Голубая стрекоза Михаил Михайлович Пришвин

        Мои тетрадки # В сборник «Зеленый шум» известного русского советского писателя M.M. Пришвина (1873-1954) вошли его наиболее значительные произведения, рассказывающие о встречах с интересными людьми, о красоте русской природы и животном мире нашей страны.

        Михаил Михайлович Пришвин
        Голубая стрекоза


        В ту первую мировую войну 1914 года я поехал военным корреспондентом на фронт в костюме санитара и скоро попал в сражение на западе в Августовских лесах. Я записывал своим кратким способом все мои впечатления, но, признаюсь, ни на одну минуту не оставляло меня чувство личной ненужности и невозможности словом своим догнать то страшное, что вокруг меня совершалось.
        Я шел по дороге навстречу войне и поигрывал со смертью: то падал снаряд, взрывая глубокую воронку, то пуля пчелкой жужжала, я же все шел, с любопытством разглядывая стайки куропаток, летающих от батареи к батарее.
        - Вы с ума сошли, - сказал мне строгий голос из-под земли.
        Я глянул и увидел голову Максима Максимыча: бронзовое лицо его с седыми усами было строго и почти торжественно. В то же время старый капитан сумел выразить мне и сочувствие и покровительство. Через минуту я хлебал у него в блиндаже щи. Вскоре, когда дело разгорелось, он крикнул мне:
        - Да как же вам, писатель вы такой-рассякой, не стыдно в такие минуты заниматься своими пустяками?
        - Что же мне делать? - спросил я, очень обрадованный его решительным тоном.
        - Бегите немедленно, поднимайте вон тех людей, велите из школы скамейки тащить, подбирать и укладывать раненых.
        Я поднимал людей, тащил скамейки, укладывал раненых, забыл в себе литератора, и вдруг почувствовал, наконец, себя настоящим человеком, и мне было так радостно, что я здесь, на войне, не только писатель.
        В это время один умирающий шептал мне:
        - Вот бы водицы.
        Я по первому слову раненого побежал за водой.
        Но он не пил и повторял мне:
        - Водицы, водицы, ручья.
        С изумлением поглядел я на него, и вдруг все понял: это был почти мальчик с блестящими глазами, с тонкими трепетными губами, отражавшими трепет души.
        Мы с санитаром взяли носилки и отнесли его на берег ручья. Санитар удалился, я остался с глазу на глаз с умирающим мальчиком на берегу лесного ручья.
        В косых лучах вечернего солнца особенным зеленым светом, как бы исходящим изнутри растений, светились минаретки хвощей, листки телореза, водяных лилий, над заводью кружилась голубая стрекоза. А совсем близко от нас, где заводь кончалась, струйки ручья, соединяясь на камушках, пели свою обычную прекрасную песенку. Раненый слушал, закрыв глаза, его бескровные губы судорожно двигались, выражая сильную борьбу. И вот борьба закончилась милой детской улыбкой, и открылись глаза.
        - Спасибо, - прошептал он.
        Увидев голубую стрекозу, летающую у заводи, он еще раз улыбнулся, еще раз сказал спасибо и снова закрыл глаза.
        Прошло сколько-то времени в молчании, как вдруг губы опять зашевелились, возникла новая борьба, и я услышал:
        - А что, она еще летает?
        Голубая стрекоза еще кружилась.
        - Летает, - ответил я, - и еще как!
        Он опять улыбнулся и впал в забытье.
        Между тем мало-помалу смерклось, и я тоже мыслями своими улетел далеко, и забылся. Как вдруг слышу, он спрашивает:
        - Все еще летает?
        - Летает, - сказал я, не глядя, не думая.
        - Почему же я не вижу? - спросил он, с трудом открывая глаза.
        Я испугался. Мне случилось раз видеть умирающего, который перед смертью вдруг потерял зрение, а с нами говорил еще вполне разумно. Не так ли и тут: глаза его умерли раньше. Но я сам посмотрел на то место, где летала стрекоза, и ничего не увидел.
        Больной понял, что я его обманул, огорчился моим невниманием и молча закрыл глаза.
        Мне стало больно, и вдруг я увидел в чистой воде отражение летающей стрекозы. Мы не могли заметить ее на фоне темнеющего леса, но вода - эти глаза земли остаются светлыми, когда и стемнеет: эти глаза как будто видят во тьме.
        - Летает, летает! - воскликнул я так решительно, так радостно, что больной сразу открыл глаза.
        И я ему показал отражение. И он улыбнулся.
        Я не буду описывать, как мы спасли этого раненого, - по-видимому, его спасли доктора. Но я крепко верю: им, докторам, помогла песнь ручья и мои решительные и взволнованные слова о том, что голубая стрекоза и в темноте летала над заводью.