Библиотека / Приключения / Махален Поль : " Сын Портоса " - читать онлайн

Сохранить .
Сын Портоса Поль Махален


        # Надеемся, что настоящая книга доставит много приятных минут читателям всех возрастов, познакомив их с вариантом развития сюжета трилогии А. Дюма о трех мушкетерах.


^Художник А. Махов^


        Поль Махален
        Сын Портоса

        Глава I
        ОТ ОТЦА К СЫНУ

        Летнее солнце заливало светом тихий пейзаж берегов Луары неподалеку от Сомюра в июле 1678 года.
        Экипаж, следующий из Нанта в Париж, был запряжен шестью хорошими лошадьми, но и у них не хватало сил справляться с жарой и пыльной ухабистой дорогой, хотя все мужчины устало брели пешком, покуда единственная среди пассажиров дама дремала в экипаже. Эти пятеро мужчин были нантским нотариусом, поставщиком корабельного снаряжения, двумя торговцами сардинами из Круазика и полудворянином-полуфермером из прихода Локмариа в Бель-Иль-ан-Мер, памятном читателю по осаде, о которой повествовали страницы нашего романа «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя».
        На фермера юноша походил свободной, даже несколько важной осанкой, загорелым лицом, длинными волосами, падавшими на плечи, и характерным для деревенских жителей этой части Бретании обликом, сочетавшим в себе простоту и хитрость, застенчивость и упорство. На нем был живописный крестьянский костюм: белые шерстяные широко скроенные штаны, кожаные сапоги, расшитые шелком, цветастый жилет и широкополая фетровая шляпа, окаймленная бархатной лентой и украшенная павлиньим пером. Дворянина в молодом человеке выдавали гордая и надменная посадка головы, властный отрывистый голос, природная величавость движений, учтивость речи и элегантность манер. Вдобавок эмблемой аристократического происхождения служила и рапира столь необычайных размеров, что она не соответствовала бы молодости ее владельца, не обладай он сам исполинским ростом и конечностями, свидетельствовавшими о незаурядной силе и ловкости.
        С вершины холма открывался великолепный вид на живописные деревушки, красные крыши и белую крепость Сомюра, но путешественникам было не до красот пейзажа. Нотариус потел с головы до пят, словно вытягивал деньги из должников, поставщик судового снаряжения из Пембефа тяжело дышал, а торговцы сардинами сердито ворчали. При этом, однако, они успевали обмениваться замечаниями относительно рыночных цен, налогов, хорошей и плохой погоды с точки зрения ее влияния на урожай, и опалы, которой подвергся суперинтендант финансов Фуке.[Фуке Никола (1615-1688) - суперинтендант финансов в молодые годы короля Людовика XIV. Галантный кавалер и покровитель искусств, он составил себе колоссальное состояние, расхищая казну. В итоге король отдал приказ об его аресте, который был осуществлен капитаном мушкетеров д'Артаньяном.] Учитывая, что падение этого казначея произошло много лет назад, едва ли можно было рассчитывать на осведомленность сельских жителей в придворных новостях. Молодой человек из Бель-Иля украдкой поглядывал на даму, спящую в карете.
        Толчок экипажа разбудил ее, и юноша, опасаясь быть пойманным на месте преступления, отвел взгляд, устремив его на дорогу. Внезапно он остановился и окликнул возницу, шагавшего рядом с лошадьми.
        - Что это за компания, друг мой?
        Молодой человек указал на отряд из пятерых всадников, появившихся на дороге; их очертания выделялись на фоне ясного неба, подобно фигурам в театре теней. Четверо из них держали на коленях мушкеты, готовые к действию. Пятый, скачущий впереди и, очевидно, бывший командиром, не имел ружья, но солнце сверкало на высовывавшихся из кобуры рукоятках пистолетов и на длинной шпаге, болтающейся на бедре. Появление этого маленького отряда в те времена, когда на дорогах хозяйничали дерзкие разбойники, не предвещало ничего хорошего.
        У Венсана Пакдрю, возницы экипажа, были суровое лицо и бесстрастный взгляд: его хитрость глубоко скрывало притворное простодушие. Нормандские мошенники в ловкости и изворотливости могли дать сто очков вперед всем прочим своим собратьям.
        - Это отряд королевских мародеров, - спокойно ответил он на заданный ему вопрос.
        - Королевских мародеров? - нахмурившись, переспросил юноша. - Странное название, но, несомненно, подходящее, ибо не хотелось бы думать, мэтр Пакдрю, что вы намерены шутить со мной шутки.
        Произнося эту фразу, он положил на плечо нормандца руку такой тяжести, что рыцарь кнута едва удержался на ногах.
        - Боже упаси, почтенный сударь, - ответил он подобострастным тоном. - Я никогда не лгу! Так называют здесь этот полк.
        - Полк, состоящий на королевской службе, именуют подобным недостойным образом?
        - Ничего не знаю, сударь, - ответил возница, придав своей физиономии предельно глупое выражение, - но клянусь, положа руку на сердце, что полк этот никогда не бывал на поле битвы.
        - Не бывал на поле битвы? Тогда с кем же он сражается? Насколько мне известно, провинция Анжу еще не восстала против королевской власти… Как бы то ни было, - продолжал юноша, глядя на своих спутников, которые подошли ближе и прислушивались к беседе со смутным беспокойством, - нам нечего бояться, так как их ровно столько же, сколько нас, - пятеро, и игра будет равной.
        Послышались возражения.
        - Но у нас нет оружия! - воскликнул нотариус.
        - Кроме того, - добавил торговец сардинами, - сражаться - не наше дело.
        - Мы уважаемые торговцы и боимся ударов и ран, как чумы, - поддержал его собрат по профессии.
        - Что касается меня, - включился в разговор поставщик судового снаряжения, - то я не поколебался бы послать в битву моих моряков и служащих, чтобы их там перебили всех до единого, но, к сожалению, они сейчас либо на кораблях в плавании, либо в конторах в Пембефе.
        - Но скажите, мэтр Пакдрю, - осведомился нотариус, - вам известна эта воинственная компания?
        - Известна, хотя я и не могу претендовать на близкое знакомство.
        - Вы имеете в виду, что встречали их ранее?
        - Да, и весьма часто, - ответил нормандец с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. - Фактически, каждый раз, когда проезжал эти места.
        - В таком случае, как они поведут себя по отношению к нам?
        - Не беспокойтесь, - прервал его молодой дворянин. - Нам не придется долго ломать над этим голову, так как они скачут сюда галопом.
        Действительно, маленький эскадрон, пришпорив лошадей, быстро поскакал вперед. На расстоянии ружейного выстрела от путешественников они остановились по приказу командира, который неторопливо двинулся дальше. Остальные выстроились в ряд, перекрыв дорогу. Физиономия каждого была явно отмечена клеймом грабителя. На загорелых щеках красовались нечесаные усы, из-под небрежно свисавших на лоб локонов на путешественников были устремлены наглые взгляды, многочисленные шрамы покрывали лица. Облик «королевских мародеров» довершали их экипировка, одежда и кони - худые, словно библейские тощие коровы.[В Библии (Бытие, глава 41) рассказывается о сне фараона, в котором ему привиделись вышедшие из реки семь тучных и семь тощих коров. Тощие пожрали тучных, оставшись такими же худыми. Иосиф объяснил фараону, что сон означает семь лет изобилия и последующие семь лет голода, во время которых забудется предшевствующее изобилие.] Шляпы были мятыми и поношенными, широкие нагрудники кирас - ржавыми и потрескавшимися, сапоги отчетливо демонстрировали пальцы всадников. В то же время каждый обладал изрядным количеством
оружия.
        Капитан однако не выглядел таким оборванцем. В кружевных манжетах было лишь несколько швов, камзол из пурпурного бархата и алая перевязь только слегка поблекли, а испанские ботфорты оставались почти безупречными. Украшенная новой лентой шляпа с плюмажем была заломлена набекрень, эфес рапиры отполирован до блеска, а во внешности ощущалось нарочитое высокомерие, безотказно действующее на робких и новичков. Под крючковатым носом, напоминающим клюв хищной птицы, топорщилась пара лихо закрученных усов, седеющих на кончиках, губы казались искривленными циничной усмешкой. В окаймленных коричневыми кругами глазах, полуприкрытых отекшими веками, словно отражались все семь смертных грехов.
        Приблизившись к пассажирам экипажа, он заговорил с преувеличенной вежливостью:
        - Господа, прошу вас считать меня вашим самым покорным и преданным слугой.
        - Точно так же вы можете рассматривать и нас, сударь, - ответил нотариус, взяв на себя роль представителя своих компаньонов, дрожащих, как осиновый лист.
        - Ну, так как никто вроде бы не желает представиться, позвольте мне сделать это самому. - Здесь авантюрист поклонился. - Вы видите перед собой шевалье Кондора де Корбюффа, полковника на службе его величества. Говоря «полковник», я выражаюсь фигурально, ибо честь в наши дни не в почете, а между нами, армия настолько скверно укомплектована офицерами, что я и сам едва ли знаю, капитан я или полковник. Что же касается моего полка… хм, вернее отряда, то он в настоящее время состоит из четырех паладинов, которых вы видите за мной, а именно: Взломщика - моего лейтенанта, Вора - моего корнета, Грабителя - моего ординарца, и Карманника - моего горниста.
        Эти странные имена заставили нотариуса задрожать еще сильнее, поставщика смертельно побледнеть, а торговцев сардинами обменяться отчаянными взглядами.
        - Ныне, - продолжал шевалье, - я намерен пополнить список личного состава и набираю рекрутов. Все, в чем я нуждаюсь, - это экипировка, по этой причине я попросил и добился у прево[Начальник городской стражи.] Сомюра чести сопровождать и охранять достойных господ, путешествующих по этим местам.
        - Что? - воскликнул корабельный поставщик. - Вы имеете в виду, что явились только для того?..
        - Чтобы сопровождать вас до города и защищать, если возникнет необходимость, от всех преступных посягательств на ваши жизни и ваши кошельки.
        У всех вырвался вздох облегчения.
        - И все это за ничтожное вознаграждение, - продолжал капитан.
        - Э-э… за какое именно?
        - Размеры будут предоставлены на ваше любезное усмотрение, но так как я должен ограничить щедрость моих клиентов рамками здравого смысла, то каждый заплатит согласно его внешнему виду и средствам.
        - О!
        Чувство удивления, отвращения и ужаса поочередно охватывало слушателей. Один из торговцев сардинами попытался даже явить собой пример героизма.
        - Одну минуту! - возвысил он голос. - Предположим, что мы не нуждаемся в эскорте?
        - Вот именно! - подхватил его коллега. - Предположим, что мы не домогаемся чести иметь вас в нашей компании?
        - В таком случае, - ответил Корбюфф, - я более не отвечаю за ваши драгоценные персоны. Это открывает перед вами весьма мрачную перспективу, так как кругом рыщет немало негодяев, - продолжал он с напускной серьезностью, - у которых оружие куда длиннее совести и которые, повстречавшись с вами в таком безлюдном месте, подстрелят вас без малейших колебаний.
        Капитан отдал приказ своей шайке, после чего послышалось щелканье взводимых мушкетных курков.
        Нотариус едва не свалился без чувств, поставщик вытер рукавом пот со лба, а оба торговца сардинами пообещали своим святым патронам щедрые пожертвования в случае, если им удастся выбраться из этого осиного гнезда живыми и невредимыми.
        Полковник королевских мародеров повернулся к вознице.
        - Ну-ка, Венсан, - приказал он, - живо бери свою книгу и читай мне имена и описания твоих пассажиров.
        Возница, уже державший книгу в руках, начал читать:
        - Мэтр Либиниу, нотариус из Нанта…
        - Отлично! - заметил Кондор с довольной ухмылкой. - Люди мантии, так же как и люди шпаги, состоят на службе у короля. Держу пари, что вы будете только рады возможности пожертвовать сотню пистолей на доспехи для моих героев. Кроме того, в качестве памятного подарка о нашей счастливой встрече, я без колебаний приму часы, которые высовываются из вашего кармана. Мои недавно украли в Париже - в приемной генерального контролера. Господин Кольбер,[Кольбер Жан-Батист (16191683) - министр финансов при дворе Людовика XIV.] увы, принимает у себя весьма пеструю компанию, о чем я имел удовольствие откровенно ему сказать.
        Бросив шляпу на дорогу, он закричал:
        - Мой дорогой нотариус, поручаю вам следить за кассой. Подходите, господа, и расплачивайтесь!
        - Симон Прьер, судовой поставщик из Пембефа, - продолжал возница.
        - Сто пистолей. Я не собираюсь оскорблять уважаемого торговца, оценивая его ниже рыцаря пера. К этой сумме, почтенный Прьер, соблаговолите добавить пару серебряных пряжек, столь ярко сверкающих на ваших башмаках. Мой благородный отец, Иларион де Корбюфф, всегда мечтал увидеть на ногах своего дорого мальчика такие пряжки, а желание отца - закон для сына.
        - Ив Геринек и Пьер Трогофф, торговцы сардинами из Круазика…
        - Пятьдесят пистолей с каждого - улов рыбы в этом сезоне был очень богатым. Кроме того, не забудьте о паре серег, которые вы носите и которые я преподнесу своим сестрам. Надеюсь, господа не принудят меня снимать их самому; у меня тяжелая рука, и боюсь, что прихвачу вместе с этими безделушками по кусочку ушей. - Говоря, он поигрывал кинжалом на поясе.
        Оба торговца и корабельный поставщик поспешили последовать примеру нотариуса, бормоча при этом всевозможные проклятья, покуда достойный возница продолжал:
        - Землевладелец Жоэль из Локмариа…
        - Землевладелец? Где он? - осведомился грабитель, склонившись в седле.
        - Это я, - отозвался юноша в бретонском костюме.
        Как уже говорилось, Жоэль был весьма многообещающим молодым человеком. Гибкий и сильный, он, казалось, являл собой Геркулеса или Самсона в юности. И все же его лицо еще не выдавало будущего атлета, способного задушить гидру или унести на себе городские ворота.[В качестве второго подвига Геркулес уничтожил лернейскую (правда, не задушив ее, а сбив палицей десять голов). Библейский герой Самсон унес на своих плечах ворота города Газы, в которых его подстерегали филистимляне (Книга судей, глава 16).] Пышные локоны обрамляли красивые и правильные черты, в мягком взгляде серых глаз, словно в книге, читались искренность и честность, с губ, над которыми были едва заметны подрастающие усы, такие же светлые, как и волосы, не сходила мальчишеская улыбка, то веселая, то задумчивая.
        Во время предшествующей сцены Жоэль стоял, прислонившись к одному из колес, неподвижный, но полный внимания, - карета, разумеется, остановилась, согласно приказу разбойника.
        - Клянусь гордыней Люцифера! - воскликнул последний, окинув юношу взглядом. - У этого молодого петушка изрядные шпоры! Если он решит пополнить собой численность моего отряда, то я, черт побери, сделаю его своим адъютантом! Что вы скажете на это, приятель? Вы что, не поняли меня? - добавил он, так как Жоэль хранил молчание.
        - Отлично понял.
        - И вы согласны?
        - Нет, потому что не имею желания кончить дни на виселице.
        - У молодого человека есть чувство юмора, - проворчал Корбюфф, кусая усы, - а у меня слабость к веселым парням. Так что даю вам пять минут на то, чтобы принять решение…
        - Какое именно? - спокойно осведомился его собеседник.
        - Поступить ко мне на службу или уплатить компенсацию за потерю рекрута, столь сильного телом и бодрого духом. Ну, есть у тебя кто-нибудь еще? - обратился он к вознице.
        - Да, мадемуазель Аврора дю Трамбле.
        - О Боже, очевидно, какая-нибудь престарелая вдова! Должно быть, она весьма почтенного возраста, если принадлежит к семейству, некогда снабдившему Бастилию комендантом.[Леклер дю Трамбле - знатный дворянский род из провинции Анжу, представителями которого были упомянутый комендант Бастилии и его старший брат Франсуа, в монашестве отец Жозеф - приспешник Ришелье, прозванный «серым кардиналом».] И где же эта почтенная дама?
        - Вы говорите обо мне? - послышался нежный мелодичный голос.
        Открыв дверцу кареты, женщина спрыгнула на песчаную обочину дороги.
        На вид ей было не больше двадцати лет. Ее сильная гибкая фигура сделала бы честь самому роскошному придворному наряду, но сейчас она носила скромное дорожное платье.
        Пышные темно-каштановые волосы напоминали корону, в которой поблескивали золотые блики. Взгляд темных блестящих глаз, казалось, проникал в самое сердце, а пленительная улыбка никого не могла оставить равнодушным. Спокойным шагом, не проявляя ни страха, ни слабости, она подошла к шляпе Корбюффа, почти доверху заполненной взносами ее товарищей по путешествию.
        - Вот, сударь, деньги, которых вы ожидаете, - холодно промолвила она.
        - Прошу прощения, мадемуазель, - приосанившись, заговорил Кондор, - но если бы я увидел вас, то без сомнения пропустил бы впереди этих господ. Хороши бы мы были, черт побери, если б не предоставляли соответствующие привилегии женскому полу, высокому званию и красоте!
        Молодая девушка протянула руку и бросила в шляпу кошелек.
        - Я отдаю вам половину денег, которые везу в город; другая половина принадлежит не мне, а двум сиротам, ради которых я и отправилась в это путешествие с целью вести тяжбу с родственниками и приобрести благосклонность судей. Хочу надеяться, что вы не окажетесь более алчными, чем первые, и более враждебными, чем вторые. - Все это было сказано с достоинством, даже с некоторой надменностью.
        - Клянусь душой, прелестная просительница, - с насмешливой галантностью ответил полковник, подкручивая усы, - что и родственники и судьи капитулируют перед могуществом вашей красоты…
        - Сударь!
        - Таким образом я делаю вывод, что ваши сироты не будут нуждаться в сумме, которую вы желали бы сохранить при себе, и более того, - вам не понадобится бриллиант, сверкающий на вашем точеном пальчике, чтобы умолять и очаровывать.
        - Я не в силах понять…
        - А между тем все ясно: это кольцо чудесно подойдет и для пальчика моей возлюбленной. Вам не следует надеяться лишить меня его, равно как и второй половины суммы, которую вы мне столь любезно вручили.
        Мадемуазель дю Трамбле устремила на разбойничьего капитана понимающий взгляд.
        - Значит, вы намерены отнять у меня эту драгоценность и оставшееся золото…
        - О Боже! Благодарите, что мои требования столь умеренны. Рыцари большой дороги потребовали бы много больше.
        Аврора в отчаянии ломала руки.
        - Повторяю, сударь: я отдала вам все свои деньги - остальные мне не принадлежат. Я представляю…
        Покуда девушка держалась твердо и несколько высокомерно, разбойник прикидывался вежливым, но ее взволнованные мольбы пробудили в нем привычную наглость.
        - Будет вам, - ухмыльнулся он. - Сироты не прогадают, имея такого очаровательного и красноречивого адвоката. Особенно, если вам удастся обзавестись в Париже достаточным количеством щедрых друзей.
        Не понимая смысла его слов и видя, что алчный взгляд негодяя не отрывается от драгоценного камня на ее пальце, Аврора взмолилась.
        - Но это кольцо вовсе не такое дорогое, как вам кажется. Для меня оно ценно просто как подарок…
        - От поклонника, не так ли? Разумеется, это дар любви. Но черт возьми, вам не составит труда приобрести другого возлюбленного, который сделает еще более прекрасный подарок!
        При этих словах девушка гордо выпрямилась, а в ее глазах сверкнул гнев.
        - Трус! Только потому, что никто из присутствующих здесь мужчин не защищает меня, вы позволяете себе оскорблять даму!
        И она закрыла лицо руками, словно обороняясь от дальнейших гнусностей рассматривающего ее головореза. В этой позе она казалась еще более привлекательной, и взгляд Корбюффа внезапно зажегся грубым вожделением. Двинув коня в сторону Авроры, он хрипло воскликнул:
        - Так вы еще показываете здесь коготки? Ну что ж, значит, без насилия не обойтись! Я возьму у вас не только кольцо, но и поцелуй в качестве трофея.
        - Прочь, или ты будешь наказан за свою наглость, мошенник! - послышался громовой голос, и в тот же миг железные руки сжали авантюриста мертвой хваткой, выдернув его из седла, словно он был малым ребенком.
        - Помогите! - завопил полузадушенный негодяй.

        Его четверо сообщников вскинули мушкеты, но Жоэль, ибо это был он, быстрым прыжком очутился между девушкой и полковником королевских мародеров, держа последнего в воздухе на вытянутых руках, словно охотник, показывающий кролика бешено лающей стае гончих, и закрывшись им, как щитом, от пуль, которыми ему угрожали нацеленные на него дула.
        - Ну, что ж - спокойно сказал он, - стреляйте, если хотите, но вы только нашпигуете свинцом вашего главаря.
        - Нет-нет, не стреляйте, во имя дьявола! - в отчаянии простонал Корбюфф.
        Дула мушкетов поднялись вверх, но бретонец не опустил свой щит.
        - Теперь, ребята, - продолжал он с тем же спокойствием, - поговорим о деле. Полагаю, у каждого из вас в ружье по пуле? Ну, я не возражаю купить их - все четыре.
        Послышались протесты, а лейтенант Взломщик нетерпеливо осведомился:
        - Сколько за каждую?
        - За все - то, что мои спутники положили в эту шляпу.
        Четверо бандитов обменялись удивленными взглядами.
        - Все, что вам понадобится сделать, - продолжал тем временем молодой человек, - это разрядить ваши мушкеты вон в ту стаю птиц, и я тотчас передам вам вашу добычу. В противном случае берегитесь: при малейшем признаке сопротивления я сверну шею вашему капитану или полковнику - чины мне безразличны, когда я сворачиваю шею стервятникам, - а потом перебью его трупом вас всех - каждого в свою очередь, говоря словами моего достойного наставника, священника из Локмариа.
        Во время этой тирады несчастный Корбюфф являл собой предельно жалкое зрелище. Куда только подевалась его циничная и зловещая усмешка! Маска хвастливого забияки упала, представив на всеобщее обозрение злобного труса. Тщетно извивался он в железных руках своего противника, которые, словно щипцы, по-прежнему держали его, защищая грудь бретонца от пуль грабителей. Последние совещались вполголоса.
        - Ладно, по рукам, - заявил наконец Взломщик, сделав знак своим товарищам, после чего все четверо одновременно выпалили из мушкетов в воздух.
        - Берите деньги, - сказал Жоэль, пнув шляпу носком сапога.

«Лейтенант» проехал вперед, спешился и схватил шляпу. Снова поспешно сев на лошадь с той же скоростью, он однако не вернулся к друзьям, поджидавшим его с жадными взглядами, а дал шпоры коню, свернул налево, перескочил канаву, отделяющую дорогу от луга, и поскакал прочь по полям.
        - Мошенник! Предатель! Держите его! - завопили Вор, Грабитель и Карманник, протестуя таким образом против присвоения общего достояния, после чего, повинуясь внезапному импульсу, одновременно поскакали в погоню.
        - Отдай наши деньги, ворюга! - хором орали охотники на человека.
        - Наши деньги! - словно эхо, вторили им нотариус, судовой поставщик и торговцы сардинами, глядя, как похититель шляпы и ее содержимого, а также его преследователи исчезают за горизонтом.
        Тем временем Жоэль поставил на ноги доблестного рыцаря большой дороги Корбюффа, все еще корчившегося в его руках.
        - Теперь, мой капитан головорезов, покажите нам вашу шпагу. Не хочу убивать вас, не позволив защищаться.
        - Господин Жоэль, прошу выполнить одно мое желание.
        Услышав голос прекрасной путешественницы, юноша быстро обернулся. Так как это обращение сопровождалось благодарным взглядом, сердце нашего победителя затрепетало в груди, а щеки покрылись румянцем волнения.
        - Буду счастлив выполнить любое ваше желание, - горячо отозвался он, с почтением сняв шляпу.
        Настала очередь дамы покраснеть и опустить глаза.
        - Позвольте ему уйти, - указала она на королевского мародера. - Я прошу об этом, как о любезности.
        - Этому плуту? - воскликнул наш герой, качая головой. - Но, мадемуазель, ведь негодяй оскорбил вас, и я должен расправиться с ним у ваших ног.
        - Вот как? - прервал Корбюфф, пытаясь держаться вызывающе. - Вы, очевидно, думаете, что если вам удалось внезапно стащить меня с седла, то… - Не договорив, он положил руку на эфес шпаги, но медленно и без особого энтузиазма, видя, что его противник уже наготове.
        - О, не сражайтесь! - снова вмешалась Аврора.
        - А почему? - возразил молодой человек.
        - Разве вы не дали мне слово?
        Но наш герой был упрям, как все бретонцы.
        - Будьте уверены, - сказал он, - что если бы речь шла обо мне одном, я б подавил гнев, но ведь оскорбление нанесено даме. Старый солдат, который воспитал меня, часто повторял: если кто-нибудь обращается с женщиной без должного уважения в присутствии дворянина, его шпага должна сама собой выскакивать из ножен, и не возвращаться в них, покуда не будут принесены извинения.
        - Так значит, вы отказываете мне?
        - О, пожалуйста, просите меня о чем-нибудь другом.
        - В настоящий момент это моя единственная просьба. Скажите, вы дворянин?
        Помедлив, юноша с гордостью ответил:
        - Я дворянин со стороны отца.
        - А я, - Йоланда Анриетта Аврора дю Трамбле, дочь барона Луи Максимилиана дю Трамбле, бывшего почетным советником и представителем маршалов Франции в провинции Анжу, где мы сейчас находимся. Именем моего отца и моим собственным, а также суда чести, который он представлял, и всего дворянства, подчиненного его юрисдикции, я запрещаю вам скрещивать шпагу с этим забиякой-капитаном…
        - О! - запротестовал Корбюфф.
        - И заметьте: это уже не оказание мне любезности, ибо то, что я сказала, обязывает вас повиноваться так же беспрекословно, как если бы сержант полиции коснулся вашего плеча своим увенчанным короной жезлом, - я обращаюсь к вам именем короля и именем чести. Поставить себя на одну ногу с подобным субъектом означает лишиться дворянской чести, потерять самоуважение и достоинство, завещанное вам вашими предками, наконец, нанести сословию, к которому мы оба принадлежим, оскорбление, в сто раз более ужасающее, чем то, за которое вы так упорно стремитесь отомстить, - оскорбление, - закончила девушка, - которое я не прощу, покуда буду жива!
        Едва Аврора напомнила Жоэлю о его дворянской чести и знатных предках, лицо юноши покрылось румянцем, он был удивлен и смущен эффектом, который произвели на него эти слова. С другой стороны, он имел слабое представление о знаменитом трибунале по вопросам чести, учрежденном в прошлое царствование с целью предотвращать дуэли между имеющими право носить шпагу и часто прекращавшем ссоры после рассмотрения жалоб.
        - Согласен, - сказал Жоэль, выслушав девушку, и впечатленный ее решительным тоном, вложил шпагу в ножны. - Убирайся! - обратился он к Корбюффу, - и благодари даму за то, что я позволил тебе уйти целым и невредимым!
        Пока юноша беседовал с Авророй, разбойник успел сесть на коня. Остальные путешественники не обращали никакого внимания ни на него, ни на разговор молодых людей. Они все еще глазели туда, где скрылись их «бедные денежки», благодаря заботам изобретательного Взломщика, которого тщетно преследовало на своих тощих клячах трио других бандитов.
        Что касается возницы Пакдрю, то он рылся в пыли, надеясь найти хоть одну из украденных монет.
        Ответом на обращение Жоэля был радостный крик Корбюффа, который, очутившись в седле, взял уздечку в зубы и вытащил из каждой кобуры по пистолету.
        - Так вы проявили ко мне милосердие, дорогие голубки? Но я не собираюсь отвечать вам тем же!
        Прицелившись, он одновременно выстрелил из обоих пистолетов. Но молодой человек с быстротой молнии закрыл собой девушку. На лбу его появилась полоска крови; пошатнувшись, он прижал руку к груди. Аврора громко вскрикнула.
        - Прощайте, мой Гектор![Персонаж «Илиады» Гомера, сын троянского царя Приама.] - воскликнул разбойник со злобным торжеством. - Что касается вас, дорогая, то в следующий раз, надеюсь ничто не помешает нашей счастливой встрече!
        Пришпорив коня, он помчался, как стрела, так что стоявшие на его пути нотариус, торговцы сардинами и корабельный поставщик покатились в пыли. Прежде чем самый легкий из них смог подняться на ноги, Кондор был уже далеко. Справедливости ради скажем, что все они, вместо того, чтобы устремиться в погоню, бросились на помощь юноше, которого поспешил поддержать Пакдрю. Но в этот момент случилось неожиданное: на землю упал не раненый Жоэль, который удержался на ногах и отверг предложенную помощь, а девушка. При виде крови, струящейся из раны на лбу ее защитника, сердце Авроры сжалось от боли. Она закрыла глаза, смертельно побледнела и стала падать так быстро, что молодой дворянин едва успел подхватить ее. Вне себя от беспокойства, вызванного этим внезапным обмороком, забыв о собственном ранении, он склонил над девушкой покрытое кровью лицо.
        - Мадемуазель, придите в себя! Что случилось? Куда вы ранены? Во имя неба, говорите, умоляю вас!
        Но ответа не последовало: обморок Авроры сменился истерикой. Судорожные движения сотрясали ее руки и ноги, из груди вырывался протяжный стон. Пакдрю и путешественники суетились вокруг, предлагая свои услуги.
        - Похлопайте ее по спине, - изрек возница.
        - У кого есть нюхательная соль? - осведомился нотариус.
        - Стакан сидра приведет ее в чувство, - посоветовал Геринек.
        - С перцем и пряностями, - добавил его товарищ.
        Наиболее простое средство было предложено судовым поставщиком.
        - Самое лучшее - плеснуть на нее холодной водой.
        В этот момент послышался звук приближающегося по дороге экипажа.
        - Если там есть врач, тогда все в порядке, - заметил нотариус.
        Все обернулись, дабы увидеть, что небеса - или нечто иное - посылают им.



        Глава II
        ДВА СТАРЫХ ДРУГА

        Когда произошло столкновение с разбойниками, приближавшаяся карета находилась всего в четверти мили от наших путешественников. Она была запряжена четверкой первоклассных почтовых лошадей, чьи копыта высекали искры из дорожных камней. Вокруг галопировало полдюжины рослых смуглых лакеев, отличавшихся военной выправкой, при шпагах и с мушкетами на седельных луках.
        Внутри кареты на заднем сиденье расположился старый дворянин, все еще носивший волосы до плеч, длинные усы и эспаньолку по моде царствования Людовика XIII.
        Этот достойный господин обладал весьма примечательной внешностью. Его орлиный профиль сохранил красоту: широкий лоб, придававший лицу величественное выражение, совершенную линию рта, чудом дожившие до столь преклонного возраста великолепные зубы, угловатый и выдающийся вперед, но безупречный по форме подбородок, а блестящие темные глаза и точеные изящные руки и ноги составили бы предмет гордости любой принцессы. Он был облачен в черный бархат, маленькая шапочка, очевидно, прикрывала выбритую, как у священника, макушку.
        Тем не менее волосы на его голове были белыми, как снег, а усы и бородка - почти такого же цвета. Хрупкая фигура, казалось, вот-вот переломится надвое. Желтоватый цвет лица удовлетворил бы вкус любителя древностей. Нос был скорее крючковатым, чем орлиным, лоб - изборожденным морщинами, а губы - столь тонкими, что рот выглядел, как ножевой разрез. Опущенные отекшие веки скрывали пламенный взгляд, а воскового оттенка руки потрескивали в суставах, словно конечности скелета, наполовину утопая в пышных кружевах.
        Напротив пожилого дворянина, на переднем сиденье, дремал другой старик, отличавшийся от первого тучностью и дородностью.
        С дворянином он держался, как старый слуга - фамильярно и одновременно почтительно. Возраста он был того же, что и его господин, и также был одет в черный костюм, напоминавший церковное одеяние. Он с достоинством носил его на своем округлом теле, которому сытое житье придало облик монастырского настоятеля добрых старых дней. Физиономия его была под стать фигуре. Одутловатые щеки скрывали маленький курносый нос, подбородок казался растущим не из человеческой плоти, а из груды слоеного теста, грозящего ослепить старика своим количеством. Волосы, такие же седые, как и у его попутчика, были коротко острижены в кружок (что придавало ему ханжеский вид), на лбу почти соприкасаясь с бровями. Мы должны напомнить читателю, что лоб этого персонажа, даже в те времена, когда он был более открыт, никогда не превышал полутора дюймов.
        В тот момент, когда мы приступили к их описанию, хозяин сидел, задумавшись, а слуга все еще дремал.
        - Господин Базен! - воскликнул дворянин, когда карету тряхнуло.
        - Ваше преосвященство звали меня? - пробормотал лакей, открыв глаза;
        - Вы забываете, мой дорогой Базен, - с улыбкой ответил дворянин, - что я уже не
«преосвященство», что прошло уже много лет с тех пор, как я был епископом ваннским, и что я отказался принадлежать к Воинствующей церкви, предпочитая спасению других заботу о собственной персоне.
        - Боюсь, - вздохнул толстяк, - что последней цели вы достигли бы скорее путем покаяния, в то время как мы покинули Мадрид, где жизнь текла столь безмятежно, и скачем, не разбирая дороги, вместо того, чтобы проводить в молитве и покое остаток дней, которые нам отведено прожить в этом мире.
        - Должен заметить, в связи с вашим замечанием, что мы движемся очень медленно, а мне нужно прибыть к месту назначения как можно скорее. Попросите форейторов поторопиться!
        - Но мы едем окольным путем! Дорога ухабистая, и лошадь может свалиться. Вашему превосходительству следует помнить, что если карета опрокинется, то в вашем возрасте это происшествие может оказаться роковым.
        Его превосходительство беспечно пожал плечами.
        - Говорите за себя, мэтр Базен. Вам, действительно, семьдесят пять лет, а мне только дважды по тридцать восемь - я уже неоднократно повторял вам это!
        - Но, господин герцог…
        - Стоп! - нетерпеливо прервал герцог д'Аламеда. - Делайте, что вам говорят, и перестаньте именовать меня титулом, который привлечет внимание любопытных. Помните, что я должен сохранять строжайшее инкогнито, покуда мы не доберемся до Парижа.
        - Тогда как же мне вас величать?
        - Называйте меня шевалье д'Эрбле.
        - «Называйте меня шевалье д'Эрбле», - повторил слуга, ломая в отчаянии руки. - Боже милостивый, как во времена скачек во весь опор, дуэлей и прокалывания людей шпагой и кинжалом! В самом деле, почему бы моему господину не возвратить вместе с прежним именем и старые привычки, шпагу, сапоги и плащ королевских мушкетеров?
        Пожилой дворянин покачал головой.
        - Нет, Арамис более не существует, - прошептал он, словно обращаясь к себе самому. - Он мертв, как и его три друга, брата и товарища по оружию! Арамис обратился во прах вместе с Атосом, Портосом и д'Артаньяном. Как могло произойти, что ни один из них не оставил сына или хотя бы дочери, которые унаследовали бы их славное имя? Мне кажется, что где-то все же должна существовать искра этой славы? О, если бы это было так, с какой бы радостью я лелеял ее и раздул в яркое пламя, дабы люди, озаренные его светом, могли постичь тот блеск, который мы четверо отбрасывали на корпус королевских гвардейцев и на всю французскую нацию! - Вслух же он сухо произнес: - Повторяю: в настоящее время я желаю именоваться шевалье д'Эрбле.
        - Ваше желание будет исполнено, - проворчал толстяк, чьи солидные габариты, в отличие от его товарища по должности, достойного Мушкетона, не сопутствовали добродушию и жизнерадостности. - Сказано достаточно. Подчинимся приказам… ээ… шевалье. Но если мы собираемся снова окунуться в жизнь, полную приключений, то я вручу вам прошение об отставке. Несмотря на возраст, не имею ни малейшего желания так скоро соединиться в вечной жизни с моими бедными друзьями, Планше, Гримо и Мушкетоном, которых безвременно отправило туда чувство долга, навлекшее на них жестокие удары!



        Глава III
        СТРАННЫЙ ЛЕКАРЬ

        Как мы уже упоминали, шум приближавшейся кареты всполошил путешественников, суетившихся рядом со стоящим экипажем над мадемуазель дю Трамбле. Спустя несколько минут в облаке пыли появилась карета шевалье д'Эрбле, быстро мчавшаяся вперед с грохотом, подобным раскатам грома. Когда она приблизилась к находившимся посреди дороги даме и ее спутникам, форейторам и эскортирующим лакеям пришлось пустить лошадей, чьи удила были белыми от пены, в обход.
        - Прочь с дороги! - закричали лакеи и форейторы, в то время как пожилой дворянин осведомился, высунувшись из окна:
        - В чем дело?
        - Стойте, кто бы вы ни были, - заговорил Жоэль, - и помогите нам. Этой молодой даме плохо.
        - Даме плохо? Придержите лошадей, ребята! Сию минуту, сударь, я буду к вашим услугам.
        Приказание было исполнено. Дверь кареты открылась, и шевалье соскочил на землю с легкостью, удивительной для его возраста. Быстро подойдя к нашему герою, он с удивлением воскликнул:
        - Вы ранены?
        - Пустяки - просто царапина. Прошу вас, не обращайте на меня внимания.
        Старый дворянин устремил на открытое и честное лицо Жоэля такой взгляд, будто юноша напомнил ему кого-то, однако вскоре его внимание привлекла поразительная красота девушки, находившейся в объятиях бретонца. Отвернувшись от молодого человека, шевалье не смог сдержать восторженного восклицания.
        - Будьте спокойны, - сказал он после краткого осмотра. - Никакой опасности нет. Девушка просто под воздействием нервного приступа, часто вызываемого у особ женского пола сильными эмоциями. Не будучи великим лекарем, я все же полагаю, что смогу исцелить ее. - Возвысив голос, он позвал: - Эй, вы, Эстебан, Педрильо, принесите мантию, а вы, Базен, дайте мне мою дорожную аптечку.
        Требуемые предметы тотчас были принесены.
        - Расстелите мантию на земле и положите на нее молодую даму, - продолжал импровизированный лекарь. - Вот так! Теперь кто-нибудь встаньте на колени рядом с ней и поддерживайте ей голову.
        Жоэль никому не мог уступить выполнение этих распоряжений. Шевалье д'Эрбле вынул из своего чемоданчика нож с бронзовым лезвием и маленький хрустальный флакончик. Склонившись над мадемуазель дю Трамбле, он с величайшей осторожностью разжал ей ножом зубы. Преодолев спазм челюстных мышц, шевалье поднес флакон к губам девушки, влив в полуоткрытый рот две капли содержащейся в нем жидкости. Вскоре румянец начал возвращаться на бледные щеки Авроры, дыхание стало легче, стоны и судороги прекратились.
        - Разве я не говорил вам? - заметил неожиданный помощник, поднимаясь на ноги. - Это успокаивающее средство отлично действует в подобных случаях. Теперь наша больная вне опасности.
        - Но она еще не открыла глаза, - возразил бретонец.
        - Потому что вслед за возбуждением естественно наступает прострация, но мадемуазель будет недолго приходить в себя, и ей не стоит бояться последствий этого неприятного явления, которое, как я уже говорил, весьма свойственно ее полу. Но, - продолжал шевалье, снова почувствовавший необъяснимый интерес к молодому человеку, - не считаете, что и вашей раной также следует заняться?
        - Раной! - воскликнул Жоэль, беспечно махнув рукой. - Повязка, пропитанная водой с солью, не оставит от нее и следа. Это всего лишь царапина - пуля просто скользнула по виску.
        - Но в вас выстрелили дважды, - заметил нотариус с профессиональной точностью.
        - Что же стало со второй пулей? - поинтересовался Симон Прьер.
        - Мне кажется, она попала вам в грудь, - подхватил возница.
        - Мы даже видели, как вы пошатнулись, - добавили оба торговца сардинами.
        После заявления, что даме не грозит опасность, юноша, казалось, вновь обрел присущее ему добродушие.
        - Да, - весело подтвердил он, - мошенник хорошо прицелился. Пуля ударила меня под ребра, но расплющилась о кожаный пояс, скрывающий надежно, как в банке, мое маленькое состояние в пятьсот ливров. Если бы это были бумажные деньги, пуля, наверняка, продырявила бы их, и мой желудок дал бы течь, что, по-видимому, помешало бы нормальному пищеварению. А так я отделался ушибом, хотя удар был довольно сильный.
        - Поздравляю вас со спасением, - искренне произнес пожилой дворянин. - Вы поместили деньги в такое место, где они сослужили вам хорошую службу! Я знал только одного человека, способного устоять на ногах при таком ударе. Мне бы хотелось узнать все о случившемся, - продолжал он, взглянув на большие старомодные часы, украшенные бриллиантами, - но время не ждет, а наша пациентка, кажется, все еще требует внимания. Кстати, это ваша сестра? Или вы имеете счастье назвать ее невестой?
        - Я познакомился с ней, путешествуя в ее обществе последние двадцать четыре часа.
        - Вам известно, куда она едет?
        - Думаю, в Париж, как и все мы.
        - Среди присутствующих здесь есть ее родственники?
        Окружающие отрицательно покачали головами.
        - В таком случае, - заявил шевалье, - я предлагаю доставить мадемуазель в безопасности к месту назначения.
        - Вы хотите забрать ее? - воскликнул Жоэль.
        - О, - улыбаясь ответил хозяин Базена, - только до цели путешествия. Где вы будете менять лошадей в Сомюре? - спросил он у Пакдрю.
        - В гостинице «Золотая цапля» на улице Сен-Жан, где путешественники остановятся передохнуть.
        - За сколько времени можно туда добраться?
        - По крайней мере, за час.
        - Ну, вы найдете там свою попутчицу, доставленную в моей карете, примерно за час до вашего прибытия. Это время понадобится ей, чтобы отдохнуть и принять помощь служанок, которая может потребоваться даме в подобном состоянии.
        Кучер поклонился, словно говоря: «Как будет угодно вашей милости».
        Д'Эрбле махнул рукой слугам, приказывая внести девушку в его карету.
        - Усадите ее на мое место, - сказал он. - Я сяду рядом с Базеном на переднее сиденье.
        Когда два лакея направились к мадемуазель дю Трамбле, чтобы выполнить распоряжение, Жоэль шагнул вперед, встав между ними и девушкой, все еще лежащей без чувств на мантии.
        - Но… - неуверенно начал он.
        Пожилой дворянин устремил на него такой надменный взгляд, что молодой человек умолк, не в силах продолжать свой протест.
        - Мой юный друг, - спокойно произнес шевалье, - надеюсь, мне не придется спрашивать, по какому праву вы намерены воспрепятствовать этому акту милосердия?
        Пристыженный Жоэль опустил голову.
        - Не нужно оправданий! - продолжал шевалье д'Эрбле, покуда лакеи вносили Аврору в карету. - Я принимаю в качестве извинения сожаление, написанное на вашем лице, и искренне прощаю сомнение в том, что дама будет в полной безопасности под моей опекой.
        Примерно полчаса спустя карета шевалье остановилась у гостиницы «Золотая цапля» в Сомюре.
        Топот лошадей, тяжело дышащих, с вздымающимися, покрытыми пеной боками, звяканье колокольчиков на их шеях, щелканье кнутов форейторов и крики спешившихся лакеев
«Эй, кто-нибудь!» побудили хозяина, мэтра Эрмлена, его жену, двух дочерей и всех домочадцев выбежать навстречу путешественнику, чье прибытие было столь шумным и великолепным.
        - Мне нужен хозяин, - потребовал из кареты шевалье д'Эрбле.
        - Это я, сударь, - ответил мэтр Эрмлен, продолжая кланяться, словно цирковой клоун.
        - Приготовьте лучшую постель в вашей лучшей комнате.
        - Конечно, ваша милость. - И хозяин добавил с гордостью: - Лучшая постель, сударь, находится в лучшей комнате - то есть в моей собственной.
        Оставив это заявление без внимания, шевалье спустился на землю и, обернувшись, галантно предложил руку мадемуазель дю Трамбле.
        - Пойдемте, дитя мое.
        Девушка также вышла из кареты - она уже полностью пришла в себя, но нуждалась в поддержке, будучи слабой и бледной после недавнего шока.
        - Право, сударь, я не знаю, как отблагодарить…
        - Ни слова об этом! - прервал старый дворянин, приложив палец к губам. - Ваш лекарь категорически запрещает вам утомлять себя разговорами. - Подозвав хозяйских дочерей и горничную, он велел им позаботиться о даме. - Покажите мадемуазель комнату, которая предоставлена в ее распоряжение. Мой лакей будет сопровождать вас, чтобы дать знать, если потребуется мое присутствие. Идите, моя очаровательная пациентка, - обратился шевалье к Авроре, - и отдохните как следует, ибо вы в этом нуждаетесь. Я сообщу вам, когда сочту, что вы в состоянии возобновить путешествие. И тогда я позволю вам выразить мне благодарность за услугу, которую, как бы то ни было, любой дворянин оказал бы вам на моем месте.
        С признательностью улыбнувшись ему, мадемуазель дю Трамбле вошла в гостиницу, опираясь на руку госпожи Эрмлен, за которой следовали ее дочери, а также Базен, ворчавший что-то себе под нос по поводу приключившейся с ними истории и свалившейся на него ноши.
        Шевалье намеревался удалиться к себе, когда какой-то человек, сидящий на каменной скамье у двери, встал и поклонился ему.
        - А! - воскликнул пожилой дворянин. - Если не ошибаюсь, мы повстречали в Сомюре господина де Буалорье. Впрочем встретиться с вами приятно в любое время и в любом месте.
        - Позвольте мне также выразить удовольствие, - ответил Буалорье, кланяясь вновь, - от неожиданной встречи с…
        - Шевалье д'Эрбле, - окончил за него путешественник, многозначительно подчеркивая титул, которым он желал именоваться.
        Кивок Буалорье подтвердил, что он понял намек. Это был уже немолодой человек, лицо которого свидетельствовало о серьезности и сдержанности. Обутый в сапоги со шпорами, словно королевский курьер, он был облачен в бархатный охотничий костюм и шляпу с пером и лентами. Пожав руку вновь прибывшему, Буалорье заговорил громким голосом, с явным намерением быть услышанным:
        - В этом городе у меня назначено свидание с другом, с которым я собирался поохотиться на оленей, но какие-то дела, должно быть, задержали его в поместье, так что я тщетно прождал два дня.
        - И вы отчаянно скучаете?
        - Вот именно! Я уже начал терять терпение и хотел покинуть город.
        - Если у вас нет возражений, то вы могли бы оказать мне честь и составить компанию на этот вечер.
        Продолжая непринужденно беседовать, оба направились в столовую.
        - Соблаговолят ли господа отобедать под моей крышей? - осведомился хозяин, кланяясь важным постояльцам так, словно его спинной хребет был на шарнирах.
        - Будь я проклят, но ваш вопрос отлично выражен, - заметил шевалье, - и отдает придворными манерами. Никак не ожидал найти в Сомюре Версаль!
        - Дело в том, - с гордостью ответил хозяин, - что я не всегда жил в сельской местности - ранее я был поваром маркиза де Вильруа.
        - Королевского конюшего и одного из самых больших гурманов во всей Франции? Разрази меня гром, здешняя пища обещает быть весьма аппетитной! Не хотели бы вы отведать ее вместе со мной, мой дорогой господин де Буалорье?
        - Как вы можете в этом сомневаться? С величайшей охотой! Сидеть с вами за одним столом будет для меня и честью, и удовольствием.
        - Тогда решено, - заявил господин д'Эрбле, оборачиваясь к хозяину. - Мы будем обедать, друг мой. Подавайте еду через полчаса и действуйте не опасаясь, что мы станем слишком пристально изучать счет. Отправляйтесь на кухню! А тем временем этот дворянин и я возобновим старое знакомство.
        - Иду, господа, и клянусь, что вы будете довольны. - И обрадованный хозяин-повар удалился со множеством поклонов.



        Глава IV
        КАК КОРОЛЕВСКИЕ ФАВОРИТКИ ПОКИДАЮТ ЭТОТ МИР

        Как только дверь за хозяином закрылась, пожилой дворянин быстро повернулся к своему гостю и тихо осведомился, оставив недавний игривый тон:
        - Полагаю, вы прибыли сюда с единственной целью повидать меня, не так ли, Буалорье?
        - Совершенно верно, господин герцог, - последовал почтительный ответ.
        - И вы приехали по поручению отца Лашеза, королевского духовника?
        - Это он указал мне путь, которым вы решили следовать в Париж.
        - Морской путь - через Байонну и Сен-Назер…
        - Он и послал меня к вашей светлости, а я стал поджидать вас в этом городе, так как был уверен, что здесь наша встреча не привлечет внимания.
        - Вы поступили правильно. Ибо по крайней мере некоторое время мое возвращение во Францию должно храниться в тайне от короля и двора. Вы привезли мне новости?
        - Да, монсеньер.
        - И судя по вашему тону, серьезные?
        - Весьма серьезные. Судите сами - королевская фаворитка мертва.
        - Мадемуазель де Фонтанж мертва?
        - Увы, это так!
        - Ей ведь едва ли больше двадцати! Ужасно! Это не может быть правдой!
        - К сожалению, это правда, и я уполномочен преподобным отцом познакомить вас с обстоятельствами таинственного происшествия.
        - Вы говорите, таинственного?
        - Да, в этой истории будет нелегко разобраться.
        Нахмурившись, путешественник опустился на стул. Взмахом руки он пригласил курьера сесть и вновь заговорил, склонившись к собеседнику, как будто опасался, что стены имеют уши.
        - Ну, довольно фантазий! Мне нужны факты. Расскажите мне все, не опуская никаких подробностей, которые могли бы просветить меня.
        - Новая Лавальер, - медленно начал Буалорье, - совершила три ошибки: она оскорбила госпожу де Монтеспан, выставляя напоказ свой триумф - то, что она отвоевала у нее короля, и гордая Атенаис…
        - Я знал ее, как мадемуазель де Тонне-Шарант, - вмешался слушавший его рассказ.
        - …не смогла этого простить. Второй ошибкой было то, что она взяла к себе на службу лакея, ранее состоявшего в услужении у ее побежденной соперницы, а третьей - что однажды вечером, когда ей было жарко и хотелось пить, она приняла из рук этого парня чашку молока и выпила ее залпом.
        Тот, кого некогда именовали Арамисом, не отличался чувствительностью. Сердце его засохло, как и у всех стариков, которые ранее были ярыми поклонниками прекрасного пола и имели у него успех. Без содрогания слушал он трагическую историю несчастной
«королевы на день», безжалостно вырванной из жизни в самом расцвете молодости, красоты и монаршей благосклонности.
        - Так-так, - всего лишь заметил он. - Должен сказать, что вы выдвинули ужасное обвинение.
        - Это не мои домыслы, а всеобщее мнение, неофициально циркулирующее при дворе и в городе. На такой вывод указывают обстоятельства, обнаруженные в ходе дознания. Его величество поручил министру полиции Ларейни и его Огненной палате[Огненная палата - следственный орган, учрежденный Людовиком XIV для тайного разбирательства в истории с парижскими отравителями.] расследовать историю с массовыми отравлениями, ужаснувшими всю столицу.
        - И что показало это расследование?
        - Твердо установлено, что госпожа де Монтеспан пыталась устранить соперницу при помощи отравленной одежды и перчаток, которыми ее снабдили два негодяя, а именно: слуга по имени Романи и приказчик лионского торговца шелком по имени Бертран, и после обращения к профессиональной отравительнице, известной под кличкой Ла Филастр, маркиза решила в деле избавления от мадемуазель де Фонтанж положиться на небезызвестную Ла Вуазен, сама оставаясь в тени. В качестве сообщницы она использовала свою служанку Дезейе.
        - Разве эта Ла Вуазен не была судима, приговорена и казнена?
        - Да, монсеньер, и весьма поспешно, дабы она не заговорила.
        - А я думал, ее подвергли пытке, чтобы развязать язык…
        - Так и поступили, монсеньер, но согласно пришедшему из Сен-Жермена приказу короля, ее показания были записаны отдельно от официальных свидетельств, чтобы король мог уничтожить их, без предъявления трибуналу в королевском арсенале. Также поступили и с показаниями Ла Филастр. Допрос Романи и Бертрана был отложен. Наконец, министр Лувуа[Лувуа Жан Мишель (1641-1691) - военный министр Людовика XIV.] организовал встречу короля с его отвергнутой любовницей, во время которой последняя перешла от рыданий к встречным обвинениям и держалась весьма высокомерно.
        Шевалье д'Эрбле раздраженно махнул рукой.
        - Нетрудно представить себе эту беседу, - флегматично заметил он. - Монарх допрашивает свою фаворитку, требуя от нее признания в совершенном преступлении, получает возмущенный отказ и не может добиться даже признаков раскаяния. Обвиняемая начинает рыдать. Вскоре, согласно неминуемой женской тактике, она переворачивает все с ног на голову - переходит в наступление и укоряет своего судью в неверности, как в первопричине ее ложных шагов и преступления. На них ее толкнули ревность, неумеренная страсть, пожирающее пламя любви! Мужчины охотно прощают преступления с подобными мотивами. Людовик, уверивший себя в том, что он бог, и только улыбающийся тем, кто говорит ему это, хотя ему следовало бы смеяться над ними, - такой же человек, как и другие. Могу легко себе вообразить, что он верит этим заявлениям и поглощает такое обожание и низкопоклонство, как нектар. В конце концов, случившееся - всего лишь скандал в гареме. Одна султанша убивает другую, чтобы единолично обладать всеобщим идолом! Это только льстит его гордости. Ибо ваш Юпитер, чьи нахмуренные брови способны потрясти Европу, слабее школьника
простодушней посыльного, доверчивей парижского лавочника, когда затрагивают его чувства и щекочут самолюбие. В результате он все прощает, объявляет гордую Атенаис оправданной, и она занимает при дворе еще более твердое и могущественное положение, чем когда-либо.
        - Настолько могущественное, - подтвердил Буалорье, - что империя и Соединенные провинции[То есть Нидерланды.] находят вполне естественным советоваться с ней при посредстве послов.
        Опытный заговорщик изумленно уставился на говорившего.
        - Что вы имеете в виду? - спросил он.
        - То, что посланники принца Оранского[Принц Вильгельм III Оранский, граф Нассауский (1650-1702) - с 1674 г. штатгальтер Голландии, с 1689 г. король Англии.
        и венского двора совещались с королевской фавориткой об условиях мира, который вскоре будет подписан.
        - Мира! - вздрогнув, повторил господин д'Эрбле. - Мы собираемся подписать мирный договор? Да вы в своем уме, мой бедный Буалорье?
        - Мир будет подписан, монсеньер. Уже установлено, что город Нимвеген[В Нимвегене (Нидерланды) в 1678-1679 гг. были подписаны мирные договоры, завершившие войну
1672-1678 гг. между коалициями государств, возглавляемыми Францией и Нидерландами.
        станет местом встречи полномочных представителей, которые обсудят условия.
        - Стойте! А как же Испания, которую я представляю, и которая вошла в коалицию против Людовика XIV только по настоятельным просьбам императора и штатгальтера, - Испания не должна быть информирована о событии подобной важности?
        - Об этом еще неизвестно ни в Сен-Жермене, ни в Гааге, ни в Вене. И тем не менее, все достаточно определенно. Голландия готова первой выйти из коалиции. Вильгельм Нассау направил в Париж агента с поручением вручить госпоже де Монтеспан подарок в виде десяти тысяч дукатов, если она убедит его величество не быть суровым к Голландской республике, которая больше всех пострадала от войны и больше всех истощена.
        - И как маркиза отреагировала на предложение?
        - Она ответила, что сделает все, от нее зависящее, чтобы убедить его величество покинуть оккупированные территории, уступить Маастрихт и компенсировать половину расходов на компанию.
        - А император - что он просил и сколько заплатил?
        - Он положил к ногам фаворитки годовой доход в десять тысяч флоринов, за что она обещала возвратить Филипсбург.
        - А Карл II,[Карл II (1661-1700) - с 1665 г. король Испании, последний представитель династии Габсбургов.] мой августейший повелитель, какое он принимает участие в этом дележе? - не без иронии осведомился д'Эрбле.
        - Очутившись в изоляции, король Испании будет вынужден принять эти условия и, возможно, уступить Франции Бургундию и другие области, которые…
        - Нет нужды уточнять - аппетит приходит во время еды. Решительно, королю Людовику не следовало выбирать своей эмблемой солнце - внешне походящий на это светило краб с распростертыми клешнями подошел бы ему лучше. - С помощью пальцев старый герцог изобразил упомянутое членистоногое, при этом его суставы затрещали. - Как вы узнали обо всем этом? - спросил он, наконец.
        - Горничная маркизы, Дезейе, всецело предана нам, она передала отцу Лашезу копии писем, которыми обменивались ее хозяйка и оба посла.
        - Да здравствует переписка - оригиналы уходят по почте, но копии остаются.
        Последовало молчание, которое вновь нарушил опытный интриган, нахмурив брови и понизив голос:
        - Господин де Буалорье, задуманное не должно свершиться. Я родился во Франции, но Испания также стала моей родиной, приютив меня, когда я был беглецом, объявленным вне закона, когда из Бель-Иля меня изгнали огнем и мечом по приказу Людовика XIV. Я не могу позволить, чтобы моя вторая мать была унижена, как ради нее самой, так и в значительной степени ради себя самого. Испания - прежде всего католическая держава, уменьшение ее влияния в европейском сообществе препятствует нашему правому делу. Не забывайте также, что союз Франции с голландскими кальвинистами и германскими лютеранами нанесет страшный удар ордену Иисуса, к которому мы оба принадлежим и главой которого я являюсь. Наш враг - протестантизм. Он приносит с собой дух свободомыслия, который подрывает могущество церкви, основанное на вере огромных масс людей. Долгое время Франция стояла во главе Европы. Если протестантизм укрепится здесь - а это уже произошло в Севеннах - если он распространится и возьмет верх, тогда он создаст мировую империю. Нас будут преследовать, сыны Лойолы,[Лойола Игнасио (1491-1556) - основатель иезуитского ордена.]
спасаясь, рассеются по свету и с позором исчезнут, найдя убежище в изгнании, подобно Кальвину,[Кальвин Жан (15091564) - крупный деятель церковного протестантизма, основатель кальвинистского вероучения.] в темнице, подобно Лютеру, Лютер Мартин (1483-1546) - один из зачинателей реформации церкви, основатель лютеранского вероучения.] а то и на погребальном костре, подобно Гусу[Гус Ян (1369-1415) - лидер реформации в Чехии, сожжен на костре 6 июля 1415 г.] и Доле. Доле Этьен (1509-1546) - французский ученый-гуманист, казнен 3 августа 1546 г.]
        - Видит Бог, я разделяю ваши мысли и ваши опасения, - заметил курьер, - но что мы можем сделать, дабы предотвратить все это?
        Бывший мушкетер улыбнулся одной из тех улыбок, которые околдовывали и одновременно сбивали с толку «Мари Мишон» полстолетия назад.
        - Разве я не в авангарде сражения? - отозвался он. - Коль скоро вы известили меня, все в порядке. Кто предупрежден, тот вооружен. Безоружный, я был бы вынужден вести жестокую войну, вооруженный, я буду куда сильнее в своей единственной атаке. Неужели ныне забыто, что я победил Ришелье, великого человека, и одолел Мазарини, великого политика? Правда, в те времена у меня были такие помощники, каких теперь не найти. - Тень мелькнула на челе того, кто достигал самых возвышенных целей в компании трех мушкетеров, когда они во главе с д'Артаньяном строили планы и осуществляли их. - Все же я один смог извлечь из темницы, куда его поместили в интересах государства, брата-близнеца царствующего монарха второго сына Анны Австрийской, кем и заменил на французском троне коронованного любовника Лавальер, Фонтанж и Монтеспан. Предприятие было невероятным, неслыханным, даже, если хотите, безнадежным, но оно бы осуществилось, если только не разбилось бы о честность и благородство этого глупца Фуке! Ну, что ж, он и по сей день искупает свои нелепые великодушие и преданность в замке Пиньероль, а несчастный принц,
который подвел меня в критический момент, - свою слабость, пребывая в железной маске, если только он не был убит в какой-нибудь отдаленной крепости. Пускай же гниют заживо те, кто сломались, будучи моими важнейшими орудиями. Поверьте, Буалорье, человеку, выполнявшему столь великие задачи и мерявшемуся силами с такими могущественными противниками нечего опасаться придворной куклы.
        Из-за нехватки дыхания бывший революционер и епископ ваннский и вечный интриган прервал рецидив юношеского пыла. После паузы он продолжал более спокойно и неторопливо:
        - Несчастная Фонтанж была бы для нас драгоценным орудием, а ее умственное убожество послужило бы лучше, чем разум всего семейства Мортмар.[Девичье имя маркизы де Монтеспан (1641-1707) - Атенаис Рошшуар де Мортмар.] Но нам придется заменить инструмент, вышедший из строя, другим. Мы должны удалить союзницу императора и Вильгельма Нассау. Нам нет нужды унижаться, обращаясь за помощью к преступникам, которые изготовляют яды, и к еще большим негодяям, которые подливают эти яды в питье. - Он произнес это без малейших угрызений совести, ибо не помнил подробностей смерти францисканца от снадобья, принятого им в Фонтенбло, что помогло Арамису стать генералом ордена иезуитов. - Мы победим маркизу ее же собственным оружием, противопоставив ей в сердце короля женщину, чьи чары более обворожительны и опьяняющи. Это существо будет не менее покорным, чем Фонтанж, и станет действовать в наших интересах.
        - Отец Лашез и я уже думали об этом, но осуществить подобное не так легко, как можно себе представить. Вспомните: все придворные красавицы, пытавшиеся пленить непостоянного монарха, не смогли управлять им; царствование некоторых, вроде Субиз и Людр, было совсем кратким.
        - Поэтому я и не собираюсь искать нашу Цирцею[Цирцея - в греческой мифологии прекрасная волшебница, дочь бога Солнца Гелиоса.] при дворе.
        - А где же еще можно найти женщину, способную очаровать короля?
        - Еще не знаю, но не беспокойтесь: если я должен найти что-либо, то это обязательно появится.
        - Да услышит небо вашу светлость!
        - Царь царей откроет уши нижайшему. Если я и не буду услышан, то не из-за недостатка молитв, - промолвил Арамис со своей улыбкой Сфинкса. - А пока что, давайте пообедаем без дурных предчувствий, - беспечно добавил он. - К счастью наш хозяин уже идет сообщить, что обед подан.
        Это и в самом деле был Эрмлен, который с множеством поклонов осведомился, желают ли господа обедать в общей столовой.
        - А почему бы и нет?
        - Потому что другой стол у окна обычно занимают путешественники из нантского экипажа.
        - Ну так что же? Хорошая компания нам не помешает, - любезно ответил старый дворянин.
        Несколько минут спустя звон колокольчиков, топот копыт и громыхание колес возвестили, что экипаж, задержанный разбойниками, наконец прибыл.



        Глава V
        НУЖНА КОРОЛЕВА - «С ЛЕВОЙ РУКИ»[Брак с левой руки, иначе морганатический - брак представителя царствующего дома с женщиной не королевской крови, не дававший прав престолонаследия ни жене, ни детям.]

        Очевидно, пассажиры экипажа изрядно проголодались, ибо они почти сразу же направились в столовую. Последним туда вошел молодой дворянин, так как он задержался в кухне, чтобы смочить свои раны простейшим лекарством в виде воды с солью, которое, вполне возможно, обладало столь же целебными свойствами, как и знаменитый бальзам, полученный госпожой д'Артаньян от цыганки. Окинув комнату взглядом, Жоэль заметил господина д'Эрбле, уже приступившего к супу.
        - Сударь, - спросил юноша подойдя к нему, - не будете ли вы любезны сообщить мне, когда я смогу повидать мадемуазель дю Трамбле?
        - В настоящий момент дама отдыхает, - ответил шевалье, - но я имею все основания полагать, что вскоре она сможет возобновить путешествие.
        - Я вам искренне благодарен, - продолжал молодой человек. - Позвольте мне принести вам извинения за… за… - он запнулся, - за дурную мысль мелькнувшую у меня в голове.
        Герцог улыбнулся мягкой и дружеской улыбкой.
        - Вы, разумеется, подумали, что я бежал с вашей прелестной попутчицей.
        Жоэль опустил взгляд, а старый дворянин продолжал, качая головой.
        - Ах, молодость - мать всех глупостей! Ведь вам достаточно было только посмотреть на мои седые волосы, чтобы убедиться, насколько нелепо такое предположение.
        - Сказать вернее - глупо и гнусно! - воскликнул наш герой, покраснев от стыда. - Поэтому вы и видите меня в таком смущении, которое я не в силах выразить словами. Мне может послужить извинением лишь то, что я всю жизнь провел в глухой деревне.
        Старик ласково похлопал его по плечу с видом подлинного епископа.
        - Охотно прощаю вас. Обедайте спокойно и не грешите больше, плохо думая о ближнем.
        - Обедать? Я и думать не мог об этом, имея такую тяжесть на сердце.
        Но, по-видимому, тяжесть внезапно исчезла, так как молодой человек присоединился к своим компаньонам, уже приступившим к обеду четверть часа назад, и стал быстро наверстывать упущенное.
        Буалорье обратил на это внимание своего друга.
        - Да, у него отличный аппетит - совсем, как у моего бедного Портоса! - Затем, словно желая отогнать нахлынувшие воспоминания, шевалье д'Эрбле, повысив голос, обратился к молодому бретонцу, поглощавшему пирог с кроликом:
        - Мой юный друг, не хотели бы вы рассказать нам о происшествии, во время которого вы были ранены и которое явилось причиной обморока молодой дамы?
        - С удовольствием.
        И Жоэль поведал о том, как экипаж был остановлен полковником королевских мародеров и его отрядом, причем о своем поведении он говорил со сдержанностью, заслужившей одобрение слушателей.
        Когда он кончил, господин де Буалорье склонился к своему соседу и спросил:
        - Вам не кажется, что этот молодой человек выражает свои мысли куда более изысканно, нежели крестьяне, чью одежду он носит?
        - В самом деле, - ответил герцог. - По-видимому, он сельский дворянин из Бретани - младший сын в семействе, отправившийся искать счастья в столице, причем на мой взгляд с немалой надеждой на успех. Он красив, хладнокровен, сдержан, обладает хорошо подвешенным языком.
        - Отлично сложен и…
        - Сложен он так, что может останавливать мизинцем мельничные жернова или словно титан, взваливать на плечи валуны.
        Тень прошла по лицу Арамиса: опершись локтем на стол и положив подбородок па руку, он глубоко задумался. Вид молодого силача, сравнения, которые он только что привел, вновь, как и недавно, вызвали перед его глазами образ Портоса. Не того Портоса, которого видел гибнущим, пытавшимся удержать огромную скалу в пещере Локмариа после взрыва, происшедшего, когда он бросил бочонок с порохом под ноги преследователям, - не поверженного гиганта, а Портоса счастливых дней их братства по оружию. Портоса, рослого мушкетера, деятельного, хвастливого, великолепного в его мундире и шитой золотом перевязи, сверкавшей на солнце. Портоса, грозы женщин, ухаживавшего за миледи, чтобы пробудить ревность прокурорши, впоследствии вышедшей за него замуж и вручившей ему состояние только что оплаканного супруга. Портоса, отважного бойца, чья сила позволяла ему превращать в кольцо железный брус. Наконец Портоса, постаревшего, но все еще могучего, который за королевским столом вызвал восхищение короля и придворных, быстро расправившись с филе из барашка, фазанами и кабаньей головой.
        Но бесстрашный и простодушный Портос, честный, веселый непобедимый, бескорыстный, всегда готовый пожертвовать жизнью ради других, словно небо для этого одарило его силой и богатством, верный девизу четырех мушкетеров, пал раздавленный колоссальной скалой на бретонском берегу, где бриз, веющий с соленого океана, теперь колышет вереск над его костями.
        Остаток обеда оба дворянина провели в молчании, ибо Арамис погрузился в раздумье, а Буалорье не хотел ему мешать. За другим столом, где с жадностью поглощали пищу, было куда более шумно. Веселье продолжалось бы дольше, если бы не появился Пакдрю и не произнес традиционную фразу «По местам, господа», которую железнодорожные кондукторы используют на станциях и поныне к радости хозяев и огорчению проголодавшихся путешественников.
        - Запрягайте лошадей, - приказал хозяину старый герцог, обратившись затем к Буалорье: - По-моему, нам пора отправляться. Надеюсь, вы займете место в моей карете?
        Его друг принял приглашение. В этот момент на пороге появился Базен.
        - Мадемуазель дю Трамбле желает засвидетельствовать свое почтение шевалье, - объявил он.
        Следом за ним вошла Аврора, все еще бледная и несколько взволнованная. Изящной и непринужденной походкой она направилась к господину д'Эрбле.
        - Сударь, - заговорила девушка, - мне сказали что вы собираетесь уезжать, и надеюсь, вы не подумали, что я расстанусь с вами, не выразив глубочайшей благодарности за проявленные в отношении незнакомой женщины внимание и заботу.
        Герцог вежливо поднялся, приветствуя Аврору.
        - Сударыня, - ответил он, - я уже с избытком вознагражден за услуги, ценность которых вы, безусловно, преувеличили, удовлетворением, испытываемым мною от того, что услуги эти принесли некоторую пользу. Полагаю, вы больше не страдаете от недомогания?
        - Нет, благодарение Богу и вам.
        - О, пожалуйста, прекратите; это меня раздражает, и я могу потребовать от вас молчания в награду за оказанную услугу.
        - Если желаете, я умолкну, но признательность, которую вы запрещаете выражать словами, навсегда сохранится в моем сердце свежей и искренней.
        Обернувшись к юному бретонцу, который слушал ее так, как слушают святую, она продолжала:
        - Такую же признательность я испытываю и к этому молодому дворянину, охранявшему и защищавшему меня.
        Слова эти прозвучали в ушах юноши небесной музыкой. Он попытался найти красноречивый ответ, но все, что смогли произнести его дрожащие губы, свелось к простому восклицанию:
        - Это я должен благодарить вас, сударыня!
        Покуда Аврора говорила, Арамис смотрел на нее с растущим вниманием. Почувствовав это, девушка смутилась и, снова присев в реверансе, шагнула назад, но старый дворянин задержал ее жестом.
        - Позвольте задать вам один вопрос. Ваше имя, которое я только что услышал, мне далеко небезызвестно. Не родственница ли вы маркиза дю Трамбле, бывшего комендантом Бастилии до господина де Безмо?
        - Я его племянница, сударь.
        - Достойнейший дворянин, с которым я имел приятное знакомство - разумеется, не имеющее отношения к его должности; Бастилию я посещал не в качестве его гостя, - продолжал Арамис с многозначительной улыбкой, понятной лишь тем, кто будучи читателями «Виконта де Бражелона», информированы о его беседах с комендантом этой государственной тюрьмы, оставившей о себе мрачную память. - Кстати, маркиз, как будто женился на даме-иностранке?
        - На венгерке, вдове пештского судьи.
        - Которая принесла ему в приданое целое состояние?
        - Последствия этого, - ответила Аврора, - и являются причиной моей поездки в Париж.
        - Каким образом?
        - Мой дядя умер восемнадцать месяцев назад…
        - Мой бедный дорогой друг!
        - Он умер бездетным и не оставил завещания, его жена сошла в могилу еще раньше, и все состояние должно было отойти к моим сестре и брату и ко мне самой, как к прямым наследникам, если бы его не оспорили два сына дядиной жены от первого брака. Они заявили, что их мать предоставила свое состояние второму мужу только пожизненно, и что теперь оно должно отойти к ее потомкам в Венгрии. Началась тяжба, и я еду в город, чтобы предъявить свои права, посоветоваться с адвокатами и походатайствовать перед судьями.
        - Трудная задача.
        - Ничего не поделаешь. Но не думайте сударь, что мною движет алчность, - это суровая необходимость. Мои родители, которых небо прибрало к себе одного за другим, не оставили мне ничего, кроме достойного имени. Будь я одна, видит Бог, я смирилась бы, ибо для девушки благородного происхождения, не имеющей ни гроша за душой, всегда открыты ворота монастыря.
        - Не говорите, что вы намеревались скрыть такую красоту под монашеским одеянием!
        Девушка как будто не слышала комплимента, так как продолжала серьезно и спокойно:
        - Но я вынуждена думать о будущем моих младших брата и сестры. Они должны расти в условиях, соответствующих их общественному положению. Не колеблясь, я собрала наши скромные ресурсы, разделив их на две части: одна, но счастью, меньшая, предназначалась для оплаты дорожных расходов и была недавно у меня украдена; другая, сохраненная благодаря этому господину, - она указала на Жоэля, - осталась на содержание детей в школе, где они будут ждать результатов процесса. Молю Бога, чтобы он не продлился долго и окончился благоприятно для нас!
        - Мадемуазель, - заговорил шевалье, - я богат, и для меня было бы величайшей радостью, если бы вы…
        Глаза девушки сверкнули, прекрасные черты исказились гневом и горечью.
        - Сударь, - воскликнула она, и в ее тоне послышалась оскорбленная гордость, - уверена, что вы не собираетесь предложить мне ваш кошелек! - Но тотчас взяв себя в руки, она смягчила голос. - Простите меня! Я забыла, чем вам обязана, а бедность так чувствительна! Но я отнюдь не нищая. В Париже живет моя пожилая родственница, которая примет меня, как родную дочь, и не откажется поделиться всем, что у нее есть, если возникнет необходимость.
        Последовало молчание. Лицо хозяина Базена приняло отеческое выражение.
        - Дорогая мадемуазель, - начал он, - это я должен просить прощения, если невольно оскорбил вас предложением, которое побудили меня сделать мои семьдесят лет. Не буду настаивать на нем. Но есть одна вещь, которую я имею право вам предложить, а вы, будучи главой семьи, обязаны принять - это поддержка всех достойных людей. Скажите, вы имеете в Париже влиятельных родственников или покровителей, которые могли бы помочь вам добиться успешного окончания процесса?
        Девушка печально покачала головой.
        - Увы, сударь, я впервые еду в Париж и не знаю там никого, кроме престарелой родственницы, о которой упомянула. У несчастных нет друзей. В надежде на победу я полагаюсь только на правоту моего дела и Божью помощь.
        - Я тоже полагаюсь на такого рода поддержку и тем не менее, если бы у вас было больше жизненного опыта, вы бы знали, что решения суда далеко не всегда диктуются законом и справедливостью, а гораздо чаще принимаются с помощью ловких адвокатов, которые умеют убедить судью.
        - В таком случае, да поможет нам Бог!
        - Ну, я имею некоторое влияние. - При этих словах господин де Буалорье скрыл улыбку. - Так что используйте меня безо всяких ограничений и щепетильности. Шевалье д'Эрбле будет счастлив служить вам всеми своими силами и возможностями.
        - Но, право, как я могу отблагодарить…
        - Для меня достаточной благодарностью будет видеть вас и помогать вам. Присутствующий здесь господин де Буалорье, которого я имею честь вам представить, - дворянин и девушка обменялись приветствиями, - несомненно, согласится со мной.
        - Разумеется, - отозвался Буалорье. - Я очарован мадемуазель.
        - Господин де Буалорье состоит в услужении его королевского высочества дофина, - продолжал шевалье, - а когда вы говорите с господином де Буалорье, то вы говорите со мной. Кроме того, - добродушно добавил он, - мы не навязываем свои услуги - вы в полном праве отклонить их. Но нужно помнить о детях… как вы сами только что сказали.
        - Карета вашей милости подана, - доложил хозяин.
        В тот же момент снаружи послышался крик возницы:
        - Пассажиры экипажа, займите ваши места!
        Экс-мушкетер поклонился девушке так, как кланялся королевам, когда он был еще молодым и галантным кавалером.
        - Надеюсь, дитя мое, мы встретимся снова, - сказал он. - Возраст позволяет мне именовать вас подобным образом. Помните, что у вас есть друзья. Используйте их как можно чаще, дабы показать им, что вы осведомлены об интересе, который они к вам питают.
        В комнате началось всеобщее движение, и Жоэль, воспользовавшись этим, приблизился к Авроре. Она с признательностью протянула ему обе руки.
        - Раненый, вы бросились вперед и закрыли собой от предназначавшейся мне пули, - сказала она. - Вы не должны обижаться на меня за то, что я сразу же не пришла осведомиться о вашем состоянии, как это сделали вы, - добавила Аврора с несколько принужденной фамильярностью, - но мы еще не расстаемся, и за время нашего путешествия у меня будет достаточно времени наскучить вам своими благодарностями.
        Шевалье покуда направился к карете, опираясь на руку своего друга.
        - Что вы думаете об этой девушке? - осведомился он.
        - Что она полна достоинств, - ответил дворянин, оборачиваясь и бросая еще один взгляд на Аврору, которая садилась в экипаж с помощью сияющего Жоэля.
        Улыбка его компаньона была отражением той, что некогда очаровала герцогиню де Шеврез.
        - Приветствуйте ее со всей почтительностью, - сказал он, - словно восходящую звезду, как вскоре ее будет приветствовать весь двор, ибо эту деревенскую девушку, о существовании которой сейчас не подозревают в Париже и Сен-Жермене, я избрал для осуществления наших планов. Она свергнет с престола Монтеспан и станет королевой - правда, королевой «с левой руки», но не забывайте, что левая рука ближе к сердцу, а, значит, мадемуазель будет подлинной владычицей Франции!



        Глава VI
        РЕЛИКВИЯ С ГРОБНИЦЫ ГИГАНТА

        Теперь вернемся в те времена, когда Бель-Иль-ан-Мер принадлежал Фуке, фактически являвшемуся верховным казначеем Франции. Имение в шесть лье длиной и в шесть шириной было ленным владением семейства Рец, которому мы обязаны чудовищем в человеческом облике, прототипом Синей Бороды, известного нам с детских лет.[Жиль де Рец - французский дворянин, живший в XV в. и прославившийся своей жестокостью. Явился прототипом герцога Синяя Борода, героя многих легенд и сказок.] Перешедшее в конце концов в руки суперинтенданта финансов, имение состояло из трех деревень - Бангос, Сожан и Локмариа, последняя славилась в бретонских портах хорошенькими, веселыми и кокетливыми девушками.
        Самой красивой, хотя и наименее кокетливой из них была в те дни Корантина Лебран, крестница мэтра Плуэ, унтер-офицера флота, связавшего свою жизнь с профессией рыбака.
        Корантине было восемнадцать лет, ее густые светлые волосы сверкали на солнце, подобно золоту. Они росли на ее хорошенькой головке в таком изобилии, что она не знала, как их причесывать. В больших блестящих глазах и на алых губках сияла улыбка. Несомненно, Корантина была самой красивой девушкой на острове. Ее родители, усердные, бережливые и смышленые труженики, работали всю жизнь, не покладая рук, чтобы их единственное дитя не знало забот. Они умерли, выполняя эту задачу, и оставили дочери ферму - отличное приданое.
        Можете себе представить, как добивались этого прекрасного приза молодые люди не только на острове, но и на побережье. Целая стая их следовала за Корантиной по пятам, когда девушка отправлялась на рынок продавать продукты со своей фермы, настолько она была привлекательна в плаще с капюшоном, плюшевой юбке и изящных туфельках, в которых исчезали ее округлые лодыжки. Когда по воскресеньям Корантина шла в церковь в нарядном головном уборе, бархатном, шитом золотом корсаже, с золотым крестом и серебряными пряжками на туфлях, эскорт юношей сопровождал ее.
        Большую часть времени Корантина посвящала домашним делам и ферме - урожаю, птице, хлеву - а также раздаче милостыни и пению. Жизнь ее текла спокойно и мирно. Глаза никогда не затуманивались слезами. Вокруг девушки всегда светился ореол веселья. Каждый, кто приближался к ней, становился счастливее, благодаря излучаемой ею радости.
        Тем временем господин Фуке решил укрепить свой остров. Никто точно не знал, почему. Такова была его воля, и его вассалы не задавали вопросов. Вместо герцогов Бургундских теперь здесь правили владельцы имения, а суперинтендант Фуке был самым могущественным и богатым, следовательно, самым популярным из них.
        Он нанял рабочих и инженера. Последним оказался кавалер огромного роста и могучего сложения, носивший камзол с кружевами и золотым шитьем и шляпу с пышным плюмажем. Женщины Локмариа отметили его привлекательную наружность и великолепный наряд.
        Каждый вечер юная фермерша ходила на кладбище, где покоились ее родители, ухаживать за цветами на их могилах и читать молитвы.
        Однажды, когда Корантина уже после наступления сумерек возвращалась из своего благочестивого паломничества, ее подстерегла компания пьяных солдат и каменотесов. Быстро окружив девушку, они начали настаивать, чтобы она распила с ними бутылку и присоединилась к их пирушке. В отчаянии Корантина позвала на помощь, хотя знала, что приезжие рабочие и солдаты внушают островитянам ужас. Внезапно на выручку устремился какой-то великан, шагавший, словно на ходулях. Он расшвырял пьяниц, как кегли, принудив их спасаться бегством не только отвагой, но и властью над ними. Это был главный военный инженер. Он проводил девушку домой, хотя наглые приставалы уже скрылись вдали. В храбром защитнике оказалось не так уж много от парижского придворного, каковым поначалу его сочла Корантина. С той же сельской прямотой, с какой она назвала ему свое имя и положение, инженер поведал, что он не тот, за кого его принимают. Таинственный избавитель сейчас всего лишь барон, но, когда он удостоился чести отобедать с королем, ему намекнули, что можно надеяться на титул герцога и пэра Франции. Фактически, сообщил наивный Портос,
ибо наши читатели, разумеется, догадались, кем был этот инженер, сбивавший людей с ног, словно кукол, его миссия в Бель-Иле связана с предстоящим возвышением, так как укрепление осуществляется по велению монарха, не имевшего более близкого друга, чем Фуке.
        Барон дю Валлон, как мы знаем, был вдовцом и человеком весьма впечатлительным: молодая фермерша никогда не встречала подобных людей. Не удивительно, что они полюбили друг друга.
        Они встречались снова и снова; любовь Корантины была такой чистой, возвышенной и всепоглощающей, что Портос, в общем не имевший недостатков, за исключением излишне болтливого языка, никогда не хвастался своей победой ни Арамису, ни тем более д'Артаньяну, кто после далеко зашедшего обмана миледи стал образцом благоразумия в отношениях с женщинами.
        Когда они расставались в последний раз, Портос обещал вернуться. Но он больше никогда не вернулся. Осада острова завершилась тем, что мятежники по приказу их вождя, епископа ваннского, сдались королевским войскам. Корантина не знала, что Портос (ибо она не помнила титулов, которые носил ее возлюбленный и которые, по его словам были ему обещаны) не смог бежать вместе со своим другом Арамисом, а остался навеки лежать на побережье Локмариа.
        Только один человек мог бы сообщить молодой женщине о том, как погиб Портос. Это был ее крестный, Плуэ, отважно помогавший беглецам покинуть остров. К несчастью, именно его Корантина уже некоторое время упорно избегала, желая скрыть свой стыд и грех, ибо она вскоре собиралась стать матерью.
        Корантина поспешно отправилась на континент - в Кемпер, где жила престарелая родственница. Там она дала жизнь своему сыну. Во время ее отсутствия дома произошел арест Фуке, его перевод в замок Пиньероль и оккупация острова королевскими войсками. До Корантины в ее убежище доходили лишь неясные слухи об этих событиях. Вернувшись на ферму, она утратила былую веселость, щеки ее побледнели, а глаза научились плакать. Тем не менее в своей беде и одиночестве она оставалась счастливой. Ибо с ней было ее дитя - дорогой, маленький Жоэль.
        Любовь Корантины к сыну доходила до безумного обожания. В языческие времена, сравнивая своего возлюбленного с другими, даже незаурядными людьми, она сочла бы, что удостоилась любви полубога. В маленьком сыне Портоса женщина обожала героя, которого так внезапно встретила и так таинственно потеряла. Корантина знала, что была любима, и верила, что любима до сих пор красивым дворянином, чьи мужественная осанка, яркий камзол и шляпа с плюмажем поразили и очаровали ее. Девушка знала о нем лишь столько, чтобы оплакивать его потерю. Разумеется она сознавала, что их разделяют происхождение, состояние, положение в обществе… Увидит ли она когда-нибудь его снова? Корантина желала этого со всей страстностью натуры, но теперь не столько ради себя самой, сколько ради невинного младенца, спокойного и розовощекого, дремавшего в своей колыбели.
        Привезя ребенка домой в Локмариа, Корантина храбро встретила возмущение соседей. Как только память о войне, как здесь именовали недавние события, стала тускнеть, начали ползти слухи о позорном происшествии с молодой и богатой фермершей. Люди сплетничали вовсю, мстя той, кому завидовали. На незамужнюю мать обрушились грубые оскорбления, презрение, притворное сострадание, еще более жестокое и унизительное! Юноши, которых она отвергла, девушки, которых затмила своей красотой, теперь отшатывались от нее с отвращением, отпуская насмешливые и язвительные замечания. Несчастная женщина терпела все это и никогда не жаловалась. Разве при ней не было существа, утешавшего ее в одиночестве и вознаграждавшего за всеобщее презрение? Целуя нежные губки младенца, Корантина ощущала его свежее дыхание.
        Маленький Жоэль подрастал как раз в период изоляции и пренебрежения. Со временем он превратился в юношу, куда более рослого и сильного, чем другие парни его возраста. Приходский священник из Локмариа, добрый отец Керавель, простил согрешившую мать, видя, как щедро она раздает милостыню и с какой любовью оберегает своего сына. Он согласился обучать мальчика читать, писать и считать, а также азам грамматики и латыни - впрочем, теперь высшая знать уже не стремилась подражать поэтам и литераторам, которым покровительствовал Фуке. Зато юный сын Портоса умел скакать на диком неоседланном пони, чем завоевал славу подлинного кентавра, догонять зайца и лазать за птичьими яйцами на самые высокие деревья, а также стрелять из мушкета не хуже старого Плуэ, славившегося тем, что попадал в девятнадцать вальдшнепов из двадцати.
        Поспешим сказать, что пожилой моряк не стал подражать добродетельным локмарианцам и не отвернулся от заблудшей крестницы. В вопросах любви старые солдаты обычно отличаются свободомыслием. В его присутствии никто не осмеливался дурно отозваться о хорошенькой фермерше.
        Плуэ был не только отважным моряком и удачливым рыболовом, но и лучшим фехтовальщиком в своем полку. Он так ловко орудовал абордажной саблей, что едва ли кто-нибудь из островитян рискнул бы встретиться с ним с оружием в руках.
        Влюбленный в искусство фехтования, без которого ни один дворянин в ту эпоху не мог считаться безупречным, Плуэ вложил маленькую шпагу в пухлую ручку Жоэля, когда тому было всего шесть лет.
        С тех пор не проходило и дня без того, чтобы мальчик час или два не посвятил занятиям со своим наставником в упражнении со шпагой. В процессе этих развлечений шпажонку, едва длиннее вязальной спицы, сменило оружие размером с вертел и наконец длинная рапира, когда рука Жоэля обрела твердость, взгляд стал уверенным и пронизывающим, и юноша привык проводить многие часы в позициях, которым обучали в фехтовальных школах.
        Помимо упомянутых преимуществ, наш герой в свои шестнадцать лет обладал ростом почти в шесть футов в одних чулках, причем явно не собирался останавливаться на этом, кулаком, который мог вдребезги разбить булыжник, желудком, способным его переварить, и неистощимым запасом добродушия.
        Мать обожала своего юного Геркулеса и он платил ей такой же нежной любовью.
        Жоэлю, казалось, было нечего желать. Он располагал нарядной одеждой из тонкого сукна, отборными гончими, охотничьим ружьем, изготовленным лучшим оружейником Нанта, и достаточным для щедрой раздачи милостыни количеством карманных денег. Возвращаясь с охоты, он всегда находил дома сытный ужин и постель с мягкой периной, обеспечивающую ему двенадцать часов крепкого сна.
        Но важное событие положило конец этому счастью.
        Однажды компания парней, выходивших из винной лавки, набросилась на нищего, которому Жоэль часто подавал милостыню и который иногда помогал юноше во время его охотничьих экспедиций. Не заметив, что сын Портоса стоит рядом и слышит их, они забросали беднягу камнями и упреками в том, что он не мог найти себе лучшего занятия, чем состоять на побегушках у мальчишки, даже не знающего, кто его отец.
        Главарем у этих хулиганов был юнец, претендовавший на благородное происхождение, так как его отец служил крупным чиновником под началом Фуке. Когда оскорбленный Жоэль шагнул вперед, одним своим появлением разогнав крикунов, вожак остался на месте, но дать удовлетворение решительно отказался.
        - Не могу драться с человеком, стоящим ниже меня по положению, - заявил он. - Я - дворянин! Если ты по своему рождению имеешь право носить шпагу, докажи это, и я встречусь с тобой на берегу у Гробницы гиганта.
        Толпа поддержала это изобретательное уклонение от поединка, поскольку никто не верил в туманную историю романа Корантины, распространяемую Плуэ, когда тот был навеселе.
        В отчаянии Жоэль умчался куда глаза глядят, и горе тому, кто в этот момент попался бы ему на пути.
        Так, не помня себя, он забрел в пустынное место, выбранное будущим противником для дуэли, которая, как впрочем тот был убежден, вряд ли состоится.
        Гробница гиганта представляла собой поросший мхом и сорной травой курган, о котором суеверные бретонцы сплели целую гирлянду легенд. В действительности же здесь был замурован Портос, защищавший своего друга Арамиса, давая ему время спастись в лодке, которую Плуэ и его экипаж собирались спустить на воду и отплыть в море, избегнув королевского флота, блокировавшего Бель-Иль. Но этот секрет надежно охранялся мертвыми солдатами, убитыми Арамисом и Портосом и рыбаками, переправившими бежавшего епископа ваннского на фрегат, который доставил его в Испанию. Плуэ только посмеивался, слыша, как какой-нибудь сельский житель отказывается идти берегом моря мимо места, где некогда находилась пещера Локмариа.
        Корантина тоже обнаружила грот, но она обещала крестному хранить тайну и держала слово. Поэтому, фантазия бретонцев связывала причины обвала, похоронившего в пещере друга епископа ваннского и его преследователей, со старыми временами. Они изобрели некоего гиганта, который пал в битве со священниками, устроившими в пещере свой храм. Несколько веков спустя враги доброго епископа якобы вторглись в святилище, и призрак гиганта, разгневанного осквернением его могилы, обрушил скалы на людей короля.
        Когда взволнованный юноша добрался до кургана, солнце ярко сияло. Чайки с криками летали над головой Жоэля, печально сидевшего среди меланхолических лиственниц, которые изгибались, подобно мертвым змеям, среди камней, еще хранивших черные и голубоватые следы взрыва. В одних местах буйно росла трава, в других лишь вился ползучий сорняк с алыми, точно брызги крови, цветами.
        Место, где сидел Жоэль напоминало могильный холм, воздвигнутый древними там, где несколько храбрецов уничтожили врага. И в самом деле, Арамис и Портос с незначительной помощью Плуэ и его экипажа из двух человек, истребили тогда свыше сотни противников.
        Все вокруг дышало покоем, но воинственный огонь еще пылал в груди юноши, разжигая гнев. Его единственным желанием было убить каждого из насмешников, оскорбивших мать и память отца. Он был готов атаковать хоть сотню клеветников и уничтожить их всех до единого. Отец, которого Жоэль никогда не видел, но о ком постоянно думал, хотя и редко говорил, - кто был он? С благоговением юноша воззвал к своему родителю, являвшемуся ему лишь во сне. Внезапно ему показалось, что он видит одну из тех похожих на человека фигур, какие часто образуют морские туманы. То была фигура воина-победителя и Жоэлю почудилось, словно его большие глаза устремили на него взгляд, полный печали и гордости. Величественным жестом незнакомец извлек висевшую на роскошной перевязи шпагу и положил ее на камень. Затем, кивнув на прощание, он растворился в тумане, начинавшем окутывать гробницу.
        Разорвав невидимые путы, удерживавшие его во время этого видения, Жоэль вскочил на ноги с душераздирающим криком: - О, подожди, отец! - Но когда он подбежал к камню, на гранитной поверхности не оказалось никакого оружия - только сухая ветка, которую его воображение превратило в шпагу.
        И все же Жоэль не мог отвести взгляд от места, где скрылся призрак. Никогда еще видение не было столь реальным - юноша не сомневался, что на всю жизнь запомнил все детали: шляпу с плюмажем, в котором отдельные перья были срезаны пулями, сверкающую перевязь, просторные, шитые золотом и кружевом панталоны, скрывающиеся в широких раструбах ботфортов. Но ответом на его призыв был только крик чаек. Неохотно повернувшись, Жоэль внезапно вскрикнул от резкой боли в пятке. Что-то красноватое ярко блестело на солнце - наклонившись, юноша увидел, что это кусок металла. Взяв ветку он выкопал таинственный предмет - им оказалась шпага. Судя по ее длине, весу и размерам рукоятки, она, должно быть, принадлежала гиганту, чьи остатки покоились здесь, согласно легенде.
        - Это дар моего отца! - воскликнул Жоэль, благоговейно целуя оружие, хотя ржавчина испачкала его губы. - Я принимаю его и клянусь использовать только в случаях, которые одобрил бы мой родитель, и не вкладывать в ножны до тех пор, покуда не отомщу за нанесенное мне оскорбление!
        Теперь у Жоэля было оружие для поединка, и он желал лишь получить доказательство права его носить. Юноша возвратился домой, все еще бледный, со сверкающими глазами и сурово нахмуренными бровями. Никогда еще Корантина не видела своего всегда спокойного сына настолько возбужденным.
        - Боже мой, что случилось?
        - Меня оскорбили, - ответил Жоэль глубоким и дрожащим голосом, - и я буду драться на дуэли с главным обидчиком, когда узнаю имя своего отца и получу доказательство того, что он мог передать сыну право носить и использовать шпагу. Эта шпага, которую ты видишь, принадлежала ему!
        И юноша поведал о своем видении, показав шпагу Портоса, которую дуновение морских ветров и искрошившиеся от времени камни случайно ему вручили.
        Корантина побледнела, узнав в огромной шпаге оружие, принадлежавшее ее возлюбленному. Пошатнувшись, она прижала руку к груди, как будто шпага пронзила ей сердце. Жоэль любил мать и почитал ее, как святую. При виде такого огорчения, гнев его тотчас улетучился. Преклонив колени, словно моля о прощении, юноша с тревогой воскликнул:
        - В чем дело, матушка? Я обидел тебя? Неужели ты узнала эту шпагу?
        - Да, - торжественно ответила Корантина, сдерживая слезы. - Ну, теперь ты узнаешь то, что должен был узнать рано или поздно. Я впервые встретила…
        Жоэль поднял руку, давая матери знак умолкнуть, с такой властностью, какую он никогда раньше не проявлял по отношению к ней.
        - Нет, не нужно! Не хочу ничего знать. Я не стану драться на дуэли с этим парнем, а просто изобью до полусмерти и его, и всю эту шайку наглецов. Не говори ничего, если только ты не хочешь сказать, что прощаешь мне причиненную тебе боль!
        Корантина высвободилась из объятий сына.
        - Мой мальчик, - сказала она, - ты имеешь право все знать, но пусть это еще некоторое время останется тайной.
        - О, матушка, у меня нет других желаний, кроме твоих. Храни свой секрет. Пусть он, так же как и тайна представшего передо мной видения и дара моего родителя, раскроется тогда, когда этого захочет Бог.
        - Клянусь, ты все узнаешь, - печально промолвила Корантина. - Если ты видел своего отца, значит я тоже скоро увижу его. Ты узнаешь обо всем, когда… - она окончила фразу так тихо, что Жоэль не слышал ее, - когда смерть избавит меня от необходимости краснеть перед тобой.
        С этого времени жизнь матери и сына изменилась. Корантина стала мрачной, ее энергичность пошла на убыль. Предоставив Жоэлю заботу о ферме, она заточила себя в своей комнате. Часто можно было слышать, как она нахмурившись, повторяет, словно одержимая навязчивой идеей:
        - Я наказана рукой своего сына.
        Корантина уже давно перестала ходить на кладбище ухаживать за могилой родителей, так как клеветники даже теперь при встрече оскорбляли ее - в сельской местности грязные сплетни едва ли могут заглохнуть. Ее единственной прогулкой стала дорога на пустынный берег, где высилась Гробница гиганта. Любопытство однажды побудило Жоэля последовать за матерью, и он узнал о цели ее странных походов.
        - Уверен, что я видел своего отца, и что эта шпага принадлежала ему, - говорил себе Жоэль, гордо улыбаясь при мысли, что является отпрыском человека, обладавшего столь величавой и впечатляющей внешностью.
        Тем временем лицо бедной женщины похудело, вокруг глаз образовались коричневые круги, кожа приобрела желтый цвет старой слоновой кости, а в пышных волосах появились серебряные пряди. Пожалуй, только сын не замечал происшедших перемен, ибо мать всегда оставалась для него одной и той же.
        И все же Жоэль со временем становился все более серьезным. Он не воздавал за оскорбления ударами палки или счастливо приобретенной шпаги, ибо никто больше не осмеливался в присутствии юноши делать недостойные намеки на его происхождение, видя угрожающее выражение на его лице, когда он подозревал нечто подобное. Шутка теряет прелесть, если она грозит шутнику смертью. Никто не верил, что Жоэль забыл оскорбление, и меньше всех молодой дворянин, нанесший его.
        Природную веселость юноши часто омрачала тень беспокойства. Взгляд его, блуждавший в пространстве, внезапно становился неподвижным, и старые кумушки говорили, что молодой господин с фермы Корантины «видит бродящих по пустоши», имея в виду посланцев иного мира, сообщающих смертным дурные вести. Жоэль часами бродил по берегу, будто нечто невидимое для остальных приковывало его взгляд, устремленный в сторону материка.
        Корантина читала мысли, роящиеся в голове сына, ибо встречая его дома, она говорила, прижимая юношу к груди:
        - Ты ведь не уедешь, дитя мое, покуда я жива?
        Корантину терзала самая разрушительная из всех болезней - горе. Она не сомневалась, что ее храбрый возлюбленный лежит в могиле, и что шпага, найденная устремившей острие из-под земли к небесам, являлась его даром. В отсутствие Жоэля женщина тайком расспросила Плуэ, и он описал ей спутника епископа ваннского, отличавшегося огромным ростом и внушительными манерами. Корантина твердо уверилась, что отцом ее ребенка был именно этот человек, бросивший вызов королю и его войскам. И хотя старый солдат никогда не слышал, чтобы его именовали иначе как
«Портос», ни он, ни его крестница не сомневались в благородном происхождении офицера. К несчастью, ваннский епископ бежал, объявленный вне закона. В этом столь отдаленном месте никто не знал, что король простил его по просьбе своего любимого капитана мушкетеров. Корантина и Плуэ даже представить не могли, что Арамис, спасшийся, благодаря своей принадлежности к ордену Иисуса, приобрел в Испании высокое положение. Они оба верили, что секрет похоронен в Гробнице гиганта. Рыбак отправился туда и попытался выкопать кости храбреца, но не смог даже сдвинуть с места огромные валуны и не стал прибегать к чьей-либо помощи, не желая, чтобы посторонние тревожили останки.
        Когда Плуэ возвращался сообщить о своей неудаче крестнице, которую не видел несколько дней, он встретил посланца, спешащего к священнику. Корантина лежала в постели в тяжелом состоянии: недуг женщины был душевным, и лишь врачеватель душ мог облегчить ее страдания.
        Так как посланный был дряхлым стариком, Плуэ взял на себя данное тому поручение.
        Тем временем Жоэль вошел в комнату больной матери, услыхав ее слабый зов. Корантина приподнялась с постели с усилием, вызвавшим у нее жалобный стон. Жоэль поспешил вытереть слезы, которые боль исторгла из глаз матери. Он пересек комнату и достиг кровати, сделав всего лишь пару бесшумных шагов, словно лев, охотящийся за добычей. Опустившись на колени у постели, юноша прижал пылающие губы к бескровным и исхудавшим рукам Корантины, а она привлекла сына к себе.
        - Когда ты рядом, я не страдаю, - прошептала она. - Не горюй, - ласково продолжала Корантина, чувствуя на лице слезы того, кто и теперь оставался для нее маленьким мальчиком, - мы расстаемся не навеки и встретимся снова там, где мои молитвы и раскаяние, надеюсь, обеспечили мне место. Из этой обители мира и блаженства я буду наблюдать за тобой. А ты будешь видеть меня, склоняющуюся над тобой, как это бывало во времена, когда ты лежал в колыбели, и вера в мою защиту поддержит тебя в деле, для выполнения которого я молю нашего Господа даровать тебе силы. Твой отец уверял - а дворянин никогда не лжет женщине, которую обожает, - что он никогда никого не любил, кроме меня, и что у него нет никого, кто бы мог унаследовать его титул, состояние и славу. Ты должен доказать, что в тебе живет дух отца. Узнай, кем он был, ибо я чувствую, что, увы, его нет среди живых! По этой причине я открываю тебе тайну своей жизни, потери уважения соседей и терзающего меня горя. Мой долг признать свою вину…
        - Матушка, - прервал ее Жоэль, - позволь мне и далее пребывать в неведении. Не говори ни слова или скажи, что ты не покинешь меня.
        Она поблагодарила его взглядом, полным любви и признательности.
        - После нашего первого разговора ты задавал мне вопрос только глазами. Да благословит Бог сына, который так почитает свою мать. И тем не менее, ты искал разгадку тайны своего происхождения. Не отрицай то, что поняли я и Плуэ. К тому же, ты не умеешь лгать.
        Жоэль с гордостью поднял голову.
        - Сюда идет преподобный отец, - заговорила вновь Корантина. - Несомненно, он одобрит мои намерения, и тогда ты узнаешь все, что известно мне.
        Услышав звуки, не достигшие ушей юноши, она умолкла, в изнеможении откинувшись на подушки. Склонившись над ней, Жоэль принял последнюю ласку умирающей матери. Вскоре раздался звон колокольчика - это пришел священник, сопровождаемый Плуэ.
        Отец Керавель и в самом деле одобрил намерения Корантины, ибо на следующий день после ее смерти передал Жоэлю письменное признание, которое ее сын должен прочитать перед тем, как приступить к поискам сведений об отце. В этом признании содержались различные указания, способные помочь Жоэлю: описание внешности, навеки запечатлевшейся в памяти женщины, несколько имен и дат. Корантина написала это послание, чувствуя близость избавления от горя и боли.
        Несколько дней спустя после похорон той, кого он долго и безутешно оплакивал, молодой владелец фермы объявил, что продает ее вместе со всем хозяйством. Но дело не удалось уладить сразу - хитрые крестьяне притворялись, что не спешат покупать то, чего в действительности домогались. Формальности растянулись примерно на год, и за это время юный наследник обрел прежние привычки и душевное равновесие.
        Однажды, встретив отца Керавеля, Жоэль, попросив прощения за шалости в школе и поблагодарив за полученное образование, заставил священника принять от него деньги для школы и маленькой капеллы.
        - Святой отец, - сказал он, - прошу вас поминать меня в ваших молитвах, ибо я уезжаю в Париж.
        - Да, сын мой, - ответил священник. - Я знаю цель, к которой ты стремишься, и не собираюсь сбивать тебя с пути, каким бы трудным он ни казался. Ты достойный юноша, и твое намерение похвально. Благословляю тебя, и да хранит тебя Господь.
        Вслед за этим наш герой пошел проститься с Плуэ. После первых слов о скором отъезде старый солдат хмыкнул.
        - По-моему, ты собираешься искать иголку в стоге сена. Но не хочу тебя отговаривать, хотя считаю, что начинать поиски следовало бы здесь. Как бы то ни было, сделай все, чтобы раскрыть тайну.
        Дав эти несколько противоречивые советы, унтер-офицер добавил:
        - Вижу, ты уже прицепил найденную шпагу, которая, как ты все еще считаешь (впрочем, и я тоже), принадлежала инженеру, сражавшемуся с людьми короля почти в одиночку. Ибо хоть я и признаю, что епископ смотрел на льющуюся кровь, как старый воин, кем, как мне рассказывали, он и был, почти вся драка досталась господину Портосу. - И Плуэ впервые во всех подробностях поведал о битве в пещере, во время которой королевские солдаты были побеждены двумя друзьями с помощью трех рыбаков. Жоэль жадно внимал рассказу, глаза его сверкали. Поистине большая честь иметь такого отца! Но теперь ему предстояла трудная задача найти доказательства своего происхождения. Юноша поручил польщенному Плуэ охранять в его отсутствие могилу Портоса.
        - Дай-ка мне еще разок взглянуть на шпагу, - попросил старый капрал и с почтением взял в руки оружие. - Да, уверен, что она принадлежала господину Портосу. Видишь, на клинке надпись - «Один за всех, все за одного» - отличный девиз для солдата. А вот какой девиз ставят испанцы на добрых толедских клинках: «Не обнажай меня без причины и не вкладывай в ножны без чести».
        Крепко обняв своего ученика, Плуэ закончил:
        - К черту нежности - оставим их женщинам! Прощай, мой мальчик, быть может, твое путешествие окончится удачей. Вспоминай иногда своего старого учителя фехтования, практикуйся почаще, отрабатывай первую позицию, а выпад делай не только рукой, но телом и душой. Во всем нужно стремиться к совершенству!



        Глава VII
        НА ПОРОГЕ

        Всю эту историю наш герой поведал мадемуазель дю Трамбле, кратко закончив:
        - Двор находится в Париже или где-нибудь поблизости от него, а место всех аристократов - при дворе. Несомненно, мой отец был дворянином, и если он жив или имел друзей, занимающих высокое положение, то я что-нибудь о нем узнаю. Поэтому я и еду в Париж.
        Девушка не могла удержаться от удивления и сочувствия перед подобной простодушной уверенностью.
        - А указания, о которых вы говорили, - даты и имена, которые, возможно, будут способствовать успеху поисков?
        - Отправная точка - дата оккупации Бель-Иля королевскими войсками. Первое из имен - то, которое носил мой отец, Портос; следующие - имена трех его товарищей по оружию, к которым он питал безграничную любовь и преданность: Атос, Арамис и д'Артаньян.
        Аврора покачала головой.
        - Странные имена, - заметила она. - Несомненно, они вымышленные, а настоящие еще предстоит открыть. Да, разгадать эту тайну будет нелегко. - И она серьезно добавила: - Надеюсь, вы добьетесь успеха.
        Жоэль с испугом посмотрел на нее.
        - О, мадемуазель, вы не слишком-то ободряете меня - скорее приводите в уныние.
        - Друг мой, у вас есть помощник, который может сделать все для тех, кто в него верит.
        - Кто же это? - печально осведомился Жоэль. - Очевидно, вы имеете в виду счастливый случай?
        - Ну, я предпочитаю называть это Провидением, - с воодушевлением ответила девушка.
        Беседа происходила на цветущих равнинах Боса, ибо время двигалось вперед вместе с экипажем, и знакомство двух молодых людей, начатое на дороге близ Сомюра, стало более близким на следующий день после отъезда из «Золотой цапли».
        Ночь, наступившую после их отбытия из гостиницы, молодой дворянин провел, наблюдая за спящей девушкой, которая сидела напротив него, а сам он откинулся назад в углу громоздкой кареты, битком набитой пассажирами.
        С наступлением рассвета черты лица Авроры, смутные и неопределенные в ночной темноте, становились все более отчетливыми и одновременно более чарующими. Восходящее солнце переливалось в ее локонах. Когда она открыла глаза, ее взгляд встретился со взглядом юноши, и щеки Авроры, нежные, словно персик, внезапно залились румянцем.
        - Так вы смотрели на меня спящую, Жоэль? - с легким упреком обратилась девушка к своему поклоннику.
        Молодой человек тоже покраснел, как мальчик, и настолько смутился, что не смог сразу ответить. Поднеся руку ко лбу, чтобы собраться с мыслями, он сдвинул повязку на лице, которую наложил вечером. Покуда он пытался придумать извинение, Аврора спросила, не может ли она оказать ему помощь, и, не дожидаясь согласия, стала поправлять повязку опытной рукой.
        Наш бретонский искатель приключений хотел произнести речь, дабы выразить свой восторг, но его восхищенный взгляд был и так достаточно красноречив.
        - Я только исполняю свой долг, - продолжала прелестная самаритянка.[В Евангелии от Луки (гл. 10) Иисус рассказывает притчу о добром самаритянине, перевязавшем раны человеку, на которого напали разбойники.] - Вы ведь получили эту рану, защищая меня. Благодарю небо, что она такая легкая, - ведь в подобном месте рана могла оказаться смертельной.
        - Я был бы счастлив отдать за вас по капле всю мою кровь, - прошептал юноша.
        - Я причиняю вам боль? - улыбаясь, спросила Аврора.
        - О, не думайте о таких пустяках! - воскликнул Жоэль, чье упоение не знало границ.
        - Я говорила о долге, который приятно исполнять, - продолжала девушка, закончив перевязку, - но мне кажется, что я имею право знать, кому должна быть вечно признательна за столь важную услугу.
        В ответ молодой человек поведал ей историю своей жизни, покуда слушательница не подняла предупреждающе палец, заметив, что их попутчики навострили уши и разинули рты.
        - Остальное доскажете, когда мы будем подниматься на холм.
        То была единственная возможность временно избавиться от других путешественников. Поэтому, когда очередной подъем дороги вынудил пассажиров выйти из кареты, дабы уменьшить ее тяжесть, мадемуазель дю Трамбле, пол и очевидная легкость которой избавляли ее от участия в этой процедуре, шутливо именуемой судовым поставщиком разгрузкой корабля, на сей раз первая сошла на землю, не побоявшись одолеть небольшой подъем пешком. Ободренный улыбкой девушки, Жоэль предложил ей руку, и оба начали подниматься вверх, склонившись друг к другу. Оказавшись практически наедине с Авророй, юноша возобновил повествование. Девушка, в свою очередь, повторила то, что рассказала шевалье д'Эрбле. Поведав друг другу свои истории, они продолжали болтать. О чем? Это едва ли имело значение - о погоде, постоянно меняющемся пейзаже, деревнях, которые они проезжали, не обращая на них внимания, о разных пустяках, которые влюбленные находят полными смысла, говоря о них друг с другом. Их взгляды светились нежностью, голоса звучали, как музыка, сердца бились в унисон.
        На холмах Сен-Клу Пакдрю указал хлыстом на две башни собора Богоматери, вырисовывавшиеся на горизонте в золоте прекрасного летнего вечера.
        - Париж! - крикнул он.
        - Столица! - отозвались пассажиры, удовлетворенно потирая руки, при мысли о том, что их уже не ожидают приключения с разбойниками.
        - Париж! - печально повторили сын Портоса и дочь семейства Трамбле.
        Для остальных пассажиров объявление возницы возвещало с нетерпением ожидаемый конец их заключения в этой медленно передвигающейся клетке на колесах. Но для нашей влюбленной пары оно означало только расставание. Дыхание их стало тяжелым, лица печальными, а губы безмолвными.
        Тем временем экипаж, въехав в город, остановился во внутреннем дворе неподалеку от ворот Сент-Оноре.
        Пассажиры поспешно открыли дверь и со вздохами облегчения вылезли из кареты.
        - Мадемуазель дю Трамбле здесь? - послышался дребезжащий голос, и старая служанка подошла к экипажу.
        - Я здесь, - отозвалась девушка, ловко соскакивая на землю.
        Сделав реверанс, старуха продолжала:
        - Ваша родственница и моя хозяйка, вдова де ла Бастьер, послала меня встретить вас и привести в наш дом.
        - Очень хорошо - я готова. - И Аврора обернулась к спустившемуся вслед за ней бретонцу. - Пришло время расстаться.
        Сердце юноши разрывалось от муки - он не мог выговорить ни слова.
        - Желаю удачи, - продолжала девушка, протягивая руку. - Надеюсь, мы еще встретимся.
        - В самом деле? - переспросил Жоэль, чувствуя, как жизнь возвращается к нему.
        - Конечно, - искренне ответила Аврора. - Не встречаются только горы, - добавила она весело, желая приободрить юношу, - а мы, я уверена, обязательно увидимся вновь.
        - Но как, когда и где? - осведомился бретонец, научившийся от своего наставника по фехтованию метить прямо в цель.
        - Моя родственница, - быстро ответила девушка, - гостеприимно предложила мне поселиться у нее на улице Турнель, неподалеку от Пале-Рояля. Каждый день я буду ходить к вечерне в церковь святого Павла.
        В то время, как молодая пара договаривалась о следующей встрече, два человека в плащах и надвинутых на глаза шляпах скрывались под навесом небольшой лавчонки. Когда Аврора и старая служанка направились к воротам Сент-Оноре, один из них наклонился к другому, прошептав ему в ухо по-испански:
        - Видите этих двух женщин?
        - Да, монсеньер.
        - Следуйте за ними, но только так, чтобы они не заметили.
        - Понятно.
        - Сообщите мне название улицы и описание дома, куда они направляются.
        - Будет исполнено, монсеньер. - И прислужник герцога д'Аламеды двинулся вслед за ни о чем не подозревающей парой бесшумно и незаметно - очевидно, не в первый раз выполняя подобное поручение.


        Глава VIII
        ГАДАЛКА ДЛЯ АРИСТОКРАТОВ

        В тот же день, когда нантский экипаж прибыл в Париж, три женщины подошли к дому в середине улицы Булya. Они носили муслиновые шляпки с кружевом и накидки с капюшонами, обычно указывающие на принадлежность к буржуазии. Дом, имевший таинственный вид, был известен как жилище наследницы, а по мнению некоторых, дочери Ла Вуазен, казненной за торговлю ядами и прикрывавшей свой смертоносный промысел предсказанием будущего Нынешнюю обитательницу дома также именовали Гадалкой В те времена еще верили в колдуний, продающих дамам мази, от которых худые толстеют а толстые худеют, и амулеты, способные внушить к себе любовь. Поговаривали, что даже королева и брат короля пользуются услугами предсказательниц.
        Гадалка, очевидно, извлекла опыт из страшной судьбы Ла Вуазен, ибо она заявила, что только предсказывает судьбу и не торгует никакими бальзамами и эликсирами любви а тем более смертельными ядами Вот почему шеф полиции Ларейни позволил ей беспрепятственно заниматься своим ремеслом на той же улице, где жил он сам, получив, таким образом, возможность из окна своего дома подсчитывать число клиентов Гадалки.
        Когда одна из женщин постучала в дверь, ее молча отворил негритенок в восточном костюме, который провел троих посетительниц в большую приемную на первом этаже и указал им на кресла.
        Комната напоминала лабораторию алхимика: колеблющееся пламя висящего на потолке светильника озаряло чучела крокодилов и сов, перегонные кубы и другие традиционные атрибуты колдовства, покрытые густым слоем пыли В то же время кресла, занятые гостьями, были безукоризненно чисты вероятно, их часто использовали. Женщины с любопытством осматривались вокруг.
        - Не кажется ли вам, - прошептала одна из них, слегка вздрогнув, - что за этими драпировками скрывается сонм привидений? Что ведьмы празднуют здесь свой шабаш? Право, дамы, я боюсь.
        - Шабаш ведьм в двух шагах от королевского дворца и общественных парков, по соседству с резиденцией министра полиции? Вы, должно быть, лишились рассудка, дорогая моя! Весь этот антураж меня просто смешит, - с презрением добавила говорившая, спросив у третьей женщины: - А чем заняты вы, дорогая Франсуаза?
        - Я жду, - последовал спокойный ответ.
        Покуда первая дама дрожит от страха, вторая смеется, а третья ожидает, представим читателю всех троих, ибо двум из них предстоит играть важную роль в нашем повествовании.
        Испуганная дама была маленького роста, со свежим цветом лица, склонной к полноте фигурой, каштановыми волосами, быстрым взглядом и насмешливым ртом. Скажем сразу, что она не представляет для нас особого интереса.
        Иное дело - смеющаяся красавица: ее властные манеры, величественная осанка и надменное выражение лица разительно контрастировали со скромностью одеяния. Дама уже достигла среднего возраста, но, по свидетельству современников, красота ее все еще оставалась неотразимой. Пышные светло-рыжие волосы выбивались из-под шапочки. Едва заметная полоска кожи разделяла ярко-черные, словно нарисованные кистью брови, под точеным носом с ноздрями, раздуваемыми страстью, алели коралловые губы, на которых змеилась гордая усмешка. Тем не менее, в мужественных и правильных чертах лица было заметно выражение беспокойства. Описание ее внешности следует дополнить холодным суровым взглядом, иронической улыбкой и выдающимися скулами, свидетельствующими о бешеном упрямстве.
        Третья посетительница казалась более обаятельной, хотя облик ее отличался строгостью и задумчивостью. Лицо, не блиставшее красотой, властно притягивало к себе выражением спокойной решимости. На коже теплого кремового оттенка, свойственного колониальным красавицам, выделялись черные глаза, взгляд которых, словно ищущий какое-то растворившееся в пустоте видение, устремляясь на собеседника, проникал ему в душу. Локоны каштановых волос вились на лбу, гладком и блестящем, явственно отражавшем работу мысли. Короче говоря, ее черты, хотя и не сразу приковывали к себе внимание, оставались незабываемыми для каждого, кому доводилось их видеть.
        Внезапно дверь отворилась, и появилась Гадалка. Клиенты оставались в неведении относительно ее возраста, так как она проводила сеансы (этим словом обозначались бы действия гадалки на современном жаргоне ее племени) в темном просторном халате и капюшоне с прорезями для глаз, блеск которых мог свидетельствовать о ее молодости. Несколько секунд она рассматривала трех посетительниц, поднявшихся при ее появлении.
        - Здравствуйте, дамы, - медленно заговорила она. Слово «дамы» в ее устах было многозначительным, ибо в то время так обращались лишь к особам благородного происхождения.
        - В вашем лице я приветствую знатность, красоту и высокое положение, - продолжала после паузы Гадалка. - Приветствую Фортуну, которая собирается преподнести один из самых своих удивительных даров, сделав одну из вас королевой.
        - Королевой? Я буду королевой? - воскликнула высокая красавица, шагнув вперед, как будто предсказание могло относиться только к ней одной, но Гадалка не откликнулась на прямой вызов.
        - Вы желаете первой узнать свою судьбу? - спросила она.
        - Да, - ответила дама, - если этому ничто не препятствует.
        Наследница Ла Вуазен, соглашаясь, кивнула.
        - Вы совершенно правы, ваше теперешнее положение дает вам преимущество перед всеми прочими представительницами женского пола. Следуйте за мной, в кабинет, где я обычно принимаю персон вашего ранга.
        За ширмой находилась комната, в которой отсутствовали жабы, змеи, книги по черной магии и другие устрашающие и отвратительные предметы, предназначенные производить впечатление на посетителей из простонародья. На столе, рядом с которым стояло большое кресло, лежали только колода карт и ореховый прутик.
        - Госпожа маркиза, - с подчеркнутым уважением произнесла сивилла, - окажите мне честь присесть в это кресло.
        - Откуда вы знаете мой титул? - с удивлением воскликнула женщина.
        - Оттуда же, откуда мне известно имя знатной и могущественной дамы Атенаис де…
        - О! - поспешно прервала посетительница. - Не произносите, пожалуйста, это имя. Иногда стены имеют уши, а я и так, как вы, конечно, знаете, причинила себе слишком много вреда, пойдя советоваться к Ла Вуазен без маски и переодевания.
        - Ла Вуазен была достаточно глупа, чтобы продавать снадобье, расчищающее людям дорогу к наследству, - сухо ответила колдунья, - в то время как я торгую только гороскопами. Как бы то ни было, если хотите, буду именовать вас Чудом, ибо в кругу, где вы вращаетесь, вы затмили всех бесподобным сиянием. Теперь соблаговолите дать мне вашу руку.
        Маркиза, очевидно, была удовлетворена обращением, ибо она закатала рукав плаща и протянула Гадалке руку, которая могла принадлежать древней статуе Кибелы;[Кибела - фригийская богиня, олицетворение матери-природы. В Древней Греции и Риме почиталась, как мать богов.] в своем счастливейшем вдохновении Фидий[Фидий (V в. до н. э. - ок. 432 до н. э.) - великий древнегреческий скульптор.] никогда не изваял ничего столь прекрасного и совершенного.
        - Да, - бормотала предсказательница, внимательно изучая линии, - рука строга и благородна, хотя в то же время изящна и грациозна. Хрупкость сочетается в ней с большими размерами, свидетельствующими о решительном уме и способности к смелым деяниям. Эта рука достойна править государством.
        Дама слушала с явным удовольствием, в то время как Гадалка продолжала:
        - По этим линиям я могу сказать вам, что вы родились в 1641 году и, следовательно, вам сейчас тридцать семь лет…
        - Это можно опустить!
        - Вы происходите из семейства с высоко развитыми умственными способностями. Вы были фрейлиной королевы. В 1663 году вы вышли замуж, но ваш муж оставил вас, и ваши дети не имеют права носить его имя.
        - Дорогая моя, - нетерпеливо прервала маркиза де Монтеспан, - я не спрашиваю вас о том, что знаю лучше вас. Мне хочется узнать, буду ли я королевой Франции?
        Пророчица подняла глаза ввысь, словно желая получить консультацию у небесных сил.
        - Вы уже теперь та, кем хотите стать, - ответила она.
        Нахмурившись, маркиза возразила:
        - Но все же есть одно препятствие.
        - Оно будет устранено.
        - Что? Значит, королева Мария-Терезия…[Мария-Терезия (1638-1683) - дочь короля Испании Филиппа V, с 1660 г. супруга Людовика XIV и королева Франции.]
        - Дни королевы сочтены, и смерть поджидает ее. - Перетасовав карты, Гадалка открыла одну из них. Это оказалась семерка пик.
        - Ей осталось жить столько лет, сколько цифр на этой карте.
        - Вы уверены?
        - Карты никогда не лгут, - заявила Гадалка, указывая на колоду тощим пальцем, который мог бы принадлежать старухе или маленькой девочке.
        - Ах! - вздохнув, маркиза забрала руку. - Довольно! Вам незачем продолжать. Если предсказание сбудется, то ваша судьба обеспечена. А пока возьмите это.
        Она бросила на стол туго набитый кошелек.
        - Если трон опустеет, не сомневайтесь, я возьму и удержу его.
        Но сивилла покачала головой.
        - Ваша милость, вы еще не достигли цели. Разве вы не видели, как двигался жезл?
        - Какой жезл?
        - Мой прут. Он наклонился и прикоснулся к картам.
        - Нет, я не заметила. А что это означает?
        - Что на вашем пути есть препятствие.
        - Пустяки - я преодолею его.
        - Лихой наездник может не заметить колею, в которой его конь сломает копыто. Видите - жезл продолжает дрожать! Берегитесь, госпожа!
        Без видимой причины ореховый прутик затрепетал, словно превратившись в живую змею.
        - Почему я должна беречься?
        - Не доверяйте никому, а особенно тем, кто ближе всех к вам.
        - Моя дорогая колдунья, вы переусердствовали, - усмехнулась госпожа де Монтеспан. - Я всегда принимаю меры предосторожности с теми, кто близок ко мне. Спросите моего сына, хотя ему всего восемь лет, и мою сестру, госпожу де Тианж. И все же, не могли бы вы объясниться более определенно?
        - Вред исходит от женщины, которую вы возвысите. Берегитесь немилости, которую навлечет на вас подруга.
        - Благодарю за предупреждение, - подумав, ответила маркиза, и в ее голосе послышались мрачные угрожающие нотки. - Я запомню его. Но кто при французском дворе осмелится оспаривать у меня наследство этой жалкой Фонтанж? Те, кто хотели бы похитить у меня моего возлюбленного, знают, что я не Лавальер, и что для каждой, кроме Атенаис де Мортмар, королевское ложе станет смертным!

        Несколько минут спустя дама с каштановыми локонами на лбу сменила первую клиентку в кабинете Гадалки. Пророчица поклонилась ей с видом величайшего почтения и отказалась взглянуть на протянутую руку.
        - Я не нуждаюсь в этом, чтобы приподнять уголок вуали над будущим. Для меня достаточно взглянуть на ваше лицо, на котором запечатлелись следы пролитых слез. Ибо вы много страдали - от болезни, бедности и унижения.
        - Это правда, - с горечью отозвалась дама.
        - Когда вы были ребенком, ваши родители покинули родину и уехали за океан. Во время путешествия вы впали в состояние транса, напоминавшее смерть, и корабельный врач распорядился бросить вас за борт, но обняв вас в последний раз, ваша мать услышала, что сердце дочери слабо бьется, и вас снова отнесли в каюту, где вы открыли глаза.
        - Совершенно верно - моя мать спасла меня.
        - Два года спустя, когда вы пили молоко на траве, к вам подползла ядовитая змея, и мать едва успела оттащить вас, но змея не стала вас преследовать - она начала пить молоко.
        - И это правда, но к чему пробуждать воспоминания?
        - Только, чтобы доказать вам - Провидение никогда не переставало вас оберегать.
        - Почему же Господь должен покинуть ту, которая никогда не прекращала верить в его милосердие?
        - По велению судьбы вам, молодой и очаровательной, пришлось выйти замуж за старого инвалида, завещавшего вам пенсию, на которую он существовал, но вам пришлось долго добиваться ее, пока совсем недавно…
        - Пока щедрость его величества не возвратила ее нам.
        - Вы можете снова выйти замуж, - предположила Гадалка.
        - Кто возьмет меня? - с грустью осведомилась молодая вдова, - Я ведь уже не девушка и к тому же бедна.
        - И все же, - продолжала предсказательница, - вы выйдете замуж во второй раз, и тот, кто выберет вас, чтобы разделить с вами свою славную судьбу, будет превыше всех, исключая Царя небесного!
        - Боже, что вы говорите!
        - Я говорю вам: сколь низко было ваше начало, столь высоко вы вознесетесь. Гордая женщина, которая побывала перед вами в этой комнате, никогда не достигнет цели - никогда не добьется положения, к которому ее влечет ненасытное честолюбие. Ваша судьба удивит мир и историю!
        - Во имя неба, - прошептала посетительница, - говорите тише! Если вас услышат…
        Взгляд ее потускнел так же быстро, как воспламенился.
        - Нет, - заговорила она с показным спокойствием, - это либо трюк вашего ремесла, либо просто шутка. Как можно всерьез предполагать подобное?
        - Но ведь ваши уши не впервые слышат такое обещание. Разве каменщик Барбре, увидев вас, не произнес пророчество: «Смотрите на ту, которая достигнет величия на тернистом пути?!» Воля небес может быть изречена устами нижайшего. Говорю вам: ваши огорчения скоро кончатся. Луч, исходящий от короны Франции, выведет вас из мрака, так же как улыбка матери вызволила вас из тени смерти. Бедствия отступят от вас, как змея, угрожавшая жизни. Великий монарх полюбит вас и сделает своей супругой - вы станете королевой!
        Кончив говорить, словно ее покинули силы, Гадалка устремила взгляд в потолок, как актриса, смотрящая на суфлера, ожидая подсказки.
        Огромным усилием воли слушательница заставила себя успокоиться и закрыла глаза, как бы не выдержав ослепительного видения. Поэтому она не заметила мелькнувшей в отверстии потолка физиономии с голубыми глазами и рыжими волосами, ответившей улыбкой на пристальный взгляд прорицательницы. В этот момент ширма отодвинулась, и третья посетительница появилась в комнате. Она также держала в руке кошелек.
        - О Боже! - заговорила она умоляющим голосом. - Неужели я никогда не дождусь своей очереди и доли в счастливых предсказаниях?
        Но Гадалка, сделав глубокий реверанс будущей королеве Франции, почтительно произнесла:
        - Только обладая богатством и властью, будьте добры к беднякам, как весь мир был добр к вам, мужественно переносившей бедность и лишения.
        - Послушайте, - вмешалась вошедшая, - я имела честь спросить вас…
        - Сударыня, - ответила колдунья, - могу сказать вам только одно. Хотя вы госпожа д'Эдикур и племянница маршала Франции, вы тем не менее будете удалены от двора из-за вашего злого языка.
        Удивленная женщина смяла кошелек в руке и поспешила удалиться вместе со своими спутницами.
        Едва за ними закрылась входная дверь, как к предсказательнице присоединился обладатель смазливой физиономии и рыжей шевелюры, недавно заглядывавший в комнату из-за скользящей панели в потолке. Внешность этого субъекта, несомненно, подававшего Гадалке реплики для ее пророчеств, несколько портили водянистые глаза с нависшими веками, выдававшие опытного, закоренелого и бессовестного мошенника. Человек этот, известный под именем Уолтон, фигурировал в деле о массовых отравлениях, как «Англичанин» или «Торговец шерстью», хотя он не был ни тем, ни другим. Являясь мозгом всей шайки, он, как и большинство главарей, смог выйти сухим из воды, в то время, как его подручные были осуждены.
        - Ну, как, хорошо я справилась с делом? - осведомилась Гадалка, откинув капюшон и обнаружив личико хорошенькой девушки, не без страха взирающей на мужчину.
        - Очень хорошо, Тереза, за одним исключением: тебе следовало сперва заполучить кошелек госпожи д'Эдикур, а уж потом предсказывать ей судьбу. К счастью, - хладнокровно добавил он, надевая шляпу и перевязь со шпагой, - они не успели далеко уйти.
        - О, что ты собираешься делать? - воскликнула девушка, робким жестом пытаясь остановить его.
        - Только последовать девизу твоей достопочтенной матери Ла Вуазен и твоего папаши, проживающего ныне в Бастилии: «Кто теряет мизинец, должен вернуть большой палец».
        И выбежав из таинственного дома, он устремился за тремя придворными дамами.



        Глава IX
        БРЕТОНЕЦ ПРИХОДИТ НА ПОМОЩЬ

        Стоя на пороге гостиницы, Жоэль ощущал себя совершенно одиноким в этом огромном городе.
        Незнакомые улицы и люди приводили его в уныние. Он охотно бросился бы в объятья первого встречного, которого бы узнал в лицо, даже если бы им оказался молодой дворянин, оскорбивший его в Локмариа. Но Жоэль не принадлежал к тем, кто долго пребывает в апатии и растерянности. К тому же он внезапно испытал острое чувство голода. Аппетит нашего бретонца соответствовал его возрасту и не уступал аппетиту его знаменитого отца.
        Жоэль вспомнил, что не ел с утра.

«Нужно найти дом с накрытым столом», - подумал он.
        Вспомнив слова, сказанные ему при расставании мадемуазель дю Трамбле о том, что она будет жить неподалеку от Пале-Рояля, Жоэль решил поселиться в том же квартале и отправился на его розыски.
        Узнав дорогу у прохожего, он прошел через ворота Сент-Оноре и зашагал по улице того же названия.
        Долгая прогулка пешком не пугала юношу, обладавшего крепкими ногами. Однако ему мешала длинная шпага Портоса, которая хлопала его по икрам (в Локмариа он обычно не носил шпагу). Постоянные удары раздражали его и замедляли шаг. К тому же Жоэля отвлекали невиданные доселе зрелища, а парижане в свою очередь останавливались поглазеть на него, привлеченные бретонским нарядом и ошеломленным выражением лица. Но смех замирал на их устах, едва они замечали огромный рост и широкие плечи юноши, явно способного проучить любого шутника. Тем не менее, когда Жоэль добрался до перекрестка на улице Круа де Пти-Шан вблизи Пале-Рояля, где он остановился, собираясь снова спросить дорогу, уже стемнело.
        Хуже всего было то, что прохожих теперь попадалось очень мало. С наступлением сумерек все двери и ставни закрывались наглухо.
        В те дни Париж рано отправлялся на отдых.
        На некотором расстоянии от Жоэля какой-то мужчина выскользнул на ту же самую улицу из темной аллеи, по которой немногие рискнули бы ходить. Это был Уолтон, следовавший за тремя дамами в манере воров и полицейских шпионов - другими словами, он, угадав, каким путем направятся женщины, побежал вслед более короткой дорогой, чтобы нагнать их. Но так как Уолтон прятался за домами, посетительницы Гадалки не сразу его заметили. Кроме того, все их внимание было обращено на Жоэля, явно стремившегося заговорить с ними. Приняв дам за спешивших домой хозяек, он решил узнать у них дорогу.
        Юноша побежал вперед, желая догнать женщин. Испугавшись, они тоже побежали, что было на руку Уолтону, которому оставалось теперь только выскочить им навстречу. Но бретонцы упрямы, а Жоэль в этом отношении был вдвойне бретонец. Вслед за женщинами он тоже ускорил шаг.
        Это происшествие прервало ход весьма серьезных мыслей, возникших в голове у дам после посещения прорицательницы. Госпожа д'Эдикур все еще возмущалась дерзким ответом странной колдуньи, складка на лбу прекрасной маркизы свидетельствовала о глубоком раздумье, а смуглокожая будущая королева грезила о своей коронации.
        Они быстро шли вперед, когда услыхали решительные шаги Жоэля.
        Ночной Париж, если не считать луны, не имел другого освещения, кроме фонарей, развешанных согласно распоряжениям министра полиции. Предполагалось, что шестидесяти таких фонарей достаточно, чтобы освещать дорогу полумиллиону обитателей города. В результате улицы с последним лучом солнца превращались в поле деятельности нищих, занимавшихся этим ремеслом отнюдь не вследствие недостатка здоровья, воров, отбиравших у пьяных последнюю мелочь, и прочих всевозможных мерзавцев.
        Увидев, что их преследуют, дамы обменялись испуганными взглядами. Не говоря ни слова, они поспешили вперед, но не смогли ни оторваться от Жоэля, ни опередить Уолтона, который держался на расстоянии, чтобы ловким маневром отделить от компаньонок мадам д'Эдикур, оставившую при себе свой кошелек.
        - Несомненно, - заметила брюнетка, - нас преследуют.
        - Он вооружен, - сказала госпожа д'Эдикур. - Я вижу, как блестит эфес его рапиры.
        Высокая дама хранила молчание, но подумала:

«Очевидно, меня узнали так же легко, как это сделала Гадалка. У меня много врагов при дворе, и они могли поручить наемному убийце прикончить меня на улице».
        Три женщины свернули к набережной вблизи Лувра. Охваченные растущим ужасом, они сгрудились в кучу, чувствуя, что их сердца колотятся, словно вот-вот разорвутся.
        - Боже мой, я не в силах идти дальше! - прошептала племянница маршала.
        Смуглая дама также была близка к обмороку.
        - Мы можем не добраться домой, - задыхаясь, произнесла она.
        - Смелей! - подбодрила их третья женщина. - Мы около Нового моста - здесь можно встретить патруль ночной стражи.
        Они не знали, что стражники сами больше всего на свете боялись наткнуться на шайку разбойников.
        В надежде обрести защиту, женщины поспешили вперед, но внезапно застыли в ужасе перед новым препятствием. Уолтон решил, что пришло время вмешаться, так как он заметил Жоэля и, обманутый настойчивым преследованием беглянок, принял юношу за собрата по ремеслу. Чтобы не оказаться между двух огней, дамы свернули в первый же проулок. К несчастью, они очутились в темном и непроходном дворе.

«Попались! - с усмешкой подумал Уолтон, для которого не существовало секретов в парижских закоулках. - Птички угодили в ловушку!»
        В тот же момент он и Жоэль столкнулись лицом к лицу. Они уставились друг на друга, но в темноте не могли различить черт лица и деталей костюма. Продолжая считать, что повстречал такого же бродягу, как он сам, Уолтон фамильярно обратился к Жоэлю:
        - Можешь не сомневаться, приятель, они вернутся назад и попадут прямиком к нам в лапы. Полагаю, выручку поделим пополам? Я знаю, что у одной из них с собой кошелек.
        - Что?! - воскликнул удивленный и возмущенный Жоэль. - Ты принял меня за вора?
        Уолтон, подумав, что протест иронический, быстро откликнулся:
        - Ха-ха, отлично сказано! Значит, договорились? Кошелек поделим пополам, а женщин - кому как повезет. На улице в темноте они не станут поднимать шум. А вот и они, дружище!
        - А вот это тебе, негодяй! - воскликнул наш разгневанный герой, и, не желая тратить удары шпагой даже плашмя на такого презренного мерзавца, отвесил ему рукой столь оглушительную затрещину, что бедняга покатился по дороге.
        В тот же момент возвратились три дамы, не нашедшие прохода и решившие отдать себя на милость грабителей, пожертвовав деньгами и, в качестве крайней меры, раскрыв свое общественное положение и пригрозив ужасной карой.
        Каково же было их изумление, когда после краткого спора, завершившегося тем, что один из предполагаемых разбойников сбил другого с ног, победитель, сняв шляпу и поклонившись, осведомился мелодичным голосом:
        - Простите, дамы, но не мог ли я узнать у вас дорогу в Пале-Рояль?
        Женщины испытывали неудержимое желание расхохотаться от облегчения.
        - Что? - воскликнула одна из них, сдержав свои чувства. - Только для того, чтобы узнать дорогу, вы…
        - Был вынужден бежать за вами со всех ног? Совершенно верно, хотя я и не собираюсь винить вас за причиненное беспокойство.
        - Значит, вы не вор? - продолжала расспрашивать дама.
        - Так подумал обо мне тот парень, которого я сбил с ног за столь нелестное мнение. Скажите, неужели в вашем городе столько грабителей, что каждого встречного принимают за вора? Я, увы, впервые в Париже…
        - Вы не здешний?
        - Да, я только что сошел с нантского экипажа, приехав оттуда, где родился и жил - из Бель-Иль-ан-Мер.
        Смуглая женщина шепнула маркизе:
        - Все в порядке. Я узнаю его наряд. Такую одежду носят состоятельные бретонцы в сельской местности.
        Госпожа д'Эдикур указала на Уолтона, лежащего в сточной канаве.
        - Он мертв? - спросила она.
        - О Господи, надеюсь, что нет! Я просто дал ему пощечину. Так что, если вы укажете мне дорогу, я тут же удалюсь.
        Все дело было в том, что Жоэль вновь почувствовал голод.
        - Одну минуту, сударь! - Маркиза де Монтеспан положила ладонь на руку Жоэля, чтобы задержать его.
        - Чем еще могу вам служить? - весьма нетерпеливо осведомился юноша, ни в коей мере не взволнованный этим прикосновением, ибо в темноте он не мог разглядеть несравненные очертания ручки маркизы.
        - Сударь, я рассчитываю на вас, как на галантного кавалера…
        - Благодарю, хотя не думаю, что заслужил подобный комплимент, проучив этого плута. Конечно, я пытаюсь быть галантным, правда, не зная ничего о городских манерах. Что касается кавалера, то для того, чтобы им быть, мне необходима лошадь.
        Слушая веселую и непринужденную речь Жоэля, маркиза, приглядевшись к нему повнимательнее, насколько позволяло освещение, отметила, что несмотря на могучее телосложение, держался он свободно и даже элегантно, обладал внешностью человека благородного происхождения и не был обезображен работами на полях. Поэтому она продолжала, стараясь говорить и держаться менее высокомерно:
        - У меня к вам просьба, сударь. Мои подруги и я, сбившись с пути, оказались вдали от наших жилищ. По дороге домой, мы снова можем попасть в неприятное происшествие - в этих кварталах подобные встречи весьма часты. Нам не обойтись без вашей силы и храбрости. Не покидайте одиноких и слабых женщин во мраке ночи! Умоляю вас сопровождать нас, покуда мы не окажемся в безопасности у себя дома.
        - В самом деле, не оставляйте нас одних! - взмолилась госпожа д'Эдикур.
        Третья дама ничего не сказала, но ее большие глаза говорили за нее.
        Наш герой затянул потуже пояс, дабы подавить волчий голод, и, пересилив усталость, ответил, как подобает истинному рыцарю:
        - Дамы, я к вашим услугам.
        Все вместе направились в сторону предместья Сен-Жак. Конвоирование ободрило женщин, и они уже были готовы смеяться над своими недавними страхами.
        - Дамы, - прервал молчание Жоэль, - говорят, что все дороги ведут в Рим. Я был бы счастлив узнать, существует ли здесь такая же поговорка относительно Пале-Рояля?
        - А вы обязательно должны туда попасть? - спросила госпожа д'Эдикур.
        - Да, у меня там есть знакомые, - покраснев, ответил юноша, - к которым я должен находиться поближе, чтобы предложить им помощь, если потребуется.
        - И ради этого вы пошли ночью через весь город?
        - А почему бы и нет?
        - Один?
        - Мужчина никогда не бывает один, если при нем его шпага.
        - Отличный ответ, - шепнула брюнетка блондинке. - Что вы о нем думаете?
        Маркиза не ответила, ибо была занята мыслями о том, какую пользу можно извлечь из юноши. Чтобы одолеть врагов, ей, помимо флакона с ядом, может понадобиться и шпага наемного убийцы, а такового можно сделать из человека, привязанного к ней чувством, которое она, несомненно, сумеет при желании воспламенить. Жоэль и не догадывался о том, объектом какого внимательного изучения он сейчас являлся.
        - Да, шпага - верный друг, - продолжал он, - но при ходьбе она часто мешает, не говоря уже о полном ее несоответствии моему костюму. - Они как раз проходили под фонарем, и Жоэль добавил, извиняясь: - Конечно, на мою одежду здесь все оборачиваются, хотя, честное слово, под ней точно так же может биться верное сердце, как и под любой, более модной.
        - Как ваше имя? - осведомилась блондинка.
        - Жоэль, за неимением лучшего. Могу ли я узнать ваше?
        - Атенаис.
        - Чудесно! Оно подходит к вам, словно перчатка!
        - Вы так считаете?
        - Безусловно, ибо оно торжественное и невероятное.
        - И по-вашему, я такая же?
        - Конечно! Вы выглядите, как знатная придворная дама!
        - Слышите этот комплимент? Сразу становится ясным, что Бретань принадлежит Франции!
        Маркиза более внимательно посмотрела на юношу, проникшего в ее инкогнито.
        Несомненно, Жоэль был достоин восхищения красивейшей придворной дамы. Его высокой фигуре с крепкими и длинными руками и ногами было присуще природное изящество оленя. Застенчивость молодого человека не переходила в неуклюжесть, а выразительности лица, особенно обуреваемого волнением, позавидовал бы любой принц. Мнимая жена горожанина, отлично разбиравшаяся в людях, читала в его взгляде целую поэму прямоты и отваги.
        - Ах! - Она притворилась, что поскользнулась. - О, господин Жоэль, мостовая такая скользкая, а кругом непроглядная тьма! Позвольте мне опереться на вашу руку!
        - С удовольствием, госпожа Атенаис.
        Слегка дрожащая рука «госпожи Атенаис» повисла на руке Жоэля, полностью сохранявшей твердость, ибо для юноши после Авроры дю Трамбле все женщины, даже Монтеспан, отодвинулись на задний план.
        Они вышли на площадь Сен-Мишель.
        - Сударь, - заговорила маркиза, - держу пари, что вы приехали в столицу искать счастья.
        - Вы угадали - именно с этой целью.
        - Так значит, дама Фортуна - единственная представительница слабого пола, которая вас привлекает?
        - В данном случае едва ли уместно говорить о слабом поле, так как я разыскиваю не женщину, а мужчину.
        - Очевидно, знатного покровителя?
        - Надеюсь, что знатного, но более чем покровителя - вершителя моей судьбы, моего будущего, всего, что касается меня.
        Чувствуя, что откровенность завела его слишком далеко в беседе с незнакомыми женщинами, Жоэль, переменив тему, воскликнул:
        - Повернем направо - этот дом сносят, и мы рискуем получить камнем по голове или угодить в кучу мусора.
        - Я спросила вас, кого вы разыскиваете…
        - Немного левее - вы едва не ступили в лужу.
        Бросив на юношу взгляд, маркиза погрозила ему пальцем.
        - О, вы, бретонцы, такие же упрямые, как нормандцы! Вся ваша вежливость направлена на то, чтобы скрыть от меня ваш секрет. И таким способом вы надеетесь сбить гончих со следа?
        - Мой секрет принадлежит не мне, - серьезно ответил Жоэль, - а женщине, которой уже нет в живых.
        - Ну так храните его! За подобными вещами парижские грабители не охотятся, а в мои привычки не входит вилять хвостом для достижения цели. Но послушайте: если вам не удастся добиться желаемого от человека, о котором вы говорили, или вы просто не найдете его, что вы будете делать тогда?
        - Стану солдатом короля и пойду искать свою судьбу на поле битвы, глядя в лицо опасности.
        - Я уверена, что вы сделаете карьеру в армии, если можете похвастаться благородным происхождением или имеете друга, который в состоянии вам помочь.
        - Какого друга?
        - Который любит вас, на которого можно положиться, и который имеет достаточно влияния, чтобы представить вас при дворе.
        Юноша искренне рассмеялся.
        - Ха-ха! У этого друга должна быть такая длинная рука, чтобы он мог, не наклоняясь, развязывать шнурки на ботинках! Даже в Париже подобные друзья не падают с неба.
        - И тем не менее вы не умрете от их отсутствия - даю вам слово. С вашей красотой и доблестью…
        Смущенный юноша начал напевать рождественскую песню.
        Маркиза резко прервала его, осведомившись:
        - Скажите, у вас есть возлюбленная?
        Они теперь находились в квартале Сен-Жак. Спутницы маркизы скромно шагали в некотором отдалении за парой, притворяясь, что разговор не долетает до их ушей, но изо всех сил стараясь его подслушать.
        Однако наш герой не сразу ответил на вопрос, вызвавший перед его внутренним взором образ Авроры. Он видел ее, бредущей по холмам Сомюра, ее изящную фигурку, скромное дорожное платье, и привязанную к руке лентами соломенную шляпку, пышные волосы, которые развевал ветер.
        - У меня нет той, кого называют возлюбленной, - наконец ответил Жоэль, я его голос обнаруживал глубину эмоции, - но есть девушка, которую я люблю.
        - О Господи! И давно вы пребываете в подобном состоянии?
        - По правде говоря, сударыня, только сегодняшний вечер.
        - Как же вы об этом узнали?
        - Очень легко - по чувствам. Мой пульс стучал, словно у меня жар, кровь бежала в жилах, как вода, прорвавшая плотину, сердце теснилось в груди, а виски горели, как в огне!
        - Ну, это великая страсть, насколько я могу судить! - проворковала маркиза. - С такой пламенной любовью встречаешься не часто.
        - Никогда еще женщина не производила на меня подобного впечатления - это кажется настоящим волшебством!
        Расширенные глаза дамы вспыхнули. Простодушный сельский юноша заставил ее вообразить, что он объясняется ей в любви с первого взгляда.
        - Ах, что же может дать столь влюбленный мужчина в награду за взаимность? - спросила она.
        - Все, что я имею, - вплоть до жизни!
        Он выпрямился в полный рост - в этот момент вся доблесть его предков, Антуана, Гаспара, Портоса, вспыхнула в нем.
        - И вы стали бы защищать от кого угодно предмет вашего обожания?
        - Да!
        - И если бы кто-нибудь замыслил против нее дурное…
        Смертельная бледность покрыла лицо бретонца; некоторое время он оставался недвижим, затем стал как будто выше ростом, волосы развевались вокруг головы, подобно лучам, как на изображениях архангела Михаила. Казалось, можно ожидать, что с его губ хлынет поток гневных слов, но юноша лишь тихо произнес:
        - Я бы убил его - даже если бы этим человеком оказались вы!
        - Что? - вскричала маркиза. - Вы бы убили даже меня? Не понимаю! Так значит…
        - Я бы убил самого короля, если бы он задумал причинить вред Авроре…
        - Авроре? - повторила она, в оцепенении глядя на него. - Вы сказали, Авроре? Кому принадлежит это имя?
        - Даме, которую я люблю.
        - Ах, вот как?
        - Она моя первая любовь и станет моей женой, как только я добьюсь того, что сделает меня достойным ее, - имени, титула и состояния!
        Маркиза вырвала руку из руки Жоэля и резко сказала юноше, с изумлением смотрящему на нее:
        - Мы прибыли, и я более не нуждаюсь в вашей любезной помощи.
        За высокой стеной в саду виднелся низкий и мрачный двухэтажный дом с мансардной крышей и двумя флигелями, где находились помещения для прислуги и конюшни. По цвету камней и шиферной черепицы соседи называли его Серым домом.
        В ответ на удар молотка старый слуга открыл ворота и проводил их во двор.
        - Онорен, запрягите лошадей в карету, - скомандовала дама, которую эскортировал Жоэль, едва переступив порог.
        - Ваша милость возвращается в Сен-Жермен? - с почтением осведомился слуга.
        - Нет, я остаюсь здесь, а этого господина нужно отвезти в Пале-Рояль.
        Маркиза холодно кивнула нашему бретонцу, который уже не знал, чему удивляться.
        - Мне кажется, там соблаговолил обитать предмет вашей привязанности, который вы столь красноречиво описали? - фыркнула она.
        В это время на крыльце появился мальчик лет восьми в алом бархатном костюме, богато отделанном золотыми и серебряными кружевами; у него было красивое и смышленое, хотя и печальное лицо, но, к несчастью, одна его нога была заметно короче другой, а ступня изуродована.[Герцог дю Мен - старший из детей Людовика XIV и маркизы де Монтеспан.] Хромая, он бросился в объятья смуглой женщины, целуя ее и крича от радости:
        - Вот наконец вы и пришли домой, дорогая матушка! Я не мог пойти спать, пока не увижу вас, так как боялся, не случилось ли с вами чего.
        - Монсеньер, - сказала та, кому были адресованы эти знаки привязанности, - разве вы не видите, что здесь маркиза - ваша мать?
        В ответ на упрек, мальчик повернулся к маркизе де Монтеспан и пожелал ей доброго вечера, однако, не подходя к ней.
        - Так-так, - заметила маркиза, закусив губу. - Вся эта суета из-за того, что ваша гувернантка ненадолго покинула вас? Фи, вам следовало уже быть в постели в такой поздний час, Луи! Отведите мальчика в его комнату и проследите, чтобы он сразу же лег.
        Гувернантка шагнула вперед, чтобы выполнить приказание, но маленький калека, заливаясь слезами, вцепился в ее юбки.
        - Сударыня, - заговорила смуглая женщина, - позвольте мне самой все устроить. Герцог никогда не заснет, если я не спою ему колыбельную или не расскажу сказку.
        Госпожа де Монтеспан с раздражением щелкнула пальцами.
        - Поступайте, как хотите, - ведь вы же воплощенная мудрость! Я падаю от усталости и хочу отдохнуть. Прикажите служанке придти и раздеть меня.
        Жоэль стоял, пораженный всем, что видел и слышал.
        - Молодой человек, - продолжала маркиза, - тот, кто берет на себя ношу истинной любви, всегда глуп, но если так поступает человек, стремящийся сделать карьеру, он глуп вдвойне.
        Госпожа де Монтеспан протянула Жоэлю руку для поцелуя и после того, как он коснулся губами кончиков ее пальцев, поднялась наверх походкой королевы. Гувернантка, взяв на руки своего питомца, чтобы избавить его от мучительного подъема по ступенькам, собиралась последовать за ней, но обратилась к юноше, чья высокая фигура походила на восклицательный знак:
        - Господин Жоэль, карета госпожи де Монтеспан доставит вас туда, куда вы прикажете. Моя знатная приятельница, очевидно, забыла поблагодарить вас за оказанную нам услугу. Я делаю это за нее. Если вы когда-либо будете нуждаться в моей помощи, без колебаний приходите, стучите в эту дверь и спрашивайте Франсуазу д'Обинье.[Франсуаза д'Обинье (1635-1719) - с 1652 г. жена писателя Поля Скаррона, впоследствии маркиза де Ментенон, фаворитка, а с 1686 г. жена Людовика XIV.]



        Глава X
        МАЛЕНЬКИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ФРИКЕ

        Название «Мавританский трубач» было обязано вывеске, раскачивавшейся и стонавшей над дверью трактира от сильного ветра; когда-то начинающий Рафаэль изобразил на этом листе железа в дубовой раме, который скверная погода ныне покрыла ржавчиной, негра, дующего в огромную трубу. Дом стоял на улице Па-де-ла-Мюль, упирающейся в аркады Королевской площади. Это было солидное сооружение с башенкой на крыше и фасадом из каменной кладки и поперечных балок. На втором этаже, выступавшем над улицей, находилась комната с зарешеченными окнами, которую хозяин сдавал постояльцам, если они прибывали не на лошади. Сам он спал в мансарде, как и его старший и единственный буфетчик. На нижнем этаже были расположены столовая и кухня, даже не разделенные перегородкой.
        Часть этого помещения, граничащая с улицей, предоставлялась клиентам. В другой находился очаг, где можно было целиком изжарить быка. Но в свободные от постояльцев дни его заменяла домашняя птица или, как это было сейчас, баранья нога, поворачивающаяся на вертеле над двумя или тремя бревнами на каминной плите. Ничего не могло выглядеть примитивней и одновременно практичней, чем эта столовая с кухней. Столы и скамьи сверкали, отполированные локтями и брюками посетителей. Кухонные горшки и кастрюли блестели, подобно золоту и серебру, хотя были изготовлены всего лишь из меди и олова.
        В центре этого великолепия висела длинная шпага, скрещенная со столь же длинным вертелом, который использовался только в дни грандиозных пиршеств.
        Хозяин трактира, мэтр Бонавантюр Бонларрон, до того, как заняться поджариванием и разделыванием цыплят, был солдатом. Сержант Лафертского полка, раненный мушкетной пулей во время знаменитой атаки герцога Энгиенского при Рокруа,[В битве при Рокруа
19 мая 1643 г. французские войска под командованием принца Конде (1621-1686), носившего тогда титул герцога Энгиенского, одержали победу над испанцами.] он весьма неохотно сменил боевой стяг на передник. Не то, чтобы он потерял деньги с переменой занятий - благодаря соседству с Королевской площадью в «Трубаче» было принято завтракать перед дуэлью и подымать тост за победителя, возвращаясь с поля чести. Однако так происходило недолго - Людовик XIV, не забывавший Фронду, во время которой он испытал столько унижений, сурово карал за поединки.
        Добрые старые дни «Мавританского трубача» ушли в прошлое, и теперь хозяину редко доводилось видеть среди его мирных гостей воинственные души, некогда с проклятьями гремевшие посудой над его ухом, и слышать топанье ногой, которым дуэлянты приглашали противника скрестить шпаги.
        В этот воскресный вечер мэтр Бонларрон пребывал в своем заведении в одиночестве, если не считать слугу Бистоке. Хозяин был высоким худым человеком, носившим белый поварской наряд, но даже в нем он выглядел весьма воинственно, заломив колпак набекрень и с самодовольным видом расхаживая из кухни в столовую.
        Его слуга - скромный парень лет двадцати - разбил куда больше посуды своими неуклюжими длинными руками, чем сердец влюбленными взглядами.
        - Будь все проклято! - воскликнул хозяин трактира, прекратив наконец ходить взад-вперед. - Очевидно, навсегда ушли золотые деньки, когда кучи денег из благороднейших кошельков королевства были разбросаны на каждом из этих столов, а лучшие вина из моих погребов лились, как вода! Хоть бы горожане устраивали стычки с солдатами, так нет - теперь все довольствуются перебранками, и никто даже не подумает схватиться за кинжал! Какая гадость! После хорошей потасовки я бы подал оставшимся в живых целого барана, ну а теперь нам придется съесть его самим, Бистоке!
        Лицо слуги помрачнело.
        - Благодарю вас, хозяин, но я не люблю темного мяса - оно черно, как сажа или как голова мавра над нашей дверью.
        - Так или иначе, приготовь его и подай на стол, покуда я буду закрывать ставни и запирать дверь. День окончен.
        Но когда Бонларрон подошел к подоконнику, у двери послышался веселый голос с истинно парижским произношением:
        - Приветствую хозяина и всю честную компанию! Надеюсь, вы все в добром здравии? Рад сообщить, что и я тоже. Какой благородный господин владеет этой casa,[Casa - дом (итал.).] как говорят итальянцы?
        - Я, сударь, - ответил Бонларрон, кланяясь клиенту, прибывшему так поздно и обратившемуся к нему так весело.
        Это был мужчина лет сорока пяти, но благодаря удивительному проворству и жизнерадостности, он казался мальчишкой - парижским гаменом, который мог бы сложить голову на плахе, подшутив над знатным вельможей или съев любимое блюдо Папы Римского. На его маленькой круглой физиономии почти не было морщин, хотя она повидала все виды скверной погоды; беспокойные блестящие глаза, вздернутый нос, выдающиеся скулы и острый подбородок свидетельствовали об упрямстве и хитрости. Странная одежда казалась содранной на поле битвы с мертвецов всех родов войск: ноги были обвязаны кожаными ремнями, как у итальянских горцев; на талии красовался шерстяной кушак, как у испанцев; тело облегала куртка из бычьей кожи, какую обычно носят под кольчугой; шпага и кинжал соседствовали с чернильницей и пером, какое носят в петлице адвокаты и стряпчие; чудовищных размеров перо на маленькой шапочке было прикреплено пряжкой с куском стекла из церковного витража, тщетно изображавшим рубин.
        Что портило вновь прибывшего, так это его ноги. В сидячем положении незнакомец еще мог сойти за человека обычного роста, но стоя он был карликом.
        В два прыжка вскочивший на середину комнаты, которую Бистоке осветил, поднеся щепку из камина к паре висевших ламп, гость, не дожидаясь, чтобы к нему обратились, пустился в пространный монолог:
        - Господа, вы видите перед собой блудного сына! Я - дитя Парижа, вернувшееся в свой непревзойденный и неподражаемый родной город и снова обретшее здесь свое счастье! В юности я был хорошо известен в окрестностях собора Богоматери - каждая птичка, подбиравшая там на мостовой хлебные крошки, знала Рено Фрике! - Произнося собственное имя, он снял шапку. - Я служил певчим в хоре, а в свободные часы - буфетчиком в кабачке на улице Каландр. Так что приветствую вас, представителей нашей благородной профессии, покровительствуемой святым Бонифацием! Но не думайте, что я пытаюсь пообедать у вас по дешевке. О, нет - я стою на пути к успеху - титулу, чину и всему прочему! Не зря же я объездил полсвета, воюя и здесь и там. Хоть я и парижанин, но вижу подальше городских колоколен. Меня называют Малыш Фрике, хотя гореть мне на том свете, если я понимаю, что в этом дурного! - Он презрительно щелкнул пальцами. - Как будто для трудной работы обязательно нужен гигант! Наш король не выше меня, даже когда ходит на своих знаменитых высоких каблуках. - Он махнул рукой, делая знак хозяину закрыть рот. - Но не будем
обсуждать короля и политику. Позвольте мне лучше поговорить о себе, хотя это противоречит моей скромности, ибо я ненавижу знакомить весь мир с собственными делами. Короче, я возвращаюсь в родной город, где был мальчиком в памятные дни Фронды, с рекомендательным письмом к министру военно-морского флота и пятьюдесятью пистолями, которыми обязан щедрости его кузена, Кольбера дю Террона, так как я спас его, когда он тонул в Ларошели. Как видите, не обязательно являться колоссом, чтобы заставить великого человека быть вам обязанным. Поэтому я приплыл из Ларошели в Гавр, а оттуда в Париж на лодке, из которой высадился у причала. Теперь я нуждаюсь в хорошей пище и постели. Готовы ли вы снабдить вашего покорного слугу тем или другим?
        - Сударь, у меня есть комната, которая полностью удовлетворит вашу милость, - ответил хозяин с уважением к красноречивому посетителю, имевшему к тому же письмо к министру и пятьдесят пистолей в кармане.
        - Отлично! Я беру ее.
        - Кроме того, если ваша милость соблаговолит довольствоваться прекрасной бараньей ногой, которую я приберегал к собственному столу…
        Слуга закрыл рот рукой, пряча улыбку.
        - Баранина? Я всегда ее обожал. Безусловно, соблаговолю! Увидите, друг мой, что хотя парижане считаются привередливыми, я умею пользоваться ножом и вилкой. Черт меня побери, если я оставлю вам хоть косточку!
        - Сильно сказано! - послышался с порога чей-то голос. - Надеюсь, мне вы что-нибудь оставите?
        Обернувшись, все без труда увидели говорившего, ибо высокая фигура Жоэля заполнила собой дверной проем. Расставшись со знатными дамами, он не воспользовался предложенной каретой, а бродил в темноте, покуда не увидел свет в окнах на соседней улице. Направившись к этому маяку, юноша добрался до таверны, открытая дверь которой любезно приглашала проголодавшихся.
        Неслышно войдя, Жоэль ожидал на пороге удобного момента, чтобы сделать свой скромный заказ, когда он услышал окончание монолога Малыша Фрике, угрожавшее ему остаться без обеда.
        В силу человеческой глупости карлики всегда ненавидят гигантов. Фрике не являлся исключением из правила, ибо он, устремив дерзкий взгляд на рослого пришельца, задиристым тоном осведомился, что ему здесь понадобилось.
        - Ничего особенного, - ответил бретонец. - Я просто хотел бы, сударь, напомнить вам о правиле, которое такой великий воин и путешественник как вы, несомненно, слышали, странствуя по свету. Это необходимость проявлять милосердие к своему ближнему.
        - Что вы хотите этим сказать?
        Взмахнув шляпой, которую он держал в руке, наш герой продолжал самым любезным тоном:
        - Только то, что я также прибыл издалека и нахожусь в поисках еды и крыши над головой. Поэтому я бы не отказался разделить с вами деликатесы этого блистательного заведения.
        Пришла очередь хозяина снять шапку и отвесить поклон второму клиенту со шпагой.
        - Кроме того, каждый платит равную долю, - продолжал бретонец. - Вы согласны?
        Если маленький парижанин и был согласен, то он ничем этого не выдал.
        - Черт бы вас побрал! - раздраженно воскликнул он, бросив угрюмый взгляд на возвышавшегося над ним юношу. - Я заказал этого барана, и я его буду есть!
        - Вы невежливы, - спокойно заметил Жоэль. - Но меня так мучит жажда, что я не в состоянии обижаться, - во рту у меня сухо, как у рыбы на сковородке.
        Протянув руку над головой Фрике и рядом с ухом хозяина, он взял со стойки оловянный кувшин и, не удосужившись понюхать и удостовериться в качестве напитка, одним глотком выпил почти четверть его содержимого.
        Тем временем глаза маленького парижанина вспыхнули, как у кота, которому наступили на хвост.
        - Невежлив? - громко переспросил он. - Тысяча чертей! Вы намерены дать мне урок этикета - вы, приехавший из бретонских болот, мне, родившемуся в Париже? Так знайте, что я не раз задавал трепку рослым парням, которые грозились засунуть меня себе в карман.
        - Успокойтесь! - с нетерпением прервал его Жоэль. - Дело не в нашем росте, а в наших зубах, которые, как будто, одинаковой длины. Если перед нами не поставят какую-нибудь пищу, то нам придется взяться за кинжалы и шпаги, ибо мы будем вынуждены съесть друг друга заживо, даже не содрав кожу. Кроме того, - добавил он, сравнив баранью ногу, которую принес в столовую Бистоке, с фигурой Фрике, - я никогда не поверю, что вы в состоянии съесть в одиночку ногу такой величины.
        - А почему бы и нет?
        - Потому что существует одно правило.
        - Какое?
        - Способность совершить подвиг должна быть заметна внешне.
        Трактирщик потирал руки, оценив шутку, а Бистоке не удержался от смеха.
        Фрике вскочил, треснув шпорами, как бойцовый петух, и шагнул вперед, выхватывая шпагу:
        - Вы оскорбили меня! Маленький у меня рост или нет, я никому не позволю делать замечания на этот счет. Будь я проклят, если вы не заплатите за оскорбление!
        - Трактирщик может записать это в счет. Но подумайте, если мы повредим друг другу шкуру…
        - Вы заботитесь о своей?
        - Разумеется. Я ведь не привез запасную из Бретани.
        - Все дело в том, что вы боитесь.
        - Боюсь? Мне неизвестны все слова парижского жаргона, поэтому я не знаю, что вы имеете в виду.
        Слушая этот ответ улыбающегося Жоэля, Бонларрон испытывал глубокое удовлетворение. Слуга дернул его за рукав.
        - Боже милостивый! - прошептал он. - Неужели они в самом деле собираются перерезать друг другу горло?
        - Похоже на то, - ответил хозяин, сияя от радости, - и если нам повезет и один из них будет убит, то мы сможем возродить обычай завтраков перед дуэлями и обедов после них, которому я обязан былым процветанием этого заведения.
        - Но существуют эдикты, запрещающие поединки, хозяин.
        - Эдикты! - фыркнул отставной солдат, с жалостью глядя на своего слугу. - Всегда существуют эдикты против развлечений знати и народа. Если бы эдиктов не было, то исчезла бы забава их нарушать. Лучше скажи, на кого из них ты бы поставил? - Он задумчиво посмотрел на мужчин, словно снимавших друг с друга мерку взглядами, - бретонца, спокойного, добродушного, насмешливого, и парижанина, нервного, возбужденного и доведшего себя до бешенства.
        - Оба храбрецы, но один беспокойный, как кот, а другой хладнокровен, словно полярный медведь. На кого бы ты поставил пистоль?
        - Хозяин, нельзя им позволить драться. Вы должны вмешаться и использовать вашу власть.
        - Я должен использовать мою шпагу! - Быстро заперев входную дверь, чтобы не побеспокоили зеваки, трактирщик потребовал рапиру и стал снимать с себя белый фартук.
        - Ты думаешь, парень, что я намерен стоять, сложа руки, покуда эти господа будут ими работать?
        - Вы хотите сказать, что тоже собираетесь драться?
        - Смерть всем чертям! Разумеется, собираюсь!
        - С кем же - с самым лучшим?
        - С самым худшим - с тобой, болван!
        - Со мной? - переспросил пришедший в ужас Бистоке.
        - Мы будем секундантами этих двух господ, согласно кодексу чести! Ты будешь сражаться на стороне одного из них, а я - на стороне другого, так что получится драка в добром старом стиле!
        - Но у меня нет шпаги, хозяин!
        - Ты можешь использовать этот большой посеребренный вертел.
        - О Боже!
        - Конечно, он длиннее моей рапиры, но уступаю тебе это преимущество.
        Тем временем Жоэль обнажил шпагу, но сделал последний призыв к примирению.
        - Послушайте, давайте сначала поужинаем - у нас хватит времени скрестить шпаги после этого.
        - Нет-нет! - запротестовал Фрике. - Будь я проклят! Начнем сейчас же! - И подняв шпагу, он сделал угрожающий выпад так быстро, что у бретонца едва хватило времени стать в защитную позицию.
        Рассерженный парижанин бросился в бой с такой стремительностью, что шпаги скрестились почти у самых рукояток. К счастью, сын Портоса был столь же хладнокровен в обращении с обнаженной сталью, сколь и с рапирой с защитным наконечником. Высвободив клинок, он шагнул назад.
        - Ага! - воскликнул маленький человечек. - Голиаф[В Библии (1-я Книга Царств, гл.
17) рассказывается о том, как будущий царь Израиля, юноша Давид, убил в поединке великана-филистимлянина Голиафа камнем из пращи.] отступает!
        - Я не отступаю, а освобождаю клинок. Во всех странах, где фехтование - наука, это правило игры, а не отступление.
        Читая лекцию, бретонец быстро и многообразно парировал удары и выпады парижанина, не предпринимая однако ответного нападения.
        - Клянусь рогами дьявола! Вы, по-моему, просто валяете дурака! - прорычал Фрике.
        - Несомненно, сударь, - спокойно ответил Жоэль. - Если бы я начал сражаться всерьез, то насадил бы вас на вертел, как баранью ногу.
        В доказательство этого взбешенный Фрике почувствовал укол в бок, но такой легкий, как будто его нанесла не длинная шпага, а учебная рапира.
        - Пора кончать! - воскликнул он.
        - Совершенно с вами согласен, - заметил наш герой. - Не желаю ничего другого, ибо я голоден до безумия.
        Сделав ложный выпад, который его противник парировал круговым движением, он подцепил шпагу парижанина и резким движением отбросил ее в дальний конец комнаты.
        - Прикончите меня на месте, раз вы меня обезоружили! - взвизгнул маленький человечек вне себя от стыда, гнева и унижения.
        Но сын Портоса спокойно вложил свою шпагу в ножны.
        - Видите ли, - промолвил он, - если бы я убил вас, то мы не смогли бы вместе пообедать. - Отойдя в угол, Жоэль подобрал упавшую шпагу и с поклоном возвратил ее владельцу. - Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы, за которую так храбро сражались?
        На подобное добродушие невозможно было сердиться.
        - Эй, трактирщик, накрывайте стол на двоих или на троих - на всех, кто хочет! Приглашаю вас присоединиться ко мне и нашему герою!
        Дрожащий и побагровевший Фрике еще не пришел в себя после поражения. Но побежденный благородством противника, он шагнул к нему и взволнованно произнес:
        - Сударь, я был неправ. Я вел себя, как последний грубиян, затеяв с вами эту ссору. Во всем виноват мой карликовый рост, который постоянно причиняет мне беспокойство. Видит Бог, я хотел бы вырасти только для того, чтобы избавиться от проклятой вспыльчивости. Я стыжусь своего поведения, так как, будучи парижанином, обязан быть самым цивилизованным существом на свете, а кроме того, мне стыдно перед вами - вне всякого сомнения, истинным дворянином. Согласитесь ли вы предать все забвению и стать моим другом?
        - С величайшим удовольствием, - ответил Жоэль, подражая манере разговора Фрике. - Вот вам моя рука - будем друзьями на всю жизнь, покуда смерть не разлучит нас. Теперь давайте устремим наши помыслы к пище, - весело добавил он, - ибо фехтование в четырех стенах чудесным образом возбуждает аппетит. Выпьем за продолжение нашего знакомства.
        Мэтр Бонларрон огляделся вокруг.
        - Чтоб ему пусто было! - воскликнул он. - Что стало с моим слугой? Думаю, что этот король трусов свалился в обморок.
        - Я здесь, хозяин, - послышался жалобный голос из-под стола, где нашел укрытие достойный Бистоке.
        Бросив на слугу презрительный взгляд, ветеран велел ему накрывать на стол.
        - Хотя, по-моему, - добавил он, - ты недостоин прислуживать за столом, где оказали честь занять места двое таких доблестных шевалье.
        Вскоре гости приступили к баранине. Она оказалась предельно жесткой, но даже кожа не смогла бы противостоять зубам проголодавшихся путешественников. Кроме того, вино в «Трубаче» было превосходным, и к тому времени, когда дело дошло до десерта, все четверо - ибо напитки заставили их проявить снисходительность даже к слуге - дружно веселились. Отставной сержант рассказывал истории о лагере, походах и сражениях, слуга исполнил песню собственного сочинения, а новые друзья болтали о своих надеждах и мечтах.
        Фрике, кого мы оставили хористом в соборе и буфетчиком в таверне, то есть причудливо сочетавшим служение Богу и Бахусу,[Бахус (Вакх) - бог вина и веселья в древнеримской мифологии.] и в самом деле довелось много постранствовать. В конце концов, взятый под опеку господином Кольбером дю Терроном, верховным сенешалем Ларошели, он приобрел некоторые познания в морском и военном деле. Он изобрел конструкцию, увеличивающую скорость кораблей, и еще кое-какие «искусные приспособления», как говорили люди, убедившие сенешаля послать парижанина в его родной город посмотреть, оправдает ли он поговорку о пророках в своем отечестве.
        В свою очередь, сельский дворянин, ставший столь же общительным под воздействием доброго вина, поведал о событиях, предшествующих его появлению на свет, о своей юности и о том, что привело его в столицу. Внимательно слушавшего Фрике заинтересовали имена Портоса и его трех товарищей по оружию, служившие юноше ориентирами в его поисках.
        - Постойте! - воскликнул он. - По крайней мере, одного из них я знаю.
        - Неужели? Кого же именно?
        - Капитана д'Артаньяна!
        - Капитана?
        - Капитана, командовавшего двумя ротами красных и черных мушкетеров.[Названия подразделений мушкетеров происходили от цвета их плащей (по другим источникам - от масти лошадей).] Я был мальчишкой, когда видел его, но мальчишки не забывают тех, кто дерет их за уши и дает им деньги. Честное слово, господин д'Артаньян как-то обещал отрезать мне уши - и сделал бы это, потому что я ехал на лошади, украденной у его друга, - а также дал мне пинок, который я навсегда сохраню в памяти. Какой боец - вы бы видели его в тот день, когда арестовали парламентского советника Бруселя - тогда поднялся такой мятеж, какого мы никогда не увидим в наши вырождающиеся дни, - трещал без умолку Фрике, потирая руки с воинственным ликованием, разделяемым ухмылявшимся трактирщиком. - Кирпичи и колпаки от дымовых труб летали, словно снежинки, горожане взялись за оружие, а господин д'Артаньян смотрел в лица двух тысяч орущих и буйных людей спокойно, словно каменная статуя у собора! Да, он был одним из тех рыцарей, о которых мы читали в книгах! А как только толпа увидела, что приближается его эскадрон, она растаяла, как снег!
«Оружие наизготовку! Целься!» - скомандовал капитан, но прежде, чем он успел сказать «Огонь!», народ разбежался во все стороны, а Брусель был быстренько препровожден в Бастилию. Поистине, господин д'Артаньян был храбрейшим из храбрых и в то же время величайшим хитрецом на свете, как подобает истинному гасконцу. Если бы он пожелал, то стал бы властелином мира!
        - В самом деле?
        - Мой хозяин - причетник в соборе Богоматери - был в услужении у друга капитана д'Артаньяна, возможно, также одного из тех, кого вы упомянули. Так вот, мой хозяин Базен, пробуя вино, которое присылали из нашей таверны для священных сосудов, обычно пускался в болтовню о величайших воинских подвигах, совершенных д'Артаньяном и его друзьями в прошлое царствование, когда они одержали верх над знаменитым кардиналом Ришелье! Кардинала Мазарини, этого итальянского вора, они тоже поставили на место! Так что, если тот дворянин, кого вы разыскиваете был другом капитана д'Артаньяна, ручаюсь, он стоит того, чтобы его искать.
        - Что же стало с этим капитаном? - спросил Жоэль, испытывая облегчение человека, который, опасаясь, что гоняется за иллюзией, нашел наконец нечто материальное.
        Фрике покачал головой печалясь, что ему приходится разочаровывать нового друга.
        - Тут я ничем не могу вам помочь, ибо вскоре превратился в перекати-поле, в то время, как если бы я стал продвигаться по службе в соборе или таверне, то сделался бы причетником, невзирая на неказистую внешность, или хозяином гостиницы, как мой достойный сосед за этим столом. А теперь я знаю о том, кто возглавляет парижскую церковь или королевскую гвардию не более, чем вы.
        - На меня вы можете тоже не рассчитывать, - заметил Бонларрон. - Поскольку его величество оскорбляет свою столицу, живя во дворце за ее пределами, я ничего не знаю о дворе и гарнизоне. Возможно, капитан д'Артаньян ушел в отставку или умер, хотя у нас, старых солдат, душа не так легко расстается с телом.
        - Можно легко навести справки, - посоветовал Фрике.
        - Где? - энергично осведомился бретонец.
        - В мушкетерских казармах, разумеется. Многие из служивших в то время еще не ушли на покой, и если они не помнят своих старых командиров, то их место в пекле!
        - Вы правы, друг мой. Теперь мне нужно узнать, где находятся мушкетеры.
        - Это не составит труда, - заявил трактирщик. - Так как мушкетеры входят в королевскую гвардию, то они должны были последовать за королем во Фландрию.
        - Да, но кампания окончена, - возразил Фрике. - Я слышал, что его величество вернулся в Лилль, так что поиски следует начать там.
        - Одну минуту, - остановил его мэтр Бонларрон. - Вам незачем ехать так далеко, ибо не все мушкетеры отправились туда. Один отряд остается в Сен-Жермене охранять королеву. Я в этом уверен, так как встретил на днях виконта де Брежи, одного из моих завсегдатаев - он капрал эскадрона мушкетеров, оставшегося здесь.
        - Вы думаете, он должен что-нибудь знать о капитане д'Артаньяне?
        - Было бы весьма странным, если бы он не знал. Состоя в мушкетерах лет тридцать, Брежи наверняка служил под началом капитана.
        - Тридцать лет в армии - и все еще не уволен? - воскликнул парижанин. - По-моему, ему теперь более пристало носить костыль, нежели мушкет.
        - Господин Фрике, - с отеческой улыбкой ответил хозяин, - я убедился, что храбрости вам не занимать. Вы станете грозным фехтовальщиком, когда умерите вашу горячность и подзайметесь теорией. И тем не менее, хотя молодость на вашей стороне, я бы не советовал вам ссориться с господином де Брежи, так как не знаю столь же крепкой руки, если не считать вашего соседа за этим столом. Да, мушкетеры всегда славились тем, что имели в своих полках лучших фехтовальщиков!
        - Что, еще один колосс? - фыркнул неисправимый парижанин. - Хотел бы я померяться силами с этим армейским Мафусаилом![Мафусаил - библейский патриарх, дед Ноя, проживший 969 лет.] Во всяком случае, блестящее мастерство фехтования не слишком-то продвинуло его по службе.
        - Тут вы попали в точку. Ему бы уже следовало быть полковником или генерал-майором, но он уж больно любит выпить, поиграть в кости и поволочиться за женщинами, а это прямая дорога к погибели, как вы, сударь, знаете лучше меня, так как пели в церковном хоре. Все же виконт - настоящий дворянин: занимает деньги с таким высокомерным видом, словно делает одолжение, перепивает за столом самые крепкие головы и дерется до тех пор, пока от его шпаги останется хоть клочок стали. Я знаю десять случаев, когда он выходил на поле чести, и всегда его противник оказывался поверженным.
        - Ура мушкетерам! - недовольно произнес Фрике. - Однако многим не везет с нечетными числами, так что одиннадцатый или тринадцатый противник может уложить вашего виконта.
        - Завтра я отправлюсь в Сен-Жермен, - заявил Жоэль.
        - Разумеется, - согласился Фрике, - а пока что давайте поделим комнату наверху, в которой, очевидно, можно постелить две постели, как мы только что поделили барашка. - Он постучал по столу своим бокалом. - Еще вина, хозяин, а потом все на отдых! Завтра я рано должен быть у министра, и пусть кто-нибудь из писцов только попробует посмеяться надо мной! - Горделиво приосанившись, он добавил: - Когда я ношу мундир, это делает меня на несколько дюймов выше, и никто не откажет мне в уважении, которого я заслуживаю.
        - За сколько времени можно добраться до Сен-Жермена? - спросил бретонец.
        - Самое большее - за два часа на хорошей почтовой лошади, которую вы можете нанять, - ответил хозяин таверны.
        - Отлично, - сказал наш герой, помня о мадемуазель дю Трамбле. - Тогда я смогу вернуться к вечерне.



        Глава XI
        ОДИН ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ УНИЧТОЖЕН

        Жаркое июльское солнце раскаляло камни мостовой, становившиеся ужасом для пешеходов и радостью для кузнецов, которые подковывали лошадей в славном городе Сен-Жермене. Перед воротами старого замка расхаживали два мушкетера, держа на плечах оружие, давшее название их полку, в то время, как еще двое, свободные от службы, сидели на краю рва, свесив вниз ноги и болтающиеся шпаги. Другое время - другие имена: среди них не было дю Верже, де Бельера и тому подобных знакомых нам персонажей. Стоявших на посту звали де Гас и д'Эрикур, а отдыхающих - де Шампаньяк и д'Эскриво.
        Следуя испанскому обычаю, королева Мария-Терезия устроила себе сиесту, и двор последовал ее примеру. Поэтому часовые у ворот и их товарищи у рва зевали, рискуя вывихнуть челюсти, когда один из отдыхающих мушкетеров подтолкнул другого и сказал:
        - Эскриво, посмотри-ка на теннисную площадку - как тебе нравится эта странная фигура?
        - Настоящий живой бретонец, только что из деревни, - ответил второй мушкетер, глядя в указанном направлении. - Здоровый парень, ей-богу! Должно быть, дьявольски крепкий, если рискнул в такую жару притащиться в Сен-Жермен и не сгорел дотла!
        Разумеется, это был наш друг Жоэль, оставивший клячу, на которой приехал из Парижа, в таверне «Вяз Сюлли» и идущий вдоль крепостного вала.
        - Он идет сюда, - заметил господин де Шампаньяк.
        - Должно быть, у него к нам какое-то дело, - предположил господин д'Эскриво, - хотя какие могут быть дела в такую погоду?
        Дойдя до ворот, вновь прибывший с обычной приветливостью поклонился мушкетерам.
        - Господа, - начал он, - могу я спросить, не принадлежите ли вы к одной из рот королевских мушкетеров?
        - Разумеется - об этом могли сообщить вам наши мундиры.
        - Мы к вашим услугам, - вежливо добавил Шампаньяк, вместе со своим товарищем вставая и отвечая на приветствие.
        - Ваша любезность придает мне смелости обратиться к вам с вопросом…
        - Продолжайте, сударь.
        - Мы будем счастливы помочь вам всем, что в наших силах.
        После ряда взаимных поклонов Жоэль заговорил вновь:
        - Я только хотел спросить, не знаете ли вы капитана д'Артаньяна?
        К этому времени часовые уже приблизились к беседовавшим и слушали, отставив мушкеты. После магического звучания произнесенного имени все четверо разразились возгласами восхищения:
        - Капитан д'Артаньян! Гордость полка, чьи знамена мы имеем честь защищать! Никто никогда не вел мушкетеров к такой славе и с такой энергией и отеческой любовью! Подвиги этого кавалера столь многочисленны, что утомили музу Истории! Память о нем сохранится навеки, как об одном из самых храбрейших и блестящих наших офицеров!
        Слова эти до глубины души взволновали сына Портоса.
        - Благодарю вас, господа! - сказал он. - Вы переполнили меня счастьем и гордостью, ибо офицер, о котором вы говорите, был другом моего отца.
        - В таком случае, примите наши поздравления, - ответил господин де Гас. - Капитан не был щедр на близкую дружбу, и завоевать ее мог только тот, кто завоевал также рыцарские шпоры на поле битвы.
        - Еще один вопрос, - продолжал бретонец. - Вы говорите о капитане так, как будто он мертв?
        - Увы, уже двадцать лет он не значится в армейских списках, - ответил Эрикур. - Никто из нас не знал его, и только из застольных бесед нам известно, какого драгоценного слугу утратил король в его лице.
        Затем, как бы желая доказать, что в армейской истории не существует неведомых им глав, они заговорили, перебивая друг друга:
        - Капитан д'Артаньян был убит во время фрисландской кампании… Ядром, попавшим ему в грудь… В тот самый день, когда он взял штурмом последнюю крепость, которую ему было приказано отобрать у голландцев… И в тот же самый момент, когда курьер короля вручил ему патент и жезл маршала Франции!
        Наш герой понурил голову.
        - Мертв! - воскликнул он. - Мне следовало этого ожидать, и все же сердце мое болит от такого известия. Господа, - заговорил он, вновь обретая самообладание, - раз уж вы позволили мне пользоваться вашей любезностью, разрешите задать последний вопрос.
        - Говорите.
        - Знакомы ли вам три имени, которые я сейчас назову: Атос, Портос, Арамис?
        Четверо солдат задумались, ответив затем, что они впервые слышат эти странные имена. Жоэль поклонился, собираясь уходить.
        - Тогда мне остается только выразить вам свою признательность.
        Однако Эскриво, сочувствующий очевидному разочарованию юноши, задержал его:
        - Постойте! Не могли эти имена принадлежать отважным мушкетерам, которых называли Неразлучными? Вместе с господином д'Артаньяном, бывшим тогда гвардейцем полка Дезэссара, они во время осады Ларошели удержали бастион Сен-Жерве, атакуемый большим отрядом гугенотов. Господа, помните историю о салфетке, которую наши старшие товарищи подняли как знамя на защищаемых ими стенах, и на которой Людовик XIII велел вышить золотом королевские лилии?
        - Конечно, помним, - отозвался Шампаньяк. - Ты угадал правильно. Но все это было очень давно - в прошлое царствование…
        - А самому старшему из нас, - улыбаясь, добавил Гас, - еще нет тридцати.
        - Единственный в нашей роте, кто мог бы просветить вас на этот счет, - продолжал Эрикур, - это наш капрал, господин де Брежи, но он не всегда в разговорчивом настроении…
        - Особенно, когда проигрывает за карточным столом…
        - Или когда его рассудок утопает в вине…
        - Где же можно найти вашего господина де Брежи? - коротко осведомился бретонец, следуя своим мыслям.
        - В его любимом кабачке на улице Ваш…
        - Или в игорном притоне на улице Пото-Жюре…
        - Если только он не задержался, чтобы разбранить слугу или поссориться с горожанином, у которого чересчур хорошенькая дочка…
        - Стойте! Если упомянешь волка, так тут же увидишь его уши, - прервал Эскриво. - Вот он сам выходит из-за королевской псарни.
        - Ты прав, - подхватил Шампаньяк. - Осторожней, друзья! Старый ворчун сдвинул шляпу набок - это означает, что он сердит более, чем обычно. Послушайте моего совета и не приставайте к нему теперь, - добавил он, обращаясь к Жоэлю.
        - Благодарю за совет, - смеясь, ответил юноша. - Мне случалось ходить на медведя, причем я никогда не терпел поражения.
        Тем временем капрал де Брежи приближался с важным видом, звеня шпорами на сапогах из бычьей кожи и тряся красным пером на съехавшей на ухо шляпе так, что оно, казалось, вот-вот упадет.
        Старый брюзга, как именовали в армии ворчливых ветеранов, отличался атлетическим сложением. Под алым плащом, на котором сверкало вышитое золотым кружевом солнце с распростертыми лучами, выделялись широкие, крепкие плечи и грудь. Очевидно, могучее здоровье позволяло ему выдерживать жизнь, полную пьянства и разврата. Сознание геркулесовой силы и храбрости, пробуждало в нем жестокость, драчливость и наглость, вызывавшие даже у самых миролюбивых людей, на которых падал его насмешливый взгляд, желание схватить его за горло и вздуть как следует, дабы научить хорошим манерам.
        - Ага, мои хорошенькие пажи, так-то вы себя ведете, стоя на часах! С каких это пор солдатам было приказано болтать со штатскими во время несения службы? Только мое мягкое сердце удерживает меня от того, чтобы отправить вас всех под арест за подобное поведение! - загремел де Брежи.
        - Капрал, - сказал Шампаньяк, - этот дворянин хочет поговорить с вами.
        - Какой еще дворянин?
        И он устремил такой пренебрежительный взгляд на нашего бретонца, что последний почувствовал, как краска гнева бросилась ему в лицо. Но помня о поставленной цели, он быстро взял себя в руки и начал:
        - Капрал, я пришел от мэтра Бонларрона…
        - Торговца вином и мясом с улицы Па-де-ла-Мюль? Он отличный хозяин! Гореть мне в пекле, если я когда-нибудь пробовал лучшее вино, чем у него! Очевидно, я задолжал ему десять - двенадцать пистолей. Если вы явились требовать у меня уплаты долга, то лучше бы вам торчать в погребе у мэтра Бонларрона и осушать помаленьку его самую большую бочку, так как этот мошенник Виларсо, начальник смотрителей королевских спаниелей, обчистил меня, играя в пикет, до последней монеты.
        - Я ничего не знаю о ваших долгах…
        - А о чем вы вообще в таком случае знаете, клянусь рогами Вельзевула? Когда я подходил, вы не показались мне косноязычным, так как болтали с моими солдатами, точно стая соек.
        Жоэль сделал над собой усилие, чтобы сдержать раздражение, которое, несмотря на все благоразумие, вызывало у него подобное обращение. Он кратко изложил грубому солдафону то, что хотел от него узнать.
        - Атос, Портос и Арамис? - проворчал капрал, раздраженно дергая себя за усы. - Да, я помню их всех. Атос был большой аристократ, граф чего-то там - не помню названия - который затмевал нас своими величавыми манерами, что не помешало ему подохнуть, как старому псу, в его замке в Блуа.
        - А двое других?
        - Арамис и Портос? Арамис был священником, иногда рядившимся в мушкетерский плащ, а Портос - великаном и обжорой…
        - Черт возьми! - выпалил молодой человек; его голос дрогнул, из закушенной губы потекла струйка крови. - Вы не слишком снисходительны к вашим старым товарищам по оружию.
        - Еще чего захотели! - прорычал ветеран с отвратительной злобой. - Им доставались все лакомые кусочки, покуда я ржавел в нижнем чине, затягивая пояс до предела, чтобы сэкономить на ежедневные кусок хлеба и глоток вина.
        - Но что сталось с этими Арамисом и Портосом?
        - Арамис сделался епископом, а Портос - бароном, но на королевские милости они ответили мятежом и неблагодарностью.
        - Что вы имеете в виду?
        - То, что епископ ваннский и барон дю Валлон были замешаны вместе с Фуке в заговоре, приведшем к аресту министра. Они и были теми двумя главарями, которые защищали Бель-Иль от королевских войск и ускользнули во время атаки. Я видел приговор, осуждавший на смерть эту пару за государственную измену.
        Жоэль побелел сильнее, чем воротник его рубашки, в глазах его сверкнула молния, встревожившая наблюдавших, а с дрожащих губ сорвался негодующий протест:
        - Портос - изменник? Это невозможно! Вы лжете!
        Брежи ответил на это бешеным ревом. Жилы на его лбу напряглись, словно струны, широкая физиономия из красной сделалась фиолетовой, а рука стиснула эфес шпаги. Жоэль также схватился за оружие, но Шампаньяк и Эскриво бросились между ними.
        - Господа, опомнитесь! Вы обнажаете шпаги перед королевской резиденцией!
        Капрал вложил в ножны наполовину извлеченное лезвие и, шагнув вперед, проговорил с плохо сдерживаемым гневом:
        - Молодой человек, вы произнесли слова, делающие вас равным мне по возрасту.
        - Я сознаю последствия своих слов, - ответил Жоэль, - и готов за них отвечать.
        В этот момент на колокольне пробило три часа. Четверо швейцарских гвардейцев с их капралом подошли сменить мушкетеров. После сообщения пароля и смены караула капрал мушкетеров обратился к двум своим часовым:
        - Господа д'Эрикур и де Гас, идите в караульную и оставьте там ваши мушкеты, после чего присоединитесь к нам в лесу. Этот незнакомец и я намерены совершить прогулку для укрепления здоровья. - Произнося последнее слово, он показал крепкие зубы в тигриной усмешке. - Господа д'Эскриво и де Шампаньяк также пойдут с нами. Каждый пойдет сам по себе, чтобы не привлекать внимания. Встретимся на перекрестке у дуба святого Фиакра.
        Оба дуэлянта зашагали под тенью деревьев, такой благодатной в этот жаркий день. Мушкетер снял шляпу и напевал старый походный марш. На лбу его выступил пот. Говорят, что идущие на смерть видят перед собой события их прошлой жизни, подобно панораме. Глазам Жоэля представились Гробница гиганта, шпага, которую он теперь носил, торчащая из поросшей мхом почвы, и умирающая мать. На лице его застыло суровое выражение, ему казалось, что он слышит шепот Корантины:

«Защищай честь своего отца!»
        - Мы прибыли - это конец вашего путешествия, - многозначительно произнес Брежи.
        От поляны, покрытой травой, расходилось несколько дорог, подобно лучам звезды. В центре рос старый дуб, увитый плющом и поросший лишайником, в дупле которого стояла статуя святого Фиакра - покровителя садоводов.
        - Мы можем начать, когда хотите, - с нетерпением отозвался бретонец.
        - Спокойнее, мой мальчик, - усмехнулся капрал. - Мы должны подождать наших секундантов - я не хочу прослыть пожирателем детей, наподобие людоеда из баллад уличных певцов.
        Вскоре подошли четверо мушкетеров - каждый с разной тропинки.
        - Господа, - заявил старый бретер, - двое из вас любезно согласятся быть секундантами нашего юного боевого петушка, а другие двое - моими секундантами. Само собой разумеется, что ваше участие ограничится обязанностями секундантов, а в случае необходимости вы засвидетельствуете, что поединок прошел должным образом, и что я отправил этого дворянина на тот свет, согласно установленным правилам.
        Солдаты молча повиновались. Эскриво и Шампаньяк стали рядом с бретонцем, а двое других - со своим командиром. У всех четверых были печальные лица - они взирали с явным сочувствием на нашего героя, когда он обнажил шпагу. Его противник пошевелил правой рукой, проверяя эластичность мускулов, и топнул ногой.
        - Я готов, сударь, - сказал Жоэль.
        Капрал бросил шляпу на землю и в свою очередь обнажил шпагу. Согнув пару раз колено, словно репетируя выпад, он насмешливо произнес:
        - Вы не хотите сказать что-нибудь этим господам, прежде чем мы начнем?
        - Нет.
        - Тогда берегитесь!
        - Я готов.
        В молчании шпаги скрестились, и с губ капрала сразу же сорвалось проклятие, так как он понял, что намерение одержать над бретонцем легкую победу осуществить не так просто. Жоэль не только не отступил под яростной атакой, но стоял, словно статуя, орудующая шпагой при помощи механической руки.
        - В этом мальчишке сидит сам дьявол! - пробормотал старый солдат. - Я намеревался только вывести его из строя на несколько недель, но вижу, что придется покончить с ним навсегда.
        Закусив ус, де Брежи умело повел бой в квартах и терциях, нанося удары опытно и решительно. Однако его удивляло, что все выпады, секретом которых, по его мнению, владел он один, так как они являлись древней традицией полка, встречали железный отпор. Секунданты не отрываясь следили за страшным и завораживающим зрелищем. Необычное сопротивление, с которым столкнулся старый бретер, удивляло и раздражало его. Он начал постепенно терять ловкость и хладнокровие, головокружение путало его мысли, туманило зрение, отяжеляло руку. Чувствуя это, де Брежи удвоил стремительность движений. Вид его был ужасен: на губах выступила пена, налитые кровью глаза вылезали из орбит. Отступив на момент, он внезапно прыгнул вперед, нанеся удар, который, казалось, неминуемо должен был пронзить горло противника. Однако Жоэль словно предвидел этот старинный выпад итальянской фехтовальной школы, ибо он так быстро пригнулся, что шпага прошла прямо над его головой. Выпрямившись, Жоэль очутился на таком близком расстоянии от ошеломленного капрала, оказавшегося в его власти, что мог бы легко пронзить его шпагой, но он сдержался,
устремив на врага взгляд, дающий ему понять, чтоб тот не ожидал милосердия в решающий момент.

        В результате всех перипетий дуэли Брежи начал сомневаться в себе, в то время как Жоэль, напротив, обрел полную уверенность, что можно было прочесть на его лице. Дабы избежать удара сверху, капрал проворно отступил, но его левая нога поскользнулась. Жоэль моментально сделал прямой выпад, и его шпага пронзила грудь противника. Несколько секунд Брежи оставался на ногах, пытаясь заговорить, но ему помешало кровотечение. Пошатнувшись, он выронил шпагу и прижал руки к ране, а затем рухнул на траву, словно дуб, вырванный с корнями.
        Жоэль оперся о дерево, голова его была мокрой от пота. Победа казалась ему сном. В испуге смотрел он на свою также брошенную шпагу с побагровевшим наконечником и на капрала, лежащего на спине около старого дуба. Выпученные глаза Брежи были устремлены на юношу, с его губ, казалось, вот-вот сорвется очередное проклятье. Со страхом Жоэль склонился над поверженным врагом, когда послышалось нечто вроде вздоха, и до ушей молодого человека долетел слабый шепот:
        - Это удар Портоса!
        Жоэль отомстил оскорбителю своего отца ударом, которые знали лишь немногие в полку мушкетеров.
        Секунданты обменялись несколькими фразами, как люди, привыкшие к подобным событиям.
        - Ничего нельзя сделать.
        - Разве только уведомить лесничих, чтобы они доставили тело в Сен-Жермен.
        Шампаньяк и Эскриво приблизились к победителю их малосимпатичного командира.
        - Сударь, - начал Шампаньяк, - вы хорошо сделаете, убравшись отсюда как можно скорее, так как королевские эдикты строго запрещают дуэли, а с полицией шутки плохи.
        - Конечно, мы никому о вас не сообщим, - подхватил Эскриво. - Мы скажем, что господин де Брежи был убит каким-то незнакомцем. Но смотрите: кто-то идет! Уходите, не теряйте ни минуты!
        Жоэль, запинаясь, пробормотал слова благодарности. Подобрав отцовскую шпагу, он машинально вытер ее пучком листвы и прикрепил к перевязи. Затем он удалился походкой пьяного.
        Когда, сам не зная как, Жоэль вернулся в гостиницу, Фрике и Бонларрон ожидали его к ужину.
        - Клянусь честью! - воскликнул парижанин, когда юноша окончил свой рассказ. - Я бы поступил точно также. Я бы подбросил труп этого грубияна выше башни святого Иакова!
        Так как у победоносного дуэлянта пропал аппетит, солдат-трактирщик произнес утешительную сентенцию:
        - Когда в первый раз убиваешь человека, всегда немного нервничаешь, но так бывает только с первым трупом. Потом привыкаешь, и подобные ощущения проходят.



        Глава XII
        ЗАТРУДНИТЕЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

        Около причала на набережной Анжу стоял величественный особняк, построенный для Никола Грюэна и впоследствии ставший собственностью Лозена.[Лозен Антуан Номпар де Комон, маркиз де Пюигилен, герцог (1632-?) - фаворит Людовика XIV.] В описываемые нами дни он был превращен в парижскую резиденцию его светлости герцога д'Аламеды, посла его католического величества Карла II, короля Испании и Индий.
        Арамис сидел в своем кабинете, облаченный в шелковый халат, за письменным столом, заваленным бумагами. Он только что закончил читать следующее послание:



«Монсеньер, я должен сообщить Вам, что король вскоре возвратится из Лилля в Сен-Жермен, поэтому необходимо сделать соответствующие приготовления. Маркиза как будто более чем когда-либо уверена в могуществе своих чар и в успехе честолюбивых планов. Я слышал, что она втихомолку похваляется недавно услышанным ею предсказанием, которое, если оно сбудется, полностью разрушит наши надежды и проекты. Гадалка, живущая на окраине Пале-Рояля, поведала ей, что Людовик XIV вскоре будет свободен, сможет жениться снова и, обвенчавшись с ней, вознесет ее на самое высокое положение в королевстве. Таким образом, необходимо создать при дворе противодействие этому пагубному влиянию - то есть, найти особу, которая затмит маркизу. Надеюсь, что ваше превосходительство соблаговолит принять соответствующие меры. Остаюсь вашим преданнейшим и почтительнейшим слугой,

    Буалорье».
        Несмотря на теплый вечер, в просторном, отделанном мрамором камине пылал огонь. Аламеда скомкал письмо в шарик и бросил в пламя, сразу же поглотившее его. Затем, снова опустившись в кресло, он, казалось, погрузился в размышления. Через некоторое время герцог поднялся и пробормотал:
        - Честное слово, Буалорье прав: надо спешить. Если гора не идет к нам, то нам придется двинуться ей навстречу.
        Он позвонил в колокольчик и в кабинет вошел слуга.
        - Посмотрите, вернулся ли Эстебан, и пришлите его сразу же ко мне.
        Спустя несколько минут перед хозяином предстал испанец с красивыми резкими чертами лица, поклонившийся старому герцогу.
        - Ну, какие новости? - осведомился последний.
        - Я имею честь сообщить вашей светлости сведения, которые мне было поручено раздобыть.
        - Отлично. Говорите - я весь внимание.
        - Молодая дама, за которой я следовал, остановилась у престарелой родственницы, чья немощь не позволяет ей выходить из дома, в районе улицы Турнель.
        - Продолжайте.
        - По утрам она посещает разных юристов - судей, адвокатов, стряпчих…
        - Дальше.
        - По вечерам ходит молиться в приходскую церковь святого Павла.
        - Как вы это узнали?
        - Я слышал, как она сказала сидящей у церкви старой нищенке, бросив ей монету:
«Можете получать от меня милостыню каждый раз в это время - я буду ходить сюда ежедневно».
        После паузы посол осведомился:
        - У вас имеется под рукой какой-нибудь смелый и не обремененный избытком щепетильности парень, который выполнит любую работу, если ему хорошо за нее заплатят? - Поняв, что лакей намерен предложить себя, он, улыбаясь, покачал головой. - Я не сомневаюсь в вашей надежности, но личные мотивы не позволяют мне поручить эту миссию одному из своих слуг.
        - Ваше превосходительство будет полностью удовлетворено, - с готовностью ответил испанец. - Я как раз повстречал человека, который вам нужен.
        - Великолепно! А этот мошенник обладает достаточной квалификацией?
        - Он называет себя капитаном Корбюффом; мы с ним старые друзья - вместе служили королю.
        - Во флоте?
        Эстебан молча пожал плечами, ибо он и известный нам разбойник были гребцами в качестве галерных рабов короля Испании.
        - В какой степени на него можно полагаться?
        - Покуда полон кошелек его нанимателя.
        - Значит, я могу поручить ему выполнить небольшое поручение?
        - Ваша светлость может приобрести его услуги за цену ниже рыночной. Бедняга прибыл из сельской местности, где с ним плохо обошлись, судя по его оборванной одежде. Он войдет в сделку вместе с тремя компаньонами, которых таскает за собой по пятам, - они рассматривают его, как своего капитана. Все четверо стали жертвой их бесчестного товарища.
        - Бесчестие среди воров! Куда идет мир? Ну, ладно, приведите ко мне этого доблестного капитана.
        - Завтра утром он будет ожидать распоряжений вашего превосходительства.
        - Отлично, Эстебан. Впредь будьте столь же усердны, и мой казначей станет чаще с вами видеться.
        Отпустив лакея, посол записал несколько строк в дневник и погрузился в раздумье.
        На его губах заиграла улыбка, становящаяся все более горькой. Он устало вздохнул.
        - С каким презрением д'Артаньян, Атос и Портос взирали бы на паутину, которую я плету! Эти доблестные защитники несправедливо обиженных королев и влюбленных отважно мерялись силами с такими противниками, как Ришелье, Кромвель и коварный Мазарини, они сражались за прекрасных дам и претендентов на престол, звенели шпагами, скакали во весь опор, пересекали моря, подобно мифическим Персею и Ясону! Герои древнегреческих мифов.]
        Арамис приподнялся в кресле, в его глазах блеснул огонек. Воспоминания о смелых деяниях давно прошедших дней пробудили мушкетера в усталом теле старого дипломата. Но это возвращение юности было мимолетным. Энтузиазм, озаривший черты Арамиса, вновь сменился выражением насмешливой мудрости, ставшей его второй натурой.
        - Времена меняются, - продолжал он, коротко усмехнувшись. - Великие заговоры, участники которых рисковали сложить голову на плахе подобно Шале,[Шале Анри де Талейран-Перигор, маркиз де (1599-1626) - участник заговора против кардинала де Ришелье, казнен в августе 1626 г.] Сен-Мару[Сен-Мар Анри д'Эффиа, маркиз де (1620-1642) - фаворит короля Людовика XIII, возглавивший заговор против Ришелье. Казнен 12 сентября 1642 г.] и Монморанси,[Монморанси Анри, герцог де (1595-1632) - губернатор Лангедока, возглавил мятежную армию, выступившую против Ришелье на стороне брата Людовика XIII, герцога Гастона Орлеанского. Казнен 30 октября
1632 г.] уступили место домашним интригам с целью опозорить фаворита или удалить придворного, организуемым под прикрытием веера дамы или камина министра. И эта рука, некогда достаточно могущественная для того, чтобы сотрясти трон, теперь настолько ослабла, что способна лишь передвигать туда-сюда придворных марионеток, словно пешки на шахматной доске.
        Сжав в кулаки тонкие белые кисти рук, высовывающихся из рукавов шелкового халата, Арамис вновь заговорил, обращаясь к самому себе, причем лицо его свидетельствовало об успокоении мятежной совести.
        - Но, если подумать, разве моя вина в том, что больше не существует Олимпов, на которые можно стремиться взобраться? Вот и приходится вместо этого залезать в кротовые норы! Как бы то ни было, я защищаю важные интересы. Черт раздери, как говаривал мой бедный д'Артаньян, в конце концов, цель оправдывает средства!
        И с этим иезуитским девизом, вполне уместным в его устах, учитывая положение, занимаемое им среди детей Лойолы, Арамис отправился спать. На следующее утро, вскоре после завтрака по испанской моде, он имел беседу с нашим старым знакомцем Корбюффом.
        В результате трех членов шайки доблестного Кондора можно было видеть на сей раз пешими, крадущимися по соседству с церковью святого Павла.
        Внутри несколько пожилых женщин слушали вечерню, мадемуазель дю Трамбле стояла на коленях в капелле Богоматери.
        Когда девушка подошла к фонтану святой воды, прихожане могли бы заметить, если бы их зрение было в состоянии проникнуть сквозь вуаль, как она покраснела. У того же источника стоял наш друг Жоэль, обмакнувший пальцы в святой воде и предложивший ее даме. Таким образом их руки соприкоснулись. Вместе они спустились по ступеням.
        Зрелище мужчины, сопровождающего девушку, не пришлось по вкусу товарищам Кондора, но полученные ими приказания не допускали отступления, к тому же они испытывали крайнюю нужду в деньгах. Собрав всю смелость, они скользнули вслед за парой: двое из них перешли улицу и присоединились к четвертому разбойнику, который прятался в дверном проеме, закутавшись в серый плащ и надвинув на глаза черную фетровую шляпу; третий продолжал следовать за Жоэлем и Авророй, настолько обрадованными встречей, что они не заметили бы, даже если бы за ними по пятам шел целый полк.
        - Как дела? - осведомился у подошедших сообщников скрывавшийся в дверях разбойник.
        - Вы были правы, капитан, - ответил один из шпионов. - Это тот самый бретонский мужлан, с которым у нас произошел небольшой инцидент на сомюрской дороге.
        - А девушка также путешествовала в том экипаже.
        - Это удвоит вознаграждение, - усмехнувшись, заметил Кондор. - Наконец-то я смогу посчитаться с дерзкой девчонкой и наглым деревенщиной!
        - Не будьте в этом так уверены, - отозвался один из бандитов. - Вы поступили разумно, взяв подкрепление; у хорошенькой птички имеются для защиты когти и клюв.
        - И она не преминет ими воспользоваться, - добавил второй.
        - Какое это имеет значение? - фыркнул полковник королевских мародеров. - Разве у нас не найдется кляпа, чтобы заставить ее не поднимать шум? А что касается этого шута, то у нас есть десяток добрых клинков, которые вскоре с ним разделаются.
        Тоном генерала, строящего свою армию перед сражением, он продолжал:
        - Где ваш товарищ - Грабитель?
        - Следует за парочкой.
        - Где карета?
        - Около церкви.
        - А остальные наши люди?
        - У кареты.
        - Тогда за работу! Предупреждаю: никаких глупостей - на этот счет есть специальное распоряжение благородного господина, который нанял нас. Торопитесь и делайте все, как следует!
        Уже несколько дней Аврора посещала вечерню в церкви святого Павла, и дважды Жоэлю выпадало счастье провожать ее домой, но он делал это, держась на некотором расстоянии. Сейчас же юноша набрался смелости идти рядом с ней.
        - Неужели мы должны расстаться так скоро? - взмолился он, когда Аврора посмотрела на него, ласково улыбаясь. - Я так хочу поговорить с вами.
        - И я тоже, друг мой, - без колебаний ответила она, протягивая руку Жоэлю, лицо которого засияло от восторга.
        Они свернули на улицу Пти-Мюс.
        - Позвольте мне взять вас за руку, - попросила Аврора. - Я боюсь.
        - Вам нечего бояться, покуда я с вами, - заявил Жоэль.
        - О, - ответила девушка, - я знаю по опыту, что могу полагаться на вашу силу и храбрость, но эти улицы так пустынны, а ночь наступает так быстро.
        Действительно, на улице почти не было людей, небо покрыли тучи, и ночь обещала быть бурной. Жоэль восторженно созерцал изысканную красоту Авроры, которая на фоне мрачной обстановки казалась еще более восхитительной. Они шли медленно, бок о бок. С губ бретонца было готово сорваться множество слов, но он молчал, предпочитая слушать голос, волновавший его до глубины души.
        - Ну, вы начали поиски? - спросила девушка. - Уверена, что да, так как вы человек решительных действий. Вы все еще рассчитываете на успех, за который я молюсь каждый день?
        Юноша был смущен. Должен ли он рассказать даме о происшедшем в Сен-Жермене? Жоэль не осмеливался на это. А поскольку ложь была противна его прямой и честной натуре, он ответил вопросом на вопрос:
        - А ваши действия, мадемуазель, сулят счастливый конец?
        - Увы! - вздохнула Аврора, качая головой. - Я не сильна в просьбах и мольбах о милости, так как страдаю пороком гордыни. Если бы речь шла обо мне одной, а не о благосостоянии двух детей…
        - То вы бросили бы это дело?
        - Безусловно, и уехала бы из города на следующий же день.
        - Уехали бы из Парижа? - переспросил Жоэль.
        - А чего другого вы могли ожидать? От здешнего шума у меня начинается головокружение. Разгул низменных страстей на этих улицах, где дома так высоки, что закрывают небо, вызывает во мне ужас и жалость. К тому же я чувствую себя совсем одинокой, лишенной поддержки и защиты. О, я бы предпочла вернуться домой, в деревню и жить подальше от города. Ведь и вы, и я родились в сельской местности, где на берегу и на скалах растут дикие розы и золотистый дрок, чей аромат смешивается с дующим с океана легким бризом.
        - И вам бы хотелось жить там всегда? - дрожащим голосом спросил влюбленный юноша.
        - Я считала бы себя счастливее всех женщин, если бы рядом со мной был избранник моего сердца.
        - О, да, - пробормотал Жоэль, - вы имеете в виду какого-нибудь вельможу, который сделал бы вас знатной дамой.
        - Нет, - покачала головой Аврора. - Я бедна, но, как уже призналась вам, горда, и гордость не позволит мне принять от мужчины, который женится на мне, ничего, кроме обручального кольца. Но, - твердо добавила она, - я дочь дворянина и не намерена выходить замуж за человека, ниже меня по происхождению.
        - О Боже мой!..
        Сжав руку юноши, Аврора осведомилась серьезным и глубоким голосом:
        - Почему вы вздыхаете? Я терпелива, а мы оба молоды. Разве мы не можем подождать, покуда небо вознаградит наши усилия, или, в том случае, если вам не удастся узнать имя вашего отца, вы сами завоюете себе благородное имя?
        - Боже праведный! - воскликнул Жоэль. - Возможно ли, чтобы вы догадались о моем секрете?
        Они подошли к пристани Целестинцев, где под деревом стояла скамейка. Опустившись на нее, девушка сказала:
        - Сядьте рядом со мной.
        Жоэль повиновался.
        - Мне кажется, - продолжала она, - что вы любите меня.
        Горящий взгляд Жоэля устремился в лицо Авроры, которая опустила глаза.
        - Я тоже люблю вас, - призналась она. - Для того, чтобы узнать это, мне нужно было слушать не столько ваши слова, сколько биение собственного сердца.
        - Никого в мире я не почитаю так как вас! - воскликнул наш герой, вне себя от волнения. - Я бы умер, если бы вы вышли замуж за другого!
        В наступившем молчании послышался слабый шорох, который мог быть вызван дуновением ветра, - приближалась гроза и темнота сгущалась. Но влюбленные не замечали ничего вокруг себя, не думали о позднем часе и о грохотавшем вдалеке громе. Жоэль страстно сжимал маленькие ручки девушки.
        - Аврора! - повторял он. - Аврора, вы моя любовь, моя надежда, моя жизнь!
        Душераздирающий крик прервал его, ибо девушка увидела темную фигуру, отделившуюся от тени дерева. Чья-то рука взметнулась ввысь, и тяжелое пистолетное дуло опустилось на голову молодого человека, который свалился, оглушенный.
        Это послужило сигналом - трое мужчин выскочили из того же укрытия и бросились на мадемуазель дю Трамбле. В тот же момент из аллеи, выходящей на набережную, выехала карета, запряженная двумя лошадьми, к ней трое негодяев поволокли Аврору.
        - Помогите! Помогите! - кричала она, сопротивляясь изо всех сил.
        Отчаянный призыв совершил чудо. Жоэль вскочил на ноги, словно бык, которого топор на момент лишил чувств, не парализовав окончательно. Плотный фетр ворсистой бретонской шляпы смягчил силу удара. При бледном свете одинокого фонаря он увидел похитителей и устремился к ним со шпагой в руке. Заметив его, один из бандитов отделился от своих товарищей и также обнажил шпагу.
        - Здесь нет прохода, - заявил он.
        - Полковник королевских мародеров? - воскликнул Жоэль.
        - К вашим услугам, - ответил Корбюфф, устремляя острие шпаги в лицо юноши. - Я намерен нанести вам отметину в том самом месте, где уже оставила след моя пуля.
        Это был всего лишь трюк фехтования, ибо вместо лезвия, приближающегося к его глазам, Жоэлю пришлось парировать выпад, нацеленный в грудь.
        - Висельник! - вскричал бретонец. - Ты не стоишь того, чтобы быть заколотым моей благородной шпагой! - Перевернув оружие в руке, он воспользовался им, как дубиной, едва не проломив череп бандиту, свалившемуся в грязь. Тремя прыжками Жоэль настиг сообщников Корбюффа. Ловким выпадом он заставил Вора взвыть от боли, а мощным ударом отшвырнул Грабителя к двери кареты. Освободившаяся Аврора бросилась в его объятья.
        - Вы спасли меня! - воскликнула она и тут же закричала: - Мы погибли!
        В тот же момент дюжина вооруженных негодяев, дезертировавших из армии и ведущих теперь бродячую жизнь, появилась словно из-под земли и бросилась на нашего героя.
        - Трусы! - с презрением бросил Жоэль. - Ваше счастье, что я не один!

        И вместо того, чтобы кинуться на бандитов, он подхватил девушку, словно она была легкой, как перышко, и, быстро повернувшись, начал отступать. Вся шайка устремилась вслед за ним. К счастью, первый порыв начинающейся бури поднял облако пыли, окутавшее их своим слепящим вихрем. Это на какой-то момент задержало разбойников и дало беглецу солидное преимущество.
        С неба начали падать крупные капли дождя.
        Жоэль бежал, как страус. Думая только о том, чтобы спасти возлюбленную, он не заботился о соблюдении внешних приличий, что при данных обстоятельствах было вполне простительно. Взвалив девушку на плечо и придерживая ее левой рукой, правую он оставил свободной для шпаги. Бесценная ноша не замедляла его стремительный бег, напротив, побуждая увеличить скорость. Преследователи не отставали. Жоэль слышал их тяжелое дыхание, лязг оружия и грубую брань. Но по счастью, наш герой, несмотря на могучее сложение, был весьма проворен. Не зря он тренировал мускулы, охотясь на равнинах Бель-Иля и бегая по берегу даже в грозовые ночи под ударами грома.
        Буря была в разгаре. Земля звенела от ударов града. Раскаты грома отзывались шумным эхом. Но бретонец у себя на родине повидал и худшую погоду, когда в равноденственные штормы на берег обрушивались гигантские океанские волны с шумом, напоминавшим рев титанов, которые пытаются взобраться на утесы. Он бесстрашно бежал вперед, причем его дыхание и пульс оставались ровными.
        Преждевременно состарившиеся от постоянного пьянства разбойники, напротив, двигались с трудом, спотыкаясь и задыхаясь. Жоэль бежал с непокрытой головой, его длинные волосы, мокрые от дождя и пота, развевались на ветру. Он перебежал один мост, затем другой, промчался по трем улицам и с последним усилием выбрался за пределы старого города. Опершись о столб, юноша внимательно прислушался.
        Преследователей не было слышно.
        - Благодарение небу, мы спасены! - с триумфом воскликнул Жоэль. - Теперь, мадемуазель, нам нечего бояться!
        Аврора не ответила, оставаясь неподвижной.
        - Господи помилуй, неужели она мертва? - в ужасе прошептал бретонец.
        Пощупав пульс девушки, Жоэль ощутил его слабое биение.
        - Она только потеряла сознание, - с облегчением вздохнул он. - То же самое произошло с ней на сомюрской дороге. Но, - добавил юноша, придерживая Аврору на колене, - о ней нужно позаботиться, иначе этот ливень ее погубит. Что за место - вокруг ни души! Я даже не знаю, где нахожусь, - в отчаянии промолвил он, пытаясь проникнуть взглядом сквозь сгущающуюся тьму.
        Внезапная вспышка молнии осветила находящийся рядом дом, и отважный юноша издал радостный крик.
        Бретонец узнал здание, именуемое Серым домом. Только несколько дней назад он провожал сюда трех дам, которые попросили его об этом на Новом мосту. Жоэль вспомнил слова, произнесенные одной из них в знак признательности за услугу:
        - Если вы когда-нибудь будете нуждаться в моей помощи, без колебаний стучите в эту дверь и спросите Франсуазу д'Обинье.



        Глава XIII
        КАК КОРОЛЕВА

        Франсуаза беспокоилась за королевских детей, чье воспитание с младенчества было доверено ей. Она боялась, что буря испугает их. При каждом ударе грома, сотрясавшем окна, женщина со страхом глядела на кроватки. Но трое детей не шевелились: невинность защищала их от ужаса перед борьбой стихий. Поэтому дама возобновила чтение. Прерываясь временами, она откладывала в сторону книгу и карандаш, которым делала заметки, и шептала, откинувшись в кресле и глядя в пустоту:
        - Королева! Эта женщина сказала, что я буду королевой!
        На ее губах мелькнула недоверчивая улыбка, хотя в глазах светился луч надежды. Она тряхнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль. В разгар этих беспокойных грез королевская гувернантка внезапно вздрогнула, так как послышались звучные удары дверного молотка.
        - Стук в дверь в такой час - что это может означать?
        Вскоре в комнату вошел слуга.
        - В чем дело, Онорен? - спросила его хозяйка.
        - Сударыня, молодой дворянин хотел бы поговорить с вами.
        - Молодой дворянин?
        - Кого я помню, как сопровождавшего однажды сюда вас и маркизу, и кого ее милость велела отвезти в карете домой.
        На щеках дамы появился румянец.
        - О, этот храбрый юноша…
        - С ним молодая дама - весьма хорошенькая: она как будто в обмороке: так как он несет ее на руках.
        - Странно, - вставая, заметила гувернантка. - Как бы то ни было, проводите их в мою молельню - я сейчас туда приду.
        Когда она вошла в комнату, с беспокойством ожидавший Жоэль шагнул ей навстречу и взмолился, указывая на мадемуазель дю Трамбле, которую он уложил на диван.
        - Сударыня, ради Бога помогите ей, и моей благодарности не будет конца!
        При виде девушки с ее разметавшимися по плечам мокрыми волосами гувернантка не смогла сдержать возгласа удивления.
        - Быстро, позовите Николь и Сюзетту, - сказала она, - обернувшись к следовавшему за ней лакею. - Нагрейте постель в Голубой комнате и принесите мне мою дорожную аптечку.
        - Я должен объяснить вам, сударыня… - начал бретонец.
        - Не теперь, - прервала гувернантка. - У нас нет времени, мы должны как можно скорее привести ее в чувство.
        В этот момент вошли двое камеристок.
        - Отнесите эту даму в Голубую комнату, - распорядилась женщина, - снимите с нее мокрую одежду и уложите в постель. Посмотрю, что из моих снадобий может поскорее возвратить ей сознание. Вы оставайтесь здесь, сударь, - обратилась она к Жоэлю. - Я вернусь, как только больная не будет нуждаться в моем присутствии. Тогда вы познакомите меня со всеми обстоятельствами.
        Прошло около часа, но ожидавшему юноше это время показалось пятьюдесятью годами. Наконец хозяйка Серого дома появилась вновь.
        - Бодритесь, - ответила она на немой вопрос Жоэля. - Мадемуазель дю Трамбле - свое имя она сообщила в бреду - спит. Я дала ей успокаивающее средство. Но она, по-видимому, перенесла страшный испуг и…
        - Это действительно так.
        Наш герой вкратце рассказал гувернантке о событиях, которые мы только что описали. Когда он поведал о беге в грозу по темным улицам, она заявила:
        - Поистине странное приключение! Теперь мне ясна причина обморока бедной девушки. Не бойтесь - она успокоится, проснувшись в безопасном месте и увидев рядом с собой своего защитника. А если понадобится медицинская помощь, я обращусь к Фагону.
        - Фагону? Он врач?
        - Да, новый королевский лекарь.
        - О, тогда мы спасем ее! Если это ему не удастся, сударыня, мне будет незачем жить и останется только молить вас указать ближайшую дорогу к реке.
        Королевская гувернантка ласково погрозила ему пальцем.
        - Повторяю: жизнь молодой дамы вне опасности - по крайней мере, таково мое мнение. Ее нынешнее состояние - следствие чрезмерной возбудимости, очевидно, присущей ее характеру.
        - Не сомневаюсь, что вы правы, - сказал бретонец. - Я уже и раньше видел ее в подобном положении.
        - Тогда, думаю, что телесный отдых исцелит расстройство ума. В таких случаях сон - лучшее лекарство.
        - Да услышит вас небо - вы даруете мне надежду, а ей выздоровление.
        Жоэль попытался поцеловать ей руку, но гувернантка, отступив назад, уклонилась от этого выражения признательности. Когда юноша удивленно посмотрел на нее, она вновь заговорила, сменив тему беседы:
        - В настоящее время, господин Жоэль, вам, как мне кажется, следует подумать о себе.
        - Вы назвали меня Жоэлем? - обрадованно переспросил бретонец. - Значит, вы меня знаете?
        - Разве вы не сообщили ваше имя одной из моих спутниц?
        - И вы его не забыли?
        - Ни его, ни вашу любезную помощь.
        - О, пустяки! Это я должен благодарить вас. К тому же вы оказываете мне честь, проявляя интерес к моей особе.
        - Я просто хотела сказать, что ваша одежда - промокшая и грязная…
        - Вполне вероятно. Это из-за дождя - я и не заметил.
        - Вы не можете оставаться в таком виде…
        - Конечно - ведь я могу испортить ваши ковры. Сейчас мое присутствие в этом доме не слишком уместно - я словно в реке побывал.
        - Нет-нет, - запротестовала дама. - Я имела в виду не ковры, а то, что вам нужно переодеться в сухое.
        - Что вы, мне достаточно немного посушиться у огня и выпить стакан вина - я тут же снова стану самим собой.
        - Какая забывчивость с моей стороны, - улыбаясь, сказала гувернантка. - Будьте любезны следовать за мной. Мы можем продолжить разговор за бокалом вина - вы мне напомнили предложить его вам.
        Вскоре Жоэль уже сидел в столовой между камином, где сверкало пламя, и столом, который Онорен щедро уставил яствами. Однако сытный ужин не прояснил чела юноши, обычно веселого и благодушного. Покуда он удовлетворял аппетит, хозяйка заговорила холодным, ясным и рассудительным тоном:
        - Итак, вы влюблены в мадемуазель дю Трамбле? Это не причуда молодости - вы любите ее глубоко, искренне и готовы, если понадобится, пожертвовать ради нее всем, что имеете?
        - Не только всем, что имею, но даже будущим пребыванием в раю!
        - Чисто бретонская болтовня о торговле спасением души - усмехнулась дама. - Боже праведный, это становится серьезным! А мадемуазель дю Трамбле отвечает на ваши чувства?
        - Она подарила мне великую радость, позволив это предполагать.
        Облачко досады затуманило чело гувернантки.
        - Честное слово, это походит на роман, - заметила она. - Но на пути к счастливой развязке вас ожидает немало препятствий и разочарований. Во-первых, у вас есть соперник.
        - Соперник?
        - А как иначе вы объясните попытку похищения, которого прекрасная Аврора избежала лишь благодаря вашему вмешательству? Могу поклясться, что на горизонте возник еще один обожатель - несомненно, весьма опасный субъект, который не остановится перед решительными действиями. - Она серьезно взглянула на Жоэля. - Первая его попытка сорвалась, но где гарантия, что следующая не увенчается успехом?
        Наш герой уронил косточку - все что осталось от весьма упитанной птицы.
        - Вы полагаете, эти негодяи наняты кем-то, занимающим более высокое положение?
        - Подумайте, - с горечью промолвила гувернантка. - Неужели вы считаете, что этот человек так легко откажется от намерения соблазнить девушку столь совершенной красоты, что вы стали поклоняться ей, как идолу?
        - Будь он проклят! - вскричал юноша, наклонив голову, словно бык перед нападением. - Я убью этого мерзавца!
        - Вы знаете его?
        - Я буду его искать, покуда не найду!
        - Это весьма проблематично. Очевидно, у него имеются такие же весомые причины скрываться, какие у вас - искать его. Не сомневаюсь, что у таинственного незнакомца есть немало способов не попадаться вам на глаза. Кроме того, чего вы можете добиться? Он, безусловно, богатый и могущественный человек, у которого под рукой армия головорезов, а у вас есть только ваша шпага.
        От этой логики у Жоэля слова застряли в горле. Он выпил бокал вина, чтобы обрести дар речи.
        - В то же время, - продолжала дама, стараясь убедить своего слушателя в том, что положение создалось отчаянное, - по-моему, мадемуазель дю Трамбле уже не может ощущать себя в безопасности в своем жилище на улице Турнель, так как таинственный похититель, несомненно, знает о нем и станет плести вокруг него паутину заговоров, покуда добыча в нее не попадется. Ведь вы же не всегда будете рядом, подобно почетному караулу, а прикованная к постели родственница, давшая мадемуазель приют, не кажется мне способной ей помочь.
        - Но, - возразил юноша, - над богатыми и могущественными стоит закон, защищающий слабых и угнетенных.
        - Молодой человек, - с ироническим сочувствием промолвила гувернантка, - сразу видно, что вы недавно прибыли из сельской местности, ибо здесь законы создаются министром полиции Ларейни. Правда, о нем говорят, как о честном человеке, но неужели вы полагаете, что он станет на сторону вас и вашей Авроры - двух юных провинциалов, не имеющих никакого влияния, - против вашего соперника? Ведь этот человек, судя по его действиям, знатный вельможа и в состоянии бросить вызов правосудию или же подкупить его.
        Сбитый с толку Жоэль поднялся со стула.
        - Горе мне! - вздохнул он. - Неужели мне вместе с Авророй остается только броситься в реку с ближайшего моста?
        Этот крик отчаяния потряс гувернантку до глубины души.

«Он обожает мадемуазель дю Трамбле, - подумала она, - и никому не отдаст свою возлюбленную - скорее убьет ее, а потом расправится с негодяем, какое бы высокое положение тот ни занимал. В любом случае ему грозит смерть. Но этот юноша не должен умереть - он ведь еще так молод, и у него, впрочем, как и у меня, все впереди».
        - Господин Жоэль, - позвала она, когда гость двинулся к двери, - вернитесь и сядьте.
        Так как единственным ответом был бешеный взмах рукой, хозяйка подошла к молодому человеку, вернула его и заставила сесть.
        - Не ведите себя, как мальчишка, бросаясь собственной жизнью. Если вы считаете меня своим другом, то мы вместе найдем выход из этого затруднительного положения. Когда есть воля к спасению, всегда можно обрести к нему путь. Вы помните даму - одну из моих спутниц, при которой исполняли роль кавалера?
        - Маркизу? - машинально переспросил бретонец.
        - Да, маркизу де Монтеспан. - Она внимательно смотрела в лицо Жоэля, пытаясь обнаружить впечатление от произнесенного ею имени, но не увидела ничего, кроме отражения его собственных горестей.
        - Неужели этот титул ни о чем вам не говорит?
        - Честное слово, нет. А в нем есть что-нибудь особенное?
        - Разве вы не знаете, кто такая маркиза?
        - Я только заметил, что она любезна и очаровательна.
        - И это все?
        - Да.
        - Вы имеете в виду, что не знаете о ее положении при дворе?
        - О, так она занимает положение при дворе? Очевидно, одна из фрейлин королевы?
        - Гордая Атенаис пришла бы в бешенство, если бы услышала такое! Соберитесь с мыслями. О чем вы беседовали с ней, когда шли сюда от Нового моста, и она опиралась на вашу руку?
        Юноша в точности повторил диалог.
        - Этого и следовало ожидать, - пробормотала гувернантка. - Эдикур права - маркиза хочет заполучить вас. Как бы то ни было, - продолжала она, - вы не доверили ей имя вашей возлюбленной?
        Жоэль покачал головой, и женщина с одобрением кивнула.
        - Отлично - у нас есть шанс на успех.
        - Успех в чем?
        - Прежде всего, в том, чтобы защитить мадемуазель дю Трамбле от преследований вашего соперника.
        - Значит, это возможно?
        - Слушайте меня: маркиза де Монтеспан… как бы вам объяснить… большой друг короля - его самый близкий друг. «Пока что», - добавила она про себя и продолжала: - Король не может ни в чем ей отказать - это вопрос взаимных любезностей. Так вот, если маркиза согласится взять мадемуазель дю Трамбле под свою защиту…
        - Понимаю, - прервал ободренный Жоэль. - Конечно, я попрошу у этой дамы покровительства.
        - Вы?
        - Разумеется! Она вовсе не так высокомерна, как вы полагаете. Мы с ней болтали, как равные. Я скажу ей, что никто в мире, кроме моей Авроры…
        - Умоляю вас, глупый мальчик, не делайте ничего подобного!
        - Почему? Она проявляла ко мне интерес.
        - Именно по этой причине.
        - Я отказываюсь понимать.
        - В вашем понимании нет надобности.
        - Вы снова смеетесь надо мной, - пробормотал юноша.
        - Не сердитесь. Потеряв своего бедного мужа, я отучилась смеяться. Но ваше простодушие и в самом деле забавно.
        - Что?
        - Послушайте, я сама поговорю с маркизой. Умоляю, не прерывайте меня. Мне так часто приходилось бывать чьей-либо подопечной, что я с удовольствием сыграю для кого-нибудь роль доброй волшебницы. Прежде всего, мадемуазель дю Трамбле может оставаться здесь, покуда она оправится от обморока, и я смогу отвести ее в Сен-Жермен и представить госпоже де Монтеспан. Под крышей королевской резиденции ее неизвестный преследователь не осмелится возобновить свои попытки. А потом мы поглядим, что можно предпринять. О вашем счастье я не забуду, и как только мне что-нибудь придет на ум, тотчас приведу это в действие. Поступая так, я сохраняю для вашей возлюбленной не только ее избранника, но и человека редких достоинств, равного по храбрости датскому рыцарю Огеру, а по добродетели Сципиону Африканскому.[Сципион Африканский (ок. 185-129 до н. э.) - древнеримский полководец и оратор.]
        - О сударыня, как вы добры, и как сердечно я вам благодарен!
        Позволив юноше поцеловать ей руки, словно королеве, каковой она мечтала стать, дама тут же шагнула назад и спокойно промолвила:
        - Теперь, господин Жоэль, мы должны расстаться. Мне необходимо вернуться к нашей очаровательной больной и к детям. Кроме того, уже поздно, а вы, очевидно, утомлены и нуждаетесь в отдыхе. Доброй ночи!
        Жоэль проспал до утра в кресле у камина. Служанка проводила его в комнату, где находилась мадемуазель дю Трамбле.
        Аврора лежала в глубокой прострации, на щеках ее горели алые пятна, глаза блестели. Когда девушка пробудилась после тяжелого сна и спросила, где она, вдова Скаррон по-матерински склонилась над ней и ответила ласковым голосом:
        - Не нужно говорить, дитя мое. Сейчас это может оказаться для вас роковым. Знайте, что вы окружены друзьями. - Указывая Авроре на ее защитника, который вошел на цыпочках, взволнованный и обеспокоенный, она добавила: - Вы видите, что я вас не обманываю. Ваш рыцарь здесь. Друзья взялись защитить вас от всех грозящих вам опасностей: от болезни, которая держит вас в постели, и от преступных интриг, угрожающих вашей чести.
        Жоэль опустился на колени у постели и запечатлел на пылающей руке почтительный поцелуй. В ответ девушка ласково сжала его руку и попыталась заговорить, но вдова Скаррон вмешалась снова.
        - Пожалуйста, до прихода врача сохраняйте полный покой. Я послала человека в Сен-Жермен привести доктора Фагона, - она обернулась к Жоэлю. - Думаю, что он скоро придет, но вы не должны встречаться с ним здесь.
        - Вы желаете, чтобы я ушел?
        - Да, я хочу, чтобы вы передали сообщение от мадемуазель дю Трамбле ее престарелой родственнице, у которой она живет.
        - Старой мадам де ла Бастьер?
        - Да, она, наверное, очень волнуется. Ее необходимо успокоить насчет судьбы юной родственницы и попросить одобрить меры, которые мы предполагаем принять ради ее блага.
        Аврора, несмотря на свое состояние, не упустила ни одного слова из этого разговора. Ее взгляд, казалось, говорил королевской гувернантке: «Благодарю вас за то, что вы подумали обо всем», а Жоэлю: «Ради Бога, поспешите, друг мой!»
        - Но я увижу вас снова? - спросил бретонец.
        Вдова Скаррон слегка подтолкнула его к двери.
        - Да, вы можете приходить сюда хоть каждый вечер. Думаю, ваше присутствие окажется действеннее любого лекарства, прописанного доктором Фагоном. А теперь идите. Разве вы не видите, что покуда вы здесь, наша больная не закроет глаза?



        Глава XIV
        В ДУХЕ СЕМНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ

        Когда Жоэль добрался до улицы Сент-Антуан, в центре ее, неподалеку от Королевской площади, он заметил необычайное оживление. Дети с визгом бегали туда-сюда, пешеходы останавливались и собирались в группы, лавочники выбегали из своих магазинов, в с шумом открывавшихся окнах появлялись любопытные лица. Наш удивленный друг осведомился о происходящем у сапожника, стоящего на углу улицы Сент-Катрин.
        - Сударь, - ответил тот, - в таверне на улице Па-де-ла-Мюль только что арестовали какого-то опасного преступника.
        - В самом деле?
        - Мы видели, как туда направились офицер и шесть солдат. Смотрите, они, по-моему, возвращаются.
        Ничто не способно так быстро собрать в городе кучу народа, как арест. Люди толпились по обеим сторонам дороги. Среди невнятного гула голосов можно было расслышать отдельные слова:
        - Это убийца… вор… фальшивомонетчик… Нет, это святотатство… поджог… Да нет же, он заговорщик… бунтовщик… Вы все не правы, глупцы! Это отравитель…
        Сопровождаемый рокотом множества голосов вооруженный отряд с трудом пробирался сквозь толпу. Полицейский офицер, возглавлявший его, пытался разогнать стоявших на пути зевак. Командуемые им шестеро стрелков - старые солдаты - закрывали своими громоздкими фигурами арестанта. Последний однако не переставал пытаться, вытянувшись во весь рост, разглядеть происходящее вокруг и при этом отнюдь не казался смущенным, расстроенным или пристыженным. Высокомерно откинув назад голову, сдвинув шляпу набекрень и положив руку на бедро, он кивал мужчинам, подмигивал и улыбался дамам.
        Когда он приблизился к Жоэлю, тот воскликнул:
        - Фрике!
        Но арестант, занятый самим собой, не слышал и не понял говорившего. Когда девушка в толпе сочувственно воскликнула: - О, бедный малыш! - маленький парижанин взорвался:
        - Послушайте, что вы за стражники, если позволяете каждой потаскушке оскорблять кавалера моего ранга, находящегося под вашим покровительством?!
        Фрике, протеже родственника Кольбера, арестован! Охваченный любопытством бретонец помчался на улицу Па-де-ла-Мюль. Увидев его, мэтр Бонларрон, произносивший взволнованную речь в окружении толпы соседей, покинул их, с тревожным видом поспешив к молодому человеку.
        - Как вы неосторожны! - воскликнул он, втолкнув Жоэля в дом. - Зачем вы вернулись сюда? Спрячьтесь и не давайте никому знать, где вы находитесь!
        - Почему я должен прятаться?
        - Потому что они приходили за вами!
        - За мной?
        - Вот именно! К счастью, полицию удалось сбить со следа - вместо вас они схватили маленького парижанина. Хорошо еще, что эти болваны не видят ничего в двух шагах от собственного носа - ведь между вами и ним нет ничего общего!
        - Арестовали его вместо меня? - переспросил Жоэль. - Что вы имеете в виду? Как такое могло произойти?
        - Этим утром, когда я завтракал, то увидел, что сюда направляется офицер с полудюжиной стрелков. Двоих он оставил у дверей, остальные вошли вместе с ним. Естественно, я спросил, в чем дело. Они сказали, что им нужны сведения, и я не должен запираться, так как они явились именем короля. Придя в восторг от такой чести, я предложил им сесть и сообщить, чем могу быть полезен его христианнейшему величеству.

«Вы должны откровенно отвечать на наши вопросы», - заявил офицер.

«Я готов отвечать, покуда буду в силах».

«У вас есть постоялец, прибывший недавно из сельской местности?»

«Даже целых два».

«Мы имеем в виду того, который некоторое время назад отправился в Сен-Жермен».

«Вы говорите, что один из них отправился в Сен-Жермен? Отлично! Путешествия формируют молодых людей, если только не выбивают их из колеи».

«Почтмейстер заявил, что одолжил ему лошадь, а трактирщик в Пеке сказал, что он оставил ее у него».

«Оставил лошадь? Ну, это доказывает, что он честный юноша».
        К тому времени офицер понял, что я дурачу его. Физиономия у него вытянулась, и он устремил на меня глаза, похожие на мушкетные дула.

«Вижу, вы в веселом расположении духа», - фыркнул он.

«Как всегда, если у меня только не появляется причина быть мрачным, когда меня обманывает клиент».

«Сейчас разговор не о вашем характере, а о вашем постояльце. Где он теперь?»

«Откуда я знаю? Во всяком случае, здесь его нет, поскольку он не приходил пожелать мне доброй ночи».

«Вы в этом уверены?»

«Так же твердо, как в том, что этот стакан вина я пью за ваше здоровье».

«Мошенник, вы пытаетесь обмануть меня! Птичка находится у себя в гнездышке! Полицейский агент, которого послали следить за ним, вчера вечером видел свет в его комнате, а это значит, что он никуда не уезжал».

«Если он не уезжал, тогда вам лучше пойти и забрать его».
        Они поднялись наверх, где столкнулись с Фрике. Храбрый парень не стал называть себя и наводить их на ваш след. Он шагал между алебардами, словно король, окруженный своей гвардией. Этот карлик достоин роста в семь футов, настолько благородно он отправился в тюрьму, выручая друга. Не знаю, способны ли судьи оценить такую великолепную шутку.
        - Но куда же они его повели?
        - Я спросил об этом у одного из стрелков, и он сказал, что, согласно установленному порядку, его сначала должны отвести к суперинтенданту полиции в тюрьму Шатле, а у этого магистрата сердце из такого же камня, как и у здания, в котором он сидит.
        - Ну, - решительно заявил Жоэль, надевая шляпу, - я хотел бы узнать дорогу в Шатле.
        - Что?! - вздрогнув, воскликнул трактирщик. - Вы собираетесь…
        - Я собираюсь предстать перед правосудием.
        - Вы, должно быть, лишились рассудка, - сказал ветеран. - Вас же разыскивают из-за этой проклятой дуэли. Король безусловно придет в бешенство - убить его мушкетера в королевском лесу!..
        - Мне не в чем себя упрекнуть, и я без страха буду ожидать результата суда.
        - Но вы забываете, что нарушили закон!
        - Если закон, - спокойно ответил бретонец, - наказывает дворянина за то, что он повинуется требованиям чести, значит наказать следует законодателя. Так вы отказываетесь сообщить мне дорогу в тюрьму? - добавил он.
        - Это означало бы указать вам дорогу к гибели.
        - Тогда мне придется спросить у кого-нибудь другого. Не хочу, чтобы господин Фрике думал, будто я стану пользоваться его преданностью дольше, чем смогу этому помешать.
        - Чепуха! Не беспокойтесь о нем - он легко выйдет сухим из воды. Парижанин всегда выбирается из неприятностей со славой или, во всяком случае, с тщеславием.
        Жоэль нахмурился.
        - Значит, вы, старый солдат, предлагаете мне совершить подобную подлость?
        - Я предлагаю, не теряя ни минуты, ехать к воротам Сент-Оноре, покинуть Париж и вернуться в Бретань, где вас не будут разыскивать.
        - Не может быть, чтобы вы говорили серьезно, иначе от последствий нанесенного мне оскорбления вас мог бы защитить только возраст.
        - Упрямый мальчишка! - топнул ногой трактирщик. - Неужели вас ничто не привязывает к жизни? Разве вы никого не любите в этом мире?
        - О! - прервал Жоэль, охваченный внезапно нахлынувшими чувствами. - С вашей стороны жестоко заставлять человека выбирать между любовью и долгом. Больше ни слова, - добавил он, властно взмахнув рукой. - Прощайте!
        - Нет, - возразил старый сержант, становясь на пути у юноши, - вы не сделаете подобной глупости. Вы никуда не пойдете - я не позволю! Дело в том, что вы мне чертовски нравитесь, - продолжал ветеран, причем его суровые лицо и голос заметно смягчились. - Вы могли бы быть моим сыном. Мы встретились только три дня назад, но у меня такое чувство, будто мы провоевали вместе целую кампанию. Вы совсем как старый служака, ибо довольны всем - вином, мясом, хлебом, слугой и хозяином. У вас первоклассное здоровье и отличный аппетит. К тому же вы фехтуете, как профессионал! И вы хотите все это похоронить в тюрьме и кончить жизнь на плахе за убийство никчемного пьяницы, который даже своему трактирщику остался должен за выпивку! Я возражаю против этого! И перестаньте испытывать мое терпение! Черт побери! У меня появляется желание снять с крюка свою рапиру и приколоть вас к стене, чтобы не дать совершить глупость, которую считаю просто самоубийством.
        Этот своеобразный способ предотвращения самоубийства вызвал у Жоэля улыбку.
        - Хозяин, - сказал он, - вы честный человек и простите меня за то, что я поднял на вас руку, ибо ваше упрямство вынуждает меня к этому.
        В тот же момент Жоэль схватил старика за ворот и, оттащив от дверного проема, дал ему искусную подножку, продемонстрировав тем самым высокую степень развития в Бель-Иле благородного искусства борьбы. В результате ветеран Рокруа очутился на полу с такой быстротой, что ощутил боль в каждой косточке.
        - Извините, старина, - сказал Жоэль, - но у меня не оставалось иного выхода. - И, перепрыгнув через ошеломленного трактирщика, он вышел из дома.
        Тем временем господин де Ларейни проводил время в Шатле, читая и выслушивая полицейские рапорты. У него было серьезное и честное лицо, судейский парик отлично подходил к его широкому лбу, во взгляде светились прямодушие и энергия.
        Министр был поглощен делами, когда вошел пристав и шепнул ему несколько слов.
        - Ага! - с удовлетворением воскликнул магистрат. - Так его наконец поймали! Отлично! Введите его сюда.
        Через несколько минут в кабинете появился Фрике, сопровождаемый офицером и шестью стрелками. Вздернув нос и снисходительно улыбаясь, наш герой отвесил поклон и открыл рот, чтобы сделать магистрату приготовленный по дороге комплимент - поздравить его с возможностью отпустить на свободу человека с таким блистательным будущим. Но чиновник не дал ему времени на это.
        - Послушайте, Сен-Жан, - с изумлением спросил он офицера, - кого это вы сюда привели?
        - Того, монсеньер, кого вы нам велели схватить, - последовал ответ.
        - Вы что, спятили? - осведомился шеф полиции, пожав плечами. - Неужели вы не могли свериться с описаниями, которые дата нам все опрошенные свидетели? Смотрите сами! - Он взял со стола бумагу. - Рост - шесть футов, сложение - геркулесовское, одежда - бретонского поселянина…
        - Но, монсеньер, - запротестовал офицер, - мы взяли этого человека в той гостинице и в той комнате, где, как нам сообщили, остановился преступник. Я тщательно допросил его и этот коротышка заявил, что он - тот, кого мы ищем.
        - Нельзя же верить простому заявлению!
        - Почему, монсеньер, если арестованный сам признается…
        - Да, чтобы сбить вас со следа! Мэтр Сен-Жан, вы лишились головы, подобно вашему тезке![Фамилия Сен-Жан означает «Святой Иоанн». Ларейни имеет в виду Иоанна Крестителя, которому отрубили голову по приказу тетрарха Ирода Антипы.] Вы болван, позволивший себя одурачить! За это вас следует…
        Взбешенный глава полиции обернулся к Фрике, хладнокровно развалившемуся на стуле.
        - Послушайте, что вы здесь делаете? - грубо рявкнул он.
        - Жду, когда ваша милость кончит беседовать с этим офицером на непонятные мне темы. По-моему, вы обвиняете беднягу в том, что он совершил промах. Но уверяю вашу милость, это не соответствует действительности, ибо я - тот человек, о котором король, несомненно, говорил вам.
        - Я действительно выполняю приказ его величества, но описание не соответствует…
        - Плевать на описание! - нетерпеливо воскликнул маленький парижанин. - Во мне нет шести футов росту, но что в конце концов значат дюйм или два? Что касается одежды, принятой на моей родине, то я сменил ее на эту, дабы усилить достоинства, данные мне самой природой.
        - Значит, вы утверждаете, что вы…
        - Что я - это я? Не только утверждаю, но и горжусь этим!
        - Возможно ли это? - пробормотал Ларейни, беспокойно ерзая на стуле. - Какой закоренелый негодяй! Он еще хвастает содеянным!
        - Конечно! Я ведь не начинал свою карьеру, как военный инженер. Но подождите, монсеньор, покуда я добьюсь большего, и у вас от удивления глаза вылезут на полный учености лоб!
        Шеф королевской полиции обернулся к приставу.
        - Книга для записи показаний и полицейские сержанты на месте?
        - Да, монсеньер.
        - Пусть сержанты войдут.
        Когда последние появились в комнате, министр продолжил:
        - Писарь, приготовьтесь записать показания этого человека. Сержанты, станьте позади него, теперь он под вашей охраной.
        Фрике с удивлением воззрился на говорившего и вновь прибывших.
        - Это еще что - в какую игру вы играете? Показания, писарь, сержанты… Чтоб мне сдохнуть, если я хоть что-нибудь понимаю!
        - Обвиняемый, - сурово начал чиновник, - вы признаете, что злостно и преднамеренно нарушили эдикты, провозглашенные нашим государем, королем?..
        Теперь пришла очередь Фрике подскочить на стуле.
        - Эдикты? Какие эдикты? Мне снится сон, или у вашей милости солнечный удар?
        - Эдикты, касающиеся дуэлей, - продолжал Ларейни, - с помощью усердия покойного кардинала Ришелье разрешенные и подписанные горячо оплакиваемым королем Людовиком XIII и продленные ныне царствующим монархом…
        - Не знаю я ничего ни о каких эдиктах, - пробормотал маленький парижанин, воздев руки.
        - …Скрестив шпаги в королевском владении, Сен-Жерменском лесу, с виконтом де Брежи, капралом королевских мушкетеров, которого невозможно преследовать по суду, ибо в результате этого мятежного деяния он был убит в поединке.
        Фрике громко вскрикнул - наконец-то он все понял! Отряд солдат доставил его к министру, потому что он обвинялся в нарушении эдиктов и убийстве, и должен был попасть в тюрьму вместо своего друга Жоэля из Локмариа.
        Не обратив внимания на вызванный им ужас, магистрат продолжал:
        - Следовательно, вам придется предстать перед полицейским трибуналом, специально учрежденным для наказания тех, кто нарушает законы королевства и волю короля. - Сделав паузу, чтобы дать слушателю время осознать смысл его речи, он торжественно продолжил: - Преступления подобного рода влекут за собой наказание, не меньшее, чем смертный приговор…
        Несмотря на свою храбрость, парижанин опустился на стул - у него подкосились ноги. В тумане, застилавшем глаза, ему представилось смутное видение палача с топором и плахой.
        - Если только, - закончил Ларейни, - король не помилует вас, в чем я очень сомневаюсь, видя вашу отвратительную жестокость.
        Фрике схватил себя за шею, ощущавшую холод, подобный прикосновению стального лезвия.
        - Вам придется подписать признание, если только вы в самом деле совершили это преступление. Потому что вы могли договориться с настоящим преступником ввести правосудие в заблуждение, чтобы дать ему время бежать за границу.
        Это предположение сразу же подало мысль сообразительному парижанину. Пока он в тюрьме, Жоэль и впрямь может вернуться на родину. Решение созрело мгновенно: он сядет в тюрьму, предстанет перед судом и даже пойдет на казнь, зато спасет своего недавнего, но дорогого друга. Лицо его обрело спокойствие, а конечности перестали дрожать, когда он поднялся и твердо заявил:
        - Монсеньер, прошу вас дать мне перо.
        Но в этот момент послышался шум, и чей-то громовой голос прокричал:
        - Повторяю вам, что я должен видеть господина де Ларейни, и увижу его, несмотря на всех дьяволов ада! Даже если бы вас было пятьсот человек, вы бы не смогли меня задержать!
        Раздался лязг оружия и шум драки, после чего дверь открылась, и на пороге появился сын Портоса. Шесть стрелков выстроились в линию, скрестив алебарды, чтобы задержать его. На выручку бросились двое полицейских, пристав и писарь образовали арьергард. Жоэль не стал обнажать шпагу, и, не поднимая руки, пронесся сквозь строй защитников, словно циклон, представ перед шефом полиции.
        - Монсеньер, - начал он, - я знаю, что здесь происходит. Мой преданный друг жертвует собой ради меня. Но я не принимаю его жертвы. Это я нарушил эдикты, обнажив шпагу в окрестностях Сен-Жермена и заколов капрала де Брежи. Король требует мою голову - приношу ее на своих плечах, но позвольте воззвать к вашей справедливости и человечности. Отпустите на свободу моего бедного друга, вся вина которого состоит в героизме и любви ко мне.
        - Сударь, ваше желание будет исполнено, - ответил министр полиции, тронутый речью и поведением молодого человека. - Вы можете идти, - обратился он к Фрике.
        Последний бросился в объятья вновь прибывшего, крича:
        - Жоэль, что заставило тебя прийти? Почему ты не позволил событиям идти своим чередом? Я был бы так рад помочь тебе!
        Он едва не задохнулся от счастья и горя, когда бретонец прижал его к сердцу в братском объятьи.
        Магистрат склонился к полицейскому офицеру и сказал с уверенностью человека, который редко ошибается:
        - Вот теперь в наших руках тот, кто нам нужен, Сен-Жан. Вы должны были арестовать этого человека, хотя выполнение такого поручения могло стоить вам жизни.
        Двое полицейских приблизились к юноше.
        - Именем короля, - заговорил один из них, - я требую у вас вашу шпагу.
        Другой, вынув из кармана короткий жезл из черного дерева с белым набалдашником, постучал молодого человека по плечу и произнес:
        - Именем короля я арестую вас.
        Вскоре Жоэль вышел из Шатле, конвоируемый двумя сержантами, направившись к стоящей на набережной карете. Солдаты велели ему сесть впереди, и сами заняли места на противоположном сиденье: по правилам один из полицейских должен был сидеть рядом с арестованным, но для него просто не осталось свободного пространства. Лошади пустились галопом, у каждой дверцы экипажа скакал стрелок.
        Спустя четверть часа карета остановилась у крепости, защищенной множеством рвов, валов и укреплений, с высокими башнями, вырисовывавшимися на фоне неба.
        - Выходите, - скомандовал один из сержантов.
        Жоэль повиновался. Двое солдат взяли оружие наизготовку. Человек со связкой ключей в руках возглавил процессию. Маленькая группа прошла под сводчатой крышей, по подъемному мосту, через караульное помещение и лабиринт лестниц и коридоров в большой двор. Поднявшись на третий этаж, они провели арестованного в камеру, меблированную кроватью, столом и стулом.
        - Вот вы и дома, - промолвил надзиратель.
        Он удалился вместе с двумя солдатами. Послышались звуки ключей, поворачиваемых в замках, и задвигаемых засовов. Это пробудило заключенного, принявшего происходящее с ним без удивления и колебания. Подойдя к двери, он позвал:
        - Послушайте, ребята!
        - Что вам понадобилось так скоро? - осведомился тюремщик сквозь зарешеченное окошко в плотной двери.
        - Один вопрос.
        - Только поскорее.
        - Я был бы очень обязан, если бы вы сообщили мне, где я нахожусь?
        - Уже начали шутки шутить, а? - проворчал страж, удаляясь. - Как будто вы не знаете так же хорошо, как и я, что находитесь в Бастилии?



        Глава XV
        ПРЕПЯТСТВИЕ

        Прошел месяц с тех пор, как Людовик XIV возвратился в Сен-Жермен, и городок вновь приобрел торжественный облик, привнесенный пребыванием монарха. Людовик был в то время в зените своего могущества, а «власть короля в такой ограде Божьей»[У. Шекспир. «Гамлет» (пер. Б. Пастернака).] освящала даже его слабости, которые он и не думал скрывать. Монтеспан оставалась титулованной фавориткой и матерью королевского потомства, порученного заботам вдовы Скаррон, которую король недавно вознаградил титулом маркизы де Сюгжер. Госпожа де Севинье, ее подруга, не обладавшая однако таким же умом, отпускала шуточки по поводу этого титула, произнося его как «Сюгжест».[«Сюгжест» (suggest) - часть слова suggestion - внушение (фр.).]
        - Очевидно, на его величество снизошло счастливое внушение, - нашептывала она придворным. - Точно так же Франсуазе кто-то внушил выйти замуж за калеку Скаррона, каменщику кто-то внушил предсказать ей великое будущее, и я не удивлюсь, если зависть внушила ей самой вести подкоп под свою благодетельницу, которая возвысила ее из нищеты, доверив воспитание детей короля.
        В то время, когда дамы и придворные обсуждали неожиданное возвышение и плохие новости о здоровье королевы, гвардейские офицеры беседовали по поводу дисциплины. Разговор вели лейтенант мушкетеров Мопертюи, капитан гвардейцев Жевр и его предшественник на этом посту Бриссак.
        - Что сталось с этим дьявольским отродьем? - осведомился последний у мушкетера. - Я имею в виду молодого бретера из провинции, который заколол одного из ваших капралов?
        - Да, великолепным ударом в грудь. Он все еще под замком.
        - И его не собираются судить?
        - Еще не знают, что с ним делать, так как есть сомнение в благородной крови, на которую он претендует. Его зовут просто Жоэль.
        - Невозможно! Как может простолюдин знать секреты фехтования, способные убить королевского мушкетера?
        - Притом ударом, известным только в нашем полку, но почти исчезнувшим из памяти вместе с тяжелыми шпагами, для которых он был изобретен. Его называли «удар Портоса» по имени знаменитого мушкетера прошлого царствования, отлично им пользовавшегося.
        - Если бы спросили мое мнение, - подхватил Мопертюи, - то я бы отослал парня домой сажать капусту и рубить ее своей здоровенной шпагой, потому что дрался он как храбрый человек. Мы, люди шпаги, никогда не считали, что дуэлиста бесчестит нарушение закона. Бесчестие пало бы на него, если бы он не принял вызов.
        - Вы не слишком-то великодушны к вашему покойному капралу, - заметил Жевр.
        - О, говоря по правде, господа, этот Брежи не очень-то к себе располагал: он не пьянствовал только, когда играл в кости, и затевал ссоры без всякой причины. Тем не менее его величество сердит за нарушение эдиктов его отца, подтвержденных им, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы спасти от его гнева четырех моих солдат, которые были секундантами на дуэли.
        - Так он простил их?
        - Ну, более или менее, но им придется снять мундиры дворцовой гвардии и направиться в действующую армию.
        - А почему бы не послать вместе с ними и бретонца - он ведь еще больше подойдет на роль пушечного мяса?
        - Нет, они засадят его в тюрьму или отправят на галеры, если только не расстреляют или не повесят.
        - Сколько ему лет? - спросил Бриссак и зевнул, закрыв рот перчаткой.
        - Честное слово, не знаю. Я никогда его не видел. Думаю, между двадцатью и тридцатью.
        - В таком случае, - задумчиво заметил гвардейский офицер, разглаживая усы, - пусть лучше его поскорее казнят, прежде чем он начнет нам нравиться.
        По той же террасе, но в более уединенном месте расхаживал герцог д'Аламеда, опираясь на руку Буалорье.
        - Печально, - сказал он, - что усилия выследить эту юную красавицу оказались бесплодными.
        - Увы, монсеньер, все наши ищейки были пущены по следу, но даже лучшие потерпели неудачу.
        - Как и те, кого нанял я лично, - с раздражением продолжал посол. - Мой слуга Эстебан - один из самых хитрых плутов, которые когда-либо существовали, ничего не добился; мошенник, называющий себя капитаном Корбюффом, получил рану, за которую теперь жаждет отомстить; даже Дегре, полицейский шпион, выследивший в Льеже маркизу де Бренвильер[Одна из знатных дам, замешанных в историю с отравлениями.] и арестовавший ее там, был, как и другие, поставлен в тупик, несмотря на весь свой опыт.
        - Обратите внимание, ваше превосходительство, - заговорил после паузы Буалорье, - что, если верить докладам моих шпионов, госпожа де ла Бастьер, родственница мадемуазель, ничуть не беспокоится по поводу ее исчезновения. Из этого я делаю вывод, что ей небезызвестно, где прячется девушка.
        - Может быть, вы и правы.
        - А монсеньер не пытался получить сведения от нее?
        - Пытался, но безуспешно. Из ее старой служанки нельзя вытянуть ничего. Так уж бывает, - продолжал он с принужденной улыбкой, - что если во всем мире существует одна неподкупная служанка, то по удивительному везению она должна попасться именно на нашем пути.
        Воцарившееся молчание вновь нарушил Буалорье.
        - Возможно, мадемуазель дю Трамбле возвратилась домой?
        - В Анжу? Я написал туда, и сегодня утром пришел ответ, что ее там не видели.
        - Тогда нам придется бросить карты - выигрышной среди них нет.
        - Почему же? - быстро возразил герцог. - Она просто исчезла, но мы еще в состоянии найти ее или заменить другой. В то же время не буду скрывать, что эта потеря привела меня в замешательство. Черт бы побрал этого молокососа!
        - Какого молокососа, монсеньер? - спросил Буалорье.
        - О, сельского Амадиса,[Амадис - герой средневекового рыцарского романа «Амадис Галльский».] который оказался на сцене как раз в нужный момент, чтобы вырвать добычу из лап наших наемников. На днях нам придется свести с ним счеты. - Сжав руку своего спутника, он продолжал, причем лицо его неожиданно приобрело мечтательное выражение: - Должен сказать вам, дорогой Буалорье, что испытываю к этому молодому человеку какую-то таинственную необъяснимую симпатию. Когда я впервые увидел его, то ощутил озноб, который, как говорят суеверные, бывает, если наступишь на могилу. В сомюрской гостинице он произвел на меня очень хорошее впечатление. Его внешность и манеры напомнили мне дорогого старого друга, чью потерю я горько оплакивал. Я бы с удовольствием помог ему, но этот выскочка встал на моем пути и расстраивает намеченные планы. Ну, что ж, тем хуже для него! Еще никогда человек, ставший мне поперек дороги, не оставался безнаказанным. Я сокрушаю препятствия, уничтожаю противников и убиваю врагов!
        - Но разве этот юноша также не исчез?
        - Да, и это доказывает, что парочка сбежала вместе. Но я найду их и…
        Угрожающий жест дополнил неоконченную фразу.
        - Но что там происходит? - продолжал Арамис, изменив тон. - Почему все столпились в одном месте - разве вышел король?
        На террасе и по соседству началась суета.
        - Монсеньер, это маркиза де Монтеспан.
        - А, тогда понятно. Королева Мария-Терезия сидит одна в своих покоях, а раззолоченная толпа увивается вокруг фаворитки. Его величество вместе с ней?
        - Нет, ваша светлость, рядом с ней две дамы - вдова Скаррон и… и…
        - Наверное, одна из ее сестер?
        - Нет, этого не может быть! Очевидно, у меня обман зрения!..
        - В чем дело? - осведомился Аламеда.
        Дворянин ответил не сразу. Не отрывая взгляд от компаньонки маркизы, он наконец пробормотал:
        - И все же походка, черты лица… Монсеньер, это та девушка, которая ускользнула от всех наших поисков, словно скрывшись в недрах земли, - мадемуазель дю Трамбле!
        - Мадемуазель дю Трамбле?! - воскликнул испанский герцог.
        - Она самая. Взгляните туда, в сторону фонтана.
        Защитив ладонью глаза от солнечного света, Аламеда устремил пристальный взгляд в указанном направлении.
        - Вы не ошиблись - это она, - наконец произнес он. - Поистине, верно говорят, что правда бывает причудливее вымысла. - Потирая застывшие от напряжения руки, он усмехнулся. - Кто сказал, что мы должны бросить карты? Наши карты выиграют, несмотря на то, что главный козырь сейчас в руках противника. Буалорье, на сей раз игра наша!
        Мадемуазель дю Трамбле шла рядом с маркизой де Монтеспан, по другую сторону которой шагала вдова Скаррон. Фаворитка носила шелковое одеяние небесно-голубого оттенка, на гувернантке было платье цвета опавшей листвы, в то время как Аврора, следуя внушению вдовы Скаррон, желавшей своим унылым нарядом подчеркнуть блеск и яркость туалета девушки, была облачена в шелк, переливающийся розовым и перламутровым оттенками и украшенный венецианскими кружевами и светло-зелеными бантами. Впрочем, в отличие от большинства придворных дам, Аврора приковывала к себе взгляды не столько изысканностью наряда, сколько удивительным очарованием, в которое вносили своеобразный вклад меланхолия и равнодушие, читавшиеся на ее юном лице, словно в открытой книге. Девушка рассматривала блестящих придворных не только без смущения, но и без любопытства. Скучная, неподвижная маска скрывала тоску и печаль. Каждый интересовался, кто такая таинственная незнакомка, затмившая своей красотой окружавший ее самый блистательный двор во всем христианском мире.
        Когда три дамы остановились, толпа вновь пришла в движение. Все рты открылись одновременно, и от ворот, выходящих в лес, до террасы с балюстрадой пронесся шепот:
        - Дамы и господа, король!
        Людовик спускался с дворцовой лестницы. На его лице застыло выражение, которое появлялось, когда он, по словам мемуариста Сен-Симона,[Сен-Симон Луи де Рувруа, герцог де (1675-1755) - французский политический деятель и писатель, автор мемуаров о царствовании Людовика XIV и эпохе регентства.] «собирался заниматься делами». Король был облачен в черный бархатный камзол с золотыми пуговицами, голубая лента пересекала алый атласный жилет, расшитый цветами. Шляпу украшал белый плюмаж. Драгоценные камни присутствовали только на пряжках туфель и набалдашнике трости, на которую он опирался скорее ради эффекта, чем для поддержки.
        Когда придворные столпились вокруг короля, на его лице усилилось озабоченное выражение, и он подал знак окружающим, что хочет остаться наедине с маркизой де Монтеспан. Видя приближающегося короля, обе ее компаньонки вознамерились удалиться, но маркиза удержала их, заговорив с обычной фамильярностью, которую позволял ей царственный возлюбленный, несмотря на то, что сам он был весьма строг в отношении этикета.
        - Государь, здесь маркиза де Сюгжер, которая хотела бы поблагодарить ваше величество за оказанную ей новую милость.
        Вдова Скаррон присела в глубоком реверансе.
        - Надеюсь, ваше величество позволит самой преданной из ваших слуг, - заговорила она, - выразить безграничную признательность за бесчисленные дары, которыми ее осыпает самый щедрый и великий из всех монархов.
        Франсуаза произнесла эту заранее подготовленную речь дрожащим от волнения голосом, но тщеславный Людовик упивался хвалебными эпитетами - за семьдесят лет своего царствования ему ничуть не наскучило быть обожаемым и превозносимым до небес.
        - Маркиза, - ответил король, - я чувствовал себя обязанным вознаградить ту заботу, которую вы проявляете по отношению к моим детям, вполне осознавая, что вы являетесь их подлинной матерью.
        Это был открытый выпад в адрес госпожи де Монтеспан, но та лишь улыбнулась, помахивая веером. Монарх обернулся к фаворитке, не обращая ни малейшего внимания на мадемуазель дю Трамбле, и резко заговорил с ней:
        - Теперь, что касается нас с вами, сударыня.
        Сохраняя полное спокойствие, ибо она ожидала нападения, маркиза зашагала рядом с королем, напротив, весьма возбужденным.
        - Сударыня, - начал он, набравшись смелости, - к сожалению, я должен сообщить вам принятое мною решение, которое, несомненно, взволнует вас так же, как волнует меня. Необходимо, чтобы мы проявляли крайнюю осторожность в наших отношениях: королева настолько больна, что я должен избавлять ее от всего, что могло бы ее обеспокоить или затруднить выздоровление.
        - Ну, разумеется! - вздохнула маркиза с полнейшим равнодушием. Король явно был смущен - он не смотрел на нее, а притворялся, что поглощен белым камешком, который подталкивал тростью. Госпожа де Монтеспан устремила на Людовика взгляд, полный непоколебимого спокойствия, чрезвычайно его раздражавшего.
        - Вижу, - сказала она, обмахиваясь веером, - ваше величество выслушали сообщения лекарей королевы, а они, конечно, должны что-нибудь говорить, дабы заработать свое жалование.
        - Нет, сударыня. Я руководствуюсь только собственным инстинктом, которому должен повиноваться.
        Но фаворитка продолжала, словно не слыша его:
        - Раз вы приняли решение, мне остается лишь склониться перед вашим разумом. Проповедники Боссюэ и Бурдалу обладают красноречием, способным обратить в истинную веру даже сквозь каменные стены. Я была обращена, и теперь религия и долг велят мне разорвать отношения, лежащие тяжким бременем на моей совести и морали.
        - Что?! - вздрогнув, воскликнул монарх. - Вы предлагаете…
        - Чтобы мы расстались? Да, государь. Я беру инициативу на себя. Буду только счастлива избавить вас от унижения приказать мне удалиться.
        Но маркиза не переставала улыбаться, и король не мог ее понять. Не без насилия над собой он принял решение объявить о разрыве своей невенчанной королеве. Людовик ожидал дикой вспышки гнева, которыми славилась маркиза и которые ему не раз приходилось испытывать на себе. Но непостижимая Атенаис говорила без всякой злобы. Эта покорность раздражала короля, оскорбляя его мужское достоинство.
        - Следовательно, все решено, - продолжала маркиза. - Я оставлю двор завтра. Думаю, чем скорее это произойдет, тем лучше, ибо добрые намерения должны воплощаться без промедлений.
        - Значит, вы покидаете мой двор без сожаления?
        - Да, безусловно.
        Людовик закусил губу, не желая признать, что без него могут обойтись.
        - У меня нет причин беспокоиться о моих детях, так как я только что услышала от вашего величества, что о них отлично позаботится их вторая мать. Кроме того, мне, возможно, будет позволено видеть их в своем убежище в Кланьи, где я намерена ожидать дальнейших приказов короля.
        - В таком отдаленном месте?
        - Пустыня - подходящее место для той, кто ищет спасения, поэтому умоляю ваше величество не препятствовать моим благочестивым намерениям. Будучи великой грешницей, подобно Марии Магдалине, я хочу искупить свои грехи, которые в какой-то мере являются и вашими, так что в молитвах я буду упоминать и моего Луи, и тот скандал, в который мы оба ввергли себя перед всем миром, ставшим ныне для меня слишком роскошным местопребыванием. Я буду молить небеса простить меня и того, кого сама буду стараться простить, стремясь раскаяться и посвятить себя делам милосердия.
        - И попытаетесь забыть всех и все?
        - Без исключения.
        Ударом трости Людовик сбил головку красивой водяной лилии. Так значит, его можно забыть, им можно пренебречь? Его непомерная гордость была тяжко уязвлена, но он попытался скрыть рану за сумрачным и оскорбленным выражением лица.
        - Довольно! - заявил король. - Можете отправляться, куда хотите.
        - Как только я исполню свой долг, поместив под скипетр справедливости вашего величества персону, которую даже друзья самой королевы сочли бы достойной вашего интереса.
        Направившись к стоящей в отдалении Авроре, она добавила:
        - Подойдите сюда, мадемуазель.
        Девушка повиновалась, покраснев от волнения.
        - Государь, эта молодая дама - дочь одного из ваших старых и преданных слуг - подверглась преследованию негодяев, возможно, пытавшихся выместить на родственнице бывшего коменданта Бастилии злобу, которую они питали к нему и к вашему величеству. Она умоляет быть взятой под охрану вашей власти и справедливости.
        Людовик смотрел на присевшую в реверансе Аврору, пораженный ее ангельской красотой. Монтеспан отметила произведенный эффект, и ее глаза удовлетворенно блеснули.
        - Государь, эта дама явилась жертвой дерзкой попытки похищения на улицах Парижа почти что при дневном свете и спаслась только чудом. Говорите, моя юная подруга, дабы его величество смог поверить в это невероятное событие.
        Девушка в нескольких словах изложила происшедшее.
        - Клянусь душой! - воскликнул ее царственный слушатель. - Такое злодеяние не должно остаться безнаказанным! Я отдам распоряжение министру полиции разыскать главного виновника.
        - Не сомневаюсь, - заметила маркиза, - что преступник - весьма значительное лицо, стоящее выше закона.
        - Сударыня, - нахмурившись, возразил Людовик, - знайте, что в своем королевстве я никому не позволю бросать вызов закону.
        - И все же, - настаивала маркиза, - я умоляю принять меры ради нашей безопасности, ибо я рассчитываю на то, что эта бедная преследуемая девица будет сопровождать меня в монастырь в Кланьи.
        - Будьте спокойны, - ответил король, протянув руку над головой Авроры исполненным достоинства жестом. - Отныне молодая дама находится под моим покровительством. Я позабочусь о том, чтобы все об этом знали, и горе тому, кто посмеет причинить ей зло.
        - О, государь, как вы добры! - тихо промолвила Аврора.
        - Вы не должны меня благодарить, - ответил Людовик. - Долг монарха - заботиться о своих подданных. Исполнение его становится особенно приятным, - галантно добавил он, не отрывая глаз от Авроры, - когда речь идет о дочери одного из моих дворян и притом о самом совершенном создании, каким мне когда-либо доводилось восхищаться при моем дворе.
        - Ваше величество очень любезны, - пробормотала девушка, смущенная взглядом короля не меньше, чем его комплиментами.
        - Так! - прошептала маркиза. - Рыба клюет - он проглотил приманку.
        - Если вы должны уехать, - обратился король к госпоже де Монтеспан, - то, по крайней мере, мне будет позволено иногда приезжать и нарушать ваше одиночество? Кроме того, как только я сумею прекратить смехотворные сплетни и заставлю замолчать докучливых советников, вы вернетесь… - Атенаис уныло покачала головой, но он продолжал: - Но мы должны показать вашей очаровательной протеже, что ваша просьба не забыта.
        - Если ваше величество желает, чтобы мадемуазель дю Трамбле была представлена при дворе, надо поспешить. Иначе… - Тяжело вздохнув, она прикрыла лицо веером. Людовик мог подумать, что фаворитка прячет слезы - в действительности она пыталась скрыть выражение торжества.
        Отвернувшись от обеих дам и от остальных придворных, король склонился на пьедестал и погрузился в раздумье, когда внезапно услышал рядом с собой шепот - как будто мрамор обрел дар речи.
        - Не правда ли, она божественно прекрасна?
        Король резко обернулся, и с его губ сорвалось имя герцога д'Аламеды. Это и в самом деле был Арамис, незаметно подкравшийся и приветствовавший короля Франции. Последнего, впрочем, весьма разозлило вмешательство в его мысли, к тому же он явно не питал любви к испанскому герцогу. Людовик никогда не забывал о трагическом эпизоде молодости, рассказанном нами в романе «Виконт де Бражелон», который с таким же успехом мог бы быть назван «Заговор Арамиса». Напомним, что целью этого заговора было посадить на трон брата-близнеца Людовика, в юности заключенного в Бастилию и кончившего свою несчастную жизнь в другой тюрьме, где его, скрывшего лицо под железной маской и охраняемого капитаном д'Артаньяном, видели Атос и его сын Рауль. Король помнил, что Арамис осмелился захватить его силой, когда при помощи исполина Портоса похитил его из замка Во и заточил в темницу, где он едва не погиб от ужаса, гнева и отчаяния. Стоящий рядом с ним старик однажды лишил его трона, чтобы посадить на него его живое подобие, а такие поступки короли не прощают никогда. Поэтому от Людовика XIV трудно было ожидать, чтобы он простил
шевалье д'Эрбле, епископа ваннского, товарища Портоса и друга Фуке - того самого Арамиса, который за много лет до упомянутого заговора вынудил его мать, Анну Австрийскую, принять поставленные им условия. Но Арамис знал, что говорил, когда он заверил Атоса во время бегства от королевского правосудия, что ему достаточно добраться до Испании, дабы примириться с королем, к которому он выказывал свое презрение. И в самом деле, являясь генералом ордена иезуитов, Арамис смог возвыситься до звания посла Испании при французском дворе. Причины государственной политики вынудили Людовика радушно принять герцога д'Аламеду, доверенное лицо его шурина Карла II. Все же задавать подобный вопрос королю было почти беспрецедентным случаем, поэтому лицо Людовика приняло холодное и высокомерное выражение.
        - Сударь, - осведомился он тоном, соответствующим его взгляду, - вы, кажется, задали мне вопрос?
        - Упаси Бог, чтобы я настолько забылся, государь, - кланяясь, ответил старый герцог. - Я просто отважился откликнуться на мысли вашего величества. Умоляю простить мне мою ошибку или мой проступок.
        - О ком вы говорите? - спросил король, впечатленный проницательностью собеседника.
        - О даме, которая только что имела честь говорить с вашим величеством и…
        - Ах, да, госпожа де Монтеспан объявила, что удаляется в монастырь.

«Она пострижется в монахини! - подумал Арамис. - Ну, что ж, тогда маркиза станет обитать в моих владениях, и я буду знать обо всех ее помыслах». - Вслух же он произнес: - Я говорил о другой, младшей даме. Маркиза, бесспорно, красива, но она всего лишь прекраснейшая из земных существ, в то время, как ее компаньонка походит на ангела, слетевшего с небес. Мадемуазель дю Трамбле…
        - Так вы знаете ее.
        - Да, к великому счастью, и беру на себя смелость добавить, что никогда еще столь возвышенная и смелая душа, как у нее, не находила более прелестной обители.
        Во время последовавшего молчания враждебность монарха к послу боролась с вспыхнувшим в нем страстным любопытством.
        - Вы начали говорить, что мадемуазель дю Трамбле…
        - Она происходит из знатного анжуйского семейства и своим именем, характером и добродетелями заслуживает все милости, которые король может ей даровать.
        - В настоящее время, сударь, она ничего не просит, кроме защиты.
        - Защиты? Неужели у такого ангела могут быть враги?
        - Была сделана попытка ее похитить.
        - Возможно ли это?
        - Ее преследует какой-то негодяй, остающийся пока неизвестным, но я найду его и отдам в руки правосудия.
        Герцог д'Аламеда не моргнул глазом.
        - Вы можете быть уверены, государь, - горячо воскликнул он, - что никто не ратует за наказание виновных более ревностно, чем я. Ах, если бы я мог стать вдвое моложе - перенестись в тот счастливейший возраст, когда вы уже не мальчик, но еще и не засохший лист, и можете влюбляться, можете наказывать и вознаграждать собственной рукой!
        Король глубоко вздохнул.
        - Сейчас ваше величество переживает пору расцвета, - продолжал Арамис, - хотя с принцами не следует говорить о старости и смерти, но все же эти вздохи свидетельствуют о тревожном состоянии ума, ибо, по всеобщему мнению, веселье - признак здоровья.
        - Должен признаться, герцог, что перед вами не особенно счастливый человек.
        - Учитывая пословицу «Счастлив, как король», а так же то, что мой августейший повелитель готов пойти на любые жертвы, дабы сохранить расположение вашего величества, следует предположить, что фонтаном вздохов вы стали не как монарх, а как мужчина.
        - Пословица, которую вы привели, так же лжива, как и все остальные. Любой из моих подданных счастливее меня - он может делать все, что пожелает.
        - Но почему вашему величеству не вести себя таким же образом? Когда человек устает от холодного мяса дома, он отправляется обедать в трактир. Правда, ваше величество может возразить, что вы уже пробовали питаться па стороне и…
        - Герцог! - резко, но с улыбкой прервал его Людовик.
        - Если фривольность этого сравнения оскорбляет ваше величество, скажу прямо: я опасаюсь, что ваше величество испытывает жестокий приступ уныния. Берегитесь, государь! - воскликнул Арамис, искусно изображая былую преданность своему монарху. - Уныние способно свести в могилу, если с ним не справиться вовремя, а единственное снадобье предлагает рецепт Дон Жуана, который врачевал сердечную боль, причиненную одной дамой, получая такую же от другой.
        - Знаете, герцог, - осторожно отозвался король, - этот совет не походит на совет духовного лица, коим вы некогда являлись.
        - Ах, государь, все дело в том, что прежде, чем я стал носить митру, на мое чело отбрасывала тень шляпа с красным пером, какую носили мушкетеры вашего незабвенного отца. И далее (если ваше величество позволит мне продолжать болтовню - а в старческой болтовне иногда присутствует здравый смысл) меня удивляет, что вы страшитесь уподобиться тем буржуа, которые, устав от старой служанки, находят себе другую - более ласковую и послушную. Пускай король накажет меня за излишнюю откровенность, прекратив выказывать в отношении меня постоянную доброту, но я уверен, что это из-за маркизы де Монтеспан омрачается ваше царственное чело. Движимая дерзостью - слово сильное, но точное - она демонстрировала отношения, которые ее же интересы и чувство благодарности должны были бы вынудить тщательно скрывать. Тем самым маркиза метила в королеву, до сих пор молча страдающую от неизлечимого недуга, любя того, кого обожает все королевство, но кто осчастливил своей любовью лишь ее…
        - Герцог!
        - Распространение скандальных слухов навлекло на вашу помазанную голову громы и молнии проповедников…
        - Откуда вам известно… - начал король, нервно сжимая набалдашник трости.
        - Посол обязан знать все происходящее при дворе, где он служит. Мне также известно, что ваше величество на грани разрыва с этой дамой, которая ничуть о том не сожалеет. Небо наделило ваше величество достаточной проницательностью, чтобы понять: маркиза любила вас более ради себя самой, нежели ради вас, государь.
        - Да, - меланхолично вздохнул Людовик, - несчастные Лавальер и Фонтанж любили меня совсем не так.
        - Не знаю, как умерла мадемуазель де Лавальер, - заметил испанский посланник, - меня в то время не было в прекрасной Франции, но что касается простодушной Фонтанж, сраженной ядом, только потому, что она любила вас безо всяких честолюбивых намерений…
        - Герцог, это предположение… - начал король, не без страха глядя на говорившего.
        - Государь, юридическая аксиома, гласящая «ищи того, кто выигрывает в результате преступления», здесь полностью уместна. Но я не столь непочтителен и не стану настаивать, если, руководствуясь высшим разумом, монарх желает, чтобы это отвратительное злодеяние было окутано мраком. Ограничусь лишь оплакиванием невинной и неотомщенной жертвы.
        - Ах! - в который раз вздохнул Людовик, качая головой. - Где я найду другую, такую же, как она?
        - Не клевещите на женский пол, государь, - быстро прервал старый герцог. - Благодарение Богу, не все походят на честолюбивую наследницу Мортмаров. Не все стремятся к власти, не останавливаясь при этом перед жестокостью и насилием. За некоторыми исключениями, любовь - это абсолютное жертвоприношение, полное отречение от себя ради любимого. Женщины испытывают радость и гордость, глядя на первого из земных царей, забывающего рядом с ними о бремени величия и забот. Сознание своего могущества они видят не в славе короны и не в потоке милостей и почестей, рассыпаемых рукой монарха, а в красивом дворянине, стоящем на коленях у их ног и осыпающем их страстными ласками. Они счастливы тем, что король на пороге места их тайных свиданий отбрасывает царственное величие, ослепляющее людей, прося только его любви и желая лишь сделать его счастливым. Обрадованные выбором государя, они встречают его сияющим взглядом, ласковой улыбкой и чистым сердцем, подобно девственницам в таинственном полумраке индусских храмов, посвященным идолам, которым они должны вечно поклоняться.
        Выражение лица короля ясно говорило: «Продолжайте!» Но хитрый Арамис дал иной ответ на это немое приглашение:
        - О, государь, я завершил свою проповедь, которой, боюсь, отнял у вас слишком много времени. Министры вашего величества обвинят меня в том, что я нанес своей болтовней ущерб государственным делам.
        - Времени хватает для всего, а у меня еще есть к вам вопрос.
        - Я полностью в распоряжении короля.
        - У этой красивой молодой дамы имеются близкие родственники?
        - Увы, она сирота, ваше величество, и к ее бедственному положению я хотел бы привлечь ваше великодушное внимание.
        - Я вас слушаю.
        - Эта протеже маркизы де Монтеспан в некоторой степени и моя подопечная, хотя она и не поручала мне выступать в защиту ее интересов. Она прибыла в Париж из провинции, чтобы затеять рискованный судебный процесс, от которого зависит ее состояние, а также средства к существованию брата и сестры - настолько маленьких, что она им скорее мать. Наша Аврора хоть и бедна, но горда, и никогда ни о чем не попросит. Поэтому я беру на себя смелость просить за нее, полагая, что если даровать ей какой-нибудь самый скромный пост вблизи вашей августейшей особы, это могло бы компенсировать ее истощившиеся ресурсы.
        - Вы правы, - ответил король, причем лицо его заметно прояснилось. - В настоящее время в штате королевы есть вакантное место чтицы, которое я жалую мадемуазель дю Трамбле.
        - Государь, - поклонился герцог, - с вами рядом невозможно находиться, не выражая вашему величеству постоянную благодарность.
        - Ваша подопечная может сразу же приступить к своим обязанностям. Я вскоре поговорю на эту тему с королевой, и если вы, как я надеюсь, придете сюда, то сами услышите, как ее величество объявит вашей прелестной сироте хорошую новость.
        - Разумеется, я приду, ваше величество, - ответил старый герцог, кланяясь вновь.
        - В таком случае, до скорой встречи вечером, мой дорогой герцог!
        При этих словах прощания на губах опытного заговорщика мелькнула ироническая усмешка. Сопровождаемый взмахами шляп придворных, наблюдавших сцену на расстоянии, и улыбками дам, Арамис подошел к Буалорье и снова взял его под руку.
        - Ну, монсеньер, в чьих руках козыри? - осведомился Буалорье.
        - Откровенно говоря, я не могу жаловаться, - улыбнулся старый вельможа. - Игра почти что выиграна.



        Глава XVI
        В ТИХОМ ОМУТЕ ЧЕРТИ ВОДЯТСЯ

        В роскошных апартаментах в южном крыле дворца происходила игра в карты у королевы. Ярко освещенный зал был переполнен кавалерами и дамами. В центре, у большого камина, окруженная придворными дамами, королева Мария-Терезия сидела за карточным столом, предаваясь своему излюбленному развлечению. Королева была низенькой и толстой; когда она ходила или танцевала, ее колени подгибались, что еще сильнее уменьшало рост; зубы были испорчены неумеренным потреблением шоколада. Она обожала своего супруга, не отрывала от него взгляд, когда король находился в одной комнате с ней, и была счастлива весь день, когда он хоть раз ей улыбнулся. Если бы его любезности хватило на большее, королева рассказывала бы о своем счастье всякому, кто пожелал бы ее слушать.
        Темой разговоров служила отставка фаворитки - повсюду слышались малоприятные слова
«опала» и «ссылка», и все взгляды были устремлены на гордую маркизу. Однако она не дрогнула под ними, продолжая с высокомерной улыбкой вести непринужденную беседу с окружавшими ее преданными друзьями, среди которых впрочем не было вдовы Скаррон - она вернулась в Париж опекать своих царственных воспитанников. Аврора дю Трамбле, одиноко стоящая в оконной нише и никем не замечаемая, видела и слышала все происходящее.
        - Король! - объявил распорядитель.
        Вошел Людовик, сопровождаемый министром Лувуа. Головы собравшихся повернулись к монарху. На сей раз королевское чело ничто не омрачало, выражение лица было любезным и довольным.
        - Не позволяйте мне мешать вам, - обратился Людовик к королеве, которая попыталась встать. - Пусть никто не беспокоится. Вы что-то говорили, сударь? - продолжал он, адресуясь к военному министру.
        - Государь, я имею честь доложить вам, что герцог Лотарингский со своими войсками занял Фрейбург и угрожает оттуда эльзасским крепостям, гарнизоны которых недостаточно укомплектованы, так как, должен с сожалением признать, наши войска, возвращающиеся из Фландрии, не успели пересечь Рейн…
        Но король не обращал ни на что внимания, покуда его взгляд скользивший по залу, не обнаружил мадемуазель дю Трамбле.
        - Очень хорошо, - сказал он, прерывая министра. - Завтра на совете мы постараемся исправить это зло.
        Королева между тем не прикасалась к картам; как и остальные присутствующие, она, затаив дыхание, ожидала какого-то важного события.
        В воцарившемся молчании госпожа де Монтеспан, отделившись от группы приверженцев, двинулась через зал твердой походкой, столь гармонирующей с ее великолепной фигурой. Взгляд маркизы окидывал наблюдавших за ней с гордым презрением к врагам, из которых на три четверти состояло собрание. Подойдя к карточному столу и поклонившись королеве со смирением, чересчур глубоким, чтобы не казаться ироническим, она промолвила с высокомерным спокойствием:
        - Ваше величество позволит мне сообщить о решении оставить двор и удалиться в свое владение Кланьи?
        - Моя дорогая маркиза, - ответила дочь короля Филиппа IV,[Филипп IV Габсбург (1605-1665) - с 1621 г. король Испании.] пытаясь смягчить звучавшую в ее голосе и отразившуюся на лице радость, - я не имею права препятствовать вашим желаниям. Это король может задержать или запретить ваш отъезд. Нет сомнения, что его величество, с кем вы, должно быть, советовались до меня, сообщит свою волю, и я соглашусь с любым его решением.
        Маркиза снова присела в реверансе с тем же бесстрастным спокойствием. Не переставая улыбаться, она сделала шаг назад, когда королева попросила ее задержаться. Фаворитка остановилась, охваченная внутренней дрожью; она инстинктивно чувствовала, что должно произойти нечто неприятное.
        - Мне упомянули, - продолжала Мария-Терезия, - о благородной сироте - молодой даме, которую вы любезно рекомендовали щедрости его величества. Хотелось бы сделать что-нибудь для нее. Здесь ли эта мадемуазель дю Трамбле?
        - Она здесь, - энергично откликнулся Людовик и указал на Аврору, сразу же ставшую предметом всеобщего внимания.
        - Подойдите ближе, мадемуазель, - позвала королева, и взволнованная девушка повиновалась.
        Румянец исчез с лица маркизы. Она резко отпрянула, взгляд ее перебегал от Авроры к монарху.
        - Ваше величество! - запинаясь, проговорила маркиза. - Благодарение небу, мадемуазель дю Трамбле не нуждается в помощи…
        - С этого момента - нет, - холодно ответила Мария-Терезия, - ибо теперь она в моем штате. Мадемуазель займет вакантное место, принадлежавшее госпоже д'Эгперс, и завтра будет введена в эту должность хозяйкой дома.
        Фаворитка молчала, ибо с королевой не спорят. Но горящие глаза на бледном лице смотрели злобным взглядом раненой гадюки.
        Тем временем Аврора, удивленная неожиданной милостью и смущенная всеобщим вниманием, преклонила колени перед королевой и пробормотала:
        - О, что я сделала, заслужив такую честь?
        - Встаньте, дитя мое, - сказала королева, протягивая девушке руку, чтобы помочь ей подняться, - и успокойтесь. Мне сказали, что ваш отец не оставил наследства, хотя он долго и преданно служил короне. То, что я вам пожаловала с согласия и по инициативе короля, не милость, как вы, возможно, думаете, а уплата долга. Герцогиня, - сказала она, обращаясь к госпоже де Монтозье, своей старшей придворной даме, - поместите у себя мадемуазель дю Трамбле, покуда мы не поселим ее в апартаменты, которые вы для нее приготовите.
        Маркиза де Монтеспан приблизилась к Людовику, глаза ее метали молнии.
        - Отлично проделано, государь, примите мои поздравления, - прошипела она, почти не разжимая зубов. - Но игра не кончена - у меня еще имеются карты!
        Отразившееся на лице короля изумление едва ли было искренним.
        - Право, я не понимаю вас, - сказал он. - Разве вы не умоляли меня позаботиться об этой бедной девушке? Разве я не удовлетворил вашу просьбу, поместив ее под покровительство королевы?
        Игра в карты возобновилась. Мария-Терезия улыбалась, хотя она проигрывала, так как, в отличие от знатных дам того времени, не умела передергивать. Августейший супруг украдкой бросил на нее одобрительный взгляд. Все присутствующие согласились, что пренебрегаемая королева на сей раз проявила здравый смысл, достоинство и великодушие. Они отметили также красоту, скромность и непринужденность вновь прибывшей, сразу же проникшись к ней симпатией.
        Госпожа де Монтеспан была посрамлена, но она не принадлежала к тем противникам, кто сдается при первом же поражении. Подавив гнев, она спрятала злобу под броней гордости.
        Тем временем король приблизился к Авроре, которую никто не поздравлял, так как она не была известна никому из присутствующих.
        - Ну, - осведомился он, почтительно приветствуя ее, - вы удовлетворены, мадемуазель?
        Девушка произнесла несколько слов благодарности, но Людовик быстро прервал ее.
        - Вы должны благодарить не меня, а вашего друга, чьи горячие просьбы снабдили меня средством возместить забывчивость, ставшую виной.
        Он отступил в сторону, и глазам Авроры предстал бывший ваннский епископ.
        - Шевалье д'Эрбле! - воскликнула мадемуазель дю Трамбле.
        - Испанский посол, герцог д'Аламеда, - улыбаясь, поправил ее старый вельможа. - Не обещал ли я вам в «Золотой цапле», что вы увидите меня снова?
        Аврора с изумлением смотрела на него.
        - Значит, этой честью я обязана вам? - пробормотала она.
        Арамис взял ее руку с елейностью прелата и поцеловал с галантностью мушкетера.
        - Я ваш покорнейший слуга, ваш друг, если вы считаете меня достойным этого титула, и ваш лекарь, если вам запомнился мой опыт на сомюрской дороге.
        - Разве я могу такое забыть?
        - Во всяком случае, в настоящее время я запрещаю любые выражения благодарности. Они будут позволены вам позднее, когда я сделаю для вас все, что намерен. - Это обещание герцог произнес с несколько странной интонацией. - Тем временем, - закончил он, понизив голос, - позвольте просить вас оказать мне честь, удостоив на несколько минут - не здесь и не этим вечером - личной беседы. Это не может представлять для вас никакой опасности, учитывая мой возраст.
        Немного подумав, мадемуазель дю Трамбле решительно ответила:
        - Монсеньер герцог, я буду счастлива побеседовать с вами, так как у меня есть к вам просьба.
        - В самом деле?
        - Великодушная поддержка, которой вы удостоили меня и которую предлагаете оказывать и в дальнейшем, пробуждает во мне смелость доверить вам секрет, мучающий меня и переполняющий горем.
        Теперь пришла очередь герцога с удивлением смотреть на нее. Аврора в отчаянии опустила голову.
        - Увы, - вздохнула она, - несмотря на милости, ниспосланные мне Провидением, моя душа полна печали.
        - Неужели это возможно?
        - Вы можете избавить меня от неведения и сомнений, которые меня убивают.
        - Распоряжайтесь мной, как хотите, дорогое дитя! - Приложив палец к губам, Арамис продолжал: - Сейчас не время и не место доверять друг другу тайны, когда все вокруг наблюдают и слушают. Я понял, - добавил он, - что вы будете проживать у старшей придворной дамы, покуда вам не предоставят личные апартаменты. Королева встает поздно, так что я загляну к вам завтра утром.
        Когда Арамис встал и поклонился, чья-то рука опустилась на его плечо. Это был король, возвратившийся после обхода зала и раздачи комплиментов, именуемых
«придворной святой водой».
        - Господин герцог, - сказал он, - я должен буду сообщить вам кое-что завтра, после того, как покину государственный совет.
        Мадемуазель дю Трамбле поселили в особняке Монтозье, скромном снаружи, но с большими, красивыми и изящно меблированными апартаментами. Одна из комнат на первом этаже была предоставлена ей для приема испанского посла. Аврора сидела на диване, опершись локтем на подушку и поддерживая рукой опущенную голову. Глаза ее были заплаканны. Казалось, у нее нет причин для печали. В один день, без всяких усилий, она достигла предела мечтаний каждой дамы Франции - королевской милости!
        Деревенская девушка без денег и влияния, сражающаяся с судьбой за существование своих родных и свое собственное, она была представлена при дворе, получила место в штате дам королевы, король оказал ей гостеприимство, мужчины кланялись ей, а дамы начинали завидовать. Все это выглядело сном!
        Однако страдание, гнетущее ее душу, было достаточно реальным.
        Уже месяц Аврора не имела сведений о Жоэле. Вдова Скаррон не сказала ей правды. Обеспокоенная странным исчезновением юноши, гувернантка послала Онорена в таверну
«Мавританский трубач», где слуга расспросил трактирщика, который поведал, что его постоялец арестован, и не скрыл причину ареста. Королевская гувернантка отлично знала, какое ужасное наказание налагает трибунал чести на нарушивших эдикты. Людовик XIV всегда проявлял строгость по отношению к дуэлянтам. Вдова Скаррон испытывала ужас перед мыслью довести до отчаяния, а быть может, даже до гибели девушку, которую она недавно вернула к жизни, сообщив ей, какая судьба уготована бретонцу.
        Когда мадемуазель дю Трамбле выздоровела, она была представлена маркизе де Монтеспан. Последняя сознавала, что ее прелести стали слишком зрелыми, чтобы удерживать царственного любовника. Поэтому маркиза намеревалась сама выбрать свою преемницу и, сделав ее послушным орудием, продолжать держать в руках бразды правления. Не имеющая родственников, состояния и собственных честолюбивых замыслов Аврора казалась ей как раз той послушной куклой, какую она подыскивала на эту роль. Следовательно, маркиза поспешила предложить ей свои услуги.
        Аврора не догадалась о коварных намерениях фаворитки и с благодарностью приняла ее помощь. Однако доверие не входило в те чувства, которые внушала к себе маркиза, к потому девушка не открыла ей свою сердечную тайну, продолжая в одиночестве оплакивать пропавшего возлюбленного.
        Ее мысли прервал лакей, доложивший о прибытии герцога д'Аламеды. Последний вошел быстрым шагом и с видом победителя занял место рядом с молодой дамой, которая встала, чтобы приветствовать его. Знаком он предложил ей вновь сесть.
        - Ну-ну, дитя мое, - с отеческим видом произнес Арамис, - откуда эта печаль на вашем прелестном личике? Почему ваши щеки столь бледны, а глаза столь красны? Вчера вы были удостоены чести, которой домогается большинство женщин.
        - Монсеньер герцог, я печалюсь, потому что кое-кто не был свидетелем моего счастья… - Аврора колебалась, не зная, как продолжать.
        - Чем вызвана ваша неуверенность? - осведомился герцог с ободряющей улыбкой. - Состоя в священных орденах, я привык выслушивать признания куда более болезненные, нежели то, которое вы опасаетесь сделать. Разве есть нужда дрожать из-за того, что вас постигла судьба всех, живущих на земле, и вы влюбились?
        Мадемуазель дю Трамбле закрыла лицо руками.
        - Так значит, вы догадались? - прошептала она.
        - Для этого не нужно быть великим волшебником. Мне достаточно было взглянуть на ваше лицо, чтобы увидеть на нем отражение бесхитростной души. Кроме того, разве такое могло не произойти при дворе, полном блестящих кавалеров с горящим взором и галантными речами?
        Аврора покачала головой.
        - Человек, которого я люблю, не принадлежит к придворной знати.
        - О, значит, это какой-нибудь друг детства или юности, возможно, дальний родственник, которого вы оставили в провинции Анжу?
        Аврора повторила отрицательный ответ, в то время как посол, изобразив на лице добродушие, устремил на нее пронизывающий взгляд.
        - Ну, - продолжал он, - это не может быть какой-то парень низкого происхождения. Девушка вашей знатности и характера не станет смотреть ниже себя, чтобы сделать выбор, за который приходится краснеть.
        - Монсеньер, - быстро запротестовала Аврора, - господин Жоэль - дворянин!
        - Жоэль, - повторил герцог, казалось, пытавшийся что-то вспомнить. - По-моему, я слышал это имя раньше. О! - воскликнул он. - Ну, конечно! Молодой дворянин из нантского экипажа! Теперь я вполне спокоен - а то ведь вы меня страшно испугали. Но все это несерьезно.
        - Я люблю его, - твердо заявила Аврора.
        - Чушь! Девичья фантазия! Намек на дорожный роман, прекращающийся в первой же главе. Я не забыл, что он защитил вас от разбойников, и Боже меня упаси, чтобы я препятствовал вашему чувству признательности по отношению к нему, но чрезмерная признательность становится глупостью.
        - Я люблю его, - повторила девушка столь же решительным тоном.
        Лицо герцога, в свою очередь, приобрело суровое выражение.
        - Тогда, - холодно произнес он, - вы должны собрать все свое мужество и вырвать эту глупую страсть из сердца. Все велит вам поступить так - обстоятельства, ваши интересы и будущность, планы других людей, даже та роль, которую вы призваны сыграть.
        - Что вы имеете в виду? - изумленно воскликнула девушка.
        - То, что удача, выпавшая вам вчера, ничто по сравнению с тем, что вас ожидает. Все, что вы могли себе воображать самого сказочного и волшебного в ваших девичьих мечтах… короче говоря, вы будете перенесены к вратам рая или…
        - Боже милостивый! - прошептала Аврора. - Я не понимаю…
        - Выслушайте меня, дитя мое, и вам все станет ясно.
        Склонившись к девушке Арамис заговорил медленно и тихо, так чтобы она могла лучше слышать и понимать значение его слов, и в то же время, чтобы не оказаться подслушанным:
        - Хотя вы и жили в уединении в деревне, все же какие-то слухи, наверное, доходили и до вас, поэтому вы не можете не быть осведомленной о том, какую роль в придворных кругах, куда вы были только что введены, играла Луиза де Лавальер, первая любовь нашего непостоянного монарха. Точно также вы не можете не знать и о положении, которое занимает в настоящее время маркиза де Монтеспан, чье покровительство вы приняли. Должно быть, у вас уже сложилось мнение о нашем короле?
        - Действительно, мне рассказывали историю Луизы де Лавальер - о том, как тяжко ей пришлось искупать то, что она не смогла противостоять зову своего сердца. Что касается госпожи де Монтеспан, то я приняла ее услуги, видит Бог, не без антипатии и внутреннего сопротивления, и только потому, что нуждалась в могущественной защите от преследовавшего меня незнакомца. Оценивать поведение подобных женщин предоставляю их собственной совести, которая пробудится рано или поздно, высшему свету - их соучастнику, и истории, которая будет их судить. Как христианка, я питаю к ним жалость.
        - Как бы то ни было, вы должны признать, что их судьба достойна зависти. Царствовать над королем, пользоваться его щедротами и милостями, обеспечивать мир в Европе или же, напротив, обрушивать на нации ужасы войны, внушать грандиозные идеи, способствовать исполнению великих деяний…
        - Это, монсеньер, задачи королевы.
        - Да, если королева способна их выполнять, а для этого, прежде всего, ей необходима любовь ее супруга. Но наш король никогда не чувствовал к королеве ничего большего, чем уважение, - их объединила политика, но разделяет темперамент.
        - Тогда я испытываю не меньшее сострадание к пренебрегаемой королеве, чем к ее счастливым соперницам. Все же, если бы мне был предоставлен выбор, я бы предпочла ее одиночество их победам. Но признаюсь, что я не понимаю…
        - К чему я клоню? К тому, что в сердце короля внезапно вспыхнуло новое чувство.
        - Он больше не любит госпожу де Монтеспан?
        - Он безумно влюблен в другую!
        - В другую?
        - В очаровательнейшее создание, которому нечего опасаться судьбы гордой дочери Мортмаров, если только она будет прислушиваться к советам безмерно преданного ей друга. В таком случае ей удастся выполнить задачу - остановить блуждающую звезду, превратив ветреного любовника в одного из самых верных.
        Искуситель сделал паузу, чтобы разобраться в выражении лица слушательницы, которая, казалось, что-то обдумывала.
        - Монсеньер, умоляю вас быть ко мне снисходительным, - пробормотала Аврора. - Я всего лишь бедная деревенская девушка, и право, не знаю…
        - Что? - воскликнул заговорщик, заранее наслаждаясь предстоящим изумлением мадемуазель. - Неужели вы не понимаете, что речь идет о вас?
        Арамис ожидал удивления, подлинного или притворного, но он ошибся, ибо девушка хранила молчание. Очевидно, ее разум отказывался признать подобное.
        - Да, - продолжал посол, - это вас любит его величество. Я предлагаю вам корону, немногим меньше той, которой владеет королева, за одно ваше слово, позволяющее королю надеяться, что вы без гнева примете его признание в любви и доказательства этого чувства.
        Мадемуазель дю Трамбле внезапно вскочила на ноги.
        - Боже, помоги мне! - воскликнула она. - Неужели король любит меня?
        В голосе девушки звучал ужас, она вскинула перед собой руки, словно пытаясь защититься от услышанного. Аламеда также поднялся, фамильярно положив ей руку на плечо.
        - Успокойтесь, дитя мое, - сказал он. - Вы обладаете блестящим умом и должны понять меня сразу же. Не будем тратить время, которое мы можем использовать с большей выгодой. Позвольте мне сказать вам, что орден Иисуса, генералом которого я являюсь, намерен председательствовать в Королевском совете и диктовать ему свою политику. Помогите нам, и мы окажем вам неограниченную поддержку. Хотели бы вы править Францией вместе с нами? Я предоставлю вам солидную долю царствования и лучшую его задачу, которую не могли выполнить другие, - творить добро. Если бы вы были обыкновенной женщиной, я бы нарисовал перед вами заманчивые картины двора, распростертого у ваших ног, ослепительных празднеств и концертов в вашу честь, курения фимиама вам наряду с полубогом, которого Европа рассматривает, как вершителя ее судеб. Но вы столь же добры, сколь прекрасны, и я просто говорю: народ проклинал прежних фавориток - дайте же ему возможность благословлять вас.
        Герцог снова умолк, но не по собственному желанию, а из-за эффекта, произведенного его словами. Глаза Авроры вспыхнули, на щеках заиграл румянец, когда она приоткрыла рот, собираясь заговорить. Но ни одного слова не слетело с ее губ. Девушка вновь обрела спокойствие, веки, будто вуали, скрыли ее пылающий взгляд. Мягко высвободившись, она направилась к двери.
        - Куда вы? - осведомился старый вельможа.
        - Прочь из этого дома, - послышался краткий ответ. - Я уеду из Парижа и вернусь в свою родную деревню в Анжу, где крестьяне еще не разучились оказывать уважение дочери их покойного господина.
        - Да вы просто лишились рассудка! Уехать после того, что вы услышали?
        - Именно то, что я услышала, вынуждает меня не оставаться более в месте, где мне нанесли оскорбление. О, я не пытаюсь затронуть ваши чувства - я не из тех, кто платит за обиду той же монетой. Кроме того, я твердо убеждена, что вы не намеревались оскорбить меня. Ибо в мире, в котором обитаете вы, и куда я вошла вчера, считается славой то, что я называю позором. Мне, одинокой и бедной, вы предложили способ стать богатой и могущественной. Это очень любезно с вашей стороны, и я должна молить вас о прощении за то, что не чувствую себя в силах выполнить ту задачу, которую вы сочли возможным мне поручить. Иначе и не могло быть - ведь я пуританка со странными идеями относительно чести! Я предпочла бы умереть в сточной канаве, чем в блеске титулов, денег и драгоценностей, осыпаемой королевскими милостями и ласками. Я бы только повредила вашему двору своими глупыми предубеждениями, унизила бы его нелепой гордостью, оскорбила бы смехотворной невинностью. Вот почему я обрекаю себя на безвестность и бедность, почему даже не жду исхода затеянной мною тяжбы, которую, чувствую, не смогу вести далее, почему
соглашаюсь на нищенское существование для моих близких, которое хотя и позорит имя моего отца, но, во всяком случае, не пятнает наше семейное имя. Прощайте, монсеньер. Возможно, мы больше никогда не увидимся. В своем убежище, где я буду проводить время между трудами и молитвами, я обещаю помнить о вас только по нашей первой встрече и заставлю себя забыть, как дворянин ошибся во мне и оскорбил меня, на что не решился сам король. Ибо, если он любит меня, то по крайней мере не унижает предложением стать его любовницей.
        Покуда Аврора произносила эту речь, исполненную возвышенного благородства, Арамис внимательно ее слушал и, обдумав все, приготовился пойти с другой карты. Теперь он был более опасным интриганом, чем в те времена, когда замыслил заменить короля его братом-близнецом в замке Во. Как только мадемуазель дю Трамбле твердым шагом направилась к двери, она обнаружила, что герцог быстро встал на ее пути и выражение его лица резко изменилось. В глазах блестели слезы, черты озаряла безмерная радость, а голос дрожал, когда он с умоляющим жестом обратился к девушке:
        - О, мое дорогое дитя, как вы осчастливили меня! Как я восхищаюсь вами! Как велики мои любовь и уважение!
        Аврора отступила перед этой внезапной вспышкой, и хотя она не произнесла ни звука, удивление, отразившееся на ее лице, было красноречивее слов.
        - Подумать только - я ведь чуть было не усомнился в вас! Да, признаюсь, я усомнился, но лишь в тот момент, когда мне показалось, что вы не выдержите испытания.
        - Испытания? - воскликнула девушка. - Значит, это испытание?
        Арамис огорченно склонил голову.
        - Неужели вы не поняли этого? - укоризненно произнес он. - Правда, испытание было слишком суровым. Но я хотел убедиться до конца! - Взяв Аврору за руку, он подвел ее к дивану. - Я поклялся открыть ваш секрет, но открыл лишь чистоту и честность, украшающие и освящающие сердце женщины!
        - Испытание? - словно не доверяя, переспросила Аврора. - Так значит, - медленно произнесла она, - все, что вы говорили до сих пор…
        - …Было всего лишь сказкой, о которой я умоляю вас более не думать.
        - И король?
        - Король не питает к вам никаких чувств, кроме тех, о которых галантный кавалер может сообщить любой достойной девице. Он порвал с маркизой де Монтеспан исключительно для того, чтобы наладить отношения с королевой. Увы! - продолжал Арамис, печально качая головой, - этот двор, чье опаляющее дыхание вы недавно ощутили, должно быть, роковым образом воздействует даже на самые чистые души, ибо вы поверили, что седовласый старик вроде меня готов опуститься до сводничества, пусть даже ради короля. Но вы не поняли меня! Как жестоко вы меня наказали, поверив в уловку, результата которой я никак не предвидел! - Его выражение лица и тон снова изменились, когда он добавил не без тщеславия: - Несомненно, я отлично сыграл свою роль! Можете порицать меня, но признайтесь, что вы попались на удочку.
        Аврора поднесла руку к сердцу.
        - Вы причинили мне боль, - вздохнула она.
        - Забудьте об этом, - сказал герцог с отеческим видом привлекая девушку к себе. - Во всем виновата проклятая профессиональная гордость. Мы, дипломаты, так привыкли обманывать и притворяться…
        Говоря, герцог тайком наблюдал за Авророй. Подняв на него ясный и чистый взгляд прекрасных глаз, она спросила:
        - Зачем понадобилось такое испытание?
        Но бывший мушкетер хранил молчание.
        - Почему вам понадобилось прикладывать столько усилий и причинять мне боль? - настаивала девушка.
        За секунды, промелькнувшие между этими двумя вопросами, герцог нашел ответ:
        - Вы хотите сказать, что не можете догадаться? - Она покачала головой. - Что не понимаете стоящей передо мной праведной цели? Для будущего спокойствия королевы необходимо, чтобы она не пригрела вновь змею на своей груди. Множество невинных на вид созданий пытались обратить на себя внимание короля, поступив для этого на службу к королеве. Каждая из них забыла бы напрочь о верном возлюбленном, не могущем равняться происхождением с владыкой Франции, но вы, напротив, не обращаете внимания ни на что, стоящее между вами и предметом великой, святой любви, переполняющей ваше сердце. Однако я был вправе убедиться, что если соединю вас с этим предметом, то впоследствии мне не придется выслушивать ваши упреки в том, что я заложил краеугольный камень такого счастья. А ваш избранник, возможно, разделил бы подобные чувства. Он мог оказаться человеком, способным уйти с дороги, дабы не препятствовать вашим вполне понятным стремлениям к богатству, славе, могуществу. Вот потому я и подверг вас испытанию, окончившемуся успешно. Вы отказались от трона, чтобы остаться верной своему возлюбленному. Мог ли я получить
более убедительное доказательство преданности и бескорыстия, которые и в будущем ничто не сможет поколебать?
        Чело девушки прояснилось. Ее красота и свежесть, казалось, излучают сияние.
        - Монсеньер, - прошептала она, - вы говорите о Жоэле?
        - Ну о ком же еще я могу говорить, кроме как о счастливчике, которому выпала удача обратить на себя внимание такого сокровища? - быстро отозвался старый герцог.
        - Значит, вам известно, что происходило с ним в этом месяце?
        - Известно ли мне?
        Правда вынуждает нас признать, что Арамис не имел об этом ни малейшего понятия, но столь опытный дипломат никогда не должен оказываться припертым к стене.
        - Вы видели его? - настаивала мадемуазель дю Трамбле.
        - Так же, как вскоре его увидите и вы. Но, - осторожно добавил он, - вы сами должны потребовать у него объяснений таинственного отсутствия.
        - Он придет сюда?
        - Конечно, - с добродушной улыбкой ответил герцог, - ему придется придти, если вы только не захотите, чтобы брачная церемония происходила где-нибудь в другом месте.
        - Брачная церемония?
        - Ну, разумеется - я же говорил вам, что намерен сделать вас обоих счастливыми.
        Аврора не отрывала взгляда от его лица.
        - Следовательно, господин Жоэль нашел, что искал? - спросила она.
        Аламеда смутился - к этому вопросу он не был подготовлен.

«Что она может иметь в виду?» - подумал герцог. Но ему пришлось сразу же ответить, потому что на него был устремлен вопросительный взгляд девушки.
        - Он нашел это, - уверенно заявил Арамис, - но не без труда, и эта задача потребовала времени.
        - Но вы помогли ему? - продолжала Аврора, готовая рассыпаться в благодарностях.
        - Как вы любопытны, дитя мое! - не выдержал Арамис, погрозив ей пальцем. - От вас ничего не скроешь. Да, я помог ему всем, что в моей власти.
        Девушка протянула руку.
        - Как мне благодарить вас за то, что Жоэль с Божьей помощью узнал свое имя?

«Так-так! - подумал бывший прелат. - Значит, он искал свое имя? Наш влюбленный пастушок прибыл в Париж, чтобы узнать или завоевать себе имя! Ну что ж, дадим ему имя, тем более, что в настоящий момент оно не принадлежит никому. И не только имя, но и титул - шевалье де Локмариа! Звучит подходяще - ведь он прибыл из Бель-Иля, а я помню, что один из моих тамошних приходов звался Локмариа. К тому же, - при этом его лицо омрачилось, - разве не в одной из пещер Локмариа нашел свою гибель мой бедный Портос?»
        Арамис выглядел таким серьезным, что Аврора не решалась заговорить, но придя в себя, он сказал:
        - Я хотел бы предоставить вашему нареченному удовольствие самому поведать вам о том, что произошло с ним после вашего расставания. Шевалье будет здесь через несколько дней, если, как я надеюсь, вы останетесь при дворе. - Увидев, что на лице Авроры вновь отразились тревога и отвращение, он добавил, настаивая: - Это необходимо, дитя мое. Королева нуждается в такой девушке, как вы. Ведь рядом с бедняжкой нет никого, кому бы она могла доверить свои горести. Дружба, которой, безусловно, удостоит вас королева, и уважение, которое питает к вам король, помогут примирить эту пару, что явится для государства благом.
        - Тогда, монсеньер, я останусь.
        - Кроме того, вскоре вы выйдете замуж. Я сделаю все возможное, чтобы получить согласие их величеств на брак. Им доставит удовольствие подписать контракт в качестве свидетелей, и уверен, что шевалье де Локмариа получит в виде свадебного подарка звание, которое позволит ему оставаться здесь, подле вас. Но, - промолвил он, глядя на часы, - вам пора исполнять ваши обязанности, а у меня назначено свидание с королем после того, как он покинет зал совета. Так что давайте прощаться, любезная Аврора.
        Девушка подставила герцогу лоб, к которому он прикоснулся губами, пробормотав: - Я легко бы мог быть вашим дедом! - С порога он промолвил: - Вскоре вы снова увидите меня. Вместе с ним! А пока что будьте так добры не забывать меня в своих молитвах.
        - Не сомневайтесь в этом, дорогой монсеньер, - ответила девушка. - В моем сердце вы занимаете место рядом с Богом и Жоэлем.



        Глава XVII
        КОРОЛЕВСКАЯ МИЛОСТЬ

        В то время, как в замке Сен-Жермен была построена знаменитая мансарда, вокруг здания соорудили веранду, обычно именуемую галереей. Здесь, при выходе из зала государственного совета Людовик XIV имел обыкновение принимать искателей королевских милостей и тех, для кого у него было какое-либо сообщение. Сюда и направился Аламеда, расставшись с нашей героиней.
        На пути из особняка Монтозье во дворец старый герцог щедро одаривал прохожих кивками и улыбками, что выдавало в нем бывшего церковного сановника. Никто не мог бы догадаться о напряженной работе ума, глядя на любезное выражение лица Арамиса, галантные поклоны в адрес хорошеньких женщин, и утонченное искусство, с которым он отмерял знаки вежливости в зависимости от общественного положения встречного.
        - Юного Жоэля необходимо разыскать, - бормотал Арамис, стараясь идти по солнечной стороне, чтобы согреться. - Я обещал девушке. Это единственный способ спасти положение, испорченное вопиющей невинностью мадемуазель дю Трамбле, кого я поторопился выставить кандидатом на вакантное место фаворитки. Удержать ее при дворе необходимо - она не должна покинуть Сен-Жермен. Король, безусловно, увлечен Авророй, и я ручаюсь головой, что он пригласил меня сюда этим утром лишь для того, чтобы поговорить о ней. Да, но где же искать юного деревенщину? Его отсутствие препятствует моим планам и может вконец расстроить их. Подумать только - я считал, что знаю все о слабом поле, имея полувековой опыт общения с ним, а эта молодая особа поставила меня в тупик. Тысяча чертей, как говаривал я, когда еще носил шпагу, видеть меня, побежденного щепетильностью глупой девчонки, - меня, который был любовником герцогини де Шеврез, доверенным другом королевы Анны Австрийской в период ее романа с герцогом Бекингэмом, лихим сердцеедом-мушкетером, священником, исповедовавшим множество кающихся из высшего света, очевидцем, если не
участником всех веселых интриг, оживлявших конец прошлого царствования и начало нынешнего!.. Правда, я никогда не встречал подобной щепетильности ни в герцогине, ни в королеве, ни в Мазарини, ни в моих кающихся, ни в возлюбленных Фуке, ни в фаворитках теперешнего короля. По крайней мере, философ - им мог быть и я - оказался прав, говоря, что женщина способна на все - даже на хорошие поступки.
        Первый человек, которого увидел испанский посол, войдя на галерею, был Никола де Ларейни, министр королевской полиции, державший под мышкой большой портфель, набитый бумагами. Вновь прибывший подошел к нему и сказал после обмена обычными любезностями:
        - Монсеньер, вы лучше других знаете обо всем происходящем в столице. Умоляю, просветите меня относительно судьбы одного прекрасного молодого человека, очень меня интересующего. Он исчез в этом месяце.
        - Монсеньер герцог, я полностью к вашим услугам.
        - Юноша этот недавно прибыл из своей родной провинции - Бретани, если я правильно информирован, из Бель-Иля. Он одет в костюм, принятый на его родине, обладает фигурой молодого атлета и носит самую длинную шпагу, какую только я видел в своей жизни.
        - О! - удивленно воскликнул министр. - Это описание мне знакомо. Было бы странным, если бы вы искали того самого человека, о котором я приходил советоваться с его величеством. У него такие могучие руки, что они способны сокрушить стену, не так ли?
        - Совершенно верно.
        - И он отзывается на имя Жоэль?
        Теперь пришла очередь герцога удивляться.
        - Да, его зовут Жоэль. Вам известно, где он?
        - Он в Бастилии.
        - Что?!
        - У меня как раз только что побывал помощник коменданта, спрашивавший, как с ним обращаться. Вам, возможно неизвестно, герцог, что в Бастилии каждый заключенный получает стол и помещение соответственно своему общественному положению.
        Старый друг прежнего коменданта отлично это знал и поспешил прервать министра полиции.
        - Но почему этот бедный парень угодил в тюрьму?
        - По очень серьезному обвинению, - ответил Ларейни, почесывая парик, - в нарушении эдиктов и дуэли со смертельным исходом. Попросту говоря, этот бедный парень, как вы его назвали, проткнул шпагой офицера мушкетеров.
        - О Господи!
        - Разумеется, его арестовали, и полиция передала дело на рассмотрение, но так как он не может доказать свое благородное происхождение, мы в затруднении относительно того, какой суд должен его судить. Трибунал чести не может быть унижен, разбирая дело простолюдина. По этому поводу я и приходил советоваться с королем.
        Чиновник вынул из кармана лист пергамента и протянул его герцогу.
        - Не будете ли вы любезны взглянуть на это?
        Арамис был любезен и таким образом узнал все, что выпало на долю нашему герою. Он кончил читать, когда король вышел из зала, явно пребывая в хорошем настроении. Когда Людовик появился на галерее, Ларейни протянул ему рапорт по делу Жоэля, который посол успел вернуть, но монарх, заметив герцога, махнул рукой.
        - После, - сказал он и, взяв под руку испанского посланника, заметил: - Благодарю вас за то, что вы откликнулись на мое приглашение.
        - Желания монарха для меня закон, - низко кланяясь, ответил старый придворный. - Более того, - добавил он после небольшой паузы, - если бы ваше величество не соизволили высказать намерение повидать меня этим утром, я все равно ожидал бы вашего выхода, чтобы принять от вас поручение засвидетельствовать почтение лицу, которое, как я рискую надеяться, не окажется к этому равнодушным.
        - Почтение?
        - Под ним я подразумеваю выражение чувств, переполняющих по отношению к вашему величеству большинство преданных и признательных сердец.
        Щеки короля залились румянцем, а глаза удовлетворенно блеснули.
        - Так значит, вы видели мадемуазель дю Трамбле? - с жадностью осведомился он.
        - Я только что от нее, - ответил дипломат, улыбаясь собственной сообразительности.
        - Следовательно, она удовлетворена своим новым положением?
        - Ах, государь, она испытывает к вашему величеству не просто благодарность, а обожание, с трудом сдерживаемое узами уважения, которого требует отношение к королю. Вчера мадемуазель была смущена и приведена в замешательство. Подумайте, могла ли она рассчитывать на оказанную ей честь? Ее чувства были парализованы радостью, изумлением и смущением, вызванным присутствием короля и королевы. К тому же, откровенно говоря, дерзкое любопытство всего двора отпугнуло ее. Но сегодня утром, после проведенной в волнении ночи, с каким красноречием говорила мадемуазель дю Трамбле о своем царственном благодетеле, о преданности своей повелительнице и преклонении перед ее супругом, с какой страстью она повторяла, прощаясь со мной: «О, монсеньер герцог, король самый благородный и великодушный человек среди всех дворян его королевства!»
        - Она именно так и говорила? - переспросил Людовик, дрожащим от удовольствия голосом.
        - А когда я спросил, что больше всего поразило ее в блестящем собрании, которое она вчера впервые увидела, слышали бы вы, с какой простотой и непринужденностью мадемуазель ответила: «Не спрашивайте меня, ибо я не знаю, что вам сказать. Я не смотрела ни на кого, кроме короля, и была ослеплена, как будто неосторожно взглянула на солнце!»
        Эти слова слишком походили на произнесенные бедной Луизой де Лавальер двадцать лет назад под Королевским дубом в Фонтенбло, чтобы Людовик не вспомнил ту сцену, Сладостные ароматы юности нахлынули на него со всей свежестью и в то же время с грустью, напоминая запах засушенного в книге листа.
        - Эта девушка - сама чистота, - продолжал Аламеда. - Ее душа не знает фальши так же, как и ее уста. Она чужда всем низменным страстям, являясь средоточием благородных и возвышенных чувств. Кокетство незнакомо ей так же, как поцелуи.
        Слушая посла, король был охвачен предвкушением будущей победы. Обожание, смешанное с уважением и страхом, заставлявшим женщину падать ниц перед объектом ее чувств, являлись лакомым блюдом для любителя деликатесов. Придуманные Арамисом слова Авроры могли бы показаться грубой лестью по отношению к обычному человеку, но не к тому, кого считали полубогом. Однако, поскольку Людовик прежде всего старался казаться стоящим выше человеческих слабостей, он скрыл под маской простого удовлетворения радость и гордость, вознесшие его на седьмое небо.
        - Герцог, - заговорил он после недолгого молчания, - как раз о мадемуазель дю Трамбле я и хотел побеседовать с вами. Она принадлежит к семейству наших преданных слуг, которым мы некоторое время несправедливо пренебрегали. Если бы члены этого семейства были вознаграждены соответственно их заслугам, им не пришлось бы пребывать в безвестности вплоть до кончины. В лице этой девушки мы возместим невольный вред, причиненный ее родителям нашей неблагодарной забывчивостью. Мадемуазель дю Трамбле будет придворной дамой в нашем новом дворце.
        - Но, государь, правило гласит, что муж должен быть обладателем чести, какую приносит этот титул.
        - Мы найдем ей мужа, достойного нашей королевской опеки, и в этом отношении рассчитываем на вашу помощь.
        - О, государь, ваше величество предугадывает все мои желания! Я хотел обратить внимание короля на одиночество этой бедной девушки и умолять его даровать ей супруга и покровителя.
        - Как раз это я и намерен сделать. Мы поручаем вам найти среди наших дворян человека, достойного обладать подобным сокровищем. Ему в качестве свадебного подарка будет даровано звание, позволяющее занимать пост при дворе.
        Посол улыбнулся.
        - В поисках нет нужды, - ответил он. - У меня под рукой уже имеется молодой человек, который будет счастлив соединить свою судьбу с прекрасной дамой, удостоенной щедрости вашего величества. Это бретонский дворянин, не имеющий честолюбивых замыслов.
        - Как его имя?
        - Шевалье де Локмариа, если ваше величество позволит ему носить этот титул.
        - Хорошо, он будет зваться шевалье де Локмариа.
        - Но я не собираюсь скрывать от вашего величества, что этот юноша обладает грубым и необузданным нравом, абсолютно неподходящим для жизни при дворе, и я бы сказал, что он предпочитает сделать карьеру в армии.
        - Пусть будет так - дадим ему этот шанс.
        - И если завяжется потасовка, то он с радостью отправится на фронт.
        - Ну, мы пошлем его к маршалу Креки, который действует против принца Карла Лотарингского.
        - Отлично - он будет вполне удовлетворен! Я знаю, что он любитель сражений, жаждет опасностей и славы, хочет отличиться в битве с врагами и не уклонится от исполнения своего долга. - Арамис умолк, сказав все необходимое.
        Оба вернулись на то место галереи, где они начали беседу, и где Ларейни терпеливо ожидал инструкций.
        - Государь, - заметил Аламеда, - ваш министр полиции ждет обещанной аудиенции, и я стыжусь задерживать короля далее.
        - О! - произнес Людовик, глядя на протянутый ему свиток. - Это касается субъекта, о котором вы мне говорили, Лареини? Дерзкий мошенник, клянусь всеми святыми! Почему его до сих пор не судили?
        Испанский посол опередил собиравшегося ответить министра.
        - Государь, издавна считалось, что милосердие - самая яркая драгоценность в короне монарха.
        - Клянусь душой, герцог! - воскликнул король, с удивлением глядя на него. - Вы собираетесь вступиться за этого забияку?
        - Я намерен поступить именно так, государь.
        - Вы хотите просить меня помиловать этого бунтовщика?
        - Более того - я умоляю о его немедленном освобождении.
        - Но он убийца!
        - Следовательно, я взываю к королевскому великодушию.
        - Думайте, что вы говорите, - сказал король, и голос его стал суровым. - Освободить парня, поправшего нашу подпись под эдиктами, убившего одного из наших офицеров и к тому же даже не могущего оправдаться наличием благородной крови!
        - Ну, - умиротворяюще произнес посол, - для бретонца, только что прибывшего из родных мест, позволительно не знать эдиктов.
        - Ах, так этот плут - бретонец? - спросил король, смягчая тон.
        - Что касается его дворянства, то это дело весьма неопределенное, но ваше величество в любой момент может сделать его дворянином. А убитый мушкетер небольшая потеря - у вашего величества их две роты, по пятьсот человек в каждой. Кроме того, судя по отзывам, этот злополучный господин де Брежи отнюдь не принадлежал к цвету французского рыцарства.
        - Но все же его убийца…
        - Противник, если вы соблаговолите именовать его так.
        - Пусть будет так - его противник как будто очень дорог вам?
        - Ни в малейшей степени! Я встречал его лишь однажды, но он полезен мне, а это говорит о многом.
        - Полезен? Каким образом?
        Аламеда посмотрел на короля и ответил, понизив голос:
        - Если будет угодно вашему величеству, я сделаю его шевалье де Локмариа и мужем мадемуазель дю Трамбле.



        Глава XVIII
        ЗАКАДЫЧНЫЕ ДРУЗЬЯ

        Теперь пришло время вернуться к нашему другу Жоэлю. Читатели могут не сомневаться, что мы найдем его там, где оставили, так как Бастилия охраняет своих заключенных при помощи обилия крепостных валов, рвов, решеток, засовов, замков, тюремщиков, солдат и шпионов, и никто не может выйти оттуда незамеченным, если только у него нет крыльев.
        Жоэль был помещен в одну из восьми башен, именуемую Базиньерой. Его камера находилась на третьем этаже.
        Сначала несчастный юноша оставался оглушенным постигшим его ударом. Неподвижный и ошеломленный, он не видел перед собой ничего, кроме ужасной государственной тюрьмы, чье название выкрикнул ему уходящий стражник. Наконец, встряхнувшись, как делают пытающиеся отогнать от себя ночной кошмар, Жоэль огляделся вокруг и прошелся по камере, что не заняло у него много времени. Повинуясь инстинкту, он подошел за светом и воздухом к окну - маленькому отверстию к стене, защищенному двойной решеткой из толстых железных прутьев.
        Бедный Жоэль!
        Сельский житель, привыкший полной грудью вдыхать чистый воздух, бегая по морскому берегу и вересковым пустошам, бродя по лесам и утесам, он был вынужден теперь дышать через узкую щель, сквозь которую даже нельзя было просунуть голову. Его взгляду открывалась только полоска неба, на которой не вырисовывались ни верхушка дерева, ни флюгер, ни столб дыма. Всю мебель составляли изъеденный червями стол, покрытый ветхой скатертью, табурет и койка. Последняя показалась юноше невыносимо жесткой, поэтому он уселся на табурет, предавшись невеселым мыслям.
        Жоэль находился в тюрьме и, по-видимому, его ожидала смертная казнь. Сомневаться на этот счет не приходилось: преступление было очевидным, закон - абсолютно ясным, трибунал, несомненно, признает его виновным, и девять с половиной шансов из десяти были за то, что король подпишет смертный приговор. Но наш герой не желал умирать - он хотел жить и особенно сетовал на то, что внезапная смерть лишит его возможности осуществить свои намерения: выполнить задачу, завещанную матерью, и затем посвятить себя лишь одной цели - сделать счастливой свою возлюбленную.
        Но невзирая на высокий строй его мыслей, природа давала о себе знать - Жоэль чувствовал голод, жажду и нуждался в отдыхе. Когда ему подали пищу - надо признать, весьма обильную и хорошо сервированную, что свидетельствовало о присутствии в Бастилии духа его прежнего коменданта Безмо, - он набросился на нее, словно голодный волк, после чего растянулся на койке и заснул так крепко, будто пребывал в комнате для гостей «Мавританского трубача», убаюканный непрерывной болтовней малыша Фрике.
        Когда Жоэль проснулся, уже рассвело, и он не сразу смог понять, где находится. Но вид окружающих его стен все ему объяснил. В тот момент, когда осознание происходящего исторгло из груди юноши глубокий вздох, в камеру вошел тюремщик.
        - Время прогулки, сударь. Если вы подниметесь на верхушку башни, то сможете глотнуть такого воздуха, какого внизу не сыскать. Поболтаете с другими заключенными - это вас немного расшевелит. - И ведя своего нового подопечного по лабиринту лестниц и коридоров, он добавил: - Только длительных знакомств вам не удастся завести, так как суд состоится очень скоро. Майор велел мне сказать, что завтра здесь будет судья, который сообщит вам решение.
        Прогулка происходила на плоской крыше. Поскольку в башне было пять этажей, на каждом из которых содержалось по одному заключенному, Жоэль встретил наверху четверых. По их одежде и внешнему виду можно было определить дату ареста. Двое мужчин средних лет ничем особенным не выделялись. Третий, пожилой, не слишком высокий, но широкоплечий и атлетически сложенный, обладал добродушной физиономией и глупой улыбкой, являя собой образец не блещущего умом горожанина. Четвертый был старик с длинными седыми космами и нечесанной бородой, одетый в лохмотья.
        Как только наш герой появился на площадке, первые трое тут же спросили его:
        - Какие свежие новости из Парижа?
        - Ну, господа, - ответил Жоэль, - к сожалению, я не могу удовлетворить ваше любопытство, так как был арестован вскоре после приезда из провинции.
        - Вы были арестованы?
        - Разумеется. Не думаете же вы, что я явился сюда только ради удовольствия совершить эту прогулку?
        - Но за что вас арестовали? - осведомился один из заключенных.
        Жоэль поведал о своем приключении, после чего его собеседник заметил, скорбно покачав головой:
        - Клянусь Святой Девой, ваше дело выглядит абсолютно безнадежным. Король не шутит с дуэлянтами. Как бы то ни было, вы хоть знаете, за что сюда попали.
        - А другие заключенные? - быстро спросил Жоэль.
        - Ну, мне неизвестно, почему я здесь.
        - И мне.
        - И мне тоже.
        Жоэлю не хотелось расспрашивать старика, но последний сам заговорил в ответ на его вопрошающий взгляд:
        - Мне жаль вас, сударь, ибо вы, безусловно, разделите судьбу тех, кто был казнен за такое же преступление. Кардинал не знает жалости.
        - Какой кардинал? - удивился бретонец.
        Старик изумленно взглянул на него.
        - Какой же, как не его красное преосвященство, кардинал Ришелье?
        - Господи, да ведь он умер почти тридцать лет назад!
        - Вы вполне в этом уверены?
        - И его преемник, кардинал Мазарини, тоже давно покойник.
        - Но ведь король Людовик XIII все еще царствует?
        - Нет, он умер раньше Мазарини - последовал в могилу за Ришелье.
        - Прошу извинения, сударь, - вежливо ответил старик. - Я не знал об этих событиях, так как попал сюда в год рождения первенца короля Людовика XIII.
        Наш герой содрогнулся - ведь он сам не провел в тюрьме еще стольких часов, сколько этот несчастный лет. Все же из всех заключенных этот казался наиболее спокойным и безропотным. Вечером, когда тюремщик принес ужин, Жоэль спросил его о старике.
        - Его номер - 68, - равнодушно ответил надзиратель.
        - А других?
        - 141, 136 и 123.
        Тюремщик снизошел до объяснений. Узники Бастилии теряют свои имена, попадая сюда, и фигурируют только под номерами. Причин их ареста не знает не только стража, но и комендант, если он самолично их не допрашивает. Но во многих случаях этих причин не знают и сами заключенные.
        - Значит, у меня тоже есть номер? - спросил Жоэль.
        - Еще нет, - ответил надзиратель, - потому что вы в некотором роде исключение. Снабжать вас номером не сочли необходимым, так как ясно, что вы здесь долго не пробудете. По-видимому, - добавил он с усмешкой - на следующей неделе вы лишитесь головы.
        На другой день, как и было обещано, в камеру Жоэля явился мэтр Шамонен, главный полицейский судья, с серьезной миной, соответствующей важности его миссии. Шамонен соизволил сообщить заключенному, что он находится под стражей вследствие его наряда, внешности и необычайной длины шпаги. Сен-Жерменские лесничие обратили внимание на его огромный рост, мощные плечи, бретонский костюм, шляпу с павлиньим пером и огромных размеров рапиру, как, впрочем, и, на дикий взгляд и нетвердый шаг. Они сразу же догадались, что перед ними убийца капрала Брежи, чье тело им поручили доставить в город. Лесничие поспешили сообщить описание Жоэля шпионам Ларейни, и те смогли выследить его в гостинице «Мавританский трубач» в Париже.
        Четверо мушкетеров отказались давать какие-либо показания относительно случившегося и победителя в поединке, кроме заявления, что все произошло согласно кодексу чести.
        Шамонен потребовал от обвиняемого доказательств его благородного происхождения, дабы он мог быть судим дворянами, составляющими трибунал чести. Но так как сын Портоса чистосердечно признался, что хотя он не сомневается в своей голубой крови, у него нет иных ее доказательств, кроме собственного слова и уверенности в том, что он найдет подтверждение этому, достойный судья удалился со словами:
        - Тогда вы будете не обезглавлены, а повешены.
        По окончании упомянутой беседы Жоэль поднялся на крышу. Сначала он находился там один, потому что шел дождь, а постояльцы Бастилии предпочитали свои камеры плохой погоде. Заявление Шамонена омрачило взгляд и мысли нашего героя. Ему однажды пришлось видеть казнь через повешение, и эта сцена настолько запечатлелась в памяти юноши, что он содрогался при одном воспоминании о ней даже спустя годы. А теперь эта ужасная и позорная смерть предназначалась ему!
        Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Жоэль вгляделся в пелену дождя, стараясь различить среди городских домов церковь Святого Павла, куда каждый день ходила к вечерне мадемуазель дю Трамбле, и Серый дом в предместье Сен-Жак, где находилась сейчас Аврора. Поглощенный этим занятием, он внезапно почувствовал, как чья-то рука опустилась ему на плечо. Юноша резко обернулся.
        Один из четырех других обитателей башни неслышно приблизился к нему. Жоэль не сразу его узнал.
        - Что вам нужно? - весьма нелюбезно осведомился он.
        - Я - номер 141, к вашим услугам, сударь, - ответил пожилой незнакомец. - Такой же заключенный, как и вы; ваш сожитель по этой темнице, где король держит тех, кого желает иметь у себя под рукой. Моя камера находится над вашей.
        - Ну?
        - Я хочу сказать, что проживаю на четвертом этаже - не в таком уж неприятном месте, однако намерен покинуть его.
        - Сменить камеру?
        - Нет, выйти из нее, - ухмыляясь, ответил незнакомец.
        - Вас отпускают на свободу?
        - Не совсем. Я собираюсь попытаться бежать сегодня вечером, - шепотом продолжал арестант.
        - Бежать? - переспросил изумленный Жоэль.
        - Говорите тише! - прошипел незнакомец, стискивая ему руку. - Вы все погубите! Здесь и стены имеют уши. Да, я бегу этим вечером. Бог свидетель, я хотел бы взять и вас с собой, но мои надежды смешиваются с дурными предчувствиями.
        - Расскажите, как вы намерены все это устроить? - спросил бретонец, чье любопытство возросло до предела.
        - С помощью терпения, опыта и инструментов. У меня есть дочь - она вся моя жизнь, моя радость. Ее любовник снабдил меня всем необходимым. У меня имеются напильник и веревка. Я подпилил две оконных решетки - их теперь легко выломать, оставив достаточное отверстие для того, чтобы можно было пролезть. Около полуночи я привяжу веревку к оставшейся решетке и спущусь по ней вниз. Можно надеяться, что часовой в такую скверную погоду останется торчать в будке. Если он все-таки выйдет наружу, мне крупно повезет - он, наверняка, выстрелит. Но если часовой промажет, я спрыгну с вала в ров с водой, переплыву его, вылезу на другой стороне и буду скрываться на чердаке одного из домов, покуда мне не удастся спуститься по водосточной трубе.
        - Но вы же рискуете сломать себе шею, - возразил бретонец.
        Его собеседник щелкнул пальцами, глупое выражение исчезло с его лица, а в тусклом доселе взгляде сверкнуло такое пламя, которое бы заставило отпрянуть любого храбреца. При виде этого перевоплощения Жоэлю стало не по себе, хотя он испытывал скорее отвращение, чем страх.
        - А с какой целью вы доверились мне? - спросил он.
        - Ну, потому что вы не предадите меня - я прочел это на вашем лице. Ведь я из семейства колдунов, предсказателей судьбы и тому подобного. К тому же, я собираюсь просить вас об одолжении. Как вы сказали, я рискую многим - меня могут схватить вновь, но я скорее умру. На риск я иду ради дочери. Только для того, чтобы обнять ее, я пускаюсь в предприятие, которое даже вам кажется столь опасным, а мне и подавно, потому что я не питаю такого доверия к возлюбленному дочери, какое питает к нему она. Передача приспособлений для побега может оказаться просто ловушкой, в которой я встречу свою гибель. Но если этот человек - предатель, я расстрою его планы, сделав вас своим душеприказчиком и поручив вам передать наследство, оставленное мной моей девочке.
        - Что? - воскликнул Жоэль, отнюдь не пришедший в восторг от такой странной просьбы.
        Заключенный вынул из кармана медный медальон, размерами и формой напоминающий большую монету.
        - Здесь, - сказал он, - находится бумага, за которую мои враги заплатили бы целое состояние. Она сможет защитить мою Терезу. До сих пор мне удавалось ее прятать. Если бумагу найдут при мне, то тут же уничтожат, поэтому сохраните медальон до тех пор, пока не передадите его Терезе.
        - Это невозможно, - заявил бретонец. - Каким образом я смогу выполнить подобное поручение?
        - У меня есть предчувствие, что вы покинете это место более легко, чем я, и не для того, чтобы умереть. Даже если вас приговорят к смерти, вы же не один из этих опасных преступников, которых тайком отправляют на тот свет, чтобы они не разгласили на эшафоте какой-нибудь разрушительный секрет. Вас будут должным образом судить и, конечно, могут приговорить к смертной казни, но исключительное положение, в котором вы оказались, возможно, смягчит вашу участь. Дуэлянт ведь не злодей, которого боятся и презирают. У вас есть родственники или друзья, вы сможете с ними связаться, сможете посоветоваться с адвокатом, попросить об одолжении стражников или подкупить надзирателя. После приговора вам позволят попрощаться с близкими. Используя одну из этих возможностей, вы смогли бы передать сокровище моей дочери, если не предпочтете вручить его непосредственно ей, пригласив ее сюда.
        - Что-нибудь в таком роде можно сделать, - согласился Жоэль, - но…
        - Что «но»? - взорвался заключенный. - Неужели вы откажете несчастному, у которого нет никакой надежды, кроме вас, спасти ни в чем неповинную девушку от бесконечных горестей?
        - Раз уж вы так настаиваете, - ответил Жоэль, против воли растроганный, - я выполню вашу просьбу.
        - Сделайте это, ради всего, что вам дорого!
        - Довольно, - прервал бретонец, подумав Авроре. - Дайте мне медальон.
        - Вы обещаете возвратить его мне или передать девушке?
        - Я обещаю сделать все, что в моих силах.
        - Небо подсказывает мне довериться вам. Вы передадите медальон, не взглянув на его содержимое?
        - Он надежно заперт.
        - Ну, замок ведь можно взломать…
        - За кого вы меня принимаете? - запротестовал сын Портоса, возмущенный подобным предположением.
        - Простите меня - я был несправедлив, несчастья сделали меня недоверчивым. Возьмите медальон, но прячьте его от чужих глаз.
        - Можете в этом не сомневаться. Я буду носить его на шее под одеждой. Но как имя вашей дочери? Куда я должен отнести или послать эту вещь?
        - Мою дочь зовут Тереза Лесаж, она живет в середине улицы Булуа и ведет дела под прозвищем Гадалки или Предсказательницы - это наше наследственное ремесло.
        Следовательно, речь шла о прорицательнице, которую маркиза де Монтеспан и две ее спутницы посещали в тот самый вечер, когда Жоэль служил им провожатым. Но он не знал ни улицы, куда они ходили в столь поздний час, ни причины их визита туда, поэтому сказанное заключенным оставило его равнодушным.
        - Я запомню. Вполне вероятно, что меня не станут обыскивать, так как не подозревают в краже государственных тайн.
        - О, сударь! - воскликнул его собеседник несколько фальшивым тоном. - Если я или моя Тереза сможем когда-нибудь отблагодарить вас…
        - Я заранее освобождаю от уплаты долга и вас и вашу дочь. Только если ваш план на сегодняшнюю ночь увенчается успехом, на что я искренне надеюсь…
        - Будьте спокойны; если мне удастся освободиться, я найду способ увидеть вас и получить медальон назад.
        В этот момент послышался голос тюремщика:
        - Прогулка окончена - все спускайтесь вниз!
        Наш герой протянул заключенному руку.
        - Мы должны расстаться, - сказал он. - Желаю удачи! Перед сном я помолюсь за ваш успех.
        Лицо старика исказилось.
        - Вы счастливее меня, - с горечью промолвил он, - так как еще можете молиться и спать. Благодарю за честь, - добавил заключенный, отказываясь от рукопожатия, - но не раньше, чем мы встретимся вновь.
        - Боюсь, что это будет в ином мире, - серьезно ответил Жоэль, - ибо, по-моему, тень смерти витает над нами обоими.
        Номер 141 иронически пожал плечами.
        - Как вам будет угодно, - с усмешкой отозвался он. - Но вы хороший человек, а я великий грешник, и потому не думаю, что нам удастся повстречаться в раю.
        Несмотря на уверенность Жоэля в своей способности заснуть, он, когда наступила полночь, еще не сомкнул глаз: разговор с отцом Терезы Лесаж отогнал от него сон.
        Не то, чтобы его очень заинтересовал номер 141; хитрое и двусмысленное выражение лица заключенного произвело неприятное впечатление на нашего героя, распознавшего в ловком плуте отпетого негодяя. Все же, думая об опасностях, которым будет подвергаться этот несчастный, желая увидеть дочь и обрести свободу, Жоэль не мог не испытывать к нему сочувствия и не молиться за успех предприятия, в которое пустился его загадочный товарищ по несчастью, ибо в храбрости, по крайней мере, тому нельзя было отказать.
        Снаружи буря бушевала все сильнее. Ветер завывал вокруг старой башни, точна стая диких зверей. Ливень уныло и монотонно барабанил по стенам. Большие часы крепости пробили полночь, напоминая заключенным о неуклонном сокращении их пребывания здесь.
        Жоэль не отрывал глаз от отверстия в стене на расстоянии фута над койкой, казавшегося пятном света в сплошном мраке. Внезапно его частично заслонило чье-то тело - это заключенный спускался из камеры, расположенной выше.
        В этот момент буря с новой силой обрушилась на стены. Казалось, что она хочет вырвать из земли старую крепость и умчать ее на своих крыльях, словно кровельную дранку с крыши.
        Губы Жоэля шептали молитву, которую произносят бретонские моряки во время шторма. Прошло несколько минут, длинных, как столетия, когда сквозь шум урагана прозвучал треск ружейного выстрела. Поднялась суматоха, как будто в тюрьме все проснулись; слышались топот ног и крики: «К оружию!»
        Когда надзиратель Югнен вошел утром в камеру Жоэля, тот спросил у него, что произошло ночью.
        - Я не мог сомкнуть глаз. Что за переполох был во время бури? Беготня, крики, стрельба!
        - Попытка побега, - ответил Югнен.
        - Кого из заключенных?
        - Вашего соседа сверху, номера 141, который распилил решетку и спустился вниз по веревке. Но когда он достиг земли, его окликнул часовой. Беглец попытался прыгнуть в ров, и стражник следуя инструкции, выстрелил в него.
        - А потом?
        Тюремщик дунул, словно на свечу.
        - Номера 141 более не существует - пуля попала в голову.
        Жоэль, начавший завтракать, поставил на стол стакан, который было поднес к губам.
        - Упокой Господи его душу на небесах! - воскликнул он.
        - Более вероятно, что его душа очутится в другом месте, - ответил тюремщик, пожимая плечами, - ибо убитый был опасным негодяем. Он уже сто раз должен был окончить жизнь на колесе, под бичом, или на виселице.
        - Какое же он совершил преступление?
        Этим утром надзиратель был в разговорчивом настроении.
        - Мне случайно известна история этого заключенного, - начал он, - Дегре, полицейский офицер, который привел его сюда, рассказал мне ее. Имя номера 141 - Лесаж; говорили, что он был священником в семействе Монморанси, но это ложь - он наполовину цыган, вор, нищий, коновал и конокрад, продавец смертельных ядов всех сортов. Лесаж торговал шерстью в Руане, прежде чем стать главным партнером в злодеяниях знаменитых отравительниц, Ла Вуазен, Ла Филастр и Ла Вигуре - трех ведьм, с которыми быстро расправилась Огненная палата. Говорят, что их жертвы насчитывались сотнями, и что их нанимали знатные и могущественные люди.
        - Но как могло случиться, что его не постигла судьба сообщниц?
        - Опасались, что в открытом суде он возвысит голос слишком громко, и публика услышит много любопытных вещей, в том числе имена его знатных нанимателей, понимаете?
        Он многозначительно подмигнул.
        - Поэтому министр полиции замял дело, и было решено поместить Лесажа в эту башню.
        - Которая оказалась недостаточно крепкой, чтобы удержать его, - заметил бретонец.
        - Нет, башня тут не при чем, - ответил Югнен, и его физиономия приобрела хитрое и таинственное выражение. - У него были орудия для бегства, но не думаете же вы, что их ему передали без того, чтобы мы об этом знали. Мне поручили каждый день проверять как продвигается его работа, покуда он прогуливался с вами на крыше, потребовалось немало времени, так как решетки были крепкими, но он все же добился своего, и я тут же уведомил майора дю Женка, что птичка готова улететь! Часовой - лучший стрелок нашего гарнизона - был предупрежден и заработал десять пистолей, вырвав колючку из ноги многих придворных, начиная с маркизы де Монтеспан.
        - Черт возьми! - воскликнул Жоэль, понимая теперь, почему он почувствовал неприязнь к убитому заключенному, когда их руки соприкоснулись. Медальон обжигал ему грудь, словно пламя очага; уже раз двадцать он испытывал желание сорвать его и разбить о стену. Но память о данном обещании останавливала его, ибо мать всегда говорила:

«Не давай слово слишком легко, но давши, будь его рабом, даже если дал его отпетому мошеннику».
        Весь день Жоэля преследовали воспоминания о том, что сказал ему Пьер Лесаж.
        - Приятель, была ли у этого негодяя семья? - спросил он у тюремщика, когда тот принес ему ужин.
        - У которого именно? - осведомился Югнен, уже забывший их утренний разговор.
        - У номера 141, убитого прошлой ночью.
        - Откуда я знаю… Хотя подождите! Полицейский офицер что-то говорил о его дочери - ее матерью была Ла Вуазен. Она живет с одним из членов банды, избежавшим правосудия.
        - Какая-нибудь ужасная старая карга, вроде ее матушки?
        - Не могу ничего вам сказать - никогда ее не видел. Если ее нет в Париже, я бы не гонялся за ней по всему свету. И все же, - подумав, добавил он, - хотелось бы знать, что с ней сталось.



        Глава XIX
        ТАИНСТВЕННОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ

        Прошло несколько дней, в течение которых наш узник не получал никаких известий о своем деле. На третью неделю он начал беспокоиться. У себя на родине Жоэль привык проводить время за охотой, верховой ездой, походами - занятиями, которые стали для него необходимыми, как свет и воздух. С тех пор, как он прибыл в столицу, его дни оказались заполненными всевозможными приключениями. И после этого счастливого и свободного времяпровождения внезапно окунуться в монотонность тюремной жизни! Энергия, бьющая в нем ключом, более не находила выхода; она приливала к голове, заставляя пульс колотиться так сильно, словно у него был жар. Часами юноша сидел на табуретке, положив подбородок на руки и бессмысленно глядя перед собой.
        Когда приходила ночь, Жоэль бросался на койку и закрывал глаза, но ему удавалось лишь слегка вздремнуть: странные видения преследовали его. Лишь под утро он крепко засыпал, видя бессвязные сны. У него вырастали крылья, словно у птицы или летучей мыши, и он вылетал из окна, но, уже паря над наружной стеной, падал в бездонную пропасть, или же в него стреляли, и он просыпался с колотящимся сердцем и вспотевшим лбом.
        Проснувшись, Жоэль начинал бродить взад-вперед по камере, как медведь в клетке, покуда, утомленный, не садился на табурет, вопрошая Бога и людей, что же он такого сделал, за что первый покинул его, а вторые так дурно с ним обращаются.
        Однажды, когда Жоэль проводил таким образом время, в коридоре послышался шум. Солдаты взяли оружие на караул, шаги приблизились к двери, ключ повернулся в замке, засовы были отодвинуты, и в камеру вошел майор дю Женка.
        Он исполнял обязанности коменданта, ожидая королевского назначения на этот пост, остающийся вакантным после смерти его предшественника. Совершая ежемесячный обход, майор спросил, имеются ли у заключенного какие-нибудь жалобы.
        - Мне ничего не нужно, кроме четкого объяснения того, что со мной будет, - ответил сын Портоса. - Неведение, в котором я пребываю относительно своей судьбы, крайне жестоко.
        - Таково и мое мнение, - подтвердил майор, - и я намерен написать господину Ларейни с просьбой отдать распоряжения, касающиеся вас. Министр полиции, возможно, посоветуется с королем, и как только придет ответ, я поспешу сообщить его вам.
        - Надеюсь, ответ прибудет скоро, и я смогу выйти из этой тюрьмы, пребывание в которой стало для меня ежедневной пыткой! Я жажду каких угодно изменений, пусть даже я окажусь между священником и палачом.
        - О, сударь, думаю, что дело не дойдет до такой крайности, - запротестовал майор. - Король не станет ради вас воздвигать эшафот, подобный тому, на котором сложил голову благородный Бутвиль.[Бутвиль Франсуа де Монморанси, граф де (1600-1627) - знаменитый дуэлянт, 12 мая 1627 г., несмотря на эдикты, демонстративно Дрался на дуэли на Королевской площади. Казнен 21 июня 1627 г.] Он может попросту забыть о том, что вы находитесь здесь.

«Забыть обо мне, как об отравителе Лесаже», - содрогнувшись, подумал Жоэль и добавил вслух: - Но я как раз не хочу, чтобы это произошло.
        - Сударь, вопрос не в том, что хотите вы, а в том, что желает король, - заметил майор.
        - Ну, - возразил наш герой, - король ошибается, если считает, что оказывает мне милость, оставляя торчать в этой дыре вместо того, чтобы отрубить голову.
        - В дыре? - обиженно переспросил майор и продолжал: - Король никогда не ошибается. Я буду иметь честь сообщить вам его решение, когда оно придет. - Он поклонился узнику, а затем удалился вместе с четырьмя мушкетерами, служившими ему охраной, и тюремщиком.
        Бессильно опустившись на табурет, заключенный устремил безжизненный взгляд на дверь, которая со стуком, показавшимся ему похоронным звоном, захлопнулась за всеми его надеждами. В отчаянии Жоэль начал думать о покойной матери и о возлюбленной. Ему пришли на ум истории о знаменитых узниках Бастилии. Почти всем были известны их преступления. Но этот старик, встреченный им на прогулке, поседел здесь, не имея друзей, которые молили бы короля и министров о его освобождении! Так почему же за сорок лет он не сделал ни одной попытки бежать?

«Мне кажется, - подумал Жоэль, - что за сорок лет я бы уже сорок раз попробовал выбраться отсюда. А почему бы не начать теперь же?»
        У него не было друзей, ни истинных, ни мнимых, которые могли бы передать ему орудия бегства, как павшему жертвой предательства Лесажу, но он мог, выломав решетку, превратить ее в инструмент.
        Жоэль тотчас же приступил к обследованию камеры. Дверь представляла собой дубовую доску толщиной в три фута, окно защищала двойная решетка, толщина стен достигала четырех футов. Все это не внушало больших надежд. Он попытался встряхнуть дверь, количество засовов и задвижек на которой свидетельствовало о ее прочности. С внутренней стороны не оказалось ни единой шляпки гвоздя, так что избавиться от засовов не представлялось возможным. Жоэль попробовал встряхнуть оконные решетки, но те глубоко сидели в каменных гнездах. Он простучал стены, но они повсюду отзывались одинаковым звуком, подтверждавшим их крепость.
        Лом мог бы справиться с дверью, напильник - с окнами, а кирка - со стенами, но у Жоэля не было даже напильника Лесажа.
        Несмотря на всю свою отвагу, наш герой почувствовал отчаяние и страх, что лишится рассудка; хриплый, безумный смех вырвался из его груди. Но постепенно он успокаивался и спустя месяц казался примирившимся со своим заключением. Однако в действительности Жоэль придумал план, простота и легкость осуществления которого была достойна его отца, Портоса, также способного изобрести нечто подобное, хотя он и был вынужден согласиться со своим другом д'Артаньяном, что сила у него не в голове.

«Когда комендант снова явится сюда с ежемесячным визитом, - думал юноша, - я сорву их замысел убить меня постепенно тем, что сам начну убивать их по очереди. Я вышибу майору мозги табуретом, завладею его шпагой, разделаюсь с эскортом и тюремщиком, чьей связкой ключей я буду пользоваться левой рукой, как булавой. Вооруженный таким образом, я стану пробивать себе дорогу, и хотя не надеюсь выбраться отсюда, но по крайней мере умру смертью солдата - застреленным или заколотым, не говоря уже об удовольствии досадить полицейским, желавшим отрубить мне голову, и королю, угрожавшему кормить меня его тюремным пайком до самой смерти».
        Это решение восстановило спокойствие и аппетит. Жоэль ел и спал как обычно. Ведь ему будут необходимы силы для сражения со всем гарнизоном Бастилии!
        Однажды вечером, услаждая себя мыслями о предстоящем побоище, Жоэль услышал бряцание оружия и топот ног, возвещающие о визите исполняющего обязанности коменданта. Юноша не сомневался, что это как-то касается его персоны, несмотря на необычное время (за шестимесячное пребывание в Бастилии он успел изучить здешние традиции). Двое солдат вошли в камеру и встали у дверного проема. За ними последовал майор, навстречу которому Жоэль поднялся с самым любезным выражением лица, однако придерживая рукой табурет.
        - Ну что, майор, - сказал он, - вы пришли возвестить мне волю его величества? Я буду обезглавлен, как Святой Иоанн, повешен, как Мариньи,[Мариньи Ангерран де (1260-1315) - первый министр короля Франции Филиппа IV Красивого. Способствуя укреплению королевского абсолютизма, он вызвал к себе ненависть аристократии и был повешен в первый год правления короля Людовика X Сварливого.] или заживо погребен в темнице, как мой сосед сверху?
        Несчастье научило юношу притворяться, - он говорил, улыбаясь, и в его веселом голосе не было слышно ни малейшего намека на иронию или опасную решительность. Тем не менее Жоэль был готов огреть визитеров табуретом по головам!
        - Будьте любезны следовать за мной, - ответил майор. - У меня имеются распоряжения передать вас в руки того, кто ожидает внизу.
        Сбитый с толку заключенный уронил на пол тяжелый табурет.
        - Я следую за вами, - отозвался он.
        Они вышли из камеры и, сопровождаемые с обеих сторон солдатами, двинулись по лабиринту коридоров и лестниц, через двор, караульные помещения, подъемный мост и проход под сводчатой крышей, которые наш герой уже повидал во время прибытия в Бастилию. Поход происходил в полном молчании, ибо Жоэль напряженно думал:

«Кто же мог послать за мной?»
        В конце прохода ожидала карета, охраняемая четырьмя всадниками и человеком в черном, стоящим у дверей.
        - Входите, - обратился он к заключенному, отступив в сторону.
        Жоэль повиновался, человек впрыгнул внутрь вслед за ним, дверь закрыли и заперли, после чего экипаж тронулся. Запряженный парой лошадей, он быстро промчался через три четверти города, причем заключенный не имел понятия, куда его везут. Темная ночь как раз подходила для перевозки узников. Жоэлю показалось, что его вывезли из города через ворота, уже знакомые ему. Вскоре по тому, что воздух в карете стал более чистым, он понял, что находится в одном из предместий. Из окна были видны поля и леса.
        - Может быть, открыть окно, чтобы вам легче дышалось? - спросил охранник. - Только я умоляю шевалье обещать, что он не попытается покинуть своих спутников. В то же время я должен уведомить шевалье, что четверо моих товарищей, скачущих галопом за каретой и вооруженных до зубов, будут стрелять в него при малейшей попытке к бегству, и я сделаю то же самое.

«Почему он называет меня шевалье? - подумал бретонец. - Ошибка в определении личности, как говорят юристы, совершенная этим жутким на вид офицером или майором Женка? В конце концов, - он щелкнул пальцами, - мне все равно, под каким именем умирать».
        - Приятель, - обратился он к человеку в черном, - я охотно даю вам требуемое обещание и вовсе не из-за пистолетов за поясом у вас и ваших товарищей. Если бы волы знали, что их ведут на бойню, мясников в мире было бы значительно меньше.
        Окно было открыто. Нет нужды говорить, с каким удовольствием наш герой, выросший в деревне и больше месяца пребывавший в удушливой тюремной атмосфере, вдыхал прохладу летней ночи, полную аромата цветов и мерцания звезд! С какой невыразимой радостью видел он вместо пространства, ограниченного четырьмя стенами, леса и деревни по обеим сторонам дороги, пылящейся под копытами лошадей и колесами стремительно несущегося экипажа!
        Путешествие продолжалось, и заключенный спрашивал себя с растущим удивлением, не снится ли ему все происходящее. Не проезжал ли он уже по этой дороге, через леса и деревни, вдоль извилистой реки? Внезапно вышедшая из-за облаков луна ярким светом засияла над Сеной.
        Экипаж переехал мост. С левой стороны рос огромный вяз, обильная листва которого отражалась в холодной серебристой воде. Справа возвышалось большое здание с каменными колоннами. Крыша нависала над верандой второго этажа, с которой свешивалась деревянная доска, где было изображено высокое дерево.
        - Клянусь душой! - воскликнул наш герой. - Это мост Пека, а это - новый дворец Сен-Жермен! - И он погрузился в раздумье:

«Понимаю - они привезли меня на место преступления, чтобы я здесь же и искупил его. Я буду казнен там, где убил мушкетера».
        Слегка вздрогнув, Жоэль откинулся назад. Ему казалось, что он видит призрак убитого капрала, бродящий в лунном свете в запятнанном кровью саване.
        Лошади тяжело дышали, взбираясь на холм, через который шла дорога от реки в город.
        - Шевалье, - заговорил человек в черном, - здесь инструкции требуют от меня закрыть окна.
        Он не только сделал это, но и задвинул занавески, надежно предотвратив возможность зрительных связей Жоэля с внешним миром. В голосе этого субъекта, чьи глаза сверкали на смуглом лице, ощущался испанский акцент.

«Где я слышал этот голос раньше? - думал Жоэль. - Где я уже видел эту пару карбункулов, блистающих в ночи? Короче говоря, где я встречал этого висельника?»
        Пока он пытался собраться с мыслями, карета остановилась. «Висельник» приоткрыл дверь и предложил бретонцу сойти. Повиновавшись, он увидел одинокое здание в глубине большого двора, окруженного стеной с остриями сверху и решетчатыми воротами.
        - Очевидно, городская тюрьма, - пробормотал Жоэль.
        - Шевалье не возражает дать мне руку? - осведомился смуглый человек.

«Черт бы побрал этого парня с его постоянным «шевалье»! - подумал наш друг. - Но я не стану с ним ссориться - у меня осталось не так много времени в этом мире, чтобы попусту его тратить».
        Жоэль был настолько покорен и готов ко всему, что может с ним произойти, кроме жизни в тюрьме, что без колебаний подчинился бы, даже окажись перед ним плаха, топор и палач, и ему был бы сделан знак опуститься на колени. Поэтому он охотно протянул руку и последовал за своим провожатым, не задавая вопросов. Они поднялись по лестнице в вестибюль и, пройдя по галерее, вновь направились вверх по широкой и высокой лестнице, которую современные архитекторы сочли бы занимающей слишком много пространства. На одной из ступеней стоял, опершись на железные перила, толстый старик с факелом в руке. Его седые волосы были коротко острижены и выбриты на макушке, как у священника; солидное брюшко скрывал красивый костюм из черного сукна, напоминающий строгостью покроя, цвета и отделки одеяние стряпчего или церковного надзирателя.

«Старший тюремщик, - подумал Жоэль. - Очевидно, персонал здесь неплохо кормят. Если заключенные получают такую же пищу, то, честное слово, они рискуют выйти отсюда в инвалидном кресле на колесиках!»
        - Сеньор Эстебан, - важно произнес толстяк. - Ваши обязанности здесь заканчиваются.
        Провожатый отпустил руку бретонца.
        - Соблаговолит ли шевалье позволить мне показывать ему дорогу? - осведомился старик.

«Этот бочонок чертовски вежлив, - подумал сын Портоса. - Но почему он тоже награждает меня титулом шевалье?»
        Они поднялись на следующий этаж.
        - Шевалье прибыл, - доложил толстяк высоким и елейным голосом.

«Эта туша чересчур любезна, - продолжал думать Жоэль. - С таким вниманием относятся только к приговоренным к смерти, и я уверен, что принадлежу к их числу».
        Старик открыл дверь и предложил шевалье войти.

«Да, он, безусловно, слишком вежлив, - размышлял бретонец. - Горе мне! Конечно, сейчас я снова окажусь в темнице».
        Старик махнул рукой, пропуская Жоэля, который безмолвно повиновался. Шагнув через порог, он воскликнул:
        - Черт побери! Где я?



        Глава XX
        КАНУН КАЗНИ

        Ничто не могло меньше походить на камеру в Бастилии, чем комната, в которой очутился Жоэль. Все здесь было другим - ни зарешеченных отверстий для воздуха, ни холодных голых стен, ни скудной шаткой мебели и жестких коек. Все сверкало роскошью и новизной - повсюду были изображены Купидоны, пастухи и пастушки, ибо тогдашняя мода предвещала стиль Ватто.[Ватто Антуан (1684-1721) - французский художник, близкий стилистике рококо.] Помещение напоминало будуар герцогини, и Жоэль подумал, что, видимо, тюрьма переполнена и его решили поместить на одну ночь в апартаменты жены коменданта. Даже в доме детей короля юноша не видел большей элегантности, и потому он повторил вопрос с возросшим удивлением.
        - Шевалье у себя дома, - ответил толстяк.
        Чело молодого человека омрачилось, словно предвещало бурю.
        - Дома? Вы что, смеетесь надо мной?
        Толстый старик, казалось, испугался раздраженного взгляда Жоэля. Он слегка отшатнулся, выпятив живот в качестве наносного бруствера, и ответил хриплым голосом, в котором слышался страх:
        - Спешу заверить шевалье, что никто не думает смеяться над ним. Я просто выполняю полученные распоряжения, которые предписывают мне запереть шевалье в этой комнате.
        - Этого я и ожидал, - отозвался заключенный.
        - Да, запереть до завтра, когда за вами придут, чтобы… Ну, вы сами знаете, зачем.
        Наш герой сделал жест, как будто разломил ветку надвое.
        - Значит, это назначено на завтра? - спросил он.
        - На завтрашнее утро, шевалье.
        - Рано?
        - К полудню, как обычно, все будет кончено.
        - Ну, - сказал Жоэль, - благодарю вас, приятель. Я буду готов.
        - Кстати, - продолжал толстяк, успокоенный оборотом, который принял разговор, - если шевалье желает подкрепиться…
        - Понимаю, несчастному в моем положении нельзя отказать ни в чем.
        - Я буду иметь честь подать холодный ужин, хотя это противоречит доброму старому правилу, гласящему, что человек должен отходить ко сну с пустым желудком.
        - Отходить ко сну? - поморщившись, переспросил Жоэль. Когда он поднимался по лестнице, ему показалось, что из кухни доносятся аппетитные запахи. - Впрочем, вспоминаю, что приговоренному всегда позволяют напоследок сохранить хорошее впечатление о мире, который он покидает.
        Толстяк проворно вкатил столик на колесиках, на котором был аккуратно разложен прибор на одну персону. К этому он добавил горячий золотистый суп в сосуде из голландского фарфора, огромный мясной пирог в глазури, жареную птицу в желе и окорок нежно-розового оттенка, казавшийся сошедшим с картины Иорданса,[Иордане Якоб (1593-1678) - фламандский художник.] не говоря уже о десерте: фруктах, сыре, пирожных и других лакомствах.
        - Что все это значит?! - воскликнул Жоэль при виде таких изысканных яств. - Его величество неплохо обращается со своими гостями! Он ревностно следит за тем, чтобы они хорошо провели последние часы. Сочное мясо, пуховая перина в алькове!..
        - Это всего лишь легкий ужин, - возразил его собеседник. - Шевалье сможет лучше оценить нашего повара, когда утром ему подадут завтрак.
        - О, так я еще позавтракаю?
        - Разумеется, перед процедурой…
        - Ну кончено, как я мог забыть! - уныло промолвил Жоэль.
        - Таковы правила…
        - Да, я знаю, что не принято отказывать ни в чем тем, кого собираются подвергнуть наказанию… - Усаживаясь за стол, он провел рукой вокруг шеи и пробормотал: - Значит, позавтракаю я на земле, а обедать буду уже в раю!
        Старик размещал еду на столе с торжественностью дьякона, устанавливающего на алтаре священные сосуды; его скорее можно было представить служащим мессу, чем сервирующим ужин. Серьезный, достойный и просветленный, с виноватым выражением на широкой физиономии, он стоял позади гостя с бутылкой Шамбертена в руке в позе мальчика из хора, держащего чашу, и внушал Жоэлю, расправляющемуся с остатками пирога.
        - Это будет великолепное зрелище - люди станут драться за лучшие места, ведь часовня так мала!
        О, значит, они собираются привести осужденного в часовню - очевидно, для религиозной церемонии, во время которой он должен покаяться в своих прегрешениях.
        - Отец Лашез произнесет проповедь…
        - Королевский духовник? Король оказывает мне великую честь!
        - Естественно, ведь он сам будет присутствовать.
        - Король придет смотреть, как со мной расправятся?
        - Несомненно.
        - Да, понимаю. Это очень любезно со стороны его величества и огромная честь для меня.
        - Он приведет королеву, а она - всех придворных дам. Весь двор будет здесь.
        - Любопытное зрелище для королевы и дам! Поистине, у вашего двора изысканные вкусы - они будут в восторге, когда я лишусь головы!
        Жоэль поднялся, бросив на стол салфетку. В конце концов, королева - испанка, а дамы при дворе ее отца обычно созерцают сожжение еретиков. Он должен держаться мужественно перед этим избранным обществом, а для этого необходимо как следует отдохнуть. Очистив стол от еды на манер фокусника, заставлявшего бесследно исчезать накрытую наперстком горошину, Жоэль намеревался теперь вовсю воспользоваться удобной постелью.
        - Шевалье желает, чтобы я прислуживал ему?
        - Нет, можете идти. Доброй ночи!
        - Пусть шевалье соизволит запомнить, что я вынужден унести с собой ключ от двери. Пожалуйста, не думайте, что это моя прихоть, - я выполняю распоряжения своего господина.
        - Забирайте ключ, друг мой. Нет места более подходящего для счастья, чем тюремная камера!
        - Звонок находится на ночном столике, и если шевалье что-либо потребуется, он должен будет только позвонить - кто-нибудь все время дежурит в коридоре.
        - Не сомневаюсь, что здесь будет поставлен часовой.
        - Желаю шевалье доброй ночи, - сказал старик, низко кланяясь. - Утром его посетит мой господин, герцог д'Аламеда.

«Значит, герцог - здешний комендант? Никогда не слышал его имени, - подумал наш герой, раздеваясь в одиночестве. - И никогда не сталкивался с таким субъектом, как этот тюремщик. Где я мог видеть раньше это толстое брюхо, похожую на полную луну физиономию и походку священного слона?»
        Все еще пребывая в замешательстве, Жоэль лег в постель и погрузился в сладостный сон, которому способствовали сытный ужин, отличное вино, мягкая перина и усталость от недавних приключений. Изящные фигурки из пасторальных сцен, изображенных на гобеленах, кружились в его снах в сказочном хороводе.
        Обладая железной волей, наш герой мог распоряжаться своим телом так же безотказно, как сердцем и душой. Решив отдохнуть, он беспробудно спал до того момента, когда лакей бесшумно скользнул в комнату и, отодвинув занавеси, впустил солнечные лучи, покрывшие постель золотистой простыней.
        Мы должны признать, что проснувшись и вспомнив о предстоящей экзекуции, Жоэль испустил полдюжины тяжелых вздохов, способных свалить молодого бычка. Убежденный, что он приговорен к смерти и что приговор будет приведен в исполнение без отлагательств, юноша решил умереть красиво. Чтобы не расстраивать себя, Жоэль отказался от мысли просить о свидании с Авророй. Разговор с ней лишил бы его мужества. Он должен проститься с возлюбленной в письме и в нем же передать посылку для дочери погибшего заключенного.
        Судя по заливавшему комнату свету, Жоэль решил, что день уже давно начался. Ожидая, что за ним скоро придут, он быстро поднялся, но, протянув руку за своей одеждой, оставленной около кровати, с удивлением обнаружил, что она исчезла.
        В это время толстый тюремщик, каковым Жоэль все еще считал его, вошел и спросил:
        - Хорошо ли шевалье отдохнул?
        - Да. Но где моя одежда?
        - Умоляю шевалье заменить свой бретонский наряд этим костюмом от лучшего парижского портного.
        Он взмахнул рукой, и четыре лакея внесли элегантный придворный костюм из телесного цвета бархата с кружевной отделкой, дополненный изящными туфлями, украшенными бриллиантами, и перламутрово-серой фетровой шляпой с алым плюмажем.
        - Это, - продолжал старик, указывая на внушительного вида слугу, следовавшего за первыми четырьмя, - мэтр Ардуэн, старший лакей монсеньера, которому поручено помочь шевалье одеться, после того, как он примет ванну.

«Глупцы! - подумал Жоэль. - Какое количество лент для ягненка, ведомого на бойню».
        - Я отлично бы обошелся и собственной одеждой, без этих побрякушек и перьев, помпонов и кружев, - промолвил он. - Тем не менее, скажите вашему хозяину, что я благодарен ему за заботу обо мне и подчиняюсь всем его намерениям.
        В глубине души наш бретонец не возражал раз в жизни нарядиться в роскошный костюм, восхищавший его на плечах парижских модников. Он испытывал тайную радость при мысли, что предстанет перед судьями и прошествует на казнь во всем недоступном ему ранее великолепии. Теперь Жоэль не сомневался, что будет достойно выглядеть в глазах палача. Блеск наряда удвоил бы его храбрость, и потому он без колебаний передал себя в руки Ардуэна.
        Тюремное заключение не отразилось на нем. Быть может, его загорелая кожа слегка побледнела, а геркулесовская фигура немного осунулась, но это лишь придавало его внешности едва заметную ранее утонченность. Жоэль вошел в Бастилию и вышел из нее сильным и красивым той красотой, которая свидетельствует о благородной крови. Короче говоря, глядя в зеркало, он увидел в нем совершенного кавалера и признал, что у него есть все основания для гордости.
        Ах, если бы Аврора могла видеть его сейчас!
        Жоэль надел шляпу.
        - Отлично. Я готов. Ведите меня.
        Он двинулся вперед вместе со старым толстяком.
        - Почему, - осведомился Жоэль в коридоре, - никто меня не конвоирует?
        - Нам нужно только пересечь лестничную площадку и спуститься, - ответил старик.
        - О, значит, двор собирается здесь?
        Жоэль поморщился, поскольку надеялся пройти через город и продемонстрировать толпе зевак роскошный наряд, тонкие кружева и пышный плюмаж. Добрый, тщеславный Портос постоянно пробуждался в своем сыне.
        - Черт бы их побрал! - пробормотал он. - Надеюсь, что где бы ни происходил суд, меня не казнят в камере!
        Старик открыл дверь, доложив:
        - Шевалье де Локмариа!
        - Пусть дорогой мальчик войдет, - послышался отеческий голос.
        Жоэль издал удивленное восклицание. В комнате, куда его привели, он ожидал увидеть впечатляющее зрелище суровых атрибутов правосудия: Спасителя на кресте, висящего на фоне темной драпировки, длинный стол, где сидят в ряд судьи, холодные и торжественные в своих черных и алых мантиях, приставов в одеяниях чернильного цвета с золотыми цепями, писцов с длинными перьями, стражников с жезлами из черного дерева. Вместо этого он оказался в большой столовой, где солнце сверкало на богемском стекле и серебряной посуде, выставленной на полках дубового буфета, со столом, накрытым на двоих, украшенным редкими цветами и блестевшим хрусталем и фарфором на ослепительно белой скатерти.
        Неподалеку от стола, в кресле, обитом кордовской кожей с позолоченными гвоздями и узорчатыми арабесками, сидел пожилой дворянин. Когда Жоэль вошел, он встал, и юноша сразу же узнал его.
        - Шевалье д'Эрбле! - с изумлением воскликнул он.
        - Да, - ответил старик, направляясь к нему с распростертыми объятиями. - И более того, если вы не возражаете. Ибо, хотя я носил эту маску в течение путешествия из Нанта в Париж, здесь, в Сен-Жермене, мне нет нужды отрицать, что я герцог д'Аламеда, посол его величества короля Испании.
        - Герцог д'Аламеда - испанский посол?.. - повторил юноша, с ошеломленным видом стискивая руками лоб. - Мысли шумят у меня в голове, словно птенцы в гнезде! Как бы то ни было, - продолжал он, протянув руку к цветку в петлице герцога, словно опасаясь, что последний исчезнет, - прошу вас убедить меня, ваша светлость, в том, что я в своем уме, не вижу сон и не принимаю участие в волшебной сказке или в каком-то недостойном обмане.
        - Мой юный друг, - сердечно заговорил герцог, - я дам вам все исчерпывающие объяснения. По-моему, они необходимы, но я хотел бы заняться ими за завтраком, ибо этим утром нас ожидает много дел, и мы не должны терять времени.
        Приглашая гостя сесть, он приказал слуге подавать завтрак.
        - Мы можем говорить свободно, - добавил Арамис, разворачивая салфетку. - Мой лакей понимает только по-испански.
        Жоэль машинально сел напротив своего хозяина, который собственноручно наполнил его бокал и тарелку.
        - Если вы не возражаете говорить во время еды, мой достойный сотрапезник, я к вашим услугам.
        - Где я нахожусь, монсеньер? - начал Жоэль, не дожидаясь дальнейших приглашений.
        - Вы в моем доме или вернее в доме моего друга, живущего в Сен-Жермене и позволяющего мне занимать его жилище, когда дела призывают меня сюда; это тот дворянин, которого вы видели вместе со мной в сомюрской гостинице.
        - Значит, я не в тюрьме?
        - Вы в особняке Буалорье, неподалеку от церкви и напротив дворца.
        - Но последние шесть недель я провел в Бастилии.
        - О, да, за ловкий удар шпагой. Вы настоящий матадор, как говорят испанцы, страшный боец, мой победитель из Бель-Иля.
        - Но еще вчера я был в башне, именуемой Базиньерой.
        - Совершенно верно, его величество только вчера подписал приказ о вашем освобождении.
        - Его величество подписал приказ? - переспросил сын Портоса, подскочив на стуле.
        - Он возвращает вас миру и дарует вам полную свободу.
        - Значит, я свободен?
        - Да.
        - И меня не будут судить?
        - Нет.
        - И, следовательно, не приговорят к…
        Он сделал выразительный жест, проведя по горлу ребром ладони.
        - Вы правы, - улыбаясь, ответил пожилой дворянин. - Ваша голова останется у вас на плечах, откуда убирать ее было бы весьма прискорбно - ведь она смотрится там весьма недурно. Могу ли я предложить вам подогретую куропатку с бокалом вина - это поможет вам проглотить хорошие новости?
        - С большим удовольствием. Давайте выпьем за здоровье короля и ваше, монсеньер, так как вы явились ко мне, словно голубь в ковчег.[В Библии (Бытие, гл. 8) рассказывается о голубе, выпущенном Ноем из ковчега и принесшим ему в клюве свежий масличный лист, что явилось вестью об окончании потопа.] - Но, - добавил он, залпом осушив наполненный до краев кубок, - кому я обязан этой неожиданной милостью? Кто вымолил ее у короля?
        - Ваши друзья при дворе, мой юный храбрец.
        - О каких друзьях вы говорите? Мои единственные друзья здесь - пара знакомых, которых я повстречал в парижском трактире «Мавританский трубач», один из них - хозяин гостиницы Бонларрон, а другой - постоялец, некий Фрике. Оба не кажутся мне настолько влиятельными, чтобы испросить милости у короля.
        Аламеда шутливо погрозил ему пальцем.
        - Мой доблестный сын Бретани, вы неблагодарны и слепы, ибо ищете на стороне то, что находится рядом с вами.
        - Вы правы, - ответил юноша, стукнув себя по лбу кулаком. - Я глупец, тупица, бессердечный негодяи, так как до сих пор не догадался, что вы совершили все это, вы - мой освободитель!
        - В большей степени это заслуга Провидения, - возразил Арамис с набитым ртом, - хотя, признаться, я испытываю удовольствие, вызволяя из затруднительного положения честных молодых людей, меня интересующих… Не хотите ли еще порцию нашпигованного зайца?
        Бретонец протянул тарелку.
        - Согласен на все, - сказал он, - и не буду на вас в претензии, если заработаю несварение желудка, ибо вы спасли меня от суда и казни. Но - быстро добавил Жоэль, так как внезапно пришедшая ему в голову мысль вынудила его отложить вилку и, опершись локтями о стол, устремить внимательный взгляд на хозяина, - как вы узнали, что у меня была дуэль с этим мушкетером, что я был арестован и посажен в Бастилию?
        - Как-нибудь мы сообщим вам об этом, - ответил Арамис, потирая подбородок. - В настоящее время нам предстоит, так сказать, изжарить другую рыбу. Кстати, как вам вчера вечером понравились копченые угри? Они проделали вместе со мной весь путь из моей рыбачьей деревни под Барселоной и высоко оценены эпикурейцами.[В переносном смысле, любители земных удовольствий. Буквально, эпикурейцы - последователи греческого философа Эпикура (341-270 до н. э.)] Можете поблагодарить меня еще раз - в часы досуга приятно получать выражения признательности.
        Жоэль поднялся, грудь его переполняли эмоции.
        - В любое время моя жизнь, моя кровь, моя надежная рука принадлежит вам!
        - Погодите, мой мальчик, - шутливо прервал герцог. - Вы уверены, что все это принадлежит вам? Разве вы не отдали это женщине, которую любите?
        Жоэль вздрогнул, ибо эти слова напомнили ему об Авроре. Теперь он был свободен, мог поспешить в Серый дом, узнать, что сталось с его возлюбленной и объяснить ей, почему он так долго отсутствовал. Эта мысль мгновенно вытеснила все другие, роящиеся у него в голове. Он думал лишь о том, как побыстрее уйти из-за стола. Ничто не могло парализовать этот импульс - даже появившийся на столе упитанный цыпленок.
        - Монсеньер, - заговорил Жоэль, - вы отнеслись ко мне, как родной отец, но я должен умолять о еще одной милости…
        - Вам остается лишь назвать ее, мой юный друг.
        - Мне нужно удалиться по делу, не терпящему отлагательств.
        - Уйти, прежде чем мы кончим завтрак?
        - Я больше не испытываю ни голода, ни жажды.
        - Какой же вы безумец, если забыли о церемонии, назначенной на полдень!
        - Какой церемонии?
        - Той, ради которой я послал моего слугу Эстебана привезти вас из Бастилии, ради которой вас доставили сюда, ради которой украшена королевская капелла, вызван королевский нотариус и разосланы приглашения всему двору - короче говоря, ради которой вас облачили в свадебный наряд, сделавший вас похожим на Галаора или дона Санчо,[Герои старинных рыцарских романов.] и которую король и королева соизволили почтить своим присутствием.
        - Мой сон продолжается - или у меня жар? - простонал наш герой вне себя от изумления. - Ради Бога, монсеньер, ответьте, какая церемония здесь готовится?
        - Для какой же церемонии вас могли облачить в свадебный наряд, - ответил герцог, - если не для вашей собственной свадьбы?
        Когда молния ударяет в голову человека, он не разражается криками и стонами, а тотчас же лишается сознания, мыслей и движений. Но под внешней неподвижностью продолжает теплиться жизнь: вышедшие из строя чувства и органы постепенно восстанавливают свои функции, к несчастному возвращается разум, он начинает двигаться, стонать и вновь пытается стать самим собой. То же самое происходило с Жоэлем, который вел себя, словно в него ударила молния, пока наконец восклицание сорвалось с его губ:
        - Но я не имею желания вступать в брак!
        - Вы еще ребенок и не понимаете, что воля короля никогда не оспаривается.
        - Так это король хочет меня женить?
        - Таково его желание и, как почтительный подданный, вы…
        - Почему король вмешивается в мои личные дела? - вскричал сын Портоса. - Он не знает меня - он даже никогда меня не видел.
        - Шевалье, король знает всех дворян.
        - Даже если так, почему должен состояться этот брак? - сказал Жоэль, пожимая плечами и демонстрируя тем самым свое отношение к тому, что он был отнесен к числу королевских знакомых.
        - Только потому, что правила предписывают всем придворным дамам иметь мужа.
        - О, значит, я должен жениться на придворной даме - купить кота в мешке? Мне жаль ее, но пусть все обручальные кольца в мире свяжут в одну цепь и на ней повесят меня - все равно, если эта дама рассчитывает, что я на ней женюсь, ей придется ожидать этого вечно! Я знаю, что король очень могуществен. Пускай же он повелевает своими придворными, - продолжал юноша, шагая взад-вперед по комнате, ставшей для него слишком тесной, - пускай устанавливает законы по всей Европе, пускай превращает всю землю в воздушный шар, послушный его дыханию, - все это касается его и человеческой глупости, слабости и раболепия. Но он не будет распоряжаться моими волей и чувствами, моим свободным выбором - они дарованы Богом мне, а не ему. Я бретонец, и все мои земляки в большей или меньшей степени походят на нашего былого владыку - герцога Конана Упрямого.
        - Осторожно, молодой человек! - предупредил герцог, скрывая свою веселость. - Вспомните, что Бастилия - не слишком привлекательное обиталище.
        - Другими словами, меня снова заточат туда, если я не подчинюсь королевской воле? Свадьба или тюрьма! Предпочитаю последнюю, ибо хотя мое тело будет страдать, но совесть останется спокойной.
        - Его величество способен и на большее.
        - Да, я знаю, что он может лишить меня головы. Очевидно, те, кто задумал эту свадьбу, рассчитывали, что мысль о казни заставит меня дрогнуть, но не заблуждайтесь. Я был готов к смерти вчера и не испугаюсь ее ни сегодня, ни в другое время. Король хочет убедиться в моей храбрости? Пускай придет и посмотрит, как я умру!
        Произнося эту речь, Жоэль являл собой весьма внушительное зрелище. Но основной эффект производили не его богатое одеяние с кружевами и лентами и даже не атлетическая красота, а благородство, отражавшееся на челе, во взгляде и улыбке.

«Он говорит, как настоящий мужчина, - подумал Арамис. - Мушкетерский мундир подошел бы ему, как если бы он унаследовал его в качестве сына полка! Жаль отправлять такого молодца врагам на убой, но его нельзя оставлять здесь - ведь он способен переломить короля надвое, словно сухую тростинку!»
        Последовавшее молчание нарушил бывший прелат.
        - Ну-ну, мой храбрый друг, это все прекрасно, но мы находимся не в Сиракузах, и нами не управляет тиран.[Сиракузы - античный город на Сицилии, в 467-406 гг. до н. э. управляемый тираном Дионисием I.] Король никоим образом не нарушит ваши личные права.
        - Простите меня, - сказал Жоэль, вновь обретая спокойствие. - Я погорячился, выйдя из себя и забыв, чем обязан вам и великодушию короля. Но не в моих привычках скрывать свои чувства. А кроме того, разве вы не знаете, что я…
        - Это вы не знаете, - прервал его посол, - какое блаженство вам уготовано!
        - Я не желаю ничего знать об этом, ибо буду вынужден отказаться от предлагаемого мне блаженства, даже если дама, о которой идет речь, наделена всеми человеческими совершенствами. Вы, как дворянин, поймете меня: я не могу нарушить клятву, ибо обручен с другой. Мужчина не отдает свое сердце дважды. Я не хозяин сам себе - мое сердце и моя жизнь принадлежат женщине, которую, не желая оскорблять упомянутую вами даму, считаю самой очаровательной представительницей своего пола.
        - Но если та, о которой говорю я, принесет вам куда большее приданое, чем ваша незапятнанная душа в прелестной оболочке? Если вам, бедному и безвестному юноше с неопределенным будущим, но все же не лишенному естественного честолюбия, она принесет славу и состояние, дружбу монарха, положение при дворе и высокий чин в армии?
        - Пусть небо будет мне свидетелем, - ответил Жоэль, сверкнув глазами, - как часто я мечтал о радости маршировать вместе с солдатами Франции, не говоря уже о чести командовать ими, и искать в дыму сражений свой капитанский чин или рыцарские шпоры, но даже если ваша волшебница может снабдить меня средствами осуществления этой мечты, я все равно отказываюсь от нее.
        Арамис оперся локтем на скатерть, поддерживая подбородок ладонью.
        - Даже, - заговорил он, подчеркивая каждый слог и пронизывая взглядом молодого человека, - если эту волшебницу зовут Аврора дю Трамбле?
        Жоэль едва не лишился рассудка от нахлынувшей на него бурной радости. Сердце его бешено заколотилось, пол закачался под ногами, и если бы он не ухватился за стол, то, безусловно, упал бы.
        - Значит, невеста…
        - В качестве спутницы жизни вам предлагают мадемуазель дю Трамбле. Вы отказываетесь от нее?
        - Она… О Боже, помоги мне!
        - Любите ли вы ее так сильно, как она того заслуживает?
        - Люблю ли я ее? - Жоэль произнес эти слова с жаром, в котором ощущалась самая пылкая страсть, когда-либо озарявшая душу. - О, дорогой монсеньер, - запинаясь, произнес он, - если это не шутка, то я умру от счастья! Но было бы слишком жестоко шутить со мной подобным образом - лучше сразу же вышибить мне мозги пулей или проткнуть тело шпагой.
        Аламеда поднялся и, подойдя к одному из окон, поднял занавес.
        - Взгляните, - сказал он.
        Особняк Буалорье был обращен фасадом ко дворцу. На разделяющем их открытом пространстве в любое время толпились люди, в том числе пришедшие из города посмотреть на короля и двор - народ весьма неравнодушен к пышным зрелищам. Но этим утром толпа на брусчатке между церковью и дворцом была куда большей, чем обычно. Перед дворцом, охраняемым мушкетерами и швейцарскими гвардейцами, останавливались кареты, из них высаживались кавалеры в сверкающих бриллиантами костюмах и дамы, наряженные по последнему крику моды. В толпе разнесся слух, что они прибыли на бракосочетание, которое состоится в полдень в королевской часовне и на котором будут присутствовать король и королева.
        Внезапно отовсюду послышались крики:
        - Невеста! Дайте дорогу невесте!
        С улицы выехала карета, украшенная королевскими цветами; в ней сидела мадемуазель дю Трамбле в компании старшей придворной дамы и еще нескольких дам, а также церемониймейстера, маркиза Монгла. Когда толпа увидела Аврору в белом атласном платье, длинной белой вуали, ниспадающей на плечи, и с символическим флердоранжем в волосах, послышались аплодисменты и громкие крики.
        - Как она прекрасна!
        И в самом деле она была сказочна хороша. Черты ее лица озаряло выражение безграничного счастья.
        Шатаясь, как пьяный, Жоэль опустился на стул.
        - Неужели я все еще сплю? - спрашивал он себя. - Неужели я никогда не проснусь? Или я схожу с ума?
        Герцог д'Аламеда похлопал его по плечу.
        - Ну, потомок Конана Упрямого, - осведомился он, - вы все еще полны решимости умереть холостяком?
        - А кто говорит, что мы любим друг друга? - вместо ответа спросил сын Портоса.
        - Кто же, как не сама дама?
        - И она согласна выйти за меня замуж? - снова спросил юноша слегка дрожащим голосом.
        - А вы думаете, что ее принудили идти к алтарю?
        - Но как она согласилась выйти замуж за человека без имени? - с недоверием настаивал Жоэль.
        - Простите, - возразил старый дворянин. - но вы имеете имя и титул. Отныне вы - шевалье де Локмариа, согласно доброй воле короля.
        - Но я ничего не сделал, чтобы заслужить это!
        - Подумаете об этом позднее. Я поручился королю за ваше желание служить ему. Война еще не кончена - на Рейне готовится решающая кампания, и там вы можете заслужить свои шпоры.
        - Клянусь Богом, - воскликнул Жоэль, - у его величества не будет в войсках солдата, более преданного славе королевского флага. Дайте мне возможность продемонстрировать, на что я способен и, как поется в нашей старой армориканской песне, я докажу, что опасность и ваш покорный слуга - два льва, рожденные в один и тот же час, но я все же старше и главнее!
        Бретонец выпрямился в полный рост, дыхание воинственного энтузиазма, казалось, растрепало его волосы, черты словно озарились пламенем из жерла пушки, а голос звенел, как горн, возвещающий атаку.
        - Я не забуду ваши слова, - серьезно сказал старый герцог, - хотя уверен, что нет нужды напоминать дворянину о святости клятвы. Его величество, - продолжал он менее торжественным тоном, - должен возместить несправедливости, причиненные семье мадемуазель дю Трамбле, поэтому вас не должно удивлять то, что он дарует ей мужа, о котором она мечтала. И нет ничего удивительного в том, что этот муж будет снабжен по инициативе короля средствами, позволяющими занимать соответствующее положение при дворе. Кроме того, - с пафосом закончил Арамис, как бы желая стереть в собеседнике последнюю тень недоверия, - я не позволю вам усомниться в том, что Аврора, этот образец добродетели и честности, не способна согласиться на нечто недостойное.
        В этот момент вошел господин де Буалорье, и дипломат представил его гостю, как
«одного из моих лучших друзей, жаждущего стать также и вашим другом».
        Они обменялись крепким рукопожатием.
        - Монсеньер герцог, - сказал вновь прибывший, - позвольте мне напомнить вам, что король ожидает.
        - Это правда. Болтая, я совершенно забыл о нем. Пойдемте, шевалье. Быстро, Базен, наши шляпы, перчатки и шпаги! Боже упаси заставить короля ждать! - добавил он с комическим ужасом. - Люди попадали в Бастилию и за куда меньшие проступки. К тому же нас ожидает не только король, но и королева красоты! А подобное преступление по отношению к женскому полу в тысячу раз хуже государственной измены!



        Глава XXI
        РАЗНОВИДНОСТЬ РАЗВОДА ПО-КОРОЛЕВСКИ

        После венчания, прошедшего с величайшей пышностью, счастливую пару отвезли в королевской карете в особняк Буалорье, где друг Арамиса предоставил в их распоряжение первый этаж.
        Аврора и Жоэль прибыли туда, так и не придя в себя после приключений этого дня, в которых им пришлось участвовать, так сказать, с завязанными глазами. Неудивительно, что они горели желанием поведать друг другу о том, что произошло с ними после разлуки. Но, к сожалению, госпожа де Монтозье сопровождала свежеиспеченную придворную даму с целью ввести ее в круг новых обязанностей.
        - Завтра начнется ваша служба, - сказала она. - Рано утром вы должны быть во дворце, откуда не сможете уйти без письменного разрешения.
        - Что вы говорите? - вмешался новобрачный. - Моей жене запрещено покидать королевскую резиденцию?
        - Разумеется. Королеве может занездоровиться в любой момент, и ей потребуется помощь.
        - Мне кажется, было бы лучше держать под рукой врача и сиделку на постоянном жаловании, - проворчал наш герой. - Как долго продлится эта служба?
        - Три месяца. Но и позже вы не должны удаляться от двора на значительное расстояние, так как дежурная дама может заболеть, и вам следует быть готовой заменить ее, если вы останетесь в милости.
        - Вас как будто постоянно терзает страх перед болезнями, - шепнул Жоэль и добавил более громко: - Послушайте, сударыня, если моя жена должна приступить к своим обязанностям завтра утром, то вы понимаете, что она и я должны обсудить много личных вопросов. Поэтому вы простите мою грубость, если я предположу, что ваше присутствие может оказаться более необходимым во дворце, нежели здесь.
        Госпожа де Монтозье, пожилая дама лет шестидесяти, удалилась, возмущенная до глубины души, оставив наконец пару наедине друг с другом. Но бесстрашно выпроводив старшую фрейлину королевы, наш герой ощущал робость и смущение, сидя рядом с Авророй и едва осмеливаясь заговорить.
        - Какое счастье я испытываю, находясь под вашим покровительством! - сказала Аврора.
        - Очевидно, такое же, какое испытывал я, сидя ребенком на коленях матери, - ответил Жоэль. - Я только теперь понимаю, как тогда был счастлив!
        Некоторое время оба молчали, поглощенные взаимным созерцанием.
        - Вы прекрасны, как ангел, Аврора! - наконец промолвил молодой человек.
        - А вы кажетесь мне архангелом с огненным мечом - наверное, потому, что ваша рука уже дважды защищала меня, - отозвалась она.
        Окна были открыты, ночь тиха, воздух чист, и небо безоблачно. Лишь иногда неясные шорохи нарушали сонное молчание. Ветер доносил ароматы сада и леса. Аврора и Жоэль сидели рядом так же, как на скамейке у пристани Целестинцев, когда на них напали разбойники полковника Корбюффа. Вспомнив об этом, Аврора содрогнулась.
        - В чем дело, дорогая? - спросил Жоэль. - Здесь нам нечего опасаться бури или измены. Пусть наши души отдохнут в надежде.
        - Да, - ответила Аврора. - Забудем прошлое. Мы можем без опасений наслаждаться этим радостным часом.
        Мягко положив голову на плечо Жоэля, она опустила веки, но когда ее губы коснулись губ бретонца, тот внезапно вздрогнул.
        - Что случилось? - спросила его жена, удивленно открыв глаза.
        В этот момент с мостовой площади донесся звон шпор, и послышался сильный стук в дверь!
        - Именем короля! - прозвучал громкий голос. Перед этими словами ни одна дверь не могла остаться закрытой или запертой.
        Аврора отпрянула.
        - Что это может означать? - прошептала она.
        - Несомненно, какое-то сообщение от короля господину де Буалорье или герцогу д'Аламеде, - ответил Жоэль, хотя и ему стало не по себе.
        Две-три минуты они молча глядели друг на друга. Наконец они услышали медленные шаги управляющего и осторожный стук в дверь.
        - Кто там? - спросил шевалье де Локмариа.
        - Сообщение от короля, - ответил Базен, которому Жоэль открыл дверь. - Господин де Мопертюи, лейтенант королевских мушкетеров.
        В тени лестничной площадки появилась фигура мушкетера, закутанная в плащ, за ним виднелось бесстрастное лицо Арамиса и вопрошающая физиономия Буалорье. На пороге офицер приветствовал даму, затем, шагнув к нашему герою, протянул ему большой конверт с королевской печатью.
        - От имени короля, - сказал он.
        Жоэль сломал печать, открыл конверт и, вынув пергамент, поднес его к глазам.
        - Свидетельство о производстве в чин прапорщика новой артиллерийской роты, формируемой в Дуэ! - воскликнул он и, сияя от радости и гордости, повернулся к Авроре. - Только подумайте - я офицер! Слава нашему великодушному королю!
        Мопертюи вынул из кармана еще один конверт и также вручил его Жоэлю, сказав:
        - По приказу короля!
        Юноша обошелся с этим конвертом, как с предыдущим, но на сей раз вырвавшееся у него восклицание отнюдь не выражало радости. С изумлением он перечитал распоряжение короля, вдумываясь в каждую строку и каждое слово. Лицо его стало белее бумаги, которую он держал в дрожащей руке.
        - Что это? - спросила его жена.
        Вместо ответа шевалье де Локмариа прочитал вслух:



«По получении этого приказа шевалье де Локмариа надлежит оседлать коня и скакать во весь опор в Париж, где он должен доложить о себе военному министру, который вручит ему депеши для маршала де Креки, стоящего лагерем под Фрейбургом, в Брисгау. Ни под каким предлогом не откладывать выполнение приказа. Лейтенанту наших мушкетеров, господину де Мопертюи, поручается проследить за тем, чтобы шевалье де Локмариа немедленно отправился в путь.

    (Подписано) Людовик».
        Сбитые с толку новобрачные посмотрели друг на друга.
        - Господь не допустит, чтобы это оказалось возможным! - воскликнул Жоэль.
        - Что именно? - высокомерно осведомился мушкетер, помня, что стоит перед дуэлянтом, создавшем вакантное место в его полку.
        - То, о чем просит его величество.
        - Его величество не просит - он приказывает, - ответил преемник д'Артаньяна с твердостью, достойной своего предшественника.
        - Но его величество не может думать… Он, должно быть, забыл… Черт меня побери! Я не могу покинуть женщину, на которой женился сегодня утром!
        Жалобный тон и выражение отчаяния на лице бедного юноши тронули офицера.
        - Я понимаю, что выполнение этих распоряжений мучительно для вас, - сказал он, - но вы солдат, сударь, и должны повиноваться приказам.
        - Отведите меня к королю! - взмолился молодой дворянин. - Я должен поговорить с ним, объяснить ему… Он прислушается к моим мольбам и даст отсрочку.
        - Король удалился ко сну, и никому не позволено видеть его до следующего утра, а в это время вы уже должны скакать по дороге во Фрейбург.
        - Но неужели вы хотите, чтобы я отправился в этом наряде? - возразил Жоэль, глядя на свой свадебный костюм.
        Аламеда шагнул вперед.
        - Мой дорогой шевалье, в вашем гардеробе вы найдете все необходимое; кроме того полицейские вернули шпагу, которую вы им в свое время вручили, - подобная предупредительность весьма необычна для этих господ.
        - И вы можете выбрать лошадь в моей конюшне, - добавил Буалорье.
        - Увы! - воскликнул посол, взяв новобрачную за руку. - Вы видите, как я огорчен. Простите старика, явившегося причиной всего случившегося. Мне пришла в голову злополучная мысль сообщить королю о вашем горячем желании служить ему. Должно быть, я слишком красноречиво описывал, как вам не терпится доказать свою отвагу. Я сделал глупость, повторив его величеству слова, сказанные вами утром.
        - Значит, шевалье дал обязательство? - спросила молодая жена.
        - Пожертвовать всем ради короля и страны, - ответил дипломат. Шевалье понурил голову, а старый заговорщик продолжал: - Таким образом, король, ищущий посланца, которому он мог бы доверять, остановил выбор на нашем друге, решив по моим словам, что осчастливит вас этим знаком уважения.
        Бретонец устремил умоляющий взгляд на Арамиса. Но тот заговорил после небольшой паузы:
        - Его величество не учел того, что означает для вас в такой момент разлука, хотя она всего лишь временная. Если бы мне удалось обратиться к нему, убежден, он бы изменил свое решение. К несчастью, у нас нет на это времени.
        - Дайте мне какой-нибудь совет, - взмолился Жоэль.
        - Мой дорогой мальчик, - промолвил старый герцог, качая головой, - мужчина, обладающий умом и сердцем, подобными вашему, в такие минуты должен просить совета у самого себя.
        - Короче говоря, - вмешался лейтенант, - что я могу доложить его величеству?
        - Вы сообщите ему, - взяла на себя инициативу Аврора, - что его распоряжения будут выполнены. Неужели вы думаете, Жоэль, - обратилась она к мужу, - что я люблю вас и горжусь вами так мало, что попытаюсь задержать? Нужно повиноваться велениям чести. Новая разлука причинит мне боль, и одному Богу известно, как грустно и одиноко мне будет при дворе в ваше отсутствие. Но вы предложили королю свою службу и не вправе уклоняться, когда он нуждается в вас. Отправляйтесь в путь без сомнений и колебаний. Мысль о том, что мы оба исполняем свой долг - вы в своем путешествии, а я в своем одиночестве - утешит нас.
        Не прошло и часу, как актеры этой семейной драмы спустились во двор особняка Буалорье, где грум держал под уздцы пару лошадей. Новобрачные шли рука об руку. Глаза Авроры были сухими, а выражение лица спокойным, но она с трудом подавляла рыдания, боясь поколебать мужество своего супруга. Жоэль казался не менее сдержанным. Он стал еще красивей, одетый по-военному - в кирасе, стальном латном воротнике, рукавицах из буйволовой кожи, голубом камзоле с серебряными кружевами, красных панталонах, высоких сапогах и шляпе с алым плюмажем. Шпага Портоса вновь заняла место у него на боку.
        - Шевалье, я выбрал для вас своего лучшего боевого коня, - заметил господин де Буалорье.
        - Вам, по-видимому, требуется денщик, - добавил Аламеда. - Я предлагаю вам Эстебана - одного из моих преданных испанцев, который однако говорит по-французски не хуже любого парижанина. Он храбрый, опытный парень и сумеет помочь вам в трудную минуту.
        Жоэль с поклоном поблагодарил обоих.
        - Если вы не возражаете, - сказал Мопертюи. - я буду сопровождать вас до границы города, чтобы сообщить вам инструкции.
        Жоэль вскочил в седло. Молодожены посмотрели друг на друга с глубокой печалью во взгляде и с нежностью в сердце.
        - Вы едете не один, - прошептала молодая женщина, - ибо забираете с собой мою любовь.
        - Вы добры и великодушны, Аврора, - шепнул в ответ Жоэль, в то время, как она протянула руку, словно указывая ему дорогу.
        - Господь вернет вас мне целым и невредимым! Мы встретимся вновь! Помните, что вы найдете меня такой, какой оставили, - вашей женой, гордой тем, что носит ваше имя, и счастливой, потому что мы любим друг друга.
        Сын Портоса склонился в седле и, взяв Аврору за руку, без всяких усилий поднял ее вверх.
        - Да, мы встретимся вновь! - повторил он. - А до тех пор, моя любимая, да хранит вас Бог! - Последние слова прощания замерли на их губах, слившихся в поцелуе.
        Следуя полученным инструкциям, Жоэль прискакал прямо к приемной военного министра, но Лувуа, задержавшись вчера допоздна в Сен-Жермене, не принимал никого до полудня. Вспомнив о вдове Скаррон, шевалье де Локмариа, не обращая внимания на недовольство Эстебана, спешился и направился прямиком в Серый дом.
        Дама с радостью приветствовала его, с удивлением глядя на новый наряд.
        - Я - солдат короля, - сказал Жоэль, объяснив, что с ним произошло, - и пришел проститься с вами - нашим добрым ангелом - поблагодарить вас за все, что вы для нас сделали. В нашу счастливую судьбу вы внесли свою лепту - ведь это благодаря вам моя жена приобрела положение при дворе.
        - Дайте мне прийти в себя… Значит, вы - шевалье де Локмариа и женились на Авроре дю Трамбле?
        - Совершенно верно! Но вы смотрите на меня таким странным взглядом, что можно подумать, будто не рады моему счастью. Правда, вместе с ним пришло и страдание. Мы едва успели обменяться несколькими словами, как я получил приказ короля, вынуждающий меня в самом начале медового месяца скакать во весь опор.
        - Садитесь, господин Жоэль, - сказала вдова Скаррон, указывая на стул, - и сообщите мне все подробности. Сочувствие, которое вы вызываете во мне, пробуждает желание знать все, касающееся события, которое я никак не предвидела.
        Когда Жоэль повторил свою историю в более подробном варианте, внимательно слушавшая его дама пробормотала:
        - Он говорит открыто и честно… Ваша жена любит вас? - внезапно осведомилась она.
        Бретонец искренне расхохотался.
        - Славная шутка! - воскликнул он. - Безусловно, любит, но не больше, чем я ее. Сомневаться в ее любви означало бы оскорбить самое добродетельное сердце в мире! Но я не понимаю… - К удивлению в его голосе начало примешиваться беспокойство.
        - У вас нет какой-нибудь причины не доверять этому герцогу д'Аламеде, главному организатору вашего брака? - прервала дама.
        - Почему я должен не доверять этому доброму старику? Он самый великодушным из людей.
        - Значит, вы не подозреваете его в намерении обмануть вас?
        - С какой целью и каким образом?
        - Мадемуазель дю Трамбле когда-нибудь говорила вам о короле? - продолжала вдова Скаррон после небольшой паузы. - Я имею в виду, что-либо особенное.
        - Никогда. Что за странный вопрос! Почему вы задаете мне его? - Его голос прервался, словно от внезапной боли, он начал предчувствовать недоброе. Дама внимательно изучала его, шепча про себя:
        - Ясный взгляд, открытое лицо, искренняя речь и подлинная тревога не напоминает мужей, торгующих честью своих жен. Он может оказаться жертвой, но не соучастником злодеяния. Друг мой, - обратилась она к шевалье, - вам незачем волноваться. Я, право, не знаю, почему мне пришло в голову беспокоить вас этими глупыми вопросами. Забудьте их и простите меня. Бывают времена, когда в мозгу начинают плясать демоны, заставляющие человека говорить неизвестно что.
        Бретонец был достаточно молод, чтобы успокаиваться так же быстро, как и приходить в волнение. При последних словах собеседницы он облегченно вздохнул.
        - Ну и отлично! А то вы меня так напугали, что я едва с ума не сошел. Только подумайте - я чуть было не стал подозревать самое совершенное из всех человеческих существ!
        - Ну, чтобы наказать себя за эти несправедливые мысли, - ответила королевская гувернантка, - вы должны еще сильнее любить ту, кто так достойна вашей страсти, посвятить ей всю свою жизнь и беречь ее счастье, как скупой бережет свои сокровища. Отправляйтесь исполнять ваш долг, - добавила она, протягивая руку, - и постарайтесь скорее вернуться.
        - Таковы и мои намерения, - сказал наш герой, вставая. - Я только выполню одно малоприятное дело и тут же оставлю Париж. Но, прежде чем мы расстанемся, обещайте в мое отсутствие не спускать глаз с моей любимой.
        - Я сделаю большее - постараюсь находиться подле нее и почаще говорить с ней о вас.
        - Поистине, вы - ангел!
        - Если какая-нибудь опасность будет угрожать той, кого я назвала вашим сокровищем, я предупрежу вас, дабы вы могли защитить ее, как того требует долг.


        Глава XXII
        ЧЕРНОЕ ПЛАТЬЕ

        Простившись с вдовой, Жоэль направился на улицу Булуа, используя час, оставшийся до встречи с Лувуа, для того, чтобы выполнить миссию, доверенную ему Пьером Лесажем.
        Первый же прохожий указал ему улицу, и вскоре он отыскал дом, куда ходили придворные дамы на встречу с прорицательницей. Днем это место выглядело совсем по-другому, так что Жоэль не мог припомнить, что именно здесь он защищал госпожу де Монтеспан и швырнул сообщника Гадалки в сточную канаву.
        Но и при дневном свете внутренние помещения имели не менее таинственный вид. Однако причудливые предметы исчезли из комнаты, где Гадалка занималась своим ремеслом. Здесь остался только ветхий стол, негодный даже на дрова. За ним восседала старая карга, а рядом стоял мужчина, который только что принес кувшин вина и разливал его содержимое в два оловянных кубка. Парочка играла в карты, и выигравший притащил выпивку.
        Человеком этим был Уолтон, фигурировавший на процессе отравителей. Он был краснолицым, рыжим, как лиса, с большими зубами, торчащими из-под щетинистых усов; светло-голубые глаза казались стеклянными - настолько они выглядели холодными и безжизненными. Мир обошелся с ним так же, как недавно Жоэль, - бросил в сточную канаву и оставил там грязным, нечесанным и оборванным.
        Они только приступили к выпивке, когда услышали шаги Жоэля, решительно вошедшего в дверь, которую Уолтон оставил открытой.
        - У кого это хватает наглости вламываться сюда подобным образом? - осведомился мошенник, хватаясь за шпагу, несомненно, проданную в качестве железного лома.
        - Это какой-то солдат, - ответила женщина. - Я слышу, как ножны шпаги царапают по стене.
        - Странно, - пробормотал Уолтон, - хотя надеюсь, гроза пронеслась, особенно после того, как Терезе удалось удрать. Правда, она могла попасться и заложить нас, верно? Но так или иначе, у них нет против нас никаких улик. Перед тем, как угодить в каталажку, я все уничтожил, поэтому им и пришлось меня выпустить.
        Шаги приблизились, и в пустом коридоре послышался нетерпеливый голос:
        - Эй, кто-нибудь! Есть в этом доме хоть одна христианская душа, способная помочь заблудившемуся собрату?
        - Странно, - вновь пробормотал Уолтон. - Это может оказаться полицейский шпион, пришедший выведать что-нибудь о Терезе. Один Бог знает, чем она занималась после того, как меня треснул по голове этот трусливый гигант. - Он склонился к старой ведьме. - Запомни: я - провинциальный писатель Латур, а ты - сиделка Босс; мы только что сюда въехали и знаем о предыдущих жильцах не больше, чем Адам и Ева.
        Пригладив волосы и усы, он стал ожидать визитера.
        Старуха встала и заковыляла к двери.
        - Не поднимайте шум! Сейчас открою, - проскрипела она, не спеша отворив дверь и давая своему компаньону время привести себя в порядок.
        Жоэль тотчас вошел в комнату.
        - Добрые люди, извините за суматоху, но я не могу терять времени. А ваш коридор такой темный, что не разберешь, куда идти.
        Уолтон со злобой уставился на юношу, ибо он сразу же узнал в нем высокого парня, который не только отказался помочь ему ограбить трех дам, но и швырнул его в грязь. Со своей стороны свежеиспеченный воин едва удостоил взглядом мерзавца, не представлявшего для него никакого интереса.
        - Капитан, - одновременно произнесли оба обитателя дома, - мы к вашим услугам.
        - Я хочу только получить сведения о девушке по имени Тереза Лесаж.
        Лицо Уолтона отразило удивление, которое он не смог скрыть, несмотря на то, что привык сдерживать свои чувства.
        - Тереза Лесаж? - переспросил он, обернувшись к старухе. - Вам знакомо это имя, матушка Босс?
        - Мы только что сюда въехали, - ответила карга, - и я не знаю никого из соседей, ни из тех, кто жил здесь до нас.
        - Вы не знаете, кто здесь жил?
        - Не знаем и знать не хотим - они были дурными людьми, торговали ядами и занимались предсказаниями судьбы - вот полиция и добралась до них. Я никогда не слышала этого имени раньше, верно, Латур?
        - А здесь больше никого не осталось из живших до вас? Ведь это довольно большой дом, - настаивал Жоэль.
        - Я занимаю весь дом, - ответила женщина, - но собираюсь сдать несколько комнат.
        Жоэль казался сбитым с толку.
        - Я знаю, что у этой особы, которую я никогда не видел, - сказал он, - могут быть серьезные причины для того, чтобы скрываться, но я не собираюсь причинять ей никакого вреда. Меня послали не враги этой женщины, а ее отец, недавно умерший в Бастилии почти на моих глазах.
        При сообщении о смерти Лесажа глаза мнимого англичанина вспыхнули, как у змеи, но Жоэль не обратил на это внимание.
        - Несчастный поручил мне, - продолжал он, - передать его дочери предмет, обладающий, насколько я понял, большой ценностью - медный, позолоченный медальон…
        - Капитан, - ответил мужчина дрожащим голосом, - я хотел бы помочь вам в этом деле, но нет смысла меня допрашивать - мне нечего сообщить вам. Но если она принадлежала к шайке, устраивающей в этом доме шабаши ведьм, то я бы посоветовал вам обратиться в полицию. Дом их шефа, господина де Ларейни, совсем неподалеку отсюда.

«Этот честный парень абсолютно прав, - подумал Жоэль. - И тюремщик Югнен попал в точку. Она покинула Париж, а может быть и страну. Пара вроде бы заслуживает доверия, хотя не слишком к себе располагает, а у этого субъекта явно жуликоватая физиономия. Должен ли я расспросить соседей? У меня для этого нет времени, так как скоро полдень, и меня ожидает министр Лувуа, а после свидания с ним нужно сразу же отправляться в путь. Когда я вернусь из Фрейбурга, то более тщательно займусь этим делом. И если не смогу найти дочь Лесажа, то просто уничтожу содержимое медальона!

        К удовольствию достойной пары Жоэль направился к двери. Переступая порог, он чуть не столкнулся с женщиной, собиравшейся войти. Она была одета в черное бархатное платье и большую шелковую накидку того же цвета. Шевалье отошел в сторону, позволяя ей пройти. Ему почудилось, что дама слегка вскрикнула, увидев его, но, может быть, она просто испугалась столкновения. Как бы то ни было, дама устремилась в темный коридор, оставив за собой аромат духов, показавшийся знакомым провинциальному юноше.
        - Где я уже вдыхал этот запах? Где я видел эту высокую и элегантную фигуру, этот дерзкий и чарующий взгляд?
        Жоэль инстинктивно обернулся, но дама исчезла в доме, откуда он только что вышел. Очевидно, она знала дорогу, так как не обнаружив негритенка, который в прошлый раз проводил ее в кабинет гадалки, сама добралась до нужной двери и остановилась перед ней.
        - Какое дело привело его сюда? - удивленно спрашивала себя дама.
        Пока она колебалась, стоя у двери, мужчина и женщина ожесточенно спорили.
        - Какого же дурака ты свалял! - упрекала сообщника старая карга. - Мы могли бы заполучить этот медальон и продать бумагу тому, кто в ней заинтересован. Вот тебе и денежки для нашего бегства. А если бы дело не выгорело, мы передали бы медальон Терезе, которая щедра, как истинная дочь вора, так что мы бы в любом случае что-нибудь на этом заработали.
        - Ты права, - ответил Уолтон, пожав плечами, - если только вся эта история не выдумка, предназначенная завлечь нас в западню. Я узнал в этом парне бродягу, которого однажды принял за одного из наших, когда преследовал трех знатных дам. Вместо того, чтобы помочь мне обчистить придворных шлюшек, он столкнул меня в канаву. Будь он проклят! Такой поступок больше к лицу полицейской ищейке, чем искателю приключений, на кого он так походит. Кроме того, кто в Бастилии вероятнее всего мог видеть, как откинул копыта старик Лесаж, если не тюремщик! У Ларейни столько разных шпиков, что нам приходится все время быть настороже. - Наполнив кубок из кувшина, он продолжал: - Мы - последние из нашей банды в этом городе. Ла Вуазен сожгли заживо, Пьер Лесаж тоже окочурился, как сообщил нам этот субъект. - Уолтон скорчил зловещую гримасу - их дочка пересекла границу и ожидает, что мы присоединимся к ней, особенно я - ее возлюбленный; остальные разбежались, кто куда - короче говоря, все полностью рассеяны. Мы ожидали, что нас оставят в покое, как мелкую рыбешку, которую не стоит заманивать в сети, но тем не менее,
очевидно, все еще находимся под надзором, так как этот тип наверняка шпион…
        - Шпион или не шпион, но мы упустили шанс. Если только он придет снова… - пробурчала ведьма.
        В этот момент послышались три легких стука в дверь, заставившие парочку вновь беспокойно переглянуться. Стук повторился более громко, после чего послышался властный женский голос:
        - Кто бы здесь ни находился, откройте дверь!
        Эту фразу вполне могли произнести полицейские, но женский голос ободрил Уолтона, и он, улыбаясь, промолвил:
        - Это одна из твоих клиенток пришла узнать свою судьбу. Она явилась вовремя - нам нужно пополнить запасы вина, а то моя красная тряпка (он имел в виду язык) высохла, словно ядро в прошлогоднем орехе.
        Женщина подбежала к двери и впустила даму, чье лицо было скрыто маской.
        Сверкавшие сквозь прорези маски глаза быстро обежали комнату, которую дама узнала с трудом, так как в ней теперь не было ни мебели, ни украшений. Она внимательно разглядывала лица подобострастно кланявшейся пары.
        - Мы здесь одни? - осведомилась посетительница.
        - Да, ваша милость, - ответил мужчина.
        - О, это вы, Уолтон? - сказала дама, подойдя к столу. - Дайте мне стул.
        - Вы знаете меня? - удивился мошенник.
        - Конечно знаю, болтун! Впрочем, мне нет нужды знать вас по имени, чтобы догадаться, какой передо мной законченный негодяй, если ему удалось унаследовать логово дочери Ла Вуазен.
        Дама опустилась на предложенный ей стул. Ее беспечность контрастировала с тревогой достойной парочки так же, как атласное платье - с убожеством помещения.
        - Вы тот мнимый англичанин, которого знатная дама спасла от виселицы. В шайке вас кличут «Автором», потому что вы можете ловко писать в различных стилях и даже пытались публиковать философские статьи. Еще недавно вы были помощником Ла Вуазен и Пьера Лесажа, чью дочь вы соблазнили. Если она узнает о той роли, которую вы сыграли в попытке бегства ее отца, окончившейся его гибелью, то вряд ли это приведет к большой близости между вами.
        Оба слушателя вздрогнули при этом обвинении.
        - Что касается вас, Босс, то вы были служанкой Лесажа до того, как банда рассеялась. Я правильно информирована?
        - Вы знаете больше, чем я, - ответил Уолтон, в голосе которого смешивались страх и любопытство.
        - После того, как скандал заглох, вы решили заняться прежним ремеслом, но полиция оставалась бдительной, и девица Лесаж, очевидно, сочла необходимым бежать, потому что имущество так называемой Гадалки исчезло. За вами следят, и вы опасаетесь, что будете арестованы при первой же попытке к бегству. Короче говоря, вы рискуете умереть от голода, похоронив себя в этом доме, где ваши главари и сообщники нажили себе целое состояние.
        - Увы! - простонала женщина. - Это правда. Наши порошки и мази больше не продаются, а пилюли не имеют спроса. Если бы эти снадобья были просто безвредными, мы были бы вынуждены питаться ими.
        - Чепуха! - проворчал ее компаньон. - Можно обойтись без пищи, но не без выпивки. Дни без нее кажутся такими длинными! - Уолтон произнес эту тираду с подобающей торжественностью, а лицо его исказил непритворный ужас.
        - Знатные дамы напуганы так же, как простолюдинки, - подхватила карга. - Пламя, поглотившее Ла Вуазен, устрашило их.
        - Я не разделяю этого страха, - холодно заметила посетительница, - и если вы согласитесь служить мне, то заплачу вам сколько требуется, чтобы успокоить вашу совесть.
        - Говорите, сударыня, - сказал Уолтон, привыкший больше, чем старуха, к подобным сделкам. - Мы готовы повиноваться.
        - Более, чем однажды, - начала гостья, понизив голос, - я обращалась за помощью к талантам Лесажа и Ла Вуазен. Обладаете ли вы таким же опытом в изготовлении снадобья, которое, будучи данным в тщательно отмеренной дозе, придает силы, в большем количестве повергает в сон, а в совсем большой порции - в такой сон, от которого не просыпаются?
        - Сударыня, я посвящен во все секреты и обучался у многих мастеров, Я владею рецептом снадобья, которое надолго сохраняет в подопытном субъекте все признаки жизни, в то время как в каждую его артерию уже проникла смерть.
        - Отлично! - воскликнула дама. - Вижу, что вы как раз тот человек, который мне нужен.
        Она бросила на стол тяжелый кошелек.
        - Дайте моей сопернице средство, о котором вы упоминали и, если я буду вами довольна, вы получите щедрое вознаграждение. За вами наблюдают, поэтому не привлекайте внимание полиции.
        - Так я и думал, - заметил Уолтон, повернувшись к своей сообщнице. - Это был один из шпионов Ларейни.
        - Офицер, которого я встретила у дверей?
        - О, так значит, он офицер? Во всяком случае, многого он здесь не выведал.
        - Что ему тут понадобилось? - властно осведомилась дама в маске. - Я хочу знать. Говорите!
        Уолтон без колебаний кратко поведал о беседе с шевалье де Локмариа. Дама вздрогнула, лоб ее нахмурился под черным бархатом, взгляд стал отсутствующим.
        - Медальон… Что за медальон? Быть может, знак любви к дочери накануне смерти, которую он предчувствовал? Ведь в колдовском ремесле больше истины, чем думают все. Но ведь на нем не нашли ничего, что бы обвиняло меня, а он никогда не уничтожил бы мое письмо… О, это письмо! - пробормотала она, сжимая голову ладонями. - Что могло с ним произойти?
        Уолтон напряг слух. Расслышав последние слова, он рискнул заговорить.
        - Сударыня, старый лис спрятал бумагу в медальон, передав его человеку, которому, по его мнению, он мог доверять. Но позвольте мне завершить свой рассказ.
        Он так и поступил. Дама сидела молча. Лицо ее стало неподвижным, как будто оно было высечено из мрамора, но глаза сверкали, а мозг бешено работал.

«Итак, - думала она, - этот незваный гость из Бретани стоит на моем пути. Он отверг мои авансы и стал вольным или невольным сообщником женщины, которая пытается занять мое место подле короля, а теперь в его руках моя тайна и моя судьба! Клянусь честью, он зашел слишком далеко, бросив мне вызов! Что ж, вы послужите мне забавой, шевалье Жоэль, и я боюсь, что вы несколько задержитесь с прибытием во Фрейбург, зацепившись за какую-нибудь колючку в изгороди».
        - Приятель, - обратилась дама к Уолтону, - можете вы найти для меня двух ловких фехтовальщиков, которые возьмутся за любую работу, если им хорошо заплатят?
        - Когда они вам нужны?
        - Сразу же.
        Мнимый англичанин на момент задумался, а затем хлопнул ведьму по плечу, так как она задремала или делала вид, что дремлет.
        - Отправляйся в таверну «Сухой колодец» на Круа-Руж. Твой братец, Взломщик, должно быть кутит там. Приведи его сюда с кем-нибудь из дружков и скажи, что у них есть возможность сталью заработать золото.
        Старуха вышла более проворным шагом, чем можно было ожидать, но ее, очевидно, подгоняла приятная перспектива.
        Мы уже имели печальную необходимость познакомиться со Взломщиком, вероломным помощником полковника Корбюффа; его приятель-головорез, которого он привел с собой, бывший солдат королевской гвардии, обладал костлявой, багровой физиономией забияки и вощеными усами, торчащими над мощными челюстями. Бандиты приветствовали даму в маске, положив одну руку на эфесы шпаги, а другой подкручивая усы.
        - Слушайте внимательно, - сказала дама. - В настоящее время человек, который меня интересует, скачет по дороге в Лотарингию. Вы узнаете его по моему описанию. Садитесь на коней и догоняйте его. При нем имеется медальон, который мне нужен. Избавьте меня от этого храбреца и принесите мне медальон, а я щедро вознагражу вас.
        - А сколько мы получим в качестве аванса? - осведомился Взломщик.
        - Пятьдесят пистолей, а когда выполните поручение, еще сто пятьдесят.
        - Сударыня - по рукам!



        Глава XXIII
        КТО РОЕТ ДРУГОМУ ЯМУ, САМ В НЕЕ ПОПАДАЕТ

        Получив из рук министра Лувуа депеши для маршала Креки, шевалье де Локмариа выехал из Парижа через предместье Сен-Мартен. Он был в полном боевом снаряжении: в сапогах со шпорами, с пистолетами в кобурах, с остро наточенной шпагой на боку и в кавалерийском плаще на плечах. Эстебан сопровождал его.
        Путешествие началось печально, так как, несмотря на свою покорность судьбе, новобрачный с явным сожалением покинул тот земной уголок, где собирался обрести счастье. Во время быстрой скачки из Сен-Жермена в Париж цоканье копыт коня, уносившего его из рая, звучало подобно похоронному звону. Но теперь, на пороге будущего, полного тайн, юноша готовился стать хозяином своей судьбы, отразить все опасности, которыми было чревато его путешествие.
        Жоэль скакал вперед, пребывая почти в веселом настроении и полной грудью вдыхая свежий ветер. Перед ним расстилался необъятный мир, открывавший возможности для осуществления самых смелых надежд. Улыбающееся лицо Авроры стояло перед его глазами.
        Два обстоятельства беспокоили Жоэля. Первое - компания Эстебана, чьи смуглая кожа, пронизывающий взгляд и льстивые речи не вызывали у него особого доверия. Второе - то, что он не успел проститься с обитателями «Мавританского трубача». Что сталось с Бонларроном, с его шпагой, равной по длине росту Фрике, наконец, с самим храбрым маленьким парижанином, столь чувствительным в вопросе своего миниатюрного сложения? Ничего, он навестит их, когда вернется!
        Теперь им владела только одна мысль: отличиться под Фрейбургом и как можно скорее вернуться назад. Поэтому Жоэль решил ежедневно покрывать расстояние, вдвое больше намеченного. Он намеревался проехать Шель и заночевать в Ланьи. К несчастью, не доезжая опушки леса Бонди, его окликнул кузнец, стучавший по своей наковальне:
        - Прошу прощения, сударь, но ваша лошадь вот-вот потеряет подкову на заднем копыте - она болтается на двух гвоздях!
        Это оказалось правдой, и всадникам пришлось остановиться. Расстроенный задержкой, Жоэль обратился к кузнецу:
        - Приятель, мало обратить наше внимание на эту неприятность - помогите нам устранить ее.
        - Охотно, сударь, только у меня кончились гвозди и, придется послать за ними к кузнецу в Нуази, но это недалеко, и я прикреплю подкову четырьмя ударами молотка.
        - В Нуази? - Чело молодого путешественника омрачилось. - Он находится на солидном расстоянии отсюда, да и работа займет немало времени.
        - Вовсе нет. Я пошлю мальчишку-помощника - у него ноги, как у лани, и он сбегает туда-обратно за час, а с работой я управлюсь за десять минут. Так что через час с небольшим вы сможете отправиться в путь.
        - Да, но это помешает мне поужинать в Ланьи.
        - Зато вы сможете поужинать в Шеле - в трактире «Щит Франции», где подают отличных жареных уток.
        - Ну, так посылайте сразу же вашего мальчишку, - сказал Жоэль, спешившись и входя в кузницу. - Как же мне убить время? - бормотал он, покуда Эстебан отводил лошадей во двор за кузнечным горном. - А знаю! Я напишу Авроре, а то она, конечно, волнуется. Сообщу, что каждую минуту думаю о ней. Мэтр Вулкан,[Вулкан - бог огня и кузнечного дела в древнеримской мифологии.] - позвал он кузнеца, - не можете ли вы снабдить меня письменными принадлежностями и найти в доме уголок, где я мог бы посидеть за столом и меня бы никто не беспокоил? Я хорошо заплачу за причиняемые вам неудобства.
        Кузнец указал на лестницу, ведущую вверх из закопченного угла.
        - Поднимайтесь ко мне в комнату. Там вы найдете бумагу, чернила и перо, которые я использую для своих счетов. И не торопитесь - я дам вам знать, как только работа будет кончена.
        Когда бретонец удалился, Эстебан подошел к кузнецу и сделал ему знак.
        - Ваш человек здесь, - ответил кузнец, указывая на скрытое перегородкой помещение, где он хранил уголь.
        Дверь скрипнула, и они увидели худощавую фигуру, физиономию висельника и закрученные усы полковника Кондора де Корбюффа. Выйдя из своего укрытия, он потянулся, словно дикий кот, вылезший из логова.
        - Наконец-то! - проворчал Корбюфф. - А то я уже стал опасаться, что свежие приказы не поспели вовремя.
        - Если бы нам не пришлось ожидать до полудня военного министра, - заметил лакей, - то посланец его светлости не застал бы меня в Париже. - И он добавил доверительным тоном: - Значит, монсеньер герцог хочет закончить дело прямо теперь, а? И нам не придется ехать во Фрейбург, так как наше путешествие завершится здесь?
        Бывший полковник королевских мародеров указал на темнеющий вдали лес.
        - В том кустарнике ожидают двадцать мушкетеров - по десять с каждой стороны дороги, - ответил он.
        Свирепая улыбка исказила черты испанца.
        - Мне нравится слушать, как говорят ружья, - одобрил он, - тем более, что крупный разговор они будут вести не со мной.
        - Но мы должны дождаться вечера, - продолжал Корбюфф, - иначе проклятый бретонец может заметить сквозь листву блеск дул.
        Испанец бросил взгляд на небо.
        - Зачем ждать вечера, когда приближается буря? Мои глаза моряка всегда видят наступление шторма. Через час здесь будет черно, как ночью.
        Кондор потер руки.
        - Отлично! Хотя наши ребята будут палить наудачу, они сделают свое дело. А после пусть каждый выбирается сам, оставив трупы на дороге, чтобы нашедшие их возложили вину на грабителя по прозвищу Пустой Карман, который орудует в этих местах.
        - Позволь, - прервал лакей, навострив уши. - Ты сказал «трупы» во множественном числе. Очевидно, это оговорка?
        - Ну, разумеется, - спохватился Корбюфф, закусив губу. - Я имел в виду бретонца и его лошадь, которая едва ли уцелеет невредимой в такой пальбе. Но я должен спешить присоединиться к засаде. Этот проклятый юнец помнит меня по стычке на сомюрской дороге и по нападению в Париже, так что мне лучше уйти, покуда он не спустился, а то он сразу же меня узнает.
        - Постой, одно слово. Позаботься о том, чтобы пули не летели в мою сторону, а то я быстро отвечу тем же. Помни, что я буду ехать прямо за ним, и не хочу, чтобы имела место роковая ошибка или преднамеренная забывчивость.
        - Как ты можешь даже думать об этом, дружище!
        Небо и в самом деле начали заволакивать тучи. Грозовые облака неслись с огромной скоростью, порождая хаос света и тьмы. Именно темнота и помешала Эстебану заметить предательскую усмешку на губах и в глазах авантюриста, когда он промолвил:
        - Сам герцог давал распоряжения моим людям, так что ошибка исключена.
        Тем временем на верхнем этаже Жоэль продолжал писать. Его перо быстро бегало по бумаге, и он едва ли сознавал, как летит время. Юноша обращался к своей любимой Авроре, видя ее перед глазами и ожидая услышать ответ. Слова «Я люблю вас» многократно повторялись в письме. Окончив послание, он сложил его и надписал адрес.
        - Как они долго возятся! - пробормотал Жоэль и с удивлением добавил: - Стало совсем темно - либо наступили сумерки, либо испортилась погода. Эй! - внезапно воскликнул он. - Что же это такое?
        Как раз перед кузницей дорога делала петлю. В одном направлении она вела в город, откуда прибыли наши путешественники, в другом - в лес Бонди, начинавшийся в нескольких сотнях шагов. Окно комнаты выходило на опушку леса, и шевалье машинально разглядывал кустарник. Косые лучи солнца пробивались сквозь слоистые серые облака, оставляя дом в тени, но освещая сквозь листву лесную чащу. Юноше показалось, что он заметил в лесу людей и блеск полированного металла. Внимательно приглядевшись, он насчитал по десять человек с каждой стороны дороги.

«Черт возьми! Похоже на засаду!» - подумал он.
        В этот момент какой-то человек появился среди сверкающих дул и сделал знак рукой, после чего все исчезли из поля зрения; очевидно, он заметил какую-то оплошность и хотел исправить ее.
        - Черт побери! - пробормотал бретонец. - Если бы я не прикончил этого негодяя Корбюффа на пристани Целестинцев, то мог бы поклясться, что это он организует столь сомнительное предприятие. Но против кого оно направлено? - Задавая себе этот вопрос, шевалье услыхал цоканье копыт на дороге, ведущей в Париж. За ее изгибом вновь прибывшие не видели лесную чащу, пока не доезжали до кузницы. Кроме того, солнце в этот момент скрылось за массой серых облаков. Ветер поднял клубы пыли, и капли дождя начали падать на землю.
        Звук приближался, и вскоре появились двое всадников, галопом промчавшихся мимо кузницы; их лошади были взмылены, словно после изнурительной скачки. Один из них, несомненно, лучше держался в седле, чем другой, так как он опередил своего товарища на три-четыре корпуса. Оба неслись, не обращая внимания на дождь и слепящую глаза пыль.
        Когда они приблизились к лесу, Жоэль увидел, как сидящие в засаде люди взялись за ружья.
        - Интересно, - пробормотал он, - эти военные приготовления делаются для меня или для тех двух парней? В любом случае я не могу допустить, чтобы они, ни о чем не подозревая, угодили в смертельную ловушку. - Он закричал, предупреждая их, но крик потонул в реве бури, а в следующий момент всадники были уже вне пределов слышимости.
        Бравый шевалье ринулся вниз.
        - Наших лошадей - быстро! - крикнул он.
        Лошади уже ожидали наготове перед кузницей. Рядом с ними стоял Эстебан, лицо его исказилось от гнева, но наш герой в спешке этого не заметил.
        - Чума на этих двух незнакомцев! - проворчал испанец. - Наши головорезы примут их за нас и, наверняка, пристрелят вместо этого новоиспеченного шевалье.
        Жоэль в один прыжок очутился возле лошадей, прокричав:
        - Шпагу наголо и скачите во весь опор! Мы должны спасти этих путешественников или, по крайней мере, помочь им!
        Но как только он вонзил шпоры в бока лошади, прозвучало несколько выстрелов. Несмотря на это, шевалье поскакал вперед с уздечкой в зубах, держа в руках рапиру и пистолет. Лакей последовал за ним на той же скорости.

«По-видимому, мне придется самому всадить ему пулю в затылок», - подумал он, запустив руку в кобуру.
        Внезапно мимо них, словно сердитые шершни, засвистели пули, и слуга Арамиса издал крик боли; одна пуля сломала ему запястье руки, державшей пистолет, другая угодила в горло. Испуганная лошадь, лишившаяся поводьев, вынесла несчастного вперед его хозяина, ворвавшегося в лес, подобно урагану.

        На некотором расстоянии от наших всадников, на опушке за естественной изгородью из подлеска распростерлись два окровавленных тела, рядом с которыми Жоэль с трудом осадил коня. Эстебан был сброшен в лужу крови своим жеребцом, который внезапно остановился, испугавшись выстрелов и запаха пороха.
        Двое мертвых (или умирающих) попали под пули, предназначавшиеся сыну Портоса. Одного из них придавила его же раненая лошадь. Конь второго умчался в лес, снова казавшийся безмолвным и необитаемым. Впрочем, вдалеке еще слышался постепенно затихающий топот копыт - это разъезжался кто куда, повинуясь приказу, отряд Корбюффа.
        Привязав свою лошадь к дереву, Жоэль осмотрел незнакомцев. Один был убит наповал, другой - изрешечен пулями и доживал последние минуты. Тем временем молодой шевалье увидел, что Эстебан пришел в себя и, опершись на локоть здоровой рукой, внимательно смотрел на два трупа.
        - Понимаю, - пробормотал он, не заботясь, слышат его или нет. - Если бы я скакал впереди хозяина, как должно было случиться, то получил бы полную порцию свинца, вместо этих двух шариков, которые, боюсь, все равно сделали свое дело. Либо было приказано прикончить слугу вместе с хозяином, либо Корбюфф хотел избавиться от соперника, желая в одиночку получить награду от моего господина. Так или иначе, этот урок я получил слишком поздно, чтобы им воспользоваться. Но я буду отомщен! - со злобной радостью закончил он.
        Жоэль усадил Эстебана, прислонив его к дереву. Его рана перестала кровоточить, но испанец держал здоровую руку у горла, словно задыхаясь. Пот выступил на его мертвенно-бледном лбу, веки опустились, на губах появились пузырьки крови.
        - Пить, - простонал он.
        Жоэль снял с седельной луки флягу, налил вино в крышку и поднес ее Эстебану, который, стуча зубами об импровизированный сосуд, залпом выпил его содержимое.
        - Да вознаградят вас святые, - прошептал он.
        - Бодритесь, - сказал ему Жоэль. - Я поскачу за помощью в кузницу или отвезу вас туда.
        Насмешливая улыбка мелькнула на губах лакея.
        - Не делайте ничего - это бесполезно. Мои счеты с жизнью покончены.
        Медленно открыв глаза, он обвел сцену побоища внезапно вспыхнувшим взглядом.
        - Вы сумеете отомстить за меня! О, если бы перед смертью я мог поговорить со священником. Но это невозможно, так что вам придется выслушать мою исповедь. Быть может, она спасет вас…
        - Спасет меня? Вы бредите!
        - Эта засада была предназначена вам и мне - негодяй Корбюфф не пощадил своего сообщника.
        - Вы сказали, Корбюфф? Значит, он выследил меня? Вор превратился в головореза!
        - Он ваш смертельный враг - но не только он. Есть и другие, более могущественные и опасные. Они послали вас во Фрейбург, чтобы избавиться от вас. Вас хотели убить, чтобы вы не смогли вернуться.
        - Но почему? Кому нужна моя смерть?
        - Все плывет вокруг меня, - пробормотал умирающий. - Сердце останавливается… Ради Бога, дайте мне что-нибудь выпить.
        Жоэль снова дал ему вина, и когда Эстебан проглотил несколько капель, на его щеках заиграл слабый румянец.
        - Теперь слушайте, - поспешно заговорил он, боясь, что кризис прервет исповедь, - и запомните мои слова. Эти люди погибли вместо нас, но, как видите, и меня не миновал рок. Мой господин, герцог д'Аламеда, купил летний домик на окраине леса Марли, неподалеку от королевской резиденции. В главной комнате, слева от камина, есть панель, отодвигающаяся, если вы нажмете скрытую в ней кнопку. За ней - путь в подземную галерею, ведущую во дворец и оканчивающуюся в одной из комнат королевских апартаментов.
        - Но почему вы говорите это мне? - спросил Жоэль. - Каким образом все это касается меня?
        - Вижу, вы меня не понимаете, - с трудом вздохнул раненый. - Вы думаете, что я брежу и говорю бессмыслицу, но ошибаетесь - я в полном сознании, и вы позднее все поймете. Этот потайной ход поможет поспеть вовремя, чтобы опередить короля и предотвратить…
        - Продолжайте! Что предотвратить?
        - Осуществление заговора, о котором я случайно услышал…
        Дыхание Эстебана стало тяжелым, взгляд затуманился, он протянул руку и прошептал:
        - Пить! Я умираю.
        Шевалье поднес флягу к губам Эстебана, но тот внезапно так резко оттолкнул ее, что она упала на землю.
        - Нет, я не хочу предстать пьяным перед своим Создателем!
        Черты его лица быстро менялись, веки закрыли закатившиеся глаза, нос заострился, пена на губах стала желтой.
        - Что все это значит? - осведомился бретонец, склоняясь над ним. - Ответьте! О каком заговоре вы услышали?
        - Не знаю… больше не могу вспомнить… В глазах темно, в голове словно звенит колокол… Этот коридор будет охраняться Корбюффом и его головорезами. Caramba,[Черт возьми (исп.).] прикончите их так же, как они разделались с этими двумя, и того, кто им платит, тоже не пощадите! Ах! - Он отшатнулся, словно стараясь скрыться за деревом, о которое опирался. - Он идет сюда, этот жуткий седобородый старик, хочет задушить меня, прежде чем я кончу исповедь! - Эстебан привстал, как будто спасаясь от призрака; в его расширенных глазах застыл ужас, здоровая рука вновь вцепилась в горло.
        - Он поймал меня… он меня душит! - Кожа Эстебана приобрела пепельный оттенок, из горла вырвалось хриплое бульканье.
        Жоэль подхватил умирающего, но он упал.
        - Говорите, умоляю! Я хочу знать…
        Но лакей не ответил - голова свалилась на грудь, он был мертв. Начавшееся кровотечение из раны в горле не позволило ему в предсмертные секунды вымолвить ни слова.
        Тем временем буря внезапно успокоилась, тучи рассеялись, и на небе засияло солнце. Жоэль бросил последний взгляд на кровавое поле боя. На лицах двух наемных убийц застыло злобное выражение, которое даже смерть была не в состоянии уменьшить. Конечно, Жоэль не мог догадаться, что этих людей наняла маркиза де Монтеспан, приказав им убить его и доставить ей медальон, где Пьер Лесаж спрятал написанное ее почерком послание. Лесаж надеялся, что эта уличающая маркизу бумага станет орудием защиты его дочери. Чтобы заработать обещанные деньги, бывший лейтенант из отряда Корбюффа и его сообщник, не жалея шпор, пустились в охоту за молодым шевалье, в спешке опередив его и получив в итоге мушкетные пули, предназначавшиеся тому, за кем они гнались.
        Жоэль вернулся к кузнецу за помощью, но сей достойный господин, испугавшись, что его могут заподозрить в соучастии в нападении, покинул свое жилище. Поэтому молодой человек был вынужден оставить в кузнице тело Эстебана и, привязав порожних лошадей, отправиться в магистрат Витри, где сообщил о случившемся полиции. Подписав свое заявление, королевский посланник возобновил путешествие, обеспокоенный не столько кровавой сценой, сколько странной и неоконченной исповедью умирающего Эстебана.
        Должен ли он принимать ее всерьез или рассматривать как фантазии затуманившегося ума, естественные на грани жизни и смерти? Был ли какой-нибудь смысл в его загадочных последних словах, которые умирающий не сумел объяснить?
        Что могли означать упоминания о скользящей панели, поджидающих убийцах, летнем доме, королевской резиденции? Кто были те могущественные и безжалостные враги, угрожавшие жизни молодого шевалье и уже успевшие нанести удар, жертвами которого случайно пали другие? Каковы истинные причины и цели всего происшедшего?
        Разумеется, герцог д'Аламеда не мог быть тем стариком, о котором с таким ужасом говорил испанец. Ведь ему ничего не стоило оставить Жоэля заживо гнить в Бастилии, но вместо этого он сделал его счастливейшим из влюбленных, соединив с мадемуазель дю Трамбле.
        Король также не мог являться его врагом. Ему ведь достаточно нахмурить брови, чтобы избавиться от представлявшего для него опасность или просто чем-то мешающего человека. В случае с шевалье де Локмариа он мог всего лишь не препятствовать свершению правосудия, но вместо того проявил милосердие и великодушие. Кроме того, как мог бедный деревенский юноша оскорбить христианнейшего монарха или помешать послу его католического величества короля Испании? Нет нужды упоминать, что Жоэлю даже в голову не пришла мысль об участии Авроры в заговоре против него. Да и умирающий лакей не говорил о молодой даме. И все же новобрачный был глубоко обеспокоен. В полном замешательстве он прибыл в Нанси, где был вынужден остановиться на пару дней, чтобы дать отдохнуть лошади. К счастью для его окончательно замороченной головы, юношу поджидали здесь два письма, причем одно из них было от НЕЕ!
        Аврора с нетерпением ждала возвращения супруга. Она была в свите королевы в Сен-Жермене, ее царственная госпожа с каждым днем проявляла к ней все большую доброту. Компаньонки любили Аврору за ее разумное и скромное поведение при этом распущенном дворе, окружали ее вниманием и уважением. Король, поглощенный важными переговорами, ведущимися в Нимвегене, редко появлялся в апартаментах супруги. Аврора добавляла, что не видит маркизу де Монтеспан, зато часто встречает вдову Скаррон, живущую в Пеке со своими знатными воспитанниками.



«Она - друг, которого я ценю все больше и больше. Нет нужды говорить, что вы являетесь темой всех наших бесед. Она пытается утешить и подбодрить меня, укрепить веру в небесное блаженство и надежду на будущее, в то время как мои мысли ищут вас среди ужасов войны, жестоких сражений, мертвых и раненых! О, мой любимый отважный Жоэль, берегите себя ради той, кто ни на минуту не позволяет себе забыть, что она - ваша жена. Будьте осторожны так же, как смелы. Храните вашу жизнь, как я храню вашу честь!»

        - Как она любит меня, - воскликнул шевалье, - и как заслуживает любви.
        Он восторженно поцеловал письмо.
        Второе послание было от вдовы Скаррон. Она уверяла юношу, что Аврора приобрела всеобщее восхищение благородством и прямотой характера, отвращением к злобе и порочности.



«Король, чьим доверием я имею честь располагать, пребывая вблизи от Сен-Жермена, заверяет меня, что ни одна из придворных дам не может похвастаться таким количеством знаков уважения и симпатии, которыми королева награждает Аврору. Слава Богу, она и вы принадлежите друг другу, ибо священник соединил вас узами брака. Что касается меня, то я держу свое обещание и наблюдаю за этим ангелом совершенства столь же внимательно, как и за доверенными мне королевскими отпрысками».

        Слова обоих писем пролили бальзам на душу Жоэля. Ни в одном из них не было никаких новостей о герцоге д'Аламеде. Ясно, что агония затуманила ум Эстебана, отягченный к тому же муками нечистой совести.
        Наш герой возобновил путешествие, облегчив голову и сердце от терзавших их тяжких сомнений.
        Дороги были искорежены колесами пушек: среди них Жоэль с радостью отметил следы новых бомбард, чьим изобретателем объявил себя Фрике, и которые, как говорили, должны дать сигнал к атаке под Фрейбургом. Кроме того, дороги представляли опасность, потому что кишели грабителями и дезертирами из обеих армий, взимавшими выкуп с обитателей Вогезов. Однако шевалье предпочел бы встретиться с отрядом разбойников, чем снова скакать наедине с мрачными мыслями, терзавшими его до того, как он прочитал письма.
        Погода, до сих пор ясная, начала портиться, когда он добрался до Черного леса, который действительно был черен, как сажа. Темные купы сосен покрывали печальные склоны холма. Блеснувший сквозь деревья огонь, больший, нежели светильник в маленьком доме, убедил Жоэля, что это либо солдатский лагерь, либо трактир.
        Последнее предположение оказалось правильным. Надпись «Жареный омар» и внешний облик дома свидетельствовали о том, что перед ним находится один из тех скромных постоялых дворов, которые в более поздние времена заработали для этой местности титул страны отелей.



        Глава XXIV
        ДЕВУШКА В ТРАКТИРЕ

        Когда Жоэль въехал во двор, там никого не было, но доносившиеся из дома голоса уверили его, что место обитаемо, поэтому, спешившись и привязав лошадь к кольцу в стене, он смело вошел внутрь.
        В комнате с лестницей у задней стены стоял стол, на жаровне поджаривались куски мяса и омар.
        У окна высокий мускулистый человек чистил охотничье ружье с длинным стволом, которое, впрочем, годилось для любой цели. Прежде чем сделаться трактирщиком, Каспар Браун был солдатом в годы Тридцатилетней войны и по-прежнему оставался верен своему императору и своей родине. После вторжения французов преданность эта побуждала его к открытому сопротивлению, в то время как почитаемые им священные законы гостеприимства (вкупе с отличным столом в его трактире) обусловили перемирие с врагом. Извинением тому мог бы служить солидный возраст трактирщика, но его загорелое лицо, сочетавшее неукротимую энергию с меланхолической серьезностью, свойственной живущим наедине с природой, отнюдь не выражало стариковской немощи. Поверх зеленых штанов и фуфайки, характерной одежды лесника, он носил куртку из козьей шкуры мехом вовнутрь, высокие краги из оленьей кожи были туго натянуты на башмаки с железными шипами, на поясе висел охотничий нож. Когда трактирщик поднялся приветствовать гостя, в нем ощущалось подавленное бешенство бульдога, который не может укусить лишь по причине надетого на него намордника.
        - Чем могу служить, сударь? - с поклоном осведомился Каспар Браун, на смешанном немецко-французском наречии, распространенном в пограничных районах, где так часто встречались обе армии.
        - Очень многим, мой славный житель лесов, - весело ответил шевалье. - Мне требуется комната и пища, моему жеребцу - стойло и корм. Полагаю, в желании поужинать нет ничего невозможного?
        - На границе все возможно, если вы не спешите и готовы платить, - мрачно усмехнулся трактирщик.
        - Можете располагать вашим временем, а за расходами я не постою, так как мне удалось спастись от рыцарей большой дороги.
        - Проснись, ты, ленивая парижская девка! - рявкнул Браун. - Поставь в конюшню лошадь этого господина и поскорей возвращайся готовить ужин.
        Хотя это было сказано по-немецки, гость уже знал начатки языка, а результат речи хозяина окончательно прояснил значение его слов. Незамеченная Жоэлем женщина, лежавшая у камина, тут же поднялась. Юноша сдержал восклицание, готовое сорваться с его уст, так как, покуда немец вешал ружье на стену, незнакомка предупреждающе приложила палец к губам. В своем крестьянском платье она походила на обычную служанку из трактира на берегу Рейна, но дерзкое выражение хорошенького, хотя и вульгарного личика и проворные движения миниатюрной фигуры выдавали в ней дочь Лютеции.[Лютеция - главный город галльского племени паризиев на месте будущего Парижа.]
        - Вон там стоит кувшин со свежей водой, - угрюмо указал трактирщик, - можете смыть дорожную пыль. Не мешает ли вам ваше оружие?
        Браун имел в виду рапиру и пистолеты на поясе гостя.
        - Благодарю вас, приятель, - улыбаясь, отозвался Жоэль, - но я привык к этим безделушкам, и они не причиняют мне неудобств.
        - Как хотите, сударь, - спокойно промолвил трактирщик, хотя его физиономия отразила досаду. - Тогда, если я ничем не могу вам помочь, позвольте принести вина.
        Браун отошел в дальний конец комнаты и приподнял дверцу, за которой находилась лестница, ведущая в погреб. Едва он исчез, как возвратилась девушка, но она казалось, боялась вступать в разговор с вновь прибывшим, и задержавшись у камина, чтобы раздуть огонь, бросила на него странный взгляд, словно предупреждая: «Будьте настороже! За нами следят».
        Чтобы скоротать время, шевалье стал рассматривать гравюры на стенах, нарушавшие однообразие штукатурки и изображавшие, в основном, святых или батальные сцены.

«Что может означать этот странный прием? - думал он. - Немец-хозяин и француженка-служанка, безусловно, не его жена или дочь, однако боящаяся его, как отца или мужа».
        Тем временем вернулся трактирщик и поставил на стол две бутылки рейнского вина; еще до этого женщина постелила скатерть, поместив на нее две фарфоровых вазы с лесными цветами, ломоть холодного мяса косули с ягодным соусом, пирог с зайчатиной, несколько дымящихся сосисок и полированный оловянный кубок. Подавая на стол, она сделала сыну Портоса знак, дающий понять, что он может ужинать без опасений. Затем девушка возвратилась к камину, занявшись омлетом и тушеным кроликом.
        Вдыхая аромат яств и глядя на уже красующиеся на столе холодные закуски, наш герой бросил шляпу на стол и воскликнул:
        - К столу!
        Браун метнул на женщину сердитый взгляд.
        - Ты что не видишь, что господин все еще при оружии? - рявкнул он, возвращаясь к уже, казалось, исчерпанной теме, что вывело из себя нашего героя.
        - Не имеет значения! - сердито откликнулся он. - Я становлюсь солдатом и должен привыкать есть и пить при полной экипировке.
        - Так значит вы, сударь, солдат? - осведомился хозяин, явно стараясь придать своему тону невинность и простодушие, что сразу же стало бы заметным для более тренированного слуха.
        - Да, хотя в настоящее время я скорее курьер из Парижа к маршалу Креки.
        Смягченный сытным обедом, Жоэль, считавший свою миссию почти выполненной, не почувствовал угрызений совести, разболтав о своем поручении на этой спорной земле, где скитались обе армии.
        При отказе юноши снять оружие хозяин нахмурился, в то время как лицо странной служанки, напротив, просветлело. Бретонец продемонстрировал свою крепость, выпив бутылку вина за омлетом, вторую - за олениной, и заказав третью, чтобы запить варенье.
        Наступил вечер и в комнате зажгли свет.
        - Вам понравилось вино? - спросил Браун несколько более любезно. - Оно моего изготовления!
        - Оно великолепно. Чувствую, что эта местность мне придется по душе!
        Хозяин предложил выпить еще, но на сей раз, поймав взгляд служанки, юноша заметил в нем предостережение и внял намеку, не сомневаясь, что в лице соотечественницы обрел друга во вражеском лагере.
        - Нет, вино ударяет в голову, - сказал он, зевая во весь рот, - а может, я устал после долгой скачки и хочу спать.
        Трактирщик поднялся и зажег свечу лучиной из очага.
        Воспользовавшись возможностью жестикулировать за его спиной, служанка сделала два шага, шатаясь, словно это она выпила слишком много.

«Ага! - подумал шевалье. - Она намекает, что я должен поступит также».
        Поднявшись, чтобы взять свечу, Жоэль пошатнулся, будто под ним закачался пол.
        - В чем дело? - осведомился он. - Можно подумать, что ветер раскачивает ваш дом, как корабль в море. О, это должно быть, вино, которым вы хвастались. Сатанинский напиток - если я не просплюсь как следует, у меня будет трещать голова!
        Браун искренне расхохотался.
        - Оно мягкое, как молоко, - заверил он, вкладывая подсвечник в руку Жоэля и не позволяя тем самым служанке проводить гостя в его комнату. - Сон быстро излечит вас. Утром вы проснетесь веселый, как жаворонок! Только позвольте девушке взять у вас оружие. Вы же видите, что даже я вешаю свое ружье на стену - сейчас у нас мирное время, так как французы прогнали герцога Лотарингского, - а завтра вы получите ваш арсенал начищенным до блеска.
        Служанка исподтишка покачала головой, и когда она протянула руку за оружием, Жоэль весело потрепал ее по подбородку.
        - Не выйдет, - сказал он. - Старый священник, обучавший меня, рассказывал мне занятную историю о Венере в доспехах Марса… Но, Боже мой, у меня мутится в голове! Немедленно в постель.
        Юноша устремил на хозяина тяжелый взгляд человека, выпившего слишком много.
        - Ступайте, мой достопочтенный гость. Поднимайтесь наверх - там только одна комната - у самой лестницы. Кровать под окном. Желаете что-нибудь еще?
        - Нет. Своего слугу я потерял по дороге и должен привыкать укладываться без посторонней помощи. Доброй ночи, хозяин и прелестная горничная! Да пребудет мир под вашим кровом!
        Браун, как эхо, повторил пожелание, но оно прозвучало, словно заупокойная молитва. Он устремил взгляд на женщину, казавшуюся скромной и простодушной. Оба прислушивались к нетвердым шагам юноши, который добрался до двери на лестничной площадке, открыл ее пинком и свалился на кровать, застонавшую под необычным весом. Вскоре сверху донесся громогласный храп, и загорелое лицо трактирщика озарила зловещая радость.
        - Пьян, утомлен и спит как убитый! - пробормотал он. - Курьер к маршалу! Я должен потолковать об этом с Уолтоном, прежде чем мы прикончим его.
        Браун снял со стены ружье и одел высокую фетровую шляпу, украшенную орлиным пером.
        - Мадам Тереза, - продолжал он тихим суровым голосом, - я иду встретиться с Уолтоном. Если человек наверху зашевелится, протрубите в рог, и мы придем к вам на помощь.
        У себя в комнате Жоэль все слышал и, как только хозяин удалился, тотчас встал. Теперь его шаги были твердыми, а во внешности ничто не говорило об усталости или опьянении. Не было нужды в умении предсказывать судьбу, чтобы понять, какая опасность грозит его деньгам, депешам и жизни. Поэтому он осмотрел свой пистолет и проверил, легко ли вынимается из ножен шпага.
        Через некоторое время Жоэль услышал легкие шаги на лестнице. Он открыл дверь, чтобы ему легче было, если понадобится, орудовать шпагой и стрелять. Однако, когда в проеме появилась женская фигура, юноша опустил оружие.
        В комнате было темно, поскольку Жоэль предусмотрительно загасил свечу, но его зрение привыкло к темноте, а глаза сверкали, как самоцветы.
        - Вы пришли сообщить мне что-нибудь? - осведомился он.
        - Да, и очень важное. У нас есть час, так как трактирщик отправился на свидание, а заодно, и за помощью. У этого человека вошло в привычку поить допьяна солдат и путешественников и убивать их во сне. При этом он выпытывает у них военные секреты и сообщает своим хозяевам.
        - Почему же вы сразу не сказали мне об этом? Я бы прикончил мерзавца, прежде чем он смог бы осуществить свой гнусный замысел!
        Оба вышли на лестничную площадку.
        - Потому что я сомневалась в исходе вашего столкновения - ведь Браун крепкий старый солдат. Когда он услышал, что вы везете депеши, то понял, что вы представляете большую ценность, чем случайный проезжий, и решил посоветоваться со специалистом в подобных делах. Они и раньше предлагали мне, как француженке, завлекать молодых офицеров и выведывать у них сведения, полезные нашим врагам.
        - Ну?
        - До сих пор мне не представлялось такой возможности, а теперь…
        - Любовь к родине заставила вас отказаться от подобного предложения?
        - Не знаю. Человек, с которым пошел встретиться Каспар Браун, настоящий дьявол! Вы никогда не слыхали в Париже о преступном сообщнике Ла Вуазен и Лесажа, которому удалось скрыться после временного ареста? Его кличут Англичанином или Автором, и он в самом деле автор многих преступлений.
        - Да, я кое-что слышал о деле отравителей.
        - Этот человек - законченный негодяй, который не поколеблется вместе с Каспаром прикончить вас в постели, чтобы завладеть вашими депешами. Приехав сюда из Парижа, откуда я недавно бежала, он сказал мне, что должен приобрести важную информацию с целью продать ее принцу Карлу и получить от него за это покровительство, убежище и деньги, дабы удовлетворить свое ненасытное честолюбие.
        - Значит, этот негодяй - ваш любовник?
        - Он мой мучитель - живое напоминание о прошлом, мысли о котором жгут меня, как пламя. Судьба связала нас вместе, как двух рабов на галере. Быть может, когда-то я любила его. Сегодня же я вынуждена подчиняться и служить ему, но я его ненавижу! Впрочем, дело не во мне, - продолжала она, приблизившись к Жоэлю, который возвышался над ней, стоя на лестнице. - Повторяю: трактирщик скоро вернется с Уолтоном или с кем-нибудь еще! В этих приграничных деревушках полно дезертиров - золото превращает их в убийц. В случае нужды Уолтон убедит Брауна, в котором еще осталось что-то человеческое, воспользоваться услугами рыскающих в лесах головорезов.
        - Пускай приходят! - весело и бесстрашно воскликнул юноша, похлопав по эфесу шпаги.
        - Да, я понимаю, что вы, вероятно, справитесь с двумя десятками бандитов, но при звуках драки сюда может нагрянуть разведывательный отряд германцев, а с ним вам не совладать. Кроме того, если Браун нападет более-менее честно, то Уолтон - другое дело. Он использует все свое коварство и может даже поджечь этот дом.
        - По-вашему, это меня испугает?
        - А как же она? - ласковым голосом спросила молодая женщина, сжав рукоять его шпаги.
        - Кто «она»?
        - Женщина, которую вы любите, и которая любит вас - та, кого вы оставили во Франции?
        - Аврора?!
        - Ах, так ее имя - Аврора? Я ничего о ней не знаю, но мужчина, который любит и любим, не имеет права так рисковать.
        - Аврора! - повторил шевалье, опустив голову.
        - Есть вас убьют, что станется с ней? Быть может, даже теперь она нуждается в вашей руке и шпаге! Подумайте же о ней! Подумайте и обо мне - ведь если этот негодяй узнает, что ради вашего спасения я предала его и его сообщника, моя жизнь будет в опасности. Не хочу быть убитой, прежде чем смогу покаяться перед высшим судией!
        Бретонец почувствовал себя побежденным.
        - Что же вы от меня хотите? - спросил он.
        - Я приготовила не только вашу лошадь, но и лошадь Уолтона, так что мы можем уехать вдвоем. Все, о чем я вас прошу, это спрятать меня в монастыре или еще где-нибудь, где он не сможет меня найти. Следуйте за мной без единого звука…
        - Как? Бежать от такого мерзавца? - возмутился Жоэль.
        - Потом я укажу вам способ найти его, - поторопила женщина.
        Юноша последовал за ней вниз по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Когда они подошли к двери, Тереза остановилась, прислушиваясь.
        - Лучше выйдем через черный ход, - прошептала она. - Мне кажется, на дороге неспокойно. Пойдемте.
        Выйдя через низкую и узкую дверь, сквозь которую бретонец с трудом протиснул свое могучее тело, они очутились в огороде с виноградными шпалерами. Внезапно женщина схватила своего спутника за руку и увлекла в беседку, где в жаркую погоду собутыльники обсуждали достоинства вина, коим похвалялся Браун, сидя под листьями винограда, из которого оно и было изготовлено.
        Три темные фигуры проникли во двор, перепрыгнув через изгородь. В самой высокой из них Жоэль узнал трактирщика. Его сопровождали двое в плащах и при шпагах, но лишь один из них имел военную выправку. Двое других, казалось, относились к этому человеку с почтением.
        - Что означал свет, погасший при нашем приближении? - осведомился он голосом, явно привыкшим отдавать приказания.
        - Монсеньер, - ответил Каспар, - очевидно, жена этого господина легла спать. Но я могу проверить…
        Склонившись к хранившему до сих пор молчание третьему мужчине, он шепнул:
        - Уладь дела с принцем, чтобы мы могли заняться этим французским офицером. Черт возьми, боюсь, твоя жена поднимет тревогу!
        - Не бойся, - так же тихо ответил Уолтон. - Она послушна моей воле, как трость, которую я держу в руках.
        Он носил с собой трость с роговым набалдашником, словно светский человек на городской улице, не желающий расставаться с привычкой иметь при себе оружие.
        Человек, которого они именовали монсеньером, с нетерпением ожидал конца их разговора.
        - Успокойтесь, - заговорил он. - Мы отлично можем посовещаться в одной из этих беседок. А ты, Каспар, пойди понаблюдай за дорогой. В темноте здесь шатается много бродяг, так что этой предосторожностью нельзя пренебрегать, а я знаю, что на тебя, как на старого лесного жителя, вполне можно положиться.
        Услышав это, Жоэль отшатнулся, спрятавшись за листву.
        То ли вследствие инстинкта, то ли из-за того, что он доверял Терезе куда меньше, нежели Уолтон, Браун не проявлял особого желания исполнить приказ.
        - Не окажет ли ваше высочество честь своему преданному слуге, - сказал он, - войти в дом и отведать угощение из его буфета и погреба?
        - Успокойся, мой славный Каспар, - ответил принц, похлопав его по крепкому плечу. - Я еще приду к тебе в дом и сяду за твой стол, но не раньше, чем мы выгоним проклятых иностранцев, которые нагло вторглись на имперские земли. Вот тогда, обещаю тебе, мы выпьем твоего лучшего рейнского вина во славу победы над врагом и снятия осады Фрейбурга.



        Глава XXV
        НЕВОЛЬНЫЙ ШПИОН

        - Неужели это сам герцог Карл? - прошептал Жоэль, но его спутница, оцепеневшая от ужаса, не ответила. Упав на скамью беседки, она молча ломала руки.
        Бросив взгляд на свой дом, Браун отправился выполнять обязанности часового. Двое других, заняв беседку, соседнюю с той, где прятались шевалье и Тереза, начали разговор. Принц сел на скамью, положив руки на колени. Так называемый англичанин остался стоять в почтительной позе, сняв шляпу, и когда лунный свет озарил его черты, Жоэль едва не вскрикнул от изумления: это был тот самый человек, с которым он повстречался в доме Гадалки на улице Булуа и из которого не смог вытянуть никаких сведений о Терезе Лесаж. Конечно, совпадение женских имен ни о чем не говорило - имя Тереза было достаточно распространенным, и все же Жоэлю их встреча казалась странной. Однако времени разгадывать эти загадки не было так как интересующий его диалог уже начался. Беседующие использовали тот же самый пограничный диалект, состоящий из смеси французских и немецких слов, на котором Браун разговаривал с шевалье де Локмариа, но судя по отдельным фразам Уолтона, он привык общаться с великими мира сего.
        - Да, монсеньер, - сказал Уолтон, - я прискакал прямо из Парижа с новостями для вашего высочества.
        - Хорошими или плохими?
        - С теми и с другими, монсеньер.
        - Тогда, сударь, сначала выслушаем плохие новости!
        - Вам больше не следует полагаться на герцога Заксе-Эйзенахского, который, отступая под натиском французов, командуемых Монкларом, глупо позволил окружить себя на рейнском острове неподалеку от Страсбурга.
        - Да, - побледнев промолвил принц, - вы правы - это плохая новость, хуже того - катастрофическая! - Он вытер пот со лба тыльной стороной ладони и властно потребовал: - Дальше, сударь, говорите скорей!
        - Монсеньер, вы не должны рассчитывать на шестьдесят тысяч человек, с которыми обещали снять осаду с Фрейбурга и вновь занять Лотарингию…
        - Почему?
        - Его императорское величество, от кого вы ожидали этой поддержки, бросает все свои войска на подавление восстания в Венгрии.
        - Черт!
        - Более того, его министры считают позицию Франции настолько сильной, что решили принять без обсуждений все ее условия, выдвинутые на мирных переговорах в Нимвегене.
        Слушатель Уолтона стал белее носового платка, которым он вытирал лицо.
        - Таким образом, - продолжал шпион, - армия, собранная под Базелем, с которой вы намеревались снять осаду с Фрейбурга, сегодня утром выступила в Вену, получив приказ маршировать как можно быстрее, чтобы поскорее покончить с мятежниками.
        - Все мои надежды и ожидания превращаются в ничто! - воскликнул принц, охваченный гневом. - Черт бы побрал этого герцога Заксе-Эйзенахского, а заодно и моего шурина, императора Леопольда![Леопольд I (1640-1705) - С 1657 г. император Священной Римской (Германской) империи из династии Габсбургов.] Двое Варов[Вар Публий Квинтилий (ок. 53 до н. э. - 9 н. э.) - древнеримский политический деятель и полководец. Управление Сирией и Германией ознаменовал взятничеством и вымогательством. Потерпев позорное поражение от германцев, покончил с собой.] - один трус, другой - клятвопреступник! Кто возместит мне их легионы? - Он вскочил, дрожа от злобы и тяжело дыша, расстегнул воротник, словно намереваясь пронзить кинжалом обнаженную грудь. - На этой земле мне больше не во что верить - поруганы и клятвы, и семейные связи, и воинская честь!
        Принц, казалось, вот-вот задохнется, но пересилив себя, он опустился на стул, устало махнув рукой.
        - В вашем бочонке еще осталась желчь, чтобы излить ее на меня?
        - Монсеньер, я покончил с плохими новостями.
        - Правда, - вы ведь сказали, что у вас есть и хорошие. Ну, говорите. Надеюсь, дальнейшие сообщения будут поприятнее.
        - Судите сами, монсеньер. Во-первых, ваше высочество осведомлены о том, что у французов под Фрейбургом не достает артиллерии.
        - Но она будет туда доставлена. Я слышал об установке новой батареи.
        - С орудиями новой системы недавнего изобретения?
        - Вот именно, и притом страшной разрушительной силы.
        - Весьма вероятно, но пройдет немало времени, прежде чем батарею можно будет использовать.
        - Вы так полагаете?
        - Разумеется, монсеньер, ибо орудия бесполезны без соответствующих снарядов и пороха. А фургоны с ними застряли в Вогезских горах. Понадобится несколько дней, чтобы выкопать и вытащить их. Они должны были прибыть к месту завтра вечером, но вовсе там не появятся, если, конечно, этим заняться.
        - Что вы имеете в виду?
        - Фургоны эскортируют драгуны - самое большее, тридцать человек. Для безопасной местности этого вполне достаточно - ведь ваших солдат здесь больше нет. Но я переговорил с одним вольнонаемным капитаном, и он со своими пятьюдесятью головорезами поджидает фургоны в Кольмаре, чтобы захватить их.
        - Вы это сделали?
        - Они ждут приказаний, монсеньер. И более того. Услышав, что в Нимвегене будет подписан мир, множество бравых парней, обожающих войну, так как она дает им средства к существованию, дезертировали. И теперь в Оппенау собралось около восьмидесяти тысяч человек.
        - Восемьдесят тысяч солдат в Оппенау - всего за несколько лье отсюда?
        - Я знаком с большинством их вожаков еще по фландрской кампании. Так почему бы мне не привести их под знамена вашего высочества? Таким образом, монсеньер, у вас будет целый легион, который вы можете повести к победе и богатой добыче - или к смерти.
        Принц нахмурился.
        - Вы предлагаете мне партизанскую войну?
        - Любой способ войны пригоден, если он ведет к победе.
        - Я командующий армией, а не атаман шайки разбойников!
        - Какой толк от командующего, если у него нет армии! - ответил Уолтон с дерзкой смелостью, несколько улучшившей мнение о нем Жоэля.
        - Вы наглец, сударь!
        - Подумаешь! Я считаю ваше высочество слишком разумным, чтобы обижаться на слова. Как по-вашему, кем были соратники Ромула?[Ромул - по древнеримскому преданию основатель и первый царь Рима.] Бандой негодяев, собравшихся в горах для организованного грабежа, именуемого победой. А отряды наемников, собранные Дюгекленом для сражений с королем Наваррским?[Дюгеклен Бертран (1320-1380) - французский полководец времен Столетней войны. Командовал партизанами, сражавшимися с королем Наварры Карлом Злым, выступавшим союзником англичан.] А рыцари, помогавшие Вильгельму Завоевателю захватить Англию?[Вильгельм I Завоеватель(1027-1087) - с 1035 г. герцог Нормандии, с 1066 г. король Англии, завоеванной им с помощью войска нормандских и французских рыцарей.] Авантюристы! Позвольте же этим отчаянным людям восстановить ваши права. Вы можете составить из них полки и сделать их главарей историческими лицами подобно тем, кто жег города под командой маршала Тюренна,[Тюренн Анри де ла Тур д'Овернь, виконт де (1611-1675) - выдающийся французский полководец.] грабили Лотарингию под руководством Креки, опустошали Германию
вместе с Густавом Адольфом[Густав II Адольф (1594-1632) - шведский король (с 1611 г.) и полководец. Погиб в битве при Лютцене 16 ноября 1632 г.] и едва не уничтожили вашу империю, сражаясь под знаменами Валленштейна![Валленштейн Альбрехт (1583-1634) - германский полководец периода Тридцатилетней войны.] Кроме того, ваше высочество не должны терять времени. Час близится! Взятие Фрейбурга французами будет означать ваше бессилие помочь тем, кого вы привели к гибели, - вся Европа увидит это; завтра она начнет вас презирать, а потом и вовсе отвергнет. Вы желаете играть роль вашего дяди Карла IV - превратиться в разоренного голодного изгнанника?[Герцог Лотарингский Карл IV, разгромленный французами, отрекся or престола и бежал в Германию.] Ну что ж, у вас уже есть в этом отношении некоторый опыт! Хотите, чтобы Людовик XIV бросал вам кусочки территории, словно кости собаке? Хотите править тремя епархиями с Тулем[Туль - город в Лотарингии, центр епископства.] в качестве столицы? Если вы такой принц и генерал, то разрешите откланяться! Подумать только - ради вас я выпытывал секреты парижских интриганов,
притворялся торговцем ядами, рискуя быть заживо соженным из-за нескольких жалких кошельков с золотом! Ну, ничего - я найду себе более смелого, честолюбивого и предприимчивого господина, чем ваше высочество!

«Автор», наконец, обрел аудиторию, ибо Жоэль жадно слушал, стараясь не упустить ни слова. Что касается Терезы, то она слыхала подобные монологи и раньше, так что красноречие Уолтона на нее не действовало. Сидя на скамье, она молча плакала, закрыв лицо руками.
        Принц Лотарингский задумался. Будучи начитанным человеком, он пробормотал по-латыни:
        - Qui jacet in terra поп habet unde cadat.
        Это означало, что поверженному наземь уже некуда падать. Рискнув всем, он мог выиграть все. Покуда принц размышлял, искуситель украдкой разглядывал его, счищая пыль с великолепных сапог, которыми, как и костюмом для верховой езды, он был обязан щедрости госпожи де Монтеспан.
        - Предположим, - заговорил наконец герцог Карл, подняв голову, - я соглашусь воспользоваться людьми, которых вы мне предлагаете. Вы думаете, у них есть шанс справиться с отлично вышколенной армией?
        - Да, если фрейбургский гарнизон, также состоящий из отличных солдат, сделает общую вылазку в тот самый момент, когда мои ребята атакуют французов с тыла.
        - Ну что ж, это возможно.
        - Это еще не все. Я бы хотел, чтобы атака произошла в тот день, когда французы начнут штурмовать крепость. Мне сообщили, что в ожидании штурма под стену заложена мина. Я должен завлечь врагов в это место, и поджечь фитиль после притворного отступления защитников крепости. Когда самые отчаянные смельчаки-французы взлетят на воздух, у меня под рукой будут наемники вместе с гарнизоном, который, выйдя через другие ворота, обрушится на деморализованного врага.
        - Значит, вам придется побывать внутри форта?
        - Да, чтобы дать вашей светлости сигнал к атаке.
        - И вы сможете туда попасть?
        - Я буду внутри за день или два до штурма.
        - Но вам придется пробираться через французский лагерь!
        - Я француз, хотя и родился в Лондоне, так что для меня не составит труда найти какой-нибудь предлог. Можете положиться на мою изобретательность. Когда я принимаю решение, дьявол, с которым мы в родстве, не колеблясь приходит мне на помощь.
        - Если эти усилия увенчаются успехом, сударь, я буду вашим вечным должником.
        - Работая для вашего высочества, я тружусь для себя, - ответил Уолтон. - В Париже я сколотил состояние, но оно развеялось, как от бури. Я бежал со своей возлюбленной к вам, монсеньер, потому что мы с вами птицы одного полета - разумеется каждый в своем мире.
        Герцог Лотарингский нахмурился - это сравнение ему не слишком понравилось.
        - Но, - продолжал Уолтон, поняв, что хватил через край, - вернемся к нашему предприятию. Желает ли ваше высочество принять меры в связи с планом, который я ему предложил? Могу ли я узнать, в какой день вы намерены дать бой французскому маршалу?
        Герцог подумал, прежде чем ответить.
        - Сегодня понедельник. Завтра я отправляюсь в Оппенау, чтобы стать во главе ваших партизан; в пятницу к ночи мы произведем атаку. Быть может, этот день вознаградит нас за поражение при Консарбрюке! Но план увенчается успехом только при условии своевременного взрыва мины и поддержки гарнизона и населения города.
        - Отлично! Участники штурма угодят в ловушку и будут уничтожены, ибо завтра я уже проберусь во Фрейбург. В ночь атаки дайте мне сигнал, что вы готовы.
        - Ракета, пущенная с этого дома, возвестит, что мы собираемся атаковать.
        - Великолепно! Можете не сомневаться, что все мужчины, способные носить оружие, примут участие в вылазке и сокрушат французов. Положитесь на меня, монсеньер, ведь наши цели схожи.
        К облегчению Жоэля герцог встал, давая понять, что беседа окончена. Однако Уолтон не сдвинулся с места.
        - Одну минуту, монсеньер, между нами еще не все решено. Ваше высочество упустили один важный пункт.
        - Ага! - сказал герцог Лотарингский. - Я забыл, что за каждую услугу следует платить и что мы еще не обговорили цену.
        - Ваше высочество неправы, - возразил Уолтон, качая головой. - Когда мы достигнем успеха, монсеньер сам сможет оценить его соответственно полученной выгоде.

«Черт бы его побрал! - подумал принц. - Он не просит ничего, значит, его требования окажутся в итоге весьма высокими».
        - Еще один момент, монсеньер. Решено, что я должен пробраться в город. Не следует ли мне предъявить коменданту какое-нибудь удостоверение, которое предписывает ему выполнять распоряжения, переданные мной от имени вашего высочества, и показать мне мину, которую я хочу взорвать собственноручно? - осведомился Уолтон с дьявольской усмешкой, заставившей принца вздрогнуть. - Иначе достойный офицер заподозрит во мне шпиона и быстро разделается со мной, согласно законам войны, что не пойдет на пользу вашему высочеству.
        Герцог задумался.
        - Хорошо, - сказал он, вынимая записную книжку, на каждом листке которой стоял штамп с его монограммой, известной всем офицерам. - Браун поручился мне за вас, и, значит, я могу поручиться за вас другим - до известной степени. Поэтому я снабжу вас тем, что вы у меня попросили. - Он написал на листке карандашом несколько слов и прочитал их вслух:



«Полковнику Шульцу, коменданту Фрейбурга.
        Полковник, мы желаем, чтобы вы приняли подателя этой записки с почестями, приличествующими нашему посланцу, и обеспечили его всем, что ему может понадобиться для нашей службы и защиты города».

        - Отлично! - заметил Уолтон.
        - Погодите! - остановил его принц и продолжал:



«Если однако означенный посланник предложит сдать город, вознамерится совершить какие-либо действия, препятствующие его обороне, или же окажется замеченным в сношениях с врагом, без колебаний подвергните его наказанию, которое налагает закон на шпионов и предателей. Пристально наблюдайте за ним и при малейшем подозрении повесьте. Таковы наши распоряжения».

        - Вы поняли? - спросил герцог, пристально глядя на негодяя.
        - Да, монсеньер, - отозвался Уолтон, который и в самом деле все понял, куда быстрее Жоэля, плохо разбиравшего немецкий.
        Герцог поставил свою подпись, и вырвал лист.
        - Полковник знает мой почерк, - сказал он, - следовательно, авторство письма не вызовет сомнений. Предупреждаю, он выполнит приказ, даже если ему придется сделать это собственноручно.
        Уолтон щелкнул пальцами, держась столь естественно, что герцог ничего не заподозрил. Он протянул ему бумагу.
        - Идите и позаботьтесь о том, чтобы это письмо не нашли при вас, если вы попадетесь в руки солдат маршала Креки.
        - Мне придется переговорить с ним самим, монсеньер, так как я рассчитываю, что он поможет мне проникнуть во Фрейбург.
        - Вот как?
        - Я представлюсь ему, как курьер военного министра Лувуа. Ведь я оставил Париж с намерением добыть депеши у настоящего посланника, но я опередил его и теперь знаю, как мне до них добраться.
        Жоэль содрогнулся в своем укрытии при мысли, что в этот час он мог бы крепко спать, не подозревая о нависшей над ним опасности.
        - Я перешлю вашему высочеству копии этих документов, а письмо спрячу в таком месте, где его не отыщет даже самый смышленый.
        Уолтон указал на набалдашник своей трости, выглядевший вполне невинно. Однако один из орнаментов - примерно на середине палки - отодвигался, открывая углубление, в которое мошенник поместил свернутую в трубку записку.
        - Вот мой секрет, монсеньер, - весело сказал он, рассекая тростью воздух. - Ни один француз не сможет найти письмо вашего высочества.
        Шевалье не упустил ни одной детали этого маневра. Герцог Карл V и его союзник направились к воротам, где обменялись несколькими словами с Брауном, стоящим, словно статуя, и внимательно глядящим на дорогу.
        На лице принца, последовавшего в укрытие за своими приверженцами, отразились усталость и отвращение.
        - Какой стыд, - пробормотал он, - что принц моего ранга, связанный родственными узами со знатнейшими домами Европы, должен опускаться до такой степени, чтобы бороться с судьбой, взяв себе в союзники одного из парижских отравителей!

«Какая жалость, - подумал Жоэль в своем укрытии, - что я не могу захватить в плен принца Лотарингского, непримиримого врага маршала Креки и Франции! Я вынужден позволить ему уйти, когда достаточно протянуть руку, чтобы схватить его! Маршал поздравил бы меня перед всей армией, король, отозвав меня назад, осыпал бы почестями, титулами и богатствами. Но теперь поздно говорить - хорошо еще, если мне удастся поймать этого ренегата».
        Мнимый англичанин и Браун разговаривали около дыры в изгороди. Молчание в доме казалось им несколько подозрительным.
        - Ба! - воскликнул Уолтон, зашагав к дому впереди немца. - Я могу ручаться за женщину. Мы пошлем ее взглянуть, спит ли наш парень, и если это так, то покончим с ним. Ты слышал? Бумаги, которые он везет, послужат мне пропуском к маршалу Креки. Он так обрадуется, получив их, что выслушает вполуха мою историю о том, как я встретил на дороге королевского курьера, смертельно раненного бандитами, и как он доверил бумаги мне. Маршал радушно примет француза, который выполнил свой долг и не попытался продать депеши принцу Лотарингскому.
        Он вынул шпагу из ножен и вместе с трактирщиком, вооруженным ножом, вошел в дом.
        - Теперь наш черед, - прошептала женщина.
        Они побежали к конюшне. Большая дверь была приоткрыта, и им удалось вывести лошадей в мгновение ока. Жоэль быстро вскочил в седло и помог сесть женщине. Седло ее лошади, разумеется, не соответствовало дамской моде, но времени не было, и Терезе пришлось к нему приспосабливаться. Их спешку усилило то, что из трактира послышались сердитые голоса, крики и проклятья. Было очевидно, что их отсутствие обнаружено.
        Две лошади бок о бок перескочили ограду, и Жоэль, обернувшись, спросил:
        - Куда мы направимся?
        - Разумеется, во французский лагерь под Фрейбургом.
        - Нет, они поедут в ту же сторону. К тому же разве вы не слышали, что дорога туда кишит всяким сбродом? Потеря времени ничего не значит по сравнению с потерей депеш. Давайте поедем по какой-нибудь другой дороге, а они пусть охотятся за нами наудачу.
        - Хорошо. Они попробуют преградить нам путь у единственного моста, но мы сможем переправиться через реку в другом месте, на лодке паромщика. Мы доберемся туда, если будем ехать вдоль реки, как только ее увидим.
        - Тогда поспешим в лес, хотя мне жаль, что я не дал предателям испробовать стали моей рапиры и не обменялся выстрелами со злодеем-трактирщиком: он - из своего длинноствольного ружья, а я из пистолетов, которые, к счастью, оставил при себе.



        Глава XXVI
        ПРЕВРАТНОСТИ ВОЙНЫ

        Они скакали через лес, когда начало рассветать, но в чаще все еще царил мрак. Лошадей утомляла мягкая почва, в которой вязли копыта, сухие листья и виноградные лозы, цеплявшиеся к щеткам.
        - Увы! - заговорила женщина, - люди не могут выбирать себе родителей, а одно имя моей матери - да простит ее Господь! - возбуждает всеобщий страх и ужас. Она была акушеркой, когда связалась с моим отцом, который под предлогом обучения ее черной магии (мать занималась только белой магией и предсказывала судьбу дамам) преподал ей искусство приготовления ядов - в том числе смертоносного порошка, незаметно распространяющегося в воздухе, так что его создатель должен носить стеклянную маску, и эликсира, который добывается из камня в жабьей голове. Мои родители содержали лавку, где все пороки и страсти могли найти удовлетворение. У них было множество клиентов: жены, которым мешали мужья, мужья, желающие избавиться от жен, знатные дамы, у которых появлялись соперницы, наследники, стремившиеся поскорее разбогатеть, честолюбивые чиновники, желающие продвинуться по службе, люди, намеревающиеся расправиться со своими врагами.
        - Стойте! - прервал Жоэль, услыхав вдалеке лошадиный топот.
        В утренней тишине удары копыт по глинистой почве доносились отчетливо, словно стук молотка.
        - Нас преследуют, - продолжал он. - Негодяи находятся в том месте, где мы свернули с основной дороги… сейчас они поехали дальше.
        Звуки начали ослабевать и вскоре исчезли вдали.
        - В этой лавке я впервые и увидела Уолтона, - продолжала Тереза. - Он явился под кличкой «Англичанин», потому что родился в Лондоне, но его отец и мать цыгане. Уолтон труслив, вероломен, жесток и жаден, но вместе с тем умен и энергичен, обладает хорошими манерами и ловко подвешенным языком. Это он связал банду с маркизой де Монтеспан через ее горничных, когда та пыталась устранить короля.
        - Устранить короля? - повторил Жоэль, содрогнувшись в седле.
        - Это случилось в то время, - ответила женщина, - когда Людовик предпочел ей прелестную Фонтанж.
        - Такое преступление кажется невероятным, - запротестовал шевалье, - да еще совершенное королевской фавориткой!
        - Охваченная злобой, гневом и стыдом при виде того, что ее царственный любовник увлечен другой, она бы без колебаний принесла его в жертву. Кроме того, мои слова подтверждает письмо маркизы к моему отцу, в котором она просит у него яд.
        Жоэль не расслышал последней фразы, так как его отвлек шум доносившийся с той стороны, откуда дул сырой холодный ветер.
        - Это река, - сказал он.
        Десять минут спустя они выехали на берег Рейна. Побледневшая перед зарей луна делала ивы похожими на призраки. Когда они медленно приблизились к воде, женщина заговорила вновь:
        - Как я могла попасть в ловушку к подобному негодяю? Мое увлечение им можно объяснить лишь тем кругом, в котором я воспитывалась. Сводни и колдуньи, мнимые священники и аптекари-убийцы, не исповедующие иной веры, кроме культа зла, не боящиеся ничего, кроме полиции, и не имеющие понятия о совести. Как бы то ни было, Уолтон приобрел власть надо мной с полного одобрения моей матери, ибо оставаясь честной, я служила ей живым укором. Лишь мой отец, который любил меня, как тигр любит молодого хозяина, пытался вырвать меня из когтей этого дьявола. «В один прекрасный день злодей отравит тебя», - предупреждал он меня. Уолтон бил, обманывал и обворовывал меня и все же я любила его…
        - Это не тот дом, который вы имели в виду? - прервал ее Жоэль.
        Слушая рассказ, юноша не забывал осматриваться вокруг и сейчас указывал рукой на стоящую на холме бревенчатую хижину с грубой изгородью. На покрытой рябью воде, среди тростников, покачивалась лодка, привязанная веревкой к столбику. Спрыгнув с лошади, шевалье постучал в дверь.
        - Что вам надо? - послышался мужской голос.
        - Приятель, нам нужна ваша помощь, - откликнулся бретонец.
        - Мы хорошо заплатим вам за услуги, - добавила женщина, также спешившись.
        Они услышали щелканье кремня и стали - рыбак зажигал свет. Дверь медленно отворилась и на пороге появился паромщик - толстый, загорелый старик, который держал в одной руке фонарь, дабы как следует разглядеть визитеров, а в другой - уключину, предназначенную, вероятно, для защиты.
        - Добрый человек, - заговорил Жоэль, - мы хотим переправиться на другой берег.
        - Это нелегко в утреннем тумане - течение здесь быстрое, а моя плоскодонка дает течь.
        - Служба короля, - предупредил Жоэль, - а если мы утонем, деньги назад с вас не потребуют. Так что подчиняйтесь мне по-хорошему, или я прибегну к силе. Серебро или сталь - выбирайте сами. - И он похлопал по эфесу шпаги.
        - Если так, - испуганно ответил старик, - то постараюсь при помощи пробки, гвоздей и куска просмоленной парусины починить посудину.
        - Сколько времени займет эта работа?
        - Думаю, не больше двадцати минут.
        - Отлично, - сурово произнес молодой человек. - Если самое большее через полчаса мы не будем на середине реки, вы окажетесь на дне с камнем на шее.
        Покуда паромщик чинил лодку, Жоэль и Тереза вошли в хижину.
        - Как вы попали из Парижа в эту часть Эльзаса и Лотарингии? - спросил Жоэль у своей спутницы.
        - Увы! - отозвалась дочь Ла Вуазен. - Очевидно, такова моя судьба. Божье милосердие истощилось, а земное правосудие обрушилось на нас. Однажды утром господин Ларейни арестовал нас всех, и Огненная палата занялась нашим делом. Мою несчастную мать приговорили к смерти и казнили вместе с более чем тридцатью ее сообщниками. Отец был приговорен к тюремному заключению, я прощена, благодаря молодости, а мой любовник - став осведомителем. Нас выслали, но, побывав в Англии, мы тайком вернулись в Париж, где я занялась ремеслом матери на улице Булуа под прозвищем Гадалки. Вскоре я вошла в моду, поскольку унаследовала ловкость матери, а Уолтон знал все секреты двора и столичных дам. Но я не переставала бояться полиции, и, преисполнившись отвращения к своему занятию, решила бежать. Я отправилась сюда, надеясь, что война послужит преградой правосудию и что мой любовник никогда меня не разыщет. Но в этом я ошиблась, так как Уолтон настиг меня в Брейзахе, и я снова оказалась прикованной к нему. Готовый пойти в услужение к врагам Франции, он решил продать какой-либо секрет герцогу Карлу, а если продавать окажется
нечего, то предлагал отправиться в Вену, где, как ожидал Уолтон, я одурачу какую-нибудь придворную даму и выведаю у нее государственную тайну, а ее-то уже мы наверняка продадим за хорошую цену. Если эти планы не осуществятся, то мы могли бы вернуться в Париж и заняться прежним ремеслом. Но на сей раз пелена упала с моих глаз. Я поняла, что этот человек - враг моего народа, и стыд уничтожил всю безумную страсть, которую я к нему питала. Но я - всего лишь слабая, беспомощная женщина и поэтому, когда повстречала вас…
        - К несчастью, я не могу взять вас с собой в лагерь, - прервал шевалье.
        - Это не имеет значения - ведь я уже говорила насчет монастыря. У меня есть драгоценности, я могу предложить их за то, чтобы меня впустили в какую-нибудь святую обитель. Я жажду забвения и покоя в тени креста, перед которым на коленях буду молиться о прощении моих дурных поступков, молиться за мать, искупившую преступления на костре, и за отца, окончившего жизнь в темнице…
        - Вы упомянули несколько имен, но я все еще не знаю, как звали ваших родителей.
        - Мне нелегко произнести имена, услышав которые, парижане осеняют себя крестом, словно перед адским видением. Но если вы настаиваете…
        - Не думайте, что к этому меня принуждает любопытство. Моя настойчивость имеет иную причину и цель. Мне поручена миссия, и вы можете оказаться той, к которой она относится.
        - Какая миссия? Говорите!
        Но если бы Жоэль и заговорил, Тереза бы не услышала его, так как на берегу раздался более громкий голос:
        - Они здесь! Я узнаю свою лошадь, привязанную к дереву. Десять пистолей тому, кто успеет помешать им сесть в седла!
        - Лодка! - воскликнул Жоэль, устремляясь из хижины.
        - Она починена. Садитесь, мы можем отчаливать.
        Подняв женщину на руки, Жоэль усадил ее в лодку. Но при виде врагов, спускающихся на берег, чтобы захватить лошадей, и угрожающих добраться до всех троих, старик потерял голову и никак не мог дрожащими руками отвязать веревку от столба.
        - Пресвятая Дева! - в отчаянии воскликнул он.
        - Оставьте - берите шест и отталкивайте лодку, - сказал Жоэль и, схватившись за столб, глубоко врытый в землю, вырвал его так же легко, как садовник выдергивает редиску на огороде.
        - Берегитесь, шевалье! - вскрикнула женщина.
        Три бандита, которых отравитель успел подобрать на дороге, поскакали к реке. Двое из них размахивали шпагами, а у третьего в руке был пистолет. У края воды они подняли лошадей на дыбы, окружив молодого офицера. Он все еще держал в руке столб, могущий служить подпоркой небольшому мосту. Жоэль начал размахивать им, словно палицей, нанося сокрушительные удары; вокруг послышались вопли, ругань и бешеное лошадиное ржание. Все три негодяя оказались выбитыми из седла, шпаги двоих отлетели на пятнадцать шагов, а третий, успевший разрядить зажатый в кулаке пистолет, лежал без чувств. У одного из его товарищей была сломана рука, а у другого - челюсть. Щека победителя почернела от пороха, а его великолепные локоны были обожжены, но оставшись невредимым, он вскочил в лодку и при помощи столба оттолкнул ее от берега.
        Когда остальные бандиты очутились на берегу, лодка уже находилась вне пределов их досягаемости. У Уолтона и Брауна от ярости пена выступила на губах. Первый двинул своего коня в воду, словно намереваясь пуститься вплавь за беглецами и замахнувшись тростью в сторону сына Портоса, завопил:
        - Ах ты, собака!
        При этом оскорблении Жоэль вышел из себя и, выхватив из-за пояса пистолет, выстрелил в кричавшего. Но лошадь последнего в этот момент утонула копытами в грязи, голова Уолтона соответственно опустилась, и в результате пулю в грудь получил Браун, который откинулся назад и медленно соскользнул с седла.
        - Осторожней! - сказал Уолтону один из разбойников. - Река здесь опасна, и если ваша лошадь провалится поглубже…
        Но негодяй не слушал его; вне себя от злобы, с налитыми кровью глазами и трясущимися губами он прошипел:
        - Нет, им не удастся спастись!
        Второй выстрел срезал прядь его волос, словно ножницами, и оставил на виске красную полосу. Боль окончательно взбесила Уолтона.
        - Чего вы ждете, ребята? У вас же есть мушкеты - палите в них!
        Так как течение здесь изобиловало водоворотами, лодка медленно удалялась от берега, несмотря на то, что Жоэль, отложив разряженный пистолет, взялся за шест, чтобы помочь отталкиваться старику.
        Грабители поспешно сняли ружья с седельных лук.
        - Ложитесь! - приказал Жоэль женщине, закрывая собой лодочника.
        Грянули шесть или семь выстрелов, пули засвистели вокруг лодки. Старик оглянулся назад, качнув лодку и на момент оставшись неприкрытым Жоэлем. Пуля, слегка задев бретонца, угодила паромщику в голову. Несчастный потерял равновесие и свалился на борт лодки, все еще судорожно сжимая шест. Увидев это, разбойники на берегу разразились дикими криками радости, а те, кто еще не стрелял, взяли мушкеты наизготовку, повинуясь приказу Уолтона. Сам авантюрист поплыл на лошади в кильватере лодки, в то время как Жоэль что было силы греб обеими веслами.
        - Ложитесь! - крикнул он Терезе, которая приподняла голову, но его предупреждение запоздало.
        - Целься ниже! - закричал Уолтон, надеясь, что выстрелы хотя бы повредят лодку, если не ранят гребца. Над водной поверхностью вновь засвистели пули.
        Женщина, считая, что после общего залпа можно ничего не опасаться, слегка приподнялась, дабы убедиться, что ее защитник не пострадал. Но послышалось несколько одиночных выстрелов, и одна из пуль настигла Терезу, которая упала на дно лодки, шепча:
        - Боже, смилуйся над дочерью Пьера Лесажа и Ла Вуазен!
        Ее страдания усилились, когда она увидела, что рослая фигура шевалье зашаталась, словно дерево под ударом топора. Уронив весла в планшир, он без движения распростерся на шлюпочной банке.
        - Ага! - злобно захохотал Уолтон, которого течение несло к лодке, кружа в водовороте. - Прекратите стрелять - вы попадете в меня! Теперь я сам могу с ним разделаться!
        Но течение вновь сыграло шутку, внезапно отбросив лодку к противоположному берегу и сделав ее недосягаемой для выстрелов, а также вынеся Уолтона и его лошадь на линию огня.
        С окончательным наступлением рассвета туман рассеялся, и все предметы стали отчетливо видны.
        Мнимый англичанин ударил лошадь тростью, заставляя ее плыть быстрее. Затем, переложив трость в левую руку, он уцепился правой за планшир лодки, устремив торжествующий взгляд на покрытую пятнами крови бледную и неподвижную женщину и на массивную фигуру бретонца, расстраивавшего все его планы.
        - Они у меня в руках! - торжествующе крикнул он.
        В тот же момент его измученная лошадь, вконец обессилев, пошла ко дну… Обеими руками Уолтон схватился за борт лодки, уронив в нее трость. Но к его ужасу Жоэль приподнялся на колене и вцепился ему в горло такой железной хваткой, что даже будь Уолтон втрое сильнее, ему все равно не удалось бы высвободиться.
        - Читай молитву! - сказал бретонец. - Французский пес кусает насмерть!
        Встав на ноги, он поднял вверх задушенного авантюриста, чтобы показать его сообщникам на противоположном берегу, и швырнул в бурлящий поток. Град пуль вспугнул уток и селезней, но Жоэлю он не мог повредить. В следующий момент лодка остановилась, прибитая к берегу. Жоэль поднял безжизненное тело женщины и сошел на землю.
        Когда он вскарабкался на гряду, внезапно появился отряд всадников с мушкетами наготове.
        - Кто идет? - послышался окрик.
        Это были французские часовые.
        - Франция! - ответил наш герой.
        - Опустите руки и подойдите.
        Жоэль повиновался. Солнце уже поднялось над лесом, и когда вся сцена внезапно осветилась, раздались восклицания:
        - Вот так встреча! Бретонец из-под дуба Святого Фиакра - противник нашего капрала де Брежи!
        - Какая удача! - воскликнул Жоэль, не менее удивленный. - Мушкетеры из Сен-Жерменского леса - господа де Гас, Эскриво, Эрикур и Шампаньяк!
        Мушкетеры засыпали его вопросами.
        - Откуда вы явились - в такой одежде и с окровавленным трупом в руках?
        - Господа, я все объясню, - ответил молодой шевалье, - но давайте сначала позаботимся об этой несчастной женщине. Во имя неба, обеспечьте ее тем, в чем она нуждается, - убежищем, постелью и врачебной помощью!
        - По-моему, - заметил офицер, командующий патрулем, - страдалице нужен скорее священник, чем врач, но так или иначе, мы сделаем все, что в наших силах. Эти господа помогут вам доставить ее в первый же дом по дороге к лагерю, покуда я займусь странной компанией на другом берегу.
        Из весел были изготовлены носилки, и женщину, закутанную в плащ одного из всадников, отнесли на них в фермерский дом. Тем временем разбойники разбежались, завидев вооруженный отряд и не испытывая ни малейшего желания искать под пулями тело Уолтона, которое, по-видимому, никогда больше не всплывет.
        Жена фермера раздела Терезу и уложила в постель. С помощью корпии и бинтов сделали временную перевязку, но рана оставляла мало надежды: пуля прошла навылет. Когда несчастной дали понюхать уксус и протерли им виски, она подала слабые признаки жизни. На ее щеках появился легкий румянец, губы шевельнулись, и глаза открылись, окинув окружающих смутным, непонимающим взглядом.
        Не отходивший от женщины Жоэль склонился над ней.
        - Вы узнаете меня? - спросил он.
        Взгляд прояснился, как бы отвечая утвердительно.
        - Можете ли вы слышать и понимать меня? - продолжал Жоэль.
        Когда глаза дали такой же ответ, Жоэль обернулся к окружающим.
        - Оставьте меня на некоторое время, чтобы я мог поговорить с ней.
        Все вышли, оставив их вдвоем. Жоэль взял в свою руку холодную руку умирающей.
        - Так вы - дочь Пьера Лесажа и Ла Вуазен?
        - Да, - еле слышно прошептала пристыженная Тереза. - Я внушаю вам ужас, не так ли? - с трудом добавила она.
        - Я искал вас, моя бедная Тереза, чтобы вручить вам этот предмет. - Сняв с груди медальон, Жоэль протянул его ей. Глаза женщины расширились от удивления, когда она увидела подарок от заключенного номер 141.
        - Да, я знаю этот медальон - он принадлежал моему отцу. Как он очутился у вас?
        - Мне передал его законный владелец - Пьер Лесаж.
        - Вы видели его? - слабо вскрикнула женщина.
        - Видел и говорил с ним в Бастилии.
        - А я думала, что он в Венсенском замке. Боже милостивый, неужели он заключен в Бастилию?
        - Пьер Лесаж покинул ее более шести недель назад - он умер.
        Жоэль рассказал о своей встрече с заключенным и о том, как Лесаж сомневался в искренности намерений Уолтона, снабдившего его орудиями бегства.
        - Негодяй - как я была права, что сбежала от него! Жаль, что его не настигло возмездие за все грехи.
        - Не совсем - он… утонул в реке, - сказал Жоэль.
        - Все уходят в мир иной, какая бы странная судьба ни была у них на земле, - пробормотала женщина. - Как небесный судия принял моих родителей? Как он примет их дочь?
        Тереза оттолкнула от себя медальон.
        - Возьмите его, - сказала она. - Это талисман, который принесет своему владельцу, знающему, как его использовать, все, чего может желать людское честолюбие: богатство, влияние, почести и власть! В нем письмо, подтверждающее то, о чем я сообщила вам в хижине лодочника, и чему вы отказались верить. В этом письме госпожа де Монтеспан, взбешенная тем, что король предпочел ей мадемуазель де Фонтанж, просит у Пьера Лесажа и Ла Вуазен яд, который избавит ее от соперницы и отомстит любовнику. Это полное подписанное признание. Она, должно быть, обезумела от ревности, совершив такую неосторожность, но ведь сказано в Писании, что если Бог хочет уничтожить кого-нибудь, то он прежде всего лишает его разума. Попадись эта записка на глаза королю Людовику, гордая маркиза может отправиться в ту же темницу, где кончил свои дни Лесаж, а то и вовсе на эшафот! И король, и маркиза купили бы письмо за любую цену, потому что, хотя монарху удалось спастись, бедная Фонтанж лежит в могиле. От одного или от другой владелец записки, несомненно, получит все, что потребует. Я отдаю вам эту бумагу и медальон.
        - Мне?
        - Тому, кто был свидетелем смерти моего несчастного отца и скоро станет свидетелем моей кончины.
        - Но что мне с этим делать? Я ведь не имею отношения к интригам госпожи де Монтеспан. Кроме того, она впала в немилость и покинула двор.
        Подобие улыбки мелькнуло на губах умирающей.
        - О, шевалье, ясно, что вы новичок в придворных делах! Эта фаворитка никогда не падает так низко, чтобы не суметь подняться на крыльях зла туда же, откуда она была низвергнута. Часто казалось, что маркиза утратила свое могущество, но каждый раз она занимала прежнее место, знаменуя свое возвращение местью врагам.
        - Но ведь я едва знаю вашу маркизу! - с жаром воскликнул Жоэль. - Я не являюсь ни ее приверженцем, ни врагом. Почему же я должен вооружаться против этой женщины?
        Тереза подняла на него взгляд, в котором чернел мрак вечной ночи.
        - Будущее открывается тем, кто стоит на пороге смерти, - ответила она голосом, казалось, доносившимся уже из иного мира, - а кроме того, я наделена даром ясновидения. Я знаю, что вы должны бороться с маркизой де Монтеспан за вашу возлюбленную…
        Жоэль вздрогнул - перед его глазами возникло лицо Авроры, сердце пронзила острая боль.
        - Держите медальон, - храните его ради ее спасения! - настаивала Тереза слабеющим голосом. - И в качестве подарка от меня, которая полюбила бы вас всей душой, будь вы свободны, а я - достойна вас!
        Как бы устыдившись вырвавшегося признания, она вцепилась в простыню обеими руками, пытаясь прикрыть ею лицо, но руки разжались. Взгляд умирающей остановился на двери, открывшейся, чтобы впустить врача, за которым успели послать. Он бросил взгляд на бледное лицо, вознесенное смертью к вершинам человеческой красоты, и, сняв шляпу, печально промолвил:
        - Эта женщина мертва.



        Глава XXVII
        ЗАВОЕВАТЬ ЖЕНУ

        Из-за своеобразного местоположения город Фрейбург являл собой трудный объект для военной осады, что весьма раздражало грубого и свирепого военачальника, осуществлявшего ее, когда прапорщик Жоэль де Локмариа прибыл, наконец, в лагерь.
        Новые друзья сопровождали его во время похорон Терезы Лесаж на кладбище в Альт-Брейзахе с разрешения капитана легкой кавалерии господина де ла Беранжа, хотя в окопах нуждались в каждом солдате. Прибыв в Вальдау, они узнали, что маршал Креки оставил свою штаб-квартиру для проведения рекогносцировки и убедили Жоэля дождаться его возвращения.
        Приблизившись к свежевыкопанным траншеям у предместья Гердерн, они увидели кавалеристов, которые, спешившись и привязав лошадей, окружили группу офицеров, что-то сердито крича им и грозя кулаками. Жоэль со своими приятелями также привязали лошадей и подошли к ссорящимся.
        - В чем дело? - спросили они.
        - Это все маршал, - ответил кавалерист. - Он делает из нас дураков. Ему мало использовать нас, как пехотинцев, - он еще хочет, чтобы мы лезли в окопы и орудовали кирками и лопатами, словно саперы или минеры.
        В середине толпы послышался голос капитана Беранжа, обращавшегося к кому-то, кого бретонец не мог разглядеть.
        - Видите, сударь, - говорил он, - мои солдаты отказываются выполнять эту грязную работу. Я попробую убедить маршала взять назад свой приказ, а вы тем временем, пожалуйста, попытайтесь найти саперов и минеров где-нибудь еще.
        - Но я повторяю вам, капитан, - ответил его собеседник, - что генерал-майор артиллерии Бассе приказал мне взять у вас пятьдесят человек, чтобы помочь выкопать эту траншею и установить мои мортиры. Черт возьми! Неужели мне придется прибегнуть к силе?
        - Умоляю вас не делать ничего подобного, так как мои люди очень возбуждены и могут забыть о воинском уставе.
        - Неужели слух обманывает меня? - пробормотал бретонец. - По-моему, я уже слышал этот капризный голос и манеру разговора!
        Тем временем офицер обратился к одному из кавалеристов:
        - Вот вы - используйте ваш здоровенный рост, возьмите мотыгу и покажите пример вашим товарищам.
        Однако кавалерист не двинулся с места.
        - Вы что, не слышите меня?
        - Отлично слышу.
        - Тогда выполняйте приказ или…
        - Я выполняю приказы только офицеров, носящих мой мундир и имеющих рост больше десяти дюймов от пяток до макушки.
        Раздался всеобщий хохот, после чего офицер рассвирепел окончательно.
        - Вы наглец! - заявил он.
        - Полегче, мэтр бомбардир! - с усмешкой ответил кавалерист. - Не бросайтесь на меня с такой яростью, а то провалитесь в собственные сапоги, и найти вас там будет чертовски трудно!
        Веселье усилилось, и взбешенный артиллерист рявкнул:
        - Сержант Бонларрон!
        - Здесь! - отозвался высокий старик в стальном шлеме, вылезая из окопа.
        - Сержант, возьмите этого возомнившего о себе невесть что кавалериста - того, кто смеется громче всех, - и отведите его на гауптвахту!
        - Есть, сударь! - И высокий солдат шагнул к указанному кавалеристу, но когда он протянул руку чтобы схватить его, тот отскочил и проворчал, взявшись за шпагу:
        - Осторожней! Не вздумайте притронуться ко мне!
        - Берегитесь, сударь, - заговорил Беранж. - Я предупреждал вас, мои люди не потерпят, чтобы с их товарищем грубо обращались.
        - Да еще какой-то карлик!
        - Карлик?! Это оскорбление нестерпимо! Ко мне, мои бомбардиры!
        Артиллеристы выскочили из окопа, размахивая мотыгами и лопатами.
        - Сударь, вы будете отвечать за кровопролитие! - заявил кавалерийский офицер.
        - А вы будете отвечать за неповиновение и оскорбление со стороны ваших солдат-мятежников, которых я повешу и четвертую за их наглость! Ну-ка, ребята, отделайте как следует этих сквернословов! - Он выхватил шпагу и этот жест повторили его сержант и солдаты.
        - Пожалуй, - пробормотал Жоэль, - пришло время вмешаться кому-нибудь, не утратившему хладнокровие.
        Он устремился в толпу, очутившись перед рядом шпаг, пик и лопат, поднятых с целью нападения и защиты.
        - Мой друг Жоэль! - внезапно воскликнули капитан артиллеристов и его сержант, которых бретонец сердечно приветствовал.
        - Пожалуйста, вложите шпаги в ножны! Должен сказать, что вы все неправы. И прежде всего ты, друг мой, - обратился он к Фрике, - прося даже о нужном деле в такой властной, задиристой и агрессивной манере, что тебя неизбежно пошлют к дьяволу. Черт возьми, разве кавалеристы его величества виноваты в том, что они выше тебя ростом? Смирись с этим невольным превосходством и утешься тем, что драгоценности всегда хранят в маленьких пакетиках.
        - В этом нет сомнения, - буркнул коротышка, пряча шпагу в ножны. - К тому же дамы всегда отдают предпочтение маленьким галантным щеголям, а не верзилам размером со статую Юпитера!
        Жоэль повернулся к Беранжу.
        - Капитан, - сказал он, - позвольте мне со всем уважением заметить, что вам бы следовало выполнить приказ короля. Вы ведь не перестали быть его слугой, оттого что сидите па коне. Мы все посланы сюда для того, чтобы взять Фрейбург, а во имя этой цели удар лопатой так же хорош, как и удар шпагой. Быть убитым в окопе - не меньшая честь, чем кончить жизнь в седле.
        Внезапно, как бы в подтверждение его слов, на одном из бастионов крепости поднялось облако белого дыма. Прозвучал пушечный выстрел, и ядро угодило в один из мешков с песком, лежащих вдоль окопа. Мешок лопнул, и Жоэль на момент исчез в потоке грязи.
        - Теперь вы видите, насколько необходима эта работа, - спокойно сказал он, стряхивая пыль.
        Послышался второй залп, за которым на сей раз последовал крик, и Жоэль оказался забрызганным кровью. Осажденные более удачно прицелились в толпу, и ядро угодило в грудь капитану Беранжу, который испустил дух на глазах побледневших и испуганных солдат. Шампаньяк накрыл его тело плащом.
        - Если бы окоп был вырыт до конца, - холодно произнес наш герой, - этот храбрый человек, возможно, был бы жив.
        Без лишних слов он взял заступ и принялся за работу. Солдаты и офицеры, сбегав за инструментами, последовали его примеру. Бешеная канонада врага не уменьшила их энтузиазм, и к наступлению темноты окоп был готов.
        - Черт возьми! - воскликнул Фрике, когда он и Бонларрон поздравили Жоэля. - Это просто невероятно - возобновить старое знакомство под вражеским орудийным огнем! О, мой отважный и верный Жоэль!
        - Посмотрите-ка, - вмешался сержант, - он носит мундир нашего полка с офицерскими эмблемами. Должно быть, он тот самый прапорщик, которого мы ждали!
        Последовали всеобщие объяснения. С тех пор, как полицейские арестовали Фрике вместо Жоэля, они стали досаждать «Мавританскому трубачу», и поэтому Бонларрон продал трактир и завербовался в новый корпус бомбардиров, командовать которым поручили Фрике.
        - Что касается тебя, то ты, очевидно, разыскал своего батюшку, и счастливый Портос добился для сына чина, соответствующего его происхождению.
        Жоэль почувствовал, что его сердце заныло, а кровь прилила к щекам.
        - Нет, все не так, как ты предполагаешь, - смущенно пробормотал он. - Мне не удалось обрести такого счастья.
        В этот момент капитана Фрике вызвали к генерал-майору артиллерии. Молчание и покой ночи воцарились над лагерем и городом. На аванпостах все спали, кроме часовых и Жоэля. Юноша не мог заснуть из-за угрызений совести, которые пробудили в его душе слова Фрике. Был ли он прав в своих поступках? Совесть говорила ему, что нет. Ведь он покинул родные места не для того, чтобы завоевать любовь Авроры, жениться на ней и вести мирную счастливую жизнь, не для того, чтобы заслужить славу на поле брани. Он должен был прежде всего узнать правду о своем отце. На смертном одре мать возложила на него эту обязанность, и он обещал посвятить жизнь ее выполнению. Жоэль говорил себе, что не имеет права на счастье, покуда не использует все возможности, чтобы разузнать о судьбе друга Атоса, Арамиса и д'Артаньяна. Его решение было молниеносным. Он изложит свое дело маршалу Креки, и тот, несомненно, избавит его от траты времени при осаде Фрейбурга, которая может продлиться несколько дней. Жоэль вернется в Париж и обратится за помощью к этому мудрому и многоопытному старику, герцогу д'Аламеде. Он, безусловно, подскажет ему,
как возобновить и довести до конца его поиски.
        Придя к такому решению, наш герой успокоился и проспал до утра. Его обнадежило, что маршал, читая депеши, бросал на курьера весьма любезные взгляды. Но, к сожалению, дело испортил постскриптум, который старый ветеран прочитал дважды, словно боясь упустить какое-то содержащееся в нем скрытое значение. От него не укрылось, что Жоэль собирается обратиться к нему с просьбой.
        - Шевалье, - сказал маршал, - король требует, чтобы я держал вас при себе до конца кампании и дал вам шанс отличиться. Вы превосходно начали свою карьеру, доставив сообщение, несмотря на все опасности пути. И все же я выполню пожелание его величества, который хочет, чтобы вы возвратились к придворным дамам со славой.
        Увы! Все надежды молодого офицера развеялись, как дым. Жоэль не мог и помыслить о том, чтобы покинуть армию, ибо король в письме приказал совсем противоположное, и он был вынужден повиноваться.
        - В то же время, - продолжал Креки, - если я могу что-нибудь для вас сделать…
        - Поистине, господин маршал, вы оказываете мне огромную милость, позволяя обратиться к вам с просьбой, но мне кажется, было бы неразумно делать это теперь, так как я намерен посвятить себя исполнению своего долга в той роте, прапорщиком которой сделал меня его величество.
        - Значит, в роте новых канониров? Я рекомендую вас капитану…
        - Капитан Фрике и я - старые друзья, мы даже дрались на дуэли. Все, о чем я прошу вас, - сообщить примерные сведения о том, как долго может продлиться кампания и от чего это зависит.
        Креки указал рукой в сторону города.
        - Вон там, образно говоря, конец кампании, потому что именно оттуда герцог Карл предполагает ринуться на нас, чтобы отобрать Лотарингию; эта имперская крепость - дамоклов меч, нависший над нашим Эльзасом, - герцогский плацдарм для наступления, источник набора рекрутов, наконец, линия отхода в случае поражения. Взяв Фрейбург, мы завладеем ключами от Вены; надежды принца Лотарингского будут разрушены; это послужит императору Леопольду доказательством опрометчивости и беспомощности действий его зятя против Франции, и в итоге он отречется от него. Вот почему я должен взять Фрейбург, - закончил маршал после небольшой паузы.
        - А почему не сделать этого сразу же? - воскликнул решительный Жоэль.
        - Вы слишком спешите, молодой человек, - заметил старый воин. - Смелость - хороша, если она не превращается в самонадеянность. Разве вы не видите, что крепость находится на горе? У меня нет грифонов, способных поднять вас на крыльях! Возможно, мне и удалось бы добраться туда, потеряв половину людей, но ведь придется еще иметь дело с гарнизоном форта и с населением города, которое будет драться за стенами, используя против нас камни, огонь, воду и железо! Нет-нет, давайте будем терпеливыми и действовать с помощью подкопов и мин. Когда откроется брешь, ваш старый генерал укажет вам дорогу!
        - Понятно, - пробормотал Жоэль. - Очевидно, это будет затяжной поединок, поэтому мне придется заставить Фрике поспешить, иначе…
        - Что «иначе»? - осведомился маршал, подслушавший этот монолог.
        - Ну, иначе я буду вынужден взять крепость сам, - без колебаний ответил сын Портоса.
        - Что? - и старый маршал расхохотался вместе с адъютантами и офицерами. - Тогда вперед, мой мальчик, и не ждите меня! Если у вас есть идея, то должны иметься и средства воплотить ее в жизнь. Разрешаю вам корчить из себя безумца!
        - Ты что - получил наследство? - спросил Фрике, когда молодой офицер возвратился сияющим после визита к командующему.
        - Да, я вскоре собираюсь завоевать свою жену, - с радостной уверенностью отозвался сын Портоса.



        Глава XXVIII
        ПЛАН ЖОЭЛЯ

        Старый комендант Фрейбурга полковник Шульц любил поесть и выпить, но спал, закрыв лишь один глаз. Защищенный плотными стенами, он располагал солидными запасами провизии, большим, чем у осажденных количеством орудий и снаряжения. Горожане были преданы императору, герцог Карл обещал придти на помощь, а он никогда не бросал слов на ветер. По этим причинам тучного и хитрого полковника не слишком беспокоила осада. Но он был постоянно настороже и не переставал бомбардировать приближающиеся к крепости траншеи. Полковник собирался приступить к очередной трапезе, когда ординарец доложил о прибытии посланца герцога Лотарингского. Услышав эту новость, комендант едва не подавился стаканом мозельского вина.
        - Курьер от принца Карла? - переспросил полковник. - Как же он смог к нам добраться? Уверен, что враг не пропустил бы его сквозь свои ряды.
        - Полковник, - ответил офицер, - мы видели его, бегущим к нам под огнем французов. Наши пикеты обошлись с ним так же, но он смело выдержал двойной огонь и прыгнул к нам в ров, крича: «Друг!», поэтому я бросил ему веревку, и он смог вылезти на крепостной вал. Сейчас он сушится в караульной - после такой ванны это необходимо.
        - Что он из себя представляет?
        - Он не француз - больше похож на саксонца, парень гигантского роста. По-моему, они могли бы попытаться поймать его, но просто боялись к нему приблизиться.
        - Приведите-ка его немедленно ко мне. Я допрошу его за завтраком, и если что-нибудь в его рассказе вызовет у меня сомнение… - И Шульц со свирепым видом откусил кончик сосиски.
        Вскоре четверо имперских мушкетеров ввели курьера, возвышавшегося на пол-головы над своими конвоирами, несмотря на их солидный рост. Черные, тронутые сединой усы и морщины на лице - свидетельство возраста и суровой солдатской жизни - странно контрастировали с явно молодыми глазами. Только Аврора могла бы узнать в этом человеке своего возлюбленного, приобретшего столь необычный облик, благодаря искусству цирюльника молодого герцога де Вийара, взявшегося помогать нашему герою в его смелом предприятии. Нет нужды говорить, что трость Уолтона, подобранная патрулем и принесенная Жоэлю, напомнила ему о его идее и явилась средством ее осуществления.
        - Вы подданный Германии? - резко осведомился полковник Шульц.
        - Нет, полковник. Я уроженец Лотарингии.
        - Вы говорите, что у вас есть поручение от принца Карла?
        С помощью солдата, использовавшего свой штык в качестве ножа, Жоэль извлек из-под подкладки камзола записку, врученную Уолтону герцогом Карлом. Комендант дважды прочитал ее и тщательно обследовал.
        - Ну все, как будто, в порядке; это бумага из записной книжки принца, помеченная его монограммой.
        Подлинность записки не вызывала сомнений, и все же Шульца не покидало недоверие.
        - Как же вам удалось пробраться через расположения противника? - спросил он.
        - Я явился в лагерь маршала под предлогом продажи вишневой наливки собственного изготовления, бочонок которой лежит у меня в повозке. Дождавшись удобного момента, я спрятался в окопе. К несчастью, - усмехнулся он, - меня выдал мой рост, необычный для этих французских карликов, сидящих в траншеях, и поднялась суматоха. Я вынырнул и бросился бежать к вашим позициям. Остальное видели ваши люди, и они могут все вам рассказать. К счастью, в друзей они стреляют не так метко, как им придется стрелять во врагов, чтобы отразить штурм.
        Шульц сделал кислую мину.
        - Вы принесли мне новости?
        - Инструкции от принца, срочные и конфиденциальные.
        - Вы имеете в виду, устные?
        - Если бы французы обнаружили у меня письма подобного рода, этого оказалось бы достаточным, чтобы меня повесить. Но, к счастью, герцог доверил только голове своего вассала планы, с помощью которых Фрейбург должен быть освобожден от осады в три дня.
        Он указал на солдат, которых Шульц отпустил, щелкнув пальцами.
        - Теперь сообщите мне все, - сказал полковник, когда они остались вдвоем. - Я выслушаю вас за завтраком - это моя излюбленная трапеза.
        Мнимый лотаринжец слово в слово повторил то, что говорили Уолтон и принц в саду трактира. Полковник слушал с нескрываемым одобрением.
        - Отлично! - промолвил он, прищелкнув языком. - Ракета в качестве сигнала, одновременная атака с двух сторон - принц и его солдаты с одной, а я гарнизоном и горожанами с другой… Ха-ха, Креки и его армии не устоять под таким ударом! - Он перекусил крыло птицы своими мощными челюстями, захлопнувшимися, словно опускная решетка в воротах.
        - Кстати, приятель, - добавил Шульц, рассматривая мнимого посланца принца, присоединившегося к его смеху, - не хотите ли угадать, что говорится в этой записке о вас?
        - Думаю, - спокойно ответил Жоэль с чисто крестьянской мрачноватой веселостью, - что принц посоветовал вам всадить мне пулю в лоб или вздернуть, если что-нибудь в моем поведении покажется вам подозрительным. - И он снова рассмеялся, как будто возможные сомнения в его искренности казались ему необычайно привлекательными.
        - О, так вам все известно, верно? - И полковник подмигнул свиными глазками, поблескивающими по обеим сторонам его красного и мясистого носа.
        - Его высочество любезно прочитал мне письмо, особо подчеркнув строки, касающиеся меня.
        - Тогда запомните, - сказал полковник, стукнув кулаком по столу, - что полковник Шульц никогда не нарушает своего слова. И разрази меня гром, если я не выполню приказаний герцога, даже если мне придется вышибить вам мозги собственной рукой или задушить, обмотав ваш нос вокруг шеи!
        - Есть простой способ убедиться, что я честно исполняю долг перед моим принцем и моей родиной, - столь же безмятежно отозвался Жоэль. - Держите меня подле себя, чтобы вы могли каждую мою мысль читать у меня на лице.
        Полковник, фигурально выражаясь, поймал мяч на лету.
        - Именно это я и решил сделать! С этого момента я с вас глаз не спущу, и вы будете следовать за мной, как тень.
        - Я рад даже временно стать тенью такого знаменитого воина, как полковник Шульц, - серьезно ответил мнимый посланец принца Карла, - чьи доблесть, благоразумие и талант полководца хорошо знакомы солдатам всех армий Европы.
        Эта грубая лесть произвела в полковнике быстрое изменение. Выражение его лица стало донельзя любезным.
        - Вы мне нравитесь, - заметил он с ворчливым добродушием. - Мы ведь оба старые вояки и, насколько я могу судить, примерно одного возраста. Какой чин у вас был в армии?
        - Я давно ушел в отставку - выращивать сосны на своем клочке земли, но когда мы дрались при Рокруа за правое дело, я был сержантом Водемонского полка. Только, - добавил он с грубоватой усмешкой, - правое дело в тот день потерпело поражение. Боже мой, как же этот зеленый юнец герцог Энгиенский разделал под орех наших союзников испанцев!
        Полковник Шульц захохотал вместе с ним.
        - Как вы сказали, ваше имя?
        - Николаус Хуммер, к вашим услугам.
        - Ну, майор Хуммер, - сказал Шульц, протягивая руку, вы не только будете сопровождать меня, когда я отправлюсь исполнять свой воинский долг, но также разделите со мной стол и спальню. Я прослежу, чтобы вас хорошо кормили. А вы сами не возражаете против того, чтобы как следует поесть и выпить?
        - Разумеется, нет! - откликнулся Жоэль, ибо подобные предложения всегда приходились ему по душе. Он улыбнулся, обнажив два ряда крепких зубов, которые, несмотря на предполагаемый возраст их обладателя, могли расправиться за одной трапезой с целым кабаном.
        Комендант был в восторге от гостя, ставшего его тенью не только, как предполагалось, во время обходов крепостного вала и инспекций казарм и укреплений, не говоря уже о минах - в том числе той знаменитой, которой предстояло взорвать французов, если они решатся на штурм, - но и на обильных пирушках.
        Пировал и весь Фрейбург. Люди предвкушали снятие осады, хотя не распространялось никаких слухов о плане, привезенном мнимым курьером. Горожане готовились принять принца после того, как французов прогонят.
        Апартаменты коменданта, переделанные из старых караульных помещений, помещались на первом этаже. Несмотря на низкий сводчатый потолок, поддерживаемый короткими колоннами, и темные стены, увешанные доспехами и трофеями, комната становилась веселой, когда оба сотрапезника, Жоэль и полковник, приступали ко второй дюжине бутылок.
        Однажды, когда часы на башне собора пробили девять, в комнату вошел офицер, чтобы узнать пароль и ответ на него. Подняв багровую физиономию, герр Шульц сделал ему знак наклониться, чтобы прошептать ему пароль. Но полковник не сумел должным образом понизить голос и почти проревел в ухо подчиненному:
        - Vater - Land,[Vaterland - отечество (нем.).] - поняли?
        - Понял, господин комендант, - ответил офицер, удаляясь.
        Появился другой офицер, принесший начальнику связку ключей, - так поступали каждый вечер, после того как отзвучал горн. Это были ключи не от городских ворот, запертых на все запоры и засовы и защищенных опущенной решеткой, и не от подъемного моста, поднятого с начала осады, а от крепости, связанной с городом, и от зарешеченной двери, за которой находилась лестница, ведущая на крышу замка. Получив ключи и сунув их в карман, Шульц осведомился, есть ли какие-нибудь новости.
        - Нет, полковник. Ночь черна, точно дуло нечищенного орудия, к тому же идет дождь.
        - Тем лучше для часовых, - заметил полковник с громким смехом. - Эти горе-вояки Креки не осмелятся действовать в такую погоду из страха попортить кружева или перья на шляпах. Идите и ложитесь спать, - сказал он двум солдатам, которые принесли еду после того, как офицеры удалились. - Мы не хотим, чтобы вы стаскивали чепчики с этих дам, - Шульц указал на запечатанные бутылки. - Кроме того, когда я пью, то не люблю, чтобы за мной наблюдали и считали, сколько бокалов я опрокинул.
        Солдаты повиновались.
        - Теперь, когда мы одни, дорогой майор Хуммер, должен признаться, что насколько я ненавижу французов, настолько же люблю их вина. - Взяв бутылку, он вытащил пробку и начал наполнять два бокала.
        - Давайте выпьем! - поддержал Жоэль, с ловкостью фокусника отбив горлышки еще у двух бутылок.
        За слабыми винами последовали крепкие, которые, в свою очередь, сменили ликеры. Во время выпивки оба пели песни, причем лотарингский диалект, на котором бретонец исполнил балладу, оказался достаточно хорошим для притупленного слуха Шульца, чтобы не вызвать никаких комментариев. Однако скоро музыка перешла в храп. Казалось, оба сотрапезника крепко спят, но через двадцать минут, когда церковный колокол начал бить одиннадцать, один из них пошевелился. Это был «майор Николаус Хуммер», поднявший голову и устремивший взгляд на полковника Шульца, откинувшегося в кресле и испускавшего сквозь широко открытый рот такой громкий храп, который мог бы заглушить тромбон. Он спал тяжелым сном. В изучавшем его французе не было заметно никаких признаков опьянения.

«Он надеялся одурманить меня винами моей родной страны! - подумал Жоэль, прислушиваясь к звону церковного колокола, все еще отзывавшемуся на бой часов соборной башни. - В моем распоряжении час - этого более чем достаточно».
        Открытое горло Шульца сотрясалось от мощного храпа - враг, жаждущий крови, мог бы легко навсегда лишить эту глотку возможности поглощать вино, но Жоэль покачал головой.
        - Мне нужны только ключи, - пробормотал он, - а они здесь!
        Не без труда Жоэль извлек связку, свешивающуюся из кармана коменданта. Он также позаимствовал шляпу полковника с черно-желтым плюмажем и отделанный золотым кружевом плащ, лежащие на кресле, и облачился в них сам. Сняв висевшую на стене шпагу, он вышел из комнаты.
        Пройдя через вестибюль из галереи, Жоэль остановился у решетки, преграждавшей путь к винтовой лестнице.
        Наш герой одним из ключей отпер замок решетки и начал подниматься по лестнице. Основа обороны замка была сосредоточена на крыше главной башни - на высоте двух тысяч футов над рвом; ее связывал с городом узкий проход. В то время как отдельные группы войск располагались вокруг крепости, один батальон имперского полка находился в башне. Казалось невероятным, что враг атакует участок, являющийся практически неприступным, для взятия которого понадобился бы круговой обстрел. И все же на крыше башни стояли шесть тяжелых вращающихся пушек, которые можно было обратить против города, в случае если замок будет захвачен. В каменной будке на крыше дежурил часовой, обозревая все вокруг. Здесь Шульц поместил также двадцать человек под командованием прапорщика, которому было поручено наблюдать за французами.
        В том месте, где лестница выходила на площадку, бродил взад-вперед часовой.
        - Wer da? - Кто идет? - позвал он, услышав шаги и опуская штык.
        Жоэль не пренебрег возможностью, сопровождая в обходах герра Шульца, запомнить несколько немецких военных фраз.
        - Офицер, совершающий обход, - ответил он глубоким басом, соответствующим его росту.
        Свисающие поля шляпы скрывали его лицо, а плащ скрадывал фигуру. Склонившись к часовому он произнес:
        - Vater…
        На что солдат ответил:
        - …land! - и поднял мушкет, приветствуя офицера.
        - Кто поставил вас здесь? - резко осведомился Жоэль.
        - Командир, - отозвался солдат и без возражений позволил пройти мнимому офицеру, в свою очередь спускаясь по лестнице.
        В этот момент хлынул ливень, сопровождавшийся сильными порывами ветра. В деревянном строении, служившем караульной, офицер и солдаты спали на нарах. В будке дремал часовой, который однако тут же высунулся, услышав шаги вновь прибывшего. Думая, что он узнал его по шляпе и плащу, часовой позволил подойти мнимому Шульцу:
        - Vater…
        Пока немец собирался произнести ответный пароль, Жоэль схватил беднягу за горло и за пояс, выдернул из будки и швырнул через зубчатую стену. Сдавленный крик часового заглушили звуки ветра, свистящего в отверстиях каменного парапета.
        - Одним меньше, - пробормотал бретонец. - Надеюсь, что он не свалился на кого-нибудь из наших ребят!
        Жоэль имел в виду своих друзей, с которыми он условился встретиться в полночь у главной башни.
        - У меня не было выхода. Кроме того, это единственный способ дать им знать, что я действую.
        Колокола начали звонить двенадцать.
        Жоэль спрягался за будкой часового и спустил сквозь отверстие в стене веревку - он нес ее под одеждой, свернутой в кольцо. Это придало его фигуре округлость, возбудившую симпатию Шульца, который счел ее признаком любви к застолью.
        Веревка с привязанным к концу камнем медленно опускалась вниз, но вскоре Жоэль почувствовал, что камень снят. Затем веревку тряхнули, а когда бретонец потянул ее наверх, он ощутил, что к ней прикреплен другой, более тяжелый груз.

«Веревочная лестница», - подумал Жоэль, таща на себе ношу, для которой могло бы понадобиться несколько обычных людей, но наш герой продолжал вытягивать ее один, меняя при каждом движении руку, словно матрос. Наконец, он вытащил нижний конец веревки - к нему оказался привязан крест-накрест железный брус. Поместив его между зубцов стены так, чтобы он не мог соскользнуть, Жоэль встряхнул веревку. Склонившись вниз, он увидел ряд поднимающихся теней и воскликнул с безрассудной дерзостью старых солдат, чьи манеры юноша быстро усвоил:
        - Те, кто стремятся на небеса, - сюда!
        Вскоре вокруг Жоэля собралось тридцать человек, включая Фрике и Бонларрона.
        - Теперь, - сказал наш герой, указывая на караульную, - займитесь ребятами в этом сарае. Они спят, так что вам не понадобится поднимать много шума - просто свяжите их собственными поясами и заткните им рты их же помпонами. Ни в коем случае не стреляйте.
        Маленький отряд храбрецов, сапоги которых были обмотаны полосами шерсти, проследовал в указанном направлении. Прапорщик проснулся, но Жоэль, отделившись от колонны безмолвных призраков, схватил его левой рукой и, поднеся правой к его глазам шпагу, прошептал:
        - Ни звука, или вы умрете!
        Офицер понял, что самое разумное - повиноваться, и замер, прижавшись к стене, словно чучело совы, прибитое к воротам амбара.
        - Остался часовой на лестнице. Я им займусь. Поверните ружья прикладами вверх. - И Жоэль начал спускаться с башни по лестнице. Несколько минут спустя друзья увидели, что он вновь появился, неся под мышкой солдата, у которого не хватило времени даже взвести курок.
        Тем временем шесть вращающихся пушек были повернуты в сторону города, угрожая ему ливнем огня и железа.
        Жоэль гордо и радостно огляделся вокруг.
        - Поднять наш флаг! - скомандовал он.
        Они отвели воду из бака, стоящего на крыше на случай пожара, к вместилищу большой мины, окончательно затопив его лишь незадолго до рассвета.
        Можно было представить себе радость, вспыхнувшую во французском лагере, и противоположное чувство, охватившее жителей города, когда они увидели белое знамя с золотыми лилиями, развевавшееся в солнечных лучах на главной башне крепости!
        В качестве сигнала друзьям французы выпалили из одной из пушек по городу, причем ядро отбило голову статуе, стоящей у собора. Фрейбург оказался на милости отряда, захватившего крышу башни.
        - Французы! Французы наступают! - послышались крики тех, кто увидел армию маршала Креки, продвигающуюся вперед тремя колоннами. Но прежде чем они попали под огонь защитников города, огромное ядро с ужасным ревом вылетело из французской батареи капитана Фрике, и, описав траекторию, угодило на ратушную площадь, прикончив немало народу в собравшейся там толпе. Еще три снаряда, выпущенные из адского изобретения маленького парижанина, продолжали сеять смерть и разрушение.
        Воспользовавшись паникой, враг продолжал наступать. Пропала надежда завлечь французов под заминированную стену, так как выяснилось, что порох промок насквозь. Вскоре очередное ядро взорвало пороховой склад, и каждый думал только об одном - как спастись от обрушившегося с небес огня.
        В разгар суматохи Креки отдал приказ прекратить бомбардировку, которую Фрике наблюдал с башни. В десять часов французская армия заняла город.
        Маршал раскрыл объятья сыну Портоса, явившемуся к нему с ключами.
        - Вам, мой мальчик, мы обязаны этой победой королевского оружия!
        Подозвав Фрике, Креки поздравил его и Бонларрона.
        Они принесли ему захваченные у врага знамена имперского полка и городской гвардии.
        - Шевалье де Локмариа, - сказал маршал. - Я поручаю вам доставить эти трофеи в Сен-Жермен и положить их к стопам короля. Я сообщу его величеству о важном вкладе, внесенном вами в победу. Капитан Фрике и сержант Бонларрон будут сопровождать вас. Возьмите ключи и знамена, господа. Нет нужды говорить, что я горжусь, командуя такими храбрецами как вы, и что вы всегда можете рассчитывать на мою дружбу.
        В тот же вечер три приятеля в самом веселом настроении двинулись в обратный путь. Их опережали новости, характеризующие троих храбрецов, как героев Фрейбурга. Так их приветствовали в Сен-Дизье, где они остановились в трактире «Лотарингский крест», когда к Жоэлю бросился какой-то человек.
        - Шевалье!
        - Онорен! - воскликнул Жоэль, увидав старого слугу вдовы Скаррон.
        - Я приехал передать вам сообщение от моей хозяйки.
        Наш герой взял письмо и прочитал три строки:



«Возвращайтесь, не теряя ни минуты! Жизнь и честь Авроры в опасности.

    Ваш друг».
        - Коня! - закричал Жоэль. - Присоединитесь ко мне позже - я должен попасть в Париж, даже если мне придется ползти туда на коленях! Найдите меня там, если я буду жив.
        - А знамена? - осведомился Бонларрон.
        - И король? - добавил Фрике.
        - Тысяча чертей! - воскликнул сын Портоса, с презрением щелкнув пальцами. - Какое могут иметь значение короли и флаги! Речь идет о моей жене, понимаете?
        Он вскочил в седло и крикнул, готовый пришпорить коня:
        - Прощайте! Если вы любите меня, то думайте иногда обо мне, ибо я не знаю, с каким дьяволом мне придется скрестить оружие!



        Глава XXIX
        ЦЕНА МОЛЧАНИЯ

        На площади и улицах перед дворцом Сен-Жермен, где собирались отправляющиеся на королевскую охоту, шумели толпы народу, жадно глазеющие на множество карет, лошадей, плюмажей и золотых украшений.
        Блестящее собрание прошествовало по городу, выехав из него по дороге, ведущей к лесу. Несмотря на явные признаки бури, король не стал отменять распоряжения, которые согласовывались с тайными приготовлениями герцога д'Аламеды. Напротив, был дан приказ действовать быстро, поэтому кавалькада неслась галопом.
        Как только она исчезла в облаке пыли, толпа рассеялась, и город погрузился в обычное состояние, в котором он пребывал в отсутствие блистательных кавалеров и дам, став снова скучным, тихим и пустынным местечком.
        Перед наступлением сумерек, когда тучи заняли большую часть неба, окрасившись в мрачный пурпурный оттенок лучами заходящего солнца, во дворе замка послышался быстрый топот конских копыт, высекавших искры из брусчатки. Это был сын Портоса в пыльной одежде, с разгоряченным лицом, влажными от пота волосами и окровавленными шпорами, остановленный у ворот часовым, который опустил свой протазан, преграждая ему дорогу.
        - Курьер от маршала де Креки, - заявил бретонец с высоты седла и своего огромного роста, властно махнув рукой швейцарскому гвардейцу.
        Подбежал дежурный офицер.
        - Вы прибыли из Фрейбурга, сударь? - с нетерпением спросил он.
        - Да, сударь, и как видите, в чрезвычайной спешке.
        - Но его величество отбыл на охоту в Марли и, возможно, заночует там как обычно.
        Жоэль разочарованно нахмурился.
        - Как поживает госпожа де Локмариа? - спросил он. - Это моя жена - одна из придворных дам королевы. Надеюсь, с ней не произошло никаких неприятностей?
        - Не имею чести лично знать госпожу де Локмариа, но я не слыхал, чтобы с кем-нибудь из придворных дам произошел несчастный случай. Королева отправилась на охоту, взяв с собой весь свой штат.
        - Покажите мне дорогу в Марли! - быстро потребовал Жоэль, и, получив справку, поскакал в указанном направлении. Наш герой думал только об Авроре, возможно, в этот момент нуждавшейся в его руке и шпаге. Он мчался вперед, седло горело под ним, жеребец, чьи бока постоянно царапали колесики шпор, ржал от боли, его удила покрылись пеной. Два лье бретонец проскакал за пятнадцать минут.
        Отдаленные сигналы охотничьих рогов служили ему ориентиром.
        Внезапно черную пелену неба разрезало лезвие серо-стального цвета - молния, предвещающая начало ливня. Хотя Жоэль скакал через лес, старые деревья оказались ненадежной защитой от проливного дождя. Уставшая лошадь окончательно обессилела, но всаднику все было ни по чем. Жоэль ехал по верховой тропе, которая как будто вела к месту, где рога трубили сбор. Но буря сбила его с пути. Аллея привела к поляне, окруженной древними дубами. Когда бретонец и его конь остановились, поляну как раз пересекала группа людей. Двое мужчин тащили ношу, напоминавшую мертвое тело; третий, указывающий им дорогу, походил на господина де Буалорье. При свете молнии шевалье различил, что ноша была женщиной, мертвой или потерявшей сознание. Из груди юноши вырвался вопль, в котором звучали рыдание и гнев, - в этой женщине он узнал свою жену!
        Вытянувшись в стременах, Жоэль протянул руки вслед удаляющемуся видению. К несчастью, в эту минуту отчаяния его рука отпустила поводья. В тот же момент новая вспышка молнии осветила листву, ударив в дерево, которое раскололось с таким шумом, что для эха, казалось, не хватило пространства. Испуганный конь резко дернулся, и всадник вылетел из седла, ударившись головой о корни березы, под которой он и остался лежать оглушенным.
        Некоторое время Жоэль не приходил в сознание, покуда холод и сырость не привели его в чувство. Буря оказалась столь же короткой, сколь свирепой. Юноша с трудом поднялся на ноги. Не без усилий его затуманенный мозг припомнил происходящее и прежде всего то, что какие-то люди несли куда-то его жену. Первым его желанием было броситься вслед за негодяями, вырвать у них добычу, если только она еще жива, и перебить всех до единого, воздав кровью за кровь.
        Да, но куда именно они пошли? В каком направлении он должен начинать преследование? Время шло, и преимущество все более оказывалось на стороне похитителей. Бретонец не ориентировался в этом лесу, лошадь его исчезла. Шатаясь, как пьяный, он двинулся вперед наугад; руки и ноги его онемели, он не чувствовал биения собственного сердца.
        Внезапно Жоэль увидел свет и сразу же направился на этот маяк. Огонь горел в каком-то древнем полуразвалившемся строении с соломенной крышей, дверью, висящей на одном крюке, и маленьким окошком, походившим на бойницу. Подойдя к нему, бретонец заглянул внутрь, прежде чем постучать в дверь, повинуясь инстинктивной осторожности. Разглядеть помещение не представляло труда, поскольку в окнах не было не только ставень или занавесок, но даже стекла, и сквозь них свободно гулял ветер. Изнутри доносилось монотонное бормотание, как будто священник читал молитву.
        Несмотря на терзавшее его волнение, Жоэль почувствовал любопытство. Стоя на траве, заглушавшей звуки, которые издавали его сапоги со шпорами он, прижавшись к стене и вытянув шею, устремил взгляд в окно.
        В комнате с голыми стенами стоял стол, покрытый черным сукном и напоминавший алтарь. В каждом его углу горело по свече. На покрывале лицом вниз лежали священные книги. Сцену этого пародийного жертвоприношения дополнял установленный вверх ногами крест, рядом с которым находились длинный нож и медный таз.
        Перед этим так называемым алтарем стояла женщина в одеянии священника, в которой Жоэль узнал старую каргу, вместе с Уолтоном препятствовавшую в Париже продолжению его поисков Терезы Лесаж. Две другие женщины отвечали ей стонущими голосами, еще одна в черной испанской мантилье стояла, словно чего-то ожидая. В женщине под вуалью нетрудно было узнать маркизу де Монтеспан, а двое стоящих на коленях были ее горничными.
        Босс подняла над головой медный таз, как священник поднимает чашу, но, перевернув его вверх дном, вытряхнула из него большую жабу.
        Маркиза шагнула вперед, откинув вуаль и напоминая своим обликом Медею.[Медея - в греческой мифологии дочь царя Колхиды Эета, волшебница, погубившая соперницу и убившая своих детей.] Глаза ее сверкали, пряди рыжих волос развевались среди венка из вербены, веток плюща с могил, и фиалок, символизирующих смерть. Когда жаба прыгнула на алтарь, маркиза схватила нож и одним ударом прикончила мерзкую тварь. Ее аристократические руки покрылись липкой кровью.
        - Принося эту жертву, - заговорила она звучным серьезным голосом, - я прошу, чтобы король вернул мне свою любовь, сохранив ее навсегда, чтобы я получила от него все, чего хочу для себя и своей семьи, чтобы он заботился о моих друзьях и слугах, чтобы меня уважали вельможи, которых я смогу ввести в королевский совет, дабы они сообщали мне обо всем, что там происходит, короче говоря, чтобы его любовь ко мне стала сильнее, чем была когда-либо. Пусть Людовик прогонит от себя эту мерзкую Аврору, как прогнал когда-то Луизу де Лавальер, и пусть я смогу выйти за него замуж, когда он разведется с королевой, или когда она умрет!
        - Сударыня, - сказала Босс, - пришло время вызова.
        Дама повернулась спиной к алтарю. Ее волосы развевались, словно в них клубились змеи, делая ее похожей на одну из Эвменид.[Эвмениды (благосклонные богини) - согласно греческому мифу, были ранее богинями мщения Эриниями, в волосах которых извивались змеи.] Дрожащими губами она трижды произнесла:
        - Сатана! Сатана! Сатана!
        Но последний возглас утонул в ужасном вопле остальных женщин.
        Дверь резко отворилась, и на пороге появилась молчаливая высокая фигура, казавшаяся еще выше в колеблющемся свете луны. Дама и горничные распростерлись на полу лицами вниз.
        Неужели демон адской тьмы откликнулся на нечестивый призыв?
        Фигура двинулась вперед, взмахом руки отпуская трех прислужниц, которые, услыхав суровое «Убирайтесь!», вскочили на ноги и бросились в лес, словно три совы, спешащие к своим гнездам.
        Вошедший приблизился к маркизе, остановился перед ней и промолвил, скрестив руки на груди:
        - Женщина, что ты сделала с моей женой Авророй?
        Дама в оцепенении уставилась на него, откинув голову, чтобы избежать его пронизывающего взгляда.
        - Это его дух? - пробормотала она. - Разве мертвые оживают? Или Сатана принял его облик?
        Незнакомец грубо стиснул ее запястье.
        - Сударыня, - сказал он, - никаких уверток! Как видите, я жив. Отвечайте немедленно - дорога каждая минута! Что вы сделали с моей женой.
        По силе руки незнакомца королевская фаворитка почувствовала, что имеет дело не с призраком. К ней вернулась смелость, и она попыталась защищаться.
        - Не могу понять, о чем вы говорите.
        - Лжете! - крикнул Жоэль. - Только что вы упомянули ее имя во время вашего отвратительного колдовского обряда. Недавно я видел двух мужчин, несомненно, ваших наемников, которые несли мою жену, лишившуюся сознания, через лес. Клянусь всем святым, вы сейчас же сообщите мне все, или…
        - Вы поднимете руку на женщину? - бравируя, фыркнула Атенаис.
        - Нет, я предоставлю это палачу!
        - Палачу?
        - Разве не палач совершает правосудие над отравителями?
        - Теперь я говорю вам, что вы лжете!
        - Мадемуазель де Фонтанж стояла на пути вашего честолюбия, и вы стали причиной ее смерти. Доказательство я храню в этом медальоне, где находится ваше письмо к Пьеру Лесажу, у которого вы просите яд.
        При виде медальона маркиза отпрянула.
        - Сударыня, - холодно продолжал Жоэль, - должен сообщить, что у себя на родине я вот этими руками однажды задушил бросившегося на меня волка. Так что давайте покончим со всем этим. Скажите, где моя жена, и я обеспечу вам безнаказанность, вернув эту бумагу. Если же вы будете упорствовать, то клянусь Богом, что завтра же собственноручно передам письмо королю, предварительно во всеуслышанье разгласив всю историю Парижу. В результате дворянство и народ потребуют, чтобы специальный трибунал отправил вас в темницу, где погиб Лесаж, покуда снова разожгут такой же костер, какой превратил Ла Вуазан в пепел!
        - Но я не имею отношения к похищению госпожи де Локмариа. Пойдите и спросите о ней у испанского посла, который выступает в этом деле агентом его величества, - он желает сделать вашу жену королевской любовницей!
        - Как, мой покровитель, герцог д'Аламеда в заговоре с королем… Боже мой! Где сейчас король? Где Аламеда? Где Аврора?
        - Вероятно, они в замке Марли. Дама на охоте почувствовала себя плохо, и герцог распорядился перенести ее в купленный им летний дом неподалеку от замка.
        - Достаточно! - прервал Жоэль. - Я знаю все, что вы можете сообщить мне.
        Он вспомнил предсмертные слова Эстебана, и заговор во всех деталях предстал перед его мысленным взором.
        - Как добраться до летнего дома? - осведомился Жоэль, к которому сразу же вернулось самообладание.
        - По тропинке мимо тех скал - это займет около двадцати минут.
        - Благодарю вас! - Сорвав с шеи медальон, он бросил его маркизе. - Как видите, я держу слово, сударыня.
        Вынув из ножен шпагу, Жоэль, не оборачиваясь, двинулся вперед твердым и быстрым шагом, встряхивая локонами, словно лев гривой.
        - Теперь довести борьбу до конца должны мы трое, - бормотал он. - Я, король и герцог!



        Глава XXX
        СМЕРТЬ АРАМИСА

        Оставим короля и его придворных ужинать в Марли за небольшим столом, накрытым для его величества и немногих избранных, и обсуждать небольшой инцидент, прервавший охотничьи забавы.
        Отправимся теперь в апартаменты, куда был запрещен вход даже завсегдатаям дворца. В этом убежище король становился простым смертным.
        Здесь мы найдем Аврору. Во время пикника, происходившего перед тем, как спустили гончих, герцог д'Аламеда подошел к госпоже де Локмариа.
        - Что с вами, дитя мое? - ласково спросил он. - Вы выглядите больной. Вам нехорошо?
        - Нет, ничего страшного. Не беспокойтесь - мне просто слегка не по себе.
        - Тогда вам следует принять возбуждающее средство, чтобы не испортить охоту.
        Он сделал знак дворецкому.
        - Надеюсь, вы не откажетесь выпить за доброе здоровье и скорое возвращение нашего друга Жоэля?
        - С удовольствием, монсеньер.
        Таким образом Аврора выпила предложенное Арамисом вино, куда был подмешан наркотик. Через несколько часов разразилась буря, и испуганная королева приказала своим дамам немедленно возвращаться в Сен-Жермен.
        Аврора пыталась не отставать от других всадников, но ею овладела внезапная слабость. У нее не было сил ни править лошадью, ни остановить ее. Крик о помощи замер на устах. Она уже падала с седла, когда наблюдавший за ней с некоторого расстояния Буалорье подбежал и подхватил ее на руки с помощью двух лакеев.
        Теперь Аврора лежала в большой кровати, защищенной голубыми бархатными занавесами с серебряными кистями и отделенной позолоченными перилами от остальной части комнаты. Помещение освещала серебряная лампа на столе, за которым сидел герцог д'Аламеда. Наконец, он поднялся и, взяв лампу, подошел к кровати взглянуть на девушку.
        - Прекрасная статуя из розового мрамора! - пробормотал он, возвращаясь на место. - Через час действие наркотика закончится. Почему задерживается король? Неужели он до сих пор не завершил свой ужин? Оказывается, Жоэль все еще жив и пишет жене нежные послания! Безусловно, он обожает ее, а моя будущая фаворитка отдаст за него последнюю каплю крови. Ну что ж, это не так уж плохо, потому что пригрозив открыть мужу ее позор…
        Арамис прервал фразу и заговорил вновь, словно возражая невидимому оппоненту.
        - Согласен - это жестоко и гнусно! Против подобного недостойного плана возмутились бы возвышенное благородство Атоса, простодушная честность Портоса, и отвага и прямота д'Артаньяна. Да, д'Артаньян поклялся бы всеми клятвами из своего гасконского лексикона, что мои действия позорны и бесчестны. Атос презрительно скривил бы губы и произнес лишь одно слово: «Фи»! Добрый Портос ничего бы не сказал, но его честная физиономия расширилась бы от удивления при виде Арамиса - его боевого товарища на бастионе Сен-Жерве и в пещере Локмариа, мушкетера, прелата и заговорщика, человека, жонглировавшего короной и скипетром Франции, царственными особами и их судьбами, выступающим в роли паука и сводника!..
        Его черты, сохранившие красоту и благородство, несмотря на возраст и постоянные интриги, внезапно исказились. Сняв с груди висевший на золотой цепочке и спрятанный среди кружев хрустальный флакон, он отпил из него небольшой глоток. Глаза его вновь заблестели, а голос обрел крепость.
        - Все готово! Эта женщина должна стать королевской возлюбленной, и тогда я, сохраняя над ней власть, смогу вложить в руку Людовика перо, которое вычеркнет ересь из книги прав человека. Оставаясь во главе своей огромной, дисциплинированной и непобедимой армии, я повергну в прах врагов и займу престол Святого Петра…[То есть папский престол в Риме.]
        Голос Арамиса снова стал хриплым, и он опять глотнул из флакона.
        - Почему бы и нет? Разве мои плечи недостаточно крепки для папского облачения? Разве тиара не подойдет к моим седым волосам? Разве я не могу стать новым Григорием, Львом или Юлием?[Имена, носимые Папами Римскими.] Цель оправдывает средства! Какое значение имеют дорожная грязь или треснувшая под ногой ветка для того, кто достиг вершины? Какое значение имеет добродетель одной женщины или счастье одного мужчины, если потеря их обеспечивает триумф религии? Увы, все это - софистика, которой я тщетно пытаюсь успокоить свою совесть! Религия не участвует в игре, которую я веду исключительно ради собственного честолюбия. - Он рассмеялся, и смех его скорее мог принадлежать шуту из итальянской комедии, нежели одному из упомянутых им великих Пап. - Но какая разница? Разве не во власти его святейшества прощать любые преступления. Став Папой, я очищу себя от грехов.
        Едва Арамис произнес эту полную иронии фразу, как на лице его отразилось удивление.
        - Что это? - пробормотал он, привстав и глядя на дверь. - Я не мог ошибиться - внизу в коридоре кто-то есть. - Арамис выпрямился в полный рост. - Несомненно, это Буалорье - больше там быть некому. Но что ему нужно? Что могло произойти настолько важного, чтобы он пришел ко мне?
        Герцог направился к двери, так искусно скрытой в стене, что самый зоркий глаз не смог бы обнаружить ее, и нажал на медную кнопку, спрятанную среди орнаментов из того же материала. Пружина сработала, панель открылась, и Арамис, несмотря на все свое самообладание, не удержался от испуганного вскрика.
        В квадратном проеме, бледный, торжественный и грозный, с обнаженной шпагой, покрытой свежей кровью, стоял сын Портоса!
        Арамис отступил к столу. Этого появления он ожидал менее всего; оно разрушало его планы, как ядра бомбардиров Фрике - Фрейбург. Но бывшего мушкетера оказалось не так уж легко привести в замешательство. Если бы бомба упала к его ногам, он бы без колебаний вырвал горящий фитиль. Охватившее его изумление продолжалось несколько секунд, после чего грозный боец быстро мобилизовал свои силы и разум.
        - Шевалье, как вы здесь оказались? Вы ведь служите в армии, а дезертирство - серьезное преступление.
        - Сударь, - ответил бретонец с ужасающим спокойствием, - мне нечего делать в армии. Фрейбург взят - мною! Я привез свидетельствующий об этом рапорт маршала Креки. Но это не наше с вами дело. Вы хотите знать, как я смог добраться сюда по потайному ходу? У меня нет времени вдаваться в подробности. Удовлетворитесь тем, что Буалорье мертв, как и главарь ваших бандитов, Кондор Корбюфф. За эти действия я отчитаюсь перед теми, кто имеет право спрашивать меня. А сейчас время свести наши счеты…
        Посол оставался спокойным, как дикий зверь, который, сидя в берлоге, равнодушно наблюдает за движениями охотника.
        - Ха! - с презрением воскликнул он. - Мы должны свести с вами счеты? Такие дела я предоставляю своим слугам - для них сейчас не время и не место. Здесь дом короля! Вам это известно!
        - Безусловно, известно, ибо я пришел сюда вернуть себе жену.
        - Вашу жену?
        Жоэль протянул руку.
        - Мою жену, лежащую на этом ложе, над которым вы даже не удосужились задернуть занавесы; мой визит не позволил вам прибегнуть к этой предосторожности. Чтобы она не узнала о вашем преступлении, вы усыпили ее зельем, вроде того, что храните здесь…
        Арамис, почувствовавший необходимость укрепить нервы, вновь извлек свой флакон.
        - Госпожа де Локмариа мертва, - сухо сказал старик.
        Жоэль рассмеялся, и в его смехе звучала угроза.
        - Если бы я в это поверил, вы бы уже присоединились к компании ваших наемников. Но ваша алчность служит мне гарантией - король не заплатит вам за мертвое тело.
        - Что вам известно? - осведомился Арамис.
        - Мне известно, что вы женили меня с целью сделать супругом королевской фаворитки, и послали во Фрейбург, надеясь, что я никогда не вернусь оттуда, что германские пули выполнят работу, в которой ваши помощники потерпели неудачу!
        - Молодой человек, - ответил посол, качая седой головой, - если вы знаете так много, то у вас должно хватить ума хранить молчание. Вы думаете, я легко откажусь от выгод, которые сулит мне то, в чем вы меня обвиняете? Поделимся, или я возьму все! Подумайте, мой мальчик, - продолжал прелат елейным отеческим тоном, - о высших государственных интересах, принудивших меня сыграть эту роль. Жертва, которую я требую, необходима для политических комбинаций, могущих обеспечить мир во всем мире! Вы смышленый юноша и должны меня понять; спрячьте рапиру, перестаньте сверлить меня бешеным взглядом и уходите.
        - Я уйду вместе со своей женой!
        - О! - прошипел герцог, чьи глаза вновь заблестели под действием снадобья. - Вы испытываете мое терпение. И все же я не желаю вам зла. Прочь - или я убью вас!
        - На чью помощь ты рассчитываешь, старик? Ты забыл, что я очистил землю от твоих мерзавцев! Ты ближе к могиле, чем я!
        Аврора зашевелилась, и Жоэль шагнул к ней. Но Арамис, выхватив из ножен придворную шпагу, прыгнул между ними с быстротой, обусловленной действием эликсира.
        - Этой зубочисткой вы намерены убить меня?
        - Защищайте ее и себя!
        Жоэль считал, что ему быстро удастся разделаться с противником столь преклонного возраста, и потому не стал тратить время на «прощупывание», а сразу же сделал прямой выпад, стремительный и сверкающий, как вспышка молнии. Удар был парирован с силой, проворством и легкостью, какие бретонец никак не ожидал найти в столь хрупком теле. Так же были встречены и другие его выпады, и как бы быстро ни описывала круги длинная рапира Жоэля, тонкое лезвие шпаги Арамиса следовало за ней, словно магнит за железом, извиваясь и шипя, как змея. Молодой человек понял, что сражается с первоклассным фехтовальщиком, и это вынудило его действовать более осторожно, Арамис работал шпагой со скоростью, которую он, должно быть, обнаруживал в молодые годы. Тщетно шевалье умножал свои атаки - противник не обнаруживал слабости. Казалось, запястье Арамиса сделано из стали, в то время как Жоэль начал ощущать утомление, причиненное долгой скачкой, падением и стычкой с наемниками герцога в потайном ходе. Кровь прилила к голове, рука стала утрачивать привычную силу и быстроту.
        В этот момент Аврора глубоко вздохнула, что послужило сигналом к передышке. Бретонец посмотрел на жену, а старый герцог глотнул из флакона двойную дозу. Когда поединок возобновился, Арамис повел атаку с такой яростью, которая повергла в изумление его противника.
        - Вы в ловушке, мой юный боевой петушок, - произнес герцог со зловещей улыбкой, - и сейчас я нанесу вам любимый удар моего друга Портоса!
        По странному совпадению Жоэлю пришло в голову окончить дуэль тем же выпадом. В результате шпаги заскользили друг о друга, столкнувшись эфесами, и более легкая из них тут же сломалась. Но Жоэль не воспользовался беззащитностью Арамиса, воскликнув:
        - Портос? Но это мой отец!
        - Ваш отец? Тогда я был его другом - ведь я Арамис!
        Старик отшатнулся, отшвырнул обломок шпаги. Действие эликсира начало слабеть, и ему показалось, что он видит перед собой призрак друга молодости - наивного и великодушного Портоса, сердце которого было сильнее ума. Портос, величественный в своей храбрости, мощи и бескорыстии, честный, веселый, непобедимый, сильнейший из четырех друзей, должен был умереть первым, потому что он, шевалье д'Эрбле, обманом вовлек его в трагическую авантюру в замке Во!
        Гигантская тень вышла из гробницы, и рядом с ней появились призраки Атоса и д'Артаньяна, готовые, казалось, защищать сына их друга. Но им незачем было становиться между противниками. Пламя, еще недавно струившееся в жилах старика и помогавшее ему сбросить груз восьмидесяти лет, сменилось ощущением мертвенного холода. Боль пронизала его тело, где зелье смешалось с кровью.

        - Меня обманули, - пробормотал он, упав в ближайшее кресло и открывая Жоэлю дорогу к жене. - Действие эликсира долголетия мимолетно - оно всего лишь оборвало нить моей жизни. А ведь я так хотел жить, царствовать, иметь весь мир у своих ног…
        Когда Жоэль, неся в объятьях свою жену, чье сердце вновь билось в унисон с его собственным, проходил мимо старика, он увидел его неподвижно скорчившимся в кресле. Арамис умер, не успев осознать, что он, будучи безупречным придворным, совершает непростительный грех, принеся смерть в дом короля.



        Глава XXXI
        ДО СВИДАНИЯ

        Спустя примерно две недели, некоторых из персонажей нашей книги можно было видеть на борту парусного судна, следующего из Круазика в Бель-Иль.
        С глубоким волнением наш герой рассматривал печальную гряду скал на горизонте, где он провел юность. Его молодая жена, еще более красивая, чем ранее, наблюдала за улыбкой своего супруга, прислушивавшегося к ворчанию Фрике, который разговаривал с Бонларроном.
        - Наш король - просто скряга! Не дать нам ни ленты, ни медали, ни даже нескольких монет, чтобы выпить за его здоровье! Черт побери! Как можно называть его Людовиком Великим, хотя он всего лишь высокий!
        Солнечные лучи позолотили корабль, когда он под всеми парусами вошел в порт Локмариа. Пушечный выстрел приветствовал его прибытие. В замке сразу же зазвучали барабаны и зазвенели колокола. Высадившись на берег, пассажиры обнаружили гарнизон, выстроившийся на набережной в боевом порядке, но в дулах солдатских мушкетов торчали цветы, а алебарды были украшены лентами. За ними толпились все обитатели острова в праздничных нарядах, женщины и дети держали в руках букеты, мужчины размахивали шапками, и все кричали во весь голос:
        - Да здравствует граф! Да здравствует графиня! Да здравствуют наши новые господа!
        - Чертовски цивилизованная деревня, - заметил Фрике. - Взгляните, сержант, как девушки стали прихорашиваться при виде нас!
        Офицер шагнул вперед со шляпой в руке.
        - Могу я видеть господина Жоэля де Локмариа?
        - Это я, - столь же вежливо отозвался наш герой.
        Вытащив из ножен шпагу, офицер отсалютовал ей, после чего солдаты взяли оружие на караул, а главы гражданского населения приблизились с поклонами.
        - Добро пожаловать, граф де Локмариа, губернатор острова и новый владелец поместья, - раздались всеобщие приветствия.
        В городской ратуше, куда проводили вновь прибывших, Фрике также ожидали новости. Он был назначен командиром небольшого флота, посылаемого бомбардировать Алжир. Бонларрон отправлялся в ту же экспедицию в чине лейтенанта.
        Среди других документов, свидетельствовавших о милостях короля (если только не рассматривать их как возмещение), было письмо от вдовы Скаррон. В нем сообщалось, что ей поручили передать маркизе де Монтеспан королевский приказ, предписывающий той принять монашество. Ее место заняла гувернантка, которой Людовик вручил значительную сумму денег для приобретения маркизата де Ментенон и поддержки себя в этом титуле.
        - Скоро я отправлюсь командовать моим флотом! - заявил маленький парижанин, казавшийся выросшим на дюйм в звании адмирала бомбардиров.
        - А я буду вас сопровождать, - подхватил Бонларрон, в котором вновь пробудилась любовь к солдатской жизни.
        - Ну, а я останусь здесь, - сказал Жоэль, повернувшись к жене, - где находится могила моего отца…
        - И дом наших детей, - закончила Аврора, глядя ему в глаза.



        ПОСЛЕСЛОВИЕ



«- Атос, Портос, до скорой встречи. Арамис, прощай навсегда!
        От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их прибрал к себе Бог».
        Этими словами Александр Дюма завершает свой роман «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя», а вместе с ним и всю знаменитую эпопею о мушкетерах. Писатель упоминает, что «странные, неведомые слова», смертельно раненного д'Артаньяна показались удивленным солдатам какой-то каббалистикой», и что хотя они «когда-то обозначали столь многое», но их «теперь, кроме этого умирающего, никто больше не понимал».
        Однако, последние фразы романа, если вдуматься, могут поставить в тупик и читателя, хорошо знакомого с историей мушкетеров. В самом деле, коли д'Артаньян рассчитывает на скорую встречу с Атосом и Портосом, то почему он прощается навсегда с Арамисом - глубоким стариком, стоящим на краю могилы? Разве только он считает, что генералу ордена иезуитов, в отличие от трех его друзей, нечего рассчитывать на царствие небесное. Почему Дюма заявляет, что «от четырех отважных людей… остался лишь прах», когда о смерти Арамиса не сказано ни слова? Следует отметить, что подобные несоответствия часты в произведениях Дюма (хотя, возможно, некоторые из них остаются на совести переводчиков - ведь и поныне романы писателя публикуются на русском языке в очень старых переводах, к сожалению, не подвергающихся серьезной научной редакции).
        Оборванную сюжетную линию судьбы Арамиса помогает завершить прочитанная вами книга. Перевод романа «Сын Портоса» осуществлен по английской публикации начала нашего века, выпущенной издательством Коллинза в Лондоне и Глазго. Сведений о французском оригинале и фамилии переводчика книга не содержит, хотя некоторые детали текста указывают на то, что он является переводом с французского. Роман издан как произведение Александра Дюма-отца, однако в предисловии, автором которого назван некий Марк Уайт и которое мы не приводим полностью, так как большую его часть составляет простой пересказ содержания книги, говорится следующее:

«Как мы знаем, во многих романах Дюма действовала рука кого-либо из его сотрудников; он нанимал способных ассистентов, вносящих иногда солидный индивидуальный вклад и даже создававших самостоятельные произведения, приводя в замешательство биографов писателя. Приходится признать, что в случае с «Сыном Портоса», авторство Дюма нельзя считать доказанным. Но мы слишком признательны за новые сведения о наших любимых героях, такие волнующие и так гармонирующие с их бессмертной молодостью, чтобы с неподобающей суровостью устанавливать личность их создателя».
        Разделяя радость Марка Уайта по поводу знакомства с продолжением мушкетерской эпопеи, мы однако не можем согласиться с ним по поводу безразличия в отношении авторства книги, для выяснения которого следует обратиться к ее тексту и к внешним обстоятельствам творческой биографии великого французского романиста.
        Известно, что отличавшийся невероятной литературной плодовитостью Дюма (полное собрание его сочинений не издано и поныне, а точное их количество, неизвестно до сих пор) широко привлекал к сотрудничеству второстепенных литераторов-ремесленников, собиравших и обрабатывавших материал, намечавших сюжетную канву, а иногда и писавших целые фрагменты. Самым известным из них был Огюст Маке, явившийся по сути дела соавтором одного из ранних романов Дюма
«Шевалье д'Арманталь» и работавший с ним и впоследствии. За подобное превращение творческого процесса в «фабричное производство» писателя часто и сурово критиковали. Но критику эту нельзя считать полностью справедливой (хотя частично с ней иногда можно согласиться), так как именно блистательное перо Дюма сумело в лучших его произведениях придать героям образную рельефность и психологическую достоверность, а сюжетам захватывающую увлекательность. Подтверждением может служить тот факт, что когда Маке, рассорившись с Дюма, опубликовал свой вариант одной из глав «Трех мушкетеров», он потерпел фиаско.
        Однако необходимо учитывать еще один аспект ситуации. Прославленное имя Дюма служило гарантией коммерческого успеха книги, поэтому издатели начали публиковать под ним произведения других авторов, в том числе и сотрудников романиста. Возможно, иногда подобные мероприятия осуществлялись с согласия Дюма, но зачастую они происходили без его ведома, тем более, что некоторые из этих книг, возможно, вышли в свет уже после смерти писателя. Многие из них публиковались в Англии. Автору этих строк приходилось видеть английские издания романов «Жена Монте-Кристо» и «Сын Монте-Кристо», выпущенные приблизительно на рубеже веков в роскошных переплетах под именем Александра Дюма и даже с его портретом. Первым доводом против того, что упомянутые романы и «Сын Портоса» принадлежат перу французского классика исторического романа, может служить их полное забвение. Если бы эти книги являлись сочинениями Дюма, то продолжения мушкетерской трилогии и
«Графа Монте-Кристо», как бы они ни уступали по качеству предшествующим книгам, несомненно, пользовались бы широчайшей известностью.[Роман «Сын Монте-Кристо» в настоящее время издан в Ереване, как сочинение некоего Жюля Лермина. Разыскать его во французских справочниках и узнать, не является ли он автором и «Сына Портоса», к сожалению, не удалось.]
        Сомнения в авторстве Дюма вызывает и сама стилистика «Сына Портоса». Прежде всего, отметим черту, отличающую книгу, как ни странно, в лучшую сторону от большинства произведений французского романиста, - четкость и стройность композиции, лаконичность изложения, отсутствие отвлекающих от основной сюжетной линии пространных отступлений. В этом отношении «Сын Портоса» совсем не походит, скажем, на «Виконта де Бражелона», который, являясь самым глубоким и трагичным произведением Дюма, все же оставляет некоторую неудовлетворенность растянутостью и композиционной рыхлостью.
        Но, к сожалению, в других аспектах книга не выдерживает сравнения с романами мушкетерского цикла. Ее персонажи лишены той психологической многогранности, той подлинной человечности, которые навеки обеспечили героям Дюма любовь и интерес читателей всех поколений. Центральная пара - Жоэль и Аврора - типичные для приключенческой литературы безупречно положительные образы. Противопоставленный им Арамис, обуреваемый в «Виконте де Бражелоне» сложными внутренними конфликтами, здесь превращен в традиционного злодея, его приспешники - простая банда мерзавцев.
        Двойственное впечатление оставляет язык книги. Наиболее слабы, пожалуй, любовные сцены с их высокопарными и неискренними диалогами, у Дюма всегда живыми и естественными. Зато описания поединков и битв, коварных интриг и необычайных приключений - ярки и увлекательны; они вполне достойны лучших образцов романа
«плаща и шпаги».
        Одна из несомненных удач книги - мастерское и колоритное использование исторического фона, свободная ориентация в событиях давно минувших дней. Несомненно тщательное знакомство автора с историческими трудами, посвященными описываемой в романе эпохе, - прежде всего с двухтомным историческим трактатом А. Дюма «Людовик XIV и его век».
        Постоянно и несколько назойливо подчеркивая преемственность романа по отношению к мушкетерской трилогии Дюма, автор использует некоторых ее персонажей, как исторических, так и вымышленных: Людовика XIV и королеву Марию-Терезию, Арамиса, ставшего послом Испании герцогом д'Аламеда, и его слугу Базена, королевских фавориток маркизу де Монтеспан (Атенаис де Тонне-Шарант из «Виконта де Бражелона») и вдову Скаррон (Франсуазу д'Обинье из «Двадцати лет спустя»), а также Фрике - в романе «Двадцать лет спустя» парижского сорванца, сына служанки парламентского советника Бруселя, арестованного в дни Фронды, и певчего в хоре собора Богоматери. Образ Фрике выписан с живым и сочным юмором, хотя его блистательная карьера, увенчавшаяся адмиральским чином, представляется фантастичной даже на фоне невероятных событий, которыми изобилуют романы Дюма.
        Публикуя вслед за оригинальным английским изданием, титульный лист которого воспроизведен здесь, роман «Сын Портоса», как произведение Александра Дюма, мы вынуждены сделать вывод, что он скорее всего принадлежит не создателю «Трех мушкетеров», а кому-либо из относительно второстепенных авторов историко-приключенческой литературы уровня Поля Феваля или Мишеля Зевако - творчество этих бесспорно интересных писателей в нашей стране, к сожалению, известно лишь по экранизациям их романов «Маленький парижанин» («Горбун») и
«Капитан» с несравненным Жаном Маре в главной роли. Однако этот факт не должен сказаться на читательском интересе к увлекательной и своеобразной попытке продолжения бессмертного мушкетерского цикла.


* * *

«В историческом мире известны четыре великих века: век Перикла, век Августа, век Льва Х и век Людовика XIV… - пишет Александр Дюма во вступлении к своему упомянутому историческому труду. - Из этих четырех веков мы избрали для описания, не смеем сказать, благороднейший, прекраснейший и самый великий, хотя нам так кажется, но ближайший к нам и потому представляющий для нас наибольший интерес».
        Благодаря мушкетерской трилогии, насыщенная яркими событиями эпоха царствования
«Людовика Великого» прочно приковала к себе внимание авторов, работающих в авантюрно-приключенческом жанре. Нужно отметить, что большинство описываемых в их произведениях событий - начиная от романов самого Дюма и кончая многотомной и откровенно балаганной «Анжеликой», вышедшей из-под бойкого пера супругов Голон и испытывающей ныне в нашей стране апогей популярности, - упомянуты в «Людовике XIV и его веке» - работе А. Дюма, к сожалению, издававшейся на русском языке лишь в незапамятные времена. Почерпнутые им в мемуарах литературных, военных и политических деятелей Франции XVII-XVIII веков факты изложены романистом с присущими ему блеском и увлекательностью. Конечно, в некоторых случаях к их исторической достоверности следует относиться с известной осторожностью - иной раз писатель пересказывает явные сплетни и анекдоты, но и они представляют огромный интерес, воссоздавая неповторимый колорит эпохи. В книге мы встретим упоминания и о капитане мушкетеров д'Артаньяне, и о приспешнике кардинала Ришелье Рошфоре, осуществившем ловкую провокацию во время заговора Шале, и о шпионке кардинала леди Кларик,
срезавшей два подаренных королевой подвеска с костюма герцога Бекингэма, и о тоске Луизы де Лавальер по своему бывшему возлюбленному виконту де Бражелону… Говорится там и о событиях, рассказанных в «Сыне Портоса» (хотя его автор, несомненно, пользовался и другими источниками). Действие романа разворачивается в
1678 году. Важнейшие исторические события, с которыми связано развитие сюжета, - взаимоотношения короля с его фаворитками, знаменитый процесс отравителей и завершение войны 1672-1678 годов нимвегенскими мирными договорами.
        Правление Людовика XIV (1638-1715), занявшего престол пятилетним мальчиком в 1643 году, ознаменовало наивысший расцвет абсолютизма, а в описываемый в «Сыне Портоса» период достижение Францией небывалого военно-политического могущества. Людовика XIV едва ли можно назвать тираном в обычном смысле этого слова (хотя именно так характеризует короля устами своего Мольера М. Булгаков) - во внутренней политике он в целом опирался на строгое соблюдение законности, однако результатом его деятельности явилось невиданное до тех пор во Франции сосредоточение власти в руках монарха. Приписываемые Людовику XIV слова «Государство - это я» как нельзя более емко определяют основные принципы его правления.
        Александру Дюма великолепно удался психологический портрет «короля-солнца», обладавшего сильной волей и государственным умом - ему не требовались всесильные премьер-министры типа Ришелье или Мазарини; выдающиеся политические деятели Кольбер и Лувуа служили лишь действенными орудиями исполнения намерений монарха - и в то же время болезненным самолюбием и тщеславием. Ревностно следивший за благонравием своих подданных, король не прекращал открыто менять фавориток, рожавших ему детей, которых - надо отдать ему справедливость - он всегда признавал и одаривал титулами (в отличие от, например, Ивана Грозного, собственноручно душившего свое незаконнорожденное потомство). За исключением маркизы де Ментенон, возлюбленные Людовика не оказывали сколько-нибудь значительного влияния на его политическую деятельность. Все же госпожа де Монтеспан играла заметную роль при дворе. Выйдя в 1663 году замуж за маркиза де Монтеспана, она вскоре рассталась с мужем, став на долгие годы фавориткой короля и родив ему пятерых детей, - старшего из них, герцога де Мен, престарелый монарх даже намеревался сделать регентом при
своем малолетнем правнуке, короле Людовике XV, однако парламент воспротивился этому намерению. Вздорный и капризный характер маркизы однако со временем начал раздражать короля, который перенес внимание на свою последнюю и наиболее прочную привязанность - госпожу де Ментенон.
        Читатели романа «Двадцать лет спустя» помнят Франсуазу д'Обинье - «девушку с бархатными глазами», с которой Рауль де Бражелон повстречался у аббата Скаррона. Удивительная судьба этой женщины, оставшаяся за рамками трилогии Дюма, фигурирует в романе «Сын Портоса».
        Франсуаза д'Обинье родилась 27 ноября 1635 года. Детство ее прошло в тюрьме, куда за убийство первой жены и ее любовника был заключен ее отец, Констан д'Обинье барон де Сюриме, сын Агриппы д'Обинье, поэта-гугенота и друга короля Генриха IV. В тюрьме он вступил во второй брак с матерью Франсуазы. Выйдя на свободу, но отказавшись принять католичество, барон вместе с новой семьей уехал в Вест-Индию - на остров Мартиника. Упомянутые в «Сыне Портоса» чудесные спасения маленькой Франсуазы и предсказание каменщиком блестящего будущего фигурируют в историческом труде Дюма. Вернувшись во Францию, Констан д'Обинье проиграл свое состояние и вскоре умер, оставив семью без средств к существованию. Воспитывавшаяся у родственницы девушка решила наняться в служанки к парализованному писателю Полю Скаррону, но тот предпочел жениться на ней.
        Овдовев в 1660 году, она вновь бедствовала до тех пор, пока маркиза де Монтеспан, которой приглянулась молодая вдова, не попросила короля сделать ее гувернанткой их детей. Живой ум и своеобразная, хотя и неброская красота Франсуазы все более очаровывали Людовика, даровавшего ей титул маркизы де Ментенон. В итоге вдова Скаррон заняла при нем место гордой Атенаис, а так как она обладала строгой нравственностью, то овдовевшему королю в 1686 году пришлось обвенчаться с ней. Разумеется, этот брак, тайна которого была чисто формальной, не давал женщине скромного происхождения прав на престол, однако ее влияние на государственные дела оказалось немалым и отнюдь не всегда благотворным. Будучи ханжой-католичкой, она способствовала отмене Нантского эдикта, даровавшего королем Генрихом IV свободу вероисповедания гугенотам, преследованиям протестантов и изгнанию их из Франции.
        Одной из ярких и страшных страниц царствования Людовика XIV стал так называемый
«процесс отравителей». В 1670 году при неясных обстоятельствах скончалась принцесса Генриетта Английская - дочь короля Англии Карла I, ставшая женой герцога Филиппа Орлеанского, младшего брата Людовика. Некоторые свидетельства указывали на то, что она была отравлена шевалье де Лорреном, фаворитом герцога Орлеанского, человеком жестоким и бессовестным. Ходили слухи, что Людовик распорядился замять дело, дабы не навлекать позор на королевскую семью. Однако, вскоре после этого Париж потрясли массовые отравления. Говорили, что двое итальянцев-алхимиков Экзили и Дестинелли, отыскивая философский камень, создали яд, не оставляющий никаких следов. Ла Вуазен и Ла Вигуре - две мегеры, занимавшиеся колдовством и гаданьем, торговали ядом в сообществе с двумя священниками, Лесажем и д'Аво. Людовик организовал специальную следственную палату, под председательством министра полиции Ларейни. Однако расследование показало, что клиентами колдуний были многочисленные представители высшей знати. Герцог Орлеанский являлся к Ла Вуазен, чтобы узнать о судьбе ребенка, которого Генриетта родила в Англии за два года до
смерти, и которого он отказался признать своим. Ведьма отправила в Лондон своего кузена Бовильяра, вернувшегося с фантастической историей о том, что ребенок жив, что отец его - Людовик XIV, и что его взял на воспитание король Англии Карл II. Тогда герцог потребовал, чтобы колдунья вызвала дьявола, дабы тот подсказал ему, как управлять братом. Явившийся «дьявол» сообщил, что Людовик обладает талисманом, делающим чары бессильными. Королева Мария-Терезия просила Ла Вуазен изготовить напиток, который вернет ей любовь короля. С подобным же требованием обращалась к колдунье графиня Олимпия де Суассон, племянница Мазарини и кратковременная любовница Людовика; эта дама даже притащила вещи из королевского гардероба для изготовления «любовной куклы». Суперинтендант финансов Фуке, любимец короля Пюигилен де Лозен, кардинал Буйонский также консультировались с колдуньями. Появились слухи о том, что ненавидимая за надменный нрав и ненасытное честолюбие маркиза де Монтеспан общалась с шайкой через свою камеристку, некую Дезейе; ее имя прочно (и, по-видимому, необоснованно) связывали со служением «черных месс» и
сатанинскими культами. В смерти мадемуазель де Фонтанж, имевшей несчастье пленить короля, родить ему сына и заблистать при дворе настолько, что дамы стали носить прически a la Fontange, снова стали винить госпожу де Монтеспан и «парижских отравителей». Ла Вигуре, несмотря на жестокие пытки на допросах, не сказала ничего и была повешена. Ла Вуазен, надеясь спасти свою жизнь, поведала известные ей жуткие тайны, но несмотря на это, ее сожгли на костре. После этого шайка рассеялась, надолго оставив о себе мрачную память. (Автор «Сына Портоса» допускает здесь анахронизмы, перенося некоторые события 1680-х годов на конец 1670-х).
        Важную деталь исторического фона романа составляют военные события. В 1672 году в Европе вспыхнуло очередное побоище, развязанное ненасытной алчностью монархов и легшее тяжким бременем на измученные народы. Франция в союзе со Швецией и Англией (вышедшей из коалиции в 1674 году) воевала с Нидерландами, поддерживаемыми Австрийской империей, Испанией, Данией и Бранденбургом. После многолетних кровопролитных боев в голландском городе Нимвегене были подписаны мирные договоры:
10 августа 1678 года с Нидерландами, которым Франция уступила город Маастрихт и наследственные земли Оранского дома, и которые, в свою очередь, признали суверенитет Франции над Гвианой и Сенегалом;

17 сентября того же года с Испанией, уступившей Франции Франш-Конте (графство Бургундию) и несколько крепостей в Испанских Нидерландах и получившей взамен герцогство Лимбург и территории в Каталонии; 5 февраля 1679 года с Австрией, получившей Филипсбург и уступившей Фрейбург и Альт-Брейзах. Нимвегенский мир был чрезвычайно выгоден для Франции, достигшей апогея своего могущества. Впоследствии однако оно стало клониться к упадку, а война за испанское наследство едва не окончилась для французского королевства сокрушительной катастрофой.
        Таковы исторические события, объединенные автором в романе «Сын Портоса» - оригинальном и увлекательном произведении, которое, несмотря на отмеченные недостатки, должно доставить радость читателям всех возрастов, познакомив их с вариантом развития сюжета трилогии о мушкетерах.



    В. Тирдатов

        notes

        Примечания


1

        Фуке Никола (1615-1688) - суперинтендант финансов в молодые годы короля Людовика XIV. Галантный кавалер и покровитель искусств, он составил себе колоссальное состояние, расхищая казну. В итоге король отдал приказ об его аресте, который был осуществлен капитаном мушкетеров д'Артаньяном.

2

        В Библии (Бытие, глава 41) рассказывается о сне фараона, в котором ему привиделись вышедшие из реки семь тучных и семь тощих коров. Тощие пожрали тучных, оставшись такими же худыми. Иосиф объяснил фараону, что сон означает семь лет изобилия и последующие семь лет голода, во время которых забудется предшевствующее изобилие.

3

        Начальник городской стражи.

4

        Кольбер Жан-Батист (16191683) - министр финансов при дворе Людовика XIV.

5

        В качестве второго подвига Геркулес уничтожил лернейскую (правда, не задушив ее, а сбив палицей десять голов). Библейский герой Самсон унес на своих плечах ворота города Газы, в которых его подстерегали филистимляне (Книга судей, глава 16).

6

        Леклер дю Трамбле - знатный дворянский род из провинции Анжу, представителями которого были упомянутый комендант Бастилии и его старший брат Франсуа, в монашестве отец Жозеф - приспешник Ришелье, прозванный «серым кардиналом».

7

        Персонаж «Илиады» Гомера, сын троянского царя Приама.

8

        Огненная палата - следственный орган, учрежденный Людовиком XIV для тайного разбирательства в истории с парижскими отравителями.

9

        Лувуа Жан Мишель (1641-1691) - военный министр Людовика XIV.

10

        То есть Нидерланды.

11

        Принц Вильгельм III Оранский, граф Нассауский (1650-1702) - с 1674 г. штатгальтер Голландии, с 1689 г. король Англии.

12

        В Нимвегене (Нидерланды) в 1678-1679 гг. были подписаны мирные договоры, завершившие войну 1672-1678 гг. между коалициями государств, возглавляемыми Францией и Нидерландами.

13

        Карл II (1661-1700) - с 1665 г. король Испании, последний представитель династии Габсбургов.

14

        Лойола Игнасио (1491-1556) - основатель иезуитского ордена.

15

        Кальвин Жан (15091564) - крупный деятель церковного протестантизма, основатель кальвинистского вероучения.

16

        Лютер Мартин (1483-1546) - один из зачинателей реформации церкви, основатель лютеранского вероучения.

17

        Гус Ян (1369-1415) - лидер реформации в Чехии, сожжен на костре 6 июля 1415 г.

18

        Доле Этьен (1509-1546) - французский ученый-гуманист, казнен 3 августа 1546 г.

19

        Девичье имя маркизы де Монтеспан (1641-1707) - Атенаис Рошшуар де Мортмар.

20

        Цирцея - в греческой мифологии прекрасная волшебница, дочь бога Солнца Гелиоса.

21

        Брак с левой руки, иначе морганатический - брак представителя царствующего дома с женщиной не королевской крови, не дававший прав престолонаследия ни жене, ни детям.

22

        Жиль де Рец - французский дворянин, живший в XV в. и прославившийся своей жестокостью. Явился прототипом герцога Синяя Борода, героя многих легенд и сказок.

23

        В Евангелии от Луки (гл. 10) Иисус рассказывает притчу о добром самаритянине, перевязавшем раны человеку, на которого напали разбойники.

24

        Кибела - фригийская богиня, олицетворение матери-природы. В Древней Греции и Риме почиталась, как мать богов.

25

        Фидий (V в. до н. э. - ок. 432 до н. э.) - великий древнегреческий скульптор.

26

        Мария-Терезия (1638-1683) - дочь короля Испании Филиппа V, с 1660 г. супруга Людовика XIV и королева Франции.

27

        Герцог дю Мен - старший из детей Людовика XIV и маркизы де Монтеспан.

28

        Франсуаза д'Обинье (1635-1719) - с 1652 г. жена писателя Поля Скаррона, впоследствии маркиза де Ментенон, фаворитка, а с 1686 г. жена Людовика XIV.

29

        В битве при Рокруа 19 мая 1643 г. французские войска под командованием принца Конде (1621-1686), носившего тогда титул герцога Энгиенского, одержали победу над испанцами.

30

        Casa - дом (итал.).

31

        В Библии (1-я Книга Царств, гл. 17) рассказывается о том, как будущий царь Израиля, юноша Давид, убил в поединке великана-филистимлянина Голиафа камнем из пращи.

32

        Бахус (Вакх) - бог вина и веселья в древнеримской мифологии.

33

        Названия подразделений мушкетеров происходили от цвета их плащей (по другим источникам - от масти лошадей).

34

        Мафусаил - библейский патриарх, дед Ноя, проживший 969 лет.

35

        Лозен Антуан Номпар де Комон, маркиз де Пюигилен, герцог (1632-?) - фаворит Людовика XIV.

36

        Герои древнегреческих мифов.

37

        Шале Анри де Талейран-Перигор, маркиз де (1599-1626) - участник заговора против кардинала де Ришелье, казнен в августе 1626 г.

38

        Сен-Мар Анри д'Эффиа, маркиз де (1620-1642) - фаворит короля Людовика XIII, возглавивший заговор против Ришелье. Казнен 12 сентября 1642 г.

39

        Монморанси Анри, герцог де (1595-1632) - губернатор Лангедока, возглавил мятежную армию, выступившую против Ришелье на стороне брата Людовика XIII, герцога Гастона Орлеанского. Казнен 30 октября 1632 г.

40

        Сципион Африканский (ок. 185-129 до н. э.) - древнеримский полководец и оратор.

41

        Фамилия Сен-Жан означает «Святой Иоанн». Ларейни имеет в виду Иоанна Крестителя, которому отрубили голову по приказу тетрарха Ирода Антипы.

42

        У. Шекспир. «Гамлет» (пер. Б. Пастернака).

43


«Сюгжест» (suggest) - часть слова suggestion - внушение (фр.).

44

        Одна из знатных дам, замешанных в историю с отравлениями.

45

        Амадис - герой средневекового рыцарского романа «Амадис Галльский».

46

        Сен-Симон Луи де Рувруа, герцог де (1675-1755) - французский политический деятель и писатель, автор мемуаров о царствовании Людовика XIV и эпохе регентства.

47

        Филипп IV Габсбург (1605-1665) - с 1621 г. король Испании.

48

        Бутвиль Франсуа де Монморанси, граф де (1600-1627) - знаменитый дуэлянт, 12 мая
1627 г., несмотря на эдикты, демонстративно Дрался на дуэли на Королевской площади. Казнен 21 июня 1627 г.

49

        Мариньи Ангерран де (1260-1315) - первый министр короля Франции Филиппа IV Красивого. Способствуя укреплению королевского абсолютизма, он вызвал к себе ненависть аристократии и был повешен в первый год правления короля Людовика X Сварливого.

50

        Ватто Антуан (1684-1721) - французский художник, близкий стилистике рококо.

51

        Иордане Якоб (1593-1678) - фламандский художник.

52

        В Библии (Бытие, гл. 8) рассказывается о голубе, выпущенном Ноем из ковчега и принесшим ему в клюве свежий масличный лист, что явилось вестью об окончании потопа.

53

        В переносном смысле, любители земных удовольствий. Буквально, эпикурейцы - последователи греческого философа Эпикура (341-270 до н. э.)

54

        Герои старинных рыцарских романов.

55

        Сиракузы - античный город на Сицилии, в 467-406 гг. до н. э. управляемый тираном Дионисием I.

56

        Вулкан - бог огня и кузнечного дела в древнеримской мифологии.

57

        Черт возьми (исп.).

58

        Лютеция - главный город галльского племени паризиев на месте будущего Парижа.

59

        Леопольд I (1640-1705) - С 1657 г. император Священной Римской (Германской) империи из династии Габсбургов.

60

        Вар Публий Квинтилий (ок. 53 до н. э. - 9 н. э.) - древнеримский политический деятель и полководец. Управление Сирией и Германией ознаменовал взятничеством и вымогательством. Потерпев позорное поражение от германцев, покончил с собой.

61

        Ромул - по древнеримскому преданию основатель и первый царь Рима.

62

        Дюгеклен Бертран (1320-1380) - французский полководец времен Столетней войны. Командовал партизанами, сражавшимися с королем Наварры Карлом Злым, выступавшим союзником англичан.

63

        Вильгельм I Завоеватель(1027-1087) - с 1035 г. герцог Нормандии, с 1066 г. король Англии, завоеванной им с помощью войска нормандских и французских рыцарей.

64

        Тюренн Анри де ла Тур д'Овернь, виконт де (1611-1675) - выдающийся французский полководец.

65

        Густав II Адольф (1594-1632) - шведский король (с 1611 г.) и полководец. Погиб в битве при Лютцене 16 ноября 1632 г.

66

        Валленштейн Альбрехт (1583-1634) - германский полководец периода Тридцатилетней войны.

67

        Герцог Лотарингский Карл IV, разгромленный французами, отрекся or престола и бежал в Германию.

68

        Туль - город в Лотарингии, центр епископства.

69

        Vaterland - отечество (нем.).

70

        Медея - в греческой мифологии дочь царя Колхиды Эета, волшебница, погубившая соперницу и убившая своих детей.

71

        Эвмениды (благосклонные богини) - согласно греческому мифу, были ранее богинями мщения Эриниями, в волосах которых извивались змеи.

72

        То есть папский престол в Риме.

73

        Имена, носимые Папами Римскими.

74

        Роман «Сын Монте-Кристо» в настоящее время издан в Ереване, как сочинение некоего Жюля Лермина. Разыскать его во французских справочниках и узнать, не является ли он автором и «Сына Портоса», к сожалению, не удалось.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к