Библиотека / Приключения / Мазин Александр : " Белый Волк " - читать онлайн

Сохранить .
Белый Волк Александр Владимирович Мазин

        Викинг #2 Сбылась мечта мастера исторического фехтования и большого любителя всего средневекового Николая Переляка. Он - в девятом веке. И он - викинг из команды славного ярла Хрёрека-Сокола. Впереди - великий поход во Францию, но сначала надо перезимовать на датском острове Роскилле, владении самого сильного и жестокого из норманнских конунгов - Рагнара Лотброка.
        Те, кто думает, что зимовка в компании датских викингов - это непрерывный пир с друзьями-воинами и веселыми девчонками, не совсем прав. Еще есть бодрые кровавые праздники в честь местных богов и развеселые норманнские игры, из которых не каждому удаётся выйти целым и невредимым. А также безбашенные берсерки, агрессивные соседи и красавицы датчанки, которых не стоит трогать руками без разрешения, чтобы не остаться без рук.
        Словом, скучно не будет. Ни герою, ни читателю.

        Александр Мазин
        БЕЛЫЙ ВОЛК

        Пролог


        Заветная мечта конунга Рагнара
        - Рим! - провозгласил конунг и громко рыгнул. - Вот что я хочу! Вот где мы возьмем настоящую добычу и настоящую славу!
        Над длинным столом, за которым вольготно расположились конунги, ярлы, хёвдинги и прочие джентльмены норманских дружин, собравшихся в Роскилле для совместного вика, на мгновение повисла тишина. Сквозь завешенные бычьей шкурой двери внутрь проникли приглушенные звуки лагеря: громкие голоса, лязг, стук, визг поросенка и не менее визгливый голос женщины, распекающей нерадивого трэля…
        - Я с тобой, отец! - первым подал голос Хальфдан, самый молодой из присутствовавших здесь сыновей Рагнара Лотброка.
        Остальные помалкивали. Хмурил лоб Сигурд Змей в Глазу. Беззвучно шевелил губами, подгоняя мысли, Бьёрн Железнобокий, получивший свое прозвище за то, что ни разу не был серьезно ранен. Искоса поглядывая на брата, кривил рот усмешкой Ивар Бескостный, самый умный и хитрый из сыновей Лотброка. Молчали братья Уббе и Харальд… Не потому что испугались. Слова отца следовало обдумать.
        Молчали и остальные вожди: все - родичи и доверенные люди Рагнара-конунга. Величайший из викингов Дании вновь поразил их дерзостью замысла.
        - Одину это понравится, - наконец произнес Сигурд. - Но думается мне: лучше было бы пощупать франков, как мы и собирались.
        Сигурд говорил «мы» с полным правом. Тот, у кого под началом дюжина боевых кораблей, вправе давать рекомендации отцу. Даже такому, как Рагнар Лотброк.
        - Франки… - пророкотал Рагнар. На его лице появилось выражение, сделавшее конунга похожим на кота, который обнаружил забытый на столе кувшин сметаны. - Карл Лысый. Карл Второй Лысый, сын Людовика Благочестивого, первый король Франции, которая досталась ему при разделе отцовских земель по Верденскому соглашению. В описываемое время, то есть в 844 году, Карл потерпел серьезное поражение при попытке вернуть себе контроль над Аквитанией. Желающие подробностей могут обратиться к историческим материалам или подождать, пока до этого дойдет данное повествование.] Ему не впервой поджимать хвост. Верно, сынок. С него-то мы и начнем! Но каждый из вас… - тяжелый взгляд из-под насупленных бровей прошелся по собранию, ненадолго остановившись на каждом из вождей, - каждый из вас должен помнить: Рим! Вот город, который принесет нам славу! Однако… - взгляд конунга вновь прошелся по суровым лицам родичей и соратников, - болтать об этом не следует.


        Никто из присутствовавших на том совете норманских вождей не был склонен к болтовне. Тем более, после предупреждения самого Рагнара Лотброка. Но каждый счел необходимым поделиться с ближайшими соратниками.
        Так что я узнал о стратегической цели конунга под большим секретом от своего командира-хольда Трувора-варяга. А он - от кормчего Ольбарда Синеуса, тоже варяга и двоюродного брата Трувора. Сам же Ольбард получил информацию из первых рук - от нашего лидера Хрёрека-ярла, по прозвищу Сокол, который, будучи Инглингом, то есть человеком древнего королевского рода, к каковому относился и сам Рагнар Лотброк, по праву присутствовал на стратегическом совещании.
        Дальше меня эта информация не пошла, но через неделю о грандиозных планах Рагнара-конунга знали абсолютно все в нашем хирде. Надо полагать, и в других дружинах-хирдах соединенного норманского воинства тоже были в курсе будущей весенней кампании. Правильно говорят: «Знают трое, знает и свинья».
        Но большой беды в этом не было. Ведь это были наши, норманские свиньи. Судоходный сезон был завершен. Редкие иностранные купцы, которые осмеливались посещать Сёлунд, давно отбыли восвояси, а среди боевых команд франкских шпиёнов не встречалось. То есть за хорошие, вернее, за очень хорошие деньги многие из викингов поделились бы информацией с заинтересованными лицами. Но денег этих моим коллегам никто не предлагал, а сами они продавать секретные сведения не рвались.
        Так что утечки в южном направлении не было. Зато в северном - сплошь и рядом. Вожди скандинавов, вербующие сторонников, не скрывали, что дело предстоит грандиозное. И прозрачно намекали: мол, пощупаем потомков Карла Великого до самой печени, а сидящих на серебре и злате епископов - до самой вершины пирамиды. Умные правильно понимали намеки. Глупым растолковывали умные.
        Но в ту осень у меня, Ульфа Черноголового (в иные времена носившего гордое имя Николая Григорьевича Переляка), хускарла из дружины Хрёрека Сокола, были дела поинтереснее, чем сбыча мечт Рагнара Волосатые Штаны.
        Куда более актуальной темой для меня были молодецкие игры, которым в свободное от основной работы время самозабвенно предавались мои собратья по профессии, славные скандинавские викинги. Спорт всегда был моей слабостью. Слабостью в хорошем смысле этого слова.



        Глава первая,


        в которой у меня появляется догадка о том, почему Ивара Рагнарсона зовут Бескостным
        Северяне любят два типа игр. Силовые и экстремальные. А лучше - оба варианта сразу. Например, устроить заплыв через фьорд - кто быстрее. А чтоб не замерзнуть в холоднющей воде, согреваться пытаясь друг друга утопить.
        Еще тут популярна игра в мяч. Этакая помесь лапты и хоккея, в которой друг друга лупят палками едва ли не с большей интенсивностью, чем скатанный из шерсти мячик. Травм - море. Бывают даже смертельные случаи. Правда, мой добрый друг датчанин Свартхёвди Медвежонок пояснил, что большая часть таких смертоубийств - завуалированные дуэли. Неофициальные хольмганги. «Чистые» от кровной мести поединки. За того, кто погиб во время игры, мстить не положено. И виру за него платить необязательно. Главное, чтобы свидетели подтвердили, что смерть - случайность. Думаю, это и есть случайность. Порешить простой палкой викинга - это надо очень постараться. Или очень удачно попасть.
        В мячик я не играл. Зато поучаствовал в перетягивании каната, где в силу своих природных размеров (на ладонь пониже и на пуд полегче среднестатистического викинга) победу своей команды не приблизил. Затем, набравшись храбрости, съехал на бревне с крутого склона. В составе банды, возглавляемой опытным в этих делах Треской. Не свалился, хотя, поверьте, это было непросто.
        Больше всего меня привлекала борьба. Обычная, без оружия. Поначалу я думал, что против плечистых гигантов с ручищами-капканами не потяну. Но выяснилось, что за время нашего плавания мои кисти тоже накачались будь здоров. А главное, драка без оружия никогда не была у господ викингов приоритетным видом спорта. Не говоря уже о настоящем искусстве рукопашного боя. А я как-никак пришел из времени, когда единственным разрешенным оружием мужчины являются его кулаки и ботинки. Ну и локти-колени, само собой.
        Не скажу, что стал чемпионом (вот уж к чему не стремился), но не меньше половины местных борцов я в пыли повалял. Меня же валяли гораздо реже: в отличие от остальных, в руки я не давался. С моим смешным по местным меркам весом любой захват тут же превращался в полет по непредсказуемой траектории. Поскольку боролся я «неправильно», то видеть меня в качестве противника никто особо не стремился. Тоже понятно: победить такого малыша - славы не много. А проиграть тому, что носом тычется тебе в бороду, - обидно.
        Очередные соревнования начались традиционно. Желающие потискать друг друга выстроились впереди. И занялись поочередным швырянием друг друга наземь.
        Поначалу - те, кто послабее. Потом - середнячки. И наконец - местная борцовая крутизна: двухметровые гиганты шириной с полуторный диванчик.
        То есть всё шло как обычно, пока толпа вдруг не раздвинулась, пропуская еще одного борца.
        Точнее, даже не раздвинулась - подалась в стороны, образуя коридор, по которому в круг вступил новый соискатель.
        Я узнал его сразу и тотчас понял, почему этого человека безбашенные викинги даже задеть опасались. Ивар Бескостный.


        Никто из сыновей Рагнара Лотброка не внушал большего уважения, чем Бескостный. О жестокости Ивара ходили легенды. Он мог убить человека лишь потому, что тот неуважительно на него посмотрел. Причем не просто убить, а выпустить кишки и с интересом наблюдать, как умирающий корчится у его ног от нестерпимой боли. И не было случая, чтобы Ивар заплатил виру за такое убийство. Он не боялся ни мести родичей, ни суда тинга.
        При этом он беспрекословно повиновался отцу и ни разу никто не слышал о том, чтобы Ивар поссорился с кем-то из братьев. О нем говорили, что он хитер, как Локи, и способен обмануть даже самого Одина. Собственные хирдманы преклонялись перед ним как перед богом и готовы были по его приказу броситься хоть в жерло вулкана. Причем в полной уверенности, что выберутся оттуда живыми, потому что Ивар Рагнарсон был невероятно, потрясающе удачлив. Он никогда и никому не проигрывал. Из любого похода он возвращался с добычей, от тяжести которой корабли едва не черпали бортами, а его викинги гибли не чаще, чем мирные бонды.


        - Пожалуй, и я попробую, - лениво процедил Бескостный и принялся неспешно разоблачаться. Сначала - украшения, потом - обереги, за ними панцирь, рубаха и, наконец, пояс с оружием.
        Кожа у Рагнарсона была молочно-белая и гладкая, как у женщины. Ни одного серьезного шрама. Большая редкость для того, кто прошел через сотни схваток. Сложен Бескостный был просто замечательно. Как и подобает природному викингу в двадцать с небольшим. Но я сразу усомнился, что ему светит чемпионство в этом виде состязаний. Тут, блин, такие тяжеловесы сходились, рядом с которыми даже мой закадычный приятель Стюрмир, самый тяжелый из хирдманов Хрёрека-ярла, выглядел не очень-то крупным.
        Ивар вышел в центр круга и приглашающе развел руки: ну, кто готов со мной побороться?
        Как ни странно, никто из присутствующих не проявил энтузиазма. А ведь еще пару минут назад не меньше двух десятков борцов оспаривали друг у друга право на следующий поединок.
        Я покосился на наших. Стюрмир глядел в землю. Оспак Парус, прозванный так за необъятную ширину груди, - аналогично. Остальные тоже не горели энтузиазмом. И наши, и не наши.
        Наконец какой-то громила из халогаландских[Халогаланд (Халейгья) - область Норвегии.] норегов выдвинулся вперед. Весил он, наверное, раза в полтора больше, чем Ивар. И хитрить не стал: бросился вперед и сграбастал Рагнарсона так же простодушно, как распаленный викинг хватает убегающую девку.


        Только Ивар не убегал.
        Он совершенно спокойно дал себя сцапать, а потом невероятно гибким движением вывернулся из могучих грабок.
        Получилось это так легко, будто Ивар был не человек, а смазанная жиром нерпа. Раз - и халогаландец самозабвенно душит пустоту, а Рагнарсон тем временем преспокойно цепляет ногой ногу норега и толчком в спину бросает халогаландца мордой в пыль.
        Ивар пнул распростертого у ног норега по заднице - и засмеялся. Даже мне этот смех показался неприятным. А уж халогаландцу.
        Норег вскочил быстрей, чем лошадка роняет яблоко. И с разворота нанес Рагнарсону мощнейший удар, который Ивар в лучших традициях еще не созданного хапкидо перехватил, дернул - тоже с разворотом, от души, будто намеревался раскрутить противника каруселью. Норег проскочил мимо Ивара и опять, попавшись на подножку, полетел мордой в землю. Но на этот раз Ивар не отпустил его ручищу, а переломил ее о подставленное колено. Будто жердину. Халогаландец взвыл. Рагнарсон разжал пальцы, и бедный громила, перевернувшись, грохнулся оземь. Как раз сломанной рукой. И выпал из реальности.
        Друзья тут же подхватили норега и унесли. Ивар продемонстрировал публике безупречный прикус. Типа, улыбнулся.
        - Кто еще готов порадовать Одина? - поинтересовался он.
        К моему удивлению, противник отыскался сразу. Рыжий веснушчатый молодец, плечистый и жилистый. Лидер ватаги ирландских пиратов. Бороться с ним мне не приходилось, но я видел, как он управлялся с другими. Неплохо управлялся.
        - Давай-ка со мной, Бескостный! - Рыжий скинул рубаху, поплевал на ладони и встал напротив Рагнарсона.
        - Ха! Красный Лис! - Оскал Ивара стал почти дружелюбным. - Как думаешь: сколько времени мне понадобится, чтобы подмести твоим хвостом эту площадь?
        - Думаю, много, - хладнокровно ответил рыжий, встряхивая собранной кожаным ремешком гривой. - Площадь-то немаленькая.
        По тому, как они сошлись, я сразу понял: эти двое - давние знакомцы. Никаких
«предварительных ласк». Секунда - и два здоровяка давят друг друга в объятиях. Да так, что у обоих ребра хрустят. Впрочем, это было не тупое состязание в силе. Ноги борцов активно взбивали пыль: каждый старался «поймать» противника и вывести из равновесия. Рыжий был хорош, но я почему-то не удивился, когда Ивар оказался ловчее. Упали-то они оба, но Ивар оказался сверху, и локоть его очень удобно упирался рыжему в горло.
        Однако калечить его Бескостный не стал.
        Рыжий просипел: «Твоя взяла…» - и Рагнарсон упругим прыжком встал на ноги.
        Третьего противника ему пришлось ждать долго. Так долго, что он его не дождался. А не дождавшись, выбрал сам. Меня.
        Устремил на меня взгляд убийцы и, в очередной раз продемонстрировав завидный набор зубов, поинтересовался:
        - Не хочешь показать свою ловкость, хускарл? Обещаю, что не стану тебя убивать.
        Не то чтобы я верил его обещаниям… Ивар славился вероломством. Однако ни одного подходящего довода, чтобы уклониться от поединка, в мою голову не пришло. Так что выбор был невелик: или драться, или потерять лицо.
        И я вышел.
        Ивар раскинул в стороны руки - признанный чемпион, желающий услышать аплодисменты своих фанатов.
        Аплодисменты здесь не в ходу, но заорали датчане знатно. А Рагнарсон так и двинулся на меня: с распростертыми объятиями. Даже глядел куда-то в сторону.
        Я не очень-то силен в рукопашке, но такой наглостью было грех не воспользоваться. Я ничтоже сумняшеся ухватил Ивара за руку да и швырнул.
        Без страховки, разумеется. Здесь это не принято.
        Упал Ивар хорошо. На руки. И тут же вскочил.
        Не обиделся.
        - А я, было, и забыл, что это ты зарезал Торсона-ярла! - соврал Рагнарсон с широкой улыбкой. Глаза у него при этом были холодные-холодные. - Думал: какой-то мелкий хускарл из Гардарики. - И не закончив фразы, бросился на меня, как леопард.
        Я, однако, загодя понял, что Бескостный заговаривает мне зубы. И был готов. Перекат на спину - с упором в живот - и Рагнарсон мускулистой птичкой взлетел надо мной.
        Если бы он вцепился в мои руки (нормальный рефлекс для того, кто вдруг теряет почву под ногами), то приложился бы качественно. Но Рагнарсон был хозяином своих рефлексов и руки разжал.
        Ну да, не тот у Бескостного уровень, чтобы хряснуться спиной или паче того воткнуться головой в землю. Кувырок - и Рагнарсон уже в стойке. Я тоже вскочил через кувырок, только назад. Обернулись мы одновременно.
        Под звуковое сопровождение, которое можно было трактовать как бурные аплодисменты.
        Бросок Ивара был молниеносен. Он почти схватил меня, но я рыбкой кинулся ему в ноги и швырнул через себя. Не думайте, что это было легко. В сыне Рагнарсона было никак не меньше шести футов роста и килограммов восемьдесят пять боевого веса. Что особенно обидно: бросать его было так же бесполезно, как кошку. А удерживать в захвате - бессмысленное занятие. Он был намного сильнее, а такими пальцами, как у него, можно куски мяса рвать, как клещами. Однако на этот раз я сам его не отпустил. Так что упали мы вместе. Причем я был сверху, а мой локоть пришел Рагнарсону точно в солнечное сплетение…
        Рагнарсон даже не крякнул. Секунда - и мы уже поменялись местами.
        Ивар оказался гибким, как питон. Не зря его прозвали Бескостным.
        Я сам не понял, каким образом он так извернулся, но меня подбросило на полметра, а затем приложило лопатками оземь, а предплечье Ивара придавило мне кадык.
        Только что Рагнарсон так же припечатал рыжего викинга. Вероятно, это его фирменный прием.
        Вне всякого сомнения, Бескостный мог меня убить. Но он сдержал слово. К моему удивлению. Потому что в этот миг я заглянул ему в глаза и увидел в них ту силу, что поразила меня в святилище Одина. Увидел, понял, что этой силе безразличны любые обещания, - и решил: мне конец.
        Но в следующий миг давление на мое горло исчезло, и вот Бескостный уже на ногах и протягивает мне руку!
        Конечно, я ее принял… И могучий рывок едва не выдернул ее из сустава. Зато я вмиг оказался на ногах. Нет, у этого человека поистине исполинская сила. Думаю, он выиграл бы армрестлинг у любого из здешних двухметровых громил.
        - Ты еще более хорош, чем я ожидал! - польстил мне победитель. - Если тебе захочется уйти от брата Хрёрека, на одном из моих кораблей непременно найдется для тебя скамья!
        Голос сына Рагнара был приветлив, губы улыбались, но в глубине его глаз по-прежнему обитал Один. Ивар знал, что я чувствую присутствие Отца воинов. И улыбка его была искренней.
        Мы с тобой одной крови, говорила эта улыбка. Так, наверное, Маугли заговаривал зубы какому-нибудь волчонку, чтобы натравить его на своих врагов.
        Конечно, я не стал делиться с Рагнарсоном своими мыслями.
        - Это было бы честью для меня! - изрек я учтиво. - Не думаю, что на землях Севера есть еще один вождь, способный превзойти тебя, Ивар Бескостный. Разве что твой отец Рагнар.
        - Ты так говоришь потому, что не видел в деле моего брата Сигурда! - засмеялся Ивар. Отпустил мою руку, хлопнул меня по плечу и взял свою рубаху. Он провел три боя, но ухитрился не то что не выпачкаться в пыли, но даже не вспотеть.
        А вот мне требовалась серьезная помывка. Учитывая здешние реалии - холодной водой и без мыла. Удовольствия немного, зато бодрит. Особенно после того, как тебя едва не убили.
        Впрочем, рейтинг мой после этой истории в очередной раз подрос, а репутация отморозка еще больше укрепилась. Не скажу, что стал авторитетом, но замечания по поводу своей внешности и малого роста я слышал теперь только от друзей.
        Да, кстати, должен отметить, что тот ледок, который имел место быть между мной и моим ярлом, тоже истаял.
        Причиной тому был публичный застольный рассказ Свартхёвди Медвежонка о том, как Ульф Черноголовый гостил у него в поместье, и тайна его происхождения (Во как! Тайна! А я-то - ни сном ни духом!) была легко и непринужденно разгадана его мудрой матушкой. Цветистый и хвастливый (как тут и принято) рассказ этот перемежался историями из жизни дедушки Ормульфа и прадедушки Бьёрна, великого воина, который не побоялся взять в жены настоящую финскую колдунью.
        Мне оставалось лишь порадоваться, что Медвежонок не видел, как я выползал на карачках из родового святилища. Вот где был материал для сатирического тоста.
        На той же пирушке, в лучших традициях викингов (не оставляй на завтра то, что можно выпить сегодня), Хрёрек-ярл подозвал своего пьяненького хускарла Ульфа и учинил допрос.
        Мой ярл (как и большинство здешних) очень внимательно относился к биографиям своих воинов. А в понятие «биография» здесь включались не только собственные подвиги субъекта, но и его родословная. Принцип «яблонька от яблони…» у скандинавов пользовался очень большим уважением.
        Только познакомившись поближе с обычаями моего нового времени, я до конца осознал, как мне повезло. Хрёрек-ярл взял меня в хирд, ровно ничего не зная ни о моем происхождении, ни о моем прошлом. Да, он не раз пытался выяснить, откуда я такой взялся, но, натыкаясь на мою упертость, делал шаг назад. Что Хрёреку, мягко говоря, было несвойственно.
        И каждый раз после такого разговора я оказывался на самой грани пинка под зад.
        Только очевидная польза, которую я время от времени приносил дружине Хрёрека, удерживала ярла от этого самого пинка.
        Но отныне - всё позади. У меня была официальная, принятая Рунгерд версия происхождения, которой я отныне и придерживался. По этой версии, моего папу (по паспорту - Григорий Николаевич Переляк) звали Воген Осторожный, и был он купцом. А матушка моя, которую родители окрестили Валентиной, по той же версии именовалась - Стек. Что значит - Сильная. Учитывая, что простолюдинке здесь подобных имен не дают, автоматически напрашивался вывод: матушка моя - хорошего рода. Ей-Богу, я не специально. Чистая импровизация. Но получилось неплохо.
        Папа - купец, уважаемый человек. Мама - тоже из благородного сословия.
        Имея столь серьезные «зацепки», Хрёрек вновь взял меня в оборот, но выдавил совсем немного подробностей (Ври, да не завирайся!), например, что братьев и сестер у меня не было. Что я служил в войске своего «конунга» особым поединщиком (а как прикажете определить в понятиях Средневековья термии «спортрота»?) и покинул родной дом не из-за преследований властей, а исключительно в поисках приключений.
        В заключение нашей беседы Хрёрек-ярл не удержался от кратного нравоучения. Мол, негоже благородному человеку странствовать в одиночестве. Этак не то что без штанов - без головы можно остаться. Зато в составе сильного хирда искать приключений легко и относительно безопасно. В качестве примера был приведен эпизод моего спасения из рабских колодок.
        Я рассыпался в благодарностях (абсолютно искренне) и заверил ярла, что отныне буду пускаться в авантюры исключительно под крылом Сокола.
        Хрёрек обнял меня и угостил пивом из собственного рога.
        Я встал и произнес хвалебное стихотворение в том духе, что нет таких врагов, которых стоит принимать во внимание под знаменами моего ярла, ибо все они - просто добыча.
        И процитировал весьма вольный и фрагментарный перевод стихотворения Пушкина
«Узник», упирая на волю, кровавую пищу и на то, что в синеющих морских краях по-настоящему вольны лишь мы, непобедимые орлы Хрёрека Сокола.
        За этот позорный плагиат я был удостоен еще одного рога (в смысле - с пивом), окончательно окосел и исполнил соло любимую колыбельную бабушки: «Дивлюсь я на небо тай думку гадаю: чому я не сокiл, чому не лiтаю…» Естественно, на родном языке народа-автора. Поняли ее, само собой, лишь те, кто знал словенский. Хрёрек - знал. Так я удостоился третьего рога…
        Словом, вечер удался. Вот утро было - не очень. Холодная вода и физические упражнения - не вполне адекватная замена «алказельцеру».



        Глава вторая,


        в которой герою предлагается обзавестись недвижимостью
        - Как долго мне еще терпеть твоего раба? - Не то чтобы ярл Хрёрек был недоволен. Нет, скорее делал вид. Был бы он недоволен по-настоящему, Хавчик не прожил бы и минуты. Просто мой трэль попался ярлу на глаза в неподходящий момент и вдобавок бездельничающим. Да не просто бездельничающим, а с аппетитом обсасывающим косточку не доеденного мной поросенка.
        - Три дня - и чтоб духу его здесь не было! - распорядился ярл.
        И ушел по своим делам.
        Я в сердцах отвесил Хавчику подзатыльник, велел: «Сгинь!» - и предался размышлениям: куда бы деть мою объявленную персоной нон грата собственность.
        В этом задумчивом настроении меня и отловил Свартхёвди.
        - Наш сосед Вальтев Кьервальвсон хочет продать свой грэнд,[Маленькое поместье.] - сообщил мне Медвежонок.
        - И что?
        - А то, что матушка сказала: ты можешь его купить.
        Матушка - это уже интереснее. Матушку Свартхёвди зовут Рунгерд. Она - вдова. То есть по местным законам - полноправная владелица наследственной недвижимости. Единственная, кстати, ситуация, когда женщина может владеть имуществом здесь, в Дании. Это потому, что Дания - прогрессивная страна с точки зрения эмансипации. В большинстве средневековых государств, насколько мне известно, мужу наследует не вдова, а ближайший родственник мужского пола. Такая вот несправедливость. И я рад, что в Дании - такие законы, потому что госпожа Рунгерд - настоящая леди. К тому же - ведьма. А еще она весьма красива. То есть очень, очень интересная женщина. И слов на ветер не бросает.
        - Грэнд не очень велик, - продолжал тем временем Свартхёвди Медвежонок. - Но земля неплохая. Есть выход к морю. Правда, не защищенный от набега, но, пока Сёлундом правит Волосатый Зад (называли Рагнара и так, за глаза, разумеется), ни один чужак сюда не сунется. Удача Рагнара и его сыновей всем известна. С ними лучше быть в дружбе, как наш ярл. Покупай, Черноголовый! Соседом нашим станешь. От нашего одаля[Одаль - наследственное землевладение со всем, что на этой земле находится: домами, дворами, полями и пастбищами. Могло быть совсем небольшим и весьма обширным.] до усадьбы Вальтева за полдня дойти можно. Если матушка станет твоим посредником, лишнего с тебя Вальтев не возьмет.
        Это уж точно. Облапошить ведьму или ее клиента никто из местных не рискнет. Порча - дело серьезное. На своей шкуре прочувствовал.
        Я заинтересовался. Свободный морской разбойник - это весело. Но жизнь полна сюрпризов. Мало ли как всё обернется. Да и местечко для складирования добычи иметь совсем неплохо. О! Я совсем забыл о Хавчике! Вот отличный способ убрать раба из расположения части.
        - Пожалуй, мне это по нраву, - произнес я солидно, как и подобает будущему помещику. - Надеюсь, госпожа Рунгерд не откажется помочь.
        - Не откажет, не откажет! - заверил меня Свартхёвди. - Покупай, добрая земля. Соседями будем. А там, глядишь, и породнимся.
        Я ухмыльнулся. Чуть не ляпнул: «Будешь моим пасынком, да?»
        Но сообразил, что Медвежонок имел в виду вовсе не матушку, а сестрицу Гудрун.
        Я вздохнул мечтательно.
        Рунгерд - очень привлекательная вдовушка. Но Гудрун - воистину - девушка моей мечты.
        Нелегкий выбор, однако. Всё такое вкусное.
        Если плоть и рассудок выступают в едином строю, противиться бессмысленно.
        - Я готов.
        - Вот и хорошо! - обрадовался Медвежонок. - Завтра я поеду домой и поговорю с матушкой. А ты подъезжай денька через два.
        - Может, я сам поговорю?
        Свартхёвди ухмыльнулся.
        - Можешь и сам. Если хочешь заплатить за посредничество больше, чем за землю.


        Через три дня мы с Хавчиком сели на лошадок и отправились. Мой воинский пояс оттягивал изрядный мешочек с нажитыми непосильным трудом ценностями. Я был уверен: если Рунгерд согласится посредничать, моих скромных средств хватит, чтобы сделать меня помещиком. На всякий случай я запасся и подарками: шелковым китайским платком для Гудрун и шикарными сережками для ее матушки. И кожаным мешочком с настоящим перцем (дорогущим!), чтоб не являться к чужому столу с пустыми руками.
        Груз, который был приторочен к седлу Хавчика, был значительно увесистее. То были наши дорожные пайки. Хавчик - он Хавчик и есть.


        Встречали нас как родных. Я был расцелован леди Рунгерд. Торжественно. А затем, пылко, - юной Гудрун.
        - А что ты мне привез? - шепнула мне девушка моей мечты.
        - Привез, привез! - успокоил я.
        И элегантным движением выхватил из седельной сумы платок.
        Пестрые китайские птицы заискрились на солнце. Гудрун взвизгнула, сцапала подарок и умчалась примерять.
        Сережки тоже были приняты благосклонно. И перец, который стоил больше, чем оба подарка вместе взятые.
        Пока вручались дары и говорились приветственные речи, Хавчик тихонько смылся.
        Я не беспокоился. Мой раб точно не останется голодным. И не уснет в одиночестве.
        В отличие от меня. То есть я запросто мог заполучить в койку любую из дворовых девок, но… Предпочел журавля в небе. Наверное, я еще не вполне викинг. Викинг взял бы и то и другое.


        Рунгерд согласилась.
        Не в смысле разделить со мной постель, а попосредничать в приобретении земли.
        На следующий день оседлали коняшек и отправились в гости к продавцу.
        Мы - это я с Хавчиком, а также Свартхёвди с матерью и звероватого вида мужик, слуга Рунгерд, которого звали Гнуп Три Пальца. Смысл прозвища от меня был скрыт, поскольку пальцев у Гнупа был - полный комплект. Позже выяснилось, что Гнуп всегда сопровождал Рунгерд в путешествиях, и это было правильно. За свою госпожу Гнуп медведя бы удавил голыми руками. Но с голыми руками в этой стране даже погадить не ходят, так что при Гнупе был полуметровый тесак и лук с запасом стрел.
        Луком, впрочем, завладел Свартхёвди - и не зря. Парочка жирных осенних гусынь весьма украсила наш обед.


        Вальтев, сын Кьервальвсона, оказался крепким, как боровик, лысым датчанином с заплетенной в косицы желтой бородой.
        На Рунгерд он глядел с откровенным вожделением, что дочь Ормульфа Хальфдана ничуть не смущало.
        Для начала мы еще раз (хотя с обеда прошло не больше двух часов) славно покушали. Потом сели на лошадок и отправились осматривать недвижимость. Место мне понравилось. Просторное поместье с приусадебным хозяйством, хлевом, овином, сеновалам и прочими постройками. Традиционный длинный дом. Рядом - еще один дом, поменьше. В нем жила семья арендаторов. В теплое время года. Зимой, как позже выяснилось, они переселялись под господскую крышу.
        Полоски ухоженных полей, луга, даже немаленький лес, примыкавший к еще более обширному болоту, так и кишащему пернатой дичью.
        Имелся и выход к морю. С каменным причалом и с корабельным сараем. Правда, корабля внутри не было. В сарае сушилась рыба, сети и пиломатериалы. Доски - немалая ценность по здешним меркам. Учитывая, что выпиливают их вручную, неудивительно.
        В список прилагаемого к земле имущества входили также и рабы: невзрачный мелкий мужичонка с такой же непрезентабельной супругой.
        Вальтев, однако, заверил, что трэли эти - работящие, послушные и дело знают.
        Но то была всего лишь реклама. Продавец нахваливал товар.
        Хавчик в очередной раз меня удивил, проявив земледельческую хватку и недюжинное знание предмета.
        По его словам, четыре поля из пяти были расчищены кое-как и порядком истощены, а за свинками не было надлежащего ухода.
        - Зимой небось на одной рыбе держал? - спросил мой раб уважаемого землевладельца.
        Тот, вместо того чтобы послать наглого трэля, смутился и пробормотал что-то невразумительное.
        Судя по тому, что говорил мой раб, владение Вальтева отнюдь не процветало.
        Я, впрочем, и сам об этом догадывался. Корабельный сарай был большой и добротный. Надо полагать, он не всегда был местом для сушки рыбы.
        Но я - догадывался, а Хавчик выявлял конкретику.
        - Толковый у тебя человек, - вполголоса сказала мне Рунгерд. - Продай. Две марки серебром.
        - Не могу, - так же тихо проговорил я. - У нас с ним договор.
        Это, кстати, не было враньем. Как-никак Хавчик пошел в рабы добровольно. И - именно ко мне. Да и глупо продавать такого ловкача. Идеальный управляющий получится.
        Познакомились мы и с арендатором Вальтева, обстоятельным семейным мужиком по имени Пэр. Полагаю, с ним мы договоримся.
        После осмотра вся наша компания вернулась в дом, снова перекусила (на сей раз нашими, привезенными с собой припасами) - и начался торг.
        Процесс этот был весьма обстоятельный. Речь шла о том, какое именно имущество достанется покупателю. С дотошным обсуждением преимуществ и недостатков.
        То есть обсуждали Вальтев, Рунгерд и Хавчик. Иногда вступал Свартхёвди. Я же делал морду кирпичом и солидно помалкивал.
        Наконец перешли к собственно оценке. Стартовая цена, предложенная продавцом, вдвое превышала мои финансовые возможности. Было заметно, что сумма эта - домашняя заготовка, потому что лысый выпалил ее и умолк.
        Мои «адвокаты» синхронно выразили невероятное изумление. Я решил подыграть и принял оскорбленный вид. Меня, заслуженного хускарла самого ярла Хрёрека, пытаются кинуть!
        Вальтев тут же сбросил половину.
        Дальнейший торг занял часа три. За это время мы приговорили бочонок хозяйского (или уже моего?) пива и слопали килограмма два сушеной рыбешки.
        Рунгерд и Хавчик работали «в четыре руки».
        Хавчик упирал на факты: лошади старые, ограда покосилась…
        Рунгерд давила на психологию и гормоны: мол, такому крутому мужику, как лысый сын Кьервальвсона (этакое отчество мне без тренировки и не выговорить), надо не недвижимостью зарабатывать, а в вики ходить. Вот сходит он следующим летом с Рагнаром - и будет у него много рабов и еще больше серебра. А уж тогда… И улыбалась ласково, с намеком.
        По ходу выяснилось, почему Вальтев Кьервальвссон продает наследственное имение. Лысый крепыш действительно собрался в вик. Пошел слух (правдивый), что Рагнар в следующем сезоне планирует эпохальный разбой. И по сему поводу зовет с собой всех желающих. А вот это уже было вранье. Всякая шелупонь Рагнару ни к чему. Но Вальтев готовился по-взрослому. Заказал кнорр (часть древесины для его постройки как раз и сушилась в корабельном сарае), сговорился с будущей командой - и был уверен, что и года не пройдет, как он будет кушать исключительно на серебре.
        Блажен кто верует…


        Процесс торговли закончился, когда на небе показались звезды.
        Первоначальная сумма сделки была уменьшена в восемь раз. Вместе с долей посредника (Рунгерд) это составило примерно половину моих финансов. Я внес задаток.
        Формальную сторону сделки было решено осуществить через три дня, в поместье Рунгерд. Вальтев, впрочем, выговорил себе право пользования недвижимостью еще на три недели. Для переезда.
        Что он не увезет лишнего, можно было не сомневаться. Здесь с этим строго. У своих не крадут. Своих только грабят.
        - Ты доволен? - интимно шепнула мне на ухо Рунгерд.
        - А ты? - не менее игриво осведомился я. - Будешь приезжать ко мне в гости?
        - Чаще, чем ты думаешь, - Рунгерд потрепала меня по щеке. - Зимы у нас длинные.
        - Ночи тоже.
        Ответом мне был весьма возбуждающий смех.
        Матери Свартхёвди, как я сегодня узнал, было всего тридцать семь. Медвежонка она родила в шестнадцать.



        Глава третья,


        в которой герой вкушает все прелести жизни на датском хуторе
        Мои друзья-варяги отнеслись к покупке по-разному.
        Трувор спросил: почему здесь, на Сёлунде?
        Что мне было сказать? Что главный побудительный мотив - близость Рунгерд и Гудрун? Так ведь не поймут. Варяги - народ прагматичный.
        Вместо меня ответил Ольбард. Типа, правильно я всё сделал. Пока на острове рулит Рагнар, вклады в недвижимость здесь самые надежные. Налоги он берет небольшие, поскольку живет не с земли, а с грабительских походов. А наехать на Сёлунд рискнет только полный отморозок.
        Тут мои друзья заспорили. «А когда Рагнар в поход уйдет, тогда что?» - возразил Трувор.
        А ничего, ответил Ольбард. Местные бонды - парни боевые. Это вам не какие-нибудь венедские смерды или вепские охотники. Тут у каждого второго - меч на поясе и боевой опыт в придачу. Может, в одиночку средний бонд и уступит среднему викингу, но стоит только послать по соседям ратную стрелу,[Экстренный сбор ополчения.] как сразу набежит столько народу, что мало не покажется. Так что правильное вложение сделал старина Волчок. И ликвидность у здешней земли хорошая. Продать, если что, не проблема.
        Ольбард в местной экономике был спецом не хуже Хрёрека-ярла. Убедил.
        Трувор хлопнул меня по плечу и сказал, что по поводу удачной покупки следует проставиться.
        Я не возражал. Приятно, когда старшие товарищи подтвердили правильность сделки.
        А вот молодежь в лице Рулафа искренне огорчилась:
        - Значит, зверя с нами бить не пойдешь?
        Выяснилось: варяжские парни не собирались всю зиму сидеть в столице Рагнара, а разработали совершенно конкретную программу охотничьих рейдов.
        Коренные скандинавы их не понимали. Зачем куда-то тащиться, ночевать в снегу и пить вытопленную из снега воду, если можно бездельничать, трахать девок и наливаться пивом?
        Впрочем, скандинавы мою покупку одобрили безоговорочно. Стюрмир немедленно пообещал наведаться в гости, и другие норманы поддержали идею бодрым рыком.
        Я сразу предупредил, что с развлечениями на моей вилле пока - не очень. Пиво, заготовленное прежним хозяином, мы уже выпили, а из половозрелых особей женского пола наличествовали не слишком молодая жена моего арендатора да замурзанная свинарка-рабыня.
        Меня заверили, что развлечения привезут с собой. И пиво, и девок. С меня только закуска и крыша.
        Тогда не вопрос, ответил я. Милости просим. А пока прошу пожаловать в ближайшую харчевню. Я угощаю!
        Мой главный и единственный арендатор Пэр был коренным датчанином. Его семья жила на этой земле дольше, чем ее прежний хозяин Вальтев, и сам Пэр был, что называется, типичным датским земледельцем, коему соха привычнее меча. У него, как сказано, имелась жена, два сына, один из которых, Льот, был достаточно взрослым, чтобы удостоиться прозвища Рукавичка.
        Жена Пэра, тихая, пугливая (большая редкость среди скандинавок) женщина, на мой взгляд, была немного «того». Узнал я и причину. Как сообщил мне всезнающий Хавчик, женщина родилась не здесь. Ее родня погибла, когда девочке было лет семь, во время набега каких-то заезжих викингов. На Сёлунде у девочки были дальние родственники, и сердобольные люди привезли сиротку к ним. За Пэра ее выдали в тринадцать лет. Некоторые проблемы с психикой не мешали женщине впахивать как лошадь и очень неплохо готовить.
        Вторая семья, доставшаяся мне в нагрузку к поместью, состояла из пары сравнительно молодых трэлей неизвестного происхождения и двух замурзанных детишек, мало отличавшихся от опекаемых ими поросят. Трэли ходили за скотиной и с ней же жили. Негуманно, но правильно. Пустить их в дом было бы серьезным испытанием для моего избалованного носа.
        Так что менять порядки, заведенные прежним хозяином, я не планировал. Разве что собственноручно обрабатывать землю я не собирался. Найму кого-нибудь, не проблема. А что я намерен был ввести в обиход, так это использование удобрений. К сожалению, тонкости этого дела были мне неизвестны. Единственное, что сидело в моей голове, это то, что свиное дерьмо просто так разбрасывать по полям нельзя. Надо, чтобы оно вылежалось. Посему я распорядился, чтобы это дерьмо скидывали в яму подальше от усадьбы, а продукты жизнедеятельности прочей скотины разбросали по полям.
        Хавчика я назначил управляющим и предложил купить ему подругу. Мой раб отказался. Мол, привык к разнообразию, а для сексуально озабоченного кобеля семь верст - не крюк.
        Тем более что одним из главных зимних развлечений были походы в гости, совместная охота, зимние игры и, разумеется, пьянка. Хавчику это было известно, а вот мне - нет. Всю прелесть зимнего безделья мне еще предстояло вкусить.
        Осеннего я уже вкусил по самые гланды. Дождь, дороги раскисли, тоска уже не зеленая - серо-бурая. Даже рыбку не половить.
        По первому же крепкому снегу я намеревался заложить сани и двинуть в ставку Рагнара. Там, думалось мне, будет повеселее.
        Наконец снег выпал. И еще раз выпал, причем температура как-то сразу упала градусов на десять. А потом разбушевалась такая метель, что путешествовать дальше штабеля с дровами не хотелось категорически, и продымленная комната длинного дома казалась настоящим земным раем. Хавчик испросил у меня разрешения топить печку в хлеву: мол, скотина мерзнет, да и рабы денег стоят.
        Совсем я в этом средневековом мире озверел. Даже и не подумал, каково моим трэлям в хлеву. Пусть топят хоть всю зиму, разрешил я.
        На всю зиму им дров не хватит, возразил Хавчик.
        Значит, запасем, парировал я.
        Так что, когда метель улеглась, мы всем кагалом отправились на заготовку дров, и мой отъезд в «столицу», естественно, отложился на два дня.
        Однако и эти мои планы были нарушены. Причем нарушены весьма приятно. Ко мне прибыли гости. Вернее, гостья. Прекрасная ведьма Рунгерд.



        Глава четвертая,


        которая начинается весьма приятно, а заканчивается стремительным бегством
        - На лыжах? Ночью? Может, не стоит, госпожа? - Простоватое лицо Гнупа Три Пальца выразило искреннее удивление. Преданный слуга Рунгерд, настоящий скандинав, а следовательно, человек практичный, в принципе не мог понять, как можно без веской причины покинуть теплый дом, пиво и добрую закуску и отправиться шастать по ночному зимнему лесу.
        Сказать-то сказал, но, увидев, что хозяйка уже надевает свою замечательную шубку из белого песцового меха, только крякнул и полез из-за стола.
        - Без тебя, Гнуп! - остановила его Рунгерд.
        - Кхе! - Теперь к удивлению прибавилось недовольство. - Как это - без меня? А если волки?
        - Если волки, Три Пальца, то я с ними договорюсь, - уверенно ответила Рунгерд, опоясываясь коротким мечом и сдвигая его так, чтобы не мешал бегу. - Вдобавок я же не одна пойду.
        - А с кем?
        - Со мной, - сказал я, чуть раньше поймав приглашающий взгляд датчанки. - Не беспокойся, Гнуп.
        Если нам встретятся волки, я буду только рад. Мех у них сейчас отменный.
        - Это точно, - согласился Три Пальца и, счастливый, плюхнулся обратно на скамью. К пиву и свинине.
        А я отправился надевать лыжи.
        О здешних лыжах могу сказать следующее: в ходу были два типа. Широкие и короткие, чуть длиннее метра, - для охоты и передвижения по рыхлому снегу. И длинные, беговые. Эти размерами мало отличались от наших: шириной примерно сантиметров пятнадцать, а длиной - от ста шестидесяти до ста восьмидесяти - в зависимости от роста. О качестве и тех и других скажу только хорошее. К процессу их изготовления здешние мастера относились весьма тщательно. Как, впрочем, и к любому предмету, от которого может зависеть жизнь хозяина. Из «правильной» древесины, идеальной формы загнутые «носы», тщательно выверенные пропорции. «Подошва» подбита мехом, что очень удобно, потому что вперед, «по шерсти», такая лыжа скользит легко и бесшумно, а назад практически не отдает. Само собой, эти маленькие произведения искусства были «усилены» соответствующими рунами и просто узорами - для красоты. А крепление такое удобное и надежное, что даже я, знакомый с самыми разными вариантами оного, ничего не стал улучшать.
        Да, лыжные палки в это время еще не придумали. Тоже понятно. Руки должны быть свободными. Вернее, заняты более полезными предметами. Например, оружием.


        Ночь была необычайно светлая. Лунный свет отражался от снежной белизны, создавая ощущение сказки. Ни ветерка. Мир застыл в неподвижности и тишине, которую нарушал только скрип снега под лыжами.
        Рунгерд легко бежала через поле, прокладывая лыжню. Я скользил за ней, не отставая и не обгоняя. Я чувствовал, что у Рунгерд есть какая-то цель, но сам лишь наслаждался великолепной сияющей ночью, слабеньким морозцем, пологим скольжением в пустынном диком мире.
        Белая шубка Рунгерд почти сливалась с девственными сугробами, лишь кое-где испещренными нитками звериных следов. Вдали тоскливо взвыл волк. И умолк, не поддержанный собратьями. Мы пересекли поле и луг, миновали столб с вырезанной на нем недружелюбной рожей какого-то бога (Рунгерд на ходу бросила ему что-то съестное) и углубились в лес.
        В лесу было почти так же светло. Ветви деревьев гнулись под тяжестью снега. Я знал, что дальше расположено небольшое болото, уже схваченное морозом, за болотом - изогнутое подковой озеро, а за озером - наследное владение-одаль моего соседа. От Пэра я слыхал, что соседа зовут Хегин. Но лично знаком с этим Хегином не был. Ничего, познакомимся. Весь остров Сёлунд - одна просторная деревня.
        Рунгерд скользила между деревьями, не сбавляя темпа. Ходить на лыжах ей было так же привычно, как младенцу - сосать молоко.
        Снова завыл волк. Довольно далеко, но я на всякий случай сократил расстояние между мной и белой шубкой Рунгерд. Мало ли кто бродит по зимнему лесу.
        Деревья вокруг измельчали и искривились: мы достигли болота. Рунгерд не останавливалась. Я - тоже.
        А вот и озеро. Белая сверкающая гладь.
        Рунгерд съехала вниз, заложив петлю, как заправский горнолыжник.
        Я не отказал себе в удовольствии: разогнавшись, прыгнул с крутого берега, как с маленького трамплина. Приземлился правильно… Но пробил наст, по колено погрузился в сугроб и упал. Хорошо хоть лыжи не сломал.
        Смех Рунгерд сообщил мне, что мой конфуз не остался незамеченным.
        Когда она оказалась рядом, я уже стоял на ногах и стряхивал налипший снег.
        - Куда мы идем?
        - Увидишь! - Загадочная улыбка, шикарный разворот - и вновь белая шубка летит над серебряным полем, оставляя четкий двухполосный след.


        Да, она знала, куда меня ведет.
        На противоположном берегу озера, среди нагромождения здоровенных камней, притулилось некое приземистое сооружение. Если бы не Рунгерд, я принял бы это строение за большой сугроб.
        Угадав примерное расположение входа, я прорыл в сугробе метровую нору, откинул дверь из толстой промороженной шкуры и посторонился, пропуская вперед Рунгерд.
        Надо полагать, мы покусились на чужую собственность. Но если это не смутило Рунгерд, то мне и вовсе пофиг.
        Под сугробом оказался лодочный сарай. С просторной шестивесельной посудиной, законсервированной до весны.
        В сарае было сухо. Вкусно пахло деревом, смолой и сеном, коего внутри хранился изрядный запас. Неплохое гнездышко.
        Избавившись от лыж, Рунгерд извлекла кресало, ловко вышибла искру на пучок мха и зажгла найденную здесь же лампу. То есть лампа - это громко сказано. Плошка с жиром, в который воткнули фитилек.
        То, насколько уверенно моя спутница ориентировалась в помещении, наводило на определенные мысли. Но я их изгнал. В моем прошлом тоже было немало событий.
        Еще минута - и в куче сена образовалась уютная норка. Рунгерд сбросила пояс, нырнула в сено, распахнула шубку.
        - Долго ты там будешь возиться?
        Как в анекдоте. Чего еще хочет уважаемый чукча? Лыжи снять, однако…
        И не только. Насыщенная разбойная жизнь научила меня осторожности. Наша лыжня выделялась на девственном снегу как откровенное приглашение призвать к порядку незваных гостей. Нет, я так не могу.
        Прихватив удачно оказавшийся под рукой веник типа банного, я не поленился пройтись по собственной лыжне и отвести ее метров на пятьдесят в сторону - к нагромождению камней. Потом очень аккуратно вернулся обратно и замел полоски, ведшие к сараю. И сугроб у двери восстановил - благо она открывалась в обе стороны. И подпер дверь чуркой.
        Вот теперь хорошо. Я избавился от лыж, аккуратно снял пояс, положил рядом, чтоб был под рукой, если что.
        - А я и забыла, что ты - человек Одина, - полунасмешливо-полууважительно сообщила Рунгерд.
        - Береженого Бог бережет.
        Сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я, оказавшись наедине с такой роскошной женщиной, буду думать не о… сами понимаете о чем, а о том, чтобы мне в самый интересный момент не перерезали горло.
        И вновь перед моими глазами возник вольготно раскинувшийся на ложе убийца Сторкад. Думал ли он, укладываясь в койку с подружкой, что проснется от прикосновения железа к кадыку? И умрет от подлого (что уж душой кривить) удара шилом в ухо?
        Нет, ну неужели это видение будет преследовать меня до конца жизни? Кому было бы лучше, если бы я ему нож в брюхо воткнул?
        Ладно, нечего жаловаться. Зато покойник меня кое-чему научил.
        - Эй, хускарл, может, я тебе не нравлюсь? - В низком хрипловатом голосе - легкое раздражение.
        - Я еще не решил, - ответил я. - Сначала надо поглядеть, что там внутри.
        И полез в глубины шерсти и меха, внутри которых пряталось кое-что теплое, нежное и упругое. Ага! Очень даже необычные ощущения возникают, когда всё самое интересное спряталось, как устрица в раковине.
        Впрочем, никаких особых сложностей не возникло. Местная одежда неплохо приспособлена для подобных игр.
        Вот так хорошо!
        Пока мои усы и борода (мокрые, ну да ладно!) и, само собой - язык ласкали и дегустировали восхитительные, что на вид, что на ощупь, трепетные перси, рука уже добралась до сердцевины раковины - и время вопросов и ответов прошло.
        Первый, самый нестерпимый голод мы утоляли почти впопыхах, кое-как расстегнувшись и прижавшись друг к другу так тесно, что почти невозможно было шевелиться. Да и второй раунд тоже вышел - наспех. Мы оба слишком изголодались (я-то уж точно!), чтобы тратить время на раздевание и благоустройство нашего любовного ложа. Я попросту перевернул мою красавицу на животик. Сначала она немного напряглась, но потом. О да, так ей понравилось намного больше! И намного громче. Но в этот момент мне было без разницы, есть ли кто живой в окрестностях нашего сарайчика. Услышат - так услышат.
        Теперь я не сомневался, что Рунгерд - именно из тех женщин, что хороши до безобразия. А также во время оного. И надо полагать, после этого самого безобразия так же хороши. Но до «после» нам было еще далеко.
        Теперь мы устроились с комфортом. Постелили на сено мой тулуп, скинули часть одежды (нижнюю), накрылись белой шубкой и принялись наслаждаться всерьез.
        Если в этом мире существуют валькирии, то не думаю, что они сложены лучше, чем моя красавица ведьма. Я утверждаю это со всей ответственностью, потому что провел серьезнейшее исследование ее тела - и не нашел изъяна. Не скажу, что предпочитаю крупных женщин, скорее - наоборот. Но есть крупные женщины, а есть - безупречные. Когда ни рост, ни размеры не имеют значения. Рунгерд оказалась именно такой. Правда, не слишком искусной по понятиям начала третьего тысячелетия, зато после первого же успеха она отпустила вожжи и позволила мне делать с ее телом всё, что способно доставить максимум удовольствия.
        И я так увлекся этим восхитительным действом, что забыл, кто я, где я и в каком времени нахожусь.


        Позор мне! Шум снаружи Рунгерд услышала раньше меня! А я среагировал, лишь когда ее расслабленное ласками тело вдруг напряглось, и Рунгерд оттолкнула меня так резко, что я вмиг понял: это не любовная игра.
        Одно движение - и я уже сжимаю в руке меч.
        Ну да, сначала меч, а потом - штаны.
        Нет, в сарай еще не ломились. Кто-то возился снаружи, под дверью. Этот кто-то пыхтел и сопел, как большой зверь. Однако при этом бормотал что-то, пусть невнятное, но членораздельное. Значит, все-таки человек.
        Что ж, герр Ульф, ваш выход.
        Я быстренько натянул штаны и сапоги, не удосужившись намотать портянки. В местном аналоге морга намотают, если понадобится.
        За моей спиной негромко шуршала Рунгерд. Тоже одевалась.
        Весь процесс занял секунд двадцать максимум. В армейский норматив я бы точно уложился.
        Тот, снаружи, подарил нам эти секунды.
        Он по-прежнему пыхтел и возился, причем один разок так толкнул сарай, что строение вздрогнуло. Я подумал, что это все же зверь. Но тут загадочное существо совершенно отчетливо произнесло «гот кьёт», «хорошее мясо». Нет, это не зверь. Ну а раз не зверь.
        Я шагнул вперед, пинком отбросил чурку, решительным движением распахнул дверь.

…И увидел йети! Здоровенную, похожую на гориллу тварь, волосатую, как южнорусская овчарка. Сей облик, заботливо подсвеченный луной, настолько шокировал мое сознание, что я так и застыл с разинутым для решительного заявления ртом.
        Вряд ли волосатый среагировал на мой открытый рот. Скорее - на обнаженный меч.
        Но среагировал четко. Быстрый, как полет стрелы, тычок в грудь - и я, утратив контакт с землей, с грохотом впилился в нос лодки, перекувырнулся через борт, приложился спиной о скамью, чудом не напоровшись на собственный меч, вскочил. Чтобы увидеть две здоровенные лапищи - в непосредственной близости от моего горла.
        Я, пожалуй, растерялся, но, тем не менее, рефлексы сработали. Секущий удар справа…
        И меч вышибло из моей руки взмахом волосатой грабки.
        Однако и сам йети притормозил на мгновение, чтобы обиженно взреветь и встряхнуть раненой, нет, скорее, просто ушибленной лапой.
        Я схватился за нож (пришла тоскливая мысль - лучше бы это был медведь!), но достать его не успел.
        Пронзительный свист рванул мои барабанные перепонки. Йети взревел, прижал лапы к голове (уши заткнул, надо полагать), подпрыгнул на месте, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов (лодка тоже подпрыгнула, а я опять приложился спиной - на этот раз о борт) и был таков.
        Я обернулся. Свистела Рунгерд. В четыре пальца. Надо же, что мы умеем. И как удачно используем.
        Поблагодарить за спасение я не успел. Рунгерд перестала свистеть (но в ушах еще звенело) и рявкнула не хуже йети:
        - На лыжи - и бегом!
        - Он вернется? - поинтересовался я уже в процессе выполнения команды.
        - Он - нет. Другие прибегут.
        Я не стал уточнять, кто это - другие. Может, кореша волосатого. А может, злые дядьки с холодным железом. Однозначно надо сваливать.
        Через минуту мы уже чесали через озеро. И лыжню на этот раз прокладывал я. Надо же как-то адреналин выплеснуть.
        Остановились мы уже на моей территории.
        - Кто это был? - поинтересовался я наконец.
        - Тролль, - последовал ответ. - Маленький йотун.
        Если это маленький, то каковы тогда большие?
        Но этого я уже не спросил. Не успел.
        Рунгерд сгребла меня в охапку и поцеловала со всей мощью и темпераментом скандинавской ведьмы.
        Потом отпустила, облизнулась сладко и пообещала:
        - Я буду часто к тебе приезжать.
        Тут уж я не утерпел и сграбастал мою королеву.


        Целоваться на морозе вредно. Говорят. Мол, губы потрескаются. Врут. Проверено.


        К моему немалому сожалению, на следующее утро моя сладкая вдовушка уехала.
        Правда, пообещала вернуться не позднее чем через седмицу.
        Но так вышло, что ее опередили.



        Глава пятая,


        в которой герой встречает незваных вооруженных гостей
        Я поднял руку, и мои домочадцы моментально поднял руку, и мои домочадцы моментально заткнулись.
        Даже без болтовни Хавчика и Пэра в доме было довольно шумно. Трещали дрова в очаге, завывал ветер, поскрипывала толстая шкура, закрывавшая вход.
        Однако слух человека устроен так, что может вычленить из любого гама совсем тихие звуки. Если они намекают на опасность. Это умение, унаследованное нами от диких предков, само собой, нуждается в тренинге. Однако я такой тренинг уже прошел, и скрип, сопровождавший открывание ворот, уловил даже раньше, чем собаки. Собаки-то - больше на нюх, а если ветер неудачный…
        Впрочем, не успела моя рука принять вертикальное положение, а псы уже зашлись истошным лаем.
        И почти сразу умолкли. Мой слух уловил громкое чавканье. Кудлатых сторожей не убили - подкупили. Хотя псины вряд ли взяли бы мясо у кого-то совсем чужого…
        - На человека брехали… - дрогнувшим голосом поведал нам старина Пэр.
        Мудрое замечание.
        Его жена ахнула и уронила кувшин. В воздухе вкусно запахло простоквашей.
        Ясно, что на человека. Зверь собачек угощать не станет. И друг - тоже.
        Значит - враг?
        Снаружи заскрипел снег. Трое. Или четверо. На лыжах. Ага, перед дверью остановились. Должно быть, снимают лыжи перед тем, как войти в дом. Из вежливости или потому что на лыжах неудобно драться?
        Кожаный полог откинулся, пропуская в дом заряд мелкого снега и троих мужчин в добротной меховой одежке… И с копьями.
        Старший сын Пэра, Льот Рукавичка, потянулся к топору, но я чуть заметно покачал головой.
        - Ты - новый хозяин грэнда? - не очень вежливо поинтересовался кряжистый мужик с сосульками в бороде. Он распахнул доху, показав богатый пояс с мечом.
        Его спутники рассредоточились. С копьями на изготовку.
        Если их только трое и снаружи никого не осталось, я, пожалуй, управлюсь сам.
        Двое «пристяжных» не выглядят заядлыми рубаками.
        А вот кряжистый может быть опасен. Копье держит чуть на отлете - удобно для броска. Левая рука - под полой дохи, а там может быть всё что угодно, но скорее всего - швырковый нож. Копье - ладно. Его полет предсказуем. Поймаю или увернусь. А вот ножик в условиях ограниченности маневра может быть чертовски неприятен. Правда, между нами - два опорных столба и стол. Так что я пока в относительной безопасности. Чего нельзя сказать о моих домочадцах.
        - Ты - новый хозяин грэнда?
        - Я хозяин.
        - Твое? - На стол упали мои портянки, опрометчиво оставленные в лодочном сарае.
        Пара не слишком свежих тряпок вряд ли могла считаться серьезной уликой для суда.
        Да только что мне можно предъявить? Сломанную дверь? Поломанную лодочную скамью?
        - Мое, - не стал я отнекиваться.
        Чего уж там! От сарая мы с Рунгерд перли сюда, можно сказать, напролом. А с той поры не выпало ни снежинки.
        Как позже выяснилось, улики оставил не только я. Рунгерд в спешке тоже посеяла один из амулетов. Очень характерный. Впрочем, они здесь все - характерные. Ручная работа.
        - Мое имя Хегин. Хегин, сын Бруни. Земля, на которой стоит этот (соседушка топнул ногой) дом, - моя!
        Неожиданное заявление. Мне сразу захотелось сделать Хегину Брунивичу какое-нибудь непристойное предложение. Например, порадовать оральным сексом какого-нибудь козла. Но я сдержался. Здесь - правовое государство. Такие заявления требуют доказательной базы большей, чем три наставленных на меня копья.
        Неужели старина Вальтев заложил свой надел соседу?
        - Должно быть, ты заплутал в лесу, Хегин, сын Бруни. Я купил эту землю и всё, что на ней, у бонда Вальтева Кьервальвссона. И тому есть свидетели.
        - Кто же?
        - Свартхёвди Медвежонок и Рунгерд, дочь Ормульфа.
        - Рунгерд - женщина! - задрав бороду, провозгласил Хегин. - Она не может быть свидетелем.
        От такого заявления я, признаться, растерялся.
        - Рунгерд - вдова, почтенный Хегин, сын Бруни, - пришел мне на помощь Хавчик. - Если женщина владеет землей, она может свидетельствовать при ее покупке или продаже.
        - Это еще что за Глашатай Закона? - Хегин скроил грозную рожу, и Хавчик заметно струхнул. - Если раб открывает рот, вмешиваясь в разговор людей, ему следует вырвать язык! - вякнул один из «пристяжи».
        Ну да, короткая стрижка, прикид из качественной, но - некрашеной шерсти. Рабский статус Хавчика очевиден для любого аборигена.
        - Это мой трэль! - с нажимом произнес я. - И его язык - тоже мой. И язык этот сказал правду. Говори, что тебе надо, сын Бруни, - или убирайся!
        Если эти парни пришли, чтобы меня убить, то сделают это по-любому. Попытаются, во всяком случае. А если это «пробивка», то тем более не стоит показывать слабость.
        Незаметно для гостей я подал знак Хавчику: отойди подальше и не отсвечивай.
        Что он и сделал. Его примеру тут же последовали остальные мои домочадцы.
        Незваные гости им не препятствовали. Ну да, им нужен я. С остальными управиться будет нетрудно.
        - Рунгерд скоро перестанет быть вдовой! - вторично удивил меня Хегин. - Поэтому у тебя только один свидетель. Этого недостаточно.
        - Перестанет быть вдовой? - Я поднял бровь. - Ты что, оживишь ее мужа?
        - Я сам стану ее мужем!
        - Вот как?
        Смелое заявление. Вот где собака-то зарыта! Теперь я понимаю, откуда моей подруге ведомо внутреннее устройство того лодочного сарая. Не иначе как старина Хегин вдовушку с ним и познакомил. А теперь ревнует, полагая себя законным женихом. Ух ты мой рогатенький.
        - Да, так! И ты, чужак, больше не будешь с ней встречаться!
        - А если - буду?
        - Тогда я разрублю тебя пополам!
        Еще более смелое заявление.
        - Ты меня лучше забодай! - предложил я с усмешечкой.
        Не понял. В этой стране другой набор атрибутов неверности.
        - Значит, ты намереваешься жениться на Рунгерд? - кротко поинтересовался я.
        - Для тебя, чужак, лучше считать, что это уже произошло!
        Похоже, женишок решил, что я готов идти на попятный. Он даже вытащил руку из-под полы дохи.
        Это радует. Если под полой всё же имеется швырковый нож, то дело могло закончиться неприятно. Уклоняться и маневрировать мне просто негде.
        - Позволь, Хегин Брунисон, я расскажу тебе одну историю.
        - Говори, - разрешил он.
        И я рассказал ему анекдот. Один из моих любимых. Тот, где одна женщина говорит другой: «Удивляюсь, почему тебя не беспокоит, что твой муж бегает за другими женщинами». А та ей отвечает: «Знаешь, твоя собака тоже любит бегать за машинами, но это ведь не значит, что ее пустят за руль».
        Разумеется, я внес в текст соответствующие поправки, так сказать адаптировал под местные понятия и заменил автомобиль на лошадь. Но суть сохранил.
        Хегин выслушал внимательно. Опять не понял. Нахмурился, демонстрируя активную работу мозга.
        В первые секунды я буду иметь дело только с Хегином, потому что остальным до меня не добраться - мешают стол и столбы. Сам Хегин выглядит и двигается неплохо, но в тесноте жилища ему будет не так-то просто драться - в дохе-то. А скинуть ее он точно не успеет, потому что я успею раньше.
        Я пришел к нему на помощь:
        - Бежал бы ты домой, Брунисон. На этой лошадке тебе проехаться не удастся.
        Я всё рассчитал правильно.
        Доброе норманское копье немедленно пронеслось у моего уха (я пригнулся, заодно подхватывая меч) и с сочным хряском воткнулось в стену. Оно еще гудело, когда мой Вдоводел освободился от ножен.
        Как я и предполагал, старина Хегин доху сбрасывать не стал. Побагровел, как вареный рак, и цапнул рукоять меча.
        У него была целая секунда, чтобы его вытащить и даже начать замах. За эту секунду я резко сократил дистанцию и нанес гордому жениху прямой и точный удар в правое плечо.
        Для Хегина это оказалось неожиданностью. Скандинавы предпочитают мечом рубить, а не колоть. Рубящий удар - намного мощнее. Но и у моего укола хватило силы, чтобы пробить кольчугу и надолго лишить Хегина возможности пользоваться правой рукой.
        Хорошо, когда твой противник крупнее тебя. Из него получается отличный щит. Хегин еще не успел понять, почему его рука повисла, как я уже сунул левую руку под его доху… Так и есть: изнутри нашиты кармашки для метательных ножей. И ножи в них имеются.
        Подцепив пальцами кольца, я выдернул сразу два, оттолкнулся от Хегина и метнул оба разом в ногу одного из копейщиков. Попал только один нож. Но попал хорошо: воткнулся прямо в берцовую кость. Раненый взвыл, повалился на стол и выпал из реальности. Это называется - болевой шок. А я тем временем оказался рядом со вторым копейщиком. Да уж, этот парень точно не викинг. Охотник - возможно. Выставил копье, будто кабана принимал. Большая ошибка. Удар клинком наискось - и наконечник отлетел к стене. Парень тупо поглядел на палку, в которую превратилось его оружие, потом - на меня. Выпученными глазами. У вас бы они тоже выпучились, если ваш кадык железом пощекотать.
        - На колени встань, - вежливо попросил я.
        Парень бухнулся на коленки так быстро, что я его чуть по нечаянности не прирезал.
        И тут глазенки у паренька расширились вообще до невозможности…
        Спасибо тебе, дорогой! Кабы не ты - конец был бы славному хускарлу и бонду Ульфу Черноголовому. А заодно и Коле Переляку. То есть - мне.
        А так я успел вовремя среагировать и податься влево.
        Бенц! - Предназначенный мне удар меча достался коленопреклоненному пареньку. Аккурат по шлему. Шлем-то выдержал, только малость помялся, а вот моя прикрытая лишь черными кудрями голова наверняка оказалась бы безнадежно испорчена. Удачно получилось.
        А кто это у нас такой шустрый? А-а-а, это же наш женишок!
        Вид у Хегина Брунисовича - вполне боевой. Правая рука висит плетью, вся грудь - в кровище, однако в мускулистой шуйце - боевой меч, а в глазах - горячее желание пошалить.
        Ну, дяденька! Это уже несерьезно. Убивать тебя я пока воздержусь, не то деньги платить придется, да и родня у тебя может быть… неприятная. А вот хулиганить не дам.
        Элегантный отбив - и клинок господина Хегина вонзается в бревно в дециметре от входного полога… Который как раз сдвинулся, чтобы пропустить немножко холода и еще одного незваного гостя: совсем молоденького парнишку с топором на изготовку.
        В современном моему рождению городе Осло есть замечательный парк с разными человеческими скульптурами. Так вот: если бы тому скульптору понадобилось ваять
«Изумление», лучшего натурщика, чем паренек с топором, ему нигде не найти.
        - Скиди, беги!!! - отчаянно завопил Хегин Брунисович, раскидывая руки (вернее, одну левую, правая - не послушалась) и бросаясь мне наперерез - собственной тушкой прикрыть обалдевшего вьюноша от страшного убийцы.
        Храбро, ничего не скажешь. Голой жо… Простите, голой бородищей - на стальное лезвие. Ну что ты, право, так разволновался, женишок! Если я тебя, такого брутального, не убил, так, наверное, и тинейджера этого помилую.
        Бросок получился не очень удачный - правая рука у меня занята, потому подстраховать было нечем. Хегин упал как раз на больное плечо, вскрикнул, аки раненый конь, и отрубился. А тинейджер… Ай да тинейджер! Нетрусливых пареньков делают в датском королевстве! Лезть на человека, вооруженного полноценным клинком, с невеликой секиркой - весьма отважный поступок. Даже если забыть о том, что этот клинок только что вывел из строя трех больших дядек.
        Лично я бы не полез. Метнул бы топорик в страшного ворога, а сам выдернул бы из стены Хегинов меч.
        Паренек недопетрил. Или боевого опыта не хватило. Но махал он топором недолго. Раза два только и успел. Потом я вошел в клинч, притиснул его к столбу (в кои веки я оказался крупнее и тяжелее противника!), легонько, не увеча, приложил бойкого тинейджера коленом в пах, отобрал топорик и отпустил. Вернее, передал обмякшее тельце в крепкие руки старины Пэра. Великая битва закончилась. Пора паковать трофеи.



        Глава шестая,


        в которой выясняются некоторые подробности из биографии Хегина Брунисона
        Заиндевевшие лошадки, почуяв дымок, а значит, приближение теплой конюшни и полных яслей, затопали веселее, а по этому признаку и я, не обладавший звериным нюхом, сразу сообразил: недальняя дорога близится к финишу.
        Хотя мог бы и Льота спросить: он на местности ориентировался в любое время года: вырос здесь как-никак.
        Точно, впереди показался солидный забор, а из открытых ворот нам навстречу мячиками выкатились две пушистые псины и завертелись вокруг, исходя тревожным лаем. Однако близко не совались: соображали, что древком копья по морде - это неприятно.
        Я спрыгнул с саней и, обгоняя лошадок, по утоптанному снежку вбежал во двор.
        - Знала, что ты пожалуешь! - Рунгерд стояла на крылечке и улыбалась. В белой меховой шубке, с румянцем во всю щеку, она была просто неотразима. Я с трудом удержался от того, чтобы с ходу подхватить ее на руки.
        Удержался. Не поймут. Средневековье.
        Собачки тут же, без окрика, унялись и запрыгали вокруг нас уже вполне дружелюбно. Хорошие такие собачки, зубастенькие. Свартхёвди Медвежонок с ними на кабана ходил. Без проблем.
        Из дома высыпали трэли. Засуетились вокруг лошадок.
        Льот бросил вожжи, соскочил с саней, поклонился хозяйке. С достоинством. Свободный человек как-никак.
        - Пожалуйте в дом! - гостеприимно предложила Рунгерд.
        - Погоди, ясноглазая. У меня для тебя подарочек.
        - О? - Все женщины, даже колдуньи, весьма любопытны. А уж если речь идет о подарке…
        - Не знаю уж, понравится тебе иль нет… - проговорил я, подходя к саням. - Жениха тебе привез.
        И не дожидаясь ответной реплики, скинул с саней медвежью шкуру.
        На дне саней, качественно упакованные, рядком (если не сказать - кучкой), жмурясь от солнышка, возлежали трое агрессоров. Четвертого, раненного в ногу, я брать с собой не стал. Еще помрет по пути.
        Удивил я свою подружку-волшебницу. Изрядно удивил. Но она умеет владеть собой.
        - И кого из них ты прочишь мне в женихи?
        - Я - никого. Но вот этот, - я легонько тронул древком копья скрежетнувшего зубами от злости Хегина, - козлик бородатенький назвался твоим будущим мужем.
        Рунгерд наклонилась над Хегином Брунисовичем. Глаза ее сузились, губки изогнулись в иронической улыбке:
        - Что-то я не припомню, чтобы принимала от тебя свадебные дары, Брунисон.

«Женишок» не ответил, только щурился и сопел в две дырочки. Неудивительно. Ротик-то я ему еще перед отъездом заткнул.
        - Ишь ты как! - Я удивленно поцокал языком. - Соврал, значит, соседушка. Вот уж не думал, что такой уважаемый человек - и соврет. Представь, госпожа, ворвался ко мне в дом, с людьми оружными, мечом меня рубить взялся. И всё - от пылкой к тебе любви. Я, вообще-то, разбойников не милую, но, поскольку влюблен человек - пожалел, не убил. Уж я-то его понимаю! - Я одарил мою красавицу многозначительным взглядом. - Хотя, с другой стороны - умереть из-за любимой женщины… Это достойно висы.
        А красавица выпятила губку и процедила презрительно:
        - Не в меня он влюблен, Ульф Вогенсон,[Для тех, кто не читал первой книги. Папу главного героя зовут Григорием, то бишь «бодрствующим», - всегда начеку, настороже, или в другом контексте - «осторожным». По-датски - Вогеном.] а в мой одаль, - и трэлям: - Развяжите их, дайте им лыжи, и пусть убираются.
        - Не так быстро, - возразил я. - Всё-таки их было четверо, прекрасная дочь Ормульфа. Третий у меня в усадьбе остался. Да и напали внезапно. Пришлось попортить им кожу. Не уверен, что все они смогут…
        - Ха! Ну и зверя ты добыл, братишка!
        Вот приятная неожиданность! Откинув дверной полог, во двор выбрался Свартхёвди Медвежонок.
        - Никак сам Хегин Полбочки! А не нацедить ли нам из него ведерко-другое ворвани? - И заржал, как конь.
        Уже развязанный Хегин глянул на него, как помоечный кот - на волкодава, и кое-как, с помощью мальчишки-тинейджера, уселся на край саней. Вид у «жениха» был небодрый. Крови потерял изрядно. Да и рану я ему нанес весьма болезненную. Третий нападавший, хоть и поднялся сам, но тоже выглядел неважно. Судя по косящим глазкам и тому, что он мне перед отъездом весь двор заблевал, - сотрясение мозга средней тяжести. Нехило ему начальник по башке приложил.
        - Ведите их в дом, - распорядилась Рунгерд. - И дайте горячего молока. Позже я займусь ими, а пока хочу выслушать историю с самого начала.
        - Правильно говоришь, матушка! - одобрил Свартхёвди. - Хэй, Скиди! - и подмигнул тинейджеру. - Им - молока, а нам - пива. Хорошая история под хорошее пиво звучит намного приятнее.


        Право изложить события я уступил Льоту. Язык у него подвешен недурно. Кроме того, он, как коренной местный житель, уж точно не скажет ничего лишнего. Тут ведь - как в суде. Всё, что вы скажете, может быть использовано…
        Угадал я лишь частично. Лишнего Льот наговорил много. Но - исключительно о моих подвигах.
        Ей-богу, если бы я сам там не присутствовал, ни за что не поверил бы, что это - обо мне. По сути - всё верно, по фактам - тоже. А вот по сравнениям и эпитетам.
        Я не возражал. В доме присутствовали две женщины, к мнению коих о себе я весьма неравнодушен. А им описание моих геройств, похоже, понравилось.
        - Так ли всё было? - строго спросила Рунгерд, когда Льот умолк.
        Хегину очень хотелось объявить сказанное враньем и послать нас всех подальше. Но сила была не на его стороне, а Рунгерд… Она ведь колдунья. Следовательно, по глубокому и небезосновательному мнению народа, ложь чует.
        Так что сын Бруни с забавным прозвищем Полбочки лишь нехотя кивнул.
        - Ты везунчик, Полбочки! - заявил Свартхёвди, человек простой и потому частенько обидный в речах - как пинок под зад. - Но ты - дурак! Какой же Ульф чужак, если он из нашего хирда!
        - Хирда Хрёрека Сокола? - Судя по роже Хегина, он этого не знал.
        Вот и мне урок: обозвался бы кто я есть и с кем хожу под одним парусом, глядишь, и без драки бы обошлось.
        - И ты, я думаю, не просто дурак, Полбочки! - добивал униженного бонда Медвежонок. - Ты глупее цапли, если думал, что сможешь управиться с воином. Лучше бы ты овечек стриг да поросят холостил. В этих битвах тебе нет равных.
        - Я ходил в вик с Сигурдом Кольцо, - обиженно проворчал Хегин. - Ты не слыхал об этом, потому что был мальчишкой.
        Лучше бы он помалкивал.
        Лицо моего друга расплылось в очень специфической ухмылочке. С такой вот ухмылочкой мои дружки-викинги отмачивают свои самые обидные шутки.
        - Почему же не слыхал? - Медвежонок мало что не облизнулся от удовольствия и предвкушения. - Отец мне рассказывал. Как же, как же, Полбочки! Ведь именно в этом вике ты заработал свое могучее прозвание. - Свартхёвди повернулся ко мне и на манер скальда, протяжно, отбивая на столешнице ритм, заговорил торжественно:
        - Не угодно ли славному Ульфу, сыну Вогена, выслушать сагу о великой битве, что случилась меж храбрым мужем Хегином, сыном Бруни, и грозным воином из Халогаланда, чье имя неведомо?
        - Угодно, угодно! Давай рассказывай!
        - Так внимай же, сын Вогена! И вы все внимайте! Вот сага о великой битве за несметное сокровище, что вынесли на брег белогривые кони Ньёрда…
        Мне показалось, что Хегин сейчас набросится на Медвежонка. Или лопнет от злости.
        Свартхёвди надоело прикалываться, и он продолжил обычным голосом:
        - Проще говоря, сцепился Брунисон с каким-то халогаландцем из-за бочки, которую прибило к берегу. Дескать, он ее первым увидел. А халогаландец кричал, что - он. Спорили они, спорили, а когда охрипли, то пришли они с этой глупой бочкой к Сигурду Кольцо. Судиться. Представь только, Ульф: конунг, за которым идут две дюжины кораблей, и два горластых бонда, возомнивших себя хирдманами. И бочка с неведомыми сокровищами - посередине.
        Как ты думаешь, Ульф, что сделал Сигурд? Нет, он не отрубил дурням головы. Он попросил, чтобы ему принесли топор лесоруба. А когда его просьба была выполнена, развалил топором эту бочку пополам и сказал: «Забирайте ваши доли».
        А в бочке, брат мой Ульф, оказалась ворвань. Причем довольно вонючая, потому что одному только Эгиру известно, сколько эта бочка плавала по морю, пока ее не выловили Хегин с халогаландцем.
        Вот на этом вик нашего Хегина и закончился, потому что Сигурд велел ему отправляться домой. Но всё же не зря наш сосед вертел весло драккара аж до самого Еллинга. Заработал себе прозвище. Да еще какое!
        Хегин Полбочки выглядел так, будто ему эти полбочки протухшего китового жира только что на голову вылили. Мне вспомнилось, каким гордым он выглядел, когда вломился ко мне домой. Просто хозяином жизни. В том числе и моей…
        Почему-то мне стало его жалко. Не люблю, когда людей унижают. Даже если это и справедливо…
        - Что ж, - сказал я. - В жизни случается всякое. Однако я вижу, что мужества у Хегина, сына Бруни, тоже в избытке. Другой бы уже без сил свалился с такой раной, а он - держится.
        Неудавшийся женишок зыркнул на меня мрачно: видно, решил, что я издеваюсь. А вот парнишка-тинейджер, Скиди, наоборот, взглянул с благодарностью. Сынок Хегинов, не иначе.
        Оказалось, нет, не сынок. Оба Хегинова сына сгинули в дальнем вике. Скиди - племянник. Сын родной сестры.
        Это мне поведал Свартхёвди, когда его матушка наконец занялась Хегиновой раной. Обрабатывала гуманно: прижигать не стала. Промыла горячей водой, потом - разными отварами, зашила обычной иголкой, наложила сверху мазь, похожую на деготь, но воняющую плесенью, пропела тихонько хитрый лечебный заговор (слов я не расслышал) и забинтовала туго лентой из Хегиновой рубахи. Из нее же соорудила «подвеску» для руки.
        Раненый перенес процедуру стойко: не пикнул, не поморщился. Разок, правда, потерял сознание и начал валиться на бок, но был удержан от падения племянником. Через минуту, однако, пришел в себя и гордо выпрямился. Да уж! У меня в голове вертелась строчка какого-то поэта:[Н. Тихонов.]  «Гвозди бы делать из этих людей…»


        Мне было хорошо. Наелся, напился прекрасного пива, тепло, спокойно. Душновато, конечно, зато - приятная компания. Справа расположился Свартхёвди и загружал в меня инфу о Хегине и его родичах. Согласно версии Медвежонка, род этот был не особенно славен. И удачей не избалован. Большая часть его мужчин умирала насильственной смертью. Эта участь постигла старшего брата Хегина и его сыновей. Сам Хегин ее избежал только потому, что после истории с бочкой вынужден был уйти от Сигурда и заняться своим исконным делом - земледелием. Но ему и тут не везло. Здоровенный кусок земли, который должен был перейти к нему после смерти старшего брата, по каким-то мало понятным мне правилам, достался его бездетной вдове, а после ее смерти перешел не к Хегину, а к брату вдовы: Вальтеву Кьервальвсону. Хегин пробовал судиться, но Вальтев представил втрое больше свидетелей - и тинг проголосовал за него. Что иначе как невезением объяснить невозможно.
        По словам Медвежонка выходило так, что роду Полбочки суждено на нем и закончиться, потому что боги к этому роду не расположены. И мой случай - тому очередной пример. Единственная надежда - тинейджер Скиди. Этот парень весьма перспективен: прошлой весной выиграл соревнования в бою на подушках среди юниоров, а это - дело нелегкое. Тут я со Свартхёвди был согласен. Я видел эти «подушки». Тяжеленькие колбаски, набитые шерстью так туго, что ими можно сваи вколачивать. Вдобавок соревнования происходили на деревянном «бревне» типа гимнастического, а дубасили соревнователи друг друга так, что только крепкая скандинавская конституция спасала бойцов от смертельного исхода. Переломы и вывихи, впрочем, случались частенько.
        Что же до Скиди, то папа его был не каким-нибудь дренгом, а целым хёвдингом. И убил этого папу не кто-нибудь, а самый настоящий Рагнарсон: Сигурд Змей в Глазу (или Змеиный Глаз, уж не знаю, как правильно толковать), причем не в поединке, а во время игры в мяч. Я уже упоминал, что игры у них тут суровые.
        Хотя подобное убийство не считалось уголовным преступлением и не облагалось вергельдом, Сигурд денежку заплатил. И немаленькую. Денежку эту присвоил дядюшка Хегин и с ее помощью сразу вышел в богатые землевладельцы. Хегина, впрочем, никто не осуждал. Наследников у него, кроме Скиди, не было, так что и богатство его рано или поздно перейдет к племяннику.
        Если тот, конечно, не помрет раньше дядюшки, что в этом мире - вполне возможный вариант.
        Я слушал обстоятельный рассказ Медвежонка - и млел. Не от рассказа, естественно, а потому что слева от меня сидела божественная Гудрун и ласковыми пальчиками перебирала мои волосы. Вшей искала. Вшей у меня нет, но всё равно очень приятно.
        А напротив меня расположилась несравненная Рунгерд. На губах ее играла загадочная улыбка, в то время как ее ножка в изящной домашней туфельке из тонкой кожи покоилась у меня на коленях… Ну не совсем на коленях, и не совсем покоилась…
        Не знаю, как я буду разруливать этот треугольник… Ну, разрулю как-нибудь… Пока я просто наслаждался.
        - А не хочешь ли ты, друг мой Ульф, проверить, каков наш маленький Скиди - на мечах? - вдруг предложил мне Свартхёвди.
        Я не хотел. Единственное мое желание - чтобы меня не трогали. Вернее, трогали, но уж никак не мечом.
        - Не хочу.
        - А может, посмотришь, как я поучу его немного?
        Черт! Отказать Медвежонку было нельзя. Мы покушали, выпили. Теперь самое время проявить молодецкую удаль. Тем более что обе красавицы моментально прекратили меня нежить и навострили ушки. Еще бы! Шоу!
        Я, кряхтя, выбрался из-за стола. На моих плечах тяжким грузом лежали вечерняя драка, бессонная ночь, дневной переход и сытный обед.



        Глава седьмая,


        в которой герою представляется возможность показать свою крутизну
        Вся наша застольная братия-сестрия дружно высыпала во двор. Вся - это Медвежонок, Гудрун, Рунгерд, четверо людей Рунгерд, из которых я знал только Гнупа Три Пальца, их жёны, Льот Рукавичка, Хегин, его ушибленный на голову боец, племянник Скиди, непонятный дедушка, две девки-прислужницы… Словом, зрителей с самого начала набралось немало, а уж во дворе их количество утроилось, потому что на грядущее зрелище набежали прочие работники усадьбы, свободные и трэли. Вся эта толпа быстренько распределилась по ранжиру и приготовилась глазеть.
        Свартхёвди принес с собой пару тупых тренировочных мечей и два таких же учебных, то есть грубых и довольно тяжелых щита.
        Они с пареньком встали друг напротив друга.
        Давид против Голиафа. Поправка. У библейского Давида было дистанционное оружие - праща. А у этого - современный аналог той палицы, которой орудовал библейский Голиаф. Будь такое вооружение у будущего иудейского царя - и не было бы ни царя, ни будущего.
        Медвежонок - он и есть Медвежонок. Высокий, широкий, мощный, длиннорукий. Волосы и борода заплетены в косицы, челюсти - как капкан, глазки маленькие, рожа красная… Словом, настоящий викинг. Воплощенный кошмар мирного французского (английского, славянского, немецкого - нужное подчеркнуть) землепашца.
        Скиди же еще не викинг. Заготовка оного. Росту примерно моего, а в плечах, пожалуй, даже пошире. Но мясу на этих плечах еще расти и расти. Против Свартхёвди он - щенок. Хотя и породистый. И стоит хорошо, правильно. Плохо, что напряжен. Но это как раз понятно.
        Мой дружок приглашающе постучал клинком по щиту: мол, давай, салабон, покажи доблесть. И малехо приоткрылся: опустил щит, а меч нахально положил на плечо. И это на дистанции прямого выпада. Ух я бы его поучил за такое пренебрежение к противнику!
        Оп! Нет, ну очень хороший выпад! Еще чуть-чуть - и паренек достал бы старину Медвежонка. Чуть, конечно, не считается, Свартхёвди отпрыгнул весьма резво, поймал щитом следующий удар. Махнул сам - сразу видно: только чтоб пугнуть.
        А Скиди - не пугнулся. Нет, он определенно молодец. Дистанцию чувствует, со щитом управляется не то чтобы очень умело, но, во всяком случае, щит ему не мешает. Бьет по открытому…
        Свартхёвди тоже умница. Паренька не давит, наоборот, отступает, кружится, показывает-открывает то ногу, то бок, вовлекая Скиди в процесс непрерывной атаки.
        Сапоги поединщиков проворно уминали снег. Зрители азартно вопили. Большинству, вероятно, казалось, что Скиди побеждает. Только те, кто поопытнее, видели, что Свартхёвди полностью контролирует, ведет бой, управляя каждым движением противника. Высший пилотаж. Интересно, сам паренек это понимает?
        Похоже, что нет. Физиономия азартнейшая. Еще бы! Парнишке кажется, что он вот-вот достанет противника. Еще чуть-чуть быстрее, сильнее, резче…
        Он непрерывно наращивал темп… Вернее, это Медвежонок вынуждал его ускоряться: дразнил, провоцировал, показывал фальшивую слабость… А сам при этом так экономно расходовал силы, что даже не запыхался.
        Всё, сейчас мальчишка сдохнет. Пот градом, движения потеряли точность… Но не сдается. Силы иссякли, а он всё равно атакует, бьет… На голой воле. Вот из таких вырастают чемпионы. И викинги. У последних, впрочем, отбор пожестче. Тут не бывает ни золотых, ни серебряных медалей. Каждый поединок - финальный, а награда - жизнь. Ну и добыча, если повезет.
        Медвежонок закончил бой так же красиво, как и вел. В самый последний миг, когда я уже подумал: сейчас паренек свалится, как Свартхёвди очень ловко подставил бок под удар, слабенький, медленный (Зато все видели: Скиди достал!), и тут же подхватил парнишку, обнял, уже почти ничего не соображающего, довел-донес до бревнышка у стены, усадил аккуратно…
        И подмигнул мне: мол, видал, как я хорош! А как он хорош! Какой боец будет!
        - Ульф! - Еще более прекрасная, чем обычно, Гудрун, с раскрасневшимся на морозе личиком, пихнула меня кулачком в бок. - А покажи ты нам свое искусство! - И чтобы не оставалось сомнений, какое именно искусство она имеет в виду:[В понятие
«искусство» входили, кроме умения владеть оружием, также умение плавать, верховая езда, игра в мяч, лыжи и многое другое, например умение слагать стихи.] - Покажи нам, как ты один четверых одолел!
        Что мне ответить? Сказать, что я устал? Герои, блин, не устают. Придумать другую причину? Так ведь не поймут. Дикари-с. Азия-с… Тьфу, Северная Европа! В Азии-то как раз нынче - культура. Византия, Кордова, Испанский халифат… Или эмират… не помню уже. Но - информация к размышлению. Я точно знал: плавали туда викинги. И бесчинствовали. Впрочем, сейчас не до исламской Испании. Сейчас требуется прямо здесь доблесть показывать.
        Я оглянулся на Рунгерд. Величественная вдова благосклонно качнула прекрасной головкой. Мол, давай, друг любезный. Покажи класс.
        Ну хрен с вами, золотые рыбки!
        - Медвежонок! - крикнул я. - Подыщи мне шест локтей пяти и толщиной в три пальца. Да чтоб гибкий был!
        Инструмент нашелся. Отлично высушенная ошкуренная жердина. Достаточно упругая и не слишком тяжелая. Теперь попробуем сделать из нее макет китайского учебного копья. Нужна красная тряпка…
        Тряпка нашлась. Я обмотал ею конец шеста (пояснив, что это - для безопасности моих противников), оставив хвост нужной длины.
        Ну теперь повоюем. Есть желающие?
        Как только я сообщил, что я буду драться этой обмотанной палкой, а мои противники - боевым оружием, в добровольцы записались практически все свободные взрослые мужики поместья. Числом восемь голов.
        Свартхёвди очень хотелось поучаствовать, но он сдержался. Это хорошо. Равных мне по классу не будет. Надеюсь.
        Участники минут десять разбирались с оружием, потом еще минут десять препирались из-за очередности.
        Я подмигнул Гудрун и заявил, что мне лень плющить их поодиночке. Пусть нападают все сразу, только места бы нам побольше.
        Восторженная Гудрун захлопала в ладоши, а ее очаровательная матушка, напротив, забеспокоилась. Но я поймал ее взгляд и тоже подмигнул: мол, все под контролем.
        Биться договорились так: кто упал - тот выбывает. Кто потерял оружие - выбывает. Никто не возражал. У моих противников - полноценное боевое железо, а у меня, считай, простая палка с обмотанным концом.
        Зрители разошлись. А мы сошлись.
        Безусловно, мои противники не были новичками в обращении с оружием и умели работать как с копьем, так и против оного. Однако мой шест был значительно длиннее всех традиционных видов норманского копья, так что их навыки сразу сыграли против них - дистанция-то другая.
        Троих я кинул на снег буквально за пару секунд. Промельк красной тряпки перед носом (щит, рефлекторно, вверх), а потом - мощный подсекающий удар по ногам.
        Двоих набежавших сзади, я встретил тоже достойно. Одного - тычком в переносицу (Ну совсем лох - кто же так по-крестьянски топором замахивается? Я же - не полено сосновое!), другого, после парирования шестом плоскости меча, - в прыжке (заодно дистанцию набрал) ногой во вскинутый щит. И сразу, с длинного маха - по уху. Оба - на снегу, а я - уже в развороте, чтобы встретить набегающую тройку.
        Лидировал в ней, безусловно, Гнуп, вооружившийся, кстати, не мечом, а копьем. Ну и щитом, разумеется. Тряпкой я его не обманул, от подсечки он ушел прыжком вверх, и она досталась другому, который кубарем покатился под ноги третьему. Этот споткнулся, выронил щит и схлопотал тычок в солнечное сплетение… Не упал, но согнулся буковкой «г» и выбыл минимум на полминуты.
        Тем временем умница Гнуп сократил расстояние между нами до удобного для собственной атаки. И атаковал, почему-то решив, что оказался в «мертвой зоне» моего шеста.
        Я его разубедил, перехватив шест двумя руками и отбив копейный удар (контролируемый, кстати, - Гнуп не собирался насаживать меня на шампур), и с маху ударив плечом в Гнупов щит… Черт! Проклятая разница в массе! Не Гнуп отлетел, а я. Оп! Уже мне пришлось подпрыгнуть, пропуская маховый удар понизу. Что ж, ты, уважаемый, тяжелее, но я - проворней. Стремительный набор дистанции - и мой шест вновь встретился с древком Гнупова копья. Причем уже на удобном для меня расстоянии. Я тут же «заплел» копье противника и привычным рывком (левая - опора, правая - рычаг) вырвал орудие убийства из мощной пятерни Гнупа Три Пальца.
        Тот опустил щит, признавая поражение, а я, на радостях, станцевал танец с шестом перед кое-как разогнувшимся последним противником. От мелькания красного хвоста и свиста рассекаемого воздуха прямо у собственного носа бедолага натурально ошалел и замер столбиком, что позволило мне весьма эффектно выбить у него сначала щит, потом - топорик, который взлетел в правильном направлении и оказался в моей левой руке.
        Всё, шоу закончено!
        То есть это я так думал, слушая восторженный рев и визг зрителей.
        Но я кое-о-чем забыл. А именно - о тщеславии моего друга Свартхёвди.
        - А ну я! - воскликнул Медвежонок, подхватил копье Гнупа и бросился в атаку.
        Я отреагировал слишком поздно и подпустил Свартхёвди на расстояние копейного удара. Сухой треск сшибающегося дерева был подобен автоматной очереди - так быстры были удары и отбивы. На расстоянии двух шагов мое оружие теряло преимущество длины, однако Медвежонок остерегался работать железком (на мне была только шерстяная куртка), и это несколько уравнивало шансы. Зато я не сомневался, кто устанет быстрее. Соревноваться в выносливости с потомственным викингом - всё равно что пытаться загрызть кабана.
        Свартхёвди наращивал темп. Я отбивался как мог. Несколько раз он весьма прилично достал меня по ребрам. А я его - по ногам. Мелькающий красный «флажок» с толку его не сбивал - не тот уровень. На моем шесте уже имелись порядочные зазубрины от контакта с копейным наконечником. Отбивать железом Свартхёвди не опасался… И я этим воспользовался. Выбрал момент - и нанес удар, что называется, со всей дури, да еще с перебросом из-за спины, сверху, открывшись (на мое счастье - Медвежонок не поверил: решил, что обманка) так, чтобы Свартхёвди вынужден был отбить именно железком и как раз по старой зарубке… Хрясь!
        Моей левой руке стало очень больно. Шест переломился пополам в ладони от места хвата. Зато я получил возможность ударить другим концом аккурат по тому же месту. А именно - по Медвежонкову правому локтю. Хорошее место - рука Свартхёвди враз онемела. Правда, копье он не отпустил (он и мертвый не разжал бы пальцев - генетический, надо полагать, рефлекс), но это лишь помешало ему действовать левой рукой, когда я, на обводе, прямо-таки классическим викинговским приемом бросил свой укороченный шест по нисходящей дуге аккурат под Медвежонково колено. Будь это меч - остался бы мой друг без ноги, если бы не успел убрать конечность. Но сейчас его ноге угрожала всего лишь какая-то палка. Свартхёвди просто перенес на нее тяжесть своего пятипудового организма… И «какая-то палка» воткнулась в его ногу пониже коленного сгиба. Аккурат в то самое место, где располагается нужная точка…
        Ногу Свартхёвди скрутило от жуткой боли, она подогнулась, и мне осталось только чуток подтолкнуть…
        Но я этого не сделал. Свартхёвди - мой друг и хускарл Хрёрека-ярла. Негоже ему валяться на снегу, словно какому-нибудь бонду-землепашцу. Поэтому, сократив дистанцию, я обнял его, крепко ухватив за пояс, и помог устоять и оклематься.
        На этом наше соревнование закончилось, и мы, Медвежонок - прихрамывая, а я - потирая бок, двинулись возмещать потерю жидкости замечательным пивом Гудрун.
        Всё-таки хорошая вещь - точечная техника. Жаль только, что эффективность ее в настоящем бою ничтожна. Секире совершенно безразлично, в каком месте отрубить жизненно важный орган, а копье, доставшее до печенки, отправляет в Валхаллу вне зависимости от того, под каким углом и в какой точке оно вошло в тушку.
        Однако не думайте, что эти восточные наработки бесполезны в средневековой Европе. Очень даже полезны. Например, в постели, если знаешь, как и куда нажать, можно очень даже…


        Хрена лысого! Не было у меня никакой постели! Зря разлакомился. Госпожа Рунгерд недвусмысленно дала мне понять: у нее дома - никакого секса! Ежели невтерпеж - можно девку прислать.
        От девки я гордо отказался. И в награду мне сделали лечебный массаж с применением травяных мазей. Тоже весьма приятно. И полезно: к утру от болезненных ушибов остались только синяки и воспоминания. Вот оно, колдовство! Интересно, а юная Гудрун владеет прабабушкиной магией?



        Глава восьмая,


        в которой выясняется, что магия, страсть и секс неплохо работают в одной упряжке
        Юной Гудрун финская магия была без надобности. У нее была своя собственная, которая называлась: таким глазкам отказать невозможно.
        - Подари мне что-нибудь, Ульф-хускарл, - сияющие глаза Гудрун на мгновение оказались в сантиметрах от моих. Я кожей ощутил ее близость… Ей-Богу, мне потребовалось всё мое самообладание, чтобы удержать в неподвижности руки. Это был зов, которому было почти невозможно противиться. Я вцепился в столешницу с такой силой, что вполне возможно, на дереве остались вмятины.
        Ну да, мы опять сидели за столом и жрали. Что поделаешь. Вскорости мы с Медвежонком намеревались отправиться в Роскилле, а перед дальней дорогой полагалось сытно покушать. Но от близости синеглазой сестренки моего друга у меня напрочь выветривались мысли о еде. А руки сами тянулись…
        Нельзя! Нельзя хватать жадными лапами свободную девушку благородных кровей. Это закон. Она может обращаться с тобой как угодно. Шептать на ушко, трепать, гладить… Но инициатива - всегда за ней. Нахальная девчонка может сколько угодно провоцировать мужчину… Но если тот поддастся на провокацию, тем хуже для него. Хорошо, если обойдется только вирой…
        - Какую-нибудь мелочь, славный Ульф… Не то я подумаю, что совсем тебе не нравлюсь…
        Искушающе приоткрытый рот так близко, что я чувствую губами теплое дыхание…
        - …Или я подумаю, что ты - просто жадина!
        На мое счастье, в следующую секунду она выпрямилась и громко рассмеялась.
        А еще чуть-чуть - и я бы начал срывать с себя золотые цацки.
        Я мог бы вечно смотреть, как она двигается, как наливает пиво в чашу брата…
        Надеюсь, буря у меня внутри не отразилась на моем лице. Я и так чувствовал себя дурачком, который тупо лыбится, пялясь на девушку своей мечты, не способный и слова внятного выдавить…
        - На меня ты так никогда не смотришь, - Рунгерд игриво толкнула меня плечом.
        - Как? - всё еще пребывая в состоянии очарованного дебила, вякнул я.
        - Как медведь - на мед.
        Ее рука под столом игриво стиснула мою ногу.
        И я очнулся.
        - Это - чары, да? Признайся: ты меня заколдовала?
        Рунгерд улыбнулась и покачала головой.
        - Значит, это она меня заколдовала. - Я следил за Гудрун, наливающей пиво Тори, сыну Скейва Рысье Ухо.
        Тори с папашей (соседи, блин) заявились на фазенду Рунгерд прямо с утра. Огорчились, обнаружив здесь меня и Хегина Полбочки с соратниками.
        Правда, узнав, что мы со стариной Полбочки - не в корешках, а совсем наоборот, Скейв оживился и воспылал ко мне симпатией. Оказывается, они с Хегином Брунисовичем - в вялотекущей ссоре еще с дедовских времен. Такие вот латиноамериканские страсти.
        Увы! Ответить взаимностью рысьеухому Скейву я не мог. Главным образом, из-за его сынка, белобрысого щекастого дебила с белесой немочью, пробивающейся на прыщавом подбородке.
        Мясистый недоросль недвусмысленно выражал свою симпатию к Гудрун. А та охотно поддерживала игру. Нет, я не ревновал к мордастому Тори. Будто Гудрун заигрывала не с мужчиной, а как… с собакой, что ли. Без всяких на то оснований я чувствовал эту девушку настолько своей, что ревности не из чего было расти. Меня просто раздражало, что какое-то чмо трется около нее. И полагает, что так и должно быть.
        Я не слышал, о чем они говорят, но не сомневался, что Гудрун кокетничает. В отличие от меня, Тори за словом в карман не лез. Гудрун фыркнула и дернула сына Скейва за косицу. Тори радостно заржал.
        Голос Рунгерд вернул меня к действительности:
        - Чары? О да, чары! - В голосе прекрасной вдовы звучала явная насмешка. - Только это чары совсем другого толка, чем ты думаешь. Чтоб ты знал, Ульф, настоящая способность к волшбе передается через поколение. Возможно, дочь моей дочери станет хозяйкой рун, но не сама Гудрун, какое бы имя она ни носила. Ее чары не от мудрости Норн. Ей вполне подошло бы прозвище - Улыбка Фрейи. Но горе тому, кто назовет так мою дочь, - взгляд Рунгерд на мгновение стал ледяным.
        - Почему? - спросил я.
        - Потому что так когда-то звали меня. И это стоило жизни моему мужу.[Фрейя, сестра бога Фрейра. Богиня любви, плодородия, жатвы и пр. Она невероятно красива, и сердце у нее нежное и сострадательное. Однако в лучших традициях норманов она по совместительству является предводительницей валькирий, и поле брани - тоже место ее жатвы. Мужа у нее нет. Вернее, она - вдова. Зато у нее есть официальный любовник по имени Хильдисвини, который большую часть времени проводит в облике кабана. Желающих убедиться, насколько близок (или далек) образ Рунгерд к красавице из скандинавского пантеона, рекомендую обратиться к первоисточникам.]
        Я вопросительно взглянул на Рунгерд… И понял, что подробностей не будет.


        - Что ж, сделаем отметочку в памяти: выяснить, каким образом отошел в лучший мир папа Свартхёвди. Как его… Сваре, поскольку Свартхёвди у нас Сваресон. Вот у самого Свартхёвди и выясним… Хотя нет, не стоит. Медвежонок - не тот человек, который стал бы таить от друзей историю своего папаши, если бы ею можно было похвастаться. А раз парень помалкивает, значит, поговорить об этом лучше не с ним, а с кем-нибудь еще. И поговорить обязательно. Как-никак дело касается моих будущих (хотелось бы надеяться) родственников…


        Хорошо, - легко согласился я. - Забудем это роковое прозвище. Но если ты решишь отдать дочь за кого-нибудь, кроме меня, пеняй на себя!
        - А что ты мне сделаешь? - кокетливо улыбнулась Рунгерд.
        Я наклонился и, шепотом на ушко, поведал ей, что именно я с ней сделаю. Причем - публично. И тогда ей, как ни крути, придется выйти за меня замуж самой.
        Рунгерд захихикала и ущипнула меня за ногу.
        - Я подумаю, - игриво пообещала она. - Такого глупого и беспечного воина, как ты, скоро убьют. И я присоединю твой грэнд к моему одалю. Удобная бухта мне не помешает. Пусть новые женихи приплывают ко мне на больших драккарах.
        - Ага, женихи! - проворчал я, ощущая вполне определенное беспокойство (Ведьма, блин! «Тебя скоро убьют». Базар фильтровать надо!). - А свирепого ярла из Вестфольда не хочешь? С полусотней голодных норегов с женилками наголо?
        Как оказалось - накаркал я, а не Рунгерд. Но выяснилось это двумя месяцами позже.
        - Пока Сёлундом правит Рагнар, женилки голодных норегов - не опаснее дождевых червей! - рассмеялась Рунгерд.
        Ну да, с такой «крышей» можно не бояться морских разбойников. Однако нет такой
«крыши», которая гарантировала бы от безбашенных отморозков. А до подхода
«кавалерии» еще продержаться надо.
        Эти мысли я начал излагать моей очаровательной подруге и посоветовал не раскатывать губу на мое поместье.
        Но закончить не успел.
        Засранец Тори Скейвсон ухватил мою (!) Гудрун и принялся нагло тискать.
        Меня как пружиной подбросило…
        Но вмешаться я не успел.
        Борзой сынок Скейва Рысье Ухо взмемекнул козлом и так же, по-козлиному, проворно отпрыгнул от Гудрун, прижимая ладонь к бедру.
        - В следующий раз я тебе полморковки отрежу! - ледяным голосом пообещала датская красавица.
        Ух ты! Девушка моей мечты в гневе - еще прекраснее!
        Свартхёвди оглушительно заржал и треснул лапой по столу так, что опрокинул чашу с пивом.
        Шустрый паренек Тори покраснел почище вышеупомянутой морковки. И поковылял к ухмыляющемуся папаше, который поманил сынка пальцем. И, доковыляв, получил сочного леща.
        Я, ухмыляясь, опустился на скамью. Вот так! Не хватай чужое!
        Свартхёвди подмигнул мне: во какая у меня сестренка! А я тебя предупреждал!
        И опрокинул себе в глотку мое пиво.
        Я не обиделся, поскольку девица-красавица, как ни в чем не бывало, подрулила ко мне, вновь наполнила емкость. Ага, вот от этого красивого ножика с ручкой из моржовой кости шустрик Тори и пострадал. Незначительно. Но - обидно.
        - А если я тебя поцелую, ты меня тоже порежешь?
        Искушающая улыбка… Нет, такое стерпеть просто невозможно!
        Ах, какие губки! И не только губки… Не оторваться…
        - Вот! - пробормотал я, задыхаясь. - Теперь режь!
        - Тебе - можно! - Лукавая улыбка, розовый язычок, пробежавшийся по чуть припухшей губе. - Подари мне такие же сережки, как маме подарил, и можешь целовать меня сколько хочешь.
        Вот так. Я вмиг отрезвел. И от пива, и от девичьих чар. Даже вспомнил, что я - крутой викинг, и по-хозяйски (но так, чтобы никто не видел) возложил мозолистую длань на то место, где мягкая шерсть платья и тонкий лён исподней рубахи искушающе облегали идеальную выпуклость ягодицы. Стиснул аккуратно, но крепко, прижал Гудрун к себе. Без грубости, но так, чтобы прочувствовать грудью ее плоский животик и твердость напрягшегося бедра.
        Меня бросило в жар - то ли от собственной наглости, то ли от вольного прикосновения к телу девушки моей мечты… Я ощутил легкую дрожь этого великолепного тела и его внезапную (пусть всего на секунду) мягкость-расслабленность, безошибочно сообщившую: что бы за мысли ни мелькали в красивой головке Гудрун, но ее женское начало уже поддалось уверенной власти мужчины (то есть - меня) и готово принять эту власть немедленно и полностью.
        Я не видел лица Гудрун, но точно знал, что ее прекрасные глаза в этот миг полузакрыты, а пухлые губки, напротив, приоткрыли влажные белые зубки… И еще кое-где у прекрасной юной датчанки наверняка повлажнело…
        В следующую секунду рука моя была сброшена… Вернее, аккуратно убрана, а сама Гудрун легко (поскольку я ее более не удерживал) выскользнула из моих объятий и двинулась дальше, вдоль стола. То, что острая на язык датчанка не произнесла ни слова и даже не посмотрела на меня, сказало мне больше, чем любая гневная речь.
        Я заставил себя не провожать ее взглядом, повернулся… И увидел, как смотрит на меня Рунгерд!
        Она тоже всё видела и всё поняла. И она, похоже, неслабо завелась. Или я совсем уж ничего не понимаю в женщинах. О, этот жаждуще-обещающий взгляд!
        Я уже знал, что у нее в доме - нельзя. Слишком много посторонних глаз. Слишком вредно для общественного мнения.
        Датский закон позволяет вдове владеть имуществом мужа. Но не поощряет распутства. Женского.
        Кто знает, как отнесется мой друг Свартхёвди к тому, что я делю ложе с его матушкой.
        А уж как к этому отнесется Гудрун, можно даже и не гадать. Скверно отнесется.
        Я еще размышлял, а Рунгерд уже действовала.
        - Я кое-что вспомнила! - произнесла она торжественно. - Сегодня мне приснился плохой сон о тебе, Ульф Вогенсон!
        До конца справиться со своим голосом женщине не удалось. Но я надеялся, что народ не отличит страсть сексуального характера от эмоционального напора специалистки по волшбе.
        Не отличили. Каждый был занят делом: кушал и выпивал. Так что присутствующие уловили лишь смысловую часть послания.
        Возможно, Гудрун, хорошо знавшая мать, и заподозрила бы, но… Покинув меня, она отправилась дразнить молодого Скиди (беднягу аж трясло от избытка гормонов) и в общем гомоне поймала лишь хвостик информационного сообщения.
        И вмиг озаботилась. «А как же сережки?» - ясно читалось в ее тревожном взгляде.
        Все присутствующие дружно уставились на хозяйку. Но далеко не все - с беспокойством о моем здоровье. На рожах Скейва и его уколотого ножиком сыночка явно читалось не беспокойство, а искренняя надежда, что сон - в руку. После нашего с Гудрун поцелуя в числе их друзей я больше не числился.
        - Какой сон, матушка? - спросил Свартхёвди, откладывая на время недогрызенное свинячье ребрышко.
        - Я же сказала - плохой, - с легким раздражением ответила Рунгерд.
        - И что теперь?
        Дочь Ормульфа Полудатчанина пожала плечами.
        - Ты можешь отвести беду? - в лоб спросил Медвежонок.
        - Ты хочешь, чтобы я, хозяйка, оставила гостей и отправилась ворожить? Прямо сейчас? Это неприлично.
        - Почему же? Я тоже хозяин, и я никуда не уйду. Не думаю, что кто-то найдет повод для обиды!
        При этом покрытая рыжей щетиной нижняя челюсть Медвежонка очень характерно выдвинулась вперед.
        Гости (даже Рысье Ухо с сынулей) тут же бурно выразили свою солидарность с позицией Свартхёвди. Ссориться с Медвежонком никому не хотелось.
        Девка из рабынь помогла Рунгерд обуться, подала шубку. Я поспешно оделся. Надо же! Плохой сон… Наверняка соврала. А если - нет?
        Мнительный я стал, однако…
        Выходя, Рунгерд прихватила со стола кость с остатками мяса, поманила одного из песиков.
        Тот нехотя (жрачки и в доме хватало) потрусил за нами.
        Через пятнадцать минут (снегу навалило - надо было лыжи взять) мы добрались до ведьмовской лаборатории.
        Рунгерд бросила кость на снег, скомандовала псу: «Вагт!» (Сторожить!) - и откинула дверной полог.


        Ах-ха! Первый раз традиционно (у нас уже появились традиции!) наспех. Не раздеваясь, быстрей-быстрей! Прекрасная вдовушка пала пышной грудью на стол, дернула шнурок, отпуская штанишки из мягкой синей шерсти, всхлипнула:
        - Скорей! Не медли!
        Я и не медлил. Запрокинул подол шубки, платье. Какой вид! Воистину вот она, воплощенная женственность! Широкие, белые, округлые… Ах, как она задрожала, почувствовав мою руку!
        - Ну же! - Какой у нее чудесный, возбуждающий голос. - Быст… О-о-о!
        И вцепилась зубами в мех, то рыча, то всхлипывая, выгибаясь и содрогаясь, толчками, мне навстречу.
        Я ухватил правой рукой сразу обе косы, потянул, запрокидывая ее голову, левой рукой - снизу, за горячий живот, повыше мокрой густой (интимные стрижки здесь не приняты) поросли, и погнал ее, вскрикивающую, стонущую, задыхающуюся, вверх, к той вершине, где небо опрокидывается на землю.
        Не скажу, что эта скачка продолжалась долго. Но взобрались мы высоко. Так высоко, что я тоже рычал и хрипел, а косы-поводья дергались в моих руках, как живые… Только местному богу Фрейру известно, как мне удалось не свернуть шею моей страстной возлюбленной.
        Воздух в колдовской лаборатории был ненамного теплее, чем снаружи (градусов под десять мороза), но, когда мы в обнимку повалились, нет, рухнули на широкую лавку, нам было чертовски жарко. Надышали, должно быть. Ха-ха!
        Впрочем, для викингов холод - ерунда. И женщины у них такие же. Я не викинг, но замерзнуть рядом с раскаленной печкой… Шутите!
        Я ласкал груди Рунгерд, чувствуя, как она вздрагивает, слышал ее учащенное дыхание… Но медлил, потому что (вот я какой хитрец!) собирался задать вопрос и услышать на него правдивый ответ раньше, чем жаркая влажная сердцевина страсти стиснет мой… меня. И начисто отнимет способность соображать.
        - Плохой сон. Ты видела плохой сон, - прошептал я около спрятанного в меха ушка. - Это правда?
        - Правда, - в волшебном голосе Рунгерд я сумел уловить не только желание, но и насмешку. - Очень плохой сон! - Ее рука нашла то, что искала. - Ах, какие вы, мужчины, пугливые! Только что было такое копье, а теперь так… Оселок. Не бойся, мой герой! Сон был плохой, только тебя там не было! - и рассмеялась хрипло. - Какой еще сон может видеть одинокая женщина! Может, приснись ты мне, сон был бы намного лучше! Ну давай же! Пока нас не хватились!


        Примерно через час мы снова вышли на морозец. Оставленный на страже пес тут же вскочил и с большим интересом нас обнюхал.
        - Домой! - скомандовала ему Рунгерд и, положив руку мне на плечо, объявила: - Каждый раз забываю, какой ты маленький!
        Я обиделся, а Рунгерд расхохоталась.
        - Это потому, что там, - кивок на лабораторию, - ты казался мне намного больше! Пожалуй, мой великан, я не вернусь к гостям. Не стоит.
        Я посмотрел на нее и мысленно согласился: не стоит. Любой мало-мальски опытный человек, глянув на Рунгерд, сразу бы догадался: ох, не магией мы с ней занимались!
        - Спать пойду. А ты иди. Скажи всем: у тебя всё хорошо, а я очень устала.


        Я так и сделал. Тем более что говорить правду легко и приятно.
        Похоже, никто ничего не заподозрил. Только простодушный Свартхёвди, обладавший отличным слухом, сказал:
        - Я до ветру ходил, слыхал: вроде стонал кто-то.
        - Было дело, - глазом не моргнув, подтвердил я. - Духи, сам знаешь…
        Уж не знаю, что именно знал о духах Медвежонок, но он спокойно кивнул и больше к этой теме не возвращался.
        А я подумал: прекрасная вдовушка не так уж неправа, когда опасается лишних ушей.
        Надо, кстати, у меня в усадьбе лодочный сарай под спаленку оборудовать. Там, правда, рыбой воняет…



        Глава девятая,


        в которой герой получает подарок, а затем покидает «сельскую глубинку» и возвращается в ставку Рагнара-конунга и его воинства
        На следующий день гости разъехались. Но прежде старина Свартхёвди ухитрился помирить меня с Хегином Полбочки. Причем не просто помирить, а сделать нас чуть ли не друзьями. Секрет был прост. Я брал в ученики молодого Скиди. Главная задача учебного процесса - подготовить паренька в работе с холодным оружием, потому что в прочих норманских искусствах вроде плавания и бега на лыжах мой ученик мог бы дать мне приличную фору без риска проиграть.
        Я по-быстрому опробовал нового ученика - и решил, что к весне научу его орудовать мечом не хуже Рулафа. А затем мы с Медвежонком представим его Хрёреку, и ярл будет решать, годится ли Скиди в молодые бойцы. В дренги, то есть. Думаю, проблем не будет. Тем более что родословная у парнишки отменная. Хрёрек это любит.
        Сговорившись с Медвежонком о скорой поездке в Роскилле, мы с моими бывшими пленниками, а теперь - друзьями отправились в обратный путь.
        По дороге я принялся выспрашивать Хегина насчет его мохнатого соседа-йети.
        Полбочки сначала удивился, потом, когда понял, что я говорю всерьез, озаботился.
        О маленьких йотунах (Интересно, каковы большие? Размером со слона?) он знал намного больше меня и ничего хорошего от «снежного человека» не ждал. С ходу начал меня упрашивать повернуть назад, дабы подключить к решению проблемы Рунгерд.
        Я чуть не поднял его на смех, но потом вспомнил, что именно благодаря Рунгерд йети не сделал из меня эскалоп.
        И заткнулся.
        Назад, тем не менее, не повернул.
        Весь оставшийся путь Хегин нагонял на нас страху. Мол, убить йотуна почти невозможно, потому что силен, как три медведя, быстр, как дикая кошка, вдобавок оружие его не берет. Справиться можно только хитростью, но убивать всё равно нельзя. Йети числят в родичах морского великана Эгира.[Позволю себе напомнить читателю, что великан Эгир (дружественный положительным богам Асам) на пару со своей супругой Ран, собирающей в сети утопленников, «крышует» морские просторы.] Убьешь йотуна - на море лучше не суйся. А если от него не избавиться… Йотун в переводе с местного - обжора. Комментарии требуются?
        В итоге договорились заняться этим вопросом вместе. Когда я вернусь из Роскилле. Ей-богу, любопытство меня когда-нибудь погубит.


        Дома в мое отсутствие никаких ЧП не произошло. Раненый человек Хегина тоже чувствовал себя неплохо и очень обрадовался тому, что он больше не пленник. Пока меня не было, Хавчик основательно загрузил его историями о моем свирепом характере и боевых навыках. О чем мне и похвастался. Я одобрил. Великий боец, вспыльчивый и свирепый, с навыками колдовства, член команды Хрёрека-ярла, к тому же пользующийся расположением (как иначе понимать приглашение в хирд?) Ивара Рагнарсона…
        С такой репутацией я мог быть стопудово уверен, что никто из соседей ни на меня, ни на мою собственность покуситься не рискнет. Хавчик - великий специалист по средневековому пиару.


        Я подарил Хегину жизнь и свое расположение, а поскольку по здешним понятиям подарки требуют отдарков, Хегин тоже сделал мне презент: молоденькую английскую рабыню, обученную искусству тонкой вышивки и вдобавок весьма привлекательную.
        Подарок был щедрый. Рыночная цена его, по словам Хавчика, даже сейчас, когда цены на рабов (стараниями викингов) порядочно упали, тянула на полновесную марку серебром.
        Девочку звали Бетти, и она жутко обрадовалась, узнав что я немного владею ее родным языком. Судьба ее оказалась типичной. В шесть лет родители отдали ее за долги какому-то монастырю на юго-востоке Англии. Там девочку обучили ремеслу и собирались постричь в монахини, но не успели.
        Монастырь разграбил старший сынок Рагнара Сигурд Змей в Глазу.
        Как я уже отмечал, Бетти была довольно хорошенькой, а в ту пору еще и девственницей, поэтому ее не искалечили и не изнасиловали. Вместе с полусотней таких же молоденьких и привлекательных девочек и мальчиков ее должны были отправить на восточные рынки: в Византию и дальше. Но кнорр, на котором везли Бетти, получил повреждение. Пришлось выволочь его на берег на каких-то островах, а там местные жители, в свою очередь, решили ограбить грабителей.
        Викинги перебили аборигенов, на радостях перепились, и один из будущих героев Валхаллы изнасиловал Бетти, спьяну перепутав ее с местной жительницей.
        Разницу в цене капитан вычел из доли насильника. Сама Бетти отнеслась к надругательству философски: восприняла как Божье наказание.
        С тех пор она не однажды оказывалась в чужой постели, но это была типичная участь красивой рабыни. Впрочем, как только выяснилось, что она - умелая вышивальщица, с ней стали обращаться аккуратнее да и кормили гораздо лучше других таких же бедняжек.
        Хегин купил ее на рынке в Хедебю именно как вышивальщицу. Дорого купил. Но, по его словам, денег этих работница стоила.
        Надо ли говорить, что в первую же ночь Бетти прилегла ко мне в постель…
        Молоденькая, теплая, приятная на ощупь и с виду… Прилегла и замерла. Сжалась, закрыла глазки… Ничего хорошего от свирепого викинга (меня то есть) молоденькая англичаночка не ждала. Знала по прежнему опыту: будет больно… Или очень больно.
        Бедная девочка.
        Сначала я хотел просто ее выгнать (ну не люблю я, когда - по обязанности), но тут такой запущенный случай…
        Я, конечно, всё понимаю. Время такое, нравы… А это несчастное существо отныне принадлежит мне. Моя собственность. Страшная всё-таки вещь - рабство. Невозможно изменить здешний уклад, по которому сотни тысяч людей обречены страдать. Мир жесток, говорил мне мой папа, когда я, еще мальцом, жаловался на несправедливость. Ты не можешь помочь всем. Поэтому береги и защищай тех, кто рядом. А остальным просто сам не делай плохого. По возможности.
        Ох, трудно ему было заниматься бизнесом в России! С такими-то убеждениями.
        - Сейчас мы будем просто спать, - сказал я малышке Бетти на своем несовременном английском. - А с завтрашнего дня, я обещаю, тебя никто больше не тронет. Никто.
        Погладил ее по голове, повернулся на другой бок и уснул.
        Когда проснулся, Бетти рядом не было. Зато у лавки терся Хавчик. Ждал распоряжений.
        - Завтрак, - скомандовал я. - И собирай меня в дорогу. Поеду в Роскилле.
        - А я? - спросил мой трэль.
        - А ты останешься здесь, старшим. И чтоб порядок был. И еще… Девчонку не трогать. И других предупреди. Кто ей под подол полезет… Вырву с корнем то, чем лазают. Тебя тоже касается.
        - Господин! Разве ж я могу? - скорбно вздев брови, воскликнул этот пройдоха.
        - Еще как можешь! - Я поймал Хавчика за ухо: - Ты, дружок, очень полезен, спору нет. Но есть у меня мысль: может, без яиц ты станешь еще полезней?
        - Плохая мысль, господин, - отозвался Хавчик, терпеливо снося боль в скрученном ухе. - Неправильная.
        По скошенным глазам видно: очень ему хотелось понять, шучу я или всерьез.
        - Я сказал. Дальше сам решай, - подвел я черту и отпустил Хавчиково ухо. - Иди распорядись, чтоб на стол накрывали. Сами покушайте. Я буду попозже.
        Встал и вышел на свежий морозный воздух. Отлить, размяться, выкупаться в снегу, пробежаться на лыжах до озера и обратно.
        Эх, хорошо быть феодалом! Даже мелким.


* * *
        Два мелких феодала въехали в Роскилле. Город Рагнара Лотброка лежал перед нами во всей своей красе. В данный момент «краса» приняла облик вусмерть пьяного викинга, развалившегося поперек ворот. Которые никто не охранял.
        Наши лошадки осторожно переступили через «отдыхающего». Судя по вышивке на меховом тулупчике - фриза.
        - Не замерзнет? - на всякий случай поинтересовался я у Свартхёвди.
        Тот хмыкнул. Ну да, сегодня потеплело. Градусов пять мороза. Жарища. Хоть солнечные ванны принимай.
        За воротами наши с Медвежонком пути разошлись. У него были какие-то дела со здешними родичами, а я двинул к «дружинному» дому, арендованному Хрёреком на зиму.
        Не дошел. Встретил по дороге одного из наших эстов, Крыта. Вернее, Крыыта.
        Старина Крыт поведал мне, что Хрёрек-ярл и варяги - на берегу фьорда. Тиранят новобранцев.
        Ах да, забыл упомянуть, что в нашем хирде образовалось изрядное пополнение. Целый драккар с экипажем. Наследство геройски побежденного мною Торсона-ярла. Целый выводок норегов из Наумудаля (кажется, так это звучит), присоединившийся к дружине более удачливого вождя. Причем доля Торсона, исчислявшаяся в семи румах вышеупомянутого драккара, перешла к Хрёреку. Несправедливо, правда? Победил я, а плодами победы воспользовался мой ярл. Но здесь так принято. Я был всего лишь выставленным бойцом. Впрочем, за Хрёреком не заржавеет.
        Мудальцы, как окрестил я пополнение, были парнями борзыми и грубыми. И от них вечно воняло тухлой рыбой. Или это у меня глюк такой, обонятельный? Едва поладив с Хрёреком, мудальцы тут же начали задираться к нашим. Меня-то не трогали, скорее даже заискивали: покойник Торсон, видать, пользовался у своих подчиненных изрядным авторитетом. Но к нашим молодым, словенам из ладожского пополнения, конкретно докапывались.
        Пришлось Трувору с Ольбардом-Синеусом поправить мудальцам седло: пресечь, так сказать, дедовщину.
        А тут и ярл подключился: взялся тренировать норегов в общем строю с нашими дренгами. Надо отдать мудальцам должное: бились они неплохо. А строй держали практически идеально. Значительно лучше, чем я. Дренгам было у кого поучиться и на кого опереться в реальном бою. Неделька совместных тренировок - и взаимоотношения наладились. Даже самому тупому норегу понятно: плющить товарища, который в бою будет прикрывать твою мускулистую спинку, - полный идиотизм.
        Сейчас мои новообретенные кореша отрабатывали десантирование. Дружно прыгали с вмерзшего в лед ветхого кнорра. Прыгали красиво и громко: с грозным нечленораздельным ревом.
        Вообще-то, любимый боевой рык викингов: «Берегись! Я иду!» Так сказать, напоминание слабовидящим.
        Но попробуйте проскандировать что-либо прыгая с двухметровой высоты на лед.
        - А что у меня есть! - спешившись и пообнимавшись с нашими, интригующе произнес я, похлопав по притороченному к седлу бурдюку.
        - Молочко для младенцев? - с ходу предположил Руад.
        - Угу. Бородатеньких.
        - Пиво, - похлопав по бурдюку, легко угадал Трувор. - Похвально, что ты думаешь о товарищах, но зима только началась. Пива здесь пока вдоволь.
        - Такого ты здесь не найдешь. Его варила сестренка Свартхёвди.
        - О-о-о! - Это был не первый бурдючок, привозимый из усадьбы Рунгерд, так что сей элитный продукт был народу знаком.
        - Так чего мы ждем? - воскликнул Рулаф и поглядел на варяжского лидера.
        - Не чего, а кого, - строго произнес Трувор. - Ты, молодой, совсем страх[Напомню, что в старинные времена слово «страх» означало не просто опасение, а опасение уважительное, я бы даже сказал - сыновнее почтение. Вспомните «страх Божий».] потерял. Как можно такое пиво пить - и ярла не попотчевать.



        Глава десятая,


        в которой повествуется о злом коварстве, славных подвигах и трудностях жизни с воином-оборотнем
        - Вот на нем, на прадеде нашего Свартхёвди Медвежонка, можно сказать, и оборвалась удача сего славного рода, - неторопливо повествовал наш ярл.
        Надо сказать, что в последнее время отношение ко мне Хрёрека стало более сердечным. И вовсе не потому, что я зарезал Торсона-ярла. Эка невидаль: завалил… хускарл признанного единоборца! Мало ли кто кого завалил. Что есть краткий миг личной победы в сравнении с уходящими в вечность деяниями предков? Суета и не более. Смешно думать, что уважающий себя воин упирается исключительно ради бабла. Бабло - это, так сказать, мерило успеха. А вот передаваемая из поколения в поколение слава - это уже на века. Аж до самого Рагнарёка. И Хрёреку-ярлу, Инглингу, потомку (пусть и очень, очень отдаленному) самого, страшно сказать, Одина, считавшему время не днями, а поколениями, истинные приоритеты были очевидны. И вот наконец ярл познакомился с моей, так сказать, родословной. Пусть это лишь имена отца и матери, но уже по одним именам можно выстроить правильную цепочку. И ярл ее выстроил. Не то чтобы тут так уж сразу верили на слово джентльменам. Если придет какой-нибудь немытый фрукт и объявит, что он - сынишка какого-нибудь иностранного конунга, его слова, может, и не станут оспаривать в открытую, но непременно
пригласят, так сказать, на фехтовальную дорожку. Ах, сын конунга? Отлично! Коли так, продемонстрируйте-ка, молодой человек, как у вас обстоят дела с традиционными мужскими искусствами! Плавание - ладно. Может, у вас там и моря нету, а вот навыки работы с оружием - это непременно. И манеры, чувство собственного достоинства, понятие о чести… Законы могут быть различны, обычаи и условности - тоже. Но чувство собственного достоинства, храбрость, самоуверенность (чтобы не сказать - наглость) для человека хорошей крови так же естественны, как для собаки - умение чесаться задней лапой.
        Не ведая о том, я был нашим ярлом просчитан, взвешен и в данном случае (в отличие от библейского) найден достаточно увесистым, чтобы не положить конец моим притязаниям на благородство, а счесть меня принадлежащим к уважаемому роду.
        В пользу этой версии работали еще две вещи: то, что я раньше не распространялся на тему собственного происхождения, и то, что моя вольная интерпретация семейных связей двадцатого века прошла «детектор лжи» в лице Рунгерд Ормульфовны.
        Но я отвлекся. Сейчас речь шла не о моей родословной, а о славном генеалогическом древе Свартхёвди Медвежонка.
        Одаль, которым нынче управляла его матушка, был приобретен отдаленными предками много лет назад, еще во времена легендарного конунга Ивара Широкие Объятия. С тех пор владения рода неоднократно увеличивались аж до того времени, когда за руль встал прадедушка Свартхёвди.
        Тут удача роду и изменила. Началось с того, что дедушка Рунгерд, единственный сын своего папы, потерял изрядную часть имущества в неудачной (шторм) торговой экспедиции на север и сам едва не откинулся от пустяковой, но вдруг загноившейся раны. Всё шло к тому, что славный род на нем и закончится, но положение спасла вовремя подвернувшаяся бабушка Рунгерд - профессиональная финская вёльва. Колдунья то есть.
        Излеченный дедушка взял ее сначала наложницей, а потом, после рождения папы Ормульфа, ввел в род и даровал все права законной жены.
        Финка родила мужу еще троих сыновей - один другого краше. По местным понятиям, разумеется. Рожа - кирпичом, плечи шире, чем дверь в сортир. Счастливый отец научил детишек всему, что положено, а затем опочил в собственной постели. К этому времени старший из сыновей, прозванный Полудатчанином и слывший большим хитрецом и удачником, уже успел не только жениться на писаной красавице, но и породить дочь Рунгерд. До сыновей дело не дошло, но какие у Ормульфа годы… Да и братья, можно сказать, «на выданье». Вот бы еще деньжат немного подкопить, чтобы и они могли начать достойную семейную жизнь на собственной земле…
        Словом, сыновья устроили папе роскошное погребение (на покойниках в Дании не экономили) и на полученном в наследство от папы кнорре отправились приумножать родовое имущество в уже известную мне Альдейгью-Ладогу, где в то время заправлял почтенный батюшка князя Гостомысла.
        Расторговались отлично. Набили трюм мехами, воском и рыбьей костью,[Моржовый клык. А может, и мамонтовый, как полагают некоторые.] как минимум утроив вложенное, да и тронулись в обратный путь.
        Поначалу судьба им благоприятствовала. Почти до самого дома. Но буквально за десяток переходов от Сёлунда кнорр Ормульфа и его братьев угодил в шторм. Не то чтобы очень сильный, но Ормульф решил не рисковать богатым и не любящим сырости товаром и пристал к берегу.
        Это было неправильное решение, но ни Ормульф, ни его братья этого еще не знали. Они полагали, что датский ярл, владевший этим берегом, - добрый друг их семьи.
        Так оно и было… До тех пор, пока этот самый ярл не узнал, что в кнорре Ормульфа и его братьев - целое состояние.
        Они же сами ему и рассказали на щедром пире, данном в честь дорогих гостей. Услыхав об этом, ярл стал еще радушнее, выставил самое лучшее пиво и порадовал гостей дорогими подарками.
        Ормульф в ответ обещал отдариться еще щедрее… Увы. Он не знал, что отдарком станет кнорр со всем содержимым…
        Ночью, когда сытые и пьяные братья вместе с командой уснули, ярл преспокойно перерезал всех и забрал не только свои подарки, но и все товары братьев вместе с очень хорошим кнорром, построенным их отцом, в прошлом - добрым другом ярла.
        Конечно, это было грубым нарушением законов гостеприимства в частности и законов Дании в целом. А поскольку шила в мешке не утаишь, то информация о преступлении дошла не только до несчастной вдовы, но и до самого конунга Харека. Не нынешнего, а его отца.
        Однако ярл не сидел сложа руки, а загодя прислал конунгу такие щедрые дары, что тот охотно согласился с его версией происшедшего: кнорр братьев вовсе не приставал к берегу со своими владельцами на борту, а просто сел на мель у берегов ярла. И тот, по береговому праву, вполне законно забрал себе и кнорр, и все, что на нем было.


        Узнав о злодействе, а также о том, что правосудия ждать бессмысленно, жена, вернее, уже вдова Ормульфа Полудатчанина во всеуслышание объявила, что отдаст дочь и весь богатый одаль мужа тому, кто отомстит убийце.
        Это был Поступок. Ведь в то время мать Рунгерд была достаточно молода и хороша собой. Так что вполне могла бы наладить и собственную личную жизнь.
        Однако вдова предпочла месть.
        Впрочем (и Хрёрек-ярл счел необходимым об этом упомянуть), нашлись злые языки, которые утверждали, что матери Рунгерд больше нравится самой управлять наследственным одалем мужа, а ведь случись так, что дочь ее (а равно и она сама) выйдет замуж, собственность по праву перейдет к ее мужу.
        Надо отметить, что еще жива была старая финская вёльва - бабушка Рунгерд. Но она в хозяйственные дела не вмешивалась. Зато многие говорили: это она надоумила невестку принести упомянутую выше клятву.
        Случилось это лет двадцать с небольшим тому назад. То есть дочь Ормульфа была еще совсем юной: лет тринадцати-четырнадцати, однако уже успела прослыть непревзойденной красавицей и заполучить прозвище - Улыбка Фрейи. Впрочем, красота красотой, но я уже достаточно хорошо знал скандинавов, чтобы понять: богатое приданое значит намного больше, чем внешность невесты. Ормульф Полудатчанин слыл человеком небедным, и насчет приданого можно было не сомневаться, так что женихов у Рунгерд было - в избытке.
        Странное дело: как только оказалось, что в придачу к руке дочери Ормульфа идет жирнющий куш в виде целого одаля… женихов вдруг резко поубавилось. Не потому, что задача, поставленная матерью Рунгерд, была невыполнимой. Очень серьезные люди, настоящие профессионалы, приценивались, так сказать, к вопросу.
        Вопрос о том, чтобы уговорить безутешную вдову аннулировать обет, даже не поднимался. Обет - это святое. Каждый уважающий себя викинг хоть раз в жизни, торжественно поставив ногу на полено или положив руку на кабанью шкуру, брал на себя те или иные обязательства пред лицами богов и собственных корешей. Крутость клятвы зависела от крутизны самого викинга и от количества выпитого. Обеты бывали весьма суровые. Иногда, помимо главного условия, брались и дополнительные. Например, не мыться и не стричь ни волос, ни ногтей, пока негодяй, зарезавший четвероюродного племянника поклявшегося, не будет призван к ответу.


        Достать ярла-убийцу в его родном логове было трудно, но возможно. Профессионалы прикинули сложность задачи и условия решения - и пришли к выводу, что для ее успешного выполнения надо поднять хирд не менее чем в две сотни клинков.
        Собрать такое (немалое по здешним меркам) войско могли немногие. К примеру, мой ярл, который считался очень крутым вождем, в настоящий момент располагал совокупной армией в две с половиной сотни бойцов. И это считая хирдманов,
«унаследованных» от Торсона-ярла, и тех наших, кто остался в Хедебю.
        Но проблема была даже не в количестве. Ярл-предатель имел собственный хирд и просто так убить себя не позволил бы. Даже если удалось бы сохранить секретность (что в условиях многочисленных родственных связей и развитого «сарафанного радио» весьма сомнительно) и не дать ярлу возможности собрать свою дружину, нападающим всяко пришлось бы иметь дело с тридцатью - сорока опытными викингами, которые не станут сидеть сложа руки при появлении у берегов трех чужих драккаров. Скорее всего, ввиду явного численного преимущества противника, ярл, прихватив с собой всё самое ценное (себя - в первую очередь), отступит в горы и даст бой там, где это ему будет удобно. Мстителям же придется атаковать не медля, иначе к ярлу подтянется подмога, и тогда еще неизвестно, кто кого. То есть, по самым оптимистичным прикидкам, если нападающим повезет, за голову негодяя придется положить не меньше половины борцов за справедливость. Я помнил наш рейд за страндхугом,[Дань пищей и водой, которую викинги брали с «дружественных» береговых бондов. Если силенок хватало.] когда едва не утоп. Поэтому легко мог представить, каково
это: штурмовать с ходу укрывшегося в скалах противника.
        Кандидаты в мужья изучили вопрос и решили, что одаль Ормульфа Полудатчанина не окупит потерь. А поскольку романтиков в этом мире практически не встречается, особенно среди водителей хирдов, ходить бы Рунгерд пожизненно в девках (обет матери нельзя нарушить даже после ее смерти), если бы однажды утром к воротам усадьбы покойного Ормульфа не явился некто Сваре Медведь.
        Явился и бросил к ногам Рунгерд Улыбки Фрейи, такой свадебный дар, от которого невозможно отказаться.
        Мешок с головами убийц ее отца.


        Сваре Медведь в одиночку совершил то, что не рискнули сделать могучие ярлы.
        Как он это сделал? Да примерно так же, как негодяй расправился с Ормульфом и его братьями. Предательски.


* * *
        Сваре Медведь пришел в дом ярла даже не как гость. Он пришел наниматься к нему в дружину.
        Ярл очень обрадовался. Несмотря на очевидность невыгоды менять сотню жизней на одаль покойного Ормульфа, он все же опасался, что найдется среди норманов вождь, который польстится на предложение вдовы. Хотя бы потому, что одаль-приданое пойдет просто в качестве бонуса. А главным призом станет имущество самого ярла. И не факт, что тинг расценит такой вот наезд как разбой, а не как справедливую месть. Подкупить собрание свободных датчан куда дороже, чем одного конкретного конунга.


        По свидетельствам компетентных людей, Сваре Медведь один стоил пятерых воинов.
        Потому что Сваре был берсерком. Настоящим берсерком, которым в бою овладевал дух медведя, даруя ему невероятную силу и неуязвимость. В этом состоянии Сваре становился весьма неприятным соседом для всех, кто не успел вовремя убежать.
        Вообще, берсерков в Скандинавии (и не только здесь), мягко говоря, недолюбливали. Кому охота жить рядом с психом, у которого в любой момент может упасть планка. Более того, с психом, который вооружен, умеет этим оружием пользоваться и никого и ничего не боится.
        Сваре был не таким. Он был из тех немногих, кто умел (не всегда, но в большинстве случаев) управляться с собственным безумием. О таких говорили, что они сильнее своего духа-зверя. Поэтому вероятность того, что Сваре набросится на своих, была минимальна. Но всё-таки была, так что даже таких «управляемых оборотней» в гости старались не приглашать. Не исключено, что ярл отказал бы Сваре Медведю в пище и крове, если бы тот напрашивался просто в гости. Но заполучить такого хирдмана - это круто.
        Словом, ярл пришел в восторг, и вскоре Сваре Медведь оказался за пиршественным столом у него в доме.
        Время было позднее, поэтому обряд принятия в дружину решили отложить на завтра. А сегодня просто хорошо поужинать.
        Поужинали хорошо. Не хуже, чем Ормульф с братьями в тот памятный вечер.


        Выпили, закусили, спели десяток песен, подрались по-дружески, потискали девок и легли спать. Ярл - вместе со всеми. Вернее, с молоденькой наложницей.
        Сваре Медведю, решив, что он совсем пьян (он вел себя соответственно), подложили худую некрасивую родственницу ярла, которая очень хотела родить крепкого мальчика.
        Ее Сваре зарезал первой - чтоб не закричала.
        Потом он убил ярла и его молоденькую наложницу. Потом, последовательно, двадцать шесть мужчин, спавших на лавках и на полу. Женщин, с которыми они спали, Сваре тоже убил. Сваре рубил всех, кто просыпался, и делал это так быстро, что те спросонья даже не успевали понять, что их убивают.
        Дух медведя вселился в Сваре, поэтому он видел в темноте так же, как косолапый, обладал его силой, а быстротой даже превосходил. Так что он двигался очень быстро, а убивал еще быстрее. Так проворно, что по звукам его ударов могло показаться, что в доме ярла орудует десяток воинов. Кто-то все же успел крикнуть, что на них напали. Кто-то схватился за меч… Не спасло. Сваре продолжал убивать, люди ярла, те, что были внутри, и те, что ворвались снаружи, не видя ничего, били друг друга. Железо ни разу не задело Сваре, а если бы и задело - неважно. Он был берсерком, и железо ему было нипочем.
        Так сказал Хрёрек-ярл в процессе повествования, и это заявление никто не оспаривал. Я - в том числе.
        Быстрее, чем лучина догорает до половины, Сваре убил всех, кто имел несчастье оказаться в эту ночь в большом доме ярла. Кроме тех женщин и детей, что забились под лавки и спрятались в лари. Никто из них не кричал, потому что огромный и стремительный берсерк распространял вокруг такой ужас, что оставшиеся в живых попросту онемели.
        Сваре Медведь отрубил убитым мужчинам головы, тратя не больше одного удара на каждый труп, затем сложил эти головы в два больших мешка и выволок из дому.
        Собаки ярла забились в щели и скулили от страха. Трэли и работники, которые проснулись от шума, попытались берсерка убить, но Сваре зарубил нескольких, а остальные разбежались. Берсерк был сильнее овладевшего им духа, потому не впал в безумие и не стал гоняться за всеми подряд. Он поймал двоих и заставил их нести мешки с головами. Мешки были такими тяжелыми, что носильщики волокли их по земле.
        Эти мешки по приказу Сваре погрузили на большую крепкую лодку, принадлежавшую одному из людей ярла. Еще туда погрузили бочонок с пресной водой. Пленники сели на весла, отгребли от берега и подняли парус.
        Когда они отплыли так далеко, что перестали слышать вопли, раздававшиеся на берегу, Сваре Медведь почувствовал, что начинает слабеть (после битвы всякий настоящий берсерк впадает в беспамятство, и его может зарезать даже маленький ребенок), убил гребцов, опустил мешки с головами за борт, чтобы соленая вода уберегла их от порчи, лег на дно лодки и пролежал так ночь, весь следующий день и половину второй ночи. Повелители вод и ветров к нему благоволили, поэтому все это время море было тихим и лодку не прибило к берегу.
        На вторую ночь Сваре очнулся, но он был еще слишком слаб, потому только напился и проверил, не съели ли рыбы его добычу. Всё было в порядке, и Сваре Медведь снова уснул, но уже сном обычного человека, а не берсерка.
        Проснувшись, Сваре почувствовал сильный голод, но первым делом позаботился о своей добыче. Осмотрел головы и выбрал из всех три: ярла и двух его сыновей. Эти он оставил, а остальные подарил Эгиру. Затем поймал несколько рыб, съел их сырыми, запил водой из бочонка и, определившись по солнцу, виду и вкусу воды, направил лодку в сторону Сёлунда.
        Через одиннадцать дней мешок с порядком подтухшими, но всё же узнаваемыми головами лег к ногам невесты.


        Такую историю рассказал нам Хрёрек. Сколько здесь было правды, а сколько - поэзии, одному Богу известно. Однако в главном можно было не сомневаться: злодей-ярл был убит и Рунгерд Улыбка Фрейи, стала женой убийцы.
        Вряд ли у них была бурная любовь. Сваре, судя по тому, что о нем рассказал Хрёрек, был сложным человеком. Мягко говоря. Жить с таким - трудно. Любить… Ну, любовь - штука извилистая. На радость партии козлов.
        И стала Рунгерд классической «женой моряка». Сваре Медведь редко бывал дома. Вряд ли Рунгерд провела вместе с мужем больше двенадцати месяцев. И последние два года мать Свартхёвди управляла одалем практически самостоятельно: мать ее умерла от горячки. Сваре дома только зимовал. И то не всегда. Домочадцы Рунгерд этому только радовались, потому что жить в одном доме с берсерком довольно-таки страшно. В механизме управления духом-зверем что-то разладилось, и в последнюю такую зиму Сваре убил двух собственных трэлей и чужого работника, попавшегося ему на дороге во время «приступа». За работника заплатили вергельд, а Сваре ушел в лес, к старому отшельнику по имени Стенульф, то бишь - Каменный Волк, который умел управляться со священным безумием. Сваре принес ему дорогие подарки и прожил там весь остаток зимы, потому что боялся убить собственного сына или беременную жену. Финская вёльва, бабка Рунгерд, в это время была еще жива и напророчила внучке скорое вдовство.
        Сбылось. Летом Сваре утонул в дальнем вике, так и не увидев своей дочери.
        Как бы там ни было, но Сваре был реально крут, и подобрать достойную замену такому геройскому мужу оказалось нелегко. Рунгерд, дочь Ормульфа, до сих пор продолжала
«выбирать», чему лично я был только рад.
        И мне стало понятно, почему Свартхёвди, охотно рассказывающий о своем деде Хальфдане, не очень-то распространяется о собственном отце. Тот был, безусловно, великим воином и подвиг совершил достойный саги, однако маленькому Свартхёвди великий папа (как выяснилось позже, но и до того можно было догадаться) при жизни внушал такой страх, что, не будь он потомком целой линейки бесстрашных воинов, вполне мог вырасти запуганным невротиком.



        Глава одиннадцатая,


        в которой герой получает удар кинжалом в печень
        После обеда заняться мне было совершенно нечем. Матерые викинги в это время предавались сну или тихим играм (фигурки, камешки, кости), а не матерые - хозяйственным работам. Я относился к первой группе, но ни спать, ни играть мне не хотелось, поэтому я отправился на рынок. У меня даже была цель - пополнить запас боевых и охотничьих стрел. Деньги есть, а стрелы - такой товар, который всегда пригодится. Продукт-то расходный.
        Вообще, пошляться по блошиному рынку, когда ты при деньгах, - дело приятное. Даже если ничего не покупать. Всегда любил это дело. Особенно если на рынке было оружие. Здесь же оружия - навалом. Правда, в основном - дрянное. Ножи, топоры, мечи, больше смахивающие на тесаки. Грубые тяжелые шлемы. Броня, которую, на мой взгляд, надо было сразу отправлять на переплавку. Единственное, что мне приглянулось: меховые, очень качественные рукавицы о трех пальцах с металлической сеточкой с тыльной стороны. И размерчик был мой, что можно было истолковать как знак Судьбы, потому что у обычного викинга лапища - как полторы моих.
        - Последние остались, - сообщил мне паренек, торговавший воинской снастью. - Мелкие получились, потому и не берут. Возьми, за полцены отдам.
        Тут до меня дошло, почему в Роскилле образовался дефицит хорошего оружия. Спрос слишком высок. Союзная рать Рагнара-конунга разобрала всё стоящее. Это только в сагах здешних поют, что викингу следует за всё платить железом, а не серебром. На деле добыть во время набега хороший меч или кольчужку намного труднее, чем пару марок серебром. Тем более что вся самая ценная снаряга здесь - экспортная. Только у норегов куют приличные клинки. Да и то потому, что у них руда хорошая.
        Помнится, смотрел я один фильмец, где скандинавский кузнец чуть ли не за вечер превращает большой норманский меч в изящную арабскую сабельку. Долго смеялся. В реале у него получился бы кривой, кое-как отшлифованный тесак, с которым не в сечу идти, а поленца на щепу распускать. Настоящая арабская сабля - это не кривая железяка. Это такой клинок, с которым можно даже против двуручника выйти. Если умеючи. Но лично я всегда отдавал предпочтение шпаге и мечу. Колющая техника лаконичнее рубящей. Хотя здешние мечами почти исключительно рубят. Оно и понятно: сила в избытке. Хряп - и пополам.
        Я примерил обновку и сунул за пояс. Затем огляделся, высматривая продавцов стрел… и поймал взгляд коренастого здоровяка в недешевом прикиде, с «бородатой» секирой, заткнутой за богатый пояс. Обветренная просоленная морда профессионального моремана. Борода и грива, клоками торчащие в разные стороны, сроду не чесанные. Под меховой куртенью кудлатого серебром блеснул панцирь.
        Во как! Обычно здешний люд таскает хорошее железо снаружи - чтоб все видели, как крут его хозяин. Хотя не исключено, что на куртку броня просто не налезла.
        Встретив мой взгляд, волосатик сразу отвернулся.
        Ну и ладно. Значит, незнакомы. А вот и нужный мне товар.
        - Ты глянь, воин, какие стрелы! - Торговец с ходу угадал покупателя. - Оперены настоящими орлиными перьями! Погляди, как остры наконечники! Как они отшлифованы! Ни одна кольчуга не удержит такую стрелу! А как она легка! Попробуй, господин!
        Я взял летучее орудие убийства. Какая приятная неожиданность - действительно неплохая стрелка. Так сказать, бронебойная. Узкий крепкий наконечник, идеально ровное древко, по-моему ясеневое, тщательно посаженные на деготь и аккуратно примотанные маховые перья. Местная работа, потому - нормальный продукт, а не нераспроданные остатки. Однако цену следует сбить…
        - Орлиные, говоришь?
        - Не сомневайся, господин! Эти стрелы будут бить твоих врагов как орел когтит цаплю.
        Я усмехнулся.
        - Думаешь, я не отличу перо орла от гусиного? - осведомился я, пристально глядя на продавца.
        Честно сказать, перья я могу и попутать. А вот реакцию человека - вряд ли.
        Мгновенное смущение, чуть скошенный взгляд…
        - Уверяю тебя, господин! Ты ошибаешься! - воскликнул торговец, но я остановил его взмахом руки.
        - Гусиные тоже сойдут. Стрелы твои и впрямь недурны.
        - Если господин желает, он может опробовать… - Кивок на длинный, в мой рост, тисовый лук в кожаном чехле.
        - Обойдусь. Если ты сразу назовешь мне настоящую цену, я возьму три десятка. Десять таких, еще десять - вот этих, широких (не знаю, как по-датски, а словене называют их срезами), и десять вот этих - на крупную дичь…
        - Отличные стрелы, мой господин! С такими хоть на волка, хоть на оленя…
        - Три десятка! - перебил я. - Учти: я не люблю торговаться. Только не ошибись в цене, иначе я пойду к другим оружейникам.
        Борьба чувств явственно отразилась на физиономии продавца. Я следил за ним очень внимательно, потому что, как сказано выше, неплохо разбирался в людях. А вот в ценах - не очень…
        Я так сосредоточился на торговце, что упустил момент, когда кудлатый здоровяк с броней под курткой оказался у меня за спиной.
        Дальше все происходило очень быстро.
        Раз! - И кудлатый выдернул из ножен мой собственный кинжал. Два! - И он пырнул меня под ребра. Аккурат в печень.
        Точный, хорошо поставленный удар - короткий, мощный, с вложением корпуса. Такой даже ребро не остановит, попади оно под клинок. Но, как сказано выше, киллер бил туда, где ребер не росло. Зато имелся богатый, изукрашенный серебряными фигурками пояс.
        Большое спасибо моей персональной удаче! Острие угодило в серебряного дракончика, разрубило его, надрезало толстую кожу пояса и увязло в кольчужном плетении засунутых за пояс рукавиц.
        В такие моменты башка у меня отключается. Руки-ноги и всё прочее работают сами. Второй тычок не прошел - увяз уже не в рукавице, а в моем захвате. И сразу доворот и толчок вверх, используя инерцию разворота и рывок попытавшегося освободить руку киллера.
        Вверх, потому что в корпус - бессмысленно. Броня.
        Впрочем, убивать его я не собирался. Злодей должен был отшатнуться, уходя от клинка (нормальная реакция, когда тебе в глаза суют острое железо), потерять баланс, и тогда (наработанная связка) я бы его с легкостью подсек и уложил мордой в снег, завернув руку с кинжалом к затылку.
        Либо у кудлатого было что-то с безусловными рефлексами, либо он был совсем отмороженный. Вместо того чтобы отшатнуться, этот безумец, наоборот, рванулся ко мне…
        И получил, что положено. Десять сантиметров железа в горло.
        Блин!
        Клинок увяз, и, когда киллер осел, мокрая от крови рукоять выскользнула из моих пальцев.
        Я выругался. Вот уж не было печали! И что теперь делать?
        Убийства (я не имею в виду хольмганг, убийство, так сказать, узаконенное) в Роскилле случались. Ничего удивительного при таком скоплении кровожадных ублюдков. Но они случались бы намного чаще, если бы Закон не карал преступников быстро и беспощадно. Как правило, даже не интересуясь, кто зачинщик. Убил - отвечай! Конкретно! Хорошо, если удастся откупиться. А если нет?
        Пока я переваривал случившееся, меня свинтили. Подскочили четверо, из Рагнаровых людей (откуда только взялись?), зажали в коробочку, сняли с пояса меч. Не скажу, что действовали они грубо, но и не церемонились. Вокруг мгновенно образовалась толпа. Я - в центре. У ног - труп. Вокруг трупа - красное пятно набухшего кровью снега. А в трупе - мой кинжал. Так сказать, взят с поличным. Ага, знакомая рожа. Ульфхам Треска. Постучал пальцем по лбу: в уме ли ты, хускарл? При всём честном народе человека зарезать. Но тут же крикнул кому-то, перекрывая гомон зевак:
        - Дуй за ярлом!
        Люди Рагнара держали меня под контролем. Ждали чего-то. Судейских, надо полагать.
        Мне тоже оставалось только ждать. Продавец стрел глядел на меня с сочувствием: он всё видел.
        Я тоже понимал, что дела мои - кислые. Здесь нет такого понятия, как превышение пределов необходимой самообороны. Есть понятие «убийство». Суд, возможно, учтет то, что я защищался. А возможно, и не учтет. Зависит от того, кто таков убитый. И какого хрена ему понадобилось меня резать?
        Ага, вот и высокий суд! Преимущество маленького городка - здесь всё близко. А от резиденции Рагнара до рынка вообще рукой подать.
        Однако Хрёрека еще нет…
        Толпа раздвинулась, пропуская конунга.
        С конунгом, помимо обычной свиты, сыночки: Бьёрн, Ивар, Хальфдан… Последний - с куском мяса в лапе. Должно быть, кушало благородное семейство, когда поступила инфа о преступлении.
        Рагнар остановился напротив меня, уставился. Не человек - глыба. С глазками кита-убийцы.
        Поглядел, качнулся с носков на пятки, ткнул толстым пальцем в покойника:
        - Кто таков?
        - Мой человек.
        Это Хальфдан.
        Скверно. Человек Рагнарсона - это не какой-нибудь бродяга. И даже не свободный датский бонд.
        - Твой? - Это уже Ивар. - Что-то я его не помню.
        Не понял. Что, Бескостный на моей стороне? Или простое любопытство?
        - Я его недавно взял, - добродушно сообщил Хальфдан. - До того он с Торсоном-ярлом ходил. Племянник его.
        - Жизнь за жизнь, - пробасил Бьёрн Железнобокий. - Так гласит Закон. За что он его убил?
        Я открыл рот, чтобы пояснить, но меня грубо пихнули в бок: помалкивай, не к тебе вопрос.
        - Я видел! - крикнул кто-то в толпе. Вперед вылез какой-то дан. Не викинг, судя по прикиду. - Этот, - взмах в сторону покойника, - к этому подошел, а этот его - ножом!
        - Кто еще? - поинтересовался конунг.
        Нашлись еще свидетели. Их показания не расходились со словами мужика. Хрен они что видели. «Врет как очевидец», - говаривал мой знакомый оперуполномоченный.
        Однако Рагнар тоже был не лох в расследованиях.
        - Ты! - Похожий на удерживающий мачту штырь-фиксатор Рагнаров палец нацелился на оружейника. - Ты был рядом. Что ты видел?
        - Всё видел, конунг! - бодро отреагировал тот.
        - Так говори!
        - Значит, дело так было, - неторопливо, явно наслаждаясь тем, что оказался в центре внимания, начал продавец: - Подошел ко мне этот хускарл, стрел прикупить хотел. Ну, это понятно. У меня стрелы - одна к одной. Хоть весь рынок обойди - лучших не сыщешь! Для ворога - верная гибель, стрелы мои…
        - По делу говори! - оборвал конунг.
        - Так я и говорю, - оружейник даже слегка удивился. - Стрелы он у меня покупал. Три дюжины. По… - быстрый взгляд на меня, - …монете за пару.
        Явно закинул цену, мерзавец. Ну и хрен с ним. Лишь бы показания правильные дал.
        - Уже и столковались, - продолжал оружейник, да тут - этот дренг. Подошел сзади да как схватится за нож…
        - Это не нож убитого, - спросил Рагнар. - Это его нож, - кивок на меня. - Я помню. Не лги мне, человек!
        Надо же. Вот это называется - глаз-алмаз. Хотя - чему удивляться. Кинжал у меня характерный, а у здешних взгляд на оружие наметанный.
        - Я и не говорю, что его, - не смутился продавец. - Я сказал только: схватился за нож, что у этого на поясе был. Выхватил и сразу ударил.
        - И промахнулся? В горло себе попал? - Это опять Хальфдан. - Этот человек врет, отец!
        - Может, и врет, - проворчал Рагнар, сверля хищными глазками торговца. - А может, и нет. Послушаем.
        - Он в бок ударил, - обиженно пробормотал оружейник. - Сильно ударил. И попал.
        - Попал, говоришь? - усомнился Хальфдан. - А почему крови нет?
        - А мне откуда знать? Я, что видел, то и говорю.
        Я хотел пояснить, но мне опять сунули кулаком, и пришлось помалкивать.
        Рагнар подошел поближе, изучил мой бок, пояс, малость подпорченные рукавицы. Потрогал разрубленную бляшку-дракончика.
        - Да, - согласился конунг. - Был удар.
        Ага! Вот наконец и Хрёрек.
        - Что бы ни сделал мой человек, я за него отвечу! - Ярл с ходу ворвался в круг и встал рядом со мной, отодвинув головореза, пихавшего меня в бок.
        Я как-то сразу успокоился.
        Рановато.
        - Жизнь за жизнь! - снова заявил Хальфдан.
        - Убитый - человек из дружины Торсона-ярла! - Хрёрек с ходу опознал покойника. Хотя теперь бы и я его опознал, потому что куртка на покойнике была распахнута, а под ней был славный византийский панцирь, который запомнил и я. Теперь понятно, почему его бывший владелец после хольмганга смотрел на меня так недружелюбно. За дядю обиделся.
        - Был! - не согласился Хальфдан. - Я взял его в хирд.
        - От этого он не перестал быть родичем Торсона, - сказал Хрёрек.
        Надо же, мой ярл знал и это. Хотя - тоже понятно. Кто-то же выплачивал покойнику его долю от собственности: драккара Торсоновой дружины.
        - Выходит, у него были основания отомстить за дядю! - Тут же заявил Хальфдан. - Вергельд ему никто не платил.
        - Хочешь получить вергельд за Торсона, родич? - усмехнулся Хрёрек-ярл.
        - За Торсона - нет, а за него, - кивок в сторону покойника, - возможно. Племянник был в своем праве, когда хотел отомстить за дядю.
        Вот как. Ну конечно! Копни поглубже - сразу выяснится, что где-то зарыты бабки.
        - Не торопись, сынок, - вмешался конунг. - Законоговоритель здесь я. А я говорю, что права на месть тут не было. Ульф Черноголовый (надо же, помнит, как меня зовут. Я даже загордился немного) бился заместо Торсона-ярла. И мстить за смерть должно было не выставленному поединщику, а тому, кто выставил. Кабы нашего брата Хрёрека здесь не было, тогда ладно. Но если каждый желающий отомстить станет выбирать себе кого пожелает из рода убийцы, то это будет уже не Закон, а беззаконие!
        - Верно говоришь, отец! - сказал Ивар Бескостный, о котором говорили, что он платит вергельд только тогда, когда сам пожелает (считай - никогда), потому что плевать ему и на Закон, и на чужую месть. - Тогда это будет закон трусов. Ты - за такой Закон, братец?
        Это была шутка, притом добродушная. Хальфдан не обиделся.
        - Я за тот Закон, который не позволяет безнаказанно убивать детей Одина! Я оцениваю жизнь воина в пятьдесят марок серебром.
        - Не много ли - для него? - Хрёрек махнул рукой в сторону покойника.
        - А я не о нем говорю, а вот о нем! - Хальфдан показал на меня и ухмыльнулся. - Думаю, у этого хускарла найдется чем заплатить. А если не найдется, то я готов взять у него в счет долга тот грэнд, что он купил недавно у Вальтева Кьервальвсона.
        Ей-богу, весь Сёлунд - одна большая деревня. Все всё знают.
        - Мы выслушали всех свидетелей, - пробасил Рагнар. - Теперь говори ты, Ульф Черноголовый. Расскажи нам, как ты убил этого человека.
        Ага. Последнее слово предоставляется подсудимому.

«Я защищался!» - хотелось крикнуть подсудимому, то есть - мне.
        Но сказал я другое. Я успел продумать линию защиты.
        - Этот человек схватил мое оружие!
        Тут я сделал паузу, дал присутствующим возможность вникнуть в сказанное: племянник Торсона-ярла взял чужую вещь! Оружие! Без разрешения! Согласно местному моральному кодексу это всё равно что чужой жене подол задрать. Уголовно наказуемое деяние.
        - Возможно, он хотел его украсть, иначе зачем он это сделал?
        Я догадывался, почему он пытался зарезать меня моим же кинжалом. Посчитал, что, если убить меня секирой, месть будет неполной. Дядьку-то его я ножиком запорол. Другим, правда, но это уже детали. А может, фишка в том, что топором нужно было замахнуться, а замах я бы точно угадал - по тени. Солнце было у меня за спиной. Мой несостоявшийся киллер мог учесть этот момент. Боюсь, мне уже не узнать его мотивов. Ну и хрен с ними.
        Я оглядел присутствующих: как, дошло до них, к чему я клоню… И поймал одобрительный взгляд Хрёрека. Ярл уже понял мою линию защиты. Вора убить - это не чужого дренга в драке прикончить. Скандинавы всегда рады пограбить чужих, но на собственной территории к праву собственности относятся очень трепетно. Вора бить можно и нужно. Тем более, вора, который хотел стырить оружие. Оружие - это, вообще, святое!
        - Не думаю, что он хотел меня убить, - авторитетным голосом заявил я. - Если бы хотел - ударил бы топором. Но когда он понял, что я хочу вернуть свой кинжал, то ударил меня в бок. Это был сильный удар, но неточный. Мне повезло: удар пришелся в пояс, и я схватил вора за руку. Я думал: он бросит кинжал и убежит, но вместо этого этот человек попытался вырвать свою руку и нечаянно ударил себя кинжалом. Это всё.
        - Что скажут свидетели? - невозмутимо поинтересовался Рагнар. Интересно, проглотил он мою версию или нет?
        После показаний оружейника и моей речи свидетели уже не были столь единодушны. Примерно половина допускала мой вариант. Вторая половина оспаривала, но большинство из них были слишком далеко, чтобы видеть подробности.
        Кроме оружейника.
        - Так ли все было, как говорит этот человек? - спросил Рагнар.
        - Именно так.
        Хорошо, что ему с самого начала не дали дорассказать свой вариант истории. Ведь он мог бы и разойтись с моим.
        - Получается, что твой человек - вор, сынок, - сделал вывод Рагнар. - И сам себя убил. Покажите мне оружие, которое пытались украсть.
        Возникла заминка. По здешним обычаям, тот, кто вынет оружие из трупа, как бы принимает на себя обязательство отомстить. Идти ко мне в кровники желающих не наблюдалось.
        - Он сам себя убил, - Рагнар хмыкнул, наклонился и выдернул кинжал. Оглядел его, еще раз хмыкнул (кинжал был хорош, но не настолько, чтобы рисковать из-за него жизнью) и со словами: - Возвращаю собственность владельцу! - протянул его мне.


        Вот так всё и разрешилось. Бескровно и бесплатно. Если не считать двух марок, которые пришлось заплатить Рагнару за «беспристрастный» суд. И небольшого (еще марка) подарка, который пришлось сделать Хальфдану, чтобы тот не затаил на меня обиды.
        Триста граммов с хвостиком серебра - как не было. Блин! Если на меня еще кто-нибудь нападет - пусть лучше зарежет. Чистое разорение даже при относительно благоприятном исходе.
        А еще (уже по собственной инициативе) я подарил злосчастный кинжал Ивару, который, уж не знаю почему, заступился за меня. По-любому, такого, как Бескостный, лучше задобрить. Дешевле обойдется.


* * *
        А потом была праздничная пьянка. В честь замирения. С Хальфданом Рагнарсоном и его парнями. Не со всеми, само собой, а с сотней особо доверенных. Или, может, особо склонных угоститься на халяву.
        У постороннего наблюдателя может сложиться впечатление, что викинги только и делают, что жрут, квасят, трахаются и хвастаются. Честно говоря, прежде и я так думал. Пока был «посторонним». Но в какой-то момент до меня дошло: всё не так. То есть - не совсем так. Да, жрут, дуют пиво, орут всякие хвастливые истории - иногда стихами, но чаще - простым слогом, порой весьма невнятным от принятого на грудь. Но не всё так просто. Как я уже неоднократно отмечал: в этом мире нет телевизоров и рок-групп. Вместо последних - дудки и барабаны, а вместо первых не только традиционные шоу вроде хольмганга, но и эти самые застольные истории: невнятные, хвастливые, порой весьма фантастические, но довольно часто - очень даже информативные.
        То есть на совместной пьянке с парнями молодого Рагнарсона те, у кого в голове было хоть немного масла, не только дули пиво и соревновались, кто дальше закинет каменюку. Для умеющих слушать и запоминать (а к таким относились почти все хольды, не говоря уже о ярлах, хёвдингах и прочих «офицерах» разбойничьей скандинавской братии) рассказы о славных победах и успешных торговых вояжах становились бесценным источником информации. Практически все присутствующие умели отделить толику правды от вороха вранья и похвальбы. Исходя из практических соображений. Если вернувшийся из похода или торговой экспедиции (разница невелика, потому что там, где можно брать бесплатно, эти ребята бесплатно и берут) хирд купается в роскоши и сорит серебром, то рейд наверняка был удачен. А если «морскому» ярлу приходится брать кредит на прокорм собственного воинства, то какие бы славные истории о собственной удачливости и храбрости эти парни ни рассказывали, веры им не много. Хотя уже то, что они не угодили в сети Ран, не сложили косточки на чужом берегу, а все-таки вернулись, тоже можно полагать удачей. А уж опыт, который
они привезли домой, можно считать и вовсе бесценным, потому что информация правит миром не только в техногенную эпоху.
        Тот, кто не умеет учиться на чужих ошибках, никогда не станет вождем в этом мире. Удача - девушка разборчивая. Она предпочитает тех, кому известно, где ее искать.


        Когда я научился правильно слушать разбойничьи байки, они сразу перестали выглядеть как потоки безудержного хвастовства. Более того, именно на основе этих баек в моем мозгу наконец сложилась непротиворечивая геофизическая картинка здешнего мира.


        Как известно любому, кто хоть раз рассматривал карту мира, Скандинавский полуостров - это довольно-таки обособленная территория. Только у Дании, прихватившей часть материка, есть сухопутная граница с «цивилизованной» Европой.
        Прочие же - свеи и нореги, по суше контактируют только с «дикими туземцами» - финнами, бьярмами, саамами и прочими.
        Соседство сие весьма выгодно для скандинавов и весьма прискорбно для «диких» соседей. Викинги уже давно доказали туземным охотникам, что они - не соболя и не белки, а слабенькие стрелы с костяными наконечниками и каменные топоры совсем не рулят против боевого железа детей Одина.
        Однако отсутствие обширных сухопутных границ с континентом скорее способствовало, чем препятствовало, успеху скандинавских разбойников.
        А равно и торговцев, потому что именно торговцы, как правило, первыми осваивали новые маршруты и разведывали слабые места вероятного противника.
        Мои друзья были замечательными мореплавателями. Пересечь Северное море и внезапно возникнуть из тумана у берегов Англии?
        Да запросто!
        Прихватить то, что плохо лежит, по ту сторону Ла-Манша - легко! Обычное дело. А вот мечта Рагнара ограбить Рим - это воистину грандиозный замысел! И великое плавание. Потому что это вам не четыре с хвостиком часа ленивой дремы в кресле
«Боинга».
        Чтобы попасть в Средиземное море, нужно сначала с запада обогнуть земли франков, потом Испанию, где в данный момент властвовали арабы, затем пройти через Гибралтар в Средиземное море, проплыть вдоль южных границ той же Франкской империи, собранной Карлом Великим, но ныне поделенной натрое его наследниками, и лишь затем оказаться у берегов вожделенного Италийского королевства.
        Но одной географии мало, чтобы понять истинную трудность задачи. Ведь всё это время викингам придется плыть вдоль чужих берегов. Не то чтобы незнакомых (скандинавские купцы бывали даже в Адриатическом море, да и тамошние тоже, бывало, доплывали аж до Бирки[Крупнейший торговый центр средневековой Швеции.] ), но очень, очень недружелюбных. Придется приставать к этим берегам, чтобы пополнить запас пресной воды и пищи… Ну и пограбить, если получится. Конечно, викинги - великие воины. Но даже величайшая армия, отрезанная от «баз», может воевать лишь ограниченное время. Нет пополнения, нет отдыха… Да и добычу домой еще доставить надо.
        Поэтому без знания будущего маршрута - ну просто никак. Даже до Франции - путь неблизкий. А уж обогнуть всю Европу… Об этом деянии такие саги сложат, что слава пройдет сквозь тысячелетия. Если деяние удастся.
        Хальфдан, будучи сыном Рагнара, был в курсе самых заветных планов. И пропагандировал их как мог. Наш хирд пользовался среди разбойничьей братвы немалым уважением. И пусть под знамя Ворона[Знамя Рагнара Лотброка, с которым связана целая легенда. Три его дочери выткали для отца волшебное знамя с изображением ворона. Перед очередным виком знамя извлекали на свет и поднимали повыше. Если ворон взмахивал крыльями, значит, все будет круто. Если знамя обвисало, как спаниелево ухо, то лучше поход отложить. Оно и понятно. В безветренную погоду плавать можно исключительно на веслах. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, когда следует вынимать из чехла легендарное знамя, сшитое дочерьми Рагнара для любимого папы всего за одну ночь. Последнее, впрочем, сомнительно. Работа вышивальщиц весьма трудоемка.] охотно вставали тысячи любителей чужого добра, между дикой вольницей и дисциплинированным отрядом есть большая разница. Хотя, по-моему, Хальфдан просто хотел упрочить свое положение. Он был не единственным и далеко не самым крутым сыном своего славного папы, а молодости свойственно

        В общем, мы хорошо посидели и расстались друзьями. А мой кошель стал легче еще на полмарки. Попойку-то оплачивал я. Нет, больше ни одного трупа! Этак и в нищету впасть недолго.



        Глава двенадцатая,


        в которой герой осваивает игру в мяч по-древнескандинавски
        Когда-то давно я полагал, что довольно прилично играю в футбол, волейбол, баскетбол и прочие игры с мячиком. Не профи, конечно, но в любительской команде попинать или покидать мячик - легко и с удовольствием.
        Вот только здесь в мяч играли по-иному. Да и мяч был другим: тяжелым и неупругим. Вдобавок лупить его можно было не только ногами-руками, но и палками.
        Самый популярный вариант был таким. Игроки разбивались на две команды и посредством этих самых палок и различных частей туловища пытались загнать набитую шерстью штуковину весом килограмма три-четыре на территорию противника. В этой игре у меня было не много шансов на успех. Весовая категория не та.
        Зато другой местный вариант игры в мяч меня заинтересовал куда больше.
        Во-первых, никаких палок. Во-вторых, мяч - намного легче. Как я понял, он состоял из толстой пленки животного происхождения, набитой перьями и зашитой в шкуру. Вот этот предмет был куда больше похож на привычный мне мячик. Кроме того, согласно правилам, его нельзя было хватать.
        Чем-то это напоминало волейбол.
        Площадка из утоптанного снега делилась пополам. Пересекать условную линию запрещалось. Нельзя было также хватать, бить или иным способом пытаться изувечить противника. Только - мячом. Если получится. Играли, кстати, в особых «трехпалых» (большой, указательный и все остальные) рукавицах.
        Правила были таковы. Одна из команд получала в пользование мяч и перебрасывалась им с помощью пинков и тычков, пока кто-нибудь, улучив момент, не зафигачивал мячик на территорию противника. Мяч следовало отбить. Если это не удавалось и мячик падал на землю, команда противника получала очки, а проигравшие теряли часть территории.
        Просто и эффективно. Победителями считались те, у кого к концу игры было больше земли. Всё как в жизни, правда?
        Численность игроков в команде строго не регулировалась. Главное, не меньше двух. В данном случае соперников было по трое с каждой стороны.
        Молодой дренг Флоси, Свартхёвди и, в качестве капитана команды, сам Ульфхам Треска.
        Это было оправданно, потому что капитаном второй команды стал Трувор. А его подручными Рулаф и варяг Витмид, с которым мы за всё это время не перебросились и десятком фраз, настолько он был немногословен.
        Зато мячик он перебрасывал довольно ловко. Пару квадратных метров территории наверняка выиграл он.
        Желающих занять место на площадке среди зрителей было достаточно, поэтому играли на время. Время же отмеряла тень от воткнутой в сугроб палки.
        Мяч мелькал в воздухе. Каждый удачный шлепок сопровождался ревом зрителей.
        Я с удовольствием болел. Ни за кого-то конкретно (все ведь - свои), а за хорошую игру.
        Надо признать, обе команды с мячом управлялись ловко. Бывало, мячик не касался земли целую минуту.
        Отбивали его не только ногами-руками, но и всеми частями тела: коленями, плечами, головой… Иной раз прилетало неслабо. У Рулафа борода покраснела от крови, а у Свартхёвди заплыл глаз. Нормальное дело.
        Нормальное-то нормальное, но примерно на десятой минуте игры (варяги были в выигрыше) посланный ногой Рулафа мяч угодил Свартхёвди точнехонько по мужскому достоянию.
        Больно, однако! Медвежонка скрючило. Однако согласно правилам останавливать матч из-за выхода игрока из строя не полагалось. За следующие несколько минут скандинавы проиграли почти метр территории.
        Варяги не скрывали радости… Пока более или менее оклемавшийся Свартхёвди совершенно сознательно не запустил мячом в лицо Рулафа. С дистанции полтора метра. Причем грубо нарушил правила: то есть бросил, а не отбил. Бросок у Медвежонка был - что надо. Не ожидавший подлянки Рулаф мешком повалился на снег…

…И молчун Витмид с разворота, от души, засветил Медвежонку кулаком в висок.
        Таким ударом и убить можно. Хорошо, что у викингов такие крепкие черепа.
        Крепкие-то крепкие, но Свартхёвди улегся рядышком с Рулафом…
        И начался кошмар.
        Я и оглянуться не успел, как остался в одиночестве. Ну если не считать дюжины зрителей из других хирдов.
        Пяти секунд не прошло, а на игровой площадке уже не две команды, а два ощетинившихся мечами боевых строя. Так быстро, словно всю жизнь тренировались, три десятка наших, варяги и скандинавы, разделились и встали друг против друга.
        С варягами, не раздумывая, встали эсты и ладожские словене. А я…
        А я поступил как человек будущего. То есть, наверное, как идиот. Потому что бросился между ними. Раскинув руки, этакой живой прокладкой. Лицом - к скандинавам, потому что был уверен: Трувор никогда не ударит меня в спину.
        Передо мной - Ульфхам Треска. Вернее, его меч. В метре от моего живота. Один быстрый выпад - и все.
        Но мне было наплевать. Что-то хрустнуло в моем понимании мира. Мы же - братья…


        Скрип снега за спиной - Трувор шагнул вперед и решительно отодвинул меня в сторону. Я не упирался. Потому что боковым зрением увидел, что он сделал. А сделал он правильно. Развернул меч рукоятью вперед и протянул (мимо меня) Ульфхаму.
        Клинок Трески крутанулся в руке скандинава, и шуйца Трувора приняла его рукоять одновременно с левой рукой Ульфхама, взявшейся за меч варяга.
        И всё. Будто отпустили звенящую от напряжения стропу. Два строя распались и смешались вокруг меня…
        Витмид и Флоси помогли подняться Свартхёвди. Витмид бубнил что-то покаянное.
        Рядом - Рулаф. Весь в крови из разбитого носа, но - ухмыляющийся…
        Посторонние зрители расходились, не скрывая разочарования. Такое шоу обломилось…
        - Пойдем-ка, - Трувор решительно взял меня за руку и отвел в сторону.
        - Что, Волк, плохо? Понимаю. Ты же - наш, верно?
        Я кивнул.
        - А Медвежонок - твой будущий родич, так?
        Я снова кивнул. Надо же! Все всё обо мне знают. Лучше меня.
        - Ну так и стоял бы себе в сторонке.
        - Ага, - буркнул я. - А вы бы друг друга…
        Трувор коротко рассмеялся и похлопал меня по спине. Этак снисходительно.
        И отошел, оставив меня в глубоком недоумении. И с очень неприятным ощущением, что я - облажался. И теперь все вокруг - вместе и только я - сам по себе. Чужой и тем и другим…
        А пока я страдал, жизнь продолжалась. И игра - тоже. Вернее, уже следующая игра. Победу в предыдущей засчитали варягам, потому что Свартхёвди первым нарушил правила и схлопотал пачку штрафных.


        Я тупо смотрел, как новые команды перебрасываются мячиком, когда ко мне подошел Руад.
        - Волчонок, с нами не хочешь сыграть? Мы вторые на очереди.
        Я уставился на румяного от мороза варяга - как на взошедшее солнышко. И быстро кивнул. Ну да, я опять чего-то не понял… И хрен с ним. Зато я вновь в команде.


        И всё бы хорошо, но удар Витмида не прошел для Свартхёвди бесследно.
        Головы у викингов крепкие, тем не менее у Медвежонка налицо были все признаки неслабого сотрясения. Рвота, боль, глаза в кучку… Два дня он провалялся в постели, не в состоянии до ветру сходить самостоятельно.
        Само собой, мы все ухаживали за ним. Особенно старался Витмид. На третий день голова Свартхёвди вроде бы пришла в порядок, и мы решили, что инцидент исчерпан. Подумаешь, кулак! Бывало, топором по черепушке прилетало - и ничего.
        Однако в данном случае оказалось очень даже «чего». Конечно, виноват в последствиях был не только удар, но и специфическая наследственность Медвежонка. Но тот Свартхёвди Сваресон, которого я знал, надежный, уравновешенный, жизнерадостный, доживал свои последние дни…



        Глава тринадцатая,


        в которой неудачная шутка ирландского викинга оборачивается кровью и безумием
        - Тебе, дренг, не со мной, с моей младшей сестренкой играть! - провозгласил Свартхёвди, щелчком смахнув в поля «конунга» противника и забирая монеты. - И ты, Флоси, учись. Глядишь, тоже ума наберешься.
        Дренг Флоси фыркнул, но возражать не стал. Медвежонок был старшим по званию.
        - Пойдем, Черноголовый, - позвал он меня. - Мяч покидаем, пока еще светло.
        Поиграть в скандинавский вариант волейбола - это всегда пожалуйста. Я уже наловчился. И всяко лучше, чем в духоте набивать брюхо, лапать общедоступных девок и наливаться пивом. Хорошо еще - здесь не курят. До Колумба еще жить и жить. Но и без табака в длинном доме - не продохнуть. Топят по-черному. Сидишь как в коптильне.
        Вообще-то мы были в гостях. Пригласил нас Красный Лис, тот самый ирландец, который боролся с Иваром передо мной.
        Пересеклись случайно, когда мы со Свартхёвди, а также Стюрмир и Флоси, уклоняющиеся от общественно полезной работы - обучения новобранцев, - возвращались с рынка, нагруженные подарками для родни Медвежонка. Через пару дней планировалось возвращение в родное захолустье.
        Рыжий Лис собирался в вик вместе с Иваром Бескостным, но дружина у него была своя. В основном - ирландская. Этническая, так сказать. Сам Лис еще мальчишкой был захвачен набежавшими на Ирландию норегами. Рос рабом у какого-то норегского ярла. Выделенный хозяином за ловкость и выносливость, был «назначен» спарринг-партнером ярлова сына. Тот отрабатывал на молоденьком Лисе боевые приемы. Обучали сына ярла, но по ходу выучили и раба. В один прекрасный день Красный Лис (тогда его звали иначе) оглушил своего тинейджера-хозяина, забрал у него оружие, одежду, кошелек и сбежал.
        Через месяц он объявился в Тёнсберге,[Согласно историческим источникам Тёнсберг был основан во второй половине девятого века, но дело с ним - темное. С археологическими данными вообще какие-то непонятки. Тем не менее в нынешней Норвегии он считается древнейшим ее городом.] главном городе фюлька Вестфолл, Фюльк (от слова fylki, folk (народ, военное подразделение) - область, территория, имевшая собственный тинг и капище.] где сумел устроиться «юнгой» к одному из свейских купцов.
        С тех пор Красный Лис изрядно поплавал, заматерел, обзавелся прозвищем и даже побывал на своей исторической родине и счастливо воссоединился с семьей.
        Однако мирная жизнь была не для него. Сколотив из своих команду, он приплыл сначала в Бирку, потом - в Хедебю, где и услышал о том, что Рагнар Лотброк собирает удальцов для будущего суперразбоя.
        Общаться с Лисом было весьма интересно. Мне. Стюрмир культурной беседе с нами предпочел мясистые выпуклости двух местных шалав. А Свартхёвди тем временем обставил одного из Лисовых дренгов в местную умную игру: помесь шашек и шахмат.
        - Стюрмир, как насчет мячик покидать? - позвал я, но могучий дан только отмахнулся. Его застольно-половое общение двигалось к победному… концу. Обе девки шарили в просторных штанах викинга, как хозяйка - в собственной кладовке.
        Ну, удачи тебе, парень!
        Однако спокойно уйти нам не дали.
        - Эй, Медвежонок! - крикнул нам вслед огорченный проигрышем ирландец. - А правда, что сестренка, которую ты упоминал, родилась, когда твой папаша уже пас табуны Эгира?[Напомню тем, кто запамятовал: Эгир - великан, который обитает в морской стихии и устраивает мореплавателям всякие бяки вроде штормов. А потом его уважаемая супруга с помощью сети собирает утопленников и пристраивает к делу. Например, пасти рыбьи косяки.] Интересно, каково это - резвиться в постели с утопленником?
        Шутка была резкая. Я бы сказал - на грани фола. И я ожидал от быстрого на язык Свартхёвди такой же резкой отповеди.
        Но Медвежонок отреагировал еще резче, чем я ожидал.
        Сначала он молчал секунд этак сорок… Что само по себе было странно: Свартхёвди никогда не лазал за словом в карман (тем более что и карманов у него не было), а всегда держал отповедь наготове. Как метательный нож в перевязи. Зацепил кольцо пальцем - и прощай глаз нехорошего человека. Но тут Медвежонок почему-то промедлил…
        В этот момент я, обменявшись дружескими похлопываниями с Красным Лисом, двинул на выход… И оказался как раз между Медвежонком и его обидчиком…
        Я успел лишь увидеть, как Свартхёвди выдергивает из ножен меч.
        Медвежонок сшиб меня быстрей, чем я мигнул. Отбросил в сторону, как кеглю. Ничего себе - силушка!
        Промельк стали… Только потолочная балка, в которой увяз клинок, спасла злого шутника.
        Рывок - и меч снова свободен, а Медвежонок, с утробным рычанием, бросается на обидчика. Кто-то метнул нож, тяжелый, разделочный, - Свартхёвди отшиб его голой рукой, на лету, и вспрыгнул на стол. Половинки гуся, как живые, прыгнули в стороны, а в Медвежонка полетели кувшины, кружки, жареная вепрятина… Всё, что подворачивалось пирующим под руку.
        Свартхёвди уклонился от более крупных снарядов (невероятно быстро), проигнорировал мелочь, ударил снова - и достал. Голова неудачно пошутившего ирландца спрыгнула с плеч и покатилась по полу. Алый гейзер плеснул вверх… Метательный нож вонзился в правое плечо Медвежонка, но тот даже не заметил… Он стоял на столе, медленно озираясь… Глаза безумные, налившиеся кровью, клинок в руке мелко подрагивает…
        - Сетью его! - прогремело в дверях.
        У входа стоял Ивар Бескостный.
        У этого Рагнарсона определенно нюх на кровопролитие.
        Красный Лис среагировал первым. Рванул с потолка подвешенную связку сетей и метнул…
        Но Свартхёвди слетел со стола быстрее, чем его накрыло. Народ шарахнулся от него в стороны. Норманы уже всё поняли, только до меня доходило как до жирафа…
        - Сам! - закричал Ивар, выхватывая меч.
        Я мигом оказался между ним и Свартхёвди с клинком наголо.
        - Прочь! - зарычал Бескостный.
        Ага, сейчас, разбежался…
        - Прочь! - И выпад. Не в меня, надо мной. Я пригнулся… Промельк сбоку и лязг стали о сталь. Полуоборот…
        Блин! Медвежонок едва меня не зарубил!
        Но теперь он обратился на Ивара. Черт! Никогда не думал, что мой друг может быть таким быстрым. Да еще с ножом, торчащим из плеча. А рычал он, как настоящий медведь. И пенная слюна текла по бороде… «Берсерк»! - наконец доперло и до меня -
«жирафа».
        Ивар изловчился, увел клинок Медвежонка в сторону и толкнул Свартхёвди ногой в живот. Парня отбросило на меня… Я рефлекторно поймал его… И врезался в стену. Медвежонок, не глядя, отбросил меня левой рукой и снова бросился на Ивара…
        Но тому осталось лишь отойти в сторону, потому что Красный Лис, улучив момент, изо всех сил врезал Медвежонка по спине какой-то жердиной.
        Он его даже не оглушил. Просто впечатал в опорный столб. Но Ивар коршуном налетел сзади, вывернул руку с мечом, подсек и придавил Свартхёвди к земляному полу, пытаясь удержать…
        Хренушки! Медвежонок заревел еще яростней… И поднялся. Вместе с Иваром, повисшим на нем, аки клещ…
        Но тут уж подоспели и остальные. Моего друга запеленали в сеть, отобрали оружие. Стюрмир, поднатужась, выплеснул на Медвежонка пятидесятилитровую кадушку с ледяной водой…
        И только тогда Свартхёвди пришел в себя. Его затрясло. Из проколотого ножом плеча хлынула кровь…
        Но мы уже взялись за дело. Разрезали сеть, содрали мокрую одежду, наложили жгут…
        Медвежонок был - как кукла. Что-то бормотал… Но не сопротивлялся.
        В шесть рук мы его перевязали, переодели, влили в рот горячего молока, положили на лавку…
        Медвежонок наконец успокоился. Похоже, заснул.
        - Берсерк - это хорошо! - Губы Ивара насмешливо кривились, но глаза были - как ледышки. - Берсерки угодны Одину! Верно, Ульф Черноголовый? - И подмигнул.
        Я не нашелся что ответить. Да это и не требовалось, потому что Ивар уже перенес внимание на Красного Лиса, который с угрюмой рожей нависал над спящим Свартхёвди.
        - Эй, отродье Локи![Бог огня Локи был, сами понимаете, рыжим.] Я думал: ты покрепче. И сетью промахнулся. И полешком ударил - крепче моя бабушка клюкой тюкает. Надо бы сказать твоим парням, чтобы выбрали себе другого хёрсира.
        Это была шутка, но Лис даже бровью не повел.
        - Говори, что хочешь, - проворчал он, - а я вот хочу услышать, кто заплатит мне вергельд за моего родственника.
        Тут и остальные вспомнили о несчастном обезглавленном ирландце.
        - Поделом дураку, - с легкой угрозой процедил Стюрмир. - За такое язык отрезать вместе с головой - самое правильное дело.
        - А что он сказал? - живо заинтересовался Ивар.
        Ему повторили последнюю реплику покойника.
        - Что ж, - согласился Ивар. - Шутка была - не из лучших. - Но ведь никто не станет спорить, что Сваре Медведь утонул. А есть ли среди нас тот, кто сможет подтвердить, что дочь Сваре родилась после смерти отца?
        - Я! Я! - тут же отозвались несколько викингов.
        - Сваре утонул летом, а дочь родилась осенью, - хмуро уточнил Стюрмир. - Такое бывает.
        - Бывает, - согласился Ивар. - Однако выходит, что многое из сказанного убитым было правдой. Я думаю: вергельд в десять марок был бы справедливой ценой.
        - Пятнадцать! - отрезал Красный Лис. - И ни чешуйкой меньше.
        - Пусть будет пятнадцать, - не стал спорить Рагнарсон. - Но ты не будешь мстить, Красный. Ни ты, никто из твоих. Или я приму кровь убитого на себя!
        Я не очень понял, что он имеет в виду, но у всех остальных вопросов не было.
        - Пусть будет так! - Красный Лис торжественно наклонил голову. - Я принимаю и цену, и условия. Боги тому свидетели! А кто будет платить, Бескостный? Вдруг Свартхёвди помрет? С оборотнями такое бывает.
        - Я заплачу! - В дверях стоял наш ярл.
        За его спиной маячил Флоси. Пока мы тут болтали, шустрый дренг, молодец, успел сбегать за подкреплением.
        - А, родич! - Ивар Бескостный одарил Хрёрека-ярла насмешливом взглядом. - У тебя в хирде наконец-то появился берсерк. Поздравляю! Или ты поступишь с берсерком по своему обыкновению - пошлешь прочь?
        Я насторожился. Если Хрёрек выгонит Свартхёвди - это будет ну совсем несправедливо!
        Хрёрек не выгнал.
        - Свартхёвди - мой хускарл, - со вздохом, но твердо ответил ярл. - Моим он и останется.
        - Жаль! - Клянусь, огорчение Ивара было искренним. - Я бы взял его. Даже если Медвежонок вполовину так же хорош, каким был Медведь, это отличное приобретение.



        Глава четырнадцатая,


        в которой герой оказывается на пиру и прозревает невидимое
        Свартхёвди очнулся только на следующий вартхёвди очнулся только на следующий день. И было ему так худо, будто он принял литр паленой водки. Разумеется, он ничего не помнил, и мы, посовещавшись, решили оставить его в неведении до тех пор, пока не оклемается.
        Деньги на вергельд за убитого выделил Хрёрек. Я отнес их Красному Лису. Отдал при свидетелях - как положено. Ирландец публично заявил, что не имеет к Свартхёвди претензий. Призвал богов в свидетели своей искренности. Поскольку боги не стали уличать его во лжи, конфликт был урегулирован. В знак примирения ирландец предложил поохотиться на лося. Причем не на Сёлунде, а на материке.
        Я вежливо отказался. Знаем мы таких «лосей». Свободные бонды называются.
        Вечером я удостоился приглашения на пьянку к самому Рагнару. Как выяснилось, протекцию мне составил Ивар. Старший Рагнарсон определенно хотел наладить со мной отношения. Меня же от него в дрожь бросало. Мне казалось, что бог воинов, повешенных и лжецов глядит на меня из его зрачков.
        К сожалению, моим мнением не интересовались. Хорошо хоть я отправился не один, а в
«свите» Хрёрека.

«Королевский дворец» Рагнара Волосатые Штаны мало отличался от стандартного длинного дома данов, разве что был побольше.
        Снаружи - ничего примечательного. Изнутри… Изнутри он походил на гигантский совершенно неупорядоченный склад награбленного. Восточные стеклянные кубки соседствовали здесь с золотыми чашами явно церковного происхождения, а пыльные европейские гобелены - с пестрыми восточными коврами.
        Расселись. Выпили по первой. Вернее, по первому. В серебряную чашу, более похожую на тазик, налили пару ведер пива, и емкость двинулась по кругу. Вы когда-нибудь пробовали пить пиво из детской ванночки? Попробуйте. Незабываемые ощущения. К счастью, до меня чаша дошла на три четверти опустевшей. Стараясь не думать о том, сколько слюней туда напущено и сколько грязных усов и бород выполоскано, я осторожно смочил в пиве собственную растительность. Заждавшийся Ульфхам, как и все викинги начисто лишенный брезгливости, выхватил у меня импровизированную «братину» и опрокинул в пасть не меньше пинты. Еще полпинты стекло по его бороде на шитую дивными зверями рубаху. Рубахе было - не привыкать. Треске - тоже.
        - Ху-у! Доброе пиво! - резюмировал Треска и цапнул с ближайшего подноса-доски свою копченую тезку.
        Не менее двух сотен волосатых пастей бодро захрустели и зачавкали, перерабатывая на экскременты выставленное конунгом угощение.
        Слух гостей услаждала музыка. Парочка барабанов, дудки и некий струнный инструмент, чья партия так и не смогла пробиться сквозь гвалт, бульканье и чавканье.
        Наконец первый голод был утолен (я налегал в основном на рыбу - умеют черти скандинавские ее готовить), настала очередь культурной программы. Ивар Бескостный поднялся на ноги (большая часть присутствующих моментально заткнулась) и взялся за обязанности скальда.
        Историю, поведанную им, большинство присутствующих наверняка знали наизусть, но слушали внимательно, потому что рассказчиком Ивар оказался замечательным. Он не просто пересказывал сюжет, а отыгрывал каждого из персонажей, делал театральные паузы, понижал и повышал голос в нужных местах. Словом, был на удивление артистичен.
        История же была - из жизни скандинавских богов. И явно весьма любимая норманами. Еще бы! В ней была раскрыта не только тема выпивки и жрачки, но присутствовало также соревнование и - что особенно важно - грандиозная разводка. И то, что богов-асов (хороших) развели великаны (нехорошие), никого не смущало. Здешние
«блокбастеры» не требовали хеппи-эндов и непременного забарывания зла. Главное - сам процесс.
        История же была такова.
        Три представителя партии Асгарда - Тор, Локи и слуга Тора, паренек по имени Тьяльви, заявились в обитель великанов,[Желающие подробностей первоисточника могут обратиться к Младшей Эдде Снорри Стурлусона.] где их с ходу вызвали на соревнование. Вернее, поинтересовались, есть ли среди них кто-то, достигший высот в искусстве.
        Вызвался Локи. А искусство, в котором он готов был состязаться, оказалось прожорливостью.
        Главный великан, которого тоже звали Локи, вернее Утгард-Локи, выставил своего бойца по имени Пламя (Логи). Соревнующимся предоставили корыто, которое загрузили кусками мяса, и процесс пошел.
        Ивар рассказывал очень эмоционально. Даже с демонстрациями: схватил и довольно быстро обожрал свиную кость.
        Но Локи, само собой, кушал быстрее. Бог все-таки. Успел сожрать полкорыта. Его соперник оприходовал вторую половину… И выиграл. Ивар весьма драматично изобразил, как был расстроен Локи, когда обнаружил, что соперник слопал не только мясо, но и кости.
        Следующим соревнователем был слуга Тьяльви. Против него великаны выставили человека по имени Хуги, то есть - Мысль. Логика понятна? Я уже заранее знал, кто победит. Так и вышло, хотя Тьяльви тоже показал себя молодцом. Великан-хозяин даже отметил, что не видел прежде столь проворного человека.
        Наконец наступила очередь Тора. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какое именно соревнование выбрал наш бог. Кто больше выпьет!
        В высоком искусстве впитывания жидкости могучий Ас не знал равных на своей божественной родине. Но, играя на чужом поле, почему-то оплошал. Поднесенный рог наш «молотобоец», всасывающий содержимое любого сосуда с первой попытки, осилить не сумел. Бог сделал три подхода, но лишь несколько понизил уровень жидкости.
        Любой на месте Тора заподозрил бы, что дело нечисто. Но простодушный бог вместо этого ввязался в следующее состязание: по подъёму тяжестей.
        Тут рассказчик прервался и предложил нам показать, что мы тоже способны существенно снизить уровень жидкости в сосудах.
        Никто не возражал. Наполнили, опорожнили, рявкнули: «Слава Рагнару-конунгу!» - и приготовились слушать дальше.
        В качестве тяжелоатлетического снаряда Тору предложили кошку. Правда, большую. Великанскую. Тор (храбрый, как и подобает богу, - я бы ни за что не стал хватать чужую кошку с тигра размером поперек живота) взялся за снаряд, поднатужился, потянул… Но опять не справился с заданием. Только чуть приподнял животину. Хозяин богу пособолезновал. Вишь какой маленький. Был бы росточком побольше - наверняка справился бы.
        Тор, само собой, вознегодовал. Он знал, что размер имеет значение, но полагал, что на него этот закон не распространяется.
        Ах, маленький? А ну давайте тогда бороться? Ну? Есть желающие?
        Э, парень, не так резко, остановил разбушевавшегося бога Утгард-Локи. Ты же гость как-никак. Зашибем - нарушим закон гостеприимства. Давай-ка для начала с бабулькой моей поборись.
        Видимо, предыдущие провалы малость отформатировали самомнение бога, потому что он согласился и на бабульку.
        И снова проиграл. Заборола его бабка. Не то чтобы совсем, но на одно колено поставила грозного Тора. Иппон не иппон, но вазари.[Японская спортивная терминология. Например, в карате вазари - полпобеды (пол-очка), а иппон - целая победа, то бишь одно очко. В других единоборствах - другие варианты.] Прием засчитан, бог снова продул.
        В глубокой печали представители Асгарда покинули город. Утгард-Локи их провожал. И, прощаясь, сообщил, что соревнование было не совсем честным. Локи (асгардский) соревновался с настоящим огнем, бегун-слуга состязался с мыслью, а что может быть быстрее? А уж Тора развели так развели. Рог его соединили трубопроводом с Мировым океаном (Представляю, какого вкуса в Асгарде пиво, что его от морской воды не отличить. Нет, не хочу в Валхаллу!), кошка оказалась не кошкой, а Мировым Змеем, а бабка, понимаешь, натуральной Старостью. И могучий Тор показал себя очень даже достойно: существенно уронил уровень океана, приподнял мегазмеюку, и даже Старости сопротивлялся по-чемпионски: прочих-то всех эта бабка на обе лопатки кладет, а Тора только на коленку поставила.
        На мой взгляд, бессмертному богу старость - по барабану, так что тут - неувязочка. Но - ладно. Миф, он и есть миф. А Тор обиделся. Казалось бы - радоваться должен. Не лузером, а молодцом себя показал. Ан нет! Схватил свой кумулятивный молоток и вознамерился Утгарда-Локи пришибить. Но тот вовремя применил магию и пропал из виду. Вместе с городом.
        Всё. Конец истории.
        Народу понравилось. В адрес Ивара посыпались похвалы. Ульфхам Треска вскочил, схватил подвернувшуюся палку и, опираясь на нее, как на клюку, заковылял, изображая старуху. Ту самую Старость, надо полагать.
        Тут же навстречу ему выскочил кто-то из херсиров. Секунд двадцать они прыгали и возились, изображая борьбу, потом Треска изловчился и поддел своей «клюкой» противника так, что тот грохнулся на спину.
        - Я победил Тора! - радостно завопил Ульфхам.
        Хёвдинг поднялся, но тут же скрючился и заковылял, кряхтя и потирая поясницу.
        Простодушным викингам идея так понравилась, что через минуту «старух» в доме было уже десятка три. Все они охали, кривлялись и тыкали друг друга палками.
        Веселье кипело. Рагнар хохотал, широко разевая пасть. Мой ярл тоже ржал, аки конь, хлопая себя по ляжкам. Уровень шума зашкаливал за критический. Бьёрн Железнобокий от смеха пронес рог мимо рта, и пиво ручьем текло по его желтой бороде.
        Всегда невозмутимый Ольбард задыхался от хохота и лупил кулаком по столу так, что доски трещали…
        Только два человека не смеялись в этом восторженном обезьяннике. Я и Ивар Бескостный.
        Я, может, и ржал бы со всеми, потому что общее веселье - штука заразная, но вспомнил вдруг своего деда. Когда я был маленьким, дед казался мне огромным (выше отца на полголовы) и очень сильным. Да так оно и было. Он был шофером-дальнобойщиком и гонял на своей фуре по всей Евразии. Он не боялся никого и ничего, хотя любая из переделок, в которые он попадал в лихие девяностые, у любого нормального человека вызвала бы острое желание сменить профессию. Дед был не только бесстрашным, но и очень веселым. У него была куча друзей и, как позже выяснилось, и подружек в каждом крупном городе России. И был один враг - радикулит. Когда я вернулся из армии, этот враг окончательно победил. Дед вышел на пенсию и в считаные годы превратился в охающего, скрюченного, никому особо не нужного старика. Так что мне было не смешно.
        А вот почему не смеялся Ивар - хрен его знает. Но наши взгляды встретились - и меня словно окунули в холодную воду. Жуткое ощущение. Словно в какой-то момент всё вокруг замерло и остановилось. И остались только мы двое. На миг мне показалось, что глаза эти - нечеловеческие. Будто чудовищная холоднокровная тварь, ящер или гигантский змей, пялится на меня из человеческих глазниц. Жуть, от которой у меня враз вспотела спина.
        И тут Ивар Рагнарсон подмигнул мне и поднял оправленный в золото рог.
        Чудовищным усилием воли я взял себя в руки, «удержал» лицо» и тоже поднял тяжелый кубок из зеленого импортного стекла. Вот так, глядя друг на друга, мы одновременно приложились к нашему пиву.
        И жуть ушла.
        Привидится же невесть что…
        Знать бы еще, что от меня надо Бескостному… Что во мне его так заинтересовало?
        Но я мог на эту тему только гадать. Ясно было лишь одно: внимание такого человека, как Ивар Рагнарсон, - очень, очень опасная штука.



        Глава пятнадцатая,


        в которой герою представляется возможность принять участие в зимнем чемпионате по скандинавскому многоборью
        - Один! Ты слышишь нас! Ты видишь нас! Прими эту жертву! Испей с нами сладкой крови!
        Хряп! - Дымящийся кровавый поток хлынул в подставленную чашу и на черные ноги идола. Обезумевший от ужаса и боли жеребец рванулся в последний раз, но быстро ослабел и повалился бы на снег, если бы его не удержали на весу.
        Рагнар-конунг приложился к чаше, передал ее Бьёрну, утер ладонью окровавленные усы. От Бьёрна чаша переместилась к Ивару, от Ивара - к Уббе.
        После Рагнарсонов кровавый напиток принял мой ярл - как родич.
        За ним - еще один ярл. И так пока все водители хирдов не омочили усы в жертвенной крови. И каждого приветствовала рёвом воинская дружина. Наши тоже старались - вопили от души. Даже варяги, словене и эсты, которые главными держали не скандинавских, а собственных богов.
        Настроение у всех было приподнятое. Рагнар-конунг объявил большие зимние игры острова Сёлунд открытыми. Я тоже участвовал. В доступном мне варианте игры в мяч и в фехтовании на палках.
        Игры начались с боя жеребцов. Воистину сегодня был неудачный день для этих славных животных.
        Для возбуждения страстей вывели небольшую мохнатую кобылку с кокетливой челкой. Кобылка заинтересованно косилась на кавалеров и копытила снег.
        Жеребцы выражали крайнюю заинтересованность.
        С одной стороны выступал крепкий вороной конек, принадлежавший некоему Кольгриму. Как мне пояснили - главному коннозаводчику Сёлунда, так что для него состязания были чистой воды рекламой. Ему противостоял соловый коник Макдана Волосатого. Этот коней не разводил. Зато у него были личные счеты с Кольгримом, уходящие корнями в какую-то родовую распрю.
        И Кольгрим, и Макдан облачились как на битву. На Кольгриме - кольчуга, шлем и боевой пояс с мечом. На плечах - пижонский сине-алый плащ, шитый золотом. Богатенький буратина.
        Макдан тоже был в доспехах и «очкастом» шлеме. В одной руке он держал такую же палку, как у Кольгрима. Вместо плаща Волосатый нацепил бурую медвежью шкуру, которая сразу не понравилась вороному. Коник захрапел и попятился.
        Кольгрим треснул его палкой по крупу. Не воодушевил.
        Соловый заржал. Кобылка ответила. Соловый сунулся к ней. Это взбодрило вороного куда эффективней палки. Наплевав на медвежий дух, он сбоку наскочил на противника и принялся его кусать и лупить передними копытами.
        Соловый вздыбился, принимая бой, но вороной оказался сильнее. Он наседал на соперника, лупил его и грыз. Зрители азартно вопили, подбадривая, соответственно, того жеребца, на которого поставили.
        Вороной окончательно подмял солового. Тот уже нацелился дать деру, но вмешался Макдан Волосатый и пустил в дело палку. Правилами этого не возбранялось. Но лупить разрешалось только своего коня, а Волосатый колотил обоих и добился того, что вороной отступил. Тут уж не стерпел Кольгрим. На жеребцов он размениваться не стал. Хряснул с размаху Макдана по хребту.
        Тот, естественно, отвлекся, и жеребцы опять сцепились.
        Кольгрим разбежался и ударил палкой, как тараном, Волосатого в живот. Тот полетел на снег. В опасной близости от дерущихся коней.
        Руад пихнул меня в бок:
        - Ставлю пять монет против двух - на Кольгрима! Примешь?
        - Принимаю! - Я видел, что Волосатый не очень-то пострадал. Если его не затопчут жеребцы, есть шанс…
        Кольгрим бросился к Волосатому, намереваясь закрепить победу, но тот извернулся, из положения лежа цапнул Кольгрима за роскошный плащ, пнул по ноге, и лучший сёлундский заводчик полетел прямо под копыта сцепившихся жеребцов.
        - Разведите коней! - закричал хёвдинг, назначенный судьей.
        Несколько человек бросились к жеребцам, ухватили вороного… Солового унимать не пришлось. Он был только рад выйти из боя. Досталось конику изрядно.
        Кольгриму тоже накидали неслабо. Но поднялся он сам, пусть и несколько скособоченный… И вдруг, выхватив меч, бросился на Макдана.
        Тот не ждал атаки. Стоял спиной, обнимая своего коника и что-то наговаривая ему в ухо. Видимо, успокаивая.
        Удар пришелся Макдану по шлему. Сдвинутый на затылок шлем слетел с головы Волосатого, а меч пролетел дальше и разворотил шею соловому.
        Тот жалобно заржал и шарахнулся. Кровь так и хлестала - видно, клинок рассек артерию.
        Такого Макдан стерпеть не мог. Выхватил собственный меч и от души рубанул коннозаводчика по репе.
        Шлем выдержал, но не выдержал потоптанный конями Кольгрим. Повалился наземь.
        Макдан взмахнул мечом - доделать начатое… Но его вовремя схватили за руки люди судьи.
        Волосатый рычал и дрался. Тем временем недобитый Кольгрим кое-как воздвигся на ноги, подобрал меч… И внезапно пырнул им Макдана, на плечах которого висели стражи порядка.
        Я чуть было не проиграл свои монеты, но Волосатый не подвел: рванулся и поставил под удар одного из тех, кто его удерживал.
        Снова брызнула кровь. Теперь уже человеческая.
        Кольгрим опешил.
        А Макдан - нет. Все же не зря я принял пари. Волосатый - мужик! Меч у него забрали, но он с голыми руками бросился на вооруженного врага, врезал ему коленом по яйцам, левой перехватил руку с мечом, а правой вцепился Кольгриму в бороду и принялся рвать ее с такой яростью, что мне показалось, что я слышу, как она трещит.
        Люди хёвдинга опять хотели вмешаться, но их остановил львиный рык конунга.
        Макдан драл Кольгримову бороду и, одновременно, лупил Кольгримовой десницей по мерзлой земле, добиваясь того, чтобы тот выпустил меч.
        И добился. Меч скользнул в сторону. Волосатый издал восторженный вопль и обеими руками вцепился в Кольгримово горло.
        Рагнар рыкнул еще раз. «Охрана» попыталась оторвать Макдана от ворога… Не тут-то было! А Кольгрим уже очень характерно заколотил ногами…
        Тюк! Мешок с песком опустился на голову Волосатого - и тот обмяк. Но это было уже не в счет.
        - Гони мой выигрыш! - сказал я Руаду.
        Забрал деньги и ушел. Не люблю смотреть, как мучают животных. Охота подраться, так колотили бы друг друга. Лошадок-то за что?


        А в мяч мы выиграли. Четыре раза. Дважды - у людей Хальфдана, разок - у ирландцев Красного Лиса и еще обставили каких-то норегов. Неплохо подзаработали. Это не чемпионат - призов здесь не было, но участники каждого состязания вносили определенную сумму, и банк доставался победителю.
        Я трижды получил двойную долю, потому что наконец-то приспособился к мячику, вспомнил свои волейбольно-баскетбольные навыки и приноровился «резать» так, что тяжелый кожаный мяч, мало того что падал на сторону противника, так еще и подпрыгивал и откатывался на приличное расстояние, зарабатывая нам
«территориальные» очки.
        Потом я взял тайм-аут. Мне следовало восстановить силы перед палочным фехтованием.
        Купив за медяшку кувшин горячего молока и еще теплую ржаную лепеху, я отправился глядеть на соревнования силачей.
        В качестве снарядов датчане использовали всякие природные предметы: камни, бревна, целые древесные стволы.
        Была, например, такая развлекуха. Шестеро игроков вставали вокруг вкопанного в землю столба и поочередно метали в него тяжеленький, примерно в четверть пуда, плоский камень. Сначала казалось, что задача состоит в том, чтобы попасть в столб, но все оказалось не так просто. Оказалось, что бросить надо не в столб, а впритирочку. В идеале - чтоб камешек чиркнул по столбу и отскочил в руки члену твоей команды. Учитывая, что игроки располагались метрах в двадцати от столба, задача была не из простых.
        Еще были различные соревнования с бревнами. Это уж точно не для меня. Тягаться в равновесии или силе с викингами так же бессмысленно, как мне пытаться победить Стюрмира в армрестлинг. Однако поглядеть было забавно.
        Бревна помельче кидали. «Помельче» - это понятие относительное. Снаряд - четырех-пятиметровая дура весом в два пуда. Тут всё было просто: кто зафигачит дальше, тот и молодец. Результат в десять метров был не самым лучшим.
        Еще на бревнах съезжали с горы. Здоровенный ствол с кое-как обрубленными сучьями затаскивали наверх, потом прыгали на него, вооружившись шестами, и скатывались вниз, как на санках. С помощью шестов ствол удерживали на трассе, не давая крутиться или сворачивать. Насколько опасно это катание, я понял, когда один из стволов всё-таки свернул с прямого пути и покатился по склону. Я думал: передавит половину «всадников», и был приятно удивлен, когда оказалось, что никто серьезно не пострадал. Так, ушибы и пара-тройка сломанных конечностей. Более того, бревнослаломисты, ехавшие следом, сумели обогнуть катящийся снаряд и благополучно достигли подножия холма. Последнее было особенно приятно, потому что это был
«экипаж» под управлением Ульфхама Трески.
        Еще на бревнах сражались. Стоя и сидя верхом. Знаменитая «битва подушками».
        Она считалась в основном молодежным развлечением, но и старшие по званию не отказывались подубасить друг друга. Особым шиком считалось биться стоя. Однако и тем, кто сражался сидя, приходилось нелегко. Скандинавская подушка - это цилиндрический кожаный валик, набитый шерстью, свалявшейся до деревянной твердости. Для настоящих мужчин спортивный снаряд модернизировался: подушка гибко привязывалась к короткой палке. Получался импровизированный «цеп», коим умелый боец мог снести не только коллегу, но средних размеров бычка.
        Бились командно и индивидуально. Иногда проигравшие, недовольные результатом, продолжали битву на земле. Накостылять победителю (или попытаться это сделать) уже вне игры - было в порядке вещей. Судьи не обращали на это внимания. Вне игры действовали другие законы, каравшие за нанесение травм и увечий. «Правила денежной ответственности» за повреждения не действовали только во время самой игры.
        Словом, было весело. По распоряжению Рагнара всех выигравших угощали пивом. Закусь жарилась тут же, на многочисленных кострах. Разрумянившиеся датчанки строили глазки победителям… Ну и побежденным, если те выглядели молодцами. И дамы, и девицы вырядились в лучшую одежку и щеголяли таким количеством разнообразных серебряных и золотых монет, что хватило бы на столичную нумизматическую выставку.
        Рядом с «олимпийской деревней» стихийно образовался рынок. И бордель. За пустяковую плату в полдирхема[Дирхем - монета арабского происхождения. Наиболее ходовая у викингов девятого века. Своя собственная чеканка у них только-только начиналась. Впрочем, серебро брали в основном на вес, а весь дирхема - порядка трех граммов.] (или аналогичный по цене денежный знак) любой желающий мог выбрать себе подружку и уединиться с ней в одном из шатров.
        Желающих хватало.
        Здесь же, на рынке, устроили перетягивание каната. Чтобы прибавить игре азарта, вырыли длинную канаву, в которой разожгли огонь. Канат тянули через него.
        Команды были по двадцать человек. От каждого корабля - по команде. Меня, само собой, не взяли. Мелкий.
        Играли навылет. Наши перетянули четыре раза, а потом продули команде одного из экипажей Бьёрна. Неудивительно. По ту сторону канавы собрались такие дуболомы, в строю которых наш Стюрмир стоял бы где-то в хвосте на левом фланге. Но наши упирались до последнего. Оспак Парус даже свалился в огненный ров. Но особо не пострадал - сразу выскочил и сбил пламя.
        Наконец наступила моя очередь проявить молодецкую удаль.
        Кроме меня, из наших в «палочном фехтовании» участвовали еще семеро. Причем не из последних. Например, мой старший товарищ Трувор. Трувор Жнец, как позже представил его распорядитель.
        Пары составлялись по уму. Сначала бился молодняк, потом - мэтры. Лучшим из молодых предоставлялась возможность попробовать силы с мастерами.
        Меня с ходу причислили к мастерам. Во какой я стал авторитетный!


        Поглядеть на палочные бои пришел даже Свартхёвди. Медвежонок с трудом стоял на ногах, но упустить такую развлекуху не мог.
        Стюрмир помог ему взобраться (вернее, просто усадил) на сонную пожилую лошадку и с полутораметровой высоты седла Свартхёвди мог увидеть всё, что хотел.
        То есть меня и моего противника - длинного жилистого дана из команды самого Рагнара Лотброка.
        Самоуверенный дан вышел на бой без всякой защиты. Даже шлема и перчаток не надел.
        Дан первым делом меня оскорбил, обозвав недомерком. Затем сообщил, что видел мой бой с Торсоном и пришел к выводу, что только необоснованные симпатии богов дали мне возможность остаться в живых.
        Засим поведал, что таких, как я, он глотает по утрам, как темпераментный француз - устриц.
        Про устриц - это мое. Сам дан выразился намного неприличнее.
        Высказавшись, мой противник решил перейти от слов к делу и принялся тыкать в меня палкой.
        На втором тычке я палку перехватил и скользящим батманом прошелся по дановым пальцам. В отличие от меня, красноречивый скандинав бился без перчаток, так что контакт с деревяхой восторга у него не вызвал.
        Еще меньше ему понравился тычок в стопу. Тут он даже издал звук «ай!», не подобающий воину.
        А я перехватил свой шест, аки копье, легко парировал очередную атаку и на обводе влепил дану в живот, а затем - точно в лоб.
        На этом, собственно, всё и закончилось. Моего противника унесли, я принял заслуженные поздравления и на некоторое время превратился в зрителя.
        Наблюдать за боями на палках было не очень интересно. Особого искусства никто не проявлял. Дубасили друг друга, практически не защищаясь.
        Мой второй противник был ирландцем из команды Рыжего Лиса. Техника у него была довольно интересная. Чем-то похоже на капоэйру. Очень низкие стойки, атака с упора на руку… На которой наш поединок и закончился. Акробатика хороша в кино. На практике добрый удар коленом в промежность намного эффективнее, чем удар пяткой в прыжке с разворотом.
        Третий поединщик был мне незнаком, но от первых двух отличался только умением держать удар. Мне понадобилось раз десять треснуть его по голове, прежде чем этот боец «поплыл». Но даже в состоянии «гроги» он всё равно не падал, и более того, выбить у него палку мне тоже не удалось. По-настоящему его бить в таком состоянии было нечестно, поэтому я упер свой шест в горло противника и поглядел на разместившихся в первом ряду его братьев по оружию.
        Меня поняли правильно. Двое дюжих викингов выскочили в круг, подхватили своего приятеля и уволокли.
        Я решил взять тайм-аут. Три боя за каких-то полчаса - это утомительно. Надо поберечь силы. Похоже, у меня неплохие шансы выйти в чемпионы.
        Пока другие проверяли друг друга на прочность черепушек, Свартхёвди предложил поглядеть, как метают копья.
        Вот это было уже интереснее.
        Надо отметить, что копья у викингов весьма разнообразные. Помимо классического универсального, длиной от полутора до двух метров, не очень увесистого и потому годного и для боя, и для броска, имелись и специфические разновидности. Например, так называемое «рубящее копье», отдаленно напоминающее японскую нагинату, только намного тяжелее. Чтобы орудовать им, надо было обладать недюжинной мускулатурой. Рубящим копьем было неплохо обороняться от группы, хотя в ближнем бою, скажем на палубе, толку от него было не много. Иногда их делали с «крылышками», которые работали как ограничители «погружения», иногда добавляли маленький топорик. В ближнем бою использовались и копья с наконечниками колющего типа, этакий вариант пики. В бою я предпочел бы именно такое - очень эффективно, когда противник в кольчуге.
        Однако в соревнованиях по точности и дальности броска подобное оружие не использовали. Здесь работали в основном с копьями конкретной швырковой специализации. Особенно популярны были хафлаки, легкие метательные копья, которые бросали «с петли», то есть - с использованием шнура. На дистанции пятидесяти метров такой снаряд пробивал среднестатистический щит. Отдельно состязались в метании копий «на поводке», то есть - с привязанной к концу веревкой. При известном навыке такие копья после броска возвращались к хозяину. Но летали хуже, чем хафлаки.
        Бросали и обычные копья. Главным образом - «именные». То есть не расходный материал, а настоящие шедевры боевого искусства: с дорогой отделкой и чудесной работы наконечниками. Я называю их именными, потому что к такому оружию здесь относятся как к живому существу. И у них, как у моего меча Вдоводела, обязательно имеются имена. Очень популярно имя Гунгнир,[Напомню, что так называлось копье Одина.] в изобилии - всевозможные «Змеи». Вроде «Змея мертвецов», «Змея щитов» и
«Змея вражьей крови». Встречаются «Драконы» «Плети», «Рога» и пр. Такие красавцы переходят из поколения в поколение. Разве что древко из неизменного ясеня могут поменять на новое.
        Метание копий - это конек викингов. Стрелки из лука они, прямо скажем, средние. А вот этот вариант дистанционного боя освоили в совершенстве. Мне о таком уровне не стоило даже мечтать. Да и ловить копья они умели ничуть не хуже, чем метать. Вставали друг напротив друга метрах в пятнадцати и перебрасывались. Причем - по-взрослому. Боевыми. Весьма полезный навык, когда два драккара идут на сближение с целью произвести передел имущества.
        За мной заявился Бежан - паренек из Ладоги, взятый Хрёреком в хирд на испытательный срок - без доли в добыче, когда нам не хватало гребцов.
        - Ульф! Там тебя драться зовут!
        Я припустил бегом. Еще подумают, что я струсил.


        На этот раз мне попался противник поинтереснее. Несмотря на мороз, этот боец был гол до пояса и отменно мускулист. Впрочем, удивил он меня не накачанным торсом - здесь практически все - здоровяки. Я реально заценил то, как он двигался. Пластика просто замечательная. Прям-таки тигр на охоте.
        Не исключено, что в этом поединке мне придется повозиться малость подольше, чем в предыдущих. Кто он таков, я понятия не имел: на голове у моего соперника наличествовал «очковый» шлем, а желтая борода - в этом этносе не является отличительным признаком. Спросить, с кем придется драться, я просто не успел: сразу, так сказать, с корабля на бал. Вернее, наоборот. Ну да ладно. Кто бы он ни был, я его сделаю. И не просто сделаю, а устрою настоящее шоу. Или я не МСР[Мастер спорта России.] по фехтованию еще с тинейджерских лет!
        Полуголый здоровяк шагнул ко мне. Я обратил внимание, что его бледнокожий торс практически чист. Не в плане гигиены или отсутствия волосяного покрова (с этим у атлета всё было типично), а в смысле отсутствия неизбежных для воина отметин: шрамов, рубцов и прочего. Может, какой-нибудь местный бонд решил «хлебнуть адреналинчику»? Нет, вряд ли. Слишком хорошо двигается.
        Ладно, разберемся. Сначала аккуратно прощупаем, оценив возможности и навыки, а затем устроим шоу. Викинги любят эффектные бои, поэтому торопиться не будем. Покажем всем, на что способен настоящий мастер.
        Я тоже шагнул навстречу противнику, готовясь пробным финтом проверить.


        Проверил. Окончательно и бесповоротно.
        Я еще только поднимал свою древковую снасть, когда мой противник без малейшей подготовки прыгнул на меня. На рефлексе я выбросил палку ему навстречу, почувствовал, что попал. И тут где-то в районе затылка вспыхнуло черное солнце - и я выпал из реальности.


        Очухался уже на земле. На заботливо подстеленном одеяле.
        Вокруг - друзья. Лица у всех озабоченные.
        - Что это было? - прохрипел я. Язык ворочался с трудом. Меня малость подташнивало.
        - Бьёрн Рагнарсон Железнобокий.
        Вот так, дорогие мои. Никогда не следует пренебрежительно относиться к незнакомому противнику. Есть риск нарваться на Бьёрна Рагнарсона.



        Глава шестнадцатая,


        в которой герой выступает против друга и нарушает законы гостеприимства
        Мы возвращались домой. Мы - это я и Медвежонок. Мы оба крепко получили по черепушкам, но здоровый образ жизни и дружеская поддержка сделали свое дело. Физическое здоровье восстановилось полностью. Настроение тоже было отменное. Возвращались с прибытком. Во всяком случае, я. Медвежонку еще предстояло вернуть виру, выплаченную Хрёреком за убитого ирландца. Тем не менее он накупил два мешка подарков и - за марку серебром - молоденькую рабыню из племени лехитов, белокурую, синеглазую, пухленькую… Словом, идеал местной красоты. Свартхёвди активно использовал «покупку» по прямому назначению. И мне предлагал, но я отказался. Видел, что делиться девчонкой Медвежонку не хочется.
        А я за такую же марку серебром приобрел пару коняшек у недодушенного конезаводчика Кольгрима. Хотелось сделать мужику приятное. Все же я на нем выиграл целых пять серебряных дирхемов. Сережки для Гудрун обошлись мне именно в такую сумму.
        Ехали весело. Погода стояла отличная. Лошадки весело топали по снежной дороге, мы с Медвежонком развлечения ради перебрасывались мячиком и болтали о приятном. Никаких следов «берсеркова» безумия я у своего друга не замечал.
        Дорога то взбегала вверх, то скатывалась в низины. Вокруг было довольно много возделанных земель, сейчас спрятанных под снежной шубой, но дикой природы тоже хватало. Пару раз мы поднимались достаточно высоко, чтобы можно было увидеть береговую кромку.
        Снег на обочинах был испещрен следами потенциальной дичи. И это притом, что дорога была весьма оживленной: дважды в час нам навстречу двигались чьи-нибудь груженые сани: сёлундские бонды везли дань своему конунгу. А может, и не дань а товары на продажу.
        Свартхёвди здоровался со всеми, но редко - первым. И никому не кланялся. Зато ему кланялись нередко.
        Мне тоже кланялись, Может, потому, что у меня был такой знатный спутник. А может, из-за моей одежды: по местным меркам, я был очень круто прикинут. По статусу мой внешний вид соответствовал хорошему «мерсу» и костюму от Версаче или, там, Армани. С поправкой на то, что здесь не было и не могло быть тайских и китайских
«брендов». Всё - подлинное.
        А ближе к полудню нас нагнала лихая санная упряжка с двумя «конкретными пацанами» из хирда Бьёрна Железнобокого. Эти ехали в гости к родичам. Точнее, к папаше одного из них. В санях лежал небольшой кабанчик и полдюжины зайцев. Парни по пути немного поохотились. Исключительно для развлечения, потому что с хавчиком у родни проблем не было.
        Один из хирдманов по имени Сван Черный доводился Медвежонку четвероюродным братом. По матери. Считай, близким родственником. Так что мы все сделали остановку, чтобы родичи пообнимались и обменялись комплиментами. Потом имела место церемония представления. Второго бойца звали Хунди Толстый. А меня хирдманы знали и так. Вот оно, бремя славы! Естественно, нам предложили присоединиться к будущему празднику. Мол, поляна накрыта, пиво согрето, девки заждались. Мы отказываться не стали.


        Папашу Хунди Толстого звали Тюркир Вшивая Борода. И не надо думать, что это прозвище было оскорбительным. Наоборот, оно было весьма популярным. Многие из здешних считали, что маленькие кровососы приносят удачу в делах. Чего только не придумают люди, чтобы пореже мыться!
        Усадьба у него была стандартная. Несколько строений, главным из которых был длинный (метров под двадцать) дом стандартного дизайна и интерьера. То есть - в начале - что-то типа сеней и большая кладовка, потом - земляной пол и свободное пространство, на котором располагался очаг (топили здесь везде по-черному, к сожалению), за ним - столы, а еще дальше, на возвышении, почетное место хозяина недвижимости. Там же - столбы с ликами богов, вырезанные явно любителем, а не профессионалом. Да, вдоль стен, завешанных шкурами и оружием, имелись «спальные» лавки, под которыми наличествовал дощатый настил - характерный признак зажиточного хозяина. Небогатый не стал бы тратить дорогие в изготовлении доски на такую
«роскошь», как возможность не слезать с койки на грязный земляной пол.
        Доски, впрочем, тоже особой чистотой не отличались.
        Медвежонок отправил свою рабыню (таких здесь называли - «тир») помогать женщинам, проследил, чтобы наших коней разместили и обиходили, и только после этого вошел в дом.
        Вшивая Борода (пузатый датчанин хорошо за сорок) не выказал особой радости по поводу нашего появления, но и протестовать не стал. Закон гостеприимства не позволил. Позже выяснилось, что Тюркир - один их неудавшихся женихов Рунгерд. Причем лично он был - дважды неудавшимся, поскольку в первый раз его убрал из списка Сваре Медведь, а во второй - сама Рунгерд, под тем предлогом, что Борода схоронил уже двух жен, а она не хочет быть третьей.
        Свартхёвди о неудачном сватовстве отлично знал и с ходу начал острить на эту тему. Тюркир мрачно отбрехивался. Я же начал догадываться, что Медвежонок принял предложение погостить не только из желания пожрать и выпить на халяву, но и чуток повеселиться. Покуражиться над ближним своим здесь полагали неплохим развлечением.
        Причем иронизировал не только Свартхёвди, но и Черный Лебедь.[Сван - лебедь.] И даже сынок Вшивой Бороды Хунди Толстый. Набивая брюхо отцовским хавчиком, он неблагодарно похрюкивал на ту тему, что у него жена (которая, кстати, жила здесь же, в доме свекра) здорова и весела, несмотря на третью беременность. А у папаши третья жена всё никак не может залететь.
        И эта третья жена (связка ключей на поясе сообщала всем о ее официальном статусе), Знак хозяйки - ключи от хранилищ имущества. Наложницам ключей не полагалось.] бабенка лет двадцати с небольшим, довольно симпатичная, тоже присутствовавшая на пиру, никак за честь мужа не вступалась, а напротив, подхихикивала, терлась около пасынка (и о пасынка - тоже) и всячески демонстрировала оному свое расположение. Недобрый взгляд Хундиной законной жены ее не смущал. Равно как и гневный - собственного мужа.
        Атмосфера понемногу накалялась. И я, чтобы разрядить ее, поинтересовался у хозяина, что он думает по поводу летнего похода Рагнара.
        Свартхёвди, Сван и Хунди дружно заржали, а Тюркир яростно сверкнул глазами и пожелал своему конунгу уплыть и не возвращаться.
        Вывод: я ляпнул что-то не в масть.
        Так и оказалось.
        В молодости Тюркир был хускарлом Сигурда Кольцо, Рагнарова папаши. Но с самим Рагнаром не очень-то дружил. И тот попер его из дружины, едва папаша помер. Обидно, однако!
        Раздосадованный хозяин вылез из-за стола и почапал во двор. Видимо, отлить. Но не только.
        Через минуту снаружи раздался женский визг, оборвавшийся звуком плюхи.
        Я вскочил. Никак не могу привыкнуть к тому, что кто-то бьет женщину.
        - Куда ты? - поинтересовался Свартхёвди.
        Снаружи донесся еще один вскрик, потише.
        - Так это… - Кроме меня, на крики никто не отреагировал. Бьют, значит, так надо. - Отлить! - нашелся я. И выскочил наружу.
        Во дворе - никакого криминала. Зато из открытой баньки доносилось ритмичное оханье. Кто-то кого-то имел. Вшивая Борода и имел, надо полагать. Он - хозяин. Я - гость. Следовательно, не мое собачье дело, кого он там пользует.
        Окропив ближайший сугроб, я вернулся к столу.
        В отсутствие Бороды обстановка заметно потеплела. Мачеха теперь вилась не только вокруг пасынка, но и Свана по могучей спинке похлопывала. Я протянул рог, чтоб мне набулькали пива, плеснул чуток в сторону очага (здесь так принято) и без лишней спешки восполнил убыток жидкости, попутно прислушиваясь к разговору. А разговор шел об интересном: о второй жене Рагнара Лотброка, матери Ивара Бескостого, Бьёрна Железнобокого, а также Сигурда и Хвитсерка, с которыми я не имел счастья познакомиться лично. Звали эту замечательную женщину Аслауг, и была она дочерью Сигурда Убийцы Фафнира[Фафнир - это дракон такой. Его действительно убил Сигурд, но не тесть Рагнара, а мифологический герой.] и Брюнхильды, дочери Будли…
        Я протянул кубок за новой порцией, но тут в помещение, вместе с толикой свежего воздуха, вошел Вшивая Борода. Слегка встрепанный, но довольный. И тоже потребовал пива. Ясное дело, ему поднесли первому.
        А потом в дом скромно, как мышка, шмыгнула рабыня Медвежонка. Прошмыгнула - и забилась в уголок. Однако Свартхёвди успел ее заметить и не преминул похвастаться приобретением: продемонстрировать, какой цветочек он отхватил.

«Цветочек» покорно подошел к хозяину. Однако личико прятал под шерстяным платком. С чего бы?
        Последнее стало понятно, когда Свартхёвди, желавший, чтобы все увидели, какая у него теперь красотка в собственности, и какие чудесные у нее глазки, оный платок сдернул…
        И обнаружил, что от былой красоты его рабыни осталась только половина. Вторая половина пряталась под здоровенным фингалом.
        Лицо Свартхёвди окаменело.
        Он медленно поднялся с лавки. Я увидел, как вздулись жилы на мускулистой шее Медвежонка, и почуял недоброе. Мой друг молчал. И это молчание напомнило мне…
        Будь Свартхёвди в ясном сознании, я бы поддержал его в любом случае. Даже если бы он был неправ. Плевать, что против нас было бы трое сильных бойцов (Тюркира со счетов списывать рановато) и толпа челяди. Но я помнил, каков был Медвежонок в гостях у ирландцев. Не дай Бог!
        Именно этот страх и подтолкнул меня к действию.
        Когда, толкнувшись двумя ногами, он прыгнул назад, через скамью, не глядя цапнул со стены первый попавшийся топор, я всё-таки успел чуть раньше, перехватил руку с оружием и отработанным приемом взял на захват.
        Один я бы его ни за что не удержал. Такая силища! Вдобавок боли Свартхёвди не чувствовал и, кажется, даже не понял, что его держат, потому что ринулся вперед, опрокинув здоровенный стол. Сван и Хунди к этому моменту уже успели вскочить и схватиться за оружие, а вот Вшивая Борода тормозил - сказывалось долгое отсутствие практики.
        Свартхёвди споткнулся о мебель и упал. Но тут же поднялся (это притом, что я висел на нем, как лайка на медведе) и глухо заревел.
        Хускарлы похватали оружие, но… разделились. Хунди - с копьем на изготовку… А Сван - так, чтобы при необходимости это копье отбить и прикрыть Медвежонка. Ах да, они же родственники!
        Из оскаленного рта Свартхёвди потекла слюна…
        - Берсерк! - истошно завопил кто-то, и челядь с воплями и визгом бросилась кто куда.
        Медвежонок наконец заметил, что ему что-то мешает, и стряхнул меня.
        Стряхнул удачно. Как раз к кожаному ведерку с водой, только что принесенному кем-то из челяди.
        И я, опередив прыжок Медвежонка буквально на долю секунды, выплеснул ледяную воду ему на голову.
        И с воплем:
        - Хватай его! - снова напрыгнул на Свартхёвди.
        Сам бы я его не удержал, но Сван и Хунди кинулись мне на помощь, и втроем мы его кое-как одолели.
        К счастью, Медвежонок быстро пришел в себя. Может, вода помогла, а может, безумие еще не успело накрыть его целиком… Словом, он пришел в себя и просипел:
        - Ульф, ты? Что, опять?
        - Опять, - «порадовал» я его, бросил Свану: - Помоги ему, - а сам, с отнятым у Медвежонка топором, двинулся к хозяину дома.
        Вшивая Борода так и стоял, разинув щербатую пасть. Надо полагать, осмысливал то, что произошло.
        В руке у него был меч, и при моем приближении он попятился и рефлекторно поднял оружие (надо полагать, выглядел я не очень дружелюбно), но сделал это как-то вяло, и я обухом топора без труда вышиб клинок и, перебросив топор в левую руку, правой, от души, вложившись, с доворотом корпуса, врезал Бороде по роже.
        Видно, судьба у меня такая: лупить Рунгердиных женихов.
        Тюркира отбросило к стене (даром что весу в нем было раза в полтора больше, чем во мне), где он и отек на пол, не выказывая ни малейшего желания вступить со мной в поединок.
        Хунди Толстый попытался мне что-то сказать, но я бросил ему:
        - Утром!
        Прихватил со стены медвежью шкуру, собственное барахлишко и отправился спать на конюшню.
        Запах навоза и сена мне как-то ближе, чем дым очага и вонь блевотины.
        За Свартхёвди я не беспокоился. Вокруг него уже хлопотали женщины, поили чем-то горячим… Да и Сван присмотрит, если что.
        Устал я что-то от древнескандинавских развлечений. Неплохо бы отдохнуть. Для начала - просто выспаться.


        Выспаться у меня - получилось. Но не сразу. Потому что, стоило мне разоблачиться и забраться в импровизированный спальный мешок, как ко мне пожаловала гостья.
        Угадайте - кто?
        Нет, не угадали. Рабыня Медвежонка, несомненно, ухаживала за хозяином.
        Своим вниманием меня почтила хозяйка поместья. Я легко опознал ее в темноте по характерному звяканью ключей.
        Что ж, по-своему, это даже справедливо, решил я, и минуток через пятнадцать супруга грубияна и насильника Тюркира охала и повизгивала, изо всех сил пытаясь процарапать дорогой лен моей нательной рубахи.
        Вот не могу понять эту специфику мужского организма. Только что казалось - никаких сил больше нет. Упал - и заснул. А стоит пощупать теплую упругую попку - и такая бодрость просыпается… Минут на сорок.
        Но нам хватило.
        - Будет сын - назовешь Волчонком, - пробормотал я по-русски вслед выскользнувшей из-под шкуры одноразовой подружке…



        Глава семнадцатая,


        в которой герой возвращается домой и узнает кое-что о сексуальных привычках йотунских самочек
        К утру Свартхёвди практически оклемался. Хорошо покушал. Выслушал извинения от хозяина дома, который (официальная версия) спьяну перепутал чужое двуногое имущество с собственным и совершил преступление стоимостью в сорок граммов серебра.
        Медвежонок извинения принял. Серебро - тоже. И еще - головной платок из очень хорошей, пусть и некрашеной шерсти, который предназначался рабыне, дабы спрятала личико и не оскверняла фингалом взор господина.
        Вот такие тут бесчеловечные нравы. Если речь идет о рабах. Надо, кстати, напомнить о них Хавчику, а то в последнее время он слишком много мне замечаний делает.
        Я тоже принял извинения от владельца одаля, который заверил меня, что у него и в мыслях не было поднять меч на гостя. Он, дескать, просто хотел показать мне, как специалисту, какой у него хороший клинок. Более того, не просто показать, а даже и подарить. Что он сейчас и делает.
        Мне был вручен меч стоимостью в целую марку серебром, но я уже был в курсе правил игры, и потому в моей собственности меч пробыл недолго.
        Заверив Вшивую Бороду в том, что я действительно неверно истолковал его намерения и тем невольно нанес ему тяжкое оскорбление (подумал, будто Тюркир способен напасть на гостя), и, пытаясь защититься, нечаянно задел его и сбил с ног. И в компенсацию за нанесенную обиду дарю ему этот замечательный меч стоимостью не менее марки серебром…
        Вот так мы все сохранили лица и внешнюю благопристойность. Старина Вшивобородый в итоге даже попытался сделать мне настоящий подарок (рог, из которого я пил), потому что история того, как папа Медвежонка заработал свою жену, была известна всем сёлундцам, и вероятность того, что его сынок в священном безумии мог порубать всех чад и домочадцев Тюркира, была довольно высока. Очень возможно, что лишь мое своевременное вмешательство сохранило Свартхёвди немало серебра, которое пошло бы на выплату вергельда. В том числе и за безвременную кончину Тюркира Вшивой Бороды.
        Я от подарка отказался. Глядя на огромный фингал, в котором прятался глаз Тюркира, а также помня о паре незримых развесистых украшений, которыми он обзавелся этой ночью после инцидента на сеновале, я чувствовал, что не вправе брать у дядечки подарки. Тем более - такие несерьезные.
        Засим мы погрузились на лошадок, приняли гостинчики в дорогу (так здесь положено) и отправились восвояси.
        Ближе к полудню, без приключений, мы достигли развилки, на которой наши пути разошлись. Свартхёвди отправился домой. И я - тоже. Домой. К себе. То есть первоначально я собирался ехать вместе с Медвежонком, но после вечерних событий передумал. Как-то мне беспокойно стало: вдруг моих домочадцев, пока меня не было, тоже обидели?
        Не обидели.
        Хотя и могли.
        Хегин Полбочки, узнавший о моем возвращении и прибывший с бурдючком пива (и с племянником) выразить почтение, так сказать, после пары чашек вдруг поинтересовался, не хочу ли я приобрести супругу для своего трэля Хаучика? По дружбе он готов уступить ее всего за пару марок.
        Хавчик, присутствовавший за столом, активно засигналил мне: не надо никого покупать.
        Я поинтересовался: с какого бодуна Хегин озаботился семейным положением моего раба?
        Все оказалось весьма романтично. Вышеупомянутая тир[Напомню: тир - рабыня.] оказалась непраздна и на допросе показала на Хавчика как на будущего папашу.
        Я взял паузу, чтобы переговорить с «виновником торжества».
        Хавчик от отцовства наотрез не отказывался, хотя выразил сомнение: мол, пригожую рабыню всякий норовит попользовать. Так что папой может оказаться и сам Полбочки. И вообще, раз стельная корова стоит дороже, то и рабыня - соответственно. То есть ему, Хавчику, еще и приплатить должны за осеменение.
        Ну и наглец! Впрочем, идеология понятна.
        Ее я и изложил (в корректной форме) соседу.
        Тот по существу возражать не стал, но заметил, что человеческого детеныша выкармливать дольше и накладнее, чем теленка.
        Вопрос опять сводился к деньгам.
        Но тут подал голос мой ученик Скиди:
        - Знаешь, дядюшка, я вспомнил: я тоже был с этой рабыней.
        Сказал так, чтобы мы все поняли: врет. Зато деликатно напомнил дядюшке, что я для их семьи - человек нужный. Как-никак взялся подготовить Скиди к будущему походу. А ну как откажусь?
        Полбочки тут же съехал с темы. И перешел к другой своей проблеме: поселившемуся поблизости йотуну. Тварь, если верить Хегину, оказалась невероятно хищной. За месяц слопала трех овец и собаку. Причем овец тягала прямо из овина.
        - Я говорил тебе, дядя, давай я его убью! - воскликнул Скиди.
        - Ага! Счас! Тоже мне Беоульф нашелся! - проворчал дядюшка.
        Как ни странно, я понял, кого Полбочки имел в виду. Видел одноименную анимашку. Имеется в виду фильм Земекиса «Беовульф».] Да и фильм - тоже.
        - Согласен с тобой, уважаемый Хегин, - изрек я.
        Еще бы я был не согласен. Достаточно вспомнить, как я классно летал по корабельному сараю старины Полбочки от легкого тычка волосатого антропоида. Если бы не Рунгерд, вовремя подавшая звуковой сигнал, мы бы сейчас не беседовали.

«Хорошее мясо» - так вроде бы оценил нас мохномордый любитель свежатинки. Думаю, молоденький Скиди будет оценен йотуном-йети по достоинству.
        - Может, уважаемый Ульф Вогенсон поговорит о йотуне с дочерью Ормульфа Полудатчанина? Прекрасная Рунгерд, я заметил, прислушивается к твоим словам.
        Ну как откажешь доброму соседу? Тем более что его «подарок», англичанка Бетти, даже сейчас трудится не покладая умелых ручек. Вот, ткацкий станок ни на минуту не умолкает.
        - Как только дела хозяйственные позволят… - Я покосился на своего раба-управляющего… Опаньки! Да на нем лица нет! С чего бы?
        А, понятно! Наш кобелек бегал через лес брюхатить чужих рабынь, ни сном ни духом не ведая, что где-то поблизости отирается голодный тролль.


        Со Скиди я договорился, что наши занятия начнутся завтра. Утренняя пробежка на лыжах - неплохая разминка.
        Гости убыли, а я взял моего кобелеватого управляющего за гузку и потребовал объяснений.
        Хавчик немедленно признал, что да, бегал на чужую территорию. Даже не бегал, а ходил. По делу. Меновой торговлей занимался. Для восполнения продуктовых запасов. От прежнего хозяина бочонок смолы остался, так Хавчик махнул его на два мешка ячменя. Добрый ячмень. Вон, Пэрова жена пива из него наварила к моему приезду. Котел.
        - Котел? - усомнился я. По моим прикидкам, пива оставалось литров десять. Еще столько же мы приговорили только что (совместно с тем, что притаранил Полбочки), а котел - это минимум литров тридцать.
        Котел, не моргнув глазом, подтвердил мой раб. А что объемы не сходятся, так это потому, что он, Хавчик, его маленько подморозил - чтоб забористее было.[На всякий случай напомню читателю, что в средневековой Скандинавии была распространена методика повышения градуса алкоголя путем вымораживания воды. Технология проста. Точка замерзания спирта существенно ниже, чем у воды. Так что для повышения концентрации алкоголя достаточно выставить пиво на мороз, а потом вынуть из него частично (раствор всё-таки) замерзшую воду. Технологически просто. Что же касается вкуса - судить не берусь. Не в курсе.]
        Соврал и не поморщился. Можно подумать, я «крепленое» пиво от обычного не отличу… Ну да ладно, не будем жадничать.
        - А про йотуна ты, значит, был не в курсе? Теперь-то небось поостережешься?
        - Угу, - Хавчик содрогнулся. - Так это…
        Оказалось: не йотуна испугался мой раб. Йотун - что! Сожрет - и дело с концом. Нехудший финал для раба, который верит в будущее посмертие. Испугался он того, что йотун может оказаться йотуншей.
        С дрожью в голосе Хавчик поведал мне, что самки этих волосатых монстров питают нездоровое влечение к человеческим самцам. Ежели поймают, то держат в неволе (могут для надежности и сухожилия на ногах порвать) и пользуют по прямому назначению до полного полового истощения. А когда оное наступит - безжалостно съедают и ловят следующего.
        - И что тебя смущает? - усмехнулся я. - Мужик ты вроде крепкий. Дело это любишь. Небось годика три протянул бы.
        Хавчика аж передернуло от такой перспективы.
        Но меня он заинтриговал. Я вспомнил свирепый оскал мохнатого гигантопитека. Мог ли он быть самкой? Если Хавчик прав, то выходило, что меня не съесть собирались, а поиметь?
        Тьфу на тебя, Хавчик! Болтаешь всякую чушь, а потом как привяжется… Нет, точно придется с Рунгерд договариваться по поводу изгнания волосатого дьявола. А то ведь спать спокойно не смогу. А вдруг йотунша полюбила меня с первого взгляда?
        Я заржал.
        Хавчик покосился на меня обиженно: решил, что над ним потешаюсь.
        А я налил себе еще пивка, пригубил и погрозил ему кулаком.
        Вымороженное, как же! Совершенно обычное древнескандинавское пойло. Впрочем, в свежем виде очень даже качественное.
        И Хавчик - управитель справный. Все - при деле. В хозяйстве - полный порядок. Что это значит? Правильно! Это значит, что я - хороший руководитель. Как батя мой говорил: хороший начальник не тот, кто суетится, а тот, у которого подчиненные впахивают, когда сам он коньячок в кабинете пьет. Значит - процесс наладил правильно. Другое дело, что в российском капитализме хозяин, который расслабится и всё на подчиненных повесит, самое позднее через год вдруг обнаружит, что фирма - уже и не его, а этих самых подчиненных. Активы слиты, клиентская база переориентирована, а на расслабившемся капиталисте - одни долги, часть которых по-любому придется отдавать. Иначе убьют.
        Здесь - не так. То есть убить за долги - запросто, а вот чтобы Хавчик имуществом моим завладел - исключено. Потому что без меня он - никто и звать никак. Родни нет, личных боевых навыков - тоже. Одним словом, чужак малохольный. Ему бы за обрюхаченную девку Полбочки три шкуры спустил и пиписку оттяпал. Да и девка вряд ли дала бы. Есть, конечно, вариант, при котором даже безродный слабак может и имущество сохранить, и авторитет заработать. Этот вариант - деньги. За приличное баблище можно нанять себе защитников. Заключить с ними «контракт» перед лицом богов. Если клятва дана правильно и условия выполняются, то даже свирепые викинги будут блюсти интересы заказчика. В определенных пределах, разумеется. Однако реши Хавчик украсть мое золото-серебро и дать деру с Сёлунда (допустим, по льду на материк), то первый встречный «авторитет» поступит с ним так же, как румынские пограничники - с Остапом Бендером. Это в лучшем случае.
        Я глотнул еще пива и ухватил прошмыгнувшую мимо Бетти за упругое бедрышко. Моя трудолюбивая тир с готовностью замерла, ожидая продолжения. А собственно, почему бы и нет?
        - Хавчик, - проворковал я расслабленно, - а не пойти ли тебе погостить у Пэра во флигеле? Можешь и пивка с собой прихватить…
        Слова «флигель» Хавчик не знал, но идею поймал на лету. И испарился раньше, чем я усадил Бетти на колени. Всё же в отсутствии нижнего белья есть свой прикол. Меня и в цивилизованную эпоху это возбуждало.



        Глава восемнадцатая,


        в которой герой испытывает своего ученика и сожалеет о том, что не прошел настоящего генетического отбора
        Сначала я решил проверить физическую подготовку моего ученика. На двух опорных столбах мы закрепили перекладину, на которой Скиди играючи подтянулся двадцать раз. Мог бы и больше, но мне надоело. Затем - отжимания. Насчитав сотню, я остановился и остановил Скиди. Прекрасный результат. Для фехтовальщика (так же, как и рукопашника) мышцы-разгибатели важны больше, чем крепкие бицепцы. Сами понимаете, почему.
        Затем я прокачал парня насчет гибкости и растяжки. Тут результаты были похуже, но в нормы укладывались.
        Затем немного гимнастики.
        Выход силой паренек выполнил без труда. И без техники. Но ее он усвоил с первого показа и минут через пять сделал выход сразу на две руки. Правда, корявенько. Я особо не удивился: видел, как викинги лазают по скалам. Впечатляет.
        Подъем переворотом Скиди очень понравился. Как только поймал движение, прокрутился раз десять. С явным удовольствием.
        Дальше пришел черед акробатики. На освоение «колеса» мы потратили минут десять. А вот стойку на руках Скиди сделал с первого захода. И передний кульбит выполнил ничуть не хуже, чем я. Причем - в самых разных вариантах. С места, с разбега, с прыжка. Через преграду. Одиночный и двойной-тройной. С повышением уровня и уходом в кувырок. Само собой, падение с кувырком у него тоже получалось замечательно. Я погонял парня по препятствиям (забор, крыша, штабель дров и т. п.) и убедился, что Скиди - настоящий мастер паркура.
        Правда, тут же выяснилось, что прыжки, кувырки, кульбиты и прочее входят в базовую подготовку датского тинейджера из хорошей (читай - военной) семьи. То есть на подобные трюки парня натаскивали лет с трех.
        Чуть сложнее оказалось с движениями назад. Кувырок с выходом в стойку у Скиди вышел с первого раза, а вот задний кульбит мы с ходу дожать не смогли. Ничего. С такими данными он у меня у меня через месяц сальто сделает.
        Спросите, зачем боевому фехтовальщику (не каскадеру) сальто?
        Отвечаю. В жизни всякое бывает. В бою - тем более. А владение собственным телом оттачивается именно на трюках. Да, высокие киношные удары ногами в прыжке, с разворотом и прочей экзотикой, в реальном поединке практически не используются. Поэтому при ускоренной подготовке бойцов их никто не отрабатывает. Десять - пятнадцать простых приемов, усвоенных до автоматизма, - вполне достаточно.
        Но если ты - мастер, то должен уметь всё. А ситуация, в которой уход от вражеского удара требует выхода на задний мост, - очень даже реальна. Так что будет у меня Скиди сальто делать. Будет.
        Тем более что координация и чувство равновесия у парня оказались просто фантастические: минуту простоял на бревне, поджав правую ногу. С закрытыми глазами. И даже не пошатнулся.
        Нет уж, для таких «подвигов» одного только обучения маловато. Здесь еще и генетика поучаствовала. Естественный отбор. Когда в Скандинавии первые воины появились? Веков пять назад, никак не меньше. Следовательно, десять - пятнадцать поколений прошло через сито естественного отбора. Мне бы такой генотип, я бы в своем времени олимпийским чемпионом стал.
        Убедившись, что имею дело с отличным материалом, проверку я прекратил. И поставил моему ученику практическую задачу: изготовление рабочих снарядов. Нарисовал угольком на куске кожи несколько схемок, перечислил предметы, которые Скиди следовало сделать. Проверил, как усвоена информация. Усвоена. У местных - отличная память. Поэму из двадцати строф запоминают с первого раза.
        Затем я сконтактировал Скиди с Хавчиком, которому велел обеспечить парня всем необходимым.
        Сам я в процессе участвовать не собирался.
        Во-первых, рукодельничает Скиди намного лучше меня, а природные материалы они все тут просто «чувствуют». Например - расположение волокон в дубовой ветке.
        Тоже понятно: без этого «чутья» викингам никогда бы не построить такие замечательные корабли. А Скиди - из этой породы.
        Во-вторых, после обеда я собирался отправиться в гости к Рунгерд. Соскучился. Да и Полбочки я обещал заручиться ее поддержкой в борьбе с йети.
        Отъехать планировал дня на два. За это время Скиди как раз закончит
«строительство», и мы займемся делом.
        Если подумать, у нас не так уж много времени. Каких-то пять-шесть месяцев.
        Придется постараться.



        Глава девятнадцатая,


        в которой герой проявляет великодушие, связанное с немалыми лишениями
        - Страшная участь! - с болью в голосе проговорила Рунгерд. - Я просила богов, чтобы в нем никогда не проснулась отцова кровь. Боги не вняли.
        - Неужели всё так плохо? - спросил я.
        Лично мне участь берсерка вовсе не казалась такой уж трагической. Что плохого, если тебя не берет железо, а силы утраиваются?
        - Одиночество - удел воина-оборотня, - Рунгерд старалась держать себя в руках, но слезы блестели на ее ресницах. - У берсерка нет друзей. У него нет любимых. Поверь, я знаю. Что может быть страшнее, чем лечь в постель с мужчиной, а проснуться с диким зверем?
        Совсем не о том я хотел поговорить. Вовсе не о безумии Медвежонка. Я-то надеялся пригласить Рунгерд в гости. Поохотиться на йети, а заодно… Нет, не так. Это йети - заодно. А всё остальное как раз и есть главное.
        Но предлагать страдающей от горя матери небольшой сексуальный круиз - просто свинство. Даже такая циничная скотинка, как я, на такое не способна.
        Хотя, видит Бог, я не знаю лучшего способа забыться, чем этот. Эх! В своем несчастье Рунгерд стала еще красивее. Надменность королевы пропала. Зато буря, кипевшая внутри, озарила ее лицо той самой женской чувственностью, которую она так умело прятала за маской властной дамы.
        И от этого она была для меня еще желанней. Нестерпимо хотелось ее обнять и… Наверное, я попросту не мог отнестись к ее страданиям всерьез. Хотя бы потому, что только что дегустировал с ее сыном славное пиво и пытался исполнять «Охоту на волков» Высоцкого в переложении на древнескандинавский.
        - Но разве этим… даром Одина нельзя управлять?
        - Можно научиться. Мой муж умел… Но, чем чаще в человеке просыпается зверь, тем зверь сильнее. И тем меньше человеку хочется быть человеком. Потому что быть зверем легко. Чувства зверя остры, а радости - просты. Зверем быть легко, а человеком - трудно. А человек-зверь… - Она запнулась. Боль едва не выплеснулась наружу. Ей бы поплакать…
        Но королевы не плачут. Она сдержалась.
        - Мой муж говорил: когда дух Медведя входит в него, это величайшее из наслаждений. Первый глоток пива после тяжкой дороги, первое соитие с женщиной после долгого плавания… Всё это не может сравниться с восторгом, какой испытывает берсерк, обращаясь, и запах крови пьянит его сильнее зимнего вина!
        Весьма поэтичная речь. Однако я так и не понял - что в этом плохого? Я сам отлично знаю, что такое радость битвы. А тут - то же самое, только в разы сильнее. И даже если потом сутки валяешься никакой, то оно того стоит. Ну вроде как расслабон после бурного секса.
        Рунгерд продолжала говорить… Зверь, дух, безумие Одина… Я перебил ее:
        - Погоди! Давай будем преодолевать трудности по мере их возникновения. Сейчас в чем главная трудность? В том, что дух Медведя овладевает твоим сыном тогда, когда хочет дух, а не когда хочет Свартхёвди. Так?
        Рунгерд кивнула.
        Ну да, управляемое безумие. Я читал об этом в разных эзотерических книгах о боевом искусстве. В большинстве это был полный бред. Домыслы доморощенных теоретиков о том, в чем они понимают не больше, чем Папа Карло - в станках с числовым программным управлением. Но были еще всякие первоисточники, которые я тоже читал. И у меня не было оснований сомневаться в их правдивости. Проблема в том, что первоисточники, что восточные, что западные, описывали картинку, не вдаваясь в методологию. А там, где всё было разложено по полочкам, это «всё» было более чем сомнительно. Уверен, ни один из этих писак сам не испытывал ничего подобного.
        Но в этом мире методики должны быть наверняка.
        - Значит, - сказал я, - первоочередная задача проста: сделать дар Одина Свартхёвди управляемым. Есть предложения?
        Предложения были. Где-то в глухом лесу, километрах в ста отсюда живет, если не помер, конечно, некий дедок по имени Каменный Волк, который может научить берсерка держать в узде свою зверушку. Ага, что-то такое я слыхал от Хрёрека. А не тот ли это дедушка, у которого тусовался покойный муж Рунгерд?
        Тот самый, подтвердила вдова. Именно к нему и надо идти Медвежонку.
        Ну так в чем проблема? Зима, как я понимаю, для датского викинга - не помеха. На лыжах по снегу - милое дело. Спим в снегу, едим что поймаем. Сто километров - пять дней пути. Если погода хорошая. А плохую всегда можно переждать где-нибудь в снежной берлоге под елкой.
        Но, как выяснилось, проблема всё же была. И заключалась она в том, что Свартхёвди - берсерк. Причем безумия своего не контролирующий. А следовательно, способный впасть в него по первому подходящему поводу. И потом, независимо от результатов духоборчества, свалиться в отключке… И стать хавчиком для любого проголодавшегося хищника. Или попросту замерзнуть. Словом, путь, который был сущей ерундой для психически здорового Свартхёвди, становился чертовски опасным для Свартхёвди, шизанутого на почве оборотничества.
        Ну так в чем же дело? Парню просто нужен партнер, который обеспечит безаварийную доставку.
        Вот в этом-то и проблема, разъяснила Рунгерд. Кто же на такое согласится? Ее люди - вряд ли. Они еще помнят папу-Медведя, который порешил немало народу так, за здорово живешь. А ведь Сваре был, что называется, оборотень обученный.
        Да и не годится трэль или даже свободный бонд-арендатор в сопровождающие. Впади Свартхёвди в безумие, он их первыми и порубит. Тут воин нужен, причем опытный. Наверное, Гнуп Три Пальца сгодился бы, да ноги у него поморожены. Зимой ему лучше в дальние походы не соваться.
        - Тоже мне проблема! - фыркнул я. - А я - на что?
        Удовольствие от зимнего похода для меня, выходца из мира центрального отопления и автомобильного климат-контроля, - довольно сомнительное. Однако для друга я готов пойти на некоторые лишения. Главное - не заплутать. Но тут уж я целиком полагаюсь на Медвежонка. Берсерк он там или нет, но на своем острове он ориентируется не хуже, чем кошка - на дачном участке хозяев. Так что можно хоть завтра отправляться…
        Оп-па!
        - Рунгерд! Что ты делаешь? - воскликнул я в крайнем изумлении, когда гордая дочь Ормульфа Полудатчанина опустилась передо мной на колени и обняла мои ноги. - Эй, вставай! - Я попытался ее поднять, но не тут-то было. Женщина обхватила мои ноги, запрокинула прекрасное лицо и воскликнула пылко:
        - Проводи его, Ульф-храбрец! Проводи его - и моя семья будет навеки в долгу у тебя! Клянусь Тором и Ньёрдом! Клянусь памятью предков! Я никогда этого не забуду! Никогда!
        Вот блин! Это очень серьезно! Очень!
        - Вставай! Вставай, моя хорошая! - На этот раз Рунгерд позволила себя поднять. - Конечно, я его провожу! Не беспокойся. И ничего мне не надо. Какие счеты между нами! Ты что, моя радость! Вы же мне - как родня…



        Глава двадцатая,


        в которой герой отдает долги
        Ну да, именно долги. Я не забыл, что у меня имеется ученик, которого следует наставлять и строить. Так что прежде, чем отправиться в путь к наставнику оборотней, я должен был выполнить свой собственный долг наставника и выдать Скиди задание на время моего отсутствия.
        Этим я и занялся по возвращении домой.


        То были суровые три дня. Уверен, после них лыжный кросс по лесу на пару с таким прирожденным лыжником, как Свартхёвди, покажется мне прогулкой.
        Я впахивал по-черному, но Скиди грузился втрое против моего. Да, этот парень старался изо всех сил. Я бы даже сказал - слишком старался. И к середине третьего дня я сам сбавил темп. Я, но не Скиди. Малыш выкладывался без остатка в каждом движении. Такие, как он, скорее умрут, чем дадут слабину. А то я не видел, как он фехтовал с Медвежонком. Гордость и безжалостность к собственной слабости - безусловно, полезное качество. Тем более, Скиди прошел естественный отбор. Его папа, дедушки и еще десяток-другой предков выжили там, где другие склеили ласты. Однако всё хорошо в меру и, главное, своевременно. Я обдумал ситуацию и решил, что в первую очередь парня следует научить эргономике. Убивать комара следует хлопком достаточным, чтобы убить комара, а не таким, который отправит в нокаут дядю энтомолога.
        - Довольно! - скомандовал я, опустил щит и бросил на землю набитый соломой мешок из старой свиной шкуры, в котором меч Скиди оставил изрядную прореху. - Ты что творишь, парень? Ты что, с великанами биться собрался? Послушай, как ты дышишь? Пыхтишь, как пес на сучке! Нет, так дело не пойдет!
        Мой ученик тут же надулся. Обиделся.
        Обостренное чувство собственной важности вообще характерно для норманов, а уж для самолюбивого датского тинейджера - в особенности.
        Но я знал, что делаю. Когда в глазах темнеет, а каждое движение требует специального усилия, мозги тупеют, а внимание ослабевает. Обида это исправит.
        - Скиди, - я старался, чтобы в голосе моем было поровну терпения и насмешки. - Ты не должен попусту расходовать силы: бой - это не хольмганг, где тебе нужно расколотить пару-тройку щитов молодецкими ударами. В бою никто не любуется твоей мощью. Вокруг не толпятся зрители, которые жаждут поглядеть, какой ты герой. В бою тебя просто хотят убить. И будь ты хоть какой ловкач помахать мечом, когда ты устанешь, то утратишь и мощь, и быстроту. И тогда тебя прикончит любой, кому хватило ума поберечь силы.
        - Я вырасту и стану так же могучим, каким был мой отец! - заявил Скиди.
        Упрямства этому парню не занимать.
        Что ж, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что покушаюсь на исконные основы скандинавского фехтования, где правильным считается разрубить врага пополам, а не аккуратно проткнуть ему печень.
        - Да, Скиди, ты вырастешь и будешь в два раза сильнее меня. И в три раза выносливее (Паренек надулся еще больше. На этот раз - от гордости). Однако мне жаль, что ты не хочешь пойти со мной в вик следующей весной.
        - Почему это не хочу? - изумился мой ученик. - Наоборот: я очень хочу!
        - Да? А я было подумал, что ты намерен подождать, пока станешь таким же большим, как Свартхёвди Медвежонок или Гнуп Три Пальца. Не думаю, что это случится так быстро. Лет пять подождать придется.
        - Но я не хочу ждать! - воскликнул Скиди, забыв об усталости.
        - Тогда у тебя две возможности, - сказал я. - Научиться биться так, как я тебя учу. Или никогда не вырасти.
        - Почему это?
        - Потому что тебя убьют. Какой-нибудь франк, совсем не герой, не слишком сильный и не слишком умелый, прирежет тебя, когда твои силы иссякнут и ты уже не сможешь отбить удар. Например, сейчас я бы не поставил на тебя даже в самом простом состязании, потому что руки у тебя ходят ходуном, а колени - как теплый воск. Что ты на это скажешь?
        Скиди задумался… Признавать мою правоту ему очень не хотелось.
        - Когда я так устану в бою, - наконец нашелся он. - Ты меня защитишь!
        Я покачал головой.
        - А если меня не будет рядом? Например, потому, что какой-нибудь особо шустрый ворог продырявил меня из арбалета? Нет уж, дружище, если я решу, что ты не сможешь постоять за себя в любых обстоятельствах, то вместо похода с Рагнаром ты будешь вместе с дядей возделывать землю. Как тебе такое будущее?
        Перспектива землепашества парня не воодушевила.
        - Будем считать, что ты понял. А сейчас можешь передохнуть, пока солнце не окажется вон там.
        Я отпустил парня, а сам отправился искать Хавчика. Сборы я решил поручить ему. Опыт подсказывал: мой трэль экипирует меня лучше, чем я сам. Ну если не считать вооружения.


        Через полтора часа я возобновил тренировку.
        - …Показываю еще раз. Обманный замах справа, - слова я сопровождал действием, - потом, когда противник поднимает щит, - короткий укол. Вот сюда, - я похлопал себя по животу. - Воткнул - на ладонь, не больше, повернул, вытащил и - отход влево. Делай!
        Скиди махнул мечом. Я сделал вид, что поверил (в реале никто на такой мах не купится, но сейчас мы отрабатываем не это), поднял щит и подставил мешок… Вот, другое дело! Уже не прореха в поллоктя и солома во все стороны, а аккуратный дозированный тычок, доворот и уход с возможной линии атаки.
        - Молодец! Еще раз!
        Примерно через час я посчитал, что прием усвоен. Движения экономны, выпад четкий, укол - на нужную глубину. Да и от мешка остались одни клочья.
        Теперь поработаем на силу и резкость. Бронь, которую может носить потенциальный противник, покрепче свиной шкуры.
        Снарядом для этого тренинга служил подвешенный на веревках сухой ствол сантиметров тридцать толщиной. Воткнул - выдернул. Удобно дозировать силу: много - клинок зажимает, недостаточно резко - ствол отбрасывает назад, и вместо дырки получается затес.
        Я дал парню возможность как следует пропотеть, а затем велел надеть бронь (старый тяжелый панцирь из моего арсенала и простой шлем-котелок пришлись Скиди впору), взять меч и щит. На этот раз - деревянный. А сам взял свой любимый шест с тряпичными накладками на обоих концах.
        - Ну а теперь - самое главное, - произнес я веско, чтобы молодой понял: до этого были - цветочки. - Сейчас я хочу поглядеть, чего ты стоишь. Помнишь, как ты бился с Медвежонком Свартхёвди у него во дворе?
        - Ага! - Паренек довольно осклабился. Еще бы! Он полагал, что сумел достать Медвежонка. Но я сейчас намеревался его огорчить. Сильно огорчить.
        Я должен был научить его проигрывать. Почувствовать не только вкус собственной крови, но и едкую желчь бессилия и поражения. Когда, сбитый с ног, ты поднимаешься и продолжаешь бой, чтобы тебя сбивали снова и снова. Когда ты продолжаешь сражаться без малейшей надежды на победу. Ты просто не можешь сдаться. И умереть не можешь. Просто потому, что, когда ты начал бой, твое естественное, единственно возможное состояние было одно: драться.
        То, что я собирался проделать с мальчишкой, можно проделать только с мальчишкой. Тот, кому перевалило за двадцать пять (а то и за двадцать - люди разные), уже не подходит для этого испытания. Мой учитель, который устроил мне такую же проверку, сказал позже, что превышать пределы возможностей собственного организма можно только до тех пор, пока он, организм, не начал стареть. А стареть он, вопреки сложившемуся мнению, начинает не в сорок-пятьдесят, а уже в двадцать. Об этом знают мудрые китайцы, но понятия не имеют, к примеру, наши бодибилдеры, ворующие сами у себя десятилетия жизни. Есть простое правило: когда организм растет, запредельные нагрузки ему только в плюс, потому что они расширяют пределы его возможностей. Но когда рост прекратился и предел установлен - всё! Теперь нагрузки должны укладываться в этот предел. То, что сверху, - уже за счет здоровья.
        - Попробуй достать меня так же, как ты достал Свартхёвди. Начали!
        И не дожидаясь, пока он подготовится, подсек парня под колено. Шлеп! И мое импровизированное копье уже упирается Скиди в горло.
        - Подъем! Что ты разлегся, как свинья в дерьме!
        Скиди подскочил пружинкой, забыв о предельной усталости. Вернее, о том, что он таковой полагал. Нет, братец, ты еще не знаешь, что такое - настоящая усталость.
        Хлест слева - его Скиди принял на щит - и справа, под локоть правой руки, под широкий замах меча, по ребрам. Скиди зашипел. Его даже малость перекосило. Больно. Но не травматично. Ничего страшного.
        - Чему я тебя учил! - рявкнул я. - Ты воин или трэль-дровосек?
        Во-от! Вполне приличный выпад. Только толку от неподготовленного тычка - как с козла молока.
        О чем я и оповестил своего ученика, легко парировав меч и вполсилы приложив незащищенным концом шеста по ноге.
        Враг - не бревно. Не надо колоть его так, словно он уже обезоружен и привязан к дереву.
        Я озвучил эту мысль, сопроводив ее обманным махом, завершившимся мощным, с вложением корпуса, толчком в щит. Скиди отбросило назад, однако на ногах он удержался и (молодец!) предпринял ответную атаку. Даже с неким подобием финта и сопровождавшей его попыткой закрыть мне обзор щитом. В целом недурно, но для опытного бойца, который следит не за оружием, а за тем, кто его держит, - несерьезно. Тем не менее я поощрил своего ученика - не ударил палкой.
        Воодушевленный, Скиди забылся, сделал высокий замах… И схлопотал весьма болезненный тычок под мышку.
        Я беспощадно гонял его минут десять, сопровождая каждую его оплошность обидными комментариями. Скиди было рассвирепел, но достать меня так и не сумел, только еще больше взмок, начал задыхаться и поневоле перешел к обороне. Я не дал ему передышки.
        - Атакуй! - орал я на него, ни на секунду не давая расслабиться и стимулируя боевой дух несильными, но болезненными ударами шеста. - Атакуй!
        И добавлял еще какой-нибудь унизительный эпитет.
        Скиди бил. Неточно и слабо, потому что еле стоял на ногах. Зато - экономно. И наконец-то начал работать корпусом, подключив те мышцы, которые я и хотел задействовать. Я отшибал меч ленивым взмахом и, если парня разворачивало, наказывал очередным тычком.
        Через полчаса он выдохся окончательно. Но не упал, а продолжал сражаться. Ну, сражаться - это, конечно, громко сказано… Парень держался даже не на силе воли - на гордости. А потом и гордости не осталось. Он «плыл» и ничего не соображал, потому что башка у него отключилась напрочь. Я знал это состояние, в котором даже боли почти не чувствуешь и уже не надо заставлять двигаться измученное тело. Второе дыхание уже давно открылось и закрылось… Ты будто плывешь в тумане, в киселе…
        - Всё! - скомандовал я. - Закончили!
        Скиди не услышал. Продолжал наступать на меня… Пришлось обойти его и перехватить руку с мечом.
        - Всё, викинг, всё! Мы закончили!
        Руки Скиди упали. Щит соскользнул на снег, но меч парень не выпустил. Молодец!
        - Иди в дом! - велел я.
        Парень побрел в дому, шатаясь, как уширявшийся торчок. Один раз он даже хотел опереться на меч, но спохватился. Правда, едва не упал. Добрел и рухнул на лавку. Я кликнул Бетти. Велел парня раздеть, обтереть, обработать ушибы вонючей мазью Хавчика, одеть в чистое, напоить горячим отваром и оставить в покое.
        Скиди вел себя как тяжелобольной. Почти не соображал. Не выдал обычной мужской реакции на прикосновения привлекательной девушки. Он был вялым и мягким, как червяк. И это было отлично, потому что означало, что парень - отличный рабочий материал, а я всё сделал как надо. Для зажимов, спазмов, судорог и прочих симптомов перегрузки у организма Скиди просто не осталось сил. Завтра, конечно, ему будет несладко… Ох, несладко!
        Бетти выполнила всё в точности, поглядывая на меня с укоризной: завтра вся поверхность юного дана станет синей, как у мороженого цыпленка.
        Ничего. Пока меня не будет, у Скиди появится отличная возможность залечить синяки.


        Я тоже переоделся, сменив пропотевшую рубаху на свежую, и потребовал обед.
        Я его заслужил. За полгода я поднатаскаю парня достаточно, чтобы он выжил в бою. А годика через три он станет настоящим боевым монстром. Стопудово.


        Скиди мужественно вытерпел массаж, усилием воли поднял отбитую тушку и заявил, что готов продолжать. Его здорово огорчало, что он меня так и не достал.
        - И не достанешь, - «утешил» я его. - В ближайшие пару месяцев - точно. Зато через год, если будешь упираться, сможешь меня побить.
        Я его обманул. Не побить ему меня через год. Но у парня должна быть ясная цель. И теперь она у него есть. А через год я дам ему другую, только и всего.



        Глава двадцать первая,


        которую можно назвать: зимнее путешествие с берсерком
        После своего возвращения домой Свартхёвди срывался дважды. Один раз его успели повязать, второй случился ночью и тоже обошелся без жертв. Девка, делившая с Медвежонком постель, получила легкие телесные. И не от Свартхёвди, а потому, что, удирая, споткнулась о деревянное ведро и приложилась личиком о стену.
        С этого дня мать на ночь давала Медвежонку снотворное. Больше эксцессов не было. Снотворное ли помогло, а может, то, что Свартхёвди очень старался держать себя в руках.
        В дорогу нам тоже был выдан запас успокоительного, однако я сразу заявил, что использовать его не буду. Лес - не благополучная усадьба с крепкой оградой и кучей слуг. Здесь всякое может быть, так что аналог реланиума, мягко говоря, неуместен.


        За день мы одолели километров двадцать и поднялись метров на триста.
        Я порядком умаялся, хотя последние несколько часов первым, прокладывая лыжню, шел Свартхёвди.
        Выносливый, как и все викинги, Медвежонок чесал по целине, безошибочно прокладывая трассу и не забывая поглядывать по сторонам. Результатом этого поглядывания был жирный заяц, которого Свартхёвди насадил на дротик.
        Ночевали мы в гостях у небогатого бонда, который, по-моему, был бы счастлив выставить нас за дверь, но законы гостеприимства не позволяли. Однако хозяин, его младший брат и двое взрослых, по местным меркам, сыновей, глядели на Медвежонка весьма недружелюбно. Впрочем, стол накрыли и вели себя вежливо.
        Ночь прошла спокойно. Утром мы отбыли, распрощавшись весьма холодно. А километров через пять (мы всё еще поднимались) Свартхёвди остановил нашу экспедицию, вскарабкался на скалу, затем - на венчавший ее невесть как угнездившийся на камне кряжистый дуб и минут пять озирал окрестности с его макушки.
        - Не рискнули, - сообщил он мне, спустившись.
        Выяснилось, что старшего брата бонда, у которого мы переночевали, убил Медвежонков папа. Вергельд был выплачен, и формально никто никому не был должен. Но особой любви, понятное дело, родичи покойника к сыну убийцы не испытывали.
        Именно поэтому Свартхёвди и выбрал усадьбу для ночевки. Если его накроет, то пострадают не друзья, а недруги.
        Ночью нам ничто не угрожало. Гость свят для всех, кто не хочет рассориться с Одином и законом. А вот погнаться за нами могли. Зимний лес - он многое может спрятать. Могли, но духу не хватило.
        За этот день мы прошли не больше десяти километров - дорога была аховая. Примерно треть пути пришлось карабкаться по скалам, привязав лыжи за спиной.
        Но перевал мы одолели, так что дальше - легче.
        В этот вечер, глядя, как в поставленном на огонь котелке с шипением плавился снег, я вдруг вспомнил слова Рунгерд: «…ложишься спать с человеком, а просыпаешься с диким зверем…»
        Я поглядел на Свартхёвди. Медвежонок выглядел вполне нормальным. Стругал ножом мороженый окорок, помешивал палочкой в котелке.
        Поймав мой взгляд, Свартхёвди улыбнулся, но как-то напряженно. Угадал, о чем я думаю. Он был как человек, несущий в голове хрупкую неустойчивую конструкцию вроде карточного домика или лабиринта из доминошных костей. Одно неловкое движение - и всё обрушится. Да, здорово он переменился с тех пор, как порешил того ирландца. Прежде громогласный и бесшабашный, теперь Медвежонок говорил негромким, ровным голосом и отвечал тоже не сразу, а будто прислушиваясь: как отзовется на сказанное его безумие? Не упадет ли планка?
        - Если хочешь - можешь меня на ночь связать, - тем же ровным голосом произнес он.
        - Не думаю, что это хорошее предложение, - спокойно ответил я.
        - А по-моему, очень хорошее. Мне больно видеть, что мой брат меня боится.
        Я сделал над собой усилие и ухмыльнулся во всю пасть.
        - А я думаю: это ты сам боишься! - нахально заявил я. - Мне-то что - я помру - и всё. А вот ты, если тебя накроет, останешься без друга. - Я достал из мешка вяленую рыбину, понюхал и тоже взялся за нож. - Как я понимаю: пути нам осталось - дня на два. Ты ж со скуки умрешь, если не с кем будет словом перемолвиться.
        - Это верно, - Свартхёвди тоже усмехнулся. - Если ты не против: я не стану тебя закапывать. Повешу на ветку повыше: пусть тобой птицы Одина займутся. Время нынче голодное. И мне на обратном пути легче будет останки твои тащить. А раба твоего, Хаучика, я себе возьму.
        - Бери, - согласился я. - Он тебе заодно девок дворовых брюхатить будет. Самому-то тебе теперь никак. Загрызешь еще ненароком.
        Зря я это сказал. В шутках тоже меру знать надо. Особенно - с друзьями. Свартхёвди как-то резко помрачнел. Сцепил зубы… Я чувствовал: если бы не необходимость держать лицо, он бы сейчас завыл в голос.
        Вместо него недалеко от нас завыл волк. С другой стороны донесся ответный вой. Цивилизованный человек Николай Переляк наверняка озаботился бы подобным соседством. Викингу Ульфу Черноголовому было плевать, что там на уме у его серого тезки. Он знал, кто в этом лесу - главный хищник.
        - Берсерк, - сказал я. - Это мощно. Не какой-нибудь ульфхеднар.[Берсерк (медвежья рубаха (шкура, ткань) от berserkr), может также означать и «голый», так как ber - это не только медведь, но и «без» (шкуры, ткани и т. п.). Ульфхеднар (есть мнение, что это - множественная форма от Ulfhedinn). Переводить не берусь, поскольку не лингвист. Понятно, что ульф - это волк. А дальше лично для меня - туман. К примеру, hed - по-датски горячий, а по-шведски - вереск. Впрочем, не важно. Важно, что (по сагам) это были крутые парни, обмороженные на всю голову, любимчики Одина (так же как и берсерки) и совершенно асоциальные элементы.]
        Свартхёвди глянул на меня так, словно это у меня, а не у него были проблемы с психикой. Но промолчал.
        Так, в молчании, мы покушали.
        Свартхёвди наладил ночное отопление: это такое бревнышко, расколотое клиньями, которое по мере сгорания постепенно вдвигается в костер.
        - Кто первый сторожит? - спросил я.
        - А зачем?
        И верно - зачем? Кровники Свартхёвди за нами не пошли. Мы - не в походе и не на чужой территории, так что людей опасаться вроде не надо. Зверья - тем более.
        - Как скажешь, - охотно согласился я. - Хочешь, историю расскажу?
        Свартхёвди кивнул.
        - Заходит как-то один человек к своему другу. А тот сидит, точит топор. И вид у него мрачный.
        - Что такой невеселый? - спрашивает гость.
        - Сосед мой умер.
        - Как? Когда?
        Друг пробует заточку, откладывает топор и говорит этак задумчиво:
        - Полагаю, завтра.
        Медвежонок хмыкнул:
        - Это ты к чему рассказал?
        - А вот об этом мы с тобой завтра поговорим.


        Утром оказалось, что ночью никто никого не съел и даже не покусал. Волчьи следы, правда, обнаружились шагах в двадцати от нашей стоянки, но покушаться ни на нас, ни на наше имущество четвероногие не стали. Предки Свартхёвди, веками тачавшие одежку из качественного волчьего меха, выработали у сереньких твердое понимание того, на ком заканчивается здешняя пищевая цепочка.
        Следующей ночью мы ночевали в чужой охотничьей избушке, а к полудню третьего дня достигли цели путешествия.
        Вернее, это цель достигла нас. Не факт, что мы нашли бы заветную избушку самостоятельно. Лично я бы запросто промахнулся, потому что даже в десяти шагах жилище мастера берсеркского искусства выглядело заснеженным холмиком двухметровой высоты. Вход в него был замаскирован так, что, боюсь, даже мой друг Медвежонок его бы не обнаружил.
        Нашли - нас.



        Глава двадцать вторая,


        в которой в жизни героя появляются Каменный Волк и его пристяжь
        Две белые тени возникли из ниоткуда. Волки. Белые как снег. Два хищника размером с крупную канадскую лайку встали у нас на пути, будто призраки зимнего леса.
        Не сказать чтобы я испугался. Два волка - один полушубок. Зимой - самое то. И камуфляж идеальный.
        Я потянулся к оружию, но Медвежонок тронул мою руку:
        - Не надо. Погоди.
        Конечно, он был прав. Волки, даже самые голодные, не станут напрашиваться на драку с двумя вооруженными мужчинами. Это ж чистый суицид с их стороны. А эти зверушки были вполне упитанными. Коли так, то какого хрена им надо?
        Волчишки стояли молча (не надо иронизировать: волчье рычание - тот же разговор) и чего-то ждали.
        Мы - тоже.
        Так прошло минут десять. У меня уже начались проблемы с терпением (по здешним меркам, я - невероятный торопыга), когда снег у нас за спиной заскрипел.
        Я тут же развернулся на сто восемьдесят градусов - спиной к спине Свартхёвди - и увидел, как по нашему следу неторопливо движется высоченный дед с полуметровой седой бородищей, заплетенной в три косы, и такими же длинными белыми патлами, висящими из-под мохнатой белой шапки, надвинутой по самые брови.
        Не иначе как кто-то из близких родственников волчишек-альбиносов стал основой данного головного убора.
        Помимо белого малахая дедушка был одет в белую же шубу, которая свисала с широченных плеч аж до облепленных снегом унт. Шуба была перехвачена широким поясом, утяжеленным обычным здешним арсеналом, самым серьезным предметом которого была «бородатая» секира очень внушительных размеров. Вместо лыжной палки дедушка использовал копье, называемое местными хогспьёт.[Hoggspjot - рубящее копье.] Словом, несмотря на возраст, дед производил весьма серьезное впечатление, и я приготовился к неприятностям. Но дедушка меня успокоил.
        - Не бойся, человек Хрёрека! - хриплым басом заявил он. - А ты, молодой Сваресон, можешь повернуться. Звери Одина не нападают на своих.
        Вот интересно, откуда старик знает, кто мы такие. Я был абсолютно уверен, что вижу его первый раз в жизни. Такие не забываются. Колдун, не иначе.
        - Стенульф! - произнес Медвежонок. И это было скорее утверждение, чем вопрос. Выходит, и мой друг знал, с кем имеет дело. И только я, как обычно, пролетел мимо темы.
        - Так меня зовут, - согласился дедушка. - Каменный Волк. А ты, вижу, выбрал путь своего отца.
        Он тоже не спрашивал - утверждал.
        - Это не выбор, - сказал Свартхёвди. - Сила зверя владеет мной. Матушка сказала: ты можешь помочь.
        - Могу, - Каменный Волк шагнул вперед и навис над нами. Он был на полголовы выше рослого Медвежонка, а обо мне и говорить нечего. Я мог бы легко спрятаться у него под мышкой.
        Боковым зрением я засек белые тени, мелькнувшие мимо нас и растаявшие в чаще. Волки ушли.
        - Кто этот черноголовый из хирда Хрёрека-ярла?
        А я наконец сообразил, как дед нас опознал. Вышивка. Что на моем полушубке, что на куртке Свартхёвди. Для тех, кто умеет «читать», эти вышивки - визитная карточка клановой принадлежности.
        - Его имя Ульф. Ульф Вогенсон.
        - Ульф? - Дед слегка отодвинулся, чтобы удобнее было меня рассмотреть. - Ульф… - На костистой, изрезанной морщинами физиономии выразилось сомнение…
        - Мой друг, - произнес Медвежонок со значением и положил руку мне на плечо.
        - Что ж, этого довольно, - голова в белом малахае торжественно качнулась. - Ульф Черноголовый (Молодец, погоняло мое с первого раза угадал!) и Свартхёвди Медвежонок. Будьте моими гостями.
        Он обошел нас и двинулся по еле заметной тропе. Мы последовали за ним. Лично мне пришлось очень постараться, чтобы не отстать. На каждый шаг Стенульфа приходилось два моих. То ли лыжи у него были особые, то ли ноги длинные. Скорее, и то и другое.
        Еще я заметил, что длинные полы его шубы на ходу почти не раскачивались - так плавно он двигался.
        Несмотря на то что дед отнесся к моей персоне с явным скепсисом, мне он понравился. Так двигаться в столь преклонном возрасте - это о многом говорит.


        Лесной дом Каменного Волка был замаскирован по высшему разряду. Даже вблизи он выглядел небольшим холмиком, засыпанным снегом, из которого торчали молоденькие елочки. Вход в дом скрывали две сросшиеся ели, а продухи прятались под вывороченными корнями поверженного хвойного великана. Как позже выяснилось, даже дым очага можно было заметить лишь в непосредственной близости от дедушкиной
«квартиры», потому что он поднимался под прикрытием хвои и в ней же рассеивался. Внимательный глаз мог бы заметить подтаявшие снежные шапки, но это должен быть очень внимательный глаз. Я бы точно ничего не заметил.
        Такой вот дом. И не дом даже - землянка. Еще точнее - берлога.
        Свартхёвди так и сказал. Медвежья берлога. Тот же принцип потайного укрытия.
        Я ему поверил. Свартхёвди сам на медведей не охотился. Медведь - это, типа, его тотем. Но в теме разбирался.
        Дедушка разгреб снег и открыл тайную дверь, больше похожую на люк.
        Внутри оказалось лучше, чем я ожидал. Вкусно пахло травами и смолой. Застеленный шкурами пол пружинил под ногами, как хороший матрас. Потолок был сделан из жердей, крытых берестой и соломой, и находился достаточно высоко, чтобы дедушка мог стоять в полный рост. Места тоже хватало: во всяком случае втроем здесь можно было разместиться без труда. Посередине жилища находился очаг с подобием вытяжки и каменной оградкой. Понятная предосторожность. Одного уголька достаточно, чтобы всё вспыхнуло.
        В берлоге было намного теплее, чем снаружи. Угли в очаге мерцали красным.
        Дедушка скинул шубу, зажег примитивную жировую коптилку и полез в дальний отнорок, оказавшийся «холодильником». На свет появилась промороженная оленья нога.
        - Займитесь, - велел он нам, а сам разлегся напротив огня и задремал.
        Я был слегка ошарашен таким «гостеприимством», но Медвежонок воспринял всё как должное и принялся кухарничать.
        Поведение дедушки оказалось знаковым. С этого дня всеми хозяйственными делами занимались исключительно мы со Свартхёвди. Сам хозяин дрых, кушал и командовал.
        И присматривался.
        Прошла неделя. Мы с Медвежонком дважды сходили на охоту. Один раз - по мелочи. Второй - поудачнее. Завалили оленя-двухлетку, сдуру выскочившего прямо на нас, - осталось только принять его на копья.
        И поделиться с «причиной» оленьей дурости - белыми волчишками старика, выгнавшими зверя на копья.
        Честно сказать, эти добровольные помощники меня немного нервировали. Уставится на тебя этакое чудо, «улыбнется» во всю «хлеборезку» - хрен поймешь, что ему надо. С этакими-то зубищами.
        Обучение началось, когда я уже решил, что дедушка - просто халявщик.
        Но в один прекрасный миг наш гостеприимный хозяин проснулся и заговорил.
        Надо сказать, очень даже интересно заговорил. Идеологически.
        Сначала был краткий урок сакральной географии.
        Мы узнали (хотя допускаю, что Свартхёвди уже был в курсе), что все доступное и недоступное пространство делится на девять миров, группирующихся вокруг Мирового Древа Иггдрасиль.
        На самом верху Асгард - обиталище богов-асов, красавиц-валькирий и достойных пацанов, геройски павших с оружием в руках и удостоенных местного «рая» - Валхаллы.
        Пониже - Альфхейм, где обитают альфы. Светлые альфы. Это что-то типа эльфов. Я толком не понял, но расспрашивать не стал. Смысл?
        Под Альфхеймом, строго по центральной оси имеет место быть Митгард, то есть - Срединный Мир, в котором живем мы, хомо сапиенс. К западу от нас располагается Ванахейм - мир ванов. К востоку - Йотунхейм, территория великанов-йотунов, как явствует из названия. На юге расположена страна под названием Муспелльхейм, место крайне неприятное и опасное, огненная страна, где смертным делать нечего, если они не претендуют на роль кебаба. На севере тоже несладко. Нифльхейм. Царство вечного льда и тьмы. Ванахейм, Йотунхейм, Муспелльхейм и Нифльхейм находятся, так сказать, в плоскости нашего мира, Митгарда. То есть туда теоретически можно добраться. Если, конечно, не дружишь с головой. Ниже центральной плоскости - еще два мира. Свартальфхейм - мир темных альфов. А может, и карликов, потому что Каменный Волк назвал его обитателей цвергами. Из прежней жизни я помнил сочетание цвергшнауцер. То есть самый мелкий из шнауцеров.
        Еще ниже Свартальфхейма располагался Хельхейм, то бишь преисподняя. Но нам туда не надо.
        Каждый мир автономен, однако поскольку Асгард занимает господствующую высоту, то именно оттуда происходит креативное управление людишками. То есть нами.
        С точки зрения Асов (по версии Каменного Волка), все люди делились на две категории: полезные и бесполезные. К первым относились воины, которым предназначалось рубиться на стороне богов во время Рагнарёка, и почему-то скальды. Всё прочее население рассматривалось лишь в контексте производства воинов и оттачивания их мастерства. То есть здоровые крепкие женщины - это гуд. И трудолюбивые бонды - это тоже гуд, потому что производят пиво и пищу для первой категории населения. Также гуд - хорошие, воински подкованные враги. Как спарринг-партнеры и транспортное средство для отправки героев наверх для дальнейшего обучения в Валхалле. Хотя в процессе смертоубийства избранных принимали участие не только злые вороги, но и прекрасные небесные девы - валькирии. Именно они, в соответствии с указаниями Папы-Одина отбирали кандидатов на вознесение. А в некоторых случаях способствовали и скорейшему прекращению бренной жизни особо выдающихся воинов путем всяких подлянок.
        Так обстояло дело с первой категорией хомо сапиенс. Вторая категория, то бишь бесполезная с точки зрения будущего Рагнарёка часть населения подлежала утилизации. В нее входили отработавшие свое трэли, непригодные для работы враги (например, христианские монахи пожилого возраста, женщины, не способные принести потомство, и т. п.). Согласно махрово-расистской идеологии Каменного Волка от унтерменшей следовало избавляться путем подвешивания на священном древе Одина.
        Такая вот простая философия.
        Познакомив нас с правильным мировоззрением, Каменный Волк перешел не к конкретике перевоплощения в берсерки, а почему-то к источнику поэтического дара.
        Начал от печки, прихлебывая пиво, которое Свартхёвди припер на горбу из дома, а Каменный Волк напиток одобрил, экспроприировал и пил в одно жало, предоставляя нам в качестве альтернативы чаёк на травках.
        - Случилось это после войны асов и ванов… - начал дедушка свой неторопливый познавательный рассказ.
        Но не станем вникать в детали. Ограничимся сутью. Суть же дедушкиной истории, вкратце, опуская многочисленные имена и родственные связи, была такова. Навоевавшись, высшие существа замирились, и в знак примирения асы и ваны плюнули в одну чашу, а затем из общей, ваноасской слюны слепили паренька со звучным именем Квасир. Гомункулус получился на славу. Что-то вроде Интернета. Что ни спросишь, всё знает. Ходил этот Квасир по разным мирам и везде учил народ уму-разуму. Но не зря, по-моему, в Библии сказано, что от большого ума бывают большие проблемы.[«Где много мудрости, там много печали, и, кто умножает знания, тот множает скорбь». Книга Екклесиаста.] Два карлика-цверга, продвинутых в алхимии, заманили умника в гости, зарезали, слили кровь, замешали ее с мёдом (для сохранности, надо полагать: мёд - неплохой консервант) и изготовили коктейль под названием «Мёд Поэзии». Для богов пустили дезу, что Квасир захлебнулся от собственной мудрости, и приготовились эксплуатировать добычу. Но тут о преступлении прознал один великан и потребовал долю. Зря он это сделал. Карлики злодейским образом порешили и
великана, и его ни в чем не повинную жену.
        Правда, у великана имелся сын. И сын этот отомстил за убитых родителей в лучших скандинавских традициях. То есть сначала хотел утопить, но легко согласился на выкуп. Тот самый котел с Мёдом Поэзии.
        Котел удовлетворенный сынок притаранил домой и поставил под охрану собственной сестренки.
        Вскорости информация о волшебном котелке дошла до Асгарда. И совсем не удивительно, что старина Один решил котелок с медовым супчиком из гомункулуса у великана экспроприировать.
        Дело, однако, предстояло нелегкое, поэтому Один, как и принято среди скандинавов, взялся за него лично. Напролом не полез: новый хозяин Мёда Поэзии был мужик крутой. Мало того что великан, так еще и колдун. В лоб не возьмешь. Так что Один решил действовать через родственников мёдовладельца.
        Был у счастливого обладателя волшебной медовухи братан. А у братана - замечательный луг. И косцы-работники. Девять голов.
        Один в очередной раз подтвердил свою репутацию Отца Лжи. Он спровоцировал косцов на драку, в результате которой живые косцы превратились в мертвых. А поскольку косить всё равно надо, Один предложил простодушному братцу-великану свои услуги. Почему - простодушному? Да потому, что Один, естественно, назвался не Одином. Взял конспиративное имя. Угадайте какое? Злодей!
        Надо быть совсем простым, чтобы нанять работника с подобным именем. Хотя возможен и такой вариант, что великан обладал немереной крутостью и чихал на чужие погоняла.
        В качестве платы Злодей потребовал глоток волшебного мёда.
        Подрядчик обещал поспособствовать. Почему бы и нет? Расплатиться за работу на своем лугу чужим имуществом? Обычное дело. Большинство российских чиновников так и поступают.
        Один честно откосил (в положительном смысле) всё лето и потребовал плату.
        Брат привел его к хозяину поэтической бражки. Хозяин, как и следовало ожидать, послал их подальше.
        Тогда Один пошел в обход. Заставил своего работодателя волшебным буравом продырявить скалу, превратился в змея и проник в пещеру с Мёдом Поэзии и сестренкой-великаншей. Дальше - просто. Главный Ас охмурил сестренку-охранницу и провел с ней три насыщенных ночи.
        Надо полагать, председатель божественной иерархии оказался на высоте, потому что счастливая великанша позволила Одину сделать из заветного котла три глотка. По числу ночей.
        Недооценила девушка божественные возможности мёдопития.
        Один в три глотка всосал весь котел, превратился в орла и дернул из пещеры.
        Однако этот вылет не остался незамеченным. Великан, хозяин волшебной медовухи (теперь уже - бывший хозяин), с ходу врубился в происходящее. Так что он тоже превратился в орла (но побольше) и пустился в погоню.
        Один летел быстро, но великан - настигал. Ведь он летел налегке, а одноглазый Ас - с полной, так сказать, бомбовой загрузкой.
        Осознав, что враг догоняет, Один сдристнул часть добычи. Не от страха, само собой, а для облегчения. Так, орошая землю полупереваренными мёдопродуктами, Один успешно долетел до Асгарда, где благополучно сблевал волшебный напиток в большой золотой сосуд и вручил его своему сыну Браги (еще одно говорящее имя), который с этих пор числится покровителем настоящей поэзии.
        А что же сталось с божественным пометом?
        Он достался людям, которых в просвещенном будущем станут называть графоманами, а в средневековом настоящем - просто дурными поэтами.


        А к чему вся эта история? А к тому, разъяснил Каменный Волк, что с тех пор язык поэзии стал тем языком, на котором творится волшба и который внятен богам. В том числе - Одину.
        Это первое.
        А второе то, что необученные берсерки сродни этим, так сказать, «поэтам от заднего прохода». И первоочередная задача мастера: сделать так, чтобы обучаемый получил
«истинный мёд» берсерка. Но этот дар - исключительно добрая воля богов. Одина, в частности. А поскольку сочетание слова «добро» и имени Один - чистый оксюморон, Оксюморон (оксиморон) по-древнегречески - остроумная глупость, что само по себе является оксюмороном. Сочетание несочетаемого. В принципе, порождающее какое-то новое значение. Например, красноречивое молчание. Или широко закрытые глаза. Ну, вы поняли, что я имею в виду.] то дело это очень даже непростое. Ведь, чтобы боги тебя услышали, ты должен научиться «говорить» на их языке. В частности, владеть искусством обычной поэзии.
        Вот этим с сегодняшнего дня они со Свартхёвди и будут заниматься.
        Стихи, что ли, сочинять? Интер-ресный способ боевой подготовки.
        Ну ладно, Медвежонку деться некуда. Но я-то никогда не имел склонности к поэтическим экзерсисам. Разве совсем уж в нежном возрасте сочинил стишок для одной девчонки - моей коллеги по городской сборной… Молодой, задорный… С кем не бывает.
        - А как же я? - поинтересовался я у вещавшего нам Каменного Волка.
        - А ты, - сказал дедушка, - можешь идти домой. Или остаться, если пожелаешь.
        Я пожелал остаться. Уж больно любопытно мне было поглядеть, как из неправильного оборотня будут делать правильного.



        Глава двадцать третья,


        в которой герой имеет возможность наблюдать, как функционирует «школа оборотня»
        В общем, мой друг и его наставник почитай цельную неделю сидели и разговаривали. То есть разговаривал дедушка, а Свартхёвди внимал, время от времени задавая умные вопросы. А я, парень простой и высоких материй чуждый, добывал для них пропитание. Занятие нетрудное, поскольку пара белых волчишек исправно трудилась загонщиками. За эти дни я с ними неплохо сработался, так что свежее мясо в землянке всегда было в избытке, и большую часть времени мы просто гоняли по лесу: я - на лыжах, волчары - на лапах, и наслаждались полнотой жизни. По-моему, зверюги решили принять меня в свою стаю. Я был не против. Помните, как у Киплинга? «Он такой же, как и мы. Только голый».
        Ну здесь, чай, не индийские джунгли. В такую погоду голыми бегают только берсерки да «моржи». Но если мой полушубок вывернуть наизнанку, то отличить меня издали от четвероногих зубастиков будет не так-то просто.
        Словом, я даже как-то подзабыл, что рядом со мной - дикие звери. Тем более что понимание между нами было - полное. И куда кого гнать. И кому что кушать в случае успеха. Словом, «Мы с тобой одной крови…», да и Белый Волк звучит лучше, чем Волк Черноголовый, как вы полагаете?
        По вечерам я, усталый и разморенный теплом, вполуха слушал стариковы вирши. Среди прочего узнал, например, что моя связь с Рунгерд - предосудительна.
        Если дословно, то:

        …с чародейкой не спи,
        пусть она не сжимает
        в объятьях тебя.
        Заставит она
        тебя позабыть
        о тинге и сходках;
        есть не захочешь,
        забудешь друзей,
        сон горестным станет.[Старшая Эдда. Речи Высокого. Стихи 113 и 114.]
        А также более практичные вещи:

        …ночью вставать
        по нужде только надо
        иль следя за врагом.[Там же, стих 112.]
        К этому присоединяюсь целиком и полностью.
        Наконец теоретическая часть, долженствующая убедить слушателей, что боевое безумие - это не болезнь, а щедрый дар самого Одина, так сказать прорыв божественного начала в наш бренный мир, завершилась. За себя не ручаюсь, но Свартхёвди точно уверовал, что там, в Валхалле, все такие безбашенные. Колошматят друг друга в свое удовольствие, почти не оставляя ран. Потом кушают, развлекаются с девками - и всё по новой. То есть берсерки и ульфхеднары - это земные прототипы воинов Валхаллы.
        Однако здесь, в Срединном Мире, правила игры немного другие, и плотские тела отличаются от безупречных духовных, коими обладают воины Валхаллы.
        Посему им присущи слабости. То есть воин, перегрузившийся бранной радостью, может запросто помереть от переутомления. Особенно если практикует допинги.
        Сам дедушка на допинги (сушеный мухомор и прочую наркоту) смотрел чисто утилитарно. Вещь необходимая для оборотней-дебютантов: отличный способ развязать сознание, узреть незримое и законтачить с высшими силами.
        Я с большим интересом наблюдал, как мой друг, закинувшись супчиком из психоделиков, бегал голышом по лесу (зима в Дании не очень сурова, но градусов пять-десять мороза - вынь да положь), карабкался на деревья, аки Маугли, рубился с призраками и голыми руками разбрасывал горящие угли. Надо отметить две вещи.
        Во-первых, дедушка неизменно был при нем и, сдается мне, «видел невидимое» ничуть не хуже, чем мой накушавшийся дружок. Более того, иногда вел себя очень даже активно, гоняя «невидимых» духов не менее энергично, чем обучаемый. Глядя, как они куролесили, трудно было поверить в серьезность происходящего.
        Но тут вступало в действие «во-вторых». А именно то, что творивший факирские подвиги Свартхёвди не получал ни ожогов, ни обморожений. Никаких травм. У меня на глазах парень сиганул с ветки на ветку и приземлился не на ноги-руки, а враскоряку. Так, как ковбои в кино из окон на лошадей прыгают. Чтобы прочувствовать эту ситуацию в минимальном варианте, я рекомендую как следует разогнаться на обычном велосипеде, а потом сигануть с метровой высоты. Только чур на ноги не вставать! Свартхёвди приземлился именно так - и как ни в чем не бывало запрыгал дальше. Хочу отметить, он не просто не ощущал боли (это как раз под наркотой - дело нехитрое), у него от всех этих диких трюков даже царапин не оставалось.
        После нескольких часов беснования наступал релакс: Медвежонок выпадал на сутки (просыпался только для того, чтобы отвару попить), а дедушка - часов на семь-восемь. После чего приходил в себя бодренький и голодный, аки его некаменный прототип. Особенно жаловал свежую сырую печенку. Полкило мог слопать в один присест.
        Пока Свартхёвди отлеживался перед очередным экскурсом в страну глюконию, мы с Каменным Волком вели неспешные разговоры о человеческом и божественном.
        Оказалось, дедушке прекрасно известно, что я, так сказать, выходец из другого мира. Высказался в том смысле, что видящий отличает таких, как я, так же легко, как обычный человек - негра от китайца. Из какого именно мира я прибыл, Стенульф допытываться не стал. Предположил, что из Ванахейма. Помните? Страна к западу от нашего Митгарда. Стенульф решил, что я - полукровка. Полуван-получеловек. Я его не переубеждал.
        Еще дедушка знал множество разных историй о богах и героях прошлого. Рассказывал интересно. В лицах и с такими подробностями, будто сам был свидетелем сих великих подвигов. А может, и был, хрен его знает. Накушавшись галлюциногенов еще и не то увидишь. Хотя нет, тут я неправ. Дедушка-то как раз психоделиками не пользовался.
        Поговорили и о Рагнаре с отпрысками. Несмотря на то что Каменный Волк жил, мягко говоря, на отшибе, он был полностью в курсе большой политики и тех, кто ее вершил.
        Однако историю рода Рагнара Лотброка и его потомков Каменный Волк трактовал по-своему. Например, я узнал, что дедушку со стороны Аслауг, матери моего доброго знакомого Ивара Бескостного (а также Бьёрна Железнобокого и незнакомых мне пока Хвитсерка и Сигурда Змееглазого), звали Сигурдом Убийцей Фафнира. Позже я расскажу замечательную историю о том, как герой Сигурд прикончил дракона Фафнира. Мне-то казалось, история эта относится к седой древности, а не к этим временам. А тут что же получается: дедушка хорошо известного мне Ивара - драконоборец?
        - Можешь понимать это именно так, - уклонился от строгого ответа Стенульф.
        И поведал еще одну историю: о том, как Рагнар Лотброк еще в молодости прикончил какую-то суперзмею… И заполучил персональное змеиное проклятие. Мол, кто змею убил, тот от змеи и погибнет. Впрочем, качественное проклятие только поднимает статус героя. Так же как и наличие значимых гейсов.[Запрет на определенные действия, которые берет на себя человек добровольно, по клятве или с подачи компетентных людей. Например, не спать с женщинами на сене. Или не отказывать в просьбе простоволосой блондинке. Свартхёвди не должен был охотиться на медведей.]
        В припадке откровенности, а может, желая показать, что я тоже кое-что понимаю в таинстве незримого, я поведал могучему дедушке о том, что однажды увидел во взгляде Ивара Бескостного образ чудовища. Мне привиделся жуткий ящер, наблюдающий за мной из человеческих глазниц. Впрочем, я сказал: дракон, а не ящер. Сомневаюсь, что Каменный Волк при всей его эрудиции знал, кто такие динозавры.
        Наставник берсерков, услыхав мою историю, необычайно воодушевился. Сообщил, что Ивар ныне - старший наследник Рагнара (а я-то думал, что старший - Сигурд), и по обеим линиям он унаследовал кровь рептильих киллеров. Следовательно, по старинному языческому праву, он унаследовал также и кое-что от самих рептилий. Оно понятно: убивший конунга в честном поединке вправе требовать его место. Впрочем, не один только Ивар. Бьёрн, например, не зря зовется Железнобоким. Ни в одной битве железо не касалось его кожи. А Сигурд…
        Тут нас прервали. Снаружи донеслось мелодичное (именно так, я не оговорился) рычание. Один из дедушкиных волков предупреждал: где-то неподалеку - люди.
        Так что мы прервали нашу занимательную беседу, похватали оружие, встали на лыжи и двинулись встречать гостей.
        Небось еще какой-нибудь берсерк-любитель прется, подумал я.
        Не угадал. На территорию элитарной школы оборотней вторгся целый санно-лыжный поезд.
        Кстати, о гейсах. В этот день я узнал об одном из персональных гейсов самого дедушки Стенульфа. Никогда не отказывать первой просьбе первой женщины, которую он встретит после дня зимы.[День зимы (начала зимы) имел место быть в конце октября.]



        Глава двадцать четвертая,


        в которой реализуется гейс Каменного Волка, а также русская поговорка «Седина в голову, бес в ребро», ну а наш герой узнает кое-что об особенностях датского права
        Ее звали Гундё. В переводе на русский: Добрая Весть. И приехала она к нам аж с континента. Ничего удивительного: море-то замерзло, а от Сёлунда до материка - рукой подать. Интересно другое: кто слил ей инфу о гейсе старины Каменного Волка?
        Но это было уже не важно. Стенульф ее выслушал и решил помочь. Думаю, наставнику берсерков просто захотелось развеяться. Мои собратья по палубе, тоже обремененные разными обетами и ограничениями, нарушали их сплошь и рядом. Главное: потом договориться с богами, которые, собственно, и были гарантами соблюдения условий. Старались не нарушать только те обеты, которые были завязаны на конкретное дело. Например, не пить пива из деревянной чашки, пока такой-то такой-то будет украшать мир неотрубленной головой. Нарушишь - и вместо головы врага на земле окажется твоя собственная. Или - родовые обязательства. С ними вообще строго: дело-то не личное: семь поколений померших предков и столько же еще не рожденных понесут ответственность вместе с тобой.
        Гейс насчет «не отказывать» был явно личного свойства, однако сработало. Не исключаю вероятности, что дедушке просто понравилась просительница. По местным меркам баба была - в самом соку. Габариты - помесь метательницы ядра с профессиональной кормилицей. Пшеничные косы - с руку Свартхёвди толщиной. Румянец во всю щеку (ну это понятно - мороз), глаза синие, губы красные, зубки ровные. Руки… Ну я уже говорил: ядро метать такими руками. Однако для того, чтобы отстоять право собственности, этого оказалось мало.
        Бабенка была официальной наложницей некоего ярла Лодина, который при жизни был одним из мелких ярлов конунга Харека Младшего. При жизни, потому что пару месяцев назад ярла хватил апоплексический удар. Инсульт, если по-умному. Лечить такие заболевания в Средневековье не умели. Ярлов ветеринар-трэль пустил хозяину кровь, но это почему-то не исцелило больного. Ярл помер.
        А через пару недель в имение приехал младший брат вдовы. И они с безутешной вдовушкой взяли да и выгнали наложницу Гундё.
        Мало того что выгнали, так еще и двух сыновей отняли. Дескать, они сами воспитают мальчиков. Получше низкородной мамаши.
        В принципе, это было нарушением законодательства. Гундё была свободной, а не рабыней. Оба сына, пацанчики пяти и трех лет, были законно приняты в род с правом наследования.
        У Гундё был вариант - двинуть с жалобой к конунгу Хареку. Но не факт, что конунг поддержал бы ее просьбу. Ему нужен был крепкий фюльк, управляемый воином, а не бабой с двумя малолетками.
        Правда, у Гундё тоже имелся воин-брат. Старший. И у него тоже были сторонники. Но им не хватало решимости: с шурином ярла прибыли двенадцать крепких бойцов и примерно столько же он привлек на свою сторону щедрыми подарками.
        Остальные обитатели фюлька роптать не посмели. По словам Гундё, многим из них идти под руку ярлова шурина, то есть человека чужой крови, не очень-то улыбалось. Но они были не настолько против него, чтобы умереть.
        Кстати, шустрого шурина-захватчика звали Гицур Жадина. Чтобы заполучить подобное прозвище у скандинавов, отнюдь не отличавшихся щедростью, надо очень постараться.
        Короче, для переворота нужен был настоящий лидер и сильная штурмовая группа. Вот за этим Гундё и явилась в обитель берсерк-мастера.


        С Гундё прибыли шестеро мужчин призывного возраста. Хотя, на мой взгляд, достойным внимания был только один: старший брат потерпевшей, в недавнем прошлом - хирдман покойного ярла.
        Просьбу изложила сама Добрая Весть. А конкретику довел ее бородатый братишка, которого звали Торд Болтун. Надо полагать, в ироническом смысле, потому что многословием дядя не отличался.
        - Тебе - десять марок. Каждому из твоих берсерков - по три.
        Гейс гейсом, а магарыч - магарычом.
        Тут-то и выяснилось, что женщину всё-таки ввели в заблуждение: представили старину Каменного Волка хёрсиром оборотнической дружины.
        Узнав, что нас всего трое, братик и сестричка искренне огорчились.
        Но когда выяснилось, что два ученика (меня тоже посчитали!) Стенульфа - не какие-то салабоны, а хускарлы самого Хрёрека Сокола, родственники частично воспряли духом.
        Однако старина Каменный Волк их немедленно огорчил. Да, он готов взяться за дело, и нас троих для его решения вполне достаточно. А вот серебра - маловато. Пусть будет по десять марок Свартхёвди и мне, а сам Стенульф, так и быть, сделает даме скидку - возьмет не пятьдесят, как было бы справедливо, а только двадцать.
        Экономная, как все датчанки, Гундё попробовала было торговаться, но брат пихнул ее в бок, и датская топ-модель сообразила, что делит шкуру неубитого медведя. Причем медведя, которого убивать не ей.
        Тем более, братик нашептал ей, что Свартхёвди Медвежонок - сын папы-Медведя, история которого была общеизвестна.
        Гундё тут же оживилась и начала строить Медвежонку глазки. Решила: если его папаша прикончил полноценного ярла с полноценной дружиной, то для сына порешить какого-то там шурина с двумя десятками дружинников - чисто размяться перед завтраком.
        Свартхёвди тему понял правильно и тут же ухватил молодуху за ягодичную мышцу…
        А я перехватил сумрачный взгляд дедушки и шепотом предупредил моего друга, что босс уже положил глаз на красотку.
        Свартхёвди моментально съехал с темы. Субординация - это святое.


        Потом был не слишком долгий и по-своему забавный переход.
        Забавный, потому что наш слух еженощно услаждали «жалобные» стоны безутешной мамаши, которую дедушка Стенульф «утешал» с поистине недедской мощью.
        Мы с Медвежонком заключили пари: я полагал, что дедушки хватит на неделю, Свартхёвди с этим не соглашался. При этом он оценивал не столько старину Каменного Волка, сколько сексапильность Гундё. Сисястая экс-наложница, в отличие от меня, ему сразу глянулась. Что же до меня, то месяц воздержания - срок немалый, но бывало и побольше. Правильное дыхание, правильные мысли и качественная физическая нагрузка заметно снижают уровень гормонов в крови. А вот Свартхёвди «переживал». И не он один. Полагаю, от нереализованных желаний страдала вся мужская часть нашей мужской экспедиции. Кроме, может быть, братца Болтуна, которому вожделеть к сеструхе не полагалось. Братец этот, отмечу, мне конкретно не нравился. Зыркал на нас как-то… не по-доброму. Но клюв не по делу не разевал, поэтому зацепиться было не за что.
        Свартхёвди выиграл пари, когда уже мы пересекли замерзший пролив и выбрались на материк. Датчане двигались как снегоходы. Не снижая темпа. Вне зависимости от погоды. Что в снегопад, что во вьюгу. Хотя, отмечу, настоящего ненастья не случилось. И мороз был вполне терпимый. Даже ночью не ниже десяти градусов. По моим прикидкам.
        Надо отметить, что и я втянулся. Спал в снежных норах, аки дикий зверь. В свой черед топал впереди, прокладывая лыжню. Правда, саночки тянуть ни мне, ни Медвежонку со Стенульфом не доверяли. Да мы и не рвались.
        Восемь дней в пути, а на девятый мы наконец добрались до жилья - длинного дома какого-то местного бонда.
        Приняли нас прилично. Накормили, напоили, баньку растопили. Ох, вот это кайф! Лучше женщины, ей-Богу! Хотя и женщины тоже были, врать не стану. Местные нам ни в чем не отказывали.
        Один велел привечать путников. Ну да таких путников, как мы, попробуй не приветь! Восемь вооруженных мужчин, из которых по меньшей мере двое (мы с братцем Тордом) профессиональные головорезы, а двое - и того хуже: берсерки.
        Впрочем, наши берсерки вели себя пристойно. Кушали хорошо, в боевой транс не впадали. Да я на этот счет и не беспокоился. Был уверен, что, пока за спиной Свартхёвди маячит «рама» дедушки Стенульфа, незапланированного кровопролития можно не опасаться. Да и поводов не было. Нам никто не перечил. Банька, хавчик, немного доброго пива и теплая девка под бок… Что еще надо простому датскому (и недатскому тоже) викингу? Мы были настолько беспечны, что даже караул не выставили. А чего бояться? Это, чтобы накормить волка, достаточно одного пуделя. А чтобы загрызть - и целой стаи не хватит.
        Платить никто из наших не собирался. Пусть будут счастливы, что мы убираемся восвояси.
        Торд Болтун выдавил что-то типа: проболтаетесь, что наша бригада отдыхала в вашем пансионате, - вернемся и всех зарежем. Такая вот благодарность.
        Впрочем, я, украдкой, сунул хозяину несколько серебряных монет.
        Может, я слишком совестлив для этой эпохи?


        Мы приближались к цели, и я решил перетереть со Свартхёвди по поводу правового аспекта нашей акции. Как всё-таки по закону: правы мы или нет? Дедушке Стенульфу в его диком лесу закон по барабану, а вот нам с Медвежонком запросто могут предъявить за противоправные действия.
        Свартхёвди заверил меня, что в данном случае закон нарушен по-любому, так что я могу не париться.
        Сыновей от законной жены у покойного ярла не имелось. А даже если бы и имелись, то рулить на земле мужа ни ей, ни ее братцу все равно не положено. А положено отдать опекунство старшему из родичей покойного мужа. Вдове же выделить приданое и часть имения на прокорм - в личное пользование. Впрочем, от детей ее отлучать не принято. Просто рулить в мужнином фюльке она уже не будет. И ключики отдаст, если будет на то воля опекуна.
        - Стоп! - сказал я.
        А как же матушка самого Свартхёвди? Или дело в том, что у Сваре Медведя не было близких родственников?
        - Как так нет родственников? - удивился Медвежоонок. И быстренько перечислил с полторы дюжины своих половозрелых дядьев. Без запинки оттарабанил. С отчествами, прозвищами и указанием места жительства.
        - Ну так почему тогда в вашем фюлке рулит твоя матушка? - поинтересовался я.
        - Как почему? - Свартхёвди даже удивился. - Да ведь этот фюльк - и есть ее приданое.
        Ну да, я и забыл. Всё имущество Свартхёвдиного папы состояло из мешка с отрубленными головами.
        А по делу Гундё тоже все просто. Если бы оно по-честному рассматривалось на тинге, то, скорее всего, законная вдова с дочерьми получили бы часть хозяйства, а сыновья Гундё - все остальное. Под опекунством, само собой. Но опекуном стал бы кто-то из рода мужа. А если бы таковых не оказалось, то опекуна назначил бы тинг. Или конунг. Но совсем маловероятно, что таким опекуном стал бы брат вдовы.
        - А брат матери? - Я кивнул на Болтуна.
        Свартхёвди покачал головой. Это уж совсем никак. Потому что по закону Гундё, как оказалось, не является формальной матерью своих сыновей.
        Если их правильно ввели в род (а это, несомненно, так), то их законная мамаша - вдова ярла. Она держала их на коленях во время сакральной церемонии. Она (так положено даже по отношению к вполне взрослым дядям) «кормила» их грудью… Словом, наша Гундё пролетает мимо кассы со скоростью болида из «Формулы-1».
        - Так чего ж мы тогда… - воскликнул я.
        Свартхёвди ткнул пальцем в широкую спину своего наставника, торившего лыжню.
        - Но ты не беспокойся, - Медвежонок хлопнул меня по плечу так, что нападавший на одежку снег облачком взмыл вверх. - Главная правда всегда у того, кто останется жив. И приведет правильных свидетелей!
        Ну да. «…И кто кого переживет, тот и докажет, кто был прав, когда припрут», - пел великий человек Владимир Высоцкий.
        И он был прав. Вернее, будет.



        Глава двадцать пятая,


        которая начинается битвой, а заканчивается резней
        Мы дошли. Должен отметить, что последний участок пути был самым легким, потому что мы шли по льду. На этом настоял Каменный Волк. У Торда Болтуна была другая идея: обойти усадьбу поверху и напасть, так сказать, с тыла. Из лесу. Мол, оттуда нападения не ждут, а он, Болтун, Знает в окрестностях каждую заячью тропу.
        - Нет! - отрезал старина Стенульф. - Мы не воры. Мы пришли вершить Закон. Когда-то, - могучий дед криво усмехнулся, - я был Глашатаем Закона[Дословно этот
«титул» переводится как законоговоритель.] у Харека-отца. Не дело тем, кто идет путем закона, шастать по тайным тропам!
        - У Гицура Жадины двадцать три воина, - мрачно напомнил Торд. Его спутники поддержали Болтуна сдержанным ворчанием, но Каменному Волку было на их ропот начхать.
        - Кому надо постирать штаны, может этим заняться! Мы справимся и без вас! - заявил он с глумливой ухмылкой, заработав восхищенный взгляд Гундё, обиженно-испуганные - ее сторонников и полный сомнений - мой.
        К счастью, датчане постеснялись дать деру. Или, может, им и бежать было некуда. Так что мы вышли на цель в том же составе.
        Само собой - нас заметили издали. Само собой - нас опознали. У здешних - отменное зрение. И естественно - приготовились к встрече.
        Дюжины две вояк, выстроившись стенкой, ждали нашу жалкую кучку из восьми бойцов перед воротами усадьбы.
        - Болтун! Эй, Болтун! Ты что-то забыл здесь?! - заорал еще издали горластый паренек в импортном шлеме с золоченым верхом. - Не иначе как смерть свою, а?
        Ему никто не ответил. Болтун - он у нас реально «болтун». А остальным, похоже, было не до словесной перепалки. Они с надеждой косились на Стенульфа, Свартхёвди и меня.
        Старина Каменный Волк был невозмутим. У моего друга Медвежонка глаза были совершенно шалые. Он то и дело сглатывал слюну и облизывался. Минут десять назад Стенульф влил в него наркотическое зелье для «растормаживания сознания берсерка», поэтому мой кореш был малость не в себе.
        Сам Каменный Волк ничем закидываться не стал. Типа, он и так богов хорошо слышит.
        Прилетели первые стрелы. Так, попугать. Наши тоже взялись за луки, хотя пулять с сотни шагов в строй парней со щитами - дело бессмысленное.
        Парочку прилетевших ко мне стрел я сбил рукой. Но подумал, что пора браться за меч.
        Только я об этом подумал, как Свартхёвди испустил глухой рев и побежал вверх по склону к выстроившейся гвардии Жадины. Быстро так побежал.
        Стенульф молча припустил за ним. И мне не осталось ничего другого, кроме как последовать за берсерками. Я изо всех сил перебирал ногами (насколько позволяли короткие лыжи), но от коренных лыжников-датчан безнадежно отставал. И мысли мои были так же безнадежны. Атаковать в одиночку строй воинов-скандинавов - чистое самоубийство.
        Видимо, так же думали спутники Гундё, потому что никто из них меня не обогнал. А запросто могли бы…
        На Свартхёвди посыпались стрелы. Он отмахивался от них щитом и мечом, как мишка - от пчел. Потом стряхнул с ног лыжи и, по-моему, побежал еще быстрее.
        Когда он достиг вражеского строя, Каменный Волк отставал от него метров на тридцать. А я - шагов на сто. Нас, кстати, даже не обстреливали. Да и в Медвежонка пулять перестали. Может, не хотели портить доспехи?
        Щиты сомкнулись, копья опустились, готовясь принять одинокого безумца.
        Я знал, как это бывает. Сердце мое сжалось от предчувствия… Я очень хорошо помнил, как меня теснил строй эстов. И как несколько воинов без труда удерживали меня в кормовой «раковине».
        Кто-то не удержался и метнул копье. С пяти шагов. В упор. Медвежонок как-то увернулся, и копье, пролетев еще метров двадцать, воткнулось в снег перед Стенульфом.
        Тот на бегу перебросил собственное копье в левую руку, на ходу выдернул из снега вражеское и метнул.
        Бросок был хорош. Воина, словившего копье щитом, вынесло из строя.
        Но секундой раньше Медвежонок, в трех шагах от врага, со страшным ревом, метнул свой щит во вражеский строй. И прыгнул вслед за ним на опрокинувшегося от страшного удара датчанина.
        Сразу несколько копий устремились к Медвежонку, перехватывая его прыжок. Но вместо того, чтобы бабочкой нанизаться на чужое железо, Свартхёвди как-то ухитрился увернуться от всех копий. Я увидел, как вверх ударил красный фонтан. Это меч напрочь снес чью-то голову. И это точно не была голова Медвежонка, потому что внутри вражеской шеренги возникла суета и залязгало железо. Вряд ли наши оппоненты передрались меж собой.
        Однако при таком численном перевесе дела у Медвежонка однозначно были кислые. Хороший фехтовальщик может продержаться какое-то время против окруживших его нескольких противников, если они классом ниже. Но время это - невелико.
        Я скинул лыжи (дальше снег был более или менее утоптан) и поднажал, насколько мог, стараясь догнать Каменного Волка. Этот дед был воистину не каменным, а железным. Он мчался огромными прыжками, сбивая щитом редкие стрелы и размахивая своим хогспьётом, будто нагинатой.
        И вот он добежал.
        Рубящее копье хогспьёт - это предок алебарды. Чтобы им эффективно работать, нужны длинные руки и недюжинная силища. У Стенульфа было и то и другое.
        Он с ходу разорвал вражеский строй и, как бают в сказках, пошли клочки по закоулочкам.
        Щит он то ли потерял, то ли просто бросил - и теперь орудовал тяжелым копьем с двух рук. В отличие от Медвежонка, полностью скрытого от моих глаз вражескими спинами, Каменного Волка я видел хорошо. Но нечетко. Поскольку двигался он удивительно быстро. К тому моменту, когда я наконец добежал, уже четверо врагов валялись на снегу.
        Поэтому я решил, что дедушка меньше нуждается в помощи, чем Медвежонок.
        Однако к тому еще надо было пробиться.
        Человек шесть вооруженных оппонентов еще держали строй, готовясь встретить третьего отморозка. То есть меня.
        И они бы меня наверняка удержали, если бы Каменный Волк не совершил стремительный рывок в нашу сторону и буквально одним росчерком наконечника взрезал шеи сразу двум ворогам.
        Строй тут же потерял монолитность (четверо оставшихся резко озаботились тем, что происходит за спиной), и я получил свою щель для прорыва. И - опрометчиво подставленный бок вражеского копейщика.
        Бок-то я достал… И с ужасом увидел, как в спину Каменного Волка, с широкого маха, врезается вражеская секира.
        Я услышал лязг. Увидел, как разлетаются брызги панцирных пластин… И стремительный разворот Стенульфа, закончившийся косым ударом копья поперек лица хозяина секиры.
        У меня не было времени удивляться. Тем более я уже знал, что норманы могут драться даже получив смертельную рану. Я успел увидеть, как окованное железом основание древка хогспьёта отбрасывает назад еще одного любителя напасть со спины… И - мне пришлось заняться собственными проблемами.
        Сразу трое желающих моей смерти. Ну давайте, парни! Времени у меня мало. Я должен прорваться в Медвежонку, так что по одному - не надо. Лучше - все сразу.
        Так они и кинулись. Дружной компанией. Не кино, чай, где на окруженного героя по очереди набрасываются по одному, редко по два злодея. А остальные терпеливо ждут своей очереди. Здесь вам не там. Два копья прилетели почти одновременно… И сорвали с моей руки щит, но оба в нем и увязли. У третьего негодяя вместо копья имелся меч… Ну не меч, а скорее тесак. Заточенная железяка с полметра длиной. Я принял ее плоской стороной Вдоводела, скользнул лезвием навстречу - десять сантиметров стали ворогу под мышку. Я рванулся вперед, уходя с линии еще одной атаки… И тут, прямо передо мной, Медвежонок вырвался из клубка врагов. Расшвырял их, как его тезка расшвыривает повисших на нем псов.
        Я увидел его лицо. И понял, что мой вариант: встать спина к спине - не рулит. Я уже видел такое: у берсерка, которого завалил на палубе снекки у эстских берегов. Я видел и этот рассеянно-задумчивый взгляд, и слюну, текущую на бороду, и это пружинистое раскачивание…
        Для Медвежонка сейчас не существовало союзников - только враги.
        Враги эти стояли вокруг и не решались напасть, потому что перед ними был берсерк. Окровавленный безумец, с которого клочьями свисали ошметки кольчуги, но который не чувствовал ни ран, ни боли, ни страха.
        Их было не меньше десятка, но они не решались… Целую секунду… И берсерк напал сам.
        Выброшенная вправо рука, промельк стали - и сизо-красные черви кишок, вываливающиеся из разрубленного живота. И фонтан крови из обрубка снесенной руки. И…
        Я не стал ждать. Я тоже напал. И заколол двоих раньше, чем они опомнились и поглядели в мою сторону. Третий чуть было не достал меня, но выручил добрый доспех - смерть скрежетнула по зерцалу. Второго шанса я не дал. Вдоводел нырнул в спутанную светлую бороду - и она тут же стала красной. Еще одной вдовой больше.
        Над моей головой прогудело копье. Я не был его мишенью. Копье предназначалось Свартхёвди. Плохая идея.

«Бросать копье в берсерка - всё равно что гонятся за комаром с гантелью», - подумал я.
        У меня была возможность додумать такую длинную мысль, потому что вокруг стало как-то пустовато. А где все враги?
        А враги сделали ноги. Те, кто мог. Удирали во все лопатки, побросав копья и щиты. Трое дернули к усадьбе. Двое припустили, так сказать, «в поля».
        Наши доблестные спутники, подоспевшие как раз к этому замечательному событию, кинулись было за ними, но окрик Болтуна вернул их обратно.
        Я увидел Стенульфа, опирающегося на свое смертоносное копье. Он потерял не только щит, но и шлем. Грудь его вздымалась, но рожа была - спокойная-спокойная. Я бы даже сказал - умиротворенная.
        А где же Медвежонок?
        А Медвежонок мчался к усадьбе, настигая улепетывающих врагов.
        Вот он догнал одного и разрубил его затылок. Вот догнал второго - и тоже порешил.
        Третий, самый проворный, почти добежал до ворот, но почуял за спиной смерть и решил встретить ее грудью и с поднятым мечом.
        Эта грудь и приняла могучий удар клинка. Второй. Первый отрубил поднятый меч и державшую его руку.
        На этом бой закончился.
        Результат - двадцать два покойника (всех раненых «гуманно» прирезали наши союзники) и полная победа.
        Ах да! Еще два берсерка, которые, собственно, эту победу и добыли… В глубоком отрубе.
        Наши союзники повели себя просто по-свински. То есть, когда я обратился к Торду с тем, что Стенульфу и Свертхёвди надо оказать медицинскую помощь и уложить в теплую постель, этот сучара просто от меня отмахнулся. Мол, не до того сейчас. Надо закреплять успех. Ускакал строить обитателей усадьбы. И Гундё - вместе с ним. Так что мне пришлось заниматься моими друзьями практически в одиночку. Правда, мне никто и не препятствовал, когда я приволок их в дом и уложил на лучшие места напротив очага. Обработка и перевязка ран тоже заняла немало времени. К моему удивлению, страшный удар секиры почти не повредил спину Каменного Волка. Прорубленная бронь, подкольчужник и нижняя рубаха, а на спине - обычный кровоподтек. Будто дедушка и впрямь каменный. Да, к счастью, тяжелых ран ни у того, ни у другого. Зато имелось множество мелких порезов - особенно у Медвежонка. Счастье, что они не кровоточили. Совсем. Их даже зашивать не требовалось. Я обработал раны травяной настойкой на зимнем пиве, смазал, чем положено, забинтовал, влил в каждого пациента по большой кружке горячего молока (выпили не приходя в сознание) и
вышел во двор - проветриться и отдышаться.
        Очень вовремя вышел. Как раз тогда, когда братик с сестричкой собрались кончать вдову.
        Возможно, эта женщина вела себя неправильно. То есть даже наверняка. Я считаю, что отнимать детей у матери - просто подло. Но убивать женщин - не менее гнусно.
        Вдова держалась молодцом. Гордо и бесстрашно. Собственно, другого от вдовы ярла и ожидать не стоило. Она стояла в одиночестве посреди подворья, на котором много лет была полновластной хозяйкой, и глядела на Торда и Гундё - как солдат на вошь. Терять ей, кроме жизни, было нечего. Дочерей ее здесь не было. Замужние, они жили со своими супругами. Брат ее был убит Медвежонком, и именно эта смерть вызвала повальное бегство противника. Словом, кровных родственников вдовы в усадьбе не осталось. И, похоже, никого, кто хотел и мог за нее вступиться.
        Довольно большая толпа под присмотром людей Болтуна и Гундё выполняла функции зрителей. У многих женщин были заплаканные лица. Не исключено, что сегодня они стали вдовами. Мне было их искренне жаль, хотя я понимал: путь воина - путь смерти. И те, кто выходят замуж за военных, не могут этого не понимать.
        Торд Болтун обнажил меч. Это был трофейный меч - час назад у Болтуна его не было. И это был точно не его трофей, потому что в минувшей битве от его руки погибли только те, кто уже был не в состоянии сопротивляться.
        Почему-то присвоенный меч разозлил меня чуть ли не больше, чем его намерение убить женщину.
        По уму, мне следовало сдержать гнев: я был один - против многих и вдобавок порядочно устал. Я-то, в отличие от Торда, бился, а не добивал раненых.
        Но бывают случаи, когда моему рассудку приходится помалкивать.
        - Эй, ты! - гаркнул я, кипя от бешенства. - А ну отойди от женщины!
        Торд вздрогнул и оглянулся. Удивился, увидев меня. Он что, ожидал, что я, как и берсерки, свалюсь в беспамятстве?
        - Это не твое дело, ульфхеднар! - огрызнулся он. - Иди к своим и не мешай!
        Так и есть. Мужик решил, что я - воин-оборотень.
        И, ей-богу, настроение сейчас у меня было - чисто как у берсерка.
        Рыча от ярости, я потянул из ножен меч и двинулся на Болтуна.
        Притрухал, мерзавец! Но повел себя по-мужски. Встал между мной и сестрой, к которой жались два махоньких пацанчика. Их вид меня отрезвил. Я остановился.
        - Слушайте все! - Я вложил меч в ножны, но оставил ладонь на рукояти. - Меня зовут Ульф Вогенсон. Я - хускарл ярла Хрёрека Сокола из рода Инглингов. Я говорю: Закон был попран. Мы пришли, чтобы восстановить Закон. Потому боги отдали нам победу! Нам! - Я ударил себя кулаком в грудь - скандинавы любят красивые позы и красивые жесты. - Нам, а не тебе! - Мой указующий перст нацелился в Торда Болтуна. - Если кто-то думает иначе - пусть выйдет сюда, назовет свое имя и попробует оспорить мои слова! - Вдоводел со свистом вылетел из ножен. - Ну! Кто? Ты! - Я направил меч на одного из приспешников Торда. Тот попятился и постарался затеряться в толпе, которою только что с важным видом «пас». Однако ему не позволили - вытолкнули обратно. Мужик бросил копье, поднял пустые руки и быстро замотал головой.
        - Может быть, ты?
        Очередной попутчик тоже продемонстрировал полную лояльность.
        Я «отметил» каждого из спутников Торда. А затем «нацелил» Вдоводела на него самого.
        Но и у Торда не было желания испытывать судьбу.
        Толпа домочадцев покойного ярла заметно осмелела. С десяток крепких мужчин выдвинулись вперед, всем своим видом выражая готовность поддержать любое мое начинание. Что, собственно, и требовалось.
        Я вновь упрятал меч в ножны и подошел к Гундё, по пути довольно грубо отпихнув Болтуна. Если бы он дернулся, я бы его прикончил. С удовольствием. Но он не дал мне повода.
        - Не бойся, женщина! - сказал я экс-наложнице. - Твоих детей никто не обидит!
        - Это не ее дети! Это сыновья Лодина-ярла!
        Ух ты! Старая леди решила вставить свое слово. Может, зря я помешал Торду ее прикончить?
        Я подошел к ней вплотную. Глаза в глаза. Молча. Ну-ну… Знакомое выражение лица. Только моя Рунгерд - в тысячу раз красивее.
        - Ярла, - проговорил я так тихо, что слышала только она. - Но не твои. Слыхал, у тебя есть еще дочери, госпожа? Может, и внуки есть?
        - Есть, - так же тихо ответила она.
        - У твоего брата остались дети? - спросил я еще тише.
        - Да, - чуть слышно.
        - Мой друг убил твоего брата. Я заплачу верегельд. Ты примешь?
        - Почему ты? Торд привел вас. Торд ответит за смерть!
        Болтун услышал. Борода неплохо прячет гримасы, но эту я уловил.

«Дай срок, и я прикончу тебя, сука!» - отчетливо читалось на физиономии Торда.
        - Торд! - рявкнул я. - Я хочу, чтобы всё оружие и доспехи убитых были с ними на костре! Ты понял? Если увижу, что кто-то взял хоть что-то - руку отрублю! Ясно? - и выразительно поглядел на присвоенный меч.
        - Ясно, - буркнул Болтун.
        Он уступил, но не сдался. Придется держать ухо востро. И бодрствовать хотя бы до тех пор, пока не очухается Каменный Волк.


        Потом был пир. Невеселый. Радостной выглядела только Гундё: ей вернули детей.
        Я восседал на почетном месте и делал вид, что пью. Краем глаза наблюдал за моими друзьями. Процесс релаксации шел нормально. По моим прикидкам, дедушка должен очнуться часиков через пять-шесть. Вдвоем нам будет намного легче.
        Торд, поганец, тоже почти не пил. Делал вид. И сверлил меня ненавидящим взглядом. Вот сволочь неблагодарная. А я изучал физиономии своих сотрапезников в поисках того, кому мог бы доверять. И не находил. Немало было таких, кто не питал к Болтуну дружеских чувств. Однако сейчас был не тот случай, когда враг твоего врага становится другом. Это ведь мы со Свартхёвди и Стенульфом перебили их корешей. За такое здесь положено отвечать конкретно и лично. По-моему. Или на наемников вендетта не распространяется? Еще минус: все присутствующие друг с другом были хорошо знакомы. Когда был жив Лодин-ярл, они играли в одной команде. А мы были здесь чужаками.
        Это очень правильно, что я назвал имя Хрёрека. Его знают во всей Дании. Надо полагать, знают и то, что мой ярл не прощает убийства своих людей.
        Надо бы мне произнести тост за моих друзей. Это будет стратегически правильно.
        Я встал. И произнес. Стараясь говорить нараспев, ритмично, как тут принято, я вкратце изложил историю недавней битвы. Упомянул, что мои друзья - любимцы самого Одина, поэтому каждый из них может запросто побить хоть двадцать врагов разом. В чем все присутствующие имели возможность убедиться. Далее я выдал фантастическую историю подвигов Медвежонка. Если ей верить, выходило так, что всеми своими победами Хрёрек-ярл обязан именно ему. Но это неудивительно, ведь… И тут я плавно перешел к родословной моего друга (я слышал ее так часто, что запомнил наизусть), особо остановившись на папе, Сваре Медведе, и маме - знаменитой на весь Сёлунд колдунье.
        Ага, вижу, кое-кто забеспокоился. Не иначе, собирался пустить кровушку заезжим берсеркам, пока они в отключке. А вот теперь подумайте, стоит ли обижать мальчика, чья мама - колдунья. Лично я бы не рискнул… О Каменном Волке я распространяться не стал. Сказал лишь, что он был другом и доверенным законоговорителем прежнего конунга Дании. Слушайте, господа, и мотайте на ус. Убить такого, всё равно что зарезать генерала ФСБ. Технически нетрудно, но потом ой что будет…
        Наконец пир победителей и побежденных закончился. И все расползлись по углам. Спать. За что я не люблю длинные дома норманов, так это за невероятную духоту. Этакий ароматический замес армейской спортивной раздевалки и общественного туалета, приправленный чадом и гарью закапанного жиром очага.
        Я очень старался не спать, понимая что бывшие союзники очень даже не против зарезать меня во сне. Но башка пухла от духоты, веки слипались, а внутренние резервы бодрости иссякли еще часа три назад. Даже мысли о том, что неплохо бы завалить на сенцо какую-нибудь приятную на ощупь девку и проделать с ней ряд всем известных манипуляций (мое личное средство от засыпания), уже не вызывали привычного адреналинового прихода…
        Словом, я продержался, наверное, часа два, успешно имитируя сон, а потом уже не имитируя…


        Этот звук разбудил бы меня даже под снотворным. Звук, который теперь был мне известен лучше, чем карканье вороны. Не слишком громкий, но очень, очень характерный. Звук живой плоти, разрываемой неплохо заточенным железом. Его ни с чем не спутаешь. Я проснулся вмиг, а меч оказался в моей руке еще раньше, чем я проснулся.
        В призрачном мерцании угольев я увидел склонившуюся над Стенульфом фигуру, осознал каким-то краем еще толком не проснувшегося мозга, что - всё, опоздал! Но все равно, на рефлексе, еще сидя, сделал выпад… И промахнулся. Потому что тот, над Стенульфом, качнулся и повалился на бок.
        Оп! Длинная рука перехватила мое запястье и сдавила его. Больно. Я высвободился мощным рывком, подключив весь свой вес…
        - Полегче, Черноголовый! - проворчал Каменный Волк, поднимаясь и вытирая нож об овечью шкуру, которой был накрыт. Потом ухватил за волосы того, кого только что зарезал, приподнял без особого напряжения…
        - Ага, - сказал он, не заботясь о том, чтобы понизить голос. - Вот наш Болтун и договорился…
        И тут всё завертелось. Сразу с полдюжины теней кинулись на нас. Хотя нет, насчет теней - это я погорячился. У этих теней были вполне материальные тела и не менее материальное оружие.
        Стало очень шумно. Кто-то орал, кто-то визжал истошно. Кто-то выл от боли. Что-то падало и ломалось, отлетевшая в очаг шкура вспыхнула, озарив внутренность дома и заодно наполнив его клубами дыма и омерзительной вонью паленой шерсти…
        Но мне было не до того, чтобы принюхиваться. Копье с хрустом воткнулось в лавку, на которой я позорно нарушил устав караульной службы. С другой стороны на лавку обрушился топор. То есть не на лавку, а на мою ногу, но ногу я убрал. Так же, как и туловище, которому предназначалось копье. Затем я отрубил руку с топором, а копейщику, который по инерции налетел на меня, заехал коленом в пах. Ему не понравилось. Но еще меньше ему понравилось, когда я пихнул его навстречу еще одному любителю резать сонных, а тот в запале всадил приятелю в спину копье. Да с такой силой, что наконечник выскочил у нехорошего человека из груди. Я отпихнул нанизанного раньше, чем тот заплевал меня кровью, и экономным тычком проколол сердце его убийцы.
        На этом битва закончилась. Да нет, какая битва - резня. Как выяснилось позже, пока я управлялся с этими двумя, Каменный Волк, не вставая с койки и даже не впадая в состояние берсерка, прикончил пятерых, включая и того, кому я отрубил руку. Что тут скажешь? Мастерство не пропьешь… Старый конь борозды не испортит… А я скажу так: до уровня этого каменного дедушки мне еще расти и расти… Если когда-нибудь вырасту. Всё-таки маловато у меня опыта работы с вооруженной группой в условиях тесноты. Надо тренироваться. При случае.
        Разумеется, происшедшее смертоубийство разбудило всех обитателей длинного дома. Кроме Медвежонка.
        Напали на нас верные спутники по путешествию. И еще пара каких-то придурков.
        Объяснять, что они поступили плохо, было некому. Читать нотации покойникам - бессмысленное занятие.
        Трупы сложили снаружи. Дверной полог откинули, а продух открыли пошире, чтобы проветрить помещение. Распоряжался процессом Стенульф. Его беспрекословно слушались все. И сторонники вдовы, и всхлипывающая (как-никак брата убили) Гундё.
        Впрочем, хлюпала носом не одна одна. У остальных трупаков, когда они еще не были трупаками, тоже имелись родственницы и жены.
        Я вышел наружу, кое-как, снегом, смыл с себя кровь, напился, избавился от излишков жидкости в организме и попросил могучего дедушку:
        - Я посплю, ладно?
        Получил разрешающий кивок, упал на забрызганное кровью (плевать!) ложе и отрубился.
        Утро принесло головную боль, здоровый голод и приятное ощущение того, что заботиться ни о чем не надо. Дедушка уже обо всем позаботился.
        Поредевшее население усадьбы организованно суетилось, устраняя последствия наших подвигов и вводя жизнь в традиционный ритм.
        Рулила вдова. Я слышал ее повелительные взвизги. Каменный Волк сидел на бревнышке при входе, щурился на зимнее солнышко и грел руку за пазухой у Гундё.
        Всё-таки велика приспособляемость у датских женщин. Другая бы ни в жисть не простила того, кто убил ее брата. А этой - хоть бы хны. Очень правильная позиция с точки зрения выживания рода - прогнуться под самого сильного самца.
        В мои вчерашние распоряжения Стенульф внес свои коррективы. Например, велел собрать всё железо, которое я распорядился оставить погибшим для погребального обряда, и сложить в сухом местечке под навесом. Еще он велел провести инвентаризацию ценностей и весьма огорчился, не обнаружив достаточного количества серебра. Поставил недостачу на вид вдове. Мол, нам было обещано полпуда (сорок марок) серебра за восстановление законности. И где оно?
        На месте вдовы я бы послал его куда подальше с такой заявкой. Платить за то, что тебя скинули с престола, а брата твоего убили? Я, если вы помните, наоборот, посулил вдове вергельд…
        Я сообщил об этом дедушке. Каменный Волк скривился, будто дерьма куснул (слово воина - дело святое), и спросил, говорил ли я о размере выкупа.
        Нет, не говорил.
        - Тогда так, - Стенульф малость воспрял: - Из своей доли заплатишь четверть марки. Довольно этого?
        Вдова скорбно ответила: «Да». Хотя на роже ее было написано: «Была б моя сила…»
        Сила была не ее. Круглая физиономия Гундё аж светилась от злобного торжества. Умыли соперницу. Никакого серебра вдова не получит. Просто моя доля уменьшится на пятьдесят граммов.


        Медвежонок очнулся ближе к вечеру. Стенульф дотошно расспросил его о том, что с нами произошло. Свартхёвди помнил вчерашние события во всех подробностях. Дедушка остался доволен. И заявил, что подготовку Медвежонка можно считать законченной.
        Теперь Свартхёвди - «дипломированный» берсерк. Однако нет предела совершенству, поэтому он, Каменный Волк, советует нам пожить с ним еще недельку - для закрепления некоторых рефлексов. Да и со мной у него еще не закончен разговор.
        Я тут же поинтересовался, что за разговор имеется в виду, но железобетонный дедок оставил вопрос без комментариев.
        Вечером совершили кремацию мертвых. Покушали и выпили. Я тоже выпил: опасаться теперь было некого. Активные оппоненты догорали за воротами. Пассивные молчали в тряпочку. К тому же нас снова было трое.
        За обедом дедушка, как старший по званию, огласил приказ: пока не будет решен вопрос с опекуном для сыновей ярла, главнокомандующим по территории самоназначается он, Стенульф.
        Ключи от сундуков и обязанности исполнительного директора усадьбы остаются за вдовой. Кровная мать наследников (Гундё), так же как и сами наследники, находится вне юрисдикции исполнительного директора и подчиняется непосредственно главнокомандующему.
        Все прочие должны трудиться старательно и упорно, потому что работников стало меньше, а работы не убавилось. Кому не нравится такой расклад, пусть встанет и скажет.
        Расклад не нравился многим, начиная с вдовы. Но, само собой, никто и не вякнул. Я даже заметил, что многие из «обслуживающего персонала» отнеслись к словам Стенульфа не без радости. Причина тоже была ясна. За прошлые сутки в довольно-таки большой усадьбе были перебиты почти все боеспособные мужчины. А разбойничков на свободной датской земле еще никто не отменял.



        Глава двадцать шестая,


        в которой герой получает предложение присоединиться к воинам Одина
        Вот так закончилась эта история, хотелось бы сказать мне. Однако до финала было еще далеко. И до моего возвращения домой - тоже.
        Пока я размышлял, стоит ли принимать всерьез намеки Стенульфа насчет незаконченного разговора, резко испортилась погода. Добрая зимушка-зима внезапно превратилась в злую тетку-вьюгу. Ветрище поднялся такой, что пришлось заделывать продухи и принайтовывать дверную завесу, как будто мы в шторм на корабле. Только сумасшедший мог бы отправиться в путь в такую пургу. Ветер выл и визжал снаружи, и все, кому в эту пору посчастливилось оказаться за каменными стенами, благодарили богов за такую удачу. Трэлям в хлеву было малехо посуровей, но все равно намного, намного уютнее, чем снаружи.
        Выход по нужде превратился в настоящее испытание. Женщины и дети, никого не стесняясь, использовали ведра. Лично я решил вопрос так: брал здоровенный - Стенульфу впору - старый тулуп с длинным капюшоном-трубой, утаптывал снег и устраивался в нем - как в домике. Как ни странно, главной проблемой в этом случае был уже не мороз, а собаки. Четвероногим было любопытно: чем это я занимаюсь?
        Однако опустим неаппетитные подробности.
        Пока я маялся бездельем и решал физиологические проблемы, Стенульф и Свартхёвди занимались творчеством. Стенульф - активно, а Медвежонок - пассивно. Не подумайте дурного: мой друг служил «холстом», на котором творил Каменный Волк.
        Не помню, упоминал ли я ранее, что дедушкины руки по самые плечи украшали разнообразые татуировки. Тут были и узоры, и руны, и стилизованные изображения скалящихся зверюг. Не скажу, что эти татушки могли бы украсить стену специализированного салона моего времени, но в целом выглядели они достаточно внушительно.
        Теперь такие же или почти такие же накожные «росписи» должен был получить Медвежонок.
        Кое-какие украшения на дубленой шкуре Свартхёвди уже имелись. В частности, вплетенная в синий орнамент красная руна Тора на правой руке и руна Валькирий - на левой.
        Но для «магического» закрепления позитивных качеств берсерка этого было мало. Правая рука Медвежонка украсилась символическим изображением Мирового Древа Иггдрасиля, на левой первым делом была наколота руна богини Скади,[Вообще-то Скади - не богиня, а инеистая великанша, хотя и жила часть времени в Асгарде, будучи женой красавчика Ньёрда. Впрочем, из некоторых источников (Сага об Инглингах, по-моему) известно, что она была не слишком верной женой и родила детишек еще и от Одина.] обеспечивающая, как пояснил дедушка, остановку кровотечения.
        На тыльной стороне ладоней Свартхёвди дедушка наколол «медвежьи лапы». Точно такие, какие были у Свартхёвдиного папы. Медвежонок был горд. Кстати, своим происхождением от Сваре Медведя он теперь очень даже гордился. Надо полагать, то, что быть берсерком неприлично, ему внушила матушка.
        Что же до изображения волка, олицетворявшего образ Зверя, то он, несмотря на явную склонность дедушки к примитивизму, получился весьма выразительным. Однако понимающему человеку было ясно: Зверушка-то не на свободе, а в клетке из мощных магических символов.
        Обработка рабочей поверхности заняла часа четыре и происходила за ширмой. Даже умирающую от любопытства Гундё в «мастерскую» допускали лишь кратковременно для всяких «подай-принеси».
        Но меня дедушка гнать не стал. Наоборот, сопровождал процесс многочисленными пояснениями по древнескандинавской эзотерике.
        Свартхёвди тоже слушал. Боль его не беспокоила (разве это боль в понимании викинга, тем более - берсерка), однако в конце процесса Каменный Волк напоил его каким-то снадобьем, от которого Медвежонок отрубился.
        А затем у нас с дедушкой состоялся тот самый разговор, которого я ждал.


        - Я видел, как ты бьешься, - сообщил мне любвеобильный (Гундё подтвердит, а также все наши соседи по дому) дедушка.
        Я сделал вид, что не удивился. Мне-то казалось, что берсерки и прочие любимцы Одноглазого во время битвы видят только разрубаемых пополам ворогов.
        Ну видел, и что с того?
        - Многие видели, как я сражаюсь, - ответил я в лучших традициях викингов. - Не все могут об этом рассказать.
        - Я могу, - сказал Каменный Волк, проигнорировав похвальбу. - Я видел валькирий, кружащих над твоей головой.
        Сильное заявление. Или это - намек? По здешним верованиям, крылатые девы-воительницы - агенты асгардского спецназа, подчиняющиеся непосредственно Одину. Их появление толкуется двояко: либо Отцу воинов приглянулся какой-то боец, и он желает забрать его в Асгард, не откладывая, либо данный боец опять-таки ему чем-то приглянулся и потому находится под персональным наблюдением и контролем.
        Поскольку я жив, то, следовательно, прохожу не по первому варианту. И что дальше?
        А дальше старина Каменный Волк не стал юлить и сделал мне недвусмысленное предложение. А не хочу ли я, весь такой крутой и отмеченный вниманием Папы-Одина, стать еще круче, приобщившись к славной тусовке поедателей щитов, то бишь - ульфхеднаров? Все приметы говорят, что у меня - получится. Не зря же я себе выбрал прозвище - Ульф.
        - Пардон, мьсью, возразил я. Почему это Ульф - мое прозвище?
        - Ну не имя же! - заявил дедушка-супермен. Вернее, суперульф.
        Не надо втирать очки и лохматить бабушку. Старина Стенульф умеет видеть правду и заявляет со всей ответственностью: не Ульфом меня мама с папой назвали. Впрочем, ему мое имя - без надобности. Если я, поразмыслив и прикинув возможные бонусы, решу встать на путь воина-оборотня, то он, Стенульф, обеспечит меня всем необходимым, а также и стартовым пинком под зад.
        Спорное предложение! Кто-то, может, удивится, что я с ходу не послал дедушку в краткое сексуальное путешествие. Стать психом - нет уж, увольте! Ну да, я бы так и поступил еще неделю назад. Но за это время я успел увидеть много интересного.
        То, что берсерки менее уязвимы для обычного оружия, чем прочие двуногие, я убедился еще у эстонских берегов. Так же, как и в том, что из их ран не идет кровь. Кому-то покажется ерундой отсутствие кровоточивости. Извините! Этот кто-то просто не знает, что в бою можно умереть от самой пустяковой раны, которую нет возможности перевязать. Сам видел такое неоднократно. Видел я и то, что берсерки намного быстрее и сильнее обычных людей. Мне, не одаренному от природы мощью Стюрмира или Трувора, совсем неплохо было бы обзавестись сверхсилой. Да, всё это я уже знал. Равно как и о постбоевом откате, когда отработавший берсерк становится не опаснее креветки.
        Новое мое знание заключалось в том, что: во-первых, «обученные» берсерки в быту могут вести себя совершенно адекватно, а во-вторых, впадение в состояние «боевого безумия» происходит не автоматически, а по желанию адепта. Например, во время предательского нападения Торда сотоварищи Стенульф сражался (и сражался неплохо) оставаясь в формате обычного человека. Ни пены на губах, ни обессиливающего отката. Убил нужное количество уродов, вытер клинок - и занимайся делами. Вывод: турбо-режим можно включать только тогда, когда в нем есть необходимость. То есть если иначе тебя убьют. Как говаривал когда-то мой тренер в Школе Олимпийского резерва: если на тебя напали гопники и собираются тебя прибить, не думай о будущих последствиях типа превышения предела необходимой обороны. Сначала сделай всё, чтобы остаться в живых. Не помню, кто это сказал: «Пусть лучше судят трое, чем несут четверо».[В оригинале поговорка звучит «Id rather be judged by 12 than be carried by 6» - «Лучше пусть судят двенадцать, чем несут шестеро». Имеется в виду суд присяжных.]
        То есть, хорошо подумавши, я пришел к выводу, что обрести способности берсерка совсем не против. Принимая такое решение, я, честно сказать, даже не думал о мистической составляющей. Несмотря на то что у меня был личный и вполне материальный контакт с тем же Одином, я как-то не научился думать в «божественных категориях». Молитва, медитация и тому подобное в том, что касалось военно-прикладных навыков, по-прежнему были для меня чем-то вроде психологической подготовки, аутотренинга.


        Я принял решение, но огласить его не успел.
        Любая непогода рано или поздно кончается. Эта унялась за четыре дня.
        А когда она унялась, у нас появились гости.



        Глава двадцать седьмая,


        в которой предприимчивость и отвага побеждают грубое превосходство в силе
        А дело было так. Один из недобитков Гицура Жадины добрался до одного из ярлов конунга Харека, уполномоченного «держать» соседнюю территорию.
        Уж не знаю, что рассказал этот беглец, но разбираться ярл прибыл лично. С дружиной в полторы сотни копий.
        Прибыл, остановился на дистанции, далекой для прицельного выстрела, и затрубил в рог.
        Типа, Змей Горыныч, выходи на честный бой!

«Змей Горыныч» вышел. Весь. О трех головах. Моей, Стенульфа и Свартхёвди.
        Ярл, красавец-мужчина (суровая рожа а-ля Дольф Лундгрен, в плечах - косая сажень, запакованная в кольчугу, надетую поверх меховой куртки), забавно смотрелся на мохнатой лошадке размером с крупного осла.
        С ярлом на переговоры вышли (пешком) еще двое: безусый паренек (надо полагать, сын) и звероватого вида датчанин с двумя мечами.
        - О! - грубо нарушив субординацию, гаркнул звероватый. - Отец мой Каменный Волк! Ты ли это?
        - Можешь потрогать! - проворчал дедушка Стенульф. И, обращаясь к нам: - Эту волосатую дубину звать Хавгрим Палица. Если есть в Датской Марке кормчий, способный выдуть в одно рыло бочонок эля, то это он.
        Ярл громко откашлялся. С намеком. Типа, не забыли ли уважаемые собеседники, кто тут главный?
        - А! - сообразил Хавгрим. - Торкель, перед тобой - мой названый отец хёвдинг Стенульф, сын Асгейра, которого еще называют Отцом версерков с Сёлунда. А это, значит, Торкель-ярл. Славный и благородный.
        Славный и благородный ярл спешился (это было нетрудно, учитывая габариты его коня) и с важностью, подобающей облеченному властью, выдал вельможное «Здрасте».
        - Слыхал о тебе, - уронил он, надувшись от спеси, аки сексуально озабоченный породистый голубь. - Кому служишь ныне?
        Взгляд, которым одарил ярла дедушка, яви он его с киноэкрана, сделал бы Стенульфа звездой первой величины. Так смотрит фермерша на собственноручно выкормленного петуха, который вдруг человеческим голосом требует финансовый отчет по курятнику за последний квартал.
        Ярл забеспокоился. То, что за его спиной - полторы сотни обученных и хорошо экипированных вояк, как-то враз поубавило значение. Берсерк, он и по жизни берсерк. По крайней мере так здесь принято считать. А Папа берсерков - это должно быть нечто совершенно невообразимое. Замес инеистого великана с бешеной лисицей.
        Кроме того, рядом со Стенульфом стоял Медвежонок - со свежим «волчьим» тату на волосатой лапе. И я, пусть маленький, но круто прикинутый боевик с дорогущим оружием и росписью «от Хрёрека Сокола» на одежке.
        А рядом с ярлом - Дубина-Хавгрим, родич Стенульфа (как это неудачно!), и молоденький сынок ярла, который был скорее минусом, чем плюсом, в случае скоротечного боевого контакта.
        - Кому я служу? - процедил через губу Каменный Волк. - А ты угадай, Торкель-ярл!
        - Я не гадалка, - буркнул ярл. - Если ты из Сёлунда, то, думаю, служишь ты Рагнару-ярлу.
        - Ты плохо подумал, - Стенульф усмехнулся, продемонстрировав желтые, но всё еще крепкие зубы. - Попробуй еще раз.
        Молоденький ярленыш уставился на грозного дедушку разинув рот.
        - Ам! - рявкнул Стенульф, ляскнув зубами.
        Парнишка дернулся, но тут же взял себя в руки и напыжился, став еще больше похожим на папу. Вернее, на дружеский шарж на него.
        Ярл глядел поверх наших голов, пытаясь высмотреть, что там - на подворье? А что, если за забором - кто-то серьезный? Например, Хрёрек Сокол со своим хирдом?
        Знал бы он, что по ту сторону - одни бабы да трэли…
        - Один, - не дождавшись ответа, проворчал Стенульф. - Вот кому я служу. Где ты был, когда творилось беззаконие, Торкель-ярл? И что тебе надо здесь сейчас, когда волей богов Закон восстановлен?
        - А я слыхал другое, - видимо, ярлу очень не хотелось отправляться восвояси. Но наезжать, не имея полного расклада сил, он побаивался.
        Мне было немного не по себе. Я-то знал, что за нашей спиной нет ни роты автоматчиков, ни даже полусотни дренгов-копейщиков. Однако, чем больше я беспокоился, тем активнее делал физиономию кирпичом. Правда, так естественно и грозно, как у Медвежонка, у меня не получалось. Свартхёвди выглядел просто жутко.
«Школа молодого берсерка» наложила на его простую грубоватую физиономию трудно описываемый отпечаток с трудом сдерживаемого зверства. Он был похож на льва, которого удерживает от прыжка лишь хлипкий хлыст и могучая воля укротителя. Чуть ослабнет «поводок», и лев прыгнет… В общем, они с дедушкой: два сапога - пара.
        - Тебя обманули, - голос Стенульфа был больше похож на рычание зверя. - Кто это сделал?
        - Неважно. Мне сказали, что один из людей покойного ярла по имени Торд Болтун убил его вдову и завладел фюльком. Я хочу его видеть.
        - Твое желание можно осуществить, - согласился Стенульф. - Я не родич ему и возражать не стану. Но тебе придется самому выкапывать его обгорелые кости.
        - Он мертв? Кто его убил?
        - Я, - небрежно уронил Стенульф. - Что еще ты хочешь знать?
        - Вдова ярла…
        - Она жива. И сыновья ярла - тоже. Ты удовлетворен? Или мне поклясться?
        - Я тебе верю! - без промедления ответил ярл.
        - Тогда возвращайся домой.
        - Мои воины были в пути с самого рассвета, - заявил ярл. - Они устали и проголодались.
        - Полдня в пути - и уже устали? - Стенульф хмыкнул. - Твои воины изнежены, как румлянская рабыня для мужских утех.
        Ярл побагровел. В словесной дуэли он проиграл еще одно очко.
        - Мы торопились, - пробурчал он. - И у нас нет с собой достаточного запаса пищи.
        - Любой сёлундский мальчишка может обходиться без еды три дня! - Каменный Волк пренебрежительно фыркнул.
        Он не хотел (и это понятно) пускать ярла сотоварищи на территорию усадьбы. Как только выяснится, что там нет кавалерии, Торкель сразу обнаглеет.
        Некоторое время они с Каменным Волком играли в гляделки… И мне заранее было известно, кто проиграет.
        - Мне есть чем заплатить за пищу и кров, - сдался Торкель.
        - Не нужно, - совершил ответный жест Стенульф. - В этом доме найдется чем угостить уважаемых гостей. Пусть твои воины завяжут шнурки на своих мечах,[Привязать рукоять меча к ножнам - символический акт (хотя и выполняется практически), обозначающий запрет на применение оружия.] и ворота усадьбы откроются для них.
        - Быть посему, - резюмировал ярл под широкую ухмылку Хавгрима Палицы. Вот кто был искренне рад, что стороны договорились.
        Что же до ярла, то он был весьма раздосадован, обнаружив, что на переговорах мы представляли только самих себя и никакого боевого подразделения в усадьбе нет.
        Но слова были сказаны, а за базар здесь принято отвечать.
        В общем, произошла еще одна пьянка, облегчившая закрома осиротевшего фюлька.
        Конечно, ярлу пришлось отдариваться. Серебром… Которое без зазрения совести присвоил Каменный Волк.
        Этой ночью в доме было не то что не продохнуть… Шагу не ступить из-за валявшихся на полу выпивох.
        Мне стало понятно, как папаше Медвежонка удалось совершить свой подвиг. Я бы перерезал их всех, даже не будучи берсерком.
        Утром ярл со своей командой убрались. Не забыв, впрочем, позавтракать. Остался только (с разрешения ярла) Хавгрим Палица. Я уже знал, что он - «штатный» ульфхеднар ярла Торкеля. Кошмар! Куда ни плюнь, везде одни берсерки!
        И я - туда же.
        Нынешней ночью мне предстояло «говорить» с Одином. Так сказал Каменный Волк, и я вынужден был сделать вид, что нисколечко не боюсь. Но это было далеко не так…



        Глава двадцать восьмая,


        в которой герой пробует пообщаться с богами
        Местное святилище, вернее, кумирня заметно отличалась от той, которую я когда-то посетил с подачи Рунгерд и где меня едва не прибило «божественным электричеством». Но отличия были примерно как у американского сериала, переделанного на русский лад. Формат оставался прежним. И запах - тоже. На сей раз мы вошли вдвоем и все необходимые процедуры (убиение петуха и «кормление» идолов) выполнял Каменный Волк. Никакого трепета я не испытывал. Стенульф - тоже, насколько я мог судить. Умащая птичьей кровью губы идолов, он непрерывно бормотал что-то ритмичное: то ли стихи, то ли заклинания в стихах. Но… Как бы это выразиться поточнее… Явно без огонька. Такой же невнятный бубнеж я, помнится, слышал, когда чиновник из Петербурга, подарив себе на день рождения новый «бентли», пригласил православного священника «освятить» машинку. Батюшка честно «отработал» гонорар, принял водочки под бутербродик с икоркой, но на общую попойку остаться не пожелал. Я, впрочем, тоже. Вручил имениннику подарок от имени Федерации воинских искусств - и тихо слился. И я, и батюшка сделали то, что требовалось, но не более того.
        Однако в данной ситуации явный формализм процедуры меня удивил настолько, что, когда мы вышли, я напрямик спросил об этом Стенульфа.
        Могучий дед пронзил меня ледяным взглядом и поинтересовался: а что я, собственно, ожидал увидеть и прочувствовать?
        Я промямлил что-то по поводу «потрясения духа».
        Дедушка расхохотался. Вернее, раскаркался, как старый ворон.
        И пояснил, что Один - один, а деревяшек таких - как вшей на трэле. Ежели Один или кто-то из Асов снизошел к моей ничтожной персоне, то это мне просто повезло.
        Ни хрена себе - повезло! Чуть штаны не намочил…
        - Зачем тогда птичку загубили? - поинтересовался я.
        - Положено, - последовал ответ. - Одину, может, и наплевать на твои намерения, однако без жертвы нельзя. Вдруг обидится?
        Однако глупо ожидать, что Отец воинов отреагирует на жалкого петуха, заявил Стенульф. Вот если бы мы кого покрупнее прирезали. Раба, например, а еще лучше - взятого в бою пленника, тогда - другое дело. Хотя, если ты хочешь задобрить Одина по-взрослому, самый лучший способ - поймать франкского или там германского монаха и подвесить его на Священном Древе. Не собственноручно, конечно, а с привлечением жрецов-специалистов. Вот тогда Отец Воинов тебя точно услышит и к пожеланиям твоим снизойдет. Метод проверенный. Стенульф самолично его опробовал, когда в молодости, по поручению покойного ныне конунга Харека, кончал священников, которых навел в Данию другой конунг, Харальд Клак.[Харальд Клак, первый из скандинавских королей, был в 826 году окрещен в Майнце вместе со своей семьей и свитой во дворце императора в Ингельхейме, за что получил титул графа Рюстрингена и земельные владения во Фрисландии. В этом же году Харальд возвратился в Данию. Вместе с ним в Данию прибыли направленный императором Людовиком миссионер святой Ансгар из Корвейского монастыря и большая группа монахов, которые должны были
обратить в христианство языческие Данию и Швецию. Но не срослось. В 829 году Харальд Клак был окончательно свергнут с престола королём Хориком I. Вместе с его свержением завершилась и миссионерская деятельность Ансгара.]
        А теперь - о важном..
        Этой ночью мне следует расположиться на месте, которое он, Стенульф, выберет и укажет, и в положенное время выпить чародейское снадобье. Оное снадобье Каменный Волк выдаст мне непосредственно перед процедурой. Пить зелье следует неторопливо, без суеты, с того момента, как взойдет луна. Момент восхода луны я точно не пропущу, потому что небо ясное и изменения погоды не предвидится. От меня требуется немного: не суетиться, не думать о разных глупостях, и вообще желательно не думать, а принять сердцем красоту Срединного Мира.
        А там - как получится. Если Один снизойдет к такому жалкому существу, как я, то понимание правильного бытия поселится в моем сердце. А правильное бытие и есть особое состояние, в которое впадает берсерк.
        Я был удивлен. В моем теперешнем непродвинутом понимании это было не состояние единства с миром, а состояние «всех убью, один останусь». Но спорить с дедушкой я не стал. И задавать вопросы философского содержания - тоже. Сделаем, что сказано, и по ходу разберемся.


        Место Стенульф выбирал очень тщательно. Топтался, пыхтел, будто принюхивался… В общем, видели, как собака ищет, где устроиться поспать? Вот примерно так.
        По мне, все места были отличные. Прекрасный вид на засыпанное снегом озеро. Вокруг - чудесный лес. Тишина. Воздух такой, что впору пить, как выдержанное вино.
        Везде было хорошо, но дедушка нашел место не просто хорошее - отличное. Даже я, неразумный, это осознал. Замечательное место. Справа - столетний дуб. Слева - замерзший ручей. Посередине - камешек где-то по пояс высотой. Дедушка рукавицей обмел снег - и камешек оказался очень интересным - с впадиной посередине. Стенульф уселся на него, как на трон, поерзал - и расплылся в довольной улыбке.
        Встал, взял прислоненное к дереву копье, показал острием:
        - Луна взойдет там. А копье воткнешь здесь, - он указал на сугроб. - Сядешь сюда, - кивок на камень, - и будешь смотреть на луну, которая отразится тут, - Каменный Волк хлопнул по широкому лезвию копья. - Если ты угоден Отцу, он покажет тебе путь между мирами.
        - О чем ты говоришь? - спросил я.
        - Путь между мирами, - повторил Стенульф и поглядел на меня удивленно. - Тот, по которому уходят в Валхаллу. Ты этого не знаешь? - Глубина моего невежества изумила могучего старца. - Скажи еще, ты не знаешь, что истинный воин должен умирать с оружием в руке?
        - Что должен, знаю, - ответил я. - А вот почему… Наверное, чтобы там, наверху, точно знали, кто воин, а кто нет.
        Каменный Волк скривился, будто я испортил воздух.
        - Уж не знаю, чем ты мог полюбиться Одину! - заявил он. - Знал бы я, что ты такой невежда, не стал бы с тобой возиться! Но поздно. Жертвы уже принесены. Так что слушай и запоминай. Железо отделяет живое от мертвого. Поэтому по кромке стали пролегает путь в чертоги Валхаллы. И тот, кто не держит его в руках, непременно сорвется и упадет вниз, в Хельхейм. Это неизбежно. Разве что Отец Воинов пошлет одну из своих дочерей-валькирий поддержать душу павшего. Понял?
        Я кивнул. Ну да. Чего тут непонятного? По кромке меча - в Валхаллу. Обычное дело.
        - Верно, - согласился Стенульф. - Обычное дело. Для всех воинов. Кроме нас, избранных любимцев Одина. Нам не нужно держаться за путь. Мы уже стоим на нем. Мы - часть Мирового Древа. Поэтому нашу плоть почти не берет железо. Поэтому после битвы мы лежим как мертвые. Потому что мы и есть мертвые и нужно время, чтобы мы вернулись в мир живых. Поэтому из наших ран не течет кровь. Мы мертвы. Истинный берсерк - и есть тот путь, по которому уходят в мир мертвых. И мы непобедимы, потому что мы есть Смерть. А Смерть побеждает всех.
        Ах, как он красиво говорил! Я аж заслушался. И поймал себя на том, что верю каждому слову. Какой артист погиб в этом человеке! Хотя - почему погиб? Может, у Стенульфа и нет тысячных аудиторий, зато у него очень внимательные слушатели. Это уж точно.
        И так всё у него логично получалось, что я подумал: а что, если именно так всё и происходит? И не вызванное природными психоделиками безумие делает из людей сверхвоинов, а именно та мистика, о которой говорит Стенульф?


        Словом, я поступил как велено. Оделся потеплее. Вышел на берег озера. Дождался восхода «волчьего солнышка», воткнул в нужный сугроб дедушкино копье, постелил на камень волчью шкуру, уселся (удобно, однако), выпил пару глотков зелья из баклажки и принялся созерцать отблески лунного света на отполированном металле.
        Ночь стояла чудесная. Тихая-тихая. Где-то на периферии слуха, само собой, возникали какие-то звуки: снег с ветки упал, зверек какой-то пискнул… Но эти мелочи не нарушали чудесного спокойствия тишины. Звезды сияли, снег тоже сиял, отражая висящий за моей спиной лунный серп.
        Рядом скрипнул снег. Я не шевельнулся. Волчий запах коснулся моих ноздрей. Я скосил глаза и скорее угадал, чем увидел, зверя. Силуэт белого волка растворялся в снежной белизне. Боковым зрением я следил, как он подобрался ко мне, понюхал шкуру, фыркнул неодобрительно, затем, потоптавшись немного (в точности как Стенульф!), улегся неподалеку. Интересно, откуда он взялся? Я был уверен, что оба зверя остались вблизи дедушкиной берлоги.
        Прошло еще немного времени - и я забыл о четвероногом соседе.
        Тишина обнимала меня. Я будто поднялся над землей. То есть я понимал, что всё еще сижу на шкуре, но было полное ощущение, что я всплываю вверх, как ныряльщик, набравший полную грудь воздуха.
        В груди родилось нежное тепло - будто любимая женщина коснулась губами моего горла. Я забыл о том, что нужно глядеть на копье. Даже не забыл - понял, что это неважно. Словно кто-то огромный, могучий и добрый держал меня на ладони, легонько покачивая.
        Мир наполнился красками, будто я оказался в эпицентре северного сияния. Это было так чудесно… И длилось, длилось до бесконечности… До самого утра.
        Я очнулся, когда первые лучи солнца подкрасили заснеженные верхушки деревьев. Мое тело затекло от неподвижности, но самую малость. И мне по-прежнему было очень хорошо и спокойно. Белый волк спал, уложив крупную мохнатую голову на мои сапоги. Рядом валялась пустая баклажка. На острие копья сидела мелкая пичужка и нежно посвистывала. Когда я шевельнулся, пичужка умолкала, поглядела на меня, склонив головку, потом свистнула, вроде как поздоровалась, и вспорхнула.
        Волчара тоже поднял башку, потянулся, зевнул во всю пасть (ну чисто крокодил!), мгновенно встал на все четыре, легко, будто встряхнулся… Раз - и нет его. Только следы остались.
        Тут и я поднялся. Проверил организм… Никаких проблем.
        Удивительное дело. Целую ночь просидел на морозе - и хоть бы хны. Даже нос не замерз. Правда, и одет я был очень качественно.
        Попрыгал, помахал руками - всё хорошо. Даже более чем хорошо. Такая легкость во всем организме… Хотелось бежать, смеяться, любить… Всё равно кого. Весь мир.
        Я и засмеялся, громко и с удовольствием. Потом надел прислоненные к дубу лыжи и побежал. Полетел, как на крыльях. Чудесно! Если то, что со мной было, и есть состояние берсерка, то я - суперберсерк, потому что - никакой нужды в релаксации! Сна - ни в одном глазу! Что там говорил дедушка насчет «изгнания из себя мертвого»? Чушь! Никогда еще я не чувствовал себя таким живым!
        Километр с небольшим до усадьбы я промчал минут за пять. Так мне показалось.
        Стремительно влетел в открытые уже ворота.
        Внутри вовсю кипела плотская жизнь. Выносившая ведро рабыня посторонилась. Пахнуло свинячим дерьмом, но и вонь не омрачила моей беспричинной радости. Я скинул лыжи и двинулся к дому. Уже не спеша, как подобает авторитетному человеку. Я чувствовал себя генералом, входящим в расположение части. А генералы, сами знаете, не бегают.
        Стенульф кушал. Расположившись на хозяйском месте, он хлебал из глиняного горшка что-то вкусное. Черпнет ложкой, кинет в пасть, положит ложку на стол - и пережевывает вдумчиво, смакуя. Пока пережевывает, ложку в горшок окунает Свартхёвди. За Свартхёвди - Хавгрим Палица. Строго по очереди. Время от времени Каменный Волк приостанавливал процесс и вещал что-то назидательное. Друзья-берсерки тут же прекращали жевать и внимали с благоговением.
        Рядом суетилась Гундё. Старалась заглянуть дедушке в глаза. Подобострастно. Ее сыночки (и законные наследники) возились тут же. Младший зачем-то пытался залезть рукой в пасть дрыхнущему кобелю, а старший воевал - лупил палкой по опорному столбу.
        Я поглядел пару минут на эту патриархальную картину (меня будто не видели), а потом запах съестного достиг не только моих ноздрей, но и мозга. И желудок тут же потребовал завтрак.
        Я прислонил в «пирамиде» дедушкино копье, скинул верхнюю одежду, распоясался, двинулся к пирующим, на ходу извлекая собственную ложку.
        Тут меня изволили заметить.
        Каменный Волк вперился в меня взглядом профессора математики, подозревающего наличие у экзаменуемого шпаргалки… Но ничего не сказал.
        Свартхёвди радостно поздоровался и потеснился, уступая козырное место напротив горшка. Палица тоже проворчал что-то дружелюбное. Дедушка помалкивал.
        Я хапнул варева из емкости! Отлично! Сдобренная маслом каша с кусками копченой свинятины. Самое то после ночного поста. А пиво где?
        Я зашарил взглядом - и Гундё тут же подсунула мне кружку. Правда, не с пивом, а с парным молоком. И горячей еще лепешкой. Медовой. Кайф!
        Я работал челюстями, как волк после недельного поста. Всё было так вкусно! А я так увлекся процессом, что не сразу заметил, что господа берсерки больше не черпают из горшка, а глядят на меня с неподдельным интересом.
        Я не без усилия остановился. И почувствовал, что брюшко мое ощутимо потяжелело. Однако я знал, что вполне мог бы сожрать еще столько же. Во как!
        Дедушка изобразил рукой берсеркам: оставьте нас, и Хавгрим с Медвежонком послушно слились. Свартхёвди, вылезая из-за стола, хлопнул меня по спине и пожелал приятного аппетита.
        - Что было? - напрямик поинтересовался Стенульф.
        Стоило мне подумать о том, что случилось ночью, как мой рот самопроизвольно растянулся в улыбке. Состояние, в которое я впал ночью, ушло, но послевкусие осталось. Да еще какое! Одна только мысль-воспоминание - и мне снова захотелось туда. Чуть отрезвила другая мысль: что дедушка наверняка подмешал в свое пойло какую-то наркоту. Коли так, то я отлично понимаю наркоманов. За такой кайф и здоровья не жалко!

«Стоп! - решительно сказал я сам себе. - Не в дури дело!» Так и есть. Бывал я в Амстердаме. Пробовал их кафешопные «деликатесы». Ничего похожего!
        Кстати, мне был задан вопрос! И что на него ответить?
        Дедушка ответил на него сам:
        - Один не принял тебя!
        Я пожал плечами. Может, и не принял. Мне как-то по барабану.
        - Твой волк ко мне приходил, - сообщил я, с той же глуповатой ухмылкой, которую был не в силах сдержать.
        - Мой волк? - Дедушка насторожился. - И что?
        - Да ничего. Спал у меня в ногах. Утром убежал.
        - В ногах, говоришь?
        Тут дедушка протянул свои длиннющие грабки, ухватил меня за голову, подтянул к себе и заглянул в глаза.
        Я не противился. Пусть смотрит, не жалко.
        Стенульф и смотрел. Долго. Потом отпустил меня и проворчал, по-моему, с облегчением:
        - Один не отверг тебя. Но и не принял. Другой бог был с тобой. У него глаза Бальдра, но это не может быть Бальдр, потому что Бальдр - в царстве Хель.[Для тех, кто интересуется: Бальдр - сын Одина и Фригг. Бальдр - самый светлый и красивый из Асов, с его приходом на земле пробуждается жизнь. Согласно мифу Фригг взяла клятву с каждого металла, с каждого камня, с каждого растения, с каждого зверя, с каждой птицы и с каждой рыбы в том, что никто из них не причинит вреда Бальдру. Простые, как мои друзья-викинги, обитатели Асгарда устроили по этому поводу соревнования по стрельбе и метанию. С Бальдром в качестве мишени. Но хитрый бог Локи пронюхал, что Фригг ещё не взяла клятвы с омелы (по крайней молодости последней), сделал из нее стрелу и подсунул ее слепому Асу Хёду. Тот выстрелил и угодил точно в сердце Бальдра. Результат очевиден. Единокровный братец Хёда Вали (бог мщения) тут же убил слепого братца, и тот не успел дать показания против Локи. Один решил вернуть его в Асгард из царства мёртвых и послал туда другого аса, Хермода, чтобы предложить повелительнице мёртвых Хель выкуп. Хель согласилась
отпустить Бальдра, если всё сущее без исключения будет оплакивать его. Но опять вмешался Локи, и Бальдр остался в мире мёртвых, где и будет пребывать до самого Рагнарёка.]
        - И что теперь? - спросил я.
        - А ничего, - дедушка окунул палец в мою кружку с молоком и нарисовал у меня на лбу какой-то знак. Руну, надо полагать.
        - А волк тот был не мой, - сообщил берсерк-мастер с очень серьезной миной.
        - Правда? А чей?
        - Твой. Повезло тебе, Черноголовый. С таким вожатым ты и без клинка в Междумирье не потеряешься.
        Я открыл рот, чтобы потребовать дополнительных объяснений, но могучий дедушка неуважительно велел заткнуться и доедать жаркое. Потом почесался шумно и с удовольствием, а затем изрек:
        - Устал я от вас, дренг, чай, не юнец. Восьмой десяток этим летом разменяю. Так что бери-ка ты Сваресона и отправляйтесь-ка домой.
        Чего-чего? Восьмой десяток?
        Нет, я не спросил вслух. Хватило ума. Я-то думал: дедушке максимум шестьдесят. А судя по тому, как он пользует Гундё, - и того меньше. Охренеть!
        Но прежде, чем мы подались в обратный путь, Свартхёвди сделал мне предложение, от которого здесь отказываться не принято.



        Глава двадцать девятая,


        в которой герой приобретает близкого родственника и участвует в почти тантрической мистерии
        И у да, от такого не отказываются.
        Да мне и в голову не пришло отказываться.
        Потому что Медвежонок предложил мне смешать кровь.
        То есть - стать побратимами. Собственно, мы с ним и так были что-то вроде родичей, поскольку состояли в одной дружине. Но из хирда я мог уйти, а кровное братство разорвать было так же невозможно, как если бы мы были сыновьями одной матери.
        Пара слов о самой традиции. Побратимы - это всё же не совсем кровные братья. Например, жениться на сестре побратима можно. И мамой-папой родителей побратима называть необязательно. Но в случае необходимости побратим обязан заботиться о семье названого брата как о собственной. И ежели, не дай бог, побратима убьют - мстить за него, как за кровного родственника. Ну и еще разные нюансы. Еще, насколько я понял, побратимами могут стать те, кто взаимно спас друг другу жизнь. То есть это правило, как бы необязательное, но желательное. Спасшийся от смерти - это примерно как умерший и народившийся снова. Так что понятно. Мы с Медвежонком друг другу жизни спасали, было дело. Да и человек он, по-моему, замечательный. Само собой, у тех, кого он убил, могло быть другое мнение, но - извините! На всех не угодишь.
        Теперь о самом ритуале. Смешать кровь, как оказалось, это далеко не всё. То есть кровь мы смешали. Влили в священную чашу по наперстку венозной жидкости, разбавили пивом и медом и выпили под соответствующие призывы к богам и торжественные клятвы. Но не сразу.
        Сначала мы по очереди произнесли стихи, восхваляющие друг друга и судьбу, которая свела нас вместе. Точнее, это Медвежонок произнес стих, а я промямлил что-то насчет «счастья вечной битвы плечом к плечу и умереть в один день, чтобы воскреснуть в Одина чертогах рядом с побратимом». Но даже и это было неплохо, потому что скальд из меня хреновенький. Исключительно на плагиате и держусь. Само собой, у нас имелись и свидетели: Стенульф с Хавгримом. И державшиеся поодаль коренные обитатели поместья, наблюдавшие за нами с некоторой опаской. Как выяснилось, не без основания. Потому что для закрепления ритуала нам следовало свершить еще два деяния: смешать семя и отправить к богам вестника.
        Насчет семени ни моральных, ни физиологических проблем не возникло. Свартхёвди углядел среди зрительниц молоденькую девку посимпатичнее (на свой лад: сисястую и коренастенькую) и велел выйти из строя. Девка вышла. Энтузиазма на румяном личике не наблюдалось, но и негатива - тоже. Я на тот момент еще не знал, для чего оная девка предназначена, но, когда Медвежонок предложил мне с ней «возлечь», отказываться не стал. Догадался, что ритуал требует.
        Как выяснилось, тот факт, что я пользовал девку (ничего особенного, крепенькая, но сонная какая-то - чисто физиологический процесс) первым, тоже имел мистический смысл. Теперь я считался как бы старшим братом, а Свартхёвди, соответственно, младшим. Но девке он понравился куда больше, чем я. Может, потому, что потрудился на совесть, а не отбыл формальную повинность, как я. Засим девку уложили в уголок и велели лежать тихонько до конца ритуала. А мы приступили к следующему акту: выбору и отправке гонца. Об этом я тоже узнал по ходу пьесы. То есть в начале процесса я понятия не имел, каков будет финал. Догадывался, что какая-нибудь гадость…
        К счастью, лично заниматься поисками и отправкой мне не пришлось. Эта процедура легла на широкие плечи свидетелей. Стенульф и Хавгрим принялись за дело с энтузиазмом прирожденных вурдалаков.
        Для начала в толпе зевак Стенульф углядел нужную кандидатуру: рослого молодого трэля - и указал на него пальчиком.
        В отличие от меня, трэль знал, что последует далее, и попытался дать деру, но соседи вцепились в него, как клещи, и смыться не позволили. Тоже понятно: удрал бы, пришлось бы искать новую жертву.
        Угодив в лапы Хавгрима, трэль обмяк, впал в ступор и позволил делать с собой всё, что требовалось по инструкции.
        Сначала грозные берсерки парня раздели и очень внимательно осмотрели. На предмет не известных мне изъянов. Затем Хавгрим взял сажу и белила (а может, это был разведенный мел) и принялся расписывать трэля в стиле любимых дедушкиных
«граффити». Трэль покорно терпел, только дрожал, как испуганная лошадка. Каменный Волк наблюдал за процессом и при необходимости вносил коррективы.
        Я заподозрил совсем нехорошее, когда сажу и белила отставили в сторону и в дело пошел нож. Хавгрим делал на коже страдальца неглубокие надрезы, затем пальцем размазывал кровь, творя корявые символы. Раб стерпел и это мучительство. Понимал, что могло быть и хуже. По ходу процесса Стенульф поведал нам с Медвежонком, что в добрые старые времена священные знаки наносили на кожу не снаружи, а изнутри.
        Я от души порадовался. Не знаю, смог бы я равнодушно наблюдать, как с живого человека сдирают кожу.
        Я надеялся, что «бодиартом» дело и ограничится, и раздумывал: не поделиться ли с бедолагой чудодейственной мазью Рунгерд, когда берсерки закончили «живопись» и потащили трэля за ворота. Толпа повалила следом. Я - тоже.
        Вряд ли у меня была возможность вмешаться. Да я бы и не рискнул. В чужой монастырь - со своим уставом…
        Несчастного подтащили к дубу, Стенульф достал веревку с заранее сделанной петлей…
        Десять секунд - и вздернутый трэль оказался на полтора метра выше уровня почвы. Хавгрим ухватил его за дрыгающиеся ноги, рванул вниз. Шея трэля хрустнула, и посланец отбыл. Вернее, отмучился. Надеюсь, по ту сторону вечности ему будет лучше, чем здесь.
        К моему немалому облегчению, больше смертоубийств не было. «Отправкой гонца» официальная часть процедуры закончилась, и те присутствующие, кого допустили, приступили к фуршету.
        Мы с Медвежонком сидели рядышком, пили из одной чаши и кушали из одного блюда. И нам было хорошо. Может, потому, что мы порядком набрались. Но скорее - от избытка чувств. Ни у меня, ни у Свартхёвди никогда не было братьев. А теперь есть.



        Глава тридцатая,


        в которой герой обнаруживает прекрасного принца там, где предпочел бы никогда его не встречать
        Добрались мы без проблем. Проблемы возникли тогда, когда я переступил порог родного дома… Где меня ждал сюрприз. Очень-очень неприятный.
        Собственно, это был не совсем мой дом. Сперва мы заехали в Свартхёвди. Но после обряда мой дом был его домом, а его, соответственно, моим. Однако меня это как-то не утешило. Вот блин! Стоит уехать на каких-то жалких сорок - пятьдесят дней - и на тебе!
        Нет, никто не умер, слава Богу. И с моей Рунгерд всё было в порядке. И с моей «как бы невестой» Гудрун - тоже. Только вот моей невестой она больше не была. Потому что у нее появился жених. И такой, что мне даже бороться расхотелось. Никаких шансов. Просто никаких…


        Когда мне было лет десять, я хотел вырасти именно таким. Высоким широкоплечим блондином с синими глазами и лицом молодого Клинта Иствуда. Шансы были, потому что родной брат моей матушки выглядел именно так.
        Но генетика распорядилась иначе, и годам к шестнадцати я уже точно знал, что до детской мечты мне никак не дотянуть. Впрочем, меня это уже почти не беспокоило, потому что трудно было отыскать такого блондина, которого я не побил бы на фехтовальной дорожке. А девушкам я нравился какой есть. Не то чтобы они вешались на меня гроздьями… Ну, бывало, и вешались. Девушки любят победителей ничуть не меньше, чем красавцев. Это мы, мужики, по природной простоте, больше на внешность реагируем.
        И вот теперь, через много лет, я вновь пожалел о том, как невыигрышно распределились родительские гены. Потому что передо мной стоял мой тогдашний идеал мачо. Идеал дружелюбно улыбался и протягивал мне руку. А на другой его руке висел мой другой идеал. Женский. Моя бывшая невеста Гудрун. И она тоже улыбалась мне радостно-радостно. Мол, гляди, дорогой Ульф, какого я славного парня отхватила!
        Мне больно, но я вынужден признать: они очень подходили друг другу. Удивительно красивая пара! Ведь этот парень был не просто высоким и широкоплечим блондином. Этого добра в средневековой Дании - навалом. Вон Свартхёвди тоже такого экстерьера… Этот, нет, язык не поворачивался назвать его парнем… Этот молодой джентльмен обладал не одной лишь атлетической фигурой, но и отменно благородной внешностью. И безусловной харизмой. Я чувствовал расположение к нему, хотя должен был возненавидеть, ведь он увел мою невесту.
        Увел, собака, окончательно и бесповоротно. Поскольку только что принес свадебные дары. И дары эти были благосклонно приняты. Еще бы их не приняли! Это были роскошные дары! Достойные конунга.
        Впрочем, новый жених Гудрун и был почти что конунгом. Вернее, конунгом был папа. А он, Эйвинд Харальдсон, был, соответственно, сыном конунга. Правда, не старшим, а младшим, но всё равно сыном - принцем. Или королевичем, как кому больше нравится. А еще у благородного Эйвинда был свой хирд.
        Вопрос: откуда взялся мой удачливый соперник? И зачем ему понадобилось жениться на Гудрун - девушке из хорошей (вне всякого сомнения) семьи, но отнюдь не дочери конунга. Даже не дочери ярла. И приданое ее, по королевским масштабам, выглядело очень, очень скромно…
        Ответ: принц Эйвинд влюбился.
        На свое счастье (и мое несчастье, соответственно), королевич приехал на Сёлунд из Вестфолда[Вестфолд (Вестфольд) - область средневековой Норвегии.] по зимней дороге, дабы предложить себя и своих хирдманов в союзники Рагнару-конунгу.
        Гудрун он встретил случайно. На главном рынке Роскилле, куда она (вместе с мамочкой, разумеется) выбралась проветриться и пошопинговать.
        Красота Гудрун так поразила королевича, что он забыл о цели своего визита и забросил дела грабительские ради дел любовных. А подарки, которые приготовил для Рагнара-конунга, взял да и вручил Гудрун. Как свадебные дары. Спутники Эйвинда, викинги с солидным разбойничьим стажем, решили, что королевич спятил. Рагнар, по-моему, тоже так решил, потому что не обиделся. И разрешил влюбленному королевичу присоединиться к его орде. Ну да, к психам здесь относятся с уважением. Считается, что безумие означает близость к богам. См. «теорию образования берсерков» в изложении Каменного Волка.
        Безумие - безумием, но денежки счет любят. Спутники Эйвинда выразили ему вотум недоверия. В ответ влюбленный королевич послал их Горму в пасть и в сопровождении доверенного слуги отправился к своей возлюбленной.
        И тут появился я.


        Представили меня Эйвинду уже в новом качестве: как побратима Свартхёвди. Я поначалу даже и не возражал, поскольку растерялся.
        Рунгерд вела себя как-то странно. Меня вроде бы сторонилась. Может, ей было неудобно, что засватала дочку? Вот и верь после этого женщинам. Когда я взялся сопровождать Медвежонка к дедушке-сихану, она обещала мне безмерную признательность. И вот она, благодарность! Формальное приветствие, формальное обращение… Словно мы - чужие.
        Зато Гудрун цвела и пахла. Хорошо пахла: в списке свадебных даров имелась коллекция арабских благовоний. Вела себя как птичка. Обняла меня, поцеловала и защебетала восторженно: Эйвинд такой, Эйвинд сякой… Потащила дары смотреть… Будто я - ее подружка. Складывалось ощущение, что она - совсем дурочка. Или - абсолютно бесчувственная. И на хрена мне такая нужна? Может, мне стоит Эйвинду спасибо сказать?
        Хренушки! Это - не от мозгов. Это - генетическое. Тянуло меня к Гудрун пуще прежнего. Хотелось ее на руках носить, ласкать-баловать… Ну и всё прочее. Пускай - дурочка. Пускай - законченная эгоистка. Лишь бы - моя.
        Но она была не моя, а этого чертова королевича.
        Одно приятно: Медвежонку красавец норег сразу не понравился. Может, из-за меня: моя женитьба на Гудрун изначально - его идея. А может, из-за Эйвиндова высокомерия. Разговаривал тот подчеркнуто вежливо. И вел себя соответственно. Однако чувствовалось: он к нам снисходит. Как английский лорд с пятисотлетней родословной - к нуворишу из России, прикупившему по случаю футбольный клуб.
        Я видел, что у Свартхёвди руки чесались поучить красавца. Он и попробовал, только не получилось. В настольные игры королевич играл лучше. И в мяч. Из лука стрелял как нам и не снилось. Копье метал на тридцать шагов дальше, чем я. Правда, метал я - так себе.
        Думаю, сойдись мы на мечах, я бы его завалил. Но повода не было. И вообще, я чувствовал себя не в своей тарелке. Кто я такой, чтобы рушить счастье двух влюбленных? Тем более Гудрун уже приняла дары. Это, считай, помолвка. Официальная. Разорвать ее может только смерть или нечто совсем уж выходящее за рамки. Например, если жених (не дай Бог!) убьет ближайшего родственника невесты.
        Свартхёвди тихонько злобился, но ничего серьезного (дружеские состязания - не в счет) не предпринимал. Может, ждал от меня какого-нибудь знака?
        А я, как сказано выше, пребывал в раздрае.
        Закончилась история тем, что мы с Медвежонком уехали в Роскилле и там неделю
«культурно отдыхали» с Хрёрековой братвой.
        Ярл, кстати, увидав татуировки Свартхёвди, выразил полное одобрение и объявил, что прощает Медвежонку деньги, отданные как вергельд за убитого ирландца. А заплачено было немало.
        В общем, семь дней мы пьянствовали, играли в зимние игры и валяли доступных девок. Кабы не засевшая в сердце заноза по имени Гудрун, я бы счел, что время проходит неплохо. А так… Ох и тоскливо мне было!
        На восьмой день я вспомнил о своем учительском долге перед Скиди (совсем я забросил парнишку) и отбыл домой. Возможно, это был просто повод покинуть развеселую компанию, в которой мне было не очень-то весело. Медвежонок, настоящий друг, почуял что-то и увязался со мной.
        В итоге вышло, что я уделял Скиди куда меньшее время, чем зимнему пиву.
        Еще через три дня Свартхёвди отчалил, а я, мучимый похмельем, ревностью и чувством вины, занялся наконец тренировками.
        За то время, пока меня не было, паренек существенно продвинулся. Стратегией я его не грузил, но с тактикой у Скиди обстояло всё хорошо. Приемы, которые я ему показал, он выучил назубок. Три-четыре вида атаки, пяток простых уклонений и уходов… Невелик арсенал, зато провести любой из приемов Скиди мог на голом рефлексе. Собственно, именно этого я и добивался.
        Деньки стояли отличные: солнечные, умеренно морозные. Я не только Скиди тренировал, но и сам грузился по максимуму, вытесняя «физикой» душевные терзания.
        Не скажу, что забыл мою прелестную датчанку, но как-то вроде полегче стало…
        И тут она нагрянула ко мне в гости.



        Глава тридцать первая,


        в которой приходится герою рисковать собственной шкурой на чужом поле и по чужим правилам
        Если бы она приехала одна, я бы плясал от счастья. Но она явилась ко мне вместе с женихом. Зачем - понятия не имею. Я решил, что это инициатива королевича. Ведь за всё это время Гудрун так ни разу и не побывала у меня в гостях.
        Сын конунга и его невеста приехали верхом. Вдвоем. Перекусили чем Бог послал. Вернее, чем Хавчик на стол выложил.
        Эйвинд держался аки олигарх, которого привезли на загородную дачку советского разлива. Но кушал с аппетитом. И даже похвалил работу Бетти. Своеобразно похвалил. Мол, у его папы конунга имеется большое текстильное производство, так вот Бетти ткет не хуже, чем их тамошние рабыни.
        Я желчно ответил в стиле: богатство воина - его меч. И всё, что этим мечом добыто.
        Королевич согласился. Но внес поправку, что одним мечом много не добудешь. Пара драккаров, укомплектованных опытным экипажем, - вот источник настоящего богатства.
        - Это смотря какой меч, - уронил я с намеком.
        Эйвинд вежливо улыбнулся. Так воспитанный обладатель «седьмого» бумера реагирует на обсуждение преимуществ «седьмых» «Жигулей» над «москвичом».


        Покушав, мы, с подачи Гудрун, встали на лыжи и отправились осматривать мои владения.
        Эйвинд вел себя в прежнем ключе: либо помалкивал, либо хвалил так, что хотелось ему как следует врезать.
        Гудрун же просто наслаждалась хорошей погодой, мужским обществом, собственной ловкостью лыжницы и кокетничала напропалую. В основном с Эйвиндом.
        В какой-то момент она умчалась далеко вперед и я наконец узнал, почему удостоился вельможного визита.
        - Не могу понять, почему я не нравлюсь Свартхёвди, - пожаловался мне королевич. - Это неправильно, ведь он брат моей будущей жены. Ты его побратим, Ульф. Поговори с ним, узнай, что ему не по вкусу. Может, он обиделся, что я ничего ему не подарил? Так скажи ему, что, когда придет день свадьбы, Эйвинд Харальдсон одарит его со всей щедростью. Да и ты внакладе не останешься.
        - А папа не заругает? - ехидно поинтересовался я.
        - Что? - Королевич уставился на меня, не понимая.
        - Говорю, твой отец, конунг Харальд, не рассердится, когда узнает, как ты раздаешь его деньги.
        - Это мои деньги! - воскликнул Эймунд. И тут же сообразил, что мой вопрос проистекает отнюдь не из дружеского расположения к нему.
        - В чем дело, Ульф Вогенсон? Ты тоже на меня в обиде?
        - Не то чтобы в обиде… - протянул я. Нет, хватит темнить. Пора нам поговорить начистоту.
        - Будь моя воля, Эйвинд, сын конунга, ты никогда бы не женился на Гудрун.
        - Ну-ка объяснись! - потребовал королевич.
        - А что тут объяснять, - усмехнулся я. - Пока ты не появился на Сёлунде, Гудрун была моей невестой.
        - Вот как… - Королевич нахмурился. - Мне никто не говорил, что ты принес Гудрун свадебный дар. Меня обманули?
        - Нет. Я делал ей подарки, но… - как сказать по-датски… «неофициально… - это были просто подарки. Посвататься я не успел.
        - Если так обстоит дело, - Эйвинд заметно повеселел, - то я могу попросить Гудрун вернуть тебе твои подарки. Она не откажется, если я пообещаю подарить ей что-нибудь получше. Договорились?
        - А может, я попрошу ее вернуть твои подарки?
        Эйвинд усмехнулся. Высокомерно. Как король - бедному дворянину.
        - Она их не вернет.
        Я и сам знал, что моя корыстолюбивая любовь (уж простите за каламбур!) ни за что не откажется от попавшего в ее очаровательные ручки.
        Но Эйвинд имел в виду другое.
        И тут мы догнали Гудрун, остановившуюся на склоне, с которого открывался вид на наше с Хегином Полбочки озеро. Вид был изумительный.
        Но нам было не до природных красот.
        - Гудрун, - очень серьезно произнес королевич, - правда ли, что этот человек оказывал тебе знаки внимания, подобающие жениху?
        Во как выразился. Я бы так не смог.
        - Оказывал, - Гудрун и так «подрумяненная» морозом, вся зарделась, став от этого еще красивее.
        Эйвинд глядел на нее как паломник - на Черный Камень Каабы.
        - Но ты сказала, что любишь меня!
        - Люблю, - охотно согласилась девушка.
        - А Ульф?
        - Ульф мне тоже нравится, - ответила Гудрун беззаботно. - Ты очень красив, Эйвинд Харальдсон! И твой отец - конунг. Но Ульф… Моя мать говорит: он очень удачлив. И тоже, быть может, станет конунгом. Конечно, он не так щедр, как ты. Ведь ты отдал мне лучшее, что у тебя было, а Ульф довольно-таки жаден…
        Это я жаден! Нет, вы слышали?
        - Вдобавок они с братом ушли неизвестно куда, и моя мать каждый вечер ходила к святилищу и просила богов защитить их. Вот я и подумала: вдруг Ульф и Свартхёвди не вернутся? - продолжала Гудрун с очаровательной улыбкой. - А потом появился ты. Такой красивый, такой щедрый… Поэтому я приняла твои дары. И теперь я - твоя невеста. Но Ульф, наверное, обижен, да, Ульф? И он, наверное, захочет тебя убить. Будь осторожен, Эйвинд! Ульф - великий воин! - И улыбнулась уже мне.
        Эйвинд скривил губы, выразив этой гримасой свое отношение к высокой оценке моих боевых качеств.
        - Драться с ним я не стану! - заявил он. - Они со Свартхёвди побратимы. Убью его - стану кровником Свартхёвди. А ты - его сестра.
        - Насчет «убью» - не особо рассчитывай, - заметил я. Ишь, губу раскатал: - Однако признаю твои доводы справедливыми. Что будем делать?
        - Пусть решает Гудрун! - Ну да, он любил ее и верил, что она его любит. Да и кто я такой, чтобы конкурировать с ним. - Если она вернет дары…
        - Ничего я не верну! - крикнула Гудрун. - Ты мне по нраву, Эйвинд!
        - А я? - рискнул я задать вопрос.
        Девушка смутилась, но ответила честно:
        - И ты тоже, Ульф…
        Я воспрял духом, но королевич лишь обаятельно улыбнулся. Если Гудрун отказывается вернуть дары, его дело - в шляпе. Но он хотел выиграть нокаутом, а не по очкам.
        - Я был неправ! - произнес Эйвинд с достоинством. - Не дело девушке решать за мужчин. Если бы дело обстояло весной, я предложил бы тебе, Ульф Вогенсон, переплыть это озеро. Кто доплывает до противоположного берега, тому и достанется Гудрун.
        - А как насчет даров, которые она не хочет возвращать? - сыпнул я соли на сердечную рану.
        - Если бы доплыл ты, возвращать ничего не понадобилось бы. Мертвому земные богатства без нужды.
        И улыбнулся еще более обаятельно.
        Ну да, я забыл, что такое соревнования по плаванию по-норвежски. Он же честно сказал: кто доплывет, а не кто доплывет первым.
        Я порадовался, что озеро замерзло. Я неплохо держусь на воде, но скандинавы плавают как акулы. Причем в воде такой температуры, что меня судорога скрутит через полминуты. И топить друг друга они мастаки. С детства тренируются. Чисто
«подводный спецназ»…
        - Мы не станем ждать до весны! - отрезал я. - Наш спор надо решить здесь и сейчас.
        - Согласен.
        И мы погрузились в раздумья. То есть это я размышлял. Эйвинд изучал окрестности. И явно что-то углядел, потому что лицо его озарилось радостной улыбкой.
        - Погляди на тот склон! - предложил сын конунга. - Нравится?
        Я пожал плечами. Склон как склон.
        - Не хочешь ли съехать по нему?
        Я прикинул. Общая длина склона - метров четыреста. Местами - пологий, местами - крутой. Умеренно поросший растительностью. Хороший слаломист пройдет его запросто. Однако я - не слаломист. То есть опыт горнолыжный имеется, но не более. В финале заезда - небольшой «трамплинчик» высотой метра четыре. Внизу - озеро. Ровный лед, присыпанный неглубоким снежком. Приземлиться несложно. Если долетишь. Потому что между ровным льдом и кручей - берег, заваленный каменными валунами…
        Эйвинд лучезарно улыбался. Он был норманом, северянином. Вдобавок из Норвегии, где детишки, считай, уже рождаются с лыжами. И горных склонов там больше, чем рыб в этом озере. А еще он видел, что я на лыжах - не очень. По здешним меркам, вообще неумеха. Так что он вполне мог рассчитывать, что я не долечу.
        Я улыбнулся в ответ как можно более дружелюбно:
        - Отлично! Поехали!
        А что еще я мог сказать? Что он лучший лыжник, чем я? Так это не его проблемы. Без боя признать поражение? Хренушки!
        Мы втроем поднялись наверх. Даже Гудрун обогнала меня на подъёме: по здешним меркам, я и впрямь был так себе лыжником.
        Склон выглядел не радужно. В этом ракурсе количество деревьев казалось существенно большим. И следует помнить, что на мне были не оставшиеся в будущем фирменные карвинговые «фишера», на которых я когда-то покорял Северный Склон под Питером, а кустарные местные…
        Эймунд проверил крепления, покачал копье, проверяя баланс. Лыжные палки в Роскилле использовал только я. Поиграв копьем, Эймунд глянул на меня. Не очень-то мне понравился этот взгляд.

«Ты - лузер», - читалось в нем.
        Однако вслух сын конунга произнес другое:
        - Ты - первый?
        - Как скажешь.
        Кому-то может показаться, что первому будет труднее, но я готов к трудностям естественного типа. «Опасайтесь подлянок!» - вот что я усвоил из опыта соревнований с братьями-викингами. Если я поеду первым, то Эйвинду, чтобы устроить мне какую-нибудь бяку, для начала потребуется меня догнать.
        И я, больше не раздумывая, толкнулся палками и заскользил вниз.
        Я очень старался сбросить скорость. Закладывал виражи, огибая любой бугорок, и думал только о том, чтобы выйти на относительно прямой участок, где можно достаточно разогнаться перед прыжком. Еще сверху я высмотрел место, с которого буду прыгать. Теперь главное - не промахнуться. И не врезаться в дерево…
        Мне везло. В дерево я не врезался. И на разгонный участок вышел - тик-в-тик. Впереди меня ждал головоломный прыжок, но я, тем не менее, расслабился и задышал ровнее: Эйвинд и его копье остались позади…
        Я ошибся. То есть Эйвинд действительно был позади, но намного ближе, чем я ожидал. За три секунды до прыжка я обернулся на звук и увидел, что меня догоняет живой снаряд. Догоняет, как стоячего, чтобы снести как раз на кромке обрыва. Дурак я! Это же соревнования по-нормански. Здесь нет побежденных и победителей. Только живые и мертвые.
        Все, что я мог сделать, это попробовать уйти в поворот, но тогда я гарантированно приземлюсь на камни.
        Так что я не сделал ничего. Просто в самый последний момент присел, насколько это возможно. Удача была на моей стороне. Древко копья свистнуло над моей головой и…
        Наверное, Эйвинд рассчитывал, что попадет, и учел возможность отдачи, которой не произошло. А возможно, ему под лыжу подвернулся какой-нибудь пенек…
        Боковым зрением я увидел, как его развернуло (так развернуло бы меня, получи я древком по хребту) и увело в сторону. Далее - без подробностей, потому что я уже летел.
        Скорости мне хватило. И даже хватило умения приземлиться на лыжи и устоять на них до самого конца тормозного пути. И даже эффектно развернуться в финале… Чтобы услышать крик и увидеть, как взлетает над замерзшим озером еще один лыжник.
        Лыжница. Взметнулся и осел снег. Гудрун лежала на льду, неловко подвернув ногу. Я бросился к ней, попытался поднять. Она жалобно вскрикнула:
        - Рука! Больно!
        Я отпустил ее. Под пушистой шубкой было непонятно, что с рукой. Гудрун попыталась встать сама, но я ее удержал. Осмотрел ноги. С виду - в порядке. Даже лыжи не сломались. Я очень аккуратно помог девушке сесть.
        - На руку упала, - пожаловалась она. - Кажется, сломала. Хрустнуло что-то.
        - Сейчас поглядим…
        - Нет! - Она оттолкнула меня здоровой рукой. - Сначала - Эйвинд!
        - Как скажешь.
        Я оставил ее и заскользил туда, где лежал мой противник… Соперник… Конкурент… Назвать его врагом язык не поворачивался, хотя я вполне отдавал себе отчет: если бы всё получилось, как он задумал, на его месте был бы я.
        Да… Это хорошо, что я не на его месте. Красавец королевич упал прямо на камни.
        Скандинавы - живучие существа. И необычайно ловкие. Если бы он просто спрыгнул на эти камни с четырехметровой высоты, ничего бы ему не было. Даже ноги не подвернул бы, я уверен. Но он пролетел мимо меня со скоростью километров пятьдесят в час, вдобавок его закрутило… В общем, упал он спиной. Но даже в этом случае его шансы были неплохи. Толстый полушубок, под ним - кольчуга, под кольчугой - шерстяное белье…
        Эйвинд был в сознании. Пытался улыбнуться. Получалось плохо.
        - Где болит? - спросил я.
        - Нигде. Ничего не чувствую. Ни рук, ни ног.
        - Небось всю спину отшиб, - проворчал я как можно бодрее. - Синячище будет - о-го-го! Давай-ка я тебя выну…
        Вынуть не получилось. Эйвинд капитально застрял между валунами, а дергать его я не рискнул. Очень похоже, что тут - проблемы с позвоночником. Бывает, конечно, что от шока парализует, но этот парень - не той породы. А если позвоночник - надо быть предельно аккуратным. Да, он хотел меня прикончить. Но - по-своему честно. И воспользоваться его нынешним положением… Нет уж! Мне убитый шилом Сторкад до сих пор снится.
        Нет, в одиночку мне его аккуратно не вынуть. Надо двигать за помощью.
        Я поглядел на ту сторону озера. Над длинным домом старины Полбочки вился дымок. У него и лошадки есть, и сани.
        Подошла Гудрун. Прихрамывая и придерживая правую руку левой.
        - Что с тобой, Эйвинд?
        - Ушибся немного, - произнес он почти весело.
        - А я вот, кажется, руку сломала… - пожаловалась девушка.
        - А не надо было тебе за нами ехать.
        - Тебя не спросила! - привычно огрызнулась Гудрун.
        - Вот что, голубки, - сказал я. - Вы тут поворкуйте, а я сбегаю на тот берег - к Хегину. За подмогой и лошадкой.
        - Обойдусь я без лошадки! - недовольно буркнула Гудрун. - Дойду уж как-нибудь.
        - Ты - да. А он?
        Тут эта эгоистичная дурочка сообразила, что с новым женихом, действительно, неладно.
        - Эйвинд! Что с тобой?
        - Да вот… Никак встать не могу, - проговорил он уже не так весело.
        - Так давай мы тебе…
        - Не трогать! - рявкнул я. - Вот, сядь сюда, - я скинул рукавицы и положил на камень. - И голову его аккуратненько на колени возьми. Вот так. А руку свою - сюда, - я сделал из шарфа петлю, накинул ей на шею. Сидите и ждите меня! Я скоро!


        Вернулись мы минут через сорок. Быстрее не получилось. Пока я всех сгоношил, пока лошадь запрягли, пока дотопали…
        Гудрун (молодец) сидела в той же позе и что-то напевала. Эйвинд лежал, смежив веки. До чего ж все-таки он красив, королевич!
        Зла на него по-прежнему не было. Сам удивлялся. Хотя, не грохнись он на камни, я б его непременно вызвал… Если бы сам не грохнулся.
        Мы подъехали, и Эйвинд открыл глаза.
        - Ну как, боль не появилась?
        - Болит малость, - произнес он тихо. По интонации я догадался: болит вовсе не
«малость». - А рук по-прежнему не чувствую.
        Похоже, все-таки позвоночник…
        - Ну, братва, взялись аккуратненько… Очень аккуратненько…
        В восемь рук (кроме Скиди Хегин прихватил еще двух работников) мы очень осторожно вынули королевича из щели и положили на сани, где я загодя расстелил медвежью шкуру. Эйвинд висел на руках как ватный.
        - Куда? - спросил Хегин. - Ко мне или к тебе?
        - К Рунгерд.
        Если кто и сможет оказать парню медицинскую помощь, то это она. Хотя если с ним случилось то, что я думаю, то здесь нужен нейрохирург, а не знахарка-ворожея.



        Глава тридцать вторая,


        в которой герой получает от своего соперника бесценный дар
        - Он сказал: твоя удача сильнее, чем его, - вид у Рунгерд был усталый и невеселый. - Объясни мне, Ульф, почему лучшие из вас, мужчин, только и делают, что ищут, где рискнуть головой?
        - Это была не моя идея, - напомнил я. - Можешь спросить у своей дочери.
        - У моей дочери в голове - тряпки да побрякушки, - вздохнула Рунгерд. - Со временем она поумнеет. Наверное. Но Эйвинду это уже не поможет.
        - А он умрет?
        - Не знаю. Может, и нет. Его ноги чувствуют боль. Это значит, что хребет не сломан. Зато у него сломаны ребра. Я наложила повязку и дала ему питье, чтобы он уснул. Попросила богов быть к нему снисходительнее. Не знаю, что будет. Ты знаешь, что его трэль убежал в Роскилле?
        - Зачем? - Я удивился. На мой взгляд, в такой ситуации слуга должен ни на шаг не отходить от хозяина.
        - Расскажет хирдманам Эйвинда, что произошло. А может, просто удрал. Если Эйвинд умрет, раб ляжет в костер вместе с ним. Он знает об этом.
        Так и было бы. Я уже достаточно хорошо знал обычаи скандинавов, чтобы не усомниться в словах Рунгерд. В костер ляжет не один раб. Сыну конунга в посмертии
«понадобится» целый штат сопровождающих: слуги, наложница, конь…
        - Тогда он точно смылся, - заметил я.
        - Я так не думаю.
        - Почему?
        Я попытался сообразить, что может подвигнуть раба на этакую самоотверженность.
        Допустим, соратники Эйвинда сочтут раба достаточно полезным, чтобы сохранить ему жизнь. И отправят на костер кого-нибудь еще…
        Все-таки я еще довольно слабо разбираюсь в психологии аборигенов средневековой Дании.
        Выяснилось, что сгореть в одном костре с господином - это не трагедия, а бонус. Ну как же! Хозяин-то отправится наверх, в Валхаллу. И его спутники по кремации - вместе с ним. Само собой, быть им там рабами, а не хозяевами посмертной жизни, но кто-то из классиков античности очень точно заметил, что лучше быть последним рабом на земле, чем королем в подземном мире Хель.[Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый. («Одиссея», песнь 11, ст. 489-491)] А тут даже и не на земле, а в Асгарде…
        - И что делать нам, если сюда заявятся сопалубники Эйвинда? - поинтересовался я.
        - Тогда, боюсь, моя дочь очень огорчится, потому что свадебный дар придется вернуть.
        - А велик ли дар?
        - Хватит, чтобы построить драккар на тридцать шесть румов! - Свартхёвди решил присоединиться к нашему разговору. - Его трэль удрал очень кстати. Как ты, мать, посмотришь на то, чтобы выставить красавчика на мороз: всё равно он не жилец. - Медвежонок ухмыльнулся. - Облегчим его страдания!
        - Нет! - отрезала Рунгерд.
        - Почему - нет? Кто сможет догадаться: то ли он сначала замерз, потом помер, то ли сначала помер, а потом замерз. А возвращать мы ничего не будем. Еще не хватало! Я уже послал Гнупа в Роскилле, к Ульфхаму Треске. Так что, мать, скоро у нас тут будут гости!
        - Ты должен был сначала сказать мне, сын, а уж потом действовать! - сердито бросила Рунгерд. - Я здесь хозяйка!
        - Выходит, матушка, я не могу пригласить сюда моих друзей? - вкрадчиво поинтересовался Свартхёвди.
        - Конечно, можешь! Но наш фюльк - не место для битвы!
        - Какая битва, матушка? Ты что? - Медвежонок обнял мать и потерся бородой о ее щеку. - Да мы с Ульфом вдвоем разгоним дюжину вестфолдингов! Так что дай-ка свое снотворное зелье моей сестрице, а как она заснет, мы с Черноголовым вынесем Харальдсона на свежий воздух.
        - Нет! - Рунгерд сердито отпихнула сына. - Я запрещаю!
        - Как скажешь! - Медвежонок подмигнул мне, и Рунгерд это заметила.
        - Я запрещаю! Слышите, вы оба! Ну-ка поклянитесь, что не причините ему вреда! Он - гость в нашем доме! Хочешь, чтобы боги от нас отвернулись?
        Свартхёвди пожал плечами. И поклялся. Я, естественно, тоже. Не так я воспитан, чтобы выносить на мороз беспомощного человека. Даже если это мой враг.
        На том диспут закончился, а мы отправились спать. К моему большому огорчению - порознь. Вернее, мы с Рунгерд - порознь. Медвежонок прихватил с собой девку из материных служанок и попользовался ею весьма активно. К счастью, недолго. Минут через десять они угомонились, и в доме стало относительно тихо. Достаточно тихо, чтобы я услышал всхлипывания Гудрун из клети, где лежал Эйвинд.
        Спать в таких условиях я не мог, поэтому натянул штаны и отправился к бдящей над раненым девушке.


        - Как боги допустили такое! - причитала Гудрун, прижимаясь ко мне. - Вот я смотрю на него: он такой красивый, такой сильный. Кажется, сейчас проснется, встанет и будет как прежде. Но ведь не встанет, да? Матушка сказала: если он не умрет, то всё равно останется калекой. Я не хочу быть женой калеки! Твоя удача оказалась сильней, чем у него. Ну так пусть бы он умер! Но зачем же его калечить?
        Я не стал напоминать о том, что призом в нашем состязании была именно она. А поскольку Эйвинд проиграл, следовательно, она уже не его невеста, а моя. Еще успею.
        - Он - воин, - сказал я. - Воин может стать калекой в любом сражении. Он может потерять руку или ногу. Может лишиться глаз…
        - Ничего подобного! Эйвинд - сильнее всех. Такие, как он, сами убивают и калечат, а с ними никогда ничего не случается! Сколько раз ты дрался, а у тебя руки-ноги на месте!
        Я задрал рубаху:
        - Погляди на этот шрам! В битве любой может умереть. Даже самый лучший. Если бы копье прошло на два пальца глубже, я был бы мертв.
        Гудрун замотала головой:
        - Так не прошло же! Настоящие воины любимы богами. Это всем известно! Валькирии отводят от героев вражеские копья. Чтобы не насмерть, не на два пальца глубже, а просто безвредная рана.
        - От любой раны можно умереть, - напомнил я правило, хорошо известное в этом мире, лишенном антибиотиков.
        - Но ты же не умер! Ты убивал своих врагов, а не они тебя! Мне так жаль его, Ульф! Так жаль! - Гудрун всхлипнула и прижалась ко мне еще крепче.
        Мой организм не оценил трагизма момента и отреагировал на близость девушки выплеском адреналина и прочими физиологическими реакциями.
        Чтобы отвлечься, я попытался выяснить, кого ей больше жаль: себя в роли невесты калеки или самого Эйвинда.
        И был приятно удивлен, когда узнал, что Эйвинда ей все-таки «жальче». Значит, не такая уж она законченная эгоистка.
        Разговор понемногу иссяк. Гудрун больше не плакала. Мы сидели рядышком и молчали. Вскоре девушка задремала. Ее голова лежала на моем плече так уютно, что я боялся пошевелиться. Через какое-то время я тоже задремал… Проснулся внезапно, как от команды. Наша коптилка угасла, но сквозь затянутое рыбьим пузырем окошко пробивался свет: всходило солнце.
        В доме слышался шум: датчане просыпаются рано. Не шум разбудил меня - взгляд Эйвинда. Сын конунга пришел в себя и теперь смотрел на нас с Гудрун. Спокойно так смотрел: без зависти, без гнева.
        Я осторожно опустил Гудрун на лавку, накрыл шкурой. Она не проснулась, только улыбнулась нежно. Хороший сон, должно быть…
        - Как ты?
        - Бывало получше, - прошептал Эйвинд, облизнув потрескавшиеся губы. - Я умираю, Ульф.
        - С чего ты взял? Рунгерд вчера сказала, что ты будешь жить. Она знает.
        - Это было вчера. Сегодня я умру. Я знаю. Боги! Как она прекрасна! - Глаза сына конунга засияли… Но тут же погасли. Он знал, что Гудрун сейчас дальше от него, чем звезды. - Береги ее, Ульф! Помни: я буду присматривать за тобой сверху.
        - Она плакала о тебе, - сказал я, чтобы сделать ему приятное.
        - Она юна и скоро меня забудет. Она будет хорошей женой, Ульф Вогенсон. У нее глупые мысли, но нежное сердце. Она похожа на свою мать только лицом.
        - Почему ты так думаешь? - не удержался и спросил я.
        - Я умираю, Ульф. И я вижу то, чего не видят живые. У тебя тоже нежное сердце, Ульф Вогенсон. Это очень плохо для воина. Надеюсь, что твоя удача будет сильнее твоей слабости, и Гудрун не станет вдовой.
        Эйвинду было трудно говорить, поэтому речь его была прерывиста и еле слышна. Я наклонился, чтобы не пропустить ни слова…
        - Я вижу их… - внезапно произнес сын конунга.
        - Кого?
        - Небесных дев… Они здесь. Дай мне меч. Поскорее! - Только теперь я понял, как ему больно. И как трудно не показывать виду…
        Его меч висел над изголовьем. Я обнажил клинок и вложил рукоять в безвольную ладонь. Мне показалось, что холодные пальцы чуть шевельнулись, когда я соединял их на рукоятке.
        - Один! - Голос его внезапно обрел силу и ясность. - Я иду!


        Гудрун проснулась, протерла глаза и села…
        - Он ушел, - тихо сказал я.
        Гудрун заплакала, а я провел ладонью по лицу умершего, опуская веки.
        При жизни он был моим соперником, даже врагом. Теперь он стал моим другом. Потому что он и впрямь увидел то, чего не мог разглядеть я. Бесценный дар понимания. Должно быть, его любовь была сильнее моей. Что ж, я постараюсь не обмануть его ожиданий.
        А теперь хорошо бы перекусить. Впереди меня ждал очень непростой день. Я это чувствовал.



        Глава тридать третья,


        в которой герой знакомится с тремя десятками рассерженных вестфолдингов
        Как в воду глядел. Поганец трэль не дал деру, а примчался в Роскилле и настучал корешам королевича, что датчане, черти, сгубили его молодого босса.
        Кореша похватали железяки, встали на лыжи (поскольку лошадок у них не было) и кинулись разбираться.
        Я только успел позавтракать (все прочие уже собирались обедать), когда во двор ввалилась задорная ватага из трех десятков норегов-вестфолдингов.
        На мой взгляд, их было раз в пятнадцать больше, чем необходимо. Но они так не считали. На мужественных лицах обитателей самой холодной части Скандинавии отчетливо читалась единственная мысль: вот сейчас всё здесь порубаем на хрен.
        Мы с Медвежонком (и еще с полдесятка мужиков) похватали оружие и приготовились с честью умереть.
        У Свартхёвди под рукой не оказалось его фирменных травок-корешков в заваренном виде (они могли отсрочить нашу кончину минут на пять), а всухомятку их жрать было бессмысленно: подействовать всяко не успеют. Ничего! При таком раскладе не только у берсерка крышу снесет. Нам еле хватило времени бронь натянуть на тушки…
        Мы потеряли секунд двадцать, что оказалось только кстати.
        Потому что матушка Рунгерд успела нас опередить.
        Вот это было настоящее счастье.
        Потому что, увидав ее, грозные нореги застыли, аки любознательная жена праведника Лота.
        Воистину королевский вид был у моей дорогой Рунгерд. Даже мне захотелось снять шляпу и, склонившись, подмести перьями утоптанный снежок. Только вот у меня не было шляпы с перьями. У норегов тоже. Так что кланяться они не стали.
        - Что нужно храбрым воинам конунга Харальда в доме бедной вдовы? - осведомилась Рунгерд величественно.
        Один из норегов, лидер, надо полагать, поскольку на нем были самые увесистые золотые браслеты, шагнул вперед и, подумав малость, вложил меч в ножны. Как-то несолидно угрожать мечом такой женщине. Еще кое-кто прибрал оружие. Но не все, так что мы с Медвежонком убирать оружие не стали.
        Предводитель вестфольдцев откашлялся.
        - Тело Эйвинда-ярла… Где оно?
        - Пойдем, - Рунгерд с достоинством развернулась и поплыла к дому.
        Предводитель зашагал следом. Остальные потянулись за ними, но мы с Медвежонком оказались проворнее и пристроились позади Рунгерд.
        В дом ввалились всей ватагой.
        Мертвый королевич лежал на столе, в доспехах, с оружием… В общем, как положено.
        Гудрун сидела рядом с ним.
        Предводитель норегов сунулся вперед, аккуратно, но решительно оттеснив Рунгерд, наклонился к покойнику, коснулся его щеки, принюхался…
        На бородатой роже отразилось некоторое замешательство (Блин, что у нас не так?), но он тут же принял грозный вид и уставился на меня.
        - Кто его убил?
        Хороший вопрос. Я прикинул, что успею приколоть норега раньше, чем он выхватит меч. У меня-то клинок в руке… Впрочем, с этим делом торопиться не стоит. Я еще не готов умереть.
        - Тебе показать камень, который его убил? - осведомился я, нагло глядя прямо в глаза вестфолдинга.
        - Расскажи, как это случилось! - Вестфолдинг не верил мне ни на грамм, по роже видно.
        - Он съезжал со склона на лыжах и упал на камни.
        - Этого не может быть!
        - Хочешь сказать, что я лгу? - Я подбавил в голос угрозы. Поединок меня вполне устраивал. Один на один у меня куда больше шансов, чем один - на пятнадцать.
        - Ты - Ульф Черноголовый, сын Вогена! - заявил норег. - Тот, кто убил Торсона-ярла!
        - Именно так.
        Приятно, когда ты - известная личность.
        - Я - хёвдинг Харальда-конунга Харальд Щит!
        Допустим, что дальше?
        - Эйвинд был лучшим лыжником Вестфолда. А у вас тут и гор настоящих нет. Эйвинд не мог упасть!
        - Что ж, Харальд Щит, пусть боги рассудят, лгу я или нет, - спокойно произнес я.
        Полгода назад для меня эти слова были бы пустым звуком. Сейчас я знал, что это не так. Электрическое копье Одина вбило в меня уважение к подобным клятвам.
        Но ведь я же не лгал! Эйвинд действительно упал на камни.
        Вестфолдинг колебался. Правда - правдой, а репутация у меня солидная. Такую не заработаешь без покровительства свыше. А что Один - Отец не только воинов, но и лжи, факт общеизвестный.
        - Может, у тебя есть свидетели? - Харальд Щит, определенно, не хотел поединка и искал лазейку, чтобы его избежать.
        - Есть, - сказал я. - Дочь госпожи Рунгерд и Сваре Медведя Гудрун была с нами в тот день.
        - Не та ли Гудрун, которую Эйвинд назвал своей невестой? - Вестфолдинг прекрасно знал ху из ху, но на всякий случай решил уточнить.
        - Да, это она.
        - Позови ее, пусть говорит.
        Появление Гудрун нореги встретили одобрительным гомоном. Многие из них, насколько я слышал, осудили выбор королевича. И особенно - свадебный дар, который был заплачен за простую дочь датского помещика. Теперь им стало понятно, почему Эйвинд запал на эту девушку. Несмотря на заплаканные глаза, Гудрун выглядела настолько же обворожительно, насколько ее мать - величественно.
        - Что мне говорить? - дрогнувшим голосом спросила Гудрун, обращаясь к нам с Медвежонком.
        - Правду! - опередил меня Свартхёвди. Я-то предпочел бы просто задать вопрос и получить четкий лаконичный ответ. Ни к чему вестфолдингам знать о нашем маленьком состязании.
        К счастью, Гудрун не стала вдаваться в подробности, предшествующие нашему спору.
        - Эйвинд предложил Ульфу съехать со склона. Ульф - не очень хороший лыжник, он не хотел ехать, потому что склон был крутой, вел к обрыву, и на нем было много деревьев, но еще больше Ульф не хотел выказать страх. Он согласился.
        Надо же какие мы наблюдательные! Вот уж не думал.
        - Эйвинд сказал, чтобы Ульф ехал первым, - продолжала Гудрун. - Ульф поехал. Он был очень осторожен, объезжал деревья и ехал совсем медленно. Начал разгоняться только перед самым обрывом. Эйвинд поехал вторым, но он ехал прямо и легко догнал Ульфа. Ульф отвернул немного, иначе Эйвинд задел бы его, и прыгнул с обрыва. А Эйвинд зацепился за что-то и упал вниз. А там - камни… - Гудрун всхлипнула.
        Вестфолдинги сочувственно заворчали. Но я не обманывался. Их было тридцать. Все - матерые викинги. А нас только двое: я и Медвежонок. Прочие - не в счет. Такой волчара, как Харальд Щит прикончит их всех и даже не вспотеет. Это как «краповый берет» - против деревенских драчунов.
        - А что было потом? - спросил вестфолдинг.
        - Потом я тоже съехала вниз, потому что испугалась за Эйвинда. Мы с Ульфом подъехали к нему, а он лежит между камней и улыбается. Он сказал, что у него ничего не болит, и Ульф поехал за подмогой. Он сказал, что один не сможет поднять Эйвинда, потому что его надо поднимать бережно.
        Враждебности во взгляде Харальда Щита поубавилось. Он даже кивнул одобрительно. Этот человек знал толк в травмах.
        - Я сидела с Эйвиндом, пока Ульф не привел Хегина Полбочки, это сосед наш, - пояснила она, - с санями и работниками. Они подняли Эйвинда, положили на сани и привезли сюда. Ульф сказал, чтобы его везли сюда, потому что моя мать, может быть, его вылечит. Но она не смогла, и Эйвинд умер.
        - Поехали! - решительно заявил Харальд Щит.
        - Куда? - поинтересовался я.
        - Посмотрим на этот склон. Брод! - Средних лет норег выдвинулся вперед. - Ты со своими людьми останешься здесь. Присмотришь… за телом ярла.
        Вестфолдинги попрятали оружие (наконец-то!) и принялись цеплять лыжи. Но лично я собирался ехать на лошадке. Дорога утоптанная, снега не было дня три. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Эти люди отлично разбираются в следах. Не исключено, что результат следственного эксперимента окажется не в мою пользу.
        Гудрун и Рунгерд поехали с нами. На санях, потому что ушибленная рука Гудрун все еще болела. А вот Медвежонок предпочел лыжи. И усвистал вперед: кликнуть Хегина Полбочки сотоварищи. В качестве свидетелей.
        Доехали вполне мирно и очень неторопливо. Мне даже показалось, что Рунгерд нарочно придерживала лошадок. Лыжникам-норегам пришлось подстраиваться под неспешный шаг наших коняшек, но никто не протестовал. Харальд Щит оказался вполне компанейским мужиком. И весьма квалифицированным. Мы с ним всю дорогу толковали о разном оружии. Но я ни на секунду не забывал, с кем имею дело. Палач тоже может вполне нормально беседовать с осужденным. Но это не помешает ему накинуть петлю и выбить табуретку.
        Мы приехали раньше, чем Свартхёвди с Хегином. Это меня удивило: здешние лыжники обгоняют лошадок как стоячих. А мы тащились еле-еле… Вчера и то вдвое быстрее приехали.
        Наши следы (мои, Эйвинда и Гудрун) сохранились отлично. Нореги съехали к обрыву. Они все были великолепными лыжниками - мне не чета.
        Там Харальд Щит «спешился» и принялся обнюхивать место происшествия. Я тоже спустился. Далеко не так красиво, как вестфолдинги. Кое-как затормозил в нужном месте. К тому же в спешке я забыл свои любимые лыжные палки…
        Нореги совещались. Тыкали пальцами в оставленную Эйвиндом лыжню. Один след был заметно глубже, чем другой. И в нем отчетливо наблюдался изогнутый корень, с которого была сорвана кора. Так вот за что зацепился Эйвинд. Даже не зацепился - проехался. Но на такой скорости и этого хватило… Надо полагать.
        Сейчас именно об этом спорили нореги. Мол, достаточно ли лыжнику проехаться одной лыжей по корню, чтобы его так кидануло. Большинство сходилось в том, что - недостаточно. Впрочем, некоторые обращали внимание на разную глубину следов. Может, Эйвинд сам собирался заложить вираж?
        Мне-то всё было понятно. Королевич специально перенес вес тела на одну ногу, чтобы компенсировать удар. Древка копья по моей спине. И промахнулся.
        Моя лыжня тоже сохранилась. Лыжня как лыжня. Слабенький изгиб. Один след чуть глубже другого. Любят меня боги. Тоже ведь могло занести… И лег бы на камешки рядом с Эйвиндом.
        Нореги всё спорили. Потом двое взобрались наверх и скатились вниз. Точно по следам Эйвинда. Ни один не упал. Оба красивенько спланировали на озеро. Это притом, что второй в последней фазе перед прыжком проехался на одной ноге точно по корешку. И хоть бы хны.
        Вывод: из-за корешка Эйвинд потерять равновесие не мог. Однако все они видели, как я только что спускался, и единодушно пришли к выводу, что как-то навредить королевичу на спуске у меня было не больше шансов, чем у плещущейся в море семиклассницы - утопить мастера спорта по плаванию.
        Однако Эйвинд все-таки упал. И разбился. Кто-то высказал мысль: а не худо бы допросить меня с пристрастием. Я на всякий случай скинул лыжи. Так мне драться куда сподручнее. Стать объектом «допроса» мне не улыбалось.
        И тут расклад сил несколько переменился. Я увидел, как по озеру к нам движется целая прорва народу. Человек двести. Ничего себе! Откуда они взялись?


        Есть такое слово - Родина. Так вот: для всех обитателей датского острова Сёлунд этот остров и есть Родина. То есть они знают, что в Дании есть верховный конунг (и частенько - не один), возможно, даже поучаствуют в ополчении против общего ворога, если конунг пошлет «ратную» «стрелу».[«Послать ратную стрелу» - традиционный способ сбора ополчения. И совсем необязательно, что ее посылает именно конунг. Это может сделать любой харизматичный лидер. Вот цитата из Саги об Олаве Святом: «… огда бонды узнали, что Олав конунг нагрянул к ним в Вальдрес, они послали ратную стрелу, собрали всех свободных и рабов и отправились навстречу конунгу, так что во многих местах людей почти не осталось…» Правда, в итоге Олав всех побил и принудил принять христианство, но эпизод очень характерный, показывающий, что из себя представляли «вольные пахари» скандинавских стран в Средние века.] Может быть… Они также могут собачиться между собой по пустякам и даже драться до крови и до смерти, но, если кому-то угрожает «внешняя» опасность, тут-то они вспоминают, что Сёлунд - их общая родина. Собственно, они и есть эта самая
родина. За которую эти в большинстве своем мирные люди кому угодно горло порвать.
        Я увидел в толпе знакомые лица: старину Хегина Полбочки вместе с моим учеником Скиди, увидел Скейва Рысье Ухо с сыном Тори, и даже коннозаводчика Кольгрима. Так вот почему Свартхёвди так долго не было. Пока мы добирались до озера, а потом нореги еще часа два исследовали «место преступления», Медвежонок стремглав промчался по окрестностям и проинформировал народ о грядущем чужинском беспределе. И наши добрые соседи, побросав все дела, вздели брони (у кого были), похватали оружие и кинулись на сборный пункт - в усадьбу Хегина Полбочки.


        Эту приближающуюся толпу видел я. Но вестфолдинги стояли ко мне лицом, а к озеру, соответственно, спиной. И не знали, что расклад поменялся.
        Наверху, у саней Рунгерд и Гудрун, оставалось с десяток норегов, Харальду Щиту покричали что-то невнятное, но тот только отмахнулся, потому что как раз задал мне очень важный вопрос:
        - Я слыхал, что кое-какие твои победы выглядят колдовством, Ульф Вогенсон? Так ли это?
        Я лихорадочно размышлял, как бы мне правильно ответить. И заодно выгадать время, пока подоспеет подмога.
        - Ты слыхал, что я колдун? От кого же?
        Простейший прием: если тебе задают вопрос по существу, на который ты не знаешь ответа, повтори его, но уже адресуясь к автору вопроса.
        - Люди говорят. Так что же?
        - Люди много чего говорят.
        - Значит, люди говорят правду?
        - Это ты сказал. Я этого не говорил.
        - Думается мне, колдовство может быть причиной смерти Эйвинда-ярла!
        Вот это уже конкретная предъява.
        - Ты искушен в колдовстве, Харальд Щит? Хотелось бы знать, откуда у тебя такие познания? Может, ты сам - колдун?
        Харальд оскалился и цапнул рукоять меча… В лицо обвинить мужчину в колдовстве… Ну это, конечно, не так оскорбительно, как обвинение в гомосячине, но тоже обидно.
        Сам-то Харальд старался избегать прямых формулировок. Пока вина не доказана, я всего лишь подозреваемый.
        Нет, этот человек мне определенно симпатичен. Железная выдержка. Одно мгновение - и он уже совладал со своим гневом.
        - Нет, - ответил он. - Я не искушен в волшбе.
        - Тогда откуда ты знаешь, что можно сделать колдовством, а что - нельзя?
        - Хочешь, чтобы я спросил у тебя?
        - Почему у меня? Это ты сказал, что я колдун. Я этого не говорил. Зато я знаю, у кого можно спросить.
        - У кого же?
        - Там, наверху, - Рунгерд, дочь Ормульфа. О ней говорят, что она знает толк и в гаданиях и волшбе.
        Я сам могу это подтвердить, потому что она сняла с меня порчу, наведенную убитым мною берсерком.
        - Как его звали? - Настоящий скандинав ничего из сказанного недругом не принимает на веру. И старается подловить на деталях.
        - Берсерка? Понятия не имею. Я его убил, а не разговоры разговаривал. Правда, я знаю, как звали его ярла. Эвар Козлиная Борода. Тоже норег, как и ты.
        - Я хорошо знаю Эвара Козлиную Бороду, - кивнул Харальд Щит. - Давно о нем ничего не слышал. Но я знаю и то, что в его хирде был настоящий берсерк. Думаю, ты не солгал в этом, но вряд ли женщина, пусть даже опытная вёльва,[Ведьма.] может разбираться в мужском колдовстве. Здесь, на Сёлунде, люди говорят о тебе как о колдуне. И у меня нет другого объяснения, почему Эйвинд-ярл упал на камни. Значит…
        - Может, тебе лучше еще раз поговорить с людьми? - предложил я. - С теми людьми, которые знают меня достаточно хорошо? Можешь сделать это прямо сейчас, Харальд Щит. Вон они идут! - Я картинным жестом указал в сторону озера.
        Вестфолдинг стремительно обернулся… Вернее, они все обернулись (не переставая, впрочем, контролировать меня боковым зрением), и они увидели…
        В общем, если бы они захотели меня убить прямо сейчас, у них бы получилось. Всё-таки против дюжины опытных викингов я бы не устоял и минуты. Но они были умные дядьки и даже не стали хвататься за оружие. Не то чтобы они испугались толпы, в которой вряд ли было больше десятка бойцов, соответствующих им по классу. Но господа нореги помнили, что это - чужая земля. Более того, эту землю «крышует» сам Рагнар Лотброк, чья слава весьма велика. Если бы дело обстояло иначе, то не нореги напрашивались бы к нему в компанию, а совсем наоборот. Одно дело устроить самосуд над убийцей собственного ярла (максимум, что грозит, это больший, чем обычно, вергельд), а совсем другое - выступить против сборища вольных бондов Сёлунда. Даже если бы вестфолдинги и сумели перебить нас всех (что сомнительно), история всё равно всплыла бы… И не исключено, что перед тем, как взять за вымя богатеньких франков, соединенный флот Рагнара-конунга наведался бы в небогатый Вестфольд… И Харальд-конунг с удовольствием выдал бы убийц и вывернул к ногам данов все содержимое их кладовых. Да и своих тоже - люди-то его.
        Словом, к тому моменту, когда сборное ополчение моих соседей добралось до нас, мы с норегами уже вполне мирно беседовали. И, что характерно, о колдовстве Харальд Щит больше не заикался. Логично, однако. Если я не колдун, то обвинять меня - несправедливо. А если я все-таки колдун, то обвинять меня - чревато. Колдун - это ведь такая сволочь… Сварит в котле бараньи яички, прочтет хулительный нид… И не будет у славного викинга ни наследников, ни… Словом, ничего хорошего не будет.


        Впрочем, разбор полетов на этом не закончился.
        Просто из поместья Рунгерд выехали две дюжины человек, а возвратились полсотни…
        И - опаньки!
        Дома нас уже ждали!
        Друзья.
        И не только.
        Скромный дом Рунгерд Ормульфовны почтил своим вниманием славный хольд, вернее уже не хольд, а хёвдинг Тьёрви, рыжебородый викинг из хирда Хальфдана Рагнарсона, с которым мы первый раз повстречались в Хедебю, а после, не единожды, - в Роскилле. Тьёрви был человеком из ближайшего окружения самого Рагнара и присутствовал здесь в качестве «независимого эксперта». Его попросил об этом Хрёрек-ярл, как только узнал о конфликте и о том, что к нам ломанулась компания сердитых вестфолдингов.
        Сам ярл, к сожалению, приехать не смог. А может, и специально остался в Роскилле из соображений политических. Зато здесь были и Ульфхам Треска, и Трувор, и еще три десятка наших с Медвежонком братьев-сопалубников.
        Теперь, даже если бы вестфолдинги и захотели произвести самосуд, ничего бы им не обломилось, кроме колотушек.
        Харальд Щит врубился в это с ходу - и помрачнел. Но сделал вид, что очень рад появлению новых персонажей в нашей маленькой драме. Формально-то они приехали, чтобы проявить уважение к кончине Эйвинда Харальдсона.
        В дом заходить не стали. Такая прорва народу в нем бы просто не поместилась.
        Во дворе быстренько накрыли поляну. Выпили, перекусили, а затем Тьёрви занялся урегулированием вопроса и выяснением обстоятельств происшедшего. Как бы для того, чтобы доложить обо всем конунгу. А может, и не «как бы», а действительно доложить. Вопрос-то политический.
        Я в очередной раз изложил ход событий: катались, упал, разбился и умер.
        Не разбился и умер, а упал, привезли сюда, а умер только ночью, внес коррективы Харальд Щит. Тело, мол, лежало в доме, но запах и вид его однозначно свидетельствовали о том, что Эйвинд-ярл отошел в лучший мир далеко за полночь.
        Ну да, согласился я, не понимая, к чему клонит вестфолдинг. Так всё и было.
        - Ага! - обрадовался Харальд Щит. - Значит, ярл умер в этом доме!
        - Ну да, - вновь согласился я. - Так и было. Его принесли сюда. Спасти его уже было нельзя, потому Рунгерд дала ему снадобье, облегчившее страдания. Вот и всё. А что следовало сделать? Выставить его на мороз? - И покосился на Свартхёвди. Тот смущенно хмыкнул. - А может, его, по мнению Харальда Щита, следовало оставить там, на камнях?
        Что следовало, а что не следовало - уже неважно, заявил вестфолдинг. Но раз ярл умер в этом доме, то ответственность за его смерть несут хозяева дома. Это вроде как по закону.
        - Говорил я тебе - вынесем его за ворота, - прошипел мне на ухо Медвежонок, но я отмахнулся.
        - Вздор! - заявил я. - Нет такого закона, чтобы раненого гостя за ворота вышвыривать! Даже чужого человека. А Эйвинд - не чужой. Гудрун была его невестой. Она всю ночь над ним, умирающим, проплакала. И я, кстати, тоже был в эту ночь с Эйвиндом-ярлом. И слова его последние слышал. И меч ему в руку вложил. И глаза ему закрыл. Так что не хозяева дома отвечают за смерть Эйвинда, а лично я, Ульф Вогенсон. Только лично я никакой своей ответственности за то, что был рядом с достойным человеком, когда тот умирал, не вижу. И не думаю, что Эйвинду было бы лучше, если бы я в это время, как некоторые, наливался пивом и тискал девок.
        Я не знал, как именно развлекались вестфолдинги той ночью, но список развлечений был по-любому ограничен. Так что я не боялся промахнуться. И не промахнулся. Харальд Щит смущенно потупился.
        Но кто-то из его людей возмущенно выкрикнул:
        - А может, его колдунья отравила? Зельем своим?
        Свартхёвди отреагировал быстрее, чем я.
        Мгновение - и он уже стоит перед крикливым норегом и просит вежливо-вежливо (хорошо его всё-таки Стенульф самоконтролю обучил):
        - А повтори-ка, человек, что ты только что сказал?
        Норег скосил глаза на лапу Свартхёвди, на которой была вытатуирована другая лапа, медвежья, подавился очередной репликой и превратился в воплощение поговорки:
«Ссыт, когда страшно».
        Ну, штаны он, конечно, не намочил… Но близко к тому. И головой замотал быстро-быстро.
        Свартхёвди, вполне удовлетворенный, вернулся на свое место.
        Заставить такого бугая публично продемонстрировать страх намного труднее, чем просто его убить.
        - Так, значит, ты был с Эйвиндом-ярлом, когда он умирал? - уточнил Харальд Щит.
        - Да.
        - Что же сказал тебе сын моего конунга перед смертью?
        Я поднапряг память:
        - Он попросил меня позаботиться о его невесте Гудрун, - я несколько исказил смысл, но меня можно понять. - Сказал, что видит валькирий, и попросил дать ему меч. Я дал. Тогда он позвал Одина, а затем умер. Я закрыл ему глаза. Вот и всё.
        - Ты выполнил долг родича, - подал голос Тьёрви прежде, чем кто-то из норегов вставить слово. - Хотя ты не родич Эйвинду. Почему никто не послал человека к его людям, чтобы оповестить их о том, что случилось?
        - Разве в этом была необходимость? - возразил я. - Раб Эйвинда отправился в Роскилле и, как мы видим, успешно донес черную весть.
        - Раб сказал нам, что Эйвинд умер! - воскликнул Харальд Щит. - Он солгал! Вечером Эйвинд был еще жив!
        - Полагаешь, я велел рабу солгать? - осведомился я.
        - Нет, я так не думаю. Если бы я узнал, что он бросил своего господина, то намотал бы его кишки на столб!
        - У тебя еще будет такая возможность, - вмешался Тьёрви. - Но сейчас я не вижу вины Ульфа Вогенсона или кого-то еще из этого дома в смерти Эйвинда Харальдсона. Думаю, тебе, Харальд Щит, следует поблагодарить Ульфа за то, что он сделал. Гудрун была невестой Эйвинда, поскольку приняла свадебный дар. Сидеть с умирающим - это был ее долг. А вот у Вогенсона долгов перед Эйвиндом не было… - Тут Тьёрви уставился на меня, как прокурор на подсудимого. Однако я стойко выдержал этот взгляд, и хёвдинг завершил: - Поэтому теперь у рода Эйвинда Харальдсона есть долг перед Ульфом Черноголовым, сыном Вогена из хирда Хрёрека Сокола Инглинга. И ты, Харальд Щит, как старший из людей Харальда-конунга, должен признать это.
        - Я признаю, - неохотно выдавил вестфолдинг.
        - Очень хорошо. На этом и завершим.
        - Как это завершим? - закричали сразу несколько норегов. - А свадебный дар?
        - Что - свадебный дар? - поднял бровь Тьёрви.
        - Его надо отдать! - твердо произнес Харальд Щит. - Гудрун не станет женой Эйвинда. Значит…
        Гудрун уже открыла рот, чтобы крикнуть свое: «Не верну!» - когда мать пихнула ее локтем в бок, и я успел ответить раньше:
        - Отдать? Кому?
        - Мне! - решительно заявил Харальд Щит.
        - То есть ты готов стать женой умершего Эйвинда-ярла?
        Вестфолдинг онемел. Но его тело отреагировало раньше, чем язык.
        Оп! - И меч Харальда выпрыгнул из ножен.
        Ну, это по-нашему!
        Я с огромным удовольствием показал народу чистый клинок Вдоводела, в котором, как здесь поэтично выражаются, снизу отражалась земля, сверху небо, а вдоль него лежала дорога на ту сторону вечности.
        Нореги вмиг повытаскивали боевое железо. Наши - тоже.
        Я ухмыльнулся, потому что знал, кто победит. Самое время рассчитаться за тот миг, когда мы с Медвежонком вдвоем стояли против всей шайки вестфолдингов.
        - Нет! - взревел Тьёрви самым что ни на есть командирским басом. - Мечи в ножны! Я говорю голосом Рагнара-конунга! Всякий, проливший здесь кровь, станет его врагом!
        Черт! Извини, друг мой верный Вдоводел! Сегодня не наш день.
        С огромной неохотой я вложил клинок в ножны. Все остальные - тоже. Никто не посмел ослушаться. Хотя я заметил: многие из норегов и кое-кто из моих сёлундских соседей сделали это с облегчением.
        - Скажи мне, Харальд Щит, - ровным, будто ничего не случилось, голосом поинтересовался Тьёрви. - Брал ли у тебя Эйвинд взаймы?
        Вестфолдинг помотал головой.
        - Может, здесь есть кто-то, кому Эйвинд был должен?
        Таких не нашлось.
        - Тогда, Харальд, я должен напомнить тебе Закон: свадебный дар подлежит возвращению, если невеста оказалась порченой, или отказалась вступить в брак, или кто-то из родичей невесты был убит женихом или его родичами, или кто-то из родичей жениха был убит родичем невесты. Есть и другие причины, по которым свадебный дар может быть возвращен, однако я никогда не слышал, чтобы его возвращали по требованию хускарлов жениха.
        - Если жених умер, родня вправе предложить взамен погибшего кого-либо из родичей покойного, но происхождение и положение его должны быть не ниже, чем происхождение и положение умершего. В том случае, если невеста откажет, свадебный дар подлежит возвращению. Скажи мне, есть ли у Харальда-конунга сыновья, которые могут занять место Эйвинда?
        Я насторожился. Блин! Как я мог забыть, что индивидуум здесь - всего лишь часть рода, а сватовство - обычная сделка между родами.
        - У Харальда-конунга еще двое сыновей. Но один из них слишком мал, ему только три года, а у второго уже есть жена.
        Тьёрви покачал головой.
        - Девушка хорошего рода не может стать наложницей. Что еще ты скажешь в оправдание своих претензий?
        - Эти деньги… Те, что пошли на свадебный дар… Харальд-конунг дал их Эйвинду, чтобы тот одарил Рагнара-конунга, и твой господин разрешил Эйвинду-ярлу присоединиться к его войску.
        - Рагнар внял желанию Эйвинда-ярла. Без даров. Но, опережая твой вопрос, Харальд Щит, конунг дал разрешение именно Эйвинду-ярлу с его хирдом. Однако, если отец Эйвинда-ярла захочет присоединиться к нашему походу сам или пошлет своего старшего сына, Рагнар-конунг будет рад.
        - А как насчет нас? - спросил Харальд Щит, и остальные нореги поддержали его бодрыми воплями.
        - Ты можешь спросить об этом у самого Рагнара, - ответил Тьёрви. - Возможно, он позволит. Но думаю, условия будут не совсем такими, какие были обещаны Эйвинду-ярлу. Потому что хирд, который не сумел уберечь своего ярла, трудно назвать надежным.
        - В смерти Эйвинда нет нашей вины, - с кислой рожей проворчал Харальд Щит.
        - О вине или ее отсутствии ты будешь говорить со своим конунгом. И о возвращении свадебного дара тоже будет говорить твой конунг. Если пожелает. Всё. Суд окончен. Можешь забрать тело и отправляться в Роскилле. Или предать тело огню здесь, если хозяева не возражают.
        - Не возражают, - не раздумывая, ответил Свартхёвди.
        - Мы заберем тело ярла в Роскилле! - заявил Харальд Щит.
        - Мы дадим сани и лошадей, - тут же пообещал Медвежонок. - Никто не скажет, что наша семья проявила неуважение к Эйвинду Харальдсону.
        Лидер вестфолдингов кивнул небрежно, будто сказанное разумелось само собой, и подошел к своим. Некоторое время они совещались, а потом Харальд Щит направился ко мне.
        - Хочу попросить тебя, Ульф Вогенсон…
        - Всегда к твоим услугам!
        Неужели вызов?
        Но нет, совсем наоборот.
        - Ты слышал последний вздох ярла, и ты закрыл ему глаза. Хочу тебя попросить поехать с нами и принять участие в похоронах.
        - Это честь для меня! Я поеду с вами.
        Я никогда не обольщался насчет нравственности викингов. А с норегами у меня были особые счеты. Закрытые, к счастью, жизнями заимодателей, а не моей. Для норманов обмануть врага - доблесть, завлечь его в западню - удача, вонзить нож в спину - нормальный способ решения проблем. Но сейчас я даже на секунду не усомнился, что это не подстава. Минуту назад Харальд Щит, подвернись ему такая возможность, с большим удовольствием снес бы мне голову. Но это - в запальчивости. А сейчас он поразмыслил, посоветовался со своими, вспомнил слова Тьёрви о долге передо мной… И решил, что темные пятна в данной истории лучше похерить, а я - парень правильный, и лучше иметь меня в друзьях.
        Так что, если я соглашусь, волос с моей головы не упадет, пока всё не будет закончено. Более того, Харальд будет защищать меня от любой опасности, как защищал бы своего ярла… Пока дело не будет сделано. И после. Потому что, поучаствовав в таком обряде, я стану для вестфолдингов почти родственником.
        - Это честь для меня! Я поеду с вами.



        Глава тридать четвертая,


        в которой герой выступает в качестве главного участника службы норманских ритуальных услуг
        Нореги уехали. Тьёрви - с ними. Мы с Медвежонком приглашали его погостить, но хёвдинг отговорился делами. Впрочем, подарки он принял. Как само собой разумеющееся. С Тьёрви уехали и наши. Только Стюрмир согласился переночевать в усадьбе. По-моему, Стюрмиру глянулась Гудрун. Надо бы его предупредить, что место занято.
        Он мог бы и сам догадаться, увидев как мы с Гудрун сидим почти в обнимку. Хотя Стюрмир - мужик простой. Может и не въехать, если прямо не скажешь.
        Меня несколько удивило поведение Рунгерд. Хозяйка фюлька вела себя так, будто между нами ничего не было. Ни намека на чувственность. Очень по-доброму, но, как бы это поточнее выразиться… По-матерински. Неужели она окончательно решила уступить меня дочери? Мне было немного обидно, хотя, согласен, позиция безнравственная. Тем более когда я фактически уже определился, какая из красавиц мне дороже. Собственно, даже не определился, а принял сложившуюся ситуацию. Предсмертный наказ Эйвинда не оставил мне вариантов. Вернее, даже не сама воля умирающего, а то, что я тогда понял главное: мне плевать, умна Гудрун или глупа, жадная она или щедрая. Потому что я ее люблю. Такую как есть. Со всеми достоинствами и недостатками. Родная она мне - и всё тут. А Рунгерд… Она классная. Во всех отношениях. Не будь у нее такой дочери, я бы лучшей подруги и не пожелал…


        Ладно, хватит об этом.
        Мы задержались всего на денек: зима - зимой, а мертвецов лучше хоронить поскорее. На следующее утро сели на коняшек, загрузили сани подарочками и пивом, да и двинулись в Роскилле.
        Скиди я прихватил с собой. Пора познакомить его с нашим ярлом. А то время уже к весне - конец февраля, по моим прикидкам. Местные, естественно, нормальным календарем не пользовались. Они ориентировались по памятным датам, религиозным, как правило, фазам луны и т. п. Я поначалу пытался вести учет дням, но разные жизненные обстоятельства мешали заниматься этим систематически, и я это дело бросил. Но по самым скромным прикидкам с момента выпадения первого снега прошло где-то десять-двенадцать недель, так что, если я хочу определить парня к нам в хирд, откладывать нельзя. Количество мест на палубе ограниченно.


        Похоронные обычаи вестфолдингов ничем не отличались от датских. Оно и понятно. Боги-то общие. От похорон в море пришлось отказаться - зима. Сложили поленницу, на нее уложили тела Эйвинда и его посмертных «спутников» - девушки-рабыни и коня, приобретенных специально для этого случая, а также личного раба, того самого, что удрал от умирающего в Роскилле. «Спутникам», перед тем как уложить их на поленницу, перерезали горло, и это было очень хорошо, потому что, будь они живы, я бы, пожалуй, отказался от чести поджечь погребальный костер с живыми людьми, а ведь именно мне доверили поднести факел. Большая честь, однако. Но для скандинавов такое характерно. Если уж враги, то враги до смерти. Если друзья - то по полной. Я же теперь относился к категории друзей. Причем близких. А откажись я выполнить эту почетную обязанность, нанес бы смертельное оскорбление и снова оказался в стане врагов.
        Пока костер пылал, народ праздновал. Для викингов смерти нет. Есть переход в иное качество. В данном случае - на высший уровень. В Валхаллу. Так что вестфолдинги и их многочисленные гости веселились от души: военно-спортивные игры, пиво, жрачка и даже публичный полуритуальный (покойнику приятно видеть, что у живых все хорошо!) секс.
        На похоронах присутствовала и Гудрун. И как бывшая невеста, и как человек, присутствовавший при кончине ярла.
        Она ничего не говорила (не положено), но ее печальное личико вполне соответствовало обстоятельствам.
        Я в играх не участвовал, зато произнес маленькую речь. Традиция требовала поэзии, но я не рискнул. Высказался в прозе, но возвышенно. Описал, как гордо и красиво умирал Эйвинд, как мужественно он переносил боль и как в награду за это мужество Один послал к нему красавиц-валькирий. Сказал о том, что лучшие битвы Эйвинда еще впереди, и всем нам, быть может, когда-нибудь выпадет счастье увидеть эти битвы и даже в них поучаствовать.
        Словом, разливался, аки соловей. И настолько увлекся и расчувствовался, что аж горло перехватило и слезы потекли по щекам. Не знаю, почему. Само как-то получилось.
        Так я речь и закончил. Махнул залпом рог с пивом и сел.
        На пару секунд в воздухе повисло молчание… А потом викинги заорали разом. Вполне одобрительно. Здесь многие плачут от избытка чувств - это норма. Такая же, как смеяться в лицо врагу, который выпускает тебе кишки.


        Костер догорел. Утром остывшие угли сложили в лодку, лодку не без труда зарыли в мерзлую землю, а сверху из камней и вырытой земли соорудили небольшой курган. Словом, всё как положено.
        К концу похорон подошел Рагнар. Со свитой. Поглядел. Кивнул. Одобрил. Разрешения на похороны у него никто не спрашивал, но земля, формально, была под его контролем. Велел бы срыть курган - срыли бы.
        Не велел. Кликнул Харальда Щита, процедил что-то сквозь зубы, пренебрежительно. Но Харальд расцвел. Оказалось, им дали разрешение на участие в будущем грабеже.
        Следовательно, праздник продолжался.
        Довольный Харальд заявил, что я непременно должен стать украшением банкета. Иначе - обида смертельная. Я сказал - только с корешами.
        Харальд от щедрот пригласил весь наш хирд. Я передал по цепочке. Наши одобрили. Тут же Ульфхам внес коррективу: уничтожать пиво и закусь будем у нас. Места больше. Идея, как я понимаю, исходила от Хрёрека. Ярл, похоже, положил глаз на освободившуюся команду Эйвинда. У него и так уже было два драккара в Роскилле, один - в Хедебю и еще один - в Ладоге. Эти должны были подтянуться к нам уже в процессе плавания. Четыре корабля, три сотни хирдманов - это почти армия. Но пять лучше, чем четыре. Если дело идет к драке. Трувор говорил, что Хрёрек не очень хочет идти за знаменем Рагнарова Ворона. Первым - лучшие кусти, споет через века Высоцкий. Здесь то же правило. Потому наш ярл предпочитал самостоятельные темы. Пока конунги рвут друг другу глотки за всю отару, проворный ярл может подсуетиться и прибрать пару-тройку овец. Рагнар с сыновьями о планах Хрёрека (и других вольных союзников) несомненно догадывались. Но не возражали. У норманов нет ни единого войска, ни единого строя. Каждый хирд бьется сам по себе. И - сам за себя.
        Так что пошли квасить с будущими союзниками.


        В суматохе похорон, тризн и прочих попоек я, к стыду своему, позабыл о своем юном ученике Скиди, который глаза мне не мозолил, а тусовался при дяде. Хегин Полбочки приехал в Роскилле торговать. Скиди помогал. Без энтузиазма. Я сказал ему, что на днях должен представить его ярлу и решить вопрос о включении паренька в штатное расписание. Потолковал о нем с ярлом. Тот выказал полное одобрение происхождению Скиди, но пожелал поглядеть на парня лично. Дабы убедиться, что сын Одды-хёвдинга пошел в папашу, а не в дядю. Блин, здесь все обо всех всё знают!
        На том и порешили. Однако оповестить Скиди я не успел, и тревожащийся о будущей славе (как бы не уплыла без него!) паренек отправился меня искать.
        Найти меня было нетрудно. А вот увидеть…



        Глава тридцать пятая,


        в которой ученик героя поступает безрассудно, а герой рискует лучшей из своих «игрушек»
        - Эй, малец, а тебе что тут надо? - Белокурый синеглазый норег схватил Скиди за плечо, за миг до того, как тот коснулся дверного полога.
        - Чего? - Скиди дернулся, но норег держал крепко. И весил на добрых три пуда больше, чем четырнадцатилетний подросток.
        - Дренг? Ты - дренг? Не смеши мою задницу! - Норег похлопал себя по названной части тела. - Иди домой, мальчуган! - И, отшвырнув Скиди, ввалился в дом.
        Я, естественно, этого не видел, поскольку находился внутри и с интересом внимал дискуссии Хрёрека и Трувора по поводу натаскивания хищных птиц.
        Тема была важная. Считалось, что по успеху ловчей птицы можно судить о благоволении небес к самому охотнику. И его начинаниям.
        Я слабо разбирался в благородном искусстве и рассчитывал пополнить свои скудные знания из беседы двух специалистов. Честно сказать, я мало что понимал. Речь шла о применении бубенцов при обучении слётков. Говорили ярл и варяг по-словенски, но так активно сыпали специальной терминологией, что я только ушами хлопал.
        Естественно, явление норега из бывшей торсоновской дружины, я заметил. Северянин громогласно поздоровался и потопал к стене, чтобы, согласно обычаю, сложить оружие в общую кучу. Но дойти не успел.
        В «общежитие» нашего хирда ворвался мой разъяренный ученик с тесаком наголо.
        - Эй! Эй, ты! - задыхаясь от ярости, закричал Скиди. - Ты! Я к тебе обращаюсь!
        - А-а-а, малыш… - Норег повернулся к Скиди, произнес с ленцой: - Не сегодня. Когда я на суше, я предпочитаю женщин. А вот в вике такой, как ты, мог бы сойти заместо девки.
        После такого оскорбления Скиди окончательно слетел с катушек. Налетел на норега, замахнулся тесаком, напрочь позабыв всё, чему я его учил…
        Тот даже не потрудился достать меч. Уклонился без труда и пнул Скиди ногой в живот. Мой ученик треснулся об опорный столб и осел, скрючившись.
        Норег неторопливо направился к нему…
        Я рванулся было из-за стола, но Трувор перехватил меня, считай, на лету и вернул на скамью.
        Норег занес ногу, чтобы пнуть…
        Резкий окрик Хрёрека:
        - Гуннар! Не трогать! - И нога норега повисла в воздухе.
        Затем он так же неторопливо повернулся:
        - Ярл! Этот щенок…
        - Это не щенок! - перебил я его. - Его зовут Скиди! Он - сын Одды-хёвдинга! И еще - он мой ученик!
        - Вот как? А я и не знал, - на мужественном лице скандинавского мачо ничего не отразилось, но я знал: норег смутился. Одно дело: поунижать какого-то там сопляка, а совсем другое - обидеть сына уважаемого человека, представителя, так сказать, достойного рода. Даже если бы норег знал, что в этом роду остался единственный полноценный мужчина, да и тот - Хегин Полбочки, он всё равно вел бы себя аккуратнее. Но он этого не знал. А тут еще я со своим учительством. Вся бывшая дружина Торсона - шайка разбойников-отморозков. Но меня они побаивались. Не моего меча - страх смерти у этих парней отсутствовал. Да и чего бояться: смерть в бою для викинга - это всего лишь переход на следующий уровень. Боялись моей удачи. И моей репутации колдуна. В хирде все знали о том, что Сторкад Бородатая Секира умер аккурат перед нашим с ним поединком. Причем умер так, что истинную причину его смерти знал только я. Для остальных Сторкад отправился в лучший мир совершенно мистическим образом. Были и другие прецеденты.
        - Я сожалею о своих словах. - Норег очень старался не встретиться со мной глазами. - Я готов заплатить за них. Ты согласен?
        Что ж, это было - по закону. За гнусный намек норега полагался вергельд. Или вызов на поединок.
        Но после извинения и готовности раскошелиться я уже не мог требовать крови. Тем более что ярл благосклонно кивнул: дескать, всё по чести.
        - Я не согласен!
        Это сказал не я. Тинейджер Скиди кое-как воздвиг свой юный организм в вертикальное положение, но глядел на своего обидчика по-прежнему снизу вверх.
        - Кровью! - прохрипел он. - Не серебром, а кровью ты расплатишься за оскорбление.
        Народ одобрительно загомонил. Еще бы! Скиди высказался прямо-таки в лучших традициях героических саг.
        Я хотел вмешаться, но удержался. Скиди был прав. Что скажут люди, если он примет выкуп? А ничего хорошего не скажут. Здесь не принимаются в расчет весовые категории. Норег даст деньги, но оскорбление останется. И станет предметом обидных шуток. А то и какого-нибудь совсем обидного прозвища. И в нашем хирде Скиди точно не быть. Задразнят. Будут постоянно провоцировать… Словом, единственный выход для паренька - дать бой. Только это ведь будет не бой, а избиение. Несколько месяцев занятий сделали Скиди вполне приличным бойцом. Но этого мало, чтобы справиться с матерым викингом.
        И я вынужден был кивнуть, одобряя вызов.
        Норег пожал плечами.
        - До первой крови, - пробасил он.
        Это было гуманно. Здесь три уровня поединков: до первой крови, до тех пор, пока один из противников потеряет возможность продолжать бой (например, из-за отрубленной ноги), и до смерти.
        - Согласен! - Это уже я сказал, опередив реплику Скиди. Но я был в своем праве: воспитатель может отвечать за своего ученика.
        Хрёрек поглядел на меня… вопросительно. Зуб даю: если бы Скиди уже был принят в хирд, ярл запретил бы поединок. Но если бы Скиди был нашим, и Гуннар не обошелся бы с ним так грубо.
        - Гуннар Гагара[Для тех, кто не силен в орнитологии, гагара, это такая большая морская птица.] против Скиди, сына Одды! Так и будет! - скрепил договор ярл. И присовокупил: - Поединок будет чистым!
        Это значит: без права на кровную месть. То есть, если норег все-таки убьет Скиди (или наоборот), это не будет считаться убийством, за которое полагается платить выкуп и которое влечет за собой кровную месть.
        - Когда? - спросил норег у меня.
        - Сейчас! - опередил меня Скиди.
        Он уже оправился от последствий удара и источал готовность драться.
        Наши опять одобрительно загалдели, и, пока я лихорадочно пытался придумать, как спасти ученика, народ повалил на свежий воздух, активно подбадривая «виновников торжества» и бодро заключая пари. На Скиди почти не ставили. Так, пару монет против двадцати. Да и то лишь потому, что - мой ученик.
        На снегу быстренько разметили площадку четыре на четыре. Противники встали по краям. По правилам такого вот спонтанного хольмганга участники выходят на него с тем снаряжением, которое имеется у них в данный конкретный момент. Если на ком-то надеты доспехи - в доспехах. Если есть щит - значит, со щитом…
        Доспехов на нореге не было. Щита - тоже. Зато у него имелся довольно длинный меч, небольшая секирка и приличных размеров нож, вполне сравнимый по габаритам с тесаком Скиди, который представлял собой просто кусок железа, кое-как выкованный и заточенный с одной стороны. Этим обрубком не драться, а капусту рубить.
        Я пожалел, что не подарил парню нормального меча. Впрочем, и с нормальным мечом у Скиди - почти никаких шансов. Разве что Госпожа Удача вмешается. Или случайность. Всё-таки - до первой крови - это не насмерть.
        Уж не знаю, что подтолкнуло меня на это: то ли гипертрофированное чувство ответственности, то ли чисто русская, унаследованная от матушки безудержная (последнюю рубаху отдам!) щедрость, когда я вынул из ножен свой драгоценный Вдоводел и протянул его рукоятью вперед моему ученику:
        - Возьми, парень! Твоей железкой лучину щепать, а не сражаться!
        Ох как заблестели глазки у моего тинейджера…
        И у красавца Гуннара - тоже.
        - Надеюсь, противная сторона не возражает?
        Еще бы она возражала! Победитель наследует личное оружие побежденного. Норег уже видел мой меч на своем поясе.
        Я обнял Скиди, наклонился к его уху:
        - Слушай меня, сын Одды. Твой враг считает тебя неуклюжим пахарем. (Обиженный Скиди попытался вывернуться из-под моей руки, но я не пустил.) И это очень хорошо. Помнишь, я тебе говорил: с сильным старайся казаться слабым, а со слабым - сильным. Норег сильнее тебя. И намного опытнее. Поэтому он расплющит тебя, как копыто - ракушку. И это очень хорошо, что ты только что накинулся на него как бабка - на гусыню. Ты против него так и так - слабак. Но пока он думает, что ты - необученная деревенщина, у тебя есть надежда. Крохотная. Ровно на один удар. Потом он поймет, что ты управляешься с мечом чуть лучше, чем девка - с кочергой, и больше не даст тебе шанса. Один-единственный удар! Ты понял? Тебе нужно его достать с первого же выпада. И ты это сделаешь, потому что мой меч мне очень дорог. Если он достанется этому северянину, я сам тебя убью.
        - Не достанется, - буркнул паренек и зашагал к мини-ристалищу.


        Ну да, Гуннар опасался его не больше, чем ньюфаундленд - котенка.
        Вышел, поигрывая мечом, картинно поприветствовал зрителей.
        Скиди, хмурый, стоял неподвижно. Меч держал - как дубинку. Очень хорошо, мой мальчик! Просто отлично!
        Норег поманил его левой рукой: мол, нападай.
        Скиди мотнул головой.
        Гуннар Гагара расхохотался. Надо сказать, у него был приятный смех. Заразительный.
        Народу пассивность Скиди не понравилась. И чихать. Главное, чтобы результат был правильный.
        Норег подпрыгнул на месте. Раз, другой, словно разминался… А потом внезапно махнул с двух ног - почти на три шага, вмиг оказавшись почти рядом со Скиди. И выбросил клинок, красиво атакуя по верхнему уровню. Я обратил внимание, что бьет он плоской стороной клинка… Тем не менее, если бы попал, Скиди бы свалился. Удар полуторакилограммовой железякой по голове - это не спину почесать.
        Но Гуннар не попал. Скиди очень вовремя сделал выпад навстречу (защищаясь - атакуй, так я его учил), подбил меч норега вверх сильной стороной клинка и легонько, словно играючи, чиркнул Вдоводелом по мощной загорелой шее.
        Есть! Ей-богу, даже я не сделал бы лучше. Вдобавок после контакта паренек очень умело ушел с линии атаки под руку Гуннара и оказался у него за спиной… На долю секунды, потому что норег развернулся так стремительно, что аж снег взвихрился. Красиво так развернулся, с уходом на три четверти и блокирующим махом. Пожелай Скиди достать его еще раз - не смог бы.
        - Стоять! - гаркнул ярл.
        Очень правильная команда. Сказано: до первой крови.
        Возможно, он спас моего ученика. И почти наверняка - Гуннара, который (прекрасная реакция) замер на половине атаки. Потом левой рукой потрогал шею, поглядел на ладонь… с неописуемым изумлением. Ладонь была в крови.
        И кровь текла по шее викинга довольно-таки бодрой струйкой. От таких ран умирают за пару минут. Или еще быстрее.
        Но это был не бой, поэтому вскоре Гуннар Гагара, с зашитой и перебинтованной раной, стоял перед моим учеником и с высоты своих шести с хвостиком футов глядел на худого паренька, едва перевалившего за метр семьдесят.
        - Славный удар! - искренне похвалил норег. - Я его даже не заметил.
        Еще бы он его заметил! Северянин думал не о победе, а о том, как бы покрасоваться перед народом. Покрасовался.
        - Ты мог меня убить!
        Скиди пожал плечами:
        - Если бы ты сказал: до смерти. Но ты сказал: до первой крови.
        Я-то наверняка знал: во время своей контратаки Скиди такими тонкостями не заморачивался. Ударил как умел. Был бы чуть другой угол - и клинок прошел бы не по шее, а по горлу. Тогда уж никакие перевязки не спасли бы нурега.
        Гуннар Гагара хотел еще что-то сказать, видно, не нашел подходящих слов, поэтому просто хлопнул Скиди по плечу… Уважительно так хлопнул. И отошел восполнять кровопотерю пивом и свежей печенкой.
        Через некоторое время друзья Гуннара принесли нам его оружие: меч и топорик. Меч - не чета моему Вдоводелу, но вполне приличный. За такой марку серебра отдать не жалко.
        - Это было так просто! - воскликнул Скиди, когда мы остались одни и у него отпала необходимость важничать. - Раз - и всё!
        Он буквально лопался от гордости и самодовольства.
        - Всё было просто, потому что у тебя был мой меч. И ты сделал всё в точности, как я велел, - вылил я на него ушат холодной реальности. - В бою он развалил бы тебя пополам. Да и сейчас тебя спасло только то, что Гуннар думал не о том, как победить, а о том, как победить красиво. Вот и докрасовался!
        Шарик сдулся. Глядя на опечаленную мордочку моего ученика, я смилостивился и похвалил:
        - Но ты всё сделал как надо. Молодец! А в бою не бывает «если». Ты или побеждаешь, или умираешь. Сегодня ты открыл счет своих побед. Что это значит?
        - Надо отпраздновать! - мгновенно отреагировал настоящий сын своего времени Скиди Оддасон.
        - Это само собой, но это - не главное. Главное, что боги к тебе благосклонны! Ты удачлив, Скиди, а это - свойство вождей.
        Паренек снова надулся от важности, но на этот раз его мысли двигались в правильном ключе. Никаких мыслей о собственном великом мастерстве, а только - о великом будущем. А для такого будущего стоит потрудиться как следует.


        В мнении о том, что паренька выделила Госпожа Удача, у меня нашлись единомышленники. Так что вскоре, в подобающий день и при хороших знамениях, мой ученик был принят в наше воинское братство. Принят не «юнгой» с испытательным сроком, а полноценным дренгом с закрепленным «рабочим местом» на одном из средних румов (там весла покороче и полегче) и полной долей добычи.
        Это тоже полагалось отпраздновать - и мы отпраздновали на славу. Дядюшка Полбочки проявил изрядную щедрость - накрыл поляну на весь хирд Хрёрека (две сотни голов, вернее, глоток) и примерно столько же гостей.
        А после, поскольку до того торжественного момента, когда фьорд очистится от льда и наша могучая флотилия отправится сеять недоброе и пожинать вечную славу, оставалось по прикидкам специалистов недельки три-четыре, я вновь покинул Роскилле. Следовало выполнить обещание, данное Хедину: заполевать злокозненного тролля. Или троллиху.
        Для такого героя, как я, согласитесь, плевое дело. Вопрос в том, знает ли неуязвимый и могучий йотун о моем геройстве.



        Глава тридцать шестая,


        в которой герой случайно обретает счастье нормана
        - Конечно, я пойду с вами! - объявила Рунгерд, отчего Полбочки прямо-таки расцвел, да и я приободрился. - Но если вы думаете, что я вот сейчас встану на лыжи и побегу…
        - Если позволишь, я охотно понесу тебя на руках! - предложил я.
        - Мой маленький Ульф! - Рунгерд неуважительно хихикнула. - Я сильно сомневаюсь, что ты способен вынести меня из ворот моей усадьбы, не то что пронести десяток полных миль! Но даже если бы и смог, нам всё равно следует подготовиться. Испросить помощь богов. Заготовить нужные обереги… Словом, отправляйтесь-ка вы по домам, а я приеду позже.
        - А если йотун придет как раз сегодня? - воскликнул Хегин.
        - Дай ему овцу! - отрезала Рунгерд. - Всё! Прочь с глаз моих, или вам придется самим ублажать это отродье великанов!
        - Это в каком смысле? - поинтересовался я.
        - В том самом! - усмехнулась Рунгерд. - Разве тебе Полбочки не сказал, что это может быть троллиха?
        - Так что, ты тоже так считаешь? - озаботился я.
        Если у этого вида такие самочки, то каковы же самцы? С мамонта ростом?
        - Я ничего не считаю, - Рунгерд мило улыбнулась. - Но Хегину виднее. Верно, Хегин?
        - Мне такие шутки не смешны! - насупился Полбочки.
        - Зато всем остальным будет очень забавно, когда в озере забултыхаются прожорливые волосатые бочоночки.
        Я хрюкнул, представив это волнующее зрелище, а Полбочки зашипел злобно и, не прощаясь, выскочил из дому. Я услышал, как он командует своим, чтоб запрягали сани.
        - С ним поедешь? - спросила Рунгерд.
        - Лучше - с тобой, - я сделал попытку обнять очаровательную вдовушку, но она отстранилась.
        - Езжай-ка и ты домой. Там тебя твоя рабыня ждет - не дождется.
        Я обиделся. Но ненадолго, потому что во дворе на меня налетела Гудрун:
        - Ульф! Ненаглядный! А что ты мне привез?
        Сказать по правде, ничего я не привез. Но обманывать ожидания нехорошо, поэтому я стянул с руки толстый золотой браслет с какими-то сцепившимися тварями, в глаза которых были вставлены красные камни с горошину величиной, и надел на ручку Гудрун. Благо браслет безразмерный: разогнул, согнул. Тем более, раньше его тоже носила женщина: вдова ярла Лодина. Браслет был моей долей добычи (я сам его выбрал - люблю компактные ценности) и по моим прикидкам «тянул» марок на пятнадцать серебром. Но для любимой - не жалко.
        - Ах какой красивый! - воскликнула девушка, осыпая меня сладкими поцелуями. - Это твой свадебный дар, да?
        Ничего себе! Похоже, я здорово недооценил игрушку! Ну да оно и к лучшему.
        - Мама! Мама! Ульф Вогенсон преподнес мне свадебный дар! - звонко закричала Гудрун и помчалась к матери: хвастаться.
        Я не стал ждать результатов общения моих женщин. Встал на лыжи и побежал домой.


        Свадебный дар. Вот, значит, как это бывает. Я отдал, Гудрун приняла. Теперь только родители могут «опротестовать сделку». Но чует мое сердце: Рунгерд мою кандидатуру не забанит. И я теперь - счастливый жених самой красивой (кто сомневается - сразу в глаз) девушки Сёлунда. Эх! Не так я представлял себе мое сватовство. Что-нибудь торжественное, красивые слова… Да только невестушка моя повернута на материальных ценностях. И золото ей важнее красивых слов… А ведь еще папа мой говорил: женщина любит ушами. Выходит, ошибался батюшка… Или в наше время было по-другому?
        А вот хренушки - по-другому! Помните анекдот: «В этом году, как в прошлом и позапрошлом, на конкурсе технических возбудителей для женщин снова с большим отрывом победил «шестисотый мерседес»».
        Так что нечего на девочку бочку катить. Мой браслетик по здешнему курсу на «мерс» вполне потянет. Так чем же я недоволен? Тем, что бедняга Эйвинд окончательно забыт, а моя любимая - теперь только моя? Или это от того, что Рунгерд теперь - не моя? Так тут мой собственный выбор. Или я настолько циничен, что хочу сохранить и ту и другую? Нет? Тогда в чем проблема? Получил, что хотел, так радуйся!
        Но я почему-то загрустил. И энергичней заработал ногами.
        Красиво здесь всё-таки… Заснеженный лес, ослепительно-белые поля, чудесный вид на замерзший фьорд…


        А дома меня ждали. Пока я заезжал в усадьбу Рунгерд, ее сынок вместе со стариной Стюрмиром двинулись прямо ко мне. Они очень удивились, не обнаружив хозяина, но не расстроились и не забеспокоились. Не расстроились, потому что немедленно принялись за уничтожение моего пива, а не забеспокоились, потому что разумно предположили, что с таким удачливым хускарлом, как я, ничего случиться не может.
        Так что гости мои не скучали и скучать не собирались.
        Когда я прибыл, они как раз бросали кости: кому первому укладывать Бетти на спинку.
        Я их остро разочаровал, заявив, что моя рабыня не входит в пакет «всё включено».
        Стюрмир немедленно оповестил мир, что он думает по поводу моей жадности, и вернулся к пиву, а Медвежонок отвел меня в сторонку и потребовал немедленного ответа: когда я наконец сделаю предложение его сестре?
        - Давай не откладывай! Надо сыграть свадьбу до вика. А то убьют тебя - и даже сына не останется!
        Подбодрил, ничего не скажешь.
        - Да я не против… - промямлил я без особого энтузиазма.
        Свартхёвди удивленно воззрился на меня. Он полагал, что я «чисто конкретно» влюблен в его сестричку.
        - Эй! Побратим! Есть кто-то, о ком я не знаю? Ну-ка выкладывай!
        И что мне сказать? Что его сестричка слишком меркантильна? Ну так это по его понятиям - достоинство, и немалое.
        Или рассказать о моем романе с его матушкой? Держи карман шире!
        - Так это… - проблеял я. - Свадебный дар…
        Медвежонок решительно махнул рукой, отметая финансовые проблемы.
        - Пусть будет так. Когда отец Эйвинда потребует обратно свадебный дар, ты его вернешь из собственных средств. А пока будем считать, что это и есть твой дар! - решительно заявил он.
        - Не уверен, что твоя сестричка согласилась бы с таким раскладом, - заметил я, решив до времени помалкивать о том, что дар этот, собственно, уже вручен.
        - Кого волнует ее согласие! - проворчал Свартхёвди. - Я - старший в семье!
        С этим тезисом можно было бы поспорить, но я не стал.
        - Ее согласие волнует меня!
        - Братец! - Медвежонок облапил меня и обдал мощным пивным выхлопом. - Моя сестренка только о тебе и мечтает, с тех пор как тебя увидела!
        - А как же Эйвинд?
        Свартхёвди смутился, но - ненадолго.
        - Ей лестно было бы выйти замуж за ярла и сына конунга! Вдобавок он был таким красавчиком, а ты - сущий урод. Но… - Медвежонок ухмыльнулся во всю пасть. - Любовь зла. И козлы этим пользуются.
        Это была моя поговорка. Вернее, базовый вариант насчет «полюбишь и козла» принадлежал варягам. Причем в позитивном смысле: козел здесь - символ сексуальной мощи. Третий после жеребца и быка. Но мой вариант норманам тоже понравился.
        - Хватит! - буркнул я. - Гудрун мне по нраву, но кто знает: буду ли я жив послезавтра.
        - Это еще почему?
        Я не стал скрывать: поведал про тролля. Или, как вариант, троллиху.
        Честно говоря, я ожидал, что Медвежонок воспрянет и пожелает присоединиться к нам.
        Не-а. Не воспрял. Отпустил пару грязных шуток насчет межвидового совокупления, а потом, уже серьезно, сообщил мне, что я - дурень.
        - Ну зачем ты влез? Тебе что, великанша милей моей сестрички? Пусть бы Полбочки ее ублажал…
        - С нами ведь твоя матушка идет, - напомнил я. - За нее ты не беспокоишься?
        - С чего бы? Ей йотунша точно ничего не сделает. Она ж женщина, тем более - вёльва. Послушай, брат, мой совет: увидишь великаншу - беги со всех ног. От йотунши тебе не удрать, потому что бегаешь ты скверно. Однако Хегин бегает еще хуже. Глядишь, она его сцапает и за тобой гнаться не станет.
        - Не пойдешь, значит? Боишься, что не справишься?
        - Я - берсерк! - гордо заявил Медвежонок. - Но не дурак. Если увижу великана или, хуже того, великаншу, в драку без нужды не полезу. Убить йотуна можно. Ты да я да Стюрмир, пожалуй, сумели бы. Но за убитого великана придет мстить вся его родня.


        И наступит день, когда ты уснешь на скамье в своем доме, а проснешься в йотуновом желудке. Слыхал историю про Гренделя, Пчелиного Волка[Беовульф - Пчелиный Волк, то есть одно из прозвищ медведя.] и конунга Хродгара?
        Я кивнул. Смотрел в свое время и кино, и анимашку.
        - Так вот, Пчелиный Волк, он тоже был берсерком. И с йотуном Гренделем он справился. Но от мести Гренделевой родни это его не спасло. Так-то, старший братец! Расскажешь потом, хорошее ли пиво варит йотунша. А я пока попью твоего! - Хлопнул меня по спине и отправился уничтожать мой, вернее Хавчика, стратегический резерв спиртного.
        А я сел на бревнышко и задумался. Но ни одна путная мысль ко мне так и не пришла.
        Тогда я выкинул проблему из головы, встал и пошел пить пиво и петь песни. То есть наслаждаться тем, что каждый настоящий норман почитает истинным счастьем.



        Глава тридцать седьмая,


        в которой герой бросает вызов чудовищу
        - Она придет, можешь не сомневаться! - Полбочки жарко дохнул мне в ухо ядовитой смесью чеснока и перегара. Я отстранился. Положил руку в перчатке из мягкой кожи на оголовье Вдоводела. Прикосновение меня успокоило… Но тут я вспомнил о том, что сказал Свартхёвди о мести йотунов, и поспешно убрал руку. Будем договариваться… Хотя… Интересно знать, как! И - о чем? Что я могу предложить волосатому йети? Пожрать? Этого добра у него и так навалом. Приходи и бери любую овцу Хегина на выбор. Самого Хегина - в качестве сексуального развлечения? Идея интересная. Но, боюсь, Полбочки станет возражать. Напугать лихим посвистом? Так это явление временное. Я обернулся и поглядел в открытые двери корабельного сарая на Рунгерд.
        Скандинавская вёльва и землевладелица была невозмутима.
        Увешалась оберегами, умастилась какой-то травяной мазью (мне, кстати, тоже предлагала, но я отказался - запашок какой-то… бабий) и сидит, напевает свои ведьминские песенки-заговоры. Страха - ни на мизинчик.
        Меня это подбадривало. Если Рунгерд не особо беспокоится, то, надо полагать, и мне ничего смертоубийственного не угрожает.
        Я прокрутил в уме полученные инструкции: на рожон не лезть, резких движений не делать. Вести себя гордо и уверенно.

«Ты - на своей земле, - сказала Рунгерд. - И йотун тоже знает, что здесь не Нифльхейм. Ты - человек, а Митгард - земля людей».
        Ну да, в своем дворе любая собака лает громче. Будем надеяться, что йети действительно знает, что этот двор - мой.
        В любом случае, если йотун (или йотунша) вознамерится добраться до Рунгерд, сначала волосатой твари придется пройти мимо нас с Хегином.
        Впрочем, это не такая уж сложная задача, если вспомнить тактико-технические характеристики йети. Я вспомнил, как оно меня швыряло, - и снова ухватился за Вдоводел. С местью потом разберемся. Было бы кому мстить.
        А Полбочки всё бубнил:
        - …Ульф, это, слышь, Ульф… Люди говорят: если йотунше отрубить хвост, то она превратится в обыкновенную женщину. Ты отруби ей хвост, Черноголовый!
        Сероватая тень мелькнула меж скал. Ага, вот и наш гигантопитек!
        - Если ты не заткнешься, я отрублю тебе язык, - пообещал я соседу. - И хвост заодно.
        Внял ли Хегин угрозе или заткнулся потому, что увидел зверюгу, но болтать он перестал. И сопеть - тоже. В зобу дыханье сперло, как говорится. И было от чего. Черт! Огромная волосатая туша перемещалась с камня на камень с поразительной легкостью.
        Как макака с ветки на ветку. Только в этой «макаке» минимум полтора центнера!
        Реликт первобытной эпохи (или выходец из северной страны Нифльхейм, если исходить из местной истории с географией) спустился на лед и уверенно припустил к нам. Учуял, проглот, кровушку невинно убиенной овечки. По ровному йети передвигался еще более проворно. Чем-то его шаг напоминал размашистую верблюжью рысь. Надо полагать, при необходимости йети мог двигаться и побыстрее. Прав был Медвежонок: человеку от него не удрать.
        Примерно за минуту волосатый гуманоид преодолел добрых триста метров (это по заснеженной пересеченной местности) и оказался у овечьей тушки. То есть рядом с нами. Бросил на нас с Хегином подозрительный взгляд (звериные глазки полыхнули красным), цапнул овцу, чисто человеческим движением перекинул через плечо - и нацелился восвояси. Чихал он на каких-то людишек!
        Вот наглая скотина! Кровь хускарла и мастера спорта России по фехтованию взыграла во мне. Я позабыл о мудрых советах специалистов насчет резких движений и выскочил из нашего сомнительного укрытия.
        - Эй, ты, зверюга шерстяная! - гаркнул я, глубоко оскорбленный йетиным пренебрежением.
        Волосатый гуманоид обернулся. Луна светила прямо на него, и достаточно ярко, чтобы я мог прочитать на мохнатой морде вопрос: «Это что там за козявка пискнула?»
        - Куда это ты нацелился с чужой овцой, мохнорылый? - еще более дерзко выкрикнул я. - Дубиной по хребту захотелось?
        Йети повернулся ко мне целиком. Солидно, неторопливо. Аккуратно положил овцу на снег. Выпрямился. Внушительное зрелище. Вставший на задние лапы белый медведь мог бы еще потягаться с ним габаритами. Я - точно нет.
        - Это моя овца! - пророкотал он вполне членораздельно.
        Ни хрена себе! Да, я обращался к этой зверюге… Примерно так я говорил бы с медведем или псом. Человеческая речь, бывает, влияет на животных очень позитивно. Но я никак не ожидал, что это волосатое чудовище тоже разговаривает.
        Я опешил.
        То есть я мог предполагать, что эта тварь способна издавать членораздельные звуки. Вроде бы даже слышал ее бормотание тогда, в нашу первую встречу. Но сейчас это как-то позабылось. В голове не укладывалось, что такое способно изъясняться по-человечески. Типа, как говорящий медведь. Но оно изъяснялось. И вполне членораздельно.
        Помните анекдот про говорящую лягушку и программиста? Так вот, когда лягушка в три раза крупнее тебя, это уже не прикольно!
        Боковым зрением я отметил, как мой «заказчик» и союзник Полбочки задком попятился к сараю. Сдрейфил, землепашец!
        А меня охватила этакая бесшабашная храбрость.
        - Ты ее растил, эту овцу? - крикнул я. - Ты ее выкармливал? Какого же хрена ты хочешь ее забрать? Перебьешься!
        Оп! Я был уверен, что, «если что», всегда успею выхватить меч. Так вот: я не успел. Йети прыгнул даже не как тигр - его как подкидной доской подбросило.
        Раз - и он уже нависает надо мной. Какое там - меч выхватить! Уверен, ни один мастер иай-дзюцу[Японское искусство выхватывания меча.] не успел бы. Неудивительно. Четверть секунды - и между нами уже не семь шагов, а максимум полтора. Удивительно, что я не наложил в штаны. Пусть раньше за мной подобного не замечалось, но всё когда-то происходит в первый раз. А нынче - очень подходящий случай.
        В штаны я не наложил. Но перепугался знатно. Не шарахнулся только потому, что слабость накатила. Я вдруг осознал, что такое - полная беспомощность. Если чудище пожелает оторвать мне голову, я и пикнуть не успею.
        Огромный гуманоид нависал надо мной. Пахло от него неважно. Примерно как от дохлой собаки. И еще возникало такое ощущение, словно тварь пышет жаром. Такой вот занятный феномен.
        Мысли текли сквозь мою прозрачную голову. Чудесное спокойствие обуяло меня. Говорят, нечто подобное испытывает африканский бушмен, которого сцапал лев. Трепыхайся не трепыхайся - всё равно скушают.
        Хотя нет, не так. Мое сознание будто растеклось во все стороны. Примерно так, как это было, когда я под действием снадобий Каменного Волка парил над зимним озером…
        Йети наклонился ко мне, понюхал лицо… Воняло у него из пасти, как из компостной ямы.
        Я обонял эту теплую вонь… Но при этот «видел» нас как-бы со стороны…
        Мягкий горячий язык прошелся поперек моего лица. Меня не стошнило. Состояние «всё по барабану» полностью владело мной.
        - Вкусняшка! - горловое ворчание. - Моя вкусняшка!
        Не думая ни о чем, без всякого желания, будто во сне, я ощутил, как моя рука извлекает из ножен Вдоводел. Острие меча упирается куда-то в нижнюю часть живота йети…
        Гуманоид лизнул меня еще раз. Плевать ему (или ей) было на то, что в животе может появиться не предусмотренное природой отверстие.
        - Не надо, Ульф! - Рунгерд перехватила мою руку. Вот ведь как. Я-то думал - она в лодочном сарае. А она - рядом.
        Чудовище ее игнорировало.
        - Вкусняшка!
        Внезапно мой взгляд уперся во что-то темное, торчащее из светлой шерсти. Сосок. Черный, как у собаки. И светлая капелька на кончике…
        Выходит, правы были те, кто предполагал, что это самочка… Хотя - ни хрена себе самочка! Два метра ростом…
        Я убрал меч. Не такая уж я сволочь, чтобы зарезать женщину, пусть даже чудовищную… Вдобавок кормящую…
        - Отстань! - приказал я строго, отпихивая от себя волосатую морду. - Накажу!
        Если волосатая находит меня аппетитным, то это ее проблемы.
        Черт знает почему, но я уже ничуточки ее не боялся.
        Наверное, троллиха это почувствовала, потому что отпрянула и фыркнула обиженно.
        - Я не стану тебя убивать, - произнес я с той же непререкаемой уверенностью. - Но если будешь скверно себя вести… - Я запнулся. Чем бы ее припугнуть? Почему-то в голову ничего не лезло, кроме Хегинова «отрубания хвоста». - …Я тебе хвост отрежу!
        Йети шарахнулась. Хотя нет, она просто отодвинулась. Только очень быстро. Теперь между нами была дистанция метров пять. Вот так-то лучше.
        - Я хочу кушать! - проворчала троллиха.
        - А мне-то что? - проворчал я в ответ. Потом смилостивился. - Ладно, забирай овцу. И, это… - всё-таки кормящая мать. - Разрешаю тебе охотиться в моем лесу по ту сторону озера. И рыбу ловить. До следующей осени. Потом убирайся. И учти: если тебя увидят около жилья или, хуже того, стащишь какую-нибудь живность - ни тебе, ни твоему выводку не жить. Ясно?
        Ответом мне было ворчание, которое можно было счесть за знак согласия. Троллиха сцапала овцу и…
        - Постой!
        Это уже не я. Это Рунгерд.
        Волосатая мамаша остановилась. Зуб даю, в позе ее появилась надменность, которой только что и в помине не было. И оскал поперек рожи. А зубищи-то… Не меньше волчьих. И еще троллиха немного подалась вперед. Угрожаем, значит. Ну я…
        Рунгерд вскинула руку. В пальцах - какой то знак. Серебряный, судя по тому, как от него отражается лунный свет.
        - Даже и не думай! - посоветовала Рунгерд. Я не понял, о чем она. Но троллиха, судя по всему, поняла отлично. Тут же спрятала зубки. Знакомое обиженное выражение вновь проявилось на широченной морде.
        - Пищу, которую тебе принесут в дар, можешь брать! - отчеканила Рунгерд. - Пошла прочь!
        И десятипудовая тварь, которой ничего не стоило разорвать пополам и меня и Рунгерд, послушно развернулась и потрусила прочь. Овцу, впрочем, прихватила.
        - О-ох! - Рунгерд вцепилась в мое плечо и повисла на нем всей тяжестью. - А я уж думала: она тебя зажрет! Как только у тебя хватило ума бросить ей вызов?
        Я помалкивал. Действительно я вел себя как идиот. Вначале. А потом… Наверное, не лучше. Почему она не оторвала мне голову - вот вопрос. С такими скоростными и силовыми данными - это пустяковое дело.
        - Не грусти! - Рунгерд ласково коснулась моей бородки. - Ты сделал глупость вначале, но потом вел себя замечательно. Ты говорил с ней будто ты не человек, а один из Асов. А когда ты сказал насчет хвоста, клянусь косой Фрейи, она по-настоящему испугалась.
        - Я сказал что в голову пришло, - честно признался я. - Не видел я у нее никакого хвоста. Даже такого коротенького, как у мишки.
        - Не смеши меня! - Рунгерд легонько ткнула меня кулачком в бок. - Хвост - это то, что связывает йотуна с Йотунхеймом. Разруби его - и она будет как кормчий без корабля. Ты снова удивил меня, Ульф Вогенсон! Я очень рада, что когда-то разделила с тобой ложе.
        Я мгновенно отреагировал: сгреб ее правой рукой, шепнул:
        - А кто мешает нам сделать это еще разок?
        Лично для меня после пережитого стресса (если силенки остались, само собой) нет лучшего мероприятия, чем немедленный и взаимоприятный секс.
        Хренушки! Рунгерд утекла из-под моей руки с ловкостью адепта вин-чун.[Вкратце - одно из направлений кунг-фу.] А тут и Полбочки припожаловал. Очень его интересовало: прогнали мы йети или нет.
        - Иди домой, сосед! - произнес я весьма неприязненно. - Сегодня тебя точно никто не побеспокоит.
        - А завтра? - не унимался Полбочки.
        - А насчет завтра я скажу тебе завтра! - отрезал я и с трудом удержался от направляющего пинка.
        Хегин всё понял, надел лыжи и учесал. Мы остались вдвоем. Как хорошо! Я решительно подхватил Рунгерд под локоток и повлек в сторону лодочного сарая. А там уже и сенцо припасено. И место, если можно так выразиться, натоптано…



        Глава тридцать восьмая,


        которая украсила бы любую мелодраму
        - А я думала: ты посватался к моей дочери, - сказала Рунгерд, очень решительно упершись в мою грудь.
        - Ну… Но…
        Нечестный удар. Раньше идея того, что я когда-нибудь стану мужем Гудрун, нам ничуть не мешала. Неужели это из-за какого-то золотого браслета? Свадебный дар. Ну и что с того? Можно подумать, викинг, который преподнес свадебный дар, одновременно принимает обет воздержания. Никогда не поверю!
        - Так да или нет?
        Я разжал объятия.
        Рунгерд тут же отошла от меня подальше и уселась на край лодки.
        - Да, - процедил я. - Так и есть.
        - И мой сын уже одобрил будущий брак, верно?
        - Верно.
        - Я была уверена, что он не будет против.
        Еще бы он был против. Да он мне просто плешь проел на макушке с этой женитьбой. Даже перспектива породниться с королевским родом его не так вдохновляла.
        - Что ж, он - старший мужчина в роду - ему решать.
        Как бы не так! А то я не знаю, кто рулит в вашей семье!
        - А что ты думаешь по этому поводу?
        - Что думаю я? - За такой взгляд, ей-богу, королевства не жалко.
        Я заколебался. А действительно ли мне нужна именно Гудрун? Моя будущая невеста вдруг показалась мне далекой-далекой… Может, все-таки…
        - Рунгерд! Солнце мое! Если ты… - Я шагнул вперед и попытался коснуться ее щеки, но датчанка отбросила мою руку.
        - Ты больше не прикоснешься ко мне, Ульф Вогенсон! - отрезала она, одарив меня грозным взглядом. - Так не прикоснешься! Никогда!
        Мое сердце упало куда-то на уровень желудка. Я осознал это «никогда» и понял, что потерял. Мне жутко захотелось завыть. По-волчьи. И убить кого-нибудь. Себя, дурака, например…
        Наверное, это из-за того, что было со мной во время разборки с йотуншей. С меня будто кожу содрали. Все нервы наружу. Все чувства…
        - Хочешь меня? - с ласковым коварством поинтересовалась Рунгерд.
        И я тут же ее захотел. Безумно! Нестерпимо! И плевать на всё!
        Я схватил ее и опрокинул навзничь, словно девку-рабыню.
        Ее сильное тело напряглось, руки уперлись мне в грудь, но тут же обмякли. Я лихорадочно рвал пряжку пояса…
        Рунгерд лежала подо мной, не противясь, но как будто неживая…
        Наконец я справился с проклятой пряжкой…
        Несколько мгновений… и всё.
        Рунгерд даже не шелохнулась.
        Упершись руками в медвежью шкуру, я нависал над ней…
        Но этот ее взгляд… Он всё расставил на места. Не я смотрел на Рунгерд сверху, а она взирала на меня с высоты. Надменно, чуть-чуть презрительно, но - с пониманием. Как хозяйка смотрит на щенка, напрудившего на паркет.
        Мне так захотелось ее задушить… Аж пальцы свело…
        Справился. Выровнял дыхание, медленно опустился рядом.
        Воистину, сегодня не моя ночь. Полное ощущение, что мною всё время вертят. Как марионеткой на ниточках. И как достойный финал: мною манипулирует женщина, которая последние месяцы была для меня самой близкой. Которая обещала, что сделает для меня всё.
        Обида обожгла меня.
        - Зачем? - только и смог проговорить я.
        - Это не я, - бархатным низким, обольстительным голосом произнесла великолепная датчанка. - Это он.
        - Кто он? - ошарашенно пробормотал я. Час от часу не легче! - Кто? Один?
        - Не слишком ли ты возомнил о себе, Ульф Черноголовый? - с очаровательным смешком проговорила Рунгерд. - Какое дело Одину до того, куда прыскает твое семя! Нет, мой бычок, боги тут ни при чем.
        Гибким и плавным движением она села. Поправила одежду, закинула за спину косы.
        - Думаю, тебе будет интересно узнать, мой порывистый жеребец, что я беременна, - сообщила Рунгерд, одарив меня нежнейшей из улыбок.
        Во как! Сильно!
        И момент выбран удачно. Как раз когда я в процессе натягивания штанов.
        - Как честный человек, я могу жениться! - ляпнул я.
        То есть - сострил. Сдуру. Потому что мозги от всего происшедшего отрубились начисто.
        Ляпнул - и сообразил, что здесь такими вещами не шутят. Но продолжал лыбиться, как клинический идиот.
        Рунгерд испытующе поглядела на меня:
        - Тебе весело?
        Я поспешно стер с рожи идиотскую ухмылочку.
        - Конечно, я рад! - со всем возможным пылом заявил я.
        Вспомнился анекдот про тигра и тещу. Это где сынок прибегает к папаше: «Папа, папа! На бабушку тигр напал!»

«Сам напал, пусть сам и выкручивается!» - отвечает зять.
        Сочувствую тигру, который напал бы на Рунгерд.
        - Говоришь, можешь жениться? - Такое ощущение, что Рунгерд покатала эту мысль во рту, перед тем как разгрызть.
        - Нет, не можешь.
        - Почему? - задал я очередной дурацкий вопрос.
        И стало мне тоскливо-тоскливо. И так захотелось… Нет, не секса. Хуже. Чтоб она всегда была рядом, под боком… Только моя и больше ничья. А Гудрун… Разве Гудрун может сравниться с королевой? Да и Гудрун теперь вряд ли будет моей…
        Да бог с ней, с Гудрун. Рунгерд меня отвергла. Меня! Обидно и больно!
        Я совершенно потерялся. «Всё смешалось в доме Обломовых… Тьфу! Облонских!»
        Надо полагать, мое состояние очень явственно отразилось на моей роже, потому что королевская маска вдруг спала с лица Рунгерд. В прекрасных глазах мелькнуло нечто вроде сострадания. Она потянулась ко мне, жадно и быстро поцеловала в губы, но тут же отстранилась, даже оттолкнулась от меня и снова приняла строгий вид:
        - Хочу, чтобы ты знал, Ульф Вогенсон! - напевно, будто читая стихи, заговорила женщина. - Я по-прежнему в долгу перед тобой. За Свартхёвди. И ты должен знать: когда вы ушли, я каждый день ходила к святилищу и молила богов, чтобы они сберегли моего сына. Все видели, куда я хожу. Все знали - зачем. И обсуждали это. В мое отсутствие, разумеется. Людям, знаешь ли, интересны такие вещи. За мной даже следили… И некоторые замечали рядом со мной… - Рунгерд сделала многозначительную паузу. - …Кое-кого из Асов. Думаю, до самой весны половина женщин Сёлунда будет об этом судачить. Это же так интересно: выяснить, кто из богов приходит к ведунье Рунгерд. И можно не сомневаться: когда родится ребенок, весь Сёлунд будет так же гадать, кто его отец! - Рунгерд очень искренне рассмеялась. - И только мы с тобой, мой честный Ульф, будем знать, чей это сын!
        Нет, никогда не стану своим в мире, где боги вот так запросто ходят по земле. Потому что если никто из людей (кроме меня) в этом не сомневается, то надо полагать, так и есть. Ибо это и есть глас народа. Тем более представительницу племени великанов я видел буквально только что.
        - Думаешь, будет сын?
        - Знаю. И он унаследует часть твоей удачи, Ульф Вогенсон. Ты не в обиде?
        - Нет. Я счастлив, что мы с тобой были вместе, Рунгерд, дочь Ормульфа, - произнес я торжественно. - Это было прекрасное время, и я очень тебе благодарен!
        Правильные слова и правильные чувства. Светлая печаль вытеснила обиду и заполнила пустоту.
        Я пододвинулся ближе и обнял женщину. Бережно.
        Минуло не больше получаса с тех пор, как мы остались вдвоем. А ощущение такое, будто полжизни прошло.
        - В зрелости ты будешь мудрейшим из хёвдингов, Ульф Вогенсон, - Рунгерд погладила меня по плечу. - Если тебя не убьют раньше.
        - Думаешь, меня убьют? - Просто так спросил, без задней мысли.
        - Не знаю. Попытаются наверняка. И очень скоро. Руны подсказали мне. Но вряд ли ты ожидаешь иного, поэтому, надеюсь, вновь обманешь смерть. А если не обманешь - у тебя всё равно родится сын, которого ждет славное будущее.
        Не уверен, что будущее сына меня утешит, если мне выпустят кишки.
        Плевать! К опасностям я привык. Работа такая. «Воин» называется. Так что пытаться убить меня будут многие. И очень скоро, потому что самое позднее через месяц мы уйдем в великий поход. И там, куда мы придем, нам точно не будут рады. Так что для кого-то он станет великим, а для кого-то - последним. Но надеюсь - не для меня. И ни для кого из моих друзей.
        - Я рада, что ты - побратим моего сына, - Гудрун угадала мои мысли. - Вы поможете друг другу. И еще… Ульф… Братья ничего не должны скрывать друг от друга, но ты всё равно не говори Свартхёвди о нас. Он - не такой, как ты. Он не поймет.
        Она помолчала немного, потом продолжила тему:
        - Между мужем и женой тоже не должно быть тайн, но моей дочери будет больно, если она узнает о том, что было у нас с тобой. Поэтому лучше, если ты и ей ничего не скажешь.
        - Это точно, - кивнул я. И с опозданием сообразив, что именно она сказала, воскликнул: - Ты хочешь, чтобы я женился на Гудрун?
        - Хочу.
        - И ты не станешь ревновать? - поинтересовался я наполовину в шутку, но наполовину всерьез.
        - Ульф, Ульф! - Рунгерд взъерошила мои волосы чисто материнским жестом. - Далеко тебе еще до настоящей мудрости! А теперь пойдем отсюда, а то уже не он (прикосновение к животу), а я захочу тебя. А это будет неправильно. Да и йотунша может вернуться и потребовать свою долю! - Рунгерд захихикала и дернула меня за причинное место.
        Отвратительная привычка. Надеюсь, когда Рунгерд станет моей тещей, то сумеет от нее избавиться.



        Глава тридцать девятая,


        в которой на сцене появляется благородный франк Жерар из Аквитании, а у героя появляется возможность достойно умереть
        Его корабль приплыл в Роскилле едва вскрылся лед. Рискованное путешествие, но этот паренек был не из трусливых.
        - Я - Жерар, сын графа Бернара! - гордо объявил франк, шагнув вперед. - Меня послал к тебе, граф Рагнар, правитель Аквитанский король Пипин, сын Пипина, дабы сопроводить щедрые дары, коими приветствует тебя мой король!
        Само собой, я понимал далеко не всё, так, с пятого на десятое, поскольку граф говорил по-своему, по-франкски, а толмач переводил его речь весьма вольно. Например, короля Пипина он поименовал ярлом, а Рагнара - конунгом. Соображал, негодяй, чем может обернуться попытка унизить Лотброка.
        Молоденький франк был не то чтобы глуп… Опыта у паренька было маловато. Он огляделся по сторонам и решил, что имеет дело с морским разбойником, обитающим в рыбачьем поселке. Еще бы! У Роскилле даже стен нет. Что каменная крепость нужна только тем, кто боится нападения, франк как-то не сообразил. И посчитать боевые корабли в гавани тоже не удосужился. А может, просто считать не умел.
        Точку зрения графеныша я узнал от Ульфхама Трески, немного понимавшего по-франкски и сумевшего подслушать разговор посла со своими людьми. Его счастье, что переводчик оказался с понятием.
        Принесли дары. Не скажу, что их богатство поражало воображение. Добыча, которую мы взяли под Плесковым, была куда солиднее. По понятиям норманских конунгов, дары были скромные. Но не оскорбительные, потому что - правильные. Добрые франкские мечи, хорошие доспехи, конская упряжь…
        Рагнар удостоил подарки мимолетным взглядом, затем кивнул челяди: унести.
        - Чего же хочет от меня твой хозяин ярл Пипин, сын Пипина?
        - Мой король предлагает тебе союз! - провозгласил безусый Жерар Бернарович. - Против короля Карла, сына Людовика Благочестивого. В награду мой король обещает тебе… - далее последовали названия неизвестных мне населенных пунктов и территорий. Рагнару они тоже были неизвестны. Зато он точно знал, чего хочет. И спросил без обиняков:
        - Даст ли твой господин проводников, которые приведут меня к главному городу конунга франков?
        - Я сам поведу твое войско! - не скрывая радости, заявил графенок.
        Вот это дело. Толковый проводник - это именно то, чего не хватало нашему доблестному воинству. Покажите нам врага… Нет, не так. Покажите нам, где клиент хранит золотишко, а все остальное мы сделаем сами.
        - Что скажете, верные мои? - задал Рагнар чисто риторический вопрос.

«Верные» взревели сотнями глоток. Одобрительно.
        Ветер, будто услыхав, вздул пузырем Рагнарово знамя. Вышитый на нем ворон взмахнул крыльями. Добрый знак. Рев викингов поднялся еще на пару десятков децибел.
        Вопрос с походом на франков был решен. Собственно, он был решен еще осенью, и все всё знали, но официально простых бойцов ознакомили с планами Рагнара только непосредственно перед выступлением. Так надежнее.


* * *
        Гуляли два дня. А на третий праздник кончился. Для меня. Потому что к нам заглянул Ивар Рагнарсон. Вместе с французским графенком Жераром. И после первой же выпитой чары чванливый графенок, явившийся к нам уже на изрядном градусе, уставился на меня и заявил во всеуслышание:
        - Жоф, а ты что здесь делаешь?
        Я понял: такую фразу трудно не понять. Тем более что прибывший с Жераром переводчик услужливо перетолмачил.
        - Ты обознался, франк, - вежливо ответил я по-нормански. - Меня зовут Ульф.
        - Жоф, ты что, решил надо мной подшутить? - захихикал Жерар Бернарович. - И, обращаясь к Ивару: - Представь, я-то думал, что он - в Париже, а он здесь! Ха-ха-ха!
        Ивар почему-то не улыбнулся. И лицо у него стало - как у кота, завидевшего беспечную птаху.
        - Кто - он? - поинтересовался Рагнарсон тоном не предвещавшим ничего хорошего.
        - Да он же, он! - воскликнул графенок, тыча в мою сторону пальцем. - Жофруа де Мот! Беллаторе Карла!
        Я не знал, что значит беллаторе. Но упоминание меня в совокупности с королем франков меня, мягко говоря, изумило. Я растерялся…
        А Ивар - нет.
        - Взять этого человека! - скомандовал он, указывая на меня.
        Третий день попойки заметно снизил реакцию моих соратников. Да и мою тоже. Зато бойцы Бескостного оказались на высоте.
        Я не успел ни за нож схватиться (Вдоводел, как и положено, покоился на оружейной
«пирамиде»), ни встать.
        Раз! - И меня выдернули из-за стола.
        Два! - И мои руки вывернуты и скручены ремнем.
        Умение быстро и эффективно повязать противника входит в основной набор скандинавских боевых искусств.
        А я все еще ничего не понимал. Графенок - тоже. Переводил мутноватый взгляд с Ивара на меня и силился осмыслить происшедшее.
        - Ты видел этого человека среди людей Карла-конунга? - спросил Ивар, нависая над молодым франком.
        - Ну да. Я ж и говорю: это Жофруа…
        - Достаточно! - отрезал Рагнарсон.
        Сузив глаза, Бескостный изучал мою растерянную физиономию так, словно пытался прочесть у меня на лбу некую великую тайну.
        К сожалению, на моем челе не было ничего, кроме испарины.
        - Уведите шпиона и всё подготовьте! - процедил Ивар. - Я сам буду его допрашивать! - И моим ошарашенным друзьям, тоже ничего не понимавшим, но готовым схватиться за мечи: - Не дурить, хускарлы! Найдите Хрёрека Сокола. Я хочу его видеть!
        Несколько наших тут же кинулись к выходу - за ярлом.
        А меня поволокли прочь.
        Я не отбивался. Всё еще надеялся, что это - шутка.


        Однако минут через двадцать стало ясно, что это совсем даже не шутка.
        Меня втащили в один из длинных домов ставки Рагнара, содрали одежку и привязали к столбу напротив очага. Проделано всё это было со сноровкой, говорившей о том, что данная процедура парням Ивара отнюдь не в новинку.
        Так же привычно был извлечен и разложен пыточный арсенал.
        В доме было довольно прохладно, но я вспотел. Нервы.
        Правда, я всё еще надеялся, что со мной сначала поговорят, а уж потом начнут резать.
        Всё зависело от допросной тактики палачей. Входил ли в то, что Ивар назвал
«подготовкой», так сказать, «разогрев» жертвы…
        Теоретически я был неплохо подкован в допросной тактике. Я знал, например, что большинство из специалистов форсированного допроса в моем собственном хирде считают, что предварительная обработка жертвы сокращает время получения информации.
        Другие полагают иначе. Единой системы нет. Каждый палач подходит к вопросу, так сказать, творчески. За время моего пребывания в викингах я вдоволь наслушался разговоров о том, как следует проводить допросы. Этой «увлекательной» теме посвящалось не меньше времени, чем, скажем, правилам проведения хольмганга. Умение
«разговорить» врага считалось настоящим искусством. В нашем хирде были признанные мастера этого дела. Но и любителей тоже хватало. Умение правильно (то есть максимально болезненно и максимально долго) обрабатывать пытуемого входило в здешний «курс молодого бойца».
        Но то, что до сего печального момента оставалось для меня теорией, истинные викинги воспринимали очень даже практически. Тем более каждый понимал, что может запросто оказаться и в роли жертвы. Это уж как судьба распорядится. Что есть достойное поведение в этом прискорбном случае, тоже обсуждалось не единожды.
        Помните поговорку: «На миру и смерть красна»?
        Так вот, каждый скандинавский воин умирал именно «на миру».
        Его смерть видели боги. То, как он вел себя в критической ситуации (а что может быть критичнее допроса с применением раскаленного железа), становилось достоянием общественности, передавалось из поколения в поколение и, соответственно, приумножало или приуменьшало славу рода.
        Умение же терпеть любую боль, считалось таким же достоинством, как и умение ее причинять.


        Увы, я получил совсем другое воспитание и относиться к ожидающим меня пыткам с фатализмом средневекового скандинавского воина не мог. Так что меня очень беспокоило, не начнут ли ребята Ивара пробовать на мне свои палаческие навыки раньше, чем появится кто-то, способный их остановить.


        Мне повезло. Мой ярл появился раньше, чем железо накалилось. То есть очень быстро. Влетел в дом, бросил на меня яростный взгляд: «Опять ты!» - и рявкнул на моих палачей так, что те от меня немного отодвинулись. Немного. Палачей не испугал ни мой ярл, ни то, что Хрёрек пришел не один. С ним были Ольбард, Трувор, Ульфхам и, к моему некоторому удивлению, Харальд Щит.
        Впрочем, будь с моим ярлом вчетверо больше народу, парни Ивара всё равно не смутились бы. Хрёрек - вождь авторитетный, но они - люди Бескостного. Вот придет Ивар, тогда и разберемся. А пока можно и повременить с порчей моего драгоценного организма.
        Отвязывать меня не стали. Да Хрёрек этого и не потребовал. Знал, что палачи заартачатся. А идти на открытый конфликт - себе дороже.
        Наконец явились главные действующие лица. Ивар. И его папаша.
        Если бы мне потребовалось выбрать, кто из них страшнее, я бы, пожалуй, затруднился ответить.
        - Немедленно освободи моего человека, Ивар Рагнарсон! - потребовал Хрёрек. - Что за беззаконие ты творишь!
        - Спокойней, родственничек, спокойней, - пророкотал Рагнар. - На своей земле я решаю, что есть Закон. Кому не нравится - может убираться прочь!
        - Освободи его - и мы уйдем! - заявил ярл, бросая на меня яростный взгляд.
        Я был польщен: из-за моей скромной персоны Хрёрек готов отказаться от будущего великого похода!
        - Не торопись, Сокол! - От смешка Ивара у меня кровь застыла в жилах. - Я уже давно чувствовал, что этот твой хускарл отличается от других. Но я думал: в хорошую сторону. А оказывается, он - лазутчик франкского конунга. Что скажешь, Жофруа?
        Мне очень хотелось послать его в задницу. Или обложить по матушке. Но здесь так не принято. Здесь хорошим тоном считается вести себя так, будто ты не к столбу привязан, а играешь в шахматы с добрым приятелем.
        - Скажу, что твой дружок Жерар не умеет пить, - произнес я как можно спокойнее. - Или совсем с головой не дружит. Потому ему и мерещится всякое.
        - Хочешь сказать, что он солгал? - осведомился Бескостный.
        - Может, и нет, откуда я знаю?
        - Ты не юли! - пробасил Рагнар. - Жерар указал на тебя как на человека Карла Лысого. Это так? Говори или я прикажу пустить в дело огонь!
        - Он так сказал, - не стал оспаривать я очевидного. - Но это не значит, что я - человек франкского короля. Я и говорить-то по-франкски не умею, это тебе многие подтвердят.
        - Ты считаешь нас совсем глупыми, франк? - ухмыльнулся Рагнар. - Совсем нетрудно притвориться, будто ты что-то не знаешь.
        - Ивар! - Я решил обратиться напрямую к Бескостному, потому что помнил: раньше он относился ко мне с симпатией. - Я не держу на тебя обиды за то, что ты сделал. Лазутчик врага - это не та угроза, которой можно пренебречь. Но я не понимаю, почему ты не веришь мне, а веришь какому-то франку! Сотни достойных людей поручатся за меня! Боги свидетели: я не лгу!
        Ивар покачал головой:
        - Если ты говоришь правду, значит, лжет мальчишка Жерар. А зачем сынку франкского ярла лгать? - произнес он. - В то время как ты сейчас стоишь на пороге смерти и потому готов говорить всё что угодно, лишь бы ее избежать.
        Меня охватил гнев, вызванный скорее всего бессилием. Мой ярл стоял в пяти шагах, и я видел, как крепко стиснуты его кулаки. Он мне верил, но сделать ничего не мог. Это была территория Рагнара. Оставалось надеяться только на себя. И на Бога. Хотя заступится ли Бог за того, кто якшается с языческими демонами? Да и креста я никогда не носил, потому что крестили меня еще во младенчестве…
        А это вариант! Если я публично отрекусь от Христа, не исключено, что язычники-датчане мне поверят! Потому что, будь я настоящим франком, я бы скорее умер, чем совершил такое.
        Я открыл рот, чтобы… И закрыл. Потому что понял, что не смогу. Невозможно. Лучше сдохнуть. Я знал это, потому что… знал.
        Собственно, чего мне бояться, кроме смерти. Пыток? Ну, всякие пытки рано или поздно кончаются. Главное: сохранить дух, ясное сознание. Похоже, пришло время понять, чего я стою. Хорошо, что у меня будет ребенок. Значит, мой род не угаснет. Надо же! Начинаю мыслить местными категориями! Я улыбнулся. Терзавший меня страх отступил. Я вспомнил, как, приняв зелье Каменного Волка, парил над зимним озером… Смерти нет. Есть лишь переход в иное качество. И надо совершить его достойно. Кто знает? Может, после смерти я снова вернусь в двадцать первый век? Или попаду еще куда-нибудь…
        Чудесное спокойствие наполнило меня. Я перестал трястись, мускулы расслабились, улыбка стала еще шире и…

…Чудовище с огненными глазами глядело на меня. Уродливая морда дракона проступала сквозь мужественные черты Ивара Рагнарсона… Мерзкий ящер, не мигая, глядел на меня и решал, стоит ли меня кушать…
        Но я всё равно не боялся.
        Белый Волк, спящий у моих ног, дернул ухом, поднял голову, потянулся, зевнул, разинув широченную пасть… Чихал он на всех демонов скандинавского пантеона! И я - тоже! Хотите меня жрать - жрите. Авось подавитесь.
        Воистину Стенульф сделал мне бесценный подарок. Пусть я не стал берсерком, но для меня открылись двери в… Не знаю, куда. В бесконечность, наверное. Но в этом чудесном состоянии я не боялся никого и ничего. Тело бренно, но душа - бессмертна. И ее у меня не отнять. Потому что она и так не моя…


        - Знаешь, отец, а ведь мне хочется ему поверить! - неожиданно произнес Ивар.
        - Этот хускарл всегда тебе нравился, - проворчал Рагнар Волосатые Штаны.
        - Он - наш! - подал голос Хрёрек. - Видел ли ты, Рагнар, такого франка, что смеялся бы при виде каленого железа?
        - Видел, и не раз, - пробасил конунг. - Каждый третий монах почитает за счастье умереть в муках.
        Это любо их Христу. Они так думают. Но почти все начинают визжать, едва огонь поджарит их шкурку.
        - Мой человек не будет визжать!
        - Да. Я вижу. Но я сказал: не все, а почти все. Уберите это, - конунг кивнул на калившееся в огне железо. - Огня он не боится, и ни к чему тратить время впустую. Мы, Инглинги, уважаем мужество. Даже мужество врагов. Поэтому, если ты не против, Ивар, я хочу, чтобы сюда привели сына франкского ярла. Пусть повторит то, что сказал, а я послушаю.
        - Франк пьян, - напомнил Ивар. - Может, завтра, когда он проспится…
        - Сейчас! - отрезал конунг.
        И двое данов тут же подорвались на поиски графеныша.
        Пока его искали, Рагнар обратился к Хрёреку:
        - Давно ли ты знаешь этого человека, брат?
        - Половину года. Но я верю ему!
        - Это я уже слышал. А знаешь ли ты, где и с кем он был до того, как пришел к тебе?
        Хрёрек не стал лгать.
        - Он пришел ко мне в рваных штанах, снятых с пугала. Это было в Гардарике. Он сказал, что его зовут Ульф и его оружие неправдой отнял ярл из словен.
        - И ты ему поверил?
        - Мои люди видели, как он входил в город. И тогда у него был меч и хорошая кольчуга.
        - Я не о том спрашиваю.
        - Да, Рагнар, я ему поверил. Он доказал, что заслуживает доверия. И делал это не раз. Ты видел, как он дрался за меня с Торсоном-ярлом. Могу ли я ему не верить?
        - Понимаю тебя, - после паузы произнес Рагнар. - Если бы он сказал тебе, что он - франк, ты принял бы его в хирд?
        - Да. Из него получился хороший викинг, а коли так, то какая разница, какого он племени был прежде. Теперь-то он - мой.
        - Однако он не признался, - проворчал Рагнар. - Скрыл… Почему? - И поглядел на меня.
        Я улыбался. Я слышал их разговор… Но мое состояние оставалось неизменным. И я не собирался доказывать, что я - не верблюд. Захотят - сами увидят.
        Тут привели Жерара, и я понял, почему Ивар предложил перенести опрос свидетеля на завтра. Молодой франк действительно не вязал лыка. Висел на дюжих плечах своих подчиненных и бормотал что-то невнятное.
        - Отпустите его! - прорычал Рагнар. - И отойдите!
        Франки заколебались было, но у Рагнара Лотброка была такая репутация, что ослушаться его парни не рискнули.
        Конунг навис над послом короля Пипина и рявкнул совсем уж по-медвежьи, показав на меня пальцем:
        - Кто этот человек?
        По-франкски, кстати, рявкнул. Вот, значит, как. А прикидывался, что без толмача не разумеет. Ой, непрост Рагнар-конунг! Ой, непрост!
        Графеныш стоял, покачиваясь, напротив меня и пытался навести резкость.
        Получалось у него плохо.
        Тогда Рагнар сгреб паренька за волосы и пододвинул личиком ко мне вплотную.
        - Кто это? Говори!
        Взгляд графеныша чуть прояснился.
        - Жофруа! - воскликнул он. - А почему ты голый?
        Он был искренен. Я на него не обижался.
        - Я не Жофруа, - произнес я мягко. - Ты обознался, малыш.
        - А-а-а! - радостно воскликнул Жерар, взмахнул рукой, зацепив мою щеку перстнем, потерял равновесие и ухватился за мое плечо. Хотя он всё равно не упал бы: Рагнар так и не отпустил его патлы. - Я знаю, почему ты не признаешься! Не хочешь возвращать моего сокола! Я так и знал, что ты отыскал его, когда он улетел! А соврал, что не нашел! За это я буду биться с тобой… на ристалище! Вот!
        - Толмач! - гаркнул конунг. - Что он говорит?
        Переводчик тут же подскочил и принялся за дело.
        - Что за сокол? - заинтересовался Рагнар.
        Этот интерес не имел ничего общего с нашим нынешним делом. Здесь соколиная охота - как футбол в наше время. Фанаты готовы были болтать о хищных птичках даже у смертного одра. А то и на самом одре. Конунг Рагнар был ярым фанатом этого дела. И не любителем - профессионалом высшего класса.
        Жерар начал рассказывать. В подробностях. Рагнару было очень интересно. Забыв обо мне, они с удовольствием общались. Франк так воодушевился, что даже немного протрезвел.
        Я перестал слушать, поскольку все равно ничего не понимал.
        Но слушали другие.
        - Он сказал: «Лошадь осеклась на жнивье»? - внезапно перебил беседу фанатов Ивар.
        - Да, - подтвердил толмач. - Так и есть.
        - Спроси его, когда это было?
        Толмач спросил. С опаской. Косясь на недовольного вмешательством Рагнара.
        Жерар ответил.
        Выяснилось, что дело было осенью. В септембре. В сентябре, то есть.
        - Всё! - решительно объявил Ивар. - Я снимаю все обвинения с этого человека. Развяжите его!
        - Это почему? - Рагнар уставил на сына маленькие медвежьи глазки.
        - Потому что у меня нет оснований не доверять нашему брату Хрёреку, а он сказал, что Ульф Черноголовый с ранней осени - в его хирде. А это значит, что наш друг Ульф не может быть франком, потому что, когда этот сынок франкского ярла (кивок на Жерара) бил цапель с упомянутым им франком Жофруа, Ульф Черноголовый уже был в хирде Хрёрека-ярла.
        Рагнар насупил брови, потом медленно кивнул, соглашаясь.
        - Прости, хускарл, - жизнерадостно сказал Бескостный. - Прости, что заподозрил в тебе лазутчика! Рад, что ошибся!
        - А уж я как рад! - пробормотал я, разминая затекшие кисти. - И неплохо бы узнать, где моя одежда!



        Глава сороковая,


        в которой идея духа-покровителя героя приобретает материальное воплощение
        Так всё и закончилось. Графеныш, протрезвев, приходил ко мне извиняться. Заколку для плаща подарил. Сказал, что я поразительно похож на этого Жофруа де Мота. Так что нас и на трезвую голову можно перепутать.
        Я его простил. С кем не бывает. Я, пожалуй, был даже рад тому, что произошло. Потому что понял кое-что важное. О себе. Но не просите объяснить, что. Такое словами не объясняется.


        Заколку я подарил Гудрун. Мне украшения по барабану, а ей - приятно. Потом мы с ней съездили ко мне, где я торжественно сообщил Хавчику, что в случае моей смерти мое маленькое поместье перейдет в собственность семьи моего побратима Свартхёвди, но самому Хавчику выделяется доля и даруется свобода.
        Хавчик ответил, что в гробу он видел эту свободу, а вместо глупых слов я бы лучше подумал, как из вика пару франкских лошадок привезти. Хорошие у франков лошадки…
        По тому, как благосклонно отреагировала на реплику Гудрун, я понял, что они с Хавчиком неплохо сработаются.


        Спали жених с невестой (то бишь мы с Гудрун) на господском месте, но - вполне целомудренно. Так, поласкались немного. Но больше - говорили. О будущем. И о ней, Гудрун. Я узнал много полезного. Например, что в детстве Гудрун приходилось не очень сладко. Всё внимание матери было обращено на Свартхёвди (естественно: сын, наследник), а она была так… Бегает тут что-то, с косичками. Вдобавок она - посмертная дочь, что тоже было поводом для унижений. Словом, лет до десяти жизнь маленькой датчанки была не очень-то радостной. Потом стало полегче: Свартхёвди вырос и стал ходить в вики, и мать наконец-то обратила внимание, что у нее есть еще один ребенок. Кроме того стало понятно, что Гудрун обещает вырасти красавицей…
        Но всё равно она чувствовала себя не слишком уверенно (мало ли кому отдадут?), пока не увидела меня. И тогда… Ну просто любовь с первого взгляда!
        Не то чтобы я поверил в эту любовь. Но уже как-то ориентировался в местных понятиях и легко мог увидеть себя со стороны - глазами юной девушки. Вокруг трутся женихи-деревенщина. Сыночки бондов, щенки при богатеньких папашах… А тут - храбрый викинг, весь в белом, со шлейфом из неупокоенных душ убитых врагов. Да еще надменная матушка явно демонстрирует гостю уважуху, что на памяти Гудрун случилось всего однажды - по отношению к посетившему усадьбу несколько лет назад Хрёреку-ярлу.
        Словом, влюбилась. Раз и навсегда.
        Ну вот и славно! Если девушка хочет себя в чем-то убедить, убедит наверняка. Так что примем как данность. А тему с королевичем благополучно занесем в список ошибок молодости. Несправедливо, конечно. Эйвинд-то любил ее по-настоящему. И понимал куда лучше, чем я. Всё понимал, даже то, что немереная жадность Гудрун - не столько природное свойство характера, сколько - от неуверенности в завтрашнем дне.
        Эх! До чего ж жалко, что мы с ней не успеем пожениться до моего отъезда! Но здесь так не принято. Свадьба - такое мероприятие, к которому положено готовиться долго. Богов задобрить, гостей наприглашать… Как ни настаивал Свартхёвди, Рунгерд не разрешила. У ее дочери всё должно быть по правилам. Иначе не видать нам благосклонности богов. Вот ее с папой Свари обвенчали наспех - и что из этого вышло?
        На мой взгляд, вышло очень даже неплохо. Гудрун - красавица. Да и сам Медвежонок явно удался… Но переубедить мать не сумел. Придется ждать до осени.
        Ничего, подождем. До чего же она всё-таки красива, моя синеглазая невестушка!


        Утром я оставил ее в усадьбе, а сам отправился к Хегину: проверить, как идут сборы Скиди, а заодно узнать, не докучает ли соседу подружка-йети. Оказалось: нет, не докучает. Правда, Хегин, по рекомендации Рунгерд, время от времени оставляет для великанши гостинцы. Но это не очень обременительно: Хегин - бонд весьма зажиточный.
        Потом мы с Полбочки проехались по паре-тройке соседей: выпили, закусили, поговорили. Я раздал подарки. Искренне. Всё-таки эти люди мне - не совсем чужие. А если вспомнить историю с хирдманами Эйвинда, так я им, может быть, жизнью обязан.


        Вернулся я только на следующий день. И тоже получил подарок. От Гудрун. Моя невеста (не без помощи Бетти - но кто учитывает труд рабыни) украсила спину моей
«боевой» куртки искусной вышивкой. Угадайте, кто был изображен? Белый Волк! Не иначе у Гудрун было озарение, потому что никому, кроме Стенульфа, я о Белом Волке не рассказывал. Впрочем, тему мог подслушать Медвежонок, а потом поделиться ею с родней…
        Так или иначе, но на спине моей куртки теперь весело и грозно скалился белый волчара… с черной головой.


        Спустя три недели, когда мы наконец отправились в великий поход, этот «логотип» украшал большинство моих вещей.
        Всем, от Рунгерд до Хрёрека-ярла, волчок очень понравился. Мои друзья увидели в нем глубокий мистический смысл.
        Правильно, в общем, увидели.



        Глава сорок первая


        Берегись, я иду!
        Военный флот Рагнара-конунга шел по Роскилле-фьорду. Десятки узких хищных боевых драккаров, сотни пузатых высоких кнорров, которые пусть и уступают драккарам в скорости и маневренности, зато способны унести намного больше чужого имущества. Пестрые паруса с множеством вымпелов и флагов, сотни деревянных морд диковинных зверей, угрожающе нависших над серой водой, по которой плыли редкие льдины.
        На носу «Сокола» - Ульфхам и Стюрмир с шестами наготове. Отпихивать с пути драккара ноздреватые серые глыбины. Весла убраны. Боги благоволят походу, потому наши паруса наполняет вкусный, пахнущий весной ветер. Я вижу, как далеко впереди, на высокой мачте флагмана полощется волшебное знамя Рагнара, Знамя Ворона. Если верить легенде, дочери Рагнара соткали и вышили его за одну ночь. Ворон взмахивает крыльями на ветру, что предвещает нашей экспедиции много победоносных битв и полные трюмы добычи. «Вае виктум», «горе побежденным», как говаривали древние римляне.
        Я не думаю о том, что мы несем франкам. К чему мне об этом думать, если на флагмане Рагнара плывет благородный Жерар, сын графа Бернара, полномочный посол правителя Аквитанского короля Пипина, сына Пипина. Пипин Пипинович - родственник главного франкского короля Карла Лысого и лютый враг последнего. А посему - наш естественный союзник. Юноша Жерар - пес, который ведет волчью стаю рвать таких же псов, а попутно - кушать чужих овец.
        Интересно, какой он, Париж девятого века? Похож ли он на прекрасный город дворцов и мостов моего времени? Город изысканной кухни, гордых таксистов и светящихся витражей Нотр Дам де Пари… Город, в котором с каждым годом всё меньше французов. Город, где поперек центральной аллеи Тюильри - боевые линии «черных», торгующих уродливыми брелоками.
        Да, мы плывем грабить франков, но совесть моя спокойна. Там, в будущем, через тысячу лет всё равно встанет красивейший город Европы. Это так же верно, как и то, что потомки Рагнара не будут править миром, зато построят королевский дворец и будут варить пиво, ничем не уступающее эксклюзивному продукту моей Гудрун.
        Надо мной нависла могучая фигура Стюрмира. Мой кореш отстоял свою вахту и теперь желал отдохнуть и подкрепиться в приятной компании. Моей, то есть. Небрежный жест - и Скиди сдуло со скамьи, которая тут же заскрипела под тяжестью восьмипудового датчанина.
        - Хочешь?
        Я покачал головой, и кусок вяленой рыбы канул в зубастой пасти.
        - О чем думаешь, друг?
        Я пожал плечами.
        - Дальний будет поход, - пробасил Стюрмир. - Но дело того стоит. Как думаешь, твоей невесте пойдет ожерелье с шейки дочери франкского короля? Тебе - ожерелье, мне - дочка, договорились? - и заржал, не дожидаясь ответа.
        Я промолчал, и Стюрмир истолковал мое молчание по-своему.
        - Жаль небось покидать такую красотку? Не думай об этом. Думай о том, как вернешься с полными мешками золотых побрякушек. Да, Ульф! Так и будет. Я знаю тебя меньше года, но клянусь Ньёрдом и Тором, ты самый удачливый хускарл из всех, кого я знаю уже не первый десяток лет. Держись поближе ко мне, Ульф Черноголовый! Поделись со мной своей удачей, а я поделюсь своей. Знаешь, почему я ничего не боюсь? - Стюрмир наклонился еще ближе, погружая меня в дивный букет пива, чеснока и сроду не чищеных зубов. - Ты - друг мне, Ульф Вогенсон… Потому я открою тебе самую главную мою тайну…
        Очень интересно! Что за байку преподнесет мне старина Стюрмир? Может, он в крови дракона купался, как легендарный Сигурд?
        - Сейчас, сейчас ты увидишь… - Стюрмир копался в недрах своего широченного пояса… Ага, вот!
        Блин! Вот уж чего я никак не ожидал!
        На просторной, как подставка для телевизора, ладони гордо возвышался махонький, сантиметра четыре, не больше, бронзовый Будда. Будда, восседающий на лотосе.
        - Потрогай его, Ульф! Пусть он узнает тебя и узнает, что ты - мой друг!
        Фигурка была восхитительна. Тончайшая работа. Посеребренные веки. На лбу - крохотный золотой значок. Очень реалистичное лицо, дышащее непоколебимым покоем…
        Бронза была теплой.
        - Чувствуешь, Ульф, какая от него исходит сила? - хриплым шепотом поинтересовался Стюрмир. - Перед битвой я кормлю его капелькой собственной крови. И еще ни разу он меня не подвел!
        Я был поражен. Отсюда до Индии, по моим прикидкам, восемь тысяч километров.
        - Где ты его добыл?
        - Выиграл. В кости. Видно, ему захотелось сменить хозяина. Тот дурень поставил его против трех франкских денье! - Стюрмир хохотнул. - Три монеты - это даже больше, чем жизнь того глупца. С тех пор его удача ушла. Я спросил о нем, когда мы прошлой осенью были в Хедебю. Мне сказали - он стал трэлем. Можешь такое представить, Ульф? Был дренгом, а стал трэлем! Ха-ха-ха! Над Большая Ложка - трэль! Должно быть, его уже прибрали в Хельхейм.[Хельхейм (Земля Хель), он же Нифльхель (Туманная Хель) или просто Хель - царство мертвых в скандинавской традиции. Называется по имени своей хозяйки Хель, очень неприятной дамы, которую принято изображать в виде полуженщины-полускелета (возможны варианты), приносящей людям всякие неприятности. Хельхейм - место весьма скверное, ничем не лучше подводных владений упомянутого выше Эгира. Единственный способ избежать столь скверного посмертия - попасть в Валхаллу.]
        Над, Над… Мне знакомо это имя. А-а-а! Это же мой приятель-предатель, сосед по трюму кнорра работорговцев!
        - Ты прав, - сказал я. - Этот человек мертв.
        И рассказал, откуда у меня эта информация.
        - Поделом ему, - изрек Стюрмир, ласково поглаживая беспечального Будду. - Оценить свою удачу в три денье! Да он глупее овцы!
        Створы фьорда разошлись, головные корабли вышли в море. На соседнем корабле кто-то запел хвалебную песнь богу вод. Певца поддержали сотни мощных глоток и кружащиеся над нами чайки.
        Высоко в небе прошел косяк диких гусей. Интересно, какими виделись им мы? Огромными птицами, которые неспешно скользят по морю, расправив крылья парусов?
        - Хорошо, - сказал я Стюрмиру. - Конечно, я поделюсь с тобой удачей. Мы с ним поделимся! - и похлопал по рукаву, на котором весело скалился мой Белый Волк.
        Наверное, я должен был тосковать. Гудрун, Рунгерд, мой новый дом, мой сын, который должен родиться будущей осенью…
        Но тоски не было. Не было и страха перед дальней опасной дорогой, перед грядущими битвами. Ничего подобного. Только острый восторг повелителя мира, который там, в моем прошлом будущем, можно испытать, пожалуй, лишь на вершине километровой горы или, еще лучше, повиснув на стропах под куполом парашюта, летящего над бездной…
        Стюрмир продолжал что-то говорить, но я его не слышал. Я глядел вперед, на широкие пузыри парусов, а в голове беззвучно крутилась одна-единственная фраза:
        Ver thik, her ek kom! Берегись, я иду!


        notes

        Примечания


1

        Карл Второй Лысый, сын Людовика Благочестивого, первый король Франции, которая досталась ему при разделе отцовских земель по Верденскому соглашению. В описываемое время, то есть в 844 году, Карл потерпел серьезное поражение при попытке вернуть себе контроль над Аквитанией. Желающие подробностей могут обратиться к историческим материалам или подождать, пока до этого дойдет данное повествование.

2

        Халогаланд (Халейгья) - область Норвегии.

3

        Маленькое поместье.

4

        Одаль - наследственное землевладение со всем, что на этой земле находится: домами, дворами, полями и пастбищами. Могло быть совсем небольшим и весьма обширным.

5

        Экстренный сбор ополчения.

6

        Для тех, кто не читал первой книги. Папу главного героя зовут Григорием, то бишь
«бодрствующим», - всегда начеку, настороже, или в другом контексте - «осторожным». По-датски - Вогеном.

7

        Н. Тихонов.

8

        В понятие «искусство» входили, кроме умения владеть оружием, также умение плавать, верховая езда, игра в мяч, лыжи и многое другое, например умение слагать стихи.

9

        Фрейя, сестра бога Фрейра. Богиня любви, плодородия, жатвы и пр. Она невероятно красива, и сердце у нее нежное и сострадательное. Однако в лучших традициях норманов она по совместительству является предводительницей валькирий, и поле брани - тоже место ее жатвы. Мужа у нее нет. Вернее, она - вдова. Зато у нее есть официальный любовник по имени Хильдисвини, который большую часть времени проводит в облике кабана. Желающих убедиться, насколько близок (или далек) образ Рунгерд к красавице из скандинавского пантеона, рекомендую обратиться к первоисточникам.

10

        Позволю себе напомнить читателю, что великан Эгир (дружественный положительным богам Асам) на пару со своей супругой Ран, собирающей в сети утопленников,
«крышует» морские просторы.

11

        Напомню, что в старинные времена слово «страх» означало не просто опасение, а опасение уважительное, я бы даже сказал - сыновнее почтение. Вспомните «страх Божий».

12

        Моржовый клык. А может, и мамонтовый, как полагают некоторые.

13

        Дань пищей и водой, которую викинги брали с «дружественных» береговых бондов. Если силенок хватало.

14

        Крупнейший торговый центр средневековой Швеции.

15

        Знамя Рагнара Лотброка, с которым связана целая легенда. Три его дочери выткали для отца волшебное знамя с изображением ворона. Перед очередным виком знамя извлекали на свет и поднимали повыше. Если ворон взмахивал крыльями, значит, все будет круто. Если знамя обвисало, как спаниелево ухо, то лучше поход отложить. Оно и понятно. В безветренную погоду плавать можно исключительно на веслах. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, когда следует вынимать из чехла легендарное знамя, сшитое дочерьми Рагнара для любимого папы всего за одну ночь. Последнее, впрочем, сомнительно. Работа вышивальщиц весьма трудоемка.

16

        Согласно историческим источникам Тёнсберг был основан во второй половине девятого века, но дело с ним - темное. С археологическими данными вообще какие-то непонятки. Тем не менее в нынешней Норвегии он считается древнейшим ее городом.

17

        Фюльк (от слова fylki, folk (народ, военное подразделение) - область, территория, имевшая собственный тинг и капище.

18

        Напомню тем, кто запамятовал: Эгир - великан, который обитает в морской стихии и устраивает мореплавателям всякие бяки вроде штормов. А потом его уважаемая супруга с помощью сети собирает утопленников и пристраивает к делу. Например, пасти рыбьи косяки.

19

        Бог огня Локи был, сами понимаете, рыжим.

20

        Желающие подробностей первоисточника могут обратиться к Младшей Эдде Снорри Стурлусона.

21

        Японская спортивная терминология. Например, в карате вазари - полпобеды (пол-очка), а иппон - целая победа, то бишь одно очко. В других единоборствах - другие варианты.

22

        Дирхем - монета арабского происхождения. Наиболее ходовая у викингов девятого века. Своя собственная чеканка у них только-только начиналась. Впрочем, серебро брали в основном на вес, а весь дирхема - порядка трех граммов.

23

        Напомню, что так называлось копье Одина.

24

        Мастер спорта России.

25

        Сван - лебедь.

26

        Знак хозяйки - ключи от хранилищ имущества. Наложницам ключей не полагалось.

27

        Фафнир - это дракон такой. Его действительно убил Сигурд, но не тесть Рагнара, а мифологический герой.

28

        Напомню: тир - рабыня.

29

        Имеется в виду фильм Земекиса «Беовульф».

30

        На всякий случай напомню читателю, что в средневековой Скандинавии была распространена методика повышения градуса алкоголя путем вымораживания воды. Технология проста. Точка замерзания спирта существенно ниже, чем у воды. Так что для повышения концентрации алкоголя достаточно выставить пиво на мороз, а потом вынуть из него частично (раствор всё-таки) замерзшую воду. Технологически просто. Что же касается вкуса - судить не берусь. Не в курсе.

31

        Берсерк (медвежья рубаха (шкура, ткань) от berserkr), может также означать и
«голый», так как ber - это не только медведь, но и «без» (шкуры, ткани и т. п.). Ульфхеднар (есть мнение, что это - множественная форма от Ulfhedinn). Переводить не берусь, поскольку не лингвист. Понятно, что ульф - это волк. А дальше лично для меня - туман. К примеру, hed - по-датски горячий, а по-шведски - вереск. Впрочем, не важно. Важно, что (по сагам) это были крутые парни, обмороженные на всю голову, любимчики Одина (так же как и берсерки) и совершенно асоциальные элементы.

32

        Hoggspjot - рубящее копье.

33


«Где много мудрости, там много печали, и, кто умножает знания, тот множает скорбь». Книга Екклесиаста.

34

        Оксюморон (оксиморон) по-древнегречески - остроумная глупость, что само по себе является оксюмороном. Сочетание несочетаемого. В принципе, порождающее какое-то новое значение. Например, красноречивое молчание. Или широко закрытые глаза. Ну, вы поняли, что я имею в виду.

35

        Старшая Эдда. Речи Высокого. Стихи 113 и 114.

36

        Там же, стих 112.

37

        Запрет на определенные действия, которые берет на себя человек добровольно, по клятве или с подачи компетентных людей. Например, не спать с женщинами на сене. Или не отказывать в просьбе простоволосой блондинке. Свартхёвди не должен был охотиться на медведей.

38

        День зимы (начала зимы) имел место быть в конце октября.

39

        Дословно этот «титул» переводится как законоговоритель.

40

        Вообще-то Скади - не богиня, а инеистая великанша, хотя и жила часть времени в Асгарде, будучи женой красавчика Ньёрда. Впрочем, из некоторых источников (Сага об Инглингах, по-моему) известно, что она была не слишком верной женой и родила детишек еще и от Одина.

41

        В оригинале поговорка звучит «Id rather be judged by 12 than be carried by 6» -
«Лучше пусть судят двенадцать, чем несут шестеро». Имеется в виду суд присяжных.

42

        Привязать рукоять меча к ножнам - символический акт (хотя и выполняется практически), обозначающий запрет на применение оружия.

43

        Харальд Клак, первый из скандинавских королей, был в 826 году окрещен в Майнце вместе со своей семьей и свитой во дворце императора в Ингельхейме, за что получил титул графа Рюстрингена и земельные владения во Фрисландии. В этом же году Харальд возвратился в Данию. Вместе с ним в Данию прибыли направленный императором Людовиком миссионер святой Ансгар из Корвейского монастыря и большая группа монахов, которые должны были обратить в христианство языческие Данию и Швецию.
        Но не срослось. В 829 году Харальд Клак был окончательно свергнут с престола королём Хориком I. Вместе с его свержением завершилась и миссионерская деятельность Ансгара.

44

        Для тех, кто интересуется: Бальдр - сын Одина и Фригг. Бальдр - самый светлый и красивый из Асов, с его приходом на земле пробуждается жизнь. Согласно мифу Фригг взяла клятву с каждого металла, с каждого камня, с каждого растения, с каждого зверя, с каждой птицы и с каждой рыбы в том, что никто из них не причинит вреда Бальдру. Простые, как мои друзья-викинги, обитатели Асгарда устроили по этому поводу соревнования по стрельбе и метанию. С Бальдром в качестве мишени. Но хитрый бог Локи пронюхал, что Фригг ещё не взяла клятвы с омелы (по крайней молодости последней), сделал из нее стрелу и подсунул ее слепому Асу Хёду. Тот выстрелил и угодил точно в сердце Бальдра. Результат очевиден. Единокровный братец Хёда Вали (бог мщения) тут же убил слепого братца, и тот не успел дать показания против Локи. Один решил вернуть его в Асгард из царства мёртвых и послал туда другого аса, Хермода, чтобы предложить повелительнице мёртвых Хель выкуп. Хель согласилась отпустить Бальдра, если всё сущее без исключения будет оплакивать его. Но опять вмешался Локи, и Бальдр остался в мире мёртвых, где и будет пребывать
до самого Рагнарёка.

45

        Вестфолд (Вестфольд) - область средневековой Норвегии.

46



        Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
        Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
        Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.

    («Одиссея», песнь 11, ст. 489-491)

47


«Послать ратную стрелу» - традиционный способ сбора ополчения. И совсем необязательно, что ее посылает именно конунг. Это может сделать любой харизматичный лидер. Вот цитата из Саги об Олаве Святом: «…Когда бонды узнали, что Олав конунг нагрянул к ним в Вальдрес, они послали ратную стрелу, собрали всех свободных и рабов и отправились навстречу конунгу, так что во многих местах людей почти не осталось…» Правда, в итоге Олав всех побил и принудил принять христианство, но эпизод очень характерный, показывающий, что из себя представляли
«вольные пахари» скандинавских стран в Средние века.

48

        Ведьма.

49

        Для тех, кто не силен в орнитологии, гагара, это такая большая морская птица.

50

        Беовульф - Пчелиный Волк, то есть одно из прозвищ медведя.

51

        Японское искусство выхватывания меча.

52

        Вкратце - одно из направлений кунг-фу.

53

        Хельхейм (Земля Хель), он же Нифльхель (Туманная Хель) или просто Хель - царство мертвых в скандинавской традиции. Называется по имени своей хозяйки Хель, очень неприятной дамы, которую принято изображать в виде полуженщины-полускелета (возможны варианты), приносящей людям всякие неприятности. Хельхейм - место весьма скверное, ничем не лучше подводных владений упомянутого выше Эгира. Единственный способ избежать столь скверного посмертия - попасть в Валхаллу.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к