Новиков Валентин, Острова Прошедшего Времени- библиотека РусЛит

Острова прошедшего времени Валентин Афанасьевич Новиков

        Валентин Афанасьевич Новиков
        Острова прошедшего времени

        ГЛАВА ПЕРВАЯ

        - Валерка-а! Ва-лер-ка!!
        Не сразу сообразил, что зовут меня.
        - Ва-лер-ка!!
        Перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз. Посреди двора стоял Славка. В руках он держал пустую трехлитровую банку с алюминиевым ободком.
        - Чего тебе?
        - Идем...- Он - чтобы позвать меня - взмахнул банкой. Проволочная ручка сорвалась, банка покатилась по земле. Славка чего ни сделает, получается недоразумение...
        Я понял, он опять ходил на базар продавать рыбок Володьки Зельцева из нашего седьмого «А». Зельцев - мы его звали Зельц - держал дома целое рыбное хозяйство, а дураки вроде Славки бегали по воскресеньям на базар и торговали его вуалехвостами.
        Славка поднял банку и снова нетерпеливо принялся махать мне рукой. Дело в том, что накануне он обещал повести меня к одному чудаку, который занимается чем-то совсем непонятным. А непонятное всегда интересно. Да и чудаков не так много, чтобы можно было прозевать хотя бы одного.
        - Только ты его ни о чем не спрашивай,- предупредил меня Славка, когда мы с ним вышли на пустынную улицу.- Он терпеть не может болтунов.
        Я остановился:
        - По-твоему, я болтун?
        - Да нет, просто я так, предупредил. Понимаешь...
        - А твой чудак, он не того, нормальный?
        - Сам ты ненормальный... А вообще-то их разве разберешь? Вон идет старуха Сокальская. Ее тоже некоторые считают ненормальной. А по-моему, она ничего...
        Каждый день Сокальская с маленькой кастрюлькой отправлялась в домовую кухню, а за ней бежала Мушка, ее собака. Крохотная, с длинными ушами, она семенила коротенькими лапами возле самых пяток Сокальской. В домовой кухне эта собачонка - одна половина морды у нее белая, а другая черная - садилась в уголке и никогда ничего не клянчила. Девушки-повара любили эту собачонку и старуху.
        Сокальская вечно собирала всех кошек и собак в округе, возилась с ними, лечила. У кого кошка заболеет, несли к ней...
        Мы со Славкой отправились вверх по ручью. Справа и слева стояли дома, окруженные яблоневыми садами. Через ручей был переброшен легкий деревянный мостик. Мы перешли его и свернули на тропинку, петлявшую среди валунов.
        Калитка, возле которой остановился Славка, была увита светло-зелеными побегами дикого винограда.
        Со двора на нас тявкнул потешный пес с длинной шерстью, закрывавшей один глаз.
        И сразу появился человек в красной вязаной безрукавке, в очках.
        - Ну вот...- сказал он, пропуская нас во двор.- А я думал...
        Мы со Славкой вошли в деревянный дом.
        Я огляделся. Вместо стен были набитые книгами полки, до самого потолка, как в библиотеке. Посреди комнаты - множество непонятных вещей. Одного взгляда на них было довольно, чтобы понять, что в этом доме действительно живет чудак. На столе стоял склеенный из черепков кувшин с узким горлом, возле него - ржавая шпага.
        - Что это? - потихоньку спросил я у Славки.
        - Археологические находки,- тоже шепотом ответил Славка.
        Мы прошли две забитые книгами комнаты и очутились в маленьком кабинете с окном, выходившим на ближние холмы.
        - Вот тут я работаю,- сказал человек, обращаясь ко мне.- Давай познакомимся. Меня зовут. Альберт Анатольевич, но ты зови меня просто дядя Альберт.
        Это было совсем удивительно, как в сказке. Я даже не знаю почему, но все: и сад со старыми деревьями, и калитка, увитая диким виноградом, и чудесный вид из окна комнатки, и даже собака дяди Альберта - все будто снилось, будто было ненастоящим. Не знаю, почему так казалось. Дядя Альберт был обыкновенный человек, ничего особенного я в нем не заметил, и все-таки он как будто знал что-то такое, отчего казался особенным.
        Дядя Альберт включил электрический чайник, достал баночку с вареньем и лимонные вафли.
        - Сейчас мы попьем чаю и поговорим. Люблю беседовать с людьми, которые заходят случайно. Многие не понимают, какая это хорошая вещь - беседа. Торопятся, суетятся, боятся потратить впустую время, и время к ним безжалостно. Благосклонно оно лишь к тем, кто не спешит, кто ощущает каждый миг жизни как дар, который стоит безумно много и который нельзя ни на что обменять.
        Чайник, видно, был уже горячий, потому что сразу же зашумел.
        Дядя Альберт вытер белым полотенцем стаканы. Они стали совсем прозрачными, и из них хотелось пить чай. Раньше к стаканам я как-то не присматривался.
        - Часы неумолимо отсчитывают каждое мгновение нашей жизни...
        - А если бы люди не придумали часы? - спросил я.
        - Как так? - Дядя Альберт посмотрел на меня с удивлением.- Есть пространство, которое мы измеряем шагами, и есть время, которое мы измеряем в первую очередь своею собственною жизнью. Часы можно было и не придумывать. Человек сам - биологические часы. Ведь ты ложишься спать вечером и встаешь утром вовсе не потому, что в твоем доме есть часы, и не потому также, что кто-то когда-то изобрел часы. Наконец, попробуй целый день ничего не есть - твой желудок превратится в будильник.
        Славка засмеялся. Дядя Альберт тоже улыбнулся. Он заварил крепкий, необыкновенно ароматный чай и сам налил нам в стаканы.
        - Я люблю колоть щипцами сахар от большого куска,- сказал он.- А варенье это из дикой малины.
        Малина росла на склонах холмов, заросших шиповником, боярышником и дикими яблонями. Ее почти никто не собирал, потому что это было совсем непросто - гораздо удобнее купить на рынке садовую. Но рынок - другое дело, и варенье из малины, купленной на базаре, самое обыкновенное, какое мама давала мне с чаем, когда я простуживался и кашлял. А это, прозрачное и душистое, казалось, пахло склонами холмов.
        В комнату вошла старушка, маленькая, сгорбленная и седая, с длинным носом и торчащим поверх нижней губы желтым зубом. Как-то боком, по-сорочьи она посмотрела на нас и что-то недовольно пробормотала. Она, видно, пришла с базара, в сумке ее были овощи. В другой руке она держала черный кошелек, обхватив его сухими скрюченными пальцами. И сразу же, едва она вошла, откуда-то появился черный кот, подошел к старушке и, задрав хвост, потерся об ее ногу. У Славки вафля застряла в горле от удивления. Он судорожно глотнул и вытер рукой рот.
        - Это моя тетя,- сказал дядя Альберт.- Она любит, когда ко мне приходят гости, но, м-м, не умеет, м-м, соответственно выразить свою радость. Она недослышит, так что при ней можете говорить что угодно. Но хозяйка она прекрасная, собственно, на ней держится весь дом. Я слишком занят, чтобы следить за каждой мелочью.
        - А кот? - спросил Славка.
        - Что кот? - посмотрел на него дядя Альберт.- Известное дело, все старухи любят кошек. А я их, по правде сказать, недолюбливаю, но приходится мириться с этой маленькой прихотью моей тети. Она человек добрейшей души.
        Мы со Славкой опустили глаза. А старуха, поставив на пол кошелку, достала откуда-то папироску и, щелкнув никелированной зажигалкой, закурила, не выпуская, однако, из рук кошелька. Потом достала из кошелки мясные обрезки и бросила их на пол. Кот заурчал басом и, опустив голову с острыми ушами, принялся есть.
        - Итак, о чем мы говорили? - спросил дядя Альберт.- Ах да, о времени... В живой природе повсеместно наблюдаются биологические циклы - день, ночь, время активного действия, время покоя. Расстояние можно измерить усталостью, время - тоже. Попробуйте долго постоять на месте, и вы устанете, потому что, когда вы стоите, работает более трехсот мышц... Часами в данном случае становится сам человеческий организм. Что же касается часов, то они были известны очень давно, сначала солнечные, потом песочные, потом механические, существовали даже деревянные часы, потом электрические, а теперь атомные... Но заметьте, ни одни из существующих часов не идут точно. Пусть ничтожное, но отклонение всегда есть. Меня это давно навело на кое-какие размышления... Но об этом как-нибудь в другой раз...- Он посмотрел на часы в высоком деревянном футляре, стоявшие в углу как музейный идол. За толстым стеклом мерно качался круглый медный маятник. Вперед-назад, вперед-назад, напоминая, что ни одна попусту потерянная минута уже никогда не вернется.
        - Мне сегодня еще многое предстоит сделать, ребята,- сказал дядя Альберт,- а время течет, как песок сквозь пальцы: чем крепче сжимаешь кулак, чтобы удержать песок, тем скорее он уходит...
        Дядя Альберт умолк и некоторое время сидел в глубоком раздумье. Потом решительно встал и повел нас к большому сараю, стоявшему в глубине двора и едва различимому за густой листвой дикого винограда, облепившего его до самой крыши.
        Дядя Альберт отвел рукой виноградные хвосты с закрученными во все стороны зелеными усами, открыл большой замок и распахнул дверь.
        Сначала я ничего не мог рассмотреть в сумраке сарая после яркого солнца. Только спустя некоторое время разглядел то, что белело в темноте, и от удивления попятился назад. В сарае стоял небольшой парусный корабль, будто заплывший сюда с каких-то забытых морей.
        - Вот что заставляет меня экономить время,- сказал дядя Альберт и, помолчав, продолжал: - Я решил открыть сегодня свою тайну тому, кто ко мне зайдет.
        Славка утвердительно кивнул, словно в этом не было ничего особенного.
        - Я даже рад, что моими спутниками будут не взрослые, а дети. Взрослые могут не оценить тех чудес, которые открываются в плавании.
        - Дядя Альберт,- сдавленно пискнул Славка,- у нас же нет моря, даже реки нет... Какое плавание?
        - Да, ты прав. И все-таки мы поплывем. Поплывем в могучем течении времени. Приходите через неделю, и мы отправимся в первое путешествие к островам прошедшего времени.
        Я незаметно сбоку посмотрел на дядю Альберта. Он не сводил глаз со своего корабля, счастливый и непонятный.
        Мы со Славкой взялись за руки и тихонько ушли. От калитки оглянулись. Дядя Альберт все стоял у открытых дверей сарая и смотрел на корабль.
        Мы разошлись, но не так, как всегда: сегодня нас связывала тайна.
        Отец уже был дома. В ванной гудела стиральная машина. Отец в клетчатом переднике, забрызганном мыльной пеной, разводил в кастрюле крахмал. Мама с кем-то разговаривала по телефону.
        - Где был? - хмуро спросил отец.
        - Делали стенгазету,- соврал я. Вообще-то врать я не люблю, но не мог же я ему открыть тайну, которая не была моей.
        Я сел за уроки, но алгебра не шла на ум. Снова и снова вспоминал я разговор с дядей Альбертом и его самого, его тетку, кота и собаку, калитку, увитую виноградом, вид на зеленые холмы из окна его комнаты.
        варенье из дикой малины, огромные деревянные часы и... корабль. Как все было хорошо!
        Что касается времени, о котором говорил дядя Альберт, то я сам часто замечал, что иногда оно тянется бесконечно, кажется, день длинный-длинный, а иногда летит: не успеешь оглянуться - и уже вечер. Иногда и мама жаловалась: ах как быстро прошел день.
        Уроки готовить не хотелось. Уже кончался учебный год. До каникул оставалось всего несколько дней, и никто из наших ребят всерьез уроки не готовил.
        Тонька, «эта уличная», как с нескрываемым раздражением называла жившую в соседнем подъезде девчонку моя мама, приходила после школы домой, с порога швыряла в угол комнаты портфель и бежала на улицу.
        Только один я сидел над уроками. Если бы я получил тройку или даже четверку, с мамой была бы истерика. Лучше уж потерпеть последнюю неделю, но кончить седьмой класс отличником.
        Кое-как я заставил себя не обращать внимания на предвечерний шум улицы. За окном кричали ребятишки, гудели машины и где-то гремел далекий трамвай. Решать задачи мне было нетрудно, но надо было все аккуратно написать, чтобы, не дай бог, не получить четверку.
        Едва я успел сделать уроки, как отец позвал меня во двор развешивать белье.
        Из окна третьего этажа доносились звуки скрипки. Играла Светка. Во двор она выходит очень редко.
        Тоньки тоже не видно, наверно, убежала в кино. Деловито куда-то пошел Зельц, должно быть, искать покупателя на своего зеленого попугая. Вечно он что-нибудь продает или обменивает.
        Мы с отцом уже заканчивали развешивать белье, когда появился Славка. Он неловко подошел и прислонился к столбу.
        - Говорят, сегодня будет затмение луны,- сказал он.
        - Врешь.
        - Слышал по радио. Только жаль, поздно, в третьем часу ночи. Недавно передавали. И в газете написано.
        Я решил не спать до утра, но обязательно увидеть затмение луны. Где-то, помню, было написано, что это ни с чем не сравнимое зрелище. Интересно увидеть самому. Луна во второй половине ночи как раз светит в мое окно. По полу тихо передвигается большой лунный квадрат.
        - Скажи, ты давно знаешь этого дядю Альберта и где ты вообще-то его нашел?
        - Не я его, а он меня. Увидел на рыбном базаре.
        - Он что, покупал рыб?
        - Нет.
        - Продавал?
        - Ничего он не продавал и не покупал. Просто так ходил по базару. Я как раз не мог продать вуалехвостов, их, как назло, натащили полный базар. А Зельц дешевле двадцати пяти копеек продавать запретил. Дядя Альберт подошел, посмотрел не на рыбок, а на меня и говорит: «Как раз то, что мне нужно». Я подумал сперва, что он чокнутый, потом пригляделся: нет, вроде ничего. Тогда он вытащил из кармана блокнот и авторучку, записал свой адрес и подал мне. «Приходи,- говорит,- в четверг после школы и приведи своего друга, которому доверяешь». А кому я доверяю, кроме тебя?
        - Ну и дурак же ты. Мало ли зачем он мог приглашать.
        - Зачем?
        - Ну, не знаю... Вдруг бы оказалось, что он жулик какой-нибудь.
        - Дядя Альберт? - Славка широко раскрыл свои и без того огромные синие глаза.
        Я понял, что болтнул глупость, и замолчал. Все-таки Славка был хороший пацан, и выбрал ведь он не Зельца, а меня, потому что Зельцу у дяди Альберта делать нечего. Он ко всему будет примеряться, прикидывать, какая вещь что стоит и что можно урвать, как получше обжать чудаковатого строителя парусного корабля. Зельцу у дяди Альберта не место. А вот Тонька была бы еще лучше, чем мы... Где только ее носит? Никогда ее не видно.
        - Ты не видел Тоньку?
        - Она ушла в столовую.
        - А?
        - В столовую, говорю, ушла. На работу туда устроилась. Временно. Посудомойкой.
        Я два раза уронил одну и ту же наволочку. Отец удивленно покосился на меня, но ничего не сказал.
        Тонька живет вдвоем с матерью и вечно где-нибудь подрабатывает - то сдает какую-то траву, теперь вот устроилась мыть посуду в столовую.
        Спать в этот день я лег поздно, у меня болела голова, в ушах шумело, будто я слушал шум какой-то невиданной морской раковины. И больше я уже не мог ни о чем думать - молча смотрел в потолок и старался не уснуть. Но сон одолел меня, наверно, минут через пять. Я успел только сказать себе: посплю немного и встану - как меня затянуло в какие-то дюны на берегу океана. Там я оцепенело околачивался весь день. Вдали скользили паруса, летели над бирюзовой водой, не касаясь ее. В контурах парусов не было ничего зловещего, они неистово белели на солнце, и вода под ними светилась, как хвост фазана. После таких чудесных цветных снов мне бывает хорошо целую неделю, будто я отдохнул где-то в чудесном краю. Надо будет спросить у дяди Альберта, что такое сон, может быть, сны тоже как-то связаны со временем. Сколько на свете чудес! А сон увлекал меня все дальше и дальше по песчаной косе ближе к парусным кораблям. Они пошли ко мне беззвучным строем, и вот с борта одного из них в воду полетел золотой якорь, не возмутив легких волн, не подняв брызг. По воздуху ко мне протянулся прозрачный трап, легкий и прямой, как
луч. И по нему побежали дети. Они были одеты кто во что. Один в ярком и легком костюмчике из какой-то невиданной синтетики, другой - в трусиках. У некоторых в руках были сачки для ловли бабочек. Они толпились и прыгали вокруг меня, говорили на каком-то странном языке, вполне понятном, но совсем не таком, как тот, на котором говорил я. Они мне объяснили, что приплыли из тридцать первого века, что им за отличную учебу дали путевку на путешествие во времени. Одна девочка была очень похожа на Тоньку, у нее был такой же лоб и такие же волосы, и смотрела она точно так же, как Тонька. Но никогда у Тоньки не было такой кофточки с ослепительной бирюзовой полосой на груди... И кроме того, Тонька часто хмурилась, брови у нее как будто были темнее. Да и глаза темнее...
        И вдруг что-то смяло мой цветной сон, что-то ворвалось в солнечный день - не то черный смерч пришел из песчаной пустыни, не то собралась гроза... Дети убежали, и на песке не осталось их следов, корабли подняли якоря и растаяли в темнеющей дали. Сон стал тяжелым, краски исчезли, и только мутно-белые шары катились и лопались где-то далеко в море.
        Утром меня разбудил крик молочницы. Я понял, что проспал затмение луны.

        В дверь моей комнаты заглянула мама. Улыбнулась и покачала головой в папильотках.
        - Сколько можно спать? Уже четверть восьмого.
        - Успею,- потягиваясь, ответил я.
        - Не сомневаюсь. Но надо еще вынести мусор... Я вскочил с постели, оделся и, схватив мусорное ведро, побежал во двор. Если мама о чем-нибудь попросит, надо выполнять сломя голову, иначе у нее сразу испортится настроение, она будет нервничать, что-нибудь непременно перепутает, например, в кисель вместо сахару насыплет манной крупы или что-нибудь разобьет, еще больше разнервничается и сляжет до конца дня, будет пить какие-то таблетки, может даже по телефону вызвать врача, и во всем буду виноват я.
        Я вышел из подъезда и сразу увидел Светку. Она стояла с портфелем и скрипкой посреди двора. Ей далеко ездить в музыкальную школу, и она выходит из дому раньше всех нас. Но сегодня у нее был такой вид, словно она не знала, куда ей идти.
        - Ты что тут стоишь? - спросил я, подойдя к ней.
        - Понимаешь, вчера вечером куда-то пропала Мушка, собака бабушки Сокальской. Она ее искала всю ночь. Сейчас лежит больная. И куда собачонка могла деться?
        - Может, просто бегает где-то. Бывает же...
        Я высыпал мусор в ящик и пошел домой. Думал, Светка отправится себе в школу, но она увязалась за мной. Тронула меня за рукав и заглянула в лицо:
        - Знаешь, наверно, ее кто-то поймал... Собачка маленькая, половина мордочки черная, половина белая...
        Я поставил на землю ведро.
        - А вдруг ее собачники отловили? Отвезли в виварий...
        Мне показалось, что Светка даже косить начала от волнения.
        - Пойду скажу папе - пусть едет в виварий и заберет собаку.
        - Погоди. Ведь неизвестно, где собака, правда? Светка кивнула:
        - Правда.
        - Да и не отдают собак. Я знаю.
        Я медленно поплелся домой. Нехотя позавтракал и отправился в школу. Во дворе встретился с Зельцем. Он жил в соседнем подъезде. На душе у меня было так скверно, что я вообще никого не хотел видеть, не только что Зельца.
        - Задачку сделал? - спросил он.
        Я так и знал, что он об этом спросит. Зельц всегда списывает у меня задачи перед уроками, если не может решить их сам.
        - Ну сделал...
        - А ты что такой кислый? - спросил он.
        - Куда-то пропала Мушка, собачонка Сокальской. Может, собачники поймали...
        - Ну и что? Бродячих собак отлавливают. Да и сдать кто-нибудь мог в виварий. За деньги. На этом, между прочим, можно хорошо заработать.
        - Ты что же, собираешься зарабатывать на собаках?
        - Зачем это мне нужно? - презрительно поморщился Зельц.- Я и на аквариумных рыбках неплохо зарабатываю.
        Плотно сбитый, розовощекий, всегда всем довольный, Зельц как-то удивительно легко жил. Все ему удавалось без труда, учителя считали его старательным и прилежным учеником, хотя другого такого лентяя, как Зельц, наверно, не было во всей школе. Да и когда он мог учить уроки, если все время был занят другими делами: менял, продавал, что-то присматривал, к чему-то приценивался. Отвечал на подсказках, а чаще выучивал урок перед тем, как его спрашивали. У него на это прямо-таки чутье: безошибочно угадывал, когда его должны спросить. Контрольные всегда списывал у меня. И сидел он за моей спиной, чтобы удобнее было списывать. Конечно, Зельц деловой пацан, но меня к нему ни капельки не тянуло. Меня больше устраивал рохля Славка. Этот, наоборот, всегда аккуратно готовил уроки. Но, как назло, когда его вызывали, оказывалось, что он выучил не то, что надо. А чаще сбивался во время ответа, мялся и получал тройку. Славка не умел себя показать, как Зельц, у него не было никакой хватки. Славка был пустой мечтатель. Больше всего на свете он любил халву. Бывает же у человека такая страсть. Зельц ловко использовал
эту Славкину слабость. Учителя ничего не знали о проделках Зельца.
        - Как бы найти Мушку? - спросил я у Зельца.
        - А зачем? Придумываешь себе мороку. Старуха подберет еще какую-нибудь завшивленную собаку. А если она в виварии - все.
        Зельц был прав. Он рассуждал здраво, как взрослый, и попусту ничего не делал, не то что мы со Славкой...
        Уже возле школы нас нагнал Махмут, он жил от меня через три дома, но я к нему не заходил ни разу. Два года назад среди зимы он приехал с Чукотки. В мороз пришел в школу в короткой оленьей шубке и без шапки, черноволосый, с узкими угольно-черными смеющимися глазами. Он сразу всем понравился, и в классе немедленно переиначили его имя, стали звать Мишей, но это его рассердило, он сказал, что имя ему дали в честь деда, который живет в Самарканде, и что он не собирается его менять.
        На уроках русского языка первое время он смешил всех несуразно составленными предложениями, но по математике у него всегда было пять.
        Махмут запыхался. Видно, гнался за нами почти от самого дома.
        - Куда ты так торопишься? - спросил я.- До урока еще двадцать минут.
        - Тебя догонял, спросить думал: каникулы скоро... Поедешь со мной на север? Отец к морю возьмет на лето.
        Махмут рассмеялся, широко обнажив ровные белоснежные зубы, а глаза его при этом совсем превратились в темные щелочки.
        - Чему ты всегда радуешься, Махмут? - спросил у него Зельц.- Вроде и хорошего-то на свете немного.
        - Как так? - удивился Махмут.- А ты разве не хороший? Только взгляну на твое лицо и весь день потом радуюсь.
        Я знал, что от такого разговора очень недалеко до драки, и сказал, что исчезла Мушка.
        Махмут сразу расстроился, весь его восторг как ветром сдуло.
        - Собачонку надо найти,- сказал он.
        - Как?
        Зельц не стал слушать наш разговор и отошел в сторонку к ребятам из девятого класса. Он всегда лип к старшим.
        - Совсем ненахальная была собака,- вздохнул Махмут.- Жалко бабушку...
        Мы разошлись по своим партам в противоположные концы класса.
        На первом уроке учительница русского языка Анастасия Леонидовна говорила что-то о бессоюзном сложноподчиненном предложении. Я вначале краем уха слушал ее, а потом стал думать о том, кем стану, когда вырасту. Я часто об этом думаю. Хочется быть и тем, и этим, а определенного выбора так и не сделал. Математик из меня не получится, это я знаю точно, хоть и имею по математике пять. У нас почти все мечтают стать математиками, программистами, конструкторами космических кораблей. Но, по-моему, только у одного Махмута голова настоящего математика... Я посмотрел в окно и вспомнил о предложении Махмута ехать вместе с ним на север... Надо будет поговорить с отцом. Он вообще-то обещал летом отпустить меня в пионерский лагерь. А что, если отпустит на север...
        Но прежде чем говорить с отцом, надо объяснить маме, что север полезен для здоровья.
        Когда я обдумывал, как уговорить маму, чтобы она отпустила меня с Махмутом на север, Анастасия Леонидовна, видимо, заметила, что я занят посторонними мыслями, и окликнула меня:
        - Комаров, повтори!
        Я вскочил и понял, что двойку Анастасия Леонидовна поставит мне не сразу, а сперва долго будет объяснять, почему необходимо внимательно слушать учителя, не отвлекаться посторонними мыслями, не дремать на уроке... Но Славка (вот умница!) быстро подсказал, о чем говорила Анастасия Леонидовна. И я вывернулся.
        Следующим был урок Германа Генриховича. Старый, с треснутыми очками на носу, он был самым любимым учителем в школе. Когда он проходил по коридору, худой, сутулый, ребята переставали толкаться и возиться и во все глаза смотрели на него. Мне кажется, что именно из-за него я и стал думать о разных вещах, стал читать книги. Махмут у него в математическом кружке, и я знаю, что Герман Генрихович сделает его настоящим математиком. Махмут уже сейчас читает книги, в которых я не понимаю ничего.
        Герман Генрихович, по обыкновению, тихо вошел в класс и не стал никого спрашивать. Отметок по математике в журнале было уже полным-полно. Герман Генрихович открыл закрытое Анастасией Леонидовной окно и сел на подоконник.
        - Ну, давайте, спрашивайте...
        Весь класс только этого и ждал. Герман Генрихович иногда выкраивал целые уроки специально, чтобы отвечать на наши вопросы. Спрашивать у него можно было обо всем на свете. И вопросов у всех было столько, что он едва успевал отвечать.
        Сегодня он отвечал до тех пор, пока ему не задали какой-то совсем уж чудной вопрос: «Чем кошки мурлычат? »
        И Герман Генрихович задумался. Он ухмыльнулся, потрогал длинными пальцами очки на носу.
        - Ну и ну. Просто непостижимо, как у вас мысль работает. Как вообще такое могло прийти в голову? Не знаю, сможет ли на этот вопрос ответить ваш учитель зоологии. Если не сможет, придется обратиться в Академию наук.
        Весь класс развеселился. И тогда я, вспомнив разговор с дядей Альбертом, осторожно поднял руку. Решил: заметит - спрошу.
        Герман Генрихович легко соскочил с подоконника, подошел ко мне.
        - Ну, что тебя интересует? - Он снял очки и, поворачивая их за Дужку, смотрел на меня какими-то странными глазами. Такие же глаза были и у дяди Альберта, когда он снимал очки.
        - Герман Генрихович, скажите, это правда, что все существующие на земле часы показывают разное время?
        Все, как по команде, повернули ко мне головы.
        - Да. Даже астрономические часы обсерваторий,- ответил Герман Генрихович,- хотя периодически их ход проверяется путем обмена радиосигналами.
        - И какая у них точность? - сразу же спросили с разных сторон.
        - В тысячную секунды.
        Весь класс восторженно загудел.
        - Вот это часы!
        - Увеличить точность,- продолжал Герман Генрихович,- мешают многие причины. Дело в том, что сама Земля вращается не совсем равномерно, так что истинная продолжительность суток неодинакова. Кроме того, условия отражения радиоволн от ионосферы меняются. Значит, различна и длина их пути от одной станции до другой, а следовательно, и время прохождения сигнала. Точности теперь добиваются с помощью атомных часов, которые перевозят в самолетах из обсерватории в обсерваторию.
        Звонок оборвал наш разговор. Герман Генрихович взял журнал и, подбрасывая его на ладони, как испеченную в золе лепешку, ушел в учительскую.
        Когда я пришел домой из школы, возле подъезда стояла машина «скорой помощи». Я подумал, что ее вызвала мама, но, войдя в подъезд, на лестнице, ведущей в подвальный этаж, увидел Тоньку. Ей что-то объяснял высокий мужчина в белом халате. Он был чем-то недоволен, раздраженно жестикулировал и недоуменно пожимал плечами.
        Я подошел к ним. Тонька посмотрела на меня и пальцем вытерла со щек слезы.
        Из комнаты Сокальской вышла девушка в белом халате, с большой никелированной коробкой.
        - Ну, ничего, не плачь, рыженькая,- сказал Тоньке врач.- Поправится твоя бабушка, только надо, чтобы она не волновалась, понимаешь?
        - Понимаю,- Тонька снова убрала пальцем со щек слезы.
        Врач и медсестра ушли. Мы с Тонькой остались вдвоем.
        - Просто неудобно,- сказала Тонька.- Никакая она мне не бабушка, а приходится скрывать. Этот дядька так ругался, что за старухой никакого ухода. Где только черти носят шефов, я им покажу! Хотя толку-то от них - придут, наследят... А старуха все равно одна...- Тонька засунула руки в карманы линялой материной кофты, висевшей на ее худых плечах, как на вешалке.
        - Постой, а что с ней?
        - Сердечный приступ. «Скорая» уже второй раз приезжает. А что будет ночью?
        - И никто из взрослых не приходил?
        - Приходил... Как не приходил? И Светкин отец приходил, и твоя мама, и Танькина бабушка. Побудут немного и уходят. Всем некогда, все куда-то торопятся. Пойдем...- Тонька потянула меня за рукав.
        Первый раз в жизни я вошел в комнату Сокальской. Старуха лежала на постели, свесив к полу руку. Глаза были прикрыты тяжелыми синими веками. Дышала она неглубоко и редко, как будто ей надо было воздуха меньше, чем всем остальным людям.
        Возле стола серый котенок играл с бахромой истертой плюшевой скатерти. Вся мебель в комнате была мягкая, но ветхая от времени. Продавленный диван, кресло с торчавшими сквозь обивку пружинами. На стенах какие-то старые расколотые и склеенные тарелочки, фотографии в темных деревянных рамках.
        Тонька подняла руку старухи и осторожно положила на одеяло. Потом влезла на табуретку и, встав на цыпочки, открыла форточку. Окно не открывалось вовсе. Меня Тонька заставила снять со стены блеклый коврик, собрать половики и нести вытряхивать на улицу, а сама принялась мыть пол.
        Когда, вытряхнув половики, я вернулся, Тонька, стоя над тазом, грела под мышками свои замерзшие от холодной воды руки и улыбалась мне. Невозможно понять, что она думает, то вроде бы без причины злится, то ни с того ни с сего улыбается, а вообще она дерганая и взбалмошная. Пол она уже вымыла, в комнате стало свежее.
        И тут пришли шефы. Ввалились с портфелями, не сняв обуви.
        - А ну разувайтесь! - прикрикнула на них Тонька.
        Она мигом распределила обязанности - одного послала в аптеку, другого - в домовую кухню, а третьего заставила мыть снаружи окно.
        И я заметил, что Сокальская, глядя на них, постепенно успокаивалась. На щеках ее появился слабый румянец.
        Тонька села к ней поближе и сказала:
        - Мы найдем вашу Мушку, бабушка, обязательно найдем. А если не найдем, у Светы есть собачка... принесем вам щенка.
        Сокальская протянула руку и осторожно поправила светлые растрепанные волосы на Тонькином лбу.
        - Ничего, детка,- тихо сказала она.- Заходите ко мне почаще, вот мне и хорошо будет.

        ГЛАВА ВТОРАЯ

        Дядя Альберт встретил нас у калитки.
        - Проходите прямо в сарай,- сказал он.- Только ничего не трогать.
        Мы прошли в широкие, настежь распахнутые двери и с опаской приблизились к странному кораблю. Корпус его был изготовлен из лиственницы, плотной и твердой, как кость, кое-где виднелись свежие потеки смолы, и пах корабль смолой, как, наверно, и должен пахнуть любой корабль до своего первого плавания. Славка вытянул нос и понюхал доски.
        - А правда, здорово было бы попасть на миллион лет назад? - сказал Славка.
        - Скажешь тоже, на миллион. Хотя бы лет на сто, когда нас с тобой еще и в помине не было.
        Славка встал на заляпанную не то краской, не то каким-то клеем табуретку и заглянул через борт корабля.
        - Ух ты! - сказал он.- А приборов-то - как в самолете!
        Я спихнул его с табуретки и забрался на нее сам.
        В это время вернулся дядя Альберт и, вытирая руки прожженным дырявым вафельным полотенцем, спросил:
        - Ну как вам нравится эта штука?
        - Корабль должен иметь название,- сказал Славка.
        - Да? - Дядя Альберт отбросил полотенце.- Мне такая мысль не пришла в голову... И какое название ты предлагаешь?
        - Надо назвать его «Товарищ».
        - «Товарищ»? Ну что ж, «Товарищ», так «Товарищ», отличное название, в нем как будто звучит удача. Если хочешь, чтобы тебе повезло, бери с собой детей. Мысль несколько несуразная, но в ней что-то такое есть. Детская уверенность - великая сила, еще не получившая признания.
        Я не мог понять по лицу дяди Альберта, всерьез он все это говорит или шутит. На этот раз он был какой-то суетливый и беспокойный.
        - Значит, вы надумали плыть со мной? - спросил он.
        - Что за вопрос! - воскликнул Славка.
        Дядя Альберт приплюснул его нос указательным пальцем, словно кнопку электрического звонка.
        - Ну что ж, махнем с вами на тысячу лет назад...
        - А в будущее нельзя? - спросил Славка.
        - В будущее? Когда-нибудь люди смогут поплыть и в будущее, но для этого нужны будут другие корабли... А кроме того, путешествие в будущее опасно.
        - А в прошлое? - спросил Славка. Он, я видел, всерьез поверил во всю эту затею.
        - В прошлое тоже.- Дядя Альберт отвернулся от нас, открыл стоявший у стены высокий деревянный шкаф, достал оттуда какой-то сверток, обернулся к Славке и спросил: - Боишься?
        - Кто, я? - Славка даже покраснел от возмущения. Вот не думал, что он такой храбрый.
        Дядя Альберт развернул сверток. В нем было небольшое яблоко. Непонятно только, зачем его понадобилось так завертывать и вообще показывать.
        - Видите? - спросил дядя Альберт.
        - Яблоко как яблоко,- сказал я.
        - Да? - Дядя Альберт улыбнулся и склонил голову набок.- А какой сейчас месяц?
        И правда, сейчас было начало июня, а на ладони у дяди Альберта лежало спелое румяное яблоко, какие бывают только в августе, с зелеными листочками.
        - Так вот,- сказал дядя Альберт.- Позавчера я махнул один на сто лет назад. Попал в конец августа.
        - Ну и как? - вытянул шею Славка.
        - Никак, привез вот яблоко.
        - Ясное дело,- сказал Славка.
        А я разглядывал сбоку лицо дяди Альберта и ждал, что он вот-вот улыбнется, сразу станет понятно, что он шутит. Но ничего подобного я не заметил.
        - А зачем корабль? - спросил Славка.
        - Ты можешь предложить что-нибудь лучшее? - спросил дядя Альберт.
        - Нужен автомобиль, чтобы ездить.
        - Во-первых, у меня нет автомобиля, а во-вторых, что ты будешь делать со своим автомобилем, если окажется, что на том месте, где ты сейчас стоишь, давным-давно было озеро, и ты угодишь в него? Или болото с трясиной...
        - Да-а,- Славка почесал за ухом и согласился.- А как же мы будем передвигаться?
        - Обыкновенно, как все.

        - На троллейбусе?
        - Какие тысячу лет назад были троллейбусы? - не выдержал я и вступил в разговор.
        - Правда, тогда даже автобусов не было,- растерянно согласился Славка.- Бензина не было, нефти не знали, железа не знали... Что же тогда знали?
        Меня этот болтун уже начал злить, и я оборвал его:
        - Нефть знали. Помнишь греческий огонь? А стальные мечи были еще до нашей эры. Да такие, что перерубали на лету шелковый платок. И знали древние не меньше тебя, будь спокоен.
        - Правильно,- сказал дядя Альберт.- Не надо думать, что наши предки были глупее нас. Напротив, они были в чем-то искуснее нас. Ведь мы не сможем даже разжечь костер, если у нас нет спичек.
        Мама говорит, что я после школы непременно поступлю в институт международных отношений и стану дипломатом. Она считает, что у меня для этого есть все данные. Если дипломатия заключается в том, чтобы думать одно, а говорить другое, то мне уже не надо кончать никакого института, я давно готовый дипломат.
        У дяди Альберта я всем своим видом показывал, будто верю каждому его слову. Но мне нравилась эта игра в парусные корабли, которые отправляются в минувшее время...
        Славка с дядей Альбертом шлифовали какие-то контакты, а я стоял и глядел на корабль, представлял себе его в плавании по несуществующим просторам, по непостижимому океану времени, придумывал разные приключения и опасности. И вдруг - не знаю уж, как вырвалось,- сказал дяде Альберту:
        - А можно, Тонька с нами...
        Дядя Альберт подумал и сказал, что может взять кроме нас со Славкой еще двоих.
        Я сразу побежал к Тоньке. Она работала в столовой сельскохозяйственного института. Она и в прошлом году летом месяц или два работала. Я застал Тоньку как раз в разгар обеда. Она мыла посуду и разговаривала со мной через маленькое квадратное окошко, куда ей подавали грязную посуду. Я видел только ее лицо, она еще больше похудела и выглядела усталой.
        Я решил сказать все сразу.
        - Тонька, хочешь путешествовать?
        Она отодвинула со лба волосы сгибом кисти, с пальцев ее капала вода, и усмехнулась:
        - На остров Таити?
        - Нет, плыть будем по времени, туда, где нас не было. Понимаешь?
        - А ты?
        - Что я?
        - Ты сам понимаешь, что говоришь?
        - Не очень, но все равно.
        Тонька продолжала мыть посуду и, не отрываясь, смотрела на меня через окошко.
        Ко мне подошел какой-то толстый дядька с папкой под мышкой и сказал:
        - Молодой человек, не отвлекайте посудницу. Я посмотрел на него как на пустое место.
        - Ты не слышал, что я тебе сказал? - У дядьки начала краснеть толстая шея.
        - Она же моет,- сказал я.- Поговорить нельзя, что ли?
        - После поговоришь, вечером.
        Он начал меня оттеснять от окошка широкой ладонью, похожей на деревянную лопату, какой разгребают снег. Сперва я было упирался, но потом решил, что связываться не стоит, из-за меня может влететь Тоньке, и ушел. Но вечером дома я объяснил ей все более толково, и она на другой день пошла со мной к дяде Альберту. Он почему-то притих, увидев Тоньку. Рассматривал ее лицо и грыз ноготь. Потом сказал, что с удовольствием возьмет ее в плавание по времени, что она как раз подходит для его команды.
        И до сих пор я не мог решить, смеется дядя Альберт или нет. У меня даже мелькнула мысль, не сумасшедший ли он. Но игра шла вовсю, и отступать было уже невозможно. Я теперь только и думал о корабле времени, о путешествии в недостижимые миры. Раньше Славка мечтал то о жарких странах, то об охоте на носорога. Теперь и я стал мечтать - и о чем! О том, чего никак не может быть. Но меньшего я не хотел. А дядя Альберт спокойно готовился в далекий путь. Он говорил, что можно на бальсовом плоту переплыть океан, но тысячелетие непреодолимо ни для лайнера, ни для бабушкиного корыта. Случись с нами что-нибудь в пути, и мы застрянем где-то в средневековье. Можем угодить прямо на невольничий рынок. И там уж нам никакая милиция не поможет, никакой райисполком.
        Зельц почуял в нашем поведении что-то новое и решил все выведать у Славки. Купил ему полкило халвы. Халву Славка съел, но секрета не выдал. А у меня Зельц даже не пытался ни о чем спрашивать.
        И дома, и на уроках я думал о корабле. Идея, вначале казавшаяся безумной, захватила меня. Дядя Альберт прав: время - непостижимая вещь. Ведь это же не сумасшедший бред, а научная истина, что дед может стать моложе своего внука. Пока, правда, техника не достигла такого уровня, чтобы это стало возможно, но в дальнейшем люди, бесспорно, научатся совершать огромные прыжки во времени. Дядя Альберт говорит, что человек движется лишь относительно чего-то, а не просто движется, иначе и не будет никакого движения. Так и замедление времени является относительным: сами космонавты в звездном корабле не заметят, что они живут необычайно долго, об этом они практически узнают только тогда, когда вернутся на Землю и увидят, что их дети стали старше их самих. Сейчас такие разговоры уже никого не удивляют, а скажи это людям лет сто назад, и они решили бы, что ты сумасшедший.
        Мне хотелось, чтобы кроме Тоньки в путешествие с нами отправился Махмут, и пошел к нему. Мальчишка он был решительный, но на сомнительную идею взять его не так-то просто.
        И все-таки я решил и с ним говорить прямо, без обиняков.
        - Махмут,- сказал я.- Хочешь отправиться в путешествие по времени?
        - Ценю веселую шутку,- ухмыльнувшись, с нарочитым акцентом, явно подражая своему отцу, ответил Махмут.
        - А ты не смейся. Я же не Славка и не Зельц. Махмут серьезно посмотрел на меня:
        - Это верно.
        - Так вот, на днях мы отплываем в прошлое.
        - И далеко плыть думаешь? - снова по-дурацки ухмыльнулся Махмут.
        - На тысячу лет назад. Он свистнул и умолк.
        - Что молчишь? - спросил я.
        - Ничего.
        Махмута убедить было не так легко, как Тоньку. Она могла хоть во что поверить. А Махмут что-то вроде бы даже надулся.
        - Только об этом никому ни слова, понял?.. Махмут посмотрел на меня с удивлением.
        - Хорошо. Это игра такая, что ли?
        - А если бы правда, ты поплыл бы в прошлое на корабле времени?
        - Спрашиваешь...- Глаза Махмута снова вспыхнули веселым огнем.- На тысячу лет назад... Это ведь и не снилось никаким капитанам.
        - Готовься. Через три дня на корабль. Махмут испуганно посмотрел на меня.
        - Ты что...- Он покрутил пальцем возле своего виска.
        - Ты же согласился... И пальчиком не делай мне так - я такой же сумасшедший, как ты.
        - Ну ладно,- снова повеселел Махмут.- Поплывем.
        Он принял все это за игру, так же, как и я. Однако я все-таки не был до конца уверен в том, что это игра. Внимательные глаза дяди Альберта, его перехваченный посередине поперечной морщиной лоб и беспокойные губы - вообще все в нем заставляло ему верить.

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ

        Когда подошли к калитке, увитой разросшимся виноградом, собачонка дяди Альберта увидела Махмута и залилась пронзительным лаем, и вышедший из дома дядя Альберт никак не мог ее успокоить. Возле крыльца собачонка изловчилась и цапнула Махмута за штанину. Махмут лягнул ее ногой, но только еще больше разозлил. При этом с ноги у него слетел башмак, собака схватила его и принялась трясти в зубах так, что шнурки развязались и хлестали ее по морде. Дядя Альберт отнял у нее башмак и подал Махмуту.
        Мы вошли в дом.
        Я оглядывался по сторонам, не появится ли снова тетя дяди Альберта. Она всегда возникала бесшумно, как тень, и за ней так же бесшумно входил кот. Бывает же у животных такая привязанность.
        Дядя Альберт сел в плетенное из виноградной лозы кресло на гнутых полозьях и, не обращая на нас никакого внимания, раскурил свою старую черную трубку, потом оттолкнулся ногой от стены и, дымя, покачиваясь, задумался о чем-то. В это время появился кот. Казалось, он вышел прямо из стены. Потянулся, выставив когти, посидел немного, глядя на нас зелеными глазами, и ушел.
        В углу гулко шли часы, тяжелый бронзовый маятник качался неторопливо и мерно, отсчитывая время.
        Махмут долго и внимательно смотрел на маятник и вдруг спросил:
        - Дядя Альберт, скажите, может время идти наоборот, в другую сторону?
        Дядя Альберт резко остановил качалку.
        - Умный вопрос. Из тебя выйдет отличный математик. Ты, конечно, слышал о существовании гипотетического антимира. Так вот, предположим, мы обнаружили галактику, которая целиком состоит из антиматерии. Время там, очевидно, должно двигаться в обратном по сравнению с нашим направлении. Но можем ли мы установить связь с жителями антимира? Ведь память наблюдателей в обеих галактиках будет нацелена в противоположных направлениях. Если бы нам как-то и удалось установить связь с жителем антимира, тот сразу же все забывал бы, так как каждое событие мгновенно становилось бы частью его будущего, а не прошлого. Основатель кибернетики Норберт Винер считал, что между разумными существами в областях с противоположным направлением времени вообще никакая связь невозможна.
        Махмут слушал его, напряженно наморщив лоб. А дядя Альберт продолжал:
        - Время - это как бы волшебная дорожка, которая свободно развертывается впереди нас и сразу же свертывается позади, так что назад по ней уже нельзя сделать ни одного шага. Только вперед и вперед. И пока ни один ученый не знает, каков физический базис этой странной, непреодолимой асимметрии времени.
        Дядя Альберт умолк и снова закачался в кресле, уминая большим пальцем табак в погасшей трубке.
        Не помню уж, что он еще рассказывал, но мы с Махмутом слушали его разинув рты. И в то же время я чувствовал, что дядя Альберт думает совсем о другом и что он неспокоен. Я сам не заметил, как его тревога передалась мне. Но дядя Альберт посмотрел на меня как-то совсем необыкновенно, вынул изо рта трубку и улыбнулся, чуть блеснул его золотой зуб. Я тоже улыбнулся и успокоился.
        Во дворе залаяла собака. Я выбежал на крыльцо и увидел, что за калиткой стояли Славка и Тонька. У Славки в руках был кулек с халвой.
        Я открыл калитку и, пропустив Тоньку вперед, тихо прошипел на ухо Славке:
        - Последние деньги истратил, дурак? Теперь даже билеты на автобус купить не на что. И как я забыл забрать у тебя деньги!
        - Да не ругай его,- обернулась Тонька.- Это я ему купила халву. Сегодня получила зарплату в столовой. Только пришла домой с работы, и он явился, глаза круглые, говорит: отплываем.
        Мы полукругом стали возле дяди Альберта. Он качался в кресле, курил и смотрел на нас, смотрел долго, не отрываясь, у нас даже ноги устали, а он все смотрел и смотрел. Что-то было в нем такое, чего я не замечал в других людях, но это притягивало к нему и заставляло ему верить.
        Потом у него снова погасла трубка, и он стал охлопывать карманы своего мягкого полотняного костюма, искать спички.
        - Ну что ж, у нас было время подумать... А теперь, как сказал поэт:
        Корабль времен рискует затонуть... Но ждут лишь трусы у моря погоду, Во времени утратившие суть.
        Он встал, отряхнул с пиджака пепел, поднял с пола заранее приготовленный рюкзак, и мы пошли на корабль.
        Дядя Альберт открыл замок, распахнул дверь сарая. К борту корабля была прислонена лесенка, я видел ее в доме, по ней дядя Альберт взбирался к верхним полкам своего стеллажа.
        Мы друг за другом поднялись на корабль, сели в удобные мягкие сиденья и пристегнулись ремнями. Дядя Альберт повернул какую-то рукоятку на приборном щитке. Корабль вздрогнул от мощного гула. Гул нарастал и постепенно переходил в тихий, но стремительный свистящий вой. Славка перестал есть халву, оттопыренные уши его настороженно шевельнулись. Он только один у нас в классе умел немного двигать ушами.
        На щитке был прибор, похожий на обыкновенный реостат с делениями. Я разглядел на шкале цифры: 1 - 10 - 100 - 1000 - 100 000 - 1 000 000 - 100 000 000 - 1 000 000 000 и горизонтальную восьмерку - знак бесконечности. Перед этим знаком была красная черта.
        Дядя Альберт осторожно передвинул короткую стрелку по шкале к цифре 1000. Потом оглянулся на нас и погасил трубку, выбил ее о борт корабля и положил в карман.
        Рука дяди Альберта медленно потянулась к массивному пластмассовому переключателю. Мы замерли. В этот миг на корабль вскарабкался кот. Дядя Альберт не заметил его - он сейчас вообще, по-моему, не заметил бы ничего на свете - и повернул переключатель.
        Мне показалось, что все опрокидывается и беззвучно рушится на нас.
        Корабль тряхнуло так, что он затрещал, и я зажмурился от яркого солнца.
        Сарай исчез. Над нами синело безоблачное небо.
        Было яркое утро. Такое яркое, что после сумрака сарая, где стоял корабль, мы долго еще щурились и толком ничего не могли разглядеть.
        И невозможно было бы поверить, что корабль перенес нас на тысячу лет назад, если бы не осень. Нас окружали тяжелые перезревшие травы, кустарники на склонах окрестных холмов горели красным и фиолетовым огнем.
        А где же город? Я только сейчас сообразил, что города нет. Куда он делся? В одно мгновение будто растаял огромный город... Ну ясно же... Он еще не появился.
        Мы провалились куда-то в неведомые глубины минувшего. Не было привычного городского шума, привычных запахов. От свежести воздуха щипало горло. Вокруг нас простиралась нетронутая степь, и ее первозданная мощь угадывалась в чем-то необычном, непривычно огромном, человек как бы тонул, терялся в ее запахах, в ее дурманящем дыхании, в ее цветах. Стаи птиц летели в синеве. Дышалось необычайно легко и сладко.
        - Что это за степь? - тихо, словно боясь потревожить тишину, спросила Тонька.
        Дядя Альберт взглянул на шкалу времени и ответил:
        - Это то, что на уроках истории принято называть «диким полем».
        - Диким полем? - слабым голосом повторил Славка, даже, скорее, пискнул, словно суслик, и стал испуганно озираться.
        Дядя Альберт провел ладонью по щеке, как он делал в минуты растерянности. В глазах его можно было заметить тревогу.
        И тут он увидел кота. Кот сидел на корме корабля и, облизывая лапу, мыл морду. Лапа была сложена в кулачок, как всегда, будто ничего не произошло.
        - Это что еще за новость? - дядя Альберт потянулся к лежавшему у его ног шерстяному одеялу.- Ребята, его непременно надо поймать.
        Мы все кинулись к коту и, конечно, только спугнули его. Он соскочил с корабля и убежал.
        Дядя Альберт в сердцах отшвырнул одеяло.
        - Я же запер его в доме... Как он попал на корабль?
        - А шут его знает,- ответил Славка.- Через форточку, наверное, вылез.
        - Как я мог допустить такую оплошность...- Дядя Альберт схватился за голову.
        - И что вы так убиваетесь? - спросила Тонька.- Я думаю, он вернется. Проголодается и прибежит обратно.
        Это несколько успокоило дядю Альберта. Он повернул переключатель на приборном щитке, лампы и индикаторы погасли.
        Мы соскочили на землю.
        Дядя Альберт закрыл на замок железную дверь нашего корабля.
        - Ну что ж, идемте знакомиться с нашими далекими предками,- сказал он.
        - А они нас не казнят? - испуганно спросил Славка.
        - Собственно, за что? Наверное, примут за иноземцев. Мы скажем, что прибыли издалека...
        - На чем прибыли? - не унимался Славка.- Спросят, где наша автомашина...
        - Тогда на лошадях ездили,- заметил Махмут.
        - Спросят, где наши лошади.
        - А ведь резонно,- задумался дядя Альберт.- Надо быть осторожнее.
        Слева от нас возвышалась гряда холмов. За ними мог находиться поселок или даже древний город.
        Поднявшись на ближайший гребень, мы увидели долину, где фиолетовым и красным огнем горели яблоневые сады.
        Километрах в трех от нас возвышалась хорошо знакомая нам Пестрая гора, пологий длинный холм. Мы там каждый год сажали картошку. Пригородный совхоз отдал Пеструю гору под индивидуальные огороды.
        Сейчас на месте картофельного поля на вершине холма стоял город. Я как-то не сразу поверил своим глазам. На месте нынешнего города простиралась бескрайняя степь, а на Пестрой горе высилась деревянная крепость. Ее массивные ворота были заперты, а на стенах группами стояли вооруженные люди.
        И только тут мы обратили внимание, что в долине, прямо на возделанных полях, клубилась пыль, доносились непонятные выкрики, суетились какие-то люди. Мы не могли издалека разглядеть их одежду и их лица, но видели, что все они вооружены длинными пиками. Многие были верхом на лошадях. Они носились взад и вперед в разных направлениях, собирались группами, скакали к стенам крепости и стремительно уносились обратно.
        - Кажется, сейчас мы будем свидетелями штурма,- с тревогой оглядев нас, сказал дядя Альберт.
        Темная масса конных и пеших медленно обтекала крепость со всех сторон.
        - Скорее отсюда! - Дядя Альберт повернул к кораблю.
        Но могли ли мы покинуть эту зримую историческую явь? Уйти, когда осаждавшие уже подкатили к воротам огромный таран? Глухо ухнул первый удар. За ним второй. Со стены к тарану отвесно вниз метнулась какая-то блестящая черная лента. Донеслись вопли.
        - Вылили кипящую смолу,- сказал дядя Альберт. Он так же, как и мы, не мог оторвать глаз от зрелища штурма.
        Удары тарана прекратились, осаждавшие отхлынули от ворот, но тотчас снова бросились к тарану. И снова раздался глухой удар.
        За это время стены со всех сторон обросли лестницами, по ним быстро карабкались черные человечки, падали вниз, но следом за ними ползли другие. На стенах крепости уже кипел ожесточенный бой.
        А таран по-прежнему мерно и глухо ухал, ударяя в ворота. Но вот звук ударов изменился, раздался треск, и ворота рухнули.
        - Прочь, прочь отсюда,- потянул нас к кораблю дядя Альберт,- вы не должны этого видеть! Скорее!
        Но мы не могли двинуться с места, стояли и оцепенело смотрели на происходящее.
        Мы видели, как всадники ворвались в город, и потом все потонуло в пыли. До нас донесся жуткий рев тысяч людей, столкнувшихся в смертельной схватке, от этого рева дрожала и стонала под ногами земля. Мы стояли и не в силах были шелохнуться от ужаса. Там люди в неистовой ярости резали, кололи и рубили друг друга, кони топтали упавших, Ломались копья, земля обагрялась кровью.
        Потом сквозь тучи пыли стали пробиваться красные языки огня, с пылью смешался черный дым огромного пожара. Дым расходился по долине и заволакивал сады. Ничего не было видно, только слышались страшные крики.
        И тут заговорила Тонька:
        - Скорее! Скорее отсюда! - Ее зубы стучали, глаза были круглыми от ужаса.
        Опомнившись, мы побежали к кораблю. Дядя Альберт вдруг с испугом спросил:
        - Где кот?
        Мы осмотрелись. Кота не было. Потом обшарили все уголки нашего корабля. Кот как сквозь землю провалился.
        Дядя Альберт схватился за голову.
        - Какая непростительная оплошность! Славка осторожно тронул его за плечо:
        - Да шут с ним, с котом, дядя Альберт. Пусть он остается тут. Будет ловить мышей, может, кто в дом пустит... Проживет как-нибудь...
        - И правда,- с упреком сказала Тонька,- тут такой ужас творится на наших глазах, люди гибнут, а вы по какому-то коту убиваетесь...
        - Да как вы не понимаете?! - закричал на нас дядя Альберт.- Кот сейчас важнее всего! Здесь не должно остаться от нас никакого следа, а о том, чтобы оставить в прошлом живое существо, не может быть и речи. О боже, как я мог допустить такое? Как мог?
        Мы начали тихо, а потом все громче и громче звать:
        - Кис-кис-кис-кис...
        Этот день прошел как какой-то кошмар. Мы ходили вокруг корабля и уныло тянули свое «кис-кис-кискис», а из-за холмов до нас доносился несмолкаемый шум битвы.
        Уже в пахнущих гарью сумерках мы, вконец утомленные, сели - каждый в свое сиденье - и молча заснули.
        Сквозь сон я слышал, а может быть, мне так казалось, что кто-то страшно кричит, кто-то зовет на помощь. Я просыпался и тут же засыпал. Ночь пахла отвратительной гарью, из-за холмов поднимались к звездному небу клубы зловещего дыма.
        Утром меня разбудила тишина. Она была полной. Как будто неразрешимое что-то таилось в ней. Быстро светлел восток. И вот на горизонте в грязном дыму возник багровый край солнца.
        Позавтракав, мы отправились на поиски кота. Славка сказал, будто видел, как кот побежал в сторону города.
        Поднявшись на гребень холма, мы увидели дымящееся пепелище. Воины, накануне осаждавшие город, с пленниками и захваченной добычей, видимо, поспешно скрылись в диком поле.
        По мере того как мы подходили к разрушенному городу, становилось все жарче от догорающих построек. Дым бросало ветром то в одну сторону, то в другую, он окутывал окрестные сады с яркими поспевающими плодами, огороды с истоптанной капустой и горохом, уносился в степь, словно хотел догнать пришельцев из дикого поля.
        У стен догорающей крепости там и тут лежали убитые воины. По кожаной одежде и обуви одних можно было определить, что это кочевники. Другие, светловолосые, босые, в светлых рубахах, были жители города. Кое-где трупы лежали, вцепившись друг в друга, как будто мертвые продолжали бой. Валялись сломанные копья, окровавленные рогатины, разрубленные и пробитые прямоугольные щиты.
        - Печенеги,- определил дядя Альберт.- Мы попали в десятилетие наиболее ожесточенной борьбы славян с печенегами в конце прошлого тысячелетия - после сближения Руси с Византией.
        - Точно... Одежда печенегов. Я видел такую в музее,- сказал Махмут.
        Тяжелое зрелище представляло вчерашнее поле боя. От смрада и запаха крови кружилась голова.
        - Спокойнее, спокойнее,- повторял дядя Альберт.- Представьте, что видите все это не наяву, а в кино.- Но при этом его брови напряженно хмурились, а лицо становилось все более серым, усталым.
        В городе повсюду остались следы борьбы и грабежа. На дороге рассыпано зерно, трупы валялись среди обломков глиняной посуды, брошенной кем-то или оброненной в спешке одежды и домашней утвари.
        Здесь некому было оплакивать погибших. Живых печенеги угнали в дикое поле, горящий разграбленный город оставили мертвым.
        Тонька, не выдержав страшного зрелища, закрыла ладонью глаза и, повернувшись, как слепая, пошла обратно. Мы в растерянности остановились. Нелепо было в этом аду искать сбежавшего кота.
        Внезапно из ближайшего жилища, чудом уцелевшего от огня, донесся детский плач. Видно, там остался живой ребенок, но ему некому было помочь, некого было звать на помощь.
        - Я пойду туда! - решительно сказала Тонька и направилась к дому.
        - Тоня! Сейчас же вернись! - закричал дядя Альберт.
        Но Тонька даже не обернулась. Мы бросились следом за ней.
        Внутри низкой полуземлянки было темно, через маленькие отверстия-окошечки свет едва проникал, и мы некоторое время не могли ничего разглядеть. Затем увидели большую глиняную печь посреди землянки и возле нее на полу старуху с разрубленной головой. По полу тянулась какая-то темная полоса. Мы не сразу поняли, что это кровь. Но самое страшное мы увидели в углу землянки - там лежали зарубленные дети. Тонька с криком бросилась к ним.
        В это время девочка лет двух, вся окровавленная, в кровавых лохмотьях, села и протянула к Тоньке руки, закашлялась, на губах ее появились кровавые пузыри. Тонька схватила девочку на руки и прижала к груди, по Тонькиной кофточке стала растекаться кровь.
        Дядя Альберт, тяжело дыша, подскочил к Тоньке.
        - Оставь ребенка! - хрипло крикнул он.
        - Мы ее еще можем спасти, дядя Альберт,- сказал Махмут.- Вернемся, вызовем «скорую помощь»...
        - Я сказал - оставь ребенка! - закричал дядя Альберт. Никогда еще я не видел его таким.- Пойми, что все это уже было!
        Но Тонька, не слушая его, еще крепче прижала к груди ребенка и побежала к выходу. Дядя Альберт бросился к ней, схватил за руку.
        - Тоня, что ты делаешь? Опомнись!
        - Уйдите! Уйдите! - кричала Тонька в то время, как дядя Альберт пытался разжать ее руки.
        - Да помогите мне! - крикнул он нам.- Что стоите? Скорее!
        Но мы оцепенело смотрели на эту жуткую картину, на Тоньку с обезумевшими глазами, на кровь, стекавшую по ее кофточке, и не в силах были пошевелиться.
        Наконец дядя Альберт вырвал у Тоньки девочку и бережно отнес обратно в землянку.
        Мы схватили Тоньку за руки и потащили к кораблю. Она упиралась, кусалась, ругала нас, обзывала зверями и негодяями, кричала, что не хочет нас больше знать.
        Мы уже подбежали к кораблю, когда из пелены дыма, катившегося вдоль дороги, появились три всадника и с пиками наперевес понеслись вдогонку за нами.
        Первым до корабля добежал Махмут.
        - Готовься к пуску! - крикнул ему дядя Альберт.
        И в это время на бегу я увидел черного кота. Он как ни в чем не бывало сидел на корме корабля.
        С каждой секундой приближались страшные всадники. Мы вскарабкались на корабль, торопливо пристегнулись к сиденьям. Вот всадники доскакали до корабля. Не знаю, кто из нас оказался бы первым на тяжелой пике, но дядя Альберт успел повернуть переключатель.
        Как видно, пика пронзила пустоту. Перед ошеломленными воинами не оказалось ничего.
        Нас тряхнуло, затрещала обшивка корабля, и застонали амортизаторы.
        Над нами была крыша сарая. А у входа сидела лохматая собачонка дяди Альберта.
        ...И все показалось мне сном. Я решил, что случайно заснул в самый разгар игры в нашем корабле.
        Я собрался уже рассказать свой сон ребятам и дяде Альберту, отстегнул ремень, притягивавший меня под грудь к сиденью, и увидел Тоньку. Ее светлая кофточка была залита кровью, волосы растрепаны, глаза полны ужаса и тоски...
        Я попытался отстегнуть ее ремень, но она оттолкнула мою руку и сама расстегнула пряжку, отбросила со лба назад волосы и спрыгнула с корабля. Она пошла к калитке, но, не дойдя до нее, посмотрела на свои руки и остановилась, потом посмотрела на свою кофточку и пошла в дом. Медленно поднялась на крыльцо и скрылась в дверях.
        Невозможно было поверить, что все происшедшее нам не приснилось. Был теплый солнечный день. Шмели летели куда-то к зеленым холмам, доносились звуки радио.
        Мы посмотрели друг на друга так, словно увиделись впервые, и пошли в дом следом за Тонькой.
        Когда мы проходили через кухню в комнату дяди Альберта, Тонька уже стирала в эмалированном тазу свою кофточку. На ней была длинная, до колен, полосатая пижама дяди Альберта. Прядь волос лежала на ее тонкой шее, она языком слизывала с губ слезы. Во все стороны из таза летела мыльная пена.
        Тут же на табуретке сидела старуха, курила папироску и не мигая глядела на Тоньку.
        К Тоньке как-то неловко подошел дядя Альберт, потрогал очки на носу.
        - Тоня, ты должна понять...
        Тонька молчала, только чуть ниже наклонила голову.
        - Это трудно понять,- продолжал дядя Альберт.- Я сейчас просто не в силах тебе объяснить, почему нельзя вырвать из прошлого не только человека, но даже обыкновенный камень... Ведь не исключено, что та девочка осталась жива, что к ней возвратились мать или отец... Что ее выходили...
        Тонька, подняв над тазом кофточку, терла и терла кровавое пятно, а оно не сходило, оставался едва заметный расплывчатый след.
        - Представляешь, что мы могли бы натворить? Тонька кое-как выполоскала кофточку под водопроводным краном, выкрутила ее что было силы и выбежала на улицу, там она на ходу сбросила прямо на траву пижаму, надела мокрую кофточку и убежала.

* * *
        Когда я вернулся домой, мама принялась меня осматривать и ощупывать, словно курицу. Посмотрела даже за ушами. Чудная какая-то привычка. Еще с детского сада, я помню, она оттянет мое ухо и проверит, нет ли там чего. Посмотрела веки, это - нет ли признаков малокровия - и спросила:
        - Где был?
        По дороге домой я не смог придумать ничего такого, чтобы мама мне поверила, и решил сказать правду:
        - Был в прошлом тысячелетии на корабле времени.
        Мама в ответ лишь улыбнулась:
        - К обеду, однако, не надо опаздывать.
        Я быстро взглянул на настенный календарь и увидел, что попал обратно, во вчерашний день. Вот почему мама не встретила меня паническим вопросом: «Где ночевал?» Для нее я отсутствовал всего несколько часов. Куда же в таком случае девались сутки, которые мы провели в прошлом тысячелетии? Время как будто куда-то провалилось.
        Хорошо бы я погорел на этом путешествии, если бы не странный парадокс времени. Не могу даже представить себе, чем бы все это кончилось. Отец никогда меня не бьет, но я не чувствую себя дома так же свободно, как Тонька. У Тоньки совсем другие отношения с матерью, они спорят и ругаются, как подруги, а не как мать с дочерью, носят одну и ту же одежду, хотя материны платья и кофты на Тоньке висят мешком. Ноги же у них одинаковые, однако мать не позволяет Тоньке носить свои туфли, разве только когда они совсем износятся. И Тонька бегает черт знает в чем. Ругаются они без конца и без конца дуются друг на друга, но стоит Тоньке задержаться где-нибудь на целый день, и она начинает скучать по матери, бежит домой. А мне все равно, дома я или нет. Мама занята своими делами, отец - своими. Мои обязанности - вынести утром помойное ведро, сбегать за хлебом и за молоком, иногда в магазин за сахаром или еще по какой-нибудь мелочи. Иногда мама берет меня с собою на базар, если ей самой трудно тащить покупки. Вот и все. Остальное время я или читаю, если есть интересная книжка, или бываю где-нибудь со Славкой и
Махмутом - в кино, в бассейне, на стадионе во время тренировок спортсменов, на выставках служебных собак, даже присутствуем при розыгрыше лотерейных билетов.
        Мама заставила меня искупаться и принялась кормить. Я совсем не хотел есть и засыпал за столом от усталости, но, чтобы не расстраивать маму, съел тарелку супу, котлету и выпил молоко. Меня прямо-таки мутило от еды. Маму все время беспокоит, что я такой тощий. Она постоянно ставит мне в пример Зельца. Почему-то все взрослые в нашем доме в восторге от Зельца. И еще от Тани Мацонщиковой. Таня - понятно, она разговаривает со старухами, вышивает, вяжет шерстяные вещи... А Зельц вообще почти никогда ни с кем не разговаривает, правда, со всеми взрослыми вежливо здоровается. На нем всегда чистый костюм, всегда он аккуратно причесан. Он никогда не играет с нами. Ни разу я не видел, чтобы Зельц залез на дерево или на крышу. Уже целый год он аккуратно посещает секцию бокса при центральном стадионе. И как только ему удалось туда просочиться? Он не подходит по возрасту, наверно, втерся в доверие тренеру, это он умеет. А может быть, скрыл возраст - вес у него подходящий да и силы больше, чем у нас со Славкой. Но он никогда не хвастается, что ходит в секцию бокса, и никогда ни с кем не дерется. По-моему, бокс у
него - это просто так, а интересуют его только деньги.

* * *
        На другой день я пошел к Тоньке. Тоньки, я сразу это понял, как вошел, не было дома. Тетя Люда, ее мать, чистила молодую картошку. Она всегда - только увидит меня - радуется куда больше Тоньки. Не понимаю, за что она меня так любит.
        - Садись, Валерик, я хочу с тобой поговорить,- сказала она.
        Я быстро прикинул в уме, о чем это она может со мной говорить, и осторожно присел на табуретку.
        - Не понимаю, что случилось. Прошлой ночью я была на дежурстве. Утром пришла - Тони нет. Куда она могла убежать так рано... Но не в этом дело. Кофточка у нее была в крови. Она где-то ее постирала, но все равно видно. Скажи, где вы шляетесь?
        - Мы не шляемся.
        - Слова от вас не добьешься... И она тоже молчит. Я просто боюсь, как бы не случилось чего.
        - Ничего не случится.
        - Ты все знаешь, я вижу. Ну расскажи мне, Валерик, миленький.- Она вертела в пальцах недочитанную картофелину и смотрела на меня такими глазами, что я едва ей не выболтал все.
        - Я ничего не знаю.
        - Знаешь. Скажи хотя бы, вы ничего нигде не натворили?
        - Нет.
        - Это точно?
        Я кивнул, и она мне поверила.
        - А где Тоня? - спросил я.
        - Где-то здесь.
        Я вышел на улицу. В дверях обернулся. Тетя Люда так же держала в пальцах картофелину и смотрела на меня.
        На улице Тоньки не было. Я зашел к Светке. Дверь оказалась приоткрытой, наверно, выпустили Шульца, маленькую коротконогую болонку с курчавой шелковой шерстью, похожую на игрушку. Светке отец еще в прошлом году привез ее из Москвы. Шульца обычно выводит гулять Светка, но сейчас она была дома, из ее комнаты доносились звуки скрипки.
        Я чуть-чуть постучал в дверь Светкиной комнаты и вошел. Тонька сидела возле открытого окна в плетеном кресле. Она едва взглянула на меня и отвернулась.
        Светка играла на скрипке свои упражнения. Она улыбнулась мне, не прекращая игры. Скрипка звучала то мягче, то с острым металлическим оттенком, и так без конца. Если бы подсчитать, сколько раз Светка провела смычком по струнам! Помню, она ходила в школу с маленькой скрипочкой. Мы покатывались тогда со смеху, слыша доносившиеся с третьего этажа нелепые скрипучие звуки.
        А сейчас она играла так же легко, как я ходил или дышал. И скрипка теперь у нее была гораздо больше, чем прежде. А та, первая, висела на стене.
        Светка опустила скрипку, перевернула страницу нот и снова легким мягким движением подняла ее к подбородку. Держа над струнами смычок, сказала:
        - Садись, Валерик, я сейчас закончу.
        Раньше мы дразнили Светку, кривляясь, изображали ее игру на скрипке. А сейчас я впервые по-другому посмотрел на ее занятия музыкой. Изо дня в день, почти не бывая на улице, она занималась в этой комнате. А звуки все острее и ярче становились под ее смычком. И когда она выходила во двор поиграть с нами, я видел, что она чем-то неуловимо отличается от нас. Иногда она играла какие-то очень красивые пьесы, я оставлял уроки и слушал ее. Но чаще были вот такие бесконечные упражнения.
        Тонька забегала к ней последнее время все чаще и чаще. Они почти не разговаривали, но вместе им было хорошо. Почти каждый день они слушали пластинки. У Светки был полный шкаф пластинок. Отец ее был профессор, физик, и его довольно редко можно было увидеть дома. По воскресеньям все трое - Светка, ее отец и мать, ясное дело, не считая Шульца, куда-то уезжали на своем «Москвиче», наверно, отдыхать. В квартире у них полно было всяких красивых вещичек - статуэток, кувшинчиков из черного дерева, ваз из окованного серебром хрусталя. В каждой комнате была разная мебель, на стенах висели гобелены с видами каких-то старинных городов.
        Я немного боялся Светкиной матери. Она иногда входила с папиросой и смотрела на меня с какой-то непонятной улыбкой. Моя мама часто говорила, что она очень красивая женщина. Но мне гораздо больше нравится тетя Люда.
        Тонька наконец повернулась ко мне. Она рассматривала меня внимательно и долго. Кто ее знает, что она при этом думала, но мне совсем не понравился ее взгляд. Я подсел к ней поближе и тихонько сказал:
        - В одиннадцать мы договорились собраться у дяди Альберта. Уже половина одиннадцатого. Идем.
        Я думал, она откажется идти. Но Тонька молча встала, и мы пошли.
        Светка оборвала игру и удивленно уставилась на нас.
        - Вы куда? - спросила она.- Останьтесь, я потом доиграю этюд. У меня есть новые пластинки, послушаем.
        Мне стало жалко ее.
        - Потом. Нам надо сходить по делу...
        - Ну хорошо, приходите вечером...

* * *
        Славка и Махмут уже сидели в сарае у дяди Альберта. Когда мы с Тонькой вошли, они сделали вид, что нисколько не удивились, и продолжали свой разговор с дядей Альбертом.
        - Когда мы снова отправимся в путешествие? - спросил Махмут.
        - Куда, например? - через очки посмотрел на него дядя Альберт.
        - Например, к пещерным людям, посмотреть жизнь доисторического человека.
        - К пещерным людям? - переспросил дядя Альберт.- Но это же прыжок на пятьдесят тысяч лет назад. Страшно подумать. И потом - мы располагаем весьма скудными сведениями о тектонических движениях земной коры за те пятьдесят тысяч лет, которые необходимо преодолеть, чтобы попасть к пещерным людям.
        - Скудными сведениями о чем? - не понял Славка.
        - Об изменениях в рельефе. В результате землетрясений уровень почвы здесь,- дядя Альберт показал пальцем вниз,- мог значительно понизиться. Или наоборот. Корабль может разбиться, а мы, если останемся живы, уже никогда оттуда не вернемся домой.
        - Тогда останемся жить с пещерными людьми,- сказал Славка.- Научим их всему, что знаем сами.
        - Что, например, ты знаешь? - ехидно спросила Тонька.- Чему ты их можешь научить?
        - Например, читать...
        - Что читать?
        Славка растерялся. И правда, что могли читать пещерные люди? И потом, надо ли им это?
        - Тебя самого с трудом грамоте научили,- продолжала издеваться Тонька над Славкой,- все время убегал с уроков. А ты хочешь, чтобы троглодит...
        - Я научу их делать железо! - запальчиво крикнул Славка.
        - А сам-то ты знаешь, как его делают? - спросил Махмут.
        - Он даже не знает, как делают халву,- заметила Тонька.
        Славка вскочил с места, но мы с Махмутом усадили его обратно.
        - Вот что,- сказал дядя Альберт,- если у нас будет такая команда, ни о каких путешествиях вообще не может быть речи. Ведь по чистой случайности,- продолжал дядя Альберт,- мы избежали гибели. Тоня, я не хочу тебя ругать. Просто ты должна понять, что мне жаль маленькую девочку так же, как и тебе. Мне страшно вспомнить жуткую трагедию, свидетелями которой мы оказались. Но ведь это история. Все это было в «тогда», а мы живем в «теперь». Пойми, это то же самое, что вам рассказывают на уроках истории... Просто одну из ее страшных страниц вы увидели своими глазами...
        Все это не укладывалось в голове. Ясно было одно: дядя Альберт волновался не зря.
        - Ну вот что,- сказал дядя Альберт,- пока у нас есть время подумать, что делать дальше. Во всяком случае, мы, разумеется, отправимся в новое путешествие. Возможно, махнем к нашим пещерным предкам. Посмотрим, что здесь было в эпоху великого оледенения.
        Мы так и замерли при этих его словах. Нет, дядя Альберт был настоящим отважным капитаном. И я вспомнил о горизонтальной восьмерке на шкале времени нашего корабля, знаке бесконечности. С дядей Альбертом мы еще отправимся куда-нибудь на самую грань времен.

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

        Дядя Альберт готовился к новому путешествию. Он спешил, уже кончался его отпуск. Мы помогали ему, как могли, а больше смотрели и слушали, что он рассказывал нам между делом.
        Изредка заходила в сарай тетя дяди Альберта. Вытаскивала из кармана пачку «Беломора», щелкала зажигалкой и, прикурив, подолгу наблюдала за нашей работой. С нею обычно приходил кот.
        Я терпеть не мог, когда этот чудной кот наблюдал за мной. На других кошек мне было наплевать, но этот смотрел неподвижным, непонятным взглядом, и в глубине его круглых глаз то появлялся, то исчезал острый зеленый огонь, словно отраженный гранью зеркала. Дядя Альберт не знал, сколько коту лет, но помнил, что кот был всегда. Он просто не придавал этому никакого значения. Кто его знает, может, это старый кот, а может, уже новый появился, похожий на прежнего.
        - Ваша тетя знает, что это за корабль? - спросил Славка у дяди Альберта.
        - Моя тетя все знает,- улыбнулся дядя Альберт. Наконец дядя Альберт закончил работу, но что-то все тянул с «отплытием». Он молча курил свою трубку, размышляя о чем-то, ходил один по саду, приносил из библиотеки какие-то книги, просматривал их и снова ходил по саду.
        Мы тайком от родителей притащили на корабль свою зимнюю одежду - так велел дядя Альберт. Несколько раз он приносил на корабль свое ружье, потом уносил его обратно в дом. Мы отправлялись в то время, когда человек еще не был хозяином планеты.
        И вот однажды, когда мы все собрались в комнате у дяди Альберта, он раскурил трубку и оглядел нас:
        - Значит, к пещерным людям?
        Мы прямо-таки застонали от восторга и нетерпения. Наконец-то дядя Альберт решился.
        - А вы знаете,- сказал он,- что в ту эпоху нашу землю почти сплошь покрывали ледники? Толщина ледяного панциря местами достигала двух километров.
        - Ого! - сказал Славка.- Мы там еще закоченеем...
        Славка вечно мерз, зиму он просто не выносил.
        - Хуже,- ответил дядя Альберт.- Мы можем врезаться в лед, если бросимся туда очертя голову.- Он достал из шкафа какую-то карту и развернул ее на столе. На карте вся нынешняя Северная Америка, все страны Европы, кроме Италии и Испании, а также большая часть Азии были белыми.- Вот посмотрите, как двигались льды. Сначала они появились на вершинах гор, потом медленно поползли в долины. Их ледяное дыхание гнало на юг все живое. Климат стал чрезвычайно суровым. Многие виды животных исчезли. До нашествия льдов на территории нынешней Западной Европы,- дядя Альберт обвел мундштуком трубки белые ледяные поля Европы,- водились гиппопотамы, а на территории, где сейчас наша страна,- слоны, страусы и даже ныне вымерший эласмотерий - гигантский носорог. Это очень интересное животное, ребята, рог у него находился не на носу, как у современного носорога, а на лбу. Шея была толщиной более метра. Жили тогда и мастодонты. А ледник полз и полз на юг, обтекая возвышенности, длинными языками проникая на территорию Азии. Вместе с животными уходили от него и первобытные люди. С восточных склонов Урала, Алтая и Саян начали
сползать ледники в низины, навстречу им медленно двигались льды с правобережных высот Енисея. Сливаясь вместе, эти гигантские ледники захватили всю северную и центральную часть Западно-Сибирской равнины. Они закрыли сток Оби, Иртышу и Енисею. Воды этих рек двинулись назад через Тургайский пролив к Арало-Каспийской впадине.- Дядя Альберт раскурил погасшую трубку.- Теперь давайте посмотрим, не окажемся ли мы в воде. К счастью, нет. Пятьдесят тысяч лет назад здесь уже не было и ледника. Но климат был очень суровым. Великое оледенение, ребята,- одно из величайших событий четвертичного периода истории нашей Земли. Теперь попытайтесь сами представить, какое влияние оказали эти ожившие ледники на всю планету.
        - А когда закончилось великое оледенение? - спросила Тонька.
        - Еще не закончилось,- ответил дядя Альберт.- Со Скандинавского полуострова, например, льды ушли всего четыре тысячи лет назад, а Гренландию и Антарктиду еще покрывают многокилометровые льды. Для древнего человека оледенение явилось тяжким испытанием, но в то же время оно послужило толчком для его развития. Стало трудно добывать пищу, и человек начал изготовлять каменные топоры и охотиться на крупных животных; чтобы спастись от холода, он стал носить одежду из шкур, и, наконец, самое главное... Ну-ка, скажите, что самое главное?
        Мы задумались на минуту и разом закричали:
        - Огонь!!
        - Правильно. Вы, наверно, вспомнили книгу Рони Старшего «Борьба за огонь»?
        Чудной дядя Альберт. «Вспомнили»... Да разве можно ее забыть?
        - Вот мы с вами и отправимся в страну Нао,- сказал дядя Альберт.- Но одно дело рисовать этот безмерно удаленный мир в своем воображении, а совсем другое - увидеть его собственными глазами.
        Я сразу представил себе первобытные леса, кишащие разным невиданным зверьем, сильных отважных людей вроде благородного Нао.
        - А как же с рельефом? - осторожно спросил Махмут. По-моему, он до сих пор относился к дяде Альберту как-то недоверчиво, считал его, несмотря на огромные знания, малость чудаком.
        - Кое-что мне удалось выяснить,- ответил дядя Альберт.- По-видимому, сколько-нибудь значительных сдвигов земной коры за истекшие пятьдесят тысяч лет здесь не было. Геологические эпохи - это совсем не то, что человеческая жизнь. В жизни камней и скал тысячелетия - то же, что для нас минуты.
        В воскресенье точно в восемь утра мы сели на корабль. И на этот раз мне стало жутко от мощного гула в его трюме, этот гул никак не вязался с кораблем, тихим утром, прохладным и прозрачным, и всем, что было вокруг.
        Дядя Альберт стал медленно сдвигать стрелку влево по шкале времени - один нуль, второй, третий, четвертый, всего четыре нуля, но в эти четыре нуля умещалась вся история человечества от каменного топора до космических кораблей, от пещерного огня до вспышки расщепленного атомного ядра.
        Как стартовый выстрел, щелкнул переключатель. Корабль на мгновение словно провалился в бездну. Раздался оглушительный треск. От страшного удара я на какой-то миг потерял сознание. Но тотчас очнулся от холодного ветра.
        Ветер гнал по голой каменистой земле редкую снежную крупу. Она больно хлестала по лицу, забивалась в волосы. Мы поспешно отстегнули ремни и надели все теплые вещи, которые взяли с собой. Славка даже завернулся в клетчатое шерстяное одеяло, как в шаль.
        Нас окружали угрюмые незнакомые холмы. Ближние были отчетливо видны, а дальние едва заметно проступали сквозь хмурую снежную пелену. Мне стало не по себе не то от страха, не то от любопытства. Я вдыхал морозный воздух и глядел во все глаза, надеясь и в то же время боясь увидеть громадного мамонта или косматого человека в шкурах.
        - Никак не пойму,- сказал Махмут,- не то осень, не то весна...
        - Лето,- коротко ответил дядя Альберт.
        Ничего себе лето. А какой тогда должна быть зима?
        Вокруг не было ничего живого - мерзлая каменистая земля, голый, бьющийся на ветру кустарник и редкая жухлая трава. Славка еще плотнее завернулся в одеяло. Ему было не только холодно, но и страшно, видно, еще страшнее, чем мне. Эта земля пугала своим серым пустынным безмолвием, холодом и еще чем-то необъяснимо жутким. Я вдруг почувствовал, какая бездна лет отделяет меня от дома, от мамы, от школы и даже от Зельца. Каким родным, каким бесконечно дорогим показался мне сейчас наш дом, пустяками показались все обиды и ссоры. Я хотел бы снова пройти по улице среди людей. Ничего мне сейчас так не хотелось, как увидеть людей - любых: хороших, плохих, знакомых, чужих, но непременно людей, без них было никак нельзя.
        Метрах в ста от корабля поднимался отвесный глинистый обрыв, под обрывом текла река. Время, вопреки предположениям дяди Альберта, довольно сильно изменило рельеф местности. Противоположный, восточный берег был метров на сорок выше западного. Дядя Альберт посмотрел на этот обрыв и только покачал головой. Я понял: он подумал о том, что стало бы с нами, если бы корабль оказался на том берегу. Пока нам в нашей опасной игре со временем здорово везло.
        Когда мы сошли с корабля, Махмут и Тонька, хотя нигде не было никакой видимой опасности, подняли с земли по камню.
        - Это лишнее,- сказал дядя Альберт. Он достал заранее приготовленный факел, дал нам всем по коробке спичек.
        Мы, то и дело озираясь, пошли по голой каменистой пустыне. Странно, но в этом диком краю повсюду чудилась опасность, хотя нигде не было и признака жизни. Мерзлая земля стучала под ногами, в лицо хлестала и хлестала сухая и редкая снежная крупа. Мы попали в суровый угрюмый мир.
        Сквозь снежную пелену вдали почудилось нам какое-то смутное движение. Там сновали темные пятна, рассыпались, собирались снова, и вот ветер донес до нас тонкий визг, рычание и злобный вой. Мы остановились. Дядя Альберт протер стекла бинокля и долго всматривался в эти движущиеся пятна.
        - Что там? - тронула его за полу меховой куртки Тонька.
        - Шакалы. Но их немного... Думаю, они разбегутся. Интересно, почему они там собрались?..- Он осмотрел факел и переложил спички во внешний карман куртки.
        Мы медленно двинулись вперед.
        По мере того как мы подходили ближе, шакалы становились все суетливее, беспокойнее, и вот некоторые трусливо отбежали в сторону.
        Пройдя еще немного, дядя Альберт зажег факел. Не знаю уж, как он у него был устроен, но горел он ярким широким пламенем.
        Едва вспыхнул огонь, шакалы разбежались и стали, как тени, сновать неподалеку.
        Скоро мы поняли, почему они здесь собрались. На земле повсюду лежали обглоданные кости, такие огромные, что мы некоторое время оцепенело глядели на них, пока не поняли, что это кости мамонтов. Тут же валялись их исполинские черепа. Бивни из некоторых были выбиты.
        Мы осмотрелись и увидали остатки потухших костров. Их уже припорошило снегом. Ясно, что здесь была стоянка первобытных людей.
        Тонька нашла сломанный каменный топор. Махмут - обломок кремневого ножа, а мне не попался даже самый маленький скребок. Кое-где валялись клочья бурой шерсти, свалявшейся со снегом. Все остальное сожрали шакалы. Они обглодали до блеска кости мамонтов.
        Люди... Доисторические люди... Совсем недавно они грелись здесь возле костров, пекли в золе мясо, изготовляли свои неуклюжие топоры...
        Махмут тем временем что-то считал, удивленно озираясь вокруг.
        - Вы посмотрите, вы только посмотрите,- сказал он,- здесь двадцать черепов мамонтов!
        Действительно, повсюду белели скрученные в кольца бивни; черепа широкими пустыми глазницами смотрели в мутную даль.
        - А что тут такого,- пожал худыми плечами под клетчатым одеялом Славка.- У древних людей было два желудка, значит, каждый ел за двоих...
        - Да не в этом дело! - ответил Махмут.- Как они сумели убить столько мамонтов? Ведь этот череп могла бы пробить только бронебойная пуля! - Он осторожно тронул рукой острый конец тяжелого бивня.
        Дядя Альберт одобрительно посмотрел на него и заметил:
        - Древние люди охотились проще...
        - Что я придумал,- вдруг зашептал Славка.- Ведь мы можем забрать эти бивни с собой и дома торговать слоновой костью. Я слышал, она ужас как дорого стоит.
        - Ты, видно, уже успел кое-чему научиться у Зельца,- сказал я ему.
        - Возьмем с собой хотя бы один бивень для исторического музея, а то там лежит какой-то обломок. Возьмем, дядя Альберт?
        - Нет,- с сожалением сказал дядя Альберт и приказал нам выбросить все, что мы подобрали здесь.
        Шакалы тем временем осмелели и петляли уже совсем близко от нас. Дядя Альберт взмахнул факелом, рассыпав далеко вокруг огненные брызги, шакалы с отвратительным воем шарахнулись прочь. Мы пошли обратно к кораблю.
        Пока мы шли, ветер немного утих, а главное - перестала сыпаться снежная крупа.
        Больше всех замерз Славка, он ежился под одеялом, кутался изо всех сил, зубы его стучали. Из натянутого на голову одеяла торчал красный от холода нос.
        - П-поехали д-домой,- жалобно сказал он.- Ч-что тут ин-тересного?
        - Ну что ж, домой так домой,- улыбнулся дядя Альберт.
        Мы вернулись к кораблю. Обошли его кругом. О6шивка кое-где лопнула, но серьезных повреждений не было.
        Славка уже хотел было вскарабкаться на корабль, как мы услышали какие-то непонятные звуки. Они долетели откуда-то из-за реки, оттуда, где высился глинистый обрыв. Под обрывом среди валунов шумела река.
        Мы вздрогнули от леденящего воя. Казалось, стая каких-то невидимых волков гонится за измученным оленем. Вой переходил в визг, визг - в рев. И скоро мы услышали топот. Кто-то непомерно огромный бежал сюда, сотрясая землю. Мы попятились к кораблю, не сводя глаз со склона, спускавшегося к обрыву. И вот мы увидели. Из-за холма возник исполинский лохматый зверь, сам похожий на холм. Это был мамонт. Он бежал, размахивая хоботом, подняв длинные сверкающие бивни. А за ним катился звериный вой, от которого у меня мороз побежал по спине.
        Наконец появились преследователи. Маленькие, издали казавшиеся неуклюжими, но двигавшиеся с необыкновенной быстротой... Это были люди. Настоящие пещерные люди в шкурах и с дубинами, но не безобидные, как их рисуют на картинках, а страшные в своей ярости. Мамонт бежал от них. Я никогда не думал, что этот гигант из гигантов, которому не было равных среди зверей, может в таком ужасе бежать от крошечных косматых человечков.
        Обрыв был ближе и ближе, мамонт, видимо, почуял впереди опасность и немного замедлил бег, но преследователи приближались, и он снова бросился вперед. И когда мамонт увидел обрыв, было уже поздно - он не смог остановиться и рухнул вниз. Несколько раз перевернувшись в воздухе, упал на камни так, что тяжело вздрогнула земля.
        Люди остановились над обрывом и некоторое время молча смотрели на поверженного гиганта. Потом окрестность огласил взрыв ликующего победного вопля, и люди, отбежав чуть дальше, где обрыв переходил в крутой склон, стали спускаться вниз, они бежали, катились кубарем, спешили к упавшему мамонту.
        И когда они приблизились могучий зверь зашевелился, приподнялся на передних ногах, поднял хобот и затрубил. И в тот же миг в него со всех сторон полетели копья. Отдельные смельчаки подскакивали к нему совсем близко и били каменными топорами. В бессильной ярости мамонт размахивал хоботом, сбил двух неосторожных охотников, но остальные все бросали и бросали камни. Голова зверя упала на землю. Люди бросились к нему и начали каменными топорами отрубать хобот.
        - Вернемся домой,- сказала Тонька, стягивая рукой на груди куртку.- Вернемся домой,- повторила она.
        - Что поделаешь...- Дядя Альберт снял очки, и, когда он протирал их, я заметил, что руки его дрожат.- Это охота. Где-то в пещерах или на стоянке охотников ждут женщины и дети. И охотники должны вернуться с добычей, иначе племя погибнет с голоду. Это всего лишь борьба за существование.
        Мы сели на корабль. И в эту минуту откуда-то появился необыкновенный зверь. Он был небольшой, намного меньше тигра, но, как видно, отличался невероятной силой. Он возник как из-под земли одним огромным прыжком. Он взлетел в воздух, словно птица, как будто вовсе ничего не весил. Вот еще прыжок, и мы увидели его страшную пасть с длинными, как ножи, изогнутыми клыками и полные неистовой ярости неподвижные глаза. Это была доисторическая саблезубая кошка, современник пещерного льва и махайрода. Приблизившись к нам, зверь замер на мгновенье, яростно метнулся его длинный хвост. Он припал к земле, готовясь к прыжку, и в этот миг щелкнул переключатель.
        Нас снова тряхнуло, затрещал корабль, и мы облегченно вздохнули, увидев наш полутемный славный сарай.
        Славка долго еще стучал зубами не то от страха, не то от холода.

* * *
        Когда я пришел домой, возле подъезда стоял автофургон из мебельного магазина, и отец вместе с рабочими таскал к нам на четвертый этаж разобранный спальный гарнитур. Я тоже стал таскать всякую мелочь. Мама показывала, куда что ставить. У мамы от радости даже щеки сделались розовыми. Она суетилась, то и дело напоминала, чтобы несли осторожнее, чтобы не оцарапали полировку.
        Я так устал за этот день, что едва доплелся до кровати и сразу уснул. Мне снился черный кот. Он держал в лапе мелок и толковал мне, что позитроны - это те же электроны, только в минусовом времени, писал какие-то формулы на черной доске. Морда его была белой от мела. Он старался вовсю, как будто я мог что-то понять. Мел крошился и сыпался на пол. Потом распахнулось окно, и в комнату ворвался холодный ветер. Раскрошенный мел превратился в снег и закружился по комнате. Кот ежился от холода, дул на лапы, но все писал и писал на доске. Наконец он закончил свои расчеты и сказал:
        - Этого люди не должны знать, иначе они используют время в военных целях, что приведет к распаду жизни.
        - Зачем же тогда ты мне это рассказываешь? - спросил я.
        - Но ведь ты спишь,- ответил кот.
        - Да, ты прав, я сплю. Сегодня был такой тяжелый день...
        - Эти расчеты,- продолжал кот,- я должен где-то спрятать. И я решил спрятать их в твоей памяти, но так глубоко, что ты никогда их оттуда не достанешь.
        - Почему же ты не хранишь их у себя?
        - Я уже стар, а детей у меня нет. Вернее, есть, но разве разберешь, где свои, а где чужие.
        - Твои должны быть черные,- сказал я.
        - Не обязательно,- ответил кот.- Могут быть и серые.
        Кот от холода сунул концы лап себе под мышки и раздраженно сказал:
        - Где только их черти носят?
        - Кого? - спросил я, но мой голос как бы разбился на куски и прозвучал совсем глухо. Кот или не расслышал, или не захотел ответить. Что-то отвлекло его.
        И тут стало перестраиваться пространство. Доска вытянулась в нить, потолок понесся вверх, разрастаясь и все более искривляясь, стены свернулись в прозрачные трубки, а кот раздвоился, как двоится ложка в стакане воды. Все залил яркий радостный свет, снежная крупа вспыхнула, взметнулась прозрачными брызгами, и в воздухе возникли парусные корабли. Приближаясь, они скользили в каком-то другом пространстве, их паруса ослепительно белели. Я сразу их узнал. Первый корабль медленно развернулся и стал при полных парусах, не бросая якоря. С борта прямо ко мне протянулась ровная, как луч, дорожка, и по ней побежали дети. Вот девочка, похожая на Тоньку, увидела кота и с радостным криком схватила его на руки.
        - Вернемся - я тебе покажу,- сказала девочка.- Из-за тебя моему папе попало от службы времени. Надо же - забрался в двадцатый век. И что хорошего ты тут нашел?
        Я хотел сказать ей, что в двадцатом веке совсем неплохо, но не мог даже пошевелить губами.
        Дети шумели, бегали, что-то разглядывали, смеялись.
        - А ну-ка, угадай, что это было? - спросил мальчик лет десяти, показывая семилетнему малышу на телевизор.
        Тот сморщился, силясь припомнить, растерянно моргал.
        - Стыдно не знать,- сказал старший мальчик.- Это один из первых опытов применения электроники. На экран проецировалось плоское изображение.
        Прозвучал короткий гулкий сигнал, и дети поспешно побежали на корабль.
        Последней ступила на трап девочка, державшая на руках кота.
        Я бросился за ней, но моя нога прошла сквозь прозрачный трап как сквозь воздух. Стены стали быстро раскручиваться и выпрямляться. Потолок вернулся на свое место. Вернулась и доска, но все, что на ней написал кот, кто-то старательно стер, не оставив ни одной цифры.
        Странно, но этот дурацкий сон разбудил меня. В глазах двоилось и троилось, словно все еще продолжало перестраиваться пространство. Кружилась и болела голова. Я босиком потихоньку прошел на кухню, достал из шкатулки мамины таблетки от головной боли и выпил сразу две. Потом вернулся в постель и уснул.

        ГЛАВА ПЯТАЯ

        Никого из нас дядя Альберт и близко не подпускал к пульту управления машиной времени. Но я давно уже заметил, что Славка с вниманием, какого у него прежде не было и в помине, следил за каждым его движением. Он буквально ходил за ним по пятам, как кот за теткой дяди Альберта. Прибегал к нему раньше всех нас и позже всех уходил.
        Однажды, когда дядя Альберт ушел из сарая, Славка вскарабкался на корабль и сел к пульту. Я сначала не обратил на это внимания, пусть посидит, помечтает, но когда он что-то там принялся переключать, я бросился к нему.
        Когда я забрался на корабль, на пульте горели все индикаторы, и Славка, как завороженный, глядел на шкалу времени и уже тянулся к стрелке.
        Я схватил его за шиворот и так дернул, что отлетела и куда-то покатилась пуговица.
        - Ты что, с ума сошел?
        - Слушай, Валерка,- зашептал Славка, по-моему, даже не заметив, что я держу его за шиворот.- Я включил машину.
        - Пошел отсюда, дурак!
        Я стащил его с сиденья, дал коленом под зад.
        Едва мы спрыгнули с корабля, вошел дядя Альберт. К счастью, он ничего не заметил.
        Тонька в этот день почему-то не пришла. Я все поглядывал на калитку, и Махмут заметил это.
        - Ты что это сегодня головой крутишь? - спросил он.
        Не знаю, как мне удалось не покраснеть. Дядя Альберт оглядел корабль, погладил рукой обшивку.
        - Я думаю,- сказал он,- рисковать больше не следует. Дважды нам повезло, но испытывать судьбу слишком часто не стоит. Ведь и в недалеком прошлом немало интересного, ребята.
        Я мельком посмотрел на кислое лицо Славки. Он, как видно, уже нацелился отправиться куда-нибудь к самым истокам жизни. Откуда у него такой азарт? Сильнее всех он рвался к доисторическим людям в ледниковый период, а сам первый там раскис, посинел, закутался в одеяло, как огородное чучело. Трясся от страха и просился домой.
        - Дядя Альберт,- вдруг заныл он, вытянув ладони,- неужели мы хоть одним глазком не посмотрим на юрских ящеров и каменноугольный лес?
        Дядя Альберт, раскуривавший в это время трубку, даже поперхнулся дымом и закашлялся.
        - Ты, по-видимому, просто не отдаешь себе отчета в том, что говоришь,- отгоняя рукой дым, сказал он.- Это прыжок в сто миллионов лет, это совсем другая карта планеты. Пытаться проникнуть туда - безумие. Мы провалимся в преисподнюю.
        Обычно дядя Альберт охотно рассказывал нам о животном мире и геологии Земли, а тут не стал даже разговаривать: такой глупостью показалось ему то, что сказал Славка.
        Я внезапно вспомнил свой недавний причудливый сон и спросил:
        - Люди могут использовать время в военных целях?
        Дядя Альберт вздрогнул. Я понял, что он сам думал об этом.
        - Смотря какие люди,- ответил он.- Американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а мы ни на кого не бросали атомных бомб. Со времени Хиросимы прошло много лет, и что же? Атомная энергия служит миру. Люди ищут все новые и новые возможности использования ее в мирных целях. Рано или поздно человек овладеет более высокой энергией, чем атомная, это неизбежно, и полетит к отдаленным звездным мирам. Когда-нибудь он разгадает и вечную загадку времени.
        - А как можно использовать время в военных целях? - спросил Славка.
        - Подкинуть Александру Невскому пулемет,- подсказал Махмут.
        - Александр Невский справился с немцами и без пулемета,- гордо ответил Славка.
        Дядя Альберт грустно посмотрел на них и странно как-то улыбнулся.
        Что он был за человек? Почему жил один? Я знал, что бывают такие чудаки, которые всю жизнь проводят среди книг. Просто у них такая страсть. Что ж, это неплохо - читать, потом сидеть на крыльце с трубкой и думать. Дядя Альберт иногда по вечерам, когда загорались звезды, сидел с нами в саду и говорил о туманностях, о сверхзвездах, о квазарах, о вселенной.
        С ним так хорошо, так интересно, что я никогда не забуду этих дней, этих вечеров с густыми звездами на черном небе, лампу на столе в саду.
        - Мы с вами,- сказал дядя Альберт,- отправимся всего на сто лет назад. Завтра последний день моего отпуске. Вот мы и отправимся утром. А к вечеру вернемся. Я захвачу фотоаппарат и представлю снимки в Академию наук. Ведь без доказательств нам не поверят, правда? - улыбнулся дядя Альберт.
        А по-моему, нам и с доказательствами никто не поверит. Фотографии, я слышал, ловко монтируют. На фотографии можно даже человека посадить в бутылку.
        - Дядя Альберт,- попросил Славка,- можно, завтра я буду управлять кораблем?
        Дядя Альберт пожал плечами:
        - Пожалуйста, если тебе так уж хочется.
        Я удивился, что дядя Альберт легко согласился. Впрочем, управлять этим кораблем ничего не стоит. И отправлялись мы ведь в недалекое прошлое. Что могло с нами случиться, если бы даже у пульта сидел Славка?
        Тоньки все не было, и я засобирался домой. Сказал, что мама велела прийти пораньше. Славка и Махмут остались у дяди Альберта.
        Во дворе нашего дома меня остановила Славкина мать. Она шла с хозяйственной сумкой, наверно, из магазина.
        Мать у Славки растрепанная, суетливая, будто никогда толком не знает, что ей надо делать и куда идти. Платок у нее вечно повязан как-то вроде бы задом наперед, на кофточке пуговицы или висят на одной нитке, или их нет совсем. Зато Славка всегда чистый, и пуговицы на его рубашке и штанах аккуратно пришиты.
        - Валерик,- сказала она,- Славка что-то... не знаю, что... В общем, как придет, уткнется... И потом прячет портрет...
        - Чей портрет? - спросил я.
        - А пойдем вот.- Она потащила меня к себе домой.

«Неужели Славка прячет портрет какой-то девчонки? - подумал я.- Ишь тихоня».
        Комната у них маленькая, очень чистая, всегда пахнет вымытым полом и выстиранным бельем. У них прохладно и хорошо.
        Славкина мать достала из ящика стола картинку.
        - Видишь...- она, как Славка, вытянула ладони. Не знаю, чего мне стоило не рассмеяться.
        - Это утконосый динозавр,- сказал я.
        - И я так подумала. Нос как у селезня.
        - Они откладывали яйца,- стал растолковывать я.
        - Неслись... Смотри ты. Вот никогда бы не подумала. А высиживали как?
        - Не высиживали. Тогда было жарко, и детеныши сами выводились.
        - Просто даже удивительно. Где они водятся? Должно быть, в Африке?
        - Нигде не водятся. Они вымерли много миллионов лет назад.
        - Как же его сняли?
        - Это реконструкция по остаткам ископаемых костей. Славка вам разве не рассказывал?
        - Это он прячет. И еще книги у него есть.- Она из-за старого дивана с зеркальцем в спинке достала несколько книг.- Читает тайком и уже одурел, слова какие-то говорит во сне. Даже ест с этими вот книгами.
        Это были книги: В. И. Громова «Что было на Земле миллионы лет назад», Б. А. Трофимова «Жизнь в глубинах веков», И. А. Ефремова «Дорога ветров» о работе палеонтологической экспедиции в Гоби. Где Славка их достал? Вот ведь оказался какой скрытный. Никаких штампов на книгах не было. Значит, не из библиотеки.
        - Может, Славка станет палеонтологом,- сказал я.
        - Кем?
        - Палеонтологом. Палеонтология - это наука, которая изучает ископаемые остатки древних животных и растений.
        - Копать он должен, что ли? Я хочу, чтобы он стал инженером.
        Я понял, что ее беспокоят эти книги. Родители никогда ничего не знают и волнуются совсем не из-за того, из-за чего надо бы. И что Славкиной матери далась эта картинка? Мало ли что Славка может притащить домой. Она, как видно, боится, что он, не дай бог, вздумает стать не инженером, а кем-то другим.
        Славку и в школе мало интересовали физика и математика, но ботанику и зоологию он знал лучше всех. А его мать непременно хотела, чтобы он стал инженером. Что я мог ей сказать? Махмут, это я знаю точно, будет физик, вроде дяди Саши. Вот только не знаю, кем буду я.
        Когда я вышел из подъезда, увидел Тоньку. Она возвращалась откуда-то вместе с Зельцем. Он вел за руль велосипед, а Тонька шла рядом и что-то ему говорила. Зельц уже отрастил прическу и ничем не отличался от остальных пижонов нашего двора. Как быстро он все это усвоил! Интересно, куда они ходили кататься? Считает его балбесом и ходит с ним, а может, уже не считает...
        Увидев меня, Тонька помахала рукой и засмеялась. Я отвернулся от них и пошел к своему подъезду.
        Тонька догнала меня на лестнице. Она немного запыхалась, глаза ее блестели, от нее пахло пылью, пыльные волосы прилипли ко лбу и к щекам.
        - Здравствуй, Валерик. Да подожди, куда ты так летишь?
        Я остановился.
        - Ты был у дяди Альберта?
        - Был.
        - Ну и что?
        - Ничего. Завтра в восемь утра отправляемся.
        - Куда?
        - Не знаю. Если хочешь, приходи.
        - И ты еще спрашиваешь...
        Не оглядываясь, я пошел вверх по лестнице, хотя мне нестерпимо хотелось посмотреть на Тоньку, на ее серые от пыли волосы. Я уже поднялся на площадку четвертого этажа, когда услышал, как Тонька медленно стала спускаться вниз.

* * *
        Прежде чем сесть на корабль, дядя Альберт долго объяснял нам, как следовало себя вести в старом купеческом городе и что говорить.
        - И чтобы никакой самодеятельности.- Он посмотрел на Тоньку.
        Тонька улыбнулась и наклонила голову.
        Дядя Альберт сдержал слово. Впервые за пультом нашего корабля сидел Славка. Сзади я видел его побелевшие, видать от большого волнения, уши.
        Из трюма доносился могучий низкий гул машины. Мы пристегнулись. Дядя Альберт неторопливо докурил трубку и выбил ее о борт, потом положил в карман.
        И вдруг я, цепенея от ужаса, увидел, что Славка передвигает стрелку по шкале времени все дальше и дальше к красной черте - стрелка уже миновала четвертый нуль, пятый, шестой, седьмой, восьмой... Я рванулся к нему, но меня крепко держал брезентовый пояс, сшитый из пожарного рукава. Лихорадочно я стал нащупывать пряжку. И в этот миг щелкнул переключатель.
        Привычного толчка не последовало. К горлу подступило тошнотворное ощущение невесомости. В глазах бешено завертелась зелено-голубая радуга. Потом раздался непонятный плеск, шум, ремень врезался мне в живот, нас ударило, и на корабль хлынула вода. Вода разбросала бы нас в разные стороны, если бы не крепкие брезентовые ремни. Мы упали не то в какую-то протоку, не то в болото. Волны, поднятые кораблем, покатились на отлогий песчаный берег. Мы все были мокры до нитки и опутаны обрывками водорослей. Я начал срывать их с себя и отбрасывать, и вдруг увидел, что вокруг шеи зажмурившейся от ужаса Тоньки обвилась плоская сколопендра. Я схватил ее и отшвырнул далеко в воду. Не знаю уж, сколопендра ли была неядовитой, или я как-то так ее схватил, что она не могла меня укусить, но все обошлось. Тонька открыла глаза и тоже принялась срывать с себя водоросли. Только Славка оцепенело сидел перед пультом корабля и с оттопыренных ушей его свисали тонкие зеленые нити, а с редких волос за шиворот стекала вода.
        Корабль еще несколько раз качнулся из стороны в сторону и замер. Вода успокоилась, и мы начали озираться.
        Дядя Альберт говорил, что мы провалимся в преисподнюю, но то, что мы увидели, мгновенно заворожило нас, как видение волшебной сказки. Прямо из воды поднимались красные и ярко-зеленые хвощи с оранжевыми головками. Выходившие со дна на поверхность растения напоминали мне узоры на замерзшем стекле, только были они не белыми, а зелеными, но такими же причудливыми.
        Вода была прозрачной, голубовато-зеленой, на дне вились густые водоросли, среди них сновали рыбы, сверкая золотой и лиловой чешуей.
        Вода перемежалась сушей, целыми островами из упавших деревьев, к воде подступали то песчаные отмели, то диковинные кустарники.
        Справа метрах в тридцати от нас в воду уходила широкая песчаная коса, а слева из воды поднимались отвесные скалы изумрудного цвета. Я понял, что это какой-то яркий мох плотно облепил камень. Скалы с растущими на их вершинах не то папоротниками, не то пальмами с листьями, похожими на раскрытые веера, отражались в прозрачной воде.
        Песчаная отмель от воды полого поднималась вверх к причудливому лесу. Там росли деревья, увитые лианами. Они походили на тисы, пихты, кипарисы и пальмы. А чуть правее отмели берег захватили низкорослые растения. Плотными ярусами громоздились цветы тончайших оттенков - бледно-розовые, желтые, ослепительно-синие, ярко-красные, с лепестками величиной в ладонь. Дальше на берегу росли деревья с ромбической корой разных цветов - глянцево-коричневой, зеленой, как чешуя, отливающей стальным блеском. Их стволы были похожи то на шары, усеянные цветами, то на бабочек. Многие деревья напоминали пальмы с цветной листвой. Здесь, казалось, ни одно растение не повторялось дважды. Никакое воображение не могло представить более яркой и ошеломляющей природы.
        Над цветами порхали крупные разноцветные бабочки. Их крылья то сверкали, точно перламутровые, то вспыхивали оранжевым и бирюзовым блеском. Низко над нами пронеслась исполинская стрекоза, сухо прошелестели ее полуметровые крылья. Мы даже пригнулись, увидев ее челюсти и радужные глаза.
        В прибрежных зарослях плели сети громадные пауки. В бинокль можно было ясно разглядеть сверкающие неподвижные нити. Над протокой носились неизвестные нам насекомые.
        Воздух был душен и тяжел; над лесом, над бесконечными протоками медленно поднималось жгучее солнце, и повсюду навстречу ему разворачивались жирные листья растений, наплывал душный запах цветущих магнолий.
        Дядя Альберт тронул за плечо Славку. Тот виновато съежился, отстегнул ремни и стал пятиться от пульта корабля. Дядя Альберт сел на его место, осмотрел приборы.
        - Мезозойская эра,- медленно сказал он.- Ты рассчитал точно, мой друг...
        А Славка уже не слышал его, он озирался и что-то беззвучно шептал.
        Со стороны леса с отвратительными криками вылетело несколько перепончатокрылых. Один спустился совсем близко, и мы увидели его почти голый череп и длинную пасть, усаженную кривыми, торчащими вперед зубами. Он резко взмахнул длинным, как хлыст, тонким хвостом с кожистой лопаткой на конце и улетел.
        - Птеродактиль? - спросил я у Славки, Он отрицательно покачал головой:
        - У птеродактилей не было хвостов.
        - Боже, какая мерзость,- сказала Тонька.
        По воде недалеко от корабля пронеслась тень, как от самолета. Мы снова разом подняли головы. Над нами летел ящер таких размеров, что мы замерли затаив дыхание. Он плыл в воздухе неторопливо, едва шевеля черными перепончатыми крыльями.
        - Что это такое? - каким-то сдавленным голосом прошептала Тонька.
        - Птеранодон? - неуверенно спросил Славка.
        Но дядя Альберт лишь отрицательно покачал головой. Он сам был ошеломлен размерами летевшего черного чудовища.
        Увидев нас, ящер резко изменил направление полета и стал снижаться.
        В эти минуты я не думал об опасности. Я только смотрел и смотрел, не веря своим глазам. Я знал по книгам, что самый крупный из найденных в юрских отложениях птеранодон имел размах крыльев всего семь метров. А этот... Этот совсем не походил на птеранодона.
        Вот он пронесся над самой мачтой нашего корабля и стал плавно набирать высоту. Размах его черных перепончатых крыльев был не менее двадцати метров.
        - Уф! - выдохнула Тонька и вытерла рукой взмокший лоб.- Думала, сцапает. Видели, какие когти?
        - А пасть...- заплетающимся языком пролепетал Славка.
        Мы только теперь по-настоящему испугались.
        - Мог ведь броситься...- заметил я. Кажется, мой голос дрожал.
        - Нет,- ответил дядя Альберт, протиравший очки полой куртки.- Мачта ему мешала снизиться. А хватает он, видно, лишь с лета... Интересно, как такой гигант поднимается в воздух? Наверно, только с поверхности моря, да и то при благоприятном ветре. Затем парит на восходящих потоках...
        - Дядя Альберт, сойдем на берег,- еще более тоненьким, чем всегда, голоском запищал Славка.- Мы бронтозавра должны увидеть!
        - А ты посмотри внимательнее на берег и тогда иди,- усмехнулся дядя Альберт, протягивая ему бинокль.
        На золотистом песке отмели резвились крупные серые скорпионы, во всех направлениях бегали черные пауки на длинных ногах, ползали сколопендры. Я видел, как съежились Славкины лопатки.
        - Бронтозавры...- в раздумье сказал дядя Альберт.- Должны быть и они.
        Мы не сводили глаз с леса, ожидая, что оттуда появится одно из тех загадочных гигантских существ, какие дразнили наше воображение со страниц многих журналов, и не заметили, как из воды поднялась голова, похожая на змеиную, с неподвижными глазами и усаженной мелкими зубами пастью.
        Первой ее увидела Тонька и сдавленно вскрикнула. Дядя Альберт одним движением включил двигатель, но тотчас выключил его и стал рассматривать существо, приближавшееся к нам. Это была, по-видимому, какая-то крупная рептилия с рогатой и бугорчатой головой. Мы видели, как под водой волнообразными движениями извивалось ее туловище.
        За первой рептилией всплыла на поверхность вторая, за ней - третья. Они ныряли под днище, пытались вскарабкаться на борт, но лапы их скользили по гладкой обшивке корабля. Вода вокруг нас кипела и бурлила.
        - По-моему, это саламандры...- оправившись от испуга, принялся рассуждать Славка.- Они...
        - Да замолчи ты! - прикрикнул на него Махмут. Он, прищурив свои острые черные глаза, пристально всматривался в прибрежные заросли.
        Что он мог там увидеть? Лес, подступавший к болотам, совсем не был похож на наш. Сомкнутые стволы со свисающими с них лианами подавляли высотой и массой.
        Вдруг один из древесных стволов двинулся, странно изогнулся и снова выпрямился, затем пошел прямо на нас. Мы, забыв уговор «во всем уступать друг другу», тянули каждый к себе бинокль. Но скоро и без бинокля разглядели, что это вовсе не дерево, а шея ящера, двигавшегося среди плотных зарослей к воде.
        - Бронтозавр! - громко зашептал Славка.- Это же бронтозавр, ребята! Это он!
        Но теперь и без Славкиных пояснений я видел, что к отмели движется бронтозавр, живая гора в сотню тонн весом. Дух захватывало от этого зрелища. Однако не столько размеры гиганта нас поразили, сколько его сила. Неторопливые движения исполинского ящера буквально завораживали первозданной мощью.
        Бронтозавр был уже у самой воды, и голова его на длинной гибкой шее уже тянулась к воде, когда из прибрежных зарослей на него бросился затаившийся там хищник, которого мы приняли вначале за упавшее дерево. Это был исполинский зеленый крокодил. На высоких мощных ногах он двигался с молниеносной быстротой. На спине его возле головы рдел короткий красный гребень.
        Я думал, что бронтозавр должен быть малоподвижен и, несмотря на свои размеры, беззащитен. Однако то, что произошло дальше, перевернуло все мои представления об этом мире. Бронтозавр уже почти дотянулся до воды, и вдруг его длинная гибкая шея молниеносным, почти неуловимым движением взметнулась высоко вверх. Челюсти тридцатиметрового хищника с треском сомкнулись, фонтаном взметнулся песок. Зазевайся травоядный гигант на какой-то миг, и голова его оказалась бы в чудовищной пасти хищника. Крокодил снова открыл пасть, гребень его раздулся, он вновь приготовился к нападению. Бронтозавр резко повернулся, и его хвост, словно десятитонный хлыст, обрушился на хищника. Мы были далеко, но и до нас докатилась волна горячего воздуха, словно от взрыва. Хищник рухнул на песок.
        А бронтозавр, поводя гибкой шеей, медленно двинулся вдоль берега, пожирая плотный кустарник, как будто и не было хищника, оставшегося на песке.
        На отмель отовсюду стали выползать плотоядные. Они двигались из леса, выползали из воды, из окружающего кустарника. Это были сравнительно мелкие ящеры - одни, точно кенгуру, прыгали на задних ногах, другие бегали, припадая к земле,- серые, ярко-зеленые, красные, фиолетовые, короткохвостые и длиннохвостые, они, казалось, несли каждый свою нигде более не повторяющуюся форму и окраску.
        Крокодил не двигался, но по его вздымающимся бокам и вздрагивающему красному гребню можно было заключить, что он жив. Масса мелких плотоядных нетерпеливо шевелилась, но держалась от него на значительном расстоянии.
        - Смотрите! - закричал Славка.- Тиранозавр!
        Мы посмотрели, куда он показывал, и замерли. По отмели шел на двух ногах зелено-красный ящер таких размеров, что голова его могла бы достать крышу четырехэтажного дома. Какие-то отвратительные" дергающиеся движения его исполинского туловища, его чудовищная пасть с полуметровыми зубами и мощный хвост - все наводило ужас. Под складками его кожи вздымались и перекатывались могучие мышцы.
        Отмеривая четырехметровые шаги, он приблизился к отмели и остановился.
        Щелкнул затвор фотоаппарата - это дядя Альберт сфотографировал хищника.
        И вдруг тиранозавр бросился вперед. Схватка его с гигантским крокодилом показалась мне жутким сном. Крокодил яростно защищался. Хищники кромсали друг друга зубами, сшибались их извивающиеся хвосты. Они дрались, не издавая ни звука, только трещала и рвалась кожа под их страшными зубами. Этот безмолвный бой закончился победой тиранозавра. Однако победа далась ему нелегко, он весь с головы до хвоста был залит кровью, кровь стекала по его шкуре красными разводами. Крокодил еще дергался, загребая песок широким хвостом, а тиранозавр уже начал его пожирать. Меня едва не стошнило от этого омерзительного зрелища. Челюсти его чавкали и хлюпали, рвали шкуру и мясо, с треском ломали кости. Он глотал и глотал кровавые куски, целые тонны мяса исчезали в его бездонном брюхе. Оно на глазах раздувалось и тяжелело.
        Откуда-то с противным кваканьем налетели птеродактили. Некоторые были размером с ворону, а иные меньше воробья.
        Со всех сторон из зарослей выползали и выползали на запах крови бесчисленные плотоядные. Ими уже кишел весь берег. Они ждали своей очереди, чтобы наброситься на мясо, когда насытится плотоядный гигант.
        На горизонте стали собираться тучи. Они быстро разрастались и шли на нас, широко полыхая молниями, дыша раскатами грома. Ожесточеннее заметались птеродактили, опускаясь все ниже и ниже, и вот уже облепили тушу крокодила, принялись рвать и заглатывать мясо.
        А тиранозавтр поднял страшную, кровавую пасть. Брюхо его раздулось, он тяжело, с хрипом дышал, но не оставлял добычи.
        Дядя Альберт оказался прав. Это действительно была преисподняя, совсем другая планета, с мутным небом и незнакомым жгучим солнцем.
        А тучи надвигались, темные и плотные, как горы. Я никогда не видел таких туч. Они сияли от блеска молний, они двигались бронированной массой, и там, где они шли, гудел сокрушающий деревья ливень.
        - Пора домой,- с сожалением сказал дядя Альберт, последний раз щелкнув фотоаппаратом.
        Глухо загудел двигатель. А ливень уже мчался на нас по протокам сплошной непроницаемой массой; одно за другим с шумом и треском валились в воду деревья. Это была не стена дождя, а стена кромешного мрака. От нее пахло не свежестью, а душным водяным паром, насыщенным электричеством. Все ближе, ближе...
        Дядя Альберт повернул переключатель.
        Я не помню, что было потом... Мне показалось, что наш корабль попал под поезд. От удара неимоверной силы я потерял сознание и, как видно, не скоро пришел в себя. Сначала в уши проник непонятный гул, потом я почувствовал, что задыхаюсь, мне почему-то не хватало воздуха. Я попытался пошевелиться и не смог. С трудом открыл глаза. Передо мной качались красные, синие, желтые и белые нити, задевая меня по носу, по лбу и щекам. Я едва не закричал от ужаса и омерзения, как внезапно понял, что это оборванные провода. Корабль! Что случилось? Я что было сил рванулся из-под навалившихся на меня исковерканных приборов, но не смог даже пошевелить рукой. И тут я услышал над собой мерный стук. Навалившаяся на меня тяжесть медленно поползла вверх. Я поспешно выкарабкался из-под нее и увидел тетку дяди Альберта. Она стояла на коленях и торопливо крутила рукоятку домкрата, поднимая искореженный корпус корабля. По ее лицу струями катился пот.
        - Подсоби-ка,- хрипло попросила она.
        Я лихорадочно принялся крутить рукоятку, попутно соображая, что корабль потерпел катастрофу. Но где? Мы были не в сарае, в спину мне пекло солнце. И откуда здесь эта старуха? Я увидел прямо под рукояткой домкрата ботву моркови. Огород. Но чей? Где? Осматриваться мне было некогда. Каждая секунда могла стоить жизни. И тут из-под обломков корабля вдруг выполз Махмут в изорванной одежде, с окровавленной головой. Он принялся лихорадочно разбрасывать во все стороны металлические и деревянные остатки корабля, поднимал их, извиваясь от натуги, обдирая в кровь руки. И вот появилась голова Славки, взъерошенная, с оттопыренными сверх обыкновения ушами. Глаза его от страха были круглыми, как пуговицы. Он выкарабкался наверх и, как заяц, ошалело побежал по огороду. Вслед за ним из-под обломков выбрались Тонька и дядя Альберт.
        Дядя Альберт быстро осмотрел нас, все ли тут, и сел на обломки корабля.
        За деревьями был наш сарай. Как видно, вода отнесла нас немного в сторону, и мы грохнулись на огород.
        Дядя Альберт сидел, обхватив руками голову, и покачивался из стороны в сторону. Его тетка поспешно, как только могла, сбегала в дом и принесла стакан какой-то лекарственной настойки, мутной и с таким резким запахом, что мы отвернули носы. Дядя Альберт машинально выпил зелье и сразу вскочил:
        - Сколько раз я просил, чтобы вы не давали мне ваших снадобий!
        - Ничего,- ответила его тетка,- вот уже и полегчало.
        Старуха собирала травы, ездила за ними куда-то на пригородном поезде и сушила в своей полутемной комнате.
        - Может, и вы попробуете? - спросила она у нас. Мы, скорее из сочувствия к дяде Альберту, чем из любопытства, согласились.
        Первым выпил Махмут как самый пострадавший и, урча, принялся трясти головой, как котенок, на которого натянули чулок.
        Потом выпил я и почувствовал, что сейчас куда-нибудь очень далеко побегу. Не знаю, какое у меня было лицо, но сквозь шум в ушах слышал смех Славки и Тоньки.
        Славка, выпив зелья, полез под обломки корабля, а Тонька пить отказалась. Лекарство на каждого действовало по-разному.
        - Ваш единственный недостаток в том,- сказал своей тетке дядя Альберт,- что вы все время пытаетесь лечить совершенно здоровых людей.
        - Они тебе только кажутся здоровыми,- ответила его тетя.
        И вот мы, оборванные и грязные, стояли у останков нашего корабля. Он превратился в груду обломков. Дядя Альберт осмотрел то, что осталось от приемника энергии, и опустил голову.
        - На этом наша одиссея закончена,- сказал он и разжал руку. Сквозь пальцы посыпались осколки радиоламп, кусочки металла.- Восстановить здесь ничего нельзя. Даже фотоаппарат не уцелел. Нам никто и не поверит, что мы побывали так далеко.

* * *
        Так закончилась эта история. Корабль разбился вдребезги, и мы, оторвав на память от остатков паруса по небольшому куску ткани, разбрелись в разные стороны. Мы столько видели и столько пережили, что первые дни даже не говорили друг с другом. Каждый занимался своими делами, и каждый молчал, хотя скрывать уже было нечего.
        Я рассказал о нашем путешествии Светке, а она - своему отцу.
        Дядя Саша пригласил меня к себе домой и стал расспрашивать. Слушал, не сводя с меня глаз, улыбался.
        Мы пили чай. Светкина мама смотрела на меня с любопытством и недоумением. Я подробно рассказал и о первом, и о втором, и о третьем путешествии, не пропуская никакой мелочи. Рассказал и про свой сон.
        - Из тебя бы мог получиться неплохой фантаст,- сказал дядя Саша.- Соединить воедино столько в общем-то достоверных подробностей, достоверных с точки зрения истории, палеонтологии, даже антропологии,- это, батенька, говорит о твоих весьма серьезных познаниях...
        Отцу я ничего не рассказал, но он откуда-то узнал о нашем путешествии и спросил:
        - Что за чепуху ты всюду распространяешь?
        - О путешествии в прошлое? - спросил я.
        - Ну да.
        - Это не чепуха. Мы действительно были в прошлом.
        - Но мне-то ты для чего это говоришь? Друзьям - другое дело. Пофантазировать иногда можно. Однако во всем надо соблюдать меру.
        - Почему ты не веришь в возможность путешествия в прошлое?
        - По-моему, ты читаешь слишком много фантастики,- покачал головой отец.- Надо брать в библиотеке книги, которые ближе к жизни. А теперь пойдем к тому человеку, с которым ты якобы путешествовал в прошлое. Я должен с ним поговорить.
        Еще этого не хватало. Такого оборота я, по правде сказать, не ожидал.

* * *
        Дядя Альберт, когда мы пришли, ставил рогульки под нижние ветви двух своих яблонь. Яблок в этом году уродилось удивительно много, они вполне могли обломать сучья.
        Дядя Альберт пригласил нас к столу, стоявшему тут же, в саду, и, раскуривая трубку, внимательно поглядывал на отца. Наконец сказал:
        - Слушаю вас.
        - Это мой сын...- начал отец.
        Над нами шелестели листья вишен, кругом летали бабочки и пчелы. Как я любил этот сад, этот потемневший от дождей деревянный стол с врытыми в землю ножками, сарай, где прежде стоял наш чудесный корабль, старый уютный дом, дядю Альберта...
        - Меня стали серьезно беспокоить кое-какие его высказывания,- продолжал отец,- в частности, касающиеся вас. Он отличник, активист в школе и вдруг начал уверять всех, будто с вами путешествовал в прошлое. Меня это серьезно встревожило.
        - Я вас понимаю,- ответил дядя Альберт.- Но тревожиться вам не о чем. Ведь уроки истории - это тоже своего рода путешествие в прошлое. Не правда ли?
        - Вы правы,- подхватил отец.- Значит, вы организовали у себя что-то вроде исторического кружка?
        - Да, вернее, краеведческого. Теперь ребята многое могут рассказать о прошлом своего города.
        - А вы, извиняюсь, кто по профессии? - спросил отец.
        - Электротехник.
        - Тогда вы, скорее, должны были бы вести электротехнический кружок.
        - Можно и электротехнический.- Дядя Альберт прямо и спокойно смотрел на моего отца.
        - Но вы-то сами,- неловко сказал отец,- не станете утверждать, что путешествовали в прошлое на каком-то корабле с полотняным парусом.
        - Не стану, разумеется,- улыбнулся дядя Альберт.
        - Значит, это результат чтения фантастической литературы,- вздохнул отец.- Ох уж эта фантастика! Детвора прямо-таки помешалась на ней. Некоторые, кроме фантастики, и книг-то других не признают. Вы, наверно, тоже рекомендуете ребятам читать фантастику?
        - Кое-что да. Но я, как и вы, против одностороннего увлечения фантастикой.
        - Я рад, что мы с вами сходимся во взглядах,- сказал отец.
        Ни в каких взглядах они не сходились, и, объясняйся они еще тысячу лет, никакого толку бы не вышло. Надо и мне научиться разговаривать так же, как дядя Альберт. А то я, как дурак, кричу, доказываю то, что нельзя доказать, уверяю всех в том, во что никто не может поверить. Я похож на болтливую сороку, которую никто не принимает всерьез.
        Когда мы возвращались домой, отец ласково поворошил мои волосы и сказал:
        - Серьезный человек Альберт Анатольевич. Я-то, по правде сказать, подумал, не связались ли вы с каким-нибудь проходимцем. Я ничего не имею против вашей дружбы с ним. У него, я понял, нет семьи, вот он и тянется к детворе.
        Мама иначе бы разговаривала с дядей Альбертом, и он с ней говорил бы совсем по-другому. Она бы могла поверить в машину времени.

* * *
        Утром меня разбудил грохот пустых бидонов во дворе и крик молочницы. Эти молочницы кричат каждая на свой манер. У нашей голос пронзительный и такой громкий, что может разбудить мертвого. Когда она принимается вопить свое: «Молоко, хозяюшки, молоко!»- можно подумать, что где-то пожар. В соседнем дворе молочница выкрикивает только одно слово: «Моо-лоо-ко!» - но разделяет его на слоги и каждый слог поет, словно в опере. Это настоящий утренний концерт.
        Я вскочил с постели, кое-как оделся, схватил бидончик и побежал за молоком.
        Возле молочницы уже стояла Тонька с пол-литровой банкой и в калошах на босу ногу.
        Мы купили молока и пошли. Тонька с банкой, а я с бидоном.
        Из окна нижнего этажа выглянул Зельц. Увидел нас и тотчас отступил в глубину комнаты.
        - Всегда за всеми наблюдает незаметно,- сказал я.- Как будто чего-то выжидает...
        - Ничего он не выжидает. Просто не хочет, чтобы мы его видели.
        - А почему?
        - Не знаю. Меня это не интересует.
        - А сама ездила с ним кататься на велосипеде...
        Тонька вдруг улыбнулась. Вообще-то она редко улыбается. И сейчас от ее улыбки мне стало не по себе.
        Мы замолчали. Молча прошли мимо гаражей. Мимо сваленных в кучу пустых ящиков из-под яблок. Только шаркали Тонькины калоши. Я глядел вниз и вдруг почувствовал, что Тонька смотрит на меня. Я почувствовал, что начинаю медленно краснеть, что все больше и больше горят мои щеки и уши.
        Ничего больше не сказав друг другу, мы пошли каждый к себе домой. Уже входя в дом, я посмотрел на соседний подъезд. Тонька стояла с банкой и глядела на меня.
        За завтраком я сказал отцу:
        - Купи мне дамский велосипед.
        Мама, державшая кофейник, пролила кофе мимо чашки. Отец перестал есть и с беспокойством уставился на меня:
        - Почему дамский?
        - Так.
        - Гм...
        Мама отставила кофейник и потрогала мой лоб. Рука у нее была горячая от нагретой ручки кофейника.
        - Я бы купил тебе велосипед с моторчиком,- сказал отец,- если бы не боялся, что ты угодишь под машину. Ты ведь будешь носиться, я знаю тебя.
        - И думать не смей о велосипеде,- сказала мама.- Мы тебе купим электрическую гитару.
        - У меня нет слуха! - закричал я.
        - Во-первых, не кричи. Что это за тон? Во-вторых, откуда ты взял, что у тебя нет слуха?
        - Оттуда, что я все песни пою на один мотив. Светка за живот держится, когда я пою. У меня вообще нет никаких талантов.
        - У каждого человека есть какой-нибудь талант. Но его надо выявить.
        - Мне нужен дамский велосипед!
        - Вообще-то причуда в его духе,- сказал маме отец.
        Из всего этого разговора я понял, что велосипеда мне не видать как своих ушей. Значит, Зельц и дальше будет учить кататься Тоньку, будет помогать ей садиться на велосипед, подталкивать... Я не доел завтрак и ушел в другую комнату. Мама с отцом, конечно, обсуждали мое странное поведение. А странного ничего не было...

* * *
        Уже был на исходе август. До занятий в школе осталось совсем немного времени.
        В последнее воскресенье мы с Тонькой утром отправились в кино.
        Тонька еще больше вытянулась за лето и еще сильнее похудела. Она переросла меня на целых полголовы. На ней были туфли ее матери - белые, с черными застежками. Я украдкой поглядывал на Тонькины туфли. Шла она не спеша. Это тоже было непривычно. Обычно она летела куда-нибудь сломя голову.
        День был теплый и ясный. В небе, как паутинки, сверкали редкие волокна облаков, и где-то там распадался на белые грядки след самолета.
        - Ты о чем думаешь? - спросила Тонька.
        - Знаешь, раньше мне казалось, что путешествие это просто так, что побываешь в прошлом - да и только. Вроде как на экскурсии. Но вдруг оборвалось время... И мы какие-то ненужные пришельцы, а кругом - все чужое и страшное.
        - Правда,- кивнула Тонька.- Даже удивительно, какие мы там стали ненужные. Это страшнее, чем... не знаю даже, что.
        Мы с Тонькой уже не могли думать о своей собственной жизни, не связывая ее с путешествием.
        - И знаешь, я решила стать врачом,- вдруг сказала Тонька.- Мне все снится та девочка... во сне я ее перевязываю...- Она нахмурилась, замолчала. Потом спросила: - А ты?
        - Я?
        А правда, кем же я намереваюсь стать? Как и прежде, до путешествия, я не знал, кем буду, куда пойду после школы - работать или учиться, однако теперь я не знал это совсем иначе. Не знал потому, что боялся ошибиться в выборе.
        - Что же ты молчишь? Я лишь пожал плечами. Но Тонька не отставала:
        - Махмут собирается в физико-технический, Славка думает стать палеонтологом... А ты? Интересно... Ты... и вдруг не знаешь.
        Тонька как-то легко и радостно рассмеялась.
        - Это хорошо, что не знаешь,- с улыбкой заглянув мне в лицо, сказала она.
        Ее каблуки стучали непривычным четким звуком, как живые часы, отсчитывающие секунды настоящей жизни в настоящем времени.
        Какой теплый день... И как жаль, что уже ничего нельзя исправить в прошлом. Но если мы не можем вмешиваться в прошлое, то в будущее ведь можем!
        Я хотел сказать об этом Тоньке, но не сказал, потому что она, по-моему, думала о том же самом.