Библиотека / Приключения / Пришвин Михаил : " Гусек " - читать онлайн

Сохранить .
Гусек Михаил Михайлович Пришвин

        Мои тетрадки # В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873-1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.

        Михаил Михайлович Пришвин
        Гусек


        В старые времена это было: теперь я старик, а был я тогда мальчишкой.
        Земляки мои - большие любители перепелиного крика. Повесят себе, бывало, у окна лубяную круглую клетку с перепелом и наслаждаются, а тот-то разливается:
        - Пить-полоть!
        Не раз, проезжая рыбными рядами, видал я, как на утренней заре, обнажив волосатую грудь, слушает купец своего голосистого.
        А тот-то старается! Вот как дует, что в соседнем железном ряду ведра звенят.
        И не раз приходило мне в голову: почему бы не съездить землякам в поля, не полюбоваться на свободных птиц, как они, бороздя утреннее поле, ищут и кличат себе подругу:
        - Пить-полоть!
        А та тюкает тихо и скромно:
        - Тюк-тюк!
        Потому не идут купцы в поля, что любят голоса своих собственных перепелов. Каждый купец гордится своим перепелом. Вот, думает, нынче мой перекричит соседского! А, глядишь, соседский-то в железных рядах перекричал. Хотел вырыть яму ближнему, а и сам в нее попал. Так от века спорят у нас рыбные ряды с железными, и до сего времени неизвестно, чьи перепела сильнее.
        Когда-то я думал, как и многие, что все перепела кричат на один лад.
        - Во-наа! - сказал мне один охотник, по прозвищу Гусек. - Вона, на один лад! Да знаешь, братец ты мой, голосистого перепела верст за двадцать слышно. А ежели он на поповом огороде треснет или у Горелого пня, так ты, братец.
        - Что, Гусек?
        - Ножками брыкнешь, вот что, милый.
        Перепела в поле разные; хорошие - редки; вот почему сидят купцы в железных и рыбных рядах. Разве-разве залетит когда в поле какой-нибудь звонкий, - и двинутся почтенные люди в поля.
        - В прежнее время, - рассказывает Гусек, - к нам купцы в каретах съезжались с женами слушать голосистого.
        - В каретах? - сомневаюсь я.
        Но Гусек не выносит сомнений. Тащит меня за рукав в избу. А в избе у него всякие птицы: тут и петух-драчун, и курица кахетинская, и скворец-говорец, и соловей-певец, и голуби-космачи, и голуби-вертуны, и куропатка ручная, а перепелов! Всякие есть. Но Гусек подводит к любимому, открывает клетку.
        - Люб ли тебе?
        - Серенький.
        - Вот то-то и горе, мой милый, что серый. Настоящий-то купеческий - белый.
        - Белый?!
        - Как бумага. Не веришь? - покажу. Сам, своими глазами видел. Приходи на вечернюю зорю к Горелому пню.
        С тех пор - не помню, сколько уж лет, - мы ловим с Гуськом белого перепела.
        Во что бы то ни стало хочет старик поймать белого, продать его купцам и купить хороший тульский самовар. И постарел Гусек! Раньше серый - побелел, и порыжел, и позеленел, и опять посерел. Но не потерял старик надежды, и зимой на гулянках, когда соберутся к нему соседи, заведет такую историю про белого перепела, что пчелы в подполье гудят, соловей-певун запевает, скворец говорит и, не моргая, слушает на шесте плотный ряд турманов и космачей. Слушают и думают: «Красно говорит, а самовара не выдумает. Нет того, чтобы гостей чайком попоить».
        Выхожу я вечером к Горелому пню. Смеркается. Едет мужик в ночное, будто черный парус плывет по зеленому морю. Заяц зачем-то плетется на попов огород. Лягушки-квакушки стихли, зато лягушки-турлушки завели трель на всю ночь. Кукушки охрипли и смолкли. Черный дрозд пропел. А перепела все не кричат.
        - Рано?
        - Погоди, - шепчет Гусек. - Слышишь: соловьи еще зорю играют, а дай стихнуть.
        - Закричат?
        - Во-на!
        Гусек шепчет свое «во-на» совсем на перепелиное любовное токование «ма-ва».
        Стихают один за другим соловьи.
        - Чмок-чмок! - И конец.
        И кажется - звенит тугая струна.
        - Жук?
        - Жук прожундел. К чему-й-то много жундит жуков! - шепчет Гусек.
        - К чему?
        - Да бог его знает, к чему. Молчи!
        Гусек нюхает табак. Сегодня табак у него сухой, - завтра будет погода отличная. А будь он сырой, Гусек не сказал бы «молчи», а - «молчите». «Ты» - знак нашего охотничьего союза.
        Молчу. Но лягушки-квакушки отчего-то вдруг проснулись, взгомонились и заглушили лягушек-турлушек.
        - Куа-куа! - передразнивает недовольный старик. Квакушки замолчали. Заголосили девки в деревне.
        - Эк вас!
        Собаки залаяли.
        - Пропадите вы пропадом!
        На колокольне сторож ударил. Глянула на небе первая звезда. Пахнуло от озими рожью. Пала роса. Тогда-то, наконец, по всему росистому полю, от попова огорода и по наш Горелый пень, будто кто-то невидимый хлопнул длинным-предлинным арапником: крикнул перепел.
        - Голосистый, белый?
        - Купеческий!
        И тихо, как полевые звери, крадемся мы по росистому полю вниз, к оврагу и на ту сторону, к попову огороду.
        Старик на колокольне еще звонит, и еще я нахожу в уголку небес молодую звезду, и еще, и еще.
        Голосистый не шутит: бьет - в ушах звенит. Самка молчит. Берет опаска: тюкнет не вовремя. Расстелить бы и оправить поскорее сеть. Слава богу, молчит; чуть копается в своей темной лубяной клетке, обвязанной бабьим платком. Сытая она теперь и довольная: перед ловом Гусек напоил ее для чистоты голоса теплым молоком.
        Зовет голосистый. Самка молчит под сетью в пахучей росистой ржи.
        Осторожно берет Гусек свою кожаную, с мехом гармоники, тюкалку и тюкает. Когда самка молчит, необходимо подтюкнуть:
        - Тюк-тюк!
        И наступает последний решительный миг. Самка взяла:
        - Тюк-тюк!
        Если бы можно было теперь съежиться в маленький комочек, как перепел, и притаиться под глудкой.[Глудка - комок земли.] Если бы уйти по самое горло в землю и покрыться краешком сети!
        И загорелось же там, у голосистого перепела. Мечется он по полю, выбегает, как мышь, на межу, поднимает головку, смотрит под стеблями. И опять в рожь, и со всего маху:
        - Пить-полоть!
        А она в ответ тихо:
        - Тюк-тюк!
        Но ему ли отвечает она? Ведь теперь по всему полю кричат перепела.
        Она отвечает ему, конечно, ему.
        Он егозит на рубеже. Поднимается на цыпочки: нет, не видно. Он мечется и лотошит, перескакивая с глудки на глудку. Пробует взобраться на сухой татарник - колко. На прошлогоднюю полынь - гнется. Хочет крикнуть - голос пропал: вместо прежнего звонкого «пить-полоть» - хриплое и неслышное, страстное «ма-ва».
        - Тюк-тюк! - отвечает она.
        Он хлопает крыльями о сырые темные комки и больше не слышит земли под ногами. Куда летит? Бог знает! Свет велик.
        Позади роса. Вверху звезды. Впереди месяц. Внизу пахучие росистые озими.
        - Летмя, летмя! - шепчет Гусек, сгибаясь над сетью в три погибели.
        Хочет уменьшиться - и не может. Хочет быть, как перепел, - тесно. И чудится старику, будто четверка белых коней мчит из оврага карету на зеленое поле. Едет купец, не глядит, что топчет чужие поля: у него ли не хватит денег! Вот остановился. А Гусек будто открывает дверцу:
        - Ваше степенство, извольте слушать: кричит!
        Кричит белый перепел. Задумался купец в карете, забыл свои счета, кули, мешки, трактиры и мельницы. Загорелось сердце.
        - Поймай, Гусек, христа ради!
        - Сию минуту, - отвечает Гусек, - не извольте беспокоиться. Самка у меня хорошая! Молочком ее тепленьким поил для голоса, для чистоты. Для вас старался, вас ждал. Сию минуту.
        И будто уходит Гусек и возвращается с перепелом.
        - Ваше степенство, извольте!
        - Белый?
        - Так точно, ваше степенство. Купеческие перепела - белые.
        - Что же ты хочешь за белого?
        - Сколько пожалуете.
        Озолотил купец старика. Мчится в своей карете на белых конях с белым перепелом целиной по полям, по оврагам, по мужицким и поповским огородам.
        И чудится старику из своего собственного самовара поит он всю деревню и рассказывает быль о праведном купце и белом перепеле.
        Перепел летит. Куда летит? Бог знает. Свет велик.
        И вдруг упал возле сети. Шуркнул в зеленях, шепчет страстно:
        - Ма-ва!
        - Тюк-тюк! - отвечает она.
        - Иди, иди, любезный перепел! - замирает у нас сердце.
        Он ходом идет, шевеля верхушками озимых стеблей. Перед самой сетью плешинка, вымочина, рожь едва-едва прикрывает его. Он останавливается, боится. Может быть, видит уже, что тут, в десяти шагах, согнувшись над полем, сидит другой, огромный перепел, и отблеск зари зловеще сверкает на его голом перепелином носу.
        - Видит или не видит? - замирает у нас сердце.
        Не видит. Идет напролом. Последнее «ма-ва», последнее «тюк-тюк», и рожь шевелится под сетью возле самой клетки.
        Теперь самка высунула свою серую головку из лубяной темницы в окошко, где привязана фарфоровая чашечка для питья, а он тоже у чашечки. И глядят друг на друга: очи в очи, клюв в клюв. Густые озими пахнут, призывают: разбей, голосистый белый перепел, лубяную темницу, - думать тут нечего!
        Где тут думать! Он ерепенится, хохлится и бьет грудью и крыльями о сухой лубок.
        Час пробил: пора!
        Мы встряхиваем сеть. Перепел висит в петле, как раз против стаканчика с водой, где он только что видел склоненную головку. Не упустить бы только теперь! Не ускользнуло бы из рук его тепленькое бьющееся тельце!
        Голосистый туго завязан в мешочек из-под проса. Полевая песня его спета. Теперь он будет петь в рыбных или железных рядах, услаждая купеческое ухо.
        Мы, мокрые от росы, шагаем по полю домой; будто два водяных переходим из озера в озеро.
        Церковный сторож давно отзвонил. Давно уже небо покрылось звездами. Месяц взошел. И тысячи маленьких земных звезд засияли на стеблях озими, на сапогах, на чекмене, на бороде у Гуська, на завязанном мешке, где во тьме притих голосистый. Все птицы притихли. И лишь лягушки-турлушки ведут свою вечную трель от вечерней зари и до утренней.
        Дома при огне мы хотим полюбоваться драгоценной добычей, пересадить из мешочка в клетку. Развязываем, вынимаем.
        - Во-на!
        - Что ты, Гусек? Покажи!
        - Серый! - качает головой Гусек. - Опять мимо капнуло: русака ловили.
        - Что это? Или совсем на свете нет белого?
        Тускло горит керосиновая копчушка в избе старика. Спит петух-драчун, спит соловей-певун, спит скворец-говорец, спит плотный ряд космачей и турманов на шесте. Нет купеческого перепела, нет у Гуська тульского самовара.
        Каждую весну ловим. Поймаем - будет у Гуська самовар; нет - так позабавимся.
        Но уж когда-нибудь да настанет наша весна, серые, серые, а тут вдруг да и выскочит беленький.


        notes

        Примечания


1

        Глудка - комок земли.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к