Робер Сюркуф Карл Май


        # В повести «Робер Сюркуф» рассказывается о приключениях знаменитого французского корсара конца XVIII - начала XIX века.


        ТУЛОН


        Это было в день Рождества Пресвятой Богородицы 1793 года[Это соответствует 21 сентября по григорианскому календарю.] . Уже несколько недель благословенные нивы Прованса жгло беспощадное солнце. Однако в этот день горизонт с самого утра затянуло плотными фиолетовыми тучами, желтые подбрюшья которых то и дело озарялись сверкающими зигзагами молний. Громовые раскаты сотрясали прибрежные скалы, тысячекратным эхом отражаясь от вспененных гребней волн.
        Хлынул проливной дождь, никакой плащ не продержался бы против него более минуты. Одна надежда - спасительный кров, и все живое давно попряталось под крыши. Лишь одинокий путник, промокший до нитки, отважно шагал по дороге, ведущей через виноградники и оливковые рощи к городку Боссе. Пропитанная дождем легкая летняя одежда плотно облепила его стройную крепкую фигуру, но это, казалось, ни в малой степени не смущало спутника. Его моложавое лицо то и дело расплывалось в довольной улыбке, а танцующая походка была, ни дать ни взять, как у праздного гуляки, которому вовсе незачем куда-то торопиться.
        На самом краю городка, у дороги, стоял небольшой дом. Над дверью его красовалась вывеска с полустертыми буквами: «Таверна дю руссийон». Не обращая внимания на дождь, путник не спеша подошел к дому, сдвинул шапку на затылок и, подбоченившись, внимательно стал разглядывать надпись.
        - «Таверна дю руссийон», ишь ты! - воскликнул он. - Зайти, что ли? Может, там и на самом деле подают настоящий руссийон[Руссийон - сорт вина. Французский глагол roussiller означает «жечь; слегка подгорать». Название вина связывают с фразой, приписываемой французской аристократке мадам де Севинье: «vin gui roussille et rejouit toute une аше» (вино, жгущее и веселящее душу).] ? Да нет, больно домишко-то неказистый. Пойду-ка я лучше дальше, мокрее все равно не буду. Вода - чудесный дар небес, только бы вино ею не разбавляли. Итак, решено, рулю дальше и якорь бросаю не раньше, чем на рыночной площади.
        Не успел он, однако, повернуться, чтобы продолжить свой путь, как дверь отворилась и на пороге появился человек, в котором сразу можно было угадать хозяина таверны.
        - Куда же это вы? - прогудел из-под сизого носа сиплый пропитой голос. - Хотите захлебнуться в этом ливне?
        - Ничуть, - ответил путник. - Непогода меня не одолеет, разве что ливень из ваших бочек…
        - Тогда заходите скорее, потому как, похоже, у нас одинаковые вкусы, а я не из тех, кто травит добрых граждан дрянным вином.
        - Ну что ж, поверю вам на слово и лягу в дрейф на пяток минут. О-ля-ля, а вот и новый парень на борту!
        Последние слова он произнес, уже вступив в помещение и отряхиваясь, словно мокрый пудель. Хозяин услужливо придвинул ему стул, и путник уселся в ожидании обещанного вина.
        Маленький зал таверны выглядел в высшей степени воинственно. Он был битком набит солдатами Конвента[Конвент (полное название - Национальный конвент) - высшее законодательное учреждение в период французской буржуазной революции, существовавшее с 20 сентября 1792 г. по 26 октября 1795 г. Именно Конвент 22 сентября 1792 г. провозгласил Францию республикой. В начале действия повести К. Мая было время якобинского Конвента (2 июня 1793 г. - 27 июля 1794 г.), когда власть принадлежала представителям революционной буржуазии. Через Конвент якобинцы провели основные законодательные акты, ликвидировавшие остатки феодального строя и утвердившие буржуазный строй.] . Не считая последнего гостя и самого хозяина, там был один-единственный штатский - миссионер Святого Духа[Орден Святого Духа - учрежден Генрихом III в 1578 г. Число кавалеров ордена ограничивалось сотней, не считая офицеров и церковных командоров. Членами этого военно-религиозного братства были только потомственные дворяне.] . Священник тихонько сидел в уголке и, казалось, целиком ушел в свои думы, не замечая окружающих. Маленький и скромный, был
он, видимо, наделен недюжинным мужеством: появиться в сутане среди дикой солдатни - для этого требовалась отвага. Во Франции в те дни все духовные ордена были упразднены, и от всех лиц духовного звания требовали присяги на верность республике. С теми, кто эту присягу отвергал, поступали как с мятежниками. И не приходилось сомневаться, что храбрость маленького миссионера при подобных обстоятельствах в любую минуту могла обернуться для него крупными неприятностями.
        К столику еще не успевшего обсохнуть незнакомца, слегка пошатываясь, подошел пышноусый тамбурмажор[Тамбурмажор - старший полковой барабанщик в унтер-офицерском чине.] .
        - Эй, гражданин, откуда путь держишь?
        - С верховьев Дюранса[Дюранс - река на юге Франции, приток Роны.] .
        - И куда же?
        - В Боссе.
        - Что тебе там надо?
        - Навестить друга. Ты что-нибудь имеешь против этого?
        - Хм-м-м! Может, и так, а может, и нет.
        - О-о-о! - с едва скрываемой иронией протянул незнакомец. Он положил ногу на ногу, скрестил руки на груди и устремил на тамбурмажора взгляд, в котором можно было прочесть все, что угодно, кроме восхищения. Этому молодому человеку было никак не более двадцати двух - двадцати трех лет, но высокий лоб, густые брови, властный взгляд, орлиный нос, энергично очерченный рот, крепкая загорелая, не привыкшая к воротничкам шея, широкие плечи при гибком телосложении - все это производило впечатление независимости, некой необычности и невольно внушало уважение.
        - Чему ты удивляешься, гражданин? - спросил унтер-офицер. - Уж не полагаешь ли ты, что к главной штаб-квартире в Боссе может пройти любой, кому заблагорассудится?
        - Нет, не полагаю. А вот ты, гражданин тамбурмажор, похоже, полагаешь, что тебе позволено лезть к любому со своими расспросами?
        - Молчать! Каждый солдат обязан охранять безопасность своей армии! Как твоя фамилия, гражданин?
        - Сюркуф[Сюркуф (1773-1827) - реальное историческое лицо. Родился в Сен-Мало, на берегу Ла-Манша. В тринадцать лет ушел юнгой в заокеанский рейс на торговом судне. К двадцати годам стал капитаном, уговорив родителей купить бриг «Креол», и занялся весьма прибыльным делом: возил черных рабов для плантаторов во французские колонии. В 1795 году перебрался в Индийский океан, где прославился своими действиями против английских торговых судов. Робер Сюркуф буквально сеял ужас на морских путях между Индией и Мадагаскаром. Около 1800 года капер Сюркуф возвращается во Францию. Его капитал тогда оценивался в два миллиона франков. Сюркуф женился на дочери богатого судовладельца, еще больше увеличив свое состояние, но спокойную семейную жизнь вел недолго: через два года он опять покидает Францию, снова занявшись каперством. В 1810 году англичанам удалось завладеть его оперативной базой на Маврикии, после чего Сюркуф окончательно возвращается на родину. Наполеон награждает его орденом Почетного легиона и жалует баронский титул. Остаток жизни Сюркуф безмятежно провел во Франции благодаря очень недурному
состоянию, сколоченному морским грабежом. После реставрации Бурбонов он стал одним из богатейших французских судовладельцев.] , - ответил спрошенный с легкой ухмылкой в уголке рта.
        - Имя?
        - Робер.
        - Кто ты?
        - Моряк.
        - А-а-а, так вот почему ты, словно утка, столь беззаботно плескался там, на улице! Кто тот друг, которого ты хочешь навестить?
        - Гражданин гренадер Андош Жюно.
        - Андош Жюно, адвокат?
        - Да, тот самый.
        - Да это же мой добрый приятель! Откуда ты его знаешь?
        - Мы встречались с ним в Бюсси ле-Гран, где он родился.
        - Точно! Ты не врешь, гражданин Сюркуф. Жюно служит в нашей роте. Я провожу тебя к нему. Но прежде ты должен выпить с нами.
        - А что вы пьете?
        - Здесь только один сорт, как на вывеске, - руссийон. Вино крепкое, хотя и очень мягкое. Попробуй-ка!
        Хозяин притащил большой кувшин своего фирменного напитка, и все солдаты дружно протянули стаканы, предвкушая удовольствие выпить за счет моряка.
        После первого тоста Сюркуф предложил всем наполнить еще по стакану и снова выпить. Однако, заметив постную физиономию усомнившегося в его платежеспособности хозяина, он вытащил из кожаного бумажника пачку ассигнаций и швырнул ее на стол. Жест этот был встречен всеобщим ликованием: денег хватало с лихвой, и хозяин еще раз наполнил кувшин. На сей раз не обошли вниманием и миссионера, которому до этого не перепало еще ни глотка. Тамбурмажор подошел к его столику и потребовал:
        - Встань, гражданин, возьми стакан и выпей за здоровье Конвента, выкинувшего папу римского из страны!
        Священник поднялся и взял стакан. Однако вместо требуемого тоста тихо, но твердо сказал:
        - Не для богохульства дал нам Господь эту благодать. В вине - истина, и я не хочу произносить слова лжи. Я пью за здоровье святого отца в Риме. Да хранит его небо!
        Не успел он, однако, поднести вино к губам, как кулак тамбурмажора вышиб стакан из его руки, так что осколки брызнули по полу.
        - Что ты это себе позволяешь, гражданин святоша? - взревел унтер. - Ты что, не знаешь, что в нашей прекрасной Франции прежние святые отцы упразднены? Еще немного, и всех вас вышвырнут отсюда вон со всей вашей ерундой, в которую вы заставляли нас верить! Я призываю тебя отказаться от своего тоста!
        - Погоди-ка, старина, - перебил тамбурмажора другой солдат. - Зачем ты разбил его стакан? Гражданин хозяин, дай ему новый да налей пополнее! Этот поп явно из тех, что отказались от гражданской присяги. Вот мы и устроим ему сейчас проверку, и пусть он пеняет на себя, если ее не выдержит!
        Хозяин принес требуемое. Тамбурмажор втиснул в ладонь священника полный стакан и приказал:
        - А теперь пей, гражданин, и кричи громко: «Да здравствует республика! Долой папу!

        Лицо миссионера побледнело, но глаза его сверкали. Он поднял стакан и крикнул:
        - Да здравствует святой отец! Долой врагов Франции!
        Полупьяная орава разразилась дикими криками, и десятка два рук потянулось к мужественному приверженцу своей веры, чтобы жестоко проучить его. Но не тут-то было: в ссору вмешался незнакомец. Никто и не заметил, как он подошел, только вдруг Сюркуф оказался перед священником, прикрыл его своим телом и крикнул с веселой улыбкой:
        - Граждане, не сделаете ли мне одолжение?
        - Какое?
        - Будьте так добры, выжмите, пожалуйста, воду из моего бушлата, прежде чем посягать на этого божьего человека!
        Усмешка в глазах моряка и дружелюбность тона сбивали с толку, однако в глазах этих и в его тоне было нечто, что настораживало.
        - Твой бушлат? - слегка растерянно спросил тамбурмажор. - Что ты выдумал? Нам-то какое до него дело? Отойди-ка в сторонку, гражданин Сюркуф. Мы хотим вдолбить этому ханже литанию, да так, чтобы он до последних своих дней ее не позабыл!
        - Разрешите мне, по крайней мере, хотя бы выпить с ним по доброму глотку.
        Моряк взял из рук священника стакан и спросил:
        - Как тебя зовут?
        - Я зовусь братом Мартином, - ответил тот.
        - Отлично, брат Мартин. Позволь мне выпить с тобой - за твое здоровье, за здоровье всех мужественных людей, которые не боятся стоять за правду, за процветание прекрасной Бретани, моей родины, за здравие моего отечества и здоровье всех достойных уважения служителей церкви!
        Сюркуф поднес стакан к губам и осушил его до дна. Несколько секунд в комнате царила мертвая тишина, а потом разразился шторм. Все глотки орали, все кулаки сотрясали воздух, к моряку протискивались разъяренные солдаты, но долговязый тамбурмажор широко расставил руки и оттеснил их назад.
        - Стой, гражданин! - прокричал он. - Этот человек, назвавший себя гражданином Сюркуфом, сдается мне, вовсе не моряк, а тайный эмиссар папы. Потому разложим-ка его на скамейке и расспросим хорошенько с помощью палки. А ну-ка - взять его!
        Два дюжих солдата протянули было руки, чтобы схватить Сюркуфа, но тут же один из них отлетел в ближайший угол, другой - в противоположный, да так быстро, что никто и не понял, как это произошло. Крики ярости слились в один устрашающий рев, и вся осатаневшая команда ринулась на приступ. Вдруг раздался громкий треск. Это Сюркуф отломал ножку от стола и принялся орудовать ею с таким проворством, что тотчас же двое нападавших с разбитыми головами повалились на пол, а остальные в беспорядке попятились.
        - Ну, теперь убедились, что я - моряк? - спросил Сюркуф. - Нам, корабельным парням, с вымбовкой[Вымбовка - деревянный или металлический рычаг, служащий для вращения вручную корабельного ворота (шпиля).] обходиться дело привычное! И это ваша благодарность за то, что пили мое вино? Эх вы трусы: отважились навалиться на двоих, когда вас больше трех десятков! Ну, подходите же и разложите Робера Сюркуфа на скамейке, если сумеете!
        - Взять их! - вновь взревел тамбурмажор.
        Сюркуф снова пустил в ход ножку от стола, однако задние солдаты напирали на передних, и дела обороняющихся, пожалуй, сложились бы печально, если бы чей-то голос - резкий, повелительный - не прокричал вдруг с порога:
        - Сейчас же прекратить! Что здесь происходит?
        Снаружи, под окном, остановилась небольшая группа всадников, а в дверях таверны стоял тот, кто задал вопрос. Ростом он был невелик и сложением на первый взгляд довольно хрупок. У него было худощавое, резко очерченное лицо бронзового отлива, на широкий лоб надвинута обшитая галуном треугольная шляпа, с плеч свисал мокрый плащ. Завидев этого человека, солдаты испуганно попятились и с глубоким почтением приветствовали его. На вид этому человеку было не более двадцати пяти, безусое лицо его было неподвижно, как маска, только глаза властно сверкали из-под насупленных бровей, оглядывая теплую компанию, пока не задержались, наконец, на старшем по званию:
        - Гражданин тамбурмажор, доложи!
        У того от страха на лбу выступили капли пота.
        - Здесь поп, мой полковник, и еще папский эмиссар. Они нас оскорбили… - слегка запинаясь, начал тамбурмажор.
        - И на это вы ответили дракой! Который из них эмиссар?
        - Тот, что с ножкой от стола.
        - Откуда ты знаешь, что он эмиссар?
        - Я подозреваю его в этом.
        - Довольно, гражданин тамбурмажор. С тобой все ясно. Теперь поговорим с эмиссаром.
        Сюркуф сделал шаг вперед и бесстрашно посмотрел офицеру прямо в глаза.
        - Мое имя Робер Сюркуф, гражданин полковник. Могу я попросить назвать и себя?
        - Меня зовут Наполеон Бонапарт, - холодно и гордо прозвучал ответ.
        - Итак, я - Робер Сюркуф, моряк, хотел пройти в Боссе, чтобы навестить своего друга Андоша Жюно, адвоката и гражданина гренадера. Я зашел сюда, велел подать вина за мой счет этим гражданам солдатам, и мы спокойно угощались, покуда они не потребовали от этого достойного священника, чтобы он выпил за погибель своего начальника, папы римского. Священник отказался, и тогда все решили его побить. Брат Мартин - человек мирный и защитить себя не может, поэтому я отломал ножку от стола и решил постоять за него. Вот граждане солдаты и посчитали меня за эмиссара. Но ведь каждый честный моряк всегда выступит в защиту того, кто без всякой причины подвергся нападению превосходящими силами: здесь есть еще много ножек от столов!
        По лицу полковника[Полковник - именно такое звание указывает Карл Май. В действительности к моменту штурма Тулона Наполеон был только капитаном.] скользнула легкая улыбка, тотчас же, впрочем, погасшая.
        - Гражданин тамбурмажор, марш сейчас же со всеми остальными под арест! - приказал он солдатам.
        Солдаты дружно отдали честь и потопали к двери. Затем полковник вновь обратился к оставшимся.
        - Кто ты? - строго спросил он священника.
        - Я - брат Мартин из ордена миссионеров Святого Духа, - скромно прозвучало в ответ.
        - Все ордена упразднены. Ты принял гражданскую присягу?
        - Нет. Моя присяга - единственно на верность святой церкви.
        - Ну, ладно, разберемся… - сказал полковник и, повернувшись к моряку, продолжил: - Сюркуф? Я уже где-то слышал это имя! Ах да, тебе знакомо название «Бегун»?
        - Знакомо. Это английский посыльный корабль, который я должен был провести через рифы, имея, однако, умысел посадить его на мель, что мне и удалось.
        Полковник окинул молодого человека беглым просветленным взором.
        - Так, значит, это был ты? В самом деле? А знал ли ты, гражданин Сюркуф, что твоя жизнь висела на волоске?
        - Да, знал. Но не вести же мне было врага в нашу гавань! Едва «Бегун» ткнулся в скалу, я тут же перемахнул через борт и благополучно добрался до суши, хотя пули вокруг моей головы жужжали, как пчелы. Англичане плохо стреляют, гражданин полковник, очень плохо!
        - Ну что ж, не далее как через день мы выясним, правду ли ты сказал. А почему ты вступился за священника, который не пожелал принять гражданскую присягу?
        - Потому что это был мой долг. Я - католик. Я даже выпил с ним за здоровье святейшего папы.
        - Какая неосмотрительность! И зачем тебе это понадобилось? А что еще ты мне расскажешь, гражданин Сюркуф? Я вижу, ты тут покалечил нескольких солдат.
        - Да, ножкой от стола.
        - Ну ладно. Дело будет расследовано, и виновные наказаны. Но вы оба пока задержаны. Вас доставят в Боссе. А с другом своим Жюно, гражданин Сюркуф, ты увидишься, я обещаю.
        Маленький офицер круто повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Минуту спустя он скакал вместе со своими спутниками дальше: рекогносцировка продолжалась.
        Меж тем в маленький зал вошли трое военных, объявившие, что будут сопровождать Сюркуфа и брата Мартина в Боссе.
        - Не возражаю, - сказал Сюркуф. - Боссе так и так - цель моего путешествия.
        - А моего - нет, - отозвался брат Мартин. - Мне надо в Систерон.
        - Ты сможешь пойти туда и завтра. А пока будешь моим гостем в Боссе. Но сперва мы выпьем с этими тремя храбрыми гражданами по стаканчику доброго вина. Этот руссийон мне определенно нравится. И потом, должен же я расплатиться за поломанный стол.
        После непродолжительного марша по расквашенной под дождем дороге обоих задержанных привели к дому, где расположился со своим штабом главнокомандующий, генерал Карто, и заперли в узкой темной каморке, единственное окошко которой было закрыто ставнями.
        - Ну вот, тут мы и бросим якорь, - сказал Сюркуф. - Жаль только, что нет здесь ни подвесной койки, ни перины. Впрочем, не стоит расстраиваться - ведь все равно нам на этих коечках не поваляться: надо думать, нас скоро выпустят.
        - Я на это не надеюсь, - вздохнул брат Мартин.
        - Нет? Почему?
        - Ты что, не знаешь, гражданин Сюркуф, что сейчас во Франции нет большего преступления, чем противиться воле Конвента? Я вижу, что настали для меня черные дни, но все равно останусь верен своему обету.
        Сюркуф схватил своего товарища по несчастью за руки и горячо, взволнованно, совсем иным тоном, чем до сих пор, сказал:
        - Господь да воздаст тебе, брат Мартин! Нашему отечеству нужны такие люди, которые идеи свои чтут выше, чем сиюминутные политические выгоды. Не за горами время, когда Франции потребуются сильные души и крепкие руки, чтобы наш народ занял достойное место среди других наций. Будут великие битвы, прольются реки крови, будет титаническая борьба одного против всех. Не вешай нос, брат Мартин! Надо быть добрым и веселым, надо заранее готовиться к боям, чтобы каждый знал, где его место, когда придет время помериться силами. Я - сын отечества, и мой долг оставаться верным ему во всех бедах и опасностях. Поэтому я еду в Тулон, чтобы сделать последнюю попытку. Я поговорю с этим полковником Бонапартом, может, и добьюсь здесь того, что в других местах у меня не получилось.
        Священник удивленно посмотрел на моряка. Этот молодой человек прямо на глазах стал совсем иным: веселый, беззаботный юнец превратился вдруг в зрелого мужчину, чьи глаза пророчески всматривались в даль, чьи вдохновенные слова зажигали душу, чьи помыслы были направлены к великой цели.
        Дверь отворилась. Вызвали Сюркуфа, чтобы отвести его к генералу. Вернулся он не скоро. Потом увели брата Мартина. С ним разобрались быстро. Его спросили, готов ли он принять гражданскую присягу, и, когда он решительно отказался, сообщили, что вынуждены поступить с ним, как с изменником. И Сюркуф поинтересовался, что он намерен теперь предпринять.
        - А что я должен предпринимать? Я - человек слова, но со мной будет то же, что и со многими другими - меня отправят в Париж, а там, сам знаешь…
        - Этого не случится, не будь я Робер Сюркуф!
        - Как ты сможешь мне помочь? Ты ведь и сам - арестант!
        - Теперь уже ненадолго. Генерал хотел только удостовериться, эмиссар я или нет. Стоило ему выяснить, что я - честный моряк, речь пошла лишь о тех легких тумаках, которыми я сдерживал натиск добрых граждан солдат. Об этом, однако, как мне дали понять, должен еще высказаться полковник Бонапарт. Итак, я скоро буду на свободе.
        - Ни один человек не может с уверенностью ничего сказать даже о завтрашнем дне… - начал было брат Мартин, но договорить не успел.
        Дверь снова отворилась, и в камеру вошел гренадер, в котором Сюркуф узнал своего друга Жюно. В этот день он был еще простым солдатом, но скоро должен был стать уже сержантом. При обстреле Тулона Наполеон диктовал ему приказ, и рядом с ними о землю ударилось пушечное ядро и обдало грязью бумагу.
        - Великолепно! - вскричал Жюно. - Теперь не надо присыпать чернила песком[В те времена не было промокательной бумаги, вместо нее использовался сухой песок.] !
        Эти слова понравились Наполеону, и он никогда больше не упускал Жюно из вида. В
1804 году Жюно стал уже дивизионным генералом и комендантом Парижа.
        Гренадер этот, и не помышлявший даже о том, что будет некогда носить герцогскую корону, очень обрадовался встрече со своим другом Сюркуфом. Он узнал, что тот хлопотал о должности на военном флоте и что генерал Карто тоже отказал ему в этом. Жюно не мог сделать для друга ничего, кроме как хоть немного скрасить его арестантское бытие: он позаботился о еде, питье и свечах. Затем он предоставил обоих своей судьбе.
        Лишь к вечеру следующего дня пришел ординарец, которому было приказано доставить моряка к Бонапарту. Полковник находился не в Боссе, а за пределами городка, на позиции, с которой обстреливали укрепления Тулона.
        Этот город предательски капитулировал перед объединенной англо-испанской эскадрой под командованием адмирала Худа, и Конвент прилагал колоссальные усилия, чтобы отбить обратно этот крайне важный плацдарм. К сожалению, генералы Карто[Карто, Жан-Франсуа (1751-1813) - французский генерал, бывший художник; командовал армией в Альпах, потом - корпусом, направленным против марсельских федералистов. В боях с марсельцами отличился и получил звание генерала; потом некоторое время командовал осадой Тулона, но был смещен; участник наполеоновских войн. В 1804-1805 гг. возглавлял княжество Пьомбино.] и Доппе[Доппе, Франсуа-Амеде (1753-1800) - французский литератор и революционер. Сначала служил в кавалерии, потом закончил Туринский университет, но, получив диплом доктора, отправился в Париж, чтобы разгромить знаменитого в те годы спирита и гипнотизера Месмера. Позднее занялся революционной агитацией, был заметным оратором и одним из организаторов легиона аллоброгов, командовал им в экспедиции против роялистского Юга. В 1793 г. получил звание бригадного генерала. После осады Тулона командовал Альпийской армией,
руководил осадой Лиона, сражался в Испании. После падения якобинцев исчез с политической сцены.] оказались к этому не способны. И не удивительно - первый был художником, второй - врачом. Им бы в студию или в лазарет, там они были бы на месте, а не здесь, перед мощными вражескими укреплениями первоклассной крепости. Потому-то и послали им на помощь молодого Наполеона Бонапарта.
        Когда привели Сюркуфа, маленький корсиканец был занят выяснением отношений с генералами.
        - И тем не менее, я не могу отказаться от своего убеждения, - настаивал он. - Если мы будем продолжать в том же духе, то и через пять лет все еще будем впустую топтаться у Тулона. Что стоят наши полевые пушки против огневых стволов крепости и флота! Нам совершенно необходимо как можно скорее доставить сюда мощные осадные орудия из Марселя и других гарнизонов. Мы должны не только обстреливать городские укрепления, но и прежде всего забрасывать вражеские корабли раскаленными ядрами. Стоит нам уничтожить или прогнать из гавани флот, городу долго не продержаться. Передайте мне всю полноту власти, и я ручаюсь, что Тулон через две недели будет в наших руках!
        - Только без горячки! - надменным голосом ответил Карто. - Даже если флот уйдет, где мы возьмем средства для подавления таких оборонительных сооружений, как форты Мальбоскет, Баланье и Эгильет?
        - Прежде всего необходимо доставить орудия и заряды, усилить осадную армию до сорока тысяч человек и обеспечить эти подкрепления необходимым припасом. Я еще не разведал как следует местность, но уверен, что отыщу позицию, господствующую над вражескими укреплениями, с которой мы сумеем подавить неприятеля.
        Услышав эти слова, Сюркуф подскочил к офицерам и радостно сказал:
        - Простите, граждане, но такая позиция уже найдена!
        Карто состроил брезгливую гримасу, Доппе гордо отвернулся, Наполеон же, окинув моряка пытливым глазом, заметил:
        - Очень уж ты смел, гражданин Сюркуф! Когда говорят офицеры, все остальные молчат. Особенно, если они - арестанты. Так какую позицию ты имеешь в виду?
        - Посмотри-ка вон на то место между двумя городскими гаванями, гражданин полковник. Если ты его займешь, то сможешь обстрелять любой вражеский корабль. А через два-три дня падет и город, стоит только разрушить оттуда из двадцатичетырехфунтовых орудий и мортир его передовые укрепления. Прикинь-ка, ведь с того места легко бомбардировать и форт Мальбоскет.
        Бонапарт приложил к глазу подзорную трубу и внимательно осмотрел указанный Сюркуфом участок, потом опустил трубу и долго глядел на горизонт. Ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Затем он резко обернулся к обоим генералам:
        - Этот человек прав, абсолютно прав. Я прошу вас, граждане генералы, как можно быстрее последовать его совету, который и я поддерживаю со всей убежденностью.
        - Последовать совету арестанта! - воскликнул Карто. - Стыдись, гражданин полковник!
        Это было явным оскорблением, но Наполеон и глазом не моргнул, только голос его зазвучал резче и энергичнее:
        - Разумеется, я стыжусь, месье, но отнюдь не поданного нам совета, а того, что до сих пор сам не смог отыскать позицию, которую этот гражданин определил с первого взгляда. Я имею обыкновение принимать любой полезный совет, от кого бы он ни исходил, и прошу вас как можно быстрее занять указанную позицию и по возможности укрепить ее. Если англичане опередят нас, то осада будет стоить нам колоссальных жертв.
        - Полковник! - вспылил Карто. Он пытался еще что-то сказать, но Доппе схватил его за рукав и потянул прочь. Бонапарт мрачно смотрел им вслед.
        - И все-таки будет так, как я хочу, - пробормотал он себе под нос и, обернувшись к Сюркуфу, продолжил: - Твой план хорош, гражданин, я благодарю тебя. Но откуда у тебя, матроса, такая прозорливость?
        - У матроса? - рассмеялся арестант. - Вернее сказать, у моряка. Что ж, моряк должен разбираться в стратегии и тактике не хуже сухопутного офицера. Рад, что имею возможность поговорить с тобой, гражданин полковник. Я твой арестант, и, вероятно, ты накажешь меня за то, что я набил шишки нескольким вздорным парням. Я приму это наказание, но когда его отбуду, хотел бы снова встретиться с тобой, чтобы обратиться с просьбой.
        - Говори сейчас.
        - Сейчас - нет. Сначала я должен отбыть наказание.
        Бонапарт слегка нахмурил брови:
        - В твоем возрасте ведут себя скромнее, особенно если имеют намерение начать достойную жизнь.
        - Эх, гражданин, - не сдавался моряк, - ты-то, выходит, начал ее прямо с полковника: ведь мы с тобой, похоже, почти ровесники.
        Наполеон оставил реплику без внимания и продолжил дальше:
        - Ты, разумеется, заслуживаешь наказания за то, что поднял руку на солдат Конвента. Однако за добрый совет, который подал, тебя следует простить. Ну а теперь ты, надо полагать, не замедлишь высказать свою просьбу, гражданин Сюркуф.
        - Благодарю, гражданин полковник. Моя просьба кратка: дайте мне корабль.
        Маленький корсиканец удивленно посмотрел на моряка.
        - Корабль? - с сомнением в голосе спросил он. - Для чего тебе корабль и где я его возьму?
        - Прочти сперва эти бумаги!
        Сюркуф вытащил свой бумажник, достал из него несколько снабженных печатями документов и подал их Наполеону. Тот прочел их один за другим и с задумчивой миной протянул обратно.
        - Отлично! - кивнул он моряку. - Немногие люди твоего возраста могут похвастаться такими аттестациями.
        Ты умен и отважен. Конвенту нужны такие люди, и он, определенно, должен держать тебя на примете.
        - Ха, Конвенту нет до меня никакого дела.
        - Ты был в Париже?
        - Да, я там был. Еще я был в Гавре, в Нанте, в Ла-Рошели, в Бордо и Марселе. Я был у всех морских властей, вплоть до министра. И везде слышал только одно: ты нам не подходишь.
        - Значит, твои аттестации показались им сомнительными.
        - В них все верно, но люди, у которых я был, плавают в тумане, не желая раскрыть глаза. Я делал все, чтобы они прозрели. Я рассказывал им о своих замыслах, всячески пытался приподнять завесу над будущим - они предпочли остаться слепыми.
        Теперь смеялся Бонапарт. Смеялся, как великан, слушающий рассказ пигмея о великих делах.
        - И что же это за планы, которыми ты пытался их зажечь? - спросил он.
        - Это - соображения простого человека, не желающего обманываться иллюзиями. Республиканская форма нашего правления находится в противоречии с формами правления окружающих нас стран. Наши интересы враждебны их чаяниям, и мирным путем компромисса здесь не достичь. Да и внутри самой республики имеются еще тысячи неукрощенных сил, и одна-единственная такая сила в мгновение ока может снести еще не законченную постройку. Франции предстоят великие битвы, битвы с внешними и внутренними врагами. Стране нужны сухопутные и морские силы, которые могли бы не только обеспечить надежную оборону, но и перейти, в случае необходимости, в наступление. У нас есть смелое войско и хорошие генералы, но вот чего мы не имеем, так это сильного флота. Моряков во Франции достаточно. Однако республике не хватает военных кораблей и морских офицеров, способных проучить наших воинственных врагов.
        - И ты, разумеется, именно такой офицер? - прервал его Наполеон.
        - Да, - без ложной скромности ответил Сюркуф. - Дайте мне корабль, и я докажу, на что способен.
        - Ты слишком заносчив, и я полагаю, что те, к кому ты обращался, сочли твои слова за бахвальство. Умеющий управлять лодкой далеко еще не гений морских баталий.
        В голосе Наполеона звучало легкое пренебрежение. Сюркуф почувствовал это и заговорил резче, чем прежде:
        - Гражданин полковник, ты говоришь со мной так, потому что видишь: я слишком молод, чтобы заседать в совете старейшин. Плох тот человек, который мнит о себе больше, чем он есть. Но еще хуже тот, кто не знает, на что способен. Если художник или врач может стать генералом, почему моряк не может вести корабль? Мы живем в такое время, когда все рушат, чтобы создать новое. Битвы, навстречу которым мы идем, потребуют молодых сил. Я чувствую в себе такую силу. Почему же мне отказывают?
        - Потому что ты должен сначала заслужить то, чего домогаешься. Что ты совершил для государства? Возможно, ты и в самом деле хороший моряк, но морским властям ты неизвестен, а потому и не можешь ожидать, чтобы тебе доверили корабль, не познакомившись с тобой предварительно как следует.
        - Гражданин Бонапарт, я француз и останусь им, хотя мне и передавали предложение англичан, обещавших исполнить мое желание. Но я всегда буду сражаться только за мое отечество, и никогда - против него. Однако, если мне не дадут корабль, я сам добуду его!
        - Это всего лишь бесплодные мечты, - снисходительно улыбнулся Наполеон.
        - Робер Сюркуф не мечтатель, гражданин полковник! Ты последний, на кого я возлагал свои надежды. Дай мне хотя бы маленькое суденышко. Я сделаю из него брандер, и ты увидишь, как я взорву вражеский флагманский корабль!
        - Здесь, в тулонской гавани?
        - Да!
        - Ну вот теперь-то я уже доподлинно убедился, что ты мечтатель. Иди, гражданин Сюркуф: мы не нуждаемся в твоей службе.
        - Это твое последнее слово?
        - Последнее.
        - Ну что ж, видит Бог, я хотел как лучше. А теперь я могу действовать только на свой страх и риск. Скоро настанет время, когда Франции потребуется человек, способный взметнуть над морями победоносный флаг, но этого человека не будет. Тогда вспомнят о гражданине Сюркуфе и позовут его, но он не придет на этот зов.
        - Лихорадка переходит в бред! Никогда тебя не позовут, никто о тебе не вспомнит. И будь у меня право решать, я не высказался бы в твою пользу. Франции нужны мужчины и ясные головы, а не мальчики и фантазеры. Сегодня с тобой еще говорят, а завтра - уже позабудут.
        Сюркуф подошел к офицеру и тяжело опустил руку на его плечо.
        - Гражданин Бонапарт, мне не хочется платить тебе той же монетой. Скажу откровенно, я считаю тебя человеком, которому предстоит великий путь. И на этом пути тебе еще повстречается Робер Сюркуф. Тогда ты и пожалеешь, что так быстро позабыл о нем.



        ОТВАЖНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

        Вечером того же дня священник сидел один в камере. Ему сказали, что его спутник - на свободе и назад не вернется. Снаружи доносились громовые раскаты орудийной пальбы - обстрел Тулона продолжался и в темноте. Со двора слышались мерные шаги часового.
        В улочках Боссе, особенно перед штабом, собирались кучками солдаты и делились мыслями о ночной канонаде. Всем было ясно, что с приходом полковника Бонапарта в осадной армии воспрянул боевой дух. У людей появилась надежда на скорый успех.
        Звеня шпорами, улицу пересек офицер. Он вошел в дом, протопал по коридору, ведущему во двор, открыл дверь и оказался прямо перед караульным.
        - Как тебя зовут, гражданин солдат? - коротко и резко спросил он.
        - Этьен Жерар, - ответил тот, отдавая честь.
        - Ну так вот что, гражданин Жерар, отвори дверь, что ведет к арестанту, да поживее!
        Солдат повиновался безо всяких возражений. Офицер остановился у порога и приказал священнику:
        - Гражданин Мартин, следуй за мной! Тебе выпала честь предстать перед генералом, он желает поговорить с тобой там, на позиции.
        Арестант поднялся и послушно вышел из камеры. Офицер сунул солдату в руку запечатанный пакет:
        - Здесь расписка, что я принял у тебя арестованного, гражданин Жерар. Ты отдашь ее в собственные руки гражданину полковнику Бонапарту, как только он вернется. А теперь можешь покинуть свой пост.
        Офицер и священник вышли на улицу и мимо собравшихся возле дома солдат направились к городку. Однако, отойдя подальше, офицер сменил направление и повернул налево, в поле, где наконец и остановился.
        - Гражданин Мартин, ты стоишь перед своим судьей, - сказал он тем же, что и прежде, строгим голосом.
        Священник свернул глазами.
        - Ты? - спросил он. - Ты хочешь судить меня?
        - Да. Но я справедливый судья. Я отпускаю тебя на свободу, - ответил офицер и совсем уже другим тоном, смеясь, добавил: - Надо же, даже добрый брат Мартин, и тот меня не узнал!
        Услышав этот голос, священник встрепенулся.
        - Сюркуф, Робер Сюркуф! Не может быть! - воскликнул он.
        - П-с-с-т, тише! - предостерег его тот. - Там же люди, они могут заинтересоваться нами.
        - Но как ты добрался до меня? В этом мундире? Ты представляешь, сколь рискованна твоя игра?
        - Рискованна? Ба-ба-ба! Эти господа - художник и врач, - разыгрывающие из себя генералов, мне не опасны, а вот маленького полковника Бонапарта надо слегка остерегаться… Ты спрашиваешь, как я до тебя добрался? Ты что же, полагаешь, Робер Сюркуф способен оставить в беде доброго приятеля? А-а-а, этот мундир? Ха-ха! Посмотри внимательнее. Это же сюртук таможенного чиновника, который снял его, поскольку на эшафоте он ему не нужен. У меня много друзей и знакомых, на которых я могу положиться. Теперь я пойду в Тулон, чтобы поглядеть, что там творится.
        - Не делай этого! Ты рискуешь жизнью!
        - Не волнуйся за меня. Я и сам знаю, чем рискую. Сейчас речь идет о тебе. Ты - свободен. Куда думаешь теперь направиться?
        - До встречи с тобой я имел намерение добраться до итальянской границы. Там бы обо мне позаботились.
        - Ты должен действовать наверняка. У меня тут есть несколько надежных парней, которые доведут тебя до Фрежюса и устроят на судно.
        Сюркуф негромко свистнул, и тут же из темноты вынырнули две фигуры.
        - Это брат Мартин, ребята. Я поручаю его вам и уверен, что с вами ему ничего не грозит… Давайте мою куртку, а этот сюртук заберите обратно. А теперь попрощаемся. Мы оба покидаем эту страну, и дороги наши, скорее всего, никогда больше не сойдутся.
        - Господь да благословит тебя, сын мой. Я…
        Он не успел договорить, потому что Сюркуф уже растворился в ночной темноте, успев, однако, прежде сунуть ему что-то в руку. Священник определил на ощупь, что это - деньги. Друзья Сюркуфа потянули его за собой, и он безропотно зашагал вместе с ними.
        Полчаса спустя в штаб вернулся с позиции Бонапарт, и Этьен Жерар поспешил вручить ему пакет. Это и в самом деле была расписка. Она гласила:


        Гражданину полковнику Бонапарту
        Настоящим подтверждаю, что я действительно принял моего товарища по заключению брата Мартина. Я дал ему свободу, чтобы он мог избежать неправедного суда и чтобы доказать полковнику Бонапарту, что гражданин Сюркуф способен не только на мечты, но и на поступки. Он пообещал добыть себе корабль, если ему не дадут, и он сдержит свое слово.

    Робер Сюркуф.
        Бонапарт велел солдату подробно доложить, как все произошло, а потом долго смотрел на четкие строки письма. Следует ли наказывать обманутого часового? Нет. Он молча кивнул, и Жерар, повернувшись кругом, удалился. Принимать меры к поимке беглеца? Не имеет смысла. У него, Бонапарта, много других дел, куда более важных, чем не сулящее никаких выгод водворение беглого арестанта обратно в камеру. Оба генерала на захват позиции, предложенный Сюркуфом, не согласились. Куда умнее оказались англичане: разобравшись, наконец, в значимости этой местности, они бросили туда четырехтысячный отряд, который немедленно возвел там оборонительные сооружения. Укрепления эти были столь сильны, что позиция тут же получила название Малый Гибралтар.
        Разъяренный этим промахом Бонапарт направил запрос Конвенту, в результате чего в ноябре верховное командование передали отважному и рассудительному Дюгомье. Тот понял, какого стратега обрел в маленьком корсиканце, и охотно прислушивался к его предложениям. В обстановке полной скрытности были проведены необходимые приготовления, на которые ушло добрых три недели. Затем началась трехдневная ужасающая бомбардировка Малого Гибралтара, завершившаяся успешным штурмом.
        Жителей города охватила паника. Многие из них участвовали в восстании против Конвента и приветствовали англичан, когда их флот вошел в Тулон. Теперь, когда оборона города затрещала, они растерялись. Комендант Тулона О’Хара прилагал колоссальные усилия, чтобы отразить атаки осаждающих. Однако, когда Малый Гибралтар пал, он понял, что все его потуги тщетны. Невозможность удержать Тулон признал и командующий английским флотом адмирал лорд Худ, отдавший кораблям приказ покинуть гавань. Теперь флот стоял на внешнем рейде, принимая на корабли солдат и тех жителей, что скомпрометировали себя сотрудничеством с англичанами. Почти четырнадцать тысяч человек стремились покинуть город, чтобы избежать мести Конвента, от которого, как было известно, милосердия ждать не приходилось.
        В узком переулке неподалеку от внутренней гавани разместилась таверна, посещаемая только чистой публикой. Всякий сброд хода сюда не имел: дядюшка Кардитон, так звали хозяина таверны, был человеком солидным и умел держать портовую голь на почтительном расстоянии. Вечером, накануне штурма Малого Гибралтара, в таверну вошел незнакомец. Одет он был в мундир английского матроса и вел себя с присущей этим людям бесцеремонностью. Он умостил грязные ноги на покрытый белой льняной скатертью стол и, изрыгая многоэтажные проклятия, потребовал хозяина.
        Дядюшка Кардитон приблизился к столику и вежливо осведомился о желании гостя.
        - Вина! - рявкнул тот.
        - У вас есть с собой посуда?
        - Что? Здесь нет стаканов?
        - Для гостей имеются. Но при продаже навынос каждый приходит со своей посудой.
        - И кто же вам сказал, что я хочу взять вино с собой? Я - гость и буду пить здесь.
        - Если вы хотите выпить моего вина, вам придется все же взять его с собой, потому что выпить его здесь вы не сможете. Тот, кто желает быть моим гостем, должен вести себя так, чтобы мне за него не было стыдно.
        - Та-а-а-к! А за меня вам, значит, стыдно?
        - Разумеется. В моем доме ноги держат под столом.
        - На что спорим, я оставлю ноги там, где они сейчас, а вы все же будете рады принять меня!
        - И не подумаю. Прошу вас немедленно покинуть мой дом.
        - Даже если меня пригласили сюда?
        - Кто же это?
        - Робер Сюркуф.
        - Сюркуф? Англичанина? А-а-а, здесь что-то не то. Позвольте, я принесу вам стакан.
        - Ну, кто был прав? - чужеземец рассмеялся. - Теперь я вижу, что пришел по правильному адресу, и буду вести себя более благовоспитанно. Не беспокойтесь, дядюшка Кардитон, я не англичанин, я - бретонец. Мне пришлось переодеться в этот мундир, чтобы пробиться сквозь вражеские посты. Сюркуф здесь?
        - Здесь. Как мне ему вас назвать?
        - Берт Эрвийяр.
        - Эрвийяр! - радостно воскликнул хозяин. - Почему же ты мне сразу не сказал?
        - Мне хотелось убедиться, действительно ли ты такой ворчун и брюзга, как о тебе рассказывают!
        - Неплохо придумано, только очень уж не выношу англичан… Где тебя отыскала наша шлюпка?
        - В Сен-Тропезе. Сюркуф точно знал, что я там. У него есть какой-то план?
        - Не знаю. Он очень скрытен, и я не стал бы порицать его за это.
        - Насколько я его знаю, у него определенно есть что-то на примете. Я всего два часа здесь, но уже знаю, что буду делать. Я видел, к примеру, бригантину[Бригантина - двухмачтовое парусное судно с треугольными парусами.] - стройную, нарядную, как голубка, и стремительную, как сокол. У нее двадцать пушечных портов[Порты орудийные - отверстия в борту корабля для производства артиллерийской стрельбы с нижних палуб.] , и, похоже, она только что сошла со стапеля. Вот это был бы приз, а?
        Хозяин ухмыльнулся.
        - Ты имеешь в виду английскую «Курочку», что стоит там на якоре? Да, чудесный корабль! Очень даже не худо было бы переименовать его по-французски. Впрочем, как знать… Сюркуф говорит, что ему это не составило бы большого труда, с твоей, конечно, помощью. Я думаю, он предложит тебе должность старшего офицера. Пойдем, я провожу тебя к нему.
        Разговаривали они, не таясь, потому что в таверне никого не было. Хозяин провел Эрвийяра вверх по лестнице, а когда вернулся в зал, его ожидали гости - пришла целая группа портовых рабочих. Немного спустя вошел еще один мужчина и, пройдя с гордым видом по залу, скрылся в задней комнате, предназначенной для капитанов и штурманов. Это был рослый кряжистый человек с одутловатым лицом того «спиртного» оттенка, который частенько встречается у любителя крепких напитков. Был он здесь не иначе как завсегдатаем: не дожидаясь заказа, хозяин сразу же принес ему большой стакан коньяка. С гостем он был весьма уважителен, хотя внимательный наблюдатель заметил бы, вероятно, что в глазах его теплится какой-то плутовской огонек, наводящий на подозрение, что вся эта почтительность не более чем маска.
        - Ну? - коротко спросил гость, высосав содержимое стакана.
        - Я проверил, коммодор[Коммодор - в английском и некоторых других флотах так назывался командир соединения боевых кораблей, не имевший адмиральского звания.] , и…
        - Тихо! - рявкнул тот. - Вовсе незачем кому-то знать, кто я такой. Так, значит, ты проверил?
        - Да. Все идет как нельзя лучше.
        - Так я и думал.
        - Вам надо только позаботиться о рабочей силе. Пробить стену очень трудно, а время у нас ограниченное.
        - Это верно. Не знаешь ли ты кого, кто мог бы мне помочь?
        - Нет. И вообще я хотел бы выйти из игры. Я ничего не знаю, и все тут. Понятно вам? Ведь я остаюсь здесь. А не то мне несдобровать.
        - Тогда надо подумать. Где же мне взять людей? Эти граждане солдаты стреляют так метко, что я уже потерял часть своих матросов. Сколько человек потребуется?
        - Думаю, десятка четыре хватит.
        - А у меня всего двадцать! И вообще мне нужно пополнить палубную команду, а здесь никого не заманишь. Нет ли у тебя кого на примете, кто бы согласился ко мне наняться? Я заплачу за каждого по гинее[Гинея - английская золотая монета, впервые выпущенная в 1663 году из золота, привезенного из африканской Гвинеи (откуда и произошло название). Первоначальный вес гинеи составлял 8,47 г при содержании чистого золота 7,77 г, но потом он несколько снизился. С 1717 г. гинея была приравнена к 21 шиллингу. Монета чеканилась до 1813 года.] .
        - Гм-м-м… Есть тут один… так и норовит побыстрее убраться из страны. Может, его?
        - Это мне нравится. С такими людьми дело иметь лучше всего. Где этот парень?
        - Вообще-то, он здесь, в доме. И, если не ошибаюсь, у него есть несколько приятелей, которых тоже можно уговорить.
        - Так давай его скорей сюда, у меня мало времени. Только принеси-ка мне раньше бутылку коньяка: добрый глоток делает таких людей сговорчивее.
        Хозяин принес коньяк, поднялся по лестнице на второй этаж и легонько постучал костяшкой пальца в потайную дверь. Дверь отворилась. В маленькой комнате были Сюркуф и Эрвийяр.
        - Капитан здесь, - сообщил хозяин. - Считайте, он у нас на крючке. Ему нужны матросы, и он обещал мне по гинее за каждого, кого я ему раздобуду.
        - Английская «Курочка» - самая нарядная бегунья по волнам из всех, какие мне довелось видеть, а потому она должна стать нашей, - сказал Сюркуф Эрвийяру. - Командует ею коммодор Уильям Хартон. Он допустил большие оплошности по службе, за что ему и доверили всего лишь бригантину. И вообще он не честный моряк, а жулик, которому мы должны дать по рукам. Он знает, что Тулон не выстоит и что весь флот через несколько дней покинет гавань. Перед этим он хочет обтяпать одно дельце, что нам очень кстати. Дом нашего дядюшки Кардитона упирается прямо в стену Восточного банка, в подвалах которого, как полагают, хранятся весьма значительные суммы. Так вот, этот самый почтенный коммодор осторожненько завел с дядюшкой Кардитоном разговоры, что неплохо бы, дескать, воспользоваться этими денежками, а то все равно пропадут вовремя штурма. Кардитон для вида согласился, и тогда они порешили проникнуть в подвал банка из таверны. Это должно произойти в ночь перед уходом флота из гавани. У дядюшки Кардитона, разумеется, ничего не найдут, потому что полагающуюся ему долю коммодор обещал вывезти в Барселону. Что ты скажешь
на все это, Берт Эрвийяр?
        - Скажу, что все это - чудовищная глупость. Чтобы наш дядюшка Кардитон да пошел на такое дело!
        - Верно. Я думаю, что этот коммодор пропил свой рассудок, и это очень выгодно для нас. Чтобы одолеть стены, нужно много рабочих рук. Ему придется взять для этого всех своих людей, и на бригантине их останется, стало быть, совсем ничего. Тут-то мы и будем действовать.
        - А наших-то достаточно?
        - Не беспокойся. У меня есть бравые парни, которые явятся сразу, как только потребуются. Хочешь записаться в команду, Берт? Попади ты с несколькими моими мальчиками на палубу бригантины, и предприятие, считай, наполовину уже удалось.
        - Я готов.
        - Тогда не теряй времени. В этом английском мундире тебе к нему идти, понятно, нельзя. Скажи ему, что у тебя тут неподалеку есть кое-кто из приятелей, которые тоже с большой охотой имели бы несколько миль воды между собой и Францией. Лучше всего, если он примет вас за береговых крыс: меньше у него будет подозрений. Возьми у дядюшки Кардитона другую одежду и спускайся в зал.
        Не успел Сюркуф договорить, как над городом и рейдом раскатился орудийный гром: Бонапарт начал бомбардировку Тулона. Всю ночь не утихал обстрел, а наутро войска Конвента пошли на приступ. Еще не рассвело, когда Дюгомье и Наполеон повели свои колонны на штурм Малого Гибралтара. Ружейная пальба и картечь англичан наносили французам столь большой урон, что Дюгомье, слывший дотоле неустрашимым, со словами
«Мы проиграли» приказал трубить отступление. Наполеону все же удалось пробиться сквозь смертоносный свинцовый дождь и ворваться во вражеские редуты, и вскоре Малый Гибралтар был в его руках. Затем он успешно штурмовал форты Баланье и Эгильет, и это произвело на депутатов Конвента столь большое впечатление, что они публично высказали ему свою благодарность. Этот день стал переломным в его карьере: со ступени, на которую он поднялся, было рукой подать до консульского поста, а оттуда - до императорского трона.
        Адмирал Худ покидал Тулон. Сначала подняли якоря большие корабли, за ними последовали и меньшие. Рейды и море кишели шлюпками и разномастными судами, доставлявшими на корабли эскадры войска и удирающих из Тулона жителей. А обстрел крепости меж тем не прекращался. Земля содрогалась от орудийного грома, хлесткие удары тысяч весел вспенивали море, воздух раскалялся от бесчисленных выстрелов, без перерыва рвущих тишину. Город лихорадило. Ни на улицах, ни в домах никто не был в безопасности. Те, что боялись прихода республиканцев, удирали, остающиеся же забаррикадировались в своих домах из страха перед мародерами, в одиночку и целыми шайками вышедшими на свой разбойный промысел.
        Корабли, все еще стоящие во внутренних гаванях, оказались против укреплений, находящихся теперь в руках французов. Часть из них артиллерия Наполеона пустила на дно. Остальные с нетерпением ожидали наступления ночи, рассчитывая уйти под ее покровом из-под губительного огня. Среди них была и бригантина «Курочка».
        Когда наступил вечер, коммодор Хартон явился к дядюшке Кардитону. В таверне было пусто. Покидать своих близких ради привычного стаканчика ни у кого в этот час не было ни времени, ни желания.
        - Ну как, все в порядке? - спросил хозяина Хартон.
        - Как договорились.
        - А там, в банке?
        - В верхних помещениях поставили сторожей, но вниз они не спускаются. Впрочем, канонада столь оглушительна, что никому вашу работу все равно не услышать. Людей-то у вас достаточно?
        - Да. Отпирайте подвал, они сейчас подойдут. А дальше уж не ваше дело.
        - Вот ключ. И клянусь, что кто-кто, а уж я вам докучать не буду. Скажите мне только еще, как с теми парнями? Берете вы их на борт?
        - Да, одиннадцать душ. Правда, очень уж они зеленые, в матросском деле вовсе не сведущие, в море идут только потому, что земля под ногами горит. Но рад тому, что хоть таких получил. Другим и этого не досталось, а девятихвостка[«Девятихвостка» - плеть, которой наказывали провинившихся матросов (первоначально имела девять хвостов).] - лучший учитель.
        - На сегодняшнюю операцию вы их с собой, надеюсь, не взяли?
        - Еще чего! Ненадежные они для этого, вот что я вам скажу. Иное дело - мои смоляные куртки[«Смоляные куртки» - прозвище матросов.] . На этих я уж точно могу положиться.
        Хартон взял ключ и направился к двери. Хозяин с довольной улыбкой покачал головой ему вслед, бормоча себе под нос:
        - Будет тебе представление, старый мошенник!
        Немного погодя с улицы послышался шум шагов, а еще минуту спустя в таверну вошел Робер Сюркуф.
        - Готово! - засмеялся он. - Сидят как миленькие. А теперь, дядюшка Кардитон, дай нам по доброму глотку, и мы тронемся.
        - Прочно заперли?
        - Мы привалили к дверям столько бочек, что назад из подвала Хартону и его людям ни за что не выбраться. А из банка их примут как полагается. Об этом я тоже позаботился. Их там более двух десятков, стало быть, «Курочка» осталась совсем голенькой, и я не сомневаюсь, что наша проделка удалась.
        - Вы сразу же выходите в море?
        - Нет, Сюркуф - не взломщик, орудующий под покровом ночи. Я покину гавань при свете дня, с французским флагом на мачте.
        - Ну знаешь, это не отвага, а прямо-таки безумие!
        - Тем надежнее все получится. Спасибо за помощь, дядюшка Кардитон. Скоро ты услышишь о нас!
        В передней их ждало десятка три парней, еще днем собравшихся на верхнем этаже. Они выпили за удачу своего замысла и попрощались с хозяином.
        Вся ватага во главе с Сюркуфом направилась к морю. У берега безо всякой охраны стояли шлюпки, на которых пришел Хартон со своими матросами. Люди Сюркуфа сноровисто заняли места на банках и погребли к бригантине. На борту ее кто-то насвистывал песенку. Сюркуф узнал условный сигнал.
        - Эй, на бригантине! - крикнул он.
        В ответ на корабле кто-то свесился через релинг, и голос Берта Эрвийяра спросил:
        - Эй, на шлюпках! Что за люди?
        - Свои! - ответил Сюркуф.
        - Слава Богу! Спусти-ка трап, сынок. Капитан идет!
        Прибывшие поднялись на борт и вытянули наверх шлюпки. Берту Эрвийяру удалось заманить оставшуюся часть команды Хартона в трюм и запереть там. Бригантина без боя оказалась в руках Сюркуфа. Подробный осмотр судна показал, что оно прекрасно снаряжено. Теперь оставалось решить труднейшую часть дела - вывести корабль в море.
        Ночью несколько кораблей попыталось незаметно проскользнуть мимо французских батарей, но канониры были бдительны и не дали себя провести. Сюркуф, как и задумал, оставался пока на месте. От курьера, посланного им в таверну, он узнал, что англичанин при попытке взлома банка, как и предполагалось, был схвачен охраной.
        Наконец, поздним вечером адмиральский корабль подал судам, все еще находящимся в гавани, сигнал немедленно уходить в море. И сразу же команды французских военных кораблей, принимавших участие в восстании против Конвента, начали покидать свои корабли, чтобы укрыться на английских судах. При виде этого у Сюркуфа сжались кулаки.
        - Вероломные трусы! - сказал он своему лейтенанту Берту Эрвийяру. - Мы рискуем жизнью, чтобы отобрать у врага маленькую бригантину, а они бросают на произвол судьбы девять линейных кораблей[Линейный корабль (или линкор) - самый большой по размерам и обладавший самым большим артиллерийским и парусным вооружением корабль. Впервые это название было применено к самым крупным из парусных военных кораблей в ходе англо-голландской войны 1665-1667 гг., к судам, сражавшимся в строю линии, нового для того времени боевого порядка.] и четыре фрегата[Фрегат - трехмачтовый парусный корабль, очень хорошо вооруженный (корабли этого типа имели до 60 пушек) и отличавшийся хорошей остойчивостью и относительно большой скоростью. В парусном флоте применялся для крейсерской и разведывательной службы.] - целый флот, с которым я пустил бы на дно всех этих англичан!
        - На грота-рее[Рей - круглая балка, подвижно укрепленная средней частью на мачте (или ее продолжении - стеньге); на парусных судах служил для привязывания и несения прямого паруса.] бы их вздернуть - вполне заслужили! - ответил Эрвийяр. - Одно только утешение, что корабли остались целыми. Конвент быстро введет их в строй.
        - Ты так думаешь? А я вот, напротив, уверен, что на каждом из этих кораблей уже горит фитиль.
        - Неужели нельзя спасти хотя бы один из них?
        - Этого я делать не стану, - покачал головой Сюркуф. - Для маневров на неком корабле у нас слишком мало людей, а наша маленькая бригантина куда больше подходит для моих целей. И я считаю, что в моем положении разумнее увести у врага этот кораблик, чем играть роль спасателя. К тому же за все старания никто мне и спасибо не скажет, а то еще, чего доброго, и нарвешься на неприятность. Я сказал этому полковнику Бонапарту, что французский флаг никнет. Он высмеял меня. Однако уже сегодня начинается траур по нашему военному флоту: морю достанутся тринадцать кораблей стоимостью в несколько миллионов. Этот полковник увидит их объятых пламенем и, может, тогда вспомнит и мои слова.
        Сюркуф тяжело вздохнул и зашагал по палубе, торопясь до наступления ночи еще раз тщательно осмотреть все помещения и оснастку, потому что любая, даже самая незначительная, оплошность могла оказаться для них роковой.
        День близился к концу, и едва вечерние сумерки стушевали четкие контуры площадей и улиц Тулона, как раздался оглушительный удар, содрогнувший землю и море. Это взорвали главный арсенал. Из цейхгауза взметнулись к небу пять огромных огненных столбов. И тут же вверх по мачтам тринадцати французских военных кораблей побежали, колеблемые ветром, языки пламени.
        От жуткой этой иллюминации в городе и гаванях стало светло, как днем. Все, что имело весла и паруса, ринулось прочь, в открытое море, одна только бригантина оставалась спокойно на своем месте. Ее хорошо было видно с захваченного форта, можно было разглядеть матросов, забравшихся на реи и ванты, чтобы посмотреть на огненную панораму. Необъяснимое поведение корабля не осталось, разумеется, незамеченным, однако уразуметь, почему этот странный англичанин не думает о спасении, французы так и не смогли и держали его на всякий случай на прицеле, покуда несколько часов спустя не погасло пламя и тьма вновь не опустилась на море и землю.
        Едва рассвело, как Наполеон был уже на господствующей над гаванью батарее. Спать ему прошлой ночью не пришлось, как и стоявшему рядом с ним генералу Дюгомье. Оба они смотрели в подзорные трубы, наблюдая за все еще не взятым фортом Ля-Мальгю. Он казался им покинутым, однако, скорее всего, был предварительно заминирован. Размышляя о своем, Наполеон случайно направил трубу на бригантину, едва проступившую сквозь кисею редеющего тумана.
        - Что такое? - воскликнул он. - Гражданин генерал, какое название было вчера на носу этой странной бригантины?
        - «Курочка», - ответил Дюгомье.
        - Ночью это название перекрасили и заменили другим.
        Генерал направил трубу на корабль, прочел надпись и покачал головой.
        - Ничего не понимаю, - удивился он. - Там написано по-французски. Из английской
«Курочки» корабль стал французским «Соколом». Что это значит?
        - Какой-то трюк, хитрость против нас.
        - Положим, этот маленький кораблик ничего худого нам сделать не сможет. Ага, теперь они поднимают паруса… Черт побери, французский вымпел? Выбирают якорь, утренний ветерок надувает паруса, бригантина собирается выйти в море…
        - Ну уж этого я ей не позволю! - воскликнул Наполеон. Он подошел к пушке, собственноручно направил ее и рассмеялся, уверенный в успехе:
        - Бригантина должна пересечь линию стрельбы. Посмотрим, не разучился ли гражданин Бонапарт вести прицельный огонь.
        Генерал сделал рукой предостерегающий жест:
        - Человек на шканцах[Шканцы - часть верхней палубы между грот- и бизань-мачтами на многомачтовых судах; здесь совершаются официальные церемонии (парады, встречи высшего начальства и т. д.).] не похож на англичанина. Впрочем, смотри, он тоже наблюдает за нами в трубу.
        Бонапарт немного повозился со своей трубой, потом резко отнял ее от глаза, старательно протер стекла и снова навел на командира бригантины. Он узнал его! А тот вскарабкался вверх по вантам и радостно замахал им шапкой.
        - Он нас приветствует, - отметил генерал. - Не иначе, как он знает одного из нас.
        - Тот, кого он знает, это я, - ответил Бонапарт.
        - Ах, так! И кто же он?
        - Гражданин генерал, это - история, о которой я расскажу подробно в более свободное время. Этот молодой человек хотел получить от Конвента корабль, но его услуги отвергли. И теперь он сам заполучил его прямо из английского флота.
        - Черт побери! Как ему это удалось?
        - Представления не имею.
        - Ну, об этом мы узнаем. Так или иначе, корабль ему достался не без схватки с экипажем. Отважный парень! Жаль, что он идет навстречу своей гибели. Там, на выходе из гавани, английские корабли. Они потопят его.
        - Да. Очень жаль! Хотя бы имя корабля он не менял так открыто, на виду у всех: может, и сумел бы проскочить.
        Бригантина тем временем вошла в сектор обстрела батареи. Громко и отчетливо выкрикивая команды, Сюркуф послал своих людей на реи, и они выстроились группами, как на параде. На мачте взвился французский флаг, и из пушечных портов грянули залпы приветственного салюта. Все происходило столь сноровисто и с такой удивительной точностью, что даже невозмутимый Бонапарт не мог скрыть своего восхищения. Он скомандовал огонь и ответил своими пушками на приветствие человека, которого собирался навсегда вычеркнуть из памяти. Разумеется, огонь был неприцельным и ядра шлепались в воду далеко от бригантины, а она, грациозно покачиваясь, все дальше уходила из сектора обстрела.
        Едва корабль миновал батарею, как на носу его появился человек, который начал какие-то манипуляции с надписью. К удивлению своему, оба стоявших в укрытии офицера увидели, что первоначальное имя корабля не закрашено, а всего лишь заклеено бумагой. Бумагу удалили, и появились отчетливые буквы прежнего названия.
        - Ах, дьявол! Этот парень обвел нас вокруг пальца, - воскликнул генерал Дюгомье. - Вся эта комедия ему нужна была для того, чтобы без опаски пройти мимо батареи. Ему не дали корабль, вот он и решил переметнуться к врагу.
        - Нет, этому я не верю, - отозвался Наполеон. - Этот Сюркуф не способен на измену, ведь он, как ни странно это сейчас звучит, убежденный христианин. Такие люди незаменимы, надо только суметь направить их на полезные дела. Я думаю, он собирается одурачить англичан.
        - Что ж, посмотрим… Вот подойдет он к ним на дистанцию стрельбы, тогда и увидим.
        Слегка накренясь, бригантина как на крыльях летела по рейду. Дальше в море крейсировали трехмачтовики англичан. Невооруженным взглядом можно было разглядеть каждый отдельный корабль. Бригантина устремилась прямо к флагману.
        - Предатель! - сказал генерал Дюгомье.
        - Не уверен, - возразил Наполеон. - Однако события и впрямь развертываются весьма интересно.
        - Неужели он рискнул бы подойти так близко к флагману, не будь у него намерения предаться англичанам?
        - Кажущиеся преодолимыми трудности как раз и оказываются порой самыми пустячными. Однако что это?
        - Ты о людях, вылезающих из люков?
        - Да. Две минуты назад они ушли с палубы вниз французами, а теперь на них мундиры английских моряков. О-о-о… я, кажется, понял замысел этого дьявола Сюркуфа! Похоже, этому молодому бретонцу и впрямь можно было доверить любой корабль!
        Щеки маленького корсиканца раскраснелись: бригантина полностью завладела его вниманием. Он не думал ни о Тулоне, ни о предстоящих дальнейших делах, он видел только маленький кораблик, дерзко лезущий прямо во вражескую пасть.
        - Что он, совсем с ума сошел? Попытаться прорвать линию в этой точке - чистое безумие! - снова заговорил генерал. - Ему бы держать подальше к осту, чтобы выйти на ветер…
        - Кто знает, какие у него расчеты? Так, флагманский корабль ложится в дрейф… Сюркуф подает сигнал, что хочет поговорить с адмиралом…
        Напряжение достигло предела. Флагман лег в дрейф: паруса свои он развернул так, что в часть их ветер дул прямо по ходу корабля, в другую - с обратной стороны, препятствуя ходу. Теперь оставалось ждать, что бригантина спустит свои паруса, однако вместо этого Сюркуф круто взял к ветру и приказал намертво закрепить руль тросом. Бригантина развернулась носом в открытое море, и оба корабля стали медленно сближаться.
        Наполеон видел в трубу Сюркуфа. Он стоял на шканцах в английском мундире с переговорной трубой в руке так, чтобы с флагманского корабля нельзя было разглядеть его лица.
        Вот бригантина совсем уже рядом с англичанином - шапкой можно добросить. Сюркуф взмахивает трубой, и по этому сигналу матросы рубят трос, которым был прикреплен руль. «Курочка» резко уваливается под ветер и стремительно набирает ход. Сюркуф вторично машет рукой, и в тот же миг бригантина тяжело переваливает на другой борт, а на мачте ее взвивается ввысь французский флаг. Но что это? Бригантина открыла огонь! Сначала Бонапарт и Дюгомье увидели лишь легкий дымок, затем огромный гордый английский флагманский корабль содрогнулся от киля до клотиков своих мачт. Это ядра Сюркуфа с первого залпа накрыли свою цель. А еще через несколько секунд до офицеров докатился гром пушек отважного бретонца.
        Бригантина неслась полным ходом, и не успели на стремительно атакованном линейном корабле толком опомниться, как она была уже вне пределов точной стрельбы орудий флагмана. В подзорные трубы было видно, какая неразбериха царит на англичанине. Он развернулся и выпалил всем бортом по беглецу. Однако ядра просвистели мимо. Тогда флагман поднял сигнал, следуя которому все корабли пустились в погоню за дерзким пигмеем, отважившимся обмануть великана и вступить с ним в схватку.
        - Поразительно! - воскликнул генерал Дюгомье, с трудом переводя дыхание. - Этот парень - сущий дьявол и заслуживает всяческих похвал.
        - Похвал? - заметил Бонапарт. - Гражданин генерал, то, что совершил этот Робер Сюркуф, выше любых похвал! И я, Наполеон Бонапарт, говорю, что он выиграл целое сражение. Я всей душой желаю ему уйти от погони. Будь я во главе морского ведомства, я призвал бы его и доверил ему целый флот! Я обманулся в этом гении!



        ПОЛЕТ СОКОЛА

        Прошло семь лет. Наполеон водрузил свои знамена в Италии, стяжал славу в Египте и стал первым консулом. Пророчества Сюркуфа сбылись. На суше Франция одерживала победы, а на морях с тем же постоянством выказывала свою слабость. Наполеон был великим полководцем, но плохим адмиралом. Море было явно не его стихией.
        Военный флот был слабым местом Франции, а Англия по этой причине - ее опаснейшим врагом. Рожденный великим гением Наполеона план атаки англичан в Египте и Индии потерпел крах из-за неспособности адмирала Брюэса[Адмирал Брюэс - Франсуа-Поль Брюэс д’Эгайер (1753-1798). С тринадцати лет служил на флоте, участник морских сражений во время войны за независимость США, проводил гидрографические исследования побережий Антильских островов и Южной Америки, в революционное время - на Средиземном море, где получил чин капитана корвета. В 1793 г. как дворянин уволен из флота, восстановлен в звании в 1795 г., воевал на Адриатике, где и был замечен Бонапартом. В 1798 г. в звании вице-адмирала был назначен командующим флотом в Египетскую кампанию Наполеона. Погиб 1 августа 1798 г. в сражении при Абукире.] , разбитого Нельсоном при Абукире, несмотря на превосходство в силах. Гордый Альбион[Альбион - поэтическое название Англии.] господствовал на всех морях, его торгашеский дух перекрывал дыхание всем другим морским нациям. Англия диктовала законы и меняла их по собственному усмотрению. В стремлении к торговой
монополии и владычеству на мировых коммуникациях она хитростью и насилием стала обладательницей гигантских сумм денег, с помощью которых подкупала кабинеты и ставила зависимые от нее правительства.
        Был ясный летний день. Индийское солнце клонилось к закату, и длинные тени мачт дробились в ленивых волнах прибоя. Пондишери, первоначально французская колония, в
1773 году была отобрана у французов англичанами, укрепления срыли, а вместе с ними постарались стереть и всякую иную память о французах.
        Гавань в этот день была полна судов. Их пригнал господствующий в это время года муссон. Здесь были суда всех наций, кроме французских: торговым судам этой нации вход сюда был осложнен, военным же кораблям бросать здесь якоря даже и не стоило пытаться.
        Чуть мористее всех других судов стоял небольшой бриг[Бриг - двухмачтовый парусный военный корабль водоизмещением от 200 до 400 тонн; был вооружен 20-24 орудиями.] . Это был янки нового американского типа постройки - острый, с удлиненной носовой частью, с грациозным, стройным корпусом. Такие суда легко могли развивать скорость до семнадцати узлов и заслуженно считались великолепными ходоками для прибрежных плаваний, но были недостаточно остойчивы в открытом океане. Капитан брига был еще молод, не старше тридцати лет. Пришел он с грузом вина и виски, которые намерен был обменять на опиум и индиго. Однако товаров своих он пока никому не предлагал.
        Неподалеку от брига стоял англичанин - большое трехмачтовое купеческое судно. Хозяин его совершил здесь отменную торговую операцию и собирался утром сняться с якоря. Сегодняшним же вечером он устраивал для своих торговых партнеров прощальный праздник, на который были приглашены и капитаны соседних судов. Когда наступил вечер, англичанин выпустил несколько ракет - сигнал, по которому приглашенные покидали свои суда, чтобы отправиться к нему в гости. Среди прочих явился американец. Подгребли и гости с берега вместе с женами и дочерьми.
        Музыканты были уже на борту. Над волнами разносились бравурные мелодии. Бак очистили для танцев, а на юте поставили длинный обеденный стол и рядом - буфет, в котором желающие могли освежиться.
        За столом царило веселье. Тост следовал за тостом. Говорили, однако, и о серьезном - о знаменитых каперских кораблях.
        - Да ну вас с вашими каперами и приватирами! - ударил кулаком по столу один из капитанов. - Все они ничего не стоят против «Сокола экватора». Кто из вас его видел? - Никто не ответил, и капитан продолжил: - Итак, я - единственный, кто повстречался с ним.
        - Встречались? В самом деле? - закричали вокруг. - Расскажите, капитан! Как он выглядел?
        - Это было два года назад. Мы угодили в шторм, каких я до той поры еще не видывал. Небо висело над самой водой, и волны доставали до туч. И вдруг в блеске молнии мы увидели корабль, бушприт которого целился прямехонько в наш борт. Это был двухмачтовый корабль, примерно такой, что называют бригантиной. Разумеется, я испугался столкновения и приказал рулевому отвернуть на полрумба. Чужак проскочил мимо, да так близко, что я успел крикнуть ему: «Эй, вы там! Что за судно?» На палубе у него не было ни души. Один-единственный парень, взобравшийся по вантам, махнул нам рукой с левого борта. Трубы ему не потребовалось: он приложил ладонь ко рту и, перекрывая рев шторма, прокричал нам: «Сокол экватора», капитан Сюркуф! А ну-ка всыпьте им разок, ребята! Огонь!» И тут я увидел на его мачте французский флаг. Открылось шесть пушечных портов, в наш корпус угодило несколько ядер, и француз растворился, как призрак, в штормовой мгле. Ну а мы заделали дыры и пошли себе дальше. Но каков парень! Шторм, буря - все ему нипочем. Еще и порезвился с нами. Пошутил, так сказать. А когда бы в хорошую погоду, да не в шутку,
а всерьез - как оно могло обернуться?
        - Да-а… - протянул один из слушателей. - Что и говорить, отпетый малый. Адмирал Сеймур сказал о нем: «Его годовая рента - триста шестьдесят пять захваченных судов», - и это не преувеличение. На своем двухмачтовике он нападает на куда большие суда и, говорят, даже на военные корабли первого ранга.
        - Ну, ко мне-то он не сунется! - воскликнул хозяин праздника. - Я его так отделаю, что он своих не узнает. Не будь я Джеймс Сарэлд!
        - Не слишком-то заноситесь, - предостерег его кто-то. - Вы знаете способ атаки этого Сюркуфа?
        - А в чем дело?
        - Это не обычный морской разбойник. Он честно показывает свой флаг и сближается с вами без единого выстрела. Сойдясь борт о борт, он перепрыгивает с двумя десятками парней к вам на палубу. Вздумай вы сопротивляться, он пускает в ход оружие, но сдайся вы ему - и он не причинит вам никакого вреда. Он отведет ваше судно в гавань ближайшей французской колонии, где и конфискует его от имени Франции. Вы получите подорожную и деньги, чтобы добраться до дому.
        - С двадцатью людьми? Ха!
        - Не смейтесь, капитан Сарэлд! У мыса Амбр он с двадцатью парнями взял на абордаж судно Ост-Индской компании с двадцатью шестью пушками тяжелого калибра и с экипажем в две сотни хорошо вооруженных людей. Не хотел бы я с ним повстречаться!
        - А вот я прямо-таки жажду этого! - не сдавался Сарэлд.
        - Сплюньте, не произносите вслух свое желание… Не ровен час, оно и впрямь сбудется! - очень серьезно сказал молчавший до той поры американец. - С Сюркуфом шутки плохи.
        - О-о-о, вам на вашей скорлупке он, может, и страшен, - ответил Сарэлд. - А я, бьюсь об заклад, отстегал бы его как миленького девятихвостой «кошкой»!
        Янки рассмеялся и, покачав головой, возразил:
        - Кошка, она ведь животное своенравное - в чьи руки еще попадет… Да к тому же есть средства куда более действенные, чем «кошка». Что же касается моей скорлупки, то она заслуживает куда большего респекта, чем ваш трехмачтовик.
        - Это что, оскорбление?
        - Гостеприимство положено чтить. Я вовсе не хотел вас обидеть, и в доказательство того, что я действительно могу гордиться своей ореховой скорлупкой, мне хотелось бы показать вам один маневр, повторить который вряд ли кому из вас удастся.
        Он подошел к подветренному борту, сложил рупором ладони, поднес их ко рту и крикнул в направлении своего брига, стоявшего в сотне саженей:
        - Эй, Эрвийяр!
        - Есть! - ответили оттуда через переговорную трубу.
        - Поднять якорь!
        - Есть, сэр!
        - Ну и голосище - труба иерихонская… - заметил тот, что рассказывал о встрече с
«Соколом экватора». - Капитан, да вы могли бы потягаться и с самим Сюркуфом, всадившим в меня шесть ядер!
        Все общество в крайнем возбуждении ожидало, что будет дальше. Гости поднялись со своих мест и сгрудились на подветренном борту. Бриг тем временем поднял якорь и распустил паруса.
        - Дамы и господа, - крикнул янки, - могу ли я попросить вас последовать за мной на ахтердек[Ахтердек (нем. Achterdeck) - кормовая палуба.] ? Оттуда я лучше смогу объяснить вам свой маневр.
        Все поднялись вслед за американцем на приподнятый над палубой ахтердек. Между бушпритом[Бушприт - горизонтальный или наклонный брус, которым оканчивается форштевень судна.] и бизанью[Бизань - задняя, ближайшая к корме мачта на многомачтовых судах; так же назывался парус, поднимаемый на этой мачте.] остались только музыканты да несколько матросов, обслуживающих гостей. Остальная команда находилась в нижних помещениях, услаждаясь выставленным ей по случаю праздника грогом.
        - Смотрите, - сказал янки, - как мой бриг повинуется парусу. Бесподобное судно! От такого парусника не отказался бы и сам Сюркуф. Кстати, тут, кажется, кто-то не поверил, что он с двадцатью парнями захватил корабль с двумя сотнями экипажа и двадцатью шестью пушками… Что, по-вашему, труднее, джентльмены, захватить такой корабль или взять на абордаж трехмачтовик в полной судов гавани?
        - Ну уж это последнее и вовсе немыслимо! - ответил ему старый моряк, не менее полвека бороздивший все моря и океаны.
        - В самом деле, капитан? А я вас уверяю, что есть люди, способные и на такую проделку не хуже Сюркуфа.
        - С двумя десятками людей?
        - Именно. Вы же слышали, что он имеет обыкновение нападать на суда всего лишь с двадцатью парнями. Только парни эти должны быть сорвиголовами, готовыми добыть хоть чертову бабушку из пекла. Глядите, вот идет бриг! Как коварно он пританцовывает, будто насмехается над могучим трехмачтовиком, как маленький Давид над Голиафом!
        - Однако что же это должно означать? - заволновался капитан Сарэлд. - Зачем бриг подходит ко мне так близко?
        - Это и есть тот самый маневр, ради которого я собрал вас здесь, на ахтердеке. Дорогие дамы и господа, имею честь представиться. Я не американец, нагруженный вином и спиртом. У меня на борту несколько сотен абордажных топоров, несколько центнеров пороха, арсенал отличного оружия и двадцать пушек, у которых стоит достаточно людей, чтобы пустить на дно этот трехмачтовик. Я - капитан Сюркуф!
        Крепкие бесстрашные мужчины, привыкшие смело смотреть в глаза любым опасностям, онемели перед этим именем. Они не сдвинулись с места и тогда, когда несколько людей Сюркуфа встали у люков, чтобы матросы купеческого судна не смогли выбраться на палубу.
        Первым пришел в себя капитан Сарэлд:
        - Вы что, в самом деле - Сюркуф?
        - Собственной персоной. А этот бриг - «Сокол экватора». Взгляните на моих людей, месье! Тот, кто рискнет сопротивляться, испробует остроту их оружия. Здесь, на борту, - женщины, а я - француз. Француз никогда не забывает о внимании и почтении, которые должны оказываться дамам. Поэтому мне не хочется сегодня думать о том, что вы враги моего народа, а я - капер[Капер - вооруженное частное судно, нападающее (с разрешения или даже по специальному поручению своего правительства) во время военных действий на вражеские торговые суда, а также на корабли нейтральных государств; так же назывался командир этого судна. Каперство было отменено Парижским договором 1856 г.] , добычей которого вы стали. Я хочу, чтобы мои бравые парни приняли участие в этом празднике, и еще я хочу, чтобы вы позволили им потанцевать с дамами, украшающими праздник. Если вы согласны на это, я обещаю, что не причиню вам ни малейшего вреда и что наша дружеская встреча закончится столь же весело, как и началась. Вся моя команда - весьма приличные люди, и даже самый последний из них - кавалер. А теперь решайте. Только поскорее.
        Сюркуф поклонился и отступил на несколько шагов, играя вытащенными из карманов пистолетами. Безоружные мужчины встревоженно шушукались, дамы с робким любопытством стреляли глазками в знаменитого капера и в его до зубов вооруженных людей, заблокировавших ахтердек.
        Совещались мужчины недолго, и скоро старший из них взял слово:
        - Капитан Сюркуф, признаться, вы поставили нас с весьма двусмысленное положение. Нашим долгом было бы сражаться с вами… Постойте! - прервал он свою речь, увидев, как Сюркуф взводит курки своих пистолетов. - Дайте мне договорить! Мы, повторяю, должны были бы сражаться с вами, но, как вы сами совершенно справедливо сказали, мы не можем также не принять во внимание присутствие здесь наших жен и дочерей. Итак, мы решили, что до утра между нами должно быть заключено перемирие. Взамен мы просим вас выполнить ваше обещание буквально.
        - Даю вам честное слово, - ответил Сюркуф. - Однако прошу вас выслушать и мои условия. За время, пока я нахожусь среди вас, ни один человек не имеет права без моего на то разрешения ни подняться на борт, ни покинуть судно или предпринять что-либо еще, что угрожало бы моей безопасности, а, стало быть, могло бы подвергнуть опасности и вас. Мой корабль останется у вашего борта, чтобы контролировать выполнение моих условий. Срок перемирия истекаете восходом солнца. Как люди честные, пожмем в знак согласия друг другу руки.
        Условия были приняты, и каждый скрепил свое согласие рукопожатием. Капитан Сарэлд подал знак, и музыка зазвучала с новой силой. Мужчинам и дамам дозволено было снова пройти на бак. Друзья и враги - все перемешалось в танце. Люди с «Сокола» выказывали себя перед дамами столь учтивыми и обходительными, что веселье не омрачилось всю ночь ни одним горестным вздохом.
        Наконец, далеко за полночь, во время паузы, Сюркуф дал знак, что хочет говорить.
        - Мадам и месье, - начал он. - Я намерен проститься с вами. Я благодарю вас за честь, которую вы оказали мне позволением принять участие в вашем празднике. Еще больше я благодарю вас за то, что вы не вынудили меня прибегнуть к оружию. Отклони вы мое предложение, многих из вас не было бы в живых, а это судно находилось бы сейчас как мой приз на пути во французский порт. Постарайтесь передать своим знакомым мою просьбу - не сопротивляться опрометчиво, завидев мой флаг. Судно, на которое я вступаю как враг, я покидаю только как победитель, а не то оно взлетит на воздух вместе со мной и со всем его экипажем. В этом и состоит секрет моей непобедимости. Англия давно уже причиняет моему отечеству тяжкие и невосполнимые беды, не гневайтесь потому, что я вынужден принимать ответные меры. Англия захватила у нас или уничтожила лучшие наши военные корабли. Не упрекайте же меня за то, если я тоже захватываю любое английское судно, которое повстречаю. Сейчас мы разойдемся с миром, вы мне нравитесь, и мне очень не хотелось бы повстречаться с вами снова в открытом море. Капитан Сарэлд может быть уверен, что его
судно - единственный англичанин, которого отпустил Робер Сюркуф. Благодарите за это ваших дам. Прощайте!
        Пять минут спустя «Сокол» уже мчался под полными парусами в открытом море. Капитаны вернулись на свои суда, убедившись на опыте, что у Франции есть моряк, рожденный для высоких свершений. Мол га о новом подвиге Сюркуфа полетела по всем морям.
        Не прошло и недели, как в Пондишери пришло известие, что Робер Сюркуф захватил на широте Коломбо английское торговое судно. Вслед за тем он повстречался с двадцатишестипушечным корветом[Корвет - трехмачтовый парусный военный корабль; его вооружение состояло из 20-30 орудий.] , попытавшимся отбить у него приз. Однако Сюркуф взял корвет на абордаж и привел оба приза во французский порт. Сообщение это, разумеется, отнюдь не способствовало уменьшению страха перед отважным морским капером. Губернатор Индии принимал против него самые решительные меры. Он посылал военные корабли, имевшие заданием схватить или убить Сюркуфа, он назначил за его голову высокую премию. Однако все эти усилия не имели успеха.
        План Наполеона атаковать Англию в Индии потерпел крах из-за неспособности его адмиралов. А здесь один-единственный человек, командующий всего лишь небольшим кораблем, наводил страх на все индийские владения гордого Альбиона, страх, наносящий огромный ущерб английской торговле, ибо суда с дорогими грузами почти не отваживались больше заходить в охотничьи угодья Сюркуфа.
        Но вот по южным морям пошли слухи, будто некий капитан, ярый приверженец Англии, отправился в Индию с каперским патентом, чтобы заработать назначенную за Сюркуфа премию. Корабль его назывался «Орел» - недвусмысленный намек на явное превосходство над «Соколом». У этого капитана по имени Шутер было весьма пестрое прошлое, и человеком он был, по слухам, скверным. Особенно же отвратительной была жестокость, с которой он добивался дисциплины на своем корабле.
        Справедливость этих слухов подтвердилась очень скоро. Говорили, что Шутер захватил несколько малых французских купеческих судов. Экипажи их были лишены жизни, хотя попали в руки капера безоружными. Такая кровожадность противоречила всем уложениям международного права и вызвала осуждение всех здравомыслящих людей. Однако еще сильнее возросло возмущение, когда узнали, что Шутер ведет беспощадную войну вообще против французов. Он обшаривал острова и берега индийских морей и, обнаружив какое-либо поселение колонистов французской национальности, безжалостно истреблял их и их имущество. Рассказывали даже, что он особенно любил перед смертью самые изощренные пытки.
        Последнее из таких злодеяний Шутер совершил в той части побережья острова Ява, что расположена против острова Бали…
        В это время в маленькой яванской гавани Калима стоял на якоре небольшой бриг, на носу которого можно было прочесть название «Йорис Ханне». Судя по названию, это был «голландец», хотя тип его постройки заметно отличался от принятого в Нидерландах. Однако никого это ни в малейшей степени не интересовало: Калима в ту пору только начинала строиться, и у местных властей были куда более важные дела, чем проверять судовые бумаги какого-то маленького мирного кораблика.
        Богатейшим колонистом в Калиме был некий Дэвидсон, имевший деловые отношения с капитаном «Йориса Ханне», который и жил в его доме, тогда как все остальные моряки оставались на судне.
        Оба господина сидели на открытой веранде под раскидистыми кронами деревьев, заслоняющих стол от жгучих солнечных лучей, курили сигары и читали «свежие» газеты многомесячной давности. Европейские газеты попадали в те времена на Яву добрую четверть года спустя после выхода в свет.
        - Послушайте, капитан, Наполеон провозглашен пожизненным консулом, - сказал Дэвидсон.
        - Я уже прочел об этом, - отозвался его собеседник, которым был не кто иной, как Сюркуф. - Не удивлюсь, если из очередных газет мы узнаем, что он стал королем или императором.
        - Вы это серьезно?
        - Абсолютно! Этот консул Бонапарт не из тех, кто останавливается на полпути.
        - Ах, вы его почитатель?
        - Отнюдь нет, хотя и признаю, что он - гений. Я служу своей родине и отдаю должное каждому, кто, не щадя сил, борется против Англии. Меня радует, когда Наполеон принимает правильные решения. Будь я сам консулом, одной из главнейших своих задач я считал бы создание сильного, внушающего уважение флота. У него есть лишь один реальный враг, и имя ему - Англия. Одолеть же этого противника можно только победой на море.
        - Как делаете это вы в более скромных масштабах, капитан… Впрочем, захватывать мирные купеческие суда человеку ваших способностей, должно быть, сопряжено с некоторым преодолением самого себя.
        - Почему? Вы находите, что мои действия похожи на пиратство? А знаете ли вы больших пиратов, чем англичане? Не у старой ли доброй Англии на службе сотни каперов? И что это за люди? Подумайте хотя бы о подлом Шутере! Что же нам, сложить оружие, чтобы нас, беззащитных, передушили, как кур? Да и не смог бы я этого сделать, даже если бы захотел. На моем корабле четыре десятка славных парней, которых я кормлю, я выплачиваю пенсии инвалидам, помогаю семьям погибших, поддерживаю колонистов. Защищаю и обеспечиваю средствами на жизнь миссионеров. Франции нет дела до этого. В Париже никто не обращает внимания на письма, в которых оказавшиеся на чужбине дети этой страны взывают о помощи. Что будем с ними, если Робер Сюркуф сложит оружие и лишит их своей поддержки?
        Дэвидсон вскочил, чтобы пожать руку бравому моряку.
        - Капитан, я знаю обо всем этом, - воскликнул он. - Ведь именно через мои руки проходят ваши щедрые дары. Франция и не представляет, какого верного и мужественного сына имеет здесь, в этом уголке Земли, и…
        Дэвидсон прервался, потому что внезапно вошел матрос Сюркуфа. Матрос доложил, что вчера на восточной оконечности острова «Орел» напал на плантацию и забрал на борт священника.
        - Кто сообщил об этом? - спросил капитан.
        - Только что в гавани бросил якорь голландский шлюп, от него мы обо всем и узнали.
        - Этот негодяй жаждет получить премию, назначенную господами англичанами за мою голову, а я до сих пор тщетно пытался выйти на его след. Теперь я нашел его и хочу показать ему свою голову. До свидания, Дэвидсон! Я прерываю наши переговоры, но уверен, что скоро мы увидимся снова.
        Сюркуф поспешил к гавани и поднялся на борт своего корабля. Менее чем через четверть часа он уже выходил из порта, и не успела Калима скрыться за кормой, как он послал двоих парней на бак с заданием закрасить имя «Йорис Ханне». Спустя недолгое время на носу корабля снова гордо красовалось его подлинное имя -
«Сокол».
        Дул благоприятный ветер, и уже через три часа «Сокол» достиг восточной оконечности Явы. В устье небольшой речки они обнаружили руины сожженных хижин, возле которых суетилось несколько человек. Сюркуф подошел как можно ближе, приказал убрать паруса и, сойдя в шлюпку, велел грести к берегу.
        Заметив приближающуюся шлюпку, люди на берегу немедленно оттянулись под защиту близлежащего леса. Когда капитан высадился, то увидел сожженные хижины, опустошенные сады, разоренные поля, но ни одного человека, который мог бы хоть что-то объяснить.
        Лишь после долгих призывов из глубины леса отозвался, наконец, человеческий голос, спросивший:
        - Чей это корабль?
        - Французский, - ответил Сюркуф.
        Прошло еще немного времени, и в кустарнике послышалось шуршание, а затем на опушке показался человек с увесистой дубиной в руках.
        - Подойдите ближе и не бойтесь, - сказал Сюркуф. - Я не собираюсь нападать на вас. Впрочем, вы и сами видите, что я один. Оба моих гребца остались в шлюпке.
        Незнакомец приблизился. Это был высокий, плотный, мускулистый человек с умным грустным лицом. Одежда его состояла из легких белых штанов и широкой белой блузы.
        - Ваш корабль показался нам подозрительным, - извинился он, - потому мы и убежали. После того, что нам довелось пережить, доверия ни к кому больше нет.
        - Я слышал, что здесь был «Орел»… А вы, разумеется, принадлежите к здешним колонистам?
        - Лишь с позавчерашнего дня. Я, видите ли, был в команде «Орла» и воспользовался случаем, чтобы остаться на берегу.
        - Как, - удивился Сюркуф, - вы плавали с Шутером?
        - Он вынудил меня в этому. И мне приходилось очень туго, покуда не посчастливилось бежать.
        - Ну, коли так, посмотрите на мой корабль.
        Человек взял у Сюркуфа подзорную трубу и, едва рассмотрев бриг, закричал удивленно:
        - «Сокол»! Быть не может! Вы - Сюркуф? В таком случае я благословляю час, когда сбежал с «Орла», потому что уверен: теперь-то уж этот живодер Шутер получит за все сполна.
        - Полагаю, что получит. Рассказывайте!
        - Позвольте мне сначала известить обо всем остальных, чтобы они не боялись.
        Он удалился и вернулся вскоре вместе с двенадцатью колонистами - восемью взрослыми и четырьмя детьми, - которые с восторгом приветствовали Сюркуфа.
        Маленькая колония состояла из двух супружеских пар, трех французов, одного бельгийца и одного шведа. Во время налета швед попытался защититься и был убит.
        - Мне говорили, что у вас был и священник? - спросил Сюркуф.
        - Был, - последовал ответ. - Недавно сюда прибыл французский миссионер из ордена Святого Духа. Мы звали его братом Мартином.
        - Вот как! - воскликнул Сюркуф. - Я знаю его. Но продолжайте дальше.
        И беглый матрос поведал обо всем, что знал.
        - Мы стояли у Палембанга[Палембанг - город на юго-востоке острова Суматра, на р. Муси, километрах в восьмидесяти от ее устья, морской порт.] , когда узнали, что
«Сокол» крейсирует у северных берегов Явы. Капитан Шутер немедленно снялся с якоря. Мы пошли вдоль берега, но вашего корабля не обнаружили. Зато увидели небольшое селение. Шутер осмотрел его в трубу и заметил священника. Это послужило ему достаточным основанием для нападения.
        - Как могло присутствие священника послужить причиной столь гнусного поступка? - удивился Сюркуф.
        - Этого я не знаю. Но что было, то было: Шутер при одном виде священника впал в неописуемую ярость. Говорят, будто он и сам прежде был членом какого-то ордена. Что там у него случилось с монахами, неизвестно, но только ненависть к духовным лицам у него превратилась в манию. Он самый жестокосердный человек из всех, кого мне доводилось прежде видеть. Неумный пьяница, злоречивый богохульник, варвар в отношении подчиненных и пленников.
        Я - немец и служил в том несчастном полку, который наши правители продали англичанам, чтобы помочь им истребить в Америке идеи свободы и равенства. Я бросил на произвол судьбы свою невесту, родителей и дезертировал. Это стало моим несчастьем. Я не мог больше вернуться на родину. Невеста вышла за другого, родители умерли, а мое наследство было взято в казну. Я ушел в море. Я обошел все моря, пока не поселился в Капской колонии[Капская колония (впоследствии - Капская провинция) - так назывались земли вблизи мыса Доброй Надежды, освоенные в XVII веке голландскими колонистами. На исходе XVIII века Капскую колонию захватили англичане. В 1910 г. она вошла составной частью в Южно-Африканский Союз. Ныне - провинция ЮАР.] . Однако пять лет назад туда пришли англичане. Меня вместе с другими колонистами переселили на еще необжитые места побережья… А два месяца назад рядом с нами бросил якорь капитан Шутер. Мы приняли его за купца, и я пришел к нему на судно, чтобы договориться о цене на убойный скот, который он хотел у нас купить. В цене мы не сошлись, и в наказание за то он задержал меня на борту и заставил
служить матросом.
        Это были самые тяжелые дни в моей жизни, и я упорно искал случая для побега. Удалось это сделать лишь позавчера. Шутер отрядил на берег тридцать человек, чтобы напасть на это селение, схватить священника и сжечь после разграбления жилища. Колонисты успели убежать. Со священником остался один лишь швед. Его пристрелили, а священника, пытавшегося усовестить разбойников, связали и уволокли на корабль. Мне удалось уйти в лес, и эти люди сердечно приняли меня, хотя я и пришел к ним на пиратском корабле.
        - И каковы же ваши планы?
        - Я попытаюсь вернуться на Мыс,[Мыс - то есть в Капскую колонию, названную по мысу Доброй Надежды.] на свою скромную ферму. Но прежде я прошу вас взять меня к себе на борт. Мне очень бы хотелось быть с вами, когда вы прижмете этого Шутера.
        - С удовольствием выполню ваше желание. А что за корабль - этот «Орел»?
        - Военный тендер[Тендер - парусное одномачтовое судно с косыми парусами. В парусном флоте XVIII-XIX веков использовалось как посыльное и вспомогательное судно.] с тридцатью пушками, скорость не более тринадцати узлов. Если не терять времени, вы застанете его в Макасарском проливе, капитан. Он хотел передать своих пленников диким даякам в обмен за золотой песок. Даяки покупают их, чтобы похоронить живыми вместе со своими знатными покойниками или принести в жертву своим богам.
        Известие это заставило Сюркуфа поспешить. Он быстро выгрузил различные семена, инструменты и прочие вещи, которые дарил колонистам для возрождения их поселка, и сразу же вышел в море, чтобы успеть еще до наступления ночи добраться до северной части Зондского моря[Зондское море - тогдашнее название Яванского моря.] и, крейсируя там, перекрыть «Орлу» южный выход из Макасарского пролива.
        Ночной поиск оказался безрезультатным, и утром Сюркуф решил пойти к норду между Борнео и островами Балабаланган.
        К полудню миновали острова Лима и пошли с попутным ветром Макасарским проливом дальше к норду, оставляя с веста Борнео, а с оста - Целебес. Ни единого судна в проливе не наблюдалось, но Сюркуф был уверен, что встреча с «Орлом» состоится: Шутер, несомненно, будет искать «Сокола» у яванских берегов и, стало быть, неминуемо пойдет Макасарским проливом обратно в Зондское море.
        Перед заходом солнца «Сокол» достиг южной оконечности Сакурубаи. Теперь требовалась особая осмотрительность. Сюркуф забрался на марсовую площадку[Марсовая площадка (марс) - площадка у соединения мачты и ее продолжения - стеньги, служащая для размещения наблюдателей, сигнальной и осветительной техники; в парусном флоте использовалась также для постановки парусов и управления ими.] , чтобы осмотреть залив в трубу. К норду от себя он увидел остров, а в небольшой бухте на его западном берегу - мачты какого-то судна с убранными парусами - явный признак того, что ночью покидать свою стоянку оно не собирается. Опасаясь быть замеченным, Сюркуф приказал поворачивать и бросил якорь за скрывающим его от чужих глаз высоким мысом.
        Там он переждал вечерние сумерки, а когда совсем стемнело, снова поднял якорь и повел «Сокол» курсом норд-ост, в обход острова, чтобы выйти на непросматриваемую с чужого корабля сторону.
        Ночь была темная, на палубе - ни огонька. Соблюдая крайнюю осторожность, Сюркуф довел корабль примерно до середины берега, повернул оттуда на вест и следовал далее этим курсом, обходясь лишь самыми необходимыми парусами - только-только чтобы не потерять хода. По прошествии расчетного времени он спустил баркас, который пошел на веслах впереди «Сокола», промеряя глубины.
        Так они, не спеша, и дошли до восточного побережья острова, где баркас обнаружил маленькую бухточку, в которой «Сокол» мог стать на якорь. Вслед за тем Сюркуф и двадцать его парней, оставив остальных стеречь корабль, сели в шлюпки, чтобы обойти остров с юга. Предусмотрительно обернутые ветошью весла двигались без малейшего шума, полную тишину соблюдали и гребцы.
        Капитан шел в первой шлюпке. Все были вооружены лишь ножами да абордажными топорами: Сюркуф решил оставить шлюпки на приличном расстоянии от «Орла», а далее добираться вплавь. Впрочем, абордажный топор в руках дюжего моряка - оружие пострашнее пистолета.
        Не прошло и десяти минут, как они увидели огни чужого судна. Сюркуф дал знак остановиться и неслышно скользнул в воду. «Орел» это или не «Орел»? - размышлял Сюркуф. - А если «Орел», то все ли люди Шутера на борту и как у них организована вахта?»
        Корабль стоял лишь на одном якоре, а рядом с канатом, доставая почти до самой воды, свисали тали.
        Бесшумно, как кошка, он полез вверх. Дотянувшись до палубы, Сюркуф обнаружил, что на ней всего два человека - вахтенный на баке[Бак - носовая часть верхней палубы судна, а также носовая надстройка.] и на юте[Ют - кормовая часть верхней палубы судна, а также кормовая надстройка.] . Увидев все, что хотел, он скользнул вниз и вернулся к своим шлюпкам. Сначала он подплыл к баркасу, которым командовал лейтенант Эрвийяр и где находился немец, служивший прежде на «Орле».
        После недолгого совещания было решено, что Сюркуф с немцем и лейтенант попытаются взобраться на палубу одни, чтобы вывести из строя обоих вахтенных. Затем за ними последуют и остальные. Далее следует захватить врасплох капитана и офицеров, занять крюйт-камеру[Крюйт-камера - пороховой погреб на судах (от голл. kruit - порох).] и оружейную кладовую. А там уже, после выполнения этих первостепенных задач, можно и без особого труда управиться с командой.
        Когда передовая тройка была уже на баке, вахтенный стоял у фок-мачты[Фок-мачта - ближайшая к носу корабля мачта на многомачтовых судах.] , прислонясь к ней спиной.
        Немец скользнул к мачте. Вахтенный не успел и пикнуть, как очутился в его железных объятиях и, несколько секунд спустя, с кляпом во рту, был привязан к мачте. Столь же удачно сняли вахтенного на юте, и Сюркуф подал ожидающим в воде знак подняться на борт. Едва взобравшись на палубу, каждый тотчас же осторожно прокрадывался на свой пост.
        Немец провел Сюркуфа с Эрвийяром к каюте капитана. Дверь была заперта изнутри на засов, и Сюркуф тихонько постучался.
        - Кто там? - послышался из каюты сонный голос.
        - Лейтенант, - негромко ответил Берт Эрвийяр по-английски.
        - Что случилось?
        - Тс-с-с, кэптн, не так громко. На борту творится какая-то чертовщина. Надо бы вам посмотреть.
        - Сейчас выйду.
        Послышались торопливая возня и лязг оружия. Через узкую щель было видно, что Шутер зажег свечу.
        - Осторожно! - прошептал Сюркуф. - Он не должен стрелять, а то разбудит своих людей. Хватай его сразу за обе руки, - сказал он немцу, - А ты, Эрвийяр, бери его за глотку. Об остальном позабочусь я.
        Засов отодвинулся, дверь открылась, и на пороге появился Шутер. Со шпагой на поясе, в каждой руке по пистолету с невзведенными, к счастью, курками. Не успели его глаза приспособиться к ночной темноте, как он был схвачен за обе руки и за горло. Пистолеты выскользнули из его рук, а из глотки вырвался только легкий клекот. Его затолкали обратно в каюту, уложили на койку, связали и заткнули рот кляпом.
        Тот же самый спектакль разыграли и с лейтенантом Шутера, спавшим на юте по левому борту. Затем немец провел их к крюйт-камере и оружейной кладовой. Здесь также все прошло абсолютно гладко.
        До сих пор им сопутствовала удача. Теперь предстояло управиться с людьми Шутера. Немец заверил, что все они безоружны и спят сейчас беспечно в своих подвесных койках. Поэтому парни Сюркуфа зарядили найденные на «Орле» ружья и через фарлюк спустились в кубрик[Кубрик - жилое помещение команды на морских судах, расположенное под главной палубой.] .
        Чадящая масляная коптилка скупо освещала нижнее душное помещение со множеством подвесных коек. Пробраться бесшумно по узкому скрипучему трапу[Трап - всякая лестница на корабле; веревочная лестница с деревянными ступеньками, выбрасываемая за борт, называется выкидным трапом, или шторм-трапом.] не удалось. Кое-кто из матросов проснулся, а один из них разразился с досады длинным замысловатым проклятием. Поначалу он решил было, что его разбудила сменившаяся палубная вахта, однако, увидев чужих людей, быстро выскочил из койки и закричал, поднимая остальных.
        Но у входа уже стоял Сюркуф с отобранными у их капитана пистолетами.
        - Всем оставаться на местах! - приказал он громовым голосом. - Я - капитан Сюркуф, и ваш корабль теперь в моей власти. Кто рискнет сопротивляться, будет повешен на рее!
        Услышав имя Сюркуфа, изготовившиеся было к бою пираты безвольно опустили руки. Ни один матрос из перепуганного экипажа «Орла» не отважился произнести в знак протеста хотя бы слово. То, что происходило сейчас, казалось им совершенно невероятным, ни на что не похожим. И тем не менее они воочию видели перед собой грозного приватира и его отважных парней. Не вдруг осознали они свое положение, ведь «Орла» не брали на абордаж, а по мокрой одежде французов было видно, что те добрались сюда вплавь.
        - Вы сдаетесь безо всяких условий, - продолжал Сюркуф, - и по одному поднимаетесь на палубу. Вперед, марш!
        Он подхватил стоящего рядом с ним матроса и подтолкнул к трапу. Потрясенный парень безропотно повиновался. Его примеру последовали и остальные. Один за другим они поднимались на палубу и, не успев толком оглядеться, оказывались уже связанными. Затем их отправляли в балластный трюм[Балластный трюм - специальное помещение в корпусе корабля для размещения балласта, то есть груза, принимаемого на судно для понижения его центра тяжести и улучшения остойчивости. Во времена парусного флота балластом служили чугунные слитки, камни, мешки с песком и пр.] , где и держали под строгим надзором караульного.
        Теперь Сюркуфу оставалось только известить «Сокол» об одержанной победе. Он приказал выпустить несколько ракет, найденных в крюйт-камере, и дать пушечный выстрел. Сигнал заметили, и через полчаса французский бриг уже бросил якорь рядом с «Орлом». Сюркуф обстоятельно осмотрел захваченный корабль и распорядился поднять на борт оставленные у берега шлюпки. Операция против «Орла» успешно завершилась.
        Однако где же захваченный Шутером миссионер? Никто из команды вразумительного ответа на этот вопрос не дал. Не действовали ни просьбы, ни угрозы - все упорно отмалчивались. Молчал и допрошенный лейтенант. Тогда Сюркуф послал за капитаном, который все еще лежал связанным в своей каюте. Сюркуф встретил его на палубе в окружении всех своих парней.
        Глаза Шутера сверкали, лицо от гнева пошло красными пятнами. Он раздраженно заорал:
        - Что здесь творится? Кто посмел распоряжаться на моем корабле?
        - На вашем корабле, мистер Шутер? - вопросом на вопрос ответил Сюркуф. - Полагаю, что теперь он - мой!
        - Какая наглость! Кто вы такой?
        - Я - Робер Сюркуф, подданный Франции, а корабль у правого борта - мой «Сокол», знакомства с которым вы так добивались, надеюсь, вы благодарны мне за то, что я избавил вас от хлопот разыскивать меня?
        Услышав имя победителя, капитан побледнел, однако это было единственным признаком его испуга.
        - Робер Сюркуф? Гм-м… Да. Припоминаю, что слышал однажды это имя. Вы - моряк?
        - С самого малолетства.
        - Что вы ищете на борту «Орла»?
        - Я ищу капитана Шутера.
        - Ну вот он перед вами. Что дальше?
        - Дальше я ищу одного священника, миссионера, которого вы увезли силой с Явы несколько дней тому назад. Не будете ли вы так любезны назвать его теперешнее местопребывание?
        - Нет, я не буду так любезен, господин Сюркуф! Я обязан…
        - Ха! - оборвал его Сюркуф резким окриком. - Мне плевать на то, что вы кому-то изволите быть обязанным. Где миссионер?
        - Какому-то Сюркуфу капитан Шутер отвечать не намерен.
        - Ну ладно… Вы - мой пленник. Отвечать отказываетесь. Видимо, придется развязать вам язык. Лейтенант Эрвийяр! Всыпьте этому человеку линьком тридцать горячих по голой спине!
        Услышав этот приказ, Шутер яростно топнул ногой.
        - Что вы сказали? - заорал он, дрожа от гнева. - Вы намерены выпороть меня?! Меня, офицера!!! Капитана «Орла», перед которым трепещет любой враг!
        Сюркуф невозмутимо пожал плечами:
        - Надеюсь, вы не считаете меня и моих парней людьми, которые станут пугать вас попусту? Да, я велел развязать вам язык, и я добьюсь этого хоть линьками, хоть
«кошкой»!
        Вместо ответа у Шутера вырвался хриплый крик. Затем, сглотнув слюну, он визгливо завопил:
        - Нет, вы не решитесь на это! Существует же еще международное право! Я не пират, а приватир, снабженный полноценным каперским патентом! Месть моя будет ужасной. Вы захватили мой корабль, и с этим я сейчас ничего не могу поделать: за ротозейство приходится расплачиваться. Но вы обязаны отпустить меня в ближайшем порту, и тогда я покажу вам, что значит угрожать человеку моего ранга линьками!
        - Я вижу, что гнев дурно влияет на ваш разум, - ответил Сюркуф. - Да, существует международное право. Именно оно и запрещает каперу действовать по-пиратски. А от каждого честного капитана требует поступать с любым пиратом, как с морским разбойником. А у меня есть доказательства, что вы нападаете на безоружных колонистов и убиваете мирных мореплавателей, сдавшихся вам безо всякого сопротивления; что вы ведете истребительную войну против священников, не имеющих иного оружия, кроме слов любви и увещеваний. Ваша месть меня не страшит: я вовсе не должен высаживать вас в ближайшем порту. Более того, я имею полное право и даже обязан отправлять любого морского разбойника на виселицу.
        С вами же, как видите, я еще объяснялся, и притом слишком долго. Дальнейшая ваша судьба может решиться двояко. Вы отвечаете на мои вопросы, и тогда я передаю вас губернатору ближайшего к моему курсу французского владения как пленного пирата и прошу отдать вас в руки правосудия. Ну, а предпочти вы молчание, я прикажу сперва высечь вас, затем подвергнуть килеванию[Килевание - наказание в эпоху парусного флота: протаскивание человека с помощью тросов с борта на борт под днищем корабля.
        и, наконец, если и это не даст результата, повесить на рее.
        - Только попытайтесь! - заорал обезумевший от ярости Шутер. - Это для вас плохо кончится!
        - Лейтенант Эрвийяр, вперед! - приказал Сюркуф.
        По приказу лейтенанта трое дюжих парней подхватили Шутера и, притащив его на бак, безо всяких церемоний сорвали с него рубашку.
        - Бой мой, они и в самом деле осмелятся! - взревел Шутер. - Ведите меня обратно, я согласен отвечать!
        Доставленный обратно, он показал, что сегодня утром священник был передан диким даякам-сакуру[Даяки - общее название коренного населения острова Калимантан. Между различными племенами даяков существовали значительные языковые, культурные и хозяйственные различия, однако Карл Май ошибается, называя их «дикими». Основная масса даяков к приходу европейцев жила оседло, возделывая рис, сахарный тростник, бананы и т. д., разводила свиней и кур, изготовляла хорошее железное оружие и хозяйственный инвентарь. Сколько-нибудь значительных залежей золота на Калимантане не было. Столь же неправдоподобны описания человеческих жертвоприношений («В умственном отношении, а особенно в нравственном, даяки, по общим отзывам, стоят выше малайцев», - отмечал в конце прошлого века энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).] .
        - Какую цену вы за него получили? - осведомился Сюркуф.
        - Мешок с золотым песком, который вы нашли в моей каюте.
        - Где живут эти даяки?
        - Я шел к ним на шлюпке от устья реки более часа.
        - Хорошо, действуя в ваших же интересах, я требую от вас назвать мне одного из ваших людей, способных пойти посланцем к даякам. Мешок он должен взять с собой, но сопровождать его будут двое моих парней, имеющих опыт общения с туземцами. Назовите же имя.
        - Рулевой Харкрофт.
        - Прекрасно. А теперь я хочу представить вам одного славного парня, который на себе испытал, что вы - морской бандит, и благодаря которому мы так быстро и успешно вышли вам в кильватер[Кильватер - след на поверхности воды, остающийся после идущего судна. Идти в кильватер, или идти кильватерной колонной - так говорят, имея в виду походный порядок кораблей, следующих один за другим.] .
        - Хольмерс! Мерзавец! - завопил пленник и взметнул кулаки связанных рук, пытаясь ударить матроса, однако был схвачен и по приказу Сюркуфа переведен на «Сокол».
        Едва забрезжил рассвет, спустили шлюпку, чтобы доставить на берег троих посланцев - рулевого Харкрофта, утверждавшего, что он вел прежде переговоры с вождем даяков Каримой, и двоих сопровождающих его людей, которые достаточно понимали по-малайски, чтобы держать Харкрофта под контролем.
        Договорились, что Сюркуф ждет до полудня, после чего, считая невозвращение их к этому сроку сигналом бедствия, должен спешить им на помощь. Проводником в этом случае вызвался быть немец Хольмерс, рассказавший, что в прошлый раз высаживался на берег вместе с Шутером и хорошо запомнил местность. С учетом этого Сюркуф и разработал свой план.
        Стрелки часов приближались к двенадцати, а посланцы все не возвращались. Сюркуфу стало ясно, что придется снаряжать военную экспедицию. Командование обоими кораблями он передал лейтенанту, сам же возглавил десант из двадцати отборных парней. Все они были хорошо вооружены и, несмотря на жару, натянули на себя три комплекта одежды, чтобы хоть как-то защититься от отравленных стрел даяков. Корабли покинули стоянку и бросили якоря у самого устья реки, чтобы в случае необходимости можно было обстрелять берег из пушек. Затем спустили шлюпку, и Сюркуф приказал отвалить.
        Берег оказался узкой песчаной полоской, лишенной какой бы то ни было растительности. Сразу за ней начинались сплошные джунгли с причудливо переплетенными лианами, продраться сквозь которые стоило огромного труда.
        Деревья здесь росли самые диковинные. Одно из них, высотою около сотни футов, имело в обхвате не менее двух десятков футов. Его белая кора была изрезана трещинами, а плоды достигали размеров сливы. Это был зловещий анчар, обладающий молочно-белым соком, одни только испарения которого уже вызывали у людей болезненные опухоли. Росли здесь и дикий имбирь - кассамумер, и кустистый испанский перец - жгун. Из этих и еще кое-каких растений туземцы Зондского архипелага приготовляют свой страшный яд для стрел. Готовят его следующим способом. Берут сок анчара, добавляют по одной десятой доле сока индийского калгана, имбиря-кассамумера и арума, луковый сок, немного свежеразмолотого черного перца и тщательно перемешивают все это. К смеси добавляют сок из коры рвотного орешка и семечки перца-жгуна, вызывающие сильное брожение. Когда смесь от брожения начинает шипеть, ее процеживают - и яд готов. Принятый в мелких дозах, он вызывает только сильную рвоту, попади он, однако, в кровь - неминуема быстрая смерть.
        Хватало в джунглях и зверья, в чем моряки могли убедиться по огромным следам носорогов, ведущим вверх по течению реки. По ним-то и повел отряд проводник Хольмерс. Опасность подстерегала моряков на каждом шагу, и Сюркуф выслал вперед для разведки дороги дозор из пяти человек.
        Прошло почти полчаса, когда от дозора поступил сигнал, что они видят нечто заслуживающее внимания. Остальные быстро подтянулись к ним, заняв позицию на довольно просторной площадке на берегу речки. Справа площадку замыкала река, слева - густые джунгли, а спереди - несколько шеренг вооруженных даяков, расположившихся также и на другом берегу речки. Они уже заметили европейцев и, издавая пронзительные крики, воинственно потрясали своими копьями и духовыми трубками для метания отравленных стрел.
        - Ну, вот они и перекрыли нам фарватер, - проворчал великан-канонир, снаряженный ружьем и огромной дубиной. - Я думаю, пора на них навалиться, капитан!
        - Нет, - ответил Сюркуф. - Мы ведь не знаем, дружески они к нам настроены или враждебно.
        Сюркуф отослал часть своих людей назад, сам же с Хольмерсом и еще тремя матросами двинулся дальше и остановился лишь в сорока шагах от даяков. Даяки поняли его намерение и тоже выслали вперед пятерых своих воинов. Один из них поднял вверх копье и крикнул:
        - Ада туан-ку?
        Слова эти означали: который из вас мой господин? Обращение это считалось знаком вежливости и позволяло надеяться, что враждебных намерений даяки не имеют.
        - Я - вождь этих людей, - с грехом пополам подбирая слова, по-малайски ответил Сюркуф. - Что вас привело сюда?
        - Мы хотим встретить тебя, - последовал ответ.
        - Откуда вы узнали, что мы идем?
        - Те трое, что ты послал, сказали нам об этом.
        - Где они?
        - Их теперь только двое, и они у нас под караулом.
        - Почему только двое?
        - Они убили нашего человека. Они пришли к нам, чтобы потребовать обратно миссионера. Я - вождь. Они хотели вернуть мне золото, но я потребовал у них ружье со свинцом и порохом. Они не соглашались, а, увидев миссионера, попытались убежать вместе с ним. Мы воспротивились. Тогда один из них вытащил нож и убил им сына моего брата. Брата с нами не было. Поэтому я схватил свое копье и ткнул им этого человека в руку. Он умер, потому что копье я макал в яд тапу-упас[Яд тапу-упас - на малайских языках слово «упас» обозначает любой ядовитый сок растений; возможно, К. Май имел в виду сок tapus, дерева Elateriospermum tapos, или tabu кустарника Crescentia cujete.] . Потом мы связали двух остальных. Они лежат в моей хижине. Ты можешь их увидеть.
        Слова даякского вождя звучали правдиво. Посланцы Сюркуфа действовали неосторожно.
        - А что вы требуете за миссионера теперь? - спросил Сюркуф.
        - То, что я сказал. Я никогда не менял своего слова. Но за убитого ты должен нам заплатить.
        - За него уже заплачено, ведь ты лишил жизни его убийцу. Однако я не возражаю, назначай цену.
        - Это сделает его отец, сидящий у тела сына в моей хижине. Ты должен пойти с нами.
        - Обещаешь мне полную безопасность?
        - Да. Ты будешь гостем.
        После недолгого пути вверх по течению реки европейцев повели на поляну, где под деревьями приютились незатейливые жилища даяков. В большой хижине, принадлежащей вождю, собрался совет самых почтенных людей племени. Явился и брат вождя, с головы до ног обвешанный всяческими знаками траура. За все время переговоров он не вымолвил ни слова.
        Первым делом Сюркуф пожелал увидеть миссионера и обоих посланцев. Вождь не возражал.
        Священника доставили, и капитан сразу узнал в нем брата Мартина. Тот остановился у входа, удивленно озираясь и не веря, что видит здесь европейцев, появление которых, как он надеялся, могло предвещать счастливые перемены в его судьбе. Бросив взгляд на капитана, он мгновенно понял, что перед ним кто-то знакомый. Но кто? Тщетно напрягал он память.
        - Меня зовут Сюркуф, - подсказал капитан.
        - Робер Сюркуф! Теперь я узнал вас! Борода, ореховый загар - и все равно это вы. Дайте же мне обнять вас!
        Миссионер поведал Сюркуфу о своих приключениях. До Италии он добрался тогда вполне благополучно и вскоре покинул Европу, чтобы заняться в Индии обращением язычников в святую веру. Он претерпел много невзгод, но хуже всего пришлось ему на борту
«Орла». В конце концов, его еще и продали даякам, и те не преминули бы принести его в жертву на каких-нибудь похоронах.
        Когда привели пленных посланцев, оказалось, что оба они парни с «Сокола», а от яда погиб англичанин Харкрофт, очертя голову схватившийся с даяками, чтобы завоевать доверие Сюркуфа.
        Начались переговоры. Вождь Карима не любил уверток и тратить время понапрасну был отнюдь не расположен.
        - Мы хотим побеждать наших врагов, а для этого нам требуется оружие, - без обиняков заявил он. - Я скажу тебе, что ты должен нам дать: ружье, порох и свинец за убитого, ружье, порох и свинец за миссионера. Потом я покажу тебе золотой песок и красивые камни, которые мы нашли в горах. И ты должен мне сказать, сколько ружей, пороха и свинца, топоров и ножей сможешь нам за все это дать. Мы охотно взяли бы также ткани и одежду. Затем мы мирно разойдемся, и я буду рад, если ты придешь снова или пришлешь своего посланца.
        Сюркуф был несколько удивлен этим, сулящим немалые выгоды, предложением.
        - Ты сказал мудро и честно, как истинно великий вождь. Страна, из которой я пришел, может дать тебе все, в чем ты нуждаешься: защиту от твоих врагов, оружие, одежду, всякую утварь. Твои слова сделали меня твоим другом. Я дам тебе все, что ты требуешь.
        Немного спустя Сюркуф со своими людьми и Карима с даяками тронулись в путь. На подходе к морю они увидели, как от «Сокола» отвалили шлюпки, чтобы доставить их на борт. Даяки получили сполна все, что им было обещано и выторговано за золото.
        Сюркуф провел в бухте Сакуру три дня и ушел, сердечно распрощавшись с малайцами.



        В ПАРИЖЕ

        Консульство стало империей, и сделавшийся великим маленький корсиканец окружил себя роскошным двором. Вся Европа внимала его голосу, и только гордый Альбион нарушал стройный лад этого политического концерта.
        Французские гавани уже несколько лет были столь плотно блокированы англичанами, что ни единому французскому кораблю не удавалось проскользнуть в море. Блокада существенно стесняла французскую торговлю. Впрочем, и колоний у Франции почти не осталось - они стали английскими.
        Планы Наполеона высадиться на побережье Великобритании не сбылись. Не было хорошего флота и людей, чьи имена могли бы стать в одном ряду с британскими адмиралами.
        И все же еще в 1801 году Наполеон мог стать владельцем изобретения, с помощью которого нагнал бы страха на Англию. Знаменитый американский механик Роберт Фултон прибыл в Париж, чтобы доказать, что корабли могут двигаться силой пара. Опыты его, однако, тогда остались без внимания. Тогда Фултон уехал в Англию, но и там лавров, увы, не стяжал.
        И все же он не оставил свой проект и через два года снова появился в Париже.
        Он провел по Сене свой первый опытный паровой бот, но заинтересовать этим никого и на сей раз не смог. Тогда изобретатель обратился прямо к первому консулу и был удостоен аудиенции. Они встретились в кабинете Бонапарта в Тюильри.
        - Без сомнения, без силы пара судоходству не обойтись, - сказал Фултон после долгих обсуждений его изобретения. - Маневренность судна возрастет во много раз, ведь оно не будет более зависеть от ветра и парусов. Флот государя, который первым построит паровые военные корабли, сразу станет самым сильным в мире.
        Консул выслушал его молча, с саркастической улыбкой на губах, затем взял Фултона за рукав и подвел к окну. Указывая на прохожих, спешащих по своим делам мимо дворца, он спросил с усмешкой:
        - Вот, видите новейшее изобретение во рту многих этих людей?
        - Вижу, - ответил Фултон. - Это сигары, теперь их начали курить и во Франции.
        - Вот-вот! Все эти курильщики - живые паровые машины. Они выпускают пар, и только!
        - Осмелюсь заметить, что дым - не пар. Пара при курени сигар не бывает.
        - Пар или дым, - брови первого консула сердито насупились: он не привык, чтобы его поправляли, - не всели равно! Откуда в сигарном дыму может взяться сила, способная двигать корабль? Это же смешно!
        Наполеон отступил от окна и ледяным тоном произнес:
        - Я далек от того, чтобы вверять свою судьбу вашему пару. Мне подробно доложили о сути вашего изобретения, и я вынужден разочаровать вас - я не на вашей стороне.
        Фултон вышел. Снова неудача, а он так надеялся на эту встречу. Не на высоте, впрочем, оказался и консул. Наполеон и представить тогда не мог, что полтора десятка лет спустя, ссыльным императором, он с горечью будет вспоминать об этом роковом часе.
        Вспомнить же о своем просчете ему пришлось значительно раньше: всего через каких-нибудь полтора года. Провозглашенный к тому времени императором, Бонапарт собрал близ Булони значительные группы войск, чтобы осуществить высадку в Англию. В ответ на это англичане так ужесточили блокаду французских портов, что ни одному французскому кораблю выскользнуть в море больше не удавалось. Морской министр не знал ни минуты покоя и едва ли не ежедневно совещался с императором, не приходя при этом, однако, к обоюдному согласию.
        Во время одной из таких бурных дискуссий, когда речь вновь пошла о блокаде французских портов, министр сказал:
        - Положение наше, нет слов, бедственное, но тем радостнее узнавать, что не перевелись еще смелые и хваткие люди, способные разжать мертвую хватку британских морских псов.
        - Кто это? - сверкнул глазами император. - Неужели Уге наконец-то решился?
        Генерал Уге был одним из немногих французских моряков, которым удавались иной раз отдельные операции.
        - Нет, - ответил министр. - Это нечто иное, почти целый маленький морской роман.
        - Так расскажите же, хоть я и не любитель романов.
        - Один фрегат из английской эскадры коммодора Дэнси высадил десант на остров Белль-Иль, возле Ле-Пале. Пока команда находилась на берегу, подошел небольшой бриг под английским флагом, стал борт о борт с фрегатом и захватил его. На обоих кораблях подняли французские флаги, и бриг ушел вместе с захваченным фрегатом. На другое утро этот самый фрегат, ведя за собой, словно пленника, бриг с нидерландским флагом, лихо подошел к английской эскадре, крейсирующей у Бреста. На мачте его гордо реял «Юнион Джек»[«Юнион Джек» - популярное просторечное название государственного флага Великобритании.] , и все капитаны, опознавшие фрегат, решили, что он прислан коммодором Дэнси с пакетом к командиру эскадры и по пути захватил «голландца» с грузом для Франции.
        А дальше происходит вот что. Фрегат, как положено, дает салют, и все корабли эскадры отвечают. Он подходит к флагману и проводит маневр, будто собирается лечь в дрейф. И вдруг английский флаг ползет вниз, а на мачту взбирается французский. То же и на бриге. Оба корабля выпаливают всем бортом по гигантскому корпусу английского флагмана - линейного корабля со ста двадцатью пушками, мигом набирают ход и благополучно уходят к Ле-Гуле, под защиту береговых батарей. Англичане, разумеется, бросились в погоню, но, попав под огонь батарей, вынуждены были отвернуть.
        Глаза императора сияли.
        - Что за геройская схватка! Просто не верится!
        - Сир, я рассказываю о реальном событии.
        - Однажды я и сам был свидетелем подобной отважной эскапады. Один молодой моряк захватил английский корабль и прошел на нем, совершенно не таясь, сквозь весь флот адмирала Худа. Этого человека зовут Робер Сюркуф. А как зовут вашего капитана?
        - Вы уже назвали его, ваше величество.
        - Надо попытаться разыскать этого Сюркуфа и дать ему пока что линейный корабль, а потом и эскадру.
        - Я благодарю ваше величество от его имени. Он доставил нам не только взятый с боя фрегат, но и донесения, письма и деньги с Иль-де-Франса[Иль-де-Франс - так назывался одно время остров Маврикий. Первыми европейцами, посетившими остров, были португальцы; они назвали его Илья-ду-Серни (Лебединый остров). В 1598 г. на остров прибыли голландцы, они переименовали его в честь штатгельтера Нидерландов Морица Оранского в Маврикий. В XVIII веке голландцев сменили французы, которые высадились на остров в 1715 г. Тогда-то остров и получил название Иль-де-Франс (буквально: Французский остров), которое носил вплоть до 1810 г., когда Маврикий перешел в руки англичан.] и Бурбона[Бурбон - старое название острова Реюньон, ныне - заморского департамента Франции.] . Губернатор Иль-де-Франса сообщает, что, находись этот молодой бретонец на своем настоящем месте, он мог бы стать для англичан подлинной грозой.
        - Как, вы знаете его?
        - Извините, сир! Я позабыл сказать, что он вчера просил меня об аудиенции, которую я обещал ему сегодня. Он здесь, чтобы ходатайствовать о процессе против губернатора Иль-де-Франса, который отказывается выплатить его долю за несколько призов. Около полутора миллиона франков.
        - Он выиграет этот процесс?
        - Не сомневаюсь ни на минуту.
        - Нельзя ли мне как бы случайно увидеть этого Сюркуфа?
        - Прикажите, сир, на какое время я должен назначить встречу?
        - На одиннадцать часов утра. Позаботьтесь и о том, чтобы он был точен. Как обстоят дела с его долей за последний фрегат?
        - Мои люди уже занимаются оценкой корабля.
        - Можно обойтись и без этого. Я сам вознагражу Сюркуфа.
        В предместье Пуассонье была гостиница, хозяин которой, как было известно, предпочитал иметь дела только с солидными гостями. Это был дядюшка Кардитон. Любому, кто соглашался его слушать, старик с удовольствием рассказывал, что прежде владел таверной в Тулоне, однако с помощью знаменитого капитана Сюркуфа столько преуспел в своих делах, что смог перебраться в Париж и купить эту красивую гостиницу.
        Со вчерашнего дня дядюшка Кардитон пребывал в приподнятом настроении: у него остановился Робер Сюркуф, и не один, а вместе со своим лейтенантом Бертом Эрвийяром, парусным мастером Хольмерсом и еще с несколькими людьми с «Сокола».
        Когда капитан вернулся с прогулки, хозяин подал ему письмо на роскошной хрустальной тарелке, ибо полагал, что с письмом министра следует обходиться иначе, чем со всякими обычными бумагами. Сюркуф вскрыл пакет и нашел в нем приглашение прибыть завтра к морскому министру точно в половине одиннадцатого.
        Министр принял его весьма любезно.
        - Я позволил себе пригласить вас сегодня не для того, - начал министр, - чтобы обсуждать ваши дела, а затем, чтобы посоветоваться с вами о некоторых навигационных проблемах, касающихся плавания в почитаемых вами районах Мирового океана.
        Затем он вытащил несколько карт, между обоими моряками завязалась оживленная беседа, и министр не скрывал своего интереса к молодому моряку.
        Внезапно отворилась дверь, и слуга доложил о прибытии императора, который тут же вошел в кабинет.
        - Ваше превосходительство, - сказал Наполеон, - я приехал лично, чтобы решить один очень важный вопрос. Ах! - прервал он себя. - Вы заняты?
        - Я уже закончил и весь к вашим услугам, сир.
        Император впился глазами в Сюркуфа, стараясь угадать, какое впечатление произвело на того внезапное появление французского вождя. Бонапарт полагал, что капитан придет в замешательство, однако ошибся: тот и бровью не повел, только отступил с глубоким поклоном в сторону и устремил взор на министра, ожидая слов прощания.
        - Капитан Сюркуф, ваше величество, - представил его министр.
        - Капитан? - холодно спросил Наполеон и резким голосом, будто собираясь объявить выговор, добавил: - Кто произвел его в капитаны?
        - Не Франция, сир, нет. Морской обычай! - с достоинством ответил Сюркуф. - Те, что почтили меня этим высоким словом, возможно, и не знали никакого другого, более подходящего. Времена, когда достаточно было называть любого просто гражданином, давно прошли.
        - Тоскуете по тем временам? - спросил Наполеон отрывисто, желая обескуражить собеседника.
        - Прежде всего я тоскую по счастью для моего отечества, - спокойно ответил Сюркуф.
        - А что для этого требуется?
        - Мир и широкая дорога для всех добрых творений человеческих рук и духа.
        - А если жить в мире невозможно?
        - Тогда следует добиваться мира достойными средствами, употребляя их с умом и предприимчивостью.
        - Каперство вы тоже считаете одним из этих достойных средств? - с улыбкой спросил император.
        - Нет, - прозвучал честный ответ. - Я - капер, но не чувствую за собой вины и греха, потому что я - червь, извивающийся под вражеской пятой, червь, которому не даны ни львиные зубы, ни медвежьи когти.
        - И все же вы весьма опасный червь, - не удержался от реплики Наполеон. - До нас доходили вести о ваших подвигах. Почему вы не вступили в военный флот?
        - Тот, кто указывает мне на дверь, не должен ожидать, что я вновь постучу в нее. Я сражаюсь за свое отечество, хотя оно и отвергло меня. Я навсегда останусь верным ему, даже если оно порой и довольно неучтиво обходится со мной.
        - Говорят, вы ведете процесс?
        - Меня незаконно лишают моей собственности.
        - Я убежден, что справедливость восторжествует. Мы еще увидимся с вами. О времени встречи вас известят, - сделав прощальный жест рукой, император проводил Сюркуфа любезной улыбкой.
        Несколько дней спустя дядюшка Кардитон был немало удивлен, увидев перед своей гостиницей карету, из которой вылез адъютант императора. Тот наказал хозяину передать Сюркуфу, что его величество соблаговолил назначить ему аудиенцию завтра в полдень.
        На другой день Сюркуфа приняли в том же самом кабинете, где Наполеон, будучи еще консулом, принимал Роберта Фултона.
        - Капитан, я позаботился о вашем деле. Спорную сумму вам выплатят, как только вы пожелаете, - сказал Наполеон и остановился, явно ожидая, что в ответ польется поток благодарностей.
        Однако моряк не был обучен политесу.
        - Благодарю, сир! - просто ответил он. - Но французский суд столь справедлив, что вашему величеству, право, не следовало обременять себя еще и моими заботами.
        - Не понимаю вас, - резко бросил император. - Благодаря мне ваше дело решилось быстрее, чем оно прошло бы через суд, хотя результат, конечно, был бы тем же самым. Равным образом дело обстоит и с фрегатом, стоимость которого уже подсчитали. Возьмите этот бумажник. В нем сумма, которую вы требовали.
        Наполеон взял со стола бумажник и протянул его Сюркуфу. Тот принял его с поклоном и учтиво сказал:
        - Еще раз благодарю ваше величество. Теперь я могу вернуться к исполнению своего долга.
        - Вы хотите покинуть Францию, когда все гавани блокированы и ни один корабль не может выйти в море?
        - Сир, - улыбнулся Сюркуф, - я пришел сюда, несмотря на блокаду, и снова уйду в море, когда будет нужно.
        - Прекрасно! Есть ли у вас желание, которое я мог бы исполнить?
        - Целых два, ваше величество. Первое касается моего лейтенанта Берта Эрвийяра. Он - сотоварищ всех моих побед и вполне созрел для самостоятельного командования кораблем.
        - Он получит фрегат, который вы вместе с ним захватили у англичан. А ваша вторая просьба?
        - Вторая просьба касается моего парусного мастера. Он - немец, но весьма поспособствовал мне в захвате «Орла». С тех пор он оказал Франции немало услуг: на каждом вражеском корабле, который я брал, первым был он. Он спит и видит родину и просил меня ходатайствовать перед вашим величеством о вашем высочайшем заступничестве.
        - Капитан, я не распоряжаюсь на родине этого человека, но, несомненно, он должен иметь возможность вернуться туда. О его желании я поставлю в известность кого следует. Но при этом ему и самому нужно написать прошение своим властям, и я убежден, что отказа он не получит.
        - Милость вашего величества безгранична! Сердечно благодарю вас!
        - А для себя вы ничего не хотите?
        - Сир, дайте нашему отечеству мир, в котором оно так нуждается.
        - Вы ничего не просите для себя, для отечества же - больше, чем я способен дать. Однако я не ошибся в вас. Дайте мне один совет, как тогда, под Тулоном.
        - Я не мастер давать советы императору. С гражданином полковником Бонапартом я мог бы говорить безо всяких околичностей, но сегодня я могу только напомнить о причинах, которые удерживают меня от вступления в военный флот, и оставаться приватиром.
        - Я без гнева приму любые ваши суждения, Сюркуф. Вы знаете о том, что у меня есть намерения высадиться в Англии?
        - Я знаю, что вы собираете войска в Булони, но так же хорошо знаю и то, что в Англию эти войска не войдут. И мое утверждение основано на серьезных доводах. Где французские моряки, способные открыть нам путь в Англию, отогнав врагов от наших блокированных гаваней и пустив на дно их эскадры? Где корабли, необходимые для этого? Нужны долгие мирные годы, чтобы французский флот залечил нанесенные ему раны… Сир, почему вы пренебрегли Робертом Фултоном? Я не прорицатель, но утверждаю, что в ближайшие годы пар погонит по всем морям гигантские корабли. И тогда вы будете сожалеть, что упустили возможность стать самым могущественным монархом.
        - Ах, этот Фултон! Он - мечтатель, и его мечтания, видимо, настолько завораживают, что вскружили голову даже вам.
        - Ваше величество, вы настояли, чтобы я говорил, и могли убедиться, что я не говорю того, в чем сам не уверен до конца. Я простой здравомыслящий моряк, а не царедворец. И если уж фантазировать, то мне хотелось бы представить, что я говорю всего лишь с гражданином полковником Бонапартом…
        Истек уже добрый час, и дядюшка Кардитон каждую минуту поглядывал на дверь, боясь пропустить появление капитана. Но когда Сюркуф наконец вернулся, лицо у него было озабоченное. Он дружески кивнул дядюшке Кардитону и, не говоря ни слова, поднялся в свой номер. И сразу же в дверь к нему постучали Эрвийяр и Хольмерс. Обоим не терпелось узнать о результатах аудиенции.
        - Ты так долго был у императора? - спросил лейтенант.
        - Разумеется, месье капитан.
        - Что? Как? Какого капитана ты имеешь в виду?
        - Капитана второго ранга и командира фрегата Берта Эрвийяра, которого я и поздравляю сердечно с этим знаменательным событием.
        Эрвийяр все никак не мог взять в толк, что произошло, пока Сюркуф не рассказал со всеми подробностями о его производстве в офицеры, а когда наконец понял, то повел себя совсем не так, как предполагал Сюркуф.
        - Ты тоже вступаешь в военный флот? - осведомился Эрвийяр.
        - Нет, я возвращаюсь в Индию.
        - Тогда я иду с тобой. Не нужен мне их фрегат!
        - Все уже решено. Император высочайше соизволил собственноручно выплатить мне наши призовые деньги. Посмотри, сколько их!
        Наполеон и в самом деле расплатился с ними по-императорски. А когда Сюркуф рассказал, что и судебное дело уже, можно сказать, решено в их пользу, радость Эрвийяра удвоилась. Ликовал от души и Хольмерс.
        - Твой дела тоже обстоят не худо, парусный мастер, - протянул ему руку Сюркуф. - Ты сможешь вернуться домой, император намерен поддержать твое ходатайство.
        Немец прослезился от радости.
        - Сегодня мне пришлось выдержать сражение между честолюбием и верностью, - признался Сюркуф. - Император не пойдет в Англию. Я полагаю, что он перенацелит свои планы на Австрию и Россию. Мне предложили командовать эскадрой в Средиземном море, но я отказался, потому что признаю врагом только Англию и не буду сражаться против других держав.
        - Наверное, он разгневался на тебя? - спросил Эрвийяр.
        - Нет, напротив, попрощался со мной весьма милостиво. Наполеон - это блестящий ум, колоссальная одаренность, военный гений, но он погибнет, потому что путь для достижения своей цели выбрал неверный.
        На другой день дядюшка Кардитон снова едва успевал переводить дыхание от распиравшей его гордости: подъехало несколько экипажей, из которых вышли господа в роскошных мундирах. Они велели проводить их к Сюркуфу, а полчаса спустя дядюшка Кардитон, захлебываясь от восторга, рассказывал всем своим гостям о том, что капитану Сюркуфу вручили от имени императора крест Почетного легиона и сверкающую драгоценными камнями шпагу. Какая честь, какая высокая честь! И такой человек живет не где-нибудь, а в его, дядюшки Кардитона, гостинице!
        А неделю спустя Сюркуф прибыл в Брест. Ему удалось провести англичан и выйти в море на «Соколе». Берт Эрвийяр провожал его только до Бреста. Он уступил настояниям своего прежнего капитана и принял командование фрегатом. Парусный мастер Хольмерс оставался еще некоторое время в Париже у дядюшки Кардитона, пока не получил разрешения вернуться на родину. Сюркуф позаботился и о дальнейшем его безбедном житье.
        В июле 1815 года звезда Наполеона окончательно закатилась. На корабле
«Беллерофонт» его как пленника доставили в Англию. В Канале[Канал (The Channel) - английское название пролива Ла-Манш.] он впервые увидел идущее им навстречу паровое судно. Обернувшись к стоящему рядом Манселону, Наполеон печально сказал:
        - Выпроваживая Фултона из Тюильри, я выпустил из рук своих императорскую корону.
        И на Святой Елене, покинутый всем миром и беспрестанно горько обижаемый английским губернатором Гудоном Лоу, стоя однажды на скале и устремив взгляд на север, за море, он положил руку на плечо верному Бертрану и сказал, тяжело вздохнув:
        - Да, Робер Сюркуф оказался прав. Единственным моим врагом была Англия. Этот отважный каперский капитан знал правильный путь к победе и счастью. Прощай, моя милая Франция!


        notes

        Примечания



        РОБЕР СЮРКУФ (ROBERT SURCOUF)
        Повесть опубликована в 1882 г. в журнале «Deutscher Hausschatz in Wort und Bild». В 1894 г. в почти неизмененном виде повесть была включена К. Маем в книгу «Die Rose von Kairwan» под названием «Капер» («Ein Kaper»). С 1916 г. повесть печатали в собраниях сочинений писателя под названием «Капитан каперов» («Der Kaperkapitan»).
        На русский язык повесть впервые переведена в 1991 г. Тогда же опубликована в журнале «Вокруг света» в несколько сокращенном варианте.

1

        Это соответствует 21 сентября по григорианскому календарю.

2

        Руссийон - сорт вина. Французский глагол roussiller означает «жечь; слегка подгорать». Название вина связывают с фразой, приписываемой французской аристократке мадам де Севинье: «vin gui roussille et rejouit toute une аше» (вино, жгущее и веселящее душу).

3

        Конвент (полное название - Национальный конвент) - высшее законодательное учреждение в период французской буржуазной революции, существовавшее с 20 сентября
1792 г. по 26 октября 1795 г. Именно Конвент 22 сентября 1792 г. провозгласил Францию республикой. В начале действия повести К. Мая было время якобинского Конвента (2 июня 1793 г. - 27 июля 1794 г.), когда власть принадлежала представителям революционной буржуазии. Через Конвент якобинцы провели основные законодательные акты, ликвидировавшие остатки феодального строя и утвердившие буржуазный строй.

4

        Орден Святого Духа - учрежден Генрихом III в 1578 г. Число кавалеров ордена ограничивалось сотней, не считая офицеров и церковных командоров. Членами этого военно-религиозного братства были только потомственные дворяне.

5

        Тамбурмажор - старший полковой барабанщик в унтер-офицерском чине.

6

        Дюранс - река на юге Франции, приток Роны.

7

        Сюркуф (1773-1827) - реальное историческое лицо. Родился в Сен-Мало, на берегу Ла-Манша. В тринадцать лет ушел юнгой в заокеанский рейс на торговом судне. К двадцати годам стал капитаном, уговорив родителей купить бриг «Креол», и занялся весьма прибыльным делом: возил черных рабов для плантаторов во французские колонии. В 1795 году перебрался в Индийский океан, где прославился своими действиями против английских торговых судов. Робер Сюркуф буквально сеял ужас на морских путях между Индией и Мадагаскаром. Около 1800 года капер Сюркуф возвращается во Францию. Его капитал тогда оценивался в два миллиона франков. Сюркуф женился на дочери богатого судовладельца, еще больше увеличив свое состояние, но спокойную семейную жизнь вел недолго: через два года он опять покидает Францию, снова занявшись каперством. В 1810 году англичанам удалось завладеть его оперативной базой на Маврикии, после чего Сюркуф окончательно возвращается на родину. Наполеон награждает его орденом Почетного легиона и жалует баронский титул. Остаток жизни Сюркуф безмятежно провел во Франции благодаря очень недурному состоянию,
сколоченному морским грабежом. После реставрации Бурбонов он стал одним из богатейших французских судовладельцев.

8

        Вымбовка - деревянный или металлический рычаг, служащий для вращения вручную корабельного ворота (шпиля).

9

        Полковник - именно такое звание указывает Карл Май. В действительности к моменту штурма Тулона Наполеон был только капитаном.

10

        В те времена не было промокательной бумаги, вместо нее использовался сухой песок.

11

        Карто, Жан-Франсуа (1751-1813) - французский генерал, бывший художник; командовал армией в Альпах, потом - корпусом, направленным против марсельских федералистов. В боях с марсельцами отличился и получил звание генерала; потом некоторое время командовал осадой Тулона, но был смещен; участник наполеоновских войн. В
1804-1805 гг. возглавлял княжество Пьомбино.

12

        Доппе, Франсуа-Амеде (1753-1800) - французский литератор и революционер. Сначала служил в кавалерии, потом закончил Туринский университет, но, получив диплом доктора, отправился в Париж, чтобы разгромить знаменитого в те годы спирита и гипнотизера Месмера. Позднее занялся революционной агитацией, был заметным оратором и одним из организаторов легиона аллоброгов, командовал им в экспедиции против роялистского Юга. В 1793 г. получил звание бригадного генерала. После осады Тулона командовал Альпийской армией, руководил осадой Лиона, сражался в Испании. После падения якобинцев исчез с политической сцены.

13

        Бригантина - двухмачтовое парусное судно с треугольными парусами.

14

        Порты орудийные - отверстия в борту корабля для производства артиллерийской стрельбы с нижних палуб.

15

        Коммодор - в английском и некоторых других флотах так назывался командир соединения боевых кораблей, не имевший адмиральского звания.

16

        Гинея - английская золотая монета, впервые выпущенная в 1663 году из золота, привезенного из африканской Гвинеи (откуда и произошло название). Первоначальный вес гинеи составлял 8,47 г при содержании чистого золота 7,77 г, но потом он несколько снизился. С 1717 г. гинея была приравнена к 21 шиллингу. Монета чеканилась до 1813 года.

17


«Девятихвостка» - плеть, которой наказывали провинившихся матросов (первоначально имела девять хвостов).

18


«Смоляные куртки» - прозвище матросов.

19

        Линейный корабль (или линкор) - самый большой по размерам и обладавший самым большим артиллерийским и парусным вооружением корабль. Впервые это название было применено к самым крупным из парусных военных кораблей в ходе англо-голландской войны 1665-1667 гг., к судам, сражавшимся в строю линии, нового для того времени боевого порядка.

20

        Фрегат - трехмачтовый парусный корабль, очень хорошо вооруженный (корабли этого типа имели до 60 пушек) и отличавшийся хорошей остойчивостью и относительно большой скоростью. В парусном флоте применялся для крейсерской и разведывательной службы.

21

        Рей - круглая балка, подвижно укрепленная средней частью на мачте (или ее продолжении - стеньге); на парусных судах служил для привязывания и несения прямого паруса.

22

        Шканцы - часть верхней палубы между грот- и бизань-мачтами на многомачтовых судах; здесь совершаются официальные церемонии (парады, встречи высшего начальства и т. д.).

23

        Адмирал Брюэс - Франсуа-Поль Брюэс д’Эгайер (1753-1798). С тринадцати лет служил на флоте, участник морских сражений во время войны за независимость США, проводил гидрографические исследования побережий Антильских островов и Южной Америки, в революционное время - на Средиземном море, где получил чин капитана корвета. В
1793 г. как дворянин уволен из флота, восстановлен в звании в 1795 г., воевал на Адриатике, где и был замечен Бонапартом. В 1798 г. в звании вице-адмирала был назначен командующим флотом в Египетскую кампанию Наполеона. Погиб 1 августа
1798 г. в сражении при Абукире.

24

        Альбион - поэтическое название Англии.

25

        Бриг - двухмачтовый парусный военный корабль водоизмещением от 200 до 400 тонн; был вооружен 20-24 орудиями.

26

        Ахтердек (нем. Achterdeck) - кормовая палуба.

27

        Бушприт - горизонтальный или наклонный брус, которым оканчивается форштевень судна.

28

        Бизань - задняя, ближайшая к корме мачта на многомачтовых судах; так же назывался парус, поднимаемый на этой мачте.

29

        Капер - вооруженное частное судно, нападающее (с разрешения или даже по специальному поручению своего правительства) во время военных действий на вражеские торговые суда, а также на корабли нейтральных государств; так же назывался командир этого судна. Каперство было отменено Парижским договором
1856 г.

30

        Корвет - трехмачтовый парусный военный корабль; его вооружение состояло из 20-30 орудий.

31

        Палембанг - город на юго-востоке острова Суматра, на р. Муси, километрах в восьмидесяти от ее устья, морской порт.

32

        Капская колония (впоследствии - Капская провинция) - так назывались земли вблизи мыса Доброй Надежды, освоенные в XVII веке голландскими колонистами. На исходе XVIII века Капскую колонию захватили англичане. В 1910 г. она вошла составной частью в Южно-Африканский Союз. Ныне - провинция ЮАР.

33

        Мыс - то есть в Капскую колонию, названную по мысу Доброй Надежды.

34

        Тендер - парусное одномачтовое судно с косыми парусами. В парусном флоте XVIII-XIX веков использовалось как посыльное и вспомогательное судно.

35

        Зондское море - тогдашнее название Яванского моря.

36

        Марсовая площадка (марс) - площадка у соединения мачты и ее продолжения - стеньги, служащая для размещения наблюдателей, сигнальной и осветительной техники; в парусном флоте использовалась также для постановки парусов и управления ими.

37

        Бак - носовая часть верхней палубы судна, а также носовая надстройка.

38

        Ют - кормовая часть верхней палубы судна, а также кормовая надстройка.

39

        Крюйт-камера - пороховой погреб на судах (от голл. kruit - порох).

40

        Фок-мачта - ближайшая к носу корабля мачта на многомачтовых судах.

41

        Кубрик - жилое помещение команды на морских судах, расположенное под главной палубой.

42

        Трап - всякая лестница на корабле; веревочная лестница с деревянными ступеньками, выбрасываемая за борт, называется выкидным трапом, или шторм-трапом.

43

        Балластный трюм - специальное помещение в корпусе корабля для размещения балласта, то есть груза, принимаемого на судно для понижения его центра тяжести и улучшения остойчивости. Во времена парусного флота балластом служили чугунные слитки, камни, мешки с песком и пр.

44

        Килевание - наказание в эпоху парусного флота: протаскивание человека с помощью тросов с борта на борт под днищем корабля.

45

        Даяки - общее название коренного населения острова Калимантан. Между различными племенами даяков существовали значительные языковые, культурные и хозяйственные различия, однако Карл Май ошибается, называя их «дикими». Основная масса даяков к приходу европейцев жила оседло, возделывая рис, сахарный тростник, бананы и т. д., разводила свиней и кур, изготовляла хорошее железное оружие и хозяйственный инвентарь. Сколько-нибудь значительных залежей золота на Калимантане не было. Столь же неправдоподобны описания человеческих жертвоприношений («В умственном отношении, а особенно в нравственном, даяки, по общим отзывам, стоят выше малайцев», - отмечал в конце прошлого века энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).

46

        Кильватер - след на поверхности воды, остающийся после идущего судна. Идти в кильватер, или идти кильватерной колонной - так говорят, имея в виду походный порядок кораблей, следующих один за другим.

47

        Яд тапу-упас - на малайских языках слово «упас» обозначает любой ядовитый сок растений; возможно, К. Май имел в виду сок tapus, дерева Elateriospermum tapos, или tabu кустарника Crescentia cujete.

48


«Юнион Джек» - популярное просторечное название государственного флага Великобритании.

49

        Иль-де-Франс - так назывался одно время остров Маврикий. Первыми европейцами, посетившими остров, были португальцы; они назвали его Илья-ду-Серни (Лебединый остров). В 1598 г. на остров прибыли голландцы, они переименовали его в честь штатгельтера Нидерландов Морица Оранского в Маврикий. В XVIII веке голландцев сменили французы, которые высадились на остров в 1715 г. Тогда-то остров и получил название Иль-де-Франс (буквально: Французский остров), которое носил вплоть до
1810 г., когда Маврикий перешел в руки англичан.

50

        Бурбон - старое название острова Реюньон, ныне - заморского департамента Франции.

51

        Канал (The Channel) - английское название пролива Ла-Манш.