю, берегите ее!» И не успокоится мое сердце до тех пор, пока на этой земле будет господствовать татарская нечисть! Вот поэтому я еду в Рим. Только, брат, об этом никто не должен знать.
        И вновь взялся за кувшин.
        - Об этом меня и предупреждать не надо. Только охрану возьми, - Василий поднял кубок. - За твой удачный поход!

…Осень выдалась богатой. Летом вовремя прошло несколько хороших дождей, и смерды умаялись убирать урожай. Давно известно, что у торгового человека нюх особый. Как бы само собой, но боярская площадь заполнилась торговыми людьми. Каких только товаров ни навезли и для бояр, и для смердов. Какой одежды ни встретишь: тут тебе и порты, корзна, луды, перегибы, сустуги, убрусы, сапоги, лапти, плащи. А ткани: и льняные, и шерстяные, и поволоки греческие. Украшения - смотришь, и глаза разбегаются: цепи золотые, пояса разные. Есть и золотом шитые, с жемчугом и каменьями, золотые с капторгами. Браслеты - и золотые, и серебряные. А от бус разных голова кругом идет. Немец инструменту навез разного: тут и лопаты, и серпы, косы, топоры… Всё есть.
        А бояр сколько понаехало! Приехал из Киева и Вышата. Да не один, гостей приволок, Кочеву с сыном Елисеем. Пригласил он их погостить в свою вотчину. Те согласились, и не без умысла. Да и у хозяина виды: поближе его сынка к себе привязать. Спит, видать, боярин да видит солеварни Кочевы. Уж больно много они гривны добывают.
        А за несколько дней до отъезда Кочевы в его семье был крупный скандал. А все из-за Елисея. Ключница узнала, что одна из дворовых девок понесла от него. Это уже была вторая жертва молодого жеребчика. Она притащила испуганную служанку в покои боярыни и поставила ее перед грозными очами хозяйки. Смазливое личико девушки, залитое слезами, выражало такой испуг, что он подкупил хозяйку. Ей стало жалко это забитое, робкое существо. Гнев ее как-то прошел. Она подняла служанку с колен.
        - Ну… успокойся, - голос хотя и был еще строгим, но уже чувствовались нотки прощения. - Ты кому-нибудь сказывала?
        - Не-е! - ревела виновница.
        - Ладно… так и быть.
        Она повернулась к ключнице:
        - Отправь девку в деревню. Скажешь старосте, чтобы приютил ее на первое время.
        Затем подошла к столу, на котором стоял ларец. Открыв, достала несколько серебряных гривен:
        - Возьми. Избу поставишь. Хозяйство заведешь. А мужика я тебе подыщу.
        Выпроводив девушку, боярыня пошла к супругу. Рассказав ему о случившемся, она уперлась в него тяжелым взглядом.
        - Эх, - вздохнул тот, - женить надо жеребца.
        И решил ответить на приглашение Вышаты.
        Стихийная ярмарка была в разгаре. А прибывавшие возы всё скрипели и скрипели. Везли пшеницу, рожь, ячмень… разные деревянные поделки, глиняные изделия. Прибывали и заморские гости. Дивиться надо было их чутью. За морем и то учуяли поживу.
        Вот тянется ряд украшений. Кого среди покупателей только нет! Тут и смерды, удачно продавшие свой товар и теперь ищущие для супруг подарки подешевле. Тут и старосты, дружинники, тут и бояре. Но им подавай товар подороже. А его мало, не всем хватает.
        Очень понравился Анастасии золотой пояс на червчатом шелку с каменьями. Но… дорогой! Стоит она в раздумье, держа его в руках, вдруг откуда ни возьмись Елисей. Глянул он на этот пояс, глаза загорелись.
        - Дай-ка суда, - грубовато сказал он, забирая его из рук растерявшейся девушки.
        Развел руки с этим поясом, пробегая по нему глазами.
        - Беру! - торжественно и нагловато произнес он.
        Анастасия круто развернулась и пошла прочь.
        - Ты зря обидел девушку, - сказал торговец, как бы шутя добавил: - будешь свататься, она тебе это припомнит.
        - Да куды она денется! - с вызовом бросил он, - это я еще погляжу, сватать аль нет. Ха! Ха!
        Увидел бы он выражение прекрасных глаз, когда она, услышав его слова, резко обернулась. Да некогда ему было смотреть, деньгу считал.
        За обедом Вышата не узнал дочь. Когда появилась припоздавшая Настенька, отец понял, что с ней что-то случилось. Лицо хмурое, взгляд чем-то озабочен. Признаться, такой ему еще видеть ее не приходилось. Он стал осторожно наблюдать за ней, в душе появилось какое-то беспокойство. Она не отвечала на вопросы Елисея, делая вид, что его не слышит. Ни разу не взглянула в его сторону.
        - Что-то произошло, - подумал отец, - надо мирить.
        В это время, как бы ему на помощь, в окно ворвались звуки труб, бубен, звон колоколец. Все догадались, что это были скоморохи. Это ли не момент для примирения! Нужно сказать, что с приходом татар скоморохи куда-то исчезли. И вот снова слышен их веселый голос.
        Гости с радостью откликнулись на приглашение хозяина сходить посмотреть на возрождаемую диковину. Народ стоял сплошной стеной. И только усилиями стражи удалось пробиться к месту их выступления. Живость картине добавлял огромных размеров медведь, который, как казалось, с удовольствием показывал свои номера.
        - Ну, Михайлыч! Покажи, как ходит боярин.
        Медведь поднимал морду кверху и, важно покачиваясь, шагал вперед. Народ хватался за животы. Смеялись и бояре. Правда, осуждающе поглядывая в сторону скомороха.
        - А теперь покажи, как ходит смерд.
        Голова медведя падала на грудь, спина сгибалась, передние лапы болтались. И опять смех.
        - Ну, Михайлыч, пойди, поздоровайся.
        Медведь, вытянув вперед лапу, двинул на толпу. При его приближении люди инстиктивно стали отступать. Мишка прибавил шаг и стал сближаться. И тут у кого-то из присутствовавших не выдержали нервы. Или лишку хватил у Хелала. Он вдруг выдернул нож и ударил им медведя. Тот дико взревел и так хватил бедного лапой, что содрал кожу с головы до пупа. Запах крови помутил зверю разум. Схватив какого-то мужика за плечо, он потрепал его, а потом швырнул на несколько десятков шагов. Давя друг друга, толпа ринулась в разные стороны. Стража попыталась было как-то оградить хозяина и его гостей, но их усилия были напрасны. Страх разметал людей в разные стороны. Каждый стал спасаться как мог. Здоровенный Елисей, расшвыривая встречных, прокладывал себе путь к спасительным боярским хоромам. Его не остановили даже крики Анастасии. Сбитая с ног, она протягивала к нему руки, моля о помощи. Мчались мимо нее и дружинники, забыв про свой долг. А зверюга приближался! Вид его был ужасен! С кровью на шерсти, с безумными глазами и со свирепым оскалом пасти он казался демоном, вырвавшимся из ада.
        Анастасия собрала последние силы, чтобы встать на ноги. Но вид приближающего чудовища лишил ее этих сил. «Всё!» - пронеслось в ее сознании. Она не видела, как, рассекая толпу, кто-то ринулся к ней на помощь, отвечая на ее зов. Выдернув меч из ножен у какого-то очумевшего от страха дружинника, человек встал на пути этого чудовища. Изрыгая рев, оно двинулось навстречу смельчаку. Мгновение значило многое. Кто опередит? Человек оказался ловким парнем. Он успел всадить меч в грудь медведя по самую рукоятку. Зверюга взревел, сделал два неуклюжих шага и грохнулся на землю. Боярышня была спасена!
        Юноша оглядел площадь, словно ища, кому еще нужна помощь, потом подошел к девушке. Она лежала с закрытыми глазами. Лицо ее было смертельно бледным. Что-то в ней показалось ему знакомым. Но что? Вспомнить он этого не мог. Может, мешали пережитые события? В это время она открыла глаза и взглянула на склонившегося над ней спасителя.
        - Ты?! - тихо прошептала она.
        И вдруг он вспомнил… Подхватил ее и осторожно поднял с земли. Она, поняв, что в безопасности, улыбнулась ему такой улыбкой, что парню показалось, будто бы земля под ним качнулась.
        Встав на ноги, Анастасия оперлась на его руку, и они тихонько пошли через площадь. Проходя мимо поверженного медведя, девушка не выдержала и отвернулась. Даже на мертвого она боялась смотреть. Такой он внушил ей ужас. А между тем площадь оживала. Поняв, что угрозы больше нет, народ, как волна на море, стал возвращаться. Кто-то, видать, надоумил и Елисея. Он мчался к ней на всех парусах. Но девушка даже не взглянула на него, когда тот остановился перед ней. Оценив свое положение, Елисей не нашел ничего другого, как впиться ненавидящими глазами в лицо спасителя. И тот почувствовал, что приобрел в нем своего врага. Но это нисколько его не обескуражило. Он был рад и горд, что Анастасия предпочла его. Ни о каких последствиях не хотелось и думать. Да, собственно, они и не пугали его. Он чувствовал достаточно сил, чтобы защитить не только себя.
        А назавтра жизнь вошла в привычную колею. О вчерашнем дне мало кто вспоминал. Странствующие артисты, от греха подальше, поспешили оставить это неприятное место. А народ стал гадать: изменит ли боярин своей привычке - будет или нет кулачный бой? Как молния пронизала всех весть: «Будет!»
        И вот торги закончены. Многие остались очень довольны. Селянам удалось сбыть много своей продукции, закупить нужный инвентарь. Торговцы, подсчитывая барыши, благодарили Бога и просили его ускорить сюда их новый приезд.
        С утра на следующий день на площадь повалил народ в ожидании предстоящего сражения. Необычным было его открытие. Гремели тулумбасы, вопили трубы. Бирюч орал во все горло: «Подходите, люди добрые! Вы увидите битву скорую! Победителю честь да слава! Юной деве награда! Спешите, спешите!» Дивится народ этому нововведению. И без него бы пришли. Но как же - жениху угодить надобно. Красив да богат, а еще боец знатный.
        В доме Андрюхи народу полным-полно. Мать поит всех квасом да кормит пирогами. Это бойцы. Сговариваются они проучить гостей. Пусть знают. Вот только боярыч опасен.
        - Ты, Андрюха, не подведи. А мы уж потянем.
        А Вышатины гости тоже ведут разговор о предстоящем бое. Старший Кочева все выспрашивает, кого надо бояться, понимая, что сына не удержать. Снизошел даже до того, что стал расспрашивать слуг, одаривая их деньгой. Они-то и посоветовали опасаться Андрея. Кое-что рассказали про его удачный бой. Это испугало старшего Кочеву. Дошло это и до Вышаты. Боярин успокоил гостя.
        - Говорят, есть тут один боец знатный. Но, думаю, Елисей посильнее будет. Видел я его в Киеве. Молодец, что и говорить!
        Отец Елисея насторожен, понимает, что сыну как-то надо завоевать доверие Анастасии и будущего тестя. Малость не так повел себя сынок. Завелся и сам Елисей, когда узнал, кто тут опаснее всего. О чем-то шепчется со своим служкой. Тот понятливо кивает головой.
        Наступило время, когда надо идти на площадь. Народу - не пробиться. Но когда появились бойцы в белых рубахах, все расступились, пропуская их к месту сражения, выкрикивая пожелания и советы. Десять шагов разделяли бойцов. С обеих сторон слышались то насмешки, то угрозы.
        - Пятки песком натрите, когда побежите до Киева, чтоб лучше сверкали!
        - Лучше зубы посчитай, чтобы знать, сколько останется.
        - Ну на, считай!
        Следует удар.
        - Ах, ты так!
        Схватка началась. Местные стараются держаться кучно. Это позволяет им сдерживать ярость противника. Но все равно, победителя пока не видно. Силы равны. Где Андрей - там противник отступает, а где Елисей, отступают местные.
        Много выбывает бойцов. У кого нос разбит, у кого глаза заплыли. Два вожака невольно приближаются друг к другу. И вот они стоят друг против друга. Их недавняя мимолетная встреча всплыла отчетливо в памяти Елисея. Злоба вдруг закипела в нем:
«Ишь ты, смерд клятый, и ты туда со своим рылом. Ну, погоди!» И боярыч первым яростно бросился в бой. Ловким ударом Андрей отбросил его на несколько шагов. Но боец есть боец! Выстоял! Радуются гости. Молчит только Анастасия. Зато, когда Андрей колотит противника, она не сдерживает своей радости. Отец пытался ее урезонить, незаметно наступая ей на ногу. Но своевольная дочь не обращала внимания. «Может, этим она хочет проучить провинившегося жениха», - искал оправдание отец.
        Бой продолжается. Все сильнее вырисовывается преимущество Андрея. Только не очень понятно поведение Елисея. Он все время старается как бы прижаться к толпе. И вот после очередного удара Андрея тот отлетел к толпе, где стоял его служка. Какое-то мгновенное замешательство, и он снова рвется в бой. Елисей словно воспрянул духом, ринувшись в атаку. Но что это? Нечаянный удар в висок Андрея? Туда же не бьют! Андрей вдруг остановился, поднял руку к виску, где показалась кровь, и рухнул на землю.
        Победа! К победителю тотчас подбежал служка. Какое-то мимолетное касание, и он исчезает в толпе. Андрей же лежит не шевелясь. И тут через всю площадь к нему бросилась Настенька. Она упала перед ним на колени и подняла его голову. Он тихонько застонал и открыл глаза.
        - Ты, - сказал и потерял сознание.
        Толпа что-то начала соображать. Кто-то подскочил к Елисею.
        - Покажи, гад, руки!
        Тот разжал кулаки. Там ничего не было.
        - Братцы, - взревел бородатый смерд, - служку держите!
        Но того и след простыл.
        В боярской ложе переполох. Борис Кочева с удивлением смотрит на хозяина. Его укоризненный взгляд так и говорит: «Что с твоей дочерью? Разве так можно!» Вышата пожимает плечами:
        - Он спас ее, она, - он хохотнул, - спасает его.
        - Это холопское дело, - буркнул Кочева, - спасать своих господ.
        - Он не холоп! - возразил боярин.
        - Ну… презренный смерд, какая разница, - чувствуется, боярин Кочева стал нервничать.
        - И не презренный смерд. А как бы не был он… кровушки Мономаховой!
        Кочева с удивлением посмотрел на Вышату, а потом с презрением ответил:
        - Все это… выдумки, боярин.
        Оглянулся и пальцем подозвал холопа:
        - Зови Елисея, мы уезжаем.
        Усмехнулся Вышата: «Боярин норов свой показывает. Да ладно… катись ты, коль так. Не на тебе свет клином сошелся».
        А на площади стало твориться что-то невообразимое. Выросшая толпа напирала на Елисея, попытавшегося было скрыться.
        - Чем ты вдарил? - ревел народ.
        - Да вы что, братцы, могу крест положить. Ничего… вот видите! - он протягивает им ладони.
        - Ты убил Андрея! Смотри, как рассадил висок! - многочисленные пальцы указывают на голову Андрея.
        - Да вы что, братцы, - он упал на колени, видя, что дело может плохо кончиться.
        Служка, издали наблюдавший за толпой, рванул к старшему Кочеве.
        - Боярин, - завопил он, - спасай, спасай боярыча!
        Кочева побледнел:
        - Что случилось?
        - Толпа, смерды клятые грозятся вбить боярыча!
        - За что?
        - Дык он вбил смерда.
        - Убил?
        - Убил? - подскочил и Вышата.
        - Убил! - подтвердил служка, делая скорбным лицо.
        - Пошли, боярин, - Вышата торопливо зашагал в сторону толпы. - Еще не хватало, если устроят самосуд.
        При виде хозяина толпа нехотя расступилась. Елисей, увидев Вышату с отцом, вскочил на ноги и, показывая на народ пальцем, завопил:
        - Они! Они… грозятся убить. Я не виноват!
        Толпа загалдела. Вышата поднял руку, народ стих.
        - Что с Андреем? - обратился Вышата к народу.
        - Да этот гад убил! - несколько рук показывают на Елисея.
        - Нечестен бой! - вопят другие.
        Вышата подходит к Андрею. Его голова покоится на коленях Анастасии. Вокруг виска кровь.
        - Что с ним? Жив?
        Анастасия, глаза которой светятся счастливым взором, согласно кивает головой. Как бы в подтверждение сказанного, Андрей тихо простонал.
        - Эй, - крикнул Вышата страже, - несите его в мои хоромы, да позовите Нестора.
        Всю дорогу Анастасия не отходила от раненого. Она была при нем, когда лекарь его осмотрел. Он сделал отвар из каких-то трав и дал его выпить Андрею. Юноша заметно стал приходить в себя. А на площади Вышата успокоил народ и высвободил Елисея из окружения.
        В ту же ночь Кочева с сыном уехали домой. Домой вернулся и Андрей. Привезла его Анастасия. Когда мать увидела девушку, сердце ее екнуло. «Неужто Боженька сводит их? Господи! Нет! Он для Вышаты родом не вышел».
        Забеспокоился и Вышата. Несчастье, случившееся с Андреем, напомнило боярину ту старую историю, которую он узнал о юноше. Тогда у него не возникло желания разобраться в ней. А вот сегодня ему почему-то захотелось все понять. Он принялся вспоминать, что таила его память. Он был одним из сопровождающих Михаила Всеволодовича, когда тот направился к венгерскому королю за помощью для спасения Киева. Не получив помощи от короля, они вынуждены были, покинув Венгрию, ехать к галицкому князю Даниилу Романовичу. От него он и услышал об Аскольде, сыне козельского воеводы. В разговоре князь поведал, что местом последнего пребывания Аскольда был замок фон Зальца, где он встречался с ним. О дальнейшей его судьбе он ничего не знает.
        Концы обрубались там. И Вышата решил просить помощи у князя Михаила и, возможно, поехать к Зальцу на следующий год. От этой мысли ему стало как-то легче на душе. Однажды за обедом боярин обратился к дочери и сообщил о том, что на днях они возвращаются в Киев. После этих слов на лице Настеньки отец прочитал огорчение. Ему стало неприятно на душе. Столько времени дочь не видела мать, а не стремится к встрече! Это что-то значит.
        Недолго прожив в Киеве, Настенька запросилась назад, в их вотчину. Боярин не знал, что и делать. Поговорив с женой, он убедился, что воздействовать на дочь она тоже не может.
        - Тогда ты поедешь с ней, - решил боярин.
        Мать постаралась затянуть отъезд, а отец - подойти с разговором об Елисее. Боярин Кочева не давал ему прохода, пытаясь вернуться к старому разговору. Оказывается, его сын не может жить без Настеньки. Что с ним произошло, никто не мог понять. Отец хотел было урезонить сына и напомнил ему, как он не протянул девушке руку помощи. Но сына он не узнал. Куда делась его покорность! Он вдруг заявил, что если отец не поможет, то произойдет самое страшное. Он не сказал что, но сильно напугал мать, которая взяла в оборот своего муженька. Вот почему Кочева насел на Вышату. Тому тоже не было резона терять такого выгодного жениха. И он стал наседать на Настеньку. А Настенька, его Настенька ничего и слышать не хотела об этом человеке. Да и сам боярин как-то сомневался. Он не хотел «ломать» дочь, и, невольно сравнивая обоих парней, понял, что сердце его было открыто для Андрея. «В конце концов Настенька не бедна! Ой не бедна! И будет ли она счастлива с таким человеком, как Елисей?» - думал он. Поэтому боярин и решил, как только минует весенняя распутица, ехать к тевтонцам. Князь обещал помощь, узнав, с какой
миссией он туда направляется.



        ГЛАВА 5

        Даниил возвращался от папы римского в подавленном настроении. То, что писал папа в своих письмах, какие давал обещания, на деле оказалось простым обманом. «Папа погряз в борьбе за власть, - думал он, - и меня хочет сделать папежником. Зачем ему, первосвященнику, вступать в борьбу с Фридрихом? Чего он достиг? Ему самому пришлось бежать из Рима. Но как он вцепился в мое предложение о соединении церквей! Даже издал буллу с призывом организовать Крестовый поход на восток. Но кто его слушает! Император - против папы, французского короля восточный поход не интересует. Он рвется в Северную Африку. Что же делать? А силами Голиции и Волыни с татарами не сладать. Нет, все же папа пока единственный, кто хоть что-то обещает». Затем он улыбнулся, вспомнив, как ловко ушел от предложения надеть ему королевскую корону: «Рать татарская не перестает нападать, как я могу принять венец, прежде чем ты подашь мне помощь?»
        Восточные дела не давали Даниилу покоя. Татарский баскак Куремса стал часто наведываться в его восточные города и села, давая повод думать, что делать. События заставили его обратиться за помощью к польским князьям. Те, зная желание папы, поставили ему условие: короноваться. И вот в Дрогиниче ему пришлось надеть на голову королевскую корону. Но и после этого не было помощи.
        Выходки Куремсы Даниил больше терпеть не мог. Двинув свои войска, он разгромил татар. Но радоваться успеху было преждевременно. Батый, узнав о случившемся, сменил баскака, назначив Бурундая, и усилил его войско.
        С огнем и мечом двинулся тот по Южной Руси, разрушая городские укрепления и грабя население. Но не все города склонили перед ним голову. Холм остался цел. Подойдя к нему, баскак не решился его штурмовать. Радость Даниила была безгранична: оправдалось его предвидение - сильно укрепленные города не по зубам татарским. Отказавшись от штурма, баскак двинулся на Польшу. Пограбив ее, с большой добычей возвращался восвояси.
        Вотчину Вышаты они уже почти прошли, не заметив ее из-за леса. Но сотник Асан, отставший по нужде, вдруг увидел, как баба выгоняла из лесу скотину. Видать, подумала, что вражина уже ушла. Он догнал баскака и что-то ему шепнул. Тот кивнул. Асан взял свою сотню и поскакал назад. Миновав лес, который прятал село, они ураганом обрушились на него. Залаяли собаки, завопили бабы, запылали соломенные крыши. Татары врывались в жилища, плетями гнали людей на площадь. Если кто сопротивлялся, немедленно рубили насмерть.
        Беда докатилась до жилища Бункова не сразу. Завыл пес. Лай его был каким-то особенным, как показалось Пантелеймону, тревожным.
        - Пойду, погляжу, - сказал он, облизывая ложку.
        Семья обедала. Он ворвался, словно ошпаренный.
        - Татарыыы!
        И начал хватать разные вещи. Потом бросал их, брал другие. Андрей выскочил во двор. Над селом поднимался дым. Вдруг за плетнем мелькнула овчинная шапка. Через мгновение, ломая ограду, во двор ворвался всадник. В руках его горел факел. Андрей глянул по сторонам, но, кроме поленницы дров, под рукой ничего не было. Он схватил полено и изо всех сил метнул его в непрошеного гостя. Не зря он таскал баранов. Удар пришелся прямо в голову. Всадник, раскинув руки, рухнул на землю. Но не успел Андрей разделаться с одним, как появился другой. В это время на крыльцо уже выскочил отец с топором в руках.
        - Тятька, дай! - крикнул сын.
        Тот растерянно подал топор. Но взмахнуть им Андрей не успел. Оттолкнув отца в дверь, он сам упал на землю. Свист сабли пронесся над ним. Лежа, изловчился и бросил топор. И тот достиг цели.
        Вскочив на ноги, он поймал повод татарского коня и оседлал его.
        - Тятька, - крикнул он, - дай повод второго.
        Он поймал коня и подал подъехавшему Андрею узду.
        - Я на боярский двор! - крикнул он, нахлестывая лошадь.
        Двор Вышаты осаживали татары. Челядь храбро отбивала нападение. По всему было видно, что продержатся они недолго. Тут собралась почти вся сотня. Андрей, увидев эту картину, развернул коней и поскакал к логу. Там, привязав лошадей, он залесенным оврагом стал пробираться к Вышатиному двору. Найдя дыру, через которую служки выбрасывали мусор в овраг, он, пробежав двор, проник в хоромы.
        Настю он нашел в светлице, где она с пожилой женщиной, то молясь, то смотря в окно, дрожала в ожидании своей участи. Он схватил ее за руку, крикнув: «Пошли!» И она побежала за ним.
        Он подсадил ее на конька, и они поскакали в сторону леса. И когда, казалось, все осталось позади, Андрей услышал пронзительный крик Настеньки. Он оглянулся. Конь пытался скакать на трех ногах, подстреленный татарской стрелой, а ее догоняли всадники. Их было с десяток человек. Бросив взгляд на лес, где ждало верное спасение, Андрей развернул коня. Когда он подскочил, татары уже пытались связать отчаянно отбивавшуюся Анастасию. Борясь с девушкой, они не заметили Андрея. Это позволило ему подскочить к ним сзади и выхватить у татарина саблю из ножен. Рубанув с плеча, он развалил татарина. Увидев угрозу, остальные бросили девушку и навалились на Андрея. Вертясь между ними как волчок, он успел крикнуть ей: «Беги!»
        На что он надеялся, неизвестно. Сила явно была на стороне врага. Он жертвовал собой ради ее спасения. Тут бессильна была и выучка Куки. Хоть несколько тел и валялось на земле, но кто-то ловко бросил аркан, который сжал его горло. Он сумел его разрубить, но… это было лишнее движение, которое позволило врагу навалиться на него.
        Его, связанного, впихнули в толпу, которую собрали на площади, затем погнали по дороге под усиленной охраной. Асан рассказал баскаку про уруса, оказавшего яростное сопротивление. Тому стало интересно на него взглянуть. Он любил смельчаков и приказал привести его. Баскак обошел связанного парня, оглядывая его, как лошадь на базаре. И, довольно фыркнув, что-то сказал татарам. Если бы Андрей понимал их язык, он бы узнал свой приговор: «Беречь, за него в Солдайе турецкие купцы дадут хорошую деньгу. Быть отныне ему рабом». И приказал зорко за ним следить. Андрея отвели в толпу, где каждый со страхом ждал своей участи. А она у всех была одна - быть проданным на далеких невольничьих рынках. А юноша думал, как ему вырваться из этого неожиданного плена и что с Настей.
        Люди Асана окружили их плотной стеной. Чувствуя надежность своей охраны, татары развязали Андрея, видя, как затекли его руки. Так и товар может пропасть. Гнали их по родной для Андрея дороге. Он и не мог подумать, что вдруг станет среди родных мест пленником. «Там, за поворотом, лес близко подступает к дороге», - застучало в его голове. Он исподтишка стал разглядывать всадников, приметил на вид неказистого татарина. Шедшему рядом мужику он шепнул:
        - Дойдем до леса, пропусти.
        - Не дури, парень! Из-за тебя и меня прикончат. Нет!
        После этих слов он набычился, того и гляди выдаст. Тогда Андрей сделал вид, что смирился. Но мужик все равно шел рядом в напряжении, готовый отшвырнуть смельчака назад. Андрей отвернулся и больше не смотрел в его сторону. Мужик расслабился, когда они прошли лес. Но зря. Этого момента Андрей только и ждал. С такой силой внезапно толкнул мужика, что тот сбил всадника вместе с коньком. Андрей подскочил к хилому татарину, швырнул его в толпу. И вот он уже на татарской лошади. Ударив голыми пятками по ее вздутым бокам, он направил лошадь в сторону леса. Если первые шаги ее были резвы, то потом, вероятно, почувствовав на себе чужого седока, лошадь заэросила. Этого было достаточно, чтобы юношу окружили всадники, бросившиеся за ним вдогонку.
        Били долго и ужасно. Потом два здоровенных татарина подтащили его и грубо швырнули в толпу. Случайно или злонамеренно, но он вновь оказался рядом с тем бородатым мужиком, который был против его побега. Не очень добрыми глазами он глянул на парня и в сердцах бросил:
        - Герой хренов.
        Но когда он увидел, что Андрей стал медленно оседать, подхватил его.
        - Держись… смотри, как избили, ироды, - неожиданно участливо сказал он и обвил его руками свою шею.
        До привала он тащил юношу на себе. Дал ему несколько глотков своей воды. Вместо отдыха нарвал каких-то листьев, порвал на ленты свою рубаху. Велел ему помочиться на листья. Обложив раны этими листьями, обвязал их. Боль, ужасная боль отразилась на лице Андрея.
        - Терпи, парень, иначе хана, - только и сказал мужик, опять беря его руку.
        Он отдавал Андрею и часть своей еды. Эта его русская сердечность возымела результат. Андрей креп на глазах. И уже смог идти самостоятельно.
        Через несколько дней ландшафт стал резко меняться. Леса куда-то исчезли. Вокруг все чаще господствовала открытая местность. Сильнее чувствовался запах полыни и еще чего- то. Любые попытки побега были исключены. В степи, в родном доме, татары были хозяевами. Но, несмотря на это, они повязали всех пленников между собой. Идти стало труднее, особенно днем. Воды почти не было. Солнце жарило неимоверно. Не хватало еды. Но плети беспощадно гнали пленников все дальше на юг. Стали появляться больные. Они быстро выбивались из сил и падали на землю и больше уже не поднимались.
        В один из рассветов, когда казалось, что такой жизни не будет конца, перед ними вдруг открылась необыкновенная картина. Вдали на самом горизонте кто-то выталкивал из ямы свалившееся туда солнце, и оно нехотя поднималось, прокладывая к ним золотистый след. А вокруг серебрилась волнистая гладь, которая насыщала воздух необыкновенным запахом.
        - Море! - воскликнул кто-то.
        - Ура! - раздалось несколько несмелых голосов.
        По всей видимости, они посчитали, что на этом кончаются их нечеловеческие испытания.
        - Дурачье! - буркнул сумрачный мужик, сосед Андрея. - Чему они радуются?! Все еще впереди!
        Эти слова расстроили Андрея: «Действительно, что нас ждет дальше?»
        Пленных поместили в огромный сарай, чудом сохранившийся от татарского набега. Пол был услан затхлой соломой. Их теперь никуда не гнали. Лежи, сколько хочешь. Даже не верилось. И воды было вдоволь. Да и кормить стали по-человечески. Кто-то зло пошутил:
        - Как свиней перед забоем.
        В этой шутке была доля правды. Баскак распорядился их подкормить. Скелеты никому не нужны. Но люди, дорвавшись до еды, об этом не думали.
        И вот наступил день, когда начали уводить куда-то по несколько десятков человек. Назад пока никто не возвращался. Дошла очередь и до Андрея. Рубцы от плетей позарастали. Тело набрало прежнюю силу. Чем не товар!
        Очередных пленных, среди которых был и Андрей, гнали по улицам чужого города и привели на какую-то площадь. На них оставили одни порты и стали кого-то ждать. Там уже было много народа, кругом стоял крик, сливавшийся в общий рыночный шум. К ним подошли несколько человек и почему-то сразу бросились к Андрею. Они о чем-то спорили друг с другом, ударяя себя в грудь, поочередно подходя к парню. Бесцеремонно заглядывали ему в рот, смотрели зубы, опускали нижние веки. Потом обращались к хозяевам. Татары что-то говорили, затем начинался спор. Все кончалось тем, что покупатели отходили, не раз оглядываясь на предмет своего спора. Видать, здорово «горел зуб» на молодого богатыря, да мошна была тонка. И шли к другим. Там спору было меньше. Они быстро ударяли по рукам, развязывали кисеты, отсыпая монеты. И уводили людей, как скот, в неизвестном направлении. Некоторые из покупателей вновь возвращались к Андрею в надежде, что хозяева снизят цену. Уж больно хорош был товар! Но татары знали цену этому детине и снижать ее не собирались.
        Наконец показался какой-то купчина, в сопровождении загорелого плешивого мужичка и худого старика. Перед купцом все встречные склоняли головы. Это был самый известный на Ближнем Востоке работорговец. Его почему-то звали Клещом. Он важно подошел к Андрею. Долго на него смотрел. Потом что-то сказал одному из сопровождавших. Тот, кивнув, подскочил к Андрею и начал тщательный его осмотр. Клещ, изредка бросая какие-то слова, следил за его работой. Оглядев предмет торга, тот подошел к хозяину и стал разговаривать. Клещ удовлетворенно кивал головой. Затем, выслушав плешивого, повернулся к старику и что-то ему приказал. Тот направился к татарам, и они стали горячо обсуждать сделку. Шум нарастал. Стал собираться народ. Кое-какие покупатели продолжали задерживаться перед Андреем. Вдруг один из них, достав кисет, поднял руку. Андрей догадался, что этот покупатель решил его приобрести.
        Но Клещ вдруг сам подскочил к татарам и своей массивной фигурой оттеснил покупателя от продавцов.
        - Сколько? - спросил он.
        Те ответили.
        - Плати, - приказал он старику и величественно пошел прочь.
        Он хорошо знал, что Умур-бей не пожалеет своего злата за такой дорогой товар и не будет расплачиваться жалким акче.
        Плешивый взял Андрея за руку, и они пошли… Андрей оглянулся на прощание. На его глазах навернулись слезы. Как-никак судьба породнила его с этими еще не проданными людьми. А главное - они были русские. Он помахал им свободной рукой, за что плешивый что-то грозно ему сказал. Андрей резко повернулся, вырвав руку, схватил за бока плешивого и поднял его над собой. Тот беспомощно заболтал ногами, чем до слез рассмешил Клеща.
        Они привели юношу к берегу, где был причален корабль. Это был нэф, высокобортное двухмачтовое судно с косыми парусами. Плешивый подал знак сигнальщику, и тот сбросил им веревочную лестницу. По ней они вскарабкались на палубу. Как заметил Андрей, купец, несмотря на тучность, оказался довольно проворным человеком. На палубе к нему подошел неряшливого вида человек и что-то сказал. Клещ посмотрел на Андрея снизу вверх и кивнул головой. Он дал согласие, чтобы того использовали на погрузке закупленной пшеницы, несколько возов которой стояло на берегу.



        ГЛАВА 6

        Рано утром на дороге из Тулузы в Кастр появился всадник на добром вороном коне. Это был молодой тулузский граф Раймунд. И ехал он по срочному приглашению дяди, епископа Море.
        Он очень любил дядю, до епископства - графа де Буа, который, по сути, заменил ему отца. Раймунд не знал матери. Она умерла при родах. Отец его горевал недолго. Сам король сосватал ему дочь герцога Бургундского, у которого их было пятеро. Мачеха очень гордилась своим происхождением, чего не мог терпеть граф де Буа, считавший, что в его жилах есть капля крови Карла Великого.
        Мачеха с первых шагов в Тулузском замке возненавидела Раймунда. Но особенно это выявилось, когда у нее появился свой сын. Дядя, видя, как бедствует его племянник, часто забирал его к себе, где окружал теплом и заботой. А вообще дядя был добрый, сердечный человек, любивший пропустить бокал хорошего французского вина. Он не любил светскую жизнь, наполненную интригами и обманом. Старался держаться подальше от нее. Король, будучи наблюдательным человеком, набожный, договорившись с папой, предложил ему епископство в… собственном графстве. С чем тот охотно согласился.
        Вот этот-то человек и позвал Раймунда в очередной раз к себе. В каждом из предыдущих писем он, чтобы не очень придиралась мачеха, находил предлоги для его приглашения. В этом же, что показалось Раймонду несколько странным, он не сообщал причину вызова, написав, что скажет по прибытии. Раймунд недолго сокрушался над таинственностью такого приглашения. Другое событие рождало в нем хорошее настроение.
        Однажды молва о красоте дочери графа Арманьяка, их соседа, докатилась до слуха молодого, еще не испорченного женским вниманием графа Раймунда. Но о знакомстве даже думать было невозможно, ибо их отцы никак не могли поделить каштановую рощу. Дело доходило до оружия. Но жизнь иногда - дело случая. Такой случай для Раймунда представился. Сам король Людовик собрал южных баронов в Тулузе. Туда и пожаловал граф Арманьяк со своей дочерью. Она была прекрасна, как небесный ангел. Одни волнистые русые волосы чего стоили! А ее белоснежная кожа! А глаза! Не глаза, а глазищи.
        Молодой граф тоже был недурен собой. Весьма недурен. Высок, плечист, строен. Сила так и играла в нем. Темно-русые волосы ниспадали до плеч. А приветливое и в то же время мужественное лицо и карие с огоньком глаза покоряли многих юных дев.
        Пока Арманьяк слушал своего короля, его дочь прогуливалась в тенистом саду, примыкавшем к замку. Там случайно и встретились два обаятельных юных создания. Их сердца сразу потянулись друг к другу. Начались восхитительные тайные встречи, ибо родители и слышать не хотели об их любви. Но наконец вынуждены были уступить настоятельным требованиям молодых. Всполошилась только мачеха Раймунда. Эта женщина не хотела, чтобы состоялась свадьба. И на это у нее были свои причины.
        В эти дни вдруг внезапно объявился ее брат. Но ни предстоящая женитьба сына, ни внезапное появление бургундца не тревожили самого графа. Он был озадачен недавним решением Людовика отторгнуть его бокерское и каркассонское сенешальства. Было отчего схватиться за грудь. Мачеха же заперлась в своей комнате с братом, и они о чем-то долго шептались. Затем он уехал, ни с кем не попрощавшись. А вскоре они получили письмо из Кастра, и Раймунд поспешил на зов дяди.
        Утренний туман, поднимавшийся над рекой Гаронна, покрыл землю трудно проглядываемой мглой. Раймунд приостановил коня, который так и рвался вперед. Туман скрыл и двух человек, явно кого-то поджидавших в зарослях у развилки дорог на Альби. Увидев, что всадник проследовал по Кастрской дороге, они позволили ему отъехать и затем пустились за ним следом.
        Стало прохладно. Раймунд достал из сумы, притороченной к седлу, овчинный жилет, поправил шляпу и слегка стегнул коня. Тот, кажется, только и ждал этого момента. Он взял с места в галоп. Так скакал он довольно продолжительное время. Дорога привела на гребень холма. Раймунд остановил коня. К этому времени туман рассеялся, и он залюбовался открывшейся панорамой. Местность была холмистой, густо заросшей лесом. Внизу, после рассеявшегося тумана, четко вырисовывалась долина. Большая часть ее была занята крестьянскими пахотными участками. Теперь осталось только одно жнивье, издали казавшееся позолоченным озером. Воздух наполнялся птичьим гомоном. Вдруг из лесной гущи на жнивье выскочило небольшое стадо косуль. Видать, потянуло полакомиться упавшими колосьями.
        - Эй, - весело воскликнул граф, махнув плетью.
        Он проехал чуть не половину расстояния, когда взыгравший аппетит заставил его подумать о еде. Он знал, что должен встретить трактир, в котором ему не раз приходилось бывать. Вскоре граф подъехал к нему. Это было полуподвальное здание. Казалось, что оно росло из земли и, не дойдя до своей верхней отметки, остановилось в росте. Узкие оконца, начинавшиеся прямо от земли, с какими-то желтоватыми стеклами, не могли давать много света. Несколько ступенек вели к узкой дубовой двери. Висела же она на витиеватых железных, во всю дверь, петлях. Открыв ее, Раймунд перешагнул порог. В нос ударил крепкий запах чеснока, недорогого вина, жареного мяса. В дальнем углу столик оказался незанятым, хотя народу было много. Радостный гул наполнял заведение.
        - Эй, хозяин, - крикнул Раймунд.
        Тот сразу откликнулся на зов.
        - Слушаю, господин! - перед ним предстал мужичок с бегающими угодливыми глазами.
        - Мне зайца на вертеле с чесночным соусом и печеного с кровью.
        - Что будете пить, мой сеньор?
        - Дай бутылку молодого вина.
        - Слушаюсь!
        Сделав заказ трактирщику, Раймунд стал рассматривать публику. По их простым одеждам, бутылкам с дешевым вином было ясно, что это местные сельские трудяги, которые пришли отпраздновать уборку урожая. Его взгляд скользнул и по двум подозрительным типам, которые, усевшись за стол у самого выхода, бросали взгляды в его сторону. Будь он не таким молодым и битым жизнью человеком, он обязательно бы заинтересовался этими людьми. Но молодость и переполненное любовью сердце заставили смотреть на мир другими глазами.
        Трактирщик отдал заказ поварихе, а сам полез в подполье за бутылкой вина. Не успел он встать на пол, как вдруг в подполье потемнело, и хозяин почувствовал, что кто-то спускается за ним следом. Он хотел было крикнуть, но незнакомец, оказавшийся перед ним, внезапно приставил к его груди нож, а другой рукой прикрыл ему рот.
        - Тихо, голубчик! Держи! - и он сунул ему в руки кисет с деньгами.
        Трактирщик растерялся, не зная, что делать с деньгами, а что их немало, он чувствовал по весу.
        - Бери! Бери, - тихо сказал незнакомец, - иначе, - и он легко ткнул ножом ему под сердце.
        Хозяин торопливо сунул кисет в свой бездонный карман.
        - Вот так-то лучше! - сказал незнакомец и добавил: - Дай на минутку твою бутылку.
        Тот подал. Незнакомец, подойдя на свет к люку, извлек пробку и посыпал в бутылку какое-то зелье.
        - Ты ее несешь молодому господину? - на всякий случай спросил человек.
        Тот утвердительно кивнул.
        - Вот и хорошо, пусть выпьет.
        - Но… - хозяин испуганно посмотрел на незнакомца.
        - Не бойся. С ним ничего плохого не случится. Пусть поспит. Понятно?
        Трактирщик торопливо кивнул.
        - Вот и хорошо, теперь ступай.
        Прежде чем отнести бутылку вина Раймунду, хозяин зажег еще несколько свечей, и сразу стало светлее. Граф продолжал разглядывать присутствующих. Слева от него сидели четверо мужиков. Они были уже в хорошем подпитии, но продолжали горланить, требуя еще выпивки. В противоположном углу, сдвинув столы, какие-то крестьяне справляли, по всей видимости, свадьбу. В торце сидели парень с девушкой. Парень был в цветастой рубахе, на голове девушки венок из цветов, на плечах цветной платок. Если лицо парня было обыкновенным и выражало какую-то внутреннюю неуверенность, то мордашка невесты была довольно смазливой, и смотрела она более спокойно, даже с чувством удовлетворения от происходящего. Граф снова посмотрел в сторону подозрительных. Но стоило обратить на них внимание, как они отворачивались, делая вид, что им все безразлично. Он отметил это про себя, но о мерах предосторожности не подумал. Его молодую жизнь подлости людские обходили стороной, да он и не знал, что надо делать в подобных случаях.
        Между тем в ход свадьбы стала вмешиваться подвыпившая компания. Один из них поднялся и, покачиваясь, подошел к жениху.
        - А ну, вылазь… я… я буду женихом…
        Парень было заартачился, но тот вдруг выхватил нож и приставил его к горлу жениха. Раймунд ожидал, что мужики соскочат и вышвырнут смутьяна вон. Но они, присмиревшие, сидели, не подавая признаков жизни. Такое их поведение придавало пьяному смелость.
        - А ты… - он повернулся к невесте, - иди… ко мне. Ха! Ха! - и протянул к ней руку.
        Невеста в ужасе отстранилась. Раймунд решительно поднялся. Ему почему-то жалко стало этих людей, не способных постоять за себя. Он подошел к нахалу.
        - А ну… иди к себе! - достаточно грозно произнес он.
        - Ты… кто будешь? - мужик, пошатываясь, поднялся и неожиданно пустил в ход кулак.
        Раймунд успел отстраниться и схватить его одной рукой за запястье, а другой - выше локтя и изо всех сил отбросил. Нахал упал на соседний стол, прокатился по нему, сметая на пути вино и закуски, затем врезался головой в стену и мешком свалился на пол.
        Второй из его компании бросился на защиту, выхватив нож. Но Раймунд схватил табуретку и так огрел того по голове, что он свалился мешком под стол. Досталось и тем двоим, которые не хотели бросать друзей. Этот табурет и их заставил примоститься к своим друзьям.
        - Выбросить их на улицу, - приказал он крестьянам.
        Те, усовестившись, охотно бросились исполнять его приказание. В зале появился хозяин с помощниками и, глядя на побитую посуду, закричал:
        - Кто мне заплатит за убытки?
        Причитает, а сам смотрит на свадебных гостей. Те заерзали на месте. Раймунд подошел к хозяину:
        - Не трогай этих людей, они не виноваты. А ты - держи!
        Он достал несколько монет и положил на стол. Хозяин сгреб их и убежал. Вскоре он появился, держа зайца на вертеле. Сытно пообедав и запив принесенным вином, пожелав молодоженам счастливой жизни, Раймунд пошел на выход. Они кинулись его провожать и долго махали ему вслед.
        А он ехал и думал: какая же у него будет свадьба с любимой? Но что-то его вдруг стало сильно тянуть ко сну. И, чтобы не свалиться с лошади, он еле перенес ногу и, чуть не упав, опустился на землю. Вскоре к нему подъехали те двое, которых он видел в таверне.
        - А ну, проверь, - сказал один из них другому.
        Наверное, он был старшим. Второй послушно подчинился. Он сильно потряс графа за плечо, но Раймунд никак не ответил.
        - Можно грузить! - веселым голосом сказал он.
        Вскочил на коня и, крикнув: «Я за повозкой!» - пришпорил лошадь.



        ГЛАВА 7

        Бухта, где стоял корабль с Андреем на борту, была узким морским заливом, окруженным высокими холмистыми берегами. Легкий ветер, дувший с моря, гнал небольшую волну. Она покачивала корабли, ждавшие своей очереди по загрузке.
        Сбросив с широких плеч последний мешок с пшеницей, Андрей посмотрел на стражу: погонят его сразу в трюм или оставят на палубе. Те расселись в кружок, по-видимому, во что-то играли и не обращали внимания на недавно приобретенного раба, который закончил работу. Он понял, что им не до него, присел на бочонок и стал рассматривать, что делается вокруг.
        Андрей увидел, что в бухте стояло еще несколько парусников. В его голове возник вопрос: чем они загружены? Может, тоже рабами? Тогда, возможно, и Настенька, если ей не удалось спастись, находится на одном из них? Он даже не успел определиться, что бы стал делать, если бы узнал, на каком корабле девушка, как один из стражей, заметив праздное любопытство раба, незаметно подошел и ткнул его в бок:
        - А ну, пошел на место! - и угрожающе схватился за саблю.
        У Андрея мелькнула мысль: схватить его и бросить за борт. Но что будет дальше…?
        Ему пришлось шагнуть в сторону трюма. И он увидел пред собой черную зиящую пропасть.
        - Давай, давай, - подталкивал его другой страж секирой.
        Четко произнесенные по-русски слова заставили Андрея оглянуться. Русский? Но в нем трудно было узнать русского человека. Загорелое до черноты лицо, на голове мохнатая овчинная шапка. И все же отдельные черты выдавали его. И прежде всего нос. Хотя и не орлиный, но и не короткий с расширенными ноздрями. «Нет, он русский!» - чуть не крикнул он и обратился к нему.
        - Слушай, друже! - голос звучит просительно, умоляюще, - скажи хозяину, мне вот так, - он провел ладонью по горлу, - надо на рынок… женский. Я вернусь - слово даю!
        Страж расхохотался:
        - Что, бабу заприметил?
        - Да нет, - осек он его.
        Но он не договорил. Невесть откуда взявшийся купчина что-то буркнул стражнику. Тот ему со смехом ответил. Они оба рассмеялись. Андрей все понял. Махнул с досады рукой и полез в эту дыру.
        На него дыхнул смрадный запах. Сидя там, он его не ощущал. А вот со свежего воздуха… Он даже схватился за нос, останавливаясь на лестнице.
        - Давай же, давай! - стражник секирой толкнул его.
        Когда скрылась голова пленника, стражник закрыл люк, и Андрей погрузился в непроглядную тьму.
        Когда он оказался на полу, его окутала глухая тишина. Закрыл глаза. Ему представилось, что он здесь один. Но это ощущение в следующее мгновение рассеял чей-то голос.
        - Урус?
        - Урус, - нехотя ответил Андрей, открывая глаза, и спросил, - а как ты догадался?
        - Я слышал твой голос, - усмехнулся спросивший.
        С яркого света Андрей не заметил, что трюм освещен лампадой, подвешенной к самому потолку. Она медленно раскачивалась в такт движения корабля, давая слабый свет. Но его было достаточно, чтобы разглядеть, что здесь находилось несколько человек. Одни лежали, вероятно, спали. Трое насупленных сидели кружком.
        - Пристраивайся, - сказал один из них, подвигаясь. - Как ты, такой здоровяк, попал? - спросил он, играя соломкой во рту.
        - Да вот так… - садясь, ответил Андрей.
        - Не мути душу человеку, че пристал, - недовольно пробурчал обросший мужик, одни глаза только на лице и видны.
        От этих слов Андрею стало не по себе. Ему вдруг представилось, что его Настенька окажется в таких условиях: «О Господи! Помоги ей!» - и перекрестился.
        И у него в душе появилось такое желание увидеть ее, что только воспоминание о татарском наказании остановило его от отчаянного поступка вновь повторить побег. Но все же он дал себе слово, что будет ее искать, что бы с ним ни случилось.
        Прожив какое-то время в таких условиях, Андрей, как и другие, потерял временной ориентир. О том, какое время суток, они могли судить только когда вталкивали новую партию рабов или приносили еду.
        И вот, когда в трюм спустили последнюю партию живого товара, люди услышали, как над ними забегали туда-сюда матросы, раздавались похожие на собачий лай команды, ругань. Заскрипели мачты. Стало ясно: корабль вышел в открытое море. Жизнь в трюме мало чем изменилась. Разве что усилились качка да беготня по палубе.
        Но однажды все изменилось. Андрей проснулся и в первое мгновение не мог понять, что творится вокруг. Их швыряло из стороны в сторону, как снопы во время урагана. Обшивка страшно скрипела. Казалось, что корабль вот-вот развалится на части. Кое-кого стало тошнить, поднялась паника, все двинулись к люку. Люди, сдирая друг друга с лестницы, старались пробиться вверх, чтобы первыми оставить опасное помещение, когда его откроют. Драка, завязавшаяся у лестницы, грозила перейти в убийство. Надо было что-то делать. Интуиция подсказала Андрею, что прежде всего надо прекратить драку. И он решился пойти против обезумевшей массы. Будь что будет. Другого выхода он не видел.
        - А ну, прочь! - и он, раскидывая рабов, стал пробираться к лестнице.
        Приблизившись к ней, начал растаскивать драчунов. Откинув очередного, он заорал:
        - Нам люк не откроют, лучше берите друг друга под руки и упритесь в стены.
        Его решительность, требование, громовой властный голос делали свое дело. Вся эта звереющая толпа вдруг почувствовала над собой силу, способную заставить ее подчиниться. Ураган усиливался. Он поднимал корабль то на гребень волны, то кидал его в свою бездну. Но люди уже не чувствовали такого страха. Охваченные единой волей, они боролись за жизнь.
        Неизвестно, сколько прошло времени, когда люди, измотанные вконец, вдруг почувствовали, что море успокаивается. Корабль перестало так кидать, осталось только монотонное покачивание. Ураган утих так же внезапно, как и налетел. У всех появилось какое-то почтение к Андрею, организовавшему их спасение.
        Вскоре к ним заглянул сам хозяин. По всей видимости, он готовился увидеть кучу трупов. И на вопрос: «Все живы?» - получил положительный ответ. Он даже не поверил словам и приказал одному стражнику спуститься вниз. Пока тот проверял, ему успели рассказать, что спаслись благодаря Андрею.
        - Не будь его, вряд бы кто остался в живых, - наперебой рассказывали они, - или бы поразбивались, или перебили бы друг друга.
        Страж рассказал об этом купчине. Тот погладил бороду и сказал:
        - Уже этим он оправдал затраченные на него деньги, - и приказал перевести юношу в другое помещение.
        Но Андрей наотрез отказался, заявив, что хочет остаться со всеми.
        В один прекрасный, если он может быть у рабов, день воцарившийся в трюме мир рухнул в одночасье. Корабль остановился.
        - Братцы, - возвестил голос не то с радостью, не то с печалью, - а мы стоим!
        Все вдруг стали прислушиваться. Кто-то даже лег на пол. Действительно, корабль стоял. Не было ни качки, ни ударов волн. В оцепенении стали ждать, что им приготовила судьба.
        Вскоре с шумом открыли люк, и за долгие дни скитания по морю раздалась команда:
        - Поднимайсь. Глаза берегите!
        Все, не сговариваясь, уступили дорогу Андрею. И он полез наверх первым.
        - Глаза закрой, - заорали сразу несколько человек.
        И вот он на палубе. Андрей чувствовал это по необычному пьянящему запаху воздуха. И каким дорогим показался он ему! Потихоньку открыл глаза. Свет, точно ножом, полоснул по ним. Он несколько раз то закрывал, то открывал их, пока они не привыкли к свету. Первый взгляд юноша бросил не на палубу корабля, а на долгожданную землю, простертую от края и до края. Даже эта чужая земля и по запаху, и по виду с непреодолимой силой потянула к себе. И как он был рад, когда последовала команда сходить на берег! Многие падали на колени и целовали землю, благодаря Бога за спасение.
        Они шли и не верили, что идут по земле. Им казалось, что это сон. Вот сейчас проснутся и вновь окажутся в душном темном трюме. Как оживились они, увидев собачонку! Наверное, нахлынуло на них воспоминание чего-то родного, потерянного ими, быть может, навсегда.
        К вечеру второго дня пути они входили в Прусу. По обеим сторонам дороги виднелись круглые строения. Андрею кто-то сказал, что это шатры. Полуголые, загорелые ребятишки с интересом наблюдали за медленно влачившимися людьми под охраной всадников, которые лениво помахивали плетьми. Иногда без особого усердия стегали отставших. Опять этих людей ждало подобие сарая. А скоро их дальнейшая судьба решится на невольничьем рынке. Но, прежде чем на него попасть, предстояло пройти небольшую подготовку. Их подняли рано, с криками первых петухов. Это утреннее пение вновь напомнило о далеких родных местах, заставило забиться сердце. Но суровая действительность быстро переключила на жизненные реалии. Привезли несколько возов дров. Заставили развести костры и греть воду в больших чанах. Когда она нагрелась, понудили смыть с себя пыль. Затем брадобреи из дикобразов стали делать людей. Лекари, осмотрев рабов, выбраковали пару человек. Их сразу куда-то увели. Остальных начали сытно кормить и поить напитками. Несколько таких блаженных дней с выгодой для себя отпустил им Клещ. И вот посвежевших, отмытых и побритых
повели на рынок.
        Он уже был битком набит народом. Пленники впервые увидели здесь горы апельсинов, мандаринов, яблок, кукурузы и многого другого. Увидев толпу идущих рабов, кто-то прятал свой товар, кто-то кидал целыми пригоршнями обездоленным людям.
        Вот и место, отведенное для торговли людьми. Андрей это понял по низкой каменной ограде, разделявшей рынок на две части, и по виду тех людей, которые понуро ожидали здесь своей участи. Юноша стал шарить глазами по рабам в надежде увидеть Настеньку. Вот толпа женщин. Видно, как их осматривают, заглядывают под подол, ощупывают руками. А пленных все ведут и ведут. О, сколько здесь рабынь! Каких только нет! И с белой, и с желтой, и с черной кожей. На всех, похоже, есть покупатели, потому что много толпится здесь народу. Спорят, что-то доказывают друг другу, заставляют рабынь показывать зубы, груди, хлопают по задним местам. Если женщина начинала возмущаться, хозяин тотчас успокаивал ее плетью.
        Не успела русская группа остановиться, как их тут же облепили покупатели. Многие обступили Андрея, который выделялся на весь рынок. Осматривали, поворачивали, расходились, сходились, ругались, обнимались. Но до покупки пока дело не доходило. Заглянули бы они ему вовнутрь, увидели, как все клокотало там. Восставало все: и поруганная гордость, и попранное достоинство. Сколько раз сжимались кулаки! Да держал себя. Знал, чем дело кончится. Вот и усмирял свою гордыню.
        Появилась группа людей во главе с невысоким плотным человеком средних лет, на голове его была надета меховая шапка черного барашка, одет в халат из собремона густого вишневого цвета, на ногах мягкие с острыми загнутыми носками сапоги с нависшими над ними черными шароварами. Чуть приотстал миролен, за ним не один десяток воинов.
        - Умур-бей! Умур-бей! - понеслось по рынку.
        Это был один из известных правителей Ближнего Востока. И один из самых богатых покупателей.
        Он шел быстро, энергично размахивая руками. Пробежал глазами по одной, второй… группам рабов, но шел все дальше. И вот останавливается перед русской группой. Хозяин вышел к нему навстречу и, приложив руку к сердцу, низко наклонился. Тот рукоятью плети ткнул в Андрея, и начался торг.
        - Пять юк, - с улыбкой сказал хозяин, назначая свою цену.
        - Пять юк? Да это пятьсот тысяч акче. Можно купить пол-базара, - вперед вышел миролен.
        - Покупайте, - все так же улыбался хозяин.
        - Два юк, - миролен взглянул на бея.
        Тот одобрительно покачал головой.
        - Неет! - все улыбается хозяин.
        - Пошли? - миролен опять посмотрел на бея.
        Но тот плетью отстранил его и встал перед хозяином.
        - За что такая цена? - спрашивает он, не отрывая глаз от парня.
        - Он добрый воин, - ответил продавец, чувствуя, что парень нравится бею.
        - Хорошо! Пусть сразится с Наимом, - так назвал он миролена. Решил бей, вероятно, чтобы сбить цену.
        Миролен, рослый, здоровый турок, услышав приказ хозяина, стал засучивать рукава. На его лоснившемся лице расплылась самодовольная улыбка. Хозяин что-то шепнул русскому стражу. Тот подошел к Андрею.
        - В победе твое счастье, - сказал он и показал на миролена.
        Андрей понял, что ему надо зачем-то биться и при этом обязательно победить. Иначе… он знает уже, чем все это может кончиться. Моментально образовался круг. Миролен, видно по всему, опытный воин, не обижен и силой.
        - Ну, Кука, выручай, - промелькнуло в голове Андрея, и он перекрестился. - Господи, помоги!
        Миролен медленно, явно выбирая момент для броска, стал ходить перед урусом. Да Андрей не стал ждать. Один прыжок, и резкий удар ниже грудной клетки. Ноги миролена оторвались от земли, а он сам, описав дугу, хлопнулся у ног бея. Все замерли. Воины схватились за сабли. Бей поднял руку. Народ уже пришел от неожиданности в себя. Раздался ядовитый смех. Бея словно кто-то стегнул, а в голове пронеслось: «Не куплю, дам повод своему врагу надо мной насмехаться. Это быстро станет его достоянием». Когда к нему подошел очухавшийся миролен, он, зыркнув толпе: «Какие злые морды!» - сказал ему:
        - Я его беру.
        Воля айдынского правителя непререкаема.
        Больше смотреть рабов бей не стал, настроение было испорчено. И он с довольно внушительным отрядом решил возвратиться в свой бейлик. Гулям-урус получил коня, из одежды дали суконный халат. Воинов бей взял много, потому что очень опасался вождя племени кайы бея Эртогрула, близ границ которого ему приходилось проезжать. Этот бей, пришедший из далеких восточных районов, имел около пятисот шатров. Его конские и овечьи стада не имели счета. Особенно досаждал Умур-бею его сын Осман, который не раз с нукерами нападал на его райю. Умур-бей послал посла к Эртогрулу, чтобы он убедил бея остепенить сына. Но тот рассмеялся, назвав походы Османа детскими забавами. Тогда Умур-бей решил сам проучить смельчака, раз отец не хочет этого сделать. И ждал только удобного момента. На этот раз они никого не встретили, и Умур вскоре вошел в свое стойбище.
        Чуть ли не все сельджуки его племени собрались посмотреть на покупку, узнав, какие деньги вбухал бей в уруса. Кто-то успел шепнуть, что этот урус победил самого миролена. И это усилило интерес к парню. Этого воина все боялись, так как он до этого был непобедим в битвах. За это бей и сделал его начальником охраны. Но все местные знали, что Наим был зловредным человеком и обид не прощал. А это пугало еще сильней. Но пока он стоял в стороне, исподлобья наблюдая за происходившим.
        Нескрываемый интерес к новому рабу вдруг проявила дочь бея Арзу. Трудно сказать, чем это было вызвано. Она настолько увлеклась рассмотрением уруса, что не заметила, как сползший яшмак открыл ее симпатичную мордашку, за что получила от отца грозный окрик. Но дочь хорошо знала отца и его любовь к ней. А поэтому ничуть не испугалась и предложила:
        - Давайте будем его звать Санд.
        Отец посмотрел на нее, улыбнулся, и окружающим стало понятно, что он согласился.
        Но недолго Умур-бей позволил рассматривать его покупку. Он приказал одному из акынжи отвести гуляма в шатер, где тот будет жить. Это было давнишнее, хотя и огромное, строение. По всей видимости, оно когда-то принадлежало бею. Но за ветхостью его передали для своих райю или даже гулямов.
        Стоило акынжи со словами: «Это твое жилье» отбросить полог, чтобы пропустить уруса, как оттуда вырвалась стая одичавших собак. С лаем и угрожающим рычанием они промчались мимо. После такой встречи неприятно было туда заходить. Но акынжи грубо толкнул Андрея: «Иди!» Юноша едва сдержался, чтобы не дать достойный ответ. За ним с факелом зашел и его страж. Дуновение ветра обнажило многочисленное количество дыр. Акынжи не обратил на это ни малейшего внимания, зато показал его постель. Это была груда старого меха с валиком для головы, на котором только что отдыхали собаки. Затем приказал жестами раздеться и надеть другую одежду.
        Вместо привычных порток - шаровары. На ноги - сапоги с острыми носами. На рубаху - безрукавку из овчины. На голову - чалму. С подбором одежды акынжи пришлось побегать. Все приготовленное ему не подходило, было мало. Когда одели, получился сельджукский воин. Акынжи, довольный, разулыбался и что-то стал говорить быстро, быстро. Андрей только пожимал плечами: мол, не понимаю. Тот ударил себя по голове и куда-то исчез. Его долго не было. Вернулся не один. С коренастым сельджуком, который на чистом русском языке сказал:
        - Я у тебя лалой буду.
        - Кем, кем? - удивленно спросил Андрей.
        - Ну, толмач, понимаешь?
        - Не-ет, - покачал Андрей головой.
        - Разъяснять, учить языку и их оружию.
        - А-а-а. А ты… русский?
        Тот вздохнул:
        - Русский. С Курску. Слышал?
        - Неет.
        - Я давно здесь. Уж лет пятнадцать.
        - Продали?
        Вторично глубоко вздохнув, ответил:
        - Продали, - и добавил, оглядевшись по сторонам, - ты Наима опасайся. Злой человек.
        Андрей догадался, что за Наим, и махнул в сторону акынжи головой - мол, слышит.
        - А… ни бельмеса по-русски.
        Акынжи что-то сказал. Андрей вопросительно посмотрел на своего лалу.
        - Говорит, завтра обучение начнется.
        - Звать-то тебя как?
        - Иваном раньше кликали. Сейчас Хасан.
        - Я был Андреем, а сейчас назвали Санд.
        Назавтра ему сообщили, что бей определил его в свои силяхдары. Но прежде чем ему заслужить такое право, он должен пройти ряд испытаний.
        На другой день стали определять его бойцовскую подготовку. Вручили ятаган. Он брезгливо посмотрел на этот кривой меч. Хасан улыбнулся.
        - Ничего, привыкнешь. Дай-ка сюда.
        Он взял оружие, поднял его кверху, проделал сложную манипуляцию и вдруг нанес горизонтальный удар воображаемому противнику, сказав:
        - И… головы нет.
        Оба улыбнулись. Андрей повторил движение. Затем усложнил, имитируя отбивание оружия противника и… нанесение удара. Акынжи удивился:
        - Ну, Санд, молодец.
        Занятия продолжались около месяца. За это время Андрей овладел оружием и уже довольно быстро заговорил по-турецки, чем удивил хозяев. На испытания пожаловал сам бей с мироленом, который глядел на Санда, не скрывая злобы. Но куда ему было деваться, если бей остался доволен своим гулямом. Так он стал силяхдаром.



        ГЛАВА 8

        Поздно ночью в ворота замка графа де Буа под Кастром раздался громкий, тревожный стук. Слуга испуганно вскочил с кровати, быстро, накинув на плечи старый потертый камзол, засеменил к воротам.
        - Что надо? - крикнул он простуженным голосом, открыв маленькое оконце.
        - Срочное послание господину епископу от графини Тулузской.
        Слуга протянул руку и взял бумагу. Закрывая оконце, он слышал удалявшийся лошадиный топот. Придя к себе, слуга сел на кровать и, глядя на бумагу, свернутую трубкой, раздумывал, будить или нет господина.
        За последнее время у епископа нарушился сон, и слуга решил оставить сообщение до утра. Когда епископ кончил завтракать, слуга, решивший, что время подошло, осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.
        - Чего тебе? - спросил епископ, отхлебнув легкое белое вино.
        - Вот вам, - и протянул бумагу.
        Слуга прислуживал еще его отцу, он растил будущего епископа и не раз шлепал его по голой попе за разные проказы, на что тот был мастер.
        И граф-епископ никогда его не ругал. Развернув бумагу, он пробежал несколько слов, которые были на листе: «… граф скончался. Графиня». Дважды прочитал эти строчки. В груди его ничто не колыхнулось, хотя они были братьями. Но жизнь распорядилась так, что родственные узы были разорваны в дни их молодости, когда Раймунд-старший попытался было лишить своего брата его доли наследства. Тогда между ними пробежала черная кошка. Как-то смягчил обстановку Раймунд-младший, в котором дядя, не имея своих детей, не чаял души. Племянник отвечал ему полной взаимностью. Он вряд ли бы и поехал, но ему было жаль бедного Раймундика. Дядя решил в это горькое для него время побыть рядом с ним. Не забыл он и своего слугу.
        - Вели запрягать, - сказал епископ слуге громко, ибо у того было плохо со слухом.
        Допив вино, он поднялся, хватаясь за поясницу. «Где-то продуло», - подумал он, направляясь в кабинет, усиленно массажируя спину. Закрыв на задвижку дверь, он отодвинул на стене картину и, нажав потайную кнопку, открыл дверцу тайника. Там лежало несколько кисетов с луидорами. Взяв тот, что был полегче, положил его на стол и стал собираться в дорогу. Зная, что на похороны он не успевает в любом случае, ехал не спеша.
        В Тулузу епископ прибыл под вечер третьего дня. Графиню он нашел в будуаре. Она сидела в одиночестве около камина. В помещении было темно. Гардины сдвинуты, и только огонь камина да единственная свеча на нем освещали его. Графиня была одета в черное платье, а голова укутана в черную кружевную фату, которая закрывала ее щеки, сбоку был виден только ее длинный тонкий нос. Она походила на хищную птицу. Отблеск каминного огня, игравший на ее лице, делал его похожим на сказочного сфинкса. Епископ пододвинул к ней кресло. Она молча подняла на него глаза и сделала движение протянуть руку для поцелуя, но, вспомнив, кто перед ней, отдернула ее обратно.
        - Молю Господа, - заговорил епископ, крестясь, - чтобы он дал тебе силы перенести это горе.
        - Да, отец мой, я потеряла такого друга, - она подняла концы фаты и приложила их к глазам, хоть они оставались сухими.
        - Мы скорбим вместе с вами и просим Господа принять его душу, - ответствовал епископ, посматривая на пылающие поленца. - Так же, - философски заметил он, - сгорает и человеческая жизнь. Дерево дает тепло, а человеческая жизнь… - он замолчал.
        - Это к чему, отец мой? - сухим голосом спросила она.
        - Да… я так… просто. Ладно, я пойду к Констанции. Она у себя?
        Графиня утвердительно кивнула головой.
        - Выражаю тебе свое глубокое человеческое сочувствие в постигшем горе.
        - А я - вам. Как-никак, он был твоим братом.
        - Да… Да будет земля ему пухом, да простит Господь грехи его тяжкие.
        - Сегодня безгрешен только сам Господь Бог, - произнесла графиня скрипучим голосом.
        Епископ выразительно посмотрел на нее, но ничего не сказал, поднялся и, шаркая ногами, вышел из комнаты.
        Констанция, ее падчерица, лежала у себя в кровати с мокрой тряпкой на голове. Глаза ее были заплаканы, и она часто вытирала слезы. Увидев вошедшего дядю, она еще сильнее заплакала и встала с кровати. Они обнялись и так стояли какое-то время.
        - Не плачь, дочь моя. Горе слезами не смыть. Крепиться надо, дева.
        - Да, дядя, все так неожиданно. Вернулся из Парижа в хорошем настроении. Король обещал ему помощь. И… - она зарыдала.
        - Ну, ну! - дядя оглянулся на стол, там стояла кружка с водой, он взял ее и поднес к губам девушки, - глотни, легче будет.
        - Дядя, ты помолись за упокой его души.
        - Помолюсь, помолюсь, дитя мое, а ты вот так сядь, - он усадил ее на кровать. - Ты крепись, тебе нужны силы. Где братья, что-то я их не вижу?
        - Так Раймунд же у вас. Как уехал два месяца назад по вашему письму, так его и нет. Он что, с вами не приехал?
        - Подожди, дитя мое, да его же у меня не было! И писем я никому не писал, - епископ, глядя на нее удивленными глазами, даже приподнялся.
        - Как не было? - в свою очередь удивилась Констанция. - Вы же прислали письмо и просили его срочно приехать! Я письмо сама видела.
        Епископ задумался, и выражение его лица резко сменилось. Оно сделалось озабоченным, на нем отразился непонятный испуг. Мысль лихорадочно заработала: «Что племянника не вызывал, это точно помню. Не было для этого никаких причин. Но и Констанция врать не будет. Так что же получается? И графиня мне ничего не сказала. Или убита горем? Господи, прости! Но… не похоже. Не похоже. Пока ничего не ясно. Вернее, ясно одно - дело нечистое. И опасное, какая-то игра. Но чья?»
        - А где твой братец Ферри? Не плачь, вытри слезки… Так хорошо.
        - Ферри… не знаю, дядя. Наверное, у шевалье Робина. Это его дружок.
        - Констанция, проводи меня до моей комнаты.
        Они шли по узкому коридору. На древних стенах висели такие же старинные канделябры, в которые через один были вставлены свечи. От этого здесь царил полумрак, он гнетуще действовал на настроение. Дядя и племянница шли молча, каждый думал свою думу. Констанция думала, что многие женщины ее возраста имели детей. Отец все не мог подобрать достойную пару. А самой что-то решить не хватало смелости. Она была недурна, и молодые люди на нее заглядывались. Как она завидовала Раймунду, который вопреки родительской воле выбрал себе невесту по любви!
        У епископа же из головы не выходило странное исчезновение племянника. «Кому же это могло быть выгодно? - думал он и сам ответил: - Прежде всего графине. Выдав быстро Констанцу замуж, ее родной сын Ферри становится единственным наследником при условии, что не будет Раймунда-младшего. Но… мог сделать это и король. Загадочная смерть моего брата. Хоть племянница и сказала, что вернулся он в хорошем настроении и король обещал помощь, но трудно верить королям, когда они как хищники смотрят на твое богатство. Что-то прослышал Раймунд, вот это его и доконало. Тем более хорошо видно, как этот святоша постепенно прибирает земли в свой домен. Убрали Раймунда, уберут Ферри, а Констанцию отдадут замуж. И… графства Тулузского как не бывало. Что же делать? Попробовать найти Раймунда? Но где его искать? Он может быть убит, брошен в темницу. Что же делать?» Ответа он не находил.
        Утром епископ резво поднялся и пошел в родовой склеп тулузских властелинов. Прочитав там молитву, он быстро вернулся, перекусил и, простившись с графиней и племянницей, отбыл в свой Кастр.
        Не прошло и месяца, как другая страшная весть потрясла епископа. В водах Гаронны погиб Ферри. Якобы что-то напугало лошадь, и она с моста бросилась в реку.
        - Чушь! - воскликнул епископ, читая эти строки.
        Он нервно заходил по кабинету, не выпуская листка из рук. «Не протянется ли эта костлявая рука и к иной шее?» - билось у него в голове. Но почему-то близость смерти его не испугала.
        - Нет! - воскликнул он, - надо искать племянника!



        ГЛАВА 9

        У новоиспеченного силяхдара, пока ничем не обремененного, стало много свободного времени. Он часто, спросив разрешения у Наима, уезжал из стойбища. Пока Наим не давал никакого повода думать о нем как о злом человеке. Наоборот, он удовлетворял все желания уруса. Санд любил, спутав коня, просто так лежать на теплой земле, смотреть в голубое небо и наблюдать за облаками. Они, не подвластные никому, кроме Бога, плыли на север, туда, где была его земля. Как он завидовал им! И каждый раз в думах приходил к воспоминанию о своей первой любви. Где она? Удалось ли ей спастись? Или, может быть, как и он, где-то сейчас вот так же должна прислуживать какому-то бею?
        - Где ты, отзовись, родная! - шептали его губы.
        Но с какого-то времени его одиночество стала нарушать Арзу. Вопреки обычаю, она, любимая дочь бея, брала коня, чтобы промчаться по дремавшей веками, а теперь ставшей родной земле. Вроде нечаянно она натыкалась на Андрея. Делая удивленную мордашку, она восклицала:
        - Но откуда ты знаешь, что я буду здесь? Ты что, умеешь читать мои мысли? - говорит, а у самой ее черные как смоль глаза смеются и горят, будто два огонечка.
        Что остается делать рабу? Но и он стал замечать, что и для него такие встречи приятны. Они отгоняли его невеселые мысли, скрашивали жизнь.
        И еще одно событие если и не потрясло его, то оставило след в сердце. Однажды он столкнулся с одним необыкновенным человеком, скорее уродом. А делал его таким огромный шрам, шедший чуть ли не от глаза до подбородка. Рубцы, стягивавшие рану, оттягивали нижнее веко, перекосили нос, стянули губы так, что видны были зубы. Почему-то подумалось, что это был боевой рубец.
        От такой неожиданной встречи Санд даже смутился, если не испугался. Человек каким-то странным взглядом посмотрел на него. Поняв, в каком смятении находится этот новенький, урод в сердцах махнул рукой и поспешил удалиться.
        Их встреча на этом не закончилась. Санд стал замечать, что этот человек незаметно, но очень часто наблюдает за ним. И он решил во время очередной встречи с Арзу спросить у нее об этом странном человеке. Но, к сожалению, она мало что знала. Рассказала только, что до ее рождения он был куплен еще мальчиком. Его отдали в услужение женской половине бейской семьи. Он и сейчас там, но вроде лалы. Сказала, что он пользуется большим влиянием у бея - так назвала Арзу своего отца.
        - А почему туда? - удивился Санд.
        Арзу рассмеялась:
        - А ты… не догадываешься?
        - Нет, - чистосердечно признался он.
        - Ну… и ладно, - продолжая смеяться, ответила она и добавила: - когда-нибудь поймешь.
        Этот человек продолжал за ним следить. Но сколько ни пытался Санд с ним сблизиться, он тотчас скрывался на женской половине, куда вход мужчинам был заказан. Но все же однажды, схитрив, Санд столкнулся с ним нос к носу. Тот попытался было уйти, но Санд придержал его за рукав.
        - Ты русский? - спросил он.
        И Санд увидел, как весь он преобразился: глаза засияли, выпрямился. Он закивал головой, издавая нечленораздельные звуки.
        - Так он еще немой, - догадался Санд, - кто же так его изувечил?
        - Это кто сделал, - он показал на его шрам, - русские?
        Тот отрицательно покачал головой.
        - Турки?
        - Неээ, - можно было понять отрицательное покачивание головой.
        - Татары? - все повторилось.
        Санд пожал плечами: мол, кто? Тогда он стал быстро перебирать пальцами. Санд догадался.
        - Всадники?.. Половцы? - неуверенно произнес он.
        - Даа, - с трудом подтвердил и закивал головой.
        - Где ты жил?
        Он сделал движение рукой, напоминавшее ползучую змею или плывущую рыбу.
        - Не понимаю, - замотал головой Санд.
        Затем, разводя руками над головой, человек что-то пытался изобразить.
        - Не понимаю, - опять замотал головой Санд.
        Тот опять быстро задвигал пальцами, а потом изобразил, что это существо то ли полетело, то ли скакнуло, разберись.
        - Нет, не понимаю, - признался Санд.
        Сколько бы они ни встречались, этот человек всегда с каким-то мучившим его вопросом во взгляде глядел на Санда. Что он хотел узнать, оставалось для юноши загадкой. Сколько он ни показывал, как кто-то воображаемый сражается, что-то еще делает, понять его Санд не мог.
        Его очень заинтересовал этот человек. Он долго думал, что сделать, чтобы его понять. Что означает движение его пальцев. У кого спросить? А что, если у Арзу? Она, наверное, знает. Вскоре такая возможность представилась, и Санд спросил ее об этом. Арзу рассказала, что еще в детстве с помощью старого иудея Шела она быстро освоила новый язык и свободно стала «разговаривать» с Адилом.
        - Хочешь, - сказала она, - я научу тебя?
        Тот кивнул в знак согласия. Учеником он оказался толковым. Но пока изучал «немую» грамоту, общаться с Адилом не мог.
        Однажды эта спокойная жизнь внезапно оборвалась. Бей задумал военный поход. Ускакали куда-то всадники. Стали появляться незнакомые вооруженные люди. Забрали и Санда. Выдали ему шлем, саблю, лук со стрелами, кривой нож. А пошли они на бейлик Узун-Хасана. Кто-то шепнул Умур-бею, что занемог Узун-Хасан, а его сыновья схватились друг с другом. Каждый желал встать на место отца. Самое удобное время поживиться.
        Шли только ночами, чтобы не выдать себя. В последнюю ночь перед налетом они спрятались в какой-то лощине, чтобы с рассветом сделать набег. Но средь ночи вокруг стоянки вспыхнули костры и конники с воплем: «А-а-а!» ринулись на отряд Умура. Чтобы в темноте не перерубать друг друга, узуновцы на спины заранее пришили по белому лоскуту.
        Крепко спавшего Умур-бея растолкал Хасан. Тот вначале не понял, но, увидев, что его акынжи уже сражаются с врагом, вскочил на ноги и тотчас оказался в седле с ятаганом в руках.
        - Кто-то предал! - воскликнул он.
        Внезапность нападения очень помогла узуновцам. Средь воинов Умура поднялась паника. Как разглядели бея, трудно сказать, но на Умура сразу навалилось несколько человек. Куда-то делся Наим, и ему одному пришлось отражать их нападение. Силы были неравны, и Умур уж стал прикидывать, какие стада он отдаст за свой выкуп, как вдруг неожиданно пришел на помощь урус. Он как орел налетел на них, рубя направо и налево. Такого напора, такой ярости, которую проявил этот воин, вряд ли кто мог выдержать. Противник дрогнул и стал отступать. Победный голос Умура услышали его люди. Это их воодушевило, и Узуну пришлось улепетывать, оставив в руках Умура двух своих сыновей. Умур разделил людей. Одни во главе с ним помчались вдогонку за Узун-Хасаном, а Наим бросился разыскивать стада противника, чтобы их присоединить к бейской скотине.
        Победителем возвращался бей в свой стан. Наим пригнал много скотины, и это было не все. Еще Узун-Хасан должен был отдать выкуп за сыновей. Такого успеха бей не ожидал. От радости он даже не стал разбираться, кто же его предал, оставив это дело на будущее время. По этому случаю он решил устроить пиршество. Были приглашены аяны, наиболее отличившиеся воины. Но всех удивил бей тем, что посадил Санда недалеко от себя, среди глубоко почитаемых аянов.
        Наим такого вытерпеть не мог. Еще один, два таких налета, и того гляди бей, выгнав его, Наима, посадит рядом этого уруса. И он решил, что пора от него избавиться. Наим для этого пригласил к себе двух особо доверенных воинов и устроил им хороший дастархан. Когда вино ударило в голову, Наим завел разговор:
        - Вот тебя, Халил, - он повернулся к пожилому воину, - бей совсем не пригласил на свое торжество. А сколько лет ты служил ему! Помнишь, как мы ходили на Шахин-бея? Кто отвел удар от головы нашего бея? А что получил? Ну а ты, - он повернулся ко второму, - разве ты сражался хуже этого уруса? Почему ему такая честь? Не по справедливости это!
        - Не по справедливости! - поддержали они его дружно.
        - Вот и я говорю, несправедливо. Давай выпьем.
        Закусывают дымящейся бараниной. Обтерев о себя жирные пальцы, Халил, отрыгнув, сказал:
        - Ты прав, Наим, этому урусу здесь делать нечего.
        Второй, решив, что и ему пора подать голос, предложил:
        - Он любит уезжать один. Давайте выследим и…
        Халил отрицательно покачал головой:
        - Боюсь, мы с ним не совладаем. Хоть и молод, а биться умеет.
        - Да нам головы не сносить, если узнает бей, - сказал второй акынжи, почесывая макушку.
        Наим поочередно оглядел собутыльников. Те согласно закивали головами.
        - Вы правы, надо придумать что-то другое, - Наим почесал затылок.
        Халил прищурил глазки:
        - Нам надо выследить его. Как-то раз я видел его вместе с Арзу. Бей такие вещи не прощает.
        Наима даже подбросило:
        - Ты что!
        - Да, да.
        - Чего молчал? Да, - подытожил Наим, - будем следить.
        Безделье угнетало Санда, и он возобновил свои выезды. Подметив это, стала выезжать и Арзу. Вскоре состоялась их встреча. Она видела, что Санд был отчего-то грустен. Если бы она могла залезть ему в душу, то увидела бы, что в ней никому, кроме его Настеньки, места нет.
        Девичье сердце не обмануть. Затеяв безобидный разговор, она незаметно перешла к расспросу:
        - Ты отчего, Санд, такой грустный? Наверное, свою любимую вспомнил?
        Он посмотрел на нее печальными честными глазами, и Арзу поняла все.
        - Она красива? Красивее, чем я? - не постеснялась Арзу задать такой вопрос.
        - Милая Арзу, - как встрепенулось ее сердечко, когда она услышала это слово, - была у меня Настенька. О любви я никогда не слышал, я не знаю, что это такое. Но мне, кроме нее, никто не нужен.
        - И даже я? - последнюю букву она произнесла так тихо, что он еле уловил.
        - Ты - мой друг. Понимаешь? А друг - это все. Мы другов не предаем. Понимаешь?
        Она ничего не поняла. Ой, как все сложно! И ее сердце прониклось к нему жалостью.
        - А где она сейчас? - Арзу склонила голову, и всегда веселое ее личико стало серьезным.
        - Не знаю… Может, как и я, стала гулямой, - он тяжело вздохнул. - Может, еще и не продали.
        - Так ты бы съездил и поискал. А бей бы ее выкупил.
        Знала ли она, какие последствия будут иметь ее слова, как и встречи с ним!
        Нечаянно брошенные слова Арзу подняли в его груди бурю. Недолго раздумывая, он решил ехать.
        - Ты можешь у бея спросить разрешения на мою поездку?
        - Бей мне ни в чем не отказывает, - гордо сказала она.
        На следующий день она попыталась встретиться с отцом, но ему было не до дочери. Опять этот несносный мальчишка, этот дьявольский Осман, угнал у него стадо овец. Нет, надо с ним что-то делать. Но что? И он решил посоветоваться со своим визирем. Алаэддина дважды просить не надо. Выслушав бея, он, прищурив левый глаз, тихо сказал:
        - Ссориться с беем Эртогрулом опасно. У него более пятисот шатров. А ты заставь Узун-Хасана это сделать. Скажи, что за это ты отпустишь одного из его сыновей.
        Бей задумался, поглаживая бороду.
        - Хорошо, - наконец согласился он, - но поедешь ты и все уладишь.
        Как ни не хотелось визирю это делать, но пришлось ему собираться в дорогу.
        Санд в этот день с Арзу не встретился и решил, что она у бея и все решит. Наутро он оседлал лошадь и отправился на далекий рынок, о котором он узнал от Арзу. Но она и на второй день не могла попасть к бею и решила попросить Наима, чтобы тот за нее попросил отца. Выслушав ее, он кивнул головой в знак согласия, а сам задумался: «Что-то тут можно сделать». Но что - в голову не приходило. Тогда он решил найти Халила, который, выслушав его, сказал:
        - Сам Аллах отдает его нам в руки. Вели седлать коней. На рынке мы его схватим и скажем бею, что он решил бежать.
        Глаза Наима заблестели от радости. Как просто, но как здорово! Он сам возглавил отряд для поимки Санда. Воспользовавшись тем, что Санд не знал дороги в Бруед, отряд Наима прибыл первым и стал ждать его появления. Ничего не подозревавший Санд прибыл в полдень в город. Отыскав рынок, он тщательно его осмотрел. Даже пробовал у многих расспрашивать. Но никто ничего не мог ему сказать. И не найдя следов Настеньки, он уже собирался возвращаться, как неожиданно наткнулся на Халила. Он его плохо знал, хотя довольно часто встречался. Но на чужой земле каждый знакомый становится чуть ли не родственником. Санд спрыгнул с коня, и они обнялись, как старые друзья, поприветствовав друг друга.
        - Как хорошо, что я тебя встретил, - воскликнул Халил, не дав ничего сказать Санду, - есть кого попросить о помощи.
        - А что случилось? - с выражением полной готовности выполнить любую просьбу спросил Санд.
        - Понимашь, купил барана, да здоровый оказался. Хочу повязать, да тот не дается.
        Санд рассмеялся:
        - С бараном мы справимся.
        Они подошли к старому, казалось, заброшенному шатру. Около него стоял какой-то мужик и держал на веревке здоровенного барана.
        - Ты возьми у него веревку и вали барана, а я повяжу ему ноги, - скомандовал Халил.
        Сам встал около барана так, что Санд должен был встать спиной к шатру. Юноша, нагнувшись, ловко схватил ноги животного и только хотел дернуть их на себя, как кто-то сзади ударил его по голове. Когда Санд очнулся, он почувствовал, что сидит на коне с завязанными глазами. Руки и ноги были связаны. А перед ним всадник, слышен топот конских копыт. Сильная боль в голове отвлекала его от ощущения окружающего мира. Когда боль немного стихла, он попытался заговорить с всадником. Но тот упорно отмалчивался. Почувствовав, что разговор не получится, он стал думать, что случилось.
        Первое, что пришло ему в голову: «Меня и Халила приняли за богатых покупателей и напали на нас, чтобы ограбить. Ударили… но, обыскав и ничего не найдя, почему-то не бросили, а куда-то везут. Наверное, хотят взять за меня выкуп. А вдруг Умур-бей не захочет? Да и некому за меня заступиться. Чужой я среди всех. Только разве Арзу… но она же девчонка. Как ей просить за меня у отца! Что тот подумает? Всегда как-то по-особому на меня смотрит Адил. Арзу сказала, как его зовут, но что может сделать этот уродец. Нет! Видать… нет, страшно подумать», - все это вертелось в его голове.
        Сколько его везли, днем или ночью привезли, он ничего не мог сказать. Когда остановились, он впервые услышал чьи-то сдержанные, глухие голоса. Но слов разобрать не мог. Санд почувствовал, что кто-то развязал ему ноги и руки, затем его стащили с лошади. Подхватив под руки, куда-то повели. А потом… толкнули так, что как он приземлился на ноги, не мог бы ответить.
        Он снял с глаз повязку и… оказался в непроглядной темноте. Она дышала сыростью, и Санд догадался, что попал в какую-то яму. Он слышал о том, что у князей на Руси были ямы, в которые бросали преступников. Неужели и он попал в такую яму? За что? Да и где он? Отчаяние овладело парнем. Он почувствовал себя таким одиноким, никому не нужным, что жизнь стала ему не дорога.
        Внезапно на какое-то мгновенье свет озарил его яму. Но только на мгновенье. Рядом что-то ударилось о землю. Почувствовал запах мяса. И… отодвигая тяжкие мысли, взыграл аппетит. Насытившись, Санд вновь стал обдумывать свое положение. Мысль была одна: во что бы то ни стало надо бежать. И он принялся ощупывать стены, но понял, что выбраться невозможно. Он пытался подняться с угла, но слизь, покрывавшая стены, делала их скользкими и больше двух-трех передвижений он сделать не мог. Попробовал ногтями выцарапать углубления. Но из этого ничего не вышло: стены были крепки.
        Когда надежда развеялась, опять в голову полезли разные мысли. Он очень хотел узнать, где он, куда делся Халил. Может, его убили? Санда сильно озадачивало их молчание. Почему они ему ничего не говорили? Чего они от него хотят?
        По возвращении торжествующий Наим появился перед очами бея и, не скрывая радости, описал побег Санда и его новое пленение. Бей был взбешен. Он оказал ему такую честь, посадил его, паршивого гуляма, почти рядом с собой, среди почтенных аянов, а он, грязная русская свинья, решил бежать! Нет, молодец Наим, схватил беглеца. Пусть его судит суд. Он вызвал к себе кадия. Гнев кипел в его оскорбленной душе, и он приказал осудить Санда самым строгим наказанием. А наказание было одно: смерть.
        Кадий стал думать о том, к какому виду казни он должен приговорить гуляма: отрубить голову, утопить или, по обычаю татар, разорвать его лошадьми. Надо было угодить бею.



        ГЛАВА 10

        Бывают в жизни довольно странные совпадения. Но объяснить причину такого явления никто не берется. Когда в Брусе вязали Санда, в далеком Марселе в это же время корсары знаменитого капитана по кличке Грозный приковывали к упорным брусьям двухмачтовой галеры одного из именитых французских аристократов. Капитан был весьма доволен такой неожиданной покупкой. Граф, так на ушко шепнули ему, выглядел настоящим верзилой. Сам Грозный, просоленный морской волк, был похож на крепко сбитую бочку. Грудастый, с могучими плечами, с заметным брюшком, с короткими толстыми ногами. Его большая круглая голова была как бы ввинчена в дюжие плечи. На первый взгляд он казался медлительным, неповоротливым человеком. Но так только казалось. На самом деле он был резок, стремителен и на удивление ловок. Обладая огромной физической силой, в бою был бесстрашен, дерзок и хорошо видел ход сражения. Знал, где и когда ему надо появиться, чтобы обеспечить победу. К тому же не был жаден, делил добычу всегда по справедливости. За это его любили и охотно шли в услужение. Но он был до жестокости строг и быстр на расправу. И за это его
боялись. Поэтому дисциплина на корабле была железной. Все вместе взятое позволяло ему господствовать не только на своем судне, но и на всем Средиземноморье. Многие владельцы судов, которых он догонял, зная его мощь и силу, без боя отдавали то, что требовал корсар.
        Счастлива была та таверна, куда заходил он встряхнуться. Хозяева набивали мошну, а за его щедрость и мужскую силу женщины были от него без ума.
        Но не все при виде удава цепенели на месте, как кролики. Находились смельчаки, которые без боя не хотели делиться своим добром. Поэтому были и у него потери, а корабль требовал ремонта.
        На приобретение гребцов он денег не жалел, подбирая сильных, здоровых людей. Вот и на этот раз ему пришлось отвалить две тысячи луидоров за молодого рослого француза. Продавцы даже посмеялись напоследок, что это какой-то знаменитый граф. Да только Грозному все до морского фонаря. Бывали у него за веслами не только графы, но и герцоги, и даже принцы. А попадали они к нему по происку родственников или близких людей, у которых эти вельможные люди стояли на пути. А Грозному какое дело, кто они, лишь бы в них была сила и гребли здорово. Случалось, что их и выкупали. И тут Грозный «не скупился», знал, что деваться тем некуда. Не дадут нужную сумму, увидит тогда выкупатель, как тают в морской синеве паруса его корабля.
        Француза приобрели перед самой отправкой, он находился в полной прострации. Грозного это не смутило. Он знал, что «продавцы» опаивали свои жертвы зельем, чтобы легче было ими совладать. Они, как правило, вскоре отходили.
        - Ничего, очухается, - сказал Грозный на замечание одного из подручных и приказал везти его на галеру.
        Когда он очнется, они будут уже далеко в море. А тут один закон - греби, когда прикажут. Иначе… Стража подобрана здоровая, любого успокоит.
        Когда француз пришел в себя, он был в ужасе. Он не мог понять, где находится, кем стал. Кругом видел только голые тела незнакомых ему людей. Они что-то делали какими-то толстыми палками. Одна лежала у него на коленях. Он было дернулся, но цепи не дали ему сделать и шага. К нему подскочил какой-то черномазый здоровяк и что-то рыкнул. Чтобы скорее привести новичка в чувство, его по спине ударили плетью. А куда прикованному дергаться, засекут до смерти. В одно мгновение понял: где он, кто он. Ему стало ясно, кто его повелители.
        Так началась новая жизнь Раймунда. Что и говорить, плеть - лекарство действенное. Он быстро пришел в себя. И, все обдумав, понял, что спасения нет. Или, вернее, есть… только выкуп. Но кто этим займется? Мачеха? Вряд ли это ей нужно. Дядя… Да. Но как он его найдет? Сестра? Нет. Она ничего не сможет. А пока… пока спина болит от безжалостных ударов плети. Но надо держаться.
        Раймунд смотрит на своего соседа. Вид его отталкивает. Это зверь, а не человек. Весь волосатый, как обезьяна. И взгляд какой-то волчий. Господи, помоги перенести все это. Весла подняты. Всё. Теперь можно забыться. Вспоминается последний день его свободы. Нет, в замке все было, как обычно. Дорога спокойна. Таверна. Ну, что там. Драка. Драчунов выбросили на улицу, и они куда-то исчезли. Кто еще? А, те двое, что ему показались подозрительными. И зачем один из них полез в погреб вслед за хозяином? Зачем? Не он ли уговорил хозяина, и они насыпали порошок в вино? Но кто их мог заставить это делать? Мать? А может быть, сам…? О Боже! Не зря отец так его боится. Он ведь охотился за нашим графством. Чего мне ждать?



        ГЛАВА 11

        В этот день Адил, которого Санд назвал про себя уродцем, собирался поехать в Кютахья, чтобы сделать покупки для женщин Умур-бея. Они требовали разные товары: и дамаст, и парчу, цветастые курдэе, колпаки, туфли из лайки, шарфы. Попробуй всем угоди. Но за что ценили Адила - он всем мог угодить. У него был тонкий вкус, и что бы он ни давал женщинам, они не могли нарадоваться.
        Адил начал завязывать полок, как услышал за спиной чьи-то торопливые шаги. Он оглянулся и увидел почти бегущую Арзу. Он понял, что что-то случилось. Арзу без причины к нему бы не пришла. Она умела разговаривать с ним и понимала движение его рук. Услышав, что Санд был схвачен Наимом в Брусе и обвинен в попытке к бегству, Адил побледнел. Он знал, что следует за этим.
        - Он не виноват, - сказала она, - Санд поведал мне о своем желании на рынке поискать Настеньку, и я хотела все рассказать отцу, чтобы он не гневался, если узнает, что я разрешила ему это сделать. Но… я не могла к нему попасть и попросила Наима, чтобы он передал мое решение, но… - и слезы полились у нее из глаз.
        Адил взял ее за руку, и они быстро пошли к бейскому шатру.
        В этот час бея нельзя было беспокоить. Он возлежал на нежных мехах и наслаждался дымом волшебной силы, после которого в груди воцарялось радостное настроение, и оно уносило его в сказочные райские кущи. А Адил, этот все понимающий и уважительный, покорный и безоговорочный гулям вдруг точно сбесился. Рядом с ним его нежная, кроткая, любимая дочка Арзу, и они требуют оставить в живых этого беглеца. Что подумают его акынжи, если он не накажет виновного!
        - Нет! И… убирайтесь!
        Но куда делась у Адила, хватавшего на лету мысли своего властелина, отработанная за долгие годы податливая уступчивость, безропотная сговорчивость, что с ним случилось? И что случилось с его Арзу? Почему она так себя ведет? Что она говорит? Что она разрешила Санду поехать на невольничий рынок. С каких это пор женщина вмешивается в дела мужчин? Что говорит Адил?
        - Мой повелитель, ты, кому Аллах не дал сына, но зато дал такую дочь, которая с достоинством заменит любого мужчину, уже сейчас должна учиться повелевать мужской половиной. Или ты хочешь, чтобы твой бейлик остался без правителя? Может, ты готовишь отдать его Эртогрулу, сын которого не раз причинял тебе разные неприятности? Если ты будешь милостив, к тебе будет милостив Аллах, и он услышит нашу мольбу и даст тебе наследника!
        Последние слова Адила доконали бея. Ну и хитрый этот урус! Знает больное место бея. Но… все же, зачем дразнить Аллаха?
        - Ладно… - бей задумался, - только ради Аллаха, милостивого, милосердного. Хвала и благодарение Аллаху, дарую я ему жизнь. Но… он будет пасти мой скот на самом дальнем уделе.
        - Спасибо бею, такому же милостивому и милосердному, - Адил низко поклонился и выскользнул из шатра.
        Санд привык к тому, что каждый день видел свет лишь мгновение. Но на этот раз яма освещалась довольно продолжительное время. И, похоже, никто не пытался ее закрыть. Сердце радостно забилось: «Бей выкупает его!»
        Вверху раздались чьи-то голоса, сопение. И он увидел, как к нему спускают лестницу. «Ура! Меня освободят! Слава бею! Да я за него теперь и головы не пожалею!» - пронеслось в мыслях Санда.
        - Поднимайся! - получил он долгожданный приказ.
        Наверху свет ослепил Санда, и он закрыл глаза. Когда немного пообвык, то увидел перед собой… Наима, за ним группку людей. Злобный оскал Наима говорил о многом. Но Санд не хотел думать о плохом, считая, что он прибыл по приказу бея, чтобы освободить его. И ради этого Санд готов был броситься ему на шею. Но… перед ним вдруг вырос невысокий, полноватый человек, одетый в черное, с красной феской на голове. В руках у него был какой-то листок. Держа его перед собой, но глядя на Санда, этот человек певучим голосом заговорил:
        - Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…
        Слова в ушах Санда вдруг стали терять свою сущность. Они стали таять, как снег на печи, не доходя до его сознания. Он понял одно - побег… его приговорили за побег… пастухом. Он пастух! По воле бея… пастух… хвала и благодарение Аллаху!
        Сборы были недолги. Хасан и Халил его сопровождали. Он ехал, а в голове все смешалось. Он не понимал главного… побег. Какой побег? Он не думал никуда бежать. И ему стало ясно, почему так улыбался Наим.
        Бей, отменяя казнь, посылал Санда на смерть, которая могла настигнуть в любую минуту. Эта земля не имела явного хозяина. Она понравилась бею. Здесь были тучные пастбища, вода. А что еще надо, чтобы множились твои стада? Он приказал взять из его многочисленных стад по нескольку лошадей и баранов и гнать их туда. Пастухом определил старого и больного гуляма. Это был поляк, которого несколько лет тому назад приобрели на невольничьем рынке. Он умел ходить за скотиной. Купить его уже никто не купит, а если убьют, то туда и дорога. А выживет, так ему, бею, только выгода. У поляка была прибавка, и хорошая. Стада росли, и нужен был второй человек. Вот бей и решил одной «стрелой» два вопроса.
        Всю дорогу Санд пытался заговорить с охраной, но из этого ничего не получалось. Видать, крепкий получили приказ, чтобы молчать. Молчал и Халил. А из головы не выходило: «Что же случилось?» И вдруг Санд понял: «Меня заманили в ловушку! И это дело рук Наима! Теперь понятна его улыбка. И бей хорош! Поверил, что я беглец. Меня не спросил. Хотя, кто я? Раб! Раб! Кто же выдал? Знала только Арзу. Неужели она? Зачем? Что ей от меня надо? Нет и нет. Не верю! У нее такие глаза! Они не обманывали».
        Подъехавших встретил свирепый лай собак. Огромные псы готовы были порвать и коней, и их всадников. Только окрик Яна - так звали скотовода - остановил собак, и они, урча, удалились прочь. Перед отъездом стражники оставили Санду кое-что из оружия: саблю, нож, лук со стрелами, копье. Стадо представляло интерес, и его надо было защищать. Перед расставанием Халил объехал стада. Подъехав к Яну, он поощрительно улыбнулся:
        - Бей будет доволен твоей работой, - сказал он и хлестнул своего коня.
        Когда Хасан с Халилом скрылись из виду, Ян подошел к Санду.
        - Русский?
        Тот утвердительно кивнул.
        - Бежать не хочешь? - почему-то спросил он.
        Вместо ответа Санд оголил спину.
        - А, все понятно, - и усмехнулся, поднимая свою рубашку.
        На его спине тоже были похожие отметины.
        - На родину тянет? - продолжал он допрос.
        Санд неопределенно пожал плечами. Ян опять усмехнулся.
        - Иди, выбирай барана и тащи сюда. Надо отметить прибытие. Да и дорогой-то не очень они тебя жаловали. Знаю я их.
        Санд схватил первое попавшееся животное, взвалил к себе на плечи и, подойдя к Яну, положил его перед ним.
        - Резал? - спросил он.
        - Доводилось.
        - Тогда давай.
        Он помог Санду снять шкуру с животного и стал резать его на куски.
        - Собери дрова и разводи костер.
        Почуяв кровь, прибежали несколько собак. Они покорно сели полукругом, дожидаясь своей доли. Мясо на углях Ян, судя по золотистой корочке, сделал превосходно. Но не торопился его есть, а подмигнул и удалился в шалаш. Вскоре принес оттуда кожаный мешок с какой-то жидкостью.
        - Турки научили меня делать вино из кобыльего молока. Мне оно нравится.
        Он поставил два кубка и налил в них жидкость. Подняв свой кубок, сказал:
        - Я уже стар и для себя желаю только одного - покоя. Поэтому я здесь, забытый небом и беем. Но тебе, молодому, желаю, чтобы небо проявило милость, сделало тебя счастливым, удачливым человеком. В бою - непобедимым, для власти - угодным, для врага - грозным.
        Напиток оказался приятным. Он напоминал Санду сыворотку, которой мать поила его, когда было жарко. Холодная, с погреба, она хорошо утоляла жажду.
        Работы, как оказалось, было много. Ян был хорошим хозяином, многое умел. Доил овец, делал из молока сыр, выделывал кожи. Шил из них одежду. Так протекали и дни Санда. Правда, он успевал и поохотиться. Места были дикие, всего хватало. Пришлось дважды схватиться с волком, но вышел победителем. Бросая шкуры в яму для закваски, Ян не то пошутил, не то сказал то, о чем думал:
        - Набьешь этого добра, нашьем шуб. Съездишь в Брусу, продашь. Скопим деньгу, тебя выкупим, и поедешь домой, на родину.
        - Не тереби душу, Ян. Как я могу вернуться без Настеньки?
        Ян, накрывая яму шкурами, повернул голову и, хитро прищурив глаз, хохотнул:
        - Найдется другая Настенька.
        - Другой… не надо, - Санд вдруг рванул с места, вскочил на коня и был таков.
        - Растеребил я его рану, - вздохнул Ян, направляясь к шалашу, чтобы взять бадейку.
        Наступало время дойки кобыл.
        Санд прискакал на полюбившийся ему холм, который напоминал родные места. Это была круть над излучиной реки. Напрасно она грызла утес. Не по зубам он ей оказался. Только намыла омутину, в которую Санд любил нырять с головой. Холодны воды Сакарьи, так и жгут тело. Но потом хорошо! Растереть тело насухо, чувствовать, как горит оно от многочисленных игольных уколов.
        На этот раз его погружение было более глубоким. И он глазам не поверил, увидев на дне чудовище, а не рыбу. Вынырнув, поплыл к берегу. Нашел крепкий сук с рогулиной. Заострил с другого конца и опять в воду. Рыбина лежала на месте. Прицелился и что есть силы вонзил в нее деревягу. Дернулась та и, ослабев, вся вытянулась. Перебил он ей хребтину. Еле выволок рыбину на берег, а дальше, хоть и здоров был, одному трудно было с ней совладать. Коня подогнал. Веревку по жабрам пропустил. Удалось поднять рыбину до половины. Так и приторочил к седлу.
        Ян, как увидел это чудовище, так и схватился за голову:
        - Да разве такие рыбы бывают? Что ж, мил человек, мы с ней делать будем?
        - Соль есть?
        - Соль-то есть, да, боюсь, не хватит.
        Пока рубили рыбу, Ян все удивлялся:
        - Как ты с ней справился? Сколько живу, таких чудовищ не видел.
        Однажды их ритм жизни нарушил ночной лай и визг собак. Ян сразу понял, в чем дело.
        - Беда! Угонят наше стадо.
        - Не дадим, - Санд схватил саблю и бросился наружу.
        - Ты куда? Вернись! - закричал ему вдогонку напарник.
        Да только напрасно. Домчавшись до стада, он увидел, как несколько человек, отбиваясь от собак, стараются поднять стадо. Увлеченные своим делом, они не заметили появления пастуха. А тот, согнувшись в три погибели, лавируя меж скотиной, подскочил сзади к ближайшему угонщику и развалил его надвое. Тот не успел даже крикнуть. Такая же участь постигла второго. Третий заметил, но было поздно. И он последовал за ними. Силы похитителей убавились наполовину. Один из них, увидев Санда, бросился на него. Но, споткнувшись на ноге лежавшего барана, носом запахал по земле. Справиться с ним было просто. А те двое, увидев, что к нападавшему на них пастуху бежит подкрепление, бросились наутек. Один из них далеко не ушел. Догнавший его Санд прыгнул ему на спину и повалил наземь. Подбежавший Ян помог ему скрутить похитителя.
        - Ах ты, разбойник, - закипятился Ян, когда тот стал дергаться, - да я тебе голову отрублю! - он замахнулся саблей.
        - Не надо! - Санд перехватил его руку.
        - Скажи ему спасибо, - пряча в ножны оружие, проговорил Ян, - а то я бы быстро…
        - Что мы с ним будем делать? - Санд показал на пленника, когда они пришли на место.
        - Пусть полежит до утра, а там разберемся.
        - Последнего будем ловить? - спросил Санд.
        - На кой он нам нужен. И этих хватит. Здорово мы с ними расправились, - продолжал Ян, готовя ложе ко сну.
        Он достал из-за кутка старую шубу, пояснив:
        - Ногам становится холодно. Тебе дать? - он потряс шубейкой.
        - Нет, мне не надо. А ему надо дать. Человек все же.
        Ян забурчал:
        - Человек, человек! Да какой он человек…
        - Не ворчи, Ян, - перебил Санд, - дай какой-нибудь зипун.
        - Держи, - и бросил какую-то ветошь.
        Пленник лежал скрюченный, дрожа от холода. Санд набросил на него одежонку и, вернувшись в шалаш, лег на свое место.
        Утром долго решали, что с ним делать. И решили оставить. Если отпускать, надо давать коня, кое-какое оружие. Иначе дорогой пропадет. Зверья разного сколько шатается. Его развязали. Санд неожиданно сказал:
        - Хочешь уйти, уходи.
        Ян удивленно посмотрел на него. Пленник подумал и решил остаться. Тогда Ян дал ему заступ и велел, чтобы тот похоронил своих приятелей. Адыра, так звали пленника, долго не было. Ян и Санд даже стали думать, что он сбежал. Но тот вернулся поздно вечером с заступом на плече.
        Он решил остаться, охотно выполнял все поручения. Его появление дало Санду возможность отсутствовать днями. Он набил гору лисиц, несколько волков уже были на примете. Дважды попадался благородный олень. Но в него Санд стрелять не стал. Уж больно красив. А для мяса и другие звери найдутся.
        В этот день, увидев, что Санд опять засобирался, Ян заныл:
        - Опять что-нибудь принесешь. А у меня яма забита. Да отдохни ты. Сколько тебя не видели.
        Санд нехотя откликнулся на его нытье, но долго без дела просидеть не мог и предложил:
        - Давайте из лука постреляем. Кто хуже всех стрельнет, тот барана разделывать будет.
        - Давай, - заерепенился Ян.
        Адыр, еще окончательно не оправившийся от пленения, неопределенно пожимал плечами, когда услышал это предложение. Они его уже признали своим. Он им рассказал, что направил их младший сын Эртогрула, Осман.
        - Это какой-то бесенок, а не человек, - говорил Адыр, - то ли дело его старший брат Алладин, само спокойствие. Мягкий, добрый человек.
        - У беев не могут быть мягкие, добрые дети, - заметил Ян, набивая колчан стрелами.
        Они повдоль сложили заячью шкурку, прикрепили ее к колу. Отсчитав пятьдесят шагов, Ян протянул лук и стрелу Санду. Юноша тщательно прицелился, тетива щелкнула, засвистела стрела. Она попала в лопатку, как раз против заячьего сердца. Адыр защелкал языком, а Ян, точно это был его выстрел, издал торжественный крик. Вторым был Ян. Он долго целился. Потом опустил лук.
        - Ветер изменился, - пояснил он, хотя этого никто не заметил.
        Вторично не стал стрелять, помешала собака. Наверное, хотела попросить кость.
        - На, - протянул он лук Адыру, - я за тобой.
        Адыр попал прямо в хвостик, чем вызвал у всех дружный смех.
        Стрелу Яна так и не нашли.
        - Еще по разу, - объявил он, подавая лук Санду.
        Только тот встал в стойку, как вдруг пес сорвался с места и ринулся с лаем прочь. Они переглянулись. На лице Яна был написан испуг.
        - Твои, наверное, - каким-то жалобным голосом произнес он, глядя на Адыра. - О, Господи, что нам будет, - запричитал Ян.
        - Я с вами! - выпалил Адыр, - меня все равно убьют!
        Они похватали луки и спрятались за шалаш.
        Вскоре появились два всадника. Санд узнал их. На его удивление, это были Адил и Арзу. Пастухи вышли из укрытия и пошли им навстречу. Отогнав псов, Санд помог Арзу спрыгнуть с лошади. А Адил оказался неплохим наездником. Он умело спрыгнул с коня и бросил поводья Яну. Затем обнял и по-русски трижды расцеловался с Сандом, потерся щекой с Яном, а незнакомцу кивнул головой.
        Ян тотчас рассказал ему о третьем члене их компании и, не жалея красок, описал подвиг Санда. Как на юношу в это время смотрела Арзу! Наверное, он ей казался каким-то божеством. Рад, очень рад был за него и Адил.

«Стол» накрывали прямо на земле. У хозяйственного Яна оказался в наличии плат из бранной ткани. Угощение нехитрое, обычное: баранина на углях, запеченный в золе заяц, засоленная рыба, монгольская вода (конское забродившее молоко, которое называют кумысом). Зато гости потчевали их финиками, апельсинами, виноградом и щербетом.
        Разговор вел в основном Ян. Адил все это время не спускал глаз с Санда. Когда Ян сделал паузу, Адил спросил жестикуляцией рук, продолжая глядеть на Санда:
        - Скажи, кто твои родители?
        Невольным переводчиком опять выступил Ян. Санд неожиданно усмехнулся.
        - Родители… - произнес он со вздохом, - если бы я знал.
        - Что тебе известно?
        - Я знаю… - в задумчивости произнес он и начал рассказывать свою историю. - В детстве я спас дочь нашего боярина, - он повернулся к Арзу, - это как ваш отец, - пояснил он и продолжил, - а под вечер, когда я пришел к своему дому, увидел полный двор гостей. То были люди боярина. Не знаю отчего, но я испугался и спрятался в кустах под окном. И слышал, что боярин стал расспрашивать моего отца про меня. И тот вдруг признался, что не они мои родители. Они нашли меня около убитой татарами матери, услышав мой плач. Они сохранили даже мои пеленки. Отец поведал, что мать моя была очень красива, - сказал, а сам засмущался. - Сохранился от нее еще… - он поднял рубаху, оголяя грудь.
        Там все увидели небольшой золотой крестик, на котором было вчервлено тело Христа.
        Адил вдруг побледнел и протянул за ним руку. Санду пришлось его снять. Адил схватил крестик и стал тщательно рассматривать. На его левой стороне была едва заметная ссадинка. Он ее узнал. И вдруг бросился к Санду, стал его целовать. И даже выговорил слово: «Моой!»
        Когда он успокоился, то с помощью Яна и Арзу поведал свою историю, историю сестры и воеводы. Рассказал и об Аскольде, сыне воеводы, как тот стал мужем Всеславны. Все слушали, затаив дыхание. Вернее, Яна, который все это пересказывал. Арзу не стыдилась своих слез. Да и глаза мужчин были влажны от услышанного.
        Адил замолчал, каждый по-своему переваривал услышанное. Ян вдруг точно окаменел. Потом повернулся к Адилу и спросил:
        - Подожди, как звали отца Санда?
        - Аскольд.
        - Аскольд, Аскольд, - врастяжку произнес поляк, что-то припоминая. - А… вспомнил! - и начал рассказывать: - Это было давно. Я еще жил на родине и был человеком Мазовецкого. Этот князь отдал немцам, тевтонам, один из своих замков. До них мы жили хорошо. Но когда они появились… да ладно. Как-то в лесу я собирал дрова. Слышу радостные голоса. Я оставил вязанку и решил посмотреть, что за люди. Прячась за деревья, я вышел на кромку леса и вижу… Господи… Тевтонцы рубили тех, кто радостно их приветствовал. И тут я услышал, как кто-то крикнул: «Аскольд, беги!» Я увидел, как какой-то воин, не тевтон, пробился средь их многочисленных рядов. Путь для него в лес был свободен. Там было спасение. Но, увидев, что гибнут его друзья, он повернул коня назад. Я не знал Аскольда, только слышал его имя. Но я понял, что это был он и своих друзей не бросил. Сеча была ужасная. Много погибло тевтонцев. Но силы были не равны, и эти ребята все погибли. Мне стало так плохо, что силы оставили меня. Как же так? Они думали, что их встречают друзья, а оказалось… Господи! Но это не все. Вязанку я потерял. Пока искал, услышал
новые голоса. Я вернулся на свое место и увидел какого-то воя и женщину с ребенком на руках. Отец ребенка был еще жив. Звали его… Аскольд. Это я хорошо слышал. Так называла его жена. Она еще произнесла имя, какое прошептал его отец. Я расслышал: Андрей! Наверное, тот так назвал своего сына.
        Андрей сидел ни жив ни мертв. Такое слышать! Не лучше выглядел и Василий, князь козельский с такой печальной судьбой. Молчание нарушил Ян.
        - Да… интересная встреча! - произнес он, покачивая головой.
        - Что… дальше? - глухо спросил Андрей.
        - Дальше, - Ян тяжело вздохнул, - мы отнесли тела русских глубоко в лес и там похоронили. Потом расстались. Они торопились поскорее оставить эти места.
        Он повернулся к Василию:
        - Князь, - назвал он его. За столько лет Василий впервые услышал это слово, - почему ты так пристально разглядывал Андрея?
        - Он вылитый дед Андрей Сеча, славный козельский воевода.
        - Вот так да! - Ян ударил себя по ляшкам. - Я тогда столько наслышался о Козельске. Это был город, который первый дал отпор татарам! Да так дал, что об этом знали даже в глухих европейских селениях. Позволь мне, Андрей, вспоминая прах твоего знаменитого деда, поклониться тебе в ноги, чтобы он знал, что его слава не умрет в веках.
        Он упал на колени и низко поклонился.
        - Санд, что он тебе сказал? - подала голос Арзу.
        Андрей, поднимая Яна, повернулся к ней:
        - Говорит, хороший у меня был дед, - и рассмеялся.
        - И я скажу, хороший! - поддержала и Арзу.
        - Я думаю, - Андрей подошел к Арзу, - там было много хороших людей.
        - Да, ты прав, - отряхивая колени, заговорил Ян, - взять князя, сколько тебе было тогда?
        - Тринадцать.
        - А какую отметину они оставили на тебе! Как ты сюда попал?
        Князь поднялся, разминая затекшие ноги. Походил какое-то время взад вперед, потом сел. На него все смотрели, и он понял, что ждут рассказа. И опять при помощи Яна и Арзу Адил поведал:
        - Мы долго держались. Ждали помощи. Посылали лазутчиков. Многие погибли. Аскольд дошел, но черниговский князь отказал в поддержке. Он боялся, что Батый пойдет на него.
        Ян вскочил:
        - Вот так всегда у нас: одного бьют, все смотрят. Начинают бить второго - тоже смотрят, - он говорил быстро, нервно, брызгая слюной. - Одни не заступаются, потому что, когда его били, никто не вступился. Другие думают: не полезу, и меня не тронут. Не проходит, - Ян виновато посмотрел на князя. - Прости, князь, душа не терпит.
        - Я понимаю, - князь откашлялся, посмотрел на закат.
        Солнце стало прятаться за далекие зубцы гор. Они приобрели какое-то фантастическое очертание неведомой крепости, напоминая о далеких боевых днях.
        - Так вот, - продолжил он, - воевода понимал, что нам не устоять. И решил во что бы то ни стало спасти хотя бы часть детей. Ибо знал, что вражина никого не оставит в живых. И это ему удалось. Были сделаны несколько ладей. Жиздра тогда разлилась и стала для татар недоступна. Собрав все силы в кулак, воевода открыл ворота и отбросил татар. Проход к реке был свободен. Мы все успели добежать до воды. Одним словом, были спасены. Но нас стали преследовать старые наши враги - соседи, половцы. Аскольд хотел спасти меня и дал одного воина, а сам с другими воинами остался, чтобы задержать врага. Мы с ним бежали, но нас догнали. Воин погиб, а я вот… - он вздохнул.
        Все поняли, что как ему тяжело вспоминать то время. Ян постарался как-то это сгладить:
        - Ладно, князь, главное, жив остался. Многим ведь было и не суждено…
        - Я понимаю. За мной гнался один половец, я сумел его ранить. Но он…
        И все поняли, что тот сделал.
        - Я потерял сознание. Спасла… собака. У меня не было сил идти. Она меня нашла, и я стал сосать ее молоко. Это дало мне силы. Потом она привела хозяина. Хорошие были люди. Но… опять татарский набег. Дальше, как обычно. И я молю Господа, что попал к Умур-беку. Зная теперь других ему подобных, скажу, что он хороший человек. И Арзу в него, - он посмотрел на нее и по-отечески улыбнулся здоровой частью лица. - Да, Андрей, ты ей обязан жизнью. Бек за самовольный отъезд решил поступить с тобой по обычаю своих предков. Тебя должен был судить кадий. Я разговаривал с ним. Он был в затруднении, как казнить тебя: отрубить голову, утопить или разорвать лошадьми.
        - Это… правда? - лицо Андрея изменилось.
        - Я не шучу.
        По его глазам можно было понять, что он говорит правду. Андрей вскочил и подошел к Арзу. Какими глазами она смотрела на него! В них было все: и счастье, что она сумела спасти его, и страсть горячих южных женщин, и радость видеть его. Юность же Андрея еще не позволяла глубоко читать сокровенные тайны по глазам. Но он сердцем чувствовал ее доброту и рано созревшее в ней материнское чувство как-то оградить, сберечь его. Он был ей очень благодарен. И она уловила это в теплоте его голоса, когда он благодарил ее за совершенный, весьма смелый для этих краев поступок.
        И в ней родился какой-то позыв, подавить который она была не в силах. Она робко взяла его руку и, не отрывая от него глаз, тихо сказала:
        - Смотри, какой красивый закат. Побежим, догоним солнце!
        И он послушно последовал за ней. Догнали ли они солнце, это было их тайной. Возвратились они усталые, но каким счастьем светились их глаза!
        С рассветом все были на ногах. Гостям предстоял долгий путь назад. Подтягивая подпругу Адилового коня, Ян не удержался и спросил у него:
        - Как вы попали к нам?
        Тот рассмеялся.
        - Да по дороге на Кютахья решили свернуть, завезти вам кое-чего вкусненького.
        - Ага, ясно, - Ян хлопнул коня по крупу. - Готов.
        Санд провожал их до тех пор, пока они не запротестовали.
        - Поворачивай назад, тут близко, - сказала Арзу.
        Поняв, что сопротивляться бесполезно, Санд был вынужден остановить коня. Рядом с ним оказался Адил. Усмирив танцевавшую лошадь, он спросил:
        - О родине-то думаешь?
        Санд тяжело вздохнул. По нему было все ясно.
        - А ты? - в свою очередь задал вопрос Санд.
        - Мой маленький Козельск занимает в моем сердце самое большое место!
        Его жестикуляцию Санд понял уже без переводчицы. Затем Адил дружески ударил его по плечу:
        - Бывай, - и пришпорил коня.
        Санд долго держал теплые, легко дрожавшие, нежные руки Арзу. Потом она осторожно освободила их из его плена, сверкнула глазами и взмахнула плетью. Лошадь шарахнулась и понесла. Но она оглянулась, и видно было, как на ее глазах блестели слезы.



        ГЛАВА 12

        Их встреча могла бы и не состояться. Хотя готовилась она пятьдесят лет тому назад. Это тогда далеко на Востоке вдруг разверзлась земля, выпуская из своего нутра злого дракона. Им оказалось многочисленное войско Чингисхана. Восток - это большой котел, из которого при варке порой вырываются пары в виде племен. Они, двигаясь в западном направлении, систематически расселялись по земле.
        И на заре нашего летоисчисления неведомые восточные племена создали в низовьях Приаралья свое государство. У них сложился тюркский язык. Это племя навязало его своим соседям. Для своей защиты они создали Каганат, но он просуществовал недолго. На его развалинах появилось новое государство - Огузское, союз племен, центр которого находился в городе Янгикенте в низовьях Сыр-Дарьи. Одно из ведущих мест в этом государстве играли князья из племени кайы. В то время это государство достигло больших размеров, добравшись до Хозарских владений. А через них они установили торговые отношения с Русью, где их называли торками. Но, вступив в борьбу с Хорезмским государством, огузы проиграли и вынуждены были во главе с вождями сельджукских племен двинуться на запад. Родилось государство сельджукидов, границы которого вышли к Византии.
        Молодое, набиравшее силу государство не могло не скрестить сабли со старевшей, но не забывшей дни своей былой славы Византией. У стен крепости Манцикерт произошла битва, где молодость победила дряхлость. Ворота в Малую Азию для сельджуков были открыты.
        Но радоваться победе им пришлось недолго. Восток вновь объяло кровавое зарево. Несметные полчища Чингисхана, вторгнувшиеся в пределы Средней Азии, возвестили сельджукам о грозной опасности. И хотя она на сей раз их миновала, но по прошествии двадцати лет угроза стала явью. Молодой монгольский хан Байджу стал стремительно приближаться к их границам.
        Конийский султан спешно стал готовиться к отражению его наступления. И вот с рассветом грянула битва при Кеседаге, где сражался и бей Эртогрул.
        Как отчаянно ни бились багатуры во главе с молодым беем, но Байджу разгромил сельджукскую армию. Конийский султан был приговорен. Вырвавшийся из хищных лап врага, израненный бей прискакал в свой стан. По его команде пятьсот шатров племени враз снялись и спешно с многочисленными стадами двинулись на запад. Три дня и три ночи, не останавливаясь ни на одно мгновенье, бросая жеребят, верблюжат, телят, шло племя, гонимое мыслью о страшном враге. Только на четвертый день люди получили короткий привал, и опять вой труб возвестил о продолжении их бегства. Так оказались они в районе Сегюта и Доманиго. Впереди была Византия или ее провинция Вифинцая. Вскоре за храбрсть и отвагу бей Эртогрул получил от султана удж на владение этими землями.
        Не все окружавшие его пошалыки были довольны новым соседом. Бей Узун-Хасан, Умур-бей, Исхак Иае спали и видели получение этих земель. Но сам Эртогрул не был доволен полученными землями. Пятьсот шатров с их многочисленными стадами трудно уживались в границах этого бейлика. Положение стало усугубляться от того, что соседи все чаще и чаще наведывались в его земли. Пока дело ограничивалось только угоном части его табунов. Бей решил усилить охрану. Но это не помогло. В один из таких налетов произошло настоящее сражение. Люди Эртогрула вынуждены были отступить. Но им удалось захватить в плен одного из налетчиков. Это был человек Умур-бея.
        Эртогрул решил обратиться к верховному кадию и для этого поехал в Конью. О, Аллах! Что он там увидел! Сельджукское султанатство билось в предсмертных судорогах. Кадий отказался разбирать его дело, сказав, что любой его фирман никто не будет выполнять. Султан метался в истерике, думая, какие шаги предпринять. Любой его шаг оценивался монголами как противозаконный, и они грозили послать к нему своего баскака.
        Эртогрул вернулся назад в расстроенных чувствах. А дома его потрясло еще одно событие: пока он ездил искать управу на нарушителей, они угнали его стадо. И он почувствовал себя таким одиноким и беззащитным человеком, которому не на кого положиться, не от кого ждать поддержки. Старший его сын, надежда и опора отца, на деле оказался малодушным и даже трусливым человеком. Отец, отъезжая, наказывал ему в случае нового нападения дать захватчикам достойный отпор. Но, как оказалось, тот просто трясся от страха, отсиживаясь в шатре.
        Но нет худа без добра. Совсем уже отчаявшегося отца вдруг порадовал младший сын. Он явился к нему в полном вооружении. На голове - шлем, на боку - сабля, за спиной - лук, в руках - ятаган.
        - Отец, я отобью наши стада, - лицо его пылало решимостью, глаза сверкали боевым настроем, - дай мне воинов.
        Какое тепло согрело отцовскую душу: «Есть надежда! Вот она, в этом юноше, почти мальчике!»
        - Не горячись, Осман, любое решение надо хорошо обдумать. Но я дам тебе воев. Куда пойдешь ты? Где те злые люди, которые похитили наше добро? Как они тебя встретят? А вдруг приготовят ловушку? Нет, сын мой, так серьезные дела не делаются. Давай разберемся, и я дам тебе воинов. Будем защищаться сами, коль султан бросил нас на произвол судьбы.
        Осман советом отца не пренебрег. Теперь в его шатре часто можно было видеть сотских отца, с которыми он обсуждал предстоящий набег. Когда надо было, он посылал разведчиков.
        Первым его мощный укус почувствовал Умур-бей. Пастухи потом рассказали, что командовал нападавшими еще совсем юный воин. Умур-бей захотел узнать, кто был этот отчаянный смельчак. Так он впервые услышал его имя: Осман. Осман-бек.
        В свое время Узун-Хасан больно расхвастался, какой успешный набег он совершил на племя кахьянцев. А теперь и он стал проливать слезы по угнанным стадам. У всех этих беев появился один общий обидчик. До ушей Эртогрула докатилась весть, что эти вожди делают попытку объединиться против общего врага. Но бей хорошо знал, что любой подобный союз недолговечен. Стоит любому из них увидеть блеск злата, как загорались глаза, но стиралась память.
        Эртогрул оказался прав: союза не получилось. Но борьба продолжалась. И в этой борьбе немалую роль стал играть Осман. Особенно он допек Умур-бея. Умур понимал, что в одиночку ему с Эртогрулом не справиться. Но он знал и другое, что его младший сын организует все эти набеги. И у него созрела мысль лишить Эртогрула его опоры. Не будет Османа, племя Кайя рассыпится само. Старший сын не пригоден вершить дела.
        С этой целью он пригласил к себе Саида, одного из его аянов. Этот человек был известен тем, что знавал многих купцов, сам вел с ними какие-то дела. Умур-бей посвятил его в свою задумку. Саид был солидный человек с длинной худосочной бородой. Он долго ее гладил, глядя то в пол, то в потолок, вероятно, просил помощи у Аллаха, а потом согласился. Но запросил у бея десять тысяч акче.
        Теперь задумался бей: деньги были немалые. Саид, видя нерешительность бея, усмехнулся:
        - Деньги не для меня, а тому, кто придет с вестью.
        Бей скосил глаза на Саида и дал согласие. Тот, услышав это, ругнул себя: «Мало запросил. А сейчас придется тащиться в Конью, не ближний свет!»
        А тот, против кого затевался заговор, ничего не подозревая об этом, продолжал вести прежний образ жизни. Юный Осман с бившей через край энергией не мог усидеть на одном месте. Ему обязательно надо было чем-то заниматься. Любил он, догнав волка, на всем скаку вонзить в его спину копье. Большое удовольствие приносила ему стрельба из лука. Особенно он любил стрелять по движущимся целям: по бегущему зайцу или летящей крякве. Отлично, для своих лет, владел и саблей. И встреча с одиноким воином его не пугала. Судьба хранила его, оберегала от каких-либо экстремальных случаев. Поэтому его сердце было пока свободно от страха.
        Как-то краем уха он услышал, что настоящее мужество проявляет тот, кто не побоится охотиться на каракала. Это опасный зверь, он легко справляется с джейраном, хитер и коварен. И не один смельчак погиб от его острых зубов и когтей. У юноши загорелись глаза: он должен взять каракала! Надо было узнать, где он водится. А чтобы никто ни в чем не мог его заподозрить, он решил ехать один. Длительные расспросы привели его к цели. Он узнал, куда надо ехать, и стал готовиться. Эти-то расспросы и навели кое-кого на определенные мысли.
        В одну из ночей, когда Осман спал и видел свою охоту на зверя, приоткрылся полог одного из соседних шатров, и из него выскользнул человек. Стараясь быть незамеченным, он выбрался из поселения и, найдя заранее привязанного коня, прыгнул в седло и был таков. Знание дороги позволяло гнать лошадь. И, когда взмыленный конь мог вот-вот рухнуть, человек увидел отблеск догоравших костров. Цель была близка. Спрыгнув с лошади, он бросил ее на произвол судьбы, а сам заспешил в селение. По тому, как он озирался, стараясь держаться шатровой тени, было нетрудно догадаться, что этот человек не хотел с кем-нибудь встретиться. Значит, на это у него были свои причины.
        Пугаясь каждого шороха, он упорно продолжал путь. Видно было, что он неплохо ориентировался в этом стойбище. Наконец он остановился у одного из шатров. Но это был шатер самого Умур-бея. Дремавший страж, которого таинственный пришелец, не церемонясь, тряхнул за плечо, в испуге схватился за саблю.
        - Тссс, - пришелец поставил палец к губам, - ступай, разбуди бея, скажи, что пришел… - он нагнулся к его уху и прошептал свое имя.
        Страж, видать, был предупрежден, ибо встал и, кивнув, вошел в шатер.
        Бей вышел с соболиной накидкой на плечах, что было особой роскошью для этих мест. На его лице засветилась улыбка. Он знал, что получит хорошую весть. И не ошибся. Пришелец, оглянувшись по сторонам, нагнулся к бею и шепнул:
        - Он хочет взять каракана на горе Косулиф. Ждите его там, - опять оглянувшись, добавил, - мне пора. Я до рассвета должен быть у себя. Не забудьте про коня.
        Бей кивнул головой, повернулся и вошел в шатер. Вернулся он быстро, держа в руках тяжелый кисет. Протянул его пришельцу, а стражу приказал привести гостю коня. Опущенный за пазуху кисет жег его грудь, а сердце билось в радостной истоме.



        ГЛАВА 13

        Внезапный приезд гостей облегчил мечущуюся душу Санда, снял с нее тяжесть недоверия и даже горечи. Сколько он прояснил вопросов: «Взять хотя бы Арзу. Ведь это я послушал ее, думая, что она хочет мне помочь. Но обернулось-то как! Беглец! Хотели приговорить к смерти! Вот так. А бей? Не разобрался, а сразу… судить. Как легко можно потерять голову! Молодец Адил. Как жестоко его наказала жизнь! Кто он мне? Дядя? Дядя - князь. А дед-то мой! Вот молодчина! Козельск - боевой город, а я о нем почти ничего не слышал. Так хочется его повидать. Побыть на том месте, где жил Андрей Сеча. И я тоже Андрей Сеча! А не придумали ли это все мои родители, чтобы поднять мне цену? А крестик, который узнал Адил? Как все сложилось! А что, если попробовать бежать? Уговорить Яна и айда! А как быть с Арзу? Ведь она спасла мне жизнь. Но она и виновата: обнадежила… Но все равно молодец! Пошла к отцу. А я-то о ней что думал: нарочно она это сделала. Арзу… Настенька… Нет, Настенька. Но жизнь моя не облегчилась. До поездки все было ясно: Настенька, моя Настенька, как она мне нужна. Я не могу ее забыть. Но я… раб. Раб. Нет, нельзя
с этим мириться. Мне надо что-то делать. Меня ждут не дождутся родители. Они уже старенькие. Им надо помогать».
        От таких мыслей кругом шла голова. Ян заметил, что в последнее время Санда точно подменили. Он стал задумчив, не такой жизнерадостный. У него даже пропала охота куда-нибудь мчаться на необъезженной лошади, рискуя попасть под ее копыта. Наконец Ян не выдержал. Он сел на корточки перед лежавшим с закрытыми глазами Сандом. Легко тронул за плечо.
        - Спишь?
        Санд открыл глаза.
        - Что тебе надо?
        - Не мне, Андрей, - голос у Яна какой-то особенный. Наверное, такими голосами разговаривают отцы со своими повзрослевшими сыновьями, - тебе. Что ты стал таким хмурым? А ну, поднимайся, - но, видя, что тот даже не шевельнулся, сказал: - тогда я поднимусь и оболью тебя водой. А то присохнешь к месту.
        И он поднялся и пошел к бадье.
        - Не надо, - Санд вскочил на ноги.
        Ян вернулся.
        - Я знаю, о чем ты думаешь. Мне уже родины не видать, нет сил. Ты молод. У тебя еще все может случиться. Моли Бога, и он услышит твою молитву. Но Бог не любит мужика, который киснет хуже бабы. Он и создал мужика как защитника, воина. А ты во что превращаешься! Развалюха, да и только. А ну пойдем со мной, - он взял его за руку и повел к табуну.
        Они поднялись на пригорок, с которого открывалась панорама местности и хорошо было видно пасшийся табун.
        - Видишь справа буланого жеребца?
        - Вижу.
        - Птица это, а не конь. Цены ему нет! Бери его и… без кабана не возвращайся. Не худо бы новую землицу поразведать. Эту скоро выбьем. Вишь, как стадо прибавляет. У бея это бы зачлось. Авось и вернет тебя. Ему ведь такие вои нужны. Ой, нужны! Говорят, ты его однажды спас.
        - Да, - понуро ответил Санд, - только что толку. Когда меня хотели судить, он даже не вспомнил это.
        - Эх, - Ян осуждающе покачал головой, - даю голову на отсечение, вспомнил. Да, - он замялся, - у них такой обычай… Что он сделал для тебя… моли Бога.
        - Но я ведь не виноват! - упрямо произнес он.
        - Виноват, не виноват, дело сделано! А сейчас - на коня и вперед. Поищи-ка новое пастбище, табун растет, трава выедается, а куда дальше гнать…
        Сколько доброжелательности было в этих словах! Санд посмотрел на него какими-то новыми глазами. Видно было, что Яну удалось высечь огонек в его груди, который вспыхнул жаждой жизни. Он долго не раздумывал:
        - Готовь припасы. Я - мигом.
        Он схватил упряжь.
        Буланый недолго ломался. Он словно ждал, когда его кто-то оседлает. Ян даже заметил:
        - Небо тебе помогает.
        Снаряжая Санда в дальнюю дорогу, Ян для него ничего не жалел. Отдал мягкие, подбитые шерстью сапоги, куртку. От дождей должна была спасать конская шкура. На голову - малахай.
        - Надевай малахай, заворачивайся в шкуру, и не страшен тебе ни дождь, ни ветер, ни мороз, ни пурга, - он дружески толкнул его в грудь.
        Быстрые сборы. И всадник уже на коне. Адыр держит конские поводья. Пляшет на месте, грызя удила, молодой жеребец. Чувствуется, сила в нем так и играет. Нож с боевым топором за поясом, сабля на поясе. За плечами лук, набит стрелами колчан. Радуется Ян, что в парня вновь вошла жизнь. Нечего кручиниться!
        - Ну, с Богом, - Ян бьет ладонью по конскому крупу.
        Адыр отдает уздечку.
        Почувствовав свободу, конь срывается с места. Санд, сдерживая его, орет во всю глотку:
        - Будет бей, пусть не думает, что я в бегах.
        - Ишь, как напугал парня, - ворчал Ян, махнул рукой и крикнул: - Землицу вези, все простится.
        Да, глаз у Яна оказался востер. Рыжий жеребец обладал неуемной силой. Он вмиг домчал Санда до его любимого привала. С жалостью в глазах оглядел он знакомое место, вспомнил беззаботные дни. Но его толкал вперед наказ Яна: найти новые места.
        Заметно стала меняться природа. Он уже как-то привык к густому разнотравью речных долин, к лесистым островным местам. Но теперь все чаще проглядывал серебристый ковыль. Все больше встречались плешины без всякой растительности. Появились и резкие запахи полыни. Менялся животный мир. Который раз он напарывался на стада животных, которые были больше зайца, но меньше косули. У них маленькие копытца. Сколько раз он видел важного, как боярин, байбака. Много бегало полосатых птиц, напоминающих гуся, только с длинными ногами.
        - Да, в этих местах скот не подержишь, - был первый его вывод. - Вряд ли сюда пойдет бей.
        Наконец ему на пути встретилось лесистое место. Это была ореховая роща. Ветви гнулись от урожая, и Санд решил остановиться и заночевать. Наступал вечер. И тут он услышал чье-то жалобное повизгивание. Спутав коня, он пошел на этот звук. Раздвинув кусты, он увидел крупного щенка. У него была перебита передняя лапа. В детстве Санда научили лечить подобные травмы. Ему стало жалко щенка. Он даже сравнил его с собой. Он был таким же одиноким.
        Срезав ветку, он выстругал несколько палочек. Отрезал от рубахи кусочек материи, сложил поломанную ножку, окружил этими палочками и крепко обмотал. Когда Санд делал эту процедуру, щенок визжал и даже пытался его укусить, но когда лечение было закончено, в благодарность лизнул руку. Ужиная, Санд поделился с ним едой. А когда улегся спать, щенок привалился к его боку.
        Осень давала о себе знать. Ночи были холодные, и снаряжение, данное Яном, очень пригодилось. Утром, уже сидя на лошади, Санд увидел, что щенок сидел, расставив передние лапы, и не сводил глаз со своего спасителя. Его взгляд так и говорил: «Не бросай меня. Возьми с собой!» Санду стало жалко собачонку. Пришлось спрыгнуть с коня. Он засунул щенка себе за пазуху. Немного странно повел себя Рыжий. Как-то тревожно заржал. Но… снова ветер засвистел в ушах. Санд долго скакал, проверяя коня на выносливость. И, похоже, что первым скачки не выдержал всадник.
        Им путь преградил сосновый лес. Только деревья были какие-то странные. Стволы невысокие, но такие кряжистые, иглы длиннющие. А запах чудесен! Тут-то и решил Санд сделать себе новый привал. Оказавшись на земле, достал Найденыша, так про себя он назвал щенка. Конь почему-то опять заржал. Санд спутал ему ноги и отогнал на пастбище. Сам взял лук со стрелами и пошел вдоль кромки леса. Вдруг из-под ног вылетел глухарь, да далеко не улетел. Больше охотиться не потребовалось. Когда вернулся, увидел забавную картину. Бурый медведь рвался к мешку с припасами, и щенок смело нападал на него на трех лапах. Тому, видать, хотелось поиграть, и он то наскакивал на смельчака, то отскакивал назад. Это до слез рассмешило Санда. На его крик медведь резво обернулся и стрелой устремился в лесные дебри. Санд взял щенка на руки и стал гладить. Тому было приятно, и он ловил его руки, чтобы в благодарность лизнуть языком. Когда Санд пошел за конем, щенок заковылял за ним.
        Он нашел Рыжего на берегу небольшого озерка с чистой, холодной водой. Окаймляла его неширокая полоса зеленой, сочной травы. И опять Рыжий, как только чувствовал щенка, вел себя тревожно. Санд не мог понять, почему.
        Но на такой траве стадо не продержишь. Еще несколько дней пути показали, что бея порадовать он не сможет. К тому же погода испортилась и какой день шел назойливый мелкий дождик. И Санд решил, что завтра повернет назад. Но эта ночь впервые за столько дней оказалась беспокойной. А начиналась она как обычно. Санд натаскал сухого валежника и подбросил его в костер, чтобы тот горел до утра. Не успел он лечь, как вдруг услышал тревожное ржание Рыжего и топот его копыт.
        - Волки! - ударило в голову Санда.
        Вооружившись топором и толстым пылающим суком, он побежал к нему на выручку. И вовремя. Волки уже стали наседать на него со всех сторон. Но огонь быстро заставил их ретироваться. Больше у Рыжего не возникало желания уходить от хозяина. Да и Санду уже было не до сна, хотя оставшаяся часть ночи прошла спокойно.
        Юноша ехал неторопливо, коня не гнал. Да и тот, видать, за столько дней приустал и больше не рвался вперед, как прежде. Между тем погода менялась. Куда-то уплыли тучи, вновь засияло солнце. Бессонная ночь оказывала свое действие. К обеду сон валил Санда, и он решил остановиться. Выбрав место повыше, отсыпал из запаса в мешочек овса и надел его на голову Рыжего, а сам растянулся на подстилке.
        И приснился ему сон, будто он и Адил что-то собирались делать. Как вдруг тот поймал коня и задумал от него ускакать. Санду так не хотелось его отпускать что он… проснулся. И услышал конский топот. Он привстал на колени и увидел странную картину. Какого-то всадника, явно юношу, преследовали несколько человек. Сначала даже показалось, что это скачки, что-то вроде состязания. Но когда он присмотрелся, то понял, что юноша пытался уйти от преследователей, отстреливался. Ясно, что ему грозит смертельная опасность. К тому же группа разделилась, и одна половина явно хотела перерезать ему путь. Так не состязаются. Это уже не по совести. Столько мужиков на одного парня. Что делать? Голос разума диктовал: нечего соваться! У них такой перевес сил. И парню не поможешь, да и сам вряд ли живым останешься!



        ГЛАВА 14

        Утром, после ночной встречи с таинственным посетителем, Умур-бей вызвал к себе миролена и рассказал о ночном свидании.
        - Мой повелитель, позволь напомнить, что ты поставил условия Узун-Хасану, по которым освободишь его сыновей. Почему он их не выполняет?
        Бей даже вскочил. Зло сверкнули его глаза.
        - Сколько можно ждать? Эта лживая собака кормит меня обещаниями. Но не сделал ни одного шага для выполнения.
        - Прости, - Наим склонил голову и прижал правую руку к груди.
        - А ты, - бей пронзительно посмотрел на Наима, - боишься этого уруса?
        - Я? Бей, - воспламенился Наим, - раз так, я возьму сотню нукеров, и мы перетрясем всю ту землю, но схватим этого разбойника. И я в мешке притащу его к твоим ногам, мой бей!
        Умур усмехнулся:
        - Мне шума не надо. Возьмешь сотню человек, - бей недобро посмотрел на Наима. - А ты знаешь, сколько у него сабель?
        - Много! - хмуро ответил Наим.
        - То-то! А ты - сотню на молокососа! Нет, Наим, - бей неслышно прошелся по ворсистому ковру, подойдя к блюду с фруктами, оторвал несколько виноградин и по одной стал бросать в рот, выплевывая косточки, потом продолжил, - возьмешь шесть, семь человек, самых преданных. Ничего им не говори. Вернее, скажи, чтобы хорошо вооружились и взяли побольше продовольствия. Там костры не жечь, прятаться, как мышам в норках, и ждать его приезда. Когда увидите, сразу не нападайте. Вдруг отец пошлет тайно охрану. Ты, Наим, понял? Если что нарушишь, поплатишься головой. Сюда его привозить не надо. Всякое бывает, вдруг сбежит. Или кто увидит… Там, на месте, когда прикончите, привяжешь камень и утопите в самом глубоком озере. Если с ним вдруг кто окажется, и его… тоже. В живых никого не оставлять!


* * *
        Вынашивая свое намерение, Осман не хотел посвящать в него отца. Он жаждал того момента, когда с гордостью развернет шкуру каракала. И с вызовом бросит ее к ногам отца. Пусть видит, что его сын уже не ребенок, а отважный, смелый воин, и ему можно доверять взрослые дела. Чтобы никто не помешал, он тайно подготовил свою поездку. В назначенную им для себя ночь он не сомкнул глаз. Еще до рассвета выскользнул из шатра и со всех ног бросился в ближайшую рощу, где ждали его оседланные кони и необходимые припасы. Собаки, привычно полаяв, быстро успокоились, узнав своего. Утром, когда вся семья собралась, чтобы отведать пищи, Османа не оказалось. Напрасны были его поиски.
        Хотя Осман и молчал, но до ушей бея докатились расспросы сына о местах, где водится рысь. И Этрогул догадался, куда мог уйти сын. Но посылать вдогонку людей не стал. Он только сложил ладони, поднял кверху глаза и прошептал: «На все воля Аллаха!»
        Как и сказал бей, Наим взял с собой семь человек, и они глубокой ночью покинули стойбище. Ничего не говоря, Наим вел их целые сутки. Только потом объяснил цель этой поездки. Он плохо знал дальше дорогу и поручил вести их Халилу, знатоку этих мест.
        Когда тот сообщил, что цель близка, Наим приказал всем спешиться и дальше идти пешком, тщательно оглядывая местность, оставив одного сипаха караулить лошадей.
        Да, чтобы пуститься в такую даль и глушь одному, надо было иметь твердую волю, крепость духа и уверенность в себе. Не многие взрослые могли думать о таком поступке. Чтобы не заблудиться, Осман научился определять путь по солнцу, звездам. Для этого были опрошены десятки пастухов.
        И вот он уже мчится во мгле, горя одним желанием: скорее достичь заветного места. Забыв про сон, он достигает подножия горы Косулиф. Даже неопытный взгляд, и тот бы сказал, что охотиться здесь весьма трудно и опасно. Словно нарочно, чья-то могучая рука разбросала огромные глыбы. Где, за какой таится зверь, одному Аллаху ведомо. Да поможет он смельчаку.
        По совету старых опытных охотников он прихватил с собой пару курочек. Для приманки. Привязав к каждой по длинной бечевке, он стал ждать, притаившись за одним из валунов. Куры подергались, подергались, да и успокоились.
        Бессонная дорога сделала свое черное дело. И осенью бывают дни, когда солнце светит по-летнему. И сегодня оно оказалось таким. Разморило оно паренька. Как ни старался он уберечь себя ото сна, но дрема затягивала его. Когда очнулся, небо было усыпано звездами, а бечевки уже никого не держали. Остались от бедных курочек только перья. Осман стиснул зубы. Долго охотился за толстым байбаком, но… поймал. С трудом повязав его бечевкой, выпустил зверюшку и стал ждать. Вдруг он увидел, что впереди что-то промелькнуло. Приподнявшись, чтобы лучше рассмотреть, что это могло быть, почувствовал, что на спину обрушилось что-то тяжелое. Падая, он изловчился, чтобы упасть на спину. Это спасло его. Зверюге теперь самому надо было выбираться, и он с такой силой оттолкнул Османа, что тот на несколько шагов отлетел от него. Спасла куртка из грубой воловьей шкуры, которую посоветовали надеть бывалые охотники. Хотя острые зубы зверя достали тело юноши, но обращать внимание на боль не было времени. Зверюга был рядом, мог напасть в любое мгновение. Осман вскочил на ноги и увидел два горящих глаза, уставившихся на него.
        Он успел выставить вперед полусогнутую левую руку, пряча лицо от его страшных когтей. Да, они были страшны! Как они рвали толстую кожу! Но ловкий удар ножа спас Османа от более суровой расплаты. Зверюга выдернул лапу, чтобы еще раз вонзить ее в тело охотника, но не смог этого сделать. Издав предсмертный визг, он рухнул на землю.
        И вдруг Осман почувствовал слабость во всем теле. Им овладело какое-то безразличие. Ноги сами опустили его на землю. Он полежал какое-то мгновение, но боль в руке заставила подняться. Он снял изорванную куртку и, засучив рваный рукав, увидел окровавленную руку и раны от острых звериных когтей. Отрезав подол рубахи, обмотал рану и принялся обдирать каракала. За этой работой боль приутихла, и он стал жалеть, что никто не видел его борьбу с этим животным.
        - Ничего, - успокоил он себя, - мои раны, одежда - все будет свидетельствовать о моей борьбе, - не без гордости подумал он.
        Но, как говорится, беда одна не приходит. Есть звери пострашнее. Это - люди, те, которые коварно, по-зверски, следят за своей жертвой, чтобы напасть на нее исподтишка, явно с перевесом сил. Наим с воями не усмотрели вовремя прибытия Османа. Наверное, расслабились после нескольких дней томительного ожидания. А обнаружили его прибытие случайно. Пришел оставленный при конях вой, чтобы сказать, что увидел чьего-то стреноженного коня. Наим схватился за голову:
        - Проспали! Мне теперь конец!
        Но успокоил Халил, сказав:
        - Раз конь здесь, он за ним придет!
        Наим какое-то время думал, потом радостно ударил Халила по плечу:
        - Ты прав. Окружим и будем ждать!



        ГЛАВА 15

        Мамед Саид, потомственный египетский купец, готовил судно к отправке в далекий Константинополь. Правда, за последние годы слава этого города, из-за походов крестоносцев, стала резко убывать. А какая раньше там была благодать! Какие там были рынки, и кого только там ни встретишь! Но за последнее время урон торговле стали наносить не только крестоносцы, но и корсары. Особенно дерзок был корсар по прозвищу Грозный. Пуще огня боялся его торговый люд.
        Султан оказался деловым человеком и тотчас поручил одному из эмиров, командовавшему султанским флотом, помочь купечеству. И вот Мамед Саид впервые за многие годы решился на посещение Константинополя. Для этого эмир отрядил ему два - невиданное дело! - военных судна для охраны. Это разожгло аппетит у купца, и он решился взять с собой побольше золотых и других украшений. Хитрый купец спрятал их в один из ящиков с финиками.
        И вот он, сидя на берегу в тени роскошного балдахина, своими зоркими черными глазками наблюдал за погрузкой. Легкая волна покачивает корабль, затрудняя рабам погрузку. Трап уходит у них из-под ног, грозя сбросить носильщиков вместе с грузом. Для людей это была бы страшная беда. Могли за провинность засечь и до смерти. Но пока все идет нормально. Саид от удовольствия поглаживал седеющую бороду. Две девушки ублажали своего господина: одна - фруктами, другая потчевала его разными напитками.
        Подошел капитан одного из кораблей сопровождения. Это уже немолодой, просоленный моряк. На такого можно положиться. Мамед усадил его рядом с собой. Девам прибавилось работы. Мамед налил ему в серебряный кубок золотистого, искрящегося вина. Оно так приятно пьется! Размягчает душу, развязывает язык.
        - Мало ныне в порту кораблей, - заметил капитан, терзая виноградную кисть, - все боятся пиратов. А тебе, смотри, султан дал аж два корабля для сопровождения. Много пришлось заплатить?
        Мамед качает головой:
        - Нет, - говорит он, - просто султан понимает, что если мы не будем торговать, у него не будет денег.
        Капитан рассмеялся:
        - Вот вы чем его взяли!
        - Почему мы? - Мамед вновь подливает вина, - он сам хорошо это понимает. Скажи, а ты сможешь меня защитить?
        Капитан прищурил глаза:
        - Я плаваю двадцать лет, и, как видишь, жив. Но я не слышал, чтобы корсары нападали на такие корабли, как наш. Да, честно сказать, я бы хотел, чтобы они на меня напали! Ха, ха! Я бы посмотрел, что с ними бы стало, - хвастливо закончил он речь.
        - Нет, уж этого не надо, - замахал руками Мамед, - лучше без…
        - Да не бойся ты, - капитан хлопал его по плечу, - все твое золотишко останется при тебе.
        - У меня нет… то есть я не беру его.
        - Меня не провести, - капитан махает перед его носом заскорузлым пальцем, - сидел бы ты так! Ха! Ха!
        Он вдруг прекратил смех и строго посмотрел на купца:
        - Шкипер-то у тебя хорош?
        - Хорош! Десять лет плаваем.
        - Пусть, - он опять машет пальцем, - не болтает!

«Ласточка» Грозного легко скользила по волнам. Легкий бриз уж какой день носил ее по морю. По пустынному морю. Атаман недоволен. Они так поистратились в последнее время, а он никак не может пополнить свою казну. «Надо идти в Александрию и там все разузнать как следует», - решил он и скомандовал курс.
        Его ближайший помощник, прозванный за длинные руки Осьминогом, понял намерение атамана. Оно ему не понравилось. Из всей команды Грозный побаивался только этого Осьминога. Он был головаст, силен, и ему не было равных в сражениях на саблях.
        - Ты что, очумел? - с порога заорал Осьминог. - Хочешь нас отдать султанским собакам?
        - Не ори, - резанул Грозный, ногой толкая ему скамью, поняв его опасения. - Мы туда не пойдем, - сказал он, с опаской поглядывая на Осьминога, что еще он вытворит, - а пошлем туда Куцего. Он ушлый. Пусть узнает, что и как.
        - Это другое дело, - Осьминог хлопнул дверью и возвратился на палубу.
        Средь ночи смотрящий заорал:
        - Вижу огни!
        Атаман приказал убрать паруса и идти на веслах к берегу, тщательно отмечая глубину. Когда дальше плыть было опасно, он приказал спустить на воду двойку и на ней отправить на берег Куцего.
        Таверна была набита до отказа. В ней была в основном султанская матросня. Им предстоял дальний поход в Константинополь. Никто не заметил, как туда вошел загорелый средних лет мужик, в неброской, помятой одежде. С трудом найдя свободное место, он терпеливо ожидал, когда его обслужат. От нечего делать он присматривался и прислушивался со скучающим видом к оравшим матросам. Кто орал песни во все горло, кто доказывал свою храбрость, а кто вел разговор и про предстоящий поход.
        Еще не успев выпить и кубка, Куцый уже знал, что вскоре купчина Мамед отплывает в Константинополь, а его судно набито дорогими товарами, да и золотишко имеется. Куцему можно было возвращаться назад. Но атаман сказал, что вновь двойка подойдет к берегу только через два дня.
        Он ощупал карман. Грозный не поскупился. Его взгляд остановился на пышнотелой негритянке, которая была пока, как показывало ее вызывающее поведение, никем не зафрахтована. Обжигающий взгляд, подкупающая улыбка, и Куцый тут же решил бросить якорь. Девица была словоохотлива. И через нее он все узнал: и кто сопровождает груз Мамеда, и когда выходят в море.
        Грозный поездкой Куцего остался доволен. На другой день, выйдя в открытое море, он положил свой корабль в дрейф и спустился к гребцам. Его появление здесь было для всех настоящим событием, поэтому все замерли, когда он предстал перед ними. Речь его была коротка, но впечатляюща.
        - Через несколько дней нам предстоит боевая встреча. У них три корабля, у нас один. Если мы победим, все получите три дня отдыха с вином и закуской. Если нет, будете кормить рыб. Всем понятно?
        - Да, - дружно ответили гребцы.
        - Что это означает? - Раймунд повернулся к соседу.
        - Граф чем-то недоволен? - раздался насмешливый голос Грозного. - Смотри, граф, - он сделал особое ударение на этом слове, - у нас для всех плеть одна!
        - Простите, господин, - довольно громко произнес он, - но я прошу найти возможность сообщить моему отцу, графу Тулузскому, или дяде епископу Море вашу цену и условия выкупа.



        ГЛАВА 16

        Появления Османа Наиму и его людям пришлось ждать долго. А такое ожидание утомляет и расслабляет человека, он самопроизвольно начинает терять бдительность. Вот это-то и случилось с Наимовыми акынжи. Они заснули, как и их предводитель. Им всем повезло, что один из воев встал по малой нужде. Он увидел, что Осман не пошел к коню, а свистнул ему. Тот сорвался с места и прискакал к хозяину. Сделал это Осман из осторожности, заметив чьих-то коней. Бей, несмотря на юный возраст, оказался весьма предусмотрительным человеком. Вой сорвался с места и прибежал к хозяину. Пока он будил товарищей, а те ловили своих лошадей, Осману беспрепятственно удалось оставить позади опасное место. И тем ничего не оставалось, как пуститься за ним вдогонку.
        Осман ехал, довольный собой. Ослепленный удачей, он не задумался, чьих коней увидел, где хозяева и для чего они появились в такой глуши. А что люди прибыли, чтобы схватить и расправиться с ним, у него и в мыслях не было. Правда, на первых порах он проявил осторожность, потом, предавшись своей радости, забыл о ней. Но как тут было не радоваться! Еще бы! Он в одиночку взял каракала. Пусть теперь кто попробует сказать, что он еще не воин. Воин! Он представлял, как удивится отец, который сделает очень серьезное лицо и станет его ругать. А глаза, его глаза! Они будут сверкать от счастья, что у него такой сын. И он даст ему право собирать себе акынжи. А он покажет этим беям, которые никак не хотят смириться, что за племя пришло на эти земли.
        За этими рассуждениями он не сразу услышал погоню. Когда до его сознания дошел конский топот, он оглянулся и увидел, что к нему приближался во весь опор небольшой отряд. Он сначала подумал, что это отец, прознав про его задумку, послал людей следить за ним. Но, когда пригляделся, понял, что это не так. Там не было ни одного знакомого лица. Он почувствовал опасность. Вверх взвелась опайка, конь рванул вперед, и началась гонка.
        Ее-то и увидел Санд. Разумные колебания были отброшены. Взыгравшая совесть русского человека взяла верх. Рыжий мчался с такой скоростью, что могло показаться: он хочет вырваться из-под седока. Санд быстро настиг преследователей. И вот уже четко стала вырисовываться спина одного из них. Щелкнула тугая тетива, засвистела стрела. Широко разбросав руки, всадник валится на землю. Для других гибель его осталась незамеченной. Это позволило без особых проблем отправить за ним и второго. В какой раз ему этот прием помогает одерживать верх. Третий, почувствовав что-то неладное, оглянулся. Но было уже поздно. Сабля сверкнула, и он оказался на земле.
        Тыл был очищен. Но осталась еще группа, которая шла наперерез. С криком:
        - Держись! Иду на помощь! - Санд обрушился на крайнего всадника.
        Обмен яростными ударами показал, что перед ним был неплохой воин. Краем глаза Санд увидел, что юноша, отчаянно отбиваясь, вынужден отступать к краю пропасти. Осман ее не мог видеть, так как она находилась за его спиной, но противник, по всей видимости, и рассчитывал столкнуть его туда. Медлить нельзя! Отбив очередную атаку, Санд ловко, перебросив саблю в левую руку, выхватил нож. Он вошел прямо в горло противника. Но… всего несколько шагов оставалось до того момента, как он вместе с конем полетит в бездну. Рискуя оказаться безоружным, Санд вонзил саблю в землю, выхватил лук. Стрела поразила противника. Он спасен!
        Но битва не кончилась. Санд почти безоружен, да и юного бойца с опытным воином равнять нельзя. И рано Санд обрадовался, что юноша спасен. Враги быстро оценили обстановку. Один из них ринулся на Санда, другой - на юношу. У Санда все зависело от Рыжего. Конь сделал такой рывок, что нападавший оказался сзади. Это позволило Санду успеть на всем скаку схватить свою саблю. Теперь можно меряться силами. И он встретил своего противника, который мчался на него во весь опор, во всеоружии. Когда Санд взглянул на него, крик удивления вырвался из его груди. Это был… Наим.
        И тот узнал своего врага. Кровь ударила в голову: «Опять он на моем пути!» Началась рубка. Но гнев - плохой помощник. Гонимый жаждой мщения этому опостылевшему урусу, он не заметил, как Санд теснил его к пропасти, куда только что один из его подручных хотел сбросить юношу. Конь оступился и, сделав судорожное движение, чтобы задержаться, сбросил своего седока. Это спасло Наима, но от неожиданности он выронил из рук саблю. Они поменялись ролями. Только, в отличие от Санда, у него не стало лошади.
        Отчаянный, как мольба, крик юноши заставил Санда обернуться. О Боже! Он оказался безоружным. Опытный воин ловким ударом выбил его саблю, и та, как бы дразня:
«Возьми меня скорее», воткнувшись в землю, продолжала раскачиваться.
        Тут уж было не до Наима и разборок с ним. Но, чтобы тот никуда не сбежал, он саблей плашмя ударил его по голове и пришпорил Рыжего. Санд видел, как враг медленно поднимает оружие. Он явно наслаждался своим превосходством. Ему доставляло огромное удовольствие смотреть, как юноша в своей беспомощности ожидает его смертельного удара. Лицо Османа стало бледным, подбородок затрясся мелкой дрожью.
        Воин приподнялся на стременах. Глаза юноши расширились до предела. Еще мгновение и… смерть. В голове его пронеслось: «Как жаль, что свои не увидят мой трофей». Он хотел крикнуть, но какие-то тиски сжали его горло. Он увидел блеск, из груди вырвалось что-то похожее на стон. О Аллах! Что это? Перед ним на траве, орошая ее кровью, лежала чья-то голова. А туловище его врага медленно валилось с лошади.
        Юноша не верил своим глазам и не мог понять случившееся. Готовый принять смерть, он оказался не готовым принять жизнь. Что же случилось? Он как-то трудно возвращался к действительности. Но когда до его сознания дошло, что он жив, не мог удержать слезы счастья, радости. И тут только он увидел своего спасителя. Он спрыгнул с коня и бросился к нему. Санд тоже спрыгнул с Рыжего. Порыв юноши был ему хорошо понятен.
        - Брат. Ты мой брат, - затвердил незнакомец, обнимая Санда. - Я обязан тебе жизнью. Я до смерти твой должник.
        - Да брось ты. Каждый бы поступил так. Ишь, храбрецы, семеро на одного! - он кивнул на разбросанные тела.
        - Нет, ты мой брат. Я - Осман! А ты?
        - Я? Я - Андрей. Нет, я - Санд.
        - Санд, хочешь быть моим братом?
        - А почему нет! Кстати, я у матери один. У меня нет ни братьев, ни сестер.
        - Тогда… - Осман достал нож и разрезал свое запястье.
        Затем он взял руку Санда и сделал то же самое. А потом свою руку с порезом прижал к руке Санда. Когда он ее отнял, то сказал:
        - Мы с тобой теперь кровные братья.
        Они обнялись. И долго так стояли, не желая разрывать своих объятий. Им казалось, что кто первым это сделает, тот покажет, что он несерьезно относится к происшедшему. Потом это случилось одновременно, и они рады были этому.
        - Что будем делать? - спросил Санд, первым нарушив священную для них тишину.
        - Поедем на мое становье, - безапелляционно заявил Осман.
        Санд почесал затылок:
        - Ян меня заждался.
        - Какой Ян? - удивленно спросил Осман.
        Трудно было понять, чему тот удивился. Скорее всего, такому необычному имени.
        - Да мы вместе с ним пасем бейское стадо.
        - Какого бея? - продолжал допрос Осман.
        - Умур-бея, - не без вызова ответил тот.
        - Это же не его земли! - удивился Осман. - Так вы здесь пасли?
        - Нет, - махнул рукой Санд, - я сюда приехал поискать свободную землю, чтобы перегнать стадо.
        Осман рассмеялся:
        - Земли, где можно пасти стада, не пустуют. Это знает каждый. Так кто ты будешь у своего бея?
        - Я? - с грудной болью сказал Санд. - Раб.
        - Раб? - Осман посмотрел на Санда.
        Тот в подтверждение кивнул головой.
        - Ты больше не раб, - торжественным голосом произнес Осман, - мой кровный брат не может быть рабом.
        - А ты кто? - в свою очередь спросил Санд, недоверчиво глядя на него.
        - Я? Я - бей.
        - Бей? - удивленно произносит Санд, отступая на несколько шагов и разглядывая его, точно только встретил.
        - Да, - не без гордости произнес он и добавил: - я сын бея Эртогрула. Слышал такого?
        Санд рассмеялся.
        - Слышал, и не раз. Знаю и бея Узун-Хасана.
        - Поедем ко мне, и ты будешь жить теперь у меня. Едем, - и направился к коню.
        Но вдруг остановился и стал медленно вытаскивать из ножен саблю. В поле его зрения попался Наим, который притаился и молил про себя Аллаха о спасении. Санд понял намерение Османа и подскочил к нему.
        - Брат, - сказал он, - хватит на сегодня этих, - и он провел глазами по разбросанным трупам. - Пусть он бежит отсюда и знает, как нападать на нас.
        - Хорошо, брат, - ответил Осман, возвращая саблю на место. - А ты, собака, - он подошел к Наиму и взял его за волосы, - падай в ноги моему брату. Если бы не он, я бы сейчас отрубил твою дурацкую башку.
        - Благодарю тебя, мой господин, - залепетал Наим, неоднократно кланяясь в сторону Санда.
        Его жирная морда выглядела жалко. Но в уголках его глаз пряталась злость и ненависть к своему спасителю. Наверное, заметил это Осман и, собираясь запрыгнуть в седло, сказал:
        - Зря ты его пожалел. Нехороший он человек.
        Уже сидя на лошади, Санд сказал:
        - Сначала заедем за моими пожитками. Я их оставил, когда бросился к тебе на помощь. Кстати, там остался и щенок с перебитой лапкой.
        - Едем, - охотно согласился Осман, заметив: - щенок-то давно куда-нибудь сбежал.
        Они ехали бок о бок. На вопрос Санда, как юноша здесь оказался, Осман охотно рассказал, начав издалека, и поведал все, что знал о своем племени. Они долго плутали в поисках места. И все это время Осман вел рассказ не только о племени, но и о своей жизни. Из него Санд узнал, какой леший занес Османа в эти края. Тот показал разорванную куртку и следы острых зубов на руке, что удивило и восхитило Санда.
        - Да… ты настоящий богатырь, - как-то самопроизвольно вырвалось у Санда.
        Но каким бальзамом на душу Османа легли эти слова! И его еще больше потянуло к этому человеку.
        Щенок сидел на месте. Увидев людей, он жалобно заскулил, а когда они подошли к нему, он заковылял к ним навстречу и уткнулся носом в ногу Санда.
        - Узнал, - радостно воскликнул тот, подхватывая его на руки.
        - Ну-ка, покажи, - попросил Осман.
        Санд подал щенка в руки юноши. Щенок вдруг зарычал и цапнул того за палец.
        - Ты смотри, какой вредный, - возвращая щенка, сказал Осман и добавил: - только это не собака.
        - А кто? - удивился Санд.
        - Волчонок.
        - Волчонок?
        - Да.
        - Что же делать?
        - Бери. Видишь, как он тебя полюбил. Хорошим будет охранником.
        Санд собрал свое барахлишко, сунул волчонка за пазуху, и они тронулись в путь. Санд почувствовал, что начинается новый этап в его жизни.
        - Расскажи теперь ты о себе, - попросил Осман.
        И Санд тоже начал свое неторопливое повествование.
        Ночь застала их в пути. Они вместе спрятались под Сандову шкуру. Под ней было тепло и уютно. Накрапывавший дождик только подчеркивал ценность подарка Яна. До глубокой ночи Санд вел свой рассказ. Но особенно восхитил Османа рассказ о деде Санда, воеводе Козельска. Опечалила его судьба князя Василия. И тут он вдруг решительно заявил:
        - Мы его выкупим и дадим ему свободу.
        Эти слова зажгли в груди Санда пламя надежды, и он мысленно благодарил Господа за то, что послал ему этот случай.
        Эх, юность, юность! Как быстро она заставляет забыть любые события. Ведь только вчера эти юноши подвергались смертельной опасности, а сегодня несутся наперегонки, оглашая степную тишину звонким, заразительным смехом. Османскому коню, как выяснили гонки, соперничать с Рыжим было не под силу. Глаза юного бея загорелись огнем, глядя на такого красавца.
        Санд заметил это и, спрыгнув, под узцы подвел его к Осману.
        - Брат, - заговорил он, - я вижу, как тебе понравился мой конь, бери его, - и протянул ему уздечку.
        Осман спрыгнул и взял ее. Он принялся гладить его морду. Конь вдруг вздыбился и нервно заржал. Осман рассмеялся.
        - Не хочет менять хозяина! Так и быть, брат, бери подарок назад. Он тоже твой друг, а друзей не предают.
        И он решительно вложил уздечку в руки Санда.
        Дальше они ехали молча. Нарушил это молчание Санд, подъехав близко к юноше.
        - Знаешь что, брат, - произнес он, - я думаю, тебе не надо рассказывать о происшедшем.
        Удивлению Османа не было предела. Он даже не сразу спросил:
        - Почему?
        - Да потому, брат, что… - Санд думал, как лучше сказать, - понимаешь, ты совершил такой поступок! Перед всем своим племенем будешь героем, богатырем. А тут вот… - Санд замялся.
        - Ты, - улыбнулся Осман.
        - Ну да, - выдавил он.
        - Но как об этом не рассказать! Пусть знают, какой у меня брат!
        - Нет, - голос Санда приобрел твердость, внушительность, - я хочу, чтобы поступок твой, Осман, - он почему-то назвал его по имени, - показал всем твоим близким, что будущий их повелитель - смелый, отважный человек. Разве не этого тебе хотелось, когда ты один решил совершить такой поступок?
        Осман покраснел. Конечно, ему очень хотелось этого. Он даже удивился: как урус об этом догадался!
        - Вот видишь! А если все рассказать, то это умалит твой поступок. Злые языки есть везде. Начнут болтать… понял? А я не хочу, чтобы о моем дорогом брате так говорили.
        Лицо Османа преобразилось. Он впервые встретил человека, который ничего не желает получить за свой риск. Другие бы на его месте постарались оторвать кусок пожирнее. Да, Аллах действительно послал ему брата. И в нем вдруг появилась уверенность, что тот готов отдать свою жизнь за его спасение.
        - А… отцу можно сказать? - робко спросил он.
        - Отцу… Отцу, пожалуй, расскажи. Только попроси, чтобы он об этом никому не рассказывал.
        Каким счастьем засветилось лицо Османа!



        ГЛАВА 17

        Королевская крепость Лувр. Раннее утро, но король Людовик IX уже в своем кабинете. Это сравнительно небольшое помещение, скромно, но со вкусом обставленное. У дальней от входа стены стоит королевский стол, за ним резное кресло с высокой спинкой. Длинный приставной стол с креслами. Слева от входной двери до самого окна - шкаф, где хранятся бумаги. Справа - несколько кресел для приглашенных. Мебель инкрустирована перламутром и прожилками мрамора. Вся она - тонкой английской работы, подарок Генриха III. На стенах, меж высоких, но узких, с решетками, окон, висят старинные канделябры. Они потемнели от времени. На глухой стене - большой восточный ковер. Он радовал глаз яркостью красок и экзотической картиной несуществующего в природе сада. Это подарок внука Чингисхана Гуюка, который он преподнес во время встречи с Людовиком на Кипре. Тогда он договорился с ханом, что тот дарует христианам полную свободу. Но все сломала его мать, потребовав полного подчинения.
        Если сравнить короля с большинством его предшественников, то он отличался от них смирением, выдержанным характером. Был известен один случай, который сразу стал достоянием Парижа. Однажды слуга Людовика Гийом де Сен-Патю, держа свечу, капнул на больную ногу короля горячий воск. Король только поморщился и, как простолюдин, убрал воск, а больное место потер слюнями, не сделав при этом даже замечания нерасторопному слуге. Любимой его молитвой была: «Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего».
        Но этот смиренный король в борьбе за христианскую мораль ввел в стране инквизицию, за что подвергся резкой критике от своих подданных. Особенно в этом усердствовал граф Тулузский, Раймунд VII, отец похищенного Раймунда.
        За приставным столом сидел пэр Франции граф де ла Марш, худой, жилистый человек с большой плоской головой на тонкой длинной шее. Бритое лицо обтянуто желтой морщинистой кожей. Крючковатый нос делал его похожим на сказочную птицу. Тонкие длинные пальцы с загнутыми ногтями перебирали толстые исписанные листы бумаги. За ним - Ферри Патэ, маршал Франции. Весьма упитан, с брюшком и двойным подбородком. Из-под косматых бровей смотрят хитроватые, невыразительные глаза. Полуседая грива ниспадает на плечи, густо покрытые перхотью. Он постоянно зевает, с некоторым испугом посматривая на Людовика. Король знает, что маршал - отменный бабник, любитель ночных кутежей. Но он ему нужен, как нужна леснику преданная собака. Рядом с ним - Симон де Нель, знаменитый юрист, мастер занудных речей, которые и смертников выводят из себя. Король его очень ценит за преданность, оставляя наместником во времена своих длинных отлучек. Далее - Рауль Дудэ, представитель торгового сословия. Человек средних лет. Большой открытый лоб говорит о недюжинном уме. Один недостаток - сильно ревнив. Несмотря на то что жена принесла ему
семерых детей, он при малейшем подозрении устраивал настоящий погром.
        Напротив пэра сидит епископ Герен. Такой же, как и пэр, суховатый человек. Епископская мантия позволяет разглядеть только его лицо. Оно невыразительное, но вот глаза! Это глаза фаната, человека, глубоко верящего в то, что он сам и проповедует.
        В торце приставного стола стоит коннетабль Симон де Нель. Перед ним лежит стопка бумаги. Он смотрит на короля и ждет его сигнала. Тот через стол о чем-то шепчется с епископом, потом кивает де Нелю головой. Последний берет из стопки несколько листов до первой закладки и начинает доклад.
        - «Дело рассмотрено консилиумом. Оно заключается в том, что согласно королевскому указу… все бароны, не выплачивающие сенешальские налоги, лишаются права на свои владения. Консилиум рассмотрел это дело и рекомендовал лишить графа Тулузского сенешальского права на владение Бокером и Каркассоном».
        Одна сторона худощавого лица короля улыбнулась. Сдержал улыбку и Симон де Нель. Он-то знает тайное желание короля, чтобы графство Тулузское целиком и полностью перешло в его ведение. Атака началась. Но король далеко не глуп. Пусть радуется душа. Этого никто не видит. Но он должен, как справедливый король, сыграть роль защитника графа. И его первый вопрос к докладчику:
        - Извещен ли граф о сегодняшнем рассмотрении его дела?
        - Да, сир. Но… по причине его кончины…
        - Да, - перебивает его король, - я знаю… очень жаль. Да… Но у него есть двое сыновей. Почему не присутствует старший?
        - Сир! Старший его сын… - коннетабль замялся.
        - Ну, говори, - приказал король.
        - Он… исчез.
        - Как исчез? - король даже привстал.
        Коннетаблю пришлось рассказывать запутанную историю с исчезновением Раймунда. Людовик слушал внимательно. Он несколько раз тер нос, что было признаком его раздражения.
        Когда Рауль закончил, король вскочил и несколько раз прошелся вдоль стола. Потом остановился и, опершись рукой на стол, бросил фразу:
        - Пока Франция будет иметь столько границ…
        Вероятно, он имел в виду многочисленное количество графств, герцогств, практически государств в государстве.
        - …у нас могут украсть не только графа, но и короля.
        Почему-то другие варианты исчезновения наследника ему в голову не пришли. Уже сидя, он обвел взглядом присутствовавших и спросил:
        - Несмотря на случившееся, нам надо принять решение.
        Все в знак согласия закивали головами.
        - Давайте, - он вздохнул с облегчением, - я подпишу.
        Маршал и юрист переглянулись, понимающе подмигнули друг другу.
        Король взял отточенное гусиное перо, обмакнул его и аккуратно расписался.
        - Всё, - и отодвинул бумаги на край стола.
        Взглянув на коннетабля, кивнул головой.
        - Слушается дело графа Ангеррана де Куси.
        - Консилиум рассмотрел, - голос у докладчика чистый, спокойный, без эмоций.

«Дело де Куси… дело де Куси, - застучало в голове Людовика, - ну, будет буря!»
        - …Были задержаны трое молодых дворян в его угодьях. Граф обвинил их в браконьерстве и приказал казнить, чем нарушил…

«Казнить, казнить», - опять забилось у короля в голове.
        - …и приговорил их к повешенью.

«Повешенье, повешенье… троих молодых… повешенье», - назойливо продолжало стучать.
        - Граф здесь? - резко спросил король.
        - Да, сир. Прикажете его ввести?
        - Да.
        Симон де Нель повернулся и кивнул головой смиренно сидевшему у двери человеку. Тот вскочил и опрометью бросился за дверь.
        Вскоре на пороге показался немолодой человек. Волосы его были всклокочены, борода неухожена. Дорогая одежда измята, местами порвана. На руках и ногах - цепи. Он шел медленно, с наклоненной по-бычьи головой, словно хотел на кого-то броситься. Взгляд исподлобья говорил о той ненависти, которая бушевала в его груди.
        Король отвернулся и стал смотреть в окно. Виден был только клочок голубого неба, по которому плыли обрывки облаков. Симон почему-то молчал, и король вынужден был оторваться от своего наблюдения. Его взгляда было достаточно, чтобы тот вновь приступил к чтению. Все присутствовавшие, кто с интересом, кто с нескрываемым торжеством, смотрели на подсудимого. Это был сильный, мужественный человек, наделенный изрядной долей упрямства. Им будет трудно с ним совладать. Скорее всего, придется просто сломать.
        Когда Симон кончил чтение, король задал подсудимому вопрос:
        - Вы не чувствуете, граф, угрызения совести, приказав повесить трех… трех, - повторил он, - молодых дворян.
        - Нет, сир. Они нарушили закон моих предков и за это поплатились.
        - Но, - подал голос Симон де Нель, - королевский указ давно отменил все ваши неписаные законы и устаревшие традиции. Почему вы не подчинились воле короля?
        - Не воле короля, - Людовик смотрит на Симона, - а тому закону, который обязан выполнять и сам король. Закон - это акт высшей справедливости, ибо он уравнивает перед собой всех, будь то граф или какой-нибудь крестьянин.
        - Да, сир, вы правы, - Симон де Нель, чуть привстав, склонил голову.
        Маршал ногой толкает пэра. Но тот невозмутим.
        - Король должен подчиняться и воле тех, кто его избрал, - подал голос Ангерран.
        Он явно намекал на то, что был в числе тех, кто по повелению Людовика VIII короновали на французский трон Людовика, тогда мальчика. Но король парировал его выпад своим ответом:
        - Во Франции короли не избираются, а наследуют власть. Ты, де Куси, только подтвердил мое право. По этому праву и ты владеешь своим графством.
        - Которое вы сейчас стремитесь отнять! Но боги, боги накажут тебя за это! - Ангерран загремел цепями. Пришла очередь сказать свое слово и Герену. Поправив крест на груди и этим как бы подчеркнув свою принадлежность, епископ сказал:
        - Господь Бог, венчая короной помазанника, этим выражает свою волю. Он вручает ему паству, за которую тот должен нести ответственность. Границы этой ответственности должны выражаться законом, ясным и понятным для всех. В одном государстве не может быть чересполосица законов. В этом сила государства, а вы, граф, хотите подорвать эту силу.
        Епископ не смотрел на Ангеррана, но, закончив речь, повернул голову в его сторону.
        - Силу государства всегда составляли мы, - он с силой ударил себя в грудь, - а вы сейчас подрываете эту силу.
        - Я вижу, - король заговорил спокойно, - граф ничего не понимает. К тому же мы отошли от дела, по которому здесь собрались. Лишить молодых людей жизни только за то, что они в пылу охоты перешли невидимую графскую границу! Да как чувствуют себя их матери, невесты! И что подумает народ о своем короле, который не может защитить их? Вы знаете, граф, я не люблю охоту, но скажите мне, только честно, если у вас еще осталось что-то от этого понятия, вы сами не топтали крестьянские поля в погоне за каким-нибудь подранком?
        Граф, конечно, понял, куда метил король, и только ответил:
        - Это была… моя земля.
        Не то король устал, не то понял бесполезность спора с Ангерраном, но он взглянул на Симона де Неля, и тот понял, что пришло его время. Он поднялся, поправил сбившийся кружевной воротник и начал речь.
        - Вот вы только что сказали, что это была ваша земля. Позвольте спросить: в каком королевстве вы живете?
        Симон замолчал и уперся взглядом в де Куси. Тому почему-то стало не по себе. Он заворочился на месте. Стража насторожилась.
        - Ну, - не выдержал Симон, - говорите, или я отвечу за вас.
        Он еще подождал какое-то время, но, видя, что от него ничего не добьется, сам ответил:
        - Во французском королевстве! Значит, кому в конечном счете принадлежит земля?
        - Королю, - буркнул тот.
        - Все правильно. Значит…
        Симон оседлал своего конька. Он говорил так долго, а местами так убедительно, что граф не выдержал и закричал:
        - Хватит! Решайте, как знаете.
        - Мы знаем только закон, - Симон де Нель улыбнулся, - а по закону за ваше преступление предусмотрен… - Симон де Нель посмотрел на коннетабля.
        Тот вздохнул и тихо сказал:
        - Смертная казнь! - и добавил: - Консилиум рассмотрел.
        Он положил бумаги перед королем. Король накрыл их своей сухой ладонью и поочередно посмотрел на сидевших за столом. И опять каждый кивнул головой в знак согласия.
        - Быть… посему, - сказал король и потянулся за гусиным пером.
        В это мгновение Ангерран оттолкнул стражей и, сделав несколько шагов, упал на колени и взмолился:
        - Ваше величество, сир, в память о вашем отце, с которым мы столько времени делили в походах кров и еду, молю вас: спасите!
        Но король холодно смотрел на него. Ни одна жилка не дрогнула на его лице. Стражники подхватили графа под руки и поволокли прочь. Но еще долго был слышен его голос:
        - Проклинаю!
        Людовик положил голову на спинку кресла и сидел так какое-то время. Он ждал бури. И она ворвалась в кабинет в виде… Бланки Кастильской, матери короля. Она еще и сегодня не растеряла ту красоту, ради которой мужчины, да какие мужчины! - падали перед ней на колени.
        Король не шелохнулся и не открыл глаз. Он видел ее в такие минуты и… боялся. Да, на королеву страшно было смотреть. Ее лицо, ее прекрасное лицо, пылало гневом. От всей ее фигуры веяло решительностью и даже властностью. И на пути этой все подавляющей властности король воздвиг глухую стену. Он закрыл глаза и походил на уставшего человека, когда тот остается наедине с собой. Для него в это время никого не существовало.
        Но эта проявленная властность вмиг победила людей, сидевших в этом кабинете. Они встали и на цыпочках удалились. Правда, маршал, прежде чем закрыть за собой дверь, оглянулся. Его взгляд кота так и впился в фигуру Бланки. И ему вдруг так захотелось издать позывной мяукающий клич.
        - Ты не хочешь со мной разговаривать. Но я все же тебе скажу. Ты забыл, кто нам помог в борьбе с принцем Петром де Дре. Как ты его, этого Моклерка, боялся. Это он пытался захватить престол, но, если бы не помощь графа Ангеррана де Куси, кем бы ты был сейчас? И такая ему благодарность!
        Чувствовалось, как в ее груди клокотала злость. И по тому, как креп ее голос, было понятно, что она готова перейти в гнев.
        - Мама, - открывая глаза, тихим голосом назвал он ее.

«Мама»! Как давно она не слышала этого слова! Оно враз оборвало в ее груди натянутые струны. Она подошла к королю. Он поднялся, уступая ей место, и, склонившись, положил голову на ее колени.
        - Сынок, - сладким голосом произнесла она, поглаживая его по голове, - сынок!
        - Мама! - он поднял голову, - ради тебя я могу простить графа Ангеррана. Но кто простит меня? Матери тех молодых дворян, которые были повешены по прихоти графа? Или их невесты, которых они не смогли осчастливить, или их друзья, которые верят в справедливость королевской власти? Народ, так любящий тебя, может и разочароваться. Мама, тебе ли не знать, что счастливо может быть королевство в том случае, если король справедлив, благочестив и целомудрен. Но и неустрашим в годину бедствий.
        Он встал, но в знак того, что выполнит ее любую волю, склонил голову. Поднялась и она:
        - Мой сын, мой дорогой король! Ваше величество, сир! Я преклоняю голову перед твоим разумом. Ты прав! В справедливости - сила королевства. Прости меня!
        Король улыбнулся:
        - Мама, не убивай себя. Ангерран за помощь получил сполна. Но никто не давал ему права вечно нарушать наши законы.
        - Ты прав, мой сын, - и она направилась к дверям.
        Король пошел рядом. Около выхода он остановился, положив руку на дверную ручку.
        - У тебя может появиться еще один проситель. Молодой граф Тулузский. Но я хочу напомнить тебе, что ты рассказывала мне о моем дяде. Король Альфонс когда-то сказал: «Раздробленное королевство - всегда лакомый кусочек для желающего поживиться».
        Теперь улыбнулась королева:
        - Я знала, что ты у него забираешь ряд сенешальств. Я жду не дождусь того времени, когда Тулузское графство станет частью твоего домена.
        Король поцеловал ей руку и открыл дверь.



        ГЛАВА 18

        В этот день лето вновь вернулось на земли Малой Азии. Северо-западный ветер, приносивший прохладу и временами моросящий дождь, отступил под натиском аравийского суховея. Солнце перекалилось, заставив попрятаться все живое. И только два всадника, не обращая внимания на жару, медленно двигались в северо-западном направлении, словно пытаясь догнать убежавшую прохладу. Если бы кто-то взглянул на их лица, то увидел бы, как они были юны. Правда, один из них, судя по его торсу, был гораздо выше, крепче и выглядел несколько старше. Ехали они молча, как спутники, которые за долгое время своего путешествия все выговорили и теперь жаждали как можно скорее достичь желанного места. Единственное, что скрашивало их путь по каменистой местности, так это то, что она довольно резко менялась. Вместо безжизненных каменистых глыб стали появляться островки зелени в виде сосновых или дубовых рощ. Усилился запах полыни и чабреца. Но ненадолго. На смену ему пришел запах шебляка. Зашелестели травы. Блеснула вдали гладь серебряного озера.
        - Вода! - радостно воскликнул тот, который был поменьше, и, хлестнув коня, поскакал к водоему.
        - Осман, ты куда? - понеслось ему вдогонку.
        - На озеро, Санд! Давай за мной.
        И вот уже их тела рассекали светлые и прохладные воды. Они гоготали на всю округу, брызгались, как два шалуна. Их кони, принюхавшись, пили не торопясь, основательно, точно хотели создать запас на дальнюю дорогу.
        Накупавшись, они лежали на теплом берегу, отдав тела на растерзание безжалостным солнечным лучам.
        - Осман, далеко ли до твоего стойбища? - спросил Санд, водя по его спине сорванной травинкой.
        Юноша пытался отмахнуться, как от мухи, чем рассмешил Санда. Поняв, в чем причина, Осман вскочил и с хохотом набросился на того. Но Санд гораздо сильнее. Он поймал его руку и подмял под себя. Опять смех. Отдышавшись, Осман стал оглядываться по сторонам. Санд понял, что он хочет получше приглядеться к местности. Наконец Осман сказал:
        - К вечеру точно будем дома.
        Он не ошибся. Когда солнце, как усталый путник, готовилось приклонить свою голову, Осман вдруг решительно свернул в сторону и поскакал на пригорок. Санду ничего не оставалось, как последовать за ним.
        - Смотри, - он показал кнутовищем вперед.
        Перед ними раскрывалась необъятная долина, сквозь занятая шатрами. Они были разные. От огромного размера в центре они уменьшались к границам стойбища.
        - Видишь! - радостно воскликнул Осман. - Мы - дома! Вперед!
        За мчавшимися всадниками увязалась свора собак. Они подняли такой лай, что многие выскакивали с оружием в руках.
        Около огромного шатра всадники осадили коней. Стража, бросившаяся было к ним, узнав Османа, исторгла крик восторга. Осман взял Санда за руку, и они вошли в шатер. Эртогрул, еще не зная причин крика, встретил их с саблей в руках. Но, увидев Османа, отшвырнул саблю и бросился к нему навстречу. Он обнял сына и долго держал в объятиях. В этом его действии выразилось то чувство, которым он жил последнее время.
        Когда Осман освободился из его объятий, он сказал:
        - Отец, это мой брат. Я обязан ему жизнью.
        Бей посмотрел на Санда и тоже обнял и его.
        По стану, словно молния, пронеслась весть:
        - Осман вернулся!
        Люди, несмотря на позднее время, потянулись к бейскому шатру. Шум с улицы, заполнивший шалаш, заставил его обитателей выйти из шатра. Толпа встретила их появление торжествующими криками. Они не смолкали, и Осман понял, чего от него хотят. Он вернулся в шатер, а когда снова вышел к народу, держал в руках шкуру. Подвиг был налицо. Крик восторга потряс долину. Герою пришлось рассказать о своей битве со зверем. Его заставили снять куртку со следами крови, и она пошла гулять по рукам, вызывая возгласы глубокого почтения. Когда шум несколько утих, Осман, взяв руку Санда, вывел его вперед:
        - Это мой брат! - объявил он.
        Народ бурно приветствовал слова Османа. Что сказать такому герою!
        На следующий день Эртогрул пригласил в свой шатер многих аянов. Каково их было удивление, когда они увидели, что он посадил рядом с собой Османа и его названого брата, отодвинув от себя старшего сына. Но на него так сильно подействовал рассказ сына о заслуге Санда, что иначе он сделать не мог.
        А через несколько дней, когда эмоции поулеглись и восторженность поостыла, Эртогрул, выбрав удобный момент, когда Осман оказался один, затеял не очень приятный для сына разговор.
        - Ты мне сказал, что Санд - раб Умур-бея.
        - Отец, мой брат не может быть рабом, - сразу поняв, куда клонит отец, вспылил Осман.
        Но отца это не остановило.
        - Осман, - начал он, понизив голос, - мне Санд действительно дорог как сын. Но не от меня это зависит. Умур-бей, узнав, где находится его раб, может подать жалобу султану. И кто его знает, куда тот повернет. Сельджук всегда поддержит сельджука.
        - Что же нам делать? - Осман стал понимать обстановку.
        - Выход один - выкуп.
        - Только пусть Санд об этом не знает. Иначе, отец… я его не брошу! Кстати, отец, нам надо выкупить и Адила. Он дядя Санда.
        Эти слова заставили отца задуматься. Вопрос был один - кого послать на переговоры.
        Только через несколько дней Осман смог оценить мудрый, не по годам, совет своего брата Санда. Все разговоры в стойбище шли только о поступке Османа. Голоса за будущего бея были обеспечены. Эртогрул хранил молчание. Когда дотошный шейх дервишей Эдебали пытался узнать о вновь приобретенном брате, отец неопределенно пожимал плечами и отвечал:
        - Да какие-то лихие люди пытались на них напасть, но получили отпор. Обычное дело.
        Тайна была сохранена. Трудно сказать, поверил шейх или нет, но только больше никто не слышал, что проявляется интерес к названому брату.
        Но вскоре Санд заставил о себе заговорить. А причиной оказалось одно довольно опасное событие. Северный сосед, султан Никейский, решил поправить свои довольно унылые дела за счет бейлика Эртогрула, который, по слухам, был довольно богатым. Византийские купцы, частые и желанные гости бея, шепнули ему об этом. Угроза была серьезной. И без помощи своего султана он вряд ли справится с этим нашествием.
        С небольшим отрядом, впервые оставив бейлик на попечение Османа и его названого брата, бей отправился в конью. Такое доверие окрылило молодых людей.
        - Ну, что будем делать? - спросил Осман, когда они остались одни.
        - Готовиться! - коротко ответил Санд.
        - Как?
        - А вот так. Давай создадим два отряда нукеров.
        - Почему два?
        - Как почему? Ты будешь создавать его среди своих…
        - Ты имеешь в виду акынжи?
        - Пусть будет так.
        - А ты?
        - А я буду набирать свой отряд из неверных. Смотри, сколько рядом живет греков, палестинцев и даже русских.
        - Так. Понятно. Это будут твои янычары.
        - Янычары, так янычары.
        - А что, - Осман сверкающими глазами посмотрел на Санда, - пойдет. Только это удаляет нашу поездку в Константинополь, как я тебе обещал.
        - Да… Настеньку я не забыл, - он тяжело вздохнул, - придется отложить. Если нас разобьют, все будет бесполезно.
        - Ты, - Осман взял его за руки, - ты настоящий брат. Тогда за дело. Вот здесь, - он подошел к сундуку и поднял крышку. - Видишь?
        - Вижу!
        - Бери! Бери, сколько надо! - добавил он.
        Санд понял, что ему оказано самое полное доверие. Как-то легко и радостно стало на сердце. Дело закипело. Ставились новые шатры, гнались стада, шли люди. Нашлись и наставники по боевому искусству. Так в трудах и заботах пролетели два месяца.
        Вернувшийся бей не узнал своего стойбища. Оно стало в несколько раз больше и на каждом шагу встречались вооруженные люди. Сына и его брата он застал на учениях. И увиденное его поразило. Это были вполне подготовленные к сражениям отряды. Своей же поездкой бей опять был разочарован, потому что на помощь султана он рассчитывать не мог. Всю дорогу назад кошки скребли на сердце Эртогрула. Он не знал, как встретит незваных гостей. Он уже думал ехать в Вифинию, попытаться просить о помощи. А тут такое дело! Это вдохнуло в него уверенность.
        Вечером, рассказывая о своей поездке, он обмолвился тем, что неплохо бы знать, что делается в Никее. И тотчас получил предложение:
        - Я поеду туда и все узнаю, - заявил Санд.
        - Я с тобой, - подал голос Осман.
        Эртогрул поочередно посмотрел на них и поднял вверх глаза:
        - О Аллах! Как я тебе благодарен.
        - Я вам дам своих людей… - начал было говорить Эртогрул, но сын перебил его.
        Такая дерзость бею не понравилась, и он хмуро посмотрел на него. Сын понял свою оплошность.
        - Прости, отец, - и поклонился.
        - Что ты хотел сказать?
        - У нас есть теперь и свои люди. Зачем тревожить твоих?
        Эртогрул вздохнул:
        - Ну что, я, пожалуй, соглашусь. Но продумайте, как это лучше сделать.
        По дороге в шатер Осман промолвил:
        - А что думать! Надо ехать!
        - Не торопись, - Санд замедлил шаг, - отец правильно говорит.
        - Ну, вот… и ты туда. Тогда думай!
        Санд разбудил Османа среди ночи. С первого дня появления Санда в Османовом стойбище он жил с ним в одном шатре. Такова была просьба Османа и воля его отца.
        - Тебе чего? - буркнул он, пытаясь натянуть шкуру на голову.
        - Хватит дрыхнуть, - Санд сдернул с него овчину, - знаешь, что я придумал?
        - Нет, - зевая, ответил тот.
        - Мы с тобой будем слугами у купца. Понял?
        - У купца? - удивленно переспросил Осман.
        - Да, у купца!
        - Где же его взять?
        - Отец поможет.
        - Санд, а ты… ну, брат, - он толкнул его в плечо.
        Утром пораньше они были уже в шатре. Бей, цедя мелкими глотками кумыс, выслушал их. Он какое-то время раздумывал, потом, отставив кубок, ответил:
        - Это неплохо. Ты придумал? - он почему-то посмотрел на Санда.
        - Мы оба, - ответил тот, отводя глаза.
        - Это хорошо. А вот купца… - он прищурил глаза, перебирая в памяти разных людей, - пожалуй, подойдет Фодых.
        Купец согласился, но потребовал, чтобы ему дали побольше разных шкур и верблюдов, лошадей, овец. Но Санд возразил:
        - Мы со скотом потеряем много времени, а надо все сделать скорее.
        Эртогрул поддержал его.
        - Дам я тебе пару возов кумыса. Будешь дорогой откупаться, - и рассмеялся.
        Фодых вздохнул и согласился.
        Выходили они из бейского шатра довольные, игривые. И вдруг Санд остановился.
        - Осман, а с кем я оставлю Клыкастого?
        - Возьмем с собой.
        Волчонок за это время сильно подрос и превратился в волчище. Уже давно зажила лапа, и он вовсю носился по улицам. Местные собаки вначале сворами пытались на него напасть, и первое время его приходилось защищать. Но со временем все поменялось. Нападать на него стало опасно. Собаки пообвыкли и порой даже играли с Клыкастым. Волчонок очень привязался к своему спасителю. Они спали вместе, втроем. Только он был всегда рядом с Сандом. Кроме Османа, кому-либо подойти к спящему Санду было весьма опасно.
        Появление в стане волчонка у некоторых его жителей вызвало неудовольствие, граничившее даже с обвинением в колдовстве. Пришлось вмешаться даже самому Эдебали. Шейх был немолодым человеком. Когда он подъехал, Осман упал на колени и подставил ему спину, чтобы тому было удобно слезть с коня. Они вошли в шатер, волчонок сидел посредине и смотрел на вошедших, склонив голову.
        - Он? - шейх указал на него пальцем.
        Братья враз кивнули. Клыкастый вел себя образцово. Дал себя потрепать по голове. Лизнул руку шейха. Тот рассмеялся и пошел к выходу. Там его ждала толпа. Улыбка на лице шейха поведала им о его решении. Все с облегчением вздохнули и разошлись. Больше к зверю никто не приставал.
        Обоз быстро подготовили и через три дня выступили, взяв несколько человек охраны. Несмотря на скорость, с которой двигался обоз, Санд со свойственной ему наблюдательностью вдруг стал подмечать, что местность ему как будто знакома. Вон роща, распластавшая свои крылья, точно огромная птица. А за ней должно быть небольшое заросшее озерко. Да вот и оно! Господи, да это же недалеко от стойбища Умур-бея. А что, если махнуть в гости к Арзу? Он ее за все это время так и не вспомнил. И сейчас почувствовал угрызение совести. Ведь она не испугалась и заступилась за него. Хотя… и она виновата, правда, сделала это из добрых побуждений. И в дни горьких испытаний она навестила его. И сердце у него защемило.
        Он приостановил коня и стал ожидать приотставшего Османа.
        - Ты что-то хочешь мне сказать? - сразу понял Осман, взглянув на брата.
        - Хочу! - и принялся рассказывать ту часть своей жизни, которая касалась его отношений с Арзу.
        Осман слушал внимательно. С его лица не сходила ехидная улыбка.
        - Так, так! - иногда прерывал он его, - а Настю поедем искать? Ха! Ха!
        - Поедем и Настю искать.
        - Так кто же тебе нужен?
        - Наверное, Настя, - он вздохнул, - но и Арзу тоже… понимаешь, брат, вроде тоже легла на сердце. Сам не знаю. Ну что, заскочим?
        Осман отрицательно покачал головой.
        - Отец еще не утряс твои дела и Адила с Умур-беем. Это ты у нас, мой брат, тоже будешь беем. Отец выделил тебе бейлик. А вот для них мы с тобой… можем и врагами показаться!
        Лицо Санда опечалилось, но справедливость слов брата понял.
        - Жаль, - грустно сказал он.
        - А ты хорош, - заметил Осман, - если бы мы здесь не оказались, так бы и не рассказал о ней.
        - Да, - согласился Санд, - была у меня эта маленькая, но приятная тайна. А сейчас и ее нет, - он стегнул Рыжего.
        Гулко застучали копыта по каменистой почве. Осман помчался за ним. Хотя он и сменил коня, но и новая лошадь по всем статьям уступала Рыжему.
        - Тебя что, пчела укусила? Сорвался, как бешеный. Или пожалел, что сказал?
        Осман перекинул ногу и повернулся всем телом к Санду.
        - Ты че! Так, не заходил разговор, вот и молчал. А у тебя девушки нет?
        Осман сел прямо.
        - У меня есть невеста.
        - Невеста? - удивленно спросил Санд.
        - Да. Невеста. Это мой отец и Эдебали решили, что я женюсь на его дочери.
        - Ха! А может, она хуже дьявола. Ты ее хоть видел?
        Осман кивнул головой:
        - В детстве.
        - А ты сам как?
        - Что «как»? У нас такой обычай. Родители решили - всё. Зла для своих детей они не хотят. В жизни лучше разбираются. Да и для меня выгода. Люди очень уважают Эдебали. У меня будут дети, я тоже так же поступлю. А у вас не так?
        Осман даже наклонился в сторону Санда. Тот подумал и ответил:
        - Да… почти так.
        - Тогда зачем ты ищешь Настю? Найдешь, а тебе ее бей не отдаст.
        Санд задумался. Раньше он как-то это не брал в расчет. Но потом рассмеялся:
        - Я ведь не дома. Тут спрашивать никого не надо. Я ведь тоже бей. Ха! Ха!
        К Никее они подошли на закате дня, и перед их глазами предстала просто волшебная картина. Луна уже вступала в свои права и не пожалела серебра, чтобы покрыть им спокойную чарующую гладь озера, на берегах которого раскинулся город. Солнце, прячась за густые витиеватые тучи, окрасило их в багровый цвет, а по озеру проложило золотистую тропу, деля его пополам. Серебряная гладь с золотым стержнем! Как редко можно наблюдать такую картину! Им повезло. Эта тропа упиралась в толстые приземистые стены городского укрепления. А над ними, отливаясь опять же золотом, блестели купола Успенской церкви и Святой Софии.
        Все дышало миром, святостью и спокойствием. Да разве от такого места может исходить угроза! Изумрудная долина рядом с городом как бы подчеркивала это впечатление. Но, оказывается, и красота бывает опасной.
        Фодых решил пока в город не входить и приказал разбить временный стан на опушке платановой рощи. В эту ночь Санд спал очень плохо. И в этом было виновато его желание скорее посмотреть город. Живя на природе, он вдруг почувствовал в себе непреодолимое желание поскорее попасть в город. Может, причиной тому были купола местных церквей? Он растолкал Османа:
        - Хватит спать, пора ехать.
        Тот открыл один глаз. Рассвет начал свою борьбу с ночной мглой. Наступило время самого сладкого сна.
        - Спи, - сказал Осман и повернулся на другой бок.
        Но Санд его советом не воспользовался. Он отыскал Рыжего, который пасся под охраной Клыкастого. Этот зверюга быстро заматерел. А Рыжий и Клыкастый подружились. У коня за долгое совместное проживание погас природный инстинкт к этому зверю. Заметив это, Санд отпускал любимую лошадь под охрану волка, с которым теперь не любой волчище решил бы вступить в схватку. Надежнее охраны не было. Ни чужого человека, ни волка он к нему не подпускал. И пока ничего подозрительного не было. Осман как-то сказал по этому поводу:
        - Ты ездишь на Рыжем, и он тобой пропах. Вот волк и не трогает его.
        Санд потрепал у радостного, повизгивавшего волка широкий косматый лоб, дал ему за службу кусок мяса. Оседлал коня и потихоньку поехал в направлении города. Но, не доехав, свернул к озеру. Его живописные заросшие берега потихоньку стал затягивать густой туман. Местами было видно, как рыбаки выбирали сети, бросая рыбу на дно своих лодок. Тут военным походом и не пахло. Насмотревшись на эту идиллию, Санд тронул коня и направился к воротам города. Туда уже въезжали и входили люди.
        С каким-то трепетом в груди вступил он на городскую землю. Проехал с дюжину шагов, как вдруг невесть откуда взявшийся огромный кобель бросился с громким лаем на Клыкастого. Вмиг собралась толпа. Клыкастый какое-то время, кося глаз на хозяина, не реагировал.
        - Боится! - раздались крики. - Ату его!
        Эти крики подхлестнули собаку. Она осмелела и ринулась в атаку. Клыкастый ловко поймал собаку за глотку и повалил наземь. Санду пришлось спрыгнуть с коня и оттащить волка от жертвы. Удивленная толпа с восхищением провожала победителя, так и не поняв, кто он.
        Город был в основном каменным. Одно- и двухэтажные дома окружали узкие улочки. Все они были с плоскими крышами, на некоторых росли какие-то кусты. Во дворах, прятавшихся за каменные ограды, какой-либо зелени почти не было видно. Только стены некоторых домов были покрыты виноградными лозами. На первых этажах располагались лавки, забитые всевозможным товаром, аж разбегались глаза. Такой картины он еще не видывал. На улицах было много народа. Головы у людей были покрыты или колпаками, или чалмой. Из-под длинных рубах выглядывали темные шаровары. Ноги обуты или в востроносые сапоги или в чувяки. В лаптях никого не встретил.
        Разглядывая и любуясь красотой отдельных строений, которых к центру было все больше, он внезапно наткнулся на церковь. Привязав Рыжего к кипарису, он поспешил в святилище. Вид икон, ощущение запаха ладана, и он вдруг почувствовал себя… дома. Правда, их церковь была значительно меньше, но общая обстановка дыхнула на него чем-то родным.
        Он упал перед иконой Божьей Матери и стал усиленно молиться, вспоминая слова матери, которая часто говорила, чтобы он молился ей, и она никогда не оставит в беде. Увидев так неистово молившегося молодого человека, к нему подошел священник и заговорил с ним по-гречески. Санд только начал осваивать этот язык, поэтому плохо понимал святого отца. Тот заметил это и спросил, кто он.
        - Русский, - не без гордости ответил Санд.
        - Ааа! - многозначительно протянул священник и, благословив его, вернулся на свое место.
        Выйдя из церкви, Санд застал интересную картину. Рыжий, недовольно тряся гривой, стоял в окружении собак. Клыкастый лежал под ним, вытянув лапы и положив на них голову.
        - Пошли! - махнул на собак Санд.
        Те повскакивали и, рыча, стали разбегаться. Их рык поднял волка, и он готов был ринуться на защиту хозяина.
        Покружив какое-то время по городу и не заметив ничего, что говорило бы о подготовке военного похода, он направился в свой стан. Но около одной лавчонки он не удержался и соскочил с коня. Там продавалось разное оружие. Санду понравились два ножа. Показав на них, он достал кисет и отсыпал на ладонь несколько монет. Протянув их хозяину, показал глазами, чтобы тот выбрал оплату. Хозяин взял две монеты и благодарно заулыбался.


* * *
        В стане царила тревога. Никто не знал, куда делся Санд. Расстроенный Осман, увидев брата, от радости бросился ему на шею. Санд положил перед ним приобретения и попросил, чтобы тот выбрал одно из них себе. Осман долго их рассматривал, потом взял ножи и спрятал за спину.
        - Где твой? - сказал он.
        Санд ударил по правой руке. Привязав подарок к поясу, Осман несколько раз доставал нож и любовался им.
        - Пора ехать, - сказал Санд, - а то все покупатели разойдутся.
        Они беспрепятственно проехали на рынок. Торговля была в разгаре. На новеньких продавцов сразу набросилось несколько человек. Возы таяли на глазах. Санд отвел Османа в сторону и сказал ему:
        - Скажи Фодыху, пусть сегодня свою торговлю остановит.
        - Почему?
        - Мы с тобой ничего не узнали. А когда не будет товара…
        Осман перебил его:
        - Прав, брат. А давай обследуем город. Ты бери северную сторону, а я - южную.
        Настала очередь Санда благодарно ударить его в плечо.
        Недовольный Фодых стал увязывать возы. Увидев, что Фодых вот-вот отправится на их стоянку, братья разъехались. Фодых, выбирая себе место на одной из повозок, вдруг почувствовал, что за его спиной кто-то тяжело дышит. Он оглянулся и замер. Перед ним стоял Гейсал, старый его знакомый. Они обнялись.
        - Вот уж не ожидал встретить, - воскликнул Фодых, не выпуская его руки.
        - Ты как у нас?
        - Да вот, - он кивнул на возы.
        - Ты что, купцом стал?
        Фодых замялся.
        - Знаешь что, пошли-ка ко мне. Тут недалеко. Вспомним наши встречи.
        Фодых почесал затылок.
        - А, ладно, - махнул он рукой и приказал охране ехать на место, - пошли!
        Дом Гейсала оказался недалеко. Он был одноэтажным, но вместительным. Они вошли в одно из помещений. Оно примечательно было тем, что в нем находилось огнище. Посреди грубый стол со скамьями. Комната слабо освещалась.
        - Посиди, - попросил хозяин, пододвигая ему скамью, а сам куда-то удалился. Прошло довольно много времени, Фодых уже стал себя поругивать, что согласился. Но оправдывал себя тем, что тоже хотел узнать султановы намерения.
        Наконец дверь открылась и на пороге показались сразу несколько человек. И не с пустыми руками. Вскоре стол украсился поджаристыми пышными лепешками, кусками жареного и отварного мяса, разными фруктами. В больших кувшинах бултыхалась какая-то жидкость. Все это показало, что Гейсал, султанский конюшенный, живет безбедно. Гейсал пододвинул скамью к столу, взяв в руки один из кувшинов, жестом показал гостю, чтобы тот подвигался поближе. На столе почему-то не оказалось кубков. Он грозно рявкнул, и тотчас, словно из-под земли, появился шустрый мальчонка лет двенадцати. Он подскочил к столу и поставил два кубка. Не успел отец шлепнуть его, как он, зыркнув на гостя смоляными глазами, исчез. Хозяин поднял налитый кубок.
        - Ну, Фодых, за нашу встречу!
        Вино было приятным и сразу ударило гостю в голову.
        - Хорошо! - похвалил Фодых выпитое, протягивая руку к лепешке.
        - Из Италии, - не без гордости промолвил Гейсал.
        Пара таких кубков согрела душу и облегчила язык. Фодыху почему-то захотелось поделиться целью своей поездки. Послушав его, Гейсал, подливая еще вина, сказал:
        - Умен твой бей. Ничего не скажешь. В отличие от нашего султана. Ишь чего хочет знать! Готовится! Готовится! Только… тссс, - он понизил голос, - хочешь знать, где? Давай выпьем, потом скажу.
        Они выпили и принялись грызть фрукты.
        - А ты знаешь, кто со мной? - промолвил Фодых, подкупленный словами признания хозяина.
        Гейсал пожал плечами.
        - Не поверишь!
        Гейсал сделал вид, что это его не очень интересует. Фодыха задело. Он взял его за рубаху и подтянул к себе:
        - Сын Эртогрула.
        - Да ну! - искренне удивился хозяин.
        - Алладин?
        - Нет. Алладин - тряпка. Вот младший у него сынок - огонь! Один ездил на каракала и взял его. Каракал чуть было не порвал парня, но справился с ним Осман.
        - Вот молодец!
        - Да, он такой. Вся надежда отца.
        - Смотри-ка. Ты угощайся. Возьми-ка, - и он подал кусок жареной баранины на кости.
        Ели молча. Закончив грызть кость, Фодых подолом рубахи вытер масляный рот, руки и взял крупный мандарин. Разломив его, дольку сунул в рот. Расправившись с фруктами, еще раз вытер рот и спросил:
        - Ты мне не сказал, где султан прячет своих воев. Завтра скажу Осману, пусть съездит и поглядит.
        - А! Да! На Большом ключе. Знаешь?
        Фодых отрицательно покачал головой. Хозяин стал объяснять.
        - Выйдет из ворот и повернет налево. Проедет. Справа будет лес. Пусть едет вдоль него, пока не кончится. За лесом, в долине, увидет султаново войско. Если кто остановит, пусть скажет, что хочет стать султановым воем. Понял?
        - Понял. Ну, мне пора.
        Они выпили еще на дорожку, и Фодых, не очень уверенно держась на ногах, простился с хозяином.
        Не успел гость скрыться за поворотом, как Гейсал бросился в другую сторону. Несмотря на свою солидность, он несся по улице во весь дух, очень боясь, что визирь может лечь спать. Сообщение Фодыха о том, что здесь находится сын Эртогрула, вмиг пробудило в сознании Гейсала непреодолимое желание заработать на этой тайне. «Вот это возможность! Ее послал сам Аллах за мои мольбы. Она поможет осуществиться давней мечте: иметь двухэтажный дом», - думал он.
        Гейсал хорошо знал нравы своих владык. Визирь уже готовился ко сну. Страж, узнав непрошеного гостя, открыл ему ворота. Визирь был сухоньким старикашкой, но с молодыми горящими глазами. Знал Гейсал, как с ним надо вести дела.
        - В Никее может появиться Осман, сын Эртогрула, - шепотом, чтобы придать больше таинственности, сообщил Гейсал.
        Визирь сразу оценил обстановку.
        - Десять тысяч акче.
        Гейсал вздохнул.
        - Может и не появиться.
        - Двадцать.
        - Наверное, долго ждать придется.
        - Тридцать.
        - Ох, ноги болят, еле дошел. Следующий раз и не дойду.
        - Сорок.
        - Тучи на улице. Промокну. Ой, спина болит.
        - Пятьдесят… и все.
        - Ждите его завтра. - И он все рассказал.
        Домой он шел радостный, перебрасывая из руки в руку мешочек с деньгами. Это был решительный шаг к осуществлению его мечты.
        Наутро братья еле разбудили Фодыха. Он принялся громко стонать, жалуясь на разные боли и беспрерывно попивая воду. Наконец он собрался, и обоз опять направился в сторону города. Проводив обоз до рынка, братья решили продолжить свои вчерашние действия. Санд, свистнув Клыкастого, вскоре исчез из вида. Осману пришлось задержаться, чтобы подтянуть подпругу. И благо, к нему подбежал запыхавшийся Фодых.
        - Вспомнил, вспомнил, - вопил он.
        И все рассказал про вчерашний разговор с Гейсалом. Осман зло зыркнул на него:
        - Придется ехать одному, хотя Санд может обидеться. Но где его сыщешь? Не буду терять время, потом объясню. Он поймет.
        Осман вскочил в седло, в сердцах хлестанув Фодыха.
        Санд вернулся, когда рынок почти опустел. Османа еще не было. Они подождали его какое-то время и решили ехать на свое место, ибо рынок закрывался. Стемнело, а Османа все не было. Тогда Санд оседлал Рыжего и ускакал с волчонком в город. Они обшарили все улицы, но нигде его не нашли. С тяжелым сердцем возвращался Санд. Он почувствовал что-то неладное. Хотя надеялся, что приедет и увидит его. Но все надежды были напрасны. Османа не было.
        Все давно спали. Фодых сладко посапывал, чему-то улыбаясь во сне. Санд вышел на дорогу, тщательно вглядываясь в темноту лунной ночи. Но дорога была пустынна.
        - Не видать? - спросил подошедший страж.
        - Нет. Ты на базаре никуда не отлучался?
        - Нет, а что?
        - Осман надолго задержался после того, как я уехал?
        - Да как сказать. Его окликнул Фодых. И они о чем-то говорили, а потом он поскакал.
        Санд бросился к Фодыху. Еле его растолкал. Не обошлось и без воды. Наконец тот пришел в себя.
        - Ты зачем вернул Османа? - Санд встряхнул «купца».
        - Подожди. А… да… вспомнил.
        - Говори!
        И тот все рассказал. Санд понял, что исчезновение Османа связано с этим Гейсалом.
        - Дом Гейсала найдешь? - грозно спросил Санд.
        Фодых утвердительно кивнул. Он тоже стал понимать, что сын хозяина исчез не просто так.
        Когда они подскакали к дому, Санд приказал «купцу» ждать, а сам, подхватив Клыкастого, поставил его на каменную стену. Перемахнув ее, он взял волчонка и шепнул ему: «Взять!» Собаки, почуяв чужого, подняли было лай. Но появление Клыкастого загнало их в угол, где они издавали только жалобное пищанье.
        Гейсал спал в комнате один. Он лежал на спине, разбросав руки. Лунный свет падал прямо на его лицо. Ему, видать, снилось что-то приятное. Его толстые губы порой сладко почмокивали. Санд, не церемонясь, пнул его под бок. От удара он поднялся.
        - А? - раздался его вопросительный глас.
        Бегающий взгляд говорил, что он ничего еще не понимает.
        - Тихо, - согнувшись, шепнул ему на ухо Санд и приставил нож к горлу.
        - Где Осман? - шепотом спросил он.
        Гейсал попытался было вырваться, но холодная сталь заставила его подчиниться. Пришлось все рассказать. И он назвал место, где находится Осман.
        - Пошли!
        Гейсал почувствовал под левой лопаткой холодное жало и безропотно подчинился.
        - Деньги возьми! - приказал Санд перед уходом.
        О каких деньгах шла речь, Гейсал смекнул сразу. Как тяжело было ему это сделать. Улетала мечта. Но… жизнь дороже. Пришлось вскрыть тайник.
        В воротах Санд чуть свистнул, и через какое-то время к нему бросился Клыкастый. Когда они подошли к ожидавшему Фодыху, Санд связал Гейсалу руки и, схватив за жирные бока, поднял его вверх.
        - А ну подвинься, - крикнул он Фодыху и плюхнул Гейсала на конскую спину перед Фодыхом.
        С такой силой Фодых еще не встречался. Такого жирного здоровяка и так легко бросить на конскую спину! От удивления он раскрыл рот, а расширенные глаза долго не закрывались. Его привели в чувство слова Санда:
        - Он предал Османа, и тот в темнице у визиря. Я попробую его освободить. Ты езжай назад и стереги этого гада. Упустишь, перережу глотку. Скачи! - и хлестнул его коня.
        Подойдя к Рыжему, Санд положил левую руку на его холку, а правой перекрестился.
        - Господи, помоги! - и вскочил в седло.
        Визиревская темница представляла собой приземистое, выложенное из булыжника здание, одиноко стоявшее на городском пустыре. Вместо окон - узкие щели, в которые страждущие граждане могли бросить какую-нибудь пищу. Визирь на преступников тратиться не собирался. Темницу охраняли несколько человек, так что бежать оттуда было немыслимо. Стояла глубокая ночь, но Санд хорошо видел, как два стражника ходят вокруг. Подойти незаметным было просто невозможно. По словам Гейсала, к темнице примыкала землянка, в которой находилась охрана, готовая прийти на помощь по первому зову. У нее были и ключи. Но прежде чем добраться до нее, надо было устранить двух стражников.
        - Как? - спросил он вслух, глядя на волчонка.
        Тот только покрутил своей лобастой головой. И тут у Санда возникла одна мысль.
        - Ну-ка, иди сюда, - позвал он Клыкастого.
        Волчонок послушно подошел.
        - Иди, займи тех стражников, - сказал он и подтолкнул его вперед.
        Волчонок было побежал, но остановился и сел.
        - Иди, иди вперед, - приказал он ему.
        И тот послушно побежал. Он сел перед одним из них и, иногда поворачивая голову, стал рассматривать стража. Наверное, не понимал, зачем его сюда послали. Страж попытался его прогнать.
        - А ну пошел! - он махнул рукой.
        Клыкастый только отбежал и опять сел.
        - Ты это с кем? - спросил второй страж, подойдя к нему.
        - Да вон, чья-то приблудная собачонка. Гляди, как смотрит, - и показал рукой.
        - Какая странная, - подивился второй страж и стал ее подзывать.
        Потом стали делать это поочередно. Но «собака» только отбежала и по-прежнему их рассматривала. Они и не заметили, как сзади промелькнула чья-то тень. Крепкие быстрые удары, и они носами уперлись в землю.
        - Где эта землянка? - Санд стал вспоминать ее.
        Она оказалась в тени здания, поэтому сразу ее трудно было заметить. Он подкрался к ней и прислушался. Изнутри доносился храп. Осторожно попробовал открыть дверь. Она оказалась незапертой. Заглянув в образовавшуюся щель, он увидел на столе в плошке горящий фитилек, который слабо освещал небольшое помещеньице.
        На полу вповалку спали несколько человек. У кого ключи? Он вошел внутрь и уже хотел было ощупывать каждого из них поочередно, как взор его упал на стол, где он заметил какой-то странный предмет. Он протянул руку, но кто-то из лежащих вдруг схватил ее.
        - Ты кто? - раздался голос.
        - Свой, - ответил Санд и свободной рукой так двинул, что тот без звука распластался на полу.
        Теперь юноша смог взять этот предмет. Эта железка и оказалась ключом.
        И вот легкий поворот, щелчок - и путь к свободе открыт.
        - Осман!
        - Санд!
        Объятия братьев.
        - Скорее бежим! - воскликнул Санд, видя, как из землянки стали выскакивать стражники.
        Похоже, стражник после удара пришел в себя и поднял людей.
        И они со всех ног пустились наутек. Санд не забыл свистнуть своему помощнику. Рыжий мчит братьев по городским закоулкам. Их плохое знание города помогло преследователям. Стража, оседлав коней, вот-вот могла догнать юношей. И опять выручает Клыкастый. По команде Санда он бросился к ним навстречу. Лошади, почуяв волчий запах, точно взбесились. Они отказались скакать вперед. Встали на дыбы, пытались повернуть назад. Это задержало преследователей. Братья, прискакав на стан, подняли охрану, велели седлать коней и, бросив всю поклажу, растаяли в ночной мгле.
        Весть о таинственном приезде в Никею сына бея дошла до ушей султана. И это ускорило его выступление. Он понимал, что, если промедлить, можно навсегда расстаться со своей мечтой. А обстоятельства брали султана за горло. Казна была пуста. Он не мог платить ни охране, ни дружине. Вои в любую минуту могли повернуть оружие против него.
        Узнав о случившемся при возвращении братьев, Эртогрул вскипел и готов был немедленно казнить незадачливого «купчишку». Осман рассказал, как все случилось. Фодых передал ему слова Гейсала, и он, гонимый желанием чем-то похвастать перед Сандом, который уже умчался, решил посмотреть на воев один. Ехал почти по пустынной дороге. Когда кончился лес, свернул направо. Тут его встретили несколько человек. Он внутренне был подготовлен к такой встрече, ибо о ней и говорил Гейсал. Его спросили, куда едет. Он стал пояснять, что хочет поступить на службу султану. Его сдернули с лошади, связали и повезли в визирскую темницу.
        Санду понятны были переживания брата, но почему-то стало жалко и Фодыха.
        - Бей, - сказал он, - Фодых сильно виноват в своем поступке. По всему его виду понятно, как он переживает за случившееся. Сделал он это не со зла и не искал никакой выгоды. Пусть случившееся будет ему и многим наукой.
        - Он прав, - поддержал Санда и Осман.
        Отец смилостивился.
        Буквально на следующий день до ушей бея долетела весть о выступлении султана. Бейлик стал готовиться к отражению врага. Санд не знал покоя, с раннего утра он был со своим отрядом. Много за последние дни подошло новеньких. Их надо было обучать. А вечерами он скакал в поисках места, где можно было бы встретить султаново войско. Но ничего подходящего не попадалось. Однажды он решил сократить путь и хотел пересечь зеленое поле. Не успел Рыжий сделать и несколько шагов, как чуть не провалился в тартарары. Санд его еле вытащил. Какая-то неясная мысль шевельнулась в его голове. Он объехал эту «зелень» и увидел, что она занимает довольно обширное место. И у него созрело решение.
        Утром он взял с собой Османа и привел его туда. И здесь поделился своими мыслями.
        - Мы стоим в конце этого «поля». Конники султана, идя в атаку, завязнут на нем, а наши лучники их добьют.
        - Нет, - Осман в какой раз пробегает по «полю» глазами, - а если так: мы выстраиваемся в начале, те пойдут в наступление и, когда они приблизятся, мы расступимся.
        Возник спор. Санд настаивал, что конники повернут вслед за ними. Решили обратиться к бею. Тот отнесся к этому очень серьезно. Выехал на место. Долго обдумывал и поддержал сына. А место ему очень приглянулось. И он корил себя, что так плохо знает свой бейлик.
        И вот наступил день сражения. Санд с дружиной стоял справа, Осман слева. Отец со своими стоял в конце «поля» на случай султанского прорыва. Взобравшись на холм, султан осмотрел местность. Перед ним зеленело огромное поле, за которым стояла весьма жидкая воинская сила.
        - Мы сомнем их в один счет. Дорога на Сегент будет открыта! - воскликнул он радостно, оглядываясь на своих беев.
        Тяжелая султанова конница пошла в атаку. Она медленно набирала разгон. Но на подходе резвость коней усилилась в несколько раз. Султан решил своей массой стереть врага на своем пути. Когда остались считаные шаги, войско бея внезапно бросились в разные стороны. Это только воодушевило нападавших. Они приняли этот маневр за бегство с поля боя. Впереди виднелись еще войска. С диким воплем ринулись они вперед в предвкушении легкой победы. Но что случилось там, впереди? Отчего это вдруг передние всадники умерили бег, и что за свалка там образовалась? А куча росла. Подскакавший всадник крикнул во все горло:
        - Ловушка!
        Султан схватился за голову, потом завопил:
        - Ну сделайте что-нибудь!
        Но кто мог остановить эту махину, если задние, не ведая, что случилось впереди, напирали изо всех сил. Султан понял, что битва, по существу и не начатая, проиграна. И это его конец.
        Эртогрул торжествовал победу и благодарил Аллаха, что тот даровал ему такого сына и его приобретенного брата. Уже четвертый или пятый день продолжалось празднество. А гости все валили и валили. Все они вдруг почувствовали в этом бейлике зарождающую силу, спешили поскорее отметиться. Побывали тут такие беи, как Саид, Мухамед, Эвренос, Якуб и многие другие. Вчера прибыл даже Узун-Хасан. Не было только Умур-бея. Гордыня, видать, брала у него верх над разумом. И сегодня опять шум у входа в шатер. Прибыл какой-то посланник султана. Воспользовавшись создавшейся суматохой, Санд шепнул Осману, что у него расстроился живот, и улизнул из шатра.
        Но и снаружи было не лучше. Прорвавшийся с севера ветер принес холод, тяжелые свинцовые тучи и мелкий надоедливый дождь. В такую погоду, когда хозяин даже собаку не гонит со двора, куда-то мчаться на коне не было никакой охоты. И он направился в свой шатер.
        С какой радостью он был встречен Клыкастым! Волчище прыгал на грудь, старался лизнуть ему лицо. Ну чисто собака. Санд долго с ним играл, а потом оба, уставшие, повалились на лежак. Он растянулся на спине, забросив руки под голову, закрыл глаза. И погрузился в какую-то темноту. Потом она стала рассасываться, и ему представился невесть откуда выплывший его дом, огород. И ласковый, нежный голос матери позвал его:
        - Андрюша, иди поешь горошек.
        Потом увидел отца. Его огромные натруженные руки, которые никогда не знали покоя. Он сидел за столом и шил очередной хомут. Потом мысли понесли его на берег реки. Вот то место, где он так любил наблюдать за проплывавшими над ним облаками или за полетом какого-нибудь хищника, который, раскрыв крылья, медленно парил в небе, зорко высматривая добычу. И вдруг в уши ударил крик о спасении. Он чувствует в руках упругое, худенькое тело девочки… Она спасена, спасена. И вот они уже взрослые, в поле, среди цветов. Как она восхищается ими… Настенька.
        - Я не Настенька, - услышал он и открыл глаза.
        Над ним стоял Осман.
        - Пойдешь? - спросил он.
        Санд отрицательно покачал головой.
        - И я не пойду, - ответил брат и попросил подвинуться.
        Они лежали какое-то время молча, наслаждаясь тишиной.
        - Ты так ее и не забыл? - нарушил Осман тишину.
        - Не забыл, - со вздохом ответил Санд.
        - Хочешь ехать искать?
        - Хочу!
        - И я с тобой! Отец ждет Умур-бея, - Осман повернулся в его сторону.
        - Да не приедет он. Гордый слишком.
        - Жаль. Придется отцу ехать в Конью.
        Санд догадывается, что бей хочет просить султана его о помощи. «Да, - думает про себя Санд, - названый отец очень хороший человек. Разве стал бы это делать боярин?
        Это напоминание вновь вернуло его сознание к родным местам. «А как родители? Живы ли? Господи! Как хочется увидеть их!»
        - Ты что, о родине задумался? - догадался Осман.
        - О ней, - сознался Санд.
        - Разве тебе здесь плохо?
        Санд рывком повернулся к нему:
        - Ты что городишь? Здесь у меня есть ты, брат! - выразительно произнес он.
        Осману даже стало неприятно за свои слова.
        - Прости, брат. Ты прав. Родину нельзя забывать. Она всегда должна быть в твоей душе. Тогда, мне думается, тебе будет легко, где бы ты ни был.
        - Какой у меня замечательный брат! - воскликнул Санд, прижимая к груди Османа.
        - Пусти!
        В борьбу вмешался Клыкастый. Он стал легко покусывать их, как бы предупреждая, даже требуя прекратить эту борьбу. Многое понимал зверь, но вот эмоции пока ему были недоступны. Отдышавшись, они принялись обсуждать поездку в Константинополь, где был самый большой работорговый рынок. Там Санд надеялся найти хоть какое-то известие о Настеньке. Главное, решили они, нужен проводник, и сошлись на том, что об этом следует поговорить все с тем же Фодыхом.



        ГЛАВА 19

        Шли дни за днями, а Наим со своими людьми как в воду канул. Умур-бей начал нервничать. Эта неизвестность выводила его из себя. Он вынужден был не единожды посылать акынжи, чтобы те как-то прояснили обстановку. Бея тревожила мысль, что это была ловушка, и Наима схватили люди Эртогрула. Этот человек только со своими грозен, а в плену все расскажет. Этим он даст повод его врагу пожаловаться султану. Да и для нападения у того будет оправдание.
        Но его акынжи возвращались ни с чем. Камни молчали. Правда, последняя посылка оказалась более толковой. Его люди встретили купцов, которые только что побывали у Эртогрула. Насчет пленников они ничего не слышали. Если бы они были там, кто-нибудь бы обязательно об этом обмолвился. Такая весть обрадовала бея. Но его радость сменилась неприятной задумчивостью, когда они сообщили, что у Этрогрула появился какой-то деятельный урус, который стал собирать янычар. Кто он, откуда - им невдомек. Если бы знали, что это кого-то заинтересует, они бы постарались узнать. Его стал мучить вопрос: против кого у Эртогрула собираются янычары? Ой, как ему был нужен его Наим!


* * *
        Получив, как лучший подарок, от своего ненавистного врага жизнь, душа миролена не подобрела. Даже больше. Оставшись один, он снова в мыслях вернулся к этому проклятому урусу. Можно ли забыть, как тот его унизил, как осрамил его, считавшегося самым сильным, ловким, непобедимым воином. И это на глазах самого бея. А взять Арзу, любимицу и наследницу бея. Как раньше нежно и ласково смотрела она на него! Какие вселяла надежды! Ведь сам бей намекал ему, что он может получить ее в жены и тогда он стал бы повелителем этого бейлика. Он, Наим, рожденный от простых скотоводов, впервые в их роде поднимается до великого человека. Но кто стоит на его пути? Этот шайтан - урус. Когда он появился в бейлике, он сразу почувствовал, как к нему охладела Арзу. Зато как она стала улыбаться этому урусу! Нет, такое не прощается. Он хуже врага. А таких только уничтожают. И он все для этого сделает… когда вернется. Вернется… Это слово заставило его теперь думать о другом. Вернувшись, что он скажет бею? Правду? Да за это он сам ему отрубит голову. Но что сказать?
        В голову ничего утешительного не приходило. Он понял только одно: пока в свой бейлик ему возвращаться нельзя. Но… куда? Многие его знают и ненавидят за преданную службу своему хозяину. Они вмиг его выдадут. Пощады ждать нечего.
        И тут ему внезапно пришла мысль: поехать туда, куда с его помощью был выдворен этот Санд. Вряд ли кому придет мысль искать его там, а что будут искать, он не сомневался. К тому же он там будет хозяином. И пусть этот Ян послужит ему. А он там что-нибудь придумает. Эта мысль обрадовала его. Он поймал первую попавшуюся лошадь и, не щадя животное, погнал его на север.


* * *
        Появление Наима, много повидавшего на своем веку, Яна не очень удивило. Ему показалось довольно странным, что он здесь появился абсолютно один. Но расстроило одно: он понял, что его относительно спокойной жизни пришел конец. Этого зверя он знал.
        - А это кто такой? - грозным голосом спросил Наим, когда увидел Адыра.
        Ян пояснил, что это человек Узун-Хасана. Санд его взял в плен, когда люди Узуна напали на них. В узколобой голове Наима промелькнула какая-то мысль, и он, вопреки ожиданиям Яна, весьма милостиво отнесся к пленнику.
        Время бежало, а Наим не думал возвращаться. Ян видел, как тот сдружился с Адыром. И Адыр стал даже покрикивать на Яна. И вот однажды, когда впервые Наим послал Яна доить кобыл, что раньше делал Адыр, пленник, оставшись наедине с Наимом, разговорился, почувствовав особое отношение к себе и, не зная, как его отблагодарить, решил рассказал одну тайну, невольным свидетелем которой стал. И поведал ему о том, что сюда приезжала Арзу с каким-то немым.
        Если бы над ним был потолок, Наим бы от радости точно до него допрыгнул. «Что же он сразу мне это не рассказал! Сколько я потерял времени. Теперь есть что рассказать бею. О Аллах! Как ты милостив. Но не торопись, Наим! Все надо обдумать», - сказал он себе.
        Прежде всего он решил избавиться от свидетелей. Выбрав удобный момент, вонзил нож Яну в сердце. Смертельный взгляд поляка был страшен. Он качнулся, как бы в намерении схватить убийцу, и тихо сказал:
        - Санд, - и рухнул под ноги испуганно отскочившего убийцы.
        Адыр видел эту расправу и почувствовал, что тот и его не оставит в живых, и дал стрекоча. Но Наим не зря слыл отличным бойцом, он догнал и расправился с ним.
        Обмыв кровавые руки, он нашел конскую упряжь. Теперь его ничто не держало, чтобы вернуться назад. Дорога была длинной, и у него было время обдумать все в деталях. Тайну приезда Арзу с Адилом на стойбище и их встречу с Сандом он решил сохранить до поры до времени. Владея ей, он будет держать в руках Арзу. А об Адиле и говорить нечего. Этого немало, если учесть, что бей часто слушается его советов.
        - Так что, Арзу, никуда ты от меня не уйдешь!


* * *
        Бей, узнав о внезапном появлении своего миролена, тотчас приказал явиться к нему. Когда Наим вошел в шатер, бей полуразвалился на лежанке. Перед ним на подносе лежали фрукты, стояли сосуды с вином. Бей держал в руках серебряный кубок. Пальцем, украшенным кольцом с огромным бриллиантом, он указал ему на место. Оно было вдалеке от бея, что говорило о том, что милость хозяина кончилась.
        Наим послушно опустился на колени и лбом уперся в пол.
        - Не вели казнить! Вели выслушать!
        Бей сделал маленький глоток.
        - Говори!
        - Прости меня, бей! Хвала и благодарение Аллаху, что он спас мне жизнь, и я могу предупредить вас, чтобы не верили больше этому облыжному урусу. Он предательством отблагодарил вас за свое спасение.
        - Что он сделал? - бей отставил кубок и весь напрягся.
        - Мне об этом поведал Адыр, человек Узун-Хасана.
        Брови бея сошлись на переносице, глаза прищурились. В них заплясал огонек, не предвещавший ничего хорошего.
        - Откуда он взялся? - грозным голосом спросил бей.
        - Все по порядку, да наберется твоя душа терпения, мой бей, - Наим подполз ближе и зашептал:
        - Тебя не обманули. Да, этот звереныш охотился на Косулифе. И мы выследили его. Схватили, и, как я обещал, посадили в мешок. И только тронулись в путь, как на нас налетел отряд, в десятки раз превосходивший наши силы. И вы думаете, кто им командовал?
        - Санд!? - бей даже привстал.
        - Да!
        - Не верю! Где он мог взять этих людей?
        - Клянусь… Аллахом! Да простит он меня грешного.
        Он приподнялся, поднял руки кверху и вновь уперся лбом в пол.
        - Говори! - приказал бей.
        Видать, его клятва сыграла свою роль.
        - Он убил Яна, твоего человека, и бежал к Эртогрулу. Тот дал ему людей, чтобы он спас его сына. Он предатель! Предатель! Его немедленно надо казнить! О мой повелитель! Поверьте мне, если вы этого не сделаете, он еще раз предаст вас.
        - Как это сделать? - бей вскочил на ноги, глаза его сузились.
        Наим поднял голову:
        - Только прикажите, я это немедленно сделаю, мой повелитель.
        Бей опустился на пол.
        - Сделаешь? - зло усмехнулся бей. - Его здесь нет.
        - Как нет? - приподнялся Наим.
        - Так! Он, теперь я вижу, действительно предатель. Но говори, что было дальше.
        Он взял бокал.
        - На меня навалилось десяток человек. Я отбивался, но этот гаденыш, этот сын шакала, напал на меня сзади. Оглушенный, я свалился на землю. Меня повязали, надели мешок на голову и куда-то повезли. Затем бросили в яму. Почти не давали еды. Мне удалось бежать. Блуждая по чужой земле, я нечаянно вышел на наше стадо. И что же я узнал? Санд убил вашего пастуха и обещал это стадо вашему врагу. Человек Узун-Хасана Адыр, который там оказался, и поведал мне о случившемся.
        - Почему ты его сразу не убил?
        - Я был безоружен, слаб от голодухи. Но, выбрав момент, я это сделал. Прости меня, бей! - и он подполз к нему.
        - Пшел прочь! - он толкнул его ногой.
        Наим выскочил от него, сияя от счастья. Он понял, что прощен. И теперь надо думать, как отомстить этому урусу.
        И Наим не ошибся. Бей пару дней обдумывал рассказ миролена, и у него возник вопрос, как мог узнать Санд о посылке им Наима. Целый день он крутил этот вопрос и так и эдак, но ответа не находил. И он вновь позвал к себе миролена. Наим сказал, что его тоже мучит этот вопрос. И предложил другое.
        - Бей, мы узнаем со временем, кто это мог сделать. И только смерть будет ждать предателя. А сейчас надо обдумать, как наказать этого шакала, которому вы даровали жизнь, он же… стал раздавать ваши стада, спасать ваших врагов.
        - Да, - бей заерзал на месте, - я согласен. Надо послать туда пастуха.
        - Будет исполнено, мой повелитель! А Санда мы найдем и накажем жестоко. Клянусь Аллахом!
        Бей милостиво улыбнулся. Более счастливого мгновения Наим не знал.



        ГЛАВА 20

        Таинственное исчезновение племянника, в котором он души не чаял, не на шутку расстроило епископа Море. Он понимал, что сделали это люди, глубоко заинтересованные в его исчезновении. Но кто это мог быть? Эти несколько слов не давали ему покоя. Кто? Он просыпался среди ночи и терзался этим вопросом. Читал молитву, а сам думал об этом. Если раньше он обвинял в этом графиню, которая ради своего сына могла пойти на такое преступление, то о чем говорит преждевременная смерть Ферри? В несчастный случай он не верил. Наконец он сделал для себя такой вывод: заинтересован прежде всего… король Франции. От многих, окружавших трон, долетали слухи, что Людовик был глубоко заинтересован в том, чтобы прибрать Тулузу к своим рукам. И вот… похоже, свершается.
        - Ну что же, - сказал он себе. - Мы еще посмотрим, что на это скажет Рим, который не очень доброжелательно относится к королю.
        Море понимал, что Риму нужны доказательства. А они, по мнению епископа, были в Париже. Кряхтя и поругиваясь, из-за этого постоянно крестясь, епископ собрался в дорогу.
        И вот его колымага затряслась по пыльным, разбитым французским дорогам. Первый визит нанес графу де ла Маршу, пэру Франции. Когда-то они считали себя друзьями, и им было что вспомнить. Граф принял его в замке в Понтуазе. Он постарел. Замечательные русые волосы на его большой плоской голове, некогда волнами ниспадавшие на широкие плечи, поредели, а седина погасила цвет. Зауженное европейское его лицо было не узнать. Он раньше был худ, а теперь походил на мумию. Но веселый нрав сохранился. Сохранились и остатки былой дружбы. Он принял его сразу, как только тот появился.
        Они сидели вдвоем в прекрасно обставленном кабинете. Одни гобелены на стенах чего стоили! А мягкие с позолотой кресла! Под них же и стол…
        Пэр чувствовал, что епископ приехал не по пустякам. Но вот такой вопрос…
        - Честно тебе скажу, вот те крест, - он размашисто осенил себя крестом, - ничего подобного не знаю. Хотя тебя понимаю. Да, наш сюзерен спит и видит сделать Францию могучей. Ему претит, когда какой-нибудь чирей вдруг начинает воображать себя Монбланом.
        Он подал епископу бокал с вином. Тот принял. Отпив, некоторое время помолчал, смакуя прекрасный напиток.
        - Я все понимаю, - отметил епископ, - но зачем… так.
        - Вашего брата иначе не уговоришь, - улыбнулся пэр.
        Но, увидя, как посерьезнело лицо епископа, поднял руки.
        - Прости мою шутку!
        Наконец наступает минута прощания. Они еще долго рассыпаются в комплементах друг другу, в клятвах верности старой дружбе. Домой епископ приехал задумчивый, обдумывая разговор во время встречи.
        - Похоже, он действительно ничего не знает, - вздохнул епископ.
        Следующий визит к Симону де Нелю, коннетаблю Франции. Он не стал принимать его в присутственном месте, а пригласил в свой загородный дом в Фонтенбло, который был построен недавно и резко отличался от собратьев большими сводчатыми окнами с фигурными переплетами, окрашенными в темно-коричневый цвет, что весьма выразительно смотрелось на белом фоне. Вход в здание оформлен порталом с козырьком на колоннах.
        Хозяином оказался моложавый человек, одетый в малиновый бархатный камзол с большим воротом, украшенный белоснежными кружевами. Взгляд умный, внимательный, присущий людям, желающими услужить. «Король понимает толк в людях», - отметил про себя епископ, представляясь.
        - Для меня большая честь, господин прелат, принять у себя столь знатную особу. Я готов оказать посильное участие в решении беспокоящего вас, ваша честь, вопроса. А пока… - и жестом пригласил за богато сервированный стол.
        И опять епископ отметил про себя, что тот умеет обольщать не льстя.
        - Позвольте! - он взял графин и налил гостю в бокал золотистого вина.
        В нос ударил приятный запах.
        - За вас, господин прелат! - коннетабль чуть прикоснулся к бокалу.
        Епископ, сделав несколько глотков, оторвал бокал от губ.
        - Прекрасное, Симон, у вас вино, - он сделал еще несколько глотков и поставил бокал.
        - Благодарю вас, господин прелат.
        - Зови меня просто Море. Так чем сейчас живет Париж? - голос епископа прозвучал обыденным тоном, относя вопрос к банальному началу разговора. Де Нель посмотрел на него серьезным, проникающим взглядом, точно хотел выудить из него утаенный, но мучивший того вопрос. То ли Море не понял его взгляда, то ли прикинулся этаким безразличным человеком, но он как-то погасил в себе то ожидание, которое породил своим же простым вопросом.
        - Жизнь в Париже почти не меняется. Живя и крутясь в этом столичном омуте, вряд ли замечаешь его течение, - ответил Симон таким тоном, каком бы докладывал на заседаниях королю. Его румяное лицо не выражало никаких эмоций. - Все кажется обыденным, мелким и в конце концов никчемным.
        - Суета сует, - вздохнул Море.
        - Да, так что же вас интересует, святой отец?
        Епископ провел короткими толстыми пальцами по подряхлевшим отвисшим щекам, как бы смахивая осевшую на них паутину накопившихся жизненных проблем, и ответил одним словом:
        - Правда.
        Коннетабль рассмеялся. И его лицо сделалось простым до обыденности.
        - Правда, - повторил он, - иногда правда стоит жизни. Она вам нужна?
        Епископ кивнул.
        - Слушаю.
        - Не могли бы вы, ваше преосвященство, дать оценку одному обстоятельству… - де Нель замолчал, пристально глядя на епископа.
        Тот насторожился.
        - Я слушаю, - повторил он, в его глазах зажглась тревога.
        Море кашлянул:
        - Чем вы можете объяснить такие обстоятельства? Внезапно исчез мой племянник Раймунд, его отец… да простит Господь его грехи, граф Тулузский, покидает жизненную обитель…
        - Что? Что вы сказали? - перебивая его, воскликнул Симон де Нель. - Граф?
        - Да, граф Тулузский, мой брат, совсем недавно отдал Богу душу.
        - Наверное, это из-за указа короля.
        - Какого указа? - быстро спросил Море.
        Симон де Нель понял, что совершил промашку. Но отступать было поздно.
        - Разве вы не знаете, что король подписал указ на основании решения консилиума об отторжении от графства Бокерского и Каркассонского сенешальства?
        - Господи, - Море вмиг превратился в небогатого епископа, поднял глаза кверху, его физиономия стала выражать саму покорность, - прости грехи наши тяжкие, - и осенил себя крестом. - День ото дня не легче. Нет. Не знал о королевских причудах.
        - Вы… не согласны?
        - Бумаг я не видел, - хитро ушел от ответа епископ. Потом добавил: - Почему я должен заниматься этим вопросом? Я просто хочу знать, что за беда обрушилась на эту семью? Погиб и Ферри, мой второй племянник. Не странно ли, господин коннетабль?
        Де Ноэль даже не ожидал, что у прелата может быть такой давящий взгляд. Он словно прибивал к стенке.
        - Вы напрасно думаете, что в этом виновен…
        - Я не думаю, - перебивает его Море, - а хочу знать, что за беда обрушилась на Тулузское графство. Вся история семейства может подтвердить, что такого никогда не было. Признаюсь, семейство несло потери: дрались на дуэлях, вели войны, но чтобы так… согласитесь, довольно странно, не правда ли?
        - Да, - выдавил из себя Симон де Нель. И добавил: - Мне думается, господин прелат, это по вашей части. Молитесь, и бог услышит ваши молитвы.
        Губы прелата скривились, непонятно что изображая: то ли насмешливую улыбку, то ли презрительное отношение.
        Он поднялся.
        - Благодарю вас за ауденцию. Должен сказать, она многое мне прояснила.
        И хотя коннетабль почувствовал в этих словах и скрытую издевку, все же, прощаясь, сказал:
        - Если вы, ваше преподобие, надумаете писать жалобу, советую обратиться к господину Бомануару, это наш знаменитый юрист.
        Епископ протянул руку для поцелуя.
        - Да хранит тебя Господь, - осеняя его крестом, сказал епископ. Потом, когда тот выпрямился, добавил: - Лучше я попрошу совета у архиепископа Санса Готье Корню.
        Это был главный советник королевства. Такой ответ епископа не мог не озадачить коннетабля.
        Дорогой у него возник еще один вопрос, который можно было бы обсудить с коннетаблем. Это поиск Раймунда. От того, что он его не поднял, защемило в груди. Но, подумав, решил, что просить об этом власти бесполезно. Его спонтанный ответ насчет санского архиепископа вдруг стал принимать реальные очертания. Море решил, что при удобном случае непременно это сделает. А пока что он подумал о том, что необходимо провести встречу с кардиналом Роменом де Сент-Анжемом. Море знал, что тот точно доложит королю об их встрече, и неплохо будет прощупать возможную реакцию короля, если он в какой-либо приемлемой форме выразит свое беспокойство Сент-Анжему.
        Кардинал долго откладывал день встречи. Море уже подумывал о том, что кардинал мог прослышать о цели его пребывания в Париже и затягиванием приема как бы раскрывает ему глаза на то, что все бесполезно. Но стоило ему так подумать, как на другой день он был приглашен во дворец.
        Его встретил высокий, подтянутый, с приятными чертами лица человек. Несмотря на возраст, стан его был гибок, а широкие плечи налиты силой. Его розовая, так шедшая к лицу сутана, казалось, вот-вот лопнет от его энергичных движений. Одной рукой он придерживал крест, другой выдвинул кресло и предложил его Море. Они были знакомы с тех пор, когда он был еще архиепископом. Но жизнь разводила их, поэтому встречались они довольно редко.
        Разговор Море начал со своего последнего, несколько лет тому назад, посещения Рима. Он был принят Александром, папой римским. Он уже тогда заметил в лице папы болезненную усталость. При расставании папа посетовал, что Людовик, на его взгляд, недостаточно прислушивается к голосу Ватикана. При этих словах епископ, как он умел это делать, пронзительно посмотрел на кардинала. Поведение того должно было выдать его отношение к венценосцу. Но лицо кардинала оставалось спокойным, только в уголках глаз резче стали выделяться морщинки.
        Море стало ясно, что кардинал не хочет особо касаться своего отношения к королю. И как бы в подтверждение вывода епископа перешел на другую тему.
        - По вашему, епископ, виду, могу судить, что здоровье пока вас не покидает.
        - Все в руках… - и он поднял глаза, крестясь.
        - Давно в Париже?
        - Не очень.
        - Все вопросы решили?
        - Признаться, у меня их не было. Просто хотелось прояснить одну серьезную проблему.
        Как он ждал простого слова: прояснили. Но нет, кардинал не спросил. Вот сознательно или нет, Море еще не понимал.
        - У нас тут тоже эти проблемы не дают покоя. Решишь одну, на смену другая. Аббат Гуго, что в графстве Берри, просил меня…

«Уходит, - застучало в голове Море, - значит, знает. Не хочет вмешиваться. Значит, мои предположения верны».
        Кардинал говорил так долго, что Море перестал его слушать и думал только об одном, чтобы скорее он закончил.
        Наконец его повествование подошло к концу. И вдруг, смолкнув на мгновение, Анжем неожиданно спросил:
        - А что творится в Тулузском графстве?
        Не предполагая такого вопроса и уже обдумывая прощальные слова, епископ вынужден был переспросить, чем крайне, это было видно по его выражению, удивил кардинала.
        Кардинал повторил вопрос.
        - Непонятно что. Но… семейство погибает, - сдерживая возмущение, ответил епископ.
        - Да, я слышал. Король озадачен этим.
        Потом три последних слова долго не выходили из головы епископа.
        Возвращаясь от кардинала, Море был недоволен собой. По сути, он так ничего и не узнал. Всех нужных людей он повидал. Оставался только разве сам король. Но не опасно ли с ним затевать такой разговор? Не имея на руках каких-либо доказательств, он лишен был возможности в чем-то обвинить его. Так же, как и воспользоваться помощью Рима. Было очевидно, что узнать эти тайны пока не представляется возможным. Оставалось одно: попробовать найти Раймунда. Но он не представлял, с какого конца надо было начинать поиск. Вечером этого же дня он отбыл в свое епископство.
        После долгой дороги епископ решил размяться и вылез из кареты. Невдалеке он увидел какого-то немолодого человека, неторопливо ходившего взад-вперед. По его добротной одежде можно было без труда определить, что это был хозяин. Скука одинокого путешествия, тяжесть от нерешенной задачи заставили Море невольно потянуться к этому незнакомцу. Они представились друг другу. Это был граф Боже.
        Они разговорились. Тому тоже предстоял дальний путь. Оказывается, он следовал в Лангедок, где расположился его орден Бедных рыцарей Христа и храма Соломонова. Он был одним из этих рыцарей. А в Париж ездил по делам ордена и встречался с канцлером Бартелемейем де Ройю.
        Кое-что рассказал о себе и епископ, утаив причину поездки в Париж.
        Когда они устали ходить, а конца работы по-прежнему не было видно, граф предложил Море прокатиться до ближайшей таверны и промочить горло. Сказал, а сам рассмеялся и добавил:
        - Там отлично готовят зайца.
        От такого заманчивого предложения отказываться было грешно.
        Таверна, как и многие подобные заведения, была приземистым бревенчатым зданием, наполовину ушедшим в землю. Но внутри было чисто, прохладно и аппетитно пахло жареным мясом, крепким вином и еще какими-то соленостями.
        Хозяин, наверное, хорошо знал графа, ибо, увидев его, бросил свои дела и подскочил к ним.
        - Что изволите, мой сеньор?
        - Как обычно! - он посмотрел на Море.
        Тот согласно кивнул.
        - Только на двоих. И поскорее дай чем-то промочить глотку.
        Им подали зайца на вертеле, а к нему чесночный соус и печень с кровью.
        От пиршества их оторвал человек Боже, который пришел сказать, что карета отремонтирована.
        - Дорогой епископ, - воскликнул Боже с веселой бравадой, - у нас одна дорога, предлагаю скоротать ее совместной поездкой. А посему приглашаю вас в свой экипаж.
        - Благодарю, граф! И принимаю ваше приглашение.
        - Хозяин! - рявкнул граф! - Вина на дорогу!
        Когда они уселись и карета тронулась, граф заговорил первым:
        - Итак, вас интересует, что собой представляет наш орден.
        - Да, дорогой граф, - ответил Море, - если вас не затруднит, в нашем роду все старшие сыновья, все, между прочим, Раймунды, посвящали себя ордену тамплиеров.
        - Это мне хорошо известно, - подтвердил граф.
        - Так вот, мой брат, да упокоит Господь душу его… - Море перекрестился.
        - Как, графа нет в живых? - удивился Боже.
        - Да, - вздохнув, ответил Море, - так и не успел мне рассказать об этом ордене.
        - Ну что ж, я исправлю ошибку вашего брата в память об этом благородном рыцаре.
        Он поднял штору и посмотрел в окно.
        - Как меняется местность! - воскликнул он, опуская ее.
        Епископ поднял штору со своей стороны, и ему во всей красе открылось плоскогорье Бос с его широкими горизонтами, нескончаемыми полями и лугами.
        - Да. Но как она прекрасна!
        - Итак, - начал Боже, - мой дорогой прелат, несколько слов о моем ордене. Около ста пятидесяти лет тому назад один очень прилежный христианин, весьма почитавший Бога, прослышав о том, что в Иерусалиме часто обижают паломников, насмехаются над гробом Господним, возгорелся желанием помочь почитателям Христа охранять гроб Господний. Это был виконт Гуго де Пейном, вассал графа Шампанского. Сюзерен усмотрел в этом весьма благородный поступок и поддержал его. Тогда Гуго обратился со своим предложением к соплеменникам. Нашлись добрые, отзывчивые христиане, которые во имя торжества своей веры готовы были отдать и жизни. И вот девять человек явились перед королем Иерусалима Болдуином. Тот тоже поддержал их нравственно чистый и честный поступок. И они приступили к исполнению добровольно возложенных на себя обязанностей.
        - Какие благородные люди! - патетически воскликнул епископ.
        - Да, - подтвердил Боже и продолжил: - У них нашлось много последователей. Так родился орден тамплиеров, избравший себе белый плащ и алый крест с раздвоенными лапчатыми концами, расположенными слева, над сердцем.
        - Представляю себе, как великолепно, воинственно вы выглядите в этом одеянии! Наверное, в основу вашего ордена положен какой-то девиз?
        - Безусловно, мой дорогой прелат.
        И Боже торжественно, словно перед ним было большое количество людей, произнес:
        - Рыцари - гордые до спеси. Храбрые - до безрассудства и удивительно дисциплинированны.
        - Надо же! - Море покачал головой и тут же поинтересовался: - А как сегодня выполняется он?
        Боже что-то замялся, потом как-то невнятно произнес:
        - Выполняется.
        А затем, чтобы как-то отойти от этой темы, избежать ненужных вопросов, спросил:
        - А вас, дорогой прелат, что привело в такой прекрасный город, как Париж?
        И Море в тягостных словах поведал о цели своей поездки.
        Боже слушал внимательно. Его весело-беспечное лицо приобрело весьма серьезное выражение. Он старался не пропустить ни единого слова и даже крикнул вознице, чтобы тот ехал тише. На ухабах карета так громыхала, что трудно было разобрать слова.
        Когда Море закончил свое изложение и с горечью подвел итог, что не может даже определиться с выводами, Боже, положив руку на колено прелата, сказал:
        - Мой друг, позвольте мне так вас называть. Я чувствую, что в королевстве что-то стало меняться. Если раньше оно с распростертыми объятиями встретило появление ордена на французской земле, то теперь, когда мы вновь набрались сил и хотели бы превратить Лангедок в свое сенешальство, до сих пор не можем получить внятного ответа. Ни да, ни нет.
        - А знаете что, - произнеся эти слова, Боже прищурил один глаз, - мы, наверное, поможем в поисках вашего племянника, - и повернул лицо к прелату.
        - Был бы весьма благодарен. Но… наверное, это будет стоить больших денег?
        Боже усмехнулся, отворачиваясь.
        - Дело не в деньгах. Это нужно и нам. Но для этого вам надо выбрать время и подъехать в нашу резиденцию.
        Море, сползший было на самый край сиденья, привстал и откинулся на спинку.
        - Где же она?
        - Недалеко от Безю и Ренн-ле Шато. На вершине горы. Она видна с дороги.
        Море задумался. И было от чего. Он немного схитрил, сказав графу, что абсолютно ничего не знает об ордене. Он знал и видел его устремления. Ему тоже нужен был Лангедок, а это ведь часть Тулузского графства. Вот они какие! Дай им палец…
        Задумался и граф. Море не дал пока согласия. Неужели их задумка провалится, и он зря колесил по Франции, устраивая сие представление? Что он скажет магистру, которого уговорил оказать помощь епископу в поиске его племянника? О том, что он был похищен, они знали давно. Найдя его, они разрушат планы короля… Да и сами не останутся внакладе. Тогда получение сенешальства в награду за поиск - верное дело. И терпеливо ждал ответа.



        ГЛАВА 21

        Санд проснулся, когда солнечный обломок уже оторвался от земли и, радуясь свободе, излучал веселые, смеющиеся лучи. Куда-то уползшие тучи, которые какой день наводили уныние и печаль, открыли голубое, отмывшееся небо. Он посмотрел на Османа. Тот спал на спине, широко разбросив руки. Шкура, укрывавшая его с ночи, сползла и сбилась в ногах. Он решил его не будить и подремать еще немного.
        Но, пролежав какое-то время, понял, что сон покинул его окончательно, и решил полежать, но не будить брата. Просто так лежать он не смог. В голову полезли разные мысли и воспоминания. С намеченной поездкой в Константинополь как-то не повезло. А все из-за Фодыха. Надо было уехать тому обязательно в тот день смотреть свои стада! Теперь приходится его ждать.
        - Эй, - окликнул он Османа, - хватит дрыхнуть, давай вставай.
        Осман в ответ что-то промычал, повернулся на бок и закрыл голову руками. Но вставать ему все равно пришлось.
        Молодой организм требовал поддержки. Уплетая холодную, отваренную в молоке конину, отчего она стала нежной и вкусной, Санд проговорил:
        - Слушай, брат, а что если воспользоваться предложением того бея…
        Осман на лету схватил эту мысль. Рот его был забит едой, но усиленное кивание головой говорило само за себя. Торопливо проглотив конину, Осман сказал:
        - Пошли к отцу.
        Они на ходу дожевывали пищу.
        Было еще рано, и бей только открыл глаза. Появление сына с Сандом удивило его. Но бей их принял, и Осман предложил отцу поддержать пострадавшего.
        - Отец, тебя назовут справедливым. А мы те земли присоединим себе, отдав бею его верблюдов.
        Ума отцу тоже не занимать. Недаром он в такое грозное время спас от разгрома свое племя и сделал его богаче других. Он обвел их глазами, которые светились радостью.
        - Давайте отдадим!
        Бей, узнав о решении, примчался к Эртогрулу. Он привез ему богатый подарок. Дорогие женские украшения, золотые сосуды. Эртогрул остался доволен.
        - Я нападу, а вы меня поддержите, - предложил бей.
        Почему-то Эртогрул и Осман посмотрели на Санда. Тому даже стало неловко, и он смущенно кивнул головой.
        - Хорошо, - выпрямляясь, важно произнес Эртогрул.
        - Тогда - через три дня. Будьте с утра готовы, - и бей с улыбкой на лице стал прощаться.
        Когда бей умчался к себе и они остались одни, Осман спросил, глядя на Санда:
        - Ты больше ничего не придумал?
        Юноша рассмеялся:
        - Тоже, нашел выдумщика! Но кое-что есть. Давай смотаемся на место и посмотрим, сколько на это надо времени. Когда начнется сражение, мы выступим в том случае, когда какая-то из сторон станет выдыхаться.
        Бей рассмеялся.
        - Хитер ты. Но… правильно. Сбережем своих людей. А победа в любом случае остается за нами. Твой брат правильно сказал, - он посмотрел на сына, - прикиньте время на дорогу, да и осмотритесь, чтобы самим не вляпаться, как султану. А я тем временем съезжу к Эдебали, пусть попросит у Аллаха помощи за нас.
        Подталкивая друг друга, радостные братья вышли из бейского шатра. Переодевшись пастухами, с утра двинулись в путь. Это бейство было восточнее, и местность разительно менялась. Предгорье сильнее холмилось, было лесисто, а вдали были видны очертания гор.
        Сильно пахло полынью. Незаметно этот запах сменился на тонкий сосновый аромат. Встречались рощи молодого дубняка. Гораздо чаще, чем где-либо, появлялись дикие бараны, олени, косули, кабаны. Так и хотелось бросить все и погоняться за каким-нибудь оленем.
        Наконец показалось зажатое меж холмов стойбище опального бея. Взяв лошадей под уздцы, они прошли лесом. Выйдя на опушку, могли оценить обстановку. Бей может наступать только с запада, так как сам располагался юго-западнее. Другие места трудно проходимы для большой массы людей. А обнаруженные могут оказаться в ловушке.
        Наступать из этого леса очень удобно, и добраться ночью до него можно незаметно, так как бейлик противника был северо-западнее.
        - Надо сотни две послать, - Санд показал рукой на восток, - и отрезать ему отступление в горы.
        - Ты пошлешь? - спросил Осман, дав понять, что предложение принято.
        Санд согласно кивнул головой.
        На другой день они все доложили бею. Он принял их предложение. Потом, улыбнувшись, сказал:
        - Ну, сыны, вы намечали, вам и выполнять. Ведите моих людей.
        - А ты? - враз спросили они.
        - Я? - он поморщился, - что-то всего ломает. Шамана надо звать.
        Он поежился, потеплее укутываясь в армяк.
        - Давай мы привезем его, - заявил Осман.
        - Нет, не надо. Вы идите, готовьтесь. Да, чуть не забыл. Сегодня вечером поедем к Эдебали.
        Братья переглянулись и выскочили из шатра.
        - Ну, - Санд подтолкнул брата в бок, - теперь я увижу твою невесту.
        - Зухру, - подсказал Осман, показывая в улыбке крепкие белые зубы.
        Шатер главного шейха дервишей ничем не отличался от других. Разве только тем, что был выше других и находился как бы в центре. Его пола была всегда отброшена. Она как бы говорила: «Любой, кому нужна помощь, может войти». Встретил их невысокий, худощавый, с лицом аскета человек. Простенький, выцветший армяк, опоясанный широким поясом. На голове чалма. Глубоко посаженные глаза светятся огнем, прожигают до сердца. От таких глаз не скроются ни ложь, ни обман.
        Традиционно поприветствовав сложенными на груди руками и низким поклоном, он пригласил гостей в шатер. Санд с каким-то трепетом переступил порог дома. Много слышал о святости этого человека, а теперь, когда увидел его наяву, Санд проникся к нему еще большим почтением.
        В нос ударил запах жареного сала. Такой запах издавали несколько светлячков, горевших в помещении. В центре был сервирован стол, если его можно было так назвать, ибо он был почти без ножек. Вокруг - шкуры с подушками, набитые просом. На них можно лежать сколько угодно. Они пролежней не оставляют. Прежде чем пригласить к столу, хозяин совершил намаз. Для молитвы опустились на колени Эртогрул и Осман. Санд стал молиться по-христиански, шепча вполголоса молитву. Когда они закончили, Санд думал, что Эдебали сделает ему какое-нибудь замечание. А тот только взглянул на него и сухонькой рукой позвал за стол.
        Он хлопнул в ладоши, и из эндеруна вышли две женщины. Одна была пожилая, другая юная, как народившийся месяц. Осман незаметно толкнул в бок Санда и показал на нее глазами. Это было воздушное создание - хрупкое и изящное. Черное шелковое платье с глухим стоячим воротником облегало стройный девичий стан. Ее светящееся молочной свежестью личико с большими выразительными глазами, в которых играл веселый, манящий огонек, было неотразимо. Санд дотронулся до торжествовавшего брата и широко раскрытыми глазами выразил свое восхищение, чем вызвал у Османа прилив гордости.
        У Эдебали присутствие уруса не вызвало никаких эмоций. По всей видимости, Эртогрул заранее оповестил его, рассказав подробно о нем и его заслугах. Он только пристально на него посмотрел и, как показалось Санду, улыбнулся. Оказалось, он был радушным хозяином и от всего сердца угощал, чем наградил его Аллах. И разговор был обыденный, земной. Хозяина интересовало, все ли в племени готово к зиме.
        Санд мало прислушивался к разговору. Ему было интересно наблюдать, как вели себя Зухра и Осман. Он видел его пожирающий взгляд и ее томно-дразнящий ответ. Это молчаливое переговаривание очей могло длиться вечность, если бы не Эдебали. Не то, чтобы не распалять страсть, не то по другим соображениям, но он им что-то сказал, и женщины безмолвно поднялись.
        На прощание Зухра одарила и Санда таким покоряющим взглядом, что у того по спине пробежали мурашки. И он, может быть впервые, почувствовал ту силу женских чар, которые заставляют мужчин таять перед ними, как воск от пламени.
        Теперь можно было вникнуть и в разговор. Речь шла о предстоящем походе. Одобряя задуманный поход, Эдебали сказал:
        - Аллах, милостивый и милосердный творец всего существующего, для наилучшей организации и порядка в своей обители в задуманных ваших деяниях ниспосылает народу благоденствие и процветание. Аллах акбар!
        - Аллах акбар!
        Когда он произносил эти слова, голос его стал таким покоряющим, проникновенным, что истинно можно было поверить, что он и есть посланец Аллаха.
        - Когда стоит один шатер, он может стать добычей любого разбойного человека. Сколько бед он причинит обитателям! Когда их стоит десяток, то он подумает, нападать или нет, а если их сотня - обойдет стороной. Так вот и у нас. Сколько бейликов, а что происходит между ними? Где тут порядок?
        - Да, - кивнул головой бей.
        Юноши внимательно слушали.
        - Вы, - он посмотрел на Османа, потом на Санда, - начинаете великое дело. И Аллах благословляет вас!
        Движением руки бей показал, что они могут быть свободны.
        - Ну как? - когда шатер остался позади и их уже никто не мог слышать, спросил Осман, останавливаясь.
        - Ты знаешь, здорово! Когда говорил шейх, он своим голосом, всем своим видом приковал меня к себе. И я ничего, кроме его слов и его самого, не мог ни видеть, ни слышать. И как здорово: «Аллах благословляет вас». Слышишь, вас! - Санд смотрел на Османа, и лицо его горело.
        - Да, действительно здорово. Но я не об этом.
        - А о чем?
        - О ней. Как она тебе?
        - Зухра? О! Она необыкновенна! Аллах посылает тебе такую жену! - при этом его голос стал наполнен сладострастием, внутреннем желанием получить что-то подобное.
        Осман остался доволен. А Санд продолжал:
        - Какие у вас красивые девушки. Взять Арзу. Как они похожи!
        - Лучше Насти?
        - Лучше Настеньки не бывает. Но она… почти как Настя!
        - Тогда не тужи. После похода найдем твою Настеньку.
        Ночь в разгаре. Но огромной массе людей не спится. И ведет она себя странно. Прибывающие берут коней под узцы и исчезают в черном чреве леса. Ни огонька, ни звука. Ночная прохлада пробирает до костей. Греются у конского крупа или толкаются друг о друга.
        Наконец где-то внизу прокричал петух, предвестник рассвета. Темень стала заметно разжижаться. И тут издалека донеслось:
        - Ааа!
        Залаяли собаки. Начали вспыхивать огни. Вскоре несколько мощных факелов осветили местность. Это горели чьи-то шатры. Бой начался! В первое время он приближался к лесу, который был наполнен людьми. Но затем его звуки стали отдаляться.
        Вскоре прискакал какой-то всадник на взмыленном коне.
        - Бей просит помощи! - прокричал он и повернул назад.
        Люди слышали его крик и уже приготовились седлать коней. Но команды не было. Она поступила тогда, когда шум далекого боя почти заглох.
        - Ааа! - потрясло воздух.
        - Вперед! - и земля затряслась от конского бега.
        Торжествовавший победу противник растерялся. Кое-кто стал поворачивать коней, чтобы встретить нового врага. Услышав призывное: «Ааа!», воодушевились начавшие было отступать вои. Оборонявшийся бей сражался как лев. Но сила ломит силу. Видя, что врага не одолеть, он закричал что есть силы:
        - В горы!
        Его воины поняли задумку командира: там их не достанет враг! Там спасение. Напор их был неожиданным и таким сильным, что они прорвали строй акынжи, открыв себе дорогу. Возликовали вои!
        Но рано радовались. Они еще не знали, с кем будут иметь дело. Раздался зычный глас:
        - Янычары! Вперед!
        Как тигры налетели они на врага. Особенно отличался их предводитель. Головы так и летели от мелькавшей в воздухе его сабли. Враг дрогнул и стал разбегаться. Бей понял, что если не остановить предводителя, бой будет проигран. И храбро бросился на него. Был он опытным сильным воином. Увидя перед собой юношу, возрадовался: с ним-то он расправится.
        Но первые же сабельные удары дали понять бею, что перед ним опытнейший воин. Бей повел себя осторожнее. Но это его не спасло. Юноша сумел достать его плечо. Это разъярило бея. Собрав в кулак последние силы, с диким криком он ринулся в атаку. Но вскоре его бритая голова покатилась под копыта лошади. Увидев гибель предводителя, его люди разбежались.
        Бей нашел своих верблюдов, прихватил кое-что еще и поблагодарил Эртогрула за оказанную помощь, бросив на прощанье:
        - Землю можешь взять себе!
        Великое дело началось! Первый бейлик был присоединен. Санду есть куда привезти свою Настю. Теперь ничто не мешало осуществить задуманную поездку в Константинополь. На этот раз им повезло. Фодых вернулся и отлеживался в шатре.
        Услышав имена нежданных гостей, он ринулся к выходу, чтобы их встретить. Прикрикнув на родню, чтобы побыстрей собирала угощение, он провел гостей в шатер. Осман изложил ему их предложение. Фодых крайне удивился, спросив, сколько прошло времени. Услышав, хозяин ударил себя по жирным ляжкам.
        - Да вы что! Столько времени прошло. Думаю, мы ничего не узнаем. Потом, почему Константинополь? Есть ведь и другие рынки. Все не проверишь. Вы не подумайте, что я это говорю, чтобы не ехать. Поеду хоть куда. Был бы толк.
        Осман посмотрел на Санда.
        - В Константинополе самый большой рынок, как мне сказали. Там есть люди, которые бывают на разных рынках. Может, они что-нибудь скажут.
        Пока шел разговор, принесли вино, сладости, фрукты. Донесся запах жареного мяса. Фодых жестом пригласил к угощению. Но воспрепятствовал Санд:
        - Давайте все решим, а тогда уж, - он кивнул в сторону угощения.
        Фодых согласился и, подумав, сказал:
        - Ты, Санд, правильно сказал. Есть там люди, которые бывают во многих местах. Встретиться с ними лучше всего в Константинополе. А если им пообещать вознаграждение… - он смотрит на Санда.
        За него ответил Осман:
        - Оно будет хорошее.
        Фодых оживился:
        - Это меняет дело. Три дня на сборы, и в путь.
        - Фодых, - обратился к нему Осман. - Отец предупредил, чтобы мы уехали тайно: или в Конью, или за барсом.
        - Правильно сказал бей, - подхватил Фодых, - он очень умный и осторожный человек.



        ГЛАВА 22

        Умур-бей не на шутку встревожился, когда узнал, что его враг Эртогрул присоединил к своему бейлику еще один. Умур-бей понял, что время сегодня играет на руку Эртогрулу. Сейчас некому даже пожаловаться. Султан силы не имеет, а идти в открытую на Эртогрула немногие решатся. Теперь надо думать, чтобы не потерять свое. Но все же это безобразие! Масло в огонь подлило сообщение, что важную роль в этом деле сыграл его бывший раб и спаситель. Но что он был спасителем, как-то быстро забылось, а вот что он раб - помнилось. И разозлило бея до предела.
        Он вызвал к себе Наима. Тот, несмотря на милостивое к нему отношение бея, заперся в своем шатре и не показывал носа. Он не мог вынести заметного издевательского к себе отношения со стороны соплеменников.
        - Неудачник! - так говорили взгляды встречных.
        Это бесило, и зло все больше и больше овладевало им. Он придумывал Санду, на кого валил все свои неудачи, разные виды казни. Сжечь, разорвать лошадьми, утопить. Но и этого казалось ему мало. Ненависть к Санду не давала ему покоя. Он хотел придумать что-то такое, что заставило бы этого проклятого уруса мучиться долгое время. Но что?
        Однажды небо смилостивилось над его мучениями и послало ему гостя. На Руси их зовут коробейниками. Это был уже пожилой мужчина, по обличию - грек, с обросшим лицом, большим носом и впалыми, но умными глазами. Одет он был весьма бедно. Потрепанная, видавшая виды кожаная куртка, наверное, с чужого плеча, ибо болталась на нем, как на вешалке. Рваные, в заплатах порты, заправленные в изношенные сапоги. На голове малахай. Сняв его, он обнажил большую лобастую голову, покрытую жидкими, выцветшими волосами.
        Наиму почему-то приглянулся этот человек, и он пригласил его в шатер. Мужчина вернулся к лошади, оставленной невдалеке, снял с ее спины мешок и вошел в шатер. Развязав его, он стал доставать недорогие женские украшения, замки, иглы, ножи… Наим выбрал змейку-браслет с двумя маленькими зелеными камешками вместо глаз, не поскупился на золотую цепочку с жемчугами. Когда он ее смотрел, продавец зацокал языком.
        - Как она хороша, - начал он хвалить вещь, - как такие украшения любят женщины!
        - Да? - спросил Наим.
        И получил подтверждение.
        - Для… любимой? - ненавязчиво поинтересовался коробейник.
        В ответ Наим как-то неопределенно пожал плечами.
        - Берите, она понравится, и сердце ее смягчится, - уверенно проговорил мужчина.
        Они разговорились, и Наим в пылу откровенности, которая вдруг нахлынула на него, поведал о своем горе. Торговец усмехнулся.
        - За десять, - но, взглянув на посуровевшее лицо хозяина, поправился, - за пять тысяч акче я научу тебя, как это сделать.
        Наим подумал и согласился.
        Когда гость все изложил, Наим долго соображал, как все это он сможет выполнить и действительно ли, что это самое тяжкое наказание. И решил его об этом спросить. В ответ грек улыбнулся:
        - Можно, конечно, его убить. Но тогда сам подумай, какое он испытает мучение. А ты для него именно это хочешь?
        Наим кивнул головой.
        - Вот видишь, - продолжал грек. - Значит, смерть не подходит. Если его навечно посадить в яму, это тяжелое наказание, но он привыкнет к нему, забудет про белый свет, душа его успокоится. А тебе надо, чтобы он мучился!
        Наим опять кивает головой.
        - Так вот. Твоего обидчика прикуют к месту, плетьми заставят работать день и ночь. Он будет видеть прелести жизни, но никогда не сможет ими воспользоваться. Есть ли наказание хуже? - грек посмотрел на хозяина.
        Тот долго соображал. Он еще кое-что уточнил, а потом согласно кивнул головой. Но вскоре у Наима возникла еще одна неясность. Вроде все выполнялось, кроме того, как достать амулет и зачем он нужен. Торговец пояснил:
        - Без этого никто не поверит!
        - Аа! - протянул Наим, но вновь задал вопрос. - Кто это сделает?
        - Я, - ответил гость-коробейник и добавил, - за пять тысяч акче.
        Наим опять что-то долго соображал, наконец с трудом ответил:
        - Я согласен, - но добавил, - где я тебя найду?
        - А зачем меня искать? Я поживу у тебя. Пока буду твоим землякам предлагать свой товар. Как время подойдет, примусь за дело.
        На этом и порешили.
        К бею Наим шел, чуть не приплясывая. Ему было что сказать хозяину. Бей слушал его внимательно. По расплывшемуся в улыбке лицу было понятно, что новость радует его. Это вдохновило Наима, и он говорил все увереннее:
        - Пусть годами мучается, глядя на солнце.
        Его жар охладил бей:
        - А как ты возьмешь его?
        Почему-то раньше он об этом не подумал.
        - Ведь так просто его не возьмешь. Его можно взять только мертвым, - сказал бей, хорошо зная своего раба.
        - Да, - почесал голову Наим, - еще придется платить.
        - А сколько он взял с тебя? - спросил бей, услышав слова об оплате.
        - Да… двадцать тысяч акче.
        Бей крякнул, но сказал:
        - Я верну тебе эти деньги. Но пусть поможет овладеть им, и еще добавлю, сколько бы это ни стоило.
        Вернувшись к себе, он все рассказал греку. Тот вздохнул:
        - Тяжкое это дело. Еще пять тысяч, и я помогу.
        Наим согласился, прикинув, что бей даст пять тысяч.
        - Тебе надо ехать в горы к одной волшебнице. Дорогу я тебе покажу. Она изготавливает разные снадобья. Изготовит и такое, чтобы человек уснул. Тогда вяжи его, как хочешь.
        - Но как ему это дать?
        - Давать не надо… Пять тысяч, и я научу.
        Наим согласился не думая. Когда они собрались ехать, Наим, глянув на его лошаденку, сказал:
        - На твоей кляче мы вряд ли куда приедем.
        И дал ему хорошего жеребца.
        Путь в горы был длинный, трудный и опасный. Но они добрались. Наверное, время помогало. Наступали холода. В горах выпал снег и прогнал разных шатающихся людей, падких на чужие вещи. Грек привел его к старухе, которая жила в пещере, отгороженной от внешнего мира срубом, потемневшим от времени. Огромный лохматый пес встретил их грозным лаем. На его шум вышло существо, а о том, что это был человек, говорили только руки и ноги. Это существо так было сгорблено, что казалось шариком. В руках - толстая суковатая палка. Одета не поймешь во что: сверху какая-то шкура, завязанная на груди. Из-под нее виднелось шерстяное тряпье, на ногах не то сапоги, не то чувяки. Голову покрывала тряпка. Виден был только ее крючковатый нос да губы, впавшие в рот.
        Грек пояснил, зачем пожаловал к ней гость. Старуха слышала хорошо, потому что ни разу не переспросила, хотя грек говорил негромко. Выслушав его, она что-то ответила.
        - Что она сказала? - спросил Наим.
        - Она сказала, что сделает. Но попросила у тебя денег.
        - Деньги, деньги, - пробубнил про себя Наим, - всем нужны деньги, только где их брать.
        Он достал кисет и отсыпал в ладонь акче. Подумал, взвесил и чуть вернул назад.
        - Держи, - протянул он старухе деньги.
        Но та отвернулась, опять что-то сказав.
        - Чево это она так? - повернувшись к греку, спросил он.
        - Она сказала, что плохая примета - деньги брать назад.
        - В первый раз слышу, - проговорил он и насыпал еще.
        На этот раз она их взяла и ушла в дальний темный угол. Что она там делала, как находила нужное, для них было загадкой.
        Она вернулась, держа в руке маленький мешочек, и подала его греку. А грек передал Наиму.
        - Что я с ним буду делать? - спросил он, вертя его перед глазами.
        - Я научу.
        - Опять - пять тысяч? - Наим жалобными глазами посмотрел на грека.
        Он рассмеялся:
        - Нет, я научу тебя, как это сделать, даром.
        Недоверчиво-радостный глас вырвался у того из груди.
        По возвращении Наим, горя желанием немедленного мщения, тотчас же направился к бею, чтобы сказать ему об этом. Но каково было его разочарование, когда хозяин сообщил, что в бейлике Санда нет, он куда-то уехал и придется ждать его возвращения. Наим, как обычно, не сдержал себя и спросил:
        - А это верно?
        Бей криво улыбнулся:
        - Так же верно, как ты стоишь на коленях передо мной.
        - Эх! - скрипнул зубами Наим и с досады грохнул кулаком.



        ГЛАВА 23

        В полночь стойбище Эртогрула было поднято яростным собачьим лаем, ржанием лошадей, громкими человеческими голосами, плачем детей. Незнакомые люди спрашивали, как найти Фодыха. Узнав, в чем дело, люди попрятали оружие, возвратились в свои шатры, передавая, как эстафету, дорогу к названному шатру.
        Фодых спросонья, да еще в темноте, никак не мог разобрать, что это за гости пожаловали к нему. И только когда принесли огонь, он узнал их. Это были именитые жители Вифинии. Они в один голос слезно умоляли Фодыха помочь им, ибо больше никого они в стойбище не знали.
        - Константинополь от нас отказался, - плакали они, - мы никому не нужны. Грабежи, разбои такие, что жить стало невозможно. Умоли бея, чтобы он взял нас к себе! Кроме тебя, за нас некому заступиться.
        Пообещав, что замолвит перед беем словцо, он приказал ставить им шатры.
        Дождавшись рассвета, Фодых бросился в шатер к Осману. Санда он поднял быстро, а вот Османа удалось растормошить только с помощью брата.
        - А, это ты! - зевая, промолвил он, пытаясь снова завалиться спать.
        Санд натер ему уши, и только это привело его в чувство.
        - Что случилось? - спросил он недовольным голосом, глядя на Фодыха.
        - Что, что случилось, - в свою очередь недовольно ответил Фодых, - я всю ночь не сплю.
        - Что случилось? - требовательно спросил Осман.
        И тот все рассказал, закончив речь такими словами:
        - Вот видите: через Никею нельзя, а в Вифинии сплошные разбойники. Поездка срывается.
        Санд и Осман переглянулись.
        - Нет, - вскочил на ноги Санд и быстро заходил по шатру. - Сознайся, - Санд остановился напротив Фодыха, - тебе не хочется туда ехать.
        - Нет, поверь, - Фодых для верности поднял голову и руки к верху, - только разбойники…
        Но его перебил Санд.
        - Раз там много разбойных людей, нас проводят мои янычары.
        - Но это же война. Бей не согласится, - сказал со вздохом Фодых.
        Санд остановился, присел рядом:
        - Тогда что же делать? Приведи своих греков, может, они подскажут.
        Фодых посмотрел на Османа.
        - Приведи, - повторил и он.
        Фодых неохотно ушел. Вскоре он возвратился, и не один. С ним было двое. Одеты в темные одежды из толстого сукна. Один, грузный, с жирным лицом, тяжело дышал. Их попросили сесть.
        - Вы хотите в Константинополь? - спросил грузный, стараясь унять одышку.
        - Надо бы.
        - Как я понимаю, через Никею нежелательно? - он поочередно посмотрел на обоих юношей.
        Те неопределенно пожали плечами. Фодых подсказывает:
        - Откуда, Кирс, - он впервые назвал по имени грузного, - можно, откуда нельзя, они не знают. Но им через Никею нельзя. Война была.
        - А… - и понимающе кивнул головой, - тогда можно через Гемлик, - и скосил глаза на своего товарища.
        Тот кивком головы подтвердил его слова.
        - Что-то я о нем не слышал? - Фодых глянул на грузного.
        Грек уже отдышался и смог говорить нормально.
        - Это небольшое поселение на берегу моря, - пояснил он, - но там есть смелые люди, которые за деньги доставят вас хоть в Италию, - и добавил, выразительно посмотрев на Османа, - там нет султанской стражи.
        Все взгляды сошлись на Фодыхе, как самом значимом из них. Сложив руки и подняв глаза кверху, он сказал:
        - Все в руках Аллаха!
        Всем стало понятно, что он согласен. И сборы продолжились. Но, занятый сборами, Фодых не забыл обещания и сходил к бею. Тот дал согласие. Они перебрались в Сеют.
        В последнюю ночь перед отъездом Санд подполз к Осману и тихонько тронул его за плечо.
        - Ты не спишь? - спросил он.
        - Пока нет. А что?
        - Тогда подвинься.
        Осман приподнял шкуру, чтобы накрыть ею брата.
        - Вот что я думаю, брат, - Санд лег на бок, повернувшись к нему, - поеду-ка я один. Зачем…
        Но Осман не дал ему договорить. Его словно кто-то подбросил. Он вскочил на ноги, потом опустился на колени. Дыша гневом в лицо Санда, воскликнул:
        - Ты это сказал брату?!
        Санд не ожидал, что может причинить ему такую боль. Он тоже поднялся.
        - Прости, брат, - начал он, положив руку на его плечо, - поверь, я не хотел тебя обидеть. Ты слышал, что нам рассказали вифинийцы. Сколько нас может ждать превратностей, неудач, - его голос приобрел проникновенные оттенки, - а море… ты не знаешь, каким страшным оно может быть? Я это знаю. И не желаю врагу этого испытать. Ты подумал об отце, о наших начатых делах, о…
        - Хватит! - рявкнул Осман. - Может, у вас, урусов, бросают братьев, а у нас - нет. Мы жизнь отдадим за брата, а ты… - он укоризненно покачал головой.
        - Брат, ты снял с моего сердца камень, - и он обнял его.
        В полумраке рассвета, когда они подъезжали к месту сбора, увидели большую толпу людей. Это были янычары, приехавшие проводить Санда. Что они чувствовали, можно было понять по их посуровевшим лицам. Впереди стоял среднего роста, крепкого телосложения грек.
        - Эвренос, - позвал его Санд.
        Тот подошел.
        - Я тебе сказал прийти одному.
        - Не знаю, - начал оправдываться грек, - как они узнали?
        - А что говорят, куда едем?
        - Да сказывали, в Конью, - ответил, улыбаясь, Эвренос.
        Санд и Осман переглянулись и улыбнулись друг другу.
        - Ладно, - смилостивился Санд, - раз вы уже здесь… за меня остается, - и он показал на Эвреноса.
        Осман заметил:
        - А ты уже себе и преемника нашел.
        - Он первым пришел на мой призыв, - ответил Санд, - к тому же отличный воин, храбр, умен и честен.
        - Тогда поедем.
        Подняв на прощание руку, Санд тронул коня. Их поехало пятеро. Кроме Фодыха взяли еще двух бойцов: янычара и акынжи. Когда они отъехали на довольно приличное расстояние, все лошади, кроме Рыжего, стали вести себя довольно странно. Сначала никто не мог этого понять. Догадался первым Осман. Оглянувшись, он увидел… Клыкастого, который следовал за ними. Осман рассмеялся и окликнул Санда. Теперь смеялась вся компания.
        На привале Санд подозвал зверя к себе и, потрепав по привычке его лобастую голову, потер нос о его холодный, но чувствительный щипец. Клыкастый в ответ принялся лизать его лицо.
        - Ладно, пошел, - ласково отстраняясь, говорил Санд, бросая ему кусок говядины. - Вот животина, когда ухожу, никогда за мной не бежит, но стоит сесть на коня, тут как тут. Как он это чует, не понимаю.
        Гемлик оказался, как и говорили вифинийцы, небольшим поселением с двумя десятками домов. Среди них только несколько домов были каменными, обнесенными мощными оградами, за которыми можно было отсидеться от нападения лихих людей. Правда, на всем пути им так и не пришлось встретить таких людей. Фодых сказал:
        - Аллах помог!
        Море было видно как на ладони. Но выглядело оно пустынным, и не было ни одного, даже захудалого, суденышка.
        - Так, - сказал Санд, слезая с коня, - на чем же поплывем?
        Фодых, который уже топтался на земле, понял, к кому относятся эти слова.
        - Надо найти Марголиса, тот скажет, - произнес Фодых.
        Санд рассмеялся:
        - Оказывается, у тебя здесь есть знакомые, хитрец.
        - Забыл, да вспомнил, - ответил Фодых, поглаживая поясницу.
        - Давай спросим, - подсказал Санд.
        - У кого? - Фодых стал оглядываться.
        Поселение выглядело вымершим. Даже собаки куда-то подевались.
        - Пошли к тому дому, - показал Санд на высокий забор, где из видневшейся трубы шел дым.
        На их стук они услышали собачий лай. У Клыкастого на холке поднялась шерсть дыбом.
        - Успокойся, - Санд погладил его, заметив боевое настроение волка.
        - Подраться захотел! - рассмеялся Осман.
        - Что надо? - послышался из-за ограды мужской настороженный голос.
        - Не скажешь, милый человек, где живет Марголис? - Фодых старался говорить нежным голосом.
        - А зачем он вам? - продолжал допрос человек за оградой.
        - Меня Кирс прислал. Сказал, что Марголис поможет.
        Этих слов хватило, чтобы засов загремел и приоткрылась калитка.
        - Я Марголис, что надо? - и он широко открыл калитку.
        Во двор они вошли втроем. Оглядев незнакомцев, хозяин, наверное, понял, что они для него опасности не представляют, и пригласил их пройти в дом.
        Массивная, окованная железом дверь со скрипом отворилась, и они почувствовали специфический запах соленой рыбы. Он сразу прояснил главное занятие хозяина. Марголис провел их в небольшую комнату, где стоял стол и несколько скамеек. Каменные, небеленые стены, освещенные единственным окошечком, придавали помещению суровый, неприятный вид.
        Хозяин, посадив гостей за стол, куда-то отлучился. Вскоре он вернулся, держа на подносе жбан, чарки и вяленую рыбу. Расставил кубки, налил золотистую жидкость. Она имела особый привкус, который так и хотелось заесть рыбой. Санд с аппетитом набросился на малосоленый, жирный, вкусный степной деликатес. Охотно ел рыбу и Фодых. Осман вначале поморщился, но, раскусив, не отставал от брата. Напиток был приятный, но от него слегка стала кружиться голова. Лицо Санда покраснело, глаза заблестели.
        - Угощение у тебя отменное, - глядя на хозяина, заговорил Санд, - но мы не за этим к тебе прибыли. Нам надо лодию, чтобы доплыть до Константинополя.
        Хозяин погладил лысину, заложил за уши остаток своих косм, потом испытывающим взглядом посмотрел на Фодыха. Вероятно, молодость говорившего смутила его.
        Фодых, обтирая тыльной стороной ладони жирный рот, промолвил:
        - Наш юный бей тебе сказал правду.
        Назвав Санда беем, Фодых просто опережал время. При слове «бей» тот заискивающим взглядом посмотрел на юношу. Марголис обтер враз вспотевшую лысину и принялся гладить толстую шею.
        - А не боитесь? Сейчас на море неустойчивая погода, - и обвел их взглядом.
        Фодых ответил за всех:
        - Они, - он кивком показал на своих спутников, - дьявола не боятся.
        - Ладно, деньги, конечно, есть. Но хочу предупредить: дорого будет стоить.
        - Сколько? - Фодых заглянул ему в глаза.
        Тот отвел взгляд.
        - Ээ… десять тысяч акче.
        - Мы согласны, - ответил Осман, ковыряя в зубах.
        Марголис опять смотрит на Фодыха.
        - Это наш главный бей, - поясняет тот.
        Хозяин зафыркал:
        - Чудаки. А кто ты?
        - Я… Я их… - он замялся.
        А хозяин не стал настаивать. Видать, понял.
        - Когда будет ладья? - Санд уперся взглядом в Марголиса.
        - Дня через четыре.
        Санд приподнялся, посмотрел на Османа и сказал:
        - Нам пора.
        Хозяин не стал предлагать, чтобы гости остались. Когда они отошли от дома, Санд неожиданно напустился на Фодыха:
        - Ты зачем сказал, кто мы такие? Разве ты не помнишь, что говорил отец?
        Фодых заморгал глазами:
        - Да я… да это… ну… да пусть знает… я… пошутил.
        Руганулся и Осман:
        - Санд прав. Что говорил отец!? Эх ты!
        - Я, я… поправлю. Не волнуйтесь, - залепетал он.
        При первой же встрече с Марголисом Фодых вдруг начал смеяться.
        - Ты что это? - Марголис насторожился, стал оглядываться.
        - Здорово я тебя разыграл!
        - Это в чем?
        - Да я прозвал своих слуг беями.
        Марголис полупрезрительно посмотрел на него и ответил:
        - Так я тебе тогда и поверил.
        Марголис свое обещание выполнил. На четвертый день на горизонте показался парус. Ветер был попутный, и корабль быстро приближался к берегу. Первым его заметил Санд. Он не отходил от моря. Оно тянуло его какой-то непреодолимой силой. Сколько он ни звал Османа полюбоваться морем, но житель полей и степей чурался этого непонятного для него зрелища.
        Санд же, выбрав себе огромный камень, отшлифованный неутомимыми морскими волнами, подолгу сиживал на нем, любуясь чарующей игрой набегавших волн, прислушивался к их голосу. А иногда его задумчивые глаза что-то старательно рассматривали впереди. Каждый, кто стал бы за ним наблюдать в это время, догадался бы, что думы этого человека убегают куда-то прочь от берега.
        Но что это там, впереди? Какая-то точка. Что это может быть? Господи, да это же ладья!
        - Ладья, ладья, - завопил он.
        Его крик услышали дремавшие товарищи. Вскоре они все собрались на берегу, наблюдая за приближающимся кораблем. Фодых послал одного из воев за Марголисом. Он прибежал и долго, приложив ладонь ко лбу, разглядывал приближавшийся корабль. Потом с каким-то облегчением воскликнул:
        - Он!
        Мель не позволила лодии близко подойти к берегу. Было видно, как кто-то из команды подтянул привязанную к корме лодку. В нее спустился худощавый бородатый человек и сел за весла.
        - Годолис, - обернувшись к ним, произнес Марголис.
        Когда лодка уткнулась носом о берег, человек легко соскочил, подтянул ее побольше на сушу и размашистым шагом направился к ним. Он поприветствовал Марголиса, а остальным кивнул головой. Потом спросил:
        - Готовы?
        Все закивали головами.
        - Деньги у тебя? - он посмотрел на Марголиса.
        Тот отрицательно покачал головой.
        - Надо платить, - сказал он, глядя на Фодыха.
        Наверное, потому что он был старше всех по возрасту.
        - Сейчас половину, а приплывем в Константинополь - другую.
        Годолис посмотрел на Марголиса. Тот опустил веки.
        - Отдайте ему и грузитесь, - он показал на лодку.
        Санду их перемигивание не очень понравилось. И он исподтишка стал наблюдать за ними во время загрузки лодки. Они, вероятно, о чем-то заспорили. Энергично махали друг перед другом руками, расходились, сходились. Но потом, видя, что работа подходит к концу, как ни в чем не бывало подошли к ним. Санд подошел к Марголису:
        - Мы оставляем вам своих лошадей. Когда вернемся, заберем и заплатим. Хорошо? - и посмотрел на него.
        Марголис кивал головой в знак согласия.
        - И его, - Санд показал на Клыкастого, - оставляю тебе.
        Хозяин замахал руками.
        - Нет, нет, я боюсь.
        - Он хороший. Ты его корми. Он тебя не тронет. Будет охранять моего Рыжего. Я заплачу. Тысячу акче.
        При этих словах Марголис согласился.
        - Клыкастый, - Санд взял зверя и подвел его к Марголису, - он будет тебя кормить.
        Взял его руку и провел ею по морде волка. Клыкастый только пискнул.
        - Вот видишь, он послушный.
        Но стоило лодке проплыть половину расстояния, как зверь бросился в море и поплыл за ними. Когда они перегрузили поклажу и сами поднялись на корабль, зверь пытался выскочить из моря, когтями царапая борт корабля.
        - Не отстанет, - сказал Осман, - забери!
        Санда перевязали за пояс веревкой и спустили за борт. Надо было видеть, как Клыкастый бросился к нему!
        Санд, взвалив его себе на плечи и придерживая одной рукой, с помощью Османа поднялся на борт.
        Хозяин отдал им кормовой отсек. Все уложив и разместившись, Санд предложил Осману подняться на палубу, но он отказался.
        - Не люблю море, - сказал он и расстелил шкуру.
        Санд поднялся наверх и стал следить, как люди управляются с кораблем. Ветер был попутный, кораблик бежал легко, покачиваясь на набегающих волнах.
        - Когда будем на месте? - спросил Санд у Годолиса.
        Он пожал плечами и показал пальцем на небо.
        На другой день, выйдя на палубу, Санд вдруг заметил, что люди были чем-то взволнованы. Они метались взад и вперед, что-то быстро говоря друг другу. Санд схватил за локоть проходившего мимо Годолиса и спросил:
        - В чем дело?
        Годолис, не говоря ни слова, кивнул в сторону. Санд увидел странный приближавшийся к ним корабль. У него были паруса и еще множество весел. Он был огромен. На носу, указывая им путь, разместилась морская дева.
        - Что это? - не скрывая интереса, спросил юноша.
        - Галера, - был ответ.
        Санд посмотрел на Годолиса вопросительным взглядом.
        - Это корабль корсаров, - пояснил Годолис.
        - А кто они такие?
        Тот усмехнулся:
        - Морские разбойники.
        - Что, и такие бывают?
        - Бывают.
        - На нас могут напасть?
        - Нет. Они уходят в порт Никомедия.
        - А зачем?
        - Прячутся от египетского султана.
        - Почему?
        - Ограбили его купцов, вот он и ищет их.
        - А когда они ограбят ваших купцов, то…
        - То прячутся в Египте.
        И оба рассмеялись.
        В это время галера проходила мимо. У нее были высокие борта, и Санд ничего не мог там разглядеть. Зато разглядел Годолис.
        - Это галера Грозного, - узнал он ее, - тяжело идет. Видать, добра много. Хорошо отвалит нашему султану.
        - И долго они будут прятаться?
        - Да по-разному. Бывает, стоят и несколько месяцев, - потом добавил: - Гребцы там рабы или отпетые преступники. Он их покупает, а иногда сам хватает. Самая гадкая из всех работ. Оттуда живым никто не уходит. У них один конец - головой в море с камнем на шее.
        - Бедные люди, - вздохнул Санд.
        - Не бедные, нет, - поправил его Годолис. - Несчастные!
        Санд еще долго смотрел вслед галере.
        В этот день он не уходил с палубы, по-прежнему наблюдая за командой, или стоял, смотря вдаль. Сейчас он стал привыкать. А первое время его брала жуть - кругом вода! Случись что, он даже не знал, в какую сторону выбираться. Осман на палубу практически не выходил.
        Наблюдая за командой, Санд подметил, что их поведение опять как-то стало меняться. Они то собирались группками, то расходились. То о чем-то шептались парами, поглядывая в сторону Годолиса. Вероятно, они его побаивались и не хотели, чтобы он слышал их разговор.
        - О чем это они? Ну, ладно, их дело, - подумал он.
        Вечерело. Далекий запад затянули застывшие тучи, и солнце раньше времени спряталось за них, оставляя за собой ядовито-красный разлив.
        - К ветру, - подумал Санд, спускаясь к себе.
        Смотрел на запад и Годолис:
        - Не к буре ли? - подумал и он.
        - А мы тебя заждались, - обрадованно произнес Осман и жестом руки приказал раскладывать пропитание.
        В это время в дверном проеме показалась чья-то фигура.
        - Эй, принимайте, - крикнул он, подавая объемистый мех и добавил: - хозяин угощает.
        Первым опробовал зелье, подставив свой кубок, Фодых. Набрав в рот, он недолго его продержал и сглотнул.
        - Неплохо, - сказал он и допил вино.
        Отвечеряли славно. Всех быстро потянуло ко сну.
        В полночь, когда их храп не мог заглушить даже шум волн, к их становищу осторожно, крадучись подошел кто-то из команды. Приоткрыв дверь, он из-под полы достал фонарь и осветил помещение. Перед его глазами предстали безмятежно спавшие люди. Он махнул кому-то рукой, и тень скользнула по палубе. Блеснул топор.
        - Давай, - кивнул держатель фонаря, стараясь осветить ему путь.
        - А это кто? - отпрянул тот назад, когда луч фонаря скользнул по волчьей морде.
        - Не бойсь! Это лыкас. Он людей не трогает. Давай!
        Все спали ногами к выходу, один Фодых к нему головой. И свое черное дело человек с топором решил начать с него. Только он занес топор над его головой, как в воздухе мелькнуло вытянутое серое тело. Оно сбило незнакомца. Падая, он выпустил из рук топор и в тот же миг почувствовал на горле чьи-то клыки. Лиходей захрапел, дернулся и затих.
        - Ты что там? - раздался голос сверху.
        Человек осветил лежавшего лучиной и стал спускаться вниз. Только его нога коснулась пола, как он почувствовал на своей шее острые зубы.
        А предположение Годолиса оказалось правильным. На море начинало штормить. Изменилось и направление ветра, он усиливался, усиливались и волны. Судно стало кидать из стороны в сторону.
        Первым проснулся акынжи из-за того, что больно ударился о что-то головой. Открыв глаза, он ничего не мог понять. Все его товарищи катались из стороны в сторону. Осознав, что что-то случилось, он стал их тормошить. Наконец ему удалось разбудить Санда. Открыв глаза, юноша заорал во всю мощь своей глотки, чем поднял людей. Те поняли, что случилось нечто страшное.
        Санд расставлял людей от борта до борта. Но у них оказались гости! Когда одного из них подкатило к их ногам, они все поняли. Прояснил ситуацию загремевший под ногами топор. Рассмотрев одного из гостей, поняли, кто спас их жизни. Но ласкать Клыкастого не было времени. Санд бросился наверх с саблей в руке, чтобы выяснить случившееся. Палуба ходила ходуном. Одно неосторожное движение, и можно было оказаться за бортом. А тут еще показалась голова Османа, он шел на помощь.
        - Назад! - заорал Санд и толкнул его вниз, - я сам!
        На палубе никого не было. «Куда делся народ?» - была его первая мысль. И он решил во что бы ни стало пробраться в носовое помещение. Уловив ритм волн, он в отчаянном рывке успел проскочить это расстояние. Крепко вцепившись за ручку, он с трудом открыл дверь.
        - Эй! - крикнул он, - есть кто здесь?
        В ответ услышал чей-то стон. Санд спустился и увидел в углу чье-то тело. Подтащив его к двери, юноша узнал Годолиса. Он был связан по рукам и ногам. Сабля помогла вмиг освободить капитана.
        - Ты жив? - с удивлением спросил он, глядя на Санда и растирая затекшие руки и ноги.
        - Как видишь. Где команда?
        Годолис не успел ответить. Ветер внезапно так наклонил судно, что они полетели к борту. Зацепившись за ребрину, они удержались от следующего полета.
        - Так где они? - перекрывая вой ветра и шум волн, прокричал Санд.
        - Бежали!
        - Бежали?
        - Да!
        - Никто ладьей не управляет?
        - Нет.
        - Что надо делать?
        - Убрать паруса!
        - Пошли.
        - Нет, смоет!
        - Есть веревка?
        - Посмотри в углу.
        Санд пробрался туда. К его счастью, там лежало целое колесо. Он отмотал длинный конец, привязал себя. Второй отдал Годолису. Санд только успел добежать до мачты и обмотать ее своим концом, как его накрыла волна. Но веревка сделала свое дело! Она удержала его. Санд почувствовал себя уверенней. Вернувшись назад, закрепил второй конец веревки и приказал Годолису командовать.
        - Опустить фал!
        Санд растерянно смотрел на Годолиса. Годолис помчался его опускать.
        - Теперь что делать? - кричал Санд, увидев, что Годолис опустил парус.
        - Теперь уберем шкоты!
        С опущенными парусами корабль кидало меньше. Но куда несла его стихия? Санд понимал, что без помощников одному Годолису с управлением судна не справиться.
        - На чем разбойный люд бежал?
        - Лодку забрали! - прокричал в ответ Годолис.
        - Вот гады! Что они хотели?
        - Ваших денег!
        - Куда несет?
        - На скалы.
        Санд вернулся к себе.
        - Ну что? - чуть не хором спросили его.
        - Плохо! Несет на скалы! - и спросил: - Кто не умеет плавать?
        Оказалось, один Осман. Правда, он сказал, что умеет, но плохо.
        Санду пришлось вернуться в носовой отсек, отрубить от бухты приличный конец. Завязав его на своем поясе, на свободном конце своей веревки он сделал петлю, надев ее на руку Османа.
        - Если что, крепче держи и плыви, как умеешь. Дыши носом. Волна накроет, не дыши, - проорал он над ухом.
        Осман закивал головой: мол, понял.
        В этот момент раздался страшный грохот. Судно, похоже, встало на дыбы. Все полетели к корме. Мертвецы смешались с живыми. Кто-то дико заорал:
        - Надо выбираться.
        Удар суденышко выдержало. Очередная волна развернула его и понесла дальше.
        Стали выбираться наружу. Первым поднялся Санд. Не успел он сделать и шага, как волна сбила его с ног и потащила в море. Веревка дернула Османа, но он успел схватиться за лестницу. Это его спасло. Санд благополучно вернулся назад.
        - Помолимся Аллаху! - воскликнул Фодых.
        Все упали на колени.
        - Господи! Спаси! - крестился Санд.
        Окончив молиться, все опять перебрались к лестнице. Все же находиться в неведении было очень трудно, и Санд опять рискнул подняться наверх. Не успел он высунуть голову, как увидел вдали изрезанную чернь земли.
        - Земля! - заорал он таким голосом, что напугал всех.
        - Земля? Земля? - заорали и они.
        - Земля! - подтвердил он.
        А в это время судно опять на что-то налетело. Треск был страшный. За этим ударом последовал еще один, еще…
        - Скорее в море! - заорал Санд, видя, как выскочил Годолис и бросился навстречу волне.
        - Скидаем все, - командовал Санд, сбрасывая одежду.
        - А деньги? - орет Фодых.
        - Их с собой!
        Еще удар, и судно легло на бок. И их «высыпало» в море, как из упавшего мешка овес.
        Санд вынырнул. Рядом увидел Клыкастого, но Османа не было. Он дернул за веревку, она легко поддалась! Он сорвался! Санд нырнул. Не видно. Набрав воздуха, еще нырок. Вот он! Санд схватил его за волосы и вытащил из воды. Слава, слава тебе, Господи! Он дышит!
        Подхватив его одной рукой, он греб к берегу что есть силы. Рядом волк. Волны то накрывали их, то оттаскивали назад. Санд чувствовал, что выбивается из сил. Он уже не видит берега. Не хватает сил поднять голову. И вдруг он почувствовал боль от удара коленкой о что-то твердое.
        Господи! Это берег! Они спасены! Он встает, поднимает Османа. Они оба еле стоят на ногах. На этот раз волна, свалив их, подтолкнула к берегу. Когда волна схлынула, Санд с Османом оказались на песчаном берегу.
        - Спасены! Спасены! - кричали они.
        - Но… где же Клыкастый? Он плыл рядом, - забеспокоился Санд.
        Где-то взялись силы, и Санд вернулся в море. Волка не было. Зато Санд увидел, как кто-то барахтается в воде. Видно, он бьется изо всех сил. Санд, не раздумывая, подплыл и толкнул его к берегу. Почувствовав помощь, кто-то обнимает Санда за шею, да так сильно, что стало трудно дышать.
        - Отпусти, - пытается крикнуть он.
        Но шум моря забивает его крик. Силы покидают Санда. Он почувствовал, как кто-то тянет его за руку.
        Так Клыкастый вытащил своего хозяина, а вместе с ним, как оказалось, Фодыха, который уцепился за Санда.
        Долго они отлеживались, приходя в себя. Когда отлежались, их взяло отчаяние: куда идти голышом?
        - Ладно, что-нибудь придумаем. Правда, Клык? - он взял волка за уши и потерся нос к носу.
        Клыкастый визгнул.
        - Жрать просит, - сказал Осман, проглотив слюну.
        - Давайте пройдемся по берегу. Своих поищем, да море, может, что выкинуло, - предложил Санд.
        Делать было нечего, и они пошли.
        В одном месте скала преградила путь, и им пришлось ее обойти, зайдя в море. Дольше всех не хотел заходить в море Осман. Санд, стоя по колено в воде, рассмеялся:
        - Ты его, наверное, так полюбил, что топтать не хочешь.
        - Да, - ответил Осман, - если на этот раз не найдем твою Настеньку, я поеду хоть на край света, но только не морем.
        Санд и Фодых засмеялись.
        Вдруг Фодых остановился. Над глазами ладонью сделал козырек и заорал, показывая рукой вперед. Они посмотрели и увидели какое-то непонятное темное сооружение, резко выделявшееся на песчаном фоне. Все ускорили шаг. Когда подошли ближе, поняли, что это сильно потрепанный корабль.
        - Не наш ли? - сделал предположение Фодых.
        - Сейчас посмотрим, - ответил Санд и почти бегом направился к нему.
        Обойдя его, он крикнул:
        - Скорее сюда.
        Когда Осман и Фодых подбежали, то увидели своих воев. Их била мелкая дрожь. Они еле выдавили из себя вялую радость. Видать, непредвиденное «купание» здорово их напугало.
        После коротких объятий Санд спросил, показывая на корабль:
        - Наш?
        Те утвердительно закивали.
        Начинался прибой, и еще пока слабые волны пытались стащить корабль в море.
        - Может, что сохранилось? - Осман показал на него.
        Все поняли, что он имел в виду, и стали осматривать судно. И чудо: их вещи оказались целы. Только они были придавлены телами разбойников. Их похоронили, вещи забрали и, воздав славу богам, тронулись в путь искать дорогу на Константинополь. Но с деньгами, которые сберег Фодых, сделать это оказалось нетрудно.



        ГЛАВА 24

        Город открылся им как-то враз. Первым увидел его Фодых, воскликнув вопросительно и в то же время радостным тоном:
        - Константинополь?!
        - Он, - безразлично ответил возница и натянул вожжи.
        Чтобы лучше его рассмотреть, Санд соскочил с повозки и взбежал на пригорок. Перед ним открылась чарующая панорама города.
        Вот он, город на семи холмах! Рим. Второй. Санд смотрел на него глазами десятков, сотен, а может, миллионов человек, которые вот так, впервые за девятьсот лет его существования, видели это чудо, созданное людскими руками.
        Санд смотрел на волшебные купола Софийского собора. В его взгляде была надежда. Может быть, там, в этих городских дебрях, живет его Настенька. Рабыня. Злобный хозяин измывается над ней. Нет! Он освободит ее! И представляет он, как она бросается ему на шею. И они едут вдвоем.
        - Эй, - кричат снизу, - пора спускаться. Лодка ждет!
        Да, надо переправляться на тот берег. Его ждет лодочник, пожилой грек с редкими белесыми волосами, отмытыми морской волной, худым морщинистым лицом, с девичьими большими глазами.
        - Вам куда? - оттолкнувшись веслом от берега, спрашивает он, глядя на Фодыха.
        - В Галату, - отвечает тот, покрепче хватаясь за борт.
        - А, - говорит он, ставя парус.
        - Торговые люди, значит. Торговать - хорошо, воевать - плохо.
        Его движения расчетливы, отшлифованные долгими годами.
        - Почему плохо, старик? - спрашивает Осман, подвигаясь поближе к Санду. - Войну начинает сильный, когда слабый мешает или не дает ему жить.
        Парус надувается, лодка весело бежит по волнам. Они изредка перехлестывают через борт, пугая не привыкших к этому приезжих. Лодочник настолько вжился в это дело, что уже не глазами, а дряблой кожей чует, куда надо направлять свою посудину.
        - Наверное, ты прав, - он смотрит на Османа, - наш Михаил разбил Карла Сицилийского при Эпире, да франков в Морее, вот они и перестали к нам лезть. А раньше пришли оттуда, - он показал большим пальцем за спину, на запад, - люди с крестами. Тринадцатое апреля нам запомнится на всю жизнь. Взяв штурмом город, они трое суток грабили, насиловали и жгли его. Еще и сегодня вы увидите следы их злодеяний.
        Так, за разговорами, они и не заметили, как зашуршало днище по прибрежной гальке. Пока Фодых рассчитывался, остальные освободили лодку от своего груза. Напоследок лодочник, прежде чем оттолкнуть ее от берега, пояснил:
        - Видите тропу? - он показал рукой в сторону огромной сосны.
        Путники закивали головами.
        - Поднимайтесь по ней. Наверху будет дорога. Пойдете по ней влево. Там будет церковь. За меня в ней свечку поставьте. За церковью недалеко и будет ваша Галата. С Богом, - крикнул он и оттолкнулся.
        - Как красиво! - вздохнул мечтательно Санд, оглядывая обросшие, скалистые берега и волнующую зыбь голубой лагуны.
        Лодочник сказал правильно. Вскоре они подошли к церкви. Двери в нее были открыты, и Санд сбросил с плеч тяжелый мешок.
        - Подождите, - сказал он.
        У порога Санд остановился. Почему-то сильно забилось сердце. Да как иначе! Только второй раз за все время мытарств ему удалось посетить Божий храм. И каждый раз он чувствовал что-то родное, все больше понимал, что для него нет ничего дороже этого вида, запаха ладана и этих застывших лиц на иконах с проникновенным взглядом. Поставив свечи за себя и за лодочника, помолившись перед иконой Божьей Матери, он вышел наружу.
        - Ну ты как заново на свет родился, - заметил Осман, глядя на его одухотворенное лицо. А Фодых, между прочим, время даром не терял. Пока Санд находился в церкви, он разузнал дорогу на Галату.
        Там Фодых быстро разыскал дом старого знакомого Юнуса. Жил он на тесной улочке в двухэтажном домике. На первом этаже у него была лавка, и торговал он разной мелочью. По виду комнат можно было догадаться, что средства у него есть. Для гостей он освободил две комнаты. Угостил их с дороги и только после этого стал слушать, зачем они пожаловали в Константинополь.
        Юнус был купец средних лет с густой копной черных жестких волос, на которых уже стали появляться первые признаки инея. Как и у всех южных людей, лицо у него было загорелым. Черные выразительные глаза таили в себе и ум, и хитринку, без которой торговому человеку просто нельзя обойтись.
        Он слушал внимательно, не перебивая. Когда Фодых рассказал о всех происшествиях на их пути и перешел к главной проблеме, Юнус частенько стал поглядывать на Санда. Трудно было понять, что выражал его взгляд: восхищение, а может, удивление. Когда Фодых закончил говорить, Юнус, покусывая губы, какое-то время сосредоточенно о чем-то думал. Заговорил он тихим, вкрадчивым голосом, при этом почему-то беспрерывно почесывал грудь.
        - Боюсь, что найти ее будет очень трудно. Скорее, невозможно. Прошло столько времени.
        При этих словах Фодых посмотрел на Санда: мол, помнишь, что я говорил.
        - Но, - продолжал Юнус, - в жизни всякое бывает. Мне известен, например, такой случай. Привезли на продажу вначале жену, потом мужа. А купил их, не ведая о том, один и тот же покупатель. Кстати сказать, сейчас, с приходом к русским татар, их продают как никогда много, - он почему-то вздохнул. - Я думаю собрать у себя тех, кто знает этот рынок.
        - Мы им оплатим, - торопливо вмешался Осман.
        - Да, задаток не помешает, - произнес хозяин.
        В это время снизу послышались голоса:
        - Хозяин! Хозяин!
        - Ну вот, зовут, - он слегка ударил ладонями по столу, - я пойду. Вы с дороги отдыхайте. Потом мой старший сын покажет вам город.
        Он поднялся.
        - А мы не устали, - выпалил Осман и подмигнул Санду.
        - Хорошо, тогда я сына позову. Эмре, - крикнул он, спускаясь по лестнице.
        Вскоре появился высокий, худощавый паренек, лицом весь в отца.
        - Покажи гостям город, - сказал Эмре, глазами показывая наверх.
        Фодых и вои отказались идти. Фодых сослался на то, что знает этот город, а вои - что плохо себя чувствуют.
        Когда они вышли из дома, Осман произнес в полголоса:
        - Вдвоем лучше.
        Они подошли к какой-то церкви. Эта грандиозная постройка невольно заставляла обратить на себя внимание. Санд остановился, разглядывая это удивительное строение. Над самым зданием возвышался огромный, приплюснутый купол, который как бы опирался на четыре, образуя крестовину, постройки с многочисленными зарешеченными окнами. К ним, в свою очередь, примыкали другие пристройки.
        - А почему цвет стен такой разный? - обратил внимание на них Санд.
        Эмре пояснил:
        - У нас случаются землетрясения. Повреждается здание, приходится ремонтировать.
        - У вас трясется земля? - удивился Санд.
        - Да, - обыденным тоном ответил юноша.
        - Интересно! Первый раз об этом слышу. А ты? - обратился он к Осману.
        - Трясло, - промолвил брат.
        - Должно быть, страшно? - Санд посмотрел на Эмре.
        - Привыкаем, - ответил Эмре.
        - Да… - как-то неопределенно произнес Санд.
        От церкви они пошли по тропе, которая поднималась вверх. Она огибала интересное здание. Портал оформляли полуразбитые колонны. Сохранившиеся стены были узорчатой кладки, которую гости видели впервые.
        - Это Акрополь Византия, - пояснил Эмре.
        - Кто такой Византий? - в один голос спросили гости.
        - Это он основал город. Потом сюда пришел император Константин и стал строить. Вот и назвали город в честь основателя.
        - Аа! - понятливо произнесли они.
        - Смотрите, какое для него выбрали место, - восхищенно воскликнул Санд.
        И действительно, высокий холм, на котором они стояли, буквально нависал над водами Мраморного моря и заливом Золотого Рога. А за ними убегавшая холмистая даль растворялась в молочной густоте тумана. Санд посмотрел на Османа. У того горели глаза. Долго они бы восхищались этим воистину сказочным видом, но их отвлек от этого Эмре.
        - А не хотите посмотреть самый древний храм - собор Святой Софьи?
        И вот они стоят перед этим храмом. Чудо из чудес, купольная базилика. Колосальный, как бы парящий в небе купол, к которому с двух сторон примыкали сложные группы повышавшихся полукуполов. Когда они зашли внутрь, то почувствовали себя такими ничтожными! Стены, облицованные цветным мрамором и мозаикой, создавали впечатление нарядности, а огромная куполообразность сочеталась с ощущением безграничности пространства.
        На свет они вышли просто ошарашенные, долго не могли говорить, переживая увиденное. Наконец Осман выдавил:
        - Ну как?
        - Я не могу поверить, что люди могли этакое сделать! А ты?
        Осман сорвал ветку, понюхал листья, а потом бросил, как копье.
        - Мне отец рассказывал. Он бывал здесь. Но я не мог и предположить, что такое может быть.
        Солнце стало клониться к закату. Они вышли на узкую извилистую улицу. Она была застроена двух- и трехэтажными домами, в каждом из которых на первом этаже находилась лавка. Жизнь била ключом. Часто раздавались крики торговцев, нахваливавших свой товар. На многих прилавках - горы разной снеди, фруктов. Их дурманящие запахи разбавлялись запахами жареного лука, пирогов.
        Осман остановился около одного из таких заведений.
        - Попробуем! - он кивнул на жареную дичь, лепешки.
        - Давай! - Санд потер руки.
        Они отошли с покупками в сторонку, и только Санд поднес кусок ко рту, как кто-то сильно толкнул его сзади. Еле устояв на ногах, он резко повернулся, готовый дать отпор, как увидел перед собой… Клыкастого.
        - Нашел, - удивленно воскликнул Санд и принялся угощать зверюгу.
        Увидев это, Эмре побледнел и отбежал в сторону.
        - Не бойсь, - успокоил его Санд, - он своих не трогает.
        Когда они подошли к дому, Эмре, прежде чем проститься, спросил:
        - Куда бы завтра хотели пойти?
        Осман посмотрел на Санда и спросил:
        - На рынок?
        - Только туда, - подтвердил Санд, добавив: - Надо взять Фодыха.
        Они поднялись чуть свет. С моря потянуло прохладой, резче обозначились запахи. Где-то лаяли собаки, петухи трубили пробудку. Раздавались энергичные крики. Жизнь пробуждалась. И при всем ее отличии она напоминала Санду его жизнь на родине. Кричали те же петухи, лаяли так же собаки. Он даже усмехнулся. Насколько внешне она оказалась схожей.
        Невольничий рынок имел свой вход и был огорожен сплошной оградой. Когда они вошли на рынок, их поразило, сколько «товара» было выставлено на продажу. Каждый продавец сбивал свою собственность в кучку, словно овец. На многих не было лица, так глубоки были их переживания. Покупатель подходил и тыкал в кого-нибудь пальцем. Продавец выводил его из толпы и нахваливал. Санд переходил от одной толпы к другой. Мелькнувшая голова напомнила ему Настенькины волосы. Он ринулся туда, разбрасывая встречных.
        - Нет! Опять не она!
        И сколько за день было увидено! Другой бы на месте Санда бросил эту затею со словами:
        - Все, не могу!
        А Санд все шел и шел. И его не останавливали эти безрезультатные поиски. От бега он перешел на медленный ход, старательно рассматривая каждую толпу. Фодых же задерживался еще дольше. Он тщательно расспрашивал каждого продавца. В ответ получал только отрицательное покачивание головой. Никто не слышал о продаже дочери русского боярина Вышаты. Знали о продаже боярышень Щеки, Руана, Кутуза… да многих. А вот Вышату не слыхивали.
        Они пробыли там до самого закрытия рынка, который был постоянно в движении. Одни группы уходили - то ли были куплены, то ли по другим причинам. На их место приходили новые. Но среди всей этой массы продаваемых людей Настеньки не было. Никто из продавцов ничего не мог сказать, как бы ни старались припомнить. Были на второй, третий… день. Все было бесполезно.
        Наконец Юнус собрал у себя купеческую знать. Но и те ничего не могли сказать. Несколько человек согласились принять задаток, чтобы поискать эту русскую девушку. Сколько Санд ни оттягивал отъезд, но и он понял, что оставаться дальше бесполезно. И Юнус стал искать перевозчика. Нашел быстро. Тот шел в Никомедию с грузом и согласился по дороге забросить их в Гемлик.
        На этот раз корабль был с хорошо подобранной командой и не чета той развалюхе. Погрузка состоялась, путники взошли на борт, якоря подняты. Юнус с Эмре стояли на берегу, махая им вслед, пока легкий морской туман не поглотил их.
        Измученные поисками завалились спать, только Санд поднялся наверх и в раздумье остановился на носу корабля. Ему представилось, что не в Гемлик плывет эта лодия, а спешит она на Русь, в его родную деревню. Там, там его встречает она… она его ждет. Она так же, как и он, думает о нем. Скорее, скорее…



        ГЛАВА 25

        Недаром говорится: где любовь, там и Бог. Что-то подсказывало Андрею, что ждет она его, ждет. Любящее сердце не обманывается. Да, его ждали. Ждали в родной деревне, сидя у разрисованного морозом окна. Ждали, когда раздастся звон колокольчика, который возвестил бы, что он возвратился.
        Настенька хорошо помнила жирные, липкие татарские руки, которые тогда схватили ее. Она закричала. Андрей, который был уже вне опасности, услышал ее, и, не раздумывая, повернул назад. Его неожиданное нападение, та ярость, с какой он бился с захватчиками, заставили их бросить свою пленницу и вступить с ним в сражение.
        Воспользовавшись этим мгновением свободы, она, не помня как, добежала до спасительного леса. Она надеялась, она ждала… Но увидев, как они связали его, и поняв, что ему не вырваться, она потеряла сознание. Нашли Настю, бесчувственную, под вечер селяне. Сразу снарядили конного вестника в Киев. Вышата примчался и забрал метавшуюся в жару дочь.
        Долго ее отхаживали разные бабки. Когда она пришла в себя, первые ее слова были об Андрее. Как ни пытались родители ее успокоить, все было бесполезно.
        - Он спас меня, - твердила она, - и мы должны спасти его.
        Видя, что дочь от своего не отступится, Вышата, разыскав короля Даниила в Вондубицком монастыре, заручившись его письмом, поехал к баскаку Бурундаю. Тот, зная, что хан Батый благосклонно относится к Даниилу, сделал попытку разыскать Андрея. Но как в людской реке, сливающей на юг свои «воды», можно было отыскать эту песчинку? Ни с чем вернулся Вышата. Но баскак обещал продолжить поиски. Появилась маленькая надежда. Она придала Настеньке силы.
        Даниил, обдумывавший пути помощи Вышате, рассказал все своему брату Васильку. Тот с сыном Романом заехал к Вышате. Там Роман увидел Настеньку. Боярышня запала ему в душу. Такого проникновенно-печального взгляда ее глаз, такой белизны нежно-трогательного лица ему видеть не доводилось. А какая стать! Обезумел княжич. Да ничего об этом Анастасия слышать не хочет. Отпросилась у родителей, да уехала в родное село. Бродит она как тень по дорожкам. Дойдет до реки, присядет на то место, где Андрей вытащил ее из омута, и вспоминает, как пришла в себя, как прибежали родители и чуть было не обвинили его. А сколько раз сидели они на этом утесе и ждали появления русалки! Или вот те кусты около их ограды, где она впервые почувствовала вкус его губ. Она помнит и краснеет каждый раз оттого, что первая потянулась к нему. Или вот то проклятое место, где схватили его. Часто заходит к его родителям. После его исчезновения они сильно постарели. Но все ждут, надеются, что вернется их Андрюша, порадует их на старости. Да уж больно зла плеть татарская. Глянут родители Андрея на Настеньку, сердце кровью обливается: какая
она добрая, отзывчивая, уважительная.
        Не дает житья родителям Настеньки Роман. Вышаты хоть сейчас готовы отдать за него свою дочь: род-то какой! Да дочка упрямится. Терпением да лаской хотят они ее взять. Поэтому и в село отпускают, зная, что время и не от таких забот лечит. Ждут, надеются. Но время бежит, а даже намека не видно. Тогда…
        Послеобеденный густой снег быстро нагонял ночь. Пантелеймон, чтобы напрасно не жечь свечу, собирался было, помолясь, залезть на полати, как вдруг за окном раздался яростный лай собаки.
        - Никак кого-то принесло, - буркнул хозяин, подходя к окошку.
        Приглядевшись, он увидел около плетня человеческую фигуру.
        - И кого же нечистая сила, - он перекрестился, - принесла в такое время?
        Накинув на широкие, костлявые плечи зипун, вышел на улицу.
        - Эй! Кто там? - крикнул он, подставляя к уху ладонь.
        - Это я, Пантелеймон, я! - раздался знакомый голос.
        - Никак боярыня? - испугался он. - Это вы, матушка? - собравшись с духом, произнес хозяин.
        - Я, я.
        - Пшел, - затопал он ногами на псину.
        Собака, не понимая, в чем дело, на всякий случай прижала уши и убралась куда подальше. Пантелеймон бросился к калитке. Переступив порог, боярыня отбросила капюшон, с которого посыпался снег.
        - Ой, простите, - сказала она.
        - Ничего, матушка, снег к хлебу, радоваться надо, - сказал он, принимая накидку. - А ну, старая, собирай на стол!
        - Не надо, не надо, - решительно запротестовала она. - Я ненадолго.
        - Мать, зажги вторую свечку, - приказал Пантелеймон жене, подставляя гостье сиделец.
        - Я вот зачем пришла, - она поочередно посмотрела на обеих, - просить вас помочь нам решить судьбу Настеньки.
        Те переглянулись.
        - Да как же, матушка ты наша дорогая, мы можем вам помочь? - жена Пантелеймона посмотрела на мужа: одобряет или нет он ее вопрос.
        Муж промолчал.
        - Да, - начала боярыня, - Настенька сильно полюбила Андрея.
        - И Андрей тоже, - вставил Пантелей, - жисть свою готов был отдать за нее.
        - Я знаю. Поэтому боярин сделал все, чтобы его вернуть. Признаюсь, поначалу мы и слышать не хотели об этом чувстве. Но когда разобрались, поняли, что Андрей очень хороший человек, и думали, что у него в жизни все сложится нормально. Да видите, как получилось.
        - Да… - горестно вздохнули хозяева, - но что случилось, то случилось.
        - Вы правы, - подхватила боярыня, - и я так говорю Настеньке: что случилось, того не вернуть. Можно убиваться годы. Но жизнь одна… Помогите мне, чтобы она поняла это. Сейчас к ней сватается княжич. Но она и слышать этого не хочет. Так пожалейте вы ее… она вас… - у боярыни потекли слезы.
        - Матушка, - Пантелеймон упал на колени, - мы все понимаем. Мы ей… скажем.
        - Встаньте, - она подняла Пантелеймона.
        Видя, что боярыня подошла к вешалке и взяла одевку, хозяева заволновались:
        - Как вы так… не угостились, - залепетала жена.
        - Ой, какой она делает варенец, - поклонился и Пантелей.
        Видя, что хозяева сильно расстроятся, если она откажется от угощения, боярыня проявила милость и согласилась опробовать варенец. Варенец был действительно очень вкусный, и боярыня отведала целую чашу.
        - Хорош! - согласилась она, - я такого не пивала.
        Когда Пантелей вернулся, проводив боярыню до ворот, жена стояла на коленях, молилась и отбивала поклоны. В доме было светло, хозяйка не задула лишнюю свечу. Пантелеймон только поморщился и терпеливо ждал, когда жена закончит молиться.
        Наконец она поднялась, муж плюнул на пальцы и потушил свечку.
        - Вот так, - тяжко вздохнул он.
        Жена пододвинула лавку.
        - Что делать-то будем, Пантюша?
        - Что, что, - нервно буркнул он, - я, думаешь, знаю. Вот если бы сейчас дверь открылась… - не успел он произнести эти слова, как она открылась.
        Оба остолбенели. На пороге показался… Дружок.
        - Фу ты, - чертыхнулся хозяин, - нашел, когда прийти.
        - Не накормил собаку, а ругаешься, - она встала, налила в миску молока и покрошила хлеба.
        Кобель начал с жадностью глотать пищу. Когда насытился, виновато посмотрел на хозяев и пошел на свою «службу».
        Буран затих к обеду следующего дня. На улицу высыпала ребятня, прохожие стали пробивать тропы. Пробралась к ним и Настенька. Она была чем-то возбуждена, глаза ее светились, на лице играл румянец. Ох, и хороша она была!
        - Здравствуйте, мои дорогие, - она поочередно поцеловала каждого в щечку, - сейчас напали на меня ребятишки и давай кидать снежки, - с какой-то внутренней радостью лепетала она.
        - Ну раздевайся, снимай шубейку, - Пантелеймон подошел к ней. Усадив ее за стол, повернулся к жене: - Налей-ка Настеньке варенца.
        К варенцу дали пирожок, шанечку. Все это она съела с аппетитом.
        Наевшись и поблагодарив их, она призналась:
        - Как мне хорошо у вас! Вы - точно родные.
        - Были бы, - вздохнула хозяйка, - да вот…
        - Он вернется, - выпалила она с жаром. - Я верю!
        - Доченька ты наша, - почти запричитала хозяйка, - нет никого у нас дороже тебя. Счастья мы тебе хотим.
        Настенька насторожилась и посмотрела на хозяйку.
        - Не смотри ты на меня так, не рань мое сердечко. Оно и так болит, не переставая. Но поверь, наша дорогая, не надо себя обманывать, - она вытерла слезы, - если жив он и здоров, то увезли его, бедного, за море-океан. И нет оттуда дороги. Была бы - давно бы он соколом ясным прилетел, рыбой-окунем приплыл бы к своей лебедушке. Но нету… - она разрыдалась.
        - Ну, мать, успокойся, - стал утешать ее Пантелеймон.
        Она вытерла слезы, глотнула водицы.
        - Нет уж, - безнадежным голосом заговорила хозяйка, - не дождемся мы его, и тебе, голубушка ты наша ненаглядная, хочу сказать: не убивай себя, не губи красоту свою. Выбери человека хорошего. А Андрюшу в сердце своем носи. В имени сына твоего сохрани. И мы с Пантюшей, - она взглянула на мужа, - благословляем тебя!
        Метель стужей сменилась, окна разрисовала. Скрип снега за версту слышен. Сидит дева у окна и задумчиво в него смотрит. Что она там видит? Друга своего потерянного, как он борется с ворогами разными. Или бьется сокол ясный с коршунами черными. Не пускают они его. Наседают со всех сторон. А может, стала слушать, не зазвучат ли бубенцы далекого княжьего возка. Кто его знает… Чужая душа - потемки.



        ГЛАВА 26

        На возвращение в Гемлик братья потратили времени гораздо меньше, чем его ушло на дорогу в Константинополь. Кроме огромного впечатления, которое они получили от второго Рима, Санд вез с собой еще и огромную печаль. Почему-то, когда была не устроена его жизнь, его думы о Настеньке были скоротечны, не глубоки? Но стоило ему укрепиться в жизни, и особенно после поиска в Константинополе, мысль разыскать ее овладела им полностью. И он, стоя на палубе, обдумывал свое посещение Родины. Немного осложнит поездку Осман своим желанием ехать вместе. Санд уже хорошо знал его упрямый характер, и надеяться на то, что тот может отказаться, не приходилось.
        - Ну и что, он ведь по-нашему князь, ему легче будет разговаривать с Вышатой, - успокаивал себя Санд.
        Возвращение было спокойным. Постоянно дул попутный ветер. Море было тихим, и Осман осмелился выйти на палубу. Ему это даже стало нравиться. Как гром средь ясного дня, раздался голос смотрящего:
        - Гемлик!
        Марголис встретил их с распростертыми объятиями. Он немного опечалился, когда узнал, что произошло с Годолисом. Коней он сохранил. Рыжий, когда увидел Санда, чуть не снес стену, обрадовался даже появлению Клыкастого.
        На следующий день они отбыли в свое стойбище. Застоявшиеся кони, казалось, так и вырвутся из-под своих седоков. Ветер, наполненный таким родным запахом, бил в лицо, радуя всадников. Даже всегда хмурый Клыкастый выглядел подобревшим, порой пытаясь заигрывать с лошадьми.
        Им повезло и на этот раз. Ни одной из банд на дорогах разваливающейся Вифинии они не встретили. Не прошло и трех суток, как на горизонте замаячили знакомые до боли родные шатры. Даже кони, и те прибавили. Они ворвались в стойбище подобно вихрю.
        Пугая встречных, разгоняя собак и кур, промчались они до шатра Эртогрула. Бей был болен и какой день не вставал с постели. Но, услышав бешеный топот, вскочил и бросился навстречу своим сыновьям.
        Встреча была горячей. Он прижал их к себе и долго не выпускал из объятий.
        - Что с тобой, отец? - чуть не враз спросили братья, увидев, как он тяжело опустился на разбросанные шкуры.
        - Да было совсем плохо, - произнес он тихим голосом, - но сейчас полегчало. - Садитесь и рассказывайте.
        Говорили они по очереди. Порой вместе смеялись, но когда Осман рассказал, как чуть не утонул, если бы не Санд, лицо отца нахмурилось.
        Санд разрядил обстановку тем, что сказал:
        - Брат сильно преувеличил. Это так, чтобы вы увидели в нем героя. Я же научил его плавать, и, должен сказать, отец, он смышленый малый.
        Все рассмеялись. Напряжение было снято. Они долго и красочно расписывали Константинополь, и бей увидел, что они влюбились в этот город. Другого он и не ожидал, вспомнил свою молодость, когда они с отцом предприняли довольно далекую езду по чужим местам, вплоть до этого града.
        Закончил же повествование Осман, ошарашив отца неожиданной новостью:
        - Я еду с братом на Русь.
        Отец, услышав это неожиданное сообщение, часто заморгал глазами, потом произнес:
        - Что ты сказал?
        - Я с братом еду на Русь.
        Он отчеканил каждое слово твердым, уверенным голосом. И бею стало ясно, что отговаривать его бесполезно.
        Умный бей тотчас понял, что запретом их не остановить, и надо придумать что-то особенное. И тут на ум пришли его далекие юношеские годы, когда их племя проживало далеко на востоке, и они с дедом, тоже Эртогрулом, ездили на Итиль к хазарам, где встречали урусов. Это было зимой. Их встретили снежные бури, морозы, волки… Глубина снегов порой доходила до того, что скрывала лошадей. Они думали, что назад не вернутся. И дали клятву Аллаху: если вернутся, никогда больше не поедут в эти земли. Обо всем этом он и рассказал.
        Но все эти страшилки Османа не убедили. Он сказал отцу:
        - Как же там жил Санд, живут другие? Как туда прошел Батый и не уходит? Нет, отец, ты не прав. Мы с Сандом пройдем везде. Правда, Санд? - и посмотрел на него.
        Санд в ответ только рассмеялся. Говорить что-то вопреки мнению отца он не хотел, но эти «страхи» его поистине рассмешили. Эртогрул задумался:
        - Ну, если так, тогда я подлечусь и поеду к хану Байджу и возьму для вас охранную грамоту.
        Братья переглянулись. Они поняли, что отец благословляет их и хочет оказать помощь. Вот это отец! Все понимает!
        Это возбудило Османа, и он разоткровенничался:
        - Отец! - торжественно произнес он, - если мы там не найдем Настеньку, то, вернувшись, женим Санда на сестре Зухры!
        У бея заблестели глаза:
        - Это очень хорошо! Я знаю, Эдебали будет очень рад. Он любит таких честных, мужественных и открытых людей, - и ласковыми, добрыми глазами посмотрел на Санда.
        А Осман продолжал:
        - Мы тогда сходим в горы, убьем орла. И по нашему древнему поверью, я разрублю пополам его голову и повешу над входом в их шатер, пусть они будут счастливы, а в боях он повергает врагов!
        При расставании бей, глянув на Санда, сказал, что он готовит ему икту и тимор. Когда они вышли, Санд спросил:
        - А что это такое?
        - А… это. Отец жалует тебе земли и закрепит их бумагой. Так что, бей, готовься. Учи канун-наме. А пока пошли к своим.
        Янычары встретили их с радостью. Эвренос бросался по очереди к ним на шеи. С первого взгляда было видно, что Эвренос оправдал доверие Санда. Воины были подтянуты. Так и чувствовалось, что позови их, и они готовы немедленно в бой.
        Забрав Эвреноса, они хотели уйти к акынжи, но янычары их окружили:
        - Мы хотим праздника, - закричали они.
        - Тогда, - Санд поднял руку, - жарьте быка.
        С акынжи дела обстояли похуже. Сразу бросились в глаза их расхлябанность и несобранность. Санд с Эвреносом переглянулись. Заметил это и Осман. По его лицу можно было понять, что ему все это неприятно. Он немного отошел, когда увидел, что они все же догадались и подтянулись. Суровый вид Османа отрезвляюще подействовал на них.
        Когда они остались вдвоем, Санд понял, что огорчение еще не окончательно покинуло Османа, дружески положив руку на его плечо, сказал:
        - Не печалься. Дом размягчает воя. У моих янычар его нет. Они здесь, как сироты. Давай-ка мы из твоих создадим бой-нукеров.
        В ответ Осман ударил его в грудь:
        - Ну и головастый ты, брат! Почему-то в эту башку, - он стукнул себя по голове, - это не пришло!


* * *
        В эту же ночь к айдынскому правителю Умур-бею прискакал всадник. Услышав, что его зовут, он сам вышел из шатра.
        - Прибыл! - бросил всадник одно слово, развернул коня, и плеть засверкала в воздухе.
        - Прибыл, - скрипнул зубами бей и приказал позвать Наима.
        И когда Наим услышал это слово, их лица засветились в дьявольской улыбке. После обеда в Конью помчался всадник с грамотой от бея.


* * *
        А в это время в эртогруловском бейлике начинался праздник. И пришел он со смешением древнего обычая приносить жертву, для чего не пожалели молодого жеребца, с намаза, который выполнил Эдебали, и крестным ходом и пением молитв.
        В это время, закутав в шкуры, принесли на площадь бея. Он поднялся, подозвав к себе Османа и Санда, возложил на их плечи руки и тихим, но достаточно крепким голосом произнес:
        - Аллах послал мне трех сыновей. Первого он задумал как женщину, но в последний момент передумал, дав ему мужское достоинство, забыв при этом, да простит меня Аллах, заменить и голову. Но он поспешил исправиться и послал мне третьего сына. Про второго не говорю. Он свое мужество доказал, что вам всем хорошо известно.
        - Слава Осману! - понеслось со всех сторон.
        Он поднял руки. Толпа затихла.
        - Эту же славу заслуживает и мой третий сын!
        - Слава Санду!
        И опять ему пришлось их останавливать.
        - Так возблагодарим Аллаха, что он помог им вернуться к нам. Аллах акбар!
        - Аллах акбар! Аллах акбар!
        Празднество затянулось до глубокой ночи. Мясо быка было великолепным. Вино лилось рекой. Нахождение Османа и Санда среди них, их подчеркнутое равенство со всем народом порождали веру и любовь. Ни у кого в уме не было назвать Санда чужим. Люди радовались и тому, что их будущее находилось в надежных руках. Это добавляло веселью искреннюю радость, душевное раскрепощение. А что, как не это, сплачивает людей, порождает истинную любовь друг к другу, их единение! Для врага такой народ страшен.



        ГЛАВА 27

        Вернувшись домой, епископ Море часто мысленно возвращался к своей последней поездке в Париж. Он хорошо понял, что даже на старых друзей в сложных делах рассчитывать не приходится. Каждый прежде всего печется о собственной шкуре. Может быть, в далекие годы его юности дружба играла какую-то роль, но сейчас… Из ума не выходила и печальная встреча с графом Боже. И его слова: «Дело не в деньгах. Это нужно и нам».
        - Интересно, почему вдруг им стало это нужно, - думал он. - И уж так ли нечаянна была эта встреча? Не подстроили ли они ее? И зачем такому знатному ордену нужно освобождать какого-то графа? Допустим, они его нашли, освободили. Что дальше? Скорее всего, потребуют какого-то услужения. Что они могут взять с Раймунда? Приличный кусок земли? Скорее всего, так. Но что их интересует? Хотя над этим не надо ломать голову. До поры до времени они об этом не скажут, потом выскажут пожелания. Я отвергну их предложение. Но желающих мне помочь, кроме них, я не вижу. Придется ехать в Безю и Ренн, и Шато. Неблизкий свет.
        Вопрос, как поступит епископ Море, беспокоил и тамплиеров. В кабинете молодого магистра Жака де Молэ собрались на совет сам Великий магистр, рыцарь граф де Боже и епископ Зедор.
        - Что-то нет никаких вестей от графа де Буа, - произнес Жак де Молэ и посмотрел на Боже.
        Тот усмехнулся:
        - А я не говорил, что он придет, как бычок на веревочке. Это умный, осторожный человек. И рассчитывать на его моментальное появление не приходится. Расклад же такой, что он от нас никуда не денется. Только нам надо быть весьма осторожными, чтобы он не мог чего-либо заподозрить.
        - Миндальничаем мы с этим графом, - промолвил епископ.
        Граф поморщился. Магистр потеребил красиво постриженную бородку, слегка прищурив глаза, прошелся взглядом по обоим собеседникам. Граф, тонко разбиравшийся в человеческих чувствах, скосил рот. Жак понял, что может возникнуть перебранка, и решил погасить ее вопросом:
        - Граф, вам известно, как развивались эти события?
        Тот кивнул и рассказал о похищении Раймунда, закончив словами:
        - Хозяин таверны послал своего работника проследить за этими двумя типами, которые вышли вслед за графом. И работник видел, как они погрузили спящего юношу и карета поехала на юг.
        - Чьи же это были люди? - спросил магистр, пытливо глядя на графа.
        - А вот это практически нельзя установить.
        - Да что тут думать! Это были люди… - епископ замолчал и только сильнее стал перебирать четки.
        - Кого вы имеете в виду? Короля? - магистр перевел взгляд на епископа.
        - Конечно, только он! - с жаром произнес епископ.
        - Нет! - граф покачал головой. - Мне лично, под большим секретом, поведала сама графиня, что она просила своего брата, герцога Бургундского, помочь устранить Раймунда, чтобы наследство перешло к ее сыну Ферри.
        - Ха! - епископ даже выпрямился, - и вы поверили этой полоумной женщине? Тогда скажите мне, мессир рыцарь, почему вслед за исчезновением Раймунда-младшего внезапно преставился Раймунд VII? За которым последовал тот же Ферри.
        Вмешался магистр, желая показать, что и он владеет обстановкой во Франции.
        - Раймунд-старший ушел из жизни. Не выдержало сердце от решения короля отторгнуть Бокерское и Каркассонское сенешальства.
        Гладкое, с легким загаром лицо магистра засветилось удовольствием.
        - Ваше превосходительство, - граф посмотрел на магистра, затем перевел взгляд на епископа, - и вы, святой отец, я не хочу обелять его величество, который спит и видит, как бы расправиться с графами Тулузскими и баронами Лангедока, которые находятся к нему в оппозиции. И больше того, Людовик имеет зуб и на наш орден. Ему кажется, что мы непропорционально могучи. Все это так. Но полагаю, что для нас истина важнее всего, и повторяю, что король не виновен. Раймунд-старший скончался еще до королевского указа. А с Ферри произошел несчастный случай. Да, - он посмотрел на Зедора, - разум графини помутился, но не настолько, чтобы забыть о содеянном.
        - Хорошо, - примиренческим тоном промолвил магистр, - а что это меняет? Вы же сами, мессир рыцарь, сказали, что король имеет зуб и на нас?
        - Да, я могу это повторить, - раздраженно произнес де Боже.
        - Больше не надо, - улыбнулся Жак де Молэ. - Но нам следует торопиться. Как бы там ни было, а для короля создана благоприятная обстановка, чтобы прибрать Тулузу к своим рукам.
        - Конечно, - воскликнул Зедор, - у него не женат Карл Анжуйский. А, как мне известно, в графстве осталась его дочь Констанция Тулузская.
        - А вы не ошибаетесь, ваше преосвященство, говоря о Карле? Ведь он в Сицилии?
        - Я об этом ничего не знаю, - епископ задергал четки.
        - Не спорьте, - вмешался Боже, - у короля есть еще брат Альфон де Пуатье.
        Магистр по привычке затеребил бородку.
        - Альфон, вы, Боже, сказали Альфон.
        - Да, ваше преосвященство, Альфон.
        - Альфон и Констанция, - в раздумье произнес магистр и поочередно посмотрел на собеседников.
        - Ничего страшного, - епископ отложил четки, - если мы быстро найдем наследника, то это снимет все вопросы.
        - Да, вы, святой отец, правы. Это еще раз обязывает нас ускорить розыск.
        - Но зачем ждать этого неторопливого графа де Буа, - епископ пожал плечами, - не понимаю.
        - Хотя бы для того, - неприязненно поглядывая на Зедора, сказал Боже, - чтобы он самостоятельно не начал поиск.
        - Вы противоречите себе, - подметил епископ.
        - Отнюдь нет. Узнав о наших действиях, он, в пику нам, может организовать поиск самостоятельно. Желающие что-то получить от такого куска найдутся. Вот почему, пока это ленивое существо не раскачалось, мы его и подождем, - граф, подвинув стоявшую на столе подставку для перьев, вытащил одно из них, повертел в руке и вернул обратно. - Поиск давно ведется, - закончил он.
        Магистр рассмеялся:
        - И где вы его ищете?
        - Я поразмыслил таким образом. Раймунда опоили не ядом, раз он крепко спал. Да и зачем брать лишний грех на душу? Как я сказал, карета поехала на юг. Вот я и предположил, что она покатила в Эг Морт.
        - Зачем? - чуть ли не одновременно спросили они.
        - А затем, чтобы там продать его на галеру. И получить за него неплохие деньги, к тому же оттуда никто не возвращается, если его не выкупят.
        - Понятно! - магистр прищурил глаза, - пока его найдут, Ферри уже станет графом. Назад ходу нет! Ловко придумано!
        Граф поднялся с кресла, прошелся по кабинету. Вылянул в окно. Потом сел на место. Он чувствовал на себе их взгляды и знал, чего они от него ждут.
        - Поэтому, - продолжил он, - я передал своим людям в итальянских, греческих и даже североафриканских портах, чтобы они начали поиски Раймунда.
        - Значит, приезд де Буа - чистая формальность! - улыбнулся магистр.
        - Но когда он приедет, мы к его просьбе должны отнестись со всей серьезностью, - заметил граф.


* * *
        Похоже, душевные муки графа де Буа уступили место определенности. Он написал письмо, в котором просил назначить время встречи. Получив бумагу, Боже сразу показал ее магистру. Они посмеялись. Молэ приподнялся и со словами: «Слава святому Морису!» осенил себя крестом. Его глаза светились неподдельной радостью. Вернувшись к себе, граф написал короткий ответ: «Жду вас в любое время. Боже».
        И вот подремонтированная колымага вновь загремела по разбитым дорогам. Путь лежал на юго-восток. Проехав под мелким, моросящим дождем плоскогорье, де Буа спустился в долину. Здесь царила совсем другая жизнь. Светило солнце. Де Буа отдернул занавеску и залюбовался открывшимся видом. Вокруг было еще много зелени, но и тут встречались места, где природа пустила в работу свою кисть, не жалея красок.
        Эта красота оторвала от неприятных мыслей, которые были связаны с его поездкой. Ему не очень хотелось ехать в этот таинственный, окутанный мрачными слухами орден. Но желание видеть любимого племянника на свободе, поддержать честь да и само существование фамилии заставили его пойти на этот шаг.
        - Что же это такое? - глядя на нежно-желтый остров среди бушующей зелени, спрашивал он самого себя. - А это что за багряный наряд? Нет, определенно нет, больше так жить нельзя. Какая красотища вокруг, а что я вижу? Нет, вернется Раймунд, и мы с ним объездим всю нашу округу. А вернется? - вдруг задал он себе вопрос.
        И, словно чего-то испугавшись, задернул окно и крикнул кучеру:
        - Гони, заснул совсем!
        Его встречали. Небольшой отряд рыцарей во главе с Боже, увидев приближающую карету, галопом понесся к ней навстречу.
        - Святой отец! - завопил кучер.
        На его рев в окне показалась голова епископа.
        - Чего тебе? - почти крикнул он.
        - Смотрите, святой отец! - и он кнутовищем показал вперед.
        Епископ узнал впереди скачущего графа Боже.
        - Да это нас встречают рыцари, дуралей.
        - А какие красивые, - невольно вырвалось из груди возницы, моментально забывшего о страхе.
        Да, они производили впечатление. Их белые плащи развивались по ветру. Алые кресты горели в солнечном свете. А широкополые шляпы с перьями да еще подобранные по масти лошади придавали им еще больше красоты.
        - Стой, - приказал епископ.
        Подскакавший Боже спросил:
        - Как доехали, ваше преосвященство?
        - Весьма хорошо! - вылезая из кареты, произнес епископ. - А где же ваш замок? - спросил он, глядя по сторонам.
        - Следуйте за мной, - ответил Боже, направляя туда свою лошадь.
        Но епископ за ним не пошел.
        - Ну-ка, проезжай, - попросил он возницу.
        Отъехавшая карета открыла захватывающую картину. Перед ним была крутая гора. Ее плоскогорье венчало восхитительное пугающее строение человеческих рук, которое органически вписывалось в окружающую природу. Оно сделало гору законченной, ибо высокая крепостная стена и вознесенные вверх башни как бы достроили, заострили гору. От всего веяло таинственностью и беспокоящим страхом недоступности. Но не залюбоваться им было невозможно.
        - Великолепное зрелище, - произнес подошедший Боже, ведя за уздцы коня, - не правда ли? - и, не дождавшись ответа, продолжил: - Более ста лет тому назад его соорудил великий магистр Бертран де Бланшфор. И мы гордимся не только его красотой, но и тем, что ни одна нога отступника не вступала за его стены без воли ордена.
        Он посмотрел на епископа. Тот, задрав голову, продолжал смотреть на это чудо рук человеческих. Затем повернулся к Боже, терпеливо стоявшему рядом.
        - Вы правы, великолепное зрелище. Оно как бы подчеркивает, что человеческий разум может гениально дополнить природную красоту. Эти высокие башни придают горе поразительную стройность. Но, с другой стороны, от всего этого великолепия исходит довольно странное ощущение какой-то угрозы, таинственности. Смотрите, туча прикрыла часть горы, и замок представляется парящим в воздухе.
        Боже одернул лошадь, которая пыталась вырваться из его рук.
        - Действительно, он как бы плывет по небу. Вы, святой отец, увидели то, что я не видел за долгие годы своего пребывания здесь.
        - Вы, мессир граф де Боже, всегда заняты своими делами, - ответил епископ, - и вам не до созерцания природных красот. Кстати, граф, зовите меня просто Буа.
        Боже рассмеялся и в тон ему сказал:
        - Хорошо, мессир граф де Буа.
        Теперь рассмеялся и де Буа. Кажется, ничего особенного не произошло, но они почувствовали некоторое сближение между собой.
        - В путь? - Боже вопросительно посмотрел на гостя.
        Епископ в знак согласия кивнул головой и пригласил его к себе в карету. Граф подозвал одного из рыцарей и вручил ему уздечку, а сам сел напротив Буа. Из-за крутизны кони шли медленно, и по этому поводу Боже заметил:
        - Умели в старину выбирать недоступное место, - и хитровато посмотрел на рыцаря.
        - Вы считаете его недоступным?
        - Пока да.
        - Я думаю, что, сказав «пока», вы сказали правильно. Одни делают замки, другие - ключи к ним.
        За разговором они не заметили, как возница остановил карету перед въездом в замок.
        - Вы всегда столь осторожны? - съехидничал де Буа, глядя на отворяющиеся ворота.
        Ответа не последовало.
        Цокая копытами по мощенной булыжниками мостовой, карета подкатила к ажурной двери с железным витым козырьком над ней. Боже выпрыгнул из кареты и открыл дверь, приглашая гостя войти в замок. Поднявшись по узкой мраморной лестнице на второй этаж, они попали в длинный, слабоосвещенный коридор. Его серые стены производили гнетущее впечатление. Де Буа почувствовал себя подобно пленнику, идущему на допрос.
        Они остановились перед высокими двухстворчатыми дверями. Буа не заметил, чтобы рыцарь к чему прикасался, но двери перед ними медленно раскрылись, обрушив на них каскад света. За порогом было небольшое помещение с высоким потолком, длинным узким окном с решеткой. Их встретили два рыцаря в полном военном снаряжении. Они открыли вторые двери, и Буа вступил в святая святых ордена - кабинет самого магистра.
        Помещение было огромно, но хорошо освещено. На стенах красовались старинные витые канделябры. Свет позволил хорошо разглядеть кабинет. Буа сразу поразила мебель, на которой было столько позолоты, что она могла быть приобретена не королем, а только императором.
        Магистр вышел из-за стола и пошел навстречу епископу легким, упругим шагом. Так ходят только полные сил, молодые люди. Таким и был этот магистр. Только благодаря своему уму он смог так рано, обогнав многих достойных, стать магистром.
        Крепкое рукопожатие, энергичный жест, и они уселись за небольшой круглый стол. Крышка его, помимо золота, была инкрустирована мрамором, цветными каменьями, а в целом изображала букет с упавшими лепестками вокруг.
        Магистр, заметив, с каким интересом де Буа рассматривает мебель, посчитал нужным сказать:
        - Эта мебель - подарок императора.
        Но не пояснил, какого. Боже добавил с язвительной улыбкой:
        - Нашим замечательным крестоносцам.
        У де Буа скривились губы:
        - Уж не во времена ли Бонифация Монферратского это случилось? - спросил он, с прищуром глядя на магистра, показывая тем самым, что он неплохой знаток истории.
        - Да, в то время, - подтвердил он, - а что?
        Магистр почувствовал в этом вопросе какую-то подковырку и не ошибся.
        - Тогда, помнится, - начал де Буа неторопливо, - Бонифаций дважды брал штурмом Константинополь. В первый раз он лишил трона Алексея III и отдал его Исааку Ангелу, которого вскоре свергли греки. Тогда крестоносцы вторично взяли его штурмом, и на три дня он был предоставлен воинам креста. Уж не тогда ли… - де Буа обвел взглядом кабинет.
        - Считаю, что ваш намек бестактен, - сухо произнес магистр.
        - Простите, если что не так, - развел руками де Буа, - но история… увы, упрямая вещь.
        - Перейдем к делу, - прозвучал голос Боже.
        И обе стороны поняли, что это был спасительный якорь.
        - Вы правильно заметили, - повернулся к нему де Буа, - я тоже такого же мнения.
        Магистр потеребил бородку, явно взвешивая, дать ему отпор или не разжигать страстей. И выбрал второе.
        - Да, совершенно верно, господин Буа, перейдем к делу. О вашей встрече мне поведал господин Боже. Я выражаю вам свое искреннее сочувствие, и наш орден готов оказать помощь в деле поиска вашего племянника.
        - Весьма благодарен вам, мессир, - де Буа сделал попытку привстать, - за то, что вы разделяете со мной постигшее меня, как и всю нашу семью, горе, и я вам глубоко признателен за то, что вы протягиваете мне братскую руку помощи, - он вновь привстал и сделал в сторону магистра поклон. - Но, понимая, что поиск будет стоить немалых затрат, я бы хотел знать, простите, чем мне за это придется расплачиваться.
        Магистр и Боже быстро переглянулись, затем Жак де Молэ сказал:
        - Наш орден никогда ничего не просит и тем более каких-либо цен никому не назначает. Мы довольствуемся только тем, что каждый пожелает нам пожертвовать.
        - Где же вы собираетесь его искать, - спросил де Буа, - а вдруг… его уже нет в живых?
        - Мы не думаем, - начал Боже, поглядывая на магистра, - мы случайно узнали, что Раймунду, так зовут вашего племянника, подсыпали сонного порошка и увезли в южном направлении.
        - Ну и что… может по дороге и…
        - Нет, нет. Сегодня многие со своими врагами расправляются иначе: отдают на галеры. И не берут грех на душу.
        Де Буа задумался. Действительно, граф, наверное, прав. Он слышал о страшном наказании для тех, кто туда попадал.
        - В ваших словах есть доля правды. Но… выкуп стоит дорого.
        Магистр произнес, чеканя каждое слово:
        - Это будет не дороже того счастья, которое вы получите при возвращении племянника. Кстати, каково ваше мнение насчет тех лиц, которые посчитали его своим врагом?
        Де Буа от такого вопроса растерялся. Но тотчас собрался и ответил:
        - Вы знаете, я много думал об этом. Даже попытался найти ответ и в Париже, но… увы, - де Буа развел руками.
        - А не находите ли вы, - с этими словами магистр поднялся и подошел к де Буа, - что кто-то сильный и могущественный безжалостно прокладывает путь к одному из знаменитых графств на юге Франции?
        Де Буа молча, вопросительно посмотрел на магистра. Тот постоял перед ним какое-то время и вернулся на свое место. Не дождавшись ответа, он продолжил:
        - Какие странные события вдруг обрушились на эту знатнейшую фамилию! Таинственно исчезает старший сын, наследник. Вскоре уходит из жизни сам граф. При странных обстоятельствах погибает второй сын. Это вам о чем-то говорит?
        - Неужели? Нет, - тяжело вздыхает де Буа.
        - Да, трудно произнести это слово, - Жак заерзал в кресле, - но мне показалось, что мы можем назвать имя виновника. Но пока… не время это делать. Чтобы оно подошло, заключим наш союз, - он поднялся и протянул руку.
        Де Буа довольно неохотно ее пожал.
        - Очень хорошо, - воскликнул магистр, живо подскочив к де Буа и обняв его за плечи, - с сегодняшнего дня мы включаемся в поиск. А пока прошу на наш скромный обед, - и жестом руки пригласил пройти в сторону бесшумно открывшейся потайной двери.
        После отъезда де Буа магистр пригласил к себе Боже и епископа.
        - Забавный старикан, - глядя в окно, сказал магистр. Подумав, добавил: - Я думаю насчет Констанции. Неплохо бы, Боже, пока мы не решим свою проблему…
        - Я вас понял, - улыбнувшись, ответил Боже, - я обдумаю и…
        Все поняли недосказанное и, покачивая головами, дали понять, что они довольны ответом.



        ГЛАВА 28

        Согласие Эртогрула оказать помощь Санду и Осману в посещении Руси придало им задор и новые силы. Они стали обдумывать, кого взять с собой. Фодых подошел вне очереди. В последнем их странствовании он показал себя человеком, умеющим говорить на одном языке с торговыми людьми, знал цены, да и ответственности ему не занимать. Решено было взять и с десяток человек. В основном брали из янычар.
        И с нетерпением следили, как идет выздоровление бея. Он поправлялся, но болезнь, несмотря на все усилия шамана, медленно покидало тело. И вот, когда казалось, что через несколько дней бей будет готов отправиться в путь за охранной грамотой, в стойбище прискакал нарочный из Коньи. Главный визирь просил прибыть к нему… Османа.
        Эту бумагу Эртогрул с Эдебали читали несколько раз. Им было непонятно, почему вдруг понадобился Осман. Может, ошибка? Смотрят печать. Нет, настоящая.
        - Ну что, - расстроенно сказал бей, - Османа, так Османа! Быстрей возвращайся, сынок! Непонятно, зачем ты там понадобился. Это срывает мою поездку к хану.
        С ним хотел было ехать и Санд, но по просьбе отца остался. Бей боялся, что, прослышав про его болезнь и отсутствие сыновей, кое-кто из соседей захочет этим воспользоваться. Санд чуть ли не полпути провожал своего брата. Когда они оба поняли, что Санду пора возвращаться, обнялись.
        - Я быстро, - крикнул на прощанье Осман и хлестнул коня.
        За ним устремилось с десяток воинов. Как-никак, дороги стали опасны.
        Осман скакал долго, как бы доказывая самому себе, что его дела не расходятся со словами. Он не хотел остановиться даже когда почувствовал, что от усталости конь начал запинаться. Он был захвачен желанием скорее вернуться, однако просьба нищего монаха заставила его остановиться.
        - Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, не проезжай, путник, мимо, окажи помощь ближнему, да будешь ты вознагражден Всевышним за свою доброту и сердечность, да пошлет тебе Аллах удачу.
        Осман осадил коня.
        - Чего надо, добрый человек? - наклоняясь к нему, спросил Осман.
        - Ноженьки мои совсем отказали. Нет сил дойти до ближайшего очага. Одежда моя мокра. Дыры хороши только в теплую погоду. Да вознаградит тебя Аллах! Да пошлет он тебе удачу.
        - Давай руку.
        Осман протянул свою и поднял дервиша.
        - Садись на моего коня, а я побегу рядом, - сказал Осман, помогая дервишу оседлать лошадь.
        Какое-то время Осман бежал рядом с конем, пока дервиш не позвал его:
        - Сын мой, я вижу, что благостью наполнено сердце твое. Лошадь твоя сильна. Я легок, как трава в копне. Садись рядом. Она, - он хлопнул по крупу, - выдержит нас двоих.
        Осман не стал спорить, легко вскочил на конскую спину. Стало смеркаться. Осман уже стал подыскивать место для ночлега, как дервиш, почувствовав, что юноше надо, произнес:
        - Не ищи место здесь, скоро будет очаг.
        И действительно, впереди замелькали огоньки.
        То было поселение из нескольких домов. В одном из них нашлась большая комната, в которой расположился Осман со своей командой. Нищенствующего монаха Осман положил рядом с собой, отдав ему свою меховую куртку.
        Ночью похолодало и выпал снег. Проснувшись еще до рассвета, дервиш, совершив утренний намаз, простился с Османом, пожелав ему счастливых дней и получив взамен горсть акче, босиком отправился в путь. Дальше дороги их разошлись.
        Осману в комнате спалось плохо. Ему казалось, что здесь душно, и он с радостью покинул ее, не без сожаления вспоминая свой шатер. Вот это настоящее жилье. Садясь на коня, он еще раз с облегчением посмотрел на это строение.
        - И как только в нем живут? - хлестнул коня, точно боясь, что его могут вернуть.


* * *
        Какой день Наим подкарауливал Арзу, чтобы вручить ей подарки. И какой раз она ловко ускользала от него. Но на этот раз она не смогла от него увернуться. Они встретились нос к носу.
        - Арзу, солнышко мое, куда ты так торопишься? - он старался говорить ласково, мило улыбался.
        - А тебе какое дело? Иди своей дорогой, а то отцу скажу, что ты пристаешь.
        - Побойся Аллаха! - воскликнул он, - да разве я к тебе пристаю? Просто мы встретились, и я рад этой встрече. Я тебе давно хочу вручить подарки. Смотри, какие они красивые.
        Она скосилась одним глазом и замахала руками:
        - Нет! Нет! Мне ничего от тебя не надо.
        Но он хотел вручить их ей насильно. Она отбила его руку и со словами:
        - Выбрось этот хлам, - убежала к себе.
        Наим скрипнул зубами, подбирая безделушки.
        - Ну, ладно, - бросил он ей вслед, - ты у меня еще покаешься.
        Взбешенный, пошел он в сторону своего шатра. В его груди вспыхнула злоба и желание как можно сильнее ей отомстить.
        Ждать пришлось недолго. Через пару дней в шатре бея что-то произошло. Оттуда доносились яростные крики, умоляющий женский голос, плач.
        Направлявшийся было к бею Наим, услышав этот содом, войти не решился, но почувствовал, что это может принести ему пользу.
        - Только бы это было с Арзу, - тихо прошептал он свое желание отомстить ей.
        Она оказалась «легкой на помине». Выскочив из шатра, вся в слезах, Арзу опрометью бросилась мимо него.
        Он подождал, пока все успокоится, и, как обычно, вошел в шатер. Но там было так тихо, словно витала какая-то тайна. От немногочисленных слуг, которые попались ему, он ничего не смог узнать. Они, видать, боялись сообщить правду. И все равно Наим своего добился: он узнал страшную весть - Арзу была беременна! Сколько отец ни пытал ее, от кого она ждет ребенка, Арзу упорно молчала. Отец не выдержал и выгнал ее.
        И тут в голове Наима всплыла охота на Османа, его короткая жизнь на отдаленном стойбище, где он узнал тайну посещения ненавистного уруса Арзой с этим уродом. Он понял: его время настало. Надо только выбрать удобный момент. Он выскользнул из шатра. Но не успел сделать и нескольких шагов, как его окликнули и позвали к бею. Сердце его забилось от радости.


* * *
        Это был первый день, когда Эртогрул с аппетитом пообедал. И он только хотел отойти ко сну, как вдруг раздался конский топот, а потом громкие голоса. Явно что-то случилось. Бей поднялся и, накинув на плечи широкополую шубейку, направился к выходу. Отбросив полу, он увидел незнакомого воя в забрызганной с ног до головы одежде. В руках у него была какая-то бумага и до ужаса знакомый талисман.
        - Да это же подарок прадеда, который он, в свою очередь, передал Осману! Что случилось? - ударило в голову бею.
        Охранявшие всадника бейские нукеры, видя, как изменился в лице их хозяин, схватили воина под руки.
        - Оставьте, - приказал бей.
        Те отступили на шаг.
        - С чем явился? - исподлобья глядя на него, спросил бей.
        - Меня прислал ваш сын Осман, - и в подтверждение подал его талисман.
        Бей взял его. Да, это был его подарок, он не ошибся. Оторвав от него взгляд, он вопросительно посмотрел на незнакомца, потом спросил:
        - У него были свои воины, почему он послал тебя?
        - Они не знают дороги, а он просил, чтобы я быстро исполнил его просьбу.
        - Какую просьбу? Что нужно Осману? - бей немного успокоился, поняв, что сын жив, здоров.
        - Он просит, чтобы его брат срочно прибыл к нему в Конью. Больше я ничего не знаю.
        - А это что у тебя за бумага? - бей пальцем показал на лист, который воин держал в руке.
        - Охранная грамота от главного визиря, - он протянул ее бею.
        Но бей смотреть не стал. Поняв, что больше он не нужен посланцу, приложив руку к сердцу, поклонился и сделал шаг назад.
        - Накормить, дать сто акче! - приказал бей.
        И еще приказал срочно вызвать к нему Санда. Как только Санд узнал, с какой целью прибыл посланец, в тот же миг, простившись с беем, отправился в путь.
        Юноша бешено гнал коня. Его охрана еле поспевала за ним. И если его Рыжий с Клыкастым могли еще выдержать этот темп, то лошади охраны начали сдавать. Крикнув им, чтобы они догоняли, он продолжал нахлестывать коня. Ему почему-то стало казаться, что с братом что-то случилось и он зовет его на выручку.
        - Но что? - мучил его вопрос.
        Озадаченный случившимся, он ничего не замечал, что творится вокруг. Не заметил он и большую группу всадников, которая притаилась в ближайшем лесу.
        Наим выбрал хорошее место. Дорога от леса резко поднималась в гору, и всадник при всем желании не мог от них скрыться.
        - Едет! - крикнул наблюдавший за дорогой вой, забравшись на высокую сосну.
        - Дай-ка! - выхватил Наим лук у одного из воинов, - я сам. А то еще убьешь нечаянно.
        Он достал мешочек с каким-то зельем. Послюнявив наконечник стрелы, обмакнул его в этот порошок.
        Санд скакал уже мимо и был один.
        - Стреляй! - шепнул Наиму какой-то вой.
        - Пусть отъедет! Нам нельзя его убивать!
        Он погладил стрелу, заложил ее в лук.
        - Ну… милая! - натянутая тетева щелкнула, стрела блеснула в полете.
        Санд внезапно почувствовал, как кто-то словно ударил его между лопаток. Он хотел было рукой пощупать спину, как вдруг ощутил слабость, земля закачалась, и он, теряя сознание, рухнул на землю.
        Видя его падение, из леса, улюлюкая, вырвались несколько конников. Но первым к Санду подскочил Клыкастый. Он учуял на Санде чужой запах и обнюхал стрелу. В это мгновение подскакали всадники и, заорав, отогнали зверя. Но этот запах Клыкастому запомнился.
        Наим, гарцевавший на коне около поверженного Санда, торжествовал: наконец-то победа осталась за ним.
        - Посмотри, жив? - приказал он воину.
        Вой соскочил с коня и, ощупав Санда, крикнул:
        - Жив!
        - Выдерни скорее стрелу и живо его на коня.
        Наим явно торопился, понимая, что вот-вот появится охрана.
        Кавалькада в тот же миг поскакала на север. Они безжалостно гнали лошадей, порой меняя их. Спали в седлах. Наим словно кого-то боялся, пытаясь скорее избавиться от своего пленника. Наконец увидели огни. Это была Никомедия. Но кавалькада, не заезжая в город, последовала напрямую в порт, где на берегу их ждала лодка. Вои, сопровождавшие Наима, поняли, что все было заранее подготовлено.
        Наим приказал тащить пленника в лодку. Когда Санда стащили с лошади, сразу стало видно, что его тело ослабло настолько, что казалось ватным. Голова безжизненно упала на грудь. И только дыхание говорило, что он еще жив. Один из воев, подмигнув Наиму, сказал со смешком:
        - Здорово сработала твоя ведьма!
        Видать, Наим не выдержал и разболтал свою тайну. А может, захотел похвастаться.
        А на рейде их ждала одиноко стоявшая галера. К ней-то и подплыла лодка. Пленник был тяжел, и пришлось поднимать его через блок. Очередной «товар» встретил сам капитан, который из-за него задержал отплытие. Уж очень ему хотелось взглянуть на расхваленного пленника. Ему захотелось увидеть его лицо. Он поднял за волосы голову, и его взгляд застыл на лице пленника. Потом он посмотрел на француза, и снова посмотрел на пленника. Затем приказал:
        - Уберите того…! - он показал пальцем на соседа француза, - посадите пленника рядом с графом.
        Тут же появился кузнец. Он быстро расковал одного и на его место посадил пленника, крепко-накрепко приковав к упорным брусьям. К такой замене все отнеслись безразлично. Возрадовался только француз, который ненавидел своего старого соседа, которого он называл про себя людоедом.
        Капитан вновь подошел к только что прикованному пленнику, опять поднял его голову одной рукой, а другой поочередно проверил веки. Они были красны, и он убедился, что тот будет жить. А покупать себе рабов в подобном состоянии ему было не впервой.
        После этого он подал Наиму мешочек с деньгами. Тот жадно схватил его, сунул за пазуху и, кивнув своим подручным, направился к лодке. Как только те отплыли от борта, капитан приказал поднимать паруса. И они разошлись - большой корабль и малая лодчонка, - чтобы больше никогда не встретиться. Наим и капитан радовались каждый по-своему. Наим - что он избавился от своего ненавистного врага, да еще получил за это деньги, а капитан - что опутал этого азиата, купив такого раба за полцены.


* * *
        Тем временем в стойбище вернулся Осман. Найдя шатер пустым, он ринулся к отцу, надеясь застать там и брата. Бей был не один. Его, еще окончательно не выздоровевшего, пришел проведать Эдебали. Увидев вернувшегося сына, отец очень обрадовался и попросил рассказать, зачем его приглашал к себе старший визирь. Эдебали, хотевший было уйти, по их просьбе остался. Он и отец услышали, что никакой визирь его не принимал, а один из помощников визиря, забрав письмо, сказал, что надобность отпала. Рассказывая, Осман часто поглядывал на вход. Отец догадался:
        - Ты ждешь Санда? - спросил он.
        Осман кивнул.
        - А разве он не с тобой? - удивился отец.
        - Нет, а что?
        Отец показал ему его талисман.
        - Твой? - и подал его сыну.
        - Мой. А как он к тебе попал?
        Отец все рассказал.
        - Странно, - произнес Осман в задумчивости.
        Да, потерю талисмана он не сразу обнаружил. За долгое время его ношения он так к нему привык, что потерял его ощущение. Но когда спохватился, не знал, что и подумать. Он почему-то вспомнил недавнюю встречу.
        - Неужели это сделал тот дервиш? Не может быть! Это же святой человек.
        И он поведал о случившемся отцу и шейху. Эдебали пояснил, поняв юношескую неопытность:
        - К сожалению, еще встречаются люди дьявола, которые принимают обличье не только дервишей, но кого угодно, и творят свои черные дела. Поэтому в подобных делах надо быть осторожным.
        Эти слова поддержал и отец.
        - Но зачем они это сделали? - недоуменно спросил Осман.
        - Кому-то мешает твой брат! - отец задумался, - не дай Аллах, если с ним что случилось! Мы только что с ним, - он показал на Эдебали, - обо всем договорились.
        Тот, в подтверждение слов бея, закивал головой.
        - В таком случае, его надо спасать. И немедленно, - Осман вскочил, готовый ринуться в путь.
        - Постой, сын! - остановил его отец. - Сначала надо узнать, кто это мог сделать, что с Сандом, где он может находиться, а не идти биться с ветром. Узнав это, мы примем меры.
        Слова бея поддержал Эдебали. Сказанное охладило пыл Османа, но укрепило его желание во что бы то ни стало найти брата, оказать ему помощь.
        - Я помолюсь за него, - промолвил Эдебали, собираясь домой.
        Из Никомедии Наим возвращался от счастья на крыльях. Главный его враг повергнут и до конца своих дней как был рабом, так им и останется. Теперь очередь за этой Арзу. Она еще узнает, как отвергать его любовь. Обиды он не прощает.
        Триумфально въехал в свое стойбище Наим. Правда, его почти никто не встречал, но это Наима не опечалило. Главное сделано. Сейчас он получит награду от самого бея, а заодно скажет, кто отец будущего внука бея. Вот запрыгает Арзу! Так ей и надо. Пусть все знают и боятся его. Обид Наим не прощает.
        И Наим не ошибся. Бей торжественно встретил миролена. Он даже открыл полу шатра, чтобы пропустить в него героя.
        - Ну, рассказывай, - не сдерживая любопытства, выпалил бей, когда они остались одни.
        Надо было слышать, каким героем оказался на этот раз его миролен. А каким жалким был этот постылый урус. Как он умолял Наима не отдавать его на галеру, валяясь у него в ногах. Но…
        - Подожди, - перебил его бей, - ты же мне говорил, что достал зелье, которое подвергнет его в спячку на несколько дней.
        На мгновение Наим замешкался.
        - Пожалел я его, каюсь. Не стал заряжать стрелу полным зарядом. Да… думаю, это мы сделали зря. Раздули его славу: батыр, не человек, а на деле… тьфу… когда я, - он ударил себя в грудь, - по-настоящему взялся за него, то от этого батыра остался один пшик!
        Бей подозрительно посмотрел на не в меру расхваставшегося миролена.
        - А не получится ли так, что завтра или послезавтра он явится и потребует твоего ответа?
        Руки Наима забегали по туловищу. Сам он даже уменьшился ростом.
        - Ха, ха, - рассмеялся бей, - ну и напугал я тебя. Скажи мне правду: ты сдал его на галеру или нет?
        - Клянусь Аллахом, - Наим воздал руки кверху, - сдал. Это подтвердят мои воины.
        Он даже сделал попытку выйти наружу, чтобы пригласить свидетелей.
        - Ладно, верю, - остановил его бей.
        Он как-то по-особому посмотрел на Наима. Тот даже похолодел: уж не задумал ли что его хозяин? Потом бей заговорил медленно, растягивая слова. Так делают люди, которые приняли какое-то решение, но не до конца уверены в своей правоте. И в это время любое вспыхнувшее недоверие может все поломать.
        - Через три дня я соберу совет, чтобы объявить свое решение, - бей замолк и еще пристальней посмотрел на миролена, - …о тебе!
        Эти слова были сказаны таким тоном, что лишили Наима дара речи и повергли его в недоумение. Что бей хочет с ним сделать? Он забыл даже рассказать бею страшную тайну о его дочери. А как он к этому готовился! Как ему не терпелось насладиться тем гневом, который покажет бей в отношении ее и покалеченного уруса, который набрал столько власти. Об этом Наим вспомнил, подходя к своему шатру.


* * *
        В то время когда бейлик Умур-бея готовился к торжеству, в бейлике Эртогрула стала подниматься паника. А породил ее… Осман. Первое время он еще надеялся, что брат вот-вот ворвется в шатер, чтобы крепко его обнять, но эти надежды не оправдались, как и поиск людей Эртогрула, которых он разослал во все концы. Это посеяло тревогу, а от нее до паники - один шаг. Терпение Османа кончилось, он взял акынжы и дважды проверил дорогу до Коньи. Но все было бесполезно. Никто Санда не видел.
        И вот однажды поздно ночью в шатер к объятому горем Осману завели беглого умурбеева раба по кличке Хасан, на самом деле русского Ивана. Бежал он от Умура, чтобы спасти Адила и Арзу, бееву дочь, которая ждала ребенка, как он догадывался, от Санда, ибо только его одного она допускала к себе.
        А до этого произошли события, которые и привели Хасана к побегу. Когда Наим прослышал от подхалимов, что бей хочет сделать его своим преемником, он возликовал, и у него появилось желание рассказать бею, что его дочь забеременела от Санда. А способствовал этой встрече Адил.
        Бей вначале не поверил, но Наим все рассказал, выразив сожаление, что зря убил свидетеля. А подтвердил он свои слова очередной клятвой, обращенной к Аллаху. Это сработало. Бей был взбешен до предела. Он приказал обоих бросить в ямы и назначил над ними судилище. Ну а что их ждет, было ясно. И взыграла в Хасане русская кровь. Он знал, что Адил был урусом, всегда старался его поддержать. Да и об Арзу ничего плохого сказать не мог. Тем более, что ребенок-то тоже от уруса. А тут пошел слушок, что бей хочет верного и преданного миролена прилюдно сделать своим преемником. Народ, не любивший Наима, шептался между собой, что тот, по всей видимости, убил Санда, за это бей и хочет его возвеличить.
        Да только посвящение Наима сорвалось. И виной тому оказался… волк. Как он незаметно подобрался к ханскому шатру, никто сказать не мог. Но когда Наим торжественно приближался к бею, и оставалось всего несколько шагов, чтобы народ получил нового повелителя, вдруг откуда ни возьмись выскочил волчище. Его появление было столь неожиданным и стремительным, что никто не успел даже пошевелиться. А зверь бросился со всего маха Наиму на грудь, сбил его с ног и вцепился клыками в его горло. Наим было дернулся, издал жалобный писк, и его голова упала на бок. Подскочивший бей отрубил волку голову. Но и потом никто не смог разжать его челюсти. Больше ждать было нечего. И, Хасан, понимая, что после этого случая бей ожесточится еще сильней, преодолевая страх, бежал. Как-то надо было спасать Адила и Арзу.
        Все это Хасан и рассказал Осману. И юноша понял все их хитроумные ходы. Они выманили вначале его, Османа, а потом брата, чтобы встретить его по дороге и… убить. Клыкастый же сотворил свой суд! И он не хуже зверя отомстит за брата! Осман вскочил на ноги.
        - Ты, - он ткнул в грудь Хасана, - поведешь нас.
        И вот застонала земля от топота тысяч копыт бешено мчавшихся коней. Когда вдали показалось селение, мирно готовившееся встретить день, Осман придержал коня и выхватил саблю.
        - Игиды, - загремел его голос, - отмстим за моего брата и верного друга. Аллах акбар!
        - Аллах акбар!
        Умур-бей бешено сопротивлялся. Но еще бешеней, злее нападали на него янычары. Перед ними стоял образ любимого ими командира. И вот встретились бывалый, закаленный воин и молодой, горевший жаждой мести за гибель брата. Многим Осман был обязан брату. И особенно тому, что тот научил его биться на саблях. И помогло это учение победить опытного бойца. Разрубленный надвое, пал бей на поле брани, а его рать после этого разбежалась.
        Арзу извлекли из ямы. А Адилу, князю, воздали княжеские почести. По возвращении в свое стойбище Осман выделил им по шатру, дал рабов, денег. Все видели, каким почетом он их окружил. Вскоре к Осману обратился Эвренос и сказал:
        - Мы не можем позволить, чтобы сын Санда остался без отца. Разреши мне взять Арзу в жены. Я воспитаю его сына, как своего, чтобы он был достоин памяти великого отца.
        Осман обнял преданного воина. Эдебали как-то встретил Адила. Узнав, кто он такой, дал совет Осману отправить его в Иудею, где были лучшие врачи. Осман охотно исполнил совет Эдебали.
        Осман почему-то не очень верил или не хотел верить в смерть брата и надеялся… Но разные события застилали память, удаляя его от Санда. Но иногда наступали в его жизни мгновения, когда он оглядывался назад, и первым, кого он вспоминал, был Санд. Как его не хватало! И он еще не раз посылал людей на его поиск. И однажды блеснул луч надежды. Кто-то обмолвился о галере. С жадностью вцепился Осман в это сообщение. Не пожалел кучу денег. Да… печальную весть принесли его люди: погиб тот корабль в битве с египетской стражей. Море унесло тайну.



        ГЛАВА 29

        Ночь. Слабый северный ветер нагонял небольшую волну, которая плавно покачивала стоявший на рейде корабль. Шел мелкий осенний дождь. Гребцы на палубе спали непробудным сном, укрывшись старыми потертыми шкурами. И только один бедняга спит, уткнув голову в колени и подставляя дождю широкую спину. Проснувшийся сосед ошалелыми глазами посмотрел на незнакомца, подвинулся к нему ближе и поделился своей накидкой. Вдвоем, оказывается, теплее.
        А на рассвете грозный рык:
        - Эй вы, псы вонючие, вставайте.
        Между рядами пустили огромные бадьи для исполнения естественных надобностей. Не успеешь, будешь терпеть целый день. Нарушишь, могут выбросить и за борт.
        Проснулся и тот, кто прикрыл новичка. Он пытался растолкать соседа, но не удалось. Крепко держалось в нем старушечье зелье. Зря опасался Наим, гоня лошадей, что преждевременно проснется его пленник. Боялся очень.
        Пришел главный надсмотрщик - огромный, грудастый серб. В руках у него плеть.
        - Оставь его, - говорит он, ткнув кнутовищем.
        Знает, видать, в чем суть дела. Затем подали еду. Кусок мяса с наваром, ломоть хлеба да банан.
        Ветер усилился, разогнал свинцовые тучи. Проглянуло солнышко. Сосед начал приходить в себя. Не поднимая головы, пытался что-то сказать. Но все его слова сливались в какое-то мычание. Потом он поднял голову. По тому выражению, которое воспроизводило его вытянувшееся лицо, округленные глаза, было ясно, что он не понимает, где находится. Сознание возвращалось к нему медленно. Он увидел откуда-то взявшиеся мачты, почувствовал под собой ритмичное покачивание. Совсем недавно он испытал это. Неужели он еще не вернулся на землю, и те картины его земной жизни, которые он стал вспоминать, были просто сном, а они еще не добрались до дома? Где же Осман? Он взглянул на соседа.
        - Нет! Не Осман. А кто?
        Он не понимал раздавшееся удивленно-радостное восклицание:
        - Братцы! Глядите! Да это же братья! Никак, двойняшки!
        И действительно, новичок так походил на своего соседа, что их трудно было различить. У обоих волнистые темно-русые волосы, открытые карие глаза, прямые, с легкой горбинкой, носы, такие же волевые, выдвинутые подбородки, удлиненные лица. А разрез губ! Один в один. Правда, новичок пошире в плечах, помогуче выглядит. Но на рабских харчах быстро потеряет свое преимущество. Весть о двойняшках быстро пронеслась по кораблю. На них пришел взглянуть даже сам Грозный. Посмотрел, ухмыльнулся и, ничего не сказав, вернулся к себе. А что говорить, он это увидел в первую же встречу.
        А между тем новичок продолжал приходить в себя. Увидев на ногах тяжелые цепи, которые он попытался стряхнуть, он стал догадываться, что что-то произошло. В памяти всплыли последние минуты его свободной жизни. Он скакал в гору, его охрана сильно отстала, и вдруг он почувствовал укол в спину… и стал терять сознание. И тут понял, что его заманили в ловушку. И этот корабль…
        - Подожди, подожди, - сказал он сам себе, - я что-то подобное видел. Боже, да это же галера. Неужели та самая, которая тогда встретилась нам? Какие страсти о ней рассказывал тогда хозяин лодки! Неужели я вновь стал рабом? Господи! Да за что мне такая кара! Вот так съездил на Русь, отыскал Настеньку! Здравствуй, моя дорогая, моя самая любимая! Бедные мои родители! Живы ли? Да, отсюда вряд ли вырваться.
        Дальнейшие его рассуждения прервал сосед. Увидев, что тот пришел в себя, он попытался с ним заговорить. На его голос новичок повернулся и увидел участливое, сострадающее лицо. Оно резко отличалось от окружающих, на которых было написано или полное безразличие, или даже ехидная радость. И его потянуло к этому человеку. Сосед улыбнулся и что-то сказал. Первые два слова, которые он понял, означали, что один из них - француз, а другой - урус.
        Француз протянул ему руку и назвал себя:
        - Раймунд.
        Русский откликнулся:
        - Андрей.
        Они обнимались, хлопали друг друга по плечам.
        Восстановление Андрея пошло полным ходом. К нему вернулся волчий аппетит. Тут на помощь пришел француз, делясь с ним своей нормой. Хозяин заметил это и приказал увеличить новичку норму. Хотел как можно скорее получить сильного гребца.
        А потом? А потом началось успешное изучение французского и русского, благо корабль стоял без движения и заниматься было больше нечем. Первое время Раймунд, как старожил на корабле, взял под защиту Андрея, подсказывая, порой жестами, как правильно надо поступать. Надсмотрщики были злые и за малейшую провинность били хлыстом. Так что он его спасал от многих бед.
        Но однажды ночью их мирная жизнь была нарушена. Вдруг появились надсмотрщики. Крича во всю глотку, они не жалели плетей. Произошло что-то неведомое для гребцов, и корабль срочно снимался с якоря. Не зажигая огней, чтобы не привлекать ничьего внимания, на всех парусах да еще с веслами, они стремились как можно скорее покинуть эти воды. И это бегство продолжалось довольно долго.
        В один из этих дней француз простудился, на лице появилась испарина. По всему чувствовалось, что ему трудно стало справляться с такой нагрузкой. Его состояние не ускользнуло от зоркого глаза одного нумидийского надсмотрщика, огромного великана. Он подскочил и пустил плеть в дело. Француз попытался защититься и поднял руки кверху. Это, вероятно, еще сильнее озлобило стража. Он стал хлестать еще свирепей. Бедный француз издал жалобный стон, резанувший по сердцу Андрея.
        - Не трожь, - поднялся он, защищая соседа.
        Тогда страж бросился на него. Плеть ошпарила спину Андрея. От такой несправедливости ярость ударила в голову. Он с такой силой дернул свою цепь, что разломился пополам упорный брус. Андрей резко повернулся к нумидийцу, тот не успел что-либо предпринять и оказался в полной власти уруса. А тот, схватив гиганта за бока, поднял его над головой и, сделав пару шагов к борту, швырнул его в море. Все ахнули и замерли. К Андрею, выхватывая сабли, ринулись надсмотрщики. Еще мгновение и…
        - Стой! - раздался грозный властный окрик.
        Этот голос все знали очень хорошо. Он дважды не повторял. Стража замерла. И вдруг последовал громкий, залихвастский хохот. Это смеялся сам Грозный. Его рассмешила беспомощность стражника, когда Андрей держал его над головой. Да, такую силу надо беречь. Кончив смеяться, он приказал страже разойтись по своим местам. Вскоре пришел плотник и все восстановил.
        После этого случая все прониклись к Андрею каким-то внутренним почтением. Надсмотрщики больше к Раймунду не приставали. Проходя мимо, даже не глядели в его сторону. А он почувствовал к Андрею безграничную мужскую привязанность. И теперь у них друг от друга не было никаких тайн. Долгие дни, когда галера, как хищник, ожидала добычу, они поведали друг другу не только о своей жизни, но и все сердечные тайны. Описали свои места, близких, родных. Узнав о сходстве, смеялись: окажись француз в эртогруловом бейлике, он сразу бы отыскал Эртогрула, брата Османа. Сходил бы к главному святому Эдебали, узнал бы Эвреноса.
        А как описал Раймунд свою Тулузу, свой замок, мать, отца, брата, сестру! Андрею Тулуза даже приснилась. Он бродил по ее узким, извилистым улицам, свободно вышел к замку. Побывал и в комнате Раймунда. А горячо любимого дядю, который порой забывал, что он священник и хватался, как граф, за шпагу при малейшей, даже полушутливой, угрозе, узнал бы сразу. Не пожалел Раймунд и слов, описывая свою Жозефину. Ее розовые губки бантиком, шикарные волнистые волосы, томный взгляд голубых глаз. Незаметно разговор зашел о возвращении на родину. Когда команда погрузилась в сон, Андрей потихоньку спросил:
        - Известны ли тебе случаи побегов с этого корабля?
        - Да ты что! - зашептал он, озираясь по сторонам. - Разве ты не видишь, какие собаки нас стерегут! Тут два способа покинуть корабль: или ногами в море, или выкуп. Других способов нет. И я хочу тебе сказать, - голос его зазвучал торжественно, но так, чтобы другие не слышали, - я жду помощи или от отца, или от дяди, только бы узнали они, где я. А я клянусь Святой Девой, что не пожалею никаких денег, чтобы выкупить и тебя.
        И он посмотрел на Андрея. Его взгляд говорил, что он не врет.
        - И я тоже клянусь! - произнес Андрей, но очень уж неуверенным голосом. - Моя надежда - только Осман. Но найдет ли он меня?
        Все же после этого разговора у них как-то полегчало на душе. Засветился маленький огонек надежды.
        Вскоре они опять вернулись к этому разговору. Надежда, как свет в ночи, придает силы, радует душу. Начал Раймунд. Еще раз повторив, что дорога к свободе отсюда только через выкуп, он признался, что больше надеется на своего дядю, чем на отца, ибо дядя, как человек более конкретный, организует его поиск и выкуп.
        - Тебе хорошо, - поник головой Андрей, - у тебя есть дядя, который будет искать!
        - Но у тебя же Осман!
        Андрей вздохнул.
        - Да, Осман мой брат. Но где он меня будет искать? Если я даже не знаю, кто мне все это устроил.
        Раймунд усмехнулся:
        - У тебя так же, как у меня. Кому я помешал, не знаю. Отец когда-то говорил, что Тулуза привлекает короля. Может быть, он?
        Андрей пожал плечами.
        - Горизонт чист, - закричал сверху смотрящий.
        - Слава те, отдохнем, - думает каждый из гребцов.
        Солнышко пригревало. Многие, зажав руки между колен, начали посапывать. Да и покачивавшаяся галера убаюкивала. Так прошел день. А там опять:
        - Поднимайсь, не сожрет вас геенна огненная. Жратву принимай!
        На этот раз дали по куску полутухлой рыбы, какой-то отвратительный отвар да мандарин на закуску. Пора и на боковую. Ночи стали гораздо теплее. Значит, галеру незаметно снесло куда-то на юг. Кого ждут на этот раз: сирийца, еврея или кого Бог пошлет? А какое гребцам до этого дело?. За день отоспались, сейчас сон не берет. Что делать? Кто байки травит, кто любуется звездами. Над морем они горят ярче. Наверное, искупавшись, смыли дневную пыль, стали чище, от этого и горят ярче.
        - Ты не спишь? - спрашивает француз.
        - Нет, - отвечает Андрей.
        - О чем думаешь? - донимает он вопросами.
        - Да ни о чем, так. Гляжу, какие здесь яркие звезды.
        А ночью опять вдруг шум, ругань, свист плетей. Срочно надо кого-то догонять. Гнались, гнались, но ушел купец, оставил с носом.
        Впервые Раймунд пожаловался на сильную боль в правой части живота.
        - Потерпи, может, пройдет, - сказал Андрей.
        Но не проходило.
        - Скажу самому, пусть высадит тебя там, где есть лекари.
        - Ты что, - взмолился Раймунд, - как узнает, в мешок и за борт. Тут, брат, так. Никто с нами не чирикается.
        - Тогда ты поберегись, а я за тебя постараюсь, - ответил Андрей и бережно укутал Раймунда.
        Ночью Андрей не раз просыпался, легко поглаживая больное место у Раймунда. Мать так делала, говорила «рассосется», поила водой. Все это делал украдкой, чтобы никто не заметил. Он себе и представить не мог, как дальше жить, если потеряет нового друга.
        Корабль шел только под парусами. Гребцов пока оставили в покое. Это помогло Раймунду, и ему стало легче. Если бы он знал, как за него был рад Андрей! Время они проводили за разговорами. Так, в охоте за добычей, пролетали дни, недели, месяцы.
        И вот команда заметила, что кормежка с каждым днем ухудшается.
        - Кончаются продукты. Значит, скоро пойдем в порт.
        Знатоки не ошиблись. Через некоторое время они вошли в какой-то порт. Но, вопреки обычаю, простояли недолго. Команда даже не сходила на берег. Поползли слухи, что в этом виноват какой-то человек, побывавший на борту корабля в день его прибытия. После этой встречи Грозный торопил команду скорее закончить погрузку. Как только это было сделано, он приказал поднимать паруса.



        ГЛАВА 30

        Время давно перевалило за полночь, рыцари в замке уже досматривали десятые сны. Сморенная ходьбой на крепостных стенах стража, сидя на корточках или стоя, опершись плечами о стену, клевала носами. И только в одном окне под самыми небесами продолжал гореть огонь. Окно Великого магистра светилось ярким огнем. Порой в нем мелькали длинные тени, сменяя друг друга. Там собрались магистр, его правая рука Боже и епископ Зедор.
        Разговор, видать, был весьма горячий, потому что они иногда соскакивали с места, энергично споря. Дело в том, что магистр получил два известия. Одно, его принес Боже, было довольно обнадеживающим. Он сообщил, что Раймунд нашелся. Как и предполагали, его продали на галеру. Удалось связаться с капитаном в одном из греческих портов. Та сумма выкупа, которая была названа, его удовлетворяла, и он на всех парусах из Ионического моря через Мессинский пролив несся к французским берегам. Встреча с ним должна состояться в порту Эг Морт, где и совершится сделка. А второе было весьма печальным. Епископ Зедор сообщил, что король уговорил своего младшего брата Альфона, чтобы тот женился на Констанции, единственной наследнице тулузской короны. И возник сыр-бор из-за этого графства, которое приносилось ему в качестве приданого. Король, похоже, добился своего.
        Тамплиеры рассчитывали, что, если они спасут Раймунда, главного наследника, он в знак благодарности преподнесет ордену свое графство. А они через папу помогут ему получить право наследства на земли бездетного дяди и его графский титул. Это видение епископа. Боже парирует:
        - При условии, мой сеньор, что Людовик не опередит нас, и сам обреченный захочет дать на это согласие.
        Вмешивается де Молэ.
        - При получении этого графства король становится нашим открытым врагом. Достаточно ли у нас будет сил, чтобы выдержать это противостояние?
        Епископ стал быстро перебирать четки, шепча что-то тонкими змеиными губами.
        Роже усмехнулся:
        - Разве раньше мы этого не знали? Зачем же тогда все затевали? А вообще стоит ли этого бояться? Законно получив это графство, мы приближаем свои границы к Труа, которому мы в какой-то мере обязаны своим созданием. А вы, ваше преосвященство, забываете, что бароны Лангедока к друзьям короля не относятся. И мне думается, что только в этом случае король поостережется вести с нами борьбу.
        Магистр с епископом взглянули на Боже.

«А ведь он прав», - подумал каждый из них про себя.
        Умный Боже понял их взгляды, но они его не успокоили.
        - Уважаемые мессиры, - после некоторого перерыва он опять продолжил разговор, - признаться, я опасаюсь другого.
        И он сделал паузу. Присутствовавшие вопросительно посмотрели на него: «Что еще приготовил этот хитрец?» Он не заставил их долго ждать.
        - Мы не знаем того человека, которого спасаем, - начал он, медленно выговаривая слова, - а вдруг он откажется передавать нам свое графство и попытается отделаться от нас какими-нибудь подачками?
        Жак и Зедор переглянулись.
        - Но он же… дворянин, - произнес де Молэ.
        Боже подошел к окну. За ним была непроглядная темень. Он вернулся к столу. Постучал по нему пальцами, потом сел.
        - У некоторых дворян душа такая же темная, как нынешняя ночь, - и он кивнул на окно.
        - Что же вы, мессир, предлагаете? - спросил Зедор, изогнувшись, как червяк.
        Боже посмотрел на де Молэ. Тот откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
        В комнате воцарилось молчание. На окне зажужжала муха, потом успокоилась. Наверное, ее жужжание заставило де Молэ сесть прямо.
        - Никто не знает о том, что мы его нашли, - промолвил он, поправляя волосы.
        Боже сразу разгадал задумку магистра. Понял это и епископ.
        - А старик? - ни на кого не глядя, произнес Боже.
        С невиданной энергией Зедор подхватил идею магистра и стал настаивать, чтобы граф встретил его и скорее вез прямо в замок. Он не договаривал, что тайно доставленного Раймунда они заставят подписать дарственную или… Понимал это и Боже. Но сказал епископу, что легко выполнить эту задачу он не в силах.
        - Наследник плывет на корабле, - сказал он, - и где сейчас находится, никто не знает. Надо набраться терпения, - закончил он.
        Епископ каждый раз вскакивал и кричал:
        - Скажите об этом королю, чтобы он отложил свадьбу!
        - Чтобы задержать эту нелепую свадьбу, я готов на коленях просить королевского прощения, - закипятился епископ.
        - Ну а если… - Боже замолк, снял с рукава пушинку.
        Все ждали, что же он предложит. Он выжидал какое-то время, щекоча их нервы, потом сказал:
        - …похитить Констанцию.
        Магистр после этих слов посмотрел на него довольно странно.
        - Боже, - сказал он надменным тоном, - мы уже об этом говорили, и я ждал от вас, по крайней мере, толкового исполнения.
        - Я тогда обещал обдумать. И вы, вероятно, неправильно меня поняли.
        Епископ почувствовал, что сейчас могут начаться ненужные пререкания, и вмешался в разговор:
        - Лучше позже, чем никогда. Я поддерживаю тебя, Боже, ты говоришь правильно! Какая свадьба без невесты!
        Жак, подумав, стал рассуждать:
        - Так мы можем вызвать на себя всю мощь королевского гнева.
        - Откуда он может знать, кто это сделал и где ее прячут? - не сдавался епископ.
        Боже наморщил лоб и подумал: «Трудно иметь дело с человеком, который не может определиться». Жак теребил бородку в знак того, что он действительно не может определиться.
        - Нет, опасно, могут найтись и предатели.
        Прозвучало вроде убедительно. Боже зевнул, прикрыв рот, но так, чтобы видел магистр и понял сигнал, что пора расходиться. Но он не среагировал. Пошел вдоль стола, поглаживая каждую спинку кресла. Дойдя до конца, повернулся на носках:
        - А что будем делать с тулузским графом? - наверное, от усталости Жак вернулся к этой теме.
        - Через несколько дней надо ехать встречать, - ответил Боже.
        - Долго вы его искали, - недовольно заметил магистр.
        - Простите, ваше преосвященство, но мы искали иголку в стоге сена, - недовольным голосом ответил Боже.
        Вмешался Зедор:
        - Его во что бы то ни стало надо доставить к нам.
        - …И отпустить, когда он подпишет отречение в нашу пользу, - ехидно произнес Боже.
        Чувствовалось, что он начал сердиться. И стал даже дерзить магистру. Тот мог бы, конечно, поставить его на место, но это был ценный кадр. Имел связи по всей Европе, и не только. С ним магистр не хотел ссориться. И, делая вид, что не заметил его иронии, подхватил:
        - А что, граф, у вас разумное предложение.
        Зедор только кивнул головой в знак согласия. Боже рассмеялся дьявольским смехом.
        - Тогда я предлагаю вам, преподобный отец, ехать его встречать. Каждому - свое. Я его нашел, выкупил. Вы его привезете. Сюда, - добавил он выразительно.
        - Я бы с удовольствием, но юношу не знаю!
        Его коварную улыбку надо было видеть. Но Боже не думал сдаваться.
        - Я, между прочем, тоже с ним не знаком, ваше преподобие, - и с издевкой поклонился ему, - в этом вам поможет его дядя, епископ Море. Надеюсь, мы его пригласим для встречи племянника? - на этих словах он сделал особое ударение.
        Боже перестал зевать. Эта перепалка прогнала сон. Он знал, что теперь не заснет, а завтра будет ходить с тяжелой головой.
        - Этого можно и не делать, - заметил магистр. - Его дяде надо сообщить попозднее, чтобы он опоздал. Мне представляется, что юноша, оказавшись на свободе после такого адского труда, подпишет что угодно. Но пройдет время, и этого добиться будет трудно.
        Боже посмотрел на Зедора, который спокойно перебирал четки. Знак того, что это предложение его тоже устраивает. Боже вдруг почувствовал к нему какое-то предвзятое отношение. Он палец о палец не ударил, чтобы решить эту проблему, а вот поучать горазд. И ответил:
        - Вы, магистр, как всегда правы, только я успел допустить здесь ошибку: мной послан гонец с письмом к графу, в котором предложил через два дня встретиться в Эг Морте.
        Теперь не сдержал зевоты и Жак де Молэ. Магистр предложил разойтись на отдых. Все закивали головами. Правда, затем Зедор сказал:
        - Я что-то не понял: что будем делать с сестрой и братом?
        - Я думаю, - магистр по очереди посмотрел на своих сообщников, - сестру надо попытаться на какое-то время изолировать от общества. Думаю, надо подключить барона Валуа. Он не в ладах с королем. А у него есть племянник. Сестру приглашает дочь Валуа, а по дороге ее перехватывает племянник и увозит в свой замок.
        Боже и Зедор переглянулись. В их взглядах можно было прочесть: «Так почему же ты держал такое предложение до последнего?»
        - А с графом? - робко спросил Боже.
        - Несомненно, как вы сказали.
        - Вместе с дядей?
        - Конечно.
        - Но если…
        - Граф… епископ Море в таком возрасте, когда случаются неприятности со здоровьем.
        - А если граф не согласится?
        - Мы получим от него предсмертное письмо, где он будет нам очень благодарен и пожертвует свое состояние, - Жак замолчал.
        - Понятно, - произнес Зедор, подымаясь для прощания. - Да простит нас Господь! Только во имя укрепления Веры, только ради нее! Помолимся же святому Морису и попросим его помощи.
        Боже промолчал, но был недоволен, старался держаться подальше от Зедора. Он сам был немного авантюристом, но такого от молодого магистра он не ожидал.
        - Все это может плохо кончиться, - проговорил он тихо, придя к себе, и бросился на кровать, закрывшись с головой, стараясь заснуть.



        ГЛАВА 31

        Ветер пузырями надувал паруса, и «Ласточка», легко скользя по волнам, мчалась в порт. Грозный внешне не подавал виду, но в душе ликовал. Еще бы! Такие деньги за этого французика. Пятьдесят тысяч, да еще золотом! Он будет сказочно богат, бросит ко всем чертям этот промысел, купит в Италии поместье на берегу моря и будет рассказывать детям разные сказки. Он уже спал и видел себя в этой роли. Ему было интересно, как кто-то назовет его папой.
        - Папа! - повторил он шепотом.
        И вдруг ветер стал стихать. Вскоре паруса пообвисли, как щеки столетнего деда. Он опоздает, и покупатель уедет! - эта мысль его грызла. На палубе появились надсмотрщики, засвистели их плети. Забил барабан.
        Раймунд не мог выдержать такого бешеного темпа. Он уже дважды падал грудью на весла. Спасал его Андрей. Одной рукой придерживая соседа, другой изо всех сил греб за себя и за него, не отставая от ритма.
        Но и это не помогло Раймунду. Лицо его пожелтело, он едва владел языком. Андрей, прикусив губы, все греб и греб. Надсмотрщики подозрительно косились на француза. Но на память им тотчас приходило воспоминание о гибели их товарища от дерзкого поступка сидящего рядом с французом раба, и они делали вид, что не замечают Раймунда.
        За последние дни состояние Раймунда резко ухудшилось. Сильно болел правый бок. Андрей не мог его уговорить, чтобы позвать Грозного, и убедить прислать лекаря.
        - Ты что, хочешь меня предать?
        Такие слова оскорбляли Андрея, он даже начинал сердиться. Раймунд, видя, что причиняет другу боль, просил прощения. Согласия на лекаря все же не давал, убеждая Андрея, что у него все пройдет. Но… не проходило.
        Такую гонку Андрей вскоре не смог бы выдержать, но ему помог вновь задувший ветер. Андрей поблагодарил Бога, а в душе начала просыпаться давно покинувшая его радость. Однако ее испортили внезапно появившиеся птицы, которые с тревожным криком неслись на юг.
        - Как бы чего не случилось, - посматривая на небо, тихо проговорил Андрей.
        А оно заволакивалось грозными черными тучами. Они быстро заполняли небо, пряча солнце. Море потемнело и начало бить корабль ощутимыми ударами волн. Они все усиливались и уже перехлестывали через борт. Кто-то срочно приказал убрать паруса. Всем стало ясно - надвигается ураган.
        Гребцы заволновались:
        - Свободу! Свободу! - кричали они.
        Но их некому было слушать. Команда куда-то исчезла. И только что гордо скользившая по морю «Ласточка» превратилась в безвольную мокрую курицу. Корабль мотало из стороны в сторону. Люди, сбиваемые волнами, катались по палубе. И только цепи удерживали их от того, чтобы не быть смытыми за борт. Кто-то больно ударился головой о борт, послышались стоны, истерические крики; некоторые, теряя сознание, захлебывались в волнах.
        Держась изо всех сил, Андрей спасал своего соседа. Сколько раз Раймунд молил Андрея бросить его и спасаться самому. Но тот даже не хотел и слушать. Держался, собрав последние силы. Появились первые трупы. Ужас царил на корабле. Но, как любое начало имеет конец, так и стихия наконец-то выдохнулась. Убежали куда-то тучи, вновь заулыбалось солнышко.
        Откуда-то появившаяся команда начала подсчитывать потери. Одна сломанная мачта, убившая трех гребцов, более десятка погубили волны. Расковывали погибших, бросали за борт. Обломок мачты, освободив от веревок, столкнули туда же. Гребцы стали вычерпывать воду. Жизнь постепенно налаживалась. Наконец подняли паруса на оставшейся мачте, гребцы расселись по местам, и корабль вновь устремился к цели.
        Раймунд беспрерывно благодарил Андрея за свое спасение, повторяя, что он обязательно его выкупит… выкупит… Речь его стала странной. Он забывал, о чем только что сказал, и опять повторял одно и то же. Да и голос был какой-то угасший. По всей видимости, до его сознания доходил тревожный взгляд Андрея. Он делал над собой усилие и говорил:
        - Ничего, мне уже лучше.
        Но однажды он странно замолчал. Андрей посмотрел в его глаза. Они уже ничего не видели. Он стал его трясти. Наконец тот пришел в себя.
        - Андрей, - тихо произнес он, - как мне хорошо… ты… ты прости… ты…все знаешь… не забывай, прощай…
        И его голова упала на грудь. Андрей подхватил его и закричал:
        - Помогите!
        Подскочил один из надзирателей. Человек опытный, он сразу понял, в чем дело. Поднял его веки и сказал:
        - Мертв.
        - Француз умер, - понеслось по палубе.
        Известие достигло и ушей Грозного.
        - Француз умер, - повторил он меланхолично про себя.
        И вдруг вскочил и опрометью бросился из каюты. С невиданной скоростью он слетел вниз и подбежал к французу. Подняв обеими руками его голову, вдруг взвыл, потрясая кулаками. Ни на кого не глядя, опустив по-бычьи голову, ринулся к себе. Потом вдруг остановился. Постоял какое-то время и медленно возвратился. Подойдя, он впился глазами в лицо Андрея, потом перевел взгляд на Раймунда, потом опять на Андрея. В его голове пронеслась какая-то мысль. Он ткнул пальцем одного из стражников и приказал:
        - Раскуйте, - рукой показал на Андрея, - и ко мне.
        Вскоре Андрея ввели в каюту Грозного. Он с интересом оглядел ее. Это было небольшое помещение, но со вкусом обставленное, обитое дорогим деревом, драпированное шелком, на котором были вытканы разные картины. Посредине стоял круглый стол с резными ножками, резные кресла вокруг. Все ввинчено в пол. На стенах развешаны сабли, кинжалы, шпаги, кольчуги. Во все эти изделия были вставлены бриллианты, много золота. Не простым людям оно принадлежало. Но дальше разглядывать его помещение не дал хозяин.
        - Хочешь на свободу? - спросил он его по-французски, указывая жестом на кресло.
        От такого вопроса Андрей оторопел. Это хорошо было видно по его лицу. Глаза капитана загорелись радостью: «Он его понял!» И он с удовольствием повторил вопрос.
        - Я думаю, каждый хочет, - усаживаясь, ответил Андрей.
        Ответ капитан получил на чистом французском. Радость его была безмерна. Но усилием воли он подавил ее в себе и перешел на свой обычный тон.
        - Не скажи, найдутся и такие, которые привыкли к этой жизни. Не надо ни о чем заботиться, свежий морской воздух, чего еще надо! Так ты хочешь или нет?
        Андрей изучающее смотрит на Грозного. Тот усмехнулся.
        - Не бойся. В моем вопросе подвоха нет. Дело вот в чем, - начал он, поняв, что, если он ему всего не расскажет, неизвестно, как урус поведет себя. И сорвется задуманное. А как не хочется расставаться с такими деньгами! От одной мысли о возможном срыве сделки у капитана кольнуло в груди. - Ты как две капли воды похож на француза. Многие приняли тебя за его брата, а мне за него предложили выкуп. Но… сам видишь, что случилось. Так вот я тебе предлагаю выдать себя за него.
        - То есть как выдать себя за него?
        Грозный рассмеялся.
        - Ты будешь этим французом. Понял?
        - Понял, - ответил тот, - вы денежки получите, поднимете паруса, и лови ветра в море. А меня за обман на дыбу.
        Грозный вновь рассмеялся:
        - На какую дыбу? Ты будешь… как его звали?
        - Раймундом.
        - Вот, ты будешь этим Раймундом. Графом Тулузским, мой сеньор.
        - Ну… они же сразу узнают. Приедет отец. Разве он не отличит родного сына?
        - Нет у него, Царство ему Небесное, ни отца, ни брата. Мать - сумасшедшая. Одна сестрица да полуслепой дядя.
        - Ну и что, - не сдавался Андрей.
        - А то, что мы не могли вас различить. Благо, нельзя поменяться вам местами. Да что я тебя уговариваю. Спрашиваю последний раз: хочешь получить свободу или сдохнуть здесь, как собака, говори! Если нет, черт с ними, с этими деньгами. В другой раз заработаю. А я меняю курс… так что… свобода или..?
        По тому решительному виду, с каким Грозный посмотрел на него, Андрей понял: он не шутит. Семи смертям не бывать, одной не миновать. Хуже не будет. Они тоже люди!
        - Свобода, - твердо ответил он.
        Грозный ладонью вытер вспотевший лоб.
        - Тогда так, чтобы тебя обезопасить…
        Он выглянул за дверь, подозвал стража и что-то ему сказал. Через некоторое время тот заглянул и кивнул головой.
        - Пошли, - приказал Грозный.
        Они вышли на палубу. Перед ними лежал труп голого Раймунда.
        - Раздевайся, - сказал он Андрею.
        У Раймунда на ягодице было большое родимое пятно.
        - Ложись и терпи, - Грозный отошел.
        Появился кузнец с раскаленной печаткой.
        - Поставь сюда, - ткнул капитан в ягодицу Андрея в то место, что соответствовало родимому пятну Раймонда.
        - Терпи! Потом радоваться будешь!
        Ему что-то посыпали, боль прошла.
        - Теперь прижги выше, чтобы никто не догадался. А ты, - он глянул на Андрея, - если спросят, скажешь, что напали египетские стражи, подожгли корабль, вот и опалило в нескольких местах. Или что капитан был пьян. Когда увидел родинку, приказал поставить на нее печатку, провозгласив громко, что Раймунд теперь меченый раб.
        И продолжил осмотр француза. Перевернули труп, убрали с шеи волосы.
        - Ага. На шее у него рубец. Так, - он достал кинжал и черканул по шее Андрея. - Кажется, все, - оглядывая еще раз тело, произнес капитан. - Покажи зубы.
        Потом приказал кинжалом разомкнуть рот француза.
        - Сойдет, - заглянув в рот одному и другому, сказал он.
        Андрей пошутил:
        - А если бы… то выбил?
        Грозный рассмеялся, к нему возвращалось хорошее настроение.
        Раймунда, что было впервые на галере, похоронили должным образом. Какой-то расстрига-священник пропел над ним молитвы. Его тело поместили в мешок, привязали груз. Когда опускали в море, все встали. Андрею жалко было прощаться со своим товарищем. Его сердце сжалось от боли. И он готов был продолжить рабскую жизнь, только бы тот ожил. Но…
        Через несколько дней показались огни какого-то порта. Это и был Эг Морт. Грозного беспокоило только одно: на месте ли покупатель. Буря помешала ему прибыть вовремя.



        ГЛАВА 32

        Как и предвидел Боже, после разговора у магистра он не мог заснуть. С первыми лучами солнца, чтобы не мучиться в постели от разных дум, он, как часто это делал в подобных случаях, взял лошадь и поехал на прогулку. Но, оказавшись на равнине, он последовал не по кругу, а поскакал прямо до первой деревеньки. Там, оставив лошадь за оградой, он, оглянувшись по сторонам, вошел в первый дом и поднял хозяина, который не очень удивился его появлению. Это говорило о том, что у них нередки были подобные встречи. Дав ему горсть денег, приказал немедленно скакать к графу де Буа и передать ему, что его племянник прибудет в порт Эг Морт через несколько дней.
        - Но только… - он прижал палец к губам.
        Хозяин понимающе кивнул и тотчас стал собираться в дорогу.
        От этого известия граф какое-то время не мог прийти в себя и только топтался на месте, беспрерывно повторяя:
        - Неужели? Неужели?
        - Да, да, ваше преподобие, - сказал незнакомый посланец и, склонив голову, поспешил удалиться.
        Наконец нервы успокоились, и де Буа смог отдать распоряжение о немедленном сборе в дальнюю дорогу. Его слуга по-стариковски ворчал:
        - Ишь, молодой какой! Мальчишка! На дворе такая скверная погода, а он - ехать. Ну, езжай, езжай. Насморк привезешь или кашель. Дай-ка я ему положу этот платок. Пусть укутает поясницу. Ишь, молодой да прыткий. Дровишек бы не забыть отапливать карету, мясца положу, колбасы…
        Ранним утром следующего дня карета, с гербом графа де Буа запряженная цугом с двойным выносом, выехала из замка. Был холодный, непогожий день. Молодой слуга Жан, разбитной парень лет двадцати, перед выездом растопил печурку. Де Буа разместился на пуховиках, приказал поплотнее прикрыть дверцы и наслаждался теплом, исходившим от этой печурки. Дрова весело пощелкивали, подмигивая пляшущим пламенем через щели. Де Буа даже расстегнул верхние пуговицы суконной куртки, которую он всегда надевал в дорогу в непогожие дни.
        Жан, прикрывшись шубейкой, скорчившись, лежал на переднем сиденье, поглядывая за печуркой, чтобы не прогорели дрова. Смотреть в окно было невозможно, мокрые капли покрывали его, и де Буа, откинувшись, сидел с закрытыми глазами. Не то дремал, не то думал. Дума у него была одна: чего же потребуют тамплиеры за свое содействие. Скорее всего, восточные земли, которые были ближе к их границам. Но он и мысли не допускал о всем графстве. Догадывался о способе отторжения этой земли. Скорее всего, они пригласят их сразу к себе в замок. Там родные стены помогут поделить состояние освободившегося Раймунда. Надо все сделать, но туда не заезжать. Что бы такое придумать, чтобы отговориться от них? Лучше всего сослаться на состояние матери. Кстати, она действительно очень больна. А им пообещать, что когда все уладится, они с племянником сразу же их посетят. На этом он и остановился.


* * *
        На другой день из замка тамплиеров выехала другая карета. Но ее сопровождал небольшой конный отряд, тайной задачей которого было силой доставить Раймунда в их замок, если тот добровоьно не захочет его посетить. В этой карете находился граф Боже. Перед отъездом граф попытался было отделаться от такого сопровождения, но магистр обязал его подчиниться такому решению. И это испортило ему настроение. Он даже ругал себя теперь, что вызвался организовать освобождение Раймунда. Ему не нравилась такая поспешность молодого магистра, которая могла привести к неприятностям для него.
        Слухи о предстоящем освобождении Раймунда уже бродили по стране. Кто их распускал, оставалось загадкой. Предположение падало на де Буа. Но кто его знает… Да и в собственном замке появилось много новых людей. Магистр пока не очень разборчив.
        - Ничего, жизнь обломает, - говорил он.
        Но это была слабая надежда.

«Интересно, - подумал Боже, - о чем он сейчас думает?»
        Да, Боже не ошибался: он думал. Скорее мечтал:
        - Граф привозит Раймунда в замок. Теплая встреча. Хороший обед. Вино. Добавляется капля бесцветной жидкости, и он добреет на глазах. Бумага готова! И вот на, король, выкуси, - он сжимает кулак и бьет другой ниже локтя, - юг - мой! Мой! Только бы не сорвалось. Не должно. Для этого я дал ему в помощь десяток рыцарей.


* * *
        - Жан, - позвал де Буа слугу.
        Но слуга, укачанный монотонным движением колымаги, нудной дождливой погодой, крепко спал. Де Буа не стал его будить, а, кряхтя, поднялся и, потирая одной рукой поясницу, сделал пару шагов и подошел к слуховой трубе. Вытащив затычку, крикнул:
        - Эй!
        Возница сразу отозвался.
        - Слушаю, мой господин.
        - Лысую гору проехали?
        - Нет еще. Но она недалеко.
        - Как подъедем, скажи.
        Всю дорогу граф не мог задремать. Он был каким-то сосредоточенным. Таким он бывает только тогда, когда обдумывает важные вопросы. Через какое-то время до него донесся голос возницы:
        - Тпруу! - громко крикнул он, и в трубе раздался его голос. - Приехали, мой господин. Лысая гора перед вами.
        Де Буа не стал больше жалеть Жана и поднял его.
        - Слушай меня, - укоризненно глядя на его сонное лицо, сказал граф. - Надевай плащ, бери сухих дров. Да береги, чтобы не намокли. Поднимайся на гору и смотри вперед. Как только там появится экипаж, тотчас зажигай костер и бегом вниз. Жди нас. Понял?
        - Понял, мессир граф.
        - Тогда ступай. Стой, еды не забудь.
        - Мессир граф, а если его не будет, а придет ночь, что я буду делать?
        - Когда стемнеет, мы подъедем. Увидишь фонарь, бегом к нам.
        - Понял.
        Напрасно Жак сидел до ночи. Никто не проехал. Промокший до нитки, вернулся Жак к хозяину. Де Буа, налив в кружку вина, поставил ее на печь. Когда оно стало горячим, подал его слуге.
        - Пей, - приказал он, - не хватает мне, чтобы ты слег.
        Стуча зубами от холода, слуга его выпил.
        - Кого мы ждали, мессир? - бесцеремонно спросил Жак, возвращая кружку.
        Де Буа не ответил, а сказал:
        - Ложись! Укройся потеплее. Тебе надо пропотеть.
        - А завтра опять туда? - спросил он не очень веселым голосом, укрываясь.
        - Пока не встретим, - ответил на этот раз де Буа и, открыв в фонаре дверцу, задул свечу.


* * *
        В порту Боже встречал свой человек. Он доложил ему, что галера еще не прибыла.
        - На море был сильный ураган. Он задержал корабль.
        - А если он погиб?
        - Да вы что, мессир граф! Чтобы у такого капитана это случилось! Ни в жисть! Грозный вот-вот будет, - заверил он. - Я знаю этого капитана давно. Он - человек слова.
        - Это хорошо. Но посмотрим, каково его слово. А пока давай в гостиницу.
        Его ждал самый лучший номер. В нем останавливался несколько лет тому назад сам Людовик, который и решил построить здесь порт. Боже с презрением осмотрел номер. Две комнатушки: спальня да столовая. Еще туалет с умывальником, и все. Королевские апартаменты! В спальне обычная кровать. Над ней возвышалось что-то, напоминавшее балдахин. Кресло со столиком и около двери зеркало. На окне шторы. В столовой круглый стол, вокруг кресла да буфет с посудой.
        Когда граф осмотрел номер, человек, сопровождавший его, сказал:
        - Обед заказан. Прикажете нести?
        Граф вздохнул и произнес:
        - Пусть несут.
        Ночью Боже разбудило сильное завывание ветра за окном. Он, казалось, стонал, словно прощаясь с погибшим другом. Сила его все усиливалась. Внезапно в стену ударила какая-то тяжесть. Такого за высокими стенами крепости Боже не доводилось слышать. Ему стало страшно:
        - А что, если…
        Ему и в голову не приходило, каково в подобных случаях тем, кто был в море. Буря добралась и до них. Она свирепствовала почти сутки. Когда стихла, Боже прошелся по городу. Господи! Как он изменился. Множество судов было выброшено на берег. А сколько разрушено домов!
        - «Да, жить здесь - сладкого мало», - подумал он, возвращаясь к себе.
        Зато, как оказалось, дом, в котором останавливался король, был целехоньким.
        За обедом он спросил своего человека:
        - Стоит ли ждать галеру? Поди… - и он пальцем показал вниз.
        Тот пожал плечами:
        - Всякое бывает. Надежд, конечно, мало, но…
        Два или три дня Боже терпеливо ждал. Но вечером сказал:
        - Все, если завтра его не будет, я поднимаю свои паруса, - и улыбнулся своей шутке.
        Прожив эти дни в морском городишке, он кое-что узнал. Однажды, сидя за завтраком, Боже обдумывал час своего отбытия, как вдруг вбежал какой-то человек и крикнул с порога:
        - Прибыл! Прибыл!
        Боже не понял. Он настолько он отключился от ожидаемой встречи, что переспросил:
        - Кто прибыл?
        - «Ласточка».
        - Какая? - он пожал плечами и удивленно посмотрел на человека.
        - «Ласточка» прилетела! Капитан Грозный прибыл!
        Только после этих слов он понял, о чем идет речь.
        - Так скорее туда! - он вскочил и показал рукой в сторону порта.
        Да, в порт входила галера. Но она была так «общипана», как петух после боя. Все это не интересовало Боже. Он ждал только Раймунда. Как казалось Боже, она долго пришвартовывалась к берегу. Потом с корабля сошли два человека. Один из них выделялся не только ростом, но и привлекательностью. Когда они подошли ближе, Боже почему-то вновь обратил на него внимание. Несмотря на густую бороду, выглядел он молодым. У него было волевое, мужественное лицо, высокий чистый лоб, умный, пытливый взгляд карих с искоркой глаз, темные волнистые волосы, ниспадавшие на широкие, крепкие плечи. Высокий рост, стройная, подтянутая фигура делали его неотразимым. Боже невольно залюбовался им. И почему-то он еще подумал: «А если этот юноша фехтует, скольких надменных юнцов уложит его шпага!» А что это будет так, он нисколько не сомневался, зная нравы парижских красавиц. Нет, точно, если он доедет до Парижа, все женщины будут у его ног. Предсказаниями Боже никогда не занимался, даже насмехался над теми, кто пытался это делать. Но что это: в нем вдруг заговорил предсказатель! И насколько верно его предсказание? Жизнь - штука
порой скверная и радость может превратить в горе.
        Сошедшие с корабля остановились. Боже подозвал своего сопровождающего и приказал ему подойти к ним и узнать поделикатнее, не те ли это люди, которых он ждет. И тот, кивнув графу, пошел в их сторону. Они о чем-то поговорили, а затем втроем подошли к Боже.
        - Граф, - сказал человек Боже, кивая на толстяка, - это известный капитан Грозный, а это, - он показал на высокого юношу, - граф Тулузский Раймунд.
        Потом повернулся к юноше и произнес:
        - Граф Тулузский Раймунд, перед тобой - твой спаситель, рыцарь тамплиерского ордена граф де Боже.
        Раймунд сделал поклон, преклонив колено.
        - Я благодарен вам, граф, от всего сердца и надеюсь, что в ближайшее время сумею оплатить вам сторицей.
        Боже подошел и пожал его руку:
        - С прибытием, Раймунд, на родную землю, и не торопитесь, юноша, с нами расплачиваться. Наш орден главной своей целью считает оказание людям помощи, когда все другие в ней отказывают. А главная благодарность - это когда в человеке укрепляется вера в Господа нашего Христа, и он несет эту веру в своем сердце, делясь ею с другими. Но мы всегда с благодарностью принимаем любые пожертвования, особенно те, которые по достоинству оценивают наш вклад.
        После этих слов на губах Боже заиграла тонкая улыбка. Она тотчас сбежала с его лица, когда он поймал понимающий, настороженный взгляд Раймунда.
        - А этот тулузец не прост, - подумал Боже, - ему палец в рот не клади.
        Не удержался от улыбки и Раймунд, сказав:
        - Граф, вера помогла мне выжить в таких случаях, когда казалось, что все пути к жизни отрезаны. Я никогда ее не предам, - и он по восточному обычаю склонил голову и приложил руку к сердцу.

«Какой воспитанный и тонкий юноша», - опять подумал Боже и воскликнул: - Это великолепно, мой друг. Позвольте мне так вас называть. Но кого вы стараетесь рассмотреть? - Боже заметил, что Раймунд кого-то ищет глазами.
        Раймунд смущенно посмотрел на Боже:
        - Вы правы! Я ищу своего дядю.
        Боже хмыкнул:
        - Его здесь нет. Хотя он знает о вашем прибытии. Видать, какие-то серьезные события заставили его остаться дома, - в его голосе слышалась скрытая ирония.
        - Тогда скорее домой, - заторопился Раймунд.
        Боже куснул губу и подумал: «Как же я так влюбился! Теперь его не уговоришь заехать в замок. Для такого верзилы, пожалуй, - он посмотрел на своих людей, - их окажется маловато. Не убивать же его! Ну, ладно, дорога покажет».
        И произнес:
        - Тогда в путь.
        В это время раздалось весьма красноречивое покашливание забытого всеми толстячка. Боже посмотрел на капитана и понял, что он напоминает о расчете. Боже пальцем подозвал своего человека, взял его за воротник, что-то прошептал на ухо, и тот быстрым шагом удалился. Вернулся он с сумой в руках. Чувствовалось, что она была нелегка. Боже взял ее и подал капитану.
        - Можешь посчитать, - сказал граф и почему-то улыбнулся.
        Капитан заглянул вовнутрь, пошевелил суму и перебросил ее через плечо. Подняв руки, как бы говоря, что «все в порядке, бывай», он пошел к своим, которые дожидались его на палубе.
        Боже куснул губу:
        - Надо было бы взять тысяч пять, - тихо прошептал он.


* * *
        Какой день де Буа терпеливо ждал, когда на горе вспыхнет огонек. Ехать в порт и встречаться там с Боже он не хотел, зная, что этот льстец все сделает, чтобы заманить их к себе во дворец. Поэтому он решил разыграть «спешку», якобы находился у предсмертного ложа графини. И им надо срочно вернуться к ней. И, когда казалось, что все потеряно, огонь вспыхнул. Об этом оповестил возница.
        - Гони, - крикнул де Буа.
        Застоявшиеся кони неслись так, что колымага вот-вот могла развалиться. Жан еле успел вскочить на облучок.
        - Кто это так несется нам навстречу? - крикнул сверху возница Боже.
        Граф выглянул и побледнел. Он узнал колымагу де Буа.
        - Успел-таки, старый, - не без зла подумал он и приказал остановиться.
        Он этого хитреца раскусил сразу и знал, что де Буа постарается выкрутиться, чтобы не заехать к нему в замок.
        Начал тормозить и де Буа.
        - Что случилось? - спросил Раймунд, стараясь разглядеть, что происходит, когда граф открыл дверцу. Ему удалось увидеть, как из встречной кареты вылезает человек. Но ему не надо было говорить, кто это. В свое время Раймунд так описал своего дядю, что его невозможно было не узнать. Сердце юноши дрогнуло. Это была первая, может, главная проверка и встреча, где решался вопрос: будет ли он принят или… но об этом не хотелось думать. Он решил показать радость встречи, легко отстранил Боже и выпрыгнул наружу. Но, сделав несколько шагов, он остановился. Остановился и дядя. Это было драматическое мгновение. Оба, это было хорошо видно со стороны, что-то лихорадочно искали друг в друге. Затем дядя развел руки в стороны и с криком:
        - Раймунд, мой мальчик, - бросился к своему «племяннику».
        Они долго обнимались, смотрели друг на друга и вновь обнимались. Потом, когда прошел первый восторг встречи, дядя уважительно осмотрел племянника:
        - Однако… ты… тово…
        Желая потрепать его по голове в порыве восторга, приподнявшись на цыпочки, он запустил руку в его волосы и приподнял космы. Шрам был на месте.
        Один не без чувства благодарности вспомнил о корсаре, второй - благодарил Бога, что вернул ему племянника.
        - Ты… возмужал, - он продолжал легко трепать его волосы, - какой богатырь стал, сразу трудно тебя признать. Смотри, как физический труд и море подействовали… пропадет совсем твоя Жози, как увидит тебя.
        - Что с ней, как она? - с жаром воскликнул племянник.
        - А… - поник головой дядя, - не дождалась, да не печалься, а вот с матушкой… беда, - он почему-то посмотрел на Боже, - при смерти. - Думал, не встречу… Ну, да поторопимся. Надеюсь, застанем. Уж очень она хочет видеть тебя. Ты, - он повернулся к Боже, - граф, нас прости, что не сможем заехать к вам. Знаю, что ждете. Но… сам понимаешь, мать все-таки… какая-никакая.
        Боже ничего не ответил. Он посмотрел на своих людей, потом на де Буа. Взгляд его был пристальный, он точно хотел проникнуть внутрь этого непростого человека. Но кроме печали, которой подвергается человек в подобных случаях, он ничего другого не заметил.
        - Ладно, - наконец согласился он, - верю слову дворянина.
        Де Буа только взглянул, но промолчал.
        - Ну, племянничек, прощайся! Нам дорога каждая минута.
        Раймунд протянул руку Боже и сказал:
        - Мы обязательно приедем.
        Де Буа прощально помахал из кареты рукой и крикнул вознице:
        - Гони!
        - Слава те, Господи! - крестясь, произнес де Буа, вновь становясь епископом.
        - Почему не приехал отец? Что-то случилось?
        Дядя уловил в голосе племянника нотки тревоги.
        - Мужайся, Раймунд! За твое отсутствие многое изменилось, в основном ждут тебя… одни неприятности, - он вздохнул.
        - Что такое? - Раймунд развернулся к дяде, лицо его выражало тревогу.
        - Нет у тебя более ни отца… да примет его душу Господь, - епископ перекрестился, - ни брата.
        - Что случилось? - лицо племянника помрачнело.
        Де Буа принялся рассказывать. Заканчивая повествование, он сказал:
        - Как видишь, тут разное приходит на ум. Твое похищение, смерть отца и твоего брата наводят на мысль, что кому-то все это нужно. Мне думается, всему виной твое графство. Кто-то хочет прибрать его к своим рукам.
        Он посмотрел на племянника. Лицо дяди было строгим, в глазах ощущалась тревога. Раймунд почувствовал в этом взгляде надвигающуюся опасность.
        - Ничего себе, - вырвалось у него, - лучше бы меня не выкупали! Вот поэтому вы отказались от поездки к… к…
        - Тамплиерам, - подсказал дядя и вздохнул. - Сейчас надо оберегаться и их в том числе. Они тоже не против отхватить жирный кусок.
        - Так, так, - Раймунд запустил пятерню в свои космы, - а кто еще?
        - Еще? - дядя усмехнулся. - Ты стал совсем взрослым. Не ожидал тебя таким увидеть! Море пошло тебе на пользу, как ни горько об этом говорить. А может, это и спасло тебя. Так что, сын мой, нам есть чего опасаться.
        - Бюа, - произнес Раймунд, так звал его настоящий племянник, - ты не ответил: кто еще?
        От такого воспоминания у де Буа повлажнели глаза.
        - Не забыл, - тепло сказал он. - А угрожать может еще… король!
        - Король? - Раймунд даже привстал, - ничего себе! Что же ему от нас надо?
        - Наши земли!
        Раймунд на какое-то время задумался. Приоткрыл занавеску. Местность, по которой они ехали, была гориста. Скалы порой принимали такие причудливые формы, что вряд ли какой художник мог так придумать. Вот одна большая скала, а рядом совсем крошечная. Что это: окаменевшая мать со своим ребенком? Или…
        - Раймунд, - позвал дядя, - что же ты молчишь?
        Юноша опустил занавеску и повернулся к нему:
        - Что же я могу тебе сказать? Я думаю, все в руках Всевышнего. Хорошо, что все честно сказал. С королем воевать не будем, а дальше - видно будет!
        Дядя, как китайский болванчик, закивал головой. Услышанным он остался доволен, расценив его как ответ не юноши, а зрелого мужа.



        ГЛАВА 33

        Париж процветал. Мирные годы, которые так берег Людовик, давали о себе знать. Город рос как на дрожжах. Во время поездок по столице в душе короля всегда рождалась гордость за свой трудолюбивый народ и в то же время… страх. Все это могло рухнуть в одно мгновение. И не только от происков внешних врагов. Но и внутри государства не все было благополучно. Южные бароны пугали особенно. Их отдаленность делала их выступления весьма опасными.
        И вот ситуация с Тулузским графством. Да об этом он даже не мог мечтать! Осталось сделать один шаг: женить своего брата Карла на единственной оставшейся наследнице. Это графство могло выступить как приданое невесты. Но на предложение короля его брат ответил решительным отказом. Он спал и видел себя королем Сицилии. А эта женитьба могла разрушить его мечту. Он не поддавался никаким уговорам. Однако Людовик не терял надежды. Но вчерашний день внес свои коррективы.
        Тайный королевский агент донес ему, что к графству стали проявлять большой интерес тамплиеры. Этот весьма богатый орден был опасным соперником. Обосновавшись на мятежном юге, он мог стать объединительной силой для строптивых баронов.
        Людовик понял, что промедление просто опасно. И вызвал другого брата, Альфона, назначив ему встречу в Венсенском лесу, около своего любимого дуба. Герцог Альфон де Пуатье был на месте в назначенный срок. Но там никого не было. Привязав коня к дереву, он начал ходить по протоптанной дорожке, от нечего делать сбивая плетью головки цветов. Он так увлекся этим, что не заметил, как к нему подошел какой-то монах. Альфон мимолетно взглянул на него и полез за деньгами. Достав луидор, протянул его иноку.
        - Будешь так разбрасываться деньгами, сам пойдешь с протянутой рукой.
        Голос был знаком. Альфон еще раз внимательно взглянул на этого монаха и… остолбенел. Перед ним был сам Людовик.
        - Прости, сир, - нашелся он, - я слышал, что ты любишь эту одежду. Но вот так тебя встретить…
        - Пойдем, брат мой, - он взял его под руку, - я пригласил тебя сюда потому, что наши стены имеют уши, а эти дубы, - он сделал полукруг рукой, - языков не имеют. И еще я хотел, чтобы ты проехал по городу и увидел те изменения, которые в нем происходят.
        - Брат! - воскликнул Альфон, останавливаясь, - ты меня удивляешь! Как ты думаешь, где я ехал? На наше свидание?
        - Ну и что ты увидел? - спросил король, глядя на него в упор.
        Альфон пожал плечами:
        - Ничего!
        Людовик, освободив свою руку, сделал пару шагов назад:
        - Брат, - начал он, глядя ему в лицо, - ты готовишься стать главным правителем. А знаешь ли ты, что оно накладывает на тебя определенные обязательства? И не только по проведению пиров и волочению за каждым подолом.
        Альфон отступил на шаг:
        - Сир, хоть ты и король, но никто не давал тебе права так разговаривать со мной. Я не глупый юнец и кое-что знаю.
        Людовик рассмеялся:
        - Это хорошо! Значит, ты понимаешь, что король обязан заботиться о своих подданных.
        Альфон улыбнулся:
        - Скажи мне еще, что я должен знать, что государство живет за счет налогов.
        Король взглянул на брата:
        - Ты правильно сказал. Но чтобы в государстве можно было что-то собрать, необходимо что…?
        Король, склонив голову, смотрел на брата.
        - Что, что, - растерянно произнес Альфон, - ну… ну, - он зло взмахнул плетью и снес головку герани.
        - Мир нужен, - зло бросил король.
        Этот тон напугал Альфона, и он примиренчески произнес:
        - Ну, это… да.
        - Так почему ты против?
        - Я? - глаза Альфона расширились.
        - Да, ты, - Людовик даже ткнул пальцем в его грудь.
        - Кому я объявил войну? - обидчиво спросил он.
        - Войну можно не объявлять. Она часто начинается с того, что кто-то глупо поступил, - голос короля стал твердым и властным.
        - Я своей глупости не вижу, - по-прежнему обидчиво ответил брат.
        - Скажи тогда мне, - голос короля смягчился, он подошел к Альфону и взял его за руку, - почему ты позволяешь нашим южным вельможам довольно часто пугать нас, требовать от нас разных льгот, которые разоряют нашу казну? А если мы не соглашаемся, они бряцают оружием.
        Альфон сделал удивленное лицо:
        - Я позволяю? Да я с ними и не знаюсь. В чем, в чем, а в этом, брат, ты меня не обвинишь, - он помахал перед ним рукой и отвернулся.
        - Ты что, - король повернул его к себе, - не понимаешь, что юг опасен для нас? И для тебя в том числе?
        - Понимаю.
        - А если понимаешь, то какого дьявола не разрубишь этот узел?
        Альфон рассмеялся:
        - Давай мне топор, я вмиг его разрублю.
        - Я даю тебе этот топор. Руби.
        - Где он? - с издевкой посматривая по сторонам, спрашивает Альфон.
        - Не прикидывайся идиотом. Ты знаешь, о чем идет речь. Дело принимает нешуточный оборот. Тамплиеры, как мне известно, вознамерились отхватить этот кусок. Надеюсь, ты понимаешь, что это все значит.
        Альфон побледнел. Он четко представил, во что это может вылиться. И все же еще раз попытался вывернуться. Ему очень не хотелось выполнять волю брата. От его святости он готов был бежать куда угодно. Сильно завидовал Карлу, который, удачно женившись, стал королем Сицилии. Что-то подобное хотел и Альфон, мечтая о какой-нибудь принцессе. Зная, что говорит глупость, все равно брякнул:
        - Я слышал, что ты хотел женить Карла…
        Людовик взял у него плеть и ловко сбил засохшую головку какого-то цветка.
        - Ты знаешь, где Карл? - спросил король, возвращая ему плеть.
        - В Сицилии.
        - В Сицилии, - повторил и король, - а ты не догадываешься, почему я его назвал.
        Тот пожал плечами.
        - А чтобы тебя, умника, сберечь.
        Альфон посмотрел на брата. По его виду он понял, что король дальнейших уверток не потерпит.
        - Я… я согласен, - пролепетал он.
        - Вот и умница, - спокойным, даже ласковым голосом сказал король.
        Он подошел к дереву, отвязал коня и подвел его к брату:
        - Ступай, готовься!
        После разговора с братом король вызвал к себе графа Сансерра. Узнав о цели своего вызова, граф, лишенный малейших дипломатических способностей, бухнул Людовику:
        - Так мать же сумасшедшая!
        На что король спокойно ответил:
        - Лекари пока такого заключения не сделали.
        На следующий день из Парижа выехал граф де Сансерр со своими людьми. Путь их лежал в Тулузу, где по заданию короля они должны были встретиться с графиней и уговорить ее на брак Констанции с Альфоном. Чтобы размягчить сердце строптивой владычицы, Людовик пожертвовал ей в качестве подарка золотой перстень с рубином и смарагдами. Эта вещь стоила огромных денег. При виде перстня граф де Сансерр прямо-таки обалдел.
        - Для дела, граф, для дела, - сказал король, увидев такую реакцию Сансерра.


* * *
        А следом за ними с часовым разрывом в тамплиерский замок поскакал всадник. Он не жалел лошадей, как и денег, поэтому гораздо быстрее, чем Сансерр, достиг крепости. Узнав о решении короля, - увы, и дубы умеют говорить, - Жак де Молэ пришел в ярость. Навстречу не вернувшемуся еще Боже был направлен рыцарь, который должен был передать графу, чтобы он доставил Раймунда в замок во что бы то ни стало. Рыцарю не пришлось скакать далеко. Он встретил их, как говорится, у порога собственного дома.
        Объяснение Боже и Молэ чуть было не закончилось трагически. Молэ обвинил его в предательстве и хотел даже бросить в темницу. Благо, подоспел епископ Зедор. У него хватило ума успокоить обоих, посадить за стол и заставить подумать, что следует делать.
        Сколько они ни думали, ни вертели, выход видели в одном: надо любым путем заполучить Раймунда. Поручили это сделать все тому же Боже. Он дело испортил, ему и налаживать. Сколько раз Боже чертыхался за свою инициативу. Но деваться было некуда. Он спустился в глухой подвал, где колдуны с лысыми головами готовили разное зелье, способное как усыпить человека, так и отправить его к праотцам, не оставляя никаких следов.
        Боже вышел от них с пузырьком на груди и сумочкой, где были разные лекарства и бутылочка вина с корицей. Его путь лежал в Тулузу. Ему вдруг очень захотелось помочь своему другу, видя, как тот переживает по поводу болезни графини Тулузской. Боже торопился. Ему очень хотелось застать у графини объявившегося сынка. Но труды его оказались напрасны. Ни Раймунда, ни его дяди там не было.
        Боже деликатно обошелся с графиней, рассказав ей о своей встрече с графом де Буа, который так переживал из-за ее болезни. Услышав такие слова, графиня прослезилась. Брошенная всеми, она виделась только со слугами. Родные о ней позабыли, боясь, что она еще чего-нибудь попросит. Она некстати вспомнила, что де Буа у ней давно не был. Боже понял, что епископ провел его, как мальчишку. Он даже скрипнул зубами.
        - Ладно, - сказал он себе, - посмотрим, кто кого.
        И он заторопился к отъезду. Прощаясь, обходительный граф растрогал ее сердце. Кстати, его лекарства ей очень помогли, и он заметил, как та украдкой вытирает слезы.
        Из тулузской цитадели Боже направился прямо в замок де Буа. Правда, ему пришлось сделать одну остановку с поджидавшими его всадниками. Они о чем-то сговорились и разъехались по своим сторонам.
        Хозяина с племянником в замке встречали с большой радостью. Но прежде чем приступить к празднеству, хозяин приказал готовить чаны, чтобы обмыть бренные тела с дороги. Уж не имел ли при этом хозяин умысел взглянуть на тело племянника и окончательно убедиться в его родственности?
        И вот чаны готовы. Они благоухают запахом полей, возбуждая желание поскорее окунуться в волшебные воды. Раймунд сбрасывает с себя одежды. Пытливый взгляд дяди провожает его до самой воды.
        - Осторожнее, - кричит он, а в голосе радость: «Он!»
        При близком общении в душе де Буа порой появлялись сомнения. И возникло желание еще раз убедиться в своей правоте.
        Празднество затягивалось. А внезапное появление Боже только подлило масла в огонь!
        - Ба! Какими судьбами! - вскричал веселый хозяин, спеша навстречу неожиданному гостю.
        - Совсем другой вид, - говорит гость, освобождаясь из цепких объятий де Буа, - не то что при последней встрече. Тогда жаль мне стало вас, - он кивает на подошедшего Раймунда, - и захотелось помочь. Как-никак, она его мать. Был у нее, дал ей лекарство. Теперь можете не торопиться. Проживет она еще невесть сколько, - заметил он с ехидной улыбкой.
        Что за этим скрывается: разгадка хитроумного де Буа? Опять же мудрит хозяин, делая вид, что его не понимает.
        - Пошли! - приглашает он гостя, желая быстрее покончить с этим разговором.
        Подхватил его под руки и повел к столу.
        - А мы вот заехали. Думал, быстро уедем, да задержались. Надо племяннику прийти в себя, - оправдывался он на ходу.
        - Да! Да! - кивает головой Боже, подделываясь под тон хозяина.
        И принял кубок от молодухи, в глазах которой метался огонь.
        - За возвращение, - поднял он кубок и осушил его до дна.
        Празднование затянулось допоздна. На другой день все было готово к тому, чтобы вновь его продлить. Но Боже запротестовал:
        - Срочно надо возвращаться. Дела ждут.
        Но посидеть на дорожку заставили. Затем хозяин изъявил желание проводить гостя, чему тот был несказанно рад. По этому поводу пришлось принять еще чарку. Наконец хозяин приказал подавать кареты. Для Боже такой загул хозяина был непонятен. «А еще епископ», - осуждающе подумал он. Но… в чужой монастырь… и ему пришлось подлаживаться. Если бы он знал, что виной этой показухи был он сам… наверное, совсем по-другому бы подумал.
        В хозяйскую карету уселись епископ, гость и Раймунд.
        Они сидели рядом, обнявшись. Так сидят только друзья. Боже нахваливал Раймунда за его сдержанность и внимательность. У него даже вырвалось:
        - Как жаль, что у меня нет дочери!
        А потом спросил у Раймунда, желая показать о нем заботу:
        - Умеешь ли ты фехтовать?
        - Не умеет, научим, - полупьяно отвечал за него де Буа.
        Наконец проводы достигли своего предела, и де Буа остановил коней.
        - Да, пора прощаться! - промолвил с сожалением Боже.
        И вдруг он сделал вид, что что-то вспомнил:
        - Сеньоры! - вскричал он. - У меня же есть бутылка прекрасного вина!
        Он полез в сумку, извлек ее и показал де Буа. Тот только щелкнул языком.
        И Боже, разлив по кубкам вино, первым поднял бокал со словами:
        - За наши новые встречи, - и выпил его, подавая пример.
        Вино было прекрасным, с корицей. Любимое вино епископа. Вскоре пустой сосуд выбросили в дверцу.
        Заждавшиеся приглашенные гости стали тревожиться:
        - Неужели подвыпившие хозяева укатили в гости к тамплиерам?
        Солнце давно перевалило обеденную отметку, а их все не было. Гости решили расходиться. Остались только те, кто должен был навести порядок после праздника. От работы их оторвало ржание за воротами чьей-то лошади.
        - Пойди, погляди, - приказал дворецкий юному пажу.
        Тот побежал, но вскоре вернулся. На его лице был испуг.
        - Там, - он показал в сторону ворот, - лошадь…
        - Да скажи толком! - прикрикнул дворецкий. - Что ты замолотил: «лошадь, лошадь»? Я и без тебя знаю, что не бык.
        - Наша лошадь и кровь, - пролепетал паж.
        - Наша лошадь в крови? - испуганно переспросил дворецкий.
        Мальчик закивал головой.
        Люди высыпали за ворота. Да, действительно, это была одна из лошадей, запряженных в карету. Кто-то воскликнул:
        - С господами несчастье!
        Несколько верховых тотчас выехали из замка. Полуразбитую карету они нашли на мосту. Она лежала на боку, чудом не свалившись в реку. Оказалось, что кто-то вел ремонт, убрал часть пролета, но не успел его заделать. В эту-то дыру и провалилась карета передними колесами. Де Буа в бессознательном состоянии, с разбитым лицом и поломанной ногой, обнаружили в карете. Ни Боже, ни Раймунда, ни возницы не было. Сразу возникло предположение, что они утонули в реке, будучи выброшенными из кареты.
        Разбившись на две группы, прибывшие из замка люди стали спускаться вниз по реке, обследуя берега. Вскоре обнаружили труп возницы, выброшенный на берег. Но ни гостя, ни племянника де Буа нигде не было.
        Хозяин пришел в себя только на второй день. Что с ними случилось, он не помнил. Последнее его воспоминание было - бутылка вина, которым угостил их Боже. Де Буа собрал всех, кто был на месте аварии. Выслушав их рассказ и страшное предположение, что племянник с гостем утонули, граф задумался. Нога приковала его к постели, и ему оставалось одно: думать. Не все ему нравилось в этой истории. И он невольно опять обратился к той бутылке. Де Буа отчетливо вспомнил, как Боже разлил вино и первым осушил бокал. Не сделай Боже этого, он бы никогда не стал его пить. Тем более из рук тамплиера.


* * *
        Между тем граф Сансерр со своими людьми медленно приближался к Тулузе. По дороге он делал длинные остановки, посылая нарочного до следующего пункта намеченной задержки. И трогался в путь только после того, как тот возвращался и докладывал, что их там ждут.
        Город подготовился к встрече и выглядел отмытым, причесанным, помолодевшим.
        Важно въезжали посланцы короля. Два ряда гвардейцев впереди, за ними несколько карет. А их встречали до блеска начищенные кирасиры, прочее воинство, демонстрируя заодно и свою мощь. По болезни графиня ждала посланцев у себя в цитадели.
        Главный зал в замке был воистину прекрасен. Цветные витражи создавали загадочный фон, гася веселье солнечных лучей. Горящие канделябры давали не столько света, сколько хвастались своей стариной. Драпированные шелком стены гасили звуки, а высота полусферического потолка давила своей громадой. Масса развешанного оружия, добытого за долгие годы походов и битв, говорила о той славной истории, которой мог гордиться этот род.
        Графиня сидела в кресле посреди этого зала. На ней было платье, в котором она несколько лет тому назад блистала на королевском балу. Ее морщинистую шею прикрывали бусы из жемчуга в несколько рядов. Венчало этот жемчужный каскад золотое ожерелье с розовыми рубинами и крупными изумрудами. Волосы были тщательно уложены и повязаны широкой голубой атласной лентой, которая, как корона, охватывала голову.
        Граф Сансерр в парадном камзоле с большим кружевным воротником, в белоснежных чулках и башмаках с большими пряжками, в которых сияли дорогие каменья, выставил правую ногу вперед и, согнув левую, приветствовал правительницу изящным поклоном с витиеватым движением руки. Чуть не на цыпочках подойдя к хозяйке, красиво приподнял ее начавшую полнеть руку и прижался к ней своими похолодевшими губами. Затем, отступив на шаг, торжественно произнес:
        - Наш король Людовик и королева Маргарита в моем лице приветствуют столь прекрасную хозяйку.
        При этих словах графиня зарделась и кокетливо произнесла:
        - Ой, бросьте, граф.
        - Нет, нет, я вижу перед собой не женщину, нет, а чудо красоты. Это мешает мне собраться с мыслями, я растерял все слова королевских особ, которые они наговорили мне, чтобы я их передал вам. Но… я сказал не хуже, поверьте мне. И в знак своего уважения королевская чета просила вас принять в качестве подарка одну вещицу. - Он подал перстень, врученный ему королем. При виде подарка глаза ее вспыхнули жадным, но восторженным огнем.
        Подарок окончательно добил графиню. И Сансерр понял, что можно переходить к делу. И он начал говорить:
        - Испытывая к вам высокое чувство любви и преклоняясь перед историей вашего рода, в коей имелись случаи породнения не только с семьями графов, герцогов, но и королевским, нынешний наш правитель, уступая настоятельной мольбе своего брата, который пылает жаркой любовью к вашей дочери Констанции, просит для него ее руки.
        Он замолчал, прижав руки к груди и с мольбой в глазах ожидая ее ответа. Оторвав взгляд от подарка, она игривым тоном сказала:
        - Граф, поверьте, и моя дочь тоже… испытывает подобные чувства. В силу ряда обстоятельств ее сейчас с нами нет. Но я знаю, чем наполнено ее сердце. Даю свое благословение, и пусть мои и ваши юристы обсудят брачный контракт.
        Выслушав с почтением эту тираду, граф был поражен ее прагматичностью. В ответ он произнес:
        - Я благодарен вам за такие слова. Поверьте мне, я их дословно передам королю.
        Дальше посланцев ждал обильный стол. Пересекая порог столовой, граф вдруг вспомнил про Констанцию и задал себе вопрос: «Где она?» Но дразнящий запах перебил его мысли.
        - А, - махнул он рукой.



        ГЛАВА 34

        Раймунд очнулся от холода и почувствовал, что промерз до мозга костей. К тому же какая-то тяжесть давила руки и ноги. Открыв глаза, он ничего не понял: тьма царила вокруг. Он пошевелил руками, на них загремели цепи. В цепях были и ноги.
        - Что такое? - резануло его мозг. - Где я?
        Юноша постарался успокоиться и вспомнить, что же было. Он хорошо помнил приезд в дядин замок. Мытье в бадье. Про себя усмехнулся: «Дядя, похоже, опять меня проверял. Дотошный старик. Спасибо, Грозный, тебе». Стихийно возникший и надолго затянувшийся праздник. Дальше - приезд этого графа. Его угощение. Стоп. Его угощение, а потом… полная темнота. «Похоже, я у тамплиеров. Что же им от меня надо? Дядя говорил, хотят оттяпать кусок земли. Господи! Да сколько можно? Чем я провинился перед тобой?» Он пощупал на груди крестик. Он был на месте. Ему даже сделалось легче. «Куда они меня бросили?» Он стал ощупывать стены. Они были из камня. Холодные. Глухие. И скользкие от сырости.
        Поднявшись, держась за стену, он дошел до железной двери, хорошо подогнанной и крепко сидевшей на засове. Он бухнул несколько раз кулаком. Ответа не было. По тому холоду, который царил в помещении, он понял, что оно глубоко в подземелье.

«Сдохнешь, - подумал он, - и никто не узнает».
        Радости не было. Подобное с ним уже случалось.
        - Надо ждать, - решил он.
        Раймунд не знал, сколько прошло времени, когда загремел засов, заскрипела дверь. В глаза ударил свет, заставив его упереться спиной о стену.
        Людей нельзя было разобрать, но по силуэтам было видно, что их несколько человек. Они подошли к нему и стали в полукруг.
        - Раймунд, - раздался незнакомый голос.
        Наверное, камни, низкий потолок как-то приглушали его. Голос был глух.
        - Ты совершил преступление и будешь судим!

«Бу, бу, бу… - ударило по ушам, - преступление, какое…?» - забилось в его сознании.
        - Ничего не совершал, - отрезал он и прижался щекой к стене.
        - Ты хотел убить рыцаря графа Боже. Он может подтвердить это! Ты что молчишь?
        - Вспоминаю, кто кого хотел убить.
        - Ты дерзишь, недостойный сын! Это усугубляет твое наказание. Признаешь ли ты себя виновным или нет?
        - Нет! - он загремел цепями, отчего охрана схватилась за мечи. - Мою невиновность подтвердит мой дядя, граф де Буа.
        - Графа де Буа нет в живых. Вы все подстроили, и он погиб!
        - Я? - Раймунд неожиданно для всех резко вскочил, те даже отпрянули от него. - Зачем мне убивать моего дядю? - он стал пристально смотреть на них, стараясь различить хоть одно лицо.
        Но низко надвинутые капюшоны не позволяли этого сделать.
        - Вы хотели присвоить его земли! - слышит он. - Да накажет вас Бог за такое кощунство.
        Раймунда это разозлило.
        - Я только приехал, я даже не видел его земель, - ответил он довольно вызывающе.
        - Вы врете! Как же вы их не видели, если раньше бывали у него!
        Раймунд подавил в себе вспыхнувшее было зло в ответ на необоснованное обвинение. И ответил на этот раз довольно спокойным голосом:
        - Если вы все обо мне знаете, то знаете, сколько лет я не был здесь. Все могло измениться! И если мой дядя действительно погиб, то в этом я обвиняю графа Боже. Он подстроил это убийство! Это ему, вернее, вам, нужны мои земли. Но клянусь…
        Незнакомый голос перебил его:
        - Бросьте! Здесь не принято произносить никаких клятв. Что вам надо?
        - Снять эти цепи и отпустить домой.
        - Это… невыполнимо!
        Какое-то время Раймунд молчал, потом сказал:
        - Мне холодно, и я хочу есть.
        - Это будет исполнено.
        Они, как по команде, повернулись, и мрак вновь объял подземелье.
        Когда ждешь, время идет очень медленно. Раймунду оно показалось вечностью. Наконец загремели засовы, дверь открылась, и вошли опять несколько человек. Кто-то принес пищу, кто-то - солому для подстилки, кто-то - одежду. Это была грубая суконная одевка. Но, нарядившись в нее, Раймунд сразу почувствовал себя по-другому. Обслуга быстро удалилась, оставив даже свечу.
        Пища была хорошей. Прислали даже бутылку легкого вина. Взяв ее в руки, он сразу вспомнил Боже. Бутылка была точно такой, из которой он их угощал вином. И тотчас ему все стало ясно. В вино что-то подмешали. Из-за этого он ничего не помнит. Но тут же возник вопрос: граф пил наравне с ними и даже сам показал пример. Что-то тут не вяжется.
        - Раз я нахожусь у них, значит, все подстроено. Меня… в темницу, а его домой, на кровать. Зачем я им? Дядя… неужели его нет!? Это страшная для меня потеря. За эти дни он стал для меня самым дорогим человеком. Нет, этого я Боже не прощу. Если отсюда вырвусь… вырвусь.
        Он перестал есть. Только глотнул вина и задумался: «Ходят сразу по нескольку человек, на руках и ногах у меня цепи. Нет, отсюда не вырваться. А откуда? И можно ли ждать помощи? Но… от кого? Если нет в живых дяди, мать даже не знает о моем возвращении. Да. Наверное, вначале надо было ехать к ней».
        Он вздохнул и вновь принялся за еду.
        Поев, он взял свечу и стал обходить помещение. Оно было небольшое и выложено из камня. Низкий, давящий потолок покрашен в черный цвет и производил гнетущее впечатление. В стене в нескольких местах виднелись вделанные туда кольца. Догадался: буйных приковывали к стене. Обследование помещения, кроме разочарования, ничего ему не дало. Даже больше: оно дохнуло на него какой-то безысходностью, унынием. Что его ждет?
        В это время двумя этажами выше, в уже знакомом кабинете магистра, собрались: сам магистр, епископ Зедор, Боже с рукой на перевязи и еще трое важных господ - рыцарь барон фон Берфарт, рыцарь граф де Бомон и папский нунций. Это был высший совет. Все они сидели за круглым столом. Разговор начал магистр.
        - Уважаемые рыцари, - он поклонился сидевшим рядом с ним де Боже и де Бомону, - и вы, святые отцы, - в их сторону кивок головой, - мы собрались, чтобы обсудить один весьма щекотливый вопрос. Мы его рассматривали, теперь хочу вынести на ваш совет. Дело в том, что король стал усиленно расширять свой домен. Сегодня все усилия королевской власти направляются на то, чтобы захватить… пока Тулузу, - на слово
«пока» он сделал особое ударение.
        Все поняли, что дальше речь может пойти и об их ордене. Хорошо известно, что многие хотели бы добраться до их богатств. Магистр продолжал:
        - Они не останавливаются даже перед убийством, кражей и продажей в рабство лиц этой семьи. Чем можно объяснить смерть старшего Раймунда, похищение старшего сына, тоже Раймунда, гибель младшего? Нашими молитвами и усилием вызволили из рабства наследника этой земли. Сейчас он находится у нас.
        От этого сообщения тройка оживилась. Барон не сдержался и выпалил:
        - Так давайте его сюда. Он, наверное, тоже в конфликте с государем и наш сторонник, коль так с ним поступили.
        - Это так и немного не так, - произнес Жак де Молэ, - пока он находится в раздумье. Мы не мешаем ему окончательно прийти в себя и могли бы терпеть это сколь угодно. Но ситуация меняется. Король пошел в решительное наступление. Дело в том, что осталась еще дочь графа. Найденный сын пока не объявился.
        - Так чего же вы ждете? - рявкнул барон.
        На губах магистра заиграла тонкая улыбка.
        - А вы не думаете, барон, что сын тоже может последовать за своим отцом и братом?
        На физиономии барона застыла извиняющаяся улыбка, и он решил исправить положение:
        - Его надо беречь пуще своих глаз!
        - Что мы и делаем, - не без сарказма произнес Зедор.
        - Верно сказал святой отец, - произнес магистр, - но король сделал ход ферзем, - магистр любил эту восточную игру и иногда употреблял в разговорах названия ее ходов. - Он женит своего брата на пока единственной наследнице. Недавно у вдовствующей графини с поручениями от короля по поводу свадьбы побывал граф Сансерр, и он получил ее согласие.
        - Черт возьми! - вскричал барон, - куда же вы смотрите! Если мы упустим такой шанс, а… о чем, собственно, идет речь? - внезапно спросил барон, в голове которого все перемешалось: женитьба, освобождение.
        Кто-то не выдержал и хихикнул в кулак.
        - Мы хотели бы, - серьезно заговорил магистр, - чтобы наследник перевел свое состояние под эгиду нашего ордена.
        - Великолепно! - воскликнул барон и ударил кулаком по столу, - мы спасаем ему жизнь, посвящаем в рыцари.
        - Не торопитесь, барон, - перебивает его Зедор. - Этот человек внутренне еще не созрел для такого шага.
        - Так давайте поможем ему ускорить это созревание, - впервые вмешался в разговор граф Бомон. Его губы скривились в саркастической насмешке.
        Многим была понятна его мысль, и они легкими улыбками на лицах и слабыми кивками поддержали его. Безучастными остались Боже и пока трудно разбиравшийся в обстановке барон. Поняв, что большинство предложение поддержало, магистр спросил напрямую:
        - Какую бы судьбу вы видели для графа Тулузского после подписания такой бумаги?
        В кабинете воцарилась мертвая тишина. И хотя многие про себя уже высказались по этому поводу, первым вслух высказаться не решался никто. Тут же почти у всех появились какие-то отвлекающие дела. Зедор усиленно занялся четками. Боже - больной рукой. Бомон то застегивал, то расстегивал камзол. Нунций набожно сложил руки и, повернув лицо к востоку, стал читать какую-то молитву. Один барон непонятливо поглядывал на всех.
        Магистр понял, что ответственность приходится брать на себя. И все же, все же надо, чтобы все приняли в этом участие. И он решил порассуждать.
        - И так, уважаемые сеньоры, считаем, бумага подписана. Что может предпринять король?
        Вопрос требует ответа. Магистр уставился на Бомона. Тот съежился, но, понимая, что отступать некуда, заговорил:
        - Ну, король… раз он столько сделал, чтобы заполучить это графство, может затребовать графа к себе.
        - Правильно! - вскричал Зедор, отставляя четки, - и заставит его отказаться от подписи.
        Магистр попал в точку.
        - Что мы должны сделать?
        Теперь он посмотрел на барона. Тот заерзал на месте.
        - Барон, - обратился к нему магистр.
        - Надо, - голос его звучал глухо, - избавиться.
        Магистр почувствовал, как с его плеч свалилась гора.
        - Что скажите вы, мессиры?
        Все кивнули в знак согласия. Только как-то бледно выразил это Боже. Нунций же сказал:
        - Папа помолится за вас.
        - Ну что ж, - магистр громко хлопнул ладонью по столу, - все это только во имя ордена. А вы, - магистр повернулся к Берфарту, - молодец, барон! Больше, сеньоры, я вас не задерживаю, кроме Боже.
        Когда они остались одни, магистр участливо спросил:
        - Болит? - показывая на руку.
        - Проходит, - был ответ.
        - Хорошо. Тогда вам надо ехать в Париж. Меня интересует дальнейшие действия короля. Кстати, что с Констанцией?
        Боже усмехнулся, отметив про себя: «Вспомнил!»
        - Да все в порядке. Сегодня утром получил последнее сообщение.
        - Тогда… удачи, Боже, - и магистр приподнял руку.
        И вдруг Боже как-то весь напрягся. Уперся взглядом в руки Молэ. Тот даже посмотрел на них, но ничего интересного не обнаружил.
        - Боже, что с вами? - участливо спросил магистр.
        - А? - как бы очнулся граф, - у меня возникла мысль!
        - Хорошая? - магистр улыбнулся одной половиной лица.
        - Думаю, да!
        - Слушаю!
        - А что если нам выдать Констанцию замуж?
        Лицо магистра преобразилось, но тут же потухло.
        - Поздно! Ты же сказал, договор подписан.
        - Это не имеет никакого значения: невеста не подписала, да и мать не в своем уме.
        - Боже! Ты воистину бесценен. Решай!
        Граф улыбнулся.
        - Где взять жениха?
        - А ты подумай!
        Выйдя в коридор и закрыв за собой дверь, Боже не выдержал и оглянулся, тихо произнеся:
        - Идиот.



        ГЛАВА 35

        В Париже ждали возвращения Сансерра. Граф ехал обратно, не задерживаясь, хотя в его душе скреблись кошки. Да, он вез брачный договор, подписанный графиней, где было сказано, что графство идет как приданое за невестой. За графиней оставался замок. Она получала в год сто тысяч ливров, а компенсацию потерь от дохода в размере шестидесяти тысяч годовых. Она сильно выигрывала и была весьма довольна. Но вот дочь… Все было сделано в ее отсутствие. За подготовкой к встрече мать как-то забыла отдать вовремя распоряжение о том, чтобы вызвать к себе дочь. Она это сделала прямо накануне приезда королевских посланцев. Дочери же в замке не оказалось. Как показали расспросы, она туда и не приезжала. Но времени для разбора не было. Отъезжавший граф очень просил найти девушку. Потом он долго чертыхался дорогой:
        - Что за мать? Нет дочери, а ей хоть бы хны!
        В целом король был доволен поездкой графа. Контракт подписан. Только высказал тревогу по поводу отсутствия Констанции. Но, услышав заверения Сансерра, что мать примет все меры по ее поиску, несколько успокоился. Хотя сказал ему:
        - Вы, граф, следите!
        Это поручение лишило Сансерра сна. Он каждый день ждал сообщений от графини, но они не приходили. Граф уже подумывал, не обратиться ли ему за помощью к сенешалю южного округа графу де Ги Дампьеру, да все откладывал поход к этому вельможе.
        Боже в Париже был недолго. Получив достоверные сведения, что король пока не торопится со свадьбой и не высказал никакой тревоги по поводу исчезновения невесты, заспешил назад. Он чувствовал, что там может произойти что-то серьезное.
        Граф Тулузский по-прежнему находился в темнице. Ничего существенного в его жизни не происходило. Его никуда не водили, никто, кроме слуг, к нему не приходил, и ничего от него не требовали. Тогда Раймунд сам стал на них наступать, требуя встречи с магистром. Когда магистр узнал об этом, то не смог сдержать улыбки:
        - Затворник начинает сдаваться.
        Однажды вечером один из слуг задержался, чтобы забрать посуду. Вдруг нечаянно уронил тарелку, да так, что она подкатилась к ногам узника. Служитель вынужден был подойти за ней и неожиданно, не снимая капюшона, прошептал:
        - Я Мишель-неудачник, меня знает твой дядя. Беги. Тебя убьют.
        Раймунд ничего не успел спросить, как тот удалился. Эти слова заставили его задуматься: «Если хотят убить, почему до сих пор этого не сделали? Не толкает ли он меня, чтобы я дал им повод это сделать? Но он знает моего дядю. Откуда? Кто он? Все они не показывают своих лиц. Почему? Надо быть осторожным».
        Через пару дней после завтрака вдруг вновь загремела дверь и вошли три человека. Один, высокий, в белом плаще с крестом у сердца и двое в латах и при шпагах. Оба держали по фонарю. Рыцарь, как догадался Раймунд, прошелся по каморе, брезгливо зажав нос. Потом остановился перед лежавшим Раймундом. Юноша приподнялся и отполз к стене, исподлобья поглядывая на подошедшего.
        - Сразу видно гордую породу тулузца, брезгающего простым рыцарем, - сказав, он присел на корточки. - Не надоело ли, граф, находиться в столь унизительном положении?
        - Я себя в него не ставил, - он громыхнул цепями, - и ни на какого вашего рыцаря не покушался.
        - Не будем об этом, граф, - рыцарь поднялся, - позвольте мне представиться: граф де Бомон, - сказав, склонил голову.
        Раймунд поднялся. Он оказался чуть выше Бомона, а комплекция не шла ни в какое сравнение. Тулузец вдвойне превосходил рыцаря по мощи. Тот это почувствовал, ибо сделал осторожный шаг назад.
        - Как я понимаю, - произнес тулузец, - вы пришли, чтобы сделать мне какое-то предложение.
        - Однако вы весьма догадливы, - не без чувства восхищения произнес рыцарь, - это позволяет перейти сразу к делу.
        Он прошелся перед ним, как бы раздумывая, с чего начать разговор. Потом сказал:
        - Граф, наш орден вернул вам свободу.
        - Вот эту, - Раймонд поднял руки с цепями.
        - Простите, это… временно, - сбился граф, - да… что же я хотел сказать? Вы, граф, меня сбили.
        - Орден дает мне свободу.
        - Да… нам пришлось затратить много средств, чтобы разыскать вас и освободить.
        Как хотелось Раймунду после этих слов сказать: «Верните лучше меня обратно!» - но он сдержался. Он понимал, что для него наступает важный момент, будет какое-то предложение. Но какое? А граф продолжал:
        - И орден вправе ожидать, что вы ответите ему такой же э… э… э… таким же пониманием, - он посмотрел на Раймунда и добавил. - Не так ли, граф?
        - Совершенно справедливо! Но почему для этого потребовалось все это? - он вновь загремел цепями.
        - Вы меня, - Бомон замахал перед ним руками, - об этом не спрашивайте.
        - Хорошо, - Раймунд склонил голову и посмотрел в глаза графу. - Что же вы от меня хотите?
        Тот нервно заходил перед ним. Раймунда осенила догадка: «Он боится сказать, а ему поручили передать мне, чтобы я отдал свое графство, не иначе».
        - Смелее, граф, - произнес юноша с улыбкой.
        - Да, да. Гм… орден бы не отказался принять от вас… в качестве благодарности, так скажем…
        - Мое графство?
        Глаза Бомона расширились от удивления.
        - А вы откуда это знаете?
        - Разве вы не слышали, что все стены имеют уши?
        Граф завертел головой, чем рассмешил Раймунда.
        - Так вы… согласны? - с надеждой в голосе спросил он.
        - Это надо обдумать.
        - А что вам обдумывать. Вы отдаете то, чего у вас… нет!
        - Как нет? - удивленно спросил Раймунд.
        - Вот так. Ваша матушка отдала его в качестве приданого вашей сестры, которая выходит замуж за брата короля, и получает за это сто тысяч ливров годового дохода. Так что… понятно.
        Раймунд расправил на ногах завившуюся цепь.
        - Непонятно, - он выпрямился, - зачем это все, - он опять громыхнул цепями, - и мой… подарок. Как я могу подарить вам то, чего у меня теперь нет.
        Он переступил, цепи загремели, граф отпрянул в испуге.
        - Хочу пояснить, - поправив сбившийся плащ, сказал он, - дело в том, что контракт пока полностью не подписан. Но если вы отпишете графство ордену раньше…
        - Понятно, тогда орден будет иметь все права на графство.
        Граф радостно закивал головой.
        - А сколько орден мне даст взамен годового дохода? - сказав, пристально посмотрел на графа.
        Граф неопределенно пожал плечами и схватился за сердце. Он понял, какую непростительную ошибку сделал. Чтобы как-то поправить дело, он просительным тоном сказал:
        - Граф, я надеюсь на вашу порядочность. То, что я вам сообщил, пусть останется между нами.
        - Хорошо, граф, я… постараюсь.
        Бомон протянул руку, и они расстались.
        Как только ушел этот гость, Раймунд задумался. В его голове стало что-то прорезаться. Он начал понимать предостережения Мишеля-неудачника.
        - Они хотят, чтобы я подписал быстрее… так… опередить самого короля. Но он же потом… так… ясно… этого они и боятся. Значит… да… прав Мишель… прав. Что же сделать? Что? Важно одно… сейчас я им нужен. Спокойнее, Андрей, спокойнее… это что-то значит.
        Он ждал их прихода после обеда. Но… напрасно. Не пришли они и после ужина. И утро следующего дня было спокойным.
        - Что-то такое произошло, и я им больше не нужен. Неужели подписали… Так. Ну, что… чему бывать, того не миновать.
        А все случилось после обеда, когда он уже никого и не ждал. Перед ним стояли несколько человек, все в рыцарских плащах.
        - Поднимайся, пошли! - приказал один из них, низкий, пузатенький, с густой рыжей бородкой.
        - В них… - Раймунд загремел цепями, - я никуда не пойду.
        - Пойдешь, - и коротышка махнул головой.
        К нему подскочили двое рыцарей, пытаясь схватить за руки, чтобы поставить его на ноги. Но он отшвырнул их, как котят.
        - Ну… ты! - завопил коротышка.
        - Я сказал… не пойду, - твердо ответил юноша.
        - Пошли, - коротышка махнул своим рукой.
        Через какое-то время вновь загремела дверь, и вновь появился коротышка с людьми. Но среди них был человек в грязной, пахнущей дымом робе. Он подошел к Раймунду, молча наклонился и стал откручивать гайки. Рыцари облепили Раймунда, как мухи каплю меда. Так они прошли в кабинет магистра. Раймунд догадался, чье это помещение, по роскоши той обстановки, которую ему удалось увидеть через частокол окружавших тел.
        Его подвели к приставному столику, на котором лежали какие-то бумаги, стояли чернильница и подставка с перьями.
        - Я хочу обратиться к мессиру магистру, - сказал Раймунд, - прежде чем сесть за стол.
        - Его здесь нет, - ответил один из сидевших за большим столом.
        Раймунд посмотрел туда и узнал Боже. Он важно сидел в кресле, придерживая подвязанную руку. Рядом восседали Бомон и коротышка.
        - Без магистра я ничего решать не буду, - и отошел от стола.
        Всем было понятно, что это не камера пыток и здесь надо вести себя по-другому. Они переглянулись. Коротышка что-то зашептал, Боже поднялся и вышел. Вскоре он вернулся. С ним был человек выше среднего роста, крепкого телосложения. Небольшая аккуратная бородка обрамляла волевое, мужественное лицо. Его глаза из-под густых бровей смотрели умно, испытывающе.
        При виде его все подтянулись. Все встали. Чей-то голос торжественно сообщил:
        - Великий магистр Жак де Молэ.
        Прежде чем сесть на свое место, он окинул взглядом присутствовавших и сказал:
        - Что-то нас тут слишком много собралось. Я думаю, хватит и их, - он кивнул на троих рыцарей, стоявших рядом с Раймундом.
        Кабинет быстро опустел.
        Жак де Молэ сел и жестом пригласил это сделать Раймунда.
        - Слушаю вас, граф, - магистр посмотрел на Раймунда, - Вы хотели мне что-то сказать.
        Как добрым словом не вспомнить того, настоящего Раймунда, который в долгие дни ожидания посвящал его во многие нюансы жизни.
        - По какому праву вы меня держите здесь? - спросил Раймунд, приподнимаясь и не сводя взгляда с магистра.
        - Как человека, совершившего преступление против нашего ордена, - магистр постарался ответить твердым голосом.
        Но это не в полной мере ему удалось. Раймунд продолжал допрос:
        - В чем я виновен?
        - Вы пытались убить рыцаря графа де Боже, - магистр кивнул на Боже.
        - В таком случае вам хорошо известен королевский указ, где говорится о том, что подобные преступления рассматриваются королевским прокурором.
        В их рядах почувствовалось легкое смятение. Магистр посмотрел на Бомона. Видать, тот доложил о готовности Раймунда к подписанию, но с требованием компенсации утерянных доходов. Магистр был согласен и ждал этого вопроса. А тут…
        Бомон вынужден был поправлять дело.
        - Дорогой граф, - начал он, встав с кресла, - мы собрались здесь не выяснять правоту сторон, а чтобы решить известный вам вопрос. Вы будете… возражать? - он угрожающе произнес последнее слово.
        Наверное, это понравилось магистру. Он улыбнулся:
        - Я готов разбирать и второй вопрос.
        Присутствовавшие не сдержали вздоха облегчения.
        - Пусть кто-то прочитает договор. Я хочу, чтобы его услышали все, кто здесь находится, - проговорил Раймунд.
        По тону его голоса можно было понять, что он созревает для подписания.
        Магистр согласился. Когда его прочитали, Раймунд попросил договор и стал его рассматривать.
        - Мне непонятно это слово, - и он ткнул в него пальцем.
        Юноша подбирал длинные, плохо прописанные слова. Рыцарь наклонялся и прочитывал его. Время тянулось нудно, все начали уставать.
        - А это… - Раймунд показал на очередное слово.
        Рыцарь наклонился.
        Раймунд вдруг неожиданно вскочил, ударил его по затылку и одновременно уже своим затылком - стоявшего сзади рыцаря. Ловко выхватил шпагу у оторопевшего третьего рыцаря. Ударом эфеса уложил и его на пол. Произошло это так мгновенно, что разомлевшие хозяева сразу даже не сообразили, что происходит.
        Тем временем Раймунд вскочил на стол. Спас магистра коротышка, который успел выхватить шпагу. Правда, за это он получил укол в свое брюхо. Но это время позволило магистру и Боже бежать через потайную дверь.
        Раймунд же, сунув за пазуху договор и подхватив плащ одного из валявшихся рыцарей, в несколько прыжков пересек кабинет и выскочил в коридор. Там он столкнулся с человеком в сутане. А из кабинета между тем неслось:
        - Держите!
        Святоша мгновенно оценил обстановку. В его руках оказался кинжал, и он успел нанести удар в спину убегавшему Раймунду. Юноша не остался в долгу. Сказалась привычка рубиться саблями. Раймунд полоснул того шпагой по плечу. Святоша отделался только сломанной ключицей. В первое мгновение Раймунд раны даже не почувствовал. Он мчался по коридору. Его остановил знакомый голос Мишеля, который словно его ожидал.
        - Лестница справа. Дверь на двор прямо. Там лошадь.
        Раймунд скатился по лестнице в несколько прыжков, и вот - пьянящий воздух свободы. Но наслаждаться им нет времени. Несколько оседланных коней в ожидании хозяев мирно стояли у привязи.
        И вот перед ним ворота. Рыцарь грозно крикнул страже, чтобы она их открыла. Приказ был послушно исполнен. На необученной лошади спуститься с такой крутизны, не сломав себе шею, было удачей. На счастье Раймунда, лошадь была хорошо тренирована, и ему быстро удалось это сделать.
        Но и оставшиеся лошади были такие же. И это позволило помчавшимся вдогонку рыцарям не упустить беглеца из вида. К тому же они хорошо знали местность. Один остался его преследовать, а двое поскакали в гору, чтобы отрезать ему путь к бегству.
        Их встреча произошла. Раймунд увидел впереди двух рыцарей, мчавшихся ему навстречу. Сзади наседал третий. Раймунд стал придерживать лошадь, что позволило догонявшему сблизиться с беглецом. Юноша вдруг развернул коня и сам бросился на него. Шпаги их скрестились. Раймунд так крутанул оружием, что вырвал, как клещами, шпагу из руки рыцаря. Пронзив его грудь, бросился на подоспевшего противника.
        Даже словесные уроки Раймунда по владению шпагой попали на благодатную почву. Рыцарь, с которым столкнулся беглец, поддался на обманный прием и был наказан. А уж один на один… К тому же рыцарь видел, как беглец разделался с его друзьями, дрогнул и тоже был наказан. Видать, все они пренебрегали тренировками.
        Но радоваться было преждевременно. Раймунд понимал, что тремя преследователями дело не обойдется. И он спешил как можно дальше уйти от этого места. Позабытая в пылу схватки рана стала давать о себе знать. Он ощупал спину и почувствовал, что она вся в крови. Наступала слабость. Но он из последних сил все гнал и гнал коня. Впереди показался лес. «Только бы дотянуть», - билось в его груди. Дотянул… И вдруг что-то черное обрушилось на него, и он свалился под ноги лошади, теряя сознание.



        ГЛАВА 36

        Замок герцога де Водана переживал не лучшие дни. Когда-то он был одним из мощнейших укреплений во всем Лангедоке. Замок был спасением для всей округи, грозой для любителей чужого добра и служил защитой всего юго-востока. Но с течением времени значение его резко снизилось, да и наследники оказались не из тех, кто не только хранит свое добро, но и старается его приумножить.
        Молодой де Водан любил войну, охоту и женщин. Он тратил много энергии, участвуя в разных заговорах то против короля, то с королем против соседей. Доверчивый и
«близорукий» по части необходимых хозяйственных дел, он полностью полагался на своего управителя. А тот оказался малым не промах. Раскусив хозяина, он умело раздувал трудности. Ссылаясь на них, беззастенчиво набивал свой карман.
        Герцог был трижды женат. Это спасало его от полного разорения, но не дарило радости в жизни. У него не было наследников. Под конец жизни это стало сильно его тревожить. Он занимался хозяйством. И первое, что он стал делать, это восстанавливать замок. Расположенный в красивейшем месте, на вершине холма, возвышавшийся над речной долиной, он с трех сторон был окружен протекающей рекой и был практически недоступен противнику. А с четвертой стороны высокая крепостная стена высилась над зеленым, раскрашенным разноцветными красками полем. Когда-то его башни четко вырисовывались на фоне вечернего неба, давая спокойствие одним и внушая страх другим. Но со временем они стали разрушаться, даже стена и та стала вроде приземистей.
        А вниз по течению реки находилось небогатое графство, хозяева которого мечтали разбогатеть. Но родных, способных оставить хорошее наследство, у них не было. Не было и сыновей, которые в каком-нибудь походе могли бы добыть богатство. Зато небо послало им дочку, дав ей самое главное - женскую красоту. Она с детства поражала видевших ее большими лучистыми глазами, пышными локонами. Со временем природа приукрасила девушку еще и удивительно женственными чертами. Узкие плечики, тонкая талия, которая опиралась на достаточно развитые бедра, переходящие в стройные ножки. Все это делало ее неотразимой. Родители, понимая, каким богатством владеют, потихоньку искали достойную пару.
        На их беду, рядом с ними было другое графство, такое же нищее. Когда-то они, по молодости, дружили и нередко мечтали породниться. У этой семьи был сын. С течением времени дружба охладела. Но… случая выдать красавицу замуж не подвертывалось. Это сильно печалило родителей, и тогда они вспомнили о давних друзьях и решили их навестить.
        Узнав об этом, соседи вынуждены были их принять. Так как кроме детей, семьям похвастаться было особенно нечем, одни взяли с собой дочь, другие пригласили к столу сына. Молодым достаточно было одного взгляда, чтобы полюбить друг друга. Кажется, для уже созревшей дочери это будет хороший выбор. Родные же дочери и слышать об этом не хотели, убедившись в нищете жениха. Но трудно удержать влюбленные сердца. Они стали тайно встречаться. И… однажды мать вдруг узнает, что ее дочь, ее надежда, беременна.
        Вначале они потеряли голову. Но когда одумались, решили действовать. Согласие на брак влюбленных они и не думали давать. Разрушать свою мечту не хотели. Тогда-то родители и вспомнили о вдовствующем герцоге, который жаждал иметь наследника. Они стали делать дочери такие намеки, что неплохо бы… Но дочь даже слушать не хотела:
        - Зачем мне такой старик?
        В этой ситуации куда ей было деваться!
        Найдя удобный предлог, они пригласили герцога к себе. Когда старый ловелас увидел их дочь, он потерял голову. И вскоре он послал сватов. Кое-кто, узнав о положении невесты, предупредил герцога. Но, зная свои способности в воспроизводстве, он в душе был этому рад. И свадьба состоялась.
        А на другой день молодой граф, узнав об этом, оставил отчий дом, чем привел в полное отчаяние родителей. Не явился он и на их похороны. Где он был, куда делся, никто не знал. Его любовь, может быть, радуясь, что прикрыт ее грех, или по каким-то другим причинам, о нем позабыла. Она безропотно принимала ласки старика, не против была, когда он гладил ее округлявшийся животик, приговаривая:
        - Только был бы сын.
        Он не дождался своего наследника. За несколько дней до родов в замок приехал его старый друг, граф де Куси. Вообразив себя прежними молодцами, они изрядно набрались. Если граф, будучи на несколько лет моложе, еле выдержал такую нагрузку, то герцога утром нашли холодным. И, наверное, на благо. Жена родила дочь.
        Молодой красивой вдовушке было не до крепости, как и не до своей дочери. Все время она проводила в Париже. Там ей по наследству достался шикарный дом на улице Моконсей. Под конец жизни что-то удалось скопить и герцогу. Вдова не бедствовала.
        Агнессу, так она назвала дочь, оставила на попечение своих родителей и нянек. Дед и бабка торжественно переехали в знаменитый замок. Но когда окунулись в его жизнь, им пришлось, засучив рукава, взяться за хозяйство. Поэтому внучка была предоставлена сама себе. Бог наградил ее материнской красотой и добрым, отзывчивым, чутким к бедам других сердцем.
        С возрастом у нее менялись желания. Лет с двенадцати она вдруг стала жалеть, что родилась девочкой. И с упорством занялась мальчишескими делами. Научилась бойко ездить верхом. Отлично стреляла из лука, переигрывала всех сверстников-мальчишек. Со временем взялась и за шпагу. Старый слуга герцога, Иоанн, научил ее владеть этим оружием.
        Агнесса одно время увлеклась охотой. Зайцы, лани нередко становились ее добычей. Она вначале всех этим удивляла, а потом к этому попривыкли и не обращали внимания. Так рос предоставленный самому себе цветок, который вот-вот должен был распуститься в прекрасный бутон.
        Лань со стрелой в шее грозила уйти от погони. Молодая всадница пришпорила коня и вытащила нож. Конь догнал ослабевшее животное, и всадница ловко извернулась и всадила нож меж лопаток. Лань споткнулась, упала на колени и взглянула на всадницу. Сколько боли было в ее глазах!
        Всадница вдруг резко дернула за узду и хлестнула коня. Он мчался, разрывая кусты, прыгая через весенние промывы. А она все нахлестывала и нахлестывала его, стараясь избавиться от стоявших перед ней укором наполненных болью глаз. И только наткнувшись на какой-то ручей, она остановила коня. Хозяйка и животное с жадностью стали пить. Когда напились, она тут же у ручья сняла шапочку. И на плечи упал водопад волос, закрыв ее спину. Сняв безрукавку, девушка бросила ее на траву и растянулась на ней.
        Было тихо. Только ручеек напевал свою вечную звенящую песенку, да вершины вековых деревьев иногда переговаривались меж собой. Иногда в эту идиллию врывалось птичье щебетанье. Потом все смолкало. Даже, казалось, замолкал и ручей. В одно из таких мгновений ей вдруг послышался какой-то звук. Это показалось ей странным: кто может быть здесь, в этом глухом месте? Она прислушалась. Но он больше не повторился.
«Показалось», - подумала она и залюбовалась птахой, которая прыгала по веткам и ловко ловила насекомых.
        Но звук этот неожиданно повторился, заставив ее привстать и прислушаться. Звук стал повторяться. Она пожалела, что оставила нож, но решила идти на звук. Когда подошла ближе, поняла, что это чей-то стон. Пригнувшись и осторожно отводя ветки, она подкрадывалась все ближе и ближе. Стон совсем рядом. Раздвинув кусты, она увидела на небольшой поляне человека. Он лежал к ней спиной, его бок был в крови.
        Агнесса смело шагнула вперед. Зайдя к раненому спереди, она присела на четвереньки и потрепала его за плечо. Он никак не отреагировал. Тогда она попыталась взглянуть на его лицо. Несмотря на то, что оно было обросшим, как у старика, молодых черт нельзя было не заметить. Девушка покачала головой: «Что же делать?» Одной ей его не поднять. Она добежала до ручья и привела коня.
        - Ну, вставай, вставай, - трясла она раненого за плечо.
        Но в ответ раздался только стон. От отчаяния у нее на глазах показались слезы. Ничего не оставалось, как мчаться в замок и привести людей. Лекаря в первую очередь. Как она ни торопила людей, до места они добрались только к вечеру.
        Он лежал тихо, не подавая признаков жизни. Лекарь опустился на колени и стал его ощупывать.
        - Жив? - испуганным голосом спросила Агнесса, когда лекарь поднялся на ноги.
        - Жив, но его надо поскорее в замок.
        В замок добрались только ночью.
        - Куда его? - спросили слуги.
        - В мою спальню.
        Это было единственное помещение, где, не теряя времени, можно было приняться за лечение.
        - Теплую воду, чистое полотенце, - командовал лекарь, когда раненого положили на кровать.
        Он долго осматривал рану. Иногда раненый издавал слабый стон.
        - Похоже, жизненные органы не повреждены, - выпрямляясь, сказал лекарь и добавил: - я пойду к себе, приготовлю лекарство, а вы, - он обратился к Агнессе, - прикажите сделать куриный отвар. Да пожирнее, - добавил он.
        Лекарь вернулся с мазями, в бутылочках - какие-то лекарства. Обмазал рану, наложил пластырь. С помощью Агнессы перебинтовал раненого. Затем, с усилием открыв ему рот, залил лекарства.
        - Он будет долго спать. Когда проснется, дайте теплого бульона. А завтра…
        - Уже сегодня, - поправила Агнесса лекаря.
        - Да, - он поглядел на темное окно, - вы правы. Поутру я приду вновь.
        Он поцеловал на прощание ее руку, поклонился и удалился к себе.
        Агнесса еще долго сидела у постели раненого, прислушиваясь к его дыханию. После лекарств оно стало ровнее, хрипы почти исчезли. Успокоившись за раненого, Агнесса пошла в материнскую комнату. Но, выйдя в коридор, увидела одного из слуг. Он что-то держал в руках.
        - Тебе что надо? - спросила она.
        - Смотрите, госпожа, - с испугом сказал он, показывая рыцарский плащ, залитый кровью.
        - Где ты его нашел? - спросила она, о чем-то догадываясь.
        - Он лежал в кустах, недалеко от раненого.
        - Выстирай и высуши, - приказала она.
        Как и сказал лекарь, раненый спал долго. Только к вечеру следующего дня он открыл глаза. На него смотрели прекрасные голубые глаза, полные жалости, сострадания, участия.
        - Настенька, - еле шевеля губами, произнес раненый.
        И, как показалось Агнессе, он улыбнулся.
        - Что ты сказал? - раздался бархатный, нежный голосок.
        Да, он прекрасен. Но…
        - Неет! - послышалось его разочарованное восклицание.
        И он зашевелился, пытаясь подняться.
        - Вам нельзя! - предупредила она и нежно придержала его за плечо.
        Вошел лекарь.
        - Я вижу, больной, то бишь раненый, уже делает попытку подняться? Рано, голубок, очень рано. Дай-ка, я тебя осмотрю.
        После осмотра и соответствующих процедур, собрав и уложив все свои принадлежности, он сказал:
        - Ну, вот, сеньорита, все идет хорошо. Скоро он попросит есть, а это значит, что молодой, могучий организм победил. С чем я вас и поздравляю. Да, - уже у порога, повернувшись, произнес он, - утром у меня был какой-то человек в белом плаще, расспрашивал про… - и он кивнул на раненого, - оказывается… он преступник.
        Агнесса испуганно произнесла:
        - Преступник?!
        - Да, да, так он его охарактеризовал. Он спросил меня, знаю ли я, где он.
        - Что вы сказали? - быстро спросила она.
        - Я ответил, что не видел. Так что вы меня не выдавайте! А преступник он или нет… - он пожал плечами, - и они не ангелы, хочу вас заверить. До утра.
        - До утра, - как-то машинально, о чем-то думая, ответила девушка.
        Когда лекарь ушел, она, опершись коленями о кровать, долго смотрела на лицо раненого. И какое-то внутреннее чутье подсказало ей: «Нет, не может того быть». Сообщение лекаря навело ее на мысль, что его разыскивают. Она тут же отдала команду дворне, чтобы все отвечали, что у них никого нет. Предупреждение было сделано вовремя.
        На следующее утро во двор замка въехал отряд рыцарей. Один из них спешился и направился к главному зданию. Он остановил первого попавшегося ему слугу и спросил, есть ли в доме раненый. Слуга, помня предупреждение хозяйки, ответил:
        - Никого, господин.
        Рыцарь постоял, потоптался на месте и вернулся к своим. Они о чем-то посовещались. Потом рыцарь сел на коня, и отряд удалился.


* * *
        После происшествия в кабинете магистр быстро пришел в себя. Со шпагой в руке он ворвался в зал. Но было уже поздно. Раймунда там не оказалось. На полу валялись стонавшие раненые. Магистр ринулся в коридор, но споткнулся еще об одно тело. Это был Зедор. Когда магистр попробовал было его поднять, он воскликнул:
        - Оставьте меня, ваша честь, у меня сломана ключица. Но я ранил, ранил его! - в голосе было торжество.
        - Крестом, - съехидничал подошедший барон.
        - Кинжалом, - зло ответил епископ.
        - О, он, наверное, у вас крестообразный! - воскликнул барон.
        И хотел еще что-то добавить, но закрыл рот при виде грозного взгляда магистра.
        Поняв, что беглеца и след простыл, магистр вернулся в кабинет. Раненых убрали.
        - Так, - с грохотом бросив шпагу на стол, произнес он, - мы все получили хороший урок. Но мы должны найти этого учителя, чтобы он достойно ответил за свое злодеяние. Искать и доставить! - требовательно прозвучал его приказ.
        От замка во все стороны понеслись отряды рыцарей, пугая окрестных крестьян. Давненько так по-боевому настроенных не видели они своих грозных соседей.
        В замке Водан впервые за долгие годы закрыли ворота. Это было сделано по приказу Агнессы, так как она осталась главной: дед с бабкой уехали к себе, чтобы кое-что сделать по хозяйству. Она заявила, что боится преступников, и еще приказала, чтобы воины, те, кто остался от былых времен, немедленно вооружились и несли круглосуточную охрану замка.
        Бывалые вояки, уже совсем забывшие свои походы и сражения, оживились. Они спешно чистили заржавевшие латы, натягивали провисшие тетивы луков, точили мечи и шпаги, разыскивали копья. Копья нашли на огородах, где на них вешали чучела. Замок вооружался, а вояк нельзя было узнать. У них невесть откуда появились важность, осанистость.
        А тем временем быстро выздоравливал раненый. Хороший аппетит, молодость и… прекрасные голубые глаза лучше всех лекарств действовали на него. Он уже поднимался в постели и мог сидеть, опираясь о спинку кровати. И хотя долгий разговор был ему вреден, все же они наговаривались вдоволь. Но главное, она узнала, какое преступление он совершил. Ее возмущению не было границ. Чистая ее душа, не подвергшаяся еще испытаниям, обману и козням, принимала жизнь с ангельской чистотой. Она впервые услышала о подлости людей и была возмущена до глубины души.
        Он рассказал ей, как по чьему-то приказу был похищен и продан на галеру. Как ужасна была там его жизнь. С каждым словом в душе этого создания, трепетно вникавшего в повествование, вместе с состраданием и жалостью рождался восторг.
        Что-то случилось и с раненым. Стоило ей задержаться, как в его голове уже роились разные мысли, падало настроение. Но при виде этого чистого, ясного и радостного взгляда он оживал на глазах. Иногда, оставшись один, корил себя за это, считая такое поведение изменой, но стоило увидеть ее, как все улетучивалось из его головы, оставляя одно - радость от встречи с ней. И вот он выходит во двор, хотя не без ее поддержки. Слуги, наблюдая за их прогулками, подталкивали друг друга, подмигивая. Да, без умиления смотреть на эту пару было нельзя!
        А в это время ее матери пришла в голову мысль, что пора отдать дочь замуж. И не просто, а с выгодой. Чтобы был титул и… деньги. Наверное, сильно опустел герцогский карман. Париж есть Париж. Это не какой-нибудь Водан, где днем с огнем не сыскать достойной пары. А тут прекрасный выбор! И такой объект был вскоре найден. Выбор пал на Тибо. Сына того Тибо, графа Шампанского, который так любил королеву Изабеллу. Отец был однолюб, чего нельзя было сказать о сыне. Это был известный повеса, дуэлянт и скупердяй. Был он недурен собой, имел приятные очертания лица. Удлиненный европейский овал, прямой нос, четко очерченные губы, широкий разрез глаз. Но в то же время от его облика исходило что-то женственное. Подводили его узкие плечи, широкие бедра, так портящие настоящего мужчину. Может быть, понимая это, он и стал отъявленным дуэлянтом. Но, несмотря на эту его славу, среди парижских красавиц он не слыл неотразимым сердцеедом. Это его бесило. И он старался изо всех сил опровергнуть такое мнение. Он даже пытался умерить свою скупость. Вот на такого человека мать Агнессы и сделала ставку, будучи прожженной
авантюристкой по мужской части. Его недостатки ее не пугали. Притягивало другое: Тибо-младший был сказочно богат! Она, между прочим, и сама выглядела недурно, и графу было приятно, что его видели прохаживающимся с этой парижской красавицей. Иногда она позволяла ему заехать за ней и прокатиться с ним в Венсенском лесу. Они ездили в торговые ряды Пале-Рояль. Злые языки даже судачили об их близости. Но тут пронесся слух, что должна состояться помолвка графа Шампанского и дочери герцогини Агнессы. Пересуды стихли сами собой.
        Герцогиня решила такого видного жениха не упускать и начала собираться в дорогу, в свой запущенный Водан. Она решила вывести дочь в свет и, главное, сделать важный шаг для заключения брака. Как ни отвергали графа красавицы, многие девы на выданье спали и видели его своим мужем.
        А в Водане между тем грозила разразиться буря. Настойчивые поиски тамплиеров вели их к замку. Его вдруг воинственный вид говорил сам за себя. Бродившие по стенам воины с копьями в руках, поглядывавшие на дороги, постоянно запертые ворота, доставка в больших количествах продовольствия на случай длительной осады красноречиво говорили, с какой целью это делается.
        И вот настал момент, когда напротив ворот вновь остановились тамплиеры. На их требование открыть ворота и пригласить герцогиню сверху был дан категорический отказ. Им было сказано, что хозяйка в Париже, а без ее решения они их требования выполнить не могут. Тогда тамплиерам стало ясно, что преступник здесь. Рыцари попросили подкрепление, и осада началась.
        На стенах замка часто можно было видеть молодого стройного юношу, который воодушевлял своих воинов, дразня и разжигая злость рыцарей. Сколько раз их лучники пытались подстрелить молодца, но все было напрасно - небо хранило храбреца. Зато он был более удачливым. Его стрелы часто достигали цели. И даже ранили Боже, с азартом командовавшего этим штурмом. После чего тот поклялся, что уничтожит этого воина.
        Граф Раймунд однажды почувствовал, что во дворце произошли какие-то перемены. Молодая герцогиня вдруг перестала к нему заходить и прекратила с ним свои прогулки. Напрасно он расспрашивал дворню, все молчали. В один из дней, собрав силы, самостоятельно решил выйти из замка. К своему ужасу, он увидел, что на стенах идет настоящее сражение. Иногда мелькали белые плащи тамплиеров. И Раймунду все стало ясно. Силы еще не позволяли ему принять участие в сражении, но найти юную герцогиню он смог. Вначале он даже не признал ее в красивом стройном воине и подумал: как жаль будет, если из-за него «юноша» будет убит. Он окликнул этого воина и подозвал к себе. Когда воин, подойдя, снял шлем с забралом, каскад волос упал на плечи, и он увидел…
        - О Господи, Агнесса!
        Женское ли это дело - сражаться на стенах? Он сам не ожидал от себя такой прыти. Какая-то сила толкнула его к ней. Он подскочил и схватил ее за руки.
        - Агнесса, дорогая, умоляю, на коленях прошу, - и он встал перед ней на колени, - дай я выйду к ним. Я не хочу, я боюсь за тебя. Не дай бог… я всю жизнь буду казнить себя. Агнесса… милая, - он говорил с жаром, глаза его горели.
        - Встань, встань, дорогой, - она помогла ему подняться. - Все это не ради тебя, нет, я хочу…
        Но она так и не могла сказать, чего она хочет. Их губы слились. И все получилось как-то произвольно. Тут был один командир: зов сердца.


* * *
        Епископ Море начал понемногу ходить. Хоть боль в ноге еще давала о себе знать, но он провел мессу и, прихрамывая, пошел к себе. Дома выпил кружку козьего молока со свежей лепешкой и прилег отдохнуть. Только дрема начала одолевать им, как раздался конский топот.
        - Кого это несет?
        Кряхтя, поднялся и выглянул в коридор. Увидя мальца, крикнул ему:
        - Ступай, Педро, узнай, кто приехал.
        Вернулся мальчик быстро.
        - А, - заглянул он в комнату епископа, - какой-то чернец.
        - Ступай, позови его ко мне, - приказал епископ, направляясь к креслу.
        Вскоре, ведомый Педро, к нему вошел человек среднего роста в сутане. Пройдя несколько шагов, откинул капюшон.
        - Не узнаешь, мой сеньор?
        Епископ приподнялся, прищурил глаза:
        - Да я, - не вытерпел гость, - Мишель-неудачник. Помнишь такого?
        - Мишель! - обрадовался епископ и прижал его к груди.
        - Ну, садись! Рассказывай.
        - Да некогда байки сказывать. Тебе племяша надо спасать. Осадил его Боже в Воданском замке.
        - Раймунд жив? - вскричал Море.
        - Жив, жив, поторопись. Боже его живым не выпустит.


* * *
        Затрещали ворота. Во двор замка ворвались тамплиеры.
        - А! Вот они! - вскричал рыцарь на коне, показывая шпагой на Раймунда и Агнессу.
        Агнесса в шлеме и со шпагой в руках, ожесточенно оборонялась. Один, второй рыцари постыдно покидают поле битвы. Кто держался за живот, кто придерживал раненую руку.
        - Бабы вы, а не рыцари, дайте мне этого юнца, я лично хочу вонзить шпагу в его сердце, - заорал взбешенный Боже и направил на него лошадь.
        У человека всегда есть запас сил, который проявляется в экстремальных условиях. Если их запас кончился - конец. Раймунд, забыв о ране, схватил одну из сушившихся для оглоблей лесину - другого оружия под рукой не оказалось - и так ударил по лошади, что она упала на задние ноги. Свалившийся на землю Боже в бешенстве бросился на своего обидчика. Но дубина оказалась бессильной против шпаги.
        - Взять его, - приказал он рыцарям.
        А свой гнев вновь переключил на этого зловредного юнца. Все же силы оказались неравными. Боже выбил шпагу из его рук, и наступала долгожданная расплата.
        В горячке боя никто не заметил, как во двор въехала карета. Из нее выскочила красивая дама и с возгласом:
        - Нет! - встала между юным воином и графом. - Стойте, граф, - вскричала она, - это ваша дочь!
        Рука, готовая было нанести роковой удар, застыла в воздухе, потом медленно опустилась. Да, он узнал ее. Свою любовь. Узнал ту, которая так обманула его, испортив ему жизнь. Как мечтал он отомстить злостной обманщице! Но вот увидел ее перед собой, и что-то, казалось, навсегда забытое, шевельнулось в его груди.
        - Ты, - тихо сказал он, опуская шпагу.
        - Я, - не без гордости ответила она.
        Агнесса, почувствовав свободу, хотела броситься на помощь Раймунду, но мать схватила ее за руку.
        - Подожди, дочь, я должна сказать тебе что-то важное.
        Тем временем лучники и алебардисты окружили Раймунда, наставив на него смертоносное оружие. Видя их подавляющее превосходство, он бросил дубину и протянул руки. Звякнули цепи. Они такой болью отозвались в сердце юной герцогини, что она лишилась чувств. Стоявший рядом слуга успел ее подхватить и вопросительно посмотрел на госпожу.
        - В карету, - приказала она, увидев, что в ворота входят новые воины.
        - Встретимся в Париже, - бросила она своему бывшему возлюбленному и юркнула в карету. - Гони! - тревожным голосом крикнула она кучеру.
        Входившие воины посторонились, заметив красивую женскую головку, выглядывавшую из окна кареты.
        Увлеченные происходящим, рыцари не заметили, как во двор вошли какие-то сумрачные вооруженные люди. Они подковой охватили рыцарей. Когда Боже, переживавший только что произошедшее событие, заметил их, было поздно. Он оказался зажатым между двух огней. В здании засели недобитые воины герцогини, а с другой стороны им угрожала непонятная дружина, которая не нападала, но была настороже. И по силе выглядела гораздо сильнее рыцарей из-за численности. Боже понял, что от него что-то хотят. Глядя на коренастого военного, восседавшего на коне, он спросил:
        - Что надо?
        - Отпустите графа, - раздался в ответ.
        Голос его показался Боже до ужаса знакомым.
        - Неужели епископ, - пронеслось в его голове, - жив? - а вслух нерешительно спросил, - граф де Буа?
        - К вашим услугам, граф, - ответил тот.
        Боже пробежался глазами по воинам де Буа, посмотрел на здание, в котором засели воины Водана. Силы явно были неравны.
        Тем временем рыцари сплотились вокруг своего командира, явно готовясь умереть. Но это не устраивало человека, который только что стал отцом. «Черт с ним, с этим графом. Не в этот раз, так в следующий. Но от меня он не уйдет», - подумал Боже.
        - Граф, - он посмотрел на Раймунда, стоявшего в окружении рыцарей, - вы свободны!
        Строй разомкнулся. Цепи упали, и Раймунд бросился к дяде, успевшему к этому времени слезть с коня.
        - Дорогой дядюшка! - обнимая его, воскликнул племянник. - Как вы кстати!
        Глаза де Буа заблестели.



        ГЛАВА 37

        Неужели на второй родине Санда названый брат так быстро его забыл, удовлетворившись своей местью? Ни в коем случае! И это выразилось во многих его деяниях. Арзу была окружена таким почетом и вниманием, которых она не знала даже дома. Один из лучших шатров стал ее обителью. У нее были самые лучшие ковры и посуда. А какие стада стали ее собственностью! Была сыграна пышная свадьба на греческий манер. Осман был их частым гостем. А когда родился сын, то по настоянию Османа его назвали Сандом. Санд Евренос! Будущий лучший полководец Ближнего Востока.
        Обстановка в бейлике менялась, что было связано с ухудшением состояния здоровья бея. На плечи молодого хозяина легли отцовские заботы. Первой была тревога по поводу разгрома бейлика Умур-бея. Эртогрул, когда узнал об этом, был сильно опечален. Он понимал сына: тот мстил за брата. Все по их законам. Но как на это посмотрит Конья? Столица молчала.
        А вскоре к Эртогрулу из разгромленного бейлика явились аяны. Они слезно упрашивали Эртогрула, чтобы тот взял их под свою руку. Бей какое-то время колебался, все поглядывал в сторону султанатства, а потом махнул рукой и дал согласие.
        Прирост бейлика Айдынской провинцией несказанно поднял авторитет Османа. Почувствовав его силу, к Осману обратился Санд ад-Дин с просьбой помочь унять Узун-Хасана, постоянно совершавшего набеги на его земли. Осман поддержал. Явившись с акынжи и янычарами Эвреноса, он разгромил Узун-Хасана, и его вилайет был присоединен. Ставший таким огромным бейлик кто-то окрестил Османским.
        Между этими событиями состоялась и свадьба Османа. Зухра стала его женой. Не прошло и года, как появился наследник. И дали ему имя Орхан.
        Огромное скопище народа, ставшее под руку Османа, требовало внимания к его нуждам. Осман понимал, что стремлению улучшить жизнь людей препятствует крепость Эскишехир, воины которой причиняли много бед. Переодевшись, как когда-то они делали с Сандом, он под видом торговца скотом посетил крепость. И ему стали ясны сильные и слабые ее стороны. Налет его был неожидан, штурм яростен. Крепость пала. Очередь была за городом Иянишехир, который, по сути, содержал крепость.
        Между тем подрастали их дети. На радость родителей, Санд и Орхан сдружились с детства. Так текла жизнь на Востоке. А на Западе…



        ГЛАВА 38

        Король в эту ночь просыпался уже второй раз. После этого сон пропал. Он знал, что если не выспится, то будет зол, его одолеет зевота, да и голова будет работать не так ясно. Пришлось взять с тумбочки стакан с настоем, который возвращал сон. На вкус настой был противный. Сделав несколько глотков, поставил стакан и, повернувшись на правый бок, закрылся с головой.
        Он не помнил, спал или нет, но когда открыл глаза, было еще темно. Но голова была светлой, ясной и какой-то легкой. Полежал какое-то время, пытаясь заснуть, но ничего из этого не получилось. Он встал и, чтобы не лезла в голову всякая ерунда, прошел в кабинет.
        Набросив на плечи мягкий теплый халат, нечесаный, в комнатных тапочках, вышел из спальни. В приемной ночной секретарь, молодой виконт Лиможски, весьма старательный и исполнительный человек, увидев вошедшего короля, вскочил со своего места и бросился ему навстречу.
        - Сир, какие будут приказы?
        Король остановился, посмотрел на его стол. Он был завален бумагами.
        - Есть важные сообщения, виконт?
        - По-моему, есть, сир.
        - Хорошо. Занеси.
        Виконт открыл перед ним дверь, а войдя в кабинет, зажег на столе свечи.
        - А эти зажигать? - он показал на канделябры у входа.
        - Нет, не надо.
        Да, важные бумаги были. В одной сообщалось о якобы вернувшемся графе Тулузском, старшем сыне Раймунде. В другом говорилось, что тамплиеры зарятся на Тулузское графство и решить свои замысли хотят через этого юношу. Государь отложил эти бумаги, встал и начал ходить по кабинету, размышляя. Он не заметил, как с левой ноги свалился тапочек. Долго пришлось ощупывать ковер ногой, пока он наткнулся на него. Тут он вспомнил, что граф Сансерр сообщил ему, что во время его посещения Тулузы отсутствовала юная графиня. Тогда он не придал этому никакого значения. Но после прочтения этих сообщений он вдруг подумал, что неспроста ли это случилось, нет ли здесь замысла тамплиеров? И оставлять это дело так нельзя. Он вернулся к столу и позвонил в колокольчик. Вошел виконт.
        - Какие будут указания, сир?
        - Немедленно, нет… утром вызовите ко мне графа Сансерра.
        - Будет исполнено, сир!
        Утром, чуть свет, в загородный дом графа прискакал нарочный и сообщил, что король требует его к себе. Не успел он появиться во дворце, как его немедленно привели к королю.
        - Что сообщает о своей дочери графиня Тулузская? Вы, кажется, послали ей письмо.
        - Послал, да, послал, - закивал граф головой, - но, к сожалению, сир… - он униженно-виновато смотрит на короля.
        Король понял, что ответа пока нет.
        - Так действуйте, действуйте! Обяжите сенешаля, пошлите своих людей, наконец. Граф, у нас нет больше времени. Понятно? Девушку - найти. Срочно!
        - Ясно, сир, ясно, - граф согнулся в три погибели.
        Такая покорность несколько разоружила короля.
        - Хорошо, идите!
        На юг помчались конные, полетели срочные депеши. Все были заняты одним: искали Констанцию.
        Слух о внезапном возвращении юного графа расстроил короля. Как он ни убеждал себя, что все это вряд ли подтвердится, все же решил пригласить юриста и посоветоваться. Его выбор опять остановился на мессире Симоне де Неле. Это был средних лет человек плотного телосложения, с невыразительным лицом, но огромным высоким лбом с залысинами. С ним всегда была большая потрепанная кожаная сумка, набитая бумагами, законами. Он никогда не спорил, не убеждал, а доставал закон, зачитывал его, почти не объясняя. Если же он видел, что понравившийся ему клиент не понял, тогда соизволял сделать пояснение. С владыками вел себя сдержанно, но с достоинством. Те его недолюбливали, но в самые трудные минуты прибегали к его знаниям.
        Людовик довольно часто встречался с ним. Юрист имел еще одну хорошую черту. Он так умел организовать свой труд, что его почти никто не ждал. Так было и на этот раз. Не успел король высказать свое пожелание, как слуга доложил:
        - Мессир Симон де Нель, сир.
        - Проси.
        - Слава и вечный почет великому королю! - таковы были слова его приветствия.
        - Я еще не умер, чтобы говорить о вечном почете, мессир.
        - Сир, когда человек умирает, о нем быстро забывают. Не в вашу ли честь были сказаны слова: «Король умер! Да здравствует король!» Чтобы тебя не забывали, надо заранее об этом побеспокоиться, - и он издал звук, похожий на хихиканье.
        - С тобой трудно спорить, - улыбнулся король.
        - А все от знаний, сир, от знаний.
        - Прошу, - король указал на кресло.
        Симон де Нель уселся, поставив рядом свою сумку.
        Как-то король решил его уязвить и сказал:
        - В этом кабинете не крадут.
        - Сир, голова человека несовершенна. Поэтому изобрели бумагу и буквы. Единозаписанная для всех будет звучать единообразно.
        - Так вы носите с собой свод законов?
        Мессир ответил вопросом на вопрос:
        - А разве есть иной способ убеждения?
        Король прекратил дебаты.
        Частые встречи упрощают взаимоотношения, поэтому мессир сразу перешел к делу.
        - Что у вас, сир, на этот раз?
        Людовик объяснил.
        - Сир, завещание есть?
        Король сморщил нос и неуверенно произнес:
        - По-моему, нет.
        Де Нель задумался на минуту, потом выпалил:
        - Тогда ваш брачный контракт должен быть подписан раньше его официального вступления в наследство.
        - А разве оно есть, официальное вступление?
        Король склонил голову в ожидании ответа. Мессир нагнулся и поднял сумку, поставил ее на стол. Людовик поднялся и положил не нее ладонь.
        - Не надо. Я тебе верю.
        - Тогда всё, сир?
        - Всё.
        После ухода Симона де Неля король долго ходил по кабинету. Что-то надумав, приказал вызвать к себе епископа Герена. Но оказалось, что он находится в Бове и прибудет только к вечеру.
        - Как вернется, пригласите ко мне, - распорядился он.
        По тому напряжению, которое король создавал вокруг Тулузы, было ясно, какую надежду он возлагает на получение этой земли в свой домен. Дальновидные люди понимали, что это ключ к получению Лангедока. А через него можно будет наступать и на тамплиеров, которые пытаются состязаться с королем.


* * *
        Тревога, поднятая королем, докатилась и до тамплиерского замка. Жак де Молэ срочно собрал малый совет. Он не удержался от того, чтобы не уколоть Боже.
        - Мы бы сейчас здесь не собирались, если бы среди нас не было доброхотов, готовых при виде смазливого личика забыть о главной цели своего ордена.
        Боже ответил уколом на укол.
        - Да, есть не только доброхоты, но есть и…
        Но он не успел договорить. Его резко толкнул Зедор локтем здоровой руки. Но все догадались и без того. Магистр и Боже измерили друг друга критическими взглядами, но перепалка не состоялась. Магистр сообщил, что король принял энергичные меры к поиску Констанции.
        - Надежно ли она укрыта? - как ни хотелось магистру обращаться к Боже, но пришлось.
        Он занимался этим делом.
        - Не надежнее, чем этот кабинет.
        Намек магистр понял, но, чтобы не сорвать дело, сказал примиренчески:
        - Тогда надо присмотреть более надежное укрытие.
        - Хорошо, господин магистр, я об этом подумаю, - ответил Боже.


* * *
        На этот раз вернувшийся в свой замок де Буа никаких празднеств не устраивал.
        - Раймунд, - сказал он, - нам надо срочно навестить твою матушку и начать процедуру твоего вступления в права наследства. Карета отремонтирована. В путь!
        И опять жалобно заскрипела колымага, подбрасывая путников на ухабах. Случайно оглянувшись, Раймунд в заднем оконце увидел группу вооруженных всадников. Он рассмеялся:
        - Что, дядя, - кивая головой назад, - тамплиеров испугался?
        - На бога, сынок, надейся, да сам не плошай.
        - Скажи, дядя, а как ты узнал, что я был в замке Водан?
        Дядя, опершись плечом в угол, полулежал на мягком сиденье.
        - Все очень просто, сынок. Делай людям добро, и они этого не забудут. Мишель жил здесь по соседству. И отличался тем, что никак не мог избавиться от разных неудач. Жена шла по мосту, доска обломилась, она упала в воду и утонула.
        - Это уже не неудача, а несчастье.
        Дядя хихикнул:
        - Разные жены бывают. Дальше - волки перерезали всю его живность. Сгорел дом. Так его и прозвали Мишель-неудачник. Дал я ему денег, чтобы дом поставил, скотину завел, сватал одну вдовушку. Но тут подвернулись эти чертовы, прости меня грешного, - он перекрестился, - тамплиеры и сманили к себе. Вот он прискакал ко мне ночью и предупредил. А я к соседям. Так мол и так, помогайте, как я вам когда-то. Все и откликнулись. Ничего войско получилось? - с гордостью спросил он.
        - Хорошее.
        - Скажи, а как ты там оказался?
        Раймунд рассказал. Дядя слушал, и на его лице все больше и больше вырисовывалось почтение к такому боевому племяннику. Когда юноша окончил рассказ, дядя заметил:
        - А знаешь, Раймунд, ты после этой галеры сильно изменился. Стал гораздо сильнее, чем был. По-мужски красивее. Знаешь, я, грешный, признаться, вначале не поверил, что ты мой племянник. Уж больно видным стал. Но как на твою задницу поглядел, успокоился: ты. Вот только, сволочи, нашли куда отметки ставить. Да! Видать, морской воздух да весла пошли тебе на пользу.
        Раймунд молча слушал, отметив про себя, что дядя подобное уже говорил, а потом сказал:
        - Разве им укажешь! Повалят, плетьми изобьют. А то совсем за борт выбросят. У них разговор короток, что не так - плеть иль топор.
        - Вот безбожники! Но отольется им ваша кровушка.
        - Святой отец! Тулуза! - раздался сверху голос возницы.
        За разговорами они не заметили, как подъехали к месту. Раймунд отдернул шторку, открыл окошко и выглянул наружу. Перед ним предстали угрожающие, мощные крепостные стены с невысокими толстыми башнями. За ними возвышались колокольни, крыши домов были из красной черепицы. В целом картина производила впечатляющее зрелище. А под стенами, точно змея, поблескивающая чешуей, искрилась река, добавляя в картину черты неприступности этого города.
        - Что видишь, сын мой? - спросил дядя.
        - Мощная, внушительная крепость, - садясь на место, сказал он, - как была когда-то, так и осталась.
        - Да. Кто может поверить, что почти сорок лет тому назад отец нынешнего короля весьма успешно штурмовал эти стены, изгоняя из них расплодившуюся там ересь!
        Племянник странно посмотрел на дядю. Между тем конские копыта уже цокали по городской мостовой, направляясь в графскую цитадель.
        Там их не ждали. Поэтому появление гостей вызвало настоящий фурор. Но особый интерес вызывал, конечно, Раймунд. Считая его погибшим, они никогда не надеялись его увидеть. И на тебе! Как с неба свалился! Радость-то какая! Его помнили еще ребенком, юношей. Это был добрый, отзывчивый мальчик. Все надеялись, что он не изменится в будущем. Какого же еще хозяина желать? Они смотрели на него и не могли насмотреться. Но, улавливалось в нем что-то незнакомое. Что, не могли понять. Одни говорили, что он стал выглядеть мужественней, вроде даже выше ростом. Другие говорили, что изменился взгляд, который сейчас был более требовательным, серьезным. Но, как всегда это бывает, были и оппоненты. Стал мужественней - чего вы хотите: повзрослел. Стал выше ростом, это закономерно: еще молодой.
        Тем временем Раймунд, войдя в дом, уверенно пошел в свою спальню. Там чувствовался какой-то нежилой запах. Так вот где жил его друг! Тяжелая, грубая кровать, застланная такой же грубой накидкой. У неширокого окна столик с канделябром из трех свечей, две из которых почти выгорели. Два кресла с вытертыми спинками. Бельевой сундук в углу, обитый фигурным железом.
        Он подошел к нему, поднял крышку. Сверху лежала поношенная куртка. Достал ее и стал примерять. Он не заметил, как в полуоткрытую дверь просунулась чья-то голова.
        - Раймунд, - ласково окликнули его.
        Тот даже не повернулся. Когда его окликнули в третий раз, до него дошло, что зовут его.
        - А? - он обернулся, - это ты, Жак? Заходи.
        Жак робко вошел.
        - А мне говорят, вы мало похожи на себя. Да вы просто… ну, стали здоровее и… как бы сказать… ну… красивее.
        Раймунд рассмеялся:
        - Ты что это меня с женщинами сравниваешь? Мужчина должен быть мужественным, а не красивым.
        - А вы мужественно… красивы. Ой, как увидит вас Жози, вот слез-то будет.
        - А это почему?
        Куртка была тесна, и он с трудом стянул ее с плеч.
        - Да она… замужем.
        Он надеялся, что Раймунд сейчас бросится к нему с печальным лицом и начнет его расспрашивать. Но увидел абсолютно спокойное лицо Раймунда. Жака это удивило. Ведь у них была такая любовь! Кто-кто, а он-то знал это хорошо. Не раз Жак бегал к ней, чтобы просить назначить их встречу. Раймунд понял свою ошибку и постарался поскорее ее загладить.
        - Знаешь, Жак, море может вымыть не только имя, но и любовь.
        - Понимаю, сеньор, понимаю. Я слышал, что это такое: галера. Не дай бог! Я поставлю в храме свечу.
        - Поставь, поставь, - согласился Раймунд, примеряя штаны.
        - Коротки, - замечает Жак. - Придется многое шить заново. Я завтра позову Иянеля, он быстро вас обошьет.
        - А он еще жив, этот старый еврей? - спрашивал Раймунд, повернувшись к слуге.
        - Жив! Жив! - обрадованно воскликнул Жак, словно речь шла о его родственнике.
        А обрадовался он потому, что Раймунд каким был, таким и остался: всех знает, всех помнит.
        Возвращения Жака ждала вся обслуга замка. Ибо лучше него никто не знал господина. А некоторым Раймунд показался весьма подозрительным. И вот Жак идет. Важный, неторопливый. С замиранием сердца ждут они его заключения. Он останавливается перед толпой, окидывает ее взглядом. На их лицах он не встретил ничего другого, кроме одного: «Свой?» Жак тянет. Наслаждается своим особым положением - когда еще подобное может случиться! И, поняв, что дольше молчать нельзя, выпалил:
        - Свой! Свой! Наш!
        Толпа взбесилась. Радость была непомерной, потому что жизнь останется прежней. Появился хозяин, которого все знают. А жизненный опыт им подсказывал, что не все перемены ведут к лучшему. Их восторг был настолько бурным, что прибежала даже служанка графини узнать, в чем дело. Она готовилась к встрече, и шум оторвал ее от дела.
        Раймунд еще не понимал важности этого момента. Через этих людей город решит: свой он или чужой. Он стал своим. А это гвоздь, который легко забить, да тяжело вытащить. Теперь было неважно, какое впечатление он произведет на графиню.
        Раймунд вошел в комнату графини следом за дядей. Хотя на лице, заросшем, как дикое болото, трудно было что-либо заметить, в его душе был трепет. Не дай-то бог! Когда графиня увидела его - статного, подтянутого, пусть даже в грубой одежде, взглянула в его спокойные, выразительные глаза, она нежно произнесла:
        - Подойди ближе, дорогой мой сын, сядь рядом со мной. Ты видишь, какой я стала… - эти слова она произносила с трагическим выражением на лице.
        Она сидела в кресле, тщательно одетая и причесанная, с пледом на ногах.
        - Мои глаза сухи, - продолжала она, поправляя плед, - потому что я выплакала все слезы. Куда ты делся, почему никому ничего не сказал? - она, не мигая, смотрела на него.
        - Дорогая моя маман, - так звал ее настоящий сын, так назвал ее и новый Раймунд, - злые враги разлучили нас. Но боги вняли вашей молитве и вернули меня к вам.
        Услышав эти слова, епископ удивленно посмотрел на племянника.
        - Да, да, я молилась, я молюсь и о Ферри и знаю, что он вернется, как и ты.
        Епископ незаметно толкнул племянника, тот понял и сказал:
        - Да, кто ждет, обычно дожидается.
        - Расскажи, где тебе пришлось побывать за это время? А то от людей я слышу разное. А ты садись, - сказала она продолжавшему стоять Раймунду и показала рукой на рядом стоявшее кресло. - И вы, епископ, садитесь.
        Его кресло кто-то специально поставил в стороне. Но он, не церемонясь, подтолкнул его ближе к Раймунду. Графиня покосилась, но ничего не сказала.
        Его рассказ, очень яркий и живописный, часто прерывался возгласами: «Как это ужасно! Не дай бог! Как ты все это вынес!» И хотя рассказ был интересен, захватывающ, графиня утомилась. Она несколько раз, прикрывая рот, зевнула. Пару раз ее глаза самопроизвольно закрывались. Заметив это, Раймунд поторопился закончить повествование.
        - И вот я перед вами!
        - Как я рада, сын мой!
        Она протянула руки и прижала его к себе.
        - Наверное, все проголодались, прошу в столовую.
        Графиня отбросила плед и встала. Но не успела сделать и шага, как перед ней предстал епископ.
        - Дорогая графиня, мне с вами надо выяснить один вопрос. Ты, Раймунд, иди. Мы сейчас придем.
        Когда они остались одни, де Буа сказал:
        - Я бы хотел прочитать завещание моего брата. Я знаю, что оно хранится у вас.
        Графиня вся передернулась. То умильное выражение, которое она держала на протяжении всей встречи, вмиг улетучилось.
        - Какое завещание? - голос ее был грубоват и вызывающ.
        - Моего брата, - спокойно повторил он.
        - Такого завещания нет, - отрезала она.
        - Вы, сеньора, забыли о нем. Давайте вместе посмотрим.
        По настойчивому тону де Буа она поняла, что он так просто не отвяжется.
        - Давайте, - быстро забыв про больные ноги, направилась в кабинет графа.
        Епископ вошел вместе с ней. Графиня, не скрывая своего недоверия, посмотрела на него.
        - Я не буду смотреть, - догадался де Буа и отвернулся.
        Она откатила шкаф, сняла ключ и начала открывать железный ящик, вделанный в стенку. Услышав щелканье замка, он подошел. Графиня, открыв дверцу, взяла бумагу и подала ее епископу. Это был свадебный договор графини с Раймундом-старшим. Он пробежал его глазами и задержал взгляд на последних строках, где было сказано, что наследство в их роду будет осуществляться по сложившейся традиции.
        - Слава Всевышнему, - Море осенил себя крестом, а затем, повернувшись к ней, произнес: - эту бумагу мы и будем расценивать как ваше совместное завещание.
        - Пожалуйста! - воскликнула она и ловко вырвала бумагу из его рук.
        Он не стал делать попытку вернуть ее.
        - А это что за бумага? - спросил он, отодвигая графиню, которая старалась собой прикрыть ящик.
        Она не успела закрыть дверку. Епископ схватил бумагу. Это был договор о замужестве Констанции и Альфона. Де Буа успел пробежать глазами по страшным строкам: в мозгу резануло - графство Тулузское перестает существовать.
        - Верни бумагу! - завопила она, как баба.
        - Возьми, - он протянул ей договор.
        Она вырвала из его рук бумагу:
        - Как не стыдно так себя вести, а еще епископ, - завизжала она.
        - Зачем ты оставила Ферри нищим? - невозмутимо спросил он.
        - Вовсе нет! Мы с ним будем получать сто тысяч ливров годового дохода! - с гордым вызовом произнесла она.
        - Ааа! - понятливо воскликнул де Буа.
        За обедом обе стороны не подали вида о происшедшем инциденте. Графиня часто улыбалась Раймунду, угощая его разными блюдами. Епископ похваливал хозяйку за отлично приготовленные угощения. Но после обеда он вдруг заявил, что им надо срочно ехать назад, ссылаясь на происки соседа, который якобы хочет оттяпать у него Угорский лес. Графиня посокрушалась, и они простились. Уже в карете Раймунд спросил у дяди, что за спешка заставила их покинуть город.
        - Эта ведьма, - сказал он, - хочет оставить тебя нищим. Нам надо срочно ехать в Париж.



        ГЛАВА 39

        Агнесса не скоро пришла в себя. Трудно сказать, почему так получилось: не то таким глубоким и продолжительным был ее обморок, не то так подействовало лекарство, которое мать силой влила в ее рот. Но когда она очнулась и открыла глаза, не могла понять, где находится. Ее окружала серая темнота. Отчетливо слышалось цоканье лошадиных копыт и чувствовалась тряска. «Мы, что, едем? А что тогда там, дома?» - пронеслось в ее голове.
        - Он! - воскликнула она. - Стойте!
        - Агнессушка, родная, что случилось? - раздался над ней чей-то женский голос.
        - Кто вы? - с испугом спросила она.
        - Я твоя мама! - она отодвинула занавеску. - Ты что, не узнала меня?
        Девушка посмотрела на нее.
        - Куда мы едем? - взволновано спросила она.
        - Успокойся, ты же со мной. Мы теперь никогда не расстанемся.
        - Куда мы едем? - настойчиво повторила она.
        - Золотце мое, едем в Париж!
        Мать произнесла эти слова с пафосом и в ожидании бурного восторга дочери посмотрела на нее такими глазами, в которых можно было прочитать: «Я так тебя осчастливила!» Но каково ее было удивление, когда родная дочь заявила:
        - Я не хочу ни в какой Париж! Я хочу домой.
        От таких слов герцогиня позеленела.
        - К тому преступнику, которого ты защищала? - с негодованием выпалила мать.
        Агнессу материнский тон не напугал. Она храбро бросилась на его защиту.
        - Никакой он не преступник. Преступники - твои рыцари.
        - Почему они мои? - ее слова были полны сарказма.
        - Я требую остановиться, - продолжала настаивать дочь, приподнявшись.
        - Зачем? - не отступала мать.
        - Хочу вернуться домой, - упрямо повторила она.
        - Ты что, пешком решила возвращаться домой? - мать с недоумением посмотрела на нее.
        - Да, - с вызовом бросила она, спуская ноги на пол.
        Это не на шутку встревожило герцогиню. Она давно заметила, что решимость была одной из черт характера дочери.
        - Ты открой окно и посмотри!
        Мать сама приоткрыла его и посмотрела. Вдали тянулась темная полоса леса. Перед ним - поле с торчавшими дудками, желтой травой и стаями птиц, перелетавших с места на место. И ни одного строения не видать. Мать отстранилась, и Агнесса посмотрела в окно. В отчаянии она опустила руку.
        - Ну как, останавливаться? - с издевкой в голосе спросила мать. - Может, еще с волками подружишься.
        Агнесса ничего не ответила, уткнулась в угол и заплакала.
        Выдержав какое-то время, мать подвинулась к ней.
        - Родненькая ты моя, моя золотая доченька! - она нежно гладила по ее роскошным волосам.
        Эта ласка тронула девушку. Она повернулась к матери и обняла ее.
        - Ну успокойся, успокойся, - продолжала уговаривать ее мать, - все пройдет и забудется.
        - Не забудется, - она приподняла голову.
        - О, так у тебя… любовь! - вырвалось у матери.
        - Не знаю, - тихо сказала Агнесса.
        - Поверь моему опыту, любовь приносит… одни несчастья.
        - Значит, я твое несчастье? - она отчужденно посмотрела на мать.
        Та потянулась к ней и обняла ее.
        - Что ты, что ты! Я только сейчас поняла, какое ты для меня счастье! Теперь я тебя никуда не отпущу. Я хочу наверстать то время, которое не была с тобой. Мы едем в Париж! Там столько всего прекрасного! И везде мы будем вместе.
        - И все же я хочу домой.
        - Съездим мы и домой. Я буду делать все, что ты захочешь. Но давай сначала поживем в Париже. Как тебе надоест, поедем в Водан. Надеюсь, к тому времени твой преступник будет осужден и тебе будет стыдно за помощь, которую ты ему оказала.
        - Никогда! - воскликнула дочь с жаром. - Слышишь, никогда!
        - Так кто же он, которого ты с таким отчаянием защищала?
        - Граф Тулузский, Раймунд!
        - Граф Тулузский? - сказав, мать даже отстранилась от дочери.
        - Да, граф Тулузский! - не без гордости произнесла она.
        - Так он хуже… преступника!
        - Это почему?
        - Потому, что он беден как церковная крыса.
        - Ну и пусть, - с азартом выпалила она, - зато он такой прекрасный человек! - последние слова она произнесла, устремив взгляд в темную даль окна, и таким удивительно-мечтательным голосом, который убедил мать, что дочь попала в беду.
        - Милая, - она опять прильнула к дочери. - Но почему мы, женщины, такие доверчивые. Стоит нам услышать ласковые слова, и мы сразу распускаем нюни. Нет, - патетически воскликнула она, - я не позволю своей дочери совершить ту ошибку, которую совершила ее мать. Нет! Ты должна покорить Париж!


* * *
        Епископ Герен, поздно вечером вернувшийся в Париж, узнал о том, что его спрашивал король, и утром, едва рассвело, уже был в его приемной. Он хорошо знал короля. Короля - святого. Короля - работягу. И он не ошибся. Король появился в ранний час в своем любимом халате и в домашних тапочках на босу ногу. Ничего королевского в нем не было. Но почему-то от этого он стал ближе и дороже епископу.
        - А, это ты! - произнес он, увидев скромно дожидавшегося епископа.
        - Я, сир, я.
        - Пошли, - просто сказал король, кивнув виконту, который, как всегда, приготовил ему стопку бумаг.
        - Много? - участливо спросил Герен, кивком головы показывая на только что принесенные бумаги.
        Король отодвинул от себя бумаги, сел поудобнее в кресле.
        - Мессир епископ, что вы можете мне сказать об ордене Бедных рыцарей Христа и храма Соломонова?
        Видно, что вопрос застал епископа врасплох. По дороге к королю он думал, зачем потребовался ему. Но что речь может зайти о рыцарях, ему даже не приходило в голову. Находясь далеко на юге, они редко были в поле зрения. Ведя скрытную жизнь, этот орден не давал повода вести о нем какие-либо разговоры. Вопрос возник неспроста. Но что ему сказать? Король понял, о чем задумался его епископ.
        - Да, - в раздумье произнес король, - человек часто не видит, как вода подтачивает камень. А когда он падает ему на голову, бывает поздно.
        Епископ понял, что речь идет о чем-то серьезном. Но о чем?
        - Бедные рыцари, говорите… - он усмехнулся, - по-моему, они не такие уж бедные. Были когда-то…
        Веселые искорки, мелькавшие доселе в королевских глазах, исчезли. Теперь на епископа смотрел требовательный, посуровевший взгляд. Он заставил епископа напрячь весь ум.
        - Когда-то, - заговорил Герен медленно, собираясь с мыслями, - на юге Франции появилось движение катаров, которое боролось за чистоту веры. Оно заявляло, что материальный мир - это порождение дьявола, и принялось обличать духовенство как его защитников.
        - Я знаю, - заговорил король, - тогда по призыву папы был организован крестовый поход для борьбы с этой ересью.
        - Верно, сир. В нем приняли участие и тамплиеры. Но вот тут начинается их большая тайна. С одной стороны, они бились с ересью, с другой - его руководство якобы вступило в сговор с катарами. Те, предвидя свое поражение, передали им святую чашу Грааля и много других драгоценностей. Но достоверно этого никто не знает. В свое время магистр ордена Бертран де Бланшфор нанял немецких шахтеров, чтобы они вырыли ему много разных тайных убежищ, о существовании их знают только магистры, которые передают эту тайну друг другу.
        - Я должен сказать… - король поднялся и прошелся вдоль стола.
        У него опять свалился тапочек, и епископ увидел узкую костистую ступню. Король нагнулся и надел тапочек.
        - …они умеют хранить эту тайну. Об истинном состоянии их богатств не знает никто.
        Он вернулся на свое место, так и не сказав, что хотел. Герен, набравшись смелости, спросил:
        - Сир, мне думается, что не за этим историческим воспоминанием вы меня пригласили.
        Король рассмеялся.
        - Конечно!
        Но вдруг он опять стал серьезным.
        - Они объявляют нам тайную войну.
        Герен заерзал на месте.
        - Войну?
        - Да, войну. Они пытаются перехватить у меня Тулузу.
        Епископ даже привстал:
        - Вот как! В чем выражаются их действия?
        Король опять поднялся, просунул ноги поглубже в тапочки. Поднялся и Герен, но Людовик приказал ему сидеть.
        - Они знают все о наших действиях, а мы о них - ничего. Они, оказывается где-то разыскали старшего сына почившего графа с целью… для тебя понятной. - Людовик посмотрел на епископа.
        - Да, сир, чтобы потом потребовать, в знак благодарности, сие сенешальство. А если он заупрямится? - спросил Герен.
        Король взял лежавший сверху лист, посмотрел его и вернул на место:
        - Есть много способов его заставить, вплоть до подделки и сердечного приступа.
        Герен согласно кивнул головой. Король почему-то посмотрел на дверь. Она была плотно закрыта. Потом, повернувшись к епископу, сказал:
        - Да. Потом судись с ними. Так вот, чтобы этого не случилось, Герен, мне нужен человек, который бы имел возможность информировать нас об их намерениях. Вы не можете помочь?
        Герен задумался.
        - А что если через папу? Они имеют с ним, насколько мне известно, тесные связи.
        Король поправил упавшие на глаза волосы:
        - Вы знаете, честно сказать, я папам не очень верю.
        Герен понял его. Папа Иннокентий IV когда-то выдал королевские планы похода в Африку, за что король жестоко поплатился.
        - Есть у них граф Боже, правая рука магистра. Но за последнее время он теряет доверие Жака де Молэ. И стал посматривать в сторону Жоффруа де Шарнэ.
        - Что можно, Герен…
        - Я понимаю.
        - Вы слышали, что готовится свадьба Альфона и Констанции? - спросил король.
        - Да, слышал.
        - Не удивились?
        - Нет. Ваш ход даже одобряю. Хитрец вы, сир!
        По лицу короля было видно, что он доволен такой оценкой.
        - И еще. Как я говорил, жив старший сын графа Тулузского, но мы сыграем свадьбу скорее, чем он объявится, - продолжил король.
        - А что с завещанием? - спросил Герен.
        - По-моему, его нет, - ответил король.
        - Такого не может быть!
        - Оказывается, может. Оно исчезло!
        - Все ясно. Постаралась для родного сына. Господи! Сколько на свете грехов!
        В глаза епископу внезапно ударил солнечный зайчик. Герен прикрыл глаза рукой и посмотрел, кто с ним играет в детскую игру. Оказывается, начищенный настенный канделябр, заигрывая с проснувшимся светилом, пославшим ему свое первое утреннее приветствие, передал его Герену. Он улыбнулся.
        - Что с вами? - удивился король внезапному изменению выражению лица собеседника.
        Герен глазами показал на канделябр, и сир получил свою порцию. Он понял епископа и тоже улыбнулся. Потом с горечью произнес:
        - Счастлив тот, кто познал детство.
        Герен понял короля.
        Они какое-то время помолчали, каждый думая о чем-то своем. Нарушил молчание король:
        - Герен, а что, если мы попросим папу, чтобы он обязал тамплиеров принять участие в предстоящем походе на север Африки?
        Герену стала ясна его цель. Отобрав у них кусок в объеме Тулузы, он бросает им живца, чтобы смирить их раздражение.
        - Думаю, сир, мысль правильная. Я встречусь с папой.



        ГЛАВА 40

        Уставших за долгую дорогу путников сморила жара, редкое явление в такое время года. Поэтому они не заметили, как подъехали к городу.
        - Святой отец, - возница наклонился к окошку, - Париж!
        - Париж, - встрепенулся епископ и толкнул Раймунда.
        - Что, Париж? - спросонья переспросил он.
        - Да, Париж. Сколько в нем ворот?
        Когда-то он объяснял это маленькому Раймунду и теперь решил проверить его память.
        - Двенадцать!
        - Молодец! - было ему наградой.
        Но племянник вдруг возмутился.
        - Святой отец! - обратился юноша к нему в официальном тоне, - что это вы меня все проверяете: сколько ворот, может, спросите, в каком трактире мы обедали? Так я скажу: в…
        - Раймунд, - перебил его де Буа, - ты что это взбеленился? Я просто проверил, как с твоей памятью, - он осуждающе посмотрел на него, потом стал посматривать в окошко.
        Больше ни о чем они не говорили. Каждый думал о своем. Епископ - как скорее попасть к королю. Ведь он не знает о возвращении Раймунда, рад будет услышать эту приятную весть и примет его незамедлительно, а тамплиеры останутся с носом. Теперь ему понятна эта нечаянная встреча с Боже. Они все подстроили, а он, грешный, думал, что король. Но страшен этот орден! Ишь, не боятся короля. А Раймунд - о том, что плохо помнит рассказ француза о доме дяди в Париже. Вспоминает только, что у того Раймунда был слуга по имени Годар. И он слегка прихрамывал. Их раздумья прервал возница возгласом:
        - Прибыли, ваша честь!
        Раймунд легко выпрыгнул из кареты и подал руку дяде.
        В это время во дворе успел собраться народ. Они не ждали своего господина и растерянно приветствовали хозяев.
        - Ну вот, слава Всевышнему! Мы на месте.
        Помахав в воздухе обеими руками в знак приветствия, Море попросил всех разойтись и заниматься делами. Люди расходились, и Раймунд приметил одного мужика, который слегка прихрамывал.
        - Эй, Годар! - окликнул он.
        Мужчина оглянулся. Раймунд махнул рукой, чтобы он подошел.
        - Ну, веди меня в мою комнату, надеюсь, что ты ее сберег.
        - Ой, сеньор, вы не забыли меня! - глаза слуги светились от радости.
        Комната была на втором этаже, окнами выходя во двор. Убранство ее ничем не отличалось от тулузской. Родители считали своим долгом воспитывать детей в спартанском духе.
        - Как ты тут? - садясь на кровать, спросил Раймунд.
        - Ничего, - как-то стесняясь, отвечал он и добавил: - стал дедом.
        - Внук, внучка?
        - Внучка!
        - Вот и хорошо. Будет моей невестой!
        Оба рассмеялись, и слуга сбросил с себя груз стеснительности.
        - Я сейчас соображу что-нибудь насчет обеда. А то не ждали.
        - Ну давай, - растягиваясь на кровати, ответил Раймунд.
        Но полежать ему не дали. Не успел захлопнуть за собой дверь слуга, как вошел дядя и с ним какой-то человек. Увидев, что племянник смотрит на того вопросительным взглядом, рассмеялся.
        - Что, не узнал? Так это ж наш портной. Не в таком же виде ты явишься перед королем.
        Обмеряя его, портной как бы нечаянно поднял его волосы. Посмотрев на знакомый шрамик, сказал в сторону дяди:
        - Море шрамик не смыло, - и хохотнул своей шутке.
        - Не смыло, - повторил и Море и добавил: - ты давай мерь, мерь.
        - Мерю, - ответил тот и заметил: - а вы, сеньор, хорошо подросли.
        На что дядя, подмигнув, бросил реплику:
        - Целебная сила морского воздуха.
        Портной посмотрел на де Буа и добавил:
        - А я знаю примеры, когда люди и постарше растут. Например, граф…
        И стал рассказывать, как он обслуживал семью графа Аршанбо де Бурбоно. У того старший сын за лето вырос так, что пришлось заново перешивать все костюмы.
        - Так и нам, - вставил замечание де Буа, - тоже шей несколько. Но, главное, скорее, чтобы было в чем идти к королю.
        После ухода портного в дверь постучал Годар и сообщил, что еда готова.
        - Неси сюда, - приказал Раймунд и пригласил дядю заморить с ним червячка.
        Де Буа охотно согласился. Отрезая кусок яблочного пирога, дядя сказал, что он завтра узнает у своих влиятельных друзей, где находится король, и попытается решить вопрос об их приеме.
        - Как ты думаешь, говорить ему о твоих злоключениях или нет?
        Раймунд, уплетая пирог за обе щеки, кивал головой. А освободив рот, сказал:
        - Надо обязательно! Даже покажи им бумаги.
        Дядя, не глядя на племянника, что-то поискал глазами на полу, потом сказал:
        - Он может не поверить. Посчитает, что я хочу его с ними стравить. Боюсь, это может дорого обойтись.
        - А бумаги? - не сдается Раймунд.
        - Что бумаги? Они не подписаны. Тамплиеры скажут, подделка. И у нас сразу появятся два врага. И очень сильные. Нет, пожалуй, промолчим.
        - Ты пойдешь во дворец один, мне с тобой в таком наряде идти нельзя, - Раймунд потянул себя за рукав.
        Дядя, жуя, согласно кивнул головой.
        - Тогда я поброжу по Парижу. Вспомню старые места, - сказал Раймунд, вытирая рот.
        - Не заблудись. И будь осторожен. Имей в виду, мы еще не знаем, что предпримут тамплиеры. Тут странно и другое. Почему-то в доме в Тулузе не оказалось твоей сестры. Во время подписания договора и после она не появилась. Уж не Боже ли это рук дело?
        Де Буа как в воду глядел. Жак де Молэ, узнав, что по приказу короля приняты экстренные меры по поиску Констанции, приказал Боже спрятать девушку более надежно. Обдумав, Боже выбрал для этого Париж. Они ищут ее на юге. А она будет на севере, у них под носом. Попробуй, догадайся. И отдал приказ, чтобы ее тайно доставили в столицу. При этом сделали так, чтобы она ни о чем не догадывалась дорогой. И еще было сказано, чтобы лошадей не жалели. Подмешав сонного порошка девушке в еду и питье, люди Боже добились исполнения приказа.
        А на следующий день, когда де Буа уехал по делам, Раймунд в сопровождении Годара пустился в первое путешествие.
        Они бродили долго. Разглядывали Лувр, много других достопримечательностей, и было видно, как слуга устал. А Раймунд не чувствовал усталости. После длительного путешествия ему хотелось двигаться. И он предложил Годару вернуться домой.
        - А вы, сеньор?
        - А я, Годар, еще поброжу. Я столько лет жил без движения, что сейчас хочу все наверстать.
        - Но ваш дядя будет меня ругать.
        - Ты скажи ему, что я приказал тебе вернуться домой. И ты не смог ослушаться.
        - Хорошо, - обрадовался слуга, - я пойду.
        Спровадил словоохотливого слугу Раймунд не из жалости, он просто устал от его беспрерывного рассказа, да и хотелось побыть одному, посидеть на берегу Сены, посмотреть на ее свинцовые воды, на обрывы, напоминавшие места его детства. Как там, дома? Что с начинающей стираться в его памяти Настенькой, как поживают Арзу, Адил, Осман? Искал он его или нет? О будущем почему-то думать не хотелось. Не пугали его и опасения дяди насчет тамплиеров. Может, он сильно себя переоценивал, но считал, что доведись дело до борьбы, он бы им показал. Так, в раздумьях, иногда покидывая гальку в реку, он не услышал, как кто-то подошел.
        - Эй, парень!
        Грубый подвыпивший голос вернул его к действительности. Он оглянулся. Перед ним стоял парень переходного возраста в одежде простолюдина. В одной руке у него была бутылка, в другой - цыпленок.
        - Ты че сидишь? Уж… не топиться ли хочешь? Брось! Плюй на все. Давай-ка лучше выпьем! Пей, - и он протянул Раймунду бутылку.
        Такое непосредственное участие подкупило Раймунда.
        - Давай, - просто сказал он.
        Сделав несколько глотков, вернул ее хозяину. Тот сел рядом, бутылку поставил меж ног и разорвал цыпленка пополам.
        - Держи!
        Доев, он вытер ладонь о штаны и протянул руку:
        - Жан.
        Раймунду ничего не оставалось, как назвать себя и пожать его крепкую, мозолистую ладонь.
        - Я - дровосек. Мы приехали в город дрова продать. Мы часто здесь бываем. И всегда отец дает мне малость денег. На бутылку и цыпленка. Больше не выпросишь. А ты хочешь еще выпить?
        Раймунд неопределенно пожал плечами. Парень понял это как согласие.
        - Тогда вставай, и пошли. Я уломаю отца. Пусть даст еще на бутылку. Пошли.
        - Не надо ходить к отцу. У меня деньги есть.
        - Вот здорово! - он ударил его по плечу. - Пошли, друг, пошли. Тут есть кабачок, называется «Суровый дровосек».
        - Почему - «Суровый»?
        - Не знаю. А мне что это название? Лишь бы выпивка была подешевле да закуска повкуснее, - и он рассмеялся, подмигивая.
        Уже на подходе к этому двухэтажному приземистому дому можно было видеть группки людей, которые вели довольно громкие разговоры. Кто-то пьяно позвал их. Раймунд было приостановился, но Жан схватил его за руку и потащил за собой. Внутри помещения яблоку негде было упасть. Шум, гам невообразимый. За одними столами люди поднимали стопки, за другими, обнявшись, что-то старались спеть. В дальнем углу была свалка. Она то утихала, то вспыхивала вновь. Жан тут был своим человеком. Он бесцеремонно выгнал двух парней, освобождая место. Потом громко стал звать трактирщика. Когда тот подбежал, с опаской поглядывая по сторонам, Жан толкнул в бок Раймунда, сказал:
        - Заказывай.
        - Вина.
        - Бутылку? Две? - спросил трактирщик.
        - Давай две.
        - И по цыпленку, - повторил Жан.
        Раймунд уже собирался уходить, как в зал ввалилась довольно странная компания. В основном это были молодые люди, прилично одетые. Заметив освободившийся столик, они направились к нему. На их зов прибежал хозяин. Он с почтением отнесся к ним, чем вызвал приступ ревности у других посетителей, которые такого внимания к себе не имели.
        У гостей возникли проблемы с соседями. Поняв, что их встретили весьма недоброжелательно и вот-вот можно ожидать чего угодно, они встали, за исключением одного, и под насмешливые крики покинули помещение.
        Раймунду как-то понравился этот парень: крепкий характер. Но потом разные мелкие события отвлекли его. И вдруг завязалась драка. Несколько человек напали на парня. Он яростно отбивался, но силы были неравны. Смельчаку явно грозила крупная беда. Раймунд вскочил и бросился к нему на помощь. Двоих парней, преградивших было ему путь, он так стукнул лбами, что они мешками упали на пол. Третий получил удар в челюсть, перелетел через стол и, долетев до угла, там и остался. Остальные, увидев, как досталось их друзьям, сами бросились наутек.
        - Прошу, - парень жестом пригласил Раймунда к своему столу.
        - Робин, - назвался он, беря бутылку и разливая ее по кружкам.
        - Раймунд.
        - Раймунд? - переспросил Робин, кружка замерла в его руке.
        - Раймунд, - повторил он.
        - Странно… но нет, - всматриваясь в его лицо, произнес он. - За встречу.
        Они еще немного посидели и позвали трактирщика, чтобы расплатиться. Идя по потемневшей и обезлюдевшей улице, Раймунд вдруг остановился и спросил:
        - Робин, ты почему удивился, когда я назвал свое имя?
        - Да знаешь, у меня был друг, сейчас, правда, его нет в живых, да примет небо его душу, у него был брат, тоже звали Раймундом.
        - А как звали твоего друга?
        - Ферри.
        - Ферри! - воскликнул Раймунд.
        - Да, Ферри, а что?
        - Не сын ли графа Тулузского?
        - Да, а что?
        - Дорогой шевалье Робин, я и есть его брат.
        - Ты… граф Тулузский?
        - Представь себе.
        - А я-то вспоминал, что где-то тебя видел.
        Они еще долго разговаривали, никак не могли проститься. Договорились встретиться завтра и разошлись в разные стороны.
        Раймунд был рад этой встрече. Ему уже наскучило быть одному. Душа его скучала по общению с равными себе. И вот такой человек нашелся. Причем человек, уважающий себя. Не трус. Такие Раймунду нравились. Он уже мысленно стал строить с ним свои отношения, как почувствовал, что идет не туда, где его дом. Улица была пустынна. Все ворота наглухо закрыты. Злые собаки яростно захлебывались от лая.
        Что делать? Раймунд подрастерялся.
        Но вскоре он услышал грохот кареты, стук копыт и грозное понукание кучера. Его радости не было предела.
        Когда карета поравнялась с ним, юноша бросился к вознице.
        - Эй, - крикнул он, - помоги…
        Но дальше ему не дал сказать кнут, которым возница прошелся по его спине. И в то же время он услышал, как из кареты раздались чьи-то вопли и шум борьбы. Можно было подумать, что кому-то затыкали рот.
        Этот ни за что полученный удар, вопли и шум в карете взбесили Раймунда. Он рванул за ними. На ходу открыл дверцу и увидел, как в руке мужчины сверкнул кинжал. Юноша успел перехватить руку и выкинул человека из кареты. Возница оглянулся и принялся хлестать Раймунда. Изловчившись, он поймал хлыст и дернул за него что было сил. Возница полетел на землю. Лошади остановились. В темноте трудно было разобрать, кто лежал на сиденье, издавая мычащие звуки. Раймунд понял, в чем дело, и выдернул кляп.
        - Развяжите меня, - послышался женский голос.
        Женщина была связана по рукам и ногам. Освободив ее от пут, Раймунд хотел было спросить, кто она такая и как сюда попала, но она воскликнула:
        - Бежим. Сейчас сюда примчится стража.
        Она вовремя сделала предупреждение. Послышался конский топот. Раймунд машинально схватил ее за руку, и они успели юркнуть в темный узкий переулок.
        Они долго бежали. Наконец девушка взмолилась:
        - Я больше не могу!
        Они пошли шагом. Раймунд попытался что-либо узнать, но она отказалась говорить и только спросила:
        - Где мы находимся?
        - В Париже.
        - В Париже! - воскликнула она.
        И в этом голосе было столько удивления, что Раймунд не выдержал и спросил:
        - А где вы надеялись быть?
        Она посмотрела на него и ничего не сказала.



        ГЛАВА 41

        Под вечер, когда король, устало откинувшись на спинку кресла и подняв руки кверху, потянулся, считая работу на сегодня законченной, дверь отворилась и на пороге появился коннетабль граф Гийом де Вержи.
        - Сир, неприятная новость.
        - Входи, входи, что там?
        - Сир, только что у меня был граф де Буа.
        - Ну и что? - он зевнул.
        - Он просит у вас аудиенции для себя и своего племянника Раймунда.
        Усталость вмиг слетела с короля. Он вскочил и нервно заходил от стола до окна. Остановившись на середине, повернулся к коннетаблю.
        - Гийом, в приеме отказать. Нет… подождите, - он провел рукой по губам.
        - Нет, лучше скажите, что я их приглашу. Да, да, я их приглашу, - эти слова он повторил медленно, по слогам, как бы взвешивая правильность ответа. - Все, Гийом, идите.


* * *
        Боже возвращался в свой замок с низко опущенной головой. После злополучной встречи с этим дьявольским епископом жизнь повернулась к нему черной стороной. И надо же такому случиться: он выследил этого бегуна, казалось, он в его руках. И вот тебе раз: приперся этот епископ, как с неба свалился, да еще не один. Хорошо, что хоть Констанция в надежных руках. Здорово он придумал: пусть ее поищут. Разве эти тупые догадаются, что она у них под носом? Нет, свадьбе не бывать. А этого бегуна он все равно схватит. Он больше не улизнет. Нет. И подпишет… «Стой!» - он поймал себя на мысли: кто предупредил этого епископа о штурме замка? Кто-то ведь сообщил. И это мог сделать только свой. Кто? И теперь всю оставшуюся дорогу он думал только об этом.
        Приехав в замок, Боже не торопился к магистру. Радовать того было нечем, а слушать его нотации не хотелось. Магистр напрасно ожидал Боже. Не дождавшись, он решил послать за ним. Как только Боже пересек порог кабинета магистра, тот встретил его словами:
        - Опять провал, Боже. Поздравляю.
        Боже только исподлобья взглянул на него и про себя подумал: «Как бы ты выглядел на моем месте?»
        - Да, сеньор, вы правы. Но я думаю, здесь не только моя вина.
        - А чья? - быстро спросил Жак.
        Боже посмотрел на потолок, перевел взгляд на окно, на прыгавшего по подоконнику воробья. Потом, взглянув на магистра, сказал:
        - Предателя. Да, предателя. Кто-то сообщил де Буа, и тот привел своих людей. И я считаю, что сделать это мог только наш человек. В этом я уверен, - сказав, он уселся в кресло и повернул голову к магистру.
        Взгляды их встретились. Магистр не выдержал. Он вдруг резко встал, отбросив кресло. Взяв со стола щипчики, подошел к канделябру и убрал нагар со свечи. Боже пристально следил за ним. Магистр медленно повернулся, поиграл щипчиками, потом сказал:
        - А не ошибаешься ли ты?
        Боже усмехнулся и стал потихоньку постукивать по столу. Признак нарастающего гнева.
        - Откуда мог тогда взяться епископ, да еще с таким отрядом? Он что, ясновидящий?
        Магистр поставил кресло на место, уселся, забросив ногу на ногу. По привычке посмотрел в окно. Поправил локоны, потеребил бородку.
        - Может, ты и прав. После обеда зайдите ко мне с Зедором.
        Когда Боже с епископом зашли в кабинет магистра, его там еще не было. И они продолжили разговор, начатый в келье епископа.
        - …Вот так, святой отец, было. Поэтому я думаю…
        - Вы правильно думаете, - он отставил четки, - и мне кажется, сделать это мог монах Мишель. Он из тех мест. Мне помнится, что он неплохо отзывался о графе де Буа.
        Боже даже подпрыгнул на месте. Пронзительный ум епископа докопался до истины. Оставалось узнать одно: отлучался ли Мишель из замка. Боже вскочил и чуть не бегом выскочил из кабинета. Когда он вернулся, магистр с Зедором о чем-то разговаривали.
        - Ну что? - повернулся епископ к графу.
        - Вы правы! Его не было больше суток!
        Епископ улыбнулся. Но эта улыбка была волчьим оскалом. Магистр был уже в курсе и только спросил:
        - Тогда… как обычно?
        Зедор согласно кивнул, и они посмотрели на Боже. Теперь от него зависела жизнь этого человека. Скажи он «Да», виновнику никто не будет предъявлять требований. Его просто пошлют за чем-нибудь в Дальнюю штольню. В нее ходят многие. И многие возвращаются. Но… не все. Приговоренного ждет ужасная смерть. Там имелось такое место, где был оборудован специальный люк. Когда обреченный наступал на него, он внезапно открывался и тот летел вниз. А там его ждали вертикально установленные короткие копья. Человек умирал не сразу. Он долго мучается. Потом открывался шлюз, и сильный поток воды, разрывая человеческое тело на части, уносил его в реку. Попробуй, найди виновника. Правда, местные рыбаки иногда вытаскивали из своих сетей чьи-то кости… Боже об этом знал. Долго раздумывать не стал. На другой день Мишеля послали за солью.
        А на следующий день к вечеру из Парижа пришло страшное сообщение: девушка похищена и там объявился епископ с племянником. Боже стало плохо. В этом он увидел небесную кару. Магистр, не видя его несколько дней, зашел в его келью. Граф лежал без движения лицом к стенке. Жак присел рядом и положил руку на его голову. Но он даже не пошевелился.
        - Боже, - тихо позвал он.
        Граф продолжал лежать, не подавая признаков жизни. Магистр поднялся и пошел к себе. По дороге приказал позвать к себе епископа.
        Они о чем-то тихо поговорили. Епископ кивнул ему головой и вышел из кабинета. Вскоре он очутился у изголовья Боже. Прочитав над ним какую-то молитву, он запустил свои костлявые пальцы в шевелюру Боже и начал ощупывать голову. В ведомых только ему местах он долго тер, усиливая давление. Чем энергичнее он это делал, тем сильнее потел. Но и Боже начал подавать признаки жизни, зашевелился, открыл глаза.
        - А, это ты, - тихо сказал он и хотел было снова повернуться к стене.
        Но Зедор не дал ему это сделать.
        - На, глотни! - он подставил к его губам пузырек, который достал из-под сутаны.
        - Не отравишь?
        - Пей и возродишься.
        - А… все едино, - сказал Боже и сделал несколько глотков.
        Действительно, средство подействовало моментально. Он почувствовал прилив сил и ощутил голод. Зедор хорошо знал его действия, поэтому сказал:
        - Поешь и приходи к Жаку.
        Через некоторое время Боже вошел в кабинет. Выглядел он, как обычно: на его лице играла легкая полупрезрительная улыбка. В глазах глубокое, затаившееся недоверие. Магистр, видевший почти труп, был весьма удивлен таким изменением. Не сдержался и посмотрел на Зедора. Епископ ответил ему торжествующим взглядом. Жак, стараясь показать к Боже дружеское расположение, спросил мягким, участливым тоном:
        - Как чувствуешь себя?
        - Нормально, - ответил граф, выдвигая из-под стола кресло.
        Магистр, когда Боже уселся, сказал:
        - Не надо каждую неудачу так близко принимать к сердцу. Жизнь не может состоять только из одних успехов. Ибо тогда она была бы неинтересна.
        При этих словах Зедор хохотнул. Но магистр, бросив на него строгий взгляд, продолжил:
        - Я думаю, Боже, что ты со мной согласен: это дело так оставлять нельзя.
        - Да, - коротко бросил тот.
        - Тогда… поезжай в Париж. Что делать - знаешь. Епископ подскажет своим людям, они будут помогать.
        Зедор закачал головой. Поглядев на его тонкую, как у гуся, шею, Боже вдруг подумал: «Осторожней, братец, а то она у тебя отвалится», - и улыбнулся. Жак заметил:
        - Как только наш Боже чувствует предстоящее сражение, он весь преобразовывается.
        Сборы были недолги. Кошель, набитый деньгами, брошен на заднее сиденье кареты. Загремели ворота, застучали копыта, и упряжка понеслась на север. На этот раз ее сопровождало несколько десятков переодетых рыцарей. Глядя со стены, можно было подумать, что какой-то местный барон отправился к дальнему соседу с визитом.



        ГЛАВА 42

        Удивление девушки, что она находится в Париже, вызвало у Раймунда еще большее желание выяснить, кто она такая и что с ней случилось. Но ее упорное нежелание открыть свою тайну как-то оскорбляли юношу.
        - Если вы мне не доверяете, я уйду. Тем более, что погони больше нет.
        Не успел он произнести эти слова, как девушка пошатнулась, и Раймунд едва успел схватить ее, чтобы она не упала.
        - Что с вами? - участливо спросил он, стараясь в темноте рассмотреть ее лицо.
        Но девушка молчала, безвольно повиснув на его руках. Бросать ее в таком состоянии он не решился. Желание узнать, кто она такая, не оставило его.
        - Кто вы? Что с вами случилось? - сыпал он вопросы.
        Она, высвободившись из его невольного объятия, продолжала молчать. Тогда Раймунд возмутился:
        - Опасность для вас миновала, и теперь вы вправе самостоятельно выбирать дорогу.
        И тут он услышал ее голос:
        - Вы хотите меня оставить одну?
        - Если мне нет доверия, то зачем нам дальше продолжать путь?
        Девушка подняла голову:
        - Не сердитесь, пожалуйста, я вам все…
        И вдруг она напряглась:
        - Тссс, - произнесла она шепотом, приложив пальчик к губам. - Стойте тихо, - попросила она и повернула назад голову, прислушиваясь. - Слышите?
        Напрягая слух Раймунд услышал далекий лошадиный топот.
        - Слышите? - переспросила она.
        - Да.
        - А вы говорите, я в безопасности. Они ищут меня! - почти трагически прошептала она. - Уходите!
        - Ну уж нет! - воскликнул он, - давайте спрячемся!
        Между тем топот быстро нарастал.
        - Да, да, - торопливо она поддержала его и показала на темнеющую гряду кустов, - бежим туда.
        - Туда нельзя, - почти крикнул Раймунд, - там они будут искать в первую очередь. Я вижу ямку, заляжем в нее.
        Приближающий топот заставил их броситься в ямку. Для выбора времени не оставалось.
        Вскоре подскакала группа всадников. Они остановились невдалеке.
        - Чего здесь смотришь, - раздался чей-то недовольный голос, - они, поди, чешут уже около Нотр-Дама.
        - Будешь так болтать, Боже тебя почешет, мало не покажется. Марш в те кусты!

«Опять Боже, - мелькнуло у Раймунда, - ну навязался». Они лежали, затаив дыхание.
        Двое всадников ринулись к кустам. Один поехал напрямую, другой - в обход. Было слышно, как всадник ломился сквозь ветви. Вскоре они вернулись:
        - Я же говорил, что их здесь нет, - нудно проговорил один из них.
        - Вперед! - и они пришпорили лошадей.
        Когда стих конский топот, Раймунд с таинственной незнакомкой поднялись. Отряхнувшись, Раймунд спросил:
        - Есть ли у вас здесь жилье?
        - Да. Но дорогу к нему не знаю.
        - Я тоже не знаю дороги к моему жилью, - печально сказал Раймунд.
        Девушка поняла, что спасена, и настроение ее поднялось.
        - Тогда начнем поиск. Чье первое жилье найдем, там и остановимся. Вы согласны?
        Раймунд кивнул, и они отправились на поиски.
        Чутье подсказывало ему, что его жилье должно быть где-то рядом. И он не ошибся. Вдали мелькнул церковный силуэт. Он показался ему знакомым. Только почему-то оказался справа, а когда они ехали, был слева.
        - Ты постой, я кое-что проверю, - сказал он незнакомке.
        Когда он вернулся, девушка увидела на его лице радостную улыбку. Еще бы! Сам того не ожидая, он нашел свой дом.
        - Идем! - обрадовано произнес он, беря ее за руку. - Мой дом совсем рядом.
        Он вел ее уверенно, широко шагая. И если бы не тянул ее за руку, она бы далеко отстала.
        Вначале она шла не сопротивляясь. Потом стала оглядываться, что-то рассматривать, порой даже пытаясь остановиться.
        - Вот и пришли. Это мой дом! - сказал он, показывая на ворота.
        Они выделялись среди других тем, что столбы венчали женские головки. Девушка тоже обратила на них внимание. Их очертания четко вырисовывались на фоне лунного света, пробившегося сквозь толщу облаков.
        - Так это и… мой дом, - неуверенно произнесла она.
        - Твой? - переспросил юноша.
        - Да… мой! - повторила она.
        - Как тебя звать?
        - Констанция!
        - Констанция?!
        - Да. А тебя?
        - Раймунд.
        - Раймунд? Так ты… мой брат? - она даже отступила назад. - Откуда ты взялся? Ты же… погиб.
        - Как видишь, сестренка, жив, здоров. Вот так встреча! Но пошли. Меня дядя заждался. Как он будет рад!
        - Он здесь?
        - Да.
        - Вот здорово! Брат!
        - Сестренка! - они обнялись.
        Затем Раймунд пяткой стал стучать в ворота.
        - Кто там? - раздался голос.
        - Раймунд. Открывайте, - отозвался он.
        И услышал громкие крики:
        - Раймунд нашелся! Святой отец, Раймунд нашелся!
        Когда ворота открылись, то они увидели, что двор был заполнен людьми. Стояли оседланные лошади. Все говорило о том, что люди явно собирались куда-то отъезжать.
        Услышав голоса, на крыльцо выскочил де Буа.
        - Дядя! - раздался до боли знакомый радостный девичий крик.
        Услышав его, де Буа схватился за сердце и опустился на пол.
        - Лекаря, лекаря, - завопили кругом.
        - Тихо! Тихо! - произнес де Буа, поглаживая грудь. - Сейчас все пройдет.
        Не в силах поднять руку, он поднял глаза:
        - Господи! Как я благодарен тебе за моих дорогих детей!
        Высокий, крепкий деревянный забор спасал дом от постороннего взгляда. А то бы многим показалось странным, что среди ночи он вдруг засиял огнями. А опасаться надо было. В церковной сторожке невдалеке от дома поселились двое странных людей. Кюре разрешил им там жить, так как они бесплатно согласились поддерживать вокруг чистоту и порядок.
        Не то радость такой нечаянной встречи, не то настои лекаря подействовали, но де Буа поднялся и, взяв под руки племянника и племянницу, повел их к себе. Они сели на его кровать, а он, не выпуская их из своих объятий, слушал, как те поочередно рассказывали о своих злоключениях.
        Давно рассвело, рассказчики утомили слушателя. Дядя наконец сказал:
        - Мои дорогие, пойдемте, заморим червячка, а там решим, что дальше делать.
        В трапезной их ждал праздничный стол. Дядя поднял кубок:
        - Раймунд, за тебя, за твой первый необычный день. Потерял дорогу к дому, зато сестру нашел. И за тебя, дорогая моя племянница. А в общем, за вас! Будьте счастливы, мои дорогие. И пусть Господь не оставляет вас своими милостями, - и он отпил несколько глотков.
        Разморенный едой, ночным бдением, де Буа после обеда сказал:
        - Я хочу отдохнуть. Да и вам советую. Ты, Констанция, сиди дома и на улицу глаз не показывай, пока все не выяснится. А ты, Раймунд…
        - Я вечером пойду на встречу с шевалье Робином. Дал слово.
        - Ты и его нашел, - засмеялась Констанция.
        - Если дал слово, - сказал дядя, - надо держать. Но будь осторожен. Да дорогу не забывай, - он улыбнулся и, зашаркав ногами, пошел к себе.
        - Я тоже пойду прилягу, - сказала Констанция.
        Прошло два дня после этого неожиданного события, и утром за завтраком Констанция вдруг стала проситься у дяди отпустить ее домой. Дядя, хранивший тайну о предстоящей свадьбе, попытался ее отговорить. И вроде это ему удалось. Но на другой день ее просьба повторилась. Причем уже сопровождалась слезами. А мужчинам слезы размягчают сердца. Дядя и на этот раз ушел от ответа. Но ее просьба лишила его спокойствия. Он не знал, как лучше поступить. Сохраняя ее инкогнито, он, несомненно, мог оттянуть свадьбу. А за это время попасть к королю, где, как он считал, все могло решиться. Но тут же задавал себе вопрос: а если король тянет с его приемом и сам хочет выиграть время? То как поступить в этом случае? Идти на конфликт с королем, что против ветра… только себя обрызгаешь. Шутки шутками, а с королем шутить опасно. И он решил: «А что если… как будет, так и будет. Дам ей охрану, и пусть едет. По крайней мере, вины нашей не будет. И если завтра… то…»
        Наступило завтра. Она повторила свою просьбу. Для де Буа было ясно, что это не только ради матери. «Тут замешаны сердечные дела. Или ее так напугали тамплиеры, что она боится дальше оставаться в Париже», - решил он.
        Хорошо зная стремления молодежи, ее порой не очень обдуманные поступки, и в то же время понимая, что только обжегшись, они поймут свою глупость, дядя произнес:
        - На все воля твоя, Господи!
        Да, Констанция не раздумала и в следующие дни. Была так же настойчива и более решительна.
        - Хорошо, - вздохнул дядя, - я вижу, что все мои доводы бесполезны, поезжай. Я дам тебе охрану.
        Она бросилась к дяде на шею и поцеловала его.
        - Дядя, я провожу ее! - неожиданно заявил Раймунд.
        Сестра посмотрела на него такими счастливыми глазами, что могло показаться, что ей удалось решить все вопросы.
        - Братец, что я слышу! Ты у меня самый лучший.
        Де Буа не знал, что делать.
        - А к королю… - пролепетал он.
        - Дядюшка, мы уже сколько ждем, а от него нет никаких вестей. Я там задерживаться не буду. Сдам ее матери и сразу назад.
        - А если позовут?
        - Придумаешь что-нибудь. А мне к королю не в чем идти. Не пойду же я в этом балахоне, - он оттянул полы суконной куртки. - Все равно ты с ним будешь говорить. Надо будет, он меня еще раз позовет.
        - Ну ты, Раймунд, сказал! Короли по два раза не зовут.
        - Эх, дядя! Сестру я тоже бросить не могу.
        Дядя махнул рукой. Будь что будет.
        Сборы были недолги. Де Буа для сопровождения отдал всех мужчин, способных держать оружие. Таких набралось с десяток человек. Чтобы не мозолить лишним людям глаза, по совету Раймунда, решили отъезжать в полночь.
        Два типа, которые наблюдали из сторожки за домом, долго не могли решить: спать или не спать ночью. Помня грозное лицо Боже, все же решили ночью не спать. Проведя несколько бессонных ночей, передумали, не обнаружив за это время ничего подозрительного.
        Но как иногда бывает: маленькое событие может менять большие дела. И в эту ночь, какой-то жалкий вяленый лещ мог изменить если не историю Франции, то по крайней мере жизни отдельных личностей. Напившись после соленой трапезы воды, одному из тех, кто должен следить за домом де Буа, ночью приспичило встать. Отойдя за угол, он осмотрелся. И вдруг увидел, как ворота открываются. От удивления он даже забыл, зачем вышел. Выехавшая карета его доконала. Он ворвался в сторожку и принялся трясти напарника, который крепко спал. Когда наконец он его растряс и сказал, в чем дело, сон смахнуло как рукой. Он в чем был, в том и выскочил на улицу. Ворота уже закрылись, а карета в сопровождении небольшого отряда проехала мимо.
        - Дуй к Боже, - сказал тот, которого разбудили, - а я прослежу, куда они поедут.
        - Ночью? - испуганно спросил напарник.
        - А ты разве не слышал, как он сказал, что хоть днем, хоть ночью?
        - Тогда я… бегом.
        Это известие всполошило Боже, уже несколько дней бесплодно проживавшего в Париже. От радости он потирал руки.
        - Чует мое сердечко, рыбка там! Только умело надо расставить сети!
        А это означало, что он пошлет за ними солидный отряд и тот под видом разбойного люда нападет на карету. И рыбка попалась!
        Уже после обеда этого же дня отряд, разбитый на небольшие группки, отправился на юг. Всем было сказано, чтобы под Клермон-Ферраном они объединились и по мере того, куда двинется карета - в сторону Лиона или Лиможа, ехать за ней. В удобном месте напасть. Взяв девушку, доставить ее в замок Беллели. А два бдительных стража получили на радостях по паре ливров. Было с чем завалиться в кабачок. Не зря старались.
        Раймунд всех торопил. Пока шло все нормально. Ничего подозрительного он не замечал. Короткая ночь на постоялом дворе и снова в путь. Достигнув Клермон-Феррана, Раймунд, не раздумывая, повернул на запад. Он хотел обойти земли Лангедока, район сильного влияния тамплиеров. И пусть этот путь был длиннее, но гораздо безопаснее. И вот вдали замаячали колокольни Монтобана. А от него до Тулузы рукой подать. Последняя ночь и впереди дом. Многие радовались, что напрасно чего-то ожидали, дом рядом.
        По сравнению с парижской погодой здесь была весна. Соскучившись по теплу, всадники
«рассупонились», слышны были смешки, нашлись веселые рассказчики. Сам Раймунд, глядя на других, тоже расслабился, обдумывая, как лучше ему на обратном пути заглянуть в замок Водан. Там он хотел узнать, где в Париже можно найти Агнессу. Первое время после их такого странного расставания он даже не думал о ней. А потом возникло непреодолимое желание найти ее. Что это такое?
        Дорога поднималась вверх. И когда забрались на плоскогорье, открылся прекрасный вид. Возвышенность, расступаясь, переходила в долину, рассекаемую небольшой речушкой с обросшими лозой берегами. Здесь сохранилось много рощ с зеленью. А дорога вилась между ними. В одном месте ее как тиски сжимал подступивший лес. Глянув на это место, Раймунд даже подумал: «Удобное место для нападения». Почему он так вдруг подумал, трудно сказать. Наверное, ожидал от Боже какого-нибудь подвоха. Его удачный побег и такая неожиданная встреча с сестрой, за которой тот так, охотится, - все это говорило о том, что он должен был предпринять какие-то меры. «Может быть, Боже и рассчитывал на то, что у порога дома мы расслабимся, а он неожиданно нападет. Нет, определенно надо принять меры», - думал он. И решил действовать. Подозвал одного из всадников. Это был мужчина средних лет с серьезным взглядом серых глаз и боевыми отметинами на лице.
        - Прости, как звать? - спросил Раймунд.
        - А что, сеньор? - полюбопытствовал тот.
        - Будешь за старшего, если что произойдет.
        - Я Рауль.
        - Слушай меня, Рауль. Видишь, какое удобное место для нападения? - он показал на лес.
        - Сеньор, страшное позади, рядом дом.
        - Дом-то дом, а ты посмотри на дорогу. Хоть и каменистая она, но видишь, сколько отпечатков конских копыт.
        Рауль посмотрел и удивился:
        - Действительно, много. Похоже, крестьяне табун гнали.
        - Если табун, это хорошо, - Раймунд повернулся к Раулю, - а если нас ждут?
        - Да, так что мне делать?
        - Возьмешь тех четверых, - он показал на группу, которая дружно над чем-то смеялась, - в случае чего будешь защищать карету. Кучеру скажешь, когда я дам сигнал, чтобы погнал коней во весь дух. А мы останемся, чтобы не пустить их дальше. Когда проскочишь вон тот мостик, возьмешь в карете топор и подрубишь стойки моста. А карета пусть не останавливается, мчится дальше. Четверка будет ее охранять. Подрубишь стойки, догонишь их. На нас не смотрите. Ясно?
        - Ясно!
        - Тогда в путь.
        Вступив на равнину, отряд по-прежнему продвигался медленно, явно демонстрируя отсутствие какой-то тревоги. Когда первая пара лошадей вступила в черту леса, Раймунд крикнул:
        - Гони!
        Кучер знал свое дело. Знал и другое - его жизнь тоже зависит сейчас от того, успеет или нет он проскочить этот опасный участок. Он нещадно гнал лошадей. Все это случилось так неожиданно, что коренастый командир отряда не успел добежать до своих, как карета пронеслась мимо.
        - За мной, - вскакивая на коня, заорал он.
        Обхитрили его, старого волка. Флангового нападения не получилось. Отряд успел их проскочить. Теперь ничего не остается, как пускаться вдогонку.
        - Стой, - скомандовал Раймунд своей пятерке, когда, услышав лошадиный топот, понял, что его догоняет конный отряд.
        Раймунд выхватил шпагу и скомандовал:
        - За мной!
        Он повел своих людей в атаку на преследователей. Нападавшие опешили. Они такого трюка не ожидали. Завязалась упорная сеча. Карета тем временем приближалась все ближе к мосту. И вот под колесами застучал деревянный настил. Констанция была спасена!
        А битва не стихала. Потери были с обеих сторон. Как и предвидел Раймунд, враг, несмотря на численное превосходство, не мог им воспользоваться. Густой, непроходимый лес мешал это сделать. Как ни старался коренастый, но противник не дал ни на шаг им продвинуться. Особенно отличался их командир. Он поспевал везде. Где был он, там отступали прославленные рыцари. Не один из нападавших валялся на дороге от ударов его шпаги. Но сила ломит силу. Все меньше и меньше становилось защитников. Можно уже организовать погоню. Но первые конники, въехав на мост, оказались в воде. Это была губительная задержка. Они вернулись назад разъяренные. Вот уже остался один предводитель. Он вертелся, как волчок. И все же чей-то предательский удар сзади свалил его на землю.
        Когда Раймунд очнулся и открыл глаза, было темно, сыро, пищали бегающие крысы.
«Опять в этом каменном мешке», - уныло подумал он. У него сильно болел затылок. Он провел по нему рукой и обнаружил запекшуюся рану. Превозмогая боль, поднялся и ощупал стены. Прижался затылком к холодной стене. Стало полегче.
        Сколько он там находился, трудно сказать, но вот загремел засов. Слабые факелы осветили фигуры. Все они были в капюшонах, подвязаны веревками. Один из них скрипучим голосом сообщил, что его будут судить за покушение на человеческую жизнь, богохульство и… предательство. И приказал идти за ним.
        Он вышел в коридор. Слева была полная темнота. Справа, меж этих зловещих фигур, он увидел стол и за ним несколько человек в подобном одеянии. Как он догадался, это и были судьи. Представители тамплиерской курии шли не спеша, этим как бы подчеркивая величие предстоящего судилища. Когда дошли до стола, остановились и встали по обе стороны от стола. Встал и Раймунд. Судьи, как по команде, опустили головы. Видать, они часто осуществляли свое судилище.
        - Граф Тулузский, подойдите ближе, - не поднимая головы, произнес кто-то из них.
        Раймунд, ничего не подозревая, думая только о том, как ему защищаться, сделал пару шагов и вдруг пол под ним провалился, и он полетел в бездну. Морская качка научила его, как обороняться от неожиданных ударов волн. Он успел расставить ноги и руки и упереться в стены. «Так вот как они судят, - пронеслось в голове. - Что делать?» Ему было ясно, что внизу его ждет нечто страшное. Долго держаться он не мог.
«Подниматься кверху - бесполезно. Надо медленно и осторожно опускаться», - решил он. Откуда взялись силы! Держась на руках, ногой он стал ощупывать пространство под ним и чуть не напоролся на что-то острое. Чем больше он его обследовал, тем больше его охватывал ужас. Там были вертикально натыканы копья. Силой воли подавив в себе ужас, он попробовал сбить одно из них. Ему это удалось. Тогда он принялся сбивать их по очереди, очищая для себя пространство. Когда оно оказалось достаточным для приземления, силы оставили его. Прыжок был удачным. В яме ему легче дышалось, и это говорило о том, что откуда-то поступает свежий воздух.
        Отдышавшись, он взял два копья с наконечниками и с силой ударил друг о друга. Искры осветили две большие дыры, одну против другой. Он ощупал эти отверстия. Одно шло вверх, другое - вниз. Сначала он решил подняться вверх, но это оказалось очень трудным делом. Стены были скользкие, покрыты плесенью, и удержаться было невозможно. Решил спуститься вниз и чуть не угодил в яму, которая внезапно разверзлась пред ним. Преодолеть ее было невозможно.
        Отчаяние овладело Раймундом. Он в первый раз почувствовал, что здесь может закончиться его жизнь. Юноша пытался что-то придумать, но ничего в голову не приходило. Стены в яме были далеко друг от друга, не упрешься, а глубина такая, что не выбраться. Он сел, положил голову себе на колени. И полезли мысли, что больше никогда ему не встретиться с Агнессой…
        Наверное, он задремал. Его разбудил резко нараставший довольно странный гул. Какая-то сила ударила его, швырнула вниз. Вода! Она быстро наполнила яму, подхватив его, и стремительно понеслась вниз. Сначала вода не заполняла собой пространство, что позволяло ему дышать. Ударившись головой, он понял, что проход сужается, и скоро весь оказался в воде. Он долго крепился, но почувствовал, что предел кончается, а конца не было видно. Огромное желание жить на какое-то время победило. Но все равно жизненных сил был использован полностью. «Всё, конец!» - мелькнуло в его голове. И в это же мгновение он вдруг почувствовал, что над головой возникает какое-то просветление. Откуда-то появились силы, и он поднялся на поверхность. Как сладок был этот первый вздох! Он запомнился на всю его жизнь. А еще над ним было прекрасное голубое небо.
        Он оказался в реке; с обеих сторон его окружали заросшие берега. Раймунд прибился к одному из них и выбрался на берег. Юноша долго лежал лицом вниз, раскинув руки. Силы медленно возвращались к нему.


* * *
        А в это время в кабинете магистра трое известных людей тайно праздновали свою победу. Наконец-то этот граф наказан. Больше никогда он не станет на их пути. Сейчас открыли шлюз, куски его тела будут унесены в реку и станут добычей хищных рыб.
        А через несколько дней король получил сообщение, что Констанция нашлась и находится дома. Но она приболела. После выздоровления выезжает в Париж. Король был счастлив. Вскоре об этом узнали и тамплиеры. Тройка поскрипела зубами, но объявить открытую войну Людовику не решилась. Зверь затаился.



        ГЛАВА 43

        Герцогиня де Водан вернулась с очередного променажа с сияющим от счастья лицом и влетела в комнату заболевшей Агнессы. Увидев мать, дочь неприязненно подумала:
«Опять с какой-то новостью». За последнее время между матерью и дочерью сложились весьма неприятные отношения. Закладывались они давно, еще в ранней юности Агнессы. Дочь тянулась к матери всем своим существом, а та приезжала из столицы весьма редко и на очень короткий срок. Поцелует дочку в головку, погладит ее, спросит у деда с бабкой, как она. И вскоре собиралась в обратную дорогу. А как же! У графа Сен Поля помолвка его дочери или свадьба сына герцога Бургундского, или… Этих
«или» было столько, сколько зданий в Париже. Старики не успевали расспросить свою дочь, как она живет. Долго, бывало, бежала Агнесса за коляской, плача и протягивая к ней ручонки:
        - Мама, мамочка!
        Нет, чтобы вернуться. Что вы! А что скажет графиня Аннгеран де Куси или…
        Но особенно испортились их отношения после последнего ее приезда в Водан. Агнесса узнала, кто ее настоящий отец! А мать ничего не сделала, чтобы спасти Раймунда, человека, столько пережившего и такого прекрасного. Даже обвинила его в преступлениях, которых он не мог совершить. В этом она уверена. Его искренность, чистота, открытость сами за себя говорили. И в какой раз его предают! И кто: ее маман. Этого она не могла простить.
        - Какие новости, какие новости, - защебетала влетевшая маман, даже не спросив, как чувствует себя дочь, которую она не видела несколько дней.
        Агнесса поправила подушку, поудобнее легла и, натянув одеяло до подбородка, принялась слушать.
        - Ты знаешь, - мать присела на краешек кровати, - этот граф… ну… этот преступник… Раймунд погиб.
        - Как погиб? - вскричала дочь, сбрасывая одеяло и поднимаясь.
        - Что ты так разволновалась, - вскочила мать, - этот твой скромняга не успел приехать в Париж, как устремился в самые злачные места.
        - Это неправда, - заплакала дочь.
        - Ты успокойся, милая. Тебе нельзя волноваться, - сказала мать, подсаживаясь поближе.
        - А почему ты говоришь неправду!
        - Я говорю неправду? - мать всплеснула руками. - Хочешь знать, его видели в кабачке с… с… ну ты поняла… на коленях. Разве порядочный человек может себе это позволить! Возьми графа Шампаньского. Молодой, красивый, богатый. А как он себя ведет! Сегодня увидел меня, так раскланялся, так раскланялся. Вот тебе пара. Вот о ком надо печалиться. А то подумаешь, граф Тулузский. Был граф, да сплыл. Дурачок твой граф. Вот кто. Повез сестру домой. Видите ли, она невеста брата Людовика. Ну и что! Он остался нищим. Понимаешь, нищим. Графство идет в качестве ее приданого. А он жизнь отдал, ее защищая. Связался с какими-то разбойниками.
        - Видишь, он какой, мама! Жизнь за сестру отдал! Вот он какой. Но я не верю. Он жив! Он жив…
        Агнессе стало плохо.
        - Лекаря, скорее лекаря, - завопила мать, выскочив в коридор.
        Он был рядом, и это спасло Агнессу. Лекарь напоил ее какой-то микстурой, и она сразу заснула. Он поправил одеяло и залюбовался ее красотой.
        - Какая прекрасная у вас дочь, сударыня. Болезни не украшают людей. Но к ней это не относится. Ее бледность сделала лицо более нежным, более одухотворенным, таким неземным, я бы сказал, ангельским.
        Говоря это, он продолжал любоваться Агнессой и не увидел направленного на него взгляда разъяренной матери.
        Когда Агнесса пришла в себя, она вспомнила разговор с матерью. То, что сказала мать о Раймунде с девицей на руках, ее сильно затронуло.
        - Неужели он такой? Это можно выяснить. Но он жив, жив! Он не такой! - твердила она.
        Эта весть пришла и в дом епископа. Вернулся Рауль с людьми, которые доставили Констанцию до места. К ним присоединились еще двое, израненных, из отряда Раймунда. Они-то и рассказали, как был убит Раймунд. Его и тела других убитых бандиты забрали с собой и куда-то уехали, не оказав им никакой помощи.
        Епископ сильно расстроился. Два дня он не мог подняться с постели. Не очень обрадовала весть, что с племянницей все в порядке.
        - Уплывает графство, уплывает, - эта мысль не способствовала укреплению здоровья.


* * *
        Между тем далеко на юге Франции двое рыбаков готовились ставить сети.
        - Стой, - тихо сказал один из них, испуганно глядя на берег.
        Его напарник, готовившийся бросить конец сети в воду, приостановился.
        - Ты че? - спросил он.
        - Смотри, - и рукой указал на берег.
        Оглянувшись, рыбак увидел лежавшего там человека.
        - Кто это? - спросил он.
        Напарник только пожал плечами.
        - Жив?
        Тот опять пожал плечами.
        - Поплывем, - и он бросил сеть на дно лодки.
        Они не подходили, а подкрадывались, точно ожидая, что тот вскочит и бросится на них. Но он мирно лежал, и это придавало им смелости.
        - Жив! - прошептал один из них, услышав его дыхание.
        - Вернемся?
        - Не. Не по-Божьи. Вдруг ему надо помочь, - сказал тот, кто бросил сеть, и велел подплывать.
        Он на цыпочках подошел к нему, осмотрел, потом осторожно дотронулся до плеча.
        - Эй, - позвал он.
        Раймунд зашевелился и поднял голову.
        - Кто вы?
        - Рыбаки.
        - Ааа, - опять боль в затылке напомнила о себе.
        Он сел, потрогал его руками.
        - Где я?
        - Тут недалеко деревня Кортон, - сказал один из них.
        Но это ничего не говорило Раймунду. Такой деревни он не знал.
        - А Тулуза далеко отсюда? - спросил он.
        - Она там, - махнул рыбак в сторону. - Далеко.
        - А Париж?
        - Париж там, - взмах на север, - еще дальше.
        - А тебе куда надо?
        - Да, наверное, в Париж.
        Рыбаки переглянулись. Такая неопределенность смутила их. Что это за человек, который не знает, куда ему нужно?
        - Кто ты будешь? - набравшись смелости, спросили они.
        Вместо ответа он сам задал вопрос.
        - А что это за место? - и он показал на горы, откуда текла река.
        - Лучше его не знать. Страшное место. Оттуда река приносит человеческие кости. Мы туда не ходим, - пояснили они.
        - Ясно. А не будет ли у вас, - он засмущался, - …чего-нибудь перекусить?
        - Это есть, - один из них вскочил и побежал к лодке.
        Вернулся с мешком, достал приличный ломоть хлеба, бутылку легкого вина, жареную рыбу, кусочек мяса и виноградную кисть.
        - Ешь.
        - Это… мне? - спросил он.
        - Ешь, - повторили они.
        Содержимое мешка исчезло в один миг. По тому, с какой жадностью он поглощал пищу, они поняли, что он не ел долгое время.
        Насытившись до отрыжки, Раймунд уже иными глазами посмотрел на рыбаков. Теперь была жизнь, уверенность в себе.
        - Вы спросили, кто я?
        Те закивали головами.
        - Я вам скажу. И вы мне поверьте, хотя пока это я ничем подтвердить не могу. Я - граф Тулузский. А там, - он кивнул на горы, - я был в плену. Но мне удалось бежать. Они меня пока не ищут, думают, что я погиб. Но если узнают, беды не оберешься. Так что я опасный человек. Мне отсюда надо побыстрее убраться. И если вы мне поможете добраться до Парижа, получите по тысяче ливров.
        - По тысяче, - невольно вырвалось у них.
        В их представлении - это гора денег. Человек становится богачом. Многие не видели в глаза даже ливра. А тут тысяча! Но… не обманщик ли он?
        - Я понял, о чем вы подумали, - сказал Раймунд, - но я же говорил, пока ничем подтвердить это не могу. Могу призвать в свидетели только Господа.
        Они переглянулись.
        - Подожди.
        Они отошли в сторонку. Было трудно разобрать их голоса, хотя понятно, что они стараются в чем-то убедить друг друга. Не без волнения Раймунд ждал их возвращения. Могут и отказать. А то и сообщить… Наконец они подошли.
        - Мы…
        Сердце у Раймунда застучало сильнее: сейчас скажут, что не могут.
        - Согласны!
        У Раймунда как гора с плеч свалилась.
        - Хочу, друзья мои, вас предупредить: они, - юноша опять кивнул на горы, - сильны и коварны. Если узнают, что вы мне помогли, у вас могут быть большие неприятности. Вы же отлучитесь не на один день.
        Те зачесали головы.
        - Да, конечно!
        - Придумайте что-нибудь. Например, что поехали за сетями.
        - Да они у нас новые.
        - Может, есть родственники, далеко живущие. Вы захотели их проведать.
        - Да нет, все в Кортоне живем.
        - Сами охотники?
        - Иногда балуемся.
        - Ну вот, мол, заблудились.
        - Смеяться будут.
        - Удивительная у вас деревня. Ничего не надо.
        - Надо, материал на портки.
        - Вот и нашли предлог.
        - Что нашли?
        - Предлог.
        Те пожали плечами: не понимаем, мол.
        - Ну, оправдание, повод.
        - Ааа! Пойдет!
        - Когда двинемся?
        - Считай, повозку собрать, за конями сходить. Туды, сюды, и день прошел. Только послезавтра.
        - Хорошо! Я жду вас здесь.
        Те кивнули.
        - Только одежонку бы мне. Ночи-то холодные. И еды.
        - Будет!
        Выезд состоялся, как и говорили.


* * *
        После той сцены, когда для Агнессы срочно потребовался лекарь, ее выздоровление, вопреки врачебному прогнозу, пошло быстро. Через несколько дней она уже выходила во двор, а затем и дальше, до торговых рядов Пале-Рояля. Но не за покупками она туда ходила - ей очень хотелось узнать, где находится дом графов Тулузских.
        Тяжело для девушки появляться в таких местах. Каждый норовит что-то сказать, дать намек, просить о встрече. Нахалы могут и облапить. Несмотря на все эти преграды, решительность ее не пропала, а настойчивость помогла. Адрес она узнала.
        И однажды, поближе к полудню, у ворот этого дома остановилась коляска, в которой некоторые предприимчивые горожане подвозят за несколько су разных клиентов. Они даже согласны подождать. На этот раз из нее вышла молоденькая, стройная девушка. На вопрос дворового, кто она такая, назвала себя.
        - Я - Агнесса, дочь герцогини де Водан.
        Услышав такой титул, слуга опрометью бросился к епископу.
        - Мой сеньор, мой сеньор, к вам герцогиня де Водан.
        Де Буа написал письмо Ферри Патэ, где тонко сетовал на то, что король до сих пор не может его принять. А у него накопилось столько жалоб. Главное - отыскать виновников гибели его любимого племянника. Он ждал ответа на письмо. Услышав это имя, он удивленно взглянул на слугу. В высшем свете не принято, тем более дамам, являться без предварительного договора. Он мимоходом видел ее тогда в замке Водан. И что…
        - Проси! - откладывая перо, сказал он и поправил сутану.
        Но когда она вошла, епископу показалось, что в комнате стало светлее. Он с ловкостью юноши вскочил со своего места, когда увидел ее.
        - Простите, - тихо сказала она, - что я к вам вот так, но я… я не верю в его смерть!
        Де Буа сам пододвинул ей кресло и усадил девушку рядом.
        - О дочь моя! Как бы я был рад сообщить это вам. Но… увы! - он приложил платок к глазам, - у меня есть свидетель.
        - Я бы… я бы хотела его увидеть.
        Епископ взял колокольчик. На звонок открылась дверь.
        - Рауля, быстро!
        - Слушаюсь, святой отец.
        Пока епископ любовался гостьей, в дверь постучали.
        - Входи, - повернувшись к двери, крикнул де Буа.
        Вошел Рауль.
        - Присядь, - епископ показал на кресло.
        Рауль присел, задержал взгляд на девушке, потом посмотрел на хозяина.
        - Наша прекрасная гостья, - он взглянул на нее.
        - Агнесса, - поняв, что ему надо, подсказала она.
        - Агнесса желает знать все подробности…
        Он не назвал имя племянника, но тому и без этого все было ясно. И Рауль в который раз поведал о случившемся, дополняя рассказ новыми подробностями.
        - Вы сказали, что его увезли вместе с телами других разбойников.
        - Да.
        - Тогда… он жив! Жив! Зачем им мертвого куда-то увозить. Сами подумайте. Своих, понятно, надо схоронить, а его зачем? Нет! Он жив. Жив! Это чувствует мое сердце. Он найдется. Найдется.
        Как она была прекрасна! Ее голубые бездонные глаза светились радостью и надеждой. Лицо покрылось легким румянцем, а бахрома черных густых ресниц вкупе с изящно изогнутыми бровями придавали ему такую выразительность, притягательность, что от него трудно было отвести взгляд.
        - Агнесса, милая! Ты вдохнула в меня жизнь. Дай Бог тебе счастья! - такими словами провожал епископ гостью.
        Уходя из этого дома, она уносила с собой часть его тепла, а появившаяся надежда окрыляла ее. До коляски ее провожал де Буа. Поцеловав на прощание руку, он еще долго махал ей вслед. Встретившись во дворе с Раулем, он только и сказал ему:
        - Вот так, друг мой!
        Что он этим хотел сказать, Раулю было непонятно. «Скорее всего, - подумал он, - старик поверил ее словам. Ну что ж, время покажет, что я был, к несчастью, прав».
        После такого смелого визита Агнессу нельзя было узнать. Она часто улыбалась, можно было даже услышать забытый всеми ее звонкий заразительный смех. Герцогиня не понимала, что случилось с дочерью. Но это ее тревожило. А когда она узнала, что дочь куда-то ездила, у нее появился даже страх. А вдруг… тогда она спутает ей все расчеты.
        - Нет, надо действовать!

«Преступник» забыт, а граф Шампаньский вышел на первое место. Это имя упоминалось в любом разговоре.
        - Ах! Как они идут этому молодому графу. Они делают черты его лица нежными, мягкими.
        - Какой, кстати, у него роскошный плащ. Он в нем похож на сказочного Роланда.
        - Как он раскрывает истинность чувств в своей поэме!
        - Вчера у Петра де Фонтени было новоселье. Тибо-младший подарил этому юристу позолоченную чернильницу с золотым пером.
        Однажды, посмотрев на выздоровевшую дочь, маман решила, что ей пора познакомиться с этим Тибо. Такую возможность представило появление второй дочери у графа де Аршабоде.
        Когда они подъехали к роскошному зданию, вся площадь перед ним была заставлена дорогими экипажами. Но богаче всех смотрелся экипаж Шампаньского. Он сиял позолотой, выделялся тщательностью отделки. Одни шторы с позолоченными кистями на окнах чего стоили! А в какие ливреи были одеты его слуги! Его мажордом, увидев герцогиню, выскочил из экипажа, приветствовал их низким поклоном и величественным жестом, разрешавшим поставить их коляску рядом. Такая услужливость вызвала звонкий смех у Агнессы. Мать зашипела на нее.
        - Не выставляй себя деревенской дурой!
        И вот они вошли в залу. Огромного роста церемониймейстер громовым голосом оповещает:
        - Герцогиня де Водан с дочерью.
        Она впервые вывела дочь в свет. И все взоры были обращены на нее. Герцогиня видела, что ее дочь хороша. Но она не вполне оценила ее. Небывалое дело! Почти все мужчины позабыли о своих дамах, глядя на это сказочное явление природы. Болезнь побелила ее загорелое деревенское лицо, и оно придавало ей ту нежность, которую многие пытаются достичь различными мазями, настоями, моря себя голодом, убегая от солнца. А ее фигурка! А какое колебание рук! Они заставляли вспомнить тех, кто бывал на Востоке, знойных танцовщиц. Одним словом, в далекой глуши деревенского замка вырос и распустился такой цветок, который природа-матушка, чтобы изредка напоминать человечеству об истинной красоте, дарит весьма редко.
        Граф Тибо Шампаньский младший, разодетый с королевской пышностью, подлетел было для представления с победным выражением лица человека, близость к которому должна осчастливить, но вдруг встретил холодный взгляд ее прекрасных глаз. Таких прекрасных, что даже ее холодность не могла остудить пылкость молодого повесы. Элегантно протянутая ручка для поцелуя лишила ловеласа самоуверенности. Нежная шелковистая кожа, к которой прикоснулись его губы, доконала графа. И перед ней стоял лишенный воли человек с огромным желанием понравиться. Он впервые почувствовал, что без нее его жизнь теряет смысл. И как ему хотелось не разлучаться с ней! Но молодежь, желавшая лицезреть красавицу, напирала, и как граф ни пытался удержаться на месте, все же был оттеснен. Небывалое зрелище! В очередь, чтобы представиться, выстроились все потенциально завидные женихи, позабыв о своих обязанностях. Невесты от расстройства покусывали губы, а матери с такой ненавистью смотрели на это явление, что, казалось, все его участники вот-вот превратятся в каменные изваяния. Но зря они хотели этого. Тогда бы их будущие зятья застыли у этой
статуи. Агнесса продолжала знакомиться. Граф де Ла Марш младший. Легкое приседание Агнессы, подача руки, обворожительная, но ничего не обещающая улыбка. Граф…
        После этого представления теперь любой прием в знатном доме во многом зависел от того, будет или нет на приеме Агнесса де Водан. Отвечала она на приглашение, значит, сборы будут полные. Если нет, напрасны все старания хозяев.
        Ей, воспитанной на воле, все это быстро наскучило. И если бы не мать, ее давно бы не было в Париже. А из-за нее разгорелись дуэли. Молодому Тибо показалось, что молодой Дампьер стал более преуспевать в ухаживании. Повод для дуэли нашелся. И они дрались. Победил Тибо, а Дампьер две недели провалялся в постели. Чтобы как-то поуменьшить страсти, кто-то посоветовал герцогине пожить некоторое время у себя на юге. О своих намерениях она поведала Тибо, и тот был на седьмом небе от счастья. Ибо ему представлялась возможность в первозданной глуши, в отсутствие других соперников, раскрыть свои чувства и покорить эту гордую, неприступную красу. Он все сделает для этого, не пожалеет никаких денег, тогда никто не сможет с ним состязаться. Он! Только он будет победителем!



        ГЛАВА 44

        Крестьянская телега, запряженная парой изнуренных лошадей, медленно подъезжала к Парижу. На ней сидели трое крестьян, которые везли пару бочек соленой рыбы. Мужики за долгую дорогу привыкли к рыбьей вони, но свежий человек чувствовал этот запах за целое лье. По их бедной одежонке можно было судить, что это «добро» они везли на продажу. Только непонятно, зачем в Париж. Там этого товара и без них хватало. Наверное, рассчитывали продать подешевле, у себя и этого не взять, а на эту деньгу купить кое-какую одежонку. Над простаками посмеивались, но они упрямо продолжали путь. И вот далеко на горизонте появились городские очертания. Это были крепостные стены с башнями.
        Их спокойную езду едва не нарушила чья-то карета, ехавшая им навстречу. Не то возница заснул, не то выбитая колея повела, но карета едва не столкнулась с крестьянской телегой. Возница не выдержал и крепко ругнулся. Он даже замахнулся было кнутом, но, встретив решительный взгляд рослого бородача, медленно опустил руку.
        На шум в окне кареты показалось женское личико. Взгляд незнакомки задержался на этом решительном бородаче. Она даже тихонько вскрикнула:
        - Неужели он?
        - Кто еще там? - раздался женский голос. - Что там случилось, Агнесса?
        - Мама, это… он.
        - Кто он? - мать, отстранив дочь, выглянула в окошко. - Простые крестьяне, Агнесса. Не сходи с ума. Ты уже в каждом мужчине начинаешь видеть его. Это к добру не приведет. Его нет. Нет в живых. И ты брось всякие ссылки на свое чутье. Чтобы я больше этого не слышала.
        Голос был категоричен, требователен. В нем не было и нотки сочувствия. Такой тон заставляет человека замкнуться в себе. То же случилось и с Агнессой. Они почти всю дорогу ехали молча. Матери это нравилось. Ей не мешали строить воздушные замки.
        Этот крестьянин был несколько озадачен. Поняли его и напарники, спросив:
        - Что случилось? Уж не знакомую ли увидел?
        - Нет! Просто показалось.
        - Бывает, - сказал один из них.
        Под вечер, когда сумрак начинает путать краски, у ворот графского дома остановилась крестьянская телега. Высокий крестьянин бросил одному из них:
        - Стучи, - и показал на ворота.
        Мужик соскочил с телеги. Подойдя к воротам, робко постучал.
        - Стучи сильнее, - приказал высокий.
        Мужик, осмелев, забарабанил что есть мочи. Вскоре послышался чей-то голос:
        - Чево надо?
        - Рыбу продаем, дешево!
        - Ступайте, не надо вашей рыбы.
        - Возьми, мил человек. Нам сказали, что святой отец ее любит.
        - Давай проваливай, а то мужиков позову.
        Послышались удалявшиеся шаги.
        - Уходит, не хочет разговаривать, - сказал крестьянин.
        Высокий так застучал по воротам кулачищами, что вся ограда заходила ходуном. Страж вернулся и начал открывать ворота. По той ругани, которой он сопровождал свои действия, можно было догадаться, что этот стук вывел его из себя. Из дома выскочили слуги. Показался и хозяин.
        - Что случилось? - крикнул он с крыльца.
        - Люди какие-то, - показал на крестьян мужик.
        - Чего надо, добрый человек? - хозяин спустился с крыльца и подошел к высокому.
        Сзади выстроился отряд слуг, готовых ринуться на крестьян.
        - Да вот, - высокий крестьянин повернулся к телеге, - рыбку вам привезли. Хорооошая!
        - Ладно, возьму бочку. Сколько вам?
        - Сколько не жалко, сеньор.
        - Откуда сами-то будете?
        - С югов, сеньор, с югов.
        - Ладно, дайте им ливр.
        - Обижаешь, сеньор, с юга приехали. Почитай, с твоей родины.
        - А ты откуда знаешь, что там моя родина?
        - Да как не знать. Одним воздухом дышали.
        - Ты кто такой будешь? - хозяин подошел почти вплотную.
        Мохнатая шапка, надвинутая на глаза, поднятый высокий воротник мешали ему разглядеть его лицо.
        - Сними-ка малахай.
        Крестьянин, снимая его, низко поклонился, да так, что скрыл свое лицо. Не то хозяину надоела эта игра, не то он посчитал за унижение столько возиться с неизвестными, только он повернулся и кому-то сказал:
        - Ладно, дай два.
        - Две тысячи, дядя, - крестьянин выпрямился и, держа шапку в руках, встал перед ним.
        Глаза того расширились. Он сделал шаг назад:
        - Не может быть!
        - Может, может, дядя!
        - Раймунд?
        Он подошел, еще не веря, и взял его за плечи, чтобы посмотреть ему в лицо.
        - Раймунд?! Дорогой! Раймунд! - и стал его целовать в обе щеки.
        Изумленная дворня замерла. Освободившись от цепких объятий де Буа, Раймунд, глядя на своих недавних товарищей, приказал:
        - Заезжайте во двор. Эй вы, - он повернулся к толпе, - накормите мужиков, лошадей. Дядя, я им должен две тысячи ливров.
        - Сейчас, сынок, сейчас же отдам, - догадываясь, что эти огромные деньги племянник отдает им за свое спасение. - Ну пошли, - он обнял племянника, и они двинулись к дому.
        Первое, что спросил у дяди Раймунд, было ли приглашение короля.
        - Нет, - почему-то смутился дядя.
        - А костюмы пошили?
        - Тоже нет, - он вздохнул.
        - Вот видишь, а я успел вернуться!
        В этот день они долго сидели вдвоем. Раймунд рассказывал о своих новых злоключениях, а дядя с ужасом в глазах внимательно его слушал. Когда Раймунд закончил повествование, дядя сделал резюме услышанному:
        - Мне думается, что все это дело одних рук - тамплиеров. Это опасный противник. Надо всегда быть начеку. И мне непонятно, почему король до сих пор не дал мне ответа. Я даже обратился с письмом к моему давнему другу, ныне маршалу Франции Патэ. И он молчит.
        Раймунд почувствовал, что дяде было неловко за то, что он не может до сих пор добиться решения, казалось бы, не очень сложного вопроса. Чтобы замять этот разговор, дядя начал рассказывать про одно событие, которое здесь недавно было.
        - Ты знаешь, в людях иногда проявляются такие способности, что диву даешься. У нас в гостях была, ты думаешь, кто? - он смотрит на него с интригующей улыбкой.
        Раймунд почему-то сразу подумал об Агнессе. Лицо его покраснело. Дядя понял.
        - О, да ты у меня еще совсем, совсем юный! Да, она, она, юная герцогиня Водан, и она убеждала меня, что ты жив, - он хлопнул его по коленке. - Но хороша! Ой как хороша! Боюсь, беды ты с ней не оберешься.
        - А это почему? - Раймунд смотрит на дядю серьезными глазами.
        - Да от кучи поклонников. А я твою натуру знаю, малейшее оскорбление и… шпага в руке. Кстати, я тебя подготовлю. Завтра придет учитель фехтования, лучше которого во всей Франции нет.
        Раймунд промолчал. Но, чтобы как-то отойти от этой темы, спросил:
        - Дядя, а как ты думаешь, почему король нас не принимает?
        Дядя задумался. Он встал, прошелся по комнате. Поправил в канделябре покосившуюся свечу. Подошел к окну. Раймунд понял, что это трудный для него вопрос и дядя что-то знает, но почему-то не хочет сказать.
        Он подошел к нему и тоже посмотрел в окно. Там двое южан вертелись около телеги.
        - Хорошие ребята? - спросил де Буа, поворачиваясь к племяннику.
        - Хорошие.
        - Я с ними рассчитался.
        - Дядя, ты не будешь против, если они еще поживут?
        - Да сколько угодно, - он еще раз взглянул на нечаянных гостей и пошел к креслу.
        Вернулся к креслу и Раймунд. Подвинулся к дяде поближе.
        - Дядя, ты не ответил на мой вопрос. Я чувствую, что тебе почему-то трудно об этом говорить. Не бойся, я выдержу. Для меня лучше знать, чем об этом думать.
        - Ты прав, - он потер ручки кресла.
        - Дело в том, что, спасая сестру, ты лишился графства.
        В голове Раймунда это сообщение нашло иное выражение. Граф де Буа напрямую не хочет сказать, что он раскрыт, а раз так, то его лишают наследства в пользу настоящей графини.
        - Дядя, - он решил во всем признаться сам, - что мне оставалось делать, по…
        - Подожди, подожди, - дядя приподнял руку, - ты хотел сказать, что остается делать нам. Я пока не знаю, и торопиться не будем. Свадьба еще не назначена, поэтому решения нет. Король чего-то выжидает.
        В голове Раймунда все смешалось: свадьба, ожидания короля…
        - А при чем тут свадьба? - осторожно спросил он.
        - А то, что в брачном договоре записано: тулузские земли идут в собственность брата короля как приданое.
        Совсем запутался Раймунд: «При чем здесь брат короля? Неужели он женится на Констанции? Ба, тогда все ясно!» Лицо его просветлело. Он вспомнил совет Грозного: если не хочешь беды, никому, слышишь, никому - ни жене, ни другу, никому никогда не говори о своей тайне. «А я чуть не проболтался. Нет, все. Урок на всю жизнь. Держаться до последнего. Итак, я пока граф. Там видно будет. Возвращаться туда - смерти подобно».
        - Тогда ясно. Король делает вид, что меня нет. Свадьба прошла, земли вошли в королевский домен. И будет поздно.
        Де Буа как-то странно посмотрел на племянника. Его взгляд как бы говорил: «Ну и головаст же ты, мой племянничек». Да, так и подумал.
        - А позже, дядя, как ты думаешь, он нас примет?
        Дядя опять задумался, потом сказал:
        - Надеюсь на маршала.
        Маршал старался. Хорошо изучив короля, он выжидал момента. И в один из дней Ферри Патэ подумал, что время для этого наступило.
        - Ваше величество, - сказал он перед уходом, глядя на доброе выражение лица своего господина, - у меня есть старый друг.
        - Уж не граф ли де Буа? - голова короля наклонилась, а сам он весь собрался, точно приготовился к прыжку.
        - Он, - сознался маршал.
        - Я его, Ферри, принять не могу.
        - Почему? - искренне удивился маршал.
        - Если я его приму сейчас, то сильно пострадают интересы Франции.
        Маршал сник:
        - А почему?
        Король подошел к Ферри и, как делают друзья, положил на его плечо руку. Патэ увидел, как в глазах его промелькнуло глубокое сожаление. Да, король был великий человек.
        - Моя совесть не позволит посмотреть в глаза этого юноши!
        - Вы, сир, удивительный король! - Ферри поднялся, а от нахлынувших чувств его глаза заблестели.



        ГЛАВА 45

        Замок Водан преображался на глазах. Это случилось после приезда герцогини с дочерью. Такой деятельной свою сеньору ее слуги не видели никогда. Менялись крыши на башнях, почти заново замостили двор. Дождались очереди дорога и даже окружающие леса. Убирались старые деревья, вытаскивали валежник. Все начинало новую жизнь.
        Слуги, шепчась меж собой, говорили, что их госпожа явно ждет в гости короля. В стороне от всего этого была только Агнесса. Эта прекрасная амазонка, оседлав любимого Полета, мчалась по лесным дорогам, нимало не заботясь матушкиными трудами. Со шпагой на боку, в мужском костюме, она была похожа на юношу. Все, кто видел ее в этот момент, приостанавливали работу и теплым взглядом провожали добрую, сердечную молодую хозяйку.
        С некоторых пор главной целью ее поездок было посещение того места, где она наткнулась на еле живого Раймунда. Она отлично помнит его взгляд, такой теплый, так ласково сказанное: «Настенька!» Что это за слово? Может быть… А впрочем, чего гадать! Она видела его глаза. Они говорили о его душе лучше слов. «Он мой, мой! Он жив!» - повторяла Агнесса.
        После такой «встречи» у нее всегда было хорошее настроение. Дочь никогда не спрашивала у матери, для чего она проводит столь серьезные перемены. «Маман взялась за ум и приводит в порядок свое хозяйство», - думала она.
        И вот, когда работы близились к концу, как-то поутру мать зашла в спальню дочери.
        - Лежи, лежи, милая! - ласково сказала она, присаживаясь на кровать. - Какие видела сны?
        Как мила была она в этот момент! Наконец-то проснулись ее материнские чувства. Дочь от счастья готова была броситься ей на шею.
        Посчитав, наверное, что ласки отпущено достаточно, тон материнского голоса несколько изменился. В нем появились сухие, давящие нотки.
        - Что я зашла тебе сказать. Весь этот маскарад я делаю только ради тебя. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива и в жизни не испытывала никаких нужд. Не как ее бедная мать, - и она приложила платочек к своим сухим глазам.
        По ее мнению, это должно было показать, как она несчастна. И такое может ждать и ее дочь, если она ослушается мать. Кое-что начала понимать и Агнесса. Постепенно ее любящий взгляд потух, а на смену пришло прежнее недоверие и отчужденность. Не заметив изменения в настроении дочери, она объявила:
        - Милая, я устраиваю твое счастье. Я сделаю тебя первой, нет, второй после королевы, женщиной Франции. И я надеюсь, что ты ответишь на мою заботу только благодарностью.
        - Маман, - голос дочери также потерял сердечные нотки.
        Это говорило о том, что дочь в этом наборе слов уловила главное: она хочет представить ей будущего мужа. И это, несомненно, будет граф Шампаньский.
        - Я благодарна тебе за твои слова и твое старание. Но счастье, как я его понимаю, для всех разное.
        Мать смотрит на дочь. В ее глазах полное непонимание.
        - Что ты горо… говоришь, - поправилась она, - счастье одно: богатство. Тогда ты независима, можешь позволить себе все. Даже… любить, кого подскажет сердце.
        Она хотела еще добавить, что и не одного, но вовремя остановилась. И все же она была довольна собой: главное сказала.
        Мать с надеждой посмотрела на дочь. И удивилась той перемене, которая в ней произошла: на нее смотрел чужой человек. Потом этот человек заговорил сухим, даже отталкивающим голосом:
        - Маман, благодарю за заботу, но такого счастья мне не надо.
        Мать фыркнула и выскочила из комнаты.
        - Дура! - было ее заключение.
        Но, поостыв, вновь вернулась к ней.
        - Доченька, послушай меня, - заговорила она поласковее, стоя перед ней, - кто тебе даст дельный совет, кроме матери. Кто? И что в этом плохого, если твоим мужем будет человек, о котором мечтают все невесты Парижа!
        - Пусть мечтают.
        - Не глупи. Мы в молодости многого не понимаем. И только с годами приходит к нам житейская мудрость. И если ты…
        - Я за графа Шампанского замуж не пойду, - перебила она мать. - У меня есть другой граф.
        - О Господи, - мать подняла руки к верху, - о ком ты говоришь? Весь Париж знает, что его нет в живых.
        - Он жив! - твердо сказала она.
        - Ну, допустим. Но он же, я тебе говорила, беднее церковной крысы!
        - Почему?
        - Почему, почему, - нервозно воскликнула она. - Да потому, что король женит своего брата на его сестре. А та в качестве приданого преподносит это графство. Вот почему. И не будь дурой, выбрось его из головы.
        Она плохо знала дочь. Ее чистая, непорочная душа, словно сито, отсеивала человеческие подлости.
        - Король заберет это графство, взамен он даст ему другое.
        - Короли берут не для того, чтобы давать. И я прошу тебя достойно принять нашего гостя. Потом у нас будет время, чтобы все решить.
        И она величественно повернулась и поплыла прочь. Как только за матерью закрылась дверь, Агнесса уткнулась в подушку. Ее душили слезы.
        После завтрака, который прошел без единого слова, дочь, как обычно, облачась в прогулочный костюм, по дороге заглянула к лекарю. О чем они там говорили неизвестно, но она вышла со счастливо сиявшими глазами.
        Настал день, когда громкие звуки труб, бой барабанов возвестили о приближении важного гостя. Вся дворня, как и прибрежные крестьяне, высыпали на улицу посмотреть на таинственного гостя. Да, его можно было, судя по свите, принять за короля. Впереди отряд личных гвардейцев. Все на белых лошадях. Всадники одеты в малиновые камзолы. Широкие ремни украшены дорогими каменьями. На головах шляпы с широкими полями и страусиновыми перьями. Высокие сапоги с блестящими шпорами. И все - при оружии. Тяжелые рапиры колеблются при каждом шаге лошади. За этим отрядом - карета. И опять гвардейцы. Все одеты в голубое. Лошади гнедой масти. Вся колонна смотрится великолепно. Только один ее вид очарует любого.
        Мать с дочерью встретили дорогого гостя у крыльца, стоя на красном пушистом ковре. Величественный въезд. Гвардейцы встали полукругом. Карета остановилась. Двое гвардейцев спрыгнули с коней и бросились к карете. Один открыл дверцу, другой подал графу руку.
        Он медленно приближался, впиваясь глазами в стоявших перед ним женщин. О если бы мать знала, какие чувства бурлят в груди молодого человека! Он, который считал ее самой красивой женщиной, теперь не отводит взгляда от дочери. Ему казалось, что после первого знакомства Агнесса похорошела во сто крат. Он так и хочет упасть перед ней на колени и говорить, как она безумно хороша. Как померкла перед ней мать. Хотя и она была одета в свое лучшее платье. А сколько бриллиантов сияло на ней!
        Дочь - в костюме амазонки. Такова была ее прихоть. На этих условиях она согласилась его встретить. Но как этот наряд шел ее лицу! Граф направился было к ней. Но, вовремя вспомнив об этикете, в самый последний момент свернул к матери. Поцеловав ей ручку и бросив «Вы обворожительны», устремился к Агнессе. Недаром его отец был поэтом. Кое-что унаследовал и его сын. Он почти пропел ей, что она прекраснее всех цветов на свете, что ее красота настолько волшебна, что старика сделает молодым, что она - богиня. «Богиня» улыбнулась, и у графа пропал дар речи. Это рассмешило ее. Посмеявшись, она сказала просто:
        - Проходите, граф, вас ждет прекрасный стол.
        Как он был счастлив, галантно предложив ей руку.
        - Граф, - раздался ее очаровательный голос, - так мы пойдем медленно, а я хочу есть, - сказала, вспорхнула и полетела.
        Он шел за ней, завороженный, как бычок на веревочке, позабыв о герцогине, чем она была страшно недовольна. Дочь сломала все торжество встречи. Должны быть речи, подарки, показ хозяйства. Хотя бы его обзор. А тут…
        За обедом графа прорвало. Часто поглядывая на Агнессу, он вдохновлялся, а поэтому говорил без умолку. Герцогиня сдержанно улыбалась, дочь разливалась серебристым колокольчиком при каждом метко сказанном слове.
        Наконец обед подошел к концу. И вместо умного, неторопливого кулуарного разговора Агнесса вдруг предложила размяться и заодно посмотреть прекрасные места, окружавшие замок. Графу, небольшому любителю конских скачек, не очень понравилось предложение. Но куда деваться! Но было заманчиво, что они останутся вдвоем. Мать категорически отказалась их сопровождать, ибо не помнила, когда садилась на лошадь. И садилась ли вообще.
        Напрасно граф надеялся на уединение вдвоем. Ее Полет не подпустил Шампаньского даже близко. Каждый раз, под смех юной девы, он уносил ее вперед. А места были действительно прекрасны. Да только графу, боявшемуся свалиться с седла, было не до любования. Все его мысли и желания направлены были на одно: удержаться в седле.
        Возвращался граф разбитым человеком. И если бы перед ним стояла другая девушка, а не Агнесса, которую скачка только украсила, придав ее щечкам алый цвет, граф давно бы послал ее к чертям. Но перед такой красотой он был бессилен. На этом встреча закончилась. Юная хозяйка, ссылаясь на усталость, хотя по ней это было незаметно, упорхнула в свою спальню.
        Назавтра она не вышла к утреннему столу. Встревоженная мать нашла ее в постели с сидевшим рядом лекарем.
        - Что с ней? - тревожно спросила мать, поглядывая на лекаря.
        - Сильное переутомление, сеньора. В связи с этим учащенный пульс, сильное сердцебиение. Необходим строгий покой.
        - О Господи! Когда же она может встать на ноги?
        - Завтра, сеньора, я ее посмотрю, - он взглянул на Агнессу, та ему незаметно мигнула, - и смогу сказать.
        Герцогиня недоверчиво посмотрела на лекаря и молча вышла.
        Узнав, что Агнессы не будет целый день, Тибо сник. Он рассеянно слушал герцогиню, хотя совсем недавно считал за счастье пообщаться с ней. День прошел очень вяло. И следующий день повторился, как и предыдущий. Разваливалась вся задумка о помолвке.
        Герцогиня стала догадываться о причине ее поведения. И когда это повторилось и на третий день, она, поняв ее игру, вынуждена была изложить гостю мотивы поведения ее дочери.
        - Это все из-за графа Тулузского! - она говорила зло, резко, теребя в руках платочек, который иногда прикладывала к глазам. - Нищего бродяги. Это он вскружил этому юному, чистому созданию голову. Что же делать, граф? Вы видите, что она и к вам питает какие-то чувства. Иначе бы она не поехала с вами кататься на лошадях. Но ей, непорочной деве, вдруг показалось, что она поступает неблагородно. По отношению к кому? К любимцу легких женщин! Граф, что делать?
        - Я убью его! - сколько зла, гнева, желания мести было вложено в эти слова.
        Герцогиня почувствовала, что за будущее дочери она может быть спокойна.



        ГЛАВА 46

        Обещание, данное королю, епископ Герен выполнил. Вскоре после беседы ему представилась возможность посетить Ватикан. В разговоре с папой он раскрыл желание последнего организовать крестовый поход на север Африки, где он надеялся помочь жителям этих провинций получить исконную веру.
        Попросив папу пока держать в тайне это приготовление, Герен отбыл назад во Францию. По приезде домой он известил короля о встрече и ее результате. Папа не то забыл о просьбе епископа держать в тайне намерение французского короля, не то это отвечало его политическим замыслам, но при первой же встрече с Жаком де Молэ он ему все рассказал.
        - Мы обязательно, святой отец, примем в этом участие, - с понимающей улыбкой заверил Жак.
        - Сохраните, магистр, это пока в тайне, - точно спохватившись, попросил папа.
        - Кроме моих самых близких, никто не будет этого знать, - заверил де Молэ папу. - Мы обдумаем, кого послать на помощь.
        Папа посмотрел на него усталыми глазами, но ничего не сказал.
        На этом они и расстались.
        Вернувшись, Жак де Молэ собрал свое окружение. К ним добавился еще Жоффруа де Шарнэ. Зедор встретил последнего саркатической улыбкой. Осторожно покосился на него Боже. Магистр рассказал о встрече с папой, поведал им и о тайне Людовика, при этом выразительно посмотрел на Боже.

«Ишь, сам хочет остаться незапятнанным», - подумал Боже, поняв взгляд магистра.
        Вскоре южные бароны заговорили о задумке короля. Они видели в этом только прикрытие для наступления на их права. Масла в огонь подлило сообщение о готовящейся женитьбе королевского брата и получении им невестиного приданого. Такое решение короля сильно подрывало мощь баронов. Когда-то Тулуза была краеугольным камнем в их борьбе с королевскими притязаниями.
        И вновь, в который раз, Беллем стал местом их тайного сборища. Многие были в охотничьих доспехах. Предводительствовал на нем, как обычно, граф Ангерран де Куси, но не тот Куси, которого королевский суд приговорил к смертной казни, а его родственник, ненавидевший короля. Бароны давно знали друг друга, поэтому они не боялись откровенных разговоров. Но на этот раз незнакомая фигура прелата вызывала у многих немые вопросы. Всех настораживала его таинственность. С головы до ног закутан в балахон, капюшон надвинул низко на лоб, отчего тень надежно укрыла его лицо. Их разгоравшееся возмущение гасила понимающая улыбка графа Ангеррана.
        Когда собрались, кому дозволено было здесь быть, граф, осмотрев собравшихся, кашлянул в кулак. Поднявшись, повернулся к прелату, сидевшему в стороне, и начал речь.
        - Уважаемые сеньоры, все мы знаем, что Тулузское графство стояло в первых рядах защитников наших титульных прав. Наши далекие предки кровью, а порой и жизнью, заработали для себя и потомства причитающие за это привилегии. Они и нам наказывали пуще глаз сохранять, беречь эти права. Но с некоторых пор разными кознями король стал на них наступать. Он вырывает из наших рядов ведущее графство, которое, по сути, возглавляло борьбу за сохранение завещанных нашими предками прав. Однако король пошел коварным путем. Было организовано похищение старшего сына.
        - Он вернулся, - крикнул кто-то из зала.
        - Ну и что? - Ангерран посмотрел в сторону подавшего голос. - Людовик до сих пор не принял графа де Буа и его племянника. Думаю, что он сделает это только после свадьбы, заполучив заветное графство в качестве приданого.
        Раздались ехидные смешки.
        - Но сегодня разговор не об этом, - продолжил де Куси. - Как мне стало известно, - граф зыркнул глазами в сторону прелата, - король засобирался вновь в крестовый поход. И кто вы думаете, является предметом его забот?
        Опять слышны ехидные смешки.
        - Открою вам, - продолжил он, - якобы север Африки. Но мне думается, у него это не главная цель. А главная, он хочет под предлогом этого похода укрепиться на юге, чтобы… уничтожить нас.
        - Смерть ему, смерть, - хором ответило собрание.
        Ангерран их не успокаивал. Когда шум сам по себе утих, усмехнувшись, он произнес:
        - Смерть - это хороший выход. Но как это сделать?
        Предложения посыпались как из рога изобилия. Предлагали подняться всему югу и пойти войной на Париж. Но большинством оно было отвергнуто. Тогда… провозгласить свое государство, назвав его Южная Франция.
        - Виноград не устоит перед топором, - сказал старейший из них, граф Монфор.
        Эти слова были ушатом холодной воды. Поняв правдивость его слов, собрание задумалось. Но ненадолго. Страх порождал желание мести, а она жгла грудь. Несколько человек предложили подобрать человек сто пятьдесят, тайно доставить их в Париж, а там они, напав на дворец, уничтожат тирана. Это предложение показалось более подходящим и вызвало горячее обсуждение. Подкупало, как им казалось, одно: бароны оставались в стороне и в случае провала им не грозил королевский гнев.
        Более трезво мыслившие отвергли и это:
        - Немыслимо во Франции незаметно собрать столько людей. Заговор провалится в самом зародыше.
        Но это предложение навело на мысль: зачем сто пятьдесят человек, когда с этим могут справиться и пять? Король часто гуляет один. Выследить его и… Предложение понравилось. Тем более нашлась сразу пара охотников исполнить эту великую миссию.
        - Ну что, уважаемые сеньоры, примем? - спросил Ангерран.
        - Да! - дружно ответил зал.
        - Предлагаю доверить подбор графу Понтье, графу д’Ирсон и…
        - …графу Ангеррану, - прогремело собрание.
        На этом сборы были окончены, и бароны довольные решением, начали разъезжаться.


* * *
        В Париже жизнь шла своим чередом. На другой день, как обещал де Буа, явился тренер по фехтованию, худощавый, подвижный человек, среднего возраста, с быстрым взглядом серых выразительных глаз. Это говорило о нем как о человеке энергичном, конкретном. И его дальнейшие действия подтвердили, что первое впечатление не было ошибочным. Поздоровавшись с де Буа, он тотчас спросил:
        - Граф, где мой ученик?
        По этой короткой фразе де Буа почувствовал, что учитель - человек дела.
        - Сейчас появится.
        В коридоре раздались шаги. Дверь отворилась, и на пороге показался Раймунд.
        - Вот и он, - оповестил де Буа.
        Учитель критически оглядел фигуру вошедшего и, по всей видимости, остался ею доволен.
        - Приступаем к занятиям, - по-деловому сказал он. - Начнем с того, как правильно держать оружие. От этого зависит ваша жизнь. Если вы его потеряли, противнику ничего не остается, как с радостью прикончить вас. Итак…
        Де Буа повернулся и, чтобы не привлекать внимания, потихоньку вышел.
        Время обеда проходило, а учителя с учеником все не было. Де Буа даже стал нервничать, поругивая про себя этого заработавшегося учителя. Наконец они появились. По их довольным лицам де Буа понял, что занятия прошли успешно и оба в хорошем настроении. Он поднял бокал, поздравляя их с первым учебным днем.
        - И последним, - произнес с улыбкой учитель.
        - Почему? - удивился де Буа, взглянув на него и придерживая бокал.
        - А потому, мой дорогой граф, что мне у него надо кое-чему поучиться.
        На удивленный взгляд графа учитель ответил:
        - У вашего племянника удивительная реакция. Он как бы просвечивает противника, узнавая его намерения. И у него удивительно развиты кисти. Он обладает такой силой, что его шпага как бы прилипает к шпаге противника и удержать тому ее просто невозможно. Я не завидую тому, кто напросится на встречу с ним. Поэтому, граф, я возвращаю вам деньги.
        - Ни в коем случае, - вскочил Раймунд, - дядя, скажите ему, что этого не будет.
        - Конечно, мой мальчик, конечно! - и шутя погрозил тренеру пальцем. - Мы оставляем за собой право на ваши консультации, если они потребуются. А пока я покидаю вас ненадолго.
        Он вернулся, держа шпагу в руках.
        - Дорогой мой мальчик, отныне ты стал взрослым. И я хочу подарить тебе эту шпагу. И запомни: она никогда позора не имела, - и подал ее Раймунду.
        Племянник вытащил клинок из ножен, и светло-серая сталь вспыхнула огнем. Он взмахнул ей несколько раз, со свистом рассекая воздух.
        - Разреши, - поднялся учитель.
        Он попробовал лезвие ногтем, сделал короткие, резкие взмахи:
        - Отличная рапира, поздравляю, - произнес он, возвращая оружие, - сейчас подобную найти очень трудно.
        Погода в эти дни стояла мерзкая. Беспрерывно шел моросящий, назойливый дождь. Небо затянули тяжелые тучи, холодный мокрый ветер пронизывал до костей. Раймунд просидел несколько дней дома и не выдержал. Ничего не оставалось, как сходить в
«Суровый дровосек» и поболтать с Жаном, если он там будет. А если не застанет Жана, то посидит спокойно, выпьет бокал хорошего вина. Кому захочется идти туда в такую погоду?
        Вопреки его ожиданиям трактир забит был полностью. Видать, гонимых скукой людей было много. Был тут и Жан. Увидев Раймунда, горячо приветствовал своего нового знакомого. Но он был не один, а с девушкой. Она не выглядела красавицей, но у нее было приятное, располагающее к себе лицо. Такие бывают у женщин хозяйственных, которые после свадьбы быстро загоняют муженька под каблук.
        - Мари, - тихо назвала она себя.
        Они принялись было обсуждать погоду, но Раймунд заметил:
        - А была бы хорошей, может быть, и не встретились бы.
        Все рассмеялись. Затем разговор зашел о котлетах, которые только что принесли. Попробовав, Мари раскритиковала их, отметив, что мало чесноку, недосолены. И разговор пошел о том, как правильно приготовить отбивную.
        Их мирную беседу нарушили невесть откуда взявшиеся трое гвардейцев. Все они были пьяны, вели себя вызывающе. Люди, не желая с ними связываться, вставали и убирались прочь. Они грубо хватали девушек, начались слезы. Очередь дошла и до Мари. Она вскочила и хотела уйти. Но один из гвардейцев грубо, бесцеремонно схватил ее и потащил к двери, за которой иногда совершались гнусные дела.
        - Жан! - заорала она не своим голосом, отчаянно вырываясь из рук насильника.
        Вскочивший на помощь Жан получил оглушительный удар по голове от одного из гвардейцев. С удивлением наблюдавший за происходившим Раймунд больше не мог терпеть такого беспредела. В его груди забурлила кровь, и он вскочил, бросившись к ним. Он так расшвырял этих двух задир, что они разлетелись по углам, да там и успокоились до поры до времени. Нахал, тащивший девушку, бросил ее, увидев расправу над своими друзьями, и, выхватив рапиру, бросился на Раймунда. Подвернувшийся юноше табурет послужил надежным щитом. Отбив несколько ударов, он затем так двинул им, что морда того окрасилась в красный цвет, а сам он рухнул под стол, попытки подняться результата не дали. Те, кто остался еще в трактире, бурно приветствовали смельчака, но раздались и трезвые советы:
        - Уходи, мил человек! А то они хуже бандитов! Своих позовут, беды не оберешься!
        Но Раймунд не торопился уходить. Он бросился на помощь Жану, голова которого была в крови. Подняв его с полу, оторвал подол своей рубахи и перевязал ему рану. После этого он бросился на поиски Мари. Девушка пряталась за углом, боясь зайти в кабачок. Раймунд привел ее в помещение. Жан болезненной улыбкой приветствовал Мари. Они допили бутылку. В это время начали приходить в себя гвардейцы. Не желая больше с ними связываться, Раймунд, Жан и Мари ушли из трактира. На улице Раймунд поймал извозчика, дал ему денег и, посадив Жана и Мари, отправил их домой.
        Сам он пошел пешком. Лицо его омывали холодные струи дождя. Выпутываясь из его густой бороды, они сбегали ему на грудь. Но погасить тяжелые думы, которые жгли его грудь, не могли. А были они о том, что нынешняя жизнь ему не нравилась. Быть подвешенным между небом и землей его не устраивало. Хотелось какого-то дела, а не быть прихлебателем даже у своего замечательного дяди. С чувством потерянного счастья вспоминал он жизнь с Османом. А что здесь? Агнесса куда-то исчезла. От нее ни слуху, ни духу. Люди разное болтают: будто бы уехала к себе и там состоится ее помолвка. Как хочется вскочить на коня, ворваться в ее крепость и прогнать всех этих наносных женихов. А вдруг она сама этого хочет? Кто он, если заберут земли? Нищий граф. Тьфу. Вот и убедит ее матушка другому отдать сердце. И опять на память пришла Настенька и… зверские татарские плети.
        А он бредет и не замечает, что дождь сменился снегом. И вдруг перед ним такой снежный островок. Господи! А как он повеял на него далекой, незабываемой родной землицей. Он стоял и смотрел на это белое пятно, которое таяло на его глазах. Снег опять сменился дождем. С горечью простился Раймунд с этим мгновенным воспоминанием.
        Когда он, промокший до костей, вернулся, дядя забегал вокруг:
        - Ты что, Раймунд, как дитя малое? Весь мокрый! Так и слечь недолго.
        - Ничего дядя, не то бывало.
        - Нет, я тебя так больше не отпущу. Я понимаю, сидеть здесь со мной, стариком, тебе скучно. Ну так возьми коня, надень плащ и скачи куда-нибудь в лес. Там суше и воды меньше. Да, пока ты где-то мок, приезжал маршал. Как он хотел с тобой увидеться! Предложил тебе подумать о военной службе.
        Это сообщение дяди не очень обрадовало юношу. За последнее время в нем произошли какие-то изменения. Если раньше он спокойно воспринимал известие о лишении его земельной собственности, понимая незаконность своих притязаний, то со временем, когда даже сестра не усомнилась в его родстве, в нем появилось желание обладать сим богатством. Тем более что через него лежал путь, так ему казалось, к сердцу Агнессы. Понимая, что надежда еще теплится, он осторожно спросил:
        - А что маршал сказал о приеме нас королем?
        Дядя вздохнул тяжко, горестно. И этого было достаточно, чтобы понять, что пока приглашения нет. И он сказал об этом дяде. Тот опять вздохнул и ответил коротко:
        - Да.
        Но, подумав, добавил:
        - Будем ждать.
        Не смог Ферри Патэ сказать своему старому другу об отказе короля. И решил смягчить ответ. А заодно, чтобы как-то сгладить ситуацию, предложил де Буа переговорить с племянником о военной службе.
        - Как-никак, там платят жалованье.
        На что де Буа ответил:
        - Я понимаю тебя, Ферри, и скажу ему. Но только он не бедный. Он - мой наследник.
        Де Буа это решил про себя, как только почувствовал интерес короля к Тулузе.
        На следующий день он, оседлав коня, поехал наугад, куда глаза глядят. И попал в чудесный лес. Могучие дубы и вязы придавали ему величественный вид. А не до конца опавшая крона защищала землю от проливных дождей. Раймунд остановил коня, привязал его к молодому дубку, а сам медленно побрел, вдыхая свежий воздух. Он бродил долго. Его одиночество порой нарушали стройные косули.
        И назавтра он опять поехал туда. Лес тянул его с непонятной силой. Он только раз задержался, так как портной принес его одежду. Костюмы преобразили Раймунда. Даже дядя и тот удовлетворенно улыбнулся.
        - Теперь мы можем с тобой выйти в свет.
        И такой случай вскоре представился.
        В Париж возвратился, пылая жаждой свести счеты с графом Тулузским, Тибо Шампаньский. На следующий же день он пригласил к себе друзей: герцога де Конти, графа де Невернэ и графа де Аршамбо. Друзья не узнали товарища. Всегда развязный, надменный, спесивый, сегодня он выглядел озабоченным, обеспокоенным человеком. Куда делась полупрезрительная улыбка! Первым это заметил де Конти. Он взял бокал, наполненный вином, и поднялся.
        - Друзья мои! - патетически произнес он, - я поднимаю бокал за нашего влюбленного друга. Я это прочитал по его физиономии. О любовь! Что делаешь ты с нами! За твою свадьбу, друг мой!
        - Расскажи, как покорил ты эту дикую вершину? - друзья рассмеялись.
        Но печально лицо Тибо. Не растрогали его шутливые, дружеские слова.
        - Да что с тобой, Тибо?
        И поведал он им о своей печали.
        - Да что ты горюешь? - воскликнул темпераментный Аршамбо. - Вызовешь его на дуэль и разом прикончишь.
        - И правда, - поддержал Невернэ, - нет сегодня в бедной Франции бойца сильнее тебя.
        - Да, я тоже надеюсь на этот выход. Только где я с ним повстречаюсь?
        - Нет ничего проще, - сказал Конти, - графиня де Марш устраивает на днях бал…
        Его перебивает Аршамбо:
        - И ты подскажешь ей, чтобы она послала приглашение этому каторжанину.
        - Ты найдешь способ, предлог для дуэли.
        - А мы тебе поможем, - пообещали друзья.
        - За твою предстоящую победу. Пусть побеждает любовь! - произнес Конти.


* * *
        Вскоре после этой вечеринки де Буа неожиданно получил приглашение для себя и племянника. Графиню де Марш он знал, когда она еще была лишь дочерью герцога Орлеанского. Тогда он немного ухаживал за ней. Но вскоре, они расстались. Причина как-то размылась в памяти. А скорее всего, было то, что настоящего влечения друг к другу у них не было. Да и была она тогда слишком молода. Вскоре герцогиня вышла замуж за графа де Марш. С той поры они не виделись. И это приглашение несколько удивило его. Но он решил пойти. Племяннику было в чем выйти, и пора начинать его знакомство с высшим светом.
        Он сказал об этом Раймунду, но увидел полное безразличие.
        - Если надо, дядя, я поеду.
        - Надо, сын мой, надо.
        По этому случаю пришлось доставать из сарая выездную карету. Ее подкрасили, смазали. Кое-где заменили внутреннюю обивку, и она выглядела не хуже, чем у других.
        Дом графини де Марш представлял нечто среднее между замком и дворцом. За низким каменным забором с башенками по углам и ажурными железными воротами стоял большой серый дом с черепичной крышей. На первом этаже двойные малые окна, второй этаж с большими окнами и фасонистыми рамами. От главного входа наверх вела широкая мраморная лестница. Она упиралась в площадку перед двухстворчатыми с позолотой дверьми. На площадке стоял церемонийместер, который зычным голосом извещал:
        - Граф и графиня де Монмор!
        - Граф Тибо Шампаньский!
        - Граф де Буа с племянником!
        - Герцог де Конди…
        За порогом их встречали слуги в роскошных ливреях и провожали до места. Зал был огромен, с антресолями, где находились музыканты, и весь залит светом.
        Де Буа провели и оставили недалеко от графини. Он кивнул ей, но она взглядом позвала его к себе. Когда де Буа подошел, она величественным жестом протянула ему руку. Он взял ее, забыв о своем сане, и задержался с поцелуем. Когда-то тонкие длинные пальцы потолстели. «Хотя сама она выглядит издали великолепно, но природу не обманешь», - вздохнул он и поцеловал руку. Бросив ей комплимент, что время не властно над ней, он собирался было уйти, но она придержала его.
        - Кто это с вами, де Буа, - не спуская глаз с Раймунда, спросила она.

«Ах ты, старая», - подумал де Буа и ответил:
        - Мой племянник граф Тулузский.
        - Что ж вы взаперти держите это сокровище?
        Де Буа хитро посмотрел на нее.
        - Не коситесь так, де Буа! Просто я удивлена, что до сих пор не видела его. Где же он был? Он женат?
        - Нет.
        - О де Буа! Вам это не прощается! Тут столько невест в ожидании. Так где же он был? - повторила она вопрос.
        Сзади кто-то подошел. Де Буа оглянулся и узнал молодого Конти. «Подождешь, голубчик», - подумал он и ответил:
        - На галерах, моя любовь.
        - На галерах! Он что - убийца? - удивлено спросила она, вытаращив глаза на дядю.
        - Вы что, сеньора, да он еще и курицы не убил. Его похитили и продали.
        - Как это интересно! Я должна его послушать.
        Де Буа не ответил, уступая место Конти.
        Появление де Буа с племянником вызвало у присутствовавших повышенный интерес. Как-то само собой кто-то подошел посмотреть, кто послушать, а кто и представиться, но около них столпилось очень много людей, особенно женского пола. И только грянувшая музыка как-то рассосала эту толпу.
        Недалеко от них стояла компания молодых людей во главе с графом Шампаньским. Они о чем-то вели разговор, частенько посматривая в сторону Раймунда. Он не умел танцевать и, чтобы уклониться от многочисленных женских взглядов, решил выйти на свежий воздух. Дядя не возражал, только шепнул ему, что наймет учителя танцев.
        - Ладно! - улыбнулся Раймунд и осторожно стал протискиваться сквозь толпу. Ему не удавалось обойти компанию друзей. Извинившись, он протиснулся между ними. И услышал вдогонку брошенную реплику:
        - Чего ждать от каторжанина?
        Раймунд понял, что это вызов, но сделал вид, что это касается не его. Но настроение они ему подпортили. Свежий ветер, неторопливая прогулка по парку быстро выветрили этот осадок. Он бы еще бродил меж столетних великанов, словно воинов, стоящих на страже, но начавшийся дождь погнал его в дом.
        В дверях поджидала компания. Подойдя к порогу, он остановился в надежде, что она его пропустят. Но его словно не замечали. Он попросил разрешения пройти. Дождь усиливался, и он еще раз попросил их его пропустить. И опять вызывающее безмолвие.
        - Ну что ж, если хотите скандала… - он подошел вплотную и раздвинул их.
        - Эй ты, извинись, - один из них - высокий, узкоплечий - схватил его за рукав.
        Свободной рукой Раймунд сжал его ладонь так, что тот завопил:
        - Он сломал мне пальцы!
        Другой начал ему вторить:
        - Он толкнул меня и не извинился!
        Раймунд повернулся и, окинув их гордым взглядом, сказал:
        - Если вам нужно удовлетворение, вы его получите. Где и когда - можете назвать.
        Узкоплечий, потряхивая ладонью, произнес:
        - Послезавтра в полдень, Булонскй лес.
        - Кто твой секундант?
        - Шевалье де Робин.
        Те переглянулись, но ничего не сказали.
        - Я буду. Честь имею, - ответил Раймунд и пошел к ожидавшему его дяде.
        - А ты, оказывается, времени не теряешь. Заводишь приятные знакомства. Знаешь хоть, с кем стоял?
        - Нет.
        - Высокий, который тряс рукой, граф Шампаньский. Рядом с ним - герцог Конти. А полноватый - граф Невернэ. И граф Аршамбо. Знатные люди. О чем ты с ними разговаривал?
        - Да, так… о погоде. А вообще-то мне туда не хочется возвращаться. Может, поедем домой?
        Дядя посмотрел на него, стараясь понять, почему вдруг он запросился домой. Но племянник был непроницаем.
        - Я согласен. Только зайдем и простимся с хозяйкой.
        Услышав, что де Буа с племянником хотят отбыть, хозяйка была крайне удивлена:
        - Но оставь хоть Раймунда, невесты не спускают с него глаз, - интригующе произнесла она.
        - Моя любовь, - сладким голоском заговорил де Буа, - мы еще встретимся. Ведь вы же хотели послушать племянника?
        - Да, да! Граф, я не забуду вашего обещания.
        Поцеловав ей ручку, де Буа с племянником удалились под удивленные взгляды гостей.
        Не успели они пересечь порог, как по залу побежал шепоток:
        - Племянничек испугался. Сам Тибо вызвал его на дуэль.
        - Тибо вызвал на дуэль?
        - Надо готовиться к панихиде!
        По дороге домой Раймунд попросил дядю заехать к Робину и застал его за обедом. Хозяин любезно пригласил гостя к столу.
        - Не могу, - ответил он, - дядя в коляске ждет. А я к тебе по делу. Будь послезавтра моим секундантом.
        - Секундантом? Послезавтра? И на кого же ты нарвался? - Робин вытер рот салфеткой.
        - На Тибо Шампаньского.
        - На Тибо Шампаньского? - не скрывая испуга в голосе, переспросил он.
        Раймунд кивнул.
        - Да ты в уме? - чуть не завопил Робин. - Тебе что, жить надоело? Да это же самый отъявленный дуэлянт!
        - Ты скажи мне лучше: будешь или нет?
        Он посмотрел на него тоскливым взглядом.
        - Как мне не везет с тулузцами! Ферри погиб, послезавтра тебя хоронить будем.
        - Ты не каркай, лучше скажи: будешь?
        Друг вздохнул:
        - Куда ехать?
        - В Булонь, к обеду, послезавтра. До встречи.



        ГЛАВА 47

        У Ангеррана на душе было неспокойно. Трезво поразмыслив, он понял, что затея выступить против короля могла обернуться боком. «Но, с другой стороны, - успокаивал он себя, - сидеть и ждать, когда тебя голым отправят по миру. Или, чего доброго, как Куси-старшего…» И хотелось и жглось. Какой день он не мог решиться приступить к выполнению поручения. Граф плохо спал. По ночам ему снились кошмары. Он часто просыпался, порой весь в поту. Но Понтье и д’Ирсон наседали. Наконец он назначил день их встречи.
        Обменявшись рукопожатиями у порога кабинета, он жестом пригласил их пройти. Пока они усаживались, д’Ирсон подтолкнул в бок Понтье и незаметно кивнул на Ангеррана. Понтье понял его: граф сильно изменился и выглядел старше своих лет. Но он все же постарался энергично провести их первую встречу. По его предложению были отобраны четыре кандидата. Это были молодые, фанатично настроены южане - отпрыски знатных фамилий.
        - На всякий случай им надо дать несколько уроков фехтования. Давно известно, что наш объект хорошо фехтует, - предложил д’Ирсон.
        Граф поддержал и дополнил его.
        - Предлагаю, - произнес он, - мессиру графу де Понтье выехать в Париж и разузнать обстановку. За время, прошедшее с нашего последнего посещения, многое могло измениться. Неплохо узнать, сохранил ли король привычку одиноких прогулок. Собственно, это главное в нашей затее. Может быть, что-то появилось новое, и наше намерение придется тогда менять.
        - Вы, граф, правы, - сказал Понтье, - я на днях думал туда съездить. Заодно поищу жилище.
        - Правильно, - поддержал Ангерран, - им ни в коем разе нельзя селиться вместе.
        - Да, да, - поддержал и д’Ирсон.
        На этом совет и закончился. Когда они ушли, Ангерран перекрестился:
        - Господи! Не оставь меня своей милостью!
        Отважных смельчаков собрал у себя д’Ирсон. Они получили достаточно хорошую подготовку. И вот настал день их отъезда. Проводы были скромные, отъезжали по одному. Молодой человек поехал искать счастья в Париж. Обычное дело, и это ни у кого не вызвало интереса.


* * *
        В этот день Париж жил только одним: предстоящей дуэлью Тибо Шампанского. Еще бы! Лучший фехтовальщик вызвал на дуэль не кого-нибудь, а тулузского графа. Пикантность была в том, что король готовил свадьбу брата, чтобы заполучить Тулузу. Внезапно вернувшийся молодой человек мог помешать осуществить выполнение этой цели. Поэтому с подачи короля, который хорошо знал способности Тибо, и была организована эта дуэль. Другие утверждали совсем иное: тут замешана любовь. Тибо не получает взаимности, потому что на дороге стоит Раймунд.
        - Как это романтично! - вздыхали дамы и мчались друг к другу, чтобы обсудить эту новость.
        Появление в столице молодых провинциалов никто не заметил.
        Наступало время встречи дуэлянтов. Шевалье Робин постарался приехать к Раймунду пораньше. Он мучился весь прошедший день. Хоть шевалье и мало знал Раймунда, видел его всего несколько раз, но в дни общения он пришелся ему по сердцу своей открытостью, отсутствием чувства корысти, что в глазах Робина было весьма важно. Он потянулся к нему, и теперь потерять его было жаль. Поэтому приехал пораньше, чтобы еще раз попытаться уговорить его отказаться от дуэли. Он даже решился на не очень порядочный поступок: шепнуть дяде, чтобы тот удержал племянника от рокового шага. Так глубоко Робин был уверен в победе Тибо.
        Подъезжая к дому де Буа, он ожидал увидеть Раймунда удрученным, даже расстроенным, с унылым лицом, потухшими глазами. Но каково же было удивление Робина, когда Раймунд встретил его с приветливым лицом, блестящими глазами. «Он что, позабыл, какой сегодня день?» - мелькнуло в голове удивленного Робина.
        - Раймунд, ты что? - таинственно-тревожным голосом встретил он его.
        - А что? - удивительно просто, без тени тревоги, спросил Раймунд.
        - Ты разве забыл, какой у тебя день? - не переставал удивляться Робин.
        - День как день, - спокойно ответил он, - до обеда еще далеко. Проходи, - и повел его к себе.
        Король преследовал дуэли, и они стали редки. А тут… да какие гранды! Интерес был настолько велик, что с раннего утра дороги в Булонский лес были забиты экипажами. Немногие могли удержаться, чтобы хоть одним глазком не взглянуть на этот поединок. Огромный лес поглощал их вместе с экипажами. Но все же все подступы к знаменитой поляне были заняты. Хорошо замаскировавшись, они терпеливо ждали.
        И вот подошло время дуэли. Первой приехала знаменитая четверка. Осмотрев поляну и не заметив ничего подозрительного, они сдали коней слугам, а сами принялись обсуждать предстоящий бой. Первым начал Конти.
        - Тибо, - сказал он, - давай я первым с ним встречусь. Даю тебе слово, я его убивать не буду. Чуть раню, чтобы он мог продолжить с тобой бой.
        - С какой стати я буду тебе уступать своего противника?
        - А он меня толкнул так же, как и тебя. Вот мои свидетели.
        Невернэ и Аршамбо закивали головами.
        - Нет уж, дайте мне самому расправиться со своим врагом.
        - Ты только не сразу его прикончи. А то на кой черт мы сюда тащились, - рассмеялись друзья.
        - А вот и он, - воскликнул кто-то из них.
        На поляне появились Раймунд и Робин. Они были без слуг, поэтому сами привязали коней.
        - Смотрите, а они без лекаря, - заметил Аршамбо.
        - А зачем он мертвецу! - съехидничал Тибо.
        Раймунд и Робин остановились в нескольких шагах и застыли в ожидании. Короткий совет четверки, и Конти стал главным секундантом.
        - Прошу, - обращаясь к Раймунду и Робину, сказал он, - подойти ближе. Тибо, встань здесь, - он показал место. - Вы, граф Раймунд Тулузский, - официальным, несколько торжественным голосом обратился он к юноше, - не изволите ли публично принести извинение графу Шампаньскому?
        - Нет, - услышал Конти спокойный ответ.
        Он даже несколько обескуражил герцога. Но тот быстро поправился и обратился к Тибо:
        - А вы, мессир граф Тибо Шам…?
        - Нет, нет, - нетерпеливо воскликнул он.
        Чувствовалось, что вид Раймунда раздражал Шампанского, и он рвался в бой.
        - Тогда стойка.
        Они встали, подняв перед собой шпаги. И вдруг Раймунд опустил свою:
        - Граф, - обратился он к противнику, - вы перебили своего друга, а он хотел дать вам дельный совет. Позвольте, я скажу за него.
        - Нет, мерзкий трус! Защищайся.
        И Тибо, как разъяренный лев, двинул на Раймунда. Замер не только Робин. Замер весь лес. Только друзья Тибо стояли с улыбкой на устах.
        Вот и первый удар, второй, и… что это? Чья-то шпага, описав дугу, воткнулась в землю, дразня и покачиваясь. А Тибо, растерянный, беспомощный Тибо, лучший дуэлянт Франции, стоит перед противником. Он в полной власти Раймунда, который может сейчас подойти и спокойно воткнуть в него рапиру по рукоять. Тибо даже задрожал.
        - Возьми, Тибо, - просто сказал Раймунд, показывая шпагой на его оружие.
        Он вырвал оружие, но той ярости, с какой раньше напал на Раймунда, уже не чувствовалось. Он подходил осторожно, готовый встретить выпады противника во всеоружии. И хотя Тибо старался изо всех сил, было видно, что Раймунд легко отражает все его выпады. Он играл с ним, как кошка с мышкой. Раз Раймунд даже прижал его шпагу к земле и спросил:
        - Не надоело?
        Но Тибо выдернул ее и обрушил, казалось, неотразимый удар, вложив в него все свое умение и силу. Такие удары еще никто не отбивал. Но он опять был отбит.
        Раймунду, видать, надоело это фехтование, и все почувствовали, как резки стали его удары. А через мгновение шпага Раймунда вошла в живот великого дуэлянта. Все замерли. Тибо постоял какое-то время, шпага выпала из его рук. Потом он опустился на колени и вскоре упал навзничь. Подбежавший лекарь и слуги подхватили Тибо и понесли к коляске.
        Раймунд подошел к герцогу. Тот побледнел.
        - Мессир герцог де Конти, вы тоже желали со мной сразиться. Не изменили ли вы своего решения?
        - Я, - он оглянулся на понуро стоящих друзей, - нет.
        С ним Раймунд долго не нянчился. Несколько выпадов, и легкое ранение в правое плечо.
        Рука у того повисла.
        - Будем, мессир герцог, продолжать или…
        - Простите, мессир граф, - опустив голову, понуро сказал он.
        - Сеньоры, - обратился Раймунд к двойке друзей, - не желаете? Готов сразиться с вами обоими.
        - Нет, нет! - они замахали руками.
        - Тогда честь имею, - и он отсалютовал им шпагой.
        Лекарь нашел у Тибо ранение несерьезным.
        - Он пожалел вас, мессир граф, - сказал лекарь, - через две-три недели вы встанете на ноги.
        О ранении Конти нечего было и говорить, Раймунд просто решил от него отвязаться. Все они были обязаны ему жизнью. Сеанс гипноза не получился. Мальчик для битья превратился на их глазах в судью.
        По дороге домой Робин только и сказал:
        - Как ты фехтуешь!
        Дядя встретил их шутливой строгостью:
        - Где вы, бессовестные, гуляете? Обед остывает!
        А весь Париж от случившегося ахнул. Появился новый кумир. Только жаль, ему никто об этом не сказал.
        Какой день король был вне себя. Разные отрывочно долетавшие до его ушей слухи действовали на нервы. Услышал он, будто бы граф Шампаньский вызвал на дуэль графа Тулузского. Многие приписывали это дело ему, якобы он плетет эти козни. Шампаньский, лучший дуэлист Франции, должен был обязательно убить тулузца во имя желания короля. Ибо он спит и видит, как захватить его земли.
        - Где же этот чертов Сансерр, - злился король.
        От него не было ни слуху ни духу. Хотя в Париже опять шептались, что сестра Раймунда якобы кем-то спасена. От кого? Все это ему было неведомо:
        - Боги отвернулись от меня, - говорил он и решил поехать помолиться.
        Для этого выбрал Шартр, где была его любимая икона Богоматери Шартрской. Он выехал чуть свет в сопровождении всего четверых гвардейцев.
        Король прибыл туда рано. Храм был пуст. Людовик, как простой смертный, поцеловал руку настоятелю и, опустившись на колени, долго молился. Когда король ехал обратно, он почувствовал, что его душа словно от чего-то освободилась. Ему стало легко, и не раздражали даже неприятные воспоминания.
        Приехав во дворец, он прошел сразу в кабинет. Сам сбросил с себя сюрко, отороченный овчиной, и колпак. Потер руки, как с мороза, и только сел в кресло, как вошел слуга и, наклонившись к его уху, тихо сказал:
        - Ваше величество, граф де Сансерр.
        Король вздрогнул:
        - Что? - и поднялся.
        - Я сказал, граф Сансерр.
        - Пусть войдет. Немедленно! - почти крикнул он.
        Оставшись на какое-то время один, он перекрестился:
        - Слава те, Господи! Чудо свершилось.
        Графа трудно было узнать. Он шел бодрой походкой с гордо поднятой головой, а лицо его победно сияло. Король понял:
        - Свершилось! Слава тебе, Пресвятая дева! - он вторично перекрестился.
        - Я нашел ее, сир, - торжественно объявил он.
        - Ты привез их? - быстро спросил король.
        - Да, сир.
        - Свадьбу! И немедленно!
        - Слушаюсь, ваше величество! Только хочу спросить, а графа де Буа пригласить?
        - Нет! Вернее, да! Только приглашение пошлите к нему в замок.
        - Сир, мне сказали, что он в Париже.
        - В замок, Сансерр, в замок! - король повысил голос.
        - Я понял, сир.
        Закрыв за собой дверь, Сансерр остановился и непонимающе пожал плечами.
        - В замок, так в замок! - и он пошел исполнять повеление короля.


* * *
        По приказу короля прибывших мать с дочерью поселили во дворце жениха Альфона де Пуатье. Венчание было назначено в Сансе. Многие парижане, которые имели возможность там остановиться, выехали накануне. А в этот день еще до рассвета туда потянулась вереница экипажей. В соборе, где должно было совершиться венчание, все жадными глазами искали в толпе нового кумира. Но ни его, ни дяди никто не видел.
        - Что, король их не пригласил? - тихо спрашивали они друг у друга.
        Знающие люди отвечали:
        - Пригласили!
        - Тогда почему их нет?
        - Всякое дорогой может случиться.
        Разговоры прекратились, когда появился архиепископ Готье Корню, который должен был совершить обряд венчания. Все обратили внимание, что жених и невеста были какие-то рассеянные, точно венчались не они. Да и ответы их, когда следовало громовое:
«Признаете…», были еле слышны: «Да». В это мгновение зазвонили колокола всех церквей Парижа и многих церквей Франции.
        Услышав звон, де Буа понял: племянник остался без графства. У него на глазах показались слезы. Теперь одна надежда на прием короля, чтобы он назначил Раймунда наследником де Буа. И опять надо ждать. Но теперь есть надежда.
        Услышали этот звон и тамплиеры. Словно острый нож прошелся по душам этой тройки. Они поняли, что опоздали. Графство ушло, уплыло. Но от этого желание мести только усилилось.
        А между тем в Сансе процессия продолжалась. Когда обряд закончился, те, кто был приглашен за свадебный стол, остались, остальные разъехались, так и не увидев нового кумира. Это еще больше разжигало интерес.
        Никто не может постичь тайну распространения вестей. Не успели остыть вложенные в ножны шпаги, как об этом узнали и Великий магистр, и в далеком замке Водан. У магистра волосы встали дыбом.
        - Как? Он жив? Не может быть! Боже и Зедора ко мне! - строго приказал магистр.
        Явившись к магистру, они были ошарашены его сообщением. Придя в себя, они в один голос клялись, что все было сделано, как обычно. За долгие годы применения этого наказания не было такого, чтобы кто-то остался жив.
        - Нет, не верим! - были их последние слова.
        Тем не менее магистр настоял, чтобы этот слух проверили. Жребий пал на Боже.
        Эта весть долетела в замок Водан на крыльях сплетен очень быстро. Только кто-то дорогой успел ее перевернуть. По слухам, а они так ласкали герцогиню, Тибо убил своего конкурента. Она на радостях даже забыла, что брата убили, когда он защищал сестру. Она так верила Тибо. И вот… свершилось! Мать не поленилась даже тайно сходить в церковь, чтобы помолиться за безвременно погибшего Раймунда. Из церкви она шла в приподнятом настроении. Еще бы: сердце ее дочери было свободно! И ей очень захотелось в Париж.
        Весть дошла и до Агнессы. Она, на удивление матери, тоже возликовала.
        - Я была права! Я была права! - только и повторяла она.
        - В чем ты была права? - не выдержала мать и спросила светившуюся от счастья дочь.
        - Я была права в том, что он был жив! Жив! Ты ведь тогда тоже говорила, что его убили разбойники. А почему он оказался в Париже? - сказав это, она выразительно посмотрела на мать.
        По лицу матери было видно, что вопрос дочери застал ее врасплох. Она все вспомнила.
        - И что? - она пробежалась по платью, одергивая его. - Зато сейчас Тибо, граф Шампаньский, укокошил его. Вот это настоящий мужчина! Он бьется за свою любовь. А не то, что некоторые… с потаскушками на коленях! Ах, прости меня, Господи!
        - Маман, я еду в Париж, - решительно заявила дочь.
        А когда у двух женщин совпадают желания, кто им может преградить путь!
        И вот мчатся две колымаги из двух разных мест в одну точку. И эта точка - Париж. В одной из карет едет Боже. В его душе будто скребли кошки. Он хорошо знает штольню и путь, который вынужден пройти приговоренный. В какой раз он повторял себе: «Нет! Нет!» Но это не успокаивало. На смену этой мысли приходила другая: «Король победил! Король шаг к ликвидации Лангедока сделал. Теперь очередь за нами. И все из-за этого племянника де Буа. Себе на горе его встретил. Этот Раймунд какой-то везунчик. Я на свою голову избавил его от галеры, где его ждала явная смерть. А какие на него были надежды! Но он и сам молодец! Тут уж ничего не скажешь! Но из-за этого молодца у меня обострились отношения с магистром. И на тебе, вновь побег! И откуда! А может, ошибка, и кто-то что-то перепутал. Голова идет кругом! И все же нет, не может быть!»
        В другой карете тоже думали об этом человеке. Мать и дочь. Но… по-разному. У матери сердце прыгало от радости. Как же, ее надежда воплощается в реальность.
«Господи! Прости меня, грешную! Жаль, конечно, молодого человека. Но зачем встал на пути моей дочери этот разоренный каторжанин. Нет, туда ему и дорога. Слава тебе, Тибо! Я тебе помогу. Агнесса будет твоя».
        Думы у дочери совсем другие: «Он еще не окреп после того ранения и, конечно, ему тяжело было драться с этим противным Шампаньским. И тот, наверное, его ранил. И лежит он где-нибудь, всеми забытый, и некому поднести даже воды. О Господи! Помоги ему. И… скорее в Париж».
        - Мама, - раздается голос дочери, - почему мы так тихо едем?
        - Да, дочка, да. Эй, кучер, заснул, что ли? Гони скорее!
        Мать с дочерью замучили возницу одним и тем же вопросом:
        - Парижа не видно?
        Спросит одна, вскоре в другое оконце выставляется другая головка, чтобы задать один и тот же вопрос и услышать один и тот же ответ:
        - Сеньора, до Парижа еще далеко!
        - Сеньорита, до Парижа еще далеко!
        Но вот стали появляться явные признаки приближения к городу. Возница расправил усы и, оглянувшись по обе стороны, сказал тихонько:
        - Наконец-то угомонились!
        И вот уже видны башни Нотр-Дама. Возница склонился, кнутовищем постучал по окну:
        - Сеньоры, Париж!
        Агнесса вдруг испытала испуг. Когда она ехала, ей хотелось лететь, чтобы быстрее оказаться рядом. Но когда цель оказалась рядом, ее сердечко забилось: «А… вдруг?» И тут же:
        - Гони!
        Торопились не только они. Их явно догоняла чья-то карета, и ехала она тоже издалека. Экипаж был сильно забрызган грязью. Возница оглянулся на шум и понял, что их хотят обогнать. В воздухе засвистел кнут. Не то у догонявших лошади устали меньше или были лучше, но второй экипаж догнал первый. Человек, сидевший в нем, хотел по гербу узнать принадлежность кареты, но из-за грязи, налипшей на нем, не смог этого сделать.
        Они так и въехали в одни из двенадцати ворот, каждая торопилась сделать это первой. И… зацепились друг за друга. Кучеры начали громко ругаться меж собой, обвиняя один другого в случившемся. Хозяин кареты выскочил на дорогу и давай бранить кучера первой кареты. На его крики выскочила хозяйка первой кареты. Каково же ее было удивление, когда в проезжем она узнала своего первого любовника. Она напала на него:
        - Ах ты негодяй, ты преследуешь меня!
        - Ты что, дорогая! Откуда ты взялась? Просто я очень тороплюсь, - отбивался он от нее.
        - И я тоже!
        - Женщине прекрасной, - он склонился и шляпой сделал жест, - я уступаю. Эй, кучер, пропусти, - приказал он.
        Одного слова «прекрасной» хватило, чтобы ее агрессивный пыл тотчас пропал и лицо стало изображать саму скромность.
        - Надолго? - спросил он, одевая шляпу.
        - Не знаю. Ты бы лучше мне помог… - сказала она сладким голоском.
        - Чем? Я готов сделать для тебя все, дорогая.
        - Не для меня. Для нашей дочери.
        - Так чем я могу помочь нашей, - на этом слове он сделал ударение, - дочери?
        - Ты понимаешь, привязался к ней граф Тулузский. Агнесса, наивная девчонка… тоже. А у нее такая партия!
        - Какая? - Боже с нескрываемым интересом смотрел на нее.
        - Сам Тибо Шампаньский, - герцогиня подняла голову, став в горделивую позу.
        - Честно говоря, граф Тулузский за пояс заткнет твоего женоподобного Тибо. Вообще, в другом случае я бы этим даже гордился.
        Она поняла, что он говорит правду.
        - Тише! - она оглянулась на свою карету, - еще услышит.
        Боже рассмеялся.
        - Не бойся. Раймунда, по-моему, нет в живых.
        Глаза герцогини сияли:
        - Его убил Тибо?
        Боже покачал головой:
        - Вряд ли с ним совладал бы твой Тибо. Его, по моим сведениям, убили другие.
        - Здесь, в Париже? - герцогиня взглянула в глаза графа.
        - Нет, это случилось на юге, - он отвел глаза.
        - На юге? - удивленно переспросила она.
        - Да, во время сопровождения его сестры. Спасая ее, он преградил нападавшим путь, а сам… - он выразительно посмотрел на герцогиню.
        - Ничего не пойму, - она пожала плечами и добавила: - но его видели в Париже!
        - Невероятно, - он поежился, посмотрел на небо. - Сейчас польет, - определил он по черной надвинувшейся туче, - нам надо ехать. И я обязуюсь, если только он жив, сделать так, чтобы он не мешал Агнессе.
        Он взял ее руку, подвел к экипажу и, поцеловав, помог сесть в карету, при этом не удержался, чтобы не взглянуть на дочь. Он заговорчески ей подмигнул. Удивительно, но дочь не проявила никакой реакции на эту нечаянную встречу с отцом. Герцогиня странно посмотрела на дочь. «Боюсь, не узнала», - подумала она и крикнула кучеру:
        - Гони! - и поджав губы, уставилась в темный угол кареты.


* * *
        Дни шли за днями де Буа заволновался: приглашения от короля так и не поступало. Каждый вечер, возвращаясь с прогулки, Раймунд вопросительно смотрел на дядю, а тот беспомощно разводил руками. Сколько раз он хотел сообщить злую весть племяннику, но каждый раз, посмотрев на юношу, его сердце обливалось жалостью, и он откладывал свою догадку.
        Однажды Раймунд вернулся с прогулки раньше обычного, будучи с ног до головы вымазан грязью. Дядя всплеснул руками:
        - Что случилось?
        - О дядя, случилось! - сбрасывая испачканную одежду, воскликнул он. - Пойдем к тебе, я все расскажу.
        А случилось вот что. Раймунд ехал, как обычно, не торопясь, погруженный в свои мысли. Он думал то о доме, стариках, Настеньке. Представлял их нечаянную встречу. То мысли переключались на Османа, Арзу, Адила. Но мысли его оборвались, когда он увидел, что дорогу преградил чей-то экипаж, который прочно застрял в грязи, провалившись передком. Слуги и кучер тщетно пытались его вытащить. Нашли где-то жердь. Но и с ней у них ничего не получалось. Из кареты донесся женский голос:
        - Скоро ли поедем?
        Слуга в ответ сделал еще одну попытку. Но по-прежнему ничего не получалось, так глубоко провалилась карета. Раймунд спрыгнул, засучил рукава и шагнул в грязь. Запустив поглубже руки, он ухватился за злосчастный передок кареты и вытащил его из затянувшей дорожной грязи. Посмотрел по сторонам, куда лучше поставить, и опустил на землю. Слуги стояли с открытыми ртами.
        - Вы что сделали? - в приоткрытую дверь показалась женская головка, и вдруг раздался дикий крик: - Раймунд! - и женщина упала в обморок.
        - Раймунд? - позвал другой женский голос, показалась вторая девушка, и ей тоже стало плохо.
        Вытерев руки о подол, Раймунд с кучером начали хлопотать над ними. Это были Констанция и Жозефина. Раймунд и ее сразу узнал. Когда-то ее подробно, и не раз, описывал жених. Когда они пришли в себя, Констанция рассказала, как она стала женой брата короля Альфонс де Пуатье. Так как она в Париже почти никого не знает, то попросила мужа пригласить к ним Жози. Пока Констанция все это рассказывала, бывшая невеста не спускала глаз со своего бывшего жениха.
        По дороге домой он думал о том, что Констанция вышла замуж.
        Дома он рассказал дяде о случившемся. Закончил рассказ словами:
        - Так вот, дядя, свадьба-то состоялась. Почему они нас не пригласили?
        Дядя ничего не сказал, подошел к столику, выдвинул ящик и достал из него какую-то бумагу.
        - Пригласили, - подавая ее, сказал он, - только послали не сюда, а в замок. Вот так получилось!
        - А что с графством? - спросил Раймунд, испытывающе глядя на дядю.
        Тому ничего не оставалось делать, как все рассказать.
        - Но не расстраивайся, сынок. Ты - мой наследник. Это я давно решил. Правда, нас трудно сравнивать… но все будет зависеть… - он приподнял голову и перекрестился.
        - Тогда, дядя, чего ждать? Едем к тебе. Король надумает, туда сообщит.
        - Конечно. Да, все забываю тебе сказать, уж какой раз графиня де Марш шлет нам приглашение. Помнишь ее?
        - Помню. А что?
        - Все хочет тебя послушать.
        - Да ну ее!
        - Нет, сынок, нет. Имей в виду, в Париже, если ты его хочешь покорить - а ты - обязан - женщина играет главную роль. Не смотри на меня такими глазами. Такова жизнь. Сегодня она - львица нашего общества. Что скажет де Марш, то и осядет в каждом салоне. Так-то. Надо идти.



        ГЛАВА 48

        Свадьба сняла тяжкий груз с плеч Людовика. Теперь можно было заняться и давно задуманным походом на север Африки. Папа благословил, обещал помощь. Но молчит немецкий король, английский… Что ж, во имя Христа он и один готов приобщать людей к истинной вере. Он совершит свой поход во что бы то ни стало.
        Король вызвал к себе маршала Ферри Патэ, главного распорядителя военных обрядов. Когда он вошел в кабинет, король с пером в руке читал какую-то бумагу. На приветствие маршала ответил только кивком головы и, не отрываясь от чтения, указал пером на кресло. Маршал, кряхтя, нарочно громко опустился в него, желая этим оторвать короля от чтения. Но это не помогло. Грызя верхнюю часть пера, он возмущенно качал головой. Потом внезапно оторвал глаза от бумаги и, упершись взглядом в Патэ, выпалил:
        - Итак, Ферри, что у нас с дорогами?
        - Позвольте, сир, с какими?
        Пот выступил на лбу маршала.
        - С какими, с какими, - он опять уперся в эту злосчастную бумагу, - а с такими, которые ведут… так, нет, сударь, дураков не ищите.
        - Простите, это вы мне, сир?
        - А вы разве… дурак! - и заулыбался.
        - Раньше я этого ни от кого не слышал, - в голосе слышны были нотки обиды.
        - И не услышите. Это могу сказать только я. Так что с дорогами? - повторил он вопрос.
        Голова маршала начала работать.
        - Вы имеете… в виду… сир, - он растягивал слова, чтобы иметь время придумать ответ, - дорогу на…
        - Да, да, на Эг Морт.
        - Сир, дорога туда… словом, можно проехать.
        Король оторвался от чтения и отложил бумагу.
        - Когда, Ферри, у нас был разговор о ней? - он не мигая посмотрел на маршала.
        - С полгода назад.
        - Полгода! Маршал! - король вскочил и по привычке заходил по комнате. - Почему так медленно? Что же вам нужно?
        - Деньги! - маршал улыбнулся своей находке.
        - Деньги? - король сделал пару шагов и покосился на него.
        - Да, сир, деньги.
        - Ладно, - король понял, что маршал дорогой не занимался, - начнем вот с чего. Надо оповестить французов о готовящемся священном походе. Пусть каждый желающий…
        - Сир, - набравшийся смелости Ферри перебил короля, - зачем брать всякий сброд? Только крикни, они сбегутся. Но на уме у них будут не богоугодные дела, а желание пожить за счет казны, а если можно будет, потом пограбить освобожденных.
        Король задумался. В какой-то части Ферри был прав. Он слышал о таких примерах. Долго ходил молча. Ферри следил за его действиями.
        - Хорошо, Ферри, возьмем наши войска.
        - А англичане, немцы?
        - Их не будет. Одни справимся?
        Ферри пожал плечами.
        - Попробуем, - добавил он, поймав неласковый взгляд Людовика.
        - Ферри, возьмите людей и поезжайте с ними от Парижа до Эг Морта и не забудьте, чтобы были подготовлены места для остановки войск. Особенно в Лангедоке.
        Маршал понимающе улыбнулся:
        - Ваше величество, будет исполнено.
        Король проводил его взглядом, пока тот не скрылся за дверью. Чувствовалось, что Людовик был не очень доволен встречей. Подойдя к столу, он еще раз взглянул на бумагу и спрятал ее в стол. Потом взял колокольчик и позвонил. Дверь открыл слуга:
        - Слушаю, ваше величество!
        - Карету, - бросил он, снимая сюртук и напяливая свою любимую рясу.
        Он поехал отдохнуть и набраться сил в любимый Венсенский лес. Оставив карету на опушке, король знакомой тропинкой углубился в чащу. Вот его знаменитый дуб. Это был великан из великанов. Такой кряж. Его крона была настолько густа, что ни один дождь не мог смочить землю под ним. А могучими ветвями, разбросанными точно руки, он хотел обнять чуть ли не весь мир. Вот такое изумительное творение природы стало любимым местом короля. Часами он сидел под ним, прижавшись спиной и затылком. Что он делал в это время? Думал думу? Или просто, отключившись от всех забот, набирался сил?
        И в этот день, как обычно, он подошел к нему, погладил его шершавый ствол, поприветствовал словами:
        - Здравствуй, мой друг!
        И сел в обычной позе на любимое место. Оно было меж двух могучих корней, которые, создав что-то наподобие кресла, служили ему подлокотниками.
        Ему показалось или это было на самом деле: кто-то, крадучись, стал удаляться от этого места. Подумав, что это тайно посланные гвардейцы для его охраны, он спокойно опустил веки. А зря! Это был граф де Понтье. Он своего дождался! Наконец-то король появился на своем любимом месте, о котором ему рассказывали. Надо действовать!
        А между тем Людовик старался забыть о делах. Он хотел побыть один, в одиночестве насладиться тишиной, слушать редкий в эту пору птичий голосок. Но вспомнился только что состоявшийся разговор с маршалом. И он понял, почему. Ведь он не сказал маршалу о флоте. А тот не догадается этого сделать. Он вскочил и быстрыми шагами направился к карете. Отдав соответствующее распоряжение, успокоившийся, король вернулся на прежнее место. Кучер погнал карету во дворец.
        Понтье тоже вернулся к своей коляске, которая стояла совсем в другом месте, и приказал кучеру возвращаться домой. Радостными криками юноши встретили сообщение Понтье. Они просто изнывали от безделья. Сейчас оставалось определить, как часто Людовик посещал любимое место, и выбрать день кровавой расправы.


* * *
        Раймунду не очень хотелось возвращаться домой. Такое состояние наступило после настоятельных приглашений графини. Он хорошо понимал дядю, видел, что он хочет ему только добра, но его душа не лежала к этому шагу. В этот вечер дядя больше не говорил на эту тему, но его вид человека, в чем-то виновного и даже расстроенного, заставил юношу задуматься.
        - Дядя, - после ужина он остановил его у дверей, - я был не прав. Я поеду к графине.
        Надо было видеть, как оживился де Буа, глаза его заблестели:
        - Я уж думал, что Бог лишил разума наш род.
        Но Раймунд не рассердился на него и подумал: «Ведь он возится со мной, как с малым дитем. Забросил даже свой приход. И все ради меня».
        - Я тебя, сынок, понимаю, - он обнял племянника за плечи, - и, как священник, одобряю, но в такой ситуации заводить лишних врагов нам ни к чему. Я очень рад, что ты понял. Но быть у нее - это не все. Надо покорить эту знаменитую похитительницу целомудрия. И тут я хочу быть тебе наставником. Ты ведь помнишь, что я рясу ношу не всю жизнь. И я был молодым. И мне порой приходилось отстаивать интересы рода. Иногда.
        Непонятное упрямство молодого графа бесило де Марш. И графиня решила, что пошлет приглашение в последний раз. И если нет… пусть пеняет на себя. Она ему еще покажет острие своих коготков. Точно услышав ее угрозу, де Буа прислал положительный ответ.
        По этому случаю де Буа пригласил цирюльника. Вечером, когда Раймунд предстал перед дядей на смотрины при полном параде, тот, одобрительно кивнув, сказал:
        - Ты первый в нашем роду, в ком сочетается мужественность воина с пленительным очарованием Орфея.
        И вот Раймунд у графини.
        Она слушала его, не сводя с него глаз, порой прерывая криками восхищения или негодования. Все это проделывалось так мило, с такой искренностью, что не продолжать рассказ было невозможно.
        Домой Раймунд вернулся очень поздно. Попросил только холодной воды и лег спать. Завтрак он проспал. Дядя не велел его будить. А за обедом они встретились, как обычно. Только дядя не мог сдержать торжествующей улыбки.
        Де Марш прислала слугу, чтобы тот передал де Буа ее глубокую благодарность за очень интересное повествование весьма обаятельного племянника.
        Вскоре поползли слухи, что многие молодые вдовицы и богатые наследницы готовы вступить с Раймундом в брачный союз. Все это так претило его внутренним представлениям, что он решил напомнить дяде о его пастве. Дядя тяжело вздохнул и начал подготовку к отъезду. Втайне же он рассчитывал, что король их примет. Но шли дни, надежды не оправдывались. День отъезда приближался.
        И вот завтра должен состояться их отъезд. Раймунд в последний раз решил поехать в лес, чтобы проститься с ним. Он знал, что торопиться с возвращением в Париж он не будет: «Что меня может позвать? Агнесса? Но от нее нет никаких вестей. Может, она больше не хочет меня видеть. Тем более, идут разговоры, да и графиня де Марш что-то намекала, что этот Шампаньский предложил Агнессе руку и сердце. Кто я сейчас? Бедняк! Это тогда мое имя еще что-то значило. Вот такая она оказалась! А поэтому - вон ее из сердца!»
        С таким настроением подъезжал он к лесу. Как обычно, привязав коня к молодому дубку, он не спеша, порой останавливаясь, чтобы в последний раз полюбоваться красотами осени, брел по тропинке. Лес в это время года был безлюден. Тем более странным ему показался чей-то крик о помощи. Он остановился, прислушался. Может, показалось? Нет, вскоре он повторился более громко:
        - Гвардейцы, на помощь!
        - Нашел, кого звать, - произнес он и ринулся на крик.
        Выскочив на поляну перед огромным дубом, Раймунд увидел, как четверо неизвестных мужчин нападают на какого-то святошу. Тот палкой ловко от них отбивался. Но силы явно были на стороне нападавших. Они, как понял Раймунд, пока играли в смерть, наслаждаясь преимуществом. Во всех их действиях чувствовалась сдерживаемая ярость, и было понятно, что добром дело не кончится. Надо спешить на выручку. И он, издав воинственный клич, что-то среднее между монгольским и турецким, ринулся на них.
        Один оглянулся и небрежно бросил приятелю:
        - Прикончи, - кивнул на мчавшегося на них Раймунда.
        Тот послушно бросился навстречу. Но остановить невесть откуда-то взявшегося спасателя не смог. Дважды или трижды встретились их шпаги, и он получил прямой укол в грудь. Песенка его была спета. Святоша, увидев что подоспела помощь, с двойной энергией стал защищаться.
        Вожаку нападавших пришлось сразиться со спасателем. И их схватка была недолгой. Сильный укол в правое плечо заставил мужественного нападавшего перебросить шпагу в левую руку. Он продолжал нападение. При этом кричал:
        - Прикончите его! Прикончите его!
        Было понятно, что он требовал прикончить святошу. За это получил укол в живот. Он упал на колени, оглянулся на сражавшихся и повалился на землю.
        Оставшиеся двое, увидев столь быструю расправу над своими сообщниками, бросились врассыпную. Раймунд не стал их преследовать, а бросился к святоше. Тот улыбнулся и устало опустился на землю.
        - Что с вами, святой отец? - Раймунд начал ощупывать его тело, пытаясь найти следы ранения или ушиба.
        - Все хорошо! - сказал святоша, - ты пришел на помощь вовремя! Благодарю тебя от всего сердца. Скажу честно, не многие бы отважились на них напасть! Ты - молодец, здорово разделался с этими негодяями, - и он кивнул в сторону раненых, которые пытались уползти в лес.
        - Да и вы, святой отец, молодец!
        Он взял его увесистую дубинку и прикинул:
        - Вот это да!
        Они рассмеялись.
        - Кто ты будешь, храбрый рыцарь? - спросил святоша, принимая свое орудие, чтобы поставить к дереву.
        - Я?
        Тот кивнул.
        - Да я не знаю, кто я сейчас. До недавнего времени был графом Тулузским, да наш король лишил меня такой чести.
        Лицо монаха сделалось серьезным, каменным.
        - Что же он сделал? - и как-то странно посмотрел на Раймунда.
        - Что сделал? Взял мою сестру и выдал за своего брата, при этом потребовал все наше состояние в качестве приданого. Вот и все, - закончил Раймунд повествование довольно мрачным тоном.
        - Но… может, он чего-то не знал. Например, что тебя не было, - святоша быстро взглянул на него, но затем отвел взгляд.
        - Святой отец, а ты голова! Меня действительно тогда не было. Украли.
        - Украли? - удивился тот.
        - Да, украли. И я думаю, по повелению короля.
        - По повелению короля? - он подобрал упавшую дубинку. - А зачем ему это было нужно?
        - А затем, чтобы забрать графство. Ему очень не нравится наша самостоятельность, - пояснил Раймунд, глядя на него.
        - Скажи мне, а… как ты считаешь, прав тут король или нет?
        Раймунд на какое-то время задумался. Потом ответил:
        - Вообще, я думаю, прав.
        - Почему? - лицо святоши просто расцвело.
        - Да что это за государство, где многие делают, что хотят? Чего греха таить? Нападет кто на Францию, а я буду думать - идти мне с королем или нет, выгодно мне или нет. Где же тут победишь? И будешь век платить врагу поборы. Не дело. Для меня, для моей семьи, это неприятно. Но королю надо было решить наш вопрос, чтобы было без обиды.
        Какими глазищами смотрел на Раймунда святоша! Похоже, ему очень понравился этот граф.
        - Ты знаешь, - доверительным голосом заговорил святоша, - а может, он это сделал, отдав деньги… скажем, матери.
        - Может, и отдал ей, да только она мне неродная.
        - Понятно. А как ты тут оказался?
        - Я? - он вытер шпагу и спрятал в ножны. - Да я здесь часто бываю. Хорошо здесь. Тихо. Безлюдно. А лес такой могучий. Взять этот дуб. Стоит как воевода.
        - Кто такой - воевода?
        - А, - Раймунд рассмеялся, - понятно. Это, когда король продал меня на галеру…
        Святоша недовольно зафыркал.
        - Да, это он сделал. А кому больше, - поняв святошу, сказал Раймунд. - Так вот, со мной на галере был русский. И он рассказал мне про воеводу из своего города…
        - Видишь, какие есть люди. Да такого воеводу князь на руках должен носить. А какой замечательный, оказывается, там народ. Как дрались за свой город!
        Они какое-то время молчали. Первым нарушил молчание Раймунд.
        - Святой отец, хочу тебя спросить: ты зачем звал на помощь гвардейцев? Нашел кого звать… - и он рассказал о случае в таверне «Суровый дровосек». - Вот они какие. Пьяницы, драчуны, насильники. Храбры только с безоружными. И командир у них - колпак какой-то. Никакого порядка не держит.
        Святоша рассмеялся:
        - Колпак, говоришь. А мне-то все по-другому рассказывали. Да, дела. Скажи, где ты так научился драться?
        Раймунд усмехнулся.
        - Было кому учить. Отец, дядя и сам старался.
        Он глянул на святошу и увидел его улыбавшееся лицо с добрыми, живыми глазами.
        - Однако мы засиделись, - Раймунд посмотрел на небо.
        Солнца уже не было видно. Незаметно сгущались сумерки.
        - Пора и по домам. У тебя есть на чем доехать? - спросил он у святоши.
        - Есть, есть, - ответил святоша, - а ты прав, пора и по домам, - он сделал попытку подняться.
        Раймунд вскочил и подал ему руку. Тот поднялся. Отряхнулся.
        - Пошли. Тебе куда? - спросил святой отец, глядя на парня.
        Раймунд махнул в сторону рукой.
        - Пути наши расходятся. Сегодня у меня необычный день. Ты спас мне жизнь. Да, да, не отрицай. Ты многое мне поведал. Хочу у тебя об одном деле спросить, а именно: слыхивал я краем уха, будто граф Шампаньский с кем-то дрался. Уж не с тобой ли?
        - Со мной. Задира он, а не человек. Меня толкнул, меня и обвинил. Почему-то решил ко мне придраться. Я ему сказал, что не хочу драться, а он обвинил меня в трусости. Вот и получил свое. Я его еще пожалел.
        - Спасибо тебе за все, еще встретимся.
        - Вряд ли, святой отец. Завтра мы уезжаем. Ждали, ждали, когда король нас примет, да, видать, ему не до нас. Вот и решили ехать.
        Лицо Раймунда опечалилось.
        - Я думаю, - святой отец посмотрел на него как-то особенно, - у тебя будет все хорошо. Мое сердце мне это подсказывает.
        И они попрощались.
        - Подождите, святой отец, - вернулся Раймунд, - давайте я вас провожу.
        Тот улыбнулся:
        - Пойдемте.
        Когда лес поредел, святоша остановился.
        - Теперь я дойду один.
        Дома, чуть ли не у порога, Раймонда встретил дядя.
        - Ты где это так загулял? - спросил он его.
        - Спасал одного святого отца.
        - Святого отца? - дядя остановился.
        - Да. Напали в лесу какие-то мерзавцы. Он один, уже в годах. Но молодец, дубинкой здорово оборонялся. Ну и я их поколол малость.
        - Ладно. Пошли скорее. У нас необычный гость, - голос дяди изменился, будто бы он сообщал некую тайну.
        - Кто? - не вытерпел Раймунд.
        - Сейчас увидишь, - и он открыл дверь в кабинет.
        Раймунд переступил порог и остолбенел: на него, улыбаясь от счастья, смотрела Констанция.
        - Раймунд, - воскликнула она, - ты жив! - и вне себя от радости бросилась ему на шею. - Прости, что в тот раз так сухо обошлась с тобой. Очень торопилась.
        Они болтали до полуночи.



        ГЛАВА 49

        Ночью сильный грохот разбудил дремавшего сторожа.
        - Кого это принесло? - пробурчал он, протирая глаза.
        - Эй, кто там? - заорал сторож, выйдя из помещения.
        - Именем короля откройте! - раздалось из-за ворот.
        Сторож аж присел. Досель за всю жизнь он подобного не слышал. Вместо ответа он юркнул назад и побежал будить хозяина. Он ворвался в спальню де Буа и стал его тормошить:
        - Вставайте, святой отец, там король.
        - Король? Где? - де Буа вскочил, словно его кольнули шилом.
        - Там, там, - куда-то в темноту показывал рукой страж.
        Де Буа нащупал чувяки, накинул сюрко и выскочил на улицу.
        - Кто там? - рявкнул он.
        - Именем короля, откройте.
        - Ступай быстрей, - приказал он сторожу, подталкивая его к выходу.
        Тот опрометью бросился к воротам. Загремел засов, заскрипели петли, и конногвардеец въехал во двор. Он соскочил с коня и подбежал к де Буа.
        - Мне нужен мессир граф де Буа.
        - Я де Буа.
        Гвардеец сделал поклон и, выпрямившись, торжественным голосом сообщил:
        - Король приглашает вас с племянником утром в Венсенский дворец.
        На рассвете дядя поднял племянника.
        - Сынок, вставай, король нас просит к себе, - ошарашил он его новостью.
        - Король просит к себе? - повторил племянник, заспанными глазами глядя на дядю.
        - Да, да. Вставай. Надо собираться.
        Как они ни торопились попасть во дворец пораньше, чтобы оказаться в числе первых, но их опередили. Давненько де Буа не бывал на таких приемах. Не знал он, что их король начинает работу чуть ли не с криком первых петухов. Там было уже много приглашенных. Все разделились по сословиям. Рядом с королевской дверью уже стояли члены королевской крови - герцоги Анжуйский и Бургундский, что-то горячо обсуждавшие. Чуть в стороне, насупившись, стоял де Бурбон. Дальше - разные Лимузены, Рошфоры.
        Де Буа с племянником они встретили полупрезрительными улыбками. И дядя счел, что будет лучше, если они станут ждать своей очереди подальше от этих спесивых вельмож. Наконец появился шталмейстер - рослый, представительный мужчина с высоким посохом в руке, с галунами, отливавшими золотом. Посохом он ударил о пол. Мгновенно наступила тишина. Затем он негромко произнес:
        - Король начинает прием! Здесь мессир граф де Буа с племянником?
        - Здесь! - откликнулся де Буа.
        Еще удар посоха, и уже громко:
        - Мессир де Буа с племянником, вас принимает король!
        Все замерли. Знаменитые вельможи переглядывались между собой:
        - Почему? Кто они такие, чтобы быть первыми?
        Де Буа шел с гордо поднятой головой, не глядя по сторонам. И, казалось, не замечал их льстивых, подкупающих улыбок. Так быстро изменить свое отношение их заставил королевский прием. Всем было ясно, что их ждет особая милость короля. Кем они выйдут от него? Даже герцоги королевской крови приветствовали их сладкими улыбками.
        Дверь отворили двое слуг. Шталмейстер, перешагнув порог, негромко сказал:
        - Ваше величество! Граф де Буа с племянником, - и отступил, открывая дорогу.
        Переступив порог вслед за дядей, Раймунд взглянул на короля и замер. Перед ним был… вчерашний святоша! Король улыбнулся, увидев растерянность вчерашнего спасителя, и приложил палец к губам. Проделал он это так быстро, что де Буа ничего не заметил. Раймунд понял, что надо молчать.
        Они сняли шляпы и сделали реверансы, приветствуя короля. Он сидел за рабочим столом, заваленным бумагами. Казалось, что ничего королевского в нем не было. Жестом руки он пригласил их сесть в кресла, стоявшие рядом со столом.
        - Нет, - твердо сказал де Буа, - в присутствии вашего величества мы сидеть не можем.
        Король чему-то улыбнулся. Наверное, вспомнил, как он вчера сидел с его племянником чуть ли не в обнимку.
        - Мессир граф де Буа, - заговорил король. Голос его был довольно официален. - Мне понятны мотивы вашего желания встретиться со мной. Они благородны! Вот мое решение: мессир граф Раймунд Тулузский отныне становится графом Робертом де Буа. Ему назначается пожизненная рента с правом перехода ее детям в размере шестидесяти тысяч ливров годового дохода. В последующем, после кончины его матери, графини Тулузской, он получает пятьдесят процентов от ее доходов. Кроме того, с сегодняшнего дня граф Роберт де Буа назначается капитаном королевской гвардии с годовым окладом тридцать тысяч ливров. Епископ Море, я буду ходатайствовать перед папой, чтобы он назначил вас архиепископом Реймса.
        Что-то ударило в голову епископа: «Господи, да разве такое может быть: венчать королей на царствование!» Он еле удержался на ногах. Король это заметил:
        - Что с вами, епископ?
        - Простите, ваше величество, я просто вне себя от вашей милости. Хочу заверить, что наш род, в моем лице и лице Роберта, будет свято выполнять клятву верности своему королю.
        - Верно служа мне, вы прежде всего служите Франции. Да хранит вас Бог!
        С каким-то внутренним порывом, не сговариваясь, они почти крикнули:
        - Да здравствует наш король!
        Они раскланялись.
        Сгоравшая от любопытства публика ждала выхода де Буа и его племянника. Но вот двери открылись и показался де Буа с племянником. Внезапно перед ними вырос Ферри Патэ со шталмейстером, который опять ударил жезлом о пол. Все стихли, понимая, что сейчас произойдет что-то важное. К Роберту подошел Патэ и протянул ему руку:
        - Сеньоры! - он громко обратился к присутствовавшим, - поздравьте мессира графа Роберта де Буа с чином капитана королевской гвардии.
        Если бы в это глубокое осеннее утро Сена повернула свои воды вспять, это удивило бы всех меньше, чем такое назначение. По сути, он стал правой рукой короля. Даже кровные герцоги, и те содрогнулись от услышанного. И они были бы не прочь занять это место! Но какой король это сделает, зная, что каждый из них спит и видит себя на троне? Положение позволяет его обладателю ворваться к ним в замок в любое время и арестовать при малейшем подозрении. Причем каждый старался сделать так, чтобы его заметил вновь назначенный капитан. Все стали поздравлять его с таким назначением.
        Боже подошел чуть позже. Он часто бывал в королевских замках, чтобы поболтать со старыми знакомыми, а заодно узнать новости.
        - Что случилось? - спросил он стоявшего около входа дворянина.
        - Новоиспеченного графа де Буа поздравляют с назначением капитаном королевской гвардии.
        Боже чуть не сел. Он сразу понял, кто этот новоиспеченный граф, но… капитан гвардейцев? «Господи, что творит король! Нет, мне срочно надо убираться с его глаз. Теперь он недосягаем. Недосягаем ли?»
        После столь неожиданной и высочайшей королевской милости, которая сменила забвение на невероятный взлет, оба де Буа долго не могли прийти в себя. Молодой де Буа вдруг стал мучиться тем, что не мог определиться, как он начнет службу. Старый де Буа страдал от того, что ему придется расстаться с дорогим сердцу приходом, и от мысли, как его примут на новом месте.
        Роберт решил ехать к месту будущей службы. Там уже все знали и встретили его подобающим образом. Отдав дань поздравлениям, он начал разбираться с делами и невольно окунулся в суровую действительность. Это со стороны, когда гвардейцы стройными рядами сопровождали короля в начищенных мундирах, казалось, что жизнь у них - сказка. А наяву мундиры стары, латаны-перелатаны. Жалованье забыли, когда получали. Их жилье было построено еще во времена Карла Великого. Крыша сгнила. Конюшни были брошены недостроенными. Казначея пришлось взять за шиворот и крепко встряхнуть. Только после этого у него оказалась нужная сумма, которую он сам приготовил отдать, да только не успел.
        Домой Роберт вернулся поздно, усталым, но очень довольным. Печалило только одно: где Агнесса, что с ней. И он попросил дядю, чтобы он помог ему в этом деле. Епископ Море после случившегося второй день был вне себя. Его еще мучил вопрос: что случилось с королем, откуда такая щедрость? И ему захотелось этим поделиться с племянником. И только собрался пойти к Роберту, как он сам появился перед ним.
        - Только к тебе собрался пойти и спросить: как ты думаешь, что случилось с королем, что он вдруг проявил к нам такую милость? Ты - капитан, причем, самый богатый. Многие принцы и мечтать не могут о таких деньгах. И я - архиепископ. Да еще какой! В Реймсе короли получают помазание на царствование. И там хранится сосуд со священным елеем. Понимаешь ли ты все это?
        - Чего тут понимать, - в это мгновенье перед ним возник образ короля с пальцем у рта, - ты помнишь, как нас встретил маршал? Он уже знал мое новое имя, чин. Мне думается, тут все ясно. Он уговорил короля, то есть нам помог твой друг.
        Дядя задумался:
        - Похоже, что так. Как-нибудь я его об этом спрошу. Если не забуду. Что-то за последнее время я стал часто забывать. Ты зачем ко мне?
        Роберт рассказал о том, что не застал Агнессы и герцогини в замке.
        - Попробую помочь, - пообещал он.
        Агнесса дяде очень понравилась. Вначале, когда она ему представилась и объяснила свой поступок, у него возникло неприязненное чувство. Но по мере беседы с ней его мнение переменилось. И он понял, что перед ним - необыкновенная девушка. Помимо внешней привлекательности у нее оказалась чистая душа, трезвый взгляд на жизнь. И в то же время он уловил в ней нотки весьма уважительного отношения к людям его возраста. А скромность, неизбалованность были дополнением к ее замечательным душевным качествам. Поэтому к просьбе племянника он отнесся со всей серьезностью. Обдумывая, как лучше к этому подступиться, он вспомнил, чья она дочь. Сердце его сжалось, когда он подумал, что уж не Божье ли это дело, и стал наводить справки: был ли он в это время в Париже. К своему расстройству, он узнал, что был. Это меняло дело. Он начал его бояться, как злого демона. Ему было ясно, что если это дело его рук, то все может сильно осложниться. Надо искать, где они могут находиться. Он не пожалел денег, чтобы направить своего человека в Водан. Тот вернулся с плохой новостью: их там нет и не было.



        ГЛАВА 50

        Зима в Париже была просто удивительной. В самый ее разгар на улице шел дождь. Перед закрытыми воротами казармы появилась группа всадников. Это вернувшиеся на отдых гвардейцы. Сразу несколько человек барабанят в ворота. Кому же охота мокнуть под дождем?
        - Эй, вы! Открывайте! А то разнесем ворота!
        Из-за ворот слышится чей-то голос:
        - Чего орете?
        - Зачем ворота закрыл?!
        - Приказ капитана.
        Услышав такой ответ, разошедшиеся было буяны приумолкли.
        - Заводите коней в конюшню, - оповестил их дежурный.
        Конюшню было не узнать. Она сияла чистотой и новизной. Не гуляли сквозняки. Восстановлены загородки. А животным были приготовлены овес и свежее пахнущее сено. Удивленные гвардейцы переглянулись. По дороге в казарму кто-то бросил:
        - О животных-то позаботились, а у нас, наверное, как было решето над головой, так и осталось.
        Но и здесь за время их отсутствия новый капитан постарался.
        - Ну, друзья, - сказал Барас, старый гвардеец, расстилая свою постель, - за столько лет я впервые почувствовал себя гвардейцем. На улице такой дождина, а я ложусь в теплую, чистую и сухую кровать.
        - Ты прав, - поддержал Собис, - а жратву какую дали! Что и говорить, изменилась наша казарма с приходом нового капитана.
        - Гоняет, говорят, сильно, - промолвил Барас, подбирая под ноги одеяло.
        - Это он правильно делает, - заметил Собис, стаскивая сапоги, - а то жиреем. Многие разучились и шпагу в руках держать, а нос задирают - гвардейцы! Тьфу.
        - Себя он не жалеет. Вот и толк с нас будет, - укладываясь, поудобнее, сказал Барас.
        - Всем поклон, - в комнату вошел плотный, среднего роста гвардеец.
        Сняв шляпу и тряхнув волосами, он оголил большие оттопыренные уши, за которые получил прозвище «Ушастик». Оно тянулось с детства, он к этому привык и не обижался.
        - Ба, Ушастик появился, - воскликнул Собис, заталкивая сапоги под кровать.
        - Ой, друзья, что я слышал, - снимая плащ, заинтриговал он.
        - С такими ушами черт знает, что можно услышать, - пробурчал Барас, поворачиваясь к нему спиной.
        - Нет, точно, - он подошел к Собису и присел к нему на кровать, - ты знаешь, Собис, на прощание я зашел с отцом в один трактир. А там вояк пруд пруди. Подходит один из них к нам пьяненький, но, видно, не добрал. Душа еще просит. По его глазам можно это видеть. Отец ему налил. Он и давай перед нами бахвалиться. Дескать, мы, нормандцы, ждем людей герцога Артуа, чтобы, соединившись, проучить вашего королишку.
        - Ты что сказал? - поднялся Барас. - Два герцога хотят объединиться и напасть на нашего короля?
        - Похоже, так, - подтвердил Ушастик.
        Барас сбросил одеяло и вскочил с кровати, подбежал к вешалке и стал одеваться.
        - Ты что? - изумился Ушастик.
        - А то! Пошли к капитану, ты ему все расскажешь.
        Они столкнулись на пороге. Капитан только собрался домой.
        - Мессир капитан, - обратился к нему Барас, - Уша… простите, мосье Меттер имеет честь сообщить нечто важное. Расскажи, - он повернулся к Ушастику.
        - Говори, - приказал капитан.
        Молча выслушал он Меттера.
        - Где это было?
        - В трактире.
        - В каком городе, я спрашиваю.
        - В Бове.
        - Ты и ты, - капитан в обоих ткнул пальцем, - возьмите еще Собиса, так, кажется, зовут твоего друга?
        Барас кивнул.
        - Седлаем коней и скорее в Бове.
        - Сейчас? - удивился Барас.
        - Сейчас!
        Загнав коней и валясь от усталости, к обеду следующего дня они были в Бове.
        - Где тот трактир? - спросил капитан у Меттера.
        - Недалеко.
        Через несколько минут они были у двухэтажного здания, из открытых дверей которого вместе с паром доносился какой-то гул.
        - Команда гуляет, - пояснил Ушастик.
        - Надо найти место, обсушиться да немного вздремнуть, - сказал капитан, поняв, что раз идет гульбище, то до ожидаемого соединения еще далеко, обстановка остается мирной. Это позволяло подумать о небольшом отдыхе.
        Как знатока этого города Ушастика отрядили найти подходящее помещение. Но он вернулся ни с чем. Все в округе заняли военные нормандского герцога. Это подтверждало правдивость слов Меттера.
        Стоянку они нашли только на окраине. Отдав одежду на просушку, капитан поставил перед хозяином песочные часы.
        - Как два раза повернешь, буди!
        Хозяин постелил им на полу, и они мгновенно уснули. Как не хотелось вставать! Но с капитаном не поспоришь.
        В трактире к этому времени набралось множество народа, и наши путники еле нашли себе место. Капитан распорядился:
        - Ты, Барас, заказывай, а ты, Меттер, смотри своего знакомого.
        Ушастик отыскал его быстро. Он сидел с понурым лицом перед порожней бутылкой. Карманы его были пусты. А вчерашние «друзья», с которыми он просаживал последние деньги, его не замечали. Нашелся, правда, один. Позвал за свой стол, заваленный едой и выпивкой. Увидев такое изобилие, он оскалился:
        - Вижу настоящих друзей, - и подмигнул Меттеру. - Треер, - представился он, усаживаясь поближе к мясной закуске. Перед ним поставили кубок приличного размера. При виде него у Треера от счастья заблестели глаза.
        Трактир сотрясали крики, вой, ругань, смех. И чем ближе к вечеру приближалось время, тем все более шум усиливался. И только за одним столом внимательно слушали рассказчика. А он выкладывал все, что интересовало капитана.
        - Почему герцог решил идти на короля?
        - А приехал… - взмах рукой, - один… рыцарь… тамплиеров… в общем.
        Капитан стал догадываться, что это мог быть Боже.
        - Он выше среднего роста, крепкий, прямой нос… короткие усики и бородка?
        - Да, да… еще брови такие…
        - Сросшиеся, - подсказал Роберт.
        - Да, да.
        - Ты не знаешь, что он сказал герцогу?
        - Да, что… войска ушли в Африку… у короля… нет… сил.
        - А где сейчас твой герцог?
        - А… а он в… замке.
        - Знаешь туда дорогу?
        Тот кивает головой.
        - Много у него там людей? - продолжает допрос Роберт.
        - Много… много.
        - Потайной ход есть?
        От такого вопроса Треер протрезвел.
        - И… - махнул он пальцем, - недаром… недаром.
        - Поехали, - скомандовал капитан, видя, что все насытились. - Берите его с собой.
        Гвардейцы зашевелились. Время было далеко за полдень. Они отоспались. Насытившись остатками от вчерашнего пиршества, начали готовиться к предстоящему походу.
        Выехали, когда стемнело. Лил нудный дождь.
        - Ну и погодка, - прошипел Меттер, поплотнее заворачиваясь в плащ.
        - Самая что надо, - отрезал Барас.
        Выехав из города, они продвигались по лесной дороге. Позднее время и низкие тучи делали местность почти непроглядной.
        - Найдешь? - забеспокоился Роберт, наклоняясь к рядом ехавшему Трееру.
        - Можешь завязать глаза, - уверенно ответил тот.
        Вскоре он, остановясь, стал тщательно осматриваться вокруг. Спутники, поглядывая на него, терпеливо молчали.
        - Сюда, - сказал он и въехал в лес.
        Немного поплутав, Треер вывел их к могучему дереву. Меж его корней, прикрытых ветками, оказался вход.
        - Крикуху помнишь? - спросил Роберт.
        - Это ты про пароль? - Треер, склонившись, прошептал ему на ухо.
        - Да.
        - Помню. Пошли?
        - Пошли, - сказал капитан и предупредил: - смотри, в случае чего…
        - Не надо, - перебил его Треер, - без тебя знаю. Смотри, только про ливры не забудь.
        - Я же сказал: они - твои.
        Ход был давнишний, местами обрушенный. Приходилось, рискуя жизнью, пробираться над нависшими породами. Наконец, они уперлись во что-то, напоминающее дверь.
        - Пришли, - сказал Треер и перекрестился. - Господи, помоги!
        Пришлось долго открывать дверь, ибо она скрипела хуже несмазанного колеса. Наконец они оказались в темном коридоре.
        - Пошли, - прошептал Треер и уверенно двинулся вперед.
        За ним, чуть не вплотную, Роберт, Барас, Собис и Меттер.
        Впереди вспыхнул свет.
        - Пост, - пояснил Треер.
        - Вы оставайтесь, - капитан указал на Собиса и Меттера, - ты, Барас, идешь с нами. А вам дадим сигнал.
        Когда подошли ближе, то увидели двух спящих воинов под воткнутыми факелами. Возле них валялись опорожненные бутылки. Роберт вытащил один из факелов и сделал им круг, направленный в сторону оставшихся гвардейцев. Те поняли сигнал. Больше постов они не встречали.
        - Вот, - Треер остановился перед дверью.
        Капитан взялся за ручку и потянул на себя. Но она не поддалась. Толкнул назад - бесполезно. Она оказалась закрытой изнутри.
        - Что будем делать? - испуганно прошептал Треер.
        Капитан задумался на какое-то мгновенье.
        - С кем он хочет соединиться? - спросил капитан у Треера.
        - С герцогом Артуа.
        - Ты знаешь кого-нибудь от Артуа? - спросил Роберт.
        - Знаю графа де Нила.
        Капитан решительно постучал.
        - Кто там? - раздался настороженный голос.
        - Граф де Нил, посланец герцога Артуа к вашей светлости.
        - Сейчас.
        За дверью долго не было никакого движения, и Роберт подумывал, уж не ломать ли ее, как раздался бурчащий голос:
        - Какая срочность! Будить средь ночи.
        Загремел засов, дверь приоткрылась. Легкий удар отбросил герцога, и в спальню ворвались несколько человек. Шпага одного их них уперлась ему в грудь.
        - Тихо, ваша светлость, малейший шум приведет вас к гибели.
        Герцог очень хотел узнать, кто перед ним, но надвинутые капюшоны надежно скрывали лица.
        - Что вам надо?
        - Скажите, какие вести вы ждете от Артуа?
        - Когда он подойдет со своим войском.
        - Зачем?
        Герцог замялся. Угрожающее движение шпаги перед его носом грозило обезобразить лицо.
        - Чтобы идти… - он замолчал, пытливо глядя на мучителя.
        - Ну! - пригрозил тот.
        - Чтобы идти на короля, - тихо ответил герцог.
        - Оденьтесь и пойдете с нами. Но предупреждаю: малейшие попытки бегства или крик - это ваш конец.
        И все же за ним не усмотрели. Он схватил лежавшую на столе шпагу и бросился на одного из них. Шпаги скрестились, но… через мгновенье шпага герцога была вырвана из его рук. А сам он получил легкий укол в плечо, который как бы предупреждал, что последствия могут быть и хуже. Зло посматривая на неизвестных, он одевался довольно медленно. Вероятно, ожидал помощи. Это почувствовали пришельцы. Один из них подошел к нему и легко ткнул вновь шпагой. Герцог вмиг собрался.
        Проходя мимо спящей охраны, герцог попытался остановиться. Но сразу почувствовал, как меж лопаток что-то больно укололо его спину. Горестно вздохнув, он пошел дальше. Поняв, что он в полной власти неизвестных, герцог больше не делал никаких попыток к сопротивлению.
        Перед городом команда разделилась.
        - Заберешь шмотье, - сказал Роберт Барасу, - а он - свои деньги, и за нами. Дорогу знаешь.
        Промокшие до костей, к вечеру следующего дня они были в Париже. Перед въездом в город Роберт приказал завязать герцогу глаза. Он поместил его в своей казарме, а сам отправился к королю на доклад. Когда король увидел перед собой капитана, с которого потоком стекала вода, то искренне удивился.
        - Где вы, капитан, пропадали почти двое суток?
        - Спасал, ваше величество, вашу жизнь.
        - Мою жизнь второй раз?
        - Ваше величество, я не считаю разы, но ваши враги готовились напасть на вас, узнав, что войска ушли из Парижа.
        - И кто они? - король строго взглянул на капитана.
        - Герцог Нормандский и герцог Артуа, ваше величество.
        - Не может быть, - король нервно заходил взад и вперед. - Не может быть, - повторил он, - чтобы герцог Нормандский…
        - Он здесь, ваше величество, и может подтвердить мои слова.
        - Где здесь? - король остановился. С удивлением и любопытством посмотрел на капитана.
        Роберт замялся.
        - Он у меня.
        - Понятно.
        Он подошел к столу и взял колокольчик. На его звонок вошел королевский слуга.
        - Карету, - приказал Людовик.
        Когда король с капитаном подошли к помещению, герцог лежал на кровати, но его ноги стояли на полу, точно он готовился бежать. Звон засова и скрип двери заставил его поднять голову. Вначале он не разглядел вошедших. Один фонарь не давал достаточно света, но когда они подошли ближе… О, Боже! - перед ним был сам Людовик.
        Он вскочил и уже готовился произнести речь в свою защиту и обвинить врагов, но, посмотрев на сопровождавшего короля человека, осекся. Голова его упала на грудь. Король за волосы поднял ее и, глядя ему в глаза, спросил:
        - Это… правда?
        Голова герцога повторно склонилась.
        - Негодяй! - процедил он сквозь зубы и резко оттолкнул от себя. - Пошли! - он посмотрел на Роберта и зашагал к выходу, громко стуча сапогами.
        Уже сидя в карете и увидев в открытую дверь, что Роберт собирается сесть на своего коня, король крикнул ему:
        - Капитан, оставьте коня и садитесь в мою карету.
        Они долго ехали молча. Роберт не выдержал и спросил:
        - Ваше величество, а что будем делать с Артуа?
        Король ответил не сразу. Вероятно, у него были совсем другие мысли. Наконец он их озвучил:
        - Что, что… где у меня войска?
        Капитан догадался. Король думал о том, где взять войска, чтобы остановить Артуа. Роберт уверенным голосом сказал:
        - Ваше величество! У вас есть гвардейцы.
        - Вы считаете, их достаточно?
        - Это же ваша гвардия, - гордым, уверенным тоном ответил капитан.
        Король впервые улыбнулся. Ему все больше и больше нравился этот… Тулуз… нет, де Буа.
        - Тогда ведите! Только постарайтесь без кровопролития, капитан. И так его слишком много.
        Ни свет ни заря гвардейцы выступили в сторону Амьена, куда подошло войско Артуа. Дождь и на амьенской земле лил не переставая. Герцог ехал верхом, плотно закутавшись в плащ. Он страшно не любил мокрое белье? И про себя ругался: «Зачем я только ввязался в эту авантюру. Какая мне выгода? Послушался этого нормандца. И тоже… Боже хорош. Ишь, защитничек веры, а сам натравливает на святого короля. А они, как малые дети, поддались на его слова. Вернуться, что ли… но нет. Неудобно! Дал слово».
        - Ваше сиятельство! - раздался над ухом голос, - посмотрите вперед! Там кто-то нас ожидает.
        Герцог приподнял капюшон. На дороге стояло несколько человек. Все они были военные, гвардейцы короля.
        - Чего им надо? - в груди что-то дрогнуло. - Уж не арестовать ли меня собрались? Ну нет, я им так не дамся.
        И он уже хотел дать команду к бою, но тот же голос подсказал:
        - Может, узнаем, что им от нас нужно.
        - Да, да, - обрадовался герцог.
        - Что вам, мессиры, угодно? - громко спросил советник герцога.
        - Я, граф де Буа, капитан королевских гвардейцев, хочу переговорить с мессиром герцогом де Артуа и сообщить ему некоторые сведения.
        Герцог посмотрел на советника.
        - Да, ваша светлость, думаю, вам следует с ним переговорить и узнать, что они хотят вам сообщить. А мы рядом.
        Увидев, что герцог съехал с дороги, направляясь на пригорок, капитан пришпорил коня.
        - Что же вы, мессир капитан, хотите мне сообщить? - спросил Артуа, подъехав к Роберту.
        - Ваша светлость, ваш заговор раскрыт. Герцог Нормандский под арестом в Париже. Вы с войсками окружены. Желаете убедиться? Посмотрите! - и он указал на лес.
        Из него выезжали гвардейцы.
        - Оглянитесь назад! - приказал капитан.
        И там герцог увидел гвардейцев.
        - И что вы предлагаете?
        - Повернуть назад и ждать повеление короля.
        - Вы не собираетесь требовать мою шпагу?
        - Шпага, ваша светлость, как и ваша честь пусть пока останутся при вас.
        - Однако шутник вы, капитан.
        Он стегнул коня и поскакал к своим. А вскоре запели трубы, заиграли рожки. То зазвучала команда повернуть назад. Эта команда выполнялась более радостно, чем первая. Кому хотелось проливать кровь за непонятные интересы?
        Возвратившихся назад гвардейцев парижане встретили с недоумением:
        - Чего они в такую погоду носятся, как ошалелые, взад- вперед. И охота им грязь топтать!
        Но король встретил капитана совсем по-другому. Выслушав его короткий доклад, он вышел из-за стола, пожал ему руку и поцеловал в лоб. До Роберта никто не знал такой милости от короля.
        Домой капитан возвращался на крыльях. Он ждал, что и дядя порадует его какой-нибудь приятной новостью. Но, к глубокой досаде племянника, дядя, занимавшийся поиском Агнессы, ничего хорошего не мог сообщить. К тому же приходские дела позвали его домой, и он стал собираться в путь.
        Ну а женская часть парижанок, особенно которая была на выданье, узнав, какой милостью Роберт пользуется у короля, только и думала, как заполучить его в свои сети. За ним началась настоящая охота. Его находили даже в конюшнях. И кто?! Сам граф Симон де Бурже собственной персоной заехал пригласить Роберта на именины его престарелой матери. Но весь Париж знал, что он спал и видел, что его дочь Катрин идет под венец с молодым графом де Буа. Не уступал ему и герцог Бургундский. Однако королевские дела не позволяли капитану заниматься посторонними делами. Много времени у Роберта отнимала подготовка Африканского похода, который Людовик считал главной целью своей жизни. Его не останавливали даже неоптимистичные предупреждения астролога.



        ГЛАВА 51

        Недавнее бесславное поражение Тибо в дуэли не охладило его пыла, а еще больше подлило масла в его любовную страсть. Им все сильнее овладевало желание увидеть Агнессу, услышать ее нежный, приятный голосок. Он прощал ей неадекватное поведение, только бы она была перед ним. Не выдержав сердечных мучений, он решил ехать в их парижский дом.
        Каково же его было удивление, когда ему сообщили, что она с матерью уехала неизвестно куда! Как он ни старался, ничего больше узнать о ней не мог. Его выводило из себя их внезапное, тайное исчезновение. Он усилил поиск, прикладывая неимоверные усилия, добравшись даже до Италии и Англии, чтобы отыскать там возможные следы беглянок. Но все было бесполезно. Неизвестность так расстроила Тибо, который рассматривал множество разных вариантов исчезновения любимой, что он готов был наложить на себя руки. Но судьба ему улыбнулась. Она явилась в лице… герцогини. Эта женщина прислала ему письмо, в котором помимо сообщения разных сплетен как бы невзначай указала их новое местонахождение. Кроме того, она писала Тибо, что дочь продолжает бредить этим проклятым тулузцем. И надо поскорее принимать самые решительные меры, если он хочет заполучить Агнессу в жены. Она всеми силами готова оказать ему содействие. «Вперед, мой друг, к своей мечте! И она будет твоей!» - так закончила она свое послание. Не задумываясь над тем, как к нему относится Агнесса, пылая незатухающей к ней любовной мукой, он был готов на все. Это
подстегнуло его к решительным действиям.
        Он немедленно пригласил к себе друзей, чтобы ознакомить их с письмом и совместно выработать план действий. Осторожный и дальновидный герцог спросил его:
        - Значит, ты окончательно и бесповоротно решил жениться?
        - Да, мой друг! - он даже вскочил, глаза его заблестели, щеки покрылись румянцем. - Да, - повторил он, - мое сердце переполнено любовью. Я не могу без нее жить! Я не знаю, что со мной случится, но я чувствую, что без этой женщины я погибну.
        Это было сказано с таким пылом, страстью, что Тибо в это мгновение походил на безусого юнца, впервые почувствовавшего необузданную силу любви. Друзья переглянулись.
        - Ты - копия своего отца! - воскликнул Конти, всплеснув руками. - Я никогда не думал, что ты, знаменитый повеса и кутила, способен на такое чувство. Да, однако, ты вляпался. Что же делать? - он почесал затылок.
        - Что делать? Да тут все ясно! - вскочил Невернэ. - Венчаться!
        Его поддержал и Аршамбо.
        - Подождите! - поднял руку Конти. - Герцогиня пишет о каком-то тулузце. Случайно, не о Раймунде ли идет речь?
        Он взглянул на Тибо.
        - О нем, - понуро ответил тот.
        - Да, - герцог заложил руки за спину и заходил по комнате, - этот отставной граф набирает силу. Шутка ли сказать: капитан королевских гвардейцев, граф Роберт де Буа.
        - Чего ты раздакался, - не выдержал Аршамбо и тоже вскочил, - ну и что, что капитан гвардейцев! Мы что, думаем напасть на короля? Или отбиваем у него невесту? Или капитан с ней помолвлен? Сама герцогиня призывает Тибо к такому шагу. А чтобы успокоить нашего друга, - он смотрит на герцога, а сам обращается к графу, - тебе, Тибо, следует спросить разрешение у короля.
        - Что ты говоришь! - вскричал Тибо, - чтобы я, граф Шампаньский, и спрашивал разрешения у этого святоши? Никогда! - отрезал он.
        - Я думаю, Тибо прав, - Конти посмотрел на Аршамбо, - мы не просим руки его дочери, мы, дворяне, имеем полное право выбирать в жены тех, кто нам угоден.
        - И мы будем стоять на этом, - подключился к разговору и Невернэ, - только предлагаю оградить доступ к месту венчания, чтобы ни одна мышь не сумела проскользнуть, не только капитан. Если, конечно, он надумает помешать.
        - А для этого, - поддержал его и Аршамбо, - не следует никого выпускать.
        - Чтобы этот капитан не смог ничего узнать и остался с носом. За дело, друзья! Тибо, напиши герцогине о нашем решении. И немедленно.
        Ответ на письмо герцогиня получила незамедлительно. Посыльный, передавший письмо, еле держался на ногах. Это говорило наблюдательной герцогине о многом. Читая письмо, она поняла, что не ошиблась. Тибо горячо благодарил ее за предложение, отвечая согласием и желанием как можно скорее приблизить срок венчания. И даже назвал желательный день. Сердце герцогини ликовало. Она добилась своего.
        В этот день герцогиню нельзя было узнать. Она была улыбчива, сердечна - одним словом, сама доброта. Этим решила воспользоваться ее дочь. За обедом Агнесса на вопрос матери, чего же хочется ее ненаглядной дочери, попросила разрешения съездить в Париж. Она пожаловалась, что очень устала жить в этих стенах, где следят за каждым ее шагом, где она не может выйти за стены ставшего ей ненавистным замка. На что мать с загадочной улыбкой отвечала, что скоро все изменится. Вот-вот произойдет нечто грандиозное, о чем мечтают все девушки ее лет. Она станет очень счастливой, и мать надеется, что дочь будет благодарна ей на всю жизнь.
        - Что же, матушка, вы мне готовите? Уж не приезд ли графа Тулузского?
        При этих словах мать впервые потеряла улыбчивость на лице.
        - Ну что ты мне все об этом неудачнике! Я бы на твоем месте давно забыла о нем, как он забывает о тебе. И я что-то не вижу, чтобы он тебя искал. Но есть человек, который это делает. Он любит тебя! Дорожит тобой! Я, твоя мать, хочу тебе только добра! Он осчастливит тебя. И довольно скоро!
        Агнесса пристально посмотрела на мать. Когда та закончила говорить, спросила:
        - Матушка! Что вы имеете в виду, говоря «довольно скоро»?
        Та на какое-то время смутилась, но быстро нашла себя.
        - Я имею в виду твое… но ты скоро узнаешь. Недолго ждать. В следующий четверг оно свершится. Я хочу сохранить приятный сюрприз в тайне.
        После этих слов мать встала и, гордо вскинув голову, ушла к себе, оставив дочь разгадывать сказанное. Над этими словами Агнесса думала весь оставшийся день, но ничего придумать не могла.
        На следующее утро в комнате вместе с матерью появился незнакомый еврей-портной. Он молча снял с девушки мерки, и они так же молча удалились.
        Когда за ними закрылась дверь, Агнессу вдруг осенило: мать хочет шить ей подвенечное платье.
        - Господи! - взмолилась она, упав на колени. - Что мне делать? Помоги мне, Господи!
        Но молчат холодные стены, опасливо посматривают чужие слуги. Некуда податься и не у кого просить помощи. Она пришла к себе и, зарыдав, упала на кровать. Такой ее нашла Розалия, временная служанка Агнессы, которая вечером пришла убраться в ее комнате.
        - Сеньорита, что с вами? - участливо спросила она.
        Этот девичий голос подкупил Агнессу. И она все рассказала ей. Та прониклась к ней сочувствием, и они вместе стали думать, что можно сделать.
        - Главное, - сказала Агнесса, - надо передать мое письмо Раймунду.
        - О, это может сделать мой брат! - воскликнула девушка.
        Агнесса обрадовалась:
        - Я точно узнаю у матушки, когда это должно свершиться, напишу письмо, а он его отвезет.
        На этом они и порешили.
        Вечером Агнесса как ни в чем не бывало обратилась к матери:
        - Матушка, вы были правы. Он меня не ищет. И я готова ко всему.
        - Вот умница, - обрадовалась мать, - наконец-то ты поняла, что мать тебе хочет добра.
        - Когда это произойдет? Я хочу, чтобы все было сделано как можно скорей, - она улыбнулась и ласково посмотрела на мать.
        - В следующий четверг, дорогая, я тебе уже говорила об этом.
        Придя к себе, Агнесса взяла лист бумаги и написала несколько строчек: «Если любишь, спаси. В четверг венчание. Замок Гордон под Осером». Написала и задумалась: «Куда отправлять? В замок де Буа? Но где он? Господи, помоги!» - взмолилась она. И вдруг на нее снизошло какое-то спокойствие. И непонятный внутренний голос подсказал ей: «Отправляй в Париж».
        - Будь что будет, - сказала она себе, - отправлю в Париж.
        Она даже плохо спала, дожидаясь утра, когда к ней придет Розалия и она отдаст ей письмо.
        Служанка пришла, как обычно, когда солнце, обласкав верхушки деревьев, поднималось над замком. Девушки встретились как закадычные подруги. Агнесса вручила ей послание, и она быстро ушла. Когда вернулась, лицо ее светилось радостью. Агнесса поняла, что брат взял письмо.
        - Ушел, - уточнила она.
        - Да, - тихо, но торжественно шепнула та.
        Сердце Агнессы переполнилось радостной надеждой. Она почему-то нисколько не сомневалась в том, что Раймунд, получив ее письмо, прилетит к ней на крыльях. Упреки матери она относила к тому, что Раймунду очень тяжело на душе по случаю лишения его земли, и он занимается вопросом, как вернуть себе свое законное состояние. И старается он не только ради себя, а ради них обоих.
        Радостное настроение дочери за обедом герцогиня расценила как признание ее материнской правоты. Но после обеда настроение Агнессы резко изменилось. И это было вызвано внезапным приходом Розалии. Она с печальным лицом сообщила, что брат не смог пройти. На всех дорогах стояли посты. Они не выпускали и не впускали людей.
        - Розалия, - взмолилась молодая герцогиня, - пусть он сделает все возможное и невозможное. А в награду получит, - она подошла к шкатулке и достала из нее перстень с большим бриллиантом, который, едва увидев свет, засверкал всеми цветами радуги. Он был таким красивым, что от него нельзя было отвести глаз. Это подарок старого герцога дочери.
        - Возьми и отдай ему в подарок за его мужественный поступок. Надеюсь, он придаст ему смелости и уверенности.
        - Что вы, сеньора! Он же так дорого стоит.
        - Не дороже, Розалия, моего счастья.


* * *
        Роберт уже собирался задуть свечу, чтобы лечь спать, как в дверь кто-то нерешительно постучал.
        - Войдите, - громко произнес он.
        Вошел слуга, держа в руках какую-то бумагу.
        - Вам, мессир граф, - сказал он, протягивая ее.
        Она была сильно помята и сложена вчетверо.
        - Кто принес? - спросил Роберт, разворачивая бумагу.
        Слуга неопределенно пожал плечами.
        - Какой-то человек. Весь в грязи. Достал из-за пазухи и сказал, чтобы я отдал графу.
        Но Роберт уже его не слушал. Он подскочил к столу и склонился к свече.
        Прочитав эти скупые строчки, он тяжело опустился в кресло. Его было не узнать. Слуга даже напугался.
        - Сеньор, что с вами?
        - Дай-ка воды, - попросил Роберт.
        Он сделал несколько глотков и поставил кружку на стол.
        - Иди! - приказал он слуге.
        Новая служба заняла все его время. Что же касалось Агнессы, он очень надеялся на своего исполнительного дядю. Он терпеливо ждал от него вестей, чтобы бросится ей навстречу. И, видать, перемудрил. Тот боевой пыл, который наблюдался у девушки в дни обороны ее замка, заставлял думать о ней как о волевой, смелой и самостоятельной особе, которая не позволит собой командовать. Такой настрой успокаивал Роберта, и он не подозревал, что может случиться подобное. Почувствовав внезапно возникшую к девушке симпатию, он в первые минуты растерялся. Даже корил себя, что не уделял ее поискам должного внимания. И вот за это наказан. Но сколько себя ни кори, от этого дело не поправится. Надо принимать решительные меры.
        Кто будет выступать в качестве жениха? Он почему-то подумал о графе Шампанском. Та их странная дуэль…
        - Да, только он! А если он, то там будет надежная охрана. Без такой поддержки он вряд решился бы на этот шаг. Значит, так просто не пройти. Не поднять ли гвардейцев? - таково было его первоначальное мнение.
        Походив по спальне и немного остыв, он убедил себя, что этого делать нельзя.
        - Это практически война! А король, готовясь к крестовому походу, делает все, чтобы его тыл был спокоен. Не ждут ли его тогда кандалы? И чего он добьется? Нет, - решил он, - поеду один!
        Ночью он не сомкнул глаз. Когда пропели первые петухи, он, одевшись в дальний путь, заскочил в казарму и, подняв Бараса, коротко рассказал ему о причине своей отлучки и назвал место, куда поедет.
        - И я с тобой, - вызвался старый гвардеец.
        - Нет, Барас, будь за старшего. В случае, если я понадоблюсь его величеству, знаешь, где меня найти.
        - Осторожней, капитан, - крикнул он ему вслед, - знай, если что, немедленно придем на выручку.
        За спиной остался еще не проснувшийся город. Теперь можно усилить ход коня. Застоявшийся жеребец точно понимает требование хозяина: «Скорее! Скорее!»
        Но вот конь начинает сдавать, хотя прошел только четвертую часть пути. Пришлось его заменить. Но тут другое препятствие. На дороге чей-то дозор. Человек двадцать - тридцать. И такие дозоры маячали по всему периметру. Он людей не посылал. Это могут быть только люди Шампаньского.
        - Значит, решил меня не допускать. Что же делать? Одному не прорваться.
        Он остановил коня, чтобы лучше оглядеться. Заметив, что кто-то из дозора стал смотреть в его сторону, заехал в рощицу. Ему удалось разглядеть, что они не выпускают и не впускают никого. В этот образованный ими круг охрана пропустила только телегу с дровами. Капитан понял, почему: они были явно местные и никакой угрозы не представляли. И его осенило… Но для этого надо было возвращаться назад.
        - Ну что ж, очень жаль, но другого выхода нет! - сказал он сам себе и, развернув коня, огрел его плетью.
        Всю дорогу до трактира он молил Бога, чтобы Жан был на месте. Когда капитан вошел туда и окинул взглядом зал, его не увидел. Сердце екнуло: «Господи… нету!»
        Надо было заглянуть в его грудь, чтобы увидеть, какое горе бушевало там. Неизвестно, что было бы дальше, если бы не знакомый голос:
        - Раймунд, что там стоишь? Иди к нам!
        Роберт обернулся на голос и увидел Жана, который взмахом руки приглашал его к столу. На сердце отлегло: «Слава тебе, Всевышний! Но как же я его сразу не заметил?» Когда он подошел, Жан попросил друзей, чтобы они освободили подошедшему место.
        - Мой друг Раймунд, - представил он его товарищам и тут же крикнул: - Трактирщик, еще пива!
        - Спасибо, - он присел рядом с Жаном.
        Тот взглянул на него и даже отшатнулся:
        - Что с тобой, друг?
        - Выйдем, поговорим, - ответил он.
        - Мы сейчас, - сказал Жан, поднимаясь из-за стола.
        Раймунд достал письмо и прочитал его.
        - Понятно! Чем могу помочь? - спросил он.
        Раймунд пояснил.
        - Ничего, друг, пройдем, - весело крикнул он, - у меня дядька - дровосек и полно братьев. Едем! Только скажу Мари, что скоро вернусь.
        Чтобы наверстать время, гнали коней всю ночь. Только под утро, когда лошади выбились из сил, да и сами они еле держались в седлах от усталости, встретив по дороге грязный трактир, подремали за столом, пока хозяин переседлывал лошадей.
        Дядька с понятием встретил рассказ племянника и сразу же снарядил коней и повозку. В лесу они остановились около одного могучего дерева, на котором была зарубка. Это был знак, что дерево можно рубить.
        - А ну, покажи свое умение, - подавая Раймунду топор с длинным топорищем, сказал Жан.
        В юности Андрей довольно часто занимался рубкой деревьев, поэтому дело было ему не в диковину. Поплевав на руки, он пошире расставил ноги, оглянулся назад - не задеть бы кого, примерил топор к стволу, и пошла рубка. Щепки летели с такой силой, что, попади в глаз, выбили бы за милую душу.
        К вечеру повозка полностью была загружена чурками и увязана.
        Они переночевали у дядьки и еще до петухов двинулись в путь. Наступил четверг. Чем ближе они подъезжали к цели, тем сильнее была охрана. Но вид двух могучих дровосеков с огромными топорами в руках не мог не внушить доверия и их пропускали.
        Рассвет наступил быстро, но кони еле тянули огромную повозку. А до церкви было еще далеко. Народу вокруг нее собралось множество. Он сбежался со всех ближайших сел. Теперь охране пришлось теснить толпу, пробивая дорогу для жениха и невесты.
        Торжествующий Тибо выглядел просто молодцом. На нем был костюм черного бархата с бриллиантовыми пуговицами, которые в солнечных лучах горели так ярко, что резало глаз. Черная шляпа с белым страусиным пером делала его лицо загадочным и даже красивым. Вот только фигура… да кто обращает на это внимание.
        - Красавец, - шептал народ.
        Это доносилось и до ушей жениха и поднимало настроение. Он чувствовал, что больше никто не в силах отобрать у него его счастье.
        Показалась невеста. И все взоры с жениха переметнулись на нее.
        - О, как она прекрасна! - понеслось с первых рядов.
        Эти слова передавались вглубь и нарастали снежным комом. Что мог чувствовать в эти минуты жених? Он сгорал от счастья. Она… его!
        Вот они переступили через порог, ударили колокола. Службу вел сам епископ.
        - …мессир граф Шампаньский, - громко провозгласил он, - желаешь ли взять в жены…
        - Да!
        - …Агнесса де Водан, желаешь ли ты быть женой достопочтенного мессира графа Тибо Шампанского?
        - Неет! - вдруг раздался в церкви громовой голос.
        Все на мгновение замерли, повернули головы. Невеста вырвала руку и, приподняв подол, ринулась к выходу.
        - Раймунд! - крикнула она и бросилась к нему на шею.
        - Нет! - топая в ярости ногами, кричит Тибо.
        Руки его друзей потянулись к шпагам.
        В эту минуту в церковь вошел гигант в гвардейской форме и торжественно провозгласил:
        - По повелению короля капитану графу де Буа надлежит немедленно отправиться в ставку его величества! - и вручил ему свернутый в трубку приказ с большой королевской печатью.
        Вид королевского приказа с огромной печатью как ушат ледяной воды отрезвил буйные головушки как жениха, так и его друзей.
        Невеста сама выбрала своего суженого при всем честном народе. Такова воля Всевышнего. Против него святой король никогда не пойдет. А кто осмелится, того ждет… инквизиция, введенная этим королем. Она не шутит.



        ГЛАВА 52

        Ставка Людовика находилась севернее Эг Морта и представляла собой дом, средний между дворцом и строением зажиточного юриста типа де Фонтена. Туда прибыли: принц Карл Анжуйский, маршал Франции Ферри Патэ, принц Филипп, епископ Герен де Руа, графы Дре, Сансерр, Сен-Поль, Боже, назначенный от ордена магистром де Молэ, Суассон, Вержи; коннетабли - Дре де Мелло, Матье де Монморанси.
        Они сидели молчаливые, сосредоточенные, ибо понимали, что стоят перед чем-то таинственным, непредсказуемым. Неизвестность устрашающе действовала на них. Все знали, что король молится. И терпеливо ждали, что он вымолит.
        Совет собрался в разгаре зимы. Если для северян это имело какое-то значение, то здесь, на юге, порой мало замечали разницу во временах года. Но в эти дни даже сюда, на юг, докатились холодные волны. В зале, где собрался королевский совет, развели в камине огонь. Бесновавшиеся языки пламени, дразня своей веселостью этих угрюмых мужчин, задиристо потрескивали, как бы говоря им: «Чего печалитесь? Жизнь прекрасна, сеньоры!» Но сеньоры не слышали их призыва. Только один Монморанси поднялся с кресла и подошел к очагу. Он протянул к нему озябшие руки и стал задумчиво смотреть на огонь, словно ища в его пляске ответ на свои думы.
        - Его величество король! - неожиданно громко провозгласил незаметно вошедший шталмейстер. Весь совет вздрогнул. Монморанси метнулся к своему месту.
        Король вошел стремительно. И не один. За его спиной маячила высокая фигура капитана. Людовик прошел к креслу, а граф Роберт де Буа направился к креслу, пустовавшему рядом с маршальским. Все поднялись. Король жестом руки усадил совет.
        Лицо его было красным, глаза, как показалось некоторым, расширены. Он был чем-то возбужден. Неужели неудачный разговор с небом? Не то поняв настрой совета, не то по наитию, но он как бы встряхнулся и усилием воли подавил свои эмоции.
        - Сеньоры, - после затянувшейся паузы начал король спокойным голосом, - мы на пороге великого свершения. Мы начинаем борьбу за целый континент. Мы несем свободу, мы несем правду, мы несем самое главное наше достижение - веру. Нашу Христову веру. Задача любого христианина - протянуть руку ближнему, помочь ему овладеть истинной верой. Да найдем его душе покой и вечное блаженство, - говоря эти слова, он встал, достал из обшлага платок и вытер лицо.
        Такое внезапное окончание удивило тех, кто внимательно слушал его речь. Люди начали переглядываться. Оглянулся капитан и… остолбенел, увидев здесь графа Боже. Взгляды их встретились. Роберт заметил его полупрезрительную улыбку. Боже отвел взгляд. Его пальцы нервно застучали по подлокотнику. И так громко, что маршал толкнул его ногу.
        Роберт оглянулся по сторонам и заметил, как король отвел от него взгляд. Больше он в сторону Боже не смотрел, а совет стал обсуждать предстоящую высадку на африканском побережье. Брат короля Карл Анжуйский рассказал, что лично встречался с эмиром Эль-Мостансером и тот заверил его, что тунисцы желают видеть себя христианами и помощь его величества придаст этому событию ту долю уверенности в справедливости этого шага, которой так не хватает его подданным. И на радостно-возбужденной ноте он закончил речь такими словами:
        - Я полагаю, что нас ждет радостная, сердечная встреча! И наш поход - это легкая, приятная прогулка, которая еще больше возвеличит Францию и ее короля.
        Людовик благодарно посмотрел на брата и обвел взглядом присутствующих. Похоже, они положительно восприняли это сообщение. Заворочался только Матье де Монморанси.
        - Вы что-то хотите спросить? - король остановил на нем взгляд.
        - Да, - поднимаясь, промолвил он, - Вы находите, - он посмотрел на принца Анжуйского, - мессир Карл, что нам нечего опасаться?
        - Да, - с улыбкой ответил принц, - опасаться нечего.
        Матье, удовлетворенный ответом, сел. Вдруг поднялся капитан:
        - Разрешите, ваше величество, - голос капитана звучит твердо, жестко. - Ваше величество, я не подвергаю сомнению слова мессира герцога Анжуйского, но мне известно, что у Эль-Мостансера двенадцать бейликов, и я должен сказать, не все они согласны со своим эмиром. Некоторые беи могут оказать сопротивление. Хуже того, устроить ловушку. Поэтому, ваше величество, как человек, отвечающий за жизнь короля Франции, настаиваю на проведении предварительной разведки.
        Он сел. Совет зашумел. Особенно выделялся голос Карла. Его неожиданно поддержал принц Филипп, сын Людовика и его наследник. Рядом с ним сидел Боже. Они о чем-то переговаривались. Но было ясно, что большинство поддержало капитана. Увидел это и король. Он громко стукнул ладонью. Шум затих.
        - Хорошо! - сказал он. - По прибытии в порт Каралис мы вернемся к этому вопросу.
        После окончания королевского совета Роберт постарался перехватить короля.
        - У тебя ко мне еще вопрос, мой доблестный капитан? - сказал Людовик с улыбкой, увидев перед собой неожиданно возникшую фигуру Роберта.
        - Нет, ваше величество! Но прошу выслушать меня.
        - Слушаю, - и он замедлил шаг, давая понять, что готов к разговору.
        - Разные поводы, - заговорил де Буа, - дали мне возможность немного узнать графа Боже. Достаточно сказать, что это он выкупил меня из рабства. Но тем не менее я имею причины, которые заставляют меня предупредить вас, ваше величество.
        - Зови меня сир, как зовут мои друзья.
        - Слушаюсь, ваше вел… простите, сир. Так вот, я хочу предупредить, чтобы вы, сир, опасались этого человека. Лучше, если вы отправите его назад.
        Король остановился и внимательно посмотрел на капитана. По его озабоченному и сосредоточенному лицу он понял, что Роберт говорил это весьма серьезно, от всего сердца.
        Роберт был выше короля, тем не менее его величество положил руку на его плечо.
        - Отослать его назад я не могу, мой друг, потому что он рекомендован папой по предложению магистра. А ссориться с папой мне бы не хотелось. Но твое предупреждение, капитан, я не забуду. Доброй тебе ночи! - он улыбнулся и скрылся за дверью, открытой слугой.
        Пока они заседали, погода на улице испортилась. Дул холодный северный ветер, принесший мелкий, неприятный дождик. Скрывая от него лицо, Роберт поднял воротник.
        Ему показалось, что его кто-то окликнул. Он не стал останавливаться. Но кто-то еще громче назвал его имя. Роберт оглянулся и увидел фигуру человека, стоявшего под деревом. Рука невольно легла на эфес шпаги.
        - Извините, - заговорил человек, приближаясь к нему, - сеньор, что я задерживаю вас. Но я не могу не высказать восхищения вашим весьма толковым предложением. Таковым его нахожу я, граф Матье де Монморанси, и позвольте пожать вашу мужественную руку.
        И он протянул свою. Его узкая, но довольно крепкая ладонь потонула в могучей руке Роберта.
        - Вы где остановились, мессир капитан? - спросил он, поднимая воротник.
        Де Буа назвал адрес.
        - Так мы соседи, - не без радости воскликнул Матье и спросил: - Свободен ли у вас вечер?
        - Да, - без всякого жеманства ответил де Буа.
        - Тогда приглашаю вас к себе. У меня отличный повар, и он сегодня готовит свинину на вертеле. Скажу вам, я обожаю свинину, вопреки некоторым. Это мягкое, душистое мясо. К тому же я угощу вас настоящим бургундским из монастыря Сито. Ну как, соблазнил?
        В ответ капитан кивнул утвердительно.
        - Это просто замечательно! - воскликнул он. - Мы отлично проведем вечер. Хочу еще спросить: вы не будете возражать, если я приглашу друзей - графа Дре де Мелло и маркиза Вержи?
        - Я буду рад их видеть!
        - Вот и отлично! До вечера.
        - До вечера.
        И они расстались.
        Вечер они провели прекрасно, долго говорили на разные темы, потягивая вино. Первым поднялся Роберт.
        - Друзья мои, - сказал он, - простите меня, но мне надо проверить караулы. Мало ли что…
        Он раскланялся. Они проводили его до королевской резиденции. Там он встретил Бараса. Старый гвардеец, увидев капитана, обрадовался:
        - Все нормально, мессир капитан! - доложил он и миролюбиво добавил: - Не встречал я на своем веку таких заботливых людей, как ты, капитан. За это мы тебя так полюбили, что не страшны нам ни огонь, ни вода.
        Роберт не любил, когда его так хвалили. В подобных случаях он немного терялся.
        - Не преувеличивайте, Барас. Мне думается, все так делают.
        - Нет, капитан! Старый Барас прислуживать не умеет. А сейчас поздно учиться. Иди, отдыхай! Все будет нормально!
        - Хорошо! - согласился он.
        Как часто бывает на юге, погода резко изменилась. Тучи куда-то скрылись, обнажив яркие звезды. Они так густо утыкали небо и так ярко сверкали, что не залюбоваться ими было невозможно. Лежавший у дороги валун послужил Роберту чем-то вроде скамьи. Он долго любовался звездным небом, вдыхая потеплевший морской воздух. А мысли уносили его, как обычно, в далекую Русь или в Азию.
        - Мессир епископ приказал ехать к вам, - сказал Жак, - и вот, - он полез за пазуху и достал сложенный лист бумаги.
        За долгий путь бумага помялась. Но Роберт не обратил на это внимания, а бросился с ней к горевшей свече. Дядя писал, что он жив и здоров. Прихожане очень обрадовались его возвращению, и он решил их больше не покидать. Агнессу он отыскал. Мать была взбешена поступком дочери и увезла ее в Водан, заперла и никого к ней не пускает, требуя, чтобы она дала согласие на брак с Тибо Шампаньским. Но девушка твердо стоит на своем. И приписка: «Тебе надо быстрее решать - нужна она тебе или нет. Не надо обижать бедную девушку. Твой дядя». Приписка его сильно расстроила. Он, ничего не сказав Жаку, удалился к себе. Там взял лист бумаги, перо. И задумался. Но это продолжалось недолго. Он обмакнул перо. Выбор был сделан. Роберт тщательно вывел: «Нужна!» и подчеркнул несколько раз, дописав, чтобы дядя постарался ей об этом сообщить.
        Жак задремал, положив голову на стол. Роберт разбудил его.
        - Держи! - он подал сложенный листок и тяжелый мешочек с деньгами. - Скачи к дяде! Денег не жалей!
        - Прямо сейчас?
        - Прямо сейчас!
        - Ой, сеньор, не жалеете вы меня!
        Но, взвесив деньгу, сунул кисет за пазуху, нахлобучил шапку на лоб, сказал:
        - Прощай, хозяин!



        ГЛАВА 53

        Вскоре порт Эг Морт был забит кораблями. Начали погрузку войск и отправление их в сардинский порт Каралис. Первым был отправлен Патэ. Он должен был принимать корабли, позаботиться о воинах и ждать короля.
        Через несколько дней после начала отправки войск порт опустел. Первая партия войска была отправлена. Король был доволен и на несколько дней решил отъехать в Париж. Вызвав к себе капитана, он попросил для своего сопровождения человек двадцать гвардейцев.
        - Сир, я буду двадцать первым! - решительно заявил капитан.
        Людовик рассмеялся:
        - Ты останешься здесь и будешь продолжать следить за Боже. Я вижу, с каким постоянством ты это делаешь. Такое внимание достойно похвалы.
        Капитан покраснел.
        - Сир, может, что-то не так? - с тревогой спросил Роберт.
        - Все так, все так, - чуть не пропел король.
        - Тогда почему?
        Король взял его за воротник:
        - Ладно, открою тебе маленькую тайну. Я хочу, чтобы служба приносила тебе и радость. А если ты все время будешь проводить то в седле, то обходить охрану, тебе это может быстро надоесть. Ты так молод, и тебе хочется получать и другие ощущения. А я не хочу потерять такого преданного мне человека. Отдохни до моего возвращения. Наслаждайся морем, - он с грустью в голосе произнес эти слова.
        Роберт огорчился. Король успокоил его:
        - Не расстраивайся. Через несколько дней мы встретимся. Я предупрежу. А сейчас - отдохни, капитан.
        Роберт лично отобрал двадцать гвардейцев. Проверил их амуницию, лошадей. Проследил за выдачей проездных, добавил от себя. Потом, собрав их, предупредил:
        - Вы сопровождаете его величество и отвечаете за его жизнь.
        - Капитан, - раздался чей-то голос, - а ты не с нами?
        - Нет, братья мои дорогие!
        Воины переглянулись. Так любовно их еще никто не называл.
        - Король приказал остаться, - с сожалением произнес он.
        - Приказ есть приказ, - раздалось сразу несколько голосов, - но ты не сомневайся. Головы положим, а его спасем, коли чего. Так что тебя, капитан, не подведем.
        - Головы ваши будут нужны и дальше, а его величество беречь, чтобы перышко на него не упало, - произнес он с подъемом.
        - Будет сделано, наш капитан, - хором ответили они.
        Итак, у него есть несколько дней. И сразу в голову пришла мысль: «А уж не махнуть ли… - и решил, - махнуть!» Но прежде надо рассчитаться с друзьями, как говорится, чтобы не висел долг за спиной. Повара у него нет, и он зашел в таверну. Она была почти пуста. Корабли ушли, и клиентуры намного уменьшилось. Внутри она выглядела весьма непривлекательно. Кругом неубрано, грязно. Под столами валялись какие-то объедки, пол неизвестно когда был мыт. Обшарпанные стены обляпаны не поймешь чем. Привести сюда друзей было невозможно.
        - Где хозяин? - грозно спросил Роберт, поставив ногу на скамью.
        - Я здесь, - точно из-под земли вырос он перед капитаном, - что угодно, мессир?
        Был он толстоват, из-под черного фартука выглядывала несвежая рубаха.
        - Хочешь заработать? - спросил Роберт.
        Хозяин расплылся в заранее благодарной улыбке.
        - Тогда наведи порядок. Здесь должно все блестеть. Понял?
        - Я только сегодня хотел это сделать.
        - Тогда я откуплю твой зал на завтра. Хочу угостить друзей. Что можешь предложить?
        Хозяин почесал затылок. Сразу собраться с мыслями он не мог. Но вскоре стал перечислять: осетрина, каплун, гусь, может косулю целиком запечь.
        - Вино хорошее есть?
        - Жеврей-шамбертон десятилетней выдержки устроит?
        Роберт не знал вин, но понравилось название.
        - Хорошо, - сказал он, - пойдет.
        По лисьей физиономии хозяина было видно, что он с хитрецой. Прищурив один глаз, он сказал:
        - Это дороговато будет стоить.
        - Сколько?
        Он поднял глаза кверху и сделал вид, что считает.
        - Ээ, - закряхтел хозяин, - получается восемьдесят… пять пистолей.
        - Хорошо! Плачу сто! Но учти, - он шевельнул шпагой.
        Тот покосился на оружие и сказал:
        - Мессир не обидется. Приходите завтра к полудню с гостями!
        Роберт зашел к Матье, предупредил его насчет завтрашнего дня и попросил быть с друзьями. Услышав такое приглашение, Матье даже повеселел. С отбытием короля у него тоже появилось свободное время. Куда его девать, было проблемой. А тут на тебе!
        - Будем, мессир капитан, - обещал он.
        Хозяин не подвел. Зал блистал чистотой. А стол уставлен с таким вкусом, что его не стыдно было показать и в лучших домах Парижа. В центре, занимая чуть не весь стол, красовался огромнейший осетр с цветком в пасти, обложенный выпечкой в виде разных животных. На одном конце лежал каплун в окружении цыплят, нашел здесь место и заяц на вертеле, смазанный салом с чесночной заправкой. На другом конце - запеченная косуля. Вазы с фруктами, бутылки с вином занимали оставшиеся места.
        Когда друзья подошли к столу, их удивлению не было конца.
        - Это все для нас? - не удержались они от вопроса.
        Короткое: «Да» вызвало взрыв смеха.
        Встреча друга набирала силу. Все вокруг стало терять значение. Они не слышали громкого стука в дверь таверны.
        - Это кто еще там? - недовольно буркнул хозяин, направляясь к двери, и, гаркнув
«занято», захлопнул ее.
        Но посетитель оказался настойчивым. Он вновь заколотил в дверь.
        - Ну, - грозно произнес хозяин, вновь открыв ее, - я же сказал…
        - Мне надо отдать срочное письмо графу.
        Хозяин оглядел мужика с ног до головы. Он был покрыт дорожной грязью. Это говорило о том, что тот скакал изо всех сил. Открыв дверь пошире, он впустил мужика.
        - Кому? - спросил он, показывая на компанию.
        - А вон тому, кто сидит к нам спиной, графу де Буа.
        - Подожди.
        Хозяин осторожно подошел к столу. Маркиз что-то жарко говорил. Все его слушали, изредка разряжаясь смехом.
        - Граф, - тихо позвал его хозяин, осторожно тронув за плечо.
        Капитан оглянулся:
        - Что надо?
        - К вам пришли… - и показал рукой.
        Роберт оглянулся и… в сердце что-то дрогнуло. Он узнал своего Жака. «Что-то произошло чрезвычайное, неужели с дядей?» - такая мысль ударила ему в голову. Он рывком поднялся и опрометью бросился к слуге.
        Когда он к нему подскочил, Жак достал из-за пазухи бумагу. Роберт тут же ее развернул и пробежал глазами. Там почерком дяди было написано: «Мать и жених подкупили священника. В пятницу будет насильственное бракосочетание».
        - Какой сегодня день? - он посмотрел на Жака.
        - Вторник.
        - Успею?
        - Если сейчас выедете!
        - Иди и готовься к отъезду!
        Жак закатил глаза:
        - Я не сплю уже две ночи! Пожалей меня, мой господин!
        Роберт в ответ хмыкнул:
        - Не надо привозить такие бумаги.
        Что оставалось тому делать? Жак тяжело вздохнул и направился к двери.
        Роберт подошел к столу и не стал садиться.
        - Друзья мои, - голос они его не узнали, он был наполнен внутренней тревогой и от этого показался каким-то отчаянным, - я должен немедленно оставить вас.
        - Что случилось? - они поняли, что он получил какое-то чрезвычайное известие.
        Матье подскочил к нему:
        - Мы тебя не отпустим, пока не скажешь, что случилось. Или ты нам не друг.
        Он вдруг заметил в его руке письмо.
        - А ну, покажи, - и протянул руку.
        Роберт поколебался, но отдал письмо. Матье зачитал его вслух.
        - Я еду с тобой, - сказал он твердо.
        - И мы едем с тобой, - поднялись остальные.
        - Не надо, прошу вас. Я справлюсь один.
        Матье посмотрел на него непонимающе и повернулся к друзьям.
        - Смотрите, хорош друг! А скажи мне, - он вновь посмотрел на Роберта, - если бы что-то случилось с одним из нас, ты бы тоже сказал, чтобы справлялись сами? Скажи? - он пристально смотрит на капитана.
        - Конечно, нет, - буркнул он, опустив голову.
        - Друзья! По коням! - скомандовал Матье.
        И они ринулись к дверям. Но дорогу преградил хозяин.
        - Надо расплатиться? - спросил Матье, запуская руку в карман.
        - Нет, - сказал он, - за все заплачено.
        - Тогда в чем дело?
        - Что мне со всем этим делать? - он показал на стол и добавил: - А девочки?
        - Открывай таверну, и пусть гуляют.
        - А… понятно! - обрадовался хозяин.
        На улице Роберт, оглянувшись на компанию, крикнул:
        - Друзья, я заскочу к своим, кое-что надо сказать. Соберемся у твоего дома, - и он посмотрел на Матье.
        Те кивнули.
        Во временной казарме кто из гвардейцев спал, кто играл в кости, кто разговаривал.
        - Где Барас? - спросил он у первого попавшегося ему гвардейца.
        - А вот, дрыхнет, - и показал на его кровать.
        Барас, оказалось, не спал. Услышав свое имя, поднял голову.
        - Капитан, что случилось? - он вскочил с постели.
        Роберт коротко объяснил ему.
        - И я с тобой, - вдруг решительно заявил гвардеец, - если что с тобой случится, меня ребята живым съедят!
        - Нет, - запротестовал было капитан.
        - Что, брезгуешь брать простого гвардейца? - нажал на больное место Барас.
        - Ты что говоришь, Барас? А кто, в случае чего, мне сообщит?
        - Собис, он из тех мест и все знает.
        - Едем! - бросил Роберт, больше не споря.
        Вскоре небольшой конный отряд промчался по улицам Эг Морта и поскакал на запад.


* * *
        После того злосчастного события в церкви Тибо Шампаньский не находил себе места. Как же! Из-под венца увели невесту. И у кого! «Нет! Что-то надо делать…» - думал Тибо. Но что делать, он так и не мог придумать.
        Уверенности ему придало письмо герцогини. Она писала, что возмущена необдуманным поступком дочери и делает все, чтобы убедить ее в признании своей ошибки. Но дочь очень упряма и стоит по-прежнему на своем. Она предложила тайно встретиться и обсудить один план.
        Это письмо было бальзамом на его душу. Он не стал долго раздумывать, взял одного надежного слугу, переоделся в одежду простолюдина, и они понеслись на юг. Встреча состоялась в доме лесника, недалеко от замка.
        Она рассказала Тибо, что встречалась с местным священником и уговорила его за десять тысяч ливров тайно обвенчать их. Хотя названная сумма и для Тибо была немалой, но он возражать не стал и сразу согласился. Потом герцогиня ругала себя, что мало запросила. Надо было бы запросить двадцать, а пятнадцать оставить себе.
        Но Тибо пугало поведение Агнессы. Теперь, когда она знает, кто ее возлюбленный, она даже в церковь не пойдет. Герцогиня его успокоила. Оказывается, есть средства, которые на какое-то время выбивают у людей память. Она его достала. Перед самым венчанием она даст его дочери, и перед алтарем Агнесса будет послушной, как овечка.
        Тибо возликовал от такого предложения и готов был немедленно его осуществить. Но герцогиня охладила его пыл:
        - Надо придумать какой-то предлог, чтобы ее одеть по-праздничному, предложить сходить в церковь. Перед выходом из замка я ей дам этот напиток. И моя дочь - твоя жена!
        Какими счастливыми глазами они смотрели друг на друга!
        - Я вас, герцогиня, озолочу, я исполню все ваши желания, только помогите мне, - сказал на прощание Тибо. - Я буду с нетерпением ждать сообщения.
        И он раскланялся.
        Герцогиня долго искала предлог, чтобы в неурочное время, в праздничном платье заманить дочь в церковь. Но ничего не шло на ум. Помог тот же священник. Он задержал герцогиню после молитвы и сказал, что приближается день памяти ее бывшего мужа, и будет ли по этому случаю заказан молебен?
        - Да, да! - радостно воскликнула она, - и не только молебен.
        И она напомнила ему об их договоре. Услышав от нее это напоминание, он прокашлялся, как бы говоря, что все помнит и не стоит об этом говорить. И скромно сказал, что неплохо бы ей заранее отдать деньги. Ему так необходим ремонт крыши.
        - Хорошо, - сказала она, - завтра зайдите ко мне.
        Вернувшись домой, тут же написала письмо Тибо, указав дату возможного венчания. И, снарядив гонца, немедленно отправила его в Париж.
        Но, как говорится, человек предполагает, а… небо располагает. Гонец, не очень хорошо знавший дорогу, сбился с пути. Дело было к ночи. Увидев вдали огонек, он обрадовался и решил ехать на него. А приехал к замку… де Буа. Слуга, прежде чем впустить странника, подробно расспросил его и, указав комнатушку, сам побежал к епископу. Тот приказал слуге хорошо угостить путника и принести его письмо.


* * *
        На этот раз граф Шампаньский не стал тревожить свою гвардию. Тут же вызвав друзей, зачитал им письмо герцогини.
        - Что делать? - спросил он.
        Де Конти тонкими пальцами пробежался по волосам, слегка почесал висок и, как самый умный из них, заговорил первым.
        - Тибо, чует мое сердце, что это последний вариант: или, или.
        Его поддержали де Невернэ и Аршамбо.
        - Кого мне брать? - спросил Тибо, оглядывая друзей.
        - Но не свою же гвардию, - сказал герцог. - У нас нет времени. Надо двигаться быстро. Думаю, полсотни человек хватит.
        Остальные согласились.


* * *
        Два предмета, выпущенные из разных точек к одной цели, обязательно должны встретиться.
        Роберт гнал свой отряд, не жалея ни людей, ни лошадей. Время катастрофически таяло.
        - Теперь - близко, - обрадовал Роберт друзей на одной из остановок.
        - Только смотри, дорогу не проскочи, - рассмеялся Матье.
        На одной из развилок Роберт осадил коня.
        - Здесь? - спросил Матье.
        - Да… вроде, - неуверенно произнес Роберт, тщательно вглядываясь в дорогу.
        - Нет! Эта сильно заросшая. Едем дальше.
        Проехав лес, они выехали на большую, даже огромную, поляну. Такой Роберт не помнил. Вдалеке виднелся лес, и он чем-то напоминал тот, в котором произошла его нечаянная встреча с Агнессой. А замок - за ним. Он это хорошо помнил.
        - Вроде там, - он плетью указал на далекую стену леса.
        В это время оттуда выезжал какой-то отряд. Роберт остановил коня.
        - Что за люди? - спросил подъехавший к нему Матье.
        - Не знаю, - пожал он плечами, - но чует мое сердце, что это не к добру.
        - Смотри, их много, десятка четыре-пять наберется.
        - Ну что, повернем назад? - усмехнулся капитан.
        - Зачем? - удивленно спросил Матье. - Была не была: семи смертям не бывать, а одной не миновать.
        - Тогда вперед! - и Роберт тронул коня.
        Но это движение было недолгим. Как только стало возможно рассмотреть друг друга, обе стороны невольно остановились.
        - Вот и жених пожаловал! - произнес Роберт и крикнул: - Граф, предлагаю вам повернуть назад.
        В ответ тот крикнул:
        - Нет, граф, это я вам предлагаю уйти с моей дороги.
        Конь под Робертом танцует на месте.
        - Граф, - вновь крикнул он, - я своей дороги никому не уступаю. Посему пусть нас рассудят шпаги.
        - Драться будем, - заволновался Вержи, - а их, смотри, сколько!
        - Тихо, - осадил его Дре.
        - Только, граф, - продолжил Роберт, - предлагаю тебе следующее: я поворачиваю назад своих гвардейцев, - и он смотрит на Бараса, тот понятливо кивает и отъезжает на несколько шагов, - а ты приказываешь удалиться своим людям. Иначе сам понимаешь, что они с вами сделают.
        - Какие гвардейцы! Их ведь нет! О чем он? - вновь заволновался маркиз.
        - Тихо, ты! - опять зашипел на него Дре. - Стой и слушай!
        Вид отдельно стоявшего гвардейца, готового отвести своих или бросить их в бой, магически подействовал на ближнее окружение Тибо. Первым не выдержал Аршамбо:
        - Тибо, прикажи своим людям убраться вон. Иначе… - голос его аж задрожал. Аршамбо поддержали Конти и Невернэ. Причем дружно, напористо, требовательно.
        - Терпение мое кончилось, - крикнул Роберт.
        Видно было, как гвардеец перебирает узду. Команда, и он поскакал. Не выдержал Конти.
        - Верни! - со злобой прошипел он.
        И Тибо не выдержал. Встречи с гвардейцами не желал никто из людей Тибо. Получив команду, те, пришпорив коней, с легким сердцем понеслись подальше от страшного места.
        Оставшиеся спешились и стали выбирать противников.
        - Я беру того… женоподобного, - первым заявил Матье.
        Решение Матье попытался было оспорить Роберт.
        - Отдай его мне…
        - Нет! - перебил его Матье. - Это не по правилам. Я первый его выбрал. Я с ним и буду драться!
        Роберт спорить не стал.
        - А я, - сказал Вержи - этого худяка.
        То был Конти. Дре достался Невернэ, а Роберту остался Аршамбо.
        Поприветствовав шпагой каждый своего противника, бой начали широкой полосой. С первым касанием шпаги Роберт понял, что у него не очень сильный противник, поэтому он мог наблюдать за новыми друзьями, которые подтверждали свой статус шпагами.
        Дре дрался на равных, и о нем нечего было беспокоиться. Сложнее было у Матье. Тибо, блестящий фехтовальщик, теснил Матье. Но тот пока выходил из сложных положений. Тяжело было Вержи. Конти уже успел нанести укол маркизу. Пока это была лишь царапина. Но она говорила о многом. Надо было его выручать. И капитан энергично взялся за дело. Он пока не использовал свой коронный прием, но другим успел воспользоваться. Сделав ложный выпад, он как бы раскрыл себя. Противник обычно клевал на эту удочку и получал крепкий укол. Попался на этом и Аршамбо, получив укол в правое плечо. И какой! Он не мог держать в руке шпагу. Но, надо отдать ему должное, он перекинул ее в левую руку и попробовал продолжить бой. Роберт прижал его шпагу к земле и спросил:
        - Жить хочешь?
        Противник испуганно кивнул.
        - Дай слово, что не будешь больше драться.
        - Даю. Слово дворянина.
        Роберт отпустил Аршамбо на все четыре стороны и оглядел поле боя. Конти просто стал играть с маркизом, оттягивая его конец. Медлить было нельзя. Очередной выпад герцога, и Вержи оказался отброшенным. Конти ринулся было к нему, чтобы прикончить, но на пути встал Роберт. Он остановился и посмотрел в сторону. Аршамбо сидел на земле, и слуга перевязывал его рану.
        Но эта картина не остановила герцога. Шпаги скрестились. С первого же удара капитан применил свой прием. Шпага вырвалась из рук герцога, отлетев в сторону. Он оказался во власти противника. Но тот был милостив, любезно улыбнулся и предложил продолжить бой.
        Конти дрался с остервенением, как оскорбленный до глубины души человек. Хотя все его умение, все хитрости разбивались о весьма предусмотрительные приемы противника. Герцог выдохся, и Роберт спокойно, отразив очередной удар, проткнул ему плечо. Он понял, что его противник не хочет жертв, и внутренне был ему благодарен, хотя плечо давало о себе знать. Он подошел и сел рядом с Аршамбо, дожидаясь очереди на перевязку.
        Теперь Роберт мог помочь и Матье, из бока которого сочилась кровь, и он с трудом отбивал удары Тибо.
        - Граф, я тебя жду! - воскликнул Роберт, став рядом с Матье.
        Увидев перед собой своего главного врага, он вдруг отпрыгнул на несколько шагов в сторону и положил шпагу у ног. Противник спустил флаг.
        Вложив шпагу в ножны, Роберт подошел к нему.
        - Граф, заметь, я второй раз дарую тебе и твоим друзьям жизнь. Оцени это. В третий раз, если встанешь на моем пути, пощады не будет, - сказав, повернулся и пошел к друзьям.
        Вержи уже перебинтовался, и Жак перевязывал Матье. Раны были не страшны, так что все смогли продолжить путь.
        Когда сели на коней, Роберт рассмешил всех, сказав, что надо возвращаться. Они проехали дорогу.
        - Это тебе подсказал граф, - смеясь, сказал Матье. - Кстати, кто он?
        - Тибо Шампаньский, - просто ответил Роберт.
        - Тибо Шампаньский! - удивился Матье. - Что же ты мне не сказал, что это сам граф Шампаньский.
        - Я хотел. Да ты перебил. Потом подумал, зачем? Ты бы боялся и так здорово бы не дрался.
        Матье, довольный похвалой, заулыбался.
        - Чем же еще ты нас удивишь? - вмешался, как всегда, пришедший в себя маркиз.
        - Если я скажу, то удивления не будет, - рассмеялся Роберт и пришпорил коня.


* * *
        Сидевший на дереве слуга должен был смотреть на дорогу и дать сигнал, когда увидит всадников. Но, засмотревшись на дравшихся ворон, которые не могли поделить корку хлеба, он увидел всадников, когда те подъехали чуть ли не под самое дерево, на котором он сидел. Слуга кубарем скатился вниз и, заорав: «Едут!» - бросился к замку.
        А в нем все шло по плану. С утра Агнессу удалось нарядить как невесту, убедив ее в том, что это все же праздник, как-никак день рождения. Когда раздался крик, возвестивший о приближении жениха, мать, взяв дочь под руку, повела ее в церковь, где перед дверьми должна была дать ей питье, сказав, что этим она поминает отца.
        Когда мать и дочь выходили из замка, навстречу им въезжали люди. Дочь первой узнала Роберта. И вновь, как тогда в церкви, бросилась к нему навстречу. Он слетел с лошади и сжал ее в объятиях. Мать, увидев Роберта вместо Тибо, со словами:
«О Боже! Опять он!» - упала в обморок. Из ее рук покатилась кружка с какой-то жидкостью, которая разлилась по земле. Лекарь начал с ней возиться, приводя в чувство. Тут надо было видеть удивленные лица друзей Роберта.
        - Да! Удивил, так удивил. Ну что, погуляем на свадьбе! - говорили друзья.
        В это время подошел заждавшийся священник и спросил:
        - Будет ли венчание?
        - Будет! - в один голос ответили жених и невеста.
        - Тогда пойдемте в храм!
        Матье с лекарем подхватили мать и тоже повели ее в церковь.
        Ударили колокола, запел молитву епископ. Когда он начал говорить:
        - Раб Божий граф… - и посмотрел на Роберта, то понял, что это другой человек, и растерялся. Матье зашептал ему что-то на ухо. И тот продолжил:
        - …мессир граф Роберт де Буа, готов ли ты взять в жены рабу Божию Агнессу, урожденную герцогиню де Водан?
        - Да!
        - Готова ли ты, раба божия Агнесса, урожденная герцогиня де Водан, взять в мужья…
        - Да!
        - Объявляю вас мужем и женой!
        - Ура! - крикнули друзья.
        В это время с силой распахнулась дверь и вошел гвардеец. Все повторилось, как и в прошлый раз. Судьба! Слышится запоздалый зычный голос:
        - Именем короля…
        Роберт оглянулся и увидел Собиса. Ему не надо было и говорить, но он все же сказал:
        - Король возвращается, капитан!
        Жаркое прощание с женой. Ноги в стремена, шпоры в конские бока.
        Но прежде чем покинуть пределы замка, Роберт остановил коня, развернул его в сторону скорбящей Агнессы и крикнул во всю мощь своих легких:
        - Я люблю тебя!
        Его громовой голос спугнул дремавших галок, и они, подняв крик, взвились в небо. Но, несмотря на их голоса, многие услышали, как из уст молодой жены вырвалось:
        - И я люблю тебя.



        ГЛАВА 54

        В это время года сардинский порт Каралис напоминал цветочный рынок. Кого только тут ни встретишь: и узколицего араба, и молчаливого абиссинца, и круглолицего турка, и узкоглазого татарина, и с мешками под глазами еврея, и уруса в овчине, наброшенной на одно плечо, а французов, итальянцев - пруд пруди. Их разнообразная одежда и создавала пестроту цветочного рынка, а говор разных языков напоминал несмолкаемый птичий гомон.
        Вот в этот-то вертеп и попал Роберт с друзьями. Они занимались поиском пристанища для Людовика. Хотя король был скромен в жизни, сдержан в еде и неприхотлив, помещать его куда попало они не хотели. Подальше от этой вонючей ямы, а порт славился и этим. В горах они нашли прекрасный дворец, некогда принадлежавший тунисскому бею Крамализу. Когда-то он попал в опалу одному эмиру из династии Альмохадов. Бею пришлось бежать на Сардинию. Там-то он и построил себе этот дворец. Альмохадов не стало, семья бея вновь вернулась на родину, а дворец остался за ней.
        Теперь им владел его сын, бей Махмуд. Узнав, для кого они хотят снять его дом, он был настолько польщен этой честью, что отдал его бесплатно, а сам на следующее утро обещал уехать к себе в Тунис.
        Отлично владея турецким, Роберт мог говорить с Махмудом. Он долго расспрашивал его об отношении тунисцев к их миссии. И получил подтверждение, что не все будут встречать их с распростертыми объятиями. Так, бей Шахин уже собирает людей, чтобы достойно встретить французов. Лично он - за. И готов оказать всяческие услуги. Махмуд очень удивился, что француз хорошо знает их жизнь, понимает толк в лошадях. Расчувствовавшийся бей приказал слуге накрыть для гостей богатый стол. Только, к его огорчению, пока он занимался подготовкой к угощению, этот разговорчивый француз куда-то исчез. А Роберт тем временем облазил всю местность: смотрел, где лучше расположить своих гвардейцев для охраны здания. Как бей и обещал, на следующее утро он уехал в порт, откуда на своем корабле отбыл к себе на родину.
        В день прибытия Людовика его гвардейцы очистили порт от всякой швали и, взяв кортеж под жесткую охрану, отправились в город. Смрад, стоявший над портом, заставил короля закрыть нос платком. Он испугался, подумав, что жить будет где-то поблизости. Но когда они прибыли на место и он вышел из кареты, то был очарован открывшимся видом. Море лежало у его ног, а воздух пьянил приятным запахом цветущих растений. Пока он любовался земной красотой, слуги приготовили все для его отдыха. Уходя на отдых, он по-отцовски добро улыбнулся капитану и попросил наутро собрать совет, сказав:
        - Там и обсудим твое предложение, - дав понять Роберту, что не забыл своего обещания.
        В эту ночь король крепко спал, не беспокоясь о своей безопасности, зная, какими преданными людьми окружен. Проснулся он в бодром настроении, а перед завтраком вышел на свежий воздух. И вновь залюбовался открывшейся картиной. Солнечный диск, раскаленный докрасна, выплывал из моря, разрезая его кровавой дорожкой. Остальная часть моря отливала серебром. А вокруг благоухала природа. Если в Париже уже многие деревья оголились, покрывая золотом уставшую за лето землю, то здесь листва еще царствовала.
        Король долго прогуливался, наслаждаясь утренней прохладой морского воздуха. За завтраком он выпил чашечку теплого коровьего молока со свежей коврижкой. Вытер салфеткой губы и отправился в зал, где его уже ждал совет. Он зашел, стремительный, улыбающийся, и все почувствовали, что у него хорошее настроение. И оно передалось другим.
        - Ну что, уважаемые сеньоры, мы перед решительным броском! Первый этап задуманного прошел блестяще. Я благодарен вам, мессир маршал, и всем, кто готовил и осуществил это дело. Теперь я хочу послушать мессира капитана, чтобы окончательно определиться с нашими дальнейшими действиями. Прошу, капитан.
        Роберт поднялся. Что он волнуется, можно было определить по слегка покрасневшему лицу и капелькам пота, внезапно выступившим на лбу.
        - Ваше величество, уважаемые сеньоры, я предлагал предварительно провести разведку того места, где мы готовимся осуществлять высадку. Мои опасения, а именно этим было вызвано мое предложение, подтверждены беем Махмудом, владельцем этого дворца. Он сказал, что бей Шахин подговаривает берберов напасть на нас.
        Воцарилась тишина. Лицо короля посуровело. Было заметно, как портилось его настроение. Он резко поднялся и заходил вдоль стола. А в его голове крутилось:
«Да, капитан окунул его в реальность. Но, надо отдать ему должное, он не поддался чарам благодушия, которое навеяли обещания эмира. Есть еще трезво мыслящая голова». Он сел и даже улыбнулся. В это время в зал ударил солнечный луч.
        - Хорошее предзнаменование, - сказал кто-то из членов совета.
        Сказано просто, но почему-то было положительно воспринято королем.
        - Убедил! - промолвил он. - Скажи, что ты думаешь делать?
        Капитан вновь поднялся:
        - Все рассказывать, ваше величество? - и он впервые улыбнулся.
        - Все, - улыбкой на улыбку ответил король.
        - Со слов того же Махмуда, западные берега Туниса скалисты и обрывисты. Там много разных островов. Если бей не дурак, он там и выставит охрану. Она нас заметит и сообщит Шахину. Но мы, не высаживаясь, пойдем на восток. Им станет ясно, что крутые берега нас напугали, и мы продолжим искать удобное место для высадки. Там, где берега пологие, мы остановимся, сделаем промер глубины и высадим несколько человек.
        - Вот их бей и убьет, - сказал Боже и посмотрел на Филиппа.
        Тот в подтверждение кивнул головой.
        - Нет, думаю, бей этого не сделает, зачем ему себя выдавать? Наоборот, он покажет, что здесь все безопасно! Мы, простояв какое-то время, снимаемся с места. Пусть Шахин посчитает, что мы здесь будем высаживаться, а возвращаемся, чтобы оповестить об этом главные силы, а мы…
        От волнения его рот высох, и ему хотелось отхлебнуть водицы. Но она стояла только перед королем. Выдавив из себя все, что можно, он смочил рот. Пока он молчал, все смотрели на него как на оракула.
        - А мы ночью высадимся на том, крутом берегу. Стража, если и останется, будет крепко спать, считая, что французы здесь больше не появятся. Уничтожив ее без труда, мы быстро двинемся на восток и зайдем в тыл Шахину. По нашему сигналу к этому месту должны будут подойти главные силы. Шахин поймет, что он попал в ловушку. Ему ничего не останется, как или сложить оружие, или быть уничтоженным.
        Не успел он закончить говорить, как вскочил Ферри Патэ. Он подскочил к Роберту и поцеловал его в лоб, воскликнув:
        - Вот кто, мой король, заменит меня! Теперь я могу спокойно умереть. Я знаю, что есть у нас кому защищать мою Францию.
        Совет захлопал в ладоши.
        Король терпеливо ждал.
        - Я понял, - произнес Людовик, - что советом предложение капитана одобрено. Может, кто из совета пожелает поучаствовать?
        Не успел король замолкнуть, как вскочил Матье с друзьями. Следом поднялся… маршал, а за ним чуть ли не весь совет. Остались сидеть Филипп и Боже. Король с подозрением посмотрел на эту пару. Потом, поднявшись, сказал:
        - Хватит и молодой троицы.
        А на следующее утро корабль с двумя сотнями гвардейцев и друзьями Роберта взял курс на юго-запад. Попутный ветер к вечеру следующего дня позволил им воочию увидеть и убедиться в правоте слов Махмуда. Да, берега были круты, обрывисты, скалисты. Но что еще увидели французы, так это несколько всадников наверху. Их ждали. Роберт оказался прав. Друзья поприветствовали капитана.
        Корабль, постояв какое-то время, повернул на восток и заскользил вдоль берега. Проплывая мимо одной бухты, Роберт не выдержал и приказал войти в нее. Чем-то она его заворожила. Перед ним возвышался остров. На нем, как и по берегам лагуны, были видны остатки каких-то разрушенных построек.
        - Что это? - удивленно спросил он у капитана корабля.
        - Это? - он указал на берега. - Говорят, здесь когда-то был древний город. Кажется, Карфа… нет, забыл. Но древний город, это точно!
        - Да, умели в древности находить подходящие места, - искренне удивился Роберт и приказал выйти из бухты.
        Но это место он запомнил.
        А уже после обеда смотрящий позвал Роберта наверх. Он вышел с друзьями. В этом месте берег стал плоским. Граф де Буа приказал бросить якорь и спустить шлюпку. Началась промерка глубины. Затем высадили несколько человек. Ничего подозрительного они, конечно, не увидели. Бей показал, что он не дурак. Он и не думал нападать. Когда они вторично, теперь уже для действительной высадки, подошли ночью к западным берегам, противника на месте не было. И Роберт приказал начать высадку. Своих гвардейцев разбил на три группы. Это он сделал на случай, если бей Шахин организовал засаду. Первая, под руководством Матье, должна была, высадившись восточнее, отрезать помощь бею от дружественных ему племен. Вторая, ею руководил Дре, высадившись западнее, должна была зайти с тыла к предполагаемому противнику. А Роберт с маркизом должны были напасть в лоб.
        Послали разведку, которая, вернувшись, доложила, что противника нет. Роберт с гвардейцами, принимая все меры осторожности, стали продвигаться вперед, поднимаясь на крутой, высокий берег. Завершив подъем, и там противника не обнаружили, за исключением нескольких десятков человек в ложбинке, которые крепко спали у потухших костров. Их быстро повязали. И если бы не чья-то собачонка, которая подняла злобный лай, все прошло бы без сучка и задоринки. С десяток человек успели вскочить и схватиться за сабли. Упорное сражение завязалось вокруг одного молодого человека. Он и сам дерзко защищался. Но вскоре его сопротивление было подавлено. Как потом оказалось, этот молодой человек был сыном Шахина. Его предусмотрительный отец послал сына подальше от главного места сражения, к этим крутым берегам, так, на всякий случай.
        Пленные недолго запирались и рассказали, где Шахин поджидает французов. Все шло, как и предсказывал Роберт. Захватив с собой молодого бея, Роберт быстро двинулся на восток. Но, как он ни торопился, день застал его на марше. И он решил дождаться темноты, спрятавшись по разным расщелинам. Продуманные действия, как правило, дают положительные результаты. Так случилось и на этот раз. Перед рассветом французы заняли все удобные позиции в тылу у бея.
        Когда рассвело, от французов вышел глашатай и протрубил. Тунисцы были ошеломлены: враг окружил их. Кончив трубить, глашатай объявил, что капитан требует бея для переговоров и хочет сообщить ему очень важную весть. Безопасность его гарантируется. Получив такое сообщение, бей и его визири растерялись. Они долго думали, что делать.
        У французов лопнуло терпение. Снова вышел глашатай, протрубил и объявил, если бей не появится на один переворот песочных часов, его сыну отрубят голову. Это возымело мгновенную реакцию. Тут же появился бей на белом коне в сопровождении двух всадников.
        - Покажите моего сына, - прокричал он.
        Роберт кивнул, и двое гвардейцев вывели его на свет. Увидев сына, бей скатился с лошади и бросился к нему. Вокруг юноши сразу же появилось несколько гвардейцев и капитан.
        Поняв, кто старший, бей дрожавшим голосом спросил, что он должен сделать. Потерять наследника бею было немыслимо страшно.
        - Вы все сдадите оружие, а ты дашь слово не нападать на нас, и тогда вы разойдетесь по своим бейликам.
        - Сына отпустишь?
        - Нет, он будет заложником в крепости. Но я даю слово, что ни один волос не упадет с его головы. А когда мы будем возвращаться назад, ты его получишь живым и невредимым.
        Бей какое-то время думал, потом сказал:
        - А если нет?
        - Тогда мы зажигаем костер, - и он показал на кучу дров на вершине холма, - его черный дым увидят с наших кораблей, и ты будешь зажат с двух сторон. А если пойдешь сейчас на штурм, увидишь голову сына на копье гвардейца.
        - Хорошо! - сказал бей и, перевернув песочные часы, подал их Роберту. - Когда последняя песчинка упадет на дно, получишь ответ.
        - Ладно! - согласился Роберт, - только учти, если я замечу что-то подозрительное… ты меня понял?
        Бей кивнул головой, вернулся к коню и ускакал. Но не прошло и половины отведенного времени, как бей и его люди начали сдавать оружие.
        Когда последняя сабля была брошена и тунисцы растаяли в вечерней мгле, Роберт, оставив гвардейцев сторожить это добро, на всех парусах помчался на север. О первой победе он решил лично доложить королю. А в обед ударила склянка, извещавшая, что судно подходит к порту.
        Король был весьма доволен поездкой Роберта и наградил его перстнем с огромным бриллиантом. Вручая награду, он пристально посмотрел на капитана. Так смотрят, когда принимается какое-то судьбоносное решение. «А что, - подумал король, - пожалуй, лучшего мужа для моей дочери Агнессы и не найти!» Он даже хотел что-то сказать по этому поводу, но сдержался, решив вернуться к разговору после возвращения из Туниса. И вместо этого отдал приказ к началу отправки.
        Корабли один за другим с воинами на борту брали курс на юг. Когда предпоследний корабль покинул бухту, дошла очередь и до королевского судна. Не то капитан судна был не очень расторопным, не то на другом корабле была более лихая команда, но какой-то огромный неф вдруг преградил выход из порта королевскому кораблю. Неслыханная дерзость! Напрасно капитан напрягал голосовые связки, ругаясь с нарушителями. Команда отвечала смехом, а капитан вообще ушел к себе. Брать на абордаж их было опасно, потому что людей на палубе нефа находилось гораздо больше, чем королевской охраны, а подвергать короля опасности недопустимо.
        Король дважды спрашивал, почему корабль до сих пор не вышел в открытое море, но дело с места не сдвигалось. Ждать помощи со стороны моря не приходилось. Находящиеся там могли считать, что выход задерживается по повелению короля. А сообщить им об инциденте было невозможно. Все корабли уже вышли в открытое море.
        И тогда Роберта осенило. Он подозвал к себе капитана корабля и попросил его, чтобы он вновь вступил в перепалку и бранился как можно сильнее, пока он не вернется. Не понимая, в чем дело, но чувствуя свою вину, он с радостью согласился, чтобы хоть этим загладить свой промах.
        Роберт разделся на противоположном борту, взял в зубы нож и, как бывало в юности, нырнул в море. Он подплыл к свободному борту, от которого почти вся полупьяная команда ушла поглазеть на перепалку с капитаном королевского судна, да и самим покуражиться. По грузовому канату поднялся на борт. Спрыгнув на палубу, он вдруг увидел перед собой матроса, у которого от удивления даже рот открылся. И поплатился за это. Оглушив, Роберт сбросил его за борт. Благодаря воплям на палубе никто не слышал его крика о помощи. Проход к капитанской каюте был свободен. Открыв ударом ноги дверь, он ворвался туда, чем привел несколько сидевших за столом выпивох в немое удивление. Первый, кто очнулся и попытался оказать сопротивление, тут же рукоятью получил оглушительный удар. Вскочив на стол, Роберт в два скачка оказался перед капитаном. Приставив нож к его горлу, он крикнул:
        - Всем на пол!
        Те было заартачились, но нож заставил их капитана повторить команду.
        - А теперь слушай, - Роберт тряхнул его за волосы, - если хочешь жить, дай команду отвести корабль.
        Тот отреагировал не сразу, и ему живо дали понять, что его жизнь висит на волоске. Он мыкнул, что надо выйти - так, мол, не услышат. Роберт перевернул стол на лежавших, и они по телам прошли к выходу. Теперь нож упирался тому в спину, а рука крепко держала его за ремень.
        - Ну! - приказал Роберт и слегка ткнул ножом.
        - Эй, - заорал он, - хватит! Разворачивайте корыто!
        Удивленная команда повернула на крик головы и увидела своего капитана, который обрушил на них каскад ругательств:
        - Что ты, камбала одноглазая, непонятно? Да я вас, придурков, к рыбам отправлю.
        Наверное, нож давил больно. Такого яростного капитана они давно не видели. Что делать, пришлось исполнять команду.
        Роберт увидел мачты своего корабля. Королевское судно медленно приближалось к ним. Вот оно совсем рядом, и наконец прошло мимо.
        - Теперь слушай, - Роберт еще раз сильно тряхнул моряка. - Скажи, чтобы все собрались на носу. Ты сейчас с ними будешь говорить.
        Ему не один раз пришлось орать, чтобы они исполнили его команду. Видя, что проход очищен, Роберт отбросил капитана в каюту, а сам стрелой промчался по палубе и бросился в море. Его заметили со своего корабля, и, пока обманутые лучники бегали за оружием, он успел подняться на борт.
        Такого ликования он еще не видел. Еще бы! Накал страстей нарастал с обеих сторон. И трудно сказать, во что он мог вылиться. Опытный глаз подсказывал, что на этом полупиратском нефе команда имела достаточно опыта, чтобы брать на абордаж корабли. Умелая полупьяная команда, которой море было по колено, представляла огромную опасность. А Роберт, рискуя своей жизнью, одним ударом перерубил этот сложнейший узел и спас жизни.
        Понял это и король. Вот почему, в порыве бурлившего в нем чувства, он обнял его прямо нагого.
        - Одевайся, мой боевой капитан! - отцовским, сердечным голосом сказал он.
        - Слушаюсь, ваше…
        Но под укоризненным взглядом короля поправился:
        - …сир!
        Королевский корабль, недаром он и был королевским, быстро догнал свою эскадру и возглавил ее. И вот звонкий голос впередсмотрящего оповестил:
        - Земля!
        Услышав это сообщение, Людовик вышел на палубу. Подойдя к борту, он впился глазами в эту землю, видеть которую мечтал столько лет.
        - Капитан, - король повернулся к рядом стоявшему Роберту, - вы случайно не приглядели место для нашей первой стоянки?
        - Сир, могу предложить…
        Он повернулся к морскому капитану, который ожидал его сигнала, и кивнул ему.
        Король одобрил выбор места для лагеря. Когда Роберт словами морского капитана пытался произнести название этого места, король, поняв, о чем идет речь, поправил его.
        - Карфаген! - назвал он.
        И тут же обнаружил хорошее знание истории. Показывая с борта на самое высокое место, сказал, что там когда-то находилась Бирса, то есть их крепость.
        - А вокруг, - пояснил он, - были городские строения. Этот город дал миру великого полководца Ганнибала.
        На месте акрополя король приказал поставить шатер. А через пару дней, еще не успев всех разместить как надо, Роберта внезапно вызвали к королю. Когда он подходил к королевской резиденции, из нее вышел Филипп и как-то загадочно улыбнулся капитану. Поприветствовав его жестом, Роберт прошел дальше.
        Когда он вошел в шатер, король писал и на его приветствие кивнул и пером указал на кресло, стоявшее сбоку. Закончив писать, он еще раз пробежался глазами по строчкам, помахал бумагой в воздухе. Убедившись, что чернила подсохли, положил ее на стол и обратился к капитану. Он не назвал его капитаном, как обычно, а просто Робертом.
        - Роберт, я прожил некоторое время в Сирии и хорошо познал азиатскую жизнь. И вижу, что и ты ее знаешь. Поэтому я хочу доверить тебе ответственную миссию: отвезти мое послание эмиру. Я знаю, что ты найдешь достойные слова, чтобы как следует разъяснить Эль-Мостансеру цель нашего похода. Расскажи и о его строптивом бее. Пусть знает… И быстро возвращайся назад.
        - Но, ваше величество, я не могу оставить вас!
        Король снисходительно улыбнулся.
        - Не доходи до абсурда, капитан, и не надо караулить меня в уборной!
        - Слушаюсь, - Роберт тяжело вздохнул, - ваше величество. Когда прикажете отбыть?
        - Немедленно. Мне надо знать, надежен ли эмир как союзник.
        Требовательность короля немного расстроила Роберта. Но он успокоил себя тем, что решил нигде не задерживаться и быстро вернуться назад. Взяв с собой десяток гвардейцев, он помчался в Тунис. Загадкой для Роберта было то, что его на полпути к Тунису встретили личные нукеры эмира. Вначале он принял их за неприятеля и приготовился к бою. Но когда с той стороны отделился всадник и на не очень хорошем французском поприветствовал посланцев, Роберт понял, что это встречают его.
        Не доезжая несколько лье до Туниса, они свернули направо. Роберт придержал коня и вопросительно посмотрел на сотского. Тот пояснил, что визирь примет его в загородном дворце, построенном еще Абд аль-Мумине. Вскоре они увидели, как из-за песчаной косы поднимается высокая башня минарета, а потом показался и сам дворец. Он прятался за кирпичной стеной, над которой возвышались его черепичные крыши.
        Ворота при их появлении растворились, и, миновав их, они попали во внутренний дворик, где действующий фонтан зачаровал прибывших своей красотой. В его падавших струях солнце рисовало затейливые радуги, которые, сливаясь, создавали видимость огромного цветка.
        Но любоваться этой красотой было некогда. Вышедший из дворца человек в белых одеждах с чалмой на голове, где сверкал средних величин алмаз, низко склонившись, обеими руками показал на дворцовые двери.
        Эмир принимал посланца в зале послов. Это было одно из красивейших помещений дворца. Его величие должно было показать мощь и великолепие эмирской власти. Сферический потолок, разделенный острыми арками на равные доли, был живописно расписан сценами охоты, турниров, сражений. Узкие высокие окна, из-за недостаточности пропускаемого света, создавали обстановку таинственности. Кирпичного цвета стены вносили свою лепту в это видение. И только многочисленные мраморные статуи, стоявшие вдоль стен, как бы подчеркивали неземное блаженство этого волшебного помещения.
        Кресло эмира возвышалось у восточной стены, где он восседал в окружении юношей, которые опахалами отгоняли южную жару. Подойдя к нему, Роберт, склонив голову и прижав руку к сердцу, поприветствовал эмира словами:
        - Хвала и благодарение Аллаху, милостивому, милосердному, что всемилостивый творец всего существующего для наилучшего…
        Всего ожидал эмир, но только не этого. Откуда этот француз знает такие слова? Посланец закончил речь словами:
        - Прими, всемогущий, это послание брата твоего, великого короля французского Людовика, - и в низком поклоне передал его подошедшему визирю.
        Эмир был поражен. Он что-то шепнул стоявшему рядом визирю, и вскоре рядом с креслом эмира поставили второе кресло. Между ними завязался разговор. Эмира интересовал король. Роберт понял хозяина. Узнав короля, эмир решит и вопрос об оказании помощи. Роберт начал говорить:
        - Людовик - особый король. Этот человек не зря завоевал себе звание «святой». Каждый день он начинает с молитвы: «Сподоби нас, Господи, презреть соблазны мира сего!»
        От этих слов эмир, заерзав в кресле, воскликнул:
        - Воистину святой человек!
        - Да, - продолжил Роберт, - он неприхотлив в еде, прост в одежде. Любимый его наряд - простое сюрко или монашеская одежда. Он любит порядок, готов защищать каждого своего подданного, но привлекает к ответственности любого, кто нарушает закон.
        По всей видимости, слова посланца французского короля на многое открыли эмиру глаза. Он все больше и больше проникался к нему доверием. И это было заметно по тому, как менялось выражение его глаз. Прежде затаенное недоверие, что свойственно восточным людям, таяло. На смену приходили искренняя радость и чувство полного удовлетворения. Но все же эмир еще хотел убедиться в правоте дела, в которое вовлекал его король. И он спросил:
        - Это ваша религия сделала его таким человеком? К сожалению, и среди христианских владык встречаются разные люди.
        Произнеся эти слова, он пытливо посмотрел на Роберта. Может быть, он ожидал, что его слова приведут того в замешательство, проявится неуверенность. Но Роберт отреагировал спокойно, в нем не чувствовалось никакого смущения.
        - Надо принять Бога сердцем, - ответил он, - а не делать вид, что ты ему поклоняешься. Вот только тогда можно воспринять учение Христа, чего и хочет мой король, сир Людовик, могущественный сеньор.
        Эмир внимательно слушал его ответ. На какое-то время задумывался, переваривая сказанное. Потом спросил, как Роберт добился столь быстрой победы над его беем. Роберт рассказал, и он долго смеялся, а потом, сделав лицо серьезным, сказал, что с ним еще разберется.
        Почувствовав, что разговор подходит к концу, Роберт сказал, что дела заставляют его вернуться назад и он ждет ответного послания, чтобы доставить его королю.
        В глазах эмира появились веселые искорки.
        - Вижу, ты один из прилежных подданных короля. Счастлив тот правитель, который имеет рядом таких людей.
        Потом, хитро прищурив глаза, негромко, но доверительно сказал:
        - Не скрою, такого посланца вижу впервые. К тому же ты хороший знаток восточных обычаев. Это делает тебя незаменимым… в моем эмирате.
        От этих слов брови у Роберта поднялись, а взгляд стал удивленным. Это не осталось незамеченным хозяином. Эмир улыбнулся, потом добавил:
        - Если твой король, а мой друг, откажется от твоих услуг, приезжай ко мне, я сделаю тебя главным визирем.
        На что Роберт тактично ответил, что он непременно воспользуется таким предложением, если в этом будет необходимость. Эмир снова улыбнулся и что-то приказал визирю. Тот с поклоном удалился.
        Роберт считал, что ему сейчас вручат готовое послание и он немедленно помчится назад. Да не тут-то было. Эмир предупредил, что, пока готовят послание, он покажет Роберту своих лошадей. Это сообщение было для Роберта ударом грома средь ясного неба. Он и сам не знал почему, но его душа была не на месте. Приглашение эмира оторвало его от довольно грустных мыслей. Эмир привел его на большой двор, где гарцевал табунок прекрасных арабских скакунов. Роберт любил коней. Но при виде таких тонконогих ухоженных красавцев глаза его загорелись. Это заметил эмир.
        - Хороши?! - спросил он, глядя на посланца смеющимися глазами.
        - Ой! Хороши! - ответил он.
        - Не желаешь ли, посол, усмирить одного из них? - эмир кивнул на табун.
        - А что, эфенди, не откажусь.
        - Выбирай.
        Выбор пал на гнедого скакуна. Эмир зацокал языком, хваля выбор гостя. Его долго ловили. И несколько конюхов еле справились с ним.
        Когда коня подвели к эмиру, тот перевел взгляд с лошади на Роберта. В глазах эмира был страх. Вдруг что случится с посланцем? Роберт понял его, усмехнулся и решительно подошел к коню. Едва передали ему узду, как жеребец, громко заржав, попытался оторвать передние ноги от земли. Прием знакомый, так же вел себя когда-то и Рыжий. Только теперь перед ним был опытный наездник. Он решительно осадил лошадь и в мгновение ока легко взметнулся в седло. От такого неожиданного поступка оторопел не только жеребец. У эмира перехватило дыхание:
        - Ну и ну!
        Пришедший в себя конь, пытаясь сбросить седока, начал выкидывать такие коленца, что захватывало дух. Да ничего у него не получалось. Всадник крепко держался в седле. Тогда конь в открытые зачем-то ворота, словно на крыльях, помчался на свободу. Оттуда они возвратились, подружившись. Конь признал его своим хозяином. Эмир был поражен и рад, что с посланцем ничего не случилось, и подарил ему этого коня.
        Послание было готово. Они тепло попрощались. Эмир, обнимая Роберта, еще раз напомнил ему о своем предложении.
        - Я его не забуду, - глядя в глаза эмиру, ответил он и неожиданно спросил, - эфенди, могу я доложить королю…
        Но эмир не дал ему договорить, перебив:
        - Скажи, что я его друг, - и добавил: - Верный друг. Я тоже хочу осчастливить свой народ.
        - С нами Бог! - воскликнул Роберт, вскочив на подаренного коня.
        - С нами Бог, - тихо повторил эмир.
        А на земле карфагенской Людовика нельзя было узнать. У него точно выросли крылья. Его кипучая деятельность проявлялась везде. То его видели среди воинов, то он проверял, как строятся временные оградительные сооружения. Не зная отдыха сам, он не давал его и другим. В этом метании он находил массу упущений. Понимая, что одному за всем не уследить, он решил привлечь к работе и совет. Тот должен был пройти в королевском шатре. Там была специально оборудованная комната, ее называли ковровой. Она действительно была увешана толстыми коврами, которые гасили звуки. Король очень боялся, чтобы секретные разговоры не стали достоянием чужих ушей. Для ее освещения не жалели свечей, которые ставились в специальные канделябры, дабы не допустить пожара. Комната была хороша еще тем, что там были вырезки наподобие окон. В жаркое время года сквознячок освежал помещение.
        Вот этот зал и стал наполняться членами совета. Вошел Боже. Пройдя к своему месту, он не сел, а, обратившись к присутствовавшим, сказал:
        - Сеньоры, по-моему, здесь душно, - он подошел к окну и открыл его.
        Подул ветер. Он загасил сразу несколько свечей и сдул бумаги с королевского стола.
        - Ах, простите! - и виновник бросился собирать на полу листы.
        Возвращая их на стол, он пронес руку над бокалом с водой, который перед этим принес и поставил королевский слуга. Никто из присутствовавших, занятых разговорами, не видел, как Боже ловко повернул на пальце перстень, как что-то тихонько булькнуло в бокале. Зажгли свечи и стали дожидаться Людовика.
        Вскоре вошел король. Его продолжало радовать пребывание на этой земле, где все начиналось так неплохо. Он верил, что его посланец привезет только хорошие вести. Сомнения окончательно оставили его, и он поверил в выполнение своей миссии. От этого чувства его грудь наполнялась гордостью и желанием скорее приступить к конкретным делам. Как обычно, он уселся в кресло, потер руки:
        - Ну как настроение, мои сеньоры, - он потянулся к бокалу и, сделав несколько глотков, обратился к Патэ, - что скажешь, мой маршал?
        Ферри, крякнув, приподнялся:
        - Мой король, все идет превосходно. И мы должны благодарить Бога…
        Роберт торопился. У него было ощущение - опоздай он, может произойти такое, что изменит ход всего задуманного дела. Поэтому нещадно гнал коня. Его сопровождавшие едва поспевали за ним.
        А король, великолепно проведя совет, вдруг почувствовал легкое недомогание. Он успокоил себя тем, что, наверное, сильно напрягся. Не те годы, чтобы работать с таким напряжением. Он даже дал себе маленький отдых, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Но, вопреки ожиданию, его состояние не улучшилось. Появилась даже боль в левой стороне груди. Он еле досидел до конца. Вяло махнув рукой, он удалился в покои.
        Такая перемена в короле удивила весь совет. Слышался шепот по углам, забегали лекари. Сновала прислуга. Что-то было не так. Стало ясно, что королю все хуже и хуже. Люди потянулись к шатру. Срочно прибыл епископ Герен и прошел прямо в шатер. Это было плохим предзнаменованием.
        Его долго ждали. Наконец епископ вышел. На нем не было лица. Все поняли, что дело плохо.
        - Король просит капитана, - сказал он.
        - А мы можем зайти? - завопили братья и Филипп.
        Герен повернулся и строго ответил:
        - Нет! Король ждет только капитана.
        - Капитан, капитан! - понеслось по рядам.
        - Его нет. Он еще не вернулся из Туниса, - сказал кто-то.
        В это время послышался конский топот.
        - Как нет, он здесь, легок на помине.
        И сразу раздалось несколько голосов:
        - Капитан! К королю.
        Толпа раздвинулась, пропуская его. Многие с плохо скрываемой завистью смотрели ему вслед.
        Когда Роберт вошел в комнату, король лежал с закрытыми глазами, прикрытый накидкой. Он подошел к изголовью. Король, видимо, почувствовал подошедшего. Его веки задрожали и медленно стали подниматься вверх.
        - Ты… - тихо произнес он.
        - Я, сир.
        - Как… поездка?
        - Отлично, сир. Эмир ждет вас!
        Губы короля задрожали. Его рука медленно стала подниматься кверху. Роберт взял ее и почувствовал, как его пальцы пытаются сжать ладонь.
        - Ваше величество! Ваше величество, что с вами?
        Роберт опустился на колени, глядя в лицо короля.
        - Ты был прав. Прости, - тихо прошептал он.
        Потом достаточно громко произнес:
        - Отче, вверяю Тебе душу мою!
        Рука его плетью упала вниз, а голова откинулась набок. Подошедший Герен подставил зеркальце к его носу. Подержал его какое-то время. Он посмотрел на короля и произнес загробным голосом:
        - Король умер.
        Со свинцовыми ногами и опущенной головой Роберт вышел к толпе. Она молча, испытывающее встретила его. Но он, не издав даже звука, только скрипнул зубами и сжал челюсти. Все стали ждать главного осведомителя в подобных случаях. Вот появился и он. Вышел Герен и, взяв себя в руки, ровным голосом произнес:
        - Король умер.
        Народ ахнул. Раздались чьи-то причитания. Через какое-то время послышался голос Ферри, объявивший:
        - Да здравствует король!
        Все головы повернулись к Филиппу, рядом с которым стоял Боже. Мало кто видел, как на лице графа промелькнула довольная улыбка.
        И тут Роберта осенило. Оглядевшись, он увидел Матье и пробился к нему.
        - Этот там был? - спросил капитан и показал на Боже.
        Матье утвердительно кивнул и рассказал о случае с окном.
        - Ладно, остальное потом.
        Боже почувствовал чью-то руку на плече и увидел Роберта.
        - Пошли! - тихо сказал он.
        Они шли долго, пока не исчез звук голосов. Тогда Роберт повернулся к Боже.
        - Граф де Боже, - начал он, взяв себя в руки, спокойным голосом, - я обязан вам свободой, хотя вы добыли ее для своих целей. Когда же вы их не достигли, вы несколько раз пытались меня убить.
        Он замолчал и смотрел в глаза графа. Боже не выдержал и отвел взгляд.
        - Поэтому моя совесть перед Богом и самим собой была бы чиста, если бы я вас прикончил раньше. Но сегодня народное горе - это ваших рук дело. Поэтому, Боже, я вызываю вас на дуэль. Отсюда должен уйти живым только один.
        - Согласен, - коротко ответил граф, вытаскивая шпагу.
        Боже оказался превосходным фехтовальщиком. И долгое время судить о чьем-то превосходстве было невозможно. И вдруг Роберту вспомнился последний, извиняющий и такой жалкий взгляд Людовика.
        - Что это за наваждение? - отражая очередной выпад, подумал он.
        И в нем поднялась злоба на человека, который всю жизнь делал пакости другим. Она придала ему силы.
        Такого напора выбившийся из сил Боже не ожидал. И зло было наказано. Шпага Роберта по рукоять вошла Боже в грудь. Роберт выдернул ее и не оглядываясь ушел. Но Боже был живуч. У него хватило сил позвать к себе Роберта. И тот вернулся.
        - Зачем позвал?
        - Слушай меня. Этот человек наказан, потому что он стал на пути ордена. Он обидел и тебя.
        - Это неправда.
        - Не будем спорить. У меня кончаются силы.
        Он замолчал. Почувствовав, что Роберт хочет уйти, проговорил:
        - Не уходи. Я не все сказал. Я… прощаю тебя. Вот возьми, - он с трудом достал из-за пазухи какие-то бумаги, - в них… великая тайна Грааля. Ты будешь велик. И я благословл… - силы его иссякли, и он испустил дух.
        Роберт закрыл его глаза, машинально сунул эти бумаги за пазуху и, не разбирая дороги, пошел к себе.
        Он вдруг вспомнил о сыне бея, которого обещал отпустить после окончания похода. Понимая, что в любом случае продолжаться он не может, зашел в помещение, где молодой бей содержался, и приказал страже дать ему коня и отпустить на волю.
        Роберт долго плутал по каким-то развалинам. Присаживался на повергнутые колонны, которые слышали голоса ликовавшего народа при возвращении победителей, видели их слезы при поражениях и сами, испытав величие, сегодня валялись никому не нужным хламом.
        - Вот какова жизнь, - глядя на них, думал Роберт.
        Сам не зная как, но он добрел до своей крыши. Жак, уже зная о случившемся, встретил его немым вопросом. Роберт же молча прошел к столу, бросил на него шпагу и сел на стул.
        И вдруг в его сознании из всей этой черноты появилась и стала расти белая точка. Она все росла и росла, пока не превратилась в лицо дорогой ему Агнессы. Печаль, тяжелая печаль отступила. В душе появились ростки радости. «А здорово, что я женился!» - подумал он и крикнул:
        - Жак, собирайся. Мы едем!
        - Домой?
        - Нет, в Водан!
        В это время раздался собачий лай. Жак выглянул в окно. К дому шагал какой-то незнакомец. Он был странно одет: черная шляпа с белым пером и черный плащ, оттопыривавшийся сзади. «При шпаге», - подумал Жак. Вскоре раздался стук в дверь и громкий голос:
        - Именем короля…
        - Жак, открой, - приказал Роберт.
        Вошедший, оглядевшись, подошел к Роберту:
        - Вы капитан?
        - Да!
        - Вас просит король! - и поклонился.



        ЭПИЛОГ

        Как весенний разлив сметает все на своем пути, так и деяния Османа раздвигали границы его бейлика. Кто приходил сам проситься под его руку, устав бороться с соседями. Кто просил помощь, откупаясь покоренным бейликом. Но все, кто оказались под его стягом, вскоре убеждались в одном: жизнь для них становилась гораздо лучше. Никто не угонял их стада, не жег шатры, не уводил в рабство. Ложась спать, не надо было бояться непрошеных гостей. Да и голодных трудно было найти. А что другое дает славу человеку, создавшему такую жизнь? И росла слава Османа не только в процветающей Османии. Захватила она почти всю Малую Азию, перекатываясь через горы и реки.
        Растущая слава одного пугает другого. Не могла она не настораживать Византию. Но что могла сделать старая загнанная лошадь, отягощенная многими внутренними болезнями, молодому, полному сил жеребцу? Византия только радовалась, что Осман до поры до времени оставляет ее в покое.
        Интересно, стерла ли слава из памяти Османа деяния его странно исчезнувшего брата? Как жилось тем, кто был с ним близок?
        Осман не забыл тех, кто когда-то бок о бок с ним закладывал первые, самые трудные камни в фундамент его будущих успехов.
        Рос и мужал молодой Санд. Счастливо жила Арзу, любуясь сыном, вспоминая свою первую, единственную любовь. Не забыт был и Адил. По истечении года его отсутствия Осман отправил в Иудею посланцев, чтобы они нашли Адила и узнали, как его дела, какая нужна ли ему помощь. Долго они искали в гудящем, как улей, Иерусалиме того знаменитого лекаря. Когда нашли, увидели там и Адила.
        Он встретил их с забинтованным лицом, но горящими от счастья глазами. Во рту торчала трубка. Удивила она посланцев. Но лекарь пояснил, что она нужна, чтобы кормить больного. Спросили его, нужны ли еще деньги. Старый добрый еврей только покачал головой, сказав:
        - Я цену сказал, деньги получил. Лишнего мне не надо.
        На вопрос, когда можно приехать за больным, ответил кратко:
        - Через год.
        Потом похвалил больного:
        - Таких терпеливых, желающих выздоровления я не встречал. Он терпит адские боли во имя того, чтобы скорее вернуться на Родину. Он спит и видит ее. Эта его мечта придает ему силы.
        Прощаясь, они по его глазам видели, как счастлив был Адил. Все было доложено по приезде домой Осману. Радовался он, что счастлив Адил. Но отругал их за то, что не оставили ему денег.
        Прошел ровно год, и Осман без всякого напоминания вновь отправил их забрать Адила. Старшему наказал:
        - Как подъедете к нашей границе, пошлите ко мне вестового.
        И вот прискакал вестовой с одним словом:
        - Едет!
        Еще издали увидел Адил всадников на высоком холме. Дрогнуло сердце: «Уж не вражина ли какая поджидает?» Рука потянулась к рукояти мяча. Глянул на охрану. Спокойно взирает она на происходящее. Отлегло от сердца. А тем временем заметили и их. Кони сорвались с места и вскачь понеслись навстречу.
        Жадно вглядываясь вперед, Адил разглядел встречающих: «Осман, Арзу и Евренос! А кто впереди? Какой-то юнец, скорее, мальчик с черной как смола головой, но до боли знакомым лицом. А посадка… да это вылитый воевода!» Сердце забилось от счастья. Вот оно, великое предвидение Сечи! Нет, не пал Козельск, не пал! Выстоял и стоит! И здесь стоит! Заблестели глаза князя. Родина протянула ему руку!
        Горячей была их встреча. Объятия и поцелуи. А потом, как приказ, короткое Османское:
        - Покажи!
        Адил развязал платок, закрывавший нижнюю часть лица. О чудо! Не узнать, не узнать Адила. Волшебник тот еврей, а не лекарь. Больше не тянет веко рубец. Да от него почти не осталось и следа. Легкий, едва заметный шрам, прикрытый бородкой. Но главное: он заговорил! Это было второе чудо, которое всех поразило. Правда, некоторые слова давались с трудом, но, как сказал еврей:
        - Со временем и это исчезнет.
        Но встреча на этом не кончилась.
        Когда Адил миновал холм, перед ним вдруг раскрылась удивительная картина. Его как великого полководца встречают… войска. По одну сторону - янычары, по другую - акынжи. Все отлично вооружены и одеты. На всех сияющая красками чалма, рубахи из шелка, черные, невыгоревшие шаровары.
        Три дня был праздник в Османии по случаю возвращения Адила. А на четвертый к князю зашел Осман.
        - Нагулялся?
        - Да уж, пора и за дело, как говорят у нас на Руси!
        - Хорошо говорят! С этим и пришел. Предлагаю тебе быть моим главным военным визирем.
        Посуровело лицо князя. Серьезное, подкупающее предложение. Не думал он там, в далекой Иудее, что дело может так обернуться. Думал он там совсем о другом. Дал себе слово, что если у еврея получится, то ему одна дорога: на Русь. Домой! А тут на тебе! Видать, широко шагает бей, если своих визирей заводит. Заманчиво! Но…
«Когда все эти боли терпел, все делал только ради того, чтобы вернуться на Родину. Неужели променять свою мечту… Но как поступить правильно? Осман подумает, что я неблагодарный человек. Господи, помоги!»
        - Я знаю, о чем ты думаешь, - нарушил его размышления Осман.
        - О чем? - удивленно спросил он.
        - На Русь тебя потянуло, к своим.
        - Чужих здесь нет, Осман. Какой ты чужой?
        Глаза Османа повеселели. Он прошелся по шатру. На низком столике с витыми ножками-лапами лежали фрукты, шербет, орехи. Осман взял горсть орехов и стал по одному кидать себе в рот.
        - Я тебя не буду торопить. Подумай. Я бы хотел, чтобы ты остался. Но понимаю и тебя. Поэтому, какое бы ты ни принял решение, я выполню его. И никакой обиды у меня не будет. Если мы с Сандом были братья, то ты для меня навсегда останешься дядей. Я пойду, - сказал и вышел, оставив Василия с тяжелой думой.
        - Но все же моя совесть велит быть на той земле, помочь ей подняться с колен. Конечно, тяжело расставаться с Османом, молодым Сандом. Как-никак он мой родственник. А что ждет меня там? Где Михаил? Как посмотрит Даниил? А может, их уже нет в живых? Кто и что меня встретит?
        Долгие размышления все равно приводили к первоначальной думке. Осман не торопил. Отношения не осложнял. Но всему есть предел. Он встретился с Арзу, они долго беседовали. И он ей первой признался, что решил ехать на Родину. В глазах Арзу показались слезы. Ей жаль было расставаться с тем, кто это все время был рядом с ней, был ее опорой и другом, деля горе и радости. Но и ее сердце поняло зов в груди Адила.
        - Если не поедешь, будешь мучиться. Мне жаль, очень жаль расставаться с тобой, но я хочу, чтобы небо отблагодарило тебя за все твои мучения. Сделай так, чтобы не болело твое сердце и ты себя не смог никогда упрекнуть.
        Он посмотрел на нее, поцеловал на прощание по русскому обычаю и пошел к Осману.
        Тот выслушал его. Уговаривать не стал, только сказал:
        - Мне жаль, что ты принял такое решение. Но я его одобряю, потому что так поступают только те, для кого Родина дороже всего на свете. Я дам тебе много денег.
        Василий решительно запротестовал:
        - Возьму только на дорогу.
        - Тогда я тебя не отпущу! - ответил Осман. - Тебе же там надо будет заново возводить свои каменные или деревянные шатры. Я видел это в Константинополе, куда я ездил с братом.
        - Не обижайся, Осман, - Василий положил руку на его плечо, - ты и так столько для меня сделал, что мне век с тобой не рассчитаться. Тебе самому деньги нужны. Сколько нищих ты поддерживаешь! А сколько еще к тебе придет! Я рад твоим успехам. Ты создаешь хорошую Османию.
        - Что? - удивленно спросил Осман, - Османию? Впервые слышу.
        - Так говорит твой народ.
        Провожать Василия Осман решил сам. Они выбрали Никомедию, порт, где много бывает русских купцов. Приезд их был не очень удачным, так как почти не было русских ладей. На рынке, куда они заехали, Василий услышал русскую речь. Он так обрадовался, что, забыв все на свете, бросился к этому человеку, который оказался купцом. Местный глава не выпускал его, требуя с него огромный налог.
        Василий рассказал об этом Осману. Тот приказал привести к нему этого чинушу. Узнав, кто перед ним, он упал на колени, моля о пощаде. Решение бея было таким:
        - Выплатишь ему, - он показал на купца, - один юк, дашь продовольствия и воды. Это тебе в наказание. А ты, - он повернулся к купцу, - отвезешь его и его слуг до… - он посмотрел на Василия.
        - До Киева, - подсказал он.
        - До Киева. Если обманешь, дорога сюда будет закрыта! Понял?
        - Понял, господин султан! - купец от радости повалился ему в ноги.
        - А куда ты дальше будешь держать путь? - подымаясь и глядя на Василия, спросил купец.
        - Дальше мой путь до Козельска.
        - Господин султан! - купец вновь смотрит на Османа, - я клянусь, что довезу его до Козельска.
        Пришло время прощанья.
        - Возьми двести человек для охраны, - сказал Осман.
        Василий рассмеялся:
        - Ты посмотри на эти ладьи. Там бы нам разместиться.
        - Тогда вот, - он протянул тяжелый мешочек, - здесь всего два юка.
        Василий спорить не стал. Ему непреодолимо захотелось домой.
        Они обнялись, троекратно расцеловались.
        - Когда вступишь на свою героическую землю, поклонись ей от меня и моего народа. Я хочу, чтобы наши народы всегда жили в мире, - сказал Осман и добавил, - и, как у вас говорится, с Богом!
        И вот ладьи выгребают на большую воду, ставят паруса. Осман стоял на берегу до тех пор, пока ладьи не скрылись из глаз.
        Купец Османа не обманул. Небо способствовало путешествию. Они спокойно пересекли Черное море. Татары, прогнав половцев, обезопасили дорогу до Киева. А потом повез Василия в Козельск. И вот Василий стал узнавать родные места. Остановил коня.
        - Ну, Иван, - он повернулся к купцу, - давай прощаться. Спасибо тебе за все! Бог даст, увидимся!
        - Я же обещал до города, - заартачился купец.
        - Ты свое обещание выполнил. А дальше позволь мне самому, - отрезал козелец.
        - Как знаешь, Василий, - он посмотрел на своих людей.
        Те поддержали Василия.
        - Счастья тебе!
        И они простились.
        За столько лет места не изменились. Сердце его билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Впереди показалось что-то до боли знакомое. Господи! Да это ж Козельск! Василий слез с коня. В ногах вдруг не стало силы. Он медленно опустился на колени и поцеловал землю. И в этот миг в его ушах вдруг раздалось давно забытое, но внезапно воскресшее в его памяти грозное: «Уррагх!» Господи, опять они идут, эти несметные полчища! Но что это за звуки? То звучит боевая труба! В воздух взвивается чей-то стяг. Кто-то оказывается рядом с ним. Да это ж Андрей Сеча! Воевода, достающий свой меч! И он, князь, становится рядом с ним! За Русь! В груди резануло, и все стихло.