Библиотека / Приключения / Познер Владимир : " Тур Де Франс Путешествие По Франции С Иваном Ургантом " - читать онлайн

Сохранить .
Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом Владимир Владимирович Познер


        # Что может быть лучше бокала «Шато Ла Грезетт» и книги Владимира Познера о большом путешествии с Иваном Ургантом по Франции, которую они исколесили на машинах и велосипедах - от Парижа до провинциальных городков! Все самое интересное и вкусное о стране, которая невероятно близка нам по духу. Французская кухня и вина, кино и женщины, замки и рыбацкие деревушки.
        Читая книгу, вы испытаете на себе то, что называется «французским парадоксом», узнаете о самых колоритных традициях и о том, что же такое сегодняшняя Франция. Говорят, быть французом - значит защищать свое искусство жить. Так оно и есть…

        Владимир Познер
        Тур де Франс. Путешествие по Франции с Иваном Ургантом



        Что-то вроде предисловия

        Когда в 2006 году я и мои товарищи приступали к подготовительной работе по съемкам фильма «Одноэтажная Америка», я не знал ровно ничего. Получится или не получится? Покажут или не покажут? Буду ли доволен результатом я сам?
        Фильм вышел на экране Первого канала в 2008 году и прошел с большим успехом, хотя приняли его далеко не все. Мои коллеги по Академии российского телевидения возможным не только наградить эту работу, но даже выдвинуть ее в состав трех финалистов, претендовавших на ТЭФИ. Но была и радость: фильм был удостоен НИКИ Киноакадемии.
        И все же одного тогда я не знал. Я не знал, что сам процесс создания документального фильма - это нечто, похожее на наркотик. Ты сам не замечаешь, как медленно-медленно западаешь на это, как оно исподтишка забирает тебя. И вот, когда все было позади, когда жизнь вновь вошла в привычное русло, я стал испытывать какой-то дискомфорт. Я понял, что мне чего-то не хватает.
        Помню, однажды Белла Ахмадулина назвала свою работу «сладостной мукой». Так можно сказать о любом творчестве. В том мука, что, как бы ты ни старался, ты никогда не достигнешь того, к чему стремился; сладость же - в самом стремлении. Испытав однажды это чувство, ты вновь и вновь ищешь встречи с ним.
        Документальный фильм «Тур де Франс» не планировался: уж больно тяжело далась
«Одноэтажная…», слишком уж много она забрала сил. Но сколько было радости, сколько было счастья!
        Был, конечно, и еще один момент. Для меня работа над «Одноэтажной…» была своего рода «трудом любовным». И не только потому, что Америка для меня родная страна, нежно любимая. И не только потому, что мне так хотелось показать россиянам мою Америку, столь разительно отличающуюся от той, которую обычно показывают по нашему телевидению, которую описывают на страницах газет, журналов и книг, которую иные шельмуют с эстрады. Но еще и потому, что я давно, почти тридцать лет, мечтал повторить путешествие Ильи Ильфа и Евгения Петрова, авторов одной из лучших книг, когда-либо написанных об этой стране, «Одноэтажной Америки».
        Но ведь родился-то я не в Америке, а во Франции! Моя мать была француженкой, дома мы говорили только по-французски, да и весь уклад был французским. Я люблю Францию ничуть не меньше, чем Америку, и пусть в России антиамериканизма на порядок больше, чем франкофобии, мне было важно средствами документального кино заставить российского зрителя увидеть Францию не внутри ходульной схемы
«бонжур-тужур-лямур», а реальной, прекрасной и желанной.
        Сейчас, когда я пишу эти слова, фильм находится в стадии монтажа. И я вновь не знаю, получится или нет? Но вы, взяв в руки эту книгу, уже знаете ответ на этот вопрос. И значит, вам виднее.
        Последует ли за «Туром…» еще один фильм?
        Кто знает?..

        Qui из кто и кто из qui
        Все понимают, что фильм - это дело коллективное. Авторы книг считают необходимым предварять свои произведения благодарственным списком, иногда коротким, а чаще очень нудным и длинным. Я неизменно задаюсь вопросом, читая перечисления этих фамилий: а кто это, а кто этот имярек? Как он или, может, она выглядит? Какой у него или у нее характер? А ведь это несправедливо: если человек так сильно помог тебе, что ты счел необходимым публично и печатно признаться в этом, то можно было бы и рассказать о нем чуть-чуть.
        Одному, будь ты хоть семи пядей во лбу, кино не сделать. Поэтому я хочу представить вам, читателям, всю нашу команду в алфавитном порядке. И представить не в виде списка фамилий, которые никому ничего не скажут, а как реальных людей. Итак…
        Олег БРАУН - водитель второй части поездки (сентябрь - октябрь 2009 г.). Сам из Воронежа, музыкант, то ли басист, то ли ударник - не помню. Там познакомился с француженкой. Поженились, переехали во Францию. Сделал своей жене четырех сыновей. Поскольку она работала, а он - нет, был домохозяином. Человек немногословный, курящий, рукастый, услужливый, читающий. Не очень общительный. Вроде как непьющий. Не проявлял почти никакого интереса к тому, что мы делали. Когда мы уходили на съемки, все время оставался в машине, хотя его звали. Внешне довольно симпатичный - высокий, хорошо сложен, брюнет. У нас создалось впечатление, будто за все время поездки не сменил ни брюк, ни обуви, ни рубашки. Может, у него было несколько совершенно одинаковых комплектов. В работе безотказен и точен. Фамилия Браун - от поволжских немцев-предков.
        Робен ДИМЭ (DIMET Robin) - француз; небольшого росточка, худой, шатен, носит бородку и очки. Мой персональный крест. В «Одноэтажной…» в качестве «американского голоса» фигурировал мой друг Брайан Кан. Он не говорил по-русски, что не имело значения, поскольку Ваня Ургант прилично говорит по-английски и еще лучше понимает его. Зато Брайан говорит. Много. И толково. Но Ургант по-французски не говорит и ни слова не понимает. Значит, мне нужен был «французский голос», который мог бы по-русски высказывать «французский взгляд» по тому или иному поводу. Еще на раннем, подготовительном этапе я ездил в Париж, чтобы подобрать этот «французский, но говорящий по-русски голос». В этом мне помогала жена Олега Брауна Элизабет Браун, работавшая в организации «Франскюльтур». Элизабет, кстати говоря, прекрасно говорит по-русски. И при этом совершенно очаровательна: иссиня черные волосы, матово-белая кожа, тонкие черты лица, изящна, умна, остроумна - словом, прелесть. Но Элизабет никак не могла отлучаться из дома на два месяца, что требовалось от
«французского голоса». И вот в одном полузальчике гостиницы «Риц», что стоит на Вандомской площади, она устроила мне собеседование и прослушивание кандидатов на
«французский голос». И из всех я выбрал Робена. Как это получилось - ума не приложу! То ли мне показалось, что он прилично говорит по-русски, то ли меня пленило то, что он сам начинающий кинодокументалист и к тому же успел снять одну картину, то ли… не знаю. Словом, выбрал - на свою голову. Во-первых, оказалось, что он очень плохо говорит по-русски, настолько плохо, что не способен выразить даже самую скудную свою мысль. Во-вторых, и мыслей особых я у него не обнаружил. Ни по одному из обсуждаемых или увиденных нами предметов у Робена не было никакой точки зрения. В общем, мы расстались с ним на половине пути. Не то что без сожалений - с облегчением!
        Анна КОЛЕСНИКОВА, линейный, а затем исполнительный продюсер. Попробуйте представить себе женщину лет двадцати восьми, высокого модельного роста, с хорошей фигурой. Представили? Пошли дальше: волосы темные, кудрявые, обычно в лирическом беспорядке, темные брови на довольно бледном лице, карие глаза. Есть? Далее: сочные и обычно смеющиеся губы. И слова сыплются, почти никогда не останавливаясь. Аня Колесникова умеет говорить не только на выдохе, но и на вдохе, да на такой скорости, что диву даешься. При этом, как правило, говорит толково, выказывая эрудицию, юмор и ум. Точна, ответственна. Если поймана на ошибке, будет выкручиваться до последнего, но поняв, что не выкрутилась, потупит очи долу и скажет: «Извините, я постараюсь это исправить». И еще: Аня одевается… как бы это вам сказать? Слово «мало» не слишком подходит, но все-таки оставим так: Аня одевается мало. Понятное дело, наши съемки проходили в основном летом, было жарко, все мы одевались легко. А Аня одевалась мало. Как хотите, так и думайте. Работала же она много и хорошо, почему и выросла от продюсера линейного до продюсера
исполнительного. Да, если вы этого еще не поняли, добавлю: очень хороша собой.



        Владимир КОНОНЫХИН. Член нашей «американской» команды, о котором в книжке
«Одноэтажная Америка» я написал: «Человек поразительного спокойствия, молчаливый, от которого веяло необыкновенно приятной уверенностью. Все, что он делал, делалось точно и надежно. Невысокого роста, чуть полноватый, Кононыхин был всеобщим любимцем. Именно он придумал, как крепить камеры на кузов нашего джипа на хитроумных присосках так, чтобы на любой скорости и при любых погодных условиях они стояли столь же твердо и незыблемо, как Гибралтар». Добавить к этому нечего. Каким он был, таким остался. Работать с таким человеком - сплошное удовольствие. Совершенно русский во всем, кроме одного: никогда не жалуется, никогда не говорит
«нет», не пьет и всегда в хорошем настроении.
        Салман МУРТАЛАЗИЕВ. Водитель первой половины нашей поездки - с мая по июль 2009 г. Чеченец, проживающий во Франции вот уже восемь лет. В группе ощущался явный дефицит французского языка, которым владели только Аня (хорошо), Маша (средне) да я, а потом присоединившийся к нам Олег. Нам необходим был водитель, говорящий по-французски. Салмана нам порекомендовала Маша Нестеренко. Человек безотказный, приветливый, старательный. И какой-то неприметный. Мне даже трудно вспомнить, как он выглядел. Роста среднего, худощавый, лысоватый. Лицо… незапоминающееся. Должен был присоединиться к нам и во второй части поездки, но исчез. Звонили ему на все известные нам телефоны, но безуспешно: телефоны молчали. Исчез. Может быть, это было связано с тем, что мы расстались с Машей?
        Мария НЕСТЕРЕНКО. Исполнительный продюсер в первой половине нашей поездки, с которой ни у меня, ни у съемочной группы в целом не сложились отношения. Этим ограничусь.
        Юрий ОДНОПОЗОВ. Вот о ком можно было бы написать отдельную главу! Он возник по рекомендации Валерия Спирина, режиссера фильма «Одноэтажная Америка», который, к нашему большому сожалению, с нами поехать не смог. Итак: роста он среднего, телосложения плотного. Крупная голова с редеющими черными волосами. Мощные надбровные дуги, из-под которых внимательно и чуть насмешливо смотрят черные глаза. Лицо приятное, с четкими, хотя и не крупными чертами. Прелестная, хотя появляется она редко, улыбка. Говорит Юра мало, к тому же говорит не столько словами, сколько руками. Пытается жестами прояснить смысл сказанного. Например, вот он машет руками: «Ну, надо… это… довести, чтобы…» - и не просто машет, руки у него в это время плывут по воздуху, как бы описывая, что стоит за этим маловразумительным предложением. Вегетарианец. Лучше помрет от голода, нежели съест что-нибудь животного происхождения. В случае необходимости может работать круглосуточно. О том, как одевается Юра, хочется сказать отдельно. Обычная его форма во Франции была такой: рваные джинсы, кроки фиолетового цвета, расписной T-Shirt. Эти предметы
не снимались никогда. Шли ли съемки в театре, в здании Национальной ассамблеи Франции - это было неважно. И еще: Юра совершенно неконфликтный человек, всегда старается найти общий язык со всеми, никогда не повышает голос. И наконец, превосходный режиссер. Но, при всем при этом, «вещь в себе», человек, живущий сугубо по собственным стандартам. Вы бы назвали своего сына Будимиром? А он назвал. Что будет с мальчиком, когда он пойдет в школу, даже боюсь подумать. И еще: над Юрой много шутили, в ответ на что он мягко улыбался и только. Упрям до умопомрачения.
        Евгений ПЕРЕСЛАВЦЕВ, оператор. Точнее сказать, оператор-разведчик. Где бы и когда бы мы ни снимали, не было такого случая, чтобы Женя не исчез в поисках чего-нибудь особенного. Операторам вообще свойственно лезть туда, куда не рекомендуется, но Женя даже среди операторов слыл бы рискантом. Я бы выделил его косу и любовь демонстрировать свой оголенный и весьма мускулистый торс. Женя, как и все операторы, чуть ироничен, абсолютно убежден, что разбирается во всем лучше всех, и потому категоричен в суждениях. И работает как зверь.



        Надежда СОЛОВЬЕВА. Генеральный продюсер, без которой не было бы ни «Одноэтажной…», ни этого фильма. Была с нами лишь урывками, поскольку по работе должна была уезжать в Москву. Но дух ее витал над нами постоянно, поскольку ожидали ее приездов с душевным трепетом, смысл которого можно разъяснить гоголевским «К нам едет ревизор!». Надежда Юрьевна человек легкий, общительный и веселый, но если вы допустили какие-то оплошности в работе, за которую в итоге отвечает она, вас ожидает пренеприятный разговор. Из него вы узнаете массу любопытных вещей о себе - вещей, о которых вы сами и не догадывались.
        Ирина ТИХОНОВА, администратор второй части поездки. Фамилия очень соответствует человеку: тихая, маленькая, худенькая, делала свое дело без лишних слов. И ускользающая, в частности, из моей зрительной памяти. Есть такие люди, ускользающие.
        Станислав ТОЛСТИКОВ, звукорежиссер. Фамилии своей он совершенно не соответствует: более худого человека я в жизни не видел. Не телосложение, а теловычитание. В своем деле совершенный профессионал, но при этом абсолютно не назойливый. Сочетал предельную вежливость с неуступчивой требовательностью во всем, что касалось его работы. Кроме того, часто бывает так, что профессионал интересуется только своим делом, его больше ничего не волнует, а Стаса всегда отличало любопытство, о чем бы ни шла речь. Не было французского блюда, которое он бы ни попробовал, не было сыра или вина, мимо которого он прошел бы равнодушно. Человек, как мне показалось, с врожденным вкусом.
        Иван УРГАНТ, соведущий. Об Иване много писать не буду. Он, пожалуй, стал самым узнаваемым и популярным человеком на российском телевидении, так что вам всем он хорошо известен. Скажу только, что он мой близкий друг, с которым и в американской, и во французской поездках я работал с наслаждением.
        Владислав ЧЕРНЯЕВ, оператор-постановщик. Он тоже из «американской команды». В той книжке я написал: «Операторы - народ особый. Они, как правило, все видели и все знают. Прежде всего они знают, что самое главное - это картинка, то есть то, что они считают нужным снимать. Все остальное - это так, антураж». Как и в Штатах, Влад в течение всей поездки щеголял в каких-то полушортах, драных майках и сандалиях, которые явно видели лучшие дни. Человек неутомимый, требовательный, на все имеющий свой взгляд и свое мнение. Тоже, как и Переславцев, любитель ходить с голым и вполне привлекательным торсом.
        Артем ШЕЙНИН, линейный продюсер. Кличка - Сержант. На самом деле гораздо больше, чем линейный продюсер. Был приглашен во вторую часть поездки на место Нестеренко с тем, чтобы навести порядок в несколько разболтавшейся группе. И навел. Я работаю с Артемом вот уже около десяти лет в программах «Времена» и «Познер». На фильме
«Одноэтажная…» тоже были вместе, поэтому вновь процитирую книжку: «Невысокого роста, но весьма плотного телосложения, казалось, что Артем, подобно танку, может без особых усилий пройти сквозь каменную стену… Бывший афганец, служивший в десантных войсках, бритоголовый Артем Шейнин наводил военный порядок среди нашего разношерстного контингента». Шейнин превосходно владеет английским и, узнав, что едет во Францию, усиленно стал учить французский. Стал довольно сносно объясняться за необыкновенно короткий срок. Совершенно потряс меня однажды, когда мы оказались в винном подвале: за одним из столиков сидела группа японцев, и Артем стал издавать какие-то японоподобные звуки. Я решил, что он сошел с ума и дразнит представителей Страны восходящего солнца. Не тут-то было! Оказалось, Артем говорит по-японски, чем потряс как японцев, так и всю съемочную группу!


        Что ж, теперь, познакомив вас с нашей командой, приглашаю в путь, но с важной оговоркой: когда мы ехали по Америке, мы следовали маршрутом Ильфа и Петрова, повторяли их путешествие 1935-36-х годов. Они были нашими гидами. Поэтому не удивительно, что и книжка, вышедшая вслед за фильмом, строго придерживалась этого путешествия. Во Франции же у нас не было такого «путеводителя», нам самим надо было решать, куда едем и главное - зачем. Составляя план нашего тура[На карте Франции (см. вклейку) отмечены все пункты нашего тура. 18] , я исходил из того, в какой степени тот или иной город, тот или иной регион может помочь главному: раскрыть Францию и французов для российского зрителя. Но в этом случае совершенно не имела значения последовательность, в которой мы посещали различные места. Важным было то, в какой степени это место может приблизить нас к поставленной цели.
        Так не удивляйтесь тому, что эта книжка построена без хронологического соответствия нашему путешествию. Здесь каждая глава посвящена не месту, а теме, раскрытие которой должно открыть для вас, читателей, нечто такое, без чего невозможно понять и почувствовать Францию и французов.
        Итак, объяснив идею и принцип этой книги, приглашаю вас совершить с нами тур - не вальса, а по Франции. За мной, друзья, за мной!

        Предупреждение с разъяснением
        Эта книжка состоит из двух частей: собственно книжки и дневника, который я вел во время поездки, хотя и не слишком аккуратно. Книжка - это впечатления, рассуждения, обобщения. Дневник - это дневник, где поездка изложена в хронологическом порядке. Хотелось бы думать, что они дополняют друг друга. Что читать первым - не берусь сказать, оставляю это на ваше усмотрение.
        И последнее. Дневник представлен вашему вниманию точно таким, как он был написан - без каких-либо поправок, украшений и тому подобное. Возможно, стоило бы пожертвовать подлинностью ради литературного выигрыша, но делать этого я не стал. Быть может, напрасно…



        Глава 1
        Замки Луары

        Нет, не передать словами красоту замков долины Луары! Ни фотографиями не передать, ни киносъемкой. В голову приходят всякого рода сравнения, вроде «музыка в камне», уже набившие оскомину. На самом деле и они мало что передают.
        В первый раз я увидел эти творения суровой зимой 1979 года - года для меня особого, когда после многолетнего, в полжизни, перерыва мне было разрешено выехать из Советского Союза на мою родину. Той зимой во Франции ударили вполне русские морозы. Ртуть в термометрах опустилась до двадцати градусов ниже ноля, и страна замерзла. Вспоминались слова: «что русскому хорошо, то немцу смерть». Только
«немцем» в этом случае были французы: насмерть замерзали не только клошары, не только бездомные, умирали даже в квартирах, стены которых покрывались тонким слоем наледи. Умирали не столько от реального холода, сколько от убеждения, что при таких морозах люди не живут…
        Вместе с друзьями, французской супружеской парой, я поехал в долину главной французской реки Луары. Для французов она имеет такое же значение, как Волга для русских. Именно в ее долине выросли - и никто не может объяснить почему! - эти знаменитые замки, числом чуть более сорока. Некоторые из них возникли еще в раннем Средневековье и не раз были перестроены, другие - и таких большинство - были творениями Возрождения. И все они - громадные, но изящные, великолепные, но простые - стоят как живые памятники французской истории. Написал, и захотелось уточнить: они просты, как просты стихи Пушкина, в которых нет и намека на вычурность, из которых не вынуть ни одного слова. И здесь каждый камень на месте, не прибавить, не убавить.
        Ехали мы на стареньком «Ситроене», и километрах в сорока от Парижа отказала печка. Сказать, что мы замерзли, значит не сказать ничего. Только и мечталось о том, как обогреться - пока перед нами не возник замок Шенонсо. Возник как виденье и почему-то в первый миг заставил меня подумать о миражах в пустыне. Но то был не мираж, то было гениальное творение архитекторов, оставивших о себе вечную память.
        Приближаясь к Шенонсо, я думал о том далеком времени, когда люди строили так, будто перед ними вечность - да, собственно, так оно и было. Вспомнил звонницу Джотто во Флоренции: мастер спроектировал ее, видел начало ее строительства, но не дожил до его завершения. Но знал Джотто, точно знал, что он-то себя увековечил в камне. И что человек замрет, лишившись слов, перед этим творением, что он почувствует, если вообще способен чувствовать, и восторг, и благодарность, и гордость. Потому что звонница эта как бы говорит ему: вот, человек, на что ты способен, вот для чего тебе дана душа, дан мозг, вот кто ты есть в твоем лучшем проявлении.
        Я пытался представить себе, о чем думали те сотни, если не тысячи, людей, которые строили Шенонсо. И вспомнил быль о моем коллеге-журналисте, который в XIII веке получил редакционное задание поехать на строительную площадку в Шартре, где возводился самый прекрасный - по крайней мере, на мой взгляд - собор в мире. Ему нужно было написать об этом репортаж. Он увидел человека, который возил тачку, наполненную строительным мусором.
        - Что вы делаете, месье? - спросил журналист.
        - Везу строительный мусор, - ответил тот.
        Журналист увидел человека, который нес на плече деревянную балку.
        - Что вы делаете, месье? - спросил он.
        - Несу балку, - ответил тот.
        Журналист подошел к человеку, который разбивал камни тяжелым молотом.
        - Что вы делаете, месье? - спросил он.
        - Разбиваю камни, - ответил тот.
        Журналист-летописец подошел к человеку, который подметал участок стройки.
        - Что вы делаете, месье? - спросил он, уже ни на что не надеясь.
        - Что я делаю? - ответил тот. - Я в Шартре строю самый прекрасный в мире собор.


        Выйдя из машины и совершенно забыв о холоде, мы подошли к громадным деревянным воротам, усеянным железными коваными гвоздищами. Вокруг не было ни души. Ворота были заперты, но мы постучались. В ответ гулко раздавалось эхо, которое уносило меня на столетия назад. Мне показалось, что в ответ откуда-то сверху, со сторожевой башни, нас окликнет человек в стальном шлеме и латах. Но нет, ворота распахнулись, и показалась фигура вполне обыденная. Чуть поклонившись, она жестом пригласила нас войти.
        Как передать то чувство, которое я испытал? Сводчатые потолки уходили на десятки метров вверх, шаги гулко отражались от древних камней, и вместе с тем было ощущение тепла, какой-то домашности. Вещи, которые в принципе не сочетались, здесь сошлись воедино, создавая совершенно сказочное настроение. Я поймал себя на мысли, что остро завидую тем, для кого этот замок когда-то был домом - не из-за его великолепия, а потому, что человек, рожденный и живущий здесь, должен внутренне быть другим, с иным восприятием, с иными ценностями, с иным пониманием своего места в мире.


        Летом 2009 года, во время наших съемок, я возвращался в Шенонсо с чувством тревожного ожидания. Как-то встретимся мы? Продолжится ли наш молчаливый диалог тридцатилетней давности? Не получится ли так, что в толпе туристов, наводняющей замок в летние месяцы, мы друг друга не услышим?
        Правда, на сей раз я мог сказать: «Шенонсо, любовь моя, я не только тебя не забыл. Я узнал твою прекрасную, полную взлетов и падений историю. Когда-то на твоем месте стоял особняк, принадлежавший некоему Жану Марку. Тот особняк был сожжен в 1411 году, когда Марк был обвинен в предательстве. Через двадцать лет он построил новый замок на этом месте, а затем, годы спустя, его потомок Пьер, увязший в долгах, продал тебя Тома Боеру, отвечавшему за королевскую казну. Это было в 1513 году. Боер тебя разрушил и построил новый замок. Сын Боера, который по наследству сохранил должность королевского казначея, в какой-то момент перестал различать, где его деньги и где королевские. И когда это обнаружилось, ему было предложено либо лишиться головы, либо лишиться тебя. И он отказался от тебя в пользу короля Франциска I, после смерти которого в 1547 году ты стал собственностью его сына короля Генриха II. И вот тогда-то началось то, что принесло тебе название „Замок женщин“. Генриха женили на Екатерине Медичи, когда ему - да и ей - было всего четырнадцать лет, но он к этому времени был по уши влюблен в
прекраснейшую Диану де Пуатье. А ей было тридцать четыре.



        Отвлекусь на одну пикантную деталь. В первую брачную ночь четырнадцатилетний Генрих был настолько равнодушен к супруге, что никак не мог исполнить свою супружескую обязанность - настолько, что его отцу, Франциску, пришлось вторгнуться в спальню новобрачных, чтобы взбодрить свое чадо. Наутро же в это дело вмешался римский папа, дядя Екатерины, который захотел лично, «глазом и пальцем», убедиться в потере ею девственности. В дальнейшем Генрих делил ложе со своей супругой только по настоянию Дианы, беспокоившейся об отсутствии королевского потомства. Екатерина же, страстно влюбленная в Генриха, шла на всяческие ухищрения, лишь бы добиться его расположения. И даже распорядилась, чтобы пробили дырку в потолке спальни Дианы, откуда она, Екатерина, смогла бы наблюдать за эротическими приемами последней. Но и после десяти лет супружества Екатерина оставалась бесплодной, что могло служить поводом для развода. В конце концов, лейбмедик королевского двора Фернель спас ее. Он знал, что Генрих страдал от деформации полового члена, из-за которой семя извергалось в сторону. Внимательно осмотрев королеву, он
обнаружил и у нее некоторое физическое отклонение. Фернель прописал супругам определенную гимнастику при соитии, которая оказалась чрезвычайно удачной: за последовавшие одиннадцать лет Екатерина произвела на свет десять (!) детей. Что, впрочем, не изменило отношения к ней супруга, который оставил ее вдовой всего лишь в сорокалетнем возрасте. История не приписывает ей ни одного любовника.
        Точной даты начала романа Генриха и Дианы не знает никто, но предполагают, что это событие произошло в 1538 году, а когда девятью годами позже умер Франциск, то сын его, став королем Генрихом II, подарил тебя Диане, нарушив тем самым закон, который запрещал отчуждение королевских владений. Ты, Шенонсо, конечно, помнишь Диану, женщину непревзойденной красоты и ума. Годы были бессильны перед ее красотой - она не менялась. Каждое утро и круглый год она нагишом купалась в холоднющей ключевой воде, питалась особыми травами, не пользовалась никакими мазями. Вот как описал ее Пьер де Бурдейль Брантом, один из самых читаемых французских писателей эпохи Возрождения: «Я видел Диану шестидесяти пяти лет и не мог надивиться чудесной красоте ее; все прелести сияли еще на лице сей редкой женщины». Куда до нее было простушке Екатерине Медичи, как могла она противостоять ей! И она, супруга короля, с улыбкой на губах и ненавистью в сердце ждала своего часа. И дождалась. В 1559 году, едва достигнув сорокалетнего возраста, Генрих скончался от раны, полученной на рыцарском турнире, - и тут Екатерина, став регентшей,
изгнала из твоих стен Диану и стала твоей полновластной хозяйкой. Собственно, ты оставался ее домом до самого конца ее жизни».
        Вот такая драматическая история у Шенонсо, который встретил меня прекрасными садами и огородами, посаженными еще во времена Дианы. А той суровой зимой первой встречи их было не видать. Вновь посетив замок, я понял, что он ничуть не теряет в величии от сотен визитеров, заполнивших его залы, коридоры, переходы и башни. Более того, если закрыть глаза и прислушаться к стуку каблуков и шуршанию одежд, то можно унестись на четыре или пять веков назад, и тогда перед твоим мысленным взором предстанет королевский двор, люди в ярких камзолах и конечно же неслыханно прекрасная Диана. Словом, оживет история… Хочу сказать вам, что во Франции она, история, никогда не умирает. Она даже не покрывается пылью…
        Тогда, три десятилетия тому назад, мы навестили и другой замок на Луаре, Амбуаз. Это было, если мне не изменяет память, третьего января. Меня тянуло в Амбуаз потому, что здесь доживал свой блестящий век человек, которого я почитаю за величайшего из всех гениев. Леонардо да Винчи. Отвлеку вас на мгновение признанием, что я не завидую никому… кроме Франциска I. Это он купил у художника
«Джоконду», которая ныне составляет славу Лувра, и это он пригласил к себе в замок Амбуаз Леонардо, которого он называл своим отцом и с кем каждый день подолгу беседовал об искусстве и философии.
        Так вот, тогда, походив по замку и посетив часовню, где захоронены останки да Винчи, мы, замерзшие до мозга костей, зашли в кафе «Биго», расположившееся у самого подножья скалы, на которой высится замок. Кафе было пустым, если не считать самой семьи Биго - прабабушки, бабушки, хозяйки и ее мужа, да трех или четырех их детей. Все они сидели за большим круглым столом у пылающего камина и праздновали… новый, 1980 год: до этого такой возможности у них не было, поскольку они обслуживали новогодних гостей, потом сутки отсыпались. Они приняли нас с таким теплом, что даже не будь камина, мы все равно отогрелись бы мгновенно. Не верьте тем, кто говорят, будто французы негостеприимны, холодны и спесивы. Ложь это, ложь.
        И теперь, когда мы с Иваном подходили к кафе, я рассказал ему о том давнем посещении, когда мне было сорок шесть лет, и задался вопросом, узнают ли меня, в чем он выразил серьезные сомнения. Вот мы вошли, и я подошел к хозяйке, стоявшей за прилавком. Не стану отвлекать вас описанием того, какие там красовались сладости, какие пирожные и торты, произведения французского кулинарного гения не давали посетителю отвести от себя глаза… Я сказал: «Бонжур, мадам». Она внимательно посмотрела на меня, широко улыбнулась и, протянув руку, сказала:
«Бонжур, месье, как я рада вновь видеть вас!»
        Да, да, она узнала меня, и когда я сейчас пишу об этом, то испытываю трудно передаваемое чувство радостной благодарности. Прабабушки и бабушки уже не было, но семейное дело продолжалось уже в третьем поколении, и в этой верности делу было что-то и необыкновенное, и трогательное, и вызывающее восхищение.
        Мадам Биго по нашей просьбе стала рассказывать об истории этого славного кафе, и в какой-то момент, когда она вела нас по его залам, высоченный Иван ударился головой о низкую балку перехода.
        - О! - воскликнула мадам Биго, - совсем как Карл VIII!
        К вашему сведению: король Франции Карл VIII, пожелав показать своей супруге самый лучший вид из замка Амбуаз на Луару, повел ее по коридору и по пути ударился головой о низкую притолоку. Поначалу казалось, что не произошло ничего страшного, но через несколько часов король занемог и умер на следующий день. Произошло это 7 апреля 1498 года. Позвольте вопрос: много ли, на ваш взгляд, хозяев кафе, кондитерских и булочных, которые бы нашли подобную параллель? Вы скажете мне, что мадам Биго, возможно, большой любитель истории? Или что она специально выучила некоторые факты, чтобы поразить ими воображение посетителей? И я отвечаю вам: нет, дело совершенно в другом. Помните, я обратил ваше внимание на то, что для французов история жива? И это вовсе не потому, что так блестяще преподают ее в школах.
        Мы попали в Амбуаз в день, когда весь город празднует восхождение на престол одного из самых любимых королей Франции - Франциска I. Следует сказать, что до него Франция мало могла гордиться своими королями. После Филиппа-Агуста амбициозного, Святого Людовика набожного, Карла V премудрого, Карла VI безумного, Карла VII печального, Карла VIII донкихотствующего и Людовика XII болезненного на трон, наконец, ворвался Франциск I. Был он атлетичного сложения, переполненный энергией и идеями, умница, обожатель женщин, гурман - и все изменилось. Вдруг меланхолия уступила место жизнерадостности. Собственной силой он создал для Франции «прекрасный XVI век», своего рода Возрождение. При нем Франция выходит на авансцену истории, она становится первой страной Европы по народонаселению, а само население становится самым процветающим. Да, он много воевал, одерживая блестящие победы и терпя тяжелые поражения, но он строил Францию, он дважды объездил все королевство, чтобы своими глазами увидеть, как живут его подданные, он открыл страну для «итальянской прививки», что несказанно обогатило ее.
        А теперь представьте: ночь, грозная крепость Амбуаз освещена прожекторами, все окна зашторены красным материалом и изнутри освещены так, что кажется, будто там, во дворце, двигаются тени тех, кто жил здесь пятьсот лет тому назад. Перед дворцом - широченная поляна, на ней горят костры. Сотни людей, одетых так, как одевались во времена Франциска I, разыгрывают разные сценки: булочник печет хлеб, ткачи ткут свои ткани, туда-сюда снуют груженные скарбом ослики, которых понукают их хозяева. Но вот заиграли трубы, и на холме чуть справа от дворца появляется только что коронованный двадцатилетний король. Он обращается к своему народу со словами надежды и добра, а дальше разворачивается картина его жизни. Впечатление грандиозное, но более всего меня трогает и восхищает то, что здесь не актеры, нет, здесь рядовые граждане города Амбуаз. Это они сшили все одежды, это они построили все декорации, это они репетировали сценки, и устраивается такой праздник ежегодно, причем участвуют все от мала до велика. Вот почему мадам Биго помнит историю - потому что для нее она живая. И конечно же не только для нее.


        Перенесемся в городок Анноней, что находится на юго-востоке Франции. Городок как городок. Старый, конечно. Говорят, его название имеет римское происхождение. Но мы не приехали бы сюда, если бы…
        Когда-то, в середине XVIII века, в Аннонейе родились два брата Монгольфье, Жозеф-Микаэль и Жак-Этьен. В общем, люди как люди, но до чрезвычайности любознательные. С юных лет производили они всякого рода опыты, чаще всего с огнем и дымом, что в глазах горожан сделало их не то колдунами, не то волшебниками. Впрочем, это были люди исключительно добропорядочные и набожные. Как-то один из братьев с негодованием заметил, что у его жены, стоявшей около горящего камина, задралась юбка. Он начал ей выговаривать, но она сказала, что она тут ни при чем, что юбка задралась без ее участия. Тогда-то муж и сообразил, что юбку поднял идущий от камина горячий воздух. Так родилась идея воздушного шара, позже получившего название монгольфьер.
        Шестого июня 1783 года на центральной площади Аннонейя собралась толпа. В огромной чаше, набитой соломой, разожгли огонь, над которым с помощью канатов держали сшитое из шелка нечто, похожее на гигантский мешок. И вот, по мере того как горячий воздух поступал в мешок, он стал надуваться. Вскоре он принял форму невиданного по размерам шара, который с трудом удерживали десяток людей. Всем командовали братья Монгольфье. «Отпустите!» скомандовали они, и шар взмыл в небо, выше, выше, выше, пока не превратился в еле видимую точку. Пораженные горожане кричали от восторга, а шар все плыл да плыл. Целых десять минут, пока не приземлился в двух километрах от исходной точки.
        Шестого июня 2009 года на центральной площади Аннонейя собралась толпа. Многие были одеты именно так, как горожане двести шестнадцать лет тому назад. А в центральной части площади в точности разыграли эту сцену, и тут тоже все были в соответствующих одеждах. И снова зажгли солому, и снова надулся мешок, превратившись в шар, и снова шар взмыл в небо под восторженные крики горожан. Среди них были мы, и я снова подумал о том, как французы сохраняют свою историю, как для французских детей братья Монгольфье и их детище абсолютно живы, а не покрыты пылью времен.



        Ах, да, забыл сказать две вещи: 19 сентября того же 1783 года братья Монгольфье демонстрировали свой шар королю Людовику XVI и королеве Марии-Антуанетте. При этом в корзину, привязанную к шару, были погружены баран, утка и петух. Шар держался в воздухе восемь минут и плавно сел в полутора километрах от места взлета. Животные остались целыми и невредимыми. Второе, о чем я забыл сказать, заключается в том, что братья Монгольфье первыми в мире изобрели летательный аппарат. Повторяю, первыми в мире. И для сомневающихся во французском техническом гении могу сказать, что и по сей день Франция остается одной из главных стран по разработке самой передовой техники.



        Глава 2
        Во Франции, как в Греции, все есть

        Слышу ваши возражения: «Ну, Владимир Владимирович, это вы хватанули! Франция - это страна вина, сыров, кулинарии, моды, духов, люкса, но уж никак не передовой техники!» Никак, говорите вы? Что ж, поглядим…
        Говорит ли вам что-нибудь название «Ла Рошель»? Если нет, значит, вы не читали и одну из самых замечательных в мире книг «Три мушкетера» Александра Дюма. Именно там, в портовом городе Ла Рошель, а вернее, на его окраине, в полуразрушенном форте, собрались для серьезного разговора Атос, Портос, Арамис и Герб Ла Рошели д’Артаньян.


        Туда поехала и наша съемочная группа. Не для съемки крепости - она, увы, уже давно исчезла. Мы прибыли туда для посещения завода, на котором производят ТЖВ, Train a Grande Vitesse, «поезд высокой скорости». Завод как завод, дело не в нем, а в том, что именно здесь создавался и создается первый в Европе скоростной поезд. Его рекорд - он остается мировым - составляет 574.8 км/ч. Когда 27 сентября 1981 года первый ТЖВ пошел по полотну Париж Лион, многие предсказывали, что этот показной проезд будет первым и последним. На заводе рабочие вспоминают об этом со смехом.
«Наш поезд, - говорят они, - лучший в мире, лучше японского, китайского, немецкого, английского и испанского. Он быстрее, безопаснее, комфортабельнее, экологически чище и, главное, объезжает фактически всю страну». Как я сказал, завод как завод, ничего особенного, сам по себе большого впечатления не произвел.
        Чего нельзя сказать о гигантском заводе в Тулузе, где собирают самый большой пассажирский реактивный самолет в мире - аэробус А380. Поражают три вещи: размеры, чистота и тишина. Что до размеров ангара, в котором идет сборка фюзеляжа и крыльев, то затрудняюсь подобрать подходящий эпитет. Громадный, гигантский, необъятный… В общем, ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ. Чистота такая, какая встречается только в общественных туалетах Швейцарии и в некоторых больницах. И тишина. Никаких тебе громких голосов, никакого стука, лязга, рева. А рабочих сотни, и они работают. Все в аккуратнейших формах и защитных шлемах, какие и нам пришлось надеть, когда нас допустили к съемкам сборки одного самолета. Вообще это дело секретное, поэтому нас сопровождали «гиды», а точнее, члены местной службы безопасности, которые внимательно следили за тем, куда были направлены камеры наших операторов и наши фотоаппараты. Облазили весь самолет, для чего пришлось подниматься по пяти этажам окружавших его лесов.
        Помните, в начале книжки я знакомил вас с одним из наших операторов, Евгением Переславцевым, который вечно исчезал в поисках «кадра»? Исчез он и тут - не без последствий. Когда мы, казалось, завершили съемки и собрались небольшой группой перед самолетом, к нам подошел начальник службы безопасности и довольно грозно спросил: «Где второй оператор?»
        Стали искать. Вернее, была устроена форменная облава. Сейчас самое время сказать, что нет более жесткой и неприятной в мире полиции, чем французская. Ее боятся. Служба безопасности - это все та же полиция, пусть в другой форме и с другими задачами. В общем, мы почувствовали себя очень неуютно. Женю нашли и привели - хорошо, что не в наручниках. Потребовали, чтобы показали, что он наснимал. Показали. Потребовали, чтобы кое-какие кадры стерли. Я опасался, что отнимут все съемки и нажалуются начальству в Париж. К счастью, обошлось, но настроение было основательно испорчено. Было еще одно маленькое приключение: мы попросили разрешение взять интервью у какого-нибудь рядового рабочего. Его, молодого человека лет тридцати, подвели к нам в дальней части ангара, откуда выкатывают на взлетно-посадочную полосу уже готовый, но еще не покрашенный самолет. Основная покраска происходит в Германии, во Франции же окрашивают лишь хвостовое оперение, чтобы можно было понять, какой авиакомпании принадлежит самолет. Рабочий был, как говорится, подготовлен: все хорошо, никаких жалоб, замечательная работа, останется
здесь на всю жизнь. Меня сразу перенесло в СССР и слегка затошнило.
        Позже, когда мы посетили авиасалон Ле Бурже под Парижем, мы стали свидетелями показательного полета А380. Глядя на то, как этот исполинский летательный аппарат грациозно плывет в небе, я вспомнил слова, которые много лет назад я услышал от Андрея Николаевича Туполева:
        - Если самолет не красивый, он не полетит.
        А380 - абсолютный красавец.



        И еще о самолетах: именно Франция вместе с Великобританией создала первый в мире сверхзвуковой пассажирский самолет «Конкорд», на котором я имел счастье летать дважды: из Нью-Йорка в Лондон и обратно. Это была сказка. Садишься в глубокое, как в гоночном автомобиле, кресло, самолет трогается с места, набирает скорость и взмывает вверх почти (или так кажется) вертикально. А потом… зависает. Нет, конечно, не зависает, но кажется, что именно это он и делает, потому что не ощущается никакого движения вообще. Никаких тебе воздушных ям, полная тишина. Вот так и висишь три с половиной часа - ровно столько потребовалось ему, чтобы пересечь Атлантику и оказаться в Лондоне. Поразительно.

«Конкорд» уже давно не летает, но на территории завода «Аэробус» выставлен для посещения один экземпляр. Меня там принимал Жак Рокка, старый летчик, который говорил о самолете с такой же нежностью, как иной говорит о своей любимой собаке.



«Самолет Аэробус А380 - это самый крупный серийный авиалайнер в мире. На сегодняшний день он превосходит по вместимости „Боинг-747“, который может перевозить до 469 пассажиров и который являлся самым большим лайнером на протяжении 36 лет. Вместимость Аэробуса - до 853 пассажиров. Также он является самым экономичным из больших лайнеров. На разработку А380 ушло около десяти лет. Обозначение A380 - это разрыв между предыдущими Airbus, обозначавшимися в последовательности от A300 до A340. Обозначение A380 было выбрано по причине того что цифра 8 напоминает поперечное сечение этого двухпалубного самолета. К тому же число 8 считается „счастливым“ в некоторых азиатских странах-заказчицах. Заключительная конфигурация самолета была утверждена в начале 2001 года, и производство первых компонентов крыла A380 началось 23 января 2002 года.
        Главные структурные секции авиалайнера строились на предприятиях во Франции, Великобритании, Германии и Испании. Из-за их размеров в Тулузу они транспортировались не самолетом A300-600 Beluga (используемым для транспортировки деталей других самолетов Airbus), а наземным и водным транспортом, хотя некоторые части перевозились при помощи самолетов Ан-124»
        - И все-таки, почему отказались от «Конкорда»? - спрашиваю.
        - Во-первых, месье, - отвечает он (замечу, что обращение «месье» и «мадам» у французов совершенно обязательно), - из-за финансовых соображений. Посудите сами: на сто километров полета «Конкорд» сжирал 18 литров керосина на пассажира, что в шесть раз больше, чем потребляет аэробус А380. Во-вторых, «Конкорд» наносит серьезный ущерб экологии. В-третьих, после использования самолетов террористами в Нью-Йорке одиннадцатого сентября авиакомпании перестали покупать «Конкорд», боясь того, как бы террористы не воспользовались им. Так что больше, месье, он не полетит.
        И нежно погладил приборную доску.


        На этой же территории расположен музей старых самолетов. Их множество из самых разных стран, в том числе из СССР. Все они кропотливо восстановлены организацией
«Старые крылья». В организации в основном - вышедшие на пенсию мужчины, влюбленные в самолеты. Они собирают их по крохам, это их хобби. По-французски то, чем они занимаются, называется bricolage, слово не имеет точного перевода на русский, хотя этим самым «бриколажем» занимаются миллионы французов. Французско-английский словарь дает перевод do it yourself, буквально «сделай сам».


        На самом кончике торчащего мыса Нормандии находится город Ла Аг. Там расположен завод по переработке ядерного топлива. Тема это тонкая. Известно, что АЭС с точки зрения экологии безупречны. Оставляю в стороне вопрос о возможной аварии, поскольку он имеет отношение не к выработке электроэнергии, а к надежности самой станции. Но есть одна существенная проблема: что делать с отработанным ядерным топливом? Оно сохраняет свою смертельно опасную радиоактивность в течение сотен лет. Франция стала по существу главной страной по решению этого вопроса.
        Когда мы приехали, нам сразу дали понять, что здесь все обстоит предельно серьезно: запрещено снимать и фотографировать все, что имеет хоть какое-либо отношение к безопасности, включая камеры слежения и даже сам персонал. Другими словами, никто за пределами завода не должен знать ничего о том, как именно здесь обеспечена безопасность. Затем, после короткого внушения, нам предложили полностью переодеться - правда, позволили остаться в собственном исподнем. Дальше занялся нами не кто-нибудь, а директор завода Доминик Гийото. Он рассказал, что при переработке использованного топлива восстанавливается 96 процентов (из которых 1 процент плутония и 99 процентов урана). Лишь 4 процента использованного топлива не поддается повторному использованию. Что касается восстановленных 96 процентов, то они сохраняются в специальных контейнерах, где ждут своего часа. Услугами завода пользуются не только французские АЭС, но и голландские, немецкие, бельгийские, итальянские и японские. Сами понимаете, платят они за эти услуги весьма солидные деньги. Когда я спросил, сколько именно завод зарабатывает таким образом в
год, мне сказали, что это коммерческая тайна.
        А что же оставшиеся и весьма радиоактивные 4 процента? Нам показали, как их
«остекленевают»: роботы заливают их плавленным стеклом, в результате чего получаются толстенные стеклянные чурки с нулевым радиоактивным фоном. Чурки эти будут захоронены в глубочайшие подземные шахты, где они будут дожидаться того часа, когда научатся уничтожать их содержимое.
        Надо понимать, что у Франции нет ни нефти, ни газа, ни угля в достаточном количестве, чтобы обеспечить свою энергетическую независимость, что и привело в свое время президента де Голля к решению делать ставку на ядерную энергетику: более 80 процентов всей бытовой электроэнергии Франции обеспечивается именно этим. Не могу не признать, что завод произвел на меня сильное впечатление, но вместе с тем я все время испытывал какую-то опасность. Она, по крайней мере для меня, как бы висела в воздухе.
        На следующий день мы встретились с Дидье Анже, одним из борцов против использования ядерной энергетики. Несмотря на свои семьдесят лет, он с юношеским задором излагал свою точку зрения.
        - Во-первых, - сказал он, - в Ла Аге не менее двух человек были облучены - они это отрицают, но это так. Во-вторых, дело на самом деле в личных финансовых интересах компании, которая владеет заводом и хозяином которой является один из министров в правительстве президента Саркози. В-третьих, во Франции уже нет урана, приходится добывать его в Нигерии, а значит, так называемая энергетическая независимость, которую дают Франции АЭС, - полная чушь.
        Потом, уже в Париже, когда я задал этот вопрос Бернару Биго, директору Комиссариата по атомной энергетике (СЕА), высокопоставленному государственному чиновнику, носящему в петличке пиджака красную розетку высшего ордена Франции, он со снисходительной улыбкой ответил, что у Франции хватает отработанного и восстановленного урана на тысячу лет, так что, сами понимаете, месье, все эти возражения не стоят внимания.
        Ясно, что кто-то врет. Вопрос: кто? Так или иначе, Франция продолжает развивать ядерную энергетику, в чем мы смогли убедиться, посетив строительство новейшей АЭС совсем недалеко от Ла Ага, в городке Фламанвиле. Правда, нам было позволено посмотреть на грандиозную стройку лишь издали, снимать можно было только под определенным углом и только некоторые объекты, а в просьбе поговорить хотя бы с одним-другим строителем нам было отказано.
        Так или иначе, факт остается фактом: в области развития и использования ядерной энергетики Франция занимает самые передовые рубежи.


        Будучи в Тулузе, я был… на Марсе. Фигурально выражаясь, конечно. Это произошло во время посещения Национального центра изучения космоса (CNES). Представьте себе нечто похожее на небольшую пустыню - размером в полтора-два гектара. Земля красноватая, то тут, то там барханы, вся площадь усеяна камнями и булыжниками. Словом, модель поверхности Марса. На одном из ее краев что-то вроде весьма благоустроенного сарая. А в сарае - робот, нечто похожее на луноход, русского производства. К сожалению, на ремонте, так что я не увидел его в работе, но, как объяснил мне техник, при запуске по «Марсу» он дает совершенно точную картину того, как себя поведет «марсоход» на красной планете. Как говорится, дешево и сердито: русский хай-тек в сочетании с французской логикой. Производит впечатление.
        К нашему приходу отменно подготовились. Сначала нас принял директор Центра Марк Перше, из рассказа которого стало совершенно понятно, что Франция, благодаря решению де Голля (опять де Голль!) создать Центр, находится на «ты» с космосом. Затем мы были переданы Лионелю Сюше, который отвечает за все международные проекты. Он, как оказалось, превосходно говорит по-русски. Почему?
        - Да потому, - ответил он, - что мы плотно работаем с Россией. Я часто бывал и бываю в вашем Звездном городке, дружу с вашими космонавтами, учеными и техниками, это потрясающие специалисты и симпатичнейшие люди.
        - С американцами тоже работаете?
        - Разумеется.
        - Уж извините за бестактный вопрос, но с кем вам проще работать, с русскими или с американцами?
        - Безусловно, с русскими.
        - Почему?
        - Они более открыты, сердечны, с ними так: раз работаем вместе, значит, открыты все двери. Американцы держатся не так.
        Словом, очень любит русских.
        Потом пошли в столовую пообедать. Я вас не удивлю, если скажу, что еда вкуснейшая, ведь мы во Франции. Но удивлю, если скажу, сколько стоит обед - полный, до отвала, с вином. Три евро.
        Дальше последовал зал слежения за спутниками. Это что-то из области научной фантастики. Весь огромный зал - стены, потолок, пол - все покрыто каким-то серым губчатым материалом, напоминающим картонную тару для яиц. Это сделано для полного заглушения любых посторонних звуков. Кроме того, высятся какие-то исполинские аппараты, смысл которых я даже и не старался понять, несмотря на все объяснения… А потом нас допустили на совершенно секретный объект: зал, где готовят новые спутники. Уже в который раз пришлось переодеться во все совершенно чистое, подверглись чистке и камеры наших операторов. В зале не должно быть ни одной пылинки. Там работают люди, но тишина такая, что собственное сердцебиение кажется громким.
        Когда мы вернулись в основное здание, я обратил внимание на модель какой-то старинной башни, стоявшей на постаменте в одном из углов зала, и спросил нашего гида, что это?
        - Это, - последовал ответ, - башня святого Сернина, и если вы там не побываете, вы напрасно приехали в Тулуз.
        - Обязательно будем, - ответил я. - Но почему модель этой башни стоит здесь, в космическом центре?
        Гид улыбнулась и сказала:
        - Видите, башня устремлена в небо, зовет ввысь - как и мы.


        Однажды вечером 29 мая 1671 года крестьянин из Тулузы Раймон Лавье увидел в своем винограднике «необычную карету». Схватив топор, он выскочил из дома, чтобы разделаться с вором, но вдруг увидел, что в винограднике у него вовсе не карета: в темноте светилось нечто, похожее, как он потом рассказывал, на двухъярусный круглый шатер. Месье Лавье был, однако, не из робкого десятка и, сжав топорище еще сильней, двинулся на «шатер». Но приблизиться он не успел: «шатер» поднялся в воздух, медленно двинулся в сторону Тулузы, потом сверкнул и мгновенно исчез. Месье Лавье пошел к кустам винограда и с возмущением убедился, что в этом месте они поломаны. Он заметил также, что земля оставалась теплой.
        В этот 1671 год, не отличавшийся во Франции особенно хорошим урожаем винограда, месье Лавье собрал (если верить источникам) десятикратный против обычного урожай. В последующие годы удача продолжилась, о винограднике Лавье стали говорить по всему побережью, удача сопровождала его семью, его потомки перед революцией 1789 года владели несколькими большими ресторанами в Париже и даже заседали в парламенте.
        Эту прекрасную историю рассказал мне месье Сюше в качестве «закуски». «Основное блюдо» же заключалось в том, что еще в 1977 году Национальный центр создал специальную группу ЖЕПАН (GEPAN) по изучению «неотождествленных аэрокосмических объектов», проще говоря, НЛО. ЖЕПАН собирал все данные национальной жандармерии, армии, ВВС, ВМФ и гражданской авиации. Анализом этих сообщений занималась (и занимается) группа из сорока экспертов: психологи, астрономы, метеорологи, специалисты по физике атмосферы, по космической технологии, по зондам и баллонам. В состав ЖЕПАН входит группа быстрого реагирования, группа анализа следов, сбора и обработки первичной информации и т. д.



        ЖЕПАН, постепенно отсеивая различные «свидетельства», сузил свои проверки до одиннадцати французских случаев, в высшей степени достоверных и в высшей степени необычных. Они были исследованы в высшей же степени подробно. В результате только двум из них нашли традиционное объяснение. В остальных девяти случаях расстояние между очевидцем и объектом было не больше двухсот пятидесяти метров. Отчет занимает пять томов, из которых три целиком посвящены анализу этих одиннадцати случаев. Все они, кроме того, произошли в 1978 году. Два из них связаны с наблюдением гуманоидов.
        Фантастика? Слушайте дальше: был сделан вывод, что в девяти из одиннадцати случаев очевидцы наблюдали материальные явления, которые нельзя объяснить как явление природы или как устройство, созданное человеком. Один из выводов по отчету в целом гласит, что за этим явлением стоит «летательный аппарат, источник тяги и способ перемещения которого находятся за пределами нашего знания».
        Авторы приходят к выводу, что в этих случаях очевидцы наблюдали реальные физические феномены, которые не могут быть объяснены известными нам явлениями природы или техническими изделиями.
        - Мы относимся к этому выводу со всей серьезностью, - говорит Сюше, - ибо он получен в результате тщательного исследования, проведенного группой компетентных лиц, вполне сознающих свою ответственность.
        С 1985 года ЖЕПАН продолжает свою деятельность в рамках новой службы СЕПРА (Служба экспертизы атмосферных явлений). А в 2007 году Франция стала первой (и пока чуть ли не единственной) страной в мире, открывшей свои архивы наблюдений за НЛО.
        - Будь это не так, - с улыбкой говорит Лионель, - я бы, как русские говорят, ни хрена бы вам не рассказал об этом.


        Следующий пункт назначения - все в том же Тулузе - ENAC, Национальная школа гражданской авиации. Она относится к так называемым grandes ecoles, буквально
«большие школы». И тут мне придется отвлечься.
        Во Франции высшее образование делится на два типа - университетское и «большие школы». Согласно закону, все университеты обязаны принять любого абитуриента, живущего в данном городе и имеющего аттестат об окончании лицея (замечу в скобках, что все обучение - от школы и выше - во Франции бесплатное). «Большие школы» - это совсем другое дело. В этих школах, которые большей частью были созданы после революции 1789 года (хотя многие появились и в XIX веке), готовится элита Франции. Элита научная, гуманитарная, экономическая и управленческая. Для поступления в
«большую школу» после окончания лицея необходимо готовиться два, иногда три года в специальных подготовительных классах. Можно попытаться поступить и без этого, но это удается буквально единицам. Вступительные экзамены, письменные и устные, продолжаются в течение нескольких недель. По их итогам абитуриентов распределяют по номерам: сдал первым номером, вторым и так далее. Проходят далеко не все. Не прошедшим позволяют готовиться еще год, но если они опять не пройдут, их путь лежит в университет.
        Так вот, ENAC относится к «большим школам». Здесь не только учатся бесплатно, здесь в ряде случаев студентам платят стипендию в размере двух тысяч ста евро в месяц в течение всех трех лет учебы. Но за это надо будет отработать по распределению, то есть на государство, семь лет. Если выпускник самостоятельно находит работу в частном секторе, его наниматель обязан вернуть школе всю полученную им за годы учебы сумму (тридцать шесть умножаем на двенадцать, выходит семьдесят пять тысяч шестьсот евро).



        Должен сказать, что я испытал некоторое чувство разочарования, узнав, что среди студентов нет ни одного из России, хотя многие другие страны представлены. Школа оборудована современнейшей аппаратурой, преподают блестящие профессора, уровень наивысший, школа котируется во всем мире. А наших там нет. Почему?
        Был очень любопытный и полезный разговор с президентом школы Фаридом Зизи. Мама его немка, отец алжирец, сам он, вне всякого сомнения, француз, выпускник одной из самых престижных «больших школ» Франции, Политекник.
        - Каков уровень образования студентов сегодня по сравнению с тем временем, когда студентом были вы? - поинтересовался я.
        - Он заметно ниже. Когда телевидение и Интернет заменили чтение, то есть, когда учеба стала, скажем так, пассивной, уровень снизился. Да и приоритеты сменились.
        - Каким образом?
        - Мы думали прежде всего и главным образом именно о профессии. Нынешние молодые люди думают прежде всего и главным образом о деньгах. Стремятся получить как можно больше, как можно быстрее. И это приводит к падению уровня образования - и не только во Франции, как мне кажется.


        Конечно, мы походили по Тулузе. Особо рассказывать об этом не стану, в конце концов, это не туристический гид. Скажу лишь, что Тулуза утопает в истории, ей больше двух тысяч лет, и эта история живет на ее улицах и площадях. Еще скажу, что она поразительно красива: изначально она строилась из особого, сделанного древними римлянами кирпича, что видно и по сей день: в утренних лучах солнца город кажется розовым, днем - оранжевым, а к вечеру - фиолетовым. Это незабываемо.
        Говоря о Тулузе, чуть не забыл рассказать вам о нашем посещении другого города, Тулона, куда мы поехали, чтобы посетить противоподлодочный крейсер французских ВМС.
        Те из вас, которые смотрели наш фильм «Одноэтажная Америка», возможно, вспомнят и то, как в городе Норфолке, штат Вирджиния, самой крупной военно-морской базе США, нас фактически выгнали с корабля за то, что я задавал матросам «политические» вопросы. Мне было интересно, повторится ли то же самое во Франции?
        Не повторилось.
        Для начала нас принял и дал нам интервью комендант базы Паскаль Вилз, то есть мы были приняты на самом высоком уровне. Во время интервью он заметно нервничал, но на вопросы отвечал прямо и твердо, как и положено человеку военному. Был счастлив, когда интервью закончилось.
        Затем мы посетили Музей истории военно-морского флота, где самым интересным были толстенные и стариннейшие (с XV века) фолианты, в которых содержалось скрупулезное описание тех, кого за то или иное преступление приговаривали к каторге на галерах. Поразили три вещи. Во-первых, каким удивительно красивым почерком заносились данные. Во-вторых, насколько подробно описывался каждый человек. Упоминалось все: рост, вес, цвет волос, цвет глаз, форма лба, носа, губ и подбородка, брови, уши и, разумеется, любые «особые приметы»: бородавки, пятна, шрамы и так далее. Я только потом сообразил, почему это было необходимо: в те времена не было фотоаппаратов, невозможно было запечатлеть лицо каждого преступника, вот и описывали со всеми подробностями. В-третьих, за какие преступления и как наказывали. Например, записано: такой-то зарезал такого-то в драке. Приговорен к пяти годам на галерах. Или: такой-то ограбил на дороге купца такого-то. Приговорен к пожизненной каторге на галерах.
        - Как это так, - спросил я у заведующей музеем, - за убийство - пять лет, а за ограбление - пожизненную каторгу?
        - Месье, - ответила она, - в те времена все дороги принадлежали королю, следовательно, любое преступление, совершенное на дороге, считалось преступлением против короля. А это куда серьезнее, чем убийство.


        Хотел бы вам заметить, что у французского флота, отцом-основателем которого считается король Генрих IV (1553-1610), давние и славные традиции, но, пожалуй, главным подвигом считается решение затопить весь флот в тулонской гавани, чтобы он не достался немцам (1940).
        Итак, после музея мы отправились на корабль «Гепратт», где прямо у трапа нас встретил командир корабля капитан Бенуа Куро. Встретил и не отпускал от себя ни на шаг: провел по всему кораблю, лично все объяснял, отвечал на все вопросы, в том числе на сугубо личные («Вы женаты?» - «Да». - «Дети есть?» - «Есть». - «Сколько?» - «Пять». - «Пять?!» - «Да, месье, пять».). Высокий, стройный, артистичный, красивый, улыбчивый капитан Куро пленил всю съемочную группу своим французским обаянием, показал нам то, что хотел показать, не показал ничего такого, чего показывать не хотел, и выпроводил нас с корабля так ловко и любезно, что мы и сообразить не успели, что экскурсия закончена.
        Нет вопросов, французские военные оказались куда умнее и ловчее своих американских коллег…


        Я надеюсь, что убедил вас в том, что Франция - не только страна вина, еды и так далее. Но я ничего не сказал вам еще об одном французском открытии, быть может, самом главном…



        Глава 3
        Art, Artisanat, Artiste, Artisan

        Январским днем 1896 года в единственном зале кинотеатра «Эдем» собралось несколько десятков зрителей, никогда прежде не видевших кино. Вот погас свет, и на экране показался перрон вокзала города Ла Сиота. Вдали появился поезд. Он приближался и приближался, вот он занял весь экран - и зрители повскакали со своих мест, бросились к выходу. Им показалось, что потерявший управление паровоз сейчас прорвет экран и врежется в зрительный зал. Так состоялся публичный показ одного из первых фильмов братьев Люмьер. Длился этот фильм всего лишь пятьдесят секунд - пятьдесят секунд, которые и в самом деле потрясли мир.



        Кинотеатр «Эдем» - самый старый в мире, и нам довелось присутствовать в нем в начале июня 2009 года. Принимал нас его директор Франсуа Фанара, человек, одержимый идеей во что бы то ни стало привести это уникальное, но сильно обшарпанное здание в надлежащий вид. До прихода сюда мы побывали на станции Ла Сиота, где, как и братья Люмьер, сняли приход поезда. Тогда, более ста лет тому назад, все люди, попавшие в кадр, были массовкой - это были родственники и знакомые Люмьеров, которых они специально собрали для этой подлинно исторической съемки. Мы обошлись без массовки, но я хорошо помню ощущение, будто нас отнесло на сто с лишним лет назад, что за нами придирчиво наблюдают изобретатели кинематографа Август Мари Луи Николя Люмьер и Луи Жан Люмьер.
        Да, да, уважаемый читатель, именно Франция является родиной кино. Вы это знали? А знаете ли вы, что вплоть до конца первой четверти двадцатого века именно Франция была мировой столицей кино? Потом, правда, она уступила это место Голливуду, но французское кино было и остается одним из ведущих в мире. И тут дело не только в традициях и талантах. Дело тут - может быть, главным образом - в политике французского государства, принявшего закон, что на экранах страны не менее сорока процентов фильмов должны быть французского производства. А для обеспечения этого производства деньгами обязательный процент с продажи каждого билета в любом кинотеатре Франции в обязательном порядке перечисляется в специальный фонд и служит для финансирования французских фильмов. Вот это, на мой взгляд, и есть проявление патриотизма: забота о национальной культуре, в данном случае кино, без громких слов, без метания грома и молний в адрес «имперского Голливуда», а путем принятия определенных порядков и законов.


        Вы когда-нибудь бывали в Каннах во время Международного кинофестиваля? Нет? Так я вам скажу: это зрелище не для слабонервных. С раннего утра до поздней ночи толпы людей заполняют знаменитую Круазетт - так называется набережная, тянущаяся вдоль Средиземного моря. Кого тут только нет! Красотки, надеющиеся попасть на глаза какому-нибудь знаменитому продюсеру, фокусники, музыканты, художники, предлагающие написать ваш портрет или вырезать из черной бумаги ваш силуэт, карманники, торговцы всем, чем можно и не можно торговать, и толпы зевак, жаждущих хоть краешком глаза, хоть на минутку увидеть какую-нибудь кинозвезду. Не протолкнуться. Вообще в это время слова «не» и «нет» так и реют надо всем. Например: в гостиницах НЕТ мест ни за какие деньги; в ресторанах НЕТ свободных столиков - если только не заказывать их сильно заранее; на пляжах НЕТ лежаков - категорически (во Франции частные пляжи запрещены законом, так что пройти на пляж может каждый, но получить лежак - это уже вопрос к тому, кто арендовал пляж у государства).

        Не случайно именно на родине кинематографа проходит самый престижный из всех международных кинофестивалей: нет премии, которая ценилась бы выше знаменитой
«Золотой пальмовой ветви». По престижу не могут сравниться ни голливудский
«Оскар», ни венецианский «Золотой лев», ни московский «Гран-при».
        Канны производят странное впечатление - по крайней мере, на меня. Такое чувство, будто город состоит из четырех частей: первая - я назвал бы ее «фестивальной» - тянется вдоль Круазетт и состоит в основном из дорогущих отелей, не менее дорогущих магазинов, некоторого количества многоквартирных домов, ничем не примечательных в плане архитектуры, и ресторанов. Затем есть «старый город», который карабкается вверх по довольно крутому подъему; его отличает невероятное количество ресторанчиков, магазинчиков сувениров и народных промыслов. Есть, конечно, и дома жилые, они расположены впритык друг к другу, а улицы настолько узки, что заглянуть соседу напротив в окна не составит никакого труда. Часть третья - это район вилл, район La Californie («Калифорния»). Расположен он высоко над остальной частью города, «глазами» своих особняков смотрит на Средиземное море, а высоченные каменные стены прячут его от глаз любопытствующих. Здесь живут люди богатые. Очень богатые. Наконец, четвертая часть города - это город как город. Дома как дома. На самом деле Канны отличаются от большинства известных мне французских
городов тем, что в нем нет ничего «своего», отличного от других - если, конечно, не считать фестивальную часть. Я плохо представляю себе, что происходит здесь зимой, когда нет никаких фестивалей, нет туристов, нет владельцев особняков, приезжающих сюда только летом, не стоят на якоре громадные яхты, немалая часть которых принадлежит русским, когда многие рестораны закрыты, да и не только рестораны. Думаю, что это тоска зеленая.
        Но когда мы были там в самый разгар кинофестиваля, это был нескончаемый карнавал.
        Однако запомнилось немногое. Был несколько неприятный разговор с Жоэлем Шапроном, представителем компании Юнифранс, о месте русского кино во французской культуре. Разговор шел на русском языке, которым г-н Шапрон прекрасно владеет, но от этого он - разговор - не стал более приятным, скорее наоборот. Как истинный француз, месье Шапрон был предельно вежлив и выражался в самой изысканной манере, но если перевести на простой русский язык смысл того, что он сказал, то это прозвучало бы так:
        - Французы привыкли ценить русское кино, начиная с Эйзенштейна и Дзиги Вертова, Пудовкина и Марка Донского, не говоря о более поздних, в частности, Михаиле Калатозове, Григории Чухрае, Михаиле Ромме и, конечно, Андрее Тарковском. В этот список безусловно следовало бы включить лучшие работы Никиты Михалкова. Но все то, что появляется у вас последние пятнадцать - двадцать лет, настолько плохо, настолько уступает тому, что было, что неловко даже об этом говорить. И если так будет продолжаться, то французы и Франция попросту забудут, что когда-то было Русское Кино.
        Запомнился и разговор - куда более для меня веселый - с Марком Сандбергом, внуком литовского еврея, эмигрировавшего во Францию в начале XX века и создавшего легендарную киностудию La Victorine. Чтобы вы не считали, что слово «легендарная» я использовал сгоряча, позвольте представить вам список режиссеров, работавших там, и фильмов, оттуда вышедших. Итак, режиссеры: Марсель Карне, Рене Клеман, Альфред Хичкок, Луис Бонюэль, Роже Вадим, Жан Ренуар, Жан Кокто, Стенли Донен, Франсуа Трюффо, Клод Лелуш. Фильмы: «Дети райка», «Фанфан-тюльпан», «И бог создал женщину», «Граф Монте-Кристо», «Разиня», «Лев зимой», «Американская ночь».



        Мы конечно же поехали снимать это историческое место, которое находится на окраине Ниццы, - и были весьма огорчены. Собственно студии нет - здесь ничего не снимают с середины 80-х годов прошлого века. Но нет и музея, хотя он напрашивается, учитывая близость Канн, сюда наведывались бы тысячи и тысячи. Насколько я смог понять, кое-какие работы здесь ведутся в тон-студиях, но не более того. Гид с гордостью показал нам бассейн, который якобы был построен по настоянию Элизабет Тейлор, когда она снималась здесь с Ричардом Бертоном, но больше показывать было нечего, если не считать своего рода ангара, где сосредоточены разнообразные машины и механизмы тридцатых годов - они давно пришли в негодность и производят довольно жалкое впечатление… Словом, я не знаю, бывал ли здесь Марк Сандберг, но если бывал, не мог не расстраиваться из-за того, в каком состоянии находится детище его литовского деда.


        Я полагаю, что вы ждете рассказа о встречах со звездами французского кино. Вынужден огорчить вас. До звезды - в прямом и переносном смысле - очень далеко, они отгорожены от нас защитными слоями, безвоздушным пространством, словом, доступ к ним крайне ограничен. Нам удалось пробиться лишь к двум - к Софи Марсо и Жану Рено. Хочу заметить, что сами звезды, как правило, вполне контактны и приятны - когда до них доберешься.
        Софи Марсо, снявшаяся в более чем тридцати фильмах, запомнилась мне своей необыкновенной красотой и совершеннейшей естественностью: никакой аффектации, все просто, на любой вопрос - прямой ответ. То есть ни намека на звездность.



        То же самое можно сказать о Жане Рено, одном из немногих не американских актеров, который добился абсолютного успеха в Голливуде.
        - Чем вы объясняете это? - спросил я его.
        Он пожал плечами - очень это по-французски - и сказал, чуть иронично улыбаясь:
        - Может быть, из-за физических данных. Ведь видно: если что, могу и отвесить кое-кому.
        Он был уставшим, сказал, что ночами не спит:
        - Только что родился сыночек, орет ночами напролет.
        И снова: абсолютная простота. Когда вся группа стала просить его сфотографироваться с ними, согласился без звука. Словом, симпатяга. Хотя отвесить, несомненно, может.


        Название этой главы - Art, Artisanat, Artiste, Artisan - следует перевести как
«Искусство, ремесло, художник, ремесленник». Во французском языке в корне всех четырех слов стоит слово Art - «искусство», а это говорит о том, что для француза нет принципиальной разницы между искусством и ремеслом, между художником и ремесленником, чего не скажешь о русском варианте. Да вообще, странная произошла метаморфоза в России с толкованием этого понятия. Если сказать о человеке, что он - ремесленник, то это, скорее, имеет отрицательное значение. Чуть лучше обстоят дела со словом «ремесло», но и оно не отличается позитивным звучанием, поскольку предполагает, в частности, отсутствие творческого начала.
        Взять, например, многие российские народные промыслы: жостовские расписные подносы, оренбургские платки, палехские шкатулки. Это что такое? Безусловно, ремесленное производство, сделано это ремесленниками. Но если вы так скажете, вам возразят, что вовсе не ремесленниками, а художниками. Слово «ремесленник» принижает. Во Франции все обстоит совершенно иначе. Там разница между artiste и artisan, то есть между художником и ремесленником, заключается лишь в том, что они занимаются разными делами, но в их основе лежит искусство. И, как мне кажется, это различие имеет принципиальное значение и в какой-то степени дает ключ к пониманию того, кто такие французы.
        Но это я, так сказать, к слову. Хотел же я рассказать о посещении нами двух мест. Первое - это ателье Ришара Лерейа, профессия которого по-французски называется illuminateur. Перевода этого слова я не нашел. Буквально это означает
«осветитель», но, как вы понимаете, речь идет не о человеке, который с помощью юпитеров и прочих световых приборов что-либо освещает. Иллюминатор - это человек, который… Нет, так не пойдет, придется отступить на много веков назад.


        Еще до Гуттенберга и Ивана Федорова, когда не было печатных станков, книги писались от руки, и писались они почти исключительно в монастырях. Специально обученные этому делу монахи тщательно выводили слова органическими чернилами, которые сохранились и по сей день так, что фолианты XIII-XIV веков читаются, словно были написаны вчера. И помимо написания монахи эти книги «освещали», то есть они разрисовывали заглавные буквы разными красками, по ходу текста создавали маленькие иллюстрации поразительной красоты. Когда же возник печатный станок, монашеский труд перестал быть необходимым, и постепенно секрет иллюминации был утерян. Был забыт секрет изготовления органических красок, исчезла сама профессия осветителя. Исчезла, но… не совсем. Как всегда, нашлись подвижники, которые сохранили это искусство, есть они сегодня, но, насколько я знаю, только во Франции. Да и тут их всего четыре человека. Ришар Лерей - один из них.
        Его мастерская находится в аббатстве Фонтевро, крохотном городке в долине Луары с населением около двух тысяч жителей. Здесь он готовит краски, здесь он расписывает картоны, здесь он учит двух подмастерьев с тем, чтобы «освещение» не погасло. В основном он пишет миниатюры, подробность которых поражает. Но, если вам угодно, вы можете заказать расписную картинку буквы вашего имени или вашей фамилии, и вы получите совершенно уникальное произведение, отливающее золотом, киноварью и множеством других красок, названия которых мне неизвестны.
        Почему именно здесь и именно во Франции сохранилось это ремесло, ведь иллюминаторы никогда не считались художниками? Может быть, потому, что рядом расположилось великолепнейшее аббатство, давшее этому место свое имя? Может быть, потому, что над этим местом витают души средневековых монахов-иллюминаторов? Тут можно строить всякого рода догадки и теории, которые, по правде говоря, меня мало интересуют. Важно то, что древнее ремесло не исчезло и что оно, ремесло, ценится наравне с тем, что принято величать искусством.


        А теперь я приглашаю вас в городок Биот, что расположился на горной возвышенности километрах в двадцати от Ниццы. Биоту не менее двух с половиной тысяч лет. О нем ходит легенда, что здесь, где-то в пещере, рыцари-крестоносцы спрятали часть своих несметных богатств. Так это или нет, но время от времени сюда приезжают кладоискатели - пока безуспешно. Городок совершенно изумительный: попав в него, у вас сразу же возникает ощущение, что время отбросило вас лет на восемьсот назад, в Средневековье. Улочки узенькие, мощеные кирпичом и булыжником, поразительно красивые входные двери и ворота, каждый дом со своим, совершенно особым лицом. И вот среди этой красоты живут люди.
        Позвольте небольшое отступление. Много лет тому назад, еще в глубокое советское время, когда я был ответственным секретарем журнала «Совьет Лайф», который издавался Советским Союзом в обмен на журнал «Америка», я поехал в столицу советской Литвы, Вильнюс, чтобы взять интервью у архитектора, который получил Ленинскую премию за проектирование жилого района Лаздинай. Если мне не изменяет память, фамилия его была Чеканаускас. Если вы бывали в Вильнюсе, то вы должны быть знакомы со старым городом, многие здания которого относятся к XV-XVI векам. В те времена, при всей их внешней красоте, жить в них было сложно: не было современной канализации, квартирки были крохотные, да и ухода за ними не было никакого. А тут как раз решили привести их в порядок, что было крайне трудно: улицы здесь были настолько узки, что не было доступа для современной строительной техники, каждый кирпич надо было вынимать вручную, и за каждый вынутый кирпич надо было заплатить рабочему три рубля, что тогда было неслыханно много. Вот я решил задать архитектору «провокационный» вопрос:
        - Зачем вы тратите столько денег и времени на реконструкцию этих старых домов? Почему бы вам не снести их и построить новые, современные?
        Чеканаускас посмотрел на меня с нескрываемым удивлением и ответил:
        - Эти дома, да и весь старый город, необыкновенно красивы, а человек, который рождается в красоте и живет в красоте - это совсем другой человек, нежели тот, который всю жизнь окружен уродливыми современными безликими домами.
        Тут я сразу вспомнил фильм «Заводной апельсин» Стенли Кубрика и молча, про себя, поаплодировал архитектору.
        Вернемся в Биот. Если я скажу вам, что Биот славится своими ремеслами, особенно стеклодувами, - вы удивитесь? Ведь красота рождает красоту, и люди, рожденные в красоте, так или иначе потом выражают эту красоту через свои дела. Итак, мы поехали в Биот, чтобы посетить стекольную фабрику - только не подумайте, что речь идет о заводе, где машины десятками тысяч штампуют совершенно одинаковые бутылки и банки. Нет, нет, речь о фабрике, в которой производят красивейшие предметы из биотского стекла, чаще всего цветного, реже прозрачного, но всегда с россыпью воздушных пузырьков внутри. И это, конечно, творения стеклодувов.

«Стекло - одно из самых древних веществ и обладает разнообразными свойствами. Долгое время первенство в открытии стеклоделия признавалось за Египтом. Свидетельством этому являются глазурованные стеклом фаянсовые плитки, которыми облицованы изнутри пирамиды Джессера, XXVII век до н. э. Цилиндрическая печать из прозрачного стекла, которая была найдена в Месопотамии в районе Ашнунака, еще древнее, ей около четырех с половиной тысяч лет. В Берлинском музее хранится бусина зеленоватого цвета диаметром около 9 мм, она считается одним из древнейших образцов стеклоделия. Она была найдена около Фив и по некоторым представлениям ей пять с половиной тысяч лет. Одну из легенд об открытии техники изготовления стекла приводит естествоиспытатель и историк Плиний Старший. Эта мифологическая версия гласит, что однажды финикийские купцы на песчаном берегу, за неимением камней, сложили очаг из перевозимой ими африканской соды - утром на месте кострища они обнаружили стеклянный слиток. Самые ранние рукотворные образцы стекла - это украшения. Некогда только стекло могло соперничать с золотом в цене. Ныне стекло
используется и для промышленных задач, и для задач искусства».
        Эта фабрика принадлежит прекрасной Анн Лечашински - высокой, стройной, элегантной блондинке с тонкими чертами лица, выразительными руками и не менее выразительными голубыми глазами. Когда-то фабрика пришла в упадок, и два американца решили купить ее задешево, чтобы превратить в картонажную. Прослышав об этом, отец Анн возмутился: «Как?! Вместо прекрасного стекла - картон? Да не бывать этому!»
        И сам купил фабрику.
        Я провел там несколько часов. Невозможно оторваться от этого волшебства, от того, как раскаленный докрасна стеклянный шар выдувается мастером и становится то изящным бокалом, то винным сосудом… И заметьте, нет и не может получиться двух совершенно одинаковых, потому что каждый предмет выдувается вручную мастером… В конце концов я не выдержал и попросил разрешение что-нибудь да выдуть - что мне было позволено. И когда я сумел создать вполне приличный розовый с оттенком золота сосуд, я был счастлив так, как редко бываю счастлив.
        Разговор с Анн Лечашински был особенно интересен ее рассказом о том, как французское государство поддерживает такие ремесла: дает серьезные налоговые льготы и оказывает финансовую поддержку.
        Вы случайно не обратили внимание на то, что фамилия «Лечашински» мало похожа на французскую? А если обратили, не задались вопросом, а как человек с такой фамилией может быть французом? И вообще, кто может считаться французом в стране, когда-то написавшей на своих знаменах бессмертные слова «Свобода, Равенство, Братство»?



        Глава 4
        Французы «настоящие» и французы «как бы»

        Справка: население Франции составляет чуть больше шестидесяти пяти миллионов человек, из которых около двух миллионов проживают на заморских территориях и шестьдесят три - собственно во Франции. В соответствии с законами Франции французом считается любой человек, имеющий французское гражданство вне зависимости от цвета кожи, вероисповедания и этнического происхождения. Кстати, это принципиально отличается от положения дел в России, в которой существуют два понятия: гражданство и национальность. Человек может сказать: я - российский гражданин, но по национальности я - татарин, чукча, украинец и так далее. Во Франции вашим этническим происхождением не интересуется никто, интересоваться этим (равно как и вашим вероисповеданием или его отсутствием) запрещено законом. Если человек хочет сказать, например: «Я - француз русского происхождения», то это его дело. Но формально и с юридической точки зрения он - француз. Другими словами: у вас есть французский паспорт? Значит, вы - француз, точка. Впрочем, точка ли?..
        Когда мы снимали свой фильм, выступление президента Саркози относительно необходимости насильственной высылки эмигрантов-нелегалов (читай - цыган) еще не прозвучало. Равно как и слова о необходимости принятия закона, который предусматривал бы возможность лишения получившего французское гражданство эмигранта или сына/дочери этого эмигранта, пусть рожденных во Франции, за совершение серьезного преступления против любого представителя власти (полицейского, почтальона и т. д.).
        Несмотря на международные протесты, к высылке цыган приступили незамедлительно. Что касается предложенного закона, то он не принят и, готов предсказать, принят не будет. Иначе получится узаконенное положение о гражданах двух сортов: «настоящих» и «как бы». Ведь если «настоящий» француз совершит точно такое же преступление, его невозможно лишить гражданства. Но если рожденный во Франции сын эмигранта - гражданина Франции, получив гражданство (паспорт) в семнадцать лет, такое преступление совершит, его гражданства лишить можно. Значит, перефразируя Оруэлла,
«все граждане равны, но некоторые граждане равнее…».
        Только после нашего отъезда - в ноябре 2009 года - началась «Дискуссия о национальной самобытности», детище г-на Эрика Бессона, министра по делам иммиграции и национальной идентичности. В течение четырех месяцев дискуссия шла во всех трехстах сорока двух округах страны, дискуссия, которая должна была дать ответ на два вопроса: 1) «Что значит для вас быть французом?» и 2) «Как лучше передать ценности нашей нации выходцам из других стран, которые приезжают к нам, остаются и становятся частью нашего национального сообщества?».
        Вы, конечно, понимаете, что, если понадобился такой «национальный проект», значит, есть серьезные проблемы. Проект этот, в общем, мало что дал. Большинство французов не поддержали его (40 процентов), его не приняли ни левые, ни правые, и итогом его были следующие решения: ужесточить требования обязательного экзамена по французскому языку для иностранцев, вывешивать государственный флаг на школьных фронтонах и текст Декларации прав человека в классах, раз в году в школах распевать национальный гимн. Признаться, эти меры вызвали у меня ироничную улыбку: во всех американских государственных школах первый урок начинается с того, что во всех классах все хором повторяют клятву верности Соединенным Штатам Америки (каждый день!). Кроме того, ни одна игра в высшей баскетбольной, футбольной, бейсбольной и хоккейной лигах не начинается без того, чтобы на поле, площадку или лед не вышел человек (или группа) и не спел бы национальный гимн. Но то в Америке, стране, как ни говори, не слишком изощренной и еще молодой. Но чтобы приняли нечто похожее во Франции?! Это и в самом деле наводит на мысль о том, что есть
проблемы.



        Франция открыла свои двери для иммиграции лет сто пятьдесят назад, то есть она имеет давний опыт интегрирования приехавших чужестранцев. Но каких именно чужестранцев? Как выясняется, это вопрос совершенно принципиальный. Одно дело - иммигранты из стран европейских, стран, имеющих с Францией общие религиозно-исторические и культурные корни, иммигранты из Италии и Испании, Португалии и Германии и так далее. И совсем другое дело, когда речь идет об иммиграции из Азии и Африки. Не будем забывать о том, что Франция была империей, она воевала за сохранение этой империи, воевала много и кроваво, в частности, в Индокитае и Северной Африке. И, проиграв эти войны, стала мучиться чувством раскаяния: были приняты законы о льготах для иммигрантов из бывших колоний, главным образом Магреба (стран Северной Африки - Алжира, Марокко и Туниса). А это чужестранцы совсем другого рода: ни в культуре, ни в религии, ни в историческом прошлом у них нет ничего общего с Францией и французами. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, что никакой настоящей интеграции не произошло: чернокожие мужчины женятся почти исключительно на
чернокожих женщинах, магребяне на магребянках, живут они в городах компактно, не то чтобы в гетто, но в совершенно определенных районах, которые отличаются не только уродливостью домов, но и опасностью. Уровень безработицы среди них в несколько раз выше, чем среди «настоящих» французов, христианами они не становятся и, следуя исламу, носят головные платки, бурки и прочие одеяния, которые им предписаны религией, вступая в прямой конфликт с законами светской страны, декларировавшей в 1905 году отделение церкви от государства и церкви от школы.



        То и дело возникают настоящие баталии между «арабской» молодежью (ставлю слово в кавычках, потому что на самом деле они родились во Франции и по закону являются французами) и полицией, которая предпочитает вообще не появляться в «арабских» районах Парижа, Марселя и других городов.
        Когда мы были в Марселе, мы посетили семью Мохамеда Гуада и Хассины Хамдад. Мохамед - статный, красивый мужчина, родился во Франции, прошел военную службу в рядах французских вооруженных сил, является социальным работником. Говорит по-французски ровно так, как говорят французы. Его жена, Хассина, родилась в Алжире, приехала во Францию совсем девочкой, вышла вскоре замуж за Мохамеда, родила ему четырех детей, тоже является социальным работником.
        Угощали нас восточными сладостями, разными «Пепси», «Кока» и «Спрайтом», чипсами, орешками и… вином.
        - Вы разве пьете вино? - спрашиваю я Мохамеда. - Ведь ислам…
        Он отвечает, смеясь:
        - Ну, мы-то не очень соблюдаем ислам, если не считать некоторых праздников. Так что вино пьем.
        - И дети наши ходят в католическую школу, - встревает Хассина.
        - Почему? - удивляюсь я.
        - Чтобы они чувствовали себя французами, а не сразу оказались бы здесь чужими, - отвечает она.
        - А вы себя чувствуете французами?
        Наступает несколько напряженная тишина. Потом Мохамед говорит:
        - Нам не дают себя чувствовать французами.
        - ???
        - Нас считают ворами, преступниками, это априори.
        Пока Мохамед говорит, дети сидят и молча слушают. Тут вступает в разговор Иван:
        - Если бы играли друг против друга сборная Франции и сборная Алжира по футболу, вы бы за кого болели?
        Взрослые опять молчат. Не молчит старший сын, которому лет двенадцать. Он чуть ли не подскакивает и громко говорит:
        - За Алжир!
        Напоминаю: этот разговор происходил в Марселе, население которого на 15 процентов состоит из выходцев Магреба. Представляете, 15 процентов! И казалось бы, они должны быть рассеяны по городу, но нет, они почти исключительно живут в «алжирском квартале». Нет, это не гетто в традиционном смысле слова, это, скорее, нечто похожее на «немецкую слободу», в которой людям одной культуры удобнее жить рядом друг с другом. Жить среди «настоящих» французов они не хотят, да и «настоящие» французы не хотят этого. Так о какой интеграции речь?
        Но все-таки выходцы из Магреба живут в самом городе, а не где-то на его окраине - это я говорю о Марселе. Что до Парижа, то там все обстоит именно так: представители иммиграции, будь она из Магреба или черной Африки, живут на окраинах. Например, в Нантере, где мы встретились с семейством Грегуар. Там были мама с папой, им около пятидесяти лет, их приятель, приехавший к ним из Кот д’Ивуар, и две дочери, которым около двадцати лет. Они родились во Франции, совершеннейшие француженки как по языку, так и по одежде, ходят на работу, но признаются, что все их друзья - такие же черные, как они, что между ними и
«настоящими» стоит невидимый, но совершенно непроницаемый и неодолимый барьер.
        - Вы останетесь во Франции? - спрашиваю я.
        Тут вступает папаша, который полулежит в кресле, обнажив при этом довольно большой круглый живот:
        - Да, мы останемся, мы никуда не уедем, нам здесь нравится. И пройдет время - не такое уж большое - и Францией будем управлять мы.
        - ???
        - Мы рожаем в два-три раза больше детей, чем они, нас станет больше, чем их, вот тогда мы и будем рулить.
        Интеграция?


        В Нантере же мы были в гостях у Джамилы Аллауи и ее мамы. Принимали нас по высшему разряду: восточные сладости, кофе, на все просьбы - «пожалуйста». Джамила тоже родилась во Франции, является гражданкой Франции, что не мешало ей совершенно открыто говорить нам о том расизме, с которым ей приходится сталкиваться. Например:
        - У меня - университетское образование и степень. Казалось бы, особых трудностей с получением работы быть не должно. Но достаточно позвонить куда-нибудь и на вопрос нанимателя ответить, что меня зовут Джамила, и я услышу, что место уже занято. Но однажды я сказала, что меня зовут Изольдой, и меня тут же пригласили на собеседование.
        - И что же?
        - А то, что я получила должность, потому что очень легко отказать по телефону, а тут я сижу перед человеком, разговариваю с ним и сумела ему доказать, что я и есть тот человек, который нужен ему.
        В течение всего этого разговора мама Джамилы, которая очень плохо говорит по-французски, была явно обеспокоена, то и дело возражала дочери, что, мол, нет никакого расизма, что все у них хорошо, что зря она это говорит. Говоря проще, мать была напугана тем, что ее дочь, откровенничая с нами, журналистами, да еще русскими, подвергает себя опасности.
        Для полноты впечатления мы напросились в китайскую семью. Мадам Чен проживает в
13-м округе (arrondissement) Парижа, который считается «китайским». Всего в Париже порядка ста двадцати пяти тысяч китайцев, то есть гораздо меньше, чем в Нью-Йорке или Сан-Франциско. Здесь нет никакого «чайна-тауна», но есть «китайские кварталы», помимо 13-го это 3-й, 10-й, 11-й и 19-й округа. Есть принципиальное отличие мест проживания китайцев от мест проживания иммигрантов из Африки, как северной, так и черной. Разница заключается в том, что, во-первых, китайцы живут не на окраинах Парижа, а в самом городе и, во-вторых, в китайских районах нет ни малейшей преступности. Как рассказал мне один высокопоставленный полицейский чин, который пожелал сохранить свое инкогнито, «с китайцами нет никаких проблем, они сами контролируют свои районы, чужой там если и появится, то сразу почувствует на себе китайскую опеку, нам там делать нечего, они сами прекрасно управляются».
        В связи с этим - и не только - у меня возник совершенно не политкорректный вопрос, основанный не на научных, а на сугубо личных наблюдениях. Начну издалека. Когда я - хотел написать «отроком», но понял, что слово хотя и прекрасное, но попахивает нафталином, поэтому пишу совсем не русское слово «тинейджер» - итак, когда я тинейджером учился в самой престижной школе города Нью-Йорка («Питер Стайвесант Хай-Скул»), лучшими учениками были евреи. Это был общепризнанный факт. Школа была, как говорят в Америке, «публичной», то есть не частной, она была открыта для всех, но для поступления необходимо было сдать конкурсные вступительные экзамены по английскому языку и математике. Мог поступить любой, кто прошел по конкурсу. Тогда школа была почти сплошь «белой», хотя было несколько афроамериканцев.
        Уехал я из Штатов в 1948 году, и прошло тридцать восемь лет, прежде чем вернулся. Понятно, первым делом решил навестить свою старую школу. Поразило только одно: количество «азиатских» лиц. Как выяснилось, это были в основном китайцы американского происхождения, корейцы, вьетнамцы и японцы. «Это наша гордость, - сказал мне директор школы, - это наши лучшие ученики». Это было в 1986 году. Прошло еще четверть века. Вы думаете, что-нибудь изменилось? Ошибаетесь: все осталось по-прежнему, именно выходцы из Азии - главным образом, из Китая - учатся лучше всех, побеждают на всех олимпиадах.



        Абсолютно то же самое происходит во Франции: выходцы из Китая и других стран Азии являются лучшими учениками.
        Кто-нибудь может объяснить мне, почему это так? Выдающийся ученый, лауреат Нобелевской премии, открывший вместе с Фрэнсисом Криком строение ДНК, Джеймс Ватсон ответил бы мне так: «Гены, дорогой мой, гены». Но я категорически отвергаю мысль, будто одни народы и расы в чем-то выше, а другие в чем-то ниже других. Может быть, есть другое объяснение?
        Ладно, пошли дальше. Известно, что, где бы ни жили китайцы, они не поддаются ассимиляции. Например, они живут в городе Сан-Франциско уже значительно более ста лет, но «чайна-таун» нисколько не уменьшается, там по-прежнему китайцы рождаются, живут и помирают. А в Нью-Йорке тот же «чайна-таун» моего детства все разрастается, постепенно заглатывая район «Маленькая Италия»: итальянцы ассимилировались, китайцы же - нет, причем часто до такой степени, что они даже не говорят по-английски.
        В Париже, как я уже говорил, нет «чайна-тауна», но есть районы плотного проживания китайцев. Хотя эта иммиграция не поддается ассимиляции и, очевидно, к ассимиляции не стремится, это не создает никаких проблем. Они в основном законопослушны, прекрасно учатся, работают. Другими словами, живя в чужом «монастыре», они не нарушают его «устав». Получается так, что народы с общими историко-культурно-религиозными корнями довольно легко ассимилируются, к примеру, европейцы (в том числе русские) в разных европейских странах и США. Народы, имеющие иные историко-культурно-религиозные корни, чаще всего НЕ АССИМИЛИРУЮТСЯ, примером чему могут служить: а) выходцы из исламских стран (в том числе Турции), б) выходцы из черной Африки, в) выходцы из Азии. Вот я и задаюсь вопросом: не может ли быть так, что стремление к «мультикультурализму» и «ассимиляции» на самом деле есть, в лучшем случае, wishful thinking, то есть принятие желаемого за действительное, а в худшем - политическая игра?
        Во всяком случае, довольно подробно ознакомившись с положением дел во Франции, в которой проживают около пяти миллионов мусульман, мне показалось, что уровень расизма во Франции ничуть не меньше, чем, скажем, в Америке или в России. И что в самом деле страна делится на французов «настоящих» и французов «как бы», и, что самое печальное, не очень понятно, как Франция будет решать этот вопрос.
        Бессмертный лозунг «Свобода, Равенство, Братство», рожденный французской революцией 1789 года, для многих, в том числе и для меня, потерял свой начальный призывный блеск.


        Еще две виньетки.
        Патрик Пуавр д’Арвор - один из самых известных телевизионных журналистов Франции. В течение многих лет он вел самую главную новостную программу канала ТФ-1. Когда к власти пришел Николя Саркози, ППДА, как зовут журналиста во Франции, турнули. За что, спросите вы? А за то, что, когда он интервьюировал Саркози - тот еще не был президентом, - он обошелся с ним не слишком учтиво, назвав его неопытным мальчишкой среди взрослой компании. Саркози оказался злопамятным - и добился его увольнения. А как же свобода печати, спросите вы?
        Как бы то ни было, я интервьюировал ППДА в офисе небольшой телевизионной компании, где он снимает какие-то документальные фильмы. Спрашивал я его о разных разностях, в том числе о проблеме иммиграции из Магреба. Сказал он мне примерно следующее:
        - Франция всегда была и остается открытой для иммиграции. Но только при том условии, что люди, приезжающие к нам, принимают нашу культуру, наши порядки, наш образ жизни. Париж - не Багдад и не Кабул, и мы не допустим, чтобы такое превращение имело место. Либо играйте по правилам той страны, куда вы приехали, либо не приезжайте.


        Есть во Франции район, который носит название La Cote Basque, Баскский берег, со столицей Байон, с моим нежно любимым Биаррицем и совершенно изумительным Сан-Жан де Люзем (недаром именно там женился Людовик XIV). Там живут баски, народ столь же древний, сколь и таинственный. Неизвестно, откуда они взялись, неизвестно, откуда взялся их язык, хотя он чуть ли не единственный в Европе, который не имеет индо-европейского начала. Каким образом сей древнейший народ не только не исчез с лица Земли, но к тому же сохранил свой язык - совершеннейшая загадка. Так вот, всего имеется семь «баскских стран», четыре на территории Испании, три - во Франции. Количество басков в Испании переваливает за два миллиона, тогда как басков во Франции не более трехсот тысяч. Но это не главная, не принципиальная разница: баски Испании жаждут независимости, баски Испании создали террористическую организацию ЭТА, которая под лозунгом свободы и независимости пролила немало крови. Баски же Франции не возражают против независимости, но совершенно к ней не стремятся.
        Вот мы с Иваном, будучи в Байоне, заходим в бар месье и мадам Эррамур. Они - баски. Люди приветливые, улыбчивые, радушные. Налили нам выпить - что-то сугубо баскское и вполне вкусное (баски выпивать любят, говорят нам хозяева). Разговариваем о том о сем. Спрашиваю:
        - Не хотели бы вы отделиться от Франции?
        Они смотрят на меня, будто я с луны свалился.
        - Ну, я имею в виду, не хочется ли вам независимости, как вашим братьям, живущим по ту сторону Пиренеев?
        Они прямо замахали руками:
        - Что вы, месье, что вы, нам хорошо во Франции!



        Если вам подумалось, что они перепугались, не стали говорить с иностранными журналистами, успокойтесь: баски вообще ничего и никого не боятся. Факт остается фактом: баски Франции совершенно не стремятся к созданию независимого баскского государства. И этим принципиально отличаются от своих испанских братьев. Я нахожу этому лишь одно объяснение: во Франции басков никогда не притесняли, не пытались заставить их жить «на французский манер» или принимать католицизм, в отличие от Испании.
        Чувствуют ли себя баски Франции французами? Не думаю. Чувствуют ли они себя дома во Франции? Безусловно. Парадокс?



        Глава 5

«Русская» Франция

        Тема это особая и имеющая долгую историю. Но хотел бы сразу сообщить, что, согласно последней переписи, во Франции проживают всего лишь около ста пятидесяти тысяч выходцев из России, что значительно меньше, чем в США. Там их более двух миллионов.
        Километрах в пятидесяти к северу от Парижа находится город Санлис. Город маленький и древний. Здесь еще в X веке жили короли Франции династии Каролингов, а затем Капетингов. Множество памятников и руин, узенькие средневековые улочки, словом, довольно типичный французский городок. Мы не отправились сюда, если бы не статуя в соборе XI века: на довольно высоком постаменте стоит женщина, на голове - корона, в правой руке - скипетр, увенчанный лилией, в согнутой левой руке - модель собора. На постаменте написано: Anne de Kiev, Reine de France. Elle fonda cette maison sous le vocable de St. Vincent l’an du seigneur 1060, что значит: «Анна Киевская, Королева Франции. Она создала этот дом под патронажем св. Винсента в 1060 году». Статуя относится к XVI веку, так что о реальной внешности Анны судить невозможно, но она, надо полагать, была и красавицей, и умницей. Вряд ли иначе Генрих I, овдовевший король Франции, выбрал бы именно ее. Вряд ли он позволял бы ей подписывать королевские указы наравне с собой. Кстати, Генрих, как и почти весь его двор, писать не умел и расписывался, ставя букву «х»; Анна же
расписывалась так: Anna Reine, то есть «Анна Королева». Когда ее привезли в Реймс на коронацию, она настояла на том, чтобы произнести клятву на своем, привезенном ею из Киева евангелие. Впоследствии в течение нескольких веков все короли Франции клялись именно на этой книге, которую считали таинственной, поскольку не могли прочесть в ней ни одного слова. Тайна была нарушена Петром I: когда он приехал в Реймс и ему показали книгу, он стал читать ее безо всякого труда, поскольку написана она была на старославянском. «Реймсское Евангелие» хранится сегодня в Лувре.
        История, о которой я только что поведал, произошла во второй половине XI века. Это было время, когда браки между русскими и западноевропейскими феодалами были в порядке вещей: три сестры Анны вышли замуж за датского, английского и венгерского принцев. Связи между Русью и Западной Европой бурно развивались. Этому положило конец татаро-монгольское нашествие, изолировавшее Россию от мира на два с небольшим века. По сути дела, связи с Францией возобновились только в XVIII веке, сначала при Петре, затем весьма бурно при Елизавете Петровне и, извините за выражение, на полную катушку - при Екатерине II.
        В высших светских кругах России французский язык, французская мода становятся обязательными. А во Франции… во Франции происходит нечто удивительное. Нет, не подумайте, что модными становятся русский язык или русская кухня, модными становятся русские. Вот вам пример: в 1760 году Вольтер пишет поэму «Русский в Париже», в которой речь идет о некоем Иване Атлетове. И оказывается, что этот русский - единственный человек, кто во Франции еще сохранил истинно французскую культуру. Он образован, благороден, умен. Но этого мало: Россия выгодно отличается от Франции, потерявшей свое величие при Людовике XV (по Вольтеру). Во Франции стало так плохо, что Иван Атлетов жить там больше не хочет, он принимает решение вернуться на родину… но умирает в Париже.
        Русские же о Франции пишут… разное. Даже очень разное. Вот некоторые отрывки из писем Дениса Ивановича Фонвизина к своей сестре, в которых он делится впечатлениями о Франции:

«Я думал сперва, что Франция, по рассказам, земной рай, но ошибся жестоко… Господа вояжеры лгут бессовестно, описывая Францию земным раем. Спору нет, что много в ней доброго, но не знаю, не больше ли худого».
        И еще некоторые высказывания автора «Недоросля»: «…на скотном дворе у нашего доброго помещика чистоты гораздо больше, нежели пред самыми дворцами французских королей… рассудка француз не имеет и иметь его почел бы несчастьем своей жизни, ибо оный заставил бы его размышлять, когда он может веселиться. Забава есть один предмет его желаний… Обман почитается у них правом разума. По всеобщему их образу мыслей, обмануть не стыдно; но не обмануть - глупо. Смело скажу, что француз никогда сам себе не простит, если пропустит случай обмануть, хотя в самой безделице. Божество его - деньги… Лион стоит того, чтобы его видеть. Описав его добрую сторону, надобно сказать и о худой. Во-первых, надлежит зажать нос, въезжая в Лион, точно так же как и во всякий французский город. Улицы так узки, что самая большая не годится в наши переулки, и содержатся скверно… Дворянство, особливо, ни уха ни рыла не знает. Многие в первый раз слышат, что есть на свете Россия и что мы говорим в России языком особенным, нежели они… Правду сказать, народ здешний с природы весьма скотиноват… Белье столовое во всей Франции так мерзко,
что у знатных праздничное несравненно хуже того, которое у нас в бедных домах в будни подается… Вообще приметить надобно, что нет такого глупого дела или глупого правила, которому бы француз тотчас не сказал резона… Я думаю, нет в свете нации легковернее и безрассуднее… По точном рассмотрении вижу только две вещи, кои привлекают сюда чужестранцев в таком множестве: спектакли и - с позволения сказать - девки…»
        По сути дела, Денис Иванович не нашел во Франции почти ничего хорошего, и даже то хорошее, что обнаружил, сумел вывернуть таким образом, что оно стало плохим (например, увлечение женщин модой).
        Спустя тринадцать лет такое же путешествие по Франции совершил будущий великий русский историк Николай Михайлович Карамзин. Если сравнить его впечатления с впечатлениями Фонвизина, то покажется, что они были в совсем разных странах. Посудите сами: Франция - «прекраснейшее на свете государство, прекраснейшее по своему климату, своим произведениям, своим жителям, своим искусствам и художествам». И еще: «Скажу: огонь, воздух - характер французов описан. Я не знаю народа умнее, пламеннее и ветренее…»
        Не стану докучать вам цитатами из подробнейших и длиннейших описаний Парижа Карамзиным, равно как и цитатами из произведений других русских писателей. Прошу лишь верить мне на слово, что нет, насколько я могу судить, ни одного значительного русского писателя XVIII-XIX веков, который не высказывался бы о Франции и французах, причем в гораздо большем объеме, чем о любой другой европейской стране. Не берусь объяснить, почему именно Франция оказалась для русских самой притягательной страной Европы, но то, что это так, несомненно. Возможно, точнее будет сказать, что так было вплоть до первой четверти прошлого века: значительное большинство тех, кто бежал от большевиков, бежали во Францию - так называемая «первая волна» эмиграции. Куда бежали те, кто уходил с оккупированных территорией вместе с отступающей германской армией в 1944 году («вторая волна»), сказать трудно, но представляется, что большей частью эти люди оказывались в Южной Америке. Что до «третьей волны», которая берет свое начало в
1972 году (в результате договоренности между Л. И. Брежневым, тогдашним Генеральным секретарем ЦК КПСС, и Президентом США Р. Никсоном), то она хлынула в Израиль и США. После распада СССР, когда стало гораздо проще с выездами, эмиграция шла в основном в США, Германию и Великобританию, Франция в этом смысле перестала манить русских. Очевидно, это объясняется как экономическими причинами, так и тем, что французский язык и французская культура перестали для русских считаться эталонами. Тем более что эталонами-то они были для дворян и интеллигенции, коих в России по сути дела к середине прошлого века не стало вовсе.
        Конечно, есть свежеиспеченные русские иммигранты во Франции, но они встречаются довольно редко. Прямых же потомков представителей «первой волны» все меньше и меньше, поскольку самым «молодым» из них, как правило, за восемьдесят.
        Мы в своем путешествии хотели присмотреться к «русской» Франции. Но, присмотревшись, убедились в том, что исчезли последние «белые» беженцы, а их дети и тем более внуки совершенно «офранцузились». Многие из них продолжают говорить на русском языке, но гораздо хуже, чем на французском. В своих манерах, в способе жить, в общении они, конечно, французы. Я довольно хорошо знаю этих людей, поскольку среди них рос. Мой отец и две его сестры уехали с родителями из советской России в 1922 году, уехали сначала в Берлин, а затем, тремя годами спустя, в Париж. Все в круге их близких друзей, да и приятелей были такими же иммигрантами, как и они сами. Тогда, будучи ребенком, я воспринимал их с любопытством - они то и дело говорили на совершенно непонятном мне языке, а когда говорили по-французски, то с заметным акцентом. Лишь гораздо позже я стал понимать, что отличало этих людей от советской и постсоветской эмиграции. Это была их любовь к России. Я никогда не слышал, чтобы они последними словами поносили свою родину, я никогда не видел, чтобы они позволили кому-либо ругать Россию в своем присутствии, наконец,
они превосходно говорили по-русски до самой своей смерти и добивались того, чтобы их дети тоже говорили на русском языке.
        То, что эмигранты нынешние плохо говорят по-русски, очевидно и понятно: они не аристократы по происхождению, они, в своем подавляющем большинстве, не представители русской интеллигенции, они… ну, как бы это сказать… мещане. Но дело не в том, что они куда хуже владеют своим родным языком, чем та эмиграция, о которой я говорю, они не любят ни свой язык, ни страну, где они родились, и часто - хотя не всегда - делают все, чтобы их дети вообще не умели говорить по-русски.
        Возвращаюсь, однако, к тому, о чем я писал. Нам не удалось найти во Франции какое-либо «русское сообщество» - не то, чтобы хоть чем-то напоминающее район Брайтон-бич в Бруклине, или то, которое время от времени собирается в Сан-Франциско, но вообще какое-либо. Хотя…
        Была встреча с оркестром балалаечников в Париже - человек тридцать или сорок. Почти все они внуки и внучки той, «первой волны». Почти все они говорят по-русски - кто лучше, кто хуже, но говорят. По сути, на вопрос: «Кем вы себя считаете, русским или французом?», многие отвечают, что «русским - по душе», некоторые -
«русским французом», и это, наверное, довольно точно, однако по сути дела они конечно же французы.
        Остались в памяти еще три встречи - и все они с оттенком печали. Первая была с Ниной Владимировной Гейтс, женщиной престарелой, привезенной во Францию родителями, когда она еще была совсем девочкой, всю жизнь прожившей в Ницце и ныне доживающей свой век в доме для престарелых. Говорила она на чистейшем и красивом русском языке, чуть презрительно высказывалась о новой, «советской», эмиграции, «с которой мы не общаемся». Когда я спросил почему, она немного зло хохотнула и в свою очередь спросила:
        - А вы американец?
        На мой вопрос, почему она так считает, Нина Владимировна ответила:
        - Только американец может задать такой прямой и глупый вопрос.
        Чем-то она напомнила мне мою тетю, Викторию Александровну, младшую сестру моего отца - та же резкость, то же презрительно-снисходительное отношение к «советской» эмиграции. Виктория Александровна, или Тото, как звали ее близкие, так и не очень, умерла в возрасте девяноста шести лет, года три тому назад, умерла в полном одиночестве - все ее друзья-приятели, такие же «бывшие» русские, давно ушли из этой жизни. То же можно сказать о Нине Владимировне. Она словно музейный экспонат, или, точнее, один из самых последних представителей вымирающего вида. У этих людей нет потомства; вернее, оно есть, но оно родилось и росло в совершенно иных условиях, в других традициях, и оно принципиально отличается от своих родителей.
        Вот, например, сын Нины Владимировны, Иван Булгаков, он же отец Иоанн, приход которого расположен под Марселем. Превосходно говорит по-русски, хотя родился и вырос во Франции. Сочетает юридическую практику с богослужением. Приход убогий, навевает тоску. При упоминании о Русской православной церкви отец Иоанн морщится, а затем говорит о своем с ней конфликте, суть которого в том, что РПЦ пытается
«заграбастать» все православные храмы, находящиеся во Франции.
        - Будем сопротивляться до конца, - говорит священник-юрист, - не хотим быть под Москвою, не верим им.
        И, в общем, это довольно типично для представителей «первой волны» и их детей. Для них Россия сегодняшняя все еще остается советской, они относятся к ней с неприязнью - правда, не все.
        Недалеко от Биаррица, в деревушке Бегио, находится дом Александра Николаевича де ла Серда, почетного вице-консула России в Биаррице. Рода он древнейшего, испанского, о чем он непременно вам расскажет, красиво грассируя и говоря на явно
«дореволюционном» языке. Он гордится своим консульским званием, принимая его совершенно серьезно, даже трогательно. Считает своим долгом встречать «высоких гостей», в особых случаях быть их гидом по Биаррицу. Видел я его раза четыре или пять, он всегда был тщательно одет, с непременным шелковым нашейным платком, с прямым, как стрела, пробором. Были мы у него дома, где он угощал нас вином собственного бордоского виноградника, показывал фотографии «тетушки» Зинаиды Гиппиус и «дядьки» Мережковского, но при этом я не мог избавиться от ощущения какой-то печали, ощущения того, что у человека главное - это прошлое, прошлое громкое и славное, прошлое, которое у него дома висит на стенах, стоит на полках, все время напоминает о себе. У Александра Николаевича жена по-русски не знает ни слова. Есть у него дети или нет, неважно: уйдет из жизни Александр Николаевич - и на этом испано-русский род де ла Серда закончится, уйдет навсегда эпоха. У меня от понимания этого щемит сердце.
        Вдруг в голову пришла вот какая мысль. Еще до всяких «волн», в самом конце XIX века и сразу после 1905 года, из России бежали противники царизма, и среди них был очень большой процент евреев, что не странно, учитывая антисемитизм царской России и вовлеченность многих евреев в революционное движение. Они-то стремились не во Францию, за которой еще со времен печально известного «дела Дрейфуса» закрепилась репутация страны антисемитской, они стремились главным образом в Америку. А от большевиков и революции 1917 года спасались в основном русские - и они бежали во Францию. Когда, после почти шести десятилетий советской власти, чуть приоткрылась эмиграционная дверь, ею могли воспользоваться только евреи - и снова поток пошел не во Францию, а в Израиль и Америку.
        Прав я или нет, не знаю, но, как мне кажется, в этом что-то есть.



        Глава 6
        O «носах», питье и еде

        Бесспорно, самый знаменитый, самый воспетый нос не только во французской, но и в мировой литературе принадлежал бесстрашному, безупречному, бессмертному гасконцу Сирано де Бержераку, сказавшему: «Большой нос есть признак человека приветливого, доброго, куртуазного, остроумного, отважного, каким являюсь я».



        Но есть и другой нос, который следует заключать в кавычки: «нос». Это не та часть лица, которая выдается над всеми остальными его частями, у кого больше, у кого меньше. «Нос» - это человек, да не просто человек, а такой, который, обладая тончайшим обонянием, различая сотни, а то и тысячи оттенков запахов, словно композитор музыку, сочиняет духи.
        Надо ли доказывать, например, что лучший джаз в мире - американский, что самую лучшую пасту в мире делают в Италии? Точно так же нет необходимости доказывать, что лучшие духи в мире - французские. И родина их - город Грасс, куда мы и поехали в поисках «носов».
        Вот что пишет о Грассе в своей знаменитой книге «Парфюмер» Патрик Зюскинд:

«…Этот город слишком часто подвергался захвату и снова высвобождался, он словно устал оказывать серьезное сопротивление будущим вторжениям - но не по слабости, а по небрежности или даже из-за ощущения своей силы. Он как будто не желал тщеславиться. Он владел большой ароматной чашей, благоухавшей у его ног, и, казалось, этим довольствовался. Этот городок назывался Грасс и вот уже несколько столетий считался бесспорной столицей торговли и производства ароматических веществ, парфюмерных товаров, туалетного мыла и масел… Рим ароматов…»



        Рим упомянут не случайно. Парфюмерная страсть римских завоевателей задела душу древних галлов-варваров, но они по-настоящему открыли для себя волшебство драгоценных ароматов гораздо позже, уже став французами, в связи с крестовым походом Людовика Святого в XIII веке.
        Первое название духов, дошедшее до нас, относится к 1367 году: «Вода венгерской королевы». Как гласит легенда, королева получила рецепт приготовления духов не то от монаха-отшельника, не то от человека, владевшего черной магией.
        Парфюмерное производство стало развиваться в Грассе в XVI веке, когда сюда из Италии переселились ремесленники, изготовлявшие кожаные перчатки. Надо вам сказать, что натуральная, ничем не обработанная кожа пахнет… ну, скажем, не лучшим образом. Этот запах пытались убивать, втирая в перчатки летучие ароматы мимозы, нарциссов, туберозы, лаванды, фиалок, цикламенов, апельсинов, вербены и жасмина - и все тщетно. Но вот одному умельцу удалось-таки убить чудовищный «кожаный запах», втирая в перчатки эфирные масла различных трав и цветов. Это было в Грассе, и именно в Грассе родилась и рождается европейская - а значит, мировая - парфюмерная мода.
        Вы помните возмущенные комментарии русских писателей XVIII-XIX веков по поводу того, как во Франции все… уж извините, воняло. Отчасти это объяснялось отсутствием канализации, тем, что на улицы выбрасывали все нечистоты. Кроме того, люди не мылись. Нет, речь не о простолюдинах, речь о самых что ни на есть изысканных аристократах. И они-то обливались не водой, а духами, чтобы отбить запах собственного немытого тела. Дворец короля Людовика XV стали называть «ароматным дворцом»: духами было пропитано буквально все - и одежда придворных, и мебель.
        Одно из главных открытий XVIII столетия - одеколон, составленный из смеси розмарина, бергамота и лимона, его добавляли в ванну, им полоскали рот, его использовали для… клизмы!
        Никакие потрясения не могли повлиять на все растущую популярность духов, в том числе французская революция, во времена которой были выпущены духи Parfum la Guillotine - «Духи гильотины».
        Кстати, об одеколоне: название «туалетная вода» было дано Наполеоном. Когда он находился в ссылке на острове Св. Елены, он придумал собственный рецепт одеколона с добавлением бергамота и назвал его туалетной водой.
        Но вернемся в Грасс. Там я встретился с Жозефом Мюллем - нет, он не «нос», он заведует полями, на которых растут розы и жасмин, являющиеся основой самых знаменитых духов в мире - «Шанель № 5». Он - потомственный крестьянин, коренастый, простоватый (но не прост!), с натруженными руками и обветренным лицом.
        - Я уж не знаю, в каком поколении я на земле, - говорит он. - Все мои предки были крестьянами, но дело это трудное, конкурентное, особенно оно стало таким, когда стали возникать агропромышленные комплексы. Не знаю, как бы мы выжили, если бы не потребность духов в цветах, в розах и жасмине. Мы сообразили это довольно рано, мы стали эксклюзивными поставщиками для дома «Шанель». Наши розы - особые. Даже не розы, а земля. Такие розы растут в других странах, например в Индии. Но пахнут они иначе. Нигде в мире нет таких роз.
        На самом деле розы неказистые. Растут они на кустах целыми гроздьями, вид имеют самый обыкновенный, но запах… Самое важное, это успеть собрать их в тот момент, когда они созревают - увядшая роза никуда не годится. Собирают их мешками, я был свидетелем того, как сборщики-иммигранты (французы такой черной работой не занимаются), защищенные от палящего солнца широченными шляпами и укрытые свободной одеждой, собирают розы. Работа не из легких. Удивительно то, что все делается по старинке: никаких тебе современных машин-автоматов, весь процесс - от сбора до получения той основы, из которой потом сделают духи, - вручную.
        Я спрашиваю господина Мюлля:
        - Сколько надо собрать розовых лепестков, чтобы получить один литр розового масла?
        - Восемь тонн.
        - Почему вы все делаете по старинке?
        Он улыбается хитрой улыбкой и отвечает, чуть наклонившись и понизив голос, будто делится со мной секретом:
        - Месье, потому что по старинке, как вы изволите выражаться, получается лучше. Конечно, если вы стремитесь к массовому производству, вам нужны современные машины. Но если ваш сектор - люкс, то вы все делаете по старинке, руками. В нашей области никакая сверхсовременная машина не заменит человека. Попробуйте создать машину, которая заменит «носа» и создаст новые «Шанель № 5». Не получится, месье, не получится.
        Эти духи - «Шанель № 5» - имеют историю, которую следует рассказать. Появились они в 1921 году. За год до этого мадемуазель Габриэль Коко Шанель, будучи в Биаррице, познакомилась с великим князем Дмитрием Павловичем Романовым. Она была на одиннадцать лет старше него - ей было тридцать семь, ему двадцать шесть. Вообще говоря, ситуация вполне классическая. Великий князь влюбился до потери сознания, а мадемуазель Шанель была к нему благосклонна. Как-то Дмитрий Павлович представил ее придворному парфюмеру семьи Романовых - Эрнесту Бо, который в то время работал в Грассе. Это знакомство и навело Коко Шанель на мысль создать свои духи. В то время духи основывались на натуральных цветочных эссенциях и быстро испарялись после открытия флакона. Духи «Шанель № 5» были составлены из восьмидесяти различных ингредиентов, что придавало им стойкость. Эрнест Бо работал над духами несколько месяцев, пока Коко Шанель не нашла ту композицию ароматов, которая ее устроила. Это произошло так: Бо поставил перед ней несколько флакончиков на пробу, на каждом был наклеен номер. Больше других ей понравился флакон с номером
«5» - откуда и произошло название духов.
        Эти духи принесли Коко Шанель всемирную славу и полную финансовую независимость до конца ее жизни. Не было ни одной знаменитой и привлекательной в мире женщины, которая не пользовалась бы ими. Самая знаменитая из всех, Мерилин Монро, в ответ на вопрос репортера: «В чем вы спите?» - ответила: «В „Шанеле № 5“, конечно», что произвело фурор. После этого всего за пару дней было продано несколько миллионов флаконов духов.
        Итак, Грасс. Вокруг него сосредоточены около сорока парфюмерных фабрик, работающих на различные бренды, в частности на бренд «Фрагонар», который гордится тем, что вся их косметика делается полностью на натуральной основе - из сотен прованских цветов и трав. У «Фрагонара» имеется лаборатория запахов, где работает «нос». В этой лаборатории побывал ваш покорный слуга.
        Стол, за которым сидит и «сочиняет» запахи «нос», называется «оргАн» парфюмера.
«Нос» сидит лицом к трем или четырем возвышающимся друг над другом рядам с сотнями колбочек «чистых запахов». Верхний ряд называется верхним регистром, средний - средним и нижний - нижним регистром, а каждая колбочка называется «нотой». «Нос» берет те или иные «ноты», смешивает их в разных пропорциях, составляя таким образом своеобразный «аккорд», из разных же «аккордов» «нос» «сочиняет» «мелодию». Меня пригласили, чтобы я сочинил собственные духи, для чего я должен был принюхаться к нескольким десяткам флакончиков, отобрать и смешать отобранное… Словом, совершить целый процесс, в результате которого мне был вручен диплом о том, что я успешно сдал экзамен подмастерья. Мило, конечно, но не более того. Когда я спросил своего мастера, милую женщину лет тридцати пяти, являющуюся главным «носом» «Галимара», сколько она различает запахов, она ответила:
        - Около трех с половиной тысяч.
        Позже я выяснил, что это, конечно, талант, как, например, абсолютный музыкальный слух. Однако и этому делу надо учиться в специальной школе, а для того, чтобы стать выдающимся «носом», надо не меньше десяти лет теории и практики. Кроме того, я узнал, что таких «носов» в мире сто пятьдесят человек, что сто из них живут и работают во Франции, а пятьдесят - в Грассе. Я имел счастье пообщаться с некоторыми из них.


        Софи Лаббэ. Среди «носов» женщин почти что и нет. И это несмотря на то, что доказано: у женщин более тонкое, более чувствительное обоняние, чем у мужчин. В
2005 году Софи Лаббэ выиграла приз Франсуа Коти и стала первой женщиной, получившей эту высшую для «носов» награду. Работает она в компании «Интернешнл Флейворз & Фрейгрансез» (буквально: «Международные вкусы и запахи»), а это значит, что выполняет заказы самых разных фирм. Вообще ею сочинено более тридцати пяти различных духов.
        Когда я сидел в ее маленьком парижском офисе, то приглядывался к ее носу - притом настолько пристально, что она рассмеялась и спросила меня, что я предполагал там увидеть. Я, конечно, смутился, даже покраснел, чем еще больше рассмешил ее. Но потом она сказала, что может рассказать мне о чем-то таком, чего почти никто не знает.
        - Имеет отношение к носу? - спросил я.
        - Вот именно, - ответила она с таинственной улыбкой, отчего сразу стала немного похожей на мою любимую Джоконду.
        - Я слушаю вас.
        - Так вот, месье, - начала мадам Лаббэ, - вам, вероятно, кажется, что у всех людей - один нос, а на деле их два.
        - ???
        - Ну, я же сказала вам, что расскажу нечто малоизвестное. Первый нос, это тот, который мы с вами видим и который создан для обоняния. К сожалению, мы из поколения в поколение делаем все, чтобы утерять это чувство - хотя, поверьте мне, оно гораздо сильнее, чем зрение или слух.
        - ???
        - Ну, подумайте сами: смотрите, что такое обоняние для любого животного: оно чует приближение другого задолго до того, как увидит или услышит. О рыбах я даже не говорю. Если так будет продолжаться, нам нос будет нужен только для того, чтобы вдыхать и выдыхать да чтобы чихать и сморкаться. Так вот, наш первый и всем видимый нос нужен для обоняния вообще, для определения всех запахов. Но внутри этого первого носа есть второй. Не так давно выяснилось, что рядом с обонятельными клетками, внутри ноздрей, есть пятнышко. Путем опытов удалось выяснить, что если
«главный» нос обоняет пищевые и прочие запахи, нос второй чует сексуальные. Это запаховые сигналы, которые выделяет человек для противоположного пола. Это очень мощный сигнал, при этом, в отличие от запаха пищи, он сознанием не регистрируется. Этот запах ставит человека на колени.
        - ???
        - Знаете выражение coup de foudre? (Буквально: «удар молнии», что на самом деле по-русски означает любовь с первого взгляда. - В. П.) Молекулы сексуального запаха разносятся в воздухе куда стремительнее любых духов.
        - Послушайте, по-русски говорят «любовь с первого взгляда», а надо, выходит, говорить «любовь с первого запаха»?
        - Именно так!
        - Означает ли это, что можно сочинить этот запах?
        - Ну, об этом лучше всех написал Зюскинд в «Парфюмере», но на самом деле это невозможно, потому что речь идет о конкретном запахе конкретного человека - и, заметьте, нет двух одинаковых в мире, точно так же, как нет двух идентичных людей - который действует на второй нос другого конкретного человека. Но вы же понимаете, что основа запаха - это чувственное начало.
        - Ну и все-таки, не все влюбляются сразу…
        - Разумеется, но запах играет роль, мы привыкаем к нему. И уверяю вас, если запах не нравится, вы этого человека не полюбите никогда…


        Много позже, ближе к концу нашей поездки, я вспомнил слова Софи Лаббэ. Это было, когда мы поехали в деревеньку километрах в пятидесяти от Парижа, где живет одна из самых знаменитых, легендарных французских шансонье Жюльет Греко. Мы вошли в ее дом - дверь открыла служанка, - и через минуту-другую вышла к нам Греко. Представьте себе женщину высокого роста, стройную, с совершенно черными волосами, обрамляющими матово-бледное лицо, с которого на тебя смотрят огромные черные глаза. Да еще представьте себе необыкновенно красиво очерченный щедрый рот, и из него выливается голос такой, что начинает кружиться голова. Голос низкий, окрашенный обертонами, голос пленящий… Я был совершенно сражен, мне казалось, что я полностью в ее власти, я не помню, о чем мы говорили, я только помню эти глаза, этот голос.
        Видимо, сработал мой второй нос.
        Ей тогда было 82 года.


        Встретиться с Софи Лаббэ было делом простым: пара телефонных звонков. А вот встреча с главным «носом» «Шанель» Жаком Польжем потребовала бесконечного числа звонков, ответов на множество вопросов, гарантий и так далее.


        Пока я дошел до самого Польжа, пришлось пройти через несколько рядов людей, оберегающих его покой. Наконец, когда он вошел в кабинет и, поздоровавшись, сел в кресло напротив меня, то и здесь его одного не оставили: за всем следили и все слушали еще двое. Наблюдая за тем, как Польжа охраняют, я вдруг вспомнил истории о первых мастерах фарфора, в частности фарфора Майсен, которых держали взаперти, не давая ни с кем общаться, чтобы они не разболтали секреты производства. Если мне не изменяет память, легенда гласит, что Иван Грозный приказал выколоть глаза строителям храма Василия Блаженного Барме и Постнику, чтобы они никогда не смогли построить ничего подобного. Интересно, а если бы Жак Польж жил несколько веков тому назад, да работал бы у Грозного, ему бы отрезали нос, прежде чем отпустить на пенсию?
        Жак Польж высок, строен, лысоват, прост, улыбчив и вполне отдает себе отчет в том, что он - главный «нос» фирмы «Шанель», в которой он работает с 1978 года. Он - сочинитель порядка сорока весьма успешных духов. Каким образом стал «носом»?


        - Я родился в Провансе, на юге Франции, что и определило мое будущее. Родись я в Париже или на севере Франции, никогда не стал бы «носом». Жили мы в Авиньоне, и летом ездили в Грасс и Канны. Знаете, тогда, в моем детстве, эта дорога, Авиньон - Грасс - Канны, была сплошным садом, росли повсюду розы, лаванда, жасмин, апельсины, а когда ты подъезжал к Грассу, то чуял запах духов. Теперь это не так, стали меньше производить, многие поля исчезли. Я не сразу пришел в отрасль, какое-то время занимался английской литературой, тем более что мой отец всячески уговаривал меня не становиться «носом», но против природы не устоишь.
        - Что значит для вас быть «носом»?
        - Это значит жить в мире прекрасных запахов, создавать прекрасное, делать работу, прекрасней которой нет и быть не может.


        Для меня особняком стоит встреча с последним главным «носом» фирмы «Герлен», Жаном-Полем Герленом. Позвольте чуть-чуть истории.
        Дом «Герлен» был основан в 1828 году Пьером-Франсуа Герленом, который достиг пика своей славы, когда он создал Eau de Cologne Imperiale в 1853 году, за что получил титул официального парфюмера Его Королевского Величества. После его смерти дела перешли в руки двух его сыновей: Габриэля, который занимался бизнесом, и Эйме, который стал вторым главным «носом» и создателем многих знаменитых духов, среди которых самые знаменитые и по сей день пользующиеся успехом были «Жики» (1889). С течением времени дом «Герлен» перешел в руки двух сыновей Габриэля, Пьера и Жака. Жак стал третьим главным «носом» и прославился духами «Митсуко» (1919) - самыми любимыми духами моей мамы.
        Четвертым главным «носом» из семьи Герлен стал внук Жака, Жан-Поль, сочинитель, среди прочих, духов «Самсара». Детей у него не было, поэтому он стал последним главным «носом» из семьи Герлен. С ним-то я и встретился в главном магазине
«Герлен», что стоит на Елисейских Полях.
        Ему тогда было около семидесяти лет, хотя он казался старше. Одет он был строго и торжественно, говорил медленно и мало, но от него веяло силой, основательностью, властью.
        - Я, знаете ли, родился подслеповатым - очень плохо видел. Настолько плохо, что не мог ничего читать. Не мог ходить в школу, в общем, бездельничал. В один прекрасный день мой дед Жак сказал моему отцу: «Отдай его мне, я что-нибудь с ним придумаю». Вот меня отдали. Дед стал мне давать разные склянки с запахами, потом отвел меня в комнату, посадил и сказал: «Будешь учиться различать запахи. Каждый день будешь запоминать сто новых запахов, буду проверять тебя, посмотрим, какой из тебя выйдет толк». Вот так получилось.
        - Скажите, месье Герлен, «нос» - это особый талант или этому может научиться любой человек?
        Он пожал плечами, чуть брезгливо улыбнулся и ответил:
        - Нос есть у всякого человека, его надо только разработать.
        Помолчал и иронично добавил:
        - Конечно, быть слепым помогает.
        Этот разговор происходил в октябре 2009 года. Ровно через год, рассказывая для телевизионной компании «Си-Эн-Эн» о том, как он создавал духи «Самсара», Жан-Поль позволил себе выразиться не политкорректно:
        - Я наконец-то стал вкалывать как негр. Я не знаю, впрочем, так ли много вкалывали негры…
        Скандал разразился грандиозный - как в Америке, так и во Франции. Старику пришлось публично извиниться, что, думаю, далось ему нелегко. Уж больно горд.


        О французской кухне написано столько, что я вряд ли могу что-либо добавить. Поэтому я ограничусь лишь некоторыми наблюдениями, но при этом хочу вас предупредить: я родился в Париже, моя мама была француженкой, она замечательно готовила, привив мне и моему младшему брату Павлу и вкус к хорошей еде, и привычку есть три раза в день, но не кусочничать в течение дня, и ко многому другому. Недаром и Павел и я любим и умеем готовить, недаром мы с ним в честь нашей мамы открыли в Москве брассери «Жеральдин». Сообщаю все это для того лишь, чтобы затем признаться в своей предвзятости. По мне, существуют две великие и противопоставленные друг другу кухни: французская и китайская. Противопоставление заключается в том, что французская кухня исходит из того, что вы, глядя на поданное вам блюдо и пробуя его на вкус, должны сразу же понять, что именно вам подали. Китайская кухня, напротив, исходит из убеждения, что, глядя на блюдо и пробуя его, вы ни за что не можете угадать, из чего оно, это блюдо, состоит.
        По утонченности, по разнообразию, по превосходным вкусовым ощущениям эти две кухни не знают себе равных. Вы мне возразите: «А мне больше нравится итальянская кухня!» На здоровье. Но позвольте вам заметить, что оттого, что вам, например, больше нравится автомобиль «Лада», чем автомобиль «Ауди», вряд ли можно сделать вывод, что российская автомобильная промышленность лучше немецкой…
        Теперь некоторые общие замечания.
        Во-первых, еда для француза - это прежде всего удовольствие и только потом способ утоления голода.
        Во-вторых, за едой француз не спешит; недаром во Франции обеденный перерыв длится два часа.
        В-третьих, для француза назвать закуску, основное блюдо и десерт «первым»,
«вторым» и «третьим» - несомненный признак варварства.
        И наконец, ни один француз не думает, что его кухня лучшая в мире, он это знает. Поэтому в ответ на все ваши возражения он не станет спорить, а лишь с сожалением и некоторым состраданием к вам улыбнется.
        Что ж, начнем, пожалуй.
        МАРСЕЛЬ. Ресторан «У Фонфона» (никакого отношения к Фанфану-тюльпану не имеет). Расположился в уголке рыбацкого порта в старом городе. Каждый день к небольшому причалу подплывают рыбацкие лодки со свежим уловом. Далее следует отбор рыбы. А далее, если вы что-нибудь понимаете, вы заказываете буйабес. Говоря попросту, это рыбный суп. Но вы ведь не станете называть тройную уху обыкновенным «супом из рыбы», ведь так? Марсель - родина буйабеса, его готовят в каждом доме, у каждой семьи свой рецепт (конечно, самый лучший из всех!).
        Я воздержусь от того, чтобы предлагать здесь рецепт, скажу лишь, что изумительный вкус буйабеса зависит от: а) прованских трав и специй, б) пород и, разумеется, свежести рыбы, в) качества овощей, г) сорта хлеба и д) умения повара приготовить соус с не слишком гастрономическим названием «ржавчина».
        Вкусен ли буйабес «У Фонфона»? Слово «вкусно» не подходит. Вы язык проглотите. С каждой ложкой внутри вас будет разливаться пение, сначала тихое, будто играет лишь один инструмент, а потом все громче, пока вас изнутри не охватит звучание большого симфонического оркестра.


        ЛИОН. Скажу вам напрямик: в Лион мы приехали из-за величайшего шеф-повара Поля Бокюза. Ну, то, что у него три мишленовские звезды, знают все. То, что им учрежден приз «Золотой Бокюз», который считается Нобелевской премией для шеф-поваров, знают многие. То, что в 1989 году он был избран «Шеф-поваром века», что им изобретен всемирно известный «трюфельный суп», что он является основоположником так называемой «новой кухни», которая отличается от haute cuisine меньшими порциями, пониженной калорийностью и свежайшими ингредиентами наивысшего качества, тоже не секрет.


        А вот кто знает, что у Поля Бокюза есть феноменальная коллекция старинных музыкальных инструментов, среди которых особенно выделяется механический орган, играющий самые разнообразные произведения, в том числе гимны многих стран? А кто знает, что Бокюз обладает тончайшим чувством юмора, а это значит, что умеет шутить без тени улыбки. Примеры? Пожалуйста:
        - Месье Бокюз, а чем вы объясняете то, что Лион, а не Париж является сердцем кулинарии и гастрономии Франции?
        - Дело в том, месье, что Лион превосходно расположен. У нас две полноводные реки со множеством рыбы, рядом долина Роны с ее великими винами, здесь же плодородные земли, дающие великолепные овощи и фрукты, к тому же Лион находится на перекрестке всех главных дорог, и теперь, благодаря ТЖВ, Париж всего в двух с половиной часах езды, то есть Париж стал пригородом Лиона.
        На кухне в ресторане Бокюза, над входом, висит табличка. Она гласит: «На кухне - тишина!».
        - Месье Бокюз, почему эта табличка висит у вас на кухне?
        Он пристально и без тени улыбки смотрит мне в глаза и отвечает:
        - Я не люблю шум.
        Вообще я счастлив, что встретился с Полем Бокюзом. Поначалу нам сказали, что он себя чувствует не очень хорошо (ему тогда, летом 2009 года, было восемьдесят три года) и вряд ли сможет встретиться с нами. Это конечно же был удар, но что поделаешь, все равно поехали в его ресторан, который расположен под Лионом в городке Коллонж-о-Мон-д’Ор, где, кстати говоря, Бокюз родился. Приехали, выгрузили аппаратуру и пошли ко входу. Входим - и замерли: нас встречает целая делегация, облаченная в белоснежные поварские одежды. Во главе - мужчина среднего роста, на голове высоченный белый колпак, лицо необыкновенно выразительное: крупный нос, высокие скулы, пронзительные черные глаза, большой, четко очерченный рот. Он делает мне шаг навстречу, протягивает руку и говорит:
        - Поль Бокюз.


        А потом была феерия. Сначала он повел меня во двор ресторана, на стене которого нарисованы картины из кулинарного прошлого Франции. Тут и шеф-повары, и исторические личности, пользовавшиеся их услугами, от Наполеона до де Голля. Подводя меня к очередной картине, Бокюз объясняет, кто есть кто. На последней картине изображены его дочь, сын, жена и сам Бокюз.
        - А там, месье, смотрят на меня мои мама и папа, - и он показывает наверх, где на уровне третьего этажа вместо окна виднеется изображение его родителей.
        На кухне царит тишина при полнейшей сосредоточенной работе. Трудятся шеф-повара - я насчитал восемь человек, у семерых белые курточки увенчаны невысоким стоячим воротничком в цветах французского триколора: сине-бело-красный. Далеко не всякий имеет право носить этот воротничок, это знак отличия, которым награждается, как бы сказали мы, отличник своей профессии. На французском это называется Meilleur ouvrier de France, что можно перевести как «Лучший рабочий Франции» или «Лучший работник Франции», как вам больше нравится. Так или иначе, но получается, что под началом Бокюза работают семь шеф-поваров высочайшей квалификации.
        Потом был ужин. Сохранил меню для себя и потомства, предлагаю вашему вниманию:
        - суп из черных трюфелей;
        - поджаренный утиный фуа-гра;
        - спаржа под соусом божолэ;
        - телячьи ребрышки, сваренные в кокотке;
        - голубь, фаршированный капустой и фуа-гра;
        - вкусноты и гурманское наслаждение;
        - бокал «Моэт э Шандон брют империал»;
        - бутылка «Нюи Сен Жорж лэ Кай 04 - Бушар»;
        - вода «Шателдон»;


        - вода «Эвиан»;
        - эспрессо.
        Четыре персоны. Счет - шестьсот шестьдесят три евро. Или сто шестьдесят три евро семьдесят пять центов на человека. Дорого? Да. Вкусно? Впечатление на всю жизнь.


        Я вообще не помню точно, что мы ели, помню только чувство открытия, совершеннейшего удивления: вот передо мной лежит на тарелке абсолютно узнаваемая еда, я точно знаю, какой у нее должен быть вкус, я ожидаю, что вкус этот будет очень и очень приятным, но то, что попадает мне в рот, сметает все мои представления о привычном. Я просто замираю, перестаю жевать, чтобы этот вкус никуда не ушел, а Бокюз смотрит на меня и не то спрашивает, не то утверждает:
        - Правда, вкусно?
        И, не дожидаясь моего ответа, разворачивается и проходит по своему ресторану, останавливаясь то у одного, то у другого стола, чтобы перекинуться словом с посетителями.
        В чем секрет этой кухни?
        - Нет, месье, никаких секретов. Надо, чтобы все продукты были совершенно свежими и наивысшего качества. Надо уважать природу, использовать ее по назначению, надо, чтобы человек понимал, что именно он ест, и надо любить готовить.


        На следующий день вместе с Дави Тиссо, шеф-поваром гостиницы «Вилла Флорентин», в которой мы остановились, пошли утречком на главный рынок Лиона, на рынок имени…, правильно, Поля Бокюза.
        Я не могу сказать, что французский рынок поражает неслыханным богатством продуктов по сравнению, например, с Дорогомиловским рынком города Москвы. Но есть некоторые принципиальные отличия. Во-первых, эстетика. Все, что есть, выставлено необыкновенно красиво. Это касается всего, но особенно - и по сравнению с тем, что у нас, - мясных рядов. Во-первых, французы великие мастера по разделке мяса, они действуют не топором, а тончайшими и острейшими ножами, количество различных
«срезов» трудно посчитать. Во-вторых, у них нет ни «перекупщиков», ни
«посредников» - продает свой товар тот, который его производит, и это касается всего: от обыкновенных овощей до хлебобулочных изделий и всяких колбас. В-третьих - и это вытекает из предыдущего, - человек за прилавком подробно расскажет вам о своем продукте и о том, как лучше его готовить. В-четвертых, разговаривая с этими людьми, ты начинаешь понимать, что они гордятся своим делом, любят его, что разговаривать с вами для них удовольствие.



        После того как Тиссо познакомил меня с хозяйкой прилавка колбасных изделий, она подарила мне несколько разных колбас, и я спросил:
        - Сколько я должен вам?
        На что она - женщина лет шестидесяти - ответила:
        - Une bise («поцелуйчик»).
        Что было тотчас исполнено.


        Есть в мире множество видов горчиц, но нет горчицы более знаменитой в мире, чем дижонская. Первое упоминание о ней относится к XII (!) веку. Словом, Дижон считается горчичной столицей мира. Дижон настолько знаменит, что даже удостоился специального анекдота:
        Один француз встречает другого.
        - Ну, как дела? - спрашивает он.
        - Нормально, - отвечает второй, - но, знаешь, мне ночью приснился невероятный сон.
        - Расскажи-ка.
        - Мне приснилось, будто мне так захотелось горчицы, что я поехал за ней в Дижон! Представляешь?
        - Подумаешь, разве это сон? Вот мне сон приснился просто потрясающий. Я сплю. Вдруг звонок в дверь. Встаю, открываю, а там стоит Брижит Бардо. Ну, я опешил от удивления, а она говорит: «Что вы так удивляетесь, месье, я давно мечтала познакомиться с вами. Можно, я войду?» Ну, я, конечно, ее впустил, а она в шикарной шубе. Вот она говорит: «У вас очень жарко, можно, я сниму шубу?» И сняла. А под шубой у нее нет ничего! Словом, мы провели два совершенно потрясающих часа. Она ушла, я лег и снова заснул. И меня опять будит звонок в дверь. Открываю - а там Джина Лолобриджида. Я снова опешил, а она сразу вошла, скинула шубу… и опять два часа восторга. Она ушла, а я еле ноги волочу. Лег, только заснул - опять звонок в дверь. Я открываю, а там Мерилин Монро. Я говорю: «Мадам, не могу, в другой раз - пожалуйста, но сейчас не могу». А она: «Но как же так, месье, мне так хотелось с вами познакомиться». А я ей: «Извините, не могу». И она ушла.
        Приятель ему говорит:
        - Ну и сволочь ты, мог бы мне позвонить.
        - Так я звонил тебе, но ты уехал в Дижон!
        Мы в Дижон не поехали, но были рядом, в городе Боне (не путать с немецким Бонном), где посетили горчичную фабрику «Фало». Это было довольно скучное дело, но хозяин предприятия, Марк Дезарменьен, рассказал нам любопытную историю. Оказывается, марка «Дижонская горчица» ничем не защищена, другими словами, вы можете налепить такую этикетку на свою горчицу независимо от того, где она сделана. Иначе говоря, покупая горчицу, на баночке которой написано «Дижонская горчица», вы, возможно, покупаете продукт, сделанный вовсе не в Дижоне и - что еще хуже - совсем по другой рецептуре и из других продуктов. А вот покупая горчицу «Фало», вы можете быть совершенно уверены в том, что это и есть настоящая дижонская горчица, поскольку марка «Фало» является защищенной торговой маркой. Господин Дезарменьен, таким образом, провел ликбез и в завершение подарил всей съемочной группе несколько десятков банок разнообразной дижонской горчицы «Фало».


        На самой вершине французского кулинарного олимпа в гордом одиночестве стоит Поль Бокюз. Чуть ниже - сонм претендентов, среди которых выделяется Ален Дюкасс. К моменту моей встречи с ним - она происходила в парижской гостинице «Плаза Атенэ», где он держит ресторан, - я уже знал о нем многое. Например, что к своим пятидесяти трем годам он добился феноменальных успехов. Принадлежавшие и принадлежащие ему рестораны суммарно получили девятнадцать мишленовских звезд, что является абсолютным рекордом. Он открыл две кулинарные школы в Париже, одну для профессионалов, другую для всех желающих (мы побывали там и убедились в наличии высококвалифицированных шефов-учителей, самой современной кулинарной техники и великолепной организации всего процесса). Ему принадлежат десятки ресторанов во многих странах.
        Должен признаться в том, что изначально я был настроен по отношению к Дюкассу не слишком хорошо. В один из первых дней нашей поездки мы должны были ехать специально из Канн в Монте-Карло, где один из помощников Дюкасса обещал нам встречу с ним. Встреча, однако, не состоялась. После двух или трех часов ожидания нам сообщили, что «к сожалению, месье Дюкасс не приедет, он занят». Вообще в какой-то момент я почувствовал, что Дюкасс уже давно не повар, а бизнесмен, притом весьма успешный. Подтверждением последнего может служить тот факт, что Дюкасс, который родился во Франции и был ее гражданином, не так давно взял гражданство Монако, а поскольку Монако не признает двойного гражданства, Дюкасс автоматически лишился французского. Напомню, что уровень налогообложения в Монако необыкновенно низок…
        Но когда-то Дюкасс был шефом. Он учился у великих мастеров, в частности у легендарного владельца и шеф-повара ресторана Le Moulin de Mougins («Мельница Мужена») Роже Верже. Договориться с ним о встрече оказалось сложным делом, да и
«охраняли» его не слабее Жака Польжа. Но все-таки встреча состоялась.
        Мне показалось, что Дюкассу неинтересно говорить о еде, что гастрономия его перестала увлекать. Он смотрел на меня чуть потухшим взглядом, было ощущение, что он спешит куда-то, что он более всего озабочен своей все растущей империей, что Ален Дюкасс это уже не человек, а марка, которую следует писать в кавычках: «Ален Дюкасс».


        Самое время поговорить о знаменитых мишленовских звездах. Но и здесь, как почти во всем, что касается Франции, придется начать издалека.
        Жили-были два брата, Андрэ и Эдуард Мишлен. И владели они заводом по производству каучуковых изделий в городе Клермон-Ферране. Однажды к ним заехал велосипедист: одна из его шин нуждалась в починке. Как выяснилось, шина «прикипела» к ободу, потребовалось три часа, чтобы ее снять. Далее она должна была сохнуть всю ночь. Утром Эдуард надел и надул шину, сел на велосипед и поехал, шина вновь вышла из строя уже через сотню-другую метров. Что, впрочем, не охладило пыл братьев Мишлен, которые взялись за производство надувных, но не прикипающих шин. Первый патент был взят в 1881 году.
        Производство шин стало главным делом братьев Мишлен. Они владели каучуковой плантацией во Вьетнаме, где жесточайшим образом эксплуатировалось местное население. Были стачки, была кровь, но ничто не могло остановить братьев. Сегодня
«Мишлен» - крупнейший производитель шин в мире.
        Когда в начале прошлого века автомобильная промышленность стала бурно развиваться в Европе, в частности во Франции, братьям - вернее, Андрэ - в голову пришла гениальная мысль: создать гид, из которого автомобилисты могли бы узнать, где ближайшая автозаправка, мастерская, закусочная, гостиница. Первый номер гида синего цвета вышел в 1900 году, и до 1920-го он раздавался и рассылался бесплатно.
        С 1926 года в гиде стали давать рейтинги лучшим ресторанам Франции, отметив их одной, а начиная с ранних тридцатых годов - двумя и тремя звездами. Гид
«покраснел» в 1931 году и по сей день называется «Красный гид Мишлен».
        В Париже, в музее «Мишлен», я встретился с директором «Красного гида» Жаном-Люком Нарэ.
        - Скажите, пожалуйста, каким образом определяется, что ресторан достоин звезды?
        - Это, месье, дело сложное и, главное, тайное: мы никому не говорим, из каких слагаемых получается звезда. Могу же рассказать вам, что это результат работы наших инспекторов, людей, прошедших специальное обучение, личности которых хранятся в строжайшем секрете от всех, включая членов семьи.
        - А сколько у вас таких инспекторов?
        - К сожалению, месье, это тайна. Могу лишь сказать, что ресторанов, как вы понимаете, много, их проверяют регулярно, особенно те, которые так или иначе попадают в наш гид.
        - Для чего?
        - Для того, чтобы убедиться в том, что они либо не удержались на своем уровне, либо удержались, либо, наконец, превзошли его и достойны второй или третьей звезды.
        - Сколько же существует в мире ресторанов с тремя мишленовскими звездами?
        - На сегодняшний день (осень 2009 года. - В. П.) их сто двадцать семь, в том числе двадцать шесть во Франции.


        - А в какой стране больше всего ресторанов, имеющих хотя бы одну звезду Мишлен?
        - Месье, вы говорите «хотя бы» совершенно напрасно. Эта одна звезда стоит чрезвычайно дорого в том смысле, что ресторан сразу приобретает славу, может легко повысить цены, получает иную клиентуру. Но отвечаю на ваш вопрос: более всего таких ресторанов в Токио - сто девяносто семь, в том числе одиннадцать с тремя звездами и сорок два с двумя. Затем идет Париж - девяносто шесть ресторанов. Затем Нью-Йорк - пятьдесят шесть. Но на самом деле самая высокая концентрация таких ресторанов находится в Париже.
        - ?
        - Понимаете, в Токио - сто шестьдесят тысяч ресторанов, в Нью-Йорке их двадцать пять тысяч, в Париже всего тринадцать тысяч. Если соотнести количество «звездных» ресторанов с их общим числом, то Париж, конечно, на первом месте.
        - Не может ли это быть результатом того, что ваши инспекторы не совсем объективны и отдают предпочтение французским ресторанам?
        Тут месье Нарэ буквально выпучился на меня и сказал:
        - Месье, наши инспекторы - люди чести. Они постоянно в дороге, они самоотвержены, им платят весьма скромно, их интересует только истина. Плохо о них говорят лишь те бессовестные люди, чьи рестораны не сумели подняться до звездного уровня. Это жалкие завистники, которым авторитет Мишлена стоит поперек горла.
        Выступление было страстным и не оставляло сомнений в преданности месье Нарэ своему делу. Братья Мишлен, несомненно, гордились бы им.


        Всем хорошо знакома крылатая фраза де Голля: «Как можно управлять страной, имеющей
246 сортов сыра?» Я, конечно, тоже с нею знаком, причем очень давно, но только недавно над ней задумался. Ведь во Франции сортов хлеба столько же, если не больше. А марок вина, безусловно, больше. Так почему генерал и президент сослался именно на сыры? Он ничего об этом не сказал и, к сожалению, не нашлось ни одного журналиста, который задал бы ему этот вопрос, но, если представить себе, что такой журналист был, то де Голль, как мне представляется, ответил бы следующее:
        - Сыр, как ничто другое, говорит о характере того народа, который его производит. Аромат, вкус, мягкость или твердость, выдержка, цвет - все это говорит о том, каков его создатель. Взять, например, Швейцарию. Там три-четыре сыра, самый известный из них так и называется - швейцарский. Ну и каков он? Твердый, почти без запаха, да и вкус, скажу так, комфортабельный. Как и вся Швейцария. Или взять Голландию. Сыров раз-два и обчелся. Ни запаха, ни вкуса, говоря по чести, нет. Беспроблемные сыры. Даже Италия - да, там сыры сильно пахучие, можно даже сказать вонючие, например, горгонцола, который много говорит о том, каковы на самом деле итальянцы, у которых сыров-то с гулькин нос. А вот Франция… это гигантский букет запахов, вкусов, видов, этот букет и есть Франция, но управлять таким букетом почти невозможно.
        Я от себя могу добавить, что во Франции не бывает ужина без сыров, сыры являются предметом дискуссий, даже национальных дебатов.
        Мы были у Вероник Рише-Леруж, борца за «подлинность» французских сыров, автора
«сырного календаря». Она утверждает, что сыры - составная часть французской культуры, но сейчас идет уничтожение этой части крупными молочными хозяйствами, которым за счет массового производства удается продавать свои сыры дешевле, чем владельцам мелких крестьянских хозяйств, в результате чего последние разоряются. Но самое ужасное, утверждает Рише-Леруж, заключается в том, что эти крупные комбинаты подвергают пастеризации свои сыры, что совершенно лишает их «правильного вкуса».
        - Вы понимаете, какой ужас, - возбужденно говорит она, - скоро молодежь просто не будет знать, каким должен быть вкус настоящего камамбера!
        Я разговаривал с мадам Рише-Леруж примерно через год после того, как «война камамберов» закончилась победой мелких производителей, добившихся запрета на присвоение государственной сертификации тем сортам камамбера, которые делаются из пастеризованного молока. Как доказывают мелкие производители, разовое нагревание молока до тридцати семи градусов по Цельсию лишает сыр его настоящего запаха и вкуса. Крупные производители - они заполонили восемьдесят процентов мирового рынка камамбера - ссылаются на содержащиеся в молоке микробы, которые могут навредить человеку. Мелкие производители отвечают, что, во-первых, камамбер - это не предмет массового производства и, во-вторых, никому не позволено нарушать его рецептуру, открытую в 1791 году крестьянкой из нормандской деревни Камамбер Мари Арэль, которой, между прочим, там установили памятник.
        Хотя, нет, не она открыла рецепт. Было дело так: Мари Фонтэн родилась в нормандском городе Крутте двадцать восьмого апреля 1761 года. Десятого мая 1785 года (все это записано в местной церкви) она вышла замуж за Жака Арэля, рабочего. Молодая чета переехала жить в деревушку Камамбер, где у них была своя ферма. Мари делала сыр и продавала его на рынке. В 1789 году грянула революция. Однажды в 1790 году в дверь дома супругов Арэль постучался священник из города Бри: он просил убежища. С риском для жизни Мари спрятала его у себя дома. Священника звали Шарль-Жан Бонвуст. Он был бесконечно благодарен Мари и однажды, глядя, как она готовит к продаже свой традиционный сыр, он поделился с ней секретом того, как делался «сыр королей», так называли бри. Мари решила использовать и этот рецепт, и свой - получился необыкновенно вкусный сыр. С годами этот сыр пользовался все большей популярностью, пока не дошел до императора Наполеона III. Тот от восторга назначил внука Мари Арэль поставщиком его императорского двора и дал сыру его нынешнее название: «камамбер».
        Памятник тот был открыт в 1928 году и стоит на центральной площади города Вимутье.
        В деревне Камамбер мы побывали на ферме мадам и месье Дюран «Ла Эронньер», что невозможно нормально перевести на русский, поскольку «эронньер» означает место, где размножаются или разводятся цапли («цаплеводство»?). Сразу хочу внести ясность: никаких цапель супруги Дюран не разводят, они делают камамбер. Брат хозяйки ухаживает за коровами - их голов восемьдесят, сам месье Дюран делает камамбер, а мадам продает его, стоя за прилавком небольшого магазина, имеющегося при ферме. Я попробовал только что попавший на прилавок камамбер - как сказал бы Аркадий Райкин, вкус специфический. В смысле, совершенно изумительный.
        Месье Дюран был занят приготовлением камамбера и совершенно не хотел разговаривать со мной, более того, не разрешил нашим операторам снимать его за работой. Возможно, поэтому мадам Дюран была столь любезна, что рассказала мне две очень любопытные истории.
        - Месье знаком с творчеством Сальвадора Дали?
        - Да, мадам, - ответил я, пытаясь понять, какая связь между Дали и сыром камамбером.
        - Месье помнит его картину, на которой изображены «текучие» часы?
        - Да, мадам.
        - Так ведь эти текучие часы навеяны консистенцией камамбера. Так что, не будь камамбера, не было бы этой гениальной картины.
        - Потрясающе.
        - Месье, есть кое-что почище. Есть такой сыр - бри. Пробовали?


        - Очень люблю.
        - Когда-то он назывался «королевским», потому что его очень любили короли - Шарлемань, Генрих IV. Очень любил его и Людовик XVI. Рассказывают, что, когда он бежал от революционной толпы в 1789 году, он не устоял перед соблазном и заглянул в местечко Варен, рядом с городком Мо, где делали и делают самый лучший бри. Пока он дегустировал сыр, его узнали и схватили. Кончил он на гильотине, а сыр переименовали в «народный». Не будь бри, Людовик удрал бы и вся история могла бы перемениться…


        Такие мелкие крестьянские хозяйства, как у семейства Дюран, составляют спинной хребет французского сельского хозяйства и гастрономии страны. Здесь и только здесь производятся продукты без химии, высочайшего качества, здесь работают поколениями, передавая из уст в уста секреты возделывания всего, что растет.


        В Перигоре, где растет ценнейший и вкуснейший гриб трюфель, мы были на ферме семейства Аллегрэ, где глава семьи, Эрик, высокий, худощавый, чуть седоватый мужчина, который сразу стал говорить со мной на «ты», показал нам, как его собачка Прюн (по-русски Слива), специально обученная этому делу, «охотится» на трюфелей.
        - Ищи, Прюн, ищи! - командует Эрик, и Прюн ищет. Ищет она прежде всего участки под некоторыми деревьями и кустами, которые на первый взгляд кажутся выжженными солнцем.
        - Нет, - говорит Эрик, - это не солнце, это трюфель так действует. Ну, Прюн, ищи!
        Прюн принюхивается к участку и начинает лапкой рыть довольно рыхлую землю.
        - Ну, Прюн, давай, - поощряет ее хозяин, - а теперь стоп, хватит!
        Наклоняется, сам чуть копает и вынимает черный трюфель размером со средний камень.
        - Сколько такой трюфель стоит? - спрашиваю я.
        - Такой? Недорого. Десять, может, пятнадцать евро.
        - А белый стоит дороже?
        - Белый идет на вес золота. Но его нет во Франции, он растет только в Италии, да и там только в Пьемонте.
        - Я слышал, что раньше использовали свиней для трюфельной охоты, это так?
        - Да, но свинья не только находит трюфель, она его сжирает. А собаки трюфелей не едят.
        И Эрик дает Прюн кусочек колбасы, который он припас как награду за удачную охоту.
        А потом для всей группы был устроен трюфельный обед: трюфельный суп, трюфельный омлет и даже трюфельное мороженое. Все было приготовлено прямо при нас супругами Аллегрэ, приготовлено не тяп-ляп, давай побыстрее для туристов, а с толком, со знанием дела, с желанием, чтобы все было красиво - от накрытого стола, украшенного яркими цветами, до самих блюд. Я затрудняюсь объяснить это врожденное чувство прекрасного, которое так заметно в этих действиях самого простого французского крестьянина, не говоря об особом отношении к еде, которая должна протекать в атмосфере гармонии. Да, да, это точное слово: в гармонии.


        Лилиан и Жан-Луи Шартруль - фермеры не то в девятом, не то в десятом поколении. Они люди местные, всю жизнь живут в Перигоре, никогда не бывали ни в какой другой стране. Да что стране, никогда не бывали даже в Париже. Говорят об этом обыденно, без сожалений. Их куда больше волнует судьба их фермы, будут ли продолжать их дело дети. А дело это - разведение гусей и производство одного из главных французских деликатесов: фуа-гра (буквально «жирная печень»).
        Сколько у них там гусей, я не спросил, но ходят они - хочется сказать «стадами», хотя гуси стадами не ходят. Да и вообще, в России гуси не ходят, а летают (клиньями, что ли?). Как бы там ни было, одомашненные французские гуси передвигаются гусиным шагом, словно солдаты на параде: все вместе, рядами, постоянно переговариваясь между собой и никого близко не подпуская, кроме знакомого «гусевода», который их кормит. Они его слушаются: когда он тихо начинает посвистывать, вся эта гусиная армада разворачивается и, если нет поблизости никого чужого, дружно движется к нему. Впечатление сильное.
        Супруги Шартруль не только производят фуа-гра, но и являются его знатоками. Оказывается, еще древние египтяне знали, что, если птиц перекармливать, у них происходит ожирение печени и печень эта вкусна необыкновенно. Эти знания были переданы древним грекам, а затем римлянам (где бы мы были без Древнего Рима?). Потом, после падения империи и воцарения варваров, знания эти пропали и совсем исчезли бы, если бы не евреи, сохранившие знания египтян и взявшие их с собой во время Исхода. Однако рождение настоящего фуа-гра относится к 1778 году, когда маркиз де Контад, маршал Франции и правитель Страсбурга, сказал своему повару Жану-Пьеру Клозу:
        - Сегодня хочу угостить гостей настоящей французской кухней.
        Клоз взял и придумал рецепт: приготовил гусиную печень в сале и зафаршировал ею тесто. Как описывал это очевидец ужина и знаток гастрономии того времени Брийа-Саверин, «когда блюдо внесли в зал, разговоры сразу смолкли, и на лицах всех выразились экстаз, желание и радость».
        Я не мог не спросить месье Шартруль о гаваже - насильственном кормлении гуся, когда ему открывают клюв и вводят трубку, через которую впихивают кукурузную кашицу.
        - Многие говорят, что гусю больно, что это варварство. Как вы, возможно, знаете, в шестнадцати странах производство фуа-гра запрещено. Что скажете?
        - Скажу я, месье, вот что: если вы посмотрите на то, как производят куриц-бройлеров, на то, как забивают скот, как режут свиней, то убедитесь, что это куда более жестокое дело, чем то, что мы делаем с гусями. Это во-первых. Во-вторых, при гаваже гусь не испытывает никакой боли - это доказано. Не говоря о том, что, однажды испытав гаваж, гусь не только привыкает к нему, но прямо бежит к тебе, когда наступает очередное время гаважа.
        Так это или нет, не знаю. Спросил бы гуся, но, как я сказал, они к себе близко не подпускают, шипят и уносятся прочь. Да и не владею гусиным языком - пробовал сказать им «га-га-га», в ответ на что получил хоровое шипение.
        - Когда члены Европейского союза попытались надавить на нас, - сказала мадам Шартруль, - наша Национальная ассамблея ответила им… - Тут она из сумочки достала бумажку, надела очки и зачитала: - «Фуа-гра является культурным и гастрономическим наследием, охраняемым Францией». Так-то, месье. А теперь пойдемте в наш магазинчик: мы продадим вам и вашей команде такой фуа-гра, что вы долго будете помнить нас.
        И то правда. Не скоро забуду этот восхитительный вкус.
        Для любителей статистики: ежегодно в мире съедают чуть больше двадцати пяти тысяч тонн фуа-гра, из которых восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят тонн производятся во Франции.


        Возможно, я уже говорил о том, что, будучи в Париже, я однажды в течение целого дня ходил по городу в поисках толстой француженки или француза и… не нашел. Вопрос: почему французы, которые так любят поесть, которые не представляют себе завтрака, обеда или ужина без белого хлеба, намазанного маслом (чаще слабосоленым), почему же они не толстеют?
        В поисках ответа на этот судьбоносный (для многих) вопрос мы отправились к автору книги «Почему француженки не толстеют?» Мирей Гийяно. Эта миловидная женщина средних лет приняла нас в своей парижской квартире, где призналась нам в том, что писала книжку, главным образом, для американок.
        - ?
        - Месье, вы же знаете, что Америка страдает от ожирения?
        - Да.
        - Что вся Америка занята поисками панацеи от полноты?
        - Да.
        - Что на этом зарабатывают миллиарды всякие компании, предлагающие чудо-средства, прием которых якобы приведет к мгновенному похуданию?
        - Да.
        - Но все это чепуха. Все дело в том, ЧТО вы едите и КОГДА вы едите. Никаких секретов нет.
        - Ну и как, действует на американок?
        Мадам Гийяно смеется.
        - Не очень, и знаете почему? Потому что это слишком просто, с одной стороны, и требует слишком серьезных усилий, с другой. В Америке хотят результата здесь и сейчас, незамедлительно, съел пилюлю-другую - и порядок. Или подписался на какую-то очередную магическую диету. А просто соблюдать определенные правила, не перехватывать в течение всего дня - нет, это не подходит. Кроме того, американки почти не потребляют красное вино, а без вина…
        Ну, наконец-то!
        Оказывается, ларчик просто открывался. Все дело в вине.
        Моя мама родилась в Аркашоне - это место на берегу Атлантики, немного юго-западнее Бордо. Мне хотелось поехать туда, но одного соображения о том, что это родина моей мамы, было бы недостаточно. Но отыскался и другой, куда более мощный аргумент: устрицы. Разве можно говорить о Франции, тем более о французской гастрономии, не сказав ничего об устрицах?



        Небольшая справка: так называемый бассейн Аркашона - это мелководный залив размером примерно пятнадцать на пятнадцать километров. На входе в залив со стороны океана расположены многочисленные отмели, частично заливаемые во время приливов. Эти отмели используются для разведения устриц, почему Аркашон и считается мировой устричной столицей.


        Если вы бывали в странах Балтии и помните балтийское побережье с его дюнами и соснами, то вы имеете некоторое представление о том, как выглядит природа бассейна Аркашона. Только надо добавить градусов десять - пятнадцать тепла, надо умножить ширину и длину пляжей примерно на три, к соснам надо добавить еще кое-какие другие деревья. И еще вдоль побережья надо выстроить в уме десятки и десятки устричных ферм - небольших деревянных домов, в которых можно в любое время заказать дюжину-другую устриц со стаканчиком белого вина и нарезанным клиньями лимоном. На крайней точке бассейна Кап Ферре расположилась устричная ферма Катрин Ру. Блондинка с голубыми глазами, резковатая, жестковатая, говорящая короткими рублеными фразами.
        - Устрицы едят давно. Прежде всего, римляне (опять?! - В. П.). Потом уже все остальные.
        - Почему их не едят с мая по август, то есть в течение тех месяцев, в которых нет буквы «р»?
        - По глупости. Одни говорят, что это придумал наш Людовик XIV, большой любитель женщин и устриц, которые считались, да и являются афродизиаками. Знаете, что это такое? - спрашивает мадам Ру, пристально глядя мне в глаза.
        - Да, мадам, знаю.
        - Так вот, король, говорят, боялся, что все его придворные и вся Франция последуют его примеру и будут съедать на завтрак дюжину устриц. Вот он и придумал запретить есть устрицы с мая по август. Чтобы они, бедные, могли размножаться и не исчезли бы. Это одна легенда.
        - А еще?
        - А еще говорят, что это придумали в Англии - в которой ничего не понимают в еде, - чтобы в жаркие летние месяцы не портились во время перевозок устрицы, ведь у англичан своих-то нету.
        - Вы, видимо, не жалуете англичан?
        - Как можно относиться к народу, который придумал тушить и жарить устрицы?!
        - Вы выращиваете устрицы, но есть ведь и «дикие». Они, наверное, вкуснее и дороже?
        - Ровно наоборот. Они менее вкусные и дешевле.
        - Не понимаю. Например, выращенная форель менее вкусна и дешевле дикой…
        - Да, потому что выращенная форель всю жизнь плавает в пруду, а дикая борется с течением, преодолевает водопады, и поэтому у нее мясо плотнее, вкуснее. Что касается устриц, то все живут в одних и тех же условиях, что дикие, что выращенные, но выращенные имеют преимущество.
        - Какое?
        - Мы их охраняем от хищников: рыб, крабов, других моллюсков, чаек.
        - Это трудная работа?
        - Это тяжелая работа, можете мне поверить.
        - Используете иммигрантов?
        Мадам Ру смотрит на меня чуть ли не с возмущением:
        - Конечно нет!
        - Почему же?
        - Потому что для того, чтобы выращивать устриц, надо, чтобы океан был у тебя в крови. Этим занимался мой отец и его отец, и отец отца моего отца.
        - Интересно, что по-французски вы говорите не «растить» устриц, a elevage, что можно перевести как «воспитание». Кстати, то же слово используют виноделы. А потом вы «доводите» устрицы - это у вас называется affinage - расскажите об этом, пожалуйста.
        Впервые Катрин Ру смотрит на меня с улыбкой:
        - Смотрите, на милость, журналист, а кое-что знает. Ну, слушайте. Мы «воспитываем» устриц в садках. По мере того как они растут - а для этого требуется от двух до четырех лет, - мы пересаживаем их из садка в садок. В зависимости от того, сколько раз их пересаживают и сколько устриц в садке, они делятся на «финн», «спесьяль»,
«фин де клер» и «спесьяль де клер». Например, устрицы «фин де клер» должны провести «аффинаж» - доводку - не менее двух месяцев в садке и их должно быть не больше двадцати штук на квадратный метр. А садок «спесьяль де клер» еще менее населен - не более десяти штук на квадратный метр. Ну, и есть элита - «пус эн клер» - пять устриц на квадратный метр.
        - Мадам Ру, все-таки история о том, что устрицы повышают мужскую потенцию, - правда?
        - А что, есть проблемы?
        Я покраснел, а она расхохоталась, потом сказала:
        - Говорят, что Казанова съедал двенадцать дюжин устриц в день, чтобы разжигать свою страсть. Кроме того, сама устрица живет очень странной половой жизнью. Одна и та же устрица меняет свой пол по собственному желанию несколько раз в жизни. На вкус невозможно отличить мужскую особь от женской, но, видимо, это смешение действует на вас, мужчин. Давайте, угощу.
        И угостила совершенно потрясающими на вкус «фин де клер» со стаканчиком «Пуи фюиссе».
        - Ну как, почувствовали? - спросила Ру, подмигнув мне и пройдя мимо моего деревянного столика.
        Почувствовал. Потом на тракторе поехал в объезд части залива, чтобы выйти к отмели, где находятся садки Катрин Ру. Не знал, что устрица-ребенок похожа на гальку, если не знать, не догадаешься. Посмотрел на садки, уходящие далеко в океан, потом пошел назад, прямо через обнаженное дно залива, благодаря тому, что был в высоких резиновых сапогах из хозяйства Катри Ру. То там, то сям виднелись корпуса лежавших на боку парусных лодок. Кое-где вода не ушла, образовав довольно большие заводи. В одной два золотистых ретривера ловили рыбу. Я так засмотрелся на них, что забыл наставление Катрин смотреть в оба. И не сходить с «тропинки», ведущей к ее устричному магазинчику, а то можно угодить в бездонную черную засасывающую липкую грязь. И попал одной ногой. Еле выбрался.
        Если мне не изменяет память, я впервые попробовал вино, когда мне было шесть лет. Это было за воскресным обедом: мама налила мне немного красного вина в бокал, разбавила его водой и предложила попробовать. Если бы я не испытал никакого ощущения, вряд ли бы помнил об этом. Но мне понравилось - это я четко помню. Как и то, что мне давали разбавленное водой красное вино лет до четырнадцати, а потом стали наливать вино, не разбавляя его. И так, или почти так, происходит во многих, если не во всех французских семьях.
        С самого юного возраста вино входит в твою жизнь как нечто совершенно нормальное, как хлеб, например. С очень раннего возраста ты начинаешь различать вина по аромату, по вкусу, по цвету, ты начинаешь понимать, с какой едой сочетается или не сочетается то или иное вино.
        Не вредит ли это здоровью вообще, спрашиваете вы, и юному растущему организму в особенности? Позволю ответить вам двумя цитатами:

«Вполне можно рассматривать вино как самый здоровый и самый гигиенический из всех напитков». Это написал великий ученый Луи Пастер в своем труде «Винные исследования» в 1873 году.
        А почти за век до этого автор Декларации независимости и третий президент США Томас Джефферсон написал:

«Я считаю величайшей ошибкой рассматривать высокий налог на вино как налог на роскошь. Напротив, это налог на здоровье наших граждан».
        Я мог бы привести еще сотни таких высказываний. Дома у меня десятки книг о вине на библиотечной полке. Но эти книги вы при желании можете купить и прочитать, я же хочу попытаться дать вам представление о том, что такое вино для французов. Я начну с конца.


        Когда наше путешествие завершалось - а это было в самом начале октября 2009 года, - мы были приглашены в замок Лагрезетт. Замок находится совсем недалеко от города Каор, или, на русский лад, Кагор, который требует отдельного упоминания. И дело не только в том, что это один из самых древних городов Франции; и не в поразительном романском соборе св. Стефана-Сент-Этьен, построенного в XII веке; и не в том, что уроженец этих мест папа Иоанн XXII осыпал город дарами и привилегиями, в том числе работами лучших флорентийских мастеров; и даже не в «доме Генриха IV», не в фонтане Шартрез, не в старинных укреплениях, не в четырехстах старинных воротах XII-XVII веков. Дело, конечно, в мосте Валентрей. Он был заложен в 1308 году, это бесспорно один из красивейших укрепленных мостов в Европе, его три башни и зубцы делают его похожим на крепость, нависшую над водой. Он строился семьдесят лет, строился очень медленно, и, как гласит легенда, архитектор, чтобы скорее завершить работу, обещал душу дьяволу в обмен на его помощь. Дьявол, понятное дело, обрадовался, но не понимал, что архитектор не прост. Согласно
договоренности, если дьявол по каким-либо причинам отказывался или не мог выполнить приказы архитектора, пакт немедленно расторгался.
        Строительство стало продвигаться с дьявольской скоростью, и наступил день, когда оно должно было завершиться. И тогда архитектор сказал Сатане: «Мой друг, ты славно мне послужил до сих пор, продолжай в таком же духе. Вот тебе решето, не меняй в нем ничего и принеси в нем воды каменщикам для гашения извести». Делать нечего, Сатане пришлось носить воду. Двадцать раз мчался он от реки на самый верх строительных лесов, каждый раз быстрее и быстрее, но всегда тщетно: вода не держалась в решете. Чертыхаясь (!), дьявол вынужден был признать свое поражение, но он обещал отомстить.
        Вскоре мост был закончен. Архитектор получил почет и деньги и уехал, но на утро оказалось, что последний камень в кладке моста у вершины средней башни был выломан и унесен дьяволом. Пришлось вырубать новый камень и закладывать поврежденное место, но на следующее утро камня опять не оказалось. Двадцать раз восстанавливали камень, и двадцать раз на следующее утро на его месте зияла дыра, почему народ и прозвал эту башню Башней дьявола.
        Отчаявшись, вновь послали за архитектором. Тот все выслушал и отправил гонцов в монастырь ордена тамплиеров, где хранился камень, принесенный крестоносцами из святой земли. Этот камень был частью закладки колодца, из которого самаритянка дала напиться Иисусу. Камень доставили из монастыря и положили вместо украденного дьяволом.
        Следующей ночью Сатана явился к мосту и попытался заклинаниями выбить камень - тщетно. «Тысяча чертей, - взревел Вельзевул, - что случилось с моей черной магией, что я не могу сдвинуть этот несчастный камень? Ладно, тогда я выломаю его собственными руками!» И он вонзил свои когти в камень и… прилип. Как ни старался дьявол, он не мог оторвать от камня руки. Он тряс и тянул камень, изрыгая неслыханные богохульства, но все напрасно. И при первых лучах рассвета дьявол сдался: он уменьшился в размерах и замер, превратившись в камень. И сидит он там по сей день, чему я являюсь свидетелем.
        Думаете, мне это показалось? Что я выпил лишку кагора? Признаюсь, выпил - и как я мог не выпить, когда мне рассказали, что каор (правильное произношение) подавали на свадьбу Элеоноры Аквитанской и Генриха II Плантагенета? Что среди любителей каора были и папа римский Иоанн XII, и мой любимый король Франции Франциск I, и Петр I? Как я мог не выпить его, черного, словно чернила, из-за винограда мальбек, терпкого, мощного и к тому же лечебного? Нет, не мог не выпить. Но не перебрал. Застывшего на высоченной башне окаменевшего черта я видел. Увидите его и вы, если приедете в Каор.
        Но вернемся к замку Лагрезетт и его владельцу, Алену Доминику Перрену, человеку во всех смыслах выдающемуся. Именно он спас фирму «Картье» от забытья и разорения. Именно он создал Высшую школу маркетинга люкса, именно он создал Фонд Картье современного искусства, именно он возглавил и мощно развил компанию «Ришмонт», теперь она вторая по торговле предметами роскоши в мире. Именно он, выпускник Школы кадров, которая в свое время была единственным частным высшим учебным заведением по подготовке бизнесменов, затем выкупил эту школу, создав на ее месте Школу лидеров и творцов бизнеса, которая в мире котируется очень высоко, именно он… Впрочем, достаточно.



        Осенью 2009 года нас пригласили на день начала сбора винограда - это был пятьсот шестой сбор, другими словами, первый сбор винограда в этом месте состоялся в 1503 году. Цифра наводит вас на какие-то мысли? Не на тот общеизвестный факт, что вино пьют с незапамятных времен, а на размышление о том, что пятьсот с чем-то лет тому назад сбор винограда во Франции отмечался особо, как важное событие. И когда этот человек - чуть погрузневший в свои шестьдесят семь лет, но все же красивый, с сильным мужским лицом, когда он, собрав человек двести в саду дворца поздравил их с началом vendange, как называется это по-французски, и поднял свой бокал, заполненный вином «Шато Лагрезетт», который в 2005 году был причислен к ста лучшим винам мира, когда он поздравил виноделов и собирателей лозы и членов их семьи (а именно их собрал он в первую голову) с этим замечательным праздником, то в голосе его звучали непередаваемые нотки гордости и, я бы даже сказал, счастья.
        И еще, в конце моего с ним интервью, когда я задал свой традиционный вопрос:
        - Пожалуйста, завершите для меня следующее предложение: для меня быть французом означает…
        Перрен чуть задумался, потом поднял свой бокал и как-то озорно, с улыбкой, но вместе с тем совершенно серьезно ответил:
        - Ответ вот здесь, на дне моего бокала!


        Почти дословно это же сказала Изабель Форэ, первый человек в моем «винном списке», с которой я встретился в самом начале наших съемок в двадцатых числах мая. В этот вечер мадам Форэ пригласила нас в качестве наблюдателей винного торжества, которому она дала название La Vie en Rose - «Жизнь в розовом цвете». Нет, речь не шла о песне, которую прославила Эдит Пиаф, речь шла о розэ (ударение на последнем слоге. - В. П.). Это вино и не белое, и не красное, а как раз розового цвета, которое пьется, как правило, охлажденным и только летом. Оно не относится к
«большим» винам, году его урожая не придается большого значения. Но в этот вечер мадам Форэ, которая является большим знатоком вин, настоящим дегустатором, решила устроить для нескольких женщин вечер проб розэ.
        И в самом деле, все было в розовом цвете - скатерть, салфетки, бокалы, тарелки, стоявшие в вазах розы, сами дамы. И мадам Форэ, представляя то или иное розэ, давала ему характеристику и приглашала своих гостей дегустировать и высказываться. Вечер делался вокруг вина, не с целью просто выпить, посидеть, поболтать, цель была установить некие отношения с данными видами розэ, если угодно, познакомиться. Вы когда-нибудь слышали, чтобы делали нечто подобное в других странах? Нет, не слышали, потому что в других странах вино просто пьют, нигде больше его не считают живым существом. В отличие от Франции.


        Пятнадцатого ноября во Франции - и далеко не только там - раздается клич: Le Beaujolais Nouveau Est Arrive! («Прибыло новое “Божоле”!»). Я об этом был наслышан, но, попав в районе Божоле к виноделу Доминику Пирону, узнал много нового:
        - Видите ли, - сказал он, - было когда-то так, что все вина, получившие знак АОС (государственный знак качества. - В. П.), не могли продаваться раньше пятнадцатого декабря года урожая. Вино «Божоле» получило этот знак в 1937 году, но мы добились исключения для себя в 195 - нам было позволено продавать это вино с пятнадцатого ноября. Таким образом, мы стали первым и единственным вином нового урожая. А в
1985 году было решено, что продажа начинается с третьего четверга ноября.
        - Но, согласитесь, это не великое, не большое вино, - говорю я.
        - Пожалуй, - улыбается в ответ месье Пирон, - но оно вкусное, я бы даже сказал, прелестное. Мы с женой выпиваем две бутылки в день - одну за обедом, вторую за ужином. И посмотрите на меня - правда хорош?
        Ну, сказать, что красавец, - не могу. Но прекрасно выглядит в свои… впрочем, не знаю, сколько лет. Глаз горит, улыбчив, от него веет энергией.
        - Все-таки, месье Пирон, порой попадается совсем невкусное «Божоле».
        Улыбка исчезает.
        - Да, месье, это так. Есть такие горе-виноделы и негоцианты, которым плевать на свою родину, на репутацию, это предатели вина. Им бы лишь побыстрее выбросить на рынок этот жалкий товар, им важны только деньги. Но таких у нас в Божоле мало. Вообще, я сомневаюсь, что эти люди французы…


        Мы заехали в Божоле на пути в Бургундию, о винах которой написаны фолианты. Я же ограничусь лишь тем, что говорят виноделы этого благословенного края: «Лучшие вина в мире - бордоские, лучшие вина Франции - бургундские».
        Высокий, худощавый, элегантный - пожалуй, даже аристократичный - Обер де Виллен повел нас к винограднику Романэ-Конти со словами:
        - Вы - первое телевидение, которому позволено здесь снимать.
        - А как же французское телевидение? - удивился я.
        Де Виллен чуть улыбнулся и сказал:
        - Они будут последними.
        Почему-то вспомнил довольно дурацкий, хотя и смешной анекдот. Советский скрипач поехал на международный конкурс имени Жака Тибо, победителю которого, помимо денег, дают возможность сыграть концерт на скрипке Страдивари. Скрипача сопровождает кагэбэшник - чтобы не вздумал бежать. И вот скрипач побеждает. Ему предстоит сыграть на Страдивари, он чуть ли не сходит с ума от восторга. Гэбэшник спрашивает:
        - А чего ты так волнуешься? Ну, чем эта скрипка так уж хороша?
        - Как объяснить тебе? - отвечает скрипач. - Ну, попробуй представить себе, что тебе дали пострелять из нагана Дзержинского.

«Наган Дзержинского», а точнее, Страдивари среди вин Бургундии - если не среди всех вин вообще - это и есть Романэ-Конти. Совершенно бессмысленна попытка описать виноградник, лозы которого возделываются не менее десяти веков. Все красное бургундское вино делается целиком из одного сорта винограда - «пино нуар», но его вкус, его качества зависят от множества факторов: от состава почвы, от места расположения самого участка, от угла падения солнечных лучей, словом, всего не перечислить. Винодел Николя Россиньоль, человек лет тридцати пяти, влюбленный в свое дело, дотрагивающийся до виноградных листьев с непередаваемой нежностью, подвел меня к винограднику, присел на корточки и сказал:
        - Смотрите, слева от этой межи растет «пино нуар», справа - тоже. Но присмотритесь к почве. Слева она чуть серовата, в ней много совсем мелких камешков. Справа - она потемнее, камни здесь крупнее. Что это значит? А то, что из-за природных явлений, которые произошли бог знает когда, в этих двух почвах разные элементы, разный химический состав. Лоза, растущая слева, легко пускает свои корни вглубь, она встречает на своем пути только мелкие камешки. Лоза справа должна пробиваться, ей надо преодолевать настоящие камни, она «работает». В результате получается два разных «пино нуар». Сорт один, вкусовые качества разные. Два разных вина.



        Россиньоль был с нами в винограднике Романэ-Конти, и видно было, как он взволнован тем, что он здесь - это было первый раз в жизни. Но надо было увидеть его лицо, когда Обер де Виллен сказал:
        - Что ж, пойдемте в наши подвалы, пора бы выпить.
        Было видно, что Россиньоль совершенно поражен. Шепотом он сообщил мне, что в подвалы Романэ-Конти не пускают никого, что это святая святых. А когда де Виллен предложил ему продегустировать бутылку, кажется, 1985 года, он даже побледнел. Потом де Виллен сказал, налив нам в бокалы драгоценную влагу:
        - Дайте ему прийти в себя. Его загнали в бутылку, ему там было тесно, он долго привыкал, немного обиделся. Дайте ему почувствовать свободу, подышать. Он (во французском языке нет среднего рода. - В. П.) этого достоин.
        Для де Виллена, как, впрочем, и для любого французского энолога, вино - существо живое.
        Я очень люблю вино, кое-что понимаю в нем и могу сказать, что никогда такого вина не пил. И, скорее всего, больше не выпью. Отчетливо помню, что после первого глотка у меня закружилась голова. Попробую объяснить.
        Я люблю также виски, особенно односолодовое. Давно открыл для себя виски
«Лафройг», обожаю его за «дымный» вкус. Как-то был у одного своего шотландского друга, рассказал ему о своем любимом «Лафройге», на что он спросил:
        - Никогда не пробовал «Лагавулин»?
        - Нет, а что?
        - А то, что когда выпьешь, покажется, что это ангел писает тебе на босые ноги.
        Когда пьешь вино Романэ-Конти, кажется, что боги Олимпа даруют тебе нектар и вместе с ним бессмертие.


«Шато Латур», «Шато Лафит Ротшильд», «Шато Мутон Ротшильд», «Шато О Брион», «Шато Марго», «Шато Икем», «Петрюс»… самые великие ноты в симфонии вин Бордо. Это винное королевство, у каждого винодела здесь свой «замок» - по-французски chateau. Это вовсе не обязательно древние каменные сооружения, но по традиции всем - или почти всем - винам Бордо присваивается имя «замков», в которых они родились (их здесь более восьми тысяч). Всего под лозой здесь более ста тысяч гектаров, что примерно в три раза больше виноградников Бургундии.
        Это не винный гид, к тому же я недостаточно компетентен, чтобы сколько-нибудь авторитетно рассуждать на винные темы. Скажу только, что если все вина Бургундии делаются из одного сорта винограда («пино нуар» для красного и «каберне» для белого), то в Бордо вино купажное, составленное из разных сортов винограда.
        Было много встреч в окрестностях Бордо, мы посетили множество «шато», продегустировали десятки вин. Лично я ходил, как мне потом говорили, с улыбкой абсолютного счастья на лице. Для меня стало совершенно ясно, что нации делятся не по месту жительства, а по тому, что они пьют. Есть нации «винные», есть «пивные», есть «висковые» и «водочные». И у каждой свои особенные черты. Представителя нации
«винной» не спутаешь с представителем «пивной», тем более «водочной» или
«висковой». Я - человек широких вкусов, люблю и вино, и пиво, и виски, и водку, да еще много чего. Но если бы мне сказали, что я приговорен до конца моих дней пить только один-единственный напиток, я выбрал бы без сомнений и раздумий вино. И если только одной лозы, это было бы - о счастье! - Романэ-Конти.


        Две встречи я все-таки запомнил, причем обе они были с энологами.
        Первый - Пьер Люртон, в ведении которого находится одно из самых выдающихся бордоских вин, «Шато Шеваль Блан» («Белая Лошадь»). Мы разговаривали с ним на пленэре. Он сидел в кресле, словно король - изящный, одетый по последней, но не острой моде, расслабленный и совершенно уверенный в том, что нет доли лучше его: управлять винодельней и погребами этого удивительного вина. Он говорил обо всем со снисходительной улыбкой человека, который сострадает вам, да и не только вам, потому что вы лишены его удовольствия. В самом конце разговора он наклонился ко мне и сказал доверительно:
        - Месье, поверьте мне, самым счастливым днем в моей жизни был тот, когда я, несмотря на желания моих родителей, отказался от карьеры врача или юриста. Ничто не сравнится с тем, что мне подарила судьба.
        Второй - Стефан Деренонкур, личность во всех отношениях замечательная. Встретились мы с ним в подвальном помещении винного бистро. Я спросил его (была не была!):
        - Что главное в виноделии?
        - Трудный вопрос, месье, трудный. Я приехал сюда с севера Франции, когда мне было пятнадцать лет, у меня не было специального образования, я начинал в качестве сборщика урожая. А теперь я сопровождаю вино от лозы до бокала, я изучаю его на каждом этапе, но до сих пор не знаю, что главное.
        - Как же так? Вас вся Франция знает, да не только Франция. Знаменитый американский режиссер Фрэнсис Форд Коппола пригласил вас в Калифорнию работать в его винограднике, вас приглашают в Турцию, Индию, Китай, Ливан. А вы говорите, что не знаете…
        - Да, это правда. Но если говорить в целом, то главное - это позволить энергиям природы максимально проявить себя. А для этого в первую очередь надо работать с виноградом, достигать совершенства на винограднике. Если у вас идеальный виноград, все остальное просто. Надо получать от природы самое лучшее. Нужно, с одной стороны, добиваться низкой урожайности - да, да, именно так - и начинать собирать виноград в момент, когда ягоды достигли наилучшего созревания.
        - Так вы все-таки энолог?
        Стефан улыбается, оглядывается - не слышит ли кто - и доверительно говорит:
        - Нет, я революционер-экспериментатор.
        Тем временем чуть поодаль сидят за столиком пятеро японцев (трое мужчин, две дамы) и довольно громко разговаривают. Артем Шейнин подходит к ним и начинает издавать
«японоподобные» звуки, а я думаю: «Он что, сошел с ума - передразнивать японцев? Сейчас будет дикий скандал».
        А японцы не только не скандалят, а радостно улыбаются и начинают разговаривать с Артемом. Оказывается, он знает японский! Вот какие чудеса происходят на винном пространстве. Опять думаете, что я выпил лишнего, что это мне показалось? Ошибаетесь. Вино обостряет восприятие, но не обманывает.


        Я не стану докучать вам рассказами о миллезимах, то есть годах урожая, блестящих, отличных и не очень, о том, какое вино лучше пить с той или иной едой, - скажу лишь, что это целая культура. Понятно, вино пьют, но это не только питье, это образ жизни, это философия. Этому надо долго учиться.
        Конечно же, во Франции есть и другие сугубо французские напитки. Например, кальвадос - яблочная водка, которая производится исключительно в Нормандии. Напиток крепчайший, которым пользуются, чтобы «пробить» аппетит. Когда к середине обильного обеда или ужина вам кажется, что вы совершенно наелись, попробуйте выпить залпом стопарик кальвадоса. Это называется делать «нормандскую дыру». Не пройдет и пяти минут, как вам покажется, что вы только приступаете к еде.
        К сожалению, я не смог поехать с Ваней в милейший городок Онфлер, что расположился на атлантическом побережье Нормандии. Но я там бывал и могу засвидетельствовать, что Онфлер подкупает изящным духом. Может быть, это потому, что он издавна привлекает к себе внимание художников, которые круглый год живописуют его; возможно, все объясняется его строгой и соразмерной человеку архитектурой. А может быть, на приезжего действуют пары кальвадоса, лучшего кальвадоса Франции - а, значит, и мира, - которые доносятся до его обоняния из десятков лавок, где продают этот славный напиток.
        Как ни искал я высказывания каких-нибудь знаменитостей о кальвадосе, не нашел. Только вспомнил, что герои Эриха-Марии Ремарка, незаслуженно забытого немецкого писателя первой половины прошлого века, попивали кальвадос с неизменным удовольствием.


        Мой любимый литературный герой с самого детства и по сей день - д’Артаньян. Какое это имеет отношение к вину, спросите вы? Строго говоря, никакого. А если не строго…
        Есть такой напиток: арманьяк. Его первая продажа во Франции датируется 1411 годом. Производится он на юге Франции, на исторической территории провинции… Гасконь. Улавливаете?
        Арманьяком может называться только тот напиток, который делается в Арманьяке (ровно точно так же коньяком можно называть только тот напиток, который делается в Коньяке, а шампанским - который делается в Шампани) из местного вина, полученного из традиционных сортов винограда. Он должен пройти двойную перегонку либо непрерывную перегонку (в зависимости от типа перегонного аппарата), и его приготовление должно быть закончено до тридцатого апреля года, следующего за годом урожая. Наконец, напиток должен пройти проверку на соответствие нормам качества.
        Все это - и многое другое - рассказал мне Арно Легург, хозяин замка Лобад и производитель арманьяка «Шато де Лобад». Он водил меня по территории и с явной гордостью говорил:
        - Мы сами выращиваем свой виноград, сами его собираем, сами доводим до кондиции, сами делаем дубовые бочки для хранения арманьяка, сами делаем этикетки. Разве что бутылки только заказываем. Но разливаем сами.
        А потом он беседовал со мной в «парадизе», как прозвали тайную келью подвала, в котором хранятся арманьяки давно прошедших лет. Позади него, в больших округленных сосудах, напоминавших лабораторию волшебника, хранились жидкости разных цветов - от золотистого до рубинового. Когда я спросил Легурга, что там хранится, он ответил:
        - Это чистые арманьячные спирты разных лет. Есть столетние и даже старше. Например, 1830 года. Благодаря этому, мы можем сделать арманьяк урожая любого года.
        - Почему вы это помещение называется «парадизом»?
        - Потому что здесь эти спирты чуть-чуть испаряются, мы называем это la part d’ange («доля ангела»), а там, где ангел, там и рай.
        - Арманьяк имеет категории, как, например, коньяк?
        Арно чуть презрительно щурится и вдруг я понимаю, что он - абсолютный д’Артаньян: черные волосы, темные, но очень живые глаза, высокие скулы, довольно крупный, с горбинкой нос, замечательная белозубая улыбка, средний рост при явно крепком телосложении. Ну просто д’Артаньян, правда лет сорока, но это ничего не меняет. И еще понимаю, что, если бы время было иным, он выхватил бы свою рапиру.
        - Коньяк, месье, - это напиток для иностранцев, девяносто пять процентов производимого во Франции коньяка идет на экспорт. Французы пьют арманьяк. Что касается «Шато де Лобад», то у него несколько брендов: V.S.O.P. - из арманьяков, которым не меньше шести лет, «Вне возраста» - в нем смешаны арманьяки, средний возраст которых двенадцать лет, и Х. О. - он сделан из арманьяков, которым не менее пятнадцати лет.
        Тут «д’Артаньян» внимательно посмотрел на меня и спросил:
        - Месье, вас не клонит в сон?
        - Нет. А почему вы спрашиваете?
        - Знаете, когда я был маленьким, у нас была очень хорошая собака. Она повсюду ходила за мной. Мне и моим братьям и сестрам было строго запрещено заходить в ту комнату, в которой мы сейчас сидим. Ну и мы, конечно, нарушали запрет. В общем, в одно субботнее утро мы все забрались сюда, забыв, что вся семья едет на море. Стали звать нас, мы выскочили отсюда, закрыли дверь и побежали наверх. И забыли нашу собачку. Вернулись через два дня, собака нас не встречает, где она, что с ней случилось, тут я вспомнил, что мы оставили ее здесь, побежал сюда, открыл дверь - и она вышла шатаясь: от паров арманьяка она совершенно опьянела. Вот я и подумал: может быть, они и вас усыпляют с непривычки?
        Потом мы все собрались в гостиной и столовой замка, где нас угощали изумительным обедом, угощали нас местным напитком флок, который пьется легко, но при этом, как предупреждал нас Арно, не без коварства. А со стен на нас смотрели фотографии всего клана Легург, и как-то необыкновенно остро я почувствовал дух вековой любви и традиции этой очень французской семьи. И конечно, мы выпили за ее здоровье арманьяк.


        Помню, много лет назад я услышал, как писатель Константин Симонов, разглядывая бутылку коньяка, на этикетке которой виднелись буквы V.S.O.P., расшифровал их так:
«Выпил и усоп». Я не думаю, что Константин Михайлович был в курсе того, что в самом деле означают эти буквы - Very Special Old Pale (буквально «Очень Специальный Старый Бледный»). Это говорит о том, что в данном коньяке было использовано до семидесяти видов спиртов возраста от четырех с половиной до двадцати пяти лет. Как не знал и я, что значат буквы Х. О. (Extra Old - «Экстра Старый») на бутылке коньяка фирмы Hennessy, которую прислала мне на Рождество моя тетя Кристиан. А речь идет о напитке, составленном из ста пятидесяти видов спиртов возраста от десяти до семидесяти лет. Это, как вы понимаете, очень дорогой коньяк, а моя тетя никогда не смогла бы себе позволить купить мне такой подарок. Да она и не покупала его. Дело в том, что она была личным секретарем владельца и главы фирмы, господина Энси, в связи с чем ей на Рождество полагалась бутылка этого самого Х. О. А поскольку моя тетя вообще не дотрагивалась до алкогольных напитков…
        Мы посетили коньячное предприятие «Энси», и тому было две причины. Моя тетя и то, что «Энси» - лидер коньячного производства. Его основал не француз, а ирландский офицер Ричард Хеннесси (что на французский лад произносится как «Энси»), служивший в войсках Людовика XV. После ранения он вышел в отставку и переехал жить в городок Коньяк. В 1765 году он основал свою фирму, которая переходила от отца к сыну. Нынешний глава фирмы Морис Ришар Энси - представитель восьмого поколения. Ему на вид несколько за шестьдесят, он высоченного роста, крупные черты лица, громко смеется и говорит громко, на лоб то и дело падает непослушная прядь седых волос. Тетю мою он отлично помнил, сказал, что это была une grande dame, «великая женщина», которая знала толк в жизни.



        Не надо было долго общаться с месье Энси, чтобы понять, что он - бонвиван, любитель прекрасного, знаток люкса. Самое любопытное произошло, когда он, принюхавшись ко мне, спросил:
        - Каким вы пользуетесь одеколоном?
        Чуть подрастерявшись, я ответил:
        - Боюсь, не помню.
        - И совершенно напрасно. Могу поделиться с вами десятью предметами люкса, которые отличают настоящего джентльмена и знатока. Хотите?
        - Конечно.
        - Итак: одеколон «Аби Руж» Герлена; красное вино «Сен-Эмильон», «Помероль» или
«Медок»; смокинг от Кристиана Диора; место в Байрейтском «Фестшпильхаузе» Вагнера; кубики льда, сделанные из нехлорированной воды; туфли ручной работы фирмы
«Берлутти»; курица с местного рынка в Коньяке; молодая стручковая фасоль, приготовленная по-французски; шампанское Руинар «Блан де Блан» и воскресное издание газеты «Нью-Йорк таймс». Запомнили?
        И, не дожидаясь моего ответа, развернулся и зашагал прочь.
        Мне остается добавить, что мне было позволено «сочинить» собственный коньяк из множества спиртов. Бутылочка стоит у меня дома. На этикетке сверху виднеется эмблема Ричарда Хеннесси - рука, вооруженная секирой, под которой крупными золотыми буквами написано Hennessy, а еще ниже:



        Exceptional Assemblage

        of

        Hennessy Eaux-de-Vie

        Created by

        Vladimir Dimitri Gerald

        Pozner


2009, September the 15th



        Вы помните, что в самом начале этой несколько затянувшейся главы я обратил ваше внимание на то, что для француза вино - это не просто напиток. Это предмет любви, гордости, радости. И это - гарант здоровья. Так говорят французы. И они это демонстрируют разными способами, среди которых нет более яркого, чем «Винный марафон “Медока”», который с 1985 года проводится в сентябре и стартует в городе Пойяке.
        Это, с одной стороны, самый настоящий марафон: сорок два километра и сто девяносто пять метров. У него есть свои рекорды: два часа девятнадцать минут для мужчин и два часа тридцать восемь минут и тридцать четыре секунды для женщин. С другой стороны, это нечто, выходящее за рамки вообразимого. Представьте себе восемь с половиной тысяч человек (столько их участвовало в марафоне, который мы увидели), одетых в самые невероятные костюмы, в том числе и в совершенно неприличные. Представьте себе, что вдоль трассы расставлены столики с едой и питьем для бегущих, но питье в основном - вино. Представьте, что призом для победителя являются не деньги, не кубок, не медаль, а такое количество бутылок вина, которое равно его весу. А вино-то здесь превосходное: «Шато Лафит Ротшильд», «Шато Лэнч-Баж», «Шато Пишон-Лонгвилль».
        Накануне марафона на гигантской площади все участники садятся за ужин, который официально называется Soiree Mille-Pates («Вечер тысячи паст»), где бегунам положено насытиться углеводами. Но французы относятся сдержанно к этой
«итальянской ерунде», то есть к пасте, поэтому наедаются вкуснейшим мясным рагу, запивая его стаканами доброго красного.
        Во время самого марафона бегунов на пути ожидают бананы, изюм и апельсины и маленькие пиццы - это в начале пути. Ближе к его концу их ждут только что раскрытые устрицы и свеженарезанные лимоны. Мне сказали, что для данного марафона сорок добровольцев вскрыли двадцать две тысячи устриц - то и дело пробуя дело своих рук и запивая его холодным белым вином. Да не из пластиковых стаканчиков, а из стеклянных бокалов. Километров за пять до финиша бегунам предлагают говядину на гриле, а за полтора километра - сырное блюдо.
        Всем, кто дошел до финиша, дарят… вы угадали: бутылку «Медок».
        Мы с Ваней все это видели, в этом участвовали (хотя марафон не бежали), были потрясены атмосферой всеобщего веселья и доброжелательности.



        Глава 7
        A propos

        В этой последней главе - попробую передать некоторые впечатления, ощущения и постараюсь поделиться с вами, дорогие читатели, размышлениями, возникшими по ходу
«Тура». Теми, которые не вошли ни в фильм, ни в предыдущие главы книги. Не ждите ни логики, ни предпочтений. Это такие «мысли вслух» или, как говорят французы, a propos.


        Вот мы едем. Я заранее предупреждаю каждого, кто садится за руль той или иной из наших трех машин:
        - Очень прошу вас, соблюдайте скорость. Здесь с этим очень строго, повсюду стоят радары, скорость фиксируется, будут штрафы. Поняли?
        Все кивают: мол, поняли. А на самом деле, не поняли ничего. Про себя подумали, что все обойдется. В результате в один прекрасный день я получил письмо от господина Николая Шибаеффа, Генерального комиссара Года Франции в России и России во Франции. В письме он сообщил мне, что возглавляемый им Комиссариат «с удовольствием» откликнулся на нашу просьбу оказать содействие в съемках фильма и, в частности, добился поддержки со стороны компании «Рено», которая согласилась
«выделить три машины на время съемок».

«Увы, - пишет далее г-н Шибаефф, - я вынужден сегодня сообщить вам о целом ряде проблем, которые генеральная дирекция „Рено“ довела до нашего сведения…»
        Далее следует перечень «проблем», среди которых тринадцать (!) штрафов за превышение скорости. К письму приложены соответствующие документы - весьма подробные и абсолютно исчерпывающие. Ну, например, что такого-то числа в такое-то время на таком-то участке такой-то дороги с ограничением скорости 70 км/ч машина такой-то марки, номер такой-то, ехала со скоростью 92 км/ч, что наказывается штрафом в 68 евро. Далее сообщается, что если вы заплатите этот штраф в течение 15 дней после указанного в верхнем правом углу даты, то штраф составит не 68, а 45 евро. Если же вы не заплатите в течение 45 дней после указанной даты, штраф составит 180 евро.
        Итак, тринадцать нарушений. Если даже взять по минимуму - по 45 евро - то получится кругленькая сумма в 585 евро. А если учесть, что мы лишь в половине случаев (точнее в семи) сумели заплатить в течение пятнадцати дней, то мы заплатили 983 евро.
        Во Франции с законом не шутят. Никаких «гаишников» вы не встретите на дорогах и, в отличие от Америки, за вами не погонится полицейская машина, водитель которой заметил ваше превышение скорости. Но вас обязательно засекут, вы обязательно получите штраф, вы будете занесены в национальный полицейский компьютер и, поверьте мне, не пытайтесь не заплатить: вас неминуемо - рано или поздно - поймают, а последствия будут серьезными - от лишения прав и очень большого штрафа до тюремного заключения.
        За все время наших съемок нам не пришлось иметь дело с полицией. В городе Динь-ле-Бэн я встретился с начальником местной полиции Алленом Миллером, милейшем человеком, который сказал мне, что поскольку очень мало иммигрантов в этом городе, то нет особых проблем с преступностью, «хотя, конечно, бывают разные случаи, месье, но жизнь есть жизнь». На следующий день я встретил его на местном рынке: он был одет в гражданское платье, с ним многие здоровались за руку: было видно, что к нему хорошо относятся.
        Мы договаривались о встрече с префектом полиции в Марселе, в котором не менее 15 процентов населения составляют выходцы из Магреба и где преступность является проблемой, однако в последнюю минуту встречу отменили. Как я сказал для камеры, видимо, все проблемы с преступностью были разрешены до нашего приезда, поэтому необходимость встречи отпала.
        Наконец, в Париже, меня принял один из самых высокопоставленных чинов Национальной полиции Франции, г-н Эмиль Перез, который, как и всякий чиновник, говорил много и ни о чем. Правда, когда я спросил его, боятся ли французы полиции, он чуть улыбнулся и ответил:
        - Месье, подумайте, что это за полиция, если ее не боятся?
        И в самом деле, она производит устрашающее впечатление, особенно CRS, эквивалент российского ОМОНа: они выходят на дело в броне, напоминающей нечто среднее между скафандром и рыцарскими доспехами. С ними лучше не связываться. И последнее: только безумец станет предлагать французскому полицейскому взятку.


        Штрафы за превышение скорости я получил перед тем, как поехать в Биарриц. Меня расстроили не столько штрафы, сколько соображения о том, сколько потребуется времени, чтобы оформить их оплату. Но тут меня выручил старший консьерж гостиницы
«Отель дю Пале» Кристиан Лапеби. Вот уже несколько лет как я провожу часть летнего отдыха в этой гостинице, так что месье Лапеби мне хорошо знаком. Этим я решил воспользоваться:
        - Месье Лапеби, вы не поможете мне разобраться в том, как оплатить эти штрафы?
        - С удовольствием, месье Познер. Вам и не нужно в этом разбираться. Дайте мне эти бумаги, и я решу этот вопрос.
        Что он и сделал.
        Вам, возможно, будет интересно узнать, что слово «консьерж» берет свое начало от французского (опять французы первые!) Comte des Cierges, буквально «хранитель свечей» - человек, который в Средние века обслуживал приезжавших в замок рыцарей. Это мне рассказал Кристиан. Он, как и всякий уважающий себя консьерж, тем более работающий в пятизвездочном отеле, носит особую и, надо сказать, весьма элегантную форму. Но в отличие от большинства, на лацканах его пиджака красуются два перекрещенных золотых ключа. Когда я спросил его об этом, он ответил:
        - Это знак принадлежности к Международной организации консьержей.
        - А как стать членом этой организации?
        - Необходимы рекомендации не менее трех ее членов.
        - Вы давно состоите в ней?
        - Я? - и Кристиан улыбнулся. - Я не только давно состою, но и являюсь вице-президентом французского отделения.
        - Что нужно, чтобы стать консьержем высокого уровня?
        - Во-первых, нужно получать удовольствие от обслуживания клиентов. Надо быть готовым помогать им во всем. Например, если входит человек с чемоданом, а носильщика нет, консьерж должен немедленно сам это сделать. Во-вторых, надо быть психологом, надо уметь чувствовать клиента, как именно с данным человеком разговаривать. В-третьих, надо досконально знать все, о чем может спросить клиент - о ресторанах, о прокате всего что угодно, о театрах, об интересных местах. В-четвертых, надо выстроить отношения с директорами всех тех мест, которые может захотеть посетить ваш клиент. В-пятых, надо забыть слова «нет», «невозможно», «не знаю». В-шестых, надо быть готовым выполнить любые просьбы клиентов - вплоть до самых эксцентричных. И, наконец, надо запомнить клиента, с тем чтобы, когда он вернется через год, два или пять, встретить его улыбкой и сказать: «Здравствуйте, месье или мадам такой-то или такая-то, я очень рад видеть вас вновь в нашем отеле».
        - Этому учатся?
        - Разумеется. Вместе со старшим консьержем отеля «Жорж V» в Париже я основал школу консьержей.
        Впоследствии я школу эту посетил, побывал на трех уроках и убедился в том, что те двадцать с чем-то человек, которые там учатся, проходят очень строгую систему отбора. За свою жизнь я побывал во множестве гостиниц, и могу со всей определенностью сказать, что французские консьержи не знают себе равных, сочетая в себе поразительное умение доставлять вам удовольствие от обслуживания, при этом абсолютно сохраняя чувство собственного достоинства.


        Вы можете себе представить одного человека в инвалидной коляске? Можете. А десять? Тоже можете. А сто? Ну, в общем, можете. А десять тысяч? Не исключено, что у вас необыкновенно богатое воображение и, следовательно, вы и такое можете себе представить. Я тоже могу - но только после поездки и съемок в Лурде.



        Если вы, не дай бог (настаиваю на строчном «б»), подумали, Инвалиды в Лурде. В ожидании чуда, что мы прибыли в Лурд, чтобы снимать всемирные параолимпийские игры, которые включают в себе гонки на инвалидных колясках, вы ошибаетесь. Мы приехали в Лурд, чтобы… нет, придется зайти с другой стороны.
        Когда-то в тихой долине реки Гав-де-По родилась деревня Лурд. И осталась бы она вполне заурядной деревней, если бы в 1858 году четырнадцатилетней дочери местного мельника Бернадетт Сибирус не было видения Девы Марии.
        С тех пор в Лурд стали стекаться паломники, надеющиеся на исцеление от тяжелых болезней. Сегодня в Лурд со всего света ежегодно приезжают семь миллионов паломников, а деревня давно превратилась в довольно большой город.



        Как рассказывает легенда, святая Бернадетта (она была канонизирована в 1933 году) видела Деву Марию восемнадцать (!) раз. Это было в пещере Гроте-де-Масабель, на месте которой возвышается храм Нотр-Дам-де-Лурд с базиликами Розер и Имакюле-Консепсьон, что значит «непорочное зачатие». За ними прячутся пещеры, в одной из которых есть источник «чудотворной» воды, приносящей исцеление от всех болезней. Вода эта продается миллионами бутылок, не хуже воды «Эвиан». К источнику выстраиваются бесконечные очереди, и я, глядя на все это, почему-то вспоминал старый советский фильм режиссера Протазанова «Праздник святого Йоргена» с Игорем Ильинским в главной роли жулика Коркиса.
        Мои антиклерикальные и атеистические взгляды хорошо известны, но не мешают мне придерживаться постулата «Платон мне друг, но истина дороже» - в связи с чем я привожу опубликованные данные о св. Бернадетт:

«Она умерла 16 апреля 1879 года в женском монастыре в Невере. С субботу 19 апреля тело Бернадетт было положено в позже оцинкованный и опечатанный дубовый гроб, который поместили в гробнице в монастырском саду. По строгим церковным правилам, осенью 1909 года необходимо было осуществить так называемое каноническое обследование тела усопшей, которое состоялось 22 сентября. Подробный официальный отчет о первой эксгумации находится в архиве монастыря Сан-Жильдар. Там значится, что в 8:30 утра гроб был открыт в присутствии монсеньора Готье, епископа Неверского, а также членов епархиального трибунала. По снятии крышки гроба было найдено идеально сохранившееся тело Бернадетты. Ее лицо лучилось девичьей красотой, очи были сомкнуты, словно она была погружена в спокойный сон, а уста приоткрыты. Голова слегка склонилась влево, руки были сложены на груди и обвиты сильно заржавевшими четками; ее кожа, с просвечивающими прожилками, была свежей и упругой; равно как и ногти на руках и ногах находились в превосходном состоянии.
        Подробный осмотр тела производили двое врачей. По снятии облачений все тело Бернадетты выглядело как живое, было эластичным и неповрежденным в каждой своей части… После исследования был составлен протокол, подписанный врачами и свидетелями. Сестры-монахини обмыли и одели тело в новые облачения, а затем положили его в новый, двойной гроб, который был закрыт, опечатан и вновь помещен в прежнюю гробницу.
        Второе обследование тела Бернадетты состоялось 3 апреля 1919 года в присутствии епископа Неверского, комиссара полиции, представителей местного совета и членов епархиального трибунала. Обследование производилось с той же тщательностью, что и десятью годами ранее, с той только разницей, что каждый из двоих врачей составлял свой рапорт, каждый в отдельности и без взаимных консультаций. Оба их отчета полностью согласуются между собой, а также с предыдущим медицинским заключением.
        Третье и последнее обследование тела было произведено 18 апреля 1925 года, то есть через сорок шесть лет и два дня после смерти Бернадетты. При этом присутствовали епископ Невера, комиссар полиции, мэр города и врачебная комиссия. К изумлению всех присутствовавших, тело Бернадетты сохранилось в идеальном состоянии. Приведем здесь фрагмент заключительного отчета, составленного главой медицинской комиссии, доктором Контом: «…Тело Бернадетты было нетленным (неповрежденным), совершенно не подверглось процессам гниения и разложения, вполне естественным после столь долгого нахождения в гробу, извлеченном из земли…». В дальнейшем доктор Конт опубликовал статью в научном журнале, в которой, в частности, писал: «При обследовании тела меня удивили превосходно сохранившиеся скелет, все связки, кожа, а также эластичность и упругость мышечных тканей… Но более всего мое изумление вызвало состояние печени через сорок шесть лет после смерти. Этот орган, столь хрупкий и нежный, должен был очень скоро подвергнуться разложению либо кальцинироваться и затвердеть. Между тем, извлекши ее с целью получения реликвий, я
обнаружил, что она имеет эластичную, нормальную консистенцию. Я тут же показал ее своим ассистентам, сказав им, что этот факт выходит за пределы естественного порядка вещей». 18 июля 1925 года тело св. Бернадетты было помещено в прозрачный саркофаг, который установили в монастырской часовне, справа от главного алтаря. Канонизация блаженной Бернадетты состоялась в 1933 году в Ватикане».
        Я в монастыре не был, саркофага с телом не видел. Но подвергать сомнению все, что описано выше, - невозможно. Чудо? Для многих - несомненно. Необъяснимо с научной точки зрения? Да… пока.
        Кстати, о чудесах. Как сказал мне доктор Алессандро де Франчисшис, в чьи обязанности входит тщательное рассмотрение каждого случая необъяснимого исцеления в Лурде, «мы, врачи, не говорим о чудесах, мы лишь констатируем после длительных и исчерпывающих исследований, что данное исцеление не имеет медицинского объяснения. Причем мы не только констатируем факт выздоровления, но ждем определенное количество лет, чтобы убедиться в том, что нет рецидива. И только после этого мы направляем материал в церковь, которая сама выносит окончательное определение - чудо это, или нет».
        На момент нашего пребывания в Лурде церковь официально признала «чудесными» 67 случаев исцеления.
        Надо иметь в виду, что Франция - страна сугубо светская. Церковь жестко отделена от государства и школа от церкви. Правда, 80 % французов говорят, что они католики, но из этого числа только 14 % регулярно ходят в церковь. Французский картезианский ум не склонен верить в чудеса, и в этом смысле Лурд представляет собой некую аномалию. Я был совершенно потрясен, когда присутствовал на молебне в подземной базилике Сутерен-Сен-Пи Х: двадцать пять тысяч человек - кто в инвалидных колясках, кто на передвижных носилках, кто на костылях - молились хором и пели. Я не могу не признать, что ощущение веры витало в воздухе, что лица этих людей выражали восторг и благоговение. Но я не мог отделаться от ощущения того, что я нахожусь на каком-то гигантском, до мелочей отрепетированном спектакле, что присутствую при какой-то гигантской мистификации.
        Лурд поразил еще одним: неслыханной коммерцией. В Лурде главный товар - религия: количество лавок и магазинов, в которых продают сотни тысяч амулетов, крестиков и крестов, статуй и статуэток, икон и образов, ошеломляет.



        Любопытная деталь: главная торговая улица Лурда является односторонней, что дает преимущество тем торговым точкам, которые расположены в ее начале. Хозяева магазинов добились того, что еженедельно меняется направление движения: улица остается односторонней, но само направление движения меняется, с тем чтобы у торговцев были равные условия.
        После двух дней, проведенных в Лурде, я только и думал о том, как скорее уехать оттуда: фанатизм вперемешку с торговлей совершенно несъедобное блюдо.


        Говорят, что Франция отличается толерантностью в отношении различных вероисповеданий. И говорят правильно, только так было не всегда.
        Помню, когда мы были в Тулузе и я стоял на главной площади города и смотрел на прекрасный фасад университета, сопровождавший меня знаток города сказал:
        - Тулузский университет основан в 1229 году, и основан он был в качестве центра для борьбы с еретиками.
        - ?
        - А что вас так удивляет? Об ордене Доминиканцев слышали?
        - Слышал.
        - Ну вот, орден был создан аж в 1215 году святым Домиником именно здесь, в Тулузе. Вы побывали в Церкви Якобинцев?
        - Да, конечно. Потрясающее здание совершенно уникальной красоты. Там ведь похоронены мощи святого Фомы Аквината?
        - Да. Хороший был малый. Хотел примирить вас, православных, с нами, католиками. За этим отправился в Лион в 1274 году, куда Папа позвал его на собор. Да вот по пути ударился головой о дерево и помер. А представляете, каким был бы мир, если бы состоялось примирение? А знаете, как звали орден Доминиканцев?
        - Нет.
        - «Псы господни». Им-то римский папа поручил ведать Инквизицией, и уж они постарались. О катарах слышали?
        Я хотел сказать, что если речь идет о катаре верхних дыхательных путей, то слышал, а так нет. Но сдержался и только покачал головой.
        - Да что это, месье, о чем ни спрошу, не знаете! Катары были еретиками. В Бога-то верили, но отрицали страдания Христа, не почитали крест, были против икон и статуй, отрицали учение о Страшном суде, существование Ада и Рая, не признавали Ветхий завет, да и вообще в гробу видали Рим и римского Папу. И вот здесь, в Тулузе, был их центр - их здесь называли альбигойцами. Вот их-то должны были уничтожить доминиканцы, а университет был местом трибунала. Альбигойцев уничтожили до последнего человека, но, как мы, французы, говорим, аппетит приходит во время еды. Взялись за ведьм и колдунов. Первое сожжение состоялось на этой площади в
1275 году, ну а дальше - больше. Например, в 1577 году на этой площади на общем костре сожгли 400 ведьм разом. Представляете картинку?
        Признаться, нет, не мог себе представить.
        Стоя на этой прекрасной площади, я задумался над тем, почему религиозные войны были столь жестокими? Почему не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей? Почему вера часто возбуждает в человеке слепую ненависть? А то, что это так, не подлежит сомнению - достаточно вспомнить «Варфоломеевскую ночь», что началась в Париже 24 августа 1572 года и потом распространилась по всей Франции и привела к убийству около сорока тысяч протестантов.
        Может ли быть так, что, для того чтобы стать толерантным, надо пройти через море крови и ужасов нетерпимости?


        Я не пишу ничего в этой книжке о французском образовании, хотя оно того стоит. По моему убеждению, оно лучшее в мире. Оно основано только на одном: на меритократии. Оно абсолютно доступно и совершенно бесплатно, поэтому все зависит от личных качеств учащегося. Требования чрезвычайно высоки, от школьников, равно как и от студентов, требуют умения рассуждать, проявлять самостоятельность при решении тех или иных задач, излагать, как письменно, так и устно, свои соображения по тому или иному вопросу: никакого тебе ЕГЭ!
        Об одном все же скажу.
        Мы посетили одну из самых знаменитых и престижных «больших школ» Франции - Политехническую школу, где я имел возможность говорить с ее директором, генералом армии Ксавье Мишелем. Школа была создана в 1794 году, потом Наполеон ввел в ней военный режим, и хотя она с тех пор сильно видоизменилась, по традиции ее всегда возглавляет генерал, а ее студенты по торжественным случаям носят парадную военную форму со шпагой на боку. Наполеону она обязана своим девизом: «За Родину, Науку и Славу». По числу своих представителей в пятиста крупнейших фирмах мира Политекник стоит на первом месте в Европе и на четвертом в мире, уступая лишь Гарварду, Токийскому университету и Стамфордскому университету.
        В день очередного выпуска там выступил президент Франции Николя Саркози. Передо мной лежит его речь - десять машинописных страниц, и я хотел бы ознакомить вас с последними ее десятью строчками:

«Дамы и господа!
        Я каждому из вас желаю водрузить свое знамя над теми территориями, которые вы выберете для своей победы.
        Я желаю вам быть дерзкими, потому что, в конце концов, нет славы без отваги и готовности рисковать.
        И что бы вы ни делали впоследствии, помните о месяцах, проведенных вами на военной или государственной службе, и задавайтесь вопросом, что вы можете сделать для своей страны, ибо ее величие зависит от преданности каждого из нас».
        Согласитесь, не часто обращаются так к выпускникам высшего учебного заведения.


        В этой книге ничего - или почти ничего - не сказано о политике. В нескольких городах я встречался с мэрами, а в Париже брал интервью у двух весьма известных деятелей, членов Сената: бывшего премьер-министра Франции Жан-Пьера Рафарена и Жан-Пьера Шевенмана, занимавшего пост министра обороны и министра внутренних дел. Должен признаться, что ни тот, ни другой особого впечатления на меня не произвели и лишь укрепили меня во мнении, что все политические лидеры (за редчайшими исключениями) удивительно похожи друг на друга.
        Из мэров на меня произвел впечатление мэр города Виши, Клод Малюре, основатель организации «Врачи без границ». Был он и Государственным секретарем по правам человека (с 1986 по 1988 год). Мэром Виши был избран в 1989 году, коим остается по сей день, то есть двадцать лет. Собственно, мы поехали в Виши по моему настоянию и вовсе не для того, чтобы ознакомиться со знаменитыми термальными водами всемирно известного спа. Мне хотелось выяснить, насколько местные жители помнят позорное прошлое Виши, то время, когда в этом городе заседало «независимое правительство»
«свободной Франции» во главе с героем Первой мировой войны, маршалом Анри-Филиппом Петеном.
        Оказалось, помнят не сильно.


        А я помню. Помню, потому что я был в Париже, когда 10 мая 1940 года напали немцы. Помню, потому что летом этого же года с благословения Гитлера была создана
«свободная зона» Франции со столицей Виши. Помню, потому что осенью этого года наша семья бежала в эту зону, в Марсель, потому что оставаться на оккупированной немцами территории было для моего отца - еврея, сторонника СССР - смерти подобно. Помню, потому что осенью этого года мы бежали из пока еще не оккупированной зоны через Испанию и Португалию в Америку. Помню, потому что никогда не забывал о том позоре и пытался объяснить себе, как же это могло произойти.
        И в самом деле, история странная, почти необъяснимая. Потому что повинен в ней герой Первой мировой войны, герой обороны Вердена, человек-легенда и всеобщий любимец Франции маршал Анри-Филипп Петен.
        Когда пал Париж в июне 1940 года, перед французским руководством встал вопрос: как быть дальше? Были сторонники того, чтобы вывести войска в Северную Африку и там, вместе с Англией, продолжать войну. Но они были в меньшинстве. Верх взяли сторонники сепаратного перемирия во главе с Петеном, которому тогда уже было 84 года. 16 июня он занял пост премьер-министра и на следующий день по радио объявил о прекращении сопротивления. Ну и как встретили эту весть французы? Вот что пишет в своих мемуарах русский писатель-эмигрант Роман Гуль: «Все: крестьяне, виноградари, ремесленники, бакалейщики, рестораторы, гарсоны кафе, парикмахеры и бегущие, как сброд, солдаты - все хотели одного - что угодно, только чтоб кончилось это падение в бездонную бездну… У всех на уме было одно слово -
„армистис“ (перемирие), что означало, что немцы не пойдут на юг Франции, не придут сюда, не расквартируют здесь свои войска, не будут забирать скот, хлеб, виноград, вино… Бежавший из Франции в Лондон де Голль, хотевший сопротивления во что бы то ни стало, в тот момент, увы, не с Францией, не с народом. С народом был Петен».
        И это правда.
        Я видел хронику выступления Петена перед десятками, если не сотнями тысяч парижан, восторженно приветствующих его, человека, который на самом деле предал Францию. Я видел хронику выступления де Голля четырьмя годами позже перед теми же десятками, если не сотнями парижан, столь же восторженно приветствующих его, человека, сумевшего спасти честь Франции. Что это говорит о народе?



        Как мог народ, родивший бессмертный лозунг «Свобода, Равенство, Братство», восторженно приветствовать человека, который заменил его на «Труд, Семья, Отечество»? Который заменил национальную эмблему республиканской Франции секирой древних галлов? Который рьяно выдавал евреев и коммунистов немцам и создал
«милицию», воевавшую с французским сопротивлением и расстреливавшую заложников? Который, в общем, спокойно воспринял весть об уничтожении поселка Орадур карателями отрядов СС и поддержал идею создания совместной франко-германской дивизии СС - «Шарлемань»?
        Вопрос ответа не имеет. Что подтвердил мне г-н Малюре:
        - Как могли немцы, народ великих философов и ученых, привести к власти и восторженно поддержать нацистов во главе с Гитлером? Как могли русские, народ великой литературы, почти три четверти века восторженно и самоотверженно поддерживать одного из самых кровавых тиранов в истории человечества? Все дело, дорогой месье, в страхе: появляется фигура, которая говорит: «Со мной вы забудете страх, со мной вы воспрянете, со мной вы обретете счастье, со мной все ваши мечты станут явью». И народ - напуганный, уставший, потерявший всякую надежду, придавленный и подавленный, народ попадается на эту приманку. И с этим можно бороться только одним способом: постоянно - через школу, через СМИ - напоминать народу о его прошлом позоре, о его преступлении, о его ответственности.
        - Месье мэр, насколько я знаю, это делают в Германии. Точно могу сказать вам, что этого не делают в России. А во Франции?
        - О чем вы, месье? - ответил он и пожал плечами.


        Помню, еще давно, во время съемок фильма «Одноэтажная Америка», я заспорил со своим американским другом Брайаном по поводу охоты. Брайан - заядлый охотник, но надо признать, что для него охота это и спорт, и способ добывания пищи: его не устраивает просто убийство дичи, он ее потом «потребляет». Более того, он, как правило, охотится с помощью лука и стрел.
        - Все-таки огнестрельное оружие не дает животному никаких шансов, а лук и стрелы - другое дело.
        - Ну да, отвечаю я, это будет особенно верно, когда медведя научат тоже пользоваться луком и стрелами. Тогда действительно будет интересно.
        Вспомнил я этот разговор, когда стал свидетелем специально для нашей съемочной группы организованной охоты chasse а courre. Дело в том, что этот вид охоты - очень старый, практиковавшийся сначала только королем Франции и его свитой, а потом ставший доступным и для некоторых вельмож - запрещает использование огнестрельного оружия. Более того, загнанного собаками зверя охотник обязан убить кинжалом - что, как вы понимаете, небезопасно, если перед вами разъяренный кабан весом сто килограмм.
        Анри де Монспей потомственный граф, когда он бывает дома - что бывает нечасто, - он живет в потомственном замке XI века в деревне Жалиньи. Как призналась мне его мать, никто не знает, сколько в этом замке комнат, требуются большие деньги, чтобы привести все в надлежащий порядок, а с деньгами, увы…
        Стены жилой части замка украшены, в частности, громадными портретами знаменитых охотничьих псов прошлых веков, писанными маслом. Уж не помню их кличек, но уверяю вас, что эти портреты написаны с пиететом не меньшим, чем портреты святых времен Возрождения.



        Месье де Монспей, с которым я познакомился в Лиможе на фарфоровой фабрике «Рейно» (он является родственником владельца фабрики, графа Бертрана Рейно, и представителем этой компании в Москве), организовал для нас эту самую охоту, в которой участвуют три или четыре всадника-охотника, порядка 250 гончих псов и около десяти выжлятников.



        Все собираются рано утром у условленного места охоты. Все, кроме выжлецов, - в очень красивой и совершенно обязательной охотничьей форме, в том числе и группа из десяти - пятнадцати музыкантов, которым надлежит перед охотой играть мелодию начала, во время охоты сигнализировать об обнаружении зверя, сообщать музыкой о том, что зверь загнан и убит, и после этого исполнить пьесу «Завершение охоты».
        Впечатление сильное. Все начинается с того, что выжлятники - немолодые, опытные мужики, - сняв головной убор, по очереди докладывают хозяину - главному охотнику, - где каждый из них видел зверя, каков он и где сейчас находится. На основании этих докладов хозяин принимает решение о том, на какого зверя будут охотиться. После этого выпускают собачью свору: из специально приспособленного грузовика вываливаются 150-200 собак. Все они - гончие, все одной породы, все примерно одинакового размера. Ими занимается псарь. Он знает каждого пса по имени, разговаривает с ними, как будто они люди. Потом трубят в рог, запускают собак, охотники вскакивают на коней и… понеслось!
        Охота была на кабана. Я узнал много любопытного. Например, что из кабаньего стада выделяется один, который уводит собак от стада, - он бежит, бежит, бежит, пока не устанет, после чего возвращается в стадо, откуда выделяют следующего «бегуна» - и так раз за разом, стремясь добиться того, что собаки настолько устанут, что прекратят преследование. При обнаружении зверя охотник трубит в рог особенным образом, призывая всех остальных присоединиться к нему. На этот раз кабан уйти не смог, его окружили собаки, ожидая графа Монспея, который, легко спрыгнув с коня, приблизился к кабану и заколол его специальным кинжалом.
        Затем вся процессия - охотники на своих конях, выжлятники и выжлецы, музыканты - вернулась на лужок перед замком, где с убитого кабана была снята шкура. А далее… Вся собачья свора собралась полумесяцем перед лежащей на земле тушей кабана. Перед ними встал псарь и завел примерно такую речь:
        - Мои красавцы, вы славно поработали, славно. Вы услужили своему хозяину, вы достойны похвалы, вы заслужили почет и уважение. Вы показали всем, что отвага, скорость и чутье вам свойственны, что граф может вами гордиться. Горжусь вами и я. И желаю вам приятного аппетита.
        И при этих словах вся свора, которая, казалось, внимала его речи, кинулась жрать кабана, от которого через две-три минуты не осталось и следа.
        - Обычно, - сказал мне граф, - мы какие-то куски берем себе на кухню. В старину полагалось отдавать кое-что крестьянам, которые позволили нам скакать на конях по их землям, преследуя зверя.



        Собственно, мы продолжаем эту традицию. Но сегодня кабан был небольшой, так что целиком отдали его псам.
        Вечером был устроен ужин - как выяснилось, в мою честь. Происходило это в столовой замка, за столом, за которым когда-то сиживали французские вельможи. Я должен был отвечать на вопросы о России - такова моя участь во всех встречах с иностранцами, хотя мне было гораздо интереснее слушать то, о чем говорят они.
        Например: «Нельзя платить людям за то, что они ничего не делают». Это по поводу пособия для безработных.
        И еще: «Всеобщее доступное для всех образование отучило людей служить».
        Я не написал ничего о французском фарфоре и стекле, хотя мы побывали на заводах
«Рейно» и «Дом», видели вещи неслыханной красоты, лишний раз убедились в непревзойденности французских мастеров. Но увидел я нечто такое, что только французы могли придумать: две фарфоровые чаши - слепки груди Марии-Антуанетты, - из которых она каждое утро пила молоко.
        Vive la France!


        Когда будете в Париже, на улице Фобур-Сент-Оноре, на которой, кстати говоря, находится Елисейский дворец, зайдите в головной магазин фирмы «Эрмес». Купите вы или не купите что-либо - зависит от состояния вашего кошелька. Не может быть, что вам не понравится ничего из изделий компании, фамильное кредо которой «Все, что полезно, должно быть прекрасно», но пока вы рассматриваете то, что вас окружает, подумайте вот над чем:
        - «Эрмесу» более 170 лет.
        - «Эрмес» родился как шорная мастерская для знати, и даже коронации монархов иногда откладывались на время, необходимое для того, чтобы «Эрмес» смог создать оригинальную сбрую.
        - Седла и поныне производятся только вручную, на их производство затрачивается от двадцати до сорока часов.
        - Когда автомобиль стал вытеснять гужевой транспорт, «Эрмес» стал использовать - первым в мире - кожу для производства чемоданов, кошельков и сумок.
        - Дамские сумки «Эрмес» - единственные в мире, имеющие свои имена: «Келли» в честь принцессы Монако Грейс Келли, «Биркен» в честь актрисы и певицы Джейн Биркен.
        - «Эрмес» привез во Францию канадское изобретение застежку-молнию и превратил его в фирменный предмет одежды. Принц Уэльский заказал у «Эрмес» кожаный жилет для гольфа на молнии, и с этого момента «Эрмес» начал выпускать кожаную одежду.
        - С 1937 года «Эрмес» начал выпускать шелковые шарфы, которые и по сей день не знают себе равных. Пример: природные краски шарфов наносятся индивидуально на каждый шарф методом трафаретной печати, после нанесения одного цвета проходит месяц, прежде чем на изделие наносится следующий. Палитра цветов состоит из
200 000 оттенков, у конкурентов она не превышает 400.
        - Все материалы, из которых делаются изделия «Эрмес», - только высшего качества, все делается только вручную. Отсюда и цены: галстук - не менее $180,00, шарф - от
$355,00, сумочка - от $2000,00. Желаете чего-нибудь необычного? Пожалуйста: чехол для жевательной резинки из кожи страуса - 175. Воздушный змей из шелка - 1000. Сумка для гольфа из кожи аллигатора - 20 000. Тренировочный костюм из норки -
12500. Все цены в долларах. Может, купите что-нибудь?


        И последнее: когда я брал интервью у одного крупного французского бизнесмена, я спросил его:
        - Во время этой поездки я часто слышал от людей самых различных профессий одно и то же: работа для меня - это страсть. Как это надо понимать?
        - Месье, - ответил он совершенно серьезно, - это надо понимать очень просто: без страсти ничего нельзя сделать хорошо - ни работать, ни любить.


        Во время моего пребывания во Франции, но уже после съемок первой части нашей поездки, читая номер еженедельника «Экспресс», вышедшего в День Бастилии 14 июля, я наткнулся на бл-ог Жака Аттали, известнейшего во Франции - да и не только - политического деятеля, писателя и философа. Блог озаглавлен «Деморализованное общество» и, как мне кажется, помогает понять, почему французское общество (да и не только французское) испытывает ощущение крайнего недовольства. Привожу блог полностью в собственном переводе:

«Согласно своим отцам-основателям, капитализм и демократия не могли функционировать без уважения к правилам, базирующимся на законе и транспарентности. И то и другое превратились в понятия, лишенные ценности, лишенные содержания. Одержимость личной свободой на самом деле привела к тирании каприза и к абсолютному праву ежеминутно менять свое мнение относительно любого дела, в том числе относительно уважения к договоренностям: и, в конце концов, к апологетике невечности.
        Мы видим это сегодня в каждом проявлении нашего общества: ни одна договоренность больше не обязательна. Ни договоренность по работе. Ни договоренность душевная. Ни социальная договоренность. Наступило торжество каждого для себя. Никто более не видит причин соблюдать верность другому. Никто не видит причин участвовать в общественной жизни. Никто более не рассматривает налоги как способ помогать своими деньгами другим, а напротив, как способ получать помощь от денег других. И поскольку мораль направлена на уважение одними прав других, постольку аморальность создает лишенные морали общества. И в этом случае общество делится на две категории: на тех, у которых нет больше возможностей платить налоги, и на тех, у кого есть возможность налоги не платить.
        Но моральность есть условие морали: аморальное общество является обществом деморализованным. Никто в самом деле не может гореть желанием продвигаться и создавать, если не уважаются элементарные правила верности между гражданами.
        Это, в частности, касается положения во Франции: там работают все больше и больше, но более не ощущают себя моральным обществом; там больше не считают, что богатые свое богатство заслужили. Им завидуют, но более не уважают. Там не нищета является скандальной, а богатство. И там приходят к выводу, что правила поведения в обществе можно растоптать.
        Ныне происходящее - перипетии этой тяжелой эволюции. Оно показывает, что богатые зарабатывают совершенно непонятные, с точки зрения других французов, суммы. И что они, богатые, находят способы не платить налоги, которые другие французы считают справедливым платить.
        Эта аморальность общества приводит к его деморализации: зачем делать усилия, чтобы работать и создавать, когда судьба улыбается только богатым, только самым красивым, самым сильным, только их друзьям или их должникам? Зачем учиться, когда лучшие учебные заведения открыты только для детей их бывших студентов и выпускников? Зачем думать о будущем, если оно принадлежит другим?
        Эта деморализованность Франции в немалой степени объясняет ее потери в конкурентной способности, потому что она объясняет суть всеобщего безразличия, своего рода забастовки, этого подпольного диссидентства, характерного для упадка любого общества. Но поистине сейчас для Франции не время терять мораль. Это бы только ускорило нынешний кризис. Это только осложнило бы поиски выхода. Следовательно, важно срочно восстановить мораль страны. Восстановить верность одних другим и транспарентность одних перед другими. Из этого последует все остальное».



        Дневник



        До Шереметьево-2 доехали спокойно, в штатном режиме. Но в аэропорту без приключений все-таки не обошлось. Нас ждали операторы Влад Черняев и Евгений Переславцев и «грип»[То есть мастер по технике.] Владимир Кононыхин. Они не с пустыми руками, а со всем багажом, это около ста восьмидесяти килограмм. То есть был лишний вес, порядка ста тридцати килограмм, который надо было оплатить. Но к этому мы были готовы. Зато совершенно не были готовы к тому, что письма в таможню от Первого канала не оказалось. Как сказал Черняев, без этого письма технику не выпустят.
        Ладно. Можно было, конечно, долго ворчать, почему Маша Нестеренко, ответственный продюсер, не позаботилась заранее об этом письме, да что толку? Пошли на операцию
«ОО» - «Операция Обаяние». Подошли к окошку, где оформляются грузы для вывоза за рубеж. Там стояли две женщины - одна молоденькая, с погонами младшего лейтенанта, другая уже давно распрощалась с молодостью. У меня есть правило: без нужды не конфронтировать, особенно с людьми в форме. Тем более когда виноват ты. А мы были виноваты. Когда таможенница, что была постарше, сказала, что может снять нас с рейса, я согласился, признал, что мы виноваты, что сделаем выговор нашему сотруднику.
        - Ехать без аппаратуры смысла нет? - хохотнула она.
        - Да уж, какой смысл, - согласился я.
        Словом, бумагу она сделала, и мы, уплатив восемьдесят семь тысяч рублей за перевес, улетели в Ниццу.
        Прилетели. Встречают: Маша Нестеренко, Аня Колесникова и водитель Салман Муртазалиев. Выясняется, что головная машина, которую дала нам компания «Рено», неисправна. Их представитель говорит, что ее надо починить. Н. Ю., наш генеральный продюсер, говорит, что ничего мы чинить не будем, а возьмем исправное «Рено» этой же модели напрокат. На том и договорились. Едем в Канны. До съезда с автострады доезжаем за полчаса. Потом столько же ползком добираемся до отеля «Мартине». Всюду полиция, а что поделаешь - Каннский кинофестиваль. Толпы зевак, масса перекрытых проездов. Все ждут знаменитостей. Канны - спокойная рыбацкая деревушка, приобрела известность благодаря английским и русским аристократам. Проложили набережную, построили отели - и «принцы, принцы, повсюду принцы!», по словам де Мопассана. По отдельности все это производит мало впечатления, Дворец кинофестивалей плоский, похож на блиндаж. Население в основном пожилое. Хотя на кинофестиваль, конечно, съезжается много народа.
        Располагаемся. Довольно жарко, хоть и пасмурно. Хозяйка квартиры, в которой живут наши продюсеры, русская. Зовут Людмила Александрова. Замужем за внуком кинорежиссера Григория Александрова. Живет во Франции уже тридцать лет. Довольно красивая, малость переспелая блондинка с формами, о чем сама прекрасно знает. Договорились взять интервью у нее в 15:00 для темы «Русская Франция». Удалось получить несколько интересных слов о французах и о Франции, а в основном бурный поток о космогонии, реинкарнации, карме. На прощание крепко, «на французский лад», обняла и прижала к пышной и, по ощущению, все еще упругой груди.
        Едем в Монте-Карло брать интервью у знаменитого французского шефа Алена Дюкасса. Монте-Карло набит любителями автогонок «Формула-1», которые состоятся послезавтра. Подъезжаем к зданию, в котором Дюкасс будет готовить ужин. Временный лифт, прикрепленный к внешней стене здания, дрожит и вздрагивает, поднимаемся на нем на шестнадцатый этаж. Крыша. Изумительный вид на бухту, где пришвартованы десятки, сотни яхточек, яхт и яхтищ. На крыше выясняется: г-на Дюкасса не будет. Почему? А хрен его знает, не будет, да и все тут. Что-то мне этот Дюкасс не понравился изначально.
        Возвращаемся в Канны. В 21:00 - вечер ювелирной фирмы «Шопар». С 1998 года она изготавливает «Золотую пальмовую ветвь», главный приз фестиваля. Первый набросок для нее сделал Жан Кокто, в тридцатых. Можно взять интервью у Каролин Шефель, со-президента «Шопар». Маленькая, худенькая веселая женщина средних лет. Умна, остроумна, на первый взгляд кажется порхающей бабочкой. Вспоминаю Мохаммеда Али, который говорил о себе: «Float like a butterfly, sting like a bee»[«Порхаю, как бабочка, жалю, как пчела» (англ.)] .
        Ужин. Огромное количество обнаженного тела. Главным образом ноги, все в мини-юбках, вне зависимости от возраста. Потом грудь, спина. Поначалу теряешься, потом перестаешь обращать внимание. Стиль единый: длинные прямые светлые волосы, высокие каблуки, все обнажено до предела. Отличить одну женщину от другой сложно.
        Мужчины тоже на одно лицо. Странно. Скука смертельная, которую не может развеять даже Алена Долецкая, редактор русского издания Vogue, сидящая за нашим столом.
        День на редкость бестолковый.

        В 10:00 предстоит интервьюировать бессменного директора Каннского фестиваля Жиля Жакоба. С организацией встреч и интервью помогать нам взялся американский документалист Эд Флаэрти. У входа во Дворец фестивалей встречаемся с Аней и помощницей Эда Сарой, поднимаемся в комнату, выходим на террасу. Ждем. И… ждем. И еще немного ждем. Наконец, за нами приходит Флаэрти: интервью состоится в другом месте. Перебираемся в другое место. И опять ждем. Это огромный зал с потрясающей библиотекой книг о кино. Наконец, оказывается, что Жакоба не будет. Позже удается выяснить, что с ним случился удар.
        Небольшой stand-up[Монолог ведущего перед камерой.] .
        Идем брать интервью у Марка Сандберга, историка кино и внука создателя киностудии La Victorine.
        Интервью отличное. Одно удовольствие.
        Потом интервью с Жоэлем Шапроном. Он долгое время отбирал фильмы из стран бывшего Союза и Восточной Европы для фестиваля. Тоже отличное, и - по-русски.
        В ответ на вопрос «Что означает для вас быть французом?», Сандберг сказал, что хоть он литовский еврей, но француз до кончиков ногтей, обожает Францию, а Шапрон заговорил о древней, прекрасной культуре.
        Больше интервью не было.
        Вечером за ужином - случайная встреча с Владимиром Пирожковым, человеком, которому известна тайна изготовления самурайского меча.


        С утра - пробежка по набережной со съемками. День, в общем, пустой. Видно, как постепенно все сворачивается, упаковывается. Отдых. Бассейн. Сон.
        Вечером - закрытие фестиваля.
        Около Дворца толпа. Ждут звезд. Странно, что за магия? Что за удовольствие издали увидеть Квентина Тарантино? Мы сидим почти под потолком. Церемония совершенно деловая. Вообще все организовано так, что позавидовали бы немцы. Минута в минуту.
        Потом фильм Яна Кунена: «Коко Шанель и Игорь Стравинский». По фильму выходит, что она была его любовницей и создала в это время Chanel № 5. По Интернету выходит, что она была любовницей Дмитрия Романова, племянника Николая II, и создавала духи при его участии. Где правда? Фильм между тем отличный.


        Приехал Ваня Ургант. Поехали в Ниццу. Студия «Ла Викторин». Интервью со старым киномехаником.
        Потом в Дом престарелых при Русском Красном Кресте. Интервью с Ниной Владимировной Гейтс. Обзывала меня «американцем» за поверхностные (читай: глупые) вопросы. Напомнила мне мою тетю Тото.
        Потом интервью с Изабель Форе и La Vie en Rose - праздник дегустации розового вина. «Жизнь в розовом цвете» - название, конечно, из Пиаф. Дегустация и разговор о вине. Очень красиво и стильно. Едем в ресторан «Фло». В нас въезжают двое на мопедах. «Фло», интервью с шеф-поваром. Ужин. Удивительно невкусно.


        Едем в Сент-Мари-де-ла-Мер. Праздник памяти маркиза Фолько Барончелли, страстного поклонника бега быков из древней флорентийской фамилии. Невзирая на протесты семьи, стал пастухом, установил правила бегов и жаловал дворянство guardiens, пастухам, за что его и любили. Кроме того, защитник национальных меньшинств, цыган. Их на празднике много.
        Городок маленький, весь белый в рыжей черепице.
        Все ждут бега быков. Когда быки бегут, их почти не видно: плотно окружены конными guardiens, все как на подбор ковбои. Быки пересекают арену.
        После бегов все идут на могилу маркиза. Арлезианки в народных одеяниях. Красиво. Торжественная церемония. На французском и местном языках. Цыгане. К ним затесался и один масаи, из африканского племени. Разговоры. Подчеркивают свою региональную принадлежность. Да, конечно, французы, но… Беспокойство из-за глобализации, ЕС. Хотят сохранить все свое.


        Грасс. Утро начинается с опоздания. Организация вновь никакая. Приходится довольно жестко говорить с Однопозовым, Машей и Аней. Розовое поле, экскурсия по парфюмерной фабрике Galimard. Жасмин день шестой для «Шанель № 5» должен быть только из Грасса. Интервью с Жозефом Мюлль, его семья уже несколько поколений возделывает жасминовые поля и розы. Настоящий француз. Прелесть! Прямо Коля Бруньон!
        Затем экскурсия. Фабрика старая, основана в 1747 году. Жан де Галимар, лорд Лиранонский, друг Гёте, снабжал королевский двор оливковым маслом, помадами и изобретал первые формулы духов. Как и тогда, сейчас используют только местные цветы - жасмин, розу, лаванду, цикламен, туберозу, цветки апельсина. Потом посещение школы «нюхачей». Разговор с преподавателем, учениками, директором, президентом. Потом, в другом месте, составление духов. Составителя духов называют
«нос». Объясняет принципы создания гармоничной формулы. Бутылочку с собственными духами под собственным именем можно забрать с собой.
        Починка GPS.


        Утром 8:30. Выезжаем в Бьот - место, известное своими стеклодувами. Встречает нас хозяйка - Анн Лечашински. Прелестная блондинка. Ей за пятьдесят, и она не то чтобы красива, она - лучше. Высокая, стройная, одета просто, но с французским шиком. Интервью. Умна. Много говорит о ремеслах и ремесленниках. Со стороны матери ее предки живут здесь с XV века. Веком раньше городок выкосила чума, а до этого правили рыцари-тамплиеры. Говорят, где-то здесь спрятаны их сокровища.
        Я - ученик-стеклодув. Необыкновенно интересно.
        Выезжаем из Бьот в Сен-Поль де Вэнс. Очень красивый городок, церковь и донжон XII века. Огромное количество магазинчиков и галерей: живопись, скульптура и так далее. Туристов пруд пруди. Страшно подумать, что происходит здесь в июле - августе. Старый город в совершенной сохранности. Поразительно. Съемки жанра. Проходы по улочкам. Выезд в Сен-Тропе. Встреча в «Клубе 55». Изумительное интервью с хозяином - еще один «настоящий француз». Потом пляж «Таити». Сильно опоздали. Хозяйка недовольна. Маленький ребенок, говорит, мол, некогда. Вместо нее - ее брат. Типичный фазан. Холост. Бабник. Упивается собой. Обеспокоен тем, что будут видны его морщинки. Интервью никакое. В корзину.
        Едем в Динь-ле-Бэн. Я за рулем, а права - в другой машине. К тому же выпил рюмку арманьяка. Наш навигатор GPS показывает одну дорогу, а навигатор в машине Черняева и Ко - другую. Теряем друг друга. Встречаемся только в Сен-Максим. Дальше два с половиной часа едем вместе. Играем в «двадцать вопросов». Я загадал Сирано де Бержерака. Не угадали. Добираемся до Динь в половине первого ночи. Все живут в отдельных, довольно спартанских комнатах. Мне досталась прелестная гостиница. Закусываем, выпиваем две бутылки вина.
        На выезде из Сен-Тропе - первый разговор с Робеном. Говорит он по-русски так себе, очень тихо и нетемпераментно. Неужели я прокололся с ним?!
        Забыл: ехали в Сен-Поль, чтобы снимать ресторан La Colombe d’Or, знаменитый тем, что там нищие импрессионисты расплачивались за еду своими картинами. Оригиналы висят на стенах. Ничего не сняли: хозяин, господин Ру, не разрешил снимать, когда там народ, отказался дать интервью. Сделал стэнд-ап на фоне ресторана. Мало не покажется.


        С утра завтрак, затем интервью с С комиссаром полиции. Симпатичный, ушастый, худощавый человек. Интересно.
        Потом Nicolosi, маленькая семейная день восьмой фирма по производству лавандового масла. Прелестное интервью.



        Одна ферма, три дома. В одном живут тесть и теща нашего героя. Дом начали строить в конце шестидесятых, выстроили сами. Очень уютный, очень французский, построен надолго. Другой достался по наследству (le droit du sang - «по праву крови») брату и сестре жены Марка, каждому по этажу, а третий принадлежит самому Марку, и оба стоят уже по двести лет. Не без современных доделок, но стоят.
        Вся семья занимается биолавандой - собирают ее, дистиллируют, производят
«базисное» лавандовое масло. Затем на его основе делают свечи, ароматические палочки, мыло, туалетную воду. Сажают лаванду ранней весной, собирают в конце июня и до конца июля, дистилляция в августе. В январе - отпуск. Горнолыжный. Ферма совершенно сама по себе. Марк свою работу обожает. Красота. Ради этой жизни бросил свою прежнюю специальность «сразу и без секунды сомнения». Вся семья - шесть человек - производит впечатление абсолютной гармонии и счастья. Papi[дедуля (фр.)] - худощавый крепыш, беззубый, но вполне. Mami[бабуля (фр.)] - еще со следами былой красоты. Мать - приятная женщина, не сказать красивая, а Марк просто симпатяга. Пригласили нас поужинать. Просто и вкусно. Открытие: никто не пьет никакого алкоголя, никто никогда не курил.
        Особенно вкусно: левантийский салат из овощей, вишневый торт, абрикосовый пай, домашний паштет на травах и настоянная на груше aux de vie[«Вода жизни» - так называются все крепкие напитки-настойки, которые пьются, чтобы «осадить» еду.] .


        О школе: в одном классе дети трех возрастов (девять, десять, одиннадцать лет) занимаются одновременно. На семьдесят учеников всего три учителя. Находится прямо в деревне. Коллеж (с шестого по четвертый классы) и лицей (с третьего по первый) - находятся в Динь[Во Франции самый младший класс - 10-й, самый старший - 1-й.] . Автобус забирает и привозит ВСЕХ детей.
        Вечер чудесный. Кажется, мог бы прожить здесь всю жизнь. Но это только кажется…
        Да, в этот день прилетел Ваня. Вылетел из Москвы в четыре утра. Через Амстердам в Ниццу, где его встретил Салман. Еле добрался. Дорога-серпантин его доконала. Поехал на ферму с нами, вид - краше в гроб кладут. Но оклемался.
        Ланч в гостинице незабываемый. Кстати: у входа - бронзовая табличка. Написано:
«Жан-Жак Рико, Мастер-кулинар». И чуть ниже: «Рауль Рико».


        С утра - рынок. Встретили там комиссара полиции в гражданском и семью Марка. Рынок замечательный.
        Затем едем в городок Мезель, чтобы постричься. Изумительная булочная. Съел целый багет, еще теплый. Интервью с парикмахершей, тридцать пять лет в профессии, четырнадцать лет здесь.
        Затем поехали в Мустье-Сент-Мари, чтобы полетать на вертолете над каньоном реки Вердан. Ущелья - глубочайшие, каньон - второй по величине в мире после Гранд Каньона. Сверху видны искусственное озеро Сент-Круа, на котором стоит гидроэлектростанция, и лавандовые поля.
        Предстоит интервью с мэром и ужин с ним.
        Приходится ругаться: Однопозов решил перенести интервью с мэром прямо на ужин. Пришлось потребовать, чтобы переиграли. Катя Однопозова, которая сегодня уехала, разговаривала со мной: мол, надо конструктивно говорить, не надо резко и т. д. Кто ее спрашивал? И вообще, почему она приехала?
        Интервью с мэром. Шестьдесят шесть лет. Социалист-диссидент. В кабинете нет ни флага, ни портрета Саркози. Довольно симпатичный, довольно скучный. Живет здесь сорок лет; когда приехал в двадцать шесть - вылечился от астмы. Поужинали. Так себе.
        Собрание. Рассмотрели завтрашний день, определились. Пожалуй, это стоит делать каждый день.


        Воскресная месса в городском соборе Х или ХI века поразительной красоты. Гармоничное сочетание романского и готического стилей. Внутри битком набито. Два крещения (девочки лет тринадцати) и сорок человек на конфирмацию[В католической церкви таинство миропомазания. Как правило, совершается епископом. Если человек был окрещен ребенком, конфирмация совершается в отрочестве или юности, то есть в сознательном возрасте.] . Производит впечатление, хотя все делается с микрофоном. Что делали, когда не было микрофонов? Длится все часа два. Интервью у двух священников. Довольно приятные и явно умные.


        Днем - перерыв. В 17:30 поезд. Вечером - шеф-повар.
        Надо будет в машине поговорить о роли религии во Франции.
        В 17:30 поезд. Не особенно интересно.
        В 20:00 интервью с шеф-поваром Жан-Жаком Рико. Это было хорошо.
        Завтра в 9:00 - в Кейрас, а потом в Марсель.


        Сделал стэнд-ап у гостиницы «Ле Гран Пари» и поехали в замок Кейрас (Chateau Queyras). Виды потрясающие. Удержаться от остановок, чтобы поснимать, невозможно.
        Ехали часа два с половиной. Замок стоит на головокружительной высоте. Идеальная позиция для защиты долины от вторжения. Построен еще в тринадцатом веке и долгое время использовался как тюрьма для преступников и женщин, обвиненных в колдовстве. Тут их держали до вынесения приговора. Затем в 1672 году он был укреплен военным инженером и маршалом де Вобэн. Водила нас милейшая Жанин - невысокого роста брюнетка, которая была счастлива, что хоть кто-то интересуется ее заброшенным краем. Она пришла в совершеннейший восторг, когда выяснилось, что хотим посмотреть
«шкаф о восьми замках». Пообедали вполне вкусно и поехали в Марсель. Walky-talky работали плохо, каждый ехал сам по себе. Гостиница «Ибис» у железнодорожного вокзала Сен-Шарль. Вид отвратительный, номера похуже, чем американские мотели.
        С Марселем пока дела обстоят блестяще: с утра будет ресторан с буйабесом, но пока нет ни полиции, ни Иностранного легиона, ни арабской семьи.


        Все начинается плохо. Должны быть в ресторане «У Фон-Фона» (Chez Fon-Fon) в 9:00. Никак не можем найти. Приезжаем с опозданием в два часа. К счастью, рыбаки опоздали. Смогли снять их приезд. Интервью с хозяином Алесандром Пинна. Очень симпатичный. Интервью получилось. Потом ели буйабес. Вкусно очень. Потом без меня сняли готовку. Вечером в 19:00 - арабская семья.
        Семья: мать, отец, четверо детей, все мальчики. Родители - социальные работники, старшему мальчику двенадцать, младшему - восемь месяцев. У всех чуть модифицированные арабские лица. Живут, в общем, прилично. Только что купили квартиру. Отвечают честно. Особенно интересно отвечают на вопрос, считают ли они себя французами. Он, хоть и родился во Франции, но французом считает себя лишь с натяжкой. Она: Le cul entre deux chaises - «жопа меж двух стульев». Дети учатся в католической школе, при этом все они мусульмане: соблюдают рамадан, хотя и не молятся. В мусульманскую школу не хотят идти ни в коем случае, там пришлось бы носить традиционную одежду, платки на голове. Они против этого. Отец, Мохаммад, пьет вино, дети тоже хотят. Старший сын хочет быть пожарником, следующий - адвокатом. Не наступят ли такие времена, когда магребцев[Выходцы из Магреба. Арабское слово, означающее «место захода солнца», или «запад», и включающее Алжир, Марокко, Тунис, Ливию, Мавританию и Северную Сахару.] станет больше, чем французов? Нет ответа. Вообще с удовольствием уехали бы в Германию. Там проще.
«Если бы играли сборные Франции и Алжира по футболу, за кого бы вы болели?» - вопрос Вани. Улыбаются чуть смущенно, но второй по старшинству быстро говорит: «За Алжир!»
        Встреча удалась и очень показательна.


        Поехали на рыбный рынок в Старый Порт. Как всегда, поехали неправильно, на сей раз под руководством Робена. Парень, как бы сказала Н. Ю., «безысходный». Симпатичный, но безысходный. В конце концов, добрались. Рынок разочаровал. Тянется вдоль основания порта:



        Говорят, рыбаки сначала отвозят лучшую часть улова в разные рестораны, остатки продают на рынке. Довольно дорого: от пяти до одиннадцати евро за килограмм, но, конечно, первой свежести. Поснимал лица, пошел искать кружку, зашел в табачную лавку. Мужчина за прилавком - высокий симпатяга лет шестидесяти, много морщин. Спрашиваю, сколько стоит кружка «ОМ»[Сокращенное название футбольной команды
«Олимпик Марсель».] ?
        - Вообще одиннадцать евро, - говорит он, - но с утра - десять.
        Марсель - французская Одесса. Мне очень нравится, люди просто чудо!
        Пошли сделать stand-up перед Hotel de Police[Буквально «Гостиница полиции», на самом деле Центральное управление полиции города Марсель.] . Все сказал, что хотел. Когда шли обратно через квартал Ле Панье (Le Panier, то есть «корзина»), натолкнулись на местную жительницу невероятной худобы и говорливости. Несла мэра города по всем кочкам!
        Поехали в Ла Сиота. Здесь братья Люмьер сняли «Прибытие поезда на вокзал Ла Сиота», один из самых первых фильмов. Всего пятьдесят секунд. Город начала синематографа. Мы тоже сняли прибытие поезда на вокзал. Потом поехали в кинотеатр
«Эден» - первый кинотеатр в мире. Тут братья Люмьер свой фильм и показали. История с нашим штрафом и «венгерским» шефом полиции. Разговор с Франсуа. При отъезде Черняев и Ко. снесли заградительный столбик и потеряли подкрыльник.
        Поехали и приехали в Тулон. Завтра в 8:00 - база ВМС Франции.


        С утра у ворот базы ВМС суматоха. Толпы моряков выбегают на утренний бег трусцой, толпы людей приезжают на работу: кто на машине, кто на мопеде, кто на велике. Самая большая база во Франции.
        Встречает нас весьма любезно офицер-женщина, везет на встречу с начальником базы. Ему на вид лет сорок пять, худощав, в очках, на вид его вполне можно принять за бухгалтера, если бы не форма. И явно военная выправка. Служит на флоте тридцать лет. К интервью не привык, поэтому нервничает, но отвечает откровенно и толково. Хотя обобщений никаких делать не хочет. После интервью две женщины - та, что нас встречала, и другая, в совершенно штатском цветастом сарафане и игривых сандалиях, - активно поздравляют его с «прекрасными ответами».
        Дальше - архивы. Прекрасно сохранившиеся планы XVII века, но более всего поражают книги-регистры приговоренных к галерам. В XVII веке почти все приговорены пожизненно. Записано все четко: фамилия, имя, дата и место рождения, когда, кем и за что судим, на какой срок осужден, цвет волос, глаз, особые приметы. Если умер - когда.
        В книгах XVIII века еще подробнее - фотографий ведь не было. Рост, наличие и цвет волос, цвет глаз, форма носа, лица, подбородка, рта, особенно подробно форма лба. Плюс имена родителей. Меньше пожизненно приговоренных. Но: за ограбление или воровство на «общественной дороге» - приговаривают пожизненно. Дорога - королевская, значит, грабил короля. Воров клеймили, отрезали уши, нос. Носы потом перестали отрезать - человек плохо дышал, что мешало ему работать в полную силу. Руки также перестали - непрактично, человек без руки не работник (!).
        Посещение Музея морской формы - пустое дело. Потом посещение корабля. Корабль современный, спущен на воду в 2000 году. Принимает вертолет, для этого есть ангар. Есть ракеты (вода - воздух, вода - вода, вода - земля), есть стомиллиметровая пушка. Капитан - красавец и обаяшка. Провел по всему кораблю, отвечал на все вопросы. Без проблем.
        Все. Выпили по бокалу красного, поехали в Арль, Авиньон, Сен-Реми.


        Живем в деревне, где разводят лошадей. Ночевка плюс завтрак обходятся в двадцать пять евро. Скромно, но вполне прилично. Утром едем в Авиньон, город пленения пап. Салман снова поехал не туда. Вместо того, чтобы приехать в 9:30, приехали в 11:00. Праздный городок с грозной историей. Экскурсия по папскому дворцу. Восхитительно. Построено в 1332-1352 годах. На это и ушла большая часть доходов папства. А что в это время построили в России? Фрески - сумасшедшие. Первая в истории живопись с перспективой. Писали итальянцы. До 1906 года были замазаны, теперь подновленные. Не знаю, как покажем, но интересно необыкновенно. Кроме того, каждый год во дворце театральный фестиваль, зрительный зал - прямо во дворе.
        После этого психиатрическая лечебница, в которой содержался Ван Гог в течение одного года (с 1889 по 1890 г.).
        Встреча с главврачом. Произвел странное впечатление со своей «арт-терапией».

        Потом chocolatier, или шоколадных дел мастер. Милый человек. Поговорили «за сладости». Завтра - жанр, le pont d’Avignon, Авиньонский мост.


        Утром были съемки на велосипедах. Покатались. Потом поехали снимать жанр в Арль. Город не произвел никакого впечатления. Не стали снимать новодел «Ночное кафе» - они хотели пятьсот евро за десять минут. Поехали в Авиньон, сделали съемки на мосту. Пели и танцевали. Потом решили поужинать в «Ле Гран Кафе». Было вкусно, но из-за ужина приехали в Аннонэй в полвторого ночи. На воздушном шаре будут летать Ваня и Робен: я вытащил короткую спичку.


        Утром интервью с мэром. Самый молодой депутат Национального собрания Франции. Член Социалистической партии. Когда я спросил его, почему в его кабинете нет ни французского флага, ни портрета Саркози, он объяснил, что флаг обязательно должен быть на здании, а портрет президента в зале бракосочетаний. Но не больше. Потом, не на камеру, сказал, что первое, что он сделал, когда его избрали, так это снял портрет Саркози.
        На стене висит орден Croix de Guerre, или «военный крест». История: Сопротивление освободило город в июне 1944 года, в день высадки союзнических войск в Нормандии. Написали письмо Петену, командир партизанских отрядов стал мэром.
        На площади Сапожников разыгрывают запуск первого монгольфьера четвертого июня 1783 года. Детишки и взрослые в отличных костюмах того времени. Вот так привязывают к своей истории, так учат любить свою страну и ее прошлое!
        Потом поехали с Робеном и Иваном в Лион.
        Пытаемся разговорить Робена - это невозможно. Надо отказаться от него. Он хороший парень, но…
        Сегодня день отдыха. Прилетит Дуся[Она же Н. Ю. Соловьева.] .
        Федерер победил на «Ролан Гарросе»!


        Живем в гостинице «Вилла Флорентин». Зашли вместе с Робеном, женщина в регистрации сразу поняла, что он «рангом пониже». Разговаривала пренебрежительно. Он спросил, не знает ли она, где расположена его гостиница, дал название и адрес. Нет, не знает. Робко: «Не дадите ли карту города?» Дала - через губу. Пришлось вмешаться:
«Найдите в Интернете». Сама любезность - нашла, дала место, где находится.
        День отдыха. Вечером пошли втроем в ресторан. Очень вкусно.


        С утра поехали в поселок Бринда в музей-театр «Гиньоль». Замечательно интересно. Нынешний театр появился из ярмарочных сатирических сценок, которые кукловод импровизировал на злобу дня. Гиньоль - рабочий шелковой мануфактуры, перчаточная кукла. Хозяин - месье Мургэ - прапраправнук того самого Лорана Мургэ, хозяина зубодерни, который придумал Гиньоля, чтобы привлечь публику к своему заведению. И заглушить стоны пациентов.
        Потом поехали в Школу моды (l'Universite de la Mode). Разговор со студентами из разных стран и с профессором. После этого поехали в Институт Люмьер (Institut Lumiere). Вечером поехали в ресторан «Поль Бокюз». Никак не рассчитывали на интервью с ним, так как его дочь, Мартин, сказала, что он себя неважно чувствует. Приехали: он стоит у входа и встречает нас, как маршал во главе своего войска. Потрясающий мужик! Еще один «настоящий француз». Интервью на кухне, проход по ресторану и уличные фрески - и все это с его комментариями.
        Потом ужин. Нет слов! Ни одна кухня в мире ничего подобного не может предложить.


        С утра - поход на рынок имени Поля Бокюза с шеф-поваром и ресторатором «Виллы Флорентин» Дави Тиссо. Замечательные разговоры с продавцами. Колбасный отдел:
«Сколько я вам должен?» - «Ничего, кроме спасибо и поцелуйчика». Мясной ряд. Лучший мясник Франции объясняет, что к чему. Целое образование.
        Пока я не забыл: профессор Школы моды об особых чертах французской моды: 1) женственность, 2) учет пропорций тела, 3) равновесие между строгостью и экстравагантностью, 4) элемент юмора.
        Обед: продукты с рынка и интервью с шеф-поваром. Воротник-триколор.
        Вспомнить: Silence en Cuisine. Pourquoi? Je n’aime pas le bruit[«Тишина на кухне! Почему? Я не люблю шум» (фр).] .
        Театр «Гиньоль». Выпускники школы и метание яиц. Робен получил яйцом по ноге и убежал. Потом всем показывал синяк. Интервью с директрисой театра. Потом Дом ткачей, La Maison des Canuts. Потрясающе интересно. Станки: можно выткать один квадратный метр за два дня. Цена за него: от двух до двадцати двух тысяч евро.
        В конце дня - антикварные ряды, настоящий город антикваров, La Cite des Antiquaires. Много предметов XVIII века, даже начала. Очень красиво. И в общем, не так уж дорого.



        С утра - вертолет и Мон-Блан. Впечатление незабываемое.
        Потом источник Каша (Cachat). Представительница завода и пожилой еврей. Смех!
        Затем гольф. Попытка послать шарик подальше ударом клюшки. Пролетел сто шестьдесят метров! По словам инструктора, хорошо. Очень гордился.
        Потом спа: массаж, лицо. Интервью с шефом (хорошее!).


        Едем в Бургундию. Первая остановка все-таки в Божоле, где нас ждет Доминик Пирон. Симпатичный человек, уже не в первом поколении возделывает лозу. Рассказывает о «Божоле» с восторгом и нежностью, говорит о том, что это вино для питья, а не для размышлений и раздумий. Рассказывает о появлении «Божоле Нуво» - по закону можно продавать вино последнего урожая только с пятнадцатого декабря, но существуют вина, которые созревают рано. Виноделы обратились с просьбой, чтобы разрешили эти вина продавать с пятнадцатого ноября. Разрешение получили. Среди этих вин было и Beaujolais, при продаже которого придумали слоган Le Beaujolais Nouveau Est Arrive, что значит: «Прибыло новое „Божоле“. Он оказался очень успешным. Ныне многие производители неуважительно относятся к лозе, и поэтому
„Божоле Нуво“ не всегда качественное. О них Пирон говорил с осуждением. Сам он обожает вино. Вместе с супругой выпивает в день две бутылки - одну за обедом, одну за ужином.



        Едем в Бон, столицу вин Бургундии.
        До этого обедали в маленьком ресторанчике рядом с винодельней Пирона. Официантка смешная, симпатичная, еда простая и очень вкусная.
        Бон. Городок средневековый. Беру интервью у мэра, он же депутат Национального собрания Франции. Он уже четырнадцать лет мэр (два срока, приступил к третьему) и шестнадцать лет депутат от UMP, Союза за народное движение. Кроме того, президент общества «Отель Дье», а в Национальном собрании отвечает за все винодельческие поля. Умный, бойкий. Проблем в Боне нет. Иммигрантов, по сути дела, нет. Сторонник ЕС, но при этом горячо отстаивает защиту национальных особенностей, традиций. Горячий патриот Франции. В кабинете три флага: Франции, ЕС и Бургундии. Нет портрета Саркози. Есть портрет «Республики» (Марианны). Кроме того, имеется нечто вроде большого сундука на ножках. Относится к XII веку (!). Имеет три замка. Ключи были у мэра (первый мэр города назначен в 1203 году) и у двух его секретарей. В
«сундуке» хранились все важные документы. Открыть можно было только в присутствии всех троих.
        Дижонская горчица. Посещаем горчичную фабрику «Фало» (La Moutarderie Fallo). Существует с 1840 года. Нынешний хозяин дико скучный человек - хочет повести нас на экскурсию. Все сделано так же скучно, как в музее, отдельно от производственной части.
        Интересно: дижонская горчица, moutarde de Dijon, не является торговой маркой, кто угодно может этим пользоваться. Moutarde de Bourgogne - другое дело, все ингредиенты должны быть из Бургундии.
        Важно: связь француза с историей, она для него жива, часть его настоящего, и это ощущается буквально во всем.
        Едем в деревеньку неподалеку, Блиньи-ле-Бон. Типичный B&B. Дом XVII века. Хозяин, Бруно, радушно встречает вместе с братом Патриком и приятелем. Ужин: все очень вкусно. Патрик - актер театра и кино и хозяин бистро в Париже. Приглашает посетить его, когда будем в Париже.


        Первая встреча с домом Bouchard Pere et Fils. Огромный погреб в замке XV века. Три миллиона бутылок, четыре километра протяженности. Самая крупная и дорогая коллекция вин XIX века в мире. Генеральный управляющий (фамилия!) рассказывает, что бургундское вино отличается от всех прочих тем, что оно делается на основе только двух сортов винограда - «шардоне» для белого вина и «пино нуар» для красного. Сами вина получают названия от участков, на которых растет лоза, - например, Nuit St. George, Cote de Beaune. Указывается также фамилия производителя. С башни замка показывают виноградники знаменитейших вин, которые им принадлежат. Подчеркивает (уже на дегустации в подвале), что Бушаров много, крайне важно добавить pere et fils, то есть «отец и сын». Показывает нам бутылку Vigne de l'enfant Jesus 1864 года. Говорит, что, например, бутылка Montrachet может легко стоить десять-одиннадцать тысяч евро, но они старые вина не продают, а лишь иногда выставляют на аукционах или открывают при особых случаях.



        Не забыть: Буше замуровал вход в подвал коллекционных вин, поставил стеллажи с бутылками, чтобы немцы не смогли ничего вывезти.
        Быстрый - и очень вкусный - обед: нельзя опаздывать к Romanee Conti. Там нас принимает совладелец и главный управляющий. Высокий, стройный, элегантный, чрезвычайно симпатичный человек семидесяти лет. Говорит, что мы - первая телевизионная группа, которую пустили сюда. «А французскую?» - спрашиваю я. «Их пустим последними», - отвечает он. Проводит в поле. Рассказывает. Сам участок Романэ-Конти - 1,8 га. Производят всего пять тысяч бутылок в год. Он говорит о бургундском влюбленно, об этой земле, на которой уже в IV веке монахи возделывали лозу, о том, как лоза, растущая в двух метрах от другой, дает совсем иной вкус. Играют роль расщелины в камне, образование Альп, глубина почвы, количество в ней камней - от этого зависит, проникают корни лозы тяжело или легко. Замечательно. Идем в подвал. Там всего не более трехсот тысяч бутылок. Дегустация. Романэ-Конти
1991 года. Изумительно. Потом заходим в отдельную комнату, в которую почти никогда никого не пускают. Пробуем красное 1967 года. Изумительно. Закружилась голова.
        Он говорит: вино - живое, оно страдает, когда его заключают в бутылку, когда же его выпускают, оно сначала сдержанное, «сердится», требуется полчаса, чтобы оно открылось.
        Смена пробок.
        Почему хозяин Романэ-Конти был так любезен с нами? Он на прощание говорит мне:
«Это не для ТВ, но моя мама была русской, так что русский наполовину».
        Дальше едем к Николя Россиньоль - он сам делает все: выращивает лозу, делает вино, продает его. Считается очень быстрорастущим виноделом с большим будущим. Чудный малый. Рассказывает об особенностях бургундских вин. Дегустация: четыре бутылки Volnay Premier Cru одного и того же миллизима, то есть года сбора, но с разных участков. Это разные вина. Потом: бутылка Volnay Premier Cru и Pommard Premier Cru - растут буквально в двух метрах друг от друга. Совершенно разные вина.
        Едем домой. Въезжая в ворота, поцарапал весь правый бок машины. Настроение испортилось совершенно.
        Ужин в ресторане с тремя звездами «Мишлен». НЕ ВКУСНО!


        Вылетел в Москву 14-го, прилетел в Париж поздно вечером 15-го и поехал с Салманом в Реймс.


        Посещение подземелий шампанского дома «Вдова Клико». Гид Катя оказалась полячкой. Водит нас по влажным коридорам (общая протяженность двадцать четыре километра!), рассказывает историю и способ приготовления. Особенно интересно: стол, который изобрела сама вдова Клико в 1816 году для изменения наклона бутылок и избавления от осадка. Когда осадок накапливался, бутылку открывали, и он как бы выстреливался. Впоследствии стали замораживать верхушку горлышка, потом открывали бутылку и ледяная пробка выскакивала сама.
        Затем - дегустация. Розовое шампанское делается из белого вина с красным (!). Оказалось, что открывать шампанское следует держа пробку и вращая дно бутылки. Век живи, век учись…
        Затем обед в саду особняка с женщиной-специалистом.



        Реймсский собор, свет, фрески Шагала - впечатление ошеломляющее. Нынешний собор заложили в XIII веке, после того как прежний сгорел в пожаре. Здесь святым Реми был крещен первый пятнадцатилетний христианский король французской монархии Хлодвиг I. И затем крестились все короли Франции, за исключением Генриха VI. В XVI веке, с приездом Анны Ярославны, сюда попало славянское Реймсское евангелие, на котором, как на таинственной рукописи, присягают короли. Жанна д’Арк провела дофина Карла VII к Реймсу, где его короновали. Важно: мать дофина подписала соглашение, при котором король Англии Генрих VI становился и королем Франции, но он не был коронован в Реймсе. Коронование в Реймсе Карла делало его «легитимным» королем, помазанником Божьим.
        Поехали в Париж.


        Салон «Ле Бурже». Маша опять все напутала. От нее надо избавляться. Она плохой организатор и к тому же врет. Отношения у нее с Аней отвратительные.
        Посещение очень интересное. Аэробус А380, встреча со старшим летчиком-испытателем. Сплошное вдохновение.
        Затем случайная встреча с российским «Суперджет-100». Сто лет выставке Ле Бурже, сорок лет аэробусу. Потом встреча с представителями французского космического агентства и договоренность о встрече в сентябре.
        Поехали в Cuisine Alain Ducasse, кулинарную школу Алена Дюкасса. В очередной раз Маша и компания опоздали, съемка сорвалась.
        Поехали на репетицию оркестра балалаечников. Необыкновенно трогательно. Все они родились во Франции, у большинства родители тоже родились во Франции, их дедушки-бабушки приехали совсем маленькими - но как же они говорят по-русски! Да и лица совершенно иные, напоминают дореволюционные фото.


        Вероник Риже-Леруж. Интервью. Борец за «органические сыры». В общем, интересно, хотя дама производит странное впечатление. Многие называют ее «Ольгой» из-за славянских черт лица. Дедушка был из России.
        Мишель Гютен. Институт маркетинга восьмой люкса. Потрясающий мужик. «Без страсти ничего не сделаешь хорошо - от любви до работы». Большое удовольствие.



        Дневник Софи Лаббэ. «Нос». Создатель духов «Органза». Отличный разговор, прелестная женщина.
        Месье Полж, главный «нос» «Шанель». Охраняют, как президента или царя. Сам очень хорош - умен, обаятелен, но его пресс-персона сущий зверь.


        Утром - посещение дома «Шанель». Потрясающе интересно. Дом, мастерские, разговор о тканях, которые нужно «укрощать», «одомашнивать».
        Потом «Комеди Франсэз». Кресло Мольера. Тоже очень интересно.
        Вечером «Русские сезоны», Les Saisons Russes. Музыка Стравинского, костюмы Бакста, русские танцовщики. Большой успех.


        Здесь наступил большой перерыв в ведении дневника. Не могу вспомнить почему, может, просто надоело, устал, но так случилось. Мы снимали до самого конца июня, потом уехали, поскольку в июле - августе (особенно в августе) вся Франция уходит в отпуск. Ушли и мы. Таким образом, ничего не написано о днях с тридцатого по тридцать восьмой.


        Тулуза. День очень удачный. Началось со CNES. То есть Centre National d’Exploitation Spacial, или Национальный центр космических исследований. Подготовились отменно. Интервью с президентом CNES - умница, остряк, все понимает; затем с человеком, отвечающим за все международные проекты: говорит по-русски, обожает русских, тоже умница. Шикарная столовая, обед за три евро. Затем слежение за спутниками. Зал подготовки нового спутника - это совершенно закрытый объект, но нас пустили. Макет «Марса» - дешево и сердито. Русский робот плюс французская логика - потрясающе.
        ENAC, Ecole Nationale de l'Aviation Civile. Национальная школа гражданской авиации - вот это да! Практически одна из Grandes ecoles, «Больших школ». При поступлении надо выдержать ряд экзаменов. Уют на высшем уровне, учеба бесплатная, в ряде случаев платят зарплату в две тысячи евро в месяц. Учиться надо три года, потом семь лет отрабатывать на государство. К вступительным конкурсным экзаменам готовятся два года.
        Посещение класса авиадиспетчеров. Интервью с президентом студенческого совета (довольно серая личность) и с президентом ENАC (наполовину алжирец, наполовину немец, выпускник Политекник). Говорит, что общий уровень образования заметно снизился, что сегодня главное для молодых - немедленно заработать миллионы. Явление, как он считает, не только французское.
        Вечером прогулка по Тулузе. Очень много молодежи, очень много накурившихся, очень много нищих, очень много нагловатых арабов. Пока - все.


        Продолжение Тулузы. С утра - завод «Аэробус». Зал сборки А380. Сильное впечатление: чисто, тихо, громадно. Сопровождает нас PR-персона - дама средних лет в белом, 03 хорошенькая, кокетливая. Получает для нас разрешение снимать процесс сборки в непосредственной близости от процесса. Нам дают каски. Очень все интересно. В какой-то момент исчезает Женя - это у него всегда, он пролезет куда хочешь. Вдруг его отсутствие замечает служба безопасности. Начинаются поиски. Наконец, его находят и приводят. Целой группой отсматривают снятый им материал: восемь позиций надо убрать. Поверили нам на слово, что мы сотрем то, о чем они просят.
        Ходят наши черт знает в чем. Толстиков явился в шортах и кедах на босу ногу. Делаю ему замечание, он отвечает: «Очень жарко».
        Интересно: красят самолет в Германии (кроме хвостового оперения, чтобы сразу можно было узнать, какая компания заказала данный самолет). Уже заказано двести штук, каждый в среднем триста двадцать пять миллионов долларов. Больше всего Саудовская Аравия (пятьдесят восемь штук), затем Австралия (двадцать штук) и Сингапур (девятнадцать штук).
        Посещение «Старых крыльев». Чудесные старики, которые собирают и восстанавливают старые самолеты для будущего музея.
        Посещение «Конкорда». От самолета отказались по нескольким причинам: во-первых, расход керосина на пассажира на сто километров. У него восемнадцать литров, то есть в шесть раз больше, чем у А380 (три литра на десять километров). Во-вторых, экология: загрязнение среды. В-третьих, боязнь террористов после одиннадцатого сентября и нежелание людей летать. Отсюда и отказ компаний покупать его.
        Школа консьержей, Кристиан Лапеби. Потом поехали в замок де Лобад (Chateau de Laubade).


        Заночевали в деревне Ногаро в Гасконии, утром поехали в замок де Лобад, где нас принимал Арно Лесгург. Абсолютный д’Артаньян в свои тридцать девять: среднего роста, худощавый, волосы совершенно черные. Не сказать, чтобы красивый, но необыкновенно обаятельный. Замечательное шато. Разговор об арманьяке - чудо! История о собаке, забытой в «парадизе». Вообще ощущение родового дома, наследства, права крови очень сильно. У американцев этого, конечно, нет. Превосходный обед - напиток флок, собственные вина. Потом поездка в Ош к статуе д’Артаньяна. Стенд-ап, знакомство с потомком д’Артаньяна графом Монтегю. Прелюбопытный тип. До мозга костей политик. Считает, что Россия и Франция должны быть вместе. Интересно говорит об Ираке, Иране, Афганистане, бывших советских республиках, Средней Азии, много раз бывал там. Совершеннейший аристократ, владелец изумительного замка де Марсан (Chateau de Marsan), там салоны невообразимой красоты. Там задали ужин накануне посвящения в мушкетеры. Публика аристократическая и весьма богатая. Такое ощущение, что ты участвуешь в съемках кинофильма. Среди гостей был посол России,
которого завтра примут в мушкетеры.
        Поздно вечером уехали в Олорон-Сент-Мари.


        Утром: первенство мира по приготовлению супа garbure - крестьянский густой суп с непременным кусочком соленой свинины. В это время местный парк целиком отдан под на родные промыслы. Посреди парка - ротонда, где выступают с песнями народные ансамбли, чуть дальше - карусель, где катают детишек.



        Основная площадь отдана командам. Они получают необходимые овощи и прочее для приготовления прямо с грузовика - все обеспечивает мэрия. Участвует и команда Garburorusse Необыкновенно симпатично.
        Я стал членом этой команды, мыл, резал овощи. Заняли второе место.

        В 16:00 поехали в Кондом.
        Торжественный ужин на шестьсот человек, все в честь приема новых членов в орден мушкетеров. Главный из новичков - посол РФ во Франции А. К. Орлов. Произнес блистательную речь на великолепном французском языке. Милая игра с капитанами мушкетеров из разных стран, но организовано без особой выдумки.



        Это район Аквитании, где говорят на очень любопытном языке. Похоже, вариант лангедокского наречия. Пожилое население говорит, более молодые - понимают. Французским владеют без исключения.
        Пожалуй, все. Выехали в десять вечера, приехали в Лурд в три часа ночи.


        Лурд производит тяжелейшее впечатление.
        Во-первых, магазины. Сотни магазинов и магазинчиков, в которых торгуют религиозной символикой любых видов и кучей всякого другого хлама в придачу. Настоящий Лас-Вегас религиозно-китчевой торговли.
        Инвалиды в инвалидных креслах. Какое-то дефиле. Инвалиды всех видов и сортов. Тысячи.
        Паломники. В среднем сюда прибывает двадцать тысяч паломников ежедневно. Всё предельно организовано и расписано на два года вперед. Договариваются с SNCF (Национальная компания французских железных дорог) о бронировании целых составов, а также с Air France и так далее. Сама территория собора битком набита народом из множества стран от Африки до Японии.
        Подземная церковь. Может вместить двадцать пять тысяч паломников. Месса производит впечатление какого-то Средневековья. Так и ждешь появления главного инквизитора.
        Факельное шествие со статуей Девы Марии. Просто кино. Лица людей…
        Добровольцы: приезжают на семь дней за свой счет.
        Врач: семь тысяч историй «выздоровлений», которые не имеют медицинского объяснения. Церковь признала шестьдесят семь из них чудесами.
        Грот, где Бернадетт восемнадцать раз видела Деву Марию.
        Бред. Но мощно. Это католическая церковь умеет, как никто.
        Вечером уехали в Биарриц.
        Степень раздетости Колесниковой не поддается описанию!


        Биарриц. Интервью с Александром Николаевичем де ла Серда. Милый человек, чуть-чуть из театра. Симпатичный домик в деревне.
        Байон. Встреча в Музее баскской культуры с вице-мэром города.
        Как же одеты Однопозов и Толстиков! Не поддается описанию.
        Небольшой разговор с владельцем «Бар дю Марше» (Bar du Marchais) и его супругой. Симпатяги. Пробовали баскские напитки. Французские баски совершенно не желают независимости.


        Стенд-ап у балюстрады над океаном, урок игры в баскскую пелоту, pelote basque. Пелотой называется мячик, который нужно бросать. Он обтянут каучуком, обшит кожей, тяжелый. Один бросает, другой отбивает ракеткой. Играть можно как в теннис, вдвоем, вчетвером, вшестером. Потом поехали на мыс Феррэ.


        На самом краю Аркаонского бассейна - мыс Феррэ. Устричное царство. Гостиница милая, но цены запредельные: мой малюсенький номер, вполне спартанский, стоил за ночь сто шестьдесят пять евро.
        Утром поехали к Катрин Ру, она занимается разведением и продажей устриц. Опоздала ровно на один час. Таких хозяйств, как у нее, - сотни. Люди заходят и заказывают устрицы. Либо чтобы тут же съесть их, запивая белым вином, либо чтобы взять с собой. Либо, наконец, это оптовики и рестораны. Цены очень привлекательные: дюжина сорта «Special № 2» стоит четыре с половиной евро. Заказал и съел. Замечательно!
        Приключение: пошли смотреть на ферму. Сперва поехали на тракторе, а затем шли обратно по обнаженному дну залива. Был полный отлив. Всем выдали высоченные сапоги. Меня чуть не засосало - одной ногой я ушел по колено в ил, а Аня упала и испачкала всю мини-юбку. Липкая черная жижа.
        Потом поехали открывать для себя бордоские вина, а именно в замок Шеваль Блан (Chateau Cheval Blanc). Рядом с ним замок д’Икем. Красота неимоверная. Интервью с президентом Cheval Blanc и Chateau d'Yquem - умница с замечательным чувством юмора.
        После этого ужин со Стефаном, знаменитым энологом, прелестнейшим человеком, настоящим французом. Наелись как свиньи, попили не слабо. Артем потряс всех, заговорив по-японски с тремя японскими туристами.


        С утра посетили подземные каменоломни замка Кло де Вужо (Chateau du Clos de Vougeut), потом погуляли по Сен-Эмильону - прелесть. Конечно, вино. Виноградник в Кло де Вужо начали возделывать цистерцианские монахи. Устроен на склоне. Разные почвы, разная высота, отсюда совершенно разные вкусы. С верхнего и среднего участка - нежнее, сложнее. Монахи брали ягоды отсюда. Нижняя часть виноградника менее влажная, вкус проще, маркировка качества - ниже. Отличным вином здесь никого не удивишь, но и посредственное - не редкость.



        Когда едем, количество замков вокруг не поддается описанию.
        Поехали в замок Смит-О-Лафитт (Chateau Smith Haut lafitte).
        Замок XV века, битком набитый архисовременным искусством. По обе стороны лестницы - обыкновенные ренессансные львы, то и дело амуры с флейтами, а в середине виноградника над лозами - скульптура бегущего зайца, двадцатый век. Владелец - симпатичный и блестящий бизнесмен. Имеет спа в Нью-Йорке, ресторан в Париже, здесь, в замке, производятся кремы и прочее для Source de Caudalie. Чудо на основе виноградных косточек. Великолепная гостиница. Еда и вино - уснуть и умереть.
        Искусство: огромный заяц, растянувшийся в прыжке над виноградником, - символ поместья. Приглядывает за лозой. Венера Бордоская (еще больше!) вся покрыта патиной, растрескалась. Рассказывают, скульптор ее переделал после одиннадцатого сентября. Теперь весь облик говорит о жестокости. Также встретился человек, усеянный птицами, от итальянского мистика, и бездонный колодец с освещением.
        Современная технология: бабочки очень опасны для виноградной лозы, потому что самцы находят самок, оплодотворяют их, а те откладывают яйца в виноградных ягодах. Придумали пластмассовые «обманки», которые размещают на лозе. Они издают запах женских особей - таким образом мужская особь не находит живых самок, и сентябрь те не откладывают яйца.
        Здорово, но это же приводит к исчезновению бабочек. Каковы последствия?


        Посещение замка Линч-Баж (Chateau Lynch-Bages). Восстановление деревни Баж, музей производства вина. Нынешнее оборудование установили в середине XIX века, и строения последний раз обновляли тогда же. Почва - гароннский гравий, из всех культур только лоза выживает. Здесь говорят: La pauvrete de son sol fait sa richesse meme. «Наша земля бедна и поэтому богата». Вокруг множество виноделен поменьше.



        Посещение замка Марго (Chateau Margaux). Замечательной красоты винохранилище. Замок существует с XII века, винодельня появилась позже. До сих пор здесь свой бондарь. Хотя он изготавливает только треть бочек, остальные закупают от мастеров в Бордо и в Коньяке. При изготовлении одной бочки используются разные деревья. Главное - гармоничное сочетание, которое обогащает вкус вина.
        Отъезд в Пойак. Участники «заряжаются» предварительно пастой.


        Винный марафон. Старт в Пойаке. Невероятные костюмы, невероятная обстановка, какой-то сумасшедший дом, но все торжественно, незабываемая картина. Вечером отъезд в Перигё.


        Не путать: район называется Перигор (Perigor), а город Перигё (Perigueux), как раз в него мы приехали.
        Утром посетили фермы, где разводят 13 черный трюфель. Очень симпатичный фермер день Эрик и его жена. Очень интересный и подробный рассказ о посадке тех или иных деревьев. Многие плантации трюфелей погибли из-за того, что перестали обрезать деревья.
        О наличии трюфеля можно судить по «сожженной» земле. Есть летний трюфель (семь евро за тридцать грамм) и зимний, черный перигорский трюфель (один евро за один грамм). Кроме того, есть белый пьемонтский трюфель, он намного дороже. Охотники за трюфелем - свинья (находит и съедает, дрессировке не поддается) и собака, в данном случае симпатичнейшая Прюн. Для собаки профессия почетная. В Италии такой охотник получает еще и лицензию от государства.
        Приготовили нам чудный обед. Как же они сервируют стол! Франция, ничего не скажешь…
        Потом поехали на ферму, где производят гусиное фуа-гра. Два человека, муж с женой, пятьдесят гектаров земли, на которой выращивают корм для гусей. Сами гуси - много сотен. Тоже подробный осмотр и описание дела. Хозяин утверждает (разумеется!), что гуси не страдают от насильственного кормления. Если бы гусю было больно, не получался бы хороший фуа-гра.
        Фактически работают круглый год без отпуска. Дальше Бордо нигде никогда не бывали.
        Вечером переехали в Кадиллак и в замок де Лагрезетт (Chateau la Gresette).
        Встреча с Аленом Домиником Перреном.


        Весь день в замке, общение с Перреном. Договоренность о возвращении в начале октября, когда начнется сбор винограда.
        Вечером выезд в Лимож.


        Посещение фарфоровой фабрики сентябрь Raynaud - сильное впечатление от президента и владельца Бертрана Рэйно. Помимо производства, интересный разговор о savoir fair (интуитивная способность сделать нужное и правильное в любой ситуации, которая возникает), о постепенном вытеснении подлинного мастерства ширпотребом, о роли глобализации, о том, что некоторые предметы лиможского фарфора делаются в Китае.
        Обед в замке 1640 года, потрясающая коллекция фарфора. Лестница, ведущая на второй этаж, целиком фарфоровая. Посещение мастерской «индивидуального пошива». Как делаются сервизы стоимостью до ста пятидесяти тысяч. Проводил Ваню на вокзал и поехал в Жалиньи.


        Под деревушкой Жалиньи замок XI века. Специально для нас организовали chasse a courre - традиционную охоту французских королей и знати на кабана и оленя. Это нечто. Надо запомнить ритуал: все в специальных охотничьих костюмах; гонщики зверя, снимая шляпу, докладывают «хозяину», где они видели свежие следы кабана. Затем фанфары, все они разные, каждый имеет свое значение. Охота: загнанного кабана охотник должен лично заколоть специальным ножом. Никакого огнестрельного оружия, никаких машин, мобильников и прочего. Особое дело собаки - штук сто пятьдесят, главный псарь знает каждого пса по имени.


        Ужин. Взгляды аристократов на всеобщее полное среднее образование, на пособия для безработных. Как будто не было 1789 года: «Нельзя платить людям за то, что они ничего не делают». «Всеобщее доступное образование отучило людей служить».
        Утром уехали в Виши.


        Смысл приезда: поднять вопрос о правительстве Виши во время Второй мировой войны.
        Встреча с мэром: исключительно умный, образованный и разумный человек. Важное интервью.
        Выезд в Коньяк.


        Встреча с Морисом Энси. Высокий, седой, импозантный, голос громкий, имеет свое мнение по любому вопросу. Изъездил весь мир. Есть в нем что-то от плейбоя. Прямой потомок создателя фирмы Ричарда Хеннесси в восьмом поколении.
        Интересен его PR-человек. Так полил Францию, как никто. Говорил о городе Коньяке, где все спрятано за высокими заборами, где никто своих денег не показывает, а уезжает в Монте-Карло или в Париж или еще куда-нибудь и гуляет напропалую. Ругался по поводу уродливого современного строительства, плохого французского языка. В общем, пессимист в отношении Франции. Утверждает, что она более не ценит своего прошлого и поэтому не имеет будущего.
        Далее - Ангулем.

        Ангулем. Столица la bande dessinee. А Так французы называют комиксы - рисованная лента. Очень старый и красивый город. Много разрисованных фасадов. Мне нравится, Ване - нет. В Доме художника можно получить стипендию на один, два или три года. Предназначена как для французских художников, так и для иностранных.
        Комиксы во Франции - отдельная история. На создание одной книги уходит примерно год. Не журнальчик, а настоящий художественный альбом: хорошая полиграфия, твердая обложка, высокая цена. По жанрам делится как кино: фантастика, вестерн, боевик, хоррор, мелодрама. Рисованная ленточка - кино в картинках. Безусловно, считается интеллектуальным развлечением. Помимо Музея комиксов, в Ангулеме проводится еще и фестиваль комиксов, очень авторитетный. В музее очень интересно. В магазине не удержался, накупил всякого. Магазин замечательный.
        Во второй половине дня я уезжаю в Бордо, на следующее утро в Москву, чтобы выдать в эфир «Познер».

20 и 21 сентября: Кобзон в прямом эфире, Гордон в записи.


        Вылет в Париж (вместе с Артемом), где выясняется, что у нас нет билета в город Рэн. Отметить: толковость и любезность персонала «Эр Франс». После лихорадочных звонков Колесниковой и Гонител покупаю билет. Ура!
        В Рэне нас встречает Олег, везет в Динан, старинный город в провинции Бретань.



        Вот где красота! Средневековый город во всей своей сохранившейся красоте - это изумительно. При этом на реке Ранс с 1960 года стоит приливная электростанция.
        Ваня изменился со времен нашей американской поездки. В нем появилась некоторая звездность, капризность - целый монолог по поводу рекламы «Билайна».
        Интервью на Часовой башне с гидом.
        Ужин в ресторане Mr. Roberts.


        Утром отъезд в Ла Аг - завод по переработке отходов АЭС. Все предельно серьезно: запрещено фотографировать и снимать все, что имеет отношение к безопасности, будь то персонал, камеры наблюдения или что то еще.
        Полностью переодеваемся. Наш гид - директор всего этого хозяйства.
        Очень интересно. Перерабатываются стержни, при этом восстанавливается 96 % использованных отходов (1 % плутония, 99 % урана), только 4 % невозможно вновь использовать. Эти 4 % «остекленевают». Утверждают, что нет никакой угрозы радиации или облучения.
        Услугами завода пользуются EDF[Electricite De France - «Электричество Франции», группа компаний.] , Голландия, Германия, Бельгия, Италия, Япония. Платят за это большие деньги. Сколько, не сказали - коммерческая тайна.
        Из La Hague (не путать с Гаагой!) поехали ночевать в местечко Валонь.


        C утра интервью с противником ядерной энергетики. Страстный семидесятилетний человек. Утверждает, что:
        Во-первых, только Италия продолжает пользоваться услугами завода в Ла Аг.
        Во-вторых, по крайней мере, два человека на заводе были облучены.
        В-третьих, все дело вообще в личных экономических интересах компании, владелец которой является министром в правительстве Саркози.
        Далее, во Франции больше нет урана, поэтому грабят Нигерию и другие страны.
        Лгут о том, что АЭС будто бы дают Франции независимость. Поскольку, если нет своего урана, его надо покупать у других.
        Вопрос: кто врет?
        Поехали в Фламанвиль, где строится суперсовременная АЭС. Разрешили снимать три точки - и все. Строительство, конечно, грандиозное, но это все же реактор третьего, а не четвертого поколения. Стоимость возросла с четырех до шести биллионов евро. Дата запуска неизвестна.
        Ладно. Поехали в Камамбер.


        Камамбер - небольшая деревушка. Посетили ферму «Ла Эронньер», где делают настоящий камамбер. Вкус - обалдеть! Месье и мадам Дюран. Работают, как звери. Она за прилавком, он делает сыр, ее брат ухаживает за коровами, коров пятьдесят. Сильное впечатление. Еще более сильное - памятник Мари Арель, которая изобрела камамбер. По легенде, во время французской революции укрыла у себя монаха, который поделился с ней секретом приготовления сыра.


        Город Онфлер. Я не поехал - уже бывал там. Городок прелестный: старинный порт, деревянные церкви, художники онфлерской школы (Курбе, Моне). После того как Грымов снял там «Му-Му», поставили памятник. Бронзовая собака сидит на камне, почти русалка: вместо задних лап небольшой хвост. Ваня отправился туда делать материал о кальвадосе и сидре.


        Париж. Запомнить темы:
        Velib’ - замечательная придумка, велосипеды напрокат со «станциями» по всему Парижу. Идея сделать то же самое с машинами.
        Концерн «Рено». Посещение салона, музея и дирекции во главе с господином Швейцером. Вспомнить о неприятностях и о штрафах.
        Спонсорство и product placement - особенно отвратительно «Билайн».
        Посещение моего родильного дома.
        Игра в петанк.
        Разговор с Бернаром Биго о ядерной энергетике.
        Встреча в Сенате: Жан-Пьер Раффарен.
        Жан Рено, Софи Марсо.
        Берелович - образование.
        Жан-Поль Герлен.
        Элен Каррер д’Анкосс.
        Политекник.
        Марокканская семья.
        Скачки «Триумфальная арка».


        Праздник дня сбора винограда в замке де Лагрезетт.



        Вновь Париж:
        В Сенате встреча с Жан-Пьер Шевеман (!)
        Встреча в Политекник с Ксавье Мишель.
        Hermes. Аксель Дюма. Мастерская по изготовлению седел.

        notes

        Примечания


1

        На карте Франции (см. вклейку) отмечены все пункты нашего тура. 18

2

        То есть мастер по технике.

3


«Порхаю, как бабочка, жалю, как пчела» (англ.)

4

        Монолог ведущего перед камерой.

5

        дедуля (фр.)

6

        бабуля (фр.)

7


«Вода жизни» - так называются все крепкие напитки-настойки, которые пьются, чтобы
«осадить» еду.

8

        Во Франции самый младший класс - 10-й, самый старший - 1-й.

9

        В католической церкви таинство миропомазания. Как правило, совершается епископом. Если человек был окрещен ребенком, конфирмация совершается в отрочестве или юности, то есть в сознательном возрасте.

10

        Выходцы из Магреба. Арабское слово, означающее «место захода солнца», или «запад», и включающее Алжир, Марокко, Тунис, Ливию, Мавританию и Северную Сахару.

11

        Сокращенное название футбольной команды «Олимпик Марсель».

12

        Буквально «Гостиница полиции», на самом деле Центральное управление полиции города Марсель.

13

        Она же Н. Ю. Соловьева.

14


«Тишина на кухне! Почему? Я не люблю шум» (фр).

15

        Electricite De France - «Электричество Франции», группа компаний.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к