Библиотека / Приключения / Рыкачев Яков : " Коллекция Геолога Картье " - читать онлайн

Сохранить .
Коллекция геолога Картье Яков Семенович Рыкачев
        Лев Николаевич Тисов



        Коллекция геолога Картье


        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



1. ВЕСЫ И КАМНИ

        - А почему бы не продать папаше Ледрю эти два кресла? - сказал Робер, высокий сильный юноша с открытым лицом и ясными глазами, выглядевший значительно старше своих семнадцати лет.
        - Ты же знаешь папашу Ледрю, - печально отозвался Поль, его сверстник и друг. - Он ничего не даст за это старье…
        Робер хмуро оглядел почти пустую столовую: круглый, тяжелый обеденный стол посреди комнаты, два старых, потертых кресла у стены. Когда еще здорова была тетя Мари, пришлось расстаться сначала с красивым резным шкафом, высоким, как собор, за-тем с картинами, с фарфоровым сервизом, со старинными бронзовыми часами, а под конец даже со стульями. А что было делать, если в доме не оставалось ни франка?
        - А помнишь, Поль, какой славной была эта комната, когда отец был с нами? Ты приходил ко мне, и мы вчетвером усаживались за накрытый стол. Отец рассказывал о своем путешествии по Африке, и тетя Мари поминутно восклицала: «Ах, дорогой Анри, это же страшно!» А когда ты приходил с мосье Луи, они вспоминали о войне, о том, как вместе били бошей в Сопротивлении…
        При этом воспоминании морщинка боли прорезала высокий и чистый лоб юноши, но он, подавив боль, сжал кулак и с силой ударил по столу.
        - Не будем унывать! - воскликнул он. - Я уверен, что отец скоро найдется! Надо только достать сейчас денег и уплатить за лечение тети Мари. Отец никогда не простит мне, если с ней, не дай бог, что-нибудь случится… Идем в кабинет!
        - Но ты же не хотел трогать там ни одной вещи, - неуверенно заметил Поль.
        - А сейчас нужно! - сказал Робер. - Главное - сохранить рукописи и книги отца, а вещи он и сам ни во что не ставил. Да и что говорить: у меня же нет другого выхода!
        - Это верно…
        - Сколько еще надо мне продержаться? Вот вернутся из Алжира мосье Луи и Мадлен… Они наверняка узнали там что-нибудь об отце…
        - Я тоже так думаю, иначе папа давно бы возвратился в Париж.
        - Ну вот видишь…
        И Робер решительно повернул ключ в двери, ведущей в рабочую комнату отца.
        Робер не заходил в эту комнату более двух месяцев, почти с того самого дня, как отец ушел из дому, обещав вернуться через час, и бесследно исчез. Поиски, предпринятые полицией, не дали пока никаких результатов.
        - Робер, - сказала тогда тетя Мари, - я убеждена, что твой добрый отец и мой дорогой брат Анри жив и настанет день, когда он вернется к нам. Пусть же в его кабинете, который он так любил, все останется в том виде, как было при нем…
        Посреди комнаты, освещенной двумя широкими окнами, юноши остановились. Вдоль одной стены на особых подставках были установлены остекленные витрины с образцами горных пород и минералов. Над витринами висели на стене ярко раскрашенные, фантастические маски, луки, стрелы, причудливые украшения и предметы культа какого-то негритянского народа, среди которого отец Робера, геолог Анри Картье, прожил около двух лет. Вдоль другой стены выстроились высокие, до потолка, шкафы, тесно уставленные книгами. Широкий простенок между окнами был увешан многочисленными рисунками карандашей и акварелью; эти рисунки, выполненные самим Картье, изображали различные виды тропической природы.
        В углах кабинета, словно хранители этого экзотического музея, стояли два чучела: крупная человекообразная обезьяна, по-видимому горилла, и странная, красно-синяя птица величиной с аиста, с большим, широким, тупым клювом.
        Рабочий стол Анри Картье занимал почти четверть комнаты. Робер знал, что ящики стола забиты альбомами, фотографиями, зарисовками, записными книжками; там же в большом среднем ящике хранилась рукопись книги, которую отец начал писать сразу по своем возвращении из трехлетнего путешествия по Экваториальной Африке и закончил незадолго до своего таинственного исчезновения. На столе - микроскоп, маленькие весы под стеклянным колпаком, стойки с пробирками, густо исписанный блокнот, перекидной календарь, открытый на роковом дне: 14 марта.
        Сейчас и рабочий стол, и витрины, и шкафы, и развешанные по стенам африканские реликвии, рисунки, карты были запорошены густым слоем пыли.
        - Ну вот, Поль, - вдруг оробев, заговорил Робер, - что же нам взять здесь?
        - Право, не знаю…
        Робер подошел к книжным шкафам, оттуда глянули на него толстые тома в прочных тисненых переплетах: Большой Ларусс, Британская энциклопедия, книги по геологии, минералогии, этнографии, истории. Такие книги сто?ят, верно, немалых денег, к тому же их так много здесь.
        - Нет, нет, только не книги! - сказал Робер, словно возражая самому себе. - Я знаю, отец очень дорожил ими. Книги и рукописи - в этом была вся его жизнь!
        - Тогда, может быть, микроскоп?
        - Что ты, какая же без микроскопа работа!.. - Робер помолчал в раздумье. - И все же надо на что-то решиться. Бот что, давай продадим весы! Они, наверное, очень точные и потому дорого ст?ят.
        - Только не у папаши Ледрю…
        - Что делать, больше нам не к кому обратиться. В другом месте могут подумать, что мы стащили, тогда не оберешься хлопот… А что, если прихватить и чучело обезьяны? Папаша Ледрю любит необыкновенные вещи.
        - Нет, жалко! - Поль погладил обезьяну по запыленной темно-коричневой шерсти. - Она как живая…
        Тут его взгляд остановился на одной из витрин, под стеклом ярко сверкали образцы минералов.
        - Слушай, Робер, а нет ли среди этих минералов драгоценных камней? Вот бы…
        - Нет, Поль, это все образцы пород и минералов, которые отец собрал в тропиках, они ничего не стоят.
        - Но погляди, как здорово горит вон тот, фиолетовый! А рядом - почти золотой! А что в этом ящике из темного дерева?
        Робер поднял стеклянную крышку витрины и достал оттуда небольшой ящик, поделенный внутри на ячейки, в каждой лежало по камешку.
        - Это неинтересные камешки, - сказал Поль, разглядывая маленькую коллекцию. - А вот за ящик папаша Ледрю что-нибудь даст, похоже, это дорогое дерево.
        - Что ж, захватим его вместе с весами…
        Через четверть часа Робер и Поль входили в лавку торговца подержанными вещами, расположенную в узком, кривом переулке. Стоя за прилавком, папаша Ледрю усердно склеивал какую-то фарфоровую вещицу, видимо только что приобретенную. Толстый, с оплывшим коротким туловищем и одутловатым серым лицом, лишенным не только бороды и усов, но и бровей, с маленькими сердитыми черными глазками - две изюмины в белом тесте, - папаша Ледрю повернул к двери свою круглую голову, повязанную в виде чалмы красным вязаным шарфом, и крикнул высоким, раздраженно-визгливым голосом:
        - Кто там еще?
        Однако, увидев Робера со свертком в руках, он тотчас же смягчился.
        - А, Робер, Поль! Ну, чего вы остановились в дверях? Что вы там такое принесли? Показывайте ваше барахло!
        Цепко обхватив своими толстыми пальцами дорогие аналитические весы, папаша Ледрю небрежным жестом отодвинул их в сторону.
        - Старая модель. Дешевка. Что еще?
        Смущенный пренебрежительным тоном папаши Ледрю, Робер протянул ему ящик с коллекцией камней.
        - Что прикажете делать с этими камешками? Отгонять воробьев и мальчишек от моей лавчонки? Неужели у твоего отца, Робер, не нашлось ничего получше? Ну, хоть вроде тех бронзовых часов…
        Заметив, как гневно вспыхнуло лицо юноши, папаша Ледрю похлопал его по плечу.
        - Ладно, не будем ссориться, Робер. Бог даст, мосье Картье благополучно вернется домой… А уж папаша Ледрю тебя не обидит!
        И он ласковым голосом назвал сумму, вчетверо меньшую той, что стоили одни только весы.
        - Но ведь коллекция минералов… - робко заметил Робер.
        - Можете хоть сейчас выбросить камешки за окно, - сказал папаша Ледрю. - Я плачу за ящик, мне не в чем хранить корм для моего Додо, - он кивком указал на клетку, висевшую в углу лавки, там недвижно сидел на жердочке грязновато-белый, жирный попугай, чем-то похожий на своего хозяина.
        Юноши подавленно молчали.
        - Прибавьте хоть немного, - сказал, наконец, Поль. - Весы совсем хорошие…
        - Ладно.
        Ледрю сунул руку в обширный карман своего фартука и выбросил на прилавок несколько смятых бумажек.
        - Вот! - сказал он резко, повернулся к юношам спиной и снова принялся клеить битый фарфор.
        Робер и Поль смущенно переглянулись, взяли деньги, сказали «до свидания» спине папаши Ледрю и вышли из лавки. На улице Робер подсчитал деньги и разделил их на три части.
        - Это я отнесу сейчас в лечебницу в уплату за тетю Мари, это тебе, Поль, в счет долга, а это я оставлю себе. Мы должны обойтись с тобой дней десять, не меньше, а то опять сядем на мель!
        - А как же кино? - жалобно произнес Поль. - Сегодня новая картина: «Чудовище с улицы Вожирар».
        - Чудовище? - рассеянно отозвался Поль. - Что ж, придется пожертвовать одним обедом ради этого чудовища!..

2. ЧЕЛОВЕК, МЕЧТАЮЩИЙ О БОГАТСТВЕ

        В одном из густонаселенных домов восточной окраины Парижа, где обитает бедный люд, по длинной, как коридор, запущенной, полутемной комнате, расположенной под самой крышей, шагал из конца в конец некий Эмиль Брокар. По пути он раздраженно отшвыривал то подвернувшийся под ноги стул, то домашние туфли, то веник, то иную рухлядь, находя в этом, видимо, некоторую разрядку своего дурного настроения. Эмиль Брокар был высокий, худой, жилистый человек, лет сорока пяти, с изможденным лицом, иссеченным мелкими морщинами, одетый в некогда модный, но уже весьма поношенный костюм в странных рыжих пятнах - след, оставленный, видимо, какими-то едкими составами. Впрочем, так оно и было: хозяин комнаты постоянно имел дело с химикалиями. Да и сейчас на хромоногом столе, придвинутом к единственному окну, было устроено у него некое подобие лаборатории: беспорядочное скопище давно не мытых склянок, колб, пробирок, мензурок, высокие бутыли с разноцветными жидкостями, коробки с образцами минералов, баночки с мазями, аптекарские весы…
        Какова же профессия мосье Эмиля Брокара? На входной двери его убогой однокомнатной квартирки прикреплена кнопкой пожелтевшая от времени визитная карточка: «Эмиль Брокар, магистр фармации». На деле Брокар не был магистром, однако четверть века назад он с отличием окончил Парижский университет по фармацевтическому факультету. Но его алчная, неустойчивая, авантюристическая натура вскоре отвратила его от научной работы и толкнула на поиски более легкого и быстрого пути для достижения жизненных благ, к которым он, сын мелкого руанского лавочника, жадно стремился.
        За какие только дела не брался Эмиль Брокар! Одно время он был совладельцем небольшой фабрики лекарственных препаратов; просуществовав несколько лет, фабрика прогорела, задушенная более крупными фирмами. Оставшись без гроша, Брокар поступил на работу в одну из разоривших его фирм, но вскоре же был изобличен в хищении ценного сырья и с позором выгнан со службы. Тогда он стал самолично, у себя на дому, изготовлять «чудодейственные» лекарства от всех болезней, какие только числились в медицинском справочнике; разрабатывал для уличных фигляров эффектные химические фокусы; изобретал новые минеральные краски, средства для ращения волос, для возвращения утраченной молодости, несмываемые румяна и даже яды; не пренебрегал никакими аферами, если только они обещали скорое обогащение. Он не раз имел столкновения с законом и был на дурном счету у полиции. Все его дела не принесли ему ни богатства, ни достатка, и сейчас, в свои сорок пять лет, он был столь же далек от заветной цели, как и в начале своего жизненного пути, но все так же полон надежд.
        Правда, год назад счастье улыбнулось ему, он сразу заработал изрядную сумму, которой хватило ему на целый месяц привольной и даже разгульной жизни. Вот тогда-то и сшил он себе пару модных костюмов, обзавелся тонким бельем; в ту пору он каждодневно обедал в лучших ресторанах, а нередко и покучивал в модных ночных заведениях. Ах, какое это было время! И подумать только, что все эти блага достались ему за сущую безделицу: за пузырек мортуина - сильнодействующего снотворного, которое причиняет «временную» смерть. Уверовав в свой мортуин, Брокар уговорил знакомого репортера поместить о нем заметку в газете в разделе научной хроники. На эту заметку отозвался всего лишь один человек, который и явился к нему на квартиру. Брокар с такой отчетливостью помнит тот благословенный день, как если бы дело происходило вчера.
        - Вы мосье Эмиль Брокар? - твердо и властно заговорил человек, переступив порог комнаты.
        - Я… - робко отозвался хозяин, смущенный важным обличьем посетителя.
        Высокий, плотный, с холеным лицом, холодными, пристальными глазами, устремленными прямо на собеседника, тот был одет с той внушающей почтение скромной элегантностью, с какой одеваются очень богатые люди. Так по крайней мере казалось Брокару: от незнакомца повеяло на него духом самых высот жизненного благополучия. Вообще говоря, Брокар не был ни трусом, ни человеком угодливым, ему скорее присущи были самоуверенность, самоуважение и даже дерзость, но долгая нужда притушила эти свойства.
        - Я… - повторил он еще тише, пока посетитель, не торопясь объяснить цель своего визита, разглядывал его, словно муху под микроскопом.
        - Мне нужен пузырек этого вашего… мортуина, - презрительно сказал, наконец, посетитель.
        - О, пожалуйста, пожалуйста! - засуетился Брокар, бросаясь к шкафу, где у него в красивых баночках и пузырьках хранилась вся его химико-фармацевтическая дрянь.
        - Стойте, вы! - оборвал посетитель. - Он и в самом деле причиняет лишь  в р е м е н н у ю  смерть?
        - Не извольте сомневаться, мосье! Я проделал десятки опытов над кошками, и ни одного смертного случая! Наконец я экспериментировал над самим собой! Перед вами человек, который дважды умирал и дважды воскресал из мертвых. Действие этого снотворного основано на совершенно ином принципе, чем все другие, оно не оставляет в организме никакого следа…
        Самое странное, что это было правдой: из всех изделий Эмиля Брокара его мортуин представлял несомненный интерес, и только ложная направленность ума и характера помешала изобретателю сделать секрет этого препарата достоянием науки.
        - А на какой срок - смерть? Ну, выключение сознания?
        - Двое суток, не меньше.
        - Доза?
        - Тридцать капель, мосье.
        Посетитель помолчал.
        - А если… пятьдесят, сто капель? - неожиданно спросил он, понизив голос.
        - Не рекомендую, мосье. Можно не проснуться…
        - Итак, не больше тридцати капель… - Посетитель сунул руку в карман. - Сколько с меня?
        Брокар ответил не сразу: это был первый флакон мортуина, нашедший покупателя, и он еще не успел подумать о цене. А что, если назвать какую-нибудь несуразную цифру, ну, скажем, пятьсот новых франков? В сущности это не так уж много: приличный обед обходится сейчас не меньше чем в десять франков. К тому же этот странный вопрос об усиленной дозе…
        - Шестьсот франков, мосье, это очень дорогой препарат…
        - Получите тысячу. Излишек - за скромность. За полную и совершенную скромность. Понятно? Иначе… - посетитель зло сощурил глаза. - Полиция у меня в руках, а вы, мне известно, в руках у полиции!
        - Мосье! - восторженно воскликнул Брокар. - Считайте, что отныне я нем, глух и слеп, что меня нет на свете!
        - Вот именно, мосье Брокар, - подчеркнуто сказал посетитель. - Именно так я и буду считать.
        С этим он повернулся и вышел.
        И тут Брокара осенило. Да это же бездонный сундук, из которого он сможет черпать золото до конца своих дней! Надо только выследить этого человека, узнать его имя, общественное положение, адрес! А главное - для какой цели приобрел он мортуин и как воспользуется им! Тут дело явно попахивает аферой, быть может преступлением, и дураком будет он, Брокар, если не урвет свою долю у этого типа!..



        Брокар распахивает выходную дверь, прислушивается. Тишина. Неужто этот тип уже успел сбежать с лестницы и сейчас шагает по улице, затерявшись среди прохожих? Не касаясь перил, перескакивая ступеньки, с зашедшимся сердцем мчится Брокар вниз. Нет, на этот раз он не выпустит фортуну из рук, он оседлает ее, пришпорит, погонит галопом! Четвертый, третий, второй этаж… И тут Брокару почудилось, будто он со всего разбега стукнулся лбом о каменную стену: на площадке второго этажа, обратясь к нему лицом, заложив руки за спину, стоял его недавний посетитель.
        - Я ожидаю вас целых две минуты, - сказал он спокойно. - Я уже готов был поверить, что вас и в самом деле нет на свете. - Тут лицо его исказилось гримасой злобы, и он выкрикнул коротко, отрывисто, как кричат собаке: - Марш на место!
        Брокар как-то вдруг сгорбился, повернулся и, тяжело опираясь на перила, двинулся вверх по лестнице…
        Какой шанс упустил он тогда, какие возможности не сумел использовать! Правда, он пожил целый месяц в полное удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Но с того памятного вечера, когда он небрежно бросил последние пять франков «на чай» официанту в одном из дорогих ресторанов Парижа, началась самая печальная полоса его жизни. Он растерял за это время всю свою клиентуру. Раньше к нему наведывалась за дешевыми «чудодейственными» лекарствами беднота, не имевшая возможности лечиться у врача; окрестные проститутки охотно пользовались «нестираемыми румянами Эмиля Брокара»; старые чиновники на пенсии пытались с помощью его снадобий вернуть утраченную молодость. А теперь ему редко-редко перепадал десяток-другой франков, и за год нужды он успел спустить папаше Ледрю все вещи, имевшие какую-либо ценность. И вот сегодня он дошел, наконец, до крайности: в доме нет ни гроша, даже ни одной вещи, которую можно было бы обратить в деньги.
        Чем так жить, не лучше ли принять смертельную дозу мортуина? Все равно от него нет никакого проку, так пусть сослужит своему изобретателю последнюю службу!.. Нет, нет, такой конец недостоин его, Брокара! Как? С его умом, знаниями, энергией подохнуть в этой квартиренке, как крыса, наглотавшаяся мышьяку? И это в то время, когда всякая нечисть - невежды и дураки - гребет деньги лопатами? Пусть у него пустое брюхо, пусть нет у него денег на обед, но он еще жив, жив, жив, черт побери, и вовсе не намерен сдаваться!..
        Брокар оглядел свое убогое жилье, кинулся к лабораторному столу, ухватил старинную фарфоровую чашку, на дне которой темнел какой-то затвердевший осадок, сбежал с лестницы и зашагал к папаше Ледрю.

3. НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

        Старинный узкий переулок, где торговал папаша Ледрю, ответвлялся от одной из центральных, наново застроенных улиц города. Это была улица больших магазинов, за их сверкающими витринами были выставлены всевозможные товары: дорогое белье и ткани, мужская и женская одежда, сшитая по последней моде, радиоприемники и холодильники новейших образцов, драгоценные ювелирные изделия, тончайшие духи. Брокар любил бродить по этой улице, он подолгу останавливался у витрин, предаваясь мечтам о своем блистательном будущем, когда вся эта роскошь станет для него доступной. Но сегодня ему было не до мечтаний, его занимало совсем иное: даст ли что папаша Ледрю за старинную, но попорченную химикалиями фарфоровую чашку, которая досталась ему, Брокару, еще от покойных родителей?..
        Вот он стоит с хмурым, озабоченным видом на тротуаре, против переулка папаши Ледрю, нетерпеливо ожидая, когда, наконец, остановится нескончаемый поток автомашин. С завистью профессионального неудачника глядит он на проплывающие мимо него «рамблеры», «мерседесы», «лансеры», «темпесты», «пежо», «корветы», «ящеры», в которых сидят сытые - уж во всяком случае, сытые - люди, глубоко равнодушные к тому, что Эмилю Брокару сегодня нечего жрать. А ведь он готов  н а  в с е, этот Эмиль Брокар, право же, у него нет никаких убеждений и предрассудков, одна только неуемная злость на судьбу, которая вот уже двадцать лет обносит его своими благами. Не смотрите, что он плохо одет, что костюм его в пятнах, что воротник рубашки не первой свежести, что он скверно выбрит, что от недоедания у него посерело лицо и впали щеки, что от крыльев носа идут к углам рта две глубокие борозды. Он еще способен на многое, только позовите его, только укажите, к чему приложить дремлющие в нем силы, а уж он…
        Незнакомец! Тот самый незнакомец, что два года назад являлся к нему, Брокару, за мортуином! Он, он, в этом нет никакого сомнения! Брокар узнал бы это лицо среди тысяч, оно накрепко запечатлелось в его памяти в тот знаменательный день, на лестничной площадке второго этажа, когда разъяренный незнакомец прогнал его от себя, словно нашкодившего пса! Сейчас он небрежно развалился в дорогом, лимонного цвета лимузине, который медленно продвигался в потоке автомашин. Рядом с ним сидела совсем юная девушка, лет восемнадцати, одетая с такой же скромной элегантностью, как и незнакомец. Улыбаясь, она в чем-то убеждала его, а он согласно и вместе снисходительно кивал в ответ головой.
        Несмотря на безотчетный страх, какой внушал ему этот человек, Брокар ощутил сейчас в себе отчаянную решимость. Что ему, черт побери, терять? Что осталось у него, кроме загаженной фарфоровой чашки? Теперь или никогда! Надо призвать этого темного дельца к ответу, вцепиться ему в самое горло! «А ну, признавайся, на что потребовался тебе мой мортуин? Кого и с какой целью спровадил ты, пусть бы и на время, на тот свет? Сколько денег нажил на этой афере? Надо думать, немало! Так вот, изволь поделиться со своим компаньоном, не то он быстро упрячет тебя в тюрьму!..» Так, в крайнем возбуждении, бормотал про себя Брокар, шагая по краю тротуара вслед лимузину и ни на миг не упуская его из виду. Но скоро лимузин вырвется из уличной тесноты на простор площади, и шофер даст полный ход. Что же делать тогда - нанять такси? Но у него нет ни сантима!..
        Подобно реке, текущей в море, улица все быстрее устремлялась к уже светлевшей вдали площади. Брокар прибавляет шаг, он уже почти бежит, расталкивая прохожих, те возмущенно глядят ему вслед. А лимузин, все убыстряя ход, мчится к площади.
        Не кинуться ли ему наперерез машине, встать на ее пути? Будь что будет! Брокар готов осуществить свое отчаянное намерение, но лимузин уже огибает площадь. Все пропало! Брокар еще следит взглядом за ярким, лимонно-золотым корпусом лимузина, но тот уже вне пределов досягаемости. И вдруг происходит чудо, да, да, настоящее чудо! Лимонно-золотистое пятно застывает на месте: шофер, сделав резкий поворот, подкатывает к подъезду нарядного шестиэтажного, из красного гранита, дома по правую сторону площади, выскакивает из кабины и распахивает дверь. Брокар на бегу видит, как из машины выходит незнакомец, за ним девушка, он помогает ей сойти, и оба исчезают в подъезде. Шофер открывает багажник, достает тряпку и начинает усердно драить машину.
        - Дружок, - еще задыхаясь от бега, обратился к нему Брокар, - не скажешь ли, как пройти на площадь Оперы?
        - Ступай вон туда, - нелюбезно отозвался шофер, молодой мордастый парень, и сделал неопределенный жест рукой. Если бы Брокару действительно нужна была площадь Оперы, он не извлек бы из этого жеста ни малейшего указания.
        - Спасибо, дружок, - сказал он вкрадчиво. - Однако у тебя на редкость красивая машина, я еще никогда не встречал такой замечательной расцветки… Какая это марка?
        - Не видишь, что ли? «Понтиак»…
        - Да, да, «понтиак»! И хорош же! Видать, ты опытный шофер, если тебе доверили такого красавца!
        Шофер промолчал, но выражение его лица чуть смягчилось.
        - Наверное, твой хозяин хорошо тебе платит, ведь такая машина должна принадлежать богачу…
        - Я на хозяина не жалуюсь - не обижает.
        - Зачем же ему обижать такого ладного парня, как ты? Когда я знавал лучшие времена, я был бы счастлив иметь у себя такого шофера, как ты. Я видел, как лихо ты подкатил к подъезду - прямо загляденье!
        На этот раз Брокар попал в цель: грубые черты шофера разгладились, на его лице возникло нечто вроде улыбки.
        - Чего там, дело привычное…
        - Ну, это как сказать, - настаивал Брокар. - Для тебя дело привычное, а другому такое уменье и во сне не снилось! Кстати, дружок, мне твой хозяин показался знакомым, хотя я и видел его издали. Уж не знаменитый ли это ученый, профессор Леон Бержье, его портрет напечатан сегодня в «Фигаро»? А?
        - Какой там профессор! Деляга…
        - Значит, мне почудилось… А дочка у него, надо сказать, красавица!
        - Не дочка она ему, а вроде племянницы. Ну, я поехал!
        - Постой-ка, друг! Ты пришелся мне по душе, я не хотел бы потерять тебя из виду. Как тебя звать?
        - Жак.
        - Ну, ты не один Жак в Париже!.
        - Жак Шолан.
        - Красивое имя: Жак Шолан! А твоего хозяина?
        - Мосье Альбер Стамп.
        - Альбер Стамп? О, так я же встречался с твоим хозяином! То-то, вижу, знакомое лицо! Ну, спасибо друг, надеюсь, мы еще свидимся с тобой…

«Деляга! Так, так, денежки, можно сказать, в кармане! Только спокойно, Эмиль, никакой горячности, а то опять выпустишь добычу из рук. Сейчас ты пройдешься по улице, чтобы охладить свой пыл и продумать план действий. Итак, Альбер Стамп - деляга. Никаких церемоний, разговор - в лоб. Что касается угроз, милейший, оставьте их при себе, не так-то просто запугать Эмиля Брокара! И если не хотите иметь неприятностей… Что? Пять-шесть тысяч? Дешево же, милейший, хотите вы купить мое молчание. Да один ваш «понтиак» сто?ит, верно, тысяч сорок! Нет-с, уж лучше я потешу свою душу и побеседую о вас, мосье Альбер Стамп, с префектом полиции… Так-то вот!»

4. В ГОСТЯХ У АЛЬБЕРА СТАМПА

        - В какой квартире живет мосье Альбер Стамп?
        - А кто вы такой? Зачем вам мосье Стамп?
        - По делу, мой друг. По личному делу.
        - Как доложить?
        - Мосье Эмиль Брокар.
        Консьерж взял телефонную трубку и крутанул диск.
        - Антуан? Мосье Стампа спрашивает… некий Брокар. Говорит, по личному делу… Н-нет, не очень-то… Ладно, доложи!..
        Не выпуская трубки, консьерж нагловато посматривал на плохо одетого Брокара, словно в ожидании, когда, наконец, прикажут ему вытолкать непрошеного посетителя в шею. А непрошеный посетитель в это время мучительно раздумывал, что ему делать, если Стамп попросту не примет его. Написать письмо? Но ведь это документ, а в таком деле лучше не оставлять документов.
        - Про-пус-тить? - разочарованно протянул консьерж. - Ступайте, любезный! Третий этаж, квартира семнадцать. Ноги, ноги вытри! - прикрикнул он грубо.
        Брокар, умиленный удачей, старательно тер ступни о половик, ласково выговаривая консьержу:
        - Ах, какой вы, право, нелюбезный человек, мой друг! Мы же с мосье Альбером однополчане, вместе сражались против бошей за нашу прекрасную Францию…
        Третий этаж. Квартира семнадцать. Этакие двери бывают только в старинных дворцах и в лучших отелях, отделанных под старину. На двери внушительная медная доска:
«Альбер Стамп. Представительство «Компани оф Нью-Джерси». Не успел Брокар нажать кнопку звонка, как дверь бесшумно распахнулась.
        - Прошу, мосье.
        Молодой пригожий лакей в белых перчатках, - видимо, тот самый Антуан, с которым разговаривал консьерж, - вежливо отстранился, пропуская гостя. Он молча проводил его в обширную, комфортабельно обставленную гостиную, чуть склонил напомаженную голову, произнес: «Мосье Стамп просил обождать», - и удалился, прикрыв за собой дверь.
        Оставшись один, Брокар подошел к высокому трюмо и оглядел себя с головы до ног. Право же, для человека, «готового на все», у тебя слишком жалкий вид, Брокар! Эти впалые, будто всосанные щеки, голодные, в красном окружии, глаза, этот ужасный, позапрошлогодней моды костюм, стертые ботинки, нечистое белье! Брокар, Брокар, и как только дошел ты до такого падения! А еще лезешь в шантажисты! Шантажисту полагается иметь «вид», иначе кто станет с ним считаться!.. Эх, только бы приодеться да наесться вволю, а там ты еще покажешь себя. А ну, выше голову, Брокар! Сегодня твой Аустерлиц, твой Ваграм! Помни: терять тебе нечего, а приобрести…
        - Мосье?.. - Стамп в спокойном удивлении стоял на пороге. - Что вам угодно, мосье?
        Брокар согласно разработанному плану нахально улыбнулся.
        - Что мне угодно? Денег, милейший! Ничего другого. Этакой доброй толики денег!
        - Что такое? - с брезгливым недоумением произнес Стамп. - Каких денег?
        - О, самых обыкновенных! - упиваясь своей ролью, воскликнул Брокар. - Тех, что в чрезмерном обилии выпускает наше государственное казначейство! Да вам ли, почтенный, не знать…
        - Слушайте, вы! - резко прервал Стамп. - Когда нужда принимает такой нахальный облик, ей трудно рассчитывать на жалость или сочувствие. Вы надели на себя не ту маску. Но я христианин, и у меня есть правило: не отстранять протянутой руки. Вот вам сто франков - и уходите!
        - Да вы что? - усмехнулся Брокар, твердо усвоивший, что ему нечего терять. - Вы, может, и впрямь не узнали меня? Могу напомнить… - Он вплотную приблизился к Стампу и внушительно, по складам произнес: - Мор-ту-ин!
        - Да вы, верно, пьяны, - Стамп с отвращением откинулся от наседавшего на него гостя. - Ступайте прочь, или я прикажу вас вывести!
        - Нет, милейший, не прика?жете! Не рискнете! - Брокар развязно зашагал по гостиной. - Вы рассуждаете сейчас примерно так: «Этому человеку явно нечего терять, и он способен на все. Пусть он даже не знает, с какой целью я приобрел у него два года назад мортуин, не знает и того, воспользовался я его мортуином или выбросил за окошко. Но он получил от меня за молчание кругленькую сумму и понимает, что дело шло не об опытах с морскими свинками. Наконец ему известно теперь, кто я такой: деляга, да еще, может, из темных деляг. Если он подымет вокруг моего имени шум и пустит в оборот это страшноватое словцо мортуин… Нет, уж лучше заткнуть ему глотку банкнотами! К тому же человек он, видать, бывалый и дошлый. Как, к примеру, сумел он отыскать меня в шестимиллионном Париже?.. Конечно, можно бы его припугнуть, как в тот раз, полицией и даже усадить за решетку. Да что толку? Он возьмет да и напишет какому-нибудь крикуну - депутату, прокурору, министру юстиции, а то и просто в газету! Словом, здорово я оплошал два года назад, связавшись с этим типом. А за оплошность надо платить!..»
        И Брокар, остановившись около хозяина, самым наглым образом вытянул перед собой руку и развернул ладонь.
        Пока Брокар говорил, Стамп ни разу не прервал его. Он все так же стоял в дверях, как бы подчеркивая, что не намерен входить с непрошеным гостем ни в какие отношения. Но брезгливо-гневное выражение постепенно сходило с его лица, а под конец оно сменилось даже благожелательным вниманием. Когда же Брокар, завершив свой монолог, протянул к нему руку, Стамп расхохотался вдруг неожиданно - тонким, визгливым смехом. Он хохотал долго, основательно, на одной и той же ноте, без всякого напряжения, будто выполнял какой-то обряд. Брокар, не зная, что означает этот смех, улыбался ему в ответ чуть смущенной, кривой улыбкой: уж не потешается ли над ним этот чертов Стамп?..
        - Вы очень рассмешили меня, Брокар, - заговорил, наконец, Стамп ровным голосом. - Я никак не ожидал от вас этакой беспардонной наглости. Однако - к делу!
        Перед Брокаром стоял сейчас тот самый Стамп, с лестничной площадки, - угрожающе решительный, с безжалостными глазами, - и он снова ощутил былой трепет.
        - Вы правы, - продолжал Стамп, - человек, которому нечего терять, - опасное животное. Вот вам чек на тысячу франков. Теперь вам есть что терять, и надеюсь, вы снова станете человеком, то есть обыкновенным трусливым животным. И зарубите себе на носу, - Стамп шагнул к Брокару и согнутым пальцем несколько раз пребольно стукнул его по переносице, - зарубите себе на носу: я не из тех, кто поддается шантажу! Хотите служить мне - извольте, мне такие отпетые люди нужны! Заслу?жите - будете кормиться, да еще как! А за прошлое - ни гроша! Всё!..
        - Одной тысячи мне мало…
        - Я сказал: всё! - Стамп железной рукой ухватил Брокара за ворот пиджака.
        - Право, я заслужу…
        - Сначала оденься, обуйся, приведи себя в должный вид, ты, оборванец! - уже добродушно заключил Стамп. - В таком виде ты годен только на свалку! А когда понадобишься мне, я дам тебе знать! Сам же сюда - ни ногой!..
        И Стамп подтолкнул гостя к двери.
        - Антуан, проводите мосье Брокара!..
        Брокар пришел в себя только на улице, в правой руке у него был крепко зажат чек на тысячу франков. Не сделал ли он опять глупость, не поддался ли слабости? Не мог ли он настоять хотя бы на двух тысячах? Не вернуться ли ему назад? Этот Стамп явно струсил, раз нашел нужным раскошелиться хотя бы на тысячу!..
        Нет, нет, начать все сначала у него не хватит сейчас сил, его до конца вымотала эта встреча! Прежде всего надо поесть, а то его просто шатает от голода. И тут Брокара охватило вдруг восторженное, ликующее чувство, он готов был петь, кричать, пуститься в пляс. Час назад у него не было на что пообедать, а сейчас он может зайти в любой, самый дорогой ресторан, потребовать самых дорогих блюд, тонких вин! И то же самое будет завтра, послезавтра, через неделю, через месяц! А впереди - еще тысячи и тысячи, этот тип теперь у него в руках, недаром обещал он ему, Брокару, какие-то сверхвыгодные дела! Браво, Брокар, браво, наконец-то ты на верном пути!..

«Все это так, дорогой мой, - ласково улыбнулся себе самому Брокар, стоя перед зеркальным стеклом витрины, где отражалась его потрепанная фигура, - но в таком виде ты и действительно годен только на свалку, как сказал твой новый приятель Альбер Стамп. Ни один уважающий себя швейцар не пропустит тебя в ресторан, а в бистро? ты и сам теперь не пойдешь. Так не лучше ли еще немного потерпеть и привести себя «в должный вид», как сказал тот же Альбер Стамп?..»
        Не прошло и часу, как порог лучшего парижского ресторана «Шато», выстроенного в стиле средневекового замка, переступил немолодой, худощавый, элегантный господин; в этом господине нелегко было признать Эмиля Брокара, нищего изобретателя чудодейственных снадобий.

5. В КАПКАНЕ У ПАПАШИ ЛЕДРЮ

        Было еще совсем светло, когда мосье Эмиль Брокар, сопровождаемый угодливыми поклонами великолепного швейцара, вышел из ресторана «Шато» на шумную и многолюдную в этот час улицу. Трудно передать словами то чувство физического и душевного довольства, какое испытывал сейчас Эмиль Брокар. Желудок его был насыщен самыми изысканными блюдами, какие только числились в меню модного столичного ресторана, в крови играло тончайшее из вин, созданных знаменитыми французскими виноделами, душа была полна радостных надежд и ожиданий. Куда же податься теперь? О, только не домой! Брокар с презрением подумал о своей убогой, запущенной комнате, ему казалось, что он уже никогда более не вернется туда. И подумать только, что сегодня утром он все свои надежды возлагал на дрянную фарфоровую чашку, которая покоится ныне в урне для мусора! Да, не пришлось этому скареде, папаше Ледрю, поиздеваться над ним. Кстати, не заглянуть ли ему в лавчонку Ледрю, возможно, у него еще сохранилась старинная пенковая трубка, которую он, Брокар, вынужден был уступить ему за гроши на прошлой неделе.
        - Ну-ка, признайтесь, дорогой Брокар, кого вы отравили или ограбили?
        Такими словами приветствовал папаша Ледрю появление мосье Брокара, когда, пристально вглядевшись, узнал в нем давнего своего клиента.
        - Я пришел к вам не за тем, чтобы выслушивать ваши дурные остроты, - надменно парировал Брокар. - Я хочу выкупить у вас мою пенковую трубку. Хотя я и не курю, но эта трубка дорога мне как память. Надеюсь, она еще цела?
        - Увы, нет! Сегодня утром у меня приобрел ее Музей материального быта восемнадцатого века, милейший Брокар! И за сущую безделицу - за ничтожные двадцать франков!
        - Я заплатил бы вдвое дороже, - хвастливо заметил Брокар. - Вы прогадали, Ледрю.
        - Сорок франков? - при всей своей полноте папаша Ледрю проворно вскочил с места. - За такую сумму я готов немедленно расторгнуть сделку с музеем - они еще не внесли денег! Только для вас, дорогой друг! - Он полез под прилавок, извлек оттуда трубку и протянул ее Брокару. - Только для вас!
        Брокар скрепя сердце достал из бокового кармана изящный замшевый бумажник и двумя пальцами вытянул оттуда сорок франков.
        - Да будет вам стыдно, Ледрю, - сказал он с тонкой улыбкой богатого и знатного барина, - вы нажили на бедном мосье Брокаре почти триста процентов!
        - О, не обессудьте, дорогой мосье, одинокого, больного старика! - с восторженным подобострастием воскликнул папаша Ледрю. - Кто пригреет, кто накормит папашу Ледрю, когда у него не станет более сил работать? Вот и приходится…
        - Вы старый лицемер, Ледрю, - игриво погрозил ему пальцем Брокар. - Но да простит вас всевышний!
        - Да простит… - смиренно повторил папаша Ледрю и тут же, без всякого перехода, затараторил: - А не могу ли я предложить вам, мосье, кое-что из моих последних новинок: набор японских вееров, чучело фламинго, шахматы из фарфора, старинную раму от картины Рембрандта, самые чувствительные в мире аналитические весы…
        - Нет, Ледрю, это не то, что может заинтересовать меня, - с важностью сказал Брокар. - Вот если бы вы предложили мне старинную золотую луковицу или, скажем, подлинную миниатюру Изабе… А что это у вас там за ящичек?
        - Пустяки, мосье, коллекция камешков. Но ящик рекомендую - настоящее палисандровое дерево!
        - А ну, покажите!
        - Прошу вас, мосье. Если ящик вас интересует, камешки можно и выбросить…



        Да, настоящий палисандр. Брокар вынул из ячейки один камешек и повертел его перед глазами. Второй, третий, четвертый, пятый, шестой… Так, так! Но на седьмом он задержался. Более того: он впился в него взглядом. Нет, нет, ошибки тут быть не может: как-никак, он два года изучал в Сорбонне геологию, прежде чем предпочел ей фармацию. Главное же, в этой коллекции представлено именно то сочетание минералов, какое бывает лишь в одном-единственном случае. Все они взяты, несомненно, из одного рудного участка.
        - С чего это вы стали интересоваться минералогией, Ледрю? - заговорил, наконец, Брокар, с трудом овладев собой.
        - А почему бы и нет? - холодно отозвался папаша Ледрю, он успел уже кое-что подметить в поведении Брокара. - Мне интересно все, что интересует моих покупателей. А вас, кажется, заинтриговали эти камешки, мосье?
        - Да, - беспечно улыбнулся Брокар, - особенно же то, что они упрятаны в ящик из настоящего палисандра… Откуда у вас эта коллекция, Ледрю?
        - Коммерческая тайна, мосье.
        - Цена этому ящику?.
        - С камешками, мосье, или без камешков?
        - Ну, с камешками…
        - Сто, мосье, - невозмутимо сказал папаша Ледрю. - Сто франков. Редкая вещь…
        - Вы, конечно, шутите, Ледрю.
        - Нет, мосье.
        - Но, Ледрю, этой вещи красная цена пятнадцать франков!
        - Как вам угодно, мосье.
        - Ну, скажите тридцать, наконец, пятьдесят франков, и я заберу у вас эту вещь! - почти умоляющим голосом заговорил Брокар. - Нельзя же так в самом деле…
        - Сто, мосье.
        Папаша Ледрю играл в беспроигрышную игру. Своим наметанным глазом он видел, что Брокар внутренне весь дрожит от захватившего его азартного чувства и без этих камешков из лавки нипочем не уйдет. Такие случаи встречались нечасто, и Ледрю научился использовать их до конца: покупатель, влюбившийся в какую-нибудь вещь, бился в его цепких руках, как в капкане, и затем неизбежно сдавался.
        - Сто, мосье.
        - Но, Ледрю, это же нелепость… - беспомощно бормотал Брокар. - Ну, шестьдесят, семьдесят франков…
        - Сто, мосье.
        - Нет, нет, о ста не может быть и речи, это же просто смешно, Ледрю! Что в ней есть, в этой вашей коллекции! Обыкновенное школьное пособие…
        И Брокар, будто невзначай, выхватил из ячейки заветный камешек и приблизил его вплотную к глазам: нет никаких сомнений, это он, тот самый, прославленный ныне минерал! Но откуда он взялся, из какого месторождения?
        - Ну, конечно же, - убеждал он папашу Ледрю, - обыкновенная минералогическая коллекция, из тех, что дарят школьникам ко дню рождения.
        - Как вам будет угодно, мосье.
        - Хорошо, пусть будет не по-моему и не по-вашему: восемьдесят! Это мое последнее слово, Ледрю. - И Брокар отошел от несговорчивого хозяина, делая вид, что готов покинуть лавку.
        - Как вам будет угодно, мосье.
        - Вы просто сумасшедший, Ледрю! - уже злобно вскричал Брокар, снова приближаясь к прилавку. - Какой дурак даст вам за вашу паршивую коллекцию сто франков? Что в ней, алмазы, что ли?..
        - Вам лучше знать, мосье, вы человек ученый. Во всяком случае, этот ящик с камешками принадлежал весьма почтенной особе.
        - Скажите, от кого попала к вам эта вещь, и я, так и быть, плачу девяносто франков!
        - Коммерческая тайна, мосье, я не имею права ее открыть. Сто, мосье.
        Что оставалось делать Брокару? Он снова извлек из кармана свой замшевый бумажник, и на замызганный прилавок папаши Ледрю легла новенькая стофранковая ассигнация.
        Брокар смутно помнил, как он вышел из лавки папаши Ледрю, как добрался до своего дома, неся под мышкой палисандровый ящик. Приехал ли он домой в метро, в автобусе, в такси или просто пришел пешком - этого он не мог бы сказать. Голова его пылала, мысли скакали, как в тифозном бреду, всю дорогу он что-то бормотал про себя, никого и ничего не замечая. Но одна назойливая мысль то и дело пробивалась на поверхность: не может быть - так не бывает, - чтобы в один день приключились с человеком две такие ошеломительные удачи.

6. ТАЙНА ПАЛИСАНДРОВОГО ЯЩИКА

        Одним махом взбежав на пятый этаж, Брокар замешкался у своей двери: у него дрожали руки, и он не сразу смог попасть ключом в замочную скважину. Ворвавшись, наконец, в комнату, он включил свет и, не сняв шляпы, бросился к своему колченогому лабораторному столу. Электроскоп! Он не пользовался им уже несколько лет, и на корпус прибора густо налипла пыль. Стараясь унять дрожание рук, Брокар бережно, шелковым носовым платком, купленным сегодня на стамповские деньги, стал счищать с электроскопа пыль. Лишь бы только прибор был в исправности! Затем он потер эбонитовую палочку о свой замшевый бумажник и, когда она наэлектризовалась, осторожно прикоснулся ею к листочку фольги, закрепленному на штативе прибора, Легкий серебристый листочек быстро взлетел кверху и затем медленно, пересекая деления шкалы, опустился вниз.
        Прибор в полной исправности! Можно приняться за дело! Брокар поднимает крышку палисандрового ящика и со сложным, острым чувством глядит на образцы минералов. Теперь он уже не спешит, и вовсе не потому, что овладел собой. Напротив, именно сейчас его волнение достигло наивысшей точки. Победа или поражение? Подтвердит прибор его догадку или опровергнет ее? Брокар медлит из страха перед неудачей, он вновь и вновь перебирает камешки, один за другим, они как живые трепещут в его руках.
        Этот оловянно-серый, с металлическим блеском, конечно, смальтин; этот латунно-желтый, с характерным двойниковым строением - халькопирит; белый, стеклянного блеска - барит; серебристо-красный - висмут; самородное серебро; обыкновенный плавиковый шпат, который ученые нарекли таким красивым именем: флюорит. Если только он, Брокар, не заблуждается, то все эти минералы - скромные придворные, почетная свита вот этого властителя минералов, почти незаметной черной смолки, к которой привлечено сейчас внимание всего мира.
        Радиоактивность… Если она присутствует в этом камешке хотя бы в ничтожном количестве, листок электроскопа тотчас же покажет это. Но Брокар особенно долго медлит с проверкой камешка, который и заставил его, в сущности, выложить на прилавок папаши Ледрю целых сто франков. Это была сложная игра с собой: профессиональный неудачник, Брокар и на этот раз готовил себя к поражению, хотя в самой глубине души и верил, что удача наконец-то улыбнется ему.
        С равнодушным видом человека, который уже ничего не ждет от судьбы, Брокар кладет, наконец, смоляно-черный камешек под колпачок прибора. Затем он неспешно наклоняется, приближает глаз к застекленной трубочке - и вдруг вздрагивает всем телом, словно его пронизала молния: листок фольги почти мгновенно срывается вниз по шкале, пробежав за секунду сотни делений.
        Нет, этого не может быть - так не бывает - две такие головокружительные удачи за один день! Брокар вновь и вновь заряжает прибор, и явление неизменно повторяется: легкий серебристый листок, словно под дуновением могучего электрического вихря, всякий раз стремительно низвергается с вершины шкалы к самому ее подножию.
        Теперь уже не было ни малейшего сомнения: минерал в высшей степени радиоактивен. Ясно, что остальные образцы, представленные в коллекции, - постоянные его спутники, члены дружной минеральной семьи, забредшей сюда, в эту комнату, из какого-то одного, неведомого месторождения. Брокар наставил на радиоактивный образец лупу. Да, да, это настуран - богатейшая урановая руда! А ведь на земле имеется всего лишь несколько крупных настурановых месторождений. Брокар ощутил себя на самом пороге тайны, овладение которой способно возвести его на высочайшие вершины богатства и власти.
        Волнение, охватившее Брокара, требовало выхода, ему хотелось немедленно что-то предпринять, куда-то идти, кого-то в чем-то опередить. И только тут его осенило: ему же нечего делать с этой коллекцией! Все это было лишь наваждением, чудовищным самообманом, призраком, созданным его воображением. И как только мог он выложить этому скареде Ледрю сотню франков за десяток камешков, не имеющих для него, Брокара, никакой цены! Уж не собрался ли он изготовить атомную бомбу из этого образца урановой смолки весом в десять граммов? Ах, Брокар, Брокар, старый дурак, когда ты, наконец, возьмешься за ум и перестанешь жить пустыми мечтами! Бросить на ветер сто франков! Ну что тебе в этой коллекции, собранной для себя каким-то любителем на каком-то, всем известном и давно разрабатываемом урановом месторождении?..
        Казалось, Брокара вмиг покинула вся бурлившая в нем энергия. Он сидел возле своего колченогого стола, склонив голову на руки, без мысли, без надежды, без движения. Так длилось с четверть часа. И вдруг какое-то внутреннее побуждение снова заставило его приподнять голову, он медленно выпрямился, встал со стула и по давней привычке зашагал по комнате.
        Нет, черт возьми, он не оставит этого дела, он не бросит сотню франков кошке под хвост! Вполне возможно, что он напал на след какой-то тайны. Почему не допустить, что об этом урановом месторождении известно лишь владельцу коллекции, который почему-либо не заинтересован в его разработке и даже более того - хочет скрыть от людей самое его существование? Да, но как оказалась эта коллекция у папаши Ледрю? Что ж, ее владелец мог умереть, а наследники разбазарили его имущество, в том числе и ящик с минералами! Наконец, могло случиться, что коллекцию собрал в какой-то неисследованной стране некий путешественник, сам не ведавший, что за тайна заключена в этих камешках; иначе он никогда не продал бы их папаше Ледрю. Словом, эта задача со многими неизвестными, и не сто?ит ломать голову над ее решением. Надо действовать. Надо выведать у папаши Ледрю, кому принадлежала эта коллекция и каким путем попала в его лавчонку.
        Итак, завтра с утра мы принимаемся за папашу Ледрю. Хочет того папаша Ледрю или нет, а ему придется поделиться с мосье Брокаром своей «коммерческой тайной». Мосье Брокару не до шуток, на карту поставлено слишком многое. Двадцать лет ждал он своей судьбы и не позволит какому-то жирному лавочнику стать на своем пути!..

7. ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

        На другой день, около полудня, в лавку папаши Ледрю вошел человек средних лет, обыкновенно одетый, с обыкновенным, маловыразительным лицом.
        - Я хотел бы видеть мосье Ледрю.
        - Вы видите его перед собой, - отозвался папаша Ледрю.
        - Очень приятно, мосье, - вежливо произнес посетитель. - Я из полиции.
        - Из полиции? - Папаша Ледрю нахмурился, его старое сердце беспокойно забилось. - Какое дело полиции до меня? Я честный коммерсант…
        - Из  т о й  полиции, - многозначительно сказал посетитель, подняв кверху указательный палец, словно «та» полиция пребывала на небе.
        Хотя папаша Ледрю имел смутное представление о «той» полиции, он еще больше струхнул. В его голове беспорядочно забегали мысли. Если бы дело шло о скупке краденого - за ним числились такие грехи, - он просто сунул бы в пасть этому типу несколько франков. Но ведь «та» полиция ведает шпионажем, разведкой, контрразведкой и прочими страшными делами, столь памятными каждому парижанину с проклятых времен оккупации. Правда, перед ним самый обыкновенный француз, а не бош, но одному богу известно, на что способны эти типы «оттуда».
        - Так, так… - пробормотал папаша Ледрю. - И что же вам от меня надо? Уж не думаете ли вы, что я алжирский шпион? Или советский агент?
        - Не знаю, - сказал посетитель. - Но я уполномочен моим комиссаром поговорить с вами об одном важном деле. Прошу вас запереть лавку, разговор предстоит секретный.
        Папаша Ледрю достал из бездонного кармана своего фартука большущий ключ, покорно запер дверь и вернулся за прилавок.
        - Простите меня, старика, - держась за сердце, он опустился на табурет, - мне трудно стоять…
        - Это ваше право. А теперь потрудитесь ответить, - в голосе посетителя появились строгие ноты, - как попала к вам коллекция минералов, которую вы продали вчера некоему Эмилю Брокару?
        При этом посетитель уставился на папашу Ледрю своими отнюдь не проницательными глазами.
        - А-а, вот вы о чем! - приободрился было папаша Ледрю. - Ну, дружок, это моя коммерческая тайна.
        - Во-первых, я вам не «дружок», - резко сказал посетитель. - А во-вторых, извольте тотчас же ответить на мой вопрос. Знайте: в этом деле замешаны силы и интересы, связанные с обороноспособностью Франции! Понятно?
        - Господи боже мой! - выдохнул со стоном папаша Ледрю. - Надо же было мне связаться с этим проходимцем Брокаром! То-то он вырядился; как витринный манекен, во все модное, подлый изменник! Да и слыханное ли дело, - добавил он в полном смятении, - платить сто франков за паршивую коллекцию минералов, которой красная цена двадцать!..
        - По выяснении всех обстоятельств этого темного дела Эмиль Брокар понесет заслуженное наказание, - бесстрастно, как судья, сказал посетитель, затем склонился к папаше Ледрю и снизил голос до шепота: - Не советую вам хитрить со мной, уважаемый. Признайтесь, что побудило вас назначить за эту, как вы выразились, «паршивую», коллекцию столь высокую цену? Выходит, вам было известно об  о с о б о м  ее значении? Не так ли?
        - Помилуй меня бог, мосье, - слезно заговорил насмерть перепуганный папаша Ледрю, - ничего не было мне известно! Ну, принесли мне мальчишки коллекцию, продали за гроши. А тут подвернулся неожиданно разбогатевший проходимец Брокар, я понял, что можно сорвать деньгу, - и сорвал! Вот и все, клянусь вам вечным спасением!..
        - Это какие же мальчишки? - строго спросил посетитель.
        - Самые обыкновенные, ей же богу! Робер Картье и его приятель Поль, улица Кюмпьен, дом семнадцать! Вот и эти весы у меня от Робера и эти старинные часы! У него запропастился куда-то отец, ученый-геолог Анри Картье, он и распродает его барахло, чтобы не сдохнуть с голоду…
        - Робер Картье, сын геолога Анри Картье, Компьен, семнадцать? - медленно, словно зазубривая, повторил посетитель. - Не так ли? - Он откинулся назад и удовлетворенно сказал: - Теперь я вижу, что вы говорите правду, мосье Ледрю. Сказанное вами совпадает с нашими сведениями. Вот именно: Робер Картье, сын Анри Картье, Компьен семнадцать…
        - Ну да, Робер Картье, такой рослый, крепкий юнец, а тот, Поль, будет пожиже! У Робера есть тетка, она сейчас в лечебнице, а отец, черт его знает, пропал где-то без вести месяца два назад, наверное что-нибудь политическое, если только не хуже…
        Папаша Ледрю чувствовал себя сейчас истинным патриотом, разоблачителем государственной измены. Если бы посетитель не прервал его, папаша Ледрю, охваченный пафосом доносительства, готов был говорить и говорить, пока не иссякло бы все, что было ему известно - и даже неизвестно - о семействе Картье.
        - Мне все ясно, - с важностью заключил посетитель. - Я доложу комиссару, что вы дали чистосердечное показание. Но помните: никому ни слова, ни полслова о том, что у вас побывал представитель той полиции, а также об обстоятельствах, связанных с покупкой и продажей коллекции! Имена же Картье и Брокара, - он приложил ко рту ладонь, - держите под семью замками! Только в этом случае можем мы поручиться за вашу свободу…
        - О мосье комиссар!
        Когда посетитель покинул, наконец, лавку, папаша Ледрю утер полой фартука пот со лба и возблагодарил господа бога за чудесное избавление. И что за дельные, справедливые люди в этой высокой полиции! Они не только быстро установили полную его непричастность к измене, но даже не изъяли полученные им от изменника Брокара и все же честно заработанные сто франков! Что же такое было, однако, в этой коллекции минералов? Наверное, какое-нибудь взрывчатое вещество, не иначе. Удачно же избавился он от этого опасного товарца!..
        На этом папаша Ледрю и успокоился.
        А посетитель, выйдя из лавки, быстро миновал переулок, свернул за угол и сел в поджидавшее его такси. Не прошло и десяти минут, как он сошел у двери маленького кафе на дальней захолустной улочке, отпустил такси и вошел в помещение. За одним из столиков его поджидал Брокар.
        - Ну как? - спросил тот порывисто и даже привстал от волнения.
        - Все в порядке.
        - Фамилия? Адрес?
        - Фамилия, адрес.
        - Обстоятельства?
        - Обстоятельства.
        - Браво, Фагэ! Мадемуазель - два коньяка!..

8. НА ПОРОГЕ ТАЙНЫ

        Фагэ и на деле был полицейским шпиком, из самых мелких, к тому же из уголовной полиции. Не будь папаша Ледрю так напуган, он мог бы поставить этого дружка Эмиля Брокара в затруднительное положение простым требованием предъявить документ. Впрочем, папаше Ледрю была не по душе и уголовная полиция.
        Так или иначе, первый успех окрылил Брокара. Отметив его со своим дружком скромным количеством коньяка - Брокар не питал пристрастия к крепким напиткам, - он направил Фагэ в полицейское управление, где у того, в свою очередь, был дружок, имевший доступ к секретной картотеке. Было вполне вероятно, что там среди тысяч и тысяч найдется карточка и на геолога Анри Картье, бывшего обладателя таинственной минералогической коллекции.
        На этот раз Брокар поджидал Фагэ у себя на квартире, куда тот вскоре и явился.
        - Есть! - выдохнул он еще в дверях: видимо, Брокар успел заразить его духом азарта. - Анри Батист Картье, геолог, Компьен, семнадцать!
        - Давай сюда! - Брокар протянул к нему обе руки. - Все ли ты точно списал? Слово в слово?
        - Ничего я не списал, не так-то все это просто!
        - Как так? - опешил Брокар. - Почему не списал?
        - Да разве он подпустит меня к картотеке? Ему за это голову снимут…
        - Какое дело мне до того, кто из вас будет списывать! - закричал на него Брокар. - Ты ли, дружок, или твой приятель! Мне до зарезу нужна копия полицейской карточки на Картье, и дело с концом!
        - Я понимаю, только он не согласен на двадцать…
        - Врешь, он согласен! Это ты, ты решил сорвать с меня еще двадцать! Думаешь, не вижу этого по твоей ненасытной полицейской морде? Так знай же: ни гроша более!..
        - Он требует пятьдесят франков, Эмиль… Я уже взял на себя смелость и предложил ему тридцать, но он ни в какую. У нас, говорит, на всякие услуги и поблажки существует твердая такса. Карточка - пятьдесят франков…
        - Ах, подлецы! - неистовствовал Брокар. - Ах, грабители! Да на них никаких денег не напасешься! Пятьдесят франков за десяток слов, нацарапанных на кусочке картона!
        При всей своей расточительности, - а Брокар, если имел возможность, был расточителен до безрассудства, - он начал испытывать тревогу: за какие-нибудь сутки его капитал уменьшился на целую треть. А ведь он еще только у самого порога тайны.
        - Ладно, вот тебе пятьдесят франков! Только живо! И помни - в официальном конверте, запечатанном сургучом!
        Быстрота, с какой Фагэ доставил своему ученому другу копию полицейской карточки, красноречиво свидетельствовала, что его рвение обошлось Брокару по меньшей мере в лишние двадцать франков.
        - Наконец-то! - Брокар быстро надорвал конверт, извлек из него небольшой листок бумаги и стал бормотать про себя текст: - «Анри Батист Картье, ученый-геолог…»
        Тут он вдруг умолк и поднял голову. Фагэ, полицейский шпик, смотрел на него во все глаза и, похоже, весь превратился в слух; казалось, он слушает и глазами.
        - Спасибо, мой друг, - кротко сказал шпику Брокар. - Сегодня я не стану тебя больше беспокоить.
        - А за карточку?
        - Что - за карточку?
        - Ты же обещал лично мне десять франков.
        - Да ты уже, наверное, вдвое содрал с этого твоего… мерзавца!
        - Ничего я не содрал! - озлился Фагэ, хотя и сказал неправду. - Я и так дешево взял с тебя за Ледрю, а ты все скупишься!
        Брокар обозлился.
        - Вот тебе твои франки, и убирайся ко всем чертям! Да держи язык за зубами, не то я быстро дотянусь до тебя, у меня теперь длинные руки, так и знай…
        Как ни странно, опережая будущее, о котором он, в сущности, только мечтал, Брокар искренне верил в эту минуту в свое всемогущество. Несколько сотен франков, еще лежавших в его бумажнике, сомнительное покровительство Стампа, урановая руда, маячившая где-то на далеком горизонте, полицейская карточка на геолога Картье - вот и все, из чего слагалось это ложное ощущение силы.
        Оставшись один, наш герой принялся изучать карточку. Он читал медленно, вдумываясь в каждое слово и как бы взвешивая его на весах своих надежд, упований, расчетов.



«Анри Батист Картье, ученый-геолог, улица Компьен, 17. Вдовец, сорока двух лет. Проживает с сыном Робером, 17 лет, и с незамужней сестрой Мари Картье, 44 лет, ведущей его хозяйство. Внешность: средний рост, широкие плечи, волосы густые, иссиня-черные, развернутый лоб, прямой нос, глаза карие, чуть хмурый, но уверенный вид, походка твердая, движения резкие, волевое, решительное лицо…»

        - Ого, - с уважением произнес Брокар, - это, видать, человек!..



«С начала войны находился в действующей армии, после оккупации бежал в Северную Африку, в Алжир. Об этой поре его жизни ничего не известно. С 1943 года и до конца войны - в Сопротивлении, в Лионском районе. Образование, прерванное войной, закончил в 1947 году. Специальность - геология. Год назад вернулся в Париж из путешествия по Экваториальной Африке, куда был командирован на шесть месяцев Геологическим обществом. По истечении шести месяцев прислал оттуда материал, представляющий большой геологический и этнографический интерес. Однако в отсутствии пробыл значительно дольше: свыше трех лет. Обществу неизвестно, где именно находился он все это время и что делал. По некоторым, непроверенным сведениям, он долгое время жил среди негров, в глубине Экваториальной Африки, откуда позднее перебрался в Алжир. Все попытки Геологического общества возобновить с ним отношения по его возвращении в Париж успеха не имели. Причина такого странного отчуждения от прежних научных связей неизвестна…»

        - А вот мне известна! - воскликнул Брокар. - Причина заключена в этом самом палисандровом ящичке, господин ученый шпик, поставляющий в полицию сведения о своих коллегах! Эх ты, торчишь в самом сердце Геологического общества, а ни черта не знаешь! А вот Брокар - ха-ха-ха! - знает, да только не скажет. Однако пойдем дальше, эта полицейская писулька, ей-богу же, стоит сотни франков…



«Характер твердый, требовательный к себе и к окружающим, морально щепетильный. Картье принадлежит, видимо, к людям, исповедующим так называемые высокие идеалы»…

        - Это еще что за материя? - с комическим изумлением произнес Брокар. - С чем их едят, эти высокие идеалы? Уж не с кислой ли капустой или снятым молочком?..



«Политические симпатии Картье неясны, но следует взять его под подозрение: подобные люди нередко склоняются к коммунизму…»

        - Эге, ученый-то шпик, оказывается, совсем не дурак! - рассмеялся Брокар - его настроение по мере чтения все улучшалось. - А вот и данные наружного наблюдения…



«Ведет замкнутый образ жизни. Посетители редки, личность их установить не удалось, видимо приезжие. Поддерживает постоянные отношения с неким адвокатом Луи Барзаком, время от времени выезжающим в Алжир по делам судебной защиты арабов-мятежников. Картье часто посещает Национальную библиотеку, Африканский музей, новые выставки картин, из частных лиц - некую Мадлен Дюкан, искусствоведа, улица Пеллетье, 24. Не раз ускользал от наблюдения, видимо заметив слежку. Впрочем, постоянной слежки не велось. Несколько раз выезжал из Парижа в южном направлении, отсутствовал по 2-3 недели…»

        - Так, так, а вот и приписка!..



«14 марта текущего года, в 3 часа дня Анри Картье вышел из дому, сказав родным, что вернется через час, и с той поры бесследно исчез. Опрос домашних убеждает, что Картье, во всяком случае, скрылся не по собственной воле. Нет указаний и на то, что он стал жертвой преступления. Систематические поиски прекращены».

        - Нет, нет, не на ветер бросил я свои деньги! - сказал себе Брокар. - Но дело трудное, ох, какое трудное! Ясно одно: никем не тронутое, богатейшее урановое месторождение затеряно среди девственных лесов Экваториальной Африки, его попирают ногами голые дикари неведомого негритянского племени, не подозревая, что топчут величайшую ценность, какая только имеется сейчас на земле! А знают об этом во всем мире только два человека: Анри Картье и Эмиль Брокар. Картье, по всей видимости, хочет утаить от людей обнаруженное им месторождение, а Брокар, напротив, - открыть его людям… Впрочем, Эмилю Брокару известно пока не так уж много: поди-ка отыщи, не имея адреса, урановую кладовую в непроходимых дебрях этого чудовищного материка! Ну, а Картье, которому известно все, пребывает сейчас либо в преисподней, либо, что вернее, в лапах у нашей разведки! Постой, постой, а за какие же грешки могли зацапать этого Анри Батиста? Уж не прознала ли разведка об уране и теперь шантажирует беднягу, загоняя гвозди под ногти? С них станется! С них все станется! Если так, то твои франки, Брокар, и все твои великие планы - фью!
Как же, вырвешь ты у них уран из-под носа! В это дело, верно, теперь такие тузы замешались, только сунься - и заказывай себе панихиду! Хорошенькое же дельце приискал ты себе, Брокар, купив у папаши Ледрю палисандровый ящик!.. Ну, а что, если Анри Батиста замели совсем за другие дела, за какие-нибудь «высокие идеалы»? А то, быть может, - это было бы лучше всего - Анри Батист уже упивается на том свете ласками гурий? Так или иначе, Брокар, а надо действовать: связался с дьяволом - полезай в пекло! Как же обстоит дело на сегодняшний день? Старик Картье - в раю или в контрразведке, его сестрица Мари - в лечебнице, мальчишка Робер - дома и, видимо, без гроша денег. Принимаемся за мальчишку!..

9. БРОКАР ИДЕТ НАПРОЛОМ

        На другой день - было десять часов утра - Брокар в прежнем своем жалком обличье, с маленьким ветхим чемоданчиком в руках отправился на улицу Компьен, 17. Он все тщательно взвесил, продумал и на всякий случай разучил несколько ролей - как знать, что представляет собой этот Робер! Больше всего Брокар боялся спугнуть Робера: это крайне затруднило бы дальнейшие действия. Но была и другая опасность, более серьезная: а вдруг разведка, за какие бы провинности ни сцапала она Картье, держит его квартиру под наблюдением? Заметут они тогда его, Брокара, приставят пятерню к горлу и станут выпытывать: а что ты делал на квартире Картье, о чем договаривался с молодым Робером Картье?.. И все же приходится идти на риск. Ему все так здорово удается в эти последние дни, словно бы сама судьба ведет его за руку.



        Вот и дом № 17, старинный, ветхий, построенный, верно, еще при Бурбонах. Брокар входит в единственный подъезд дома и звонит у первой же двери. Ему открывает полная, пожилая женщина, грязно-седые волосы ее схвачены бумажными папильотками, она зло глядит на Брокара, видимо потревожившего ее сон.
        - Чего надо?
        - Простите меня, мадам, - с робостью бедняка говорит Брокар. - Я могу предложить вам очень дешевые, но целительные лекарства от любых болезней, а также кремы для кожи и румяна собственного изготовления. Имеются у меня также…
        Женщина не дает Брокару кончить фразу, она со злостью захлопывает дверь. Брокара это ничуть не смущает, он идет к следующей двери и нажимает кнопку звонка. На этот раз ему открывает юная стройная девушка лет семнадцати, в яркоцветной пижаме, от которой невольно жмуришься, с яркими голубыми глазами и рассыпанными по плечам черными волосами.
        - Да-а? - говорит она протяжно, и в голосе ее слышится привычное, неразборчивое кокетство, рассчитанное на все случаи жизни.
        - Мадемуазель, - игриво и радостно улыбается ей Брокар, он забыл в эту минуту, что одет как нищий, что играет чужую роль и что впереди его ждет трудный разговор с
«этим мальчишкой Робером». - Мадемуазель, ваше имя?
        - Бабетта…
        - Мадемуазель Бабетта, я хотел было предложить вам чудесные кремы и румяна собственного изготовления, но сейчас я отказываюсь от этого намерения: о вас щедро позаботилась сама природа, а она, как известно, лучший парфюмер на свете! Если бы…
        Тут позади девушки вырастает плечистый дядя в полицейской форме, с недобрым, хмурым лицом, видимо ее отец.
        - Это еще кто такой? - говорит он, грубо отстраняя девушку от двери.
        - Я, видите ли, хотел предложить…
        - А ну, убирайся, приятель! Шляются тут всякие!..
        Дверь с треском закрывается. Брокар, чуть обескураженный встречей с полицейским офицером, поднимается на второй этаж. Ему уже надоела эта игра. А то, что его видел здесь этот полицейский, право же, скорее удача: если потребуется, он удостоверит, что Брокар действительно предлагал его дочери снадобья для лица.
        Вот тут, за этой дверью, квартира геолога Анри Картье. Брокар нажимает кнопку звонка, слышатся быстрые, легкие шаги, щелк замка, дверь широко, доверчиво открывается, на пороге стоит рослый, крепкий, красивый юноша.
        - Да, мосье? - вежливо обращается он к Брокару.
        - Простите, - говорит Брокар. - Могу ли я видеть ваших домашних? Я хотел предложить очень дешевые, но целительные лекарства от многих болезней, а также румяна и кремы…
        - Увы, мосье, - сочувственно улыбается Робер - это был он. - Я дома совсем один и притом вполне здоров. А румяна и кремы - право, мне нечего с ними делать, мосье. Я очень сожалею…
        - В таком случае, я могу предложить вам чудесные чернила для авторучки, - упрямо настаивает Брокар, он делает значительные глаза, прикладывает к губам палец, делает шаг вперед, оттесняет Робера от двери и шепчет ему в самое ухо: - Я с вестью от вашего отца, Робер. Заприте дверь…
        - О-о! - не удержался от восклицания юноша.
        Брокар погрозил ему пальцем, сам закрыл дверь и проверил, крепко ли защелкнулся замок.
        - Дорогой мой, - заговорил он тихо и ласково, - я очень рад познакомиться с сыном моего друга Анри. Пройдемте в комнаты и поговорим.
        - Вот сюда, пожалуйста, - голос Робера дрожал от радостного волнения. - Это моя комната, здесь вам будет удобно. Прошу вас, в это кресло… О, значит, папа жив, не так ли, мосье?
        - Тише, Робер. Помните: я рискую головой, если мой маскарад будет раскрыт. О моем приходе к вам не должна знать ни одна живая душа. - Увидев нетерпеливое движение мальчика, он добавил: - Да, Да, Робер, ваш отец жив, здоров и находится в безопасности!
        - Но где же он, где? Я мог бы его увидеть?..
        - Дорогой Робер, - очень серьезно, с суровой ласковостью заговорил Брокар. - Когда решено было направить меня сюда, Картье сказал мне: мой Робер разумный, толковый, сдержанный мальчик, он не подведет нас. Будьте же достойны этих слов, Робер! Вы не должны задавать мне никаких вопросов. Все, что можно, я скажу сам. Вы не должны пытаться увидеть отца. За вами, возможно, следят, и малейшая ваша неосторожность может погубить Картье.
        - Но что все это значит, мосье? - горестно воскликнул Робер. - За что же…
        - Дорогой мой мальчик, вы еще очень молоды и не знаете жизни. Есть могущественные силы и люди, стремящиеся погубить Картье и то дело, которому он служит. На этот раз  н а м, - Брокар подчеркнул это слово, - нам, его единомышленникам, удалось вовремя предупредить его и предоставить ему верное убежище. Не знаю, рассказывал ли вам когда отец о лионском Сопротивлении, но с окончанием войны наше братство не кончилось…
        - Как же, отец столько рассказывал нам с тетей Мари о Сопротивлении и о своих смелых товарищах! Значит, вы были там вместе с отцом? Вот здорово! Как же зовут вас, наверное, я слыхал о вас от отца!..
        - Робер! - тоном глубокого упрека сказал Брокар.
        - Ой, совсем забыл! - Робер смутился и покраснел. - Простите, мосье, я больше не буду…
        - Когда-нибудь ты все узнаешь, мой мальчик, - Брокар провел рукой по волосам Робера. - Когда-нибудь… И поверь мне, ты будешь тогда гордиться своим отцом, самым замечательным из людей, с какими когда-либо сводила меня жизнь… - Брокар глубоко вздохнул. - Ну, а теперь к делу, Робер! Я вижу тебя здоровым и бодрым и порадую этим старину Картье! А где же тетя Мари? Отец очень беспокоится о ее здоровье…
        - Ах, мосье, тетю Мари пришлось положить в лечебницу, у нее опять нехорошо с печенью! Правда, врачи говорят, что опасности нет. Я ее часто навещаю. Она тоскует по отцу и страшно беспокоится за него! И знаете, мосье, тетя Мари все время была уверена, что отец жив!..
        - Ну, болезнь тети Мари мы скроем от старины Картье, не к чему расстраивать его.
        - Вот это правильно, мосье, я так благодарен вам!
        - За что же, дорогой мальчик? - ласково улыбнулся Брокар. - Твоему отцу в самом деле нужно сейчас много сил и бодрости. А теперь скажи мне следующее: был ли обыск у вас на квартире после исчезновения отца? Трогал ли кто его бумаги, рукописи, коллекции? Или все сохранилось в том виде, в каком он оставил в тот памятный день, четырнадцатого марта?
        Лицо мальчика залилось краской, даже лоб покраснел до самых корней волос.
        - Нет, мосье, обыска не было, все бумаги и рукописи в полной сохранности.
        - Ну, слава богу! - Брокар тяжело передохнул, будто с него свалилась непомерная тяжесть. - Знаешь, Робер, - он заговорил интимным, доверительным тоном, - я многое испытал в своей жизни, многое перенес. Но вот сейчас, поверишь ли, я  б о я л с я, да, да, боялся задать тебе этот вопрос! Твой отец живет в постоянной тревоге: целы ли, не отобраны ли при обыске его рукописи, главный труд его жизни! И вот, оказывается, целы. - Брокар встал с кресла. - Покажи мне их, Робер, я должен видеть их своими глазами, иначе Картье может усомниться. Он как-то сказал мне: я отдал бы десять лет жизни за то, чтобы рукописи, содержащие описание моих открытий и наблюдений в Экваториальной Африке, оказались в сохранности…
        - Пожалуйста, мосье, пройдемте в кабинет папы!..

10. ВОЛК И ЯГНЕНОК

        Брокар вслед за Робером вошел в кабинет Анри Картье: так вот где скрыта тайна уранового месторождения!
        - Твой отец очень тоскует по дому, по привычному труду, мой мальчик. - Брокар огляделся и грустно покачал головой. - Он так часто и с такой живостью вспоминает свою рабочую комнату, что мне хорошо знаком из его рассказов и этот большой письменный стол, и эти африканские реликвии, и чучело гориллы, и витрины с минералами. У меня такое чувство, будто я много, много раз бывал в этой большой комнате.
        - А почему же вы не приходили к нам, мосье, наверное, папа вас так любит!
        - Робер, - строго сказал Брокар, - мы с твоим отцом вынуждены были встречаться в других местах.
        - Ах, простите меня, мосье!..
        - Столь же живо описал мне Картье и тебя, Робер, - продолжал Брокар. - Вот почему я сразу же узнал тебя, лишь только ты появился в дверях. Впрочем, я узнал бы тебя и без того: ты здорово похож на старину Картье! Тот же цвет волос - черный в синеву, те же карие глаза, широкий разворот плеч… - Брокар будто с пристальным вниманием поглядел на Робера и раздумчиво добавил: - И на мать свою ты чем-то похож, почти неуловимо, а похож! А когда ты был совсем крошкой, мы, помнится, часто шутили, что ты ни на кого не похож! - Он глубоко вздохнул. - Я всегда с печалью вспоминаю твою милую маму, Робер.
        - Я почти не помню маму, ведь мне было всего три года, когда она умерла, - растроганно отозвался юноша. - Но тетя Мари много рассказывала мне о ней.
        - Твоя мать, Робер, - торжественно-печальным голосом сказал Брокар, - твоя мать была святая женщина! Но что делать - прошлого не вернуть, а настоящее полно превратностей… Я должен сейчас, покинуть тебя, мальчик. Покажи мне только африканские записи Картье, а то у него сердце не на месте.
        - Кажется здесь, мосье, - Робер выдвинул средний ящик. - Вот она! - Он извлек из ящика и положил на стол увесистую рукопись, напечатанную на машинке. - Отец закончил ее, и если бы не…
        - Да, да, мальчик, я знаю, этот труд был бы уже сдан в печать!
        - Нет, мосье, папа всегда говорил, что он пишет эту книгу для будущего и не стал бы ее издавать.
        - Да, Робер, он говорил это и мне, но за последний месяц он, кажется, переменил свое мнение. Во всяком случае, сейчас у него одно страстное желание: еще раз тщательно проглядеть свой труд, а возможно, и дополнить его! Это так понятно…
        Брокар внимательно полистал рукопись, останавливаясь то на одной, то на другой главе. Уран, уран, уран! Об этом говорила, кричала, вопила каждая строка!..
        - Мосье, а что, если… - произнес Робер, взволнованный неожиданной мыслью, - А что, если вы передадите папе его рукопись - ведь он мог бы  т а м  поработать над ней! Вот было бы зд?рово!
        - Нет, Робер, - нахмурился Брокар, - этого я не сделаю. Это, и вправду было бы хорошо, т а м  рукопись находилась бы в лучшей сохранности, чем здесь. Но Картье не давал мне такого поручения. Положи рукопись обратно в ящик стола и храни ее как зеницу ока - ты отвечаешь за нее перед отцом, перед людьми, не забывай об этом! Бережно храни, мальчик, и эти коллекции: для ученого каждый камешек представляет великую ценность!
        - Мосье, - Робер потупил глаза, лицо его снова залилось краской до самых волос - еще никогда в жизни не испытывал он такого стыда. - Мосье, я очень виноват перед отцом, перед вами…
        - Что это значит, мальчик? - сурово-тревожным голосом произнес Брокар. - Что ты хочешь этим сказать?
        - У меня не было денег, мосье… на жизнь… на оплату лечебницы за тетю Мари…
        - И что же? - Голос Брокара звучал сейчас почти грозно.
        - Я продал маленькую коллекцию камней… аналитические весы…
        - Ты… продал… коллекцию… камней? Робер, ты отдаешь себе отчет в том, что ты сделал? - В голосе Брокара была сейчас и глубокая скорбь по поводу бесценной утраты и ужас перед тем, как воспримет эту утрату Картье. - Ты продал коллекцию минералов, которые твой отец с опасностью для жизни собрал и вывез из глубины Африканского материка? О Робер!
        - Я очень, очень сожалею, мосье… - в глазах Робера стояли слезы. - Я так сожалею!
        Брокар горестно молчал.
        - Что делать, - заговорил он наконец, - потерянного не вернешь! Но я уже не могу доверять тебе, Робер, ты проявил непростительное легкомыслие, А ведь на твоей ответственности такое сокровище, как…
        - О мосье, не думайте обо мне так плохо!
        - Нет, мой мальчик, я не думаю о тебе плохо, - с грустью сказал Брокар, - но жизнь суровая штука, и с этим приходится считаться. - Он достал из кармана заранее припасенные сто франков и протянул Роберу. - К сожалению, мы не могли, из соображений конспирации, передать тебе деньги раньше, хотя это уберегло бы Картье от потери драгоценной коллекции.
        - Нет, мосье, я не могу взять у вас деньги!
        - Робер, это не мои деньги, - подчеркнуто сказал Брокар. - Это наши деньги, и посылает их тебе твой отец. И больше ни слова об этом.
        - Но, право же…
        - Робер, я все сказал. Теперь о рукописи. После того что ты сделал, я считал бы разумным взять ее отсюда, но не имею права на это без разрешения Картье…
        - Ах, мосье, но вы не скажете отцу!..
        - Нет, не скажу, я обязан щадить его…
        Брокар в раздумье помолчал. Он, и верно, не хотел брать сейчас рукопись: во-первых, его приход сюда могли выследить, во-вторых, такая поспешность могла вызвать у Робера, при всей его доверчивости, подозрение.
        - Вот как мы сделаем, Робер. Завтра утром, ровно в десять часов, тебе позвонят по телефону и в зависимости от решения Картье скажут одно только слово: «да» или
«нет». Если «нет» - все останется по-прежнему. Если «да» - ты поступишь следующим образом… Только слушай меня внимательно! Ты завернешь рукопись поплотнее в бумагу, перевяжешь веревкой и уложишь в свой школьный портфель. Именно в школьный, Робер, чтобы не возбудить подозрений. Ты знаешь, где находится кинотеатр «Мажестик»?
        - Конечно, мосье.
        - Так вот, в вестибюле кинотеатра, около кассы, в двенадцать часов утра тебя будет ожидать человек, знающий тебя в лицо. Не проявляй ни малейшего беспокойства, не ищи никого глазами - человек сам подойдет к тебе, и ты, по возможности неприметно, передашь ему портфель. Из дому ты выйдешь в одиннадцать часов, возьмешь такси и поедешь, скажем, в Курбевуа - на какую-нибудь тихую улочку. Там ты остановишь такси у любого магазина, выйдешь и оглядишься, не следует ли за тобой машина. Ты понимаешь, зачем это нужно?
        - Разумеется, мосье! - радостно улыбнулся юноша, уже Захваченный предстоящим приключением. - Я же видел такие фильмы! Я должен убедиться, что за мной нет никакой слежки - так ведь?
        - Так, мой мальчик! Только будь крайне осторожен и внимателен, старайся не возбудить подозрения у шофера такси, среди них немало полицейских осведомителей. Когда ты твердо уверишься, что слежки нет, возвращайся на том же такси в город, сойди на площади Этуаль, а оттуда доберись пешком до «Мажестик». Теперь повтори все, что я сказал.
        Робер слово в слово повторил наставления Брокара.
        - Не сомневайтесь, мосье, я все хорошо выполню. Но мы с Полем не раз проверяли: слежки за мной нет! Мы сами допускали такую возможность…
        - Поль? Это, наверное, твой приятель, о котором говорил мне Картье? Ты еще дружишь с ним?
        - Ну как же, мосье, мы же с самого детства… Ведь его отец, мосье Барзак, адвокат, папин друг, тоже был в лионском Сопротивлении, он сейчас в Алжире. Разве вы не знали его по Сопротивлению, мосье?
        - Робер, мальчик мой! Сколько же раз…
        - Простите, мосье, я опять забыл!
        - Ах, Робер, Робер! Я надеюсь все же, что ты не подведешь завтра своего отца?
        - О, верьте мне, мосье!
        - Хорошо, Робер, я поверю тебе. Помни же: если услышишь «нет» - все остается по-старому. И еще: о моем посещении никому ни слова! Ни-ко-му! Ни Полю, ни даже тете Мари! - Он доверительно улыбнулся. - Все-таки женщина!
        Брокар достал из своего ветхого чемоданчика флакон чернил и поставил его на стол.
        - Этот флакон, Робер, ты купил у меня, продавца лекарств и прочих изделий. Понял?
        - О да, мосье! - улыбнулся Робер.
        - Я вижу, однако, что ты великий мастер конспирации, - улыбнулся в ответ ему Брокар самой ласковой из своих улыбок. - До свидания, мой дорогой, дай я поцелую тебя…
        И Брокар своими сухими губами коснулся чистого лба юноши.
        - До свидания, мосье, - растроганно, с повлажневшими глазами сказал Робер. - Я так благодарен вам за все, мосье! Поцелуйте от меня папу, скажите ему, что у нас все хорошо, а теперь, когда мы узнали, что он жив и здоров, стало и совсем хорошо! А можно мне сказать тете Мари, что я получил весть от папы, ну, просто, что он в полной безопасности?..
        - Ах, Робер, Робер…
        - Пусть будет так, мосье… Я не скажу ни слова даже тете Мари!
        - Пойми, мальчик, это же в интересах твоего отца, в твоих собственных интересах.
        - Спасибо, мосье, за вашу заботу, вы так добры ко мне! А вы еще придете сюда?..
        - Приду ли я, Робер? - Брокар помолчал. - Через десять-двенадцать дней я дам тебе знать о себе…
        Выйдя на улицу, Брокар не сразу направился домой. Он обошел еще несколько домов, тщетно предлагая всем и каждому свой товар. Убедившись, что слежки за ним нет, он взял такси и поехал к себе на квартиру. Несмотря на одержанную победу, он ощущал не то грусть, не то неудовлетворенность. «Эх, Брокар, Брокар, - говорил он себе, - не так прожил ты свою жизнь, вечный бобыль, бесприютная душа! Вот бы тебе такого сынка, как этот славный Робер!»

11. РАЗГАДАННАЯ ТАЙНА

        На следующий день, в десять утра, неведомый голос сказал Роберу Картье по телефону одно только заветное слово «да». А ровно в полдень Робер, проделав указанный ему Брокаром маршрут, со счастливым лицом удачливого героя приключенческого фильма уже входил в обширный вестибюль кинотеатра «Мажестик». Впрочем, он тут же, на ходу, перестроился. На его лице появилось такое безразличное ко всем и всему выражение, что даже неопытный полицейский сыщик, если бы он тут находился, тотчас же обратил бы на Робера внимание: что скрывается под этой маской показного бесстрастия?..
        Смешавшись с толпой людей, сгрудившихся у кассы, - шел новый американский боевик, - Робер почувствовал, что кто-то берет его за локоть и легонько подталкивает вперед. Он дал вывести себя из толпы и тут только кинул взгляд на незнакомца. Это был пожилой, худощавый, элегантно одетый человек, чем-то странно похожий на вчерашнего посетителя. Уж не подослал ли он на свидание с Робером своего брата? И тут юноша услышал вдруг тихий голос, почти шепот, с такой знакомой ему ласковой интонацией:
        - Робер, мальчик мой, не прижимай так крепко портфель…
        Боже мой, да это он сам, вчерашний посетитель! Робер чуть ослабил руку, и портфель тотчас же оказался в руках Брокара, а сам Брокар как ни в чем не бывало зашагал к выходу. Забыв о своей роли, Робер печально глядел ему вслед. Право же, он успел привязаться к этому доброму, строгому и мужественному человеку, который, рискуя своей свободой, а возможно, и жизнью, принес ему вчера счастливую весть об отце.



        А Брокар уже мчался на такси домой, охваченный азартом, с пылающей головой, как в тот памятный день, когда уносил из лавки папаши Ледрю палисандровый ящик с минералами. Вот она, наконец, лежит у него на столе, эта рукопись Анри Картье, содержащая в себе разгадку таинственной коллекции! Сначала Брокар лихорадочно листает ее, раскрывая то на одной, то на другой странице, стремясь возможно скорее проникнуть в тайну уранового месторождения. Где находится оно? Как велики его размеры? Насколько богаты его руды ураном? А главное - известно ли кому-нибудь о существовании этого месторождения, кроме самого Картье? Но такое беспорядочное чтение ничего не дает Брокару, в голове у него возникает хаос, полнейшая неразбериха, он приходит в отчаяние, вскакивает со стула, бежит к умывальнику и выливает себе на голову кувшин холодной воды. Уф! Теперь он приходит, наконец, в себя, снова усаживается за свой колченогий лабораторный стол и начинает читать рукопись с первой страницы…



«Посвящаю эту книгу многострадальному двухсотмиллионному населению Африканского материка, - читает Брокар. - Счастливый случай, твердая решимость и страстное желание послужить благу людей позволили мне открыть в глубине Экваториальной Африки и тщательно изучить новый, колоссальный источник энергии в виде богатейшего из всех открытых до настоящего времени на Земле урановых месторождений…»

        - Ого! - Брокар даже присвистнул. - Лакомый же мне достался пирог!



«Я отдаю себе полный отчет, что если это месторождение станет известно промышленным монополиям любой капиталистической державы, то открытый мной источник атомной энергии послужит не ко благу человечества, а к мучительной гибели сотен миллионов людей и уничтожению несметного количества материальных ценностей. Вот почему, выполнив всю работу по изучению и описанию нового уранового месторождения, я решил не публиковать свой труд…»

        - Вот и хорошо, друг Картье, - воскликнул Брокар. - Это все, что мне от тебя надо!



«Я прожил два года среди одного негритянского народа, еще находящегося под колониальным гнетом, но уже близкого к, освобождению. Я полюбил этих людей и убедился, что в отношении умственном и моральном они ничуть не уступают людям белой расы и, уж во всяком случае, неизмеримо превосходят о этом отношении тех белых дикарей, которые наживы ради готовы ввергнуть человечество в новую войну, грозящую уничтожить все живое на нашей планете…»

        - Ч-черт! - воскликнул Брокар. - Может, ты и прав, старина Картье, но что за охота была тебе лезть в политику, когда в руках у тебя находился этакий кус! Жизнь-то дается только раз, вот и пользовался бы ею в свое удовольствие!..



«Люди этого негритянского народа не знают о том, какие несметные богатства покоятся в недрах их земли. Да им и ни к чему пока знать об этом: тогда трудно было бы сохранить тайну. Если же колонизаторам станет известно, что в их владениях находится величайшее в мире урановое месторождение, они зальют кровью эту африканскую землю, лишь бы сохранить ее за собой. Пробьет час вашего освобождения - он уже недалек, - и я сам принесу вам тогда эту счастливую весть, мои африканские друзья, я открою вам великий источник энергии, который поможет народам Африки - самой обделенной части человечества - в короткий срок поднять свое благосостояние до уровня, на каком живут сейчас народы наиболее развитых в промышленном отношении стран…»

        - Ну, нет, приятель, - жестко усмехнулся Брокар. - Сначала я сам отведаю от этих богатств, а уж черным - остаточки!



«Я еще молод, мне едва сорок лет, и я верю, что доживу до того времени, когда народы упрячут, наконец, в сумасшедший дом тех безумцев, которые собираются испепелить их в чудовищном пламени атомной войны.
        С этой верой я и приступаю к своему труду».

        - Браво, старина Картье, браво! - Брокар вскочил со стула и пустился в пляс, высоко взбрасывая ноги, как заправский танцор. - Браво, великий молчальник! Выходит, ни одна живая душа не знает пока об этом месторождении урана, кроме нас с тобой, старина! А к тому же ты не соперник мне - ты либо в божьем раю, либо под крепким запором. Да и сама рукопись твоя теперь у меня в руках!..
        Тут Брокар в чрезмерном плясовом усердии больно ушиб ногу о газовую плиту, со стоном приковылял обратно к столу и снова принялся за чтение рукописи. Читал он бегло, хотя и листал теперь подряд страницу за страницей. Многое было ему просто ненужно: все эти сложные вычисления, схемы, диаграммы, карты, скрупулезная геологическая история месторождения, рекомендуемые методы разведки. Ему были важны пока лишь основные данные, их-то и выписал он по прочтении рукописи на отдельный листок:



«Характер месторождения - черная урановая смоляная руда (настуран), содержащая свыше 70 % урана; залегает толстыми жилами. Глубина залегания - от 110 до 240 метров. Общее количество разведанной руды - не менее 50 миллионов тонн».

        - Вот для начала и все, что требуется, чтобы заинтересовать моей скромной особой великих мира сего! - говорил себе Брокар, возбужденно шагая по комнате. - Все прочее, уважаемые господа, пока моя маленькая тайна, я открою ее не раньше, чем вы гарантируете мне определенную долю из будущих ваших миллиардных прибылей! Ведь это не какое-нибудь рядовое месторождение, это настоящая сказка! Слыханное ли дело: пятьдесят миллионов тонн урановой руды, тридцать пять миллионов тонн чистого урана! А ведь уран продают на килограммы…
        Тут Брокар остановил свой азартный бег по комнате: а не слишком ли увлекся он будущими своими успехами, не упустил ли чего-нибудь из виду? Как ни высоко взлетел он в своих мечтаниях, его преследовал все эти дни страх, что он вот-вот совершит непоправимую ошибку и снова - теперь уже навсегда! - будет ввергнут обратно в нищету и ничтожество. Правда, пока что все удается ему, но ведь достаточно раз оступиться, чтобы все его мечты и надежды обратились в труху.
        - Не забывай ни на миг, что ты ввязался в очень серьезную, опасную игру, - внушал себе Брокар. - Чтобы обедать с чертом, надо иметь длинную ложку. А все, что ты имеешь пока, Брокар, это большой аппетит. В распоряжении же этих людей - все силы мира.. Они используют тебя, а затем выбросят вон… Ты мечтаешь о большом выигрыше, а еще не подумал даже, как начать карточную партию с краденым козырем! Кто будет первым твоим партнером? Как разыграть партию? Да что: у тебя далеко еще не все нужные карты на руках! Ты, к примеру, не знаешь даже, кому принадлежит сейчас земля, в недрах которой залегает урановая руда, где именно она находится, представляет ли она государственную или частную собственность? Все это надо точно установить, прежде чем сделать первый ход… Смотри, Брокар, не упусти последний свой шанс, а то тебе, и верно, не останется ничего более, как проглотить смертельную дозу твоего мортуина…

12. ЗАПОЗДАЛОЕ ПРОЗРЕНИЕ

        Мысль о проданной отцовской коллекции минералов несколько дней не давала Роберу покоя. А что, если выкупить обратно у папаши Ледрю палисандровый ящик с минералами и аналитические весы? Денег у него теперь много, и он может заплатить за них вдвое и даже втрое, лишь бы только папаша Ледрю не успел перепродать их, особенно же коллекцию! Если удастся вернуть эти минералы в кабинет отца, он, Робер, никогда больше не тронет ни единого камешка, и отец даже не узнает о его проступке. Впрочем, со временем он и сам расскажет обо всем отцу, между ними не должно быть неправды. А как радостно будет ему, Роберу, показать другу отца, что палисандровый ящичек водворился на прежнее место! Конечно, когда тот явится к нему с новой вестью об отце…
        - Здравствуйте, папаша Ледрю! - Робер подходит к прилавку и озабоченно оглядывает многочисленные полки, уставленные всяким старьем. Нет, палисандрового ящичка нигде не видать, а вот весы еще не проданы.
        - Что тебе надо? - хмуро спрашивает папаша Ледрю, он даже не отвечает на приветствие Робера.
        - Я хотел откупить у вас обратно коллекцию минералов.
        - Какую еще коллекцию? Что ты врешь, мальчишка?
        - Я продал ее вам… на прошлой неделе.
        - Ничего ты мне не продавал, я у несовершеннолетних не покупаю, нам это запрещено полицией. Ступай-ка отсюда, пока я не вытолкал тебя в шею!
        - Но, мосье, неужели вы забыли меня? Я же Робер… Робер Картье!
        - Говорю тебе, убирайся вон! - злобно закричал папаша Ледрю, выходя из-за прилавка и приближаясь к Роберу. - Мальчишка, щенок!.. Вот я тебя сейчас в полицию отведу!
        - Не смейте подходить ко мне, - побелевшими губами тихо произнес Робер. - Если вы меня тронете, я вас…
        Он повернулся и медленно вышел из лавки. Теперь, на улице, когда схлынул гнев, из глаз его вытекли две горячие слезы и оросили щеки. Ни исчезновение отца, ни одиночество, ни нужда ни разу не заставили его плакать, а вот этот отвратительный Ледрю… Нет, нет, надо держать себя в руках, мало ли какие еще испытания предстоят ему в будущем! Робер неприметно для прохожих тылом ладони отер влагу с лица. Хорошо, что его не видит сейчас этот друг отца или Поль, который так уважает его за стойкость, особенно же Мадлен…
        Робер так углубился в свои мысли, что едва не вскрикнул, когда кто-то неожиданно положил руку ему на плечо.
        - Робер!
        - Мосье Барзак!
        Перед ним, улыбаясь, стоял отец Поля - Луи Барзак. Это был крупный, рослый человек, лет сорока пяти, светлые волосы, еще не тронутые сединой, были зачесаны назад; спокойные умные глаза глядели на Робера с ласковым вниманием.
        - О мосье Барзак!
        - Я рад тебя видеть, Робер. Мы прилетели сегодня с Мадлен на рассвете, и я только что заходил к тебе. И вот встречаю тебя на улице! Куда это ты так рано ушел из дому?..
        - У меня было дело.
        - Что за дело, Робер? - Барзак пристально поглядел на юношу. - И чем это ты так огорчен?
        - Вот тетя Мари больна…
        - Это мне известно, об этом писал мне Поль. Я спрашиваю, что произошло с тобой сегодня, сейчас?
        - Право же, ничего. - Робер опустил глаза. - Ничего особенного…
        - Ничего особенного?.. Что же, я не настаиваю, Робер, раз это твоя тайна. Но, быть может, я могу чем-нибудь помочь тебе?
        - Благодарю вас, мосье, - сухо сказал Робер и сам удивился своему тону: видимо, новый друг отца вытеснил из его сердца мосье Луи.
        Барзак нахмурился, поведение юноши казалось ему странным и непривычным. Всегда открытый и ясный, Робер сейчас что-то утаивал, и это «что-то», видимо, сильно тяготило его. Почему же он отмалчивается? Ведь после исчезновения отца он видел в нем, Барзаке, как бы своего опекуна.
        - Поедем, Робер, к тебе домой, мне надо с тобой поговорить.
        Барзак подозвал такси.
        - Компьен, семнадцать.
        В пути Барзак, чтобы расположить Робера к общительности, рассказывал ему разные эпизоды из своей алжирской жизни, но все усилия его были тщетны: Робер по-прежнему был замкнут и словно поглощен какой-то мыслью.
        - Робер, я узнал кое-что о твоем отце… - начал Барзак, когда они очутились, наконец, одни в комнате юноши.
        - Да, да, - с каким-то непонятным выражением произнес Робер, казалось, эта весть ничуть не обрадовала его.
        - Мне стало известно, - продолжал Барзак, почти с испугом глядя на юношу, обнаружившего вдруг такое жесткое сердце, - что четырнадцатого марта - в день его исчезновения - неизвестные негодяи завлекли его в западню и увезли в Алжир. Это не первое их преступление такого рода. Местопребывание его держится в тайне, и мне не удалось пока напасть на его след. Ты понимаешь, конечно, какой опасности подвергается он сейчас, находясь в руках у этих злодеев…
        Тут Робера оставила владевшая им апатия, лицо его прояснилось, он вскочил и радостно воскликнул:
        - Да нет же, вы ошибаетесь, мосье Луи, отец находится среди друзей, в полной безопасности! Это так же верно, как то, что я стою сейчас перед вами! Но это пока тайна, очень большая и важная тайна…
        - Что это значит, Робер?
        Барзак в глубоком изумлении глядел на Робера, менее всего ожидал он такой реакции на свое печальное сообщение, в истинности которого у него не было ни малейшего сомнения.
        - Я не имею права открыться вам, мосье Луи, но клянусь: это правда, святая правда! Я и так сказал слишком много, я дал клятву, что буду молчать об этом! И отец, право же, не в Алжире, он где-то тут, в самом Париже или под Парижем!
        Барзак понимал, что столкнулся с чем-то очень серьезным, мимо чего нельзя пройти без внимания. Похоже, что кто-то и неизвестно с какой целью вводит в заблуждение Робера. Надо во что бы то ни стало сейчас же, не выходя из этой комнаты, добиться от Робера, чтобы он сказал всю правду.
        - Тебя обманули, Робер!
        - Да нет же, мосье Луи! - юноша снисходительно улыбнулся. - Вы сами отлично знаете этого человека… этих людей… Они друзья отца и ваши друзья! Ах, если бы я имел право сказать вам! Но я дал слово, мосье Луи, я поклялся! Поверьте мне, отец живет в хороших условиях, ему ничто не грозит, он даже работает над своей книгой…
        - Робер, - очень серьезно, в какой-то гневной печали произнес Барзак, положил свои сильные руки на плечи юноши и усадил его на стул против себя. - Слушай внимательно, что я скажу тебе. Слушай меня так, как если бы моим голосом говорил с тобой твой отец. Он сейчас в грозной опасности, он в руках у таких же негодяев, какими были фашисты, гитлеровцы, терзавшие нашу родину. И он говорит тебе моими устами, Робер: тебя обманули! Ты очень молод, Робер, ты еще не знаешь, какие существуют слова, жесты, приемы, чтобы ввести в заблуждение такого неопытного мальчика, как ты. Тебя обманули, чтобы нанести вред твоему отцу, и твое молчание играет на руку этим негодяям, Робер! Ты молчишь - и тем самым невольно становишься их соучастником!..
        - Нет, нет! - с болезненным надрывом, обличавшим его неуверенность, сказал Робер. - Не может быть, чтобы меня обманули, это такой человек… К тому же он все знает об отце, обо мне, он даже помнит покойную маму…
        - Его имя, фамилия?
        - Н-не знаю… Он сказал, что в интересах отца должен сохранить свое имя в тайне.
        - Хорошо, Робер, допустим, что этот человек действительно друг твоего отца и желает ему добра. Допустим. Но этого человека ты видел один только раз, ну, два, три раза…
        - Два раза.
        - Два раза. А меня ты знаешь с того самого дня, когда впервые открыл глаза на мир. Ты знаешь, что я преданный друг твоего отца. Ты веришь мне, как своему отцу, как самому себе. Так ведь?
        - Да, мосье Луи.
        - Почему же ты не хочешь доверить мне то, что сказал тебе этот человек? Не думаешь же ты, что я разглашу его тайну во вред твоему отцу?
        - Но я дал ему слово, мосье Луи.
        - Да, да, ты дал ему слово, Робер! - с горечью повторил Барзак. - А допусти на минуту, что ты дал слово отпетому негодяю, подлому лжецу, который с какой-то темной целью уверил тебя, что твой отец в Париже, в безопасном убежище, среди милых друзей, в то время как он находится в алжирском застенке, в лапах у палачей-легионеров! - Барзак встал. - Я ухожу от тебя, Робер, и больше сюда не вернусь. Ты мне не помощник в деле спасения твоего отца. Ты пособник его врагов, и я порываю с тобой. Прощай, Робер!..
        С этими словами Барзак шагнул к двери.
        - Мосье Луи!..
        Барзак не ответил, не оглянулся. И тут он услышал рыдание.
        Все пережитое за несколько последних дней вдруг прихлынуло к сердцу Робера и вылилось в надрывном плаче.
        - Робер, мальчик мой, успокойся!
        Барзак обнял его своими сильными руками, чтобы унять дрожь, сотрясавшую все его тело, гладил его по голове, утешал ласковыми словами. Не прошло и нескольких минут, как Робер, успокоенный и словно омытый, очищенный пронесшейся над ним грозой, твердым голосом, во всех подробностях рассказал Барзаку обо всем, что произошло с ним с того мгновения, как он открыл дверь продавцу лекарств, румян и чернил для авторучек.
        - Я пока ничего не могу сказать тебе, Робер, - в мрачной задумчивости произнес Барзак, когда юноша кончил свой рассказ. - Ясно одно: единственной целью этого человека было завладеть рукописью твоего отца. И этой цели он достиг. К сожалению, я никогда не интересовался геологическими исследованиями Анри в Экваториальной Африке - нас за последние годы связывали совсем другие интересы и дела. Но я знаю, что сам он придавал большое значение книге, над которой работал, она содержала, по его словам, важное открытие… Видимо, об этом проведали какие-то темные люди, какие-то круги, заинтересованные в открытии Анри. Они-то и подослали к тебе этого ловкого мерзавца. По всей вероятности, дело идет о месторождении ценных ископаемых, имеющих военное значение.
        - Но откуда же этот человек мог так много знать об отце, о маме, обо мне?..
        - Нет ничего проще, Робер. Он, наверное, связан с полицией, а там имеются сведения о сотнях тысяч людей, которые считаются почему-либо подозрительными. Знал он, конечно, немного, но так умело жонглировал этими знаниями, что легко обошел тебя, мальчик.
        - Да разве отец, мосье Луи, принадлежит… к подозрительным? В чем же могут они подозревать отца?
        - Не будем сейчас говорить об этом, Робер. Придет время, и ты все поймешь! Могу только сказать тебе, что под  т а к и м  подозрением находятся сейчас лучшие люди Франции.
        - Но что же теперь делать, мосье Луи? - в отчаянии воскликнул юноша. - Что будет с отцом? С его рукописью? Я так виноват перед отцом, так виноват! И затем еще эта коллекция минералов…
        - Я не виню тебя, Робер. Где было тебе устоять против этого низкого человека, ведь для него ложь и обман - единственный способ существования! Уверен, что и отец не упрекнул бы тебя. Что же касается до этой маленькой коллекции, то вряд ли она представляла для отца особую ценность, раз он почти закончил свой труд. - Барзак помолчал раздумывая. - Этот человек, конечно, не явится сюда более.
        - О, если бы он только явился! Я поднял бы такой шум, я уже не выпустил бы его… А что, мосье Луи, не заявить ли на него в полицию?
        - Бесполезно, Робер. Эти люди тесно связаны и с полицией и с разведкой. Своим заявлением ты только привлечешь их внимание к делам и обстоятельствам, о которых они пока лишь подозревают, и этим можешь повредить отцу. Да и другим тоже… Итак, Робер, надо запастись выдержкой и терпением. Быть может, в Париже мне удастся узнать то, что не удалось в Алжире: где держат они в заключении твоего отца? Тогда я вернусь в Алжир, чтобы связаться с ним и по возможности помочь ему. Надеюсь, ты сегодня будешь у нас? Поль ждет тебя.
        - Обязательно приду, мосье Луи!.. Я еще хотел спросить вас…
        - Да, Робер?
        - Как мне быть с этими деньгами? Они отвратительны мне.
        - Спрячь их, Робер, подальше, когда-нибудь они, возможно, послужат вещественным доказательством, на них, вероятно, имеются отпечатки пальцев этого негодяя. У меня сейчас много денег, и я смогу на несколько месяцев обеспечить тебя и тетю Мари. Молчи, молчи, ни слова об этом!..

13. УРАН ИМЕЕТ ХОЗЯИНА

        Едва ли возможно найти на земле настолько уродливого или дурного человека, который не пользовался бы чьей-либо любовью. Было такое любящее существо и у Эмиля Брокара. Это была подруга его юных лет, давно им оставленная, но хранившая ему безупречную верность. Немолодая женщина, одних лет с Брокаром, она прожила трудную, одинокую жизнь и давно утратила всякую привлекательность, если когда-нибудь и обладала ею. Будучи юной дочерью квартирной хозяйки, у которой Брокар в студенческую свою пору снимал комнату с пансионом, она привязалась к нему на всю жизнь, считала его лучшим и величайшим из людей и глубоко верила, что человечество когда-нибудь оценит Брокара и воздаст ему должное. Эта вера с годами ничуть не поблекла, она горела в душе Жанны Бове - так звали бывшую возлюбленную Брокара - ровным, немигающим пламенем.
        Когда Брокар, одетый с иголочки, вошел в ее маленькую, опрятную квартирку, Жанна строчила что-то на пишущей машинке. Худая, с бледным, как бы меловым лицом и погасшими глазами, она в смущении поднялась ему навстречу, и щеки ее чуть порозовели от волнения.
        - Здравствуйте, мосье Эмиль.
        - Здравствуй, Жаннетта, - холодно отозвался Брокар.
        Он бывал у нее не чаще нескольких раз в год, и всегда с каким-нибудь делом. Но надо отдать ему справедливость: как бы велика ни была у него нужда, он никогда не брал у Жаннетты денег, хотя она пои всем своем скромном достатке всякий раз под тем или иным предлогом пыталась вручить ему двадцать-тридцать франков.
        - Жаннетта, - сказал Брокар, усаживаясь на старенький диван, обтянутый чистым, накрахмаленным чехлом, - Жаннетта, выслушай меня внимательно. Вот эта рукопись, - Брокар извлек из школьного портфеля Робера рукопись инженера Картье и помахал ею в воздухе, - представляет для меня громадную, исключительную ценность, Я писал ее целых двадцать лет, я отдал ей лучшие годы моей жизни. В ней заключено научное открытие, которое должно обогатить меня и прославить. Но есть люди, заинтересованные в том, чтобы открытие мое никогда не увидело света. Это сильные и опасные люди. Они способны выкрасть мою рукопись или отобрать ее под каким-нибудь предлогом. Схорони у себя этот портфель с рукописью как можно подальше, пока я не приду за ним. Не выдавай его никому, даже если тебе предъявят собственноручное мое письмо. Знай: у тебя не было и нет никакой рукописи, тебе ничего неизвестно о ней, ты не виделась с мосье Брокером много лет… Понятно?
        - О, мосье Эмиль, я всегда верила в вас, я всегда знала…
        - Я спрашиваю тебя не о том, Жаннетта, - жестко сказал Брокар. - Я спрашиваю, поняла ли ты все, что я сейчас сказал тебе?
        - Конечно, мосье Эмиль, я все поняла и все сделаю, как вы приказали. Я подниму половицу на кухне под шкафом, и никто никогда…
        - Мы сделаем это вместе и сейчас же, - прервал Брокар. - Дай мне стамеску, и пройдем на кухню!..



        Брокар, опустившись на корточки, молча орудовал стамеской, а Жанна стояла над ним, время от времени приговаривая:
        - Ах, мосье Эмиль, позвольте мне! Право, это для вас не дело…
        - Молоток!
        - Пожалуйста, мосье Эмиль, но, право же…
        Брокар приколотил половицу на старое место и надвинул на нее тяжелый кухонный шкаф. Все! Теперь у него сердце спокойно: из Жаннетты и пыткой слова не вытянешь…
        - Прощай, Жаннетта.
        - Ах, вы уже уходите, мосье Эмиль! Может быть, чашечку кофе…
        - Нет, Жаннетта, я тороплюсь.
        - Ну, конечно, конечно, я понимаю… Но, может быть, вам нужно немного…
        - Разве ты не видишь?.. - презрительно произнес Брокар и надменным жестом указал на свой модный костюм, узконосые ботинки и миланскую шляпу.
        - Да, да, - смутилась Жанна, - но я думала…
        - Прощай! - Брокар повернулся и пошел к двери.
        - До свидания, мосье Эмиль, и, пожалуйста, не сердитесь на меня… - Жанна шагнула вслед за Брокаром и, прежде чем он успел выйти, тихо добавила: - Берегите себя, мосье Эмиль… прошу вас…
        Звук захлопнувшейся двери болезненно отозвался в сердце Жанны Бове: мосье Эмиль опять исчез для нее, растворился в многолюдье громадного города. На полгода? На год? Навсегда?
        А Брокар, довольный собой, бодро шагал по улице. Он подозвал такси и через четверть часа сошел у большого здания министерства колоний. Разыскав нужный ему отдел, он обратился через окошко к старому чиновнику, видимо понаторевшему в своем деле.
        - Мосье, - любезно сказал Брокар, протягивая чиновнику свернутый листок бумаги, - у меня к вам небольшое, но весьма срочное дело.
        Чиновник хмуро принял бумажку, развернул ее, и на его изношенном, в грубых морщинах лице появилось выражение полной готовности: в бумажке лежали двадцать пять франков. Неприметно упрятав деньги в карман, чиновник вежливо произнес:
        - Да, мосье? Что вам угодно?
        - Видите ли, дело мое заключается в следующем. На этой бумажке вы найдете семнадцать географических координат, каждая обозначает какой-либо участок на территории Африканского материка. Я прошу вас дать мне справку, на территории какой страны находится каждый из этих участков, на какой именно части территории и является ли данный участок государственной, общественной или частной собственностью…
        - Простите, мосье, а для какой цели вам это требуется?
        - Я представляю одну крупную фирму сельскохозяйственных машин. Нам стало известно, что эти территории недостаточно насыщены тракторами, и я собираюсь сейчас в африканский вояж. Поэтому…
        - Но, мосье, - улыбнулся чиновник, - вам известно, что эти территории недостаточно насыщены тракторами, и в то же время неизвестно, что это за территории! Не находите ли вы, что это по меньшей мере странно?
        - Нахожу, - нагло сказал Брокар, наклонился к чиновнику и тихо добавил: - Вы получите за эту работу еще двадцать пять франков.
        - Эта работа не входит в наши обязанности, мосье, - столь же тихо ответил чиновник. - Мы не выполняем ее для частных лиц. Еще сорок франков, и ни сантима меньше.
        - Пусть будет так. Когда?
        - Приходите через два часа.
        Ровно через два часа Брокар снова стоял у окошка.
        - Мосье? - сказал он вопросительно.
        - Работа для вас сделана, мосье.
        - Да?
        - Да.
        - Где же она?
        - У меня в столе.
        - И что же?
        - Н-ничего.
        - Покажите мне ее по крайней мере. Не могу же я платить деньги, не зная за что!
        Чиновник выдвинул ящик своего стола, вынул оттуда несколько листов бумаги, приблизив их к отверстию окошка, и дал Брокару прочитать несколько строк.
        - Убедились?
        - Убедился.
        Брокар протянул чиновнику конверт, тот положил его в открытый ящик, в ящике же вскрыл и пересчитал деньги.
        - Точно… Получайте вашу справку.
        Из семнадцати координат, указанных Брокаром, шестнадцать не были ему нужны и служили лишь для отвода глаз. Вернувшись домой, он тотчас же развернул листы и отыскал под номером восьмым ту единственную координату, какая была указана в рукописи Картье. Вот что гласила полученная справка:

«Английская колония Буала. Территория в пределах координат составляет площадь примерно в 2 000 квадратных километров. В течение последних восьмидесяти лет составляет собственность семейства Крайтон. Местожительство теперешнего владельца: Англия, поместье «Дорис», в сорока километрах от Лондона, мистер Дэвид Крайтон».
        Итак, величайшее в мире месторождение урана имеет хозяина, и этот чудак даже не подозревает, что владеет состоянием, не уступающим состоянию Рокфеллеров, Морганов и Дюпонов, вместе взятых!

14. БРОКАР ЗНАКОМИТСЯ С СЕМЕЙСТВОМ КРАЙТОН

        Теперь перед Брокаром неотвратимо встал вопрос: что делать дальше? Как ни странно, увлекаемый не то своим темпераментом, не то верным расчетом, Брокар из всех путей выбрал самый смелый - он поехал в Лондон.
        Получив в лондонском адресном бюро справку о местонахождении поместья «Дорис», Брокар сырым, туманным утром подъехал в наемном лимузине к небольшому ветхому строению, стоявшему посреди чахлого сада, поросшего каким-то карликовым кустарником. На звук клаксона из дома выскочил лохматый мальчишка лет двенадцати, с измазанным сажей лицом, похожий на маленького трубочиста из сказки Андерсена.
        - Чего надо? - грубо обратился он к Брокару, гордо восседавшему в сильно помятом, но свежепокрашенном «роллс-ройсе» довоенного образца.
        - Это поместье «Дорис»?
        - Ну, «Дорис».
        - Мистера Крайтона?
        - Ну, мистера Крайтона.
        - Мистер Крайтон у себя?
        - Какой мистер Крайтон? Дэвид? Джозеф?
        - Мистер Дэвид Крайтон.
        - Ну, у себя.
        Брокар достал из кармана мелочь и сунул в грязную руку мальчишки.
        - Доложи мистеру Дэвиду Крайтону, что к нему приехал по делу мистер Эмиль Брокар из Парижа.
        - Мигом! - мальчишка стрелой промчался сквозь сад и исчез в доме.
        Прошло минут десять; наконец на крыльцо дома вышла толстая старуха, одетая немногим лучше мальчишки, и пальцем поманила к себе Брокара.
        Приказав шоферу дожидаться, Брокар с важной медлительностью выбрался из машины и направился к женщине.
        - Кто вам нужен? - спросила она, как если бы маленького трубочиста и не бывало на свете.
        - Я желаю видеть, мистера Дэвида Крайтона, - уже теряя терпение, сказал Брокар.
        - Что ж, пожалуйста…
        Женщина вошла внутрь дома, Брокар последовал за ней. Она провела его по длинному коридору, уставленному всяким хламом, в небольшую квадратную комнату, видимо гостиную. От давно не мытых окон в комнате было полутемно, и вообще все являло здесь вид такого же запустения и запущенности, как и сад, окружающий дом, и самый дом, и его обитатели, по крайней мере те из них, с которыми успел познакомиться Брокар. Старинная, викторианская мебель давно рассохлась, растрескалась, пропылилась и походила больше на мебельный лом, чем на обстановку жилой комнаты. Предложив Брокару сесть, старуха несколько раз шлепнула по сиденью кресла ладонью и подняла целое облако пыли. Брокар проворно отскочил, оберегая свой новый костюм, и уселся не раньше, чем пыль рассеялась В воздухе.

«Да-а, это тебе не стамповская гостиная!» - только и успел подумать Брокар, как вторая, внутренняя дверь комнаты с оглушающим скрипом отворилась, и перед ним предстал высокий, сухопарый человек в сильно поношенном халате и домашних туфлях на босу ногу. На вид человеку было лет пятьдесят, у него была странно-маленькая голова, поросшая редкими клочьями серо-седых волос, добрые, живые глаза, блиставшие по обе стороны крупного носа, слабо выраженный подбородок. Несмотря на некоторый комизм его внешности, было в нем что-то внушавшее невольную симпатию и уважение.
        - Да благословит вас господь, мистер… мистер…
        - Эмиль Брокар, коммерсант, - сказал гость, вставая навстречу хозяину.
        - Прошу садиться, мистер Брукер, - хозяин тут же переиначил по-своему фамилию гостя. - Рад приветствовать вас в моем доме!
        И верно: живые глаза хозяина лучились радостью и добротой. Брокар низко склонил голову, твердо уверенный, что именно так принято в высшем обществе выражать признание за гостеприимство.
        - Чем могу служить? - спросил хозяин, всем своим видом выражая искреннюю готовность.
        - Буду краток, сэр, - деловым тоном заговорил Брокар. - Я полномочный представитель и компаньон крупной европейской фирмы по производству сельскохозяйственных машин. В настоящее время, исходя из дальнего коммерческого расчета, мы приступили к разведению на африканских территориях земляного ореха. Это предприятие имеет целью улучшить благосостояние коренного населения Африки, поднять его платежеспособность и тем самым создать новые рынки сбыта для наших товаров. Мы считаем, что в результате нашего начинания Африка станет через несколько лет самым крупным покупателем наших сельскохозяйственных машин. Мы уже скупили в колонии Буала большие площади под плантации земляного ореха и вовлекли в работу десятки тысяч туземцев. Нам стало известно, что ваши владения по рельефу местности и по строению почвы также весьма благоприятны для этой культуры. И вот я явился к вам с предложением продать нам на чрезвычайно выгодных для вас условиях ваши владения…
        - Поверьте мне, сэр, - мистер Крайтон с непритворным сочувствием вздохнул, - поверьте мне, я глубоко сожалею о потраченных вами усилиях. Я не продаю своих владений, сэр.
        - Но почему же? Мы можем предложить высокую цену, какую едва ли…
        - О нет, нет, сэр! Меня не прельщают деньги!..
        - Не должен ли я понять вас так, что ваши владения приносят вам столь высокий доход, что наше предложение…
        - О нет, друг мой, - мистер Крайтон ласково положил свои ладони на колени Брокара, - я не получаю со своих африканских владений ни единого шиллинга. Даже налог на это владение я ежегодно уплачиваю короне из собственных средств. И все же я не продаю моих владений, сэр.
        - Но дело идет примерно о миллионе фунтов, мистер Крайтон! - воскликнул Брокар, все еще уверенный, что хозяин его не понимает.
        - Размер суммы не имеет значения, сэр, - без малейшей аффектации сказал хозяин. - Просто мои африканские владения не подлежат продаже.
        - Простите мне мой вопрос, мистер Крайтон, - продолжал упорствовать Брокар. - Быть может, вы не имеете права продать их? Быть может, самое владение этими землями обусловлено…
        - О нет, сэр! Мы владеем этими землями уже около столетия, на основе полной и безраздельной собственности, и наше право на них закреплено торжественным актом, хранящимся в архивах теперешнего министерства колоний и подопечных территорий. Нотариальная копия этого акта находится в конторе моего поверенного мистера Эгберта Хиббинса в Лондоне, Чаринг Кросс-Род, 9. Еще раз простите меня, дорогой сэр, - мистер Крайтон приложил руку к груди, - но я не продаю эти земли!..
        Брокара осенила вдруг страшная догадка: уж не осведомлен ли мистер Крайтон об уране, покоящемся в недрах его владений?
        - Но почему же, мистер Крайтон, почему? - В голосе Брокара звучало сейчас отчаяние. - Мы можем, наконец, предложить полтора миллиона…
        Мистер Крайтон молчал в явном смущении. По свойству своего характера он не замечал назойливости и неделикатности гостя, а лишь его огорчение, и от души сожалел, что ничем не может помочь ему.
        - Мистер Брукер, мой дорогой сэр! - заговорил он добрым, глубоким голосом. - Да слышит меня сам господь бог: если бы даже оказалось, что в недрах моей африканской земли имеются залежи золота, алмазов или этого… как его… из чего делают эти страшные бомбы…
        - Урана? - тихо сказал Брокар, и волосы зашевелились у него на голове.
        - Да, да… урана! И если бы я мог в этом случае извлечь из моих владений вдесятеро большую сумму, чем названная вами, то и тогда сказал бы себе: «Нет, Дэвид, ты не сделаешь этого!..» Вы спрашиваете меня: почему? Что же, я отвечу вам, дорогой сэр, если у вас хватит терпения меня выслушать.
        - Я прошу вас об этом, мистер Крайтон, - упавшим голосом сказал Брокар. - Быть может, причина окажется…
        Брокар не успел окончить фразу, как дверь, через которую вошел ранее Дэвид Крайтон, с тем же оглушающим скрипом распахнулась и в комнату вбежал - нет, вскочил - щуплый молодой человек, едва ли достигший двадцати лет, с красным от ярости лицом. На нем был узкий, кургузый пиджачок, короткие, в обтяжку брюки, яркий, как павлинье оперение, галстук. Взбитые кверху, словно дыбом вставшие волосы, придавали ему вид капризного мальчишки.
        - Отец! - крикнул он визгливо и злобно. - Я стоял у двери, я слышал все, от первого до последнего слова! Этот человек, - он указал пальцем на Брокара, - предлагает тебе полтора миллиона фунтов за эту проклятую африканскую землю, а ты отказываешься продать ее! Полтора миллиона фунтов! Это же… это же… Собственный особняк в Лондоне… морская яхта… две, три машины лучших марок… приемы… блестящие знакомства… Ты не смеешь отказываться, не смеешь! - продолжал визжать молодой человек, обдавая слюной то отца, то Брокара, в зависимости от того, к кому поворачивался в данный момент лицом. - Ты лгал мне, отец, когда говорил, что эта земля ничего не сто?ит, что ты сам вынужден тратиться на нее! Продай ее, продай немедленно за полтора миллиона! Ты не имеешь права, у тебя есть сын…
        Тут он задохнулся, в горле у него что-то заклокотало, и он без сил повалился на диван, взметнув к потолку грозовую тучу пыли.
        Хозяин внешне спокойно взирал на своего беснующегося сына, только глаза его потемнели от печали и на левом виске забилась крохотная жилка. Брокар же, изогнувшись в кресле, весь подался навстречу нежданному союзнику.
        - Джозеф, милый, что с тобой? - тревожно воскликнул отец, когда сын пал на диван, сраженный собственной яростью.
        Но не успел он прийти на помощь сыну, как в гостиной появилось новое лицо: маленькая, худенькая, светловолосая женщина лет сорока, с чистыми, девичьими голубыми глазами, истинный ангел, неведомым образом очутившийся в этом горниле земных страстей.
        - Ма-ам! - завопил юный Джозеф, тотчас же вскочив с дивана и бросившись в поисках защиты под ангельское крыло матери. - Ма-ам! Ему дают за африканскую землю полтора миллиона, а он отказывается продать!..
        - Дэвид, друг мой, - обратилась к мужу миссис Крайтон, спокойно отстраняя сына, - что все это значит?
        - Милая Дорис, позволь мне прежде всего представить тебе нашего гостя.
        Брокар, человек светский, поднялся с кресла, лишь только миссис Крайтон вошла в комнату, и сейчас склонился перед ней в низком поклоне.
        - Моя супруга - мистер Брукер!
        Когда обряд представления был завершен, мистер Крайтон попросил всех присутствующих сесть и внимательно выслушать то, что он имеет сказать.
        - И тебя, Джозеф, прошу о том же. И да утишит господь твою мятущуюся душу и просветит заблуждающийся твой разум, сын мой!
        Но Джозеф не двинулся с места: зло насупившись и ни на кого не глядя, стоял он за креслом матери.
        - Сядь, мой мальчик, - властно сказала миссис Крайтон, сочетавшая, видимо, ангельскую чистоту с силой характера.
        Джозеф, сердито фыркнув, отошел от кресла матери и уселся на диван, уставив глаза в пол. В комнате воцарилось выжидательное молчание.

15. ИСПОВЕДЬ МИСТЕРА КРАЙТОНА

        - Дорис, - торжественным тоном начал мистер Крайтон, - мистер Брукер, наш милый гость, действительно предложил купить наши африканские владения за полтора миллиона фунтов. Это огромная сумма. Она неизмеримо больше нашего теперешнего маленького состояния и значительно превосходит все то, что я могу реально представить себе как богатство. Тем не менее по причинам, тебе известным, дорогая Дорис, я отказался продать наши владения в Буала. Мой разговор с мистером Брукером случайно услышал наш сын Джозеф и, движимый суетными, греховными помыслами, позволил себе вмешаться…
        - А что мне было делать? Молчать? - плачущим голосом вскричал юный Крайтон, обращаясь к матери. - Тут не допросишься денег на покупку паршивого форда, а этот человек предлагает миллионы!..
        - Помолчи, Джозеф, - сказала миссис Крайтон, - и не перебивай отца.
        - Да, Джозеф, сын мой, потрудись не перебивать меня. То, что я открою тебе сейчас, ты должен был узнать лишь в день своего двадцатилетия. Так решили мы некогда с твоей дорогой мамой. Но сегодняшний случай вынуждает меня изменить это решение. Ты согласна со мной, Дорис?
        - Да, друг мой.
        - Благодарю тебя, Дорис. - Мистер Крайтон повернулся к Брокару. - Мистер Брукер, поначалу мой рассказ предназначался для вас одного, но вышло так, что вы становитесь свидетелем нашего большого и печального семейного события. Вы мне сразу пришлись по душе, мистер Брукер, и я не сомневаюсь в вашей скромности…
        - О, поверьте!.. - Брокар приложил руку к сердцу.
        - Итак, сын мой, приготовься выслушать краткую, но жестокую повесть, которая потрясет твою юную душу и заставит тебя в согласии со мной и твоей доброй матерью сказать: «Я готов довольствоваться самой скромной долей, лишь бы не прикоснуться к этому греховному африканскому богатству, завещанному мне моими предками!..» Известно ли тебе, сын мой, кем был твой прадед, а мой дед, Джеймс Крайтон?
        - Мой прадед был полковником английской армии, - Джозеф поднял от пола свои злые глаза и выпятил куриную грудь. - Я горжусь своим прадедом!
        - Твой прадед был убийцей, сын мой, - с мрачной серьезностью сказал мистер Крайтон, - а военный чин ничего не значит перед лицом всевышнего. Он был жестоким, беспощадным убийцей, он сгубил тысячи человеческих жизней, и перечень его преступлений так велик, что даже бесконечное милосердие божье не спасет его от геенны огненной. В нашем семейном архиве сохранились его письма из Африки, - ты должен их прочитать, Джозеф! - в которых он похваляется тем, что его солдаты после усмирения одного негритянского племени притащили в лагерь сто восемьдесят голов, насаженных на штыки, и два бочонка отрезанных ушей… «Прекрасное дело, - заключает он это письмо, - и хороший почин!» Твой прадед убивал без разбора мужчин, юношей, стариков, женщин и детей. Это поголовное убийство он уподобляет в своих письмах
«охоте на зайцев», называет его «лучшей школой для хороших стрелков»…
        - Так ведь то была война! - дерзко вскричал Джозеф. - На войне всегда убивают!
        - Замолчи, сын мой! - В голосе мистера Край-тона зазвучал гнев. - Я знаю, время и лживая легенда услужливо превратили подлое убийство безоружных людей в войну! Но и на войне честные воины не убивают стариков, женщин и детей… Да что говорить, - воскликнул он с горечью, - все благополучие нашей Англии в течение столетий зиждилось на беспощадном истреблении черных и желтых народов, на их крови и поте! Многие государства повинны в этом великом преступлении, но наша Англия больше всех! Она возвеличивала и щедро награждала своих наемных убийц, и твой прадед, опустошивший огнем и мечом земли нынешней колонии Буала, получил от короны за условные три фунта стерлингов в вечную собственность африканскую территорию, равную по величине лондонскому графству. Вот на чем основано наше фамильное право собственности на африканские земли: оно получено ценой тысяч жизней и рек человеческой крови, пролитой твоим прадедом, сын мой!..
        Джозеф угрюмо молчал, и трудно было сказать, какие чувства таил он сейчас в своей узкой груди, обтянутой кургузым пиджачком.
        - Джозеф, - сказала миссис Крайтон, видимо хорошо знавшая своего сына, - не упрямься, открой свое сердце тому, что говорит отец. Это большая правда, ты не часто услышишь ее от людей.
        - Да я слушаю, чего там…
        Мистер Крайтон сидел, низко склонив голову, словно под тяжестью того, что уже поведал и еще собирался поведать сыну.
        - А известно ли тебе, Джозеф, - снова заговорил он, - кем был твой дед, а мой отец, Уильям Крайтон?
        - Он был плантатором, ты же сам говорил… - хмуро отозвался юный Крайтон.
        - Он был палачом, Джозеф, - тихо, но четко произнес мистер Крайтон, и лицо его покрылось бледностью. - Нелегко говорить такие слова о родном отце, но я выстрадал их, сын мой. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда отец взял меня с собой в Африку, на наши плантации в Буала, чтобы, как он говорил, приучить меня «к делу». Эти плантации, Джозеф, по царившей в них жестокости можно уподобить только гитлеровским лагерям смерти, а твоего деда - коменданту лагеря смерти!.. И вот, сам изощрившийся в ремесле палача, отец пытался обучить и меня этому страшному ремеслу. Он заставлял меня присутствовать при наказании провинившихся негров. Вся вина их состояла в том, что, доведенные до полного изнеможения непосильным трудом, они в бессилии опускались на землю. В назидание другим их поднимали ударами плетей из слоновой кожи, связывали веревками, натирали перцем и соленой водой и выставляли под палящее солнце. Так поступали и со стариками, и с беременными женщинами, и с детьми. Если в какой-нибудь деревне люди отказывались от адской работы на плантациях и убегали в лес, их ловили и по приказу отца
отрубали им правую руку. Я находился при отце, когда служившие у него наемные убийцы в качестве доказательства расправы принесли ему двенадцать отрубленных рук, в том числе три ручонки маленьких детей… Все это было, Джозеф, я видел это собственными глазами! Еще сейчас, тридцать лет спустя, звучит в моих ушах голос отца: «Учись, Дэвид, как надо поступать с этими черными скотами, чтобы заставить их работать!..» Благодарение богу, я не научился этому, темной ночью сбежал я с плантаций и три недели добирался на лодке и пешком до железной дороги. Когда я вернулся домой, в Англию, я написал отцу письмо, в котором навсегда отрекся от всякого родства с ним. Это письмо ты также найдешь в нашем семейном архиве, Джозеф. Десница всевышнего вскоре покарала твоего деда: он потерял не только единственного сына, но и самую жизнь свою. Желтая лихорадка, косившая негритянское население, изнуренное голодом и непосильной работой, свалила и Уильяма Крайтона. Несмотря на могучее здоровье, он сгорел от болезни в несколько дней. Он умер, не раскаявшись в своих великих грехах. Мне рассказывали, что в последние часы перед
смертью он еще отдавал приказания, чудовищные по своей жестокости. Так глубоко был уверен этот слепой человек в своем праве распоряжаться жизнью и достоянием таких же божьих созданий, как он сам, только с иным цветом кожи…
        Силы мистера Крайтона были, видимо, на исходе, лоб покрылся испариной, щеки посерели, голос спал почти до шепота.
        - Передохни немного, Дэвид, - миссис Крайтон встала, подошла к мужу и ласково положила ему на плечо свою маленькую изящную руку.
        - Ничего, дорогая, я близок к концу моего печального рассказа. - Мистер Крайтон притянул к губам и поцеловал руку жены.
        - Да поможет тебе господь, Дэвид…
        Мистер Крайтон глубоко вздохнул, словно набирая силу, и продолжал:
        - После смерти Уильяма Крайтона - ты слышишь, Джозеф, я называю по имени этого чужого мне человека! - я остался его единственным наследником и тогда привел в исполнение план, который взлелеял еще в пору пребывания на плантациях. Я отозвал и уволил всех служащих плантаций, а самую землю отдал в безвозмездное пользование живущим на ней неграм. Я не получаю с моих африканских земель ни единого шиллинга дохода. Да я и не считаю себя их собственником. Но установленное законом право собственности позволяет мне уберечь эту землю и ее обитателей от злодеев, подобных Уильяму Крайтону, а таких еще немало в наших африканских колониях и подопечных территориях. Я обладаю скромным состоянием, нажитым в поте лица, и ничем не могу помочь маленькому негритянскому племени, которое тиранили мои предки. Но я никому и никогда не дам их в обиду. Каждый год мой поверенный мистер Эгберт Хиббинс направляет за мой счет в Буала человека, который проверяет на месте, не нарушил ли кто границы моих владений, не ущемил ли кто права моих черных братьев…
        Мистер Крайтон встал в рост и торжественно воздел руку.
        - Завещаю это и тебе, сын мой Джозеф! После моей смерти ты должен оставаться лишь номинальным собственником наших земель в Буала, ни в каком случае не продавать их, не искать в их недрах никаких ископаемых, не пользоваться от них никакими доходами! Даешь ли ты мне в том слово, Джозеф, в присутствии твоей доброй матери и перед лицом господа бога?..
        Вместо ответа из угла, где сидел, развалясь на диване, юный Крайтон, послышалось лишь сердитое сопение.
        - Встань, Джозеф, - сказала миссис Крайтон. - Встань и дай клятву перед лицом всевышнего, что ты до конца дней своих останешься верен завету отца!
        Джозеф привстал с дивана и угрюмо бормотнул:
        - Ну, клянусь…
        - Ах, Джозеф! - с такой мучительно-горькой интонацией сказала миссис Крайтон, что у мистера Крайтона до боли сжалось сердце, и даже Брокар невольно поморщился.
        - Что - Джозеф? - зло огрызнулся юный Крайтон. - Я же поклялся, чего вам еще?..
        И он вышел из гостиной, сильно хлопнув дверью. Тотчас же поднялся и Брокар. Он уже давно понял, что этот чудак Крайтон тверд как алмаз и что нет в человеческом языке таких слов, которые убедили бы его положить в свой карман полтора миллиона фунтов. Все мечты Брокара развеялись, как дым на ветру. И если он доглядел эту семейную сцену до конца, то лишь потому, что отчаяние ввергло его в полную апатию. В самом деле, куда было теперь ему торопиться?..
        Отказавшись от предложенного завтрака и простившись с хозяином, Брокар вышел в сад, в сопровождении все той же толстой старухи, видимо домоправительницы Крайтонов. Утренний туман уже рассеялся, в синем небе стояло золотое солнце, в воздухе, ярко вспыхивая в солнечном луче, носились стрекозы, лениво перелетали бабочки с цветка на цветок, от нагретого полуденным зноем кустарника тянуло душным ароматом. Но Брокар, и вообще равнодушный к красотам природы, глядел сейчас на белый свет с ненавистью и отвращением и ничего вокруг себя не замечал. Усевшись в машину, он хмуро велел шоферу ехать обратно в Лондон и застыл в тупом забытьи. В его мозгу умещалась сейчас лишь одна-единственная мысль: если б можно было каким-нибудь образом через голову старшего Крайтона договориться о продаже африканской земли с этим юным кретином Джозефом! Но как, как?..
        Брокар до самого Парижа так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. Ведь он был всего лишь мошенником и шантажистом, а для этого нужен был убийца.

16. ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ

        В этот беспросветный час своей жизни, когда, казалось, все затраченные усилия не только не приблизили его к цели, а завели в тупик, Брокар вспомнил об Альбере Стампе. Чутье подсказывало ему, что это как раз тот человек, который ему нужен сейчас. Конечно, есть немалый риск в том, чтобы доверить Стампу удивительную тайну, ставшую известной ему, Брокару, по воле случая. Но не поставить же крест на крайтоновском уране, не отказаться же от единственного шанса, который на склоне его лет даровала ему судьба! Надо только действовать умно и умело.
        И вот Брокар снова предстал перед величественным консьержем, оберегающим подступы к крепости Стампа.
        - Простите, мосье?.. - Голос консьержа звучит угодливо, спина согнута в поклоне. Видимо, он не признал в этом элегантном пожилом господине с надменным лицом того оборванца, который приходил сюда неделю назад. - К кому мосье изволит идти?
        - Доложите мосье Стампу, что его хочет видеть мосье Брокар. Мосье Эмиль Брокар. Да поскорее, любезный!
        Видимо, консьерж вспомнил это имя: что-то нагло-презрительное на миг блеснуло в его глазах и тотчас исчезло.
        - Сию минуту, мосье. - Поворот телефонного диска. - Антуан? Мосье Эмиль Брокар желает видеть мосье Стампа… - Полминуты молчания, - Хорошо, Антуан. - Консьерж кладет трубку. - Прошу вас, мосье!.. - Он ловко подхватывает несколько франков, которые на ходу бросает ему Брокар. - Покорно благодарю вас, граф!..
        В квартире Стампа посетителя ожидал несколько иной прием. Едва Антуан, на этот раз с подчеркнуто-холодной вежливостью, ввел его в гостиную, как он увидел входящего туда же через другую дверь хозяина.
        - Ты что, расфрантился на мои деньги и пришел тянуть с меня еще?
        Таким Брокар еще не видел Стампа. Возможно, что если бы он и действительно явился вымогать у Стампа деньги, то не устоял, отступил бы сейчас перед этим страшноватым человеком, который шел, надвигался на него, как девятый вал на утлую лодку. Брокар сообразил, что есть только один способ мгновенно уравнять отношения. Он презрительно усмехнулся, уселся, развалясь, в кресло и небрежно бросил:
        - Плевать я хотел на твои деньги! У меня на примете никому не ведомое, богатейшее месторождение стратегического сырья!..
        Брокар стрелял вслепую, но попал точно в цель.
        - Что ты там болтаешь? - с грубым недоверием, за которым нетрудно было угадать острый интерес, спросил Стамп. - Какое еще там сырье?
        - То самое, - насмешливо отозвался Брокар, - которое служило когда-то для изготовления светящихся часовых циферблатов и за которое теперь промышленники всего света готовы перегрызть друг другу горло… - Брокар привстал с кресла. - Впрочем, если тебя мой уран не интересует…
        - Да говори толком, старый мошенник! - озлился Стамп, нажал своими сильными руками на костлявые плечи гостя и усадил его обратно. - Ну же!
        - Вот что, любезный, - спокойно сказал Брокар, решивший на этот раз до конца использовать свое преимущество, - я не возражаю против того, что мы с тобой перешли на «ты». Но если ты намерен в дальнейшем иметь со мною дело, то потрудись выбирать выражения. Иначе я поищу себе другого компаньона, с более изысканными манерами!
        - Да брось ты, дружище, придавать значение всякой ерунде! - с хамским добродушием заговорил Стамп, он и на деле ощутил уважение к человеку, который, похоже, в нем ничуть не нуждался. Он подвинул себе кресло, сел против Брокара и перешел на деловой тон. - Ну-с, я тебя слушаю…
        Так началось деловое содружество этих двух столь несхожих между собой людей, которых свела воедино случайность. Брокар коротко изложил историю своих похождений. В его полном распоряжении, сказал он, находится рукопись некоего геолога, открывшего в Экваториальной Африке, на территории одной колонии, крупное урановое месторождение. Достаточно сказать, что руда содержит свыше семидесяти процентов урана, а общее количество разведанной руды не менее пятидесяти миллионов тонн! В рукописи дано полное и подробнейшее описание месторождения, указаны его координаты, занимаемая им площадь, глубина залегания руды.
        - Когда было открыто месторождение?
        - Года два назад.
        - Почему же ты думаешь, что никто не знает об этом месторождении, кроме тебя и твоего геолога?
        - Да потому, что этот геолог исповедует «высокие идеалы»! В предисловии к рукописи он пишет, что обнародует свою тайну не ранее, чем негритянский народ, обитающий в этой колонии, получит полную независимость. Он, видишь ли, против того, чтобы открытый им уран был использован для производства атомного оружия.
        - Коммунист?
        - Кто его знает!..
        - А как попала к тебе его рукопись?
        - Это не относится к делу.
        - Ну, а где сам он, этот геолог?
        - Он умер на днях от инфаркта миокарда.
        - Врешь! - уверенно сказал Стамп.
        - Ладно, открою тебе правду! Это мой дядя по матери, старый ученый, чуждый всякой корысти. Решив, что дни его сочтены, он призвал меня к себе и передал мне на хранение эту рукопись.
        - Так, так… Он завещал тебе хранить ее в тайне, пока негритянский народ…
        - Совершенно верно.
        - Что же, меня устраивает такое вранье. Сочтем его святой правдой. Ведь там, н а в е р х у, не интересуются мелочами.
        - Это где же - наверху?
        - Со временем узнаешь. Где находится месторождение?
        - В Африке.
        - Ну, так мы дела не сделаем!
        - В Британской колонии Буала.
        - Точный адрес? Кому принадлежит земля, в недрах которой находится урановая руда?
        Брокар молчал раздумывая.
        - А кто ты такой, собственно, Альбер Стамп? - неожиданно задал он вопрос своему собеседнику. - Я не знаю даже - француз ли ты, англичанин, немец, дьявол или сатана! Почему должен я с тобой откровенничать? Чем ты можешь помочь мне? Да и можешь ли? Ведь я пришел к тебе с этим делом лишь потому, что у меня нет деловых знакомств. Но я могу завести такие знакомства - стоит только намекнуть кому надо на тайну, которую я держу в руках.
        - Кто я такой? - хмуро отозвался Стамп. - Но кем бы я ни был, ты слишком много успел наговорить, чтобы мог теперь безнаказанно обратиться с тем же делом к кому-нибудь другому.
        - Это что - угроза?
        - Нет, предостережение. Ты же неглупый человек, Брокар, и должен понимать, что там, где дело идет об атомном оружии, шутить не станут. Что же касается помощи, то я могу свести тебя с людьми, которые располагают для этой цели миллиардами долларов…
        - Ну что ж, выходит, я попал по адресу! - бодро, хотя и не без внутреннего трепета, сказал Брокар. - Впрочем, должен сказать тебе, что и я не вполне беззащитен. Обо всем, что я открыл тебе и еще открою, а также о самом факте, что я обратился с этим делом именно к тебе, Стампу, я подробно написал в одном документе. Этот документ вместе с рукописью хранится в банковском сейфе на имя лица, которому я доверяю, как себе самому. Если это лицо узнает, что я умер или пропал без вести, оно, обождав один месяц, вскроет сейф и передаст документ и рукопись известному депутату оппозиции. Тот сообщит об этом в Национальном собрании и сделает запрос правительству…
        - Ловкий ход, Брокар! Я вижу, ты человек основательный. И подумать только, что такой делец многие годы пробавлялся самодельной косметикой для проституток!..
        - И разными снадобьями, вроде мортуина…
        - Да, да, и разными снадобьями, - будто в рассеянности повторил Стамп. - Ну, а теперь выкладывай: где находится твой уран и в чьем он владении?
        Брокар не заставил долго уговаривать себя и выложил своему дружку все, что стало известно ему самому.
        - Ка-ак? - смешливо воскликнул Стамп, когда Брокар заговорил о Крайтонах. - Ты даже успел побывать в Англии и без гроша в кармане предложить этому Крайтону полтора миллиона фунтов? Где же ты рассчитывал взять их?
        - Как где? У тебя. Или у кого-нибудь другого, кому понадобится эта руда…
        - Что ж, ты правильно рассудил, Брокар. Ну и Крайтон дал согласие?
        - Напротив, он категорически отказался продать свои земли!
        - Предложил бы два миллиона.
        - Он не продаст и за десять. Это сумасшедший. И он и его жена…
        И Брокар со всеми подробностями рассказал Стампу семейную сцену, свидетелем которой он стал в поместье «Дорис».
        - Можешь мне поверить, - горестно заключил Брокар, - этого человека уговорить невозможно! Это гранитная скала, стальная болванка! И по правде сказать, я не вижу выхода…
        - Не видишь выхода? А мы устраним его - и дело с концом!
        - Как так - устраним? Он же имеет все права на землю.
        - Ты что же, не понимаешь? Мы попросту  у б е р е м  его, а сделку заключим с этим… с Джозефом, с наследником!
        - Ничего не понимаю! Куда же мы уберем его? И какой же Джозеф наследник при живом отце?
        - Почему же при  ж и в о м? - как-то странно усмехнулся Стамп.
        - Что ты, что ты… разве можно!.. - Брокар отвалился в глубь кресла и вытянул перед собой руки, словно защищаясь от Стампа.
        - Да я же шучу, - Стамп не ожидал, что Брокар так отнесется к его словам. - А что-то все же надо придумать, не упускать же такое дело! Ты что предлагаешь?
        - Право, не знаю… Может быть, дать ему при покупке гарантию, что все негритянские семьи, проживающие в его владениях, получат некоторую сумму денег, стандартный домик, участок земли - словом, земной рай… Это же потом все окупится!
        - Что ж, попытаемся уговорить его… А теперь слушай меня, Брокар: там, наверху, словам не верят. Чтобы действовать, я должен иметь на руках твою рукопись. Без нее нечего и соваться!
        - Это невозможно, Стамп.
        - Почему невозможно? Ты же открыл мне все карты, тебе уже нечего скрывать. А имя автора можешь вымарать, оно им ни к чему!
        - Но в рукописи вся моя сила.
        - Сила твоя в документе.
        - И в документе, конечно… Нет, Стамп, как знаешь, а рукопись я не дам!
        - В таком случае дай копию с нее. Ты пойми: т у д а  надо представить серьезный научный труд, настоящее геологическое исследование, а не бумажонку с несколькими данными. Этот труд  о н и  передадут своим геологам и без их одобрения к делу не приступят. А под бумажку, так и знай, о н и  и пальцем не шевельнут!..
        - Копию? - Брокар задумался. - Что ж, копию я тебе дам, Стамп. - Он помолчал. - И тут же впишу а документ, что такого-то числа и месяца, такого-то года передал Альберу Стампу копию рукописи… Я все буду вносить в документ, Стамп, так и знай! Все, как есть.
        - Вноси себе на здоровье… Смотри же: через три дня у меня на руках должна быть копия рукописи. А кто тебе изготовит её? Дело-то сверхсекретное!
        - У меня есть такой человек…
        На том они и расстались, по-видимому вполне довольные друг другом.

17. ТРЕВОЛНЕНИЯ ЭМИЛЯ БРОКАРА

        Брокар, конечно, лгал, уверяя Стампа, что рукопись Картье и разоблачительный документ он сдал на хранение в банковский сейф. Рукопись по-прежнему покоилась под полом в квартире Жанны Бове, а «документа» и вовсе не было еще на свете. Эта мысль явилась Брокару лишь во время разговора со Стампом, и теперь он твердо решил привести ее в исполнение. Самым подробным образом, ничего - или почти ничего - не утаивая, написал он историю своих похождений. Первое знакомство с Альбером Стампом, когда тот приобрел у него флакон мортуина; их вторая, случайная встреча; покупка у папаши Ледрю коллекции с минералами, приведшая к таким неожиданным последствиям; посещение Робера Картье, который «по доброй воле» передал ему рукопись своего без вести пропавшего отца Анри Картье; поездка к Крайтонам; наконец последний, решающий разговор со Стампом…
        Перечитав написанное, Брокар решил, что в его действиях не было, в сущности, ничего противозаконного, лишь некоторая разве неблаговидность поведения, не более того! Но ведь в руки властей этот документ может попасть лишь в одном случае: если стамповские  о н и  убьют его, Брокара, или лишат свободы. Впрочем, он вовсе не собирается ни умирать, ни садиться за решетку. Именно этой цели и служит составленный документ. Он будет непрерывно пополнять его новыми фактами, и защитная сила документа будет возрастать день ото дня.
        После долгого размышления Брокар отказался, однако, от мысли хранить рукопись и документ в банковском сейфе: под кухонным полом у никому не ведомой Жанны Бове они будут в большей сохранности: уж туда-то не дотянуться и самой длинной руке. Впрочем, Брокар и тут принял меры предосторожности: направляясь к Жанне, он делал теперь большой крюк и входил к ней не ранее, чем убеждался, что никто за ним не следит.
        - Повтори еще раз, Жаннетта, - настаивал Брокар, - как ты поступишь, если в течение месяца не получишь от меня очередного извещения: «Все в порядке»? К кому ты пойдешь? Что скажешь?
        - Ну что вы, мосье Эмиль, - смущаясь и чуть розовея, говорила Жанна. - Разве я не понимаю, как это важно?..
        - А я говорю тебе: повтори!
        - Я достану из-под пола вашу рукопись и пакет, мосье Эмиль, - в который раз тихим, покорным голосом повторяла Жанна, - и отнесу мосье Альфреду Кулон, депутату Национального собрания от департамента Гаронны. Я скажу, что это очень важное, срочное, госу-дарст-венное дело и что в адресованном ему пакете все рассказано. Я буду очень просить мосье Кулона, чтобы он действовал быстрее, потому что мосье Эмиль… - тут ее голос срывался, и она переходила почти на шепот, - мосье Эмиль находится в большой беде…
        Если бы не сознание опасности, грозившей, видимо, мосье Эмилю, Жанна была бы счастлива: он посещал ее теперь чуть не каждый день. Он поручил ей перепечатать свой ученый труд, в котором она, признаться, ничего не поняла, и тщательно сверил у нее на дому оригинал с копией. Впрочем, мосье Эмиль очень огорчил ее, заставив принять за проделанную работу деньги. А вот сегодня он явился опять, достал из-под пола пакет с документом и что-то вписал в него. Правда, он тотчас же после того ушел. Жанна видела в окно, как мосье Эмиль, подойдя к воротам, осторожно оглядел улицу, почти всегда пустынную, и только тогда шагнул на тротуар.
        Бедный мосье Эмиль, сколько у него завистников и врагов!..
        Да, сегодня Брокар действительно сделал в своем заветном документе новую запись:



«Три дня назад я передал Стампу копию рукописи Анри Картье. Вчера заходил к нему в условленный час, но не застал дома, или же он не пожелал принять меня. Сегодня - то же самое. Возможно, он ведет переговоры с теми, что  н а в е р х у. Завтра пойду опять…»

        Брокар был не на шутку встревожен и провел бессонную ночь. Уж не обошел ли его этот мошенник Стамп? Заполучил рукопись и решил действовать один? Но ведь ему известно о существовании заветного документа, понимает же он, что голыми руками Брокара не возьмешь: ему нечего станет терять, и он подымет шум на всю страну, на весь мир! Но, быть может, Стамп решил не сегодня-завтра «убрать его», Брокара? Что ж, и в этом случае ему не поздоровится: Брокар заговорит из-за гроба красноречивыми устами знаменитого депутата оппозиции!..
        Как знать, однако, что за человек этот Стамп? Вдруг он по жадности или по легкомыслию все же решится на эту безумную авантюру, не думая о последствиях? Чего не бывает на свете…
        Брокар забылся сном только к утру, но выспаться ему не пришлось: в десять часов его разбудил дверной звонок.
        - Кто там? - спросил Брокар, не открывая двери.
        - Это я, Антуан, мосье Брокар. Хозяин просил вас быть у него сегодня ровно к двенадцати часам по неотложному делу.
        - Благодарю вас, Антуан, - с напускным спокойствием сказал Брокар, уже приготовившийся «дорого продать свою жизнь». - Обождите минутку, мой друг!
        Он достал из бумажника пять франков, приоткрыл дверь и протянул их Антуану…
        Ровно в полдень Брокар подошел к подъезду дома, где жил Стамп, и увидел столь памятный ему золотисто-лимонный «понтиак», а за рулем своего знакомца Жака Шолана, шофера. Бог мой, как же давно все это было, словно несколько лет прошло с того далекого дня, как он гонялся по улице за золотым пятном «понтиака»! Шолан не признал Брокара, а Брокар не счел нужным возобновлять знакомство. Поднявшись к Стампу, он застал его уже одетым для выезда. Стамп был очень серьезен, благообразен и даже торжествен.
        - Пошли, Брокар! Ровно в половине первого мы должны быть на месте. Нас ждут…
        В пути они не обменялись ни словом: то ли Стамп опасался ушей своего шофера, то ли не хотел о чем-либо предварять Брокара. А Брокар от волнения был как в ознобе, он с трудом удерживал дрожь. Нет сомнения, что Стамп везет его к  н и м! Только бы не оплошать, только бы правильно повести себя в этот решающий час! «Главное, это спокойствие, - убеждал себя Брокар. - Что бы там ни было, а тебя всегда защитит документ, о его существовании Стамп, конечно, предупредил  и х…»
        Вот машина выехала за пределы города, похоже, они направляются в Буживаль. А вдруг это ловушка, и он, Брокар, переживает сейчас последние минуты своей жизни? Почему Стамп молчит - уж не боится ли он выдать себя? Брокар косит взглядом на Стампа, но тот, будто нарочно, отвернулся от него. Ну, конечно же, нарочно…
        И вдруг на Брокара что-то находит, он с судорожной силой ухватывает Стампа за плечо и кричит ему в самое ухо истошным, визгливым голосом:
        - Говори! Сейчас же говори, куда ты меня везешь!..
        Стамп грубо отрывает его руку от своего плеча и с презрительным удивлением, сквозь зубы, цедит:
        - Ты что, взбесился, что ли, дурак? - Он кивает на сидящего впереди шофера. - Сейчас же заткнись!
        Тут только Брокар приходит в себя.
        - Фу ты! - говорит он уже спокойно. - Прости, ради бога! Задремал, и приснилась какая-то чушь…
        У него, и верно, такое ощущение, будто ему привиделся дурной сон. Это был пароксизм смертельного страха, затуманивший на миг сознание, выключивший задерживающие центры. Брокару было очень стыдно, но вместе с тем на него сошло, наконец, безмятежное спокойствие, которое он тщетно призывал перед тем.

18. ПЕРЕД БРОКАРОМ ОТКРЫВАЮТСЯ ДАЛИ

        Все произошло с такой быстротой, какая бывает только в сказках. Вот машина останавливается возле высокой, в человеческий рост, каменной ограды, сплошь увитой плющом. В стене дверь с вырезанным окошком, вывеска: «Американо-европейская ассоциация помощи». Дверь тотчас же открывается, и привратник, любезно улыбаясь, - видимо, Стамп ему знаком - впускает посетителей в небольшой, заботливо возделанный сад, полный ярких и пахучих цветов и прорезанный прямой, по нитке, дорожкой, ведущей к нарядному, из голубого кирпича, двухэтажному особняку. На пороге дома их встречает безупречно одетый, немолодой, рослый лакей, с чуть раскосыми глазами, почтительно склоняет голову и ведет через небольшой вестибюль и анфиладу строго, в современном стиле, обставленных комнат к внутренней, светлого дерева, лестнице. Нигде ни души, тишина. Наверх посетители поднимаются уже без лакея, тот остается внизу и провожает их взглядом, пока на площадке второго этажа они не поступают под опеку другого лакея, во всем схожего с первым, кроме разве раскосых глаз. Полукруглый вестибюль, несколько плотно закрытых дверей.
        - Прошу, - тихо говорит лакей, подводит их к средней двери и стучит по ней сгибом пальца.
        - Да-а! - слышится из-за двери.
        Посетители входят в большой кабинет, окнами в сад, за стеклом полощутся на легком ветру кроны деревьев. По стенам книжные полки, почти посредине комнаты большой полированный письменный стол, за столом на небольшом крутящемся кресле сидит невысокий, толстенький человек с круглым белым лицом, с темными маслеными, ласковыми глазами и черными, полоской, усиками.
        - О-о! - говорит он приветливо, встает с кресла и протягивает посетителям через стол свои короткие полные руки. - Прошу садиться!
        Брокар, не ожидавший, что  о н и  предстанут перед ним в столь мало внушительном обличье, не без смущения пожал протянутую руку и опустился в одно из кресел, стоявших по краям стола; Стамп уселся в другое.
        - Рад вас видеть, мосье Брокар! Вы, кажется, свободно говорите по-английски?.. - Брокар кивнул. - Мистер Стамп уже познакомил меня с вашим исследованием. Я в восторге, мистер Брокар…
        - Ну что вы… - смущенно произносит Брокар.
        - О, не скромничайте, мистер Брокар! - продолжал петь хозяин. - Не умаляйте своих ученых заслуг! Я понимаю, конечно: настоящим исследователям дорога не столько слава, сколько истина! И все же я прошу вас проставить ваше имя на этой рукописи, которой вы отдали столько труда…
        Он достал из ящика стола и протянул Брокару копию рукописи Анри Картье.
        - Вот здесь, дорогой метр!
        Брокару оставалось вооружиться авторучкой и начертать на заглавном листе рукописи свое имя и фамилию. Так изобретатель самодельных румян и лекарственных снадобий одним взмахом пера превратился в африканского путешественника и ученого-геолога.
        Приняв рукопись из рук Брокара, толстяк передал ее Стампу.
        - Вот и все, дорогой метр. Не могли бы вы вылететь сегодня в сопровождении мистера Стампа за океан? Это совершенно необходимо.
        - Раз необходимо… - ошеломленно произнес Брокар.
        - В таком случае разрешите вручить вам некоторую сумму на расходы. Здесь тысяча долларов.
        - Благодарю, - пробормотал Брокар и неловко засунул в брючный карман увесистую пачку зеленых бумажек.
        - Прошу вас расписаться, метр…
        Брокар расписался.
        - Самолет вылетает через три с половиной часа. Обо всем позаботится мистер Стамп, вы должны полностью ему довериться. - Толстяк привстал, в глазах его сильно поубавилось ласковости, голос звучал суховато. - С этим я отпускаю вас, метр. До свидания!..
        Вся процедура длилась не более десяти минут. Когда они вышли за ограду и уселись в машину, Стамп шепнул Брокару в самое ухо:
        - Понял? О н и  предпочитают считать тебя автором рукописи. - И добавил: - И м  не к лицу иметь дело с… проходимцем…
        Брокар смолчал, ему было не до обид. Он находился в странном, непривычном состоянии. Его закружила какая-то мощная сила, и он решил не противиться ей, куда бы она ни вынесла его. Лишь бы только не возвращаться назад, к прошлому, в убогое жилище, где он похоронил двадцать лет своей жизни. За океан так за океан! Будь что будет!..
        - Где тебя высадить? - спросил Стамп, когда машина въехала в город.
        - Да хоть здесь.
        - Помни: ровно к трем ты должен быть на аэродроме Орли! Самолет на Вашингтон!..
        - Ладно… А скажи, пожалуйста, что это за «ассоциация помощи»? Кому они помогают?
        - Себе! - усмешливо бросил Стамп, и машина рванулась прочь.
        Приняв обычные предосторожности против возможной слежки, Брокар первым делом направился к Жанне Бове.
        - Я улетаю за океан, Жаннетта! - сказал он, и едва ли не впервые уловила она в его голосе живое человеческое волнение.
        Но Жаннетте было невдомек, что ее друг взволнован не разлукой с ней, а поворотом в своей судьбе.
        - Боже мой, мосье Эмиль! Зачем же это?
        - Дела, Жаннетта! Большие дела!..
        - Я так счастлива за вас, мосье Эмиль… Только, бога ради, будьте осторожны!..
        - А ты не забывай, Жаннетта, что моя жизнь и свобода в твоих руках! Ну-ка, - добавил он с веселой игривостью, - как фамилия депутата?
        - Ну что вы, мосье Эмиль, - на ее блеклое лицо всплыла из каких-то глубин кокетливо-жалкая улыбка. - Конечно же, Альфред Кулон, депутат от департамента Гаронны.
        - Молодчина! А теперь за дело…
        Вскрыв тайник, Брокар занес в документ все события своего последнего дня в Париже. Он не знал, правда, ни фамилии, ни имени толстяка, но зато подробно описал местонахождение и внешний вид дома, где помещалась загадочная
«Американо-европейская ассоциация помощи». Закончил он свою запись словами, в которых явно сказалось его душевное состояние:



«Сегодня, 26 мая, в три часа, вылетаю с названным Альбером Стампом за океан, в Вашингтон!»

        - Прощай, Жаннетта! Знай же: если до двадцать шестого июня не будет от меня вестей, выполни свой долг!
        - До свидания, мосье Луи… - она робко притронулась своей рукой к руке Брокара. - Я так привыкла к вам, мосье Луи… простите…
        - Ладно, ладно… - не без смущения заключил Брокар, повернулся и вышел из квартиры.
        Заехав домой, он упаковал в чемодан самые необходимые вещи и отправился на аэродром. Тут, на площадке, откуда стартовали самолеты на Вашингтон, он увидел Стампа и возле него стройную, рослую, светловолосую девушку с большими, широкого разреза, фарфорово-голубыми глазами.
        - Познакомься, Клод, это мой друг, Эмиль Брокар, геолог. А это моя племянница.

19. КУРС - НА ВАШИНГТОН!

        Если не считать недавней деловой поездки в Лондон, Брокар всю свою жизнь провел в Париже и только в мечтах посетил в качестве богатого туриста все крупнейшие столицы и самые комфортабельные курорты мира. А сейчас он взаправду летит через океан на мощном лайнере в столицу Соединенных Штатов, в бумажнике у него лежит тысяча долларов, а впереди ждут его миллионы, и это уже не пустая мечта вечного неудачника. Он полулежит в глубоком удобном кресле и отдается чудесному ощущению покоя и беззаботности, твердо уверенный, что в это самое время парки, богини судьбы, неустанно прядут нить его счастья.
        Время от времени Брокар поднимает склоненную голову и с интересом оглядывает ряды кресел, в которых расположились его попутчики. Все это, видимо, люди весьма почтенные, совсем не под стать ему: крупные дельцы, администраторы, военные, быть может, министры, конгрессмены, депутаты и, похоже, на том конце длинной кабины две голливудские кинозвезды: уж очень у них шикарный вид и свободные жесты, к тому же они дьявольски красивы!
        Что же, скоро и он, Брокар, сможет войти в качестве полноправного члена в это избранное общество. Уж во всяком случае он не уступит им ни в уме, ни в образовании, ни в манерах. Взять хотя бы его соседа слева: квадратная, кабанья голова на толстой, бесформенной туше, тяжелый взгляд мутных глаз, толстые фиолетовые губы апоплектика. За два часа полета он только раз повернулся к Брокару и нагло прохрипел:
        - Время?
        Брокар ответил ему на это с педантичной, язвительной вежливостью:
        - Пять часов, восемнадцать с половиной минут, сэр!..
        Этот тип, похожий на карикатурного миллиардера из левой газеты, даже не поблагодарил его. Вообще-то пора кончать со всякой угодливостью, он, Брокар, должен чувствовать себя среди этих людей, как равный. Ведь он и внешне ничем, в сущности, от них не отличается: одет он со вкусом согласно моде, у него отличное белье, носки, ботинки, дорогие часы-браслет, строгое, энергичное, хорошо выбритое лицо джентльмена. А в Вашингтоне он еще пополнит свой туалет.
        Однако какие прекрасные волосы у этой стамповской племянницы, чистейший золотой лен! Они сидят рядом - дядя и племянница - впереди Брокара и время от времени перебрасываются пустыми фразами.
        - Как ровно идет самолет, не правда ли, дядя Альбер? - говорит девушка звонким голосом, слышным на всю кабину.
        - Да, дорогая Клод, ровно.
        Молчание.
        - Дядя Альбер, а вы много летали в своей жизни?
        - Нет, дорогая, мало.
        Молчание.
        - А вы бывали в Вашингтоне, дядя Альбер?
        - Нет, дорогая Клод, не бывал.
        - Ну, а в Америке бывали, дядя Альбер?
        - Нет, не бывал.
        В голосе Стампа слышна досада, и Брокар почему-то решает, что он лжет: и летал он, должно быть, немало по свету, и не раз бывал в Соединенных Штатах и, наверное, в Вашингтоне. Надо будет все-таки дознаться, что за птица этот Альбер Стамп.
        По правде сказать, юная Клод очень привлекательное существо. У нее прелестная фигура, длинные, прямые, прекрасной формы ноги, в меру высокая девичья грудь, чудесный свежий рот, удивительные глаза. Но в глазах есть все же что-то странное, а что именно - не понять. Равнодушие? Холодность? Пустота? Нет, все не то.
        А может, она вовсе и не племянница Стампу? Такие вот пожилые жуиры нередко называют племянницами своих юных наложниц. Во всяком случае, в качестве наложницы она слишком хороша для этого темного типа. Кто знает, если ему, Брокару, и на деле достанутся миллионы долларов…
        Дверь кабины открывается, входит очень худой, седовласый и вместе моложавый человек в форменной тужурке.
        - Я помощник командира лайнера, - говорит он. - Нет ли у господ пассажиров просьб или претензий?
        В его манере держаться много достоинства и какая-то печальная серьезность. Пассажиры не отзываются на его вопрос, но обращенные к нему взгляды выражают уважение и симпатию.
        - Что же, - помощник капитана улыбается милой, застенчивой улыбкой, обнажающей ровный ряд искусственных зубов, - я вижу, наши уважаемые пассажиры довольны своей участью и не мечтают о лучшей.
        Он прошел вперед, вдоль рядов кресел, и вдруг словно споткнулся перед креслом, где, улыбаясь ему в ответ, сидела Клод. Он как-то пронзительно посмотрел на нее, отступил на шаг, зашатался, из горла вырвался протяжный, сдавленный крик:
        - А-а-а!..



        В первое мгновение никто не понял, что происходит, и только Брокар, сидевший за спиной Клод, увидел, как обморочно побелел лицом помощник командира. Он вскочил с места и ухватил его за плечи:
        - Что? Что с вами?
        Но тот, видимо, уже опамятовался, только в глазах его как бы застыл страх.
        - Нет, нет… это же невозможно…
        Он вдруг по-детски глубоко всхлипнул, отвел от себя руки Брокара, резко повернулся и неестественно-твердым шагом вышел из кабины.
        Тотчас же кабина наполнилась смутным говором многих голосов, похожих на пчелиное жужжание.
        - Что с ним такое?
        - Что это было?
        - Видели, как он побледнел?
        - Слышали, как он вскрикнул?
        - Это вон из-за той девушки!
        - Какой девушки? Что вы говорите?
        - Что за ерунда, при чем тут девушка?
        - А я вам говорю при чем!..
        Многие пассажиры сошли со своих мест и, не решаясь подойти вплотную к креслу, где сидела Клод, образовали около нее и Стампа неширокий полукруг. Особенно любопытствовали две кинозвезды, они все ближе подбирались к Клод. А девушка, склонив светловолосую голову, вся сотрясалась от рыданий, не слушая бессмысленных слов утешения, которые расточал ей Брокар. И тут Стамп, встав во весь рост, с искаженным от злости лицом громко крикнул на всю кабину:
        - Прошу всех отойти прочь, здесь не театр! - Он повернулся к Брокару: - И ты, ты тоже отойди, утешитель!..
        Затем он ухватил Клод сильной рукой за запястье и властно сквозь зубы произнес.
        - Перестань! Слышишь, тотчас же перестань!
        Еще несколько истерических всхлипов, и девушка умолкла, рыдания перешли в тихий плач. Все уселись на свои места, в кабине водворилась тишина, но чувствовалось, что напряжение, не получив разрядки, лишь обрело новую форму. Люди затаились и время от времени бросали косые взгляды в ту сторону, где сидела юная виновница переполоха.
        Клод уже не плакала, и Брокар слышал, как она тихо, с болезненным надрывом говорила Стампу:
        - Дядя Альбер, ты сердишься на меня, а ведь это уже третий раз, что при взгляде на меня человека охватывает такой ужас… Помнишь, тогда в «Одеоне» и потом, когда я была одна, в музее восковых фигур… Что же такое в моем лице, что люди так пугаются?.. Ну, скажи же, дядя Альбер, почему ты молчишь?..
        - Все это глупости, - хмуро отозвался Стамп. - Мало ли сумасшедших на свете!..
        - Нет, нет, тут что-то кроется… - только не знаю что… - горестно прошептала Клод.
        Через пять часов полета лайнер совершил посадку в Вашингтоне.

20. В СЕКРЕТНОМ УЧРЕЖДЕНИИ

        Заняв, по указанию Стампа, двойной номер в «Потомаке» - одном из лучших отелей Вашингтона, - Брокар в течение трех дней оказался полностью предоставлен самому себе. За это время он осмотрел город, который, впрочем, не пришелся ему, старому парижанину, по душе, и значительно пополнил свой гардероб. А наутро четвертого дня к нему в номер постучали.
        - Войдите!
        На пороге стоял человек лет сорока, приземистый, широкоплечий, с большим плоским лицом, бесцветными глазами и черными, вразлет усами.
        - Мистер Брокар? - сказал он вопросительно.
        - Да, я мистер Брокар. Что вам угодно?
        Человек, не снимая шляпы, подошел к Брокару и бесцеремонно ткнул ему в глаза бумажонку, удостоверяющую его личность.
        - Понятно? - спросил он, чуть усмехнувшись.
        - Понятно.
        На бумажонке было проставлено название одного зловещего учреждения, хорошо известного во всем мире.
        - Следуйте за мной, приятель, на некотором расстоянии. Будто вы сами по себе, а я сам по себе. Понятно?
        - Понятно…
        Брокар потянулся к телефону, чтобы позвонить Стампу, но на трубку легла тяжелая рука усатого посетителя.
        - Пошли, приятель!
        Конечно, это был совсем не тот прием, на какой рассчитывал Брокар, перелетая океан на великолепном лайнере. Но он решил ничему не удивляться и покорно последовал за усатым, соблюдая дистанцию в несколько шагов. Минут через двадцать они очутились в небольшой улочке, перед невзрачным, трехэтажным кирпичным домом с одной-единственной дверью. Усатый, впервые оглянувшись на Брокара, шедшего позади, подмигнул ему и вошел в эту дверь. Брокар последовал за ним.
        И вот он сидит в мягком, приятно пружинящем кресле в небольшой, уютно обставленной комнате без окон, ярко освещенной скрытыми лампами дневного света. Перед ним человек лет тридцати, с умным холеным лицом, изысканно одетый. Он глядит на Брокара с милой, благожелательной улыбкой.
        - Потрудитесь назвать ваше имя, - говорит он любезно, как если бы его свела с Брокаром случайная встреча в вагонном купе или пароходной каюте.
        - Почему я должен отвечать на ваши вопросы? - Брокар решил держаться твердо и независимо. - Кто вы такой?
        - Называйте меня мистер Хеллс. А задавать вопросы и любым способом получать на них ответы - это, простите, специальность нашего учреждения.
        - Вам мое имя известно.
        - Я имею в виду ваше  н а с т о я щ е е  имя.
        - У меня есть только одно имя, доставшееся мне от моих предков, - с достоинством сказал Брокар, - и оно не составляет для вас секрета. Если же этого требует форма, извольте: Эмиль Проспер Брокар, уроженец города Руана.
        - Понимаю. Значит, это и есть ваша  н а с т о я щ а я  фамилия. Ну, а другие ваши фамилии? Ведь люди из преступного мира имеют обычно две-три фамилии, а то и больше. Разве не так?..
        - Должен признаться, - сказал Брокар, чувствуя себя под защитой ораторского дара депутата оппозиции Кулона, - должен признаться, мистер Хеллс, что ваша благоприличная внешность ввела меня в заблуждение. Вы, оказывается, наглый клеветник!
        - Ну, зачем же так резко? - невозмутимо улыбнулся мистер Хеллс. - Разве я не прав? Не станете же вы отрицать, что принадлежите к подонкам Парижа и всю жизнь занимались темными делами? Мы имеем о вас сведения от французской полиции…
        Мистер Хеллс извлек из кармана вчетверо сложенный документ и развернул его.
        - Вот послушайте: «Эмиль Проспер Брокар, рождения 1915 года, прослушал в Сорбонне четыре семестра по геологии, окончил с отличием фармацевтический факультет Парижского университета…» Как прекрасно начинали вы вашу жизнь, Брокар! Говорят, вы были очень способным молодым ученым!.. Но пойдем дальше: «Некогда совладелец фармацевтической фирмы; ныне промышляет изготовлением сомнительных косметических средств и лекарственных снадобий, в том числе небезвредных для здоровья; сбывает их у себя на дому, налогов не платит, за что неоднократно привлекался к суду. Берется и за всякие иные подозрительные дела, неразборчив в средствах. Доходы его невелики и непостоянны. Склонен к распутству. Характер замкнутый, мрачно-мечтательный, азартный. Неглуп, образован, свободно владеет английским языком, но человек во всех отношениях запущенный. Являет собой странный контраст между личными возможностями и жизненной судьбой…» Все, Брокар! Метко сказано, а?
        - Если вы считаете, что живого человека можно уложить в слова?, то верно - не без меткости. Но я подозреваю, что последние несколько фраз принадлежат не французской полиции.
        - А кому же?
        - Некоему сомнительному джентльмену, по фамилии Стамп.
        - Как вы сказали?..
        - Возможно, у него несколько фамилий, - хладнокровно заметил Брокар, - и вам он известен под другой.
        - Очко в вашу пользу! - рассмеялся мистер Хеллс. - Что же, если вам это неприятно, Брокар, не будем больше возвращаться к вашему безотрадному прошлому. Начнем теперь с того счастливого дня, когда вам неведомым образом удалось выкрасть драгоценную для нас рукопись, написанную неведомым геологом.
        - Я не выкрал эту рукопись, - просто сказал Брокар, - я ее  р а з д о б ы л. Во всяком случае, ее автор мертв, и на земле нет человека, который мог бы предъявить на нее права. Это моя собственность.
        - А чем вы докажете, что автора рукописи действительно нет в живых?
        - Я не стану доказывать. Достаточно того, что мне это твердо известно. Но будь он даже жив, вам все равно удобнее иметь дело со мной.
        - Мы тоже так полагаем, Брокар, - с явным расположением сказал мистер Хеллс. - Судя по предисловию, которое мы изъяли из рукописи, он не то коммунист, не то крайне левый…
        - Вы хотите сказать, он  б ы л  левым?
        - Я не видел его трупа, Брокар… А теперь назовите его фамилию.
        - Что такое?
        - Я говорю: назовите фамилию подлинного автора рукописи!
        Мистера Хеллса стало не узнать: округлые черты его холеного лица вдруг обострились, мягко очерченный рот как-то злобно поджался, глаза потемнели, он склонился к самому лицу Брокара и угрожающе протянул:
        - Ну же, вы!..
        - Подлинная фамилия автора рукописи, - спокойно сказал Брокар, - Эмиль Проспер Брокар.
        Мистер Хеллс без малейшего перехода вернул своим чертам прежнее, благодушное выражение и восхищенно сказал:
        - Честное слово, Брокар, с вами приятно вести дело, вы по характеру настоящий американец!.. Кстати, говорят, вы неплохо разбираетесь в геологии?
        Брокар утвердительно кивнул головой.
        - В таком случае - за работу! - перешел мистер Хеллс на деловой тон. - Завтра утром вам доставят в гостиницу  в а ш у  рукопись. Надеюсь, вы знаете ее наизусть, со всеми схемами, диаграммами и таблицами и способны ответить на любой, связанный с ней вопрос. Имейте в виду: в понедельник вам предстоит выступить перед очень авторитетной комиссией, в ее состав входят крупные бизнесмены и ученые.
        - Что ж, - бесстрашно сказал Брокар, - я готов.
        - Вот и отлично! А теперь расскажите мне все о Крайтонах, не упускайте ни малейшей подробности…
        Когда Брокар закончил свой рассказ, мистер Хеллс спросил:
        - Значит, вы твердо убеждены, что размер суммы не имеет для Крайтона никакого значения?
        - Совершенно убежден.
        - А что, если предложить ему обеспечить все черное население в его владениях жилищами, земельными наделами, деньгами на обзаведение?
        - Попробуйте, - отозвался Брокар, тотчас же узнавший в словах Хеллса свою собственную мысль, высказанную им Стампу. - Мне кажется, это единственный способ уломать его. Но предложите и ему лично какую-то сумму. В конце концов, - добавил он, обнажив этим самую суть своей души, - Крайтон всего лишь человек…
        - Вот именно, - холодно усмехнулся Хеллс, - всего лишь человек!
        Он встал и протянул Брокару руку.
        - До свидания, желаю вам успеха. И помните, - прибавил он многозначительно, - отныне вы  н а ш  человек! Это весит много, очень много, Брокар. Больше, чем весь депутатский состав французского Национального собрания…
        Вернувшись к себе в отель, Брокар тотчас же позвонил Стампу.
        - Хелло? - послышался в трубке его нагловато-холодный голос.
        - Стамп? Это я, Брокар!
        - Чего тебе?
        - Чего мне? - гневно вскричал Брокар. - Компаньон ты мне или нет? Какого черта разбалтываешь ты то, что я доверил тебе одному? И откуда взялась эта лживая полицейская карточка? Кто позволил тебе…
        В ответ Брокар услышал короткий щелк. Стамп положил трубку.
        И тут Брокар вдруг до конца осознал то, что заподозрил еще во время разговора с Хеллсом. Никакой ему Стамп не «компаньон», он просто тайный агент американской разведки, находящейся в непосредственном подчинении Хеллса, которому и передал его, Брокара, по прибытии в Вашингтон! И толстяк из мнимой «ассоциации помощи» тоже разведчик, только, видимо, покрупнее, вроде резидента. Так вот кого Стамп именовал в Париже - «они»! Ну что же, таким покровителем, как эта могущественная организация, пренебрегать не приходится, надо только держать ухо востро.

21. БРОКАР ТЕРЯЕТ ТЕРПЕНИЕ

        В течение нескольких дней никто не беспокоил Брокара, и он все свое время отдавал изучению рукописи Картье, которую прислал ему в гостиницу Хеллс. Это была копия с копии, сделанной в Париже Жаннеттой. К понедельнику Брокар был уже вполне подготовлен к тому, чтобы предстать перед любой самой авторитетной комиссией.
        Но вот наступил и прошел понедельник, затем вторник, среда, подошел и конец недели - и ни одна живая душа не являлась к Брокару, безмолвствовал и телефон. Он чувствовал себя затерянным в этой громадной стране, в чужом городе, населенном чиновниками, разведчиками и неграми, во власти сил, перед которыми он, в сущности, был совсем безоружен. Ведь  и м  отлично известно, что он вовсе не автор рукописи, а ее похититель, мелкий спекулянт, промышляющий самодельной косметикой. Они, верно, даже не причинят ему ничего дурного и не дадут ему ни малейшего повода прибегнуть к помощи депутата Кулона. Они просто перестанут замечать его. Теперь, когда они узнали все, что им нужно, никто и ничто не может помешать им заново
«открыть» урановое месторождение в Буала. Ведь Картье не сделал на свое открытие никакой заявки, он держал его в строжайшем секрете от всех. На их пути к овладению ураном есть, в сущности, лишь одно серьезное препятствие - это фанатическое упрямство Дэвида Крайтона. Но он, Брокар, и тут для них бесполезен: он не способен ни помочь им, ни помешать…
        Снедаемый беспокойством, Брокар решил, наконец, позвонить Стампу.
        - Хелло! - послышался в трубке незнакомый голос.
        - Кто у телефона?
        - Отель «Палас», дежурный администратор.
        - Мистера Альбера Стампа.
        - Мистер Стамп выбыл из Вашингтона неделю назад, в прошлый четверг.
        - Куда?
        - Мистер Стамп не оставил адреса.
        - Так, так… - растерянно проговорил Брокар. - И племянница уехала вместе с ним?
        - Мистер Стамп проживал в отеле один.
        - Ах, один!.. Благодарю вас…
        Теперь Брокар очутился в полном и безнадежном одиночестве. Если никто не выведет его из этого положения, сам он ничем не сможет помочь себе. Пройдет неделя, месяц, полгода, у него иссякнут деньги, его выбросят из отеля на улицу, он превратится здесь в нищего, в бродягу и никогда более не увидит Парижа.
        Зачем они так жестоко с ним поступили? К чему было везти его в Вашингтон, давать ему деньги, готовить к роли первооткрывателя уранового месторождения? Видимо, поначалу это соответствовало их расчетам, а затем планы их изменились, и они решили отстранить его от этого дела. А то, быть может, они пытались за эту неделю договориться с Крайтоном и потерпели поражение, как и он, Брокар? Тогда, естественно, все предприятие лопнуло как мыльный пузырь.
        Как бы там ни было, а положение у него незавидное. Бросить все и вернуться в Париж? А вдруг в деле произошла лишь небольшая заминка и скоро вся машина вновь заработает на полный ход? Нет, уезжать нельзя, это означало бы полное крушение всех его надежд, на этот раз уже навсегда.
        Брокар привык в родном Париже к одиночеству, но то было одиночество, избранное им самим, то была  ж и з н ь. А здесь не было жизни, а лишь напряженное, мучительное ожидание, изо дня в день, из часа в час. И Брокар понял, что долго ему не выдержать этого ожидания, что он должен что-то делать, найти выход. Он позвонил в ресторан при гостинице и велел принести бутылку вина.
        С этого все и началось.
        К концу дня на столе у Брокара стояло несколько пустых бутылок, а сам он, развалясь в кресле и вытянув ноги, напевал про себя грустную парижскую песенку из времен своей студенческой молодости, всплывшую на поверхность из глубин памяти. По его щекам медленно стекали скупые слезы и терялись среди бесчисленных морщин, как речной поток в песках пустыни.
        А, к черту бесплодные воспоминания, это вечное устремление от ноля к нолю! Юность, молодые мечты! Да какая им теперь цена - не больше, чем этой вот горстке пепла от десятка выкуренных сигарет! Брокару стало невмоготу оставаться наедине с собой, он не без труда поднялся с кресла, надел шляпу, поправил перед зеркалом съехавший на сторону самовяз, вышел из комнаты и запер за собой дверь. Его пошатывало, и по лестнице он спускался, крепко держась за перила. На лице его играла бессмысленная улыбка, им владела какая-то пустая беззаботность; ночная улица, на которую он сейчас ступит, представлялась ему сказочным царством, где его ждут увлекательные и веселые приключения.
        И верно: едва он вышел из дверей отеля, как его со всех сторон обступил шумный, звонкий, яркий, сверкающий, многоцветный, стремительно движущийся мир. Это была Пенсильвания-авеню, самая оживленная улица Вашингтона. Непривычному к вину Брокару показалось, что его подхватил и бешено закрутил яростный водоворот. В глазах его замелькали огни реклам, автомобильные фары, бесчисленные человеческие лица, освещенные то голубым, то красным, то оранжевым, то мертвенно-белым светом. Ослепленный и оглушенный, Брокар счастливо улыбнулся. Теперь он уже не был одинок: сердца всех этих людей открыты для него, и сам он готов принять их в свое сердце.
        Стараясь держаться прямо и твердо, Брокар, все так же счастливо улыбаясь всем и каждому, шел и шел, без всякой цели, не замечая, что толпа все редеет, что огней становится все меньше, что дома становятся все ниже. Очнувшись, наконец, от своего счастливого забытья, Брокар с удивлением отметил, что шагает уже по узким, малолюдным, плохо освещенным улицам. Ему стало жутковато, он замедлил шаг, огляделся. В сотне метров от него, по ту сторону улицы, протянулась по тротуару полоса света, падавшего из ярко освещенных окон первого этажа; оттуда доносились смутные звуки джаза, приглушенные расстоянием. Люди! Скорее к людям!..
        Через несколько минут Брокар сидел за столиком ночного бара, погруженный в душное, жаркое облако, пронизанное острыми запахами табака, спирта, дешевых духов, пота и сотрясаемое какофоническими звуками негритянского джаза.
        - Виски, шотландское виски!.. - ликующим голосом произнес Брокар, когда к нему подошел официант. Чем он, черт дери, хуже настоящих американцев, которые почем зря хлещут виски и не пьянеют? - Да, да, и закуску, много закуски! Какой? Какой хотите, только получше, самой лучшей и дорогой!..
        Вскоре столик Брокара был заставлен всевозможными блюдами, среди которых высилась бутылка настоящего шотландского виски.
        - О, какой милый старикан! - услышал Брокар юный, мелодичный голос. - Позвольте присоединиться к вам!
        Перед Брокаром предстало очаровательное существо лет девятнадцати. Коротко остриженные блестящие черные волосы обрамляли мягкий овал лица, над темными, сияющими, чуть удлиненными глазами нависла челка, полные, свежие, красиво изогнутые губы трепетали в улыбке. Такой по крайней мере казалась девушка Брокару, и он, глядя на нее, умилился почти до слез.
        - Дорогое дитя, сам бог послал вас ко мне! - Он взял девушку за руку и усадил за свой столик. - Как зовут вас, мой ангел?
        - Меня зовут Энн, Энн Кроули. Да ты, я вижу, и в самом деле пресимпатичный! - С этими словами девушка потянулась к бутылке виски и налила по полному стакану себе и Брокару. - Твое здоровье, старичок!
        Брокар отхлебнул большой глоток, у него перехватило дыхание, в грудь прихлынула горячая волна, голова пошла кругом, и он обеими руками ухватился за край стола.
        - Э, да ты совсем не умеешь пить! - засмеялась девушка, только что, не поморщившись, опрокинувшая в рот целый стакан огненной жидкости. - Ну как, полегчало? - И она несколько раз стукнула своим кулачком по спине Брокара.
        - Спа… спа… спасибо… - с трудом выговорил Брокар.
        - Вот и хорошо! - сказала девушка, подняла двумя пальцами стакан Брокара и легким движением опрокинула в себя. - А тебе я велю подать сода-виски, увидишь, как пойдет!..
        И верно, сода-виски пришлось Брокару по вкусу, а его горло, закаленное огневым шотландским напитком, не причинило ему на этот раз ни малейшего беспокойства. Он ощущал сейчас сумасшедшую легкость и невесомость, все вещи и люди отодвинулись от него, голоса и шумы, казалось, доходят до его слуха издали. И вместе с тем это был близкий, родной ему мир, и он готов был плакать от счастья, что в этом мире находится милая девушка Энн и еще какие-то девушки и парни, неведомо когда подсевшие к его столу. Он не слышал в оглушительном гуле и многолюдстве бара, что? именно они говорили, он видел только, как открываются и закрываются их рты, как на их лицах одно выражение сменяется другим, с какой ловкостью опрокидывают они в себя стаканы с прозрачной жидкостью.
        - Энн, дорогая Энн, - говорит Брокар, не слыша собственного голоса. - Поедем ко мне в гостиницу, Энн…
        - А в какой ты гостинице, французик? - кричит ему Энн из страшного далека, и Брокар дивится, как это сумела она дознаться, что он француз. - В какой ты гостинице?
        Брокар в большом затруднении, он начисто забыл название гостиницы, в которой остановился.
        - Две комнаты, - хвастает он. - Две роскошные комнаты…
        И вдруг лицо его расплывается в восторженной, идиотической улыбке:
        - «Потомак»… «По-то-мак»…
        - Врет, - уверенно говорит хриплый мужской голос. - Врет, в «Потомаке» живут одни миллионеры и дипломаты.
        - Ясное дело, врет, - подтверждает одна из девушек, и Брокар знает о ней только то, что она не Энн. - А ну, Энн, спроси своего дружка, кто он - миллионер или дипломат?
        До Брокара доносится их громоподобный смех, но он ничуть не в обиде, напротив, он и сам смеется, он давится глупым смехом, он зовет их всех к себе в гости, вот сейчас, среди ночи, он поставит им еще много вина и еды, его очень уважают в гостинице, они увидят…
        - А потом, - хитро добавляет он, давясь смехом, - потом вы все уйдете, и я останусь один с моей Энн.
        И тут Энн тянется к нему из далекой дали, длинными-предлинными руками обнимает его за шею и обдает душной волной.
        Брокар продолжал поглощать сода-виски, и теперь уже ему кажется, что все происходящее имеет какой-то другой, потаенный смысл, отличный от действительного. Вот он достает бумажник, тянет из него долларовые бумажки и сует склонившемуся над ним официанту, но ему представляется, что эти его жесты как-то связаны с покупкой коллекции минералов у этого… как его… ну, такой толстенький и противный человечек…
        - Черт вас возьми, папаша… папаша… - бормочет Брокар, не в силах вспомнить фамилии папаши Ледрю.
        Потом Энн берет его под руку, он называет ее теперь не иначе, как Клод, - «моя дорогая Клод», - и они идут к дверям бара, сопровождаемые двумя парнями и двумя девушками.
        - В «Потомак», - бормочет Брокар, он все еще доволен, что вспомнил название гостиницы. - В «Потомак»…
        - Да, да, в «Потомак», - шепчет ему в самое ухо Энн, она же Клод. - Сейчас поедем в твой «Потомак», французик…
        Брокар и не подозревает, что его ведут вовсе не в гостиницу, его сознание смещено, и он совсем не удивлен, что лестница в «Потомаке», по ступеням которой его почти несут двое здоровенных парней, погружена во тьму. Таков - мерещится ему - обряд возвращения в гостиницу, и этот обряд надо претерпеть до конца, прежде чем обрести счастье остаться с Клод один на один…



        А потом происходит нечто совсем непонятное. Тишину разрывают яростные крики, проклятия, взвизги. Брокара толкают то в одну, то в другую сторону, он больно ушибается о стену, о каменные ступени, какие-то люди подхватывают его, уносят вниз и бросают в машину. И вот уже в сопровождении двух неизвестных людей, из которых один - с большим плоским лицом и черными, вразлет усами - откуда-то ему знаком, Брокар поднимается в лифте на второй этаж настоящего «Потомака». Эти люди услужливо открывают перед ним дверь его номера, вводят его под руки во вторую, спальную комнату, бросают на кровать и исчезают.
        Брокар медленным взглядом обводит комнату, неожиданно всхлипывает от смертельной усталости, от несказанного счастья, что он, наконец, один, дома, что под ним удобная, чистая, мягкая постель, с радостным остервенением срывает с себя одежду и заползает под одеяло.

22. ТЯЖЕЛОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

        Брокара разбудил телефонный звонок. Даже спросонок ему подумалось, что этот звонок, быть может, означает конец его мучительных ожиданий. Он вскакивает с кровати и бежит в первую комнату, к телефонному столику.
        - Хелло! - кричит он в трубку глухим, пропитым голосом.
        - Брокар?
        - Да, это я, Брокар!
        - Надеюсь, вы узна?те меня?
        - Узнаю.
        - Сегодня в четыре часа за вами заедет машина и привезет вас ко мне. Обязательно захватите с собой рукопись. Ясно?
        - Ясно.
        - Все!
        Звонил Хеллс. Его резкий, почти грубый тон не понравился Брокару. Похоже, сбываются его самые мрачные ожидания. А к тому еще после вчерашнего адски болит голова. Дернуло же его так напиться! Стой, стой, а каким же образом попал он ночью домой? Ему смутно помнится, что какие-то парни - верно, случайные собутыльники - привезли его в гостиницу на машине.
        Брокар бросается к своему пиджаку, достает бумажник и дрожащими пальцами извлекает все его содержимое. И сразу успокаивается: восемьсот десять долларов! Значит, он потратил вчера всего двадцать долларов. Но какая все же неосторожность: таскать при себе все свое достояние, когда в номере имеется сейф. Попадись ему вчера другие собутыльники, им проще простого было бы вытащить у него бумажник. Здорово же ему повезло, что попались хорошие, честные парни!..
        Но среди них была и девушка, да, да, черноволосая девушка с миндалевидными глазами! Эта девушка имела какое-то особое отношение к нему, Брокару, у него до сих пор сохранилась о ней хоть и смутная, но теплая, нежная память.
        Ого, уже без четверти три! Говорят, что горячая ванна - лучшее лекарство от похмелья. Брокар напускает полную ванну воды, он долго нежится в ней, он даже мурлычет от наслаждения. Подумать только, что есть люди, которые всегда в полной беззаботности живут вот так, как живет сейчас он, Брокар, в этой комфортабельной гостинице. При этом они не зависят ни от каких мистеров Хеллсов, ни от каких Стампов, не боятся, что их изобличат в присвоении чужого открытия, не пребывают в постоянной тревоге, что их вот-вот выбросят на улицу без гроша, как ни на что не годный человеческий хлам…
        Брокар вышел из ванны обновленный, головная боль исчезла без следа, он снова был полон энергии и надежд. Да, не забыть прихватить с собой рукопись! Брокар достает из кармана ключ и отпирает средний ящик. Ящик пуст, рукописи там нет. Где же она, черт возьми? Ведь вчера ночью, уходя из дому, он положил ее именно в этот ящик! Быть может, она в одном из боковых ящиков? Но и там ее нет! А что, если память обманывает его и он, как обычно, запер рукопись в сейф? Но рукописи нет и в сейфе. Брокар начинает лихорадочно рыскать по двум своим комнатам, в растерянности он ищет рукопись в платяном шкафу, под кроватью, под диваном, под креслами, он заглядывает даже под ковер, но рукописи нет и нет! Да и не может же она в конце концов находиться там, куда он ее не клал! Он же точно помнит, что после трех бутылок вина поленился открыть сейф и запер рукопись в средний ящик стола. А раз там ее нет - значит, ее украли!..
        Брокар вызывает коридорного служителя и с пристрастием допрашивает, не мог ли кто посторонний забраться в номер в его, Брокара, отсутствие.
        - Что вы, мистер Брокар! - слуга даже улыбается такой дикой мысли. - У нас это невозможно. Кроме меня, никто в вашем номере не был и быть не мог! А почему мистер спрашивает об этом? У мистера что-нибудь пропало?
        - Да так, пустяки.
        - Но все же, - очень серьезно говорит слуга, - я обязан немедленно сообщить о пропаже администратору!
        - Да нет, сущий пустяк… - смущенно бормочет Брокар. - Одна бумажка. Возможно, я сам обронил ее в городе…
        - Ну, разве если бумажка, - успокаивается служитель. - Конечно, бумажку нетрудно было вам обронить.
        На этом разговор обрывается. А рукописи все же нет, и страшно подумать, в чьи руки могла она попасть. Между тем уже четыре часа. Стук в дверь. Входит элегантно одетый молодой человек, называет себя шофером и предлагает Брокару немедленно сойти вниз и сесть в машину. Брокар следует за молодым человеком и через десять минут входит в ту самую комнату без окон, в которой уже беседовал однажды с мистером Хеллсом.
        На этот раз Хеллс заставил долго ждать себя.

«Он нарочно играет со мной в эту нехитрую игру, - думает Брокар. - Целую неделю не давал знать о себе, чтобы довести меня до отчаяния. Теперь он заставляет меня ждать вот уже два часа, хотя велел явиться к четырем. Он хочет таким способом сломить мою волю. Что ж, поборемся. Если бы только не эта ужасная история с рукописью…»
        Когда Хеллс вошел в комнату, Брокар в небрежной позе полулежал на диване и чуть всхрапывал. Хеллс подошел к нему вплотную и стал молча глядеть на него. Брокар, будто еще в дреме, пошевелился, приоткрыл глаза, мило улыбнулся хозяину и привстал с дивана.
        - Бога ради, простите, я тут немного вздремнул у вас… - Он потянулся и развязно добавил: - Да и вы хороши: заставили ждать себя битых два часа, я уже хотел уходить, право!
        А Хеллс смотрел на него все так же молча, с холодным презрением.
        - Что вы смотрите на меня, как змея на кролика? - глупо пошутил Брокар, смущенный его немигающим взглядом. - Эти психологические приемчики нам известны.
        Хеллс брезгливо отвернулся и отошел от Брокара.
        - Довольно вам ломаться! - сказал он резко. - Не советую делать этого и впредь. Я не веду с вами никакой игры, у меня нет в этом нужды. Отношения ясные: вы - автор открытия, в котором мы заинтересованы. Однако не забывайте: на деле вы  п о д с т а в н о й  открыватель уранового месторождения и потому со всеми вашими потрохами находитесь в наших - в моих - руках! Если вы будете вести себя, как отпетый дурак, я вышвырну вас из Соединенных Штатов и разоблачу на весь свет как жулика, укравшего чужое открытие. Если же вы посмеете стать нам поперек пути и начнете заигрывать с нашими конкурентами или врагами, я попросту уничтожу вас, и притом таким способом, что никакой ваш депутат не отыщет концов! Ясно?
        - Допустим, что ясно.
        - Допустим - говорите вы?.. - зло сощурился мистер Хеллс. - Мне кажется, Брокар, что вы недооцениваете учреждения, с которым связали свою судьбу!
        - И не думал связывать.
        - Не думали? А расписка на тысячу долларов, полученных вами в Париже? Если эта расписка попадет в руки вашей разведки…
        - Вот вы о чем!..
        - Но дело даже не в расписке и не в том, что мы в любой момент можем изобличить вас как вора, укравшего чужую рукопись. Главное - что в Экваториальной Африке, в английской колонии Буала, находится крупнейшее в мире и никому пока не известное месторождение высококачественного атомного сырья. Никому - кроме вас, Брокар, и нашего учреждения. Неужели вы полагаете, что в таких условиях можете считать себя в безопасности, если не будете служить нам верой и правдой, как самый преданный раб?
        - Да что вы все стращаете меня! - разозлился Брокар. - Я уже слышал те же угрозы от вашего Стампа. Что я, в лапах гестапо, что ли? Эти времена, знаете ли, миновали. Да и что я такого сделал, чтобы дать вам повод к подобным разговорам?..

23. СЛОВА И ЖЕСТЫ

        По своей натуре Хеллс не был злодеем, хотя и не остановился бы перед злодеянием, если бы того потребовали «интересы работы». Секретная служба была для него - да и для всех его сослуживцев - бизнесом, и, как всякий бизнесмен, он выше всего ставил личное преуспеяние. Хеллс был бизнесменом молодым, энергичным, неглупым, гибким, бесцеремонным, на редкость работоспособным, широко осведомленным, с отличной, всеядной памятью. В короткое время сумел он создать вокруг себя ореол незаменимости, его высоко ценил сам «босс» центрального разведывательного учреждения, перед ним открывалась незаурядная карьера. Вот тогда-то, зная, как все зыбко на этом свете, пустил он смутный слух, будто бы с первого дня своей работы ведет дневник, в который заносит все, относящееся к деятельности и личному поведению высших чинов секретного учреждения, и что дневник этот хранится в месте потайном и никому не доступном. Это был сильный козырь, и под его защитой Хеллс чувствовал себя уверенно и спокойно.
        - Видите ли, Брокар, - заговорил он доверительным тоном, - дело идет сейчас о смертельной схватке двух миров, и в конечном счете именно мы - наше учреждение - призваны определить, когда начать эту схватку. В этих условиях нам не до сентиментов. Если вам угодно знать, в нашем учреждении есть немало работников бывшего гестапо, мы высоко ценим их опыт и во многом следуем ему. Учтите это в ваших расчетах, Брокар, иначе можете жестоко просчитаться. И знайте: я больше не вернусь к этим разговорам. Отныне я буду только приказывать, а вы - повиноваться!
        - Повторяю, я же ничего такого не сделал… Вы обещали представить меня в прошлый понедельник какой-то комиссии, и я ждал, ждал…
        - Да, обещал. Но эта комиссия не подчинена нам. Члены комиссии не пожелали выслушать вас, не проведя геологической разведки на месте, в Буала. И правильно сделали: ваша рукопись вполне могла оказаться ловким блефом.
        - Я головой ручаюсь за каждую строку рукописи! - горячо воскликнул Брокар.
        - Ого! - усмехнулся Хеллс. - Я вижу, вы высокого мнения об обокраденном вами человеке!.. Во всяком случае, проверка подтвердила данные, изложенные в рукописи.
        - Еще бы!.. Но как это ухитрилась ваша комиссия за несколько дней обнаружить урановую руду в джунглях Экваториальной Африки, на территории чужой колонии, да еще при глубоком залегании руды?
        - Эх вы, геолог! Неужели вам не приходилось читать или слышать о воздушном радиометре? Вот и представьте себе: черная африканская ночь, с одной из наших баз вылетает самолет, снабженный радиометром для воздушной разведки радиоактивных минералов, пересекает границу английской колонии Буала и как бы пропалывает все воздушное пространство в пределах координат, указанных в  в а ш е й  рукописи. Небо в этих широтах, к счастью, никем не охраняется, и жизни летчика и геолога не угрожает никакая опасность. И радиометр преспокойно выстукивает: есть, есть, есть! .
        - Да, да, - сокрушенно произнес Брокар, - я совсем упустил из виду воздушную разведку! В мое время пользовались только воздушным магнитометром для разведки магнитных пород, а воздушного радиометра еще не было.
        - В ваше время… - с презрением повторяет Хеллс. - А что, если вы покажете себя таким же невеждой перед лицом комиссии? Это наводит меня на серьезные размышления… Ведь ко всему вы еще и алкоголик!
        - Ну, знаете! - негодующе воскликнул Брокар. - Это уже слишком! Я и капли вина в рот не беру!..
        - Да неужели? - усмехнулся Хеллс. - Если бы не мои люди, вас минувшей ночью, ограбленного и раздетого догола, вышвырнули бы на улицу, а то и просто убили! Не берете в рот вина? А кто целую ночь хлестал в баре виски со всяким сбродом? Еще ваше счастье, что не сболтнули лишнего, а то сидеть бы вам сейчас за решеткой… Ну, сознавайтесь, алкоголик?..
        - Уверяю вас, мистер Хеллс, - Брокар смиренно склонил голову, - что из всех человеческих страстей я не подвержен только этой одной. Вчера меня просто попутало от одиночества, от отчаяния, что вы оставили меня своим покровительством. Обещаю вам: это никогда больше не повторится!
        - Давно бы так, - удовлетворенно сказал Хеллс. - Я знаю, в Вашингтоне это действительно случилось с вами впервые. Но если…
        - Я же дал слово, мистер Хеллс! - с укором произнес Брокар.
        - О да, ваше слово… Ну, а теперь давайте сюда рукопись.
        - Ах ты, боже мой! - с досадой воскликнул Брокар. - Забыл прихватить ее с собой!
        - Я дам вам машину, - ледяным голосом сказал Хеллс, - вы поедете в гостиницу и привезете рукопись!
        Хеллс взялся за телефонную трубку.
        - Мистер Хеллс, положите трубку, - убитым голосом произнес Брокар. - Я потерял рукопись… она пропала… ее выкрали у меня из номера…
        - Что-о?
        - Ее украли…
        - Вы лжете! - вскричал мистер Хеллс. - Вы продали ее иностранной разведке, негодяй! Сознавайтесь - английской, французской, большевистской? Сознавайтесь - или вы не уйдете отсюда живым!
        - Клянусь вам, - лепетал Брокар. - Я положил рукопись в ящик стола, а утром…
        - Опять же лжете! Вы хранили ее в сейфе, а оттуда никто не мог украсть ее! Вы продали ее иностранной державе! Заявляю вам: вы арестованы и не выйдете из этого здания!..
        - Но, право же, я положил ее в ящик… - бормотал Брокар. - Я не виноват… я…
        Мистер Хеллс молчал, словно утомленный неудержимой вспышкой гнева.
        - Не знаю, что мне с вами делать? - заговорил он, наконец, более мягко. - Человек вы неглупый, толковый, ввязались в большую игру, а ведете себя, как легкомысленный юнец!.. На этот раз вам повезло, - ввернул он как бы между прочим, - ваша рукопись не пропала, она у меня. Просто я хотел преподать вам урок…
        - О-о! - Брокар даже застонал от счастья.
        - Пока вы пьянствовали, мой человек побывал у вас в номере и взял рукопись из вашего стола. А на столе у вас в это время красовались пустые бутылки из-под вина.
        - Вот потому-то я… - горестно начал Брокар.
        - Меня не интересует, по какой причине вы проявили такое преступное легкомыслие. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что попади ваша рукопись и действительно в руки иностранной разведки вам бы несдобровать…
        - Да, да…
        - Имейте в виду: мои люди ни днем, ни ночью не сводят глаз ни с вас, ни с вашей рукописи. Но если вы сам себе враг, то уж не взыщите! До сих пор я был снисходителен к вам, я прощал вам ваши дерзости, отлично понимая, что вам, иностранцу, да еще французу, нелегко сразу подняться до высокого звания  н а ш е г о  человека. Я постараюсь забыть и вчерашнее ваше ночное похождение. Но с этой минуты - кончено! - жестко заключил Хеллс. - Еще один подобный срыв - и тогда пеняйте сами на себя!..
        Брокар поднялся с дивана и театрально воздел руки.
        - Мистер Хеллс! - сказал он торжественно. - Клянусь, что отныне я во всем буду следовать вашим указаниям…
        - Приказаниям…
        - Приказаниям… Располагайте мной, используйте меня, как найдете нужным, только помогите мне добиться цели, ради которой я прибыл в вашу страну.
        - Доллары? - сочувственно и даже умильно улыбнулся Хеллс. - Большой бизнес?
        - Большой бизнес.
        - Что же, законное желание. Наша страна щедро награждает оказанные ей услуги, и если все пойдет нормально…
        - Но я хотел бы… - тихо и доверительно произнес Брокар. - Я хотел бы, мистер Хеллс, чтобы и ваши усилия не остались, так сказать, без всякого…
        - Да как вы смеете? - грозно вскричал Хеллс. - Вы что, с ума сошли? Уж не намерены ли вы предложить мне взятку или долю в ваших будущих барышах, вы, жалкий проходимец, парижский подонок!..
        Выражение лица Хеллса на этот раз странным образом противоречило его словам. Крича на Брокара, наступая на него, он в то же время широким жестом руки обводил комнату, давая понять Брокару, что в этом учреждении и стены имеют уши.
        - Простите, - произнес Брокар покаянно, в свою очередь подыгрывая Хеллсу. - У нас во Франции принято… я недооценил… позволил себе…
        - Нет, какова наглость! - негодующе продолжал Хеллс, как бы не в силах успокоиться. - Это вам не Франция, а Соединенные Штаты Америки!..
        - Поверьте, я глубоко раскаиваюсь…
        - Ну, довольно, хватит!.. - грубо оборвал Хеллс. - К делу! На днях вы вылетите в Лондон, надо сделать последнюю попытку уговорить Крайтона.
        - Но я же получил решительный отказ, может, кто другой сумеет лучше…
        - Нет, нет, вы уже имели с ним дело, вам это проще! Я имею полномочия предложить Крайтону условия, от которых не откажется ни один разумный человек, будь он хоть трижды гуманист и обожатель черного цвета кожи. Словом, будьте готовы к отъезду и ждите моего распоряжения!..
        Хеллс дружески-крепко пожал руку Брокару, многозначительно улыбнулся ему и проводил до самой двери.

24. СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ ЭНН КРОУЛИ

        Брокар был доволен собой. Правда, минувшей ночью он чуть не погубил себя, но теперь ему удалось все исправить и даже наладить с Хеллсом настоящие деловые отношения. Этот человек лично заинтересован теперь в его, Брокара, успехах и будет, конечно, во всем помогать ему. Однако со всякими похождениями надо покончить: долго ли в этом чужом, незнакомом городе сломать себе шею? Вот когда он обзаведется миллионами, тогда вволю потешит свою душу…
        К тому же это проклятое учреждение, видимо, и в самом деле не сводит с него взгляда. Оно разгуливает с ним по улицам, заходит в магазины, присосеживается к нему в ночном баре и даже залезает к нему в номер. Похоже, что и этот коридорный с хитрой рожей - их шпион. Ну и черт с ними, ему нечего от них скрывать, он играет с ними в открытую! Они все знают о нем от Стампа, знают, что ему от них нужно, пусть же принимают его таким, каков он есть. Интерес обоюдный: им - урановое месторождение, ему - доллары.
        Конечно, этот мистер Хеллс мог отлично удержать его, Брокара, от посещения ночного бара, мог бы и не выкрадывать из его стола рукопись. Но он, видимо, решил этим способом приструнить его, застращать, подчинить себе. Старый полицейский прием! Авось Брокар струсит и предложит ему долю в грядущих доходах. Так оно и вышло, но Брокару, право же, не на что жаловаться. Теперь по крайней мере он обзавелся сильным сообщником.
        Словом, все бы хорошо, если бы только не этот ханжа Крайтон, он может испортить все дело. Ведь если не удастся уговорить его и на этот раз, то все предприятие полетит к черту и придется ему, Брокару, возвращаться в Париж к разбитому корыту. Но об этом лучше не думать, об этом даже помыслить страшно! В конце концов если  о н и  готовы щедро наделить его черных землей и деньгами да ему лично предложат полмиллиона, он, возможно, и сдастся. А нет - надо повлиять на его жену, она, видимо, человек разумный, подстрекнуть сынка.
        По дороге в гостиницу Брокар зашел в книжный магазин и приобрел несколько пособий по геологии и разведке радиоактивных руд. Ученый, сделавший такое крупное геологическое открытие, обязан быть в курсе современных научных достижений.
        Вернувшись к себе в номер, Брокар сразу же уселся за книги и просидел до глубокой ночи, дав себе лишь короткую передышку на обед. Постоянно погруженный в мелочи жизни, в дрязги и хитросплетения, давно отвыкший от серьезной умственной работы, Брокар как-то разом ожил, и пробудившийся ум его с легкостью разбирался сейчас в сложных теоретических построениях, в новых технических устройствах, методах и идеях. Ему почудилось даже, что вместе с интересом к науке возвращается к нему самая его молодость, попранная и униженная грубым стремлением к наживе. Что-то вроде раскаяния шевельнулось у него в душе, минутное сожаление об утраченной чистоте помыслов и мечтаний - и тут же угасло, задавленное безнадежностью: поздно, слишком поздно! А наутро от этого короткого праздника мысли осталось лишь чувство самодовольства: ого, Эмиль Проспер Брокар еще годен на что-то!..

«Как странно, однако, все случилось! - размышлял Брокар, сидя за чашкой утреннего кофе. - Не встретился бы мне тогда золотистый «понтиак» Стампа, не было бы в моей жизни ни рукописи Картье, сулящей мне миллионы, ни полета через океан, ни Вашингтона, ни этой гостиницы, ни мистера Хеллса - словом, ничего, ничего! Торчал бы я в своей парижской конуре и переливал бы из склянки в склянку всякую дрянь на потребу веселым девицам. Да, правильно заметил кто-то из великих людей: все на свете зависит от счастливой случайности и твердой решимости ее использовать…»
        Телефонный звонок. Вот, вот оно! Кому и быть, если не Хеллсу. До чего же неохота лететь в Лондон, к этому Крайтону.
        - Хэлло!
        - Дежурный администратор. Доброе утро, мистер Брокар!
        - Доброе утро.
        - К вам желает пройти мисс Кроули.
        - Мисс Кроули? Ко мне? Кто такая?
        - Н-не знаю, мистер Брокар… - В голосе администратора явное замешательство.
        - Что ж, пусть поднимется.
        Брокар хотел было переодеться, но решил, что не успеет, и махнул рукой: наверное, какой-нибудь очередной фокус мистера Хеллса!
        - Да, да, войдите! - крикнул он в ответ на робкий стук в дверь.
        Порог комнаты переступила совсем юная девушка с милым, но уже несвежим лицом, ее черты свидетельствовали о бессонных ночах и пристрастии к вину. И хотя девушка была одета просто и со вкусом, Брокар без труда определил ее профессию: именно таким девушкам сбывал он в Париже свой нехитрый товар. Но откуда же он ее знает? Где и когда встречал ее? Эти прямые черные волосы, спадающие по обе стороны лица, эта челка, темные, чуть удлиненные тушью глаза.
        - Здравствуйте, французик, - смущенно улыбнулась девушка, чуть приоткрыв ряд белых, но неровных зубов, ей было явно не по себе в роскошных апартаментах Брокара. - Не узнаете? Я Энн, Энн Кроули…
        - Ваше имя ничего не говорит мне, голубушка, - холодно отозвался Брокар. - Кто прислал вас ко мне? И откуда вам известно, что я француз?
        - Никто меня не прислал, - тихо сказала девушка, - я пришла сама. Я думала, вы не забыли свою Энн… Вспомните: позавчерашняя ночь в баре «Мобби Дик»…
        Господи боже, да как же он не признал эти миндалевидные глаза, эту челку, ведь девушка сразу пленила его в ту ночь, и он безотчетно хранил память о ней где-то в глубине сердца.
        - Энн! Моя вчерашняя Энн! - воскликнул Брокар, обнимая девушку за плечи.
        - То-то же…
        Но Брокар вдруг с силой оттолкнул от себя девушку, она с трудом удержалась на ногах.
        - Ах ты дрянь! - крикнул он злобно. - Это ты… это все вы пытались ограбить меня в ту ночь и убить! Я позвоню сейчас в полицию, чтобы тебя задержали!
        - Ой, что вы! - взмолилась девушка, впрочем без особого испуга. - Это все они… А я, видит бог, не хотела! Я хотела просто пойти вместе с вами…
        - Тогда назови мне их имена, я сообщу в полицию!
        - Ну что вы, право, - с досадой сказала девушка. - Им полиция нипочем, они же с ней заодно… - Она спокойно обняла своей тонкой, юной рукой жесткую, морщинистую шею Брокара. - Не надо сердиться, право, не надо…
        - Ладно, оставайся, - решил Брокар с легкомыслием распущенного человека. - Но если я что замечу… А как ты отыскала меня? - спросил он подозрительно. - Ты же не знала ни где я живу, ни моей фамилии?
        - Господи! - засмеялась девушка. - Ты же все хвастал: «Потомак» и «Потомак»! Раньше я не верила, что ты живешь в такой шикарной гостинице, а сегодня утром подумала: а вдруг мой старичок и на самом деле в «Потомаке» живет? Вот и пришла… - Она с прискоком подбежала к креслу, бросилась на сиденье и несколько раз подскочила на нем. - Ой, как здорово пружинит!..
        Так обзавелся Брокар подружкой в этом чужом и чуждом ему городе, теперь он уже не чувствовал себя таким одиноким. Конечно, Энн вовсе не была тем очаровательным созданием, каким она показалась ему в ту пьяную ночь. Это была обыкновенная городская девчонка с простеньким лицом, оформленная под моду в дешевой парикмахерской, с простенькой, нехитрой душой. А Брокару ничего иного и не надо было. Вот когда на его банковском счету появятся миллионы, тогда дело другое!
        Энн провела у Брокара целый день, до позднего вечера, и он не мог надивиться такту, с каким она умела не досаждать ему собой. Когда он на долгие часы погрузился в книги по геологии, она тихонько присела к большому окну и стала глазеть на улицу: ей все было внове тут, она никогда еще не видела мир сквозь зеркальное стекло, из окна комфортабельной гостиницы. К тому же этот мир не имел ничего общего с тем, в котором она родилась, выросла и жила: с чудовищными трущобами юго-запада Вашингтона.
        Наскучив глядеть на улицу, Энн принялась за газеты, которые принес коридорный; она со страстным увлечением читала описания сенсационных убийств, грабежей, краж. Время от времени, когда утомленный Брокар отрывался от книг, она рассказывала ему разные страшные истории, напечатанные в газетах: о том, как два подростка удавили своего товарища, чтобы отобрать у него несколько долларов, подаренных ему родителями ко дню рождения; о безработном, который отравил газом себя и всю свою семью - жену и четырех детей; о трупах девушек, найденных в разных концах города и убитых одним и тем же способом - длинной иглой, пронзившей сердце.
        - Ой, как страшно! - говорила Энн, сидя против Брокара за чашкой кофе, хотя не испытывала ничего, кроме ощущения уюта. - Представляешь, когда тебе вонзают в сердце такую вот холодную-холодную иглу? Б-р-р… И зачем это только ему нужно, сумасшедшему? Будто нельзя без этого…
        - Ты на редкость глупое создание, дорогая Энн, - благодушно отзывался на такие реплики Брокар. - Но в этом, право же, нет никакой беды.
        Затем они вместе пообедали и даже выпили за обедом по бокалу слабого вина, хотя Энн не скрывала, что предпочитала бы джин или виски. Она оставалась у Брокара до полуночи, когда согласно уставу гостиницы вынуждена была покинуть его гостеприимный кров.
        - Приходи завтра с утра, дитя мое, - с теплым чувством к своей новой подружке сказал Брокар. - Я буду ждать тебя…
        Энн являлась каждый день, и, пока Брокар изучал геологию, она неотрывно глядела, как по тротуарам движутся богато одетые бездельники, а по мостовой ползут тысячи машин, сверкающих свежим лаком, - черных, красных, зеленых, серых, коричневых, белых, золотых. А когда в глазах у нее шли радужные круги от этого неустанного мелькания, она принималась за газеты.
        - Ой, французик, - сказала она как-то, - я очень боюсь за тебя! Смотри, осторожно переходи улицу, не дай бог попадешь под машину!
        - А что? - спросил Брокар, зная, что сейчас последует очередная «страшная история».
        - Да вот в Бостоне изувечило машиной сенатора Джорджа Перкинса, а его жена с горя чуть не сошла с ума. Бедняга!
        - Кто бедняга! Сенатор или его жена?
        - Разумеется, жена. Ну и он, конечно… Ой, слушай, как страшно! В Англии, под Лондоном, грузовик убил насмерть двух старичков на шоссе, жену и мужа! Вот уж действительно кого жалко! А впрочем, вместе все-таки легче: горевать некому. Какие-то Крайтоны…
        - Что-о? - Брокар вскочил с места и выхватил из рук Энн газету. - Где, где ты прочитала? Где - я тебя спрашиваю? Да тут же о краже, дуреха! - кричал он, не давая Энн толком заглянуть в газету. - И не тут вовсе! Ну вот, так бы и говорила… Да, да, Крайтоны… Господи боже, Дэвид… Дорис… неподалеку от их поместья «Дорис»… Мистера Крайтона на?смерть, миссис Крайтон в бессознательном состоянии отправлена в больницу…
        - Что с тобой? - участливо спросила Энн. - Ты даже побелел! Это твои знакомые, что ли?
        - Надо же так случиться… - в смятении бормотал про себя Брокар. - Какой-то грузовик на шоссе… и все! Теперь уж и ехать не? к чему… Как ни жаль их, а похоже, что судьба, и верно, ведет меня за руку…
        Брокар старался не думать о Крайтонах, он упорно отгонял от себя страшное видение: грязная, в выбоинах и дождевых лужах дорога, на ней безобразно раскинувшиеся, изувеченные тела так хорошо памятных ему людей. Почему-то особенно мучительна была для него мысль о миссис Крайтон, о ее ясных глазах, о ее хрупкой, нежной фигуре, о силе и чистоте ее духа. Да, да, именно такой запомнилась ему Дорис Крайтон, и так ужасно было представить ее себе под колесами грузовика, на грязной Дороге… Да и сам Крайтон, наивная душа, старый чудак, окрестивший его почему-то Брукером… Ну да ладно, все в божьих руках: у них своя судьба, у него, Брокара, своя! Видит бог, он не хотел этого, но раз уж так случилось…
        - Что это с тобой, милый? - в тревоге приставала к нему Энн. - Я в который раз обращаюсь к тебе, а ты не слышишь!
        - Что? Ах, это ты, Энн? Вот что: уходи-ка отсюда, пожалуйста, мне надо на некоторое время остаться одному!
        - Ой, как мне не хочется!..
        - Очень прошу тебя, Энн, оставь меня сейчас одного. Приходи завтра…
        Вскоре по уходе Энн зазвонил телефон: это был Хеллс.
        - Послушайте, Брокар, - спросил он взволнованным голосом, - вы читали о катастрофе под Лондоном?
        - Читал.
        - Скажите - вы же должны знать, - неужели это те самые… люди?
        - Те самые, - холодно сказал Брокар. - А вы удивлены?
        - Я поражен, Брокар! Надо же было, чтобы так случилось! И как раз сейчас, когда мы готовы были предложить этому человеку такие великодушные условия! Я уверен, он дал бы на них согласие! А теперь и договариваться-то не с кем… Хотя вы, кажется, упоминали, что у них есть сын?
        - Да, упоминал.
        - Что это вы разговариваете, как вареная рыба? Я вижу, это печальное известие поразило вас не меньше, чем меня… Что делать, что делать, Брокар!..
        Положив трубку, Брокар понял вдруг, что с самого начала, едва только Энн сказала ему о гибели Крайтонов, он уже твердо знал, что тут сработал вовсе не случай. Ясно, что и затеянный Хеллсом несколько дней назад разговор о поездке в Лондон и сегодняшний звонок - все это лишь для отвода глаз.



        ЧАСТЬ ВТОРАЯ



1. ЧАРЛЬЗ УОТКИНС - БОРЕЦ ЗА ПРАВДУ

        Через три дня после автомобильной аварии, в которой погиб Дэвид Крайтон, в Лондоне, на набережной Темзы, в обширном здании Нового Скотленд-Ярда, в Центральной уголовной полиции происходил следующий разговор между неким мистером Фаулером и его помощником:
        - Как положение миссис Крайтон, Дик? Не пришла в себя?
        - Нет, начальник.
        - А что говорят врачи?
        - Вряд ли придет в сознание. Смерть может наступить каждую минуту…
        - Экая досада!
        - Да, начальник.
        - Итак, этот важнейший свидетель отпадает. Подведем же итоги, Дик. Ты знаешь, что во всяком деле я прежде всего люблю ясность.
        - Знаю, начальник.
        - Ну, так вот. Какую картину имеем мы на сегодняшний день? Шестнадцатого июня, в девять часов утра, мистер и миссис Крайтон отправляются в обычную свою каждодневную прогулку вдоль шоссе Лондон - Хартфорд, по пешеходной дорожке. Навстречу им на большом ходу мчится со стороны Лондона грузовая машина марки
«додж», еще военной поры. Это бесспорно доказано анализом следов, оставленных машиной. Водитель… Ты следишь за ходом моей мысли, Дик?
        - А как же, начальник, я весь внимание!
        - Так вот, водитель, говорю я, будучи, возможно, в нетрезвом состоянии или потеряв по неизвестной причине управление, врезается зигзагом в пешеходную дорожку и подминает Крайтонов. Затем на ходу выправляет машину, спрыгивает с нее - на это также указывает след, Дик, - подходит к поверженным на землю Крайтонам, убеждается, что мистер Крайтон убит, а у миссис Крайтон раздроблены кости черепа…
        - Да, да, - глубокомысленно подтверждает помощник. - Но зачем ему понадобилось это, начальник?
        - Как зачем? - снисходительно улыбается начальник. - Он хотел установить, так сказать, меру своей вины. А установив ее, садится в машину и на третьей скорости удирает… Как видишь, Дик, перед нами банальное нарушение правил автомобильного движения, приведшее на этот раз, увы, к трагическому исходу для четы Крайтон. Задача: разыскать машину и посадить водителя на скамью подсудимых. Минимум десять лет тюрьмы. Точка… Уразумел, Дик?
        - Уразумел, начальник. Я удивляюсь вашему всегдашнему умению рисовать картину преступления с такой отчетливостью, будто вы лично присутствовали при нем.
        - Опыт, дорогой мой! Ничего более. Ну и некоторые способности, конечно. Иначе я не сидел бы в этом кабинете, Дик!..
        - Вот именно, начальник… К сожалению, нам до сих пор не удалось установить номер машины и ее владельца. Правда, с момента преступления прошло только трое суток, и то неполных…
        - Это очень большой срок, Дик. - Очень большой срок для того, чтобы установить номер и принадлежность машины и поймать за хвост этого обыкновеннейшего парня-водителя! В подобных делах ты не знал до сих пор ни одной осечки. Я гордился тобой, Дик. Два-три дня - и нарушитель у нас в руках! Что же ты делал, Дик, эти трое суток?
        - Мы перебрали в Лондоне и во всех городах и городках графства все без исключения
«доджи» военной поры…
        - Ну, ну, и что же?
        - Пока ничего, начальник. Никаких следов нарушителя. Могу с полной уверенностью сказать, что ни один из этих «доджей» в день шестнадцатого июня не был на шоссе Лондон - Хартфорд. Я бросил на поиски десятки лучших агентов, в том числе таких опытных «автомобильных» ищеек, как Джибсон и Тауэрс. Уж если эти…
        - А почему ты не допускаешь, Дик, что нарушитель прикатил к нам на своем захудалом
«додже» из западных графств, из южных портов или даже из самой Шотландии наконец? Вот она, узость мышления! И неужели же нарушитель не успел за трое суток убраться отсюда восвояси? Эх, Дик, Дик!
        - Я допускал такую возможность, начальник, - робко возражает помощник. - Я своевременно послал запросы во все концы страны…
        - Ну, ну!
        - Ничего утешительного, начальник. Ни один из этих «доджей» не пересекал за последние пять дней границ графства ни в ту, ни в другую сторону. Ведь эти старые, военных лет, «доджи», начальник, все наперечет, и потому ошибка исключена.
        - Чудеса! Истинные чудеса! Что же, по-твоему, нарушитель сквозь землю провалился или вознесся на небо вместе со своим грузовиком?
        - Мы продолжаем поиски… Сейчас Джибсон и Тауэрс…
        - На дьявола сдались мне твои черепахи Джибсон и Тауэрс! Надо мной, черт побери, тоже сидит начальник, и он треплет меня за шею, - начальник звонко шлепнул себя ладонью по жирному, в складках загривку, - треплет меня за шею, как гончая зайца! В конце концов эти Крайтоны не последние люди, Дик, с этим надо считаться! К тому же проклятая пресса…
        - Я считаюсь, начальник.
        - Плохо считаешься, Дик, плохо… Что там еще? - крикнул начальник в сторону приоткрывшейся двери.
        - Вас спрашивают, начальник.
        - Кто такой?
        - Мистер Чарльз Уоткинс.
        - Какой еще там Уоткинс?
        - Говорит, по важному делу.
        - По какому такому важному делу?
        В это время чья-то рука решительно отстранила секретаря от двери, и в кабинет ступил скромно одетый молодой человек среднего роста, широкий в плечах, с чистым узким лицом и очень выразительными, чуть печальными глазами.
        - Чарльз Уоткинс, - сказал он просто. - Мне надо поговорить с вами, мистер Фаулер, по интересующему вас делу.
        - Кто вы такой? - хмуро спросил начальник. - И кто дал вам право врываться без разрешения в мой служебный кабинет?
        - Повторяю: Чарльз Уоткинс. Журналист, отдел уголовной хроники, газета
«Наблюдатель».
        Начальник открыл было рот, но посетитель сделал рукой отстраняющий жест.
        - Мне от вас не надо никаких сведений, да их и нет у вас! Я имею в виду дело Крайтонов. Я хочу поделиться с вами  с в о и м и  соображениями.
        - Вы что, родной внук Шерлока Холмса? - усмехнулся начальник. - В таком случае дело Крайтонов не для вас! Обыкновенное нарушение правил езды по автострадам. Уж мы как-нибудь разыщем нарушителя без вашей помощи, мистер Холмс. Желаю вам всего доброго!.. - И начальник всем корпусом повернулся к помощнику, давая понять посетителю, что аудиенция окончена.
        - Нет, уважаемый, вы выслушаете меня, - твердо сказал Уоткинс. - Иначе я поднимусь на третий этаж, и вы горько раскаетесь в своей невежливости и недальновидности.
        - Плевать я хотел на ваши угрозы, - явно струсив, сказал начальник. - Если я и выслушаю вас, то лишь снисходя к вашей молодости. Я и сам когда-то играл в Шерлока Холмса, правда, я был тогда на десяток лет моложе вас. Выкладывайте!
        Уоткинс не спеша уселся возле рабочего стола начальника.
        - Прежде всего откуда вы взяли, мистер Фаулер, что гибель Крайтонов - результат нарушения правил езды по автострадам, совершенного неизвестным водителем?
        - Откуда, любезный? - высокомерно переспросил начальник. - Из анализа всех данных этого дела и отсутствия каких-либо противопоказаний. - Он с иронической улыбкой, относившейся к посетителю, взглянул на своего помощника. - Так я говорю, Дик?
        - Так, начальник.
        - А я утверждаю, - сказал Уоткинс дрожащим от сдержанного волнения голосом, - я утверждаю, что Крайтоны - жертвы преднамеренного убийства.
        - Да неужто? - усмехнулся начальник. - Кто же и с какой целью убил их?
        - Этого я не знаю, но со временем надеюсь узнать. Пока мне ясно одно: искать следует не случайного нарушителя правил езды, а сознательного убийцу, избравшего машину в качестве орудия убийства.
        - Ну что же, попробуем встать на вашу точку зрения, - с притворной терпимостью сказал начальник, твердо уверенный, что сейчас по всем пунктам разгромит этого самозваного следователя. - На чем основываете вы ваше утверждение?
        - А вот на чем! - азартно сказал молодой человек. - Потрудитесь только внимательно меня выслушать, Как известно, люди по-разному воспринимают одни и те же факты и обстоятельства, в зависимости от своего отношения к ним. Для вас гибель супругов Крайтон - обыденный случай из практики, не возбуждающий у вас ровно никаких эмоций. В согласии с установленным порядком вы направляете на место аварии следователя, а также технических и медицинских экспертов, столь же равнодушных к Крайтонам, как и вы сами. Что застают они на месте? Супруги Крайтон лежат, поверженные на землю: мистер Крайтон мертв, миссис Крайтон еще жива, но у нее раздроблены кости черепа, она в бессознательном состоянии. При поверхностном взгляде и характер ранений и явственные следы от колес грузовика, съехавшего с асфальта на пешеходную дорожку, указывают на то, что они стали жертвами автомобильной аварии. Произошла авария либо по неопытности водителя, либо потому, что водитель был в нетрезвом состоянии…
        - Ей-богу, не понимаю, чего вам еще надо! - торжествующе прервал начальник. - Вот и я только что нарисовал Дику ту же картину. Что, правду я говорю, Дик?…
        - Правду, начальник…
        - Разумеется, правду! - досадливо сказал Уоткинс. - Я как раз и доказываю вам, глубокоуважаемый мистер Фаулер, что это ложная, неверная картина преступления. Мысль, лишенная эмоции, нетревожимая совестью, останавливается, застывает на самой поверхности явления. У меня же было определенное отношение к Крайтонам - с ними дружили мои покойные родители, много рассказывали мне о них, и я имел возможность оценить их исключительные моральные качества…
        - Ах, вот что, - с подозрительным видом сказал начальник. - Тогда все понятно…
        Что, собственно; было понятно мистеру Фаулеру, осталось его тайной. Уоткинс в ответ на эту реплику только взглянул на него с чуть приметной улыбкой и продолжал:
        - Естественно, что их нелепая гибель больно ударила меня по сердцу. И когда я, отчасти по собственному почину, отчасти по заданию редакции, занялся этим делом, то привнес в него живое чувство, личную заинтересованность. Я внимательно ознакомился со всеми вашими материалами, мистер Фаулер, изучил фотоснимки, сделанные на месте преступления, экспертные заключения и пришел к бесспорному для себя выводу, «Крайтоны, - сказал я себе, - стали жертвами искуснейшего, опытнейшего водителя, а вовсе не водителя-новичка или пьяницы, которому море по колено. След, оставленный колесами на пешеходной дорожке, не зигзаг, вычерченный волею случая, а точно расчисленная кривая, выполненная твердой рукой убийцы!..»
        - Уж очень вы красиво разговариваете, юноша, - сардонически сказал начальник.
        - Возможно, - согласился Уоткинс, - лишь бы не в ущерб истине! Надо вам сказать, мистер Фаулер, что я любитель автомобильного спорта, немного гонщик и потому кое-что смыслю в зигзагах и кривых. Впрочем, если бы ваши технические эксперты были живыми людьми, а не чиновниками, выполняющими докучную для них обязанность, они, несомненно, увидели бы то же, что увидел я. Вместе со мной поразились бы они виртуозному искусству водителя, сумевшего обратить огромную, тяжеловесную машину в орудие убийства, не уступающее по гибкости кинжалу…
        - Ну, знаете, - прервал начальник, - мне уже изрядно надоели ваши красивости! - Он повернулся к своему помощнику. - Что ты на все это скажешь, Дик?
        - На что, начальник?
        - Ну, на всю эту… версию?
        - Право, не знаю. - Дик пожал плечами. - Что-то в этом роде говорили мне и Джибсон с Тауэрсом… Возможно, тут есть какой-то резон…
        - Ре-зон… - передразнил начальник. - Ничего тут нет!
        - Разрешите продолжать? - спросил Уоткинс.
        - Сокращайтесь, сокращайтесь, молодой человек, вы и так уж отняли у меня уйму времени.
        - Итак, мистер Фаулер, вы и ваши эксперты сами преградили себе путь к раскрытию преступления, решив, что Крайтоны погибли от банального «несчастного случая», какие на дорогах Англии происходят каждый день, если не каждый час…
        - Мы не нуждаемся в ваших поучениях, юноша. Если вы ничего более не имеете сказать, то я не задерживаю вас.
        - Нет, мистер Фаулер, я еще имею что сказать! Вам, конечно, известно, что водитель, подмяв Крайтонов и довершив кривую, которая снова вывела его на шоссе, сошел на землю и с полминуты топтался возле своих жертв. Этот факт путем анализа следов установлен вашими же экспертами. Как вы полагаете, зачем ему это понадобилось?
        - Да это ж проще простого, мистер Шерлок Холмс! - торжествующе воскликнул начальник. - Водитель хотел, так сказать, установить меру своей вины, а уже там дать деру! Вдруг бы эти Крайтоны только чуть пострадали? Тогда, может, и удирать-то было не к чему!..
        - Ну что ж, в этом случае он имел возможность убедиться, что миссис Крайтон почти не пострадала от машины: ей лишь раздробило колесом один палец на правой ноге…
        - Что за ерунда? Что вы такое болтаете?
        - Я утверждаю… - Уоткинс побледнел от волнения, его темные глаза казались сейчас на побелевшем лице двумя черными провалами. - Я утверждаю, что водитель, сбив Крайтонов и сойдя на землю, убедился, что мистер Крайтон мертв, а миссис Крайтон получила лишь легкое ранение, и ударом баллонного ключа раздробил ей череп…
        - Что, что такое? - вскричал начальник. - Да в своем ли вы уме, мистер фантазер? Ни один из двух медицинских экспертов такого предположения не высказал.
        - Что же в этом мудреного? Принятая предварительным следствием незамысловатая версия закрыла вашим экспертам глаза и парализовала их мышление. Заподозрив преступление, я с разрешения администрации пригласил вчера вечером в больницу якобы для лечения миссис Крайтон ее дальнего родственника, известного хирурга-криминалиста Уильяма Чемберса…
        - Постойте-ка! А чего вы, собственно, так стараетесь? Может, ваша газета платит вам особо за ваше усердие? А?
        - Нет, мистер Фаулер, газета, увы, не платит мне «особо». - Уоткинс улыбнулся, лицо его стало вдруг мальчишески-юным и обаятельным. - Просто я борец за правду, в этом мое единственное призвание на земле…
        - Ну и черт с вами! - с грубой шутливостью заключил начальник. - А откуда, мистер правдолюбец, стало вам известно, что у Крайтонов имеется родственник-хирург?
        - Я побывал вчера утром в доме Крайтонов, поговорил с их сыном Джозефом, с домоправительницей и узнал от них много интересного. Но сейчас речь не о том… Я расстался с Чемберсом два часа назад, и он обещал прислать вам сегодня к вечеру свое заключение, из которого вы убедитесь, что тяжелое ранение черепа нанесено миссис Крайтон уже  п о с л е  так называемой «аварии» тяжелым металлическим предметом, по всей вероятности баллонным ключом. Вам, конечно, известно, почтеннейший, что Уильям Чемберс - видный врач-криминалист, и хотя он теперь в отставке…
        - Я не приму этого заключения, - решительно сказал начальник и откинулся на спинку кресла. - Я обязан считаться только с нашей медицинской экспертизой. Если всякий будет совать нос не в свое дело…
        - Как вам угодно, - сказал, вставая, Чарльз Уоткинс. - В таком случае я опубликую заключение Чемберса в нашей газете. Редактор придет в восторг от такой сенсации.
        Он помахал на прощание рукой и пошел к двери.
        - Стойте вы, горячка! - крикнул, опомнившись, начальник.
        Уоткинс остановился.
        - А ну, скажите-ка! Если Крайтонов действительно убили, то какую же, по-вашему, цель преследовал убийца? Не таскали же они с собой на утреннюю прогулку свое состояние или фамильные драгоценности? А? Молчите? Вот то-то и оно!
        Уоткинс смотрел на начальника каким-то странным, отсутствующим взглядом, и со стороны могло показаться, что тот, и верно, поставил его своим вопросом в тупик.
        - Простите меня, - произнес, наконец, Уоткинс как бы в рассеянности, - но я только сейчас, при вашем вопросе понял вдруг, что это дело не по плечу уголовной полиции. Похоже, оно имеет куда более глубокие корни, чем мне показалось сначала…
        И Чарльз Уоткинс вышел из кабинета.
        - Сумасшедший? - повернулся начальник к своему помощнику.
        - Не думаю… - робко отозвался тот. - Может, мы, и верно, чего недоглядели, начальник?
        - А я говорю - сумасшедший! - крикнул начальник и пристукнул ладонью по столу.

2. ГРЕХОПАДЕНИЕ МИСТЕРА ХИББИНСА

        Двадцать первого июня, в поздние сумерки, в адвокатскую контору мистера Эгберта Хиббинса, Кромвел-стрит, 9, перед самым закрытием явился высокий, крупный, элегантно одетый человек лет пятидесяти, с холодным, пристальным взглядом, устремленным прямо на собеседника.
        - Мистер Хиббинс у себя? - обратился он к единственному клерку, который перед уходом прибирал свою конторку.
        - Мистер Хиббинс уже в пальто, сэр, - с упреком сказал клерк, подняв глаза на позднего посетителя.
        - Передайте мистеру Хиббинсу, - повелительно сказал посетитель, - что его желает видеть по срочному делу мистер Альбер Стамп.
        - Я вас помню, сэр, вы дважды посетили нас на прошлой неделе. Но мистер Хиббинс уже в пальто, сэр, а потому прошу вас пожаловать завтра…
        Стамп отмахнулся от клерка и шагнул к двери, за которой находился кабинет владельца конторы.
        Мистер Хиббинс, маленький полный человек, вполне заурядной и благоприличной внешности, действительно был уже в пальто и в шляпе, готовый вот-вот покинуть свою скромную рабочую комнату.
        - Здравствуйте, мистер Хиббинс!
        - Здравствуйте, мистер Стамп.
        - Какое ужасное, невероятное событие! - с пафосом воскликнул Стамп. - Просто не верится…
        - Да, сэр, ужасное, горестное событие. Мистер и миссис Крайтон были близкими моими друзьями, и только сознание, что все мы смертны… Простите меня, сэр, - мистер Хиббинс кивнул на старинные стоячие часы, занимавшие целый угол комнаты. - Через двадцать две минуты моя семья усядется за обеденный стол. За последние восемнадцать лет я только два раза опаздывал к обеду, и то лишь…
        - Сегодня вы опоздаете в третий раз, мистер Хиббинс, - прервал посетитель так властно, что Хиббинс несколько смешался.
        - Простите, сэр, - произнес он не слишком уверенно, - но мои правила…
        - Вот что, дорогой мой, - решительно заявил посетитель, - вам никогда более не представится случай заработать столько денег, сколько принесет вам сделка со мной. А потому отошлите вашего клерка и сообщите по телефону вашей супруге, что вы опоздаете к обеду на один час.
        И Стамп преспокойно опустился в кресло.
        Что оставалось делать мистеру Хиббинсу? Он пожал плечами, вышел из кабинета и поступил так, как подсказал ему этот странный человек. Затем вернулся, снял пальто, шляпу и сел на свое обычное место, за рабочий стол.
        - Да-а? - сказал он вопросительно.
        Мистер Эгберт Хиббинс был человеком в высшей степени честным, он пунктуально придерживался законов и вполне довольствовался тем скромным достатком, какой приносила ему его адвокатская контора. Клиентура у него была небольшая, но постоянная и относилась к нему с непоколебимым доверием и уважением. Страстно привязанный к своей семье - мистер Хиббинс был отцом пятерых детей в возрасте от семи до семнадцати лет, - он, конечно, мечтал о лучшей доле для юных Хиббинсов, чем та, какую он мог им предоставить. Но ему и в голову не приходило поступиться для этого своей честью или доброй славой своей маленькой фирмы.
        - Я буду краток, - сказал Стамп. - Как вам известно, ныне покойный мистер Крайтон решительно отверг на прошлой неделе весьма выгодные предложения, которые я передал ему через вас от имени нашей фирмы. Сейчас, увы, когда мистера Крайтона и его супруги не стало, обстоятельства коренным образом изменились, и я считаю возможным снова поставить перед вами вопрос о приобретении нашей фирмой африканских владений семейства Крайтонов. Нам известно, что их унаследует теперь единственный сын покойного Джозеф Крайтон. Наша фирма готова приобрести у наследника эти земли, хотя нам заведомо известно, что они представляют собой всего лишь джунгли, пересеченные топями. Как я уже говорил вам, у нас имеются свои виды на эти земли, и мы считаем возможным оценить их в один миллион фунтов. Кстати, мы заинтересованы в том, чтобы сделка была заключена в возможно короткий срок, без всяких проволочек и без всякой огласки…
        - Мистер Стамп! - торжественно произнес мистер Хиббинс, вставая из-за стола во весь свой небольшой рост. - По ясно выраженной воле моего покойного друга и доверителя мистера Дэвида Крайтона его африканские владения не подлежат продаже, и нет такой цены, которая могла бы побудить наследника нарушить эту священную для него волю. Я сожалею, мистер Стамп, что…
        - Скажите, - прервал клиент, - разделяет ли ваше мнение молодой наследник мистера Дэвида?
        - Я полагаю… я надеюсь… - забормотал мистер Хиббинс, мало искушенный в искусстве лганья.
        - Вы либо заблуждаетесь, мистер Хиббинс, - сердито возразил клиент, - либо хотите ввести в заблуждение меня. Нам отлично известно, что наследник помышляет лишь о том, чтобы поскорее сбыть с рук доставшиеся ему джунгли и топи и обратить их в звонкую наличность. Конечно, мы могли бы адресоваться непосредственно к мистеру Джозефу, но предпочли действовать через вас, чтобы избежать всяких кривотолков. Помогите нам, мистер Хиббинс, и за простое содействие в оформлении сделки вы получите - из рук в руки! - двадцать процентов с суммы сделки.
        - Мистер Стамп, - гордо сказал маленький человек, выпятив грудь, - потрудитесь покинуть мою контору!
        - Нет, мистер Хиббинс, я не уйду, - возразил клиент, - я хочу дать вам время подумать. Вам явно не хватает воображения. Двадцать процентов с миллиона фунтов - это миллион долларов. Мистер Эгберт Хиббинс - миллионер! Семья мистера Хиббинса переезжает в новый комфортабельный коттедж, приобретает, собственный «крейслер», летние каникулы проводит на самых фешенебельных курортах! Дети мистера Хиббинса обучаются в самых привилегированных учебных заведениях Англии! И все это - за простое, законное оформление сделки, которую его доверитель все равно заключит и без его согласия… Скажите, разве не так, мистер Хиббинс?
        - Вы… вы… наглый человек… - Мистер Хиббинс, не в силах стоять, опустился в кресло, с его лба тяжелыми каплями стекал пот. - Вы не смеете… я не позволю…
        - Даю вам на размышление пять минут, мистер Хиббинс, - посетитель снял с руки и положил на стол свои золотые часы. - Если по истечении этого срока я не получу от вас положительного ответа, я немедленно отправлюсь в поместье «Дорис» к мистеру Джозефу, привезу его в Лондон и заключу с ним сделку через посредство другой конторы. Конечно, я предпочел бы воспользоваться для этого услугами его доверенного и близкого друга его покойного отца, но что ж делать… Я жду, мистер Хиббинс!
        - Но это невозможно… мой покойный друг…
        - Не теряйте времени на декламацию, мистер Хиббинс, в вашем распоряжении осталось три минуты. Я предлагаю вам честную сделку, и у вас нет оснований отказываться от нее. Если вы скажете «да», я тотчас же выпишу вам чек на пятьдесят тысяч фунтов, остальное - по оформлении сделки.
        - Но Джозеф еще не введен в права наследства…
        - Вы введете его завтра же, раздавайте деньги направо и налево, мы все оплатим!
        - Но у вас какая-то тайная мысль… Зачем вам эти земли?
        - Мы будем разводить на них земляной орех, дорогой мистер Хиббинс.
        - Значит, вы связаны с этим… мистером Брукером, о котором говорил мне покойный друг? Но мистер Брукер предлагал полтора миллиона…
        - Никакого мистера Брукера я не знаю. К тому же мы уплачиваем вам лично двадцать процентов со сделки… Итак?..
        - Но интересы английской короны… Ей первой принадлежит моральное право на приобретение этих земель…
        - Вот и продайте их английской короне за те же три фунта стерлингов, в которые они обошлись полковнику Джеймсу Крайтону! - Мистер Стамп расхохотался. - Корона все равно больше не даст за эти джунгли.
        - Это верно, конечно… - Мистер Хиббинс помолчал, затем, не поднимая глаз на клиента, тихо добавил: - Я не хотел бы… чеком…
        - О, пожалуйста, мистер Хиббинс, конечно же, не следует оставлять следы. Завтра утром ровно в десять часов я передам вам здесь наличными пятьдесят тысяч фунтов! Прошу вас к этому времени заготовить проект соглашения на имя банка «Эрнст Чейз, Филд энд Компани», действующего через посредническую фирму «Компани оф Нью-Джерси».
        - Да, да… проект соглашения…
        Альбер Стамп встал, пожал ослабевшую, как бы безмускульную руку мистера Хиббинса и удалился.
        - Что же это такое? - в печальном недоумении произнес мистер Хиббинс. - Как это могло случиться? Как мог я…
        И вдруг острое, пьянящее, еще никогда не испытанное чувство счастья затопило все сомнения и печали: мистер Эгберт Хиббинс - миллионер!..

3. УОТКИНС ОТКРЫВАЕТ СВОИ КАРТЫ

        Прошло около двух недель со дня гибели четы Крайтон под колесами грузовой машины, а следствие продолжало топтаться на месте. Самые тщательные розыски, проводимые по всей стране, не дали никаких результатов, словно бы преступный водитель вместе со своей машиной и действительно провалился сквозь землю.
        Между тем Чарльз Уоткинс продолжал свой частный розыск. Мысль, осенившая его в кабинете мистера Фаулера, казалась ему все более и более убедительной. Чтобы не спугнуть преступника, вернее преступную банду, - он был убежден, что тут орудовало несколько человек, - Уоткинс утаил от своей газеты экспертное заключение хирурга Уильяма Чемберса, а самого хирурга уговорил в интересах раскрытия дела молчать до времени о его неожиданном открытии. В молчании же мистера Фаулера Уоткинс не сомневался: тот менее всего был заинтересован в изобличении своих незадачливых экспертов.
        Пресса, поначалу возбужденная происшедшей аварией, в которой погиб вместе со своей супругой внук некогда прославленного воина британской колониальной армии, поутихла, а вскоре и вовсе перестала упоминать о трагической смерти четы Крайтон.
        Когда у Уоткинса сложилась, наконец, отчетливая картина преступления, он решил обратиться в самое авторитетное разведывательное учреждение страны.
        Несмотря на свою сугубую секретность, учреждение оказалось куда более гостеприимным, чем уголовная полиция. Чарльз Уоткинс почти без всяких формальностей получил доступ в обширный полутемный кабинет, к некоему мистеру Веджвуду. Когда он переступил порог и притворил за собой дверь, то невольно остановился: кабинет был пуст. Несколько помедлив, Уоткинс увидел, наконец, как из черноты, наливавшей углы кабинета, отделился сгусток тени и двинулся к столу, стоявшему возле единственного окна, затененного глухой стеной соседнего здания. Усевшись за стол, спиной к окну, хозяин кабинета произнес густым, хриплым голосом:
        - Прошу вас, мистер… мистер?
        Похоже было, что благополучный переход от одного кресла к другому он ощутил, как счастливо избегнутое несчастье.
        - Чарльз Уоткинс, сэр!
        - Прошу вас, мистер Уоткинс.
        Уоткинс вгляделся. Перед ним сидел грузный шестидесятилетний человек давней, довоенной формации. Крупные, окрашенные склеротической кровью серые глаза, сильный череп, обросший жесткой, стриженой сединой, ленивое жирное лицо в слоновьих складках, пепел и перхоть на старомодном пиджаке, живая энергия ума, наделенного хитрой проницательностью, большой запас благодушия и умственной свободы, игривое равнодушие к людям, необоримая физическая лень - все это сообщало ему облик разведчика-мудреца, давно познавшего суету мира в служении темным силам истории. При всей своей антипатии к этой человеческой разновидности Уоткинс сразу решил, что попал по адресу.
        - Чем могу быть вам полезен, молодой человек?
        Оказалось, старик обладал еще и емкой памятью. Как же, он отлично помнит, что некая чета Крайтон недели две назад была сбита грузовой машиной на шоссе Лондон - Хартфорд… Погибший мистер Крайтон, кажется, родной внук известного в свое время головореза (он так и сказал: «головореза») полковника Джеймса Крайтона? А миссис Крайтон, кажется, умерла на седьмой день после аварии, так и не придя в сознание?.
        Прискорбно, очень прискорбно, такой нелепый случай! Но в то же время, увы, и статистическая необходимость: должен же кто-то выполнять план автомобильных аварий, начертанный судьбой для текущего года.
        - Крайтоны - жертвы преднамеренного убийства, а не случайной аварии, - холодно сказал Уоткинс и выложил на стол экспертное заключение профессора Чемберса.
        Старик приблизил бумажку, вплотную к глазам и стал читать ее полувслух, медленно шевеля губами.
        - Забавный случай, - произнес он серьезно. - Очень забавный!
        Он с минуту помолчал, затем поднял на Уоткинса большие, серые, мутные, в красных прожилках глаза.
        - Простите, мистер Уоткинс, кто вы такой? Как попала к вам эта бумажка? И что, наконец, привело вас ко мне? Ведь убийство Крайтонов - дело уголовное, мы такими делами не занимаемся.
        Уоткинс рассказал старику, что? именно побудило его заняться делом Крайтонов, и привел свои доводы, доказывающие, независимо от экспертизы Чемберса, что тут имело место убийство, а не авария. В заключение он живо, в лицах, представил свое посещение мистера Фаулера.
        - Да, да, - усмехнулся старик. - Мистер Конан-Дойль так ничему и не научил этих людей, их по-прежнему гипнотизирует  п е р в а я  мысль, осеняющая их слабые головы! Но вы так и не ответили на мой вопрос: что привело вас к нам, в разведку?
        - Я убежден, - твердо сказал Уоткинс, - что это преступление политическое!
        - Это как же понимать - политическое? - В голосе старика явно звучала насмешка. - Быть может, мистер Крайтон был лейбористом и пал жертвой злодейства консерваторов? Или, напротив, его, как консерватора, пристукнули лейбористы?
        - Нет, сэр, я этого не думаю, - в тон ему отвергал Уоткинс. - Признаюсь, я не вижу столь большой разницы между консерваторами и лейбористами, чтобы допустить возможность такой свирепой вражды между ними… Я полагаю, - Уоткинс резко изменил интонацию, - я полагаю, что Крайтонов  п р и с т у к н у л а, как вы изволили выразиться, некая иностранная разведка.
        - Да неужто? - ухмыльнулся старик. - Для чего же понадобилось это некоей иностранной разведке?
        - Для чего? А для того, чтобы завладеть обширными африканскими землями мистера Крайтона, недра которых содержат, видимо, какое-то важное стратегическое сырье.
        - Доказательства, молодой человек! - Старик подался вперед всей тушей, приник грудью к краю стола и устремил на Уоткинса свои серые, сразу пожесточавшие глаза. - Факты!
        - Факты? Извольте, сэр. Во-первых, стремление преступников представить убийство Крайтонов, как результат случайной автомобильной аварии. Далее - отсутствие у преступников видимой корысти. Будь это обыкновенный грабитель, он действовал бы при помощи револьвера или ножа: руки вверх, выворачивайте-ка карманы! В данном же случае орудием убийства послужила грузовая машина, и было бы смешно заподозрить, что целью убийц было выворотить карманы своих жертв. Да и что возьмешь у сельских жителей, вышедших на утреннюю прогулку? Значит, тут совсем иная корысть…
        - Постойте-ка, молодой человек! - прервал старик. - А почему не допустить такую возможность: водитель, случайно сбивший Крайтонов, из опасения, что оставшаяся в живых миссис Крайтон выдаст его, попросту решил избавиться от опасного свидетеля? Вот вам и мотив убийства. Ведь вопрос стоял для него так: либо он, либо миссис Крайтон, пожилая дама, глубоко ему безразличная… А? Что скажете?..
        - Я уже доказывал вам, сэр, что тут была не авария, а сознательное убийство, орудием которого послужила грузовая машина. Извольте взглянуть, сэр!
        И Уоткинс протянул старику фотоснимок следов, оставленных грузовой машиной на месте мнимой аварии.
        - Что же, убедительно, ничего не скажешь… - раздумчиво произнес старик, внимательно рассмотрев снимок. - Но решает все же совокупность доводов, и все зависит от дальнейшей вашей аргументации. Согласен: мы имеем дело с преднамеренным убийством, цель которого нам неясна. Вы утверждаете, что целью убийц было завладеть африканскими землями семейства Крайтонов. Чтобы придать своей догадке убедительность, вы высказываете предположение - да, да, молодой человек, всего лишь  п р е д п о л о ж е н и е, - что недра этих земель богаты важным стратегическим сырьем. Но, во-первых, это предположение надо доказать; во-вторых, откуда вы взяли, что в результате убийства Дэвида Крайтона его африканские владения достанутся убийцам или же тем, кто направил их руку? Как видите, молодой человек, в вашей концепции преступления недостает какого-то важного звена.
        - В таком случае разрешите вручить вам это недостающее звено, сэр… Дней за десять до «аварии» к мистеру Дэвиду Крайтону приезжал некий мистер Брукер - так по крайней мере он назвал себя - и предложил от имени своей фирмы купить за полтора миллиона фунтов его африканские владения, расположенные в нашей колонии Буала.
        - Да это же сумасшедшие деньги! - воскликнул старик. - В колонии Буала нет ценных ископаемых, и земля там бросовая!
        - Вы так полагаете? - усмехнулся Уоткинс. - Тем больше оснований задуматься, что? же руководило этим Брукером… Во всяком случае, мистер Крайтон решительно отказался продать свои владения, хотя не получал с них ни пенса дохода.
        - Он что же - очень богат?
        - О нет! Его личный капитал не превышает десяти тысяч фунтов. Просто мистер Крайтон не хотел наживаться на землях, добытых его предками путем насилий и убийств. Он считал, что земли эти принадлежат населяющим их неграм…
        - Вот бы и отдал им задаром!
        - Мистер Крайтон давно бы, сделал это, если бы не опасался, что эти земли захватят другие и станут притеснять негритянское население.
        - Выходит, гу-ма-нист? - насмешливо произнес старик.
        - Совершенно верно, - с подчеркнутой серьезностью подтвердил Уоткинс. - Человек высокой морали и непоколебимых убеждений. Этого, к сожалению, никак не скажешь о его сыне и наследнике Джозефе.
        - Возраст?
        - Двадцать лет.
        - Негодяй?
        - Скорее ничтожество, вертопрах.
        - Уже не думаете ли вы?..
        - Нет, не думаю… Разрешите продолжать?
        - Продолжайте.
        - По мнению молодого Крайтона, - а в этом можно на него положиться, - приезжий покупатель, назвавшийся Брукером, готов был уплатить за африканские земли и бо?льшую сумму. Во всяком случае, убедившись, что размер суммы не имеет для мистера Крайтона значения, этот Брукер был очень огорчен и даже подавлен. С тем он и уехал. Должен добавить - и считаю это очень важным, - что перед своим отъездом Брукер явился свидетелем семейной сцены, которая яснее ясного показала ему, что старый Крайтон не пойдет ни на какие компромиссы, но что молодой Крайтон отнюдь не разделяет взглядов своих родителей…
        - Откуда вам это известно?
        - От Джозефа Крайтона. Разумеется, он представил мне эту сцену в несколько ином освещении. В заключение Джозеф обратился ко мне с просьбой: не могу ли я отыскать этого Брукера, сулившего за африканские земли полтора миллиона фунтов…
        - Ого, какой быстрый!.. - Старик помолчал. - Стратегическое сырье, говорите вы… Что ж, возможно… Если этот Брукер действительно предлагал полтора миллиона… Вообще-то почерк знакомый и, как всегда, довольно грубоватый… - Старик снова помолчал. - Давно были вы в последний раз у молодого Крайтона?
        - Дней десять назад.
        - Десять дней? - Старик даже присвистнул. - Держу пари, - воскликнул он с неожиданной горячностью, - что за это время Брукер уже прилетел в Лондон на запах падали! Если и не он сам, то представляющее его лицо! Так уж у них принято: одни устраняют препятствия, другие заключают сделки… - Старик хрипло рассмеялся. - Э, да я, старый, неприметно дал втянуть себя в ход вашей мысли! Значит, эта ваша версия обладает внушающей силой! Что ж, попробуем поиграем в большую игру - вдруг да выиграем? Не ошибиться страшно - проворонить страшно! А, молодой человек?..
        - К вашим услугам, сэр. Только я хотел еще добавить…
        - Говорите, говорите! - нетерпеливо вскричал старик, таким он начинал нравиться Уоткинсу. - Что там еще?
        - Тогда же я побывал у мистера Хиббинса, многолетнего доверенного покойного Крайтона. Однако ничего нового я от него не узнал. Мистер Хиббинс уверил меня только, что ни в коем случае не допустит, чтобы молодой Крайтон нарушил волю своего отца…
        - Ну, это сентименты! - грубо прервал старик. - Факты, факты!
        - Я еще не кончил, сэр. Через несколько дней я снова посетил мистера Хиббинса и был поражен происшедшей в нем переменой. В каждом его слове и жесте проглядывала теперь фальшь, стремление утаить правду. Вы не ошиблись, предположив, что мистер Брукер или его представитель уже прибыл в Лондон. Мало того: у мистера Хиббинса уже приторговывают африканские владения Крайтона, а самого мистера Хиббинса, похоже, успели купить. Возможно, на этот раз он и вовсе не стал бы со мной разговаривать, если бы не страх перед прессой. На мой вопрос он сказал, что молодой Крайтон настаивает на немедленной продаже своих владений, но ему, Хиббинсу, удается покуда удержать его. А когда Хиббинс зачем-то вышел из своего кабинета, я заметил на его столе среди прочих бумаг проект соглашения…
        - О, да вы просто молодец! Ну, ну, дальше!
        - Конечно, это не исключает того, что сделка уже состоялась и проект соглашения лишь случайно завалялся на столе…
        - Содержание?
        - Я успел прочитать, что сумма сделки - один миллион фунтов, а покупателем является американский банк «Эрнст Чейз, Филд энд Компани».
        - Так это же для отвода глаз! - В голосе старика звучало почти ликование. - Этот банк со всеми своими потрохами принадлежит американскому миллиардеру Дину Джадсону!
        - …банк «Эрнст Чейз, Филд энд Компани», - повторил Уоткинс, - действующий через посредническую фирму «Компани оф Нью-Джерси» в лице ее представителя Альбера Стампа…
        - Что? Что?..
        Несмотря на свою грузность, старик вскочил с места, проворно обежал стол и с силой сжал плечо Уоткинса.
        - Альбер Стамп? «Компани оф Нью-Джерси»? Вы точно помните: Альбер Стамп?
        - Точно, сэр. Вот моя запись.
        И Уоткинс протянул старику свою записную книжку, где черным по белому были начертаны столь взволновавшие старого разведчика слова.

4. БУНТ МИСТЕРА ДИКА

        - Я спрашиваю тебя, Дик, долго ли ты намерен возиться с этими проклятыми грузовиками? - кричал мистер Фаулер на своего помощника. - С тех пор как высшее начальство поручило вести следствие этому зазнайке Мастерсу, он что ни день мылит мне голову! И откуда у него эта блажь - будто тут убийство, а не авария? Откуда известно ему о самозваном эксперте Чемберсе? А? Уж не ты ли натрепал ему со слов этого сумасшедшего журналиста? Или этот сумасшедший сам перебежал нам дорогу?
        - Это я сказал Мастерсу, начальник…. Должен же он знать…
        - Что, что должен он знать, недоумок? Безумную брехню твоего Уоткинса? И ради этой брехни ты решился предать своего начальника, своего благодетеля, Дик, которому ты стольким обязан, у которого обучился всему, что умеешь и знаешь? Эх, Дик, Дик!.. Раз так, то и я буду теперь поступать с тобой по-иному… А ну, отвечай: почему не установлен до сих пор номер «доджа», не посажен под замок нарушитель движения? Почему? - спрашиваю я тебя.
        - Вы ошибаетесь, начальник… На этот раз Джибсон и Тауэрс, похоже, напали на след.
        - Брешут твои Джибсон и Тауэрс! Ты же сам говорил, что они возятся с грузовым
«лори», а там был «додж»! Понятно тебе: «додж», старый, военной поры «додж»! Так говорит наука! На-ука, дурья твоя башка!
        - Но эксперты могли и напутать, начальник… - робко возразил Дик. - Я очень внимательно прочитал их доводы в пользу «доджа», и мне показалось… - Он умолк, словно напуганный собственной смелостью. - Напутали же наши медики… насчет миссис Крайтон…
        - Никто ничего не напутал! - заорал мистер Фаулер. - Не смей при мне повторять бредни этого нахального юнца… Как его?
        - Мистер Чарльз Уоткинс, начальник.
        - Мистер… - презрительно фыркнул начальник. - Таких мистеров на один пенс целую дюжину дают! Короче: если в ближайшие два-три дня не будет результата, я подам на тебя рапорт начальству!
        - Но Джибсон и Тауэрс только что звонили, начальник, они обнаружили кровь на покрышках…
        - Какую еще там кровь?..
        - Я пока и сам не знаю подробностей, они сейчас едут сюда… А вот и Джибсон!
        В дверях стоял некрупный паренек лет двадцати двух, в дешевом клетчатом пиджаке, вельветовых брюках и в помятой кепке, заломленной кверху. Лицо у парня было ничем не примечательное, за исключением узкого, длинного носа и близко посаженных глаз.
        - Разрешите, начальник?
        - Ну входи! - неохотно сказал мистер Фаулер.
        Джибсон вошел и в свободной позе встал у стола.
        - Ну садись!
        Джибсон сел не на кончик стула, как садятся робкие люди, а на все сиденье, да еще привалился к спинке и положил ногу на ногу.
        - А где же Тауэрс, Джибсон? - спросил помощник.
        - Он задержался маленько.
        - Это как так - задержался? - грозно спросил мистер Фаулер.
        - Значит, надо было, - сказал паренек. - Вы только не сбивайте меня, начальник, я все по порядку доложу.
        - Вот, вот, Джибсон, расскажи начальнику, как вы напали на след… - примиряюще вставил помощник, прежде чем мистер Фаулер успел разразиться новым припадком гнева.
        - Дело было такое, - заговорил паренек. - Поначалу мы с Питером было поверили этим вашим…. экспертам, будто стариков ухлопал «додж», и только время даром потеряли. Ну, а потом смекнули, что вся их болтовня выеденного яйца не стоит: поди-ка угадай по следу колес марку машины! Старый, довоенный… - передразнил Джибсон. - Ну, а когда смекнули - будто гора с плеч…
        - Ближе к делу, Джибсон, - сухо сказал начальник.
        - Да уж чего ближе, - отозвался паренек, - он, видимо, знал себе цену. - Стали мы с Питером толкаться среди гаражных сторожей и диспетчеров, пропустили рюмочку с одним, с другим, с третьим…
        - С четвертым, пятым, шестым, - хмуро поддел начальник. - Деньги-то казенные!
        - С четвертым, пятым, шестым, - невозмутимо подтвердил Джибсон. - Нам с Питером ясно было одно: если только у этих… ну, убийц машина была не своя и они брали ее напрокат, то уж тут без гаражного диспетчера дело не обошлось.
        - Еще раз, Джибсон, - строго заметил начальник, - ближе к делу!
        - Да уж чего ближе, - повторил Джибсон. - И вот стали мы с Питером поглядывать да послушивать, не завелась ли у кого лишняя деньга, не болтает ли кто лишнего под мухой, не ходят ли какие слушки по гаражам, а слухами, известно, земля полнится…
        - Джибсон! - прикрикнул начальник.
        - …земля полнится. А к тому еще, надобно сказать, у нас с Питером по гаражам немало ушей понавешено и глаз понаставлено: свои, значит, парни. Они нам помогают, а мы за это на их проделки сквозь пальцы глядим…
        Джибсон помолчал, усмешливо устремив на начальство свои близко посаженные глаза, - со стороны казалось, будто один его глаз усмешливо смотрит в другой, - и вдруг выпалил как из ружья:
        - Словили мы с Питером ту машину, начальники, - и все тут!
        Молчание. Мистер Фаулер сидел хмурый, с оскорбленным видом, а помощник в счастливом удивлении разинул рот, не в состоянии вымолвить слово: он безоговорочно доверял своим «автоищейкам».
        - Это как же тебя понимать, Джибсон? - с нарастающим гневом спросил начальник.
        - Так и понимайте, начальник. Мы с Питером обнаружили в гараже военных заводов
«Биккерс-Стронг» ту самую машину, которая шестнадцатого июня утром ухлопала Крайтонов на шоссе Лондон - Хартфорд.
        - Старый «додж»?
        - Да нет же! - с досадой сказал Джибсон. - «Лори» прошлого года!
        - Вранье все это! Раз не «додж» - значит, вранье! И вообще все это вранье! - заходясь, кричал мистер Фаулер. - И ты, Дик, хорош! Позволяешь этим пьяницам водить себя за нос! Надеюсь, Мастерс еще не знает об этом вранье, это был бы срам для нашего отдела!..
        - Уверяю вас, вы ошибаетесь, начальник… Уж раз Джибсон и Тауэрс…
        - Что - Джибсон и Тауэрс? - Мистер Фаулер был страшен сейчас в своем гневе. - Вчера ты предал меня Мастерсу, сегодня предаешь этим ищейкам! Уж не ставишь ли ты их выше своего начальника, Дик? Уж не веришь ли ты им больше, чем своему начальнику? А? Отвечай?
        И тут произошло нечто неожиданное. Дик с побелевшим лицом и прыгающими губами произнес тихо, но внятно:
        - Да, начальник, я верю им больше, чем вам… Вы который день тут орете, а они в это время дело делали… Я верю, что им действительно удалось обнаружить ту машину, хотя это и не старый «додж», а новый «лори»… И если хотите знать… следователь Мастерс все время был в курсе их розысков и одобрял их работу… - Он повернулся к Джибсону. - Поедем, Джибсон, в гараж, а по дороге захватим мистера Мастерса!
        Гнев мистера Фаулера мгновенно иссяк, а сам он как-то вдруг осел в своем кресле, словно опара, вынесенная на холод.
        - Постой, постой, Дик, не горячись, - произнес он смиренно. - Ну и скверный же у тебя характер, право! «Лори» так «лори», я же не требую, чтобы это обязательно был
«додж»… Скажи-ка, друг Джибсон, а почему вы не пригнали эту подозрительную машину в наш гараж? Мы бы ее тут…
        - Да как же можно, начальник? - усмехнулся Джибсон. - Этак все следы преступления на покрышках сотрутся! Я и Тауэрса-то при машине оставил, чтоб ни одна живая душа не приблизилась к ней. А вы говорите - пригнать!..
        - Правильно, молодцы! - похвалил мистер Фаулер, словно сыщики успешно выполнили личное его поручение. - Поехали, Дик! - крикнул он бодрым голосом и поднялся с места. - Чем черт не шутит!..

5. ПОД ЛАМПОЙ ДНЕВНОГО СВЕТА

        Когда полицейская машина въехала в большой двор гаража заводов «Биккерс-Стронг», там уже в самом воздухе чувствовалась тревога. Никто еще ничего толком не знал, а уже все ощущали нечто неладное, резко нарушившее привычный ход жизни. Люди, одетые в рабочие комбинезоны, - мойщики, механики, водители, сторожа - толпились у открытых дверей одного из гаражных сараев и о чем-то негромко переговаривались. Едва только полицейская машина показалась в воротах, как к ней обратились все взгляды. Мистер Фаулер важно вышел из машины и тут же с присущей ему страстью начальствовать прикрикнул на толпу:
        - Отойдите от гаража! Не мешайте работать! Разойдитесь по местам! Если кто понадобится - вызовем!..
        Никто, однако, не отошел, и полицейское начальство смогло пройти в гараж лишь с помощью двух здоровенных бобби, которые, подобно двум танкам, ломящимся сквозь густой лес, проложили широкий проход в толпе. Затем двери закрыли, а бобби остались снаружи - сторожить гараж от вторжения посторонних.
        В громадном сарае, рассчитанном на сорок грузовых машин, было пусто: все машины находились в разгоне. Только посреди сарая, под яркой лампой дневного света стоял одинокий восьмитонный «лори». От него отошел длинный, худой, рыжеволосый парень и неспешно двинулся навстречу полицейскому начальству.
        - Ну как, Тауэрс? - ласково обратился к нему Дик, помощник начальника. - Все в порядке?
        - В порядке, - сухо и коротко ответил Тауэрс и тут же отошел в сторону; видимо, в отличие от Джибсона парень был не слишком общителен.
        Начальство подступило вплотную к машине, и, хотя следствие еще не сказало своего веского слова, все смотрели на нее с чувством жутковатого уважения.
        Дик что-то шепнул Джибсону и Тауэрсу, те прошли внутрь гаража и притащили оттуда две деревянные скамьи, на которые и уселось начальство.
        - Джибсон и Тауэрс, - сказал следователь Юджин Мастерс, - подойдите ко мне!
        Это был человек лет сорока пяти, среднего роста, широкий в плечах, с седой головой и умными, насмешливыми глазами на усталом лице жуира и выпивохи.
        - Говорите, ребята, я вас слушаю! Только коротко!.
        - Вот какие дела, начальник, - заговорил Джибсон. - Шестнадцатого июня в шесть часов утра диспетчер Рагглс - он сам в этом признался - за пятьдесят фунтов предоставил неизвестному типу на несколько часов вот эту машину. Проделать такую штуку без ведома сторожа Робинсона было нельзя, и Рагглс обещал ему за молчание два фунта.
        - Ах, мошенник! - усмехнулся Мастерс. - Да и те, наверное, не отдал?
        - Вы угадали, сэр. Он дал Робинсону всего один фунт и на этом здорово прогадал: обиженный Робинсон с горя напился и на людях корил его за обман. И вот случилось, - Джибсон тонко улыбнулся, при этом один глаз его усмешливо заглянул в другой, - что среди его слушателей оказались однажды и мы с Тауэрсом…
        - Понятно, Джибсон, - кивнул Мастерс. - Классический способ раскрытия самых сложных преступлений. Ну, а Рагглс знал, для какой цели брали у него машину?
        - Мы с Тауэрсом считаем, что не знал, сэр, да не знает, кажется, и до сей поры…
        - А чем вы с Тауэрсом докажете, что это та самая машина, которая убила Крайтонов?
        Джибсон достал из кармана листок бумаги и стал медленно и внятно читать:
        - Первое - следы крови и волос на покрышках; второе - когда машина вернулась в гараж, при ней не оказалось баллонного ключа, а есть версия, что миссис Крайтон добили баллонным ключом; третье - другого подобного преступления в Лондоне и во всем графстве за последний месяц зарегистрировано не было; четвертое - во всех без исключения случаях автомобильных аварий, случившихся в Лондоне и в графстве в те часы, когда этот «лори» незаконно отсутствовал из гаража, точно установлены машины-виновники. И только машина-убийца Крайтонов оставалась неразысканной.
        При этих словах все взгляды опять невольно приковались к машине: залитая резким дневным светом, новенькая, свежеомытая и в то же время зловещая в своей немой замкнутости.
        - У тебя хорошая голова, Джибсон, - нарушил молчание следователь Мастерс и дерзко добавил, глядя на Фаулера: - Куда лучше, чем у иных начальников.
        - Это мы вместе с Тауэрсом, сэр.
        - Молодцы, ребята! Ну что же, давайте сюда Рагглса, Джибсон!
        Пока Джибсон ходил за диспетчером, в гаражном сарае царила напряженная тишина. Мистер Фаулер восседал на скамье с таким видом, будто он являлся тем центром, вокруг которого вращалось все это действо; его помощник скромно притулился рядом; следователь Мастерс ходил взад и вперед по хорде круга, очерченного на асфальтированном полу лампой дневного света; пожилой эксперт с лупой в руке ползал возле колес машины; Тауэрс хмуро стоял в стороне.
        И вот, наконец, Рагглс, невысокий, тощий, невзрачный человечек с мелким невыразительным лицом, с напомаженной до зеркального блеска, прилизанной прической и выщипанными бровями, предстал перед старшим следователем Юджином Мастерсом. Тот оглядел его с веселым любопытством: на Рагглсе был новенький, нарядный костюм какой-то немыслимой окраски, галстук цвета морской волны, украшенный массивной золотой булавкой, новенькие модные ботинки цвета «баклажан».
        - Диспетчер Рагглс? - спросил Мастерс.
        - Джеймс Бэзил Рагглс, диспетчер, к вашим услугам, сэр.
        - Скажите мне, Джеймс Бэзил, на какой это случай вы так вырядились?
        - Имею обыкновение одеваться по моде, - скромно, потупив глаза, отвечал Рагглс.
        - А золотую булавку давно приобрели?
        - Давно.
        - Как давно? Недели две назад?
        - Недели две назад.
        - На т е  денежки?
        - На те денежки.
        - А вам известно, за что получили вы те денежки?
        - Каюсь, виноват. Уступил на сторону машину.
        - Сколько вам заплатили за это, Рагглс?
        - Пятьдесят фунтов, сэр.
        - Пятьдесят фунтов? Очень большие деньги, Рагглс, за такую ничтожную услугу!
        - Очень большие, сэр.
        - И что же, вас не удивила такая щедрость, Рагглс? Этот человек сразу предложил вам пятьдесят фунтов?
        - Нет, сэр, поначалу он назвал тридцать, но мне показалось…
        - Что вам показалось?
        - Что этому человеку до зарезу нужна машина, и он даст больше.
        - Вот именно  д о  з а р е з у, Рагглс, - очень серьезно сказал Мастерс, и под его взглядом диспетчер что-то понял вдруг и чуть побледнел. - Ну и вы назвали сумму в пятьдесят фунтов?
        - Пятьдесят, сэр… А разве известно, сэр, для какой цели?..
        - Нет уж, позвольте, я буду спрашивать, Рагглс. Итак, вы сошлись на пятидесяти фунтах?
        - Так, сэр.
        - А подумали вы: какая нужда человеку платить пятьдесят фунтов за использование машины в течение нескольких часов?
        - Я не думал об этом, сэр. Всякое в жизни бывает.
        - Это вы хорошо придумали, Рагглс: не думать… В какой день и в какой час отпустили вы машину из гаража?
        - Шестнадцатого июня, сэр, около семи часов утра.
        - Что вы знаете о человеке, который брал у вас машину?
        - Ничего, сэр.
        - Почему он обратился именно к вам? Мало ли в Лондоне гаражей и диспетчеров?
        - Право, не знаю, сэр.
        - А почему вы предоставили ему именно эту машину, а не другую?
        - Водитель, прикрепленный к этой машине, перед тем заболел, и машина стояла без дела.
        - Понятно… А вы и до этого проделывали подобные же штуки с машинами?
        - Случалось, сэр.
        - То есть соучаствовали в убийстве?
        - Что вы… господь с вами… - забормотал Рагглс в ужасе и попятился от следователя.
        - В таком случае - в краже?.. Сколько же вам платили в те разы?
        - По-разному, сэр… десять фунтов… и двадцать… Я же только давал машину.
        - Вот видите! А на этот раз - пятьдесят! Ясно, что вам известно было о готовящемся убийстве Крайтонов!
        - О сэр!.. Неужели именно эта машина… сбила Крайтонов? Но это же случай… несчастный случай… я же тут ни при чем…
        - Это не случай, Рагглс, а сознательное, хладнокровное, преднамеренное убийство, и вы знали об этом, когда отпускали машину!
        - Нет, сэр, я ничего не знал… не надо так говорить…
        - Вы обратили внимание на то, что машина вернулась без баллонного ключа?
        - Я не осматривал машину по ее возвращении, сэр. Отсутствие баллонного ключа обнаружил водитель, когда на другой день по выздоровлении вернулся в гараж… Вероятно, тот человек потерял баллонный ключ…
        - Нет, Рагглс, баллонным ключом он добил миссис Крайтон, когда убедился, что она осталась жива, а затем забросил его или зарыл в землю!
        - О боже, сэр!..
        - Бросьте ломать комедию, Рагглс! - прикрикнул на него Мастерс. - Либо вы сейчас скажете, почему этот человек обратился именно к вам, либо я привлеку вас за соучастие в убийстве!
        - Я скажу… сейчас скажу… - У Рагглса зуб на зуб не попадал. - Этому человеку кто-то назвал меня…
        - Кто именно?
        - Н-не знаю…
        - Рагглс!
        - Двоюродный брат моей… сожительницы…
        - Имя! Фамилия!
        - Он убьет меня, если я назову его, сэр! - Рагглс дрожал, как в приступе малярии, крупные, словно градины, слезы сливались с его лица, губы вспухли, все лицо казалось измятым, бесформенным как ком сырого теста. - Вы не знаете, что это за человек, сэр!..
        - Имя, фамилия, черт вас возьми!
        - Даринг, Джон Даринг… О сэр! - У диспетчера подогнулись колени, и он в полном бессилии, как пустой мешок, осел на бетонный пол.
        - Ну-ка, Джибсон, - сердито сказал Мастерс, - поставьте на ноги этого слабонервного щеголя.
        Джибсон кивнул Тауэрсу, они вдвоем подхватили диспетчера под руки, подняли на воздух и больно пристукнули ногами об пол.
        - Адрес Джона Даринга! - крикнул Мастерс. - Живо!
        - Ист-Энд, Слаун-стрит, пятнадцать… - умирающим голосом произнес Рагглс, повиснув на руках сыщиков.
        - Отпустите его, ребята, - приказал Мастерс. - А вы, красавец мужчина, не валяйте дурака и потрудитесь сами стоять на ногах!
        - Слушаю, сэр… только защитите меня от этого негодяя… Вы не знаете…
        - Можете быть спокойны за свою драгоценную шкуру, он вас пальцем не тронет!
        - О, благодарю, сэр!..
        - Этот Джон Даринг самолично брал у вас машину или…
        - Нет, нет, сэр!.. Он только направил ко мне того человека…
        - Сколько вы заплатили Дарингу… за рекомендацию?
        - Пять фунтов, сэр.
        - И он, что же, остался доволен?
        - Нет, сэр… Он все пристает ко мне, грозится убить…
        - Очевидно, ему известно, что вы заработали на убийстве Крайтонов целых пятьдесят фунтов?
        - О сэр… зачем вы так?..
        - Я вас спрашиваю: известно ему, что вы получили пятьдесят фунтов?
        - Известно, сэр.
        - От вас?
        - Нет, сэр, зачем же было мне говорить?..
        - Выходит, ваш Даринг виделся с убийцей и  п о с л е  совершения преступления?
        - Выходит, так, сэр.
        Рагглс стал явно приходить в себя: он поправил сбившийся на сторону галстук цвета морской волны, одернул свалявшийся пиджак, пригладил прическу, вскинул кверху свою маленькую голову.
        - Профессия Даринга?
        - Он бездельник, сэр, и не раз судился.
        - Когда именно впервые явился к вам от Даринга человек по поводу машины?
        - Накануне того дня, сэр, когда я отпустил ему машину. Значит, пятнадцатого июня.
        - Опишите мне этого человека.
        - Не знаю, сэр, как и сказать. - Рагглс задумался. - Это человек серьезный, он очень строго разговаривал со мной…
        - Еще бы не серьезный, - усмехнулся Мастерс. - Высокий, низкорослый, толстый, худой, старый, молодой, цвет волос, одежда? Ну же!
        - Скорее высокий, сэр, - в раздумье сказал Рагглс. - Не худой, не толстый, а так, плотный. Шатен, волосы ежиком…
        - Глаза? Нос? Рот?
        - Обыкновенные, сэр. Глаза какого-то неопределенного цвета.
        - Немного же от вас толку, Рагглс! Он сам выехал из гаража на этом «лори»?
        - Как можно, сэр! Я вывел машину из ворот, свернул за угол, где он меня дожидался, и там передал ему руль. То же и обратно: он явился и сказал, что машина стоит за углом.
        - Вы понимаете, что вас выгонят за такое дело со службы?
        - Увы, сэр, я уже уволен.
        - И что я привлеку вас к ответственности за соучастие в убийстве Крайтонов?
        - Нет, сэр, - высокомерно сказал Рагглс, оскорбленный в своем достоинстве. - Мне даже не было известно об убийстве.
        - Ну вот что, невинная вы душа, можете убираться отсюда вон! Когда вы понадобитесь мне, я вас вызову. И помните: никому ни слова! Вы умеете держать язык за зубами?
        - Умею, сэр. Всего вам наилучшего! - с вызывающей вежливостью поклонился Рагглс, задрал кверху свою напомаженную голову и неспешно двинулся к выходу из гаража.
        - Каков фрукт… - в задумчивом недоумении произнес Мастерс, повернувшись к чинам полиции, которые в полном молчании присутствовали при допросе. - А ведь тоже - венец творенья!..
        - Мой многолетний опыт, - с важностью заговорил мистер Фаулер, давно уже порывавшийся высказать свое мнение, - мой опыт убеждает меня, что этот Рагглс, по всей вероятности, не причастен к убийству Крайтонов и повинен лишь в корыстном нарушении служебного долга. Как вы полагаете, Мастерс?
        - Я целиком полагаюсь на ваш многолетний опыт, Фаулер, но это ничуть не уменьшает моего отвращения к этой разновидности человеческого рода… Дик, распорядитесь, пожалуйста, чтобы ко мне доставили сейчас же Джона Даринга, Ист-Энд, Слаун-стрит, пятнадцать! Если он пронюхал что-нибудь и успел скрыться - распорядитесь о розыске. - Будет сделано, сэр.
        - Только имейте в виду: Даринга надо брать с осторожностью, видимо, это отпетый преступник. Пошлите Джибсона с Тауэрсом и двух полисменов… - Он повернулся к эксперту, лежавшему под машиной с переносной лампой в одной руке и с лупой в другой. - Ваши результаты, Сэм?
        - Множество мелких брызг и пятен крови на обратной стороне днища машины, в порах покрышек, присохшие волосы…
        - Выходит, эти мерзавцы так были уверены в своей безнаказанности, что даже не дали себе труда отмыть кровь!
        - Они сделали все, что могли, Юджин, но начисто отмыть следы невозможно. Ведь машина неоднократно проходила мойку и после убийства, ее изолировали всего лишь вчера. Но мелкие следы все равно остаются надолго, и лупа их легко обнаружит… Результат микроскопического анализа я сообщу вам завтра к вечеру, Юджин. Группы крови, принадлежность волос…
        - Я буду ждать, Сэм. До свидания, джентльмены!
        Дойдя до дверей гаража, Мастерс вспомнил что-то и обернулся.
        - Послушайте, Дик! Вы говорили мне о некоем мистере… Ну, который первым заподозрил в этой аварии преступление. Уотертон?
        - Уоткинс, сэр. Мистер Чарльз Уоткинс, газета «Наблюдатель», уголовная хроника.
        - Благодарю вас, Дик.

6. ДЖОН ДАРИНГ, ТРИДЦАТИ ДВУХ ЛЕТ

        Примерно через два часа полисмены ввели Джона Даринга в кабинет следователя Мастерса. Это был человек лет тридцати, среднего роста, широкоплечий, плотный, видимо незаурядной силы, одетый опрятно, но без претензии на щегольство. Так одеваются обычно спортсмены: им ни к чему скрывать свое сложение. Лицо Даринга не лишено было приятности, но мало гармонировало с фигурой: приветливый взгляд ясных голубых глаз, розовые, нежные щеки, пухлые губы. Зато неприятное и даже зловещее впечатление производил срезанный почти у самого рта подбородок, переходящий в женственно-белую плоскую шею.
        Войдя к следователю в сопровождении полицейских, Даринг не обнаружил ни волнения, ни беспокойства. Лицо его выражало лишь легкое недоумение: что сие значит?..
        - Джон Даринг? - спросил Мастерс, с интересом вглядываясь в это новое действующее лицо драмы, именуемой «Дело об убийстве Крайтонов».
        - Джон Даринг, сэр.
        - Возраст?
        - Тридцать два года, сэр.
        - Лондон, Слаун-стрит, пятнадцать?
        - Слаун-стрит, пятнадцать, сэр.
        - Профессия?
        - Автомеханик, сэр.
        - Под судом были?
        - Увы, сэр, дважды.
        - Вам известно, Даринг, зачем привели вас ко мне?
        - Нет, сэр. Я как раз собирался спросить, кто дал вам право вторгаться в жилище ни в чем не повинного английского гражданина, применять к нему насилие и держать под арестом?
        - Вот разрешение на ваш арест, Даринг, выданное судьей.
        Даринг внимательно прочитал бумажку, протянутую ему следователем, пожал плечами и положил ее на стол.
        - Форма, во всяком случае, соблюдена, - сказал он без всякого выражения. - Но причина, причина, сэр?
        - Сядьте, Даринг, сейчас узнаете. - Мастерс повернулся к полисменам. - Выйдите, пожалуйста, за дверь и там обождите.
        Полисмены поглядели на мощный торс Даринга, затем на следователя, секунду поколебались и вышли из кабинета.
        - Скажите, Даринг, - спросил Мастерс, - вам известен некий Рагглс?
        - Рагглс? Это преуспевающее насекомое? Известен, сэр. В некотором роде он приходится мне родственником.
        - Преуспевающее насекомое? - улыбнулся Мастерс. - Это хорошо сказано, Даринг. Но Рагглс более не преуспевает, его прогнали со службы.
        - Ну, этот не пропадет и без службы… За что же, сэр?
        - За самовольное предоставление постороннему лицу грузовой машины, принадлежащей заводу.
        - Бог ты мой! - Даринг с комическим ужасом воздел руки. - Уж не мой ли это грех, сэр? Я знал, что он промышляет этим делом, и недели две назад направил к нему клиента, который как раз нуждался в грузовой машине!
        - Вы послали Рагглсу клиента, Даринг, не две недели назад, а пятнадцать дней назад, пятнадцатого июня.
        - Нет, сэр, вы ошибаетесь, - медленно, в раздумье проговорил Даринг. - Я сейчас точно припоминаю: это было как раз две недели назад, шестнадцатого июня, в этот день я имел глупость сильно напиться…
        - Повторяю, Даринг, - ровным голосом сказал следователь. - Убийство Крайтонов произошло ранним утром шестнадцатого июня, а ваш клиент явился к Рагглсу для переговоров о машине накануне, то есть пятнадцатого июня. Ну, вспомнили?
        Даринг хмуро помолчал, затем поднял на следователя как бы вдруг потемневшие глаза.
        - Похоже, вы хотите в чем-то запутать меня, сэр! Только напрасно стараетесь… Ни о каких Крайтонах, ни о каком убийстве я и слыхом не слыхал! Да и при чем тут убийство?..
        - Так уж и не слыхали? - сердито прищурился Мастерс: его разозлила та естественность, с какой Даринг отрицал незыблемо установленные факты. - Что же, вы газет не читаете, что ли?
        - Читаю. И что из этого следует?
        - Из этого следует, что вы лжец. Весь Лондон говорил тогда о трагической смерти супругов Крайтон, погибших под колесами автомашины, и вы не могли об этом не знать. Ваше отрицание - наивный трюк, к нему прибегают лишь очень неопытные преступники. Право, я был о вас лучшего мнения…
        Но Даринг как бы не слышал последних слов следователя, лицо его приняло сосредоточенное выражение, брови сошлись в одну черту.
        - Припоминаю! - воскликнул он вдруг, просветлев лицом. - Да, да, Крайтоны! Еще тогда писали, что они славного рода, от каких-то там завоевателей Африки! Верно я говорю?
        - Верно, Даринг, - сказал Мастерс, а про себя подумал, что при иных обстоятельствах этот отпетый негодяй мог сделать незаурядную сценическую карьеру. - Теперь вам надлежит еще припомнить, что вы послали Рагглсу клиента не шестнадцатого июня, а именно пятнадцатого.
        - Я начинаю понимать вас, сэр, - сухо сказал Даринг. - Ранним утром шестнадцатого июня эти Крайтоны попали под машину, которую Рагглс предоставил некоему человеку, и вы подозреваете, что этого человека направил к Рагглсу я, Джон Даринг. Так вот, - Даринг возвысил голос, глядя Мастерсу прямо в глаза, - слушайте, следователь, что я скажу вам: я направил к Рагглсу клиента не пятнадцатого июня, а шестнадцатого, и притом днем, примерно в два часа дня. Это так же верно, как то, что моя мать была честной женщиной и родила меня в законном браке с моим отцом Эразмом Дарингом! Попробуйте-ка теперь не поверить мне! - заключил он угрожающе и даже встал со стула, будто собираясь покинуть помещение, где к нему проявили такое оскорбительное недоверие.
        - Сядьте, Даринг, - жестко сказал Мастерс. - Вы тут не гость, а находящийся под арестом преступник. Намерены вы говорить правду или нет?
        Даринг сел, и по выражению его лица Мастерс решил, что тот сейчас изменит тактику поведения. Так оно и вышло.
        - Ладно! Допустим, что вы правы, сэр: я сказал неправду. - Даринг говорил рассудительно и спокойно, глаза его, казалось, прояснели до самого дна. - Допустим, что я действительно направил Рагглсу клиента в угодный вам день пятнадцатого июня и этот клиент, усевшись утром шестнадцатого июня за руль грузовой машины, по неопытности или по несчастному стечению обстоятельств сбил Крайтонов и причинил им смерть. Но при чем же тут я? Представьте себе, что вы поручили посыльному доставить любовное послание даме вашего сердца, - Даринг дерзко усмехнулся, - и по дороге посыльный погиб под колесами автомашины. Неужели нашелся бы следователь, который усмотрел бы в гибели посыльного вашу вину и приказал бы арестовать вас? А ведь вы поступили со мной именно так, сэр! В данном случае ни я, ни даже Рагглс ни в чем не провинились перед законом. Вот и посудите: чего ради стал бы я отрицать, что направил к нему клиента пятнадцатого июня, если бы это соответствовало истине? Но истина в том, что я направил к нему клиента именно шестнадцатого июня, не раньше и не позже. Так-то, сэр!..
        - Толковое, основательное рассуждение, Даринг, - согласился Мастерс. - Но в своем рассуждении вы исходите из того, что следствию неизвестна подлинная картина преступления. Между тем следствием неоспоримо установлено, что шестнадцатого июня в девять часов утра ваш клиент  н а м е р е н н о  сбил Крайтонов, затем сошел с машины и баллонным ключом раздробил череп легко раненной миссис Крайтон. Так-то, Даринг!..
        Даринг ошеломленно молчал.
        - Согласитесь, - продолжал Мастерс, - что в этом свете совсем небезразлично, когда именно подослали вы к Рагглсу своего клиента. Вот почему вы с таким упорством отрицаете, что это произошло накануне убийства, то есть пятнадцатого июня…
        - И буду отрицать! - злобно вскричал Даринг, вскакивая со стула. - Теперь-то я понимаю, в какую грязную историю вы решили меня впутать! Знайте же: я не намерен расплачиваться за ваше неуменье обнаружить подлинных виновников убийства!..
        - Ведите себя прилично, Даринг, иначе я кликну полисменов… А теперь назовите мне фамилию вашего клиента.
        - Я не знаю его фамилии.
        - Слушайте, Даринг, вы же толковый, разумный человек, поймите же, своим нелепым отрицанием вы только вредите себе!
        - Но я, право же, не знаю его фамилии… Это было так. Шестнадцатого июня, днем, мы большой компанией сидели в кабачке «Альпийская роза», в Сохо. Я уже изрядно выпил, когда один незнакомый мне парень сказал вслух: «Есть дельце! Вот где бы только раздобыть грузовую машину!» Тут я и назвал ему Рагглса и дал адрес гаража. Вот и все. А потом я так хватил, что уж ничего больше не помню…
        - Врете, Даринг. Вы виделись с этим человеком и после убийства Крайтонов, он еще сказал вам, что заплатил Рагглсу за пользование машиной пятьдесят фунтов.
        - Пятьдесят фунтов? - возмутился Даринг. - Да быть того не может! Любой диспетчер обделает такое дельце за два-три фунта!
        - Ну, знаете, за такое «дельце», как убийство, приходится платить дороже, - усмехнулся Мастерс. - Но в данном случае важно не то, какую сумму назвал вам убийца, а то, что вы виделись с ним и после того, как он совершил преступление, а по всей вероятности, даже и принимали в нем прямое участие!..
        - Бросьте, сэр! - хмуро отозвался Даринг. - Я послал Рагглсу клиента шестнадцатого июня, когда ваши Крайтоны были уже мертвы.
        - Доказательства?
        - Освободите меня, и я постараюсь разыскать того парня…
        - И вы постараетесь удрать куда глаза глядят, Даринг! Нет, я не освобожу вас, я устрою вам очную ставку с Рагглсом. Вот тогда и поглядим, как вы станете отрицать очевидные факты!
        Мастерс нажал кнопку, вошел юноша лет двадцати, стажер.
        - Джерри, позвоните по этому телефону, - Мастерс протянул ему бумажку, - вызовите Джеймса Рагглса и передайте ему, что за ним сейчас придет машина и доставит его ко мне. Отдайте нужные распоряжения.
        - Конвой?
        - Нет, вы сами за ним поедете.
        - Будет сделано, сэр!
        Не прошло и минуты, как стажер вновь появился в дверях и каким-то прыгающим голосом доложил:
        - Джеймс Рагглс… убит… застрелен… сэр…
        - Что, что?
        - Его нашли… на лестнице… на площадке третьего этажа… где он проживает… мертвого…
        - Когда это случилось? - Мастерс уже овладел собой. - И с кем вы говорили, Джерри?
        - С районным следователем, сэр, который прибыл туда… случилось около получаса назад…
        Мастерс повернулся к Дарингу. Тот сидел недвижно, словно прирос к столу, красный, как апоплектик, его женственно-белая плоская шея налилась кровью и вздулась пузырем. Он был сейчас безобразен и страшен.
        - Недаром, видно, так опасался вас Рагглс… - не скрывая своего отвращения, сказал Мастерс. - Вовремя же убрали вы опасного свидетеля!
        Даринг беззвучно шевелил губами, не в силах вымолвить слова, будто пораженный апоплексическим ударом.
        - Джерри, распорядитесь, чтобы арестованного под надежным конвоем препроводили в тюрьму, - приказал Мастерс. - И велите подать машину - поедете со мной на квартиру убитого Рагглса!..

7. ЭЛЛЕН ДАРИНГ, ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ЛЕТ

        Дверь в квартиру Джеймса Рагглса была открыта, там орудовали полицейские власти. Мастерс и его юный стажер Джерри прошли на шум голосов в большую, хорошо обставленную комнату, служившую гостиной. В комнате находились два полисмена, знакомые Мастерсу районный следователь Перкс и полицейский врач Сэдвик. Мертвый диспетчер лежал на диване, стоявшем у стены, в том же куцем, модном костюме немыслимой окраски, в галстуке цвета морской волны, в ботинках цвета «баклажан»; зеркальный блеск его прически заметно поблек, лицо затекло восковой желтизной. Смерть не придала диспетчеру величия: все тот же мелкий, невидный человечек, с невыразительными, будничными чертами.
        У дивана, склонясь над мертвым, в тихом плаче стояла на коленях женщина. Когда Мастерс своим твердым, уверенным шагом ступил в комнату, она обернулась и поспешно встала. Мастерс поразился: это была крупная, стройная, красивая женщина лет тридцати, менее всего походившая на подругу гаражного диспетчера, «преуспевающего насекомого». Он подошел к ней, представился, выразил сочувствие и не без удовольствия пожал ее теплую, мягкую руку, отметив про себя, что ее красивое, смугловатое, заплаканное лицо ничуть не искажено постигшим ее горем, а самое горе не выходит за пределы приличия. Затем женщина вернулась к покойнику, а Мастерс, задумчиво поглядев ей вслед, заговорил с районным следователем и полицейским врачом.
        Диспетчер Рагглс был застрелен почти у дверей своей квартиры из бесшумного пистолета, убийца стрелял в затылок, со спины, смерть последовала мгновенно. Первым заметил убитого и поднял тревогу двенадцатилетний мальчик из соседней квартиры, возвращавшийся из школы домой. Он показал, что, поднимаясь по лестнице, встретил на втором пролете какого-то мужчину лет, вероятно, сорока, но не обратил на него внимания и потому не может указать его примет. Во всяком случае, человек этот не был мальчику известен, хотя ему знакомы все жильцы, проживающие на этой лестнице. Тело оставалось на месте убийства до прибытия следователя и врача; те установили, что убитый лежал лицом вниз, в естественной позе, какую тело приняло при падении. Преступник, торопившийся скрыться, видимо, не обыскал убитого. На это указывает и положение тела и то, что, по словам сожительницы покойного, миссис Эллен Даринг, при убитом оказалось в сохранности все, что он обычно имел при себе, а также и деньги. Установить характер следов, оставленных на лестнице обувью преступника, не представилось возможным: лестница была густо заслежена
жильцами дома.
        Таковы были факты, установленные районным следователем. Он прибыл на квартиру убитого лишь около получаса назад и еще не успел сколько-нибудь подробно допросить хозяйку квартиры, что, возможно, могло пролить свет на мотивы этого странного убийства, совершенного среди бела дня самым дерзким образом. Следователь Перкс был человек пожилой, болезненный, давно утративший вкус к своей профессии, его пугала сложность этого дела - видимое отсутствие корысти, бесшумный пистолет! - и он не мог скрыть своей радости, когда старший следователь Мастерс, соблюдая всяческую деликатность, предложил ему удалиться восвояси: убийство диспетчера связано с другим, весьма нашумевшим делом, расследование которого также поручено ему, Мастерсу.
        - Но преступление совершено в моем районе, - слабо возразил следователь.
        - Не беспокойтесь, коллега, район сегодня же получит необходимое предписание.
        - Ну, если так…
        И следователь, прихватив с собой врача, удалился из квартиры, оставив полисменов в распоряжении Мастерса.
        - Миссис Даринг, - обратился Мастерс к женщине, все еще стоявшей, склонясь, в головах покойника, - я вынужден просить вас перейти в другую комнату, мне нужно задать вам несколько вопросов. Джерри, будете вести протокол…
        Миссис Даринг поднялась с колен и кивком головы предложила Мастерсу следовать за собой. В небольшой нарядной комнате, служившей хозяйке, видимо, чем-то вроде будуара, царил старомодный вкус: мягкая, как бы игрушечная мебель, обитая голубым шелком, трельяж грушевого дерева, яркоцветный восточный ковер. Мастерс подивился домовитости покойного Рагглса. И пышнотелая любовница, и обстановка квартиры, и обилие комнат - он насчитал никак не менее семи - все это было скорее по средствам зажиточному лавочнику, чем диспетчеру гаража, получавшему едва ли более двадцати фунтов в месяц.
        Мастерс уселся в единственное креслице, стоявшее в углу комнаты, а Джерри со своими письменными принадлежностями устроился на диванчике, за крохотным, неустойчивым столиком, опиравшимся на одну разлапистую ножку. Сама же хозяйка расположилась на круглом пуфе, спиной к трельяжу и лицом к следователю. Стороннему наблюдателю показалось бы странным, что этих троих людей свело в эту кукольную комнату дело об убийстве, совершенном всего час назад, и что в десятке метров от порога этой комнаты лежит еще не остывший труп убитого.
        - Скажите, миссис Даринг, - официальным тоном заговорил Мастерс, - имеются ли у вас какие-нибудь подозрения в связи с убийством мистера Рагглса?
        - Право, не знаю, все это так неожиданно, так ужасно… - прекрасные темные глаза хозяйки увлажнились, она слегка откинула голову, чтобы влага не пролилась слезами.
        - Не было ли в его жизни каких-нибудь особых обстоятельств, дурных знакомств, врагов?..
        - Он со мной никогда не делился, говорил, это не женское дело…
        - Ну, знали вы, к примеру, где он работает, какое занимает место?
        - Знала, конечно. На большом заводе, директором гаража…
        - Так, так… А как велик был его заработок?
        - Кажется, двести фунтов.
        - В год?
        - Нет, что вы, - хозяйка слабо улыбнулась, - в месяц, конечно.
        - Простите, вы давно… живете вместе?
        - Да вот уже восемь лет.
        - И все эти годы он так же хорошо зарабатывал?
        - Да-а, мы ни в чем не знали нужды. - Хозяйка чуть всхлипнула и приложила к глазам шелковый прозрачный платочек. - Он так всегда заботился обо мне, никогда ни в чем не отказывал… В прошлом году он на имя моей мамы положил тысячу фунтов. «Это для тебя, - сказал он мне, - на черный день…»
        - А почему же не на ваше имя?
        - Он считал, что так лучше, и не велел никому говорить об этом.
        - Секрет?
        - Чтобы не завидовали. Так он сказал…
        - Выходит, вы доверили мне свою семейную тайну?
        - Но вы из полиции, - с наивной серьезностью сказала хозяйка. - Зачем же я буду скрывать от вас? - Она снова улыбнулась, на этот раз чуть кокетливо: - Да вы и не станете завидовать…
        - Я завидую чистоте вашей души, - серьезно сказал Мастерс.
        Джерри удивленно поднял на шефа свои ясные, молодые глаза, затем опустил их, но стенографировать эту странную фразу не стал.
        - Ну что вы, - с какой-то неопределенной интонацией отозвалась хозяйка и чуть покраснела, отчего смуглость ее лица приняла оттенок спелого персика.

«Ч-черт, до чего хороша, - подумал Мастерс. - Только вот не пойму: то ли она глупа, как кролик, то ли чиста, как альпийский снег?»
        - А вы не задумывались: откуда у покойного мистера Рагглса такие большие деньги? Быть может, он имел наследственный капитал?
        - Нет, он из бедной семьи, отец его был подметальщиком улиц. Он всегда с гордостью говорил, что сам создал себе положение. А денег у него было действительно много. Но ведь он получал на службе большие награды…
        - Это за что же?
        - За хорошую работу, - не без гордости за покойного сказала хозяйка. - На минувшее рождество он получил пятьсот фунтов, а недели две назад - еще…
        - Так, так, понятно… Вы записываете, Джерри? - сердито спросил Мастерс, заметив, что юный стажер то и дело отрывается от протокола и пялит глаза на хозяйку. - Недели две назад - еще!
        - Недели две назад - еще… - повторил Джерри. - Я записываю, сэр.
        - Скажите, миссис Даринг, - Мастерс повернулся к хозяйке, - были у покойного друзья, знакомые, которые вас посещали?
        - Почти никого, мы жили очень замкнуто, Джеймс не любил общество.
        - А все же? Бывали у него сослуживцы?
        - Нет, он всегда говорил: работа работой, а дом домом!
        - А вы скучали без людей?
        - Мы ходили с ним в кино, в театр, на спортивные состязания…
        - А кем приходится вам Джон Даринг, миссис?
        - О, Джон? - Ее лицо оживилось милой улыбкой. - Он мой кузен, сын брата моего покойного отца.
        - Он бывал у вас в доме?
        - Очень редко, он почему-то не любил Джеймса и заходил не чаще пяти-шести раз в год, чтобы проведать меня. Мы с ним дружили в детстве.
        - А у вас нет на него подозрений?
        - Как вы сказали?
        - Ну, вы не думаете, что он мог быть причастен к убийству вашего мужа?
        - Что вы! - поразилась хозяйка наивности Мастерса. - Он и мухи не обидит, он такой добрый…
        - А вам известно, что этот добряк дважды был под судом? - спросил Мастерс.
        - Я знаю, что его судили, но это было очень давно. - Лицо хозяйки словно накрыла тень. - Он очень любил меня тогда и сильно поколотил одного человека, который оскорбил меня. Ему дали тогда месяц тюрьмы…
        - А во второй раз?
        - Он познакомился в тюрьме с плохими людьми и, когда вышел оттуда, совершил кражу…
        - Вот видите, шаг за шагом…
        - Нет, нет, - горячо сказала хозяйка, - он хотел сделать мне дорогой подарок, для себя он никогда не пошел бы на кражу! А когда он вышел из тюрьмы, то дал мне слово, что станет честным…
        - Хороша честность, - не без злорадства отозвался Мастерс. - Джон Даринг находится сейчас под арестом по подозрению в убийстве неких супругов Крайтон!
        - Не может этого быть… никогда не поверю… - тихо, глубоким голосом сказала хозяйка. - Я убеждена, что это ошибка…
        - Следствие покажет, - заключил Мастерс, вставая. - Простите, миссис Даринг, я должен произвести у вас в квартире обыск. Скажите, где держал покойный свои бумаги, записи, документы?
        - У него не было ничего такого…
        - Ну как же не было? - улыбнулся Мастерс. - Какие-то документы имеются у каждого уважающего себя человека!
        - Право, не было. Разве только в бумажнике…
        - Дайте сюда бумажник!
        Хозяйка на минуту вышла и вернулась в слезах. Видимо, она несколько отвлеклась от своего горя, а сейчас, побывав в комнате, где лежал убитый, с новой силой ощутила понесенную утрату. Протянув Мастерсу бумажник, она закрыла глаза своим прозрачным платочком и отвернулась.
        В бумажнике ничего существенного не оказалось: немного денег, фотография миссис Даринг, использованные билеты в театр. Диспетчер втайне от своей сожительницы вел, видимо, двойную жизнь и даже пропуск на территорию завода держал где-то в другом месте: ведь там черным по белому было сказано, что Джеймс Рагглс отнюдь не являлся директором гаража…
        Что-то нашло вдруг на Мастерса при виде плачущей миссис Даринг, такой красивой, простодушной и беспомощной, и он отечески положил ей на голову свою руку.
        - Вы что, очень любили его?
        - Он был так добр ко мне… - сквозь слезы, с безотчетной уклончивостью чистой души прошептала хозяйка.
        - А он любил вас?
        - Ода!..
        - Почему же он не женился на вас?
        - Жена не давала ему развода, он ради меня разошелся с женой…
        - А где проживает его жена?
        Этот вопрос был задан уже совсем иным тоном, и хозяйка подняла на Мастерса почти сухие глаза.
        - Она тогда же - восемь лет назад - вернулась в родной Бристоль, в дом родителей, но развода ему не давала… Он все годы посылал ей деньги, сто фунтов в год.
        - Так, так, значит, и жену содержал…
        - Он был очень заботливый, - растроганно продолжала хозяйка, - он и маму мою поддерживал. Даже снял для нее одной квартирку в две комнаты, давал ей деньги и часто посещал ее. Он очень любил мою маму…
        - Где живет ваша мать? - резко спросил Мастерс, он даже побледнел от вдруг озарившей его мысли: ведь покойный Рагглс служил на военном заводе
«Биккерс-Стронг». - Адрес?
        - Мама? - Хозяйка с испуганным удивлением взглянула на Мастерса, он показался ей сейчас очень сердитым. - Мама живет в Бакенхейме, там новые дома…
        - Улица? Номер дома?
        - Улица Листера, дом одиннадцать…
        - Имя? Фамилия?
        - Миссис Даринг, Джейн Даринг… Вы поедете к маме?
        - Да, да! Джерри, соберите ваши бумаги, один полисмен останется здесь, никого не впускать в квартиру! Другой - с нами! Живо!..
        - О, прошу вас, сэр, будьте обходительны с мамой, она очень нервная! - Хозяйка тронула Мастерса за руку. - Она еще ничего не знает, для нее это такой удар! Подготовьте ее осторожно, да, сэр?..
        - Да, да! - нетерпеливо отозвался Мастерс, направляясь к выходу из квартиры. Джерри и полисмен уже ждали на лестничной площадке. - Мы еще вернемся сюда, миссис, и помните: вам самой нужны сейчас крепкие нервы!
        Усевшись в машину рядом с шофером, Мастерс, весь устремившись вперед, крикнул:
        - Гоните вовсю, дело идет о человеческой жизни и даже о более важных вещах! Сначала за полицейским врачом, затем в Бакенхейм!..

8. ДЖЕЙН ДАРИНГ, ПЯТИДЕСЯТИ ТРЕХ НЕТ

        Полицейский врач Сэдвик - тот самый, который констатировал смерть Рагглса, - был немало удивлен, когда запыхавшийся от волнения Джерри потребовал от имени следователя Мастерса, чтобы он немедленно спустился вниз и уселся в машину.
        - Это зачем же, юноша? - осведомился он меланхолически. - Уж не воскрес ли покойный Рагглс?
        - Нам не до шуток, доктор, - важно сказал Джерри, - дело идет о человеческой жизни и даже о более важных вещах! Дорог? каждая секунда!
        - Ого, даже секунда, юноша? - Доктор немало повидал на своем веку, и его не так-то легко было увлечь новым приключением. - Ну что ж, не пройдет и трехсот секунд, как мы усядемся в машину и помчимся навстречу чужому несчастью…
        Он не спеша надел при помощи Джерри свое тяжелое старомодное пальто, упорно не попадая в рукава, водрузил на голову видавшую виды шляпу, собрал в потертый чемоданчик инструменты и глубоко передохнул.
        - Ведите меня, юноша, я готов и к жизни и к смерти!
        И вот машина снова мчится по боковым улицам, минуя по возможности главные артерии города: скорее, скорее в Бакенхейм!
        - Это что, Мастерс, продолжение или новый уголовный роман?
        - Продолжение, доктор.
        - Тот же бесшумный пистолет?
        - Тот же, доктор.
        - Это второй бесшумный пистолет в моей практике, Мастерс. Но тогда это было связано со шпионажем. А на этот раз?
        - Поживем, доктор, увидим…
        - Весьма глубокая мысль, Мастерс.
        Молчание. Мимо стекол машины пролетают дома, парки, мосты, шарахаются в стороны прохожие, иные из них негодующе кричат что-то вслед полицейской машине, но это ничуть не смущает водителя, и он мчит и мчит вперед, все ускоряя ход. Вот уже вдали видны новые высокие корпуса, освещенные заходящим солнцем: Бакенхейм! Все ближе и ближе, уже замелькали дома? «города-спутника», водитель чуть притормаживает.
        - Где тут улица Листера? - спрашивает Мастерс водителя.
        - Вот она! - Водитель сворачивает вправо, и машина, взвизгнув тормозами, застывает на месте.
        - Дом одиннадцать?
        - Глядит на вас! - лаконично отвечает водитель. - С улицы, со двора?
        - А дьявол его знает! - с досадой говорит Мастерс и быстрым шагом направляется к дому, за ним Джерри, полисмен, в арьергарде поспешает доктор. - Где тут проживает миссис Джейн Даринг? - обращается Мастерс к стоящему у ворот дворнику, усердно раскуривающему длинную трубку.
        - Миссис Джейн Даринг? - переспрашивает дворник. - А что понадобилось полиции от миссис Даринг?
        - Не ваше дело! - нетерпеливо кричит Мастерс. - Живо ведите нас на квартиру миссис, или вы ответите за промедление по закону!
        - Таких законов нету, достопочтенный сэр, - говорит дворник, - а только я и сам не охотник связываться с полицией! - Он делает глубокую затяжку и идет в сторону обширного двора, все следуют за ним. - Подумать, какой спрос сегодня на миссис Даринг! Рано утром у нее побывал зятек, мистер Рагглс, с полчаса назад прошел какой-то гость, а теперь пожаловал уже целый полицейский букет!.. Ну вот и пришли, в этом подъезде, второй этаж, квартира пять…
        - Пойдете с нами, - приказал Мастерс, - будете свидетелем.
        - Э, да тут, я вижу, дело нешуточное… - озабоченно пробормотал дворник и на всякий случай пустил вперед Мастерса. - Вот эта дверь, направо!..
        - Оружие, - тихо шепнул полисмену Мастерс.
        Тот отстегнул кобуру, достал револьвер, щелкнул предохранителем. Мастерс приложил ухо к двери, прислушался, затем позвонил раз, другой. Тишина, и в тишине чуть слышный шепот Джерри:
        - Разрешите мне первому, сэр… я знаю бокс… самбо… Разрешите, сэр…
        Мастерс отвел его рукой и с силой толкнул дверь. Нет, заперта, во всяком случае, защелкнута на замок.
        - Позвольте! - Дворник протиснулся вперед, навалился всем корпусом на дверь и кивнул полисмену: - А ну, встань возле меня… Р-раз!
        Дверь вмиг раздалась на обе створки, а дворник, отпрянув назад с легкостью балерины, едва не сбил с ног стоявшего в отдалении доктора.
        Мастерс шагнул в квартиру, за ним остальные, мешая друг другу и жадно заглядывая вперед. Двери двух комнат, выходящих в небольшую прихожую, широко открыты. Первая, ближайшая к выходу, пуста: крошечная, аккуратная, приветливая гостиная. Мебель и картины на стенах в белых чехлах, пол натерт до зеркального блеска, на окне белоснежная тюлевая занавеска, размеренно и уютно тикают бронзовые часы на подставке, также обернутые тюлем: тик-так, тик-так…
        Но вот Джерри, опережая Мастерса, метнулся во вторую комнату, и оттуда послышался его испуганный вскрик:
        - Убийство, сэр! Миссис Даринг убита!..
        На полу такой же крошечной комнаты, служившей, видимо, спальней, недвижно лежала лицом вниз довольно крупная седая женщина, волосы на затылке слиплись от свежей, еще не запекшейся крови.
        - Осмотреть кухню, ванную, - коротко приказал полисмену Мастерс. - Джерри, пять-шесть ракурсов…
        Джерри пощелкал маленьким фотоаппаратом, затем настала очередь врача. Тот не спеша снял с себя пальто, стянул шляпу и передал их дворнику.
        - Отнесите в прихожую, храбрец.
        Опустившись возле тела на колени, он осторожно перевернул женщину на спину, оглядел ее лицо, приподнял ей веки, взял ее за руку.
        - Она еще жива! - произнес он негромко, повернувшись к Мастерсу. - А ну, помогите мне перенести ее на кровать, только осторожно: ее жизнь - на волоске!.. Тем же манером - в затылок, бесшумный пистолет…
        И вот женщина лежит на кровати, на спине, серое, бескровное лицо, глаза прикрыты тяжелыми веками, дыхание неприметно, между чуть приоткрытых губ мертвенно белеют сухие зубы. Доктор отмыкает свой чемоданчик, достает шприц, привычной рукой разламывает ампулу, набирает желтую жидкость, закатывает женщине рукав и проворно вгоняет иглу в ее полную белую руку. Мастерс не сводит с лица женщины напряженного взгляда, доктор, держа большой палец на ее пульсе, глядит на свои ручные часы. В томительном, напряженном ожидании проходят десять, двадцать, тридцать секунд, минута. Наконец веки женщины затрепетали, поднялись, и Мастерс увидел ее глаза: два темных, бездонных озерка, налитых ужасом.
        - Не бойтесь, миссис Даринг, - тихо, бережно говорит Мастерс, опасаясь самым звуком своего голоса порвать волосок, на котором держится ее жизнь, - мы из полиции, а это врач, вам более ничто не угрожает…
        - А-а… - чуть слышно произносит женщина, с трудом размыкая серые губы, и Мастерс по выражению ее глаз видит, что она поняла его.
        - Кто стрелял в вас?
        Женщина не отвечает, она собирается с силами, чтобы задать  с в о й  вопрос:
        - Его… взяли?
        - К сожалению, он успел скрыться до нашего прихода, - с виноватой интонацией отвечает Мастерс и с удивлением видит, что его ответ пришелся миссис Даринг по душе.
        - Так кто же стрелял в вас? - повторяет Мастерс. - Вы знали этого человека или видели его впервые?
        Женщина молчит, и по чертам ее ожившего лица Мастерс понимает, что замкнулась она сознательно, что она вовсе не стремится изобличить преступника, который покусился на ее жизнь. Мастерс отворачивается от нее. Несмотря на трагическое положение, в каком находится сейчас эта женщина, она неприятна ему: упорная, злостная сообщница убийцы и своего преступного зятька!..
        Доктор отвел Мастерса к окну и шепнул ему в самое ухо:
        - Ей осталось жить не более часа, и то на камфаре…
        - Что ж, последите за ней, доктор, а я займусь обыском!
        Не прошло и десяти минут, как все крохотное жилище миссис Даринг было вывернуто наизнанку. В спальне эту операцию проделал сам Мастерс, щадя умирающую. Впрочем, обыск не дал никаких результатов: ни одного сомнительного документа, ни одного подозрительного предмета.
        - Нет, нет, - сказал себе Мастерс, - этого не может быть, - разгадка должна находиться здесь, в этой игрушечной мещанской квартирке, или по выходе отсюда я подам в отставку, как ни на что не годный тупица!..
        Мастерс в раздумье стоит спиной к окну, оглядывая комнату. Туалетный столик, кресло, кровать, шкаф. Кроме кровати, на которой лежит умирающая, все скрупулезно осмотрено. Но шкаф, шкаф… Как же не догадался он отодвинуть от стены этот старинный тяжелый шкаф? Разумеется, эта мысль приходила ему в голову, но, видимо, ее спугнуло безотчетное чувство деликатности по отношению к умирающей. Нашел время деликатничать!..
        Мастерс сердито шагнул к шкафу, надавил на него плечом. Громоздкий дубовый шкаф не стронулся, даже не качнулся. Мастерс оглядел пол возле ножек шкафа: ни царапины, ни следа, значит шкаф не сдвигали с места. Понятно, понятно… Мастерс снова распахивает дверцы, затем оборачивается и глядит на миссис Даринг. Похоже, он на правильном пути: у нее сейчас такие же настороженные, встревоженные глаза, как и в тот раз, когда он обыскивал этот шкаф.
        - Джерри! - зовет Мастерс, выходя в прихожую. - Как у вас там? Ничего нового?
        - Ничего, сэр… - печально отвечает Джерри.
        - Ладно, идите сюда, выньте еще раз из шкафа всю одежду и сложите вон там, на кресло…
        Шкаф пуст. Мастерс залезает внутрь и выстукивает заднюю стенку, одна ее половина чуть колеблется в пазах. Мастерс ухватывает ее, вынимает - она легко отделяется от стенки шкафа, - и за нею открывается вделанный в стену небольшой стальной сейф!

«То-то же», - удовлетворенно говорит про себя Мастерс и берется за ручку дверцы сейфа. Да, он открыт! И не только открыт - он пуст, совершенно пуст! Да и могло ли быть иначе - ведь именно за этим и приходил сюда преступник: забрать секретные документы и убрать опасного свидетеля.
        Хмурый и злой, вылезает Мастерс из шкафа. Может, эта умирающая ведьма все же заговорит? Или она твердо решила унести тайну с собой в могилу? Доктор как раз вгоняет ей в руку новую дозу камфары.
        - Скажите, сэр, - негромко обращается Джерри к своему шефу, - это тот самый преступник, который убил диспетчера Рагглса?
        Так бывает: слабый, случайный человеческий вскрик в тиши горного ущелья вдруг смещает с места и обрушивает вниз огромную, тысячетонную скалу. Случайная фраза, полушепотом сказанная юным стажером, нежданно привела к открытию тайны, которая, быть может, осталась бы похороненной навек в этой крохотной квартирке.
        Не успел Юджин Мастерс ответить на вопрос, заданный ему Джерри, как умирающая издала резкий болезненный стон и в каком-то неестественном приливе сил приподняла с подушки голову.
        - Джеймс… убит… мертв? - произнесла она внятным голосом.
        - Да, час назад его застрелил тот самый человек, который покусился на вашу жизнь, - громко произнес Мастерс; он понял, что в сознании умирающей под влиянием слов Джерри происходит какой-то важный сдвиг.
        - Будь он проклят… убийца… - Лицо ее исказилось от ненависти. - Эллен?..
        - Ваша дочь жива и здорова, миссис Даринг, мы только что от нее.
        - Это… правда?
        - Святая правда, миссис Даринг!
        - Эллен… ничего не знала… это… невинное дитя…
        - Мне это известно, миссис Даринг, - с живым чувством сказал Мастерс, - вашей дочери ничто не угрожает, я даю вам в этом слово джентльмена! - Он тронул своей большой теплой рукой холодную руку умирающей. - Теперь, когда вы узнали, что ваш зять мертв и недосягаем для кары земного закона, вы должны назвать нам имя убийцы. Это ваш нравственный долг, миссис Даринг!
        - Я… я хочу жить… - Лицо пятидесятилетней женщины жалко сморщилось, словно лицо малого ребенка, в углах ее глаз блеснули две слезы. - Если я открою вам…
        - Миссис Даринг, - чуть побледнев, твердо сказал Мастерс, закоренелый безбожник и скептик, - не стану таить от вас: вы скоро, очень скоро предстанете перед престолом господа бога, и вам также не страшна уже кара земная.
        Глаза женщины вдруг посуровели, она обратила требовательный, вопрошающий взгляд на врача, стоявшего в ногах постели. Тот молча кивнул в ответ.
        - Тогда скажу…
        Она помолчала, видимо собираясь с силами, набирая воздух в опавшую грудь.
        - Только не троньте Эллен… она не знала… ничего… вы дали слово…
        - Я клянусь вам! - с жаром воскликнул Мастерс и, к своему смущению, поймал на себе ревнивый, подозрительный взгляд юного Джерри. - Клянусь, что ваша дочь вне подозрений!
        - Я верю вам… - Женщина опять помолчала. - На пороге ванной… при входе… вторая плитка слева… второй ряд… тайник…
        - Имя убийцы? Кто он? Где искать его?
        - Н-не знаю… он называл себя Питер… там все узнаете… Джеймс все записывал… все…
        Женщина вдруг ослабела, острота переживаний, мысль о скором конце, видимо, сломили незаурядную силу ее духа. И когда доктор снова подошел к ней с наполненным шприцем, она прижала к себе руку и отрицательно мотнула головой.
        Мастерса и Джерри уже не было в комнате; они стояли на коленях на пороге ванной комнаты, усердно выковыривая ножом вторую плитку слева, во втором ряду, а над ними, тяжко дыша от любопытства, нависали две человеческие туши: полисмен и дворник.
        И вот плитка осторожно вынута; под ней оказался тайник. Мастерс запустил туда руку, нащупал какие-то бумаги, книжки, предметы. Боясь повредить их, он отломил еще несколько плиток, и тогда весь тайник осветился трезвым дневным светом.



        Хотя Юджин Мастерс был всего только следователем по уголовным делам, он при первом же беглом осмотре убедился, что этот тайник был целой сокровищницей, бесценным кладом для контрразведчика. Многие метры микропленки с заснятыми чертежами, без сомнения секретными; небольшой звукозаписывающий аппарат, содержащий, видимо, запись немаловажных разговоров; несколько фото с изображением неизвестных лиц; записные книжки с множеством записей; заряженный бесшумный пистолет; несколько ампул с жидкостью, едва ли безвредной для человека.

«Д-да, - сказал себе Мастерс, подымаясь с колен, - этот маленький диспетчер был не столько «преуспевающим насекомым», сколько крупным и опасным хищником, к тому же весьма хитрым и предусмотрительным. А все же и он допустил какую-то ошибку в расчете…»
        Когда, нагруженные трофеями, Мастерс и его сподвижники покидали жилище миссис Джейн Даринг, хозяйка уже была мертва. Вернувшись на квартиру миссис Эллен Даринг, Мастерс осторожно сообщил ей о смерти матери. Но этот второй удар оказался молодой женщине не под силу, она впала в глубокий обморок, и заботу о ней принял на себя доктор Сэдвик. Пока он приводил ее в чувство, Мастерс при помощи Джерри и двух полисменов тщательно обыскал все комнаты, однако ничего подозрительного не обнаружил. Впрочем, ничего иного он и не ждал: у него уже ранее сложилась уверенность, что Рагглс строжайшим образом отделял явную, показную сторону своей жизни от потаенной.
        - Джерри! - значительно сказал Мастерс, обращаясь к своему юному стажеру, когда пришло время покинуть квартиру миссис Эллен и сама хозяйка, бледная, печальная и прекрасная, стояла в дверях прихожей, провожая незваных гостей. - Джерри, если миссис Даринг не возражает, я просил бы вас остаться здесь дня на два, в полном распоряжении миссис, чтобы оказать ей помощь в выполнении лежащих на ней грустных обязанностей.
        - Я с радостью, сэр… - Нежные щеки юноши покрылись румянцем. - Если только миссис…
        - О, прошу вас… милый Джерри! - воскликнула миссис Даринг. - Я совсем одинока… мне так трудно… я просто в отчаянии…
        И миссис Даринг исполненным природного изящества жестом приложила к глазам свой прозрачный платочек.
        - Я буду счастлив, миссис… пожалуйста… все, что требуется… - забормотал окончательно смутившийся и до глубины сердца растроганный Джерри.
        - Вот и отлично, - заключил Мастерс. - Если будут какие-нибудь затруднения, Джерри, немедленно звоните мне! Полицейский пост при квартире пока останется! Простите, миссис, - голос его сразу смягчился, - но я настоятельно прошу вас никому - ни единой душе - не сообщать пока о смерти вашего супруга. Джерри, ты лично отвечаешь за сохранение тайны!..
        - Но как же так… - робко возразила хозяйка.
        - Глубокоуважаемая миссис Даринг, - с высокопарностью, сдобренной легкой иронией, ускользнувшей от внимания хозяйки, обратился к ней Мастерс, - вы одна из самых очаровательных женщин Англии и, конечно, не можете не быть патриоткой своей страны. То, о чем я прошу вас, в интересах обороны нашей родины!.. До свидания, миссис!..

9. ТАЙНЫ ДИСПЕТЧЕРА РАГГЛСА

        По дороге на службу Мастерс заехал к начальнику районной полиции и также предписал ему полное молчание о смерти Рагглса. Возвратившись в свой служебный кабинет, он велел никого к себе не пускать, дважды повернул ключ в замке и занялся осмотром доставшихся ему трофеев.
        Это было волнующее занятие, особенно для такой азартной натуры, завзятого игрока в покер, каким был следователь Юджин Мастерс. Сейчас он один в целом свете знает о существовании этого шпионского тайника и безраздельно владеет им: Рагглс мертв, мертва и Джейн Даринг, единственный человек, которому диспетчер, видимо, безгранично доверял.
        На столе Мастерса лежали сотни метров микрофотографий, заснятой микропленки; переснятые для себя Рагглсом фотокопии с фотокопий чертежей и расчетов, хранящихся в секретных сейфах дирекции заводов и верфей «Биккерс-Стронг»; фотографии разных лиц, по всей вероятности сообщников маленького диспетчера, не подозревавших, что он в удобную минуту поймал их в объектив своего крохотного фотоаппарата, который также находился сейчас среди трофеев; на каждой фотокарточке зачем-то проставлен порядковый номер: первый, второй, третий… Вот девушка лет двадцати, с чуть приметной косиной в глазах, с кокетливой улыбкой на некрасивом лице; элегантный мужчина лет сорока - раздвоенная, тщательно прочесанная борода, пышная, парикмахерская прическа, недобрый прищур глаз. Возможно, среди этих карточек имеется и сам Питер - убийца Рагглса и его названой тещи, Джейн Даринг. Уж не этот ли хмурый, простовато одетый человек лет сорока, с пустыми глазами и маленьким ртом, числящийся под номером пятым?..
        Ни один из них, конечно, не подозревает, что он, Юджин Мастерс, держит сейчас в руках их судьбу. Пройдет немного времени, и с лица косоглазой девицы навсегда исчезнет улыбка, холеная борода этого почтенного негодяя сваляется в войлок, на его ногах загремят кандалы, а хмурый парень с пустыми глазами, если он, и верно, таинственный Питер, закачается на перекладине.
        Вот этот портативный диктофон размером меньше портсигара Рагглс, наверное, держал в грудном кармане при секретных переговорах с тем или иным лицом. О, диктофон еще заговорит полным голосом и выдаст правосудию немало тайн, связанных с этим делом!.

        Записные книжки Рагглса - шесть записных книжек, густо заполненных его ровным, убористым почерком, - вот самое острое, самое увлекательное чтение, перед которым все детективные романы Агаты Кристи покажутся, верно, худосочной, досужей выдумкой!..
        Шли часы, близилась ночь, а Мастерс все читал и читал эту страшную повесть измены и предательства, изложенную деловой прозой, как если бы Рагглс вел запись своих коммерческих операций, фиксировал прибыли и убытки, имена клиентов и поставщиков. Постепенно Мастерсу открылась во всех подробностях обширная шпионская деятельность Рагглса и его подручных на предприятиях «Биккерс-Стронг». Рагглс держал в своих руках все нити, к нему сходились все сведения и все документы, которые добывали его агенты, работавшие в разных звеньях гигантского предприятия: на заводах, на верфях, в лабораториях, в конструкторских бюро, в особом бюро по проектированию атомных двигателей для судов и самолетов. Разумеется, ни один из них ничего не знал о шпионской деятельности другого, и все они имели дело с одним только Рагглсом. А Рагглс уже давно - лет десять назад - был завербован заокеанской разведкой…
        Имена и фамилии, характеристики и биографии, ссылки на тот или иной номер фотографии - вот для чего были проставлены порядковые номера на фотокарточках! - даты и обстоятельства, подозрения и размышления, суммы, уплаченные за те или иные сведения или выданные в виде поощрительных наград, исключительные траты, связанные с перестройкой работы, наконец собственные доходы Рагглса, записанные с педантичной точностью, вплоть до шиллинга.
        Кто же был непосредственным хозяином Рагглса, на которого он работал и от которого получал свои иудины сребреники? Что же, и этот человек был назван полным именем и фамилией, и его физиономия была запечатлена на одной из фотографий, имелся и его адрес: город Лондон, такая-то улица, такой-то дом. Мистер Херлуф Карлсен был скромным представителем скромной скандинавской фирмы, изготовлявшей пылесосы и холодильники. По сведениям Рагглса, мистер Карлсен часто выезжал по делам в Париж.
        Как ни странно, Мастерс угадал, что человек с пустыми глазами и маленьким ртом, изображенный на фотокарточке, помеченной пятым номером, и был тем таинственным Питером, который застрелил сегодня из бесшумного пистолета Рагглса и миссис Джейн Даринг. Где же обретается это жуткое существо, этот хладнокровный убийца? В каких темных, мрачных закоулках мирового города хоронится он от правосудия? Да все в той же конторе средней руки коммерсанта Херлуфа Карлсена. Попросту говоря, этот страшный Питер - всего лишь скромный агент по продаже пылесосов и холодильников.
        Когда еще доставался какой-либо контрразведке такой драгоценный материал, позволяющий сразу, одним ударом, уничтожить столь разветвленную и опасную шпионскую организацию? Поистине этот маленький диспетчер, столь много нагрешивший в своей недолгой жизни, сумел из-за гроба искупить свою великую вину, во всяком случае часть вины. Но что побуждало его с таким удивительным педантизмом вести эту летопись своей шпионской работы, фиксировать каждый свой - и чужой - шаг, снимать для себя лично копии с каждой бумажонки, с каждого чертежа, прежде чем передать их своим хозяевам, ловить на ленту диктофона голоса своих подручных и тех же хозяев, фиксировать на пленке их изображения? Надо думать, Рагглсом руководило не одно, а несколько побуждений зараз: тут и свойственная ему страсть к «порядку», и стремление крепко держать в руках всех своих сообщников, и мысль о возможности сбыть драгоценный «товар» еще какой-либо иностранной разведке, а может, и хитрый расчет: если бы возглавляемая им шпионская организация на предприятии
«Биккерс-Стронг» оказалась под угрозой разоблачения, он, Рагглс, как бы движимый раскаянием, заблаговременно явился бы к властям, передал в их руки «по доброй воле» все собранные им материалы и тем облегчил бы свою участь, а возможно, и вовсе избег наказания.
        Но, право же, Рагглс явно перехватил в своей откровенности и иными своими признаниями без всякой надобности сам подписал себе приговор. Видимо, в страшноватом его одиночестве ему хотелось с кем-то поделиться, открыться кому-то до конца. Этим поверенным могла быть только бумага.
        Джон Даринг… Наконец-то и это имя попалось Мастерсу на глаза!



«Джон Даринг как-то спросил меня, откуда я беру столько денег, наверное, Эллен сболтнула ему лишнее о моих доходах. Для отвода глаз я сказал ему, что предоставляю машины из гаража для разных ночных дел и получаю с этого свою часть. Для убедительности я даже просил его посылать мне «клиентов», но он сказал, что темными делами не занимается. И надо же было, чтобы через несколько дней после этого разговора Питер потребовал у меня для какого-то важного дела на несколько часов машину! Я не хотел давать, опасался, что будут неприятности, но Питер сказал, что это строжайший приказ «самого». Машину он вернул вовремя, я дал сторожу за молчание несколько шиллингов и надеюсь, что все обойдется. Но интересно, куда запропастился баллонный ключ? Уж не послужил ли он Питеру для
«мокрого» дела? С этого мерзавца все станется! Любопытно, что в день поездки Питера этот легковерный дурак Джон неожиданно прислал мне клиента, которого я лишь с большим трудом отшил…»

        Прочитав эту запись, Мастерс почувствовал, как у него горит лицо… от нестерпимого стыда! Сердито отбросив записную книжку Рагглса, он схватил телефонную трубку и быстро набрал номер.
        - Дежурного по тюрьме!
        - Дежурный слушает.
        - Говорит старший следователь Мастерс. У вас содержится некий Джон Даринг.
        - Сейчас загляну в список… Да, Джон Эфраим Даринг, камера номер девяносто семь, предварительное заключение.
        - Кто говорит со мной?
        - Дежурный Сайкс, Бенджамен Сайкс.
        - Дорогой Сайкс, вы узнаете меня?
        - Да, сэр, я сразу узнал ваш голос.
        - Сайкс, вы можете сделать мне громадное одолжение?
        - Постараюсь, сэр.
        - Можете вы тотчас же освободить заключенного Джона Даринга, с тем что я завтра утром выполню все необходимые формальности?
        - Это невозможно, сэр.
        - Я прошу вас, я очень прошу вас, Сайкс!
        - Простите, сэр, но я не могу этого сделать. Позвоните начальнику тюрьмы.
        - Он же спит, Сайкс, его не позовут к телефону!
        - Да, сэр, его не позовут к телефону.
        - Какого же дьявола я буду звонить? А если я пришлю вам письменное предписание, Сайкс?
        - Увы, сэр, я подчиняюсь только начальнику тюрьмы.
        Молчание, слышно лишь взволнованное дыхание Мастерса.
        - Ладно, Сайкс, я сам поеду к вашему начальнику и возьму предписание!
        - Он спит сейчас, сэр. Быть может, ваш заключенный потерпит как-нибудь до утра?..
        - Ну и черт с ним, что спит, я вытащу его из постели! - Мастерс бросил трубку на рычаг. - Мой заключенный не потерпит как-нибудь до утра, ты, старая тюремная крыса!..

10. НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ ЮДЖИНА МАСТЕРСА

        Мастерс запер кабинет, поставил у двери полисмена и умчался на своей маленькой двухместной машине в другой конец города. Начальник жил при тюрьме, и когда Мастерс заявился к нему на квартиру, то вызвал своим появлением целый переполох. Навстречу ему вышли в пижамах все члены семейства начальника во главе с ним самим, и Мастерс, привлеченный видом трех его небрежно одетых совершеннолетних дочерей, едва не забыл о цели своего ночного визита.
        - Мастерс? - испуганно воскликнул начальник тюрьмы. - Что случилось? Говорите же, говорите! Бежал кто-нибудь из тюрьмы? Или наложил на себя руки? Да говорите же, говорю я вам! А вы - пошли прочь! - крикнул он дочерям, решив, что смятение Мастерса вызвано тем, что он не решается заговорить при свидетелях.
        Девушки защебетали, как вспугнутая стая птиц, игриво улыбнулись Мастерсу на прощание и исчезли в дверях.
        - Мастерс… - простонал начальник и, не в силах устоять на ногах, осел в кресло. - Не томите же меня… я двадцать три года непорочно служу в этой должности…
        Узнав, наконец, что привело к нему Мастерса в ночной час, начальник так несказанно обрадовался, что даже не попрекнул его за дерзкое вторжение.
        - Это делает честь вашим чувствам, дорогой мой, - умиленно бубнил начальник. - В нашей старинной тюрьме, насчитывающей более трехсот лет существования, был однажды подобный же случай при блаженной памяти короле Якове Первом. Как-то, вернувшись среди ночи с охоты, король вспомнил вдруг, что в тюрьме…
        - Простите, мой друг, - прервал Мастерс, - для меня, конечно, великая честь быть уподобленным блаженной памяти королю Якову, но каждая лишняя минута…
        - Понимаю, понимаю, - засуетился начальник, - благороднейшее побуждение… Джон Эфраим Даринг, камера номер девяносто семь? Не правда ли? Сейчас напишем… так, так… Джон Эф-ра-им…
        Начальник вдруг отвел перо, поднял голову от бумаги, и Мастерс увидел два пристально устремленных на него круглых злых совиных глаза.
        - А вы уверены, Мастерс, что этот… мерзавец ни в чем не виновен? Ведь я даю предписание без разрешения судьи, так сказать, на вашу совесть, а, Мастерс? Вы не подведете меня? Знаете что: напишите-ка и вы мне бумажку, так будет вернее! Какую? А вот какую: обязуюсь завтра к утру представить…
        - Понятно, - сказал Мастерс.
        Они молча обменялись бумажками. Мастерс сухо поклонился и через несколько минут вручил дежурному по тюрьме Сайксу предписание о немедленном освобождении заключенного Джона Эфраима Даринга.
        Сайкс вызвал надзирателя и приказал привести Даринга в дежурную комнату со всеми принадлежащими ему лично вещами.
        - Я пойду вместе с надзирателем, - властно сказал Мастерс, и Сайкс, хотя и был воспитан на категорических отказах и решительных возражениях, не отважился перечить ему.
        Бесконечные сводчатые коридоры с множеством окованных железом дверей, скудный, тусклый свет, излучаемый серо-грязными зарешеченными лампочками, застоявшийся запах какой-то удушающей, зловонной пыли, напряженная тишина, в которой явственно слышно молчание множества людей. Мастерс неоднократно бывал здесь по своей должности, но всякий раз охватывало его гнетущее, тоскливое чувство, как если бы ему уже никогда не выйти отсюда в широкий мир, под необъятное небо.
        - Здесь, сэр, - тихо сказал надзиратель, отыскал нужный ключ в своей гремящей связке и сунул его в скважину двери.
        Мастерс с больно бьющимся сердцем шагнул в камеру; тотчас же с койки испуганно вскочил человек в тюремной одежде.
        - Что? Что такое? - воскликнул он всполошенно.
        Мастерс положил ему на плечи свои большие руки.
        - Успокойтесь, Даринг, это я, следователь Мастерс. Я явился, чтобы освободить вас и попросить у вас прощения за причиненное вам зло.
        - А-а, - как-то странно отозвался Даринг - до его сознания, видимо, еще не дошел смысл слов, сказанных Мастерсом.
        - Простите меня, Даринг, я совершил грубую ошибку, заподозрив вас в преступлении, к которому вы не имели ни малейшего отношения. Вы свободны, и я прошу вас подать на меня жалобу и потребовать с меня компенсацию за причиненный вам моральный и материальный ущерб…
        - Вот еще! - весело сказал Даринг, он уже полностью, осознал происходящее. - Меня вполне устраивает ваше раскаяние, и я охотно пожму вашу честную руку! Пришли ночью, не дождавшись утра… Ей-богу, вы мне сразу понравились, хоть и пытались запутать меня по неведению в какую-то грязную историю! - Даринг счастливо рассмеялся, но тут же оборвал смех. - Скажите, а верно, что Рагглс убит?
        - Верно, Даринг. Но прошу вас - пока никому об этом ни слова, а то можно спугнуть опаснейших преступников…
        - Буду нем как могила… А что с Эллен? - В голосе Даринга звучала тревога.
        - Эллен жива и здорова, ей ничто не грозит.
        - Ну и слава богу! - Даринг облегченно вздохнул.
        - Обязательно посетите ее, ей нужна моральная поддержка. Она в течение одного часа потеряла мужа и мать…
        - Мать? Джейн Даринг… умерла?
        Лицо Даринга, как и при вчерашнем допросе, густо затекло кровью, а его плоская шея вздулась чудовищным красным пузырем. Но сейчас Даринг не казался уже Мастерсу страшным, он от души пожалел этого доброго, честного человека, который таким отталкивающим образом реагирует на всякое свое живое переживание.
        - Она убита, Даринг. Но и об этом пока никому ни слова!
        - Что же это такое?.. Бедная, бедная Эллен!..
        - Пошли, Даринг, - твердо сказал Мастерс, - вам еще надо переодеться. Я сам доставлю вас домой, у меня машина…



        Через полчаса Мастерс остановил машину у двери одноэтажного деревянного домика, где жил Даринг. Они обменялись рукопожатием, и Мастерс на прощание сказал:
        - Считайте меня своим другом, Даринг, если у вас в чем будет нужда, я всегда с радостью приду вам на помощь!..
        До утра оставалось еще несколько часов, но о сне нечего было и думать. Необходимо было действовать, да и нервное возбуждение, владевшее Мастерсом, все равно не позволило бы ему заснуть. Он дал газ и на большой скорости, сквозь ночной, замерший город помчался к себе на работу, где его ждали все эти говорящие, кричащие, вопиющие «вещественные доказательства», которые он извлек из тайника Джеймса Рагглса. За рулем, особенно в ночную пору, ему всегда хорошо думалось.

…Конечно, детальное изучение материалов придется пока отложить. Твердо установлена суть преступления, личность преступников. Надо же было, чтобы следствие по делу об убийстве Крайтонов привело к раскрытию шпионской организации, действующей на предприятиях военно-промышленного концерна «Биккерс-Стронг» и поставлявшей секретные сведения заокеанской разведке! «Коммерсант» Херлуф Карлсен, руководивший шпионской работой, организовал и убийство Крайтонов, а непосредственным исполнителем был его подручный Питер, видимо профессиональный убийца. Рагглс действительно не подозревал о замысле Питера убить супругов Крайтон. Однако как ловко сумел он вчера на допросе отвести подозрение от Питера и пустить следствие по ложному следу! То-то он так охотно признался, будто бы давно промышляет ночным прокатом машин. И все же Херлуф Карлсен счел за лучшее устранить этого ловкого шпиона, когда тот «завалился» с машиной, убившей Крайтонов… Да, если бы не тайник Рагглса, пришлось бы ему, Мастерсу, долго блуждать в темноте.
        Для какой же цели, однако, понадобилась заокеанской разведке смерть Крайтонов? Это прояснит только арест и допрос убийц, надо сегодня же допросить и сына Крайтона и всех его домашних. Сколько времени потеряно по вине надутого дурака Фаулера и его бездарных экспертов! Им, видите ли, нужна была авария - убийство их не устраивало! Не по душе им был и «лори», подавай им обязательно «додж» военной поры! И если бы не этот славный, скромный Дик с его молодцами Джибсоном и Тауэрсом, следствие до сих пор топталось бы на месте. Впрочем, по свидетельству Дика, более всего следствие обязано молодому журналисту Уоткинсу, он первый заподозрил, что тут не авария, а убийство.
        Но не превысит ли он, Юджин Мастерс, следователь по уголовным делам, своих полномочий, оставляя за собой дело, имеющее государственное значение? Должен ли он, к примеру, немедленно арестовать Херлуфа Карлсена и его страшного подручного Питера? А вдруг разведка найдет более правильным последить за ними, установить их знакомство и связи? А как быть с агентурой Рагглса? Ведь их арест спугнет Карлсена - он, несомненно, уверен, что очисткой сейфа и убийством Рагглса и Джейн Даринг начисто обрублены все нити, ведущие, с одной стороны, к нему, Карлсену, а с другой - к шпионской сети, орудующей на заводах «Биккерс-Стронг».
        Когда Мастерс входил в свой служебный кабинет, решение было уже принято. Он тщательно уложил в небольшой чемодан все содержимое тайника, прихватил для охраны четырех полисменов и помчался на полицейской машине в самое авторитетное разведывательное учреждение страны.
        Достаточно было Мастерсу сказать несколько слов о деле, которое привело его в ночной час, чтобы перед ним широко открылись заветные двери этого важного учреждения, где работников Скотленд-Ярда ни во что не ставили. Он пробыл там долгих десять часов, ответил на множество заданных ему вопросов, выслушал по своему адресу немало лестных эпитетов и вернулся домой совсем опустошенным: у него отобрали все содержимое тайника Рагглса и самое дело об убийстве Крайтонов.
        - Вы, конечно, понимаете, - сказали ему любезно, - что дело это имеет значение государственное и будет предметом внимания высших политических сфер. Отныне им займется отдел полковника Веджвуда. Надеемся, вы не оставите полковника вашей помощью и советом…
        Мастерс вернулся в свою одинокую, холостяцкую квартиру с таким чувством, что ему больше нечем и не к чему жить.
        От полного отчаяния его спасло лишь неодолимое желание: спать, спать, спать!..

11. ВОСКРЕСШИЙ ПОКОЙНИК

        В руках старого разведчика Веджвуда оказались, таким образом, все нити этого двуединого преступления, и он мог теперь убедиться в незаурядной проницательности молодого журналиста Чарльза Уоткинса. Не оставалось сомнений: всеми этими черными делами верховодила заокеанская разведка, а за ее спиной, как всегда, стояли представители большого бизнеса.
        Веджвуд собрал в кучу разбросанные по столу многочисленные протоколы показаний, данных арестованными преступниками, отобранные у них вещественные доказательства, записные книжки Рагглса, фотокопии секретных документов, расшифрованную микропленку - словом, весь следственный материал - и широким жестом руки сгреб его в открытый ящик. Все ясно!.. Затем он лениво потянулся, зевнул во весь рот и нехотя поднял трубку внутреннего телефона.
        - А ну, Том, дай-ка мне сюда этого… Альбера Стампа!
        Не прошло и десяти минут, как в комнату под конвоем двух солдат ступил Альбер Стамп. Его внушительная внешность, спокойный, холодный, чуть презрительный взгляд так не вязались с положением арестанта, что невольно напрашивалась мысль: уж не придана ли ему стража для почета?..
        Стамп в обгон солдат быстрым шагом подошел к столу, за которым, отвалившись назад и, видимо, только что очнувшись от дремы, восседал полковник Веджвуд, оперся сжатыми кулаками о край стола и со сдержанным гневом произнес:
        - Что это значит, сэр? На каком основании меня, подданного Доминиканской республики, представителя и совладельца посреднической фирмы «Компани оф Нью-Джерси», задержали на аэровокзале перед самым отлетом лайнера в Вашингтон, куда я направлялся по делам фирмы? Прошу вас немедленно дать мне разъяснение и предоставить возможность созвониться с послом Доминиканской республики, аккредитованном при ее величестве королеве Елизавете! Я жду вашего ответа, сэр!
        И человек, именуемый Альбер Стамп, отвел за спину свои холеные руки и гордо откинул корпус.
        Эта величественная тирада не произвела, однако, на полковника Веджвуда ни малейшего впечатления. Он даже не переменил своей ленивой позы, и в его сонных, мутно-серых, словно взболтанных, глазах, устремленных на Альбера Стампа, без труда можно было прочесть веселую усмешку.
        - Оставьте нас одних, ребята, - сказал он конвоирам. - А вы, милейший, садитесь-ка вот сюда, да только чуть правее, чтобы мы могли глядеть друг другу в глаза…
        Стамп последовал приглашению, но ничуть не изменил своего негодующего тона.
        - Я еще раз требую, сэр: потрудитесь ответить, на каком основании меня, доминиканского подданного…
        - На каком, милейший? - прервал его Веджвуд своим густым, хриплым голосом. - Сейчас узнаете… - Он подался вперед, полусонные глаза его прояснели. - Хотя бы на том основании, что вы вовсе не тот, за кого себя выдаете!
        - То есть как это - не тот? - в холодном удивлении воскликнул Стамп. - Что вы хотите этим сказать?
        - Я хочу сказать, что вы - мертвец, покойник, давно истлевший на мюнхенском городском кладбище, аллея семнадцатая, ряд девятый, а выдаете себя за живого!
        На крупное, холеное, белое лицо Альбера Стампа словно упала тень, глаза его как-то жутко вдруг закосили.
        - Прошу избавить меня от неуместных шуток, - произнес он с угрожающей серьезностью. - Подобным обращением с почтенным и незапятнанным человеком вы позорите честь вашего высокого учреждения, сэр!
        Во взгляде старого разведчика явно светилось теперь этакое игривое любопытство: вот и еще одна забавная разновидность в несметном человечьем стаде!..
        - Какие уж тут шутки, милейший! - Он запустил руку в боковой ящик стола. - В нашем высоком, как вы изволили сказать, учреждении не шутят… Вот потрудитесь взглянуть, - он выложил на стол крупную фотокопию первого листа немецкой газеты, выходившей в Берлине в гитлеровскую пору. - Собственное ваше изображение, обведенное жирной траурной каймой. Не так ли? Да вы не деликатничайте, милейший, возьмите в руки, полюбуйтесь на себя, прочитайте свой некролог, где вас превозносят чуть ли не как одного из столпов гитлеровского райха!..
        Но Стамп не взял газеты, он даже не посмотрел на нее.
        - Бред, сумасшедший бред! - заговорил он возбужденно, и косина? его вдруг забегавших глаз до неузнаваемости обезобразила его лицо. - Вы не контрразведчик, сэр, а выживший из ума старик, которому место в инвалидном доме! Надо же такое придумать!..
        - Молчать! - крикнул Веджвуд, наливаясь темной кровью. - Я вам покажу, кто я такой!
        - Простите, сэр, я несколько погорячился, - Стамп, видимо, взял себя в руки. - Но согласитесь, что такие нелепые инсинуации… какой-то покойник… столп гитлеровского райха… Это же, право, смешно!
        И под пристальным взглядом Веджвуда он изобразил некое подобие улыбки.
        - Наконец, я могу представить исчерпывающие доказательства… свидетельства… И тогда все ваши странные, я бы сказал, весьма странные…
        - Это от кого же свидетельства? Уж не от вашей ли разведки? Можете не затруднять себя - вот они! - Веджвуд протянул Стампу густо исписанный на машинке лист бумаги с двумя маленькими фотопортретами в левом верхнем углу. - Точная копия вашей личной карточки из картотеки нацистской партии. Вам, конечно, известно, что эта картотека в 1945 году попала в руки американской разведки. Так знайте же: нам удалось заполучить оттуда копию вашей карточки, как, впрочем, и карточки других нацистов. С той поры мы из года в год пополняли ее новыми сведениями, и теперь ваша посмертная биография известна нам ничуть не меньше, чем ваши подвиги на русском фронте… Надеюсь, вы не станете отрицать, что вы Вальтер фон Хагенау, бывший генерал СС, преданный в январе сорок пятого года земле и затем чудом воскресший?
        Стамп молчал, то ли положенный на обе лопатки, то ли потерявший дар речи перед этим чудовищным нагромождением нелепостей.
        - Молчите? Ну, милейший, это уж и вовсе глупо!..
        Веджвуд ухватил бумажку и сунул ее под самый нос Стампа.
        - Да вы хоть поглядите на фото! Первое относится к сорок четвертому году, вы изображены на нем в форме генерала СС, а второе снято в прошлом году, в Париже, и на нем вы вылитый Альбер Стамп. Все молчите? Что ж, напомню вам, что после своей мнимой смерти вы воскресли в Доминиканской республике в облике Альбера Стампа. А в пятьдесят первом году с помощью завербовавшей вас американской разведки, которая пронюхала о вашем прошлом, вы переехали во Францию, в Париж, в качестве представителя посреднической фирмы «Компани оф Нью-Джерси», существующей единственно в вашем лице. В этом последнем обличье вы и попались нам в руки… - Веджвуд глубоко передохнул. - Ну-с, а теперь извольте изобличить меня во лжи или в старческом слабоумии, милейший генерал фон Хагенау!
        - Нет, зачем же? - усмехнулся Стамп. - Но вы, право, слишком высокого мнения о той роли, какую я играл в третьем райхе. Я был всего-навсего рядовым генералом СС и выполнял весьма скромные поручения.
        - Ну нет, милейший, прижизненного погребения удостаивались лишь очень ценные для райха люди, которых надо было спасти от возмездия победителей. Это кадры для будущего реванша! А что касается ваших «скромных поручении», то они очень красноречиво изложены в документе, который в свое время препроводило нам правительство Советского Союза вместе с требованием о вашей выдаче, если вы попадетесь нам в руки… - Старый разведчик грубо расхохотался. - Держу пари на тысячу фунтов против одного, что тут дело попахивает удавной петлей!..
        - Сэр, у меня есть заслуги перед великой американской демократией, - выпрямив стан, с наглым достоинством произнес фон Хагенау, - и я считаю недопустимым тон, в котором…
        - К этим заслугам мы сейчас перейдем, милейший!
        - Наконец с той поры минуло уже более полутора десятилетий, и прошлое предано забвению. Многие мои бывшие друзья и коллеги, совершившие в свое время немало ошибок, пользуются сейчас известностью и почетом и занимают в фатерланде и в союзнических органах высокие должности…
        - Что делать, милейший, значит вам не повезло!..
        Старик достал из кармана небольшой флакон, извлек из него две белые таблетки, ловким, привычным жестом руки вбросил их в свой большой рот, прикрыл глаза и отвалился на спинку кресла. В большой сумрачной комнате стало тихо. Стамп недвижно сидел на своем стуле, с тревожным недоумением глядя на старого разведчика. Что еще вздумал он выкинуть? Уж не улегся ли он спать, не считаясь с присутствием бывшего генерала СС Вальтера фон Хагенау?..


        Через несколько минут старик открыл глаза, и его нельзя было узнать: взгляд источал энергию, черты его тяжелого, в слоновьих складках лица приобрели резкость, фигура утратила грузность, он легко, пружинисто выпрямился в своем глубоком кресле и, казалось, прибавился в росте.
        - Ну-с, милейший, - даже голос его приобрел сейчас юношескую звонкость, - теперь решайте сами свою судьбу! Или вы созна?етесь во всех своих  з а с л у г а х  перед американской разведкой, или мы выдадим вас Советскому Союзу, как военного преступника, совершившего тягчайшие злодеяния на русской территории. Выбирайте!
        - Мой выбор сделан, сэр. Мне нечего скрывать, вам не хуже меня известно, что такое разведывательная работа. Чем я занимался последние десять лет? Я добывал для моей разведки сведения о стратегическом сырье западных и коммунистических стран, об атомных и обычных вооружениях, выполнял разные случайные поручения. Масштабы моей работы были весьма скромными. В сущности, я не профессиональный разведчик, а лишь осведомитель. Мое основное занятие - коммерция, и лишь между делом…
        Стамп умолк. Веджвуд долго, с холодной усмешкой глядел на него, и под этим взглядом бывшему генералу СС стало не по себе.
        - Конечно, - забормотал он, - всякое бывало, но ничего такого, что бы выходило, так сказать, за пределы…
        - Долго еще намерены вы морочить меня, милейший? - загрохотал Веджвуд. - Вы что, думаете, я нуждаюсь в ваших признаниях? Мне и без вас все известно! Я хочу лишь соблюсти форму и написать черным по белому: военный преступник гитлеровской поры, сегодняшний шпион и убийца Вальтер фон Хагенау, он же Альбер Стамп, сознался во всех своих прегрешениях!
        - Но, сэр, разве я в чем-нибудь провинился перед английским правосудием?
        - Значит, вы не хотите говорить? Ну что ж! Я думал, мы уложимся с вами минут в пять и я отправлюсь обедать в свой клуб. Нет так нет! Отвечайте: зачем вы приехали в Лондон?
        - Моя фирма уполномочила меня приобрести для американского банка «Эрнст Чейз, Филд энд Компани» африканские владения некоего Дэвида Крайтона.
        - И что же, приобрели?
        - Когда я прибыл в Лондон, то узнал из газет, что мистер Крайтон и его супруга погибли в автомобильной аварии…
        - Вы, вероятно, хотите сказать, что супруги Крайтон погибли не  д о  вашего прибытия в Лондон, а  п о с л е  вашего прибытия?
        - Да, кажется, через несколько дней… Поэтому сделка была заключена с его наследником мистером Джозефом Крайтоном через доверенное лицо семейства Крайтонов мистера Эгберта Хиббинса.
        - Сумма сделки?
        - Один миллион фунтов.
        - Для чего понадобилась американскому банку эта бесплодная земля? Ведь там одни только топи да джунгли!
        - Я затрудняюсь ответить на ваш вопрос: наша фирма не интересуется мотивами своих клиентов. Насколько мне известно, дело идет о возделывании земляного ореха…
        - Уж не вроде ли того ореха, что был сброшен на Хиросиму?
        - Простите? - удивленно произнес Стамп. - Как вы сказали?..
        - Хватит! - Веджвуд всей своей тушей навалился на стол и выбросил перед собой сжатые кулаки, гак что Хагенау невольно откинулся назад на своем стуле. - Кто организовал убийство Крайтонов?
        - Убийство Крайтонов? Но газеты писали, что это авария…
        - Газеты писали… Ладно, Хагенау, я поговорю с вами сейчас по-иному.
        Веджвуд взял телефонную трубку и два раза крутанул диск.
        - Том? Давай его сюда! Нет, пусть останутся за дверью…
        Бросив трубку на рычаг, он снова обратился к Стампу.
        - Куда вы девали Джозефа Крайтона?
        - Джозеф Крайтон вылетел в Вашингтон.
        - Зачем?
        - Для дальнейшей, так сказать, реализации сделки… Дело в том, что по условиям… по условиям соглашения…
        - Да что вы все оглядываетесь на дверь, Хагенау, так не мудрено и шею свернуть!.. С кем вылетел Джозеф Крайтон в Вашингтон?
        - Один.
        - А вот мистер Хиббинс утверждает, что с некоей очаровательной особой!
        - Да, да, конечно… Я просил мистера Джозефа присмотреть в пути за моей племянницей… она также… в Вашингтон… совсем юная девушка…
        - То-то и оно… А-а, вот и ваш сообщник!..

12. МЕТАМОРФОЗЫ ВАЛЬТЕРА ФОН ХАГЕНАУ

        Дверь нешироко приоткрылась, и в комнату медленной, неуверенной походкой вошел человек лет сорока, с хмурым, серым лицом, нечистыми, как бы подернутыми грязной пленкой глазами и маленьким, бесформенным, измятым ртом. Некрупной стати, но плотный, мускулистый, крепкой кости, он ступал мягко, неслышно, словно подкрадывался.
        - Смелее, Петер Крахт, смелее! - крикнул ему Веджвуд. - Тут все свои, можете не стесняться! Что же не приветствуете вы своего генерала?
        Вошедший что-то забормотал своим измятым ртом и шагнул к стулу, на котором, глядя в сторону и презрительно сжав губы, сидел Стамп.
        - Вам знаком этот человек? - обратился к нему Веджвуд.
        - Н-нет! - резко отмахнулся Хагенау.
        - Да это же ваш бывший шофер, телохранитель, профессиональный палач, правая ваша рука, Петер Крахт!
        - Повторяю, сэр: я не водил с этим человеком знакомства, и он не был моей «правой рукой»! Что общего могло быть между генералом СС фон Хагенау и рядовым солдатом?
        - А, вы о субординации! Ну, милейший, этим я не интересуюсь. Я спрашиваю вас: известен вам этот человек?
        - Известен.
        - А известно вам, что в Англии он проживал под именем Питера Крофта?
        - Н-нет…
        - Когда видели вы его в последний раз?
        - Полагаю, в конце 1944 года…
        - Бросьте врать, Хагенау! Вы же сами пристроили его на это теплое местечко - к Херлуфу Карлсену… Скажите, Крахт, когда вы в последний раз виделись с Вальтером фон Хагенау, он же Альбер Стамп?
        - Четырнадцатого июня… за два дня… до этого…
        - До убийства Крайтонов?
        - Ага…
        - Где именно?
        - У нас в конторе…
        - Точнее, Крахт, точнее! В конторе Херлуфа Карлсена?
        - Ага…
        - Зачем приходил он в контору Карлсена? За пылесосами или холодильниками?
        Лицо Петера Крахта странно исказилось, из горла вырвался звук, похожий на рычание, на деле означавший смех.
        - Вы, я вижу, веселый парень, Крахт, - сказал Веджвуд. - Так зачем же все-таки приходил Хагенау?
        - Насчет этих… Крайтонов…
        - Точнее!
        - Ну, значит… это самое…
        - Стыдитесь, Крахт! Вы же бывший эсэсовец и палач, убийца диспетчера Рагглса и его почтенной, тещи, и вдруг этакая застенчивость! Или вы все еще испытываете страх перед своим бывшим генералом? В таком случае я беру вас под свою защиту. Говорите: что это значит - насчет Крайтонов?..
        - Известно что, - с хмурой злостью произнес Крахт. - Я уже говорил вам…
        - Верно, Крахт, говорили, да вот ваш бывший генерал продолжает упрямиться! Кто первый сказал вам, что надо «устранить» Крайтонов - Хагенау или Карлсен?
        - Да не все ли равно? - Крахт недоуменно пожал плечами. - Ну, сначала генерал сказал Карлсену, потом оба они сказали мне, а уж потом мы втроем прикидывали, как это самое… обделать.
        Хагенау вдруг вскинулся.
        - На каком основании, сэр, позволяете вы этому… ублюдку ставить себя вровень со мной? Я считаю совершенно недопустимой подобную фамильярность! Я буду жаловаться!
        - Это на что же и кому будете вы жаловаться? - Веджвуд, наливаясь яростью, привстал в кресле, глаза его набухли от крови, на висках толщиной чуть не в палец вздулись жилы. - Вы что, забыли, где находитесь? Тут нет ни генерала, ни солдата, милейший! Тут очная ставка двух шпионов, убийц, палачей, которым впору качаться на одной перекладине! А ну, отвечайте: говорили вы Карлсену в присутствии Крахта, что надо устранить Крайтонов? Предлагали использовать для этой цели грузовую машину, ссылаясь на редкое шоферское искусство Крахта? Выслеживали Крайтонов с помощью двух детективов, вместе с вами прибывших в Лондон? Было все это, спрашиваю я вас?
        - Нет, не было.
        - Не было?.. - Веджвуд выдвинул один из ящиков стола, достал оттуда валик магнитофонной ленты размером с катушку ниток и бросил на стол. - Вот, милейший, взгляните на эту штучку! Известный вам Херлуф Карлсен, он же Эдвин Хилл, убедившись, что игра проиграна, сам передал мне при аресте этот магнитофонный валик, содержащий подробнейшую запись всех разговоров, которые вы вели с ним в пору подготовки убийства Крайтонов. Не таков Эдвин Хилл, опытный шпион, стреляная птица, чтобы не задокументировать ваше участие в этом преступлении! Он отлично понимал, что в случае удачи лавры достанутся вам, а в случае провала он ответит своею шкурой. Да и что вы ему? Немец, чужак, конкурент! Словом, вы услышите сейчас, Хагенау, свой собственный голос…
        - Это излишне, сэр. Прошу вас только удалить отсюда этого… - он кивнул на Крахта.
        Веджвуд вызвал конвой, и Петера Крахта увели.
        - Итак, Хагенау, вы, наконец, признаетесь в убийстве Крайтонов, именуемом на языке ваших хозяев операцией «Голубой лотос»?
        - Но, сэр, я не убивал Крайтонов.
        - Знаю, знаю, вы не снизошли до того, чтобы лично раскроить череп миссис Крайтон! Видите, мне известны все обстоятельства убийства, как если бы я лично при нем присутствовал. Ни Эдвин Хилл, ни Петер Крахт, ни выловленные нами ваши детективы не утаили от меня ни малейшей подробности. Хилл и Крахт - потому что у меня есть на них материал, позволяющий хоть сегодня послать их на виселицу; детективы - потому что они мелкие сошки… Кто  л и ч н о  поручил вам устранить Крайтонов?
        - Кто… лично… поручил? - ошеломленно переспросил Стамп, будто самый вопрос таил в себе смертельную для него опасность. - Никто, сэр!
        - Что ж, я не настаиваю на этом вопросе. Видимо, вы еще надеетесь с помощью ваших могущественных хозяев спасти свою драгоценную жизнь! Но уж на остальные вопросы я вас заставлю ответить, Хагенау! Иначе, - выкрикнул он сиплым от гнева голосом, - иначе я призову на помощь все силы ада и добьюсь того, чтобы после осуждения вас выдали русским, полякам, чехам, а они трижды вздернут вас на площадях трех городов, где вы творили свои злодеяния!
        - Сэр, я вовсе не собираюсь скрывать от вас то, что вам известно и без меня.
        - Давно бы так… Для чего понадобилось вашим хозяевам устранять Крайтонов?
        - Дэвид Крайтон решительно отказался продать свои африканские владения.
        - Не сошлись в цене?
        - За ценой мы не постояли бы. У Крайтона были какие-то моральные соображения…
        - А Дорис Крайтон зачем убили?
        - Они обычно гуляли вместе… И потом Дорис Крайтон была заодно с мужем против продажи, надо было освободить от ее влияния молодого Крайтона, наследника. Сам Джозеф был готов на любую сделку.
        - От кого вам все это известно? От Брукера?
        - Раз уж вы сами назвали эту фамилию…
        - Кто он такой, этот Брукер? Ваш агент? И правильно я называю - Бру-кер?
        - Правильно, сэр, - не сморгнув, подтвердил Хагенау. - Это полное ничтожество, ноль, он не представляет для вас ни малейшего интереса. Брукер не наш агент, просто он первый сунулся к Крайтону и затем предложил нам…
        - А на кой черт понадобились вам африканские земли Крайтона?
        - Я уже говорил вам, сэр. Под посевы земляного ореха.
        - Врете! Станут ваши хозяева марать руки из-за этакой дряни!
        - Нет, сэр, это истинная правда. Вы и не представляете себе, какие выгоды…
        - Врете, я говорю! Мне и без вас известно, что там открыты богатейшие залежи урановой руды!
        На деле Веджвуду не было это известно, он опирался лишь на домысел Чарльза Уоткинса.
        - Раз вы осведомлены об этом, сэр… Только прошу зафиксировать: я не говорил вам об этом.
        - Кто открыл эти залежи? Брукер?
        - Да, сэр, раз уж вам это известно. Открыл совершенно случайно и тогда же сунулся к Крайтону, но получил решительный отказ. К тому же сам он не имел ни гроша и вынужден был поделиться своим открытием с нами…
        - И вы тотчас же нашли выход: прикончить Крайтонов и заключить сделку с шалопаем наследником!
        - Увы, это так, сэр! Но прошу учесть: сделка получила законное оформление через адвокатскую контору Эгберта Хиббинса - старого доверенного покойного Крайтона, и никакие силы не в состоянии ее расторгнуть.
        - Вы полагаете? А то, что соглашение подписано убийцей Крайтонов, шпионом и военным преступником, которого разыскивает могущественная держава…
        - Но, сэр, - снисходительно улыбнулся Хагенау, - соглашение подписал представитель посреднической фирмы «Компани оф Нью-Джерси», а не шпион, убийца и военный преступник, и земли Крайтона согласно закону являются в настоящее время собственностью американского банка «Эрнст Чейз, Филд энд Компани». Собственник этого банка, великий бизнесмен Дин Джадсон не может нести ответственность за проделки представителя посреднической фирмы… Соглашение есть соглашение!
        - Вот как вы заговорили, Хагенау! Что же, это любопытно…
        - Я рад, сэр, что не заставляю вас скучать, - нагло сказал Хагенау. - К тому же, как вам известно, Джозеф Крайтон, бывший владелец африканских земель, находится сейчас в Соединенных Штатах, где сделка получит окончательное оформление.
        - Черт с ней, со сделкой!.. Зачем Эдвин Хилл приезжал к вам в Париж?
        - Он не приезжал ко мне, сэр.
        - Врете: он сам сознался!
        - Это его личное дело.
        - Зачем приезжал он к вам?
        Хагенау пожал плечами.
        - Он доставлял вам шпионские сведения о заводах «Биккерс-Стронг», а вы передавали их еще кому-то в Париже. Кому?
        - О, куда вы забрались, сэр! Так далеко я за вами не последую… Право, если вы не повесите этого болтуна Хилла, ему совьют петлю за океаном!
        - Однако вы здорово обнаглели, Хагенау!..
        - Видите ли, сэр, мне пришла сейчас в голову мысль, которая вселяет в меня бодрость и надежду на будущее. Если вы обещаете хладнокровно выслушать меня…
        - Говорите!
        - Сэр, мы с вами прежде всего люди реалистические…
        - Мы… мы… - ворчливо сказал Веджвуд. - Вы эти штуки бросьте!
        - Извольте, сэр, я приступлю прямо к делу. В африканских владениях, принадлежавших Крайтонам, находится крупнейшее в мире месторождение урана с очень высоким содержанием чистого металла… Могут возразить: уран подешевел, он в избытке имеется сейчас на мировом рынке! Но это недальновидное рассуждение, сэр. Наши ученые высчитали, что при нынешних темпах потребления все известные ныне запасы урана будут израсходованы уже к 1980 году и тогда Запад начнет испытывать настоящий урановый голод. Крайтоновский уран - это наша кладовая, наш запас на будущее, его хватит еще на несколько десятилетий. Но разрабатывать мы его начнем сейчас - это самый рентабельный уран в мире! И еще: если бы мы не наложили на него руку, он достался бы другим, быть может, даже коммунистам, а уж этого мы никак не могли допустить!
        - К чему вы ведете, Хагенау?
        - Сейчас узнаете. Вам, сэр, - я имею в виду правительство ее величества - достался сейчас сильный козырь. Во-первых, убийство Крайтонов, во-вторых, шпионская организация Эдвина Хилла на заводах «Биккерс-Стронг». Почему бы вашему правительству не использовать этот козырь для получения некоторой доли в предстоящей добыче урановой руды?..
        - Ну и ловко же! - расхохотался Веджвуд. - Хотите откупиться от виселицы ураном? Ну, нет, Хагенау, это не пройдет! Мы не торгаши, нам, Англии, не к лицу менять на уран кровь английских граждан! К тому же мы ни за какие блага не упустим сейчас возможности проучить вашу обнаглевшую разведку, которая расположилась на нашем острове, как у себя дома! Для нас, можно сказать, дело чести вздернуть вас на виселицу вместе с вашим Крахтом и Эдвином Хиллом!.. Все, Хагенау, больше вы мне не нужны.
        - Еще одно слово, сэр.
        - Ну?
        - Я настаиваю, чтобы мое предложение было доведено до сведения соответствующих инстанций. Это право дает мне английский закон. Утайка этого предложения, имеющего значение государственное, явилась бы, сэр, серьезным служебным преступлением.
        - Все?
        - Разрешите задать вам лично вопрос, сэр?
        - Говорите.
        - Каким образом раздобыли вы копию с моей личной карточки из нацистской картотеки, хранящейся в Штатах?
        - Очень просто! Не забудьте, что мы занимаемся разведкой триста лет, а эти выскочки едва приступили к делу… Теперь, надеюсь, все?
        - И последнее, сэр. Как удалось вам добраться до меня и до Хилла?
        - Повторяю: за триста лет мы успели кое-чему научиться…
        Когда Стампа увели, Веджвуд горько усмехнулся своим хвастливым словам: так бы и разгуливать этому грязному убийце по белому свету, если бы два безвестных парня, Джибсон и Тауэрс, не подслушали случайно воркотню пьяного гаражного сторожа.

13. ПОЛНЫМ ХОДОМ НАЗАД!

        Несколько дней спустя в кабинете следователя Мастерса позвонил телефон. Мастерс взял трубку.
        - Следователь Мастерс? Говорит секретарь генерала Ласвелла. Потрудитесь заехать к генералу по срочному делу. Да, да, немедленно!..
        Генерал Ласвелл занимал высокую должность в том разведывательном учреждении, куда Мастерс передал все материалы по делу Рагглса - Карлсена. Любопытно, зачем понадобился он генералу? Уж не собираются ли привлечь его к следствию? Что ж, это было бы справедливо.
        Через полчаса Мастерс входил в кабинет генерала. Большая, строго обставленная, почти пустая комната. Письменный стол новейшей, лаконичной конструкции, с таким же креслом. На столе - разноцветные телефонные аппараты: белый, красный, голубой. Вдоль пустых, отделанных деревом стен - десяток странно выгнутых стульев. Четыре громадных, цельного стекла, окна глядели в небо. Все это зеркально отражалось в золотистом паркете, на который страшно было ступить: он явно имел глубину. Окинув взглядом кабинет и решив про себя, что этот визит не предвещает ему ничего доброго, Мастерс увидел и самого генерала. Ласвелл, одетый в отлично выутюженный штатский костюм прошлогоднего покроя, сидел в дальнем углу кабинета, перед курительным столиком, в жестком кресле все той же строгой конструкции, вытянув перед собой худые, как трости, ноги. Генерал курил сигару, дымок от нее стлался по кабинету голубым туманом, пронизанным солнечными лучами, бившими в окна. Это был очень тощий человек, с узким безгубым лицом, прямым узким носом, непомерно высоким лбом, тесно сжатым в висках, с презрительным прищуром бутылочного цвета
глаз; скудный остаток сивых волос на почти голом, яйцевидном черепе был старательно расчесан на прямой пробор. Увидев входящего Мастерса, генерал молча, кивком головы указал ему на стоявшее напротив кресло.
        - Что это означает, достопочтенный сэр? - начал он сердито, сощурив на Мастерса свои холодные бутылочные глаза; он даже не нашел нужным подобрать свои длинные ноги, которые едва не упирались в ботинки Мастерса. - Вы что, соскучились на своей должности, хотите в отставку?
        - Я не понимаю вас, генерал… - растерялся Мастерс. - Но что бы вы ни имели в виду, я не являюсь вашим подчиненным, и потому…
        - О, разумеется, вы не подчинены нам! Но я полагаю, что имею некоторую возможность оказать влияние на вашу карьеру! Как вы думаете?
        - Я слушаю вас, сэр, - резко сказал Мастерс.
        Генерал с нескрываемым, холодным любопытством оглядел своего собеседника. Этот взгляд, видимо, означал: как, ты еще позволяешь себе пищать, когда тебя душат?..
        - Отвечайте: что побудило вас сочинить этот нелепый детективный роман? Кто дал вам право морочить нас?
        - Сэр, я вас не понимаю, - хмуро повторил Мастерс. - Мне этот язык незнаком.
        Лицо генерала покрылось как бы золотушными пятнами, лишь отдаленно похожими на румянец.
        - Не слишком ли вы, сударь, задаетесь для работника Скотленд-Ярда? Кажется, я задал вам вполне ясный вопрос: что побудило вас сочинить детективный роман и предложить его нам в качестве действительного происшествия? С какой целью высосали вы из собственного пальца некоего вездесущего шпиона Рагглса, будто бы проникшего во все поры предприятия «Биккерс-Стронг»? Таинственного убийцу Питера, поражающего свои жертвы из бесшумного пистолета? Это же мальчишество, сударь! Шпиономания школьника, начитавшегося детективной литературы!..
        - Сэр…
        - Прошу вас помолчать, сударь! Некоторые наши сотрудники сгоряча пошли по указанному вами ложному следу, и в результате мы получили строгое внушение от Форейн Оффис за оскорбление почтенного шведского коммерсанта Херлуфа Карлсена! Этот человек, потрясенный до глубины души возведенным на него ложным обвинением, ликвидировал свое дело и навсегда покинул пределы Англии вместе со всем своим персоналом! Еще хорошо, что полковник Веджвуд, опытный контрразведчик, быстро разобрался, что перед ним вовсе не следственный материал, а жалкое творение шпиономана! Но вы, вы, сударь!..
        Мастерс, бледный, с трясущимися губами, поднялся с кресла.
        - Я требую, генерал… чтобы сюда немедленно… был доставлен весь материал… вещественные доказательства… которые я… полковнику Веджвуду…
        - Какой там еще материал, сударь? - презрительно произнес генерал. - О чем вы говорите?
        - Все… все… записные книжки Рагглса… фотокарточки… валики с магнитофонной лентой… показания преступников…
        - Забудьте об этом, сударь! - Генерал гневно стукнул ладонью по ручке кресла. - Вся эта чепуха сдана в архив и никогда более не увидит света! Если вы будете настаивать на ваших бредовых измышлениях, вас почтут за сумасшедшего и упрячут в психиатрическую лечебницу! Тогда уж пеняйте на себя самого!..
        Мастерс понял вдруг, что по воле случая оказался на пути сильных мира сего, и если не отстранится сейчас, не отойдет в сторону, то его раздавят, расплющат, превратят в ничто.
        - Так вот оно что… - проговорил он как бы про себя.
        - Да, да, сэр, именно это самое! - подхватил генерал и чуть улыбнулся Мастерсу своим сухим, безгубым ртом. - Надеюсь, вы поняли, наконец, меня, Мастерс.
        Честный, добрый, но слабый духом человек, Мастерс колебался не более десятка секунд.
        - Но убийство Рагглса, сэр… Джейн Даринг… Я же обязан по моей должности…
        - Уголовщина! - презрительно обронил генерал. - Что же, займитесь этим, Мастерс, но вряд ли вы найдете концы. К тому же, эти люди отнюдь не представляли собой цвет английской нации, чтобы оправдать ваши старания…
        - А иностранная агентура на военных заводах «Биккерс-Стронг», сэр? Нельзя же допустить…
        - Это не ваша забота, Мастерс! - грубо прервал Ласвелл.
        - Я подданный ее величества, сэр… - с последней вспышкой достоинства заметил Мастерс. - Я не могу не тревожиться…
        - Ладно, Мастерс, - примирительно сказал генерал, подобрав свои тощие ноги и вставая с кресла, - я успокою вашу совесть: эти люди уже сняты с работы, им запрещено занимать должности на военных заводах. - Он протянул Мастерсу длинную, костлявую кисть. - Вы должны вычеркнуть из вашей памяти всю эту… историю. Лишь в этом случае можете вы рассчитывать на нашу признательность…
        Когда Мастерс вышел на улицу, у него было такое чувство, будто он искупался в сточной канаве. Он зашел в магазин и купил две бутылки джина. Домой? Нет, это невозможно. Но куда? И вдруг ему пришла в голову счастливая мысль: чем черт не шутит! Он взял такси и через четверть часа поднимался по хорошо знакомой ему лестнице на третий этаж, к миссис Эллен Даринг, чей образ крепко запал ему в сердце. Он бодро шагал по ступенькам, на которых не так давно было простерто бездыханное тело маленького диспетчера. Вот и заветная дверь. Мастерс нажал кнопку звонка. Тишина. Примерно через минуту дверь приотворилась на длину цепочки, и на Мастерса глянуло хорошо ему знакомое лицо Джона Эфраима Даринга. Он был без галстука и, похоже, чем-то приятно взволнован: хотя красный пузырь на его шее был безобразно вздут, глаза его излучали радостный блеск…
        Мастерс, не сказав ни слова, повернулся и быстро, через ступеньку, сбежал вниз. Что делать, придется пить одному.
        Вероятно, Мастерс не чувствовал бы себя таким одиноким, если бы знал, что в огромном Лондоне есть сейчас еще один человек, переживший сегодня то же, что и он, притом в тот же самый час, в том же самом секретном учреждении. Этим человеком был молодой журналист Чарльз Уоткинс, с которым он так и не собрался свести личное знакомство.
        Когда Мастерс находился у генерала Ласвелла, Чарльз Уоткинс, вызванный полковником Веджвудом, вошел в его большой, пустынный, сумрачный кабинет.
        - Садитесь, юноша, - хмуро сказал старый разведчик - ему явно было не по себе.
        - Да, сэр? - произнес Уоткинс, вопросительно глядя на Веджвуда.
        - Плохие вести, Уоткинс! Вся ваша версия провалилась к чертовой бабушке.
        - То есть? - насторожился Уоткинс. - Как так - провалилась?
        - А вот так! - озлился старик. - Наши эксперты признали экспертизу Скотленд-Ярда правильной, а экспертизу вашего Чемберса отвели как ошибочную и незаконную…
        - Ваши эксперты? - изумился Уоткинс. - Но ведь тело миссис Крайтон более двух недель назад сожжено в крематории! На основании чего же…
        - С вашего разрешения, молодой человек, на основании сравнительного анализа экспертных заключений… Да-с, есть, оказывается, и такая возможность. Словом, самая обыкновенная автомобильная катастрофа!
        - Ну, а некий мистер Альбер Стамп, фамилия которого так странно взволновала вас, также «самый обыкновенный» человек?
        - Да, да, - ожесточенно подтвердил Веджвуд, - самый обыкновенный человек, представитель и совладелец посреднической фирмы! Вы удовлетворены?
        - Вполне, сэр. Мне по крайней мере ясно теперь, что несчастные Крайтоны скрепили своею кровью какую-то грязную комбинацию по дележу атомного сырья! Но знайте, я не оставлю этого дела, я разоблачу его до конца! Потрудитесь вернуть мне экспертизу профессора Чемберса, сэр…
        - О, разве вы не оставили себе копию, Уоткинс? - притворно удивился Веджвуд.
        - Нет, не оставил.
        - Очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. Поступающие к нам документы не подлежат возврату…
        Уоткинс встал и презрительно оглядел расплывшегося в кресле Веджвуда.
        - У вас нет чести, сэр! Стыдитесь!
        - Но-но… - прорычал, подняв кверху свою большую голову, старый разведчик. - Мальчишка!
        - Передайте своему начальству… - Уоткинс почти шептал эти слова побелевшими губами - обида, гнев, ненависть перебили ему дыхание. - Передайте начальству, которое обесчестило вас, старого человека… что завтра весь Лондон… вся Англия… весь мир… узнает истину об этом вопиющем деле…
        Уоткинс круто повернулся и пошел к двери.
        - Слушайте, вы! - крикнул ему вдогонку Веджвуд. - Вернитесь!
        Уоткинс остановился и через плечо поглядел на Веджвуда.
        - Послушайте меня, Уоткинс, - негромким, глубоким голосом заговорил старый разведчик, - бросьте это дело! Вы же умный человек, поймите, у вас нет и не может быть доказательств, что Крайтоны - жертвы преступления, а не простой автомобильной аварии. Если и найдется редактор, который предоставит вам свои страницы, мы на другой же день заставим его напечатать, что он был введен в заблуждение неким молодым человеком, начитавшимся детективной литературы. Вы погубите себя как журналиста, перед вами закроются двери всех газет. И вообще предостерегаю вас, Уоткинс: оставьте это дело, через него проходит ток высокого напряжения!..
        В отличие от Мастерса Уоткинс, выйдя на улицу, не стал покупать джина. Нечто более крепкое, чем джин, туманило ему голову. На недолгом пути домой он мысленно успел разрушить до основания общественный строй, при котором происходят такие чудовищные дела; он произнес в палате общин сокрушительную речь, которая привела к падению правящей партии и назначению новых выборов; он основал собственную газету, призванную изо дня в день разоблачать все творящееся в мире зло. Словом, он неистовствовал в своем праведном гневе и - также в отличие от Мастерса - дал себе клятву до конца прояснить это грязное и кровавое дело. Если надо будет - он отправится на место, в Буала, чтобы убедиться в правильности своих предположений…
        Ни Мастерс, ни Уоткинс еще не знали, что накануне этого злополучного дня только что образованная американская акционерная компания «Ураниум-Буала», за которой стоял банк «Эрнст Чейз, Филд энд Компани», принадлежавший миллиардеру Дину Джадсону, заключила с английской компанией «Биккерс-Стронг» соглашение о совместной эксплуатации уранового месторождения в Африке, на территории английской колонии Буала. По этому соглашению «Ураниум-Буала» получает восемьдесят процентов общей добычи урановой руды, а «Биккерс-Стронг» - двадцать процентов. Финансирование предприятия, управление им, организация добычи, наем административного персонала и рабочей силы лежат полностью на американской стороне; английская сторона вносит свою долю расходов натурой - урановой рудой - путем пересчета и соответственного уменьшения причитающейся ей доли добычи.



        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ



1. ОПАСНЫЕ РЕФЛЕКСЫ

        И надо же было, чтобы это случилось в то самое время, когда к нему в кабинет вошли два знаменитых ядерных физика - профессор Джордж Хантер и профессор Гарри Нельсон, лауреат Нобелевской премии! Телефонный звонок. Любезно пригласив ученых сесть, генерал взял трубку и услышал сокрушительную весть.
        - Макклиф, это я, Грегг, - генерал не узнал голоса своего подчиненного. - У меня в воздухе рефлекс, управляемый сумасшедшим пилотом…
        - Что-о?! - забыв о присутствии ученых, генерал вскочил с места, от лица мгновенно отхлынула кровь, он ощутил, как похолодели у него щеки. - Ре-флекс? А водородная?
        - У него на борту, Мак…
        У генерала подогнулись колени, и он рухнул обратно в кресло.
        - Как же так случилось, что сумасшедший… - произнес он слабым голосом.
        - Он спятил после отлета, Мак, в воздухе… Радирует страшную чушь, грозится лететь в Вашингтон и сбросить там эту штуку…
        - А штурман? Чего штурман глядит?..
        - Похоже, он застрелил штурмана, Мак… Наверно, тот мешал ему зарядить бомбу… Теперь он кружит над Милтауном, как стриж вокруг колокольни, и требует, чтобы его признали властителем мира… иначе…
        - Подыми истребителей, сбей его к чертовой матери!
        - А водородная, Мак? Что, если она, и верно, заряжена?
        - Водородная… - тихо повторил за ним Макклиф, и вдруг страшная злоба сорвала его с кресла, он выпрямился, расправил грудь и бешено заорал в трубку: - Лови его своими руками, старый дурак! Лови его сачком, капканом, набрось на него лассо, но положи конец этому безобразию! Ты что, не понимаешь, что целый штат полетит в преисподнюю от твоей водородной!..
        - Мы делаем, что можем, Мак…
        - А какого дьявола ты торчишь у телефона? Думаешь, я помогу тебе отсюда, из-за сотен километров? Беги, поднимайся сам в воздух, но заставь его сесть на землю, негодяй!..



        Генерал бросил трубку на рычаг и снова, обессилев, осел в кресло.
        В кабинете наступила тишина. Тяжело дыша, молчал генерал. Молчали ученые-физики. Правда, они не слышали, что говорил Грегг, и потому знали меньше генерала, но одно было им ясно: в эти мгновения решается судьба миллионов людей, десятков городов, сотен фабрик и заводов, быть может самой столицы страны. Наконец молчать стало невозможно, надо было чем-то заполнить пустоту, В которой зрела чудовищная катастрофа.
        - Простите, генерал, - заговорил профессор Хантер, очень худой, высокий, жилистый человек с квадратной головой, поросшей редкими, жесткими, прямыми, как на щетке, волосами; наиболее выразительными на его лице были очки с очень сильным увеличением - из-за толстых стекол глядели на собеседника нечеловечески-огромные глаза. - Простите, генерал, при чем тут… рефлекс?
        - Ре-флекс? - рассеянно переспросил Макклиф, его мысли были сейчас далеко. - А-а, рефлекс… - он с трудом сосредоточил свое внимание на вопросе Хантера. - Это такие самолеты… рефлексные самолеты…
        Телефонный звонок.
        - Да-а? - кричит в трубку Макклиф. - Ну что? Ну что, Грегг? Это не Грегг? Так какого же черта!.. Не смейте звонить мне по пустякам!..
        После некоторого молчания профессор Хантер возобновил разговор.
        - Вы сказали, генерал: рефлексные самолеты…
        - Да, да, - подхватил Макклиф, он уже и сам рад возможности не думать о том, что творится сейчас на базе Милтаун, на него находит лихорадочная болтливость. - Представьте себе: внезапное нападение, боевая тревога! Самолет должен подняться в воздух с такой же быстротой, с какой, к примеру, палец отвечает на прикосновение к раскаленному металлу! Мгновенная, как рефлекс, реакция на сигнал боевой тревоги! Вот почему эти бомбардировщики, несущие ядерную бомбу, мы называем рефлексными…
        - Значит, это… происшествие в воздухе случилось именно с таким рефлексным самолетом, несущим на борту водородную бомбу? Насколько мне известно, генерал, одна бомба этой серии превосходит по разрушительной силе все взятые вместе бомбы, сброшенные за пять лет второй мировой войны обеими воюющими сторонами. Не так ли?
        - Совершенно верно, профессор! - восторженно вскричал генерал, позабыв, видимо, что эта бомба готова сейчас слизнуть с американской земли целый штат.
        - А случалось у вас ранее нечто подобное с рефлексными самолетами?
        - Как вам сказать, профессор? - Генерал готовил уклончивый ответ, но его смутили глядевшие на него в упор нечеловечески-огромные глаза Джорджа Хантера. - Н-да, случалось. Однажды пилот обронил бомбу из-за неисправности пускового механизма, в другой раз самолет столкнулся в воздухе со своим бензозаправщиком, а с полгода назад один рефлекс загорелся в полете и рухнул на землю. Однако до сих пор бог хранил Америку от великой беды. Но сегодняшний случай… безумец с бомбой на борту… - Последние слова, сказанные им самим, вернули генерала к действительности, и он заорал грубым голосом: - Какого дьявола молчит этот идиот Грегг? - Он нажал кнопку на столе, в кабинет быстро вошел адъютант. - Джонни, дай мне Милтаун, да только живей!..
        Телефонный звонок опередил адъютанта. Генерал схватил трубку и сделал адъютанту знак удалиться.
        - Да, да! Говори же, говори, Грегг! Что, что? О, посадили на аэродром… Нашло просветление?.. Штурман?.. Застрелен?.. О, черт! А бомба, бомба была заряжена? О, господи… - Лицо генерала расплылось в идиотической улыбке. - Ну, спасибо тебе, Грегг, спасибо… - Но тут, опамятовавшись, он снова пришел в бешенство. - Что я сказал тебе: спасибо? Считай, что это слово не было сказано! Вот что, Грегг: я снимаю тебя с должности и предаю военному суду! Да, да, суду!.. Не виноват? А кто виноват? Я, что ли, усадил сумасшедшего на рефлекс?.. Ах, президент виноват? Ах, конгресс? Пентагон? Ученые виноваты?.. Ду-рак!..
        Генерал бросил трубку на рычаг и громко рассмеялся.
        - Слыхали, господа? Грегг уверяет, что мы все виноваты в том, что сумасшедший пилот едва не испепелил целый штат! И президент, и конгрессмены, и бизнесмены, изготовляющие на своих заводах ядерные бомбы, и мы, командование, и вы, наука! Видно, старина Грегг с перепугу превратился в красного!
        И генерал снова расхохотался от счастливой уверенности, что бог и на этот раз уберег Америку от великой беды.
        - Насколько я понимаю, ваш бедный Грегг очень близок к истине!
        Эти слова произнес профессор Гарри Нельсон, лауреат Нобелевской премии, пожилой человек, одетый в элегантный летний костюм, с легкой сединой, венчающей, подобно нимбу, его высокий лоб, с ярко-голубыми глазами.
        Генерал, прищурясь, внимательно и очень серьезно посмотрел на Нельсона.
        - Согласен с вами, - сказал он с вызовом. - В известном смысле Грегг, конечно, прав. Как американцы, мы все в ответе за безопасность и военное могущество нашей страны!
        С полминуты длилось молчание, затем заговорил Хантер - ровным голосом, словно читал по готовому тексту.
        - Генерал, мой коллега Нельсон и я просили вас о свидании не для того, чтобы играть с вами в слова. Мы еще не успели сказать вам о цели нашего визита, как узнали из вашего телефонного разговора, что на территории Соединенных Штатов вот-вот готово было разразиться бедствие, равное по разрушительной силе второй мировой войне, и что предотвратить это чудовищное бедствие способен лишь господь бог. Я не верю в бога, генерал, и считаю, что своим спасением от катастрофы страна обязана слепому случаю. Случай, как известно, всегда слеп, у него нет ни расчета, ни эмоций, ему безразлично, поглотит ли ядерная бомба целый штат или пощадит его. Но, слушая ваш телефонный разговор, я сказал себе: нельзя допускать, чтобы люди, руководящие великой страной, в том числе и вы, генерал, каждодневно подвергали ее народ гибельной угрозе под тем предлогом, что это необходимо для его безопасности. Вы уже целых десять лет стращаете американский народ ядерным нападением со стороны потенциального противника, но вы скрываете от народа - в этом мы с Нельсоном только что убедились собственными ушами, - что этим агрессором в
первую очередь являетесь вы сами. Разве не американский летчик, по собственному вашему признанию, сбросил на американскую землю первую водородную бомбу и она не взорвалась лишь по воле случая? Разве не американский самолет, несущий на борту водородную бомбу, столкнулся в воздухе с американским бензозаправщиком и взрыва не последовало опять-таки лишь по счастливой случайности? Разве не обезумевший американец, вооруженный водородной бомбой, летал только что над американской землей и вам лишь с великим трудом благодаря случайному просветлению в сознании этого безумца удалось свести его на землю и обезвредить? Обратите внимание, генерал: все случай, случай, случай…
        - А если даже и не случай спас нашу страну, генерал, а сам господь бог, - вставил Нельсон, - то ведь нельзя же без конца испытывать терпение господа бога!
        Генерал сидел злой и непреклонный, он был сейчас воплощением профессиональной военной тупости, недоступной живому слову.
        - Ядерный мир - это неудобный мир, - сказал он наставительно, - но он все же лучше, чем коммунизированный мир!.. Я полагаю, господа, - добавил он сухо, - что вы явились ко мне по поводу вашего нового метода разделения урана? Рад сообщить вам, что на разработку этого метода ассигновано одиннадцать миллионов долларов. Кроме того, принято решение отпустить сорок три миллиона долларов на постройку опытного завода…
        Ученые переглянулись, и Джордж Хантер, подняв на генерала свои огромные, под толстыми стеклами, глаза, сказал:
        - Нет, генерал, мы явились к вам не по поводу нашего нового метода. Мы явились, чтобы сказать вам: отныне мы прекращаем всякую исследовательскую работу в военно-атомной промышленности. Мы не желаем более участвовать в преступных действиях правительства и военного командования Соединенных Штатов. Если бы до сегодняшнего визита к вам у нас еще оставались какие-нибудь сомнения в принятом нами решении, то сейчас от них не осталось бы и следа…
        - Но, господа, - смущенно забормотал генерал, - откуда вдруг такое, я бы сказал, странное… Что же касается наших бомбардировщиков с ядерным грузом, то ведь вы и раньше знали…
        - Да, генерал, - сказал Нельсон, - мы знали об этом, но сегодня мы впервые  у в и д е л и… Да, да, своими глазами увидели миллионы обугленных трупов… миллионы людей, в несказанных мучениях умирающих от лучевой болезни… Миллионы акров обеспложенной, зараженной земли… лежащие в развалинах города! У вас нет воображения, генерал, вам нельзя занимать такую ответственную должность…
        - Но, господа, это же невозможно! - сердито воскликнул генерал. - В конце концов вы обязаны… Ваш метод необходим нам сейчас, как… дыхание! Вы же сами просили меня об отпуске для его разработки большого количества руды, я уже дал распоряжение, а теперь вы бесцеремонно…
        Хантер поднялся во весь свой высокий рост, он как бы грозно навис над Макклифом, за ним поднялся и Нельсон.
        - В самом деле, господа… так нельзя! Мы открыли сейчас в Африке новое, крупнейшее месторождение урана… и ваш замечательный метод…
        - Генерал, - тихо и почти сочувственно произнес Гарри Нельсон, - вы досидели до последнего акта драмы и ничего не поняли в ней. Прощайте, генерал!
        И ученые, церемонно поклонясь, пошли к двери.
        Когда генерал Макклиф остался один, он громко, по старой военной привычке, чертыхнулся, затем вызвал к себе адъютанта.
        - Пиши, Джонни, я продиктую тебе сейчас об этих… мерзавцах! Материал за моей подписью перешлешь лично Эдди Парсонсу.
        - Слушаю, генерал.
        Макклиф выложил на стол свои большие руки и, прихлопывая кулаками по столу в такт своим словам, начал диктовать:
        - «Сегодня утром у меня в кабинете профессора Гарри Нельсон и Джордж Хантер, руководители физической лаборатории, находящейся в ведении научно-исследовательского управления министерства обороны, имели дерзость заявить, что отныне прекращают всякую работу в военно-атомной промышленности… Они отказались также от дальнейшей разработки открытого ими в  н а ш е й  лаборатории, на  н а ш и  доллары, с помощью  н а ш е й  научной аппаратуры нового, исключительно эффективного и весьма дешевого метода разделения урана на изотопы. Между тем этот метод, открывающий новую страницу…».

2. ВЫБОР ПРОФЕССОРА ХАНТЕРА

        - Приветствую вас, коллега! - дружеским тоном произнес Эдвард Парсонс, встречая профессора Хантера на пороге своего кабинета.
        Это был малорослый, полный человек, с большим белым лицом, гладким, зеркально-блестящим черепом, выпуклыми, рачьими глазами, в золотых очках, которые он то и дело снимал и тщательно протирал белоснежным носовым платком; одет он был в строгий, черный костюм и чем-то напоминал католического патера, таящего под внешним благообразием все семь смертных грехов; голос у него был высокий, легко переходящий в визг. Он имел право именовать Хантера «коллегой»: несколько лет назад Парсонс, ныне видный работник центрального разведывательного учреждения страны, занимал профессорскую кафедру по ядерной физике в одном из американских университетов, переписывался с Хантером по интересовавшему их обоих научному вопросу и дважды встречался с ним на съездах физиков.
        В ответ на приветствие Парсонса Хантер лишь чуть склонил голову.
        - Что вам от меня угодно? - спросил он официальным тоном.
        - Что мне от вас угодно? - ласково улыбнувшись, повторил Парсонс. - Прежде всего, дорогой коллега, чтобы вы сели в это удобное кресло и почувствовали себя как дома. Прошу вас!
        Хантер молча шагнул к креслу, Парсонс уселся против него, колени в колени.
        - Ну-с, как мы живем, как наше здоровье? - спросил он с доброй пытливостью домашнего врача.
        Хантер поднял на Парсонса холодный взгляд огромных под оптическими стеклами глаз. В отличие от своего друга Нельсона, человека жизнелюбивого, наделенного вдохновенным даром научного мышления, с умом острым и насмешливым, Джордж Хантер был натурой суровой, сухой, многотерпеливым подвижником науки.
        - Что вам от меня угодно? - повторил он слово в слово тот же вопрос.
        - Что мне угодно… - с грустью сказал Парсонс. - Что мне угодно… Уж не полагаете ли вы, коллега, что если профессор Эдвард Парсонс работает сейчас в разведке, то он утратил всякий интерес к науке? Нет, коллега, никогда еще Эдвард Парсонс не был так страстно заинтересован в научном прогрессе, как сейчас, когда от нас, ученых, зависит гегемония нашей дорогой родины над всем миром.
        - Что вам от меня угодно? - в третий раз повторил Хантер. - Зачем вызвали вы меня сюда?
        - О нет, коллега, я не вызвал вас - я вас  п р и г л а с и л, и выражаю вам благодарность, что вы приняли мое приглашение. Прежде всего позвольте вас поздравить с замечательным открытием, которое вы сделали совместно с профессором Нельсоном. Ваш новый метод разделения урана на изотопы позволит нам сократить наш военный бюджет, или, вернее, при тех же затратах удвоить, утроить производство ядерного оружия. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, коллега Хантер, какое великое преимущество даст нам это над Советами? Вот когда мы заставим их, наконец, потесниться…
        - Я не считаю нужным говорить с вами об этой нашей работе.
        - Но, коллега Хантер… - тонко улыбнулся Парсонс. - Хотя мне и по душе ваша осторожность, но со мной, право же, вы можете быть вполне откровенны. Более того, - он подпустил чуть-чуть сухости в интонацию, - вы  д о л ж н ы  быть откровенны со мной!..
        Хантер встал с кресла.
        - Или вы скажете, наконец, что вам от меня угодно, или я уйду отсюда.
        - Что же, извольте, - резко сказал Парсонс. - Прошу вас сесть и внимательно меня выслушать. Мне стало известно, что вы и Нельсон разработали новый, чрезвычайно простой и дешевый метод разделения урана, но решили утаить его от нашей атомной промышленности и вообще прекратить работу в руководимой вами лаборатории. Я полагаю, что мы - наше учреждение - имеем право знать причину, которая побудила вас к подобным действиям, затрагивающим интересы нашей обороны…
        Хантер считал ниже своего достоинства вносить эмоцию в свой ответ этому профессору от разведки, он искал самую краткую формулировку.
        - Мы с Нельсоном, - сказал он, - пришли к убеждению, что правительство, которое с  а г р е с с и в н о й  ц е л ь ю  способствует усовершенствованию и накоплению запасов ядерного оружия, совершает преступление против своей страны и против человечества. Вот почему мы решили порвать с военно-атомной промышленностью и прекратить дальнейшую разработку нового метода.
        - Давно ли вы пришли к такому убеждению?
        - Давно. Но у нас еще оставались сомнения, колебания.
        - Так, так, понятно, - зло ухмыльнулся Парсонс. - В этих идеях нет ничего нового. Их импортирует в Соединенные Штаты большевистская Россия, притом в золотой упаковке. Разумеется, я не могу подозревать вас в корысти, Хантер, ни вас, ни Нельсона. Патент на ваш метод разделения урана принес бы вам миллионы. Вы просто жертва самой примитивной пропаганды. Что же, бывает, что и человек травится ядом, который разбросан для крыс.
        - Я ответил вам на ваш вопрос, мистер Парсонс.
        - Да, Хантер, ответили… И все же вы не оставите работу в лаборатории министерства обороны и немедленно займетесь проверкой и доработкой вашего метода. Урановая руда будет вам предоставлена в любом количестве. Сколько вам требуется?..
        Хантер встал с кресла и направился к двери.
        - Профессор Хантер, - крикнул вслед ему Парсонс, - дело идет о судьбе вашего сына!
        Хантер невольно остановился.
        - Что, что такое? - В голосе его звучало тревожное изумление. - О судьбе моего сына?..
        - Именно, Хантер, о судьбе вашего единственного сына Ричарда.
        Хантер вплотную подошел к Парсонсу, тот чуть отклонился, словно опасаясь удара по лицу.
        - Это что - шантаж?
        - Ну зачем же так резко, Хантер: шантаж! Не скрою от вас, однако, что высокие цели, к которым мы стремимся, оправдывают многое…
        - До вас эту фразу не раз говорил Геббельс, а проводило ее в жизнь гестапо.
        - Видите ли, Хантер, я не принадлежу к тем, кто безоговорочно осуждает ныне покойный германский фашизм, но дискутировать на эту тему не собираюсь. У нас с вами есть дела поважнее.
        Он сел и жестом предложил сесть Хантеру.
        - Мне известно, - начал он эпическим тоном, - что ваш сын Ричард, молодой ученый, сделал шесть лет назад интересное и практически важное открытие в области электроники. Он на хорошем пути и годам к тридцати пяти, по всей вероятности, получит профессорскую кафедру. Разумеется, если вы не будете слишком строптивы, Хантер…
        Парсонс глубоко вздохнул, как человек, силой обстоятельств вынужденный причинить неприятность своему ближнему.
        - Я напомню вам, Хантер, одну печальную страницу вашей биографии… Двадцать третьего ноября 1953 года. Глубокая ночь. Вы сидите, склонив голову, у постели умирающей жены. Она в полном сознании и ждет вашего ответа на свою последнюю, предсмертную просьбу… Знайте же, Хантер, нам известно, в чем состояла эта просьба! .



        Хантер не глядел на Парсонса, он сидел ссутулясь, опустив подбородок на грудь.
        - Вы лжете, - простонал он, не поднимая головы, - вы не знаете, не можете знать предсмертных слов моей Луизы…
        - Я знаю, Хантер. Жена заклинала вас отдать - подарить - ваше открытие в области электроники вашему неудачнику сыну, который не проявлял ни малейшей склонности к научному мышлению и никогда не переходил границ ученического прилежания. Чтобы проложить ему путь в науку - точнее, к научной карьере, - надо было снабдить его солидным открытием. Об этом-то и молила вас, Хантер, жена в последние свои минуты. Ей было известно, что в ту пору вы как раз завершили важную работу в области электроники. Она просила вас об этом и ранее, еще до своей смертельной болезни, - а ваш сын попросту грубо требовал этого от вас, - но вы, человек строгих моральных правил, решительно отказывали им в этом. Вы не считали возможным идти на такую ложь, не желали строить на лжи благополучие вашего сына. Но у смертного одра жены вы не устояли, Хантер, и дали клятву…
        - Молчите же, молчите, вы, низкий человек! - с болью выкрикнул Хантер. - Кто дал вам право… вмешиваться в мою личную жизнь!
        - Я кончаю, Хантер. Спустя полгода после смерти вашей жены Ричард Хантер стал известен в науке своим блестящим открытием в электронике. Если кто и подивился этому, то лишь ближайшие знакомые вашего сына да его университетские преподаватели. Они-то знали пределы его возможностей, но рассудили, что в конце концов всякое бывает и тут, быть может, сказалась хорошая наследственность… Так бы все и осталось, дорогой Хантер, тем более что вы, верный своей клятве, и в дальнейшем не обходили своего сына Ричарда разными научными подачками. Но теперь, сегодня, Хантер, страна вынуждена призвать вас к ответу…
        - А я объявлю все это ложью, клеветой! - исступленно вскричал Хантер. - Я заявлю, что вы руководитесь простой сплетней, что у вас нет никаких доказательств!..
        - Не обманывайте себя, Хантер. Вы крупный ученый, ваши труды всегда имели военное значение, и наше учреждение, естественно, давно интересуется вашей личностью. Я знаю вас, Хантер, так, как если бы был вашим родным братом. Когда я явился сюда, я нашел здесь обширное досье, содержащее описание чуть ли не каждого дня вашей жизни. Так, к примеру, о вашем ночном бдении у постели умирающей жены во всех подробностях рассказано в донесении сиделки. Она находилась в соседней комнате, дверь которой предусмотрительно оставила приоткрытой…
        - О-о!..
        - Я обнаружил в досье также ваши собственноручные записи, сделанные в ту пору, когда вы работали над своим открытием, великодушно уступленным позднее Ричарду Хантеру…
        - Так вот почему я не мог отыскать их! Да это же настоящая западня!
        - Да, Хантер, западня, - с насмешливой грустью подтвердил Парсонс. - Вопрос стоит так: либо вы предоставите нам ваш новый метод разделения урана на изотопы, либо ваше славное имя будет опозорено и осмеяно, и сын ваш также будет опозорен, и осмеян, и навсегда изгнан из научной среды. Насколько мне известно, Ричард женат на девушке из хорошего семейства, известного в науке, имеет двух малолетних детей, ваших внуков, Хантер… Я жду вашего решения!
        Парсонс снял свои золотые очки, подул на них и стал протирать стекла носовым платком.
        Хантер молчал, опустив голову. Он не видел никакого выхода. Пусть он совершил тяжкий грех против себя, против правды, сдавшись на мольбы умирающей жены. Но он не может нарушить данной клятвы, не может теперь, в искупление своей собственной вины, предать сына, его ни в чем не повинную жену, его малолетних детей. Не в силах он и сдаться на милость этих злых безумцев, вернуться к работе, цель которой - истребление миллионов людей, уничтожение цивилизации. Это убеждение и эта решимость зрели в нем долгие годы, он столько переговорил, столько передумал вместе с Гарри, своим милым другом юности, что сейчас, когда, наконец, жребий брошен…
        - Я жду вашего решения, Хантер.
        Но Хантер молчал. Он знал, что говорить с Парсонсом, уговаривать его бесполезно. Дело не в Парсонсе, а во всей этой бездушной и страшной государственной машине, находящейся в полном распоряжении чудовищных промышленных концернов и прислуживающей им военщины. Что может он, Хантер, - теперешний, оступившийся Хантер, - противопоставить этой беспощадной силе, воплощенной сейчас в Парсонсе?..
        - Завтра я сообщу вам мое решение.
        Хантер поднял голову, но глаза его под оптическими стеклами не казались уже ни большими, ни грозными. Затем он встал с кресла, постоял, будто в раздумье, и неверной походкой пошел к двери.
        - Помните, Хантер, - визгливо крикнул вслед ему Парсонс, - третьего не дано! Или - или…
        Но Хантер нашел третий выход.
        Через два часа в кабинете Парсонса раздался телефонный звонок.
        - Хелло!
        - Мистер Парсонс, это я, Билл. Полчаса назад профессор Хантер застрелился у себя на квартире…
        - Ну-у… - растерянно протянул Парсонс. - Не может быть…
        - Я вместе с полицией вошел в квартиру и получил н? руки адресованное вам письмо.
        - Ах ты, бог мой!.. Ну, ничего не поделаешь, вези сюда письмо, Билл.
        Вскоре Билл, агент, постоянно ходивший по следам Хантера, доставил Парсонсу письмо в запечатанном конверте. В письме было всего две строки, без обращения и без подписи:



«Я сделал свой выбор. Прошу не преследовать моего сына, это было бы теперь бесполезной жестокостью».

        - Увы, - пробормотал Парсонс, - теперь это и правда бесполезно…
        Он взял телефонную трубку.
        - Это Парсонс, Лиззи. Дайте мне босса.
        - Хелло, - послышался в трубке спокойно-равнодушный голос человека, которого все учреждение именовало боссом - хозяином.
        - Только что покончил самоубийством профессор Хантер, босс.
        - Причина!
        - Альтернатива. Та самая, о которой я вам докладывал.
        - Ясно. А с Нельсоном как?
        - Увы, босс, его биография чиста и прозрачна, как стеклышко. Никаких данных!
        - Так или иначе, Парсонс, но их новый метод должен быть у нас в руках. О нем уже прослышали в Комиссии, о нем стало известно самому Джадсону. А Джадсон скоро начнет осваивать новое, небывалое по масштабам месторождение урана. Пошлите специалиста в лабораторию, где работали Нельсон и Хантер, пусть поговорит с молодыми учеными. Словом, действуйте, Парсонс, но раздобудьте мне этот метод во что бы то ни стало!
        - Будет сделано, босс. Новое месторождение - в Штатах?
        - Нет, Парсонс, в Африке, там идет сейчас последняя проверка… Передайте в прессу и на радио, что причина самоубийства Хантера - раковое заболевание… Но Нельсон, Нельсон! Неужели ни единого пятнышка? Такой жизнелюб, сангвинический темперамент? Право, вы удивляете меня, Парсонс. Античные боги и те, как известно, были не без греха!..
        - Вы правы, босс, и, как всегда, блестящи. Я еще поищу, подумаю, возможно, найдутся и другие возможности…
        - Подумайте, Парсонс.
        В трубке послышался короткий щелк, разговор был окончен. Парсонс сохранял почтительное выражение лица, обождал еще с четверть минуты, затем осторожно положил трубку на рычаг.

3. МОЛОДОЙ ХАНТЕР

        Парсонс поднял голову от стола, за которым работал, и взглянул на стоявшего перед ним молодого человека, который уже добрых десять минут терпеливо ждал, когда, наконец, обратят на него внимание. Это был статный широкоплечий человек лет двадцати восьми, прекрасно одетый, с красивым, правильным энергичным лицом, плакатный американец. Именно плакатный: лицо его было лишено каких-либо индивидуальных черт, и невозможно было сказать, умный он или глупый, добрый или злой, честный или бесчестный.
        - Ну, что вы там еще принесли? - презрительно спросил Парсонс. - Опять какую-нибудь чепуху?
        - Я ничего не принес, сэр, - робко отозвался молодой человек. - Я снова все перерыл, и, право же, в бумагах отца нет ни единого слова о новом методе разделения изотопов урана…
        - Что значит - нет? - грубо закричал Парсонс. - В лаборатории - нет, дома - нет, где же в таком случае есть? А?
        - Не знаю, сэр.
        - Не знаете, Хантер? - медленно и едко повторил Парсонс, устремив на молодого человека свои рачьи, выпуклые глаза. - В таком случае я спрашиваю вас в последний раз: отдаете ли вы себе отчет, чем вы рискуете, утаивая от нас последнюю работу своего отца?
        - Я понимаю, сэр. Но, клянусь вам, я обыскал все, все… я не спал две ночи… Неужели я стал бы скрывать, раз мне грозит такой ужас… моя карьера… моя жена… мои дети…
        Лицо молодого человека утратило сейчас всякую плакатность, оно безобразно смялось, скривилось, веки покраснели и быстро заморгали.
        - Уж не собираетесь ли вы растрогать меня слезами, Хантер? Могу вас уверить: тщетный труд. Мы тут не в бирюльки играем, а вершим государственные дела. Так-то! - Парсонс помолчал с полминуты, не сводя с молодого человека своего, как он считал про себя, «гипнотического» взгляда. - Послушайте, дружок, уж не задумали ли вы, по своему обыкновению, присвоить себе открытие вашего отца и профессора Нельсона? Пройдет неделя-другая, и вы заявите вдруг патент на новый метод разделения урана? Что же, неплохо придумано!..
        - О сэр!..
        - Знайте же, я возражать не стану, - продолжал свою злую игру Парсонс. - Не все ли равно нам: Хантер-младший или Хантер-старший? Нам бы только заполучить метод! Говоря откровенно, я предпочел бы иметь дело с вами, чем с вашим покойным отцом. Бесчестные люди - истинный клад для нас!
        - О сэр, я не заслужил…
        - Заслужили, Хантер, честно заслужили, - сказал Парсонс и сам усмехнулся своей остроте. - Что же мне с вами делать, Хантер? А?
        Молодой человек мгновенно уловил благодушный оттенок, появившийся в голосе Парсонса.
        - Я в полном вашем распоряжении, сэр. Я готов на все, сэр.
        - В этом я не сомневаюсь, Хантер, ничего другого вам и не остается. Отныне вы наш человек, душой и телом, и будете беспрекословно выполнять любое задание, какое мы найдем нужным вам поручить. Но это особый разговор…
        Парсонс умолк, затем на лице его появилось вдруг торжественное, благостное выражение. Сейчас, в своем черном одеянии, он был точь-в-точь похож на католического патера, готового обратиться с проповедью к своей пастве.
        - Веруете ли вы в господа бога нашего, Ричард Хантер, или вы такой же безбожник, каким был ваш покойный отец?
        - О сэр, я с молоком матери…
        - В таком случае повторяйте за мной… Вы готовы?
        - Я готов, сэр.
        - Повторяйте: клянусь богом всемогущим и священной для меня памятью отца моего, Джорджа Хантера, что среди его бумаг… Остановитесь, Хантер! Добавьте: а также священной памятью матери моей Луизы Хантер…
        - Священной памятью матери моей Луизы Хантер…
        - …что среди бумаг отца моего нет ни единой записи о новом способе разделения изотопов урана и что я, Ричард Хантер, не утаил от мистера Парсонса ни единой такой записи… Хорошо, Хантер, теперь я верю вам! Не осмелитесь же вы врать, находясь под угрозой двойной кары: земной и небесной!..
        - Как посмею, сэр!
        Довольный собой, Парсонс откинулся на спинку кресла. Молодой Хантер, хотя и переминался от усталости с ноги на ногу, также был доволен: он понимал, что Парсонс не сомневается более в его правдивости, если только вообще сомневался.
        - Ну-с, мальчик мой, а теперь к делу… Да ты садись, садись!
        - Очень благодарен вам, сэр!..
        - Скажи, ты давно знаешь Гарри Нельсона?
        - С тех пор, как помню себя, сэр.
        - Вот и припомни, не слыхал ли ты о нем от родителей или от кого-нибудь другого что-нибудь… ну, этакое… плохое, что ли… постыдное?
        - Постыдное, сэр? - как бы вникая в смысл этого слова, переспросил молодой Хантер.
        - Вот именно, постыдное, мой мальчик. Ну, что-нибудь по женской части, или в этом роде…
        - Мне очень жаль, сэр, но я не припомню.
        - Нет ли или не было у него какой-нибудь скандальной связи?
        - Боюсь, что нет, сэр… Когда у Нельсона двенадцать лет назад умерла жена, он женился на своей троюродной сестре Бетси Уолсоп, которую давно любил.
        - Знаю, без тебя знаю… А сколько лет этой Бетси?
        - Сейчас ей тридцать восемь, сэр.
        - А Нельсону?
        - Шестьдесят семь, сэр.
        Парсонс заглянул в бумажку, лежавшую у него на столе.
        - Правильно, мальчик, я проверял твою память - наш человек должен обладать хорошей памятью… Скажи, а не водится ли что-нибудь этакое за самой Бетси? Она что, - Парсонс подмигнул молодому Хантеру, - лакомый кусочек?
        - Да, сэр, ничего не скажешь, - Хантер игриво ухмыльнулся в ответ, - женщина хоть куда! Но, увы, сэр, они живут душа в душу…
        - Душа в душу… - нахмурился Парсонс. - Откуда, позволь спросить, тебе это известно? Ты что, следил за ней? А может, она тайно бегает на свидание к какому-нибудь скверному мальчишке?
        - Это невозможно, сэр, уверяю вас, Бетси Нельсон в высшей степени почтенная леди…
        - Уж не пробовал ли ты сам подъехать к ней и получил отпор?
        - Что вы, сэр, я люблю свою жену, я никогда не позволю себе…
        - Ну и отлично, - Парсонс зевнул, прикрыв ладонью рот. - Люби свою жену и продолжай оставаться пай-мальчиком!.. Скажи, Дик, а Нельсон никогда не высказывал коммунистических или вообще красных взглядов?
        - Н-нет, сэр. Но он всегда очень одобрительно высказывался о президенте Рузвельте.
        - Одно ст?ит другого, - сердито фыркнул Парсонс. - Ты бываешь у них в доме?
        - Бываю, сэр.
        - Он знает что-нибудь о том… ну, что отец поделился с тобой своим открытием?
        - О нет, сэр!
        - Тогда слушай, что я скажу тебе, Дик! Сойдись с Нельсоном еще ближе - он должен заменить тебе отца, у него же нет своих детей! - и постарайся выведать, в чем состоит этот новый метод разделения урана. Только действовать надо с умом, исподволь, полегоньку. Сегодня подойдешь к нему с одного конца, завтра - с другого, может, он что-нибудь и сболтнет. А ты все собирай, запоминай, пусть бы и по крохам. Вот, к примеру, неплохой подход: ты якобы слышал от покойного отца, что он с Нельсоном работал над проблемой разделения урана, и тебе хотелось бы, так сказать, принять из его мертвых рук… Понял?
        - Вполне, сэр.
        Парсонс с одобрительным вниманием поглядел на молодого Хантера.
        - Имей в виду, Дик, если вытянешь у Нельсона этот метод, заработаешь немалые деньги!
        - Сэр, не будет ли с моей стороны дерзостью спросить сколько именно?
        - Дерзостью? Ничуть. Бизнес есть бизнес. До ста тысяч, Дик, в зависимости от полноты сведений, а значит, от их практической ценности. Имей в виду, мой мальчик, ты ближе всех стоишь к этой тайне, и у тебя все шансы прийти к финишу первым!
        - Поверьте, сэр, - молодой Хантер поднялся и приложил руку к груди, там, где сердце, голос его дрожал от волнения, - поверьте, сэр, я приложу все старания, чтобы быть вам полезным!
        - Благословляю тебя, мальчик. Скажи: ты не приметил, имеется ли в квартире Нельсона сейф?
        - Да, сэр, в рабочем кабинете мистера Нельсона. Маленький домашний сейф, вделанный в стену.
        - Ты хорошо помнишь расположение комнат в его квартире?
        - О да, сэр!
        - Вот тебе карандаш и бумага, нарисуй мне план его квартиры.
        - Извольте, сэр.
        - Так, так… Молодец, Дик, это же настоящий архитектурный чертеж!.. Теперь последний вопрос. Знаком тебе такой человечек: Фред Коллинс?
        - Конечно, сэр. Фред - любимый ученик покойного отца и мистера Нельсона.
        - Как ты полагаешь - известно ему что-нибудь об их новом методе?
        - Несомненно, сэр, он же работал вместе с ними, у них не было от него секретов. Уж если кому известно, то именно Фреду!
        - А сам ты дружишь с ним?
        - Увы, сэр, он почему-то недолюбливает меня.
        - Недолюбливает… А если вызвать его сюда и как следует постращать - развяжет он язык? А?
        - Не думаю, сэр, - в сомнении произнес молодой Хантер.
        - Почему не думаешь?
        - Он очень упрямый, твердый какой-то, сэр… Покойный отец говорил, что Фред разделяет все их взгляды…
        - А на доллары он не падок?
        - Нет, сэр, это для него вовсе не существует!
        - А как он насчет баб?
        - Не знаю, сэр, он помешан на физике… Я очень удивился вчера, когда встретил его в кафе «Палас» с необычайно красивой девушкой. - Хантер недоуменно пожал плечами. - Фред - и рядом с ним такое очаровательное создание!..
        - А сам-то он каков? Красив? Спортивная фигура? Ну, вроде тебя, Дик?
        - Что вы, сэр! - презрительно воскликнул молодой Хантер. - В обществе вы просто не заметили бы его, к тому же еще он и одеться толком не умеет! Просто непонятно, что могла найти в нем такая девушка! Где только он подцепил ее, не пойму…
        - А может, она из этих… уличных? Среди них этакие штучки встречаются!..
        - О нет, сэр! Уж поверьте мне, девушка - первый сорт!
        - Первый сорт?.. - озабоченно повторил Парсонс. - Ну ладно, мальчик, не стану тебя задерживать. Ступай и берись поскорее за дело!..
        - Слушаю, сэр…
        Едва молодой Хантер вышел из кабинета, как Парсонс взял телефонную трубку.
        - Дайте мне Хеллса!.. Хеллс? Это Парсонс. Известен вам этакий человечек: Фред Коллинс?.. Да, да, из физической лаборатории министерства обороны. Что вы о нем знаете?.. Что любимый ученик, что талантливый молодой ученый - это я тоже знаю! А вот он знает побольше нас с вами: он вместе с Нельсоном и Хантером работал над их новым методом разделения урана… Что? Нет, нет, Хеллс, похоже, его на испуг не возьмешь, мне знакома эта порода… Чего я хочу от вас? А вот слушайте. Возможно, что некая разведка уже что-то пронюхала и подослала к Коллинсу красотку, чтобы выведать у него секрет нового метода… О, эти скромники и подвижники науки легче всего клюют на баб… Узнайте, пожалуйста, Хеллс, что это за баба, откуда она взялась, в каких они отношениях и прочее… Может, и ошибаюсь, но проверить необходимо, ведь босс придает такое значение… Жду, Хеллс, всего доброго!..

4. КОМИССИЯ ПРИНИМАЕТ ГОСТЕЙ

        По скудости обстановки и казенному облику это обширное помещение ничуть не походило на место заседаний одного из самых авторитетных учреждений страны. Посреди большой, пустынной залы стоял длинный тяжеловесный стол, вокруг него такие же тяжеловесные кресла, вдоль стен приземистые стальные сейфы с документами и застекленные стеллажи с книгами, которыми, судя по их девственному виду, никто никогда не пользовался. Казалось, эта неказистая, почти аскетическая обстановка призвана была вуалировать те острые, животрепещущие вопросы, которые обсуждались в этом помещении, и низкие страсти, которые разгорались здесь, в этом средоточии великого Атомного Бизнеса.
        Учреждение, известное под названием Комиссии, состояло из многих отделов и подотделов, а во главе его, на самой вершине, стояли пять человек, облеченных высоким доверием могущественных монополий и большой властью: они решали все дела, связанные с изготовлением самого смертоносного и разрушительного оружия, какое только создавалось современной наукой и техникой.
        Сегодняшним собранием руководил член «великой пятерки» Патрик Паттерсон, а присутствовали лишь приглашенные со стороны. Тут находился Дин Джадсон, глава нескольких крупнейших концернов, заправила Атомного Бизнеса, мультимиллиардер, богатейший человек страны; профессор Парсонс, негласно представлявший здесь в качестве наблюдателя самого босса; прославленный физик Эрнст Поттер, один из создателей атомного оружия и страстный его поборник; адвокат и конгрессмен Питер Раулинсон, ближайший соратник покойного сенатора Маккарти; два врача, повсюду сопровождавшие Дина Джадсона и сидевшие сейчас по обе его стороны, не сводя с него внимательных глаз. И, наконец, знаменитый ученый, лауреат Нобелевской премии, профессор Гарри Нельсон, сегодняшний почетный гость высокого учреждения.
        - Я полагаю, что нашему глубокоуважаемому гостю, профессору Нельсону, известно, для какой цели пригласили мы его сегодня к нам…
        Этими словами, сказанными до приторности любезным тоном, открыл собрание Патрик Паттерсон, человек с весьма внушительной внешностью, испытанный мастер по сглаживанию острых углов.
        - Кажется, я догадываюсь об этом, - отозвался Гарри Нельсон, блеснув озорными глазами. - Видимо, почтенные господа рассчитывают получить от меня то, чего я не намерен им дать. Задача едва ли разрешимая!
        - К счастью, вы ошибаетесь, дорогой профессор, - тем же приторным тоном произнес Паттерсон. - Речь идет всего лишь о доверительной беседе, ни к чему никого не обязывающей. Но прежде чем мы приступим к обмену мнений, я хотел бы в нескольких словах изложить сущность занимающей нас сегодня проблемы. Как известно, работа в атомной промышленности начинается с разделения природного урана на уран-235 и уран-238. При этом первого получается несравнимо меньше, чем второго. Между тем нас интересует именно первый. Дело в том, что природный уран превращается в ядерное взрывчатое вещество, используемое для производства бомб, лишь при обогащении его более чем на девяносто процентов ураном-235. Но техника разделения природного урана в настоящее время очень сложна и дорога. Заводы, создаваемые для этой цели, обходятся нам в миллиарды долларов, и обслуживание их крайне сложно. Было, правда, предложено несколько новых методов, но ни один из них не дал коренного решения проблемы. Насколько мы можем судить, в таком же положении находятся и другие атомные державы. И вот недавно наши знаменитые физики, профессора
Нельсон и Хантер разработали новый, весьма простой и дешевый способ разделения урана. Казалось, перед нашей страной открывается блистательная, счастливая эра в производстве ядерного оружия, наш враг - вам известно, господа, о ком идет речь, - трепещет, мы диктуем ему условия, и он покорно склоняется перед нашей волей. Так казалось, говорю я…
        - Почему же - казалось? - послышался властный, сухой голос Дина Джадсона. - Новый способ либо существует, либо не существует.
        На вид Джадсону было лет шестьдесят, это был высокорослый, грузный человек, с крупной седой головой, его нездоровое, серое лицо было изборождено грубыми морщинами, глаза полуприкрыты тяжелыми веками, большие руки, сжатые в кулаки, он выложил на стол.
        - Видите ли, мистер Джадсон, - готовно повернулся к миллиардеру член «великой пятерки», который вместе со своими четырьмя коллегами мог свободно уместиться в его жилетном кармане, - случилось так, что профессор Хантер внезапно скончался, и профессор Нельсон…
        - Профессор Хантер покончил с собой, - отчетливо и резко сказал Нельсон.
        - Да, да, - в почтительной печали склонил голову Паттерсон. - Неизлечимая болезнь, раковое поражение…
        - Профессор Хантер был крепким и вполне здоровым человеком, - тем же тоном сказал Нельсон. - Истинная причина его самоубийства мне неизвестна, но я приложу все силы, чтобы выяснить ее.
        - Но протокол вскрытия… - подал робкую реплику Парсонс.
        - Не будем говорить здесь об этих печальных вещах, - елейным голосом остановил его Паттерсон. - Естественно, что после смерти профессора Хантера профессор Нельсон, удрученный потерей друга и товарища по работе, не имел до сих пор, так сказать, психологической возможности…
        - Что вы хотите этим сказать? - прервал его Питер Раулинсон, бывший соратник сенатора Маккарти и его преемник на земле, тучный, приземистый человек, с бледным лицом и красными, как бы кровавыми глазами. - Настоящий американец превыше всего ставит интересы своей страны. Соединенные Штаты Америки, - воскликнул он с визгливым пафосом, - ждут вашего слова, профессор Нельсон!
        - Не думаю, мистер Раулинсон, - улыбнулся Нельсон. - Не все ли равно американскому народу, каким способом изготовляете вы ваши бомбы? Люди не станут счастливее оттого, что вместо десятка бомб вы за тот же срок изготовите целую сотню! Скорее наоборот!
        - Так рассуждают коммунисты, профессор!
        - Да что вы? - удивился Нельсон, имевший смутное представление о коммунистах. - Это делает честь их разуму!
        Наступило неловкое молчание. Светило американской физики, лауреат Нобелевской премии, профессор Гарри Нельсон совершил грубую бестактность: на собрании Комиссии, одушевленной самыми высокими патриотическими чувствами, он произнес слова, подлежащие суждению сенатской комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Но все присутствующие, в том числе и неистовый Питер Раулинсон, как бы по молчаливому сговору, согласились считать эти слова непроизнесенными: быть может, подобное великодушие склонит Нельсона к большей уступчивости.
        Первым нарушил молчание Дин Джадсон, только что проглотивший «бодрящую» таблетку, протянутую ему одним из врачей.
        - Почтенные господа, - сказал он с привычным оттенком пренебрежения, которым устанавливал расстояние, отделяющее его от остальных людей, - я обладаю нормальными умственными способностями, однако никак не могу понять, что здесь происходит. Если новый метод существует - то о чем идет у вас разговор? Если нет - то для чего мы собрались? Не пройдет и полугода, как мое новое месторождение в Африке, «Ураниум-Буала», начнет давать многие тысячи тонн урановой руды. Я явился сюда лишь за тем, чтобы узнать: строить ли мне заводы прежнего типа или рассчитывать на новый, более дешевый способ разделения урана. Я жду ответа, Паттерсон! - И Дин Джадсон откинулся на спинку кресла.
        Если мысленно отбросить в сторону ширму государственности, затейливо украшенную пышной фразеологией, то сразу обнажится скрытая пружина, направляющая деятельность и Комиссии с ее «великой пятеркой», и Разведывательной службы страны, и ее военных лидеров, и ее дипломатов, и Конгресса, и даже Белого дома. Дин Джадсон принадлежал к той денежной олигархии, в руках которой была сосредоточена вся  р е а л ь н а я  власть в стране. Эти люди обладали, несомненно, сильным практическим умом и незаурядными организаторскими способностями, но, подобно профессиональным преступникам, были начисто лишены чувства социальной связи: их собственная страна и все человечество были для них лишь средством для достижения тех или иных корыстных целей. Атомный Бизнес служил для них источником чудовищных, небывалых прибылей, и их ничуть не заботило, что сегодня этот Бизнес пожирает трудовые усилия сотен миллионов людей, а завтра потребует самые их жизни. Это были крайне опасные люди, убийцы с огромным диапазоном действия, достигавшим размеров целой планеты. Однако крупнейший из них сидел сейчас в окружении двух
высокообразованных врачей, которые с трепетным беспокойством следили за каждым биением его драгоценного пульса.
        - Я надеюсь, мистер Джадсон, - склонился перед ним Патрик Паттерсон, - что глубокоуважаемый профессор Нельсон сообщит нам, так сказать, основы…
        И Паттерсон с любезно-настоятельным выжиданием остановил свой взгляд на Нельсоне.
        - Господа, - сказал Нельсон, - чтобы не длить недоразумения, скажу с полной определенностью: да, мы с покойным Хантером действительно нашли новый, технически очень простой принцип разделения и обогащения урана и на его основе приступили к разработке практического метода…
        - Прекрасно, прекрасно! - восторженно воскликнул Раулинсон, усмотревший в признании Нельсона награду за свою сдержанность, стоившую ему немалых усилий.
        - Но эта наша работа, - продолжал Нельсон, - совпала по времени с внутренним, духовным кризисом, который пережили мы вместе с Хантером. Этот кризис привел нас к решению порвать с военно-атомной промышленностью и всецело посвятить себя мирной физике и борьбе за мир во всем мире. Преследовать войну по пятам, где бы и когда бы она ни возникла, тушить чуть занявшееся пламя, пока оно не разгорелось в пожар, - вот что стало целью нашей жизни и предметом всех наших усилий. Я имею основание думать, что Хантеру это решение стоило жизни, и мой долг, как его друга и единомышленника…
        - Но, коллега Нельсон, - перебил его Эрнст Поттер, охотно щеголявший своим цинизмом, - надеюсь, ваши новые убеждения не помешают вам ознакомить нас с открытым вами техническим принципом. А уж разработку практического метода и связанный с этим грех мы охотно возьмем на себя!
        - Увы, помешают, Поттер, - с иронической грустью сказал Нельсон. - Я вовсе не намерен указывать человечеству путь к наиболее простому и дешевому виду самоубийства.
        - Вы всегда были декламатором, Нельсон, я помню вас еще со времен Хиросимы. А вообразите на миг, что русские ученые уже успели разработать у себя подобный метод разделения и обогащения урана - что тогда? Уж они-то не станут, конечно, таить от своего правительства сделанное открытие!
        - Что же, видимо, они имеют основание считать, что служат благому делу, - спокойно отозвался Нельсон. - У нас с Хантером не было такой уверенности.
        - Да вы просто тайный коммунист! - Раулинсон, сподвижник покойного Маккарти, негодующе стукнул кулаком по столу. - А у меня нет уверенности, что вы не поделились уже своим открытием с русскими!
        - Мне жаль вас, Раулинсон, - сказал Нельсон. - При такой подозрительности вам, вероятно, очень беспокойно живется…

5. ДЖАДСОН ПРЕКРАЩАЕТ ДИСКУССИЮ

        В этот момент зазвонил телефон, стоявший на столе возле члена «великой пятерки» Паттерсона.
        - Хэлло!.. Рад приветствовать вас, миссис Нельсон… Да, да, здесь, передаю трубку!…
        И Паттерсон протянул трубку сидевшему против него Нельсону.
        - Вас вызывает миссис Нельсон.
        - Простите, господа!.. Да, Бетси, это я… Нет, утром я не заходил в кабинет, после завтрака прямо поехал сюда… Что-о?.. Вот как!.. Ну, конечно же, ночью… Эти темные люди предпочитают ночь, она хорошо маскирует их… Пустяки, Бетси, вели вставить стекло, и забудем об этом… Уже?.. Да, дорогая, скоро буду, я здесь никому не нужен.
        Нельсон положил трубку и с безмятежным видом оглядел присутствующих.
        - Еще раз простите, господа! Маленькое домашнее происшествие: сегодня ночью неизвестные люди забрались через окно моего коттеджа в мой рабочий кабинет и вскрыли сейф, вделанный в стену.
        - Беспечность нашей полиции переходит всякие пределы, - заметил Парсонс, снял очки и стал сосредоточенно протирать их белоснежным платком. - И что же, пропали деньги, ценности?
        - Беспечность, сэр? - улыбнулся Нельсон. - Напротив, полиция проявила на этот раз редкую расторопность: неслышно забраться ночью в обитаемую квартиру! Но ее постигла горькая неудача: сейф был пуст! Мы с Хантером допускали подобную возможность и в свое время поместили в безопасное место всю научную документацию, связанную с разработкой нового метода разделения урана.
        - Нетрудно догадаться, куда вы поместили вашу документацию, - вы передали ее русским! - вскричал Раулинсон. - Будь жив великий Маккарти, не миновать бы вам электрического стула! Но и сейчас…
        - Мистер Раулинсон, - холодно прервал его Патрик Паттерсон, - я вынужден призвать вас к порядку. Глубокоуважаемый профессор Нельсон не обвиняемое лицо, а наш дорогой и почетный гость. Прошу вас, профессор!
        - Я все сказал, дорогой Паттерсон, мне нечего больше прибавить, если не считать того, что новое стекло в моем кабинете уже вставлено.
        Паттерсон в растерянности перевел взгляд на Поттера, как бы призывая его повлиять на заблудшего собрата по науке. Поттер внял призыву, но вряд ли испытанный мастер компромисса мог сделать менее удачный выбор.
        - Дорогой Нельсон, - заговорил Поттер с холодной усмешкой, никогда не сходившей с его лица, - меня, право же, забавляет ваша уверенность в своей правоте! Не сомневаюсь, что она основана на железной логике, но эта логика, увы, исходит из ложных посылок. Война - вовсе не зло, как полагаете вы, а нормальное состояние человечества. Но как бы вы ни заблуждались на этот счет, я никогда не поверю, что вы можете хладнокровно взирать на то, как русские обгоняют нас в производстве ядерного оружия!
        - Русские предлагают нам полное и всеобщее разоружение, Поттер, и притом под полным и всеобъемлющим контролем.
        - А! С коммунистами нельзя договариваться, их надо подавлять силой! - вскричал Поттер, сразу позабыв о доверенной ему дипломатической миссии и отдаваясь своей исступленной ненависти к коммунизму. - Мне претит эта психопатическая боязнь ядерной войны, охватившая большинство наших ученых! Не для того сотни первоклассных умов создавали эти чудо-бомбы, чтобы они ржавели на наших военных складах! Можно ли найти лучшее применение этому оружию, чем ликвидация коммунистической заразы? К тому же ядерная война - самая гуманная из войн! Смерть в этой войне настигает людей с такой быстротой, что они даже не успевают осознать, что убиты! К тому же у нашей старой цивилизации, Нельсон, и нет иной возможности выжить, как стереть с лица земли коммунизм!..
        Нельсон молча глядел на Поттера: странное, тяжелое, чуть асимметричное лицо маньяка, затененные темными, густыми бровями светлые, льдистые глаза, в которых как бы застыла шалая усмешка.
        - Что вы так смотрите на меня, Нельсон? Уж не собираетесь ли вы возразить мне какой-нибудь жалкой банальностью, вычитанной из квакерской воскресной газеты? Ах, уж эта набившая оскомину «священная человеческая жизнь»! Современная наука признает, что жизнь существует по крайней мере на миллионе других планет, - так разве не стоит рискнуть человечеством, дорогой коллега, чтобы уничтожить мировой коммунизм?..
        Паттерсон с беспокойством покосился на Джадсона. Дискуссия так далеко ушла от повестки дня, что казалось, никогда уже не вернется к тому, ради чего Джадсон почтил своим присутствием Комиссию. Но выражение его лица успокоило Паттерсона: так смотрят любители на бой петухов или на тараканьи бега.
        - С вами бесполезно спорить, Поттер, - сурово сказал Нельсон, вставая. - Вы безумец, лишь по игре случая наделенный даром исследователя… Прощайте, господа!
        - Остановите его! - визгливо закричал Раулинсон и вскочил с места. - Если он еще не передал русским свой метод, он сделает это сегодня, завтра, сейчас!..
        - Замолчите, Раулинсон, и сядьте на свое место! - гневно сказал Паттерсон. Он видел, что все его усилия терпят крах и Нельсон вот-вот ускользнет от него вместе со своим методом. - А вас, глубокоуважаемый профессор, я прошу уделить нам еще несколько минут… Скажу прямо: я почти во всем с вами согласен и, уж во всяком случае, разделяю ваш ужас перед возможностью всеразрушительной ядерной войны… - Паттерсон возвел очи горе. - Да минет чаша сия многострадальное человечество!.. - Он помолчал, чтобы дать присутствующим время измерить всю глубину переживаемого им чувства. - Но вопрос, увы, стоит так: дадите вы нам свой новый метод или скроете его от нас, мы все равно вынуждены будем и далее наращивать нашу ядерную мощь перед лицом растущей угрозы мирового коммунизма… Это не наша прихоть, дорогой Нельсон, это закон жизни! Но производство ядерного оружия обходится американскому налогоплательщику чрезвычайно дорого, и от вас, Нельсон, зависит во много раз облегчить ему это бремя! Придите же на помощь ему, и он благословит ваше имя, которое станет для него отныне символом и залогом американского
процветания! - Голос Патрика Паттерсона звучал всеми оттенками нежности, тончайшими переливами гражданского пафоса, с трогательным доверием передавал этот мастер компромисса в руки профессора Нельсона судьбу американского народа. - Вы же знаете, Нельсон, что наша атомная промышленность принадлежит государству, и потому никакая корысть…
        - Как раз наоборот, Паттерсон, - спокойно прервал его Нельсон, - государство принадлежит у нас атомной промышленности.



        И тут произошло нечто странное: суровый Джадсон захохотал вдруг каким-то икающим смехом - казалось, он ритмически выталкивает звук из самой глубины своего существа. Серое лицо его побагровело от крови, на висках веревками вздулись жилы, глаза под тяжелыми веками заслезились, жесткий рот распустился.
        - Вот именно… вот именно… - выкликал он между приступами смеха.
        Оба врача стали в испуге совать Джадсону таблетки, снижающие кровяное давление, но это оказалось излишним: словно поворотом рубильника он выключил вдруг свой смех, жестами обеих рук отстранил от себя врачей, вместе с креслом отодвинулся от стола и поднялся во весь свой рост.
        - Все ясно, - сказал Джадсон коротко и решительно и размеренным шагом направился к двери; врачи двинулись за ним.
        Это был конец: больше дискутировать было не о чем и не для чего.

6. ЗАДУШЕВНАЯ БЕСЕДА

        В тот самый день, когда прозектор одной из вашингтонских больниц вскрыл едва остывший труп профессора Хантера и обнаружил у покойного несуществующий рак поджелудочной железы, для Эмиля Брокара, первооткрывателя крупнейшего в мире уранового месторождения, началась новая, счастливая пора жизни. В этот день он стал одним из семи директоров вновь созданной акционерной компании
«Ураниум-Буала», с годовым окладом в двенадцать тысяч долларов и получил в собственность пакет акций нарицательной стоимостью в двести тысяч долларов. Правда, он не столько состоял, сколько числился в должности директора. В его ведение входил лишь наем младшего научного состава для африканских рудников компании: лаборантов, ассистентов, коллекторов. Не приглашали его почему-то и на заседания совета директоров и даже на обычные деловые совещания, которые с утра до позднего вечера происходили на всех этажах громадного, тридцатиэтажного здания
«Ураниум-Буала».
        Странное положение Брокара в компании определялось тем, что ее хозяева, несмотря на рекомендации Хеллса, не нашли для себя удобным считать его автором заветной рукописи. Видимо, на случай возможных осложнений их гораздо больше устраивала некоторая неопределенность в этом вопросе: Брокар был для них не то скромным посредником между действительным автором рукописи и компанией, не то добрым призраком, принесшим им благую весть об атомном сырье, хранящемся в недрах английской колонии Буала.
        Так или иначе, но Брокар вот уже две недели сидел в деловом, вертящемся кресле за зеркально отполированным рабочим столом, в своем собственном кабинете, со стеклянной стеной вместо окон. На двери красовалась дощечка: «Э. П. Брокар, директор». Посетитель попадал сначала в небольшую комнату, где помещался секретарь директора, высокая, тощая, немолодая женщина в очках: мисс Сильвия Игл. Она вела все немудрое делопроизводство Брокара, охраняла его покой, фильтровала посетителей, жаждущих поступить на службу в новое, многообещающее предприятие, накрепко огражденное от экономических кризисов и сокращения производства.
        Сюда являлись студенты, готовые за самую скромную плату отработать лето в губительном тропическом климате, чтобы скопить деньги для дальнейшего пребывания в университете; безработные ученые и полуученые, оставшиеся за бортом в результате очередного промышленного кризиса; бывшие преподаватели колледжей и институтов, уволенные под разными благовидными предлогами за свои «красные» убеждения. Однако им почти никогда не удавалось проникнуть к господину директору: все возникающие вопросы с успехом решала мисс Игл.
        Но вот дверь широко распахнулась, и в комнату уверенно вошел крупный, плотный, элегантно одетый человек лет пятидесяти. Кинув беглый взгляд на секретаршу, он бесцеремонно прошел мимо нее к двери, ведущей в кабинет директора.
        - Что вам угодно? - резко остановила его мисс Игл. - Директор занят!
        - Ай-яй-яй! - издевательски произнес посетитель, берясь за ручку двери. - Чем же это он занят?
        С этими словами он открыл дверь и исчез из поля зрения мисс Игл. Но мисс Игл не так-то просто выбить из игры. Она проворно вскочила и прошла в директорский кабинет следом за настойчивым посетителем.
        - Ну и ну! - воскликнул тот, протянув к Брокару обе руки через разделяющий их стол. - Ты, я вижу, тут не зевал, Брокар!
        - А, Стамп, - сдержанно отозвался Брокар, чуть привстав с кресла. - Откуда ты? Какой ветер принес тебя к  н а м?
        Убедившись, что директор не нуждается в ее помощи, мисс Игл удалилась, прикрыла за собой дверь, уселась за свой секретер, выдвинула нижний ящик и включила скрытый там аппарат подслушивания. Затем она спокойно вернулась к прерванным занятиям.
        - К  в а м? - В голосе Стампа слышна злобная насмешка. - Прямо из Парижа, господин директор, где вы не так давно промышляли самодельными румянами для уличных девок! И если бы не я…
        - Вот что, Стамп, - прервал его Брокар, бледный от гнева и решимости, - либо ты оставишь этот тон, либо я сейчас же прикажу вышвырнуть тебя из кабинета!..
        - Ну, ну, - примирительно сказал Стамп, он вовсе не расположен был ссориться. - Неужели старому приятелю и пошутить нельзя?
        - Не нравятся мне твои шутки, от них пахнет шантажом…
        Стамп пристально, без улыбки, уставился на Брокера.
        - Шантажом? А ведь ты угадал, Брокар, я действительно пришел шантажировать тебя. Впрочем, для твоей же выгоды…
        Брокар молчал выжидая. Между тем Стамп сторожко оглядел кабинет, измерил взглядом расстояние до двери, за которой находилась мисс Игл, и доверительно склонился к Брокару.
        - Нас никто не услышит? - Он перешел на шепот. - Тут нет аппаратов подслушивания?
        - А что им тут подслушивать? - не без горечи произнес Брокар, сознававший, видимо, призрачность своего директорского звания.
        - И то верно, - Стамп понял его по-своему. - Ведь ты, насколько я знаю, ведаешь низшими научными кадрами компании? Подслушивать тут, конечно, нечего, но у  н и х  есть проклятая привычка повсюду совать свой нос!..
        - А тебе-то что? - встревожился Брокар. - О чем собираешься ты со мной секретничать?
        - А вот о чем. Ты имеешь тут дело с наукой - не приходилось ли тебе слышать что-нибудь о новом, упрощенном способе разделения урана? Его открыли известные ученые Нельсон и Хантер. Об этом идут сейчас разговоры в военно-атомной промышленности, среди ученых-атомников…
        - Н-нет, я ничего об этом не знаю.
        - А ты постарайся узнать, тебе это не так уж трудно! Ваша «Ураниум-Буала» и сам Джадсон очень заинтересованы в этом способе, он чуть не в десять раз удешевляет производство взрывчатого вещества для атомных бомб. Возможно, у вас имеется тут секретная переписка по этому вопросу, протоколы заседаний, доклады. Если надо кому заплатить - плати, я все возмещу.
        - А тебе-то зачем этот способ?
        - Это не твое дело. Во всяком случае, я щедро заплачу даже за самые общие сведения о нем.
        - А на кой черт стану я ловить для тебя рыбу в мутной воде? Я получаю здесь двенадцать тысяч в год, владею крупным пакетом акций, ценность которого будет расти из месяца в месяц. А что предлагаешь мне ты? Возможность влипнуть в грязную историю и потерять все, что я сейчас имею?
        - Дело, конечно, твое. Но имей в виду, мои доверители могут здорово напакостить тебе! Как? А очень просто. Поднять шум в печати, разоблачить на весь свет, что ты вор, укравший чужое открытие. И все твое благополучие мгновенно лопнет тогда, как мыльный пузырь!
        - А моим доверителям, - подчеркнуто сказал Брокар, - отлично известно, кто я такой и с чем явился к ним. Да ты и сам постарался осведомить их обо мне!
        - Это ничего не меняет. Сто?ит только подняться шумихе в печати, как они тотчас же от тебя отрекутся.
        Брокар понимал, что Стамп прав и, конечно, будет шантажировать его теперь до конца его дней. А что может он, Брокар, противопоставить ему? Правда, со слов Джозефа он знал, что во время убийства Крайтонов Стамп находился в Лондоне. Ясно, что он причастен к этому преступлению. Но, во-первых, это надо еще доказать, а во-вторых, на трупах супругов Крайтон, как на фундаменте, воздвиглось все предприятие
«Ураниум-Буала». Покупка мортуина? Наконец, странное происшествие на лайнере, когда помощник командира чуть не упал в обморок при виде Клод, и другие подобные случаи, о которых она сама говорила Стампу? А что в конце концов обо всем этом известно ему, Брокару? Одни догадки, домыслы, предположения.
        - Я должен подумать, - осторожно сказал Брокар. - Я слишком многим рискую…
        - Нечего тебе думать! - резко оборвал Стамп, переходя к своему обычному тону, каким он разговаривал с Брокаром. - Уж не собираешься ли ты кому донести о нашем разговоре? Берегись! Я не один - за мной большая силища! Это может стоить тебе шкуры!
        - У меня и в мыслях этого нет, - смиренно отозвался Брокар, твердо решивший рассказать обо всем Хеллсу. Он только на днях вручил ему в виде дара сорок тысяч долларов акциями «Ураниум-Буала» и теперь имел все основания рассчитывать на его защиту.
        - Смотри же! Я зайду к тебе через неделю, в тот же час, постарайся к тому времени что-нибудь разузнать.
        - А сколько за это заплатят?
        - За толковое описание нового способа - пятнадцать, а то и двадцать тысяч долларов.
        - Ого!
        - А ты что думал? Пора тебе знать, что Стамп за грошовые дела не берется! - Он встал, склонился над столом и повел толстым пальцем перед самым носом Брокара. - А попытаешься увильнуть или донести на меня - заказывай себе гроб!..

7. ХЕЛЛС ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ

        - Скажите, Стамп, когда вы стали агентом организации Гелена? - запросто спросил Хеллс, как если бы речь шла о самом обыденном деле.
        - Я не понимаю вас…
        - Я спрашиваю, когда завербовала вас Федеральная разведывательная служба?
        - Да никогда, господи боже мой! - воскликнул Стамп. - Что я, двойник, что ли? Вы знаете меня достаточно долго, чтобы…
        - Двойник - это в лучшем случае. Я вполне допускаю, что вы работаете и на Англию, и на Францию, и на Испанию, и даже на княжество Монако, вся армия которого состоит из дворцовой охраны… Отвечайте же: как давно вы состоите в организации Гелена?
        - Но, мистер Хеллс, вам же известно, что в федеративной Германии я зарегистрирован как бежавший от суда военный преступник!
        - А вам, Стамп, отлично известно, что одно ничуть не исключает другого. Итак?
        - Это, наконец, смешно…
        - Я жду, Стамп.
        - Не стану же я клеветать на себя самого! Говорю вам: я не работаю и никогда не работал на германскую разведку! Хватит с меня и вашей, я ею по горло сыт!
        - Не пойму, чего вы ломаетесь, Стамп. Наша разведка связана с организацией Гелена самыми тесными узами, они работают под нашим контролем, зачастую выполняют наши задания, и я не вижу ничего предосудительного в том, что вы оказываете им некоторые услуги.
        - Уж не принимаете ли вы меня, Хеллс, за рядового шпика, который за пятнадцать долларов в неделю топчется возле какого-нибудь иностранного посольства? Поверьте, я не хуже вас знаю, что западногерманская разведка да и вся политика этого государства давно вышли из-под вашего контроля и преследуют свои, далеко идущие цели!
        - Возможно, возможно, - спокойно сказал Хеллс. - Тем более оснований считать, что вы, бывший гитлеровский генерал от гестапо и реваншист, шпионите у нас в их пользу.
        - Соединенные Штаты Америки, - напыщенно сказал Стамп, - моя вторая родина!
        - Бросьте, Стамп. Скажите-ка лучше, когда вы стали работать на западных немцев и через кого передаете им секретную информацию?
        - Спросите у них самих, раз они работают под вашим контролем.
        - Меня интересуют тайные каналы, а не официальная резидентура.
        - Но раз вам неизвестны их тайные каналы, как вы докажете, что я передаю им информацию?
        - Вы сами признались в этом, Стамп.
        - Я - признался?
        - Вот именно, Стамп! Это была грубая ошибка, вы споткнулись, что называется, на гладком месте.
        - Какая же ошибка? - Стамп чуть побледнел.
        - Ну вот, вы уже изменились в лице! Сразу видно, что вы работали у вашего Гитлера не разведчиком, а палачом - никакой выдержки! Теперь мне понятно, почему вы с таким треском провалили в Лондоне операцию «Голубой лотос»… Какую ошибку вы совершили? Вы не учли, что ваша дружеская беседа с Брокаром в его служебном кабинете будет записана на магнитофонную ленту. Только и всего!
        - А Брокар знал?.. - руки Стампа сжались в кулаки.
        - Брокар? Ну что вы, это же малое дитя, - почти умильно проговорил Хеллс. - Овечка, невзначай забредшая в лес, полный хищных зверей!.. Ну-с, теперь вы станете сговорчивее?
        Стамп пожал плечами.
        - Итак, по собственному вашему признанию, германская разведка поручила вам добыть сведения о новом методе разделения изотопов урана, будто бы открытом у нас профессорами Нельсоном и Хантером. Так?
        - Первый раз слышу об этом.
        - Может, предъявить вам ленту? Вы же сами сказали Брокару, что некие доверители интересуются…
        - Но я не говорил, что это германская разведка!
        - Вы что, продолжаете отрицать, что работаете на Гелена?
        - Я не работаю на Гелена.
        - Работаете, Стамп.
        - Нет.
        - Находились вы вчера, в два часа дня, в ресторане «Белый орел» в обществе некоего незнакомца?
        - Ну, находился, раз уж ваши ищейки бегают по моим следам!
        - Так вот: этот незнакомец обещал вам от имени своего правительства полную амнистию и теплое местечко в управлении федеральной полиции, если вы раздобудете подробное описание нового метода разделения урана.
        - Вы грубо подлавливаете меня, Хеллс. В ресторане я был с одним моим старым приятелем, коммерсантом из Бонна, который приехал в Штаты по делам. Беседовали мы с ним о самых невинных вещах, вспоминали старые, добрые времена. К тому же сидели мы с ним в дальнем углу пустого зала, и никто не мог слышать нас…
        - И все же есть человек, который вас слышал.
        - Нет такого человека!
        Хеллс поднял телефонную трубку.
        - Пошлите ко мне Реджи.
        Через минуту в комнату вошел человек лет тридцати, с замкнутым и невыразительным лицом; одет он был в дешевый стандартный костюм.
        - Реджи, - обратился к нему Хеллс, - видел ты вчера этого человека в «Белом орле», куда тебя привел Серый?
        Человек молча кивнул головой.
        - Ты слышал все, что говорил он со своим знакомым?
        Человек закивал головой и странным образом замычал:
        - У-а, у-а, у-а…
        - Можешь идти, Реджи.
        - Что это за комедия? - хмуро сказал Стамп, когда странный человек вышел из комнаты.
        - Реджи - глухонемой, он слышит не ушами, а глазами: по движению губ. В виде воздаяния за глухонемоту природа наделила его превосходным зрением, и он от слова до слова  в и д е л  весь ваш разговор с представителем организации Гелена. Мы по свежему следу записали показание Реджи, а через три дня ваш разговор с Брокаром убедил нас в точности его «слуха». К слову, этот прием мы заимствовали у вашего гестапо и испытали его на вас. Как видите, не без успеха…
        - Поздравляю вас с освоением гестаповского наследства!
        - Благодарю, Стамп. Между прочим, вы допустили еще одну ошибку. Я был уверен, что из ложного опасения обратить на себя внимание вы будете разговаривать с вашим собеседником не по-немецки, а по-английски - так и вышло! И прогадали: по-немецки мой Реджи не знает ни единого слова.
        - Так, так… А откуда вы узнали, что у меня в два часа назначена была встреча в
«Белом орле»?
        - Опять же от вас, Стамп. Мне кажется, с вами творится что-то неладное. Вероятно, обещанная реабилитация так вскружила вам голову, что вы утратили всякую осторожность. Ну, какой уважающий себя шпион станет звонить по телефону в иностранное посольство, чтобы условиться о встрече со своим сообщником?
        - Я звонил по автомату…
        - Стыдитесь, Стамп, вы же звонили в иностранное посольство!
        - Ладно, сдаюсь. Что вам от меня нужно?
        - Совсем немногое. С каких пор вы работаете на Гелена?
        - Метод разделения урана - первое поручение.
        - Не врете?
        - Не вру.
        - Допустим, что не врете… Я не спрашиваю вас, кто был ваш ресторанный собеседник - нам хорошо известен этот сотрудник германского посольства, совмещающий в своем лице шпиона и дипломата. Не спрашиваю я вас также, о чем говорили вы с ним на другой день, когда он возил вас за город в своей машине. Все равно вы соврете, а я не смогу уличить вас. Так вот, Стамп, продолжайте работать на Гелена, мы будем снабжать вас серьезной информацией, которую все равно не собирались утаивать от наших союзников немцев: пусть считают получение этой информации вашей заслугой. Ну, а вы, в свою очередь, должны разведать для нас все их секретные каналы, имена и адреса их секретных резидентов в Штатах, в Европе, в Латинской Америке, в Азии, в Африке, на Ближнем Востоке. Они упорно лезут туда, стремясь занять свои старые позиции, утраченные еще после первой мировой войны. Это не значит, что мы собираемся разгромить их тайную агентуру. Нет, у нас сейчас слишком много общих интересов, а главное - общий враг. Но  з н а т ь  мы обязаны все - такова основная заповедь нашего босса!
        - А как же с этим новым методом? - озабоченно спросил Стамп. - Без него мне к ним в доверие не втереться, они ставят на этот метод большую ставку. Скажу вам откровенно: кроме полной реабилитации, мне обещано много денег…
        - Еще бы! С помощью этого метода они рассчитывают создать у себя собственную, тайную военно-атомную промышленность, производить ядерное оружие. А нам это невыгодно, Стамп, мы предпочитаем снабжать их  н а ш и м  ядерным оружием. Производство этого оружия - слишком большой бизнес, чтобы мы могли делиться с кем бы то ни было. Довольно и того, что они производят у себя чистый уран и тяжелую воду. Отсюда не так далеко до изготовления бомб… Понятно?
        - Понятно, - Стамп помолчал, затем тихо, словно бы про себя, произнес: - Я бы охотно уступил значительную часть предложенной мне суммы, если бы кто-нибудь…
        - Насколько я понимаю, вы предлагаете мне взятку, старый негодяй! - рассмеялся Хеллс. - Но вы же знаете, Стамп, что в этом учреждении взяток не берут. К тому же и метода, о котором мечтают ваши немцы, н е  с у щ е с т в у е т. Да, да, не существует! Так и передайте им: их ввели в заблуждение пустые слухи!
        - А это что - правда?
        - К сожалению, правда. Во всяком случае, Стамп, крепко запомните, что я скажу вам сейчас: всякая ваша попытка разведать что-либо об этом методе может стоить вам шкуры, как вы изволили выразиться в разговоре с Брокаром. Надеюсь, я сказал достаточно ясно?
        - Вполне.
        - И еще: не суйте носа в «Ураниум-Буала», это также запретная для вас зона. Достаточно того, что мы из-за вашей оплошности вынуждены были подпустить к этому жирному пирогу англичан. Как ни высоко ценит вас босс, он никогда не простит вам лондонского просчета. Из-за этих двадцати процентов, уступленных Англии, у босса были большие неприятности с Джадсоном…
        - Вы сами виноваты, не к чему было связывать меня с Хиллом! Я же предупреждал вас: у меня свое задание, у Хилла свое! Так и вышло: он провалился и потянул меня за собой!
        - Я не намерен входить в эти тонкости, Стамп, - холодно отозвался Хеллс. - Операция «Голубой лотос» провалена - и все! И последнее: оставьте в покое Брокара, он - персона грата, человек, открывший для нашей страны богатейший источник атомного сырья…
        - Проходимец, шантажист, мелкий вор!
        - Уж во всяком случае, не мелкий, Стамп. Пакет акций на двести тысяч долларов такого солидного предприятия, как «Ураниум-Буала», вовсе не мелочь.
        - Двести тысяч долларов! - вскричал Стамп. - И всем этим он обязан одному мне! А вместо благодарности этот мерзавец…
        - Меня не интересуют ваши счеты с Брокаром, - прервал Хеллс. - Имейте в виду, Стамп: через три дня, в пятницу, вы должны вернуться в Париж, вам тут нечего больше делать. Накануне отлета явитесь ко мне за инструкциями. Все, Стамп!
        - А нельзя ли мне вылететь в Париж в понедельник? У меня тут кое-какие личные дела.
        - Какие именно? Выдаете замуж вашу очаровательную племянницу за Джозефа Крайтона?
        - Откуда вам об этом известно? - Стамп был явно испуган. - Брокар?
        - Мне известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, Стамп, и Брокар тут ни при чем… Во всяком случае, отличная партия! Джозеф Крайтон - отпрыск хорошей английской фамилии, обладатель наличного миллиона и пакета акций «Ураниум-Буала» на несколько миллионов долларов. Однако вы здорово обделываете ваши дела, Стамп! - Мистер Хеллс состроил брезгливую мину. - Не обижайтесь на меня, Стамп, а есть все же в этом союзе нехороший душок: вы - организатор аварии на шоссе Лондон - Хартфорд, и вы же - устроитель этого брака! Если это дойдет до вашей племянницы Клод… или до Джозефа Крайтона…
        - Послушайте, Хеллс, что вам еще от меня нужно? Чего вы добиваетесь? Говорите прямо, дьявол вас возьми!
        - Не забывайтесь, Стамп, - спокойно сказал Хеллс. - Шпиону не положено иметь нервы.
        - Вы что, считаете, что я слишком много знаю о вашем проклятом учреждении и хотите держать меня в вечном страхе?
        - Разумеется, Стамп.
        - Неужто вам мало того, что в России я заочно приговорен к смерти? Что за оказанные вам услуги, если о них проведают, мне грозит тюрьма в нескольких странах Европы и Южной Америки? Что сейчас на мне всей своей тяжестью повисли еще эти дохлые Крайтоны?
        - Не хитрите, Стамп, вы же понимаете, что России мы вас не выдадим, а все прочее как-никак наш общий грех…
        - Общий грех… Да вы отступитесь от меня при первой же моей промашке! Но вам мало этого - теперь вы еще лезете в мою личную жизнь!
        - Что делать, вы же совсем обнаглели. Сегодня вы без нашего ведома продались организации Гелена, а завтра станете по всему свету торговать нашими тайнами. Так дело не пойдет, вы сами вынуждаете нас сковать для вас железную цепь и забить вам рот кляпом… Знайте же: еще один ложный шаг - и я пущу в ход против вас все мои козыри!.. Кстати, с какой стороны Клод приходится вам племянницей? И откуда взялась у нее, немки, французская фамилия - Жильбер? Зачем понадобился вам этот маскарад?..
        - Это вас не касается!
        - Как знать, может, и касается, все зависит от вашего поведения…
        Стамп был уже у двери, когда Хеллс окликнул его.
        - Что-то мне не верится, Стамп, чтобы вы, этакий дотошный человек, все свои надежды возложили на этого простака Брокара. Ведь дело идет для вас о полной реабилитации, о возвращении в Германию, о большой карьере на родине, как бы о втором рождении… Неужели вы не предприняли одновременно и другого, более серьезного демарша, чтобы разузнать что-нибудь об этом новом методе? А?
        - Клянусь вам…
        Хеллс с таким странным выражением поглядел на Стампа, что у того от волнения безобразно закосили глаза.
        - Смотрите, Стамп! Доминиканское подданство - плохая для вас защита…

8. «ГРАФ ОТТО БИСМАРК»

        Когда Стамп вышел на улицу, над городом уже сгущались сумерки. Он сел на ближайшем углу в такси и помчался к пансиону, где по возвращении из Лондона поселилась Клод. Им владел безотчетный, панический страх, вызванный угрозами и смутными намеками Хеллса. Быть может, Хеллс ничего и не знает, а лишь нащупывает почву, но ведь могло быть и так, что его ищейки выследили Клод, когда она встречалась с этим Фредом Коллинсом из оборонной лаборатории, и теперь не сводят с них глаз. Если это так, то для Хеллса уже не является тайной, что именно он, Стамп, подослал Клод к Коллинсу, и тогда сегодняшняя операция должна неизбежно сорваться.
        Нет, нет, конечно, Хеллс шарит пока в темноте, рассчитывая запугать его, Стампа, и удержать от всяких попыток проникнуть в тайну нового метода разделения урана! А существует ли вообще этот проклятый метод? Уж не попусту ли затеял он такую опасную игру, рискуя всем своим положением и подвергая опасности Клод? Так или иначе, но отступать уже поздно, на судне все подготовлено, там уже третьи сутки ждут дорогого гостя, и он, Вальтер фон Хагенау, генерал СС, не имеет права из-за каких-то туманных страхов компрометировать себя перед родиной, германской разведкой. Да и ставка так велика, что стоит риска.
        - О дядя Альбер! - обрадовалась Клод, когда Стамп вошел в ее комнату. - Я решила, что не дождусь вас и уже собралась к вам в гостиницу!
        - Ну как? Узнала наконец?
        - Он сказал мне вчера, что если бы захотел, то мог бы очень разбогатеть и прославиться…
        - Дальше, дальше!
        - Но что никогда не пойдет на это из-за своих убеждений.
        - А ты спросила, на чем именно мог бы он разбогатеть?
        - Я сказала, что он все выдумывает, чтобы похвалиться передо мной…
        - Умница, Клод! А он?
        - Тут он стал говорить, что причастен к важному открытию, но не имеет права рассказывать о нем, потому что это опасная тайна и принадлежит она не только ему. Я рассмеялась и опять сказала, что он хвалится, а на деле никакого открытия нет…
        - Ну, ну!
        - Он обиделся и замолчал, я поняла, что он больше ничего не скажет, и переменила разговор. А то он мог подумать, что я выспрашиваю.
        - Браво, девочка! Теперь ясно, что метод, о котором мне говорили, действительно существует и этот парень может кое-что рассказать о нем!
        - Вероятно, дядя.
        - Ну что же, за дело, Клод, сегодня надо кончать! Где вы условились встретиться?
        - В восемь, у памятника Джефферсону.
        - Вот и отлично! Я сейчас же велю предупредить капитана. К какому часу можно ожидать вас?
        - Я не знаю… я очень боюсь, дядя…
        - Чего тебе бояться? «Граф Отто Бисмарк» все там же стоит на причале, вы взойдете на борт, ты спросишь капитана, вас проводят в каюту…
        - Дядя Альбер, а Фреду, правда, ничего плохого не сделают?
        - Что ты, девочка! - тоном глубокого убеждения сказал Стамп. - Его переправят в капитанской каюте на нашу родину, там он расскажет о своем открытии, ему дадут много денег и отпустят обратно!
        - Фред ничего не скажет за деньги, дядя. Он просил меня, чтобы я стала его женой, и то ничего не сказал…
        - Послушай, Клод, - строгим, отеческим тоном сказал Стамп, - ты еще не знаешь ни жизни, ни людей, не можешь судить о серьезных вещах и потому должна довериться мне. Неужели ты допускаешь, что я способен причинить кому-либо зло? Мне тягостен даже этот маленький обман, к которому мы вынуждены с тобой прибегнуть, - тут голос Стампа поднялся до лирических высот, - но ведь дело идет об интересах нашей дорогой родины, Клод, и об исправлении тяжкой несправедливости, совершенной в отношении твоего дяди…
        - Я все сделаю, дядя, - покорно сказала Клод.
        - Вот и умница, - Стамп склонился и поцеловал девушку в лоб. - Напоминаю тебе еще раз, Клод: ты скажешь Фреду, что твой родственник, капитан «Бисмарка», отплывает сегодня в девять вечера в Европу и ты обещала прийти на судно, чтобы проститься с ним…
        - Я помню, дядя… А вы тоже там будете?
        - Нет, девочка, это ни к чему. Когда все будет сделано, ты вернешься к себе домой, а к одиннадцати я заеду к тебе, и ты мне все расскажешь.
        - Хорошо, дядя… - Клод судорожно вздохнула. - Ой, как я боюсь!..
        - Клод!
        В тоне Стампа прозвучало нечто, сразу приведшее девушку в себя.
        - Сейчас десять минут восьмого, - Стамп взглянул на часы-браслет. - Ровно к восьми будь у Джефферсона, а к девяти - на набережной, у причала. И держись молодцом!..
        Еще не пробило восьми часов, когда к памятнику четвертого президента, Джефферсона, подошел молодой человек среднего роста, лет двадцати пяти, одетый скромно и небрежно и, видимо, совершенно равнодушный к своей внешности. Все же на него нельзя было не обратить внимания: густые, непокорные черные волосы обрамляли чистой, здоровой бледности лицо, большие темные глаза глядели на мир открыто и смело, широкий, красивой формы лоб говорил о незаурядном интеллекте. Шагая вокруг памятника, он нетерпеливо оглядывался по сторонам, словно кого-то высматривал.
        - О Клод! - воскликнул он, не скрывая радости, и весь подался навстречу рослой золотоволосой девушке с прозрачно-ясными голубыми глазами, которая спокойным шагом пересекала площадь.
        - Здравствуйте, Фред, - приветливо отозвалась девушка, протягивая юноше руку, которую тот в живом порыве охватил обеими руками.
        - Мне больно, Фред.
        - Простите, - он выпустил руку девушки. - Но я не видел вас целую вечность, Клод, двадцать четыре часа, тысячу четыреста сорок минут!.. Куда прикажете вас вести?
        - Понимаете, Фред, - грустно сказала девушка, - я пришла только для того, чтобы сказать вам, что я сегодня занята…
        - Как - заняты? Нет, Клод, вы просто шутите!
        - Но право же, Фред, мне самой очень жалко! Мой дядя, он капитан, отплывает сегодня вечером на своем судне в Европу, и я обещала зайти к нему проститься…
        - А где находится ваш дядя? Я провожу вас, Клод, и буду терпеливо ждать, пока вы не проститесь. Ну, сколько времени требуется на прощание с дядей? Полчаса, не больше же?
        - Дядя живет у себя на судне, оно стоит на Потомаке, у причала… Ой, Фред, что я придумала - вы же можете пойти к дяде вместе со мной, я вас познакомлю! Дядя обещал устроить у себя на судне целый раут.
        - Я бы с радостью, Клод, но, быть может, это неудобно, и вы лишь из деликатности…
        - Удобно, Фред. - Клод взяла молодого человека под руку. - Я все беру на себя.
        - Где стоит судно вашего дяди?
        - Отсюда не меньше получаса ходьбы, но я обещала быть к девяти, и мы отправимся туда пешком.
        - А ваши ножки, Клод, не устанут?
        - Не устанут.
        Все дальнейшее произошло совсем не так, как рассчитывал Стамп.
        Около девяти часов Клод привела Фреда Коллинса на набережную реки Потомак, где стояло торговое судно «Граф Отто Бисмарк».
        - Вон там, Фред, видите, небольшой торговый корабль, это дядин!
        - Вижу… Но, знаете, Клод, я испытываю некоторое смущение, все же незваный гость.
        - Нет, нет, почему же?.. - в смятении говорила Клод: сейчас, когда дело шло к развязке, у нее стеснилось сердце, и она с трудом подбирала слова. - Это ничего, право же, ничего…
        - Хотите, я лучше подожду вас? - предложил Фред, по-своему истолковавший смущение девушки.
        - Нет, нет… - как бы отрезая себе отступление, Клод поспешила к сходням, переброшенным с берега на судно.
        Они уже ступили на сходни, когда два человека быстро обежали их и преградили им путь.
        - Нельзя! - решительно сказал, один из этих людей, разведя руки во всю ширину сходней.
        - Это почему же нельзя? - удивился Фред. - Мы направляемся в гости к капитану судна, он приходится дядей этой мисс! И кто вы такой, чтобы преграждать нам дорогу? Идемте, Клод!
        С этими словами Фред двинулся на человека, явно намереваясь проложить путь себе и своей спутнице.
        - Назад! - громким шепотом сказал человек, выхватил из своего грудного кармана небольшую книжку и сунул ее в самые глаза Фреду. - Полиция! На судне обыск, обнаружены контрабандные товары!..
        Фред еще пытался протестовать, но его остановил голос Клод.
        - Идемте, Фред! - Она резко повернулась и пошла.
        Вся эта сцена длилась не более четверти минуты и, возможно, не была даже замечена на судне. Молодые люди шли молча, Фреду казалось, что он понимает состояние Клод. Он был так бесконечно далек от всего, чем жила девушка весь этот час, от ее хитрого замысла, от тех противоречивых чувств, которые обуревали душу Клод, что испытывал сейчас только одно желание: утешить ее в ее маленьком огорчении.
        - Я убежден, что это клевета или пустое подозрение, - заговорил он ласковым голосом. - Мне только очень жаль, что вы не смогли проститься с дядей…
        Клод не ответила, она не могла дать себе отчета в своих чувствах. Она была рада, что Фред избег уготованной ему ловушки, но ее мучил страх, что это произошло не случайно, что полиция каким-то образом проведала о замысле дяди Альбера и теперь им обоим грозит беда.
        Тщетно пытался Фред развеять тревогу Клод. Она последовательно отвергла все предложенные им развлечения: кино, кафе, ресторан, прогулку по парку. Ей хотелось остаться одной, к тому же дядя велел ей быть дома к одиннадцати часам. Фред подвез ее на такси к дверям пансиона и после долгих настояний вынудил у нее согласие встретиться завтра у памятника Джефферсону.
        А вскоре после того перед одноэтажным зданием пансиона остановилась другая машина. Из нее вышел человек, позвонил у двери, вошел в дом, появился оттуда вместе с Клод, усадил ее в машину и через несколько минут доставил в то зловещее учреждение, в котором работал мистер Хеллс.

9. КЛОД И ХЕЛЛС

        - Вы Клод Жильбер, не правда ли? - любезно обратился Хеллс к сидевшей перед ним девушке и в знак почтения чуть склонил голову.
        - Да.
        - Вы знакомы с молодым ученым Фредом Коллинсом?
        - Да.
        - Когда именно состоялось ваше знакомство?
        - Дней десять назад.
        - Не откажите сказать: где и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
        - Случайно.
        - А точнее?
        - Мне указали адрес учительницы пения, и, когда я пришла туда, выяснилось, что адрес ошибочный: там жил Фред.
        - И что же?
        - Фред вызвался проводить меня домой… так мы и познакомились…
        - До чего же просто! - восхищенно сказал мистер Хеллс. - Признайтесь, Клод, вы не сами придумали этот гениальный способ свести знакомство с одним из авторов нового метода разделения урана? А? Тут не обошлось без дяди?..
        - Нет, правда, так.
        - Сколько вам лет, дитя?
        - Девятнадцать.
        - Девятнадцать лет - и уже законченная шпионка! - горестно воскликнул Хеллс. - Хладнокровная, лживая, бессердечная! Посмотрите мне в глаза, Клод, очаровательное создание, украшение женского рода, змеиная душа, - зачем понадобилось вам завлекать вашего друга Фреда на германское торговое судно «Граф Отто Бисмарк»? Говорите, ну же!
        Но Клод уже не могла говорить: она сидела, низко опустив золотую голову, крупные, как горошины, слезы медленно стекали по ее лицу и увлажняли снежно-белый пух ее нарядного джемпера.
        - Молчите? - угрожающе произнес мистер Хеллс: он понимал, что Клод уже почти
«дозрела» и вот-вот сорвется с ветки и упадет в его широко расставленные руки. - В таком случае я сам скажу вам, зачем вы тащили его на судно! Его должны были схватить и силой увезти в Германию, а уж там у него пытками выманили бы тайну нового метода!..
        Хеллс не мог знать и лишь догадывался о неудавшемся замысле Стампа, но сразу попал в цель.
        - Это неправда… про пытки… - не поднимая головы, сказала Клод. - Дядя говорил, что Фреду просто дадут деньги…
        - А вы что же, считали, что Фред, этот честный, бескорыстный юноша, благороднейшая душа, способен продаться немецкой разведке за деньги?
        - Я не могла отказать… дяде… Он так много для меня сделал… И потом с ним ужасно несправедливо поступили… на родине… и все из-за его доброты…
        - Доброты? - Хеллс невольно рассмеялся. - Альбер Стамп - добряк!..
        - Дядя ненавидел Гитлера… Он спас тысячи людей в лагерях… а потом его оклеветали…
        - Э-э, Клод, малютка, - протянул Хеллс, не без удивления оглядывая девушку, по-прежнему сидевшую с низко опущенной головой. - Я считал вас змеей, коварной красавицей, шпионкой, а вы, оказывается, круглая дурочка? А ну, подымите головку! Выше, выше! Вот так! Не будем плакать, милое дитя, утрем слезы, попудримся и поговорим по душам! Ну вот и отлично! Ничего страшного не случилось, вам ровно ничто не грозит. Доверьтесь мне, и да будет вам благо!..
        - А вы отпустите меня домой?.. - тихо спросила Клод, и на ее лице проступила чуть приметная кокетливая улыбка.
        - Что за вопрос, милая? Да разве я имею право задерживать вас? Вы же не совершили ничего противозаконного! Прогулка с кавалером по набережной Потомака и даже попытка ознакомиться с торговым судном «Отто Бисмарк» не преступление. В нашем американском суде чтение мыслей не служит доказательством.
        - А я так испугалась… - Клод чуть привстала. - Значит, я могу идти?..
        - Нет, - строго сказал мистер Хеллс. - Наша беседа только начинается, Клод. Я хочу просить вас об одном одолжении.
        - Пожалуйста, я охотно…
        - Начнем издалека: как относится к вам Фред Коллинс?
        - Хорошо.
        - Что значит - хорошо? Он любит вас?
        - Кажется… - Клод покраснела. - Он сделал мне предложение.
        - Ого! Значит, любовь с первого взгляда? Что же, я вполне понимаю беднягу Фреда. Ну, а вы? Дали согласие?
        - У меня есть жених.
        - Это кто же - Джозеф Крайтон? - презрительно сказал мистер Хеллс.
        - Да.
        - И вы, Клод, красавица Клод, любите этого мозгляка? Никогда не поверю!
        - Я не люблю его… Это дядя настаивает…
        - Ох, уж этот мне дядя! - Хеллс негодующе всплеснул руками. - То толкает вас на преступление, то продает вас какому-то ничтожеству, недостойному поднять на вас глаза! Нет уж, я на вашем месте предпочел бы Фреда: талантливый ученый, надежда американской физики, чистая, смелая душа! Признайтесь, Клод: нравится вам Фред?
        - Фред славный.
        - За чем же стало дело? У него нет миллионов? Так будут - стоит ему только опубликовать свое открытие, и на него дождем посыплются доллары. - Хеллс отечески погрозил Клод пальцем. - А ведь вы чуть не погубили такого парня!
        - Я понимаю теперь… мне очень стыдно…
        - А если понимаете, помогите парню, он совсем запутался в каких-то ложных идеях и утаивает от науки свое открытие. Порасспросите его, порастрясите как следует. Раз любит - должен сказать!
        - Я пыталась…
        - Знаю, что пытались. Так то для дяди, а вы для нас постарайтесь!
        - Фред сказал мне, что убеждения не позволяют ему раскрыть свой секрет и что это не только его тайна.
        - Послушайте моего совета, милая девушка, выходите-ка вы замуж за Фреда Коллинса! Мы в два счета окрутим вас, и дело с концом!..
        Клод подняла на Хеллса большие фарфорово-голубые глаза.
        - А как же быть с дядей?
        - А дядю по боку! Мы возьмем вас и вашего Фреда под свое покровительство.
        - Кто это - вы?
        - Ну, наше учреждение - самая могущественная организация в мире!
        - Я думала, вы - полиция…
        - Считайте, что полиция, но только высшая из всех! Ну как, согласны?
        - Я очень благодарна вам, но я должна прежде посоветоваться с дядей… - Клод встала, одернула на себе джемпер и собралась уходить.
        - Сядьте! - грубо прикрикнул на нее Хеллс. - Похоже, вы и в самом деле круглая дурочка. - Он пристукнул сгибом пальца по столу. - Целый час вдалбливаю я вам в голову одно и то же, а вы никак не можете понять, что от вас требуется! Слушайте же: с завтрашнего дня вы будете работать не на вашего дядю Альбера, а на нас! Понятно? До сих пор вы пытались выведать у Фреда Коллинса его тайну для дяди, а теперь то же самое делать будете для нас! Понятно?..
        - Я не смогу больше встречаться с Фредом… после того…
        - Фред не знает, что вы хотели обманом заманить его в капкан, можете преспокойно крутить с ним любовь и выходить за него замуж. А уж там выудите из него его тайну. Понятно?
        - Нет, нет… я не хочу так…
        - А я говорю - выйдете! - загремел Хеллс. - Вы теперь наш человек и должны беспрекословно выполнять мои приказания!
        - Нет, правда, не надо… - умоляюще, в детском испуге произнесла Клод. - Пожалуйста, отпустите меня…
        - Уф! - тяжело выдохнул Хеллс. - Лучше, и верно, иметь дело с последним мерзавцем, чем с этакой… овцой!
        - Я очень прошу вас… я никогда больше не буду так поступать… как с Фредом…
        Хеллс зло рассмеялся.
        - Ну, а мне, девочка, как раз и надо, чтобы вы так поступали! Неужто это трудно понять?
        - Нет, я серьезно больше не буду…

10. КЛОД УЗНАЕТ ПРАВДУ

        Хеллс молчал, раздумывая, как быть ему дальше. Конечно, эту девушку вполне можно сделать послушным орудием, - сумел же Стамп прибрать ее к рукам и приспособить к делу! Разве не обвела она вокруг пальца умника Фреда Коллинса? Не вмешайся он, Хеллс, плыть бы Коллинсу сегодня в Европу в крепкие объятия многоопытной западногерманской разведки! Такие туповатые, холодные, вялые натуры, как эта красотка, отлично поддаются дрессировке и вполне пригодны для выполнения даже трудных, тонких заданий, где требуется не столько ум, сколько природная хитрость, не столько инициатива, сколько выдержка и терпенье. При слабо выраженной эмоциональности они способны входить с людьми в самые сложные отношения: совмещать, к примеру, дружбу с предательством, любовную привязанность с хитрым расчетом, не испытывая при этом никакой душевной неловкости и сохраняя видимость полнейшей искренности.
        Но все это достижимо лишь при одном непременном условии: если такими натурами руководит чья-то воля, способная гнуть их в кольцо, держать в непрестанном подчинении, на короткой сворке. Правда, он не собирался сразу открыть этой девчонке все свои козыри, чтобы оторвать ее от Стампа, подчинить себе, заставить любой ценой вырвать у Фреда Коллинса его тайну. Но, видимо, иного пути нет: пустое запугивание лишь расслабляет эту хаотическую душу, повергает ее в смятение.
        - Скажите-ка мне, Клод, - ласково заговорил Хеллс, - кто были ваши родители?
        - Мой папа был майором немецкой армии, он погиб в России под Курском, а маму убило в сорок четвертом году во время бомбежки в Дрездене, где мы тогда жили. Она не пошла в убежище, а меня отослала с соседкой, это меня спасло…
        - Вы, конечно, не помните своих родителей?
        - Нет, я была тогда совсем маленькой.
        - Но у вас сохранились, вероятно, их фотографии, документы?
        - Нет, все сгорело, бомба попала в нашу квартиру…
        - А остались у вас какие-нибудь родственники в Германии?
        - Дядя говорит, что все наши близкие родные погибли: одни на фронте, другие в тылу, а дальние разбрелись кто куда, и он потерял их след. Теперь из всей нашей семьи остались только я и дядя.
        - Значит, о судьбе своих родителей вы знаете только со слов дяди?
        - Да, конечно, дядя - родной брат моей покойной мамы.
        - А что же сталось с вами после гибели родителей? Дядя взял вас к себе?
        - Нет, я впервые увидела дядю два года назад, когда он приехал за мной в Шомон-на-Марне.
        - А как вы попали в Шомон?
        - Когда умерли мои родители, дядя отвез меня в католический монастырь в Шомон-на-Марне и отдал на воспитание монахиням. В восемь лет я поступила в школу при монастыре и окончила ее в семнадцать лет. Вот тогда дядя и приехал за мной и взял меня к себе в Париж…
        - И взял вас к себе в Париж… - повторил Хеллс, в упор, с нескрываемой насмешкой глядя на девушку. - Ну и ловок же ваш дядя, ничего не скажешь! Все сучки? и задоринки начисто срезал, а места среза загладил… Артист!
        - Кто - артист? - спросила Клод и вслед за тем, что-то поняв вдруг, с горечью воскликнула: - Вы, кажется, не верите мне!..
        - Вам-то я верю, а вот дядя ваш вам все наврал, от первого и до последнего слова! Скажу вам, Клод, по секрету: отец ваш жив и здоров…
        - Неправда, вы просто издеваетесь надо мной! - с накипающими слезами сказала Клод. - Я сама видела его имя и фамилию в списке убитых! У дяди сохранилась вырезка из газеты…
        - Да неужели? - ухмыльнулся Хеллс. - Как же именовался ваш покойный родитель?
        - Майор Карл Эрнст фон Зеверинг.
        - А чем вы докажете, что фон Зеверинг - ваш отец?
        - Мне сказал дядя… - упавшим голосом отозвалась Клод, видимо, Хеллс уже посеял в ней сомнение.
        - А кто мешал дяде ткнуть пальцем в любую фамилию в списке убитых и объявить, что она принадлежит вашему отцу? А?
        - Так я же сама фон Зеверинг, Клотильда фон Зеверинг… Клод Жильбер - это дядя велел мне так называться, когда взял меня из монастыря. Он боялся, что его враги обнаружат его через меня, если я буду носить свою настоящую фамилию.
        - Не-ет, моя милая, вовсе вы не фон Зеверинг! Под этой фамилией дядя сдал вас на руки монахиням, чтобы замести след. Он мастер заметать следы!..
        Клод в растерянности молчала. Кто же она такая, если не Клотильда фон Зеверинг?..
        - Кто же я, если не Клотильда фон Зеверинг? - произнесла она вслух. - И зачем было дяде говорить мне неправду? Вы, наверное, просто насмехаетесь надо мной… шутите… Ведь если бы…
        - Шучу? - грубо прервал Хеллс. - Нет, милая моя, мне не до шуток, пора нам кончать этот затянувшийся разговор! - Он взглянул на часы. - Пять часов, на улице уже утро. Слушайте меня внимательно. То, что я вам открою сейчас, останется навсегда между нами, ни одна живая душа никогда не узнает об этом. Но только при одном условии: вы должны на время забыть о своей воле и целиком подчиниться мне! Иначе я опозорю вас на весь свет, люди с ужасом и отвращением будут отворачиваться от вас, матери будут пугать вами своих детей…
        Хеллс помолчал, как бы давая девушке время оценить все значение сказанного. Конечно, она уже сейчас в смятении, а через несколько минут, когда узнает правду о своем происхождении, из нее можно будет вить веревки.
        - Я не понимаю, о чем вы говорите… - совсем тихо сказала Клод. - Я ничего такого не сделала.
        Хеллс выдвинул ящик своего стола, достал оттуда объемистую папку, приоткрыл ее и вытянул газету.
        - Взгляните, Клод. Знаком вам этот человек?
        Со страниц старой, пожелтевшей газеты на девушку глядел обведенный траурной каймой портрет генерала СС, обергруппенфюрера фон Хагенау. Хотя в ту пору ее дядя был почти на двадцать лет моложе, Клод тотчас же признала его.
        - Это же дядя Альбер! - воскликнула она в радостном удивлении. - Какой красивый и важный! Но почему же в черной рамке? Ой, это вовсе не дядя, какой-то генерал Хагенау, погибший в бою…
        - А разве дядя никогда не называл вам своего настоящего имени?
        - Нет, он опасался, что я проболтаюсь. Он говорил, что придет время…
        - Так вот, милая моя, генерал СС, обергруппенфюрер Вальтер Хагенау и Альбер Стамп - одно и то же лицо! Человек, которого вы называете дядей Альбером, на деле бывший генерал СС фон Хагенау, один из величайших злодеев нацистского режима, заочно приговоренный к повешению в России, Польше и Чехословакии. Незадолго до падения Гитлера гестапо, чтобы спасти его и других злодеев от справедливого возмездия, объявило их умершими, а на деле переправило с фальшивыми паспортами за границу. Так и случилось, что генерал-висельник фон Хагенау превратился в Альбера Стампа…
        - Нет, это неправда… дядя очень добрый… он так любит меня…
        Хеллс извлек из папки ворох фотографий и положил перед Клод.
        - А ну, взгляните!
        На одном фото генерал от гестапо, группенфюрер фон Хагенау, он же Альбер Стамп, - Клод тотчас же узнала его - был изображен в окружении сотен и тысяч лежащих вповалку мертвых тел. Он стоял среди них во весь рост, в отлично пригнанной форме, при орденах, с торжествующим видом победителя. Направленные на лежащих людей автоматы в руках солдат-эсэсовцев указывали на то, что все эти люди были только что расстреляны по приказу генерала. На следующем фото фон Хагенау держал в вытянутой руке револьвер, направленный на группу изможденных, оборванных людей, среди которых женщины, дети, старики. Видно, он не спешит с расправой и как бы позирует, чтобы дать фотографу время запечатлеть для потомства свой подвиг. А вот длинный ряд стоящих на коленях людей со связанными назад руками: генерал фон Хагенау и несколько младших офицеров СС прижимают револьверы к затылкам осужденных; на следующей фотографии осужденные уже лежат на земле, и генерал взирает на них с тем же победным видом.



        Резко отстранив от себя фотографии, Клод в полном изнеможении откинулась на спинку кресла, лицо ее стало одного цвета с белоснежным джемпером.
        - Боже мой, боже!..
        - Да, Клод, вот каков он, этот Альбер Стамп, которого вы именуете дядей Альбером, - как бы сочувственно сказал Хеллс. - А ведь я не показал вам фотографий, на которых он самолично, с применением жесточайших пыток, допрашивает русских военнопленных, партизан и партизанок. У этого палача и убийцы была страсть запечатлевать для потомства свои злодеяния, и часть его фотоархива попала к нам. Наконец, вы не читали показаний, данных суду его сослуживцами по СС и многочисленными свидетелями. Я избавлю вас от этого - у меня самого при чтении этих показаний шевелились волосы на голове. Да и вы уже достаточно знаете, чтобы представить себе человека, выдающего себя за вашего дядю…
        - О, значит он вовсе не дядя мне! - с облегчением воскликнула Клод. - Зачем же понадобилось ему…
        - Это вы еще узнаете, Клод. А пока пойдем дальше. Известно ли вам, кто такая Эльза Штумм?
        - Эльза Штумм… Это ужасная женщина, которая замучила в концлагерях тысячи людей, избивала их до смерти, травила собаками… Эльза Штумм? Я читала о ней в книгах, кажется, ее осудили потом и повесили англичане.
        - Да, да, именно об этой знаменитой злодейке Эльзе Штумм я и спрашиваю вас. Вот взгляните на это фото: Эльза Штумм на виселице в Гамбурге, где она была осуждена на смерть.
        - Ой, как страшно! Будто пустой мешок висит…
        - А ведь Эльза Штумм была очень красива. Глядя на ее портрет, трудно поверить, что это женщина-изверг, украшавшая свою берлогу абажурами из человеческой кожи! Вот посмотрите…
        Клод приняла из рук Хеллса фотокарточку, и на ее лице возникло вдруг странное выражение: смесь недоумения и ужаса.
        - Что это… что это?..
        - Вас, наверное, удивляет поразительное сходство между вами и Эльзой Штумм? - спокойно сказал Хеллс. - Разве вам никто никогда не говорил об этом?
        - Н-нет…
        - А вы припомните, милая! В прошлом году в «Одеоне», в Париже, один человек при виде вас чуть не упал в обморок; то же повторилось в музее восковых фигур; а в последний раз - на лайнере, на котором вы летели со Стампом из Парижа в Вашингтон. Все трое, видимо, бывшие узники концлагеря, в котором свирепствовала Эльза Штумм…
        - Да, да… А я не могла понять тогда…
        - Да вы и сейчас не все понимаете, милая Клод. Между вами и Эльзой Штумм вовсе не случайное сходство. Эльза Штумм - ваша родная мать! Вы ее незаконная дочь от Вальтера фон Хагенау, он же Альбер Стамп. Вот кто ваши родители, Клод, а вовсе не убитый майор фон Зеверинг и его супруга, погибшая при бомбежке!..
        Хеллс, мнивший себя великим знатоком человеческих душ, явно не рассчитал на этот раз силу нанесенного им удара. Почти мгновенно в Клод произошла страшная перемена. От ее лица отхлынула вся кровь, ее фарфорово-голубые глаза остановились и застыли, как у мертвой, на ее побелевшем лице они казались сейчас почти черными; щеки опали, виски вдавились, челюсть отвисла, слегка приоткрыв рот, и оттуда мертвенно поблескивали сухие зубы.
        Хеллс сам ужаснулся делу своих рук. Он достал из ящика стола «бодрящую» таблетку, нацедил из сифона в стакан газированной воды, вскочил с места, обежал стол и остановился перед Клод.
        - Примите таблетку… выпейте воды…
        Клод слабым жестом руки отвела от себя стакан.
        - Не надо…
        - А я вам говорю - примите! - прикрикнул Хеллс. - Вам сразу станет лучше!..
        Клод по-детски всхлипнула, взяла таблетку и запила водой из стакана.
        - Ну вот и хорошо! - ласковым голосом сказал Хеллс. - Не пройдет и полминуты, как вы снова будете молодцом!..
        Прошло несколько минут, прежде чем Клод пришла в себя. Но было похоже, что за эти считанные минуты она успела перенести тяжелую болезнь: ее нельзя было узнать. Ничего не осталось от ее красоты, от ее юности, ее словно опалило той страшной правдой, которую открыл ей Хеллс. У нее не было сил держаться прямо, она ссутулилась в кресле, голова склонилась, глаза погасли, даже кожа на лице, казалось, одрябла. Быть может, если ей суждено жить, к ней еще вернутся и сила, и здоровье, и бодрость духа, и все блага юности, но сейчас ее душа была погружена во мрак, из которого она не видела иного выхода, кроме смерти.
        - Вот и отлично! - бодро приговаривал Хеллс. - Может, еще таблеточку, а?
        Клод отрицательно покачала головой.
        - И чего вы так испугались, скажите, пожалуйста! От вас же самой зависит, чтобы ваша тайна навеки схоронена была в этой папке. Выведайте у Фреда Коллинса открытый его учителями, Нельсоном и Хантером, новый способ разделения изотопов урана - и все! Если для этого потребуется выйти за него замуж - выходите, да поскорей! А уж мы справим вам такую свадебку…
        Клод сидела недвижно, погруженная в себя, и, казалось, не слышала, что говорит Хеллс.
        - Счастливый брак по заданию тайной полиции… - проговорила она вдруг ровным, тихим голосом, с какой-то странно-иронической интонацией, в которой, верно, сказалась сейчас ее новая зрелость, приобретенная такой страшной ценой.
        - Ну, зачем же упрощать… - не без обиды отозвался Хеллс. - Наше учреждение…
        - Я прошу вас отпустить меня, - прервала его тем же тихим, ровным голосом Клод и тяжело поднялась с кресла. - Я не могу сейчас ни говорить, ни слушать…
        - Что ж, я не возражаю, Клод, - великодушно согласился Хеллс. - Взвесьте все, подумайте, а сегодня вечером, к десяти часам, я пришлю за вами машину. Согласны?
        Клод молча наклонила голову.
        - Но только знайте, - железным голосом напутствовал ее Хеллс, - или вы раздобудете у Коллинса его тайну, или… Ясно?

11. ОТЕЦ И ДОЧЬ

        Вскоре после неудачной попытки захватить Фреда Коллинса в гостиницу к Стампу явился посланец от капитана судна «Граф Отто Бисмарк».
        - Сорвалось… - шепнул он ему в самое ухо.
        Стамп жестом приказал ему молчать, усадил за стол, положил перед ним лист бумаги и авторучку.



«Операция провалилась, - писал посланец. - Видимо, за Коллинсом для защиты его от возможной опасности велась постоянная слежка, и, когда агенты увидели, что он готов взойти на наше судно, они заподозрили неладное и решительно преградили ему путь. В оправдание своих действий агенты привели, вероятно, какой-либо выдуманный предлог. Во всяком случае, после короткого пререкания Коллинс и его спутница удалились. Почти тотчас же, не заходя на судно, удалились и агенты; по всей вероятности, они последовали за Коллинсом. Однако третий агент, оставшийся во время инцидента в стороне, прохаживается по набережной и держит судно под наблюдением. Те же сведения сообщены известному вам лицу. От последнего получено приказание во избежание возможных осложнений отплыть сегодня ночью в Европу».

        Прочитав записку, Стамп тут же сжег ее и отпустил посланца. Конечно, это работа Хеллса. Он не знал - и не мог знать - о предстоящем похищении Коллинса, но теперь, без сомнения, догадался, кто именно был автором этой затеи и в чьих интересах она проводилась; понял он и роль, отведенную Клод. Опасное, очень опасное положение…
        Сколько сейчас времени? Половина одиннадцатого - значит через полчаса он должен быть у Клод. Можно представить себе, как встревожена бедная девочка. Да, теперь, когда Хеллс держит Коллинса под надзором, ему, Стампу, уже не добраться до открытия Нельсона и Хантера. Прощай мечта вернуться на родину триумфатором! Скверно сложатся теперь и здешние его дела: ни Хеллс, ни начальство Хеллса не простят ему этой, пусть и неудавшейся, попытки перехватить у них для чужой разведки один из важнейших секретов производства атомного оружия. Да и Клод, единственную привязанность на земле, он так опрометчиво поставил под удар! Теперь он у них в руках со всеми своими потрохами! Стар ты становишься, Хагенау, стар, неосмотрителен, нетерпелив…
        В начале двенадцатого Стамп был на квартире У Клод.
        - Мисс Клод еще не приходила.
        - Не приходила? - удивился Стамп. - Хорошо, я обожду.
        - Пожалуйста.
        Альбер Стамп, богатый делец, щедро оплачивающий пребывание своей юной племянницы в пансионе, пользовался у хозяйки почетом и мог являться в любое время. Сейчас он мерил шагами большую, комфортабельно обставленную комнату Клод, не в силах унять снедавшую его тревогу. Как могло случиться, что Клод вовремя не вернулась домой, зная, с каким нетерпением ждет он от нее вестей? Уж не попалась ли она в лапы Хеллсу?
        Половина двенадцатого, двенадцать… А может, она ожидает его в гостинице? Стамп звонит по телефону дежурному администратору.
        - Нет, - говорит тот, - ваша комната заперта, ключ на месте. Заходила ли мисс Клод раньше? Не могу сказать, я только что сменился…
        Стамп вышел из дому. Куда идти? Где искать Клод? Он садится в такси, дает адрес своей гостиницы и в нетерпении понукает водителя, чтобы ехал быстрее.
        Вот он входит в вестибюль и почти бежит к конторке дежурного.
        - Позвоните коридорному, узнайте, не заходила ли мисс Клод перед вашим дежурством!
        - Простите, мистер Стамп, но коридорные также сменяются в полночь.
        - Да, да, я забыл…
        А что, если она у Джозефа? Но нет, в первом часу ночи! Все же надо зайти к нему: быть может, она звонила Джозефу.
        - Мистер Крайтон у себя?
        - У себя.
        Стамп, минуя лифт, взбегает на четвертый этаж и стучит в дверь комнаты Джозефа. Молчание. Он стучит громче, настойчивее. Дверь отворяется; на пороге заспанный, помятый Джозеф в пестрой, «попугайной» пижаме.
        - А, это вы! - говорит он грубо. - Чего вам?
        - Клод не была у вас? Не звонила?
        - Не была, не звонила. Я целый день ждал ее и не выходил из дому. Наверное, опять шляется неведомо где! Нечего сказать, хорошо вы воспитали свою племянницу…
        - Вы бы лучше поменьше хлестали виски, возле вас невозможно стоять! Жених!
        - Я напился с горя, - плаксиво говорит Джозеф. - Вы знаете, как я люблю Клод…
        Он продолжает еще что-то говорить, но Стамп уже сбегает с лестницы. Не заехать ли в гостиницу к Брокару? Возможно, что, расставшись с Фредом, Клод сразу же направилась к нему, Стампу, чтобы сообщить о неудаче, а не застав его дома, решила, что он у Брокара. К тому же она сдружилась здесь с этой брокаровской потаскушкой, Энн Кроули. Вот уж совсем ни к чему! Надо поскорее выдать Клод за этого богатого идиота Джозефа, у нее будет свой дом, заведутся подруги из общества…
        Он напугал Брокара своим ночным посещением, поднял его с кровати и узнал от него лишь то, что ему и без того было известно: Клод не заходила, не звонила. И вдруг на Стампа снизошла спокойная уверенность: конечно же, Клод сейчас дома и спит в своей кровати глубоким сном. Просто девочка захороводилась с этим Фредом и потеряла чувство времени.
        Такси снова мчит Стампа через ночной город в пансион.
        - Нет, мисс Клод не появлялась… - отвечает на его вопрос заспанная горничная.
        Но на этот раз Стамп улавливает в ее голосе и в повадке что-то странное, неуверенное.
        - Вы, наверное, знаете? - задает он нелепый вопрос. - Быть может, мисс Клод все же приходила и опять ушла?
        - Нет, нет, - настойчиво повторяет горничная, и Стамп еще более утверждается в своих подозрениях.
        Он достает из кармана десятидолларовую бумажку и протягивает горничной.
        - Ну? - говорит он требовательно.
        Горничная берет бумажку, зажимает ее в руке и несколько раз энергично кивает головой.
        - Кто-нибудь заезжал за ней? Да?
        Горничная не произносит ни слова, она только утвердительно кивает головой. Нет, она не нарушила полученного от полиции запрета: не сказала Стампу ни слова.
        - Мужчина?
        Энергичный утвердительный кивок.
        - И забрал ее с собой?
        Утвердительный кивок.
        - Когда это было?
        Молчание, неподвижность.
        - В одиннадцать?
        Отрицательный кивок.
        - В половине одиннадцатого?
        Утвердительный кивок.
        Стамп поворачивается и уходит. Ясно: Клод попала к ним в лапы! Правда, в этом нет ничего страшного: поговорят и отпустят. Лишь бы только Клод сама не проболталась об этом злополучном плане похищения Фреда. Это дало бы им в руки прямое доказательство его, Стампа, измены: попытка передать иностранной державе важную государственную тайну. Вот тогда они, пожалуй, могут отправить его на электрический стул.
        А что, если им известно о происхождении Клод? Но откуда, каким образом? О его отношениях с Эльзой и в ту далекую пору мало кто знал, не так-то часто приезжал он к ней в лагерь. А потом это потонуло во времени, да и сам он обрубил все концы. Единственную сестру Эльзы, у которой сразу после казни Эльзы находилась одно время малолетняя Клод, он досыта накормил два года назад брокаровским мортуином… А все же… Как-никак, в их распоряжении вся картотека нацистской партии! Вдруг до Хеллса доползли какие-нибудь слухи о нем и об Эльзе, он взял личную карточку Эльзы и был поражен сходством между нею и Клод? А там могли найтись и свидетели, работавшие вместе с Эльзой. Нет, ни за что нельзя поручиться, в этом их учреждении работает немало бывших гестаповцев. Если Клод узнает, это будет ужасно, она возненавидит его, и он потеряет ее навсегда… Не надо было брать ее с собой в Вашингтон…
        Стамп бросился к телефонной будке и набрал секретный номер, по которому в случае настоятельной необходимости имел право звонить Хеллсу.
        - Дайте двадцать восьмую!
        - В двадцать восьмой никого нет.
        - Неправда, сейчас же дайте мне двадцать восьмую!
        Короткий щелк: на том конце положили трубку. Стамп снова набрал тот же номер.
        - Я требую двадцать восьмую, дело большой важности и срочности!
        - Там никого нет!
        - Ложь! - бешено заорал Стамп. - Там незаконно допрашивают некую Клод Жильбер, и если вы тотчас же не дадите мне…
        Стамп знал, что грубо нарушает строжайшие правила общения со своим секретным начальством, но ему было сейчас не до того. Впрочем, с таким же успехом мог он кричать в пустоту: на том конце провода снова послышался щелк. Однако он не в силах был остановиться, признать свое бессилие и продолжал звонить раз за разом.
        Наконец он бросил трубку на рычаг и поехал к себе в гостиницу. Если бы не Клод, ему следовало бы сейчас просто удрать куда глаза глядят, пока Хеллс не захлопнул капкан. А, будь что будет!..
        Войдя в свою комнату, Стамп проглотил огромную дозу снотворного и, как был, в одежде завалился на диван. Главное сейчас - забыться до утра, а там, быть может, все обернется к лучшему…
        Вероятно, он хватил слишком большую дозу, и она плохо сработала. Во всяком случае, он проспал не более трех часов и проснулся внезапно, словно от внешнего толчка. За окнами уже белеет рассвет: пять, шесть часов утра. Не вставая с дивана, Стамп безотчетно поворачивает голову к двери: там стоит Клод. Он вскакивает с дивана, хочет шагнуть к ней, но что-то удерживает его. Это совсем другая Клод. Клод, которая все знает.
        - Скажите, это правда? - произносит она тихо, без всякой интонации.
        - Что, Клод?
        - Вы понимаете, о чем я спрашиваю.
        - Ну, правда! - развязно говорит Стамп, все равно в том состоянии, в каком находится Клод, она мгновенно отличит ложь от правды. - Что ж тут такого? Ты должна гордиться, что ты дочь женщины, удостоенной личной благодарности рейхсфюрера Гиммлера, а твой отец - заслуженный генерал СС, кавалер рыцарского креста. Сейчас, когда в нашей Германии снова…
        - Значит, правда.
        Клод отворачивается от него, открывает дверь, выходит из комнаты.
        - Клод, Клод!
        Стамп бросается вслед за ней, но она быстро уходит по коридору к лифту. Следовать за Клод в таком растерзанном виде ему не к лицу, да в этом нет и надобности. Теперь, когда ей стало известно, что он приходится ей родным отцом, она, конечно, быстро утешится, перестанет ломаться и сегодня же вернется к нему.

«Может, так и лучше, - решает Стамп. - Эти ложные отношения уже давно тяготили меня».
        Он снова ложится спать, видимо, действие снотворного еще не кончилось. Будит его телефонный звонок.
        - Хелло!
        - Мистер Стамп? - спрашивает медленный, немолодой женский голос.
        - Да, это я.
        - С вами говорит миссис Джесси Вуд.
        - Да, да, я слушаю вас, миссис Вуд!
        Это хозяйка пансиона, где живет Клод.
        - Мистер Стамп, большое несчастье… - в трубке слышится всхлип.
        - Говорите, ну, говорите же!
        - Мисс Клод… отравилась… умерла… Бога ради приезжайте скорее… я в отчаянии…

12. ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР

        Когда Парсонс вошел в его кабинет, Хеллс сразу решил, что предстоит важный разговор: тот работал в другом конце города и, как старший по положению, мог вызвать Хеллса к себе. Если же не сделал этого, значит имел в виду своего рода
«тонкость»: подчеркнуть важность поручения и одновременно особое доверие, оказываемое подчиненному.
        - Ну, Хеллс, как наша красотка? - игриво начал Парсонс. - Какая же разведка вдохновила ее на романтическое приключение с нашим юным Фредом Коллинсом? Или я утратил всякое чутье, и тут всего лишь банальная интрижка, не имеющая ни малейшего отношения к девяносто второму элементу менделеевской таблицы?
        - Ваше чутье не обмануло вас, Парсонс: разведка.
        - Да ну? Советская?
        - Нет, Парсонс, боюсь, они не нуждаются в этом. Немецкая. Боннская. И если бы не мои парни, нашего Коллинса уволокли бы вчера силой в Европу…
        И Хеллс рассказал Парсонсу о неудавшейся попытке Клод заманить Фреда Коллинса на готовое к отплытию судно «Граф Отто Бисмарк» и о той роли, какую играл в этом замысле Стамп.
        - Ого, я вижу, боннская разведка здорово оперилась, если пустилась в такой рискованный полет! Надо дать им слегка по рукам, мы вовсе не намерены делиться с ними нашим Атомным Бизнесом, пусть довольствуются готовой продукцией… Но Стамп! Что предлагаете вы делать с этим негодяем, Хеллс?
        - Поскольку его постигла горькая неудача, - Хеллс усмехнулся, - он, мне кажется, заслуживает снисхождения. К тому же в качестве двойника он еще может оказать нам немало услуг. Словом, будем держать его на короткой сворке и строгом ошейнике!
        - Не возражаю. Ну, а простачок Коллинс не усомнился после этой истории в своей красотке?
        - Ничуть. Мои парни так ловко обделали дельце, что он ровным счетом ничего не заподозрил.
        - Значит, по-прежнему пылает любовью… к боннской разведке? Так?
        - Так.
        - Что же, пригласите красотку к себе и внушите ей, что отныне она должна представлять при особе Коллинса не организацию Гелена, а наше скромное учреждение. Если удастся - выдайте ее за него замуж. А Стампа отошлите поскорее в Париж…
        - Я восхищен вашей изобретательностью, - растроганным голосом сказал Хеллс, хотя в словах Парсонса не было для него ничего нового. - Но, увы, ваше предложение неосуществимо.
        - Это почему же? - строго спросил Парсонс.
        - Красотки уже нет в живых.
        - Что-о?
        - Видите ли, Парсонс, с ней случилось примерно то же, что и с профессором Хантером…
        Это был ловкий ход: Хеллс одним ударом выбил оружие из рук разгневанного начальника.
        - Что вы хотите этим сказать? - нахмурился Парсонс.
        - Я хочу сказать, что с людьми становится все труднее работать. Они утратили - как бы это выразиться? - всякую прочность.
        - Да, да, - поспешно согласился Парсонс, - в этом есть доля истины!
        - В моем распоряжении, - продолжал Хеллс эпическим тоном, - имелся серьезный материал, с помощью которого я рассчитывал связать красотку по рукам и ногам. Так бы оно и вышло, но средство, как и в случае с Хантером, оказалось слишком сильным: сегодня на рассвете красотка приняла летальную дозу веронала и умерла. Таким образом, единственный мост, по которому мы могли проникнуть в сердце Коллинса, а через сердце - в его мозг, оказался разрушенным…
        - Вы очень образно выражаетесь, Хеллс. Однако босс менее всего ценит в своих сотрудниках красноречие.
        - Я не сомневаюсь, Парсонс, что вы в качестве моего  т о в а р и щ а  п о  н е с ч а с т ь ю  замолвите за меня доброе слово боссу.
        - Вы наглец, Хеллс, но на этот раз ваша взяла, и мне поневоле придется за вас распинаться.
        - Благодарю вас. А что нам делать с этим злополучным методом? Может, повести на Коллинса прямую атаку? В конце концов он не более как самонадеянный мальчишка!
        - Вы склонны к упрощению, Хеллс, мне это очень не нравится в вас, - взял реванш за свое поражение Парсонс. - Я третьего дня вызвал этого «мальчишку» к себе, бился с ним несколько часов и пришел к заключению, что легче высечь искру из льда, чем вытянуть из Коллинса его тайну. Конечно, можно прибегнуть и к более убедительным доводам, но не забудьте, что за Коллинсом стоит Гарри Нельсон, с этим приходится считаться. А теперь еще и эта последняя наша надежда сбежала на тот свет… Вы провалили очень серьезное мероприятие, Хеллс!
        - Я сожалею об этом.
        - Давно бы так. Надеюсь, вы сделаете для себя все выводы из этой прискорбной неудачи.
        - Не премину, - с ложным смирением отозвался Хеллс. - Но скажите, неужели исчерпаны все возможности добраться до этой тайны?
        - В сущности, все. Я сделал последнюю попытку: подослал к Нельсону сына одного его близкого друга, но этот парень оказался дураком, и Нельсон вскоре прогнал его… - Парсонс снял с носа очки, тщательно протер их носовым платком. - Однако перейдем к делу, которое привело меня сегодня к вам, Хеллс.
        - Я весь внимание, - Хеллс ничуть не сомневался, что главный разговор еще впереди.
        Парсонс помолчал, откашлялся, уселся поудобнее в кресло, лицо его приняло важное, сановное выражение.
        - Личное поручение босса! - он снова помолчал. - Скажу сразу: речь пойдет об очень серьезной неудаче, затрагивающей большие интересы весьма влиятельных лиц. Мы - именно мы, Хеллс, наше учреждение, - втянули этих лиц в большой бизнес за пределами нашей страны, и на днях получены сведения, указывающие на сомнительность этого бизнеса. Короче: на африканских землях компании «Ураниум-Буала» не обнаружено ни следа урановой руды…
        - Не может этого быть!..
        - Повторяю, Хеллс, - холодно сказал Парсонс, - на землях «Ураниум-Буала» не найдено ни единого грамма урановой руды, хотя вся площадь разработок разведана шурфами до указанной в рукописи глубины залегания и даже значительно глубже.
        - Ничего не понимаю! Чего же стучали счетчики Гейгера на воздушном радиометре?
        - Счетчики Гейгера не ошиблись: в недрах владений «Ураниум-Буала» оказался торий, также радиоактивный элемент, в котором, однако, наша военно-атомная промышленность не испытывает пока ни малейшей нужды.
        - Черт знает что!..
        - Когда мы получили от Джадсона эту печальную весть, я пригласил к себе главного геолога компании. Он подтвердил, что не осталось более никакой надежды обнаружить в недрах владений «Ураниум-Буала» урановую руду. Однако он добавил, что поражен несоответствием этого бесспорного факта с высокими достоинствами научного труда, легшего в основу разработок. Ученый такого калибра, как автор рукописи, сказал он, таких обширных знаний, такой скрупулезной добросовестности, такого исследовательского дара ни в коем случае не мог спутать уран с торием. Подобной ошибки не допустил бы даже юный студент-геолог. Тут, по глубокому убеждению главного геолога, произошло какое-то странное недоразумение. Он готов поручиться всем своим сорокалетним геологическим опытом, что в рукописи описано  р е а л ь н о е  месторождение урана, и ошибка допущена, видимо, лишь в отношении координат… Скажите, может чем-либо помочь в этом деле ваш Брокар?..
        - Брокар в такой же мере мой, как и ваш, Парсонс, - резко сказал Хеллс. - Я никому не позволю навязать мне ответственность за него… Что же касается вашего вопроса - нет, не может! Брокар - всего-навсего вор, укравший чужое открытие.
        - Чужое открытие… - многозначительно повторил Парсонс. - Надеюсь, вы поняли теперь, Хеллс, что привело меня к вам?
        - Босс хочет знать, кто является подлинным автором рукописи?
        - Не только знать, Хеллс, но и разыскать его и приставить к делу! До сих пор мы в нем не нуждались, а теперь нам без него зарез…
        - Я не могу поручиться, что мы с вами говорим о живом человеке.
        - Постарайтесь узнать, возьмите в оборот вашего Брокара!
        - Нашего Брокара, Парсонс… Что ж, попытаюсь. Для него, как для акционера, это вопрос жизни или смерти!
        - И не только для него, Хеллс: затрачены большие миллионы. В расчете на сверхприбыли компания построила на своих землях целый городок: сотни коттеджей для служащих, каменные бараки для белых рабочих, заводские здания, разместило заказы на горное оборудование, проложило отличные дороги. И все это на сплошной топи, среди дремучих зарослей… Это же скандал, Хеллс! Боссу придется держать ответ перед самим Джадсоном, перед Комиссией, ссудившей компании десятки миллионов государственных денег! Наконец, Англия, «Биккерс-Стронг»!.. Да, признаться, босс и лично заинтересован в этом как держатель крупного пакета акций…
        - Ну, босс как-нибудь выдержит, а к скандалам ему не привыкать, - мрачно заметил Хеллс, утративший всякую осторожность при мысли, что сорок тысяч долларов в виде акций «Ураниум-Буала», полученных им в дар от Брокара, не сто?ят сейчас и одного цента.
        - Хеллс, я просил бы в моем присутствии…
        - Слушаюсь. Коротко говоря, если автор рукописи жив и если Брокару известно его имя, я вам его раздобуду.
        - А вы уверены, что Брокар захочет назвать его?
        - Уверен.
        - Я так и передам боссу, Хеллс, - заключил Парсонс, вставая. - Этим вы искупите вашу вину в провале операции с Коллинсом и стамповской красоткой…
        - А уж заодно и вашу вину в провале с Хантером. Не возражаете?
        - Ей-богу, Хеллс, мне начинает импонировать ваша наглость. - Парсонс потрепал по плечу своего подчиненного. - Это как раз то качество, которого сам я начисто лишен.
        - Вы недооцениваете себя, Парсонс, - без улыбки сказал Хеллс. - Кстати, пришлите мне заверенную копию документа, удостоверяющего, что в недрах владений
«Ураниум-Буала» урановая руда не обнаружена.
        - Вы не доверяете мне?
        - Что вы, Парсонс! Это мне не доверяет Брокар…

13. ОТРЕЧЕНИЕ БРОКАРА

        На другой день Хеллс вызвал к себе Брокара.
        - Печальная новость, Брокар. Вы разорены!
        - Как - разорен? Что это значит?
        - Это значит, что акции компании «Ураниум-Буала» потеряли всякую ценность и не стоят сегодня даже той бумаги, на которой они напечатаны.
        - Бросьте шутить, Хеллс! Неужели это кажется вам остроумным?
        - Я не шучу, Брокар.
        - Тогда вы хитрите со мной… Для чего-то!
        - Нет, я не хитрю с вами, Брокар. Компания «Ураниум-Буала» самоликвидируется. Не сегодня-завтра вы выйдете из тридцатиэтажного здания компании таким же нищим, каким вошли в него.
        - Но почему же? Почему? - Брокар вскочил с места, лоб его взмок, сердце надсадно болело, словно кто сжал его в горсти. - Не мог же прогореть Дин Джадсон? Наконец Комиссия, оказавшая компании кредит…
        - А компания и не прогорела, - голосом самой судьбы вещал Хеллс. - Она весь свой капитал вложила в мертвый инвентарь, неспособный принести ни цента дохода. На расчищенной от джунглей бывшей земле Крайтонов за три месяца выстроен целый город, обогатительные заводы, проложены дороги, заказано горное оборудование на многие миллионы долларов, и все это приходится теперь бросить за ненадобностью. Пройдет год-другой, и над этим бесплодным богатством опять сомкнутся джунгли…
        - Врете вы все! - кричал Брокар, наступая на Хеллса. - Вы задумали какую-то подлость, вы хотите избавиться от меня! Я не позволю, я пойду к самому Джадсону, я…
        - Вполне понимаю вас, Брокар, - сочувственно сказал Хеллс. - На вашем месте я и сам пришел бы в отчаяние. Но что поделать: в недрах земли, приобретенной компанией у Джозефа Крайтона, не оказалось ни грамма урана.
        - Что?! Что?!
        - Я говорю: ни грамма урана.
        - Вы хотите сказать, что автор рукописи…
        - Я ничего не хочу сказать, Брокар, кроме того, что доподлинно мне известно: в пределах координат, указанных автором рукописи, не оказалось месторождения урана.
        - Быть этого не может! Это не такой человек, чтобы…
        Брокара прервал стук в дверь.
        - Войдите!
        В комнату, неслышно ступая, вошла девушка, безличная, как тень, положила перед Хеллсом небольшой пакет и вышла. Хеллс вскрыл пакет, извлек из него бумагу и протянул Брокару.
        - Читайте! Этот документ подписан главным геологом «Ураниум-Буала».
        Брокар прожевывал каждое слово, ему не верилось, что оно значит именно то, что значит. В то самое время, когда он решил, что одержал, наконец, верх над своей проклятой судьбой, против него восстала сама природа. Закончив чтение, он поднял на Хеллса погасшие глаза.
        - Что же делать, Хеллс? Это ужасно! Да и вы сами…
        - Ну, конечно, - резко прервал Хеллс и предостерегающе поднял руку, - я и сам глубоко огорчен. Для нас это страшный моральный удар, ведь наше учреждение было крестным отцом этого предприятия…
        - Но как же все-таки быть, Хеллс? Может быть, компания согласится добывать торий?
        - Это сейчас не бизнес!.. Есть только один человек, способный спасти положение: автор рукописи. Если он укажет точное местонахождение открытых им залежей урановой руды, он предотвратит самоликвидацию «Ураниум-Буала». Он жив, Брокар?
        - Не знаю.
        - Он мертв?
        - Не знаю.
        - В таком случае назовите его! Если он жив, мы разыщем его и вернем ему авторство.
        - А что в таком случае останется мне?
        - Пакет акций, ценность которого будет непрестанно расти.
        - Но я получил эти акции как первооткрыватель уранового месторождения!
        - Ничего подобного. Вы получили их как посредник, в виде комиссионных. Единственное, чего вы лишитесь, это директорского места.
        - Черт с ним, с директорством, лишь бы акции сохранили свою ценность! Я согласен, Хеллс…
        - Имя, фамилия автора?
        В эту решительную минуту Брокара вдруг охватило сомнение. Все, чего он достиг за последние месяцы, - нежданный поворот в его судьбе, удивительный скачок из грязного парижского закутка в лучшую гостиницу Вашингтона, с хромоногого стула в директорское кресло компании «Ураниум-Буала», богатство, о каком он не смел и мечтать, - все это принесла ему магическая рукопись Анри Картье. И вот он сам, по собственной воле, должен отречься теперь от нее, лишить себя единственной возможности разговаривать с этими людьми, как равный с равными.
        - Я жду, Брокар!
        Однако Брокар медлил. Конечно, у него нет иного выхода, как назвать это имя, которое он считал навсегда похороненным в глубине своей памяти. Но сто?ит лишь произнести это имя вслух, как сказка вмиг расколдуется.
        - Не забывайте, Брокар, что любое жизненное положение можно истолковать по-разному, - услышал он словно издалека недобрый, звучавший угрозой голос Хеллса. - В данный момент мы считаем вас посредником между бесхозяйной рукописью и Атомным Бизнесом. Но если вы вынудите нас к тому, мы сочтем ваши махинации с рукописью простым мошенничеством. Тогда вам придется вернуть ваши акции, как полученные обманным путем, и отведать тюремной похлебки. И уж тут вам не поможет никакой депутат… К слову, вы не забываете извещать вашего таинственного парижского корреспондента, что пока не нуждаетесь в защите этого депутата? А то подымется такая кутерьма…
        - Можете не беспокоиться об этом. - Брокар снова помолчал, оттягивая роковую минуту. - Кстати, я не уверен, что автор рукописи жив…
        - Вы что же, вонзили ему нож в грудь, когда крали у него рукопись?
        - Не говорите глупостей! - рассердился Брокар. - В отличие от некоторых других людей и учреждений я не способен убить даже муху…
        - Почему же в таком случае не быть этому человеку в живых?
        - Около полугода назад он ушел из дому, обещав через час вернуться, и с той поры бесследно исчез.
        - Имя, фамилия?
        - Черт с вами, получайте! Геолог Анри Батист Картье, Париж, улица Компьен, семнадцать.
        - Имена родных, проживавших с ним по этому адресу?
        - Сын Робер, семнадцати лет, сестра Мари, сорока четырех лет.
        - Он что, вдовец?
        - Вдовец.
        - Из красных? Коммунист?
        - Знаю только, что он был на подозрении у полиции, за ним велась слежка.
        - Если он жив, мы его заполучим. Готовьтесь к отъезду, Брокар. Завтра вы полетите в Париж и с нашей помощью возьметесь за поиски Анри Батиста Картье. Прежде всего отправитесь к нему на квартиру…
        - Вы что, смеетесь надо мной? Я обманом выманил у его сына рукопись, а теперь…
        - Вот именно! А теперь в качестве раскаявшегося грешника возвратите ее обратно.
        - А если сам Картье уже вернулся домой?
        - Это было бы лучше всего, это сразу избавит нас от всяких хлопот. Трогательная сцена: благородный мошенник является к своей жертве, чтобы исправить содеянное зло!
        - Я представляю себе эту сцену иначе: жертва вызывает по телефону полицию…
        - Ладно, я сегодня же запрошу Париж, возвратился ли Картье домой. Во всяком случае, это дело надо провернуть возможно быстрее. Вы будете искать Картье, так сказать, по семейной линии, а мы - по официальной, через французскую разведку. В помощь вам мы дадим Стампа, он полетит в Париж вместе с вами…
        - Стамп? - нахмурился Брокар. - Я бы предпочел обойтись без этого зловещего типа.
        - Этот зловещий тип нажмет в Париже на рычаги, которые для вас недоступны. Затем в случае удачи он препроводит вашего Картье в Буала и останется там на должности помощника управляющего рудниками. Он знает Африку, умеет управляться с черными…
        - Ладно, пусть будет Стамп… Кстати, Хеллс, вы не знаете причину самоубийства его племянницы?
        - Не имею понятия.
        - Жаль ее, она была славной девушкой, к тому же прехорошенькой. Знаете, Хеллс, Стамп удивил меня. Я не ожидал, что он способен к такой глубокой привязанности. Он чуть не бился головой о стену, моя Энн просидела над ним целую ночь, как нянька!
        - Он уже утешился. У подобных людей личное горе трансформируется обычно в еще большую злобу против всего человечества. Во всяком случае, он летит завтра с вами в Париж.
        - Вы что же, договорились с ним до моего прихода? Значит, вы были уверены, что я открою автора рукописи?
        - Разумеется, у вас же не было другого выхода. - Хеллс поднялся и протянул Брокару руку. - Желаю вам удачи, Брокар!..
        В тот же день, к вечеру, Брокар узнал от Хеллса, что Анри Картье продолжает числиться в полицейских списках Парижа пропавшим без вести и что на Компьен, 17 по-прежнему проживают его сестра Мари Картье и сын Робер. А наутро лайнер прямого сообщения вылетел из Вашингтона в Париж, неся на своих могучих крыльях двух посланцев секретного учреждения: убийцу и мошенника.



        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ



1. КАЮЩИЙСЯ ГРЕШНИК

        Из опасения обратить на себя внимание полиции Брокар по возвращении в Париж поселился у Стампа. Он решил не возвращаться на свою старую квартиру, пока не будут благополучно завершены мирные переговоры с семейством Картье.
        В первый же день Брокар отправился к Жанне Бове, у нее хранился оригинал рукописи.
        - О мосье Эмиль!.. - в страдальческом восторге воскликнула Жанна, открыв дверь своему другу, как бы сошедшему со страниц американского журнала мод.
        - Здравствуй, Жаннетта, здравствуй…
        Брокар был явно смущен бурным проявлением ее радости. Едва ли не впервые он ощутил, что Жанна - единственный на свете человек, с которым ему не нужно никакой настороженности, оглядки, расчета. Ей-богу, после общения со всеми этими Стампами и Хеллсами возле Жаннеты можно отдохнуть душой.
        А Жанна закрыла ладонью глаза, и между ее тонких, бледных пальцев проступила влага.
        - У тебя, что, глаза на мокром месте?.. - с грубоватой ласковостью сказал Брокар и тронул ее за плечо. - Давай сюда стамеску и молоток, мне надо вскрыть тайник и забрать рукопись. Ну, возьми же себя в руки, Жаннетта!
        - Да, да, простите меня, мосье Эмиль…
        Брокар уже не верил более ни во всемогущество депутата Кулона, ни в то, что помощь этого краснобая когда-нибудь ему пригодится. Все же на всякий случай он вписал в заветный документ краткую историю своих похождений за пять месяцев пребывания в Вашингтоне, упомянул и о своих подозрениях, связанных с гибелью Крайтонов.
        - Наше условие остается в силе, Жаннетта, - сказал он перед уходом. - Если я в течение месяца не дам о себе знать, отнесешь это письмо к депутату Кулону.
        - Как, вы опять уезжаете, мосье Эмиль?
        - Не знаю, пока ничего не знаю!
        - Когда же вы вернетесь в Париж совсем… как раньше?
        - Говорю же тебе, пока ничего не знаю!..
        Легкая жизнь в Вашингтоне избаловала, изнежила Брокара, и его пугала предстоящая встреча с Робером, необходимость вести с ним - а то и с людьми более искушенными - сложную и небезопасную игру. Но что было делать? Ведь решался вопрос о всей его дальнейшей судьбе: останется ли он среди людей, живущих на всем готовом, не ведающих ни нужды, ни докучных забот о хлебе насущном, или снова будет брошен на дно Парижа, откуда выбрался лишь по воле случая. После долгого размышления Брокар отверг всякие хитрые подходы к Роберу и остановился на самом простом: разыграть из себя кающегося грешника. Если не сам Робер, то уж тетя Мари наверняка клюнет на эту приманку.
        Улица Компьен, 17… Как же давно был он здесь со своим убогим набором косметических снадобий! Кажется, с того дня миновало несколько лет. Не сразу решился Брокар переступить порог этого дома, несколько раз прошелся он взад и вперед, прежде чем открыл изъеденную временем, тяжелую, скрипучую дверь.
        Вот тут, направо, жил - да, верно, и сейчас живет - полицейский офицер со своей очаровательной дочкой - кажется, ее зовут Бабеттой. Налево - седая ведьма, она грубо отшила его тогда.
        Второй этаж… Право, в тот раз Брокар с более легким сердцем нажал кнопку звонка квартиры Картье. Тогда он еще не был отягчен таким грузом вины перед этим славным мальчишкой Робером. А тут еще его тетка… А, будь что будет! Брокар подходит к знакомой двери и звонит. Несколько мгновений тишины, затем слышны мягкие женские шаги, дверь приоткрывается на длину цепочки.
        - Что вам угодно, мосье?
        Немолодое, болезненное женское лицо, кроткие, добрые глаза.
        - Если не ошибаюсь - мадемуазель Мари Картье?
        - Да, мосье. Но простите, я не знаю вас…
        - Мне, собственно, нужен Робер. Я могу его видеть?
        - Пожалуйста, мосье, входите.
        Женщина отмыкает цепочку и кричит в глубь квартиры:
        - Робер, это к тебе!
        Брокар шагнул в переднюю и увидел Робера. Тот сильно изменился за эти несколько месяцев: он вырос, плечи его развернулись, черты лица обрели четкость, взгляд стал увереннее и тверже.
        Робер сразу же узнал Брокара, лицо его побледнело, глаза загорелись гневом.
        - В-вы! - произнес он с угрожающей выразительностью, не сходя с места, словно удерживаемый брезгливостью.
        - Да, Робер, это я, - смиренно отозвался Брокар. - Вы можете мне не верить, но я говорю вам от всей души: меня привело к вам глубокое раскаяние. Вот рукопись, которую я выманил у вас обманным путем, возьмите ее, Робер…
        И он протянул Роберу великолепный, из зеленой замши портфель, купленный специально для этой цели.
        - О, так это вы, мосье, обманули мальчика! - со слезами в голосе воскликнула мадемуазель Картье. - Как могли вы так поступить!..
        - Не надо, тетя Мари, - хмуро сказал Робер. - У этого человека нет чести, и бесполезно взывать к ней…
        А Брокар все стоял посреди передней, держа в руке, протянутой к Роберу, зеленый портфель и опустив глаза как бы в предельном раскаянии и стыде.
        - Но, Робер, - тихо произнесла тетя Мари, - быть может, мосье, и верно, сожалеет о своем поступке…
        - Поверьте, мадемуазель, это именно так, - Брокар робко поднял глаза на тетю Мари. - Что же иное могло заставить меня явиться сюда, где я не ожидал встретить ничего, кроме заслуженного презрения? - Он шагнул к Роберу. - Возьмите же, Робер, это достояние вашего отца, вашей семьи, оно жжет мне руки…
        Казалось, юноша, потрясенный этой нежданной встречей, только сейчас осознал, что к нему чудесным образом вернулось утраченное сокровище, в потере которого был повинен единственно он, Робер. Бережно обхватив портфель обеими руками, как если бы в нем было заключено нечто живое и хрупкое, Робер пересек переднюю, повернул ключ в двери, ведущей в кабинет отца, вошел и прикрыл за собой дверь.
        - Вы не должны обижаться на мальчика, - тихо сказала тетя Мари, - вы так оскорбили его…
        - О мадемуазель, вы слишком добры ко мне! Я вполне понимаю…
        Этот сентиментальный диалог был прерван появлением Робера.
        - Насколько я могу судить, - сказал он сухо, протягивая Брокару пустой портфель, - рукопись отца возвращена в сохранности.
        - Возьмите этот портфель себе, Робер, в обмен на тот, который тогда…
        - Я не нуждаюсь в подачках! - Робер резким движением сунул портфель Брокару. - А теперь потрудитесь оставить нас…
        - Но, Робер… - с упреком сказала тетя Мари.
        - Что - Робер, Робер? - раздраженно отозвался юноша. - Не хочешь ли ты пригласить мосье в комнаты и повести с ним задушевную беседу? Я считаю, что ему здесь больше нечего делать!..
        Но Брокар был другого мнения.
        - Вы ошибаетесь, Робер! - От прежнего смиренного тона не осталось и следа, голос Брокара был исполнен сейчас твердости и благородного мужества. - Я не оставлю ваш дом, пока не выполню до конца свой долг перед вами. Я поставил себе целью отыскать вашего пропавшего отца…
        - В ваших услугах нет нужды, - отчужденно сказал Робер. - Розысками отца занимаются близкие ему люди. Они знают, где его искать…
        - Где же именно? - не сдержавшись, с жадным интересом, воскликнул Брокар, эта весть пробудила в нем угасшие было надежды.
        - Вам это ни к чему знать, мосье.
        - Вы не правы, Робер. Конечно, если ваш отец находится на свободе и от его воли зависит в любое время вернуться к своей семье, тогда я спокойно удалюсь из этого дома и вы никогда более не встретите меня на вашем жизненном пути. Если же нет, если отец ваш томится в заключении и самая его жизнь находится в опасности, тогда, Робер, вы берете на себя большую, слишком большую ответственность. Я маленький человек, но по воле судьбы случилось так, что я располагаю сейчас исключительными возможностями. Я могу помочь вашему отцу, могу извлечь его из неволи, какие бы силы ни противодействовали этому…
        - Мосье, мне хорошо знакомо ваше лукавое красноречие, - горько сказал Робер, - и у меня есть все основания не верить ни единому вашему слову. Я не знаю, с какой целью вы снова играете на моем чувстве сыновней привязанности. Да, жизни моего отца действительно угрожает опасность, и мы с тетей Мари живем в вечном страхе за него. К сожалению, нам неизвестно местопребывание отца, мы знаем только страну, где он находится. Но будь оно даже известно нам, я ни в коем случае не открыл бы вам его. Я убежден, что вы желаете отцу зла, и самое возвращение рукописи считаю лишь коварным ходом с вашей стороны…
        - Я понимаю вас, Робер, - Брокар печально улыбнулся. - Но представьте себе на миг, что я вполне искренен в своем стремлении помочь вам и действительно имею возможность освободить вашего отца из заключения. Что могу я сделать, чтобы убедить вас в серьезности моих намерений? Какие слова должен я сказать, чтобы вы преодолели свое естественное недоверие ко мне?..
        Как ни возмужал Робер за эти трудные для него месяцы, он все же был еще слишком молод и неопытен, чтобы заглянуть глубоко в темную душу своего собеседника. Ему был отвратителен этот человек, он отчетливо улавливал фальшь в самом тоне его голоса, но ему не приходило на ум, что спасение отца от грозящей ему опасности может входить в корыстные расчеты этого человека.
        - Робер, - прервала молчание тетя Мари, - мне кажется, нам следует посоветоваться с мосье Луи.
        - Вы правы, тетя Мари, я сейчас позвоню ему.
        Робер шагнул было в кабинет отца, но Брокар заступил ему дорогу.
        - Нет, нет! - заявил он решительно. - Я должен прежде знать, кто такой мосье Луи! Я не всякому могу довериться в таком важном и секретном деле!
        - Кто такой мосье Луи? - Робер окинул Брокара презрительным взглядом. - А ведь вы говорили, что знаете его! Так вот, мосье Луи - друг моего отца, благороднейший из людей! Если у вас действительно честные намерения, то можете не тревожиться. Если же нет - вам не удастся провести мосье Луи, и тогда я не поручусь за вас… Звонить?
        - Звоните, черт возьми, и пусть он явится сюда! - вспылил Брокар, - ему надоело возиться с этим упрямым мальчишкой и доказывать ему чистоту своей души. В конце концов он же в самом деле стремится вытянуть из узилища этого Анри Батиста Картье.
        - Прошу вас, - сказала тетя Мари, открывая перед Брокаром дверь столовой. - Вы можете здесь обождать, пока выяснится, сможет ли мосье Луи сейчас приехать…
        Брокар огляделся. Комната свидетельствовала о нужде, в которой жили обитатели квартиры: никакой мебели, кроме обеденного стола и двух старых, потертых кресел. А ведь этот пройдоха Стамп оказался прав, когда говорил, что у этого семейства обязательно найдется какой-нибудь «мудрый» советчик в трудных делах и они призовут его на помощь. Только бы не оказался этот мудрец сержантом полиции. Всякое в жизни бывает, и эта кроткая овца тетя Мари может вдруг обернуться хитрющей бестией. Да только не похоже: видать, это настоящее «святое семейство».
        Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в квартире царила тишина, и Брокар уже начал испытывать беспокойство. Ведь могло случиться и так, что этот их мосье Луи присоветовал им послать за полицией. Конечно, в полиции его, Брокара, не задержат, об этом постарается Стамп, а все-таки неприятно попасть к ним в лапы, пусть бы даже на день.
        Звонок. Долгий, энергичный звонок. Полиция! Брокар вскочил со стула, готовый постоять за себя. В самом деле, на каком основании… он не сделал ничего наказуемого… Мальчишка сам передал ему эту рукопись, и теперь он, Брокар, добровольно ее вернул… Кто он такой?.. Директор акционерной компании
«Ураниум-Буала»… Пакет акций на двести тысяч долларов…
        Дверь столовой широко открылась, и Брокар увидел крупного, рослого человека, зачесанные назад густые светлые волосы открывали красивый, сильный лоб, спокойные, внимательные глаза глядели на Брокара твердо и настороженно.
        - Луи Барзак, - сказал он, чуть поклонившись.
        - Эмиль Брокар.
        Барзак закрыл за собой дверь и подсел к Брокару.
        - Я знаю о вас все, что мог сообщить мне Робер. Это и много и очень мало. Я слушаю вас!..
        Примерно через час Барзак позвал в столовую Робера и тетю Мари.
        - Дорогие мои, - сказал он, - вы знаете, что все усилия мои и Мадлен отыскать Анри не дали пока никакого результата. Нам известно лишь, что след его теряется в Алжире. Сейчас появилась некоторая надежда на успех. Мосье Брокар имеет серьезные связи и выразил любезную готовность помочь нам. Возможно, что на днях мне опять придется вылететь в Алжир. Это все, дорогие, что я могу пока сказать. Перед отъездом я еще загляну к вам… Прошу вас, мосье!
        Брокар молча, с достоинством поклонился тете Мари, холодно кивнул Роберу и вместе с Барзаком отправился на совет к Стампу.

2. ПО СЛЕДАМ АНРИ КАРТЬЕ

        На запрос Стампа, сделанный от имени его высокого вашингтонского начальства, французские инстанции ответили, что им ничего не известно ни об обстоятельствах исчезновения геолога Анри Батиста Картье, ни о его местонахождении. Для выяснения этих обстоятельств, заявили они, требуется не менее двух месяцев.
        Возможно, что это и не было ложью. Если Картье, как утверждал Барзак, был действительно захвачен одной из тайных организаций ультра, то власти метрополии могли и не знать о его судьбе. Хотя после подавления генеральского мятежа центральное правительство мнило себя в Алжире хозяином положения, расформировало мятежные части и предало непослушных генералов суду, на деле сторонники
«французского Алжира» сохранили все свои позиции и вовсе не собирались сдавать их. Впрочем, метрополия не слишком настаивала на такой сдаче. Вот почему Стамп, посоветовавшись с кем следовало, решил, не мешкая, лететь с Барзаком в Алжир и предпринять на месте поиски Картье. Брокара он решил с собой не брать, и тот вернулся на свою квартиру.
        Был уже вечер, когда Стамп и Барзак вышли из золотисто-желтого «понтиака» у одного из входов на аэродром Орли. Огромный, сумрачный простор аэродрома был как бы прошит разноцветными огненными точками, обозначавшими взлетные дорожки. Два пассажира молча шагали по бетонированному полю, пока не оказались возле изящной, быстрокрылой «Каравеллы», которая за час с небольшим должна была перенести их в город Алжир. Поднявшись по зыбкому трапу, они вошли в ярко освещенную, комфортабельную кабину, вдоль ее стен были расположены два встроенных ряда кресел. Юная стюардесса с крохотной шапочкой-пилоткой, посаженной на модную прическу, указала им места.
        Через несколько минут «Каравелла» плавно покатила по взлетной дорожке, неприметно оторвалась от земли и направила свой полет к Средиземному морю, колыбели европейской культуры. Удобно расположившись в глубоких, мягких креслах, каждый со своими думами и заботами, неслись к беспокойной, охваченной войной алжирской земле четыре десятка пассажиров: военные, коммерсанты, чиновники, туристы, адвокаты, журналисты, люди темных, тайных профессий вроде Стампа. В кабине царила тишина: кто шелестел газетой, кто подремывал, кто глядел сквозь окошко в темноту, кто просто предавался блаженному покою после суетливой и шумной парижской жизни. И вдруг тишину нарушил резкий голос, который, ни к кому не обращаясь, произнес на всю кабину:
        - Подумать только, что позволяют себе эти мерзавцы! Он, видите ли, не желает тащиться в поезде и пароходном трюме, этот подонок, подавай ему «Каравеллу»!..
        Пассажиры беспокойно задвигались, все взгляды обратились к человеку, произнесшему эти странные слова. Он оказался капитаном десантных войск, в лихо сдвинутом на ухо синем берете, с сильно загорелым лицом и близко посаженными темными злыми глазами, которым, казалось, лишь узкая переносица мешала слиться в один большой злобный глаз. Нетрудно было догадаться, кого имел в виду парашютист: его взгляд был устремлен в противоположную сторону кабины, где, как раз против его кресла, сидел пожилой алжирец лет пятидесяти, в европейской одежде, с книгой в руках; алжирец также оглянулся на голос, но, видимо, не понял еще, что гнев парашютиста относится именно к нему.
        - Что ты пялишься на меня, мусульманская собака? - продолжал парашютист, видимо сильно хлебнувший перед посадкой. - Развалился в кресле, словно хозяин! Жаль, что летим без посадки, а то я живо скинул бы тебя с самолета…
        Алжирец отвернулся и сделал вид, что продолжает читать книгу, но парашютист не успокаивался.
        - Ведь до чего распустили парижские краснобаи эту сволочь! Сидит с нами, европейцами, как равный с равными, и почитывает себе книжку! Мало еще, мало мы вам крови пустили, вояки… Брось книжку, говорят тебе! - завопил вдруг парашютист и вскочил с места.
        Алжирец обратил к нему бледное от волнения лицо.
        - Оставьте меня в покое, или я призову командира самолета…
        - А я говорю, брось книжку! - исступленно заорал парашютист и шагнул к алжирцу.
        Он было схватил его за плечо, но в этот момент чьи-то сильные руки ухватили его самого со спины и отбросили в сторону. Это был Барзак, с самого начала гневно наблюдавший за поведением парашютиста.
        - Стыдитесь! - крикнул он капитану. - Вы позорите французскую армию и самое имя француза!
        А капитан, глаза которого, казалось, слились сейчас в один огромный, налитый кровью глаз, уже медленно шел на него, расстегивая на ходу кобуру.
        - Ты… посмел… капитана… десантных войск…
        Бледная стюардесса вжалась в стенку самолета, с ужасом глядя на разбушевавшегося парашютиста. Пассажиры молча сидели на своих местах с видом людей, к которым происходящее не имеет ни малейшего отношения. Капитан уже сунул руку в кобуру, когда Барзак быстро шагнул ему навстречу и ребром ладони ударил его по запястью. Однако удар оказался недостаточно сильным: капитану удалось извлечь револьвер из кобуры, но теперь он вынужден был ждать, пока онемевшая рука сможет пустить оружие в ход.
        Барзаку не пришлось использовать выгоду своего положения.
        - Капитан, спрячьте оружие! - властно крикнул Стамп, вскочил с кресла, подбежал к парашютисту и что-то зашептал ему на ухо.
        Тот мгновенно как-то осел весь, распружинился, смущенно закивал Барзаку, сунул револьвер обратно в кобуру и поплелся на свое место. В кабине снова стало тихо, пассажиры отдались нарушенному было чувству покоя, лишь изредка с острым любопытством поглядывая то на укрощенного парашютиста, то на Стампа, тщетно пытаясь разгадать тайну его власти над ним.
        А под «Каравеллой» уже простерся бескрайний водный простор. Еще четверть часа - и навстречу самолету со скоростью пятисот километров в час мчался африканский берег, древняя алжирская земля, во всей ее сказочной красе и природном богатстве. Как ни ярко раскрашены рекламные плакаты туристских бюро, они бледнеют перед живыми красками этого неповторимого пейзажа. И трудно поверить, что на этой плавно всхолмленной, благословенной земле, озаренной золотыми лучами солнца, под нетленно синим куполом неба, среди вечнозеленых пальм, чуть колеблемых благоуханными морскими ветрами, пришлые завоеватели жестоко угнетают и грабят исконных хозяев страны, творят над ними дикие расправы, пытают их в застенках, гноят в тюрьмах и концлагерях, убивают по суду и без суда, сметают с лица земли целые поселения, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков.
        С аэродрома автобус доставил пассажиров в европейскую часть города. Барзак, не раз бывавший в Алжире, повел своего спутника в знакомую гостиницу; с ее девятою этажа открывался широкий вид на море, на белопесчаный пляж, на белокаменный город, утопавший в зелени и цветах. Они заняли в гостинице два соседних номера.
        - Кстати, чего было вам подставлять лоб под пулю ради этого паршивого алжирца? - спросил Стамп. - Ну, поучил бы его капитан, экая, право, беда!..
        Барзак как бы впервые с изучающим вниманием поглядел на Стампа: конечно, было бы смешно предполагать, чтобы человек, представляющий американскую разведку, являл собой образец святости.
        - Видите ли, мосье Стамп, я адвокат, профессиональный защитник людей, попавших в беду, это и определяет мое жизненное поведение. Я не знаю вашей профессии, но уверен, что она в такой же мере определяет и ваше поведение. Не правда ли?
        - Ну, знаете, - грубовато отозвался Стамп, - адвокаты тоже бывают разные!
        - Совершенно верно, - согласился Барзак, - нет правил без исключений. Вот почему меня интересует один вопрос: что? именно сказали вы в мою защиту капитану десантных войск?
        - Я сказал ему, что вы не более и не менее как начальник секретной службы французской жандармерии в Алжире.
        - Позвольте зам заметить, мосье, - с холодной вежливостью сказал Барзак, - что подобного учреждения не существует на свете.
        - Это для пьяного-то? Существует!
        - Не существует на свете, - повторил Барзак. - А если бы и существовало, то меня отнюдь не привлекает должность его начальника. Я прошу вас запомнить, что я всего лишь скромный парижский адвокат Луи Барзак, не более, но и не менее того!..
        - Вы что, жалеете, что этот пьяный болван не отправил вас на тот свет? - вызывающе произнес Стамп. - Ну, а я не жалею, вы еще нужны мне! Стал бы я иначе спасать вашу красную шкуру, как же!.. Чему вы улыбаетесь?
        Барзак и в самом деле улыбался: чего ради вступил он в дискуссию с этим темным типом, находящимся, видимо, в вечном заговоре против человечности и человечества? К тому же от него зависело сейчас спасение Анри, и незачем осложнять с ним отношения.
        - Я улыбаюсь тому, что слишком серьезно отнесся к вашей остроумной проделке, избавившей меня от гнева буйного капитана. Вовсе неплохо находиться под защитой такого находчивого человека, хотя бы на то время, что нас связывают с вами общие интересы!
        Стамп, недобро прищурясь, посмотрел на Барзака.
        - Да вы, я вижу, совсем не простак.
        - О нет! - в том же игривом тоне отозвался Барзак. - Только не это, мосье Стамп! А теперь разрешите мне удалиться в мою комнату. Я приму ванну, переоденусь и через час буду к вашим услугам!..

3. СЛЕД НАЙДЕН!

        - Анри Батист Картье, геолог… - раздумчиво произнес генерал Жаккар, прочитав письмо от своего заокеанского друга и покровителя, врученное ему Стампом. - Да, я отлично помню это имя…
        Генерал Жаккар был высокий, плотный человек с чуть одутловатым, чисто выбритым лицом и серебряными волосами ежиком; светлые, прозрачные глаза цвета меда глядели на мир уверенно и твердо и, видимо, принадлежали человеку, чуждому сомнений и колебаний. Не так давно генерал занимал высокий пост во французской администрации Алжира, но за бездействие во время подавления мятежа против центрального правительства был несколько понижен в должности. Однако обширные связи в кругу сторонников «французского Алжира», которым он оказал на своем высоком посту не мало услуг, сделали его теперь еще более влиятельной политической фигурой. Именно на него была возложена тайная задача по собиранию и организации сил, разобщенных, но отнюдь не разгромленных при подавлении мятежа. В выполнении этой миссии он с полным основанием рассчитывал на помощь своих заокеанских покровителей.
        - Анри Картье… - Генерал отвел глаза от письма и оглядел своих посетителей. - Это опасный преступник, господа, один из тех фанатиков, для которых величие родины, Франции, - ничто. Они готовы отдать ее кровное достояние, ее исконную алжирскую землю этим грязным туземцам, еще не вышедшим из состояния дикости… Картье был тесно связан с алжирскими поселенцами во Франции, собирал среди изменников французов средства для повстанцев, направлял бойцов и оружие в мятежную армию, не раз с тайными целями побывал на территории, занятой повстанцами. Но мало того, - генерал значительно нахмурил брови, - имелись сведения, что этот Картье подстрекал к восстанию население нашей западноафриканской колонии Боганды, ввозил туда оружие, сносился с мятежником Кимваной Байя. Тем не менее за отсутствием прямых улик власти метрополии не решались предать его суду. Тогда патриоты около полугода назад захватили его силой и привезли сюда. Скажу вам прямо, господа: нам не удалось уличить этого злостного преступника, сам же он ни в чем не признался. Таким образом, судебный процесс над ним оказался невозможен, и его просто
пришлось изолировать…
        - Значит, он жив, генерал? - спросил Стамп.
        - Этого я не могу утверждать, дорогой мой. - Генерал пожал плечами. - Полгода - очень большой срок.
        Генерал снял телефонную трубку.
        - Ксавье? Это я, Жаккар. Прикажи навести справку: Анри Батист Картье, геолог, взят полгода назад в Париже… Нет, по чрезвычайному закону… Ладно, обожду!.. Картье, Анри Батист…
        Барзак, сидевший с видом полного безучастия, переживал сейчас один из самых мучительных моментов своей жизни. Жив или мертв его друг Анри? Замучен до потери человеческого образа или все так же силен духом и разумом? Какой-то неведомый Ксавье листает сейчас не секретный список узников, а самую книгу судьбы.
        - Нашел? В Эль-Гиаре? Две недели назад был жив? - Генерал был явно недоволен. - Спасибо, Ксавье!
        Барзак с трудом подавил судорожный вздох: жив!
        - Так вот, господа, Картье заключен в специальный лагерь для неблагонадежных, в Эль-Гиаре. Предупреждаю, однако, что сведения двухнедельной давности. Вам остается надеяться, что они не устарели…
        Генерал написал несколько слов на бланке, встал и протянул бумажку Стампу.
        - Эти строки откроют перед вашим подопечным ворота лагеря. Не скрою от вас, с тяжелым сердцем отпускаю я на свободу этого преступника. В особенности сейчас, когда повстанческая армия усиливается изо дня в день и бунтарский дух царит даже на занятой нами территории. Передайте известному вам лицу: я не сделал бы этого ни для кого другого!..
        Генерал пожал руку Стампу и Барзаку, и они вышли из кабинета в коридор.
        - Обождите меня здесь, - сказал Стамп. - Я забыл кое-что сказать генералу.

«Знаю, что именно «забыл» ты сказать, - решил про себя Барзак. - Ты пообещаешь ему сейчас по миновании надобности вернуть Картье обратно в лагерь! Только вряд ли это удастся тебе…»
        Стамп не задержался у генерала: долго ли предать человека. И вот невольные союзники садятся в машину. Успех, совершенный успех! Оба довольны: Стамп - что выполнил важное задание самого босса и тем искупил грех измены; Барзак - что отыскал и скоро вернет к жизни друга и брата по борьбе. Правда, маленькое сомнение еще гложет обоих: мало ли что могло случиться с Картье за долгие лагерные две недели!..
        - Как далеко отсюда лагерь Эль-Гиар? - спрашивает Стамп, ему не терпится довести начатое дело до конца, увериться, что этот Картье действительно жив.
        - Сущая безделица! - отвечает Барзак. - Четыре-пять часов быстрой езды. - Он глядит на часы-браслет. - К шести часам будем на месте!
        - Шофер, - приказывает Стамп, - в Эль-Гиар!
        - В Эль-Гиар? - Шофер-араб в сомнении качает головой. - Туда и обратно? Это двенадцать часов гонки при скорости в восемьдесят километров в час. Если господа готовы заплатить вдвое и отдельно за простой…
        - Ладно, разбойник, получишь вдвое! Только сначала заедем в гостиницу, надо взять одного человека.
        - Кого именно? - спрашивает Барзак.
        Стамп молчит, затем поворачивается к Барзаку всем своим корпусом.
        - Уважаемый адвокат! - говорит он с подчеркнутой грубостью. - Когда я предложил вам поездку в Алжир, я не обязался давать вам отчет в моих действиях! Не так ли?
        - Разумеется так, мосье Стамп, - спокойно отвечает Барзак. - Кстати, кроме вашего шпика, надо обязательно захватить и врача: ведь Картье, возможно, в тяжелом состоянии.
        - Не возражаю.
        Не прошло и получаса, как такси, прихватив двух новых пассажиров - пожилого врача и некоего мрачного человека лет сорока, с пустыми глазами и маленьким, как бы измятым ртом, - выехало из города и на предельной скорости помчалось в глубь страны. В машине царило молчание - казалось, все пассажиры в равной мере ощущали причудливость обстоятельств, собравших их воедино в тесной коробке «ситроена».
        - Однако на таком быстром ходу почти не ощущаешь жары… - заметил врач, когда машина оставила за собой добрую половину пути.
        - Н-да.. - вежливо отозвался Барзак.
        И снова молчание. Дорога шла однообразной, сухой, нагорной степью, поросшей травой альфой; порой мелькали пятна крохотных соляных озер; на горизонте, в далекой, недоступной дали - голубые Атласские горы. Не снижая скорости, машина мчалась мимо бедных алжирских селений, мимо крохотных глиняных городков, утопающих в кудрявой зелени; навстречу то и дело попадались допотопные арбы, влекомые медлительными быками, всадники в национальной одежде на жалких, малорослых осликах, грузовики с вооруженными солдатами. И вдруг пассажиров с силой толкнуло вперед: заскрежетав всеми тормозами, машина на полном ходу стала посреди какого-то селения.
        - Ч-черт! - злобно выругался Стамп. - Что у тебя там приключилось?
        - А вон поглядите… - сказал водитель.
        Оказалось, машина чуть не налетела на ехавший впереди грузовик с легионерами. Заметив стоявшего на узкой дороге осла, водитель грузовика внезапно затормозил. Тщетно орали взбешенные легионеры: осел продолжал стоять на том же месте, не поддаваясь ни ругани, ни ласке своего хозяина. Двое легионеров с автоматами спрыгнули с грузовика. Тотчас же жители селения, подошедшие было к дороге, поспешили укрыться в своих хижинах, остался лишь владелец осла. Легионеры подошли к нему, один из них ударил его автоматом по голове. Кровь залила ему лицо, он упал на землю. С грузовика спрыгнули еще трое легионеров, и все пятеро стали пинать бесчувственного араба коваными сапогами в грудь, В живот, в лицо.
        Барзак выскочил из машины и, отмахнувшись от Стампа, который пытался удержать его, бросился к легионерам.
        - Прочь отсюда! - крикнул он и стал отталкивать легионеров от поверженного на землю араба. - Где ваш офицер?
        Как ни странно, окрик подействовал: четверо легионеров отошли от своей жертвы и вернулись на грузовик. Но пятый, прежде чем последовать их примеру, поднял над собой окованный сталью приклад автомата и с силой обрушил его на голову араба, раскроив ему череп. Затем он оттащил труп к обочине и не спеша пошел к грузовику.
        - Я спрашиваю, где ваш офицер? - снова крикнул Барзак, подбегая к борту грузовика.
        - Я командир легионеров, - высунулся из кабины пожилой военный. - Что вам угодно?
        - У вас на глазах ваши люди убили ни в чем не повинного человека - и вы спрашиваете, что мне угодно? Ваша фамилия? Ваша часть?
        - Военная тайна, приятель! - ухмыльнулся офицер. - А что касается этого ублюдка, то он заслужил смерть. Пусть не выпускает осла на дорогу. А кроме того, он, быть может, еще и повстанец! Счастливо оставаться…



        Шофер дал газ, и грузовик умчался, окутавшись густым облаком пыли.
        Барзак постоял с полминуты, ошеломленно глядя вслед умчавшемуся грузовику, затем сел в поравнявшийся с ним «ситроен».
        - И что у вас за манера вмешиваться не в свое дело! - ворчливо заметил Стамп. - Этак я, чего доброго, не довезу вас живым до Эль-Гиара. Да и чего вы хотите? Не разводить же нежности с этой арабской рванью…
        Барзак не ответил. Когда машина, выехав на широкое шоссе, нагнала, а затем и объехала грузовик, легионеры, согласно скандируя, прокричали вслед оскорбительное ругательство.
        - Вот и все, чего вы добились своим рыцарским вмешательством, - насмешливо сказал Стамп.
        - Что же, это немало, - неожиданно отозвался пожилой врач. - Заслужить ненависть негодяев - честь для порядочного человека.
        Стамп, сидевший с Барзаком впереди, обернулся и с презрительным любопытством оглядел врача. В машине снова воцарилось молчание. Дальнейший путь проходил без всяких приключений. Наконец машина подкатила к высокой ограде из колючей проволоки, и водитель возгласил:
        - Эль-Гиар!

4. В НЕДРАХ ЭЛЬ-ГИАРА

        Входные ворота лагеря представляли собой две огромные деревянные рамы, перетянутые колючей проволокой. Возле ворот стояло несколько здоровенных парашютистов в черных беретах, с автоматами за спиной. Стамп подошел к ним и внушительно сказал:
        - Доложите коменданту: от генерала Жаккара, по срочному делу!
        Тотчас один из парашютистов, сняв засов, приоткрыл ворота и побежал внутрь обширного двора, заставленного низкими, одноэтажными строениями, крытыми шифером. Через несколько минут к воротам подошел офицер-парашютист в чине лейтенанта, лет тридцати, с хмурым, заспанным грязно-серым лицом и красноватыми подглазными мешками.
        - Вам чего? - обратился он к Стампу. - Я помощник коменданта.
        - От генерала Жаккара - коменданту! - и Стамп протянул лейтенанту письмо, не выпуская его, однако, из рук.
        - Давайте сюда, я передам.
        - Нет, - отрезал Стамп. - Только лично, таково приказание генерала!
        - Ладно, проходите… - Лейтенант кивнул парашютистам. - Пропустить!
        - Со мной адвокат и врач, - не двигаясь с места, сказал Стамп.
        - Ну и что? Пусть ждут.
        - Они должны пройти со мной! - властно сказал Стамп. - Генерал предоставил мне…
        Стамп еще не кончил фразы, как лейтенант открыл створку ворот: видимо, особым, профессиональным чутьем он сразу признал в Стампе своего и проникся к нему доверием.
        - Ладно, пусть проходят! А этот ваш, четвертый?
        - Останется в машине.
        - Эй! - крикнул лейтенант водителю. - Отъезжай от ограды на двести метров, здесь стоять не положено!..
        Комендант оказался приветливым, болтливым, краснорожим толстяком с заплывшими глазками, на редкость малого роста; на его крупной лысой голове с трудом держался голубой беретик, он то и дело соскальзывал и повисал на крохотном ухе; необычно длинный, узкий, безгубый рот коменданта был уставлен множеством мелких зубов; стоило коменданту заговорить, как они начинали шататься во все стороны и, казалось, приходили в беспорядочное движение.
        - О! - воскликнул он, взяв в руки письмо. - От генерала Жаккара! Какая честь для меня, какая великая честь! Что? Что? Картье? Да разве он еще не подох? - Комендант повернулся к своему помощнику. - Жубер, милый человек, разве Картье не подох?
        - В бункере с прошлой недели.
        - То-то его наглая физиономия давно не попадалась мне на глаза! А я-то думал, что подох. А вам он зачем, приятели? - обратился он к Стампу и его спутникам. - Генералу - зачем?
        - Государственное дело, - таинственно произнес Стамп.
        - А-а! - уважительно протянул комендант и ребром ладони резанул себя по горлу. - Это самое? Давно бы так! Это же сущий дьявол, он мне тут всех мусульман с толку сбил, никакого с ними сладу нет! Уж чего мы с ним только ни делали: и босым по битому стеклу гоняли, и по три дня пить-есть не давали, и на полуденном солнце прижаривали, да еще в кандалах и наручниках, - а ему хоть бы что! Чуть отойдет - и опять за свое! Поверите ли, целые митинги в бараках устраивает, а заключенные, ясное дело, уши развешивают… Верно я говорю, Жубер, милый человек?
        - Верно, комендант.
        - То-то и оно, что верно! - ликующим голосом воскликнул комендант, ухватил повисший на ухе берет и пришлепнул его к голове. - И что же вы думаете, эти грязные арабы души в нем не чают! А это верно, Жубер? Нет, ты скажи, скажи!..
        - Верно, комендант, - хмуро отозвался скупой на слова помощник. - В бункер пришлось его силой брать, не давали. Ну, троих пристрелили, только тогда…
        - Вот именно - только тогда! Теперь понимаете, господа, что за птица этот Картье? - Он снова повернулся к помощнику. - А ты точно знаешь, что он не сдох?
        - Вчера был живой.
        - А ну, Жубер, будь другом, сбегай-ка в бункер, погляди! А то, может, мы зря добрым людям голову морочим…
        Помощник удалился, а комендант без роздыха продолжал болтать. Барзак сидел бледный как мел, он неотрывно глядел на кривляющегося коменданта и страстно мечтал: он мечтал о счастье пристрелить этого палача, как бешеного пса, сунуть эту жирную шею под нож гильотины, набросить на нее висельную петлю. Самая страстность, картинность этих переживаний помогала ему сдерживать себя, отвлекала его от мыслей от Картье, которые, дай он им волю, могли бы толкнуть его сейчас на любой безрассудный поступок.
        - И что же вы думаете, добрые люди? Шум, шум - вот наш якорь спасения! Прислушайтесь - и сюда доносится этот адский шум! В каждом бараке установлены у нас по два громкоговорителя, они орут с утра и до ночи! Что же именно орут они, позвольте спросить? Ха-ха-ха! Они забивают этой арабской сволочи в башку наши военные марши и песни! Они не дают им ни отдыху, ни сроку! За один только месяц мы отправили в сумасшедший дом пятерых. А за порчу громкоговорителя - изволь, получай пулю в лоб! Так-то-с, дорогие гости!.. А-а, Жубер, мил-человек, что скажешь?
        - Живой.
        - Кто живой? - будто удивился комендант.
        - Картье.
        - Фу ты, а я и забыл о нем! Так живой, говоришь? Ну и тащил бы его сюда, сдали бы с рук на руки добрым людям!..
        - Он не стоит на ногах.
        - Ах ты, бог мой! На ногах не стоит, какие нежности! А ты бы…
        Барзак вскочил со стула и шагнул к коменданту.
        - Послушайте, вы! Вам известно, что такое субординация?
        - Это как так?.. - опешил комендант.
        Барзак схватил письмо генерала Жаккара, лежавшее на столе, и сунул под самый нос коменданта.
        - Что это такое?
        - Пи… письмо.
        - Это не письмо, уважаемый, - заорал Барзак, - а приказ, прямой приказ вашего высшего начальника, и вы обязаны принять его к неуклонному исполнению! С момента получения этого приказа вы, черт возьми, своей головой отвечаете за жизнь бывшего заключенного Анри Батиста Картье! Поняли, своей головой!
        - Да я… ничего такого… я же думал… - испуганно залопотал комендант, берет свалился с его головы, зацепился было за ухо, сорвался и упал на пол. - Я… пожалуйста… как угодно…
        - Распорядитесь отвести нас с мосье Стампом к бывшему заключенному Анри Картье, - строго сказал Барзак. - А также и врача, которого направил к нему генерал.
        - Прошу вас, пожалуйста, - угодливо засуетился комендант. - Жубер, отведи господ в бункер и окажи им всякое содействие! Если что надо, сообщи мне, я распоряжусь! И смотри у меня - чтобы все вежливенько… Прошу вас, господа!..
        Господа последовали за Жубером через всю лагерную территорию, мимо приземистых бараков, стоявших ровными рядами, на расстоянии пятидесяти метров один от другого. Сквозь проемы дверей и окон рвались оттуда извергаемые громкоговорителями бешеные рулады песен, маршей, хриплые выкрики, они сталкивались в воздухе, образуя завихрение, способное, казалось, закрутить гигантский смерч от земли и до неба. В широких, как арки, дверях бараков, не переступая заветного порога, толпились арабы, их худые, стройные тела были едва прикрыты лохмотьями, жалкими остатками прежней одежды; сочетание серой бледности и загара придавало их изможденным лицам болезненный, оливковый оттенок. Они молча, с острым интересом следили горящими глазами за группой из трех незнакомых людей, проходивших по двору в сопровождении помощника коменданта; нетрудно было понять, что всякая перемена в привычном, постылом лагерном распорядке казалась им знаком, предвещающим, быть может, перемену в их собственной, проклятой судьбе. Они прокричали что-то вслед проходившим, видимо это были жалобы, тотчас же утонувшие в истошном реве
громкоговорителей. Но кричать заключенным не полагалось, и два парашютиста, дежурившие у дверей, тут же загнали их штыками в глубь барака…
        Наконец бараки остались позади, а за ними открылся обширный плац, окруженный хозяйственными постройками. Посреди плаца под еще горячим солнцем вытянулась шеренга из двух десятков заключенных, закованных в кандалы.
        - Бе-гом! Бе-гом! - пронзительно вскрикивал надзиратель-парашютист, и заключенные, звеня тяжелыми кандалами, без роздыха выполняли так называемый «бег на месте», вздымая густые тучи пыли. Вот один из них, выбившись из сил, осел на землю, и тотчас же парашютист обрушил на него град ударов прикладом.
        - А ну, вставай, не то штыком пощекочу!
        Упавший, несмотря на все свои усилия, не в силах был подняться и только тщетно копошился в пыли. Тогда парашютист, отведя ногу в кованом сапоге, с размаху ударил его носком в лицо, а когда тот с коротким вскриком недвижно простерся, оттащил его в сторону и еще раз наддал сапогом.
        - Бе-гом! Бе-гом! Учение продолжалось.
        - Послушайте-ка вы, юрист, - с какой-то странной, торжествующей улыбкой обратился Стамп к Барзаку. - Разве вам не кажется, что Нюрнбергский процесс был судебной ошибкой? А?
        Барзак поднял на Стампа глаза, полные муки и гнева, и его вдруг пронзила догадка, которая смутно тревожила его уже целых два дня, а сейчас превратилась в уверенность: этот Стамп, несомненно, бывший гитлеровец.
        - Нет, - отозвался адвокат коротко. - Не кажется.

5. АНРИ КАРТЬЕ ВЫХОДИТ НА СВОБОДУ

        Бункеры, предназначенные для особо провинившихся заключенных, помещались в небольшом одноэтажном каменном здании с единственной узкой дверью, окованной железом. Жубер вставил в замок большой ключ, два раза повернул его и потянул на себя тяжелую дверь. Он прошел первым, за ним Барзак, врач и последним Стамп. Короткий коридор с двумя забранными решеткой, полуслепыми от грязи окошками, по бокам пять окованных железом дверей - и всё. Глухая тишь, будто здесь нет ни живой души. Жубер прошел налево, в конец коридора, с натугой приподнял засов, замыкавший камеру номер пять, и отворил тяжелую дверь.
        - Здесь, - сказал он, отстраняясь от входа.
        - Отойдите в тот конец коридора, - веско сказал Барзак, и Жубер, памятуя напутствие коменданта, беспрекословно повиновался.
        Барзак, пригнувшись, шагнул в совершенно темную камеру и не сразу разглядел человека в отребьях, который полусидел, полулежал на голой деревянной скамье. Камера была размером в полтора квадратных метра, и, кроме скамьи, в ней ничего не было. Барзак подошел к человеку и тронул его за плечо.
        - Анри, - произнес он тихо. - Это я, Луи…
        Человек не ответил, не пошевелился, видимо, он находился в забытьи. Барзак чуть потряс его, веки человека приоткрылись, он медленно, с видимым усилием повернул голову, прислоненную к каменной стене, разлепил губы и отчетливо, хотя и шепотом, медленно проговорил:
        - Иди к черту… Жубер… не смей… приходить… негодяй!..
        Услышав эти слова, Барзак радостно улыбнулся. В эту минуту он уже твердо знал, что его друг жив, будет жить и что жив его боевой дух, не сломленный в этом застенке.
        - Анри! - повторил он, на этот раз более громко. - Это не Жубер, это я, Луи, твой Луи Барзак…
        - Ты, Луи… - Картье, не меняя позы, широко открыл глаза. - Так они тебя тоже…
        - Нет, Анри. Я пришел за тобой - ты свободен!
        - О Луи…
        Картье хотел приподняться и не смог.
        - Видишь, какой я…
        - Я привез с собой врача, он поможет тебе.
        Барзак вышел из камеры, уступая дорогу врачу: там еле могли уместиться два человека.
        - Здравствуйте, дорогой, - сказал врач. - Я не потревожу вас, только послушаю ваше сердце.
        Отстранив рукой лохмотья, прикрывавшие тело Картье, врач приложил к его груди стетоскоп.
        - Железное, стальное сердце, - удовлетворенно сказал он через полминуты Барзаку, отнимая стетоскоп. - Сердце воина, борца. Глухие тоны, перебои - это всего лишь рябь на поверхности, пустяки. Сказалось полугодовое недоедание, нервное перенапряжение. Нужен отдых, покой, и только. Во всяком случае, через три минуты он выйдет отсюда на собственных ногах…
        Врач достал из своей сумки заранее заготовленный и наполненный шприц, с трудом ухватил кожу на исхудавшей руке заключенного и вогнал в нее иглу.
        - Новый, могущественный препарат, - приговаривал он, обращаясь к Картье и нажимая на поршень шприца. - В течение шести часов вы будете полны сил и энергии. А там повторим…
        Барзак стоял у открытой двери камеры, он был исполнен глубокой благодарности к этому пожилому человеку с молодой, неистраченной душой. А врач смотрел то на свои ручные часы, отсчитывая секунды, то на заключенного, пока не произнес, наконец, с твердой уверенностью:
        - Теперь вы можете встать и пойти, мой друг!
        И Картье встал и вслед за врачом вышел в коридор.
        - Познакомься, Анри, - сказал Барзак. - Это мосье Альбер Стамп.
        Картье молча, с подчеркнутой сдержанностью пожал Стампу руку: что-то почти неуловимое в интонации Барзака насторожило его против этого человека. А затем он встал посреди коридора, лицом к железным дверям, за которыми находились узники, и звонким голосом крикнул:
        - Прощайте, друзья! Это я, Анри! Прощай, Тевфик! Прощай, Джелали! Прощай, Мохамед! Прощай, Джавед! Я покидаю Эль-Гиар, но я не забуду вас, друзья!..
        В самом звучании слов прощания и клятвы есть, вероятно, нечто высокое и торжественное, но Картье произнес их без малейшей аффектации, просто, серьезно и даже деловито. И в ответ, будто из глубины колодца, послышались глухие, сдержанные, вперекрест, голоса узников, сложившие одну отчетливую фразу:
        - Прощай, Анри, и мы тебя не забудем!..
        Конечно, узники не могли знать, куда именно уходит из Эль-Гиара их друг и товарищ по борьбе - на свободу или на еще горшие испытания, - но прекрасный древний обычай не позволил им переступить очерченную другом границу. А Картье и сам не знал, что его ожидает: во всем происходящем чудилось ему нечто странное и двусмысленное.
        И вот группа из пяти человек - Картье, Барзак, Стамп, врач и помощник коменданта, с хмурой почтительностью плетущийся позади, - медленным шагом, в молчании пересекает территорию лагеря. Кандальников, свершавших свой мучительный бег на месте, уже увели, плац опустел, над ним высоко-высоко, на еще светлом небе прочертился тонкий серпик луны. Но все так же беснуются громкоговорители, и чем ближе к баракам, тем все сильнее возрастает их ярость; кажется, что это доносится злобный рев того зверя, что терзает и пожирает здесь человеческие жизни. А когда группа проходит мимо бараков, из всех дверей и окон высовываются заключенные, они возбужденно машут руками и громко кричат - это видно по их широко отверстым ртам, - приветствуя человека в лохмотьях, спокойно шагающего среди трех незнакомцев. Как ни странно, но вооруженные автоматами легионеры, слоняющиеся возле бараков, в эту минуту бездействуют: видимо, они по опыту знают, что не всегда страшны узникам штык и пуля. А человек в лохмотьях останавливается, обращается к заключенным лицом, улыбается им и подает ответные знаки руками.
        Когда Картье в сопровождении посланцев генерала Жаккара вошел в помещение комендатуры, толстяк комендант с восторженным лицом шагнул ему навстречу.
        - О мосье Картье! - воскликнул он, разведя руки для объятия. - Да вы, я вижу, молодцом! Если бы вы знали, как я рад, как счастлив за вас! Я всегда считал, что такого человека, как вы, нельзя…
        - Замолчите, - коротко сказал Картье, отвернулся от него и отошел в сторону, уступая поле действия своим покровителям.
        - Право же, я от всего сердца… - в голосе коменданта звучало нечто среднее между испугом и обидой. - Я всегда старался…
        - Послушайте, комендант, - прервал его Барзак, сохраняя принятый им властный тон. - Где может мосье Картье переодеться?
        - О, прошу вас, где угодно! - Комендант подбежал к двери с надписью «Машинное бюро», распахнул ее и крикнул: - Мадемуазель Катрин, потрудитесь выйти из комнаты, мосье Картье должен переодеться!
        На пороге комнаты возникла высокая, полная брюнетка с красивым надменно-презрительным лицом, грубо обезображенным заячьей губой. Ни на кого не глядя, она величественно прошла к выходной двери, и тут обнаружилось, что она слегка припадает на одну ногу. Было что-то отталкивающее во всем облике этой лагерной мадонны, добровольно выстукивающей на машинке изуверские приказы, инструкции и отчеты.
        - Переоденьтесь, Картье, - Барзак протянул ему небольшой чемодан. - Вы найдете здесь все необходимое.
        Минут через пять из комнаты машинистки появился совсем другой человек. Картье от природы был худ, жилист, строен, широкоплеч, и полугодовое заключение почти не сказалось на его фигуре. Вот почему его летний светло-серый костюм, который тетя Мари прислала с Барзаком, оказался ему впору и придавал ему элегантный вид.
        - Знаешь, Анри, - тихо сказал ему на ухо Барзак, - если бы не борода, ты все тот же…
        - Это вовсе не я, - с шутливой серьезностью возразил Картье, - это препарат нашего милого доктора!
        Но тут к нему шумливо и громогласно подлетел комендант; голубой берет, соскользнув с его шаровидной головы, лежал у него на плече.
        - Ей-богу, я ни за что не узнал бы вас, мосье Картье! Вы похожи сейчас… на министра! Да, да, именно на министра! - Он высунулся в открытое на двор окно и закричал: - Катрин, Катрин! Вы можете вернуться в бюро, только взгляните прежде на мосье Картье!..
        - Эй, комендант, - сердито сказал врач, - вы бы лучше распорядились, чтобы господину министру принесли стакан теплого молока и небольшой кусок черствого хлеба!
        - О, что угодно, доктор! Быть может, обед?
        - Стакан теплого молока и черствый хлеб, - повторил врач и сурово добавил: - Об обедах следовало позаботиться раньше…
        - О, сию минуту распоряжусь! Катрин, - крикнул комендант в окно, - принесите мосье Картье из буфета стакан теплого молока и несколько сухарей! Да только живее!
        Все это время Стамп безучастно сидел в углу комнаты: все шло как надо, и ему не к чему было вмешиваться. Лишь когда Картье, переодетый, вышел из машинного бюро, во взгляде Стампа появилось что-то живое. Теперь перед ним был уже не заключенный, одетый в лохмотья, не обезличенный лагерный номер, а личность, свободный и, по-видимому, сильный человек, способный жить и действовать по своим внутренним законам. И этот человек - Стамп отчетливо сказал себе это - враг, опасный, решительный, умный, гибкий и вместе непреклонный враг! Враг его, Стампа, прошлого, настоящего и будущего, враг его помыслов, его расчетов, его страстей, самого его дыхания! О, встреться ему этот Картье в ту далекую, сказочную пору, когда он, Стамп, был генералом СС фон Хагенау, он растоптал бы его, стер бы с лица земли! А сейчас он нуждается в этом человеке, он сам, своими руками выпустил его из железной клетки, куда тот угодил по воле теперешних хозяев мира, некогда создавших Нюрнбергский процесс, а теперь взявшихся, наконец, за ум! Но ничего, ничего, он еще втолкнет этого Картье обратно в железную клетку Эль-Гиара…
        Мадемуазель Катрин, красавица с заячьей губой, подошла к Картье, слегка припадая на левую ногу, и поставила перед ним небольшой поднос со стаканом молока и сухарями. Затем, демонстративно отвернувшись, - Катрин презирала заключенных, как низшую породу людей, - она проследовала в свое бюро и принялась выстукивать на машинке убогую премудрость насильников и палачей.
        - Пейте небольшими глотками, мой друг, - приговаривал врач, стоя возле Картье, - небольшими глотками!..
        - Обязательно, доктор, благодарю вас, - сказал Картье и в несколько глотков отхватил полный стакан молока. Затем он повернулся к Барзаку: - Если я действительно свободен, я не намерен оставаться здесь ни одной лишней минуты!
        - Разумеется, разумеется, вы свободны, дорогой Картье! - подскочил к нему комендант. - Вот в моих руках собственноручное письмо генерала Жаккара! Генерал ожидает вас в своей резиденции…
        Картье, принимавший до сих пор все происходящее как некую удачу, в суть которой он пока не считал нужным вдаваться, впервые почувствовал себя озадаченным. При чем тут генерал Жаккар? Зачем понадобилось этому солдафону, палачу алжирского народа, освобождать его, Картье, из заключения?..
        - Я надеюсь, - вкрадчиво продолжал комендант, подтягиваясь на носках и заглядывая в самое лицо Картье, - я надеюсь, что перед генералом… наше отношение к вам… наша терпимость… ведь вы так плохо обращались с нами, дорогой Картье!..
        Картье брезгливо отвернулся от коменданта и шагнул в сторону.
        - Знаете что, комендант, - с комической серьезностью воскликнул врач, - вы дали сейчас моему пациенту самую лестную и самую остроумную характеристику из всех, какие когда-либо тюремщик давал своему узнику!..
        - На этом можно и кончить, - подытожил Барзак. - Идемте, господа!
        - Нет! - резко сказал комендант. - Я вынужден вас задержать, вы еще не выполнили необходимых формальностей.
        Убедившись в тщетности своих попыток покорить сердце Картье, комендант как-то сразу весь изменился. Ни в его фигуре, ни в лице, ни в повадке не осталось ничего смешного или угодливого: злобный карлик-толстяк из страшной сказки. Даже голубой берет, повисший на кончике его безобразно-крохотного уха, казался сейчас приметой его жутковатого достоинства.
        - Мосье, - обратился он к Стампу, - поскольку именно вы вручили мне предписание генерала Жаккара, прошу вас дать расписку в том, что я из рук в руки передал вам заключенного Анри Картье. Вот вам перо и бумага!
        Стамп под диктовку коменданта написал требуемую расписку.
        - Все? - спросил он. - Мы можем идти?
        - Нет! - И комендант медленным взглядом, снизу вверх, с наглой подозрительностью обвел троих посланцев генерала Жаккара. - У меня возникли некоторые сомнения, я решил связаться по телефону с канцелярией генерала. Прошу вас, господа, покинуть комендатуру и обождать результата на дворе. Нет, нет, вы, заключенный Картье, останетесь здесь! Жубер, ты отвечаешь мне за Картье головой!..
        Только через два с половиной часа комендант объявил, что адъютант генерала подтвердил подлинность предписания об освобождении заключенного Анри Картье. Был уже поздний вечер, на черном небе горела огромная оранжевая луна, когда четыре человека вышли из ворот Эль-Гиара и двинулись к машине, ожидавшей их в двухстах метрах от лагеря. Картье, поддерживаемый Барзаком, с усилием переставлял ноги: действие препарата подходило к концу, а дать новую дозу врач отказался.
        - На ночь силы вам не нужны, мой друг, а в полдень я приду в гостиницу и с помощью иглы снова поставлю вас на ноги!
        Картье провел в забытьи всю поездку, он не приметил, как машина въехала на улицы Алжира, как Барзак с помощью Стампа привел его в свой номер. Он очнулся только в полдень, когда врач, достав из сумки свой чудодейственный шприц, крикнул ему в самое ухо:
        - Сейчас начнем жить, мой друг!..

6. АНРИ КАРТЬЕ НАЧИНАЕТ ЖИТЬ

        Сделав свое дело и выждав положенные три минуты, врач достал из кармана рецептурный листок и авторучку.
        - Микстурку? Порошочки? Пилюльки? - улыбнулся Картье. - А я так верил в вас, доктор!
        - И правильно делали. Эта микстурка будет вам очень полезна.
        И врач протянул листок Барзаку. Тот прочитал его и передал Картье. На листке черным по белому было написано:



«Будьте осторожны, все помещения в этой гостинице оборудованы аппаратами подслушивания».

        - Принимайте это лекарство самым аккуратным образом, - сказал на прощание врач. - Далее, будьте осторожны с едой: легкая пища, малые порции. Ровно в шесть вечера сюда явится медицинская сестра и сделает вам очередную инъекцию. Все, друзья! Я закуриваю сигарету и удаляюсь…
        Врач чиркнул спичкой, поднес к пламени рецептурный листок, обождал, покуда бумага не превратилась в пепел, и удалился.
        - Золотой человек! - с глубоким чувством воскликнул Барзак.
        - Вернее, опытный и внимательный врач, - наставительно поправил Картье. - Это не одно и то же.
        - Ты прав, конечно, человека с первого взгляда не разгадаешь, - Барзак улыбнулся, давая понять Картье, что оценил его осторожность. - А теперь спустимся в ресторан и позавтракаем…
        Открыв дверь в коридор, Барзак едва не сшиб с ног молодого человека лет двадцати пяти, непримечательной внешности.
        - Что вам здесь надо? - строго спросил Барзак. - Какого черта вы околачиваетесь возле моей двери?
        - Мне ничего не надо, - нисколько не смутившись, сказал молодой человек. - Я исполняю свою обязанность.
        - В таком случае пойдите к господину Стампу и передайте ему от моего имени, что если его доверенный будет и в дальнейшем так бесцеремонно исполнять свою обязанность, то я набью этому доверенному морду. Ясно?
        - Ясно, - сказал молодой человек. - А куда направляется сейчас мосье Картье?
        - Мосье Картье направляется в ресторан, но если вы…
        - Мы будем наблюдать за мосье Картье издали и не причиним ему ни малейшего беспокойства.
        - Кто это - мы?
        Барзак огляделся и только сейчас приметил вчерашнего протеже Стампа, мрачного человека с измятым ртом, проделавшего с ними в машине весь путь из Алжира в Эль-Гиар и обратно. Тот стоял в десятке шагов от двери, прислонясь к лестничным перилам, и с безучастным видом глядел на них своими бесцветными, пустыми глазами.
        - Он плохо знает язык, - извинился молодой человек за своего партнера. - Так что вам придется иметь дело со мной.
        - Ладно, - согласился Барзак. - Как вас зовут?
        - Называйте меня просто Жюль, - скромно сказал молодой человек.
        - А этого? - Барзак кивнул на мрачного человека.
        - Питер. Пи-тер. Он, простите, не здешний.
        - Так вот, Жюль, советую вам вести себя прилично, - заключил Барзак. - Пошли, Анри.
        В ресторане агенты Стампа действительно держались в почтительном отдалении. Но когда друзья, позавтракав, вышли из ресторана на улицу, те тотчас же последовали за ними.
        - Куда теперь, господа? - подойдя к ним, деловито осведомился Жюль.
        - Далеко, Жюль, за город, - сказал Барзак. - Такси!
        Друзья уселись в подъехавшее такси.
        - Побыстрее и подальше, друг, - обратился Картье по-арабски к водителю алжирцу. - Нам надо удрать от шпиков.
        - Понятно, - улыбнулся водитель. - Побыстрее и подальше!
        Через полчаса друзья находились в сорока километрах от города. По обе стороны дороги простиралась открытая глазу долина, поросшая древовидным вереском, в сотне метров сверкала на солнце узкая горная речка, стекавшая, видимо, с далеких гор, синевших на горизонте.
        - Вот тебе, приятель, двойная плата, - Барзак протянул водителю деньги. - Вернешься за нами через два часа.
        - Не надо двойной платы, - сказал водитель, отведя руку Барзака. - Вон поглядите!
        По дороге на большой скорости мчался открытый «пежо», за рулем сидел мрачный Питер, а рядом с ним Жюль, еще издали радостно улыбавшийся счастливой встрече.
        - Можете не возвращаться, - сказал Барзак, рассчитавшись с водителем. - Обратно нас отвезут эти шпики…

«Пежо» затормозил, Жюль выскочил на дорогу и подбежал к Барзаку.
        - Что прикажете делать дальше, мосье?
        - Мы с Картье пройдем вон к той речке и там посидим, а вы останетесь тут. Потом доставите нас обратно в город.
        - Слушаюсь, мосье. Только прошу вас не пропадать из виду, а то нам придется последовать за вами.
        - Слушаюсь, мосье, - усмехнулся Барзак.
        Добравшись сквозь кустарник до речного берега, друзья уселись под неверной тенью двух алеппских сосен, росших из одного корня.
        - До чего же хорошо жить и дышать на вольном воздухе! - радостно улыбнулся Картье. - Я почти забыл это ощущение… Ну, говори, Луи, что все это значит?
        - Это значит, что твоей судьбой горячо заинтересовалась американская разведка. Ей и обязан ты своим освобождением.
        - Луи, такими вещами не шутят.
        - Я не шучу. Именно по настоянию американской разведки генерал Жаккар, который, видимо, тесно с ней связан, распорядился освободить тебя из Эль-Гиара.
        - Луи, повторяю, - глаза Картье гневно блеснули, - такими вещами не шутят!
        - Американская разведка интересуется тобой, как геологом, который открыл новое месторождение урана.
        - Что такое? - Картье вскочил, ошеломленно глядя на Барзака. - Как могли они узнать? Значит, они обнаружили и захватили…
        - Да, обнаружили и захватили, но только не землю, в недрах которой находится урановая руда, а твою рукопись.
        - Мою африканскую рукопись? При обыске?
        - Нет, обыска не было. Все это гораздо сложнее…
        И Барзак рассказал Картье то немногое, что ему самому стало известно. Некий проходимец, по фамилии Брокар, прикинулся другом Картье и обманным путем выманил у Робера рукопись. Назвавшись ее автором, он на определенных условиях предложил некоей американской компании разрабатывать якобы открытое им лично месторождение урана. Компания передала рукопись на экспертизу своим геологам, те очень высоко оценили ее научные достоинства, а произведенная вслед за тем воздушная геологическая разведка подтвердила, что в координатах, указанных в рукописи, действительно имеется крупное урановое месторождение.
        - Постой! - прервал в этом месте Картье рассказ Барзака. - Тут явное недоразумение! Я допускал, что моя работа может попасть в грязные руки, и указал в ней ложные координаты, взятые наобум. Как же оказался там уран?
        - Урана там и не оказалось. Зато нашелся другой радиоактивный элемент - торий, он-то и ввел в заблуждение воздушных разведчиков.
        - Что ж, при богатстве Африканского материка полезными ископаемыми этому не приходится удивляться… Но почему же они не прибегли к наземной разведке? Это дало бы бесспорный результат…
        - А потому, что указанные тобой координаты пришлись на территорию английской колонии Буала и производить там тайно наземную разведку было очень рискованно: можно было, не дай боже, навести англичан на след урана! Между тем совпадение наземных данных, приведенных в твоем труде, который специалисты так высоко оценили, и показаний воздушной разведки казалось американцам предельно убедительным. Прими еще во внимание спекулятивный азарт, борьбу монополий за атомное сырье, приносящее сверхприбыли… И вот затрачены десятки миллионов долларов, а урана нет и нет! Вместо урана - торий, к которому компания не испытывает ни малейшего интереса. Я думаю, что заправилам компании с самого начала было известно, что Брокар вовсе не автор рукописи, их вполне устраивала и краденая рукопись. И вот когда в координатах, указанных рукописью, вожделенного урана не оказалось, воришку взяли за горло: или назови настоящего автора рукописи, или тебе каюк! Брокар в сопровождении, несомненно, их агента Стампа возвращается в Париж и смиренно приносит рукопись обратно к тебе на квартиру: я, мол, раскаиваюсь в своем подлом поступке
и готов помочь вам в поисках и освобождении Анри Картье! Мари и Робер тотчас же вызывают меня, я знакомлюсь с этим Брокаром, он намекает, что за его спиной стоит американская разведка, и сводит меня со Стампом. Вот и все, Анри, если не считать, что за указание уранового месторождения тебе обещано двести тысяч долларов…
        - Вот и все… Да это же целый роман, Луи! Мне одно непонятно: откуда этому Брокару стало известно о существовании моей рукописи, о том, что она содержит описание вновь открытого месторождения стратегического сырья? Ведь иначе бы он на нее не польстился!
        - Увы, на этот вопрос я не могу ответить тебе, спроси у него самого.
        - Да его, верно, и не найдешь теперь…
        - Почему же? Он постоянно живет в Париже.
        - Когда еще я попаду в Париж! Во всяком случае, рано или поздно, но я должен выяснить, откуда этому Брокару стало известно об открытом мною месторождении урана. Об этом не знала ни одна живая душа, кроме, правда, одного человека, которому я доверяю, как самому себе. Этот человек не мог проговориться…
        - Скажи, Анри, а что побудило тебя указать ложные координаты? Ты же мог вообще не указывать координат.
        - Видишь ли, я знал, что за мной следят, каждый день ждал ареста и допускал, что в этом случае мою работу могут использовать для враждебных мне целей. К тому же я дописал рукопись буквально за день до того, как меня схватили, и потому не успел поместить ее в более надежное место. Не укажи я ложных координат, люди, заинтересованные исключительным богатством месторождения, немедленно организовали бы систематические разведывательные поиски по всему Африканскому материку с помощью самых могущественных, современных методов и, возможно, довольно быстро отыскали бы его. А мне надо было выиграть время, приковать внимание искателей к какому-нибудь одному месту, спутать след хотя бы на несколько месяцев. Как видишь, эта цель оказалась достигнутой.
        - А чт? дал тебе выигрыш времени?
        - Все, Луи! - страстно воскликнул Картье. - Все! Я не могу пока открыть тебе эту тайну, но со временем ты сам ее узнаешь… А теперь займемся главным вопросом: что делать дальше? Как обойти американскую разведку в лице этого Стампа?
        Друзья проговорили еще добрых два часа, затем искупались в речке. Возвратившись к ожидавшей их машине, они застали обоих шпиков чуть живыми от зноя. Даже жизнерадостный Жюль поглядел на них волком и пробормотал что-то о неблагодарных людях, которые не ценят хорошего отношения.
        - Но, но, Жюль! - прикрикнул на него Барзак. - Если вы будете дерзить, я прогоню вас со службы.

7. ОДЕРЖАННАЯ ПОБЕДА

        На другой день Барзак со слов врача заявил Стампу, что дальнейшее пребывание Картье на тонизирующем, возбуждающем препарате неизбежно приведет его к полному истощению сил. Надо поместить его недели на две в частную лечебницу, где ему будет обеспечено надлежащее лечение и уход.
        - Только при этом условии, - заключил Барзак, - сможет Картье проделать работу, выполнение которой явилось условием его освобождения из лагеря.
        - А не слишком ли задается ваш Картье? - В голосе Стампа звучала такая злоба, что Барзак с удивлением взглянул на него. - Или ему неизвестно новое распоряжение генерала Жаккара?
        - Какое распоряжение?
        - Я просил генерала официально объявить вашего Картье бежавшим из лагеря Эль-Гиар преступником.
        - Что это значит?
        - Это значит, что если он будет увиливать от дела и не подчиняться моим указаниям, то его схватят и водворят обратно в лагерь. Передайте ему от моего имени: вылет в Буала состоится завтра, в одиннадцать часов утра!
        - Нет, почтенный Стамп, вылет не состоится, - побледнев от гнева, сказал Барзак. - Анри Картье сегодня же явится в полицию и заявит, что он заключенный, бежавший из Эль-Гиара…
        Барзак повернулся и пошел к двери.
        - Эй, вы! - крикнул вдогон ему Стамп. - Я даю ему три дня на отдых, и ни одного часа больше! Слышите - ни одного часа!
        Стамп, низкий человек, ослепленный к тому же безотчетной ненавистью к Картье, считал, что играет в беспроигрышную игру: он и мысли не допускал, что Картье по собственной воле способен вернуться в кромешный ад Эль-Гиара. Не враг же он себе в самом деле!.. Но тут Стампу пришли на память русские пленные и партизаны, которые под пытками отказывались отвечать на вопросы, предпочитая измене мучительную смерть. А в Картье есть, несомненно, что-то от этих людей, верно, потому этот тип так ненавистен ему. Нет, нет, он не имеет права рисковать! Если он провалит эту операцию, ему конец.
        Через минуту Стамп стучался в дверь комнаты Барзака.
        - Войдите!
        Стамп вошел - и очутился лицом к лицу с Картье. Барзак сидел за столом в глубине комнаты и что-то писал.
        - Мосье Барзак, - обратился к нему Стамп, - я хотел…
        - Потрудитесь обращаться ко мне, - прервал его Картье. - Я привык сам решать свои дела.
        - Что же, пожалуйста. Я согласен предоставить вам пять дней отдыха, после чего вы незамедлительно…
        - Выслушайте мои требования, мосье Стамп, - снова прервал Картье.
        - Первое: отныне вы не будете разговаривать со мной в повелительном тоне. Второе: не будете вмешиваться в распоряжения врача. Третье: доставите мне сегодня же официальный приказ французских властей о моем законном освобождении из лагеря Эль-Гиар. Только в случае принятия этих требований вы можете рассчитывать на мое содействие в деле, ради которого вас прислали сюда из Соединенных Штатов.
        - Но согласитесь, что…
        - Или да, или нет. Если нет - я сегодня же отдамся в руки полиции. Мосье Барзак пишет сейчас вашей компании письмо, где от моего имени излагает причины, побудившие меня отказаться от сотрудничества с вами. Это все. Решайте!
        Стамп понимал, что раздумывать нечего: все козыри были у них в руках.
        - Пусть так, я согласен… - Стамп заставил себя улыбнуться. - Сказать по правде, - добродушничал он, - я несколько переусердствовал в защите интересов компании. В конце концов автор рукописи отыскался с такой быстротой, что небольшая задержка не вызовет со стороны компании возражений. Надо же вам в самом деле отойти немного от этого кошмара…
        - Скажите, Стамп, - неожиданно спросил Картье, не сводивший с него внимательных глаз. - Вы немец?
        - Н-нет… - едва ли не впервые в жизни смутился Стамп: вопрос Картье застал его врасплох.
        - А то в Сопротивлении я не раз встречал гитлеровских офицеров, однажды мне даже пришлось две недели просидеть в гестапо, подвергаться допросам. Вот я и подумал…
        - Нет, я доминиканец.
        - Вот как? Слышишь, Луи, мосье Стамп - доминиканец!.. Да оставь ты письмо, мосье Стамп согласился на все мои условия!.. Поверите, - он опять повернулся к Стампу, - я впервые в жизни встречаю доминиканца и даже не подозревал, что они так похожи на немцев!.. Ну что ж, не буду вас больше задерживать, вы же обязались доставить сюда сегодня документ о моем освобождении из Эль-Гиара.
        - Документ будет доставлен, - холодно сказал Стамп. - Но и у меня есть к вам требование. Мои доверители хотят знать, почему в указанных вами координатах не оказалось урановой руды. - Стамп вынул из кармана фирменный бланк «Ураниум-Буала». - Вот как формулирует компания этот вопрос: «Мы не в состоянии согласовать редкое по точности и глубине описание нового уранового месторождения - «классическое», по отзывам наших геологов, - с грубой ошибкой в определении координат…»
        Человек по природе прямодушный, искренний, Картье скрывал в себе тонкое понимание людей, невозмутимое хладнокровие, редкую изворотливость в трудных обстоятельствах; это был настоящий борец, для которого высшим законом была цель.
        - Ошибка? - Картье снисходительно улыбнулся. - Нет, тут не было ошибки. Урановая руда - настуран - находится именно в тех координатах, которые я указал в рукописи. В этих же координатах действительно имеется и торианит, но богатейшей урановой руды ваши геологи не приметили. Впрочем, их можно понять: урановая руда залегает там крайне своеобразно, даже причудливо. Надеюсь скоро доказать это вашим геологам на месте…
        Спокойная уверенность Картье сообщилась Стампу, и он в тот же вечер передал его обнадеживающее заявление в Вашингтон Хеллсу, который поддерживал связь с компанией. Впрочем, ни самому Стампу, ни Хеллсу, ни компании все равно не оставалось ничего иного, как терпеливо ждать.

8. СРЕДИ СВОИХ

        Стамп вовремя доставил обещанный документ, и наутро Барзак отвез своего друга в частную лечебницу, расположенную на морском берегу. Пребывание там было необходимо Картье для восстановления сил, подорванных тяжелым заключением, но оно же давало и немалый выигрыш времени. А выигрыш времени, считал Картье, - это все.
        Когда Барзак выходил из дверей лечебницы, его радостно приветствовал Жюль.
        - А, Жюль! Вы уже на месте? Почему бы вам не поставить здесь для себя сторожевую будку? Все бы не так жарко…
        - Все шутите, мосье Барзак! А как здоровье мосье Картье?
        - Благодарю вас, Жюль. Будем надеяться, что скоро вы снова сможете бегать по его следу.
        - Ну и шутник вы, право, мосье Барзак!
        - Я не шучу, Жюль. А как поживает ваш безъязыкий партнер?
        - Питер, мосье? Он дежурит во дворе, возле другого выхода из лечебницы…
        Барзак посещал Картье каждый день и оставался у него по два-три часа. Все остальное время он метался по городу, выполняя его тайные поручения, нередко заглядывал и в темные закоулки старого города. За ним усердно охотились шпики, и ему удавалось отделываться от них лишь с помощью арабов - водителей такси, которые верным чутьем угадывали в нем друга. Барзак лишь частично был посвящен в тайны Картье, и не потому вовсе, что тот не доверял ему. Просто Картье неуклонно держался старого правила подпольщиков: без крайней необходимости не посвящать в доверенную тебе тайну ни одного лишнего человека. Барзак знал это и не обижался.
        Однажды - это было на седьмой день пребывания Картье в лечебнице - Барзак привел к нему молодую женщину лет двадцати восьми, только что прилетевшую из Парижа. Худощавая, стройная, с темными горячими глазами на матовом лице, с гладко зачесанными черными волосами, обрамлявшими небольшую красивую голову, женщина шла легкой, стремительной походкой; казалось, она прилетела не на самолете, а на собственных крыльях. Оставив ее с Картье, Барзак вскоре вышел из лечебницы.
        - Это кто же такая? - спросил его Жюль.
        - Подруга нашего Картье.
        - Очаровательная женщина, мосье!
        - Да вам-то что - для вас она всего только объект для слежки! Стыдитесь, Жюль, у вас самая позорная профессия на свете!
        - Что вы, мосье, я очень уважаю мою профессию!
        - За что, Жюль?
        - Власть, власть, мосье!
        - А-а, вот оно что… Ну, до завтра, властелин мира!
        А назавтра Барзак привел в лечебницу к Картье высокого юношу. Это был Робер. Отец и сын обнялись; на глазах юноши были слезы. Картье взял сына за руки и несколько отвел его от себя, разглядывая.
        - Если бы Луи не сказал мне, что ты сегодня приедешь, я не узнал бы тебя, Робер! Но откуда такое печальное выражение глаз? Ты же видишь, Робер, все хорошо!
        - Я так виноват перед тобой, отец.
        - Ты ни в чем не виноват, Робер, каждый человек может стать жертвой обмана. К тому же обманщик играл на лучших твоих чувствах.
        - Ты не все знаешь, отец.
        И Робер, не в силах таить от отца правду, рассказал ему о продаже папаше Ледрю аналитических весов и коллекции минералов.
        - Ты говоришь - в палисандровом ящике?.. - озабоченно сказал Картье. - А Брокар явился к тебе до или после того, как ты продал коллекцию?
        - Через несколько дней после продажи.
        - Этот лавочник знал, что коллекция принадлежала мне?
        - Знал.
        - Так, так… Луи, кажется, я обнаружил недостающее звено в истории компании
«Ураниум-Буала»! По всей вероятности, мою коллекцию минералов приобрел в этой лавчонке не кто иной, как Брокар. Отсюда все и пошло…
        - Я не пойму, какая же связь…
        - Самая прямая! Эта коллекция в палисандровом ящике отражала, как в зеркале, минеральный состав открытого мной месторождения. Ты знаешь, что такое парагенезис, Луи? Нет? И ты, Робер, не знаешь? Тогда слушайте! Некоторые группы минералов образуются в земной коре совместно, а потому их и находят там вместе. К одному такому минеральному семейству принадлежит и мой уран. Человек, сведущий в геологии, взглянув на мою коллекцию, тотчас же решит, что все эти минералы взяты из одного месторождения, богатого настураном, - разновидности урановой смоляной руды. Брокар определил это с первого взгляда, узнал у лавочника, кто был владельцем коллекции, и пошел по его следу.
        - Похоже, ты прав, Анри. Если о существовании твоей рукописи не знала ни одна живая душа, то это наиболее вероятная из всех возможных гипотез.
        - Значит, я дважды и трижды виноват перед тобой, отец, - горько сказал Робер.
        - Напротив, - улыбнулся Картье, - только благодаря тебе я освободился из Эль-Гиара! В живой жизни соотношение причин и следствий куда сложнее, чем тебе представляется, Робер. Если бы Брокар не завладел моей рукописью, не было бы на свете и компании «Ураниум-Буала», заинтересованной в моем освобождении. А если так - я по-прежнему находился бы в лагере Эль-Гиар и едва ли вышел бы оттуда живым. Разве не так, Робер?
        - Да, но они захватили урановое месторождение, которое ты вовсе не собирался им отдавать!
        - Нет, они не захватили его, сын мой, - сказал Картье. - И я твердо верю, что открытое мной урановое месторождение достанется тем, кто единственно имеет на него право… Ну, хватит об этом. Скажи, Робер, как здоровье тети Мари?
        - Хорошо, отец. А когда тетя Мари узнала, что ты на свободе, то и вовсе забыла, что у нее есть печень.
        - Это радует меня. Возможно, тете Мари придется долго жить в Париже одной.
        - Почему же? Разве я…
        - Ты отправишься со мной в Экваториальную Африку, и трудно сказать, когда мы сможем вернуться во Францию.
        - Ты берешь меня с собой, отец? - просиял Робер. - О, я не мог даже мечтать об этом!
        - Это не увеселительная поездка, Робер, нас ждут большие испытания. Я охотно отправил бы тебя обратно в Париж, если бы ты не подвергался там еще бо?льшей опасности.
        - Какой же опасности, отец?
        - Они могут захватить тебя, чтобы заставить меня вернуться, сломить мою волю. Это беспощадные люди, Робер!..
        - Куда вернуться? Ты же…
        - Ты потом все поймешь, сейчас не время и не место говорить об этом… А вот и Мадлен!
        В маленькую палату, ярко освещенную золотыми лучами полуденного солнца, стремительным шагом вошла та самая молодая женщина, которую Барзак накануне отрекомендовал Жюлю как подругу Картье.
        - Робер!
        - Мадлен!
        Два радостных возгласа слились в один.
        - Когда ты приехал, мальчик? - Молодая женщина ласково провела рукой по волосам Робера. - Я так рада видеть тебя!
        - А я… - Робер, чуть покраснев, поцеловал руку молодой женщины. - Я просто счастлив, Мадлен…
        - Не Мадлен, нет, - улыбнулась она Роберу, - а мама. Назови меня мамой, мальчик, порадуй мое старое сердце!
        - Мама… - произнес Робер со сложным выражением детской нежности и юношеского преклонения. - Мама…
        - Дорогая Мадлен, - рассмеялся Картье, - ты так усердно занята усыновлением Робера, что не обращаешь на нас с Луи никакого внимания. Мало того, ты с нами даже не поздоровалась!
        - В самом деле, Мадлен, - печальным голосом сказал Барзак, - ваша холодность убивает меня.
        - Это все от радости, дорогие мои! Могла ли я думать два дня назад…
        - А знаете, Мадлен… нет, нет, мама… Знаете ли вы, что отец берет меня с собой в Экваториальную Африку?
        - Знаю, мальчик, и одобряю, хотя очень тревожусь за вас обоих.
        - А вы разве не поедете с нами?
        - Увы, нет, Робер, я сегодня вылетаю обратно в Париж, а оттуда… оттуда… Это пока тайна, мальчик, папина тайна!
        - Боже, сколько тайн! Меня начинает не на шутку увлекать этот детективный роман!
        - Это не детективный, а политический роман, - подчеркнуто сказал Картье. - И совсем неплохо, Робер, что тебе с юных лет привелось быть в нем действующим лицом. Кто знает, - добавил он с доброй улыбкой, - быть может, тебе еще суждено стать его героем.

9. СДЕЛКА НА ЧЕРНЫЙ ТОВАР

        Две недели истекли, и у Картье не оставалось более никакого предлога откладывать вылет в Буала. Впрочем, это и не входило теперь в его расчеты. И вот ранним утром семнадцатого августа с алжирского аэродрома поднялся в воздух небольшой самолет, специально зафрахтованный Стампом, неся на борту шесть пассажиров: Картье, Робера, Барзака, Стампа, Жюля и Питера. Все они были одеты одинаково, и на первый взгляд их было нелегко отличить друг от друга: тропические пробковые шлемы, надвинутые чуть не по самые плечи, темные очки, белые рубашки, белые шорты, легкая плетеная обувь. Поначалу Стамп возражал против включения Барзака в состав экспедиции, но затем решил, что присутствие этого человека в случае каких-либо осложнений облегчит ему сношения с Картье, которого он ненавидел теперь до потери самообладания.
        Самолет держал курс в глубь африканского континента, в город Бакстон, столицу английской колонии Буала. Путь был недолгий, и уже через три часа беспосадочного полета пассажиры сошли по трапу на маленький, сожженный солнцем бакстонский аэродром. Навстречу прибывшим из крохотного, похожего на газетный киоск здания аэровокзала вышел невысокий, худой человек, также в пробковом шлеме и темных очках, которые, подобно маске, закрывали его лицо, в такой же снежно-белой рубашке и таких же шортах.
        - Кто из вас мистер Стамп? - Он оглядел новоприбывших сквозь свои темные очки.
        - Мистер Беннет? - отозвался Стамп.
        - Да, это я, Беннет, управляющий рудниками «Ураниум-Буала». А вы мистер Стамп, назначенный моим помощником?
        - Да, я Стамп, назначенный вашим помощником, - не без вызова ответил Стамп, как бы подчеркивая, что значение человека определяется не должностью, а предоставленными ему полномочиями. - Прошу знакомиться: Анри Картье, геолог…
        - Мы ждем вас с нетерпением, мистер Картье! - приветливо произнес мистер Беннет, и Картье понял, что управляющий рудником уже поставлен в известность о цели его прибытия.
        К знакомству с Барзаком управляющий отнесся равнодушно, а остальных своих спутников Стамп не нашел нужным представить. За аэровокзалом прибывших ожидали два
«шевроле» старого выпуска, у руля сидели негры-водители.
        Над маленькой столицей колонии Буала, стоявшей на границе африканской саванны, нависло безоблачное, как бы выцветшее, серо-голубое небо, посреди которого, словно навечно, застыл раскаленный, в мглистой дымке, красный круг солнца. На улицах и площадях городка не видно было ни живой души, все жители попрятались в своих домах, домишках, хижинах, под навесами - словом, всюду, куда не могли проникнуть обжигающие солнечные лучи. Период дождей кончился не так давно, и в немногих каменных домах, принадлежащих местным богачам и крупным администраторам, еще держалась сырая прохлада, казавшаяся сейчас истинным раем.
        В этот безмолвный час, когда Бакстон казался начисто вымершим, на его пустынные улицы вынеслись два черных «шевроле», взвизгнули всеми тормозами и, окутавшись густым облаком пыли, недвижно застыли перед двухэтажным кирпичным домом губернатора колонии.
        Пассажиры, выждав, пока рассеялась пыль, вышли из машины. В вестибюле губернаторского дома, или, вернее, дворца, как именовали в Бакстоне это скромное кирпичное здание, было прохладно, и все облегченно вздохнули. Черный полицейский сержант, мирно дремавший на своем стуле, испуганно вскочил при виде белых господ.
        - Сэр Роберт у себя? - спросил Беннет.
        - У себя, сэр. Как прикажете доложить?
        - Управляющий рудниками «Ураниум-Буала» Леонард Беннет. Запомнишь?
        - Запомню, сэр!
        Не прошло и двух минут, как сержант возвратился.
        - Господин губернатор просит вас пройти в приемный зал.
        Беннет предложил Стампу и Картье пройти на прием вместе с ним.
        - Вам следует знать, в какой обстановке приходится тут работать…
        - Я хорошо знаком с этой обстановкой, - сказал Стамп. - Я почти три года работал на рудниках в Катанге. Картье, как вам известно, также не новичок здесь.
        - Катанга? - с уважением повторил Беннет. - О, это серьезная школа!..
        В большой полутемной комнате с двумя окнами, завешанными камышовыми жалюзи местного изделия, посетители стянули с себя шлемы и отерли потные лбы.
        - Имейте в виду, господа, - понизив голос до шепота, обратился Беннет к Стампу и Картье, - что с этой проклятой бабой надо держаться настороже, она хитра, как лисица, и жадна, как шакал!
        - Меня предупреждали о миссис Шарп в Вашингтоне, - отозвался Стамп, - и советовали не скупиться…
        - Не скупиться, - ворчливо повторил Беннет. - Если не скупиться, она сожрет нас вместе со всеми потрохами…
        Картье с любопытством поглядывал на дверь в другом конце комнаты, откуда, видимо, должна была появиться эта странная женщина - губернатор. Но при чем здесь в таком случае названный Беннетом сэр Роберт?
        Но вот дверь отворилась, и на пороге показалась женщина лет сорока, одетая в легкое белое платье отличного покроя, с глубоким вырезом на груди и спине; золотисто-медные волосы были гладко зачесаны и стянуты сзади в тугой узел; спокойно-насмешливые карие глаза на загорелом, шоколадном лице глядели на мир с нагловатой уверенностью; женщина была красива, и вместе с тем было в ней что-то неприятное.



        Леди Мэрион Шарп была женой губернатора колонии сэра Роберта Шарп, состарившегося на своей должности, в которой он бессменно состоял почти три десятилетия. Последние три-четыре года, впав в умственную слабость, он только числился губернатором, а всеми делами заправляла его жена, неожиданно обнаружившая незаурядные административные способности, получившие негласное признание даже в лондонском министерстве колоний…
        Когда леди Шарп вошла в приемный зал, посетители почтительно встали. Леди Шарп приблизилась к ним, Беннет представил своих спутников, и она с любезной улыбкой пожала им руки.
        - Я рада вас видеть, господа, - сказала она милостиво и, как всегда, добавила: - Сэр Роберт не вполне здоров и поручил мне принять вас… Право, вы настоящий герой, мистер Беннет, если только вас не привела ко мне в этот полуденный час неотложная необходимость.
        - Я американец, - с глупой напыщенностью произнес Беннет. - Этим все сказано.
        - Вы очень находчивы, сэр, - в голосе леди Шарп звучала чуть приметная ирония. - Итак?
        - Все то же: черномазые болеют и мрут! Из тысячи семисот человек, с которыми мы четыре месяца назад приступили к работе, осталось уже менее половины. Вам известно о нашей серьезной неудаче, но, как теперь выясняется, - Беннет слегка поклонился Картье, - в ней повинны единственно наши геологи. Теперь же, с прибытием мистера Картье, - снова легкий поклон, - нам придется, видимо, расширить площадь работ, заложить новые рудники. И если в самое ближайшее время…
        - Но, дорогой Беннет, вы сами в этом виноваты! - сердито воскликнула леди Шарп, и ее красивое лицо стало вдруг жестким и неприятным. - Вы погнались за дешевой рабочей силой и оторвали от земли развращенных бездельем крайтоновских черных. Я же предупреждала вас: Дэвид Крайтон своим попустительством превратил их в профессиональных лентяев! И вдруг является ваша компания, загоняет их в болотную жижу и заставляет по одиннадцати-двенадцати часов в сутки работать по горло в воде. Можете не сомневаться - они вымрут все до единого, и тогда вам просто-напросто придется отказаться от вашей затеи и вернуться обратно в Штаты! Едва ли это входит в расчеты вашей компании…
        - Но в этой, как вы выразились, затее, - возразил Беннет, - кровно заинтересовано и правительство ее величества. Вам же известно, что часть добычи урана приходится на долю компании «Биккерс-Стронг». Наконец, вы имеете прямое указание из Лондона оказывать «Ураниум-Буала» всяческую помощь.
        - Я признаю помощь лишь на началах взаимности!
        - Что же, я готов.
        - Ах, теперь вы готовы! - гневно воскликнула леди Шарп. - А у меня в тюрьме успели за это время умереть еще двадцать семь черных бездельников, так и не уплативших наложенный на них штраф! Кто покроет мне этот убыток? Лондон и так жалуется, что колония не приносит ему ничего, кроме неприятностей и забот!
        - Компания охотно уплатит вам эту безделицу при условии, что мы получим от вас в нужном количестве здоровых рабочих. Сколько у вас в тюрьме заключенных?
        - Около пятисот. Это, конечно, не чемпионы спорта, но, во всяком случае, люди, привыкшие к тяжелому труду на рудниках и в шахтах, надо только покрепче держать их в узде. Впрочем, не мне вас учить. Если судить по тому, что до меня доходит, у вас там настоящий гитлеровский концлагерь!
        - На нас клевещут, - строго сказал Беннет. - Мы представляем здесь великую американскую демократию и никогда не позволили бы себе…
        - Дорогой Беннет, я терпеть не могу декламации, - прервала леди Шарп. - У меня была депутация от ваших черных, и я прогнала ее не раньше, чем узнала всю правду об условиях работы на ваших рудниках, а мой секретарь записал их показания… Итак, внесите за моих арестантов пятьсот фунтов штрафа и забирайте их хоть сейчас из тюрьмы!..
        - Но почему же пятьсот? - хмуро возразил Беннет. - Ведь средняя сумма штрафа не превышает десяти шиллингов. Значит, самое большее двести пятьдесят, ну, триста фунтов…
        - Для круглого счета, конечно.
        - Разумеется, для круглого счета, Беннет! - неожиданно заявил о себе Стамп. - Мне, как заведующему наймом рабочих, - сказал он подчеркнуто, - эта сумма кажется вполне приемлемой.
        - Но четыреста фунтов - также круглая сумма! - упорствовал Беннет. - Я прошу вас лично принять от нас эти четыреста фунтов для передачи по назначению. Это избавит нас от лишних формальностей.
        - Я готова оказать вам любезность, сэр, и принять от вас эти пятьсот фунтов.
        - Четыреста пятьдесят.
        - Пятьсот.
        - О, разумеется, пятьсот, - снова вмешался Стамп. - Но, Беннет, это же не решает дела. Я получил от компании предписание максимально ускорить работы и в кратчайший срок добиться реального результата. Нам потребуются сейчас еще и еще рабочие!
        - Вы получите их через две недели, - Мэрион Шарп обращалась теперь уже к Стампу. - Я берусь законтрактовать для вас в соседней португальской колонии нужное число рабочих. Две трети их заработка вы будете уплачивать им, а остальную треть - их колониальной администрации. Таков порядок в этой варварской колонии, где черные, к позору для цивилизации, находятся на положении рабов! И торопитесь: большая часть этой колонии уже охвачена восстанием, и скоро там нельзя будет достать ни одного рабочего! Сколько вам нужно этих португальских «контратадос»?
        - Я думаю, не менее двух тысяч, - сказал Стамп. - Как вы полагаете, Беннет?
        - Вам виднее, - сердито отозвался Беннет. - Я не ведаю набором рабочих.
        - Две тысячи, - повторил Стамп.
        - Получите две тысячи. Однако предупреждаю, господа, - леди Шарп очаровательно улыбнулась, - это мой личный бизнес, как говорят у вас в Штатах. За каждого из
«контратадос» - десять шиллингов, а всего тысячу фунтов.
        - Но это невозможно! - возмутился Беннет. - Компания не позволит нам зря расточать деньги! В конце концов мы можем сами обратиться к португальской администрации!
        - Что же, - миссис Шарп пожала плечами, - если вы не боитесь испортить со мной отношения… К тому же губернатор португальской колонии - мой личный друг.
        - Мы согласны, - заключил Стамп. - Беннет, выпишите, пожалуйста, чек на пятьсот фунтов, и мы сейчас же отправимся в тюрьму за нашим черным грузом. А ваши арестанты не разбегутся в пути?
        - У вас грузовые машины?
        - Беннет, у нас грузовые машины?
        - Пять машин - восьмитонки…
        - Отлично, по сотне на машину… Благодарю вас, - леди Шарп грациозным жестом приняла из рук Беннета чек. - В качестве конвоя я дам вам двадцать полицейских под командой двух белых сержантов. Имейте в виду: уплатив за арестантов штраф, вы тем самым законтрактовали их на четыре месяца. Таков закон колонии. В случае побега полицейские имеют право стрелять: это равносильно побегу из тюрьмы. Все, господа? Желаю удачи!..
        Часа через два, хотя солнце еще стояло высоко и жара стала нестерпимой, из ворот тюремного двора одна за другой выехали пять открытых грузовых машин, до отказа набитых людьми. Вслед за ними катила трехтонка с полицейскими, которые зорко следили за бегущими впереди машинами; а вслед за трехтонкой - два «шевроле» со знакомыми нам пассажирами.
        Из машин, груженных арестантами, неслось глухое пение. Люди, только что вырвавшиеся на волю из тюремного смрада и тесноты, радовались и лесу, стоявшему по обе стороны дороги, и благоуханному воздуху, которым дышали, и даже жгучему, яростному солнцу, стараясь не думать о том, что ждало их впереди.

10. НОВЫЕ ЖИЛЬЦЫ

        Предполагалось, что Картье знакома каждая пядь этой земли, которую он несколько лет назад будто бы исходил вдоль и поперек, изрыл шурфами, исследовал на вес, на цвет, на радиоактивность, разложил на отдельные элементы. И когда машина, в которой он ехал с Беннетом и Стампом, вынеслась на обширную долину, беспорядочно изрытую шахтами и рудниками, вспаханную десятками экскаваторов, уставленную многочисленными строениями, кранами, простершими к небу свои стальные руки, Картье счел необходимым сказать с глубокой интонацией, естественность которой не могла возбудить ни малейших сомнений:
        - О, да тут возник целый, незнакомый мне мир! Я решительно не узнаю мест, где когда-то ориентировался не хуже, чем в своей парижской квартире!..
        - Да, мы здесь основательно поработали, - с гордостью отозвался Беннет. - Сейчас трудно поверить, что еще четыре месяца назад эта земля представляла собой почти сплошную топь, поросшую железным кустарником, который не поддавался ни топору, ни огню. Да вам ли не знать, мистер Картье, что тут было!..
        - А какой толк в вашей работе? - свысока заметил Стамп. - Утопленные в болоте семьдесят миллионов долларов? Торий? Ну, этого ископаемого добра хватает и в Штатах!
        Стамп представлял здесь не только компанию, но и высшее разведывательное ведомство и считал нужным то и дело подчеркивать свое превосходство над Беннетом.
        - Позвольте вам заметить, уважаемый помощник, - прерывающимся от злости голосом возразил Беннет, - что я не геолог, а строитель и никакой ответственности за ошибки геологов не несу! Это во-первых. А во-вторых, присутствие здесь мистера Картье служит порукой, что наши труды не пропадут даром. Не так ли, мистер Картье?
        - Да, да… - будто в раздумье произнес Картье. - Но я совсем не уверен, что это было именно тут, на южном краю долины… Боюсь, что мистер Стамп прав, и городок построен не там, где следовало, во всяком случае, не совсем там… Надо дня два походить, подумать, покопаться в памяти… - Картье повернулся к Беннету. - Среди ваших негров наверняка должны быть люди, которые помогали мне некогда в моих трудах. Как бы отыскать их? Это ускорило бы дело.
        - А вы не помните их имена, мистер Картье?
        - Имена? - улыбнулся Картье. - Ну нет, имен я не помню.
        - При чем тут имена, Беннет? - презрительно сказал Стамп. - Будто можно запомнить имена этих черномазых! Надо сегодня же, сейчас же опросить всех черных рабочих и, если кто найдется, без промедления доставить их к мистеру Картье!
        - Вот, вот, - поддержал Картье. - Я еще не забыл их несложный язык, и мы сможем понять друг друга. При них рос этот городок, и они, наверное, помнят, где именно рыл я с ними шурфы…
        Машина въехала в рудничный поселок. По обеим сторонам асфальтированного шоссе, гладкого, как полированное стекло, раскинулось настоящее трущобное царство: шалаши, кое-как сложенные из местного кустарника, из ящичных досок, еще хранивших фирменные наименования, из обрывков жести, из старых тряпок, скрепленных колючей проволокой, из всякого хлама, которому место на свалке нечистот. Среди этих шалашей бродили, играли, проказили голые черные ребятишки, худые, как скелеты, с вздутыми животами; полуголые старухи сидели на пороге своих убогих жилищ и варили еду над сложенными из камней очагами; то здесь, то там в короткой тени, отбрасываемой шалашами, валялись на земле мужчины и женщины, видимо тяжело больные, оказавшиеся не в силах выйти на работу.
        Картье вспомнились слова леди Шарп о местном населении, обреченном на неминуемую гибель.
        - Однако, мистер Беннет, условия, в каких живут ваши рабочие, не делают чести компании «Ураниум-Буала»!
        - Что вы хотите? Эти полулюди и не привыкли к лучшей жизни. Поселите их в приличном жилище, они на другой же день превратят его в свинарник!
        - А вы попробуйте! Что, если вы заблуждаетесь? Я не новичок в Африке и придерживаюсь иного мнения.
        - Ну нет, это все красные бредни! - вскинулся Стамп. - Предоставьте черномазым лучшие условия, и они тут же возомнят себя людьми. А уж тогда без пулеметов к ним не подступишься!..
        - Увы, это так, дорогой мистер Картье, - сокрушенно подтвердил Беннет, не желавший пререкаться с человеком, от которого зависело, быть или не быть здесь урану. - До меня дошли сведения, что в граничащей с нами французской колонии, которая отделена от нас, благодарение богу, десятками миль непроходимого девственного леса, туземцы восстали против колониальных властей…
        - Да что вы? - равнодушно сказал Картье, с трудом скрыв ликующую радость, охватившую его при этой вести. - Но ведь не от хорошей жизни восстало население колонии? Нет, Беннет, я обязательно поставлю перед компанией вопрос об улучшении быта черных рабочих, я считаю это своим нравственным долгом. Однако куда вы меня сейчас везете? Надеюсь, квартира для меня приготовлена?
        - Разумеется, мистер Картье. Я уверен, вы останетесь довольны. Мы приготовили для вас шестикомнатный коттедж, его занимал во время своих наездов главный геолог компании. В вашем распоряжении остается также один из этих «шевроле» и водитель.
        - Очень хорошо. Ведь я рассчитываю пробыть здесь не менее полугода и потому решил устроиться основательно. Кстати, не окажете ли вы мне помощь в приискании хорошего слуги?
        - Слуга уже ожидает вас в коттедже.
        - Вы очень заботливы, мистер Беннет.
        - А разве вы не намерены встретиться сегодня со здешними геологами? - спросил Стамп. - Я полагал…
        - Сегодня? - прервал Картье. - О нет, я должен прежде всего основательно отдохнуть, затем, когда спадет жара, побродить по забытым местам, возобновить в памяти картину моих старых работ.
        - Я полагаю, что мы потеряли достаточно много времени в Алжире…
        - Я враг торопливости, - строго сказал Картье, - и прошу вас не толкать меня в плечо… Но, мистер Беннет, если среди ваших негров отыщется хоть один, который работал у меня три года назад, пришлите его сегодня же ко мне на квартиру!.. Я не сомневаюсь, что такие найдутся.
        - Будет сделано, мистер Картье. А наших геологов я попрошу потерпеть, хоть и знаю, как они жаждут увидеться и побеседовать с вами.
        - Да я и сам буду рад с ними встретиться, но уже, так сказать, во всеоружии!
        - Понятно, мистер Картье.
        Между тем шедшие впереди грузовики с рабочими и сопровождавшим их полицейским конвоем свернули налево, к рудничной конторе, а два «шевроле» - направо, к поселку администрации рудника. По сторонам шоссе, за сплошной аллеей из пальм, стояли на некотором расстоянии друг от друга маленькие, изящные, разноцветные коттеджи, окруженные зелеными насаждениями. Здесь, вдали от рудника, царили тишина, чистота, воздух был напоен благоуханием растений и деревьев, и даже самый зной, казалось, не так томил человека.
        - Вот и ваше жилище, мистер Картье! - сказал Беннет и тронул водителя за плечо.
        Машина остановилась перед красивым белым коттеджем с зеркальными окнами и внушительным входом. Тотчас же затормозил и другой «шевроле», в котором ехали Барзак, Робер и два агента. Все вышли из машин. Стамп наскоро посовещался о чем-то с Жюлем и Питером и вместе с Беннетом укатил на рудник. Агенты остались.
        Водитель машины, поступившей в распоряжение Картье, подошел к своему новому хозяину. Это был молодой негр со смышленым лицом, одетый в европейскую одежду.
        - Будут какие-нибудь приказания, сэр? - спросил он по-английски.
        - Я сегодня никуда не поеду, можете отвезти машину в гараж.
        - К какому часу прикажете подать завтра машину, сэр?
        - Мой слуга сообщит вам по телефону.
        - Слушаю, сэр.
        Машина уехала, Жюль и Питер отошли на приличное расстояние, предписанное им, видимо, Стам-пом, чтобы оттуда вести наблюдение за коттеджем.
        - Вот, наконец, мы и одни! - улыбнулся Картье, обращаясь к Роберу и Барзаку. - Прошу вас, господа, пожаловать в мою резиденцию!
        Он нажал кнопку звонка. Дверь почти тотчас отворилась, и на пороге показался негр-лакей лет тридцати, в сером фраке, при черном галстуке-бабочке, в черных лакированных туфлях и, отступив в сторону, произнес на отличном английском языке:
        - Мистер Картье? Прошу вас, сэр!
        - Благодарю вас. - Картье вошел в дом, Робер и Барзак последовали за ним. - Как ваше имя?
        - Джек, сэр.
        - Вы можете накормить нас обедом, Джек?
        - Обед готов, сэр, прошу вас к столу.
        - Вы что же, сами готовите, Джек?
        - О нет, сэр, готовит повар. Я только что отпустил его, он работает приходящим, сэр.
        - Хорошо, Джек. Мы немного осмотримся в доме, примем душ и тогда приступим к обеду.
        - Слушаю, сэр.
        - А пока покажите нам дом.
        - Слушаю, сэр.
        Квартира состояла из шести комнат, обставленных удобной, современной мебелью. Всюду стояли вазы с живыми цветами, видимо выращенными в местной оранжерее.
        - Ты заметил, отец, как здесь прохладно? - воскликнул Робер. - Наверное, кондиционированный воздух? Да?
        - Ну, конечно. Я рад, что тебе нравится тут, Робер, нам придется прожить на руднике не менее полугода, пока я налажу добычу урана.
        - Полгода? О, это чудесно, отец! Как жалко, мосье Луи, что с нами нет Поля, вот бы мы с ним весело жили!
        - Что же, Поля можно вызвать, - сказал Картье, - он будет счастлив приехать сюда. Как ты смотришь на это, Луи?
        - Как я смотрю? - Барзак в недоумении поглядел на Картье. - Но ведь…
        - Не спорь, не спорь, Луи! Мальчикам прекрасно будет здесь вдвоем. Тут, наверное, имеется школа для детей служащих, они смогут ее посещать. Решено: вызываем Поля!
        - Ну что ж… - пожал плечами Барзак.
        - Вот это здорово! - обрадовался Робер. - А можно, отец, я займу эту большую комнату? Мы поселимся в ней вместе с Полем!
        - Занимай, Робер, если только на нее не претендует Луи.
        - Нет, мне больше по душе вон та, угловая. А ты, Анри, в какой поселишься?
        - В той, что выходит окнами в сад, а за садом открывается широкий простор, до самой линии леса… Я люблю перспективу…
        Когда комнаты были осмотрены и распределены, новые жильцы направились в ванную, выложенную лазурно-синими плитками. Здесь Робер пришел в восторг от множества разнообразных гимнастических снарядов.
        - Теперь я каждое утро буду заниматься гимнастическими упражнениями! А ты, отец? А вы, мосье Луи?..
        Кухня также оказалась выше похвал, она вся сверкала, сияла, исходила блеском. Стены были покрыты той же синей плиткой, что и ванная, пол выложен ярко-оранжевым линолеумом, вдоль стен тянулся ярко-красный шкаф, в нем были скрыты холодильник, электрическая плита, стиральная машина и мойка.
        - Отец! - смеясь, воскликнул Робер. - Разреши мне поселиться здесь, это самая красивая комната в доме! Если бы только тетя Мари увидела эту кухню!..
        - Да, если бы Мари увидела эту кухню! - с комическим вздохом повторил Картье.
        Наконец все было осмотрено, жильцы приняли душ и уселись за отлично сервированный стол.
        - Ну-с, приступим к нашей первой трапезе в Буала, - торжественно произнес Картье и почти тотчас же, сделав своим сотрапезникам предостерегающий жест, тихо поднялся, быстро шагнул к двери и с силой толкнул ее.
        - О, я, кажется, ушиб вас, Джек?
        - Ничего, сэр. Чуть-чуть… Сэру угодно что-нибудь?
        - Сэру угодно знать, что вы делали у дверей, Джек?
        - Я ждал ваших распоряжений, сэр.
        - Сидя на корточках, Джек, и приложив ухо к замочной скважине?
        Картье вернулся на свое место к столу.
        - Подойдите сюда, Джек. А ну, скажите, по чьему поручению подслушивали вы у дверей?
        - Я не понимаю вас, сэр.
        - Понимаете, Джек! Так вот, соберите ваши вещи и покиньте мой дом. А своим хозяевам передайте, чтобы они приставили ко мне более вышколенного шпика. Я терпеть не могу плохой работы.
        - Быть может, сэр разрешит мне остаться до окончания обеда?
        - Нет, сэр не разрешит, - брезгливо сказал Картье и отвернулся. - Сэр сам отлично управится с обедом…

11. ЖИЛЬЦЫ ПОКИДАЮТ ДОМ

        К первому блюду приступили в молчании. Но не прошло и двух минут, как входная дверь открылась и закрылась: Джек покинул дом.
        - Как ты догадался, Анри? - первым заговорил Барзак.
        - Догадался? Нет, Луи, я заранее был уверен, что под видом слуги они пристроят ко мне своего агента. А его чрезмерно правильный, неживой язык? Он явно изучил его в американской разведывательной школе для молодых африканцев. Наконец его поведение - разве ты не заметил, с каким напряженным вниманием прислушивался он к нашему разговору?..
        - Но мы же говорили по-французски, Анри!
        - Вот именно. Французским языком он владеет менее свободно, чем английским, ему негде здесь практиковаться.
        - Ты думаешь, он владеет и французским?
        - Без всякого сомнения. Потому-то его и подослали ко мне!
        - Но если ты все это знал, отец, почему же ты не прогнал его раньше?
        - Я хотел, чтобы он слышал наш разговор и передал его содержание своему начальству.
        - Зачем?
        - Это ты сейчас узнаешь, Робер. А ты, Луи, не догадываешься?
        - Теперь догадываюсь, - улыбнулся Барзак. - Признаться, я здорово опешил, когда ты с полной серьезностью предложил мне выписать сюда Поля. Но ведь мне и в голову не приходило, что этот тип знает французский язык!
        - Ну, а я по-прежнему ничего не понимаю! - жалобно воскликнул Робер. - Не понимаю даже, почему нельзя выписать сюда Поля!..
        Картье встал из-за стола.
        - Пойдемте втроем на кухню и подадим себе второе. А уж после того займемся делами. Согласны?
        - Согласны! Согласны!..
        По окончании обеда, за бутылкой сухого вина, Картье сказал:
        - Ты спрашиваешь, Робер, для чего понадобилось мне, чтобы этот шпион передал своему начальству наш разговор? Мне надо было ввести в заблуждение американскую разведку: пусть думают, что я решил обосноваться здесь, по меньшей мере, на полгода.
        - А разве ты не собираешься…
        - Остаться здесь? Нет, Робер. Уже через несколько дней Стампу все станет ясно, и тогда они снова упрячут меня в Эль-Гиар или куда-нибудь похуже.
        - Что именно станет ясно, отец?
        - Об этом долго рассказывать, Робер. Когда все испытания останутся позади…
        - Значит, разговор о вызове Поля также для отвода глаз?
        - Конечно. Не исключено, что мы уже сегодня покинем пределы Буала.
        - Сегодня, Анри? - удивленно воскликнул Барзак. - Но как? Каким образом? Зачем же, в таком случае, отослал ты машину в гараж? Не пешком же мы уйдем из Буала!..
        - Я убежден, что водитель машины также шпик. К тому же на машине нам отсюда не выбраться, нас обязательно перехватит Стамп. Можешь не сомневаться, что он уже верховодит в здешней разведке и расставил свои посты на выезде из городка.
        - На что же ты в таком случае рассчитываешь? Ведь под нашими окнами также торчат два стамповских шпика и не сводят с нас глаз!..
        - Сейчас я приподниму завесу над своей тайной, - улыбнулся Картье. - Как вы знаете, за неделю до нашего отлета из Алжира Мадлен улетела в Париж, чтобы оттуда направиться в некую неведомую вам страну. Эта страна - французская колония Боганда. Она соседствует с Буала, ее граница проходит в тридцати пяти милях отсюда. Конечно, Мадлен могла лететь туда прямо из Алжира, но я опасался, что на аэровокзале ее выследит Стамп и ее маршрут вызовет у него подозрения. Вот почему я направил ее в Боганду через Париж…
        - Однако тебя не упрекнешь в недостатке предусмотрительности, Анри!
        - Борьба идет не на жизнь, а на смерть, Луи… В Боганде я прожил более двух лет, у меня там множество друзей среди коренного населения, я связан с ними совместной борьбой против колонизаторов, общим трудом, надеждами, мечтами…
        - Я слушаю тебя, отец, и дивлюсь, - взволнованно произнес Робер. - Я же совсем не знал тебя… и Мадлен…
        - Нам всем еще предстоит поближе познакомиться друг с другом, Робер, ты стал теперь совсем взрослым… Так вот, лежа в лечебнице, я дал знать в Боганду через моих алжирских друзей - ты сам помогал мне в этом, Луи! - в каком я нахожусь положении и что меня ожидает. В том, что они сделают для моего спасения все возможное, и даже невозможное, я ничуть не сомневался. Это верные, смелые, самоотверженные, находчивые люди. И когда у меня сложился план побега, частично подсказанный ими, я направил в Боганду Мадлен для окончательной отработки плана. Перед самым отлетом из Алжира ты, Луи, принес мне весточку от Мадлен: все готово…
        - Да что ты? А я и не знал об этом!
        - Мудрено было тебе узнать: ты передал мне тогда всего лишь одно арабское слово, означавшее «лес».
        - И что же скрывалось за этим «лесом»?
        - Видите ли, дорогие мои сообщники, нас отделяет от свободы всего тридцать пять миль девственного тропического леса, который врезается узким клином между Буала и Богандой. Пройдемте в  м о ю  комнату, и вы увидите этот лес своими глазами.
        Действительно, через окно, выходящее в сад, видна была по ту сторону долины узкая, темная, почти черная полоса, перечертившая весь горизонт.
        - Через этот лес мы и убежим, отец? Вот интересно! Там, наверное, водятся разные диковинные звери, неведомые птицы, многоцветные попугаи, а возможно, живут и пигмеи! Я читал о тропическом лесе у Ливингстона и Стенли. Мог ли я думать, что когда-нибудь сам попаду в него!..
        - Этот лес считается здесь непроходимым, Робер, и если мы решимся втроем войти в него, то нам уже никогда не выбраться к людям. Тут нужны опытнейшие проводники, не раз пробиравшиеся потайными тропами туда и обратно…
        - Где же нам их взять, Анри? - недоверчиво спросил Барзак. - Да еще при этой недремлющей слежке?
        - Терпение, Луи! Прежде всего вернемся в столовую, к нашему сухому вину… Вот так! А теперь, Робер, разлей остаток по бокалам, выпьем за наше освобождение из плена!.
        Где мы достанем проводников, Луи? Мы еще были в Алжире, когда сюда просочились из Боганды - именно через этот лес - пять или шесть отважных и толковых негров-проводников, которые помогут нам не только преодолеть природные препятствия, стоящие на нашем пути, но и вырваться из сетей разведки. Прибыли они сюда ночью, никем не замеченные, и смешались с остальными рудничными рабочими. Как же было мне встретиться с ними, как, наконец, узнать их? Эта трудность также была предусмотрена планом. По пути сюда я заявил Беннету и Стампу, что постройка рудничного городка совершенно исказила картину местности, где я три года назад будто бы искал и нашел урановую руду, и что мне нужно не менее двух дней, чтобы ориентироваться здесь…
        - Ты говоришь: будто бы… Значит, ты вовсе не искал и не находил здесь урановой руды, отец?
        - Нет, Робер, я искал и нашел урановую руду совсем в другом месте, но об этом ты также узнаешь позднее… Так вот, чтобы помочь мне ориентироваться в местности, Беннет сегодня же пришлет ко мне тех негров, которые работали у меня, когда я искал здесь уран.
        - Но откуда же они возьмутся, отец, если ты никогда не вел здесь геологической разведки?
        - Вот именно, откуда же они возьмутся? - поддержал Барзак. - Их же не существует в природе!
        - Законное недоумение, дорогие мои, - Картье явно наслаждался ролью фокусника, раскрывающего ученикам секреты своего ремесла. - Но ответ очень прост: люди, прибывшие из Боганды, - разумеется, каждый в отдельности, - заявят, что именно они помогали мне в моих геологических поисках. Я жду этих людей с минуты на минуту…
        - До чего здорово ты придумал, отец! - воскликнул Робер. - И как просто!
        - Ну, знаешь, Анри… Впрочем, ты еще в Сопротивлении считался у нас первым конспиратором!
        - Что, понравилось? - довольно улыбнулся Картье, он был сейчас удивительно похож на Робера. - Все это придумали и согласовали мы вместе: я, Мадлен, мои друзья из Боганды!.. Будут еще вопросы?
        - Меня несколько смущают наши шпики, - озабоченно сказал Барзак. - Как бы они не перехватили твоих богандинских друзей прежде, чем они попадут сюда.
        - Я своими ушами слышал, как Стамп приказал им беспрепятственно пропустить ко мне черных рабочих. Пойми: он готов сейчас мягкими коврами устлать мне дорогу к урановой руде! Ему и в голову не приходит, что я именно сегодня, в день приезда, могу убежать, да еще через непроходимый девственный лес! А двести тысяч долларов, обещанных мне за вторичное, так сказать, открытие уранового месторождения? Это фашист убежден, что на данном этапе наши интересы совпадают. Иное дело, что во всех случаях он приуготовил для меня один конец: обратное водворение в лагерь…
        - Ты тоже думаешь, что он бывший гитлеровец?
        - Я убежден в этом! Его обличье, повадки, его фразеология, самое мышление сразу выдают фашиста. Многие из этих убийц, бежавших некогда от суда и веревки, дождались теперь своего часа. Время благоприятствует им: различие между гитлеровским фашизмом и современным воинствующим империализмом все более стирается. Наиболее удачливые и ловкие из бывших гитлеровцев сумели снова всплыть на самый верх, другие пополняют ряды иностранного легиона в Алжире, кадры боннской армии, полиции, юстиции, третьи устроились в разведках ряда государств, не обходя в то же время своими услугами и разведку Гелена. К последним принадлежит, видимо, и наш Стамп… Однако вернемся к делу. Как только явятся сюда мои богандинские друзья, мы направимся с ними в долину, якобы на поиски старых, заброшенных шурфов. Обратно мы уже не вернемся…
        - Но ведь шпики обязательно последуют за нами…
        - Тем хуже для них, - жестко сказал Картье, - у нас будет оружие. Если они станут упорствовать, пусть пеняют на себя!
        - А я тоже получу оружие, отец?
        - Обязательно, Робер… Звонок… Это мои друзья! - Картье быстро пошел к выходной двери, Барзак и Робер остались на месте.
        Звонил Жюль.
        - Что вам надо? - резко спросил Картье.
        - Ради бога, простите меня, мосье Картье… - робко произнес Жюль. - Я бы никогда не осмелился… Но вас спрашивают черные оборванцы… Прикажете их пропустить или гнать в шею?
        - Какая досада, - недовольно поморщился Картье, - я совсем забыл о них! Ну, да что поделать, пусть войдут…
        - Может, прикажете им явиться завтра, мосье Картье? - услужливо предложил Жюль.
        - Завтра? - будто в раздумье сказал Картье. - Нет, завтра я буду занят и не смогу отправиться с ними в долину… Сколько их там? Двое, трое?
        - Пятеро, мосье Картье.
        - Пятеро? - Картье снова поморщился. - Черт с ними, пусть заходят…
        Жюль, однако, все еще был в сомнении.
        - Имейте в виду, мосье, это грязные негры, в лохмотьях. Может, вы предпочитаете поговорить с ними на улице?
        - Ах, Жюль, Жюль, - с комическим укором сказал Картье, - как же вы не догадались предварительно помыть их и одеть в смокинги! Я буду жаловаться на вас Стампу! Ну, ладно уж, давайте сюда этих черных франтов, я не пущу их дальше передней!
        Жюль зашел за угол коттеджа и вернулся в сопровождении пяти рослых негров, одетых в жалкие рубища; за плечами у каждого висел небольшой мешок, видимо с орудиями их рудничного труда. Внешне они ничем не отличались от местных рабочих: та же кричащая нищета, та же приниженность во взгляде.
        - Войдите в дом, - надменно сказал им Картье по-английски.
        Негры низко поклонились и вошли в дом, дверь за ними закрылась. Жюль немного помедлил, затем перешел на ту сторону шоссе, где, не сводя глаз с коттеджа, стоял его суровый партнер Питер.
        Примерно через четверть часа дверь коттеджа снова отворилась, оттуда вышли негры и в ожидании хозяев уселись прямо на землю. Впрочем, хозяева не заставили себя долго ждать и в сопровождении угодливо вскочивших негров, в обход коттеджа, направились в поросшую кустарником долину, которая расстилалась до далекой полосы девственного леса, черневшей на горизонте.

12. ШПИКИ И ЛЮДИ

        Группа из трех белых и пяти негров быстрым шагом продвигалась по долине, поросшей невысоким кустарником, и агентам Стампа, чтобы нагнать их, пришлось поначалу бежать. Со стороны это походило на преследование, но Жюль и Питер, оказавшись в десятке шагов от группы, замедлили шаг, строго соблюдая дистанцию. Никто не обращал на них внимания, лишь Барзак оглянулся раз и шутливо погрозил пальцем своему старому знакомому Жюлю. Картье о чем-то переговаривался с неграми, время от времени все они останавливались и пристально разглядывали землю у себя под ногами. Тогда останавливались и агенты. Ясно: Картье ищет следы своих былых геологических изысканий.
        Примерно в километре от края леса двое негров отделились от группы и ушли в сторону. В этом не было ничего подозрительного, видимо, Картье поручил им обследовать другие участки долины. Но когда эти негры очутились в непосредственном тылу у агентов, Жюль обеспокоился и стал совещаться со своим партнером на том смешанном англо-французском наречии, с помощью которого они научились понимать друг друга.
        Стамп не ждал на этот раз козней со стороны Картье и потому дал своим агентам лишь одно указание: не выпускать его из виду. Но существовала и общая инструкция, гласившая, что в каждом отдельном случае следует действовать по обстоятельствам. Требуют ли сейчас обстоятельства решительных действий? И если да, то каких именно? Заставить двух негров, шагавших сейчас у них за спиной, присоединиться к остальным? Но это вызовет протест со стороны Картье. Остановить самого Картье и предложить ему вернуться обратно в поселок? Но для этого также нет никаких оснований. Да и Картье, без сомнения, не подчинится, и тогда пришлось бы пригрозить ему оружием. Но это уже чрезвычайная мера, и если прибегнуть к ней без крайней нужды, то можно и вовсе вылететь со службы…
        Так рассуждал Жюль, и Питер согласно кивал головой. А пока что они шли и шли за Картье и его спутниками, в то же время не спуская глаз с двух негров, которые упорно шагали позади.
        Огромное, красное, мглистое солнце, висевшее над долиной, слало на землю потоки раскаленных лучей и сжигало, казалось, самый воздух, лишая людей дыхания. Но вот долина, наконец, пройдена, и путники вздохнули полной грудью: они вступили в широкую, благословенную тень, падавшую от тропического леса, который встал перед ними высокой, двадцатиметровой зеленой стеной. Тут они остановились, словно завороженные красотой представшего им зрелища.
        - Уф! - громогласно воскликнул Робер, вытирая обильный пот, стекавший со лба на лицо. - А все-таки привелось мне увидеть это чудо! Помнишь, отец? - Робер встал в театральную позу и заговорил отчетливо и сильно: - «Голос мой звучал в девственном лесу торжественно, отдаваясь глухими перекатами, как под сводами собора. Я ощущал нечто очень странное, почти сверхъестественное: вечный сумрак, неподвижная тишина окружающего производили впечатление глубочайшей уединенности, отчуждения, которое заставляло озираться по сторонам и спрашивать себя, не сон ли это! Стоишь как среди населения другого мира: они живут растительной жизнью, а я человеческой! Но окружающие меня великаны до того громадны, безмолвны и величавы, а вместе с тем безучастны и суровы, что даже удивительно, как чужды мы друг другу, когда между нами так много общего! Мне казалось, что какой-нибудь исполинский бомбакос, крепко вросший в землю, вот-вот задаст мне надменный вопрос: что нужно мне здесь и с какой стати пришел я в это собрание величавых лесных царей…»
        - Стенли? - Картье любовно глядел на сына, ничуть не утерявшего в трудном переходе своей юношеской восторженности.
        - Верно, отец, Стенли! Правда, хорошо?..
        Жюль, стоявший в десятке шагов, с удивлением наблюдал эту странную сцену: юношу, произносящего по-французски торжественным, нарочито театральным голосом тираду о тропическом лесе, и безмолвно внимающих ему людей. Поведение белых еще можно понять, но негры, негры, эти грязные оборванцы! Ей-богу, их нельзя было узнать: можно подумать, что они понимают каждое слово, такими осмысленными были сейчас их лица, осмысленными и… гордыми. Да, именно гордыми. Жюль не находил другого определения, и ему стало вдруг не по себе. Похоже, тут происходит что-то непонятное, какой-то странный маскарад, таящий в себе грозную опасность для него, Жюля. Надо немедленно что-то предпринять, что-то остановить, иначе будет поздно.
        Жюль повернулся к своему напарнику Питеру, тот тупо глядел перед собой и не испытывал, видимо, никакой тревоги. Нет, от этого не дождешься совета, он привык действовать лишь по прямому приказу. Жюль оглянулся: два рослых негра недвижно стояли позади с суровыми, непреклонными лицами, и эти лица также поразили Жюля каким-то новым для него, непривычным выражением. Такие лица видел он у алжирцев, когда те выходили на улицы города, чтобы заявить о своей солидарности с армией Национального освобождения.
        - Эй вы, паршивые негры, отойдите прочь! - крикнул Жюль по-французски, не зная, как иначе к ним обратиться. - Нечего вам торчать за нашими спинами.
        К своему удивлению и даже ужасу, он тотчас же услышал ответ на чистейшем французском языке:
        - Если ты, гнусный шпик, еще раз позволишь себе назвать нас паршивыми неграми, я проломлю тебе голову!
        И один из негров, которому принадлежали эти слова, совсем недвусмысленно протянул в сторону Жюля громадный кулак.
        - Но, но… - негромко произнес Жюль.
        Этим он и ограничился, потому что впереди произошло нечто совсем непредвиденное: Картье и его спутники вступили в лес. Жюль, толкнув в плечо Питера, бросился к лесу с отчаянным криком, похожим на вопль:
        - Мосье Картье! Мосье Картье!
        Картье остановился, повернулся лицом к подбежавшим агентам и сказал ледяным голосом:
        - Что вам угодно?
        - В лес нельзя… запрещено… вам нечего искать там… - задыхаясь от быстрого бега, проговорил Жюль. - Вы должны в долине… мосье Стамп не велел…
        - Мне нет дела до вашего Стампа, - отрезал Картье. - Если вы дорожите жизнью, не становитесь мне поперек дороги!
        Жюль мгновенно оценил обстановку: вот тот случай, когда необходимо прибегнуть к оружию, если не хочешь навсегда расстаться с мечтой о карьере. Давно изученным жестом он выхватил из кармана револьвер и наставил на Картье.
        - Если вы тотчас же…
        Жюль не успел закончить фразу, как уже лежал на земле, оглушенный ударом в голову, который нанес ему сзади один из негров; револьвер отлетел в сторону и был подобран Робером. Питер оказался более предусмотрительным: опасаясь удара с тыла, он проворно отскочил в сторону и, недолго думая, выстрелил в Картье. Он был умелым стрелком и если бы имел время прицелиться, Картье, по всей вероятности, был бы убит или, в лучшем случае, ранен. Но Питеру даже не пришлось пожалеть о своем промахе: его пронзили одновременно несколько пуль, и он упал мертвый.
        Однако сражение еще не было закончено. Едва опамятовавшись, Жюль, безоружный, вскочил с земли, кинулся на Картье и яростно вцепился в него руками, пытаясь вытолкнуть его из леса и при этом истошно вопя:
        - Помогите! Помогите! Помогите!
        Чтобы освободиться от этого обезумевшего шпика, Картье стукнул его рукояткой револьвера по голове, только тогда разжал он, наконец, судорожно сведенные руки и растянулся на земле.
        - Ничтожный вы человек, Жюль, - с презрением сказал Картье, когда тот открыл глаза и принялся от злобного бессилия плакать громко, надрывно, утирая кулаками глаза. - Вы не только служите своим гнусным хозяевам за деньги, но и готовы умереть за их интересы… А ну, - крикнул он в гневе, - уползай отсюда к своему Стампу, живо!..
        И Жюль пополз, трусливо озираясь, еще не веря, что его отпустят живым.
        - Нет, Анри, я не могу согласиться с тобой, - улыбнувшись белозубой улыбкой, сказал высокий, плечистый негр с крупной, скульптурной головой, в лохмотьях, совсем не идущих к его сильному, властному лицу. - Мы не можем позволить себе такого красивого жеста. Стоит этому парню немного прийти в себя, и он стрелой помчится к своим, оглашая всю окрестность криками о помощи. Этак они окажутся здесь раньше, чем мы успеем углубиться в лес…
        - Ты прав, конечно, Нгама, - улыбнулся в ответ ему Картье, - и мне остается только извиниться перед тобой за свое самовольство. Видимо, красота этих мест способствует искусству декламации.
        - О, нас еще ждут в лесу такие красоты, что там легче утратить, чем обрести дар речи, - сказал Нгама. - А ну, ребята, - обратился он к неграм, указывая на Жюля, - свяжите покрепче этого храбреца, да так, чтобы ему понадобилось не менее часа, чтобы освободиться от пут! - Он подошел к трупу Питера, тот лежал лицом кверху, с раскинутыми руками. - А этого надо захоронить, все же был человек!..
        И мертвое тело Питера Крахта, - ибо это был он, эсэсовец, убийца, мучитель, палач, - честно предали африканской земле, вместо того чтобы бросить на съедение хищному зверью, раз уж при жизни не постигла его тысячекратно заслуженная позорная казнь. А для Картье навсегда осталось тайной, что этот грошовый шпик Питер, приставленный к нему Стампом, - одно из главных действующих лиц той лондонской трагедии, которая скрыта за величественным фасадом «Ураниум-Буала».

13. ПО ДОРОГЕ В МАКАН

        Восемь человек во главе с богандинцем Нгамой пробирались потайными тропами девственного леса, одолевая бесчисленные препятствия, расставленные на их пути чудовищно щедрой африканской природой.
        Богандинцам этот путь был в привычку, но европейцам пришлось нелегко, и даже обилие новых, причудливых, ошеломляющих впечатлений не могло приглушить выпавшие на их долю трудности и лишения. В течение трех суток они почти не видели неба, солнца, дневного света, их непрестанно мучила мошкара, глаза ломило от зыбкой зеленой полутьмы, легкие, казалось, набухли горячей влагой, стеснившей дыхание. И когда они выбрались, наконец, из этого растительного плена и перед ними открылась ясная даль, освещенная золотым солнцем, высокое, лазурное, чистое небо, широкая, как море, река, струящаяся в изумрудных берегах, они ощутили, что снова вернулись к жизни.
        Боганда! Свободная африканская страна, только что сбросившая с себя цепи колониального рабства. Еще идет борьба, еще льется кровь, но уже провозглашена Демократическая Республика Боганда, но восставший народ уже изгнал поработителей из большей части страны, вчерашние владыки уже смиренно предлагают республике мир, независимость, они готовы отступиться от всех своих притязаний, однако лишь на условии вечного, нерушимого союза с ними.
        По выходе из леса в ближайшем речном поселке Нгама и его люди скинули с себя маскировочные лохмотья, они были теперь в легких накидках, свободно наброшенных на плечи, и в набедренных повязках; для европейцев в укромном месте на берегу была припасена новая тропическая одежда взамен старой, изорванной в клочья во время перехода. Сейчас путники переправлялись на пароме через великую африканскую реку, пересекавшую из конца в конец всю страну. Картье и Нгама стояли близ края парома и глядели на дальний берег реки, терявшийся в жарком мареве.
        - Это новая форма колониализма, - говорил, улыбаясь, Нгама, - последнее западное изобретение, мост, по которому они рассчитывают вернуться в нашу страну, чтобы присвоить ее себе под видом экономической помощи и сотрудничества. Но Кимвана Байя уже заявил им от имени народа и комитета: «Убирайтесь вон, без всяких условий!..»
        - Кимвана - деятель с большим политическим опытом, - сказал Картье, - он хорошо изучил этих волков в овечьей шкуре, его не возьмешь на обещания и посулы… Скажи, Нгама, а область Манайя уже освобождена?
        - Манайя освобождена первой, так решил Комитет по предложению Кимваны Байя. Сейчас эта область уже в глубоком тылу. А почему ты спросил о Манайе? - Нгама ласково положил большую руку на плечо Картье. - Тебя интересует горная долина Панга? Да?
        Картье испытующе посмотрел на Нгаму.
        - А разве тебе известно?..
        - Видишь ли, когда Кимвана Байя поручил мне вывести тебя из Буала, он открыл мне тайну, которую до тех пор хранил ото всех. «Я хочу, - сказал он, - чтобы ты знал, к о г о  поручает тебе Комитет вырвать из вражеских лап. Этот человек - верный друг нашего народа, участник нашей борьбы, и он еще сослужит нам немалую службу».
        - Я благодарен Кимване за эти добрые слова, Нгама. А где он сейчас?
        - Он в Макане, в нашей освобожденной столице, мы будем там сегодня к трем часам дня. Ты не узнаешь Макана! Он весь бурлит от переизбытка жизни, там поистине творится сейчас наша новая история, рождается наша молодая государственность! Ведь наша республика уже признана самой могучей державой мира - Советским Союзом!..
        - Я счастлив, Нгама, что прибыл в Боганду в эти великие дни, - с глубоким волнением произнес Картье. - Если бы ты знал, как я опасался все это время за долину Панга! Правда, Кимвана дал мне знать, что восстание начнется пятого августа - ну, а вдруг неуспех или отсрочка восстания! Ведь мне было известно, что милитаристы-атомщики рыщут по всему африканскому континенту в поисках урановой руды. К тому же это бизнес, самый выгодный из всех видов бизнеса! Недаром они с таким бессмысленным азартом ринулись по ложному следу… Та же «Ураниум-Буала», убедившись, что ее ввели в заблуждение, могла по следу моей рукописи добраться до долины Панга! Случись так, стоящий за «Ураниум-Буала» американский империализм залил бы Боганду кровью, но не отступился бы от нее…
        - Ты прав, Анри, достаточно взглянуть на то, что они делают в Конго. И все для того, чтобы сохранить за собой ископаемые богатства страны! Именно за конголезский уран, кобальт, медь и свинец убили они Патриса Лумумбу. Но пример Конго многому научил нас, Картье, да и всех африканцев! Во всяком случае, до нашей Панги им теперь не добраться… Скажи, Картье, это действительно очень крупное месторождение?
        - Едва ли не крупнейшее в мире, Нгама. Скрытая в нем энергия способна преобразить не одну только Боганду, а многие и многие страны африканского континента. Конечно, одной Боганде не справиться…
        - Отец, отец! - с ликующим криком прервал его Робер, подбегая с другого края парома. - Смотри, на том берегу Мадлен! Нет, нет, левее, там, где стоит машина!..
        - Кажется, ты прав, Робер. - Лицо Картье как-то вдруг помолодело, сразу обнаружилось удивительное сходство между отцом и сыном. - Да, да, это наша Мадлен…
        - Похоже, Мадлен стала здесь богандинкой, - заметил, подойдя, Барзак. - Даже отсюда видно, как она почернела от солнца, а к тому же еще белое платье…
        - Могу подтвердить, дорогой Анри, у нас многие принимают Мадлен за метиску, - сказал Нгама. - Она живет в моей семье, и мы очень с ней сдружились.
        - Так это ты устроил нам эту встречу?
        - Признаюсь, я.
        Между тем Мадлен также узнала их, и вот уже все радостно приветствуют друг друга издали, а затем паром подплывает к берегу, и Мадлен спешит к краю берега своей летящей походкой и первым целует Робера, затем Барзака и затем уже Картье, любимого.
        - Я так боялась за вас, дорогие, - говорит она, и ее прекрасные глаза чуть увлажняются. - О, простите меня, друг, - она замечает Нгаму, стоящего в стороне, делает шаг к нему, подтягивается на носках и целует его в щеку. - Благодарю вас, Нгама, дорогой друг…
        Мадлен подходит к людям Нгамы и каждому пожимает руку.
        - Благодарю вас, друзья!..
        И эти рослые, сильные люди радостно улыбаются ей в ответ своей белозубой улыбкой. Она такая быстрая, порывистая, нежная - настоящая богандинка, их женщины так же хорошо сложены, у них такие же точеные, резные лица, такие же большие, полные жизни глаза, такие же красивые руки и ноги.
        А потом сильный «паккард» мчит наших путников по дорогам страны, Нгама едет вместе с ними в Макан, за рулем сидит Мадлен и уверенно ведет машину маленькой крепкой рукой. В пути то и дело мелькают бедные селения: несколько десятков полукруглых хижин, сплетенных из прутьев, обмазанных глиной и крытых банановыми листьями. Какая злая сила держала до сих пор высокорослых, мускулистых богандинцев в этих убогих жилищах-шалашах, уделила им эти бесплодные, крохотные участки земли, на которых с трудом вызревают скудные урожаи маиса, маниоки, батата? Но зато путники не в силах охватить глазом владений плантаторов - обширные хлопковые поля, раскинувшиеся до самого горизонта и являющие сейчас картину полного запустения. А дальше стали попадаться редкие рудники, фабрики, заводы, замершие, безмолвные, покинутые своими владельцами, бежавшими из страны, и рабочими, ушедшими на войну.
        - Хозяйственная жизнь страны пришла сейчас в расстройство, - говорит Нгама. - Все здоровые мужчины ушли или уходят в повстанческую армию, а колонизаторы сознательно останавливают производство, уничтожают собранный урожай, чтобы задушить молодую республику голодом. Единственно, кто помогает нам в эти трудные дни, - это Советский Союз. В Макан ежедневно прибывают советские самолеты с зерном, консервами, сгущенным молоком. Наши крестьяне отдают нам свои скудные запасы, и таким образом мы имеем возможность кормить армию и городское население. Сейчас Комитет принимает энергичные меры по борьбе с саботажем плантаторов, конфискует их запасы, берет предприятия в свои руки…
        По дорогам во всех направлениях двигались шумные толпы мужчин и женщин, рослый, сильный, красивый народ, наконец-то расправивший плечи. Нгама и его спутники приветствовали их взмахами рук, и они понимали, что это едут друзья их страны и народа.
        - О ле-ле! О ле-ле! - радостно кричали они вслед машине.
        Казалось, вся Боганда покинула насиженные места.
        - Эти мужчины направляются в города и крупные поселения, - пояснял Нгама. - Там им выдадут оружие и зачислят в повстанческую армию. Их никто не призывал, они идут бить поработителей, повинуясь лишь внутреннему голосу… Женщины? Это их жены, невесты, сестры, матери, смотрите, как весело провожают они своих близких на священную войну! Они и сами пошли бы сражаться, но у нас не хватает оружия на всех желающих…

14. АНРИ КАРТЬЕ ПРИХОДИТ К ЦЕЛИ…

        В Макан машина въехала через европейскую часть города. На широких асфальтированных улицах стояли прекрасные, из местного розового камня, жилые дома, тридцатиэтажные здания банков, компаний, фешенебельных гостиниц - обиталища и владения колонизаторов, грабивших несметные природные богатства Боганды, истощавших в каторжном труде живую силу ее населения. Сейчас там царили тишина и пустота: кто в испуге притаился, кто бежал из страны. А улицы бушевали, как река в половодье, они безраздельно принадлежали теперь восставшему народу. Один за другим шли отряды воинов, вооруженных автоматами, частью отобранными у колониальной армии и полиции, частью закупленными Комитетом еще в пору его пребывания в подполье. Обученные в том же подполье повстанцы четко блюли строй и радовали глаз отличной выправкой. Они пели на ходу вдохновенную боевую песнь, и казалось, что отряды шагают не по земле, а как бы плывут по воздуху:

        Цельтесь, цельтесь и стреляйте!
        Разбегитесь врассыпную, чтоб
                                     удобней было стрелять.
        Пусть стрелок следит за дымом
                                             из своего ружья
        Мы ничего не боимся,
        Нас не сокрушить,
        Нас не победить,
        Мы подобны буйволу, который
                                       не сможет затеряться
        В стаде баранов…
        - Как все это прекрасно! - сказал Робер, тронув отца за плечо. - Знаешь, я бы очень хотел отправиться с ними в поход…
        - Ты слишком молод, Робер.
        - А ты погляди, отец, вон там, справа, идут добровольцы, среди них каждый второй не старше меня!..
        - Что же, я поговорю с Кимваной, думаю, он не откажет мне в этом. Только полагаю, Робер, что война закончится раньше, чем тебя обучат воевать…
        - Робер… - послышался тихий голос Мадлен - она сидела впереди, за рулем, но все слышала. - Тебе еще нет восемнадцати, тебе еще рано брать оружие. Если с тобой что-нибудь случится…
        - Ничего со мной не случится! - запальчиво сказал Робер и тут же упавшим голосом добавил: - Ты не должна так говорить, Мадлен…



        Отряды воинов шли, тесно окруженные ликующим народом, и машины медленно, в один ряд, ползли по узкому проходу, проложенному добровольной народной милицией, носившей на рукаве голубую повязку. Какой-то белый, выйдя из толпы, подошел вплотную к машине. Это был молодой человек лет двадцати пяти, среднего роста, крепкого сложения, с тонким, узким лицом и умными, выразительными, чуть печальными глазами.
        - Нгама! - воскликнул он радостно. - Я целых десять дней ищу вас по всему Макану, и никто не мог сказать мне, куда вы девались! Наконец-то я вас встретил!
        - Уоткинс! - не менее радостно приветствовал его Нгама. - Меня все эти дни не было в Макане, я уезжал в южные области. - Он повернулся к Картье. - Вы не возражаете, Анри, если мой друг Чарльз сядет к нам в машину?.. Садитесь, Чарльз, и знакомьтесь, это все мои друзья!
        Ни Картье, ни Уоткинс ничего не знали и не слышали друг о друге, им было невдомек, что в какой-то трагический момент - ранним туманным утром шестнадцатого июня - на шоссе Лондон - Хартфорд, близ маленького поместья «Дорис», их судьбы странным образом соприкоснулись и что вовсе не случай свел их сейчас в столице восставшей Боганды. Об этом знал Нгама, ему многое рассказал о себе Уоткинс, и не так трудно было связать его рассказ с тем, что недавно стало известно Нгаме об открытии Картье, об «Ураниум-Буала», о горной долине Панга.
        - Мой друг Уоткинс - английский журналист, борец за правду в мире неправды, - с доброй улыбкой сказал Нгама. - Он хотел побывать в колонии Буала, чтобы собрать материал для разоблачения преступных махинаций империалистов, но лондонские власти не дали ему пропуска. Тогда он решил пробраться в Буала через границу Боганды и просит моего содействия.
        - Да, Нгама, - очень серьезно подтвердил Уоткинс. - Я твердо надеюсь на вас.
        - Повторяю вам, Чарльз, не так-то легко преодолеть тридцать пять миль тропического леса и не так-то просто собрать изобличающий материал во владениях
«Ураниум-Буала»! А главное - сейчас это уже ни к чему. Скоро вы все узнаете здесь, в Боганде…
        - Что это значит, Нгама? - с укором сказал Уоткинс.
        - Верьте мне, друг, - Нгама взял руку Уоткинса в свои большие руки, - и ни о чем пока не расспрашивайте…
        Картье и Барзак молчали, они оба испытывали смутное чувство, что этот разговор имеет какое-то касательство к тому, что привело их самих сначала в Буала, а затем в Боганду.
        - Ну, вот и резиденция Комитета, - сказал Нгама. - Идем, Анри, к Кимване Байя, представляю, с каким нетерпением он ждет тебя! А вас, - он обратился к Мадлен, - я прошу отвести наших спутников ко мне домой. Нас не ждите, мы задержимся тут надолго…
        Нгама и Картье уже отошли от машины, когда Робер крикнул вслед отцу:
        - Не забудь, отец, о чем я просил тебя!..
        - Не забуду, Робер.
        Кимвана Байя, склонясь над бумагами, работал в своем кабинете, когда к нему вошли Картье и Нгама. Это был рослый, крупный человек, как все богандинцы, с живым, открытым лицом, большими, горящими глазами, седеющие кудри обрамляли сильный, выпуклый лоб мыслителя и вождя.
        - О Картье!
        Он порывисто встал, шагнул навстречу вошедшим, обнял и поцеловал Картье, обнял еще раз, отвел от себя, внимательно оглядел и снова обнял.
        - Да ты все тот же крепыш, Анри! - воскликнул он. - Человек из нержавеющей стали! Спасибо тебе, Нгама, за этот драгоценный подарок!.. Если бы ты знал, Анри, до чего я рад тебя видеть! Ты не подумай - дело не в Панге, я просто люблю тебя, мой дорогой друг и соратник! Но не стану фальшивить, - он рассмеялся веселым, ясным смехом, - дело и в Панге, этой жемчужине грядущей богандинской экономики! Это значит, что я рад тебе вдвойне, Анри! Садись, мы не виделись с тобой более года, и нам есть о чем поговорить! Да, да, с того самого дня, как ты привез последнюю партию оружия - это были автоматы и ручные пулеметы! О, как они нам пригодились теперь!.. А тебя, Нгама, с нетерпением ждет Унде, он хочет поручить тебе новое, большое дело…
        Когда Картье после двухчасовой беседы вышел от Кимваны, он сказал себе, что недаром жил, боролся, страдал. Конечно, ему дано было внести лишь малую долю в борьбу и победу этого прекрасного народа. Все решила непреклонная воля самих богандинцев, умноженная высоким политическим разумом и неподкупным бескорыстием их вождей. Но теперь, когда свобода достигнута и страна не сегодня-завтра станет независимым, суверенным государством - беседа с Кимваной Байя не оставила в этом сомнений, - он, Картье, поможет народу Боганды добыть из недр родной земли несметные запасы таящейся в ней энергии. Эта  м и р н а я  энергия навсегда положит конец нищете, невежеству, болезням, вековым бедствиям, которые принесли сюда всесветные грабители-колонизаторы.
        - Подбери себе нужных людей, возвращайся в долину Панга и приступай к работе, - сказал в заключение Кимвана. - Война скоро закончится, и тогда мы сразу примемся за прокладку шоссе от Панги до железной дороги Мбани - Макан. Я знаю, ты найдешь у нас лишь немногое из того, что тебе нужно, но сейчас важно положить начало. Такого великого дела нам одним не поднять, надо привлечь к нему и другие свободные африканские государства, они все заинтересованы в этом неистощимом источнике мирной энергии. А потом наступит другой, куда более трудный и сложный этап - создание атомных электростанций. Но к тому времени и наша Боганда и другие африканские страны будут иметь собственные кадры опытных инженеров-атомщиков: студенты африканцы обучаются сейчас во многих странах и прежде всего в университетах и институтах социалистического мира…
        Нгама дождался, пока Картье вышел от Кимваны, и они вместе поехали домой. Там они застали всех своих друзей. Мадлен оживленно беседовала с женой Нгамы - за неделю совместной жизни, несмотря на разницу в возрасте, они успели крепко подружиться; Барзак со все возрастающим интересом и волнением слушал рассказ Уоткинса о том, что привело его в Боганду; Робер сошелся со старшим сыном Нгамы, своим сверстником, - тот тоже стремился в армию.
        За обедом Картье объявил, что в скором времени выезжает с Мадлен в горную долину Панга, где для них уже строится небольшой деревянный дом. Робера решено принять в краткосрочную военную школу, выпускающую младших командиров для повстанческой армии.
        - А как же я? - с обидой сказал Джинга, сын Нгамы, вопросительно глядя на отца.
        - Что же, - отозвался Нгама, - справедливость требует, чтобы и мы с матерью отпустили тебя в ту же школу…
        И Мадлен и мать Джинги хотели что-то сказать, вмешаться, остановить ход судьбы, но, казалось, поняли вдруг, что для их мальчиков пришла пора испытать себя в самом высоком деле, какое есть на земле, - в борьбе за свободу и счастье людей - и, замкнувшись в своей грусти, смолчали.
        - А я завтра же улетаю в Париж, - сказал Барзак, - а оттуда в Алжир. Как ни жаль мне расставаться с вами, друзья, но меня ждут в алжирском военном суде два дела, грозящие обвиняемым смертью.
        - Обвиняемые - алжирцы? - спросил Нгама.
        - Нет, на этот раз французские солдаты, молодые призывники, отказавшиеся воевать с алжирским народом.
        - Таких становится все больше, - заметил Картье. - Мне не раз приходилось бывать в частях повстанческой армии, и я видел там немало французских солдат, сражающихся на стороне алжирцев… Кстати, Нгама, получены какие-нибудь подробности о новом генеральском мятеже?
        - Этот мятеж - ответ на подписание метрополией Эвианских соглашений. Между прочим, Анри, - Нгама улыбнулся, - один из главных вожаков мятежа - т в о й  генерал Жаккар, он порвал с метрополией и ушел в подполье. На этот раз тактика мятежников - безудержный террор против алжирского населения и даже против правительственных войск…
        - Ну, это начало их конца, - убежденно сказал Барзак. - Жаль только, что эти мерзавцы, прежде чем их уничтожат, успеют причинить немало бед многострадальному Алжиру!



        ВМЕСТО ЭПИЛОГА

        Жизнь продолжается, она не ведает остановок, и подводить итог всегда преждевременно. Даже смысл и значение отдельной человеческой жизни, пришедшей к своему естественному концу, могут быть поняты лишь с ходом времени. Наше повествование - хроника сегодняшних дней, поэтому нам трудно подвести итоговую черту под жизненной судьбой ее участников.
        К примеру, мы не беремся утверждать, что бывший генерал СС Вальтер фон Хагенау, он же Альбер Стамп, убийца и палач, приговоренный к повешению судами трех государств, позднее пригретый американской разведкой и прозябающий ныне в глубине Экваториальной Африки, не окажется в самом недальнем времени у себя на родине в должности, соответствующей его прежнему чину и положению. Во всяком случае, благожелательное письмо, полученное им недавно от его бывшего шефа, ныне федерального министра, позволяет ему рассчитывать на счастливую перемену в своей судьбе.
        Когда это повествование было завершено, описанные в нем события отставали от жизни не на годы, а на месяцы, недели, дни. Но одно дело - сдать в издательство готовую рукопись, иное - увидеть ее оформленной в книгу. Это требует времени, пусть и не такого длительного. Пока оно шло, жизнь участников данной хроники также не стояла на месте. Вот почему читателям, возможно, будет небезынтересно узнать, что именно произошло за последние месяцы с теми или иными участниками описанных здесь событий.
        Борьба молодой африканской республики Боганды за свою независимость завершилась полным успехом, притом еще быстрее, чем можно было предвидеть: Робер и его сверстник Джинга даже не успели поступить в школу младших командиров. Колонизаторам пришлось навсегда убраться из Боганды, без всяких условий и оговорок. Они отомстили по-своему: отозвали из республики всех белых инженеров, техников, железнодорожников, врачей, учителей, радистов, наборщиков. Немногочисленная богандинская интеллигенция и те белые, которые вопреки воле своего правительства решили служить молодой республике, в ответ на это, удесятерили свои усилия. На помощь Боганде пришли другие африканские государства и социалистический мир. Анри Картье и Мадлен живут сейчас на юге страны, в небольшом деревянном доме, стоящем на краю обширной горной долины Панга, таящей в своих недрах чудовищные запасы энергии, способной преобразить жизнь всего Африканского материка. Картье постепенно подбирается к этим запасам. У него уже есть дельные помощники богандинцы.
        Кимван Байя сдержал свое обещание: начата прокладка шоссе к железнодорожной линии Мбани - Макан, а по бездорожью уже доставляются в долину Панга самые необходимые для стройки материалы. В ответ на призыв Кимваны Байя из Катанги со знаменитого уранового рудника Шинколобве, принадлежащего англо-американо-бельгийскому горнорудному тресту «Юнион Миньер», начинают прибывать в Боганду молодые конголезские инженеры, техники и шахтеры, не пожелавшие добывать для империалистов уран.
        Робер продолжает свое прерванное образование в Макане, в смешанном богандинско-французском коллеже, там же обучается его сверстник и друг Джинга. Живет Робер в семье Нгамы, где к нему относятся как к родному.
        Луи Барзак перед отъездом в Париж помог своему другу Картье сблизиться с Чарльзом Уоткинсом, в котором разгадал душу благородную и мужественную. Именно от Уоткинса узнал впервые Картье о кровавом эпизоде из предыстории акционерной компании
«Ураниум-Буала»: об убийстве супругов Крайтон. Так подобралось еще одно звено в той цепи преступлений, которые привели атомный концерн Дина Джадсона - к счастью, по ложному следу - в английскую колонию Буала, во владения злополучного Дэвида Крайтона. Конечно, при этой вести Картье не пришел на память мрачный, безъязыкий шпик Питер, схороненный на опушке тропического леса.
        Уоткинс, в свою очередь, узнал от Картье многое, до этого ему неизвестное, и собрался было писать серию разоблачительных статей. Но мощное движение в помощь Алжиру, поднявшееся в Боганде, увлекло и его: он отправился добровольцем в армию Национального освобождения. Впрочем, он прибыл туда, когда французское правительство уже вынуждено было предоставить Алжиру полную независимость.
        Компания «Ураниум-Буала» самоликвидировалась и заморозила до времени построенный ею в Буала рудничный городок. Несмотря на все старания Стампа, назначенного комендантом умирающего городка, он быстро зарастает джунглями, сквозь разрытую землю снова пробивается топь.
        Самоликвидация «Ураниум-Буала» привела к полному обесценению акций и вызвала среди мелких держателей несколько самоубийств. Брокара весть о бесславном конце компании застала в Париже, в прежней его однокомнатной квартирке. Он подсчитал свои капиталы, оставшиеся от всего этого «бума», который сулил ему миллионы: у него оказалось ровно девятьсот два доллара и никаких надежд на будущее. Это был конец, крушение его жизни, больше не было ни сил, ни охоты бороться. Брокар как-то вдруг помертвел душой и без долгих размышлений переехал доживать к Жанне Бове. Она была счастлива принять на свое попечение старого друга, так несправедливо обиженного человечеством.
        Эгберт Хиббинс, маленький лондонский нотариус, на которого по воле случая упала одна капля из золотого джадсоновского дождя, благоденствует со своей многочисленной семьей, и его уже не мучает совесть при воспоминании о преданном им друге.
        Следователь Юджин Мастерс быстро продвигается по службе, но он очень много пьет, и, видимо, скоро наступит время, когда ему придется выбирать между бутылкой и карьерой. Трудно сказать, какой он сделает выбор.
        Профессор Гарри Нельсон, лауреат Нобелевской премии, делит всю свою неизжитую энергию между научной работой в области мирной физики и борьбой за мир во всем мире. Не так давно он принимал активное участие в работах внеочередной сессии Всемирного Совета Мира, созванной по случаю резкого обострения международного положения.
        Тетя Мари? Она грустит в своей парижском квартире, на Компьен, 17, сознавая, что еще не скоро встретится с близкими, так крепко полюбившими маленькую африканскую страну Боганду и ее славный народ. Впрочем, Анри и Мадлен не раз звали ее погостить в их новом небольшом доме, стоящем на самом краю живописной горной долины Панга.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к