Библиотека / Приключения / Ламур Луис : " Винтовка Фергюсона " - читать онлайн

Сохранить .
Винтовка Фергюсона Луис Ламур



        Луис Ламур
        Винтовка Фергюсона

        Глава 1

        Меня зовут Ронан Чантри, и на этих землях я один. Реку Миссисипи я оставил позади давным-давно. Никто не едет рядом, и вокруг безбрежная равнина. Я смотрю на горизонт: солнце погружается в золото и багрец, громадное солнце. Никогда не видел такого за все свои тридцать лет.
        Моя любовь ушла. Для чего я жил, того больше нет. Я направляю коня на запад, в неизведанный край, не зная, к чему приду. Мы, Чантри, всегда поступали так: поворачивали к новым странам, когда перед нами вставали горе и одиночество.
        Я хочу затеряться - но можно ли потерять то, что внутри тебя? Плоть от плоти и кость от кости твоей? Как выронить в песок прожитую жизнь?
        Люди говорили мне: дурень, на погибель нарываешься. Что ж, чему быть - того не миновать.
        Моя жена, моя любовь, мертва. Мой сын… Я мечтал, каким рослым и крепким он станет и как породит новое поколение нашего рода. Он пытался спасти мать из пламени, и оно его убило.
        Теперь во мне пустота. Интеллектуальные поиски когда-то наполняли мою жизнь. Я их забросил.
        Хорошая лошадь, небольшой вьюк у седла, превосходный нож и винтовка Фергюсона. Эта винтовка - мой неразлучный спутник с детства, она - единственное, что осталось мне от прошлого. Она, да еще несколько дорогих мне книг, чтобы мысль не заснула - до какой поры?
        Свое нынешнее оружие я получил в подарок маленьким мальчиком от того самого человека, который упростил зарядный механизм и ввел в строй наиболее эффективное ружье столетия.
        Майор Патрик Фергюсон продемонстрировал свое изобретение в июне 1776 года в Вулвиче. Четыре года спустя он был сражен в битве у Кингз-Маунтин - Королевской горы - в Северной Каролине.
        Всего за несколько недель до этого у меня и оказалось мое теперешнее ружье. Чудесная вещь. Майор сделал его своими руками и украсил гравировкой. Одно из первых, оно заряжалось с казенной части, а стрелять из него можно было со скоростью шесть раз в минуту. Прошло уже почти двадцать пять лет, и ни одно ружье из тех, что я видел за это время, не шло с ним ни в какое сравнение.
        Я стоял у ворот, ведущих к нашей хибарке, держа тяжелый мушкет, из которого только что сбил белку, и наблюдая, как офицер в красном мундире трусит верхом от дороги ко мне.
        Он цепко глянул на меня, затем на мушкет.

        - Здорово я умаялся, парень. Как бы мне водицы из вашего родника?
        У него было хорошее лицо - лицо сильного человека.

        - Сэр,  - сказал я,  - вы, англичане, были моими врагами, но в глотке воды я не откажу никому. Не войдете ли?
        Он покосился на дом, подозревая ловушку. Тогда я об этом не знал, но ненавидел его от души, а он сам не скрывал своих жестких суждений о колонистах.

        - Бояться тут нечего,  - заметил я, и в моем голосе прозвучало презрение.  - Там только моя больная мать, мне надо Готовить ей ужин.  - И не без гордости я поднял кверху белку.
        Офицер через открытые ворота подъехал к роднику и, спешившись, принял у меня тыквенный ковш, полный воды.

        - Спасибо.  - Он выпил холодную воду и зачерпнул снова.  - Нету на свете напитка лучше. Я знаю, что говорю, помотавшись с пересохшим горлом.
        Он подметил недоумение в моих глазах. Я уставился на лошадь. Великолепное животное, но что привлекло мое внимание - это вооружение всадника. Сабля, два кавалерийских пистолета в длинных кобурах - все нормально, но у него еще были два ружья, одно - тщательно закутанное в промасленную ткань.

        - В чем дело, дружок?

        - Два ружья?  - пробормотал я.
        Он усмехнулся, не спуская взгляда с моего древнего мушкета.

        - Ты редкостный стрелок, раз сумел с такой штукой снять белку.

        - Мне нельзя промахиваться,  - откровенно сказал я.  - Кончится порох и свинец, придется нам питаться травой.
        Англичанин прикончил воду в ковше и повел лошадь к желобу.

        - Можно мне будет выразить почтение твоей матери? Скажешь «нет», не полезу.

        - Ей это понравится, сэр. К нам мало кто заходит, а мать скучает по гостям. Она все время жила среди людей, пока не переселилась сюда.
        Моя мать отличалась изумительной красотой. После многих лет, повстречав многих женщин, я понял, какой исключительной прелестью наделила ее природа. Бледная и худая, лежала она на старой высокой кровати, но ее волосы были уложены в прическу, как и в любой другой день ее жизни. Она всегда оставалась ухоженной и аккуратной и того же требовала от меня - к большому моему расстройству. Впрочем, привычка привилась и не покинула меня по сей день.
        Майор шагнул в дверь, снял шляпу и поклонился.

        - Я майор Фергюсон, мэм, служу во втором батальоне его величества, в горных стрелках. Ваш сын любезно напоил меня, и я попросил позволения приветствовать вас.

        - Не угодно ли присесть, майор? Боюсь, нам почти нечем вас угостить, но, может быть, выпьете со мной чаю?

        - Буду рад, мэм. Большая честь. Нынче нам нечасто случается попадать в общество леди. Суровые времена для воина.

        - Так вам и надо.  - Мать улыбнулась при этих словах, смягчая резкость.  - Вы пришли сюда непрошеные, как и в первую мою страну.

        - В вашу первую страну?

        - Я родилась и выросла в Ирландии. Море я переплыла, чтобы выйти замуж. Семья моего мужа и наша поддерживали знакомство.

        - А я шотландец. Многим из нас не нравилось, как обошлись с вашей родиной. Но ведь мы не определяем политику. Это королевская работа.

        - Которую он делает абы как. Но что же такое! Разве так развлекают гостей в моем доме? Ронан, налей нам чаю, пожалуйста!
        Косы моей матери сверкали червонным золотом, и шелковый спальный жакет в лучшие дни приехал из Франции.

        - Разрешите заметить, мэм,  - майор взял чашку,  - не ждал я в таком месте найти благородную даму. Очевидное…

        - Воспитание? Для него не существует положенной широты или долготы. Мы, пришедшие из Ирландии, бросили там многое, включая зачастую О' или Мак перед именем, но гордость забрали с собой и добрые нравы, надеюсь, тоже.
        Она расправила грубое одеяло, словно атлас либо что другое, привычное в молодости.

        - Далеко путь держите, майор?

        - В свою часть. Должно быть, миль двадцать отсюда.  - Точно получив напоминание, гость поднялся на ноги.  - Я бы посидел, да ехать еще долго.  - Поколебавшись, он добавил: - Мы скоро перестанем беспокоить ваш край. Вы упорно защищались, и у нас чувствуется недовольство всей историей.

        - К чему есть основания.  - Мать вновь улыбнулась.  - Заглянете, если опять поедете мимо?  - В ее выражений появился задор.  - Добрый Боженька велит прощать врагам, и я прощаю вас, майор.

        - Конечно, загляну.  - Майор кивнул на меня.  - Отец парня скоро возвращается?

        - Его убили на войне.

        - Помочь вам чем?

        - Не нужно. Мой сын прекрасно управляется. Он искусный охотник, и у нас все будет в порядке.
        Мать протянула нежную руку.

        - Прошу вас, останавливайтесь у нас по дороге. Мы будем чрезвычайно счастливы.
        Майор изящно наклонился и коснулся губами ее пальцев.

        - Польщен знакомством,  - сказал он, делая два шага назад, потом повернулся и вышел, на пороге надев шляпу.
        Я только таращил глаза. Такое только во дворцах у королей бывает!

        - Проводи до ворот, Ронан. Он - благородный джентльмен и ведет себя соответственно.
        Майор Фергюсон садился в седло, когда я подошел открыть ворота.

        - Твоя мать - истинная леди, парень. Не здесь бы ей жить и не так.
        Он снял с седла завернутое ружье и неторопливо его распаковал. Совершенно новое, явно не пользовались. Инкрустировано серебром и отделано резьбой. У меня перехватило дыхание.

        - Красиво, а? Сам делал, для себя.
        Он показал мне, как заряжать. Я никогда раньше не видел ни оружия, заряжающегося с казенника, ни изобретенного Фергюсоном механизма (он рассказал мне об этом, нахваливая винтовку).

        - Видишь ли, мне сдается, немного мне осталось времени наслаждаться им, и кто знает, в какие руки оно угодит. Дельный малый вроде тебя, ценящий хорошее оружие и у которого на руках мать… в общем, тебе нужна винтовка, а не мушкет.

        - Это… это мне?  - едва сумел прошептать я.

        - Тебе.  - Он передал мне винтовку.

        - Сэр, я не могу ее взять.  - Я держал подарок с благоговением, как отец держит первенца.  - Мама не позволит.

        - Возьми, возьми. Я сейчас уеду, и возвращать будет некому. И это возьми.  - Он достал из седельной сумки мешочек с пулями и еще один - с порохом.  - Уж наверное тебе они больше нужны, чем мне, через несколько часов я буду в месте, где, кроме этого добра, мало чего и есть. Заботься об этом ружье, сынок, а оно позаботится о тебе. Прошу только об одном. Никому его не отдавай и не используй против короля.
        Когда гость скрылся за поворотом, я зашагал обратно в дом. Мать мягко упрекнула меня, увидев мое приобретение:

        - Никогда не принимай подарок, если не в состоянии отплатить равноценным. Но раз уж взял, будь благодарен.
        Откидываясь на подушку, она выглядела счастливее, чем долгие недели перед этим. Немногие наши посетители принадлежали в основном к деревенскому люду. Добрые, честные, но довольно неотесанные, и ни один из них не бывал в городах, раскинувшихся за океаном.
        Некоторое время спустя мы услышали о бое при Кингз-Маунтин и о гибели майора Фергюсона.
        Слышали мы о нем и позже. По обе стороны фронта у него нашлись поклонники. Майор происходил из известной шотландской семьи, прослужил двадцать один год и дожил лишь до тридцати шести.
        Винтовки его системы могли бы выиграть войну за несколько месяцев. Генерал Хау забрал их у Фергюсонова подразделения, когда командира ранило у Брендивайна, и отправил на склад.
        Оставленное им ружье выручило нас в те трудные месяцы. Точность его боя была неимоверной, и я достиг искусства в обращении с ним, научившись быстро перезаряжать. И каждый раз благословлял майора.
        Наконец наступила весна. Матери досталось небольшое наследство от дальнего ирландского родственника, и мы перебрались в окрестности Бостона. Винтовка Фергюсона с нами.
        Неподалеку от нашего нового дома начинались леса, и я часто там охотился. Образование я получил превосходное, обогатив его дополнительно чтением по собственному выбору. В течение года я изучал право, потом встретил Тимоти Дуайта и решил стать преподавателем истории и писать о ней. И вот сейчас еду на запад в дикие области, где нужны только те знания, какие приобретаешь на месте. Солнце закатилось, близка темнота, ночлега нет, и пустынная равнина испугала бы любого.
        Вдруг, словно порожденная желанием, передо мной возникла низина, окаймленная низкими холмами. Травянистый косогор, внизу черная в вечерних сумерках рощица, как будто отсвечивает вода.
        Предупреждали меня не раз и не два. Немногочисленными впадинами с водой пользовались все, и каждого рядом с любой из них могла поджидать смерть.
        Детские мой охотничьи годы прошли недаром. И учеба не притупила моих чувств. Я уловил аромат горящего дерева и натянул повод - послушать.
        Сначала - ничего. Затем слабые звуки, какие производят лошади, щипля траву. Потрескивание костра. Привстав на стременах, я вгляделся сквозь листья, но не рассмотрел ничего, кроме отблеска на коже седла.
        Индеец вряд ли будет ездить с седлом. Хотя опасных типов в прерии хватает, но далеко не все из них - индейцы.
        С винтовкой в руке я пустил лошадь шагом, крикнув по обычаю:

        - Эй, в лагере!

        - Подходи с пустыми руками,  - отозвался деловитый голос.  - Не то получишь пулю в грудинку.
        Я остановился.

        - Я иду с оружием в руках, а хотите пострелять - начинайте веселье!
        Кто-то хихикнул и сказал:

        - Ладно, сойдет! Давай появляйся!
        Вокруг огня сидело несколько человек, двое из них держали ружья. Все в кожаных штанах и рубашках, а выглядели они как жители Пограничья, только мой костюм выделялся: синий сюртук с медными пуговицами, серые панталоны со штрипками, высокие ботинки, белый накрахмаленный галстук. Круглая английская шляпа была в большой моде среди богатой молодежи. Но смотрели они на винтовку.
        Мой «фергюсон» не превышал в длину тридцати дюймов; их собственные ружья казались не короче сорока четырех.

        - Приземляйся, незнакомец. Порядочный конец сделал, похоже.

        - Это точно.  - Не выпуская винтовки, я сошел с лошади, держась позади.
        Один из сидящих хохотнул.

        - Вот это правильно. Люблю предусмотрительных.
        Я привязал лошадь и вышел из-за нее.

        - Может, я не больно-то и предусмотрительный. Друзья говорили, глупо отправляться в эти края в одиночку.

        - Так ты один?  - Пораженные, они глядели на меня во все глаза.  - Верится с трудом. От ближайшего поселения, мистер, досюда верхом четыре дня.

        - На моей лошади - три. Если не считать жуков и птиц, вы - первые живые существа, каких я встретил.  - Я похлопал по прикладу.  - Как бы то ни было, я не совсем в одиночку, со мной вот это.
        Начавший разговор показал на винтовку.

        - По-моему, я такой еще не встречал. Дашь посмотреть?
        Теперь пришла моя очередь фыркнуть.

        - Господа, чтобы позволить первому попавшемуся вынуть из моих рук оружие, надо быть куда более желторотым, чем я… хотя я вполне отвечаю его качествам.
        Приблизившись к костру, я показал им свое сокровище.

        - Это винтовка системы Фергюсона, я получил ее от самого конструктора еще мальцом. Замечательно точная и быстро стреляет.

        - Я о них слышал,  - кивнул стройный темноволосый юноша. Рядом с ним сидел индеец.  - Что они стреляют шесть раз в минуту.

        - Восемь раз, если потренироваться.  - Я окинул группу взглядом.  - Меня звать Ронан Чантри, пробираюсь на запад, к Скалистым горам. Если нам по пути, не прочь присоединиться.
        Темноволосый поднялся на ноги.

        - Меня зовут Дэйви Шанаган. Ты из прежней страны?

        - Моя мать оттуда. И прадед тоже.

        - Так присаживайся и обсудим, чем займемся на Западе. Того, у кого ружье стреляет восемь раз в минуту, здесь у любого костра примут с радостью.
        Остальные выразили согласие, но мои глаза обратились к индейцу, а его - были на моей винтовке.
        С такой винтовкой индеец станет среди своих большим человеком.
        Об этом стоило помнить.



        Глава 2

        Утром, когда я присоединился к Дэйви Шанагану у костра, тот оглядел меня критически.

        - Вот уж неподходяще ты наряжен. Чантри, ты хоть чуть-чуть понимаешь, чего затеял?  - Я грел руки, и он глянул мне в лицо.  - Мы ведь собрались за пушниной. Что мы там, на Западе, найдем, неизвестно никому.

        - В детстве я охотился с ловушками.

        - Слыхал об этой компании Льюиса и Кларка? Мы решили так: раз они могут путешествовать по Западу, значит, и мы можем. Наши дороги не пересекаются. Они идут много северней, но Джеймс Маккей был в тех краях, куда мы нацелились, и зверей там ловил.

        - Легко не будет,  - согласился я.  - Испанская армейская экспедиция прошла на север от Санта-Фе до Миссури, а там индейцы уничтожили их всех, до последнего человека. Братья Моллетт и еще шестеро прошли обратным путем. Дали имя реке Платт, как рассказывают. Места негостеприимные, но думаю, у нас получится.
        Шанаган потыкал костер палкой.

        - Прямо куда ни повернись, везде кто-никто да побывал до тебя.  - Опять глянул на меня.  - Ты как, готов к такой поездке?

        - Мне кажется, да,  - ответил я, присаживаясь на корточки.  - Там, откуда я еду, у меня не осталось ничего. Совсем ничего.

        - Не начнешь тосковать, выходит. Кто тоскует да мечтает, на тропе ни к чему. Когда рядом околачиваются индейцы, или смотри в оба, или тебе конец… да так и так может конец прийти.  - Насадив кусок мяса на заостренный прут, он наклонил прут над углями.  - Тебе нужна одежа. Оглянуться не успеешь, от твоей ничего не останется.

        - Настреляю дичи, сделаю кожаную рубашку и штаны.

        - А ты можешь? Сам?

        - Давно не делал, это правда. Когда-то мы жили очень бедно, и я часто делал мокасины. Раз и рубашку сделал.
        Дэйви посмеялся.

        - Не помню, чтобы я не был бедный.  - Указал на спящих.  - Хорошие парни. Тот, длинный,  - Соломон Толли, из Кентуков. Вон тот - Боб Сэнди, из той же берлоги. Приземистый, четырехугольный такой - это Казби Эбитт. Не слыхал, чтобы он говорил, откуда взялся, а вот Дегори Кембл с Вирджинии, а Айзек Хит - бостонец.

        - А индеец?

        - Ото.

        - Давно его знаешь?

        - Давно-то я никого из них не знаю. Дег Кембл спустился со мной на плоту к Новому Орлеану как-то раз. С Толли я один сезон проохотился в Виннебаго. Ото с берегов Платта, знает речку.
        Один за одним мои новые спутники подходили к огню - жарить мясо, пить густой, черный кофе. Хит то и дело косился на меня: помня, что он из Бостона, я был готов к его вопросу:

        - Необычное имя у тебя, друг, а?
        Я пожал плечами.

        - Чантри? Так Чантри встречались в новых поселениях уж не упомнить, с какого времени, мистер Хит. Один мой предок появился на восточном берегу еще в 1602 году.
        Отвечал я сухо и коротко, не поощряя дальнейших расспросов. Я их не хотел. Прошлое в прошлом, пускай там и остается. Чего доброго, Хит заезжал в Бостон в последние месяцы и знает о некоторых событиях, о которых я предпочел бы забыть.
        Мы сели в седла и тронулись по дороге солнца. Ото как разведчик впереди, его лошадь по колени в густой траве. Иногда взлетали стайки тетеревов, скользили над травой и рассеивались клубами дыма. Вдалеке двигались черные точки.

        - Бизоны,  - определил Толли.  - Увидим их тысячами. Мы вступаем в их страну, и велика же, широка эта страна!
        Он нагнулся с седла и выдернул пучок сочной травы.

        - Погляди на это! А ведь некоторые называют места, по которым мы едем, Великой Американской пустыней! Дураки они, Чантри! Какие же дураки! На земле, где такая трава, вырастет и рожь, и ячмень, и пшеница. Да эти поля целый -мир прокормят!

        - Если найти людей, чтобы остались здесь,  - брезгливо вступил Эбитт.  - Слишком величественно, Высокое небо, огромные расстояния - это не по ним.  - Он взмахнул рукой.  - Смотрите! Нет границы, нет горизонта, едешь и едешь, и нигде ничего, только быки, антилопы и травы волнуются на ветру. Я видел, как они пугаются! Ноги в руки, и скорей обратно по родным деревням. Такое еще в России есть и в Сахаре, больше нигде.

        - В Аргентине есть пампа,  - сказал я.  - Я там не был, но, должно быть, похоже на здешние края.

        - Возможно,  - скептически проговорил Эбитт,  - но мне так думается, подобного не отыщешь нигде. Разве что Сахара. Ну, и Россия, может статься. Я говорил с русскими, будто бы у них тоже просторная земля.
        Меня интересовало другое. От природы я человек осторожный.

        - Ото много понимает из наших разговоров?  - спросил я у Толли.

        - Не очень много, я полагаю, но насчет индейца не угадаешь. Когда белые рядом, они больше помалкивают, а слушать слушают, а тупыми их не назовет никто. Нашего образования у них нет, но с нюхом и соображением у них все как надо. Они чувствуют страну, Чантри, и не забывай, они жили тут, жили, как нынче живут, ой как долго.

        - В прериях не жили,  - возразил Дег Кембл.  - Пока индейцы не раздобыли лошадей у белых, далеко в степь они не залезали. Бродили вдоль речек, временами таскались за бизонами, но, в общем, жить им тут было нечем. Обзавелись конями, тогда уж им удержу не стало.
        Дэйви Шанаган подъехал обок.

        - Чантри, я отъеду за мясом. Хочешь со мной?
        Повернув в сторону, мы погнали лошадей рысью, затем, перейдя на шаг, поднялись к верхушке маленького бугра. Перед нами открылась удивительная картина. В некотором отдалении паслись два стада антилоп. У западного горизонта, по-видимому, среди холмов крылась лощина, оттуда торчали вершины деревьев.

        - У ручьев попадается дичь,  - сообщил Шанаган.  - Так утверждает ото. Из нас никто так далеко на запад еще не забирался. Есть олени, изредка медведи и уйма луговых тетеревов.
        Мы пустили коней шагом курсом по направлению к антилопам, но с виду нацеленным мимо. Сперва это вроде бы не произвело на них впечатления, однако мы все продвигались, и одна или две начали шевелиться. Мы постановили попытать счастья, хотя оставалось еще добрых две сотни ярдов. Натянув поводья, я поднял винтовку к плечу, аккуратно навел и нажал на спуск. Животное споткнулось и сорвалось бежать. Я не беспокоился: дай глазу шанс, и попадешь метко, а олень и четверть мили проскачет с пулей в сердце. Антилопа неслась дальше… и неожиданно сжалась комком, дернулась и упала на траву. Дэйви выпалил в ту же минуту, и длинный кентуккийский ствол его не подвел. Подъехав к добыче, он достал шомпол и приготовился перезаряжать.

        - Заряжал бы ты тоже, Чантри. Не годится, если поймают с пустым ружьем.

        - Уже.
        Он глянул на меня, на винтовку и воздержался от комментариев. Снимать шкуру он умел лучше, поэтому позаботился об обеих тушах, выбирая лучшие куски, пока я караулил с соседнего пригорка. Работая в нескольких ярдах от меня, Дэйви разговаривал:

        - В этой стране ни в чем нельзя быть уверенным. Смотришь, всё на виду, а там в оврагах и ложбинах армию упрятать можно. Только решишь: на мили вокруг живой души нет, из ямы выпрыгивает дюжина индейцев, и ты облысел.
        Я постепенно привыкал к, пейзажам. Удивительно, как зрение отказывается воспринимать все, кроме ближних объектов и того, что ожидаешь увидеть. А здесь - огромные расстояния, бездонное небо, бесконечные волны травы. Сначала необходимо осознать тучи, склоняющиеся под ветром стебли, тени от туч. Вскоре все обыденное разложено по полочкам, и глаз мгновенно выхватывает необычное: малейшую неправильность в изгибе травинки, сгущение тени в неположенном месте. Ранние годы я провел в лесу и предгорьях с частыми ручьями. В этих местах деревья росли лишь у воды. Потом, в Новой Англии, я охотился среди ферм, кое-когда выбираясь в горы Вермонта или Мэна. Открытые равнины являлись для меня новостью, и я их побаивался.

        - Ты много индейцев знал?

        - Встречал,  - ответил Дэйви.  - Больше шауни. Ну и понка-сиу, чероки, делавары. Я не думаю о них плохо. У них свои обычаи, у нас свои, а ежели насчет того, как просуществовать в тутошних сторонах, то они разбираются лучше. Вот Боб Сэнди, тот да, считает: индеец хороший, когда мертвый. Он вернулся один раз с отцом домой с мельницы, глядь, вся семья перебита, жилье сожжено. Даже свиней нашпиговали стрелами. Так что у Боба зуб на них здоровущий. Почему мы и поручили ему присматривать за нашим ото.

        - Присматривать? Получается, вы ему не доверяете?

        - Чантри, этот индеец едет к своему племени. Джентльмену с Востока наше добро - ерунда, но для индейца-то оно - богатство великое. Ухитрится он нас перерезать или сообразить со своими ловушку для нас, все достанется им, а наш друг превратится в большую шишку. Христианского воспитания они не получили, никто не говорил им прощать врагов и что воровать нехорошо. Они осуждают только кражи в своей деревне и у своих родичей. Большинство племен обозначают «чужого» и «противника» одним словом. Белые часто думают, индейцы против них, потому что они белые. А ничего подобного. Индеец пришибет другого индейца с такой же охоткой, как и белого, разве что на белом больше поживы бывает.

        - Вообще недурно они устроились, туземцы эти. Лучшая охота в мире, никаких тебе налогов, земли - гуляй не хочу.

        - Ага.  - Дэйви засмеялся.  - Вот он, бостонец-то, вылазит. Ты проморгал, что у вас в цивилизованном мире надежная защита, и закон, и обычай, а тут всей защиты добрый конь и зоркий глаз. Свободные дикари, о которых ваш брат рассусоливает, носа со стоянки высунуть не могут, чтобы кто-нибудь за их скальпами не промышлял.
        Некоторое время мы молчали. Мои мысли унеслись далеко за горизонт. Эти широкие дали, должно быть, похожи на степи, покинутые необузданными скифскими всадниками во время миграции на юг и запад из Центральной Азии. Они тоже снимали скальпы, несмотря на то, что работали по металлу и во многих отношениях больше продвинулись по пути прогресса, чем американские аборигены. Оттуда пришел и наш народ… а может, с территорий к востоку от Дуная или Дона. Единого мнения по этому вопросу нет, лично я склоняюсь к Центральной Азии. Среди переселяющихся племен шли кельты и мы - откочевавшие дальше всех, ирландцы, валлийцы, бретонцы, поныне сохранившие остатки старых поверий, древних навыков.
        С начала времен люди меняли места обитания, обычно тянулись на запад и юг. Миграция, частью которой я являюсь, может быть, последняя великая волна. Но она отличается от всех прежних. Нет организации в роды, нации, захватывающие армии; идут отдельные люди, каждый решает за себя и сам снаряжается.
        Незнакомцы друг другу и все же с общей целью, они выходят из тысячи городов и поселков, переваливают через горы, просачиваются по ущельям, спускаются по рекам, гибнут и выживают, падают жертвами дикарей, и всегда на их места встают новые, и нет им конца.
        Я видел их на реках Мононгахила и Огайо плывущими вниз на плотах, находящими место для дома в Иллинойсе и Миссури или продолжающими путь к Техасу. Некоторые толкуют об Орегоне, о Калифорнии. Сделав первый шаг, отдав швартовы общественных связей, расставшись со школой, церковью, сельской лавкой, родней, оставаться в дороге уже легко. Путешествовать всегда проще, чем остановиться.
        Пока стремишься к земле обетованной, живешь мечтой. Осесть - значит взглянуть в лицо действительности. А мечтать ведь несложно, куда сложнее воплотить мечту.

        - Ты тут про индейцев разливался, какая у них охота. Гоняться за дичью хорошо, когда дичь есть, только сезоны сменяются, и дичь уходит. А зимой ни ягод, ни семян, ни орехов - трудновато бывает раздобыть жратву.

        - Это правильно, но они же коптят мясо, а некоторые племена сажают кукурузу и тыкву.

        - Ясно, сажают, но запасаются скудно. Мне доводилось видеть их с пустыми брюхами и детьми, плачущими от голода. На зиму нужна пропасть еды, и, по-моему, ни одному племени до весны не хватает.
        Припомнив свои юные годы, я не мог не согласиться. Охота ненадежна; до того, как я заимел Фергюсоново ружье, мы много раз оставались без обеда, и после тоже случалось. Сколько раз я отшагивал мили по мокрому лесу, высматривая хоть что-нибудь, когда зверье попряталось от ливня.
        Вдруг Шанаган осадил, показывая на следы. Несколько человек на неподкованных лошадях совсем недавно пересекли наискосок наш маршрут. Здесь они стояли и следили за нами.

        - Вернемся-ка мы лучше.  - Дэйви бросил взгляд вокруг, и мы помчались обратно к остальным.
        Соломон Толли выехал навстречу.

        - Они слышали наши выстрелы,  - заключил Дэйви.  - Промахнуться они не могли, но почему не напали, зная, что наши ружья разряжены?
        Казби Эбитт сплюнул.

        - Хотят зацапать всех зараз и выбирают подходящий момент.

        - Похоже,  - согласился Хит.  - Два выстрела, два попадания. Первый сорт!

        - Чантри - стрелок что надо,  - заверил окружающих Шанаган.  - Двести ярдов верных, на бегу, и прямо в сердце!
        Мы рассыпались, чтобы трудней было в нас целиться. На Востоке много рассуждали о несправедливостях, причиненных краснокожим, но почему-то в данный момент эти несправедливости меня не волновали, зато очень волновала сохранность моих волос.

        - Встаньте на их точку зрения,  - предложил Дэйви.  - Одна-единственная засада - и сколько пороха, пуль, капканов, одеял, ружей, лошадей, уж не говоря о всяких мелочах.
        Перед нами возникла возвышенность с поднимающейся до гребня полоской леса и несколькими гранитными валунами. Редкой цепью мы поднялись по склону. Из-под одной глыбы течет вода, с десяток тополей, один - гигантский - упал. Немного подлеска.
        Наш индеец не спешил приближаться.

        - Плохо,  - заявил он.  - Злые духи.

        - На мой вкус, хорошо,  - сказал Боб Сэнди.
        Мы спустились в небольшое углубление. К северу земля круто уходила в буерак, на дне которого вода источника вливалась в узкий ручеек. Лучше места для лагеря не найдешь, но углей от костров не было. Следы антилоп, бизонов, даже диких лошадей; не видно костей, которые могли бы указывать на яд в роднике. Такие родники встречались редко, но я слышал, что находили несколько с растворенным в воде мышьяком и другие - с минералами, способными вызвать расстройство желудка. Толли спрыгнул на землю и попробовал воду на вкус.

        - Черт побери, с водой все в порядке. Лучшей я не пробовал никогда.

        - Плохо,  - настаивал ото. Обвел жестом окрестность.  - Не люблю. Плохое место для индейца.
        Дег Кембл крутился вокруг. Эбитт объезжал гребень по периметру. С трех сторон нас защищал натуральный вал, поле обстрела выглядело превосходным. Упавший ствол образовывал отличней бруствер. Впадина примерно двадцать на тридцать ярдов свободно вмещала и нас, и наших лошадей.
        Ото держался поодаль. Явно не желал иметь с этим местом ничего общего.
        Я все еще сидел на лошади; Толли остановился рядом.

        - Ты образованный человек, Чантри. Как ты растолкуешь его поведение?

        - Возможностей я вижу две. Либо эта позиция очень уж хороша для обороны, либо это место - табу.

        - Табу?

        - У индейцев нет наших знаний, и они выдумывают злых духов, когда не в силах чего-либо объяснить. Скажем, какие-то их соплеменники уволокли одежду или постель умерших от оспы и с ними прикатили сюда. Тебе ведь известно, что такое случалось и индейцы быстро умирали. Другие могли найти их тела, без следов насилия, и решить, что тут поработали сверхъестественные силы. В конце-то концов, не так много лет прошло с тех пор, как мы сами рассуждали так же.

        - Убедительно. Во всяком случае, я за то, чтобы остаться. А ты?

        - Я тоже.
        Позже я раздумывал, а верно ли посоветовал. Главного между нами не было. Каждый что-то мог, каждый помогал чем умел.
        Я складывал небольшой костерок, Айзек Хит привязывал лошадей пастись. Боб Сэнди стоял на страже вместе с ото. Шанаган растянул на земле антилопьи шкуры и начал соскабливать с них остатки мяса. Остальные собирали топливо на ночь, а Казби Эбитт подвесил котелок и занялся приготовлением гуляша. Толли вслед за струйкой воды спустился к ручью осмотреть местность.
        Огонь разгорелся. Я подошел к обрыву и смотрел на безбрежную степь, на траву, горящую красным в сиянии заходящего солнца. Только сейчас я отдал себе отчет в том, что совершил.
        Моя жена и ребенок ушли, насмерть обожженные пламенем пожара, зажженного… кем?
        Или это был слепой случай, подобно многим другим? Неожиданные загорания не являлись редкостью.
        Но чего же натворил я сам? Порвал все связи, выкинул в мусор все жизненные планы и ускакал в неосвоенные земли. Еще два месяца назад я сидел бок о бок с выдающимися людьми: литераторами, бизнесменами, теми, за кем шли люди,  - и вот он я в пустынном краю, и куда направляюсь?



        Глава 3

        Пылающие стрелы в небе медленно потухли, оставив на облаках огненную кайму, и прерия окрасилась в мрачный вишневый цвет, темнея тенями наступающей ночи. Пустая страна… но недолго ей быть пустой. Я знаю мой народ, видел их там позади в незатейливых фургонах или пешком, жена и дети на лошадях, иногда корова. У этих семей были лопаты и топоры, и они не собирались позволять чему-либо останавливать их. Они пойдут везде, где можно взять землю, потом забеспокоятся, снимутся и двинутся на закат вновь и вновь.
        На пути обратно к костру меня приковал к месту голос Хита:

        - …Он сказал что-то вроде, мол, Чантри сам поджег дом, и тот его вызвал на поединок. Этот болтун попросту трепал языком и попробовал отвертеться, но Чантри ему не позволил. Дерись, говорит, не то пристрелю, как собаку. Дал выстрелить первым, пуля оцарапала шею… до крови. Потом выстрелил сам.

        - Убил?

        - Да, и знаешь, куда попал?

        - В рот,  - сказал Соломон Толли.  - В рот он ему выстрелил.

        - Так ты слышал эту историю?

        - Нет,  - угрюмо ответил Толли,  - но Чантри - жесткий малый. Кроме того,  - добавил он,  - я бы сам так сделал.
        Я тихо постоял, пока разговор не перешел на другое, затем двинулся к ним с шумом, чтобы догадались - я поблизости. Лучше бы они не знали. Иногда самое желанное - быть никем. Прошлое я хотел забыть. Ведь я удрал не только от мест, где любовь и счастье обернулись болью, но и от шепотков, что я сам устроил этот пожар. Слухи возникают легко, а попробуй заставь их улечься!
        Да и не хотелось, чтобы меня жалели или чтобы двери, однажды открытые для меня, захлопывались перед моим носом.
        Винтовка, сделанная Фергюсоном, лежала в моих руках. Может быть, в грядущие годы ничего, кроме нее, у меня не будет. Она принадлежит мне. И не только это: с ней связаны воспоминания о матери, о той хижине, где, не всегда сытые, мы были богаты любовью, о жене, часто ездившей со мной на охоту, о сыне, которого я из этой винтовки учил стрелять.
        Присев у костра, я пальцами вытер ленту внутри шляпы.

        - Небо подсказывает, завтра будет ветрено.

        - Да,  - согласился Эбитт.  - Есть гуляш. Лучше съешь весь, можно будет вычистить котелок. Сейчас сварю кофе.
        А потом была беседа при огне, складный разговор людей Пограничья, и я слушал, потому что многое мне предстояло узнать. Я учился в Сорбонне и Гейдельберге и преподавал историю в Кембридже и колледже Вильяма и Мэри, однако чему я учился у этих людей, нельзя было найти ни в одной книге. Они рано появились в краю, куда я только что пришел, и прекрасно его знали.
        Отблески пламени танцевали на лицах. Приятно пахло: огнем, свежесваренным кофе, шипящим в жару мясом, гуляшом.
        За день кое-что изменилось: я убил дичь, снабдил стоянку пищей. Теперь мои спутники знали, что я не паразит и понесу свою долю трудов. Суровые люди в суровых местах, требовательных к обитателям, они понимали, что такое - убить врага, стоя с ним лицом к лицу. Это кое-что для них значило. Так не всегда происходило на Востоке, где дуэли случались часто, но некоторые относились к ним с неудовольствием.
        Соломон Толли стоял на часах первым. Хит - вторым, я попросил последнюю очередь, помня, что индейцы предпочитают атаковать на рассвете.
        Я опять заметил, что ото разглядывает мое ружье, и улыбнулся ему. Он не ответил улыбкой, но отвел взгляд. Я уже чувствовал усталость. Тело не привыкло к долгим часам верхом, а я хотел заступить на стражу свежим, поэтому развернул одеяла и улегся спать.
        Хит разбудил меня деликатно.

        - На часах три, ночь звездная.
        Выкатившись из постели, я сложил ее, натянул сапоги и влез в сюртук. Хит покачал головой.

        - Эти мне медные пуговицы. Очень в них удобно прицеливаться.

        - Конечно. Рискну, потом сошью рубашку. Тихо было?

        - Да, если можно так выразиться. Лягушки кричат внизу, койоты, как обычно. Освещение мерзкое. Придется тебе глядеть в оба.
        Взяв ружье, я подошел к краю углубления и посмотрел вниз, на равнину. Пусто, спокойно. Не торопясь я обошел лагерь наполовину, быстро вернулся и пошел в обратном направлении. Хит добавил в костер несколько маленьких кусочков дерева, чтобы угли до утра не погасли, и лег.
        Если нападут, скорее всего из глубокого русла, где ничего не различишь. Я отметил в уме, где спят мои друзья. Толли, Эбитт, Сэнди, Кембл, Шанаган, Хит, ото.
        Время текло, мои уши привыкли к ночным звукам. Я постоянно двигался, ни разу не обходя лагерь дважды одинаково, никогда не завершая круга. Не хотел, чтобы мое положение можно было рассчитать. Вроде на востоке светлеет? Слишком рано.
        Что-то не так, уже несколько минут… лягушки перестали квакать!
        Я скорчился за валуном, прислушиваясь.
        Ничего… ни звука.
        Я повернул голову. Будить? Стоит ли из-за собственной глупости лишать людей сна? Поднять одного… Толли, может?
        Толли… Эбитт… Сэнди… Кембл… Дэйви Шанаган, Айзек Хит и…
        Ото исчез!
        Лошади… их разгонят прежде всего, это мне было известно. Кинулся к ним. Нервничают, головы подняты, ноздри раздуваются.

        - Шанаган,  - произнес я.
        Тень пошевелилась… фыркнула лошадь, и я шагнул в сторону от более темной тени, Метнувшейся ко мне. В свете костра блеснуло лезвие ножа, и я рубанул прикладом, коротко и твердо. Он нападал, пригнувшись, приклад глухо ударил в череп, и он грохнулся оземь. Стремительно обернувшись, я выстрелил во второго, выскочившего из-за низкого бугорка, с бедра, прицеливаться было некогда. Пуля развернула индейца, мои руки сами схватились за пороховой рог…
        Кругом стало тихо. Не бывавший в сражениях, я ожидал услышать звон оружия, вопли раненых, увидеть огненные кинжалы выстрелов, и ничего не было.
        Шагнув назад, я пошел от лошади к лошади, шепча, успокаивая. Постели остальных все до одной опустели.
        Рядом зашуршало, и я моментально повернулся. Голос Дэйви прошелестел:

        - С тобой все нормально?

        - Ото пропал. Я сразу к лошадям, думал, они постараются их спугнуть.

        - Правильно сделал. Добыл одного?  - Ему было видно лежащее тело.
        Я подался вперед, и Шанаган поймал меня за руку.

        - Т-р-р. Они еще там.
        Далекое небо приобрело лимонный оттенок. Мы ждали, прислушивались. Закричала сова, как бы спрашивая о чем-то. Малое время спустя закричала опять.

        - Хотел бы я знать, где это она,  - прошептали у моего уха губы Дэйви.
        Небо над нами посветлело, вспыхнули бьющие вверх алые полосы, далекое облачко зарделось, взглянув на землю.
        Мы ждали, не ворохнувшись, не представляя, что произойдет. Возможно, индейцы продолжат наступление, возможно, оттянутся назад, выгадывая более удобный момент. Краснокожих никто не принуждает продолжать бой. Победа любой ценой им не обязательна, и время у них есть. Они не стремятся выиграть непременно сейчас.
        Небо быстро становилось ярче. Мы двинулись по периметру, выискивая огневые позиции. Равнина внизу оставалась безжизненной.
        Сзади подошел Дегори Кембл.

        - Никого не видать,  - сказал он.  - Я считаю, они убрались.
        Заметив лежащего в пыли индейца, он подошел, ногой перевернул его, держа оружие наготове, на случай, если воин притворяется. Но тот был вполне мертв. Одна сторона головы, раздробленная моим ударом, запеклась кровью. Я отвернулся и глядел через прерию.

        - Волосы нужны?  - спросил Дэйви.  - Твой.

        - Нет,  - отказался я.  - Варварский обычай.

        - У нас тут варварская сторона. Обзаведешься несколькими скальпами, индейцы больше уважать будут.

        - Хочешь, бери.

        - Нет. По закону он твой.
        Кембл старательно переломал стрелы мертвеца, затем его лук. Нож кинул мне, я его поймал.

        - Обменяй на что-нибудь,  - посоветовал Кембл.  - Стоит хорошей бобровой шкуры.

        - По-моему, я еще одного подстрелил,  - сказал я.  - Появился отсюда вот.

        - Они как луговые собачки,  - прокомментировал Толли.  - Не прикончишь на месте, забьются в какую-нибудь дыру.
        Мы пошли к месту, где я видел индейца, и Толли неожиданно протянул руку.

        - Попал, точно. Видишь, вон там?
        На листе ярко краснела кровь. Чуть подальше еще два пятна. Следовать по ним мы не стали: пятна вели в густые заросли, подстреленный мог поджидать нас там.

        - В легкое, я бы сказал,  - рассудил Кембл.  - Ущучил как полагается. Неплохо для туриста. Лучше стрелять и не получится.

        - Я не хотел его убить,  - проговорил я и осекся.
        Это не вполне соответствовало истине. Уж конечно я не хотел, чтобы он меня убил, а ситуация диктовала: или - или.

        - Не выстрели ты, он бы посчитал тебя за труса либо никудышного бойца. И презирал бы тебя. Лучше подумай над этим как следует, потому что путь один. Или ты готов стрелять наповал, или едешь домой к маме.
        Он был прав, разумеется, и разве не сражались люди всегда и везде? Мы вернулись к огню; кофе уже готовился. Подошел Боб Сэнди. Он разведывал округу и ничего не нашел.

        - Унесли ноги,  - с сожалением сообщил он.  - Дураки они, что ли. Ото, наверно, рассчитывал, с новичком на карауле дело пойдет как по маслу.  - Ухмыльнулся мне.  - Провел ты их, ничего не скажешь.

        - Повезло,  - ответил я.  - Но и трясся же я!

        - Ясно, трясся,  - подтвердил Сэнди,  - продолжай в том же духе. Перестал трястись - значит, отправляйся назад, потому что иначе ты долго не протянешь.
        Мы расселись вокруг костра есть, и, глядя на лица товарищей, я думал о Гомере и греках, раскинувших стан на берегу моря в ожидании наступления на Трою. Люди того же сорта, люди действия и борьбы, не хуже, не лучше.



        Глава 4

        Словами не передашь, каково в той стране трав. Со всех сторон бесконечность от горизонта до горизонта, и необъятный купол небес над головой.
        По мере продвижения от поселений попадалось все больше дичи: бизонов, антилоп стадами до полусотни и больше. У воды мы часто находили следы медведя, иногда ягуара. Волки и мелкая их разновидность, водящаяся в прерии - койоты,  - болтались неподалеку от бизонов, выжидая возможности выхватить теленка или неспособного сопротивляться старика.
        Мы оставались настороже. Мое детство обрело новую значимость: развитая тогда внимательность вновь пошла на пользу. Я скоро приучился к движению растительности, вызванному ветром, и мгновенно отмечал всякое отклонение.
        Интересовался я и другими вещами - ученый во мне не желал отступаться. Уже давно меня занимало влияние климата на историю человечества, особенно на передвижение народов. Внезапное появление гуннов или готов в Европе, к примеру, и первые миграции кельтских племен - что явилось причиной? Давление соседей, растущих в числе? Засуха? Извечное стремление к солнцу? Испокон веков люди занимали свободные пространства, и мы в Америке не отличались от тех же готов, монголов, индо-арийцев, и я задавался вопросом: имели ли мы выбор? Растения немедленно заселяют площади, к которым приспособлены, видимо, тому же принципу подчиняются нации.
        Несколько раз нам встречались следы неподкованных лошадей. Целенаправленное движение ясно указывало, что это не дикие лошади, на них ехали индейцы. Я начинал понимать: мой «фергюсон» дает мне безопасность, недостижимую для остальных. И насчет костюма я передумал. Что-то больше подходящее для дороги мне необходимо, но выбрасывать старую одежду не следует, пригодится для официальных случаев. Я припомнил, что американские индейцы большое значение придают соблюдению достоинства и обожают церемонии, и надо отнестись к ним соответственно.
        Ото так и не появлялся - скрылся вместе с приятелями, приглашенными на налет. Неожиданность нападения и столь же внезапный конец удивляли меня до сих пор.
        Через три дня высокотравье осталось позади. Однако краев с короткой травой мы еще не достигли, они лежали дальше к западу. Рослый бородач, виденный нами раньше, пропал везде, кроме понижений вдоль ручьев. Остался пырей, мятлик, иногда участки грамы и бизоновой травы, что указывало на жаркий, сухой климат.
        За водой мы спустились к реке Платт. Широкое песчаное русло, вода мелкая, солоноватая на вкус. Напившись, мы отъехали подальше назад и устроились на ночь в кучке деревьев на возвышении, откуда было удобно стрелять во все стороны.
        Сэнди и Хит отправились пасти лошадей, прочие занялись обустройством лагеря, а я скроил охотничью рубашку и пару портков. Кожа не была выделана как надлежит, в пути сделать это почти невозможно. Дома у меня лежало гладкое бревно - расправлять на нем шкуру и соскабливать жир и пленки. Теперь приходилось обходиться чем попало. Замочить дня на три свой материал в воде, размешанной с древесной золой, я тоже не мог. Мочил на остановках и по мере сил отскребал потом волосы. Мозги антилоп мы сохранили, они высохли. Я перетопил их с салом, втер смесь в шкуры, растянул их и аккуратно скатал, чтобы через пару дней отскоблить окончательно и прокоптить. У индейцев такими делами занимались женщины, ну а мне выпало трудиться самому или не было бы у меня пригодной кожи. А я все-таки хотел сберечь свой нынешний наряд для торжественных оказий.
        Нелегкой была жизнь у краснокожих - и у мужчин, и у женщин. Продержаться в дикой стране значило много работать, и у скво, во всяком случае, работа не кончалась никогда.
        Не успело солнце скрыться, Дегори Кембл привез лучшие части бизоненка. Уже сидя у костра и обгрызая кость, он сообщил:

        - В той стороне я кое-что приметил, обещающее неприятности.
        Мы глядели на него и ждали. Пожевав еще, он продолжил:

        - Отпечатки мокасин… и сапог тут же. Пожалуй, трое белых мужчин, испанцев, надо думать.

        - Нам какое дело?  - спросил Хит.

        - Они не шибко жалуют гостей,  - объяснил Толли.  - Бонапарт увел Луизиану у Испании, потом уж продал нам. Южнее у них имеется деревня-другая, и кто появляется поблизости - сразу в тюрьму.  - Он очертил рукой горизонт.  - Испанцы заявляют права на большую долю здешних территорий, а никто еще толком не определял границы. Слыхал я, в Колорадо французские солдаты искали золото и испанцы науськали на них индейцев юта.

        - Тогда не мешает вести себя поосторожней,  - предположил я.  - Как считаешь, видели они нас?

        - Вряд ли,  - высказал мнение Кембл,  - но их большой отряд, человек сорок будет. Охотясь, кто-то мог забрести достаточно далеко к востоку, чтобы углядеть нас.
        Заканчивали еду мы в молчании, потому что было о чем поразмыслить. Оторвавшись далеко от своего народа, мы не могли рассчитывать на помощь, у испанцев и индейцев имелись поселения неподалеку, а мы семеро точно очутились на другой планете.
        Однако такое положение дает и силу. Не на кого свалить заботы - полагаешься на одного себя. Наша проблема являлась исключительно нашей, и что надо будет сделать - мы будем делать сами. Оглядываясь кругом, я решил: лучших людей я бы не подобрал. Как и те, кого я видел раньше, пробирающихся на запад любыми подвернувшимися средствами, они сами свершили свой выбор. Каждый в своей душе. Ни король, ни генерал, ни президент не приказывали им: «Вперед». И, узнав, что им предстоит, они не повернули назад.
        И я понял, что наконец пришел домой. Я учился за границей, сам читал лекции, завтракал с президентом Джефферсоном, числил среди своих друзей капитана Мериуэзера Льюиса, Генри Дирборна, доктора Уильяма Торнтона, Гилберта Стюарта и графа де Волнэ, но моим народом были эти люди, и вокруг простиралась моя страна.
        Айзек Хит повернул голову ко мне.

        - Верно это, Чантри? Что нет границы?

        - Никакой границы не прокладывали. В чем заключается одна из причин для экспедиции Льюиса и Кларка? Не только выяснить, что в тех краях есть, но и подтвердить наше присутствие на территории.
        С краю светового круга появился Шанаган.

        - Идут сюда,  - тихонько произнес он.  - Пятеро или шестеро.
        Говорил он в пустое пространство. Словно духи, мы растворились в окружающей тьме. На счастье, у меня хватило самообладания прихватить кофе. С винтовкой в правой руке я прихлебывал из чашки в левой. Прозвучал оклик на испанском языке, я на том же языке отозвался, быстро шагнув вправо. Выстрелов не было; судя по звуку, приближались конные. Два испанца, четверо индейцев. Ступив на свет, я пригласил их сойти с лошадей. Они так и поступили и подошли к костру. Шедший первым хладнокровно оглядел меня.

        - Капитан Луис Фернандес! Офицер испанской армии.
        Я слегка поклонился. Заметно было, что он удивлен моим костюмом.

        - Приятно встретиться с вами, senor,  - ответил я,  - так далеко от вашего дома. Рад приветствовать вас в нашей стране от имени американского народа.
        С тем же успехом можно нанести удар первым, рассудил я.
        Он, несомненно, испытал шок.

        - В вашей стране?  - возмущенно воскликнул он.  - Но ведь это испанская территория.
        Из тени выдвинулись остальные члены нашей группы. Все, кроме Шанагана и Боба Сэнди, те благоразумно остались на страже.

        - Выпьете с нами кофе, капитан?  - предложил я. И добавил: - Не знал, что притязания вашего короля заходят настолько далеко. Но в любом случае, Луизиана продана императором Наполеоном Соединенным Штатам.
        Он изумленно уставился на меня. Моя уверенность несколько сбила его с толку. Он принял кофе, перебежал глазами с одного нашего лица на другое и неожиданно взорвался:

        - Не верю! Быть такого не может!

        - Это правда,  - заверил я и прибавил: - В иных обстоятельствах, капитан, ваши слова меня бы оскорбили, но, учитывая ситуацию, я пропущу их мимо ушей.  - Не давая ему продолжить, я объяснил: - Земли вернулись к Франции по секретному договору, заключенному в Сан-Ильдефонсо. Мое правительство об этом дозналось и начало переговоры. Вам известно, что бунт рабов на Гаити и грозящая война с Англией оставили императора без средств. Сенат одобрил сделку, и двадцатого декабря 1803 года мое правительство формально вступило во владение этой областью. Повторяю: мы приветствуем вас как гостя.
        Капитан Фернандес покраснел от злости. Эбитт открыто улыбался, Кембл и Толли едва сдерживали веселье.

        - Чушь какая! И в любом случае здешний район к Луизиане не относится. Он под управлением Санта-Фе.

        - Понимаю ваше удивление, капитан,  - мягко ответил я.  - В такой местности, без выраженных примет, частенько заезжаешь дальше, чем сам сознаешь. Все же сейчас вы порядочно углубились в земли американцев.
        Капитану это не нравилось. Я был уверен, он специально приперся сюда, чтобы приказать нам уносить ноги либо задержать нас. Связь осуществлялась медленно: парусным кораблем от Испании до Мексики, потом по суше от Мехико до Санта-Фе - и, по всей видимости, капитан не заглядывал туда несколько недель.

        - Ничему этому я не верю,  - резко заявил он,  - и, во всяком случае, вы арестованы. Вас отправят в Санта-Фе, где и разберутся в вашем деле… в должное время.
        Я улыбнулся ему.

        - Арестованы? На тех же основаниях могу вас арестовать я, но нарушение слишком мелкое. На мой взгляд, не так много травы съели ваши лошади, чтобы государство серьезно пострадало. Нас же арестовать вы не вправе. И вот еще что: мы на это не согласны.
        Он швырнул чашку на землю.

        - Вы сдадитесь или вас возьмут силой!

        - Берите,  - спокойно проговорил Соломон Толли.  - Берите нас, капитан.

        - У меня сорок человек!  - грозился Фернандес.  - Сдавайтесь немедля, а не то мы всех вас убьем!
        Я улыбнулся еще раз, затем оглянулся на Кембла и Толли.

        - Сорок? Поровну не выйдет, так что будем делить по принципу: «кто смел, тот съел», так я понимаю.

        - Я свое получу,  - сказал Эбитт.
        Фернандес круто повернулся и зашагал к своему коню. Прочие все время молчали, но один из них поднял пистолет.

        - Я не стал бы этого делать,  - предупредил Хит, ружье наведено на цель.  - Ни за что не стал бы.
        Пистолет опустился - постепенно, осторожно. Незваные гости скрылись во мраке.

        - До чего жаль бросать такое отличное место,  - сказал я.

        - Бросать? Ты уж не бежать ли решил?  - потребовал ответа Эбитт.

        - Нет. Тут рядом,  - я показал направление,  - ярдах в сорока, валяются несколько большущих тополей. Упали, как нарочно, чтобы вышла баррикада. Есть и живые деревья, а места внутри хватит и нам, и лошадям. Естественный форт. Я набрел на него, когда собирал хворост. Думается, не грех отойти туда, оставив костер гореть.
        Так мы и поступили: добавили в костер топлива и через несколько минут устроились в нашем укреплении.

        - Поспите лучше,  - посоветовал Толли.  - Я покараулю.
        Совет выглядел хорошим, и мы ему последовали. На земле лежала толстая подстилка из листьев.
        Засыпая, я слышал, как Эбитт говорит Кемблу:

        - Понятия не имел о договорах и всяких таких вещах. Про покупку говорили… поэтому я и двинул из Иллинойса на запад. Откуда он столько знает?

        - Учился, вот и знает,  - ответил Кембл.
        И мы погрузились в сон.



        Глава 5

        Пробудившись от предрассветного холода, я лежал не двигаясь и смотрел на звезды. В этот час небо кажется ненатурально прозрачным, а звезды - низкими. Я размышлял обо всем, что видел и что узнал из разговоров людей, с которыми путешествовал. Ум, настроенный на познание, без конца ищущий нового, не прекращает рассматривать и сравнивать.

        - Похоже, к нам пришли,  - это прошептал Шанаган.
        Выкатившись из одеял, я быстро связал их в аккуратный тючок и пристроил к седлу. С ружьем под мышкой завершил туалет: натянул сапоги и поддернул нож на положенное место на поясе.
        Костер прогорел, виднелись светящиеся красным угли. Крадучись, мои спутники занимали места.
        И однако, когда началось, нас крепко встряхнуло. Стремительная атака, дикие боевые вопли… все рассчитано, чтобы напугать и обезволить. Неожиданное ночное нападение, вне сомнения, произвело бы такой эффект. Мы были шокированы, хотя и готовы.
        Мы выпалили, как один человек. По крайней мере двое упали. По-моему, упавших было больше, но в слабом свете среди деревьев и кустарника трудно различались подробности.
        Моя винтовка была готова к выстрелу почти моментально, но я ждал, давая другим время перезарядить, чтобы не оказаться с разряженным оружием всем одновременно. Шанаган выстрелил из пистолета, затем выстрелил и тут же перезарядил я… и целей больше не осталось.
        Нападавшие исчезли так же быстро, как и появились.
        Около костра лежал труп либо два, и все. И ни звука.
        Небо постепенно серело, на востоке - с желтоватым оттенком, высоко над нами окрасилась розовым полоска облака. Мы ждали, следили: чернота обретала формы, становилась деревьями, кустами, камнями. Свет усиливался: равнина не проявляла признаков жизни. Наконец Дегори Кембл покинул наш редут и подошел к ближайшему из погибших индейцев.

        - Юта,  - возвестил он.  - Далеко на север забрался. Они больше в горах живут.

        - На испанской территории?  - спросил я.

        - Права на те земли заявляли и они, и французы. Я считаю, там тоже Луизиана. Рубеж должен пролегать к югу.

        - Разобраться в этом потребуется время,  - сказал я.

        - А пока?

        - Будем охотиться там, ловить бобров. Лучше бы для всех сторон установить добрые отношения с Санта-Фе. Им надо торговать, нам тоже.

        - До Мехико дорога долгая,  - согласился Толли.  - Сент-Луис ближе.
        Мы выбирались по одному и разведывали наш лесок. От индейцев ничего почти не осталось. Мы отыскали кровавое пятно, как будто указывающее на ранение, и оброненное ружье испанского производства. Из мертвецов у одного нашелся старый мушкет, второй был вооружен луком со стрелами.
        Не тратя времени, мы нагрузили лошадей и уехали, бросив индейцев лежать как лежали. Только Боб Сэнди прибрал себе скальпы. Толли двигался впереди в центре. Кембл в двадцати ярдах слева, я на таком же расстоянии справа. Эбитт и Сэнди следовали за Кемблом и мной в десяти ярдах. Хит и Шанаган ехали замыкающими. Мы не представляли легкой цели и могли по пути просматривать местность. Стартовав шагом, через несколько сотен ярдов мы перешли на рысь.
        Мустанги, выросшие в прерии, легко выдерживали такой темп. Моя лошадь, лучшей породы, не обладала выносливостью бывших дикарей, к тому же привыкла кормиться лучше. Очевидно, если она не приспособится к смене диеты и дорожным условиям, нужно будет найти другую. Со временем, пасясь на воле, она может приноровиться к этим местам… как должен приноровиться я.
        Мне не доводилось бывать в плохом состоянии физически, и теперь мои мышцы и кожа укреплялись, как требовала работа. Другое дело ум. Когда на меня напали, я бился, неплохо себя показав, и вроде бы мои компаньоны считают, что я вполне гожусь для предстоящего путешествия. А это не так.
        Дело в том, что я не переносил убивать. Я полагал себя достаточно цивилизованным человеком, а убивать - неправильно. И я не следовал в этом Библии: знатоки древнееврейского уверяли меня, там не стоит простое: «Не убий», в точном переводе заповедь звучит: «Не лишай человека жизни незаконно», что совсем другая вещь.
        Вел меня не закон Моисеев, а мой собственный разум. Я не имею права отнимать жизнь у другого человеческого существа и не желаю увеличивать сумму окружающего насилия. С другой стороны, убитые мной индейцы наверняка прикончили бы меня, если бы мне не повезло больше, чем им.
        Тем не менее уничтожение людей не доставило мне удовольствия, и я надеялся избежать подобного в будущем.
        Проблема была в том, что дитя цивилизации очутилось в нецивилизованном мире. Критерии, которыми я руководствовался, принадлежали упорядоченному миру, оставшемуся у меня за спиной. Как в Англии, так и в наших восточных штатах много говорили о нашем обращении с «бедняжками» индейцами.
        Немногие виденные мною бедняжками не выглядели. Сильные, ловкие, искусные воины.
        Воины.
        Вот ключевое слово. Они не считали себя бедными. Они гордились собой, высоко несли головы, равные любому. Они требовали не жалости, но уважения. Проблема состояла в том, что лицом к лицу сошлись два рода людей с двумя наборами моральных ценностей, разными предрассудками, разными реакциями.
        Очень хорошо являться культурным и цивилизованным, только надо бы вести себя поосторожнее, а то превратишься в культурного и цивилизованного покойника.
        Чтобы заключить мир, нужны двое. Напасть - хватит одного.
        Следует разбавлять гуманность здравым смыслом, пришел я к выводу, а здравый смысл поверять реальностью.
        Я изложил все это Соломону Толли. Боюсь, он позабавился за мой счет.

        - Я не профессор, Чантри, лишнего об этом не думал. Пристрелил первого индейца, направившего на меня стрелу, и страшно доволен, что попал.
        И так меня начали звать именем, приставшим потом на долгие годы. Больше я не был Ронаном Чантри, разве что изредка. Я стал известен как Профессор.
        Частью тут крылась легкая насмешка, частью, я думаю, уважение.
        В последующие недели я незамедлительно усвоил одну истину. В университете, который я теперь посещал, экзамены не представляли особых сложностей, но наступали то и дело. Сдал - живой, провалился - оставил скальп на поясе краснокожего.
        По совету Толли мы отклонились от намеченного направления к северу, подальше от земель, право на которые оспаривалось. Старались ехать низинами, чтобы спрятаться от врага. Потому что не сомневались: капитан Фернандес и его индейские союзники наблюдают за нами и планируют следующее нападение. И нечего надеяться на такую же удачу в будущем. Капитан дураком не был. Любой офицер в его положении легко мог переоценить свои силы и недооценить нашу смекалку. И он сам, и его туземные друзья нынче знали нас лучше.
        Но где же горы? Где-то к западу: ни один из нас их еще не видел. Невероятно, как не кончается эта равнина. Местность стала выше и гораздо суше. Трава здесь растет короткой, часто встречаются кактусы, раньше почти не попадавшиеся. Воды мало. Многие ручьи высохли, в бывших озерках - одна истоптанная грязь. И неожиданно мы натолкнулись на бизонов.
        Сперва мы их услышали. Глухой шуршащий шум - мы приняли его за шум ветра, но еще странное приглушенное бормотание. Мы одолели подъем, и вот они перед нами, тысячи и тысячи, пасутся и продвигаются вперед.

        - Не стреляйте,  - предложил я.  - Я успею перезарядить, и убьем только двоих.

        - А шкуры? Ведь они тоже чего-нибудь стоят!

        - Бизонья шкура, шкура быка во всяком случае, весит добрых пятьдесят фунтов. Мы не в состоянии их везти.
        Я проехал вперед, сошел около большого камня и, используя его выступ вместо подставки, застрелил двух животных. Мои товарищи воздерживались от стрельбы на случай, если враг близко. Бизоны словно бы этого не заметили, но отбежали, когда мы спустились вниз разделывать добычу.
        Тогда-то я и заметил индейцев.
        Несколько сотен ярдов в стороне, они подбирались к стаду с другого бока. Один индеец вскочил с земли и сбросил с себя плащ из бизоньей шкуры. Прячась под ним, он подползал к бизонам и потерял свой шанс на добычу, когда мы приблизились. Его разочарование было очевидным.

        - Чудное дело,  - проворчал Толли.  - Десяток или больше женщин, куча детей, а воинов не видать, кроме одного, ну, двоих… и лошадей нет.

        - Ограбили,  - сказал Шанаган.  - Заложу последнюю рубашку. Угнали табун и перебили мужчин, или же они в отъезде, пытаются забрать лошадей обратно.

        - Кто они такие? Можешь разобрать?

        - Шайены,  - уверенно ответил Дэйви.  - Самые храбрые и лучшие бойцы в прериях.

        - Толли,  - сказал я,  - если мы собираемся жить в этих краях, нам понадобятся друзья, а если мы собираемся заводить друзей, сейчас в самый раз познакомиться.

        - Я малость владею языком жестов,  - вызвался Шанаган.  - Ты чего задумал?

        - Отдать им шкуры и половину мяса.

        - Мы можем отрезать, что нам нравится,  - сказал Толли.  - Они только рога есть не будут.
        Подняв руку с раскрытой ладонью, я поехал к ним, Дэйви рядом. Охотник вернулся к остальным, и они поджидали нас. Лишь один воин держался на ногах. Кроме женщин и детей, оставались два подростка и старик.

        - Я прихожу как друг,  - сказал я, и Дэйви перевел на язык жестов.  - Мы грозны в бою и охотились сегодня. Мы поделимся мясом с нашими друзьями.
        Приблизившись, мы видели голод на лицах. Еще один воин, явно тяжело раненный, лежал на волокуше.
        Подъехал Толли.

        - Мы взяли, что нам надо, пусть забирают остальное.
        Индейцы последовали за нами к двум бизоньим тушам и безотлагательно принялись за работу мясников. Единственный пригодный к службе воин держался поблизости от нас, все еще недоверчивый.

        - Спроси его, что у них стряслось,  - сказал я.
        Дэйви принялся за дело, и индеец проворно рассказал всю историю, пользуясь знаками. Меня очаровали изящество движений, -непринужденность их и поэтичность.

        - Во время последнего полнолуния на них набросились юты. Убили четверых воинов и трех женщин, угнали лошадей и всех бы прикончили, но хозяева их отбили. Восемь человек воинов, оставшихся в живых, пошли за ними, чтобы выкрасть лошадей обратно. С тех пор они питались единственной антилопой и диким луком.

        - С последнего полнолуния?  - пробормотал Эбитт.  - Это, почитай, три недели.
        Через пару минут индейцы уже жарили мясо, некоторые ели сырым. Привлекательный народ, правильные, резко очерченные лица, превосходные тела.
        Верный своей природе, я нашел время разузнать, что известно о западных индейцах, как и о стране. Многое только предполагалось, но Джеймс Муни собрал для Бюро этнологии оценки численности различных племен. В 1780 году шайены насчитывали около трех с половиной тысяч… чему должно соответствовать семь или восемь сотен воинов, хотя их может быть и намного меньше. Я рассказал об этом Толли.

        - Может быть, оценка верна, но много сразу редко попадается. Не прокормятся, поэтому разбиваются на маленькие группы вроде нашей. И поэтому же они постоянно в движении. Дичь отходит от деревень, корни, зерна и ягоды они скоро все собирают. У нас не одна сотня живет от земли, которая у индейцев всего одну семью кормит.

        - Толли, эти индейцы нуждаются в помощи, и нам компания пригодится. Почему бы не остаться с ними, если нам по пути?

        - Хорошо. По-моему, ихних лошадей украл тот же отряд, что кидался на нас. Вряд ли сразу две банды ютов заберутся так далеко от дома.
        Воин подошел к нам, сидящим на лошадях, с ним Шанаган.

        - Тревожится. Его приятели должны бы уже возвращаться.

        - Сажи ему, его племя нуждается в мясе. Мы будем с ними, пока не придут обратно мужчины, если они отправятся с нами на запад.
        Пальцы Дэйви принялись за работу, и красноречивые руки индейца тут же ответили.

        - Они идут на запад, и он благодарит вас.
        Что бы подумал обо мне мой друг Тимоти Дуайт? Ехать на запад с шайкой индейцев!
        Вспоминая его и что он знал обо мне, я улыбнулся. Он-то бы не удивился. Другие, может статься, но не Дуайт.



        Глава 6

        Получив от нас свежее мясо, шайены были готовы продолжать путь на запад. Волокушу, которую раньше тянула одна из женщин, прицепили к нашей вьючной лошади.
        Дэйви Шанаган и индейский воин, звавшийся Бизоний Пес, ехали бок о бок и беседовали на языке жестов, время от времени вставляя слова. Прислушиваясь к ним и к остальным индейцам, я вскоре уяснил себе кое-какие шайенские выражения.
        Один из стариков знал хорошее место для остановки, к нему мы и направились, выслав лазутчиков для предохранения от опасностей. Через некоторое время Шанаган присоединился ко мне, ехавшему во главе отряда.

        - Они направляются на соединение со своим племенем. Там впереди этих шайенов чертова погибель. Наши индейцы рассчитывают устроить погоню за ютами. Вернуть себе коняг.

        - Давайте-ка мы останемся в стороне от этой затеи. Что за смысл добавлять себе врагов.

        - А вот это может оказаться не так-то просто,  - заметил Шанаган.  - Они захотят, чтобы мы им помогли.
        Шайенам больше всего нравилось устраиваться на ночь в открытой прерии, но не слишком далеко от деревьев. Старый индеец выбрал удачно, и перед самым закатом Казби Эбитт добыл самку бизона. Большую часть мяса мы отдали нашим краснокожим компаньонам.
        Шанаган рассказал, что мой наряд заставил шайенов счесть меня за великого вождя.

        - И пускай их,  - добавил он.  - Таким образом мы все делаемся в их глазах большие шишки. Престиж - вот ключ в отношениях с индейцами.
        Мы разбили лагерь в ста ярдах от шайенов, ближе к лесу. Топлива для костра нашлось сколько угодно, и ряды деревьев предоставляли некоторую защиту от нарастающего ветра. Сверх того, нам пришлось по вкусу, что наши фигуры сливаются на расстоянии с фоном растительности. Огонь мы развели в ямке позади пня от сломавшегося дерева; там он был превосходно укрыт.
        Собрав сушняка на ночь и для приготовления ужина и завтрака, я вышел в лесной мысок, откуда открывался отличный обзор расстилающихся вокруг равнин во всех направлениях. Усевшись на землю за первыми стволами, я принялся размышлять над своим положением.
        Испанскими колониями управляла администрация подозрительная и своим делиться не намеренная. Торговать дозволялось исключительно с индейцами, а против незваных визитеров принимались строгие меры. Усердный служака Фернандес должен иметь приказ пресекать любые и всяческие поползновения на территорию, полагавшуюся испанской. Вполне можно ожидать от него дальнейших хлопот.
        Никаких конкретных планов мы с горными охотниками не обсуждали. Просто двигались к западным гористым районам, собираясь охотиться там и разведывать местность в течение сезона. Если все пойдет, как мы надеемся, удастся отыскать обещающее местечко и выстроить зимнее жилье до снегопадов, а повезет с ловлей - вернемся весной в Сент-Луис с целым ворохом мехов.
        В обществе шайенов, принявших нас к себе за снабжение продовольствием, мы избавлялись от проблем с одним, по крайней мере, индейским племенем. Большой отряд шайенов, поджидавший впереди, очень даже мог организовать на нас засаду: на всякую изолированную группу - охота свободная. Но присоединившиеся к соплеменникам, мы будем встречены без вражды.
        Слабые отзвуки, доносящиеся из двух лагерей за моей спиной, подчеркивали тишину степи. Солнце зашло, но свет не погас, и пылающие стрелы все еще пронзали небеса. Во впадинах меж невысокими холмами собирались тени… ветерок поворошил траву, потом добрался до деревьев… пауза, промежуток без движения. К востоку забормотал гром… далеко.
        В первый раз я засомневался в том, что сделал. Бросил карьеру, какую мог бы иметь, карьеру преподавателя, автора, политика даже, быть может, ведь мои друзья занимали прочные позиции во всех этих областях. Мало кто получил лучшее образование, чем я, немногие столько прочли в столь различных отраслях знания, а теперь я оставил былые достижения, чтобы не возвращаться к ним. После внезапной гибели жены и сына жизнь показалась мне пустой и бессмысленной. Что крылось за толчком, швырнувшим меня на Запад, я не знал. Потаенное желание умереть? За этим я здесь?
        Или с целью затеряться в стране, далекой от всего, чем я дышал, от старых воспоминаний, старых ассоциаций?
        Я поднялся и зашагал обратно к костру. Около углей присел на корточки Толли, поджаривая кусок мяса. Кембл чистил оружие с вниманием, какое мать дарит ребенку. С шишками и кусками, отломанными от пня, подошел Эбитт.

        - Ты из Бостона, Профессор?

        - Из Вирджинии, потом жил в Каролине. Когда кончилась война, мы переехали в Бостон. Поселились за городом, но не очень далеко.
        Так начался разговор, какие ведут у костров, а кофе тем временем готовился закипать, и мясо жарилось. Пока что мы ели дикие луковицы, выкопанные в степи.

        - В моей семье работали с железом,  - сказал Эбитт.  - Я тогда не интересовался таким ремеслом, но настанет день, и я возвращусь.  - Он поднял на меня взгляд.  - Мы делали из железа всякие украшения. Отец считал себя за художника.

        - Некоторые кузнецы и являлись художниками,  - согласился я.  - Довелось мне видеть решетку в кафедральном соборе, в Нанси, сделанную Жаном Ламуром, и лестницу в ратуше - великолепные вещи. Ну и Малаголи Моденский, конечно.
        Эбитт опустил свой ломоть, не сводя с меня глаз.

        - Твои как, тоже по железу занимались? Отец говорил про этих людей. Мастера были что надо!

        - Выходит, ты кузнец.
        Он раскрыл ладони. Квадратные, источающие силу.

        - Железо проникает в кровь. Повозился с ним, уже от него не избавишься. Был кузнецом, да только растравил себе душу, раздумывая про западные земли. Лежал ночами в кровати и представлял все это огромное свободное пространство, где никто не ездил, не тронул рукой… а потом взвалил на плечо мешок, и в дорогу.

        - Насчет землепроходцев не угадаешь. Отовсюду прибредают,  - заметил Толли.  - Знал я Джеймса Маккея. Побывал на Западе в 1784 году, затем в восемьдесят шестом, седьмом и восьмом.
        Кембл подтвердил его слова.

        - Трюто - человек ученый. Жан Батист Трюто. Прибыл из Монреаля, работал в школе учителем, в Сент-Луисе, как я слышал, где-то в семьдесят четвертом, а несколько лет позже обретался в деревнях манданов, торговал. У племени арикара тоже жил.
        Мы говорили о будущем. О местах, куда мы направлялись, мы знали лишь с чужих слов. Там добывали пушнину, это мы знали точно иле боялись, что, добравшись До гор, не сумеем ее найти.
        После этого три дня мы двигались к точке, в которой заходит солнце. По очереди с Бизоньим Псом ехали впереди или по бокам и не видели никаких врагов. Убили несколько бизонов, один раз - антилопу. Шайены получали мяса в достатке, раненому воину стало лучше. Вскоре он понемногу ходил, а в день, когда мы оказались у долины Норт-Платт, смог сесть верхом. Звали его Ходит Ночью, и он нанес много ударов врагам.

        - Почему вы даете нам мясо?  - спросил он, покачиваясь в седле рядом со мной.

        - Вам же нужно мясо.
        Ответ его не удовлетворил. Помолчав, он сменил тему:

        - Куда вы направляетесь?

        - Ловить пушных зверей в западных горах. Но первым делом мне надо достать лошадей. Мой конь великолепен, но не успел привыкнуть к здешним вашим травам. Со временем приучится, однако до этого его нельзя нагружать так, как мне необходимо. Мне потребуется местная лошадь.

        - Я дам тебе лошадь. Когда мы придем к моим людям, у меня будет много лошадей.

        - Это будет великий дар. Мне нечего дать Ходит Ночью.

        - Ты дал мясо моим людям. Ты ехал рядом, когда могли появиться юты или пауни.
        Я не стал отвечать. Наше общество могло действительно способствовать безопасности индейцев. Считает так - хорошо, его дружба нам пригодится.

        - Ты не стремишься побеждать врагов? Не собираешь скальпы?
        Как объяснить, не оскорбляя его и не показавшись слабым?

        - О моих победах знает Великий Дух. Этого достаточно.

        - Тебе помогают могучие чары,  - решил он.
        Все же мы соблюдали осторожность. Воздух становился прохладнее, порывы ветра - крепче, овраги - глубже. Чем больше дистанция от населенных мест, тем больше опасность. Мы все сознавали это и знали также, что за нашей группой следят. Дважды попадались следы, говорящие, что за нами какое-то время наблюдали верховые, и к нынешнему дню они уже пересчитали нас. Без сомнения, им было известно и о стоянке шайенов к западу, к которой мы, очевидно, направлялись.
        Если они хотят нас уничтожить, то скоро должны напасть. Ходит Ночью понимал это, как и Бизоний Пес.
        Мы нашли место для отдыха во впадине, где просачивалась вода, трава поэтому росла зеленой. Вокруг поднималось несколько кустов крыжовника и единственный ясень, на земле лежало еще одно дерево, сухое.
        Пока остальные занимались огнем, я и Ходит Ночью объехали лагерь по широкому кругу, обследуя каждый бугорок, но увидели только немногих бизонов.
        За прошедшие дни мой жидкий запас шайенских слов увеличился, так что при его помощи с добавкой английского, какой знал индеец, мы ухитрялись общаться. Помимо этого, я начинал овладевать языком жестов и затем, к своему изумлению, обнаружил, что мой собеседник довольно неплохо изъясняется по-французски.
        Когда я высказал, насколько это для меня неожиданно, он пожал плечами.

        - Много французских охотников. Приходят все время. Живут в деревне. Ездят с нами. Мои люди много время жили около Великих озер, потом около реки далеко на север.

        - Так вы не исконные жители здесь?

        - Нет. Мои люди жили на север от Великих озер в том, что вы зовете Канада. Кри тоже были наши люди… очень-очень давно. Все индейцы переселились. Никто не живет, где жид когда-то.

        - То же относится и к нам… ко всем народам. Очень давно наши предки жили в месте, которое мы называем Россией, или еще дальше, в Центральной Азии. Затем они пришли на Запад. Многие, очень многие народы пришли на Запад, одни занимали пустые земли, другие выгоняли первоначальное население.

        - Белые люди?

        - Да. Произошло не одно переселение, а несколько. Лошадь сделала передвижение проще, а своих хозяев - сильнее.

        - Так и у нас было,  - сказал Ходит Ночью.  - С лошадьми сиу стали сильные.
        На склоне холма мы сошли с лошадей. В песке, рассыпанном вокруг муравейника, он начертил для меня грубый набросок Великих озер и показал, где раньше обитало его племя и каким путем они прошли на запад к реке Шайенн, протекающей в стране, принадлежащей сейчас племенам дакота или сиу.
        Сиу купили либо наворовали коней у южных племен, а те угнали их у испанцев. Образовав кавалерию, сиу со своей родины хлынули на Запад, завоевав значительную часть территории дакотов в Небраске, Монтане и Вайоминге.
        Темнело.

        - Некоторые утверждают, что ваши люди пришли вот отсюда,  - я добавил к рисунку северные равнины Сибири,  - и что вы через эту воду перебрались в Америку. И что мои люди тоже пришли из тех мест.
        Индеец поместил палец на западный Тарим и юго-запад России.

        - Вы отсюда? Так, значит, когда-то наши народы, может, ехали вместе… - вот тут?  - Он очертил порядочный кусок Центральной Азии.

        - Могло быть и так.  - Я встал, подобрал поводья и сел в седло.  - Ваши предки пошли к северо-востоку, мои - к юго-западу, а теперь снова встретились, здесь вот.

        - Оно далеко? Та земля, откуда мы?

        - Очень далеко. Ехать три сотни солнц… а может, и больше.

        - Мы пришли далеко.  - Он обратил взгляд ко мне.  - Пришли далеко, чтобы опять биться здесь.

        - Нас двоих это не касается, Ходит Ночью,  - улыбнулся я.  - Я думаю, мы друзья.  - Я вытянул правую руку.  - Пусть между нами никогда не прольется крови.

        - Только кровь наших врагов,  - сказал индеец.
        Мы въехали в лагерь вместе и около огня слезли с лошадей.

        - Видали чего-нибудь?  - спросил Кембл.

        - Пару-тройку бизонов, больше ничего.
        Я отрезал себе мяса и принялся поджаривать его над костром. Ходит Ночью отошел к своим.
        Мясо пахло аппетитно, а я проголодался. Сунул ветку в угли, и оттуда взвилось несколько искр и исчезло.
        Я начал есть, прислушиваясь к разговорам.



        Глава 7

        Местность стала заметно выше. Воздух холоднее, растительность изменилась: низкая трава, засухоустойчивые виды. Для многих, проезжавших здесь, луга были попросту лугами, а я вот находил обширное поле нового, требующего изучения. Вне сомнения, аборигены уже все это знали и воспринимали как часть своего мира.
        Высокие травы, оставшиеся позади, нуждались в значительном количестве влаги, и конечно же в засушливые годы ареал их распространения отодвигался к востоку, где текли реки и выпадало больше осадков. Тогда на их место вторгались низкорослые растения и удерживали завоеванное, пока дожди не приводили обратно сине-стебельный бородач и его спутников.
        Бизоны паслись везде, где находили злаковую растительность: в Джорджии, Пенсильвании, Кентукки и Теннесси, но открытая местность как будто им нравилась больше. Нестихающий ветер, солнце, калящее низкие пологие холмы…
        Все-таки наибольший интерес у меня вызывали шайены, и, когда только возможно, я наводил Бизонйего Пса либо Ходит Ночью на рассказ об их племени.
        Появление лошади перевернуло образ жизни этих индейцев. Когда верховых животных стало много, их хозяева почти что перестали возделывать землю и перешли на питание мясом, добываемым охотой на бизонов. Такой образ жизни оказался во многих отношениях легче, так же как более захватывающим. Шайены следовали за стадами наподобие волков, только тем были доступны лишь малоценные экземпляры, а индейцы выбирали самых жирных, здоровых. Так же будет поступать белый человек.
        Однако они часто убивали без пользы. Нередко гнали все стадо через обрыв, уничтожая огромное количество животных, хотя много мяса неизбежно портилось. Подобным образом могло прожить только ограниченное число людей, но непрерывное состояние войны и время от времени кровная месть удерживали население на невысоком уровне.
        Вдоль горизонта появилась слабо различимая полоска, и до меня начало доходить: это - далекая горная цепь. Во мне нарастало возбуждение. Скоро мы очутимся там и вплотную займемся установкой ловушек.
        Неожиданно ко мне подлетел Шанаган.

        - Профессор! Смотри!
        К югу, на гребнях невысоких холмов, появилось несколько индейских воинов. Они сидели на конях и наблюдали за нами. Вытащив из кобуры ружье, я приготовился отражать атаку. Но мимо нас проскакал Бизоний Пес, крича чужим. Они не торопясь начали спускаться, и мы увидели: их всего четверо.
        У моего бока возник Ходит Ночью.

        - Они пришли. Наши люди.
        Растянувшись в длинный ряд, оружие наготове, воины сошлись с Бизоньим Псом, собрались в кучу, остановились и долго разговаривали. Мы ждали, оставаясь на месте.
        Едут к нам. Один из четверых еле держится в седле.
        Солнце еще стояло низко, а мы уже все знали. Они набрели на лагерь ютов, увидели, что он пуст. Осторожно подобравшись по лощине ближе, рассмотрели: стоят два вигвама, горит костер, на связке шкур лежит ружье, над огнем висит котелок, вокруг валяются седла и прочее снаряжение. Позади, среди деревьев, привязаны лошади, и ни живой души больше. Все ясно: хозяева отправились на охоту.
        Шайены вошли на покинутую стоянку. Один нагнулся за ружьем, второй направился к ближайшему шалашу. Вдруг прогремел залп. Трое свалились на месте, остальные бегом рассыпались во все стороны, на бегу упал еще один. Проделав в бизоньих шкурах дырки, сквозь которые могли стрелять, юты спрятались в вигвамах и поджидали, пока чужаки не подошли на расстояние выстрела в упор.
        Часть лошадей шайены себе вернули, но многих потеряли опять, удирая от погони.
        Был ли там Фернандес? Да, был.

        - Его идея, похоже на то,  - заключил Сэнди.  - С нас теперь ему причитается.

        - Юты и без идей обойдутся,  - ответил Толли.  - В жизни не встречал индейца, чтобы нуждался в помощи при устройстве засады. Сами боятся нападения из укрытия больше чего бы то ни было, и сами организуют такое когда только могут.

        - Я за то, чтобы отделиться от индейцев,  - сказал Боб Сэнди.  - Они передвигаются медленно, и, пока мы с ними доползем до гор, наступит глухая зима.

        - Ты забываешь про тех шайенов, кто ждет впереди. Уйдем от этих, те не будут знать, что мы дружелюбно настроены.

        - Я что-то сомневаюсь, дружелюбно я настроен или нет,  - сухо ответил Сэнди.  - Индеец есть индеец. Расстанемся с этой компанией, и при первом удобном случае они нас прикончат.

        - Я так не считаю, Боб,  - вступил я.  - Так могло бы произойти, если бы мы были чужие, но теперь мы знакомые. Ехали вместе.

        - Думай что хочешь. Из книг многому научишься, да вот узнавать насчет индейских нравов они не помогут точно. Тут волей-неволей приходится разбираться самому.

        - Я понимаю это, но тем не менее верю, что эти шайены - наши друзья.
        Сэнди пожал плечами.

        - Может, и друзья. Однако же я замечаю, ты не оставляешь свою фергюсоновскую винтовку лежать где попало. У тебя больше проблем, чем у нас, вместе взятых, Профессор. Любой индеец в Америке отдаст последнюю лошадь за это ружье. Дело не только в том, как оно стреляет, но еще эти все серебряные загогулины на прикладе. Самое то для краснокожего.
        Он, разумеется, был прав. Я носил прекрасный образец оружейного искусства, невиданный на западных равнинах. Разве что какой-нибудь охотник или индеец украсит ружье латунными кнопками. Рисунок там, а чаще - имя или инициалы.
        Мало кто из индейцев видел, как стреляет моя винтовка, почти никто - на близком расстоянии, и, насколько мне было известно, ни один не знал, с какой скоростью ее можно заряжать и стрелять снова. Но я достаточно познакомился с этой расой, чтобы не пренебрегать их способностями.
        Однажды на Востоке группа индейцев попросила солдат погасить фитили, которыми поджигают порох в ружьях, утверждая, что огни пугают женщин и детей. Солдаты услужливо потушили пальники, и индейцы тут же перебили их всех, за исключением одного, убежавшего в лес. Хватило ведь сообразительности догадаться, что мушкет без пламени не стреляет. Краснокожие обладали бездонным любопытством, цепкой наблюдательностью и смекалкой и успешно исправляли мелкие поломки ружей. Недооценивать их ум или знания было бы опасно.
        У костров и по дороге мы обсуждали поднятый вопрос со всех сторон. Нам хотелось поскорей заняться ловлей, но торговля являлась еще более выгодной. Изо всех нас у одного меня не оказалось никаких товаров, так что я мог промышлять охотой и больше ничем.
        Охотничью рубашку и штаны, начатые раньше, я дошил и носил теперь, приберегая прежнюю одежду для торжественных случаев.
        Местность превращалась в более пересеченную. На возвышенностях нередко росли густые кусты или деревья.
        Антилопы попадались тысячами, дважды встретились стада диких лошадей, убежавших при нашем приближении. Раз мы спустились к участку, почти на акр покрытому грязью, истоптанной дикими лошадьми. Имелись и волки. За последний час пути мы насчитали две дюжины, и, когда мы разбили лагерь, они крутились неподалеку.
        Ночью я проснулся оттого, что кто-то дергал мою «подушку». Вскочив, я очутился нос к носу с крупным волком. Наш запас бекона по нескольку кусков был завернут в мешковину и уложен в холщовые торбы, чтобы удобнее везти. Один из таких мешков я обычно клал под голову, и волк его унюхал.
        С ружьем в руке я свирепо на него воззрился, а он нахально смотрел мне в глаза и ворчал. Бекон лежал у него под ногами, и расставаться с ним он явно не желал. Однако же в здешних краях свинина была деликатесом, и оставалось ее куда как мало. Несмотря на это, мне не хотелось стрелять в лагере; все моментально проснутся и схватятся за оружие, решив, что на нас напали.
        На пробу я шагнул вперед, глядя в желтоватые волчьи гляделки, отсвечивающие в пламени костра. Он зарычал злее, ощетинился и приготовился драться, но заколебался, когда я сделал еще шаг, а со следующим шагом кинулся бежать. Я подобрал растрепанный сверток и отнес обратно.
        Взглянул на часы. Половина четвертого. Небо подернуто тучами, звезд не видно. Поднимается ветер, воздух холодный. Я добавил в костер несколько веток, он приятно вспыхнул, я обулся и налил в чашку кофе.
        Сон ушел совершенно, и я чувствовал себя бодрым, словно уже настало утро. Ветер беспокоил меня: шорох не даст расслышать тихие звуки. На страже стоял Дегори Кембл; я перебрался от огня к месту, где он высматривал опасности, сидя в низких кустах.

        - Сумасшедшая ночь,  - прошептал он, когда я оказался близко.  - Вроде что-то вон там двигалось, но денег я на это не поставлю. То кажется, слышишь подозрительный шум, то опять ничего нет. Хорошо, что ты пришел. Будем два дурака.
        Мы замолчали, напрягая слух, и услышали… короткий отзвук в момент затишья.
        Выстрел. Затем другой, очень далеко… и снова ветер.

        - Не то. Было что-то поблизости.

        - Кому бы тут стрелять? У индейцев огнестрельное оружие - редкость. Может, это капитан Фернандес?

        - А в кого? Стреляли вдалеке, полмили, миля даже.
        Мы ждали, прислушивались, но больше ничего не расслышали. Ни с того ни с сего лошади принялись фыркать, бить копытами, дергать привязь. Я быстро поднялся и стал прохаживаться между ними, успокаивая и вслушиваясь.
        Нечто притаилось во мраке… что?
        Будить остальных мы не стали, ожидая, что произойдет дальше. Лошади оставались настороже, чуя необычное, но вели себя не так, как если бы неподалеку появились волки. Когда они притихли, я отошел в сторону, продолжая пытаться уловить малейший звук.
        От лагеря шайенов ничего не доносилось. Я мог разглядеть слабый красноватый отблеск костра, но и только.
        Так мы провели ночь. К утру я задремал у огня, проснувшись, чтобы раскочегарить его для приготовления завтрака.
        Эбитт поднял холщовую торбу, взвесил в руке, заглянул внутрь. Бросил взгляд на меня.

        - Как твои волки, назад приходили? Одного куска не хватает.
        Дегори Кембл покосился на меня, потом подошел не спеша и исследовал почву. Мы успели настолько истоптать траву, что других следов было не разобрать.

        - Тут не волк поработал,  - сказал Казби, показывая сыромятные завязки. Их развязали, чтобы вытащить бекон.

        - Красношкурые, ворюги проклятые,  - высказался Сэнди.  - Дай им волю, весь лагерь утащат.

        - Чего еще пропало?
        Толли принялся проверять, мы все тоже. Исчез небольшой мешок муки и с полфунта пороха, остававшегося в другом мешке.

        - Чудно,  - задумчиво проговорил Толли.  - Рядом же лежал полный мешок, и тут же мои формочки для пуль и свинец. Не тронули.
        Мы переглянулись, и Соломон Толли пожал плечами.

        - Вор, берущий исключительно небольшие вещи, и тех понемногу.

        - Но достаточно ловкий, чтобы проскользнуть в охраняемый лагерь,  - сказал Дэйви Шанаган.  - Не мог это быть маленький народец?
        Казби Эбитт хохотнул.

        - Что значит ирландец! Чуть чего не может объяснить, и сразу тебе банши и прочее в том же духе! По-моему, пора двигаться.
        Пока мы седлали, Кембл рассказал об отдаленных выстрелах и как что-то непонятное шевелилось в темноте. Сказать по этому поводу никто ничего не нашел. Бизоний Пес подъехал ко мне, когда я выехал вперед. Он тоже слышал выстрелы.
        Земля вставала дыбом. Там и сям торчали острые верхушки скал. Трудно здесь оставаться в безопасности, ведь на каждом шагу попадаются укрытия, где в состоянии скрыться целая армия. Следует постоянно находиться в готовности. Не подремлешь в седле. Не понадеешься на соседа.
        В сотне ярдов перед остальными мы въезжали в промежуток между пологими травянистыми пригорками. Бизоний Пес показал ружьем.
        Какое-то мгновение я не мог разглядеть, потом увидел. Свежая, еще влажная кровь на траве.
        Ехавший ближе других Айзек Хит подскакал посмотреть.

        - Вы слыхали выстрелы, это точно. В кого попали, получил чувствительно. Уймища Крови.
        Пес глядел вверх, интересуясь камнями и зарослями на вершине. Оставив Хита ехать во главе колонны, мы с шайеном поднялись по склону, держа оружие так, чтобы при нужде выпалить немедля. Я в мыслях согласился с Хитом. Потерявший так много крови далеко не уйдет.
        Он и не ушел.
        Нашли мы его сразу же за первыми камнями. Худощавый, хорошо сложенный человек в кожаных штанах, но в форменном сюртуке, страшно изорванном и пропитанном кровью.
        Мы внимательно огляделись вокруг. Человек пришел сюда один. Ни лошади, ни лошадиных следов. Опустившись на колени, я перевернул его. Мертвый. Невидящие глаза открыты навстречу небу. Белый, в руке стиснут истертый охотничий нож. Никакого оружия больше.
        Бизоний Пес расхаживал кругом, ища следы, а я смотрел на лежащего. Странная вещь, загадка, если угодно. Кто он? Как появился здесь? В кого стрелял? И кто застрелил его?
        Правильные черты лица… с виду аристократ, но руки свидетельствуют против. Поломанные ногти, шрамы, мозоли, оставленные тяжелой работой.
        Вверх по косогору поднялся Шанаган.

        - Не повезло бедняге! Но откуда он взялся? Не мог же он прийти сюда один!

        - Тут был еще один, самое малое,  - проронил Толли.  - Тот, кто его прикончил.

        - Да,  - подтвердил Казби,  - эту рану сделала пуля. Ночью.  - Глянул на меня.  - Не индеец, а то бы он остался без волос. Непонятно все это.

        - Капитан Фернандес встретился нам севернее, чем ему следовало находиться,  - напомнил я.  - Собственно, он не имел права там быть. Не мог ли он охотиться за этим человеком?

        - На нем форма испанский армии,  - согласился Толли.  - Возможно, дезертир.
        Я бережно откинул полы сюртука. На внутренней стороне имелись карманы, в кармане справа оказались кремень, огниво и огрызок карандаша. На карандаше и на краю кармана виднелась кровь. Я взглянул на откинутую правую руку. И на ней тоже кровь.
        Наш строй остановился в лощине внизу, и Соломон Толли обернулся к ним.

        - Лучше поехали своей дорогой,  - сказал он.  - Здесь неподходящее место, чтобы отбивать нападение индейцев.
        Он с приличной скоростью двинулся в путь, Казби за ним. Шанаган последовал их примеру.

        - Брось его,  - посоветовал он.  - Муравьи его съедят или волки, какая разница?
        Бизоний Пес продолжал рыскать вокруг. Я распахнул рубашку покойника, нащупав что-то под ней. Золотая медаль на золотой цепочке. Изящная вещица, тонко сработанная. У первого встречного такой не увидишь. Я забрал ее, заметил кольцо с гербом, взял и его тоже. В мешочке под поясом лежал квадрат бумаги с грубо набросанной картой, три золотые монеты и две пуговицы из серебра с мальтийским крестом. Ничего знакомого на карте я не нашел. Положив кольцо и медаль в мешочек, я сунул его себе в карман. Эти мелочи могут помочь выяснить, кем был убитый,  - если это вообще удастся.
        Индеец подъехал ко мне. Я затащил тело в расщелину и навалил сверху кустов. Больше ни для чего не оставалось времени. Но загадка меня не отпускала.
        Уже в седле я указал на импровизированную могилу.

        - Сумеешь выследить убийцу?
        Он пожал плечами, и мы присоединились к остальным. Последний индеец как раз выезжал из лощины. Тут же ехал Ходит Ночью. Бизоний Пес зарысил в голову процессии, а я принялся ездить взад-вперед, ища знаки на местности. Ходит Ночью увязался за мной, и я рассказал ему о нашей находке.

«Кто убил его?  - раздумывал я.  - И почему?»



        Глава 8

        Мой спутник пробегал глазами заросший травой склон.

        - Ходит здесь, я думаю, где трава примята.
        У него глаза были лучше моих: в таком отдалении я не замечал никакой примятой травы. Но подъехав поближе, я различил след. На траве попадались брызги крови.
        Тогда-то я и рассказал ему об исчезнувших беконе, муке и порохе. Он слушал, ничего не говоря, но, видимо, придя в недоумение: вор берет только один кусок бекона, хотя мог больше, и утаскивает порох, оставив свинец.

        - Или он взял лишь то, в чем крайне нуждался, иди не хотел нести больший вес.

        - Не этот,  - произнес Ходит Ночью.
        Мне пришла в голову новая мысль.

        - Выстрелы прозвучали за несколько минут до четырех, и примерно в это время встревожились наши лошади. Кто стащил у нас бекон и муку, очевидно, находился поблизости от лагеря, когда стреляли.
        Воин уставился в пространство и через минуту поднял два пальца, затем сделал знак, обозначающий «вместе».
        Мертвец и беконный вор - вместе?

        - Ежели так, прошлой ночью они должны бы устроить лагерь,  - предположил я.
        Оставаясь настороже, мы отправились назад по следу раненого. Он падал несколько раз, но неизменно вставал опять. След привел нас к седловине, куда мы приближались с некоторыми предосторожностями. Шайен сделал мне знак, ждать с лошадьми, а сам ползком взобрался на ближайший бугор.
        Выждав, он подал знак подойти. Спустился, забрался на спину своей лошади, и мы пересекли седловину и въехали в неглубокую, поросшую густой травой долинку. В другом ее конце, двухсот ярдов не будет,  - рощица ив и тополей, трава сочнее: пробивается ключ. Рядом пара антилоп, при нашем приближении ушли - верный признак, что поблизости никого больше нет.
        И однако меж деревьев мы обнаружили остатки костра. Над ними стояла узкая ленточка дыма. В разворошенных угольках еще попадались алые искры.
        Я тщательно оглядел все вокруг. День ото дня мои скромные познания в искусствах лесов и полей возвращались ко мне, а прислушиваясь и наблюдая, мне удавалось их пополнять.
        Ходит Ночью выставил три пальца и ловко изобразил знаки, символизирующие мужчину, женщину и мальчика.

        - Женщина? Как она могла тут оказаться?
        Невероятно. Но индеец показал мне отпечаток сапога для верховой езды, слишком маленький, чтобы принадлежать кому бы то ни было, кроме женщины.
        Здесь побывали четыре лошади. Сейчас не осталось ни лошадей, ни вьюков. Что случилось с мужчиной, мы уже знали, а остальные? Пятеро человек приходили сюда и что-то искали. Это мне объяснил Ходит Ночью, внимательно изучивший почву вокруг: мы уже ехали обратно. Многое я заметил и сам, но до изумительного умения читать следы, проявляемого моим спутником, мне было далеко.

        - Они пришли ночью… ничего не нашли.

        - Так получается, эта женщина и мальчик где-то здесь одни? Надо их разыскать.

        - Ты ее знаешь?  - Моя тревога привела индейца в недоумение.  - Она из твоих?

        - С ней никого, кроме ребенка. Она нуждается в помощи.
        Засыпанный вопросами, я пытался растолковать свое поведение. Нет, я не хочу ее как женщину. Я не знаком с ее племенем. Принципы, руководящие мной, явно были ему чужды, поскольку для большинства индейцев любой незнакомец - это вероятный враг, а наши идеи рыцарства в их мировоззрение не входят. Но у них есть собственные понятия о славе и доблести, и я разъяснил свои намерения так:

        - Это все равно, что засчитать удар. Шлепнуть палкой живого вооруженного противника, как у вас в обычае, значит, засчитать удар. Снять скальп - тоже засчитать удар. По рыцарским правилам, поддержать беспомощного - это тоже засчитать удар.
        Ходит Ночью живо заинтересовался новой мыслью, но ему уже не терпелось покинуть это место. Неподалеку шатались враги, и белые, и краснокожие, а наши товарищи уходили от нас дальше и дальше. Мы задержались только, чтобы по-быстрому объехать кругом и попробовать отыскать тропу ушедших, что у нас не вышло.
        Что до пятерых, навестивших брошенную стоянку,  - вне сомнения, они же убили того, чей труп мы нашли, но не нашли они. Почему?
        В самом деле. След отчетливый, ведет прямо к мертвому, но никаких отпечатков, указывающих, что тело кто-то находил, и до меня его никто не обыскивал. Были очень уж уверены в гибели раненого? Или им было все равно? Тогда чего ради вообще стрелять в него?
        По-видимому, требовалось что-то, принадлежавшее ему. Однако у погибшего ничего не взяли, следовательно, он не носил при себе это что-то… либо кого-то.
        Возможно, нужен был не сам убитый, а те, кого он сопровождал? Это бы объяснило, почему, подстрелив и тем выведя из игры, его не преследовали. Гнались за теми, другими.
        И все же некто пробрался в наш лагерь, украл, что хотел, и смылся. Конечно, не девушка. Ну а подросток? Крепкий, предприимчивый парень? Весьма похоже.
        Мы развили большую скорость, стараясь догнать остальных, но вопросы не переставали донимать меня. Хорошо, пацан отправился на грабеж, застреленный ушел в другом направлении, а куда делась женщина? Или девица, или кем там она была? И что они все тут в диких степях делают, и почему за ними охотятся?
        Мы спустились в долину реки Норт-Форк. Много песку и почти никакого леса, только полузасыпанный песком плавник. Правда, на отдаленных обрывах торчит сколько-то низких деревьев - туя, решил я. Наша группа расположилась в ложбинке, в которой прохладный источник отправлял небольшой ручей виться по лугу. Рядом рассыпались туи и сосны, полно кустов смородины и крыжовника. Колючие растительные стены с двух сторон защищали нас от непрошеных гостей.
        Древесина, чистая вода, трава для животных.
        Все головы повернулись к нам. За расседлыванием лошади я рассказывал, что мы видели и что предполагали. Соломон Толли сидел на корточках и жевал длинную травинку.

        - Странно,  - сказал он,  - очень даже странно,

        - Не больно приятно думать, что женщина где-то там одна,  - заметил Эбитт,  - но не наше это с вами дело.

        - А я решил, что оно мое,  - ответил я.  - Вы двигайте дальше и устраивайтесь на зиму. Я разберусь, что тут происходит, тогда последую за вами.

        - Убьют тебя,  - предостерег Кембл.  - Один в поле не воин.

        - Мужчина малость получше воин, чем женщина. И если уж кому из нас изображать круглого идиота, так это мне. Из меня скорее выйдет Дон-Кихот, нежели из вас всех.

        - Дон кто?  - вопросил Сэнди.

        - Дон-Кихот.  - Хит пояснил: - Тот, кто принял ветряную мельницу за великана, испанский рыцарь.
        Боб Сэнди вылупил глаза.

        - Белиберда какая! Как он… - оборвав, подозрительно поглядел на нас по очереди, уверенный, что мы его разыгрываем.  - Великанов и вообще на свете не бывает,  - пренебрежительно заявил он.  - Детские сказочки.

        - Ну, не знаю,  - высказался Кембл,  - кто ни того, ни другого ни разу не видел, в мельницу не поверит так же, как в великана.  - Повернулся ко мне.  - Хочешь ехать в компании, я с тобой.

        - Спасибо, но я уж сам этим займусь. Прошу, поезжай к зимовке. Женщине потребуется крыша над головой, да и мальчишке тоже.

        - Ты точно знаешь, что они держатся вместе?

        - Я думаю, вряд ли сразу несколько человек болтаются здесь поодиночке. Мертвый, эта женщина и парень за какой-то надобностью поперлись в степь. Надобность должна быть хуже некуда, погнать их сюда одних, и эти пятеро намерены захватить мальчика и женщину в неволю либо убить, как убили мужчину. Вот как мне все дело представляется.

        - Как считаешь, не за ними явился испанский капитан?  - обратился ко мне Шанаган.  - Глазами тогда так и шарил, ничего не упустил, будто ожидал еще кого-то.
        Честно сознаться, мне хотелось никого с собой не брать, и, как мне кажется, мой товарищи меня понимали. Чье-нибудь общество часто желательно, и отправляться в горы либо пустыни одному обычно не слишком умное решение. Иногда совсем небольшая посторонняя помощь вызволяет из серьезного затруднения. Но в данном случае я предпочитал остаться один. Хотя бы потому, что в одиночку ни на кого не надеешься. Разделил ответственность - и она стала меньше. Двое редко сравняются внимательностью с одним человеком, который помнит: кроме как на себя самого рассчитывать не на кого; очень уж просто сказать себе, что, если я не увижу, увидит он, и настороженность ослабевает.

        - Дэйви,  - сказал я.  - Подозреваю, за нами все время подсматривают. Когда вы выйдете в поход, последи, чтобы постоянно менялись местами. Лучше бы они не сумели всех пересчитать и понять, что меня недостает.

        - Так и сделаю.  - Во взгляде Шанагана читалось сомнение.  - Крепко рискуешь, Профессор.
        Бесспорно, он был прав, и тем не менее чем дольше я размышлял над ситуацией, тем сильнее убеждался, что придумал хорошо. Сверни с дороги все мы, и преследователи женщины с мальчиком немедленно насторожатся: исчезновение двоих слишком заметно; недосчитываясь же одного, они засомневаются, верно ли видели. Сверх того, мне нравилось быть одному, и казалось самоочевидным, что я их отыщу. Или, с той же степенью вероятности, они меня отыщут, одного.
        Невдалеке от лагеря вздымался сложенный песчаником гребень, словно тяжелая неровная стена, пошатнувшаяся, растрескавшаяся, выпавшие обломки валяются среди скальных выходов внизу. Среди этих руин рассыпалось несколько хвойных деревьев, и там, под покровом ночи, я нашел вместе с моей лошадью укрытие.
        Я прихватил порядочный запас вяленого мяса и не производил шума. Когда взошло солнце и наша группа готовилась в путь, я неподвижно лежал в тени камней, смотрел и ждал. Наконец они тронулись. Жуя ломтик сухой бизонятины, я следил, как они исчезают вдалеке, и все еще не шевелился.
        Чужие появились внезапно и ничем не заявив о себе. Возникли на невысоком пригорке и шагом направились к нашему лагерю, осматривая все кругом и не пропуская следов. Почти полчаса потратили на это дело.
        Ночью я поработал головой прилично. За прошедший день мы одолели всего-навсего двенадцать миль, очень мало для верховых, потому что долго провозились, распутывая следы убитого и за прочими хлопотами. Сейчас, сидя в тени песчаникового обрыва, я мысленно начертил на песке круг диаметром в двенадцать миль. У одного края этого круга мы нашли покинутую стоянку, у другого - восточного - остановились сегодня вечером. На предыдущем ночлеге мальчишка спер у нас еду, и той же ночью застрелили взрослого - несколько миль внутрь круга. Где-то внутри представленной мною окружности должны находиться этот мальчик и женщина или очень близко к ней. Возможно, они вместе, может быть, выжидают, может быть, чего-то ищут. Где-то поблизости и пятеро не останавливающихся ни перед чем негодяев - ищут их.
        Не поднимаясь с места, я изучал расстилающуюся внизу местность. Раненый, несомненно, старался отвести преследователей от добычи.
        Если те двое соображают что к чему, то останутся где они есть. Чтобы отыскать след, прежде кто-то должен наследить. Будут сидеть тихо - охотники в конце концов придут к выводу, что дичь отсюда убралась. Только вряд ли у беглецов достанет на такое терпения.
        Подтянув подпругу, я вскочил в седло и направился вниз, туда, где лежало тело убитого.
        Я был хорошо вооружен. Помимо винтовки Фергюсона, у меня имелись два пистолета в седельных кобурах и боевой нож - замечательное оружие, в применении которого я прошел основательную выучку.



        Глава 9

        Прозрачный, прохладный воздух, редкая трава, время от времени - голый известняк либо песчаник, изредка сосна или же дерево западной туи. Ни с того ни с сего окрестности превратились для меня в совершенно чужую, не виданную прежде страну.
        Проезжать мимо - одно, искать - совсем другое. Мне, проезжему, не виделось тут никаких хитростей, а вот теперь местность вдруг стала до невозможности изрезанной - сплошные закутки, куда можно спрятаться. Только и оставалось дивиться и злиться на себя: надо же быть таким дураком! Я начал понимать, что там, где я не взялся бы укрыть десяток людей, вполне могла сидеть невидимой добрая тысяча индейцев. Одна за одной раскрывались складки земной поверхности, и на месте длинной травянистой возвышенности неожиданно оказывались две, сливающиеся на расстоянии, а между ними - долина, в которой можно бы выстроить изрядный город.
        Сперва я не обнаруживал следов, исключая редкие тропы антилоп и бизонов. Дважды встретились отпечатки лап гризли, их без труда отличишь от следов других медведей по длинным когтям на передних лапах. Тут уже и пятерка порыскала - раз, затем второй я пересек их след.
        Время шло, я методически осматривал каждый овражек, каждую впадину, каждую кучку деревьев и не находил ничего. Не видел и следов, какие могли бы оставить индейские кони.
        Если паренек поступил в согласии с моими предположениями, то он вернулся к женщине в условленное место. Они успели поесть и, по всей вероятности, знали, что их разыскивают таинственные всадники. Куда бы они ни забились, выбирали они свой тайник наскоро.
        Используя разные возвышенные точки, я изучал все окрест. Одно место смотрится очень уж очевидным, другое подходит плоховато… но чаще и чаще мое внимание возвращалось к высыпанию скал на склоне длинной возвышенности, обращенном к юго-востоку.
        Оттуда виден был наш лагерь в ночь, когда нас обокрали. Парень не стал бы надеяться, что в этом глухом краю вдруг да попадется ночью что-нибудь полезное. Наверняка он видел нас и спланировал все еще до темноты. Маршрут раненого, умершего почти что у нас на дороге, вел от этого места.
        Позволив моему коню попастись немного под прикрытием деревьев, я разглядывал скалы. Пожалуй, выход камня обширнее, нежели кажется отсюда, может, и спрятаться там выйдет. Полоса более яркой зелени ведет оттуда вниз в расширяющуюся лощину, по-видимому, родник или что-нибудь вроде орошает складку почвы и стекает к невидимому, окаймленному ветлами ручью.
        У мальчишки, по крайней мере, есть голова на плечах. Не так-то просто проскользнуть в лагерь осторожных людей Пограничья и уйти с поживой. Мал, но охотничье искусство не в новинку.
        Постановив, что осмотрю это место, я занялся окружающей территорией. Куда делась загадочная пятерка?
        Рассветная прохлада все держалась; ветер волновал полынь и посвистывал среди ветвей, грозя дождем. Небо покрывалось тучами, и я радовался, что за седлом привязан непромокаемый плащ. Найдется ли у женщины и мальчика что-то подобное?
        Мой взгляд настороженно обшаривал окрестности, и ружье свободно лежало в ладонях, потому что беспокойной была эта страна и для меня еще незнакомой. Холмы, начавшие подергиваться бурым, не знали меня, а я - их, и в молчании, в безжизненности таилась угроза.
        Почувствовав прикосновение каблука, лошадь шагом двинулась вниз по пологому косогору, забирая к востоку. Если оттуда, где прикорнули каменные глыбы, за мной следили, то сейчас должны видеть меня.
        Ни с того ни с сего мое настроение поднялось. Уверенность в себе и цель в моих действиях. Лошадь перешла на галоп, а я обнаружил, что распеваю «Кэмпбеллы идут».
        Длинный спуск к едва различимой тропе, потом вверх. Нужно выбрать направление к…
        Они появились из зарубки между буграми, пять человек с жесткими лицами и винтовками в руках. Заметив, что я еду навстречу, натянули поводья. Я сделал то же; сердце громко стучит, но «фергюсон» в равновесии в правой руке, пальцы охватывают спуск.
        На двоих красовались мексиканские сомбреро, хотя мексиканцами они не были, один носил енотовую шапку, остальные - затасканные фетровые шляпы. Четыре одежки из грязной замши, один сюртук.

        - Доброе утро, джентльмены!  - Мой голос прозвучал весело.  - Прелестное утро для верховой прогулки, не так ли?

        - Ты кто же такой?
        Говоривший щеголял в сюртуке. Широкое лицо с черной бородой и неприятным выражением. Здоровый мужик и, похоже на то, умеет поставить на своем. Я решил, что мне он не нравится.

        - Немазаный-сухой,  - легкомысленно бросил я, улыбаясь,  - а если придерживаться фактов, Ронан Чантри, профессор литературы и права, занимаюсь изучением истории и читаю лекции - только приглашайте. А вы кто будете?
        Они глядели на меня во все глаза. Я их не обожаю, и они меня тоже, я это чувствовал. И отдавал себе отчет, что у них немалое преимущество: захочется пристрелить меня, колебаться не станут.
        Однако это преимущество оставалось у них недолго: придя к такому заключению, я тут же постановил, что сам прикончу любого из этой компании без зазрения совести, да хоть бы и всех.
        Нецивилизованная страна, тревожные обстоятельства - и этические теории не стоят ломаного гроша.

        - Кто мы, тебя не касается,  - грубо буркнул мой собеседник.  - Чего ты тут делаешь, ну-ка выкладывай.
        Я ответил не менее грубо:

        - Меня это касается ровно столько же, сколько вас касается, кто такой я, а чего я делаю, ясно с первого взгляда. Еду своей дорогой и, ежели угодно, по своему собачьему делу!
        Чернобородого это потрясло. Он так был уверен, что держит все козыри! Уставился на меня, не понимая, в чем дело, затем перевел взгляд дальше, ища, кто меня поддерживает.

        - Слушай, ты! Я хочу знать…

        - Что бы ты там ни хотел знать, ты дьявольски нагло спрашиваешь. Так вот, мне с тобой говорить не о чем. Если тебе есть что сказать, изливай душу поскорее, черт тебя дери, мне надо ехать!
        Один из пятерых, разозлившись, подался вперед, и мое оружие чуть шевельнулось.

        - Ни с места!  - предупредил я.  - Я знать не знаю, что вы за птицы и какого черта вам нужно, и, сказать правду-истину, и знать не хочу. Хотите иметь проблемы, начинайте бал, а не хотите - убирайтесь ко всем чертям с дороги. Или я на вас наеду!
        Пятеро не верили своим ушам. Один-одинешенек и так разговаривает. С ними! Парни явно воображали себя важными персонами, и такое в головах у них не укладывалось.
        Я ударил лошадь шпорами, и она прыгнула в середину всадников. Брыкнув правой ногой, я процарапал шпорой бок ближайшей лошади, та сразу начала бить задом, и кучка верховых превратилась в круговерть.
        Повинуясь команде, мой конь развернулся, и я направил винтовку в голову вожака.

        - Ну ладно, господа! Едете или мне стрелять?
        Ой, не понравилось им это! Вот уж совсем не понравилось! Но поехали. Мрачные, злые, как черти, утихомирили животных и повернули ко мне хвостами. Один проворчал:

        - Еще встретимся, мистер. Нынешний день не последний.

        - Да уж надеюсь, что нет,  - ответил я.  - Такую надутую, невежливую и немытую шайку давно пора научить хорошим манерам.
        Я наблюдал за ними, пока они не скрылись за отрогом, потом повернул кругом и с полмили несся вниз во весь дух, так как не желал затевать перестрелку с пятерыми противниками среди куцей травы. При первой возможности я повернул вверх и принялся пробираться под прикрытием холма к присмотренным камням. Те, наверху, если я их не выдумал из головы, видели недавнюю встречу и теперь теряются в догадках что к чему. Придется держаться осторожно. Путь нетруден, но что за удовольствие оказаться подстреленным теми, кого разыскиваю; не упоминая уж о тех, кто ищет сам. Поперек заднего склона, отклоняясь к вершине, я рассчитывал перевалить гребень сзади и к северу от камней.
        Несколько раз я останавливался для подробного осмотра. Я находился на виду, но от врагов меня закрывала масса холма. Больше никто не показывался. Ближе к верхушке я спешился и с ружьем в руке медленно пошел.
        Место, какое я высматривал, было прямо передо мной. Небольшая седловина, где эрозия уничтожила песчаный грунт вокруг скал и кустов. Бросив поводья на землю, я на животе подполз к самому верху и заглянул на другую сторону.
        Картина напоминала скопление небольших каменных зданий с раскиданными вокруг обломками, росли деревья и кое-какой кустарник. Дальше ничего не было видно. Если на тех холмах кто-то следил за обстановкой, он надежно спрятался, как и я. Что до скопления скал, может, сейчас оно не служило убежищем разыскиваемым мною людям, но, несомненно, послужило в прошлом: через гребень туда тянулся еле заметный след, его могла оставить одна лошадь.
        День склонялся к закату, и оттягивать дело не оставалось времени. Да и причины не было. Ведя лошадь за собой, я зашагал в каменные дебри.
        Они стояли бок о бок, довольно высокая молодая женщина, лет девятнадцати - двадцати, и парнишка, тянувший на тринадцать, спиной к плоской стороне огромного песчаникового блока. С каштановыми волосами и светло-карими глазами, девушка была одета в амазонку, когда-то красивую, фасона, вошедшего в моду, когда я последний раз ездил в Европу. Мальчик обходился кожей и сомбреро. Чёрные волосы, черные глаза, винтовка слишком длинна для его роста.

        - Как поживаете?  - произнес я.  - Меня зовут Ронан Чантри, и если я могу помочь вам, буду очень рад.

        - Я - Лусинда Фолви, а это мой друг, Хорхе Улибарри. Он помогает мне добраться до поселений манданов.

        - Манданов?  - воскликнул я.  - Но… они ведь очень далеко на севере! За сотни миль!

        - Правильно,  - спокойно ответила девушка,  - только мне необходимо туда попасть. У моей семьи есть друзья во французской Канаде. Сумею связаться с ними, думаю, как-нибудь устрою, чтобы вернуться домой, в Ирландию.
        Откровенно говоря, мне это не понравилось. Ничего подобного я себе не представлял и не ощущал особого желания прокатиться в страну манданов. Не то чтобы я ничего о них не знал, знал, и неплохо. Это индейское племя жило в хороших глинобитных хатах в области Дакоты, на берегах Миссури.

        - Лучше будет забрать вас отсюда,  - предположил я,  - прежде, чем те люди вернутся обратно. Они гнались за вами, верно?

        - Гнались… и все еще гонятся. Преследуют нас от Санта-Фе, но до сих пор нам удавалось ускользнуть.
        Дальнейшей информации она мне не уделила, а спрашивать я не стал. Она была леди в затруднительном положении, а я - как я надеялся - джентльменом. Что она - леди, это очевидно, более того, без сомнения, ирландка, к этой нации принадлежала моя семья. Нельзя сказать, что мой род не принимал иной крови. Один мой известный предок, Таттон Чантри, первый Чантри на американской земле, подал нам пример, поведя под венец прекрасную даму происхождением из Перу. Ее предок, испанский гранд, женился на инкской принцессе.

        - Немного подальше у меня здесь друзья,  - сказал я.  - Догоним их, тогда на досуге займемся планами.
        Девушка глянула на меня весьма сурово.

        - Вы, по-видимому, не поняли меня, мистер Чантри. Мои планы уже составлены. Я еду к манданским деревням.

        - Да, разумеется.
        Мы сели верхом и направились к тропе. У девушки и парня оказались превосходные дорожные лошади, с приличной долей испано-берберийской наследственности, а также вьючная лошадь. Что может лежать во вьюках, я не имел понятия, но, памятуя о предстоящем долгом путешествии, надеялся, что там провизия, глядя же на юную даму, способен был поставить последний цент, что в них одежда - и не та, какая может пригодиться в дороге.
        Ехали мы быстро. Животные моих спутников находились в лучшем состоянии, чем моя, да и вообще стоили больше как лошади, так что мы не тратили даром время и заодно выискивали глазами тех пятерых.
        Не слишком решительно я осведомился, знает ли девушка, кто они и чего добиваются. Она ответила отрицательно, но я как-то не вполне ей поверил и предупредил, что мы в опасности.

        - А, эти!  - Полно презрения.  - Я все видела. Вы отправили их восвояси и снова отправите, если сунутся. Когда вы говорили с ними, они прямо тряслись!
        Вот так так. Дело происходило немного по-другому, но в силах ли я был употребить свой скромный дар красноречия с целью убедить эту восхитительную леди, что я не столь грозен, как ей кажется? Моей соображалки хватало, чтобы понимать: недруг удалился попросту потому, что у меня оказалось случайное преимущество. Дойди до действительной стычки, их главарь погиб бы - но и я пал бы тоже. Последняя возможность ни малейшего восторга у меня не вызывала.
        В дамском седле моя новая знакомая выглядела изящно и лихо, высоко несла голову, и, если в нашем мире существовал страх, до нее сей факт не доходил.
        Но бывают вопросы, которые необходимо задавать.

        - Кто был человек, ехавший с вами?
        Она обратила взор ко мне.

        - Как и мой отец, служил в Ирландской бригаде. Он доставил меня к отцу в Мехико и, когда отца убили, предложил помочь мне уехать.

        - Вам надо бы рассказать об этом подробнее.

        - Всему свое время,  - невозмутимо ответила девушка. И вдруг резко остановила лошадь. Так же как я и мальчик.
        Семеро индейцев преградили нам дорогу, каждый на своей лошади, вооруженные и готовые к нападению.



        Глава 10

        Неожиданно один из них рванулся вперед и оказался нашим приятелем Ходит Ночью.

        - Мы едем встречать друга,  - сказал он.

        - Я счастлив, что вы здесь. Если бы произошла битва, мы разделили бы честь. Я был бы польщен драться рядом со Псами-Воинами шайенов.
        Индейцам моя речь пришлась по вкусу, хотя они старались этого не показывать. Воины окружили нас, словно почетный караул, и так мы въехали в лагерь.
        Совсем другой лагерь. Мои друзья со своими индейскими попутчиками сошлись с основной группой шайенов, которую искали. Лагерь вырос в десять раз, и в нем находилось по меньшей мере пятьдесят воинов, все как на подбор.
        Сразу стало ясно, что Ходит Ночью - не последний человек среди соплеменников. Не вождь, но боец, охотник и оратор, пользующийся авторитетом.
        Лошадиный гурт насчитывал много сотен голов, в большинстве крепкие маленькие горные лошадки. Многие выглядели хоть куда, и я поймал себя на задумчивом их разглядывании. На Моем Росинанте интенсивная езда на одной траве начинала сказываться.
        Лусинда Фолви не отставала от меня, и я не имел ничего против. Храбрость храбростью, а диких индейцев она видела в первый раз и явно нервничала.
        Дэйви Шанаган выехал нам навстречу, взглянув на Лусинду с изумлением и удовольствием.

        - Привет, мэм! Доведись мне отгадывать, я бы сказал, вы из прежних краев, прямо оттуда!

        - И вы оказались бы правы, сэр!  - задорно прозвучал ответ.
        Белые устроились вместе неподалеку от маленького ручейка. Дегори Кембл переводил взгляд с Лусинды на меня.

        - Разузнал как и чего?  - спросил он меня.  - Такая девушка в западных прериях диво дивное!

        - А почему нет? Чего тут бояться? Если и есть чего, я все равно не боюсь!  - объявила Лусинда.  - Чтобы ирландская девушка да не смогла куда отправиться, быть такого не может!
        Этим вечером, поджаривая над костром кусочек мяса, она поведала нам свою историю.
        Ее отец дослужился в испанской армии до полковника. Как многие кроме него, он покинул родную страну, где не мог надеяться ни получить землю, ни продвинуться по службе, и влился в ряды смелых ирландских юношей, прозванных «дикие гуси» и пополнявших армии Испании, Италии, Франции и Австрии. Изрядное число их выбилось в офицеры, к примеру генерал Алекзандер О'Рейли в Испании, побывавший комендантом Нового Орлеана, пока за ним не послали, чтобы вести войска против Наполеона. При возвращении он умер на корабле, и этим кончилась его карьера, но был еще генерал Самого Наполеона, Мак-Магон, а другим был бравый парень, давший свое имя самому изысканному из коньяков,  - Аннесси.
        Полковник Патрик Фолви прибыл в Новый Орлеан вместе с О'Рейли, и потом его послали в Мехико.

        - Что же там случилось?  - не терпелось Кемблу.

        - Отец служил успешно, будучи храбрым человеком и прирожденным вождем, но его отправили на север подавить свирепое племя, убившее священника и сжегшее церковь, построенную для распространения христианства. Он все выполнил и при этом спас жизнь старого индейца, которого другой офицер пытал.
        Из этого вышли какие-то неприятности, не знаю точно, каким образом, но тот офицер не находился под командой моего отца и раздул факт, что отец являлся ирландцем.
        Мексиканцы любили моего отца и вовсе не любили того, -другого, но у него нашлись влиятельные друзья, которые вмешались и потребовали передать пленного индейца любителю пыток.
        У отца не было выбора, кроме как подчиниться.  - Девушка заколебалась и, совершенно очевидно, решила что-то скрыть.  - Почти немедленно ему приказали ехать на север. Прошло несколько месяцев, и вдруг я получаю письмо от отца, чтобы прибыть к нему, и по приезде обнаруживаю, что он его не посылал.
        Отец объяснил: меня заманили в Санта-Фе для использования против него. Я говорю, не может такого быть, а он отвечает: кто должен оберегать других, не так силен, как одинокий человек, и что на него хотят давить, угрожая мне.
        Я предложила побег, и он сказал, что именно об этом он думает. Той ночью он вышел и вернулся с Хорхе и лейтенантом Конвеем. Возьму лошадей, говорит, и карты из штаба. Потом поскачем на север к манданам, а дальше - в Канаду, там у нас друзья.
        Хорхе пошел с ним. Мы ждали, ждали, почти светало, когда Хорхе вбежал и рассказал, что отец убит и его последние слова были: «Бежать… « Так мы и сделали.
        Последовали дебаты. Что бы ни являлось причиной всех неприятностей, Лусинде Фолви здесь не место, и нам следует переправить ее в Канаду, где она может получить помощь.

        - Бросать ваши дела вам ни к чему,  - говорил я.  - Я довезу ее, по крайней мере, до манданских селений, а понадобится - дальше.
        Рядом с нами присел на пятки Улибарри.

        - Дорога длинная, и индейцев невпроворот, но я обещал полковнику, что пойду - и пойду.  - Оглянулся через плечо на меня.  - Я сам воспитывался у индейцев.

        - У хопи?

        - У апачей,  - ответил он,  - но я знаю много Indio… много языков. Говорю на языке сиу, и пауни, и шошонов. Я мало еще жил на свете, но поездить успел.

        - Я тоже с вами,  - неожиданно произнес Дэйви.  - Она из Ирландии, далеко от дома, а я ирландец.

        - Я - нет,  - вступил Кембл,  - но тоже поеду.

        - Пушнина есть и на севере,  - заметил Соломон Толли,  - не только здесь. Можно ставить силки по дороге. Добычу у нас закупит Компания Гудзонова залива.
        Никто не высказался против, и решение оказалось принято. И все же ночью, глядя на звезды, я не переставал перебирать произошедшее в голове. Ясно, что преследователи хотели получить не одну девушку, а и ее знание - в существование которого верили. Какой секрет пробовали вырвать у старика индейца пытками? Передал ли он этот секрет Фолви? Перешел ли тайный завет Лусинде? Конвею? Улибарри?
        Мелочи в карманах Конвея. Не среди них ли ключ? Надо еще разок взглянуть на ту карту.
        А утром побеседовать с Лусиндой - и основательно.
        Ей, конечно, необходимо унести ноги. Но очутиться одной как перст, без гроша в кармане, хорошего мало - особенно для молодой, красивой девушки. Да, она красива - и как еще. Отец был из «диких гусей», тут и говорить нечего; возможно, остались родные, и она могла бы к ним вернуться. Вот только не так уж много ирландских поместий приносят в нынешние времена приличные доходы. Само собой, всегда можно провезти какую-нибудь малость в обход таможни. Мои тоже этим пробавлялись. В Ирландии еще есть люди моей крови, правда, лишь с материнской стороны. Как им живется? Я не знал.
        Нет ничего, способного так всколыхнуть страсти, как золото. Где-то во всем этом впутано сокровище, тут и думать нечего. Разумеется, рассказов о кладах - сколько угодно, и, если верить досужей болтовне, богатства ацтеков вывозили из Мексики на север дюжинами караванов. Сообщали, что часть этого груза припрятали на западе Штатов, хотя я не мог взять в толк, зачем забираться с этой целью в такую даль. Вокруг Мехико свои горы, прячь не хочу. День пути - и все улажено. С какой стати тащиться сотни миль, все время рискуя, что поймают?
        Будто бы сами ацтеки происходят с севера, откуда именно - версий не одна и не две. Но все сходятся, что в начале своего долгого пути они не были обременены богатствами. И после прибытия в долину Мехико еще долго оставались бедны. Вряд ли они стали бы посылать великое состояние за много миль в страну, некогда брошенную ими. Но и в этой стране находили золото. Кто знает, сколько могли отыскать - и снова укрыть?
        Если клад существует. Если удастся его найти. Может быть, там хватит, чтобы Лусинда Фолви получила преимущества, какие должна иметь такая девушка.
        Ночной ветерок потревожил листья. Ниже, в лагере индейцев, наконец-то все утихло, и мои глаза закрылись. Шлепнулось несколько дождевых капель. В полусознании я ощутил их, затем повернулся - и проснулся окончательно.
        Ни звука. Вроде ничего не двигается. Угли в костре светятся красным, но ни язычка пламени. Сна ни в одном глазу, я прислушивался неведомо к чему.
        Положившись на наших краснокожих приятелей и их собак, стражи мы не ставили. Поблизости от меня спала Лусинда, за ней - мальчик, Хорхе Улибарри. Сразу сзади лежал Дэйви Шанаган, по другую сторону от меня - Дегори Кембл.
        Сжав рукоятку пистолета, я ждал. Почему я проснулся? И вдруг - вот оно. Точно привидение, едва различимый человеческий силуэт совсем рядом с Шанаганом, Смотрит на Лусинду.
        Высокий мужчина с необычайно бледным лицом, словно у мертвого. Черные глаза и черная шляпа, поля спереди отогнуты, черты четко вырисовываются на фоне ночной тьмы.
        Меня он не видел, потому что я лежал в тени, а если и видел, то один контур во мраке. Нож в руке, он двинулся было вперед, но заколебался. Нужно обойти не только парнишку, еще и Шанагана, это, видимо, ему не нравилось. Ошибочный шаг, малейший шорох разбудит спящих, и незваного гостя схватят.
        Шансы не наилучшие. Я прямо-таки чувствовал его нерешительность, его спор с самим собой. Один противник -куда ни шло, но с двумя неизвестно как пойдет, а тут еще я и Кембл совсем рядом.
        Собаки давно перестали лаять. После тех дождевых брызг не раздалось ни звука. Выстрелить? Но ведь я не знаю этого человека, вдруг у него добрые намерения? Хотя непохоже.
        Кто же он?
        Раньше я его не встречал. Не Фернандес и не один из его людей, двух мнений быть не может. Однако я не сомневался: незнакомец несет зло и собирается схватить либо убить Лусинду.
        Потихоньку оттянуть край бизоньего меха, высунуть дуло пистолета… Высокий немного повернулся, И я увидел оружие в его другой руке. Поднимает, целится… не в меня, в Лусинду.

        - Может, ты меня и подстрелишь,  - очень тихо,  - но ее я прикончу наверняка.
        Сверлит глазами темноту - так и кажется, видит меня. Не отводя пистолета, я резко встал.
        Человек исчез.
        Переступая через тела, я подошел к опушке - никого и ничего. Неожиданно усилился дождь; я шагнул в заросли - пусто.
        Дэйви Шанаган уже сидел.

        - Что случилось?

        - Кто-то тут был,  - сказал я.  - Поглядывай.
        Поспешный обыск рощицы не дал результатов. Куда бы пришелец ни девался, действовал он быстро и глупостей не делал. Дальше расстилалась открытая равнина, и скрыться там, по всей видимости, было негде. Возвращаясь, я обошел рощицу кругом, по краю.

        - А тебе не приснилось?  - спросил Дэйви.

        - Высокого роста, очень бледный… глаза черные.

        - Призрак, может. Как сюда попадешь, не потревожив собак? Даже не гавкнули! И лошади не заржали.
        Или я действительно спал?

        - Никакой не призрак,  - заявил я.  - Разговаривал со мной.

        - А я не слышал. Быть такого не могло.
        Мы улеглись опять, но, обеспокоенный, что к нам так легко приблизиться, я только задремывал урывками. Когда рассвело, я обошел все вокруг, но не разыскал никаких следов, не нашел следов и Дэйви. Начав сомневаться в собственных чувствах, я затронул происшедшее за завтраком. Лусинда отрицательно покачала головой. Но стоило мне описать ночного гостя, побледнела.

        - Так ведь… это похоже на моего отца!

        - Он умер, не так ли?

        - Умер, конечно! По крайней мере, мне так сказали, и я в это верю. Но если бы это был отец, он пришел бы в лагерь и поговорил со мной.

        - Привидение ты видел, духа, больше ничего,  - настаивал Дэйви.

        - Ерунда!  - грубо заявил Боб Сэнди.  - Привидений не бывает. Сон приснился… кошмар, если вам так больше нравится. Мне самому снились кошмары, только обычно с индейцами. А после того как треклятые горлодеры уничтожили мою семью, и подавно.

        - Раз такое дело, будем назначать часового,  - сказал Толли,  - как бы мы ни устали. Мне лично ни к чему, чтобы в лагерь без нашего ведома забредали люди… да и духи тоже.
        С планами мы уже определились и теперь отправились к шайенам наменять побольше сухого мяса и приготовиться к походу на север. Мы поедем вдоль восточного склона гор, а миновав их, повернем к востоку - к нужным нам деревням.

        - Как раз к зиме выйдем в голую степь,  - бурчал Кембл.  - Что называется лезть на рожон. Разве что нам повезет больше, чем заслужили.

        - Могу один управиться,  - сказал я.

        - Храбрее нас, что ли, Профессор?  - набросился на меня Айзек Хит.  - Сдается мне, что нет! Одному тебе в жизнь не дойти, поэтому и идем с тобой. Без обид будь сказано.

        - Я не обижаюсь. Знаю, что придется нелегко.

        - По дороге будем охотиться,  - сказал Эбитт.  - Надо же чем-то заплатить за припасы к следующему сезону.
        Я взглянул на одного, затем на другого, понимая, что все это значит для них. Образ жизни. Моим образом жизни это также могло стать, но могло обернуться просто эпизодом. Я не зависел от пушной охоты, как они. В банке на Востоке оставались кое-какие деньги, была профессия, когда бы я ни пожелал вернуться к ней… если когда-либо пожелаю.

        - Спасибо вам. Я высоко ценю ваш поступок, и мисс Фолви - тоже.

        - О да!  - воскликнула она.  - Очень!
        Мы занялись приготовлениями и больше об этом не разговаривали.
        Но высокого человека с бледным лицом я не забывал. Я был уверен в одном. Призраком он не являлся.



        Глава 11

        Так сразу мы с места не тронулись. Необходимо было все рассчитать, собрать снаряжение. Я подолгу просиживал рядом с Ходит Ночью, рассуждая о тропах, о дичи, о горах. Он часто охотился далеко к северу и бывал там в набегах на индейцев кроу.
        Наконец я показал ему карту, взятую у Конвея. Подумав, он опознал место и дал мне ясные указания, как туда добраться. Я никому об этом не рассказывал.
        Между тем он подарил мне поджарую мощную аппалузу, поклявшись, что это - самая лучшая лошадь для охоты на бизонов, какую он когда-либо знал. Своего прежнего коня я отдал Человеку из Перьев, получив в обмен двух вьючных: соловую и саврасую.
        В конце концов багаж был уложен. Лишнего провианта у шайенов не водилось, но что могли, они нам уделили. Благородный поступок, ведь надвигалась долгая зима.
        Утро выдалось зябкое, но ясное. В небе еще висело несколько звезд. Вел Соломон Толли, обок ехал Дегори Кембл, за ними Сэнди и Шанаган, далее дюжина вьючных лошадей, следом Лусинда и я. Улибарри погонял вьючный табун, Казби Эбитт и Айзек Хит замыкали поход.
        Выехав со стоянки, мы спустились в речную долину и продолжили путь по ней - все на хорошей скорости. Мы хотели побыстрей оказаться подальше от лагеря, в надежде, что наше исчезновение заметят не скоро. Капитана Фернандеса мы больше не опасались, так как направлялись на север, несомненно, не входивший в испанские владения. Если только он не охотился за девушкой. Но непохоже было, чтобы это он преследовал ее от Санта-Фе.
        С деревьев падали листья, хотя в основном они только еще становились красными и золотыми, готовясь к приближающейся осени. Мы покинули нашу уютную долину и свернули вверх по другой, незнакомой, но ведущей к северу.
        Лусинда помалкивала. Уезжать ей явно не хотелось, но она сознавала: выбора нет, надо двигаться, и проворно. По мере того как мы отъезжали все дальше, она все заметнее волновалась и начала поглядывать на солнце, как если бы пыталась определить направление.

        - Если вам есть что сказать, лучше сказать это, не откладывая.

        - Что?  - В ее глазах читалось подозрение.  - Что вы имеете в виду?
        Я пожал плечами.

        - Так все же лежит на поверхности, верно? Некто тащится за вами от самых испанских поселений. Вопрос: почему? Ответ: он считает, у вас есть что-то, нужное ему, или же вы можете ему сказать, где это найти. Человек, которого я видел, тот, кто напоминает вашего отца, не выглядел способным гнаться за женщиной из любви к ней. Отстегать ее кнутом - куда ни шло, но бегать за ней - нет. Судя по внешнему виду, его интересуют исключительно две вещи: деньги и власть.

        - Я его не знаю.

        - А он вас знает и не отстанет.

        - Не думаете, что мы оторвались?

        - От такого? И не надейтесь. Будет идти по следу не хуже волка. Избавиться от него можно, лишь отдав ему желаемое.

        - Не отдам!
        Я хохотнул.

        - Мне тоже этого не хочется. Но нам надо оставаться готовыми удирать, драться и снова удирать. Эти люди,  - я указал на едущих с нами,  - ставят для вас на карту не только добычу за сезон, но и жизнь. Могли бы хоть рассказать нам, за что воюем.
        Девушка уперлась и больше ничего говорить не хотела. Однако я продолжал себе размышлять, и ни с того ни с сего мне открылось, что разгадка, возможно, лежит у меня в кармане. Одна из вещиц, взятых мною у Конвея перед тем, как мы прикрыли тело. Я оглядел их одну за другой мысленным взором. Кроме карты, там имелись монеты и пуговицы!
        Весь этот первый день пути мы выдерживали приличный темп, пробираясь понизу - под деревьями, вдоль ручья. Дважды останавливались на отдых, и каждый раз кто-нибудь отъезжал проверить, не идет ли кто по следу. Но ничего подозрительного не было ни видно, ни слышно.

        - Я бы сказал, что мы от них сбежали,  - заметил Шанаган,  - да только понимаю, что это - сладкие мечты.

        - Кого я видел, от него не сбежишь. Твердокаменный тип; несгибаемый. Он-то уж не отвяжется ни в какую.
        Местами ягоды смородины еще цеплялись за ветки, и мы жадно на них набрасывались, наслаждаясь разнообразием во вкусе. Два раза попались гризли: трое - взрослая медведица и два медвежонка - кормились на косогоре ярдов за сто от нас. Медведица встала на задние лапы, чтобы рассмотреть нас, и внимательно наблюдала, как мы медленно проезжаем мимо.
        Два раза мы видели скопления бизоньих черепов, все с рогами, повернутыми к западу: индейцы думают, это поможет при следующей охоте. Лошадиных следов встречалось мало, и совсем не было человеческих.
        Наш путь лежал к горам; не меняя темпа, мы держались понижений, стараясь не показываться на открытом месте. Лусинда оставалась неразговорчивой и все внимание посвящала окружающей местности. Несколько раз она натягивала поводья, чтобы изучить какой-нибудь скальный выступ, и похоже на то, больше и больше беспокоилась.
        Когда спустилась ночь, мы разбили лагерь при последних лучах света, спустившись с уступа в поросшую густой травой низину. Стремительный поток пробил там себе дорогу сквозь частый осинник. Небо было затянуто тучами; весь день нависал дождь. Говорить никому не хотелось. Как мне казалось, все мы прониклись серьезностью предпринятого шага. Несмотря на поздний час, Дэйви и Айзек поставили ловушки. Для бобров уголок - лучше некуда; правда, плотины мы не видали, а искать её - уже темно, но везде вокруг пролегали бобровые тропы, по которым зверьки волокли к воде ветки и молодые деревца.
        За кофе я напомнил Лусинде:

        - Хотите что-нибудь рассказать, лучше сделайте это поскорее, мы поедем быстро.

        - Почему вы мне это говорите?

        - Что-то вас тревожит, и, по-моему, я знаю, в чем дело. Видите ли, я первый увидел Конвея.

        - Он был жив? Еще не умер, когда вы нашли его?

        - Мертвее мертвого. Но надо соблюдать порядок. Нельзя же просто закопать труп, и конец. Нужно известить кого положено. Кто-нибудь да начнет расспрашивать, захочет выяснить, что произошло.

        - Таких нет. Он был сирота. Друг моего отца, но отец на том свете.

        - Возможно. Но тогда я об этом не подозревал.

        - То есть?

        - Я обыскал его карманы.
        Она задержала дыхание и как будто побледнела.

        - Забрал, что нашел, для опознания либо передачи родственникам.

        - Я же сказала, у него нет родственников. Можете отдать все мне.

        - Может, и отдам. Там нашлась карта. Потом несколько монет и пуговицы. Очень необычные пуговицы.

        - Я ничего про них не знаю.
        Какое-то время я молчал. Скоро к костру подойдут остальные. Я покормил огонь палочками и произнес:

        - А я знаю.

        - Что?  - поразилась Лусинда.

        - Я узнал эти пуговицы. Понимаете, мисс Фолви, я человек любопытный. Читаю, слушаю, а когда заинтересован, спрашиваю. Ищущий знаний может забрести на весьма странные тропы. Зайдя так далеко, как зашел я, сложить два и два нетрудно. Ваш отец тоже интересовался разными вещами, это очевидно. Каким образом до него дошли сведения о кладе, мы, вероятно, никогда не поймем, но известен этот клад ему был, как и Конвею, тут все ясно. Его выдают пуговицы.

        - Кроме них, ничего не осталось,  - сказала Лусинда.  - Когда отец разыскал старую церковь, сокровища исчезли… их уже не было. Он нашел эти пуговицы, медальон… несколько монет и драгоценный камень, который воры уронили, торопясь поскорей оттуда убраться.

        - Пока что все верно, нет сомнения, но как насчет старого индейца? Он ведь что-то поведал вашему отцу. Поведал достаточно, если придерживаться истины.
        В замешательстве ее глаза старались проникнуть мне в Душу.

        - Мне нужна помощь. Этим людям можно верить?

        - Они ставят на кон свои жизни, чтобы поддержать вас.

        - Или чтобы найти то, что я ищу?

        - Когда дело заходит о золоте или хорошенькой женщине, доверять следует не всем, но этим, я считаю, можно. Я убедился, что люди они порядочные, и, чему бы там некоторые ни желали верить, есть на свете честь и достоинство. Но подумайте-ка вот о чем. Допустим, вы уезжаете без добычи; как вы сумеете вернуться сюда? Историй о затерянных городах, заброшенных храмах, утраченных ценностях - тысячи. С какой стати поверят именно вашему рассказу, а не любому другому? Сколько найдется желающих отправиться с вами в места, где живут индейцы? И еще одно. Вдруг кто-то найдет клад, пока вас нет? Что, если тот старый индеец не был единственным, который знал? Тот человек, кто напоминает вашего отца,  - известно ли ему что-либо?
        Все сказанное мной соответствовало действительности, и она это сознавала. Ее шансы попасть в эти края опять не стоили ломаного гроша, и однако девушка оставалась в нерешительности, ломала пальцы и размышляла.
        Я прекрасно представлял себе ее чувства. Одинокая молодая женщина по уши в затруднениях, на которые никогда не рассчитывала, не говоря о том, чтобы предусмотреть выход. Выберется из этих диких мест - ее ждет отчаянная бедность В мире, не знающем милосердия. Кругом чужие, грубые на вид люди, не признающие никого и ничего. Она знала, что я ирландец и Дэйви Шанаган тоже, но это еще ничего не значило. Среди ирландцев тоже сволочей хватает.

        - Не представляю себе, что и делать,  - растерянно пробормотала Лусинда.  - Я… у меня нет никого. Не ждала такого, отправляясь в Санта-Фе. Должен был помогать мистер Конвей, Хорхе опять же. Им я верила.

        - Теперь придется верить нам.
        Глаза умоляли. Рискнуть всем… или всего лишиться.

        - Вы… раньше об этом знали?

        - Знал. Всегда увлекался подобными историями, а эта отличается некоторыми особенностями, углубляться в кои сейчас нет надобности. Кладов было два, знаете ли.

        - Не слыхала.

        - Началось дело на Мальте. Мальтийский рыцарь-отступник сбежал с острова, прихватив золотой медальон, серебряные пуговицы, срезанные с форменной одежды, и дюжину самоцветов. Со страху перед бывшими товарищами, которые наверняка бросятся вдогонку, он вступил в Испании в ряды солдат, отправляющихся в индийские земли. Замыслил он купить себе плантацию на одном из островов и там осесть. Однако его преследователи устроили, чтобы его арестовала инквизиция. Беглеца предупредили, он продал один из камней и тайком пробрался на борт каравеллы, отплывающей в Мексику. По прибытии он под вымышленным именем поступил в службу и несколько раз руководил походами за индейскими рабами. В одном из таких походов ему и попалась заброшенная церковь в пустой деревне. Очередная неудачная попытка основать поселение, из Которой, по причине индейской воинственности, ничего не вышло, и к тому времени, когда наш герой набрел на развалины, давно забытая.
        Тут-то один индеец и предложил рассказать о сокровище, если капитан согласится отпустить его и не вести в рабство. Капитан стал слушать, и индеец рассказал, что много золота спрятали от испанцев, когда те взяли в плен Монтесуму, и он знает, где это золото. Привел капитана к нему, тот быстренько индейца убил, укрыл свои драгоценные камни и только что взятое золото в древней церкви и ушел.

        - Я понятия не имела обо всем этом. Откуда вам стало известно, как дело было?

        - Большая часть попала в записи. Секреты не бывают настолько секретными, как мы себе воображаем. Индеец, пытавшийся выкупиться, говорил с другими индейцами о том, что надеется осуществить, и, когда он исчез, один из группы об этом рассказал. Золото всякий любит, а где мед, там и мухи. В штабе получили запрос о некоем ренегате с Мальты, так что капитана вызвали на допрос сразу по двум пунктам. Допрапшвающим не повезло, как и капитану: он оказался слабее, нежели полагал, и не пережил допроса. Все, что удалось вытянуть, это что тот ничего не знает, ничего не прятал, а мальтийские рыцари его травят за проникновение в их тайны.
        К отчету о происшедшем был приложен листок о том, что, по-видимому, умерший скрыл сокровище в церкви или часовне при миссии.

        - А я ничего не знала!

        - Все это случилось давным-давно. Я приобрел эти сведения одним прекрасным вечером во Франции. Мы собрались и беседовали об исчезнувших городах и потерянных кладах, люди часто это делают. Среди нас находился молодой человек из Мадрида, он и знал всю историю. После мы малость покопались еще, просто из любопытства.

        - Но там ничего не было! Отец как-то разузнал или вывел местонахождение брошенной церкви, но сокровище исчезло, и даже ту ерунду он еле нашел. Он думал, что забирали клад ночью и не заметили, что кое-что оставили.

        - Может быть. Но на этом не кончилось. Двое нашедших наняли ватагу индейцев и двинулись на север. Случилось это очень давно, до того, как Анса отправился покорять Нью-Мексико. Та пара скрылась, и далеко к северу один прикончил другого. Потом его самого с несколькими спутниками убили индейцы.

        - А дальше?

        - Дальше ваш черед. Если только вы знаете, где золото лежит и оно все еще там.
        Ветерок коснулся пламени, и оно раздраженно заплескалось. Я добавил горсть веток, прислушался. Где-то в ночи завыл волк - голос пустыни, одиночества.

        - Уже двести лет тому!  - шепнула Лусинда.

        - Много лет. Но ведь здесь время мало что значит. Разумеется, зависит от того, где его спрятали. Скажем, речной обрыв.  - это плохо. Реки меняют русла, уносят куски берега. Трудно будет отыскать почти любое место… - Я покосился на собеседницу.  - Того человека убили-то не тут, а далеко к востоку, около большого индейского поселения.

        - Ну да, но это все разговоры.

        - Неправда?

        - Нет. Было так: двое офицеров, Франсиско де Лейва Бонилья и Антонио Гутьеррес де Умана, вышли из Нуэво-Бискайя и направились к Пуэбло рядом с Сан-Ильдефонсо или, может быть, на месте нынешнего города. Потом повернули на восток к равнинам, где пасутся бизоны, собираясь пробраться на север, к французским колониям в Квебеке. Они подрались, и Умана заколол Лейву. В конце концов и Умана погиб, в Большом Поселении или близ него, что гораздо дальше к востоку в прериях, но он закопал свои богатства до того, как индейцы отвели его туда. Они окружили его и придвигались все ближе, и хоть не лишили свободы, он понимал, что фактически является пленником, поэтому припрятал добро, надеясь за ним вернуться. Не вернулся, естественно, поскольку его укокошили.

        - И вам известно, где находится сокровище? Карта есть, да неполная. С умыслом составлена такой, мне кажется.

        - Со дня на день будем там,  - уклончиво ответила девушка.
        Однако же она разрешила мои сомнения, подумал я, она знает!
        Остальным не пришло в голову тревожить нас во время нашего долгого разговора. Один из них насобирал листьев на постель Лусинде, и она расстелила поверх свои одеяла. Я слушал ночь, и душа моя не была спокойна. На память приходило лицо человека, виденного мной… недоброе лицо.



        Глава 12

        Под низким, нагруженным тучами небом рассвет пробуждался медленно. Сгрудившись над огнем, мы приготовили еду, затем отошли, чтобы навьючить и оседлать лошадей, мрачные, настороженные. Над нами нависла опасность - предупреждали все наши инстинкты.
        Согревшись вкусным кофе, в уюте около костра, мы приободрились. Соломон Толли вскочил на ноги.

        - Посидите, пожалуйста, тихо. Погляжу, что вокруг делается.
        Шанаган выплеснул гущу наземь.

        - Я с тобой.
        Я сказал им, что мы приближаемся к цели, и они держались в готовности. Казби Эбитт, большую часть времени молчавший, остановился около Лусинды.

        - Вы не волнуйтесь, мисс. Довезем вас в целости и до Штатов, и куда еще захотите, и все, вам принадлежащее,  - тоже.  - Обвел окружающих взглядом.  - Говорю от имени каждого здесь.

        - Так оно и есть, в точку,  - подтвердил Дегори Кембл.

        - Вступаем в страну индейцев,  - сказал Айзек Хит,  - их будет много, нас - пригоршня. Боб, надеюсь, ты не поторопишься спускать курок и не станешь провоцировать неприятностей. Я помню, как ты относишься к индейцам.

        - Дурак я, что ли? Никого провоцировать я не собираюсь, а вот ежели какой индеец перебежит мне дорогу, спеша в Места Счастливой Охоты, могу и помочь.

        - Мы все спешим туда,  - мягко заметил я.  - Человек рождается на обочине смертного пути. Могила не так уж важна и неизбежна. Важно путешествие, и что делаешь во время него. Не успех либо неудача, но живешь ли достойно, гордо и с честью, чтобы умереть окруженным уважением.

        - Не зря его зовут Профессором,  - сухо прокомментировал Кембл.
        Стоявший у огня Хорхе Улибарри подал голос:

        - Мне думается, они нас ждут.

        - Сидят в засаде?  - оглянулся на него Кембл.

        - Нет, пока нет. Я думаю, они знают кое-что о том, где золото, но недостаточно. Поэтому околачиваются поодаль, дожидаясь, когда мы его найдем, а тогда придут и отберут.

        - Резонно,  - заговорил Боб Сэнди.  - Парень, хочешь оставаться со мной, когда все это кончится,  - добро пожаловать.

        - Спасибо. Мне надо присмотреть, чтобы сеньорита добралась в безопасное место. Мне оказали доверие.  - Он опустил взгляд.  - Мне мало кто верил. Сеньор Фолви - да.  - Сконфуженно посмотрел на нас.  - Не знаю, я человек чести или нет, но таким он считал меня, и таким я должен быть - в данном случае, по крайней мере.

        - Как я уже сказал,  - отозвался Сэнди,  - приезжай когда угодно. Мое предложение будет оставаться в силе.
        Закрапал дождь. Ветер хлестнул по траве и кронам деревьев.

        - Промокнем, как пить дать. Можем с тем же успехом отсыревать по дороге, как и сидя на месте.  - Эбитт поднялся на ноги, отдирая с палочки остаток бизоньего мяса.
        Мы затушили костер, предоставив управиться с последними угольями дождю. Я подошел к коню и ладонью отер седло от воды, затем поставил ногу в стремя и взметнулся в седло. Сели на лошадей и другие, но медлили, чтобы подъехали Толли и Шанаган.

        - Догонят,  - произнес Сэнди.  - Двинулись лучше.
        Путь шел по лощине вверх меж низких, поросших травой холмов. Впереди лежала изрезанная местность, направо вдали простиралась безбрежная равнина, плавно уходящая к скрытому туманом горизонту. Гигантские кучевые облака вздымались на огромную высоту; беспорядочные синие массы, казалось, плывут и волнуются. Из плоских оснований в землю били молнии.
        Капли дождя опять разбивались о нас, но мы продолжали путь, чувствуя, как крупные брызги резко шлепают о плащи, держа ружья укрытыми из опасения, что порох пропитается влагой. Все мы помнили о тех, кто следует за нами, и каждый про себя оценивал риск - группы и свой собственный.
        Лощина сузилась; склоны по бокам стали крутыми, с кучками кустарника и деревьев, корявые от вылезающих камней. По дну мимо нас побежала струйка воды, расширилась, взбухла. Где-то впереди нас дождь лил как следует, а лощина сжалась в узкую щель. Дегори Кембл остановил лошадь.

        - Давайте-ка поищем отсюда выход. Хлынет вода, унесет и поминай как звали.
        Мой конь продолжал идти.

        - Вроде что-то видать,  - заметил я.  - Там, за тем валуном.
        Нечто похожее на тропку поднималось на уступ, затем изгибалось к кромке оврага.

        - Будем там торчать, как торчки,  - засомневался Кембл.

        - Лучше торчать, чем тонуть,  - мрачно высказался Эбитт.  - Попробуем, что ли.
        Лошадь, полученная от Ходит Ночью, была хороша, и я повернул ее прямо к уступу. Она покарабкалась наверх, обрываясь с откоса, затем нашла опору и выбралась к месту, откуда могла идти. Скоро дорога улучшилась, и через минуту-другую я вывалился над кромкой каньона.
        Первобытный и неведомый открылся мне мир. Довольно плоская местность расстилалась вперед на приличное расстояние; слева круто вздымалась гора, покрытая соснами, и передо мной тоже росли разбросанные сосны, и несколько туй, и целый лес колоссальных глыб самых причудливых форм, скатившихся со склона в незапамятные времена. Из-под полей шляпы я рассмотрел обстановку так тщательно, как только умел.
        Хмурые тучи сползали низко по горным бокам, считанные ярды над моей головой - так казалось. Ворчал гром, а когда ехавшие позади выбрались наверх, дождь полил ливмя. Я пустил коня шагом, ладонь на рукоятке пистолета, готовый к чему угодно.
        Серые клочья тумана висели в пустоте, точно призраки. Ни одна тропа не вела нашим маршрутом, и ничто не указывало, проходило ли здесь когда хоть одно живое существо. След в след мы петляли среди валунов, одиноких деревьев или кучек растительности. Отпечатки, оставленные нами, в такой ливень долго не сохранятся, да и в сухую погоду на этой земле хороших знаков для следопыта не останется. Но никто не сомневался: за нами пойдут. Без особой причины, руководствуясь лишь инстинктом опасности, мы начали понимать, что преследователь - некто превыше обычных людей. Хотя и не догадывались, кем бы он мог оказаться.
        Сам Фолви? Не просто человек, похожий на отца Лусинды, а отец собственной персоной? Удалось ли ему каким-то образом спастись? Но если так, почему не открыться родной дочери? Или тут что-либо иное? Ненависть… дурные дела… уродливые вещи, о которых нам ничего не известно? Может быть, Лусинда знает больше, чем рассказала нам?
        Думаю, всем нам подобное приходило в голову. Некоторая озадаченность заодно с тревожными предчувствиями. Неизвестный враг - всегда большая угроза, нежели знакомый, а что касается этого, мы не знали даже его мотивов. И не могли оценить ни его сил, ни его планов.
        Согнувшись под хлещущей водой, мы упорно продвигались дальше, отклоняясь слегка от пути предыдущего всадника, чтобы не пробить очень уж заметной тропы. Дэйви Шанаган и Соломон Толли отстали более чем на милю. Присоединившись к нам на полуденной стоянке, сообщили, что ничего не видели.
        Мы расположились на отдых в месте, где оползень накидал на валуны стволов и кустарника, так что вышло кое-какое укрытие от дождя. Часть его послужила нашим животным, другая, посолиднее,  - нам самим. Кому иному хлам, принесенный соскользнувшей землей, вовсе не показался бы укрытием, но мы съежились под ним, спасаясь от просачивающихся капель, и соорудили маленький костерок, на котором сварили кофе.
        Чему я уже научился - это что нужда в крыше над головой есть вещь относительная. Живущему постоянно под открытым небом требуется куда меньше, чем человеку, привыкшему к четырем стенам и потолку. Должен заявить в похвалу Лусинде Фолви: она не жаловалась и не выглядела хуже устроившейся по сравнению с остальными.
        К этому времени мы разговаривали меньше. Перебрасывались замечаниями о дорожных мелочах, и только. Не скажу, что виной тому овладевшее нами беспокойство, хотя оно чувствовалось. Всякий понимал: в конце пути ждет неприятность, и серьезная.
        Отдохнув, времени мы не теряли. Согретые кофе, еще дожевывая сушеное мясо, составившее наш ленч, мы снова тронулись с места. На этот раз отстал Боб Сэнди, выполняя роль арьергарда. Первый час мы ехали быстрее.
        Глыб камня стало меньше, деревья - гуще. Поднимаясь, мы огибали стройные черные колонны сосновых стволов. Один раз увидели голые каменные площадки, потемневшие от дождя; местами по ним струилась пленка воды. Затем шел довольно густой лес, кое-где там было относительно сухо.
        Здесь мы наконец нашли тропу, и проложенную не животными. Ее явно использовали индейцы. Узкая, какими обычно бывают индейские тропинки, она следовала природным изгибам холмистой местности и преспокойно привела •нас к скалистому навесу, где давно высохший поток подмыл обрыв. Один угол получившегося укрытия закоптили многочисленные костры.
        Света для езды хватило бы еще на час, но вряд ли нам попалась бы вторая такая кровля, Так что мы послезали с лошадей. Частью укрытое под навесом лежало топливо, мы отыскали еще. Вскоре у нас был огонь. Лошадей расседлали и растерли, а Боб все не появлялся.
        Решившись, я направился к моему коню.

        - Поеду обратно,  - сказал я и тут переменил намерение.  - Отправлюсь пешком.  - Кембл потянулся за ружьем.  - Оставайся здесь. Если он попал в беду, помочь ему достаточно одного. Почем мы знаем, вдруг нас хотят разделить.
        Кембл помешкал.

        - Может, ты и прав.
        Оставаться ему не хотелось, но один человек часто способен сделать много. И у меня было ружье Фергюсона, а его мои товарищи начали уважать.
        Спрятав ружье от дождя клеенчатым плащом, я зашагал из-под нависшей скалы назад по тропе. Ходьба всегда была моим любимым способом передвижения, и сейчас я шел быстро, ловя ухом каждый звук, не принадлежащий дождю.
        Отмахав милю, я замедлил ход, иногда останавливаясь послушать. Боб следовал за нами на расстоянии мили, и, хотя он мог и попросту задержаться, я уже ощущал уверенность: что-то не так. Впереди, в четверти мили самое большее, лежала прогалина, которую мы пересекли на пути сюда. Свернув с дороги, я двинулся меж деревьев вверх, быстро и беззвучно. Сырость шла на руку, помогали и мокасины на ногах: я чувствовал ступней любую ветку, способную громко хрустнуть, до того, как перенести на нее свой вес.
        Новое направление привело меня на край прогалины выше по склону, так что открытое пространство находилось ниже меня. Сам не ожидая, я увидел на другой стороне, у деревьев, в доброй сотне ярдов лошадь Боба Сэнди. Тридцатью ярдами ближе, растянувшись позади упавшего бревна, имелся и сам Боб. Винтовка в руках, он смотрел в сторону, откуда мы приехали. Внезапно из травы выскочили двое и кинулись к нему. Он перевел на одного из них прицел - тихо… осечка!
        Автоматически мой «фергюсон» взлетел к плечу, и я выстрелил. Один из бегущих споткнулся, затем упал.
        Тут же я зарядил снова. Второй нырнул за дерево, вероятно, не понимая, кто выстрелил. Скорее всего они считали Боба мертвым либо тяжело раненным до этого; сейчас, после выстрела, полагая, что его оружие разряжено, второй нападающий вышел из-за ствола и метнулся вперед.
        Я прицелился, задержал дыхание, осторожно выпустил воздух и сжал спуск. Мой объект не видел, откуда прозвучал первый выстрел, не увидел и на сей раз. Пуля ударила его, но без особого толка: он лишь затормозил и шмыгнул в укрытие. Я уже заряжал опять.
        Возможно, неожиданность скорее, чем рана, остановила нашего противника. Я не сомневался, что он получил разве что царапину. Но теперь он знал наверняка: перед ним не один человек, а два. Мое оружие было уже готово к выстрелу, и я передвинулся выше, надеясь на удачный шанс.
        И в эту секунду позади шевельнулось - так слабо… Мгновенно повернувшись, я упал на колено, и резкое движение меня спасло. Грянуло ружье, почти вплотную, и от дерева позади меня полетела зацепленная кора.
        Я не ответил огнем. Без содействия разума я очутился в превосходной позиции. Со стороны вершины меня защищал пень обломленного молнией дерева. Над головой нависал ствол, все еще частью связанный с пнем. Заслон являлся частичным, а вот разглядеть меня было невозможно. Неизвестный стрелок не сомневался в успехе, когда мой силуэт возник на фоне светлой прогалины, но теперь я исчез, а мой бросок вышел настолько стремительным, что он не знал, попал или нет. И самое главное - в моих руках покоилась винтовка с нетронутым Зарядом. За поясом чувствительной тяжестью напоминал о себе пистолет.
        Царила полная тишина. Ожидая звуков, выдающих перезарядку ружья - случайного стука шомпола или другого негромкого шума,  - я совершенно ничего не слышал. Неподалеку безмолвно передвинулась тень. Я воздержался от выстрела.

        - Кто-то там есть. Несмотря на прохладную погоду, на моем лбу проступил пот. Во рту пересохло.
        Там позади, на открытом месте, лежит Боб Сэнди, может быть, нуждаясь в помощи, но человек среди деревьев хочет меня убить, и, если я тронусь с места, он это сделает - при условии, что успел зарядить.
        А может, мне повезет. Большая капля шлепнулась со ствола вниз и ледяным пальцем побежала вдоль моего позвоночника. Становилось темнее.

        - Заходи с той стороны, Джо,  - спокойный, с интонациями образованного человека голос.  - Попался, голубчик.
        Я не пошевелился. В существование Джо я не верил. Поблизости, по крайней мере. Это была уловка, хитрость, чтобы заставить меня двинуться или заговорить. Ни того, ни другого я не сделал.
        У моей руки валялась сухая ветвь футов восьми в длину, тонкая, словно хлыст. Со всеми предосторожностями я сомкнул вокруг нее пальцы и, не произведя ни звука, поднял. Половина искусства чревовещателя - направить внимание других в неверную сторону; почти прижав рот к расщепленному пню, за которым я скорчился, я чуть простонал - тихо-тихо - и в тот же момент прошелестел листьями в нескольких футах от себя кончиком подобранной ветки.
        Он выстрелил. Я увидел вспышку, услыхал удар пули и пустил в дело свой «фергюсон».
        Послышался звук резко втянутого воздуха, шум беспорядочного падения, но я уже был в движений. Бегом назад, скрываясь за деревьями, почти не поднимая шума: земля мягкая, трава и сосновые иглы под ногами пропитаны водой. Я описывал полукруг вниз по склону, нацеливаясь на лошадь Сэнди.
        Подбежав, я заговорил с конем. Раз или два я о нем заботился, и он узнал меня, насторожил уши и шагнул вперед. В один миг я был в седле и летел по прогалине.

        - Боб!  - заорал я.
        Он вспорхнул с земли не хуже индейца, когда я подскакал, бросив повод, в одной руке ружье, другая протянута для помощи. Очутился на спине лошади, будто проделывал такое сто раз, и во весь опор мы унеслись в лес.
        Позади нас раздался выстрел. Второй из нападавших, наверное. Но на этом и кончилось.
        Умеряя бег коня, я спросил:

        - Ты цел?

        - Прострелило ногу. Потерял сколько-то крови.  - Подумав, прибавил: - Спасибо, Профессор. Пожалуй, надо бы и мне почитать какие-нибудь там книги.



        Глава 13

        Отъехав по извилистой лесной тропе подальше, я перешел на шаг. Боб Сэнди держался одной рукой, в другой сжимал винтовку.

        - Настрелял много, Профессор?

        - Убил одного, а еще двоих не то пометил, не» то напугал.

        - Ты так палил, они небось подумали, что наехали на целую армию.
        У нависающей скалы Толли протянул руки, чтобы помочь Сэнди сойти.

        - Профессор спас мою шкуру. Так прижали, ни вздохнуть, ни охнуть.

        - То-то нам слышалось, вроде стреляют,  - подвел итог Кембл.
        Казби Эбитт занялся раной, а я коротко рассказал, перемежаемый замечаниями Сэнди, что произошло. Затем Боб объяснил, как дело стало. Он себе ехал, и вдруг по нему без предупреждения открыли огонь.

        - Не знаю, чего они хотят добиться,  - заключил Сэнди,  - но за дело эти парни берутся серьёзно.
        Мы набрали побольше хвороста, приготовили мясо и расселись вокруг огня. Кое-кто натаскал веток - Лусинде вместо перины. Айзек и Дегори соорудили в сторонке за деревьями примитивное укрытие. Оттуда, против нашей норы, караульный мог следить за окружающим с удобствами и не показываясь сам. Едва управившись со всей этой работой, мы услышали лошадиные шаги, а следом оклик:

        - Хэлло-о-о, лагерь!
        Я поспешно набросил на свое сокровище угол одеяла, не видя смысла показывать, что у нас есть. Айзек отступил к только что законченному укрытию и притаился там.

        - Подходи с руками на виду!  - крикнул Толли.
        Это был предводитель - рослый человек с бледным лицом, виденный мною ночью. К кожаным одежкам охотника он носил шляпу, какие были популярны у плантаторов, а вороной под ним смотрелся великолепно.
        Конь вступил в круг света; всадник оглядел все кругом, ничего не пропуская. В конце заметил Лусинду.

        - Отлично!  - Он поклонился, взмахом руки сняв шляпу - безупречный кавалер.  - Моя племянница! Долго мне пришлось стараться, дорогая, но вот мы снова вместе, и благословен будь Господь за это!

        - Я… я не знаю вас,  - запинаясь, произнесла она. Голос девушки звучал испуганно.

        - Не знаете? Я брат вашего отца; полковник Рейфен Фолви, к вашим услугам. Приехал переговорить с этими… похитителями насчет вашего освобождения.
        Дегори Кембл негромко произнес:

        - Вы плохо информированы, сэр. Мисс Фолви едет с нами по собственному желанию. Мы имеем честь являться ее эскортом до городов Огайо.

        - Ну что же, это меняет дело. Мне сообщили, что мою племянницу увели силой, и я кинулся вслед, чтобы вернуть ей свободу.
        Он сошел с лошади немного скованно, точно человек, страдающий от легкой раны. Направился к костру. Никогда не доводилось мне видеть такого хладнокровия, такой совершенной власти над собой. Он явно решил идти ва-банк - нахально потребовать отдать ему девушку, и я восхищался дерзостью этого типа. Но при взгляде на Лусинду меня охватывала тревога.
        Незнакомец выглядел не старше тридцати пяти - ненамного старше меня, красив, благодушен, очевидно, получил хорошее образование. Держится с шиком и не показывает беспокойства, находясь среди людей, с которыми недавно обменивался выстрелами.

        - В таком случае никаких трудностей, разумеется, не возникает,  - бодро заявил он, протягивая ладони к огню.  - Лусинда, собери, пожалуйста, что хочешь взять с собой, и можем ехать. До нашего лагеря недалеко. У меня много людей, гораздо надежней охрана, чем эта горстка, если позволите.
        В первый раз за все время я взял слово:

        - Боюсь, это не столь просто, как вам кажется. Мисс Фолви находится здесь, потому что такова ее воля. Мы считаем, что вполне способны проводить ее, куда она направляется.
        Он посмотрел на меня. Тень от скалы наполовину скрывала мое лицо, и ему приходилось напрягать зрение. Однако мое заявление ни чуточки его не взволновало.

        - Просто, что дальше некуда. Молодой леди в летах мисс Фолви лучше быть со своими родственниками. Против вас, джентльмены, я ничего не имею, но, конечно, собственная плоть и кровь…

        - Я с вами незнакома,  - спокойно произнесла Лусинда.  - Отец говорил при мне о своем сводном брате, из которого вырос законченный мерзавец.
        Толли хихикнул. Черты Рейфена Фолви напряглись. Но в следующую секунду он улыбался.

        - Он шутил, естественно. Мы с братом часто так развлекались. Меня он называл паршивой овцой семьи, себя - блудным сыном, намеренным вернуться,  - все смехом. Давай, Лусинда, пошли. Хватит разговоров.
        Она помешкала, начала:

        - Я…
        Хорхе Улибарри прервал ее. Неожиданно выступив на свет, он ткнул пальцем в направлении пришельца:

        - Он убил вашего отца! Застрелил мистера Конвея!
        Лицо Рейфена Фолви застыло гневом.

        - Ты, вот как? В следующий раз живым не уйдешь.
        В его руке оказался пистолет.

        - Лусинда, пойдешь со мной, быстро! Первый, кто дернется, отправится на тот свет.  - Извлек второй пистолет.  - Следующая очередь, Лусинда, твоя.
        Ни у кого из нас не было оружия, ни в руках, ни под руками. Мой «фергюсон» ждал под краем одеяла, но ведь надо сначала вытащить его, развернуть дулом в противоположную сторону, потом только стрелять. Будет поздно.
        Из спрятанного шалашика прямо за спиной Фолви раздался голос Айзека Хита:

        - В тридцати ярдах, полковник Фолви, из винтовки я не промахнусь. Пуля вырвет крестец и раздерет вам живот. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.
        Азартным игроком наш гость не был, я сразу это заметил. Он не имел против убить кого-нибудь, в сущности, жаждал убить, но сам умирать не рвался и остаться брошенным на смерть - тоже. С ружьем, нацеленным в спину, поделать он не мог ничего и понимал это. Я поднялся на ноги и небрежно потянулся за одним из своих пистолетов.

        - Осмелюсь предложить вам, сэр, уехать из этого лагеря. И так ехать и ехать. Когда я опять начну стрелять, позабочусь разглядеть цель получше.

        - Значит, это вы были там, в лесу? Вы лучший охотник, чем кажетесь с виду.  - С непонятным блеском в глазах он пристально уставился на меня.  - А? Вы очень похожи на Ронана Чантри. Собственно,  - он прищурился мне в лицо,  - вы и есть Ронан Чантри.

        - Вы в лучшей позиции, нежели я, сэр.

        - У вас состоялся поединок с моим приятелем. Я должен был участвовать в качестве его секунданта, но меня задержали, и я не успел.

        - Так он был ваш друг? Повнимательней надо бы выбирать друзей.
        Он благожелательно мне улыбнулся.

        - Его единственным недостатком я полагаю неумение стрелять. На его месте я бы попал.
        Эта наглость меня разозлила.

        - У вас имелась возможность попробовать силы сегодня, и вы управились ничуть не лучше.
        Если я когда видел смерть во взоре человека, так это теперь.

        - В следующий раз исправлюсь. Я вас убью, друг хороший, и с большим наслаждением.
        Перестав обращать на меня внимание, он резко повернулся к Лусинде.

        - Вам выгоднее пойти со мной. Я хотя бы оставлю вам чего-нибудь на платья. Это больше того, что вы получите от этого сброда.

        - Они порядочные люди, сэр. Можете вы сказать так о себе?

        - Мне это все равно,  - пожал плечами Фолви.  - Через денек-другой я заберу и тебя, и все твое приданое. А когда я с тобой разберусь, то, что останется, могут использовать индейцы.  - Круто развернувшись, он метнул взгляд в каждого по очереди.  - Что до вас, всех выживших привяжут к муравейникам, можете быть спокойны.
        Он вспрыгнул на лошадь, сунув для этого один из пистолетов за пояс, и, не оборачиваясь, поехал вниз по тропе.
        Долгие минуты никто не говорил и не двигался. Нарушил молчание Соломон Толли:

        - Лучше не ставить этого человека слишком низко. Он, конечно, дрянь, но смелый до чертиков. Нужны крепкие нервы, явиться сюда и так разговаривать.
        Я взглянул на Лусинду.

        - Он брат вашего отца?

        - Да, но на ножах с ним с самого детства. Я вспомнила кое-какие разговоры, но я мало бывала с отцом и знаю об этом человеке не слишком много.
        Дождь кончился, и вдруг мы почувствовали, что место нам опротивело. Обменявшись несколькими словами, чтобы убедиться во всеобщем согласии, мы оседлали лошадей и двинулись по тропе дальше. Устроили стоянку в изолированной рощице, чуть ли не на рассвете, три часа проспали и снова отправились в путь.
        Мы упомянули Огайо с умыслом, в надежде, что наши преследователи повернут в ложном направлении, но не в очень большой надежде. Нашей целью оставались деревни манданов, дорога туда была дальней и тяжелой. Сперва еще надо найти клад - если он есть в природе,  - а Рейфен Фолви именно этого момента и поджидает.
        Несомненно, нечто ему известно, но не все. Чтобы разыскать сокровища, он нуждается в нас, а у нас нет выбора. Придется найти спрятанное, а после уносить ноги, как сумеем.
        Меня снедало беспокойство, как, по всей вероятности, и всех нас. Супостат у нас объявился хоть куда. Недооценишь - жди беды.
        Соломон Толли и я рели поход.

        - Неплохо нам разузнать о нем побольше. Сколько у него народу, как вооружены, насчет коней опять же.

        - Толково рассуждаешь. Вот только времени нема. На мой взгляд, надо двигаться не останавливаясь, а хапнем золото - удираем что есть духу.
        Наш недавний собеседник показал не один ум, но и коварство: бдительный, хитрый, брызжущий ненавистью. Следует пребывать настороже каждую секунду.
        Толли и я продолжали обсуждение, непрерывно держа глаза открытыми, уши на макушке. Скорее всего мы прилично опередили противника, но положиться на подобное соображение - значит напрашиваться на проблемы.
        Дважды мы меняли направление. Не раз спускались в воду ручьев и поворачивали назад, выбираясь там, где каменистая поверхность почти не сохраняла следов, затем погружались в непролазные дебри. Переносили свалившиеся деревья, чтобы легли поперек тропы, выбирали дороги, по каким нормально никто бы не поехал, и всё время сознавали: вполне вероятно, дурачим мы лишь самих себя.
        Боб Сэнди поравнялся с нами. Что рана мешала ему, мы знали, но он не подавал виду.

        - Выход только один,  - сказал он.  - Нужно залечь в засаду. Подыщем хорошее местечко и будем их укладывать, как подъедут на расстояние выстрела.
        Мне тоже приходило такое на ум, и совесть меня по поводу подобной тактики не мучила. Против численного превосходства все хорошо, что полезно, а мы знали: их больше, а вожак ловок на редкость. Однако, карауля в засаде, мы утратим выигрыш в дистанции и рискуем сами попасть в окружение и оказаться стертыми с лица земли. Мы решили продвигаться дальше.
        В течение дня я два раза доставал карту, найденную в кармане Конвея, но не видел на местности ничего ей соответствующего. К несчастью, мы ехали быстро, а я подозревал, что разобраться в карте требует лучшего представления обо всех окрестностях. У меня начало формироваться впечатление, что рисовали ее с наблюдательного пункта, расположенного выше нашего теперешнего маршрута.
        Существовала, бесспорно, возможность ничего не отыскать. Двести лет - время изрядное, а тот индеец либо сказавшие ему могли сказать и другим. Клад - штука уклончивая: блуждающий огонек, с обыкновением не оказываться там, где предполагают.
        Я намеренно выбирал путь, уводящий нас выше и выше по горе. Когда мы расположились на отдых этой ночью, вокруг теснились ели с опущенными до земли ветвями. Справа и позади росли американские осины, густой лес, в который практически нельзя было пройти, не поднимая. шума. Впереди нас, за елями, находились крутой обрыв и. чудесный зеленый луг с редкими скоплениями камней.

        - Не надо мне было вас втягивать,  - сказал я, сидя у костра.  - Без меня вы бы уже ловили бобров.

        - И без меня тоже,  - прибавила Лусинда.

        - Не страшно.  - Дегори Кембл махнул рукой, отбрасывая наши угрызения.  - Мы лучше узнаем страну, и, когда начнем промысел, нам это пригодится.
        Позже, после заката, но еще при ясном свете, я перебрался на край еловой рощи разглядывать попеременно карту и местность.
        При одном дневном свете округи не изучишь. Лучше всего подходят утренние и вечерние часы, потому что тогда в понижениях, впадинах и оврагах собираются тени, и рельеф выделяется совсем по-другому. И рассветный свет - не то же самое, что вечерний, хотя сходство присутствует.
        Рядом со мной из рощи вышла Лусинда, и мы сидели, скрытые деревьями и их тенью, рассматривая развернувшуюся перед нами картину. Через некоторое время она указала на каменный выступ милях в десяти к юго-востоку.

        - Вон место, которое мне велели искать. Мы совсем близко.

        - И что именно надо искать? Как мы отличим нужную точку?
        Ответа пришлось ждать несколько минут, и я ее понимал. Конечно же ей вбили в голову не говорить этого ни одному человеку. То, что ей дали эти сведения, вообще являлось всего лишь единственной страховкой, какую мог себе позволить ее отец… на случай, если что произойдет с ним и с Конвеем.
        Подошел Соломон Толли, но Лусинда больше не колебалась.

        - Иссиня-черный утес около двадцати футов высотой, над ним - обширный косогор, голый после пожара. Над горелым местом - откос из красновато-желтого потрескавшегося камня.

        - И все?  - Я пораженно уставился на нее. Я просто не верил своим ушам, как и Соломон.  - Ничего больше?

        - На другой стороне ручья скалистая поверхность с белой зигзагообразной полосой, словно молния.
        Ни я, ни Толли не вымолвили ни слова. Только глядели вдаль поверх темнеющих холмов, не зная, смеяться или прийти в отчаяние. Приметы, какие выберет желторотый невежда. Толку от них ни малейшего.
        Девушка глянула на Соломона, потом на меня.

        - Что-нибудь не так?
        Соломон принялся ковырять землю палкой, а я сказал:

        - В этих горах - в любых горах - найдется тысяча таких мест. А насчет голого склона… вряд ли он до сих пор голый.

        - То есть… вы хотите сказать, эти приметы нам не помогут? Не найдем клада?

        - Этого я не говорил. Мы точно знаем, что он поблизости. Но видите ли, тот испанский офицер рассчитывал вернуться. Место он знал. Знаки, выбранные им, вне сомнения, подыскивались второпях, время поджимало. Он отметил первое, попавшееся на глаза. Такие косогоры высоко в горах встречаются на каждом шагу, а белая полоса, конечно, кварц - тоже обычное зрелище. Офицер сам составил описание, тут и говорить нечего. Любой индеец из его группы отметил бы совсем другое.
        Лусинда выглядела, точно ее ударили. Лицо побелело.

        - Получается, мы ничего не разыщем?

        - Один шанс на тысячу,  - проговорил Толли,  - но есть ведь что-то еще? Сверх этого? Хоть какой-нибудь намек?

        - Нет.
        Мы возвратились к костру и уселись. Толли коротко изложил остальным суть дела. Мы все испытывали сожаление. Не за себя, мы же ничего не потеряли, а за нашу спутницу, потерявшую все.
        Не Запад мы пришли за мехами, большинство из нас во всяком случае. Зачем прибрел я, мне не стало ясно до сего дня. Сбежал от чего-либо? От всего на свете? Пришел, желая измениться? Или вернуться в утраченное детство?

        - А в убытке-то он,  - заметил Шанаган.  - Эта бледная мерзость из Мехико. Мы же пришли за пушниной, в конце концов, и можем ее добыть, несмотря ни на что. А ему ничего не оборвется, кроме удовольствия тащиться обратно.

        - Так ведь он этого не знает,  - мягко возразил Эбитт.  - Не знает и никогда не поверит. Решит, что мы врем. А вы помните, что он говорил: он всех нас прикончит… стараясь заставить рассказать, о чем мы не имеем понятия.
        Мы обменялись взглядами поверх пламени. Надежда на сокровища улетучилась, долгий путь к манданам остался. Все проблемы пребывали нерешенными.
        А где-то позади Рейфен Фолви ехал по нашему следу.



        Глава 14

        Этим вечером мы сидели мрачные, как тучи. Переживали мы не за себя, нам терять было особенно нечего, а за Лусинду, к которой постепенно крепко привязались.
        В трудном, можно сказать, отчаянном положении от нее не слышали слова жалобы. Не уступая лучшим среди нас наездникам, она спокойно обходилась имеющимся, не заикалась насчет еды, не настаивала на особых привилегиях.
        Внезапно разозлившись, я обратился к Кемблу:

        - Черт побери, Дег, мы должны что-то сделать! Барахло же спрятали, а с такими никчемными сведениями не похоже, что кто-нибудь его нашел.

        - Далеко от того выступа?  - спросил Толли.

        - День пути,  - ответила Лусинда.

        - То есть от двенадцати до тридцати миль, в зависимости от состояния лошадей, насколько едущие нервничали и что собирались делать дальше.

        - Скорее меньше,  - заметил Казби Эбитт.  - Подумайте сами: с ними ценности, индейцы рядом или на подходе. После того как прошло столько времени, ситуацию с уверенностью не восстановишь, но им наверняка пришлось туго, раз они вообще расстались со своим грузом.

        - Теперь представьте все это себе. Они хотели смотаться во французские колонии, откуда можно уехать в Европу и форсить в Париже, Лондоне или Риме. Они вовсе не хотели зарыть свое добро в землю.

        - Поэтому они должны ехать медленно, по-моему. Высматривать место: что-то подходящее для стоянки, чтобы был предлог задержаться… и что-то пригодное, как примета. Что-то сверх того, о чем нам говорили.

        - Я все рассказала, про что знаю!  - запротестовала Лусинда.
        Соломон Толли кивнул.

        - Думаю, так и есть. Что не означает, что больше ничего нет. Вполне вероятно, они приберегли нечто для себя самих, информацию, которую не открыли никому.

        - Я бы сказал, мы можем находиться в пяти милях от цели прямо сейчас,  - предположил Айзек.
        Отблески костра вспыхивали на темной хвое и на серебристых стволах осин. Осины были из самых крупных, какие я видел. Ведь осина растет густо, струной тянется вверх. Это дерево любит солнце, не может без него обойтись и в числе первых занимает опустошенные пожаром участки. Она вырастает высокой, и под ее покровом начинает подниматься ель, процветая под защитой. Но по мере того как ель становится выше, осина начинает отмирать, пока через много лет не остается один плотный ельник.
        Одно из наиболее красивых деревьев в мире, оно мало годится в дело, потому что от сердцевины гниет. Сейчас, в канун зимы, его листва уже зазолотилась. Почва, где мы будем спать, укрыта золотым ковром в несколько дюймов толщиной. На мой вкус, достаточное богатство.
        Поднявшись от огня, я набрал листьев и свалил их в месте, где ляжет Лусинда, затем нагреб для себя. Я чувствовал себя взвинченным и не хотел спать. Костер мы оставили догореть до углей. Мы подсовывали в него шишки и обломки дерева, валяющиеся кругом, но выбирали такие, чтобы тлели, не производя яркого пламени.
        Боба Сэнди беспокоила его нога. Мы обработали ее тщательно, как только были в состоянии, но, хоть кость осталась неповрежденной, рана болела, и нога сгибалась с трудом. Сэнди заснул первым, потом Эбитт.
        Хит сторожил первым и уже спустился вниз. Кембл и Толли улеглись, затем Хорхе Улибарри, выяснив, что не может ничем услужить Лусинде, удалился на покой, забравшись глубоко в осинник. Дэйви Шанаган лег под елкой; он видел костер, но самого его от костра не было видно.

        - Почему вас зовут Профессором?  - ни с того ни с сего спросила Лусинда.

        - В шутку,  - пожал я плечами,  - но я действительно преподавал какое-то время. Не засиделся в должности, признаюсь прямо. Мне нравилось заниматься наукой, нравилось учить, но я еще и писал, и немного баловался юриспруденцией. Откровенно говоря, кем-то определенным я не стал. Видите ли, мальчишкой я жил в лесу. Глушь нанесла на меня свой отпечаток, и временами я обнаруживаю, что скучаю по тенистым тропинкам под кронами деревьев.

        - А теперь что?

        - Кто знает! Сомневаюсь, что когда-либо вернусь к прежнему образу жизни. Конечно, многое хотелось бы изучить. Тянет попутешествовать, исследовать древние цивилизации Азии, Или, если на то пошло, здешние. Слишком мало известно о том, что тут делалось до появления белых.

        - Вы не женаты?

        - Моя жена умерла. Тогда я и отбросил связи с прошлым.
        Я встал.

        - Лучше постарайтесь отдохнуть. Завтра нам придется нелегко.
        Она отправилась в постель, но я не последовал ее примеру. Сна у меня не было ни в одном глазу, почему - непонятно. Что-то не давало мне покоя, и я прошел к тому месту, где Хит стоял на страже.

        - Это ты, да? Пока все спокойно. Но как-то нынешняя ночь мне не по душе.

        - Мне тоже.
        Мы стояли спиной к осиновой роще. Листья нежно перешептывались вокруг. Всходила луна, делая окружающее рельефным до неправдоподобия. Белесые стволы деревьев напоминали греческие колонны. Я положил на один из них ладонь.

        - Они подстригают себя сами,  - сказал я.  - По мере роста первые ветви отпадают.

        - Толстые какие,  - заметил Хит.  - Обычно осины бывают жиже.

        - Этим по сотне лет или больше. Они редко доживают до двухсот… очень редко.
        Хит повернул ко мне лицо.

        - Чантри, я все думал, про что ты говорил раньше, насчет как выгоревшие места зарастают осинником. А она как раз про выгоревшее место и упоминала. Не считаешь, то место может сейчас быть под осиновым лесом?

        - Пес возьми. Хит, а ты, наверно, прав. Только к нашему времени тот склон уже должен быть покрыт елью, осины окажутся малочисленными, если останутся вообще.

        - Или станут очень старыми… вроде этих.
        Молча мы переваривали одну и ту же мысль: в эту самую минуту мы, возможно, стоим среди тех, поднявшихся на давнем пожарище деревьев. С иссиня-черной каменной стеной под нами и полосой кварца напротив.

        - Это было бы слишком хорошо, но, Хит, гляди получше. Я пойду выясню, на что похож бок горы над нами.

        - Давай.  - Он сплюнул в пышную подстилку.  - Что-то у меня в нутре свербит насчет этого места. Ты когда распространялся про осины, я все вспоминал, как оно выглядело на подходе.
        Повернувшись, я обошел осинник и двинулся мрачными коридорами между елями вверх. В лунном сиянии осины поражали невероятной красотой - недвижные светлые стволы, слегка трепещущие золотые листья - чары, да и только. Неудивительно, что они привлекают так многих животных и птиц.

«Фергюсон» в правой руке, я упорно карабкался все выше. Путь часто становился таким крутым, что приходилось подтягиваться, хватаясь за ветки. И как-то сразу я очутился на открытом склоне, глядя вниз на ельник, на осины, на всю древесную поросль. Ибо вышел на границу распространения леса.
        Наверху висела луна. Невозможно прозрачное небо заливало рощу подо мной туманным золотистым светом. Мгла шла не от сырости или низкого облака: так мерцали средь деревьев лунные лучи. Позади громоздилась необъятная гора, внизу крутой косогор, дрожащее свечение осинника, а за ними, на другой стороне долины, обрыв. Древний сброс на краю изрезанного плато, лежащего далее.
        Дна долины я не видел. Все в глубине скрывала непроницаемая тень. Мгновение я стоял неподвижно, забывшись в упоении видом, затем повернулся взглянуть на верхний склон.
        Он резко возносился к высвеченной небом черте, и, когда я шагнул к подножию, под ногой заскрежетал щебень. То, что мы искали. Каменный крутояр, изрезанный трещинами, крушащийся от смены тепла и холода.
        Помедлив, я двинулся обратно, и тут мои уши уловили негромкий звук. Стремительно обернувшись, я бросил взгляд вдоль основания ската. Кто, -то идет сюда… мужчина высокого роста. Не размышляя, я отступил на участок поравнее, в поисках лучшей опоры для ног.
        Идущий приближался непринужденно, почти без шума. Я не сомневался, кто он такой, но ждал, заинтересованный, что он собирается делать, и не забывая о лагере внизу.

        - Приветствую, дружище! Так и знал, что только вы можете забраться сюда среди ночи. Чтобы пренебречь сном ради прогулки в подобный уголок, надо быть в душе чуточку поэтом. Что ж, хорошо, что вы пришли. Пора нам переговорить вне слышимости всяких прочих.

        - Они друзья мне,  - ответил я суховатым тоном.
        Он отмахнулся от моих слов рукой.

        - Натурально. У всех людей есть друзья. А уж что они для нас значат, зависит от того, как мы умеем их использовать. Мне кажется, ваши свою ценность для вас потеряли.

        - Мое мнение несколько другое.

        - О? Ну само собой. Вы - человек романтического склада, иначе духу бы вашего на Западе не было. И немного тронутый, если позволите так выразиться. Вы же ничего в этих краях не забыли. Вот море - дело другое. Когда все это кончится, я обзаведусь самым прекрасным кораблем, какой только бороздит воды, заарканю кой-кого из моей прежней команды, и тогда покажем сукиным детям, что такое пиратство.

        - Если вы хотите это осуществить,  - спокойно заметил я,  - было бы неглупо начать прямо сейчас.
        Он обратил взгляд ко мне и засмеялся.

        - Вот это да! Профессор вздумал грозить? Может, что-нибудь в вас и есть в конце-то концов.
        Он указал на камень с плоской вершиной.

        - Присядьте-ка. Нам следует поговорить. Мы с вами… у нас в головах водятся идеи. Те внизу воняют шкурами, которые дерут, и жизнью, которую ведут ничтожества. А вы и я - собаки не той породы. Мир созрел для тех, кто достаточно силен, чтобы взять его. Мне весь и не нужен, лишь возможность отхватить кусок и творить с ним, что только пожелаю. С целым миром вышло бы слишком много хлопот.
        Он уселся на соседний камень и наклонился ко мне.

        - Вы мне нравитесь, Профессор. Давайте войдем в долю. Хотите девчонку, берите. Мне женщины ни к чему. Привязанность - для бизнеса штука хуже некуда. Мое правило - где подобрал, там и бросил, а утром - к новым берегам. А клад поделим между собой. Он здесь, я знаю! И не очень далеко отсюда. Что скажете на такое предложение? Вам девица и одна треть, одна треть мне, а еще одну треть пустим на расходы… на судно. В Новом Орлеане стоит шхуна, которая уйдет от всего, что плавает. Возьмем пару «купцов» - и в Индийский океан. Там лучше, чем где бы то ни было, поверьте. Определяться умеете? Правда? Чудесно! Часть забот с плеч. Я пользуюсь счислением, а им не всегда можно обойтись.
        Он вытащил из кармана обрезанную кубинскую сигару и зажег ее.

        - Дела обстоят так. У меня двадцать человек с лишком, народец - шутки плохи. Вашу шарагу они разделают на фарш. Но я случайно знаю, что неподалеку отсюда находится исток реки, достаточно глубокий для каноэ. Погрузим поживу, и вниз до Нового Орлеана. А они все пускай остаются тут. И вся недолга. Вам известно, где сокровище, лодка у меня припрятана, пока они хватятся, пройдет добрых два дня. Избегаются, ища следы, на реке ведь их не бывает.
        Я усмехнулся.

        - А когда каноэ доберется до Нового Орлеана, в живых остается один и получает все? Я прав?
        Он засмеялся.

        - Ага! Я так и знал, что вы - человек моего толка. Нет, ничего подобного. Вы говорили тут о друзьях. Без друзей обойтись можно, но человеку нужно общество, и самое свинство в том, что не так-то много людей с мозгами, да еще чтобы умели ценить изящные искусства, музыку, книги, полет воображения… а с кем-нибудь говорить надо. Нет, мы проделаем вместе весь путь до конца. Никакого надувательства, никому не перережут ночью горла. Выйдя в море, будем делить все пополам.
        Я поднялся на ноги.

        - Нет, мистер Фолви. Я в это не ввязываюсь. Вам же посоветую повернуть назад и увести ваших людей. Клад вряд ли существует в природе, и даже, если он есть, мы не имеем понятия где. Так же, как и ваша племянница. Не буду отрицать, мы считали, что золото реально, но ее указания обернулись полнейшей чепухой. Да здесь на дюжину миль попадется пятьдесят мест, отвечающих приметам! Мы отправляемся восвояси, как только наш раненый сможет ехать.
        Улыбка пропала с его лица. Мой собеседник пожал плечами:

        - Ладно, сделать попытку стоило. Я почти ожидал, что вы сваляете дурака.  - Протянул руку.  - Без обид?
        Моя ладонь машинально выдвинулась вперед. Он вцепился в нее.

        - Порядок, хватайте его!
        Я с силой рванулся, но необычно мощный Фолви не выпустил моей руки. В тот же миг, слыша, как чьи-то башмаки царапают камень, я ударил в него всем телом. Не ожидавший такого, Фолви сделал несколько шажков, борясь за равновесие, но, когда я швырнул свой вес вниз по склону, бросил держаться за меня. В полете моя левая рука продолжала сжимать ружье: покатившись под уклон, я исчез в темноте. Раздались два выстрела, потом третий. По меньшей мере одна пуля простригла листья поблизости.
        Рухнувший на колени Фолви, ругаясь, поднимался на ноги.
        Я пошевелился, под рукой хрустнул сучок, и выстрел сделал зарубку на осиновом стволе рядом со мной и плюнул корой мне в лицо.
        Тем не менее я взметнулся на ноги и побежал в глубь рощи, виляя между деревьями. Еще раз выстрелили, но угодить в меня посреди осин шансов было мало. Я не сбавлял хода, не думая о шуме, однако мало его производя в беге по влажным листьям. Слева темнела масса елей, там должен находиться наш лагерь.
        Вылетев из зарослей, я быстро глянул вокруг. Ничего! Как-то я ухитрился заблудиться…
        Хотя нет. Костер здесь. Погасшие угли чуть дымятся, а один все еще тлеет - проступает красным.
        Ушли… все ушли.
        Я остался один.



        Глава 15

        Один… они ушли, но куда? И надолго ли?
        Мои вещи исчезли тоже. Взято было все, кроме огня. Может, их забрали в плен? Или они просто смылись, услышав стрельбу и решив, что я убит, а если нет, смогу выжить и найти их?
        Первым делом следует выжить, а для этого надо пошевеливаться.
        С минуту я стоял совершенно неподвижно, вслушиваясь. Во все стороны протянулись ниточки ощущений, ловя вздох ветра, движение кустов. Потом осторожно отступил назад, долой от слабого отсвета углей, в более глубокую тень еловых лап. Здесь я ничего не различал, но не могли различить и противники.
        Куда теперь? Наверху нет прикрытия. Вниз, к воде, к удобной дороге? Туда зовет инстинкт, следовательно, этого надо избегать. Значит, выбираю путь поперек горного склона, на север.
        Ветви росших вплотную елей касались друг друга. Сгибаясь, я проскальзывал под ними, между ними. Сознание повторяло: «Как призрак… двигайся, как призрак… « И я именно так и передвигался. Тонкие мокасины позволяли чувствовать каждый предмет под ногами, каждый прутик. Я пробирался ощупью, но проворно. Сначала уйди отсюда, уйди подальше, сохрани себе жизнь, потом разыщи друзей и помоги им в случае, если они нуждаются в помощи. От мертвого Ронана Чантри польза только койотам и сарычам. Дальше поперек склона. Откос крутой, но не слишком, идти можно. Иногда падение становилось резче; поглядывая вверх, я мог разобрать невозмутимые пики и отроги горы, величественные в лунном свете. Я перешел на легкий бег, ярдов через тридцать остановился переждать.
        Ночь не рождала ни звука. Сдерживая дыхание, я подкарауливал шумы, напрягал слух. Ничего.
        Двинулся в путь снова, теперь уже с большей осторожностью, потихоньку загибая кверху. Хотелось взглянуть, что там наверху, на голом склоне. По-над лесом они могут обойти меня и срезать вниз: я окажусь в окружении.
        Зрение не давало мне помощи. Возвращение к природе придало чуткость моим ушам, обострило все чувства. Я стал больше похож на мальчика, каким был когда-то, чем на ученого, каким провел последние годы. Я возобновил прежний образ жизни и каждой частицей своего существа сознавал: здесь мой дом, здесь мое истинное предназначение.
        Вдруг застыв на месте, я прижался к комлю ели под поникшими ветвями. Тут была небольшая впадинка, и я выжидал, затаившись. Вроде я что-то слышал? Или органы чувств подстраивают мне шуточки?
        Нет… еле слышная возня, негромкий шепот, в нескольких футах всего… где-то в двенадцати? Может, и ближе.

        - Не мог он забраться так далеко. Он бостонец, какой к черту из него ходок по лесу!

        - Так-то оно так, только намедни он прямо растворился в воздухе, а ведь мы его, можно сказать, в руках держали.

        - Говорю тебе, мы зашли дальше, чем нужно. Там он, сзади остался. Упустим вот, Рейф всех нас ухайдокает. Как подумаю, поджилки трясутся, право слово!

        - Ну и что? У него ты и жрал лучше, и жил лучше, и вообще никогда до этого столько не имел. Поджилки не у одного тебя трясутся. Рейф, он пришьет и глазом не моргнет.
        В моей ладони возник нож. Я хотел быть готовым, если произойдет схватка вплотную, а лицом к лицу нет лучше оружия, чем клинок. Мой был обоюдоострым, отточенным, словно бритва, с утяжеленной рукоятью - прекрасный боевой нож, сделанный тысячелетие назад в Индии, где выплавлялась сталь наивысшего качества. Нож достался мне в наследство. Чантри обладали им порядочное время: Мой предок получил его от француза по имени Талон, которому в его пиратский период в Индийском океане нож подарила девушка. Красивая, надо думать.
        С винтовкой в левой руке и ножом в правой я ждал, стараясь дышать бесшумно. А если взять и напасть самому? Одного я, пожалуй, уложу еще до того, как они сообразят, в чем дело. Но второй как бы не крикнул. Тогда на меня навалятся все разом.
        В этот момент меньше всего я чувствовал себя членом академического мирка. Я был дикарем, одним из своих ирландских предков, очутившимся в подобном положении.
        Ночь дышала прохладой. Сейчас я уже различал их ноги. Туловища оставались скрыты густыми, низко свисающими ветвями.

        - Давай-ка займемся делом.

        - Что с остальными приключилось? Вот что мне хотелось бы знать. Тревожит меня та компания. Среди них ведь ошивался Соломон Толли.

        - Толли? Дьявольщина! Значит, народ тот посерьезнее, чем Рейф считал. С кучей малохольных Толли в горы не попрется.
        Они убрались, производя лишь едва различимые звуки, а я мешкал, не желая проиграть, тронувшись с места раньше времени.
        Судя по всему, мои спутники скрылись или, если их поймали, эти двое об этом не знают. Хорошо, куда они захотят направиться? Вниз, к ручью, предположил я.
        Бережно выпроставшись из своего темного логова, привидением по ковру из хвои я заскользил вверх и поперек склона. Уйти. Оторваться от преследователей, как те, другие. Потом отыскать их.
        Милю я уже прошел, вне сомнения, расстояния я оцениваю точно. Упавшие деревья, другие только наклонились… скатившиеся с гребня глыбы камня устроили такое, врезавшись в них. Угрюмые еловые лапы образовывали прикрытие. Я вполз туда и сел, внезапно устав донельзя. Удерживавшее меня на ногах напряжение спадало, недобранный сон требовал свое. Я залез поглубже, убедился, что не оставил следов у входа, и заснул, стискивая нож, с ружьем под боком.
        Дневной свет нашел дырку между ветвей и коснулся моих век. Я пробудился сразу же, но какое-то время лежал не шевелясь, припоминая, где нахожусь. Мое укрытие представляло собой один из тех случайно созданных закутков, какие всегда найдешь в любом лесу. Мы поместились бы в нем всем отрядом, правда, лошади не влезут. Только вот вниз еще чуть-чуть видать, а вид на вершину закрыт совершенно.
        Я сел и попытался разглядеть, что творится ниже меня, но обзору мешал частый ельник. Подняв с земли свой «фергюсон», я заботливо обтер его досуха, вдвинул клинок в ножны и перебрался к выходу. Оставаясь там, я прислушался. Одновременно решая в уме, что делать.
        Лусинда, как и остальные мои товарищи, знала: сокровище рядом. Так что, если они даже покинули эти места, далеко, по моим соображениям, они уйти не захотят.
        Плохо то, что Рейфен Фолви тоже об этом знает.
        Я находился в безопасности, и соблазняла мысль никуда не трогаться. В конечном счете кому из них я что должен? С какой стати тащиться куда-то, чтобы меня убили? А то подстрелят и бросят подыхать. Мое все это дело?
        Мое. Лусинда Фолви надеется на нас, на меня и моих приятелей. Я им обязан и, как ни странно, не хочу оставаться в стороне.
        Меня злило, что Рейфен Фолви относится ко мне с пренебрежением. Помимо этого, проглядывало в нем нечто, пробуждающее во мне жажду крови. Праведником я себя не считал, но не сомневался, что мой соперник олицетворяет зло.
        Ступая мягко, будто кошка, я выбрался наружу и осмотрелся - пусто. С сожалением покосился на обувь. Придется чинить либо заменить новой; беготня туда-сюда уже сказывается, да и вообще на таком грунте мокасин надолго не хватает.
        От дерева к дереву я продвигался наискосок: дальше и ниже. Впереди появилась роща осин помоложе. Приблизившись, я услышал журчание воды. Ели расступились, и в неглубокой ложбине среди осин я увидел струйку дюймов шести - восьми, не шире. Вдоль росла трава. Видимо, ручеек брал начало под разрушенной морозами скалой выше.
        Я долго всматривался в окружающее, затем лег и напился до отказа. Поплескал себе в лицо и в глаза холодной жидкостью. Не задерживаясь дольше, переступил ручей и торопливо зашагал к краю осиновой рощи. Оттуда хорошо просматривался осыпающийся косогор, ведущий к гребню горы,  - обнаженный, безжизненный.
        Никто не выстрелил… все спокойно.
        Ребенком, охотясь ради мяса в лесах Востока, я часто изображал индейца, и теперь я двигался, как в той игре. Выбирая лучшее прикрытие, меняя направления, резко сворачивая назад, потом обратно. Прятаться было где.
        Неожиданно мне открылся превосходный вид на дно долины. Протяженный луг, по нему протекает речушка, у воды осины, и ветлы, и пара тополей. И низкий кустарник, какой именно, издали не разглядеть. На траве кормится с полдюжины сурков.
        Кого я был счастлив видеть, так это их. Пугливые зверьки кинутся по норам при малейшем подозрительном шевелении.
        Сидя неподвижно, точно статуя, я рыскал глазами по низине, пытаясь различить, где трава была потревожена: знак проходивших. Ничего не обнаружил. Деревья росли редко и, исключая тополя, невысоко.
        Где бы могли находиться мои друзья сейчас? И где Рейфен Фолви?
        Сосредоточившись на таких раздумьях и всматриваясь в заросли подо мной и обрыв напротив, я едва зарегистрировал тонкий посвист сурков. Он коснулся поверхности сознания, но не достучался до меня, пока меня не привлекло отсутствие движения. Сурки пропали.
        Впившись обеими руками в винтовку, я покатился в гущу и остановился, лежа на животе и опираясь на локти, ружье наготове.
        Они появились незамедлительно, двое во главе - одного я видел раньше,  - в десятке ярдов позади Рейфен Фолви, следом остальные. Головорезы. Поискать и поискать. Проехали мимо. Вдруг Фолви издал клич; два ряда всадников мгновенно развернулись в противоположных направлениях и ринулись в заросли. Маневр был рассчитан на то, чтобы спугнуть всякого, кто окажется на дороге,  - и сработал.
        Один из них несся прямо на меня, и я прострелил ему грудь. Он вскинул руки и свалился, ударившись оземь меньше чем в двадцати ярдах от меня, мертвый прежде, нежели коснулся травы. Мелькнула дикая идея схватить освободившегося коня, но в следующий миг я летел к тесной группе елей, прыгая через валежник, пригибаясь за скалами. Пробежал открывшимся коридором между стволами, бросился направо, к горному боку. Позади стреляли и вопили, кто-то проскакал во весь опор мимо. За камнями и кустами я остался незамеченным, но не пройдет минуты, они замкнут вокруг меня кольцо.
        Справа показался промежуток, слишком узкий для лошади, и, задыхаясь после бега, я боком пролез туда. Открылась плотно заплетенная кустарником впадина; я увидел проход, как будто используемый животными, и, опустившись на колени, заполз внутрь. По счастью, сохранив достаточно трезвомыслия, чтобы рассыпать позади себя листья и согнуть ветку, закрыв отверстие.
        Опираясь на колени и локти, я пробирался, как червяк, дальше. Вокруг без просвета теснились непролазные заросли, изрядную долю которых составляла ежевика с острыми, точно иглы, шипами. Но звери действительно здесь проходили, прошел и я. Наконец уперся в площадку голубоватого камня, усыпанную упавшими сверху кусочками. Тонкие осинки поднимались и тут. Я встал и лицом к ним перезарядил ружье.
        Враги не дальше от меня чём в сотне ярдов, и найти меня - для них вопрос времени, только. Что бы мне сейчас пригодилось - это место, куда спрятаться. Или где занять оборону.
        Сердито заорал Фолви. Прогремел выстрел, сразу несколько… тихо.
        Я помедлил, прислушиваясь. Но они же ищут меня, знают, что я прижат к горе. Я спустился по сухому руслу - над головой танцуют листья осин,  - повернулся и обнаружил по правую руку от себя отвесную каменную стену высотой самое малое тридцать футов, и никакого прохода!
        Спокойный, укрытый тенью уголок. Листва пропускает солнечные пятна. Я пошел дальше, заботясь, чтобы не создавать шума. Слева - за скалами и растительностью неприятель, справа - обрыв, на который и белке не влезть!
        Скоро они обнаружат: кусты и скальные обломки не заполняют все пространство до стены. Увидят то давнее русло… Тут оно кончилось. Каменный желоб, которым я шел, свернул направо, повел было вниз и оборвался.
        Из-за поворота за моей спиной донесся крик. Нашли-таки мою укромную дорожку. Остались секунды до момента, когда я буду драться за свою жизнь.
        Бросив поспешный взгляд вокруг, я обратил внимание на не замеченную перед этим черную щель у подножия скалы, куда, очевидно, раньше уходила вода. Щель была узкой, но если? А предположим, ход отвесно падает футов этак пятьдесят - сто во мрак? Добьюсь, что застряну со сломанной ногой в пещере без выхода. Не очень манящая перспектива.
        Все же может там попасться опора для ног, что-нибудь, за что уцепиться…
        Я встал на колени, потом растянулся плашмя, ерзнул ногами вперед, в дыру. Извиваясь, заполз глубже, щупая, на что поставить ногу, снаружи торчали только мои руки, голова и ружье.
        Что-то цапнуло меня!
        Не успев вскрикнуть, я оказался сдернут вниз и шлепнулся на песок. Седой старик в обтрепанной грязной коже прилаживал в щель камень.

        - Ш-ш!  - прошипел он.  - Мчат сюда вовсю!
        Снаружи затопали сапоги, люди перекликались; не найдя ничего, принялись чертыхаться. Трещали кусты, подметки скребли камень.

        - К лешему, бьюсь об заклад, он тут вообще не проходил!  - произнес кто-то.

        - Посидим малость, пускай злость выпустят,  - прошептал старик.  - Долго не проваландаются.
        Слишком выбитый из колеи, чтобы ответить, я сел, сжимая в руках ружье… которого не было.
        Из щелки вокруг булыжника, закрывшего мои входные ворота, пробивался слабый свет. Мой «фергюсон» находился в руках другого, и дуло указывало прямо на меня!



        Глава 16

        Державшие винтовку руки, корявые от старости, сохраняли массивность и силу.

        - Сиди смирно и не рыпайся, малый. Я не дам им отыскать тебя. Или меня.  - Говоривший хихикнул.
        Слышно было на удивление хорошо. Возня и скребыхание продолжались, потом опять прозвучал чей-то голос, уже дальше:

        - С этой стороны никто не приходил. Куда-то в бурьян затыркался.
        Шаги отдалились, и я медленно оглядел все кругом. Пещера, в поперечнике примерно двадцати футов, в длину набирала больше, суживаясь к выходу. По-видимому, вливавшаяся через щель вода кружила тут водоворотом, потом находила отдушину, размытую в течение лет.
        Пол состоял из песка на каменном основании. Там и сям валялись принесенные водой деревяшки, на уступе сидело старое гнездо мешотчатой крысы:
        Старик выпрямился. В свое время он, очевидно, отличался неимоверной силой. Даже сейчас его запястья бросались в глаза толщиной и крепостью. Плечи слегка сутулились, словно у гориллы. Отвернувшись, он подобрал свое ружье, прислоненное к стене, протянул мне мое.

        - Я боялся, ты напугаешься да и выпалишь по мне, как я тебя сгреб-то.

        - Спасибо,  - сказал я.  - Вы, по всей вероятности, спасли мне жизнь.

        - Так я и подгадывал.  - Он повернулся к проходу.  - Давай чапать отселева. Не место растабарывать. Ливень нахлынет, быстренько до краев наполнится. Видал уже такое.
        Он пошел впереди. Света не проблескивало ни зги, и мне это не нравилось, но мой проводник шагал вполне бесшабашно, и я рассудил, что он не только хорошо знаком с пещерой, но никаких препятствий в ней нет.

        - Тут не всегда так было. Я почистил. Никогда не знаешь, когда придется удирать во все лопатки, я не люблю, чтобы на бегу чего под ноги попадалось.
        Сосчитав шестьдесят шагов, я увидел впереди сияние; еще двадцать - и мы выбрались в помещение гораздо шире, где из невидимой трещины наверху проникало немного света. Из пещеры вело несколько выходов.

        - Видел тебя сверху.  - Он кивком указал гору над нами.  - И которые охотились на тебя, тоже видел. Смотрю, поворачиваешь по той канаве, думаю, помогу.

        - Благодарю еще раз. Скверный они народишко.

        - Его я и раньше видел. Забирался сюда года два-три назад, совал нос во все дырки. Видел индейца, на которого он наложил лапу… Злобный же мужик, ненавистный, скажу тебе.
        Затасканная, грязная кожаная одежда, кисти рук выдают возраст… но глаза не знают тяжести лет.

        - Вы охотник?  - спросил я.

        - Время от времени,  - со смешком пришел ответ.  - Когда силки, когда выслеживаю… что мне надо, то и делаю.

        - Меня зовут Ронан Чантри. Я присоединился еще к кое-кому ставить ловушки в западных горах, но нам попалась девушка, у которой были неприятности, и вот выручаем.

        - Девушка?  - Он фыркнул.  - У них всю дорогу неприятности, а своих нет, так другим устраивают.  - Набил себе трубку.  - Кто с тобой?

        - Соломон Толли, Дегори Кембл, Дэйви Шанаган…

        - Хо! Да я Толли знаю. Хороший парень. И чокнутого ирландца тоже знаю. А еще?

        - Боб Сэнди, Казби Эбитт, Айзек Хит и мексиканский парнишка по фамилии Улибарри.

        - Знал я нескольких Улибарри на юге, как идти к Соноре. Приличные люди. Сэнди, он все на индейцев хвост пушит. Мне он не больно по нутру. У меня с индейцами завсегда лады. Ну, черноногие… думается, можно и в них найти доброе, но трудновато. Сиу все за мной охотятся. Это их развлекает, наверное, только не разыщут они меня.  - В глазах заискрилась улыбка.  - Молодцы народ, эти сиу! Что бы я без них делал. Приходят по мои волосы и дремать не дают.
        Не разыщут меня, куда там. Эта гора, она - сплошной известняк. Сверху не рассмотришь, покрыто другим сортом, но тут,  - помахал рукой,  - вся белокаменная. И вся проверчена пещерами. Сотни миль пещер, никак не меньше. Нора у меня - выходов двадцать пять, а то и тридцать.
        Сам я с индейцами не задираюсь, но если выходят за мной на охоту, получают сполна. Убью сиу и втыкаю у трупа палочку с зарубками… девять последний раз было.

        - А с вами как?

        - Раз как-то всадили в меня свинца, пару раз по стреле, Но у меня лазов больше, чем у стада луговых собачек. Доползу до одного, и только меня видели. Однажды сиганул в незнакомую дыру и три дня искал дорогу к своим пещерам. Головы им заморочил с концами. Не знают, что обо мне и думать. Прошлой зимой после жуткого бурана нашел скво старого вождя, его дочь И двух малолетков внизу, замерзших чуть не до смерти. Ну, развел огонь, соорудил шалаш и доставил им мяса. Поил бульоном и смотрел за ними, пока погода малость не утихомирилась. Принес еще мяса и на топку, чтобы продержались, а приметив, что подходят индейцы, вырезал палку: девять зарубок, пустое место и потом четыре креста - по числу тех, о ком позаботился. И в холмы.

        - Странный вы человек, мой друг, но интересный. Не против назвать ваше имя?

        - Ван Рункл. Рипли ван Рункл. Теперь побудь на месте, а попозже покажу, как выйти отсюда. Твои зашились в яму выше по горе. Женщины с вами, говоришь?

        - Одна… Лусинда Фолви.

        - Родня Рейфену?

        - Племянница, но он гад до мозга костей и старается захватить, что по праву принадлежит ей.

        - Хм, что бы это могло быть?  - Голубые глаза блеснули хитростью.  - Что в здешних местах годится молодой девушке?
        Тут я заколебался. Смею ли я все рассказать? Он знает местность, как никто из нас никогда знать не будет. Получив правильные указания, сможет найти спрятанное намного быстрее нас. Но, если мы хотим что-то найти, необходимо околачиваться поблизости и искать. Разберется так и так.
        И я изложил всю историю с самого начала: моя встреча с нынешними компаньонами, смерть Конвея, и все, что произошло с тех дней. Он слушал и жевал почтенного возраста трубку.

        - Так я и предполагал,  - изрек наконец. Выбил трубку и убрал в карман.  - Небось не больно удивишься, услыхав, что я тут тоже за этим делом. Слышал эту историю от шошонов, потом снова.  - от канза, но никогда не обращал особого внимания, пока не наткнулся на ключ. Тогда начал шарить.

        - Ключ?

        - Ага. Чудной крест, высеченный в скале. Не был похож на индейское изделие, так что я взялся насчет него гадать.

        - И нашли клад?

        - Нет, сэр, вот уж нет так нет. А все равно считаю, я подобрался здорово близко. Я тут искал-искал, так и начал находить пещеры, и оно обязательно будет спрятано в одной из них. Следов белого человека пока не нашел. Кости, и всякое такое. Этого дополна.

        - Если мы найдем сокровище, оно достанется девушке. Вы это понимаете?

        - Золото принадлежит нашедшему, мистер. Мне, к примеру, Я чуть не десять лет таскался за ним… время от времени.

        - Если даже найдете, здесь оно вам ни к чему,  - сказал я.  - Придется все это бросить. Навсегда.
        Он хмыкнул и ничего больше не говорил. Мы уже второй час сидели на камнях и беседовали, и я подумывал, не убрались ли мои преследователи, но не упоминал об этом. Но беспокойство во мне нарастало. Сижу тут с удобствами, а может, мои друзья сражаются, защищая собственные жизни.

        - Хорошо,  - произнес ван Рункл, когда я заикнулся на эту тему,  - пойдем поглядим.
        И повел меня в ответвление, круто поднимающееся вверх. Он вырубил в камне грубые ступеньки для облегчения Подъема. Пещера раздвоилась, и мы свернули в более узкий коридор. Лезли теперь, приблизительно описывая круг. Видимо, вода во время оно нашла расщелину либо слабину в скале и текла по нашему пути почти отвесно вниз.
        Сверху просочился свет, и мы. вышли на косогор среди нескольких елей, втиснувшихся на место, еле достаточное, чтобы встать одному человеку. Но сразу за выходом, не превышавшим три фута на четыре и защищенным каменным навесом, лежал плоский валун. Ван Рункл уселся.

        - Тут сиди себе и разглядывай внизу что душе угодно. Мы почти над той трещиной, через которую ты влез в пещеру, и на милю отсюда это единственное слепое пятно, ну, еще под теми деревьями.
        Я осмотрелся. Своих друзей я не увидел. Но напротив через долину и за ручьем, на каменной стене змеился зигзаг белого кварца. Ручей был ясно виден, на водяной ряби играло солнце. Я поспешно отвел взгляд, боясь выдать любопытство.
        Стена, вдоль которой я бежал по пустому руслу, образована породой с синим отливом, и где-то рядом ван Рункл высмотрел мальтийский крест.
        Сокровище здесь неподалеку, зарыто либо замаскировано, возможно, в нескольких шагах.

        - Никого и ничего,  - произнес ван Рункл.  - Тихо дальше некуда…
        Нечто сдвинулось в верхнем конце долины, затем появился олень. За ним еще два. Неуверенно вышли на траву и принялись щипать.
        Ничего не случилось. Никто их не потревожил.
        В нижнем конце шмыгали бурые тушки сурков.
        На той стороне стройные стволы осин светились на солнце под золотистыми облаками листвы. Зеленая трава луга перемежалась заплатами золотых шаров, пестрела розовым и красным: герань и шиповник.

        - Хорошо бы иметь пять тысяч акров вот такой земли,  - сказал я соседу.

        - Что ты будешь с ней делать?

        - Просто сохранять. Сохранять в точности такой, какая есть. Не стал бы ничего менять ни за что на свете. Даже не пять тысяч, всего лишь кусок, но чтобы можно держать его таким, как сейчас: свежим, чистым, прекрасным. Нет земли красивее этой, пока ее не коснется рука человека.

        - Ты против людей?

        - Что вы, нет. Да только Люди не могут, чтобы ничего не затеять. Это у них в крови, многое они улучшили, но иногда берутся за работу, не успев осознать, что результату далеко окажется до того, с чего начинали.
        Он схватил меня за плечо.

        - Гляди! И нишкни!
        Сурки разбегались в разные стороны. Олени показали нам зады и растворились в кустах. Мгновение ничего не шевелилось.
        В недвижную картину въехал Рейфен Фолви, у его бока Лусинда. Следующими появились четверо вооруженных и настороженных людей, за ними - Дэйви Шанаган и Хорхе Улибарри, связанные по рукам и ногам.

        - Сорвал банк, похоже,  - отметил ван Рункл.

        - Э, нет,  - возразил я.  - Черта с два, у меня еще есть на руках карты. Покажете, как спуститься вниз, ладно?



        Глава 17

        Несмотря на такое храброе заявление, достигнув низины, я не имел ни малейшего понятия, что предпринять и куда податься. Лишь чувствовал: надо действовать, и немедленно.
        Где все другие? Перебиты, когда я крылся в глубине горы и не мог слышать выстрелов? Или Фолви как-нибудь изловил Лусинду, Дэйви и Хорхе в момент, когда те отделились от группы?
        Решение я принял, не задумываясь долго. Можно, разумеется, попробовать собрать Дегори, Соломона и прочих, но тем временем пленные могут подвергнуться пыткам. Я не имел сомнений: планируется именно это, и единственная причина, почему Улибарри и Дэйви до сих пор живы,  - намерение использовать их с целью принудить Лусинду рассказать все, ей известное, И никто не поверит, что «все» заключает так мало.
        Я повернулся к стоящему рядом ван Рунклу.

        - Есть выше хорошее место для стоянки?
        Он пожал плечами.

        - Надо думать. Как кому. Вся долина хороша, чтобы расположиться на отдых. Трава, вода, древесина. Далеко не уйдут, я считаю. Если рассчитывают, оно тут, останутся невдалеке.
        Верное суждение. И освободить моих друзей выпадает мне. Лично. Кто еще жив, явится сам, а тратить время на розыски погибших глупо, особенно пешим ходом. Хорошо еще, что я больше люблю ходить, чем ездить. В седле я, конечно, тоже умел держаться, но и думалось, и работалось мне лучше на собственных ногах.

        - Что думаешь делать?  - спросил ван Рункл. Спокойные голубые глаза изучали меня не без интереса.

        - Умыкнуть их. Подберусь поближе, выясню ситуацию - и за дело. Обычай моей семьи таков: встретил врагов, нападай. Не важно где, не важно, сколько их. Одного из моих предков звали Таттон Чантри. В должное время он побывал солдатом, а бойцом оставался всегда. Всегда говорил: «Не позволять им обосновываться. Думать, присматриваться, обязательно отыщется незащищенный участок. Нападать, постоянно нападать и не засиживаться на месте».

        - Хороший совет, если сумеешь выполнить. Мне тут ничего не выгадать, а все-таки поплетусь за тобой, погляжу, чем обернется. Но не вздумай на меня надеяться. Придет пора драться, я вполне могу юркнуть в кусты.
        Мы двинулись в путь, быстрым шагом по направлению на север. Держались у кромки леса, под деревьями, где представлялось возможным, и выходя из-за них, где другой тропы не было.
        К нынешнему времени мое сердце и легкие приспособились к высоте, и я находился в хорошей форме. Пожирал расстояние, винтовка готова в любой миг выстрелить. День клонился к вечеру, и конечно же на досуге у костра будет предпринята попытка выяснить, что знает Лусинда.
        Осторожность продвижения не мешала мне соображать, что можно осуществить. Атаковать в лоб не может быть и речи. Слишком большая у них сила и слишком много знающих лесовиков. Значит, надо напасть в уязвимой точке, организовать переполох и каким-либо образом увести пленников. Ожидать от меня такого, пожалуй, слишком, но начало имеет свойство подталкивать тебя в спину, и я продолжал путь.
        Возможно, потому, что ничего другого не мог придумать.
        Такой уж я человек: без конца ставлю под вопрос мотивы не только собственные, но и чужие, и на ходу мой ум не прекращал спрашивать и искать ответы.
        Подозреваю, мои действия следовало бы определить, как храбрые. Если освобождение удастся, можно даже будет рассматривать их на уровне героических, но справедливо ли? Разве прочитанное и услышанное, понимание, чего от меня ожидают, не выработало у меня автоматических рефлексов?
        К тому же просто сидеть, сложа руки, было бы тяжелее. Тогда я не имел бы представления, что происходит и как играют моей судьбой люди, на которых у меня нет никакого влияния.
        Солнце заходило живописно. Небо украсило себя розовыми полосами, на западе воссияло неописуемое великолепие. Всю жизнь пускаю в дело слова, однако временами не в состоянии подобрать подходящих.
        Так и теперь. Не только по причине качества света, оставленного в небе спрятавшимся за горы солнцем, но и потому, что я набрел уже на лагерь Рейфена Фолви.
        Попытки укрыться отсутствовали. Мысли об индейцах его явно не волновали. Довольно дурацкая позиция. Индейцев можно ненавидеть, любить, стараться понять или только принимать против них меры предосторожности, но попросту сбрасывать со счетов нельзя.
        У Фолви, впрочем, побудительный мотив для показухи имелся. Ему нужен я и все, кого он не сумел захапать. Значит, подманить Нас поближе… это оборачивается вероятными сторожевыми постами на изрядном отдалении от лагеря.
        Я остановился. Ван Рункл все еще тянется за мной, немного отставая. Одного костра Фолви мало, горят три. Около них снуют люди. Со ста ярдов или вроде того такое разобрать возможно. Горный склон крут, зарос деревьями. Хотя бы один человек непременно помещен там; оттуда увидишь всякого приближающегося, стоит тому ступить между часовым и огнями. Скорее всего одного или больше поставили в низине: первый будет в траве подальше, второй - в русле ручья.
        Мои глаза привыкли к темноте и видели, что на двадцать футов дальше ничего нет, так что я передвинулся вперед. Еще несколько осторожных рывков - и я различаю лица у костров и лошадей за ними, собранных в огороженном веревкой загоне.
        Часть моих проблем решена. Чтобы устроить замешательство и достать неприятеля, где больнее всего, средство налицо - лошади. Без коня в этой стране прожить почти невозможно. Не говоря о том, чтобы увезти клад и даже унести ноги самим. Разбегутся лошади, придется и наездникам разбрестись в разные стороны на поиски.
        Ван Рункл подобрался вплотную.

        - Чего ладишься делать?

        - Спугнуть лошадей.

        - Угу. Если успеешь туда дотопать и управишься с веревкой.
        Затаившись среди камней, мы следили за лагерем. Костры полыхали вовсю, готовилась еда. Запах напомнил мне, насколько я голоден, но исправлять это дело нет времени. Редкая роща у самой воды, где они расположились,  - плохое место для обороны, но для лошадей в самый раз. По поведению людей не похоже, что они считают, близко есть индейцы.

        - Пещера рядом найдется? Чтобы можно спрятаться? Я про то, что, если я вытащу девушку, нам придется спасаться.
        Ван Рункл не торопился с ответом. Само собой, раскрывать свои секреты ему не улыбалось, а одним из секретов являлось расположение входов в подземный лабиринт. Но как-то мне повезло завоевать его благосклонность, ограниченную во всяком случае.

        - Есть одна там наверху. Вроде что не из моих, но глубокая. Дальше там ямы, стало быть, я бы далеко не лазил на твоем месте. Искать надо за купой елей, а спереди бревно лежит наполы облупленное.
        Хотя бы кое-что. Идея использовать тайник, не проверенный мною самим, мне не нравилась, но что поделаешь. Удастся рассечь веревку и разогнать коней, исчезнуть нужно немедля, прежде чем люди Фолви рассыплются и обнаружат меня.
        Становилось холодно. Я с завистью полюбовался кострами и начал прокрадываться по лугу к полосе деревьев вдоль ручья.
        Где-нибудь на открытом месте меня поджидает часовой, сидя или даже лежа. Повезет, обойду его сзади, не повезет - услышит и застрелит меня, и я ничего не смогу сделать.
        Хорошо еще, поднимается ветер. Шебуршат листья, шевелятся ветви - авось проберусь незамеченным.
        Я повернулся пожать руку ван Рунклу и, отрешившись от остального, погрузился в решение стоящей передо мной задачи.
        На коленях у края лужайки я вглядывался в направлении, куда должен двинуться. Триста футов примерно, и никакого прикрытия. Я испытал странное ощущение. Точно я голый и один в целом свете. Военного опыта я не получил; в возрасте, когда многие молодые люди участвовали в стычках с индейцами, я учился - в Европе или Америке. Что, во имя Господа, я тут вообще делаю? Почему уехал с Востока? И с какой стати иду на подобный риск ради девушки, с которой едва знаком?
        Я вытянулся во всю длину на траве, уложил ружье поперек предплечий и пополз, подтягиваясь на локтях. Слева доносилось бормотание голосов, слов я не различал. Преодолена длина моего тела… еще одна… Капли пота проступают на лбу, несмотря на леденящий ветер. Земля холодит снизу, жёсткая на ощупь трава кажется старой. Шелестят листья… Ползу. Взглянуть назад… так, треть дороги позади… и в любую секунду могу напороться на пикет.
        Мне пришло в голову, что так у меня не получится ни обороняться, ни напасть самому. Сначала надо встать, затем ударить, и может оказаться уже поздно. Просунув под себя левую руку, я скинул шнурок, удерживавший на месте нож, вытянул его из ножен и взял в зубы, ручкой направо. Смешно и театрально: как пират на старом рисунке, взбирающийся на захваченный корабль. Зато не надо подниматься, перехватил и ударил. Думаю, это спасло мне жизнь.
        Дюйм за дюймом я продвигался вперед, подавляя желание вскочить и броситься к деревьям, производя как можно меньше шума. Я держал голову опущенной, но вдруг ощутил необходимость взглянуть вверх.
        В трех футах от меня сидел, скрестив ноги, караульный. Увидел меня в тот Же момент, что и я его.
        Долю секунды мы глядели друг на друга. Он зашевелился, открыл рот, чтобы закричать, но я успел схватить нож и махнуть им слева направо - страшный удар. Он как раз наклонился вперед, как делает человек, собирающийся подняться, а во взмах я вложил всю силу. Нож в моей руке был из лучшей стали, острый словно бритва и разрезал глубоко и далеко. Он все еще пытался встать и вытащить собственный нож, когда моя рука нанесла второй удар: не поворачивая лезвия, я размахнулся и стукнул противника концом рукояти в висок. Он простонал и свалился носом вперед на землю. Тут меня охватила паника, и я бросился бежать, винтовка в одной руке, окровавленный нож - в другой.
        Добежав до деревьев, я сбросил скорость, не желая врезаться в какое-либо из них, затем остановился окончательно.
        Все спокойно. Оглянувшись, я не смог рассмотреть абсолютно ничего. Присев, я воткнул нож по рукоять в землю, чтобы очистить от крови. Поднявшись, скользнул меж деревьев и принялся пробираться к лошадиному загону. Времени оставалось мало. Что бы я ни сделал, я должен делать это в темпе, потому что скоро будут менять часовых или окликать их и обнаружат отсутствие одного. Без единого шороха я крался, держа курс на огонь.
        В двадцати футах от веревки остановился. Лошади почуяли меня и забеспокоились. Находясь на возвышении, я видел поверх их ушей: кто ест, кто просто валяется, один человек чистит ружье. Пленников я сперва не разглядел, но затем приметил. Лусинда сидела у дерева совсем близко, руки и ноги связаны. Тут же и Фолви. Дальше, за костром, Шанаган. Руки как будто связаны за спиной. Хорхе на глаза не попадался.
        До Дэйви не добраться, но девушка вот она, рядом. И лошади. Пока что никто не обратил внимания на их тревогу. Я спустился ниже; рука нащупала веревочную ограду. Полоснул ножом, и она развалилась. Одна из лошадей вздрогнула и фыркнула, остальные сбились в кучу. Я кинулся к ним, чикнул по веревке в другом месте и испустил дикий вопль.
        Лошади закружили на месте, потом рванули и понеслись. Сколько-то смели ослабевшую веревку и на полном скаку влетели в лагерь. Люди побежали во все стороны. Одного лошадь сшибла. Беглянки промчались прямо сквозь огонь на другом конце лагеря и пропали во тьме. Некоторые продолжали топтаться на месте, я заорал еще раз, тогда разбежались и они.
        Лусинда была от меня в трех шагах. Я сцапал ее за ворот, поднял на ноги и, рискуя порезать, одним взмахом рассек веревки на лодыжках, потом на запястьях. Рявкнуло ружье, чуть не в самое ухо, пуля выщербила ближнюю осину, в лицо полетела кора и колючие щепки. Крутнувшись на месте, я выстрелил с бедра, целясь в поднимающегося на ноги после столкновения с лошадью Фолви. Не попал, пуля досталась стоявшему сзади. Вернул нож в ножны, схватил Лусинду за руку и побежал. С другой стороны прозвучал выстрел, и тип, бежавший на меня с топориком, грохнулся на землю.
        Я очутился в темноте, бегом поднимаясь вверх по склону, покрытому лесом. За спиной стреляли, кричали, стреляли опять. Кто-то развязал там мелкомасштабную войну, но выяснять обстоятельства было некогда.
        Уклон становился все круче. Я выпустил руку Лусинды, и мы полезли вверх, хватаясь за стволы и ветки. Где-то выше была та пещера, но найти ее сейчас, впотьмах и с преследователями, наседающими на пятки, я не имел и одного шанса на миллион.
        Выбравшись на уступ, я перевел дыхание, повозился с «фергюсоном», зарядил и побежал дальше. Поперек склона на юг, затем вверх, обратно на север тропой диких зверей. Внизу продолжалась пальба. Пронзительный индейский клич, новый выстрел. Мы опять повернули вверх и вышли на небольшую поляну. Лусинда потянула меня за рукав.

        - Ронан… мистер Чантри, я не могу дальше. Я… шага не в силах сделать!
        Мы отошли под деревья и сели на упавший ствол. Не только Лусинда выбилась из сил. Я Хватал ртом воздух и страдал от боли в боку.
        Нашарив свой нож, я укрепил его так, чтобы не выскальзывал из ножен, и встал. Позади осиновый перелесок, спереди тропка: то ли индейцы проложили, то ли бизоны, то ли лоси.

        - Надо идти,  - произнес я; девушка поднялась на ноги.
        Стрельба внизу прекратилась. Скоро они явятся за нами, и спрятаться нам негде.



        Глава 18

        Несмотря на все, я не торопился. Беготня и игра в прятки мне порядочно приелись. Медленно, но неуклонно пробуждалось бешенство. Вообще-то мне больше подходит размышлять, нежели воевать. Люблю сперва подумать, потом уж действовать, а быка за рога беру, когда другого выхода не находится никак. До сей поры меня вел скорее инстинкт - первобытное наследие, полученное от чреды воинственных предков. Но теперь я не хотел улепетывать. Руки чесались драться. Если бы только не приходилось помнить о моей спутнице, помимо себя. Как ни привлекательна и ни умна она была - а я всегда предпочитал умных женщин,  - в данный момент лучше бы она находилась где-нибудь еще. Выходя на смертный бой, ни о чем постороннем думать не следует. Внимание не должно отвлекаться ни на минуту.
        Пороха внизу, где лагерь, израсходовали немало, и объяснением могло быть появление моих друзей… либо индейцев. К первым нужно бы присоединиться, вторые - дополнительная причина забиться в щель. Ван Рункл говорил о пещере… но попробуй отыщи ее среди ночи!
        Повернувшись к Лусинде, я спросил:

        - Сумеете вести себя тихо? Наподобие бесплотного духа?

        - Духи звенят цепями. Вы это имеете в виду?

        - Сейчас не время для шуток. Мне от вас нужно, чтобы вы не делали шума, сидели среди тех вон деревьев и не шевелились, пусть кто-то окажется на расстоянии дюйма… ясно?

        - Да.

        - Отлично. Катись.
        Выбранные мной еловые заросли, непроглядно густые, годились как укрытие лучше не надо, а бревно, с которого мы встали, служило хорошей приметой, гладкое, белое в лунном свете, а луна взойдет того и гляди.

        - Что вы собираетесь делать?

        - У вашего дядюшки имелось около двадцати человек. Сейчас меньше… сверх шестнадцати вряд ли, по-моему. Схожу сокращу неравенство сил еще немного.

        - Погибнете. Вы ученый, а эти люди беспощадны… никаких принципов.

        - А у меня принципы есть. Что должно бы поставить меня в невыгодное положение. Но я не уверен, действительно ли это так. В настоящее время я старательно руководствуюсь несколькими принципами, и первый из них - я намерен жить. Второй с успехом применялся моими родственниками. Они верят в преимущество нападения.

        - Вас убьют. С такими врагами вам не справиться.
        Во мне отозвалось раздражение. Почему хорошенькие женщины обязательно действуют вам на нервы? Можно подумать, их этому специально учили. Впрочем, так оно и есть. Раздражаешься, значит, неравнодушен. Или разбужен твой интерес, или чувства.

        - Вы неверно судите. Сократ бывал воином, и неплохим. Также и Юлий Цезарь, и драматург Бен Джонсон. И многие другие.
        Она выпрямилась и взглянула мне в лицо.

        - Сэр, я не хочу, чтобы вам причинили вред. Не хочу вашей смерти.

        - Ну, ясно. Как же я помогу вам заполучить ваш клад, будучи на том свете? Но я туда не собираюсь. Оставайтесь в этом ельнике, и ни тугу!
        И взял с места. Луна поднималась, становилось светлее. Неверие Лусинды в мои возможности раздосадовало меня окончательно. Кто бы ни атаковал моих супостатов после бегства лошадей, мое дело - перенести войну на вражескую территорию. И, если получится, вызволить Дэйви и Хорхе. Если они до сих пор живы.
        Над землей простерлось молчание. Неподвижные осины стояли в лунном сиянии, подобно часовым, их золотые кудри мерцали нежно, еле-еле под бережным дыханием ночного воздуха. На дне долины не светилось костров. Ни малейшего шума не возникло мне навстречу. От потухших кострищ шел слабый запах древесного дыма, от воды тянуло сыростью, и ничто не нарушало спокойствия.
        Бередили мне душу не только слова Лусинды. Как острая шпора, гнало вперед нескрываемое презрение, выказанное Рейфеном Фолви. Девушка усомнилась в моей способности встретить его на равных, он же сам лопнул бы со смеху, услыхав такое предложение.
        Пройдя где-то ярдов триста, я присел на корточки и прислушался. Мурлыкал по камням ручей, танцующие» листья шептали луне свои золотые секреты. Ничего больше… вот оно!
        Дышит. Кто-то дышит очень тяжело: громко, с хрипом, как будто после быстрого бега. Нет, похоже, ему больно… он ранен.
        Я определил по слуху направление звука. Сдвинулся с - места, осторожно, что дальше некуда; дыхание оборвалось… возобновилось… я подкрался ближе. Запах мокрой кожи… негромкий стон.
        Будто бы звучит знакомо? Я уже двинулся дальше, но неясное чувство заставило меня поднять глаза. Темный человеческий силуэт возвышался передо мной, четырех футов не будет, тянул спуск ружья, блеснула искра. Кувырнувшись вбок, я вскинул свою винтовку и выстрелил с расстояния буквально в два дюйма. Вспышка чужого ружья ослепила меня, порошинки ужалили щеку, и он уже падал, валился прямо на меня.
        Почти без участия сознания мои пальцы закопошились, перезаряжая оружие. В чаще деревьев стояла тень, но руки знали дорогу, и тут же я опять был готов к стрельбе.
        Стон повторился, затем шепот:

        - Профессор?
        Шепот принадлежал Дэйви Шанагану. Я поспешно подобрался к нему.

        - Дэйви! Кого я застрелил?

        - Н… не знаю.

        - Здорово тебе досталось?
        Он взял мою руку и притянул к своему боку. Много крови. Очень много. И ничего подходящего под рукой. Разве что мой платок. Сняв его с шеи, я напихал в рану сырого мха, закрыл платком и затянул сверху толстый кожаный пояс Шанагана.

        - Не двигайся,  - прошептал я.  - Оружие есть?

        - Нож. Винтовка… разряжена.
        Я зарядил его кентуккийское ружье, положил рядом с ним, затем придвинулся к убитому. Лунный свет как раз достиг тела. Поясной ремень расшит бусами; никогда его раньше не видел. Я нашел пистолет, зарядил его, потом ружье. Ружье я оставил Дэйви, пистолет сунул за пояс и потихоньку сплыл в кусты.
        Два выстрела не могли пройти незамеченными. Нетрудно заключить: стреляли двое, и, по всей вероятности, кто-нибудь умер. Кто именно, у кроющихся в ночи выяснить способа не было.
        Ближе к лагерю я увидел, что лез из кожи зря. Стоянка лежала покинутой. Одинокая лошадь стояла посреди поляны и щипала траву. Остальные, как и люди, точно провалились сквозь землю. То есть лес, конечно, кишит народом. Хорхе Улибарри тоже где-то там, может быть, спасшийся, может быть, мертвый, может быть, раненый и нуждающийся в помощи, как нуждался Дэйви.
        Нет, явно у меня ничего не выйдет. Ничего не видно, своего от чужого не отличишь, что уж говорить о том, чтобы найти кого неизвестно где в лесу. Без спешки я вернулся к Дэйви. На месте, спит.
        Помешкал у его бока, слушая ночь. Остаться здесь или возвратиться к Лусинде? Разум подсказывал, что ей ничего не грозит, но также, что Дэйви отдыхает и сделать для него я больше пока ничего не могу. Я постановил идти обратно.
        На последние сто ярдов я ухлопал не меньше пятнадцати минут, а я умею точно определять протекшее время. Ствол дерева с облезшей корой белел в полумраке, словно упавшая колонна греческого храма. Теперь в глубину рощи. Лусинды нет.
        Насторожил уши. Дыхания не слыхать. Негромко заговорил. Ответа нет. Пощупал кругом. Пусто.
        Исчезла.
        Говорил ведь ей, сиди на месте, и не послушалась. Мое недовольство перешло в злость. Потом в страх. Что, если ее схватили? Если ее нашел Рейфен или один из его людей?
        Ползая по месту, где видел ее в последний раз, я шарил по земле… ничего.
        И вдруг моей ладони коснулся нож. В непроглядном мраке пришлось обследовать его пальцами. Ограничителя почти что нет… заточен с одной стороны. Скорняжный нож. У Лусинды Я ножа никогда не видел.
        Кто-то сюда приходил. Ее увели… но куда?
        Она не кричала. В ночной тиши я услышал бы крик с большого расстояния.
        Отодвинувшись поглубже в тень, я устроился ждать рассвета. Вертеться и дальше вокруг значило нарушить следы - буде таковые имелись,  - а пока не наступит день, я ничего не могу - ни биться, ни смыться.
        Взять и нахально разжечь костер. Вероятно, на огонек придут, или друзья, или враги. Вопрос, как разобрать, кто из них кто. В итоге я прижался к древесному тулову под поникшими черными ветвями и ждал, пока пройдет время.
        Тишина. Слабые отзвуки только подчеркивают молчание. За освещенной поляной тоскливо высказалась сова, неподалеку встряхнула перьями птица, сосна уронила шишку - шорох по иглам, толчок об землю.
        Под елями темнота особенно сгущалась. С ружьем поперек коленей я сидел и слушал. Оставшись ночью в одиночестве, услышишь многое. То, что говорит с тобой всегда, но услышано бывает лишь в моменты безмолвия и бездействия. Как часто, подумалось мне, люди ждали вот так же. Греки, сидя в своем деревянном коне у стен Трои, должно быть, слышали такие же звуки. Проглотят ли троянцы наживку? Оставят коня в покое? Затащат в качестве добычи внутрь? Разломают? Подожгут? Греческие солдаты могли только запастись терпением, надеяться и сохранять полнейшую тишину.
        Я начал различать: костры внизу не погасли до конца, как мне казалось раньше. Похожие на глаза затаившихся зверей, в них рдели угольки.
        Дэйви Шанаган лежит невдалеке. Помогло ли ему мое лечение на скорую руку? Остановилась ли кровь? Давным-давно в битве при Клонтарфе ирландские бойцы прекращали кровотечение из своих ран с помощью мха; выходит, чтение исторических трудов чему-то меня научило в конечном счете.
        Что произошло с Лусиндой? Почему она не осталась там, где я оставил ее?
        Столько вооруженных людей собралось в ограниченном пространстве! Утро многое приведет к кульминации. Надо поспать. Хоть чуточку. Если я храплю - ну, авось этой ночью не буду.
        Завтра дел окажется по горло. Собрать выживших. Найти Лусинду, забрать сокровища - если они существуют,  - затем суметь уехать в целости и сохранности.
        Чтобы выполнить все это, потребуется свобода действий. То есть свобода от нападений. Следовательно, я должен выследить врага и предпринять нечто, что вынудит его к защите. Приковать к месту хотя бы на время.
        Мой первый ход лишил их лошадей. Если они их нашли, пусть не всех, придется разгонять еще раз. Как там сказано у Сунь Цзы за 496 лет до нашей эры? Самое важное в войне - скорость. Воспользуйся неподготовленностью врага, иди дорогами, на которых тебя не ждут, нападай в неохраняемых точках.
        Что же… если получится. И когда рассветет.
        Я заснул.
        Настороженность… если хотите, страх. Открывшимся глазам противостоит холодный свет. Серый мутный свет, предвосхищающий восход солнца. Не двигаясь, я прислушался. Ничего. Медленно, группа за группой, я принялся напрягать мышцы. Нагнетая в них кровь, чтобы, поднявшись, действовать проворнее. Осторожно сел.
        Прокричала куропатка. Другая отозвалась.
        Вытерев с «фергюсона» росу, я отполз от дерева в поисках лучшего обзора. Мельком окинул всю окружность, затем всмотрелся пристальней. Уперся взглядом в место, где лежал Дэйви, но ничего не заметил. Как и следует быть.
        Рейфен Фолви постарается согнать вместе остатки своего войска. По моему счету, он потерял по меньшей мере четверых, но после этого стрельба продолжалась и могла дополнительно урезать число его людей.
        Сначала Лусинда.
        Выскользнув из-под прикрытия по завершении тщательного исследования окрестностей, я вернулся к закутку, в котором ее оставил. Бревно лежало на месте. Поднявшись с четверенек, я осмотрел все вокруг. Наши следы различались хорошо, а самой Лусинды как не было, так и нет.
        В кустах напротив зашуршало, и мой «фергюсон» лег горизонтально на уровне пояса. Вылез человек - Казби Эбитт. За ним Хит.

        - Они уже за работой,  - сообщил Эбитт.  - Фолви ведет цепь вверх на гору. Ярдов двести отсюда. Выглядит, будто они нацелились прочесать весь лес.

        - А наши где?

        - Не знаю. Кроме Айзека, видеть никого не видел. Она где?
        Я вкратце объяснил. Опять на глаза попалось бревно. Что тогда говорил ван Рункл? Что-то насчет ободранного бревна с отпавшей корой… а позади, немного повыше, пещера.
        Кивнув товарищам, я ступил в заросли. На ходу, понизив голос, растолковал, чего мы ищем. Хорошо бы укрыться в пещере, а когда они пройдут мимо, напасть. Что это? У подножия осины четко врезанный в почву отпечаток каблука: правая сторона, уголок, боковое ребро, кусочек кривой задней стороны. Мало, но достаточно. Выходит, Лусинда в темноте шла вверх меж деревьями. Зачем?
        Впереди только изящные колонны осин, несколько молодых елочек, растущих под их кровом, и косые кресты, образованные упавшими деревьями. Откос круто идет вверх. Видно получше.
        Лагерная воровка сойка составляла нам компанию, прыгая по нижним веткам. Раз мы услышали тихий шелест, и с наших глаз исчез лось.
        Деревья разбежались по сторонам. Скалистый обрив, обломки с него валяются на земле, в песке рядом с обрывом еще след. Оставленный широкой стопой, обутой в мокасин, пальцы слегка развернуты наружу.
        Ван Рункл! Мы пошли по следу и опять нашли оттиск, сделанный Лусиндой.
        Лусинда у ван Рункла. Я произнес это вслух, и Айзек глянул на меня.

        - Это еще кто?
        Я пояснил и добавил:

        - Он тоже искал этот клад. И рассчитывает его заиметь.

        - Тогда лучше их вытропить, да поживее. Кто знает, чего от такого ждать.
        Мы пошли дальше по следам, высматривая пещеру. И, выбитые из равновесия совершенным открытием, позабыли вещь, которую следовало помнить.
        Позади нас подходили Рейфен Фолви и его люди.



        Глава 19

        Нас выручила чья-то беззаботность.
        Они были еще в добрых тридцати ярдах от нас, большинство за деревьями, когда один из приближающихся встал на хворостину. Она треснула, я обернулся стремительнее, чем оборачивался во всю свою жизнь. Упал на колено и выстрелил.
        Пуля угодила первому из идущих высоко в грудь. Эбитт, находившийся в дюжине футов справа, нырнул в заросли, услышав треск. Айзек тоже выстрелил, мгновением позже меня.
        Это была дистанция прямой наводки, и мне кажется, они нас не видели, потому что ответили на огонь с затяжкой. Айзек очутился в роще на шаг позади меня, а щелчок Эбиттова ружья из кустов заставил еще одного заплестись ногами и упасть. Однако тот вскарабкался на ноги и побежал, раненный, но не тяжело. Но наша пальба загнала их всех в укрытие.
        Скрывшись из виду, мы заторопились искать пещеру, ведь она должна быть в нескольких шагах. Как ни странно, мы пару раз прошли мимо входа, и первый, кто его заметил, оказался Айзек. По очереди мы вползли внутрь. Вход вмещал только одного человека, и тыркаться внутрь, когда там поджидают с ружьями, не станет никто. Впрочем, стрелять в пещеру это не помешает.
        Напрягая зрение в полумраке, мы осмотрелись. Задняя стена отстояла от входа не более чем на тридцать футов, но слева виднелся широкий прогал, и в нем несколько проходов. Эбитт нагнулся, разглядывая в неярком свете песчаный пол.

        - Вот они, следы,  - сказал он,  - туда идут!
        Мы приблизились к проходу. Оттуда повеяло прохладой.

        - Нужен факел,  - заметил Хит.  - Там дальше мы ничего не разглядим.

        - Подождите,  - сказал я, заряжая винтовку.
        Тронул пистолет - здесь. Снаружи доносился громкий разговор и вопли, люди ломились сквозь кусты. Хит придвинулся ближе.

        - Видел маленькие следы от сапог. Лусиндины, похоже.

        - Хорошо,  - ответил я.  - Погляди кругом, Айзек. Может, найдешь что-нибудь зажечь. Сюда ходили люди, а свет им необходим.
        Вдруг я вспомнил:

        - Только осторожно! Тут может быть провал!
        Голоса моих спутников отдалились, и я оказался в одиночестве. Температура была низкой, но не слишком. Не выпуская ружья, я сидел и следил за кругом света, представлявшим вход. Я чувствовал себя усталым. Целыми днями я ездил верхом, бегал, карабкался, и теперь все это начинало сказываться. Шум снаружи затих. Ушли? Или сидят и ждут нашего появления? И куда девались остальные наши друзья? Соломон, Боб, Дегори, Хорхе?
        Вернулся Айзек. Некоторое время я слышал приближающиеся шаги в проходе, потом увидел его самого.

        - Нашлись шишки. Целый склад.

        - Тогда пошли.
        Он повернулся, а я выпрямил ноги, слегка потягиваясь. Приклад «фергюсона» коснулся стены, и я оглянулся…
        Мальтийский крест.
        Выбит в камне довольно давно, судя по виду. Одно плечо перекладины длиннее другого. Случайно? Сделано таким преднамеренно?
        Никаких отпечатков на песке, ведущих в тоннель, на который показывает длинная сторона. Я колебался, вглядываясь в черноту. Из другого тоннеля окликнул Хит:

        - Идешь?

        - Одну минуту.
        Ван Рункл предупреждал, что в пещере есть глубокие колодцы. Правда это? Или он просто хотел отвадить меня от мысли побродить внутри и поискать?
        Я шагнул во мрак. Воздух холоден. И неподвижен… или я чувствую намек на дуновение? Еще шаг. Рука лежит на стенке, дуло ружья выдвинуто вперед, как щуп.
        Ничего. Следующий шаг, нога поддала камешек, отвалившийся от стены либо принесенный с грязью на сапоге. Камешек ударился обо что-то, упал. Через заметный промежуток времени я услышал второй удар, где-то гораздо ниже меня, еще один, опять ниже. Текут секунды… всплеск. Крайне аккуратно я сделал шаг назад, затем повернулся и отступил в пещерный сумрак. Не там ли находится клад? Или же это западня, подстроенная для излишне любознательных и охотников до золота?
        Подождет. Лусинда может нуждаться в нас, а ее жизнь дороже всякого золота. Я быстро зашагал по коридору и наконец увидел впереди свет. Айзек и Казби ждали меня, оба с горящими сосновыми шишками в руках. Взяв еще одну из большой кучи, я тоже поджег ее, и мы с приличной скоростью двинулись дальше. На протяжении сотни футов тоннель постепенно расширялся, закончившись огромным залом. Напротив находился еще один вход, и мы пересекли зал, отметив по дороге выемку, оставленную человеческой ногой среди натекшей со скалы сверху влаги.
        Еще через некоторое время мы увидели впереди свет. Затушили наши светильники, я вышел вперед остальных и пошел дальше. Очутился в просторном, уютном помещении. Вокруг лежало несколько медвежьих шкур, одна на скамье вместе с другими мехами. Но в первую очередь мы обратили внимание на ван Рункла. Он сидел на чем-то покрытом шкурами с дробовиком в руках и глядел на нас. У стены на шкуре сидела Лусинда.

        - Спасибо, что позаботились о мисс Фолви,  - невозмутимо произнес я.  - Очень хорошо с вашей стороны.
        Хитрые глазки выдали нам оценку.

        - Это кто вам сказал? Может, я ее не пущу. Славная кобылка. Лучше, чем скво.

        - Согласен. Она красива. А мы, мои приятели и я, взялись отыскать, зачем она сюда явилась, и после проводить ее до цивилизованных мест, где она сможет жить, как молодой леди положено.

        - Мило.  - Левой рукой он вытащил изо рта трубку.  - Чинно-благородно - если я решу ее освободить.

        - Говоря, как джентльмен с джентльменом, я знаю, что вы так и поступите. Молодая дама далеко от дома, разлучена с родственниками. Конечно, боится…

        - Ничего подобного!  - Лусинда гордо вскинула голову, чуть задрав подбородок.  - Вовсе я его не боюсь. Он привел меня сюда, когда я замерзла и устала, и вел себя с большой добротой по отношению ко мне.

        - Без сомнения. Мистер ван Рункл и я уже встречались, он добрый человек и, как я и сказал, джентльмен. А сейчас, сэр, нам стоит подумать, как бы выбраться отсюда, и в путь-дорогу. Надо еще забрать лошадей, ехать нам далеко.

        - Стойте, где стоите. С брюхом, набитым дробью, вы не много набегаете, а я припас вам такого угощения. Град пуль, как народ говорит. Да как бы ни назвать, раскурочат вас все равно.

        - Стреляйте,  - ответил я,  - но мы ведь вас убьем. У меня винтовка, у этих господ тоже. И, сколько бы вы свинца в меня ни всадили, выстрелить в вас я сумею, уж поверьте. Воля - штука мощная, друг мой, и завершит действие, даже когда человек умирает. Вздумаете стрелять, я вас прихвачу с собой в могилу.

        - Может статься. А может, что у тебя кишка тонка.
        Я улыбнулся.

        - Мистер ван Рункл, вас, возможно, удивляло, почему это с моим образованием меня занесло на Запад. Я приехал сюда умереть, сэр. Моя жена и ребенок погибли при пожаре. Где освещают свечами и топят камины, пожары часты, и я потерял все, что любил. Так что видите, у меня против вас преимущество. Чихать я на ваши угрозы хотел!
        Лусинда уставилась на меня, точно никогда раньше не видела.
        Ван Рункл нахмурился. Противостоять человеку, подверженному страхам, или же такому, которому абсолютно все равно,  - разница немалая. А в моих словах содержалось достаточно истины, чтобы он поверил… Умирать ему не хотелось, а провести пустой болтовней того, кто не трудится пугаться, невозможно. Ставить же на то, что я мог соврать, он готов не был.

        - Положи пушку, ван Рункл,  - спокойно предложил я,  - а не то стреляй, только не успеет твой палец согнуться на спусковом крючке, продырявлю тебе пузо насквозь!
        Эбитт, вошедший с опущенным дулом ружья, поднял его, так же, как и Хит.

        - Черт,  - с неудовольствием произнес ван Рункл,  - где у тебя чувство юмора? Никого я стрелять не собирался. У меня столько же оснований ставить палки в колеса этому Фолви, сколько у вас, парни!  - Он отложил дробовик и встал. Глянул мне прямо в глаза.  - Порох в тебе есть, малый.

        - Чего проще быть смелым, если собственная жизнь не заботит,  - ответил я.
        К нам подошла Лусинда. Я повел дулом ружья.

        - Выводите нас отсюда, ван Рункл, идите вперед.  - Он потянулся за своим оружием.  - Нет, ружей у нас хватит. Идите.
        Я подобрал дробовик. В плохие люди я ван Рункла не записал. Опасный тип, верно. Способный попытаться извлечь выгоду, раз будто бы представился случай, но по-настоящему дрянной человечишка - нет. Тем не менее я твердо вознамерился держать глаза открытыми, а винтовку под рукой, чтобы больше уж случая не представлялось. Избавлю старичка от искушений.
        Гора, получается, пронизана ходами, как пчелиные соты. Откос, в котором мы находимся, тоже. У меня возникла идея, и я высказал ее.

        - Под долиной есть связь между пещерами?

        - Есть, я смекаю,  - признал ван Рункл,  - хотя ж то я ее не находил. Под водой, может. Все это - одна большая пещера, надо думать. Миля за милей проходов, куда во веки веков никто носа не совал, даже я, а мне-то уж больше про эти пещеры ведомо, чем хоть бы и давешним индейцам.
        Наружу мы вышли на уступе, выше по склону, среди туй, обкорнанных ветрами елей и прочего дреколья. Сразу над нашими головами начиналось плато, ограниченное откосом, на котором мы находились, внизу, словно карта, расстилалась страна - величественный простор.
        Как разыскать наших? Предложений ни у Эбитта, ни у Хита не нашлось. Все, что мы могли делать,  - это, не забывая о предосторожностях, обходить местность и надеяться, что наткнемся на них.

        - Главная заноза - это Рейфен Фолви,  - подытожил я, ни к кому в особенности не обращаясь.  - Убрать бы его с дороги, тогда остальные, мне думается, рассобачатся и разбегутся.

        - Святая правда,  - мрачно согласился Хит.  - Только как ты рассчитываешь от него избавиться?

        - Если его побьют, причем основательно. Большинство, по моим соображениям, его бросит. Вызову его на единоборство.
        Они глядели на меня круглыми глазами и, я уверен, думали, что я растерял последние остатки здравого смысла. Айзек Хит прочистил горло.

        - Послушай-ка меня,  - урезонивающим тоном проговорил он,  - ты в здешних краях справляешься неплохо. Замечательно стреляешь - для книжного червяка - и вообще держишь марку, но ты хоть когда-нибудь смотрел на Рейфена Фолви как следует?

        - Мужик что надо,  - присоединился Казби.  - Тяжелее тебя на сорок фунтов, парой дюймов выше, а зловредности на десяток таких, как ты, хватит, я считаю.
        Лусинда пристально смотрела на меня, и меня задело, что в ее присутствии меня расценивают дешевле Фолви. Она ничего для меня не значила - просто девушка, которой я помогаю выпутаться из неприятностей,  - все же уничижение мне не нравилось.

        - Он выше, но я плотнее, чем выгляжу, и вряд ли он тяжелее меня больше, чем на двадцать фунтов. А насчет зловредности… вовсе в этом не уверен.

        - Не связывайся с ним,  - убеждал меня Казби.  - Он из тебя душу вышибет. Двигается, как кошка. Ты же видел его в бою. Быстрый, точный, никогда не теряется. Стреляет без промаха, с ножом умеет обходиться. Как ты собираешься с ним сладить?

        - Ножом, пистолетом или кулаком,  - сказал я.  - На» его выбор.  - Я тронул нож, висящий у моего бока.  - Это лучшая сталь, какую когда-либо делали.
        Они решили: раз я книжник, в физическом отношении я им не ровня. Но в действительности я всегда выделялся силой и ловкостью. Крепость тела передавалась в моей семье из поколения в поколение, с мальчишеских лет я вел активную жизнь. В Европе я путешествовал пешком, фехтовал, боролся и боксировал и считался не последним во владении мечом. Правильно, драться взаправду мне доводилось мало, но я происходил из рода бойцов: профессиональных воинов, забияк, авантюристов, моряков. Если судить по скаковым лошадям и охотничьим собакам, порода много значит.

        - Что об этом говорить,  - это Казби.  - Даже если вы сойдетесь и ты его отлупишь, нет причины надеяться, что он будет держаться своих слов. Это опасный, подлый тип, и не учителю с ним мериться.
        Я начал злиться.

        - Многие ученые люди были людьми сильными,  - досадливо заявил я.  - Например Сократ. Однажды он повалил Алкивиада и удержал его, хотя молодой Алкивиад не только отличался силой и спортивными успехами, но и вкусом к хулиганству. Леонардо да Винчи гнул руками железные подковы, а Платон, перед тем как стать философом, являлся известным атлетом. Платон - это, собственно, прозвище, данное за широкие плечи.

        - Мы не про них говорим,  - отпарировал Казби.  - Забудь эти глупости, и все. У Фолви расправа коротка. Боец до мозга костей.
        Может, я и задумал глупость, но возражения только взвинчивали меня. Встретиться с Фолви и разгромить его казалось теперь единственным выходом.
        Сколько мы пробыли под землей, я не понял; во всяком случае, утреннее солнце светило ярко, играя в струях потока далеко внизу. Невозможно представить сцены прекраснее и более мирной. Сердце радовалось при виде горных пиков в вышине.

        - Идете вниз?  - спросил ван Рункл.

        - Да.

        - Меня туда гнать нечего. Тех внизу я терпеть ненавижу, но без оружия к ним не пойду, не надейтесь.

        - В пещерах у вас достаточно оружия,  - сказал я.  - Сходите и возьмите чего-нибудь. У меня нет аппетита на заряд дроби в спину.

        - Стрелять в вас я не стану,  - запротестовал ван Рункл,  - а вот ружье это очень уж ценю. Подлинный «Генри Нок». Лучше их и не делают.

        - Вы правы. Мне посчастливилось увидеться с мистером Ноком в Англии в то время, когда он разрабатывал эту конструкцию. Я позабочусь о нем и, если повезет, верну. А теперь забирайтесь в свою нору, и до свидания.

«Фергюсона» я закинул за спину. В данный момент от дробовика может выйти больше толку. Мощное двуствольное ружье значительно превосходило длинноствольные ружья для охоты на птицу, предшествовавшие дробовикам, среди которых попадались экземпляры со стволами в шесть с половиной футов длины, очень неудобные в обращении.
        Мы тронулись в путь. Красота, покой, тишина вокруг, но где-то там, внизу, ждет смерть. Не исключено, моя.



        Глава 20

        Гордость может оказаться опасным спутником, и мыслящий человек должен ее остерегаться. Того гляди, заведет в рискованное или хлопотливое положение, в какое своей охотой ни за что не влезешь.
        И мои друзья, и Лусинда сомневались, что я способен сразиться с Рейфеном Фолви в чем-то, хоть отдаленно похожем на схватку равных. Думать об этом было неприятно.
        До нынешнего времени я считал себя спокойным, рассудительным существом, и разум подсказывал: задача сейчас - отыскать сокровища, собрать своих друзей и улепетывать отсюда с максимально возможной скоростью. Доберемся до наших лошадей, и есть шанс, что наши неприятели останутся безнадежно в тылу. Будем у манданов задолго до того, как они смогут очутиться близко от нас. Трезвый рассудок заверял, что такой курс - наилучший, и, немного поостыв, я занялся его осуществлением. Однако раздражение внутри не исчезло.
        Мы, не забывая об осторожности, обыскали место, где я в последний раз видел Дэйви Шанагана. Нашли кровь на листьях, отпечаток тела, но сам он пропал.
        Сидя на пятках посреди рощи, мы обсудили ситуацию. Бывший лагерь людей Фолви, сейчас заброшенный, расстилался перед нами как на ладони. Одна лошадь оставалась там, что вызывало подозрения.

        - Приманка,  - высказал я свое мнение.  - Ждут, что мы придем ее ловить.

        - Лучше давайте-ка двинем разыскивать наших лошадей. Они должны быть там, где мы их спрятали, когда ты ушел вверх по горе, а мы услыхали рядом шайку Фолви и решили дуть оттуда. Если они их не украли.

        - И где это?

        - В той вон стороне, симпатичная такая ямка между холмами. Там родник, растут деревья, трава хорошая. С ними должен был оставаться Боб Сэнди, он не в той был форме, чтобы шататься по округе.
        Мы отошли от места стоянки назад. Ни с того ни с сего лошадь торчать посреди покинутого лагеря не станет. Привязали там или как-то еще удерживают, ясно.
        Принялись пробираться в сторону от откоса, по звериным тропкам среди чахлых дубков, дубового подроста и редких сосен. Останавливаясь временами, чтобы прислушаться, ничего не улавливали. В рощице, где оставляли лошадей, все было спокойно. Лошади находились на месте, хрустели травой или стояли голова к хвосту, чтобы смахивать друг другу с носа мух. Мы полежали, притаившись, разглядывая картину.
        Признаков жизни никто не подавал. Но в тени вокруг вполне могли быть люди, в нескольких точках. И тут должен присутствовать Боб Сэнди.
        Дробовик, который я волок с собой, становился все тяжелее. Мне ничего так не хотелось, как возможности положить его наземь, выпить кофе, чего-нибудь съесть, затем оседлать коня и укатить отсюда.
        Понаблюдав несколько минут и никого не увидев, мы спустились в ложбину и оседлали лошадей - и собственных, и прочих. Странное чувство владело нами, и все мы ожидали: что-то произойдет. Фолви с приличными силами находился в окрестностях, и наверняка хотя бы некоторые из них изловили своих лошадей. Несомненно, ожидают нашего хода. Как и мы ихнего.
        К востоку плотно стояли сосны. Мы провели лошадей сквозь них в ложбину поменьше, но более удобную для защиты. Сухого дерева нашлось в избытке, и, рискуя, что нас накроют, мы сварили кофе и приготовили поесть.
        Подремали урывками, карауля по очереди. С приближением вечера почувствовали: надо действовать. У меня из головы не выходил мальтийский крест в пещере. Предположительно снаружи имелся еще один, тот, что нашел ван Рункл, но уверенности в этом у меня не было.
        Я нарисовал на земле около себя схему: линия, обозначающая край плато, и другая - гору напротив, отметил расположение пещеры с крестом и нашу позицию. Если я не ошибался, мы находились не более как в трехстах ярдах к юго-востоку от этой пещеры.
        Выбрав в качестве ориентира высокую растрепанную сосну на краю плато, я провел взглядом линию от нашего лагеря к ней. Приблизительно на полпути высовывалось нагромождение скал. В промежутке между ним и нами лежала небольшая сухая сосна. Найду дорогу даже в потемках. Я разыскал пару налитых смолой шишек и положил их, чтобы удобно взять.
        Подошла Лусинда.

        - Что хотите делать?

        - Забрать золото и уезжать отсюда.

        - Правильно!  - живо отозвалась она.  - Я мечтаю выбраться даже с пустыми руками. Давайте просто уедем!  - Помолчав, она добавила: - Я его боюсь. Верю, что он с удовольствием нас поубивает, всех до одного!
        Несмотря на дерзкое желание бросить Фолви персональный вызов, я сам не избежал опасений. Что он являлся борцом, почти не находящим себе равных, мы все принимали без возражений. Смелый, беззастенчивый человек, державший в повиновении команду головорезов частью страхом, частью силой личности. И однако я упрямо отказывался признать себя побежденным. Я добуду это золото, потом уже мы уедем.
        Окружающая местность казалась предательски мирной. Куда ни глянь, никто не шевелится.
        Сейчас мы как будто были в безопасности. Чувство, чреватое неприятностями. В подобные моменты человек становится уязвимым, а охоты подвергнуться атаке мы не испытывали. При изучении окрестностей, высматривая не только движение, но и знаки, оставленные передвигавшимися раньше, я раздумывал, что надо бы сделать одну решительную попытку быстренько добраться до клада и потом убираться из этих мест что духу в конях. Самым важным было уберечь Лусинду, с этим согласился бы каждый, а это значило оторваться от противника. Сэнди, Толли, Кембл, Шанаган и Хорхе знали, куда мы собираемся, и могли ехать следом - если были живы и если сохраним жизни мы.
        Перебрался ко мне Эбитт, так же, как и я, изучая окружающее.

        - Нет никаких идей насчет где запрятано добро?

        - Мне кажется, я знаю, где оно.

        - Очко в твою пользу. Я ума не приложу.
        Я рассказал про мальтийский крест.

        - Длинная перекладина, по-моему, сделана для обмана, заманить в ловушку. Думаю, клад зарыт под крестом.

        - Может такое быть.  - Казби запалил свою трубку.  - Хотел бы я, чтобы парни подошли. Боюсь за них… да и за нас тоже.

        - И я. Шанаган был плох.
        Так мы переждали день: ловя возможность отдохнуть, давая лошадям попастись, копя силы для будущей гонки через прерии.
        Тени удлинились. Так же, как и мы, они выжидали, но с темнотой действия возобновятся, и внезапно я решил: время двигаться. Сейчас, пока еще светло.
        Мы сели верхом и выехали, прокладывая по траве курс к выходу скал. Вопросительно позвала куропатка, но кроме этого, слышался только шорох и топот от копыт наших лошадей. У скал мы натянули поводья, стараясь слиться с серым камнем.
        Винтовка болталась на ремне у меня за плечом, но дробовика я из рук не выпускал. Момент неподвижности - приглядеться к лесной опушке, вслушаться. Подозрительных звуков не возникало, но тревога меня не покидала.

        - Ждут нас скорее всего,  - шепнул я Хиту.  - Должны, мне кажется, знать, где мы есть.

        - Значит, будет драка.
        У намеченной мною сосны на краю откоса мы остановились. Соскочив с седла, я передал дробовик Хиту.

        - Спущусь один. Помоги Лусинде в случае чего.
        Перед нами тянулся верхний край откоса, сзади - открытая местность, которую только что пересекли. Казби Эбитт слез на землю, за ним Лусинда и Айзек. Не очень хорошая позиция, но есть несколько невысоких камней, пара кустов, упавшее дерево. Неудачно расположены, но все-таки укрытие.
        В этой точке откос достигал полных шестидесяти футов в высоту, и, что делалось внизу, я различал слабо. Можно было выбрать из нескольких путей, ведущих вниз; я остановился на самом простом.
        Стараясь не столкнуть ни камешка, я пробирался к долине, давая себе время. Сверху не доносилось ни звука. Подо мной ничего не шелохнулось. Слишком все хорошо; мне это не нравилось. Сломанное дерево, намеченное мной как веха, находилось прямо у входа в пещеру, но я не направился туда сразу. Что-то теперь копошилось на самом дне, не разберешь что к чему. Судя по шуму, лошади, не одна и не две.
        Бесшумно дальше, глаза на вехе. Вот и пещера. Снять с плеча «фергюсон», проверить положение пистолета. Подойти.
        Слишком скоро я оказался на месте. Шагнул подальше в тень, застыл. Поставлено все до последнего. Точного знания у меня не было, одни догадки, ощущения даже. И много времени для поисков мне не отпустят. В эту самую минуту мои товарищи наверху могут находиться в смертельной опасности. О чем я думаю, безусловно, находятся, пока остаются здесь.
        Черный рот пещеры разинут рядом. Что ждет внутри? Ван Рункл? Вполне возможно. Он, по крайней мере, знает об этом месте; но могли его открыть и другие. Не поможет мне тут моя ученость - одни лишь мускулы, решимость, быстрота действий и везение.
        Насколько я изменился за недели конного пути от Миссисипи на запад? А не началось ли изменение еще до этого, со смертью моей жены и сына?
        Возгораний случалось больше, чем надо. Каждый год гибли семьи, уничтожались дома. Искры, летящие из каминов, опрокинутые подсвечники… несчастных случаев происходило множество, и моя трагедия была одной из тысяч. Хотя для меня лично она являлась единственной и неповторимой. Моя жена, мой ребенок не были цифрами статистики, но дыханием моей жизни.
        Тогда ли я начал становиться другим? А начинал ли? Не таились в глубине сознания эти эмоции, эти инстинкты всегда?
        Недвижимый около зияющей мрачной дыры, куда я должен скоро войти, я чувствовал, что готов погрузиться туда, готов и ожидаю с нетерпением то, что встретит меня внутри.
        Во мне никогда не было той трусости, что побуждает охотиться стаей. Охотиться на людей, таких же, как я. Свои схватки я хотел вести равным оружием, при равных условиях. При этом моя новая мудрость говорила мне: враг подобных предрассудков не имеет.
        Пригнув голову, я резко шагнул сквозь отверстие в темноту и холод пещеры. Распластавшись на стене, чтобы защитить спину, вслушался. Выдержал секунду, затаив дыхание. Свежесть и тишина. Ни шелеста воздуха в легких, ни шипения одежды, трущейся о камень. Я продвинулся вбок, шаг, другой… Шиш тебе света на тот раз. Придется поработать в темноте. Количество шагов от креста до устья пещеры я сосчитал загодя. Теперь отсчитывал их в обратном направлении. Нащупал боковое ответвление, которое искал. Несколько шагов дальше, чем надо, и полечу в ту пропасть. На сотни футов под землю, быть может.
        Около самого креста был круглый камень. Носок моей ноги дотронулся до него. Я опустился на колени, ощупью удостоверился в находке, повел пальцами вдоль стены к кресту.
        Ясно, что длинное плечо креста, направленное к провалу, ловушка или, не исключено, чистая случайность. Богатство закопали у подножия креста, нечего и сомневаться. Я принялся обследовать пыльную поверхность под стеной.
        Сплошная! Хочу ощутить под пальцами края ямы, не нахожу; ищу мягкое, но все кругом твердо. Пол пещеры не тревожили много веков.
        Вот и все. Просчитался. Остается мне волочить ноги обратно, откуда пришел, прихватить Лусинду и ехать, надеясь, что мои добрые товарищи явятся, когда смогут. Хит и Эбитт согласны, что поступить так - самое то.
        Но уехать несолоно хлебавши?
        Мои руки поползли по стене в надежде на трещины, различимые осязанием, но не глазом. Ничего похожего.
        Мальтийский крест имеет поперечину, любой из концов которой может служить указателем, нижний конец - тоже, а верхний? Я вскинул руки над головой, пошарил, вытянулся вверх, как только мог… пустышка.
        А я был выше ростом, чем большинство мужчин.
        Но ведь потолка я не достал. Почему-то я считал, что он низкий, едва не упереться головой. Понятно: иллюзия, созданная темнотой. Привалиться к стене, поразмыслить.
        Я находился достаточно глубоко и, чтобы разглядеть, что делается наверху, нуждался в освещении. Средство имелось поблизости - сосновые шишки, они хорошо горят и дают яркий свет. Мало вероятности, что такой свет заметят с наружной стороны входа, однако с горы напротив могут.
        Минуты уходят. Сколько времени истекло, как я ушел от остальных?
        Я отыскал на ощупь шишки, заодно обрубок бревна, от которого откалывали щепки. Неожиданно сообразил, что из него выйдет хорошая подставка. Забраться и достать повыше. Прикантовал куда надо, встал на обрубок, придерживаясь за стену, поднял руки.
        Почувствовал под пальцами липкие полоски. Тело пронзила дрожь. Поспешно отдернул их, потрогал кончики. Не смола. Что-то скользкое, мокрое. Сталактит сочится? Нет… тогда бы чувствовались зерна, как мокрый порошок.
        Что же это?
        Кровь?.. Да!.. Но чья?
        Я потянулся вверх опять. Снова влага под пальцами, потом замша… чья-то рука в рукаве с бахромой.
        Нужен свет. Я стал отыскивать на себе кремень и огниво, на миг замер, услышав негромкий стон. Зажег лучинку смолистой сосны, шагнул по бревну назад и поднял пламя вверх.
        Голова раненого повернулась на вспышку.

        - Дэйви! Дэйви Шанаган! Как ты здесь оказался?

        - Надо было… спрятаться. Шли ко мне. Полз, нашел дыру, полез туда и сверзился… шесть футов, а может, семь. Закровил по новой. Затискал твой мох внутрь, еле остановил.
        Отдав ему лучину, я просунул ладони ему под мышки и осторожно спустил вниз.

        - Сейчас мне лучше. Поспал немного.

        - А я искал клад. Думать не думал, что ты там окажешься.

        - Я понял. Можешь больше не искать. Там он.
        Я поднялся.

        - Дэйви… ты не шутишь?

        - Чего ради. Влез в ту трещину, да прямо на него и свалился. Туточки он, не беспокойся. Четыре кожаных сундука, это во всяком случае. Подгнивших. Один подо мной разлетелся.

        - Ладно, золото подождет. Надо переправить тебя к Эбитту и Хиту. Они…

        - Не возись, Чантри. Хватит с него и пули, а вторая - тебе!
        Это сказал Рейфен Фолви.
        Всей силой ног оттолкнувшись от пола, я врезался в него чуть пониже коленей.



        Глава 21

        Оба мы выкатились из пещеры и одновременно поднялись на ноги. Люди Фолви стояли снаружи, и я помолился про себя, чтобы они ничего не расслышали. Кольцо бандитов начало сжиматься, но щелчок ружейного ударника заставил их застыть на месте.

        - У нас тут найдется парочка винтовок,  - говорил Соломон Толли,  - а насчет кого застрелить, мы народ неразборчивый. Сдайте-ка назад и не трогайте их. Хотят чего уладить, пускай займутся.
        Фолви расхохотался.

        - Ты на меня?  - веселился он искренне.  - Ты еще дурнее, чем я думал, педагог.

        - Возможно. Но это еще надо выяснить, не так ли?

        - Какое тогда оружие выбираешь?

        - На ваш вкус. Предпочту отделать вас тем способом, который выберете сами. Не угодно ли рукопашную?
        Новый взрыв смеха.

        - Профессор, в мои пиратские дни я считался величайшим мастером драки без оружия среди всех, кто плавал под черным флагом. Попробуйте еще раз.

        - Испугались?
        Улыбку как рукой сняло.

        - Испугался? Тебя? Ах ты несчастный…

        - Тогда как? Кто кого переругает? Так вы, выходит, деретесь, Фолви? Языком?

        - Хорошо, пусть будет бой без оружия. Кулаками и чем попало. По желанию переходим на ножи,

        - И никакого вмешательства, господа!  - проговорил Хит.  - Значит, они тоже тут. Неплохо бы все наши товарищи были здесь, надеялся я.
        Удар. Внезапный, бешеный. Дюйм или два ниже, и Фолви нокаутировал бы меня, но я мгновенно уклонился, и кулак угодил мне в скулу. Беспощадная энергия сотрясла меня до самых пяток, я зашатался и мог лишь нагнуть голову и двинуться к противнику.
        Он немедленно швырнул меня через свое бедро в пыль и упал сам, целясь коленом мне в живот, но я быстро перекатился, чего он не ожидал, и оба мы снова были на ногах. В этот раз я успел первым. Прямой жесткий удар в зубы дал ему себя почувствовать, и мы сцепились вовсю.
        Фолви был выше ростом, руки у него были длиннее, вес больше, но я с детства ходил пешком в дальние походы и просто болтался по лесу, махал топором, а подросши кувыркался и боролся с другими мальчишками. Живя в Европе, я занимался фехтованием и боксом. Частенько проводил тренировочные бои с Даниэлем Мендосой, величайшим кулачным бойцом в то время, так что не вполне являлся безобидным созданием, каковым меня считали.
        Получив в лицо обоими кулаками, я основательно вмазал ему в ребра. Он ответил ударом в ухо, другим - в грудь. Но я достал его под сердце. Какое-то время мы обменивались безвредными тычками, потом наши кулаки замелькали, точно молоты. Фолви попадал чаще и в некоторый период крепче, но я трижды добавил как следует в середину туловища, а один раз - в лицо.
        Он подбил меня сзади пяткой, дернув ногу к себе; упали мы вместе. Опять попытался ударить сверху коленом в пах, но я лягнул его обеими ногами на пути вниз и отбросил в сторону. Он шмякнулся задом оземь, однако оказался на ногах одновременно со мной.

        - Похоже, ты тоже умеешь драться, Профессор?

        - Есть немного,  - сказал я.  - Но я не самый знаменитый боец под черным флагом.
        Он стремительно сблизился, резанул мне левой в лицо, я отбил и снова ударил в сердце. Он засмеялся.

        - Там одни ребра, пользы тебе не выйдет. Они у меня железные.
        Я сымитировал удар в лицо, шагнул ближе и влепил еще раз по тому же месту, мы вошли в клинч, выходя, я отвесил еще пару туда же. Он со злостью отпихнул меня, ударил в лицо, удачно; под его следующим ударом я провел прямой, тяжелый удар по корпусу.
        Встретил его на полдороге и здорово повредил, это чувствовалось. Фолви треснул меня по лицу локтем, вниз и назад; я двинул его головой под подбородок, не деликатничая, с размаху припечатал ему подъем и боднул опять. Он вырвался, рассек мне лицо с правой и заработал два полновесных туза в живот, очевидно болезненных. Попятился, пошел кругом, соображая, что со мной делать, наконец ступил ближе, я нырком ушел от одного удара, зато второй поймал меня точно в подбородок и послал в нокдаун. Словно в тумане, я начал подниматься. Едва сумел увернуться от пинка в лицо, сапог раскроил мне кожу на виске и опрокинул в пыль. Фолви подпрыгнул с расчетом приземлиться обеими пятками мне на живот, но я подобрал ноги и брыкнул. Двойной толчок совпал с нисходящей ветвью траектории Фолви и лишил его равновесия. Он шлепнулся рядом и замахнулся рукой с растопыренными и согнутыми, как когти, пальцами, метя мне в глаза.
        В панике, перепуганный донельзя, я оттолкнул руку и взгромоздился на ноги. Фолви впал в неистовство и атаковал с обеих рук. Теснит меня дальше и дальше, кулаки молотят, целясь в лицо, и я не могу опомниться, не могу оборониться от ударов. Я упал на колени, и собственное рвение его подвело, пронеся по инерции дальше, чем надо. Чуть не свалившись, он выпрямился, как и я, и насел на меня со свирепостью тигра. Я не мог вставить ни единого удара, только прижимал локти к телу, заслоняя кистями рук лицо. Если бы он чуть меньше торопился, то, может быть, кончил бы со мной тогда: ярость нападения сметала меня с места. Я много занимался боксом, но подобного противника не встречал ни разу, а град ударов не слабел. В конце концов в полном отчаянии я сделал нырок, так, что моя голова пришлась ему на уровне груди, и саданул обеими руками в корпус.
        Он оттолкнул меня, въехал с короткой дистанции в подбородок, я стряхнул удар и вошел в ближний бой, вбивая с размаху кулаки в туловище, и затем моя правая взлетела в страшном апперкоте, легшем в подбородок. Фолви пошатнулся, колени под ним подогнулись, и в падении его рука потянулась к ножу.
        Ухватила рукоять, и клинок взметнулся в остервенелом замахе, норовя располосовать живот. Развалил бы меня от бока до бока, случись достать. Блеснул на свету мой собственный нож. Тут я кое-что умел. Фолви двинулся ко мне, но я был готов, нож низко, где тело противника изобилует мягкими частями. Он ударил опять, но я отвел удар своим клинком, его нож соскользнул и ушел вбок. Я шагнул к нему, чтобы резать, и нож Фолви появился опять, на пути вверх. Я увидел его слишком поздно, но попытался избежать подготовленной ловушки. Стремительный удар был направлен мне в подбрюшье, и я смог сделать только одну вещь. Воспользовавшись плечом Фолви как точкой опоры, я вертанулся на носке одной ноги, описал полный круг. Лезвие прошло мимо… кажется… и я лежал на земле навзничь.
        Он резко повернулся ко мне, нож наготове - для смертельного удара. Меня прошиб холодный пот. В первый раз до меня по-настоящему дошло, во что я ввязался. В вихре активности, в горячке боя я как-то умудрился не допехать, что дело неизбежно кончится смертью одного из нас. Подсознательно это, конечно, помня. В эту минуту, глядя на возвышающегося надо мной врага, в его полыхающие молниями глаза, в черты лица, изуродованные звериной лютостью, я ощутил, что хочу жить.
        Он двинулся ко мне. Держа нож острием к противнику, я опустил свободную ладонь на землю сбоку. Как вернуться в вертикальное положение, обойдя жуткий миг неустойчивого равновесия при вставании, когда с человеком так легко расправиться? Он кружил около меня, я повернулся по часовой стрелке, оставаясь к нему ногами, затем он ступил ближе.
        Я немедленно зацепил ногой его щиколотку и резко выбросил пятку по направлению к коленной чашечке.
        Удар должен был сломать ему ногу, но он бросился на спину, и пятка скользнула по икре, не причинив вреда. Тут же мы оба оказались на ногах лицом друг к другу.
        И презрение, и страх ушли. Было только исступление, жажда убить и осознание - с его стороны, как и с моей,  - что пути назад нет: жребий брошен, и пощады не будет.
        Неожиданно во мне возникла уверенность. До сих пор я жив, отплачивал недругу той же монетой, и это он первым обратился к стали. А клинок в моей руке… как давно он принадлежит моей семье! Некогда из Индии, сколько в нем истории, истории Чантри и других, направлявших великолепнейший металл в мире. Победной волной хлынула надежда. С этим ножом в руке…
        Пришла атака. Несущая смерть.
        Скорость. Нож метнулся вперед, словно змеиное жало, и я почувствовал укус в плечо. Небольшой, но еще несколько таких… Многие, сражаясь на ножах, применяли именно такую тактику: наносили мелкие порезы кончиком ножа, мгновенно отдергивая руку, не подходя близко, и в пару-тройку минут человек исходил кровью из двадцати ранок, неуклонно слабея.
        Но мой враг не хотел тянуть время. Заставить опасаться, уменьшить угрозу с моей стороны, пока он высматривает возможность для решающего удара,  - да. Пошел вокруг меня боком, не ослабляя готовности. Опять рядом нож, я чуть опаздываю отвести. Еще разрез, теперь на моей вооруженной руке кровь проступает в двух местах.
        Я немного опустил руку, приблизил к туловищу. Его глаза прыгнули к моим, и я с коварным умыслом изобразил слабость, отодвинулся подальше. Он нанес ложный удар, я шагнул назад так торопливо, что споткнулся. Он еще не уверился в своем преимуществе, однако сделал еще один мгновенный выпад, в этот раз я парировал успешно, но притворился неуклюжим.
        Неожиданно шагнув вперед, он с силой полоснул мне по глазам, я закрылся, и на какое-то мгновение - ножи сомкнуты в замок силой мышц - мы застыли лицом к лицу.

        - А вот теперь я тебя убью, Профессор,  - мягко, с небольшой улыбкой.

        - Да?  - сказал я, затем отступил, как бы теряя силы, но продолжая прижимать свой клинок плотно к его.
        Он резко оторвался, имитировал выпад, мой контрудар выглядел, будто рука у меня деревенеет либо слабеет. Все еще недоверчиво, он переступал боком, кружил, выжидая удачный момент. И он пришел.
        Мое острие слегка опустилось, и, как будто борясь со слабостью, я поднял плечо выше и отодвинул руку вправо, открывая корпус. Хотя это являлось уловкой, спровоцированное нападение произошло столь внезапно и стремительно, что почти увенчалось успехом.
        Он вытянулся в броске, доставая мой живот. Меня спас только моментальный поворот всем телом и несильный отклоняющий удар - левой ладонью по атакующей руке выше кисти. Выпад прошел мимо, распоров мне спереди рубашку. Тут же мой клинок ударил вниз. Кулак повернулся и пошел вниз и к себе, большим пальцем. Он увидел его слишком поздно, попытался отбить мою руку, не попал, и нож вошел куда надлежало, в солнечное сплетение, по самую рукоять.
        Впечатавшийся за лезвием кулак исторг из него короткий крик. Левой рукой я с силой толкнул его в плечо, прочь, освобождая оружие. Потекла кровь, выходя из глубокой колотой раны, пропитывая рубашку, заливая все тело спереди. Он шагнул ко мне, я отступил. Пырять его еще раз я не хотел, сам получить ножом - тоже, и время моего недруга уже истекло.

        - Чертов проклятый сукин сын!  - Он упал на колени, а я подошел к «фергюсону» и поднял его с земли. Воткнул нож глубоко в почву, вытащил и кинул в ножны. Поднял дуло на уровень бедра.

        - Берите его и убирайтесь!  - приказал я.
        Кроме моего, здесь были и другие ружья, все наготове. Команда бывшего пирата поглядела на своего вождя, поверженного и истекающего кровью, затем на наши винтовки.

        - А ну его к чертовой матери!  - буркнул один из них.  - Там и клада-то никогда никакого не было.
        Остальные согласно закивали, заговорили между собой. Я ожидал, что Фолви расскажет о нашей находке. Но тот смолчал. Движением ствола я велел им уходить. Развернувшись на месте, они зашагали к лошадям, продолжая чехвостить побежденного лидера.
        Сам Фолви осел на пятки, прижимая ладонь к ране.

        - Надул меня, Профессор окаянный.  - Теперь он говорил спокойно.  - Что за книги ты вообще читал, спросить тебя надо?

        - Сожалею, но вы не оставили мне другого выхода.

        - Думал, это придет ночью, на море,  - пробормотал он,  - только не так… не здесь.

        - Айзек,  - я не поворачивал головы,  - проводи Лусинду до лошадей. Эта кодла, чего доброго, передумает и припрется обратно.
        Хит неохотно двинулся в обратный путь; Эбитт и Кембл помогали Дэйви. Соломон Толли заявил:

        - Прикрою тебя из-за камней. Приходи, когда будет готов.
        Но я продолжал стоять, сам не вполне понимая, почему не спешу уходить. Человек на земле умирал, и я не хотел, чтобы он ушел из жизни всеми покинутый, здесь, в сером предутреннем свете.
        Фолви смотрел на меня.

        - Хороший из тебя мужик, Профессор, настоящий. Хочешь верь, хочешь нет, а я таких знал.  - Дернул головой в направлении, куда ушли его соратники.  - Сброд,  - произнес,  - ворье. Что и плохо в преступном образе жизни.  - Улыбнулся.  - Попадаешь в дурное общество.  - Закашлялся, стиснул себя, борясь с приступом боли.  - Ах, Профессор! Какую бы мы команду вдвоем составили!

        - Могу я что-нибудь для вас сделать?

        - Уже сделал. Все для меня сделал своим поганым ножом. Больше ни один человек для другого сделать не может.
        Опять начал кашлять, и мне показалось, что он сейчас упадет.

        - Ступай своей дорогой, парень. Не нужна мне ничья жалость. Дай мне умереть одному… как я прожил жизнь.
        Сверху позвал Толли, и я сделал несколько шагов задом наперед, затем полез вверх по камням. Стоя на краю косогора, я поглядел вниз. В сумрачном свете одинокая фигура виднелась смутно. Он упал на бок… скверный человек, но в мужестве отказать ему нельзя.
        Из отверстия, куда свалился Дэйви Шанаган, извлекались остатки клада. Дэйви указал путь, и мои товарищи спустились косой расщелиной в откосе и добрались до входа. Уложенное в мешки, найденное достояние составило полный груз для двух лошадей, хотя частично занимало большой объем при незначительном весе: «украшения и все такое прочее»,  - как заметил Толли.

        - Едем в таком случае,  - сказал я.  - Все подобрали?
        Дегори пожал плечами.

        - Осталась еще какая-то ерунда, несколько монет там, кольцо-другое… Не хотелось колупаться из-за них впотьмах.

        - Понимаю, Дег. Ты имел в виду ван Рункла.

        - Ну, дед же сколько времени за ними гонялся. Пусть возьмет, чего найдет, Лусинде и без того хватит.
        В наступающем рассвете мы тронулись в дорогу, производя лишь скрип седел и удары копыт об землю - никакого шума больше.
        На высоте перевала я оглянулся, повернувшись для этого в седле. Неровности местности сливались на расстоянии в одно целое: зелень, седина, очарование, низины подернуты дымкой.
        Где-то там за горизонтом нас ждут поселения манданов, и пусть я не добыл мехов, а богатства, которые мы везем с собой, принадлежат не мне, сопровождающие меня воспоминания смягчились под влиянием времени, вкус к жизни пробудился в моей душе заново, а поперек седла лежит винтовка Фергюсона.
        И конечно, есть еще Лусинда.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к