Меровинги. Король Австразии Ольга Евгеньевна Крючкова


        # V-VI вв. от Рождества Христова. Римская империя доживает последние дни. Ее западные провинции (Аквитания, Белгика и Кельтика, составляющие Трансальпийскую Галлию) переживают тяжелый период. Оставшись без централизованной власти, западные провинции не могут более противостоять франкскому племени, возглавляемому молодым вождем Хлодвигом, который, захватывая всё новые и новые римские земли, объединяет их под своей дланью в мощное королевство. Хлодвиг женится на Клотильде Бургундской, отрекшись ради нее от любимой наложницы и сына Теодориха (Тьерри). Тем не менее, юный Теодорих подвергается преследованиям новоявленной королевы, мечтающей избавиться от бастарда. Дабы сохранить жизнь, он вынужден покинуть родной Суассон. И лишь спустя много лет Теодорих обретет, наконец, заслуженное и долгожданное признание: будучи объявлен законным наследником Хлодвига, он получит корону Австразии и, следуя примеру отца, станет расширять границы своего королевства посредством захвата новых земель. Достигнув же зенита славы и могущества, король Австразии вдруг осознает, что смысл жизни состоит отнюдь не в этом…

        Ольга Крючкова
        Меровинги. Король Австразии

        От автора

        Хронология правления короля франков Хлодвига, основоположника династии Меровингов, и его сыновей, в частности Теодориха I, короля Австразии, известна довольно скудно. Практически все дошедшие до нас факты тех лет извлечены из «Истории франков» Григория Турского, который описывал события того времени и их последовательность достаточно приблизительно. Все же последующие труды, посвященные данному периоду, основаны именно на «Истории франков».
        Я также не отказалась от сего известного труда как «единственно достоверного», взяв его за отправную точку для написания своего романа. При этом я сохранила почти все ключевые события, имевшие место при жизни Хлодвига и его сына Теодориха, особо выделив факт получения последним причитающейся ему (несмотря на рождение от наложницы) долевой части королевства, именуемого впоследствии Австразией.
        Поскольку «История франков» изложена Г. Турским хотя и пространно, но весьма скудно, я, как автор, оставила за собой право художественного вымысла и небольших исторических отступлений. А именно:
        - не сохранилось достоверных сведений о происхождении первой жены короля Австразии Теодориха - художественная история Эстер родилась из весьма скудных исторических фактов;
        - история короля вестготов[Вестготы (везиготы, тервинги, лат. Visigothi) - германское племя, представлявшее собой одну из двух главных ветвей племенного союза готов (второй ветвью были остготы). С 370 г. участвовали в Великом переселении народов. После падения Западной Римской империи играли ключевую роль в западноевропейской истории. Вестготы считаются предками современных испанцев и португальцев.] Алария имеет под собой как историческую основу (за прототип взят Алларих II), так и изрядную долю художественного вымысла;
        - приключения юного Теодориха (о его молодости на сегодняшний день практически ничего неизвестно) не имеют в романе подтверждения; в их основе - лишь богатая историческая почва, сдобренная моей фантазией;
        - и, наконец, бескровное присоединение Нарбонской Галлии (Прованса) к владениям Австразии исторически (судя по анналам того же Григория Турского) произошло несколько позже, уже во времена правления Теодебера I, сына Теодориха I. Я же позволила себе описать сей факт как произошедший чуть ранее;
        - что касается подробностей смерти Теодориха I - они и по сей день остаются для историков загадкой.



        Герои романа:

        Адофледа - жена короля остготов, сестра Хлодвига
        Аларий - наследник Эйриха Непобедимого, король вестготов
        Амалаберга - дочь одного из влиятельных франкских вождей, наложница Хлодвига
        Амалафред - сын короля Герменфреда и Аудоверы
        Аудовера - жена Герменфреда, племянница короля остготов Теодориха Великого
        Базина Тюрингская - жена Хильперика
        Герменфред - король Тюрингии
        Гертруда - дочь Герменфреда от наложницы
        Годегизил - старший сын короля Сигизмунда от королевы Констанции
        Годомар - младший сын короля Сигизмунда от наложницы Блитхильды
        Гундобальд - родной брат короля Сигизмунда, отец Суавеготы
        Клотильда Бургундская - жена Хлодвига, дочь короля бургундов Хильперика II
        Марк Левий Сегноций - правитель Ахенского домена (крупного земельного владения, обеспеченного регулярной армией), отец Эстер
        Сиагрий - сын Эгидия, правитель Суассонского королевства
        Сигирих - сын Годегизила
        Суавегота Бургундская - вторая жена Теодориха, племянница короля Бургундии Сигизмунда II
        Теодебальд, Гунтар - сыновья Хлодомира
        Теодебер - сын Теодориха и Эстер
        Теодехильда - дочь Теодориха и Суавеготы
        Теодорих I (Тьерри I) - старший сын Хлодвига, впоследствии король Австразии (северо-восточной части франкского королевства, занимающей территорию бассейнов рек Мааса и Мозеля, а также земли к востоку от Рейна)
        Теодорих Великий - король остготов
        Тиудигота - жена Алария
        Хильдеберт I, Хлотарь I, Хлодомир - сыновья Хлодвига от Клотильды Бургундской
        Хильдерик I - король франков из династии Меровингов
        Хильперик II - король Бургундии
        Хлодвиг I - сын Хильдерика I и Базины Тюрингской, король объединенных франков
        Эгидий Афраний Сиагрий - римский наместник; впоследствии - король Северной Галлии и Аквитании
        Эйрих Непобедимый - король вестготов
        Эстер - первая жена Теодориха I


* * *
        Андсвар - королевский коннетабль (главный конюший)
        Вифлония - богатая вдова, возлюбленная Хердреда
        Галениус - телохранитель семьи короля Алария
        Гортран - сенешаль (управляющий) Хлодвига
        Губерт - командир отряда франков
        Гунтрам - советник, посол Хлодвига в Бургундии
        Детборг - верный воин Марка Левия
        Жосс - кузнец
        Иветта - кормилица Тьерри
        Клерет - дочь кузнеца
        Леонсия - прекрасная охотница
        Морвакс - дефенсор (правитель) селения Дуэр
        Мундерих - верный человек Герменфреда
        Одрия - камеристка Клотильды
        Парсифлоний - советник Марка Левия
        Петроний - дефенсор Жьена
        Присцилла - сестра Эстер, старшая дочь Марка Левия
        Ремигий - личный духовник Клотильды; впоследствии - епископ Реймский, крестивший Хлодвига и его дружину
        Флавий - отшельник
        Франсуарт - дефенсор селения Виенн
        Хердред - франкский воин; впоследствии - бенефициарий в Нарбонской Галлии
        Храмн - букеларий Теодориха
        Эйнар - сын Андсвара, друг Тьерри
        Эрминетруда - вдова дефенсора селения Бребьер



        Королевство Австразия во времена правления Теодориха I и Теодебера I
        VI век от Р. Х



        ЧАСТЬ 1
        ХЛОДВИГ

        Глава 1


465 год от Р. Х., Турне, королевство франков Токсандрия
        Хильдерику едва ли исполнилось семнадцать лет, когда он унаследовал трон своего отца Меровея, короля многочисленного воинственного племени франков[Франки - воинственные племена, населявшие долину реки Реймс; относятся к германской группе. Германские племена отвоевали земли у белгов (белловаки, ремы, атребаты, морины, нервийцы, эбуроны, треверы, суессионы и т. д.), которые подчинялись Римской империи (провинция Белгика) и в силу этого были чрезвычайно романизированы. Впоследствии часть белгов была уничтожена, а остальные смешались с франками, фризами, алеманами и саксами. В данном случае речь идет о западных (так называемых салических) франках. В 420 году вождь франков Фарамонд перешел со своими подданными Рейн в западном направлении и укрепился там. Фарамонд считается основателем династии Меровингов и королевства Токсандрия, расположенного на западных землях Белгики.] [См. значение нумерованных сносок в разделе «Примечания» в конце книги.] , населявшего раскинувшуюся от Реймса до Амьена территорию Токсандрии с центром в Турне. В отличие от своего родителя Хильдерик, красивый статный юноша,
отличался на редкость необузданным и распущенным нравом. Его гарем насчитывал двух жен и трех наложниц, но этого ему не хватало: любвеобильный Хильдерик бессовестно совращал юных дочерей своих подданных, ибо постоянно жаждал новых ощущений.
        В конце концов, терпение франков однажды иссякло, они подняли против юного короля бунт, и тот вынужден был бежать. Но даже, обретя после долгих скитаний прибежище в Тюрингии[Территория современной Германии.] , Хильдерик так и не сподобился начать вести благонравный образ жизни: изгнание ничему его не научило. Дело дошло до того, что вскоре он соблазнил Базину, жену короля Тюрингии, и неверная королева понесла от молодого франка ребенка…
        Опасаясь, что их связь с Базиной рано или поздно раскроется и король Тюрингии, радушно обеспечивший ему прибежище, прикажет казнить неблагодарного «гостя», Хильдерик отправил своего верного гонца в Турне - к советнику Видиомадию, преданно служившему еще королю Меровею и его жене Хлосвинде.
        К тому времени власть в Турне перешла к Эгидию Афранию Сиаргию[Эгидий Афраний Сиагрий (430-487 гг.) - последний сколь-нибудь влиятельный римский полководец; также - римский наместник в Северной Галлии (в частности, Суассонского домена, который впоследствии он передал своему сыну Сиагрию) и Аквитании. Собственно, именно после его смерти наступила эпоха, о которой можно говорить как о полном крахе римской государственности в Западной Европе.] , магистру римской конницы, происходившему из весьма знатной и уважаемой семьи. После скоропостижной смерти короля Меровея, бегства Хильдерика и казни римского императора Майориана власть некогда великой Западной империи изрядно пошатнулась, и теперь она переживала смутные времена.
        Флавий Юлий Валерий Майориан[Флавий Юлий Валерий Майориан (420-461 гг.) - римский император (457-461 гг).] был последним достойным государственным деятелем Западной империи. Он одержал победу над вестготами и заставил население Иберийского полуострова считаться с волей Рима. Однако и Майориан не смог удержать власть надолго: легионы, сформированные из франкских и готских наемников, подняли однажды восстание, и император был вынужден отречься от престола. А вслед за этим последовала и его казнь…
        После гибели Майориана власть в Риме на какое-то время перешла к военачальнику Рицимеру[Рицимер - выдающийся римский полководец. Блистал на политической арене во времена правления Марка Мелиция Флавия Эпархия из рода Авита - наместника Галлии, мечтавшего об императорском престоле. Ради этого вступил в переговоры с Эйрихом Непобедимым, но тот предал Авиту, захватил Тулузу и Лангедок, а затем и земли Луары.] , а затем на троне, опять же с согласия Константинополя (а именно - императора Льва I), воцарился патриций Прокопий Артемий. Однако новый император, фактически навязанный Риму извне, категорически не устраивал амбициозного Рицимера.
        Уязвленный военачальник предпринял поход на Рим и после изнурительной трехмесячной осады взял его, отдав затем на разграбление своим легионам, сформированным из германцев. На престоле обосновался некий Аниций Олибрий, но спустя несколько недель оба - и новый император, и военачальник - скончались от чумы.
        Воспользовавшись сложившейся ситуацией, Эгидий Афраний Сиагрий, наместник западных земель, провозгласил себя сначала королем Северной Галлии и Аквитании, а после бесславного бегства Хильперика в Тюрингию во власти новоявленного короля оказались еще и обширные франкские земли.
        Хильдерик же, тяжело переживая изгнание и вступив в опасное сношение с Виомадием, теперь умолял его, чтобы он помог ему вернуть власть в Турне. Советник, как человек умный и дальновидный, прекрасно понимал, что франки никогда не поддержат Хильдерика: слишком уж тот своим недостойным поведением отвратил от себя собственных подданных. Потому и решил прибегнуть к хитрости…
        Чтобы правление Эгидия прослыло в народе непопулярным и вызвало массовое недовольство, хитроумный Видиомадий посоветовал королю обложить франков непомерно тяжелыми налогами, а всех противящихся королевскому решению просто-напросто казнить. Советник не ошибся в своих расчетах. После того как по приказу Эгидия были казнены более ста франков, чаша терпения подданных была окончательно переполнена: сплотившись в единодушном порыве, они призвали на трон ранее изгнанного ими же Хильдерика. К их удивлению, тот прибыл в Турне не один, а с Базиной Тюрингской: королева оставила законного супруга из-за всепоглощающей любви к молодому франку. Вскоре Базина разрешилась от бремени, и народившегося на свет младенца нарекли Хлодвигом.



480 год от Р. Х., приграничные земли тюрингов
        В те далекие времена франкские мальчики признавались мужчинами по достижении ими четырнадцати лет. И когда юный Хлодвиг перешагнул этот рубеж, он получил право нападать вместе с соплеменниками[Часто салические франки, проживавшие на землях Токсандрии, вступали в союз с рипуарскими франками из Ахенского королевства и предпринимали совместные набеги на земли саксов, алеманов, тюрингов и бургундов. В результате племена алеманов были почти полностью вытеснены с реймских земель, а границы Тюрингии стали простираться восточнее Меца.] на проплывавшие по Реймсу суда, участвовать в набегах на соседние селения саксов, алеманов, бургундов и тюригнов, а также иметь свою долю в общей военной добыче.
        Во время одного из очередных нападений на приграничное тюрингское селение франки быстро расправились с небольшим местным гарнизоном, после чего от души предались безнаказанным грабежам, убийствам и насилию.
        В том бою Хлодвиг сражался с воинами своего отца плечом к плечу, на равных. Но разве ж это битва?! Против немногочисленной горстки воинов, вооруженных одними лишь гонделаками[Гонделак - топор на длинном древке; подобие алебарды.] и даже не оказавшими по сути никакого сопротивления! А воинственный дух Хлодвига давно жаждал масштабной кровавой сечи. В грезах он видел себя в римском шлеме с ярким плюмажем и облаченным с головы до ног в металлические блестящие доспехи. Мысленно восседая на белом боевом коне, юноша не раз представлял, как увлекает воинов вперед собственным примером… А здесь что? Обычный грабеж…
        Хлодвиг убрал в ножны окровавленную спату[Спата - длинный обоюдоострый франкский меч; оружие знатных людей.] и обвел мародерствующих соплеменников огорченным взглядом. Затем, сняв кольчужный шлем и отерев пот с лица, устало поплелся в сторону окраины захваченного селения.

…Услышав доносящиеся из стоявшей на отшибе хижины душераздирающие женские крики, Хлодвиг очнулся от своих мыслей, подскочил к плетеной двери и резко, одни ударом ноги распахнул ее. Глазам тотчас предстала малопривлекательная картина: франкский воин насиловал обнаженную девушку прямо на столе посереди ее родного жилища. Несчастная осыпала его голову проклятьями.
        - Будь ты проклят, ублюдок! Да чтоб пронзил тебя своим огненным мечом Донар[Донар - бог грома у германских племен.] ! - вскрикнула она в очередной раз и, не удержавшись, плюнула насильнику в лицо.
        Не стерпев подобной дерзости, тот мгновенно выхватил свободной рукой кинжал-скрамасакс[Скрамасакс - в данном случае кинжал (либо меч длиной 50-70 см); не обоюдоострый; был на вооружении в основном у франков.] и занес его над ее головой. Вовремя подоспевший Хлодвиг жестко перехватил руку рассвирепевшего соплеменника.
        - Ты забыл закон франкских воинов? - сурово вопросил он, когда тот замер от неожиданности. - Тогда я тебе напомню: вся добыча делится пополам! Или ты намерен лишить меня удовольствия тоже порезвиться с девчонкой?!
        Соплеменник, будучи зрелым мужчиной и опытным воином, прошедшим не одно сражение, в душе подивился столь неслыханной наглости юного сына вождя, но, умерив пыл и гнев, послушно сполз со стола и принялся торопливо натягивать кожаные штаны.
        - Ладно, считай, убедил… Твоя очередь…
        В жилах Хлодвига наряду с франкской текла еще и тюрингская кровь. Возможно, именно поэтому белокурые голубоглазые девы привлекали его более остальных. Он подошел к обнаженной девушке вплотную - та была совсем юной. Может быть, самую малость старше его. Стараясь не смотреть на жертву, Хлодвиг начал медленно разоблачаться.
        Девушка всхлипнула, но, понимая, что юный воин только что спас ее от верной смерти, лежала теперь молча и покорно. И стоило Хлодвигу коснуться теплого тела красавицы, как его плоть самопроизвольно устремилась в нее…
        Соплеменник, исподволь наблюдая за ритмичными, слаженными движениями юной пары, скабрезно осклабился. Но потом, завистливо вздохнув и шустро собрав весь скарб, который мог унести, вышел из хижины и тихо притворил за собой дверь.
        Испытав пик удовлетворения одновременно с извержением семени, Хлодвиг неохотно покинул лоно юной тюрингки. Потом с нарочитой деловитостью занялся своим облачением, попутно пытаясь привести мысли в порядок. Девушка меж тем продолжала лежать на столе в той же позе, в какой он ее и оставил - широко раскинув ноги.
        Во время соития, пребывая сверху, юноша старался не смотреть на жертву своего внезапно нахлынувшего сладострастия. Теперь же, все более успокаиваясь, он уже не стыдился внимательно, и отчасти даже бесцеремонно разглядывать ее. Девушка была явно очень красива. Однако сейчас волосы пшеничного цвета неровно разметались по деревянному столу, из полуприкрытых голубых глаз струились, растекаясь по щекам, слезы; из припухших разбитых губ сочилась кровь… И все-таки стройный девичий стан и соблазнительно длинные ноги по-прежнему манили, вызывая новый всплеск желания.
        Неожиданно юноша представил мысленно своего отца: наверняка перед ним, королем франков, вот так же, безропотно раскинув ноги, лежали все его многочисленные любовницы и наложницы. И его, Хлодвига, родная мать тоже…
        Смутившись, юноша поднял с пола порванную одежду девушки и положил ей на живот.
        - Оденься… Я отведу тебя в шатер для рабынь.
        Девушка с видимым трудом сначала приподнялась, а потом и спустилась со стола. Хлодвиг увидел на ее спине многочисленные ссадины и кровоподтеки: видимо, его предшественник наградил ими тюрингку за излишнюю строптивость.
        Красавица тем временем оделась, однако порванная холщовая рубашка безжалостно обнажала ее тугие прелестные груди. Хлодвиг невольно залюбовался ими, но вдруг его внимание привлек окаймлявший шею белокурой чаровницы кожаный шнурок с подвешенным на нем камешком.
        - Что это за амулет? - спросил он, приблизившись к тюрингке вплотную и прикоснувшись рукой к зеленому камню, испещренному черными вкраплениями. - Если не ошибаюсь, это камень, который носят только вёльфы[Вёльфы - ведьмы (у германских племен).] ! Он ведь называется гринвельд, так?
        Красавица пристально посмотрела Хлодвигу прямо в глаза, и он, сам того от себя не ожидая, невольно отвел взор: казалось, голубые глаза вёльфы проникали прямо в душу.
        - Да, франк, ты прав - это гринвельд, камень жизни. Надень его на себя ненадолго, и я скажу, что уготовано тебе в дальнейшем. В благодарность за то, что не позволил убить меня ублюдку, и без того причинившему мне невыносимую боль…
        Хлодвиг нахмурился и решительно пресек слова девушки:
        - Не забывайся! Этот, как ты его называешь, «ублюдок» - мой соплеменник и воин моего отца! А ты отныне - рабыня! И потому не смеешь говорить о франкском воине в подобном тоне!
        Тюрингка удивленно приподняла красивую бровь.
        - Так ты - сын франкского вождя, напавшего на наше селение?! Что ж, тем лучше… - Она молниеносным движением руки сняла амулет с себя и ловко накинула его на шею Хлодвига. - Пусть это будет единственной платой за моё спасенние… - Прижав правую руку к сердцу юноши, красавица закрыла глаза и несколько мгновений стояла молча. Потом глухо и словно бы отстраненно заговорила: - В твоей груди бьется сердце храброго воина. Ты достигнешь всего, чего желаешь: славы, богатства, могущества. Я вижу четырех твоих сыновей, и все они достойны тебя. Но своего первенца ты отвергнешь… в угоду женщине. И напрасно: рано или поздно он все равно станет королем…
        - Замолчи! - Хлодвиг довольно грубо оторвал руку вёльфы от своей груди. - Ты говоришь лишь то, что я и сам хочу слышать: слава, богатство, могущество… Да какой франк не мечтает об этом?! - Он рывком снял с себя амулет и бросил его к ногам девушки. - Убери от меня свой гринвельд!
        Красавица невозмутимо подняла его и вернула на свою точеную шейку.
        - Зря ты не веришь мне, франк… - молвила она тихо. - Вот увидишь: все сложится именно так, как я сказала. И еще… Помни: твой первенец простит тебя несмотря ни на что…


* * *
        Последствия бурной молодости серьезно отразились на здоровье Хильдерика, короля Токсандрии, и он скончался в возрасте сорока лет. Все его жены и многочисленные наложницы, в том числе Базина Тюрингская, долго и тяжело переживали столь серьезную для них утрату…
        Хлодвиг унаследовал трон отца в пятнадцать лет, ровно через год после своей первой битвы. А вскоре Амалаберга, дочь одного из покоренных им франкских вождей, подарила ему первенца - сына Теодориха.
        Соседние племена галлов, вестготов, саксов, аквитанов, алеманов[Галлы, вестготы, алеманы, саксы, аквитаны - племена, населявшие современную Францию и покоренные королем Хлодвигом в конце V века н. э. Алеманы (союз свебов, маркоматов и ютунгов) были затем вытеснены из бассейна Рейна и поселились на территориях современных Германии, Италии и Австрии. Частично проникли и на земли галлов. Аквитанами часто называли также племена васконов, витургов, сантонов, васатов, элусатов, тарбеллов. Аквитаны населяли западное побережье современной Франции.] и тюрингов попытались, конечно, воспользоваться юностью франкского наследника с целью расширения собственных владений, однако, получив достойный отпор, поняли, что излишне поспешили.
        А еще спустя несколько лет молодой король Хлодвиг располагал уже регулярной дружиной, организованной по римскому типу. Более того, его войско, стремительно разрастаясь за счет постоянных пополнений и быстро крепчая в частых боях, достигла вскоре пяти тысяч воинов.
        В восемнадцать лет Хлодвиг стал полноправным королем Токсандрии и, заключив договор о военной помощи со своим родственником Рахнаром, правителем Камбре, еще более укрепил собственные позиции. Правда, мысли Хлодвига были омрачены одним щекотливым обстоятельством: помимо него покойный король оставил после себя еще двух сыновей, причем старших. И хотя Рихар с Ригномер были рождены пусть и одной из самых любимых, но все-таки наложницей короля Хильдерика, в любой момент они могли предъявить свои законные права на владение частью земель Токсандрии. Хлодвиг же совершенно не желал делить королевство и власть с кем бы то ни было, пусть даже в нарушение франкских обычаев. И, несмотря на то, что бастарды служили ему верно, исправно и, кажется, ничуть не помышляли о власти, он по совету матери, Базины Тюрингской, решил на всякий случай от них избавиться.
        Хлодвиг подослал к Рихару и Ригнормеру наемных убийц, когда те совершали конную прогулку в окружении немногочисленной свиты. Оба брата погибли. Их мать, бывшая королевская наложница, невыразимо тяжело переживала смерть сыновей и отказывалась верить в «случайное нападение саксов». Откуда бы им взяться в самом сердце Токсандрии? При этом женщина ни на минуту не заподозрила в этом двойном убийстве короля, тем более что Хлодвиг проявлял к ней в дни траура повышенное внимание и всячески старался утешить. В итоге весь королевский двор вскоре уверовал, что старших сыновей покойного Хильдерика действительно убили саксы. Благо «виновных» чуть позже нашли и даже прилюдно казнили на городской площади.
        Не удовлетворившись смертью братьев, Хлодвиг решил расправиться еще и с римским наместником Эгидием Афранием Сиагрием. Провозгласив себя независимым королем и выйдя из-под юрисдикции Рима, тот увяз сейчас в Аквитании[Аквитания - западные земли Франции, населенные аквитанами, васконами и другими племенами в период раннего Средневековья.] , подавляя одно сопротивление аквитанов за другим. Правда, одновременно он проводил завоевание римских земель, расположенных вокруг его королевства, и поначалу ему даже сопутствовала удача. Во всяком случае, Сиагрий наголову разбил римские гарнизоны, оставшиеся без централизованного командования.
        Однако по истечении двух лет Эгидий Афраний, продолжая пребывать в Аквитании, потерял изрядную часть галльских земель, и его позиции заметно пошатнулись. Закаленный в боях Хлодвиг не преминул этим моментом воспользоваться: собрав семитысячную дружину, он дал самопровозглашенному королю решающий бой на границе Галлии и Аквитании. Римляне, измотанные частыми набегами аквитанов, дрогнули, и дружина Хлодвига успешно продвинулась вглубь домена[Домен - крупное землевладение.
        .
        Эгидий понял, что дни Аквитании, последнего оплота Западной римской империи, сочтены. Его войска заняли оборонительную позицию вдоль нижнего течения Луары, надеясь устоять перед полчищами франков, но надежды оказались тщетными. Дружина Хлодвига, хорошо изучившая римскую тактику и не брезговавшая применять в бою пиратские навыки (франки часто промышляли грабежом кораблей, курсирующих по Рейну), разбила армию наместника быстро и беспощадно.
        Военную ставку франков Хлодвиг организовал в небольшом городке Нанте, еще совсем недавно принадлежавшем Эгидию. И сейчас король-победитель, никогда не признававший пышных одежд и посему облаченный в подобающий франкскому вождю котэ-макле[Котэ-макле - решетчатый панцирь из полосок дубленой кожи, скрепленных заклепками.] , гордо восседал на резном деревянном кресле, а плененный Эгидий понуро стоял перед ним.

«Вот он, некогда могущественный правитель Галлии и Аквитании, потомок кичливого Рима, продолжающего существовать лишь за счет своей былой, но уже увядающей славы, - размышлял Хлодвиг, с интересом разглядывая поверженного наместника. - Домен пал! Отныне я - правитель Галлии и Аквитании!..»
        Эгидий, изрядно за последние несколько дней поседевший и постаревший, выглядел окончательно сломленным. Даже его некогда стройная фигура истинно римского воина, казалось, ссутулилась под бременем постыдного проигрыша. Держась из последних сил, он стоял, перебросив через правую руку палудаментум - пурпурный плащ с золотой оторочкой, символ высшей военной власти.
        Хлодвиг же, упиваясь собственным могуществом, решил окончательно унизить Эгидия.
        - Сними с него плащ - это добыча нашего войска! - приказал он личному телохранителю.
        Тот бесцеремонно приблизился к Эгидию и небрежно отстегнул скреплявшую пурпурный плащ золотую брошь-фибулу. Эгидий, едва сдерживая слезы, постарался сохранить самообладание. Подобного позора старый воин не переживал никогда! Сейчас ему хотелось лишь одного - быстрой казни, которая положила бы конец невыносимому унижению.
        Телохранитель тем временем с прежней невозмутимостью снял с правой руки бывшего наместника палудаментум, возложил на него золотое украшение и, равнодушно отвернувшись и удалившись, с поклоном преподнес своему королю.
        Взглянув на пурпур богатого одеяния вблизи, Хлодвиг мысленно возликовал: «Вот он - символ власти Рима! И теперь он мой!». Король торжественно принял из рук телохранителя плащ: алмазные глаза лисицы, изображенной на фибуле, хищно искрились в свете факелов. Самодовольно усмехнувшись, Хлодвиг накинул плащ на себя, скрепил его своей фибулой - с изображением оленя, и несколько вальяжным жестом поправил длинные черные волосы, по франкскому обычаю распущенные по плечам. Фибулу же Эгидия небрежно бросил в стоявшую рядом серебряную чашу, и без того доверху наполненную сокровищами бывшего наместника.
        Верный телохранитель тотчас протянул Хлодвигу паразониум - широкий римский поясной кинжал. Отныне и этой роскошной вещи, тоже принадлежавшей некогда наместнику и служившей отличительным знаком власти, суждено было украшать перевязь франкского короля.
        Все это время Эгидий, казалось, пребывал в забытьи, не замечая ничего вокруг. Неожиданно очнувшись, он увидел перед собой ненавистного короля Хлодвига, облаченного в некогда родной палудаментум и с его верным кинжалом на правом бедре. Дыханье наместника стало вдруг прерывистым, и вслед за этим нестерпимая боль пронзила грудь и волнами разлилась по всему телу.
        - Прими мою душу, Всевышний… Fiat voluntas tua[Fiat voluntas tua - Да будет воля твоя (лат.).] !.. - чуть слышно прошептал Эгидий, и его некогда сильные ноги подкосились. Он рухнул на расстеленный перед деревянным троном Хлодвига ковер и испустил дух.
        Вождь франков поднялся, жестом, полным достоинства, перекинул палудаментум через правую руку и торжественно изрек:
        - Мы победили Эгидия, наместника Рима, и плодородные земли Аквитании отныне наши! Повелеваю всем своим верным букелариям[Букеларии - члены военной свиты (рим.).] встать во главе поверженных земель и править ими под предводительством советника от моего королевского имени. Я же обращу теперь свой взор к Суассону, столице Суассонского королевства. Город Лютеция[Лютеция - город, основанный римлянами; будущая столица франкского королевства (ныне Париж).] , что на реке Сена, тоже должен принадлежать франкскому королевству! И да поможет нам великий Логос[Многие франки и вестготы были приверженцами Логоса, переняв арианство у римлян. Арианство - религиозное течение в христианстве (IV-VI вв.), возникшее в поздней Римской империи. Получило название от имени его зачинателя - александрийского священника Ария. Ариане отрицали божественное происхождение Иисуса и поклонялись Логосу. Предполагается, что король Хлодвиг тоже (возможно, формально: только потому, что на завоеванных им бывших римских территориях население исповедовало арианство) придерживался данной религии. Франки и германцы, принявшие арианство,
долго не забывали и о своих языческих богах. По этой причине понятия арианство и христианство римского обряда (термин католичество появился позже) ниже будут разграничены. Арианские храмы часто соседствовали с христианскими.] !
        Преданные букеларии дружно пали ниц, покорно склонив головы перед королем Хлодвигом - повелителем Галлии, Аквитании и земель Реймса.


* * *
        Суассонским королевством правил Сиагрий, сын Эгидия. Только вот его военачальники слишком привыкли к роскоши, а воины, являвшиеся в основном наемниками, не испытывали ровно никакого желания погибать от рук воинственных франков. Именно поэтому дружина Хлодвига, вторгшись в королевство, продвигалась к Суассону семимильными шагами. В итоге Сиагрий в панике бежал, оставив столицу со всем ее населением на милость победителя, а сам попросил убежища у короля вестготов Алария, правившего ныне в Пуатье.
        Увы, Аларий не унаследовал от своего отца Эйриха Непобедимого ни надлежащей решимости, ни мудрой прозорливости. Это только его доблестный родитель смог еще во времена правления Либия Севера[Либий Север - император Рима (примерно 451-461 гг. .] резво преодолеть с дружиной Пиренеи, вторгнуться в Лангедок и обосноваться в Тулузе. А затем силой меча взять еще и земли в бассейне Луары, впоследствии передав Пуатье с прилегающими к нему территориями сыну.
        Да, король Эйрих всегда умел вести мудрую политику и с соседями-королями, и с Римом. Именно он заключил в свое время мирный договор с Эгидием Афранием и его сыном Сиагрием. И он же, воспользовавшись царившими в Риме смутными временами, когда одного императора буквально сходу менял другой, пообещал очередному правителю увядающей империи исправно платить налоги, но… в обмен на признание его притязаний. И даже юному тогда еще Хлодвигу, Эйрих не забыл преподнести щедрые дары и искренние заверения в том, что никогда и никоим образом не посягнет на земли франкского королевства.
        Теперь же Аларий, привыкший вести беспечную жизнь и почивать на лаврах великого родителя, пребывал в полной растерянности. Как поступить: дать приют безземельному королю Суассона или все-таки выдать его Хлодвигу?!
        Опасаясь гнева Хлодвига и рассчитывая на дальнейшее мирное сосуществование франкского и вестготского королевств, в итоге Аларий остановился на мысли о выдаче беглеца. Встреча королей произошла на одном из многочисленных островков, омываемых стремительными водами Луары. Хлодвиг выразил удовлетворение мудрым поступком Алария и заверил его в вечной дружбе. И в подтверждение своих слов даже преподнес Аларию сокровища, отнятые у Эгидия во время похода в Аквитанию. Растроганный король вестготов принял расположение Хлодвига за чистую монету, а Сиагрий очень скоро был казнен…


* * *
        Жители Суассона поклонялись, наряду с Логосом, и Иисусу Христу, проявляя тем самым завидную веротерпимость. Однако доктрина христианства получала на землях Суассонского королевства все большее распространение, ибо ее исповедовал сам Рим, официально объявивший арианство ересью. Именно поэтому на территории Суассона насчитывалось уже несколько христианских храмов и монастырей.
        Согласно франкским обычаям, все захваченные у поверженных противников трофеи свозились в одно место, после чего происходил их дележ. Разумеется, в присутствии короля. В Суассоне добыча оказалась богатой! Но в самый разгар дележа, осуществляемого на сей раз в огромном зале одной из местных вилл, к франкским захватчикам пожаловал епископ, настоятель храма Сен-Пьер. Облаченный в темную сутану и опираясь на резной посох, он с порога навскидку определил вождя завоевателей в высоком гордом мужчине с распущенными черными волосами. Поэтому, не раздумывая, приблизился к Хлодвигу и, низко поклонившись, сказал:
        - Молю тебя о милости, о, могущественный властитель Суассона!
        - Говори! - кивнул король франков.
        - Я - настоятель храма Сен-Пьер. В нашем храме хранилась серебряная чаша, история которой исчисляется почти тремястами лет и восходит к истокам христианства. Молю вас: оставьте себе все золото, серебро и всю церковную утварь, но верните чашу! - епископ пал перед Хлодвигом на колени.
        - Настоятель! Твоё религиозное рвение и преданность вере весьма похвальны. Но здесь, как видишь, собрано слишком много разных чаш. Так что, если найдешь среди них ту, о которой просишь, я готов вернуть ее тебе.
        - Благодарю тебя, о, могущественный властитель Суассона!
        Епископ поднялся с колен и проследовал к расположенным посреди зала длинным скамьям, на которых были выставлены всевозможные сосуды. Искомую серебряную чашу, украшенную драгоценными камнями и жемчугом, он отыскал только на третьей по счету скамье.
        - Вот она! - воскликнул епископ и трепетно взял ее в руки.
        - Что ж, епископ, чаша твоя! - снисходительно изрек Хлодвиг.
        Неожиданно один из его воинов подскочил к епископу и, выхватив у того чашу-реликвию, возмущенно вскричал:
        - Господин, ты вправе распоряжаться лишь своей долей добычи! - Никто не успел и глазом моргнуть, как он выхватил из ножен спату и одним махом разрубил ценную чашу надвое. - Вот, господин! Теперь всё по справедливости: одну половину пусть, так и быть, забирает епископ, но другая половина - это добыча воинства!
        В душе Хлодвиг пришел в неописуемое негодование от подобной дерзости подчиненного, однако прилюдно попрать древний обычай своего народа не решился. Зато примерно через год, во время очередного смотра дружины, Хлодвиг, подойдя к тому самому дерзкому воину, обвинил его в небрежном отношении к оружию: якобы его меч был тупым и имел множество зазубрин. Выхватив у него из-за пояса франциску[Франциска - франкская секира.] , король с брезгливой гримасой бросил ее на землю, а когда тот нагнулся, чтобы поднять оружие, молниеносным ударом меча рассек его голову пополам.
        - Ведь именно так ты поступил с чашей в Суассоне?! - мстительно молвил он.
        С тех пор никто и никогда не осмеливался открыто выступать против Хлодвига.



        Глава 2

        Букцинатор[Букцинатор - сигнальщик в горн или рожок.] просигналил в боевой горн, едва забрезжил ранний апрельский рассвет. Многочисленные франкские вагенбурги[Вагенбург - лагерь, окруженный сцепленными между собой повозками.] мгновенно пробудились.
        Свита короля в полной амуниции - в рогатых шлемах-геумэ с откинутыми кольчужными масками и в сетчатых панцирях, с мечами и францисками в руках - собралась у походного королевского шатра.
        Хлодвиг по сигналу тоже поднялся с тюфяка и освежил лицо водой. Оруженосец подал завтрак - чашу вина и кусок запеченного на огне мяса. Расправившись наскоро с трапезой, король надел перевязь с мечом, накинул пурпурный палудаментум и вышел из шатра. При его появлении воины свиты, буквально затаившие дыхание в ожидании повелителя, синхронно обнажили головы и преклонили колена. Хлодвиг ответил на их приветствие легким кивком и привычно занял выжидательную позицию.
        Закаленные в боях верные воины, многие из которых сражались бок-о-бок с Хлодвигом вот уже почти восемь лет, приложили правые руки к сердцам и заученно отчеканили:
        - Мы, букеларии короля франков Хлодвига, клянемся своей пламенной верой, что ни мечи противника, ни его секиры или метательные снаряды не заставят нас изменить нашему повелителю!
        - Да будет так! Да поможет нам Великий Логос! - подытожил их речь Хлодвиг.
        Доблестные воины вновь водрузили на головы шлемы-геумэ и тщательно расправили кольчужные маски.


* * *
        Вагенбурги были сноровисто свернуты. Выстроившись в надлежащем порядке, десять конных турм[Турма - тридцать всадников.] и почти семь тысяч пехотинцев двинулись к границе вестготов, до которой предстояло примерно с час неспешного хода. Впереди войска по левую руку от Хлодвига шествовали букеларии, а по правую - гордо вышагивал знаменосец с высоко поднятым королевским штандартом: золотой головой оленя на белом фоне. Следом тянулись возглавляемые командирами турмы, а за ними - пехотинцы-скары. Одни отряды пехоты имели на вооружении тяжелые щиты и длинные копья-ангоны для построения черепахой, а другие - легкие кожаные тарчи треугольной формы для ближнего боя и мечи-скрамасаксы с францисками-секирами, подвешиваемые для пущего удобства за спину.
        Приграничные форты вестготов, расположенные, согласно римским правилам, ровно в лиге[Лига - римская мера расстояния, равная 4000 метров.] друг от друга, несли службу как обычно, ничуть не подозревая о скором нападении неприятеля. Форт Меробад считался самым крупным и укрепленным из них. Его командир Грициан как раз производил утренний обход постов и дозорных башен, когда на равнине, раскинувшейся на расстоянии примерно в пол-лиги к северо-западу, заметил вдруг странное движение. Вглядевшись пристальнее, он зычным командирским голосом протрубил:
        - Франки! Тревога!!! Га-арнизон, принять боевую готовность! - Затем подозвал гонца: - Немедленно отправляйся в Орлеан и далее - в Пуатье! Запомни и передай слово в слово: «Франки наступают несметным полчищем. Более двух дней не продержимся. Готовьтесь к самому худшему».
        Понятливо кивнув, гонец ускакал. А Грициан, заняв на дозорной башне наиболее удобную позицию, принялся наблюдать, как франкские воины живой лавиной приближаются к Меробаду.
        - О, Логос Великий, помоги нам продержаться хотя бы немного! - возвел Грициан взор к небу в отчаянной мольбе, прекрасно сознавая, что ждать помощи неоткуда и что, возможно, грядущий бой окажется последним в его земной жизни…
        Франки подошли к Меробаду вплотную. Отряд артификсов, обслуживающих метательные машины, подкатил к стенам форта механизмы для метания камней и деловито настроил их на цель. Осажденные вестготы поняли: если стены будут разрушены, гарнизон падет в считанные часы.

…Под натиском франкских метательных машин приграничный форт Меробад пал к вечеру: последних вестготов франки добивали уже в сумерках. Весь день Грициан и воины его гарнизона сражались храбро и без устали, но, поняв бесплодность своих усилий и будучи уже сплошь израненным, командир с горсткой оставшихся в живых соплеменников заперся в дозорной башне. И теперь франки, дружно ухватившись за таран-бефрой, упорно и размеренно били им по тяжелой двери. Та сотрясалась от их ударов столь сильно, что Грициану казалось: еще мгновение, и камни посыплются даже из башенных стен. Но этого не произошло - не выдержав, дверь разлетелась в щепки раньше. Последнее, что увидел и без того израненный Грициан, - это хорошо отточенные смертоубийственные секиры, сметающие на своем пути все живое…


* * *
        Король вестготов Аларий пребывал, как обычно, в прекрасном расположении духа. Он с удовольствием прогуливался по прохладным галереям виллы, во времена Либия Севера принадлежавшей знатному римскому патрицию-дефенсору, а ныне служившей королевской резиденцией. Вдоволь нагулявшись, Аларий направился к бассейну, дабы освежиться.
        По всему периметру бассейна красовались свечи причудливой формы в виде шаров и пирамид, источающие тонкие цветочные ароматы. Разоблачившись, король окунулся в воду с головой, и плавающие по поверхности бассейна лепестки роз тотчас запутались в его густых, стриженных на римский манер волосах.
        Вынырнув, Аларий увидел направлявшуюся в нему Тиудиготу, свою безмерно обожаемую супругу. Его чрезвычайно удивило, что жена поднялась в столь ранний час. Неужели она покинула покои только для того, чтобы тоже освежиться в бассейне?
        Когда-то Тиудигота, дочь дефенсора, вручившего Эйриху Непобедимому ключи от Орлеана в обмен на обещание сохранить жизнь ему и его семье, покорила сердце юного Алария, сама того не желая. Впервые увидев четырнадцатилетнюю прелестницу, Аларий буквально потерял голову от любви и вскоре женился на ней. За долгие годы супружества дочь дефенсора, а ныне - королева вестготов, Тиудигота подарила Аларию четырех дочерей, но, увы, ни одного наследника…
        Тиудигота меж тем приблизилась, скинула прозрачную розовую тунику и сандалии, ступив на мозаичный пол босой и обнаженной, после чего грациозно скользнула к мужу в бассейн. Зачерпнув горсть воды, она с наслаждением омыла ею лицо, еще не успевшее подвергнуться традиционному утреннему туалету - нанесению смягчающих кожу жидкостей и румян.
        - Счастлив видеть тебя, Тиудигота! Надеюсь, ты изменила своим привычкам ради меня? - Игриво полюбопытствовал Аларий. - Решила составить мне компанию?
        - Да, мой господин, вы угадали, - подтвердила Тиудигота. - Мне захотелось рассказать вам свой сон. Вы готовы выслушать меня?
        - Ну, коли он показался тебе столь интересным, что заставил подняться с шелковых простыней в такую рань, тогда безусловно готов, дорогая!
        - Увы, мне привиделся дурной сон, мой господин… Мой рассказ может вам не понравиться…
        - Продолжай, раз начала. Я слушаю… - Аларий смотрел на жену с любовью и нежностью, но в душе его уже поселилось волнение: он прекрасно знал о присущем ей даре видения вещих снов.
        - Мне снились несметные полчища врагов, крушащие и разрушающие все вокруг. А потом… потом я увидела вас, мой господин. Вы были отчего-то в боевых доспехах и сражались со страшным рогатым чудищем…
        - Но ведь я же победил его, верно, дорогая? Не сомневаюсь, что я достойно противостоял чудищу, и в итоге все враги позорно бежали с поля боя!
        - О, да, мой господин, вы победили и чудище, и врагов… - согласно произнесла женщина, подавляя вздох и опуская глаза.
        Она сказала то, что хотел слышать ее венценосный супруг, хотя окончание увиденного ею сна было совсем иным. Тиудигота давно догадывалась, что рано или поздно Аларию придется расплачиваться за его непростительные самонадеянность и беспечность. Просто женщина не ожидала, что это случится так скоро…


* * *
        Весть о нападении франков на приграничный форт Меробад достигла Пуатье спустя полтора дня: ее принес тот самый гонец, которого послал, будучи еще живым, Грициан. Король Аларий пришел в замешательство. Сразу же вспомнив о сне Тиудиготы, он посетовал на себя мысленно, что не прислушался к явному предупреждению раньше.
        За все время своего правления Аларий не предпринял ни одного боевого похода, не принял участия ни в одном сражении. Увы, он не унаследовал решительности и напора доблестного родителя Эйриха Непобедимого, упокой, Логос, его душу! А ведь тот, будучи вытеснен с Иберийского полуострова собратьями, смог не только разгромить потом Авиту, наместника Рима, но и захватить Лангедок, часть Аквитании и земли Луары, основав тем самым новое королевство. И вот теперь существование этого королевства оказалось под угрозой…
        Долгие годы никто не осмеливался нарушать границ королевства. Аларию удалось даже сохранить все унаследованные от отца римские форты, вверив руководство ими надежным и преданным командирам. Одно время, правда, изрядно докучали бургунды, но, столкнувшись пару раз с достойным отпором приграничных гарнизонов, они прекратили свои беспорядочные набеги. С тех самых пор Аларий и пребывал в сладостном спокойствии, решив, что нет на свете силы, способной нарушить размеренную жизнь его королевства. И вдруг такая сила появилась. В лице возмужавшего и окрепшего короля франков Хлодвига, жаждавшего все большей власти и ненасытно захватывавшего все новые и новые земли…


* * *
        Основные силы вестготов встретились с дружиной Хлодвига уже на подступах к Пуатье. Аларий, облаченный в напоминающий рыбью чешую металлический нагрудник (лорику-скуамату), прикрытый сверху пурпурным плащом, и в украшенном красным плюмажем римском шлеме (галее) на голове, гарцевал на белом коне впереди своего войска. Как королю и верховному военачальнику, ему, согласно вестготским обычаям, не полагалось прятаться за спинами подчиненных: напротив, он должен был всем своим видом выказывать готовность броситься в бой первым. Вестготы были настроены решительно и воинственно, намереваясь во что бы то ни стало защитить территории, отвоеванные ими когда-то у Рима. Дабы подчеркнуть это, они громко и дружно затянули баррит - боевую песнь, прославляющую подвиги их славных предков. Собственно, вестготы и впрямь были уверены в своей победе, ведь их вел в бой сам Аларий, сын Эйриха Непобедимого!
        Франки же, приблизившись на расстояние полета дротика и остановившись перед армией вестготов, тоже затянули свой боевой баррит, но не в пример громче и слаженнее: стройный и зычный хор их голосов напоминал порою удары мощных волн о прибрежные скалы. Обескураженные вестготы вскоре буквально охрипли, пытаясь превозмочь врага по громкости исполнения баррита.
        В то же самое время несколько франкских отрядов, в состав которых входили минёры[Минеры - члены специальных отрядов, копавшие лазы под стены укреплений.] , обходными путями уже приближались к городам Тур (в среднем течении Луары) и Бурж (в верховьях реки Шер). Перед ними была поставлена четкая цель: заранее произвести подкопы под мощные стены городов, подготовив таким образом плацдарм для решающего штурма франков.


* * *
        Заметив отряд прорвавшихся в город вражеских пехотинцев, военачальник, коему Аларий вверил защиту столицы, где оставались его семья и королевская сокровищница, скомандовал подчиненным приготовиться к бою. Защитники города еще плотнее сомкнули свои громоздкие щиты, обтянутые несколькими слоями дубленой кожи, выстроились
«черепахой» и выставили вперед метательные копья-пилумы.
        Однако франки, будучи готовы к подобной стратегии неприятеля, бросаться на острия копий не стали. Артификсы, быстро настроив метательные машины, начали попросту обстреливать «черепаху», пробивая огромные бреши в ее плотных ощетинившихся рядах каменными ядрами. Их расчет оказался верен: не выдержав массированного обстрела, вестготы дрогнули и пошли в атаку. Завязалась кровавая схватка. Отметав в неприятеля все имеющиеся в их распоряжении копья-пилумы, защитники города перешли на боевые топоры и короткие римские мечи.
        Меж тем одни франки-пехотинцы, включая артификсов, не столько сражались, сколько оборонялись - дабы их хитроумные метательные механизмы не попали в руки неприятеля. Другие же либо ловко подрубали вестготам лодыжки секирами на удлиненных древках, либо теми же секирами крушили дубленые щиты противника, превращая их тем самым в бесполезный мусор. Вестготы, сильно проигрывавшие франкам в опыте боевых действий и вооружении, постепенно теряли силы…


* * *
        Хлодвиг расположил ставку на самом высоком из окрестных холмов и теперь наблюдал за сражением сверху. Он слышал и победоносный баррит своих воинов, видел и их искусное владение копьями и францисками. Франки бросались на врага со столь невероятной стремительностью, что, казалось, опережали по скорости даже пущенные ими же дротики.
        Передовые пехотинские отряды, вооруженные копьями-ангонами, вклинивались в ряды вестготов, расчищая тем самым дорогу следующим за ними отрядам, которые, в свою очередь, беспрерывно метали дротики во фронт и фланги неприятеля, обеспечивая таким образом своеобразное прикрытие впереди идущим. Стоило выпущенной ангоне угодить в щит противника, как метнувший её франк в несколько прыжков настигал врага и, наступив на конец копья, наваливался на того всей тяжестью своего тела, оттягивая щит книзу и как бы обнажая неприятеля, после чего тотчас рассекал его секирой.
        Прицельно брошенные франциски-секиры сначала дробили щиты вестготов в щепки, а затем уже франки расправлялись с неприятелем врукопашную с помощью скрамасаксов. Конные турмы вели бой на флангах, слаженно взаимодействуя с пехотой-скарой и обеспечивая той неоценимую поддержку.
        Схватка продолжалась до вечера. Резервов у вестготов не было - малочисленные отряды, оставленные для защиты дворцовых покоев, брать в расчет не приходилось. Сражавшийся наравне со всеми Аларий вконец обессилел и теперь пребывал в тихой ярости, проклиная самого себя за беспечность, сопровождавшую его на протяжении долгих последних лет. Красивая и сытая жизнь в роскошной резиденции с любимой женой превратила его, некогда храброго юношу, учившегося сражаться подле отца Эйриха Непобедимого, в похотливого патриция, едва ли не круглосуточно предающегося одним только наслаждениям. И вот час расплаты настал! Аларий горько вздохнул: как жаль, что он не предусмотрел в Паутье обустройства подземного хода, который позволил бы сейчас его жене и дочерям незаметно скрыться…

…Солнце клонилось к закату, когда Хлодвиг вознамерился спуститься с холма - настал его черед. Оруженосец подвел к нему боевого коня, и король, ловко запрыгнув в седло даже без помощи стремян, лично повел предусмотрительно оставленный на финал сражения резерв на поле брани. Свежие силы франкской конницы решили исход битвы окончательно.


* * *
        Минёры, явившиеся к стенам Пуатье вместе с передовыми отрядами пехоты-скары, первым делом установили палатки на безопасном расстоянии от города, чтобы стрелы, выпущенные вдруг вестготами-лучниками, не смогли их достичь. Затем оценили объем предстоящей работы - выкапывания мин[Мина - подкоп под стену города.] . Задача досталась не из легких: стены Пуатье оказались весьма мощными и высокими, а расстояние до них - неблизким. Поразмыслив, командир минёров решил, что лучше работать поочередно двумя группами, но без остановки и перерывов. То есть как при взятии Суассона, Лютеции и Орлеана.
        Для этого минёры должны были сначала прокопать от своих палаток до стен Пуатье неширокий подземный лаз, укрепляя его по мере продвижения вперед деревянными подпорками. По достижении цели им следовало прорыть подземную траншею уже вдоль самой стены и чуть углубиться непосредственно под ее основание, точно так же укрепляя ход по всей длине деревянными стойками-перекрытиями. И лишь после этого предстояло наступить долгожданному решающему моменту: командиру отряда минёров вменялось, предварительно обеспечив себе незаметный выход на поверхность, поджечь масляным факелом все деревянные распорки подкопа. Те запылают - сухое дерево горит быстро! - и когда огонь достигнет подкопа под стеной города, они рухнут и земля поползет вниз, в пустоту хода, увлекая за собой мощную стену города. В итоге стена частично обрушится, открыв франкам относительно свободный доступ в столицу вестготов.



        Глава 3

        В сопровождении свиты букелариев Хлодвиг неспешно прогуливался по улицам Пуатье, осматривая достопримечательности. Город, образовавшийся некогда вокруг бывшей римской виллы, за последние почти сто лет значительно разросся благодаря выгодному в стратегическом и торговом отношениях положению. Сделав Пуатье своей резиденцией, Аларий обнес город - на зависть вождям соседних племен! - мощной каменной стеной с бойницами, чем во многом поспособствовал процветанию столицы.
        Ныне же вестготы были повержены, а король Аларий - пленён. Дефенсор Пуатье лично преподнес и вручил Хлодвигу ключи от городских ворот. Что называется, ad captandam benevolentiam[Для снискания благоволения (лат.).] …
        Остался доволен Хлодвиг и добычей, оказавшейся на поверку гораздо крупнее ожидаемой. Однако чувствовал он себя при этом который уже день беспокойно: из головы не выходили мысли о жене Алария Тиудиготе, с первой же встречи покорившей его своей красотой. Судьба самого Алария была, конечно же, предрешена: он будет казнен прилюдно на центральной площади Пуатье. Но вот Тиудигота - совсем другое дело… «Может быть, взять ее в наложницы несмотря даже на то, что она намного старше меня? - в очередной раз мысленно вопрошал себя Хлодвиг. И сам же себе нерешительно отвечал: - А почему бы и нет?..»
        Нынешняя его жена Амалаберга была взята силой меча в качестве военного трофея почти шесть лет назад. Ее отец Сигебер, вождь одного из франкских племен, не пожелавший покориться Хлодвигу и тем самым обрекший подданных на смерть, а земли - на разграбление, будучи уже ранен и истекая кровью, хотел заколоть свою юную дочь, дабы та не досталась врагам на поругание. Но, по счастью, один из воинов-франков успел вмешаться и не позволил трагедии свершиться…
        К тому времени юный Хлодвиг уже успел снискать признание и поддержку потомков таких известных римских родов Галлии, как Апполинарии, Леонтии, Левии и Сигарии. Поэтому сразу после победы над непокорным вождем он вверил управление владениями Сигебера (с центром в Ахене[Ахен - город на севере франкского королевства; в настоящее время расположен на границе Германии с Бельгией.] ) Марку Левию Сегноцию, одному из самых преданных букелариев галло-римского происхождения, а сам вместе с дружиной отбыл в Реймс.
        Впервые Хлодвиг встретил Амалабергу именно в женском шатре Реймса, куда явился с целью выбора какой-либо из пленниц для ночной забавы. Увидев Амалабергу, он сразу пленился ее длинными пшеничными косами и огромными серыми глазами, дерзко сверкавшими из-под светлых, но выразительных бровей. Приведя же избранницу в свои покои, он с удивлением обнаружил, что она до сих пор девственница. Видимо, пленивший ее верный букеларий, зная вкусы господина и не сомневаясь, что при первом же посещении женского шатра он непременно обратит свой взор на эту юную красавицу, припас столь лакомый кусочек именно для него.
        Так Амалаберга стала поначалу наложницей (не единственной, конечно) Хлодвига, а чуть позже, окончательно очаровав его, - самой любимой из наложниц и фактически женой. Спустя год совместной жизни красавица родила королю сына Теодориха. Но поскольку полным именем малыша называли редко, постепенно все привыкли именовать его коротко и просто - Тьерри.

…Теперь, в Пуатье, Хлодвиг неожиданно испытал то же чувство, что и шесть лет назад, - он страстно возжелал Тиудиготу. Когда же овладел ею и удовлетворил первую страсть, ощутил крайнее разочарование: на протяжении всего соития женщина оставалась холодной и даже, казалось, воспринимающей все происходящее с ней с отвращением. На следующую ночь повторилось то же самое: от Тиудиготы исходил буквально ледяной холод. «Может быть, все дело в том, что ей приходится отдаваться мужчине на ложе, которое она много лет делила с законным супругом Аларием?» - бесновался мысленно король франков. Однако стоило ему только взглянуть на ее ниспадающие роскошными локонами каштановые волосы, как все вопросы и зарождавшаяся ярость тотчас исчезали, словно растворяясь в воздухе…
        И все-таки по истечении нескольких однообразно «холодных» ночей Хлодвиг, не сдержавшись, вспылил:
        - Если ты не начнешь вести себя как подобает покорной наложнице и не прекратишь уподобляться каменному изваянию, коим сейчас выглядишь, я прикажу отдать твоих юных дочерей на растерзание своим воинам! Это сейчас они согревают постели моих верных букелариев, ни в чем не нуждаясь, а могут ведь оказаться и на голой холодной земле! И тогда ноги принцесс будут растянуты и привязаны к распоркам, чтобы каждый желающий мог овладеть ими в любое время дня и ночи! А это, поверь, доставит огромное удовольствие моей дружине, насчитывающей почти семь тысяч воинов! Тебя же я прикажу привязать к столбу неподалеку, чтобы ты могла видеть, как будут насиловать твоих дочерей! - Разразившись столь гневным монологом, Хлодвиг вскочил с ложа, проследовал к резному столику у окна и, налив полную чашу вина, залпом осушил ее.
        - О нет! - бросилась вслед за ним вмиг «ожившая» Тиудигота. - Только не это! Умоляю вас, господин, пощадите моих дочерей! - Доселе неприступная красавица пала ниц и обвила гибкими руками ноги своего нового повелителя, обильно орошая их слезами. Прекрасные длинные волосы разметались по мозаичному полу пышным каштановым ковром. - Со мной вы вольны делать все что угодно, но дочерей, умоляю, оставьте на милость ваших букелариев! Меня же лучше казните вместе с мужем! Зачем я вам? Я уже немолода и вряд ли смогу быть послушной наложницей… Умоляю вас, господин, даруйте мне смерть как избавление!..
        Хлодвига, успевшего познать в жизни не одну женщину, столь необычная просьба бывшей королевы вестготов несколько ошеломила. «Обычно женщины любой ценой стремятся сохранить свою жизнь, особенно если от этого напрямую зависит судьба ее детей. И вдруг - просить смерти как милости?!»
        Король франков невольно растерялся…


* * *
        На следующий день Хлодвиг, возжаждав развлечений, отдал приказ о проведении в амфитеатре, сохранившемся еще со времен владычества римлян, поединка с участием плененных вестготов. Тем из них, кому удастся победить соперника, он обещал даровать свободу и даже, если они того пожелают, службу в его дружине.
        Амалаберга находилась далеко, в Суассоне, поэтому Хлодвиг, не опасаясь ее ревности, приказал своему верному сенешалю Гортрану надлежащим образом подготовить к предстоящему представлению Тиудиготу. Гортран препоручил это задание двум служанкам из свиты короля, поскольку все прислужницы бывшей королевы вестготов давно были присвоены франкскими воинами в качестве трофеев.
        Богатый и разнообразный гардероб Тиудиготы размещался в нескольких массивных сундуках римской работы. Служанки наугад выбрали шерстяное темно-зеленое платье, пошитое в виде туники и отделанное спереди понизу и по каймам рукавов золотой вышивкой. Явившись в бывшие королевские покои, служанки учтиво поклонились, после чего одна из них приблизилась к покоренной королеве с платьем на вытянутых руках. Тиудигота, увидев свое любимое зеленое платье, разрыдалась. Служанка, не понимая причины столь горьких слез, осмелилась спросить:
        - Госпожа желает надеть другое платье?
        - Нет, нет, оставь… Но… зачем ты принесла мне его?
        - Король Хлодвиг приказал облачить и причесать вас для торжественного выхода.
        Тиудигота послушно оделась. Вторая служанка опоясала ее талию расшитым бисером и жемчугом поясом с подвешенным к нему золототканым кошелем и, поклонившись, подумала: «Как знать: вдруг эта красивая женщина станет нашей будущей госпожой?».


* * *
        Амфитеатр был заполнен до отказа. Окруженный со всех сторон букелариями, Хлодвиг восседал на почетном месте, всем своим видом выражая готовность решать судьбы гладиаторов-вестготов. Окинув быстрым взглядом трибуны, он почти сразу увидел Тиудиготу - в нарядном зеленом платье, расшитом золотом. Красавица сидела в южной части амфитеатра в окружении двух служанок и явно не понимала, для чего ее сюда привели.
        Но вот, наконец, слуги подняли решетку подземного хода арены, и взорам публики предстал специально заморенный голодом медведь-трехлетка, любимец Алария. Громко рыча, он обежал арену по кругу, надеясь, видимо, что с трибун ему бросят какое-нибудь лакомство. Однако зрители, преимущественно франки-победители, ничуть не собирались портить себе грядущее зрелище. Меж тем решетка подземного хода снова поднялась, и на сей раз на арену вышел воин, облаченный в лорику-сегменту (панцирь из скрепленных заклепками металлических полос). На голове его красовался римский шлем-галея, руки покоились в кольчужных, увенчанных острыми металлическими когтями рукавицах.
        Тиудигота тотчас узнала в воине Галениуса, одного из стражников своего супруга. Галениус попал в Суассон еще ребенком и долго принадлежал к армии многочисленных рабов короля вестготов. Однако по мере взросления мальчишка начал проявлять недюжинные воинские таланты, и его зачислили в королевскую стражу, призванную охранять непосредственно семью Алария.
        Галениус расправил «когтистые» рукавицы. Медведь, совершенно обезумевший от голода, начал медленно наступать на него, готовясь, судя по всему, мгновенно разорвать на куски и насытить, наконец, свою громко урчащую утробу. Галениус тотчас сосредоточился и, сгруппировавшись, ринулся на медведя первым, сходу вцепившись в звериную пасть металлическими когтями. Медведь взвыл от боли, но все же успел обхватить воина лапами и теперь всячески пытался повалить на землю. Тогда Галениус, дабы высвободиться из медвежьих объятий, со всей силы воткнул металлические когти в шею животного. Фонтанируя кровью, медведь чуть ослабил хватку, но окончательно гладиатора из своих лап так и не выпустил. Казалось, ничто уже не сможет остановить зверя, почувствовавшего запах живого и тоже уже кровоточащего человеческого тела.
        Тиудигота смотрела на арену, оцепенев от ужаса. Когда же медведь обхватил Галениуса еще крепче, из глаз ее хлынули слезы, застлав пеленой жестокое действо. И неожиданно она вспомнила свою последнюю встречу с Галениусом…
        В тот день он охранял ее личные покои. Чего греха таить: женщина, в жилах которой наряду с кровью остготов[После великого переселения готов из Скандинавии образовались два королевства - остготов и вестготов. Королевство остготов располагалось на севере Аппенинского полуострова. Границей между Западной Римской империей и королевством остготов служила река По. Правил в то время остготами Теодорих Великий, женатый на сестре короля Хлодвига Адофледе. Вестготы же населяли Пиренейский полуостров (территория современной Испании). Эйрих Непобедимый, вытесненный из Иберии соплеменниками, позднее отвоевал у Западной Римской империи Лангедок (юг современной Франции), часть Аквитании (земли вокруг Пуатье) и бассейн Луары.] текла еще и горячая римская кровь, при случае не упускала возможности испытать плотское удовольствие с каким-либо мужчиной помимо мужа. К тому же наложницы супруга, венценосного Алария, не вызывали у Тиудиготы ровно никаких чувств: она привыкла считать их просто его временными «игрушками». Аларий отвечал ей тем же: смотрел на редкие развлечения жены на стороне, тем более с Галениусом,
продолжавшим оставаться, по сути, его рабом, сквозь пальцы.
        Сейчас Тиудигота вспомнила, как увлекла в тот раз Галениуса в свои покои и повелела разоблачиться. Она всегда наслаждалась подобными моментами: мускулистый статный стражник нарочито медленно и глядя ей прямо в глаза снимал сначала галею, потом - перевязь с мечом… Когда его сильные пальцы начинали расстегивать многочисленные ремни нагрудника, ее тело уже вовсю трепетало, будучи охвачено любовным нетерпением…

…Дикие крики толпы прервали сладостные воспоминания Тиудиготы: трибуны амфитеатра неистово бушевали. Следуя римской традиции, все франки сидели с поднятыми вверх большими пальцами, что означало: оставить победителя в живых. Тиудигота, превозмогая страх, взглянула на арену: посреди круглой площадки лежал бездыханный окровавленный медведь, а рядом, едва держась на ногах и тоже истекая кровью, стоял Галениус. Женщина перевела взгляд на противоположную трибуну: как и все остальные, король Хлодвиг и его букеларии держали пальцы поднятыми вверх, даруя тем самым ее бывшему возлюбленному жизнь.


* * *
        Но представление на этом не закончилось: впереди зрителей ждало главное действо, ради которого, собственно, и были затеяны сегодняшние бои.
        На арену вышел воин-франк огромного роста. Зловеще мерцающие на солнце металлические бляхи, которыми был усеян его нагрудник из грубой дубленой кожи, и увенчанный красными рогами франкский шлем-геумэ создавали вкупе впечатление, будто он явился из преисподней. Гладиатор выжидательно застыл в центре арены, широко расставив ноги и небрежно поигрывая глефой[Глефа - кованая палка, оснащенная на концах небольшими лезвиями мечей.] .
        Тиудигота замерла, интуитивно почувствовав недоброе. И когда на арену вышел второй воин, облаченный в напоминающий рыбью чешую римский панцирь и галею с красным плюмажем, она тихо охнула и прижала руку к груди, стараясь унять участившееся сердцебиение: на арене стоял ее супруг, бывший король вестготов Аларий. «Великий Логос, помоги ему!» - взмолилась мысленно женщина.
        Аларий пошел в атаку первым. Держа сеть в левой руке, а трезубец - в правой, он попытался с размаху зацепить ноги противника сетью. Но рогатый франк ловко увернулся и тут же пустил в ход глефу, выбив ее наконечником из чешуйчатого панциря соперника сразу несколько звеньев. Аларий, слегка потеряв равновесие, пошатнулся, и франк не преминул этим воспользоваться: со свистом крутанув в воздухе свое адское оружие, он уже в следующее мгновение всадил его в правое бедро вестгота. Тот вскрикнул от боли, но, быстро собравшись, изловчился и набросил на глефу франка свой трезубец.
        Трибуны замерли в ожидании скорой развязки. Все прекрасно понимали, что преимущество продолжает оставаться на стороне гладиатора-франка, ведь бывший король вестготов уже серьезно ранен. Тиудиготу сковал ужас, в горле пересохло…
        Меж тем франк, изо всех сил налегая на глефу, принялся клонить ее к земле, чтобы освободить от захвата трезубца. Аларий же, слабея на глазах, с трудом сопротивлялся: кровь из раны стекала уже обильными ручьями, окрашивая металлические поножи и кожаные калиги[Калиги - кожаные римские сапоги с открытыми носами.] в багровый цвет. Когда франку удалось, наконец, прижать трезубец к земле, он резко дернул древко глефы на себя, вернув тем самым своему оружию прежнюю свободу действия. Тогда Аларий вновь метнул сеть, тем более что она лишь мешала ему в данной ситуации, не позволяя сосредоточиться на трезубце. Франк сделал очередной выпад глефой, целясь уже в кольчужный ворот противника. Вестгот отбил удар трезубцем и отскочил назад.
        Рассвирепев и издав первобытный рев, франк повторил маневр и бешеной силы ударом выбил-таки трезубец из рук противника. А мгновением позже лезвие глефы достигло, наконец, и цели - вонзилось в шею вестгота.
        Захлебываясь кровью, Аларий медленно опустился на колени, в последний раз возвел глаза к небу и… рухнул ничком уже бездыханным. Трибуны ликующе взревели: бывший король поверженного народа еще раз продемонстрировал свою слабость! Он был побежден вторично - ad captandam vulgus (в угоду толпе) - на арене принадлежавшего ему некогда амфитеатра!..


* * *
        - Приведи ко мне гладиатора-вестгота, сражавшегося с медведем, - приказал Хлодвиг Гортрану.
        Сенешаль, спеша исполнить волю повелителя, стремглав кинулся к дежурному стражнику и передал тому приказ короля.
        Вскоре Галениус, с наспех перевязанными ранами, предстал перед Хлодвигом.
        - Ты храбро сражался с медведем, гладиатор, - встретил его франкский король одобрительной фразой. - У меня даже создалось впечатление, что страх тебе неведом вовсе…
        - Вы правы, о, повелитель: чувство страха мне незнакомо, - подтвердил Галениус, почтительно поклонившись.
        - Мне доложили, вестгот, что ты настолько верно служил королю Аларию, ныне покойному, что он даже доверял тебе охрану покоев своей жены Тиудиготы. Это так?
        - Истинно так, о, повелитель… - кивнул Галениус.
        - Но я также слышал, что ты - раб и саксонец по происхождению. Как же тебе удалось достичь при королевском дворе таких высот?
        - Это тоже сущая правда, о, повелитель… Да, я раб и продолжаю оставаться им. С той лишь разницей, что если раньше я принадлежал королю Аларию, то отныне принадлежу вам. Сколько себя помню, я всегда сражался: то против собратьев саксов, то против алеманов, то, покорнейше прошу простить за дерзость, против франков… Я не выпускаю оружия из рук с четырнадцати лет.
        - Да-да, мне уже доложили, что ты искусный воин и что более всего предан госпоже Тиудиготе… - задумчиво проговорил Хлодвиг. И после недолгой паузы объявил: - Что ж, я готов сдержать обещание, данное мною накануне представления в амфитеатре, и предложить тебе как победителю службу в своей дружине. Каков будет твой ответ, сакс? Или ты все-таки вестгот? - хитро прищурился он.
        - Я сакс, о, повелитель. И для меня великая честь служить столь могущественному королю, как вы!
        Хлодвиг удовлетворенно хмыкнул, усмотрев в речах и открытом взгляде сакса готовность не только к верной службе, но, если потребуется, даже и к смерти - ради и во благо своего нового господина.


* * *
        Облачившись в выданные ему в арсенале завоевателей франкский рогатый шлем и римский панцирь, Галениус по распоряжению Хлодвига заступил на привычный пост у входа в покои госпожи Тиудиготы.
        Пребывая под впечатлением последних ночей, на всем протяжении которых смирившаяся бывшая королева искусно имитировала страсть, якобы горя готовностью удовлетворить любую прихоть своего господина, король франков вел себя теперь по отношению к ней весьма снисходительно. Тиудигота же, решив, в свою очередь, что ради блага дочерей должна принести себя в жертву жестокому тирану, подавила в душе все чувства и даже отогнала дорогие сердцу воспоминания о погибшем супруге, однако предавалась отныне лишь одному занятию - вынашиванию мыслей о мести.
        Сегодня, выглянув невзначай из спальни, Тиудигота увидела у входа в свои покои нового стражника. Присмотревшись к его фигуре чуть пристальнее и узнав и стать, и выправку, тихо окликнула:
        - Ты ведь не франк, стражник, верно?
        - Я никогда им и не был, госпожа, - раздался знакомый голос из-под кольчужной маски.
        Сомнений не осталось: это Галениус, бывший возлюбленный!
        - Помоги мне, Галениус!.. - взмолилась женщина шепотом.
        - Всегда рад служить вам, моя госпожа!
        - Тс-с! Говори тише, нас могут услышать! Отныне у стен виллы появились франкские уши… Я жду тебя в спальне…
        - Но мне приказано не покидать поста, госпожа. Мое отсутствие могут заметить!
        - Не волнуйся, положись на меня… - Тиудигота буквально силой втащила сакса в свои покои.
        В спальне Галениус увидел бывшую рабыню госпожи, девушку крупную и высокую. Он не знал, что Тиудигота очень долго настаивала на возвращении ей верной служанки, и, в конце концов, Хлодвиг любезно исполнил ее просьбу.
        - Разоблачайся! - приказала Тиудигота саксу.
        Галениус оторопел, не зная, как ему реагировать на знакомую фразу. Пока он соображал, рабыня быстро подошла к нему и сильными крепкими руками сняла сначала секиру, шлем и перевязь с коротким мечом, а затем начала решительно расстегивать ремни, поддерживающие панцирь. Не успел стражник опомниться, как перед ним стоял уже другой молодой воин, облаченный в его же доспехи. Именно в таком виде девушка-рабыня и покинула стремительно спальню госпожи, дабы занять у входа в покои надлежащее место стражника.
        - Галениус, ты поможешь мне? - тотчас перешла к делу Тиудигота.
        - Всегда к вашим услугам, госпожа! - поклонился бывший раб.
        - Тогда… убей меня!
        Галениус снова растерялся.
        - Но помилуйте, госпожа, зачем?!
        - Я не могу более делить ложе с Хлодвигом! Кто знает, сколь долго еще будут продолжаться мои мучения?! Я не вынесу этого! Я ненавижу его! Он разрушил мою жизнь, растоптал мою честь, погубил моего супруга, отдал на поругание букелариям моих дочерей!..
        - Но, госпожа, это не повод для ухода из жизни! - с жаром возразил Галениус. - Надо бороться!
        - Ах, оставь, я слабая женщина!.. Убей меня, Галениус, умоляю! Ты же знаешь: судьба дает в вечную собственность душу, но не жизнь!
        - О, госпожа, тогда надо бежать!
        - Увы, не могу… В таком случае Хлодвиг отдаст моих дочерей на растерзание своей дружине. Я отчего-то не сомневаюсь, что он сдержит это свое обещание-угрозу… Так что моя смерть - единственный выход, Галениус. А ты беги! Облачись сейчас же в платье рабыни и беги!.. - Тиудигота решительно подошла к стоявшей подле окна статуе бога Бахуса[Бог Бахус - покровитель вина и веселья (миф.).] с кувшином, предназначенным, видимо, для вина, опустила руку в сосуд и извлекла из него небольшой кинжал с узким лезвием. Затем вернулась к стражнику: - Вот, возьми! Увы, я пыталась сделать это сама, но… не смогла. Рабыня тоже отказалась заколоть меня. А ты сможешь сделать это быстро - так, чтобы смерть наступила мгновенно. Ну же, Галениус! Я уже не прошу, я приказываю! - Тиудигота насильно вложила в руку сакса кинжал. - Поторопись!
        Галениус, осознав, наконец, что это искреннее и окончательное желание его госпожи - женщины, в объятиях которой он не раз утопал в той, прекрасной прошлой жизни, - ласково привлек ее к себе и во время страстного поцелуя нанес точный смертельный удар в область сердца. Бывшая королева вестготов тотчас обмякла в его руках, ее горячее любвеобильное сердце перестало биться.
        Подхватив безжизненное тело бывшей возлюбленной, Галениус бережно положил его на шелковое покрывало ложа и вложил в мертвую руку окровавленный кинжал. Затем быстро скинул нижнюю тунику и облачился в просторное платье рабыни, прикрыв голову и лицо ее же широким шарфом.


* * *
        Вскоре к дежурившим у ворот Пуатье стражникам приблизился, верхом на коне, воин в плотной кольчужной маске, рядом с которым, держась за стремя, шла рабыня,
«стыдливо» прикрывающая лицо полупрозрачным шарфом.
        - Куда направляетесь? - обратился к всаднику один из стражников. - Судя по доспехам, ты не франк… Из вестготов?
        Всадник молча кивнул.
        - Что за чудо ведешь с собой?
        Всадник откашлялся и низким грудным голосом старательно пробасил:
        - Моя новая рабыня… Уродина, правда, но для работ в поле сгодится. Мне пожаловал ее один из букелариев короля, которому я не так давно оказал услугу приватного рода…
        - Ха, стало быть, я не ошибся, угадав в тебе вестгота! Что ж, ты принял правильное решение, поступив на службу к нашему королю!
        - Я и сам в том не сомневаюсь. Король Хлодвиг - великий повелитель, и я счастлив служить ему!
        - Что ж, проезжай!
        Всадник снова кивнул и важно прогарцевал через ворота, оставляя город позади…


* * *
        Начальник королевской стражи Седрик совершал традиционную ежечасную проверку постов. Обойдя почти всю виллу и убедившись, что службу все стражники несут по обыкновению исправно, он, наконец, достиг покоев Тиудиготы, новой наложницы короля.
        - Странно, а где же Галениус? - пробормотал Седрик растерянно, не обнаружив сакса на посту. - Всего час назад ведь был на месте. Ничего не понимаю…
        Осмотревшись на всякий случай по сторонам, начальник королевской стражи осторожно заглянул в покои наложницы и вежливо осведомился:
        - Госпожа Тиудигота! У вас все в порядке?
        Его вопрос остался без ответа. Почувствовав неладное, Седрик шагнул внутрь покоев и почти тотчас увидел на полу следы крови. В два прыжка он оказался у сиятельного ложа, и глазам его предстала страшная картина: госпожа Тиудигота лежала в неестественной позе, из груди ее струилась тонкая алая струйка, а в правой руке был зажат кинжал с узким лезвием.
        - Тревога! - взревел Седрик. - Тревога! Госпожа Тиудигота убита! Перекрыть все выходы! Задержать стражника Галениуса!



        Глава 4

        В душе Галениус, покинувший Пуатье в женском обличье, отнюдь не собирался мириться с господством франков. Удалившись от столицы на приличное расстояние и вновь обменявшись нарядами, они с девушкой-рабыней устремились к городу Жьену на Луаре, где, как сакс успел выяснить за время короткой службы у Хлодвига, влияние покойного Алария было по-прежнему велико, ибо франки еще не успели выставить там свои гарнизоны. Добравшись по истечении нескольких суток до цели, Галениус сразу же отправился к местному дефенсору Петронию.
        Дефенсор, двадцати шести лет от роду, но солидный и внушительный не по годам, внимательно выслушал Галениуса, после чего молвил:
        - Подобные новости доходят до нас, к сожалению, крайне медленно. Видимо, нападение франков оказалось столь неожиданным, что король Аларий - упокой, Логос, его душу! - даже не успел выслать гонца. А положение и впрямь сложилось скверное… Значит, со дня на день франки пожелают расположить свои гарнизоны и в Жьене… - Петроний ненадолго замолчал, а потом, приняв, видимо, окончательное решение, продолжил: - Что ж, окажем непрошеным гостям посильное сопротивление! Полагаю, вряд ли Хлодвиг пришлет сюда многочисленный отряд: сейчас для него гораздо важнее укрепить свое влияние в окрестностях Орлеана, Буржа и Пуатье, а протяженность этих территорий достаточно велика. Значит, время на организацию обороны у нас все-таки есть. Хотя и немного…
        - Сколько у вас воинов?
        - Профессиональных - не более ста пятидесяти. Да и то с учетом всех территорий, примыкающих к Жьену со стороны долины Луары. Но я могу попросить помощи у эдуев и арвернов[Эдуи, арверны - многочисленные племена, населявшие в период раннего Средневековья территорию центральной Франции и чаще именуемые галлами.] : думаю, они поддержат меня и порядка ста экипированных воинов все-таки пришлют. В конце концов, франки угрожают ведь и их свободе!
        - Итого двести пятьдесят. Что ж, для начала неплохо, - одобрительно заметил сакс. И тотчас воодушевленно предложил: - Но вы же можете вооружить еще и своих крестьян! Дротиками и луками, например…
        - Могу, - грустно усмехнулся дефенсор. - Только мои крестьяне привыкли работать с землей да пасти скот, так что помощники и уж тем более стрелки из луков получатся из них скверные.
        - Господин дефенсор, позвольте мне потренировать их! - с жаром воскликнул Галениус.
        Петроний взглянул на него с любопытством. Однако по недолгом размышлении согласно произнес:
        - Будь по-твоему! А поскольку времени у нас мало, не станем его терять: ступай, обучай крестьян воинскому искусству!

…В кожаном нагруднике и без шлема, Галениус, обхватив правой рукой древко дротика, показывал группе крестьян, как правильно его держать и метать. В качестве цели он выбрал стог прошлогоднего сена и теперь ловко отправлял в него дротик за дротиком. Крестьяне одобрительно галдели. Решив, что наглядную демонстрацию метательного искусства пора заканчивать, Галениус объявил:
        - А теперь потренируйтесь сами! И помните: поражать противника надо с первого раза - пока он не опередил вас!


* * *
        Отряду франков численностью в тридцать воинов, отправленному из Орлеана в Жьен, пришлось преодолеть почти двенадцать лиг вдоль течения Луары. И вот, наконец, впереди показались предместья города, а вскоре и он сам - долгожданный Жьен!
        На протяжении всего пути командир отряда Губерт, храбро сражавшийся за короля Хлодвига не один год, лелеял надежду, что теперь-то уж точно обретет обещанные правителем землю, покой и жену, пусть даже галльских кровей: главное, была бы сговорчивой да домовитой.
        И вдруг на дороге, проложенной еще римлянами и ведущей непосредственно к городским воротам, франки натолкнулись на баррикаду, сооруженную из старых телег и поваленных древесных стволов.
        Губерт немедленно отдал приказ:
        - Щиты и фрамеи[Фрамея - франкское копье.] - на изготовку! Сомкнуть ряды!
        Франкские воины дружно сомкнулись ногой к ноге, выстроились «черепахой» и, прикрывшись щитами и выставив копья-фрамеи вперед, медленно двинулись к препятствию. Меры предосторожности оказались своевременными, но, увы, малоэффективными. Когда на франков обрушился невиданный по силе шквал камней,
«черепаха» невольно дрогнула и цепь «нога к ноге» разомкнулась сама собой.
        Вслед за «камнепадом» вихрем налетел вооруженный отряд вестготов, предводительствуемый почему-то всадником в рогатом франкском шлеме. Вестготы принялись слаженно метать копья в «черепаху», и подчиненные Губерта, не растерявшись, ответили тем же. Однако когда копья с обеих сторон иссякли, франки поняли, что… окружены неприятелем. Губерт, несколькими часами ранее предававшийся мечтам о покладистой хозяйственной супруге, отчетливо вдруг осознал: это конец. Поддержки ждать неоткуда, а из тридцати его воинов в живых осталось чуть более половины. «Кто бы мог предвидеть, что в столь отдаленном краю мы нарвемся на хорошо организованную засаду?!» - подумал он сокрушенно.
        В руках вестготов блеснули лезвия боевых топоров. Горстка франков мысленно приготовилась к смерти…


* * *
        Прокладывая путь топорами, вестготы вклинивались в остатки «черепахи», разнося франкские кожаные щиты в клочья. По команде Губерта, решившего не отдавать свою жизнь задешево, франки извлекли из-за спин секиры. Помолившись Логосу, Губерт завел воинственный баррит, и воодушевленные соплеменники, дружно поддержав командира, обрушились на вестготов с отчаянием обреченных.
        Всем видам оружия Губерт издавна предпочитал франциску-секиру, ибо ловко управлялся с нею в любых обстоятельствах. Сейчас он вознамерился пробиться к вожаку вестготов - человеку в рогатом шлеме, поэтому начал безжалостно крушить неприятеля, размахивая секирой направо и налево.
        И вот командир франков и вожак вестготов сошлись один на один. Губерт отбросил изрубленный щит в сторону: толку от него уже не было. Вестгот же, напротив, ловко орудовал не только боевым топором, но и щитом-тарчем, одновременно и, прикрываясь им, и пытаясь нанести противнику дополнительный удар его отточенной боковой кромкой.
        Число вестготов меж тем увеличилось: крестьяне, доселе метавшие камни из-за баррикады, выскочили из своего укрытия и, подобрав с земли копья, теперь метко вонзали их в спины франков (тренировки Галениуса не прошли даром).
        Неожиданно Губерт почувствовал резкую боль в правом плече, и вмиг ослабевшая рука едва не выпустила франциску. Он собрался перехватить ее левой рукой, но вожак вестготов опередил его: выбил секиру мощным ударом топора. «Прими меня во владения свои, о, Великий Логос!» - успело промелькнуть в голове Губерта, пока он падал лицом вниз. Из его правого плеча торчал дротик, левое предплечье было рассечено надвое…


* * *
        - Отлично сражались! Молодцы! - похвалил соратников Галениус, удовлетворенно обводя взглядом поле битвы, пусть и небольшое. «Маленькая победа тоже важна, ибо вселяет надежду на большую победу в будущем», - подумал он, снимая кольчужную маску и шлем и утирая лицо находившейся под шлемом войлочной шапочкой. - Выройте яму на окраине поля и похороните погибших, - отдал сакс команду уже привыкшим повиноваться ему крестьянам, - а я немедленно отправлюсь с радостной вестью к дефенсору!
        Крестьяне наведались в ближайшее селение за лопатами и, вернувшись, без особой охоты занялись привычным делом. Когда яма была готова, они разоблачили франков, сняв с них все, что могло пригодиться, небрежно побросали тела в котлован и слегка присыпали их землей. Добросовестно закапывать врагов не хотелось. Да и что с мертвыми станется? Им теперь все равно…


* * *
        Губерт не знал, сколько времени пролежал без сознания. Когда же очнулся, ощутил на себе тяжесть чьего-то тела. Дышать было трудно. Он попробовал пошевелить правой рукой, но тут же испытал нестерпимо жгучую боль. Тогда Губерт предпринял попытку стащить с себя тело явно мертвого соплеменника ногами, но и ноги едва шевелились: он слишком ослабел от потери крови. После довольно продолжительной передышки Губерт, изворачиваясь всем телом и превозмогая дикую боль в спине и плечах, все-таки сбросил с себя тяжелое одеревеневшее тело. И тут же почувствовал кожей осыпавшуюся сверху землю…
        Уже порядком стемнело, когда Губерту удалось все же выбраться из общей могилы. Из рассеченной левой руки сочилась кровь, в правом плече ощущалось острие сломанного дротика.
        До ближайшего франкского гарнизона в Орлеане было двенадцать лиг пути, и Губерт прекрасно понимал, что такое расстояние ему в теперешнем его положении нипочем не одолеть. Пошатываясь, он поднялся на ноги - перед глазами все поплыло. Дабы не упасть от слабости и головокружения, боевой командир вновь опустился на землю и медленно, с остановками, пополз по бескрайнему, казалось, полю, куда глаза глядят. Во время одной из передышек он в очередной раз мысленно взмолился: «О, Великий Логос!.. Я почти всю свою жизнь провел в битвах, ежечасно рискуя ею… Так неужели ты позволишь умереть мне прямо здесь, в поле, беспомощным и безоружным?!»
        Неожиданно неподалеку раздался отчетливый шорох травы, но Губерт принял его за козни демонов, уже начавших насылать на него предсмертные галлюцинации. Однако мгновением позже он почувствовал исходившее откуда-то тепло, а вслед за этим ощутил перед закрытыми от бессилия глазами и вспышку света. Потом чьи-то руки начали методично ощупывать его. Не обнаружив же ничего, кроме окровавленной нижней туники, принялись стаскивать калиги. Видимо, ночной путник решил поживиться хоть чем-нибудь…
        - Умолю тебя… помоги мне… - простонал Губерт, собравшись с силами.
        Некто, снимавший с него калиги, отпрянул и затих, но не убежал. Тогда Губерт повторил свою просьбу:
        - Ради Великого Логоса, помоги мне, добрый человек… Я не хочу умирать…


* * *
        Очнувшись в очередной раз, Губерт решил, что находится уже в царстве Логоса. На всякий случай огляделся: взору открылась просторная хижина с пылающим очагом в центре. Из котла, прикрепленного цепями к верхней балке жилища и свисающего в аккурат до языков пламени, исходил терпко-сладкий аромат трав. Вокруг очага стояли несколько табуретов, а подле окна, затянутого бычьим пузырем, - грубо сколоченный неуклюжий стол, уставленный незамысловатой глиняной посудой. «Если это царство Логоса, то оно прекрасно, и я готов остаться здесь навечно», - подумал Губерт.
        Неожиданно к нему подошла какая-то женщина и промокнула его лоб влажной тряпицей. Женщина была немолода, но отнюдь не дурна собой. Ее некогда, видимо, роскошные черные волосы, заплетенные сейчас в две косы, слегка уже тронула седина.
        - Очнулся? Вот и хорошо, - вздохнула незнакомка облегченно. - Горячка чуть было не погубила тебя: ты прометался в бреду почти две недели.
        - Откуда ты, прекрасное видение? - спросил не до конца пришедший в себя Губерт.
        - Да не видение я вовсе, а Леонсия, - улыбнулась женщина. И пояснила: - Охотничья вдова. Живу одна вот уже три года, детей Всевышний не дал. В ту ночь, когда наткнулась на тебя, я ходила поискать на поле боя то, что не успели унести крестьяне, но добычу мою составили лишь две пары калиг да кинжал: видимо, они их не заметили…
        - Так я жив? - удивленно перебил ее Губерт. - Разве я не в царстве Логоса?
        - Жив, конечно. Да и раны твои затягиваются помаленьку… Так что к Логосу тебе рановато. Вот, выпей-ка травяного отварчику, - Леонсия ловко вставила в пересохшие губы Губерта вытянутый длинный носик глиняной чашки, и он ощутил приятный вкус травяного напитка.
        С каждым глотком настоя измученное тело франка наполнялось неописуемым блаженством. «Неужели я и вправду жив?! - продолжал рассуждать он мысленно. - Похоже, да… И все благодаря этой доброй женщине… Она очень мила и даже красива, но, кажется, старше меня… Впрочем, это неважно. Главное, она спасла меня от смерти…»
        - Ты вестготка? - поинтересовался Губерт, когда осушил содержимое глиняной чашки до дна.
        - Нет. Мои родители - галлы, а покойный муж был наполовину алеманом и наполовину - франком.
        - Франком?.. - слабо удивился Губерт и прикрыл глаза, ибо снова начал проваливаться в забытье.


* * *
        Начальник Орлеанского гарнизона, не получив за истекшие две недели ни одного известия из Жьена, всерьез обеспокоился, ибо сие обстоятельство могло означать лишь одно: люди, отправленные в Жьен с целью закрепления там власти короля Хлодвига, с задачей не справились. Вызвав к себе верного и опытного воина, он приказал тому взять повозку и под видом торговца отправиться в Жьен, дабы выяснить судьбу отряда Губерта.
        Теперь «торговец», самолично правя лошадью, следовал в повозке по ведущей к Жьену дороге, внимательно осматривая окрестности в надежде обнаружить что-нибудь важное для себя. Наконец вьющаяся вдоль Луары дорога сделала резкий поворот и открыла взору мнимого торговца огромное поле с квадратным лоскутом свежевскопанной земли прямо на его окраине.
        Франк остановил повозку, не спеша выбрался наружу и исподволь огляделся: вокруг ни души. Он прошел по полю до заинтересовавшего его черного квадрата, на отдельных участках которого уже пробивалась свежая молодая трава. Опасливо осмотревшись по сторонам еще раз и убедившись, что компанию ему составляют лишь порхающие над головой птицы, «торговец» извлек из-под плаща короткий скрамасакс и принялся торопливо разгребать им землю. Довольно скоро он увидел верхние, лежавшие вповалку трупы, уже тронутые тлением. По военным серым туникам на безжизненных телах
«торговец» тотчас определил, что перед ним - те самые франки, отправившиеся на покорение Жьена.
        Неожиданно «торговца» охватил страх: интуитивно он вдруг почувствовал, что царившее вокруг спокойствие обманчиво. Быстро поднявшись, посланец Орлеана стремительно зашагал обратно к повозке. В этот момент пущенная откуда-то невидимым лучником стрела со свистом рассекла воздух и вонзилась ему в спину. «Торговец» упал замертво.


* * *
        Хлодвиг недолго наслаждался спокойной жизнью и объятиями любимой жены Амалаберги. Спустя несколько месяцев после взятия Пуатье и Орлеана вестготы, обитавшие в долине реки Луары, подняли восстание. Причем, судя по донесениям с мест, под предводительством некоего Галениуса. К зачинщикам бунта тут же присоединились галлы и с других территорий королевства - с Йонны и Алье[Йонна, Алье - реки в центральной части Франции.] .
        Узнав о всплеске восстаний на подвластных ему территориях и приказав букелариям заранее обеспечить Галениусу место гладиатора в амфитеатре, Хлодвиг отправил на подавление мятежа своего верного военачальника Таррагона с отрядом из пятисот пехотинцев, попутно отдав приказ доставить Галениуса живым в Суассон, провозглашенный отныне столицей франкского королевства.
        Не успел Таррагон отбыть в направлении Луары, как на границу франкского королевства напали коварные бургунды: разгромили один из приграничных фортов. Хлодвиг всерьез озадачился. Поразмыслив же, решил, что Таррагон вполне в состоянии справиться с взбунтовавшимся сбродом, вооруженным в лучшем случае старыми римскими копьями, а скорее всего - доморощенными дубинками, поэтому второй отряд из пятисот воинов отправил на территории, сопредельные с Бургундией.
        Бургунды, в свою очередь, побоялись продвинуться вглубь франкских владений и ограничились лишь разграблением узкой полосы приграничных территорий вдоль реки Эна. Тем не менее, их действия все равно выглядели явной провокацией Хлодвига на ответный шаг.
        Франкский король пребывал в замешательстве: ответное нападение на бургундов фактически означало начало новой войны, что в данном случае было весьма некстати - королевство франков значительно разрослось и занимало теперь огромные территории, которые требовалось охранять. Верных же людей, равно как и опытных воинов, на данный момент катастрофически не хватало.
        В будущем Хлодвиг намеревался разделить свое королевство - по римскому образцу - на бенефиции и паги[Паг - более мелкая административная единица, нежели бенефиций; аналог округа. Бенефиций состоял из нескольких пагов (округов). Пагом мог управлять дефенсор.] , каждый из которых был бы обязан платить ему военные подати и на время боевых действий предоставлять его армии определенное число воинов. Правда, приходилось учитывать, что провинциальные воины происходили в основном из сервов (прикрепленных к землям бенефициев крестьян) и военными навыками владели из рук вон плохо. Регулярная же армия самого Хлодвига большей частью была сейчас рассредоточена по всему королевству и его границам. При этом резиденцию короля в Суассоне охраняла дружина из полутора тысяч закаленных в боях воинов.
        Взвесив все за и против и вспомнив, что у бургундского короля Хильперика II есть дочь Клотильда, Хлодвиг решил… просить ее руки. Сим брачным союзом он рассчитывал обеспечить крепость своих границ, да и дополнительная поддержка родственника в случае необходимости отнюдь не помешала бы…


* * *
        Еще раз хорошо все обдумав, Хлодвиг призвал к себе советников. Когда те вошли в зал суассонской королевской виллы, король уже восседал на украшенном зо?лотом высоком деревянном троне, перешедшем ему по наследству от отца и лишь недавно доставленном из Турне. Советники-букеларии встали напротив господина полукругом и почтительно замерли.
        - Я пригласил вас по весьма важному вопросу, - начал Хлодвиг заготовленную накануне речь. - Вы, верные мои советники и букеларии, всегда поддерживали меня. Так поддержите же и теперь! Я вознамерился жениться на дочери короля бургундов Клотильде. Говорят, она хороша собой, воспитана, набожна и прекрасно владеет латынью.
        Букеларии пришли в явное замешательство: а что же в таком случае ждет Амалабергу, первую жену короля? Не выдержав затянувшейся паузы, один из букелариев все же отважился на дерзкое восклицание:
        - Повелитель, но у вас ведь уже есть жена! Амалаберга!
        - Ты прав, букеларий, - снисходительно кивнул Хлодвиг. - Но разве это может служить препятствием для вторичной женитьбы? Надеюсь, все вы помните, что мой отец, Хильдерик Реймский, имел одновременно трех жен и двух наложниц! Более того: по нашим законам сыновья, рожденные хоть от наложниц, хоть от законных жен, имеют на наследование трона абсолютно равные права. Напомню также, что моей матерью была Базина Тюрингская - вторая жена короля Хильдерика. Посему я не собираюсь отказываться от своего сына Тьерри и готов признать его старшим наследником, наделив всеми соответствующими правами. Жениться же на Клотильде я намерен исходя из политических соображений. Бургундия - слишком сильный и могущественный сосед, чтобы иметь ее в противниках. К тому же с Сигирихом, наследником короля Хильперика II, может случиться всякое, и тогда Клотильда получит реальное право на наследование бургундской короны по женской линии. Ведь сей закон никто пока не отменял, верно?![Закон наследования земель и власти по женской линии впоследствии отменит сам Хлодвиг, закрепив свое решение в своде законов «Салическая правда».]
        Букеларии дружно закивали в знак согласия. В конце концов, что с того, что повелитель поменяет жену? Эка невидаль!
        - Итак, решено! - провозгласил Хлодвиг тоном, не терпящим возражений. - Завтра же отправлю к Хильперику послов с дарами. Повелеваю тебе, достойный Гунтрам, возглавить сию ответственную миссию, - обратился он к одному из советников.
        - Благодарю за честь, мой повелитель! - поклонился Гунтрам, приложив правую руку к сердцу.
        На следующий день он отбыл - с богатыми дарами и посланием Хлодвига - в Бургундию.


* * *
        Шестилетний Тьерри, расположившись в материнских покоях на медвежьей шкуре подле камина, забавлялся с деревянной игрушечной пирамидкой. Погода, несмотря на начало осени, стояла теплая, и камин в связи с этим пока не растапливался. Пользуясь столь удобным обстоятельством, мальчик снимал с пирамидки один за другим диски-кругляшки и метко забрасывал их в камин. Когда же от игрушки остались только стержень с подставкой, он вопросительно взглянул на мать: чем же мне, мол, еще теперь заняться? Она же отчего-то не обращала на него ровно никакого внимания…
        Амалаберге было сейчас не до шалостей сына: второй день ей не давали покоя печальные мысли…
        Накануне вечером 43-летняя кормилица Тьерри вошла в покои королевы бледнее мела, и сердце Амалаберги тревожно сжалось в предчувствии беды.
        - Что случилось, Иветта?! Чем ты так напугана?
        Вместо ответа кормилица громко разрыдалась, но потом, взяв себя в руки, взволнованно зашептала:
        - Госпожа, от служанки досточтимого советника Гунтрама я сейчас узнала, что сегодня утром он отправился в Бургундию, причем с дарами и посланием от нашего повелителя!..
        Сердце слегка отпустило.
        - Ну, отправился и отправился - тебе-то что за печаль? - с нескрываемым вздохом облегчения поинтересовалась Амалаберга.
        Кормилица, выпучив глаза, перешла на возбужденный громкий шепот:
        - Так ведь советник Гунтрам собирается просить руки дочери короля бургундов!
        Амалаберга улыбнулась и шутливо погрозила женщине пальчиком:
        - Иветта, мы радоваться должны, что советник-букеларий решил жениться, а не плакать!
        Всхлипнув, Иветта зарыдала пуще прежнего и пала перед королевой на колени:
        - О, госпожа! Но жениться-то собрался не советник! А наш повелитель король Хлодвиг!
        Амалаберга на мгновение оторопела, решив, что ослышалась. Придя же в себя, вспылила:
        - Ты хочешь расстроить меня, Иветта?! Как смеешь ты сочинять подобные небылицы о моем муже?!
        - Да пусть меня покарает Великий Логос, если я лгу! - воздела руки к небу кормилица. - К сожалению, это истинная правда, о, госпожа!..

…Напрасно в тот день Амалаберга прождала Хлодвига до позднего вечера: он так и не заглянул к ней. Ближе к ночи, набравшись дерзости, она сама отправилась к мужу. Но, достигнув его личных покоев, подумала вдруг: «А как я объясню Хлодвигу, что посвящена в его планы? Он ведь наверняка прогневается и прогонит меня! Может, лучше помолиться Логосу и попросить, чтобы король бургундов не пожелал отдать ему в жены свою дочь?» Амалаберга резко развернулась, чем несказанно удивила стражников, и удалилась прочь.
        И вот сегодня с самого утра ее одолевали одни те же мрачные мысли: «Что ждет меня? Неужели Хлодвиг уготовил мне роль наложницы? Какой позор! Стать наложницей после долгих лет, в течение которых я делила с ним ложе на правах жены!»
        Амалаберга машинально взглянула на Тьерри: сын, с ног до головы перемазавшись в саже, доставал из камина кругляши пирамидки.
        - О, Великий Логос, а какая же участь ожидает моего сына?! Неужели участь бастарда?! - вслух простонала убитая горем женщина.



        Глава 5

        На неблизкую дорогу до Бургундии у посланников Хлодвига ушло около недели. Но вот, наконец, Гунтрам, сопровождаемый кортежем из пятнадцати франкских воинов и присоединившимся к ним на границе отрядом бургундов, достиг Шалон-сюр-Сона.
        Шалон-сюр-Сон, никогда Римской империи не принадлежавший, разительно отличался от привычных франкскому взору городов Суассона, Реймса и Лютеции, выросших на месте бывших римских вилл и поселений. Конечно же, первым делом Гунтрам обратил внимание на архитектуру королевской резиденции, пытаясь оценить ее с военной точки зрения.
        Шалон-сюр-Сон состоял из пяти башен, четыре из которых плотно окружали самую высокую - центральную. В окнах не присутствовало ни слюды, ни цветного римского стекла: напротив, они зияли мрачной темнотой, как бы открывая внутреннее пространство башен всем ветрам, приносящим сырой воздух с реки Мерны. Окружавшая башни мощная стена была возведена из местного камня, добытого в горах Северной Юры.
        По мере приближения к Шалону, Гунтрам, не отрывавший взгляда от города-крепости, неожиданно подумал, что, пожалуй, сия резиденция есть доподлинное отражение сути бургундского характера - гордого, своевольного и амбициозного. В голову тотчас закралось сомнение относительно успешного выполнения возложенной на него миссии:
«Судя по всему, хозяин Шалон-сюр-Сона король Хильперик - человек, знающий цену и себе, и, следовательно, своей дочери. Тогда переговоры могут выдаться долгими и непростыми… Интересно, что потребует Хильперик в обмен на свое согласие выдать Клотильду за Хлодвига? Впрочем, еще неизвестно, удовлетворится ли он присланными дарами…»
        Когда кортеж достиг окружавшего город рва, доверху заполненного водой, Гунтрам заметил на деревянных галереях-хордах, венчавших крепостные стены, многочисленных лучников, державших прибывших гостей под прицелом и явно готовых выпустить смертоносные стрелы по первому же сигналу командира. Тем не менее, кортеж советника благополучно миновал мост и остановился перед огромными дубовыми воротами. Посол извлек из походной сумки охранную грамоту, полученную им на пересечении границы с Бургундией, и без проволочек предъявил вооруженным стражникам. Время ожидания не затянулось: вскоре ворота распахнулись, пропустив франков на территорию резиденции бургундского короля.


* * *
        К вящему удивлению Гунтрама, внутреннее убранство замка, весьма мрачного снаружи, оказалось не только богатым, но даже изысканным. И если архитектура резиденции короля Бургундии разительно отличалась от архитектуры вилл, распространенной в Галлии, Аквитании, Белгике и Суассонском королевстве, то интерьер замка выглядел почти римским.
        Стены главного зала резиденции были щедро задрапированы дорогими тканями, выгодно оттеняющими римские напольные вазы. Вокруг невысоких и небольших по размерам столиков, тоже римского образца, лежали уютные разноцветные подушки. При этом столы располагались в противоположной стороне от центральной, торжественной части зала, где высился трон Хильперика - настолько древний, что, видимо, принадлежал еще его славным предкам нибелунгам, населявшим некогда территории Бургундии и Савойи.
        Сам же хозяин, в белой тунике и красном шерстяном плаще, подбитом мехом рыжей лисицы и скрепленном большой драгоценной брошью, уже восседал на троне, взирая на гостей сверху. Голову его венчала диадема, выполненная явно очень искусным ювелиром.

«Мужская диадема знатных готов, - пронеслось в голове Хильперика. - Теперь ясно, отчего бургунды ведут себя столь дерзко… Стало быть, король Хильперик II и король остготов Теодорих Великий обмениваются подарками, а возможно и послами! И это несмотря на то, что король остготов женат на Альдофледе, родной сестре Хлодвига…»
        Обратив внимание на распятие на стене позади трона, Гунтрам понял, что Хильперик, а значит и его двор, принял христианство римского обряда, отрекшись от Великого Логоса. «Что ж, по крайней мере, буду знать, с чего начинать "торговлю", - пришел к резонному выводу посол. - Наверняка, ведь препятствием к свадьбе может послужить разница в вероисповеданиях».
        Гунтрам и его свита преклонили колена и приложили правые руки к сердцам, приветствуя королевскую особу по франкскому обычаю. Хильперик благодушно кивнул. Свита, окружавшая его трон и облаченная в туники и подбитые мехом плащи разных оттенков, тоже почтительно поклонилась.
        - О, король Хильперик, владыка бургундских и лотарингских земель! Я - советник Гунтрам, посланник короля франков Хлодвига, приветствую вас от его имени! И в знак искреннего почтения и заверения в самых дружеских намерениях уполномочен передать вам дары своего короля. Нижайше прошу, владыка Бургундии, принять их!
        По жесту посла два молодых воина-франка поставили к ногам Хильперика внушительных размеров сундук и откинули крышку: восторженным взорам короля и его свиты предстали необыкновенной красоты сокровища, добытые франками при взятии Тулузы.
        Гунтрам же, не давая Хильперику и его вельможам возможности опомниться, хлопнул тотчас в ладоши, и к трону приблизились еще два франка. Один из них держал на вытянутых руках дивной красоты женский плащ, расшитый серебряной нитью, украшенный драгоценными камнями и подбитый мехом молодой рейнской рыси, а другой - маленькую подушечку с размещенной на ней огромной драгоценной брошью-фибулой.
        - О, могущественный владыка Бургундии! Мой король Хлодвиг передал дары и для вашей прекрасной дочери Клотильды, слава о красоте и добродетели которой достигла и наших земель.
        Как человек, умудренный жизненным опытом, Хильперик сразу смекнул: похоже, речь пойдет о сватовстве.
        Тем временем вельможи из его свиты с почтительными поклонами приняли из рук франков подарки для принцессы. Сам же Хильперик, доселе хранивший молчание, наконец, молвил:
        - Передай королю Хлодвигу мою благодарность и глубокую признательность за столь изысканные дары! Их красота позволяет надеяться, что между нашими народами и впредь сохранятся добрососедские отношения.
        - О, безусловно, повелитель! Примите от имени моего короля заверения, что мы тоже чистосердечно желаем мира и благоденствия как бургундам, так и франкам, - высокопарно ответствовал посол. - Для того, собственно, и прибыли к вам с важной и ответственной миссией.
        Витиеватый слог Гунтрама, явно перенятый у римлян, и его почтительные интонации произвели на короля бургундов благоприятное впечатление. Окинув еще раз восхищенным взором франкские дары, он подумал: «Если король Хлодвиг не скупится на столь щедрые подношения, значит он, видимо, сказочно богат».


* * *
        Сменив торжественные наряды на просторные туники из тончайшего египетского хлопка, король Бургундии и его гости услаждали чрево, возлегая за столами, по римскому обычаю, на подушках. Несмотря на осень, легкие одеяния дискомфорта не создавали: по всему залу распространялось живительное тепло жарко пылающего огромного камина.
        Король Хильперик поднял чашу с вином и многозначительно произнес:
        - Пусть казна короля Хлодвига всегда будет столь же полной, как эта чаша!
        Последовав его примеру, все тоже подняли кубки и осушили их до дна.
        - Полагаю, столь прекрасное вино изготовлено из винограда, взращенного на плодородных землях Бургундии? - не преминул польстить повелителю бургундов Гунтрам.
        - Именно так! На юге моих владений произрастает чудесный виноград, - довольно подтвердил тот.
        - А как, кстати, самочувствие вашей прелестной дочери? - бросил пробный камушек посол.
        - Благодарю вас, Клотильда пребывает в добром здравии и благополучии. В этот час она обычно предается молитвам.
        - О, достойное занятие для молодой незамужней девушки! - со знанием дела изрек посол, одобрительно кивнув. - Однако простите меня за дерзкий вопрос: сколько же лет сейчас Клотильде?
        - Минувшим летом исполнилось девятнадцать. Конечно же, она вполне уже созрела для замужества, но, приняв христианство в том виде, в коем его ныне исповедует Рим, то есть начав поклоняться Сыну Божьему Иисусу Христу и Пресвятой Деве Марии, Клотильда поклялась связать себя узами брака лишь с единоверцем и обвенчаться с ним в храме соответственно римским обычаям.
        - И что же, у вашей дочери уже есть жених-единоверец? - вкрадчиво поинтересовался посол.
        - Увы, досточтимый господин Гунтрам!.. К сожалению, все соседи-короли исповедуют арианство, считающееся в Риме ересью. Клотильда же - истинная христианка, не признающая никаких других религиозных течений. А что, король Хлодвиг - арианин? - поинтересовался в свою очередь король будто бы невзначай.
        - Истинно так, о, повелитель! Но в нашей столице, в Суассоне, со времен прежнего правителя сохранились и действуют несколько христианских храмов и два монастыря. Более того, король Хлодвиг не только не притесняет христианскую веру, но и, напротив, относится к ней с пониманием и уважением. Ведь прежде Суассон был резиденцией Сиагрия, сына наместника Эгидия Афрания, где христианство сохранилось в изначальной римской форме. А уж епископ Суассонский и вовсе пользуется особым доверием короля Хлодвига, ибо проповедует своей пастве веротерпимость и уважение к власти.
        Хильперик одобрительно кивнул, отправляя спелый виноград в рот холеными пальцами. От внимания посла не ускользнула изнеженность рук повелителя бургундов. «Видимо, он уже забыл, когда в последний раз пользовался боевым оружием», - подумал Гунтрам.


* * *
        Утром Леонсия по обыкновению отправилась в лес. Она постигла охотничье искусство с детства: и отец был охотником, как и бывший муж. Губерт же был пока слаб, чтобы ходить на охоту вместе с ней, но зато он уже уверенно передвигался по хижине и по мере сил оказывал своей спасительнице помощь по хозяйству.
        Проверяя расставленные накануне силки-ловушки, женщина извлекала из них мелкую дичь и подвешивала на специальные крючки, пришитые к широкому охотничьему поясу. Достигнув луга, прилегающего к извивавшейся вдоль Луары старой римской дороге, Леонсия заглянула в последние силки и порадовалась: здесь добычу составили две жирные куропатки. На поясе свободного места уже не осталось, поэтому она бросила куропаток в кожаную охотничью сумку.
        И вдруг краем глаза Леонсия уловила смутное движение на дороге. Прикрыв глаза от слепящего солнца рукой, она пригляделась: со стороны Орлеана наступало войско франков. Перекинув охотничью сумку через плечо, охотница едва не бегом припустилась домой.
        Спустя примерно час она распахнула дверь своего жилища и, задыхаясь от быстрой ходьбы, прямо с порога объявила разжигавшему очаг Губерту:
        - Быстро собираемся и уходим в лес! К Жьену движутся франкские войска!
        Губерт растерялся, столь неожиданно оказавшись перед непростым выбором: укрыться с Леонсией в местных лесах или вернуться на военную службу. «Но ведь если я вернусь, придется как-то объяснить королю, почему из всего вверенного мне отряда в живых остался лишь я один!» - молнией пронеслось в голове.
        Леонсия меж тем уже наспех собирала пожитки, сбрасывая их в большую плетеную корзину.
        - Ты хочешь уйти к франкам? Дело твое, ступай! - сказала она, не глядя на постояльца.
        - Нет, - решительно объявил Губерт. - Я иду с тобой!
        - Тогда помоги мне со сборами. Боюсь, скоро от этого дома останется лишь пепелище…
        Франк без лишних слов принялся укладывать во вторую корзину посуду и прочую необходимую утварь. Когда обе корзины были заполнены доверху, женщина прикрыла их шкурками животных и устало произнесла:
        - Все, уходим. В лиге отсюда муж соорудил когда-то охотничью хижину. Надеюсь, она еще цела. Там нас никто не найдет…


* * *
        Амалаберга решила отвлечься от горьких дум вышиванием, и теперь из-под ее иглы с цветной нитью на ткани рождались цветы необыкновенной красоты. Маленький Тьерри сидел у ее ног, бесцельно теребя подол материнской верхней туники.
        Дверь неожиданно растворилась, и вошел Хлодвиг. Амалаберга, как и подобает жене могущественного повелителя, отложила вышивку, встала и поклонилась.
        Хлодвиг чувствовал себя неловко. При взгляде на сына сердце больно защемило…
        - Амалаберга, прикажи кормилице увести Тьерри. Мне необходимо поговорить с тобой наедине.
        Амалаберга послушно дернула шелковый шнурок: из прилегающей к ее покоям каморки донесся приглушенный звук колокольчика. Тотчас появилась Иветта. Без лишних расспросов подхватив Тьерри на руки, она столь же поспешно удалилась.
        - Амалаберга, поверь мне, я очень привязан к тебе и сыну! - приступил к нелегкому объяснению с женой Хлодвиг. - Но, к сожалению, сложившиеся на данный момент обстоятельства требуют, чтобы я женился на дочери короля бургундов. В противном случае мое королевство и моих подданных ждут трудные времена. Остготы постоянно подстрекают бургундов на провокации по отношению к нашим приграничным территориям. Их цель - втянуть нас в войну с Бургундией. Тем временем наместник Теодориха Великого, правитель Нарбонской Галлии[Нарбонской Галлией ранее называлась территория современного Прованса.] , намеревается, судя по всему, захватить наши южные территории, отвоеванные некогда у Алария… - Амалаберга молчала, потупив взор: вот и свершилось то, чего ей хотелось избежать больше всего на свете. - За Тьерри не беспокойся: он останется моим любимым сыном и законным наследником, - продолжал король. - Тем более что он у меня - пока единственный сын! Амалаберга, ты слышишь меня?
        - Да, мой повелитель, слышу…А что же будет… со мной?
        - Ты останешься здесь, на вилле, в этих же покоях. Между нами сохранятся прежние отношения.
        - Боюсь, по-прежнему не будет уже никогда… Ведь, если доселе я была для вас фактически женой, то теперь стану… бесправной наложницей, - на глазах Амалаберги выступили слезы. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
        - Ну, почему же бесправной?! Вся прислуга останется с тобой! Я… я тоже буду по мере возможности навещать тебя. В конце концов, все короли имеют по несколько наложниц! Моя мать, например, была у отца второй женой. Поверь, в твоей жизни ничего не изменится!
        - Благодарю и на том, мой повелитель… - Амалаберга склонила голову еще ниже, поняв, что ее достойной жизни пришел конец.


* * *
        Спустя месяц на суассонской королевской вилле царила предпраздничная суета - подготовка к свадьбе шла полным ходом. Лишь Амалаберга практически не покидала своих покоев, да еще Тьерри, в силу нежного возраста ничего не понимающий в происходящем, постоянно находился при ней.
        И вот, наконец, наступил день, ради которого королеве Амалаберге суждено было превратиться в наложницу, - день венчания короля Хлодвига, повелителя Галлии, Аквитании, Белгики и земель Реймса, Суассона и Лютеции, с дочерью короля Бургундии Хильперика II благородной Клотильдой.
        Церемония венчания состоялась в храме Сен-Пьер (том самом, где недальновидным воином-франком была некогда рассечена надвое ценная христианская реликвия). По настоянию Хлодвига обряд совершал сам епископ Суассонский. Тот не посмел отказать, хотя истиной христианкой из двух брачующихся была лишь невеста: король по-прежнему оставался приверженцем Великого Логоса. Со стороны Хлодвига на церемонии присутствовали его верные букеларии, а со стороны Клотильды - посол и ближайшее окружение короля Бургундии.
        Хлодвиг не пожалел на торжество королевской казны: церемония вышла богатой, пышной и роскошной. Один только наряд Клотильды стоил того, чтобы присутствовать на церемонии и любоваться невестой! Ее шелковая туника нежно-голубого цвета была пошита самыми лучшими бургундскими мастерицами и украшена вычурно вышитым шлейфом. Две бургундские девы знатного происхождения несли полы шлейфа за госпожой, провозглашенной отныне королевой Галлии, Аквитании, Белгики и земель Реймса, Суассона и Лютеции, а впереди процессии вышагивали облаченные в белые длинные туники юные создания ангельского вида, устилая, согласно римскому обычаю, путь королевской четы лепестками белых роз…


* * *
        Предводительствуемая Таррагоном дружина численностью в тысячу франков приближалась к Жьену, круша и испепеляя все на своем пути. Галениус с отрядом, состоящим в основном из арвернов и эдуев, занял позицию на главной крепостной стене Жьена. У дефенсора Петрония боеспособных людей к тому времени почти не осталось, поэтому оба - и дефенсор, и сакс, - прекрасно понимали, что защитникам города придется нелегко.
        Когда франки подошли к Жьену, Петроний неожиданно приказал трясущимся от страха слугам приготовить ему теплую ванну. Слуги решили, что перед лицом грозящей опасности их господин тронулся рассудком, однако желание его выполнили беспрекословно.
        Скинув тунику, Петроний с наслаждением погрузился в теплую ароматизированную воду. А затем, проведя несколько минут в глубокой задумчивости, взял с бортика ванны заранее приготовленный кинжал и… решительно перерезал им вены в области запястий. Кровь медленно засочилась в воду, окрашивая ее в алый цвет.

…Мятежный Жьен встретил франкскую орду градом стрел. Метательных механизмов у осажденных не было - приходилось довольствоваться лишь стрелами да раскаленным маслом: горожане кипятили масло на кострах прямо на стене и затем поливали им сверху головы франков. Те же, прикрываясь щитами, проворно устанавливали штурмовые лестницы, готовясь к решающей атаке.
        Осознав, что на сей раз Жьен обречен, горстка мятежников под предводительством Галениуса решилась на отчаянный шаг: спустившись со стены, все оставшиеся в живых вестготы и галлы выстроились с внутренней стороны главных городских ворот, приготовившись к последнему бою. Галениус отдал приказ:
        - Открыть ворота!
        Огромные металлические задвижки тотчас были сняты, створки ворот со скрипом распахнулись, и защитники города увидели перед собой франков, готовивших в этот момент таран-бефрой к штурму.
        - Вперед! За мной! - взревел Галениус. - Смерть франкам!..
        Горстка храбрецов бросилась на врага. Франки, устанавливавшие бефрой, опешили от неожиданности, но, быстро придя в себя, тоже обнажили мечи и вступили в ожесточенную схватку с бунтовщиками.
        Галениус, размахивая боевым топором направо и налево, отбивался сразу от двух франков. Вдруг он ощутил сильный удар по голове со стороны затылка. Перед глазами все поплыло, оружие выпало из рук, ноги обмякли и подкосились, сознание отключилось… Над ним, крепко сжимая секиру и торжествующе ухмыляясь, склонился Таррагон. Ему удалось исполнить королевский приказ: взять человека, облаченного в рогатый франкский шлем, живым!..


* * *
        Амфитеатр Суассона изрядно пополнился пленными вестготами и галлами. Хлодвиг, ни минуты не сомневавшийся, что Таррагон подавит мятеж, щедро отблагодарил верного военачальника дарами из личной сокровищницы.
        Дерзкому же Галениусу была уготована та же участь, что и другим пленным мятежникам, - погибнуть на арене амфитеатра на потеху публике.
        И вот день объявленного накануне представления настал. Хлодвиг расположился на северной трибуне в окружении преданной свиты. Клотильда же, как истинная христианка и противница жестоких зрелищ, составить ему компанию отказалась.
        Когда решетка подземного хода поднялась, на арену один за другим вышли десять пленников. Хлодвиг приказал выпустить их на место схватки в том же одеянии, в каком они были взяты в плен, и теперь большинство из них стояли перед зрителями в грязных туниках и без оружия, представляя собой довольно жалкое зрелище. Кожаные нагрудники имелись только у Галениуса и еще нескольких вестготов, но вряд ли они теперь могли хоть чем-нибудь помочь своим хозяевам.
        Меж тем решетка вновь поднялась, выпустив на свободу свору разъяренных голодных медведей. Публика зашлась в ликующих воплях…


* * *
        - О, госпожа, говорят, представление было кошмарным! Медведи живьем раздирали пленников на части, а те даже не могли оказать сопротивления, ибо были безоружны и очень ослаблены: их специально не кормили несколько дней! - с расширенными от ужаса глазами передавала королеве циркулировавшие в резиденции разговоры ее камеристка, стараясь говорить как можно тише.
        - Да, вот уж поистине - край дикарей! - воскликнула, соглашаясь, Клотильда.
        Гнев новоявленной королевы нарастал с каждым днем. Мало того, что отец, не посчитавшись с мнением любимой дочери, выдал ее замуж за Хлодвига - пусть и могущественного короля, но по сути жестокого варвара, устраивающего бои, никоим образом не соответствующие христианским канонам… Так муж еще и изменяет ей!
        - Одрия, ты выполнила мое поручение? - сменила бургундка тему.
        - Не извольте сомневаться, моя госпожа! - угодливо поклонилась камеристка и вновь возбужденно зашептала: - Вчера поздно вечером господин король проследовал в покои наложницы Амалаберги и пробыл там до утра…
        Клотильда, побледнев от ярости, возмутилась:
        - Выходит, Хлодвиг посещает ее почти каждый день, а мне - своей венчанной перед Богом и людьми супруге - не уделяет внимания совершенно?!
        - Госпожа, это все потому, что ваш супруг - арианин, а не христианин, - подлила масла в огонь Одрия.
        - Не смей судить о том, в чем ничего не смыслишь! - Вспылила Клотильда, но тут же взяла себя в руки и примирительно сказала: - Впрочем, наверное, ты права… Но тогда я должна настоять, чтобы Хлодвиг принял мою, истинную веру. В конце концов, задета моя гордость! Я не желаю терпеть измен с его стороны, да еще на глазах всех подданных! А для ариан святые узы супружества ничего, видимо, не значат!
        - Но, госпожа, король Хлодвиг навещает всего лишь свою бывшую жену, мать его ребенка… - снова «успокоила» хозяйку камеристка.
        - Не говори мне больше об этом никогда, если не хочешь испытать моего гнева! - Взорвалась молодая королева. - Я - единственная законная жена Хлодвига, и желаю таковой и оставаться! Амалаберга же всегда была для него только наложницей, а признавать арианское бракосочетание законным я не намерена! И, разумеется, ее отродье - мальчишка, прижитый от моего супруга, не может считаться наследником трона! Он - бастард!.. Пожалуй, надо пригласить сюда отца Ремигия - я должна посоветоваться с ним… - закончила она свой гневный монолог неожиданно спокойно и замолчала, крепко о чем-то задумавшись…


* * *
        Отец Ремигий, личный духовник Клотильды, прибыл из Бургундии в Суассон. Он испытывал к девушке безмерное чувство благодарности: ведь она, будучи принцессой Бургундии, заметила и приблизила к себе именно его! Ему чрезвычайно льстил статус личного духовника дочери самого короля Хильперика, а тут жизнь совершила и вовсе счастливый поворот: послушная и набожная Клотильда превратилась из принцессы в королеву!
        Отправляясь в Суассон, город, хотя и управляемый королем-арианином, но насчитывающий множество христианских храмов, отец Ремигий лелеял тайную надежду, что богатая франкская столица вознесет его на еще более высокие ступени столь желаемой им славы.
        Явившись по приглашению Клотильды в ее покои, он первым делом обратил внимание на припухшие (явно от слез) глаза своей духовной дочери.
        - Что случилось, дитя мое? - проникновенно вопросил Ремигий с порога. Но тут же смущенно поправился: - О, простите… Моя королева!
        - Благословите меня, святой отец! - Клотильда радостно бросилась навстречу духовнику и благоговейно опустилась перед ним на колени.
        Ремигий буквально затрепетал от переполнивших его душу гордости и восторга: коленопреклоненная королева оказывает ему, скромному бургундскому священнослужителю, безграничные доверие и уважение! Стараясь ничем не выдать обуревавших его чувств, он степенно перекрестил духовную дочь двумя перстами:
        - Благослови вас Господь, моя королева! Однако что же, позвольте осведомиться, вас столь встревожило, что вы решили послать за мной?
        - Мой супруг. Вернее, его поведение, вызванное поклонением еретическому арианству!
        - О да, арианство было объявлено ересью еще сто лет назад, - поддакнул Ремигий. - В Риме давно уже никто не почитает Логоса…
        - Святой отец, умоляю вас, используйте свой дар убеждения и склоните моего супруга к принятию нашей, христианской веры! Мне невыносимо тяжело жить с человеком, придерживающимся варварских традиций. Конечно же, мне известно, что и Рим склонен был когда-то к жестоким увеселениям, однако король Хлодвиг устраивает смертельные поединки в амфитеатре и по сей день! А ведь Христос призывает любить ближнего и быть терпимыми друг к другу… Не так ли, святой отец?
        - Истинно так, моя королева, - согласно закивал Ремигий.
        - А еще Господь говорит: «Не прелюбодействуй… Уважай мужа своего и жену свою…» - продолжила вдохновленная поддержкой духовника Клотильда.
        - Истинно так, дитя мое, - вновь подтвердил духовник, но тотчас опять поправился: - О да, моя королева!
        - Вот потому я и хочу, чтобы король Хлодвиг, венчанный со мной в христианском храме Сен-Пьер, всей душой принял бы еще и заповеди Господа нашего и придерживался бы их в повседневной жизни…
        Отец Ремигий начал понимать, к чему клонит духовная дочь.
        - Сделать это будет нелегко, моя королева, но ради вас я приложу все усилия, - ласково заверил он ее. - Думаю, мне удастся найти доводы, способные убедить Хлодвига в смене вероисповедания. Разве не возжелает он, к примеру, прослыть королем не только франков, галлов, вестготов и аквитанов, но и королем целого истинно христианского мира?! А вдобавок еще и обрести при этом поддержку Рима! Ведь в случае согласия вашего супруга его будут называть уже не просто Хлодвигом, а Хлодвигом Августом, и его королевская власть уподобится власти римского императора! - Клотильда смотрела на духовника восторженными глазами: что и говорить, равных в силе убеждения ему никого не было! Тот же меж тем вкрадчиво поинтересовался: - Однако признайтесь, моя королева: вас ведь беспокоит что-то еще?..
        - О да, святой отец, вы, как всегда, проницательны… - Клотильда на мгновение смешалась, но потом прильнула к руке духовника и призналась: - Меня тревожит, что мой супруг почти не уделяет мне внимания, ибо проводит все ночи в объятиях своей бывшей наложницы Амалаберги. Как мне заставить его выполнять супружеский долг, святой отец?! Ведь в сложившейся ситуации я даже не смогу родить ему законных наследников, и тогда рано или поздно вся власть отойдет к бастарду!
        - Да-а, вопрос деликатный, - озадаченно протянул отец Ремигий. Но тотчас спохватился: - И все-таки позвольте дать вам совет, моя королева!
        - Говорите, отец Ремигий! Я сделаю все, как вы скажете!
        - На самом деле совет мой очень прост: проявите инициативу сами! Вы - красивая молодая женщина, а король - ваш законный супруг. Поэтому в том, что вы сами посетите его покои, нет ничего предосудительного, поверьте! Зайдите к нему вечером, заранее, пока он не успел отправиться к наложнице… Если сможете удержать его на одну ночь - станете хозяйкой положения на всю жизнь! А главное, помните: ваша цель - как можно скорее понести от короля ребенка!


* * *
        На следующий день, ближе к вечеру, Клотильда, приняв ароматическую ванну, облачилась в белую полупрозрачную тунику с настолько широкой горловиной, что одеяние мгновенно соскользнуло с ее правого плеча, призывно обнажив его. Затем она распустила свои черные как смоль волосы и причесала их мягкой щеткой из натуральной щетины. Наконец, поднявшись из-за туалетного столика и накинув на плечи шерстяную шаль, бургундка решительно покинула покои и направилась к супругу.
        Хлодвиг в это время сидел в уютном кресле подле камина и созерцал едва заметный огонек на дотлевавших углях, погрузившись ненадолго в меланхолию. День выдался утомительным: государственные дела требовали его постоянного присутствия на Совете букелариев. И теперь он размышлял над вопросом, не пора ли ему избавиться от франкских традиций, обязывающих короля непременно советоваться по любому поводу с ближайшим окружением. Размышления Хлодвига были прерваны звуком отворившейся двери, вслед за чем раздался голос шамбеллана[Шамбеллан - смотритель комнат.] :
        - Повелитель, вас желает видеть ваша супруга госпожа Клотильда!
        Хлодвиг встрепенулся и оглянулся: в его покоях стояла Клотильда. Сей факт его изрядно удивил: он никак не ожидал от бургундки подобной смелости. Тем более что право первого посещения покоев одного из супругов принадлежало у франков всегда мужчинам. Тем не менее, он радушно воскликнул:
        - Прошу вас, проходите, дорогая Клотильда! Рад видеть вас в добром здравии! - Хлодвиг жестом указал на стоявший наискосок от его кресла стул с высокой резной спинкой, и Клотильда грациозно проследовала к нему. - Что привело вас в мои покои?
        - Только одно, мой повелитель: желание видеть вас! - проникновенно, с чувством ответила Клотильда. - Мне очень горько, что все свое время вы посвящаете государственным делам, а не мне! Иногда мне даже хочется превратиться в один из государственных документов, ведь тогда вы, пожелав поставить на нем подпись, сможете прикоснуться ко мне! - С этими словами она резко встала и сбросила шерстяную шаль, обнажив отливающее матовым блеском плечо, по которому черными змеями заструились распущенные волосы.
        Хлодвиг оторопел. Он во все глаза смотрел на свою законную супругу и, казалось, не узнавал ее. Хлодвиг даже не подозревал, сколь необузданная страсть таилась в ней все то время, которое минуло со дня венчания! И, мгновенно поддавшись страстному желанию, он привлек Клотильду к себе и яростно впился в ее пухлые сочные губы.


* * *
        Спустя два месяца Клотильда поняла, что зачала ребенка. Возликовав, она решила немедленно поделиться радостной новостью с Хлодвигом. Однако прождала его в тот день до утра, а он так и не пришел. Когда рассвет коснулся украшавшего окно цветного витража, о сне уже не могло быть и речи. Клотильда знала: короля могли заставить не прийти к ней либо спешный отъезд из Суассона (хотя скорее всего ее все равно известили бы об этом), либо… очередной визит к ненавистной Амалаберге. Вторая причина показалась Клотильде наиболее вероятной, и она позвала камеристку.
        - Одрия, отправляйся немедленно к той старой женщине, о которой ты мне говорила, и возьми с собой вот это, - королева сняла с пальца серебряный перстень, - расплатишься с ней за обещанную услугу.
        Одрия спрятала перстень в напоясный кошель и поклонилась:
        - Не извольте беспокоиться, госпожа, исполню все как надо.
        Удалившись к себе, она накинула теплый меховой плащ, после чего торопливо прошествовала запутанными галереями, пристраивавшимися к вилле в разное время разными правителями, и беспрепятственно миновала вооруженную до зубов стражу у ворот - камеристку королевы все знали в лицо. Затем, изрядно попетляв по узким улочкам города, добралась до его окраины и, наконец, достигла цели - маленькой хижины, прилепившейся к внутренней стороне городской стены. Перекрестившись и попросив у Господа прощения, Одрия толкнула плетеную дверь и шагнула внутрь.
        В хижине царил полумрак. Лишь скудный огонь, исходивший из очага, едва-едва освещал и обогревал ее.
        - Хозяюшка, ты дома? - робко спросила Одрия.
        Когда прямо от стены отделился вдруг силуэт сгорбленной человеческой фигуры, девушка от неожиданности вздрогнула.
        - Дома, дома, - проскрипел старческий голос. - Что молодой госпоже от меня угодно?
        - Вы меня не помните? Я приходила к вам по осени… - залепетала Одрия, дрожа от страха: ей вдруг почудилось, что она угодила в чертоги самого Нечистого.
        - Помню, конечно… Я хоть и стара, но память у меня пока отменная. Подождите, госпожа, я сейчас… - Старуха подошла к столу и выбрала из множества стоявших на нем глиняных горшков нужный; с виду - поменьше остальных. - Вот, возьмите, - приблизилась она к гостье. - И помните: траву нужно или добавить в пищу, или подсыпать в постель. Главное, чтобы она попала внутрь человека. А если он будет просто вдыхать ее запах, то ничего не получится и вам придется зайти ко мне еще раз, госпожа.
        Одрия зажмурилась, чтобы не видеть протянутых к ней старых узловатых рук, на ощупь приняла глиняный горшочек и торопливо спрятала его под плащ. Затем, открыв глаза, шагнула к колченогому столу и молча положила на него загодя извлеченный из кошеля королевский перстень. После чего опрометью выскочила на улицу.


* * *
        Вот уже несколько дней Амалаберга не могла подняться с постели. А если пыталась - голова тотчас начинала неимоверно кружиться, и она падала без чувств, не сделав и нескольких шагов. Странная болезнь постигла ее неожиданно: некогда здоровое и красивое тело за короткий срок высохло, кожа пожелтела и стала напоминать смятый старый пергамент…
        Сознавая, что любимая женщина умирает, Хлодвиг не находил себе места от отчаянья. Но все самые искусные и знаменитые лекари Суассона, которых он вызвал к постели больной, лишь беспомощно разводили руками. Некоторые из них, правда, догадывались о «причине» происхождении загадочной болезни, столь внезапно поразившей любимую наложницу короля, но предпочли умолчать о ней: наложница - не королева!
        Амалаберга тоже чувствовала, что конец близок. Она даже приказала Иветте не приводить к ней больше Тьерри: хотела остаться в воспоминаниях сына красивой, молодой и здоровой, а не сморщенной и больной старухой…
        - Позови Гортрана… - еле слышно попросила Амалаберга в один из дней служанку, присматривавшую и ухаживавшую за ней.
        Сенешаль явился по первому же зову: он всегда питал к бывшей королеве теплые чувства и тоже догадывался о «причине» ее скоропалительной болезни. Сердце его буквально разрывалось от боли, ведь за те семь лет, что он знал Амалабергу, она никому и ни разу не причинила зла.
        Больная, слабо улыбнувшись визитеру, тихо, с одышкой проговорила:
        - Прошу тебя, Гортран… когда я уйду, позаботься о Тьерри!.. Клотильда рано или поздно родит королю других наследников… Хлодвиг забудет меня… Живым привычнее думать о живых, а не о мертвых… Боюсь, Тьерри станет для всех просто бастардом… Умоляю, Гортран, присмотри за ним!.. И помоги в трудную минуту…
        Сенешаль погладил ее по иссушенной недугом руке.
        - Обещаю, госпожа: пока я жив, всегда буду рядом с Тьерри! - сказал он твердо.
        - Торквес… - Амалаберга с трудом стянула с шеи тяжелое массивное серебряное ожерелье и протянула ему, - вот… передай сыну… Это украшение мне подарил когда-то его отец, наш повелитель Хлодвиг…
        Через неделю Амалаберга умерла. Похороны прошли скромно: в последний путь бывшую королеву-наложницу проводили лишь Гортран, Иветта, две служанки да шестилетний Тьерри.



        ЧАСТЬ 2
        РАЗЯЩАЯ МОЛНИЯ

        Глава 1

        Поначалу Тьерри жил вместе с кормилицей Иветтой в ее маленькой каморке, примыкающей к покоям, принадлежавшим некогда Амалаберге. Однако не прошло и месяца со дня похорон, как на королевской вилле произошли кардинальные изменения: Одрия вселилась в покои бывшей соперницы и стала всячески унижать Иветту и мальчика. До поры до времени кормилица еще давала, как могла, ей отпор, но в итоге по распоряжению той же Клотильды ее и Тьерри переселили в помещение для прислуги, где, по счастью, заправлял сенешаль Гортран.
        Правда, Гортран встретил их нарочито холодно: увы, в резиденции настали иные времена. Отныне проявление теплых чувств к опальным бастарду и его кормилице могло навлечь на человека серьезные неприятности. Тем не менее, сенешаль поселил обоих в небольшой, но весьма уютной комнате, прилегающей к кухне. Благодаря такому соседству в новом жилище изгнанников постоянно стояли запахи то печеного хлеба, то жаркого. Мальчику нравились эти запахи, ведь в последнее время он частенько испытывал чувство голода, как того и требовал растущий организм.
        Добрая кормилица, любившая Тьерри точно родного сына, постаралась создать в их новом пристанище максимальный комфорт. В частности, почти ежедневно меняла сено в тюфяке воспитанника, так что запахи кухни перемежались в их комнате с не менее восхитительными ароматами сухих трав. Чуть позже Гортран выделил им довольно объемистый сундук с облупившейся росписью - видимо, еще римской работы, - и теперь Иветта, как женщина аккуратная и хозяйственная, складывала в него одежду мальчика, пересыпая ее травой мяты. По этой причине Тьерри всегда буквально благоухал.
        Несмотря на большую занятость, Гортран тоже старался уделять юному Теодориху хоть немного времени и внимания. Чаще всего поздними вечерами он приглашал мальчика к себе и читал ему старую затертую книгу на латинском языке, старательно разъясняя значения непонятных слов. Вскоре Тьерри, от рождения наделенный прекрасной памятью, пытался читать старинный фолиант уже самостоятельно. Поначалу это давалось ему с трудом, но природные упорство и целеустремленность одержали верх: не прошло и года, как мальчик читал уже без запинок и без подсказок. Гортрану оставалось лишь радоваться и удивляться.


* * *
        Хлодвиг меж тем совершенно забыл о сыне: после кончины Амалаберги с головой ушел в государственные заботы, да и Клотильда со дня на день должна была разрешиться от бремени.
        И вот этот день настал. Первые схватки начались ранним утром, и подле ложа королевы тотчас столпились заранее приглашенные королем не только лучшие лекари Суассона, но и местные повитухи. Хлодвиг решил просто во избежание возможных осложнений объединить современные достижения медицины с народными, испытанными временем средствами, помогавшими еще праматерям. К вечеру на свет появился мальчик.
        Едва Хлодвиг увидел младенца, он, несмотря на переполнявшие его чувства радости и гордости, не преминул заметить, что новорожденный выглядит не в пример тщедушнее, нежели появившийся на свет из чрева Амалаберги Тьерри. Опасениями по поводу слишком малых размеров ребенка король поделился с лекарями, но те лишь пожали плечами: на все, мол, воля Всевышнего. И лишь одна из повитух, горестно покачав головой, поведала повелителю, что мальчик родился очень слабым и что за ним потребуется тщательный и усиленный уход.
        На следующий же день Хлодвиг приказал найти для новорожденного лучшую кормилицу, и вскоре наследник трона был передан на попечение полнокровной саксонке, недавно разрешившейся от бремени девочкой. Женщина с радостью приняла на себя столь почетные обязанности и заверила короля, что вскормит малыша, как если бы он был ее родным сыном.
        Однако более-менее окрепшая спустя несколько дней после родов Клотильда с негодованием потребовала малыша обратно, мотивировав свое решение тем, что она-де не желает, чтобы наследника трона вскармливала саксонка-язычница. Хлодвиг, растерявшись, призвал на помощь духовника королевы.
        - Моя королева, мальчик родился очень слабым и ему требуется много молока. Вам же пока лучше подумать о себе… - попытался переубедить Клотильду отец Ремигий.
        - На все воля Господа! - довольно резко перебила его она. - Я уверена, Господь не позволит умереть законному наследнику королевства! Тем более что вы, отец Ремигий, в ближайшие же дни окрестите малыша!
        Ремигий потупил взор, ожидая, что на это скажет Хлодвиг.
        - Мои предки прекрасно жили и без крещения! - не преминул возразить супруге король. - Я не вижу необходимости в совершении этого обряда!
        Не выдержав подобного кощунства, Ремигий откашлялся, приосанился и, словно на кафедре перед паствой, пустился в пространные объяснения о безусловной пользе крещения, ненавязчиво напомнив королю, что хотя он и арианин, но ведь отнюдь не язычник.
        - И не забывай, Хлодвиг, что мы обвенчаны в христианском храме! - тут же встряла Клотильда, ободренная поддержкой духовного отца. - К тому же мне хочется, чтобы королевство, когда придет время, унаследовал именно христианин, а не арианин или тем более язычник! Ведь только королю-христианину суждено в наше время обрести признание Рима и Константинополя!
        Под натиском столь веских доводов жены Хлодвиг вынужден был сдаться.
        - Хорошо, Клотильда, будь по-твоему. Только пусть при крещении наш сын получит имя Игномер, - хмуро подвел он итог разговору.


* * *
        После рождения Игномера положение Тьерри пошатнулось еще сильнее. Более никто из обитателей виллы не относился к нему как к старшему сыну короля. Никто, кроме любящей Иветты и Гортрана, давшего обещание умирающей Амалаберге присматривать за мальчиком.
        Тьерри рос и общался с детьми прислуги. Но однажды сын кухарки обозвал его в пылу ссоры сначала «бастардом», а потом и «сыном грязной шлюхи». Не стерпев обиды, Тьерри сжал кулаки и бесстрашно кинулся на обидчика, хотя тот был двумя годами старше. Потасовка закончилась тем, что он сломал незадачливому сыну кухарки нос, и с тех пор дети стали избегать его.
        Дабы хоть как-то скрасить одиночество, Тьерри повадился ходить на конюшню, где подолгу любовался лошадьми. Огромные миндалевидные глаза этих статных красивых животных напоминали ему отчего-то глаза покойной матери.
        Королевской конюшней заправлял коннетабль Андсвар, сакс по происхождению. Обратив внимание на тягу маленького бастарда к его подопечным, он не стал прогонять мальчишку, а, напротив, принялся всячески поощрять его интерес к лошадям.
        Сын коннетабля по имени Эйнар, будучи чуть старше Тьерри, частенько проводил время у отца в конюшне, помогая чистить стойла. Познакомившись, мальчики быстро поладили друг с другом и теперь с удовольствием выполняли все порученные коннетаблем Андсваром работы, подчас весьма грязные, вдвоем.


* * *
        Увы, проведение христианского ритуала не даровало долгих лет жизни законному наследнику Хлодвига: младенец Игномер умер вскоре после крещения. Безутешная Клотильда проводила теперь почти все время в обществе отца Ремигия, а тот, конечно же, всячески старался поддержать ее и словом, и молитвой.
        Хлодвига же одолевали противоречивые чувства. Он отчего-то был уверен, что Игномер умер именно из-за крещения, ведь оно состоялось в довольно прохладном храме, да еще и в неподходящее время года. Однако Клотильда не пожелала выслушать доводов своего супруга.
        - Не смейте говорить мне подобные слова! - гневно выкрикнула она, повысив на короля голос и выказав тем самым крайние раздражение и обиду, скопившиеся у нее за время пребывания в Суассоне. - Наш сын умер из-за вас! Из-за того, что вы до сих пор не изъявили желания принять истинного Бога и продолжаете поклоняться ереси! Смерть Игномера - наказание свыше за ваши грехи!
        Хлодвиг смутился. Что, если Клотильда права? Вдруг Игномер умер именно потому, что его мать - христианка, а отец - арианин (причем в душе по сути и язычник)?..
        Заметив смятение мужа, Клотильда перешла к главному:
        - Хочу сообщить вам, дорогой супруг, что я… снова в тяжести. И я… - неожиданно подкатившие к горлу спазмы перехватили дыхание и помешали договорить ей последнюю фразу.
        Хлодвиг подошел к жене и мягко обнял ее. Растрогавшись, она припала к его плечу и разрыдалась, перемежая горькие всхлипы мольбами:
        - Прошу вас, обещайте мне, что смените свое вероисповедание на христианское! И что примете крещение!.. Тогда наш второй сын будет жить долго, уверяю вас!..
        Хлодвиг слегка отстранил жену и пристально посмотрел ей в глаза:
        - Я подумаю над твоими словами, Клотильда. Обещаю.

…А буквально спустя пару дней в Суассон прибыл гонец из Ахена с донесением от тамошнего правителя - наместника Марка Левия Сегноция. Хлодвиг тревожно развернул пергамент, скрепленный печатью с изображением стоящего на лапах орла - герба, принадлежавшего еще Сигеберу, отцу Амалаберги… Вести оказались безрадостными: огромная армия саксов перешла Рейн и стремительно продвигались к Толбиаку[Ныне располагается недалеко от Кёльна.] , в связи с чем, наместник просил помощи.
        Не желая терять обширные земли Ахенского домена, Хлодвиг выступил в поход уже на следующий день. Провожая мужа, Клотильда пообещала:
        - Я буду ежечасно молить за вас Всевышнего, и вы непременно вернетесь с победой.
        - Если все сложится именно так, тогда по возвращении из похода я приму крещение вместе со всей дружиной, - тронутый смиренным тоном жены, пообещал в свою очередь Хлодвиг.
        Тепло распрощавшись с супругой, он отбыл из Суассона во главе всего лишь трехтысячной дружины: времени на сбор дополнительных сил не хватало, к тому же территория королевства разрослась настолько, что оставлять ее без охраны постоянных гарнизонов было бы с его стороны непростительной глупостью.
        Саксы же, копившие силы в течение нескольких долгих лет, вступили в союз с тюрингскими вождями и теперь не только нарушили границы франкского королевства, но и успели уже захватить правый берег Реймса. Далее с их стороны последовали переправа через полноводную реку и тщательная подготовка к ведению продолжительной осадной войны: они соорудили почти два десятка камнеметов.
        Мир, длившийся между франками и саксами почти десять лет, закончился. Отныне все франкское королевство пребывало в напряжении: удастся ли их повелителю одолеть превосходящую по силам армию врагов?
        Клотильда, как и обещала, молилась едва ли не сутки напролет. Даже отец Ремигий, получивший после кончины венчавшего королевскую чету священника вожделенный сан епископа Суассонского, отслужил в храме Сен-Пьер несколько специальных молебнов.
        Пожалуй, единственным в Суассоне, кто желал Хлодвигу поражения, оставался Терри. Мальчик затаил на отца обиду и за былые унижения новой королевой его матери, сведшие ту преждевременно в могилу, и за презрительное обращение к себе отныне всех обитателей резиденции, и за ненавистное прозвище «бастард». Более же всего Тьерри ненавидел Клотильду: именно она первой начала называть его этим постыдным словом, а затем уже, в угоду ей, его стал повторять весь королевский двор.

…Хлодвиг все-таки одержал победу над саксами, но ценой больших потерь: Ахенский домен очень сильно пострадал от разрушений, многие воины - из числа франков и наемников - не смогли вернуться домой, пав на поле битвы…
        Однажды, в самый разгар сражения под Толбиаком, в какой-то момент Хлодвигу показалось, что его воины вот-вот дрогнут, и он будет окружен и повержен врагом. И тогда король-арианин впервые обратил взор к небу и помолился Всевышнему. Вознесенная молитва шла от самого сердца: Хлодвиг мысленно поклялся, что в случае победы отречется и от еретического арианства, и от языческих богов, которым нет-нет, да и поклонялся в душе, и примет христианскую веру вместе с крещением в соответствии с римскими церковными канонами.
        Видимо, Бог услышал его молитву. Во всяком случае, Хлодвиг вдруг увидел спустившегося с небес ангела с цветком лилии в руках. Наверное, то был священный знак, ибо вскоре саксы были разбиты и обращены вспять.
        Счастливый Хлодвиг тотчас отправил в Суассон, к регенту-букеларию Гунтраму, гонца с посланием, в котором в торжествующих тонах сообщал об одержанной им победе.
        Клотильда, узнав о столь радостном известии, спустя несколько дней разрешилась - на сей раз удачно - от бремени мальчиком, которого отец Ремигий при последовавшем почти вслед за родами крещении нарек Хлодомиром. Клотильда же, чуть оправившись от перенесенных мук деторождения, спешно начала обсуждать с духовником предстоящее крещение своего супруга.
        В итоге священник настоял, чтобы принятие королем христианства и крещения состоялось в Реймсе (там находился один из крупнейших арианских храмов, который отец Ремигий надеялся, став епископом Реймским, заполучить и передать потом в официальную юрисдикцию Папы римского).
        Подготовка к официальному обряду крещения короля растянулась по разным причинам почти на полгода, поэтому окончательную дату его проведения решено было перенести на Рождество.
        И вот долгожданный день настал! Сопровождаемые пышной свитой, состоящей из многочисленных слуг и почти трехтысячной дружины воинов, Хлодвиг и Клотильда отправились в Реймс, где к тому времени успела сбыться вожделенная мечта Ремигия: он принял бразды правления крупнейшим местным храмом и именовался отныне епископом Реймским. Примкнула к королевской чете и ранее принявшая христианство старшая сестра Хлодвига Адофледа, ныне - супруга остготского короля Теодориха Великого. А вот Лантехидьда и Альбофледа (младшие сестры Хлодвига, тоже рожденные от Базины Тюрингской) присоединились вместе с мужьями к роскошному королевскому кортежу, дабы только еще принять новую для них веру.
        За время подготовки к обряду Хлодвиг не раз обдумал последствия, могущие произойти с ним после официального принятия римского христианства[Понятие католичество появилось несколько позже. В описываемый же исторический период можно говорить лишь о христианской церкви римского обряда. Но несмотря на принятие крещения самим королем Хлодвигом в отдаленных доменах по-прежнему поклонялись Логосу и языческим богам.] .
        На всех западных территориях бывшей Римской империи (а ныне - в королевстве Хлодвига) основная часть населения продолжала придерживаться издревле утвердившегося в обычаях арианства, а то и еще более древнего язычества, поэтому христиане до сих пор оставались в меньшинстве. Окончательно приняв решение стать христианином, Хлодвиг не терял времени даром, использовав королевские влияние и власть, он убедил своих воинов последовать его примеру. Входящие в состав дружины франки и германцы - пестрая смесь язычников и ариан - не смогли отказать повелителю и ответили на его призыв единодушным согласием.
        Впрочем, никого из ариан и язычников, противящихся смене веры, Хлодвиг в своем королевстве и не собирался притеснять в дальнейшем, мудро решив проявлять веротерпимость. Собственно, даже для него самого обращение в христианство, равно как и (в свое время) - в арианство, было, прежде всего, политическим шагом. Чего уж греха таить: своим столь неожиданным поступком он в первую очередь преследовал цель получить признание Рима, а в случае необходимости - и его поддержку. Как духовную, так и военную.
        В то же время, памятуя о явлении ему ангела на поле брани под Толбиаком, Хлодвиг отчего-то не сомневался более в божественном провидении и в благоволении к нему Всевышнего. Потому, не желая пренебрегать знаком свыше, приказал даже расшить праздничную мантию, в которой предстанет перед населением Реймса, золотыми лилиями, а впоследствии поместить сей благородный цветок и на свой штандарт.

…Весной следующего года, будучи уже крещеным христианином, король Хлодвиг принял в суассонской резиденции послов Анастасия, императора Восточной Римской империи. Со всей подобающей случаю торжественностью те вручили ему грамоту о присвоении титула консула, а чуть позже облачили его - в базилике Святого Мартина - в пурпурный плащ-палудаментум и водрузили на голову венец, усыпанный драгоценными камнями. После этого король в сопровождении свиты и римских послов проделал верхом на лошади путь от базилики до храма Сен-Пьер, в коем венчался с Клотильдой, разбрасывая направо и налево золотые и серебряные монеты на радость высыпавшему на улицы народу, на все лады славившему своего повелителя. Именно с того дня король франков Хлодвиг стал именоваться Хлодвигом Августом.


* * *
        Время шло, Тьерри исполнилось пятнадцать лет. Благодаря ежедневной физической работе на конюшне он заметно вытянулся и выглядел теперь хотя и худым, но сильным и жилистым. Коннетабль Андсвар, несмотря на то, что жена прожужжала ему все уши по поводу нежелательной дружбы их сына с бастардом, искренне привязался к смышленому парнишке и на сетования супруги не обращал нималейшего внимания. К тому же он до сих пор не мог забыть красавицу Амалабергу. А поскольку при жизни в ней наряду с франкской текла и саксонская кровь, по сей день переживал ее смерть как смерть родного человека.
        От отца Тьерри унаследовал густые черные волосы, которые заплетал теперь по франкскому обычаю в косу, лицом же был похож на мать. Его большие серые глаза изо дня в день напоминали коннетаблю о столь стремительно и несправедливо угасшей красоте Амалаберги. На самом деле Андсвар даже сам себе боялся признаться, что всегда был тайно влюблен в прекрасную королеву, ставшую наложницей и покинувшую бренный мир при крайне трагическом стечении обстоятельств.
        В последнее время Андсвар стал доверять Тьерри и сыну Эйнару и более серьезные дела, нежели чистка лошадиных стойл. А однажды даже разрешил вдвоем отправиться на Эну[Эна - река, протекающая близ Суассона.] . Юные помощники с восторженными криками быстро оседлали коней и верхом, ведя за собой в поводу еще по две лошади, направились к реке.
        На берегу они спешились, развязали пояса, скинули туники и принялись выполнять задание коннетабля - мыть и чистить лошадей. Неожиданно Эйнар спросил:
        - Тьерри, а правду говорят, что сенешаль Гортран учит тебя римскому[В данном случае имеется в виду латынь.] языку?


        - Правда, - подтвердил Тьерри, усердно водя по спине рыжей лошади щеткой из свиной щетины. «И не только языку, - добавил он мысленно. - Еще и владению мечом. Правда, вместо настоящего оружия мы используем пока деревянные палки».
        - А зачем он тебе, если ты вместе со мной работаешь в конюшне? - не унимался приятель.
        - Не знаю… Может быть, пригодится, - неопределенно пожал плечами Тьерри.
        - Тогда скажи что-нибудь по-римски! - попросил Эйнар. - Интересно же!..
        - Вот видишь, даже тебе интересно! Потому я и хожу к сенешалю по вечерам. Ну ладно, что сказать-то?
        - Да что хочешь! Что первое на ум придет…
        - Хорошо… E fructu arbor cognocitur.
        - Красиво звучит! А что это значит?
        - Яблоко от яблони недалеко падает, - перевел Тьерри.
        Эйнар, продолжая машинально чистить лошадь, задумался: «Если яблоня - король Хлодвиг, тогда, значит, яблоко - Тьерри. И куда он, интересно должен упасть? Если недалеко, то…». Внезапная озарившая мысль испугала Эйнара, и от неожиданности он даже выронил щетку. Та, успев набухнуть от воды, да еще и в металлической оправе, свалилась в реку и, булькнув, быстро пошла ко дну.
        - Ну вот, теперь от отца влетит, - вздохнул юноша, возвращаясь к действительности.
        - Не волнуйся, Эйнар, сейчас достанем, и твой отец ничего не узнает!
        Тьерри знал, что его друг боится нырять, поскольку едва не утонул два года тому назад: спасли лишь по чистой случайности. Поэтому сам зашел по грудь в воду, глубоко вдохнул, наполнив легкие воздухом, и нырнул в глубину. Отсутствовал Тьерри недолго, но Эйнару показалось, что вечность. Наконец смельчак появился над поверхностью воды, гордо держа в одной руке щетку, а в другой - непонятный предмет, тускло блеснувший в лучах солнца.
        - Держи! - Тьерри бросил щетку Эйнару, и тот ловко поймал ее.
        - А что это еще ты там нашел?
        - Похоже, короткий скрамасакс, - ответил Тьерри, выбравшись на берег. Он провел по клинку рукой, снимая с него тонкий налет ила. - Вполне, кстати, прилично сохранился, если не считать зазубрин и слегка подпорченного водой металла. Наверное, лежал здесь еще со времен осады Суассона…
        - Давай отнесем кинжал кузнецу, чтобы он привел его в порядок, - предложил Эйнар.
        - Не стоит, - отказался Тьерри. - Придется объяснять, где я взял оружие, а если скажу, что в реке, вряд ли кузнец поверит. Да и другим потом растрезвонит… Так что ты тоже не болтай лишнего, будь другом…
        - Буду нем как рыба, - пообещал Эйнар.

…Тьерри и Эйнар вернулись в королевскую конюшню и сдали до блеска начищенных лошадей довольному коннетаблю. Эйнара так и подмывало рассказать отцу о находке, но он сдержался.
        Тьерри же, выйдя на улицу, вынул из-за пазухи скрамасакс, обмотанный тряпицей, выданной коннетаблем для обтирания лошадей после мытья, и оглянулся в поисках укромного места. Заметив лежащий неподалеку от конюшни валун, подошел к нему и осмотрел со всех сторон. Дожди и ветер промыли под камнем узкую щель - в нее-то Тьерри и поместил свою находку. Неожиданно он испытал незнакомое ему доселе чувство уверенности. Еще бы! Теперь у него есть оружие - атрибут, которым владеют только настоящие воины. Гордость буквально переполняла юношу, но, увы, поделиться своими ощущениями он не мог ни с кем, кроме Эйнара.


* * *
        Хлодвиг меж тем получил известие с юга Аквитании: союз аквитанских племен поднял мятеж в Бордо. Причем бунт распространился так быстро, что вскоре охватил Тулузу и почти весь Лангедок, населенные покоренными вестготами. В своем донесении наместник Лангедока выражал резонные опасения, что мятежники со дня на день могут получить поддержку из-за Пиренеев от собратьев иберийских вестготов: иначе, полагал он, бунтовщики ни за что не решились бы на столь дерзкий шаг.
        Хлодвиг понял: если он не потопит мятеж в крови - потеряет Лангедок. А по соседству с Лангедоком, в Нарбонской Галлии, правит наместник короля остготов Теодориха Великого, который, несмотря на родственные связи, давно уже зарится на южные земли Хлодвига.
        Не успел Хлодвиг собрать дружину, как получил очередное донесение, на сей раз из Сентожа: в долине Луары тоже вспыхнул мятеж.
        Во имя спасения собственных земель король спешно оставил Суассон.


* * *
        С некоторых пор по приказу Клотильды все перестали называть Тьерри бастардом: королева вдруг осознала, что слово «бастард» все равно означает признание его рождения от короля и наложницы. Посему и повелела называть Тьерри просто
«мальчишкой». Либо - «помощником коннетабля».
        И вот теперь повзрослевший мальчишка (он же - помощник коннетабля) решил воспользоваться отсутствием короля и его преданных людей, дабы расквитаться, наконец, с ненавистной королевой.
        Мысли о мести зародились у Тьерри давно, просто до сих пор не было оружия и не предоставлялось удобной возможности. Теперь же настала пора действовать.
        В один из теплых сентябрьских вечеров, дождавшись, когда все обитатели виллы угомонятся и заснут, Тьерри незаметно извлек из своего тайника скрамасакс и, не разворачивая, засунул его за пазуху.
        Когда мальчику было лет семь-восемь, он однажды случайно обнаружил лаз, ведущий в бесконечный лабиринт труб, проложенных под виллой. Тьерри сразу вспомнил рассказ сенешаля Гортрана, что раньше вилла отапливалась теплым воздухом, поступавшим в расположенные под полом резиденции трубы. Однако потом система отопления пришла в негодность, и восстанавливать ее никто не стал: обитатели виллы предпочли обогревать свои комнаты с помощью каминов.
        В те годы Тьерри частенько забирался в старую отопительную систему, и в итоге научился хорошо ориентироваться в бесконечных поворотах и разветвлениях труб. Но однажды заблудился и уже отчаялся увидеть солнечный свет, решив, что никто его искать не станет (кормилица ушла в мир иной вскоре после матери, а у Гортрана и своих забот хватало), как вдруг услышал приглушенные голоса. Один из них он узнал тотчас же - говорила королева Клотильда.
        - Мерзкий мальчишка, выкормыш Амалаберги! Еще не известно, от кого она его родила! Ведь не секрет, что ее взяли силой при штурме Ахена! Смешно даже предполагать, что она досталась Хлодвигу девственницей. Наверняка зачала мальчишку от какого-нибудь волосатого франка-скары. Только мой сын Хлодомир - истинный наследник короля!
        - Госпожа, может, поступить с Тьерри так же, как с его матерью и кормилицей? - вкрадчиво осведомился второй женский голос.
        Тьерри напряг слух: Одрия! «Отвратительная камеристка королевы постоянно кричала на мою кормилицу, - подумал Тьерри с горечью, припомнив, сколь изощренно та унижала добрую Иветту. - И как же она, интересно, намеревается теперь поступить со мной?»
        - Сейчас слишком опасно, Одрия. Почти друг за другом умерли Амалаберга с Иветтой, так что смерть мальчишки может вызвать ненужные подозрения… Нет, я уничтожу его по-другому! Пущу слух, что он рожден не от Хлодвига!
        - О! Но вдруг, госпожа, подобные разговоры дойдут до короля?! - заволновалась Одрия.
        - Не волнуйся: король слишком занят, чтобы уделять время и внимание пересудам в собственной резиденции. К тому же, как ты знаешь, после смерти Амалаберги он и сам ни разу не вспомнил о мальчишке. Вряд ли заинтересуется и впредь…
        Маленького Тьерри охватила тогда беспомощная ярость. Разрыдавшись от собственного бессилия что-либо изменить, он вскоре успокоился и, сняв с себя кожаный поясок, привязал его к выступающему сверху куску металла, образованному, видимо, окалиной при не очень аккуратной отливке труб. Затем чудом отыскал все-таки выход из лабиринта и выбрался наружу, дав себе слово, что когда-нибудь вернется на то же место, проникнет в покои королевы и… убьет ее.
        Лет с тех пор прошло немало, и вот теперь Тьерри был готов осуществить задуманное. С помощью скрамасакса он решил расковырять старые прогнившие трубы, расположенные под полом покоев королевы, и, преисполнившись решимости, направился к тайному лазу.
        Однако, встав на четвереньки с зажженным масляным факелом и с трудом протиснувшись в трубу, юноша понял, что ее диаметр стал слишком узок для него и что он рискует навсегда застрять в одной из развилок, доставшись на съедение крысам. Тогда Тьерри лег на живот и пополз вперед, по-лягушачьи перебирая ногами и помогая себе левой рукой, ибо в правой держал факел. Подобный способ передвижения оказался весьма эффективным: уже после двух развилок юноша заметил в полумраке трубы свисающий сверху знакомый кожаный ремешок.
        К сожалению, из-за высокого роста Тьерри уже не мог сесть в трубе запросто, как раньше, поэтому чтобы воткнуть скрамасакс в старую прогнившую трубу, ему пришлось перевернуться и лечь на спину. Сверху на него обильно сыпалась противная труха, но он вонзал кинжал все глубже и настойчивее. И вдруг снова, как много лет назад, услышал голоса.
        - А вот теперь самое время избавиться от мальчишки! - раздраженно произнесла королева Клотильда. - Он повзрослел и в любой момент может стать опасным.
        - Да чем же помощник коннетабля может быть опасен, госпожа? - спросила удивленно Одрия.
        - Тем, что не по возрасту умен! Мои люди неусыпно наблюдают за ним, поэтому мне доподлинно известно, что Гортран обучил выкормыша Амалаберги грамоте: негоже, мол, сыну короля не уметь читать! Кроме того, мальчишка часто бывает молчалив и задумчив, а в общении осторожен - не говорит ничего лишнего. Поневоле придешь к выводу, что он не так прост, как кажется… Полагаю, его следует… отравить! Словом, смерть должна быть медленной и похожей на естественную.
        - Но, госпожа, это задача не из легких, - задумчиво проговорила Одрия. - Ведь та старуха, что жила на окраине города, давно умерла.
        - Ну, так что?! Найди другую! Золото и серебро тебе помогут!
        Терри замер: продолжать увеличивать отверстие в прогнившей трубе стало небезопасно, ибо его могли услышать. Однако голоса королевы и камеристки вскоре стихли: видимо, заговорщицы переместились в дальнюю часть покоев. Тогда юноша вновь с ожесточением принялся крошить трубу скрамасаксом, будучи обуреваем лишь одним желанием: появиться в покоях Клотильды подобно разящему демону и поквитаться с ней, наконец, за все!
        Когда в трубе образовалась огромная дыра, взору юного мстителя открылись деревянные балки - перекрытия, на которых держались мозаичные плиты пола. Тьерри вознамерился продолжить работу, но быстро понял: дерево на редкость крепкое и скрамасаксом его не взять. На всякий случай он вонзил кинжал в дерево еще несколько раз, но вдруг снова услышал голос Одрии:
        - Кейтлин, я слышу странные звуки из-под пола! Словно кто-то стучится к нам… А вдруг это демон?!
        - Успокойся, Одрия, - ответил ей незнакомый Тьерри женский голос. - Да и госпожу не стоит беспокоить своими криками: она уже почивает. Просто, видимо, под полом скребутся крысы - их этим летом развелось немерено.
        - Ох, все равно не к добру это, - заметила, слегка успокоившись, Одрия.
        Тьерри перевернулся на живот и начал пятиться назад. Масляный факел, догорая, едва светился, поэтому ползти пришлось практически в полной темноте. Вокруг то и дело раздавался крысиный писк, несколько крыс умудрились даже пробежать по спине Тьерри, но он продолжал упорно продвигаться к выходу. Наконец юноша почувствовал дуновение свежего воздуха, а еще чуть позже уже лежал, раскинувшись, на траве: ноги и тело саднили, руки были содраны в кровь. «Итак, меня хотят убить, - размышлял он устало. - Что ж, посмотрим, кто кого! Завтра же вернусь сюда и доберусь, наконец, до ненавистной Клотильды!..»
        Тьерри сел. Поздняя звездная ночь помогала ему оставаться незаметным, да и высокая трава, разросшаяся вокруг лаза, служила надежным укрытием. Юноша вдруг понял: Клотильда для него недосягаема! Мало ведь проникнуть в королевские покои и убить королеву - с камеристкой и служанкой тоже, видимо, придется поступить так же. Но как это осуществить, чтобы никто ничего не услышал?!
        Тьерри яростно вонзил скрамасакс в землю, вновь, как и в детстве, испытав чувство бессилия и беспомощности.



        Глава 2

        Когда занялся рассвет, Тьерри поднялся и отправился в конюшню. Там, упав на сено прямо рядом с одной из лошадей, он мгновенно заснул. Очнулся оттого, что кто-то грубо тормошил его за плечо и громогласно ругался:
        - Ах ты, проходимец! Я же велел тебе вчера вычистить вороную кобылу! Почему не вычистил?!
        Тьерри открыл глаза - над ним возвышался коннетабль Андсвар. Неожиданно тот размахнулся и отвесил полусонному помощнику увесистую оплеуху.
        - За что?! - вскочил Тьерри, мгновенно проснувшись.
        - За то, что ленив, нерадив и забывчив! - Андсвар схватил Тьерри за горловину рубашки и гневно тряхнул. - И за то, что выглядишь, как последний нищий!
        Тьерри посмотрел на свои грязные руки и рубашку, пропахшую крысами и гнилыми трубами. «Да, коннетабль прав: выгляжу я хуже нищего…» - подумал он, огорчившись.
        Андсвар меж тем подтащил Тьерри к вороной лошади, стоявшей почти посреди огромной королевской конюшни, тряхнул его для порядка еще раз и тем же гневным тоном продолжил:
        - Почему навоз не убран?! Почему свежего сена нет?!
        Изрядно удивленный незаслуженными упреками, Тьерри молча стоял, переводя недоуменный взгляд с коннетабля на совершенно чистую лошадь и положенное им вчера вечером в ее загон свежее сено.
        - Но я же вчера… - попробовал он возразить, однако Андсвар грозно перебил:
        - Молчать! Будешь перечить - велю выпороть. Негодный из тебя помощник! Или ты возомнил, что ежели являешься бастардом, тебе все можно?!
        Тьерри круглыми от ужаса и обиды глазами взирал на Андсвара, совершенно не понимая произошедшей с тем разительной перемены по отношению к себе. После стольких лет усердного труда на конюшне он никак не ожидал услышать подобных оскорблений!
        - Но, коннетабль… - Тьерри вновь попытался сказать хоть слово в свою защиту, однако не успел: Андсвар со всего размаху ударил его в ухо, и юноша упал на сено рядом с буланой кобылой. Он застыл, решив, что жизнь кончена. Все хотят убить его! Даже коннетабль Андсвар, который был чрезвычайно добр к нему все последние годы…


* * *
        Андсвар вышел прочь из конюшни, продолжая ругать «бастарда-неумеху» последними словами.
        Тьерри лежал на сене ничком, желая лишь одного: умереть! В голове шумело. Неожиданно он вспомнил, что оставил свой скрамасакс возле лаза в отопительную систему. «Эх, был бы скрамасакс при мне, я непременно зарезал бы коннетабля! - мелькнула в голове страшная мысль. - А потом - и себя. Надоело выслушивать всю жизнь одни лишь оскорбления: то бастард, то нерадивый помощник!..»
        И вдруг над ухом, прямо из сена, раздался возбужденный шепот Эйнара:
        - Лежи и не шевелись! Просто молчи и слушай меня… В общем, отец нарочно тебе взбучку устроил, так что ты не обижайся на него… - Тьерри оторопел: это еще что за причуды?! Но, повинуясь совету друга, остался лежать недвижно. - Вчера отец случайно узнал, - продолжал меж тем Эйнар, - что за тобой неустанно следят люди, которым приказано тебя убить… Возможно, отравить… Надеюсь, сам догадываешься, кем приказано?! Словом, сегодня мы с тобой по приказу отца снова отправимся на Эну - купать лошадей… - Тьерри незаметно кивнул в знак согласия. - А когда чистку лошадей закончим, зайдем в реку и сами - вроде как искупаться решили. Порезвимся у берега для виду, а потом ты заплывешь на середину Эны и начнешь якобы тонуть. Только «тони» как можно громче! Все знают, что я боюсь воды и плохо плаваю, так что никого не удивит, когда я не спасать тебя кинусь, а побегу за помощью. Ты же в это время должен незаметно вынырнуть у берега и затаиться в зарослях камыша. В общем, просидишь в камышах до поздней ночи, пока я не принесу тебе одежду, еду и мешочек серебряных монет… А теперь поднимайся и иди за свежим сеном…
        Тьерри послушно встал и поплелся исполнять наказ друга. Мысли в голове путались:
«Каким образом коннетабль узнал, что от меня хотят избавиться, если Клотильда поведала о том своей камеристке только вчера? Кто мог сообщить ему? Одрия?.. Исключено: она предана королеве как никто другой… Впрочем, там была еще одна женщина… Кажется, по имени Кейтлин… Может быть, она?..»
        Тьерри набрал из стога охапку сена, обвязал ее широким куском холста, закинул тюк на спину и отправился обратно, в конюшню. Стоило ему разложить сено в кормушке вороной кобылы, как за спиной раздался громкий и «высокомерный» голос Эйнара:
        - Какой же ты медлительный, Тьерри! Недаром отец тобой недоволен! По-хорошему прошу: прояви, в конце концов, радение! Не то он прикажет тебя выпороть, можешь не сомневаться!
        - Я постараюсь, - так же громко «пообещал» Тьерри.
        - Тогда поторопись! Отец приказал вычистить и искупать трех рыжих жеребцов в Эне!
        - Я готов, - повернулся бастард к другу.
        Эйнар многозначительно подмигнул ему.


* * *
        Когда с чисткой лошадей было покончено, Эйнар «неожиданно» (и уже привычно громко)
«поинтересовался»:
        - Тьерри, а ты смог бы доплыть до противоположного берега Эны?
        - Думаю, да…
        - Тогда предлагаю пари: если доплывешь, я в течение двух дней буду убирать за лошадьми и менять воду в их поилках один, без тебя!
        - Договорились!
        Тьерри решительно скинул тунику и, оставшись в одних лишь домотканых штанах[Франкские и галльские мужчины, уподобляясь римлянам, часто надевали короткие туники поверх штанов.] , вошел в реку по пояс, после чего, совершая энергичные гребки руками, поплыл к другому берегу, все более удаляясь от приятеля.
        Эйнар смотрел ему вслед с нескрываемой завистью: увы, сам он столь искусно плавать не умел. А уж после того как едва не утонул, его вообще при виде глубоководья охватывало чувство страха.
        Меж тем Тьерри доплыл уже почти до середины Эны… И вдруг - начал
«бестолково-несуразно» барахтаться воде, оглашая, насколько хватало сил и голосовых связок, окрестности «отчаянными» криками:
        - На по-омощь! Эйнар!! Тону-у-у!!! Спаси-и-ите!..
        Только того и ожидавший приятель с безумными воплями бросился по направлению к городу:
        - Помогите!!! Человек тонет!! Помоги-и-ите!..
        Когда работавшие поблизости крестьяне подбежали к реке, Тьерри уже «утонул». Эйнар, вернувшись на берег вместе с ними, «безутешно» рыдал:
        - Это я во всем виноват! О, Тьерри, зачем я предложил тебе это дурацкое пари?! Ты не смог переплыть реку и утонул! Что я теперь скажу отцу?! Он же сдерет с меня кожу живьем!..
        Неожиданно на плечо Эйнара легла чья-то рука. Продолжая горько всхлипывать, юноша обернулся: рядом с ним стоял крестьянин в холщовой домотканой рубашке и таких же штанах.
        - Не убивайся! - успокаивающе произнес он. - Господь позаботится о твоем друге… - И чуть помолчав, добавил: - Хотя вряд ли… Говорят, его мать была язычницей.
        Эйнар рукавом рубахи утер мнимые слезы.
        - Правда? А я ничего не знал об этом… - ответил он с подкупающей наивностью.
        - Скорее всего, тело твоего друга всплывет чуть позже… Ниже по течению реки… - С этими словами крестьянин резко развернулся и, махнув рукой прибывшим на берег Эны вместе с ним крестьянам, направился в сторону Суассона.
        Эйнар, обратив внимание на калиги под его холщовыми штанами, подумал: «Странный какой-то крестьянин - обут в сапоги воина».


* * *
        Тьерри просидел в прибрежных камышах до темноты. Сентябрьская вода была уже не та, что летом, поэтому он изрядно продрог. Да и желудок все чаще напоминал о себе голодными судорогами. Вокруг царило безмолвие, если не считать плеска рыб в реке и кваканья лягушек на берегу. Но вот, наконец, послышалось отчетливое шуршание травы. Тьерри затаил дыхание и вгляделся в ночную тьму.
        - Тьерри, это я! Ты где? - раздался шепот Эйнара. Беглец, не чувствуя ног, поспешил выбраться из укрытия навстречу другу. - Вот, надень скорее сухую одежду, поешь и выпей виноградного вина, чтоб не заболеть!
        Тьерри послушно оделся: ночи стояли уже прохладные, и заботливый Эйнар не забыл прихватить для приятеля даже теплую куртку из домотканой шерсти. Потом
«утопленник» с удовольствием припал к маленькому глиняному кувшинчику с вином.
        - О, какое блаженство! - выдохнул он после первого же глотка, почувствовав, как по всему телу начинает разливаться приятное тепло.
        - А здорово ты сцену на реке разыграл! Впрочем, я тоже не отставал: «О, Тьерри, зачем я предложил тебе это дурацкое пари?! Ты не смог переплыть реку и утонул!» - передразнил сам себя Эйнар и тихо рассмеялся. Тьерри же было не до смеха: утоляя голод мягкой домашней лепешкой, он лихорадочно размышлял, что ему делать дальше. - Ой, чуть не забыл! - посерьезнел и Эйнар, догадавшись о состоянии друга. - Вот, возьми мешочек с монетами. А это тебе сенешаль Гортран велел передать, - он протянул Тьерри мешочек и небольшой сверток.
        - Что это? - спросил Тьерри, развернув холщовую ткань и рассматривая серебряное саксонское украшение.
        - Торквес твоей покойной матери. Она отдала его Гортрану на смертном одре и просила сохранить для тебя, - пояснил Эйнар.

«Несомненно, в первую очередь я обязан именно Гортрану тем, что еще жив», - подумал Тьерри, надевая торквес на шею.
        - Благодарю тебя, Эйнар. Но как же ты выбрался в столь поздний час из города?
        - Легко. Просто когда-то, сразу после штурма Суассона, мой отец принимал участие в восстановлении северной стены города - минёры франков подрыли ее, и она обрушилась. Так вот подземный ход, прорытый минёрами, тогда засыпали, стену возвели вновь, но под ее тяжестью земля в одном месте осела, образовав небольшой лаз. Отец потом случайно обнаружил его и сегодня посоветовал мне им воспользоваться… А почему ты не спрашиваешь, что происходило днем на вилле?
        - И что же? - поинтересовался Тьерри с набитым ртом.
        - Да в общем-то почти ничего… Отец сделал вид, что страшно зол на меня, и даже выпорол при нескольких свидетелях из числа слуг… Не сильно, конечно, но сидеть пока больно. Потом еще кричал на весь двор, что шкуру с меня спустит…
        - Как думаешь, Клотильда поверила, что я утонул?
        - Надеюсь. Однако куда ты теперь, Тьерри?!
        - Не знаю… Пойду куда глаза глядят. Может, к саксам подамся в наемники, во мне же есть часть саксонской крови…
        - К саксам - это ты здорово придумал! Во мне тоже течет половина саксонской крови! Возьмешь с собой?!
        Тьерри чуть не поперхнулся лепешкой.
        - Тебе-то это зачем?! У тебя вон и родители есть, и кров над головой, и верный кусок хлеба на каждый день…
        - Сам не знаю… Очень уж хочется мир посмотреть! Сколько можно конюшню чистить да лошадей купать? А в наемниках можно и разбогатеть!
        - А можно еще и без головы остаться, - скептически усмехнулся Тьерри.
        - Так-то оно так… Но я все равно пойду с тобой! Вдвоем не пропадем!



        Глава 3

        Сбегав той же дорогой в Суассон и наскоро собрав необходимые хотя бы на первое время пути вещи, Эйнар снова вернулся на берег Эны.
        - Какой дорогой пойдем? - поинтересовался он у приятеля.
        - Дойдем до холмов в долине Эны и свернем на северо-запад, - со знанием дела ответил успевший обдумать маршрут Тьерри. - Потом доберемся до Ахена, а там уж до саксонской границы останется лишь пара-тройка дней неспешного хода. Сейчас же нам нужно как можно скорее удалиться от города на безопасное расстояние. Позднее расположимся где-нибудь на отдых. Слишком уж много впечатлений выпало мне за один день! Ведь я сегодня вроде как «утонул» для всех…
        - Да-а, Тьерри, - озадаченно протянул Эйнар. - Но ведь если ты утонул, стало быть, тебя больше нет и быть не может!
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Да то, что ты больше не Тьерри, а совершенно другой человек! Значит, тебе теперь и имя надо сменить на всякий случай!
        - Но я не хочу менять имя - меня назвала им покойная мать! - заупрямился поначалу Тьерри. Однако, чуть поразмыслив, вынужден был согласиться: - Впрочем, ты прав, конечно же. В конце концов, мое полное имя - Теодорих, а в Суассоне меня никто так не называл. Что ж, стану отныне Теодорихом.
        - Серьезное имя! Есть в нем какая-то скрытая сила, - одобрительно кивнул Эйнар.


* * *
        На второй день пути друзья проснулись рано утром, перекусили остатками припасов и двинулись дальше. К вечеру, донельзя уставшие, они достигли холмов. Обоим очень хотелось есть и спать. Неожиданно впереди, за очередным поворотом, мелькнули огни.
        - Селение! - радостно воскликнул Теодорих. - Давай попросимся на ночлег, ведь у нас есть чем расплатиться.
        Эйнар согласно кивнул, и юные путешественники устремились в сторону манящих огней. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как из-за камней, окаймлявших дорогу, им навстречу вышли двое вооруженных людей.
        - Кто такие? Куда путь держите? - поинтересовался один из них.
        - Мы мирные путники, направляемся в Ахен. Хотим попросить ночлега в ближайшем селении, - ответил Теодорих.
        - Ночлега, говоришь? - усмехнулся старший стражник, внимательно оглядев юношей. - Что ж, это можно… Следуйте за нами, мы вас проводим…
        Миновав извилистую каменистую дорогу, все четверо достигли селения, жилища в котором лепились к холмам подобно гнездам ласточек. Стражник подвел друзей к небольшому круглому каменному зданию и открыл дверь.
        - Милости прошу, вот и ваш ночлег!
        Юноши, не подозревая о поджидающем их коварстве, смело шагнули в дом, однако не успели даже оглядеться, как дверь за ними гулко захлопнулась, и снаружи донесся скрежет задвигаемого засова. Затем раздался довольный смех стражников.
        - Ладно, ты пока посторожи их, - сказал, отсмеявшись, старший, - а я пойду доложу о задержанных дефенсору Давису.
        Опешившие поначалу Теодорих и Эйнар, наконец, опомнились: рванули дверь на себя, но та, увы, даже не шелохнулась.
        - За что вы нас заперли? - громко возмутился Эйнар.
        - Значит, есть на то причина, - коротко ответил оставшийся на посту стражник.
        - Но мы же не сделали ничего плохого - просто шли в Ахен! Выпустите нас! - Теодорих начал неистово молотить кулаками по двери.


* * *
        Связанные пленники понуро стояли перед сидящим за столом хозяином селения.
        - Итак, вы утверждаете, что направлялись в Ахен? - задал формальный вопрос дефенсор.
        - Именно так, - в один голос подтвердили друзья.
        - Но отчего же вы покинули Суассон? Видимо, нажили себе там неприятностей? - Дефенсор вперил в задержанных испытующий взгляд.
        Юноши переглянулись, и Теодорих торопливо ответил:
        - Нет-нет! Никаких неприятностей у нас не было! Просто мы решили посетить Ахен…
        - А я вот полагаю, что серебряный торквес, который красуется у тебя сейчас на шее, ты как раз украл у кого-то в Суассоне, - расплылся в плотоядной улыбке хозяин селения.
        Догадливый старший стражник тотчас протянул огромную ручищу к шее Теодориха.
        - Не смей трогать мой торквес! - взвился юноша. - Я не крал его! Он принадлежал моей покойной матери!
        - О да! И, судя по украшению, она была очень знатной женщиной! - глумливо захохотал дефенсор, и оба вчерашних стражника, присутствующих сегодня на допросе, дружно подержали его угодливым смехом.
        - Снимите с него торквес! - рявкнул вдруг дефенсор, мгновенно посерьезнев.
        Один из стражников отработанным движением тут же ударил Теодориха в живот и, когда тот согнулся от боли, беспрепятственно снял украшение с его шеи.
        - О, отличная саксонская работа! - восхитился дефенсор, рассматривая поданный ему торквес. - Камни дорогие, без дефектов… Украшение сие явно немалых денег стоит!.. Так у кого же вы все-таки его украли?
        Пленники молчали. Стражники, глядя на них, довольно ухмылялись: мешочек с серебром, отнятый у задержанных еще накануне, они уже успели поделить поровну.
        - Что ж, разговор окончен. - Дефенсор поднялся из-за стола. - Определяю вас на чистку отхожего места в моем селении. Прямо с завтрашнего дня и приступите!


* * *
        Вечером следующего дня стражник вывел пленников на задний двор их нечаянной тюрьмы и ткнул пальцем в стоявшие у каменной ограды неприглядные приспособления: тележку, бочку для отходов и два деревянных ведра с веревками вместо ручек.
        - Отныне это ваши рабочие инструменты, - злорадно объявил он. - Ну, чего уставились? Быстро подхватили и пошли!
        Теодорих стронулся с места первым, но Эйнар остановил его:
        - Я сам! Негоже тебе загаженные тележки возить. - Водрузив на тележку бочку с ведрами, он толкнул ее перед собой и сухо осведомился у стражника: - Куда дальше?

…Уже после первых ведер с вычерпанными из выгребной ямы нечистотами друзья поняли, что запах, царивший в королевской конюшне, - воистину дивный аромат по сравнению с тем, чем приходилось дышать теперь! От распространившегося вокруг «благоухания» у Теодориха перехватило дыхание, на глазах непроизвольно выступили слезы. Поняв, что долго друг на такой работе не сдюжит, Эйнар во время второго «визита» к отхожему месту выразительно подмигнул ему, и тот понял его без слов.
        Далее события развивались стремительно. Теодорих «невзначай» споткнулся, и содержимое его ведра выплеснулось на землю. Стоявший неподалеку стражник тотчас встрепенулся, выхватил из-за пояса увесистую дубинку и с угрожающим видом направился к нерадивому работнику.
        - Ты зачем, бараний мозг, чистую землю изгадил?! Я тебя научу сейчас не спотыкаться! - Приблизившись, он замахнулся на Теодориха дубинкой.
        В этот момент Эйнар вылил ему прямо под ноги помои из своего ведра, и тот от неожиданности растерялся. Воспользовавшись замешательством надзирателя, Теодорих нахлобучил на его голову ведро с остатками дерьма, выхватил из рук дубинку и ею же ударил его со всей силы в пах. Незадачливый стражник согнулся в три погибели, а потом, поскользнувшись, и вовсе упал лицом прямо в разлитые вокруг него отходы.
        Друзья, однако, на том не успокоились: быстро подхватив «благоухающего» стражника под руки, они безжалостно сбросили его в выгребную яму.
        - Бежим, скорее! - крикнул Эйнар.
        - Но как же мой торквес? - не ко времени озаботился Теодорих.
        - Забудь о нем! Или ты хочешь до конца жизни чистить это дерьмо?!
        Друзья одновременно огляделись по сторонам: селение окружала каменная стена высотой в полтора человеческих роста. Не раздумывая, они со всех ног пустились к ней, готовые выбраться на свободу, даже если для этого придется обернуться птицами.
        - О, нет! Римская мелкая кладка! В ней даже зацепиться не за что! - воскликнул в отчаянии Эйнар, когда беглецы уткнулись в вожделенную стену.
        - Нельзя терять время! - перехватил инициативу Теодорих. - Давай сначала на крышу вон того сарая, а уж с него - на стену!
        Буквально по-беличьи вскарабкавшись на готовый в любую минуту обрушиться ветхий сарай, друзья столь же ловко вспрыгнули с него на стену и только тогда услышали за спиной вопли стражника, взывающего из помойной ямы о помощи.
        Оба поняли: погони не миновать.


* * *
        Теодорих и Эйнар бежали из последних сил, а погоня шла по пятам.
        - Они бегут по направлению к реке! - раздавались позади возбужденные крики стражников. - Теперь не уйдут!.. Там сплошные обрывы!..
        Беглецы, задыхаясь, мчались меж тем уже по испещренной холмами местности.
        - Тьерри, мы пропали! - Эйнар явно готов был разрыдаться от отчаяния.
        - Ничего, крепись! Уйдем! - подбадривал его на ходу Теодорих, обнадеженный слышавшимся впереди гулким шумом реки. - По реке уйдем!..
        - Ты же знаешь: я боюсь воды!..
        - Я буду рядом!.. Другого выхода все равно нет!..
        И вот беглецы застыли как вкопанные на крутом обрыве, под которым стремительно несла свои воды Эна. Эйнар зажмурился от страха: его богатое воображение тотчас нарисовало безрадостную картину, как он идет ко дну…
        - Вон они! Хвата-а-ай их! - раздались голоса стражников совсем близко.
        Недолго думая, Теодорих резко ударил Эйнара ногой под колени, и тот, потеряв равновесие, с диким криком полетел с обрыва вниз. Теодорих немедленно последовал за ним, и вот уже оба барахтались в бурлящем потоке, поминутно погружаясь в него с головой. Эйнар задыхался, интуитивно отталкиваясь ногами от воды, чтобы она выпустила его из своих цепких объятий. Теодорих, сделав несколько мощных рывков вперед и чудом изловчившись, зацепил друга своим кожаным поясом, и вскоре мощный речной поток нес по течению уже их обоих…
        Стражники, достигнув обрыва, тяжело перевели дух и понимающе переглянулись: у дерзких беглецов не было абсолютно никаких шансов выбраться живыми из этой стремнины.



        Глава 4

        Сквозь сомкнутые ресницы настойчиво пробивался первый рассветный луч. Теодорих нехотя открыл глаза и приподнялся на локте: справа ласково журчала река, слева плотной стеной возвышался лес. Вспомнив случившееся накануне, он с трудом поднялся и осмотрелся. Эйнара нигде не было.
        - Эйнар! - хрипло позвал он, напрягая истощенные силы. - Эйнар, отзовись!..
        Ответом послужила пугающая тишина.

«Неужели утонул?!» - в страхе подумал Теодорих. Остатки сна мгновенно улетучились, и он торопливо пошел берегом вдоль течения реки.
        Ничком лежавшего на мелководье друга Теодорих обнаружил примерно через сто шагов. Тот был неестественно бледен и неподвижен.
        - Эйна-ар! - кинулся к нему со всех ног Теодорих. Подбежав и опустившись рядом на колени, принялся энергично тормошить: - Очнись, Эйнар!
        Друг по-прежнему не проявлял никаких признаков жизни. Тогда Теодорих упал ему на грудь, обнял за плечи и, не стесняясь проявления не свойственных мужчинам чувств, разрыдался:
        - Говорил я тебе: оставайся в Суассоне!.. А ты заладил свое: пойдем вместе!.. хочу мир посмотреть!.. Ну и зачем мне теперь этот мир, будь он неладен?!
        Неожиданно Эйнар приоткрыл веки и слабым голосом произнес:
        - Да увидим мы с тобой еще этот мир… не сомневайся… А вот поесть бы сейчас чего-нибудь не помешало…
        Тьерри едва не задохнулся от радости: его верный друг жив!
        - О, Эйнар! Увы, у нас нет ничего: ни еды, ни денег… Да и вообще мы с тобой оказались в каком-то диком лесу… - продолжая всхлипывать, но уже от счастья, затараторил Теодорих.
        - Ничего, - успокоил его приятель. - Вот немного отлежусь и наловлю рыбу руками, как в детстве… Помнишь?..
        - Помню! Только у меня она тогда почему-то все время выскальзывала!..


* * *
        Эйнар неподвижно стоял по пояс в неглубокой лесной заводи, поджидая, пока мимо проплывет достаточно крупная рыба. Наконец рядом появилась щука размером примерно в четыре пяди[Пядь - ладонь.] . С молниеносной быстротой юноша крепко схватил ее и тотчас прижал к мокрой холщовой рубахе. Щука бешено извивалась и била хвостом, но он не позволил ей выскользнуть из рук, опрометью выскочив на берег.
        - Смотри, какой у меня улов! - похвастался Эйнар, бросив рыбину на песок перед Теодорихом.
        - Отличная щука! - похвалил тот. - Только как же мы ее съедим?
        - Главное, зубы и аппетит есть, остальное - не проблема!
        Побродив по берегу, Эйнар нашел плоский камень с заостренным концом. Потом наломал веток с прибрежных кустов и соорудил из них на песке что-то вроде стола. Затем обмыл в реке оглушенную камнем рыбу от песка, острым концом того же камня вспорол ей брюхо и извлек из него кишки и тину. Еще раз хорошо промыв щучью тушку в речной воде, он с помощью своего нехитрого приспособления разделил ее на несколько частей, которые и водрузил затем торжественно на импровизированный стол из веток.
        Поняв, что рыбу придется поглощать в сыром виде, Теодорих, несмотря на голод, поначалу отвернулся. Эйнар же, напротив, с чуть наигранным оптимизмом произнес:
        - Прошу к столу, завтрак готов! - И, взяв самый большой кусок, откусил от него сырую рыбью плоть с таким видом, словно вкушал жареную куропатку.
        Голод одержал верх: помявшись, Теодорих тоже приступил к трапезе.
        Насытившись, Эйнар задал привычный вопрос:
        - Куда дальше двинемся?
        - Пойдем вдоль течения реки - оно наверняка выведет нас на равнину. А там посмотрим…


* * *
        Солнце стояло высоко. Речная вода струилась по руслу спокойно и неспешно: видимо, равнина была уже недалеко. Неожиданно перед беглецами-путешественниками раскинулось вплотную примыкающее к реке лесное озеро.
        - Если пойдем в обход, потеряем время. Может, рискнем вплавь? - с надеждой спросил друга Теодорих.
        - Ну, уж нет! Ты знаешь мое отношение к воде! По мне, так лучше уж время потерять, - категорически отказался от его предложения Эйнар.
        Пришлось отправиться в обход раскинувшейся на пути заводи.
        Вскоре лесная тропинка вывела друзей на поляну, где их взорам открылась вдруг трагическая картина, произошедшая, судя по всему, уже давно: на земле лежал скелет лошади. Седло и упряжь еще держались каким-то чудом на костях, но сильно пострадали от дождей и снега.
        - Если есть лошадь, должен быть и всадник, - глубокомысленно заметил Теодорих. - Надо осмотреть окрестности.
        Он оказался прав: примерно в двадцати шагах от останков лошади друзья обнаружили и скелет человека. Причем в боевой кольчуге и рогатом франкском шлеме-геумэ.
        - Смотри, как хорошо сохранилась кольчуга! - воскликнул Теодорих, с восхищением рассматривая уцелевшее снаряжение воина.
        - Это потому, что в свое время она была покрашена красной краской, - со знанием дела пояснил Эйнар. - Видишь, даже следы от нее еще остались…
        - Откуда такие тонкости знаешь?
        - Отец рассказывал.
        - Ну что, давай перевернем его? - предложил Теодорих.
        Эйнар замялся: ему совсем не хотелось дотрагиваться до человеческих костей. Тогда Теодорих, заметив нерешительность друга, перевернул останки воина сам. Его любопытство было вознаграждено с лихвой: в истлевшей от времени перевязи покоился меч-спата.
        - Отлично, теперь у нас есть военное снаряжение! - не удержался от очередного восторженного восклицания Теодорих. Потом возвел глаза к небу и с чувством произнес: - Прости меня, Логос, что тревожу останки погибшего воина: лишь крайняя нужда заставляет меня совершить это!
        - Не трогай покойника, Теодорих! Ты можешь разгневать своим поступком лесного духа Рюбецаля[Рюбецаль - дух леса у саксов; у германцев дух гор в эпоху раннего Средневековья мог также ассоциироваться с Серым монахом.] !
        - Эйнар, Рюбецаль - саксонские сказки для детей, - легкомысленно заметил Теодорих, уже стаскивая кольчугу с останков воина.
        - На твоем месте я бы проявлял больше почтения к духу леса, ведь нам еще идти неизвестно сколько! - урезонил друга Эйнар.
        - Вот ты и проявляй! - беззлобно огрызнулся Теодорих. - Я же предпочту облачиться в кольчугу и шлем: хотя они и стары, но все же лучше, чем ничего. С таким облачением мне никакой злодей не страшен! - Он натянул кольчугу прямо на рубашку, после чего гордо водрузил на голову шлем. Покрутив головой из стороны в сторону, удовлетворенно подытожил: - Прекрасно, шлем как на меня рассчитан!
        Эйнар неодобрительно хмыкнул, ибо по-прежнему был уверен, что Рюбецаль все видит и осуждает их действия. Теодорих меж тем подобрал с земли спату вместе с изрядно пострадавшей от непогоды и времени кожаной перевязью. Наскоро почистив их, он нацепил перевязь себе на пояс и воткнул оружие в ветхие остатки ножен. Вид при этом приобрел, правда, не приличного франкского воина, а скорее - пехотинца-скары, которому амуницию собирали всем селением и набрали, как говорится, что смогли, да и то с трудом.
        Кольчужная маска на шлеме почти рассыпалась от старости: свисала рваными клоками из полусгнивших колец. Убедившись в полной непригодности маски, Теодорих оторвал ее одной рукой, почти не приложив к этому усилий. Затем рассек спатой воздух и сделал боевой выпад.
        - Где ты научился боевым приемам? - удивился Эйнар.
        - Сенешаль Гортран обучил меня не только римскому языку, чтению и письму, но и некоторым приемам ведения боя. Может быть, не так, как мне бы хотелось, - вместо оружия мы использовали палки, - но защититься в равном бою я смогу, надеюсь.


* * *
        Друзья шли почти целый день, позволяя себе в пути лишь короткие передышки. Когда Эйнар случайно заметил в зарослях папоротника хижину, уже вечерело.
        - Смотри, Теодорих! Что я тебе говорил?! Наверняка - это жилище Рюбецаля, и он специально заманил нас сюда! Теперь непременно накажет за то, что мы потревожили кости мертвого воина!
        - О, дружище, признаться, мне сейчас уже все равно, чье это жилище - лесного духа, Серого монаха[Согласно древней легенде, обитавший в лесах Серый монах заманивал в свою обитель заблудившихся юношей.] или лихого разбойника. Я страшно устал, голоден и хочу, наконец, выспаться хоть под какой-нибудь крышей! Так что предлагаю просто проверить, кому эта хижина принадлежит. Может, она вообще уже давно заброшена… - с этими словами Теодорих обнажил спату, взяв ее наизготовку.
        Приблизившись к хижине, друзья увидели, что та ухожена и имеет вполне жилой вид. Они переглянулись: стало быть, обитаема! Эйнар испуганно замялся, Теодорих же, напротив, решительно толкнул плетеную дверь ногой и шагнул внутрь, увлекая за собой приятеля.
        В хижине царил полумрак. Тем не менее, оглядевшись, путники первым делом заметили стоявший на очаге котелок. Теодорих тотчас подскочил к нему, снял крышку и понюхал содержимое.
        - Каша! Только не могу понять, из чего приготовлена: запах трав слишком силен, - сообщил он другу. Потом запустил руку в котелок и пальцем снял пробу с ароматного варева. - О, вполне съедобно! Присоединяйся, Эйнар!
        - Нет уж, благодарю покорно! А вдруг Рюбецаль сейчас придет?! Тогда он точно отдаст нас на растерзание волкам!..
        - Как хочешь - было бы предложено… Тогда я сам все съем, - невозмутимо откликнулся Теодорих, зачерпывая кашу из котелка прямо рукой и с наслаждением отправляя ее в рот.
        Не выдержав последовавших за этой картиной голодного спазма и легкого головокружения, Эйнар смущенно пробормотал:
        - Ладно, оставь и мне немного… Я тоже попробую…
        Теодорих тотчас оторвался от котелка и протянул его другу:
        - Забирай, я уже наелся.
        На сей раз Эйнар не медлил: втянув носом аппетитный травяной запах каши, принялся уплетать ее за обе щеки. И, как назло, именно в этот момент на пороге возникла фигура в широкой серой накидке. Эйнар замер от ужаса с набитым кашей ртом: вот и он, хозяин леса Рюбецаль! А может, это даже Серый монах собственной персоной?!
        Теодорих, однако, не растерялся: шагнул вперед, выставив перед собой спату, и довольно дерзко произнес:
        - Даже если ты - дух леса Рюбецаль, я тебя не боюсь! Мы с другом просто очень устали и умирали с голоду, потому и вторглись в твое жилище. Отпусти нас, и мы уйдем с миром!
        - О! Слова, достойные юного воина! - неожиданно дружелюбно проговорил хозяин хижины. - Вот только спату ты держишь несколько выше, чем следует: из этого положения тебе будет неловко наносить удар противнику. Опусти ее чуть ниже, друг мой, и ты сам почувствуешь, насколько легче она станет. - Теодорих растерялся, а Эйнар продолжал пребывать в оцепенении. - И я - не Рюбецаль, как вы изволили меня назвать. Насколько я помню, это дух леса? Я же, увы, всего лишь римлянин-арианин, и имя мое - Флавий. Не желаете ли назвать свои имена, юноши?
        - Теодорих.
        - Инар… - пролепетал Эйнар, приходя в себя и силясь поскорее прожевать кашу.
        - Моего друга зовут Эйнар, - поправил его, вмешавшись, Теодорих. - Мы направлялись в Ахен, но сбились с пути и заблудились.
        - Верю, здесь немудрено заблудиться. Уж на что я давно живу в этом лесу, но и то до сих пор подчас плутаю… Как вам моя каша?
        - Очень вкусная! Примите еще раз наши извинения за столь варварское вторжение, - сказал, вежливо поклонившись, Теодорих.
        - Ничего страшного, юноша. Вот уже треть жизни я живу в абсолютном одиночестве, так что даже рад, что вы набрели на мое скромное жилище. Полагаю, правда, что кашей вы не насытились, поэтому хочу предложить вам лепешки и медовый напиток. Поверьте, напиток дивно хорош! Особенно если принять его после долгой дороги - он позволяет расслабиться и чудесно выспаться. - Одновременно с произносимой речью гостеприимный хозяин накрыл стол, и долго уговаривать юных путешественников ему не пришлось: они жадно накинулись на лепешки, не забывая запивать их сладким медовым напитком. - А теперь расскажите мне свою историю, юноши, но только не лгите, - сказал отшельник, когда угощение было сметено со стола подчистую. - Тогда, возможно, я смогу вам помочь.
        Теодорих, разомлевший от сытной трапезы, отчего-то уже не сомневался, что Флавий - отнюдь не такой простой старец-отшельник, каким показался на первый взгляд. Потому и решил поведать ему все без утайки…


* * *
        - Да-а, незавидная с тобой история приключилась, - протянул задумчиво Флавий, когда Теодорих смолк. - Впрочем, я ведь тоже в свое время, не простив обиды, нанесенной мне наместником Авитой, удалился в лес, ища успокоения в одиночестве. Так что, покинув Суассон, ты принял единственно верное решение, Теодорих. Ведь тем самым ты сохранил себе жизнь! А фортуна, как известно, переменчива… - Старец встал, проследовал в угол хижины, недолго покопался там и вернулся к столу с двумя глиняными горшочками. - Возьмите, юноши, эти горшочки! Я прихватил их с собой, когда много лет назад решил удалиться от мирской жизни, но, слава Логосу, они мне не понадобились…
        - А что в них? - осторожно поинтересовался Теодорих.
        - О, мой юный друг, в этих невзрачных с виду сосудах заключен величайший секрет человечества - греческий огонь! И никому еще, увы, не удалось разгадать его тайну - она известна лишь избранным.
        - Сенешаль Гортран рассказывал мне о греческом огне! Это - страшная сила!
        - Вернее и не скажешь, - согласно кивнул старец. - Вот, видите, из горшочков торчат кончики веревочных трутов?
        - Видим… - завороженно и почти одновременно выдохнули юноши.
        - Так вот если любой из горшочков запалить, а затем бросить в неприятеля, - ровным голосом продолжил Флавий, - того тотчас охватит огонь, погасить который будет невозможно, пока несчастный не сгорит дотла.
        Друзья восторженно переглянулись, однако мгновением позже Эйнар горестно посетовал:
        - Эх, если б у нас было еще, чем поджечь эти труты!..
        Старец улыбнулся, вновь наведался в угол хижины, и вскоре взорам юношей предстало настоящее кремнёвое огниво.
        - Вы и огниво… хотите нам отдать? - запинаясь от удивления, спросил Эйнар. - А как же сами-то… без него?
        - Да мне оно за ненадобностью, - успокоил его Флавий доброй открытой улыбкой. - Если бы вы, друзья, обратили внимание, то непременно заметили бы, что угли в моем очаге тлеют постоянно, - я не позволяю им погаснуть. А вот вам огниво может пригодиться, так что забирайте.
        - Вы - очень добрый человек! - воскликнул Теодорих, признательно приложив руку к груди.
        Флавий горько усмехнулся.
        - Добрый… Интересно, что бы ты сказал, друг мой, если б знал меня лет этак тридцать назад?.. - Жестом предупредив явно нежелательный для него вопрос, он вытряхнул на стол из кожаного мешочка, извлеченного из-за пазухи, еще и пять серебряных су. - Деньги тоже возьмите, мне они в лесной глуши ни к чему. - Собрав мозолистой старческой рукой монетки обратно в мешочек, отшельник протянул его Теодориху. - Надеюсь, они хоть отчасти помогут тебе достичь цели…
        Приняв мешочек, опальный бастард поднялся и низко поклонился старцу.
        - Чем я могу отблагодарить вас, Флавий?
        - Не стоит, присядь… Я и без того несказанно рад, что мне выпала честь передать вам все то ценное, чем я до сих пор владел единолично. Ведь я стар, и дни мои, можно сказать, сочтены… - Флавий тяжело поднялся с табурета. - Однако я хочу еще кое-что вам показать, идемте…
        Юноши послушно вышли вслед за старцем из хижины и направились, стараясь не отставать, вглубь леса. Впрочем, идти пришлось недолго: Флавий вскоре остановился возле высохшего и словно обожженного огнем дуба и указал на лежавший под ним небольшой камень.
        - Почти семь лет назад небеса низвергли этот камень на землю. Помню, то лето выдалось сухим и жарким, и когда он упал, сразу занялся пожар. Я тогда, признаться, подумал, что это Великий Логос прислал за мной огненную колесницу, дабы забрать меня к себе и призвать к ответу за все совершенные в жизни грехи. Однако потом пролился дождь, загасил огонь, а за мной так никто и не явился. Наконец я отважился пойти в лес, дошел до этого дуба и увидел, что упавший с небес камушек… светится! И тогда я понял, что это - посланник небес. Дар, ниспосланный мне свыше! Но прошло несколько дней, и исходящее из камня свечение исчезло. Зато обнаружилось другое странное свойство камня: мой фамильный медальон стал притягиваться к нему, словно его кто-то тянул вниз за ниточку. Однажды, пытаясь разгадать секрет камня, я попробовал вонзить в него кинжал. Не тут-то было: издав жалобный звон, мое оружие отлетело от его поверхности, едва прикоснувшись. В итоге я пришел к выводу, что это не камень, а божественный металл! И тот, кому удастся выковать из него меч, будет владеть миром. Возьмите и его с собой, друзья! Пусть не
легка будет ноша, зато службу впоследствии сослужит добрую!.. - На прощание Флавий снял с шеи серебряный фамильный медальон с изображением багуина[Багуин - антилопа с лошадиным хвостом и длинными кривыми рогами.] и протянул его Теодориху: - Когда доберетесь до Ахена, покажи этот медальон моему племяннику - Марку Левию Сегноцию. Он непременно вам поможет…



        Глава 5

        На следующий день, хорошо выспавшись и плотно позавтракав, Теодорих и Эйнар покинули гостеприимную хижину Флавия. До Ахена оставалось еще примерно три дня пути, но, благодаря подсказке старца, с дороги они более не сбивались и уже к концу дня достигли долгожданной равнины.
        Эйнар, несший за плечами обмотанного рогожей «посланника небес», выбился из сил. Теодорих с непривычки тоже изрядно устал от тяжелой воинской амуниции и меча-спаты. Поэтому, завидев впереди огни жилых домов, юноши решили устроиться на ночлег.
        Воодушевившись и прибавив шагу, они довольно скоро приблизились к воротам селения, однако путь им преградили вооруженные францисками стражники.
        - Кто такие? Зачем пожаловали сюда в столь поздний час? - спросил один из них, подозрительно покосившись на спату в руках Теодориха.
        - Мы - мирные путники, - вежливо ответил Теодорих. - Хотим всего лишь попроситься на ночлег в вашем селении.
        - А расплатиться за постой есть чем? - смерил его оценивающим взглядом второй стражник.
        Вместо ответа Теодорих похлопал рукой по кожаному мешочку, подвешенному к ремню. Услышав звон монет, второй стражник подобрел.
        - Тогда я, пожалуй, провожу вас к себе. Моя сестра отменно готовит и будет внимательна и добра к вам.
        - А она молода? И хороша ли собою? - не преминул поинтересоваться Эйнар.
        Стражник рассмеялся:
        - О, да! И молода, и пригожа… Но лучше бы родилась мужчиной! А то ведь в нашем селении все диву даются: как девица может работать в кузнице?!
        - Ваша сестра - кузнец?! - обомлел Эйнар.
        - Да еще какой! - хвастливо подтвердил стражник. - Коня подкует так, что залюбуешься!
        - А меч она сможет выковать? - вмешался в их разговор Теодорих.
        - Меч? А вот меч, пожалуй, вряд ли… Насчет меча лучше обращаться к моему отцу: он тоже кузнец и способен выковать все что угодно! Самому дефенсору в прошлом году спату собственноручно изготовил. Отменное получилось оружие! А вы что, хотите и меч в нашем селении заказать? - в глазах стражника засветилась надежда.
        - Да, только из нашего металла, - ответил Эйнар, жестом указав на большой рогожный сверток за спиной.
        - Что ж, тогда тем более милости прошу в мой дом! - весело ответил стражник, радуясь в душе подвалившей удаче: перспектива дополнительного заработка семьей на гостях привела его в прекрасное расположение духа.


* * *
        - Клерет! У нас гости! - громогласно оповестил сестру стражник прямо с порога, заводя юношей в дом. - Накрывай на стол!
        - Добро пожаловать, дорогие гости! - выглянула из-за занавески миловидная белокурая девушка крепкого телосложения с двумя длинными тугими косами. Эйнар сразу же определил в ней если не полную, то хотя бы частичную принадлежность к саксонскому роду. - Сейчас все исполню, Брев.
        - Приготовь потом и ночлег, - добавил предусмотрительно стражник. - А где, кстати, отец?
        - До сих пор в кузне, работает, - ответила ему Клерет и обворожительно улыбнулась гостям. У Эйнара от ее ослепительной улыбки и огромных серых глаз аж дух захватило, а по низу живота непроизвольно пробежала дрожь. - Что ж, милости прошу, дорогие гости: ночлег, ужин и завтрак обойдутся вам в пять денье[Денье - мелкая медная (или серебряная) монета в эпоху раннего Средневековья у франков.] .
        - Простите, но у нас только серебряные су, - растерянно сказал Теодорих, достав и продемонстрировав слегка оторопевшим хозяевам монетку из мешочка.
        - Ничего страшного: завтра попросим дефенсора разменять ее на денье, - успокоила его находчивая девушка и занялась выставлением на стол нехитрых угощений.
        Эйнар с облегчением стянул с себя «посланника небес», Теодорих, последовав его примеру, снял шлем и отложил в сторону спату.
        - Прошу к столу! - объявила вскоре Клерет, добавляя к лепешкам и просяной каше с медом большую бутыль вина.
        Друзья, изрядно проголодавшиеся за время пути, не заставили приглашать себя дважды. А в самый разгар ужина дверь дома отворилась и к столу молча подсел глава семейства кузнец Жосс. Клерет тотчас поставила перед ним горшочек с кашей, положила рядом лепешки и подлила вина в бутыль. Переглянувшись, юноши решили, что, видимо, подобное поведение в этой семье в порядке вещей, поэтому невозмутимо продолжили трапезу.
        Разделавшись с ужином, Жосс, наконец, пристально оглядел гостей и после непродолжительный паузы басовито осведомился:
        - И что же вас привело в наши края, юные путники?
        - Мы направляемся в Ахен. По делам, - ответил Теодорих как можно вежливее.
        - Большо-ой город… - уважительно протянул Жосс и отхлебнул вина прямо из горлышка здоровенной плетеной бутыли. - Доводилось мне бывать там лет пять назад. А ты, я вижу, воин? - Кузнец глазами указал на доспехи Теодориха.
        Не желая вдаваться в подробности, юноша ограничился утвердительным кивком и сменил тему:
        - Мы с другом проделали долгий путь, а вчера, следуя лесом, наткнулись случайно на камень и решили, что из него мог бы получиться неплохой меч. Не возьметесь изготовить его для нас? Мы заплатим за работу…
        Кузнец расхохотался:
        - Камень! А известно ли тебе, юноша, что мечи куются не из камня, а из металла? Причем желательно из самого лучшего - иберийского!
        - Известно. Но это… очень необычный камень. Прошу вас, посмотрите сами, - Теодорих подтащил «посланника небес» к ногам кузнеца и освободил от рогожи.
        Жосс играючи, будто пушинку, подхватил камень с пола и водрузил прямо на стол. Потом долго осматривал, ощупывал его, поворачивал разными сторонами… И наконец задумчиво изрек:
        - Интересный «камушек», никогда не видывал ничего подобного… Что ж, принимаю заказ! И да не зваться мне лучшим кузнецом, ежели я не выкую из него меча!


* * *
        Уже наутро кузнец с дочерью-подмастерьем приступили к работе. Когда ближе к полудню Теодорих решил навестить их, расплавленный металл в огромном котле над огнем посреди кузни бурлил вовсю. Юноша с интересом огляделся. Одна из стен мастерской была отдана на откуп деревянным полкам, сплошь заставленным и увешанным различными инструментами. Теодрих рассмотрел среди них несколько увесистых молотков, пару клещей, большой моток проволоки (видимо, для изготовления кольчуги), тиски, ножницы разных размеров, наковальни для выковки шлемов, щипцы, зубила, пробойники для заклепок и массу других предметов, названий которых он попросту не знал.
        Юноша перевел взгляд на Жосса: тот ловко черпал из котла отливающий синевой расплавленный металл специальным приспособлением, напоминающим гигантский ковш-щипцы, а затем выливал его в форму для будущего меча.
        Заметив, с каким неподдельным интересом Теодорих наблюдает за кузнечным процессом, Клерет подошла к нему и приветливо улыбнулась. Лицо ее было усеяно мелкими бисеринками пота, однако красоты девушки это не портило.
        - В древности наши предки-кузнецы закаливали мечи в крови рабов, - поведала она без предисловий, - ибо считали, что от этого оружие становится острее и надежнее. Теперь же времена изменились, и мы к подобным методам не прибегаем. Ведь вряд ли Логос одобрил бы использование невинно пролитой крови… Да и рабов у нас с отцом нет, - усмехнулась она. Потом отерла лицо полотняным фартуком и вернулась к работе.
        Жосс тем временем уже положил заготовку меча на наковальню и взмахнул над ней большим молотом. Вовремя подоспевшая Клерет подхватила другой молот, размерами чуть меньше отцовского, и ударила по наковальне вслед за ним.
        Неожиданно Теодорих почувствовал, что за спиной кто-то стоит. Он обернулся: неслышно вошедший Эйнар смотрел на девушку зачарованными глазами, в которых отчетливо читалось восхищение ее красотой и силой.
        Громко, чтоб хотя бы отчасти перекричать звук гулких ударов молота, Теодорих спросил:
        - Видишь, какой неземной синевой отливает расплавленный металл?
        Эйнар встрепенулся и рассеянно посмотрел на него.
        - Что? - ответил он вопросом на вопрос.
        Теодорих понимающе улыбнулся и, придвинувшись вплотную к приятелю, громко сказал ему на ухо:
        - Клерет действительно красавица! И с молотом мастерски управляется. Славная из нее выйдет жена!
        Эйнар покраснел: друг каким-то образом прочитал его тайные мысли.


* * *
        Теодорих принял из рук Жосса готовый меч и с замиранием сердца взмахнул им. Клинок со свистом рассек воздух и вспыхнул, точно молния: по обеим сторонам его возник сине-голубой ореол.
        Кузнец гордо расправил могучие плечи: он явно почувствовал себя сейчас на высоте профессионального блаженства. С лица Клерет, чрезвычайно довольной тем, что и ей выпала честь принять участие в изготовлении меча столь необыкновенной красоты, тоже не сходила счастливая улыбка.
        О юношах и говорить нечего: Теодорих принялся без устали то рассекать мечом воздух, то делать боевые выпады, словно бы пронзая им невидимого врага, а Эйнар едва успевал переводить радостно-ошеломленный взгляд с друга на его оружие и обратно.
        - Ты должен дать мечу имя, - вдоволь налюбовавшись упражнениями молодого воина, твердо сказал Жосс. - Причем имя, которое отражало бы его боевую суть. Согласно поверьям франков и саксов, имя помогает оружию в бою. Я - простой кузнец и потому всю свою жизнь поклоняюсь не только Логосу, но и Вёлунду[Вёлунд - мифический кузнец, якобы летавший по воздуху на птичьих крыльях; считался покровителем оружия (особенно - мечей) у франков, саксов и германцев.] . Так что поверь мне на слово: если Вёлунду понравится данное оружию имя, он наделит твой меч небывалой магической силой.
        - Хорошо, я подумаю… - ответил Теодорих, продолжая размахивать мечом.
        Клерет наблюдала за ним с настолько неприкрытым восторгом, что Эйнар, случайно перехватив ее взгляд, с горечью в сердце осознал: увы, все помыслы красавицы связаны отнюдь не с ним, а со счастливчиком Теодорихом…
        И в этот момент Клерет, не сводя влюбленных глаз с молодого воина, предложила:
        - Теодорих, а назови свой меч «Разящей молнией»!
        - Отличное имя для клинка, - одобрительно прогудел Жосс. - Думаю, Вёлунду оно придется по нраву.
        - Что ж, будь по-вашему, я согласен, - благодарно кивнул Теодорих. - Разящая молния! Звучит красиво… - и он в сотый раз рассек мечом воздух.
        Клинок вдруг засиял еще ярче, краски сине-голубого ореола словно бы сгустились, во все стороны посыпались мелкие серебристые искры…


* * *
        На следующий день друзья снова тронулись в дорогу. На прощание они тепло поблагодарили Жосса и его детей не только за прекрасный меч и обновленные кольчугу и шлем, но и за оказанное гостеприимство. После чего достойно расплатились и двинулись в путь на двух старых рыжих клячах, приобретенных в том же селении всего за десять денье.
        Покачиваясь на застеленных шерстяными попонами костлявых спинах лошадей, друзья долго любовались желто-красными сентябрьскими пейзажами в полном молчании.
        - Эх, до чего ж эти кобылы уродливы, - первым нарушил тишину Эйнар. - Как вспомню лошадок из королевской конюшни Суассона, аж сердце кровью обливается! А на этих разве что лесными дорогами пробираться, чтоб никто не увидел…
        Теодорих мягко урезонил друга:
        - Не сетуй понапрасну! Если помнишь, не так давно мы с тобой вообще путешествовали пешком. А сейчас, худо-бедно, сидим в достаточно удобных седлах. Вдобавок благодаря стараниям Жосса оба теперь при оружии! Да и моя амуниция стала выглядеть вполне прилично, - Теодорих трепетно прикоснулся к кольчуге на груди и тотчас ощутил приятную прохладу кольчужных колец, заботливо выкрашенных кузнецом черной (по римскому обычаю) краской. - Так что впредь вряд ли кто отважится нас обидеть. Насчет кобыл я, конечно, согласен с тобой - они годятся лишь на половики в лачугах, но возможности заиметь других у нас с тобой пока попросту нет. Сам знаешь, до Ахена еще добраться надо, а деньги в кошельке, увы, сами собой не прибавляются.
        Едва Эйнар открыл рот, дабы признать правоту приятеля, как за спиной раздался громкий цокот копыт. Друзья оглянулись: к ним стремительно приближался всадник.
        - Если этот глупец решил нас ограбить, я изрублю его своей «Разящей молнией» на мелкие кусочки! - воинственно воскликнул Теодорих, хватаясь за меч.
        Эйнар последовал его примеру: на всякий случай обнажил спату, снятую некогда с погибшего воина на лесной поляне и благополучно перекочевавшую потом от Теодориха к нему.
        Меж тем всадник, облаченный во франкский сетчатый нагрудник с кольчужным капюшоном и такой же, полностью скрывающей лицо маской, приблизился и остановился в двух шагах от них. Из ножен, висевших на боку незнакомца, выглядывал римский меч-гладиус, однако тот даже не попытался извлечь его и вообще не проявлял никаких признаков враждебности. Более того, силуэт всадника показался друзьям смутно знакомым. Тем не менее, Теодорих нарочито грозно осведомился:
        - Что тебе надобно от нас, воин? Имей в виду: мы оба вооружены и способны оказать достойное сопротивление!
        Неожиданно незнакомец произнес голосом Клерет:
        - Я намерена ехать с вами! - И, отстегнув кольчужную маску, девушка решительно добавила: - На возражения можете даже не тратить время!
        В течение нескольких минут опешившие друзья не могли проронить ни слова. Теодорих, придя в себя первым, подумал: «Да уж, с девицей, орудующей молотом как гребнем для волос, пожалуй, не поспоришь». А еще мгновением позже к нему вернулся и дар речи.
        - Клерет, а отец знает о твоем отъезде? - спросил он.
        Девушка чуть смущенно призналась:
        - Нет, конечно… Он бы не отпустил меня, а я считаю себя достаточно взрослой для принятия самостоятельных решений! - И, смутившись от своих слов еще более, огрызнулась: - Ну и чего застыли как изваяния?! Мы едем или нет? - Не дожидаясь ответа, она стегнула коня и помчалась вперед.
        Эйнара накрыла волна непередаваемого счастья. «Может, Клерет совершила столь дерзкий побег из отчего дома все-таки из-за меня?!» - сверлила его мозг одна и та же сокровенная мысль. Теодорих меж тем оценил сложившуюся ситуацию по-своему:
«Клерет - не неженка, так что обузой в пути нам не станет. Да и лошадь в случае необходимости всегда сможет подковать… И в седле отлично держится - прямо не девица, а огонь!». Заметив же на боках удаляющейся лошади две весьма объемистые седельные сумки и догадавшись, что девушка, скорее всего, прихватила с собой в дорогу не только личные вещи, но и провизию, Теодорих окончательно успокоился и даже повеселел.



        Глава 6

        Бо?льшая часть первого дня пути прошла почти в полном безмолвии со стороны всех троих путешественников. Клерет, видя, что ее спутники пребывают в нарочитой сосредоточенности, тоже молчала, даже не предпринимая попыток хоть как-то их разговорить. Однако ближе вечеру она изрядно проголодалась: в животе предательски заурчало. «Может, Теодорих решил уморить меня голодом, и таким образом отделаться раз и навсегда?» - думала она, не догадываясь, что Эйнар тоже давно страдает от голодных завываний в желудке.
        В конце концов, девушка не выдержала:
        - У меня есть вяленое мясо, лепешки и ягодное вино. Не желаете перекусить? Лично я уже проголодалась… А вы?
        У Эйнара от ее слов засосало под ложечкой, голова слегка закружилась.
        - Теодорих, - взмолился и он, - давай сделаем привал, пока совсем не стемнело! Действительно ведь перекусить не помешало бы!..
        Теодорих, однако, словно и не слышал их: продолжал ехать молча впереди, не удосужившись даже обернуться. Тогда Клерет совершила по-женски хитрый маневр: обогнав Теодориха, она спешилась на небольшой полянке близ дороги, сняла с лошади кожаную сумку и проворно начала извлекать из нее прихваченную из дома еду прямо на траву. Поравнявшись с импровизированным лесным столом, Теодорих понял: еще мгновение, и он сам рухнет на землю от голода. Решив, что достаточно уже проявил по отношению к самозванке характера и жесткости, он тоже спешился, жестом пригласив Эйнара последовать его примеру.
        Сполна утолив голод, компания расположилась на той же поляне на ночлег. Клерет сняла попону с лошади и укуталась ею, укрывшись почти с головой. Теодорих и Эйнар договорились дежурить по очереди: здешние места с виду хотя и казались спокойными, однако в любом лесу, как известно, водятся дикие звери, поэтому меры предосторожности лишними не будут.
        Первым, разместившись чуть поодаль от костра, улегся спать Теодорих. Стоило ему, по примеру Клерет, завернуться в снятую с лошади шерстяную попону, как его тотчас обдало родным и знакомым запахом конского пота. Юноша смежил веки и мысленно представил сначала конюшню в Суассоне, потом - Гортрана и Андсвара… Увы, теперь все это - лишь дорогие сердцу воспоминания. Немного поворочавшись, он вскоре уснул: долгий путь без остановок и обильный ужин не прошли даром.

…Теодориху снилось, что его раздевает прекрасная девушка. Ее белокурые волосы распущены по плечам и слегка щекочут его лицо, серые прекрасные глаза излучают притягательный волшебный свет, нежные руки ласково обвивают его тело… И постепенно им овладевает непреодолимое желание обладать прелестной незнакомкой…
        Теодорих проснулся и, к величайшему своему удивлению, обнаружил, что белокурая красавица - вовсе не сон, а… тесно прильнувшая к нему Клерет! Более того: она страстно целовала его прямо в губы, а от ее сильного тела исходил буквально испепеляющий жар. Плотское желание мгновенно перекочевало из сна в явь, многократно усилившись. Будучи не в силах сопротивляться ему, Теодорих без долгих раздумий и без опасения оказаться неумелым любовником, ибо до сего момента был девственником, овладел девушкой.
        Когда же юные тела сполна насладились взаимной страстью и утолили ее, с сознания Теодориха словно пелена спала: он вдруг вспомнил, сколь откровенно влюбленными глазами смотрел на Клерет Эйнар. А кстати, где он сейчас?!
        Теодорих быстро оделся, встал и в отблесках догорающего костра увидел сидящего неподалеку друга. Правда, тот, свесив голову на грудь и смачно похрапывая, крепко спал. «Какое счастье, что он ничего не видел! - подумал невольно осчастливленный новоявленный любовник, ничуть не обидевшись на «дежурного» за небрежное несение им вахты. - Однако с моей стороны вряд ли порядочно будет оставлять его в неведении… Видимо, придется все же признаться в своей связи с Клерет».
        Наутро Клерет, по-прежнему с ног до головы укутанная в шерстяную попону, проснулась как ни в чем не бывало, не вызвав тем самым у Эйнара никаких подозрений относительно минувшей ночи. Девушка сладко потянулась, потом не спеша поднялась и принялась приводить себя в порядок. Теодорих в это время сидел у костра, вороша палкой дотлевающие угли и пытаясь разобраться в обуревавших его чувствах. «С появлением Клерет мои отношения с Эйнаром могут осложниться… Как же мне объясниться с ним? Ведь получается, что я предал единственного и верного друга… Хотя почему, собственно, предал?! В конце концов, Клерет сама пришла ко мне, да еще к пребывающему в царстве Морфея! Интересно, а сам-то я испытываю к ней хоть какие-нибудь чувства? Понять бы! Все произошло так быстро…»


* * *
        Наскоро позавтракав, друзья продолжили путь. Эйнар скакал рядом с Клерет, забавляя ее пустой, ни к чему не обязывающей болтовней. Она снисходительно его слушала и время от времени исподволь поглядывала на следовавшего чуть впереди Теодориха, погруженного в ведомые только ему размышления.
        Неожиданно очередной поворот лесной дороги вывел компанию к весьма странному селению с изрядно покосившимися и, главное, неохраняемыми въездными воротами.
        - Вымерли здесь все, что ли? - вырвался у Теодориха удивленный вопрос.
        - Похоже на то, - кивнула Клерет, после чего спешилась и на всякий случай обнажила меч.
        Друзья поступили так же, после чего, ведя лошадей в поводу, прошли сквозь ворота и осторожно углубились в селение. Добравшись до небольшой центральной площади, они остановились и заняли выжидательную позицию, однако никто не проявлял к ним ни малейшего интереса. Да и кому было проявлять, если селение выглядело совершенно безлюдным? Сей факт показался всем троим, если не пугающим, то весьма настораживающим.
        - Может, всех жителей Рюбецаль извел? - предположил Эйнар, беспрерывно озираясь по сторонам.
        - Перестань! - недовольно оборвал его Теодорих. - Вечно тебе то Серый монах, то лесной дух мерещатся!
        - Вот увидишь: не к добру эта зловещая тишина! - не унимался приятель.
        И тотчас после его слов из дома, расположенного аккурат напротив площади, вышел согбенный старец. Еле передвигая ногами, он заковылял в их сторону.
        - Я же говорил - Рюбецаль! - взвизгнул от неожиданности и страха Эйнар. - Сейчас он и нас погубит!
        Теодорих и Клерет неодобрительно покосились на него, и юноша попытался взять себя в руки и принять достойный вид.
        Меж тем старец приблизился к компании непрошеных гостей.
        - Приветствую вас, о, благородные воины… - прошамкал он беззубым ртом.

«Что ж, начало обнадеживающее», - подумал Теодорих и убрал «Разящую молнию» обратно в ножны.
        - И мы тебя приветствуем, о, почтеннейший! - ответил он с поклоном.
        - Куда путь держите?
        - В Ахен.
        Ничего не ответив, старик явно задумался о чем-то, не забывая при этом внимательно рассматривать троицу спешенных вооруженных всадников, державшихся довольно уверенно, если не сказать - воинственно. Даже Эйнар выпятил грудь колесом, желая показать незнакомцу, что и он - далеко не рядовая персона. Клерет, в нагруднике из блестящих металлических полос и с обнаженным мечом в руках, и вовсе казалась со стороны мужественным телохранителем некой важной особы.
        - Назовите ваше имя, господин, - обратился вдруг старик к Теодориху, интуитивно выделив его из всех троих.
        - Теодорих.
        - Благородное имя, - сказал старец и поклонился. - Прошу вас вместе со свитою посетить мое скромное жилище, - указал он в сторону кособокого дома, из которого недавно вышел.
        - Благодарим за приглашение, не откажемся, - ответил Теодорих и решительно двинулся вслед за старцем.
        К нему тотчас присоединилась и Клерет, а Эйнар, взяв под уздцы их лошадей, крикнул вдогонку:
        - Я останусь здесь, пригляжу за лошадьми!

«Великий Логос, помоги им!» - взмолился он, искренне стыдясь своего страха, но не находя в себе сил справиться с ним.
        Войдя в хижину следом за стариком, Теодорих и Клерет сразу обратили внимание на убогую, почти нищенскую обстановку. Заметив их сочувственные взгляды, хозяин без обиняков предупредил:
        - Увы, по причине своей бедности я не смогу угостить вас изысканными яствами. Готов предложить лишь молоко, сыр да гречишный хлеб. Если вас это устроит, прошу к столу.
        - Отлично! - ободрил его Теодорих. - Что может быть лучше деревенской еды?!
        Хозяин выставил на стол нехитрую закуску, и Теодорих, прекрасно понимая, что старец зазвал их к себе неспроста, поспешил перейти от слов к делу.
        - Что случилось в вашем селении, почтеннейший? Говорите без опасения, нам вы можете доверять!
        Старец, подслеповато прищурившись, подсел к гостям. Теодорих не торопил его. Клерет же, всегда отличавшаяся отменным аппетитом, налегала в это время на молоко и сыр и, казалось, совершенно не прислушивалась к мужскому разговору.
        - Вы весьма прозорливы для молодого воина, - проговорил, откашлявшись, старик. - Мне действительно есть о чем вам поведать… - Затем, чуть помолчав и собравшись, видимо, с мыслями, начал издалека: - Наше селение носит название Виенн. Когда-то оно процветало, теперь же, увы, захирело и объято страхом. Я - дефенсор этого селения, зовут меня Франсуартом. Вот уже скоро сорок лет, как я был назначен на пост дефенсора нашим прежним бенефициарием[Бенефициарий - знатный человек или воин, владевший бенефицием, т. е. земельным наделом, на котором могло располагаться несколько селений и даже городов. Во времена Римской империи бенефициарии назначались наместником, но должность могла передаваться и по наследству - от отца к старшему сыну. Бенефиции - ранний пример ленов, переросших затем в феоды.] , хозяином здешних земель. Ныне же я стар и смерть наверняка не за горами, но вряд ли мою душу заберут валькирии, ибо я никогда не был воином и вряд ли уже мне суждено погибнуть в бою. Да и мир Фрейи[Фрейя - богиня плодородия, любви и красоты; хозяйка загробного мира, где, согласно мифам, всегда царят покой и
богатство.] для меня, боюсь, закрыт наглухо: слишком много зла я причинил, пусть и не по своей воле, людям. - Старец дрожащей рукой налил в глиняную чашу молока из кувшина и отхлебнул. Несколько молочных струек побежали по его густой седой бороде, но он, не обратив на них внимания, отставил чашу и продолжил: - Я был еще очень молод, когда прежний наш бенефициарий, погостив в Магрибе[Магриб - побережье северной Африки.] , привез оттуда маленького дракона. Поначалу он держал зверя исключительно для забавы: демонстрировал своим частым гостям, что доставляло тем немало удовольствия. Однако дракон быстро рос, ибо наш повелитель приказывал слугам кормить его только сырым мясом, и спустя несколько лет достиг совершенно гигантских размеров…
        Теодорих и Клерет, расправившаяся к тому времени с немудреной трапезой, слушали рассказчика как завороженные, отчего-то веря каждому его слову.
        - Прошло много лет, - размеренным голосом продолжал меж тем дефенсор, - бенефициарий старел, а чудовище становилось все крупнее и крупнее. Когда же достигло в длину пятнадцати локтей[Локоть - мера длины (три локтя равны приблизительно 1 метру).] , стало еще прожорливей и ненасытней. Однако тут, на нашу беду, целых три года подряд выдались неурожайными. Поскольку хлеба и людям-то не хватало, начался падеж скотины. Но, думаю, мы смогли бы и это пережить, если бы не окончательно спятивший старый бенефициарий: его любимый дракон привык, видите ли, питаться сырым мясом! Так, где ж его взять-то во время голода?! Вот и приказал в итоге наш повелитель приводить из каждого подвластного ему селения по девушке, дабы скармливать ее ненасытному чудовищу. Мы, понятное дело, взбунтовались, однако воины бенефициария потопили наше недовольство в крови, накормив потом дракона телами убитых… На какое-то время, правда, все стихло, но, увы, ненадолго. Когда старый хозяин умер, начался настоящий кошмар… - Не справившись с эмоциями, старик заплакал.
        Гости растерянно переглянулись: что делать? Уж если поведанная дефенсором леденящая душу история потрясла даже их, то что сейчас творится с ним самим?! По счастью, сообразительная Клерет быстро нашла выход из положения: налила в чашу молока, подошла к старику и, успокаивающе погладив его по плечу, мягко проговорила:
        - Прошу вас, выпейте и передохните…
        - Ты похожа на мою дочь в юности, - сказал старец, приняв из ее рук питье. - Не удивляйся: хоть я и стар, но пока могу еще отличить деву от воина.
        - Но… как вы догадались? - смутилась Клерет.
        Допив молоко, старый дефенсор усмехнулся:
        - Так невелика хитрость!.. Когда вы оба уселись за стол, молодой господин тотчас снял шлем и положил его рядом с собой. Вы же свой кольчужный капюшон так до сих пор и не скинули. Вот я и смекнул: видимо, опасаетесь выставить напоказ длинные женские волосы.
        - Верно смекнули, - кивнула с улыбкой Клерет и охотно стянула с головы капюшон. На ее грудь тут же упали две тяжелые светлые косы, переплетенные кожаными шнурками.
        - Точно, вылитая моя Хильда в молодости… - старик снова едва не расплакался, однако, стряхнув на сей раз с бороды капли молока, смог совладать со своими чувствами и вернуться к рассказу. - Так вот, место покойного старого повелителя занял его единственный сын Витольд, которому доставляло большое наслаждение держать нас, своих подданных, в неизбывном страхе, запугивая отцовским чудовищным выкормышем. Времена при Витольде настали крайне жестокие и суровые: за малейшие непослушание либо провинность его воины хватали несчастного и… скармливали дракону. Как раз в те годы мне исполнилось двадцать девять лет. Узнав от кого-то, что я пользуюсь у селян уважением за благочестивый образ жизни и рассудительность, Витольд назначил меня дефенсором. Я не желал этой должности - ответственные обязанности чрезвычайно тяготили меня, тем более с таким повелителем! Однако с Витольдом не поспоришь - пришлось согласиться. И все-таки, пользуясь обретенным высоким статусом, я всегда и во всем старался помогать людям из своего селения, по мере сил защищать их… За что, собственно, и поплатился… В один из дней Витольд
приказал воинам схватить мою дочь Хильду и доставить ее к нему, хотя ей в то время исполнилось всего лишь пятнадцать лет… Чуть позже Витольд передал мне через своих людей, что Хильда будет содержаться в его замке на правах заложницы. То есть если я посмею сделать что-либо против его воли, он немедленно отдаст мою девочку на съедение дракону. - На выцветших глазах старика вновь выступили слезы. - Моя Хильда и дочери дефенсоров соседних селений провели в замке Витольда в качестве заложниц почти десять лет. За это время мне довелось увидеть ее несколько раз: не смотря ни на что, она превратилась в красавицу!.. Витольд же по примеру отца требовал все новых и новых жертв для дракона. Более того, ему доставляло удовольствие лично наблюдать с берега, как чудовище, переселенное к тому времени в местное озеро, жестоко терзало зубами юное тело каждой очередной сброшенной в воду девушки. А вскоре Витольд и вовсе обезумел: приказал вбить по периметру озера столбы и привязать к ним заложниц. Дракон стал ежемесячно выходить из воды на берег и расправляться с невинными жертвами прямо на глазах у всех. Многие
очевидцы, в том числе будущие девушки-жертвы, сошли от этого кошмара с ума… - Дефенсор снова умолк: видно было, что говорить ему с каждой минутой становится все тяжелее.
        - Но отчего же вы не искали справедливости в Ахене? - воспользовавшись паузой, спросил Теодорих.
        Старец взглянул на него глазами, полными отчаяния.
        - Пытались, господин! Но на всех ведущих из Виенна дорогах стояли, увы, посты бенефициария. К тому же в каждом селении находились люди, которые из-за страха за себя и за жизнь своих близких доносили Витольду о всех готовящихся вылазках в Ахен…
        - По дороге сюда мы не встретили ни одного поста, - заметила Клерет.
        - Теперь-то их давно уже нет, - пояснил дефенсор. - Слугам Витольда больше некого стало ловить и отслеживать: в селениях остались лишь старики да малые дети. Всех молодых женщин Витольд давно уже забрал в свой замок, а их мужей обратил в рабов… Некому стало обрабатывать нашу землю, сеять зерно, собирать урожай. Видимо, нас, оставшихся здесь, ждет голодная смерть…
        - Но чем же питаются ваш хозяин и его люди, если вокруг царят нищета и разруха? - искренне удивился Теодорих.
        - Вымогательством да грабежом, - развел руками старик. - Витольд запугал всех окрестных землевладельцев и дефенсоров своим драконом, и те вынуждены регулярно платить ему дань. Ежели же кто посмеет отказать - само селение уничтожают, а людей либо скармливают дракону, либо продают саксам.
        - Да-а-а… - протянул озадаченно Теодорих. И, вспомнив сказку, слышанную в детстве от кормилицы Иветты, добавил: - Ваш Витольд прямо не человек, а Ёрмунгальд[Ёрмунгальд - мифический трехголовый кровожадный змей.] самый настоящий!
        - Вы правы, молодой господин: это имя как нельзя более подходит Витольду, - грустно кивнул дефенсор. - И вот на днях он вновь собирается кормить своего дракона молодыми девушками. Помогите нам, господин! - взмолился старец и, залившись слезами, неожиданно упал на колени перед Теодорихом. - Вы - первый благородный воин, встреченный мною за последние несколько десятков лет! Уверен, сам Логос указал вам путь в наше многострадальное селение! Не бросайте же нас! Помогите нам!..
        - Но чем же я могу помочь? - смущенно спросил Теодорих, поднимая старика с пола. - В распоряжении Витольда, как вы сами говорите, имеется целый отряд воинов, а нас всего трое, и к тому же одна из троих - девушка.
        - И что?! - раздался вдруг возмущенный голос Клерет. - Пусть я и девушка, но сражаться умею не хуже мужчины!
        - Никто не сомневается в твоих способностях, - мягко успокоил ее Теодорих. - Однако разве тебе хочется быть скормленной дракону? - своим вопросом он попытался призвать девушку к здравомыслию.
        Клерет задумалась, но ненадолго.
        - Значит, надо одолеть Витольда и его воинов не силой, а хитростью! - воскликнула она вскоре задорно. - К примеру, напугать! Допустим, Теодорих, ты явишься к ним и назовешься Посланником небес, спустившимся на землю якобы лишь для того, чтобы покарать Витольда за его кровожадность. Затем, в подтверждение слов, взмахнешь своей «Разящей молнией»! Уверена - все приспешники Витольда придут от твоего меча в смятение! Вряд ли хоть кто-нибудь из них видел когда-нибудь подобное оружие!
        - А если представление с «Посланником небес» не сработает? - озаботился Теодорих, слегка опешив от столь дерзкого плана.
        - Сработает, даже не сомневайся! - твердо заверила его Клерет.
        - Умоляю вас, помогите! - снова взмолился дефенсор. - Соглашайтесь, господин! План вашей спутницы и впрямь хорош!..
        Поколебавшись, Теодорих вынул «Разящую молнию» из ножен и посмотрел на нее так, словно видел впервые. Ореол вокруг клинка заиграл вдруг фиолетовыми красками.
        - Очень необычный меч, - отметил, удивленно покачав головой, дефенсор. - Может, вы и впрямь - посланник богов с небес? - Не дожидаясь ответа, он проковылял к плетеной кровати, со скрипом согнулся и извлек из-под нее небольшой глиняный горшочек, с которым и вернулся к гостям. - Увы, это все, что у меня для вас есть. Удалось скопить по молодости лет. Берег на черный день, и вот он настал… - Старик высыпал содержимое горшочка на стол, и перед глазами гостей заблестели золотые и серебряные монеты и украшения. Теодорих обратил внимание на два серебряных торквеса: один них, явно саксонской работы, тотчас напомнил ему подарок матери, который он, увы, так и не смог сберечь…


* * *
        Когда Эйнар узнал, что назавтра им предстоит убить дракона и освободить девушек-заложниц, у него округлились глаза. Сперва от страха, а потом - от гнева.
        - Теодорих, ты кем себя возомнил, позволь полюбопытствовать?! - возопил он в сердцах. - Во что ты решил нас ввязать?! Гибели нашей хочешь? Можно подумать, что ты - тот самый воин из легенды о Красном Драконе, который отрубил голову чудищу одним взмахом меча! Чего молчишь? Ответь! Ты у нас кто - легендарный воин?!
        В душе Теодорих был согласен с не на шутку разошедшимся другом, и все-таки интуиция подсказывала: пусть хитростью, но ему удастся победить дракона.
        - Перестань вопить! - резко осекла Эйнара Клерет. - Если боишься - так и скажи! Тебя никто не заставляет идти с нами силой.
        - Кто, я?! Боюсь?! Да я, если ты хочешь знать, вообще ничего не боюсь! - взвился Эйнар, осознав, однако, сколь низко он только что пал в глазах дамы сердца.
        - Вот и хорошо, - примирительно сказал Теодорих. - А когда проучим кровавого бенефициария и заберем полагающуюся нам плату, двинемся дальше, в Ахен.

«Как же, двинешься тут с тобой, - подумал нахохлившийся Эйнар. - Разве что до ближайшего сельского кладбища. Да и то в случае, если от нас хоть что-то останется…»



        Глава 7

        Едва занялся рассвет, друзья верхом на лошадях последовали за Франсуартом. Тот ехал впереди всех на ослике, семенившем, несмотря на короткие ножки, достаточно шустро. Предместий замка Витольда заговорщики достигли, когда рассветные лучи уже сменились первыми солнечными. Франсуарт натянул поводья, и ослик остановился.
        - Дальше лучше идти пешком, с соблюдением всех мер предосторожности. Животных оставим здесь, - сказал старик, спешившись и привязав ослика к дереву в стороне от дороги.
        Спутники молча повиновались. И потом зашагали, стараясь ступать как можно тише, по извилистой лесной тропинке, которая то петляла, то вовсе терялась из виду. Теодорих, проживший всю свою пока еще недолгую жизнь в городе, не переставал удивляться, как дефенсору удается столь хорошо ориентироваться в лесу. Сам-то он непременно давно бы заблудился и стал легкой добычей голодных волков, на которых тут явно никто уже не охотится.
        Неожиданно Франсуарт повернулся к спутникам и приложил палец к губам, призывая к повышенной осторожности.
        - Впереди - озеро… - одними губами прошептал он.
        Подлесок и впрямь вскоре поредел, открыв глазам заговорщиков озеро, окруженное по берегам деревянными столбами, у подножия которых бесформенными грудами лежали человеческие кости. Сие зрелище повергло Клерет в неописуемый ужас, мгновенно сменившийся злобой: «Урод! Убить его немедленно и не раздумывая! Да и то это слишком мягкое наказание для такого злодея будет!..»
        На озере меж тем было тихо. Лишь ветер изредка нарушал гладь воды, игриво налетая на нее и собирая мелкими складками-рябью. На противоположном берегу озера возвышался мрачный каменный замок. Его высокие сторожевые башни на миг породили смятение в душах Теодориха и Эйнара, ибо не имели ничего общего с римской архитектурой, к которой они привыкли в Суассоне. «Жуткое место, - подумал невольно Теодорих. - Неудивительно, что хозяин замка уродился столь жестоким и кровожадным…

        Остатки последней осенней листвы, еще сохранившейся на ветках, служили плохой защитой от чужих глаз, поэтому «непрошеные гости» улеглись на землю, выбрав себе в качестве укрытия высокий травяной сухостой.


* * *
        Стоял конец сентября, солнце светило ярко, припекая не по-осеннему знойно. Земля щедро отдавала последнее тепло, и отряд, затаившийся в подлеске близ озера, успел даже слегка разомлеть от солнечных лучей и запаха сухой листвы на траве. «Эх, каким бы благодатным могло быть это место! - думал Эйнар. - Вот бы стать здесь бенефициарием или хотя бы дефенсором! Уж меня-то все селяне уважали и любили бы, уж я-то не стал бы никого травить зубастыми чудищами…»
        Неожиданно на противоположном берегу появились люди. Одни из них шли шаг в шаг друг за другом (по всей видимости, были связаны веревкой либо цепью), другие же, в ярко-красных туниках, безжалостно подгоняли их копьями. «Пленницы!» - мелькнуло одновременно в голове у всех, кто затаился сейчас в подлеске. Процессия меж тем медленно двигалась к месту жертвоприношения. По мере ее приближения заговорщики увидели, что молодые девушки, облаченные в серые полотняные рубахи, идут покорно и безмолвно, ни на какое спасение уже не надеясь. Сопровождавшие их воины громко и развязно переговаривались, из чего заговорщики сделали вывод, что те уже с утра изрядно приложились к вину. «Да, совершать подобные злодеяния можно, пожалуй, только если напиться до беспамятства», - подумал Теодорих, тщетно пытаясь разглядеть среди конвоиров Витольда.
        Однако лишь когда пленниц привели на берег и, развязав, тут же поочередно привязали каждую к отдельному деревянному столбу, от замка отделилась фигура всадника в ярко-красном плаще, скакавшего на черном вороном коне в сторону озера. Приблизившись к месту грядущего жертвоприношения, бенефициарий обвел властным взглядом привязанных к столбам девушек: те беззвучно плакали. Витольд, несмотря на свои достаточно уже преклонные лета, спешился самостоятельно и, причем, довольно ловко. Правда, стражники тут же поднесли ему кресло, на которое тот не замедлил присесть.
        - Начинайте! - отдал Витольд команду подданным.
        В центр полукруга, образованного столбами на ближнем берегу озера, шагнул палач. Обнажив кинжал-скрамасакс, он обошел всех девушек, поочередно нанося каждой удар по бедру. Раздались громкие стенания несчастных: кровь заструилась по их домотканым рубахам, обильно стекая на землю.
        - Таким образом, палач привлекает чудовище на берег, - шепотом объяснил Франсуарт спутникам суть проведенного палачом ритуала, - ведь запах крови оно чувствует даже со дна озера. Вскоре, значит, всплывет! И вот тогда, друзья, дело за вами!..

«Легко сказать!» - подумал Теодорих, в сотый раз нервно проверяя содержимое походной сумки: не забыл ли чего?
        Тем временем на место удалившегося палача заступил стражник с огромным боевым барабаном. Вскинув высоко вверх здоровенную палку с набалдашником, он изо всех сил ударил ею по натянутой бычьей коже. Раздался звучный удар, гулким эхом прокатившийся над окрестностями.
        И вот спустя некоторое время, примерно на сороковой по счету барабанной дроби поверхность воды начала расходиться клином, словно со дна всплывала не видимая пока гигантская лодка. Еще мгновение - и неподалеку от берега вынырнула длинная блестящая морда темно-зеленого цвета с хищными злобными глазами.
        Заговорщики в ужасе замерли, а у Эйнара даже волосы на голове зашевелились от страха. Он тихо проскулил:
        - Хочу домой, в Суассон…
        Столь же тихо Теодорих ответил ему:
        - In rebus bellicis maxime dominatur fortuna.
        - Что это означает? - заинтересовался Эйнар, забыв ненадолго о чудище.
        - В военных делах наибольшую силу имеет случайность, - перевел Теодорих. После чего извлек из сумки горшочек с греческим огнем и, не давая другу возможности опомниться, скомандовал: - Доставай, Эйнар, огниво! Сейчас мы устроим им
«жертвоприношение»!
        Стражники при виде дракона тесно сгрудились и выставили копья вперед, заодно плотно прикрывшись и щитами. Витольд же, казалось, и глазом не повел: продолжал спокойно сидеть в кресле прямо на виду у чудовища.
        - Он что - колдун, коли дракона не боится? - тихо спросил Теодорих у дефенсора.
        - Возможно, но точно не знаю. Однако дракон никогда его не трогает - направляется сразу к жертвам. Скорее всего, он реагирует только на запах крови, - высказал предположение Франсуарт.
        И вот, наконец, покрытое крупной темно-зеленой чешуей чудовище, яростно вращая круглыми желтыми глазами и беспрерывно хлеща отвратительным длинным хвостом по воде, неуклюже выползло на сушу. Сразу стало видно, что к быстрому передвижению его короткие лапы не приспособлены. Зато когда дракон разверз свою буквально бездонную пасть и обнажил огромные острые зубы, несчастные жертвы, все как одна, в страхе закричали. Девушки принялись молить Витольда о пощаде: просили заколоть их сначала кинжалами, а затем уж скормить дракону. Тот, однако, в ответ лишь злорадно ухмылялся. Разворачивающаяся на глазах трагедия явно приводила его в ни с чем не сравнимый восторг.
        Трое друзей напряглись: Теодорих и Клерет держали наготове горшочки, а Эйнар - огниво.
        - Когда чудовище начнет изрыгать огонь? - шепотом осведомилась Клерет у Франсуарта.
        - Никогда. Не припомню ни одного случая, чтобы из пасти чудовища хотя бы раз изверглось пламя.
        - Хоть это радует, - язвительно проворчал Эйнар.
        Пока друзья предавались беззлобной перепалке, дракон уже начал косолапо-неторопливое движение в сторону привязанных к столбам жертв.
        - Пора! - отдал команду Теодорих. - Помни, Клерет: я бросаю горшочек в дракона, а ты - в Витольда!
        - Не волнуйся, не промахнусь. К тому же сделаю это с превеликим удовольствием, - заверила Клерет и поднесла трут своего горшочка к огниву Эйнара.
        - А теперь - вперед! За мной! - уже на бегу выкрикнул Теодорих, устремившись к жертвенной площадке.
        Дракон стоял перед столбами, дико вращая желтыми глазами направо и налево, словно выбирая наиболее подходящую жертву. Обезумевшие от ужаса девушки вели себя по-разному: одни истово молились Логосу либо Фрейе, другие впали в полнейшую прострацию, третьи, самые непокорные, предпринимали энергичные, но, увы, тщетные попытки избавиться от веревочных пут.
        И вдруг из-за одного из столбов в сторону дракона пролетело нечто горящее, подобное маленькому круглому факелу, угодив ему прямо в открытую пасть. От неожиданности чудовище щелкнуло зубами и сомкнуло челюсти, тем самым окончательно раздавив «подарок с начинкой». Вслед за этим туловище его неестественно дернулось, а уже в следующее мгновение все чешуйчатое существо было объято ярким пламенем.
        Гигантский дракон-костер принялся нещадно молотить огромным хвостом по земле, от чего во все стороны полетели смертоносные искры, мгновенно выжигавшие всю траву вокруг него. Наконец, издав чудовищный хрип, дракон замер. Запахло жареным мясом…
        В тот же самый миг некий воин, облаченный в блестящие металлические доспехи, выскочил из-за столбов прямо напротив Витольда и запустил в него аналогичный
«факел». Горящее чудо упало у ног бенефициария, издав звук разбившегося обычного глиняного горшка, однако уже в следующее мгновение ноги и кресло повелителя здешних земель ярко запылали. Витольд попытался сбить пламя перчатками, но, увы, тщетно: огонь тотчас охватил и его руки.
        - Ко мне, бездельники! Сбейте с меня пламя немедленно! - рявкнул бенефициарий на подданных.
        Стражники, мигом забыв о сгоревшем заживо драконе, со всех ног бросились к своему повелителю и попытались сбить с него огонь снятыми с себя туниками. Увы, все их усилия оказались бесплодными: огонь поднимался все выше, устремляясь к голове бенефициария…
        Пользуясь всеобщей суматохой, Клерет уже перерезала клинком веревки на столбах и освободила одну за другой всех девушек, так еще до конца и не осознавших, что же здесь сейчас, на их глазах произошло…
        А в это время к дурно пахнущим останкам дотлевающего дракона подошел Теодорих. Обнажив «Разящую молнию», он покричал что есть мочи:
        - Приказываю всем сложить оружие!
        Стражники оглянулись и… замерли, увидев воина с мечом, излучающим таинственный лиловый свет. Для пущего впечатления Теодорих взмахнул «Разящей молнией» над головой и в тот же миг оказался в ореоле из серебристых искр.
        Несколько особо религиозных стражников рухнули как подкошенные. Теодорих же, довольный произведенным впечатлением, громогласно провозгласил:
        - Я - посланник Логоса! Спустился на землю, дабы покарать бенефициария Витольда за все совершенные им злодеяния! - Заметив приблизившуюся к нему Клерет, юноша и вовсе вошел в раж, объединив в своей дальнейшей речи языческих богов с арианскими. - Вместе со мной на землю спустилась Валькирия! Если вы не покаетесь, она заберет ваши черные души с собой в Мир тьмы, и вы будете блуждать там вечно! Покайтесь же! Только так вы сможете спасти свои жизни и души!
        Последняя фраза возымела на стражников решительное и окончательное воздействие: все как один, они побросали оружие на землю и пали на колени.
        - Пощади нас, о, Посланник небес! - заголосили воины наперебой, перемежая мольбы рыданиями. - Это наш повелитель во всем виноват! Это по его приказу нам приходилось творить бесчинства!..
        - Как видите, и посланец Преисподней дракон, и его приспешник бенефициарий Витольд уже сгорели дотла в праведном огне, ниспосланном богами с небес! Поклянитесь же служить мне верой и правдой, и тогда я помилую вас!
        - Клянемся! Клянемся, господин Посланник небес! Клянемся служить только тебе! - запричитали вразнобой стражники.
        Теодорих, окончательно войдя в роль, снова потряс в воздухе искрящейся на солнце
«Разящей молнией» и пророкотал:
        - Что ж, я услышал вас! И готов помиловать! Теперь все вместе повторяйте за мной: если мы нарушим священную клятву, данную Посланнику небес, праведный огонь испепелит нас точно так же, как испепелил на наших глазах дракона и бывшего хозяина!
        - …дракона и бывшего хозяина! - дружно вторили ему стражники.


* * *
        Днем позже в Виенне состоялся совет дефенсоров всех окрестных селений. «Посланник небес» и «Валькирия» тоже присутствовали в числе приглашенных, а Эйнар от приглашения отказался: ему было неловко перед друзьями за проявление трусости. Более того, он прекрасно понимал, что отныне Клерет потеряна для него раз и навсегда. На Теодориха Эйнар не держал зла - разве можно обижаться на героя?!
        Посовещавшись, дефенсоры избрали из своих рядов управляющего, коему надлежало выполнять обязанности бенефициария до тех пор, пока Теодорих и его спутники не достигнут Ахена и не передадут прошение селян Марку Левию Сегноцию, а тот, в свою очередь, не решит их участи в соответствии с «Салической правдой»[Салическая правда - свод законов, составленный при короле Хлодвиге. Во многом был основан на римском праве и «Вестготской правде», составленной некогда королем Эйрихом Непобедимым и его сыном Аларихом.] .
        В тот же день новоявленные «подданные» Теодориха, принесшие ему клятву верности, собрались на неказистой площади Виенна, дабы проводить «Посланника небес» и его свиту в дальнейший путь. Теодорих произнес пламенную прощальную речь, пообещав непременно вернуться, после чего вместе со спутниками покинул Виенн под благодарственные крики селян, благословлявших их путешествие.
        Теодорих пребывал в прекрасном расположении духа: его пояс был отяжелен кошельком, полным золота и серебра. Как и Клерет, он надел поверх облачения серебряный торквес, отчего оба стали выглядеть еще солиднее. Эйнару даров досталось не в пример меньше, чем друзьям, и теперь он молча ехал чуть в стороне от приятелей, угрюмо посапывая. Впрочем, юноша отчетливо осознавал, что обижаться в данном случае ему нужно только на себя.
        Все три дня пути до Ахена путники пробирались лесными дорогами, причем по мере приближения к конечному пункту маршрута леса становились гуще и непроходимее. Казалось, им вообще не будет конца.
        Стоянки устраивали, как обычно, на ночь: разжигали костер, ужинали, а потом поочередно несли дежурство.
        В первую же ночь после отъезда из Виенна Эйнар обратил внимание, что Теодорих и Клерет устроились на ночлег поближе к лошадям и друг к другу. Он решил, что друзья до сих пор не могут простить ему трусости и потому избегают его, однако вскоре понял, что ошибся. Когда время его дежурства истекло, и пришла пора будить Теодориха, Эйнар подошел к попоне, под которой спал друг, и неожиданно обнаружил, что тот… не один. В первый момент юноша растерялся, но потом подумал: «Так мне и надо, сам во всем виноват! Героям достается все - это закон жизни…» Решив любовников не беспокоить, Эйнар вернулся к костру и подбросил в него охапку хвороста: места были глухие, издалека то и дело доносились волчьи завывания…
        Наконец путешественники достигли Ахенского домена. Леса поредели и постепенно перешли в равнинную местность, а вскоре друзья увидели и первый гарнизон, охранявший дорогу на подступах к городу. Сама дорога была перекрыта ограждением из гибких ивовых веток. Из расположенной за ограждением небольшой хижины тут же вышли четыре воина, облаченные в блестящие нагрудники и вооруженные увесистыми францисками. Вид у всех четверых был устрашающий: высокие, мускулистые, недружелюбно настроенные. Светлые волосы выдавали в них саксов. «Наемники», - догадался Теодорих.
        Спешившись и приблизившись, он начал разговор первым:
        - Приветствую вас, доблестные воины! Мы направляемся в Ахен к Марку Левию Сегноцию с посланием из подвластного ему селения Виенн и примыкающих к нему земель.
        Недвусмысленно поигрывая франциской в крепких загорелых руках, вперед вышел командир небольшого гарнизонного отряда и внимательно воззрился на путников, словно желая изучить их до мельчайших подробностей. Во избежание возможных недоразумений и тем более конфликтов Теодорих тотчас достал из кожаной сумки послание дефенсоров и протянул свиток командиру. Тот молча развернул его и быстро пробежал текст глазами, из чего Теодорих сделал вывод: грамоте обучен.
        Судя по всему, командир остался удовлетворен, однако по-прежнему медлил, рассчитывая, видимо, содрать с путников мзду сверх установленной за проезд пошлины. Теодорих же, хотя и ощущал на поясе тяжесть монет, поступил иначе: снял с шеи подаренную отшельником цепь с медальоном, изображающим багуина (символом рода Марка Левия Сегноция) и протянул ее командиру-саксу. Тот, подхватив медальон огромной ручищей, отошел к своим подчиненным. Вчетвером они принялись разглядывать медальон и что-то вполголоса обсуждать, но вскоре командир вернулся к Теодориху, протянул ему медальон и вежливо поклонился: багуин явно произвел на всех четверых впечатление.
        - Прошу вас, господа, проезжайте. Однако прежде я выдам вам охранную грамоту до Ахена, - сказал он и скрылся ненадолго в хижине. Едва друзья вновь оседлали лошадей, как тот уже вернулся и вручил Теодориху небольшой свиток. - Если что, - сказал он, - меня зовут Норберт, я начальник дорожной стражи южной дороги, ведущей к Ахену. Удачного вам пути, господин, - сакс почтительно поклонился.
        - Благодарю тебя, Норберт, - ответил Теодорих и проследовал в сопровождении спутников по дороге, предусмотрительно освобожденной от ограждения. Клерет тепло улыбнулась командиру в знак признательности. Эйнар же подумал: «Куда ни глянь - всюду саксы! Хорошо же они здесь устроились - небось, половину сбираемой пошлины в карман кладут…»

…Теодорих приближался к Ахену с замиранием сердца. Кормилица Иветта рассказывала ему, что сей город принадлежал некогда Сигеберу, его деду по линии матери. Сигебер, в свою очередь, отвоевал Ахен у саксов. Одни из них были истреблены, другие ушли в Арденны[Арденны - горный массив на современной территории Бельгии.] , третьи остались у франкского вождя в качестве наемников. После той памятной битвы Сигебер завладел также знатными саксонскими красавицами, среди которых была и будущая мать Амалаберги…
        Теодориха одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, он ненавидел своего отца, Хлодвига, а с другой - восхищался им. Объединить такое количество земель и племен, создать столь мощное королевство, заручиться поддержкой самого Рима - разве это легко?! Да, Хлодвиг был жесток, всегда поступал так, как выгодно только ему, не считаясь ни с чем и ни с кем! Но при этом он был умным, храбрым и дальновидным политиком, иначе ему никогда не стать бы королем франков.



        ЧАСТЬ 3
        КОЛЬЦО ЛЮБВИ

        Глава 1

        Теодорих, Эйнар и Клерет приближались к сердцу домена. Селения вдоль дороги встречались все чаще, а потом и вовсе стали сливаться друг с другом, образуя, таким образом, предместья Ахена. Позади же плетеных, обмазанных глиной хижин и более добротных деревянных домов возвышался непосредственно сам город. Его деревянные стены разительно отличались от привычных глазу каменных стен Суассона и были более схожи с высоким, заостренным кверху частоколом. Стены были увенчаны сторожевыми башнями, тоже деревянными, и стражники зорко контролировали из них округу. Подъемный мост был опущен: как и во всех городах, он поднимался лишь с наступлением темноты.
        Стражи, охраняющие въездные ворота, сразу определили в приблизившейся к ним троице чужаков и преградили им путь.
        - Кто такие? По каким делам явились в Ахен?
        - Мы прибыли из Виенна с посланием к повелителю домена Марку Левию Сегноцию. Вот наша охранная грамота, - Теодорих достал из сумки пергамент и протянул стражнику.
        Тот развернул свиток и, увидев внизу печать Норберта, приказал:
        - Пропустить путников! Грамоту же я оставлю себе: она вам более не понадобится.
        Вереницей, проследовав по деревянному мосту, друзья въехали в город и в растерянности остановились: прямо от ворот брали начало сразу несколько узких улочек. Оглянувшись, Теодорих окликнул стража:
        - Окажите милость! Подскажите, по какой из этих улиц мы можем добраться до виллы Марка Левия?
        Страж ухмыльнулся:
        - Странно вы изъясняетесь, господин. Сразу видно, что прибыли из метрополии[Метрополия - столица; центральные земли королевства.] . Да любая из улиц выведет вас к замку нашего повелителя!
        Поблагодарив стражника за «исчерпывающий» ответ, друзья направили лошадей в самую ближайшую улочку. Под копытами лошадей долго хлюпала зловонная жижа неизвестного происхождения, но вскоре, по счастью, впереди показался просвет - центральная площадь Ахена с возвышавшимся на ней замком.
        Теодорих и Эйнар, уроженцы Суассона, восприняли сие строение скорее как высокий деревянный амбар, увенчанный с четырех сторон сторожевыми башнями, нежели как замок: ничего общего с изящными римскими виллами здесь не было и в помине. Клерет тоже простодушно удивилась:
        - И это - замок повелителя Ахена? Насколько я помню, замок кровавого бенефициария в Виенне выглядел не в пример солиднее.
        - Ты права, Клерет, но лучше помалкивай, - посоветовал Теодорих. - Не то еще навлечем на себя немилость местных властей. К тому же, думаю, это строение сохранилось еще со времен правления Сигебера, моего деда.
        Девушка округлила глаза.
        - Твоего… деда?!
        - Да, Клерет, я - бастард, сын короля Хлодвига и его наложницы Амалаберги, ныне, увы, покойной. Отец моей матери, а стало быть, мой дед владел здешними землями, в том числе Ахеном.
        - Так ты… королевской крови? - поразилась дочь кузнеца.
        - Отчасти да… Рано или поздно ты узнала бы об этом, но, прошу, не говори о том никому. Пусть это останется нашей тайной.


* * *
        Едва друзья приблизились к замку Сегноция, как стоявшие у ворот попарно, друг за другом, четыре стражника в темно-зеленых туниках с вышитыми на груди багуинами скрестили перед ними копья-ангоны. Теодорих немедленно снял с шеи медальон и предъявил его передней паре стражей. Те, увидев родовой знак повелителя, препятствий чинить не стали: благосклонно пропустили вперед. Столь же беспрепятственно путешественники миновали и вторую пару стражей, после чего въехали во внутренний двор замка и осмотрелись. Двор оказался просторным, ухоженным, украшенным по всему периметру резными изваяниями животных и густо опутанными диким плющом скамьями. По всему было видно, что в оформлении своих владений Сегноций придерживается римских традиций.
        Гости спешились, и к ним тотчас подошел кастелян[Кастелян - в данном случае смотритель замка, в обязанности которого входили встреча гостей и контроль за соблюдением в замке порядка. В дальнейшем обязанности кастеляна разделились: часть отошла дворецкому, часть - сенешалю. Еще позднее кастелянам стал вменяться контроль за бельевыми принадлежностями, прачечной, столовыми скатертями и одеждой господ.] - тоже в темно-зеленой ливрее с вышитым на груди багуином.
        - Прошу назвать ваши имена, дорогие гости, и поведать суть дела, по которому вы прибыли в Ахен, - учтиво попросил он.
        - Мы прибыли к повелителю Ахена с прошением от жителей подвластного ему селения Виенн. Бенефициарий Витольд скончался, не оставив, увы, после себя наследников, - коротко изложил цель визита Теодорих.
        Кастелян важно кивнул:
        - Что ж, я понял вас. Однако вам придется немного подождать: мой господин сможет принять вас не ранее полудня. Пока же позвольте проводить вас в покои, где вам будут предоставлены все условия для отдыха после дальней дороги. Прошу, следуйте за мной!
        Друзья признательно поклонились и двинулись за кастеляном. Миновав внутренний двор замка, они прошли по длинному просторному коридору, который вывел их к светлой уютной комнате.
        - Когда мой господин освободится, я пришлю за вами посыльного, - пообещал кастелян и откланялся.
        Гости осмотрелись. Обстановка комнаты была весьма скромной: четыре деревянных стула, стол посередине да длинная скамейка (судя по ее длине, просителей здесь собиралось предостаточно).
        Теодорих снял шлем, положил его на стол и присел на один из стульев. Ему не давала покоя мысль: «Поведать Сегноцию правду, как советовал Флавий, или все же утаить до поры до времени подробности своего происхождения?».
        Клерет и Эйнар вслед за приятелем вольготно расположились на мягких стульях.
        - Ух, ну наконец-то я сменил хребет своей старой клячи на удобный стул! - восторженно воскликнул Эйнар.
        Клерет подавленно молчала, пребывая под впечатлением последних событий. Она прекрасно понимала, что Теодорих, даже будучи бастардом, все равно является законным наследником короля, и теперь резонно опасалась, что их романтические отношения закончатся сразу же после аудиенции возлюбленного у Марка Левия.
        Неожиданно дверь отворилась, и на пороге возник мальчик-слуга. Низко поклонившись гостям, он звонким голосом объявил:
        - Просим вас отобедать после дальней дороги!
        В комнату тотчас вошли две миловидные белокурые девушки. Одна поставила перед гостями кувшин с вином и горшочки с ароматной кашей, а вторая расстелила на столе чистое холщовое полотенце с замысловатой вышивкой и выложила на него медовые лепешки и три деревянные ложки. Поклонившись, девушки удалились, оставив после себя шлейф аппетитных ароматов. Юный слуга деловито осведомился:
        - Желаете еще чего-нибудь, дорогие гости?
        Однако изголодавшиеся за день друзья желали сейчас лишь одного: поскорее опустошить горшки с кашей и испить вина с румяными лепешками. Смышленый парнишка заметил вожделенные взгляды гостей, устремленные на стол с едой, и удалился вслед за девушками.
        - Не буду мешать вашей трапезе, - сказал он на прощание.
        Эйнар тут же схватил лепешку с холщового полотенца и жадно откусил.
        - Какая вкуснотища! - блаженно закатил он глаза.
        Теодорих последовал его примеру: действительно, вкус у лепешек был отменный. Клерет же взяла ложку и принялась за кашу - та тоже оказалось выше всех похвал.
        Насытившиеся друзья едва не окунулись в сладостную дрему, когда дверь вновь отворилась, и в комнату вошли уже знакомые девушки-служанки. Эйнар встрепенулся.
        - Неужели в этом замке все служанки такие? - спросил он их.
        Девушки хихикнули и кокетливо поинтересовались:
        - Какие «такие»?
        - Статные, румяные и красивые! - с чувством выпалил Эйнар.
        Служанки снова хихикнули, игриво кивнули в знак согласия, собрали посуду и удалились, провожаемые жадными взглядами Эйнара: «До чего ж хороши! Может, мне повезет отхватить здесь такую вот кухарочку? Целыми днями кашей объедался бы!..»
        Время уже перевалило за полдень, а посыльный от кастеляна все не являлся. Впрочем, Эйнара сей факт не особо заботил: он привык довольствоваться малыми радостями жизни, а здесь вон и усадили, и накормили… Глядишь, еще и на службу возьмут, ежели повезет…
        Теодорих же с каждой минутой становился все мрачнее: за время трапезы он вообще не проронил ни слова. Друзья, отнеся его молчаливость на счет усталости, не придали сему обстоятельству никакого значения.
        Наконец на пороге появился долгожданный посыльный.
        - Господин Марк Левий Сегноций готов выслушать вас, - обратился он непосредственно к Теодориху.

«Что ж, двум смертям не бывать…», - подумал юноша и решительно поднялся.
        Важно кивнув, посыльный повел просителя сначала длинными коридорами замка, а потом по широкой добротной деревянной лестнице они поднялись на второй этаж. Слуга отворил массивную дверь, украшенную витиеватой резьбой, и вошел первым. Теодорих последовал за ним. Взору юноши открылись просторные покои, оформленные на римский манер. Вся обстановка недвусмысленно свидетельствовала, что хозяин - приверженец римской культуры.
        За невысоким столом, заваленным свитками и кипами пергамента, восседал Марк Левий. Оторвавшись от очередного документа, он смерил визитера изучающим взглядом и без обиняков спросил:
        - Это ты прибыл по поводу Витольда?
        - Точно так, господин, - подтвердил Теодорих. - Вот прошение, подписанное всеми дефенсорами его бывшего бенефиция.
        Он протянул свиток слуге, а тот уже преподнес его Марку Левию.
        Развернув свиток, Сегноций впился в него глазами, и лицо его по мере чтения вытягивалось от удивления:
        - Неужели все изложенное здесь - правда? - недоверчиво спросил он Теодориха, закончив читать.
        - Увы, господин. Все описанные в свитке бесчинства, творимые на протяжении многих лет Витольдом, а ранее и его отцом, - сущая правда.
        Наместник Ахена отложил письмо в сторону, поднялся из-за стола и подошел к визитеру вплотную. Наконец-то и Теодорих смог разглядеть Марка Левия вблизи: перед ним стоял высокий статный мужчина лет сорока, одетый в синюю римскую тунику. Волосы Сегноция были заплетены в косу по франкской моде. В какой-то момент Теодориху показалось, что перед ним - отшельник Флавий в молодости.
        Наместник меж тем долго и внимательно рассматривал Теодориха, и юноша достойно выдержал его пристальный взгляд.
        - Что ж, если все изложенное в письме - правда, то ты - храбрый и благородный воин, - одобрительно заметил Сегноций после изрядно затянувшейся паузы. - Пожалуй, я с удовольствием принял бы тебя на службу. Ты как, не против?
        Теодорих смутился.
        - Благодарю вас, господин. Но, по правде сказать, я рассказал вам еще не все.
        - Так говори, я слушаю.
        - Путешествие до Ахена было неблизким, - откашлявшись, начал Теодорих. - И в одном из лесов мы с другом встретили старца, который назвался Флавием. Он подарил мне вот это, - юноша вытянул из-под кольчуги медальон с изображением багуина.
        - Что? - обомлевший Сегноций поднес к медальону свою ладонь. - Но это же наш фамильный герб! - Он нервно ухватился за серебряную цепочку, висевшую у него на шее, и извлек из-под туники точно такой же медальон. - Сомнений нет - это не подделка! Как Флавий?! Что с ним? - Сегноций буквально засыпал юношу вопросами.
        - Он стар, но еще крепок. Живет в лесной хижине отшельником.
        - Узнаю дядю, он всегда обладал несгибаемым характером…
        - Но, господин, и это еще не все. - Теодорих решил все-таки признаться. - Флавий сказал, что я могу довериться вам…
        - Право, юноша, ты решил уморить меня сегодня своей осторожностью! Говори же! - воскликнул нетерпеливо Сегноций.
        - Я… я, - Теодорих искренне волновался, - словом, я хотел бы просить у вас защиты и покровительства.
        - Странно. И чего же, интересно, может опасаться в этой жизни храбрец, победивший дракона?!
        - Точнее - кого, господин. Люди королевы Клотильды намеревались убить меня. Я вынужден был бежать из Суассона, для всех же считаюсь утонувшим в Эне…
        - Ловко. И чем же ты так не угодил Клотильде?
        - Тем, что я - сын первой жены Хлодвига, Амалаберги.
        Сегноций округлил глаза: перед ним - опальный бастард?! Что же делать? Отправить его под конвоем в качестве подарка Клотильде или… или все-таки использовать в собственных интересах? Кто знает, как жизнь завтра обернется: вдруг этот юнец еще пригодится?!
        - Стало быть, Ахен принадлежал твоему деду Сигеберу, - Марк Левий добродушно похлопал гостя по плечу. - Что ж, оставайся! Зачислю тебя в личную когорту.



        Глава 2

        Теодорих, облаченный в униформу - зеленую тунику с вышитым на груди багуином, стоял на посту у дверей, ведущих в покои дочерей Сегноция. Из-за стены раздавался приглушенный девичий смех: видимо, Эстер, младшая дочь повелителя, развлекалась в обществе камеристок. Совсем недавно девушке исполнилось четырнадцать лет, но она обрела уже округлые женские формы, которые, вкупе с роскошными каштановыми косами и выразительными карими глазами, заставляли трепетать мужчин всех возрастов.
        Ни для кого не было секретом, что Марк Левий прочил Эстер в мужья преданного ему саксонца Детборга, перешедшего на службу к франкам почти десять лет назад. Детборг был зрелым и опытным мужчиной, однако при встрече с нареченной невестой терялся и краснел как юнец. Свадьба была назначена на первый месяц грядущей весны, поэтому, обладая уже официальным статусом жениха, Детборг при каждой удобной возможности старался навещать Эстер в ее покоях.
        Девушка же, со своей стороны, охотно принимала и его внимание, и преподносимые им изысканные подарки, и даже одаривала при этом ласковым взором и белоснежной улыбкой, но… не более. Детборг, первую женщину познавший еще в пятнадцать лет, сгорал от вожделения, однако отдавал себе отчет, что в данном случае терпение - золото, которое со временем вознаградится сторицей.
        Сегноций, прекрасно осведомленный обо всем, что происходило в покоях дочерей, одобрял поведение будущего зятя. И в подтверждение доброжелательного отношения проявлял даже к нему особую милость. Так, буквально на днях Детборг был назначен им на должность командира личной когорты, в связи с чем, стало быть, обрел право контролировать все посты в замке и при необходимости входить без предупреждения, как к своему повелителю, так и в покои его дочерей.
        Сейчас Детборг, совершая ежечасный обход постов, приблизился к Теодориху.
        - Все ли в порядке, новичок? - поинтересовался он.
        - Все в порядке, командир! - отчеканил Теодорих, сопроводив ответ легким ударом по треугольному щиту «Разящей молнией».
        Детборг удовлетворенно хмыкнул, однако уходить не торопился: явно был настроен на продолжение разговора.
        - А заешь ли ты, новичок, что старшая, Присцилла, положила на тебя глаз?.. - спросил он неожиданно заговорщическим тоном.
        Теодорих смутился.
        - Право, даже не знаю, что и сказать вам, командир. В замке я человек новый…
        Детборг рассмеялся:
        - Ха-ха! Ишь, какой скромник! Не теряйся! У тебя есть отличный шанс стать зятем самого Сегноция! - Он нарочно подзадоривал юношу, ибо о дурном характере Присциллы в замке слагали легенды, и потому ни один уважающий себя мужчина Ахенского домена не желал брать ее в жены. - Будь посговорчивей! - подмигнул он Теодориху.
        Юноша кивнул, хотя весьма смутно представлял себе, что значит «быть посговорчивей».
        И вдруг к ним, точно подслушав разговор, подошла сама Присцилла. Находчивый Детборг тотчас с наигранным пылом произнес:
        - О, несравненная госпожа! Вы, как всегда, прекрасны и свежи, словно раннее весеннее утро!
        Присцилла зарделась. Теодорих оценивающе оглядел ее сквозь кольчужную маску: похожа на рыжую лисицу. Даже наряд на ней соответствующий - туника терракотового цвета, расшитая золотой нитью.
        Девушка меж тем призывно ему улыбнулась. Теодорих, мгновенно осознав суть ее недвусмысленной улыбки, в ужасе подумал: «Избавь меня, о, Логос, от этой девицы! Чует мое сердце, что она такая же стерва, как Клотильда!..» Однако вслух, решив последовать совету Детборга, произнес:
        - Ваша красота, о, госпожа, сравнима лишь с красотой прекрасной Венеры!
        Присцилла расцвела точно алая майская роза, закатила глаза от счастья и гордо удалилась в сторону покоев отца, оставив после себя облачко утонченного запаха духов.
        - Молодец, - похвалил Детборг новичка-стражника, - схватываешь все на лету! Ну, теперь держись! Про Венеру она точно не забудет! - Хохотнув, он шагнул в покои своей невесты.


* * *
        Одновременно с тем Присцилла вошла в кабинет отца. Тот был занят: подписывал разного рода бумаги, беспрестанно подаваемые ему секретарем.
        - Отец, могу ли я поговорить с вами?
        - Конечно, дочь моя, вот только позволь мне завершить дела. Присядь и подожди немного…
        Девушка послушно опустилась в удобное кресло возле камина и задумалась: «Отчего мир устроен столь несправедливо? Все лучшее достается Эстер! Но я ведь старше и умнее ее! И при этом у нее уже есть нареченный жених, а у меня до сих пор нет! Несомненно, отец любит Эстер больше… Неужели только из-за того, что моя мать - наложница, а ее - его законная супруга?! Ненавижу эту глазастую девчонку - все вокруг от нее будто с ума посходили! Ну ничего, зато я постараюсь заполучить в мужья этого новенького, Теодориха… Он явно пользуется покровительством отца, и неважно, что я чуть старше… Зато у меня будет самый красивый и достойный муж с большим, полагаю, будущим!..»
        В это время секретарь собрал все бумаги, подписанные Сегноцием, и удалился. Отец остался наедине с дочерью.
        - Рад видеть тебя, Присцилла, в добром здравии, - добродушно сказал Марк Левий, поднялся, подошел к дочери и поцеловал ее, как в детстве, в макушку.
        Присцилла, будучи девицей воспитанной, тоже встала и поклонилась родителю.
        - Отец, мне необходимо серьезно с вами поговорить.
        Сегноций насторожился:
        - Что-нибудь случилось?
        - Все то же самое! И, прошу вас, не притворяйтесь, что не понимаете меня! Мне уже шестнадцать, а я до сих пор не замужем. Какой позор! Эстер моложе меня на два года, однако уже просватана! А я?! - вне себя от обиды, девушка капризно топнула ножкой.
        Марк Левий был хорошим отцом: несмотря на чрезмерную занятость, он всегда старался по мере сил уделять внимание дочерям. Посему тоже давно был обеспокоен данным обстоятельством, ибо не мог не замечать скверного характера старшей дочери. Но что он мог сделать? Приказать одному из подданных жениться на Присцилле против воли и желания того? Впрочем, видимо, так и придется поступить…
        - Дорогая, но я думал, что ты не проявляешь ни малейшего интереса к замужеству, - вкрадчиво проговорил Сегноций. - Одно время ты была всерьез увлечена верховой ездой, позднее - различными науками… Право, я думал, что ты еще не созрела для вступления в брак…
        - Созрела, и еще как! - Присцилла обиженно надула губки. - К тому же теперь я даже знаю, кого именно хочу в мужья!..
        Сегноций удивленно вскинул брови:
        - И кого же?!
        - Стражника Теодориха из вашей личной когорты! - объявила девушка тоном, не терпящим возражений.
        - Хм, отличный выбор! - Марк Левий, не ожидавший такого поворота, тем не менее, быстро сообразил, что сим браком он сможет окончательно и бесповоротно привязать бастарда к своей семье. - Что ж, дочь моя, я готов объявить о вашей помолвке хоть завтра.
        Присцилла просияла и жеманно добавила:
        - Тогда, дорогой отец, исполните и еще одно мое желание! Дело в том, что я хочу прогуляться верхом… Прикажите Теодориху составить мне компанию!
        - Всенепременно, дочь моя! Только возьми с собой и Эстер, а то она, кажется, засиделась уже в своих покоях.


* * *
        Эйнар тоже получил в Ахене возможность заниматься любимым делом - был назначен помощником коннетабля при конюшне наместника. Конечно, здешние жеребцы и кобылы не шли ни в какое сравнение с суассонскими, однако и к худшим представителям лошадиного рода не относились. Уставший от многодневных скитаний и бесчисленных приключений Эйнар теперь с огромным удовольствием предавался уборке стойла, кормлению и чистке лошадей. Купать питомцев ему, к сожалению, не дозволялось - сия процедура входила в обязанности другого помощника.
        Более всего Эйнар полюбил блестящего, словно вороново крыло, черного жеребца, принадлежавшего старшей дочери наместника. Он готов был без устали расчесывать тому гриву и заплетать ее в косы на саксонский манер, прижившийся, как ни странно, и в Ахене. Благодаря уходу Эйнара жеребец заблестел пуще прежнего, его и без того сильные мышцы заиграли под кожей еще энергичнее. Даже имя у коня было подходящее, саксонское, - Сильф[Сильф - дух воздуха (миф.).] . Так назвала его сама Присцилла, когда отец подарил ей этого жеребца на шестнадцатилетие.
        Присцилла часто разъезжала на коне по окрестностям Ахена либо вдвоем с младшей сестрой Эстер, либо, если у той вдруг исчезало желание посвящать свой досуг верховой езде, в сопровождении личной охраны отца. И всегда Сильф не скакал, а буквально парил над лугами Ахена (благодаря чему, собственно, и получил столь говорящее прозвище).
        Эйнар как раз выполнял свои привычные обязанности, когда в конюшню вошел Теодорих. Он неслышно приблизился к другу и обнял его.
        - Приветствую тебя, Эйнар!
        - Не испачкайся! - отстранился тот от неожиданности. - А то еще заляпаю чем-нибудь твою красивую униформу. Ты, никак, проведать меня решил?
        - И проведать в том числе. Госпожа Присцилла изъявила желание прогуляться верхом сегодня после полудня, мне же поручено сопровождать ее.
        - В замке судачат, что она к тебе неравнодушна, - хихикнул Эйнар. - Это так?
        - И ты туда же! - воскликнул Теодорих в отчаянии. - Не повторяй чужих глупостей!
        - А чего? Девушка она красивая, да к тому же дочь самого наместника… Или тебе принцессу надобно? Или, может, сразу королеву?
        Теодорих осуждающе взглянул на друга, и тот виновато развел руками:
        - Ну, извини, друг! Не обращай внимания - это так, к слову пришлось… Вы, кстати, вдвоем на прогулку поедете? - поспешил он сменить тему.
        - Точно еще не знаю… Но вроде бы и госпожа Эстер собирается примкнуть…
        - Поня-я-ятно… - неопределенно протянул Эйнар.
        - Ну и что тебе, скажи на милость, понятно? - взъярился вдруг Теодорих. - На Клерет намекаешь? Хочешь упрекнуть, что после переезда в Ахен я совсем о ней забыл? Так я ведь, к твоему сведению, ничего ей и не обещал! И из дома убегать, заметь, не просил!..
        - Точно не обещал?! - с нарочито заинтересованным видом перебил Эйнар все более распалявшегося друга.
        - Точнее не бывает… - буркнул Теодорих, устыдившись собственной горячности. И после недолгой паузы даже нашел в себе силы поинтересоваться: - Как там она, кстати?..
        - Полагаю, Клерет тоже устроилась здесь неплохо. Работает, естественно, в кузне, при замке наместника. Говорят, главный кузнец долго смеялся, когда слуги Сегноция привели в его «владения» девицу… Однако когда увидел Клерет в деле, мигом возвел ее в ранг личной помощницы. А в последние дни замок кишит слухами, что сын главного кузнеца буквально не дает нашей Клерет проходу со своими ухаживаниями…
        - А почему - «нашей»? - Выпустив пары?, Теодорих вновь вернулся к
«снисходительно-лидерским» интонациям. - Клерет - взрослая, сильная и самостоятельная девушка, если ты этого еще не заметил… Так что, полагаю, она и сама в состоянии решить: принимать ей ухаживания сына кузнеца или нет…
        - Ну да… Тебе-то, понятное дело, теперь без разницы… - делано «насупился» Эйнар. - А что, если я, к примеру, до сих пор страдаю по ней?..
        Разгадав бесхитростную «игру» друга детства, Теодорих шутливо погрозил ему пальцем и одновременно «назидательно» произнес:
        - И напрасно, Эйнар, поверь мне! Клерет - девушка простая, сантименты знатных и воспитанных барышень ей неведомы! Если бы ты затронул струны ее, так скажем,
«души», она сама давно бы примчалась к тебе! Так что послушай моего совета: не теряй времени и приглядись к служанкам! Вон сколько их вокруг, и одна другой краше!
        - Благодарствую за совет, друг. И то верно… - улыбнулся Эйнар. - А лошадей я вам снаряжу по высшему разряду, не волнуйся, Теодорих.



        Глава 3

        Присцилла держалась в седле превосходно: уж чего-чего, а мастерства верховой езды ей было не занимать. С Сильфом она управлялась умело, почти по-мужски, а тот, казалось, только и ждал возможности рвануть вперед и воспарить над лугами.
        В отличие от старшей сестры, Эстер не особо жаловала конные прогулки, но иногда все же позволяла себе покататься верхом час-другой. В основном - дабы доставить удовольствие Детборгу, подарившего ей месяц назад премилую белую кобылку, которую она назвала Эпоной[Эпона - галльская богиня коневодства, считавшаяся покровительницей лошадей, мулов, ослов, погонщиков и возчиков.] . Эпона была под стать хозяйке: спокойная, ласковая, красивая. Даже глаза у хозяйки и ее лошади были одинаково карими, на что Теодорих тотчас обратил внимание. Эстер сама заплела гриву Эпоны в косички и украсила их цветными ленточками.
        Не теряя времени, Присцилла решила взять инициативу в свои руки. Подъехав к Теодориху, она наградила его очаровательной улыбкой и томно произнесла:
        - Amor non est medicabiles herbis[Любовь травами не лечится (лат.).] .
        Поняв смысл изречения, и ничуть не смутившись, юноша поддержал интеллектуальную забаву госпожи на том же языке:
        - Etiam sanato vulnere cicatrix manet[Даже от зажившей раны остается след (лат.).] .
        Присцилла одарила Теодориха восторженным взглядом: мало того, что юный стражник знаком с латынью, так он еще, судя по всему, был уже влюблен когда-то и, значит, в любовных делах далеко не новичок.
        - Отец рассказывал мне о твоей победе над драконом в Виенне. Считаю, что ты поступил не только благородно, но и проявил незаурядные способности стратега. Думаю, тебя ждет блестящее будущее, - умастила она свою речь елеем.
        Теодорих поклонился.
        - Вы преувеличиваете мои заслуги, госпожа. Смею полагать, любой воин на моем месте поступил бы точно так же.
        И вновь ответ телохранителя удовлетворил Присциллу: умен, скромен, красив - чего еще желать? Загадочно улыбнувшись, она многозначительно обронила:
        - Желающего идти судьба ведет, а не желающего - влачит. - После чего, ударив лошадь хлыстом, призывно помчалась вперед.
        Теодориху ничего не оставалось, как только устремиться следом. Эстер, раскусив тонкую уловку сестры, грустно улыбнулась и переключила внимание на красоту окружающих пейзажей. Двух сопровождавших ее стражников для охраны было вполне достаточно, так что догонять сестру и ее спутника она не стала.
        Сильф меж тем летел с быстротой молнии. Теодорих едва успевал за ним на своем рыжем жеребце. Неожиданно Присцилла натянула поводья и остановилась. Телохранитель последовал ее примеру.
        - Вы устали, госпожа? - поинтересовался он, приблизившись.
        Девушка звонко рассмеялась.
        - Я никогда не устаю от подобных прогулок! Обожаю бешеную скорость - она позволяет мне лишний раз почувствовать вкус жизни. Ты согласен со мной?
        - Пожалуй, - кивнул Теодорих, мысленно отметив, что румянец раскрасневшейся от быстрой езды спутницы весьма ей к лицу. «Кажется, я начинаю принимать условия ее игры…» - подумал он чуть растерянно.
        - Теперь я хочу погулять пешком. Помогите мне сойти с лошади! - Присцилла повелительно протянула руки к Теодориху.

«Это конец! - пронеслось у него в голове. - Чую, не избежать мне участи зятя наместника. А иначе - виселица или плаха». С такими невеселыми мыслями юноша спешился и подошел к Сильфу. Жеребец угрожающе раздувал ноздри и бил передними копытами, словно не желая подпускать чужака к хозяйке. Присцилла же посматривала на свою «жертву» сверху, не расставаясь с будто приклеенной к лицу улыбкой. «Надо же, какие разные улыбки у сестер! Улыбка старшей подобна оскалу хищника при виде добычи», - подумалось вдруг Теодориху. Тем не менее, он приблизился, подхватил соблазнительницу на руки и аккуратно поставил на землю. Присцилла только и ждала этого момента! Она обвила шею юноши руками, окутав дивным ароматом римских духов, и пылко прильнула к его губам. Теодорих, повинуясь судьбе и не желая быть наказанным за проявление неучтивости к дочери наместника, не противился.
        Прервав, наконец, свой страстный и долгий поцелуй, Присцилла спросила без обиняков:
        - Хочешь, я стану твоей всецело?
        Теодорих, понимая, что обманывает себя, с ноткой обреченности произнес:
        - Я желаю этого более всего на свете, госпожа!


* * *
        Спешившись, Эстер задумчиво рассматривала с берега водную гладь одного из небольших озер, во множестве раскинувшихся вокруг Ахена. Девушку одолевали противоречивые мысли. С одной стороны, в последнее время она стала все чаще сомневаться в правильности и необходимости брака с Детборгом, а с другой - пугалась зарождающихся чувств, вызванных появлением в замке Теодориха. Может, это всего-навсего влияние приближающейся весны? Ах, если бы!..
        Вопреки давно укоренившейся привычке проводить бо?льшую часть свободного времени с камеристками, Эстер теперь намеренно выходила из покоев как можно чаще - в надежде увидеть нового стражника, который нес службу преимущественно у дверей ее апартаментов. Бесспорно, Детборг был завидным женихом, но…
        Изменение в поведении младшей сестры не укрылось от проницательной Присциллы и, разумеется, отнюдь ее не порадовало. Опасаясь вступать в открытый конфликт с Эстер, любимицей отца, она принялась вымещать скверное свое настроение на служанках, камеристках и всех, кто подворачивался ей под руку, включая стражников. А порой и вовсе переходила к излюбленному «успокаивающему» занятию - битью римских напольных ваз. Слуги в такие моменты едва успевали уворачиваться от летящих в них осколков… Сегноций же, сокрушаясь в душе по поводу столь бурного темперамента дочери, терпеливо сносил все ее выходки и просто-напросто распоряжался заменять разбитые вазы новыми…
        Эстер неторопливо двинулась вдоль озерца. Эпона послушно ступала за ней, пощипывая на ходу желтую пожухлую траву. Когда девушка внезапно остановилась, кобылка машинально ткнулась мордой в ее плечо. Хозяйка повернулась и поцеловала преданное животное прямо во влажный нос. Эпона фыркнула от удовольствия и вновь уткнулась в плечо девушки.
        В этот момент из-за соседнего холма появились два всадника - Присцилла и Теодорих. Эстер поймала себя на мысли, что их затянувшееся уединение изрядно обеспокоило ее и даже вызвало нечто вроде чувства ревности. Взяв себя в руки, она постаралась придать лицу спокойно-благодушное выражение.
        Присцилла разрумянилась, глаза ее радостно блестели. Видно было, что от прогулки с Теодорихом она получила огромное удовольствие. Эстер поняла: сестра не упустила возможности завлечь юношу в любовные сети.
        В замок возвращались молча. Солнце неожиданно скрылось, уступив место холодному пронизывающему ветру и проливному дождю. Всадники пришпорили коней. Сильф мчался впереди всех, неся на спине свою драгоценную ношу; и Теодорих, Эстер и двое стражников едва поспевали за ними. Однако ветер оказался все же быстрее Сильфа: настигая, его резкие порывы продували одежды Присциллы насквозь.
        Если Теодориха и стражников худо-бедно спасали доспехи, то девушки вскоре окончательно продрогли: их шерстяные плащи вымокли под дождем до нитки. Присцилла почувствовала озноб уже на подступах к Ахену, но по молодости не придала сему обстоятельству должного внимания.
        Однако ночью озноб усилился, у девушки начался жар: Присцилла металась по горячим простыням, повторяя в бреду одно и то же:
        - Теодорих!.. Теодорих…
        Проживавшая в покоях Присциллы служанка проснулась, накинула на плечи вязаный платок, на цыпочках приблизилась к постели госпожи и осторожно дотронулась до ее лба. Девушка буквально горела, пересохшие губы потрескались от жара. Служанка зажгла несколько свечей, и Присцилла с трудом приподняла веки.
        - Зови лекаря… мне нечем дышать… - прохрипела она.
        Перепуганная служанка бросилась в соседние покои с криком:
        - Госпожа Эстер! Проснитесь! Ваша сестра умирает!..
        Истошный вопль женщины разбудил не только Эстер, но и обитателей доброй половины замка.


* * *
        Придворный лекарь примчался прямо в ночной тунике. Пока он совершал осмотр, мысленно проклиная свое бессилие, Сегноций метался подле постели дочери, нервно заламывая руки. Наконец лекарь вынес вердикт:
        - Насколько я помню, господин повелитель, у госпожи Присциллы и в детстве случались проблемы с дыханием. Сейчас же положение сложилось, прямо скажем, критическое. Необходимо срочно пустить кровь, а потом растереть все тело госпожи Присциллы согревающей мазью, обвязать грубой шерстяной шалью и поить теплым напитком каждый час. Напиток я приготовлю немедля. В остальном будем уповать на волю и милость Великого Логоса…
        Наместник схватился за голову и воскликнул:
        - О, Всевышний, за что ты наказываешь меня?! Ты уже забрал моих любимых жен! Неужели теперь настал черед старшей дочери?!
        К нему неслышно подошла Эстер.
        - Отец, - молвила она, утирая слезы, - мне кажется, все обойдется: Присцилла непременно поправится… Всему виной наша сегодняшняя прогулка и внезапное изменение погоды…
        - Девочка моя… - Сегноций трепетно заключил дочь в объятия и поцеловал ее по обыкновению в лоб. И вдруг в ужасе отпрянул: - Да у тебя тоже жар! О нет, только не это! Лекарь, осмотри Эстер сразу же, как только закончишь с травами!
        - Всенепременно, господин, - взволнованно ответил тот, уже закончив растирать травы и порошки в деревянной ступке, смешав их в ведомых только ему пропорциях и заваривая теперь горячей водой. - Еще мгновение, и напиток будет готов… И я тотчас же займусь госпожой Эстер.



        Глава 4

        По милости Логоса и благодаря стараниям лекаря Эстер, отделавшись легким недомоганием, быстро пошла на поправку. А вот Присцилле не повезло: она металась в горячке пять дней подряд, вокруг глаз ее залегли черные круги, а потом и вовсе открылся кашель с кровью. Девушка таяла на глазах.
        Сегноций заказал в храме Апостола Павла, церкви Святого Дамиана и домашней часовне специальные молебны, но, увы, и эти усилия убитого горем отца не увенчались успехом: больная слабела с каждым днем и, в конце концов, не смогла уже даже принимать прописанный лекарем травяной напиток.
        Понимая, что Присцилла умирает, наместник проводил у ее постели сутки напролет, мысленно перелистывая бессонными ночами страницы своей жизни…


* * *

…Марк Левий Сегноций видел себя молодым, будто все происходило с ним только вчера.
        Однажды его отряд дал достойный отпор алеманам, давно и настойчиво беспокоившим земли Токсандрии жестокими набегами. Достижения франков оказались тогда блестящими: несколько непокорных алеманских деревень смели с лица земли подчистую, мужчин полностью истребили, а всех женщин и детей пленили.
        Оказавшаяся в числе пленниц Паулиния, дочь поверженного алеманского тана[Тан - вождь, крупный землевладелец у алеманов.] , сразу же привлекла внимание молодого римлянина Сегноция. Высокая, статная, как и все женщины ее племени рыжеволосая, своей дикой хищной красотой она схожа была с богиней-охотницей Дианой[Диана - богиня охоты и Луны у римлян (миф.).] . Сегноцию нравилось запускать пальцы в густые рыжие волосы красавицы, благоухающие шафраном и мятой, и подолгу наслаждаться ими. Вскоре он объявил Паулинию своей наложницей, и в положенный срок та родила ему девочку, которую нарекли римским именем Присцилла.
        Почти год Сегноций любил одну только Паулинию, совершенно не обращая внимания на других женщин, коих вокруг него всегда крутилось предостаточно. И вдруг в поле его зрения попала как-то Гортензия - юная дочь галло-римлянина Вергилия Клавдия Апполинария, букелария короля Хлодвига. Юной прелестнице едва исполнилось тогда пятнадцать, она была стеснительной и кроткой, как и подобает дорожащей честью семьи дочери знатного вельможи.
        Под влиянием вспыхнувших чувств Сегноций разрешил ситуацию по-военному просто: женился на Гортензии, а Паулинию сохранил в наложницах. Свадьба состоялась по местному галло-римскому обычаю: жених и невеста дали клятву Великому Логосу любить друг друга, уважать, быть верными в любви и горести.
        К тому времени франкский король Хлодвиг (тогда еще молодой и только-только начинающий набирать силу) уже открыто благоволил роду Сегноциев. Ведь те одними из первых поддержали его политику и даже поступили к нему на службу, дальновидно предугадав, что методы правления римского наместника Эгидия Афрания обречены на скорый крах. Непомерные налоги душили галлов и аквитанов, вследствие чего они устраивали частые бунты и восстания, жестоко потопляемые тем же Эгидием в их собственной крови. Сегноции же, в том числе Марк Левий, более придерживались иной мудрости: хороший пастырь стрижет овец, но не обдирает их наголо.
        Оценив особую преданность именно Марка Сегноция, король Хлодвиг пожаловал ему вскоре Ахен, официально объявив наместником всех земель, простирающихся вдоль Рейна. Новоиспеченный наместник вместе с юной женой Гортензией, наложницами, слугами, охраной и всем своим скарбом немедленно отбыл к месту назначения, коему предстояло отныне стать его домом. Путешествие выдалось длительным, зато когда кортеж пересек, наконец, границу Ахенского домена, Гортензия порадовала молодого супруга сообщением, что ждет ребенка.
        Прибыв же в Ахен и окинув взглядом полуразрушенную крепостную стену и обгоревшие при штурме постройки, Марк Левий понял, что ему достались скорее руины большой деревни, нежели города, и что восстановительных работ придется провести немало. Тем не менее, он принялся за дело с похвальным энтузиазмом: лично контролировал все строительные работы, начиная от возведения городских построек и заканчивая обустройством собственного замка, более напоминавшего поначалу амбар для хранения зерна. Кроме того, попутно он сформировал достаточно сильный и боеспособный гарнизон из оставшихся в Ахене франкских воинов, прибывших из Суассона галло-римлян, а также из покорившихся сильной руке Хлодвига саксов.
        К сожалению, с головой увязнув в выполнении, пусть и безукоризненном, бесчисленных наместнических обязанностей, Сегноций практически забыл о юной супруге, благополучно разрешившейся к тому времени девочкой, которой в честь своей покойной матери галльского происхождения Гортензия дала имя Эстер.
        О Паулинии и говорить нечего: любовь к ней Марка Левия как-то незаметно, сама собой сошла на убыль и канула в Лету. Правда, наложница от невнимания бывшего возлюбленного не особо страдала: будучи хитрой и осторожной от природы, она не замедлила завести себе тайного любовника из ближайшего окружения Сегноция и теперь при каждом удобном случае развлекалась с ним, предаваясь плотским наслаждениям.
        Поскольку из-за отсутствия рядом мужа, денно и нощно занимающегося укреплением границ домена, Гортензия постоянно пребывала в тоске, Эстер росла и воспитывалась в основном под присмотром нежной и преданной кормилицы. Однако сердце юной, но уже одинокой Гортензии вскоре не выдержало: неожиданно ее вниманием завладел статный и красивый воин из охраны замка по имени Петроний. Поняв, что при встречах с ним ее душа и тело приходят отнюдь не в платоническое волнение, молодая женщина не смогла противостоять зову плоти и, воспользовавшись очередной долгой отлучкой супруга (Сегноций проводил тогда инспекцию отдаленных пограничных фортов), завлекла Петрония в свои покои. Страсть, возникшая между ними, носила поистине безумный характер. Петроний, будучи не в силах устоять перед чарами обольстительницы, полностью подчинился судьбе и отдался во власть нежных рук жены наместника. Гортензия же, буквально потеряв от нечаянной любви голову, непростительно забыла об осторожности.
        Тогда-то Паулиния и возликовала: вот он, момент, когда ненавистную соперницу можно устранить раз и навсегда! Воспользовавшись удачно подвернувшейся оказией, коварная наложница отправила Сегноцию письмо, в коем «дружески» сообщала, что пока он занимается государственными делами, его возлюбленная жена Гортензия изменяет ему прямо на супружеском ложе.
        Сраженный вестью о предательстве законной супруги, Марк Левий бросил все дела и поспешил в Ахен. Войдя ранним утром в покои Гортензии, он и впрямь застал ее в объятиях другого мужчины. Глаза застлала кровавая пелена. Охваченный приступом ярости, Сегноций, не задумываясь, выхватил меч и пронзил им спящего воина. Шелковое одеяло обагрилось кровью. Тотчас очнувшаяся от сладких сновидений Гортензия, увидев рядом - бездыханного любовника, а подле ложа - разъяренного супруга с окровавленным мечом в руках, лишилась чувств.
        Когда женщина пришла в себя - в покоях никого уже не было. О происшедшей трагедии напоминала лишь кровь, насквозь пропитавшая шелковые одеяло и простыни. Испытывая страх, смешанный с угрызениями совести, Гортензия встала, переоделась в платье служанки и незаметно покинула Ахен. Больше ее никто не видел - объявленные чуть позже поиски результата не принесли.
        Сегноций тяжело переживал потом и исчезновение жены, и долго еще укорял себя за необузданный поступок, но изменить, увы, ничего уже было невозможно…
        Паулиния меж тем мудро выждала какое-то время, дабы он немного успокоился, после чего сама явилась однажды ночью в его покои. С тех пор Сегноций не расставался с наложницей ни на минуту: она сопровождала его даже во всех деловых поездках по домену.
        Эстер и Присцилла росли вместе и практически неразлучно. И все-таки младшую дочь наместник любил больше. Во-первых, при виде ее он всегда испытывал чувство вины, а во-вторых, она была очень похожа на свою мать: такая же спокойная, улыбчивая, покладистая и… красивая. В отличие от Присциллы, с раннего детства начавшей проявлять огорчительную необузданность характера: тяготея к подвижным играм и верховой езде, она вдобавок часто задирала дочерей букелариев, порой провоцируя их даже на драку. Правда, сам Марк Левий над ее поведением лишь посмеивался: вот уж воистину вторая Диана-Паулиния растет!
        К сожалению, век Паулинии тоже оказался короток: пять лет назад она умерла родами, а новорожденный мальчик пережил ее лишь на неделю. Потеряв любимую женщину и наследника почти одновременно, Сегноций долго был безутешен, а потом снова с головой ушел в дела по укреплению своего домена.
        Ныне Ахенский домен, равно как и Суассонское королевство, процветали: урожаи последних нескольких лет позволяли о завтрашнем дне уже не беспокоиться. Галлы, вестготы, саксы и алеманы давно были укрощены, и в домене воцарилось благоденствие, которое, казалось, ничто уже не сможет нарушить. И появившееся у Марка Левия Сегноция свободное время он стал неизменно и с удовольствием уделять любимым дочерям…


* * *
        И вот судьба нанесла наместнику очередной удар: Присцилла испустила последний вздох прямо на его руках. Марк Левий поседел буквально на глазах и после похорон закрылся в своем кабинете, практически перестав покидать его без особой на то нужды.
        Эстер тоже тяжело переживала кончину старшей сестры, хотя за время совместной жизни между ними случалось всякое: и обидные взаимные упреки, и довольно продолжительные размолвки, и ни на минуту не прекращающаяся борьба за внимание отца… Теперь же Эстер буквально места себе от тоски не находила. Ежедневно наведываясь в покои усопшей сестры, она присаживалась на ее кровать и начинала тихо, но безутешно плакать.
        Ни искренне сочувствующие хозяйке камеристки, ни тем более Детборг, лишенный - в силу воинского воспитания - какой бы то ни было сентиментальности, не могли заменить Эстер безвременно ушедшей Присциллы, поэтому она, по примеру отца, замкнулась в себе, предпочитая отныне проводить время в одиночестве.
        В один из традиционных визитов в покои Присциллы, Эстер, вдоволь наплакавшись, вспомнила вдруг о любимом коне старшей сестры. Встрепенувшись и наскоро приведя себя в порядок, она едва не бегом помчалась в конюшню - проведать Сильфа!
        Блестящие черные с поволокой глаза прекрасного животного были наполнены невыразимой, почти человеческой тоской. Набравшись смелости, девушка подошла к нему и нежно погладила по влажному носу. Сильф негромко, но благодарно заржал.
        Из соседнего стойла тотчас выглянул конюх.
        - О, госпожа Эстер!.. Примите мои соболезнования в связи с постигшей вашу семью утратой… Просто прежде вы никогда не заходили сюда… - От выданной залпом тирады юноша смутился.
        - Все в мире рано или поздно меняется, - неопределенно пожала плечами Эстер. И, заметив смущение юноши, доброжелательно поинтересовалась: - Как тебя зовут, конюх?
        - Эйнар, - представился тот, шагнув вперед и почтительно поклонившись. - Служу здесь помощником коннетабля с тех самых пор, как мы с Теодорихом прибыли сюда, в Ахен, из Суассона.
        - Так ты - друг стражника Теодориха? - удивилась девушка.
        - Да, госпожа, - подтвердил Эйнар. - Мы и до сих пор остаемся с ним близкими друзьями.
        Решив сменить вдруг взволновавшую ее тему, Эстер обняла Сильфа за шею и спросила:
        - А как поживает моя Эпона?
        - О, госпожа, не извольте беспокоиться! Эпона всегда тщательно ухожена и сыто накормлена, просто ее стойло - в противоположном конце конюшни. - Эйнар взмахнул рукой, дабы указать нужное направление, но неожиданно, потупив взор, сказал: - Простите, госпожа, но и ваша Эпона, и тем более Сильф изрядно застоялись в конюшне. Распорядитесь вывести их на прогулку!
        Эстер задумалась, но ненадолго.
        - Благодарю за напоминание, Эйнар. Пожалуй, я сама прокачусь на Эпоне… да хоть прямо завтра с утра! Только вот что делать с Сильфом? Признаться, я его немного побаиваюсь, ведь он признавал только мою сестру Присциллу…
        - Не извольте беспокоиться, госпожа! Сильф - жеребец, конечно, норовистый, однако помимо вашей покойной сестры признает еще и Теодориха!.. - Заметив пробежавшую по лицу девушки тень, Эйнар понял, что сказал что-то не то, поэтому после короткой заминки постарался по возможности исправить допущенную оплошность: - Э-э-э… Я хотел сказать, что Теодориху по силам обуздать любую лошадь! К тому же, уверен, он сочтет за честь сопровождать вас на прогулке, госпожа Эстер!..
        Эстер благосклонно кивнула.
        - Хорошо. Приготовь лошадей к завтрашней выездке. Только… лучше не к утру, а, скажем, к полудню, - распорядилась она на прощание и, круто развернувшись, покинула конюшню.



        Глава 5

        Разумеется, о своем намерении совершить конную прогулку в обществе Теодориха Эстер сочла нужным известить нареченного жениха.
        Возражений со стороны Детборга не последовало. Напротив, он с жаром воскликнул:
        - О, дорогая Эстер, тебе давно уже пора развеяться, дабы хоть немного избавиться от мрачных мыслей! Я и сам с удовольствием составил бы тебе компанию, но ты же понимаешь: служба превыше всего! Однако позволь задать тебе лишь один вопрос: почему твой выбор пал именно на Теодориха?
        Эстер, удивленно дернув плечиком, пояснила:
        - Во-первых, сей благоразумный совет дал мне конюх, ухаживающий за Сильфом. Во-вторых, стражник Теодорих, если ты помнишь, считался в нашем замке практически уже женихом Присциллы! Наверняка его сердце тоже разрывается сейчас от горя! Так кто же, как не я, ее младшая сестра, сможет утешить и успокоить его лучше других?!
        Детборг задумчиво потеребил правый ус.
        - Оно вроде бы все верно… Однако я отчего-то опасаюсь за тебя…
        - Чего именно? Что на меня нападут саксы и твой подчиненный окажется не в состоянии меня спасти?
        Детборг залился смехом. Отсмеявшись, сдался:
        - Право же, дорогая, ты способна убедить в своем решении кого угодно, и в первую очередь - меня! Прошу тебя только об одном: не забудь утеплиться на время прогулки плащом на меховой подпушке! Я вовсе не хочу, чтобы тебя постигла участь Присциллы!
        - Хорошо, - легко согласилась Эстер.
        Детборгу всегда нравилась покладистость невесты, и сейчас он в очередной раз убедился в правильности своего выбора.


* * *
        Эпона и Сильф с седоками на отдохнувших за время вынужденного простоя спинах покинули Ахен. Светило ноябрьское холодное солнце, трава была покрыта тонким слоем изморози, дыхание лошадей сопровождалось пышными клубами пара. Эстер, облаченная в теплый, подбитый лисьим мехом плащ с капюшоном, в длинные замшевые сапожки из оленьей кожи и такие же перчатки, наслаждалась морозным воздухом. Пожалуй, Детборг был прав: она действительно чересчур засиделась в замке…
        Ехали молча. Впрочем, особого желания говорить у девушки и не было: сейчас ей более хотелось разобраться в своем отношении к Детборгу. Что она испытывает к нему? Какие чувства вызывает он у нее? Безусловно, Детборг - доблестный воин. Его тело наверняка украшено шрамами, которые всегда производят неотразимое впечатление на молоденьких неискушенных девушек. Да, Детборг умеет быть внимательным: дарит то броши, то серьги, то отрезы на платье… Недавно вот подарил серебряный торквес саксонской работы… И все-таки, все-таки… Желает ли она видеть его в качестве мужа? До сего дня Эстер старалась об этом не думать, ибо воспринимала помолвку с Детборгом как неизбежность, продиктованную волей отца. Но присутствует ли в ее отношении к Детборгу хоть капелька… любви?!
        Так и не сумев ответить себе на этот, казалось бы, простой и естественный вопрос, Эстер занервничала, машинально стегнула Эпону хлыстом, и та тотчас ускорила бег, устремившись в сторону Озерного края - местности, усеянной множеством озер с удивительно прозрачной водой. Сполна насладившись быстрой ездой, девушка натянула поводья и остановила Эпону: теперь ей захотелось прогуляться по берегам озер, выглядевших воистину хрустальными. Однако едва она собралась обратиться к Теодориху с просьбой помочь ей спешиться, как из-под копыт ее лошади взметнулся вдруг вверх невесть откуда взявшийся заяц. От неожиданности Эпона испуганно дернулась и встала на дыбы, чуть не выкинув всадницу из седла.
        По счастью, Теодорих тут же пришел на помощь. Мгновенно спешившись, он схватил Эпону под уздцы и стал ее успокаивать. Та возмущенно раздувала ноздри, выбрасывая в воздух клубы пара и пытаясь вырваться из незнакомых сильных рук. Но Теодорих был начеку: крепко удерживая кожаные ремни, он ровно и монотонно приговаривал:
        - Спокойно, Эпона, спокойно…
        Животное, наконец, повиновалось: дыхание восстановилось, попытки вырваться из сильных мужских рук прекратились. Настал черед успокаивать перепуганную и буквально оцепеневшую от страха девушку.
        - Госпожа! Не волнуйтесь, все в порядке. Вашу лошадь напугал совершенно безобидный заяц, но он, полагаю, уже далеко…
        Эстер, доселе с трудом сдерживавшая слезы, разрыдалась в голос. Теодорих подошел к ней вплотную и, прижавшись к теплому боку лошади, обхватил руками за талию:
        - Не бойтесь, госпожа, я держу вас крепко. Отпустите поводья и обопритесь на мои плечи.
        Девушка послушно последовала его совету и, соскользнув с крупа лошади, непроизвольно прильнула к спасителю. Обняв Эстер и крепко прижав к себе, Теодорих какое-то время стоял, вспоминая, что совсем недавно почти так же держал в объятиях Присциллу… Впрочем, нет - тогда все было иначе. Эстер - не Присцилла, она не способна на изощренные женские уловки. Неожиданно для себя Теодорих отчетливо осознал, что смерть Присциллы, сколь ни жестоко это звучит, освободила его от нежеланной на ней женитьбы. Взглянув на заплаканное лицо спутницы, он предложил:
        - Давайте немного погуляем, госпожа, это успокоит вас. А лошади пойдут за нами следом. - Юноша убрал выбившиеся каштановые волосы Эстер под капюшон, подставил ей руку, на которую она не замедлила опереться, и неспешно повел по направлению к возвышающимся впереди холмам.
        Постепенно успокоившись, девушка уже сожалела о проявленной слабости.
        - Теодорих, прошу тебя, не рассказывай Детборгу о случившемся.
        Юноша кивнул:
        - Как прикажете, госпожа…
        Когда молодые люди поднялись на вершину одного из холмов, их взорам открылся потрясающе живописный вид: внизу, насколько хватало взора, во множестве раскинулись озера разных размеров - и большие, и маленькие, и совсем миниатюрные, сравнимые разве что с бадьями для стирки белья. И все они были покрыты тонким серебристым льдом, ослепительно переливающимся на солнце.
        Эстер и Теодорих невольно застыли, залюбовавшись открывшимися их взорам красотами, но вдруг почти одновременно заметили женщину, направлявшуюся в сторону одного из больших озер.
        - Это Озерная ведьма! - воскликнула восторженно девушка. Щеки ее раскраснелись, в глазах засветилось любопытство, от пережитых страхов не осталось и следа. - Я много слышала о ней, но никогда не видела. Теодорих, давай догоним ее: говорят, она умеет предсказывать судьбу! - Не дожидаясь от спутника ответа, Эстер ловко сбежала с холма и решительно двинулась вслед за незнакомкой.
        Теодориху ничего не оставалось, как только взять лошадей под уздцы и последовать за госпожой.
        Девушка на удивление ловко лавировала между водоемами, не выпуская при этом Озерную ведьму из виду. Та же, заметив преследование, прибавила шаг и, достигнув одного из холмов, неожиданно… исчезла. Эстер в растерянности остановилась, но уже в следующее мгновение, набравшись храбрости, громко крикнула:
        - Женщина, не бойся меня! Я не причиню тебе зла! Не прячься, прошу тебя!..
        - Я здесь, - раздался вдруг рядом голос, и незнакомка выросла перед девушкой точно из-под земли.
        Теодорих, отпустив лошадей, занял позицию неподалеку, дабы быть начеку.
        - У твоего телохранителя нет повода для беспокойства, - усмехнулась таинственная женщина. - Из оружия у меня только лук да силки для ловли птиц и зайцев. Лучше уж зайдите в мое жилище, коли забрели в наши края… - Она откинула сливающийся с травой и землей темно-коричневый холст, служащий пологом, и жестом пригласила гостей внутрь.
        Эстер, преисполнившись решимости, пригнулась и ступила в полумрак землянки, вырытой прямо в холме. К ее удивлению, жилище незнакомки оказалось просторным и теплым: в центре горел очаг, а дым уходил в прорытое в холме отверстие, искусно замаскированное снаружи травой, стелившейся у основания подобно туману. Обстановка, правда, была скудная: ложе из холщового тюфяка, набитого сухой травой, плетеный стол да пара табуретов. На столе - глиняная посуда грубой работы. В углу, прямо на земляном полу, - пучки сухих трав.
        Хозяйка жилища, седая женщина неопределенного возраста - ей могло быть как тридцать, так и пятьдесят лет, - одетая в домотканую рубаху и грубый плащ из заячьих шкурок, держалась, тем не менее, с завидным достоинством.
        - Что привело вас ко мне? - спросила она, первой нарушив молчание.
        - Любопытство, - не стала лукавить Эстер. - Ты ведь Озерная ведьма, да?
        - Да. Во всяком случае, так меня называют здешние жители. Они порой приходят ко мне за травами, а взамен приносят хлеб, лепешки, молоко.
        - Я слышала, ты умеешь предсказывать судьбу…
        - Это сказки, - усмехнулась женщина. - Люди любят придумывать небылицы. Я же умею всего лишь лечить травами…
        - Жаль, а я, признаться, надеялась… - вздохнула Эстер.
        - Насчет будущего не скажу, а вот о твоем прошлом и настоящем, если хочешь, поведаю.
        Девушка заинтересовалась.
        - Говори, я не против…
        - Что ж, тогда слушай. Ты рано осиротела - потеряла мать. Твой отец - знатный и влиятельный человек. Он очень любит тебя, но хочет выдать замуж по своему усмотрению. Сама же ты отнюдь не уверена в правильности его выбора. И еще… Недавно тебя постигло горе - смерть близкого человека…
        Эстер смотрела на женщину широко раскрытыми глазами.
        - Все так и есть! Значит, ты и впрямь ведьма!..
        - Называй меня… Лауренцией. Так будет правильней. Твоя свадьба назначена на начало весны, не так ли?
        - Тебе и об этом известно?! - девушка окончательно растерялась.
        - Мне много чего ведомо… Однако послушай моего совета: не выходи замуж без любви, защищай свое право быть только с любимым человеком! У тебя еще есть время, чтобы разобраться в своих чувствах…
        Эстер смутилась: неужели Лауренция способна еще и читать сокровенные мысли?
        - Я подумаю над твоими словами, - пообещала она вслух. - Идем, Теодорих, иначе нас скоро начнут искать…


* * *
        На обратном пути Эстер и Теодорих не проронили ни слова. Девушка обдумывала слова Лауренции: «А ведь она права: Детборга я нисколечко не люблю. Выйти же за него замуж согласилась исключительно из уважения к отцу». Эстер украдкой взглянула на спутника - тот тоже пребывал в глубокой задумчивости. «Неужели так сильно тоскует по Присцилле?..» - неожиданно сердце девушки больно защемило.
        Весь следующий день Эстер не покидала покоев. На просьбу жениха о встрече ответила вежливым отказом, сославшись на легкое недомогание. Но как быть потом? Недомогание ведь не может длиться вечно! Эстер не знала, что ей делать дальше. Душа ее буквально разрывалась между противоречивыми чувствами: дочерним долгом перед отцом, виной перед Детборгом и… любовью к Теодориху.
        Промучившись так с неделю, девушка решилась на серьезный разговор с отцом. Лелея в мыслях надежду на его мудрость и понимание, она вошла к нему в покои поздним зимним вечером. Марк Левий отдыхал в кресле подле камина с латинским фолиантом в руках.
        - Добрый вечер, отец!
        - Эстер?! Что привело тебя в столь поздний час, дочь моя? Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?
        - Да-да, со мной все в порядке, благодарю вас, отец. - Эстер присела напротив на обитую бархатом низкую скамеечку. - Просто… просто мне необходимо срочно поговорить с вами! Правда, мне трудно говорить об этом… Вот если бы жива была мама, думаю, она поняла бы меня…
        - Ничего уже не изменишь, дитя мое, - вздохнул наместник. - Гортензия покинула наш мир много лет назад, когда ты была совсем крошкой…
        - Я знаю… И мне всегда не хватало ее, ведь я даже не знаю, что такое материнская ласка… Однако речь сейчас не о маме… Отец! Я не хочу выходить замуж за Детборга, поскольку не люблю его! - выпалила, собравшись с духом, Эстер, и сама же испугалась своих слов.
        Наместник удивленно воззрился на дочь.
        - И что ты хочешь от меня?
        - Чтобы вы отменили нашу свадьбу!
        - Дочь моя, ты хотя бы понимаешь, о чем просишь?!
        - Да, отец! Я прошу о своем будущем. Умоляю, не выдавайте меня за Детборга! Мы совершенно разные и абсолютно чужие друг другу, я не буду с ним счастлива! - Эстер разрыдалась.
        Сегноций поднялся с кресла, раздраженно отбросив фолиант в сторону. Глаза его метали из-под бровей молнии.
        - Это что же получается? - пророкотал он гневно. - Если мое слово ничего не значит для родной дочери, следовательно, оно ничего не будет значить и для всего домена! Так?! Отчего у тебя возникли такие мысли? Откуда взялась подобная блажь? Тебя хитростью соблазнил другой мужчина? Признавайся!
        - Нет-нет, отец, вы ошибаетесь! - запротестовала, громко всхлипывая, Эстер. - Я не была близка даже с Детборгом!
        Наместник, доселе нервно шагавший из угла в угол, остановился.
        - Ты хочешь сказать, что за все четыре месяца, минувшие со дня вашей помолвки, вы так и не испытали… - он осекся.
        - Так и не испытали, - подтвердила понявшая мысль отца девушка. - Признаться, у меня ни разу и не возникло желания познать Детборга как мужчину, а он тоже вел себя достойно, стараясь не торопить события…
        Слегка успокоившись, но, все еще пребывая в некотором замешательстве, Сегноций вернулся в кресло и произнес уже более миролюбиво:
        - Пойми меня правильно, Эстер, и постарайся не обижаться. Я не могу взять свое слово обратно, поскольку я - наместник Ахенского домена, а ты - моя дочь!
        - Вы отказываете мне в моей просьбе, отец?
        - Да! Причем со всею решительностью, на которую только способен. И прошу: не гневи меня впредь подобными капризами!



        Глава 6

        Вернувшись в свои покои, Эстер, не раздеваясь, упала ничком на кровать: душили слезы обиды на отца и жалости к самой себе. Одно она знала теперь точно: свадьбе с Детборгом не бывать!
        Выплакавшись и более-менее успокоившись, Эстер позвала служанку:
        - Помоги мне раздеться!
        Явившаяся по первому же зову девушка-служанка ловко сняла с госпожи диадему, торквес, браслеты и расшитый золотыми нитями пояс, после чего столь же проворно расшнуровала ее верхнее шерстяное платье. Оставшись в нижней тунике, Эстер попросила:
        - А теперь расчеши мне волосы…
        Служанка охотно вооружилась гребнем: ей всегда доставляло удовольствие расчесывать длинные и волнистые волосы юной госпожи. Эстер же меж тем попыталась собраться с мыслями: «Раз я не желаю мириться с уготованной мне отцом судьбой, значит… значит, должна попросту убежать из дома!..» Внезапно пришедшая в голову мысль весьма порадовала девушку: а почему бы, собственно, и нет? Обнаружив исчезновение дочери, отец наверняка поспешит сменить гнев на милость.
        Рано утром, когда служанка, укутавшись шерстяным одеялом и прижавшись одним боком к теплому камину, еще спала, Эстер потихоньку поднялась и облачилась в ее одежду. Потом собрала со стола все, что нашла из съестного, завязала провизию в узелок и бесшумно вышла. Стражник, охранявший вход в покои дочери наместника, не обратил на
«служанку» ровно никакого внимания: следить за челядью - забота кастеляна.
        Выскользнув из замка, Эстер торопливо направилась на хозяйственный двор. Там она сразу увидела телегу, груженную провиантом, предназначенным, видимо, для одного из охраняющих домен гарнизонов. Девушка незаметно прошмыгнула под навес телеги и, с головой накрывшись серым шерстяным плащом, совершенно слилась с такого же цвета мешками. Вскоре появился и возчик. Он звучно хлестнул лошадь, и телега, благополучно миновав охрану в городских воротах, со скрипом двинулась в путь.


* * *
        Служанка юной госпожи пробудилась, как всегда, от доносившегося с кухни по утрам запаха свежей выпечки. Она откинула одеяло, сладко потянулась и пошарила рукой по полу - по тому месту, где обычно по вечерам складывала свою одежду. Не нащупав привычного мягкого вороха, удивленно произнесла вполголоса:
        - Странно… Не могла же я раздеться в другом месте! Да и к конюху вчера не ходила… Куда ж тогда одежда-то моя подевалась?..
        Поднявшись, она приступила к неторопливому обходу комнаты, не отрывая при этом взгляда от пола. Когда же уткнулась в ложе госпожи и подняла глаза - не разбудила ли ненароком? - с удивлением вдруг обнаружила, что постель пуста. Служанка растерянно позвала:
        - Госпожа, вы где?..
        Ответа не последовало. «Неужто она всё-таки снизошла до Детборга и решила провести с ним ночь?» - хихикнула девушка мысленно. Однако тотчас посерьезнела: картинка не складывалось. «Не пошла же госпожа к мужчине сама, да еще посреди ночи!..»
        Служанка накинула на плечи платок и выглянула в коридор: стражник стоял на посту, как и положено.
        - Скажи, страж, из покоев госпожи кто-нибудь выходил сегодня?
        Тот с удивлением уставился на нее, усиленно соображая, кого же он видел на рассвете.
        - Да… Служанка выходила. С узелком в руке… Я решил, что это ты… Или вас двое?
        - О, Великий Логос! - запричитала служанка. - Откуда двое?! Ты что мелешь?! Вот уже два года, как я прислуживаю в покоях госпожи одна!
        Стражник обомлел.
        - Что-то случилось? - спросил он обескуражено.
        - Госпожа Эстер пропала! Срочно беги к господину Детборгу и сообщи ему об этом! Только прежде чем поднимать шум, подумай хорошенько, что сказать! А то не сносить нам обоим головы!..
        Стражник кивнул и, покинув пост, бегом помчался к командиру.


* * *
        Детборг и его люди перевернули буквально «вверх дном» не только замок, но и хозяйственный двор с конюшнями, однако тщетно - Эстер как в воду канула. Тогда стражники прочесали вдоль и поперек весь Ахен, но и там поиски успеха, увы, не принесли.
        Детборг начинал закипать от ярости. У него просто в голове не укладывалось, что столь тихая и покладистая девица как Эстер могла сбежать из отчего дома! Нет, это на нее совсем не похоже! Может, здесь замешаны колдовские силы? Хотя откуда им взяться в Ахене? Марк Левий Сегноций - истинный арианин, равно как и все его подданные. Это только в отдаленных селениях сервы[Крестьяне, прикрепленные к тому или иному бенефицию.] по-прежнему еще веруют в языческих богов.
        Поняв, что огласки все равно не миновать, Детборг лично сообщил о случившемся наместнику. Сегноций, услышав новость, впал поначалу в оцепенение. В голове его крутилась лишь одна мысль: «Сбежала, не пожелав выходить замуж за Детборга? Ну, кто бы мог подумать, что девчонка отважится на столь дерзкий поступок?!»
        - Обыскать все окрестности! Далеко не уйдет! - приказал наместник, как только к нему вернулся дар речи, и сам возглавил поиски непокорной дочери.
        Два дня стражники искали Эстер всюду, куда только могла ступить нога человека. Поиски продолжались даже по ночам, с зажженными факелами, но юная госпожа, увы, точно сквозь землю провалилась.
        Безутешный Марк Левий сначала долго метался по кабинету в ярости, а потом, обессилев, упал прямо на пол и разрыдался:
        - О, Великий Логос, за какие грехи ты наказываешь меня столь сурово? Сначала ушла Гортензия, потом - Паулиния, не так давно - Присцилла, и вот теперь - моя последняя отрада Эстер!.. У меня больше не осталось наследников! Кому же я передам домен?.. Да и зачем мне теперь власть и богатство?..


* * *
        Побег Эстер оказался полной неожиданностью для всех обитателей замка, в том числе для Теодориха. Но если служанки и камеристки беспрестанно шептались по углам, строя предположения одно немыслимее другого, то юноша отчасти догадывался, где конкретно могла скрываться беглянка.
        Решив проверить свое предположение, в один из свободных от службы дней он, покинув Ахен, отправился в Озерный край. День стоял морозный, студеный. Снежные облака густо заволокли небо, и бледное зимнее солнышко едва пробивалось сквозь их завесу. Добравшись до памятного места, юноша принялся внимательно всматриваться во все окрестные холмы, надеясь уловить среди них присутствие Озерной ведьмы. Потом он долго кружил вокруг одного и того же места, где, по его мнению, должно было располагаться убежище Лауренции. Наконец ему улыбнулась удача: он увидел исходящий из подножия холма легкий дымок, мягко стелющийся понизу (с наскоку и не заметишь! .
        Теодорих спешился и уверенно приблизился к импровизированному дымоходу. Однако уже в следующее мгновение озадаченно пробормотал:
        - Странно… Здесь же должен быть вход, прикрытый холщовым пологом! И где же он?.. - Юноша дотронулся до поверхности холма - под рукой зашуршала лишь сухая, припорошенная снегом прошлогодняя трава. - Наваждение какое-то! - недоуменно воскликнул он. - Не иначе - проделки Озерной ведьмы… Что ж, придется принять условия ее игры… - Теодорих сделал глубокий вдох и громко позвал: - Лауренция! Это я, Теодорих! Прошу тебя, появись! Я прибыл один и не причиню тебе вреда!..
        В тот же момент холм перед его глазами «распахнулся», выпустив наружу из своих недр Озерную ведьму.
        - Ты звал меня? - с напускной суровостью спросила женщина.
        Теодорих растерялся.
        - Но, позволь… откуда ты появилась? Это что - чары?
        Лауренция усмехнулась.
        - Все гораздо проще. Зимой мне приходится завешивать вход не только холстом, но еще и плетенкой из луговых трав. Итак, я слушаю тебя…
        - Эстер, дочь наместника, исчезла, - без лишних предисловий перешел к делу Теодорих. - Все сбились с ног в поисках госпожи, но разыскать ее так пока и не удалось. От горя наместник наш поседел еще более… Кроме того, отказывается теперь не только покидать покои, но и принимать пищу. Сутками напролет он оплакивает смерть жен и дочерей… Боюсь, долго наш повелитель так не протянет - умрет либо с голоду, либо от скорби…
        - Хорошо, заходи. Но помни: все, что увидишь и услышишь здесь, должно остаться в тайне. - Лауренция выжидательно воззрилась на гостя.
        - Даю слово воина!
        Женщина приподняла невидимый глазу полог, и Теодорих, согнувшись почти вдвое, нырнул в знакомую землянку. Здесь все было как прежде: та же нехитрая обстановка, те же травы, разложенные на холсте в углу, тот же теплящийся посередине очаг…
        - Садись, гость, - Лауренция придвинула к юноше табурет.
        Теодорих, сняв шлем, положив его прямо на земляной пол и оставшись лишь в кольчужном подшлемнике, охотно присел. Женщина расположилась напротив.
        - Ответь, воин, ты любил Присциллу? - спросила она неожиданно.
        - Увы, нет, - сконфуженно признался юноша. - Просто, будучи дочерью самого наместника, Присцилла отчего-то пожелала в мужья именно меня, а я малодушно не нашел в себе сил воспротивиться решению Марка Левия… В конце концов, я ведь не знатный букеларий, чтобы противостоять могущественному Сегноцию, тем более что в свое время он оказал мне милость - дал прибежище в Ахене. Мой отказ от брака с его старшей дочерью мог бы вызвать нежелательный для меня гнев наместника. Не говоря уж о гневе, а возможно и последующей мести отвергнутой невесты - своенравной Присциллы. Упокой, Логос, ее душу!
        - Ты арианин?
        - Да.
        - Ты пришел в Ахен издалека?
        - Да… - Теодорих решил уклониться от излишних подробностей. - Доставил Сегноцию письмо от дефенсоров из Виенна.
        - Эстер рассказывала мне о твоей победе над драконом.
        Теодорих вскочил:
        - Так значит, она здесь и я оказался прав?! Лауренция, умоляю, скажи правду! Где ты прячешь госпожу Эстер?
        - Тс-с! - женщина многозначительно приложила палец к губам. - И у холмов бывают уши. Сядь и успокойся. Скрывать не буду: Эстер у меня…
        В тот же миг в одной из стен отворилась незаметная с виду дверца, и из нее выпорхнула беглянка. С радостным криком: «Теодорих!» она бросилась к юноше и обвила его шею руками. Тот немедленно заключил ее в долгие и крепкие объятия.
        Неожиданно для себя Лауренция, глядя на них, растрогалась: по щекам ее даже заструились слезы радости. Тихо, чтобы не мешать молодым, она вышла из землянки на свежий воздух.
        - Эстер, отчего ты надумала сбежать из родительского дома? - выпустив, наконец, девушку из объятий и непроизвольно перейдя на «ты», задал ей Теодорих вопрос, который волновал его более всего.
        - У меня не оставалось другого выбора! Я просила отца отменить нашу свадьбу с Детборгом, однако он не внял моей просьбе. Но я - не вещь! У меня есть собственные чувства и желания!..
        - Однако тебе надо как можно скорее вернуться - твой отец, будучи сражен очередным свалившимся на него горем, окончательно слег и потерял всякий интерес к жизни!..
        - Не сейчас, Теодорих, - виновато опустила глаза Эстер. - Чуть позже…
        У юноши вдруг возникло непреодолимое желание поцеловать красавицу, стоявшую сейчас перед ним в скромном платье обычной служанки. И она, кажется, догадалась об этом: запрокинула голову вверх, и их губы слились в страстном поцелуе.
        - Вот, возьми, - сказала чуть позже Эстер, сняв с пальца и протянув Теодориху серебряное кольцо с вставкой из горного хрусталя. - Храни его как память об этом нашем первом поцелуе…
        Водружая подарок на мизинец левой руки, Теодорих вдруг понял, что причиной бегства Эстер из Ахена отчасти послужил и он сам. Видимо, девушка бежала не только от нежеланного Детборга, но и от поселившейся в девичьем сердце любви к нему, Теодориху…
        - Я должен покинуть тебя, Эстер: приближается время службы, - мягко произнес он. - Детборг будет недоволен, если я опоздаю. Тем более ты и сама, наверное, догадываешься, в каком состоянии он сейчас пребывает…
        - Мне нет дела до его чувств! - отрезала девушка. - Прощай, Теодорих!.. Надеюсь, мы скоро снова увидимся…
        Покинув землянку, Теодорих с удовольствием вдохнул добрую порцию холодного морозного воздуха. Отрезвляющий северный порывистый ветер был сейчас весьма кстати: требовалось срочно привести путавшиеся в голове мысли в порядок. Заметив стоявшую неподалеку хозяйку, юноша окликнул ее:
        - Лауренция, всего доброго! Береги Эстер!
        - Езжай с миром! - коротко ответствовала та.
        Теодорих надел шлем, вскочил на лошадь и поскакал в сторону Ахена.



        Глава 7

        Почти весь следующий день Теодорих провел на посту у входа в покои Сегноция. Увы, юные дочери наместника не нуждались более в охране: одна умерла, другая пропала без вести…
        Судя по растерянно-потерянному виду снующего взад-вперед придворного лекаря, состояние Марка Левия ухудшалось. Уже не единожды Теодориха охватывал порыв броситься к ногам наместника и рассказать ему об Эстер всю правду, но он всякий раз сдерживался, помня о слове, данном Лауренции.
        И все-таки к вечеру сердце Теодориха не выдержало: сдав пост и уединившись в служебном помещении стражников, юноша написал Сегноцию письмо:



«Наместнику Ахена и моему покровителю Марку Левию Сегноцию.
        Я, Ваш покорный и преданный слуга Теодорих, не достоин более пользоваться Вашим покровительством и предоставленным мне Вами приютом, поэтому вынужден покинуть Ахен. Однако прежде чем сделать это, хочу покаяться в непростительном своем молчании (ибо дал слово воина о неразглашении чужой тайны) и открыть Вам сию тайну: Ваша младшая дочь Эстер жива! Она скрывается в Озерном крае у женщины, именуемой местными жителями Озерной ведьмой. Тайное убежище сей женщины расположено в одном из окрестных холмов, и обнаружить его весьма непросто. Посему осмелюсь дать совет: при поисках ориентируйтесь на исходящий из холма дым от очага, стелящийся понизу подобно туману.
        Решаюсь на столь безрадостный для меня шаг исключительно ради блага госпожи Эстер: будучи нищим и бесправным бастардом, я не смогу дать ей счастья, коего она, несомненно, заслуживает.
        Прощайте навсегда, господин Сегноций. Навеки благодарный Вам, Теодорих».


        Когда чернила высохли, Теодорих аккуратно свернул пергамент трубочкой, сунул до поры до времени за пазуху и, вздохнув, отправился в конюшню.
        Друга он застал за уборкой стойла Сильфа. Конь выглядел восхитительно: бодр, упитан, вычищен до блеска.
        - Эйнар!
        Помощник коннетабля, оторвавшись от привычного занятия, обернулся.
        - Теодорих?! Рад тебя видеть! Давненько ты ко мне не заглядывал…
        - Да вряд ли и вообще теперь загляну… Я покидаю Ахен, Эйнар. Вот, зашел проститься с тобой.
        Эйнар от неожиданности выронил вилы с нанизанным на них сеном.
        - С чего это ты удумал? Что-то случилось?
        - Случилось, друг… Просто не время сейчас вдаваться в подробности… Если коротко, я ухожу… из-за госпожи Эстер.
        - Ничего не понимаю, - недоумевающее потряс головой Эйнар, словно пытаясь стряхнуть нелепое наваждение. - Ну, допустим, она сбежала… А ты-то тут причем?!
        - Эстер сбежала, не пожелав стать женой Детборга.
        - Ну и что? - хмыкнул друг. - Ее право! Я спрашиваю, причем здесь ты?!
        - Вот… смотри… - Вместо ответа Теодорих показал приятелю кольцо, повернутое камнем к ладони.
        - Красивый перстень! А зачем ты его перевернул? Боишься чего?
        - Это кольцо Эстер.
        - Чье? - обомлел Эйнар. - Так ты его у нее украл?!
        - Скажешь тоже! - обиженно вскинулся Теодорих. - Она сама мне его подарила. В знак… любви. - Тут глаза Эйнара округлились настолько, что Теодориху показалось: еще чуть-чуть - и они лопнут, оставив друга до конца жизни слепым. - Вот такие вот дела, дружище. Сам не ждал, не гадал… Прошу тебя только об одном: не рассказывай об этом никому!
        - Мог бы и не просить, - буркнул, насупившись, Эйнар (настал его черед обижаться). Однако любопытство пересилило: - Так ты решил покинуть Ахен, потому что Эстер обручена с Детборгом, а он просто так от нее не отступится?!
        - Отчасти и по этой причине тоже. Однако все гораздо сложнее… Ну сам посуди: что я смогу ей дать? Кто я?! Да Сегноций никогда в жизни не согласится на наш с ней брак!..
        - Да-а, не зря я то и дело повторяю любимую присказку о несправедливости этого мира… - философски протянул Эйнар. - Что ж, друг, тогда и впрямь у тебя выход только один - распрощаться с Ахеном раз и навсегда. - И тут же подмигнул лукаво: - Но знай: я уйду вместе с тобой! Мы столько всего вдвоем пережили, что негоже нам будет вдруг разлучиться. Ты только дождись меня: я хочу проститься с Клерет…


* * *
        Едва забрезжил рассвет, Эйнар неслышно пробрался в пристройку кузницы, где в этот момент крепким сном почивала уставшая за день Клерет. Однако стоило ему слегка прикоснуться к ее плечу, как девушка тотчас открыла глаза. Не ожидавший такой реакции Эйнар отчаянно приложил палец к губам: молчи, мол! Клерет понимающе кивнула, легко поднялась с тюфяка и без лишних слов последовала за ним. Выйдя же на воздух, нахмурилась и с ноткой недовольства спросила:
        - Ну и чего у тебя случилось? Только не юли: выкладывай все как на духу и желательно поскорее!
        - Прости, что разбудил, Клерет. Я просто зашел попрощаться с тобой… Заодно, кстати, и от имени Теодориха. К сожалению, обстоятельства вынуждают нас покинуть Ахен… Так что прощай и… в общем, не поминай нас лихом! - Воспользовавшись явным замешательством девушки из-за свалившейся на нее спросонок обильной информации, Эйнар обнял ее и поцеловал в щеку.
        - Хорошо же начинается денек, нечего сказать! - тотчас пришла в себя дочь кузнеца. - Нет уж, любезный друг Эйнар, выслушай теперь, будь добр, меня! Коли в Ахен мы прибыли вместе, то и покинем его только вместе! И слышать никаких возражений не желаю! Где Теодорих?
        - Ждет меня у конюшни. Уже с лошадьми…
        - Хорошо, поступим так… - Клерет вернулась к обычной своей рассудительности. - Дабы не вызывать подозрений, езжайте пока одни. Я догоню вас позже. И передай Теодориху: о том, что вы натворили в Ахене, расспрашивать, так и быть, не стану! - Круто развернувшись, девушка исчезла в дверном проеме пристройки кузницы.
        Эйнар незамедлительно отправился к конюшням, где его уже заждался начавший нервничать Теодорих.
        - Неужто простились, наконец?! - не удержался он от язвительного упрека.
        - Да, простились, - коротко ответил ему Эйнар, решив пока умолчать о намерении Клерет присоединиться к ним чуть позже.
        - Тогда в путь! - скомандовал разом подобревший Теодорих и ловко вспрыгнул в седло той же самой рыжей клячи, на которой когда-то въехал в Ахен.
        Эйнар последовал его примеру, и вскоре друзья беспрепятственно покинули город. Стражники в воротах даже не поинтересовались, куда они направляются, ибо обоих знали в лицо и даже считали своеобразными «фаворитами» наместника домена.
        Достигнув ахенских предместий, Теодорих, всю дорогу зорко осматривающийся по сторонам, заметил мальчишку лет семи, понуро бредущего в сторону городских ворот. Парнишка выглядел изрядно продрогшим: одежонка на нем была куцая и ветхая.
«Сирота, видимо», - подумал Теодорих и вздохнул: нищих и обездоленных он успел повидать здесь немало, ибо они постоянно стекались к богатому городу со всех концов домена в надежде на щедрые подаяния горожан.
        - Эй, малец! - окликнул Теодорих сироту. - Хочешь заработать медную монетку?
        Тот остановился и недоверчиво распахнул не по-детски взрослые глаза.
        - Что я для этого должен сделать, господин?
        Теодорих извлек из-за пазухи свиток и протянул его мальчишке вместе с обещанной монетой.
        - Вот, держи… Передай эту бумагу стражникам у городских ворот, но предупреди, что она адресована лично наместнику Сегноцию! Для пущей убедительности добавь, что сие послание касается его пропавшей дочери!..
        Мальчик проворно выхватил пергамент из рук доброго всадника: слухи о пропаже молодой госпожи ходили по всему домену и, конечно же, не обошли стороной и его детские уши.
        - А наместник наградит меня за столь ценные сведения? - поинтересовался он на всякий случай.
        Друзья, переглянувшись, усмехнулись: однако не по годам шустрый малец им встретился!
        - Непременно, - обнадежил мальчика второй всадник. - Вот, держи еще и от меня монетку!
        Ловко поймав очередную слетевшую сверху медяшку, сирота благодарно, в пояс, поклонился и с чувством произнес:
        - Да благословит вас Логос, добрые господа! - После чего стремглав кинулся по направлению к воротам Ахена.
        Удалившись от гостеприимного города на весьма уже приличное расстояние, друзья неожиданно услышали настигающий их цокот копыт. Погоня?! Эйнар оглянулся: нет, это в лучах раннего зимнего солнца ярко поблескивала кольчуга их подруги-валькирии.
        А вскоре она и сама поравнялась с беглецами. Однако даже не подумала остановиться: пришпорив коня, лишь крикнула на скаку:
        - Ну и чего застыли?! Впере-е-ед!..
        Друзья многозначительно переглянулись: нет, это не девица - огонь! И послушно устремились за ней.


* * *
        Сирота робко приблизился к стражам замка и писклявым, характерным для юных попрошаек голосом протянул:
        - Почте-е-енные воины, не прогоняйте меня! Я принес вам важный свиток. Мне его вручил незнакомый господин на коне и предупредил, что в свитке говорится о пропавшей госпоже…
        Стражи переглянулись: прогнать наглеца? А вдруг правду говорит? Коли не врет, можно ведь и награду получить от самого Сегноция!
        Один из стражников выхватил у мальчишки свиток и быстро развернул его. Грамоте он, к сожалению, был не обучен, но, отметив мысленно ровный почерк послания, решил, что малец скорее всего не лжет.
        - Хорошо, я передам послание наместнику. Но тебе пока придется посидеть в стражницкой.
        Сирота поклонился:
        - Как прикажете, доблестный воин.
        Страж хмыкнул и скрылся за воротами.


* * *
        Сегноций вот уже несколько дней лежал в постели и ничего не ел, в связи с чем совершенно ослабел и вставать без посторонней помощи уже не мог. Часами он смотрел в одну точку и вспоминал Гортензию, проклиная себя за жестокость. Все минувшие после ее исчезновения годы он старался вычеркнуть из памяти воспоминания о ней, но, увы, безуспешно. Правда, вспоминалось одно и то же: как они поженились, как следовали долгой зимней дорогой в Ахен, как родилась Эстер… А дальше - провал, пустота. Марк Левий, сколь ни старался, не мог вспомнить ни младенческих лет Эстер, ни Гортензии, играющей с крохотной дочуркой… Где же он был тогда? Ах, да, укреплял границы домена и усмирял то саксов, то алеманов… Конкретнее уже и не вспомнить - столько лет прошло! И вот теперь Эстер повторила поступок матери. Не зря, видимо, говорят, что яблоко от яблони недалеко падает… «Неукротимая гордость Эстер и жажда самостоятельности перешла к ней, безусловно, от Гортензии», - подумал наместник и сокрушенно вздохнул.
        В этот момент к нему приблизился неслышно вошедший в покои кастелян и, поклонившись, доложил:
        - Господин повелитель, стражник с городских ворот доставил в замок послание, содержащие якобы сведения о госпоже Эстер…
        Сегноций мгновенно встрепенулся и даже попытался подняться на локте, но тотчас снова рухнул на подушки.
        - Немедленно подай! - молвил он нетерпеливо. Когда же развернул и пробежал глазами поданный кастеляном свиток, к нему точно силы вернулись. - Благодарю тебя, о, Великий Логос! И тотчас отдал приказ: - Командира стражи Детборга ко мне! Срочно!
        Спустя час из ворот города выехал военный отряд. Сегноций, хотя и был крайне слаб, пожелал лично возглавить поиски дочери, поэтому, закутанный в меха, восседал теперь в сооруженном на римский манер паланкине, который несли четверо крепких франков. Сердце наместника учащенно билось: он лихорадочно размышлял, что ему лучше предпринять в отношении непокорной дочери - наказать или… простить?
        Тем временем отряд достиг Озерного края.
        - Осмотреть каждый холм! Обо всем подозрительном немедленно сообщать мне! - отдал приказ наместник и плотнее закутался в меховой плащ, прячась от пронизывающего зимнего ветра.
        Рассредоточившись по местности, стражники принялись тщательно осматривать буквально каждую встречающуюся на пути кочку. Поиски затянулись. Сегноций, томимый ожиданием, обдумывал меж тем послание Теодориха: «Благородный поступок - ничего не скажешь. Уйти, дабы не стоять на пути соперника! "Решаюсь на столь безрадостный для меня шаг исключительно ради блага госпожи Эстер: будучи нищим и бесправным бастардом, я не смогу дать ей счастья, коего она, несомненно, заслуживает. Прощайте навсегда…" - всплыли в памяти последние строки письма. - А может, напрасно Теодорих покинул Ахен? Любовь, как известно, - не кашель, травами не вылечишь… Вряд ли Эстер соблаговолит обрести былую покорность и согласится выйти замуж за Детборга. Возможно, я бы и согласился отдать ее за бастарда: как знать, какие высоты у него впереди? В конце концов, король Хлодвиг не вечен, а Теодорих - законный наследник, хотя и рожден от наложницы…»
        Неожиданно размышления наместника были прерваны громким криком одного из воинов:
        - Повелитель! Нашли! - Задыхаясь от быстрого бега, он приблизился к паланкину.
        - И где?.. Где моя дочь?!
        - В одном из холмов мы нашли логово Озерной ведьмы, о, повелитель, но внутрь пока не входили…
        Паланкин быстро переместился в сердце Озерного края - к озеру Быка, названному так в честь его причудливой формы, напоминающей голову рогатого животного.
        - Сюда, повелитель! - указали воины копьями на самый высокий холм. - Она здесь!
        Подъехав ближе, Сегноций и впрямь увидел в подножии холма зияющий темный провал. Находчивые воины успели уже откинуть оплетенный сухими травами и припорошенный снегом холст, и теперь из земляного лаза струилось тепло, которое, смешиваясь с морозным воздухом, превращалось в бесформенные клубы пара.
        - Пять золотых монет тому, кто осмелится войти в эту нору! - объявил Сегноций.
        По рядам воинов пробежал тревожный шепоток: кто знает, на какие пакости способна Озерная ведьма?! Тогда вперед выступил Детборг: поскольку из-за выходки Эстер его честь пострадала более всех, он решил во что бы то ни стало восстановить и свой авторитет, и свои права на беглянку. Спешившись, командир охраны уверенным шагом приблизился к лазу и уже в следующее мгновение исчез в его темноте.
        Все замерли в напряжении: вдруг Озерная ведьма заколдует отважного воина?
        Неожиданно из лаза выскочил кролик и с перепугу метнулся прямо под копыта лошадей. Те громко заржали, испугавшись не меньше самого кролика. А стражники и вовсе обомлели от страха: неужто ведьма заколдовала-таки их командира?!
        По счастью, аккурат в этот момент из лаза вышел, крепко держа за руку Эстер, Детборг, живой и невредимый. Девушка шла молча и не сопротивляясь, явно покорившись судьбе.
        Наместник облегченно вздохнул, в очередной раз мысленно возблагодарив Логоса.
        - Девочка моя! - взволнованно воскликнул он, но продолжить не смог: горло перехватил спазм, из глаз сами собой хлынули слезы.
        Воины, прекрасно понимая, что происходит сейчас в душе наместника, потупили взоры, сделав вид, что не замечают сиюминутного проявления слабости повелителя.
        Сегноций меж тем безмолвно протянул руки к дочери. Эстер покорно подошла и опустилась перед паланкином отца на колени.
        - Как ты могла?.. - выдавил из себя укоризненно Марк Левий, но тотчас потянулся к дочери и крепко обнял ее.
        Девушка послушно прильнула к отцу, однако вскоре отстранилась и сказала:
        - Отец, прошу вас, не причиняйте вреда Лауренции! - Заметив недоумение в его глазах, пояснила: - Лауренция - Озерная ведьма. Она приютила меня и была ко мне очень добра.
        - Хорошо, дочь моя. Но могу я хотя бы поговорить с ней?
        - О чем?
        - Говорят, она искусно владеет разными способами лечения, а придворный лекарь, увы, оказался бессилен перед моей болезнью. Детборг, яви-ка мне это чудо природы! - кивнул Сегноций в сторону лаза.
        Детборг снова исчез в чреве холма и вскоре вышел на свет вместе с ведьмой.
        Лауренция стояла перед наместником, гордо выпрямившись, в накинутом на домотканую рубаху меховом плаще из кроличьих шкурок, и в глазах ее читался дерзкий вызов. Всмотревшись в лицо женщины, Сегноций схватился за сердце, а потом снова тихо заплакал. Неожиданно по обветренным щекам Озерной ведьмы тоже заструились слезы. Эстер в недоумении переводила взор с отца на Лауренцию и обратно, совершенно не понимая, отчего незнакомые люди при виде друг друга внезапно растрогались до слез.
        - Гортензия!.. Неужели это не сон?.. - с трудом вымолвил Сегноций.


* * *
        Эстер обрела в Лауренции-Гортензии не только желанную мать, но и верную союзницу. Правда, женщина отказалась переселиться в Ахенский замок: сослалась на привычку жить в свободе и полном слиянии с природой. Она по-прежнему занималась сбором трав, коими лечила всю округу, однако отныне самым частым ее посетителем стал Марк Левий Сегноций. При любой удобной возможности он выбирался на озеро Быка сам, а в недолгих перерывах между визитами отправлял для Гортензии пищу, теплые вещи и необходимые в быту предметы обихода со слугой. Посему ее «дикое логово» приобрело постепенно цивилизованный вид, а вскоре возле облюбованного и обжитого ею холма и вовсе выросла добротная хижина.
        Эстер тоже посещала мать очень часто, открывая ей во время задушевных разговоров все свои сердечные тайны. В отношении Теодориха Гортензия горячо поддерживала чувства дочери, ибо искренне считала, что из них получится замечательная супружеская пара. В один из визитов Сегноция она даже осторожно намекнула ему на это, но наместник и сам давно уже пришел к аналогичному выводу. Потому и приказал во что бы то ни стало разыскать бастарда, дабы вернуть его в Ахен. Гонцы обследовали Ахенский домен до самых окраин, но Теодориха и след простыл.



        Глава 8

        Переправившись на лошадях через Рейн вброд, друзья ступили на полудикие территории, где вперемешку с саксами обитали алеманы, признавшие власть короля Хлодвига лишь формально: сами же продолжали жить привычной для них жизнью, не меняющейся испокон веков. Жили эти племена разрозненными, отстоящими друг от друга на достаточно приличное расстояние хуторами. Жители занимались в основном тем, что раскорчевывали лесистые участки, отвоевывая тем самым все новые территории у леса, и засевали их потом неприхотливыми зерновыми культурами: ячменем, просом, сорго, чечевицей и бобами. Жизнь «лесных» людей была нелегкой, ибо напрямую зависела от прихотей непредсказуемой погоды. Часто случались неурожаи: тогда крестьянам приходилось из землепашцев превращаться в охотников и рыбаков. Лесные люди - в домене их называли колонатами[Колонат - свободный крестьянин.] - почти не общались с внешним миром. Некоторые мужчины покидали родные места лишь в тех случаях, когда, например, требовалось сопроводить в Ахен дефенсора с телегами, груженными подушным налогом[Подушный налог - был особенно популярен во времена раннего
Средневековья в Европе. Взимался с каждого взрослого трудоспособного человека. Как правило, был натуральным: зерно, птица, овощи, домашний скот. После упразднения стал называться «дымным» (т. е. «с каждого очага») и взиматься уже деньгами.] .
        На преодоление владений колонатов могло уйти два-три дня пути, после чего путешественников ждали уже земли Саксонского королевства. «Но что потом? - думал с тревогой Теодорих. - Как встретят нас саксы? Пожелают ли принять?»
        Хотя саксы из-за непрерывных войн то с Хлодвигом, то с королем Бургундии и потеряли почти половину мужчин рода, однако, тем не менее, продолжали оставаться гордым и своенравным народом. С потерей Ахена и прилегающих к нему территорий владения саксов уменьшились за последние двадцать лет почти втрое, поэтому им пришлось уйти вглубь лесов и отстроить там новую столицу - Падеборн.

…Неожиданно дорога, по которой следовала троица неразлучных друзей, вывела их к хутору колонатов. В отличие от франкских селений он оказался не только никем не охраняемым, но и вообще не имеющим никаких ограждений. «Видимо, колонаты не особо заботятся о своей безопасности, - подумал Теодорих. - Да и кому, собственно, придет в голову отправлять вооруженные отряды в такую глушь?» Поскольку же спутники его были изрядно уже утомлены дорогой, он предложил:
        - Давайте остановимся здесь на ночлег. Попросим приюта и еды, благо расплатиться нам, по счастью, есть чем.
        Возражений не последовало, и все трое приблизились к одному из домов, наиболее зажиточному с виду. Юноши спешились, а Клерет осталась в седле, положив на всякий случай руку на навершие меча.
        Крепкого телосложения колонат колол в это время возле дома дрова, а мимо него взад-вперед сновали женщины, явно хлопотавшие по хозяйству. Завидев же пришельцев, все как по мановению волшебной палочки замерли и насторожились. Мужчина поднял топор на уровень плеч, недвусмысленно намекая, что готов, если понадобится, дать достойный отпор любому.
        Теодорих и Эйнар вежливо ему поклонились, давая понять, что прибыли исключительно с мирными намерениями. Неожиданно дверь жилища отворилась и на порог шагнула женщина средних лет весьма внушительных габаритов с воинственно выставленным вперед гонделаком. За ее мощной спиной маячили два мальчика лет десяти-двеннадцати, тоже вооруженные гонделаками.
        - Я - Эрминетруда, вдова бывшего здешнего дефенсора, - представилась женщина с заметным саксонским акцентом. И тотчас сурово осведомилась: - Зачем пожаловали?
        Теодорих вышел вперед и низко поклонился:
        - Приветствуем вас, почтенная Эрминетруда! Мы - мирные путники. Хотим попросить у вас приюта всего лишь на одну ночь.
        Вдова внимательно оглядела пришельцев, задержавшись взглядом на Клерет, и спросила уже более миролюбиво:
        - Как же вас занесло в нашу глушь?
        - Мы направляемся в Падеборн, - пояснил Теодорих.
        - Стало быть, к саксам, - уточнила женщина. - Впрочем, это не мое дело. Главное, на разбойников вы и впрямь вроде бы не похожи. Посему прошу пройти в дом, места всем хватит… Только учтите: мое гостеприимство обойдется вам в три медных денье.
        Охотно откликнувшиеся на приглашение гости вскоре уже усердно уплетали чечевичную кашу и овечий сыр, запивая их пахтаньем[Пахтанье - молочный напиток из козьего или овечьего молока, получаемый методом закваски.] . Покончив с трапезой, гости поблагодарили хозяйку за гостеприимство и немедленно расплатились за ужин.
        Эрминетруда сгребла большой мозолистой рукой монетки со стола, явно оставшись довольной порядочностью и пунктуальностью гостей.
        - Что ж, вижу, вы действительно честные люди. А с такими всегда приятно иметь дело, - одобрительно молвила она.
        - Скажите, а как называется ваше селение? - поинтересовалась Клерет. После плотного ужина девушку потянуло на задушевную беседу.
        - Бребьер, - коротко ответила вдова. - Теперь уж, конечно, никто и не вспомнит, что означает это слово и какого оно происхождения: франкского или саксонского…
        - А почему возле вашего хутора нет не только охраны, но даже мало-мальского ограждения? - полюбопытствовал в свою очередь Теодорих.
        Женщина усмехнулась.
        - Мы, колонаты, работаем с землей - оружием пользуемся лишь в случае крайней необходимости. К нам сюда никто не заглядывал уже лет десять, ежели не больше… Так что вплоть до недавнего времени жили мы тихо и мирно, только вот… - хозяйка осеклась и замялась.
        Друзья насторожились.
        - Что-то случилось, почтеннейшая хозяюшка? - озабоченно поинтересовался Теодорих.
        - Ну, если вам приключившаяся у нас история действительно интересна, - вдова окинула гостей тяжелым взглядом, - тогда слушайте…
        Сидевшие на скамье у печи юные сыновья хозяйки отложили наконец гонделаки в сторону: раз матушка мирно разговаривает с гостями, значит, тревожиться не о чем. Эрминетруда же, накрыв ноги шерстяным одеялом и положив натруженные руки на колени, приступила к рассказу:
        - За последний год из нашего селения бесследно исчезли пять молодых девушек. И, как чуть позже выяснилось, из соседнего селения Дуэр - столько же. Мы, потомки саксов и алеманов, издревле поклоняемся силам природы, поэтому пришли к выводу, что прогневали чем-то лесного духа Ньёрба. Возможно, слишком много отвоевали у него лесных земель, вот он и наслал на нас своего верного слугу - вервольфа. А тот, как известно, облик волка принимает лишь в полнолуние - в остальное же время ничем не отличается от нас, людей. На окраине нашего хутора жил тогда охотник Диц, и мужчины почему-то решили, что именно он и есть вервольф. Словом, ворвались они однажды в хижину Дица… - рассказчица смолкла, переводя дух. Стало отчетливо слышно потрескивание поленьев в очаге и похрапывание лошадей у входа в дом. - …и убили его. - Тяжело вздохнув, женщина незряче уставилась на языки пламени в очаге, словно забыв о слушателях.
        - Но похищения девушек меж тем продолжались… - высказал предположение Теодорих.
        - Да, - подтвердила хозяйка, выйдя из состояния кратковременного оцепенения. - Причем теперь уже не только в полнолуние… Конечно же, мы тщательно охраняем всех девушек хутора! Они даже работают ныне только под присмотром родных или соседей. Но, увы, все наши усилия зачастую оказываются совершенно напрасными… Видимо, Ньёрб решил извести род колонатов под корень…
        - А вы уверены, что именно дух леса наслал на вас такую напасть? Да и вервольф ли похищает девушек на самом деле? - вкрадчиво поинтересовался Теодорих.
        - Да сама-то я, признаться, не уверена. Вот и в Дуэре селяне придерживаются другого мнения…
        Теодорих многозначительно взглянул на спутников. Эйнар тотчас отвел глаза: принимать участие в поимке очередного «злого духа» ему отнюдь не желалось. Клерет же в ответ на выразительный взгляд Теодориха кивнула утвердительно.
        - Мы постараемся помочь вам избавиться от так называемого «вервольфа», хозяюшка, но, разумеется, за определенную плату, - громко объявил Теодорих.
        Эрминетруда вздрогнула и обвела гостей тяжелым испытующим взором.
        - Вы хоть понимаете, на что идете?
        Все трое, в том числе Эйнар (а что ему оставалось делать?), молча кивнули.
        - Какую же плату желаете получить за труды? - перешла вдова к делу.
        - Поскольку мы не осведомлены о ваших возможностях, - немедля подключился к
«торгу» Теодорих, - предлагаю такой вариант: пока мы занимаемся поимкой «злого духа», вы обеспечиваете нам в вашем хуторе сносное проживание и стол. А когда мы изловим злыдня, кем бы он ни оказался, пусть хуторяне сами решат, какой награды мы достойны.
        - Что ж, условия вполне приемлемы, - в знак согласия Эрминетруда припечатала столешницу мощной ладонью. - Что вам потребуется для охоты за «вервольфом»?
        - Надо сперва осмотреться. Пока трудно что-либо сказать по этому поводу.
        Вдова дефенсора одобрительно кивнула: рассудительность гостя по имени Теодорих ей явно импонировала.
        - Договорились. Оставайтесь все трое в моем доме. Спать можете рядом, на сеновале - там тепло. Я выделю вам три шерстяных одеяла и дополнительно - меховую накидку для девушки. А завтра с утра объявлю односельчанам, что вы вызвались помочь нам изловить вервольфа-похитителя.


* * *
        На следующее утро Теодорих и Клерет отправились пешим ходом в соседнее селение Дуэр. Эйнар остался в Бребьере под предлогом чистки лошадей. Теодорих не возражал: конечно же, уход необходим даже таким убогим клячам, какими приходилось пользоваться им. Клерет же и вовсе была рада побыть наедине с бывшим возлюбленным, надеясь втайне на возобновление отношений. Однако сам Теодорих во время непродолжительной прогулки менее всего думал о прелестях спутницы - его одолевали иные мысли: как доказать самому себе и наместнику Ахенского домена, что он достоин руки Эстер, пусть даже является всего-навсего бастардом?
        С такими вот разными мыслями оба и достигли Дуэра. Глазам открылась знакомая уже картина: ни охраны, ни крепостной стены не было и в помине. Правда, деревянные дома, выстроенные в саксонскрм стиле, выглядели здесь несколько добротнее, чем в Бребьере. В частности, имели затянутые бычьими пузырями оконца и пристройки - конюшни и хлева для домашней скотины, - обнесенные невысокими плетнями с целью разграничения территории с соседями. Перед каждым домом простирался земельный надел, предназначенный для выращивания овощей и злаковых культур.
        - Нет, все-таки колонаты - отчаянные люди! - не удержался от замечания Теодорих. - Жить в глухом лесу, оградившись одним лишь плетнем?! На мой взгляд, это верх безрассудства.
        - А чего им бояться? Сплошные леса кругом! - добродушно возразила Клерет.
        - Да хоть тех же волков, к примеру! - не унимался юноша.
        - Ну, вряд ли хищнику удастся добраться до скотины в столь добротных загонах, - резонно заметила Клерет.
        - Может, ты и права, - Теодорих решил положить конец бессмысленной по сути пикировке. - Просто, как часто убеждает нас жизнь, повышенная бдительность никогда и никому не мешает. Ведь если бы в этих хуторах имелись стражники, вряд ли кто-то осмелился бы похищать девушек.
        - Ты веришь, что в этом замешан духа леса? - охотно сменила тему и девушка.
        - Я - арианин, Клерет. Впрочем, как и ты. Так что вряд ли мы с тобой поверим сказкам, поведанным нам вчера почтенной вдовой. Думаю, здесь кроется нечто другое… Потому и надеюсь, что после разговора с дефенсором Рихаром хоть что-то прояснится. Полагаю, нам сюда, - Теодорих указал на самый большой дом хутора, возле которого хлопотала моложавая женщина.
        Та же, завидев чужаков, уверенно направлявшихся прямо в ее сторону, истошно заголосила:
        - Морвакс!!!
        Из дома мгновенно выскочил молодой мужчина, вооруженный гонделаком (видимо, то было единственное оружие, используемое в этих краях). Он принял угрожающую позу, а женщина, воспользовавшись моментом, тотчас нырнула в дом. Тем не менее, из соседних хуторов уже высыпали, привлеченные ее криком, вооруженные мужчины-колонаты в домотканых рубахах и кожаных штанах.
        У Теодориха мелькнула мысль, что, пожалуй, эти дикари способны изрубить на куски кого угодно, даже глазом не моргнув при этом. Поэтому быстро достал из-за пазухи письмо Эрминетруды и протянул его стоявшему на пороге дома мужчине с гонделаком. Тот, не двинувшись с места, кого-то позвал. Из-за его спины тотчас вынырнул мальчишка, подбежал к Теодориху, выхватил у него письмо и быстро юркнул обратно в дом.
        - Гостеприимные люди, ничего не скажешь! - проговорила Клерет с явным неодобрением в голосе.
        Однако пока на пришельцев никто не нападал - все чего-то выжидали. Наконец на пороге вновь возник знакомый уже мальчишка и зашептал что-то на ухо вооруженному мужчине. Тот, несколько удивившись, нехотя опустил оружие. Однако, сменив гнев на милость, сам подошел к непрошеным гостям.
        - Приветствую вас, славные воины, - проговорил он, с трудом справляясь с галло-римским наречием. Гости меж тем поняли его без труда и поклонились в ответ. - С некоторых пор нам приходится проявлять осторожность, граничащую с агрессивностью, - извиняющимся тоном пояснил колонат. - Проходите в дом, дефенсор Рихар ждет вас.
        Теодорих и Клерет шагнули внутрь жилища. В углу они увидели лежавшего на покрытых тюфяком сдвинутых двух скамейках старика-дефенсора: тот выглядел безмерно слабым и явно готовился к скорой кончине. Морвакс - по всей видимости, сын дефенсора, - подошел к его ложу и что-то шепнул. Старик открыл глаза и неожиданно внятно произнес:
        - Пусть подойдут ближе…
        Теодорих и Клерет повиновались.
        Морвакс приподнял подушку старика, чтобы тому лучше было видно гостей.
        - Вас ко мне прислала Эрминетруда? - Гости утвердительно кивнули. - Да-а, она всегда была толковой женщиной. И после смерти мужа правит Бребьером не хуже его… - Неожиданно Рихар закашлял и захрипел. - Я умираю… Скоро мое место займет Морвакс… Но вот что я вам скажу, юные воины: девушек похитил разбойник, поселившийся в лесных развалинах замка. Эрминетруда считает, что похищение связано с проклятьем Ньёрба, но это чушь… - Дефенсор снова забился в приступе кашля.
        Морвакс немедленно опустил подушку и бережно накрыл отца меховым одеялом. Теодорих догадался, что продолжать беседу придется уже с самим Морваксом. И не ошибся. Будущий дефенсор жестом пригласил гостей к столу, на котором стараниями знакомой уже женщины, заголосившей при их появлении в селении, были выставлены три чаши с ржаной брагой - излюбленным хмельным напитком саксонцев.
        Теодорих отхлебнул из чаши скорее из вежливости, нежели от большого желания: сей напиток всегда казался ему не в меру крепким и излишне отдающим запахом хлеба. Клерет тоже пригубила чашу, но с непривычки сразу поперхнулась и громко закашлялась. Однако, быстро справившись с собой, улыбнулась Морваксу с самым благодарным выражением лица.
        - Мы хотим положить конец похищениям девушек, - перешел Теодорих к делу, дабы не тратить драгоценное время на пустые разговоры. - Насколько я понял, в Бребьере виновником считают вервольфа, посланника духа леса, а у вас - злого разбойника, поселившегося в развалинах какого-то лесного замка. Высказывались ли еще какие-нибудь предположения?
        После некоторой заминки Морвакс, заметно смущаясь, ответил:
        - Ну, если вас это заинтересует, я готов поделиться еще одним мнением. Своим личным. Дело в том, что, согласно древней саксонской легенде, обитавшие некогда в здешних лесах волки превратились в свое время в людей и даже основали собственное племя под названием ульфы[В переводе с норвежского языка ulv означает волк.] . Но потом в эти края нагрянули саксы и истребили ульфов. Но не всех: уцелевшие ульфы просто ушли вглубь лесов и затаились. Много лет назад моему отцу довелось увидеть одного из них, да и то по чистой случайности: лесной человек-ульф умирал прямо на тропе от неизвестной болезни. А так ульфы неуловимы… Одно слово - волки…
        - А обычные волки нападали когда-нибудь на ваши селения? - спросил Теодорих.
        - Нет, никогда. Да в наших лесах их почти и нет. Недаром же легенда гласит, что все они превратились в ульфов, - развел руками Морвакс.
        - Оттого колонаты и не обносят свои селения крепостными стенами?
        - Отчасти и по этой причине тоже. Впрочем, здесь вообще некого бояться. К тому же дома наши крепки, равно как и все хозяйственные пристройки.
        - Однако теперь незримый враг все-таки появился, - констатировал Теодорих.
        - Увы… - сокрушенно кивнул Морвакс и, залпом осушив чашу с брагой, небрежно стряхнул капли напитка с роскошных светло-русых усов. - Надеюсь, воин, ты обладаешь достаточным опытом, чтобы создать из нас, мирных колонатов, боеспособный отряд. Люди устали жить в страхе, а большинству наших мужчин и оружием-то толком пользоваться не приходилось - необходимости такой даже не возникало.
        Теодорих задумался: с чего начать? Когда же рука его непроизвольно коснулась
«Разящей молнии», решение пришло само собой: небольшая ложь во благо - не грех. Раз уж колонаты столь суеверны, что трепещут перед каким-то мифическим вервольфом, значит, надо помочь им побороть их страх.
        - Могу ли я поговорить с жителями вашего селения? - спросил он Морвакса.
        - Устрою, - твердо заверил тот. - Надеюсь, воин, ты найдешь убедительные слова для них, иначе у нас скоро не останется женщин. О награде не беспокойся - слово дефенсора!



        Глава 9

        Вскоре к небольшой площади Дуэра подтянулись порядка ста местных колонатов, включая женщин и детей. Морвакс шепнул стоявшему рядом Теодориху:
        - Говори проще: многие хуторяне плохо владеют галло-римским наречием.
        Теодорих кивнул и выступил вперед, намереваясь для начала не столько говорить, сколько действовать. Ловким отработанным движением он извлек из ножен «Разящую молнию» и взмахнул ею перед глазами изумленной публики. Меч рассек воздух и, по обыкновению, засеребрился, приведя тем самым землепашцев буквально в неописуемый восторг: подобного оружия они отродясь в своей глуши не видели.
        - Я - воин по имени Теодорих, и меч мой - волшебный! - провозгласил затем юноша, довольный произведенным эффектом. - Он способен поразить любого врага, будь то хоть человек, хоть бесплотный дух! Просто помогите мне выследить его, и ваши дочери и жены навсегда обретут безопасность! - Теодорих вновь рассек воздух мечом, и вокруг клинка засиял на сей раз фиолетовый ореол.
        Колонаты пришли в смятение: воин с волшебным мечом - это, конечно, хорошо, но вдруг разбойник окажется сильнее?! Заметив растерянность односельчан, вперед шагнул Морвакс.
        - Селяне! - обратился он к землякам торжественно. - Многие из вас знают меня с рождения и, смею надеяться, привыкли доверять мне! Поэтому заявляю со всей ответственностью: воин Теодорих обладает не только волшебным мечом, но и незаурядными умом и силой! Он непременно поможет нам избавиться от похитителя! Но в помощь ему мы должны создать небольшой боеспособный отряд!
        Из толпы колонатов вышел крепкий мужчина с внешностью сакса.
        - Мы не против объединиться и изловить ублюдка, крадущего наших девушек, - угрюмо проговорил он. - Не так давно пропала моя сестра, хотя я и мой отец неусыпно охраняли ее. Увы, похититель мало того что разбойник, так он вдобавок еще и неуловим! А может, он вообще орудует не один? Может, таких разбойников, как он, там, в лесном замке, целая шайка? Никто из нас до сих пор этого не знает: все боятся выходить за пределы собственных бокажей[Бокаж - поле колоната, обрамленное полосой леса.] ! В общей сложности пострадали уже больше десятка семей, а многие селяне продолжают делать вид, что их это не касается. Неужели не понимают, что может настать черед и их сестер и дочерей?!
        - Да, пришло время положить конец нашим страхам! - подытожил Морквас, воодушевленный поддержкой односельчанина. - Воин Теодорих обучит нас правильному обращению с гонделаками в ближнем бою, а тех, у кого нет гонделаков, - боевому владению топорами.
        Сборище колонатов загудело как растревоженный улей: одни активно одобряли грядущую вылазку в лесной замок, другие же, несмотря на произведенное «волшебным мечом» впечатление и увещевания сына дефенсора, недоверчиво и опасливо им возражали. Наконец из толпы выступили сразу несколько крепких мужчин, и один из них твердо заявил:
        - Мы согласны помочь воину Теодориху! Иначе разбойник никогда не успокоится и нас будут ждать новые жертвы.
        В итоге набралось восемь добровольцев, и Теодорих решил, что такого числа помощников будет вполне достаточно. Все мужчины-добровольцы оказались как на подбор крепкими, привыкшими к нелегкой лесной жизни и суровым погодным условиям. Они немедленно окружили нового своего предводителя, стараясь в первую очередь как можно лучше рассмотреть «волшебный меч». Дабы удовлетворить их любопытство, Теодорих в очередной раз извлек оружие из ножен.
        - Впервые в жизни вижу такую красоту! - восхищенно воскликнул один из добровольцев, с трудом переходя с привычного саксонского языка на галло-римское наречие.
        - А он, правда, волшебный? - недоверчиво осведомился другой.
        - Не сомневайтесь, - заверил их Теодорих, - этот меч - своеобразный Посланник небес. Однажды он помог мне победить даже дракона.
        Колонаты с интересом воззрились на Теодориха, и тот охотно поведал им о
«приключении» в Виенне. Клерет все это время стояла чуть поодаль, взирая на бывшего возлюбленного с непередаваемым обожанием. Теодорих вновь казался ей самым бесстрашным и непобедимым воином, презирающим любые страхи и сомнения. Возможно, она излишне идеализировала его, но тут уж ничего не поделаешь: любящее женское сердце способно возвести в ранг героя даже простого, ничем не примечательного мужчину…


* * *
        Уже на следующий день по приказу Морвакса на площади Дуэра были сооружены незатейливые чучела и начались военные приготовления. Вооруженные гонделаками и топорами колонаты-добровольцы отрабатывали на муляжах удары, разнося и кромсая их в клочья. После трехдневной подготовки они уже почувствовали себя готовыми выступить к лесному замку в любой момент.
        И вот час похода настал. Небольшой отряд добровольцев возглавили Теодорих и Морвакс - как человек, не только прекрасно ориентирующийся в родных краях и пользующийся уважением односельчан, но и сносно владеющий галло-римским наречием, на котором многие колонаты изъяснялись, увы, с трудом. Отряд выступил из Дуэра, едва забрезжил мутный зимний рассвет, и, миновав несколько примыкавших друг к другу бокажей, оказался вскоре непосредственно в лесу.
        По мере продвижения вперед лесные заросли становились все гуще, но потом неожиданно сменились огромной поляной, покрытой преимущественно невысоким кустарником. По всей же северной стороне поляны распростерлись развалины старинного замка. Никто уже не помнил, кто жил в нем раньше и когда именно и кем он был разрушен, но среди местных жителей прочно утвердилось поверье, что сейчас здесь обитают сильфы - духи воздуха (как раз и предпочитающие, согласно древним легендам, подобные развалины).
        Рассредоточившись и пригнувшись, дабы скрыться за низкорослыми кустами, члены отряда короткими перебежками добрались до цели. Теодорих обнажил «Разящую молнию», и по его знаку колонаты, выставив вперед топоры и гонделаки, отважно бросились к остаткам стен замка, представляющих собой ныне весьма жалкое зрелище. Увы, замок безмолвствовал, а на покрытых снегом руинах не было видно ни человеческих, ни звериных следов.
        Морвакс на всякий случай громко прокричал:
        - Выходи, злодей! Сразись с нами, как подобает настоящему мужчине!
        Однако замок по-прежнему не проявлял никаких признаков жизни, если не считать глухого отклика лесного эха.
        - Раз уж пришли, надо обыскать развалины самым тщательным образом, - распорядился Теодорих, в душе уже, однако, сознавая, что версия о лесном разбойнике в качестве похитителя молодых девиц оказалась несостоятельной.
        Колонаты покинули руины замка лишь с наступлением вечера. В Дуэр они вернулись с твердым убеждением, что ни разбойника, ни тем более шайки в лесу не существует.


* * *
        После неудачной вылазки прошло несколько дней. Морвакс начал уже склоняться к мнению, что, возможно, жители соседнего хутора правы и что похищения девушек связаны не с чем иным, как с гневом Ньёрба. Состояние старика Рихара меж тем резко ухудшилось, и в один из ближайших дней он умер на руках сына, унаследовавшего теперь пост дефенсора по праву.
        Теодорих тем временем не отчаялся и сложа руки не сидел: активно - насколько позволяла разница языковых культур - общался с колонатами и вскоре пришел к выводу, что девушек похищал отнюдь не неведомый разбойник и не посланник Ньёрба, вервольф, а именно кто-то из представителей племени ульфов, о котором ему поведал в первый же день прибытия в Дуэр Морвакс. К тому же версию об их причастности к похищениям высказал в ходе его общения с хуторянами и еще один житель Дауэра - дряхлый полуглухой старожил. Остальные колонаты, к сожалению, мало что знали о племени «волков», и теперь Теодорих был обуреваем массой вопросов. С какой, например, целью похищались девушки? Если «волки» выкрадывали их для банального съедения, тогда к чему было прибегать к таким сложностям, как проникновение в жилые дома?! А вдруг столкнулись бы с вооруженным хозяином? К тому же в лесу и без того всегда полно зверья для пропитания: намного проще поймать кролика, нежели украсть взрослую девушку… Или, допустим, почему «волки» не похищают детей? Те ведь намного беззащитнее и их легче запугать! «Может, девушки нужны ульфам для
проведения каких-то особых обрядов? - лихорадочно размышлял Теодорих. - Но тогда вероятность того, что похищенные жертвы до сих пор живы, ничтожно мала».
        Так и не ответив ни на один из заданных самому себе вопросов, Теодорих поделился своими размышлениями с Клерет.
        - Я готова выступить в роли приманки для ульфов! - объявила девушка после недолгих раздумий. Перехватив испуганно-недоуменный взгляд собеседника, она терпеливо пояснила: - Считаю, что ульфов надо просто-напросто спровоцировать меня «украсть».
        - Даже не смей так думать! - возмутился Теодорих. - Это очень опасно!
        - Теодорих, ты же знаешь: я отлично владею не только кузнечным молотом, но и римским мечом, - успокаивающе улыбнулась девушка. - Так что, в отличие от похищенных крестьянок, вполне могу за себя постоять. К тому же, как ты, надеюсь, уже успел убедиться, я отнюдь не робкого десятка. Во всяком случае вышивка крестиком - не мой удел.
        Теодорих колебался: подвергать Клерет опасности ему категорически не хотелось. Однако, встретившись глазами с упрямым и решительным взглядом боевой подруги, понял, что с ее неукротимым нравом ему все равно не справиться.
        - Хорошо, - согласно кивнул он. - Но только при одном условии: я буду неотлучно находиться рядом с тобой.
        - Так ничего не получится, - усмехнулась, отрицательно покачав головой, дочь кузнеца. - Ульфы, как мы уже знаем, крайне осторожны: до сих пор не попали в поле зрения еще ни одного колоната! Поэтому вряд ли они нападут на меня, если я буду разгуливать под твоей охраной. Не спорь, Теодорих, и выслушай мой план! Сделаем так: я стану ежедневно курсировать по лесной дороге из Дуэра в Бребьер и обратно, а ты - следовать за мной на достаточно приличном расстоянии. Потому что если
«волки» нечаянно обнаружат тебя, наша «ловушка» не сработает.
        - Моркваса посвящать в наш план будем?
        - Нет. Лишняя огласка нам не нужна, - решительно отрезала дева-валькирия. - Пусть колонаты пребывают в неведении: меньше знают - крепче спят.
        Теодорих в очередной раз поразился смелости и находчивости Клерет.



        Глава 10

        Ранним утром Клерет переоделась в наряд крестьянки, любезно предоставленный ей Эрминетрудой, опоясалась мечом, накинула плащ из грубой домотканой шерсти, взяла плетеную корзину и отправилась из Бребьера в Дуэр. Она медленно шла по проселочной дороге, напевая шаловливую песенку про двух незадачливых охотников, которые подстрелили из лука домашнюю козу, перепутав ее с олененком.
        Несмотря на безмятежную с виду походку и беззаботное пение, девушка постоянно была начеку: левой рукой сжимала ручку корзины, а правую, свободную, как бы невзначай то и дело подносила к полам плаща, под которыми был скрыт меч-гладиус. Добравшись до селения Дуэр, Клерет зашла в дом Морвакса, провела некоторое время в тепле, согрелась и отправилась в обратный путь.
        Уже на тропинке, проложенной через молодой подлесок, который разграничивал соседские наделы, Клерет буквально спиной почувствовала, что за ней наблюдают. Она небрежно запустила правую руку под полу плаща и, ощутив ладонью холод металлического навершия меча, нарочито затянула песню еще громче и беззаботней. Как девушка мысленно и предположила, нападение не заставило себя ждать: кто-то крепко схватил ее вдруг сзади сначала за плечи, одновременно пытаясь зажать рот, а затем и за ноги. Отнюдь не потеряв самообладания, Клерет мощным рывком стряхнула с себя цепкие руки незнакомца, ловко извлекла из ножен меч и, резко развернувшись, с размаху ударила им похитителя в живот. Меч достиг цели: раздался протяжный вой, похожий на волчий. Нападавший упал, но перед Клерет тут же вырос второй дикарь - в волчьих шкурах, источающих отвратительный запах сырости и плесени. Увидев в руках
«крестьянки» меч, он замешкался, и девушка, воспользовавшись сим обстоятельством, вонзила клинок ему в бедро. Дикарь взвыл и попытался спастись бегством, но тщетно: его уже скручивал веревками подоспевший Теодорих.
        Возвращение в Бребьер Теодориха и Клерет со связанным плененным дикарем произвело на хуторян-колонатов неизгладимое впечатление. Эрминетруда, тотчас отправив младшего сына за Морваксом, деловито распорядилась:
        - Ведите его в амбар! Свяжем кожаными шнурками - не убежит!
        Конечно же, Эрминетруда, подобно землякам, хорошо знала легенду о людях-волках, некогда заселявших здешние края, просто никогда не воспринимала ее всерьез. Относилась скорее как к сказочной истории, сочиненной древними предками. Увидев же пленника в волчьей шкуре, но с человеческим лицом, искаженным от боли, женщина поняла: в похищениях девушек повинны отнюдь не духи, а люди-ульфы.


* * *
        Будучи крепко привязан к деревянной подпорке амбара и истекая кровью, пленник обмяк, точно мешок. Кровотечение было достаточно сильным: возможно, удар, нанесенный ему Клерет, повредил важную артерию. Напротив полукругом стояли Морвакс, Эрминетруда, Теодорих и Клерет, с негодованием взирая на похитителя невинных девушек.
        - Странный запах исходит от этого молодого на вид «волка», - заговорила Эрминетруда первой. - Помимо запаха крови от него разит еще и плесенью.
        Клерет кивнула.
        - Мне тоже так показалось в первую же минуту встречи…
        Морвакс меж тем внимательно рассматривал грубую обувь дикаря, изготовленную явно из кабаньей кожи. Обувка представляла собой всего лишь обмотанные вокруг ноги кожаные полоски - такой не сыщешь даже у самого нищего бедняка Ахенского домена. Поскольку кожаные обмотки были вдобавок испачканы грязью, Морвакс резонно удивился: где зимой, да еще в мороз, пленник умудрился найти грязь?
        - Взгляните на его обмотки, - поделился Морвакс своим наблюдением с присутствующими. - Они все в грязи, хотя, правда, и в замерзшей. И все-таки вряд ли грязь сохранилась с осени - слишком уж толстым слоем покрывает она его незамысловатую обувку. - Все согласно закивали. - Кто ты? - спросил Морвакс дикаря по-саксонски. Тот молчал. - Говори, иначе я отрублю тебе ногу! - для убедительности дефенсор вскинул гонделак и нацелил его на здоровую ногу пленника. Ульф в ответ лишь дико осклабился, обнажив зубы с ярко выраженными волчьими резцами. Но молодой дефенсор, памятуя о горе, пережитом семьями похищенных девушек, был настроен решительно: с размаху ударил ульфа гонделаком по ноге чуть выше колена. Тот взвился от боли и по-волчьи заскулил. - Повторяю вопрос: кто ты? - Морвакс занес оружие для второго удара.
        Не переставая скулить, ульф начал сбивчиво произносить бессвязные, на взгляд Теодориха и Клерет, звуки, однако Морвакс и Эрминетруда внимательно к ним прислушивались. Когда же, в изнеможении свесив голову на грудь, ульф умолк, дефенсор Дуэра озадаченно произнес:
        - Я разобрал только слово «озеро». Может, пленник имеет в виду то озеро, что находится неподалеку от лесного замка?
        - Возможно… - задумчиво отозвалась Эрминетруда. - А еще ульф сказал, что они, волки, живут под землей…
        Неожиданно дефенсор и вдова потрясенно воззрились друг на друга и почти одновременно выдохнули:
        - Грот!
        Перехватив ничего не понимающие взгляды Клерет и Теодориха, Морвакс пояснил:
        - Мы с Эрминетрудой думаем, что ульфы живут в подземном гроте на лесном озере: лишь этим можно объяснить грязь на обмотках пленника и исходящий от него затхлый запах плесени. Удобное, кстати, место. Во-первых, расположено близ наших селений, а во-вторых, местные жители избегают окрестностей озера, полагая, что в гроте живет Мара[Мара - злой дух, воплощение ночного кошмара; якобы приходит к спящему человеку и садится ему на грудь, затрудняя тем самым дыхание (миф.).] . Все сходится! Отсюда и доносящиеся из-под земли рядом с озером леденящие душу звуки. Только никакая это не Мара кричит, а ульфы воют!


* * *
        Отряд все тех же колонатов-добровольцев уже миновал развалины старинного замка и, снова углубившись в лес, осторожно пробирался теперь к лесному озеру.
        Озеро оказалось достаточно большим и почти правильной округлой формы. Его крутые скалистые берега разительно выделялись на фоне внешне спокойного леса, совершенно не вписываясь в пейзаж. Более того, они казались словно бы выхваченными из другого места и перенесенными сюда зачем-то волей того же Ньёрба.
        Колонаты двигались цепью, следуя шаг в шаг за Морваксом. Теодорих шел замыкающим. Вооруженные неизменными гонделаками и топорами мужчины были преисполнены желания немедленно и жестоко расквитаться с ульфами за своих сестер и дочерей, благо убедились теперь, что имеют дело с обычными смертными, а не с всемогущими богами или бесплотными духами.
        Первым приблизившись к чернеющему на фоне снега входу в грот, Морвакс взмахнул рукой, и колонаты, рассредоточившись поблизости, затаились. Вскоре до них явственно донеслись словно бы молящие о пощаде женские голоса и приглушенный вой людей-волков. А чуть позже из глубокой черной расселины грота собственной персоной появился и один из ульфов. Морвакс, стоявший у входа, не растерялся и ударил дикаря сзади по голове гонделаком. Снег обагрился кровью рухнувшего замертво
«волка».
        Колонаты, еще раз наглядно убедившиеся, что ульфы смертны, тотчас устремились к расселине и, уже спустя мгновение очутившись в гроте, принялись рубить «волков» с неистовостью не мирных землепашцев, но воистину кровожадных воинов. Когда бойня закончилась, на земляном полу грота осталась лежать груда изуродованных трупов ульфов.
        Теодорих устало отер пот с лица: хотя по времени схватка оказалась и не очень продолжительной, однако сказывалось напряжение последних дней. Потом он обвел взглядом бывшее логово людей-волков. Посереди пещеры возвышался сложенный из камней очаг, над которым был установлен вертел с тушкой олененка. По всему полу грота были разбросаны обглоданные кости животных, в углу грота располагалось отвратительно смердящее отхожее место. «Судя по всему, ульфы не были сторонниками чистоты, если уж даже нужду ленились справлять на природе», - пришел Теодорих к неутешительному выводу.
        - Но где же женщины? - раздался в этот момент недоуменный вопрос одного из колонатов.
        Все принялись внимательно осматривать стены грота и за одним из изгибов скалы увидели узкий тоннель с явно горевшим в глубине его факелом. Теодорих с несколькими колонатами остался в главной пещере (на случай, если вдруг нагрянут - к примеру, с охоты - дополнительные силы ульфов), а Морвакс и остальные мужчины отправились в сторону источника света. Вскоре их взорам открылась очередная пещера, но чуть меньших размеров. Зато из одной из стен тут бил живой ключ пресной воды, хотя исходящую от него свежесть перебивал, к сожалению, тяжелый запах, испускаемый примитивным масляным факелом. Здесь же, тесно прижавшись друг к другу, сидели перепуганные молодые женщины: одни - с новорожденными младенцами на руках, другие - с заметно округлившимися животами.
        Мужчины-колонаты тотчас признали в пленницах своих дочерей и сестер. Жертвы похищения выглядели меж тем настолько запуганными, что, казалось, поначалу даже не обрадовались долгожданному избавлению от рабства и возможности вернуться к нормальной жизни. Осознав же случившееся, в голос зарыдали от счастья. Зато пришел черед прийти в замешательство мужчинам: что делать с новорожденными и еще не родившимися «волчатами»? А юные матери, самой старшей из которых было восемнадцать лет, уже радостно устремились к спасителям, не выпуская при этом детей из рук.
        Один из колонатов, нежно обняв дочь, воскликнул:
        - Слава Ньёрбу, ты жива! - И непререкаемым тоном добавил: - А этого волчонка брось, он нам не нужен.
        Девушка отошла и послушно положила детеныша на расстеленную в углу пещеры шкуру.
        - Я и сама ненавижу его! - сказала она, вернувшись к отцу.
        Другие девушки тоже охотно последовали ее примеру, и вскоре на шкуре вплотную друг к другу лежали уже пять младенцев-волчат. Однако две юные матери, напротив, еще плотнее прижали своих малышей к себе, явно не собираясь расставаться с ними.
        - Отец! - крикнула в сердцах одна из них. - Чем же виноваты дети?!
        - Из них вырастет такое же мерзкое отродье, как и их отцы, - хмуро ответил ей родитель. - Оставь его! Как я объясню людям, что ращу в своем доме «волчонка»? Да от нас все селение как от прокаженных шарахаться будет!
        Остальные мужчины-колонаты тоже решительно потребовали:
        - Бросьте детей! Пусть волчица о них заботится.
        Уступив требованиям отцов и братьев, несчастные матери отнесли своих младенцев на ту же шкуру, что и их менее сентиментальные подруги.
        Сам же Морвакс пребывал в замешательстве. С одной стороны, ему тоже жаль было крохотных невинных младенцев, но с другой, и односельчане-мужчины были правы: зачем нужны в их хуторах «волчата»? Взвесив в уме еще раз все за и против, он категорически произнес:
        - Детей оставляем в пещере! Духи ульфов о них позаботятся, а нам лишние рты ни к чему. К тому же наши земляки никогда не примут «волчат»! Остается решить последний вопрос: что будем делать с будущими матерями?
        Некоторые мужчины растерялись: неужели они, едва обретя своих дочерей и сестер, вынуждены будут отказаться от них?
        Морвакс, не зная, что предпринять, и сожалея в душе об отсутствии рядом мудрой Эрминетруды - уж она-то наверняка подсказала бы, как поступить! - оставил мужчин наедине с их несчастными родственницами, а сам вернулся в главную пещеру грота.
        Здесь было тихо. Оставшиеся на охране входа колонаты осматривали нехитрый скарб дикарей, но тот оказался настолько грубой работы, что не вызывал желания
«поживиться» им даже у неизбалованных достатком крестьян.
        Обратив внимание на озабоченность Моркваса, Теодорих спросил:
        - Что-то случилось? Надеюсь, все похищенные девушки живы?
        - Да, по счастью, все оказались живы. Проблема в другом: у некоторых из них уже родились дети от ульфов, а у некоторых приплод только ожидается. Уже рожденных
«волчат» решили оставить здесь, но вот как поступить с будущими матерями - ума не приложу!
        - Надо просто поселить их на время отдельно, дождаться, пока родят, а потом уж разрешить вернуться к родным, - легко нашел выход из сложившейся ситуации Теодорих. - А уж с задачей, где их поселить, думаю, вы с Эрминетрудой, как дефенсоры, справитесь.
        Морвакс благодарно посмотрел на Теодориха: действительно, верное решение.
        Юноша меж тем поделился своими наблюдениями:
        - Обследовав тела всех убитых здесь ульфов, мы не обнаружили среди них ни одной женщины. То ли по какой-то причине те вымерли, то ли еще что-то с ними приключилось - наверняка теперь не скажет никто. Следовательно, ваших девушек ульфы похищали с единственной целью - ради продолжения своего рода.
        - Скорее всего, ты прав, - вновь согласился с выводами юного воина дефенсор.



        Глава 11

        Ночь, проведенная в бывшем логове ульфов подле нескольких временно оставленных здесь девушек, показалась Теодориху самой худшей из всей его недолгой жизни. Терзаемые мыслями о своем будущем, недавние пленницы за всю ночь не сомкнули глаз: плакали и причитали, вознося молитвы Эпоне и прося у нее защиты и помощи. Лишенные материнского тепла младенцы-волчата тоже беспрерывно скулили, и временами Теодориху казалось, что еще чуть-чуть, и он сойдет с ума. Но, увы, сегодняшний присмотр за будущими матерями по воле Морвакса лег именно на его плечи.
        К счастью, уже с первыми лучами солнца в гроте, как и обещал, появился и сам Морвакс. От себя лично и от имени Эрминетруды он вручил Теодориху увесистый мешочек с серебряными монетами и удовлетворенно сообщил:
        - Все готово! Эйнар и Клерет ждут тебя в условленном месте. Для девушек снарядили отдельную повозку…
        Три последние жертвы похищения проворно, насколько позволяло их нынешнее положение, поднялись с импровизированного пещерного ложа и с радостными улыбками на лицах покинули ненавистную берлогу ульфов. Путь им предстоял неблизкий - в селение Виенн, которое Теодорих и его друзья избавили некогда от безумного бенефициария и кровожадного дракона. Теодорих искренне надеялся на теплый прием Франсуарта, если тот еще жив, а о судьбе еще не родившихся младенцев старался пока не думать…


* * *
        До самого вечера брошенные на произвол судьбы младенцы заходились в плаче от холода и голода. Когда же двое из них, обессилев, начали уже умолкать, к ведущей в грот расселине неожиданно приблизилась женщина, облаченная в плащ из волчьей шкуры, поверх которого струились, достигая колен, длинные черные косы. Нырнув в темноту прохода, таинственная незнакомка проникла в бывшее жилище ульфов, где теперь царил почти непроглядный мрак: последний факел, догорая, еле теплился. Однако женщина на удивление хорошо здесь ориентировалась. Аккуратно обойдя трупы
«волков», она сразу устремилась к узкому тоннелю в нужной стене и вскоре очутилась в пещере с источником пресной воды. Здесь факел полностью уже догорел, и стояла кромешная тьма. Но и это не остановило женщину: она сразу двинулась в ту сторону, откуда доносился детский плач. Приблизившись же к расстеленной на полу шкуре, аккуратно подняла двух младенцев, на ощупь выбрав уже умолкших, и, крепко прижав их к себе, тем же путем покинула пещеру.
        Добравшись до развалин лесного замка, женщина тенью юркнула меж камней, слагавших некогда смотровую башню, бережно положила младенцев на снег, открыла невидимый постороннему глазу люк и, вновь подхватив «волчат», скрылась во тьме своего убежища вместе с ними. Положив детенышей на свежий еловый лапник и распеленав их, женщина увидела, что спасла девочек. Обе были довольно крепкими на вид, и женщина, внимательно осмотрев их со всех сторон, успокоилась: выживут! Она тотчас взяла маленькую чашку с напоминающим птичий клюв носиком, налила в нее из глиняного кувшина молока и приступила к кормлению одной из подопечных.
        Маленькая «волчица» начала заглатывать молоко столь жадно, что едва не захлебнулась. Тогда женщина уменьшила наклон сосуда, и малышка, обхватив губами носик чаши как материнский сосок, мирно засопела, постепенно насыщаясь. Вторая девочка лежала молча, словно догадываясь, что и ее сейчас тоже покормят.
        Когда обе подопечные утолили голод и крепко уснули, таинственная женщина покинула свое убежище и вновь отправилась в грот у лесного озера…
        А уже практически со следующего дня селянки Бребьера и Дуэра начали замечать, что их коровы и козы стали давать молока меньше, чем обычно. Хозяйки исправно кормили их и не ленились наполнять поилки свежей водой, но, увы, надои по-прежнему уменьшались. Что произошло с домашней скотиной, никто толком объяснить не мог, поэтому женщинам оставалось уповать только на милость Эпоны, которую они и задабривали отныне ежедневными молитвами.
        Спустя же еще какое-то время несколько непослушных хуторских сорванцов убежали к развалинам замка, где принялись подзадоривать друг друга: кто, дескать, не побоится пройти внутрь? После недолгих взаимных подтруниваний смельчак все-таки отыскался: один из мальчиков решительно перелез через разрушенную стену. Однако, оказавшись посреди развалин, он вдруг замер и начал к чему-то прислушиваться. А уже через мгновение, истошно вопя, «смельчак» бежал обратно к товарищам. Те же, решив, что их друг увидел в развалинах самого сильфа, бросились со всех ног домой, в родной Дуэр.


* * *
        Дорога до Виенна должна была занять не более пяти дней. Родители девушек щедро снарядили их всем необходимым: и провизией, и теплыми вещами.
        А на третий день пути, когда граница домена была уже близка, у одной из девушек неожиданно начались роды. Теодорих и Эйнар не на шутку испугались, ибо понятия не имели, что полагается делать в подобных случаях.
        - Я видел однажды, как жеребилась кобыла, но это было давно, еще в Суассоне, - оправдывался Эйнар.
        - А я даже этого не видел, - растерянно развел руками Теодорих. - Клерет, ну ты-то хоть, как женщина, должна быть посвящена в такие премудрости! - с надеждой воскликнул он.
        Тоже растерявшаяся поначалу Клерет быстро взяла себя в руки.
        - Ну, хотя роды мне принимать никогда еще не доводилось, одно знаю точно: нужны пеленки, горячая вода, острый нож…
        - Тогда ничего, справимся! - воспрянул духом Теодорих. - Сейчас разведем костер, согреем в котле воду…
        - Пеленки… - простонала в этот момент юная роженица. - Они в повозке, завернуты в холщовое полотенце…
        - Вот и отлично! Значит, у нас есть все необходимое! - нарочито бодро произнес Теодорих, а про себя подумал: «Великий Логос! Ну, чего ради я уговорил спутников свернуть в этот дикий Бребьер? Давно уже были бы в Падеборне! А теперь одному Логосу известно, когда мы сможем туда попасть…»
        Роженица меж тем стонала все громче, и две другие девушки, видя ее муки, начали в голос рыдать от страха перед предстоящими родами. Теодориху сразу захотелось убежать в лес и зарыться с головой в сугроб, лишь бы не слышать их стенаний. Эйнар, точно прочитав мысли друга, стремглав умчался в лес. Теодорих же, дабы не оставлять Клерет без мужской поддержки, решил выдержать испытание до конца.
        - Тужься! - вовсю уже командовала Клерет. - Дыши глубже! Тужься!..
        Юная роженица следовала ее указаниям, сопровождая потуги криками, свидетельствующими о явно нестерпимой боли. Лишь с первыми лучами солнца из окровавленного материнского лона появилась, наконец, покрытая мягкими черными волосками головка ребенка.
        С последним криком роженицы Клерет ловко подхватила новорожденную девочку, перерезала пуповину загодя раскаленным ножом и перехватила ее кожаным шнурком. Поскольку было очень холодно, она смоченной в теплой воде тряпицей протерла ребенку лишь головку, а потом сразу запеленала его и для верности завернула в шерстяное одеяло.
        - Держи! - приказала новоявленная повитуха Теодориху, едва стоявшему на ногах от усталости.
        Тот послушно подхватил ребенка и присел с ним на расстеленную подле костра лошадиную попону.
        Клерет же принялась омывать водой из котла окровавленную роженицу, но та вдруг снова вскрикнула:
        - Ой!.. Опять! Схватки!.. У меня что, еще один ребенок?!
        Клерет пришла в неописуемый ужас, а Теодорих вообще взвыл подобно ульфу. Да так, видно, похоже, что к костру тотчас примчался Эйнар. Правда, с глазами, полными животного страха.
        Однако опасения оказались напрасными: на сей раз из чрева роженицы вышло всего-навсего детское место. Клерет ловко ухватилась за него, вытянула наружу и бросила в едва уже теплившийся костер: по древним обычаям детское место полагалось сжигать.
        - Слава Логосу! Все закончилось благополучно… - облегченно объявила она, после чего, обмыв руки в котле с водой, буквально рухнула на попону рядом с Теодорихом.


* * *
        До Виенна осталось два дня пути, и Теодорих то и дело молил теперь Логоса, чтобы за это время не разродились еще две девушки.
        Юная мать, дабы не застудить младенца, кормила его, прикладывая к груди под несколькими теплыми одеялами.
        - Что будешь делать с ребенком? - поинтересовалась у нее Клерет.
        - Растить, - коротко ответила та.
        - Но в твоем селении люди никогда не примут «волчонка»…
        - Что ж, значит, не вернусь. В конце концов и в других местах живут люди… Но дочку свою я никогда не брошу.
        Клерет подивилась в душе решительности молодой матери: сама еще по сути девочка, а уже готова взвалить на себя столь нелегкую, как воспитание ребенка, ношу, причем без мужа и без крова над головой!
        По истечении двух дней на горизонте показался наконец Виенн. Теодорих возвел глаза к небу, мысленно поблагодарив Логоса за удачное завершение их беспокойного пути.
        Когда повозка с девушками и три всадника достигли селения, Теодорих тотчас обратил внимание, что прежде ветхие полуразрушенные ворота уже заменены добротными новыми. Всадники спешились. Теодорих подошел к воротам и постучал:
        - Откройте мирным путникам!
        Смотровое оконце немедленно отворилось, но тут же захлопнулось. Зато сразу вслед за этим широко распахнулись сами ворота.
        - Господин Теодорих! - Навстречу гостям высыпали стражники, беспрестанно кланяясь и наперебой гомоня: - Приветствуем вас! Не задерживайтесь, проезжайте! Дефенсор Франсуарт будет рад вас видеть!
        - О, и дева-валькирия по-прежнему с вами! - восторженно воскликнул один из стражей, поклонившись персонально Клерет.
        Девушка несколько смутилась, но тоже ответила ему лучезарной улыбкой.


* * *
        Франсуарт оказал гостям воистину радушный прием. Крестьянок, прибывших с Теодорихом, устроил как нельзя лучше: выделил им пустой, но теплый амбар, и обеспечил всем необходимым на первые дни жизни. Когда же Теодорих вкратце поведал потом Франсуарту историю несчастных женщин, тот отреагировал на удивление спокойно и даже оптимистично:
        - Что ж, всякое в жизни случается… А девицы они статные и красивые. Так что, думаю, в Виенне отыщется немало вдовцов, согласных взять их в жены. Тем более что живем мы, как вам известно, обособленно от крупных селений, и, значит, прилив свежей здоровой крови окажется нам весьма кстати.
        Теодориха слова старика несказанно порадовали, и беспокоиться за участь необычных детей он, наконец, перестал.
        - А как вам ваш новый бенефициарий? - сменил тему Теодорих.
        - Достойный человек, справедливый… Плохого ничего о нем пока сказать не могу. Зовут Детборгом.
        Юноша вздрогнул.
        - И давно он… поселился в замке Витольда?
        - С неделю, не больше. А что, вы знакомы?
        - Пожалуй… А как вам, Франсуарт, его… молодая супруга? - с трудом выдавил из себя Теодорих.
        Дефенсор удивленно вскинул седые брови.
        - Супруга? Да нет, бенефициарий Детборг прибыл в Виенн один, не считая прислуги… Более того, у нас тут уже вовсю шепчутся, что он воспылал любовью к дочери дефенсора из соседнего селения. И это неудивительно: она - настоящая красавица!
        Теодорих ощутил вдруг легкость во всех членах. Ему даже показалось на миг, что за спиной выросли крылья и что он вот-вот воспарит над землей…
        Франсуарт внимательно взглянул на блаженствующее лицо гостя, а потом, кряхтя, поднялся из-за стола и прошел в угол своей хижины. Недолго порывшись там в сундуке, вернулся обратно и вручил Теодориху скрепленный печатью Марка Левия Сегноция свиток со словами:
        - Вы же знаете, господин, что наши земли относятся к ахенскому домену, а стало быть, мы подвластны наместнику Марку Левию Сегноцию. - Юноша кивнул. - Прочтите сие послание, господин Теодорих. Точно такие же свитки получили, кстати, и все дефенсоры подвластных Сегноцию территорий.
        Бросив быстрый взгляд на знакомую печать, и удостоверившись в ее подлинности, Теодорих нетерпеливо сорвал со свитка шнурок, развернул пергамент и прочел написанные латынью строки:



«Я - Маркс Левий Сегноций, наместник Ахена, властью, данною мне королем Хлодвигом Августом, повелеваю:
        - узнавать имена всех путников, следующих через вверенные вам селения;
        - выяснять, откуда и куда они следуют;
        - при появлении в ваших владениях человека по имени Теодорих (или Тьерри) немедленно заключить его под стражу и в срочном порядке препроводить в Ахен.
        В случае ослушания либо иных причин, воспрепятствовавших выполнению моего приказа, каждого ждет наказание в виде десяти ударов римскими плетьми[Римская плеть - хлыст, к которому крепились специальные металлические крюки, при ударах по спине выдиравшие из нее куски кожи.] на центральной площади вашего же селения».


        Состояние блаженства вмиг сменилось полной растерянностью.
        - Я не собираюсь от вас бежать, Франсуарт, - мрачно молвил Теодорих, возвращая свиток дефенсору, - так что не медлите: выполняй свой долг…
        - Неужели вы всерьез полагаете, что я посмею заключить вас, нашего спасителя, под стражу?! - возмутился старик. - Бегите, господин! Причем как можно дальше от Ахенского домена!
        Теодорих задумался: «До Падеборна теперь точно не добраться, ибо путь в саксонскую столицу лежит через земли домена. И в Суассон возвращаться нельзя… Что же делать?» Юношу охватило чувство отчаяния. Неожиданно в памяти всплыл образ любимой и желанной Эстер. Он посмотрел на перстень, и сердце защемило от тоски.

…Промучившись всю ночь бессонницей, Теодорих принял решение добровольно отправиться в Ахен явиться пред очи Сегноция. В конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Поэтому рано утром он, не простившись ни с Франсуартом, ни даже с друзьями - не захотел подвергать их опасности! - оседлал потихоньку свою древнюю кобылку и двинулся в сторону Ахена.


* * *
        Стоило Теодориху достичь возглавляемого Норбертом приграничного гарнизона, как из хижины-сторожки навстречу ему, преградив путь, выскочили стражники. Юноша с достоинством спешился и твердой походкой сам приблизился к ним.
        - Куда путь держишь? - привычно осведомился Норберт.
        - В Ахен, к наместнику.
        Норберт усмехнулся, внимательно разглядывая, но словно бы не узнавая воина.
        - Прямо к самому Сегноцию?!
        - Вы правильно меня поняли, - сухо подтвердил Теодорих.
        - Назови свое имя! - продолжал усердствовать сакс.
        - Теодорих. Так что не сомневайтесь: я именно тот, кто вам нужен. Наверняка, у вас имеется предписание для моего задержания.
        Норберт удовлетворенно кивнул.
        - Действительно, такое предписание у нас имеется. Но у меня есть еще и другой приказ: доставить тебя в Ахен под конвоем! Если выделю тебе для этого всего двух стражников, надеюсь, ваш путь пройдет без осложнений? - начальник гарнизона воззрился на Теодориха вопросительно и одновременно испытующе.
        - Не извольте беспокоиться. Слово воина!
        Когда Теодорих в сопровождении двух конвоиров достиг главных ворот Ахена, на сей раз путь им преградили городские стражники.
        - Кто такие?
        Один из конвоиров молча извлек охранную грамоту Норберта и протянул ее главному стражнику. Тот, увидев знакомый условный знак, немедленно распорядился:
        - Пропустить!
        Пока Теодорих и его важные молчаливые «спутники» шествовали в сторону замка тесными извилистыми улочками, пахнувшими утренними человеческими испражнениями, юноша невольно поморщился и вспомнил Суассон с удобной римской канализацией. Нет, что ни говори, а все-таки Ахен - обычная деревня!..


* * *
        Наместник занимался в кабинете текущими делами, его стол по обыкновению был завален разной важности бумагами.
        Он давно уже смирился с тем, что Эстер наотрез отказалась выходить замуж за Детборга, и даже успел отправить несостоявшегося зятя в «почетную ссылку». Детборг оказался человеком понятливым, а хозяином - преданным и рачительным. Прибыв в пожалованный ему бенефиций, он поначалу ужаснулся его запущенности и творившимся там совсем недавно безумиям, однако быстро освоился, и вскоре на вверенной ему территории царили уже мир, покой и благоденствие.
        В двери появился кастелян.
        - Повелитель, в замок доставили человека, который вас интересует, - уклончиво доложил он.
        Сегноций оторвался от бумаг.
        - Неужто Теодориха? - спросил он с надеждой, ибо уже отчаялся найти беглеца.
        Кастелян довольно кивнул.
        - Где он?! - Сегноций резко вышел из-за стола и направился к двери.
        - В стражницкой, - с поклоном отступил в сторону кастелян, уступая господину дорогу.
        Наместник быстрым шагом спустился на первый этаж замка и, миновав несколько узких коридоров, рывком отворил дверь стражницкой. Теодорих понуро сидел на жесткой скамье, явно готовясь в душе к любым поворотам судьбы.
        При появлении в дверном проеме Сегноция, юноша тотчас встал и почтительно поклонился. Какое-то время наместник взирал на него молча: он столько раз обдумывал слова, которые скажет беглецу при встрече, но сейчас все они отчего-то улетучились из головы. Осталось лишь желание отвесить наглецу крепкую затрещину. По-отечески, разумеется… Наконец он совершенно обыденным тоном поинтересовался:
        - Ну и где ты пропадал так долго?
        Теодорих взволнованно откашлялся.
        - После отъезда из Ахена судьба занесла меня в селения Бребьер и Дуэр, что на границе с саксами… А сейчас я вновь прибыл сюда из Виенна.
        При упоминании последнего названия Сегноций удивленно вскинул брови.
        - Неужто по старой дружбе решил проведать тамошнего нового бенефициария?
        - Да нет, - смутился юноша, - я там оказался случайно. Можно сказать, по стечению обстоятельств…
        - Ладно, - жестом прервал его наместник, - обо всех «стечениях обстоятельств» поведаешь моей дочери. Думаю, вам с ней будет о чем поговорить.
        Брови Теодориха поползли вверх: а как же цепи и темница?!
        Оставив немой вопрос, застывший в изумленных глазах юноши, без ответа, наместник повернулся к охранникам и рявкнул: - Немедленно приведите его в порядок и отведите к госпоже Эстер! - После чего, круто развернувшись, стремительно покинул стражницкую.


* * *
        Теодорих приближался к покоям Эстер с замиранием сердца. Проследовав мимо охраняющего дверь стражника и очутившись в просторном, залитом солнечным светом помещении, он тотчас уловил знакомый запах римских духов - излюбленный аромат Эстер.
        Девушка сидела в кресле около камина, с трудом подавляя в себе желание броситься возлюбленному на шею. Теодорих тоже растерянно молчал, не зная, с чего начать разговор. Заметив, что он нервно теребит ее перстень на пальце, Эстер решила прийти юноше на помощь.
        - Ты сохранил мой подарок? - спросила она тихо.
        - Да. Я никогда не расставался с ним! Его камень напоминал мне о твоей красоте.
        Эстер улыбнулась.
        - Отец показал мне письмо, в котором ты сумбурно объяснял причину своего поспешного бегства… Зато в тот же день, потеряв тебя, я обрела мать.
        - Разве госпожа Гортензия не умерла много лет назад? - удивился Теодорих.
        - Оказалось, что нет. Более того, ты с ней тоже знаком.
        - Я?! - Теодорих изумился еще более.
        - Помнишь Лауренцию, Озерную ведьму? Так вот она и моя мать Гортензия - одно и то же лицо. Мама покинула Ахен много лет назад, и о причине ее исчезновения в замке не распространялись. Но теперь я знаю всю правду и о ней, и об отце.
        - Госпожа Гортензия проживает отныне в замке? - поинтересовался Теодорих.
        - Нет, она не пожелала покинуть озеро Быка, где прожила много лет. Однако отец выстроил для нее на озере добротный дом, и теперь жизнь матери стала более-менее сносной. Я часто наведываюсь к ней в гости, но меня постоянно мучает вопрос: неужели из-за любви к мужчине можно бросить собственного ребенка?
        Теодорих пожал плечами.
        - Мне трудно судить об этом: моя мать умерла, когда я был совсем маленьким. - И поспешил перевести разговор на другую тему: - Говорят, Детборг стал бенефициарием…
        - Да, с недавних пор. Когда понял, наконец, что я люблю другого.
        Теодориху захотелось немедленно вымолить у Эстер прощение за все причиненные ей печали.
        - Прошу, Эстер, выслушай меня! - пал он пред нею на колени. - Я, бастард-изгнанник. Никто в Ахене, кроме твоего отца, не знает об этом. Предоставив мне кров и службу, он фактически подверг себя опасности: вдруг король Хлодвиг узнает правду? Мне нечего дать тебе кроме своей любви и верности. Если хочешь - прими их, если нет - отторгни немедленно.
        Эстер поднялась с кресла и мягко положила руки на плечи бастарда.
        - Я принимаю твои любовь и верность, - сказала она, и глаза ее увлажнились от счастья.

…Вскоре дочь Марка Левия Сегноция и воин из его личной охраны стали мужем и женой. Таинство брака было совершено в строгом соответствии с арианскими традициями.
        Через девять месяцев у молодых супругов родился сын, которого нарекли на франкский манер Теодебером. Ибо Теодорих всегда помнил, что, согласно закону, он по-прежнему является прямым наследником короля франков.


* * *
        Однажды по осени, когда было еще тепло, но трава начала уже желтеть и увядать, две коровы отбились от пасущегося в окрестностях Дуэра стада. Пастуху ничего не оставалось делать, как отправиться на их поиски, дабы не быть потом битым селянами за нерадивость.
        Обыскав все закоулки поблизости, он, сложив для оберега пальцы правой руки крестом, заглянул даже в развалины замка, но глупых животных не оказалось и там. Тогда, мысленно проклиная себя за то, что позволил себе сегодня испить на работе ржаного напитка, из-за чего, собственно, расслабился и заснул, пастух отправился к озеру.
        Отбившихся от стада непутевых коров он увидел издалека. Поэтому, обрадовавшись и забыв о недавних страхах, тотчас устремился к ним, грозно пощелкивая кнутом. Однако по мере приближения услышал вдруг странные звуки: словно бы где-то неподалеку распевал хор мелузин[Мелузина - русалка, выходящая из воды и поющая песни, в которых оплакивала свою земную жизнь. Согласно древним поверьям, мелузины могли принимать облик прекрасных дев, соблазнять мужчин и даже рожать детей.] . А потом пастух и вовсе увидел взявшуюся невесть откуда женщину, одетую в одну лишь исподнюю рубаху, поверх которой почти до земли спускались темные распущенные волосы. Женщина медленно шла вдоль озера, бережно неся в руках большой глиняный кувшин с широким горлом.
        Обомлев от страха и подчинившись инстинкту самосохранения, пастух бухнулся ничком на землю и затаился. Женщина же подошла меж тем к одной из коров, поставила кувшин под ее вымя и начала доить…
        Когда пастух очнулся - видимо, на сей раз в сон его повергли песни мелузин, - вокруг стояла звенящая тишина. Коровы по-прежнему паслись неподалеку, а таинственной женщины и след простыл.



        ЧАСТЬ 4
        БРЕМЯ ВЛАСТИ

        Глава 1


510 год от Р. Х.
        Наместник Ахена слабел с каждым днем, но, несмотря на приближение смертного часа, по большому счету был доволен судьбой: на границах спокойно, казна полна, домен по наследству перейдет родному внуку. Чего еще можно желать от жизни? Разве что официального признания Теодориха полноправным наследником короля Хлодвига…
        Незадолго до смерти Сегноций потребовал принести ему пергамент, перо и чернила, после чего слабеющей уже рукой написал завещание, в котором власть над вверенным ему доменом передал малолетнему внуку Теодеберу Левию, а регентом домена назначил своего зятя Теодориха. Вскоре наместник умер, и целых десять дней ахенцы не снимали траура. О Эстер и говорить нечего: она долго еще была безутешна…


* * *
        Лето и осень нынешнего года выдались дождливыми и неурожайными: хлеба сгнили на корню, и амбары стояли теперь почти пустыми. Наступила тяжелая голодная зима, которая в довершение ко всему оказалась еще и очень холодной: мелкие животные, не выдерживая морозов, погибали прямо в норах.
        Вдобавок ко всем бедам затерянные в лесной глуши хутора Дуэр и Бребьер стали подвергаться вдруг частым нападениям неизвестно откуда взявшихся волков: обезумевшие от холода и голода, те бродили вокруг домов каждую ночь. Напуганные селяне практически не расставались уже с гонделаками и топорами: им казалось, что это явились духи убитых ими ульфов, дабы поквитаться за смерть соплеменников.
        А в один из хмурых зимних дней в небе над Дуэром и вовсе разыгралась «дикая охота»[Дикая охота - видения из категории призраков и злых духов. Появлялись на небе в дни сильных морозов и предвещали беду.] : злые духи носились по небосводу в сопровождении гончих собак. Голодные и насмерть перепуганные селяне не знали, что им делать. «Не иначе, близится час расплаты за погубленные души младенцев», - думали многие. Хуторян обуял дикий страх.
        Скудные запасы зерна таяли меж тем на глазах, а колонаты, опасаясь выходить из домов, вынуждены были отказаться даже от охоты. Пока перебивались тем, что питались домашними животными и птицей.


* * *
        Эрминетруда сильно сдала за последние годы: особенно мучили боли в ногах. Вот и сегодня она проснулась среди ночи от этой треклятой тянущей боли. За окном, затянутым бычьим пузырем, завывал ветер, в очаге тихо потрескивал огонь. Кряхтя и охая, женщина поднялась с тюфяка, проковыляла к стоявшему в углу сундуку, взяла с полки над ним горшочек с мазью и начала тщательно втирать ее ступни. По ногам распространился приятный холодок, боль постепенно начала отступать. Дождавшись полного облегчения, Эрминетруда вернулась к тюфяку, легла и, плотно укрывшись шерстяным одеялом, вскоре заснула.
        Сон ей приснился довольно странный: будто бы задвижка двери сама собой сдвинулась в сторону и на пороге появились два ульфа. Однако в комнату почему-то не вошли: шмыгнули сразу в загон для скотины, бесшумно скрутили там кабанчика и столь же неслышно удалились.
        Утром Эрминетруду разбудили возмущенные возгласы Харарика, старшего сына.
        - Матушка! Да что ж это такое творится-то?! - закричал он, ворвашись в комнату из загона для скотины, находящегося прямо при входе в дом. - Ульфы совсем обнаглели! Убью! Изрублю на мелкие кусочки! - распалялся он все более.
        От его криков пробудились и невестка с внуками. Дети, загалдев, дружно повисли на отце, но Харарик торопливо стряхнул их с себя и, схватив гонделак, в бешенстве выбежал из дома.
        Эрминетруда с трудом поднялась, сунула отечные ноги в меховые башмаки и прошаркала в загон. Не обнаружив там любимого кабанчика, всплеснула руками и удивленно воскликнула:
        - Вот тебе и сон! Стало быть, и вправду ульфы нас ночью посетили. И ведь как ловко управились с кабанчиком - никто в доме даже не проснулся! Видно, сама Мара помогла им: пришла вместе с ними и усыпила нас.
        Невестка запричитала и заохала.
        - Перестань! - недовольно одернула ее Эрминетруда. - Хорошо хоть, сами живы остались…. - Она осмотрела задвижку на двери: никаких следов. - Ну, истинно волчьи дети! Никакие двери им не преграда…
        Вскоре, размахивая гонделаком направо и налево, примчался до сих пор не остывший от ярости Харарик.
        - В селении все спокойно, эти выродки забрались только к нам! - выпалил он с порога.
        - Уймись! - строго одернула его мать. - Не ровен час, заденешь кого своей
«махалкой».
        Харарик послушно опустил гонделак, сел на табурет и сник.
        - Что же теперь делать? А если они опять придут?
        - Могут, - согласно кивнула Эрминетруда. - Холодно и голодно им, вот они и тянутся к теплому человеческому жилью. Сейчас не помешало бы завести нескольких свирепых собак для охраны хутора, да только где ж их возьмешь-то в нашей глуши? Да мы и сами, чай, не бенефициарии: псарня нам, увы, не по карману. И все-таки я, кажется, знаю, что нужно сделать…
        Харарик недоверчиво взглянул на мать. Он знал, конечно, что она - умная и мудрая женщина, но одолеть ульфов?! Нет, вряд ли ей такое по плечу…
        Эрминетруда меж тем молча набросила на плечи меховой плащ, взяла клюку, без которой давно уже не обходилась, и вышла на улицу. Доковыляв до соседнего дома, постучала в дверь:
        - Эгрейна, открой! Это я, Эрминетруда!
        За дверью послышались осторожные шаги (с некоторых пор колонаты остерегались впускать в дом даже соседей), а потом из-за нее выглянула не старая еще женщина.
        - Проходи, - коротко сказала она, бросая подозрительные взгляды за спину гостьи. - Быстрее, а то дом остынет.
        Недавно овдовевшая Эгрейна принадлежала к числу девушек, которые некогда были похищены ульфами. После освобождения из волчьего логова она вскоре удачно вышла замуж и даже успела родить дочь. Однако студеная нынешняя зима свела ее мужа в могилу: простудившись, он умер от горячечной лихорадки.
        - Да-а, жестокая выдалась в этом году зима, - протянула Эрминетруда, присаживаясь на предложенный ей стул.
        Но Эгрейна уже поняла, что не ради обсуждения погоды вдова дефенсора покинула теплый дом и проделала тяжкий для ее ног путь, да еще и по лютому холоду.
        - Говори, что случилось. Нечего ходить вокруг да около - чай, не первый год друг друга знаем…
        - Это верно, но… - Эрминетруда указала глазами на расположившуюся неподалеку от стола девочку.
        - Ничего, говори при ней. Она у меня не болтливая.
        Эрминетруда одобрительно кивнула и поведала:
        - Сегодня ночью у меня в доме побывали ульфы. Украли из загона кабанчика…
        Соседка охнула и округлила от страха глаза.
        - То-то, смотрю, Харарик твой с гонделаком бегал с утра! В окно видела… Однако раз ульфы осмелели до дакой степени, значит, скоро и по мою душу явятся, - обреченно молвила она, с грустью взглянув на дочь.
        - Душой твоей сыт не будешь! Им нужна еда, - веско изрекла мудрая гостья.
        - Ты хочешь сказать?..
        - Да, да, именно то, что ты подумала. Кто-то явно выкормил и выходил оставленных нами на произвол судьбы волчьих детенышей, и теперь они приходят к нам то в шкуре волков, то в обличье людей. Как сегодня ко мне, например. Однако, заметь, приходят не убивать и не сводить с нами счеты: иначе я с тобой сейчас тут не разговаривала бы. Скорее всего, ульфы просто мучимы голодом. И если их накормить, они, полагаю, оставят наш Бребьер в покое.
        - Что ж, тогда надо обсудить этот вопрос со всеми женщинами селения, - молвила после недолгой паузы Эгрейна. - Конечно, тяжело будет отрывать еду от собственных семей, но другого выхода я тоже не вижу. А там, глядишь, до весны как-нибудь и дотянем…


* * *
        Морозным ранним утром следующего дня семь женщин из селений Бребьер и Дуэр отправились к лесному озеру с корзинами, полными провианта. Почти добравшись до цели, они, как и пастух в свое время, услышали вдруг пение мелузин. Не на шутку испугавшись, женщины побросали свою ношу на снег и поспешили убраться восвояси.
        Так продолжалось несколько недель, однако поскольку морозы с каждым днем крепчали и колонаты начали замерзать даже в собственных домах, женщины, некогда похищенные ульфами, вынуждены были перестать носить провиант к озеру. И теперь хуторяне изо дня в день с замиранием сердца ждали нашествия волков.
        И такой день наступил. Когда от очередного жесточайшего мороза начали трескаться даже бычьи пузыри на окнах деревенских домов, ульфы, не выдержав холода и голода, предприняли отчаянную попытку добыть себе пропитание самостоятельно.
        В качестве цели для нападения двое дикарей избрали на сей раз дом дефенсора Морвакса. Мало того, что его жилище выглядело наиболее добротным и зажиточным в Дуэре, так от него в тот день еще и распространился, как назло, аппетитный аромат жареного мяса на всю округу. На самом деле то жарился один из двух припасенных дефенсором на крайний случай последних кабанчиков, ибо прочая еда в доме давно закончилась и кормить скотину все равно теперь было нечем.
        Ловко справившись с нехитрыми дверными деревянными задвижками при помощи узких длинных ножей, ульфы бесшумно проникли в дом дефенсора.
        Сам Морвакс улегся этой ночью на сеновале, по привычке прихватив с собой гонделак. Под шерстяным одеялом и дополнительно накинутым сверху меховым плащом было тепло, однако сон не шел. В памяти всплывали разрозненные картинки минувших дней: похищенные девушки, раскромсанные тела ульфов, брошенные на произвол судьбы младенцы, небесная «дикая охота»… Морвакс беспокойно заворочался: интересно, что же то видение предвещало? Затяжную зиму? Мор колонатов от голода? Месть ульфов?.. Или… или все же муки совести?! Устав от бесплодности размышлений, дефенсор пришел к выводу, что, скорее всего, все вместе, и предпринял очередную попытку заснуть.
        В этот момент в загоне чуть громче обычного засопел конь. Морвакс насторожился, рука сама собой потянулась к лежавшему рядом гонделаку. Неужели непрошеные гости пожаловали-таки?
        Затаив дыхание, дефенсор спустился с сеновала и слился в ночной темноте с одной из стен жилища. Навострив слух и зрение, различил в итоге две человеческие фигуры. Изрядно подивишись тому, что животные в стойлах ведут себя на редкость спокойно, словно подчиняясь некой таинственной силе, Морвакс неслышно прокрался к двери и занял боевую позицию, выставив гонделак перед собой. Ульфы тоже двигались совершенно бесшумно, но их выдавал специфический запах. Невольно Морвакс снова вспомнил события минувших дней, в том числе замечание Эрминетруды по поводу исходившего от людей-волков запаха плесени. И вот теперь затхлость вкупе с плесенью, перебив даже запахи домашних животных, вторглась в его родное жилище…
        Когда облако чужого тошнотворного запаха накрыло Морвакса с головой, он, повинуясь инстинкту, рубанул с размаху гонделаком, и металлическое лезвие достигло цели: издав протяжный вой, один из непрошеных гостей рухнул оземь. Второй дикарь, всполошившись, бросился к двери, дабы спастись бегством, но нелегкая ноша - водруженный на спину кабанчик - помешала ему уйти от расправы: острое лезвие гонделака настигло и его.
        Мгновением позже жилище дефенсора озарилось светом факелов: сыновья Морвакса, разбуженные донесшимся со стороны загона шумом, спешили выяснить, что там произошло.
        - Отец! Это и есть ульф?! - вскричал один из сыновей, когда увидел в свете факела распростертое на полу человеческое тело.
        Морвакс молча перевернул труп на спину: с нацепленной на лицо меховой маски на него укоряюще взирали неподвижные «волчьи» глаза. Он медленно, словно нехотя, нагнулся и сорвал ее. Золотистые волосы ульфа рассыпались по полу. Он был совсем юным…
        - Значит, «дикая охота» знаменовала собой все-таки муки совести… - пробормотал дефенсор, бессильно опустившись на пол рядом с телом ульфа.
        Один из сыновей извлек тем временем кабанчика из мешка со спины второго убитого чужака. Кабанчик в каком-то странном оцепенении смотрел на хозяев, не издавая ни звука.
        - Чудеса, да и только! - воскликнул юноша.
        - Скорее колдовство… - возразил ему брат.


* * *
        После двукратного набега ульфов на человеческие жилища колонаты приняли решение нести, в порядке очередности домов, дозор вокруг всего селения. Если же мужчин в той или иной семье не было, на дежурство выходили даже женщины - орудовать топором умели все.
        Спустя неделю к селению Бребьер подошла пожилая женщина с двумя девочками. Двое дежуривших в тот день колонатов выставили вперед гонделаки, но женщина не остановилась: напротив, решительно приблизилась к одному из стражей настолько, что его гонделак буквально уперся ей в грудь.
        - Я хочу поговорить с господином, хозяином вашего селения, - сказала незнакомка с таким странным саксонским выговором, что колонаты-стражи удивились: в здешних местах этот диалект не использовался уже очень давно.
        - Откуда идете? - поинтересовались мужчины.
        - Я и мои дочери, - женщина указала на девочек, - следуем из селения Отрош. Провели в пути уже несколько дней и хотели бы передохнуть. Вот только расплатиться нам, увы, нечем.
        Замерзшие мужчины недоуменно переглянулись: и как только женщины умудрились проделать столь долгий путь пешком, да еще и по лютому морозу?
        - Надо проводить их к Эрминетруде. Как женщина умная, она наверняка придумает, что с ними делать. Не ровен час, замерзнут и околеют потом от лихорадки, - решили стражи, посовещавшись.
        Вскоре женщина и ее дочери стояли уже перед домом вдовы дефенсора. Эрминетруда, закутавшись в меховой плащ, вышла навстречу и, опершись на клюку, внимательно выслушала стражей.
        - Отрош… Хм… Сколько живу - первый раз слышу о таком селении. Ну да, ладно, не в том суть, - молвила она и перевела взгляд на непрошеных гостей. - Надо думать, случилось нечто из рук вон выходящее, коли вы решились покинуть теплый очаг и отправиться в дальний путь? А куда, кстати, направлялись?
        - В Ахен, - ответила женщина. - Хозяин нашего селения домогается до всех молоденьких девушек, а у меня, как видите, дочки подрастают… Хочу вот поискать защиты у наместника. Не зря же он поставлен королем для вершения справедливости на вверенных ему землях.
        Эрминетруда тоже обратила внимание на своеобразный выговор женщины. Ей даже показалось, что однажды она уже слышала где-то подобный. Но вот где и при каких обстоятельствах, дефенсорша, сколько ни силилась, так и не вспомнила.
        - Негоже тащить дочерей по холоду. Оставь их здесь! А сама, так и быть, ступай в Ахен, - решительно распорядилась Эрминетруда.
        - Благодарю тебя, почтенная госпожа. Но мне, право, нечем расплатиться за твою доброту. Разве что этим… - Женщина распахнула плащ, сняла с себя пояс, украшенный серебряными бляхами, и протянула его Эрминетруде.
        Вдова без раздумий приняла дар, поразившись необычной работе мастера: поясок явно был изготовлен не местными кузнецами.
        Предвосхищая вполне резонный вопрос, женщина пояснила:
        - Сей пояс очень старинный. Он принадлежал еще моей бабке, а ей, в свою очередь, перешел по наследству от ее матери…
        Поцеловав на прощание дочерей, и поклонившись Эрминетруде, женщина двинулась к дороге, ведущей в Ахен. Больше ее никто не видел.



        Глава 2

        Засидевшись в замке из-за неослабевающих вот уже два месяца морозов, в один из дней Эстер решила все-таки совершить конную прогулку. По сложившейся уже привычке она отправилась в Озерный край, в жилище Гортензии, которое, увы, с некоторых пор опустело…
        Подъехав к дому, Эстер спешилась и привязала лошадь к ограде. Сопровождающий госпожу страж заботливо накрыл спину животного шерстяной попоной.
        С трудом отворив дверь - металлические петли проржавели и долго не желали поддаваться, - молодая женщина вошла внутрь. Мороз полностью сковал бывшее жилище матери: бычьи пузыри на окнах потрескались, стол, табуреты и тюфяк были покрыты толстым слоем изморози; в углу лежали замерзшие тела мышей-полевок… Из-за жестоких холодов Эстер не посещала Озерный край целых два месяца. Но все это время она безмерно тосковала и по матери, и по травяным настойкам, коими та потчевала гостей, и по ее улыбке, и вообще по тому чувству спокойствия и уверенности, которые умела вселять в души людей только она, отшельница Гортензия…
        Эстер подошла к сундуку: металлические оковы серебрились густым слоем инея. Не сразу, но крышка все-таки скрипнула и подалась, обнажив содержимое. Вот уже полгода прошло с того дня, как умерла Гортензия, а Эстер до сих пор так и не способилась разобрать материнские вещи. Впрочем, сегодня тоже не самый подходящий момент для этого. Эстер трепетно дотронулась до одежды матери. Всепроникающий иней образовал на ткани прочную корку.


* * *
        К утру следующего дня у Эстер начался жар, перешедший затем в сильный, буквально удушающий кашель. А спустя еще неделю она умирала точно так же, как много лет назад ее старшая сестра Присцилла…
        Теодорих и Теодебер пребывали у ложа больной практически неотлучно. В один из последних дней своей земной жизни Эстер наградила сына и мужа любящим, но слегка уже помутневшим взором, а затем тихо произнесла:
        - Теодорих, муж мой… Видит Бог, я любила тебя больше жизни… - она снова закашлялась, из уголка рта стекла струйка черной крови.
        Теодорих встал перед женой на колени и прильнул щекой к ее руке.
        - Молчи… Не говори ничего, - попросил он.
        - Нет, я должна сказать… Через год после моей кончины женись, Теодорих, не хорони себя заживо. Ты молод и еще сможешь обрести новую любовь, я знаю… Главное, не забывай о сыне! Не уподобляйся Хлодвигу… А подаренное тебе мною кольцо передай той, которую полюбишь… - Эстер вновь зашлась в кашле, горлом хлынула кровь.
        К ее ложу тотчас приблизился священник (несколько лет назад Эстер приняла христианство) и попросил Теодориха с сыном удалиться.
        Убитые горем муж и сын покинули покои Эстер. А морозным зимним утром следующего дня она умерла.


* * *
        Теодебер очень тяжело переживал смерть матери. Из-за постигшей семью столь невыносимой утраты он даже на редкость быстро повзрослел: стал не по возрасту серьезным и рассудительным.
        Теодорих же, дабы хоть немного отвлечься от горестных мыслей, с головой ушел в регентские заботы. Но буквально каждую ночь жена являлась ему в сновидениях. Она скакала по Озерному краю на своей любимице Эпоне, а он, восседая на черном как ночь жеребце, похожем на Сильфа, пытался за ней угнаться. Однако Эстер, подзадоривая Эпону, мчалась вперед, словно ветер, и как Теодорих ни подгонял своего жеребца, жена всякий раз бесследно исчезала в лесу за озерами. Он кричал, звал любимую, умолял вернуться, но в ответ слышал только отголоски лесного эха…
        Каждый раз Теодорих просыпался в холодном поту. Слева в груди неприятно покалывало, низ живота ныл и болел. Придворные советники и лекарь, видя состояние регента, настойчиво рекомендовали ему жениться. Но Теодорих не торопился: считал, что не родилась еще вторая такая же женщина, как его незабвенная Эстер. Поэтому по мере необходимости довольствовался временной и ни к чему не обязывающей связью с дочерью шамбеллана. Благо та, будучи польщена оказанным ей вниманием, не противилась.


* * *
        Время неумолимо шло вперед. Наступил 511 год. Король Хлодвиг, добившись абсолютной власти над огромными территориями, некогда принадлежавшими Великому Риму, решил воплотить в жизнь еще одну свою давнюю мечту: перенести столицу из Суассона в сердце королевства Лютецию. В связи с чем и приказал всему королевскому двору готовиться к скорому переезду.
        Его сыновья, рожденные Клотильдой, к тому времени уже возмужали и превратились в достойных воинов, во всем поддерживающих отца. Младший из них, Хлотарь, уже даже придумал себе герб с изображением ладьи на волнах, а для новой столицы - девиз:
«Зыблема, но не потопляема!».
        Однако в том же 511 году Хлодвиг Август неожиданно почувствовал, что растерял былую силу. Вскоре даже до Ахена дошли печальные вести, что франкский король слабеет с каждым днем и что конец его близок.
        Теодорих понял: настал его черед! Только как доказать всем, что именно он - старший сын короля?! Выход виделся лишь в одном: найти и вернуть дарованный матерью торквес, злосчастно потом утраченный…
        На всякий случай Теодорих решил посоветоваться с ближайшим советником, для чего и посвятил последнего во все подробности своей непростой судьбы.
        - Так ты - законный наследник короля?! - потрясенно воскликнул советник, выслушав регента. - Тогда тебе непременно надо доказать свое право на королевский престол, а заодно и отомстить тем самым лицемерной Клотильде!
        - Увы, но способ для этого я вижу только один: найти торквес, принадлежавший когда-то моей матери. Однако прошло столько лет! Где его теперь сыщешь? А ведь лишь этот торквес способен убедить Хлодвига поверить мне, - с грустью в голосе подытожил Теодорих.
        - Может, ты и прав… - задумчиво отозвался советник. - Хотя есть и другой способ объявить себя законным наследником…
        - Какой же? - встрепенулся регент.
        - Жениться! Причем выгодно. Думаю, более всего для роли жены тебе подойдет Суавегота, племянница короля Бургундии. Насколько мне известно, король Сигизмунд II - близкий родственник твоей мачехи Клотильды. Так что, полагаю, он с удовольствием породнится с тобой, дабы обрести еще большее влияние на Хлодвига.
        - Неплохой вариант, советник. Ты всегда славился своей мудростью! Но пожелает ли меня в мужья юная дева?
        - Не такая уж она, осмелюсь заметить, и юная: ей уже минуло семнадцать. И ее желание - дело второстепенное. Главное, заручиться в этом вопросе поддержкой самого Сигизмунда II. Поэтому рекомендую тебе посоветоваться еще и с Парсифлонием: он хорошо знаком с бургундским двором.


* * *
        Хлодвиг сильно сдал и постарел, хотя ему минуло всего сорок пять лет. Его некогда волнистые и черные как смоль волосы побелели, и теперь он уже не распускал их по-королевски как прежде, а собирал в косу на манер букелариев. Сейчас, восседая в тронном зале на новом троне, изготовленном римскими мастерами, и сознавая, что смертный час не за горами, Хлодвиг вспоминал свою жизнь: преимущественно битвы, в которых участвовал. Потом перед его глазами прошла череда женщин, чьих имен он в большинстве своем уже и не помнил. Пожалуй, не забыл только Амалабергу да Тиудиготу…
        Хлодвиг прикрыл глаза, и в памяти тотчас всплыл образ нежной и кроткой Амалаберги, подчинившейся его воле и превратившейся потом из королевы франков в наложницу. Неожиданно он явственно ощутил даже запах ее кожи. А потом вспомнил и сына - маленького темноглазого мальчуган Тьерри, которого он фактически добровольно отверг. Что, интересно, с ним сталось? Жив ли? Простил ли отца?..
        С Тьерри мысли короля перескочили на Тиудиготу - гордую жену побежденного Алария, которая участи наложницы предпочла смерть. Однако как же горячи были проведенные в ее объятиях ночи, хотя поначалу она и вела себя холодно и неприступно!..
        И вот уже Хлодвих увидел себя совсем юным, вспомнил свою первую битву. Неожиданно из тайников памяти всплыли слова сероглазой вёльфы: «В твоей груди бьется сердце храброго воина. Ты достигнешь всего, чего желаешь: славы, богатства, могущества. Я вижу четырех твоих сыновей, и все они достойны тебя. Но своего первенца ты отвергнешь… в угоду женщине. И напрасно: рано или поздно он все равно станет королем…»
        Хлодвиг открыл глаза и стряхнул невольно набежавшую слезу. Виночерпий подал ему чашу с вином, и он жадно припал к ней, осушив почти залпом.

«Вёльфа оказалась права: у меня четверо сыновей, но самого первого из них я отверг и вот уже много лет почти даже не вспоминаю о нем. Однако что значат ее заключительные слова? Уж не то ли, что Тьерри набрался сил и готов свергнуть меня?

        Размышления Хлодвига были прерваны повлением в тронном зале сенешаля. Поклонившись, тот доложил:
        - К вам прибыли послы остготов из Нарбонской Галлии, о, повелитель!
        - Пусть войдут! - распорядился Хлодвиг.



        Глава 3

        Спустя несколько дней Теодорих в сопровождении личной свиты и отряда воинов отправился из Ахена в Лютецию, новую столицу франкского королевства. Приходилось спешить - король Хлодвиг слабел день ото дня.
        Теодориху предстояло проделать почти тот же путь, что и много лет назад, когда он мальчишкой вынужден был покинуть Суассон. По дороге регент решил совершить небольшой крюк, дабы посетить Виенн - селение, которое покинул когда-то столь стремительно, что даже не попрощался с Эйнаром и Клерет.
        К удивлению Теодориха, Виенн уже не выглядел маленьким захудалым селением: теперь его окружали ров и добротный высокий деревянный частокол, за которым возвышались аккуратные дозорные башенки. Стражники, завидев приблизившийся к селению богатый кортеж, тотчас зазвонили в специальные сигнальные колокола, и ворота распахнулись, а на ров опустился небольшой подъемный мост. Теодорих не успевал диву даваться:
«Неужели предо мной - Виенн, владение бенефициария Детборга?! И кто же здесь теперь, интересно, занимает пост дефенсора? Вряд ли Фрасуарт до сих пор жив…»
        Кортеж Теодориха въехал в селение и остановился на центральной площади. Знатный гость не узнавал окрестностей: нынешние здания были высокими, крепкими, к каждому дому вела дощатая мостовая… Суассон, да и только!
        Из одного из домов, самого солидного и высокого, вышла пара - мужчина примерно того же возраста, что и Теодорих, и белокурая женщина. Приблизившись, они почтительно поклонились и представились:
        - Господа, мы рады приветствовать вас в Виенне! Я - дефенсор Эйнар Мудрый, а это моя жена Клерет.
        Женщина улыбнулась и смущенно поправила лежавшие на груди тяжелые косы, оплетенные кожаными шнурками.
        Теодорих украдкой вздохнул: увы, время не пощадило ни его самого, ни его друзей. Однако глаза отважной дочери кузнеца, подарившей ему когда-то свою первую девичью любовь, светились по-прежнему молодо.
        Теодорих спешился, подошел к супружеской паре, снял с шеи золотую цепь и накинул ее Эйнару на шею.
        - Как военачальник и регент Ахенского домена, дарую тебе сей подарок в знак нашей прежней дружбы. Не узнал меня, Эйнар Мудрый? Я - Теодорих.
        Эйнар от неожиданности застыл, не в силах вымолвить ни слова. На широко распахнувшиеся глаза Клерет навернулись слезы.
        - Сколько лет прошло! Как же нам теперь к вам обращаться, господин регент? - спросила она.
        Теодорих улыбнулся:
        - Называйте как и прежде, просто по имени, Теодорихом.
        - Господин Теодорих, - вышел из состояния оцепенения Эйнар, - вы к нам надолго? - Лицо его буквально сияло от радости.
        - Мои люди устали, так что, думаю, переночуем. А на рассвете - снова в путь.


* * *
        Вплоть до поздней ночи друзья вспоминали дни минувшей молодости и делились рассказами о событиях последних лет. Оказывается, сразу после того как Теодорих покинул Виенн и отправился в Ахен навстречу неизвестности, Клерет, будучи девушкой умной и практичной, поняла, что ее возлюбленному предначертана иная судьба, с нею, увы, не связанная. Поэтому быстро приняла предложение Эйнара стать его женой и за годы совместной жизни успела родить ему уже трех сыновей, одному из которых супруги дали имя Тьерри.
        Теодорих, в свою очередь, поведал друзьям о безвременной кончине жены и сыне Теодебере, новом законном правителе Ахенского домена, а также о получении им от Марка Левия Сегноция, ныне покойного, статуса регента. О женитьбе на бургундской красавице Суавеготе умолчал, ибо сей вопрос еще не был до конца решенным: вдруг Сигизмунд откажет ахенским посланникам?
        Когда поток воспоминаний и обмена впечатлениями о последних годах жизни иссяк, Теодорих перешел к делу, ради которого, собственно, и завернул в Виенн.
        - Эйнар, ты помнишь старинный торквес, доставшийся мне от матери?
        - Помню, конечно. А что, тебе удалось вернуть его?
        - Увы… Но именно это и намереваюсь сделать. Напомни: когда мы с тобой покинули Суассон, то первое время двигались ведь в сторону долины Эны, так?
        - Верно, - квнул Эйнар.
        - Просто слишком уж много лет прошло с тех пор, боюсь ошибиться. Да и людей не хочется обижать понапрасну… Возможно, в тех краях появились ныне и другие селения - как бы не перепутать! Вот и решил попросить тебя составить мне компанию и помочь найти верную дорогу. Ты как, не против?
        - О, Теодорих! Буду счастлив оправдать твое доверие!
        На рассвете кортеж Теодориха, увеличившийся на одного человека, двинулся в путь.


* * *
        - А вот и холмы Эны! - воскликнул Эйнар первым. - Нет, все-таки невозможно забыть место, где тебя бессовестно обокрали и ни за что ни про что унизили!
        - Да, я тоже припоминаю здешние места, - откликнулся Теодорих. - Хотя они и здорово изменились.
        Вскоре впереди показалось селение, но друзьям оно показалось незнакомым.
        - Может, отстроилось совсем недавно, - предположил Эйнар. - Но заехать, думаю, стоит. Чтобы выяснить у местного дефенсора о соседних селениях, которые существуют тут уже более десяти лет.
        Теодорих согласился:
        - Пожалуй, ты прав.
        Селение, к которому они приблизились, было обнесено одним лишь плетнем: сказывалась близость Суассона и Лютеции - под защитой короля в здешних краях царило спокойствие. Навстречу, сгорбившись под тяжелой охапкой хвороста, шел по дороге старик. Завидев богатых господ, он скинул с себя перевязанную пеньковой веревкой ношу и поклонился почти до земли.
        Отделившись от кортежа, Эйнар направил лошадь прямо к нему.
        - Скажи-ка, старик, будь добр, - он извлек из напоясного кошеля медный денье, - как давно ты живешь в этих местах?
        - Да почитай всю жизнь, добрый господин, - ответил старик, жадно поглядывая на зажатую в руке всадника монету.
        - Тогда не помнишь ли ты стоявшее где-то здесь лет десять назад селение, которым управлял обиравший путников дефенсор по имени… Датис… Или Думрис… А, вспомнил! Давис!
        - Был, был такой дефенсор, как не помнить, - услужливо затряс головой старик. - Да только убили его уж пять лет тому как… Нехороший был человек, корыстный… А вот сын его, Малистар, нечета отцу: честный и справедливый. Теперь он у нас правитель. И жена у него, Теса, красавица.
        - Держи, отец, - Эйнар бросил монетку к ногам старика.
        - Благослови тебя Господь, благородный господин, - снова низко поклонился селянин, заодно подобрав с земли награду.
        - Так как, говоришь, добраться до селения, где правит справедливый Малистар?
        - Сперва езжайте прямо, господин, а от развилки сверните направо, на старую римскую дорогу. Там и увидите нужное вам селение…


* * *
        Старая римская дорога и впрямь привела кортеж к тому самому селению, где много лет назад Теодориха и Эйнара не только обокрали, но даже пытались обратить в рабов. Селение было окружено все той же каменной стеной, возведенной, видимо, еще в эпоху Авиты. Правда, бросалось в глаза, что время от времени ее все-таки латали: камни в кладке заметно отличались по цвету и способу обработки.
        Изумленные видом богатого кортежа стражники без лишних вопросов распахнули ворота настежь и учтиво поклонились всадникам. На улицу высыпали любопытствующие селяне, преимущественно дети и молодежь.
        Теодорих и Эйнар спешились и огляделись. В сопровождении нескольких стражников к ним уже приближался статный мужчина средних лет. Подойдя, он вежливо поклонился и представился:
        - Приветствую вас, благородные господа. Я - дефенсор селения Малистар. Чем могу быть полезен?
        Теодорих внимательно оглядел его: высок, хорошо сложен, приятное располагающее лицо, честный открытый взгляд. «Что ж, тем легче, надеюсь, сложится наша беседа», - удовлетворенно полумал он, а вслух сказал:
        - Я регент и военачальник Ахенского домена. Имею к вам весьма деликатный разговор.
        Малистар удивился: действительно, штандарт кортежа изображал орла, что само по себе свидетельствовало о важном статусе гостя.
        - Вы хотите сказать, что прибыли сюда исключительно для встречи со мной? - недоуменно спросил он.
        - В каком-то смысле: да, - подтвердил Теодорих. - Так вы соблаговолите принять нас?
        - Прошу в мой дом, - дефенсор изобразил широкий приглашающий жест и вновь поклонился. - О вашем кортеже тоже позаботятся, не извольте беспокоиться. Мы - люди гостеприимные.

«Чего не скажешь о твоем покойном отце», - подумал Теодорих, незамедлительно последовав за хозяином селения.
        Теодорих и Эйнар расположились на длинной скамье за деревянным столом и осмотрелись. Обстановка в доме дефенсора была предельно простой, почти крестьянской. Единственную роскошь представляли собой разве что резные полки для посуды да покрытый пестрым домотканым ковриком кованный добротный сундук в углу. Малистар расположился напротив гостей. Его жена Теса, действительно очень красивая женщина, судя по всему, франкских кровей, выставила на стол вино, медовые лепешки и огромное блюдо маседуана[Маседуан - тушеные овощи.] , после чего тоже присоединилась к гостям.
        Эйнар, ничуть не утративший за истекшие года своего завидного аппетита, тотчас с жадностью накинулся на угощения, а Теодорих, застыв, уставился на Тесу. Малистар, перехватив взгляд гостя, истолковал его по-своему, в связи с чем счел нужным строго напомнить:
        - Это моя жена, господин регент.
        Теодорих взглянул на него с удивлением.
        - Вы меня неправильно поняли, господин дефенсор. Мое внимание привлек всего лишь торквес на шее вашей жены.
        - Подарок моего отца, - пояснил дефенсор, успокаиваясь.
        - Вот уж не думал, что найду его столь быстро… - задумчиво произнес Теодорих, вновь переводя взгляд на Тесу.
        - Простите, но что вы хотите этим сказать? - озадачился Малистар.
        - Дело в том, что сей торквес принадлежал моей матери. Просто однажды я и мой друг, - Теодорих указал на Эйнара, - будучи еще очень юными, имели неосторожность следовать через здешние места…
        - Не продолжайте! - перебил его дефенсор, заливаясь краской. - Я уже обо всем догадался. Теса! - обратился он к жене. - Сними украшение и отдай его нашему гостю.
        Женщина однако воспротивилась:
        - Чего ради?! Я ношу его уже много лет! А если каждый путник будет посещать наш дом и утверждать, что ту или иную вещь у него насильно отнял когда-то твой отец, мы так и нищими можем остаться!
        - Что на это скажете? - повернулся дефенсор к гостям. - Как ни крути, а моя жена отчасти права…
        Теодорих не смутился:
        - Во-первых, у меня есть свидетель - мой друг. - Эйнар кивнул, подтвердив его слова. - Во-вторых, мне известно, что по обеим сторонам вставки из голубого прозрачного камня расположены по три мелких камушка горного хрусталя, а на обороте украшение имеет клеймо саксонского мастера в виде восьмиконечной звезды.
        Женщина даже рот открыла от изумления. Муж же тем временем потребовал уже более настойчиво:
        - Сними торквес, Теса!
        Супруга послушно расстегнула застежку и положила украшение на стол: вокруг переливающегося голубого топаза искрились горные хрусталики. Дефенсор перевернул торквес: взорам всех четверых предстало восьмиконечное клеймо.



        Глава 4

        Кортеж Теодориха, возглавляемый знаменосцем со штандартом Ахенского домена в руках, достиг Лютеции и, сопровождаемый взглядами многочисленных зевак, остановился подле стен города. Охраняющий столицу и сформированный самим королем гарнизон - высокие мускулистые воины в римских доспехах и франкских рогатых шлемах-геумэ, вооруженные до зубов и беспредельно преданные своему повелителю Хлодвигу Августу, - преградил путь ахенскому кортежу.
        После недолгих переговоров Теодорих в сопровождении Эйнара, знаменосца и двух воинов из личной охраны проследовали в столицу королевства, а остальные члены отряда расположились под городскими стенами лагерем.


* * *
        Хлодвиг не вставал с постели уже несколько дней: его мучили сильные головные боли, а левая сторона тела почти полностью онемела и отказывалась подчиняться. Подле ложа больного неотлучно пребывали два лекаря, священник и курий[Курий - юрист.] , готовый в любой момент зафиксировать на бумаге последнюю волю августейшей особы.
        Сенешаль Франциск, сын бывшего сенешаля Гортрана, крадучись вошел в покои короля и шепотом справился о его здоровье у священника. Тот молча возвел глаза к небу, дав понять, что всё - в руках Всевышнего. Франциск растерялся: прибывший из Ахена военачальник просил о срочной встрече с королем. Что же делать?! Осмелившись, он на цыпочках приблизился к одному из лекарей и тихо спросил:
        - Могу ли я обратиться к королю?
        - Можете, - поднял на него усталый взгляд лекарь. - Только не слишком утомляйте его. Хотя состояние повелителя и не улучшилось, но, к счастью, за последние дни и не ухудшилось. Что само по себе уже радует…
        Сенешаль приблизился к ложу короля и негромко доложил:
        - Повелитель, к вам прибыли послы из Ахена. Утверждают, что по неотложному делу.
        Хлодвиг открыл глаза.
        - От наместника Сегноция? - слабым голосом поинтересовался он. Но тотчас вспомнил: - Так он же недавно умер…
        - Аудиенции просит военачальник и регент Ахена по имени Теодорих.
        - Не слышал о таком… Впрочем, франкское королевство велико - всех букелариев не упомнишь… Что ж, коли дело у него неотложное, пусть войдет…
        Спустя некоторое время Теодорих и Эйнар, опустившись на правые колена и склонив головы, уже стояли пред ложем короля.
        - Кто из вас регент Ахена? - спросил король, жестом повелевая подняться и приблизиться. Теодорих повиновался. - Что привело тебя в Лютецию?
        - Жажда справедливости, мой повелитель.
        - Звучит дерзко. Однако говори, я слушаю тебя…
        - Много лет назад, будучи еще подростком, я покинул Суассон вместе со своим другом, сыном тогдашнего коннетабля. Мы отправились на поиски лучшей участи, и нам, можно сказать, повезло: оба в итоге обрели то, что искали. Я стал военачальником и регентом Ахена, а Эйнар - дефенсором одного из селений ахенского домена. И вот недавно наших краев достигла печальная весть о вашей болезни, повелитель! Я не раздумывая отправился в Лютецию, дабы увидеться с вами и показать одну вещь… Возможно, она вас заинтересует, - Теодорих снял с шеи торквес и протянул королю.
        Хлодвиг дрожащими руками принял украшение и стал внимательно его рассматривать. Потом строго спросил:
        - Откуда у тебя сей торквес?
        - Я получил его от матери.
        Руки Хлодвига задрожали. Лекари, опасаясь за его здоровье, накинулись на визитера с возмущенными упреками:
        - Как вы посмели расстроить короля?! Вам надлежит немедленно покинуть королевские покои!
        Однако Хлодвиг сделал протестующий жест и молвил совершенно обратное:
        - Оставьте нас… - Заметив недоуменные взгляды лекарей, священника и курия, он повысил тон: - Повторяю: оставьте нас!
        Поклонившись, те удалились, теряясь в догадках, чем вызвано столь странное поведение больного.
        - Где ты взял этот торквес?! - повторил свой вопрос Хлодвиг. - Говори правду, иначе я прикажу пытать тебя!..
        - Значит, вы все-таки узнали украшение? - пришел в неподдельное волнение Теодорих. - Но я ведь уже сказал вам: оно досталось мне от матери. Ее звали Амалабергой…
        Хлодвиг оторвал голову от подушки и прохрипел:
        - Кто подкупил тебя?! Как ты осмеливаешься мне лгать?
        - Я говорю правду, о, повелитель! Я - ваш сын Теодорих, в детстве - Тьерри. И я не утонул в Эне: просто вынужден был бежать из опасения козней со стороны вашей новой жены. Однажды я случайно подслушал ее разговор с камеристкой и узнал, что это именно они отравили мою мать! А потом тем же способом решили расправиться и со мной. Видимо, я чрезвычайно мешал королеве, ведь, согласно франкским законам, тоже являюсь вашим прямым наследником. Если вы мне не верите, я могу припомнить какие-нибудь случаи из своего детства в Суассоне…
        Снова откинувшись на подушки, Хлодвиг тихо заплакал. По его морщинистым щекам покатились скупые мужские слезы.
        - Я верю тебе, мой мальчик, - взволнованно проговорил он. - Оставайся здесь, в моем замке. Завтра я официально признаю тебя своим старшим сыном, а курию повелю записать мою последнюю волю и огласить ее. Пророчество вёльфы сбылось…


* * *
        На следующий день, когда все колокола храмов Лютеции принялись вызванивать римскую сексту[Секста - полдень.] , король Август Хлодвиг с трудом поднялся с ложа, с помощью слуг облачился в парадные красные одежды и, поддерживаемый верными букелариями, прошествовал в тронный зал, где не без труда разместился на родном троне. Хлодвиг старался держать спину прямо, гордо взирая, как в былые времена, на приближенных с высоты, но это удавалось ему теперь с трудом: голова болела, перед глазами все плыло, рук и ног он практически не чувствовал.
        Прямо перед ним стояли сыновья, рожденные Клотильдой: шестнадцатилетний Хлодомир, пятнадцатилетний Хильдеберт и самый младший, Хлотарь, коему недавно исполнилось четырнадцать лет. Далее, бок о бок с дочерью Хлотхильдой и бессменной камеристкой, расположилась королева Клотильда, еще не подозревающая о возвращении в отцовский дворец ненавистного бастарда. По правую руку королевы толпились королевские букеларии, а Теодорих с Эйнаром притулились у самой стены.
        По жесту короля курий развернул свиток и приступил к оглашению завещания:



«Я, король Хлодвиг Август, властитель королевства франков, земель Аквитании, Белгики, Лангедока, Реймса и Суассона, повелеваю после моей смерти разделить королевство следующим образом:
        сыну Хлодомиру вверяю низменности вокруг реки Луары со всеми расположенными на них городами и селениями;
        сыну Хильдеберту - западные земли, прилегающие к Аквитании, и земли вокруг Лютеции;
        сыну Хлотарю - низменность реки Рейн со всеми городами и селениями, включая Суассон.
        Сына Теодориха, в младенчестве - Тьерри, рожденного моею первой женой Амалабергой, признаю законным наследником…»
        По залу пробежал шепот удивления, перемежаемый робкими возгласами неодобрения. Клотильда, не сдержавшись, издала протяжный стон. Ноги ее подкосились, и если б не стоявшая рядом камеристка, она непременно рухнула бы на пол. Взоры королевских отпрысков и букелариев устремились в сторону Теодориха.
        - Вот он, бывший бастард… - перешептывались букеларии, обмениваясь многозначительными взглядами.
        Клотильда выглядела сломленной и несчастной.
        Дождавшись, когда в зале вновь наступит тишина, курий невозмутимо продолжил:



«Сыну Теодориху передаю во владение все земли Австразии[Австразия (фр. Austrasie, нем. Austrasien, лат. Austrasia) - северо-восточная часть франкского государства Меровингов (в противоположность юго-западной части - Нейстрии). Располагалась в бассейнах Мааса и Мозеля, а также включала в себя области к востоку от Рейна (сейчас там расположены северо-восточные регионы Франции, Бельгия, Нидерланды, а также западные территории Германии). Столица Австразии находилась в г. Мец, хотя некоторые правители выбирали в качестве резиденции г. Реймс. Австразия административно сформировалась в 511 г., когда после смерти Хлодвига королевство франков было разделено на две части. Австразия досталась старшему (хотя и незаконнорожденному) сыну Хлодвига Теодориху. В VI-VII вв. Австразия временами обособлялась в самостоятельное королевство и управлялась собственными королями и майордомами. От майордомов Австразии, ставших в 687 г. фактическими правителями всего королевства франков, произошла династия Каролингов. При преемниках Карла Великого Австразия вошла в состав Германии.] , а именно: Ахенский домен и Токсандрию вкупе
с прилегающими к ним территориями вплоть до Рейна и далее - до границ с Саксонией.
        Аквитанию повелеваю разделить на четыре равные части, и в каждой из них проложить свободный коридор до Лютеции.
        Приказываю основать столицы долевых королевств: Теодориху - в Реймсе, Хлотарю - в Суассоне, Хлодомиру - в Орлеане, Хильдеберту - в Лютеции.
        Королевскому камерарию[Камерарий - человек, ведавший королевской сокровищницей.] поручаю разделить содержимое сокровищницы на четыре равные - с учетом подлинной ценности предметов и украшений - части и передать их в наследование моим сыновьям».


        Теодорих возликовал в душе: наконец-то свершилась справедливость, и отныне он - король Австразии! Эйнара тоже переполняла гордость за друга, тем более что его селение Виенн относилось к подвластным именно Теодориху территориям. В памяти невольно всплыли слова, переведенные ему когда-то совсем юным Тьерри с латыни:
«Яблоко от яблони недалеко падает…»
        Церемония оглашения королевского завещания завершилась. Подписанный королем и заверенный его личной печатью пергамент курий аккуратно свернул в трубочку. Сенешаль и камерарий подошли к повелителю, подхватили его под руки и, бережно приподняв с трона, повели к выходу. Вслед за ними прошествовал курий, а затем зал покинули, даже не взглянув в сторону новоявленного наследника, Клотильда с дочерью и камеристкой. Букеларии также сочли разумным поскорее удалиться, дабы оставить единокровных - по отцу - братьев наедине друг с другом.
        Первым к Теодориху подошел Хлодомир, всегда отличавшийся сдержанностью и рассудительностью:
        - Мы совсем не помним тебя, Теодорих. Теперь же, подчинившись отцовской воле, оказались на равных. Надеюсь, нам удастся избежать каких бы то ни было разногласий. Завещание оглашено и лично меня устраивает: земель в королевстве хватит на всех! А если вдруг окажется мало - отвоюем у бургундов, саксов или остготов!
        Подошедшие в этот момент остальные братья весело рассмеялись. Теодорих был покорен их дружелюбием: они не только не проклинали и не унижали его, а, напротив, с первой же минуты беспрекословно приняли в свои ряды.
        - Я тоже на это надеюсь, - произнес он признательно. - Вы всегда можете на меня рассчитывать, слово воина! И идею насчет остготов и саксов тоже поддерживаю.
        - В таком случае предлагаю составить письменный договор, - продолжил развивать свою мысль Хлодомир, - в котором все четверо мы поклянемся всегда и всецело поддерживать друг друга, а в случае необходимости оказывать и посильную военную помощь. Тогда никакие внешние враги будут нам не страшны. Если же хоть один из нас затеет вдруг передел завещанных отцом земель, да постигнет его печальная участь!


* * *
        Колокола аббатства Сен-Дени озвучили повечерие[Повечерие - третий час после захода солнца.] , когда могущественный король франков Август Хлодвиг, так и не оправившись от сразивших его недугов, тихо и мирно скончался в присутствии окруживших его ложе жены, дочери, всех четверых сыновей и священника. Неожиданно Теодорих поймал себя на мысли, что не испытавает ни жалости, ни огорчения по поводу ухода отца в иной мир. Он исподволь взглянул на Клотильду: та стояла молча, потупив взор, но без единой слезинки на лице.
        У смертного ложа мужа королева вдруг отчетливо осознала, что ее время тоже закончилось. Сыновья выросли, получили земли и власть, и вряд ли теперь будут испытывать необходимость в матери. С ударом судьбы в лице невесть откуда взявшегося Теодориха она тоже уже смирилась. Убедившись, что сыновья настроены по отношению к нему доброжелательно, возможно, во избежании политических и военных конфликтов в будущем, решила не мешать им. Сейчас же, стоя над телом усопшего супруга, Клотильда приняла еще одно важное для себя решение: удалиться в женскую обитель, расположенную в десяти лигах от Лютеции.
        Август Хлодвиг был похоронен в усыпальнице собора Апостолов Петра и Павла. Поцеловав хладное чело бывшего мужа в последний раз, Клотильда уже на следующий день простилась с сыновьями и удалилась в монастырь. По прибытии в обитель она взяла обет молчания и за все двадцать последующих лет, вплоть до самой смерти, ни разу его не нарушила. Все годы добровольного затворничества бывшая королева истово молилась, носила власяницу, питалась исключительно водой и пресными лепешками.
        Недолго поскорбев об утрате обоих родителей, новоиспеченные братья-короли составили вскоре договор, на котором настаивал Хлодомир, и скрепили его своими подписями и печатями. Началась новая история франкского королевства, и вершить ее предстояло Теодориху, Хлотарю, Хлодомиру и Хильдеберту.



        Глава 5


512 год от Р.Х.
        Пока короли долевых королевств укрепляли границы своих владений и обустраивали новые столицы, король вестготов Амаларих перешел со своим войском через Пиренеи и захватил Лангедок: гарнизоны, выставленные на юге франкского королевства еще Хлодвигом, были, увы, немногочисленными.
        Вестготская знать Тулузы, недовольная властью франков и возведением на землях их домена христианских храмов - очагов чуждой им веры, тоже приняла сторону Амалариха: добровольно открыла перед его войском городские ворота и встретила вестготов как освободителей. Гарнизоны франков были уничтожены в Тулузе в считанные дни, и путь на принадлежавший королю Хильдеберту город Бордо стал фактически свободен.
        Меж тем дальновидный Амаларих не тропился объявлять войну Хильдеберту. Напротив, он отправил ему своеобразное «предложение о мире», согласно которому короли долевых королевств должны были признать новые границы вестготского королевства - с уже включенными в его состав землями Лангедока. В противном же случае Амаларих грозился захватить Бордо и восстановить границы своего государства в соответствии с договором, достигнутым некогда между Хлодвигом и Эйрихом Непобедимым. А это означало, что опасности подвергнутся расположенные на землях Луары города Пуатье, Тур, Бурж, Орлеан и другие.
        Братья собрались в Лютеции, столице Хильдеберта, дабы обсудить сложившуюся непростую ситуацию. А она действительно была непростой, ибо помимо агрессивно настроенных вестготов на севере активизировались саксы, а на западе - бургунды. Поэтому поход, к тому же совместный, против одного только вестготского короля был бы сейчас крайне не своевременным. Приядя к столь неутешительному выводу, Хильдеберт, земли которого оказались наиболее уязвимыми, предложил принять-таки навязываемое Амаларихом «предложение о мире» и признать за ним право на Лангедок. А дабы умерить захватнические аппетиты вестгосткого короля на будущее, предложил также выдать за него их юную сестру Хлотхильду: скрепление мира между королевствами посредством родственных связей было тогда широко распространено.
        Амаларих охотно согласился на брак с франкской принцессой. Несмотря даже на то, что она была христианкой, а он, как и все вестготы, - арианином. Словом, вскоре Хлотхильда стала второй женой вестготского короля, и братья успокоились: долгожданный мир, казалось, был достигнут…
        Однако спустя два года после этих событий в Лютецию под видом купца прибыл от королевы Хлотхильды тайный посланник и передал Хильдеберту письмо, содержание которого ввергло франкского короля в состояние неописуемой ярости. Сестра сообщала о бесконечных унижениях и издевательствах, духовных и физических, коим она подвергается со стороны супруга. Амалариха крайне возмущает-де, что жена, отказавшись принять арианство, кое считает ересью, продолжает исповедовать христианскую веру. «А однажды, - писала Хлотхильда, - когда я отправилась в единственную церковь Тулузы, где служба проводится в соответствии с римскими канонами, мой супруг приказал своим подданным забрасывать меня на всем пути следования грязью и подвергать всяческим оскорблениям. Я же, однако, не отступилась и до церкви, хотя и в крайне удручающем виде и состоянии, все-таки добралась. В тот же день Амаларих, разъяренный моим упорством, в очередной раз жестоко избил меня…» В подтверждение написанного «купец» достал из-за пазухи пропитанный кровью женский платочек с инициалами королевы вестготов и вручил его Хильдеберту.
        Взъярившийся король Хильдеберт тотчас отправил письма братьям, в коих сообщал о творимых Амаларихом жестокостях по отношению к сестре, вверенной их заботам, и предложил выступить против тирана совместным походом. Братья ответили согласием, и вскоре объединенные под их началом воины достигли границ Лангедока, быстро смяли гарнизоны вестготов и осадили Тулузу. Осада выдалась на редкость короткой: франкские короли-братья, унаследовавшие от отца множество осадных механизмом, весьма успешно применили их, и Тулуза пала почти без сопротивления.
        Хильдеберт собственноручно убил короля вестготов Амалариха, но сестру этим, увы, не спас. Обессиленная от частых побоев мужа, Хлотхильда скончалась на руках братьев…
        Вестготы жестоко поплатились за смерть франкской принцессы: и Лангедок, и особенно Тулуза были беспощадно разгромлены и разграблены. Хильдеберт, к примеру, среди прочих трофейных сокровищ прихватил из вестготских городов шестьдесят серебряных чаш, пятнадцать золотых блюд и двадцать окладов для Евангелий, усыпанных драгоценными камнями. По прибытии же в Лютецию он передал все эти ценности христианским храмам - в память о сестре.



        Глава 6


513 год от Р.Х.
        Теодорих удобно расположился в кресле напротив пылающего камина. Зима в этом году выдалась менее суровой, чем в прошлом, но поскольку у него все чаще стали побаливать ноги, огонь в камине поддерживался постоянно.
        В покои Теодориха вошел Парсифлоний, несгибаемый старик истинно римского происхождения. Прежний наместник Ахена всегда почитал его самым мудрым и прозорливым советником. Ныне Парсифлоний был достаточно стар, но точного его возраста никто в ахенском замке не знал. Впрочем, скорее всего, он и сам уже забыл, сколько ему лет. Однако, даже удалившись после смерти Сегноция от дел, бывший советник сохранил завидные ясность ума и память, благодаря чему был прекрасно осведомлен обо всем происходящем как в Ахенском домене, так и в Лютеции с Бургундией. Его многолетние дипломатические связи, основанные чаще не столько на политике, сколько на личных и тайных отношениях с сильными мира сего, сохранились и по сей день.
        Теодорих искренне уважал почтенного старика, поэтому при его появлении учтиво поднялся с кресла, сам налил в чашу вина, недавно доставленного ему из южной Аквитании, и протянул гостю со словами:
        - Прошу, Парсифлоний, присаживайся ближе к огню и отведай моего вина.
        Тот для начала поводил над сосудом носом.
        - Вино терпкое. Значит, в год сбора винограда, пошедшего на его изготовление, весна выдалась прохладная, а лето было влажное.
        Теодорих восхитился:
        - Парсифлоний, я не устаю поражаться твоим способностям!
        - В данном случае никаких особых способностей мне не потребовалось, господин, - одно только знание. Мой отец хорошо разбирался в винах, ибо во времена правления римского наместника Авиты имел обширные виноградники в Аквитании. Давно это было, а как сейчас помню… Мальчишкой я мог часами смотреть на девушек, которые, задрав юбки и обнажив стройные ноги, давили ягоды ступнями в огромных чанах. А знания и воспоминания с возрастом не теряются. - Парсифлоний отпил вина и похвалил: - Неплохое вино…
        - Но ты, наверное, уже догадался, что я пригласил тебя не только для обсуждения качества напика?
        - Разумеется, мой господин. В последние годы Парсифлония зовут лишь тогда, когда кому-то требуется добрый совет от него. Вы уж простите меня за дерзость.
        Теодорих снова порадовался прозорливости старика.
        - Ты прав, Парсифлоний. Мне тоже понадобился совет, от которого во многом зависит будущее домена. Словом, все мои приближенные, включая даже юного сына Теодебера, настаивают на том, чтобы я женился. Догадываешься, на ком?
        Парсифлоний ответил, не моргнув и глазом:
        - На Суавеготе.
        - Признайся, тебе проговорился об этом мой сын?!
        - Нет, господин, молодой наместник тут ни при чем. Просто племянница короля Бургундии - наиболее выгодная партия для вас, ибо на юго-востоке домен граничит именно с королевством Сигизмунда. Заключив же брачный союз с девой королевских кровей, вы тем самым обретете поддержку ее дяди - короля. Осмелюсь напомнить, в свое время точно так же поступил и ваш отец, незабвенный Хлодвиг Авгкуст: благодаря женитьбе на Клотильде он не только избавился от набегов бургундских племен, но и получил в трудный момент - когда саксы нарушили договор и пошли на франков войной, - помощь сильного союзника.
        При упоминании о Клотильде Теодориха точно раскаленным железом обожгло, но, быстро совладав с собой, он согласился:
        - Да, женитьба отца на Клотильде явилась мудрым и своевременным политическим решением.
        - Вот и вы не медлите - скорее отправляйте к Сигизмунду послов! Уверяю, он не откажет вам в просьбе руки его племянницы.
        Теодорих кивнул и, помявшись, сказал:
        - Позволь задать тебе еще один вопрос, Парсифлоний… Скажи, а не дурна ли собой Суавегота?
        - С чего вы так решили, мой господин? - удивился старик.
        - Ну, ей ведь уже исполнилось лет девятнадцать или около того, а она все еще не замужем, - смущенно пояснил Теодорих.
        - Не извольте беспокоиться, господин, - улыбнулся советник в отставке. - Суавегота божественно красива - даю вам слово Парсифлония! У меня, кстати, есть ее миниатюрный потрет, написанный римским художником, но на нем ей, правда, всего пятнадцать. Однако если девушка хороша в нежном возрасте, то, согласитесь, вряд ли она успеет превратиться в чудовище за каких-то три-четыре года. А замуж до сих пор не вышла лишь потому, что ее отец Гундобальд не в меру честолюбив.
        - Неужели ты по сей день поддерживаешь переписку с королевским домом Бургундии?! - изумился Теодорих.
        Парсифлоний в ответ лишь хитро улыбнулся.


* * *
        Парсифлоний развернул чистый, тонко выделанный пергамент, взял перо и… задумался:
«Сигизмунд, король Бургундии, уже достаточно стар. Значит, вскоре бургундский трон унаследует кто-то из двух его сыновей…» Младшего, Годомара, советник видел последний раз более десяти лет назад, когда тому только-только исполнилось шестнадцать. И, признаться, юноша тогда произвел на него весьма удручающее впечатление: самовлюблен, излишне самоуверен и охвачен безумной жаждой власти, отнюдь не блистая при этом умом. Годегизил был на два года старше своего амбициозного братца и представлял собой его полную противоположность. Однако и этот наследник имел весьма существенный недостаток - неоправданную поспешность в решениях.
        Парсифлоний напряг память, дабы вспомнить матерей принцев. Относительно Годегизила у него даже сомнений не возникло: конечно же, он рожден королевой Констанцией, законной женой Сигизмунда, увы, безвременно почившей. Но вот кто же подарил королю Годомара?.. Парсифлоний мысленно перебрал всех наложниц короля и, отчетливо вспомнив одну из них, Блитхильду, пришел к выводу, что именно она-то и произвела на свет Годомара.
        Бывший советник был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в Бургундии: слишком уж много времени и сил он уделял этому королевству, состоя на службе у Марка Левия. Да иначе и нельзя было: приходилось учитывать тот факт, что потомки некогда диких племен нибелунгов стали вдруг непомерно сильны и богаты, а мир и процветание франкского королевства напрямую зависели тогда в первую очередь от взаимоотношений Ахенского домена с Бургундией.
        Парсифлоний решительно окунул перо в серебряную чернильницу, выполненную в виде головы багуина, символа рода Левиев, еще раз разгладил ладонью пергамент и уже приготовился написать приветствие королю бургундов, как вдруг неожиданно для себя вновь остановился. Вспомнил вдруг, что сначала Блитхильда была наложницей Гундобальда! Тогда получается, что именно он и подарил потом свою красавицу Сигизмунду, дабы иметь через нее влияние на брата-короля. Но в таком случае напрашивается резонный вопрос: а не от Гундобальда ли Блитхильда родила Годомара? Слишком уж похоже оба рвутся к власти… Подивившись собственным умозаключениям, Парсифлоний наконец быстро начертал на пергаменте:



«Приветствую вас, досточтимый Сигизмунд, повелитель Бургундии!
        Король Австразийского королевства, Теодорих I, отправляет к вам послов в знак уважения и дружбы между нашими королевствами и выражает надежду, что связи между нашими домами будут еше более тесными, а возможно и родственными.
        Будучи немало наслышан о красоте вашей племянницы Суавеготы, король Теодорих посылает ей щедрые дары, дабы зародить в сердце прекрасной девы на первых порах хотя бы малое чувство взаимной симпатии. Разумеется, в надежде на то, что со временем оно перерастет в более сильное и прочное…»


        Далее Парсифлоний, искусно манипулируя словами - а в данном мастерстве ему при ахенском дворе не было равных, - перешел к политическому анализу событий, произошедших за последнее время во франкских долевых королевствах, недвусмысленно давая понять между строк, что брак Теодориха и Суавеготы принесет немалую выгоду и самому Сигизмунду.


* * *
        Иер-сюр-Амби, латифундия[Латифундия - крупное земельное владение, играющее роль культурного и торгового центра.] Гундобальда, располагалась на отрогах Южной Юры[Южная Юра - горный массив, простиравшийся между Бургундией и Суассонским королевством.] и изобиловала в основном виноградными рощами (Гундобальд признавал вино исключительно собственного производства), смолокурнями, пастбищами и садами, доставшимися ему еще от отца покойной жены. Словом, на латифундии дофина Гундобальда, родного брата бургундского короля Сигизмунда, с самого начала его правления пышно процветали покой и благоденствие.
        Его жена Виктория, ныне уже покойная, была римлянкой по происхождению. Ее родовая вилла Иер-сюр-Амби, где и предпочитал жить Гундобальд теперь, когда удалился от политики и столичной суеты, представляла собой осколок былого могущества Рима, неоднократно пытавшегося подчинить себе воинственные племена нибелунгов, а затем и бургундов, но - безуспешно. Гундобальд очень любил свою резиденцию и всеми силами старался сохранять ее первоначальный облик. Однажды даже нанял остготских мастеров, еще не утративших умения выкладывать мозаикой полы и фонтаны, и те искусно отреставрировали все залы виллы, придав им еще более изысканный вид.
        Суавегота, с рождения не обделенная ни родительской любовью и вниманием, ни богатством и роскошью, тоже была привязана к Иер-сюр-Амби и ни под каким предлогом не желала его покидать. Потому и на все попытки отца выдать ее замуж отвечала неизменным категорическим отказом. Со временем Гундобальд смирился с несгибаемой позицией дочери, тем более что в королевстве и без того уже не осталось ни одного знатного родовитого жениха, коему Суавегота не отказала бы.
        Однако годы летели с неумолимой быстротой, и время от четырнадцати лет, когда Суавегота отвергла своего первого жениха, до ее девятнадцатилетия пронеслось незаметно. В последнее же время девушка вдруг все чаще начала испытывать чувство непонятной тоски, хотя и не могла понять причины ее возникновения. Тогда, дабы как-то отвлечься, она с жаром взялась за обустройство виллы. Гундобальд с удовольствием поддержал ее порыв и теперь закупал у торговцев все, что бы дочь ни потребовала.
        Первым делом Суавегота сменила драпировку в своих покоях: распорядилась повесить на окна голубой шелк, а на стены и над кроватью, в виде полога, - ярко-синий. Сначала она хотела использовать для оформления покоев белый египетский хлопок, но потом передумала: синяя гамма цветов, по ее мнению, более гармонировала с покрывающей пол цветной мозаикой. Затем девушка приказала перенести в свои покои статую Венеры, украшавшую один из залов виллы, а на ее место поставить в зале высокие напольные вазы, расписанные сценами из жизни римских богов.
        Хотя Суавегота, подобно родителям и дяде, королю Бургундии, и придерживалась христианской веры, тем не менее, позволяла себе интересоваться богами предков, находя в них скрытые мистицизм и силу.
        В последнее время девушка подолгу простаивала на коленях в домашней молельне перед распятием Иисуса Христа, но стоило ей уединиться в своих покоях, как она тотчас припадала к статуе Венеры, умоляя ту ниспослать ей в мужья короля. Статусы ниже королевского Суавеготу отчего-то не устраивали.


* * *
        Гундобальд скинул тунику и погрузил свое тучное тело в ароматизированную воду бассейна. Две наложницы разместились на парапете, опустили ноги в воду и принялись осыпать господина лепестками роз: сию прихоть Гундобальд перенял у римлян. Розы - цветы любви, их аромат пленял и возбуждал! Несмотря даже на то, что сам он давно уже не молод…
        Через отверстие в крыше[Крыши над бассейнами (купальнями) римских вилл строились скатом внутрь, чтобы дождевые струи, стекая вниз, пополняли искусственные водоемы.
        проникали ласковые лучи весеннего солнца. Вкупе с благоуханием розовых лепестков они довели Гундобальда до нужного ему состояния: он почувствовал прилив сил и желания. Приблизившись к парапету, дофин обеими руками ухватил одну из наложниц за талию и увлек к себе в воду. Привыкшая к подобным играм девушка тотчас обвила тело господина ногами и начала мягко покусывать мочку его уха, еще более побуждая тем самым к любовным утехам.
        Задрав мокрую ткань туники прелестницы, Гундобальд крепко обхватил ее за обнаженные ягодицы и, войдя в горячую женскую плоть, принялся ритмично покачиваться. Наложница, подыгрывая повелителю, начала сладострастно вскрикивать и даже слегка запрокинула голову назад, всем видом показывая, насколько ей все это приятно. Скинув одежду, вторая наложница тоже спустилась в воду, привычно приблизилась к господину сзади, обняла за плечи и, покачиваясь в такт совершаемому любовному акту, стала ласкать его спину прикосновениями своего молодого тела.
        Достигнув апогея, Гундобальд взревел подобно быку и выпустил партнершу из рук. Потом, отдышавшись, не спеша покинул бассейн и растянулся на заранее выложенных на полу неподалеку от бассейна подушках.
        Спустя какое-то время в купальню вошел шамбеллан.
        - Мой повелитель, к вам послы из Ахена, - доложил он.
        Гундобальд, возлежавший уже в окружении обнаженных наложниц, недовольно ответил:
        - Проводи их в зал, пусть ожидают…
        Шамбеллан с поклоном удалился, ничуть не смутившись увиденной сценой: хозяин, во всем подражавший римлянам, давно уже не стеснялся заниматься любовными утехами прямо на глазах у слуг и рабов.

…Когда Гундобальд облачился в расшитую золотом терракотовую тунику, кастелян водрузил ему на голову золотую диадему, накинул поверх туники плащ из тончайшего шелка, скрепил его на плече фибулой и удовлетворенно кивнул: теперь господин готов к приему гостей.
        Дофин вошел в атриум[Атриум - приемный, парадный зал виллы со сводчатым потолком.] в тот момент, когда послы с любопытством рассматривали расписной сводчатый потолок с изображением Минервы[Минерва - богиня справедливой войны у римлян (миф.).] .
        - Счастлив приветствовать вас в моих владениях! - громко произнес он.
        Гости, поглощенные любованием росписи, встрепенулись и склонились в почтительном поклоне.
        - Мы - послы короля Теодориха, правителя Австразийского королевства, - представился один из них.
        Подобно венценосному брату Сигизмунду, Гундобальд неделю назад тоже уже получил послание от Парсифлония, так что был готов к этой встрече.
        - Для меня большая честь - принимать посланников молодого короля!
        Здесь Гундобальд несколько преувеличил, ибо прекрасно знал, сколько на самом деле лет новоиспеченному королю. Однако сейчас это было неважно: главное, появилась возможность приблизиться к власти. Дофин нисколько не сомневался, что сможет манипулировать «волосатым франком» при помощи красавицы-дочери.


* * *
        Суавегота сняла тяжелое ожерелье и протянула его служанке, а сама направилась в малый зал виллы, где ее с нетерпением поджидали четыре чирнеко[Чирнеко - древнеримская порода собак, известная еще до зарождения христианства. Родиной породы чирнеко считается Сицилия.] . Девушка любила этих небольших рыжих шустрых собачек с острыми стоячими ушками и заостренными мордочками. Отец рассказывал ей в детстве, что порода чирнеко берет начало от самой фараоновой собаки и потому владение представителями этой породы считается почетным и престижным.
        Для ухода за приобретенными питомцами Гундобальд нанял разбирающихся в этом деле людей, и вскоре чирнеко начали благополучно размножаться в Иер-сюр-Амби. Потом предприимчивый дофин поставлял щенков в Нарбонскую Галлию, где влияние Рима было по-прежнему велико, вследствие чего многие местные патриции стремились во всем подражать метрополии, особенно в плане роскоши.
        Таким образом, казна Гундобальда регулярно пополнялась не только благодаря продаже вина, смол и добываемого в здешних горах серебра, но и за счет выгодного сбыта щенков дорогой породы. Однако хотя дофин и имел практически все, о чем только может мечтать простой смертный, ему хотелось большего: короны и реальной власти. И ради этого он готов был пойти на все.
        Суавегота поманила собак и прошла с ними в длинную сводчатую галерею, соединяющую дом с садом. Выйдя на воздух, она с удовольствием вдохнула его полной грудью, а потом проследовала к стоявшей в тени дерева деревянной резной скамье и опустилась на нее. Тотчас подошла служанка с большим серебряным блюдом, заполненным кусочками мяса. Собаки дружно завиляли короткими хвостиками в ожидании вожделенного лакомства.
        Поставив блюдо на скамью, служанка удалилась, а Суавегота начала кидать кусочки мяса своим питомцам. Те же, высоко подпрыгивая и стараясь опередить друг друга, принялись на лету ловить лакомство и проглатывать его практически не жуя. Когда блюдо опустело, девушка омыла руки в чаше, принесенной все той же расторопной служанкой, обсушила их платком и, попрощавшись с собаками, которых тут же увел слуга, направилась в сторону небольшой базилики, построенной еще ее дедом.
        Миновав неф[Неф - вход между колоннами.] , Суавегота очутилась в прохладном помещении, и на миг ей показалось, что она переступила через невидимую черту времен и чудесным образом перенеслась в прошлое. Наверное, ее мать Виктория тоже предпочитала молиться в базилике, а не в домашней молельне, считая, что возносимые отсюда молитвы Бог услышит быстрее…
        Поделившись с Господом самыми сокровенными мыслями и желаниями, Суавегота перекрестилась и через противоположный неф вышла на залитый солнцем внутренний дворик. И уже оттуда по огибающей фонтан дорожке, выложенной местным горным камнем и усаженной с обеих сторон цветами, вернулась через ту же галерею в свои покои.
        Девушка волновалась: сердце подсказывало, что сегодняшние послы-сваты станут последними в ее жизни и что совсем скоро ее ждет замужество. Она присела на уголок кровати, бросила взгляд на стену и машинально пробормотала:
        - Ну вот, не успела обновить роспись… Драгоценные камни[Роспись, выполненная в помпейском стиле, изображала драгоценные камни, оплетенные орнаментальным рисунком.] совсем поблекли. И вряд ли уж смогу теперь этим заняться…


* * *
        Почти целый день Теодорих не отрывал взгляд от миниатюрного портрета Суавеготы, любезно предоставленного ему Парсифлонием. Черные волосы, уложенные в причудливую прическу, карие миндалевидные глаза… Девушка с портрета, несмотря на явно юный возраст в момент ее запечатления художником, выглядела уверенной в себе особой и - полной противоположностью покойной Эстер. Тем не менее, облик будущей супруги пришелся Теодориху по нраву, а длительное и пристальное разглядывание миниатюры навело сперва на лирические размышления, и потом - неожиданно! - и на плотские.
«Уж коли лицом столь хороша, то какова же, интересно, телом?» - подумалось ему вдруг. И сразу после этого, ощутив нахлынувшую волну желания, король послал слугу за Ламентией, дочерью шамбеллана.
        Девушка была счастлива с тех самых пор, как регент и военачальник Ахена, овдовев, из множества дев, желавших разделить с ним ложе после смерти его супруги, выбрал именно ее. Пока Эстер была жива, Теодорих не изменял ей даже мысленно, ибо другие женщины не вызывали у него ровно никакого интереса. Оставшись же один, долго обойтись без женского общества не смог…
        Конечно же, Ламентия, как женщина неглупая, прекрасно понимала, что король не останется вечным вдовцом: рано или поздно женится либо по любви, что в кругу венценосных особ случалось крайне редко, либо - и это представлялось ей наиболее вероятным - по политическим соображениям, то бишь с целью получения какой-либо выгоды. И все-таки в душе Ламентия надеялась, что Теодорих оставит ее в числе наложниц и будет посещать хотя бы изредка. Подобное положение вполне бы ее устроило, ведь ни для кого не секрет, что короли проявляют порой к наложницам интерес больший, нежели к законным супругам.
        Ламентия отправилась в покои короля по первому же зову. Она давно уже знала все его привычки и желания: Теодорих вел себя всегда сдержанно, не бросаясь на нее, словно голодный волк на добычу. Однако в этот раз, стоило ей переступить порог королевских покоев, Теодорих набросился сразу же и, не доведя до постели, овладел ею прямо на полу подле двери, на шкуре медведя. Когда же все закончилось, отвернулся к камину и уставился на пылающий в нем огонь.
        Буквально кожей ощутив его непривычную отчужденность, Ламентия поняла, что в их отношениях наступают серьезные перемены.
        - Господин, вы надумали жениться? - первой нарушила она затянувшееся молчание, осмелившись на весьма дерзкий для ее статуса вопрос.
        - Да, - просто и коротко ответил тот, продолжая рассматривать процесс поглощения сухих яблоневых веток языками пламени.
        - А между нами… все останется по-прежнему? - робко поинтересовалась девушка.
        - Не знаю… Возможно, - уклончиво ответил Теодорих, не желая обижать Ламентию. Она любила его, и он это чувствовал.
        - Не желаете ли вина, мой господин?
        - Можно, пожалуй, - согласился король, поднимаясь со шкуры.
        Облачившись в просторную тунику, он проследовал к креслу и удобно расположился в нем в ожидании обещанного напитка.
        Ламентия скрывать наготы не стала - в красоте своего тела она не сомневалась! - и, обнаженной приблизившись к столу, начала уже разливать вино по чашам, как вдруг ее внимание привлек лежавший тут же, на столе, портрет девушки. Поддавшись женскому любопытству и отставив на время кувшин с вином в сторону, она пристально вгляделась в изображение.
        - Ну и как тебе юная дева на миниатюре? - донесся из-за спины голос короля.
        - Это ваша избранница и… будущая жена?
        - Да. Бургундская принцесса Суавегота.
        - Красивая девушка, похожа на римлянку.
        - Ее мать была римского происхождения. А отец ее…
        Но Ламентия уже не слушала венценосного любовника: с болью в сердце она вдруг осознала, что юная красавица с портрета завладеет королем Теодорихом целиком и полностью.


* * *
        Отряд из пятидесяти человек, возглавляемый Теодорихом, достиг старой юго-восточной римской дороги и разбил шатры близ военного гарнизона. Ожидание кортежа невесты растянулось на несколько дней.
        Наконец с противоположной стороны границы, прямо в чистом поле, где не было ни малейшего намека на дорогу, появились силуэты всадников, меж которых мелькал белоснежный паланкин принцессы. Сгорая от нетерпения и поддавшись юношескому порыву, Теодорих вскочил на коня и помчался навстречу процессии.
        Суавегота меж тем пребывала в смятении.
        - Вот и граница… Прощай, Бургундия! Прощай, Иер-сюр-Амби! Что ожидает меня в Австразии? Каким мужем станет мне король Теодорих? - растерянно вопрошала она камеристку.
        - Не волнуйтесь госпожа, все будет хорошо, - успокаивала ее та. - Говорят, король Австразии, хотя и не молод, зато красив и благороден. А что еще нужно женщине?
        - Я ни разу не видела его. Неизвестность меня пугает…
        - Да вот как раз кто-то скачет нам навстречу! Не король ли? Госпожа, смотрите!
        Суавегота откинула драпировку паланкина: действительно, к ее кортежу приближался всадник в богатом облачении.
        - Боже! - вскрикнула принцесса. - Да-да, это король! Я чувствую!
        Конь Теодориха остановился и загарцевал перед паланкином. Сопровождавшие бургундскую принцессу всадники спешились и склонились перед королем Австразии. Камеристка полностью откинула полог паланкина, и невеста увидела, наконец, своего жениха воочию. От волнения и переизбытка впечатлений девушка почувствовала легкое головокружение: король и впрямь оказался красив и юношески подтянут. Теодорих тем временем спешился, приблизился к паланкину и протянул Суавеготе руку со словами:
        - Я счастлив лицезреть вас столь близко, госпожа! Надеюсь, путешествие прошло без осложнений?
        Суавегота улыбнулась и, опершись на предложенную женихом руку, вышла из паланкина. Волнение вмиг исчезло: она вдруг ощутила полное спокойствие рядом с мужчиной, которому суждено было стать ее супругом.


* * *
        Теодорих решил провести свадебное торжество в Ахене. Венчание в соответствии с римскими канонами состоялось в том же храме, в усыпальнице которого обрели вечный покой арианин Марк Левий Сегноций и христианка Эстер.
        Дофин Бургундии Гундобальд прибыл на церемонию в сопровождении пышной свиты. Не желая ударить в грязь лицом перед «волосатыми франками»[«Волосатыми» франков называли за обычай мужчин носить длинные волосы: либо распущенными, либо заплетенными в косу. Бургунды же носили волосы как длинными, так и короткими, стриженными на римский манер.] , он не поскупился на роскошные одеяния и изысканные украшения, а для пущего эффекта привез с собой даже трех чирнеко.
        Жители Ахена и окрестных территорий толпились на центральной площади и прилегающих улицах в ожидании праздничного угощения. Наконец королевская прислуга выкатила на улицу огромное количество бочек с вином и несколько повозок, уставленных блюдами с лепешками, жареным мясом и тушеными овощами. Что и говорить, Теодорих всегда был щедр к городу, в котором обрел некогда свое счастье.
        Гундобальд всячески старался сойтись с зятем накоротке, дабы «раскусить» его политические замыслы, однако тот, к его неудовольствию, держался крайне немногословно. Несколько раз дофин заводил с ним разговор о его сводных братьях, надеясь уловить мало-мальски уязвимое место в их отношениях, но и тут все его попытки оказались тщетными.
        Пир продолжался три дня. Вино лилось по улочкам города рекой, взрослое население Ахена упивалось и объедалось королевским угощением, а детвора радовалась пожалованным им в честь праздника медным денье.
        По прошествии трех пиршественных дней супружеская чета отправилась в Реймс - город, которому суждено было стать их новым домом.



        Глава 7

        Когда Теодехильде, дочери Теодориха и Суавеготы, исполнилось семь лет, умер король Бургундии Сигизмунд II. Королевский трон унаследовал его старший сын Годегизил. Дофин же Гундобальд тотчас принялся плести интриги как в Бургундии, так и в Австразийском королевстве с целью привлечения на свою сторону как можно большего числа сторонников и заполучения военной поддержки зятя, дабы в конечном итоге свергнуть законного наследника и захватить власть в Бургундском королевстве в свои руки. Амбициозного, но недальновидного Годомара дофин в расчет не брал: будучи искусным интриганом, он легко мог усыпить бдительность принца какими угодно небылицами.
        Гундобальд всячески старался привлечь на свою сторону и родную дочь Суавеготу, но та, не желая быть орудием чьей бы то ни было борьбы за власть, ответила отцу категорическим отказом и даже прекратила с ним переписку. Дофин был откровенно расстроен - его планы рушились. Король Теодорих тоже не желал ввязываться в войну с Бургундией, ибо строго соблюдал подписанный с братьями договор, в котором, в частности, отмечалось, что «правитель долевого королевства вправе участвовать в войне лишь при согласии остальных братьев-королей либо при согласии хотя бы одного из них».
        Поскольку же жажда власти не давала Гундобальду покоя ни днем, ни ночью, он вынужден был остановить свой выбор на Годомаре: под предлогом приятного времяпрепровождения и охоты в богатых сернами огрестностях Иер-сюр-Амби пригласил того в гости. Принц покинул столицу королевства - вечно продуваемый ветрами с Мерны город Шалон-сюр-Сон - с превеликим удовольствием. К тому же ему было нестерпимо больно и обидно смотреть на старшего брата, унаследовавшего корону отца. По этой причине он давно уже пребывал в депрессии, сменяющейся подчас резкими проявлениями необузданного гнева. Так, во время одного из подобных припадков он убил своего слугу, причем даже не заметил сего прискорбного обстоятельства.
        Прежде Гундобальд благоволил к сыну своей бывшей наложницы, которую он некогда подарил Сигизмунду, теперь же, видя, что несчастный принц снедаем завистью и злобой, решил использовать его в своих целях. Для начала хитрый дофин намеревался окружить Годомара «отеческой» заботой, в том числе женской лаской имеющихся в его распоряжении великолепных «жриц Венеры»[Жрицы Венеры - девушки, исповедовавшие культ богини Венеры, широко распространенный в дохристианском Риме. Жрицы Венеры предавались любви с мужчинами прямо в храме перед алтарем богини - в этом и заключалось их служение. В храм набирали совсем юных девочек и потом специально обучали их всем сексуальным премудростям.] , а уж затем, войдя в доверие, использовать глупца для исполнения своих коварных замыслов.
        Одновременно с приглашением Годомара в Иер-сюр-Амби Гундобальд с помощью верного человека из Рима приобрел быстродействующий яд. Теперь дело оставалось за малым: склонить принца к совершению им убийства короля Годегизила, родного брата.


* * *
        Дядя с племянником возлежали на подушках подле бассейна в ожидании «жриц Венеры». Те не заставили себя долго ждать: впорхнули в помещение купальни в соблазнительно легких прозрачных туниках, благодаря чему тотчас вызвали у мужчин желание обладать ими.
        - На правах гостя выбирай любую, - радушно предложил хозяин, указав глазами на юных прелестниц. - Впрочем, они все хороши: каждая из них способна доставить мужчине божественное удовольствие. Признаться, сам я предпочитаю иметь дело сразу с двумя, причем желательно в бассейне: одна обвивает тебя ногами спереди, а вторая ласкает сзади… Ну что, остановил уже на ком-нибудь свой выбор?
        Годомар приподнялся с подушек, рассматривая девушек откровенно, словно товар.
        - Да, - ответил он после недолгой паузы. - Причем тоже желаю развлечься сразу с двумя: вон с той белокурой милашкой и той, что в голубой тунике…
        Гундобальд одобрительно хмыкнул. Уж он-то знал, что его «жрицы» - непревзойденные умелицы в своем деле. Следовательно, непременно доведут Годомара до блаженного исступления, а уж потом можно будет поговорить с ним и о деле.


* * *
        По окончании оргии дядя с племянником остались в бассейне: нежный цветочный аромат действовал успокаивающе. Девушки же, наполнив чаши вином и подав их мужчинам, по жесту Гундобальда удалились. Дофин начал разговор издалека:
        - Как здоровье нашего короля Годегизила?
        Лицо Годомара передернулось, что, конечно же, не ускользнуло от внимания собеседника.
        - Благополучно, - сухо ответил принц и припал к чаше.
        - А как поживает его сын Сигирих? - не унимался Гундобальд.
        Годомар вновь скривился: видно было, что благополучие родственников застряло у него костью в горле.
        - Дорогой племянник, - вкрадчиво полюбопытствовал тогда Гундобальд, - а ты, случаем, не примеривал, пусть мысленно, бургундскую корону на себя?
        - И не раз… - буркнул тот в ответ, хмурясь.
        - А ведь я мог бы помочь тебе завладеть ею, - как бы невзначай обронил дофин.
        Глаза племянника вожделенно загорелись.
        - Поднять мятеж? Не выйдет, дядя. Годегизил весьма популярен при дворе и в армии. Особенно после того как пять лет назад разбил тюрингов на приграничной территории.
        - Ну-ну, к чему такие сложности? Можно устроить все иначе: Годегизил просто тихо и спокойно умрет в своей постели…
        - Яд?!
        - Я всегда считал тебя умным и проницательным, мой дорогой племянник!
        - И как же я сам раньше не догадался? - задумался Годомар. Но мгновением позже встревожился: - Однако где ж этот яд раздобыть, дядя? В Бургундии, как известно, подобный товар не сыщешь ни на одной ярмарке…
        - Не переживай, я уже обо всем позаботился: приобрел яд отменного качества - ни вкуса, ни запаха. Человек просто умирает спустя несколько дней от головных болей и желудочных спазмов.
        - О, дядя! Чем я смогу отблагодарить тебя?!
        - Сделаешь меня своим камерарием, и только.
        Годомар радостно закивал, сам еще не сознавая, что по собственной воле отдает все сокровища и богатства Бургундии в руки интригана.


* * *
        В Шалон-сюр-Сон Годомар вернулся не один - с щенком чирнеко, радушно подаренным ему дядей. Животное тотчас облюбовало лежащую на полу в покоях нового хозяина волчью шкуру и безмятежно разлеглось на ней, наслаждаясь комфортом, а Годомар тем временем попытался собраться с мыслями: «Подсыпать яд будет непросто… У отца, помнится, был специальный человек, который первым отведывал все кушанья… А есть ли, интересно, таковой у Годегизила? Или проще подкупить слугу, как посоветовал дядя? Но кого?..»

…Со дня возвращения в Шалон-сюр-Сон прошел уже месяц, однако все оставалось по-прежнему: иссушаемый злобой и завистью Годомар до сих пор пребывал в мучительных раздумьях, каким образом отравить старшего брата, не вызвав при этом подозрений в свой адрес.
        Наконец в голову пришла простая, но, на взгляд принца, вполне действенная мысль: подбросить мешочек с ядом в покои Сигириха, сына и прямого наследника Годегизила, после чего пустить слух, что Сигирих намерен избавиться от отца, дабы самому стать королем. Годомар даже затрясся от возбуждения: настолько идеальным показался ему собственный план.



        Глава 8

        В устье Сены вошли пятьдесят кораблей с резными красными драконами на носах. Каждый кнорр[Кнорр - корабль викингов.] был до отказа заполнен воинами, жаждавшими кровавой битвы и, как следствие, богатой добычи.
        Когда корабли достигли предместий Руана, высадившиеся на берег викинги, вооруженные мечами, топорами и эйнармами[Эйнарм - метательное орудие, применявшееся при штурме крепостей (в переводе означает однорукий).] , быстро расправились с немногочисленным франкским гарнизоном и приступили к грабежу и беспощадному истреблению мирного населения. Город и прилегающие к нему селения опустели менее чем за сутки.
        Воодушевленные успехом викинги, оставив отряд для охраны кнорров, двинулись вглубь франкских территорий, но встречающиеся на пути селения были уже безлюдны: предупрежденные соседями селяне забрали из домов все ценное и скрылись в лесу. Поняв, что преследовать крестьян-беглецов в бескрайних лесах бесполезно, конунг Свингерсон, возглавлявший отряд викингов, отдал приказ возвращаться к реке. В этот момент из лесных дебрей неожиданно выскочили франки, вооруженные францисками и римскими копьями-пилумами, вдобавок превосходящие захватчиков по численности. Завязалась кровавая сеча. Викинги, огласив окрестности свирепым боевым кличем, ринулись на франков, те в ответ метнули в них град копий. Однако вражеские воины ловко перехватывали копья на лету и поражали противника его же собственным оружием.
        Не выдержав яростного натиска «Красных драконов», франки отступили и, достигнув небольшой крепости, заперлись в ней, предварительно подняв мост. Когда разгоряченные погоней викинги прыгнули в ров с водой, оказавшийся, на их счастье, неглубоким, сверху на них тотчас обрушился град франкских стрел. В силу невыгодности положения и ненадежности кожаных щитов настал черед отступать неприятелю.
        Конунг Свингерсон и его воины, пополнив по пути отступления запасы провизии забитой домашней скотиной, вернулись в Руан.
        После короткой передышки Верховный Ярл Хохилайх принял решение захватить еще и бывший римский город Лютецию. Всем было известно, что Лютеция - очень богатый город, ибо располагался он на перекрестке торговых путей, ведущих из Бургундии в Аквитанию, Нарбонскую Галлию и Лангедок. Свингерсон решил высадиться на берег первым, не дожидаясь приказа Верховного Ярла.


* * *
        Будучи ранен в плечо и истекая кровью, прибывший в Лютецию гонец, сообщил начальнику гарнизона, охранявшего стены города:
        - Руан подвергся нападению «Красных драконов». Теперь они направляются сюда…
        Вверив раненого гонца заботам гарнизонного лекаря, сам начальник гарнизона поспешил к королю Хильдеберту.
        Молодой король хорошо помнил рассказы отца, как викинги грабили прибрежные территории Сены и Луары, сжигая все на своем пути и не беря пленных: их интересовала только добыча. Они налетали с моря подобно диким хищникам и тотчас принимались грабить дома, убивать мужчин, насиловать женщин… Не щадили даже детей: попросту рассекали им головы мечами.
        Хильдеберт принял решение обратиться за помощью к братьям. Гонец сказал, что у Руана вся река, насколько хватало взора, кишела кноррами. Значит, «Красных драконов» может насчитываться порядка тысячи, а стены Лютеции охраняют лишь пятьсот воинов: остальные брошены на охрану приграничной зоны и земель Аквитании. Для сбора полноценной армии потребуется время, а его, к сожалению, нет. Если же оголить Аквитанию, этим можно спровоцировать бунт местных племен.
        Хильдеберт быстро написал три письма, с которыми и отправил гонцов к братьям.


* * *
        Кнорры появились на рассвете. Даже в утренней дымке дежурившие на сторожевых башнях воины смогли различить их красные резные носы, изображающие чудовищ. Кораблей было столь много, что стражи с дозорных башен быстро сбились со счета. Но король Хильдеберт успел подготовиться к встрече с неприятелем: ворота города заперли, лучники заняли позиции у бойниц, горожане подогревали смолу и масло в металлических чанах, артификсы привели метательные приспособления в боевую готовность, предупрежденные об опасности обитатели предместий укрылись в лесу.
        Неожиданно дозорные увидели бегущую к городским воротам группу крестьян, преследуемую отрядом викингов: видимо, несчастные понадеялись, что беда обойдет их селение стороной, и не покинули своих домов.
        - Открыть Северные ворота! - приказал Хильдеберт. - Лучники, к бою!
        В Северных воротах открылась небольшая калитка - стражники не рискнули распахнуть их полностью, - и обезумевшие от страха крестьяне ринулись сквозь нее, торопясь обрести защиту за стенами города. Едва калитка за ними захлопнулась, как у ворот появился передовой отряд конунга Свингерсона. Как обычно, и сам конунг, и все члены его отряда приняли перед боем священный напиток[Предположительно готовился из мха и галлюциногенных грибов; придавал сил и храбрости.] , и теперь чувство страха или хотя бы самосохранения было никому из них неведомо.
        Франкские лучники натянули тетиву, и стрелы, взмыв сперва чуть вверх, обрушились затем на головы неприятеля. Однако викинги успели прикрыться щитами и поэтому практически не пострадали.
        - Поганые франки! - прокричал конунг на ломаном галло-римском наречии, но на стенах города его прекрасно услышали и поняли. - Вам только с женщинами воевать! Скажите своему королю, сыну бургундской шлюхи, что я презираю его!
        Хильдеберт, услышав оскорбление в свой адрес, вскипел. Первым его порывом было выйти за ворота и броситься на наглеца с мечом, однако чувство ответственности перед подданными и самой Лютецией одержало верх.
        - Позвольте мне, господин, изрубить его на куски! - раздался рядом голос верного телохранителя, искусного и сильного воина.
        Король молча кивнул, и вскоре его помощник, покинув пределы города, уже приближался к конунгу. Тот обнажил меч и принял боевую стойку, ожидая стремительного нападения, но франк не спешил. Прикрывшись надежно закрепленным на левой руке треугольным щитом-тарчем, он начал медленно кружить вокруг Свингерсона, постепенно сокращая дистанцию. Викинг взревел:
        - Подходи ближе, франк! Я горю желанием выпустить тебе кишки!
        Тот же, однако, продолжал сохранять хладнокровие, совершенно не реагируя на оскорбления противника. Пребывая под воздействием священного напитка, Свингерсон в итоге не выдержал и ринулся в атаку первым. Франк ловко отразил его удар своим мечом, опущенным лезвием вниз, но тотчас понял, что имеет дело с достойным и сильным противником.
        Викинг сделал второй яростный выпад. И снова франк ловко парировал его удар, одновременно попытавшись зацепить врага отточенной кромкой тарча. Тем не менее конунг, используя свое преимущество в весе и росте, начал постепенно теснить франка. От его мощных рубящих ударов тарч королевского телохранителя разлетелся вскоре в клочья, а сам он едва удержался при этом на ногах. Тогда, стараясь ни на мгновение не упустить противника из виду, франк отбросил ставший бесполезным щит в сторону и извлек из-за пояса укороченный скрамасакс.
        - Что ж, готов сразиться на равных! - проревел Свингерсон и, отбросив по примеру соперника щит, тоже выхватил из ножен боевой кинжал, после чего с новой силой включился в схватку.
        Теперь оба были вооружены мечом и кинжалом одновременно. Беспрестанно атакуя, викинг вскоре изловчился и ударил франка кинжалом в левое плечо, попутно выбив у него меч. Тогда телохранитель, с трудом превозмогая боль, но отнюдь не желая сдаваться, вооружился доселе висевшей у него за спиной секирой. Конунг же, почувствовав скорую победу над раненым франком, снова ринулся в атаку, сопровождая каждое свое движение отборными норвежскими ругательствами.
        Тщетно пытался франк дотянуться до наиболее уязвимых мест в доспехах викинга: тот мастерски отражал каждый его удар. А уж когда сменил меч на боевой норвежский топор, франк и вовсе мысленно помолился Всевышнему, приготовившись к смерти: всем было хорошо известно, что топор викинга равносилен верной гибели. Ему стало обидно, что не удалось защитить честь своего господина, но в приступе отчаяния, даже истекая кровью от полученных уже двух - в плечо и ногу - ранений, он снова самоотверженно кинулся в бой.
        Хильдеберт, все это время наблюдавший со стены за поединком, понял, что у его телохранителя не осталось шансов не только победить, но и выжить.
        - Убейте викинга! - приказал он лучникам, и стрелы тотчас со свистом пронзили воздух.
        Пока Свингерсон силился выдернуть угодившую ему в плечо первую стрелу, в грудь, пробив доспех, уже вонзилась вторая. Изо рта хлынула кровь. Он попытался исторгнуть из разом посиневших уст проклятие, но вместо этого лишь натужно захрипел и… замертво рухнул на землю.
        Дух конунга отправился в Вальхаллу[Рай скандинавских воинов, погибших на поле боя (миф.).] , а оставшийся без предводителя отряд, прикрываясь щитами от роя франкских стрел, отступил к лесу.


* * *
        Мощной волной выплеснувшись с бортов «Красных драконов» на берег, викинги первым делом кинулись в дома прилегавших к Лютеции селений, но те, к их безмерному разочарованию, оказались пусты. Тогда, разъяренные отсутствием вожделенной добычи, они двинулись к самой Лютеции.
        Быстро настроив метательные механизмы, карлы[Карлы - рабы викингов, обслуживающие метательные машины.] открыли шквальный огонь камнями по городским стенам, однако недаром король Хлодвиг лично контролировал в свое время их строительство: стены Лютеции были сложены на совесть. Маломощные эйнармы викингов и вовсе оказались против них бессильны.
        Тогда Верховный Ярл созвал совет, на котором конунги приняли единогласное решение брать город штурмом: жажда наживы застила всем глаза, придавая излишнюю самоуверенность.
        В срочном порядке смастерив из подручных материалов штурмовые лестницы, викинги предприняли очередное нашествие на стены Лютеции аккурат в тот момент, когда колокольня аббатства Сен-Дени отзвонила нону[Нона - девять часов утра.] . Франкские лучники тут же открыли по армии «драконов» огонь из стрел. Помимо этого на головы штурмовщиков полились сверху кипящие масло и смола, посыпались камни, однако, казалось, облаченных в лохматые звериные шкуры дикарей уже ничто не может остановить…


* * *
        Письмо от брата с просьбой о помощи Теодорих получил, находясь в Реймсе. И тут же, не раздумывая, с отрядом из пятисот человек двинулся к Лютеции. Город для него был чужим (собственно, как и сам король Хильдеберт), но договор есть договор: раз братья обязались помогать друг другу в случае необходимости, слово надо держать.
        Король Хлодомир, обосновавшийся в столичном городе Орлеане, расположенном на берегу Луары, опасался, что викинги могут добраться и до его владений. Поэтому бо?льшую часть войска он оставил в Орлеане, а сам отправился на помощь брату с дружиной всего из ста человек. Хлотарь же и вовсе решил не покидать Суассон: хитрый и дальновидный, в душе он рассчитывал на поражение брата и, как следствие, на последующий раздел его земель.
        Дружина Теодориха прибыла на подмогу первой, причем в самый разгар штурма города, возвышавшегося на берегу острова Сите. Когда король Австразии увидел, с каким проворством и сколь бесстрашно викинги взбираются на городские стены, он даже посетовал мысленно, что его воины на такое отнюдь не способны. Может, ему тоже следует раздобыть рецепт и приказать изготовить для них дурманящий напиток, которым, как всем известно, пользуются перед боем викинги?
        Хотя, конечно же, Теодорих прекрасно понимал, что причина «отваги» викингов кроется не столько в напитке, сколько в жажде обладания золотом, серебром и прочими ценностями городов, подвергавшихся их нападениям. Верили они, видимо, и легендам о несметных сокровищах Лютеции. Слухи о том, что отступающие римляне не успели вывезти все свое добро из города и спрятали его якобы в тайниках виллы, ходили давно. Однако франки знали, что во времена правления Хлодвига наследие римлян претерпело значительные изменения, в том числе архитектурные, и никаких тайников с драгоценностями обнаружено не было. Тем не менее, молва не успокаивалась, а, напротив, регулярно подстегиваемая чьими-то фантазиями и домыслами, приписывала ныне Лютеции сокровища уже чуть ли не египетских фараонов.
        Теодорих приказал соорудить из подручных материалов наплавные мосты, для чего пришлось разобрать несколько окрестных домов. Зато потом дружинники неслышно переправились на них к Сите, и викинги, распаленные азартом штурма и разгоряченные действием напитка из галюциагенных грибов, не сразу даже заметили, что прибывшие к Лютеции свежие силы франков уже взяли их в плотное кольцо. Когда же обнаружили нового противника и осознали, что вскоре, возможно, им всем предстоит пировать за огромным общим столом в Вальхалле, дружно забросили штурмовые лестницы и повернули свои мечи против воинов Теодориха. Завязалась очередная кровавая битва.
        Хильдеберт, увидев со стен города вовремя подоспевшую дружину брата, приказал гарнизону открыть ворота: исход битвы, по его мнению, был уже очевиден.
        Викинги, охранявшие кнорры посреди Сены, быстро подняли якоря и ушли прочь, оставив соплеменников на произвол судьбы. Хотя они и были храбрыми воинами, однако зачастую предпочитали придерживаться мудрости: в битве - каждый сам за себя.
        Вскоре все пространство перед стенами Лютеции было усеяно трупами викингов в лохматых шкурах.



        Глава 9


522 год от Р. Х.
        Годомар весьма успешно претворял свой коварный план в жизнь: сначала подкупил слугу, дабы тот спрятал мешочек со смертоносным содержимым в покоях Сигириха, а потом умело распространил среди знатных вельмож слух о якобы готовящемся убийстве короля. Молва быстро расползлась по всему Шалон-сюр-Сону и вскоре достигла ушей Годегизила. Выслушав донесение верного человека, король пришел в ярость и призвал к себе сына.
        - Вся столица судачит, что ты намереваешься завладеть моим троном. Это правда?
        Сигирих растерялся и удивленно воскликнул:
        - Я даже не понимаю, о чем вы говорите, отец!
        - Не лги и не притворяйся! Скажи лучше, какой именно способ убийства ты избрал для меня?! - в бешенстве вскричал король.
        - Отец, уверяю вас, это нелепая ошибка! Или чьи-то намеренные козни…
        - Молчи, предатель! Ты был моим любимым сыном, теперь же я отрекаюсь от тебя! Прочь из моего замка! Убирайся на все четыре стороны!
        - Умоляю вас, отец, выслушайте меня!
        Годегизил потерял терпение:
        - В темницу его!
        К Сигириху тотчас приблизились два стражника, но он дерзко оттолкнул их и обнажил меч.
        - Я убью каждого, кто посмеет приблизиться ко мне!
        - А если это сделаю я? - грозно вопросил король, - Ты и со мной готов сразиться?
        - Да! - выкрикнул в запальчивости Сигирих. - И пусть Господь рассудит нас!
        - Что ж, тогда я тоже… готов, - молвил Годегизил, решительно возложив руку на навершие меча.
        Отец и сын сошлись в центре зала, приготовившись к поединку. И в этот самый момент в зал вбежал доверенный слуга короля, потрясая перед всеми присутствующими зажатым в руке небольшим мешочком.
        - В покоях принца найден яд! - громко объявил он с ходу.
        Годегизил, набычившись, пошел в атаку на отпрыска, а тот, напротив, окончательно пришел в замешательство. Пав от столь несправедливых обвинений духом, он если и начал оказывать отцу сопротивление, то уже крайне вяло и неохотно.
        - Защищайся, как положено воину! - рявкнул король. - Иначе и умрешь, как трусливый предатель!
        На мгновение в глазах принца вспыхнула ярость, и он отчаянно набросился на отца. Тот, однако, умело парировал все его удары и после нескольких удачных выпадов ранил сына в плечо. Из раны хлынула кровь, юноша побледнел и рухнул на пол.
        - Даю тебе последний шанс! Признайся и покайся! - грозно склонился над ним отец.
        - Нет! - выкрикнул Сигирих и, с трудом поднявшись, снова бросился на отца.
        Увы, его тотчас встретил королевский меч, и поединок на этом закончился. Король остался без наследника.


* * *
        Годомар ликовал. После случившейся во дворце трагедии двор Шалон-сюр-Сона раскололся на две партии: одна одобряла поступок короля, другая же, узрев в его поступке опасность для Бургундии, примкнула к приверженцам Годомара. Гундобальд, узнав о гибели племянника от рук собственного отца, незамедлительно отправил Теодориху письмо, в коем сообщал:



«…Короля Бургундии обуяла жажда власти. Он убил своего невинного сына, даже не разобравшись, что несчастного могли оклеветать. Боюсь, в королевстве настанут теперь тяжелые времена. При дворе Шалон-сюр-Сона уже неспокойно, знатные вельможи опасаются высказывать свое мнение вслух: вдруг тоже падут жертвами королевского меча?
        Самое время пришло, любезный мой зять, вам и вашим братьям вторгнуться в Бургундию, дабы свергнуть Годегизила (неизвестно ведь, что еще придет ему в голову: вдруг пожелает напасть на Реймс?) и передать правление королевством мне, вашему родственнику и преданному слуге. Я же, в свою очередь, обещаю вести разумную политику и регулярно выплачивать франкскому долевому королевству контрибуцию, размер которой вы определите сами. Возможен и другой вариант: вы с братьями поделите Бургундию между собой, а мне же уступите лишь ее южную часть - включая Дижон, Безансон и Мюлуз…»


* * *
        Теодорих, ознакомившись с письмом Гундобальда, тотчас отправил гонцов к братьям - с предложением встретиться в Лютеции. Те согласились.
        В середине лета августейшие особы собрались в столице Хильдеберта, где от недавнего нападения «Красных драконов» не осталось уже и следа: пострадавшие при штурме городские стены были полностью отремонтированы и восстановлены, жизнь вернулась в мирное русло.
        Зачитав письмо Гундобальда братьям, Теодорих выдержал паузу, во время которой те, ошеломленные жестокостью Годегизила, обдумывали услышанное. Наконец Хлодомир вынес вердикт:
        - Что ж, Бургундия - весьма лакомый кусочек: земли плодородны, леса полны дичи… Гундобальд, конечно, хитер: хочет прибрать к рукам южную часть королевства, которая, как известно, вплотную примыкает к горам Юра, славящимся залежами серебра и обилием диких серн. В то же время считаю его второе предложение наиболее выгодным для нас, ведь если признать Гундобальда королем всей Бургундии сегодня, неизвестно, как он поведет себя завтра.
        Братья согласились с доводами Хлодомира и решили выступить против Годегизила объединенными силами.


* * *
        Долевые короли договорились начать совместную военную кампанию в конце лета и постараться закончить ее до зимних холодов. Местом сбора объединенных сил избрали Суассон.
        Простившись с сыном, женой и маленькой Теодехильдой, Теодорих направился к месту военного сбора во главе войска из тысячи воинов. Поскольку в одном из своих посланий Гундобальд сообщал, что на случай внезапного нападения неприятеля Годегизил располагает примерно двумя тысячами воинов и еще примерно столько же расквартировано у него в пограничных гарнизонах, франкские короли-братья собрали армию общей численностью в четыре с половиной тысячи человек. Гундобальд потирал руки в предвкушении скорого обретения собственного королевства со столицей в родном Иер-сюр-Амби.
        Как и было условлено, в начале лета франкская армия вторглась в Бургундию со стороны Монтаржи и, практически мгновенно смяв местный военный гарнизон, менее чем за двое суток достигли Труа. Город был застигнут врасплох. Франки, не получив ровно никакого сопротивления, быстро разграбили его, даровав мирному местному населению жизнь: глупо уничтожать подданных собственных будущих земель. Дефенсор города Труа принес клятву верности всем четырем франкским королям в обмен на сохранение жизни ему и его семье.
        Годегизил же, узнав, что франки захватили Труа и что глава города поклялся верно служить новым господам, пришел в неподдельное бешенство. Он тотчас собрал дружину примерно из двух тысяч человек, расквартированных вокруг столицы. Вассалы Годегизила, несмотря на уже царившее в королевстве недовольство его правлением, выступили вместе с ним, ибо не желали отдавать свои владения на разграбление врагам.
        Две армии встретились в местечке Шатийон, раскинувшемся между Труа и Лангром. Франки прибыли первыми, поэтому успели занять наиболее выгодные позиции: лучников рассредоточили по холмам, спрятав за ними до поры до времени пехоту-скару, а конные турмы разместили за возвышенностями. Скара состояла из четырех отрядов, во главе каждого из которых стоял командир от определенного долевого королевства. Общие же действия объединенных боевых сил координировал, по согласию братьев, Теодорих, как самый старший из них.
        Меж тем бургундские лазутчики уже доложили Годегизилу, что неприятель, числом примерно в четыре тысячи воинов, занял долину близ Шатийона и что его позиции весьма выгодны: проход в долину со стороны Лангра окружен холмами, а это уже само по себе давало завоевателям существенные преимущества. Король Бургундии оказался перед выбором: либо принять бой, либо бежать. Впрочем, и то и другое было для него равносильно смерти.


* * *
        И вот в долине появились бургунды, выстроившиеся клином, напоминающим греческую букву «дельта». В месте «острого конца» клина щиты воинов были тесно сдвинуты наподобие крыши и напоминали этим огромную голову кабана. Косые стороны клина состояли из взводов и отделений, построенных уступами, которые постепенно расходились на достаточно большое расстояние друг от друга, образуя в центре пустое пространство. Построив свое войско таким образом, Годегизил рассчитывал создать у противника впечатление численного преимущества, но Теодорих и его братья, давно осведомленные о истинном положении дел в Бургундии, сразу догадались, что внутри вражеский клин пуст.
        Первыми в бой вступили франкские лучники: накрыли «кабана» градом стрел. Ряды неприятеля слегка дрогнули, однако добротные металлические щиты хорошо обороняли воинов, и первые потери оказались незначительными. Затем из небольших передвижных бриколей (их предложил использовать в бою Хлодомир) по бургундам открыли огонь артификсы. Метальные машины сделали свое «черное» дело: ряды бургундцев дрогнули,
«кабан» потерял четкие первоначальные очертания.
        На фланги бургундского клина тотчас обрушились многочисленные франкские копья, которые легко пробивали щиты и доспехи неприятеля, чем окончательно нарушили порядок его боевого построения. А тут еще, издав чудовищной силы баррит и сопродив его громкими ударами мечей о щиты, с холмов низверглась лавина франкских пехотинцев. «Кабан» превратился в бесформенную людскую массу, завязалась кровавая схватка.
        Взяв бургундского «кабана» словно в клещи, франки врубались в его ряды и на деле убеждались, что клин внутри пуст. Это придавало им сил и отваги, к тому же из-за самых отдаленных холмов уже мчалось во весь опор подкрепление - конные турмы. Когда всадники окончательно опрокинули «кабанью» голову и принялись добивать ее римскими копьями-пилумами, военачальник, возглавлявший бургундское войско, мысленно помолился о спасении своей души и приготовился к смерти.

…Король Годегизил в окружении придворной свиты, личного отряда телохранителей и в присутствии брата Годомара мрачно наблюдал, как погибают его соотечественники. Наконец, не выдержав удручающей взгляд картины, он обнажил меч и, издав призыв:
«За корону Бургундии!», ринулся в бой сам. Отряд всадников-телохранителей устремился за королем, а Годомар, не желавший воевать за корону брата, попросту бежал, так и не обагрив свой меч кровью неприятеля. В сопровождении нескольких приспешников он немедленно выехал в Иер-сюр-Амби, дабы обрести убежище у мудрого дядюшки.


* * *
        Франкский пехотинец Хердред бесстрашно бился с бургундами, когда в сечу влился конный отряд во главе с королем Годегизилом. Молодой скара и несколько его боевых друзей тотчас сосредоточились на расправе со свежими бургундскими силами. Францисками на длинных древках они принялись подрубать ноги вражеским коням, и те, падая, придавливали всадников своими телами.
        Один из поверженных бургундов привлек внимание Хердреда богатством доспехов и взглядом, явно привыкшим повелевать. Даже не подозревая, что перед ним - сам король Бургундии, молодой скара пленил его и вкупе с другими знатными на вид воинами препроводил в специально отведенный для пленных шатер.
        Бургундов, бегущих с поля боя, настигали франкские конные турмы. Итогом битвы стали полторы тысячи павших на поле брани бургундов. Остальные были взяты в плен.



        Глава 10

        - Славная вышла битва! Так выпьем же и за победу, и, увы, за упокой души брата нашего Хлодомира! - произнес, повернувшись к сидевшим вместе со всеми за пиршественно-поминальным столом Теодебальду и Гунтару - юным сыновьям погибшего брата, Хильдеберт, после чего осушил чашу вина одним залпом.
        - Да, Хлодомир сражался как зверь: многих бургундов настиг его скрамасакс, - подтвердил Теодорих. - Теперь вся доля его добычи должна по закону достаться наследникам, - он тоже бросил взгляд в сторону племянников.
        - Конечно, закон есть закон, так всегда было заведено у франков, - сказал Хильдеберт, но глаза его при этом недобро блеснули.
        Хлотарь лишь хмуро кивнул в знак согласия.
        Да, добыча оказалась богатой, победа - полной. Путь на столицу Бургундии Шалон-сюр-Сон был открыт. Вдобавок и за томящихся в шатре знатных бургундских пленников можно было получить выкуп золотом либо серебром. Вот червь жадности и начал подтачивать разум Хильдеберта: коль уж брат погиб, не избавиться ли и от племянников? А угрызения совести заглушит награда: плодородные земли Луары, Орлеан и часть Аквитании, Оверни и еще не поделенная Бургундия. Мысленно представив, сколь существенно расширится его королевство, Хильдеберт еще более укрепился в правильности своей коварной задумки. Поэтому когда Теодебальд и Гунтар удалились из-за стола на покой, он решил разжечь чувство жадности и в сердцах братьев.
        - Жаль, что Хлодомир не дожил до дележа Бургундии… - наигранно горестно вздохнул он и велел виночерпию пополнить чаши братьев вином.
        - Ничего не поделаешь: война - не увеселительная прогулка с дамами, - пожал плечами Теодорих. - Зато теперь сыновья сполна получат за храбрость отца…
        - Боюсь, молоды они еще: одному двенадцать, второму вообще всего десять, - вкрадчиво проговорил Хильдеберт. - Что они могут смыслить во власти и богатстве в столь нежном возрасте? Не понимаю, зачем вообще брат взял их сюда с собой… Ведь ты же вот, Теодорих, поступил по-родительски мудро, оставив сына в Ахене!
        - Ему и в королевстве дел с лихвой хватает, - пояснил Теодорих. - К тому же наш домен находится в весьма опасной близости с землями саксов. А кто мог предугадать, сколь долго продлится наш поход? Австразийское же королевство нуждается в постоянной защите и умелом управлении, а если позволить себе расслабиться, можно закончить жизнь подобно Аларию, плененному нашим отцом, как вы помните, прямо в Пуатье.
        - И все-таки слишком уж много земель осталось после брата, - вступил в разговор Хлотарь. - В те ли руки попадут? Думаю, мальчишки подрастут и поделят их пополам, а потом дележом займутся их дети… В итоге от Орлеанского королевства останутся лишь лоскуты сродни заплатам на юбке крестьянки.
        Теодорих начал понимать, к чему клонят братья. Не желая осложнять отношений с ними, он коротко сказал:
        - Решайте сами. В конце концов, племянники - ваши. Мне останется лишь согласиться потом с любым вашим решением.
        Хильдеберт и Хлотарь многозначительно переглянулись: ответ брата их вполне устраивал. Поэтому после ухода Теодориха они решили наградить его за молчаливую сговорчивость землями домена Оверни с богатейшим городом Клермон-Ферраном в центре.


* * *
        Направляясь к своему шатру, Теодорих думал: «Хорошо, что Теодебер остался в Ахене. Вдруг на месте Хлодомира оказался бы я? Что стало бы тогда с сыном, Суавеготой, Теодехильдой и всем моим королевством? Сына наверняка убили бы, жену отдали бы на поругание, а земли королевства растерзали бы на куски. Узнаю в братцах породу и подлую кровь Клотильды!»
        Неожиданно к Теодориху приблизился молодой воин-скара и, почтительно поклонившись, вполголоса произнес:
        - Позвольте, мой повелитель, поговорить с вами[По законам франков любой воин в случае необходимости мог обратиться к королю напрямую.] .
        Король удивился, но любопытство одержало верх.
        - Говори!
        - Сегодня я пленил знатного бургундского патриция, который вклинился в бой с небольшим конным отрядом в самом конце, когда исход битвы был уже предрешен. А чуть позже услышал разговор других знатных пленников, - скара перешел на шепот, - что король Годегизил - среди них. И что его можно опознать по перстню на руке в виде птицы. Оказывается, именно бургундского короля-то я и пленил. - Увидев, что господин смотрит на него недоверчиво, скара торопливо продолжил: - Я только что проверил и убедился: король Годегизил все еще там, в синем шатре вместе с другими пленными. Вот и подумал: раз уж его пленил именно я, значит вы, как мой господин, имеете на него первоочередное право. В конце концов, король Бургундии - один, а франкских королей хотя и осталось теперь только трое, однако все равно для одного многовато…
        Теодориха поразили рассудительность и преданность воина.
        - Как твое имя? Откуда родом? - поинтересовался он.
        - Зовут меня Хердредом, родом из Виенна, - ответил тот с поклоном.
        - Веди, Хердред! Будешь отныне моим доверенным человеком. Как, кстати, поживает ваш дефенсор Эйнар?
        - Вы знаете имя нашего дефенсора, господин? - изумился воин.
        - Он мой друг, - улыбнулся король Австразии, мысленно подивившись: надо же, Виенн вновь всплыл в его жизни!
        Беспрепятственно миновав охрану, Теодорих распахнул полог шатра: внутри стоял тяжелый запах пота и крови. Все пленники при его появлении встали, но один продолжал сидеть с гордым и неприступным видом. Теодорих тотчас догадался, что это и есть Годегизил, король Бургундии. Он скользнул взглядом по рукам бургунда: действительно, на указательном пальце правой руки красовался перстень в виде птицы.
        Теодорих приказал охранникам доставить пленника в его личный шатер, и вскоре уже два короля - Австразии и Бургундии - стояли друг против друга. Теодорих жестом указал Годегизилу на разложенные поверх медвежьей шкуры подушки, и тот с удовольствием на них опустился: нога, придавленная лошадью, сильно болела.
        - Вы ранены? - поинтересовался хозяин шатра.
        - Нет. Просто придавило лошадью.
        - Я прикажу вызвать лекаря…
        - Не стоит. Все равно ведь вы меня казните.
        - В мои планы не входит казнить вас. Равно как и сообщать братьям о том, что вы живы. Здесь, в лагере, я могу гарантировать вам полную безопасность.
        - Благодарю.
        - Однако рассчитываю на ответную любезность. В частности, меня интересует нынешнее положение дел в Нарбонской Галлии. - Владения остготов давно не давали Теодориху покоя.
        - Мой гарнизон занимает лишь северную ее часть. Может, я захватил бы и больше остготских земель, да мощи не хватило… Для удержания остготов в повиновении нужны новые гарнизоны, ибо они такие же гордецы, как и римляне: чуть что - сразу восстание. Моему гарнизону пришлось подавить уже три их бунта. Однако недавно я получил от начальника гарнизона депешу, в коей он сообщал, что король остготов Теодорих Великий пребывает сейчас в затруднительном положении: дикие племена лангобардов наседают на Аппенины, и он не в силах их сдерживать. А посему намеревается отозвать из Нарбонской Галлии всех своих воинов, оставив тем самым богатейший домен буквально на произвол судьбы. Если б не ваше внезапное нападение, я, несомненно, воспользовался бы данной ситуацией в своих интересах…
        Теодорих задумался: сведения, полученные от Годегизила, были весьма ценными. Ему предоставлялась реальная возможность обойти сводных братьев: пока они будут заниматься дележом Бургундии и земель Хлодомира, он захватит домен остготов.


* * *
        Поздно вечером в шатер к пленным бургундам, содержащимся в лагере Хильдеберта, вошли двое мужчин в широких просторных плащах с низко опущенными на лица капюшонами и, отобрав пятерых пленных телосложением покрепче, увели их в неизвестном направлении. Остальные пленники принялись истово молиться - кто Иисусу, кто Логосу, - в ожидании скорого наступления и своего последнего часа.
        На закате, окрасившем небо в алый цвет, пятеро вооруженных воинов напали на шатер, в котором почивали сыновья Хлодомира. Быстро перебив немногочисленную охрану, незнакомцы ворвались в шатер и закололи обоих спящих юношей. Однако покинуть место преступления убийцы не успели: были окружены и задержаны людьми Хлотаря и Хильдеберта. А вскоре армию франков облетело печальное известие: сыновья Хлодомира убиты пленными бургундами, чудом вырвавшимися на свободу.
        Хлотарь и Хильдеберт ликовали: никому даже в голову не пришло заподозрить их в избавлении от собственных племянников. Теперь они спокойно могли разделить земли погибшего брата поровну, учитывая, конечно же, и интересы Теодориха.


* * *
        Теодорих вызвал к себе Хердреда.
        - Я хочу доверить тебе секретное задание. От того, как ты его выполнишь, будет зависеть твое будущее. Если справишься - назначу сотником скары.
        - Я готов, мой повелитель.
        - Тогда слушай внимательно. Под видом торговца проследуешь в Нарбонскую Галлию. Северную ее часть занимает гарнизон бургундов: думаю, весть о гибели армии Годегизила до них еще не дошла. Не задерживаясь, минуешь заставу и по старой римской дороге двинешься в Роман-сюр-Изер. Городок небольшой, но в нем пересекаются все торговые пути и в это время года проходят, как правило, различные ярмарки. Продавай там товар, которым я тебя снабжу, и слушай разговоры окружающих. Главное, ты должен выяснить, покинули ли домен войска остготов. На все про все даю тебе пятнадцать дней, не больше.
        Облачившись в наряд торговца - зеленую тунику и коричневый плащ, Хердред загрузил в телегу несколько бочонков с маслом и отправился в Роман-сюр-Изер. Оплачивая все положенные торговые пошлины и не вызывая ни у кого ни малейших подозрений, он благополучно миновал границу Бургундии и достиг северных земель домена остготов. Останавливаясь на постоялых дворах, Хердред внимательно прислушивался к разговорам обитателей, но и сам уже заметил, что на всем пути ему не встретилось ни одного вооруженного гарнизона остготов. Встречались лишь небольшие отряды местной знати из арвернов и эдуев, которые, почувствовав, видимо, свободу от метрополии, вели себя крайне нагло и заносчиво.
        Спустя несколько дней Хердред добрался до ярмарки, располагавшейся почти в самом сердце Нарбонской Галлии. Первым делом он приценился к маслам, а потом выставил на продажу и свои бочонки, но по более низкой цене. Завидев первую же приближающуюся женщину, молодой «торговец» начал громко расхваливать свой товар:
        - Берите масло из оливы и кукурузы, отдам совсем дешево! Еще вчера оно росло на полях Макона! Купите, прекрасная госпожа, не пожалеете! Вы посмотрите только на его удивительную прозрачность! - Хердред черпаком подцепил вязкую желто-зеленую жидкость и на глазах потенциальной покупательницы медленно слил ее обратно в бочонок.
        - Из Макона, говоришь? - заинтересовалась женщина, судя по всему, не бедная, ибо за нею следовали две служанки, уже нагруженные покупками. - Выговор у тебя, однако, странный…
        - Смесь франкского, галльского и южно-бургундского диалектов, госпожа, - охотно поддержал беседу Хердред. - Но главное ведь, чтобы мы друг друга поняли и смогли договориться о цене, - многозначительно подмигнул он даме.
        - И сколько же ты просишь за целый бочонок?
        - О, госпожа, совсем немного: серебряный теодорих за один буассо[Буассо - 16 литров.] .
        - Это четыре квадра?
        - По римским меркам, - подтвердил шустрый «торговец».
        - Что ж, я, пожалуй, возьму бочонок. Вот, держи серебряный теодорих!
        Хердред принял из рук женщины монету, ловко всунул ее в кожаный напоясный кошель и предложил:
        - Госпожа, за вашу доброту готов бесплатно помочь донести бочонок, куда прикажете.
        Женщина благосклонно кивнула, и Хердред, взгромоздив увесистую ношу на плечо, проводил ее до стоявшей неподалеку повозки с верхом из серой рогожи.
        - Благодарю тебя, торговец, - признательно сказала покупательница. - Довольно редкий поступок для наших ярмарок. Обычно здесь каждый норовит только обобрать бедную вдову.
        Хердред окинул женщину оценивающим взглядом: та была еще молода и весьма привлекательна собою. Поэтому, набравшись смелости, предложил без обиняков:
        - Печально: такая прекрасная женщина, и уже вдова… Может, не откажетесь от моих услуг и в других делах?
        - Возможно. Навести меня вечером, после ярмарки. Я живу недалеко от города, ближе к Валансу. Поедешь по каменной дороге, никуда не сворачивая, потом спросишь дом Вифлонии. Вифлония - это я. До встречи. - Женщина многообещающе улыбнулась, после чего с помощью служанок разместилась в повозке.
        Повозка тотчас тронулась с места и вскоре исчезла в людской сутолоке.


* * *
        Хердред быстро распродал свой товар, ибо его конкуренты просили за один буассо почти в два раза больше, и направился по дороге, ведущей в Валанс. Дорога, выложенная римлянами еще до прихода остготов, сохранилась во вполне приличном состоянии. «За что я больше всего уважал римлян, - думал по пути Хердред, - так это за их дороги. Ну и, пожалуй, еще за лорики-гаматы - отменные все-таки кольчуги!»
        Вскоре на горизонте показался добротный каменный дом, утопающий в зеленом густом саду. «Неужто это и есть жилище Вифлонии? Тогда такую бы вдову да под бочок на всю оставшуюся жизнь!» - пронеслась в голове парня озорная мысль. Завидев шедшую по обочине дороги девушку с большой плетеной корзиной в руках, он окликнул ее:
        - Красавица! Не подскажешь, как мне найти дом госпожи Вифлонии?
        Девушка оглянулась, и Хердред признал в ней одну из служанок вдовы. «Надо же, и эта чертовски хороша: черноволосая, смуглая… Интересно, здесь все такие?» - подумал он мельком. Красавица меж тем тоже узнала его.
        - О, вы тот самый добрый торговец, у которого госпожа купила сегодня масло! - приветливо улыбнулась она Хердреду. - Так считайте, что вы уже нашли. Вон ее вилла, - девушка указала пальчиком в сторону уже примеченного им густого раскидистого сада.
        - Так садись в повозку, подвезу!
        Девушка не заставила повторять предложение дважды: ловко закинула корзину в повозку, после чего и сама удобно устроилась рядом с ней.
        - Поехали! - звонко скомандовала она.
        - Как твое имя? - поинтересовался Хердред, трогаясь с места.
        - Бреджит, - ответила юная прелестница.
        - Странное имя, впервые такое слышу.
        - Да, необычное. Моя мать, рабыня, была родом из Аквитании.
        - Стало быть, и ты - рабыня?
        - И я, - кивнула Бреджит.
        - А скажи-ка мне, Бреджит, отчего я не вижу в ваших краях остготов?
        - Они покинули наш домен почти месяц назад. Даже те, которые успели обзавестись здесь семьми. Жен и детей, правда, забрали с собой, все имущество тоже вывезли. Бросили только свои дома. Те из местных жителей, кто порасторопнее, уже захватили их: чего ж добру пропадать?..
        - И кто же теперь правит вашим доменом? - усердствовал разговорчивый «торговец».
        - То мне неведомо. Местная знать, наверное. Знаю только, что в Валансе из горожан создали отряды ополченцев. Вроде бы для поддержания порядка в городе и предместьях.
        - Поня-ятно, - протянул задумчиво Хердред. - А кто наместник Нарбонской Галлии, тоже не знаешь?
        - Да нет его. Как остготы ушли, все богачи передрались за власть. Госпожа рассказывала, что в Вуароне даже произошла вооруженная стычка между двумя знатными родами, считавшими себя прямыми потомками вождя Ингэма, правившего здешними племенами галлов до прихода римлян. Так разве ж теперь наверняка выяснишь, кто именно - прямой потомок? Столько лет прошло…


* * *
        Вифлония встретила «торговца» приветливо. Заодно пригласила и отужинать с нею. По римскому обычаю оба возлежали за столом на подушках, а Бреджит им прислуживала. Угощений было выставлено много, и Хердред с удовольствием поглощал их, запивая вином, изготовленным из винограда с собственных виноградников вдовы. Вкус напитка смутно напомнил ему что-то, но что именно, он так и не вспомнил.
        Дальше все происходило точно в тумане: он с Вифлонией на ее ложе… пылкое возбуждение… безумная страсть… А потом Хердред как будто провалился в бездну.
        Очнулся же он уже в своей повозке, причем почти у самого Роман-сюр-Изера. Тряхнув головой, Хердред сел и огляделся. Неожиданно в первых рассветных лучах на его руке блеснул голубой камень.

«Значит, то был не сон, коли на пальце - перстень, да еще столь красивый. Стало быть, я не ударил в грязь лицом нынешней ночью. Непонятно только, зачем нужно было вывозить меня с виллы?.. Странная все-таки женщина эта Вифлония… - размышлял Хердред, управляя повозкой. - Впрочем, я отнюдь не прочь свидеться с ней еще раз…»


* * *
        До лагеря короля Австразии Хердред добирался почти неделю. Явившись же, сразу, не тратя времени на приведение себя в порядок, направился к королевскому шатру. Телохранители были предупреждены о его появлении и пропустили к королю, не задав ни единого вопроса.
        - Рассказывай, Хердред! Причем желательно во всех подробностях, - повелел сгоравший от нетерпения Теодорих.
        - Хорошо, мой господин. Итак, на путь от вашего лагеря до Роман-сюр-Изера у меня ушло примерно семь дней. Гарнизон бургундов я миновал благополучно: по моим прикидкам, он насчитывает человек двести, не больше. Ни одного остготского гарнизона за все время пути я не встретил! Более того, население Нарбонской Галлии, почувствовав свободу, пошло буквально вразнос: представители знати передрались за верховную власть, торговцы взвинтили цены. Вдобавок в домене царит полное безвластие - наместника нет вообще! Получается, что это и не домен уже вовсе, а просто ничейная земля.
        Теодорих удовлетворенно кивнул и озвучил Хердреду свои планы:
        - Я собираюсь отправить в Нарбонскую Галлию отряд из пятисот человек. Тебе, как и обещал, даю сотню пехотинцев. Дом и жену выберешь там на своё усмотрение. Считай это моей наградой тебе за верную службу.
        Хердред преклонил перед королем колена.
        - Благодарю вас, мой повелитель! Для меня большая честь - служить в Нарбонской Галлии. - Невольно ему вспомнилась Вифлония с ее роскошной виллой: чем не лакомый кусочек?


* * *
        Спустя пару дней пятьсот человек под предводительством одного из букелариев Теодориха отбыли в Нарбонскую Галлию. Отряд двинулся из Бургундии, огибая отроги Северной Юры и углубляясь в горы. Переход через горы оказался не слишком долгим: довольно скоро букеларий и его люди спустились в долину реки Соны, где перед ними раскинулись плодородные земли Нарбонской Галлии. Стоял сезон сбора урожая, и все поля были сплошь покрыты золотыми колосьями пшеницы.
        - Какая красота! - дружно воскликнули воины, ведь многие из них были уроженцами северных земель, где выращивались в основном морозоустойчивые рожь да сорго.
        Хердред прикрыл глаза ладонью и всмотрелся вдаль: на горизонте виднелся город, рядом с которым совсем недавно располагался гарнизон бургундов.
        - Это Ойоннакс, - сказал он, обращаясь к букеларию. - Он отмечен на моей карте.
        Букеларий развернул свиток тонкого пергамента и вгляделся в карту, собственноручно нарисованную сотником.
        - Мы не сбились с пути? - уточнил он.
        - Не извольте беспокоиться, командир, я хорошо запомнил дорогу. До города осталась примерно одна лига, не более.
        - Ты уверен, что в Ойоннаксе нет остготов?
        - Абсолютно. Там одни бургунды. Но мы можем, если хотите, отправить кого-нибудь из моей сотни в разведку, - предложил Хердред.
        - Согласен. Пожалуй, так будет надежней. Привал! - зычно скомандовал букеларий отряду.
        Воины с удовольствием уселись прямо на землю, утолили жажду из походных фляг и сразу почувствовали неимоверную усталость: сказался безостановочный переход через горы. Опасаясь остготов, букеларий не позволял им останавливаться даже ночью, благо луна была полной и освещала горный перевал достаточно хорошо.
        Вернувшиеся вскоре разведчики доложили, что ни вестготов, ни тем более бургундов в городе нет. Возможно, последние, узнав о пленении своего короля, попросту рассеялись среди местного населения, и теперь по городу разгуливают лишь редкие вооруженные отряды, сформированные дефенсором.
        Отдохнув еще немного, франки смело направились к Ойоннаксу, который втретил их настежь распахнутыми воротами и из рук вон плохо укрепленными городскими стенами. Судя по всему, местный дефенсор щедро пополнял налогами собственный карман, совершенно не заботясь при этом о вверенном ему городе. Хотя, с другой стороны, отчитываться ему теперь было не перед кем: в домене царило безвластие.
        Заметив подступивший к городу военный отряд, стражники, наконец, опомнились и поспешили закрыть ворота.
        - Если все города Нарбонской Галлии столь же убоги, как этот, то наш поход можно назвать увеселительной прогулкой, - сказал букеларий, и воины громко расхохотались в ответ.
        - Командир, позвольте поговорить с местным дефенсором мне. Как уже бывавшему в здешних краях человеку, - обратился Хердред к букеларию с просьбой. Когда тот кивнул в знак согласия, он выступил вперед и громко крикнул: - Мое имя - Хердред, я франк! С кем из отцов города я могу говорить?
        На стене появился коренастый пожилой мужчина в дорогой римской тунике.
        - Со мной! - прокричал он в ответ. - Я - дефенсор Полибий! Что вам угодно?
        - Мы прибыли, чтобы присоединить земли Нарбонской Галлии к королевству Теодориха Австразийского, старшего сына покойного короля Хлодвига.
        При упоминании имени Хлодвига Полибий озаботился и мгновением позже исчез с городской стены.
        - Не заставляйте нас прибегать к силе! - крикнул ему вслед Хердред. - Иначе мы уничтожим весь город!
        Видимо, его довод оказался веским: Полибий тотчас вновь появился на стене, но уже не один, а с несколькими богато одетыми мужчинами. Вероятнее всего, с местными купцами.
        - Мы готовы открыть ворота, но взамен вы должны пообещать нам не грабить город и никого не обижать и тем более не убивать! - прокричал Полибий со стены.
        Вперед выступил букеларий.
        - Я - командир этого отряда и букеларий короля Теодориха Австразийского! - громко представился он. - От лица всех своих воинов обещаю не посягать на ваше имущество, не убивать мужчин, не обижать женщин, детей и стариков! Но, в свою очередь, исключительно в обмен на ваши покорность и согласие перейти под длань нашего короля!
        Посовещавшись с купцами, Полибий ответил:
        - Еще мы хотим получить от вас грамоту, в которой должно быть указано, что мы добровольно признаем короля Австразии Теодориха своим повелителем и готовы стать его добропорядочными подданными. Кроме того, вы должны оградить нас от набегов разбойников, которых в последнее время развелось в нашем домене немерено. В ответ мы обязуемся выплачивать вам все надлежащие налоги.
        - Я принимаю ваши условия! - крикнул букеларий. - Велите открыть ворота и накормить моих людей!
        Вскоре франки получили долгожданный отдых и сытную пищу, а отрядный курий состряпал грамоту должного содержания и вручил ее дефенсору Полибию.


* * *
        На следующее утро отряд букелария двинулся дальше, в сторону Шамбери. Путь выдался неблизким, поэтому ближе к ночи воины устроили привал, окружив лагерь вагенбургами. Опасаясь нападения разбойников, о которых упоминал дефенсор Полибий, букеларий на всякий случай приказал выставить часовых, но ночь прошла спокойно и тихо, не считая стрекота неугомонных сверчков.
        Шамбери оказался приличным многонаселенным городом. А вот местный бенефициарий, возомнив себя не зависимым от власти какого бы то ни было короля, поначалу отказался открыть франкам ворота. Тогда они наскоро смастерили из подручного материала штурмовые лестницы и приставили их к городским стенам. Боевой дух бенефициария тотчас иссяк, и он приказал не только отворить ворота, но и передать командиру франков ключи от города.
        Покидая Шамбери, предусмотрительный букеларий оставил в нем небольшой отряд, дабы тот служил бенефициарию напоминанием, что отныне он - подданный короля Австразии.
        По прошествии еще одного дня пути букеларий созвал всех пятерых сотников на военный совет.
        - Я принял решение разделить отряд на три более мелких, - объявил он. - Один из них Хердред поведет в уже знакомый ему Роман-сюр-Изер, ибо, по его собственным словам, остготов там тоже нет, а грызня рвущихся к власти местных аристократов нам только на руку. Пусть себе подтачивают силы друг друга! Второй отряд отправится на юг домена, дабы контролировать там порты и осуществлять сбор пошлины, пополняя тем самым казну королевства. Третий же отряд двинется в Лион, самый крупный город домена. Имеются ли другие предложения?
        - Позвольте мне, командир…
        - Говори, Хердред!
        - Третий отряд должен быть самым многочисленным, ибо в Лионе, насколько мне известно, проживает много аристократов, имеющих как личную охрану, так и вооруженную стражу. И если они вздумают вдруг объединиться, противостоять им будет нелегко.
        - Пожалуй, так и сделаем, - легко согласился с предложением молодого сотника букеларий. - А как думаешь, какую примерно силу они смогут нам противопоставить?
        - Трудно сказать: Лион - достаточно крупный город. Соизмерим лишь с Орлеаном, Реймсом и Руаном. Однако полагаю, что несколько сотен воинов там наберется. Хотя, впрочем, какие из них воины? Остготы правили Нарбонской Галлией почти целое столетие, а галльские аристократы ни разу даже не попытались оказать им сопротивление. Подражая римлянам, они привыкли нежиться в роскоши.
        - Что ж, тогда разделимся следующим образом: Хердред поведет свою сотню в Роман-сюр-Изер, Валентин - полторы сотни воинов на юг домена, а с остальными я отправлюсь устанавливать власть нашего короля Теодориха в Лионе.


* * *
        Вифлония прогуливалась по крытой галерее. Волнами набегающий теплый ветерок приятно теребил ее пышные волосы и легкую тунику, перехваченную на талии мягким поясом. Расставшись с крепким красивым торговцем, хотя и провела с ним всего одну ночь, женщина часто вспоминала его. Вот и сейчас мысли ее снова невольно вернулись к той памятной ночи…
        Сладкие воспоминания вдовы были прерваны появлением служанки.
        - Госпожа, у ворот вашей виллы - франки… - дрожащим от страха голосом доложила та.
        Вифлония лишь удивленно вскинула брови, сохранив свойственную ей невозмутимость.
        - Что им угодно? - ровным тоном поинтересовалась она.
        - Вас… госпожа, - растерянно ответила служанка.
        - Меня?! Так я вроде не воин и оказывать им сопротивление не намерена. Вот уже почти неделя пршла с момента обоснования франков в Роман-сюр-Изере, но обстановка в городе, как я слышала, сохраняется спокойная. Если, конечно, не считать безумной выходки группы повстанцев, но моих людей среди них точно не было… Странно: что могло привести франков в мой дом? Может, они собирают подати с богатых людей?
        - Не знаю, госпожа… - пролепетала испуганно девушка.
        - Что ж, поскольку теперь мы считаемся подданными уже не остготского короля Теодориха Великого, а франкского короля Теодориха Австразийского, отвори ворота и пригласи гостей в дом.
        Служанка поклонилась и удалилась выполнять приказ госпожи.
        Вифлония решила встретить непрошеных гостей здесь же, в галерее. Правда, она рассчитывала увидеть нескольких человек, но в ее направлении двигался только один.
«Остальные, видимо, остались у ворот», - догадалась женщина. Она попыталась разглядеть лицо приближавшегося к галерее франка, но на том был рогатый шлем с опущенной кольчужной маской. Наконец гость приблизился и обнажил голову.
        - Вот я и вернулся, Вифлония, - сказал он просто.
        - Хердред!? - от всегдашней невозмутимости женщины не осталось и следа, лицо ее запунцовело, глаза заблестели радостно и одновременно удивленно. - Так ты - франк?

        - Да, - кивнул Хердред. - А отныне еще и бенефициарий Роман-сюр-Изера и всех прилегающих к нему земель.
        - Так теперь ты… вы… мой господин? - растерялась Вифлония, не зная, как ей правильно обратиться к гостю.
        - Для тебя я по-прежнему просто Хердред, - улыбнулся молодой воин. - Так ты пригласишь меня в дом?
        - Конечно, Хердред! Я немедленно распоряжусь подать угощение и вино…


* * *
        Отряд букелария приближался к Лиону. Командир отчего-то не сомневался, что город не встретит франков с распростертыми объятиями: наверняка сразу же закроют ворота наглухо. И что потом? Штурм со столь малым числом людей - это полное безумие, даже если местные аристократы и не умеют толком сражаться. Да, король Теодорих поставил перед ним непростую задачу: покорить огромную территорию Нарбонской Галлии с отрядом всего из пятисот воинов!
        Все вышло именно так, как букеларий и предполагал: не успел отряд подойти к городу, как обшитые металлом створки ворот плотно сомкнулись. Решив не торопить события, командир приказал разбить походный шатер и отдохнуть после длительного перехода. Франкские воины проворно разожгли костры и занялись приготовлением мяса.
        Отцы города в окружении немногочисленной «армии» наблюдали за действиями франков с городских стен. Для острастки сделали даже несколько выстрелов из лука, но ни одна стрела не долетела до цели: будучи опытным воином, букеларий точно рассчитал дистанцию удаленности лагеря от города.
        Насытившись, утолив жажду вином и немного отдохнув, букеларий почувствовал себя бодрым и готовым к переговорам. Когда курий по его приказу приготовил письменный прибор, он начал диктовать:

«Я, букеларий короля Теодориха Австразийского, обращаюсь к нынешним правителям города Лиона и призываю их к благоразумию! От имени своего короля я объявляю себя новым наместником здешних земель - города Лиона и всех городов, селений и полей, простирающихся до границ: на севере - с Бургундией, на юге - с Иберией и Великим морем. Посему приказываю вам признать власть Теодориха, короля Австразии, принести ему клятву верности и отныне подчиняться мне, как единственному его законному представителю в Нарбонской Галлии. В противном случае король Теодорих сровняет ваш город с землей!»
        Когда послание было готово, один из франкских лучников привязал его к стреле, прицелился и метко запустил прямо в крытую галерею, проходящую по городской стене.
        Прочитав ультиматум, бенефициарий Клавдий и его советники пришли в замешательство: добровольно признать власть франков, открыть ворота и тем самым спасти город от разграбления? А ведь король Австразии Теодорих и впрямь славится не только могуществом, но и беспощадностью по отношению к непокорным городам! Или все же?.. Выбор, что и говорить, встал перед отцами города сложный и ответственный.
        Букеларий не торопил их с ответом. Он терпеливо ждал, и его терпение было в итоге вознаграждено: уже на следующее утро в городских воротах распахнулась небольшая дверца, и вышедшие из нее отцы города направились прямиком в стан франков. Бенефициарий Клавдий старался держаться гордо и непринужденно, но это давалось ему с большим трудом: букеларий уже по походке догадался, что тот изрядно нервничает. Приблизившись, парламентарии города почтительно поклонились франкскому предводителю.
        - Мы готовы принять ваши условия, - коротко сказал Клавдий. - Но нам хотелось бы обговорить размеры грядущих податей и закрепить их соответствующим документом.
        Букеларий мысленно усмехнулся: уже не в первом городе переговоры начинаются именно с регламентации податей.
        - Я одобряю ваши намерения и готов к обсуждению, - произнес он вслух доброжелательно. - Если мы достигнем договоренности, а мы, думаю, ее непременно достигнем, - он намеренно выделил голосом два последних слова, - мой курий зафиксирует все пункты договора на бумаге.
        Спустя месяц букеларий был официально признан наместником Нарбонской Галлии, бывшего домена остготов. Нарбонская Галлия присоединилась к короне Австразии мирным путем, если не считать нескольких незначительных стычек франков с отрядами ополченцев в отдельных городах.



        ЧАСТЬ 5
        ТЮРИНГИЯ

        Глава 1


530 год, Реймс, Австразия
        После присоединения Нарбонской Галлии король Теодорих почти восемь лет пребывал в бездействии: не предпринял ни одного военного похода с целью расширения границ своего королевства. Его сын Теодебер достиг уже возраста, позволявшего решать важные государственные задачи самостоятельно, и король Австразии теперь все чаще передоверял их ему.
        Конечно же, за время правления Теодориха Австразия изрядно разрослась. За двадцать лет практически беспрерывных войн он сумел долевое королевство, полученное в наследство от отца, превратить в мощную державу, с которой вынуждены были теперь считаться и его сводные братья-короли, и ближайшие соседи: алеманы, тюринги, саксы и вестготы.
        После гибели Хлодомира к Австразии присоединились земли Оверни, а после смерти отца Суавеготы Гундобальда, короля-соправителя Теодориха, - еще и южные области Бургундии. Меж тем особые раздражение и зависть у братьев Теодориха вызывало тайное завоевание им Нарбонской Галлии. Однако, сознавая преимущество военной мощи короля Австразии, оба опасались выказывать свои чувства даже взглядом.
        Единственная попытка сговора Хильдеберта с неким Аркадием, потомком римского поэта и писателя Сидония Апполинария, замыслившим избавиться от юрисдикции Австразии, дабы присоединить впоследствии Оверни к королевству Хильдеберта и обрести широкую политическую свободу, потерпела неудачу. Молодой Теодебер жестоко расправился с мятежниками, разорив богатейший Клермон, а попутно еще и Тигерн, Бриват и Ловолотре.
        Теодебер считал, что и земли соседней Тюрингии должны принадлежать по праву его отцу, ибо августейший дед Хлодвиг был рожден Базиной Тюрингской, владевшей обширными территориями Фрейбурга, которые она и принесла в качестве приданого первому мужу Бизину I. Став же затем женой Хильперика I, короля Токсандрии, она имела полное право вернуть свои владения, но Хильперик, памятуя о том, что Бизин предоставил ему когда-то в Тюрингии прибежище, где он, опальный тогда король, провел немало времени, на территориальные притязания так и не решился.
        Король Герменфред, владевший короной южной Тюрингии, был женат на Аудовере, племяннице короля остготов Теодориха Великого. Когда же власть короля остготов пошатнулась - мало того, что потерял Нарбонскую Галлию, так был еще и не в состоянии дать достойный отпор хлынувшим на его земли племенам лангобардов[Лангобарды (ломбарды; отсюда и название области Италии - Ломбардия) - германские племена. Изначально жили на левом берегу нижней Эльбы (Барденгау), а в V веке проникли в область Дуная, где и приняли арианское христианство. Под предводительством короля Вахо пытались вытеснить остготов с их территорий.] , - Герменфред потерял поддержку прежде могущественного родственника.
        Более всего Герменфред опасался притязаний со стороны короля Австразии, однако беда пришла, откуда он и не чаял: Берхард, брат-соправитель Герменфреда, владевший северными землями Тюрингии в Вюцбурге, начал вдруг претворять в жизнь дерзкий план единоличного правления королевством. Узнав, что он уже активно вербует наемников из саксов и данов, Герменфред немедленно отправил послов в Реймс, дабы просить у короля Теодориха помощи, пообещав взамен часть военной добычи.


* * *
        Герменфред покинул свою резиденцию в столице Бёблингене и, сопровождаемый свитой и вооруженным отрядом, направился к границе Австразии, дабы, миновав крепость Мец, достичь затем Реймса, столицы сопредельного королевства. Королевский кортеж двигался неспешно, ибо представлял собой длинный поезд из крытых повозок, груженных дарами, предназначенными для короля Австразии Теодориха, его жены Суавеготы и дочери Теодехильды.
        В пути Герменфред обдумывал предстоящую встречу с Теодорихом. Он не сомневался, что беседа выдастся нелегкой и что ему придется проявить колоссальные выдержку и терпение, ибо за военную поддержку король Австразии наверняка потребует - поимо щедрых даров - еще и земли Фрейберга, принадлежавшие некогда Базине Тюрингской. Король Тюрингии тяжело вздохнул.
        - Повелитель, на горизонте показались башни Меца! - доложил командир отряда.
        Герменфред рассеянно взглянул на подданного, а потом отрывисто скомандовал:
        - Вышли вперед гонцов. Пусть предупредят франков о нашем скором прибытии.
        Командир отряда тотчас исполнил волю короля, и в Мец понеслись королевские гонцы.
        Дефенсор Меца был заранее предупрежден о визите тюрингского кортежа во главе с королем Герменфредом. Теодорих Австразийский отписал ему также приказ встретить владыку сопредельного королевства с надлежащими почестями. Поэтому стоило дефенсору увидеть с дозорной башни двух мчавшихся во весь опор всадников, как он тотчас догадался: то гонцы Герменфреда, короля Тюрингии.
        Дефенсор недовольно крякнул, ибо на склоне лет, а ему минуло уже пятьдесят, хотелось покоя. Много лет никто из высокородных особ не тревожил Мец своими посещениями, чему старый служака был весьма рад, поэтому предстоящее прибытие короля Тюрингии он воспринял не как величайшее событие, а исключительно как нежелательные хлопоты. Тем не менее, он поспешил отдать воинам вверенной ему крепости приказ о парадном построении.
        Гарнизон немедленно выстроился во внутреннем дворе замка, и дефенсор окинул его придирчивым взором. Среди воинов Меца было много как молодых, ни разу еще не познавших вкуса кровавой сечи, так и ветеранов, коим довелось сражаться под началом Теодориха в Бургундии, а также усмирять мятежи в Оверни и Лангедоке. Удовлетворившись внешним видом подчиненных - доспехи и шлемы, будучи тщательно начищены песком, сверкали и блестели, - дефенсор объявил:
        - К Мецу приближается кортеж короля Тюрингии Герменфреда. Я уже увидел с башни его гонцов. - По рядам франкских воинов прокатился ропот раздражения: многие из них тоже считали, что Фрейбург должен принадлежать короне Австразии. - Я знаю, чем вызвано ваше недовольство, - продолжил дефенсор. - И, признаться, тоже не питаю к дикарям-тюрингам ни малейшего уважения. - Воины дружно загалдели, выражая одобрение его словам, и он поднял руку, требуя тишины. - Все мы знаем о законном праве нашего короля на Фрейбург. Посему осмелюсь предположить, что коли уж Теодорих Австразийский согласился на встречу с тюрингами, значит, возможно, рассчитывает заполучить свое наследство путем переговоров. От нас же требуется продемонстрировать гостям боевую мощь, но одновременно и проявить гостеприимство, - дефенсор грозно воззрился на подчиненных, и те притихли. - Все меня поняли? - Воины согласно закивали. - Предупреждаю сразу: никаких стычек с тюрингами! Кортеж Герменфреда должен беспрепятственно войти в Мец и столь же беспрепятственно, в полном составе, его потом покинуть!
        Франки вздохнули: они-то рассчитывали помериться с тюрингами силами! Но, увы, приказ дефенсора - закон в Меце. Сам же дефенсор, закончив речь, поймал себя на мысли, что с удовольствием пронзил бы короля Тюрингии мечом.

…Наконец королевский кортеж достиг Меца и через гостеприимно распахнутые ворота проследовал внутрь крепости. Герменфред ловко спешился, и слуга тотчас отвел его черного как вороново крыло коня к коновязи. Меж тем дефенсор уже спешил навстречу гостю, дабы сообщить, что камины в комнатах жарко пылают; а дичь, добытая в окрестных лесах, зажарена на вертелах и только и ждет, чтобы ее отведали.
        Взору хозяина крепости предстал мужчина в надетом поверх длинной кольчуги - на остготский манер - металлическом нагруднике, достигающем колен, и в шлеме, украшенном причудливым орнаментом и увенчанном протеей в виде орлиной головы. Дефенсор сдержанно поклонился, не желая выглядеть подобострастным в глазах тюринга, будь тот хоть королем, хоть простым воином.
        Герменфред снял шлем, и по его плечам разметались длинные светлые волосы. Дефенсор мысленно отметил, что он примерно одного возраста с королем Теодорихом, недавно перешагнувшим сорокапятилетний рубеж, и столь же крепок и высок. «М-да… Видеть тюрингов воочию мне еще не доводилось, - думал он, исподволь разглядывая Герменфреда и его воинственную на вид свиту. - Однако, если короли не достигнут договоренности, сражаться с такими рослыми противниками нам будет нелегко».
        - Приветствую вас, повелитель Тюрингии! - вежливо произнес дефенсор.
        В ответ на его слова Герменфред лишь коротко кивнул, после чего хозяин крепости проводил высокого гостя в трапезную, где на углях, поддерживающих тепло в очаге, аппетитно благоухали тушки молодых кабанчиков. Изрядно проголодавшаяся королевская свита устремилась вслед за своим повелителем, жадно вдыхая на ходу аромат мяса, приправленного душистыми местными травами. Осторожный Герменфред выставил своих людей на охрану трапезной, а потом извлек из ножен короткий скрамасакс и с вожделением, не дожидаясь, пока мясо нарежет и подаст кравчий, вонзил его в тушку кабанчика.
        Насытившись и изрядно захмелев от терпкого бургундского вина, тюринги затянули песню. Потом Герменфред потребовал привести меннизингера, подаренного ему когда-то остготским королем Теодорихом Великим, дабы тот усладил слух присутствующих искусной игрой на римской лютне. Устав же от тягучих мелодий меннизингера, Герменфред смачно зевнул и на сей раз потребовал привести ему юную деву. Дефенсор Меца предвидел подобное желание короля, поэтому вскоре в трапезную вошла группа голубоглазых саксонок, доставшихся франкам в качестве трофея в одной из приграничных стычек несколько лет назад. При виде девушек Герменфред издал утробный рык, уподобившись волку-самцу, заприметившему подходящую для случки самку.


* * *
        На следующее утро король Тюрингии покинул гостеприимный Мец, и в тот же день, ближе к вечеру, его кортеж достиг славного города Вердена. Не успели колокола единственной гродской церкви отзвонить повечерие, как последняя повозка кортежа уже въехала в главные ворота города. В Вердене Герменфред вел себя гораздо сдержаннее, ибо город - это не военная крепость с вышколенным гарнизоном, а ему вовсе не хотелось, чтобы франки, унаследовавшие лучшие традиции Рима, решили, что с северо-восточных земель к ним пожаловал варвар. Хотя сам Герменфред и пытался перенять культуру остготов, преимущественно, правда, от жены Аудоверы, однако его свита и воины предпочитали придерживаться обычаев предков. Потому их поведение приводило порой франков и остготов в замешательство, а то и в смятение.
        Теперь же Герменфред решил сыграть роль если уж не просветителя-реформатора, то, по крайней мере, не дикаря и не варвара. Горожане, несмотря на поздний час, покинули свои жилища, дабы насладиться редким зрелищем: не каждый день Верден посещают короли сопредельных королевств!
        Впереди королевского кортежа шли два знаменосца, высоко держа штандарт Тюрингии с изображением орла, сжимающего в когтистых лапах меч. По преданию, именно этот меч помог в свое время Бизину I, отцу Герменфреда, завоевать земли Тюрингии, оттеснив племена диких ульфов и саксов к северо-западу.
        За знаменосцами шествовали молодые горнисты[Пажи и герольды появились в Тюрингии гораздо позже.] , облаченные в яркие одежды. Именно они резкими звуками из боевых рогов и известили горожан о прибытии высокого гостя. Завершали процессию сам Герменфред и его свита.
        Любопытные жители Вердена охали и ахали от удивления: король Тюрингии выглядел в своем облачении роскошно и величественно, точно знатный римлянин или остгот, а вот его свита, облаченная сплошь в меховые плащи да кожаные штаны, напоминала скорее группу дикарей, только что впервые покинувших глухое селение. Ибо тюринги и по сей день предпочитали носить длинные всклокоченные волосы и бороды, нежели бриться и стричься на римский манер.
        Дефенсор Вердена, преисполненный волнения, ожидал гостей в окружении местной знати на центральной площади, дабы предложить им изысканный стол и ночлег.
        Пробыв в Вердене два дня, Герменфред по достоинству оценил гостеприимство здешнего дефенсора, а его воины - вино и прелести юных красавиц. Городские торговцы и содержатели харчевен тоже остались довольны посещением варваров: повинуясь строжайшему приказу короля, те вели себя на удивление достойно. А главное, щедро расплачивались и за выпивку, и за еду, и за услуги девиц. Особенно же - за различные ювелирные украшения, изящный вид которых приводил грубых тюрингов в неподдельный восторг.
        Приятно отдохнув в Вердене, Герменфред со свитою отправился в Реймс.


* * *
        К Реймсу, столице Австразии, Герменфред приближался с волнением и душевным трепетом. За время путешествия по стране франков он увидел достаточно, чтобы лишний раз убедиться: Теодорих - сильный правитель, а Австразия - мощное королевство. Эти выводы повергли короля Тюрингии в еще большее смятение, ибо он понял, что в предстоящих переговорах с королем Теодорихом ему остается только уповать на Логоса - лишь бы Фрейбург по-прежнему оставался в составе Тюрингии, а не стал разменной монетой между двумя королевствами.
        На подъезде к столице Австразии кортеж Герменфреда был встречен конным отрядом франков, высланным Теодорихом специально: отряду вменялось в обязанность препроводить гостей и будущих союзников в резиденцию Теодориха с подобающими почестями.
        От цепкого взора Герменфреда не ускользнуло богатое облачение и добротное вооружение франкских воинов. Невольно он окинул взором свою разношерстную свиту… Увы, неопрятный внешний вид соотечественников проигрывал щеголеватости франков по всем статьям.
        Удивили Герменфреда и предместья Реймса: несмотря на ранее утро, всюду уже кипела жизнь. Крестьяне правили повозками, доверху наполненными овощами, дичью, рыбой, - везли товар на продажу в город. Женщины несли туда же корзины с сыром, маслом, яйцами, курами и голубями, девушки - кувшины с молоком. Некоторые гнали на продажу и домашнюю скотину.
        В кузницах, расположенных вдоль тракта, уже вовсю звенели наковальни. Значит, совсем скоро из-под молотов франкских кузнецов появятся новые скрамасаксы и спаты. О добротном качестве франкских мечей Герменфред знал не понаслышке: сам предпочитал пользоваться укороченным скрамасаксом, выкованным в Австразии. Воины же его обходились непритязательным оружием местного, тюрингского производства. По мнению Герменфреда, оно во многом уступало франкскому, изготовляемому, как правило, из иберийского металла.
        Герменфред в очередной раз тяжело вздохнул: превосходство короля Теодориха ощущалось буквально во всем.
        Тюрингский кортеж миновал главные ворота Реймса (Герменфреда поразили высокие каменные городские стены и специальные палисады[Палисад - своего рода крытая галерея-хорда, устроенная на верхней части стены; по палисаду свободно перемещались стражники, а в случае необходимости могли разместиться и лучники. Палисадами также назывались (в более поднее время) допрлнительные деревянные укрытия подле корепостных стен.] на них) и далее по центральной улице устремился к резиденции короля Теодориха.
        Королевская резиденция тоже была обнесена стеной с многочисленными дозорными башнями наверху. Герменфред с чувством горечи вспомнил свой Бёблинген, где все стены и постройки были выполнены из дерева.
        Проследовав сквозь королевские ворота, кортеж въехал, наконец, на территорию резиденции. Взору Герменфреда открылось строение, отдаленно напоминающее римскую виллу, но в то же время дополненное более грубой франкской архитектурой. Видимо, чтобы придать резиденции не только красоту и изящество, но и видимость неприступности.


* * *
        Герменфред отдохнул с дороги в отведенных ему покоях, убранство которых поразило его не виданной доселе роскошью. Потом он наскоро отведал поданное угощение и облачился в богатое платье. Теперь же пребывал в нетерпеливом ожидании встречи с франкским королем, о могуществе и военной доблести коего наслышан был немало.
        Двухстворчатая дверь, наконец, распахнулась, и вошел кастелян.
        - Повелитель Австразии ожидает вас в праздничной зале! - напыщенно сообщил он. И тоном, словно готовился сделать великое одолжение, добавил: - Я провожу вас, господин…
        Герменфред нервно передернул плечами, пытаясь погасить зародившееся в душе негодование: что это за обращение - «господин»?! Да он такой же повелитель королевства, как и волосатый франк Теодорих!
        Приближенные Герменфреда, почувствовав перемену в настроении хозяина, тут же привычно обхватили навершия мечей. Король Тюрингии успокаивающе махнул им рукой: не стоит, мол, обращать внимания на зазнавшегося слугу. Раздоры в преддверии предстоящих переговоров были ему не нужны. Подданные беспрекословно подчинились его жесту, ибо тоже понимали всю ответственность момента. О варварской гордости придется на время забыть: в конце концов, их повелитель прибыл в Реймс не сражаться, а просить о помощи.
        В сопровождении свиты король Тюрингии последовал за кастеляном. Тот нарочно шел не спеша, дабы предоставить гостям возможность по достоинству оценить богатство королевской резиденции. Наконец взорам тюрингцев открылся просторный зал, украшенный стягами с изображенными на них символами Австразии: скрещенными мечами в ореоле вышитых серебром лилий.
        Теодорих восседал на троне с высокой спинкой, чело его украшала золотая корона, усыпанная драгоценными камнями. По правую руку от него, тоже на троне, но меньшего размера, сидела королева Суавегота. Герменфред сразу обратил внимание на ее гладкую белую кожу и блестящие черные волосы без намека на проседь (в отличие от короля-супруга), уложенные причудливым образом в косы и скрученные на затылке.
        Королева заметила вохищенный взгляд гостя и улыбнулась ему.
        Королевская чета, равно как и свита Теодориха, выглядели величественно и блистательно. Их роскошные одеяния, сочетающие в себе римский и франкский стили одновременно, поразили гостя до глубины души. Превозмогая гордыню, он поклонился Теодориху первым, его примеру последовали и прибывшие с ним соотечественники.
        Король франков сдержанно кивнул в ответ и молвил:
        - Рад видеть тебя, брат мой Герменфред. Ибо все мы, правители, несущие на плечах столь тяжкое бремя как власть, - братья.
        Король Тюрингии, прижав руку к груди, ответил:
        - Потому я и решил просить помощи именно у тебя, брат мой Теодорих.
        - Я готов выслушать тебя, Герменфред. Поскольку знаю, что государственные проблемы превыше всего.
        - Но прежде позволь, Теодорих, преподнести тебе дары. В знак уважения, восхищения и надежды на крепость нашего будущего союза.
        В тот же момент от свиты Герменфреда отделился тюринг с увесистым ларцом в руках. Приблизившись к трону франкского короля, он поставил ценную ношу на мозаичный пол и откинул крышку. Солнечные лучи, проникавшие в зал сквозь большие окна, тотчас скользнули по содержимому ларца, и дары засверкали всеми цветами радуги.
        Пленившись столь необыкновенно прекрасным зрелищем, Теодорих не удержался и издал возглас восхищения. Герменфред, чрезвычайно довольный произведенным впечатлением, не преминул пояснить:
        - Сии сокровища достались мне во время совместного похода с Теодорихом Великим против лангобардов, пытавшихся захватить часть его земель. Я рад, что мои дары не оставили тебя равнодушным…
        Теодорих милостиво улыбнулся:
        - О да, камни изумительны! Однако, насколько мне известно, пресловутые лангобарды и по сей день продолжают наносить визиты на земли твоего родственника Теодориха Великого, чиня все бо?льшие разорения…
        Герменфред помрачнел.
        - Увы, так оно и есть, - угрюмо признался он. - И именно поэтому король остготов не может оказать мне сейчас помощи в законной борьбе против брата.

«В "законной" борьбе?! - усмехнулся мысленно Теодорих. - Да ты и твой брат Берхард рождены юной лангобардкой Менией, второй женой Бизина! Впрочем, и ее-то он "осчастливил" лишь после бегства первой, Базины, с моим дедом Хильпериком, спустя почти шестнадцать лет. Так что, стало быть, у вас с братом абсолютно "равные" права! Не зря же Бизин поделил свое королевство между вами пополам! Жаль только, что третьему брату, рожденному наложницей, не повезло. Ему, бедному, самому пришлось добывать себе трон… Причем у чужих, полабских племен! Хорошо хоть, что он немало в том преуспел…»
        Прилюдно озвучивать свои мысли Теодорих, конечно же, не стал, а Герменфред, не желая, чтобы разговор принял неприятный оборот, спешно подал знак одному из своих приближенных. Тот с поклоном подошел к королеве и положил к ее ногам пурпурный плащ, подбитый чернобурой лисой.
        В лесах Австразии подобных лис не водилось, и Суавегота обворожительно улыбнулась: подарок явно пришелся ей по вкусу. Она взглянула на мужа и невольно вспомнила годы молодости, когда его посол посетил Бургундию и преподнес ей в подарок от Теодориха плащ с отделкой из рейнской рыси.
        - Но это лишь малая доля даров, которые я привез вашей семье из Тюрингии, - сказал Герменфред, чувствуя, что попадает под обаяние королевы все больше. - Прикажи, Теодорих, разгрузить все мои повозки! Помимо прекрасных мехов, тончайшей кожи, отрезов тканей и украшений ты обнаружишь в них также множество отменных доспехов и кольчуг.
        При упоминании о воинских доспехах Теодорих заметно оживился и тотчас отдал приказ заняться подробной описью даров. После чего еще раз поблагодарил гостя за щедрость и пригласил на пир, дабы скрепить зарождающийся союз чашей бургундского вина.



        Глава 2

        Раздался звук рога, оповещающий о начале праздничного обеда.
        В огромной трапезной зале гостей ожидал стол, застеленный белой скатертью с витиеватой вышивкой по каймам. Тут же в очагах дожаривалась, благоухая приправами, всевозможная дичь. Тюринги с наслаждением втянули ноздрями дивный аромат жаркого: они успели проголодаться и были готовы съесть сейчас хоть целого оленя. Очень скоро трапезная наполнилась придворными, словно бы старавшимися перещеголять друг друга в роскоши и изысканности нарядов.
        Дамские туники разнообразных расцветок с отделками из дорогой тесьмы были перехвачены по талиям массивными поясами, украшенными речным жемчугом вперемежку с золотыми и серебряными бляхами, и являли собой смешение франкско-римского стилей, что, казалось, ничуть не смущало франкских матрон. На головах женщин красовались усыпанные драгоценными камнями золотые обручи, а заплетенные в косы волосы были обвиты цветными лентами или тесьмой в тон платья.
        Мужчины тоже не уступали дамам в изысканности своих нарядов. Правда, цветовая гамма их костюмов выглядела чуть скромнее: в ней преобладали темно-зеленые, коричневые и темно-синие оттенки. Шеи букелариев были украшены массивными серебряными цепями со вставками из топазов, агатов и прозрачных горных камней. Перевязи, к которым крепились ножны, поражали роскошью, навершия мечей слепили глаза бликами драгоценных камней.
        Зная об отменном аппетите тюрингов и в особенности об их пристрастии к вину, Теодорих позаботился обо всем заранее: дичи в окрестных лесах его ловчие добыли предостаточно, из погребов были извлечены бочки с самым лучшим вином, из предместий Реймса крестьяне доставили во дорец самые спелые и сочные фрукты.
        Теодорих и Суавегота разместились в центре длинного П-образного стола. По правую руку от них расположились юная Теодехильда (едва достигшая тринадцатилетнего возраста) с супругом; далее - букеларии с дородными женами, обворожительными дочерьми и сыновьями. Места по левую руку от королевской четы были отведены Герменфреду и его свите.
        Герменфред без стеснения любовался Теодехильдой, сидевшей аккурат напротив него. Молодая женщина была на редкость хороша собою, ибо унаследовала лучшие черты от обоих родителей. Супруг Теодехильды хотя и не был ревнив, однако не мог не заметить назойливых взоров гостя. Королевская же дочь меж тем рделась как маков цвет.
        Король Теодорих, помня историю Гортензии и своей первой жены Эстер, не пожелавшей выходить замуж за нелюбимого мужчину и даже пошедшей против воли отца, не стал препятствовать счастью дочери и искать для нее брачного союза с кем-нибудь из сопредельных королей: дал согласие на брак с понравившимся ей букеларием.
        Как только семейство короля Теодориха и все гости разместились за столом, в зал вошли прислужники с чашами, наполненными ароматизированной водой, предназначенной для омовения рук. За ними следовали юные девы в белых длинных туниках, неся специальные холсты, дабы после процедуры омовения каждый смог потом обсушить руки.
        Как и подобает, первой омовение рук совершила королевская чета (сию церемонию Теодорих позаимствовал у римлян, уделявших чистоте тела первостепенное внимание). Герменфред решил мысленно, что тоже непременно введет столь полезную процедуру в Бёблингене, несмотря даже на яростное противление подданных римским привычкам и традициям. Сейчас же прибывшие вместе с ним тюринги заметно сконфузились, ибо не привыкли к подобным церемониям: предпочитали придерживаться образа жизни своих далеких предков, лишая себя при этом самых порой элементарных удобств. Однако под строгим взглядом Герменфреда все же решились и омыли руки розовой водой.
        Кравчие тотчас заставили стол блюдами с аппетитно выложенными на них кусками жареного кабаньего мяса, мяса дикой птицы, кроликов и даже лебедей, а также блюдами с запеченной в меду и сдобренной травами рыбой. В завершение слуги принесли главное блюдо, предназначенное исключительно для королевской четы и высокого гостя: жареную оленину, приправленную специальным винным соусом.
        Когда виночерпии, обойдя стол, наполнили чаши присутствующих вином, Теодорих поднял свою и провозгласил:
        - За два великих королевства - Австразию и Тюрингию!
        Гости-тюринги дружно поддержали тост и, залпом осушив свои чаши, тотчас принялись за угощение, расхватывая куски мяса с серебряных тарелок прямо руками. Королева, Теодехильда и прочие присутствовавшие на пиру дамы снисходительно улыбнулись, после чего извлекли из ножен, пристегнутых к поясам, миниатюрные кинжальчики и принялись вкушать мясные блюда с их помощью.
        После того как гости слегка утолили голод и жажду, в зал вошли музыканты, дабы усладить слух королей и придворных игрой на арфе, лютне, гиге[Гига - древнегерманский смычковый музыкальный инструмент; подобие скрипки.] и свирели. Герменфред, желая доставить удовольствие прекрасной Теодехильде, послал за своим меннизингером, чтобы и тот исполнил одну из его лучших романтических песен.
        Меннизингер появился в трапезной в сопровождении нескольких жонглеров[У меннизингера могли быть свои жонглеры, с которыми он делился заработком. Порой миннезингеров называли просто «жонглерами», не делая между ними различий.] , поклонился и заиграл на арфе. Когда жонглеры начали свое представление, меннизингер запел:

        - Все о ней говорит:
        Утром ранним заря
        И цветы, что весной украшают поля,
        Все твердит мне о ней, о прекрасных чертах,
        И ее воспевать побуждает в стихах.
        Ее первой красавицей мира готов
        Я назвать, хоть и много на свете льстецов:
        Прозывали они так красавиц своих.
        Имя точное ей - то прозвание их…[Данный кансон приписывается перу Арно де Марвейля (примерно XII-XIII вв.). Заимствован из книги «Золотой век Средневековья» (перевод - издательство «Вече»).]
        Пока дамы наслаждались прекрасным голосом миннезингера, короли преступили к обсуждению вопроса, ради которого встретились.
        Герменфред не стал скрывать своих истинных намерений:
        - Поскольку я - старший сын Бизина, по закону наших предков королевство должно принадлежать мне. Отец же допустил непоправимую ошибку, решив - по примеру твоего отца Хлодвига - разделить его между мной и моим братом Берхардом.
        Теодорих в ответ осторожно заметил:
        - Престолонаследие должно осуществляться продуманно и не ущемлять интересы претендентов, иначе это может привести к междоусобной войне. Действительно, король Хлодвиг разделил свои земли между мной и тремя другими своими сыновьями, хотя мы и рождены разными матерями.
        Герменфред насупился: ему не понравились слова Теодориха.
        - Возможно, подобное деление земель приемлемо только для франков. Мне известно, что некоторые франкские короли признавали законными даже детей, рожденных наложницами, - парировал он.
        Теодорих усмехнулся.
        - Да, в случае с моим отцом-королем так и произошло. Я ведь, хотя и старше своих сводных братьев, рожден как раз наложницей. У тебя ведь, помимо Берхарда, есть, кажется, еще один брат?..
        - Есть, Бадерих… - неохотно признался гость. - Он правит в Полабии, ибо рожден наложницей отца и по нашим законам не имеет права на владение землями Тюрингии.
        Теодорих жестом подозвал виночерпия, и тот наполнил опустевшие чаши вином. Сам же король Австразии меж тем обдумывал, как ему вести себя с Герменфредом далее. Увы, он видел перед собой человека, не способного предугадывать последующие события. Более того, он даже был уверен, что возможная победа над Берхардом не принесет Герменфельду вожделенного единоличного правления королевством, поскольку есть еще третий брат, правящий сейчас небольшим королевством, отвоеванным им у полабских славян. Однако вряд ли Бадерих смирится с тем, если старший брат приберет к рукам всю Тюрингию. «Стоит ли мне сейчас заводить разговор о наследстве Базины Тюрингский, то есть о принадлежавших ей некогда землях Фрейбурга? - сменилось неожиданно направление мыслей Теодориха. - Или лучше дождаться, когда Герменфред затронет столь щепетильную тему сам?»
        В этот момент прислужники внесли в трапезную новую порцию блюд: пирожки с различными мясными и овощными начинками, паштеты, свежевыпеченные хлеба и всевозможные фрукты. Теодорих кинжалом отрезал от румяного каравая приличный ломоть и намазал его толстым слоем паштета из гусиной печени.
        - Мне пришла мысль устроить охоту, - сказал он Герменфреду. - Почту за честь, если составишь мне компанию…
        Тот, разгоряченный вином, запальчиво ответил:
        - Охота - одно из самых достойных занятий для мужчины! Но, надеюсь, дамы тоже будут присуствовать?
        Теодорих убедительно кивнул. Они с Герменфредом были почти ровесниками, так что отнюдь не потеряли еще интереса к прекрасному полу. «Видимо, Герменфред желает блеснуть силой и ловкостью перед Теодехильдой, - догадался Теодорих. - Недаром на протяжении всего пира буквально пожирает ее глазами…» Сие обстоятельство нисколько не встревожило короля Австразии. Напротив, вселило надежду, что возникший у Герменфреда внезапный интерес к Теодехильде заставит его стать более сговорчивым.
        - На кого предстоит охотиться: на вепря или на оленя? - полюбопытствовал гость.
        - Это будет зависеть от решения моего ловчего, - уклончиво ответил Теодорих.


* * *
        С первыми лучами солнца королевский ловчий отправился в Герцинианский лес[Герцинианскому лесу приписывается множество легенд. В том числе о существовании в нем (во время правления римлян) настоящих единорогов.] . Его сопровождала мощного телосложения собака, которая беспрестанно мотала на бегу головой, отчего ее длинные уши раскачивались из стороны в сторону. Ловчему надлежало выследить оленя или вепря и места их лежбищ, а когда начнется охота - вывести к ним короля и его гостей.
        Не успел мужчина углубиться в лес, как столкнулся с оленем дивной красоты. Даже охотничья собака застыла на месте от неожиданности. Величественное животное стояло на фоне черных древесных стволов, его огромную голову венчали раскидистые рога, под жемчужной кожей играли мускулы. «Этот олень похож на сказочного единорога», - подумал ловчий. Некоторое время животное изучало человека и его собаку, а затем развернулось и скрылось в чаще леса. Влажная земля поглотила стук его копыт, однако опытный ловчий запомнил направление, в котором удалился олень, и со спокойной душой вернулся в город, дабы доложить о животном распорядителю охоты.
        Церковные колокола Реймса отзвонили терцию[Терция - примерно девять часов утра или третий час после восхода солнца.] , когда длинная процессия охотников покинула город и направилась к лесу ближайшим путем - через крестьянские поля. Возглавлял процессию сам Теодорих, а замыкали - лучники и копьеносцы.
        Громко позвякивали колокольчики, украшавшие дамские седла с высокой лукой. Мужчины, вооруженные скрамасаксами и - на случай встречи с вепрем - рогатинами с металлическими наконечниками, подзадоривали друг друга, всячески выказывая нетерпение и охотничий азарт. Тюринги держались сперва особняком, ни на шаг не отходя от своего короля, но уже на подступах к лесу полностью смешались со свитой Теодориха. Сам же Теодорих, облаченный в кожаные одежды, сжимал в руке охотничий рог и на ходу отдавал последние приказания распорядителю охоты. Чуть поодаль от пестрой кавалькады охотников держались псари, с трудом сдерживая своих питомцев с помощью поводков, сплетенных из конского волоса.
        Прибыв на место, распорядитель охоты обратился к ловчему:
        - Ты уверен, что именно здесь встретил оленя?
        - Да, господин, - коротко ответствовал тот.
        - Покажем же нашим гостям, какие олени водятся в рейнских лесах! - гордо воскликнул Теодорих.
        По сигналу распорядителя один из псарей спустил собак с поводка. Вместе с королевским ловчим и его собакой псы устремились в лес, чтобы определить место лежбища, и вскоре до слуха участников охоты донесся собачий лай, известивший о том, что след оленя ими взят.
        Охота всегда приводила Теодехильду в волнение, но при этом она никогда в ней не участвовала, ибо считала занятием не женским. Обычно она оставалась со своей свитой на опушке и терпеливо ждала возвращения из леса возбужденных мужчин с поверженной ими дичью. В этот раз Теодехильда тоже не стала изменять своей привычке, и к ней охотно присоединилась Суавегота со всем ближайшим окружением. Сейчас женщины, вполголоса переговариваясь, с нескрываемым интересом поглядывали на мужчин. Теодехильда любовалась мужем, молодым статным букеларием, облеченным доверием самого короля Теодориха, Суавегота же - изредка венценосным супругом, но чаще отчего-то - Герменфредом.
        Королева пыталась подавить внезапно возникший интерес к королю Тюрингии, но пока ей это, увы, не удавалось. Теодорих же, увлеченный предстоящей охотой, даже не замечал пламенных взоров супруги, предназначенных уже отнюдь не ему.
        Герменфред меж тем приблизился к дамам и пылко обратился к Теодехильде:
        - Принцесса, ваша красота сразила меня с первого же взгляда! Вернувшись в Тюрингию, я буду сожалеть, что не смогу видеть вас так часто, как мне хотелось бы! .
        Теодехильда почувствовала себя неловко и попыталась обратить слова высокого гостя в невинную шутку.
        - Увы, я не солнце и не луна, чтобы любоваться мною постоянно.
        - Небесные светила меркнут в сравнении с вашей красотой! - не успокаивался Герменфред. - Я непременно разыщу оленя, поражу его копьем в самое сердце и брошу потом к вашим ногам!
        Теодехильда воззрилась на матушку, ища у нее защиты от столь назойливого ухажера. Суавегота же, напротив, обворожительно ему улыбнулась.
        - Не подвергайте себя напрасной опасности, Герменфред! - сказала она и, дабы завуалировать невольно прозвучавшую в словах теплоту, добавила: - Иначе мой супруг потеряет союзника.
        Раззадорившийся тюринг самоуверенно хохотнул, развернул коня и удалился к своей свите, ибо в этот момент как раз протрубил охотничий рог.
        Охотники устремились в лес; псари спустили с поводков собак. Первыми скакали Теодорих и Герменфред, последними - копьеносцы.
        Примерно через пол-лиги[Лига - римская мера расстояния, равна 4 км (пол-лиги, соответственно, составляли 2 км).] всадники увидели ловчего, поджидавшего их на небольшой поляне с собаками на поводке. Ловчий молча указал охотникам на стоявшего среди деревьев оленя, раскидистые рога которого причудливо переплетались с ветвями.
        - Ему что, жить не хочется?! - изумленно воскликнул распорядитель охоты.
        - Мы не можем убить его просто так, с места! Это неинтересно! - возмутился Герменфред.
        Теодорих протрубил в рог.
        - Поднимайте зверя! - приказал распорядитель охоты ловчему и псарям.
        Борзые ринулись вперед, заходясь в громком лае. За ними двинулись копьеносцы… Испуганные шумом птицы спорхнули с веток и полетели искать спасения в глубине леса. Олень тоже сорвался с места и побежал. Начался долгожданный гон.
        Преследование бедного животного длилось несколько часов. В итоге олень окончательно обессилел, его светлая бархатистая шкура лоснилась от пота, из мелких ранок, причиненных ветвями деревьев, стекали, подобно мелким рубинам, капли крови…
        Наконец собаки загнали его в небольшую ложбинку, наполненную водой от недавно прошедших обильных дождей.
        Олень тяжело склонил голову, высунул шершавый язык и с жадностью припал к воде, надеясь, возможно, что влага окажется для него спасительной…
        Не теряя времени, охотники окружили ложбину, и копьеносцы, дабы оградить короля Теодориха от возможного рывка и нападения лесного зверя, выставили вперед острия копий. Но олень и не думал нападать. Глазами, полными печали, он взглянул на людей, потом запрокинул массивную величественную голову вверх и издал протяжный рев, прощаясь с Герцинианским лесом…
        В тот же момент Герменфред ловким броском вонзил оленю под лопатку копье. Животное дернулось, несколько раз конвульсивно подпрыгнуло, потом сделало попытку выбраться из овражка с водой, но тотчас замертво рухнуло обратно, обагрив озерце-западню своей теплой еще кровью…
        Герменфред, удовлетворив, наконец, охотничью страсть и самолюбие, откровенно ликовал, предвкушая, как вскоре расскажет дамам, в особенности прекрасной Теодехильде, о личной расправе с оленем. Теодорих, видя неподдельную радость гостя и его свиты, снисходительно улыбнулся: это он отдал своим людям приказ не опережать короля Тюрингии и не отнимать у него славу искусного и удачливого охотника.


* * *
        Вечером того же дня в резиденции Теодориха, размещавшейся в бывшей вилле римского патриция, состоялся пир в честь удачной охоты. Приглашенная знать жаждала отведать жаркое из оленя, убитого королем Тюрингии.
        Все присутствовашие на пиру дамы с нескрываемым интересом внимали рассказу Герменфреда, выражая бурное восхищение едва ли каждому его слову. Одна лишь Теодехильда всего-навсего милостиво улыбнулась пару раз «герою»: ей отчего-то жаль было прекрасное животное.
        Зато сам король Тюрингии был сегодня в ударе, ибо взоры всех дам были устремлены только на него. Особенное же внимание оказывала ему Суавегота: несколько раз даже поднимала чашу с вином в его честь. Словом, тюринги почувствовали себя на этом пиру желанными гостями и настоящими героями.
        - Ты показал себя великолепным охотником, брат мой! - выказал похвалу и Теодорих.
        Герменфред самодовольно рассмеялся.
        - Отличная охота! Я давно не получал такого удовольствия, - ответил он со счастливым блеском в глазах.
        - Внимание реймских дам принадлежит тебе сегодня по праву, - продолжал льстить Теодорих. - Ручаюсь: многие из них мечтают провести предстоящую ночь именно с тобой. Я даже приготовил тебе по этому случаю подарок…
        - Какой? - Глаза Герменфреда блеснули плотским вожделением.
        - Не все сразу, брат мой… Получишь после пира, обещаю.
        Снедаемый нетерпением Герменфред довольно осклабился: наверняка «подарок» Теодориха - это прекрасная саксонка, вестготка или алеманка.
        Теодорих же, исподволь взглянув на успевшего изрядно опьянеть от крепкого бургундского вина гостя, решил, что пора переходить к обсуждению дела.
        - Я рад, что пребывание в Реймсе доставило тебе много приятных мгновений, - начал он издалека.
        Герменфред в этот момент поставил на стол очередную чашу, опустошенную за красоту королевы и ее дочери Теодехильды.
        - Богатый город! - совершенно искренне воскликнул он в ответ на слова Теодориха.
        - Я потратил почти двадцать лет, чтобы сделать его таковым. Долевое королевство, доставшееся мне от отца, было меньше примерно в два раза, ибо не включало тогда ни Оверни, ни западных и южных земель Бургундии, ни Нарбонской Галлии…
        - Да, я знаю, что Теодорих Великий вынужден был оставить земли Нарбонской Галлии, дабы дать отпор вестготам и лангобардам, - откликнулся Герменфред, жадно наблюдая за виночерпием, вновь наполнявшим его чашу вином.
        - Вот я и не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Зато присоединение Нарбонской Галлии к моему королевству произошло практически без кровопролития…
        - За правителя Австразии! И за наш с ним военный союз! - громко воскликнул Герменфред, поднимая уже наполненную до краев чашу и тотчас поднося ее к губам.
        Тюринги дружно последовали его примеру, а Теодорих с улыбкой заметил:
        - Думаю, твои соотечественники - отличные воины, ведь им постоянно приходится противостоять то саксам и данам на севере, то полабам на востоке…
        Герменфред грохнул кулаком по столу.
        - И не только! Тюрингам подвластных мне южных земель приходится противостоять еще и тюрингам с севера, коими правит мой брат Берхард!
        Теодорих в душе порадовался: он, наконец, достиг цели, «невольно» затронув неприятную для гостя тему.
        - Но ведь мы и встретились с тобой, брат мой, чтобы объединиться для борьбы с Берхардом… Не так ли? - вкрадчиво спросил он.
        - О да! - с жаром воскликнул Герменфред. - При удачном исходе нашего совместного похода, а в удаче я не сомневаюсь, мы разделим военную добычу поровну!
        Теодорих подавил вздох разочарования: ему так и не удалось добиться от гостя перехода на волнующую лично его тему! Подхватив скрамасаксом смачный кусок оленины и сделав вид, что наслаждается едой, Теодорих вернулся к недавним размышлениям:
«Заговорить о Фрейбурге самому? Или сначала оказать военную помощь на предложенных Герменфредом условиях?.. А потом дождаться момента, когда король полабских земель Бадерих соберется с силами и вторгнется в Тюрингию… Может, тогда Герменфред станет более сговорчивым?..»


* * *
        В то время как король Австразии принимал тюрингов в Реймсе, его единственный наследник Теодебер, объединившись с Гунтаром, старшим сыном Хлотаря, сражался в Лангедоке (совместном владении долевых королевств) против вестготов. Хильдеберт поддержал племянников тем, что отправил им в помощь дружину из тысячи воинов.
        Несмотря на то что уже через два года после смерти Хлодвига союзное войско королей-братьев разгромило Амалариха, перешедшего через Пиренеи и захватившего южные земли франков, вестготы - во главе с новым вождем - не смогли удержаться от соблазна вновь завладеть плодородными землями Лангедока и Западной Септимании, поэтому неожиданным вторжением почти с ходу взяли Тулузу, Родез, Безье, Нарбону и Кабриер[В настоящее время доподлинное местоположение города-крепости Кабриер неизвестно.] . Совместными усилиями франки отбили Тулузу, жестоко расправившись с захватчиками. Вождь вестготов пал в сражении.
        Далее соновья королей-франков разделились: Гунтар со своей дружиной захватил Альби, дошел до города Родез близ притока полноводной реки Ло и, разграбив его, вернулся в Тулузу. Дружина Хильдеберта отправилась меж тем на юг - в Памье, раскинувшийся на отрогах Пиренеев; а Теодебер - в Безье и Нарбону, то есть на юг принадлежавшей его отцу Нарбонской Галлии, дабы попытаться вернуть их короне Австразии. Попытка удалась. Разрушив крепость Дио и уничтожив ее жителей за неповиновение, он продвинулся к Кабриеру. Там же, не желая очередной бессмысленной бойни, отправил дефенсору предложение о добровольной сдаче, предупредив, что в противном случае он предаст крепость огню и не пощадит не только взрослое население, но и детей.
        На его счастье, незадолго до того как франки вернули захваченную вестготами Тулузу, дефенсор Кабриера скончался, не оставив наследников, поэтому в городе царили паника и безвластие. Вдова дефенсора по имени Деотерия, женщина молодая и умная, ознакомившись с посланием предводителя франков, отправила ему ответ, в коем предложила встретиться, дабы обсудить условия сдачи города подробнее. Теодебер, узнав, что обязанности дефенсора в городе исполняет женщина, пришел поначалу в изумление, однако в ответном своем послании назначил ей встречу в собственном походном шатре, пообещав личные защиту и покровительство.
        Облаченную в изысканный наряд Деотерию слуги доставили в паланкине в лагерь франков, а предупрежденные о визите женщины стражники почтительно препроводили ее в шатер господина.
        Теодебер вежливо предложил вдове вино и угощение. Та не отказалась. А к концу переговоров он вдруг понял, что страстно желает эту женщину…
        В итоге жители Кабриера не пострадали: город был сдан франкам добровольно, а принявшая ухаживания Теодебера Деотерия обрела статус его наложницы.
        Вскоре дружина Теодебера достигла стен Безье и по привычке раскинула перед ними лагерь. Однако и тут обошлось без кровопролития: уважавший короля Австразии местный дефенсор немедленно отворил ворота и самолично вручил ключи от города Теодеберу.
        Добровольно сдалась и Нарбона. Власть короля Австразии была восстановлена.


* * *
        На созванном королем Австразии Совете букелариев было принято решение отправить в Тюрингию тысячу воинов под предводительством Теодебера, когда он вернется в Реймс, завершив поход против вестготов. Согласно этому решению, примерно через полгода Теодебер с дружиной выступил в Тюрингию, где оказал королю Герменфреду неоценимую услугу: тот, наконец, убил своего брата и захватил вожделенные северные земли королевства. Теодебер же, получив причитающуюся ему часть военной добычи, вернулся в Австразию.
        Меж тем король Теодорих наводнил Тюрингию соглядатаями и, регулярно получая от них нужные ему сведения, занял выжидательную позицию. И примерно через год убедился, что оказался прав в своих расчетах: король Бадерих действительно начал претендовать на часть Тюрингии как на законное наследство покойного отца-короля Бизина.
        Перед лицом грозящей опасности Герменфред вновь обратился за помощью к королю Австразии, но на сей раз они встретились в городе-крепости Мец, то есть практически на границе двух сопредельных королевств.
        Встреча состоялась в начале весны, и Теодорих тотчас отметил мысленно, сколь сильно сдал король Тюрингии со дня памятной охоты в Реймсе. Герменфред стал совершенно седым, его некогда светлые, пшеничного цвета волосы утратили блеск и приобрели неопределенный тусклый оттенок, вокруг рта пролегли глубокие морщины. Вдобавок его постоянно мучил кашель - как следствие сильной простуды, подхваченной во время боевых действий против брата минувшей зимой.
        Теодорих встретил гостя-просителя подчеркнуто холодно, и это возымело на Герменфреда должное действие.
        - Я снова нахожусь в затруднительном положении, - признался, с трудом справляясь с кашлем, король Тюрингии. - Мое королевство еще не успело оправиться от недавней войны с родным братом, как его границы были снова нарушены. На сей раз - выродком-бастардом Бадерихом!
        У Теодориха неприятно засосало под ложечкой. Невольно в памяти всплыл Суассон, где его тоже называли когда-то «бастардом»… Усилием воли подавив горечь воспоминаний о прошлом, он сухо произнес:
        - Сочувствую, Герменфред. Однако со дня нашей последней встречи мое королевство еще более расширилось и требует теперь усиленной охраны границ, особенно со стороны саксов и вестготов.
        Герменфред побелел как полотно.
        - Ты отказываешь мне, Теодорих? Но ведь еще совсем недавно ты называл меня братом! .
        Теодорих молча развел руками, и король Тюрингии окончательно сник.
        - Хорошо… - еле слышно проговорил он, наконец, сквозь непреходящий кашель. - Военная добыча, насколько я понимаю, на сей раз тебя вряд ли устроит… Что ж… Если ты все-таки согласишься оказать мне помощь… я готов отказаться от Фрейбурга… в твою пользу. В конце концов, королева Базина была не только первой женой моего отца, но и твоей родной бабкой…
        Теодорих мысленно возликовал: его терпение было вознаграждено! Выдержав должную паузу, он размеренно произнес:
        - Пожалуй, на этих условиях я помогу тебе, Герменфред. Но после составления письменного договора и скрепления его нашими с тобой печатями…



        Глава 3

        Объединенные франкско-германские силы успешно продвинулись по всей северной Тюрингии и отбросили войско Бадериха за реку Везер. Окрыленный победой Герменфред решил, что силам брата нанесен непоправимый урон и поспешил вернуться в столицу своего королевства Бёблинген.
        Короли-союзники встретились в специальном шатре для переговоров, дабы обменяться мнениями по поводу военных действий.
        - Думаю, надо отдать приказ строить плоты для переправы на противоположный берег Везера. Объединенные силы намного превосходят дружину Бадериха, так что ему не устоять перед нашим напором, - сказал Теодорих.
        Вместо ответа Герменфред распорядился:
        - Подайте вина! - Когда вино принесли, он сделал глоток и с видом знатока произнес: - Нет, мозельское не сравнить с бургундским. Это вино кисловато… Что же касается переправы, то я не вижу смысла тратить на нее силы и время. Бадериху и без того нанесен серьезный урон. Вряд ли он скоро соберется с силами…
        - Потому-то и надо добить его! - воскликнул Теодорих.
        - Я против, - коротко ответил Герменфред. - Воины устали, им нужна передышка. Приближаются зимние холода, а морозы на территории Тюрингии, заметь, более жестокие, нежели в Реймсе.
        - Тем более ситуация складывается нам на руку! Везер покроется льдом, и мы сможем переправиться на другой берег фактически посуху.
        - Ты не учитываешь, что до того момента пройдет не менее месяца, а за это время у нас весь провиант закончится. Наши воины отправятся грабить соседние деревни и города, а я не хочу остаться потом правителем разоренной и выжженной земли.
        - Но если мы отпустим Бадериха в Полабию, он через год-другой вновь вернется сюда. Уже с наемной дружиной!
        - Наемникам надо платить, - скептически усмехнулся Герменфред, - а Бадерих, я уверен, не в состоянии нанять ни славян, ни остготов, ни саксов.
        Теодорих понял, что переубедить союзника ему не удастся. «Что ж, придет время, и ты снова явишься ко мне с просьбой о помощи. Только вряд ли уже ее получишь», - подумал он не без злорадства.
        Герменфред меж тем вынес вердикт:
        - Предлагаю разделить добычу поровну, согласно нашему договору, подписанному в Меце, и на том завершить поход.
        - Что ж, будь по-твоему. Только не забудь о Фрейбурге. Я намерен оставить в городе свой гарнизон.
        По лицу Герменфреда пробежала нервная дрожь - очень уж не хотелось отдавать франкам Фрейбург! - но возражать он не стал.
        - Да, Фрейбург твой. Поступим согласно договору…

…Короли-союзники собрались в шатре для переговоров в последний раз. Теодорих и Герменфред восседали друг против друга в походных креслах, окруженные каждый своими букелариями.
        Король Австразии взирал на сына Бизина I, мысленно потешаясь над ним: «Ничего странного, что королева Базина Тюрингская в свое время предпочла моего деда… Видимо, нерешительность и неумение доводить дело до конца - у тюрингов в крови. Они даже меж собой разобраться не могут без посторонней помощи…»
        Герменфельд же, довольный и гордый собой, размышлял иначе: «Неужели этот волосатый франк думает, что получит хоть пядь моих земель? Если он - внук изменницы Базины, это отнюдь не дает ему никаких прав на притязания. А все мои ему обещания - пустое… Получив причитающуюся ему добычу, франк благополучно отбудет со своей дружиной в Реймс, а я, не теряя времени, укреплю границы вокруг Фрейбурга… Так что ничего он в итоге не получит…»
        С такими мыслями короли Австразии и Тюрингии и приступили к разделу военной добычи. После длительных споров они достигли все же взаимовыгодного согласия, и дружина Теодориха - с нескончаемой вереницей груженных трофеями повозок - направилась к австразийско-тюрингской границе. Сам же Теодорих, со свитой из ближайшего окружения и отрядом из двухсот человек, принял приглашение Герменфреда посетить Бёблинген, где гостям были обещаны всяческие почести и пир в честь одержанной победы.
        Прибыв в город, Теодорих не без удовольствия отметил, что столица союзника сильно проигрывает его Реймсу. Высокие деревянные стены Бёблингема, более напоминающие частокол, были не чета реймским, выложенным мелкой римской кладкой, славящейся особенной прочностью. Да и городские ворота не имели здесь сложных римских механизмов, как у франков. Впрочем, ворота Реймса вообще были обшиты несколькими слоями кованого железа, что делало их сверхпрочными даже для ударов таранов-бефроев.
        От цепкого взора Теодориха не ускользнуло ничего: кто знает, как сложатся его отношения с королем Тюрингии в будущем? Что, если нынешний союзник станет через какое-то время заклятым врагом?..


* * *
        Замок короля Тюрингии состоял из трех башен, построенных из дерева в сочетании с грубо обработанным камнем и соединенных между собой крытыми галереями. Теодорих поймал себя на мысли, что Бёблинген с его кривыми улочками и тесно лепившимися друг к другу домами производит крайне удручающее впечатление. В голове невольно промелькнуло: «Все-таки не зря тюрингов называют варварами и дикарями… Разве это столица?! Да любой город в самом отдаленном бенефиции моего королевства производит куда более благоприятное впечатление! А как, интересно, выглядят здешние женщины? Наверное, столь же грубы и невоспитаны, как их мужчины. Вряд ли я увижу на пиру хотя бы одну, достойную моего внимания…»
        Трапезный зал, предназначенный одновременно для пиров и приема послов из соседних королевств, располагался в средней замковой башне. Расположенные высоко под потолком стрельчатые окна пропускали очень мало света, поэтому зал даже в дневное время суток освещался факелами. Обстановка трапезной была предельно проста: длинный деревянный стол (под ним - свежее сено, дабы гости могли бросать на него кости во время принятия пищи), окруженный множеством табуретов. Во главе стола стояли два деревянных кресла явно остготской работы. Теодорих предположил, что они - часть приданого королевы Аудоверы, ведь она по происхождению остготка.
        Чуть поодаль от стола располагались три очага для приготовления пищи. Дым от них распространялся по всему залу, отчего стены были покрыты копотью.
        Единственным украшением сего мрачного помещения служил, пожалуй, только сшитый из разноцветных лоскутов королевский штандарт, изображающий орла с мечом в когтистых лапах.
        Король Герменфред занял надлежащее ему место во главе стола, по левую руку от него расположились Теодорих и его свита, далее - тюрингская знать. В ожидании королевы Аудоверы гостей развлекали меннизингер и жонглеры, но на сей раз они исполняли уже не романтические песни, а сдобренные недвусмысленными шуточками военные баллады, которые приводили тюрингов в неописуемый восторг.
        Теодорих бросил взгляд на тюрингскую знать и отметил мысленно: «Внешний вид, конечно же, оставляет желать лучшего. Кроме того, не вижу почему-то ни одной дамы. Неужели они здесь все настолько уродливы, что их даже на пиры не приглашают?..»
        Неизвестно, сколь долго еще продолжались бы критические размышления франкского короля, но в этот момент в зал вошла королева Аудовера. Да не одна, а в сопровождении высокой стройной девушки дивной красоты!
        Мужчины разом поднялись, приветствуя королеву и ее спутницу.

«Неужели у Герменфреда такая красивая дочь?» - ошеломленно подумал Теодорих.
        Словно в подтверждение его мыслей девушка села за стол рядом со своим старшим братом Амалафредом. К столу тотчас приблизились виночерпии и наполнили чаши гостей вином. По настоянию Герменфреда юная красавица собственноручно наполнила вином серебряную чашу, украшенную вставками из цветного стекла, и с улыбкой на устах преподнесла ее королю Австразии.
        - Как твое имя, красавица? - поинтересовался, принимая чашу, Теодорих.
        - Гертруда, - ответила прелестница, взмахнув черными густыми ресницами.
        Теодориху бросились в глаза длинные темно-каштановые косы и смуглая кожа девушки, и он пришел к выводу, что вряд ли она является чистокровной тюрингкой или саксонкой. Скорее остготских, лангобардских, а то и римских кровей.
        - Кем ты доводишься королю Герменфреду? - не удержался Теодорих от очередного вопроса.
        - Дочь. Рождена его наложницей, но она умерла, когда я была совсем еще маленькой. Королева Аудовера не только воспитала меня, но и заменила мне мать.
        От острого взгляда Аудоверы не ускользнул интерес гостя, проявленный к ее приемной дочери. Она приблизилась к супругу и шепнула ему на ухо:
        - Я же говорила, что твоя дочь нам еще пригодится! Ее красота явно пленила нашего высокого гостя.
        Герменфред взглянул на Теодориха и кивнул.
        - Пожалуй, ты права…
        Аудовера улыбнулась.
        - Если ты хочешь, чтобы твоя дочь стала королевой Австразии, предоставь мне полную свободу дейсвтвий. Я знаю, что делать…

«Вот оно, семя Теодориха Великого! Видимо, искусство плетения интриг остготы впитывают с молоком матери», - подумал Герменфред, но вслух сказал:
        - Делай, что сочтешь нужным. Только не забывай, что король Теодорих - мой союзник.
        Аудовера успокаивающе улыбнулась супругу.
        На протяжении всего пира Теодорих не сводил с Гертруды глаз: девушка буквально пленила его своей красотой! Аудовера, внимательно за ним наблюдавшая, лишний раз убедилась, что поступила правильно, когда решила лично заняться воспитанием осиротевшей малышки Гертруды. Теперь-то уж точно ее труды и терпение будут вознаграждены с лихвой!


* * *
        Королева жестом подозвала Гертруду.
        - Я намереваюсь удалиться к себе, ибо мужское веселье станет вскоре безудержным. А я за свою жизнь достаточно уже наслушалась о их боевых подвигах - всякий раз одно и то же… Спустя какое-то время после моего ухода тоже найди благовидный предлог, дабы удалиться. Только постарайся не обидеть нашего гостя короля Теодориха: он явно проявляет к тебе повышенное внимание. Буду ждать тебя в своих покоях…
        Гертруда поклонилась:
        - Как вам будет угодно, матушка…
        - Вот и славно, - Аудовера одобрительно погладила падчерицу по щеке.
        Покои королевы располагались в Северной башне, поэтому сначала женщине нужно было миновать крытую галерею. Предавшись по пути размышлениям, Аудовера впервые за много лет всерьез пожалела, что в свое время не проявила должного упорства и не настояла на принятии Гертрудой арианства: девушка до сих пор придерживалась веры предков, как и все тюринги. Да и венценосный супруг, чего уж греха таить, принял когда-то арианство лишь по настоянию Аудоверы, да и то формально - только чтобы обрести сильного союзника в лице короля остготов. Теперь же королева отчетливо поняла, что в случае с Гертрудой это серьезное упущение с ее стороны, ибо король Австразии - арианин. «Впрочем, при необходимости веру можно будет сменить», - успокоила она себя, когда достигла охраняемых королевскими стражниками покоев.
        Послушная Гертруда сослалась вскоре на головную боль якобы от излишне выпитого вина и попросила у пирующих разрешения удалиться. Амалафред вызвался проводить сестру до покоев, и теперь Теодорих провожал красавицу жадным взором, сожалея, что это брат, а не он обнимает ее сейчас за талию. Она же, прильнув к плечу брата, на мгновение оглянулась и подарила высокому гостю столь обворожительную улыбку, что Теодорих тотчас почувствовал себя на двадцать лет моложе.


* * *
        Королева приказала растопить камин еще жарче, ибо стоял конец осени: ночи становились холодными, а по утрам пожухлую траву и вовсе уже покрывал густой слой инея. Затем она накинула шерстяной пелисон[Пелисон - свободного покроя верхняя одежда, заманявшая в средневековье халат, обычно подбитая мехом.] , подбитый беличьим мехом, и плотно запахнула его.
        В стрельчатые окна задувал студеный порывистый ветер, отчего пламя готовых вот-вот погаснуть факелов занималось с новой силой.
        - Завтра же закройте окна промасленными шпалерами[Шпалера - грубый плотный гобелен, сотканный из шерстяных ниток. Шпалерами занавешивали окна и украшали стены. Часто шпалеру промасливали, дабы ее не продувал ветер.] ! - приказала королева слугам. - Холод становится невыносимым.
        Невольно ей вспомнилась родина, где даже зимой невозможно было замерзнуть. Аудовера подняла воротник и ощутила мягкое прикосновение к лицу нежного меха. «Да, на родине сейчас еще тепло… Трава зеленеет, деревья покрыты густой листвой… Кругом цветы… Мужчины и женщины ходят в туниках…»
        Появление Гертруды прервало приятные воспоминания королевы.
        - Проходи, дитя мое, присаживайся, - тихо произнесла Аудовера, жестом указывая на кресло с невысокой спинкой. - Я хочу поговорить с тобой о твоем будущем, Гертруда, - сказала она, когда девушка присела, и вновь поправила воротник. Украшавшие ее пальцы перстни со вставками из драгоценных камней таинственно сверкнули в отблесках каминного пламени.
        Гертруда разволновалась: неужели ее судьба уже решена и стоит ждать брака с каким-нибудь знатным тюрингом?! Но ей совсем не хотелось выходить замуж ни за кого из подданных отца, ибо она, воспитанная королевой, тоже считала их дикарями.
        - Умоляю, матушка, не томите меня! - взмолилась падчерица.
        Аудовера улыбнулась.
        - Ты, верно, думаешь, что мой супруг решил отдать тебя одному из своих немытых потных воинов?
        Гертруда горько кивнула.
        - Не беспокойся, дитя мое! Не для того ли я потратила на тебя столько времени и сил, чтобы из дикарки, дочери наложницы, вырастить принцессу, достойную любви короля?
        Девушка замерла, не сводя глаз с мачехи.
        - Любви… короля? - недоверчиво переспросила она.
        - Да, да, ты не ослышалась! Именно - любви короля! Ты хочешь навсегда покинуть эту холодную страну, Гертруда? - Аудовера испытующе воззрилась на падчерицу.
        - Хочу, - утвердительно ответила девушка.
        Аудовера подалась вперед и перешла на шепот:
        - Тогда слушай и запоминай все, что я тебе скажу!..


* * *
        Слуга помог Теодориху снять нагрудник, потом расстегнул ремни наручей и, опустившись на колени, поножей. Избавившись от доспехов, король Австразии облегченно вздохнул: шерстяная туника под ними пропиталась потом, остатки хмеля все еще кружили голову.
        Теодорих решил сразу же лечь спать, ибо завтра с утра он намеревался покинуть столицу Тюрингии, дабы посетить свои новые владения во Фрейбурге. Однако дверь его покоев неожиданно отворилась, и в полумраке дверного проема отчетливо высветился женский силуэт. «Наверное, Герменфред решил доставить мне удовольствие и прислал одну из пленных саксонок или полабок», - подумал Теодорих и попытался разглядеть лицо вошедшей девы. Увы, факелы, догорая, нещадно чадили, но света почти не давали.
        - Кто ты? - спросил тогда он ночную гостью.
        - Гертруда… - раздался в ответ знакомый голос.
        Теодорих вскочил с ложа и бросился к девушке.
        - Неужели это ты?! Не может быть! Не могу поверить!..
        - Да, я… Забыв девичий стыд, решила вот сама прийти к тебе… - смущенно пролепетала Гертруда.
        Теодорих взял девушку за руку и почувствовал нервный трепет ее пальцев.
        - Ты боишься меня?
        Девушка, подавив смущение, призналась:
        - Да… Ибо я никогда еще не была с мужчиной…
        Ответ красавицы заставил Теодориха растеряться.
        - А твоим родителям известно, на какой шаг ты решилась? - счел нужным поинтересоваться он.
        - Нет… - потупила глаза Гертруда. - Но я хочу принадлежать только тебе. Неужели ты отвергнешь меня?..
        Теодорих лихорадочно соображал: либо он сегодня овладеет красавицей, лишив ее невинности, и наутро без сожаления покинет Бёблинген, либо… либо не решится это сделать и будет сожалеть о том до конца жизни. И в том и в другом случае он рискует подвергнуть доверчивую Гертруду если не унижению, то уж наверняка - разочарованию.
        Теодорих нежно привлек к себе девушку и заключил в объятия.
        - Завтра я поговорю с твоим отцом…
        - О чем? - удивилась она.
        - Попрошу его соизволения забрать тебя с собой.
        - Ты хочешь, чтобы я стала твоей наложницей?
        Теодорих заглянул ей в глаза.
        - Да. Ты же знаешь: я женат на Суавеготе.
        - Я последую за тобой куда угодно, - прильнула к нему Гертруда.


* * *
        Утром следующего дня Аудовера, едва пробудившись сама, растолкала спящего супруга и предупредила:
        - Сегодня к тебе придет Теодорих и попросит отдать Гертруду ему в наложницы.
        Герменфред потянулся, сладко зевнул и спросил:
        - С чего ты так решила?
        - С того, что твоя дочь нынешней ночью познала первого в своей жизни мужчину. И им стал король Австразии.
        Герменфред, окончательно проснувшись, вытаращил глаза.
        - Мою дочь лишили невинности? В стенах моего же замка? Да еще мой же союзник?! - Он соскочил с ложа и босиком, в одной лишь ночной тунике заметался по спальным покоям с возмущенными криками: - Я прикажу схватить его! И призову к ответу по всей строгости наших законов! Моя дочь - не саксонская девка! В ее жилах течет королевская кровь!..
        Аудовера спокойно ждала, пока супруг выплеснет гнев. Когда он, устав метаться по спальне, присел, наконец, на краешек ложа, она приблизилась и обняла его.
        - Успокойся, дорогой, случилось то, что должно было случиться. Гертруде уже исполнилось шестнадцать лет. Разве ты уготовил ей место в христианском монастыре?
        Герменфред фыркнул.
        - Ты же знаешь: я не христианин и по сути даже не арианин. К тому же не припомню, чтобы в Тюрингии нашелся хотя бы один женский монастырь. И вообще, где это видано, чтобы молодые женщины, способные рожать детей, прозябали в заточении?!
        - Потому-то Гертруда и провела ночь с Теодорихом. Вот увидишь, он скоро явится к тебе и будет молить о снисхождении.
        Герменфред недоверчиво посмотрел на жену.
        - Твоя остготская манера плести интриги всегда приводила меня, мягко говоря, в замешательство…
        - Ничего странного! Ты - воин, а интриги - удел слабых женщин.
        Герменфред слегка успокоился.
        - И что ты посоветуешь?
        - Отдай Гертруду Теодориху в наложницы. Вот увидишь: пройдет совсем немного времени, и она станет королевой Австразии.
        Герменфред тряхнул головой и пробормотал:
        - Хорошо, так и быть, я удовлетворю его просьбу…


* * *
        Получив желанное соизволение Герменфреда, Теодорих вместе с Гертрудой незамедлительно покинули мрачный Беблинген. Заглянув во Фрейбург, Теодорих оставил там, как и намеревался, гарнизон численностью в сто пятьдесят воинов, а затем отправился в Мец, где чуть позже должен был встретиться с королем Тюрингии, дабы скрепить печатями окончательный договор о принадлежности наследства Базины Тюрингской короне Австразии.
        Возвращаться в Реймс Теодорих не торопился. Остановившись в Меце, он теперь сутками напролет предавался любовным безумствам с юной наложницей.
        Теодориху исполнилось уже сорок шесть. Он прожил в любви с первой женой Эстер, затем - со второй, Суавеготой, но сейчас ему казалось, что подобной страсти, как с Гертрудой, он не испытывал еще ни с кем и никогда. Девушка полностью завладела его помыслами, заставив забыть и о жене, и о детях, и о государственном долге.
        Теодебер, до которого дошли слухи об увлечении отца, не осуждал его, ибо считал, что мужчина на склоне лет, тем более король, заслуживает любви прекрасной девы. К тому же она - всего лишь наложница. А у кого из королей их нет? Вот, к примеру, его дядя Хлотарь был женат на Ингунде, дочери саксонского короля, и имел от нее трех сыновей: Гунтара, Хильдерика и Хариберта. Мало того, он взял в наложницы еще и сестру своей жены Арнегунду и нажил с ней сына Хильперика (будущего короля Суассона) и дочь Брунхильду. А после гибели на поле боя Хлодомира и коварного убийства его сыновей король Хлотарь взял в наложницы и его вдову Гунтеку Бургундскую. Она, правда, недавно скончалась очередными родами, но все равно успела уже родить любвеобильному дяде-королю двух сыновей. Потому-то Теодебер и не придал особого значения появлению у отца наложницы, пусть даже дочери самого короля Тюрингии.
        Суавегота же отнюдь не разделяла спокойствия сына. Напротив, она была чрезвычайно обеспокоена поведением мужа, ведь прежде тот не позволял себе подобного пренебрежения: после каждого очередного военного похода он всегда спешил к ней, дабы заключить в страстные объятия. Увы, времена, видимо, изменились…
        Гертруда меж тем не теряла в Меце времени даром. Она не только завлекла короля Австразии в любовные сети, но и приняла арианство, практично рассудив, что для смены вероисповедания настал самый подходящий момент. Ибо от этого ее шага могло многое измениться. Она знала, конечно, что арианство не признает многоженства (наложницы, разумеется, во внимание при этом не принимались). Но ей очень хотелось занять надлежащее место подле Теодориха и стать королевой.


* * *
        Герменфред не мог и не хотел мириться с тем, что франки ведут себя на его землях, как хозяева, поэтому замыслил нарушить договор с Теодорихом и попросту уничтожить франкский гарнизон во Фрейбурге. Провести сию предательскую акцию король Тюрингии поручил своему сыну Амалафреду, коего напутствовал словами:
        - Если я отдал Теодориху дочь, это еще не значит, что так же безропотно отдам и земли! Уничтожь франков, сын мой!
        Покинув Бёблинген, отряд из двухсот тюрингских воинов направился по тракту, ведущему во Фрейбург. Достигнув приграничных земель, раскинувшихся примерно в десяти лигах от города, Амалафред отдал воинам приказ укрыться в лесу и разбить на поляне лагерь. Вскоре воины из охранения привели к нему человека, ожидавшего появления отряда в условленном месте. Тот приблизился к королевскому сыну; лицо его и фигура были скрыты под длинным серым плащом с капюшоном.
        - Я весь к вашим услугам, мой господин, - произнес таинственный человек приглушенным голосом, и выговор выдал в нем остгота.
        - Приветствую тебя, Мундерих, - сказал Амалафред. - Это правда, что ты способен творить чудеса?
        Мундерих хрипло рассмеялся.
        - О нет, мой господин, это чьи-то выдумки. Просто я умею договариваться с людьми и быть полезным власть предержащим.
        Амалафред многозначительно хмыкнул.
        - Тогда перейдем сразу к делу. Тебе нужно проникнуть во Фрейбург и завтрашней ночью открыть моим людям городские ворота. Справишься?
        - Разумеется, мой господин. Но для этого мне потребуется ваш перстень. Потом, клянусь Логосом, я верну вам его.
        - Если все пройдет удачно, можешь оставить его себе. Как плату за оказанную услугу, - сказал Амалафред, сняв с указательного пальца золотой перстень с изображением орла с раскинутыми крыльями и протянув его Мундериху.
        - Благодарю вас, мой господин. Все пройдет удачно, вот увидите. - С этими словами Мундерих вскочил в седло и помчался в сторону Фрейбурга.


* * *
        Утром следующего дня Мундерих достиг стен Фрейбурга и спешился. Его острый глаз тотчас выхватил лучников на палисадах, а на двух ближайший башнях - и дозорных в полной амуниции.
        К городским воротам выстроилась длинная очередь: то крестьяне из окрестных деревень оплачивали пошлину за право входа в город и торговлю в нем. Плату взимал здоровенный франк с боевым топором за спиной. «Крепкие воины… Таких голыми руками не возьмешь…», - отметил мысленно Мундерих и, отстояв очередь, тоже бросил медную монетку в стоявшую у ног франка глубокую глиняную чашу.
        Очутившись в городе, Мундерих уверенно свернул на одну из извилистых улочек, и та привела его вскоре на торговую площадь. Он огляделся: торговцы бойко расхваливали свой товар, горожане охотно его покупали, между торговыми рядами в надежде чем-нибудь поживиться сновали грязные дети. Увидев среди всей этой шумной и пестрой толпы группу вооруженных франков, Мундерих незаметно скользнул в один из прилегающих переулков: встречаться лишний раз с франками в его планы не входило. Вынырнув из переулка с противоположной его стороны, он решительно направился к самому богатому на вид дому, ибо догадался, что тот принадлежит главе города.
        Стоило Мундериху отворить массивную дверь, как от стены тотчас отделился невысокий крепкий мужчина, облаченный в кожаный, видавший виды нагрудник.
        - Что привело тебя сюда, франк?
        Непрошеный гость, разглядев в руке крепыша меч, поспешил объясниться:
        - Я остгот. И не имею с франками ничего общего.
        - Это хорошо… А то они заполонили весь город, проходу никому не дают… - проворчал страж.
        - Мне необходимо встретиться с главой Фрейбурга, - сказал Мундерих и вручил стражнику серебряную монету.
        Тот вмиг оживился.
        - Сразу видно, что ты давно не бывал в наших краях… Увы, с приходом франков здесь все изменилось, и не в лучшую сторону. Они, кстати, чуть не убили моего господина, он чудом остался жив… - пояснил ставший словоохотливым страж.
        - Так проводи меня к нему. Я по делу.

…Вскоре Мундерих уже стоял перед сидевшим за большим столом бывшим главой Фрейбурга.
        - Ты хотел меня видеть, остгот? - хозяин смерил гостя тяжелым взглядом.
        - Да. Я пришел просить твоей помощи.
        - Что я теперь могу?! - помрачнел тот. - Ныне городом заправляют франки. Тебе надо к ним на поклон идти. Только не забудь прихватить щедрые дары, иначе ничего не добьешься.
        - Мне нужен именно ты. Ведь до франков ты правил этим городом?
        - Я… - признался хозяин со вздохом. - Но теперь город со всеми окрестностями и жителями принадлежит короне Австразии.
        - А разве ты не хочешь вернуться под длань короля Тюрингии? - спросил Мундерих, выкладывая перед ним на стол золотой перстень с орлом.
        Хозяин сгреб перстень со стола и поднес к глазам.
        - Королевский знак… - растерянно пробормотал он, и взгляд его потеплел. - Ты - королевский посланник?
        Мундерих кивнул.
        - Так ты поможешь освободить город от франков?
        Хозяин приосанился.
        - Я ненавижу их! Житья от них не стало! Они ограбили всех зажиточных горожан, в том числе и меня! Говори, что надо делать!
        - Убить стражников, охраняющих городские ворота ночью…
        - И отворить их людям короля Герменфреда?
        - Ты похвально догадлив.
        - Я сделаю все, что поможет нам избавиться от волосатых франков! - заверил хозяин.
        - У тебя есть верные люди?
        Бывший глава города, поглаживая рыжеватую бороду, ненадолго задумался.
        - Найду, - объявил он решительно.

…Через два дня воины Амалафреда ворвались глубокой ночью в город, ворота которого были загодя открыты горожанами. Франкский гарнизон был полностью уничтожен.


* * *
        Аудовера, узнав о событиях во Фрейбурге, укорила супруга:
        - Ты поступил опрометчиво, Герменфред! Гертруда еще не успела укрепиться в Реймсе - она до сих пор пребывает в Меце, по-прежнему оставаясь в роли наложницы.
        - Ты судишь о том, в чем ничего не смыслишь! - вспылил венценосный супруг. - Если я буду раздавать свои земли налево и направо, учитывая сложность матримониальных отношений, сложившихся между соседними королевствами, то в итоге лишусь всего и останусь безземельным королем!
        Аудовера, собственно, всегда считала своего мужа недальновидным правителем, просто прежде предпочитала не говорить ему об этом в глаза. На сей же раз не удержалась:
        - Не забывай, дорогой, что у Теодориха есть еще два брата, Хлотарь и Хильдеберт. Причем Хлотарь наплодил уже столько сыновей, что после его смерти Суассонское королевство превратится в сплошные заплатки! Уж он-то точно не откажет Теодориху в объединении, дабы покорить Тюрингию. Что ты тогда будешь делать? Рассчитывать на помощь Теодориха Великого уже не имеет смысла: он и сам едва успевает отбиваться от лангобардов…


* * *
        В конце зимы, после уже трехмесячного пребывания в Меце, Теодорих узнал, что оставленный им во Фрейбурге гарнизон уничтожен людьми Герменфреда. В живых осталось не более десятка франкских воинов.
        Именно от них-то Теодорих и узнал, что тюринги напали на Фрейбург под покровом ночи, причем, скорее всего, сговорившись предварительно с горожанами, которые как раз и перебили сначала стражу, а затем отворили ворота. Тюринги же, беспрепятственно войдя в город, устроили там настоящую резню…
        Франкские воины, которым посчастливилось спастись, пребывали на тот момент в одном из окрестных селений, забавляясь любовными играми с местными красотками. Завидев всполохи пожара, они, конечно же, поспешили в город, но, увы, прибыли слишком поздно: расправа над соотечественниками уже свершилась…
        Теодорих пришел в ярость.
        - Все ясно: король Тюрингии и не собирался выполнять данное мне обещание! Так что переход Фрейбурга под мою власть - всего лишь мои призрачные мечты! Что ж, значит, назревает новая война…
        Один из мудрых букелариев посоветовал однако королю не спешить с военными действиями. По его мнению, лучше было направить в Бёблинген доверенного человека, дабы тот смог убедить Герменфреда выполнить все-таки свои обязательства перед королем Австразии.
        Теодорих решил прислушаться к совету букелария.


* * *

«Кого же мне отправить в Бёблинген? Жаль, что мой верный советник уже покинул наш бренный мир… Он-то наверняка сумел бы найти нужные доводы для усмирения гордыни Герменфреда», - размышлял Теодорих, лежа рядом с Гертрудой, но совершенно уже не обращая на нее внимания.
        Понимая состояние господина, она решила не докучать ему ласками. Напротив, завела разговор.
        - Мец - небольшой городок, - начала девушка издалека. - Здесь ничего невозможно утаить…
        Отвлекшись от безрадостных мыслей, Теодорих взглянул на наложницу.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - То, что мне тоже известно уже о недостойном поведении моего отца. Мне очень жаль твоих людей, поверь…
        Гертруда прижалась к груди Теодориха, и он ласково погладил ее по роскошным каштановым волосам.
        - Ты не должна чувствовать себя виноватой. Поскольку ты принадлежишь мне, то к Тюрингии никакого отношения более не имеешь…
        - Значит, теперь ты пойдешь войной на Тюрингию? - спросила Гертруда. Не дождавшись ответа, она приподнялась на локте, заглянула Теодориху в глаза и взмолилась: - Умоляю, пощади тюрингов! По вине моего отца погибнут ни в чем не повинные люди! Твои воины разорят и сожгут их селения и города! Я знаю, насколько ты беспощаден к врагам…
        - А что мне остается делать? Твой отец поступил подло. Мало того, что нарушил договор, так еще и предательски убил моих людей.
        Гертруда заплакала.
        - Позволь мне самой отправиться в Бёблинген к отцу, - проговорила она сквозь слезы. - Я постараюсь убедить его отказаться от Фрейбурга.
        Теодорих растерялся: он не ожидал от юной наложницы подобной решительности. Поэтому мягко пояснил:
        - Ты - женщина. А переговоры - дело мужское.
        - Так ты отказываешь мне? - Гертруда умоляюще смотрела на него большими красивыми глазами, полными слез.
        Теодорих задумался: «А может, и впрямь стоит отправить в Бёблинген Гертруду вместе с букелариями? Ее присутствие наверняка обезопасит моих послов. Возможно, им даже удастся все уладить. Ну а если нет - быть войне».
        - Хорошо, ты отправишься в Бёблинген в составе моей свиты и в сопровождении отряда воинов, - озвучил Теодорих свое окончательное решение.


* * *
        На самом деле Теодорих не возлагал особых надежд на наложницу, поэтому ведение предстоящих переговоров поручил букеларию Храмну, верой и правдой служившему ему на протяжении почти уже двадцати лет. Храмн отличался острым умом, выдержкой и находчивостью - словом, всеми качествами, необходимыми при переговорах с власть предержащими.
        Герменфред встретил франкских послов, равно как и собственную дочь, настороженно. Ибо знал, о чем пойдет разговор. Королева же, напротив, встретила падчерицу с нескрываемой радостью, поскольку вынашивала уже новые планы относительно ее положения в Австразии. Своему же венценосному супругу она дерзнула дать совет:
        - У тебя появилась возможность загладить свою вину перед Теодорихом. Прими его послов с надлежащими почестями.
        - Не вмешивайся в мои дела, женщина! - раздраженно рявкнул Герменфред.
        - Если не уладишь конфликт, жди войны, - холодно отчеканила она в ответ. Король и сам уже сожалел об отданном Амалафреду скоропалительном приказе, но ему не хотелось сознаваться в том жене. Она же настойчиво продолжала поучать: - Скажи послам, что воины франкского гарнизона злоупотребляли своим положением: например, грабили сопредельные с Фрейбургом земли. Потому, дескать, ты и решил проучить их. Объясни, что у тебя не было другого выхода: местное население, мол, жалобами замучило… - Герменфред ошеломленно смотрел на жену: она не переставала поражать его неженским складом ума. Иногда он даже ловил себя на мысли, что ей стоило бы родиться мужчиной. - А в качестве подтверждения добрых намерений отправь Теодориху с послами письмо и подкрепи его щедрыми дарами, - посоветовала в заключение Аудовера.
        - А если послы предложат возобновить договор, по которому Фрейбург должен будет вновь отойти короне Австразии? - Герменфред вопросительно воззрился на свою мудрую супругу. - Неужели ты думаешь, что я пойду на это? Сей договор был лишь предлогом, призванным уговорить Теодориха помочь мне избавиться от Бадериха.
        - Тогда не знаю, - призналась королева. - Не надо было давать обещаний. Вот если мой дядя, Теодорих Великий, давал обещания, то он всегда был верен своему слову.
        Герменфреда охватила ярость:
        - Поэтому-то его королевство и пребывает сейчас на грани рапада! Вот увидишь, рано или поздно лангобарды уничтожат его! Так что твоему брату Аталариху, унаследовавшему королевство после смерти Теодориха Великого, приходится, поверь, нелегко! Недаром он плетет интриги и мечется в поисках новых союзников. Благородством в наше время ничего не добьешься!
        - Предательством тоже, - отрезала королева. - Поговори со своими советниками, прежде чем встретишься с послами. Я же постараюсь узнать о настроениях Теодориха от Гертруды.
        - Ты возлагаешь слишком большие надежды на мою дочь, забывая, что она - всего лишь наложница.
        Аудовера промолчала, ибо не собиралась объяснять своему недальновидному супругу, что порой наложницы имеют на королей влияние гораздо большее, нежели их законные жены. Покончив бурную беседу с мужем, Аудовера отправилась в покои падчерицы.
        Выслушав подробный рассказ Гертруды о ее пребывании в Меце, королева сказала:
        - Если ты не изменишь своего поведения, то так и останешься наложницей! А там, глядишь, и соперница появится, гораздо моложе и красивее тебя.
        - Но что же еще я могу сделать? - искренне удивилась Гертруда.
        - Ты должна стать женой Теодориха!
        - Но по законам арианства, которое я приняла в Меце, у короля должна быть только одна жена! И только смерть может разлучить супругов.
        - Ты права, дитя мое: только смерть, - подтвердила Аудовера, и глаза ее хищно блеснули. Затем она извлекла из напоясной сумочки миниатюрный флакон римского стекла и протянула его падчерице со словами: - В этом флаконе - твое будущее. И твоя власть.
        Пересилив страх и нерешительность, Гертруда взяла смертоносный флакончик.



        Глава 4

        Когда послы вместе с Гертрудой вернулись в Мец, Храмн подробно отчитался королю о переговорах в Бёблингене, в том числе о нежелании Герменфреда уступать Фрейбург Австразии.
        Теодорих развернул привезенное Храмном послание от бывшего союзника и бегло ознакомился с ним. Латынь казалась безупречной, но за витиеватыми фразами таился лишь один смысл: Фрейбург остается под короной Тюрингии. В том же послании секретарь - из пленных римлян, был подарен Герменфреду Теодорихом Великим - приносил также извинения и искренние сожаления по поводу гибели франкских воинов во Фрейбурге, а затем долго и пространно пытался обосновать причины, побудившие короля Тюрингии прибегнуть к столь жестким мерам. В знак же примирения Герменфред отправил в Мец вместе с сим письмом дары, призванные смягчить гнев Теодориха.
        Король Австразии отбросил письмо, пытаясь подавить растущее раздражение.
        - И что ты думаешь по этому поводу, Храмн?
        Букеларий задумался на некоторое время, а затем высказал свое мнение:
        - Выход только один - война, мой господин. Ибо Герменфред, нарушив договор, тем самым оскорбил вас.
        - Ты прав, Храмн, войны не избежать. Значит, нужно искать союзника.
        Храмн, будучи осведомлен о непростых отношениях между сводными братьями-королями, принялся размышлять вслух:
        - У Хильдеберта искать поддержки не стоит. Он не перестает зариться на доставшиеся вам после смерти Хлодомира и его сыновей земли Оверна и богатейший Клермон. От такого союзника в любой момент можно ожидать удара в спину. А вот Хлотарь…
        - Конечно, Хлотарь! - подхватил Теодорих ход мыслей Храмна. - Он наплодил столько сыновей, что вряд ли ему хватит Суассонского королевства, чтобы обеспечить каждого из них землей и троном. Я немедленно отправлюсь к Хлотарю на переговоры и поддержу свою просьбу насчет союзничества дарами. Кстати, Храмн, что там мне прислал Герменфред? Опять меха?
        - Да, мой повелитель, меха и серебро тюрингской работы, правда, на мой взгляд, несколько грубоватой.
        - Ничего, Храмн, серебро остается серебром в любом виде. Если чаши и украшения вдруг придутся Хлотарю не по вкусу, он прикажет своим мастерам переплавить их и изготовить более изящные вещи. Надеюсь, что в союзе с Хлотарем мы завоюем Тюрингию целиком, а затем разделим ее поровну. Думаю, на таких условиях мой брат согласится выступить в совместный поход. Я же пока сделаю вид, что удовлетворен дарами Герменфреда и его нелепыми объяснениями. Мне необходимо выиграть время и усыпить его бдительность.


* * *
        Прежде чем отправиться в Суассон, Теодорих решил посетить родной Реймс. Королева Суавегота отнеслась к появлению Гертруды враждебно. Король, желая загладить вину перед женой, преподнес ей дорогие подарки.
        - Золотом и серебром ты не залечишь мои душевные раны, - упрекнула она его. - Я не намерена делить тебя с язычницей и потому приняла решение покинуть Реймс. Уеду в Ахен или в Амьен.
        - Гертруда - не язычница! - воскликнул Теодорих. - Она арианка. И - всего лишь наложница. Разве я виноват, что на склоне лет возжаждал вдруг любви юной девы?!
        - Значит, я для тебя стала стара, - с обидой в голосе произнесла Суавегота. - Мне больно это слышать от тебя. Я завтра же покину Реймс!.. - она отвернулась от мужа, стараясь держать себя в руках, но рыдания против воли рвались из ее груди.
        - Я запрещаю тебе уезжать отсюда! В конце концов, я король, и ты обязана подчиняться мне! И я не позволю тебе покинуть город. Ты останешься здесь, иначе я прикажу приставить к тебе стражу.
        Оскорбленная и униженная королева медленно обернулась и взглянула на мужа. По ее щекам двумя ручейками струились слезы.
        - Ты совсем потерял голову из-за этой девицы…
        Теодорих почувствовал, что начинает терять терпение.
        - Или ты покоришься мне, или…
        Суавегота гордо вскинула голову.
        - Что? Прикажешь убить меня?
        - Отправлю в женский христианский монастырь! - в ярости вскричал король.
        - Я согласна, - смиренно произнесла Суавегота. Слезы на ее глазах чудесным образом вдруг высохли. - Буду молиться там о спасении твоей души.
        Чувствуя, что теряет самообладание, Теодорих резко развернулся и быстрым шагом покинул покои супруги.


* * *
        Не желая встречаться с наложницей, Суавегота удалилась со своим двором в восточное крыло королевской виллы. Гертруда же, напротив, поселилась рядом с покоями короля и постепенно входила в роль хозяйки. Теодорих по-прежнему наслаждался любовью молодой красавицы, стараясь не думать о жене.
        Суавегота хотела написать письмо пасынку в Ахен, но потом, не желая сеять раздор между отцом и сыном, передумала. И, покорившись судьбе, теперь либо проводила время в домашней часовне, либо занималась богоугодными делами. Вскоре ее даже стали почитать в Реймсе почти как святую.
        Теодорих же, казалось, напрочь забыл и о судьбе родной матери Амалаберги, отвергнутой отцом-королем Хлодвигом ради бургундки Клотильды. Впрочем, сам-то он и не помышлял жениться на Гертруде. В отличие, правда, от нее самой: девушка вынашивала коварные замыслы.
        Спустя несколько месяцев после возвращения мужа в Реймс Суавегота узнала, что его юная наложница в тяжести, и стала молить Бога, чтобы у той родилась девочка. Храмн, много лет тайно влюбленный в королеву, видя ее переживания, однажды предложил:
        - Хотите, госпожа, я помогу вам избавиться от соперницы? Для меня не составит труда подослать к ней верного человека, прекрасно владеющего кинжалом или веревкой. И в одно прекрасное утро наложницу обнаружат задушенной или заколотой в ее же покоях.
        Суавегота осенила себя крестным знамением.
        - Побойся Всевышнего, Храмн! Я никогда не соглашусь на это, как бы тяжело мне ни было.
        Храмн с обожанием взирал на королеву.
        - Неужели вы не желаете мести? - спросил он.
        - Нет. Месть сперва ослепляет человека, а затем губит его, - ответила Суавегота.
        - Но если Гертруда родит мальчика, ее положение при дворе укрепится. Она и так уже ведет себя как хозяйка.
        - Я знаю, Храмн. Именно поэтому и покидаю свои покои все реже. Около меня остались только по-настоящему преданные мне люди.
        В порыве чувств Храмн приблизился к королеве едва не вплотную.
        - Я предан вам, госпожа, всей душой! - с жаром воскликнул он.
        Суавегота благодарно улыбнулась ему.
        - Я верю тебе… мой дорогой воин… - сказала она и протянула букеларию руку, которую он тотчас осыпал поцелуями.
        Суавегота смутилась, внезапно испытав полузабытое волнение женского естества, и попыталась высвободить руку из сильных пальцев Храмна. Но ей это не удалось. Ибо распаленный многолетней страстью мужчина уже рывком привлек ее к себе.
        - Пусть… мы совершим грех перед Господом… - прерывисто шептал он на ухо королеве. - Я готов отправиться в ад, лишь бы обладать вами…
        Шею Суавеготы обожгло горячее дыхание Храмна, и она поняла, что уже не в силах сопротивляться соблазну. Да и зачем?..


* * *
        Когда живот Гертруды изрядно округлился, Теодорих, лишившись возможности продолжения плотских наслаждений с наложницей, отправился, наконец, в Суассон на встречу с братом.
        Дорога от Реймса до Суассона заняла у Теодориха три дня, в течение которых он предавался в основном воспоминаниям. Уже много лет король Австразии не посещал этот город, в котором провел и детство, и безрадостную юность. Теодорих вспомнил и кормилицу Иветту, и сенешаля Гортрана, обучившего его латыни, и их с Эйнаром хитроумный побег, и бесстрашную Клерет, и прочие многочисленные приключения юности.
        Следуя по землям Хлотаря и уже приближаясь к Суассону, Теодорих обратил внимание, что предместья города заметно разрослись. Вокруг города во множестве поселились мастеровые люди и свободные крестьяне, которые теперь каждое утро спешили на городскую площадь, дабы продать свой товар.
        Столицы Суассонского королевства кортеж Теодориха достиг, когда колокола местных церквей отзвонили римскую сексту[Секста - примерно полдень.] . Попетляв по узким знакомым улочкам, он выехал к королевской резиденции, которая, как сразу заметил Теодорих, тоже претерпела значительные изменения.
        Хлотарь встретил гостя радушно, хотя Теодорих прекрасно знал, сколь умело брат способен скрывать свои истинные чувства. После обмена приветствиями и прочими любезностями перешли к делу. На всякий случай Теодорих напомнил брату, что поскольку их отец, король Август Хлодвиг, был рожден Базиной Тюрингской, значит, ее земли по праву должны принадлежать им. При упоминании о возможности завоевания новых земель Хлотарь несказанно оживился, ибо наследников у него и впрямь было предостаточно. И если разделить его королевство на всех сыновей, те получат в лучшем случае латифундии, но уж никак не государства.
        Словом, предложение брата объединить усилия против Герменфреда с целью лишения того короны Хлотарь воспринял с энтузиазмом и мысленно даже назначил уже королями-соправителями Северной Тюрингии старших сыновей Гунтара и Хильдерика, рожденных ему Ингундой.
        В свою очередь Хлотарь, рассчитывая на помощь тестя, короля Хлодомира II, предложил Теодориху задействовать в походе еще и саксов. Однако Теодорих, прекрасно зная, что вести дела с саксами опасно - могут в любой момент предать! - отклонил его предложение, пообещав, правда, в случае необходимости обратиться к ним за помощью всенепременно.
        На самом деле Теодориху не хотелось иметь в союзниках тестя Хлотаря из опасения, что впоследствии родственники объединятся против него самого. Про себя он решил, что лучше уж привлечет, если понадобится, Дерека - сына Хлодомира II, правившего сейчас в Вормсе, полученном от отца на кормление. Теодорих знал о разногласиях межу Хлодомиром II Саксонским и его сыном: амбициозный Дерек считал, что Вормс слишком мал для него, и чувствовал себя несправедливо обделенным отцом.


* * *
        Весной, когда старые римские дороги окончательно подсохли под солнцем и по ним уже можно было беспрепятственно передвигаться, дружины Теодориха и Хлотаря, объединившись в Меце, двинулись в сторону Тюрингии. Гарнизоны, выставленные Герменфредом по римскому образцу (остготский король Аталарих, преемник Теодориха Великого, несмотря на сложное положение в собственном королевстве, по просьбе короля Тюрингии предоставил ему нескольких своих опытных военных советников) на некоторое время задержали союзную армию франков. Но ровно на столько, чтобы гонец смог достичь Бёблингена и предупредить Герменфреда, что войско франков насчитывает более пяти тысяч воинов, хорошо вооружено и оснащено мощными осадными орудиями.

…Герменфред запаниковал. Он понимал, что объединиться с братом и пойти на войну с Тюрингией Теодориха заставило именно его предательство, но очень уж не хотелось признавать свою ошибку. Королева Аудовера заперлась у себя в покоях и теперь беспрестанно возносила молитвы Логосу, умоляя помочь супругу.
        Герменфред в срочном порядке созвал военный совет, на который пригласил и Мундериха, пользующегося ныне - после захвата Фрейбурга - его особым доверием.
        Амалафред высказался первым:
        - Военная слава франков умерла вместе с Хлодвигом! Франки разучились воевать! Надо дать им бой!
        - Амалафред прав, - поддержал его Мундерих. - К тому же иного выхода у нас все равно нет: с севера вновь наступает дружина Бадериха. Но поскольку наше войско проигрывает франкам по численности, предлагаю действовать хитростью…
        - Говори! - нетерпеливо воскликнул король тюрингов.
        - Я прожил достаточно бурную жизнь, сражался в армии Теодориха Великого. В молодости я услышал однажды историю о том, как несколько веков назад римский легион отправился на завоевание тевтонских племен.
        - И что же? - поторопил оратора Герменфред.
        - Так вот вооруженные топорами и луками тевтонцы, не имея численного преимущества в сравнении с регулярными войсками Рима и желая поэтому избежать с ними открытого боя, сделали вид, что напуганы римской мощью, а сами заманили римлян в болота. Но предварительно хитроумные дикари сплели из древесных ветвей специальные мокроступы - что-то вроде плоских корзин, обув которые на ноги, можно спокойно перемещаться по топям. Римляне же в своих тяжелых доспехах тотчас увязли по колено в гнилой жиже и, таким образом, оказались в западне: одни тевтонцы расстреливали их из луков, другие, подбираясь на мокроступах вплотную, добивали боевыми топорами. Словом, отправленный на покорение дикарей римский легион «непобедимых» воинов бесславно погиб. Лишь единицам удалось тогда выжить[До этого, примерно в 9 году н. э., римляне были повержены германцами в Тевтобургском лесу. И все же римлянам удалось закрепиться тогда на территории между Рейном и Эльбой. После же похода под предводительством Тиберия была создана новая римская провинция под названием Германия.] …
        - Если твой план сработает, я назначу тебя наместником северной Тюрингии! - воскликнул воодушевленный рассказом король. - Итак, нам остается только выбрать подходящее место для битвы…
        - Есть такое! - воскликнул Амалафред. - Ловушку можно организовать на притоке Дуная, что в десяти лигах от Бёблингена.


* * *
        Согласно стратегии, предложенной Мундерихом, передовые отряды тюрингов приняли первый удар франков и, сделав вид, что дрогнули, начали отступать к реке, где в укрытии уже затаились отряды, планировавшие взять франков в кольцо.
        Теодорих сразу заподозрил в действиях тюрингов недоброе. Во-первых, он не понаслышке знал об умении варваров сражаться в лесах и на болотах, а во-вторых, был знаком и с историей заманивания в подобные ловушки римских легионов. Потому и поспешил в шатер брата с требованием:
        - Немедленно прикажи своим воинам прекратить преследование врага!
        Хлотарь воззрился на него с изумлением, граничащим с недовольством.
        - Мы с тобой, конечно, союзники, но пока я сам волен решать, какие приказы отдавать своим воинам!
        - Ты ослеплен легкой победой, Хлотарь! Поверь, тюринги заманивают твоих людей в ловушку! Подобную тактику варвары не раз использовали еще против римлян!
        Хлотарь снисходительно молвил:
        - Сдается мне, брат, что ты просто-напросто растерял воинский пыл. Стареешь… Но нет, я не отменю своего приказа! Вот увидишь: мои воины добьют тюрингов, и я первым захвачу Бёблинген!
        Поняв, что жажда стяжания военной славы полностью возобладала над разумом Хлотаря, Теодорих молча развернулся и покинул его шатер.
        Действительно слова Теодориха оказались пророческими: тюринги действительно заманили разгоряченных погоней франков в топи, а затем расстреляли с флангов стрелами из луков. Хлотарь потерял почти тысячу воинов. Он пребывал в отчаянии: северная Тюрингия уплывала из рук! Усмирив гордыню, Хлотарь пришел к Теодориху.
        - Ты был прав, брат, когда предупреждал меня о ловушке, - произнес он покаянно. - Я же, как ни прискорбно теперь в том признаваться, не внял твоему совету и в итоге потерял людей…
        - Твое сражение проиграно, Хлотарь, - холодно ответил Теодорих.
        - Почему?! Разве ты не поможешь мне? И разве мы не вместе захватим Бёблинген, а потом и всю Тюрингию?
        Теодорих отрицательно покачал головой.
        - Нет, Хлотарь. С этого момента мы более не союзники.
        - Но… - попытался возразить тот, желая найти нужные слова и переубедить брата.
        - Ты сам виноват! - резко оборвал его король Австразии. - Надо было действовать сообща, а не пытаться отличиться лишь для того, чтобы твой подвиг воспели меннизингеры. Прощай! И не заставляй моих людей прибегать к силе.
        Глаза Хлотаря злобно сверкнули.
        - Как ты был сыном наложницы, так им и останешься! - в гневе воскликнул он.
        - Уж лучше быть сыном наложницы, чем сыном королевы, опутавшей интригами все королевство как паутиной, - спокойно парировал Теодорих.
        - Прощай! - с ненавистью прошипел Хлотарь и вышел прочь.
        На следующий день он вместе с остатками дружины покинул Тюрингию.


* * *
        Теодорих, не теряя времени, отправил послов в Вормс к королю Дереку с предложением военного союза.
        Тюринги, пользуясь передышкой, принялись активно стягивать силы к столице. Данным обстоятельством не преминул воспользоваться король Бадерих: поскольку северные границы королевства остались без должной защиты, он перешел в наступление, намереваясь завладеть Вюрцбургом и северной Тюрингией. Так что Теодорих, сам того не ожидая, получил поддержку извне, но в ожидании саксов занял на всякий случай оборонительные позиции. Король Дерек не заставил себя долго ждать: прибыл вскоре с дружиной, хотя и не столь многочисленной, как у Хлотаря.
        Теодорих принял Дерека в походном шатре, где они и обговорили условия новоиспеченного военного союза. Затем объединенные франко-сакские силы выступили в поход и, предусмотрительно обойдя речные топи с помощью подкупленных местных проводников, устремились к столице.
        Герменфред догадался, что Теодорих не станет переправляться с тяжелыми метательными механизмами через реку, а прибегнет к обходному маневру, поэтому расположил военную ставку около небольшого селения, где и рассчитывал встретить неприятеля. Когда же лазутчики донесли Герменфреду, что к франкам присоединились саксы, он чрезвычайно обеспокоился: силы противоборствующих сторон вновь были не равны.
        Теодорих решил не спешить с началом боевых действий и убедил в том же Дерека, хотя тот и жаждал кровавой сечи с богатой добычей в качестве скорой награды. Так армии и стояли друг против друга почти десять дней.
        За это время Герменфред получил плохие известия из северной Тюрингии: Бадерих почти уже достиг Везера. Теперь Герменфред молил богов, чтобы его воины и наемники не узнали об успехах ненавистного брата-бастарда.
        Когда лазутчики Теодориха тоже сообщили ему об активном продвижении Бадериха к Везеру, он тотчас призвал Дерека и объявил ему, что еще несколько дней - и настанет самое благоприятное время для битвы. А дабы не терять время даром, предложил план, согласно которому Дерек немедленно отправил нескольких своих воинов (саксов было трудно отличить внешне от тюрингов) по дороге, ведущей в Беблинген, под видом торговцев.
        Как Теодорих с Дереком и рассчитывали, тюринги задержали «торговцев», заподозрив в них вражеских лазутчиков. Те же, отлично владея тюрингским языком, поведали, что видели по пути несметные полчища франков, подкрепленные силами саксов. Добавили также, что слышали, будто бы Бадерих уже захватил северные земли Тюрингии вплоть до Везера. Тюринги отобрали у «торговцев» их товар (вино и провиант) и отпустили восвояси, но с возложенной на них миссией те справились: успели посеять в душах тюрингских воинов страх и сомнения.
        Узнавший о том Герменфред решил, что медлить более нельзя, и отдал приказ начать наступление. Теодорих только того и ждал. Дерек, оценив дальновидность союзника, выказал даже готовность сотрудничать с ним и впредь.
        Когда дружина Герменфреда пошла в атаку на неприятеля, командиры не досчитались в ней саксонских наемников: те уже благополучно переметнулись к соплеменникам. Даны, узнав об этом, тоже разом утратили боевой пыл, ибо не желали погибать от мечей франков. Безземельный конунг, доселе служивший королю тюрингов верой и правдой, и вовсе отдал своим людям приказ отступить и не принимать участия в битве.
        Воспользовавшись сумятицей в стане неприятеля, воины Теодориха и Дерека расправились с тюрингами очень быстро: уже к вечеру бой был окончен. Герменфред с остатками дружины отступил к Бёблингену и укрылся за его стенами.


* * *
        Аудовера и военачальники убедили Герменфреда оставить столицу, ибо деревянные стены города все равно не выдержали бы натиска франкских осадных орудий и метательных механизмов. Королю ничего не оставалось, как только согласиться с их доводами и спастись постыдным бегством, укрывшись в крепости Скитинг[Крепость Скитинг располагалась на севере Тюрингии.] на реке Унструт.
        После того как король бросил столицу на произвол судьбы, боевой дух ее защитников резко упал. Правда, несколько дней Бёблинген все же сопротивлялся, но, не устояв перед градом летящих на стены и головы горожан камней, в итоге сдался на милость победителей.
        Франки с саксами захватили в тюрингской столице богатую добычу, и Дерек, получив причитающуюся ему часть, вернулся в Вормс. Теодорих же, разграбив все крупные города Тюрингии, решил не тратить время на осаду Вюрцбурга, в коем уже обосновался Бадерих, а сразу отправиться в Скитинг, дабы покончить с Герменфредом.
        Увидев под стенами крепости франков, бывший король Тюрингии пришел в неописуемый ужас. Он оказался зажат меж двух врагов: с юга стояла дружина Теодориха, а за Везером, на севере, уже вовсю хозяйничал Бадерих.
        Герменфред призвал военачальников на совет, но ряды их, увы, за последнее время заметно поредели. Причем первым Герменфреда покинул Мундерих: гордый остгот не имел привычки служить поверженным королям.
        На совете царило молчание, ибо приближенные короля не знали, как спасти положение и выкрутиться из сложившейся печальной ситуации. Герменфред обвел их блуждающим взором.
        - Меня все бросили и предали, - тяжело выдохнул он. - Надеяться более не на кого…
        - Отец, отправьте к Теодориху послов, - дерзнул высказаться Амалафред.
        - Зачем?
        - Молите его сохранить жизнь королеве. Мы же умрем достойно, как воины.
        Мысли о смерти не раз уже посещали и самого короля, но он гнал их прочь. Умирать совсем не хотелось, пусть даже достойно - в битве и с оружием в руках.
        Поэтому на следующий день, последовав совету сына, Герменфред отправил верных людей в лагерь франков с прошением, в коем молил Теодориха сохранить жизнь всей королевской семье.
        Король Австразии принял послов Герменфреда в походном шатре, сидя на простом деревянном табурете, застеленном шкурой волка.
        - Что привело вас ко мне? - грозно воззрился он на тюрингов. - Неужто принесли условия сдачи Скитинга?
        Тюринги поклонились и молча протянули ему прошение своего короля.
        Ознакомившись с посланием, Теодорих многозначительно хмыкнул: он понял, что враг окончательно сломлен и, значит, штурмовать крепость его воинам не придется.
        - Я обещаю сохранить жизнь королю Герменфреду, его семье и придворным при условии, что Скитинг будет сдан без кровопролития, - веско отчеканил он. - Завтра в полдень вы должны открыть мне ворота.
        Удовлетворившись его ответом, тюринги покинули лагерь франков, торопясь доложить о достигнутой договоренности своему королю.


* * *
        - А что, если Теодорих обманывает меня? - обратился Герменфред с вопросом к сыну и жене, выслушав послов. - Вдруг это всего лишь уловка, чтобы выманить нас из Скитинга?
        Аудовера молчала. За последнее время она сильно сдала: поседела, похудела, под ее некогда прекрасными, полными жизни и огня глазами залегли черные тени. «Первая умная мысль, посетившая твою варварскую голову за все последние годы, - думала королева. - Ничуть не сомневаюсь, что Теодорих убьет и тебя, и Амалафреда… И я останусь одна. В наложницы король Австразии вряд ли меня возьмет: не думаю, что в моем возрасте я гожусь для такой роли. Хвала Логосу, что хоть Гертруда устроена! А если все пойдет так, как я задумала, вскоре станет и королевой Австразии. В ней - вся моя надежда на будущее. Но куда податься на первых порах? Вернуться в родное королевство? Уйти в монастырь?» Мысли путались. Аудовера взглянула на сына, и сердце ее болезненно сжалось. Конечно же, Амалафред был как две капли воды похож на отца - и внешностью, и характером. Порой Аудовере казалось даже, что это не она произвела на свет столь упрямого и жестокого юношу. Однако, как ни крути, он все же был плоть от плоти и кровь от крови ее родным сыном…
        - Король Австразии дал обещание, - робко произнес один из послов.
        - Знаю я его обещания! - саркастически хмыкнул Амалафред. - Ему нельзя верить!
        - В любом случае у нас нет другого выхода, - подала, наконец, голос королева. - Если мы не покинем крепость добровольно, франки уничтожат и ее, и нас…
        После непродолжительной беседы Герменфред пришел к окончательному решению: завтра в полдень он, его семья и последние сохранившие ему верность воины покинут крепость.


* * *

…Солнце ярко освещало землю, стоял конец августа. Пришло время жатвы и сбора урожая, но, увы, почти все близлежащие поля были вытоптаны либо сожжены франками и саксами. Многие города и селения обезлюдели: крестьян и воинов вражеские воины поубивали, а женщин и юношей увели в плен.
        Король Тюрингии в последний раз поднялся на дозорную башню и впервые в жизни пожалел, что у него нет крыльев как у птицы. Ему захотелось, забыв обо всем, взметнуться ввысь и улететь прочь. Далеко-далеко отсюда…
        Герменфред провел бессонную ночь, терзаясь догадками, выполнит ли Теодорих свое обещание. Сам-то он, чего уж греха таить, не мог похвастаться обязательностью в соблюдении данного кому-либо слова.
        За спиной раздался голос сына:
        - Пора, отец! Солнце уже высоко, скоро полдень…
        Герменфред обернулся - перед ним стоял Амалафред при полной амуниции. На глазах короля впервые в жизни выступили слезы.
        - Идем, сын…
        В небольшом внутреннем дворе их уже ожидали королева и немногочисленная свита. Герменфред обратил внимание, что Аудовера надела праздничное платье и украсила волосы золотым обручем. Воины тоже стояли в парадном обмундировании, их начищенные до блеска шлемы сверкали на солнце. Бывший король Тюрингии помолился древним богам, ибо так и не уверовал в Логоса, и приказал открыть ворота.


* * *
        - Сложите оружие, если хотите остаться в живых! - встретил их зычный голос Теодориха, как только створки крепостных ворот распахнулись.
        Неожиданно Амалафред, не рассчитывавший, видимо, на снисхождение короля Австразии, обнажил меч и кинулся прямо на Теодориха. Но цели не достиг - тотчас обмяк на копьях его телохранителей.
        Аудовера издала протяжный стон. Герменфред почувствовал слабость в ногах.
        Король Австразии равнодушно посмотрел на захлебывающегося кровью Амалафреда.
        - Достойная смерть для воина, - обронил он и отдал приказ: - Проводите Герменфреда в мой шатер, остальных - к пленникам!

…Два короля, два бывших союзника снова встретились лицом к лицу. Один из них потерял к этому моменту все: честь, сына, корону, королевство. Другой, напротив, помимо богатой добычи расширил пределы своих владений за счет повергнутой огнем и мечом Тюрингии.
        Теодорих молча долго смотрел на сломленного и постаревшего противника. Наконец спросил:
        - Ты и впрямь надеешься, что я сохраню тебе жизнь, поскольку когда-то мы были союзниками и я взял твою дочь в наложницы?
        - Но ты же обещал! - с жаром воскликнул Герменфред. - Неужели нарушишь королевское слово?
        Теодорих зло рассмеялся.
        - И это говоришь мне ты?! - Он гневно воззрился на пленника. - Король, лишившийся всех своих владений?! Король, первым нарушивший договор?! Или ты уже забыл, как уничтожил моих людей во Фрейбурге?
        Герменфреда охватили страх и отчаяние.
        - Пощади меня! Зачем тебе моя смерть? Ты и так получил все, что хотел, - залепетал он скороговоркой.
        - До чего ж ты жалок! - скривился король Австразии. - Даже достойно умереть не способен!
        Поняв, что его судьба решена, Герменфред поднял на него поблекшие глаза и взмолился:
        - Прошу об одном: пощади хоть Аудоверу!
        - Я отдам ее одному из своих букелариев. Думаю, ему будет лестно иметь в наложницах бывшую королеву, да к тому же племянницу Теодориха Великого.
        - Тогда закончим разговор. Надеюсь, твой меч хорошо отточен…
        - Не сомневайся! - заверил Теодорих и извлек из ножен верную «Разящую молнию».
        В следующее мгновение клинок сверкнул в воздухе, и обезглавленное тело бывшего короля Тюрингии рухнуло вниз. Голова откатилась в дальний угол шатра, залив кровью устилавшие землю шкуры.


* * *
        Теодорих и его дружина, отягощенные грузом трофеев, вернулись во Фрейбург, где воины тотчас принялись пировать победу и наслаждаться невинностью юных дев, дочерей знатных тюригнов. Однако в разгар пира из Реймса прибыл гонец и сообщил Теодориху две новости. Первая новость была приятной и долгожданной: Гертруда удачно разрешилась от бремени мальчиком. Вторая же опечалила короля: Суавеготу сразил сильный недуг.
        На следующий день Теодорих назначил наместником Тюрингии букелария Храмна, оставил ему часть дружины для охраны города и почти всю свою добычу, дабы не мешала в пути, а сам спешно отбыл в Реймс.
        Спустя три дня он уже слышал знакомый перезвон колоколов Реймского собора. Под восторженные крики горожан, обожавших своего повелителя, королевский кортеж проследовал в город и вскоре достиг резиденции. Не переодеваясь, Теодорих сразу устремился в покои жены.
        Теодехильда, увидев отца, разразилась рыданиями и прильнула к его плечу.
        - Благодарю вас, отец, что приехали, - сказала она, утирая слезы. - У матушки сейчас лекари…
        - Что они говорят? В чем причина недуга? - взволнованно спросил Теодорих.
        - Они не в силах понять причину, - горько посетовала дочь, - и оттого не могут определиться с лечением.
        Теодорих почувствовал, что мозаичный пол уходит у него из-под ног. Только сейчас он понял, до какой степени ему дорога Суавегота.
        Он резко отворил дверь и шагнул в спальню жены. Стоявшие подле ее ложа три лекаря, увидев короля, почтительно ему поклонились и деликатно удалились в противоположный угол комнаты.
        Лицо королевы было мертвенно бледным, глаза глубоко запали, кожа вокруг них почернела. В первую минуту Теодорих даже не узнал супругу.
        - Суавегота! - прошептал он мгновением позже и, опустившись на колени перед ее ложем, прильнул к бледной, безвольно свесившейся руке.
        Женщина с трудом открыла глаза.
        - Теодорих!.. - вымолвила она со слабой улыбкой. - Я рада, что ты застал меня живой…
        Теодорих почувствовал, что из его груди вот-вот вырвутся рыдания. Он столько времени потратил на возвеличение короны Австразии и совершенно забыл при этом о жене! А теперь вот она уходит в иной мир… оставляет его…
        - Не покидай меня! - взмолился Теодорих.
        - Прости меня, - едва слышно попросила королева. - Прости за все…
        В этот момент в покои вошел священник. Теодорих понял, что Суавегота хочет исповедоваться, ибо час ее близок, и поднялся.
        Вслед за королем помещение покинули и лекари.
        - Неужели нельзя ее спасти? - в отчаянии обратился к ним король в коридоре.
        Все трое сконфуженно потупились. Потом самый старший из них виновато сказал:
        - Все мы в руках Всевышнего.
        Теодорих пришел в ярость.
        - Если вы не излечите королеву, я прикажу вас казнить!
        - Воля ваша, господин, - ответствовал старший лекарь. - Но вряд ли наша смерть исцелит королеву.
        Не в силах более сдерживать захлестнувшее его чувство горечи, король устремился прочь. Однако не успел он достичь конца коридора, как его догнал один из лекарей.
        - Выслушайте меня, повелитель!
        Теодорих остановился и недовольно спросил.
        - Что еще?
        - Повелитель, я просто хотел поделиться с вами своими подозрениями…
        - Это касается недуга королевы?
        - Да, господин. Мне кажется… Я даже почти уверен, что он вызван ядом.
        Красная пелена застлала взор короля, но он усилием воли взял себя в руки.
        - Ты считаешь, что королеву отравили?
        Лекарь утвердительно кивнул.
        В голове Теодориха роем закружились мысли: «Кто? Зачем?! Кому понадобилось отравить королеву ядом?.. Она же никому не делала зла! Каждое воскресенье раздавала милостыню обездоленным… Всячески помогала им…» И вдруг страшная догадка озарила его: «Гертруда! Только она могла!.. Только ей выгодна смерть Суавеготы».


* * *
        Гертруда, вполне уже оправившаяся от родов, готовилась к встрече с королем. Ей успели сообщить не только о его прибытии в Реймс, но и о том, что первым делом он направился в покои королевы. «Ничего, скоро все изменится, - торжествующе думала она. - Скоро Теодорих будет спешить только ко мне и к своему наследнику».
        Когда король вихрем ворвался в ее покои, Гертруда, решив, что он снедаем любовным нетерпением, поспешила навстречу с раскрытыми объятиями. Однако Теодорих, словно и, не заметив ее, прямо с порога прошагал к детской люльке.
        - Твой сын! - гордо произнесла наложница, приблизившись к повелителю. - Я назвала его Теодорихом. В твою честь…
        Король, полюбовавшись малышом, перевел вмиг потяжелевший взор на нее, и она, интуитивно почувствовав беду, в страхе отступила. «Неужели он догадался?! Нет, не может быть!» - забилась в голове тревожная мысль. Вслух же она вкрадчиво осведомилась:
        - Я провинилась перед тобой, мой господин? Тебе не нравится имя, которое я дала нашему мальчику?
        Король резко схватил наложницу за руку и, крепко сжав ее, привлек к себе, чтобы заглянуть прямо в глаза.
        - Ты… Ты… - он буквально задыхался от гнева. - Ты - змея, которую я пригрел на своей груди!
        Гертруда побледнела, а кормилица и прислужница поспешно ретировались из комнаты.
        - Я не понимаю причину твоего гнева, мой повелитель, - пролепетала наложница. - И мне больно… - она указала глазами на свою руку, которую король сжимал не в меру сильно.
        - Сейчас тебе станет еще больнее! - Теодорих обнажил меч.
        Гертруда вскрикнула.
        - Что случилось, мой господин?! Меня оклеветали? Клянусь, я была верна тебе! - пылко воскликнула она.
        - Признавайся, ты отравила королеву?! Ты! Я уверен! - выкрикнул Теодорих и, побагровев от гнева, занес над головой женщины меч.
        Та вмиг обмякла и начала оседать. Теодорих выпустил ее руку, и она упала на пол, застеленный меховым ковром.
        Король потерял счет времени. Он не знал, сколь долго простоял с обнаженным мечом над наложницей. Из состояния оцепенения его вывел писк малыша.
        - Не притворяйся! Вставай! - приказал он Гертруде ледяным тоном. - И выслушай мою волю.
        Женщина покорно поднялась, понимая, что притворяться далее нет смысла.
        - Ты покинешь Реймс тотчас же! Сына я признаю законнорожденным. Он ни в чем не будет нуждаться и вырастет, как и подобает королевскому сыну.
        Гертруда хотела что-то сказать, но король смерил ее столь гневным взглядом, что она так и не осмелилась раскрыть рта.



        ЭПИЛОГ


534 год от Р. Х.
        После исповеди Суавегота промучилась еще несколько дней, приходя в сознание лишь изредка и ненадолго. Король не покидал покоев умирающей супруги ни на минуту.
        Однажды он, совершено измученный, заснул прямо около ложа Суавеготы, и ему привиделся удивительный сон: словно живет он в скромной хижине, очень похожей на ту, в которой обитала долгие годы Озерная ведьма…
        Когда Теодорих проснулся, Суавегота уже не дышала.
        На следующий день король Австразии приказал отслужить заупокойные молебны во всех христианских и арианских храмах королевства.
        Сам же после смерти жены почти ни с кем уже не разговаривал и не покидал своих покоев, предавшись размышлениям о жизни. Часто вспоминал предательски убитых сыновей Хлодомира. Почему он тогда не помешал братьям? Ведь он же не испытывал никакой личной ненависти к их племянникам!..
        Теперь, спустя годы, он понял: всему виной была жажда власти. Ну как же! Ему хотелось новых земель, расширения королевства, еще большего величия! И что? Да, сейчас его королевство огромно. Одни только Нарбонская Галлия и Оверни приносят доходы, как Бургундия и все долевое королевство, вместе взятые. Но отчего-то теперь это стало для него не важным. Он устал…
        Вскоре король окончательно разочаровался в мирской жизни. Решив, что смерть Суавеготы - не что иное, как наказание за смерть невинных племянников, он вознамерился искупить свой страшный грех.
        Теодебер прекрасно справлялся с обязанностями наместника Ахенского домена, проявляя себя зрелым и дальновидным правителем. Недавно он женился на Визигарде, дочери короля лангобардов, изрядно потеснивших владения остготов. Теодорих ничуть не сомневался, что из сына выйдет сильный и мудрый король, поэтому в один из осенних дней вызвал придворного курия, четырех верных букелариев и подписал отречение от короны Австразии в пользу Теодебера.
        Наследник принял корону в главном кафедральном соборе Реймса, прилюдно поклявшись добиться еще большего процветания Австразии. Архиепископ Реймский благословил меч Теодориха, верно служивший ему более тридцати лет. Сам Теодорих вообще считал, что именно этот меч, выкованный когда-то простым кузнецом, принес ему впоследствии и военную славу, и власть.
        - Accipe hunc gladium cum Dei benedictione…[Вручаю тебе меч сей с благословением Господним… (лат.) Возможно, «Посланник небес», он же - «Разящая молния» - тот самый меч, который принадлежал впоследствии Карлу Великому, свергшему последнего короля Хильдерика III Меровинга и положившего начало новой династии Каролингов. Ибо вручение при коронации меча как символа королевской власти окончательно укрепилось примерно в описываемый исторический период.] - произнес архиепископ, после чего окропил теперь уже «Посланника небес» святой водой и вручил сей бесценный дар молодому королю, преклонившему колени пред алтарем.
        После отречения от власти Теодорих принял крещение в Реймском соборе, а потом облачился в скромные одежды, собрал походный мешок, сложив в него только самое необходимое, и отбыл из Реймса в неизвестном направлении.
        Спустя несколько дней бывший король достиг Озерного края - мест, с которыми были связаны самые дорогие его сердцу воспоминания.
        Вот озеро, на берегу которого он когда-то впервые поцеловал Эстер… Вот холм, внутри которого жила Гортензия… Теперь в ее тайном, похожем на нору прибежище наверняка уже поселились кролики. А вот и ее хижина… Жаль, что от нее почти ничего не осталось…
        Теодорих всегда ловко управлялся с франциской, и вот сейчас, нарубив небольших деревьев в лесу, решил восстановить давно заброшенную хижину. Трудности не пугали его. «Чем их будет больше, тем меньше сил останется на гнетущие мысли, - думал он, латая ветхое жилище. - Как известно, работа и время - лучшие лекари».
        Так Теодорих, бывший король Австразии, стал отшельником и взял себе новое имя - Климентий.
        Денно и нощно Климентий молил Господа простить ему содеянные грехи и как можно скорее призвать к Себе. Но Всевышний не торопился…
        Вскоре все жители Ахена и Озерного края узнали, что на озере Быка, в хижине бывшей ведьмы живет мудрый старец. К нему потянулись люди: кто за советом, кто за состраданием, кто - с мольбой об исцелении ближнего…
        Позднее Климентий сам, без посторонней помощи возвел около хижины небольшую часовню, где и стал проводить время в молитвах об исцелении болящих и утешении скорбящих.


* * *
        Почти десять лет прожил Климентий в Озерном крае, и со временем его стали почитать как святого. Однажды холодной зимой к нему пришла женщина и попросила помолиться за ее дочь, которая второй день не могла разродиться. Климентий был уже слаб, но, с трудом поднявшись со скамьи, все же нашел в себе силы дойти до часовни, дабы сотворить молитву.
        Женщина долго ждала старца: хотела отблагодарить его за труды принесенными из дома свежими лепешками и молоком. Но к вечеру в хижине стало очень холодно: очаг почти погас и уже не давал тепла. Изрядно продрогнув, женщина осмелилась заглянуть в часовню. Климентий неподвижно лежал перед алтарем, сложив руки на груди…
        Весть о том, что старец Климентий отдал Богу душу, быстро достигла Ахена и облетела весь домен. Наместник Ахена тут же составил прошение, в коем просил у Реймского епископа дозволения построить в честь Святого Климентия мужскую обитель, и отправил его в Реймс.
        Король Теодебер, достойно выдержавший испытание властью, давно подозревал, что старец Климентий - это его отец, покинувший Реймс более десяти лет назад. Он лично встретился с епископом Реймским, который уже подписал прошение наместника Ахена, и пожертвовал на строительство обители крупную сумму золотом.
        Вскоре в Озерном крае, близ Ахена, была заложена мужская обитель Святого Климентия.


        notes

        Примечания


1

        Вестготы (везиготы, тервинги, лат. Visigothi) - германское племя, представлявшее собой одну из двух главных ветвей племенного союза готов (второй ветвью были остготы). С 370 г. участвовали в Великом переселении народов. После падения Западной Римской империи играли ключевую роль в западноевропейской истории. Вестготы считаются предками современных испанцев и португальцев.

2

        Франки - воинственные племена, населявшие долину реки Реймс; относятся к германской группе. Германские племена отвоевали земли у белгов (белловаки, ремы, атребаты, морины, нервийцы, эбуроны, треверы, суессионы и т. д.), которые подчинялись Римской империи (провинция Белгика) и в силу этого были чрезвычайно романизированы. Впоследствии часть белгов была уничтожена, а остальные смешались с франками, фризами, алеманами и саксами. В данном случае речь идет о западных (так называемых салических) франках. В 420 году вождь франков Фарамонд перешел со своими подданными Рейн в западном направлении и укрепился там. Фарамонд считается основателем династии Меровингов и королевства Токсандрия, расположенного на западных землях Белгики.

3

        См. значение нумерованных сносок в разделе «Примечания» в конце книги.

4

        Территория современной Германии.

5

        Эгидий Афраний Сиагрий (430-487 гг.) - последний сколь-нибудь влиятельный римский полководец; также - римский наместник в Северной Галлии (в частности, Суассонского домена, который впоследствии он передал своему сыну Сиагрию) и Аквитании. Собственно, именно после его смерти наступила эпоха, о которой можно говорить как о полном крахе римской государственности в Западной Европе.

6

        Флавий Юлий Валерий Майориан (420-461 гг.) - римский император (457-461 гг).

7

        Рицимер - выдающийся римский полководец. Блистал на политической арене во времена правления Марка Мелиция Флавия Эпархия из рода Авита - наместника Галлии, мечтавшего об императорском престоле. Ради этого вступил в переговоры с Эйрихом Непобедимым, но тот предал Авиту, захватил Тулузу и Лангедок, а затем и земли Луары.

8

        Часто салические франки, проживавшие на землях Токсандрии, вступали в союз с рипуарскими франками из Ахенского королевства и предпринимали совместные набеги на земли саксов, алеманов, тюрингов и бургундов. В результате племена алеманов были почти полностью вытеснены с реймских земель, а границы Тюрингии стали простираться восточнее Меца.

9

        Гонделак - топор на длинном древке; подобие алебарды.

10

        Спата - длинный обоюдоострый франкский меч; оружие знатных людей.

11

        Донар - бог грома у германских племен.

12

        Скрамасакс - в данном случае кинжал (либо меч длиной 50-70 см); не обоюдоострый; был на вооружении в основном у франков.

13

        Вёльфы - ведьмы (у германских племен).

14

        Галлы, вестготы, алеманы, саксы, аквитаны - племена, населявшие современную Францию и покоренные королем Хлодвигом в конце V века н. э. Алеманы (союз свебов, маркоматов и ютунгов) были затем вытеснены из бассейна Рейна и поселились на территориях современных Германии, Италии и Австрии. Частично проникли и на земли галлов. Аквитанами часто называли также племена васконов, витургов, сантонов, васатов, элусатов, тарбеллов. Аквитаны населяли западное побережье современной Франции.

15

        Аквитания - западные земли Франции, населенные аквитанами, васконами и другими племенами в период раннего Средневековья.

16

        Домен - крупное землевладение.

17

        Котэ-макле - решетчатый панцирь из полосок дубленой кожи, скрепленных заклепками.

18

        Fiat voluntas tua - Да будет воля твоя (лат.).

19

        Букеларии - члены военной свиты (рим.).

20

        Лютеция - город, основанный римлянами; будущая столица франкского королевства (ныне Париж).

21

        Многие франки и вестготы были приверженцами Логоса, переняв арианство у римлян. Арианство - религиозное течение в христианстве (IV-VI вв.), возникшее в поздней Римской империи. Получило название от имени его зачинателя - александрийского священника Ария. Ариане отрицали божественное происхождение Иисуса и поклонялись Логосу. Предполагается, что король Хлодвиг тоже (возможно, формально: только потому, что на завоеванных им бывших римских территориях население исповедовало арианство) придерживался данной религии. Франки и германцы, принявшие арианство, долго не забывали и о своих языческих богах. По этой причине понятия арианство и христианство римского обряда (термин католичество появился позже) ниже будут разграничены. Арианские храмы часто соседствовали с христианскими.

22

        Либий Север - император Рима (примерно 451-461 гг.).

23

        Франциска - франкская секира.

24

        Букцинатор - сигнальщик в горн или рожок.

25

        Вагенбург - лагерь, окруженный сцепленными между собой повозками.

26

        Турма - тридцать всадников.

27

        Лига - римская мера расстояния, равная 4000 метров.

28

        Минеры - члены специальных отрядов, копавшие лазы под стены укреплений.

29

        Мина - подкоп под стену города.

30

        Для снискания благоволения (лат.).

31

        Ахен - город на севере франкского королевства; в настоящее время расположен на границе Германии с Бельгией.

32

        После великого переселения готов из Скандинавии образовались два королевства - остготов и вестготов. Королевство остготов располагалось на севере Аппенинского полуострова. Границей между Западной Римской империей и королевством остготов служила река По. Правил в то время остготами Теодорих Великий, женатый на сестре короля Хлодвига Адофледе. Вестготы же населяли Пиренейский полуостров (территория современной Испании). Эйрих Непобедимый, вытесненный из Иберии соплеменниками, позднее отвоевал у Западной Римской империи Лангедок (юг современной Франции), часть Аквитании (земли вокруг Пуатье) и бассейн Луары.

33

        Глефа - кованая палка, оснащенная на концах небольшими лезвиями мечей.

34

        Калиги - кожаные римские сапоги с открытыми носами.

35

        Бог Бахус - покровитель вина и веселья (миф.).

36

        Эдуи, арверны - многочисленные племена, населявшие в период раннего Средневековья территорию центральной Франции и чаще именуемые галлами.

37

        Фрамея - франкское копье.

38

        Йонна, Алье - реки в центральной части Франции.

39

        Паг - более мелкая административная единица, нежели бенефиций; аналог округа. Бенефиций состоял из нескольких пагов (округов). Пагом мог управлять дефенсор.

40

        Закон наследования земель и власти по женской линии впоследствии отменит сам Хлодвиг, закрепив свое решение в своде законов «Салическая правда».

41

        Нарбонской Галлией ранее называлась территория современного Прованса.

42

        Шамбеллан - смотритель комнат.

43

        Ныне располагается недалеко от Кёльна.

44

        Понятие католичество появилось несколько позже. В описываемый же исторический период можно говорить лишь о христианской церкви римского обряда. Но несмотря на принятие крещения самим королем Хлодвигом в отдаленных доменах по-прежнему поклонялись Логосу и языческим богам.

45

        Эна - река, протекающая близ Суассона.

46

        В данном случае имеется в виду латынь.

47

        Франкские и галльские мужчины, уподобляясь римлянам, часто надевали короткие туники поверх штанов.

48

        Пядь - ладонь.

49

        Рюбецаль - дух леса у саксов; у германцев дух гор в эпоху раннего Средневековья мог также ассоциироваться с Серым монахом.

50

        Согласно древней легенде, обитавший в лесах Серый монах заманивал в свою обитель заблудившихся юношей.

51

        Багуин - антилопа с лошадиным хвостом и длинными кривыми рогами.

52

        Денье - мелкая медная (или серебряная) монета в эпоху раннего Средневековья у франков.

53

        Вёлунд - мифический кузнец, якобы летавший по воздуху на птичьих крыльях; считался покровителем оружия (особенно - мечей) у франков, саксов и германцев.

54

        Бенефициарий - знатный человек или воин, владевший бенефицием, т. е. земельным наделом, на котором могло располагаться несколько селений и даже городов. Во времена Римской империи бенефициарии назначались наместником, но должность могла передаваться и по наследству - от отца к старшему сыну. Бенефиции - ранний пример ленов, переросших затем в феоды.

55

        Фрейя - богиня плодородия, любви и красоты; хозяйка загробного мира, где, согласно мифам, всегда царят покой и богатство.

56

        Магриб - побережье северной Африки.

57

        Локоть - мера длины (три локтя равны приблизительно 1 метру).

58

        Ёрмунгальд - мифический трехголовый кровожадный змей.

59

        Салическая правда - свод законов, составленный при короле Хлодвиге. Во многом был основан на римском праве и «Вестготской правде», составленной некогда королем Эйрихом Непобедимым и его сыном Аларихом.

60

        Арденны - горный массив на современной территории Бельгии.

61

        Метрополия - столица; центральные земли королевства.

62

        Кастелян - в данном случае смотритель замка, в обязанности которого входили встреча гостей и контроль за соблюдением в замке порядка. В дальнейшем обязанности кастеляна разделились: часть отошла дворецкому, часть - сенешалю. Еще позднее кастелянам стал вменяться контроль за бельевыми принадлежностями, прачечной, столовыми скатертями и одеждой господ.

63

        Сильф - дух воздуха (миф.).

64

        Эпона - галльская богиня коневодства, считавшаяся покровительницей лошадей, мулов, ослов, погонщиков и возчиков.

65

        Любовь травами не лечится (лат.).

66

        Даже от зажившей раны остается след (лат.).

67

        Тан - вождь, крупный землевладелец у алеманов.

68

        Диана - богиня охоты и Луны у римлян (миф.).

69

        Крестьяне, прикрепленные к тому или иному бенефицию.

70

        Колонат - свободный крестьянин.

71

        Подушный налог - был особенно популярен во времена раннего Средневековья в Европе. Взимался с каждого взрослого трудоспособного человека. Как правило, был натуральным: зерно, птица, овощи, домашний скот. После упразднения стал называться
«дымным» (т. е. «с каждого очага») и взиматься уже деньгами.

72

        Пахтанье - молочный напиток из козьего или овечьего молока, получаемый методом закваски.

73

        В переводе с норвежского языка ulv означает волк.

74

        Бокаж - поле колоната, обрамленное полосой леса.

75

        Мара - злой дух, воплощение ночного кошмара; якобы приходит к спящему человеку и садится ему на грудь, затрудняя тем самым дыхание (миф.).

76

        Римская плеть - хлыст, к которому крепились специальные металлические крюки, при ударах по спине выдиравшие из нее куски кожи.

77

        Мелузина - русалка, выходящая из воды и поющая песни, в которых оплакивала свою земную жизнь. Согласно древним поверьям, мелузины могли принимать облик прекрасных дев, соблазнять мужчин и даже рожать детей.

78

        Дикая охота - видения из категории призраков и злых духов. Появлялись на небе в дни сильных морозов и предвещали беду.

79

        Маседуан - тушеные овощи.

80

        Курий - юрист.

81

        Секста - полдень.

82

        Австразия (фр. Austrasie, нем. Austrasien, лат. Austrasia) - северо-восточная часть франкского государства Меровингов (в противоположность юго-западной части - Нейстрии). Располагалась в бассейнах Мааса и Мозеля, а также включала в себя области к востоку от Рейна (сейчас там расположены северо-восточные регионы Франции, Бельгия, Нидерланды, а также западные территории Германии). Столица Австразии находилась в г. Мец, хотя некоторые правители выбирали в качестве резиденции г. Реймс. Австразия административно сформировалась в 511 г., когда после смерти Хлодвига королевство франков было разделено на две части. Австразия досталась старшему (хотя и незаконнорожденному) сыну Хлодвига Теодориху. В VI-VII вв. Австразия временами обособлялась в самостоятельное королевство и управлялась собственными королями и майордомами. От майордомов Австразии, ставших в 687 г. фактическими правителями всего королевства франков, произошла династия Каролингов. При преемниках Карла Великого Австразия вошла в состав Германии.

83

        Камерарий - человек, ведавший королевской сокровищницей.

84

        Повечерие - третий час после захода солнца.

85

        Латифундия - крупное земельное владение, играющее роль культурного и торгового центра.

86

        Южная Юра - горный массив, простиравшийся между Бургундией и Суассонским королевством.

87

        Крыши над бассейнами (купальнями) римских вилл строились скатом внутрь, чтобы дождевые струи, стекая вниз, пополняли искусственные водоемы.

88

        Атриум - приемный, парадный зал виллы со сводчатым потолком.

89

        Минерва - богиня справедливой войны у римлян (миф.).

90

        Чирнеко - древнеримская порода собак, известная еще до зарождения христианства. Родиной породы чирнеко считается Сицилия.

91

        Неф - вход между колоннами.

92

        Роспись, выполненная в помпейском стиле, изображала драгоценные камни, оплетенные орнаментальным рисунком.

93


«Волосатыми» франков называли за обычай мужчин носить длинные волосы: либо распущенными, либо заплетенными в косу. Бургунды же носили волосы как длинными, так и короткими, стриженными на римский манер.

94

        Жрицы Венеры - девушки, исповедовавшие культ богини Венеры, широко распространенный в дохристианском Риме. Жрицы Венеры предавались любви с мужчинами прямо в храме перед алтарем богини - в этом и заключалось их служение. В храм набирали совсем юных девочек и потом специально обучали их всем сексуальным премудростям.

95

        Кнорр - корабль викингов.

96

        Эйнарм - метательное орудие, применявшееся при штурме крепостей (в переводе означает однорукий).

97

        Предположительно готовился из мха и галлюциногенных грибов; придавал сил и храбрости.

98

        Рай скандинавских воинов, погибших на поле боя (миф.).

99

        Карлы - рабы викингов, обслуживающие метательные машины.

100

        Нона - девять часов утра.

101

        По законам франков любой воин в случае необходимости мог обратиться к королю напрямую.

102

        Буассо - 16 литров.

103

        Лангобарды (ломбарды; отсюда и название области Италии - Ломбардия) - германские племена. Изначально жили на левом берегу нижней Эльбы (Барденгау), а в V веке проникли в область Дуная, где и приняли арианское христианство. Под предводительством короля Вахо пытались вытеснить остготов с их территорий.

104

        Пажи и герольды появились в Тюрингии гораздо позже.

105

        Палисад - своего рода крытая галерея-хорда, устроенная на верхней части стены; по палисаду свободно перемещались стражники, а в случае необходимости могли разместиться и лучники. Палисадами также назывались (в более поднее время) допрлнительные деревянные укрытия подле корепостных стен.

106

        Гига - древнегерманский смычковый музыкальный инструмент; подобие скрипки.

107

        У меннизингера могли быть свои жонглеры, с которыми он делился заработком. Порой миннезингеров называли просто «жонглерами», не делая между ними различий.

108

        Данный кансон приписывается перу Арно де Марвейля (примерно XII-XIII вв.). Заимствован из книги «Золотой век Средневековья» (перевод - издательство «Вече»).

109

        Герцинианскому лесу приписывается множество легенд. В том числе о существовании в нем (во время правления римлян) настоящих единорогов.

110

        Терция - примерно девять часов утра или третий час после восхода солнца.

111

        Лига - римская мера расстояния, равна 4 км (пол-лиги, соответственно, составляли
2 км).

112

        В настоящее время доподлинное местоположение города-крепости Кабриер неизвестно.

113

        Пелисон - свободного покроя верхняя одежда, заманявшая в средневековье халат, обычно подбитая мехом.

114

        Шпалера - грубый плотный гобелен, сотканный из шерстяных ниток. Шпалерами занавешивали окна и украшали стены. Часто шпалеру промасливали, дабы ее не продувал ветер.

115

        Секста - примерно полдень.

116

        До этого, примерно в 9 году н. э., римляне были повержены германцами в Тевтобургском лесу. И все же римлянам удалось закрепиться тогда на территории между Рейном и Эльбой. После же похода под предводительством Тиберия была создана новая римская провинция под названием Германия.

117

        Крепость Скитинг располагалась на севере Тюрингии.

118

        Вручаю тебе меч сей с благословением Господним… (лат.) Возможно, «Посланник небес», он же - «Разящая молния» - тот самый меч, который принадлежал впоследствии Карлу Великому, свергшему последнего короля Хильдерика III Меровинга и положившего начало новой династии Каролингов. Ибо вручение при коронации меча как символа королевской власти окончательно укрепилось примерно в описываемый исторический период.