Страна А., или Автостопом по Афганистану Антон Викторович Кротов


        #

        КРОТОВ Антон Викторович


        "СТРАНА А., ИЛИ АВТОСТОПОМ ПО АФГАНИСТАНУ"

        Глава 1. Афганское утро

        Начинает светать. Проверим календарь: сегодня двадцать второе число, месяца асада,
1381 года. Афганистан, провинция Бадгис.
        Ухабистая пыльная дорога, по котором мы едем, ведёт на северо-восток. Мы сидим на кузове грузовика, на большой куче мешков, подпрыгиваем и стараемся не выпасть на кочках; немного мёрзнем на предрассветном ветру. Скорее бы день!
        Вот за поворотом из-за холма выглянула деревушка. Глиняные дома с полусферическим крышами, глиняные заборы. Кое-где поднимается дымок: женщины уже пекут утренние лепёшки. Некоторые крыши плоские; на них, накрывшись одеялами, наслаждается сном в утренней прохладе мужское население.
        Грузовик останавливается около реки. Точнее, там должна была протекать река или хотя бы ручей. Спешим вниз, к воде, но нас ожидает разочарование: русло совершенно сухое и пыльное.
        - Аб надори, - нет воды, засуха.
        Ни колодцев, ни действующих колонок в округе не видно. Опять в кузов - и пылим до следующей деревни.
        Здесь повезло. В долине виднелось что-то зелёное - это ручеёк, наполовину высохший, на вторую половину заросший водорослями. Глубина - воробей перейдёт вброд. Вода стоячая и, на первый взгляд, ни для каких нужд, кроме полива, уже непригодная.
        Но другой воды нет, и мы, жители грузовика, налетаем на эту речку, как мухи на варенье. Полоскать зубы, мыть руки и ноги. Кое-кто тут же совершает истинджа: присев на корточки прямо посреди ручейка, полощет часть тела, невидимую под полами халата. После омовения совершаем утренний намаз, ёжась на утреннем ветру.
        Стоянка закончена, пассажиры лезут на кузов, опять завернувшись во что попало от холода. Все ли на месте? никого не забыли?
        - Бурубахайр! - возвещает помощник водителя, - счастливый путь!
        И мы продолжаем свой путь - в сторону центра провинции, посёлка Калай-Нау. Мимо нас проплывают всё более просыпающиеся деревни. Мужчины седлают ослов, отправляясь в горы за хворостом; пастухи готовят к выгону стада овец. Одни совершают молитву; другие, более сонные люди только просыпаются, лениво потягиваются на крышах своих домов или во дворах, вылазят из-под одеял. Некоторые уже встали, видят грузовик, проезжающий мимо, и приветливо машут рукой.
        Я тоже машу рукой, иногда доставая её из-под спальника.
        Бурубахайр! Счастливый путь!
        Над низкими, серо-рыжими горами поднимается красное, большое и пока ещё холодное солнце.


* * *
        Калай-Нау. Довольно большой, тысяч на пять жителей, посёлок одноэтажных глиняных домов. На главную улицу смотрят в основном торговые части этих домов. Вот чайхана, вот продавец дров, а вот уже разложили в придорожной пыли длинные, как кабачки, зелёные арбузы. По улицам, никогда не знавшим асфальта, движутся телеги, повозки, пешеходы и редкие машины. Наш грузовик останавливается у большой городской чайханы.
        Нас двое - я и Книжник (он же Сергей Браславский из Вологды). Мы едем автостопом из Герата в Мазари-Шариф, уже завершая наше путешествие по Афганистану. Шестнадцать часов тряслись на этом «Зиле», проехали 150 километров. Сейчас, вроде бы, пора вылезать и искать следующий транспорт.
        - Приехали! Калай-Нау! - информируют нас пассажиры.
        Мы стягиваем с кузова пыльные рюкзаки, обесформившиеся нашим долгим сидением на них. Пихаем туда спальники. Помощник водителя подходит к нам с корыстным интересом. Пишет на руке цифру с пятью нулями.
        Ага. Мы тоже пишем цифру с пятью нулями, но другую. Билетёр протестует.
        - Хватит с тебя, - пытаемся избавиться от толстой пачки денег.
        - Давай две пачки, - требует билетёр.
        - Или забирай одну пачку, или вообще не дадим!
        Билетёр неохотно соглашается на одну пачку денег, и, не пересчитывая, прячет её в свой обширный карман. У нас деньги не влезают в карман - приходится их хранить в специальном отсеке рюкзака.
        Мы идём пешком на выезд из Калай-Нау. Удивлённые местные жители указывают нам искомое шоссе. Посёлок неожиданно заканчивается; последним домом его является выездноый пост афганского ГАИ. Верёвка, протянутая поперёк дороги, преграждает путь скопившимся четырём «Камазам». Грузовики полны барахлом и людьми - это мухаджиры, переселенцы, а точнее говоря - беженцы, возвращающиеся из Ирана, где они прожили несколько лет, - к себе на родину, в одну из северных провинций Афганистана. Три грузовика полны вещами до самых бортов; наверху сидят по двадцать пять-тридцать запылённых мужчин. Один грузовик почти без вещей, зато перегружен женщинами и детьми, их там пятьдесят или шестьдесят человек. Грузовики ждут, скопившись на посту; мухаджиры, водители и гаишники с интересом разглядывают нас подходящих.
        - Здравствуйте! Вы едете в Меймену?
        - Меймена, Меймена, - кивают сверху мухаджиры.
        О радость! На ближайшие пару дней мы обеспечены транспортом. Конечно, все лучшие места в передней части кузова уже заняты; в задней части кузова трясёт и пылит, все сидящие там афганцы и их мешки покрыты толстым слоем пыли. Один дед даже сидит в повязке-респираторе. Ладно, устроимся как можем. Бурубахайр!
        Водители и дорожные полицейские, наконец, утрясли вопросы с проездом, верёвка опустилась, и вот опять перед нами - степные, горные и пустынные пейзажи северо-западного Афганистана. Калай-Нау остаётся позади.


* * *
        До самого горизонта - бесконечные степи, выжженные солнцем холмы и пологие горы. В ровных местах дорога разделяется на несколько ветвей, чтобы вновь собраться в одну в ущельях или долинах. Вот мы едем прямо по реке, разбрызгивая драгоценную воду во все стороны - река настолько мелкая, что после проезда каравана машин русло её почти пустеет, показывается дно, и требуется несколько долгих мгновений, прежде чем влага вновь распределится ровным слоем. Вот пастухи, гоняющие вверх-вниз по холмам стоголовые стада. Вот круглые и плоские, как огромные таблетки, копны пшеницы, вокруг которых ходит по кругу пара волов или осликов, таща за собой тележку-волокушу с камнями: обмолачивают зерно. Вот крестьянин ворошит лопатой смесь соломы и зерна, ожидая, что ветер отнесёт в сторону более лёгкие предметы. Вот другой крестьянин собрал большую кучу ещё зелёных степных колючек и сложил их в овраге - на высыхание, как будущее топливо. А вот на перевале, между двух жёлто-коричнево-глинистых гор, выкопал себе пещерку старик-нищий. Увидев издали приближающийся транспорт, он вылезает из пещерки, где прячется от солнца,
поправляет чалму и ожидающе стоит, поглаживая бороду.
        "Камаз" проезжает, обдавая старика пылью, в которой, однако, содержится и нечто благое: купюры по 1000 афгани. Водитель и благочестивые пассажиры бросают их, они кружатся и падают в запорошенную мелкой пылью дорогу. Старик, догладив бороду, старается запомнить, куда залетели деньги, и начинает сбор урожая.
        Вот торговая деревня. Три десятка осёдланных ослов стоят на ослостоянке, ожидая своих хозяев, ушедших на базар. Вдоль единственной улицы-шоссе выставлено на продажу всё: арбузы, дрова, палки и железки, помидоры диаметром два сантиметра, яблоки, газировка иранского и афганского разлива, инструменты, резиновые вёдра для воды, сколоченные гвоздями из обрезков автомобильных шин… Вот печи для изготовления лепёшек, пышущие жаром и огнём, а вот предприятие общественного питания - чайхана.
        А вот опять поля, виноградники, стада, каналы на арбузных плантациях, дети на осликах. И опять степь.
        Встречных машин немного - не больше одной в час. Там, где дорога широкая или разветвилась на несколько колей - разъезд не составит труда. Если же встреча произошла среди гор, то более лёгкой машине приходится пятиться назад, пятьдесят или сто метров, пока не выявится подходящее место для разъезда.
        Ближе к полудню мы перевалили в очередную долину и теперь едем вдоль большой реки, именуемой Мургаб. Дорога совсем узкая. С одной стороны - склон горы, да так близко, что его можно пнуть ногой; пустые канистры, привязанные к кузову, трутся, хлопают об этот склон и постепенно деформируются. С другой стороны - обрыв и река, так близко, что в неё можно плюнуть. Пассажиры, впрочем, чаще плюют куда попало, ветер относит их плевки в заднюю часть машины, где нахожусь я и терпеливо сношу зелёные плевки афганского народа. Плевки зелёные, потому что у многих во рту носва - жевательная трава, местный заменитель табака. Зато никто в кузове не курит. Десятки мужиков - и ни одного курильщика.
        Вот долина реки расширяется, и опять появляются сёла, зелень, поля, стада коров; коровий навоз, сплющенный в блины, сушится на крышах домов; во дворах прыгают мелкие курицы; на осликах едут дети и женщины в разноцветных костюмах; здесь многие женщины без чадры, с открытым лицом, звенят металлическими украшениями, одежда красивая, с вышивкой - это их повседневные наряды. Яркие платки, шапки. Ослы везут огромные связки колючек. В склонах горы вырыты пещерки, где дорожные попрошайки прячутся от солнца, а там, где дорога идёт по относительной равнине - маленькие солнцеубежища. Дети семи-восьми лет с лопатами притворяются дорожными рабочими и важно ковыряют лопатой землю, увидев машину: якобы устраняют выбоины.


* * *
        Ещё только ранний вечер, но мы уже завершили свой дневной путь. Этот посёлок называется Баламургаб. 140 километров за день - неплохое расстояние для таких дорог. Водители и пассажиры устали, да и завтра - тяжёлый день. Завтра нам предстоит проехать целых 160 километров, до Меймены, поэтому подъём обещали в три часа ночи.
        Река протекала рядом. Мы с Книжником по очереди сходили и умылись от пыли. Идя от реки, я приобрёл пару лепёшек хлеба и небольшой арбуз.
        Сели ужинать, разрезали арбуз пополам - а он оказался серо-белый внутри. Обиженный, я понёс половинки обратно продавцу. Зрители-афганцы с любопытством следовали за мной.
        - Арбуз хароб! харбуз хароб! - плохой!
        Продавец согласился с харобностью арбуза, и человек десять зрителей вызвались быть консультантами в выборе лучшего. Все арбузы были перебраны, перещупаны, перестуканы, и коллегиально выбранный лучший арбуз был мне вручен взамен бракованного.
        - Арбуз хуб! хейли хуб! - очень хороший!
        Харчевня, где тусовались мы и все пассажиры грузовика, находилась рядом, метрах в пятидесяти от продавца арбузов. Продавец и прочие жители Баламургаба трепетно следили за результатами вскрытия второго арбуза. И - надо же тому случиться! - второй арбуз оказался тоже серо-белый, совершенно несладкий. Моя вера в баламургабские арбузы была подорвана, и я уже не пошёл менять. В сумерках "арбуз хароб" был выброшен, и мы заказали чай. Чай тоже оказался жёлто-серым, почти как арбуз, но я уже не стал жаловаться. К тому же чайханщики, желая не уронить имидж Баламургабпищепрома, принесли ещё два дополнительных чайника - уже не зелёного, а коричневого чая - и конфетки иранского производства.
        - Чай хуб! Арбуз хароб! - констатировал я.
        Всё население Баламургаба было поражено этой крылатой фразой. Целый вечер я слышал, как там и сям полушёпотом, глядя на нас, из уст в уста передавалась эта дивная весть:
        - Чай хуб! Арбуз хароб!


* * *
        Пребывание двух иностранцев в Баламургабе приобретало всё больший общественный резонанс. Всё новые люди появлялись рядом, молча смотрели на нас; самые смелые что-то спрашивали, и нам приходилось отвечать на все вопросы по…дцатому разу. Не очень смелые тихо тусовались на почтительном расстоянии и пересказывали друг другу удивительную историю с арбузами:
        - Чай хуб! Арбуз хароб!
        Наконец появился первый англоговорящий человек в Баламургабе, афганец с солидной бородой.
        - Удивляетесь, что я говорю по-английски? Просто я много лет прожил в Пакистане, Индии и в других странах, часто езжу туда на заработки. Там и выучил английский язык. Я говорю также на урду, пушту, белуджи, пенджаби, на турецком, туркменском и на разных других языках, - похвастался он. - Хотите ко мне в гости? Правда, я живу далеко отсюда, но если хотите, я вас приглашаю.
        Мы не приняли предложение полиглота, опасаясь проспать утренний грузовик. Деревенский полиглот порасспрашивал нас о том, о сём и, удалился, довольный тем, что доказал свою мудрость среди односельчан. Но вскоре появился второй англоговорящий человек в Баламургабе: молодой парень лет двадцати пяти с короткой бородкой. Сказался местным фармацевтом.
        - О, это очень популярная профессия в Афганистане, - улыбнулись мы. - В каждой деревне, в каждом городе мы видим множество аптек!
        - Это всё перекупщики, а не фармацевты, - обиделся собеседник. - Я и мои братья именно производим лекарства, а те простые аптекари просто продают их. Если хотите, я покажу вам своё производство. Приходите ко мне в гости на ночлег - я живу недалеко.
        - К сожалению, нам надо завтра очень рано вставать. Грузовик отправляется в три часа ночи, и мы боимся проспать. Так что лучше мы переночуем здесь.
        - Тогда счастливого пути! До свидания! - и фармацевт удалился.
        Но стоило только уйти обоим «переводчикам», как нас выявили сотрудники местного правопорядка. Сперва пришёл один, одетый в халат, как простой афганец, не говорящий ни на каком языке, кроме дари, - и долго просил показать паспорт. Я же требовал паспорт у него самого, и, конечно, безрезультатно. Наконец он достал рацию, а я - паспорт. Как мог, объяснил нашу сущность. Человек с рацией ушёл, но тут пришёл другой: вероятно, его начальник. Я опять показал паспорт, и объяснил, что мы из России, путешественники, едем в Мазари-Шариф, и прочее. Когда он ушёл, мы собрались переходить в мир сна, но это было преждевременно.
        Третий, главный начальник, приехал уже на мотоцикле и знал несколько русских слов. Одет тоже был обычно, и тоже с рацией. Опять пришлось показать паспорт, едва сдерживая раздражение, объяснить сущность.
        Третий уехал, и мы вновь легли в спальники. Опасались, что приедет четвёртый начальник, уже на машине, но, к счастью, четвёртого начальника на этот раз не было. Мы задремали, а афганцы вокруг тихо обсуждали нас. То и дело вокруг слышалось тихое:
        - Чай хуб! Арбуз хароб!


* * *
        В половине третьего утра, Баламургаб, освещённый лишь звёздами, слишит резкие гудки «Камазов». Подъём! По машинам! Бурубахайр!
        Мы пытаемся доспать, завернувшись в спальники, сидя на кузове. Но трясучая дорога разгоняет сон. Первые предутренние километры остаются позади. Вот мы проезжаем ещё спящие, без огонька, деревни. А вот уже ночные звёзды вытесняет с неба утренняя заря, в кишлаках появляются утренние дымки и огоньки. Афганистан просыпается, кричат петухи, люди встают на утреннюю молитву. Начинается очередное утро - 23 асада 1381 года.
        Афганское утро.



        Глава 2. Страна А

        Об Афганистане я мечтал давно. Впрочем, не я один такой: об этой стране мечтали очень многие люди и народы. Десятки завоевателей, уничтожая города и их жителей, проходили по этим землям, хотя никто надолго тут не оставался. Александр Македонский, Чингисхан, английские, пакистанские, американские и советские войска регулярно, вот уже двадцать пять веков, здесь сменяют друг друга.
        О последнем периоде можно вспомнить подробнее. Известное многим из нас слово
«шурави», обозначающее тут жителей СССР (или бывшего СССР), происходит от персидского слова «шура» - совет. «Шурави» буквально означает «советчики», люди, которые любят советоваться и советовать, то есть, как мы подчас говорим, - "хелперы".
        Хелперы, как нам известно, бывают полезными и вредными. Лет сорок тому назад советчики выполняли в Афганистане роль полезных хелперов: проводили электричество, строили больницы, заводы и дороги - остатки всего этого наблюдаются в Афганистане и поныне. Но затем, четверть века назад, советчики задумали превратить несколько уже подготовленный Афганистан в ещё одну советскую шурави-республику. Внедрив туда, помимо электричества и заводов, марксизм, материализм, атеизм, а позже - и советские войска.
        Армия «шурави» в Афганистане не принесла счастья ни себе, ни людям. Религиозные афганцы, увидев явное покушение на ислам, яростно защищали свою землю от нашествия "русских атеистов"; прибежали на помощь соседи-пакистанцы и противо-хелперы из других стран. Заводы, фабрики и мосты, построенные за предыдущие двадцать лет, во время войны были разрушены, дороги - заминированы, тысячи людей погибли и с советской, и с афганской стороны. В 1989 году армия «шурави» ушла, оставив после себя огромное количество разбитых танков и сотни тонн вполне действующего оружия и боеприпасов.
        Исчезла главная национальная идея - война с неверными, но афганцы продолжили воевать по инерции - уже друг с другом, решая вопрос о верховной власти. В Кабуле был избран президент Раббани; но реальной власти над всей страной он не имел. Южная часть страны подпала под контроль партии-движения «Талибан». Талибы, при поддержке Пакистана, объявили о создании исламского эмирата по одним им ведомому образцу. Жёстким образом они наводили порядок в разобщённой стране. Под контроль
«Талибана» перешёл сперва Кандагар (1994), затем Кабул (1996), затем Мазари-Шариф (1998). В 2000 году талибы владели 90 % территории страны.
        В оставшейся части - в северо-восточном уголке Афганистана - сохранялось отдельное правительство, и именно оно оставалось международно признанным правительством все эти годы. Талибов признали только Пакистан и Саудовская Аравия. Только в этих странах находились посольства «Талибана», и только посольства этих стран находились в то время в Кабуле.
        Талибы ввели на своей территории строгие законы: запретили телевидение, газеты, кино, театры и музыку; заставили всех мужчин отпустить бороду определённой длины и носить чалму; запретили женщинам появляться на улице без сопровождения родственника-мужчины; обязали всех ежедневно ходить в мечеть, уничтожили древние изваяния Будды и прочие возможные предметы поклонения. Пьянство и курение сигарет строго наказывалось; неверных жён забрасывали камнями, а за воровство прилюдно отрезали руку или ногу. Гражданская война закончилась, прекратились появившиеся было беспорядки и грабежи. Каждый человек наконец ложился спать спокойно, радуясь, что в стране наведён порядок, но огорчаясь, что исчез телевизор и другие развратные проявления западной цивилизации.
        Талибы имели определённый успех. Труднодоступный Афганистан, не имеющий моря, окружённый горами и другими специфическими странами, - оказался хорошим полигоном для попытки повернуть время вспять. Идеал талибов - восстановление халифата в таком виде, каким он был во времена Пророка Мухаммеда. Без интернета и телевизора, без музыки и газет, женщины в чадре, мужчины в чалмах и с бородами. В мечеть на молитву, как на партсобрание; борода - как партбилет. Отклонившимся от заветов Корана и пути Пророка - строгое наказание на земле и ад после смерти. Затащить людей за бороды в рай.
        Трудно сказать, сколько лет ещё талибы сохраняли бы свой режим на 90 % территории Афганистана, но случилось то, чего никто не ожидал. 11 сентября 2001 года, взрывы Пентагона и двух больших американских небоскрёбов. Талибов и притусовавшегося к ним Бен Ладена обвинили в подготовке терактов, и началась скоротечная американско-афганская война. Важнейшие города, военные и правительственные объекты были разбомблены авиацией НАТО, а из-за северных гор вышли столь долго ожидавшие своего часа войска Северного правительства. Когда-то как-то избранный президент Раббани, и генерал Дустум, бывший губернатор Мазари-Шарифа, и многие другие пророссийские и проамериканские афганские политики быстро, под звуки американских бомб, распределились по своим родным городам, пообещав населению хлеба и зрелищ, разрешив всем желающим телевизор и сбривание бород. Жители городов, радуясь послаблениям, без сожаления расстались с талибами; начальство «Талибана» исчезло с политической арены, а рядовые фанаты укоротили бороды и влились в ряды новой власти.
        Международные помощники со всего мира стеклись в Кабул, со своими рекомендациями "как жить дальше" и с многообразными подачками в виде гуманитарного зерна, консервов и сапёров. В некоторых районах электорату раздали по пятьдесят килограммов зерна на семью, минные поля пометили красной краской и созвали Учредительное собрание - Лойя Джиргу, - с помощью которой назначили во власть деятеля Северного альянса, некоегоХамида Карзая, пообещавшего международному сообществу - лояльность и прозападность, а своему народу - продолжение хлеба и зрелищ в самом буквальном смысле.


* * *
        Побывать в Афганистане я мечтал уже пять лет. В 1997 году, в ходе первой поездки АВП в Иран, мы узнавали методики получения афганской визы в Тегеране и в Ташкенте; в 1998 году, по дороге в Индию и обратно, заходили в посольства Афганистана в Кветте и в Дели. Однако талибские посольства не спешили выдавать визу странным шурави-путешественникам, а с визой их противников мы могли посетить лишь северный, всё уменьшающийся уголок страны А. - так мы между собой называли Афганистан.
        Все эти годы про страну А. ходили самые разные слухи. Одни говорили, что там очень хорошо, кроме северной части, где опасно. Другие уверяли, что всё наоборот: хорошо на севере, но опасно на юге. Все афганцы, которые нам попадались в разных странах мира, оказывались эмигрантами, не бывали дома много лет и свежей информацией не владели.
        Наконец, чудесным для нас (и печальным для талибов) образом, в 2002 году в руках Северного альянса вмиг оказалась вся страна, и мы, пользуясь редким для Афганистана военно-политическим затишьем, обратили свой взор на юг.
        Журналисты всех газет и телеканалов, скопившись в Афганистане, наперебой возвещали миру о военных действиях, о наркоторговле, о голоде, землятресениях, о минах и разрушениях, так что неподготовленный человек мог действительно поверить, что Афганистан - худшая для путешествий страна мира. Действительно, на экранах наших телевизоров не было ничего, кроме развалин городов, а также гор, пустынь и бородатых людей с автоматами, бегающих и стреляющих. Как и раньше, Афганистан возглавлял список стран, не рекомендованных МИДом РФ для посещения. Но для нас, вольных путешественников, такие запреты служат чем-то вроде рекомендации.
        Ангола, Пакистан, Судан, Таджикистан, Эфиопия, посещённые нами вопреки всем спискам, оказались одними из лучших стран мира. Во всяком случае, путешествовать в них приятнее, а народ симпатичнее, чем в Египте, Индии и иных раскрученных до посинения странах массового туризма.
        Более того. Проще того. Возьмите любой глянцевый журнал - "Туризм и отдых", к примеру. Посмотрите, какие страны упоминаются чаще всего, куда больше всего зазывают российских туристов: Египет, Индия, Италия, Кипр, Тунис, Франция… Теперь отправляйтесь в любую из этих стран, постучитесь в любой дом (квартиру) и попроситесь переночевать. Реакция хозяев -??!! Или другой эксперимент: возьмите один доллар, разменяйте его на местную валюту и выясните, сколько килограммов еды вы можете купить на него. Или выйдите на дорогу, поднимите руку и подсчитайте, которая по порядку из проезжающих машин вас увезёт. Довольны? Теперь отправляйтесь в Судан, в Анголу, в Таджикистан, в Эфиопию или Пакистан - проведите там указанные три эксперимента. Разница есть? По своему опыту скажу: есть, и преогромная!
        Отправляясь в Афганистан, я не сомневался, что страна окажется хорошей, люди - добрыми, автостоп - отличным, а фрукты - дешёвыми. Но я даже не думал, что после двадцати пяти лет почти непрерывной гражданской войны эта страна окажется НАСТОЛЬКО хорошей! Реальность, как говорится, превзошла все ожидания.



        Глава 3. Переход

        Нас поехало пятеро. Сергей Лекай, Вовка Шарлаев, Кирилл Степанов и автор этих строк уже знакомы читателю по предыдущим книгам. Пятый участник, Сергей Браславский, он же Книжник из Вологды, в экспедициях АВП участвовал впервые (да и вообще за границу отправился в первый раз). Все мы сделали афганскую визу в Москве и лихо назначили первую встречу уже в Афганистане, в Мазари-Шарифе, на главпочтамте 27 июля. Двадцать шестого числа мы намеревались пересечь советско-афганскую границу под Термезом.


* * *
        "Мост дружбы", построенный в 1985 году, находится на южной границе Узбекистана, километрах в десяти восточнее Термеза. Он соединяет узбекский и афганский берега Амударьи. Мы не ожидали больших трудностей с переходом на ту сторону: действительно, виза Афганистана есть, переход работает, раз! - и ты на том берегу. Там, на той стороне границы, имеется посёлок Хайратон; восемьдесят километров - и мы в Мазари-Шарифе. Так что попадание на стрелку не вызывало сомнений. В крайнем случае, если кто-то отстанет, мы условились подождать до 28-го.


* * *
        Итак, 26 июля. Раннее утро. Термез, южная граница бывшей Империи.
        На рассвете я покинул строящийся дом, где ночевал, и направился на восток, навстречу восходящему солнцу, надеясь достичь "Моста дружбы" и переправиться через него на афганский берег.
        Сначала на маршрутке, потом на грузовичке, потом пешком. В восемь утра я уже у таможни. Граница открывалась, по слухам, в девять утра, и в ожидании этого часа тут уже стояли несколько узбекских и два иранских грузовика. Придорожные милиционеры на всякий случай посмотрели мой паспорт.
        - Один из ваших ещё вчера приехал. Бородатый, Сергей его зовут. Подойди, он в том вагончике спит.
        Я подумал, что это неизвестно как опередивший меня Сергей Лекай. И каково же было моё удивление, когда из вагончика вылез заспанный Сергей-Книжник!
        Оказалось, что Книжник появился на границе ещё сутки назад, утром 25-го июля. Но - о неожиданность! - узбекские пограничники не выпустили его из страны. Выяснилось, что мост вовсе не является международным, - а лишь служебным переходом весьма ограниченного использования. На тот берег пускают лишь представителей двадцати гуманитарных организаций, поименованных в особом списке: Организация по развозке беженцев, Мировая съедобная программа, Всемирные минёры и сапёры и подобные им. Чтобы пропустить кого-то ещё, пограничники должны получить факс из КГБ.
        Вчерашний день Книжник провёл, мотаясь по всем учреждениям Термеза, посещал полицию, КГБ и ОВИР, но получил лишь отрицательный результат. Книжнику сказали, что раз он не является гражданином Узбекистана и сотрудником перечисленных организаций, никак через мост выпустить его не могут.
        Сергей был не единственным человеком, не пропущенным по мосту дружбы. Иранский усатый водитель, приехавший на огромном грузовике, горячо доказывал что-то пограничникам, применяя все известные ему языки. Но ответ был тот же: катитесь куда подальше. Нам рассказали, что незадолго до нас целых десять дней провели на границе некие французские велосипедисты, и только недавно их пропустили, когда они наконец добыли бумагу из ООН.
        Я пошёл проверять сущность границы, но все пограничники и те начальники, что оказались налицо, уверяли меня, что пропустить они нас не имеют права. Ничего не оставалось делать, как разворачиваться и ехать в соседний Таджикистан, где, как известно, таджикско-афганскую (бывшую советскую) границу до сих пор охраняют российские войска. Уж с нашими-то должно быть проще!
        Остальные наши друзья-автостопщики не появились. Наверное, они задержались на трассе, а может, заранее узнав о вредных свойствах моста, пытаются утрясти вопрос перехода с начальниками в Термезе. На дверях приграничного кафе мы оставили им записку: через мост не пускают; едем в Таджикистан, в посёлок Нижний Пяндж; будем рады через пару дней увидеть их уже в Мазари-Шарифе.


* * *
        Только десять километров мы отъехали от моста, продвигаясь на восток, - как нас высадили из машины бдительные гаишники. Дорога тут шла рядом с пограничной Амударьёй, и район этот всегда был "закрытым".
        - Мы не имеем права вас пускать. Здесь пограничная зона! - возмущались гаишники. Потребовалось целое представление: я показывал собственные книги и удостоверения АВП; Книжник играл на гитаре и пел "Ничего на свете лучше нету, чем бродить по белу свету"; а водитель машины покорно ждал решения нашей общей судьбы. Наконец нам позволили ехать, и через некоторое время мы оказались на узбекско-таджикской границе.
        На моём "Большом атласе автодорог" были указаны все автопереходы; "Мост дружбы" был указан как переход, а вот здесь, на стыке трёх границ - Афганистана, Таджикистана и Узбекистана, - никаких переходов не было обозначено. Поэтому я опасался, что здесь тем более нас никуда не пустят. Но повезло - узбекские таможенники подумали, записали, поковырялись в наших рюкзаках и наконец выпустили нас из своего государства.
        Переход только пешеходный - машины с обоих сторон довозят людей лишь до таможни. Говорят, всего несколько месяцев, как пункт пропуска вообще работает. Местность глухая, ненаселённая. Справа - колючий забор, распаханная полоса, кое-где вышки, а за ними - Амударья и зелёный афганский берег; слева - коричневая пустыня и одинокая ветка железной дороги, по которой, говорят, по воскресеньям проходит поезд Термез - Душанбе. Вот первая таджикская пограничная будка, в ней солдат за столиком, записывающий в тетрадь новоприезжих, - а за его спиной, на стене, масляная картина, на которой изображён… В.И.Ленин!
        Нас записали в тетрадь, попросили по 100 российских рублей за какую-то регистрацию, но потом раздумали и препроводили нас в небольшое здание таможни. Оно находилось рядом. Таджикские таможенники, свободно одетые и босиком, тусовались внутри.
        - Заходите! У нас здесь рай, - пригласили они.
        Мы сняли ботинки и вошли. Действительно, после сорокоградусной наружной жары в здании было приятно и прохладно. Началась бесконечная среднеазиатская беседа; мы вновь рассказали свою сущность; Книжник сыграл на гитаре, я показал книги и бумаги; таможенники записали нас в ещё одну тетрадь, неназойливо разменяли нам деньги по сниженному курсу, тут же стрясли с нас 1 сомони (= 11 российских рублей) за ещё одну регистрацию, и тут же присоветовали нам умеренно платный транспорт - небольшой, разбитый микроавтобусик, ожидавший пассажиров при таможне. Сия колымага обещала довезти всех желающих в ближайший районный центр Шартуз, откуда уже ожидалось нормальное регулярное движение машин.
        Но в Шартузе нас ожидала неприятность. После того, как мы умылись и разменяли деньги у доброжелательной базарной тётушки, - на посту ГАИ дорожные полицейские проявили чрезмерную бдительность и сдали нас в КГБ.
        Там целых четыре часа нас, разведя порознь, по очереди допрашивал совершенный идиот. Он заставил писать меня объяснительную (под его же диктовку), где я должен был указать, когда и как совершил своё первое путешествие, второе, третье…. как называлась моя первая книга, вторая, третья…. когда я первый раз поехал за границу, как, когда и на чём я выехал из дома, и как оказался в пос. Шартуз. Также его интересовало, зачем я еду в Афганистан, как я зарабатываю деньги, вступал ли я в интимные отношения с женщинами и собираюсь ли это делать в Афганистане. Всё это нужно было написать на листах «объяснительной». Какое преступление мне инкриминировалось, КГБ-шник не сообщил; когда же я пытался увильнуть от писанины, он говорил: нет! пишите! вы же писатель! Затем настала очередь Книжника; при этом нам не разрешали находиться рядом и общаться между собой - вероятно, подозревали нас в тайном сговоре и каком-нибудь преступлении.
        Когда свечерело и я совсем разозлился, появился главный начальник КГБ. Он решил свозить нас на показ в комендатуру российских погранвойск, находящуюся в 50 километрах от Шартуза. Он говорил, что делает это для нашего же блага, чтобы точно узнать, пропустят ли нас в Нижнем Пяндже через границу или нет. Поведав нам об отсутствии бензина, начальник заправился за наш счёт, и мы поехали по ночной дороге в направлении границы СССР.
        Была пятница, десять вечера, и я предположил, что в такое время ездить по комендатурам бессмыссленно. Но начальник был упрям; втайне он надеялся, что нас арестуют или, по крайней мере, поручат ему арестовать нас.
        В поздний вечерний час мы достигли расположения российских погранвойск.
        Начальник комендатуры всё же был на месте (все военные и живут там же). К счастью, он оказался нормальным человеком. Мы подарили ему книгу "Практика вольных путешествий", а он попытался связаться по рации с Нижним Пянджем. Связи с Н. янджем не было. Связался с каким-то другим участком границы.
        - Тут эти два карандаша, карандаша, - сказал полковник в рацию, - собираются завтра, завтра, ехать на Нижний Пяндж, Нижний Пяндж. Паспорт и виза у них в порядке, всё в порядке. Как у нас их, пропустят, пропустят?
        Никто не отрицал такой возможности, и, поведав полковнику о нашем путешествии, мы покинули его. Пятьдесят километров с КГБ-шником по ночной дороге - и мы вновь в этом вредном посёлке Шартуз. Нас отвезли на пост ГАИ, с указанием отправить на первой же машине в нужную нам сторону. В машине начальника я забыл сумку с едой, но вскоре мне привезли её обратно на пост.
        Ненавижу идиотов, особенно облечённых властью идиотов! Сколько времени мы потеряли из-за них, и, главное, так и не узнали, в каком преступлении нас подозревают! Весьма злой, я разложил спальник и перешёл в мир сна.

27 июля 2002


        За ночь прошло немало машин, но гаишники не особо старались отправить нас. Часов в пять утра рассвело, мы с Книжником поднялись и ушли подальше от поста. И, только начали голосовать, как тут же и поймали машину «Нива» до поворота на Колхозабад, а там и в сам Колхозабад уехали на автобусе, полном разноцветных утренних таджиков и таджичек.
        Дальше, до последнего на нашем пути райцентра Дусти, нас довёз на легковушке местный налоговый инспектор.
        Посёлок Дусти (в переводе - "Дружба") прошли пешком. Заглянули на почту, где девушка-телефонистка устанавливала связь с Большим миром, втыкая провода в большой пульт полувековой давности. Дозвониться через пульт в Москву не удалось; отправили телеграмму (она шла три дня) и письмо. Жители относились к нам дружественно, улыбались, как и положено в посёлке с таким названием.
        Дусти завершались большими выездными воротами, точнее аркой, возвышающейся над дорогой. На ней было что-то написано по-таджикски, были нарисованы виноград, арбузы и другие фрукты. Вероятно, это символизировало изобилие местной земли. Мимо проходили дети - таджикские и русские, с лопатами, вёдрами и без ничего, - и скапливались вокруг нас. Мы общались с детьми и ожидали машину без малого три часа - с девяти до двенадцати. В Нижний Пяндж проезжали легковушки, забитые народом, готовые подсадить и нас за некоторую мзду, но мы после Шартуза были злые, жадные - и не соглашались. Наконец появился грузовик с трактором в кузове, он шёл медленно и ещё менял на жаре колесо. До пограничного посёлка оставалось всего двадцать три километра, и наконец мы всё же доползли до него.
        Нижний Пяндж - совсем маленький посёлок. Когда-то сюда вела узкоколейная железная дорога; сейчас она, по сообщению местных жителей, разобрана. Планируется возведение моста через Пяндж на афганскую сторону, а пока переправа людей и машин осуществляется на катере и на барже.
        ВНИМАНИЕ! Переправа в Афганистан работает только с понедельника по пятницу. В субботу граница работает до полудня; в воскресенье переход в Афганистан не действует!
        Мы прибыли на границу около часу дня в субботу. Большие шансы были у нас остаться сидеть в Ниж. Пяндже до самого понедельника. Конечно, мы бы тогда дождались наших друзей, но что делать в жарком, пыльном и пустом посёлке двое суток? По счастью, именно сегодня последний рейс катера ещё не совершился, и мы успели на переправу.
        Никаких бюрократических препон, как в Термезе, здесь не чинят. Но переправа - дорогое удовольствие. Сперва, ещё до таможни, нужно заплатить за проезд в конторе, именуемой по-старинке «Союзвнешторг». Заплатили мы 25 долларов на двоих (на поиски начальника и переговоры о бесплатном проезде не было времени). С квитанцией об оплате мы прошли на таможню, где нас нетщательно обыскали. Затем подогнали оранжевый автобус-ПАЗик с надписью "Гуманитарная помощь МЧС России" и проводили нас в него.
        К Пянджу так просто не подойдёшь: строгая приграничная территория. Высокие наблюдательные вышки, колючий забор, распаханная контрольно-следовая полоса метрах в ста перед рекой. Солдаты-пограничники открывают ворота, и автобус едет к реке. Проезжаем мимо обелиска "Воинам, исполнившим свой долг в ДРА. 1979-1989" с каской, подъезжаем к барже. На этой барже-пристани проходит последний пограничный контроль. Российский офицер-пограничник записал наши имена в специальную тетрадь. Мы подарили ему книгу "Практика вольных путешествий" и рекламку АВП.
        - А сфотографироваться можно?
        - Нельзя! После середины реки - пожалуйста.
        Небольшой старый катер «Душанбе» завёл мотор и перевёз нас двоих через мутно-глинистые воды реки Пяндж. В ширину Пяндж имеет метров пятьсот. Река, можно сказать, легендарная! На середине реки сфотографировались. Баржа-пристань, пограничные вышки и заборы советского берега медленно удалялись.
        А вот и афганская земля.
        - Предоставляю тебе возможность первому ступить на землю Афганистана! - произнёс Книжник.
        Я воспользовался предложением и сошёл с катера сперва на небольшую плавучую баржу, а потом - на глинистый афганский берег.
        Злых автоматчиков, заборов, вышек и иных зданий не было видно. Высокая трава росла по всему берегу, а тут, перед нами, на пятачке стояла брезентовая палатка - вернее, большой тент. Под ним сидели, прячась от солнца, на кровати и на деревянной скамейке штук пять слегка бородатых людей в длинных халатах, один - в афганской шапке.
        Это и были афганские пограничники. Кто-то говорил по-русски. Мы подошли, нас пригласили присесть. Мы показали паспорта и справки АВП. Наши имена записали в специальную тетрадь.
        - Антун Крутуф… - записали меня (в алфавите языка дари, как и в арабском, нет буквы «о» и твёрдой "в"). - Какая работа у вас? Писатель? - и меня записали в пограничную тетрадь как писателя; на дари - "нувисандат".
        - Мистер Сергий… Тоже писатель?
        - Напишите: помощник писателя, - отвечал Книжник.
        - Нет! и вы тоже писатель, - возразил пограничник и присвоил ему ту же должность "нувисандат".
        Я думал поскорее отойти от таможни, дойти до ближайшей обитаемой деревни и ловить там проходной транспорт. Но таможенники советовали не торопиться. В самом деле, тут же на берегу стояли шесть новых перегонных «УАЗиков» с российскими транзитными номерами. Они пришли с советского берега; машины довозят до переправы наши водители, а здесь их должны принять водители-афганцы. И вот «УАЗики» стояли и ждали, когда приедут водители; таможенники говорили, что они появятся вскоре. А пока Книжника попросили сыграть на гитаре. Я, с разрешения пограничников, пофотографировал окружающий мир. Афганцы снимались с видимым удовольствием. В отличие от коллег с другого берега.
        Никаких признаков пограничных строгостей, военных, часовых, танков, вышек, запретов на фотографирование и на свободу не было. «УАЗики» мирно дремали в камышах. Хелперов, таксистов, обменщиков, обманщиков, переводчиков, нищих, предлагателей хотелей не было и следа! Это меня больше всего поразило.
        Обычно в бедных, суетливых азиатских и африканских странах на границе вас встречают всякие помощники и надоедливые предлагатели платных услуг, от которых нелегко избавиться. Здесь же никаких таких людей не было. Отдыхаем!
        Время в Афганистане на полчаса отличается от таджикского. Я переставил часы. Итак, можно записать: в 14:28 по местному времени мы прибыли в страну А. В паспорте стояла дата въезда: 5-5-81. Пятое число месяца асада 1381 года по афганскому календарю. Река Пяндж разделяет не только государства, но и столетия.
        Катер «Душанбе», подцепив плавучую баржу-причал, потащил её на таджикский берег - оказывается, баржа относилась к советской части реки и приплывала сюда лишь для перевозки «УАЗиков». Теперь афганский берег остался голым: никаких следов пристани и причала уже не было видно. Теперь почти двое суток реку не пересечёт ни один официальный пассажир.
        Вскоре, не успели мы заскучать, появились два джипа с антеннами. В них прибыли афганские водители-перегонщики. Нас с Книжником определили в "Land Cruiser", замыкающий колонну; кондиционер оказался неработающим, зато водитель - англоговорящим. На стекле машины - наклейка: перечёркнутый автомат; мол, с оружием нельзя!
        Машины (и джипы, и новые УАЗики) принадлежали какой-то гуманитарной организации и ехали в Кундуз, а потом в Таликан. Мы намеревались достичь с ними Кундуза. До него было 75 километров.
        По машинам! Попрощались с пограничниками, заехали на крутой берег, проехали мимо будки с развевающимся флагом, в которой, вероятно, должен был сидеть пограничник, но его не было. Будка являла собой бывшую кабину трактора или крана. Проехали метров пятьсот и остановились у придорожных харчевен, у первого афганского поста ГАИ.
        Некоторое время наш караван не пускали - водители забыли оформить в пограничной палатке какую-то бумагу на транзит машин. Пока ждали - около получаса, - водители купили большую зелёную дыню, ели сами и угостили и нас с Книжником. Первое угощение на афганской земле!
        Корки и семечки от дыни бросали прямо на дорогу, и бродячий осёл лениво подъедал их. Кстати, дорога оказалась асфальтовая! Я-то думал, будет разбитая грунтовка. Оказалось, в этой части страны все дороги вполне приличные; их покрыли асфальтом за годы советской оккупации. Как мы потом обнаружили, дорога на Мазари-Шариф и на Кабул тоже вся асфальтирована, кроме района перевала Саланг.
        Вокруг был пустынный пейзаж. Признаков города отсюда не было видно. Водители-афганцы общались по-английски то с нами, то со своими рациями. У нашего водителя было аж три рации, но слышимость в каждой из них была ужасной.
        - Я прожил здесь всю жизнь, - по-английски делился своими воспоминаниями один из водителей, - и когда я был ребёнком, у нас стояли советские войска. Они оборудовали блок-пост, и когда какое-нибудь афганское транспортное средство подъезжало близко, русские кричали нам: "стой, б…!" Это единственное слово, которое я знаю по-русски, и вот уже двадцать лет, как я запомнил его.
        - А потом русские ушли, потом пришли талибы, и здесь проходили большие битвы, а потом талибы опять ушли, - продолжил другой водитель, - и вот мы всё думаем: придут опять русские войска или нет?
        Я постарался перевести разговор с военной темы на мирную. Выведал и записал в тетрадку произношение многих полезных слов на местном языке, а также числа. Жители северной половины Афганистана, до Кабула включительно, говорят на языке дари - диалекте фарси, персидского языка. Таджикский язык тоже похож на фарси, и все три - фарси, дари и таджикский - близки между собой, как русский, белорусский и украинский. А вот южная часть Афганистана говорит на пушту, это совсем другой язык, ближе к урду и к хинди. Общих слов у дари и пушту немного, и, как правило, всё это - религиозная лексика, общие заимствования из арабского языка. Жители южной и северной частей Афганистана, как уверяли водители, не понимают друг друга.
        Когда несколько страниц тетради были уже исписаны словами языка дари, у водителей, наконец, появились документы на проезд, и мы поехали. Я удивился тому, что паспорта наши никто больше не проверял. Обычно вблизи границы много постов: дублируя друг друга, на них вновь и вновь проверяют паспорта и визы у въезжантов и выезжантов. Здесь этого не было.
        Асфальтовая, немного битая дорога разрезала пополам совершенно плоскую пустыню. Но местность не была безлюдной. Навстречу нам попадались грузовички советского производства, полные груза и людей. Не только кабины, но и все кузова были заполнены народом. Проехали пару селений, состоящих из глиняных одноэтажных домов. Одинокие столбы с обрывками проводов напоминали о том, что когда-то здесь проходила линия электропередач.
        Через полтора часа пути машин на дороге стало больше, появились попутные и встречные телеги и ослы; жёлтые такси, обвешанные людьми (даже сверху). Дорога совсем испортилась, и вот наконец пошли дома, лавки, пешеходы - мы въехали в столицу провинции.


* * *
        Попрощались с водителями и вышли на свободу. «УАЗики» и два джипа сопровождения укатились на восток, в город Таликан, а мы с Книжником, с рюкзаками и гитарой очутились в самом центре Кундуза.
        Город! Он не казался голодным. Вдоль улицы наблюдались непрерывные лавки, где продавали мясо, лепёшки, газировку, арбузы, помидоры, лекарства, ковры, инструменты и всё остальное. По улице (не асфальтовой) ездили телеги и красиво украшенные повозки, запряжённые лошадьми (настоящие кареты!). Но тут нам стало не до рассматривания, так как нас быстро окружили десятки местных жителей и начали разглядывать нас самих.
        План действий в Кундузе я составил такой:

1. Обменять деньги.

2. Отпраздновать едой прибытие в Афганистан.

3. Позвонить родителям.

4. Найти ночлег.
        Обмен денег не составил труда. Зашли в одну из лавок и спросили, где здесь доллар-чейндж. Продавец предложил поменять прямо у него. Я развёл широко руки и спросил, где большой чейндж, где мно-о-ого денег. Лавочник понял и показал пальцем направление.
        Пойдя туда, вскоре мы нашли целую улочку менял. У каждого из них была своя лавка, а перед ней, на улице, стоял большой стеклянный аквариум, полный денег! Деньги огромные, пачками, прямо килограммы. Спросили курс. Нам показали на калькуляторе:
«давляти» 40.000, «джумбаши» 80.000.
        Тут необходимо сделать небольшое научное отступление. Дело в том, что в Афганистане существует два типа афганских денег - «давляти» и «джумбаши». Внешне они выглядят практически одинаково, с первого взгляда не различить. Но по цене одни вдвое дороже других. В обороте здесь ходят оба вида параллельно! На границе афганские пограничники предупредили нас об этом, но только к концу путешествия по стране мы научились худо-бедно различать эти деньги. Говорят, что скоро введут единые деньги и такое двухвалютие скоро исчезнет, - но на момент нашего визита оно существовало уже пять лет. Итак…


        "Давляти" и "джумбаши".
        - Почём арбуз?
        - 10.000.
        Я протягиваю одну хрустящую, свежую десятку и получаю арбуз, а также сдачу - одну такую же хрустящую, свежую десятку. В чём прикол?
        Задача. В пачке денег - шестьдесят тысячных купюр и сорок пятисоток. Сколько будет всего? Восемьдесят тысяч? Это смотря где. В Кандагаре восемьдесят, а в Мазари-Шарифе будет сто тысяч. Афганская арифметика.
        Лепёшка стоит 2.000. Я протягиваю две тысячных купюры. Продавец, поглядев, забирает их, но лепёшку не даёт. Напротив, хочет ещё две тысячи. Спохватившись, я достаю ещё две тысячи и получаю лепёшку. Цена правильная. Все довольны.
        Ещё во времена «Талибана» я пытался узнать, какие же деньги ходят по разные стороны фронта: одинаковые или различные? Разные просачивались слухи; одни говорили, что афганские деньги - афгани - выпускает Северный альянс, а на талибской территории используют доллары и пакистанские рупии; другие рассказывали, что и тут и там остались одни только доллары; третьи слышали, что деньги выпускают и те и другие, причём одни деньги в десять раз дороже других (чьи именно дороже - неясно), и что деньги меняют на базаре мешками.
        В этой поездке мы постепенно разузнали историю и сущность местных денег. Нам рассказывали следующее. Когда-то в стране были единые государственные деньги. Их заказывали за границей (говорят, во Франции), отправляли в Кабул и оттуда распределяли по стране. Когда «шурави» прогнали и началась гражданская война, в Кабуле на деньгах сидел президент Раббани, а в Мазари-Шарифе - известный губернатор и полевой командир Дустум. Вместе они боролись против талибов, наступавших из Кандагара. Этот Дустум часто просил Кабул о деньгах (для армии); деньги из столицы привозили, но недостаточно. Тогда Дустум поступил по-научному: взял да заказал (говорят, в Москве) партию купюр по 1000 афгани и стал выдавать ими зарплату солдатам, в общем - пустил их в оборот. Торговцы сперва не знали происхождения этих денег и принимали, как обычно. Но вскоре денег в северных провинциях стало подозрительно много, секрет раскрылся, а люди проницательно нашли несколько мельчайших различий между государственными и дустумовскими деньгами. Главное различие было в номерах серий - одни серии были на государственных ("давляти"), другие на
дустумовских ("джумбаши").
        Центральное правительство Раббани, может быть, и радо было пресечь дустумовскую самодеятельность. Говорят даже, что президент Раббани объявил «дустумовки» фальшивками. Но, во-первых, местные полевые командиры, они же губернаторы, в Афганистане обладали (и обладают) большой самостоятельностью и ни с кем не считаются. А во-вторых - самое главное! - Кабул пал, деньгозапасы достались талибам, и вскоре уже президент Раббани, перебравшийся в северную половину страны, заказывал в Москве десятитысячные купюры - которые уже, увы, увы, стоили на базарах дешевле, чем купюры из кабульских запасов, которые и запускал в оборот набирающий силу "Талибан".
        Прошло несколько лет, и опять северное правительство восстановилось в Кабуле и обрело власть над основными денежными запасами. Но северные деньги остались. Во время нашего визита их принимали без ограничений только в семи северных провинциях страны, вплоть до перевала Саланг. Так же параллельно ходили и государственные деньги, по двойному курсу: 1000 «давляти» = 2000 «джумбаши». Южнее Саланга в обороте только «давляти»; хотя «джумбаши» можно превратить в «давляти» с небольшой комиссией у любого менялы. Остаётся только удивляться зоркости афганских торговцев и менял, безошибочно и быстро различающих почти одинаковые деньги северного и южного выпуска.


* * *
        - Итак, вам какие? «Давляти» или "джумбаши"? - спросил меняла, демонстрируя в двух руках пачки совершенно одинаковых денег!
        - Давай «джумбаши», потому что их больше, - отвечал я.
        Поменяв на двоих пятнадцать долларов, мы с Книжником стали миллионерами. Должно получиться 1.200.000 афгани на двоих. Солидные пачки! Стали пересчитывать. Столпившиеся любопытные зрители наблюдали за нами.
        - Вай, вай, вай! - обиделся я. В толстую пачку, среди десятитысячных голубых купюр, были подсунуты кое-где розовые пятитысячные купюры. Обманул!
        - Всё правильно, - невозмутимо объяснил продавец, - это "давляти"!
        Оставалось поверить, что 80 купюр по 10.000 афгани и 20 купюр по 5000 афгани в сумме дают не 900.000, а ровно 1.000.000. И действительно, так оно и было! Ведь купюры по 5000, как и по 500, существуют только в форме «давляти», и эквивалентны
10.000 и 1000 «джумбаши» соответственно. Если в пачке коричневых тысячных купюр увидишь маленькую зелёную пятисотку - не верь глазам своим, это тоже тысяча!
        В последующие недели нам предстояло убедиться в исключительной честности, аккуратности и порядочности афганских менял. А пять тысяч действительно равны десяти тысячам. В определённых условиях. В определённой стране.


* * *
        Первое дело сделано, и деньги непривычно распирают нам карманы.
        Теперь можно поесть - или позвонить. Лучше сперва позвонить, а то вдруг телефон закроется в вечерний час!
        Местные жители на вопрос «телефон» удивлялись, недоумевали. Я детально объяснил: показал жестами, как набираю номер, говорю: алло! алло! Москва! Москва! Наконец нас поняли и отвели на телефон. Телефонный пункт в Кундузе занимал длинное одноэтажное здание, при входе в него нужно было снимать ботинки. Но дозвониться домой сейчас не удалось - моих родителей не было на месте. Книжник не стал звонить своим, опасаясь их шокировать: его родители не знали, что их сын отправился в Афганистан. "Когда вернусь домой, так всё и расскажу, а то они умрут от переживаний," - так решил он.
        Вышли из телефона и у первого же продавца решили приобрести арбуз.
        Торговец попросил двенадцать тысяч.
        - Ух как дорого, он заламывает цену! - удивился Книжник.
        Я же быстро подсчитл, что двенадцать тысяч - это меньше пяти рублей, и срочно приобрёл арбуз. Мы сели потреблять его, и толпа зрителей вокруг затмила все горизонты. Человек пятьдесят бородатых и бритых мужчин и детей, если не больше, скопились рассматривать двух бородатых автостопщиков, поедающих арбуз. Кто-то уже принёс нам лепёшки в подарок. Интересно, что женщин в толпе не было: им любопытствовать не полагалось. Вообще на улицах города было немного женщин; все они были полностью одеты (в чадру) и передвигались лишь в сопровождении мужчин.
        Как обычно бывает, в толпе появился кто-то русско-, а кто-то англоговорящий. Но мои попытки напроситься на ночлег успеха не имели. Доев арбуз, мы раздвинули толпу и пошли куда глаза глядят, попутно выясняя, где проходит дорога на Мазари-Шариф. Позовут - впишемся, не позовут - уедем в ночь, не уедем - так уйдём из города и переночуем на природе.
        Но не успели мы добраться до конца города, как нас уже позвали.
        С интересом - первая афганская вписка - мы последовали за парнем, пригласившим нас на ночлег.


* * *
        Кундуз, как и любой афганский город, состоит из делового центра (с магазинами) и спальных районов (с огородами). Дома из сухой глины окружены глиняными заборами. Во дворе, помимо дома, - загон скота (коровы, курицы), ещё какие-то пристройки; посевы. Отдельные прямоугольные участки земли, также ограждённые глиняными заборами, представляли собой поля. Каналы-арыки (водопровод, орошение и канализация вместе) проходили повсюду. Электричества во всём спальном районе не было, и единственным источником света являлись керосиновые лампы.
        У ворот своего дома парень жестом попросил нас подождать. Зашёл, и, вероятно, сказал женской половине семьи, чтобы они убирались подальше. Потом пригласил нас. Находясь в гостях у афганца, женщину увидеть невозможно: все женщины спрятаны в женской половине дома. Женщина проявляет себя лишь косвенно: так, всегда ниоткуда, но вовремя появляется еда. За три недели, проведённые в Афганистане, я так и не побывал на кухне и даже не припомню ни на одной вписке ни одной женщины. Они - самая законспирированная часть афганского общества.
        Афганцы не очень говорливы. Единственное исключение - безбородая молодёжь, изучающая английский язык. Такие бывают назойливы: столь редко им выпадает возможность попрактиковаться. Зазвавший нас человек знал английский в небольшом объёме и назойлив не был. Его бородатый отец также был нетороплив и спокоен; английского он не знал. При свете керосиновой лампы появился ужин - какой-то кисломолочный продукт, среднее между творогом и кефиром, лепёшки, рис, чай. Достаточно изобильно, на голодную страну не похоже. Ели на улице, на специальном возвышении, исполнявшем функции стола, стула и кровати. Там же и легли спать на заботливо принесённых нам тюфяках. Первая афганская ночь.
        Внутри дома так и не побывали. Знаю только, что в нём было темно. Афганцы вообще редко зовут в дом: это - интимное.

28 июля 2002 / 6 асада 1381


        Афганцы встают рано, перед рассветом; ещё раньше встали куры, вышли из своего загона и стали ходить между нами, просыпающимися. Нам предложили чай. После чая, подарив хозяевам некоторые открытки с российскими видами, мы покинули наш первый афганский дом и вышли на трассу. Вставало красное солнце. Люди, пешком и на велосипедах, распыляя дорогу, направлялись в город на работу; телеги, гружёные товаром, тоже ехали в город на базар.
        Вскоре мы достигли выездного поста ГАИ. Это был небольшой навес, под которым сидели несколько дорожных полицейских, опуская и поднимая верёвку, натянутую поперёк дороги. Мы сели рядом, вызвав интерес публики. Книжник сыграл на гитаре, я проявил знание двадцати местных слов, и контакт был налажен. Мы объяснили, что нам нужно не такси, а большая бесплатная машина в Баглан, желательно "Камаз".
        Местные жители сразу скопились вокруг, разглядывая нас. Мы же, в свою очередь, с интересом разглядывали проезжающие мимо афганские транспортные средства. Среди них были:

1) жёлтые легковые такси, чаще советского производства, забитые битком;

2) маршрутные рейсовые микроавтобусы, также переполненные людьми и барахлом;

3) телеги, запряжённые ослами и лошадьми, кареты, верблюды и прочий гужевой транспорт пригородного значения;

4) пустые быстроходные англоговорящие джипы гуманитарных миссий, сотрудники которых боялись нас и подвозить не хотели;

5) грузовички локального свойства, едущие на базар.
        Целый час, с шести до семи утра, непрерывной чередой проходили перед нами все эти такси, машины и телеги. Гаишники пытались убедить нас в том, что бесплатных машин не бывает. Я же вновь объяснил, что такая машина обязательно есть, что мы её и ждём, а отвезёт она нас в Баглан, а сама она большая-большая, называется «Камаз»,
«Краз» или «Урал». Несколько таких машин уже прошло в обратную сторону, то есть в город, и, указывая на них всем собравшимся, мы вселяли в себя и в людей уверенность в том, что автостоп существует.
        И вот - минул всего час, а что такое по афганским меркам час? это почти минута! - как на посту остановилась наша долгожданная машина, большой «Камаз» с почти пустым кузовом. Водители, посовещавшись друг с другом и с гаишниками, взяли нас до Баглана. В кузове - о чудо, что находилось в кузове! - там лежало несколько сотен экземпляров старой, драной, мусорной обуви! Часть в старых рваных мешках, часть россыпью по всему кузову.
        "На базар везут, продавать," - подумал я.
        "Нет, наверное в сапожные мастерские на запчасти," - решил Книжник.
        Так нам и не удалось установить назначение этих старых, рваных, непарных сапог, туфель, ботинков и т. п… В такой обуви, как мы позднее убедились, афганцы не ходят; наверное, это везли на экспорт, куда-нибудь в Эфиопию. На мешках с этой обувью можно было сидеть во время долгого и тряского путешествия в Баглан.
        Поехали!


* * *
        Дорога в Баглан была когда-то асфальтированной, как и вчерашняя. Но прошло пятнадцать, а то и двадцать лет без ремонта! Большие выбоины и дырки, ухабы; на одних машины подпрыгивают, другие стараются объезжать. Из-за того, что здесь машин больше, - дорога и разбита больше, чем вчерашняя. Зато пейзажи разнообразнее. Справа показалась река; вдоль реки - деревушки, сады, зелень; дома из глины, огорожены высоким глиняным забором, есть одноэтажные, а есть и в два этажа. Все дома прямоугольной формы.
        Некоторые жители деревень приобрели профессию нищих и тусуются вдоль дороги. Дети семи-десяти лет стоят у самых больших рытвин и выбоин дороги. Завидев машину, они начинают двигать лопатой, делая вид, что заравнивают эти неровности; затем ожидают подаяния за сей полезный труд. Лопата - главный инструмент для попрошайничества! На ста километрах мы увидели человек тридцать "дорожных рабочих". Попадаются и старики, но без лопат. Они пытаются извлекать деньги, поглаживая бороды.
        Меня очень удивил такой способ нищенства, ибо напомнил мне Анголу. Там тоже есть участки разбитого асфальта, и местные дети, взяв в руки дёрн и куски земли, затыкают ими дырки в дороге, а потом, при приближении машины, натягавают верёвку поперёк шоссе: стой! дорожные работы! Одни водители расстаются с мелочью, другие поддают газу, и верёвка тут же опускается.
        В других странах я не встречал таких форм заработка. Как жители этих двух концов мира независимо друг от друга додумались до такой методики?
        В одной из больших попутных деревень мы остановились; водители «Камаза» вышли на обед, позвали и нас. Большая харчевня, рукомойник с несколькими кранами, замызганным зеркалом и даже щепоткой моющего порошка. Цивилизация! Забравшись с ногами на ковёр-помост, афганцы едят рис, пьют чай и смотрят телевизор, подвешенный в углу чайханы; другие вместо телевизора рассматривают нас. Едят руками, ложек нет, чай пьют зелёный, впригрызку с иранскими конфетками. Если кто-то пожелает чай с сахаром, этот сахар единожды насыпают на дно стакана и наливают туда чай порцуию за порцией, пока он не впитает весь сахар. Каждому посетителю харчевни полагается собственный чайник с чаем, откуда он и наливает себе в стакан сколько пожелает, и расплачивается за количество выпитых чайников, а не стаканов.
        Помимо чая, водители угостили нас рисом, шашлыками, арбузом, и наше представление о стране голода совсем развеялось. Вся придорожная деревня продавала еду: арбузные, помидорные, яблочные, дынные развалы шли вдоль всей улицы. Ни один нищий не пристал к нам во время трапезы, и никто не пришёл лакомиться остатками еды. Для меня это было слегка удивительно: я-то представлял Афганистан азиатской Эфиопией, а тут даже придорожные попрошайки изображают из себя деловых людей!
        Тронулись дальше. Вот опять деревни, поля, разбитая дорога, солнце, старые сапоги, перекатывающиеся по кузову туда-сюда, - и вот мы уже прощаемся с водителями в городке с названием Баглан.
        Было довольно жарко. Мы угостились газировкой афганского разлива, а следующий водитель опять завлёк нас в столовую, где мы и поели вновь. Опять рис, шашлыки, лепёшки и чай. Нам предложили расплатиться, оказалось совсем дёшево - что-то пол-доллара на двоих.
        Вот и основная развилка, с большим круглым указателем, напоминающим часы. Прямо - Кабул, 233 км, направо - Мазари-Шариф, 172 км. Рядом с указателем - мост с обваленными перилами, а под ним - река, настоящая горная речка, и мы как мечтали, так и устремились сразу к ней. Это были истоки той самой реки, вдоль которой сегодня несколько часов мы ехали.
        На реке уже были купальщики. Бородатый афганец в длинном белом халате купался прямо в нём, сняв только чалму. И намыливал халат и себя сквозь него. Другие, более распущенные мужчины и парни купались без верхней одежды, но в штанах. Без штанов мы ни разу не видели ни одного афганца, и сами искупались в штанах. Спали на вписках мы тоже в штанах, чтобы ненароком не испугать народ видом голых ног. Кстати, женщины вообще не купаются прилюдно.
        Итак, искупались, выстирали верхние части своей одежды - какой кайф! - и вылезли из реки. Через пять минут мы были уже полностью сухие: солнце и тёплый ветер сушат вмиг! Как будто и не залезали в речку.
        Вскоре, в кабине очередного «Камаза», мы ехали в сторону Мазари-Шарифа.


* * *
        Хороший асфальт, ровная, почти не битая дорога, мирный пейзаж - неужели это Афганистан? Навстречу едут грузовики с арбузами и иными товарами. И не только грузовики! По обочине, медленной, ровной поступью движутся караваны верблюдов! В кабине, помимо водителя, был англоговорящий человек, его начальник, и он объяснил нам:
        - Что, в России такого не увидишь? Да, это караваны. Они везут из Мазари-Шарифа и из Хулма фрукты, на базар в Пули-Хумри. Один верблюд может нести 350 килограмм, иногда и до пятисот. От Мазара до Пули-Хумри сто семьдесят километров, они выходят утром и приходят на следующий день. Десять верблюдов - четыре тонны груза.
        Караванов было много. Шли они навстречу «Камазам», нисколько не отвлекаясь, как будто из глубины веков. Погонщик в чалме и с шестом, бывало, шёл рядом, бывало, ехал на одном из верблюдов. И тут, да, я вспомнил! Ведь сейчас 1381 год по афганскому календарю!
        - А на ослах тоже возят товары? - спросил я.
        - Нет, что вы, это невыгодно, - отвечал наш попутчик, - осёл может везти только 50 килограммов груза. И потом, ему постоянно нужна вода, а верблюд неприхотлив.
        Через некоторое время «Камаз» сломался. (А вот верблюды, наверное, не ломаются, - подумал я.) Англоговорящий начальник, убедившись в том, что ремонт затянется, сам занялся автостопом. Застопил легковушку, взял и нас, и мы продолжили путь, а
«Камаз» с водителем бросили в пустыне.
        Вскоре пустыня взъерошилась горами, а между ними образовалась речка. Дорога просочилась вместе с речкой в настоящую щель между скалистыми великанами. Потом долина расширилась и явила нашему взгляду фруктовые сады. Всё это были фиговые деревья. Продавцы фиг свивали из травы особые гнёзда и запаковывали в них порции фруктов. Этими травяными гнёздами, весом килограмма полтора, продавцы размахивали перед проезжающими машинами. Продавались фиги и в развес, при этом гирями служили камни разных размеров.
        Наш попутчик, невольный автостопщик, попросил водителя остановиться, и мы подошли к продавцам фиг.
        - Здесь есть и мой сад, - объяснил попутчик, - здесь живут мои родственники, а сам я живу в Мазаре. А эта местность называется Хулм. Угощайтесь, ешьте, сколько хотите!
        Фиги оказались отчаянно сладкими, и мы съели всего по чуть-чуть. А наш попутчик-переводчик прихватил целое гнездо. Так, жуя фиги, мы приближались к Мазари-Шарифу.
        Наших намёков в отношении вписки попутчик не понял, или сделал вид, что не понял (афганцы это умеют). И привёз нас в центральную гостиницу «Барак». Поблагодарили и покинули трёхэтажный роскошный барак, объяснив, что найдём себе иной ночлег самостоятельно. Человек исчез, а мы остались на одной из центральных площадей Мазари-Шарифа.



        Глава 4. Мазари-Шариф

        Подобно тому, как Санкт-Петербург считается Северной столицей России, - город Мазари-Шариф (в просторечии Мазар) можно назвать Северной столицей Афганистана. Население Мазара и его бесконечных предместий я оцениваю в пол-миллиона человек. Большая часть здешних военных и начальников владеет русским языком. Когда-то это был самый про-советский город Афганистана.
        Центром Мазари-Шарифа является собственно «мазар», или «зьярат». В данном случае этим словом именуется древняя Голубая мечеть, место паломничества. Местное предание гласит, что тут похоронен Али, четвёртый праведный халиф, племянник Пророка Мухаммеда. Правда, официальная гробница Али - в Неджефе (Ирак), за 1000 километров отсюда; но в исламском мире имеется несколько местных гробниц Али, и здесь перед нами - одна из них.
        Голубая мечеть, с окружающими её постройками, минаретами и т. п., занимает целый квартал, а по сторонам мы видим разных продавцов, менял, харчевни, ковровые магазины, телеги, кареты, старые горбатые советские машины, везущие по пятнадцать и даже двадцать пассажиров, и все прочие атрибуты афганского города.
        С восточной стороны главной мечети мы видим Главпочтамт, он же и переговорный пункт (всё уже было закрыто), отделение МИДа, где нам позже настоятельно (и безуспешно) рекомендовали зарегистрироваться, Барак-хотель, около которого мы сейчас стояли, и большое кафе-мороженое со столиками внутри и снаружи заведения. Из всего, что мы могли увидеть, самое желанное было, конечно, кафе-мороженое.
        Мороженое в Афганистане делается так. Есть высокая, узкая кастрюля, похожая на перевёрнутую шляпу-цилиндр, почти пустая. У мороженщика есть стол, и там выемка, заполненная кусками битого льда - брусковый лёд продаётся в каждом афганском городе, его ежедневно покупают и измельчают. Кастрюля-цилиндр опускается в лёд, и, что главное, её непрерывно надо крутить. Целый день. Трм-трм, трм-трм, трм-трм. Целый день на жаре мороженщик крутит-вертит эту кастрюлю, потеет, греется, парится, зато кастрюля охлаждается, и на стенках её тонким слоем конденсируется мороженое. Не помню, откуда оно берётся, но оно собирается на стенках, и вот мороженщик берёт ложку и накладывает мороженое в вафельный стаканчик. Порция готова. Самый дешёвый стаканчик стоит в Мазаре всего 1000 джумбаши - это 40 копеек, или $0.012, ну а мы попросили королевскую порцию, и нам её несут на блюдечках. Целая куча мороженого, украшенная шоколадными застывшими капельками.
        Вокруг нас скопилась толпа. Человек тридцать бездельников, вероятно, никогда не видели, как иностранцы едят мороженое. Тут же появились и попрошайки, в надежде поправить своё материальное положение. Как ни старался официант разогнать любопытных и нищих, но они тут же собирались вновь.
        Не успели мы доесть мороженое, как вопрос о вписке решился сам собой. Один из зрителей, бородатый мужик в чалме, лет тридцати, оказался немного англоговорящим и пригласил нас к себе в гости. Мы тут же согласились, доели мороженое, расплатились и последовали за мужиком, провожаемые взглядами десятков изумлённых людей.
        Мужик же, приватизировав нас, посадил нас и себя в микроавтобус к своему другу, и мы поехали к нему домой. Жил он в западной части города, и пока мы ехали, мы оценили, как город велик. Мы проехали километров десять от центра по асфальтовой дороге, потом свернули в пыльные тёмные переулки, и оказались (как и вчера) в спальном районе, где были поля, а электричества не было. Дома были большие, в два, а то и в три этажа - и всё это из необожжённой глины! Во многих домах были большие ворота, гаражи; а помимо домов - поля, поля (что росло на них, не было видно из-за темноты). Богатый район, по сравнению с Кундузом. Вот мы и приехали.
        Микроавтобус укатил по своим делам, а мы с Книжником остались во дворе и огляделись. Было темно, и полностью устройство двора я изучил наутро; но опишу его сейчас. Итак, посреди - бассейн, или, вернее, пруд, глубиной примерно метр, а длиной метров пять. Вероятно, служит хранилищем воды, питьевой, умывальной, поливочной. Рядом с прудом - трава, деревья и возвышение из сухой глины, куда стелят подстилки, где обедают, ужинают, спят на свежем воздухе. Вот уже появились тюфяки для почётных гостей, то есть нас, и керосиновая лампа; скоро появится еда. Справа проходит маленький канал, по нему, вероятно, воду нагоняют в пруд.
        Один из членов большой семьи, парень лет двадцати, слегка бородатый, оказался работником мечети. Выйдя в середину тёмного двора, он стал издавать звуки азана. Я пошёл на звук и приготовился к молитве, но имам почему-то испугался и исчез. Вскоре старше члены семьи, человек восемь бородатых людей в халатах, чалмах и сандалиях, поспешили на молитву в мечеть. Оказалось, что здесь маленькая, семейная глиняная мечеть, она находилась справа, за каналом. В тёплое время молитва происходит снаружи мечети, и там специальное место, постелены циновки. Имам принёс керосиновую лампу и все вместе совершили ночную молитву. Потом мы, один за другим, перепрыгнули канал и вернулись к остальным: некоторые члены семьи (преимущественно молодые) молитву не совершали. Среди них был и Книжник.
        Как мне объяснили, молодой имам обучает детей чтению Корана и арабскому языку. Но поговорить по-арабски с ним мне не удалось: стеснительный парень избежал разговора и углубился в темноту. Единственным светом была керосиновая лампа, поэтому спрятаться от меня было очень легко.
        Тут пришёл ужин. Женщины готовят еду, но на глаза не показываются: из дома еду выносят дети мужского пола. Сели за ужин; опять рис, салат, арбуз, лепёшки, чай, - стандартный афганский проднабор. После ужина разложились спать; хозяева спрятались в дом, а мы с Книжником остались спать, так сказать, на обеденном столе.

29 июля 2002 / 7 асада 1381


        Наутро хозяин предложил экскурсию по округе. Я с большим интересом пошёл фотографировать сельский афганский быт.
        Дома большие, я уже вчера заметил, что у них здесь по два-три этажа. Судя по площади домов, семьи тут огромные. Поля-огороды орошаются каналами, вода регулируется заслонками из земли: переложили кусок дёрна - вода пошла на другое поле. Тут же рядом и водяная мельница: река сгустилась в водопад двухметровой высоты, и вращает колесо. Провели в домик: там находились большие жернова, молодой мельник следил за тем, как зерно тонкой струйкой сыплется в центр одного из жерновов, и собирал создающуюся мелкую белую муку. Потом показали кладбище, с глиняными и каменными простыми надгробиями, кое-где - с зелёными флагами. Потом предложили посидеть на лошади, я с опаской сел и сфотографировался в таком виде. Потом увидел крестьян с лопатами, сфотографировал и их. Таким образом мы проделали круг и вернулись в наш двор, где застали занятия в медресе.
        Маленькая мечеть у канала оказалась также и учебным заведением; мальчики и девочки из этого и соседних домов приходили сюда и учили Коран под руководством вчерашнего стеснительного муллы. Вся учебная площадь была меньше городской московской кухни; детей было человек десять, но они были маленькие и неплохо там помещались, сидя на циновках. На деревянной доске мелом были написаны арабские слова; учебники были очень ветхие, но по содержанию обычные - сначала буквы, потом слоги, потом слова, потом суры из Корана. Я прочитал одну из сур, чем обрадовал детей, а потом сфотографировал их. Дети знали слово «акс» (фотография) и не боялись сниматься, были даже рады.
        Тем временем один из людей, живших в доме (я так понимаю, что все жильцы были братьями между собой или иными родственниками) заводил свою старую машину с жёлтой полосой «такси», ехал в город «бомбить». Никак не мог завести. Наконец сели в машину: мы с Книжником, наши рюкзаки, наш англоговорящий друг и сам водитель. Попрощались со всеми остальными, и, задвинув стёкла, тарахтя и поднимая тучи пыли, поехали в город.


* * *
        Перед расставанием наш друг сказал, что хочет нам кое-что подарить. В одном месте он вышел, забежал в каккую-то лавку и с гордым видом вернулся оттуда. Сел в машину и презентовал мне книжку. На обложке было написано:
        "АКИДА и ХАНАФИТСКИЙ ФИКХ. Издание Исламско-Независимого издательства, Пакистан. Перевод: Инженер М.Якуб."
        Это оказалась исламская книга по основам веры, с текстом по-русски, но какой это был весёлый текст! Переводчик Якуб был явно не русским, а пакистанским инженером. К сожалению, сейчас у меня нет под рукой этой книги, поэтому приведу некоторые изречения по памяти.
        "Ангел Исрафил. Назначение: свистеть в трубу Сур.
        Труба Сур. Назначение: При первом звуке трубы Сур умирают все оживлённые существа и изчезаются все существующие устройства. При втором звуке трубы Сур оживляются все оживлённые существа."
        Другие изречения цитировать не буду, чтобы не получилось насмехательства над религиозными вещами. Книга была очень забавная, и я искренне поблагодарил за неё. Вскоре мы оказались на прежнем месте, вблизи Главпочтамта и кафе-мороженое. Попрощались с нашим новым другом и с таксистом, после чего пошли на почтамт.


* * *
        Почта работала только с восьми утра, так что нам пришлось ещё дожидаться открытия. Но мы не теряли времени, и пошли гулять по базару.
        Базар уже раскладывался. Чего тут только не было! Целые женские ряды, где продавалось нижнее бельё, а также обычные юбки, платья и т. д… По этим развалам бродили женщины в белых и синих чадрах, зачехлённые с головы до пят, и выбирали себе наряды, в которых будут красоваться дома, в тех помещениях, куда посторонним вход строго воспрещён! Были и мужские одеяния - очевидно западный сэконд-хэнд, целыми кучами наваленный. Книжник нашёл себе джинсы большого размера всего за 90 тысяч джумбаши - доллар с небольшим. А вот и распродажа, напоминающая наши московские лотки "всё по десять рублей": пластмассовое и стеклянное, китайское и иранское. Вот часовщики, а вот целый ряд продавцов изображений.
        Изображения тут пяти основных видов.

1). Эротические фото. То есть портреты женщин без чадры, с открытыми лицами и волосами. Я думаю, это актрисы из индийских фильмов. А также фото мужчины с женщиной, обнимающихся. Вся эта порнография пакистанского производства.
        Помимо женщин, имеются в продаже портреты четырёх вождей:

2). Вечно живой герой Афганистана шахид (мученик) Ахмад Шах Масуд. "Панджшерский лев" Масуд (1952-2001) был известным полевым командиром, родился и жил в Пандшерском ущелье в горах северного Афганистана и когда-то воевал, при помощи будущих талибов, против русских. После победы «Талибана» и развала СССР он стал воевать, при помощи русских, против талибов; 9 сентября 2001 года его взорвали наёмные убийцы-камикадзе.
        Гибель военного лидера "Северного альянса" могла стать роковой для этого хрупкого альянса, но тут же произошло неожиданное: взрывы Нью-Йоркских небоскрёбов, американская война; преемники и друзья Масуда чудесно для себя вошли в Кабул, а сам Масуд стал иконой. Он теперь - непременный атрибут государственных учреждений; встречается и у частных лиц, на лобовых стёклах машин, в лавках и магазинах. Масуд представлен в тридцати разных видах, фазах и позах, разного формата, с подписями и без. На лошади, пешком, с телефоном, с автоматом, с книгой; одним лицом, в полный рост, сидя, стоя, лёжа на траве, на коленях в молитве, в компании соратников и т. д… В общем, налицо попытки создания культа.

3). Генерал Дустум, узбек по национальности, губернатор про-советского Мазари-Шарифа; полевой командир и финансист (именно он распорядился напечатать запасные деньги для покрытия бюджетных дыр). Во времена талибов жил то в Узбекистане, то в Иране; затем снова проявил себя как полевой командир, отобрал у талибов Мазар и воцарился в нём. Парадный портрет Дустума (без бороды, но в генеральском мундире) украшает многие государственные учреждения, реже - магазины.

4). Старый король Захир Шах. Он родился в 1914 году и правил страной четыре десятилетия, с 1933 по 1973 год. Затем он был свергнут с престола своим двоюродным братом, и доживал свой век в холодной Европе. Тем временем брат объявил страну республикой, себя - президентом, и вскоре сам был свергнут. Началось "смутное время": почти тридцать лет войны; перевороты и бесконечные правители сменяли друг друга. Новые власти извлекли из забвения 88-летнего старика, и вернули его в страну, на сей раз не как короля, а в роли почётного символа нации.

5). Новый вождь Хамид Карзай. Здесь этот портрет редко; основной спрос на него - на юге страны, ибо Карзай оттуда родом.
        Бывают и комбинированные портреты. "4+5": Захир Шах, здоровающийся с Карзаем и как бы тем самым признающий в нём своего «преемника». "3+5": Дустум в орденах и Карзай в папахе на каком-нибудь заседании, как бы расписываются в вечной дружбе и делят сферы влияния. Есть также календари с произвольной комбинацией вождей, но больше всего изображений Масуда.
        Есть и настоящие произведения искусства. Вот, например, рисунок на календаре: слева, на заднем плане, Голубая мечеть, а впереди, на площади перед ней, на коленях в молитве стоит Масуд (фотомонтаж), а вокруг птицы, птицы, белые птицы, взмывающие к небу. Афганцы вообще, как я заметил, любят птиц, и в некоторых лавках живут птички в клетке - не на продажу, а так, для радости. Хотя птичкам, возможно, и не радостно. А вокруг мечети в Мазаре, действительно, тусуются птицы, и через несколько дней мы в Кабуле увидели старинную мечеть, всю облепленную птицами. Голубая мечеть с птицами изображена также на деньгах в 1000 афгани.


* * *
        Дальше по базару - фрукты, овощи, картошка, виноград, помидоры, персики, мухи (не на продажу, а так летают), лепёшки, мороженое опять, перец, дыни, арбузы. Обычный среднеазиатский базар. Но арбузы больши-ие! И длинные, по форме как кабачки, и не полосатые, а однотонные. И по весу почти однотонные. Пятнадцать, двадцать килограмм, а то и под тридцать - вот такие арбузы вырастают на полях афганских! Стоит один арбуз примерно пол-доллара; здесь их продают поштучно, не на вес. Из Мазара везут арбузы в Кабул, и там уже продают на вес; взвешивают арбузы и в других провинциях, к югу, где они не такие огромные.
        Дёшевы и другие фрукты. Картошка, лук уже идут на вес, гирями служат камни разных размеров, иногда старые детали от машин. Продают на вес и дрова. По сравнению с российскими это не дрова, а кочерыжки: какие-то коряги, огрызки дерева, ни одного прямого нет. И вот почему: дерево вообще дефицит, все прямые палки и стволы идут в строительстве на стропила, на каркасы глиняных домов и перекрытий.
        А вот гончарные лавки здесь продают кувшины, чаши, посуду и большие ёмкости типа амфор. И трубы глиняные, для водопроводов. Дальше - жестянщики, изготовители самоваров, резинщики, вырезающие из старых автомобильных шин резиновые вёдра для воды и сколачивающие их гвоздями; в других углах базара есть и книжники, и фотографы с огромными ящиками-фотокамерами. В этой камере и проявитель, и фиксаж, и выдержка ручная: фотограф залезает под чёрное одеяло, оп! что-то химичит там, у себя в фотоаппарате, - как в XIX веке. Впрочем, не забываем, что у нас не XXI и не XIX век - у нас XIV век, 1381 год, так что эти фотографы даже обогнали своё время!
        За время путешествия по стране мы видели многих фотографов, сидящих в ожидании возле своих фотокамер, но ни разу не наблюдали сам процесс съёмки. В следующий раз попробуем воспользоваться их услугами, пока конкуренция не вытеснила их древнее ремесло. Ведь появляются уже и современные фотостудии. Я даже проявил и напечатал в Мазаре одну из фотоплёнок - быстро (полчаса), качественно и ненамного дороже, чем в России.
        Пока смотрели базар, фотографировали продавцов и любопытных детей, скапливающихся вокруг, пришло время возвращаться на почтамт. Телефон уже открылся. Позвонили домой - здесь это дёшево и просто. А вот из Москвы в Афганистан уже много лет вообще невозможно позвонить: нет, якобы, с Афганистаном никакой связи!
        Обрадовал (и огорчил) родителей: они только что получили мою телеграмму из Дусти, отправленную три дня назад, - и втайне надеялись, что нас не пустят в Афганистан и в Пяндже, так что мы благополучно вернёмся домой. Ну, в общем, проинформировал. И отправил письмо. За время путешествия по Афганистану я отправил домой несколько писем (из Мазара, Кабула, Герата и через посольство), и не дошло ни одно из них! Из других стран мира письма за месяц-полтора доходили все.
        Никаких следов наших друзей на почтамте Мазари-Шарифа не было, и мы окончательно убедились, что их, как и нас, не пропустили в Термезе через "Мост Дружбы", а значит, они вслед за нами поехали на Нижний Пяндж и задержались там из-за выходного дня на переправе. Сегодня понедельник, должны как раз переправляться с первым катером.


* * *
        Солнце прогревало город. Я побывал в святой мечети, где был задержан бдительными полицейскими, настоятельно рекомендовавшими мне пойти скорее в отделение МИДа (близ почтамта) и зарегистрироваться. Я соврал, что сейчас же туда и отправлюсь, но не пошёл, опасаясь, что за совершенно ненужную нам регистрацию попробуют содрать денег.
        (Кстати, так потом оно и оказалось. Просят по пять долларов; но вместо квитанций об оплате у них - дурацкие рекламные визитки. Платная регистрация в Мазари-Шарифе - местная незаконная самодеятельность. Нигде её не спрашивают, она не нужна. В других городах никого из нас не пытались платно зарегистрировать или оштрафовать.)
        Вокруг мечети обнаружились нумизматы. Развалив на тротуаре монеты всех времён и народов, они ожидали редких покупателей. Российских и советских монет у них не было вообще. Я воспользовался этим и превратил несколько десятков заранее взятых из Москвы советских монет в старые местные монеты, номиналом в 1, 2 и 5 афгани. На некоторых был изображён их старый король Захир Шах в те времена, когда он был ещё молодым; на других - колосья, орлы и звёзды. Нетрудно догадаться, к какому периоду относились те и другие монеты.
        После меня Книжник также навестил нумизматов и впарил им билеты МММ в обмен на такие же бесконечно мало стоящие монеты. Билетов МММ нумизматы не видели никогда в жизни и были очень рады обрести их - хотя Сергей и предупреждал, что билеты эти
«old» (старые).
        Старое не значит «плохое», - так рассуждают многие афганцы. В этой стране очень много того, что нам кажется старым, устаревшим, ненужным. Взять, например, автомобили. Советские старые «Волги», «Жигули», «Кразы», «Уазы», «Газы» и прочие, попав в эту страну - в этот автомобильный рай - живут тут вечно. Действительно, Афганистан можно назвать автомобильным раем. Если какая-нибудь старая, добрая машина отжила свой век в так называемом "цивилизованном мире" - сделайте ей радость, не отправляйте её на свалку! Отправьте её в Афганистан, и там, за волшебной рекой Пяндж, ей обеспечена активная, не ограниченная никакими годами жизнь!
        Конечно, для жизни в автомобильном раю машины проходят некоторую подготовку. У легковушек выдирают крышку багажника, чтобы сажать туда людей и ставить грузы. Да, люди здесь ездят и внутри, и снаружи, и сверху, и в багажниках, причём четверо взрослых или шестеро подростков, стоящих в багажнике и держащихся за крышу - это ещё нормально, это ещё не предел. В крайнем случае можно не выдирать крышку, а поставить деревянную палку-распорку. На крыше легковушки должна быть железная решётка - верхний багажник, вернее пассажирник, чтобы сажать людей и туда. Если машина - «Газик» или «Уазик», люди садятся и на фары, по одному на каждую фару; в случае «Волги» или «Жигулей» это, к сожалению, невозможно. И вот, одна старая горбатая машинка образца 1960 года, мятая, осевшая на задние колёса, везёт довольно шустро по улицам древнего Мазара десять, пятнадцать, а то и восемнадцать человек! Если понадобится, то и двадцать, особенно если это «Волга-универсал». Бывает, что на машинах даже написано: "Old is gold": старое - золото!
        А грузовики! Да, грузовик - это вообще машина бесконечная, ведь нет ни одного грузовика, в который не поместился бы ещё хотя бы один пассажир. Действительно, невозможно представить полностью забитый «Камаз» или грузовой «Уазик», а раз так - любое, любое число людей возможно! Российский гаишник схватился бы за сердце, упал и умер, окажись он на десять минут в центре Мазари-Шарифа или любого афганского города.
        Есть и телеги, и кареты. Особенно много карет было в Кундузе, где они выполняли роль городских маршруток. Но здесь город поцивильнее, и разнаряженные, украшенные по-свадебному кареты, тоже двигались по городу, но всё же проигрывали в конкурентной борьбе с вездесущими жёлтыми такси.
        Мы зашли в одну из городских харчевен. Заказали стандартное афганское питание - рис, лепёшку, чай. Поели. Книжник по просьбам трудящихся сыграл на гитаре. Вообще ходить с гитарой по Афганистану - тяжко: всё время люди интересуются: что это? тындыр? гитар? трынь-трынь-трынь! сыграй, сыграй, а? Эти люди знают, что на гитарах играют, но никогда в жизни живого гитариста не видели. И вот Книжник каждый день подвергался таким просьбам, и всё время приходилось ему играть, каждые два часа услаждать местных жителей.
        Один из посетителей харчевни оказался англоговорящим. Жил он в соседнем старинном городке Балх и сейчас направлялся туда. Мы напросились с ним в Балх, тайно ожидая, что он предложит вписку. Ну, а не предложит - посмотрим Балх и найдём ночлег у кого-нибудь другого. Вместе с этим мужиком мы пошли на стоянку такси, где и нашли такси в Балх. Конечно, таксист может ехать и по спец. заказу, но пустые машины "с зелёным огоньком" в Мазаре редки: все едут по своим определённым маршрутам, забивая в машину сколько можно людей. Это и дешевле: проезд из Мазара до Балха обходится внутренним пассажирам всего в 20,000 «джумбаши» (8 рублей, или $0.25), а жителям багажника и сидящим на крыше - ещё вдвое дешевле.
        Мы ехали внутри.


        Древний Балх.
        Когда-то Балх был одним из величайших, славных и богатых городов древнего мира. Здесь Зороастр проповедовал свою религию; здесь родился Джалаладин Руми, персидский учёный и поэт; здесь соединялись торговые пути, ведущие из Китая и Индии в Персию и далёкий западный мир. Но в 1220 году войска Чингисхана разрушили город; потом прошло ещё несколько разрушительных войн, последняя завершилась полгода назад. Северная область Афганистана, где находится и Мазари-Шариф, называется провинцией Балх - по имени этого небольшого, с древней историей городка. Нашему взору предстали остатки глиняной городской стены неопределённого возраста, обломки когда-то роскошной мечети и объедки больших каменных ворот, ведущих ныне в довольно пыльный парк. Кроме этого в Балхе имеются небольшие чайно-рисочные заведения, стоянка такси, магазин археологических сувениров и довольно много любопытных жителей. Как только мы сели на одну из сохранившихся бетонных скамеек в парке, дети и взрослые обступили нас плотной толпой.
        Да, кстати, наш англоговорящий попутчик сразу при въезде в город испарился: видимо вести нас к себе домой он не захотел.
        Я отошёл, чтобы сфотографировать оставшиеся древности, а когда вернулся через пять минут - Книжника уже не было видно из-за всезаполняющей толпы. Опять он играл что-то на гитаре и пел (по-русски), а вокруг, в сумрачном парке, стояло шестьдесят семь человек! Дети с вёдрами, солдаты с автоматами и просто молодые бездельники - у всех у них на лицах было написано радостное изумление: цирк приехал!
        Книжник закончил петь, мы покинули парк и пошли по одной из улиц. И тут же нам предложили чай работники одной из мастерских. Вокруг столпились любопытные взрослые и дети. Кто-то начал овевать Книжника, спасая от жары, соломенным опахалом. Принесли чай, конфеты, но на вписку не звали (может, время было ещё неподходящее, слишком рано). Мы выпили по три стакана чая, надеясь, что кто-нибудь позовёт в гости, но все смотрели на нас, как на слонов в зоопарке; а кто позовёт в гости слона из зоопарка? Мы решили вернуться ночевать обратно в Мазар.
        Мы шли по дороге, и зрители временно рассеялись; только два пацана верно сопровождали нас. Даже вызвались нести наши рюкзаки. У Книжника рюкзак лёгкий, у меня - относительно тяжёлый (20 килограммов), но бодрые 11-12-летние дети в порыве энтузиазма убежали с ними далеко вперёд, и мы едва убедили их в том, что со своими рюкзаками справимся сами. Тем более, что подвернулся попутный транспорт - ослиная телега. На ней уже ехал хозяин телеги и какой-то груз. Сели и мы, а сзади прицепились дети. Бедный ослик, не привычный катить 500-килограммовые телеги, замедлился. Хозяин телеги слез и пошёл рядом, но даже эта мера не позволила транспорту развить хотя бы пешеходную скорость. Проехали метров двадцать, спешились и направились дальше, в сопровождении детей и прочих иногда возникающих любопытных. По пути залезли на остатки крепостной стены и сфотографировались с солдатами, до сих пор охраняющими эту "цитадель".
        На выездном посту ГАИ полицейские удивлённо встретили двух бородатых людей с рюкзаками во главе демонстрации поклонников. Нас (и гаишников) обступили, даже облепили со всех сторон, и работа поста ГАИ была нарушена. Но больше всего нами заинтересовался бородатый в полураспахнутом халате местный «девона» (юродивый), на вид - лет сорока пяти; по местным меркам - уже дедушка. (Средняя продолжительность жизни в Афганистане - меньше пятидесяти. Всем людям, поименованным в этой книге как «дедушки», лет сорок пять-пятьдесят. Старше пятидесяти - совсем старики.)
        - О, ас-саламу алейкум, ва рахматулла, ва баракяту!.. - Мир вам, благодать и милосердие Аллаха! - радостно воскликнул дедушка, как будто узнав нас, старых знакомых. Был он без головного убора (в отличие от обычных афганцев), с редкими седеющими волосами и зарождающейся лысиной.
        Протиснувшись к нам, он достал из кармана бумагу, испещрённую какими-то каракулями. Я так понял, что он хочет автограф, и дополнил каракули своим росчерком. Странный дедушка возрадовался, спрятал автограф в нагрудный карман и тут же протянул мне деньги - 6000 афгани. Я вежливо отказался, про себя заметив, что это первый случай в моей жизни, когда мне предлагают деньги за автограф.
        Гаишники были немного напуганы: человек восемьдесят толпились вокруг, желая поближе рассмотреть нас. Такая толпа! А вдруг прилетят американцы, примут за восстание и разбомбят? К счастью, тут проезжал грузовичок. Нас тут же сплавили. Мы залезли в кузов и отправились в Мазари-Шариф, оставив позади возбуждённую толпу. Бурубахайр! Поехали!
        Но не вся толпа осталась позади! Юродивый дедушка успел запрыгнуть в кузов вслед за нами. Очень довольный, он провожал взглядом удаляющуюся толпу сородичей, прижимая к груди карман с моим автографом. Так втроём мы и поехали (водитель, наверное, подумал, что так и надо, что нас и должно быть трое).
        Дорога шла мимо полей, крестьянских домов и кладбищ. Время от времени, увидев вдалеке кладбище и полукруглую гробницу-мечеть какого-нибудь местного святого, дедушка гладил бороду, и, указывая на гробницу, говорил нам:
        - Зьярат! Зьярат!
        - Ага, зьярат, - соглашался я, догадываясь, что эти кладбищенские сооружения и есть зьяраты.
        Потом опять поля, огороды, арбузы, и вот опять кладбище - где-то далеко, на горизонте. Наш спутник, наверное, уже заранее знал расположение всех кладбищ в округе; как только мы проезжали очередное, он, поглаживая бороду и указуя нам на маленький холмик на горизонте, гордо повторял:
        - Зьярат! Зьяра-ат!
        - Да, точно зьярат, - отвечал я.
        Мы уже немного обеспокоились, что юродивый будет искать вписку в Мазари-Шарифе вместе с нами и затруднит наше путешествие, как машина затормозила перед въездным постом ГАИ. Воспользовавшись моментом, наш странный попутчик резво выскочил из кузова и тут же переключил своё внимание на стоящую рядом легковушку. Нагнувшись к водителю и поглаживая бороду, он что-то бойко начал объяснять ему. Тем временем наш грузовик пропустили, и мы, проводив взглядом необычного попутчика, вернулись в наш знакомый Мазар.


* * *
        Вчера мы вписались в западной части города; теперь можно пойти в восточную. Как и в Кундузе, мы шли по шоссе, ожидая, что нас кто-нибудь позовёт в гости, или же мы выйдем за город и заночуем на воздухе. Но пока мы шли по главному шоссе, полезные люди к нам не подходили. Несколько англоговорящих взрослых и детей ходили и ездили на велосипедах вокруг нас, но толку от них не было.
        - Дай мне один доллар, - просил по-английски какой-то ребёнок лет десяти. Выучил в школе язык и теперь тоже хочет извлечь из него выгоду.
        - Зачем тебе доллар? - удивился я.
        - Я бедный. Дай мне доллар!
        - Нет. Лучше ты нам дай доллар! Мы тоже бедные, - улыбались мы.
        - Нет, это я бедный. Помогите мне, я бедный маленький ребёнок, - нахально приставал ребёнок. Как раз мы проходили мимо большого здания гуманитарной миссии с надписью по-английски "SOS Children Organisation".
        - Вот как раз организация по спасению детей, - я показал на вывеску, - пойди к ним, они как раз хотят помочь бедным маленьким детям!
        Но мальчишка почему-то не обратился в спасительную организацию за долларом и продолжал домогаться у нас. С трудом мы спровадили его. Доллар не дали.
        Проезжали мимо на велосипедах и замедляли темп другие англоговорящие афганцы. Молодые и безбородые.
        - Привет! Как дела? Откуда вы? Говорите ли вы по-английски? Куда вы идёте, друзья мои? Чем я вам могу помочь? - по-английски спрашивали они.
        - Дела хорошо, мы из России, ищем где переночевать, так что можешь нам помочь, зови в гости, - стандартно отвечали мы. Но велосипедисты не клевали и задавали опять те же вопросы вторично.
        Через полчаса мы решили свернуть с магистральной улицы в переулок и тут же обрели счастье. Очередной афганец обратился к нам с вопросом:
        - Привет, как дела, откуда, говорите ли вы по английски, куда вы идёте?
        - Идём, ищем место для ночлега!
        - А к кому вы идёте, есть ли у вас адрес?
        - Если бы мы знали адрес или человека, к которому идём, мы бы уже пришли, - честно отвечали мы, - а так мы не знаем. Мы можем пойти в гости к тебе, если ты нас позовёшь!
        Парень был удивлён, но не показал виду и отвёл нас на ночлег. Это было некое двухэтажное здание: возможно, воинская часть или, скорее, общежитие какого-то госучреждения, где жили человек двадцать афганцев, в среднем лет двадцати пяти, в большинстве своём - без бород. Во дворе был туалет, вода и душевая комната, в комнатах - ковры и тюфяки. Население дома дружелюбно встретило нас, мы рассказали о себе; афганцы угостили нас весьма обильным ужином: рис с мясом, салат, лепёшки, арбуз, чай. Во всём здании только один, приведший нас, проявлял знание английского языка; с остальными мы общались как могли. Мы показали фотографии Москвы и открытки. Все были довольны, а когда вечером электричество в районе отключили, мы залегли спать в одной из комнат. Было довольно жарко, душно, но что ещё ожидать, приехав сюда в середине лета?

30 июля 2002 / 8 асада 1381


        Наутро попрощались с вписавшими нас людьми, помылись и вернулись на почтамт. Там мы базировались всё утро, поджидая, не появятся ли наши товарищи: В.Шарлаев, К. тепанов, С.Лекай или ещё кто-нибудь неожиданный.
        По всем признакам они должны были появиться. Переправа на Пяндже в воскресенье не работает, но в понедельник с утра должен пойти катер или баржа - это, значит, вчера. От границы до Мазари-Шарифа 350 километров; стало быть, по всем признакам они должны быть вчера вечером здесь, ну максимум сейчас, утром.
        Пока товарищей не было, мы по очереди выползали в город: один сторожил рюкзаки и возможное появление друзей, другой ходил по округе. Когда я делал очередную вылазку и случайно проходил мимо городских нумизматов, они, увидев меня, обрадовались. Доставая из потайных мест драгоценные билеты МММ, они совали их мне в лицо и кричали наперебой:
        - Ченд афгани? ченд? ченд?
        Я отвечал туманно, сравнив короля на монетах и Мавроди на билетах: всё это, мол, деятели прошлого, и стоимость обоих стремится к нулю. Но слово «сефр» (ноль) я не стал произносить, чтобы не уронить достоинство короля, да и Мавроди заодно. Нумизматы хотели узнать именно цифровое значение мавродика, но так и не узнали его. Отдаляясь от них, я, как вчера Книжник, повторял магическое слово: «old». Так что не удивляйтесь, если к вам на улицах афганского города подойдёт афганец, и, тыча в нос билет МММ, будет выпытывать:
        - Ченд афгани? ченд? ченд?


* * *
        В условленное время - 10:00 - друзья наши не появились. Если их нет, возможно, они не поехали в Мазар, а направились прямиком в Кабул? - Так размышляя, мы передали двум русскоговорящим сотрудникам почтамта мои визитки с записками для мудрецов и направились на выезд из города. Было 10:30 утра.
        Идти пешком нам не пришлось: русскоговорящий таксист, проживший десять лет в Иваново, довёз нас до конца города. Недавно он вернулся на свою родину, но она не впечатлила его, и он жил ожиданием возможности опять сделать визу и вернуться в Россию. Там, в Иваново, много лет жил и брат его, уже со своей русской женой и детьми. Да, многие афганцы здесь знают русский язык, учились или работали в России, а некоторые и насовсем перебрались к нам.
        На выезде из города нас подобрал религиозный фанат, водитель грузовика.
        - Вы мусульмане? - первым делом поинтересовался он.
        - Я мусульманин, а мой друг христианин, - отвечал я.
        - Из какой вы страны?
        - Из России.
        - В России веры нет! - уверенно произнёс водитель. - Руссия дин надори!
        Неизвестно, удалось бы мне разубедить водителя или нет, - но его надолго задержали на первом же посту ГАИ. Минут двадцать мы подождали, не разрешится ли проблема, а потом вытащили рюкзаки и покинули религиозную машину.
        Наш путь лежал обратно, по той дороге, по которой мы ехали позавчера - обратно, через расщелину в горах, где продают «гнёзда» с фигами, через пустыню, через поля, - на развилку, где течёт река и находится город Пули-Хумри.


* * *
        Не доезжая моста, реки и города, мы расстались с Сергеем Книжником, а произошло это следующим образом. Мы ехали вдвоём в грузовике; Книжник в кабине, а я снаружи, чтобы лучше наблюдать местную жизнь и фотографировать, если нужно. Пустыня кончилась, начались поля, огороды, крестьянские дома, домищи в три этажа из глины, окружённые заборами, а за заборами - это я видел свысока, сидя на крыше кабины - находились дети, куры, коровы и женщины без чадры, в красивых платьях, бусах и украшениях.
        И опять поля, каналы, зелень кругом… Дети, видя меня на кузове, радостно машут вслед; встречные пассажиры ослов, работники полей, замечая меня, машут руками, и я тоже машу и улыбаюсь. Старый крестьянин, собравший урожай баклажанов, неожиданно видит меня, проплывающего над ним, и с улыбкой показывает и приглашает меня присоединиться - вероятно, к употреблению продукции полей. Опять дома, плантации помидоров, крестьяне с лопатами, подростки с вилами, дети… И так мне понравился этот сельский уголок, что я решил остаться здесь, если не навсегда, то хотя бы на эту ночь, в какой-нибудь крестьянской семье в долине близ города Пули-Хумри.
        Как только грузовик остановился на въездном блокпосту, я спустился в кабину и сообщил Книжнику о своих намерениях. Сказал, что в субботу утром буду в Кабуле на Главпочтамте в 10.00 по афганскому времени. Взял рюкзак и пошёл назад, не обращая внимания на удивлённые взгляды простых афганцев и полицейских.


* * *
        Вечер.
        Тишина и покой!
        Я иду по дороге на запад. Уже отклонил два приглашения на вписку - меня приглашали ремесленники и хозяева автозаправки на окраине города. Но почему-то мне было интересно попасть именно в настоящую сельскую местность, ибо на окраинах городов мы уже ночевали три ночи подряд.
        Жалко, что солнце садится слишком быстро: труженики села уже ушли с полей в свои огромные дома к своим семьям. Но ничего! У меня полная свобода. Интересно, какие приключения меня ожидают на афганской земле?
        Следы города закончились.
        Тишина.
        Вдруг мимо меня в сторону заходящего солнца проехала гора людей на колёсах. Увидев меня, остановилась. Под людьми оказалась легковушка, настолько облепленная пассажирами, что её почти не было видно.
        Помощник водителя, он же кассир, спрыгнул с машины и за рюкзак потащил меня к машине.
        - Нет, спасибо, я пешком, - пытался отказываться я.
        - Матар, матар! - приговаривал помощник, - машина, машина! Пешком нет, нет!..
        Пассажиры с интересом глазели на меня. Я решил следовать течению событий и залез с рюкзаком на помятую кучу металлолома, лет тридцать назад бывшую (как оказалось) советской «Волгой». Уцепился за других пассажиров, и мы тронулись, чуть не продавливая тёплый асфальт.
        Проехали километров пять. Путь машины завершался, и пассажиры, как муравьи, выползли из салона, из багажника и спустились с крыши «Волги» и расползались пешком по своим деревням. Я поблагодарил водителя и пошёл дальше на запад; а пустая «Волга» возвратилась в город за новыми людьми.
        Но далеко уйти назад в одиночестве мне не пришлось: некий пассажир, мужчина лет тридцати, в белом халате, без бороды (бритый), обратил на меня своё пристальное и назойливое внимание.
        - Кожда мирид? (Куда идёшь?) - спросил он меня.
        - Мирид мустоким (прямо), - честно отвечал я.
        - Ну пошли вместе, я тоже мустоким, - отвечал он.
        И мы пошли по вечерней дороге, но чем дальше, тем меньше мне нравился мой новый попутчик. Ни на каких языках, кроме дари, он не говорил. Но был убеждён, что все люди в мире тоже обязаны говорить на дари. Если же я его не понимаю, это оттого, что я страдаю тугоухостью. И он тянул меня за руки и кричал в ухо долгие тирады на языке дари, которые я, чаще всего, не понимал. Он думал, что моя тугоухость далеко зашла, и кричал ещё громче.
        Через пару километров я решил свернуть с дороги, отделиться от кричащего безбородого человека и скрыться в одной из видневшихся в сторонке деревень.
        - Нет! туда нельзя! Кишлак талибан!! - испуганно закричал мой сопровождающий, хватая меня за руки и за рюкзак. - Кишлак талибан!!
        Пришлось продолжить путь по дороге, чтобы не затевать драку. Вскоре навстречу показался бородатый старик-крестьянин.
        - Дехкан! - проинформировал меня мой странный спутник, - крестьянин!
        - Дехкан хуб, крестьянин - хорошо, - отвечал я и поздоровался с крестьянином. Старик улыбнулся и продолжил путь; я развернулся назад и пошёл вслед за стариком.
        - Нет! нельзя! С ним нельзя! Дехкан талибан!! - вновь испугался мужик,
        - Крестьянин талибан!!

…Мы шли уже километра три, и периодически мой попутчик останавливался посреди дороги и громко взывал:
        - Такси!! такси!! матар!!
        Впервые я наблюдал технику автостопа голосом, но никакой попутный матар не появлялся. Я был бы рад сплавить попутчика, но он боялся, что, оставшись один, с наступлением темноты я немедленно попаду в лапы «Талибана». Но всё же мы достигли той деревни, которая и была целью этого странного человека.
        - Моя деревня!! - закричал он мне в ухо.
        - Шома кишлак талибан? - спросил я его, - твоя деревня талибан?
        - Не-ет!! Моя деревня не талибан!! Талибан нет!! - вновь заорал он мне в ухо.
        На крики мужика собрались жители деревни. Он, вероятно, объяснил, что подобрал по дороге иностранца, страдающего глухотой (некоторые слова слышит, а некоторые - нет), и что он спас иностранца от всех талибов на свете. К счастью, в собравшейся толпе оказался англоговорящий человек. Моя глухота сразу прошла, и я напросился на ночлег к этому человеку, а громкоголосый цепкий мужик, спасавший меня от
«Талибана», растворился в наступившей темноте.


* * *
        Это была большая фермерская семья. Глиняный дом и забор двора имели солидные размеры, а возле дома стоял настоящий трактор с тележкой. На большом столе-пьедестале, вне дома, тусовалась мужская половина семьи - человек двадцать пять, молодые люди, парни и совсем ещё мальчики.
        Вероятно, такая же тусовка женщин находилась внутри двора и дома. Глава семьи - дед примерно 50-летнего возраста в чалме, бороде и халате - вышел мне навстречу. Приведший меня человек приходился, вероятно, ему сыном, а все прочие люди были также дети и внуки этого деда.
        Мне срочно принесли специальный стол и стул и посадили, как короля. На плечи мне накинули всякие платки: частично от комаров, частично для того, чтобы нагота моих рук не смущала хозяев. (Я был в футболке, а здесь такая одежда считается неприличной, особенно в сельской местности. За всю поездку я видел двух афганцев с короткими рукавами, и оба были городскими жителями, большими начальниками и говорили по-русски.)
        Где-то достали керосиновую лампу, якобы чтобы мне было светло. Реально для того, чтобы подсветить меня и невзначай разглядывать. Я, как мог, объяснил свою сущность. Ужин ожидался, но пока не прибыл.
        В некоторый момент дед, глава семьи, удалился к ручью. Ручей, он же канал, протекал рядом с домом и орошал сельхозугодья. Совершив омовение, дед расстелил на земле платок и встал на молитву. Я воспользовался случаем и присоединился к деду.
        И тут произошло необычное! Все двадцать пять человек, до сего спокойно сидящие как попало и разглядывающие меня, - все они, укоряемые совестью, тут же встали на намаз в тех местах, в которых находились. Один человек, застигнутый врасплох в кузове трактора, прямо в тракторе совершил намаз. Вот такова сила общественного примера.
        После намаза в доме зародились кушанья, и их вынесли на улицу. Как всегда, рис, салат из помидоров с луком, арбуз, лепёшки и зелёный чай стали нашим ужином. При свете керосинки все подглядывали, как питается незнакомый пришелец.
        Комары здесь, в полях, водились мелкие, но довольно противные. Я достал из рюкзака палатку и поставил её, поразив всех присутствующих. Слово «палатка» на дари было мне неизвестно, и я назвал её «паша-хана» - "комариный дом". Вернее было её назвать "паша-нист! - хана" (безкомар-дом), но слово «паша-хана» оказалось очень удобным обозначением палатки, и впоследствии я всегда именно так называл её. В одном городе меня даже спросили (на полном серьёзе): а в России это тоже называется паша-хана?
        Когда же я извлёк фонарик «жучок», работающий без батареек, от сжимания ручки, - удивлению афганцев не было предела. Я спрятался в паша-хану и лёг спать, а хозяева ещё долго ходили вокруг с керосиновой лампой, удивлялись и шушукались.

31 июля 2002 / 9 асада 1381


        Наутро «паша-хана» была собрана, к восторгу и некоторой грусти хозяев.
        Им втайне хотелось, чтобы палатка осталась тут навсегда. Я и сам хотел бы задержаться в Афганистане на подольше… Но, наверное, не здесь. Ведь меня ждут такие просторы страны!
        Опять я на дороге, и вот на пули-хумрической реке опять я купаюсь в штанах, которые опять довольно быстро на мне высыхают. Меня немного тяготило купание в штанах, но не из-за самих штанов, а вот почему: в штаны я зашил доллары и рубли, предварительно завернув в полиэтилен, и теперь беспокоился за их сохранность. Но, конечно, опасения были пустыми: вся валюта надёжно сохранилась и даже частично вернулась потом в Москву.
        Город Пули-Хумри я решил пройти пешком, фотографируя всё подряд. Город оказался длинным, километров на десять он растянулся вдоль дороги и реки. Когда-то советские строители построили здесь завод; сейчас он не работал и навевал местным жителям воспоминания о былом. Для кого светлые, для кого не очень.
        Седобородый продавец «Кока-колы» оказался русскоговорящим и ностальгирующим. Угостил меня чаем с иранскими конфетами, и лепёшкой. Расспрашивал, как дела в Москве. Собираемся ли мы вновь ввести войска. И отремонтировать завод. Пока я думал, что ему ответить, собрались зрители. Когда число их превысило 20 человек, я отделился и продолжил путь.
        Вот и базар Пули-Хумри, куда караваны верблюдов доставляют фрукты. Интересно, что все караваны выходят из Мазара утром, чтобы прийти сюда на следующее утро: то есть существует определённая волна. И обратно тоже они выходят в одно время, кажется, вечером. Желающие застопить караван - учтите.
        Пока шёл через город, подумал о его бесконечности и уже размышлял, как бы найти попутный транспорт дальше на юг. И вот удача - некий грузовичок, полный мешков, коробок, тюков и людей, стоял лицом на юг, с понятной целью. Я подошёл к водителю, спросил разрешения, залез.
        И точно - я выехал из города на юг, правда, недалеко. Но далеко и не нужно было. Горы, речка, оросительный канал, я умылся, постирал кое-что и вернулся на дорогу. Машины на дороге есть всегда, это вам не Эфиопия и не Судан. Вот два «Краза» - оп, и остановились мне! Отлично, отлично, отлично, едем на Саланг, едем в Кабул!



        Глава 5. Перевал Саланг

        Южную и северную части страны разделяет горный хребет Гиндукуша. Издавна он был естественной преградой, стеной, и народы по обе стороны живут разные, и язык у них разный: на севере - дари-фарси, на юге - пушту-урду. Кабул находится посередине, на 2000 метров выше уровня моря, и являет собой центр страны, смешение двух народов и языков, естественный Вавилон.
        Издавна только летом можно было преодолеть Гиндукуш и по холодным горным тропам просочиться из северной части страны в южную. Но лет тридцать назад советские строители, проделав колоссальную работу, продырявили горный хребет в самом тонком и низком месте, создав тоннель Саланг, один из самых высокогорных тоннелей в мире (3363 метра над уровнем моря). А к этому тоннелю по безлюдной горной местности с обоих строн был проложен горный серпантин дороги. И с этих самых пор грузовики с дешёвыми арбузами потекли из Мазара в Кабул, а обратно через горы на север поехали пакистанские, индийские, китайские товары. И хотя большую часть года в этих горах и в районе тоннеля лежит снег, - но, расчищая его, день за днём и год за годом ходили арбузные, а потом и военные машины. Советские войска, танки, оружие также просачивались через эту дырочку и заполоняли всю южную часть страны.
        Обратно через тоннель выехало меньше танков, чем въехало. Значительно меньше. Сотни танков и БТРов, множество пушек и прочей военной техники было подбито в ходе войны, и брошено навсегда. Там, по полям и обочинам дорог, они валяются до сих пор.
        Кое-где им нашли и хозяйственное применение. Корпуса БТРов, наполнив камнями, превратились в опоры мостов над горными речками; гильзы от снарядов укрепляют крыши деревенских домов; гусеницы танков, положенные поперёк дороги, служат ограничителями скорости перед афганскими постами ГАИ… Большинство же танков и БТРов просто стоят вдоль дороги, по обочинам, как немые памятники времени, а вокруг закопаны сотни тысяч мин. Собирая хворост в горах, сокращая путь по степи или через горные ущелья, ковыряясь в обломках металла и в пустых почему-либо домах, перегоняя стада на новое место или расчищая новый участок земли под огород, - многие афганцы лишаются ног и иных частей тела. Каждый месяц, согласно статистике, на минах подрывается около пятисот человек!
        Советские войска ушли, Кабул и южная часть страны подпала под власть «партии» талибов, а тоннель Саланг был взорван. Не целиком, конечно, но достаточно для того, чтобы ни машины, ни люди не проникли сквозь него. И, конечно, все подступы были ещё раз заминированы. С обеих сторон.
        Саланг стал естественной преградой и линией фронта между двумя режимами. Между Исламским Эмиратом Афганистан (на юге) и Исламским Государством Афганистан (на севере). К северу от Саланга можно было смотреть телевизор, рисовать картины и слушать музыку; к югу - нельзя. Местные жители, конечно, летом могли ходить друг другу в гости, но только пешком или на ишаках, зная тропинки между минными полями; а вот машины (и танки) проехать тут не могли.
        Вскоре талибы всё же проникли в северную часть страны обходными путями; жители Мазари-Шарифа остались без телевизоров и были вынуждены бежать дальше, на северо-восток - или отрастить длинные бороды. Но для ремонта тоннеля не было специалистов.
        Сразу после исчезновения «Талибана», специалисты российского МЧС вылетели в Афганистан с целью восстановить разрушенный тоннель. Дорогу разминировали и расчистили. Поначалу грузы довозили на машинах до тоннеля, там протаскивали через завалы в ящиках и мешках вручную (длина тоннеля 2,7 км) и на другой стороне грузили в местные машины. В январе 2002 года завалы были разобраны окончательно, и в первый день на горной дороге образовалась огромная пробка… А сейчас - вот уже несколько месяцев тоннель работал, но некоторые афганцы до сих пор не узнали об этом, и потом спрашивали нас, как нам удалось проехать? неужели расчистили тоннель?
        И вот я еду наверх, к холодным облакам, в тёплом «Кразе» с умными, весёлыми, жизнерадостными, религиозными афганцами. Две машины, четыре водителя; один из них - главный, вероятно, хозяин груза. Ведём светскую беседу. Очень медленную, ибо моё знание фарси-дари ограничено тридцатью словами.
        - Откуда? - Из России. - Где-где? Таджикистан? Узбекистан? - Россия, Москва! - Москва? У-у-у! А что борода? - А у вас что борода? - А мы мусульмане! - А я тоже мусульманин. - Мусульманин? У-у-у! Ля иляха илля Ллаху (Нет бога, кроме Аллаха…)? - …Мухаммад расулю Ллаху (и Мухаммад - пророк Его)! - У-у-у! Аль-хамду ли Ллахи рабби-ль аля мин…? - это начало первой суры Корана, водитель проверяет меня. Я продолжаю: -…Ар-рахмани-рахим, малики йуми д-дин! - У-у-у (обрадованно), неужели в Москве есть мусульмане? - Полно. Два миллиона. А есть и христиане, их восемь миллионов. А всего десять миллионов. - Десять миллионов? И все в Москве? У-у-у-у! А ты здесь? - Путешествую. Шерхан, Кундуз, Баглан, Мазари-Шариф, Балх, Пули-Хумри, потом на Саланг, завтра Кабул, потом Кандагар, Герат, потом в Иран, Азербайджан, потом домой, иншалла. - Иншалла… А у тебя жена есть? - Нет. Я свободный человек. Свобода. Азад. - Азад? У-у-у-у-у… - У-у-у-у…, - отвечаю я. - А на Саланге холодно, - продолжает водитель, - а в России холодно? - Холодно. Как на Саланге. - Как на Саланге? У-у-у-у… - А в машине тепло! - Да, в машине тепло… -
А машина у вас русская! - Да, «Краз», русская машина. А вон «Камаз», русская машина. Вон едет. - А ещё «Волга» и «Уаз». - А ещё «Танк», русская машина. Вот на обочине стоит. - У-у-у-у…
        Русские машины фирмы «Танк» попадались, действительно, всё чаще. Я даже вылез из кабины в кузов, чтобы фотографировать их. Десятки танков! Повсюду, повсюду, в разной степени сохранности, с пушками в разные стороны. Особо часто они встречались около речек и мостов. Капитальные бетонные мосты были, конечно, разрушены, но вместо них действовали временные однопутные мостики. Вдоль дороги то и дело лежали белые камни, покрашенные красной краской. Я уже знал, что так обозначаются минные поля.
        Иногда попадались и большие обозначения - на старых бетонных плитах, или на больших валунах, красной краской было отмечено: LM (Land Mines, подземные мины), или MF (Mine Field, минное поле). В каждой деревне встречались рекламные стены, на которых были нарисованы разные мины, гранаты, бомбы и картинки: руками не трогать, в огонь не бросать, ногой не наступать, из рогатки не стрелять, камнями по минам не кидаться, при обнаружении немедленно сообщить в ближайший пункт по выявлению мин.
        Потребуется несколько десятилетий и миллиарды долларов, чтобы полностью очистить от мин Афганистан. Двадцать миллионов мин хранит афганская земля, по одной на каждого афганца. Нередко в городе увидишь одноногого или безногого человека на протезах - вот они, последствия войны.
        Разминировать всё зараз очень сложно и дорого; сейчас первым делом хотя бы обнаружить и пометить все минные поля - вот самая полезная работа, которую выполняют сейчас в Афганистане работники международных гуманитарных организаций. Ведь мины сии - не местного производства. Иностранцы завезли эти мины, и если уж не могут убрать, то пусть хотя бы отметят места их залегания.


* * *
        "Краз" - машина хорошая, но медленная. К вечеру я успел подмёрзнуть и спустился внутрь кабины, так и не дождавшись тоннеля. Уже в темноте, миновав несколько блокпостов, мы-таки въехали в этот легендарный тоннель. Сработано на совесть. Большой диаметр и высота - пройдёт самая большая машина. Вдоль тоннеля идут какие-то шланги, как в метро, точнее их обрывки. Сверху тоже свисают обрывки чёрных кабелей: вероятно, когда-то тоннель был освещён. Сейчас единственный источник света - фары попутных и встречных машин. Поток довольно большой, и запах стоит удушливый, выхлопно-газовый, чувствуется даже сквозь стекло кабины. И воздух густой, сырой такой. Да, вспомнил: на въезде в тоннель красовались две маленькие картинки: одна - с качком-спортсменом из импортного журнала, другая - реклама: пейте "Фанту".
        От высоты, тряски и выхлопных газов у меня разболелась голова. Мы выбрались из тоннеля, и на первой же стоянке у первой чайханы я попросился на свободу. Сказал водителям, что мне хочется спать, и я очень благодарен им, но вынужден их покинуть. Водители пытались меня оставить, но я всё же вышел и пошёл к домику-едальне, которая являлась, по словам водителя, также и придорожной гостиницей.



“Саланг-хотель"
        Я оказался в длинном одноэтажном здании с низким потолком. Электричества тут не было, зал освещало несколько керосиновых ламп. (Для выходов на улицу и в туалет у хозяина был также и электрический фонарик на батарейках, довольно мощный.) В середине зала был проход, а справа и слева - возвышения, устланные тонким ковриком, на которых днём сидят и едят посетители. Сейчас только два человека совершали намаз на этих обеденных столах. В центре зала на полу стоял огромный самовар, литров на пятьдесят, труба уходила в крышу; а рядом - шкаф и полочки, на которых стояло штук сорок маленьких железных чайников. На стенах висели, украшая зал, святые плакаты, состоящие из арабских разноцветных надписей. Один плакат содержал 99 имён (вернее, свойств) Аллаха, другой - имена разных пророков, третий - имена пророка Мухаммеда, его родственников и сподвижников. Прямо у порога, на улице, текла холодная речка; рядом располагался и туалет. Хозяин заведения, высокий седобородый старик, подал мне чайник, лепёшку и блюдце с конфетами. Вскоре я завалился спать - на том же месте, где ужинал.

1 августа 2002 / 10 асада 1381


        Наутро харчевня заполнилась людьми. Афганцы встают рано, особенно водители: они отправляются в путь ещё до рассвета. Завтраком явился чай, лепёшка и молочно-кислое вещество, афганский творог. Расплатился за ужин, завтрак и ночлег (вышло всего пол-доллара), распрощался и покинул это высокогорное заведение, находящееся на 3000 метров выше уровня моря.
        О удивление! Мои знакомые водители «Кразов»! Они, оказывается, никуда не уехали: решили тоже поспать и заодно починиться. Приглашали меня продолжить путь. Я извинился: сегодняшний день я буду идти пешком.
        Идти вниз - одно удовольствие, рюкзак не тянет назад, а лишь подгоняет вперёд; солце светит, речка шумит, воздух прохладный и свежий, нет такой испепеляющей жары, как в Мазаре. Идя пешком, можно больше увидеть, сфотографировать, почувствовать, пообщаться, понюхать запах настоящей афганской провинции. Водители, до свидания! Машины, не надейтесь меня подвезти: сегодня я проявляю самоходные свойства!..


* * *
        Всё утро я шёл по дороге, ведущей вниз, вдоль горной реки. Местность была населена. Почти из любой точки дороги можно было увидеть хотя бы одно человеческое жилище. Дома здесь из камня, а не из глины; причём камни никак не скреплены, держатся друг за друга под действием собственной тяжести. Все дома высоко над дорогой и над рекой, прилеплены к горе, как гнёзда; встречаются и большие жилища с башнями, в три этажа и выше. Мой дом - моя крепость: так, наверняка, помышляют афганцы, строящие на скалах свои каменные сооружения. Маленькие деревни представляют собой, по сути, один большой дом для большой семьи, с одними железными воротами и неведомыми мне комнатами и хозпостройками внутри.
        А вот сама долина реки. Там, где есть хоть клочок орошаемой земли, - там фруктовые сады, растут ягоды, напоминающие шелковицу, яблоки, абрикосы и прочее. Каналы, отходящие от реки, орошают эти сады на разных уровнях. А ещё тут есть скотоводы, перегоняющие стада овец по крутым горам вверх-вниз. Дети и подростки занимаются сбором хвороста и колючек на дрова, они несут за плечами очень большие вязанки, килограммов по тридцать и больше. А взрослые, бывает, тащат связки больше себя самих, так что видишь издали: куча идёт! Глядишь, а под ней человек.
        Чтобы не носить вручную воду в свои жилища, горцы применяют научную технологию: из окна дома к реке натянут железный тросик, и вот по нему, как по воздуху, скользит резиновое ведро, его спукают на верёвке. Оп-с! И ведро зачерпнуло воду из реки и потихоньку возвращается в жилище. В некоторых деревнях есть придорожные харчевни. Там абрикосы, газировка (узбекская «Кока-кола», и «Фреска», и стеклянные бутылки афганского разлива), чай из большого самовара, мясо и овощи из скороварки, лепёшки. Всё дёшево и вкусно. Изредка - военные посты, солдаты улыбаются, машут мне рукой, паспорт не проверяют, желают счастливого пути.
        Встречаются дети, причём многие светлой наружности, похожие на европейцев. В дальнейшем я повидал много белых афганцев. Их происхождение для учёных до сих пор полностью не ясно, но предполагается, что эти белые люди и есть настоящие коренные жители Гиндукуша, прародины арьев, откуда они и расползлись в Европу и по всему свету. Ещё Марко Поло и все древние путешественники отмечали существование белых людей в этих удалённых горах и ущельях.
        Дети-пастушата играют на дудочках. Эти звуки доносятся издали, и уже слышно музыку, а источника оной не видно. Потом видишь и самого парнишку. А бывает, и не видишь, когда мелодию доносит ветер с другой стороны реки или с гор.
        Афганские дети весёлые, умные и безвредные. В сельской местности. В городах их слишком много, они собираются толпой, превращаются в стадо и надоедают. Здесь, в горах, народ не так сгущён, как в городе; встречные люди улыбаются, здороваются, я тоже здороваюсь: салам алейкум! - алейкум ассалам!
        Вот навстречу идут трое ребят, несут за спиной огромные кучи хвороста.
        - Привет! - заметили они меня, - а перекусить не найдётся?
        У меня как раз оставались ещё узбекские запасы: зуболомные конфеты и изюм, а из Пули-Хумри - лепёшки. С большим удовольствием (хоть что-то сделать людям приятное) раздал эти съедобности, и дети, шурша хворостом и грызя конфеты на ходу, удалились. Мне же понравилось, как у меня стрельнули конфеты: запанибратски, меня уже считают своим!
        К середине дня я решил найти себе место отдыха и переждать жару. Перебрался через реку вброд - она оказалась по пояс, перенёс рюкзак и вещи - и оказался в фруктовом саду. Пешеходы, идущие по дороге, меня уже не видели, а если бы и увидели, то не распознали бы мою иностранную сущность. Я же, в свою очередь, всех наблюдал, лёжа под деревьями. И писал письмо.
        Через часок в саду появился дряхлый старичок с лопатой; вероятно, хозяин сада. Он был очень стареньким и подслеповатым; во всяком случае, моё присутствие в десяти метрах от него оставалось для него секретом. Решил показаться. Салам алейкум! Старичок, наверное, удивился, но виду не подал. Тоже поздоровался и показал жестом, что нужно трясти деревья, чтобы с них падали плоды. Я ответил, что уже открыл эту методику.
        Однако решил не разлёживаться и не смущать старичка, - собрал вещи и ушёл. По другой стороне реки, где не было дороги, одни сады и колючки. Иду, большим рюкзаком сбиваю ягоды с деревьев. Наткнулся на местных жителей; они показали мне тропинку и мостик на тот берег, а рядом с мостом - обложенный камнями питьевой источник ("чишма" на дари).
        И опять я иду, и река течёт мне вслед, гудят проезжающие грузовики, звеня цепями и колокольчиками на бампере, улыбаются старики, едущие на ослах по своим важным делам, приветствуют дети, а солнце освещает деревни и сёла, стада, сады и вершины каменных гор. И я остро почувствовал, что здесь где-то моя настоящая родина, здесь я мог родиться и жить, и собирать хворост в горах. Но с каким-то смыслом я родился совсем в другой стране, ничем не похожей на эту, и всё, что связывает ту и эту страну - так это бесконечные танки на обочинах дорог и миллионы мин в земле. В этом, наверное, какой-то особый смысл, что я и там, и здесь; чтобы рассказать что-то людям, рассказать людям правду об этой удивительной стране, из которой мы все, возможно, и вышли когда-то, и рассеялись по планете.
        Что мы знаем об Афганистане? Мины, бомбы, "воины-интернационалисты", выполнявшие непонятный долг непонятно перед кем, всемирная ярмарка оружия и наркотический базар. Помимо наркотиков, войны и так называемых душманов ничегошеньки в голове среднего человека не всплывает при слове «Афганистан». Живут себе душманы, прыгают по горам, питаются наркотиками, а самый главный у них - Бен Ладен, которого все американцы ищут. Да, ещё были какие-то будды, которых талибы зачем-то взорвали. И всё? вроде всё.
        Я отпил чистой горной воды из налитой только что бутылки и пошёл фотографироваться на очередном танке с флагом АВП в руках.


        Судьба будд
        Многие спрашивают меня: побывал ли я в Бамиане, где находились большие будды? Отвечаю всем через книгу. Итак, как как уже раструбили по всему миру журналисты, в районе афганского города Бамиан находились древние и большие статуи Будды, от 35 до 53 метров высоты. Правительство талибов решило, что статуи морально устарели; в
2001 г. статуи будды были уничтожены. После этого все газеты мира сообщили об этом, а после свержения талибов американцы выделили (говорят) кучу миллионов долларов на починку будд.
        И вот теперь все меня спрашивают, ездил ли я смотреть на то место, где были эти будды. Нет, не ездил. Во-первых, это далеко (по тамошним дорогам дня три туда-обратно нужно трястись); во-вторых, если будды уничтожены, смотреть на них неинтересно; в-третьих, в путеводителе "Lonely Planet" написано, что будды находились на территории воинской части (и, вероятно, отвлекали солдат от строевой подготовки). Так что не поехал я к буддам и не жалею об этом. Увидел много другого интересного.


* * *
        Вниз, вниз, вниз, мимо сёл и деревень, садов и каналов, вниз, вниз, вниз. За день отснял четыре плёнки. Почти половина кадров отсюда - военная техника, минные поля и другие подарки советских времён. Часто снимаю себя с автоспуском: просил горцев снимать меня, но те, никогда не державшие в руках камеры, были плохими фотографами. Другие кадры - афганские дома-крепости, селения, горы, люди. Отличный день!
        Когда настал вечер, я вновь уединился в чьём-то саду. Как я сегодня не стоплю машины, также я не стал беспокоить людей и напрашиваться на ночлег. Сегодня я свободен и от этого. Внизу - река, сверху - дорога, рядом - куча металлолома. Выбрал ровную площадку, поставил палатку и завалился спать. Удивительное путешествие по Афганистану продолжалось.

2 августа 2002 / 11 асада 1381


        Наутро я собрал рюкзак, искупался в холодной реке, выпил воды и почувствовал голод. Где мои запасы еды, где изюм и конфеты? Ах да, я же вчера их подарил. Значит, надо идти дальше, в первой же деревне будет еда: лепёшки и прочее. Если же деревень не будет, всегда можно уехать на попутке.
        Как нарочно, деревень на моём берегу всё не было, и я прошёл километров десять, фотографируя пейзажи. Достиг некоего разрушенного моста, около которого стояли два танка с дулами в разные стороны. Сделал снимок, перешёл по временному мосту и повстречался с местными жителями.
        Старики тусовались около танков, смотрели в мою сторону, поджидая.
        - Чай, чай, - услышал я, подойдя ближе.
        Да, это то, что надо!
        Возле руин моста и старых танков стояла большая палатка, вернее - тент. Столбы были вкопаны в землю, внутри - ковёр, подушки, шкафчик с посудой и сахаром. Откуда-то несут уже большой свёрток с хлебом; наливают чай из китайского термоса. Хлеб серый, плотный. Неторопливо беседуем, как будто так и надо, и никто не удивляется. Старики не удивляются тому, что в их палатку забрёл русский парень-путешественник, я не удивляюсь уже ни старикам, ни палатке, ни танкам на берегу реки. Всё так и надо, мы как дома, все мы дома, и всё так было, и будет всегда.
        После чая, со свежими самоходными свойствами, я продолжил схождение вниз. Чувство свободы и счастья - переполняющее. Музыка пастушеских флейт; звон цепей на грузовиках; шум реки и ветра.
        Возможно, я так и дошёл бы до города Чарикар или дальше, но тут рядом со мной остановилось жёлтое такси.
        - Эй, мужик! - примерно так (только на дари) крикнул мне таксист. - До Чарикара? Десять баксов и полетели!
        Я отверг предложение таксиста: желание ехать у меня ещё не возникло. Но пока таксист меня уговаривал, рядом остановилась ещё одна машина - микроавтобус с англоговорящим водителем. Водитель вёз обеих своих жён (в чадрах) и нескольких детей домой в Кабул, из Кундуза, куда они ездили в гости.
        - Куда идёшь? Поехали! Денег не надо! - обратился ко мне водитель по-английски.
        Здесь так редко услышишь английскую речь, что я смутился и сел в машину.
        Да! Оказалось, по-английски говорит не только сам водитель, но и дети его, и жёны. Как только прояснилось точно, что я иностранец, жёны начали весело выглядывать из чадр! То одна, то обе снимали чадру, задавали всякие стандартные вопросы и хихикали. Когда вдали показывалась деревня или придорожный базар, жёны опять залезали в чадры, а потом опять снимали их. Вот так оно: при иностранце, видать, можно!
        Мальчик лет двенадцати, сын водителя, не упустил случая отругать минувший режим:
        - Сейчас талибов нет, а при талибах было очень плохо! Они не разрешали смотреть телевизор!
        - А что ещё было плохого при режиме талибов? - спросил я.
        Мальчик замялся: он не знал. Папа пришёл ему на помощь:
        - При талибах нужно было носить длинную бороду! Вот такую, - он показал.
        Сейчас у водителя осталась только маленькая, короткая бородка.
        - Ага, значит, телевизор и борода, - повторил я недостатки режима талибов, - А какие ещё были проблемы?
        На этот раз никто не мог ответить: ни жёны, ни дети, ни сам водитель.
        В последующем я расспрашивал многих афганцев о недостатках режима «Талибан», и все, как один, жаловались на бороды и отсутствие телевизора. Конечно, я общался только с интеллигентными горожанами, противниками «Талибана»; со сторонниками я не общался, ибо те, как правило, не говорят на английском или на русском языках. Но, в общем, можно сделать вывод: талибов погубили бороды и запрет на ТВ.
        Перед Кабулом горы кончились. Пошли просторы. Что было на этих просторах? Развалины. Бесконечные руины, остатки некогда цветущих селений, обломки больших глиняных двух- и трёх-этажных домов, каких-то стен и башен; заросшие поля и канавы, бывшие каналами; красные камни, указывающие на мины, и танки, танки, танки… На одном поле я увидел бесчисленное множество разбитых танков, возможно,
500. Или это полигон, или здесь действительно были серьёзные битвы - ни шагу назад! за столицу, за Кабул!


        Минные поля
        У читателя возникает резонный вопрос: опасны ли такие поездки? Можно ли подорваться на мине? Действительно, афганцы подрываются. Происходит это обычно в сельской местности. Собирая хворост и дрова там, где их ещё никто не собрал; перегоняя стада на новые пастбища; ища ценные полезные вещи среди груд подозрительного металлолома, они и попадают на мины.
        В населённых пунктах, на базарах, в обитаемых домах, на трассах, на полях, возделываемых и орошаемых, на протоптанных дорогах мин, разумеется, нет. Танки, стоящие на обочинах дорог, тоже безопасны. А вот ходить пешком по оврагам и горам, где нет следов иных людей, ковыряться вдали от дорог в обломках военной техники и кучах старого металла, заходить в пустые нежилые дома и их развалины, сходить с шоссе в необжитых местах, особенно там, где имеется разметка «мины» (красные камни, надписи «LM» или "MF") - не рекомендуется. Имейте голову на плечах, и она останется при вас, а также и руки, и ноги.


* * *
        Пригороды Кабула, руины, иностранные машины, бригады сапёров с миноискателями. Интересно, можно ли искать мины путём биолокации? Ведь уверяют, что можно найти таким путём воду, нефть, клады… Мина - тоже своеобразный клад.
        Удивительно, но пяток НОВЫХ танков! Стоят на дороге, готовы к отправке в сторону Саланга. Или так просто стоят. Видно, что действующие.
        - Наверное, Хамид Карзай едет сюда, - предположил сын водителя.
        Наличие действующих танков удивило и его…
        Перед нами в сторону Кабула едут действующие БТРы. Быстро едут. У нас на спидометре 60, но БТРы - впереди. Хорошие машины. Потом всё же нам удаётся обогнать их.
        Развалины, руины, минные поля и узкие проходы в них, размеченные камнями. Кое-что (мало что) отстраивают заново. А вот стоят грузовики с ракетными установками в кузове. Железный контейнер, расстрелянный в решето, в сито. Опять сапёры. Белый иностранец, стоя на подножке медленно едущего джипа, на ходу снимает всё на видеокамеру.
        Эти журналисты и тусуются в радиусе тридцати километров от Кабула, это и снимают: развалины, танки, сапёров, мины, бомбы, опять развалины… Это и идёт на телеэкраны во всём мире. Мирную жизнь показывать они не будут - не за это им платят командировочные и надбавки "за риск". Кадры мирной жизни стоят слишком дёшево! Горные сёла, караваны, продавцы арбузов, одежды и дров, водители, крестьяне, простые мирные люди, живущие в целых, не разбомбленных домах - это не интересно, это не нужно, это слишком дёшево стоит, этого всюду достаточно. А вот на развалинах, среди куч действующего и уже не действующего оружия, в очагах новых и бывших военных конфликтов, сапёры, руины и танки - это горячо, это круто, это боевые кадры, они стоят дорого, их покупают, их заказывают, они и идут на экраны. А жаль! Таким образом создаётся искажённый образ Афганистана, как будто здесь сплошная война, мины, бомбы и наркотический базар.


* * *
        Вот мы и въезжаем в столицу.
        - Кабул! - с гордостью сообщил водитель. - В Кабуле живёт двадцать миллионов человек!
        Про себя я подумал, что не больше двух миллионов, но вслух не сказал. Жёны закутались в чадры и замолчали. И вот пошли дома и лавки, магазины, мастерские, стройматериалы, автозапчасти… Столица!
        На прощание водитель подарил мне огромную дыню и высадил меня в центре Кабула.



        Глава 6. Флаг АВП - над Кабулом

        Несмотря на пятницу, официальный выходной день, столичные улицы были оживлены и многолюдны. Вдоль всего города протянулся большой базар, заполняющий собой русло реки Кабулки. В сезон дождей река, вероятно, разливается, а сейчас она являла собой жалкий ручеёк. Всё её высохшее дно было застроено торговыми палатками - не такими, как в Москве, конечно, а афганскими, из палок и тряпок. Торговля шла также сверху, на обеих набережных реки, на всех мостах через реку и во всех прилегающих домах.
        Продаётся в Кабуле всё - как и в любой столице. От европейских и многих азиатских городов он отличается, пожалуй, хаотичностью. Тут и телеги с фруктами, и фотосалоны «Куника» и «Кудак» (ну, нет буквы «о» в языке дари!), и сваленный на земле кучами разнообразный сэконд-хэнд, лифчики и джинсы, тут и мороженщики с вафельными стаканчиками, и обменщики всех валют мира с большими мешками и ящиками денег, и многочисленные аптеки с лекарствами от всех болезней, и продавцы газировки с вёдрами холодной воды и льда (а в этих вёдрах плавают бутылки), и сами продавцы льда с большими льдинами, готовые отпилить пилой любой ледяной брусок. Книги и автозапчасти, сахар и конфеты, инструменты и китайские безделушки, жареная картошка и крошечные пакистанские бананы - всё соседствует друг с другом и тянется вдоль всего города. Да и вообще все-все дома, расположенные вдоль главных проезжих улиц, смотрят на дорогу магазинами и харчевнями. На верхних этажах больших зданий (есть в центре Кабула и такие - аж трёх-четырёхэтажные!) тоже какие-то офисы, вывески, компьютерные услуги (но интернета нет), аптеки и гостиницы.
        По улицам Кабула ездят, также хаотически, жёлтые такси (в большинстве своём - советского производства), маршрутки, автобусы, телеги, запряжённые лошадями, ослами или людьми; звенящие грузовики, расписанные в пакистанском стиле; ходят бородатые и бритые пешеходы и их зачадрованные жёны; бегают дети, пытающиеся продать за один доллар единственную англоязычную газету "Kabul Times"; тусуются нищие, довольствующиеся и меньшей суммой, - как правило, им хватает 1000 афгани. Проезжают, бибикая, роскошные джипы всевозможных дипломатических, военных и гуманитарных миссий. Как правильно заметил Сергей Лекай, на стоимость одного такого джипа можно накормить пол-Афганистана. И это близко к истине. Афганистан, как и Чечня, - удобная урна для денег; большие средства западных налогоплательщиков ушли сперва на то, чтобы всё разбомбить, а теперь на "гуманитарные цели". Журналисты, дипломаты и работники десятков гуманитарных организаций шлют домой фотографии нищих и руины домов, чтобы оправдать собственную нужность и выбить очередную порцию денег. Половину - на разминирование и накормление афганцев; вторую половину
- себе на зарплату.
        Из центра, из Европы, из США, из Москвы поступает заказ: побольше снимайте развалин, нищих, калек, грязи и трущоб, сапёров, минёров, оружия, бородатых людей с автоматами, - будет больше денег на войну и наведение порядка, больше денег на восстановление, выше командировочные - за риск! опасная зона! повсюду война! требуются деньги, деньги! Оправдать свою работу и работу сотен других подобных людей. Да, деятельность существует, действительно, привозят палатки для оставшихся без жилья, ведут бурение на воду, привозят в некоторые районы гуманитарное зерно. Но, в основном, всемирные гуманитарные хелперы обслуживают самих себя. И, разумеется, главное условие всей западной помощи: чтобы правительство было прозападное. Спасибо дедушке Карзаю и дедушке Бушу за наше счастливое детство. Там разбомбили - здесь починили. Ура!
        "Please, don't help!" Не хелпируйте, не мешайте, - так и хочется воскликнуть. Дайте стране отдохнуть после двадцати пяти лет хелперства: советского, пакистанского, теперь американо-европейского. Талибы ушли - мы видим: за бороду в рай не затащишь. Но и за мешок пшеницы народ не купишь!
        Нищих в Кабуле больше, чем в Москве, но меньше, чем в Адис-Абебе или в Дели. Уровень жизни и цены - примерно на уровне соседнего Пакистана. Еда, чай и фрукты в Кабуле раза в два дороже, чем в Мазари-Шарифе, но всё равно дёшевы. А по сравнению с Москвой всё вообще копеечное - и рис, и мороженое (меньше рубля за стаканчик, большой и вкусный), и даже фотоплёнки «Konica» и «Fuji» на кабульских развалах стоили дешевле, чем в Москве у метро.
        Бродя по Кабулу, я наткнулся на целые кварталы, погибшие в результате натовских бомбардировок. От многих домов, построенных из кирпичей необожжённой глины, остались лишь огрызки стен. Дома капитальные, бетонные сохранились частично: как правило, стены куда-то девались, но каркас здания и перекрытия стоят. Всё, что можно было восстановить, уже чинят и используют; дома без стен используют как склады, и на первом этаже каждой разбомбленной многоэтажки уже работают магазины и чайные заведения. Кабульцы обживают дома снизу вверх: верхние этажи глядят в небо кусками проволоки и огрызками бетона, второй этаж, хотя и без стен, используется как склад, а первый этаж уже обвешен рекламами и вывесками продавцов.
        Электричество повсюду, каждая чайхана снабжена телевизором. Крутят бесконечные видеофильмы. Каждая лента представлет собой несколько обрывков из разных фильмов - индийских, американских и прочих, - склеенных между собой безо всякого сюжета. Индийские танцы неожиданно превращались в ночные бандитские перестрелки, фильмы про китайских бойцов сменялись светской хроникой, и всё это было на разных языках, без перевода, с разным качеством и с разной скоростью. То замедляясь, то в нормальном темпе, сменяясь хаотически, на экране передвигались люди, испуская крики на всех языках, выстрелы и музыку разной громкости. Все посетители чайных заведений, включая меня, с интересом смотрели эти объедки мирового кинематографа. Интересно, что фильмы шли не в одной, а во всех чайханах, и всюду был винегрет, не было ни одного непрерывного сюжета хотя бы на десять минут!
        В кабульских чайных, мороженых, рисовых и соковых заведениях на виду у всех тусуется только мужская часть посетителей. Если с мужем приходят жёны, то они прячутся за ширмой в отдельном женском зале. Туда же, вслед за мамами, прячутся маленькие дети обоего пола. Есть ли телевизор в женской половине, я не знаю, так как заглядывать туда нельзя (ведь женщины едят мороженое не сквозь чадру!) - туда может зайти только официант. Наличие женской комнаты - признак хорошего, дорогого заведения. (Мелкие дешёвые забегаловки не имеют женской комнаты - в них тусуются только мужчины.) Даже на переговорном пункте особое место уделено женщинам, которые не должны смешиваться с мужчинами; а в городском автобусе им выделена вся задняя половина салона, отгороженная ширмой.
        Не меньше половины людей в столице, вероятно, умеет читать. Для тех, кто не умеет, - вокруг почты в Кабуле, как и в любом афганском городе, сидят писари, готовые написать или прочитать письмо, составить жалобу в правительство - от имени неграмотного заказчика.
        Но есть и грамотные. Для них - книжные лавки, и немало! Я подошёл к одному из продавцов. Он сидел в маленьком ларьке среди книг, не имея ног (протезы стояли рядом). Пил чай. Разговаривал по-русски. В центре, на самом видном месте, лежала совершенно неликвидная книга "Бурение и буровые нефтегазовые установки" (Госнефтехимиздат, 1961). На русском языке.
        Разговорились. Я снял ботинки, оставил внизу рюкзак и залез туда, прямо на книжную полку к продавцу. Если для безногого продавца лавка была просторной, то для нас двоих она оказалась тесной. Но любопытство сильнее тесноты, и я начал рассматривать книги. Многие - советского выпуска!
        "Пятьдесят лет советско-афганских отношений. 1919-1969" (Политиздат, 1971).
        Ещё одна архаическая, совершенно ненужная и скучная книга. Не верю, что её вообще возможно продать. А вот конституция страны даже не советских, а до-советских времён. Туристский проспект с красотами Афганистана, времён короля Захир Шаха. С важнейшими датами истории. Последняя дата истории - 1933 год, вступление короля Захир Шаха на престол. Сколько же лет этому проспекту? Любопытно, что некоторые куски текста вымараны чёрной краской при какой-то власти.
        А вот "Умар Хайём. Рубоийлар" (Омар Хайям), отпечатанный в 1985 году в Ташкенте с параллельным персидским, узбекским и русским текстами. Я зачитался.
        - Сколько стоит?
        - Это подарок тебе, бакшиш, - ответил лавочник, явно довольный. Книга пылилась здесь тоже не один год.
        Были книги и на английском языке. Например, учебник английского для афганских школьников. Называется "Islamic Afghanistan. 1992".
        Эту уникальную книгу я купил, но потом утратил. Уникальность её заключалась в её предельной идеологизированности. 1992 год - через пару лет после вывода советских войск, но ещё до прихода талибов к власти! Приведу отрывки из неё по памяти (в переводе на русский язык, с сокращениями).


        "Предисловие.
        Во имя Аллаха, милостивого, милосердного.
        Эта книга выходит в те дни, когда наши доблестные моджахеды наконец, победили в джихаде русские войска неверных. Освобождение нашей страны от русских стало знаменательным событием. Теперь мы можем строить новую, свободную, счастливую жизнь, следуя заветам Аллаха и Его пророка.
        Упражнение. Переведите следующие тексты:
        Муслим отправился на джихад.
        Мухаммад читает намаз.
        Башир идёт в мечеть.
        Абдулла убил много русских.
        Русские покинули Афганистан.
        Фатима читает Коран.


        Мой день.
        Утром я встаю и читаю утреннюю молитву. Потом я читаю Коран. Потом я иду в школу. Днём мы в школе читаем полуденный намаз. Потом мы все вместе читаем Коран. Потом я иду домой. Затем мы с папой читаем предвечернюю молитву. Моего папу зовут Муслим. Папа ходил на джихад. Он воевал с русскими. Папа рассказывает о том, как он воевал. Теперь русские ушли. Когда заходит солнце, мы читаем молитву «Магриб». А после ночной молитвы «Иша» я ложусь спать".

        Я купил этот насквозь пропитанный анти-русизмом учебник. Стоил он один доллар, но продавец отдал мне его за полцены.


* * *
        Целый день я ходил по городу, фотографируя столичную жизнь. Несколько раз ко мне, узрев иностранца, присоединялись различные англо- и русскоговорящие товарищи, интересовавшиеся моей сущностью. Но в гости не звали, хотя я явно намекал на это. Желая найти вписку, я посидел в нескольких чайханах и выпил пять чайников чая, но опять никто из завсегдатаев чайных заведений не предложил мне ночлег. Не удивительно: во-первых, столица, а в столице всегда с этим сложнее; во-вторых, примерно четверть жилого сектора разбомлена, и многие кабульцы сами живут по впискам.
        Ища ночлега и приключений, я пошёл по одной из бесконечных улиц города. Базар вскоре кончился и начались мастерские: жестянщики, резинщики (делающие из старых шин вёдра для воды, сандалии и прочее), мебельщики… Почему-то они тоже не спешили приглашать меня на ночлег, предлагали лишь чай - этим дело и ограничивалось. Я зашёл в одну из мечетей, но сторож мечети сделал такое выражение лица, что я скорее совершил намаз и убрался вон.
        За мечетью обнаружилось кладбище, довольно большое. Из земли торчали небольшие камни, и могильные плиты с надписями побольше, и разные флаги, тоже могильные. Был уже вечер. Неподалёку от меня на кладбище сидели дядьки и почтенные старики и беседовали о чём-то, но вскоре прервали беседу, уставившись на меня. Я подошёл, поздоровался и сел среди них.
        Явление белого человека с рюкзаком на кладбище вызвало большое удивление. Через несколько минут я уже был окружён плотным кольцом людей - человек шестьдесят. Я ждал приглашения в гости. Любопытные, но осторожные кабульцы не спешили. Наконец, появился некий англоговорящий парень.
        - Что ты делаешь здесь? Ты кого-то ищешь? - поинтересовался он у меня.
        - Я ищу место для того, чтобы переночевать, - честно отвечал я. - Хочу, чтобы кто-нибудь меня позвал в гости на ночлег. Например, ты!
        Стараюсь не вести окольных бесед и задаю вопрос "в лоб". Конечно, можно сказать, например: хочу чай, а за чаем напроситься на ночлег. Но когда ко мне в Москве люди просятся в гости, я предпочитаю, чтобы позвонившие и пришедшие объявляли сразу и честно объявляли цель визита! А я им сразу и отвечаю, можно или нельзя. И сам, ища ночлег в других странах и городах, сразу задаю вопрос по существу: "можно - спать - у тебя в доме?"
        - Э… э… Но у меня только один дом! У меня нет никакого отдельного второго или третьего дома для тебя!
        - А мне и не нужен отдельный дом. Мне нужно любое место для сна - например на крыше.
        Чтобы объяснить свои намерения и прочим афганцам, я достал из рюкзака одну из фотографий, напечатанных в Мазари-Шарифе. На ней был изображён дом с кроватью на крыше.
        - Вот, например, здесь я могу ночевать, - сказал я, указывая на кровать.
        Афганцы заволновались, начали переговариваться друг с другом. Толпа разрасталась. Из толпы выделился некий человек, мне стали указывать на него.
        - Вот, этот человек зовёт тебя к себе на ночлег, - объяснил переводчик. - Иди с ним!
        Довольный, что наука победила вновь, я поднялся. Толпа медленно расступилась, и мы молча пошли - я и мой приглашатель - по сумеречному кладбищу вверх, туда, где мелкие домики стояли на горе один над другим, как жилища насекомых. Машины туда не проезжали; узкие улочки, ступеньки и лесенки вели наверх. Наконец, я оказался у ворот дома молчаливого человека. Тут только я увидел - и понял! На крыше дома у него стояла кровать - точно такая же, как была на фотографии! Афганцы поняли мою идею "кровать на крыше" буквально и сосватали к человеку, у кого была на крыше кровать!
        Так я вписался в Кабуле. У хозяина оказался англоговорящий племянник; его тотчас позвали, и я вновь рассказал о том, что я путешественник, писатель, приехал в Кабул, а завтра пойду на главпочтамт встречать там своих друзей. Тем временем возник ужин - тушёные овощи, рис, салат из помидоров с луком, лепёшка и чай. На ужин мы спустились в дом и даже посмотрели старенький чёрно-белый телевизор. Единственная программа кабульского ТВ выглядела весьма просто. Напоминает программу «Время» в СССР. Сначала на экране сидели два диктора - мужчина и женщина (без чадры, но в платке) - и с листов бумаги зачитывали новости. Потом включали кадры, где были сняты всякие торжественные начальники (вероятно, открывающие новый-старый завод, фабрику и т. п.), затем опять появлялась картинка с двумя дикторами, по очереди зачитывавшими новости. После ужина и ТВ я вернулся на крышу, где меня ожидала та самая кровать.
        Бесконечный Кабул светился подо мной россыпью огоньков. Где-то далеко внизу по улицам проползали фары машин. Пахло немного соляркой. Сверху, на горе - крошечный огонёк телевышки. Ступеньками город уходит вверх и вниз от меня, под углом 30?. Тёмное пятно среди огней внизу - это кладбище, где я искал вписку сегодня вечером.
        С наступлением ночи десятки муэдзинов начали распевать азаны через всякие динамики во всех районах города. Часы у них шли, вероятно, по-разному, и азаны слышались в течение добрых двадцати минут. Сперва затянул один, потом начал другой, потом сразу несколько, потом уже целый хор (вразнобой) из разных районов города доносился, и под конец пропел один, потом другой опоздавшие муэдзины. Удивительно, но все азаны были слышны, хотя нас разделяло несколько километров!
        После вечерней молитвы жизнь в городе замерла, начался комендантский час.
        Я погрузился в мир сна.

3 августа 2002 / 12 асада 1381


        Встал я, как обычно, перед рассветом. Попрощался с хозяином и отправился вниз, мимо домиков-скворечников, через кладбище, мимо мечети, в которую заходил вчера, - и тут меня окликнул какой-то дед в белом халате с короткой седой бородкой. Дед проявил ко мне живой интерес и звал меня следовать за ним обратно, в верхнюю часть города.
        - Куда идти - далеко? - поинтересовался я, втайне надеясь, что дед хочет угостить меня завтраком (в месте ночлега завтрака не было).
        - Близко, сюда, иди-иди, чай-чай, - дед поманил меня за собой. Почему-то мы прошли сперва метров сто вверх, потом свернули и метров пятьдесят параллельно большой улице, потом опять пошли вниз и вернулись на шоссе, куда я, собственно, и направлялся. Вероятно, дед был местный Иван Сусанин.
        - Ну и куда же мы пришли? Сам не знаешь, куда ведёшь, - обиделся я и направил свои стопы к почтамту. Но дед неожиданно преобразился. Он стал тянуть меня за руки и за рюкзак, кричать что-то, звать куда-то. Несмотря на утро, собралась толпа любопытных. Переводчиков среди них не было.
        - Аль-Каида! Аль-Каида! - послышалось в выкриках деда; он указывал на меня.
        Откуда ни возьмись - человек в зелёной пятнистой форме, мент или солдат.
        Я даже обрадовался: подумал, наведёт порядок и избавит меня от деда. Показал паспорт, визу показал. Попросил документы у деда, у того их, разумеется, не было.
        - Я: паспорт есть, виза есть. Ты: паспорт нет, визы нет. Аль-Каида - ты! - раскрыл я сущность деда к явному удовольствию собравшихся.
        В подтверждение своих слов я объяснил, как дед водил меня за собой вверх-вниз по городу; значит сам не знает, куда идти, значит он и есть Аль-Каида. Но солдат арестовать деда не спешил. При попытке уйти сквозь толпу тусовка разрослась, и я увяз в людях. Дед призывал отвести меня в ментовку.
        - Ты, дед, сам не знаешь, куда идти. Хочешь в полицию? Пешком с тобой не пойду. Давай такси, поедем - за твой счёт.
        Толпа застопила микроавтобус, в него погрузились дед, я с рюкзаком и та часть толпы, которая поместилась. Куда-то поехали, очевидно в районнное отделение милиции. Дед был доволен.
        Двухэтажное здание милиции с небольшим внутренним двориком содержало человек семь полицейских (формы они не имели, но автоматы у них были) и пожилого человека, исполнявшего функции дворника и повара. Зрителей прогнали; дед изложил своё мнение обо мне, а я - своё о деде. Деда отпустили, меня оставили. На прощание довольный дед пытался попрощаться со мной за руку; я спрятал руки за спину и сказал, что стучать плохо. Сексот удалился. Водителю микроавтобуса так никто и не заплатил.
        Следующие пять часов я провёл в ментовке. Приходили всё новые люди, они сказывались всё более высокими чинами, каждый знал несколько новых русских слов в дополнение к предыдущим. Угощали меня чаем, приглашали смотреть телевизор и стандартный афганский «видео-салат». Но не отпускали.
        - Я отпускать тебя нет, - объяснял самый русскоговорящий милиционер с рацией, одноногий амбал высокого роста. - Я отпускать нет, отпускать большой командир (он для пущей убедительности показал на свои плечи, где могли быть погоны, и начертил пальцем на них не меньше десяти звёзд), - большой командир (он помахал рацией) телефон нет, приходит большой командир, тебя отпускать!
        - Ты отпускать нет, он отпускать нет, большой командир нет, вы ждёте, что Хамид Карзай приедет меня отпускать? Долго придётся ждать!
        Одноногий предложил мне побороться на руках, и я быстро проиграл к большому удовольствию всех присутствующих. Я хотел поиздеваться и предложить ему побегать наперегонки, но не стал, и продолжил ожидание "большой командир".
        Командиры, повторяю, появлялись где-то раз в полчаса, один другого важнее, здоровались, общались со мной: "Как дела - хорошо?" - и прятались в своих кабинетах на втором этаже. К десяти утра подошло время обеда, и повар принёс целое ведро тушёных овощей. Меня пригласили на обед, но я воспротивился и демонстративно сел на рюкзак во внутреннем дворе. Ничто не ценится в Азии так дёшево, как человеческое время!
        - Чай нист (нет), хароб (плохо), саат (часы, время), - популярно объяснял я, - азад, азад (свобода)!
        При желании, будь я настоящим террористом, выйти на свободу не составляло труда. Все полицейские собрались на обед; железные ворота на свободу были открыты, и даже стражи ворот, положив у дверей свои автоматы, обедали и смотрели видеонарезку. До ворот было метров десять, схватить автомат…, и скрыться в водовороте столицы. Но идея, конечно, была неправильная: таким поведением я бы только подтвердил подозрения в том, что я Аль-Каида; с рюкзаком бы меня легко вычислили в толпе, а оставить им рюкзак в качестве вещдока я не мог. Поэтому мне оставалось сидеть на зелёном рюкзаке во дворе ментовки, показывать на выход и говорить:
        - Азад, азад!
        Наконец, все оживились, засуетились; во дворе появилась машина. Меня с рюкзаком посадили туда и повезли куда-то: вероятно, в самый главный центр борьбы с аль-каидизмом. Вскоре мы были в офисном центральном квартале города, куда я не заходил вчера; большой, аж трёхэтажный дом, никаких следов бомбёжек (или не бомбили, или уже починили), большая автостоянка хороших машин, патруль-дежурный на въезде во двор.
        Я и сопровождающие меня полицейские поднялись на второй этаж, в один из кабинетов. "Большой командир", сидевший там, оказался безбородым и свободно разговаривал по-русски.
        - Здравствуйте! Как дела? хорошо?
        - Плохо, - отвечал я. - Меня задержали в городе и уже пять часов держат непонятно зачем!
        - Сейчас, можно ваш паспорт, одну минуточку, - отвечал начальник, и, взяв мой паспорт и справку АВП, куда-то их унёс. Через несколько минут вернулся.
        - Всё в порядке, извините нас, вы свободны! - всего лишь пять минут потребовалось умному начальнику для того, чтобы решить вопрос, который его подчинённые не могли решить за пять часов. - Извините нас. Что мы можем для вас сделать?
        - Напишите, пожалуйста, здесь, - я показал справку АВП, - на фарси, что вы меня уже проверили и отпустили, чтобы меня второй раз никто не арестовал. И ещё, может меня кто-нибудь отвезти к Российскому посольству?
        - Пожалуйста, никаких проблем, - начальник написал в нижнем углу дорожной грамоты непонятные мне завитушки, - ещё раз извините нас. Добро пожаловать в Кабул!
        Тут же мы спустились вниз; появилась машина с шофёром; главный начальник лично решил меня отвезти в посольство. Через пять минут мы уже были там; и вот - о радость! - у ворот посольства уже сидели Сергей Лекай, Кирилл Степанов и Вовка Шарлаев! Начальник, довольный, уехал, а я поведал о причинах своего тяжкого опоздания.


* * *
        Трое друзей, ожидавших меня у ворот российского посольства, являлись известнейшими автостопщиками, героями многих предыдущих экспедиций.
        Их можно назвать представителями "автостопного спецназа"; такие люди могут путешествовать в любой точке мира, наверное даже в космосе.
        Сергей Лекай, покоритель Тибета, Африки и многих стран мира, специалист по горным, лыжным и всем прочим видам путешествий, хранитель оптимизма и правильного подхода ко всем превратностям жизни. Из книги "200 дней на юг" читатель может узнать разные подробности об этом герое.
        Владимир Шарлаев, президент ПЛАС, участник всех основных международных экспедиций АВП. В 1998 году он ездил с нами в Индию, в 1999 году - в Судан; в 2000-2001 годах он пересёк Африку, также в ходе экспедиции АВП. Именно его стараниями удалось получить визу ЮАР; после Африки Вовка улетел в Америку, был в Нью-Йорке 11 сентября, а потом прошёл наземным автостопом и авиастопом от Нью-Йорка до Петербурга (никто в мире этого больше не делал). Также за Вовкой известны и другие подвиги.
        Кирилл Степанов, известный тем, что объехал Африку по периметру. Летом 2000 г. он стартовал вместе с нами на юг, добрался до южных частей Африки, а затем на пару с воронежцем Андреем Мамоновым проехал по западному берегу Африки до Марокко, чего прежде никто не совершал. После полутора лет, проведённых в Африке, принял ислам и сменил имя на Абдулла. Впрочем, для удобства читателя мы порой будем называть его прежним именем.
        Лекай, Шарлаев и Степанов уже покорили примерно по сорок стран мира каждый. Ангола, Джибути, Иран, Йемен, Мали, Мозамбик, Нигер, Пакистан, Судан, Таджикистан, Чад, Эфиопия… - страны отнюдь не со страниц глянцевых буклетов-путеводителей. После Афганистана герои-автостопщики собирались в горный Кашмир (в пакистанскую часть), а потом в Китай.
        С такими мудрецами успех поездки в Афганистан был обеспечен. Я лишь беспокоился, что кому-нибудь из них захочется организовать в Афгане очередной государственный переворот; в результате чего Х.Карзай будет свергнут (подобно десятку своих предшественников) и в стране установится новый режим покруче «Талибана» - диктатура автостопщиков.
        У товарищей судьба сложилась так. К "Мосту дружбы" в Термезе они прибыли через полчаса после нашего с Книжником отъезда. Через мост их тоже не пустили, а вплавь решили не переправляться - все границы мы переходим легально. Мудрецы поехали на Шартуз (никто их там уже не арестовал), а в субботу, также вскоре после нас, прибыли в Нижний Пяндж, Наш рейс катера был в субботу последним; мудрецы провели в Нижнем Пяндже два дня, повидали начальника переправы и получили разрешение на бесплатный переплыв. В понедельник, наконец, они ступили на афганскую землю, а во вторник в одиннадцатом часу были уже на Мазаринском главпочтамте - опять-таки через несколько минут после нашего ухода оттуда.
        Пока я узнавал путь мудрецов, - появился и Книжник (он ждал меня на почтамте, но, не увидев меня в 10.00, пришёл к стенам посольства). Он, оказывается, приехал в Кабул первым, ещё позавчера, и первым делом направился в посольство РФ. Там на него посмотрели как на самоубийцу, вписали на ночлег и просветили относительно смертельных опасностей, которые поджидают его и нас на каждом квадратном сантиметре Афганистана. Набор опасностей стандартный: мины, бомбы, афганцы, американцы, болезни, малярия, не-питьевая вода, грабители, убийцы и проч.
        - У вас проблемы с печенью были? - спросили у Книжника.
        - Да вроде нет, - отвечал тот.
        - Будут! - заверили его. - И ещё: если вас поймают американцы, мы ещё сможем вас спасти, но если попадётесь к талибам, вас никто не спасёт! Лучший вариант такой: шестого августа полетит самолёт МЧС, садитесь на него и улетайте в Москву! Мы вас бесплатно отправим!
        Книжник обещал подумать над интересным предложением; а на другой день появились и прочие «сумасшедшие». Лекай и Шарлаев уже изучили свойства китайского и пакистанского посольств; Кирилл посетил все основные мечети. Посольщики поняли, что сплавить нас домой не удастся, и поставили на консульский учёт. Для этого мы написали заявления по стандартному образцу:


        "В посольство РФ в Кабуле, от гражданина…, адрес по прописке…
        Уважаемый г-н Консул!
        Прошу поставить меня на консульский учёт в посольстве РФ и освободить от оплаты сбора в связи с тяжёлым материальным положением.
        Дата, подпись".

        Также всем, кроме меня, пришлось подписать бумагу, что посольство РФ за нас не отвечает, если что. Мне, как прибывшему последним, такой бумаги не досталось. Предупредили устно:
        - Если американцы вас поймают, сочтут за талибов и утащат на свою базу, мы вас постараемся спасти. Но если вас поймают талибы, никто вам не поможет!
        Ну не поможет, и ладно. Оставив рюкзаки в посольстве, мы пошли в город, чтобы отпраздновать встречу.
        По дороге увидели посольство США в Кабуле - настоящая крепость. Ограждено огромными ящиками и контейнерами с песком, колючая проволока, заборы, вышки. Загородились так, что никакой таран не пробьёт, машина, будь она даже начинена атомными бомбами, внутрь не прорвётся. Живые американцы пешком по улицам не ходят - вероятно, им это строжайше запрещено. А наше российское посольство ограждено обычным посольским забором, и дипломаты, МЧСовцы и другие работники вполне благополучно выглядывают из ворот посольства и даже ходят пешком в соседний квартал, где тоже обитают русские. Но, конечно, ни один дипломат или сотрудник не выходит пешком за пределы посольства вне "дипломатического района", не говоря уже о том, чтобы поехать по стране без джипа и охраны. Глядя на нас, все посольщики шибко удивлялись.


* * *
        Сегодня - мороженое, телефонные звонки в Москву и Петербург, распивание газировки, обмен впечатлениями. Обсуждали дальнейший путь. Наши друзья уже посетили пакистанское посольство и узнали, что виза там выдаётся на следующий день, но стоит аж сто долларов. А вот китайское посольство выдает визы всего за $30, но только гражданам Афганистана. Трое главных монстров автостопа задумали поехать в Пакистан, но визу пока не заказали (чтобы она не успела просрочиться).
        Мы с Книжником намеревались сделать иранскую визу, но тоже не сейчас, а потом, в Герате. Погуляли по городу и часа в четыре дня вернулись в дипломатический квартал, где бродили наши посольщики, МЧСовцы и другие люди без бород, с советскими лицами и короткими рукавами.
        На высшей точке Кабула
        Рядом с посольским кварталом находилась гора, типа плоскогорья. Не очень высокая - может быть, сто метров высотой, но весьма обширная и длинная. Поросшая колючками. Мы решили провести ночь на этой горе. Зданий там не было, зато наверху, над всем Кабулом, возвышалась десятиметровая вышка для прыжков в воду! С остатками металлической лестницы, настоящая бассейновая вышка о четырёх площадках. Под ней, на горе, находился открытый бассейн, большой, и, конечно же, пустой. Наверное, это было изобретение советских архитекторов. Но в стране засуха, дефицит воды, и сколько надо энергии, чтобы закачать воду на вершину горы! Если бы вместо бассейна был водонапорный резервуар, это можно было бы понять, но строить на вершине горы бассейн?.. Итак, мы купили длинный зелёный арбуз и отправились на гору.
        Вслед за нами наверх последовали наши фанаты, припосольские дети. Всё афганское юное поколение, восьми-двенадцати лет, кому повезло жить в районе российского посольства, очень любили русских и знали по нескольку русских слов, а некоторые даже могли общаться. Среди нас наибольшей любовью детей пользовался Книжник, так как он играл на гитаре и пел песни (иногда, по многочисленным просьбам собравшихся). Итак, мы поднялись на гору во главе процессии фанатов; Книжник взял огонь на себя, отвлекая их песнями, пока Лекай и Шарлаев обследовали вышку, а Кирилл ходил в мечеть (у подножия горы). Вышка оказалась вполне пригодной для ночёвки; кое-где оставались даже перила. Мы перенесли рюкзаки, распустили по домам зрителей и призвали Книжника, который сперва опасался лезть наверх, но потом всё же присоединился к нам. Знамя Академии Вольных Путешествий подняли наверх и сфотографировались с ним. Ура! Наш флаг - и мы - над Кабулом!
        Ветер гулял над вечерним городом, и бетонная вышка раскачивалась под влиянием ветра. С.Лекай кочегарил на примусе чай, обставив его от ветра пенкой и рюкзаками. Внизу красовался идиотский сухой бассейн; прыгать в него не хотелось. Длинная плоская гора, над которой мы находились, делила Кабул на две равные части, и город расстилался под нами плоским ковром справа и слева. Весь город был ровным и малоэтажным, только с одной стороны виднелся квартал советских блочных типовых домов (о чудо!), и вдали - высотное здание какой-то гостиницы этажей на двенадцать. Больше небоскрёбов в городе не наблюдались; может быть, их разбомбили, а вероятнее всего, их и не было. Края ковра-города поднимались на соседние горы; на одной из них я ночевал вчера, километрах в шести отсюда.
        Солнце зашло, в городе включили свет. Муэдзины всей столицы начали свою бесконечную перекличку. Мы с Кириллом залезли на самую верхнюю площадку и совершили намаз на высшей точке вечернего Кабула. Потом было фотографирование ночной столицы. Спустились; разрезали арбуз; поспел и чай; достали кексы и лепёшки. Книжник затащил наверх гитару и пел песни. Ветер раскачивал вышку.
        Не успели съесть арбуз, как снизу послышались голоса, передёргивание автоматов, недружелюбные звуки. Вышка была вся в рытвинах от пуль и снарядов, что наводило на определённые мысли. Но их тоже можно понять: какие-то неизвестные заняли высшую точку Кабула, и кто знает, что у них (у нас) на уме? Вдруг мы снайперы? Ведь отсюда простреливается вся столица!
        Мы с Шарлаевым спустились вниз, осуществить мирные переговоры.
        - Сидим, арбуз едим, чай пьём, на гитаре играем, отдыхаем культурно, примус кочегарим, никого не трогаем, - объяснили мы.
        Двое солдат недоверчиво рассматривали нас. Один решил таки подняться и проверить; второй сторожил внизу.
        Первый, поднявшийся, так удивился, что застрял на нашей площадке и долго глазел. Действительно, на вышке оказался примус, чай, гитара, арбуз и иностранцы. Что делать, солдат не знал, сидел на корточках и смотрел.
        - Башир! Ты там что, помер? - кричал второй солдат снизу. - Ты как хочешь, а я пошёл!
        И нижний ушёл от необычного подальше; вскоре удалось сплавить и Башира. Ещё несколько раз до полуночи подходили всякие солдаты, кричали что-то, интересовались, мы спускались вниз с переговорами. Наконец я уже рассердился и стал вежливо отшивать солдат.
        - Шома мирид шома хана, - популярно объяснял я, - ты иди твой дом спать, иди домой, пешком иди домой, мы спим здесь, ты спишь там, иди домой, бурубахайр! счастливого пути!
        Солдаты удивлялись. Обещали, что приедут американцы и нас снимут. Под конец всё же все разошлись по своим домам спать, а мы расстелили спальники на вышке. Американцы не пришли. Книжник спал внизу, опасаясь, что его тяжёлое тело сверзится ночью вниз.

4 августа 2002 / 13 асада 1381


        Проснулась столица, проснулись и мы. Сначала я, потом Кирилл совершили малое омовение (воду в бутылках принесли снизу, ещё вчера) и намаз на вышке. Сфотографировали флаг АВП над Кабулом. Дети при-посольских кварталов начали своё паломничество на освящённую нами гору. Сухой бассейн под вышкой, куда мы вчера выбросили корки арбуза, - оказался спортзалом для занятий ушу. Афганские спортсмены спустились в бассейн и ровными рядами плавно тренировались под нами. Наверное, удивлялись, откуда в бассейне возникли остатки арбуза. Мы раньше не подозревали, что бассейн как-то используется.
        Появились опять какие-то солдаты, на этот раз не пешком, а на джипе и мотоцикле. Это оказались миротворческие англичане. Поговорили, мирно расстались. Один из англичан покатал на мотоцикле афганского ребёнка, к большому удовольствию оного. Мы спустились с вышки, сфотографировали англичан. А также друг друга, с флагом АВП, на фоне Кабула и очередного танка, неизвестно когда забравшегося на гору. Спустились к посольству.
        Пообщались ещё раз с консулом и другими работниками посольства, передали им оказию на Родину в виде книг, фотоплёнок и писем. С главпочтамта позвонили домой.
        Планы у нас были таковы. Двое, я и Книжник, намеревались поехать в Кандагар, а затем в Герат. Там мы собирались заглянуть в иранское консульство, и, вероятно, вернуться домой через Иран.
        В.Шарлаев и С.Лекай тоже собрались в Герат, но не через Кандагар, а по высокогорной дороге, более короткой по расстоянию и медленной по скорости. Потом они намеревались поехать в Кандагар и Кабул, получить пакистанскую визу и поехать в Пакистан, а затем через Кашмир в Китай. К.Степанов планировал ехать так же. Через неделю мы наметили встретиться в Герате. (Так потом не встретились.)
        Сперва мы расстались с В.Шарлаевым и С.Лекаем. Втроём - Книжник, Кирилл и я - мы направились на выезд из Кабула. Думали, что доедем вместе до выезда, а потом разойдёмся, но вышло иначе. На трассе нас подобрал микроавтобус; в нём был водитель, какая-то мебель и англоговорящий интеллигентный афганец лет сорока. В очках, что большая редкость в этой стране. Это был хозяин машины, местный большой начальник; он ехал из Кабула к себе домой, в деревню около Шейхабада. Мы втроём поехали с ним и не пожалели об этом.\


        В образцовой деревне Чак-Вардак
        Наш новый друг оказался начальником целого района, содержавшего 45 деревень. Он отлично говорил по-английски, регулярно ездил в Америку на заработки и имел ещё пять братьев, четверо из которых жили и работали в США. Отец его был какой-то знаменитый афганский генерал, и все дети отца были офицерами, но ушли из армии с приходом "Талибана".
        - Талибы развалили армию и всё хозяйство, - объяснял он, - это же надо такое придумать: во главе армии - имам! Во главе армии должен быть офицер, а не имам! А ещё: директор школы - имам! Директор школы должен быть педагог, а не имам! Имам должен быть в мечети! А ещё: руководитель завода, фабрики - имам! Там должен быть инженер, а не имам! И руководитель государства тоже имам… Политик должен быть, а не имам! Поэтому мы и ушли из армии. Четверо братьев уехали в США, один остался здесь (он, кстати, учился в СССР и говорит по-русски, я вас познакомлю), а я мотаюсь туда-сюда, привожу деньги оттуда и вкладываю их сюда.
        Тем временем в каком-то посёлке машина свернула с магистральной гравийной дороги на просёлочную грунтовку. Хозяин объяснил:
        - Сейчас уже вечер, я вас отвезу к себе в Чак-Вардак, вы там вымоетесь, постираетесь, отдохнёте, переночуете, а завтра поедете дальше. Согласны?
        Хотя было ещё совсем не поздно - часа три дня, - но нам было интересно побывать в афганской глубинке, и мы, конечно, согласились. Дорожка, по которой мы ехали, петляла по высохшим, пыльным холмам, только сухие колючки росли здесь, и то редко. Но, удивительно, и тут жили какие-то люди! Чёрные большие палатки-шатры, и мелкими точками стада вдалеке.
        - Это кочевники, стопроцентнто чистые афганцы, - объяснил хозяин, - у них есть стада верблюдов и овец. Именно эти люди - на 100 % чистокровные представители афганского народа!
        Мы удивились, как они живут без воды и безо всего. Но тут за очередным холмом показалась долина, окружённая настоящими горами, не особо зелёная, скорее серая долина, с мелкими домиками, раскиданными на большой площади. Дорожку перегородил шлагбаум. К нему уже бежал со всех ног сторож с ружьём и открыл шлагбаум шефу. (Позже мы узнали, что ночью он ходит с автоматом, а днём с ружьём.)
        - Я много где побывал, и в Америке, и в Азии, но всегда возвращаюсь сюда, и я люблю эту долину, потому что она - моя родина! - произнёс хозяин машины и всей окружающей местности. Деревня называлась Чак-Вардак, по имени его отца, известного генерала; мужик сам тоже был Вардак, и вся местность вокруг была Вардак, да и вся провинция (область) тоже называлась Вардак. Название вроде «Ивановское»: и город Иваново, и сам Иванов, и отец Иванов, и область Ивановская. Машина остановилась на холме, основная деревня была внизу, а справа был один аккуратный одноэтажный дом. Мы вышли из машины, и хозяин показал нам сверху, с холма, свои владения.
        Это, справа, дом для гостей. Сейчас мы направимся туда, там вы сможете привести себя в порядок, там мы поужинаем, а потом мы пойдём и вы увидите всё вблизи. Там вот, внизу, у нас школа-интернат, где учатся тридцать пять детей, у которых нет родителей; там же они и живут. Там строится новая мечеть, там общественная кухня, там новая больница, тоже недавно построенная, а вот там, на противоположном холме, большой дом, в котором жил мой отец, и сейчас я там живу. Дальше, в долине раньше протекала река, но уже четыре года, как у нас жара и засуха, и река высохла. Это очень плохо для сельского хозяйства, теперь воду приходится качать из-под земли, с глубины сто метров. Дальше вы видите горы, зимой на них лежит снег. А дальше тоже находятся деревни, всего в них живёт двадцать пять тысяч человек, а эта деревня главная. Большинство людей, живущих в этих деревнях, никогда не были в городе, никогда не видели Кабула и даже никогда не видели большой дороги, по которой мы ехали. У них нет телевизора и газет, большинство из них не умеют читать; они никогда не видели окружающего большого мира. А мы пока пойдём
пить чай.
        За чаем зашёл разговор о "Талибане".
        - Да, во времена талибов было много проблем. Нужно было носить длинную бороду, чем больше, тем лучше. Тебе (он показал на Книжника) тогда сказали бы: вот, хороший человек, а про тебя (показал на безбородого Кирилла): человек нехороший. Раньше, при коммунистах, если я ходил в мечеть, меня могли посадить в тюрьму; при талибах стало всё наоборот: если я не ходил в мечеть, меня сажали в тюрьму. Но никто не возражал, талибы очень твёрдо навели свой порядок, и все сотрудничали с
«Талибаном» - время было такое.
        Крестьяне в деревнях очень любили «Талибан». После ухода советских войск появилась преступность, хаос, война, перестрелки, бандитизм. А при талибах всё это кончилось. В те времена каждый человек ложился спать спокойно! Он знал, что с ним ночью ничего не случится. И он знал, что ему делать завтра! Что пять раз в день нужно сходить в мечеть, слушать проповеди, и он был спокоен и уверен в завтрашнем дне. Спокойствие и мир! В сельской местности все были за «Талибан». Не удивляйтесь, и я тоже сотрудничал с «Талибаном», как и все руководители на местах. Вот, посмотрите! - и он показал на большую парадную фотографию на стене гостевого дома.
        Там был изображён наш собеседник, но в ином облике (в халате и чёрная борода лопатой), а справа и слева от него стояли важные старики в чалмах: вероятно, большие начальники талибских времён.
        - Вот с такой бородой я ходил! А теперь я и все другие местные начальники укоротили бороды и живём при новой власти.
        - А как вам новая власть? Как Хамид Карзай? Что о нём говорят в народе?
        - Пока присматриваются, настороженно присматриваются. Ведь у нас, в Афганистане, уже двадцать пять лет, - что творится? Нас всё время учат жить. Как мы устали! Пришли советские войска, потом пакистанцы (талибы же, идеи и руководство всё, были из Пакистана), теперь американцы подсунули нам Карзая. А пользы от них нет. Никакого производства нет. Мы ездим за границу и зарабатываем деньги. Потом мы возвращаемся и тратим их, чтобы покупать иранские, пакистанские, индийские, китайские товары. Посмотрите - всё у нас привозное, а правители всё разговаривают и сменяют друг друга. А народ пока смотрит. Если реально что-то изменится, вот например дорогу, по которой мы ехали из Кабула, - если эту дорогу починят, люди подумают: вот, хорошо! А потом уйдёт Карзай, и будут его ругать. Это всегда так бывает.


* * *
        Вечером - экскурсия по посёлку. Общественная кухня, в которой готовится пища на семьдесят человек - как говорят в России, «малоимущих». Насосная станция, качающая воду со стометровой грубины. Продовольственный склад с тетрадью записей, чего сколько осталось. Школа-интернат для детей. Семь или восемь аккуратных, одинаковых классов - конечно, без парт и стульев, из мебели только циновки и классные доски. В каждом классе на стене нарисована схема Афганистана, где, как на разноцветном лоскутном одеяле, обозначены все провинции. Дети в одинаковых белых халатах и в часах, которые начальник привёз из Америки; детей человек тридцать. Один из них слепой, в чёрных очках, его водят за руку. Деревенская больница, новая, чистая и аккуратная; ничего лишнего, как и в школе. Бородатый врач надел белый халат и позволил себя сфотографировать у стеклянного шкафа с лекарствами. Рядом с больницей - строящаяся мечеть.
        Все сооружения, будь то школа, больница или гостевой дом, были построены недавно, в одинаковом простом стиле, но со вкусом. В посёлке есть художник, и он разрисовал всё, кроме мечети, большими настенными картинами двухметрового размера. Вот изображён засыпанный снегом перевал Саланг (зимой), вот местные горы, вот нарисованы Файзабад и Газни, вот другие пейзажные картины; в больнице большой портрет Ибн Сины, а на другой стене - генерала, отца хозяина. Строгий мужчина с орденами, без бороды. (Интересно, за кого или против кого он воевал? Я не спросил.
        В школе было не меньше десяти картин; местный художник старался на славу. Все пейзажи и лица были подписаны на местном и на английском языках.
        Мечеть ещё строилась, и все вместе - дети, начальник, мы с Кириллом, учителя, врачи и все сопровождавшие нас по посёлку, - совершили намаз во дворе школы. Пофотографировали. Поднялись наверх, в гостевой дом; начальник ушёл по своим делам, а к нам подъехал его брат, пожилой уже седобородый человек с костылями. Ему было лет пятьдесят, весьма преклонный для Афганистана возраст. Разговор зашёл, как обычно в этой стране, о вере, о мусульманах вообще и о талибах в частности. Говорили по-русски: дедушка учился в СССР.
        - Я, например, вообще не чувствую себя мусульманином. Я скорее был бы христианином. Так я на намаз не хожу, никто не обижает, потому что с ногами у меня плохо. Но если я выйду и скажу: я не мусульманин, меня убьют!
        - Это вам талибы отбили интерес к исламу, - предположили мы.
        - И талибы тоже. Вы не подумайте: я даже в школе преподаю, учу детей религии. А сам… вот не могу назвать себя мусульманином!
        Кирилл, недавно принявший мусульманское имя Абдулла (он обижался, когда мы его называли Кириллом), принялся агитировать дедушку вернуться к истинной вере. Тот слушал, улыбаясь.
        - Это вы здесь такие строгие, а там, в Москве, наверное и пиво, и девушки, - предположил он. - Религия - это для старых людей. В молодости пей, гуляй, веселись. Потом уже, в старости…
        - Нет, в любом возрасте, - отмёл подозрения Кирилл-Абдулла, - мы должны…
        Тут я прерву рассказ. Скажу лишь, что дедушка в жизни не мог предположить, что уже после свержения «Талибана» приедут - и откуда, и откуда! из России! - мусульмане, и кто-то будет проповедовать ислам здесь, в афганской деревне, пытаясь вернуть заблудшего дедушку в лоно истинной веры. Дедушка думал уехать вечером домой, но, заговорившись, остался у брата в гостевом доме.
        - Да… - удивлённо повторял он, - тебе, Абдулла, нужно было приехать в то время…



        Глава 7. Газни. Кандагар. Герат



5 августа 2002 / 14 асада 1381


        Утро. Молитвы, сборы, чай. Религиозные и светские беседы по-русски и по-английски. Песни Книжника под гитару. Солнце выходит из-за высоких гор, окаймляющих долину.
        Пора! Настал момент отъезда. Особый грузовичок готов вернуть нас на магистральное Кандагарское шоссе. Хозяин, его брат и прочие жители собрались прощаться с нами. Рюкзаки уже загружены в кузов. Начальник деревень оставил нам свою визитную карточку:
        - К сожалению, здесь у меня ни телефона, ни интернета нет, но вот координаты моего секретаря в США. - На визитке оказался телефон в штате Мичиган, и сайт в Интернете: www.kids4afghankids.com. В Москве я посмотрел его. Это оказался сайт для сбора пожертвований; там были и фотографии, на которых я узнал деревню Чак-Вардак, в которой мы побывали, школа, больгица и т. д..
        Мы тоже оставили хозяину свои адреса (не в США). А наш сайт АВП - www.avp.travel. u - к сожалению, на русском языке, поэтому наш афганец прочитать его не сможет. Даже из штата Мичиган.
        И вот мы с Книжником садимся в машину, покидая навсегда гостеприимную деревню и её обитателей… Кирилл что-то задерживается - он проводит последнюю религиозную беседу со старичком. Вот всё же идёт к нам, и… забирает из кузова свой рюкзак:
        - Езжайте! Я решил ещё остаться!
        Итак - мы уехали, а Кирилл-Абдулла остался в деревне: возвращать старичка в ислам. Больше мы его не видели.


        Пятизвёздочная тюрьма
        Вот и основная трасса. Водитель нашего спецгрузовичка, не без наущения начальства, тут же застопил нам местный грузовик до следующего областного центра - до Газни. Путешествие продолжается!
        Но недолго оно продолжалось таким скорейшим образом. На выездном посту из Газни нас задержали дорожные полицейские. Один начальник, затем другой, третий, и вскоре нас уже везут под конвоем обратно в город, в Газнийское областное отделение КГБ. Строгий бородатый начальник лет тридцати, в пятнистой камуфляжной одежде, англоговорящий, начал воспитательную беседу на повышенных тонах:
        - Вы - иностранцы! Все иностранцы, работающие в Афганистане, должны иметь специальное разрешение от МИДа: где они, куда они, что они делают, как работают, куда едут и т. п… А у вас такого разрешения нет! У нас идёт война! А что если вас убьют? Кто будет отвечать за вас? Это же Афганистан!!
        - Нам никто не говорил, что для путешествий по стране нужно разрешение МИДа. Мы были в Кабуле, в Большом доме, и тамошний начальник написал нам… - я показал волшебные каракули на справке АВП, которые мне начертали сутки назад в столице.
        - А кто этот начальник? Почему нет печати? Эта надпись недействительна!
        И более того! У нас попадаются очень разные иностранцы! Одни с визой, другие без виз… Вчера выловили двоих. Один египтянин, другой пакистанец, и вообще никаких виз у них не было! Я доложил начальству и отправил их в Кабул. Может быть, и вас тоже надо отправить в Кабул, я не знаю, как прикажет начальство. Почему вы не получили разрешение в МИДе?!
        Мы вновь объяснили, что никто нам не говорил, что такое разрешение необходимо, и что мы вообще не работники, а путешественники, и что мы не собираемся проводить долгие дни в "опасных районах", ожидая, что нас убьют, - а лишь торопимся быстрее проехать транзитом в Кандагар и Герат.
        А вместо того, чтобы нас пропустить, нас почему-то тащат в КГБ.
        - Это у вас, в России, «кей-джи-би», - обиделся начальник, - а у нас это "национальный секьюрити-сервис", и не называйте нас "кей-джи-би!" Мы заботимся о вашей безопасности!.. (И о своей безопасности, - подумал я. - Как-бы-чего-не-вышло…)
        В Газнийском КГБ мы просидели целые сутки. Скажу честно: условия содержания задержанных в Газни - лучшие в мире! Трёхразовое изобильное питание (даже Книжник не мог всего съесть) за одним столом с директором и сотрудниками КГБ, баночная пепси-кола, овощное рагу, шашлык, чай с иранским вареньем, лепёшки, арбузы. Никаких решёток на окнах, тяжёлые шторы, похожие на ковры, а на полу - сами ковры (в этот день их как раз меняли на новые). Посреди главного холла - двухметровый бассейн с фонтанчиком. Чистота. В уборной - кафель, сливаемый унитаз. Телевизор о
415 спутниковых программах (правда, половина из них не работала). Российского ТВ не было, но зато были ТВ почти всего остального мира. Даже суданское телевидение, и катарская «Аль-Джезира». Я бы хотел посмотреть «Аль-Джезиру», но не стал этого делать, чтобы подозрения спецслужб в том, что я Аль-Каида, ещё более не укрепились.
        Для нас была выделена отдельная комната для ночлега с тюфяками и подушками, свободное передвижние внутри здания. Рюкзаки наши даже не открыли! Предлагали прогулки по городу (в сопровождени двух солдат охраны), но мы отказались от почётного удовольствия. В общем, у нас было всё, и через пару дней, когда мы ехали по пустыне, нам то и дело вспоминались ковры, вода и прочие условия газнийского пятизвёздочного заключения.
        - Вы - мои гости, - объяснял начальник. - Вы мои друзья, но отпустить вас я не имею права. Прикажут отпустить - отпущу. Прикажут держать вас неделю, месяц - буду держать. Всё начальство в Кабуле, и только оттуда могут разрешить освободить вас.
        Начальник сообщил в Кабул, в Министерство иностранных дел, данные наших паспортов и телефон российского посольства. Но МИД работал не оперативно и связался с нашими только на следующий день. А весь сегодняшний день мы отдыхали, пили чай, общались с кагэбэшниками, Книжник играл на гитаре, а я записывал в тетрадь впечатления о стране. Предыдущую тетрадь мемуаров я забыл во вчерашней деревне, и вот теперь возобновлял записи.
        - Вот вы писатель, вам и нужно посидеть, отдохнуть, записать все свои мысли, - радовался, видя меня пишущим, бородатый начальник.
        - Ага, если я тут просижу ещё несколько дней, моя книга станет очень толстой! - ворчал в ответ я.
        - Я думал, что в Афганистане похудею, а выйдет наоборот, - удивлялся Книжник, чей живой вес на старте составлял 100 кг. - Даже съесть всего не могу.
        На ужин компанию нам составили два белых иностранца, они оказались немцами, работающими в провинции Газни.
        - Что вы делаете здесь? - поинтересовался я.
        - Ищем мины, оставленные советскими войсками, - отвечали они. - Нет, шутка, конечно. Ищем воду. Ездим по пустыне, производим бурение. Пустыня - это вообще целый мир. Вам тоже нужно побывать в пустыне. Проехать быстро через всю страну - это неправильно. Нужно пойти пешком, через пустыню, и тогда вы по-настоящему узнаете страну. Там, в пустыне, живут святые люди. Да, настоящие святые, они удаляются от мирской суеты в пустыню, и там вы их можете увидеть. Это изменит ваш разум.
        Идея ходить по пустыне и искать воду или святых людей нам не понравилась. Тем более, от этого можно было изменить разум. Вдруг в худшую сторону?
        - Надо сначала выйти на свободу, а потом уже мы решим, ходить по пустыне или не ходить, - отвечал я.
        - Эти святые люди обладают святой способностью чувствовать мины. А мы не святые, подорвёмся на мине, и всё, - заметил Книжник.
        Так мы и не побывали в пустыне - но с обитателями оной нам было суждено познакомиться уже завтра.

6 августа 2002 / 15 асада 1381


        Утром долго спали. Находясь в неволе, даже если это неволя класса «люкс», начинаешь по-другому чувствовать время. Оно тянется гораздо медленней, чем во время свободной и осмысленной деятельности. Поэтому в заточении наиболее выгодное занятие - сон. Ну, а в 8.40 утра - хорошие новости: нас освободили.
        На прощание сфотографировались с начальником КГБ; специальная машина вернула нас на пост, откуда нас забрали вчера. Тут же проезжал некий автобус, в него нас и посадили. До Кандагара оставалось 349 километров. Стартовали в 8.59 утра. Во сколько будем в Кандагаре? Днём? вечером? размечтались! Читатель, не привыкший к афганским скоростям, удивится, узнав, что мы прибыли в Кандагар только на следующий день после полудня!
        Дорога наша была когда-то асфальтовой, но время и большой поток машин вконец истрепали её, и асфальт превратился в кочковатые камни. Грузовиков было очень много, почти как на трассе Москва-Петербург. Шли они в Кандагар, в Герат, на иранскую или туркменскую границу. От Кабула до Герата грузовик идёт минимум четыре дня; порой путешествие затягивается и на неделю. Дорога такая битая, что легче ехать по пустыне; колеи, параллельные основной трассе, виднелись справа и слева; там тоже ехали машины, поднимая тучи пыли.
        Пустыня перемежалась населёнными пунктами - деревушками, стоящими на высохших реках: засуха! Вот вокруг колонок с водой толпятся люди с вёдрами. Вот дома-крепости, высокие глиняные стены и башни; может, это и не дома, а целые деревни внутри? Вот продают брёвна - ценный стройматериал, из них делают каркас крыши (строить полностью деревянный дом-избу не позволит себе ни один, даже самый богатый афганец). Вот скопления лавок и продавцов, фрукты, газировка, бесконечные узбекские «Coca-Cola» и «Фреска» в пластиковых бутылках, и афганская газировка в стеклянных бутылочках. Лавочники и товар прячутся от солнца под импровизированными крышами-навесами из мешковины, из соломы, из травы. Вот лавка, где продают мусор: металлические детали, остатки механизмов и даже огрызки лепёшек, твёрдые, как камень. (Наверное, размачивают и дают скоту.) Вот пыльные поля, тоже огорожены глиняным забором - но не таким высоким, как жилища, и можно увидеть, что растёт: арбузы, виноград, дыни. Мосты через пустые русла рек. Воды нет ни в одной реке. Где берут воду для полива - неясно. Вот пасутся овцы, питаясь неизвестно чем. А
вот ребята семи-девяти лет устроили пляску прямо на дороге, в виду и пыли проезжающих машин, надеясь на подаяние водителей. И не зря: среди потоков пыли нет-нет, да и промелькнёт коричневая купюра.
        Вот глиняная мечеть, украшенная зелёными флагами. Водитель останавливает автобус, и все вместе, водитель, его парень-помощник и пассажиры, бегут со всех ног туда, приговаривая: зьярат! зьярат! Мы не стали выходить, поскольку не знали точно, что нужно делать, увидев зьярат. Знали только, что нужно поглаживать бороду, как это делал юродивый «девона» под Мазаром… Вот водитель уже бежит обратно, пассажиры запрыгивают, автобус отчаливает… и чуть не забыли одного деда, он босиком бежал от зьярата - запрыгнул - успел!
        Всё сухое вокруг. Сарай из сухой глины; навес, крытый сухими ветками - кажется, дунешь - и разлетятся, превратятся в дорожную пыль, из которой состоят. Пыль, пыль, пыль. Мост через пустое русло реки, инвалид на мосту. Другой нищий слепил себе целый трон из глины и восседает на нём. Вот сухой, пропылённый старик продаёт вытянутые (кажется - тоже сушённые) запылённые арбузы. Где он взял воду, чтобы вырастить их? И рядом, у него же - птица в клетке. Наверное, не на продажу, а так. Афганцы любят птиц в клетках и без.
        Во всех деревнях, если увидишь окно, - оно наполовину заложено глиняными кирпичами. От пыли? или от жары? Вообще окон мало, к дороге обычно обращены высокие стены, и неясно, что за ними - дом или двор.
        Мой дом - моя крепость, здесь точно так.
        Вот пост ГАИ, перегораживающий дорогу верёвкой. На крыше постового домика лежит двухметровая ракета, рядом другая, в землю вкопана третья, метра по три каждая. И портрет Ахмад Шах Масуда, доказательство того, что мы имеем дело с государственным учреждением. Большинство военных и государственных учреждений в Афганистане украшены флагом и портретом (или несколькими портретами); чаще всего висит портрет Дустума (северо-запад), Масуда (северо-восток), Карзая (юг Афганистана).
        А после поста - автозаправка, но не такая, как у нас, со шлангом, - а лавка, рядом с которой стоят бочки и канистры с бензином, да и на крыше лавки тоже лежат бочки топлива. Попадаются и целые улицы, целые деревни заправочных лавок. А есть и обычные, «цивильные» АЗС.
        Машины радуют взгляд надписями, выполненными на всех языках. «ATOYOT» было написано на «Тойоте»; на «Камазе» - большая надпись «Камаз», но арабскими буквами. А что пишут на бензовозах! Почему-то на многих бензовозах написано по-русски, но как!
        ОГНЯ#ОПАСНА
        АГНЯ#АПАСНА
        АГНИ#АПАСНА
        Вместо знака "#" на бочках нарисовано жёлтое пятно, якобы огонь. Но почему на этих бочках написано по-русски и кто так грамотно писал - выяснить мне не удалось.
        Помимо русских и английских слов - каждый второй
        грузовик украшает арабская надпись. Некоторые я успеваю прочитать на ходу. Они не очень разнообразны: «Субханалла» ("слава Богу"), «Машалла» ("на всё воля Божья") и подобные им. Такие же надписи украшают редкие здесь автоматические АЗС, например: "На всё воля Божья, бензин", или: "Слава Богу, дизель"!


        Зоопарк на колёсах
        Автобус, в который нас посадили, с виду казался совершенно обыкновенным автобусом, не предвещавшим никаких чудес. Правда, на лобовом стекле его висела табличка «IOM» (International Organisation for Migration), а задние сиденья были сняты, и на резине, устилавшей пол автобуса, было напечатано по-русски: ОБЩЕГО НАЗНАЧЕНИЯ… но мы и не догадывались, что за миграции и какое общее назначение у этого автобуса…
        Первые несколько часов ехали нормально, делая километров по двадцать в час, - это давало надежду, что под утро будем в Кандагаре. Время от времени подбирали и высаживали местных пассажиров. Это были, вероятно, кочевники. Чернобородые молчаливые мужчины и загорелые женщины с открытыми лицами. Неопределённого возраста, с длинными чёрными косами. На женщинах болтались дети и металлические блестящие украшения. Садились и выходили они посреди пустыни. Откуда приходили и куда уходили - неясно. Ни реки, ни домов, ни деревца, одни голые камни. Вот какого-то деда, жителя пустыни, взяли в одном месте, высадили в другом, совершенно пустом.
        - Это, наверное, те самые святые люди, о которых нам говорили вчера, - заметил Книжник. - Видишь, без воды, без еды, безо всего живут в пустыне!
        Уже во второй половине дня наш автобус застопили очередные пассажиры, на этот раз не святые, а обычные: рядом была деревня. Бородатый эксцентричный пассажир начал громко спорить с водителем, что-то выяснял, ругался, нервничал. Вероятно, разговор шёл о плате за проезд. Стоит ли так торговаться из-за каких-то копеек? Водитель делал вид, что ни за что не повезёт, но всё же не уезжал - вероятно, был смысл торговаться. Наконец, согласились. Но пассажир и его друзья не сели в автобус. Произошло иное: водитель и его помощник стали перекладывать свои и наши вещи из задней части автобуса в переднюю, а странный пассажир уже гнал из деревни целое стадо овец, голов двадцать пять.
        Салон посередине перегородили шиной от колеса, открыли заднюю дверь и, одну за другой, блеющих овец стали закидывать в автобус!
        Удивлённый, я ходил вокруг автобуса с фотоаппаратом и снимал процесс погрузки овец. Но это было ещё не всё! Из деревни уже тащили осла, который, понимая, какая участь его ждёт, ворчал и сопротивлялся. Объединёнными усилиями пастухов, водителя и парня-помощника - осла удалось таки запихнуть в автобус. Пастухи сели на передние сиденья, и мы тронулись.
        Но проехали лишь небольшое расстояние. В следующей деревне остановились, пастухи побежали куда-то и вернулись с ещё одним стадом! Ещё двадцать овец в дополнение к предыдущим, блеяли, пытались сбежать, но всё же были запихнуты в дополнение к предыдущим! Вот он, автобус для мигрантов общего назначения!
        Наконец-то всё? Но нет! Водитель и его помощник открывают багажные люки под автобусом! Из деревни ведут пять испуганных, мычащих коров и заталкивают их в багажник! Коровы в сложенном состоянии, подогнув ноги, заполнили весь объём, люки были захлопнуты и мы, наконец, тронулись.
        Пятьдесят овец, один осёл, пять коров, два российских автостопщика, водитель, его помощник и несколько пастухов, пропахших зверьём - в таком составе мы тряслись по вечереющим разбитым дорогам афганской провинции Заболь. Пастух - тот, который торговался, - подмигивал нам и пел бесконечные песни на своём родном языке пушту, начинающиеся со слов "Талибан, талибан…" Вот их вольный перевод:
        Талибан, Талибан, ты моя любовь!
        Сколько лет я тебя не увижу вновь?
        А пока, а пока, чтоб не голодать,
        Я овец на базар отвезу продать!


        И коров, и овец, нету им числа!
        А ещё я везу в Кандагар осла!
        Как же мне распродать всех животных сих?
        Я про это сейчас сочиняю стих…


        Талибан, талибан…
        Зоопарк на колёсах двигался до темноты, продолжая попутно подбирать и высаживать мелких промежуточных пассажиров. Наконец, в посёлке, предположительно именуемом Калат, автобус остановился на ночёвку. Ночью ехать было нельзя - во всём Южном Афгане водители опасаются разбойников. При этом разбойники ведут, если следовать водителям, весьма размеренный образ жизни и разбойничают с десяти вечера до двух ночи. В два часа ночи разбойники, никого не поймав, ложатся спать, и с этого момента водители начинают просыпаться и ехать по ночной прохладе. Ну а в четыре утра почти все уже в пути, и никаких бандитов в помине нет. Но между 22.00 и 2.00 ни один водитель не ездит по афганским дорогам - из-за разбойников!
        (В Кабуле и в других городах ночью - комендантский час, движение транспорта и людей запрещено. Может, и на дорогах есть особый запрет на движение машин ночью. А если ты не знаешь такого запрета - тебя поймают на посту: талебан!
        Что же касается настоящих разбойников и воров, - Афган очень спокойная и безопасная страна. Менялы на базаре сидят с мешками по 50 килограммов денег, а если нет клиентов - пьют чай или даже дремлют близ своих мешков, столиков и пачек с деньгами, и никто не пытается украсть хотя бы миллион. За всё время нашей поездки нас ни разу не пытались ограбить и даже обмануть. Наши рюкзаки, карманы и деньги здесь в большей сохранности, чем в России. Наверное, ночные дорожные разбойники - некий миф, нацеленный на то, чтобы выявлять сторонников Аль-Каиды.)
        Овцы, коровы и осёл спали в задней части автобуса, а одна беременная овца - в передней. Люди спали вокруг своих машин, постелив циновки. Мы с Книжником легли рядом с автобусом на ковриках, в спальниках. Но это была опасная близость! Коровы ночью гадили в багажнике, и их навоз просочился сквозь багажник на мой спальник и пенку, что я наутро с удивлением и обнаружил.
        Перед рассветом поднялись, соскребли навоз, сели в автобус и продолжили путь. Часа через два овцам понадобилась прогулка, и пастухи вывели их в пустыню, а потом долго и тщательно запихивали обратно. Овцы, познав все прелести езды в автобусе, возвращаться в него не желали, но жестокий
        Homo Sapiens в борьбе с животным миром всегда добивается своего.

7 августа 2002 / 16 асада 1381


        Опять пустыня, пустыня, колючки, камни. Редко вдали увидишь глиняный кубик сарая. Камни и песок, сколько хватает глаз. Верблюды пасутся в отдалении. Вот чёрные шатры кочевников, "стопроцентных афганцев". Вот кладбище с мемориальными зелёными флагами, ими отмечают гробницы местных святых и воинов, павших за Родину. И машины, машины, машины, я не ожидал увидеть в этой стране так много машин! Все они имели стандартные афганские номера: название провинции, четыре цифры и ещё буква (алфавита дари). До Кабула и Газни встречались грузовики и с узбекскими номерами, везущие из Термеза и Ташкента сладости и газировку; редко-редко можно было увидеть таджикские номера - в районе Мазара. Тут были уже только местные, афганские номера. Половина автомобилей были советского производства (в Мазаре они подавляли большинством). Чем дальше на юг, тем меньше было советского, и тем больше чувствовался южный, пакистанский стиль: расписные грузовики, с бубенчиками, цепочками и колокольчиками, со светоотражающими рисунками, катафотами, с разрисованным кузовом, порой даже с резными деревянными дверями. Попадались грузовики
не только с «бородой» из цепей внизу, но и с вентиляторами наверху, которые крутились потоками встречного ветра. А вот, чудо! цивильная, чистая цистерна навстречу, и номера - туркменские. Нефтепродукты.
        Колодцы. Афганские колодцы, источник воды и жизни в пустынных районах. Стандартной конструкции. Борт колодца сделан из большой шины, или зацементирован. На перекладине колёсико, на уровне человеческого роста; через него перекинут длинный резиновый трос толщиной в два пальца. Вырезан из шины. На обеих концах этого длинного троса прикреплено по ведру.
        Каждое ведро, как и трос, сделано из шинной резины, сколоченной гвоздями, и для дальней переноски не пригодно. Но в колодце - нормально. Вёдра, приделанные к двум концам троса, опускаются вглубь поочерёдно; а наверху уже афганцы разливают воду в переносные ёмкости. Например, половинки от тех же автомобильных камер наполняют водой и грузят на ослика.
        Во многих деревнях появились колонки европейского производства. Как раз для них и ищут воду вчерашние немцы-буровики. Иногда колонку строят, а вода потом уходит вглубь, и колонка стоит сухая. Но и здесь наступит осень, будут дожди и вода в реках, колонках и колодцах. Вместо жёлтых колючек вырастут зелёные, и пустыня воскресенет и зацветёт.
        Где-то к полудню дорога из щебёночной стала асфальтовой, появились дома, и даже линия электропередач с необорванными проводами потянулась вдоль шоссе. Мы предположили, что начинается Кандагар. Так оно и было.
        Дома сгущались, люди учащались, и вот наконец зоопарк на колёсах остановился на одной из центральных улиц этого знаменитого города. Мы взяли рюкзаки и вышли из автобуса, покачиваясь. Пастухи продолжали свои бесконечные напевы:

        Талибан, Талибан, ты моя любовь!
        Талибан, Талибан…


        В Кандагаре
        - Чёрт, гитару забыл! - воскликнул Книжник, как только мы отошли метров на сто от автобуса. Он побежал назад, но автобуса уже и след простыл. Он растворился в чужом городе. Где и как искать его, было совершенно непонятно.
        Утрата гитары омрачила наше краткое пребывание в Кандагаре. Вслед за потерей гитары, нам в городе не понравилось и многое другое. Пыль и удушливая жара под
45?C в тени, орды назойливых, но совершенно немудрых хелперов, дорогая газировка и трудности с нахождением главпочтамта. Я желал позвонить на родину именно с государственного переговорного пункта, но разные «помощники» активно зазывали нас: в лавку к своему брату, в магазин к своему другу и т. д., предлагая позвонить оттуда, но стоимость услуги сообщить наперёд не могли или не хотели. С трудом мы всё же нашли официальный пункт связи в какой-то облезлой каморке и даже дозвонились в Москву, но, впрочем, оптимизма нам это не прибавило. Многие здания в городе были разрушены бомбардировками - не удивительно, ведь именно Кандагар был столицей и последним оплотом «Талибана» перед тем, как его вожди окончательно исчезли из поля зрения мировой общественности.
        Сам же Кандагар - обычный жаркий афганский город, с мечетями, с некоторыми разбомбленными и разрушенными зданиями, с пакистанскими тарахтящими моторикшами, с телегами и продавцами. Солдат несколько больше, чем в других городах. Достопримечательностей в этом городе мы не искали, хотя они, несомненно, есть.
        Итак, решили в Кандагаре не ночевать, а двигаться дальше, на Гиришк и Герат. Дорога на запад шла отличная: бетонка, покрытая сверху слоем асфальта. В стране две главные дороги, построенных с советским участием: «бетонка» Кушка (туркменская граница) - Герат - Кандагар и асфальтовое (когда-то) шоссе Шерхан (таджикская граница) - Пули-Хумри - Саланг - Кабул, с ответвлением на Мазари-Шариф. А вот между Кабулом и Кандагаром, как и между Гератом и Мазаром, дороги значительно хуже.
        Итак, мы ехали по советской «бетонке». Здесь ездили не только грузовики, но и легковушки с кузовом. Буквально через пару часов мы въехали в вечереющий Гиришк, находящийся уже в соседней с Кандагаром провинции Гильменд.
        Гиришк начинался рекой. От реки остался, в результате засухи, лишь тощий ручеёк - но мост был велик и капитален. Он охранялся, как стратегический объект, с обоих концов. Переехали через мост и тут же, среди арбузных рядов, вышли из машины. Вдруг! Вдруг я увидел, что через мост едет автобус, очень похожий на тот, в котором мы ехали с овцами.
        - Книжник! Смотри! Автобус, очень похожий на наш! - указал я ему.
        Пока я покупал арбуз, автобус стоял на мосту и на посту. Книжник решил сбегать и узнать - а вдруг? Но только он сделал тридцать шагов к реке, как раздались возгласы:
        - Араби! араби!
        Возгласы относились к Книжнику. Тьфу! Он повернул назад, и мы пошли скорее прочь, но смыться нам не удалось! Со стороны моста уже ехала легковушка, спешно осёдланная бдительными полицейскими. Они забрали нас с рюкзаками и арбузом и повезли в местное отделение борьбы с арабами.
        На этот раз это оказалась воинская часть. Солдаты с пулемётами на входе охраняли себя от опасных несанкционированных арабов. Нас высадили во дворе.
        Не скрывая раздражения, мы объяснили на всех языках, что мы вовсе не арабы, а русские, купили арбуз и хотели пойти на речку его съесть. Историю с гитарой мы скрыли, а арбуз как вещдок был налицо. Нас отпустили, но мы сделались совсем злые и решили покинуть этот Гиришк. Тем более, что городок был маленький, неинтересный и изобиловал ментами и воинскими частями, откуда пулемётчики подозрительно глядели на нас: то ли «шурави», то ли «араби», кто ж их знает?
        Ещё и помощники, зрители и бестолковые болтуны скопились вокруг, мешая поеданию арбуза. Бросили недоеденный арбуз, помощников и всё, всё, всё - и уехали на каком-то грузовике в наступающую ночь.
        Ехали недолго. Опасаясь ночных бандитов, активных с 22.00 до 2.00, наш грузовик остановился на большой автозаправке километрах в…дцати к западу от Гиришка. Заправка стояла прямо в пустыне. Интересно, что она была освещена: штук десять фонарей, снабжённых длинными лампами дневного света, освещали довольно большую территорию. Десятка два грузовиков уже стояли на ночном приколе. Водители готовили ужин на газовых горелках, применяя тяжёлые железные газовые баллоны иранского производства, размером с ведро. У всех были иранские скороварки, тоже одинаковые чугунные кастрюли с толстыми стенками и с завинчивающейся крышкой. В них жили варёные овощи.
        Те, кто уже сварил овощи и чай, тусовались небольшими группами на земле, подстелив одеяла, пили чай, ели овощи и лепёшки. Некоторые молились. Некоторые выполняли профилактический ремонт машин.
        Рядом оказался англоговорящий афганец с европейскими чертами и цветом лица. Мы подумали, что это европеец. Оказалось - нет, чистокровный афганец, водитель одного из грузовиков, везёт некое американское оборудование из Исламабада в Герат, а английский язык выучил по работе.
        Он предложил нам наутро продолжить путь в его грузовике, и мы с радостью согласились. Давно нам не попадался англоговорящий водитель! Из подвозивших нас по Афганистану водтелей знали английский язык всего четверо. Но что удивляться? В любой стране водители, крестьяне и иные простые люди общаются между собой на своём языке, а иноземными языками владеют единицы.
        Пока пили чай с водителями, произошло чудо. На ночную автостоянку подъехал автобус с наклейкой «IOM», очень похожий на тот автобус общего назначения, в котором Книжник забыл свою гитару. Сергей, только увидев его, вскочил и побежал вдогонку; автобус остановился неподалёку. Через три минуты из темноты показался сияющий Книжник. Действительно, в руках он нёс свою пропавшую гитару! Часть струн была порвана, корпус треснул (на гитару поставили какие-то ящики), но к нашей радости и большому удивлению, гитара всё-таки вернулась к нам - 150 километров спустя, уже в другой провинции! Не меньше нас удивился, кстати, водитель автобуса. (Овец внутри уже не было.)
        Всю дорогу до этого дня Книжника одолевали афганцы с просьбой сыграть на гитаре; обычно он играл, но вскоре уже ему надоели такие просьбы. "Гитар, гитар, трынь-трынь-трынь!" - повторяли афганские дети и взрослые в бесчисленных городах и сёлах. "Скоро деньги буду собирать," - ворчал Сергей и всё же играл, но тут, наконец, у него появилась железная отговорка. И хотя впоследствии каждый день, порой по многу раз, Книжника просили сыграть, он теперь отвечал:
        - Гитар хароб (испорчена)! Трынь-трынь - нист!

8 августа 2002 / 17 асада 1381


        Дорога - бетонка - большое афганское кольцо. Мы едем на запад. Половина кольца, считая от Мазари-Шарифа, нами уже пройдена. Осталась вторая половина. Как мы поедем из Герата - через Иран, через Туркмению или замкнём афганское кольцо - нам пока неизвестно. Но хотелось бы, конечно, получить в Герате иранскую визу и вернуться домой через Иран и Азербайджан.
        Но, как бы мы не ехали, несомненно одно: сейчас мы уже едем домой. Три недели со дня старта - и… не будем загадывать!
        Действительно, загадывать не следовало. Отличный грузовик, с большим кузовом, уютной кабиной и англоговорящим водителем, через несколько часов езды решил отправиться на ремонт. Мы очутились в посёлке Диларам, маленьком и жарком придорожном поселении, состоящим из тридцати лавок, столовых и автосервисов, одной мечети и сотни глиняных домов.
        Жители Диларама угостили нас холодной водой - это было лушее, что можно предложить в этой пустыне, - а от прочих угощений и посиделок мы отказались. Вернулись на раскалённое шоссе и вскоре застопили медленный грузовик, полный мешков зерна - подарки европейцев в рамках Всемирной Продовольственной Программы (World Food Programme).
        Да, вот оно, что нужно народу: хлеба и зрелищ! Хлеб под нами (в виде зерна в мешках), а зрелище - мы сами. Бородатые, пыльные, рюкзакастые, в невиданной одежде с короткими рукавами, - за время пребывания в стране мы явились зрелищем для тысяч афганцев. Так что вот: хлеб и зрелища - в одном грузовике сразу! - едут в Герат.


* * *
        Как всегда, навстречу пустыня. И грузовики. Перезвон цепей. Гудки. Навстречу везут иранские шины. Грузовики, десятки грузовиков. Шины, шины, шины, горами чуть не сыплются из фур. Старая бетонка не даёт никому разогнаться, и мы едем - пум! пум! пум! пум! - подпрыгивая на каждой плите, делая не больше двадцати километров в час.
        Пустыня не совсем пуста. Порой мы видим чёрные палатки с кочевниками, или шалаши с солдатами на горах и небольших перевалах, или стенки из сухих глиняных кирпичей - обиталище нищего, приходящего сюда издалека за заработком. У меня была «торпеда» (пластиковая бутылка) с гречневой кашей, едущей ещё из Москвы (думал, будет голод). Кашу пересыпали, чтобы освободить «торпеду» для воды, а кашу пересыпали в полиэтиленовый пакет, привязали на ниточку. И спустили пакет из кузова прямо к ногам какого-то старика. Тот будет всю жизнь удивляться: ведь гречка в южных странах не растёт! Подумает, что Аллах ниспослал ему чудотворную пищу.
        Другим попрошайкам, мальчишкам, я скинул одну из своих футболок (после стирки она стала мне коротка). Интересно, как они её используют? С борта удаляющегося грузовика я видел ребят, удивлённо разглядывающих чудную ниспосланную одёжку.
        Помимо палаток кочевников, шалашей солдат и солнцезащитных укрытий для нищих, - в пустыне попадались и простейшие мечети. Это просто выложенный из камней план мечети - на одного человека. Вход направлен на восток, «носом» - на запад, к Мекке. Вероятно, эти мечети строят пастухи-кочевники. Настало время намаза - совершил таяммум (омовение песком), зашёл в мечеть, помолился, дальше погнал стадо. Или, если мечети рядом не оказалось, выложил из камней новую мечеть. Эта простейшая форма народной религиозности показывает, что вера пустила в Афганистане глубокие корни. Пастухи ведь молятся не по указанию государства: проверить, кроме Аллаха, их некому!
        Такие народные мечети я пока не встречал в других частях мира. В Иране, например, много больших и красивых мечетей, но строит их государство: это политика. На любой автостоянке, в столовой, на автовокзале, на базаре и в селе есть мечеть (государственная). А тут не только «сверху», но и «снизу». Страна А. - самая религиозная страна из тех, в которых я был.
        И наш водитель, как и предыдущий, так же молился пять раз в день в установленное шариатом время.


* * *
        Двигаясь по жаркой пустыне, мы с Книжником оба немного подсохли. Я сбросил с 75 до
72, а Сергей со 100 до 85 килограммов. Афганская пустыня действует не хуже хвалёного «Гербалайфа». Зато по приезде в Россию мы опять начали толстеть.
        Пум! пум! пум! Бетонка чуть не плавится от солнца. Надо бы пересесть в другой, быстрый грузовик, но они все медленные; даже мы кое-кого обгоняем! Когда-то будем в Герате? Пум! пум! пум!
        "Да вы знаете… да что вы знаете… да сколько у меня было прыжков под Кандагаром?" - вспомнился молодой пьяница-"интернационалист" в поезде Москва-Волгоград. Да, теперь и у нас немало было прыжков. Каждые три секунды подпрыгивали!
        За день дотянули до посёлка Фарахруд.


* * *
        Поздний вечер. Часы потерялись, время неизвестно. Фарахруд.
        Гудки, звон цепей. Грузовики прибывают на ночную стоянку. Десятки грузовиков, может быть сотня. Свет фар.
        Тарахтение дизель-генератора, в харчевнях свет. Чай. Звон открываемых бутылок - газировка афганского разлива.
        Афганские песни, поёт кассета, популярный здесь Ахмад Захир. Шип тормозов и машинный гул.
        Свет фар. Звёзд.
        Пара фонарей.
        Роняют железо со звоном.
        Автобус с двумя машинами на крыше. Приехал на стоянку, будет ужинать. Разговоры.
        Азан муэдзина, призывающего к ночной молитве.
        Мир и вечер.
        Фарахруд.

9 августа 2002 / 18 асада 1381


        Спим в кузове, прямо на мешках с зерном. Тепло и спокойно. В три часа ночи водители начинают просыпаться и уезжать со стоянки. Мы тоже уезжаем. Перед рассветом езда в кузове - одно удовольствие.
        Но вот солнце начинает палить. Мы делаем навес, привязав на верёвку найденное тут же в кузове одеяло. И всё равно жарко, хочется пить, а бутылки для воды мы оставили в одной из предыдущих машин. Осталась только одна бутылка, и вода в ней, налитая однажды, быстро нагревается чуть не до кипячения. Едем и мечтаем о воде. Как мало человеку нужно для счастья! Сколько воды было в нашей жизни, а мы её не выпили, и теперь страдаем! Вот бы большой такой айсберг приплыл сюда и вот так стал поперёк дороги, а с него бы стекали холодные ручейки… Вот дураки эти европейцы, завезли в Афганистан зерно, тоже мне мировая едяная программа… Лучше бы воды сюда, всемирную водяную программу… Или просто дождик! Тропический танзанийский ливень! - но на небе ни облачка, айсбергов тоже не предвидится, и мешки с зерном, нагретые солнцем, не превращаются в мешки с водой, хоть ты тресни, хоть высохни!
        Порой мы останавливаемся в посёлках, напиваемся и обливаемся водой из колонки, наполняем бутылку - какой кайф! Но через пять минут мы сухие снаружи, а через полчаса нас опять мучает жажда. Блестящая чёрная бетонка хочет, кажется, расплавиться от солнца и протечь; она уже как чёрная бетонная река, прорезающая коричневые пустынные горы и холмы… Опять я подумал про реку! А вот какая была речка под Пули-Хумри, туда бы залезть, и не вылезать, не вылезать…
        С такими мыслями мы парились целый день. Когда солнце начало спускаться, мы находились ещё довольно далеко от Герата, где-то под Адрасканом. Пошли бесконечные военные лагеря. Разбитые всеми войнами, разбомбленные и разрушенные, они тянулись километрами на почтительном расстоянии вдоль дороги справа и слева. В воротах, в будках без стёкол и дверей, но с правительственным флагом и чьим-то (не видно чьим) портретом, тусовались солдаты, охранявшие эту разруху. Я не стал фотографировать: наверняка эти руины все секретные!
        По всем подсчётам, будем в Герате затемно. Неприятно приезжать в крупный город поздно вечером - трудно быстро найти хорошее ночное пристанище. Но что ж поделаешь, машину не ускоришь! И тут чудотворным образом из небытия появляется скоростная легковушка, нас замечает, останавливает грузовик и сама останавливается.
        - Поехали, друзья, поехали! - обращается к нам по-английски водитель машины, - познакомимся: я - мистер Инженер! это мой друг, тоже мистер Инженер! Мы едем в Герат! Поехали!
        Оставив в пустыне, далеко позади нас, медленный грузовик с зерном, мы понеслись. Это была самая скоростная афганская машина в нашей поездке. Мы сперва подпрыгивали на стыках бетонных плит, но тут дорога улучшилась, стала гладкой, и стрелка спидометра задрожала в области 110-130 км/ч. Инженер достал из большого термоса со льдом железные баночки «фанты» и угостил нас. Никогда ещё газировка не казалась нам такой вкусной!
        Через час мы оказались в Герате. Англоговорящий водитель, хоть и был очень образованным и умным, - сделал вид, что не понимает нашего намёка о вписке. Но и на том спасибо - мы оказались в самом центре Герата значительно раньше, чем ожидали! У нас было время попить, поесть и найти ночлег самим.


        Первый взгляд на Герат
        Герат - самый зелёный город Афганистана, самый уютный, самый благоустроенный и самый богатый. Вдоль главной улицы высажены огромные деревья, создающие уют и тень. Город очень длинный, главная улица идёт километров на десять с севера на юг. Асфальтовая улица (на ней, кстати, расположены иранское и туркменское консульства). Большая часть людей ездит внутри машин, и только некоторые - снаружи. Повсюду продаётся отличная иранская газировка «Зам-зам» в полуторалитровых бутылках, холодная и даже со льдом. Мороженое, сладости и съедобности всех видов; очень много иранских и любых других товаров. Разрушений, как в Кабуле и Кандагаре, здесь не наблюдается. Отличный город, а после пустыни - просто рай!
        Близость к иранской и туркменской границам сделали Герат этакими воротами, через которые в страну идёт чуть ли не половина всего импорта. Иностранцы (в основном иранцы и туркмены) здесь не редкость; на нас с Книжником никто не обращал такого пристального внимания, как в прочих городах. Конечно, если мы останавливались с рюкзаками где-то, набиралось десять-двадцать зрителей, но что это по сравнению с Кундузом, Балхом или другими городами? Там 50-60, а то и 70, а то и 100 зрителей набегали на нас любоваться. А тут - не обращают внимания… Даже немножко обидно! Не ценят! не замечают!
        Да, и вписку не предлагают. В общем, афганская Европа. Чем больше товаров в магазинах, тем меньше интерес к иностранцу. Ходили по городу, непрерывно пили газировку «Зам-зам» и удивлялись, удивлялись…
        Удивлялись тому, что на нас почти не удивлялись!
        Прошли мимо столовых, затем по рынку, мимо цитадели (древняя крепость Герата до сих пор служит военным фортом), и никто нас в гости не позвал. Прошли за крепость, и тут нас цепко выявил некий безбородый, почти белый афганец, даже говорящий по-английски.
        - Пошли, добро пожаловать в мой хотель! - улыбался он, - у меня есть всё, что вам нужно!
        Мы не стали отпираться, хотель так хотель, сказали только, что мы хотим ночевать на крыше. Безбородый человек повёл нас в ворота, над которыми большими буквами было написано: "Азад хотель" (свободный хотель).
        - Нет проблем, нет проблем, - мы поднялись на третий этаж, и действительно оказались на крыше хотеля. На ней уже устраивались на ночлег другие постояльцы. Уточнив, сколько стоит супер-хотель (меньше одного доллара), мы согласились остаться и заказали чай.

10-12 августа 2002 / 19-21 асада 1381


        Свободный хотель и его свойства.
        "Азад хотель", в котором мы посетились, являл собой настоящий постоялый двор. Как обычно, городские здания имеют в Афганистане четырёхугольную планировку со внутренним двором. Здесь во дворе был колодец с резиновыми вёдрами, по ночам - автостоянка (девять машин приезжали сюда на ночлег), а днём - оптовая база какой-то крупы или зерна. Это зерно высыпали прямо на асфальт во дворе, и распихивали в большие белые мешки. К вечеру зерно и мешки исчезали, а наутро опять появлялась куча зерна и его опять насыпали в мешки.
        На втором этаже находились гостиничные номера. Каждая комнатка была размером примерно два на три метра. Помимо полового коврика, абсолютно никакой мебели в номерах не было. Большая часть номеров была заселена афганцами, этакими работоголиками, приехавшими в Герат на заработки из других провинций. Некоторые знали английский, турецкий, арабский языки, иногда бывали за границей - кто в Турции, кто в Эмиратах, опять-таки на заработках. Больше половины были безбородые, остальные - слабо бородатые. Все они готовили себе еду у себя в номерах на газу: каждая тусовка имела свой газовый иранский баллон, и, конечно же, иранскую чугунную скороварку. Как и у водителей-дальнобойщиков. Все номера выходили во внутренний дворик, и проход был по длинному общему балкону, и по вечерам все сидели на этом балконе, варили овощи в скороварках и пили чай. Спали же, в основном, на крыше, там же читали намаз, ибо в номерах было жарко: за день солнце их нагревало чрезвычайно. Ещё на втором этаже был «ресторан», где все сидели, смотрели телевизор (когда он действовал) и пили чай. А днём дремали под вентиляторами те, кто не
ушёл на работу. На третьем этаже хотеля находился только туалет и выход на крышу. Почему туалет построили наверху, а не внизу, мне осталось неясным.
        Сотрудников хотеля было трое: начальник с бородой, записавший наши паспорта в специальную книгу, рекламщик-повар без бороды, заманивший нас сюда, и парень-разносчик чая. Заведение нам понравилось, особенно тем, что можно было пить чай, ничего не делать и оставлять рюкзаки - нам выделили комнату номер шесть, маленькие ключики и китайский навесной замочек. Как и большинство афганцев, в номере мы хранили вещи, а спали на крыше.
        Гостиница наша стояла на большой улице, которую утром заполняли продавцы всего, а вечером они уходили. Оставались лишь арбузники, чей товар был тяжёлым и непереносным. Один арбуз средней величины стоил у них меньше трёх рублей ($0.1).


        Город Герат.
        Почти трое суток мы провели в очень жарком городе Герате, и вот почему. В субботу мы пошли в иранское посольство, окружённое толпой мужчин и даже женщин, желающих получить визу. Иранцы сказали, что визу дадут, но не скоро: наши анкеты отправят в Тегеран, и ответ придёт дней через пять. Выходило, пока придёт ответ, пока сдадим и получим паспорта, пройдёт неделя, и желание получить иранскую визу у нас улетучилось - слишком уж жарко было в этом Герате! Мы покупали полуторалитровую бутылку холодной иранской воды «Зам-зам» и носили её в сумке, непрерывно потребляя её, а уже через час нам нужна была новая бутылка! За эти дни мы выпили столько газировки, сколько в России не выпиваем за целое лето. Можно было на время ожидания визы куда-нибудь съездить и вернуться, но как же лень выезжать из этого Герата в какую-нибудь пустыню, а потом вновь сюда возвращаться; узнать, что виза ещё не готова, и опять жариться… Хорошо ещё, что город тенистый, с деревьями.
        Тогда мы подумали, что неплохо бы получить визу Туркмении - консульство тоже находилось в этом городе, на главной улице. Но в субботу и воскресенье туркмены отдыхали, и мы попали в посольство только в понедельник. Здесь тоже нас ждал облом - транзитная виза делатся двадцать дней! Увидев, что с визами Ирана и Туркмении дела не клеятся, мы решили тогда завершить полный круг по Афганистану, вернуться в Мазари-Шариф - и домой, в СССР!
        Итак, понедельник, 12 августа, был для нас днём решения судьбы, а пока мы его ожидали, жили в Герате. Друзья наши не проявились, следов их не было: видать, горная дорога оказалась весьма медленной. В Герат приехал министр почты; в этот самый день я отправил письмо в Россию (и оно, как все прочие, не дошло). Ещё обменяли деньги - двадцать долларов - и получили огромную кучу денег, двенадцать пачек!
        Два дня бродили по Герату, накупили афганских сувениров. Я приобрёл женскую чадру, бывшую в употреблении, ещё пахнущую духами изнутри, прожжённую искрами домашнего очага; также купил две афганские шляпы а-ля Шах Масуд; два молельных коврика (якобы афганского производства; потом выяснилось - пакистанского); карту Афганистана на английском и местном языках, выпущенную в Иране; "хароб арзон чин саат" (плохие дешёвые китайские часы); две аудиокассеты афганских певцов, выпущенные в Пакистане; учебный русско-дари словарь, изданный в Москве в 1983 году, и ещё портреты вождей. Книжник купил себе блестящий металлический чайник (иранского производства). От сувениров и денег мой рюкзак утяжелился.
        Книжник нашёл ещё флейту, которую назвал трубой «Сур». Мы до сих пор вспоминали ангела Исрафила из исламской книги, назначение которого - "свистеть в трубу Сур", от первого звука которой "разрушаются все существующие устройства". В.Шарлаев в Кабуле как-то заметил, что сама труба Сур тоже должна разрушиться от первого звука, и поэтому второго звука не будет! Но эта деревянная афганская флейта Сур не разрушилась от первого звука, и я вскоре купил себе такую же.
        Сам город Герат выглядит так. Центром его, как и в Мазаре, является большая мечеть, наверное крупнейшая в стране. Рядом имеется большая старинная крепость, с башнями и стенами, но заглянуть в неё нельзя: она до сих пор является военным фортом; государственный чёрно-красно-зелёный флаг и большой портрет Масуда висят над воротами, и солдаты охраняют всё. Вокруг мечети и крепости - базарный район, где все ремёсла группируются по улицам: улица жестянщиков, сапожников, мясников, менял, фруктовая, ковровая, шляпная, чадровая, фотографическая, инструментальная, книжная… В Москве тоже когда-то так было, и названия говорят об этом: "улица Мясницкая", "Охотный ряд", "Кузнецкий мост"… Сейчас у нас магазины многотоварные, здесь же каждый продавец знает толк только в своём товаре и что попало продавать не будет.
        На улицах города - сосны, телеги, кареты, солдаты с автоматами, охраняющие разные учреждения, мотоциклы, велосипедисты, шикарные джипы гуманитарных миссий и начальников, иногда - трёхколёсные моторикши пакистано-индийского типа. На стенах и заборах - трафаретные плакаты нескольких типов: "Мины, бомбы руками не трогать", "С оружием не входить", "Снова в школу", "Ахмад Шах Масуд - герой Афганистана". Дети, везущие тележки и большие мешки с чем-то. На автобусах и грузовиках - надписи по-английски: "Deluxe Bus", "King Bus", "Touristik Bus", и, конечно,
«Benz» (тут и «Камаз», и «Зил» - всё "BENZ"). Вот продавцы, везущие что-то куда-то, босой старик с телегой дынь, парень с тележкой печенья и вафель (иранских; лёгких, в отличие от дынь). А вот один нудист, местный сумасшедший, одетый в одни лишь штаны (!). Каждый день он ходит по главной улице, но никто, кроме нас, не обращает внимания.
        Делали в Герате ксерокопию загранпаспорта. Нам понравилось. Стоит ларёк с ксероксом. Подходим. Хозяин выходит на улицу и запускает дизель-генератор. Трынь-трых-трых-трых-трых! Мотор завёлся, ток пошёл, включает ксерокс и копирует нам то, что нужно, а потом выключает ксерокс и мотор. Вообще же электричество в городе есть, но с перебоями.
        Жители Герата не сильно докучали нам толпизмом. Зрителей собиралось немного. Полицейские тоже не интересовались нашей личностью, и стукачи не доставали свои рации, видя нас. Наибольшую любовь к нам проявляли нищие, которые в изобилии населяли этот богатый город, питаясь тысячными купюрами, которыми их снабжали более состоятельные афганцы. Многие нищие были безногими, и, выставив на всеобщее обозрение протезы, собирали деньги в пластмассовые тарелочки. Но большинство людей всё-таки заняты трудом в этой стране, уже с семи-восьми лет таскают телеги, мешки, роют канавы, продают что-то… Дайте афганцам пожить двадцать лет без войн, и это будет процветающая, богатая страна! Здесь работают, а не бездельничают!
        Несколько раз с нами контактировали англоговорящие и русскоговорящие люди, но насчёт вписки вежливо отказывали. Мы не особо переживали, и, затарившись газировкой «Зам-зам», отправлялись в Свободный хотель, где свободно валялись, дремали и пили чай.
        А в понедельник, узнав, наконец, медленную сущность туркменского посольства, мы собрали рюкзаки, попрощались, расплатились с хозяином "Азад хотеля" и, радостные, направились на выезд из города в сторону Калай-Нау, Меймене, Мазари-Шарифа. Кольцо замыкается! Счастливый путь!


        Выезд из Герата
        Нас предупреждали, что дорога из Герата в Мазари-Шариф плохая. Кто-то даже сказал, что из Герата в Мазар машины ездят через Кабул: быстрее проехать 3/4 "афганского кольца" по так называемым «хорошим» дорогам, чем 1/4 по плохой. Другой информатор, напротив, уверял нас, что дорога вполне пристойная, и «Тойота», выходящая из Герата на заре, в полночь того же дня приезжает в Мазар; а автобусы и грузовики преодолевают путь за два дня. Реальность оказалась ближе к первому варианту: 800 километров от Герата до Мазара мы ехали целых пять дней.
        До выезда из Герата мы поехали на пригородном автобусе. Это был первый и единственный случай использования нами городского автотранспорта. Автобус стоял на конечной целый час, набиваясь пассажирами. Когда я уступил место какому-то старику, все пассажиры удивились и не поняли: у них это не принято. Может быть, я даже обидел старика, так что он не сел; удалось потом посадить другого. Люди спросили, зачем я уступил место старику. Я показал: потому что у него седая длинная борода. Все очень удивились.
        Асфальтовая дорога кончилась, и выездной гератский пост стоял уже на пыльной, разбитой гравийной дороге, никогда не знавшей асфальта. Вода «Зам-зам» кончилась, но у нас теперь было множество бутылок из-под этой воды, и мы наполняли их при первой возможности. Теперь мы любили и ценили воду: целая сумка бутылок с водой всегда была при нас!
        (В Африке с этой целью я таскал канистру. Едучи сюда, я думал по дороге приобрести пластмассовую пятилитровую канистру, но почему-то нигде не видел в продаже таковую. Попадались или огромные, или маленькие. Вот почему в Афганистане мы испытывали проблемы с водой. Всем читателям и последователям рекомендую обзавестись канистрой заранее!)
        Пригород Герата - небольшая придорожная торговая деревушка. Вот мы опять стали чудом, и на нас сбегается смотреть всё мужское население. Продавец арбузов угощает нас круглым (не длинным) и сладким арбузом!
        - Возьмите, - говорит, - это вам бакшиш!
        Пока едим этот арбуз-бакшиш ложками, люди едят нас глазами. Благодарим и уходим подальше от зрителей.


* * *
        Сменив пару пригородных машин, мы застопили колонну из грузовичков типа «Зил», полных людей и барахла. Почему-то нам часто попадаются машины с дефектами, и вот сейчас «Зил», на котором мы ехали, протекал. В радиаторе была дырка, и водитель решил заклеить её резиновым клеем. Никогда я не видел, чтобы машины чинили резиновым клеем, но это помогло.
        Итак, едем!
        Гравийная дорога. Арбузные поля. Глиняные холмы. Мыши, выглядывающие из нор. Сторожа полей в двухэтажных домиках-гнёздах смотрят свысока на поле, готовые камнями отгонять птиц. Пыль встречных машин. Какие-то развалины. Впервые в Афганистане - внимание! - мы увидели настоящих дорожных рабочих с тележкой, гравием и лопатами. Крестьяне строят ирригационную систему, копают канавы на огороде. Стада, бегущие с гор, подгоняемые пастухами. Строительство новых глиняных домов. Гусеницы танков вдоль дорог, а вот и сами танки. Вечные памятники эпохи, не съедаемые временем.
        Весь караван машин следует в Калай-Нау. До этого населённого пункта - километров сто пятьдесят, дорога гравийная, довольно ровная, но не быстрая. Вечер, остановились на ужин, я сломал зуб: в рисе оказался камень. Трасса, петляя, поднимается в гору, на перевал Сабзак (2160 метров над уровнем не присутствующего в этой стране моря). Время от времени водитель останавливается, проверяет, держит ли машину резиновый клей; ждёт и весь караван. Холодает. Над Афганистаном сгущается ночь.



        Глава 8. Шибарган. Мазар. Хайратон


…Следующие сутки в этой главе пропущены - их описание приведено в начале книги (глава 1, "Афганское утро").

…Ещё одни сутки я поленился описывать. В этот день мы ехали по степи от Баламургаба до Майманы. Ночевали на выездном посту ГАИ (в терроризме на этот раз нас не заподозрили) и поймали ещё один грузовик с беженцами. На нём мы весь следующий день и едем, едем, едем…
        Степь кажется бесконечной. Ни кишлака, ни огонька. Дорога не улучшается, а только ухудшается, вот уже четвёртый день подряд. Солнце заходит вроде бы на западе, значит мы едем куда-то на север, но где же мы?
        От Герата до Шибаргана 650 километров, до Мазара 800. Четвёртый день в пути, а никак не приедем. И вроде бы без поломок, подъём в три часа ночи, и едем, едем, едем… Но ни Мазара, ни Шибаргана мы пока не достигли.
        И вот в темноте четвёртого дня, когда я уже не верил в возможность сегодняшнего достижения Шибаргана, да и прочие пассажиры утомились и пропылились, - вдруг в темноте наша машина развернулась и выехала (о чудо!) на новую, гладкую асфальтовую дорогу!
        - О, машалла, - на всё воля Аллаха, - воскликнул кто-то из пассажиров.
        - Субханалла, - слава Богу, - отозвались другие.
        - Аллаху акбару, - Аллах велик, - раздались благочестивые голоса третьих.
        Так все афганцы выразили свою радость и изумление. Тут же настроение наше улучшилось, все, кто мог, отряхнули пыль; водитель прибавил газу, и наша скорость увеличилась ровно вчетверо.
        Возможно, эта дорога была новая (по крайней мере рытвин на ней не было); а до этого мы ехали по степи, срезая крюк?
        Водителю виднее. Появлялись изредка и фары встречных машин, трасса была оживлена, и вот мы уже подъезжаем к Шибаргану, столице провинции Жозван. На въезде в город - большая арка-ворота с надписями и рамкой для портрета, но пока без самого портрета. Вероятно, местные начальники решали, кого повесить: портрет Дустума, Масуда, Карзая или кого-то ещё, - и, не договорившись, оставили рамку пустой.
        Шибарган! Цивилизация, электричество, асфальт, газировка, грузовики, люди. Мы заезжаем на один из постоялых дворов, уже заполненный десятком грузовиков. В харчевне народ. Водители зазывают на ужин и нас. Один из них, безбородый, проявляет некоторые знания русского языка:
        - Виски хочешь? Нет проблема, - улыбается он.
        Я отказываюсь. Вот, вместе с электричеством, асфальтом и деньгами в город проникает разврат! Водитель продолжает:
        - Мальчик хочешь? Нет проблема!
        Опять отказываюсь. Водитель переводит разговор:
        - Я был Мары, Ашхабад, Туркменистан. Много афганцы живут Мары. Там запчасть есть! Много запчасть. А Москва много запчасть?
        - Много, - гордо отвечаю я, представляя себе Москву как большой склад запчастей.
        - Хорошо, - радуется афганец, - а мафия, мафия много?
        - Немного, чуть-чуть, - объясняю я, - главная мафия - это милиционер. Увидит человека из Афганистана и скажет: давай бакшиш!
        В таких рассуждениях о Мары, о запчастях, мафии и милиционерах проходит ужин. Все довольны. Книжник успел отлучиться за угол и купить газировки. Спим прямо в грузовике, на рюкзаках и мешках. Завтра - последний бросок, и мы в нашем любимом и родном Мазари-Шарифе!

16 августа 2002 / 25 асада 1381


        Последние сто пятьдесят километров до Мазара мы ехали, как домой. Вот поворот на Балх, где местный «девона» предлагал мне 6000 афгани за автограф, а потом показывал многочисленные «зьяраты»; вот большая военная крепость, охраняющая западный выезд из города; а вот уже шумный центр и Голубая мечеть вдали. Попрощались с водителем и пошли в то же кафе-мороженое, с которого начинали знакомство с городом двадцать дней назад.
        Хозяева узнали нас и положили такую же порцию мороженого. Мы так же с аппетитом съели её, а вокруг опять скопились зрители. Прежний попрошайка подошёл к нам и получил от нас, как и в прошлый раз, 1000 афгани.
        Мы слышали, что то ли в Мазаре, то ли в пограничном с Узбекистаном Хайратоне существует российское консульство. Мы надеялись найти его и проконсультироваться о возможности возвращения на родину через "Мост Дружбы". Уж если мост не работает в одну сторону, может быть, нам удастся проехать обратно? Не оставят же нас узбеки жить на середине моста!
        (Заранее, в Москве, я узнавал, есть ли консульство РФ в Мазари-Шарифе. Его ещё не было, но в августе обещали открыть. Уже в Афганистане один местный житель уверял нас, что консульство есть, но не в самом Мазаре, а в Хайратоне.)
        Мы подошли к отделению МИДа, чтобы спросить там наличие и адрес российского консульства. Несмотря на пятницу, офис МИДа работал, и некий русскоговорящий служитель сразу позвал нас внутрь, угостил чаем, подтвердил, что представительство РФ есть в Хайратоне, попросил наши паспорта и переписал их данные в особую тетрадь.
        - В каком отеле вы остановились? В гостинице "Барак"? - спросил он.
        - Нет, мы в отеле не живём. Мы только приехали в город и сейчас же уезжаем в Хайратон, на границу, и едем домой, - отвечали мы.
        Служитель поставил в графе «хотель» прочерк, записал наши имена на какие-то визитки и протянул их нам.
        - С вас пять долларов, и с вас пять долларов.
        Мы так удивились неожиданной подставе (уж чего не ожидали, так это платной регистрации!), громко стали возмущаться, забрали свои паспорта и ушли из МИДа. Чиновник за столом так и остался полусидя, полустоя, полуоткрыв рот, с этими своими картонками в руках. Больше мы его не видели.
        Вспоминая прошлое, я припомнил, что именно в Мазаре, в Голубой мечети, мне местные полицейские упорно советовали зарегистрироваться в офисе МИДа, тогда как в других городах никто нас не регистрировал, а если и проверял документы и записывал в тетрадь (это было часто), - то делалось это бесплатно. Мы поняли, что эта регистрация - локальная местная самодеятельность, и, обсуждая удивлённого чиновника, вышли из города на шоссе.


* * *
        Многие афганцы-горожане в выходной день, то есть в пятницу, выезжают на пикник на природу. Погрузив в машину баллон иранского газа и пластмассовый бочонок-термос со льдом, они садятся в свою машину и едут, скапливаясь на ближайшей, ещё не высохшей, речке. Вот и сейчас компания, едущая в Хулм на пикник, довезла нас до Хайратонского поворота.
        На этом повороте имеется добрый русскоговорящий человек, продавец газировки. И хороший солдат, охраняющий очередную воинскую часть. Продавец подарил нам по маленькой бутылочке минералки, мы его сфотографировали, и солдата тоже. (Будете на повороте на Хайратон - передавайте обоим привет.) Подъехал грузовичок и взял нас в кузов.
        Дорога на север была асфальтовая, но пески окружали её и наступали на неё. Ветром на трассу нагоняло тучи песка, и машины буксовали; пассажиры, выйдя из кузовов, проталкивали их. Высадили нас в пяти километрах от границы, и мы пошли дальше пешком.
        Но на военном посту на нас налетел какой-то дурак, с криками: "Аль-Каида! Аль-Каида!" Потребовал открыть рюкзак, я открыл; он увидел фотоаппарат, захотел открыть, отвинтить объектив; я отвинтил, перемотал плёнку и открыл, потом закрыл. Тут его идиотское любопытство перенаправилось на наши бороды, они не отвинчивались, он кричал «Аль-Каида» и призывал подмогу.
        - Ты что, девона (сумасшедший)? - зашумел Книжник, - ман исави (я христианин), - показывая крестик, - исави Аль-Каидами не бывают!
        Пока страж порядка переваривал неожиданный аргумент, появилась машина и увезла нас с поста на границу. Водитель был русскоговорящий, звали его Наджибулла, как и прежнего про-советского правителя Афганистана; работал Наджибулла начальником товарной ж.д. станции Хайратон. Довёз до самой границы и отпустил. Да, самое главное: он сказал, что российского посольства в Хайратоне давно нет, оно было выведено оттуда, а здание оного было разрушено в ходе войны ещё четыре года назад!
        Ну ладно, узнавать процедуру перехода не у кого, но раз уж мы тут, попытаем счастья. Разведка боем. Заходим на переход. Пограничные и таможенные формальности - минимальные. Рюкзаки даже не открыли. Записали в тетрадку, и ставят выездные штампы. Выезд, Хайратон, 25 числа, месяца асада, 1381 года.
        - А узбеки вас пропустят? - спрашивает по-русски один из пограничников.
        - Иншалла, - только и оставалось ответить.


* * *
        Опять "Мост дружбы". Вот он во всей красе. Течёт под ним Амударья, а на том берегу - пограничные узбекские вышки. Уже знакомые нам - три недели назад мы смотрели с того берега. Граница Империи.
        Вступаем на мост. В самом его начале сидят на скамейке молодые парни, узбекские пограничники. Они сперва не понимают, в чём дело, но потом окликают идущих нас. Подходим…

…Не будем вдаваться в неприятные подробности, но в Узбекистан нас не пустили. Сказали, как и в прошлый раз на той стороне, что пускают только машины двадцати гуманитарных организаций, указанных в списке, а для прочих нужно разрешение КГБ, пограничного начальства, ташкентского генерала и чуть ни самого Ислама Каримова. В общем, мост как закрылся в 1996 году, так до сих пор окончательно и не открылся. Будь она проклята, эта бюрократия! Солдаты отнеслись хорошо, и даже при мне звонили по служебному телефону своему комнадиру, но тот твёрдо решил не впускать нас на территорию своей, а когда-то нашей общей страны. И ведь всё у нас законно, паспорта есть, а виза в Узбекистан россиянам пока не нужна!
        И вот мы возвращаемся. Афганцы дружелюбно встречают нас.
        - Ну что, не пропустили узбеки?
        - Нет, не пропустили. Сказали: вы заезжали через Шерхан, так что давайте и обратно через Шерхан! Так что зачеркните, пожалуйста, выездной штамп.
        - Штамп зачеркнуть мы не можем. Давайте бумажку, листок какой-нибудь, мы вам напишем.
        Я вырвал листок из тетради, и начальник пограничников исписал его волшебными словами, которые объясняли нашу сущность, что мы, мол, выехали в Хайратоне по ошибке, а вообще едем в Шерхан. Счастливый путь! Бурубахайр!
        Прощай, недружный мост, навсегда!
        Посередине моста идут рельсы, и вот как раз появился навстречу нам товарный поезд; маневровый локомотив везёт десяток цистерн из Узбекистана на нашу, афганскую сторону. Да, афганскую сторону мы теперь можем считать «нашей». Не узбекскую же!
        Ловим микроавтобус и едем из Хайратона домой. То есть на большую трассу.
        То есть, в конечном итоге, домой.


        Домой - на Пули-Хумри и Кундуз
        Опять знакомая дорога, и узкая щель между двумя горами, и продавцы фиг, заворачивающие фиги в траву, как в гнёзда, и пустыня, и опять караваны, и опять Хулм, а потом Саманган. Пятница, вечер, машин мало, зато много бездельников - детей и молодых безбородых парней - разглядывают нас. Некоторые задают по английски одни и те же бестолковые вопросы: привет! откуда? как поживаете? как дела?
        - Наши дела очень плохо, мы хотим спать, давайте приглашайте нас в гости, - отвечали мы, но никто нас не приглашал.
        Мы шли и стопили, опять шли, опять стопили (но все грузовики сворачивали, а легковушки притворялись локальными такси), отгоняли зрителей, а они собирались вновь. Наконец какой-то очередной англоговорящий велосипедист вроде бы согласился повести нас в гости.
        Нам расстелили постель на каком-то поле, принесли ужин, задавали вопросы о нашем путешествии, о религии и т. п.; собрали соседей и родных, но среди них оказался человек с рацией. Мы уже знали, что обладатель рации обычно стукач или мент. Стоило нам поужинать, за нами приехала машина с солдатами. Нас снова подозревали в аль-каидизме, а улики я сам же в разговоре случайно и подкинул. И вот они пересказывают их друг другу. Улик три:

1. Борода - оружие аль-каидизма (в руках иностранца, вернее на лице иностранца; местные бородатые никогда аль-каидами не бывают).

2. "Он был в Пакистане!" - Сами они и спросили меня, был ли я в Пакистане, а я честно и ответил, что да. Любое слово может быть истолковано против тебя!

3. Самое нелепое обвинение: "Он знает суры из Корана!" Все афганцы знают суры из Корана, и сами же всегда заводят религиозный разговор, но иностранец, знающий суры, наверняка Аль-Каида!
        В сегодняшнем Афганистане (лето 2002 года) удобнее всего быть не-мусульманином, брить бороду, не знать ни одного слова по-арабски и не иметь в паспорте ни одной арабской визы. Тогда ни один стукач не заподозрит. Мне уже пришлось отодрать и выбросить сувенирную наклейку "Суданская таможня" (Судан - араби - Аль-Каида!), и про посещения прочих мусульманских стран я не рассказывал, если не спрашивали. Но здесь как-то вышло, что мы опять попались.
        И нас отвезли в ближайшую военно-ментовскую часть на ужин и комфортный ночлег! Начальником оказался умный русскоговорящий человек, который не нашёл в нас никаких преступлений. Книжника, как всегда, просили сыграть на гитаре, но в сотый раз он объяснял, что "гитар хароб", не играет, сломана, и всем в сотый раз продемонстрировал её повреждения. Уснули в воинской части, нагло (в спальнике) сняв штаны, презрев тем самым афганский обычай - всю жизнь со штанами не расставаться.

17 августа 2002 / 26 асада 1381



…Грузовик, содержащий полный кузов длинных арбузов, разговорчивого водителя и его помощника, направлялся в Кабул. Нас подобрал с интересом, но всю дорогу утомлял нас расспросами.
        - А почему у вас бороды? Вы из Аль-Каиды?
        - Нет, Аль-Каиды нет, - устало отвечали мы.
        - У кого есть борода, значит он Аль-Каида, - уверенно сообщил водитель.
        Сам он, кстати, имел бороду, но весьма короткую, типа "щетина".
        - А ты сам Аль-Каида, - отвечал я, показывая на его бородёнку.
        - Нет, Аль-Каиды нет, - отказывался водитель. - Ты Аль-Каида, а не я!
        - Хамид Карзай - Аль-Каида? - поинтересовался я, намекая на бородатость нынешнего правителя.
        - Хамид Карзай - Аль-Каида! - уверенно подтвердил водитель, записывая президента Афганистана в ряды злостных антигосударственных экстремистов.
        Я удивился, но всё же ухватился за последнюю соломинку:
        - Ахмад Шах Масуд - Аль-Каида?
        - Нет, нет! Шах Масуд Аль-Каида нет! - отвечал водитель.
        Я облегчённо вздохнул. Всё же не все бородатые люди оказались Аль-Каидами.


* * *
        В ближайшей придорожной харчевне водитель пересказал всем присутствующим наш диалог. Все посмеялись. Несколько бородатых сидели в столовой, и водитель подтвердил мои гипотезы, что все они - Аль-Каида. Нам надоело изучение бород, и пока водитель с помощником допивали чай, мы вынули рюкзаки из кузова и пошли вниз, в сторону Пули-Хумри, пешком.


        Классификация афганцев.
        Пока шли, я поведал Книжнику классификацию афганцев, которую составил в результате наблюдений. Основных типов я насчитал пять.

1. Добрый крестьянин. Как правило, пожилого возраста (от 40 лет и старше). Бородат. Совершает намаз. Говорит на языке дари, других языков не знает.
        С удовольствием угостит продукцией своего огорода. К такому можно напроситься на ночлег.

2. Западник. Как правило, молодой (до 35 лет). Брит или короткобород.
        Намаз обычно не совершает. Знает русский или английский язык. Прославляет Европу, Америку, Россию или иные страны, а свою не уважает. Мечтает перебраться в вышеуказанные страны.

3. Религиозный фанат. Среднего возраста. Бородат. Выполняет все предписания ислама и желает того же от других. Говорит на пушту, урду или на дари; европейскими языками не владеет. Бывает двух подвидов: а) добрый (позовёт в гости, подвезёт, накормит и т. д.); б) не самый добрый (первым делом начнёт религиозную беседу, под конец попросит денег за проезд).

4. Дурак. Как правило, молодой. Бритый или короткобородый. Языков не знает. Просто стоит и глазеет на вольного путешественника. Пользы не приносит. Встречается и особо опасный дурак: он видит в каждом потенциального нарушителя устоев и бежит стучать в полицию.

5. Женщина. В отдельном виде не встречается.
        Большинство встреченных нами афганцев относились к одному из пяти указанных типов, а некоторые являлись их комбинацией. Дети тоже являются зачатками взрослых людей и встречаются всех категорий, но больше всего детей мы видели зачаточного первого и пред-четвёртого типа.
        Вождей и деятелей современного Афганистана я тоже разделил, так:

1) первый тип - Ахмад Шах Масуд;

2) второй тип - Хамид Карзай;

3) третий тип - загадочный мулла Омар, а также Бен Ладен и иже с ними;

4) четвёртым типом, судя по логике классификации, были деятели советского Афганистана, лояльные СССР; но это лишь умозрительно, ибо ни портретов, ни жизнеописаний этих вождей я не видел, и никто не рассказал мне о них.
        Интересно, что среди пожилых крестьян я ещё не встретил ни одного дурака.
        Никогда крестьяне не собирались вокруг меня толпой, не пялились на меня, как на слона, не сдавали в полицию. Афганец 1-го типа может волею судьбы стать водителем или ремесленником, но доброта и сердечность у него не пропадут. А вот городская цивилизация поразительно штампует дураков и стукачей, а особенно - бесполезных зевак. Зеваки, увидев автостопщика, вмиг собираются вокруг, количеством до 150 человек, и рассматривают его. Имеется и прибор, собирающий зевак при отсуствии автостопщика, - это телевизор. Многочисленные столичные чайные заведения, крутящие бесконечные рваные бессюжетные ленты, - обязаны своему процветанию именно типу 4. Пусть никто не обижается, но типы 2 и 4 в своём чистом виде - главная социальная опора новой власти. А вот типы 1 и 3, как можно догадаться, - тайные и явные сторонники ушедшего режима.
        Рассуждая об этом, мы спускались вниз и приближались к городу Пули-Хумри.


* * *
        Вот опять мы на той самой реке, на которой купались три недели назад.
        Решили отойти подальше от моста, чтобы перепаковать рюкзаки, постираться и помыться без обязательных в этой стране штанов. После некоторых поисков нам удалось найти место, где зрителей пока не было. Наслаждались тёплой, горной речкой, стирались, мылись - часа полтора, пока зрители не обнаружили нас.
        - Сегодня суббота, рабочий день, идите работать, - советовали мы им (по-русски).
        Зрители предпочитали зрелище работе и разглядывали нас. Появился ещё рыболов. Здесь река была перегорожена рядами камней, между которыми оставался узкий слив. В таких местах слива были натянуты сети, и рыба, плывущая по горной реке, автоматически попадала в сеть и корчилась там, умирая от жары и безводья. Рыбак ходил по своим запрудам туда-сюда и собирал набежавшую рыбу. Этакая автоматическая рыбалка.
        Народ накапливался; появился человек с рацией. К счастью, мы уже в полной мере насладились и настирались, и, подсохнув, оделись и ушли без последствий.

…И вот опять мы на развилке "с часами". Часы - это большой круглый памятник-указатель, уцелевший с неведомых древних времён. Одна стрелка указывает на Кундуз, вторая - на Мазари-Шариф, а всё вместе напоминает огромные часы. Наверное, это единственный цивильный указатель, сохранившийся в Афганистане, и мы хорошо запомнили его.
        Недалеко от «часов» к нам привязались трое англоговорящих парней, примерно нашего возраста.
        - Откуда вы? Как ваши дела? Куда вы идёте? Говорите ли вы по-английски? Мы хотим вам помочь, мы вас сейчас посадим в такси, автобус, маршрутку или в другой транспорт! Куда вы идёте? Это не автобус! автобус там! такси тут! - так они проявляли свои знания английского языка и никак не хотели уходить от нас.
        - Скорее бы домой, не чувствовать себя белым мистером! - сказал Книжник. - Почему они не понимают, что мы не хотим разговаривать с ними?
        - Им хочется попрактиковаться в английском языке, это так редко
        случается, - объяснил я. - Им кажется, что ты тоже хочешь попрактиковаться!
        - Ну не хочу я практиковаться! Не хочу!
        - Тогда на вопрос "Do you speak English?" надо отвечать «Нет». Тогда они разочаруются и уйдут, - предположил я.
        Мы сказали парням, что мы нот спик инглиш, но те всё равно не ушли. Мне тоже уже поднадоели эти безбородые хелперы, относящиеся к четвёртому подвиду афганского человека. По счастью, вскоре нам застопился скоростной джип с военными, направляющийся прямо в Кундуз. До него - 105 километров битого асфальта, если верить «часам». Военные были вооружены «Калашами» и большим количеством патронов; главный из трёх немного знал русский язык. Ехали быстро.



        Глава 9. Афганский вечер

        Опять всё повторилось, и опять город Кундуз, кареты, повозки и телеги, газировка и лепёшки, и опять любопытные обступили нас плотной стеной, пока мы ели жареную картошку. Среди них - благообразный таджик лет пятидесяти, с седой окладистой бородой, обратился к нам по-русски, предложил ночлег.
        Мы прошли за ним во двор того дома, у которого сидели, и поднялись на второй этаж. Это было здание гостинично-общежитного типа. Оказалось, что здесь запасное жилище хозяина, а основной его дом в другом месте. Вошли в комнатку.
        Но вслед за нами проникли и всемогущие сотрудники секретных спецслужб. Двое. Паспорта, справки АВП и волшебное письмо с границы их не удовлетворили.
        - Я не знаю, кто эти люди, - сказал старый таджик, - но они говорят, чтобы вы пошли с ними в министерство иностранных дел, зарегистрироваться.
        - Ага, они хотят денег? - спросили мы, вспоминая Мазар.
        - Нет, они денег не хотят, и очень просят, чтобы вы прошли, - перевёл хозяин.
        Мы подчинились; один спецслужбист остался в доме, а второй вывел нас на улицу. Застопил проезжавшую мимо карету - да, да, именно карету; мы её чуть не опрокинули своими тяжёлыми телами и рюкзаками, - и по улице цок! цок! цок! доехали до кундузского областного отделения МИДа. Было тут недалеко, не больше километра. Наш сопровождающий дал кучеру пару тысяч, мы сошли с кареты и вошли в ворота.
        Начальник кундузского отделения МИДа, господин Нурулла, прекрасно говорил по-русски. Одет он был совершенно не по-афгански: галстук, рубашка с короткими рукавами (редчайшие в Афганистане атрибуты одежды), бороды не имел. Очень любезно пообщались; я показал свои книги. Начальник приказал, и тут же принесли холодную бутылку «Фанты», мы с наслаждением распили её. Нурулла сказал:
        - Сейчас, если вы хотите, можете здесь остаться. У нас есть специальная комната для гостей. Если же хотите, вас проводят обратно туда, где вы хотели заночевать. Но если тот человек уже ушёл, возвращайтесь сюда, я буду рад вас разместить. А завтра поедете в Шерхан.
        Так оно и вышло. Мы поехали обратно к старому таджику - сотрудник спецслужб опять поймал попутную карету, и мы ещё раз прокатились на карете, - но вписка уже исчезла, дверь комнаты была закрыта. Обратно в МИД, чтобы не трястись на карете третий раз, проделали путь пешком. Нам были рады; на втором этаже была отличная комнатка, где мы и заночевали. В следующий приезд в Афганистан мы обязательно заедем в Кундуз, передадим свои благодарности и эту книгу.

18 августа 2002 / 27 асада 1381


        Встали в МИДе в лучшем виде и даже помылись. Последние прогулки по городу и покупки сувениров; набрали ещё портретов Ахмад Шах Масуда, а потом сели обедать, и опять собрались толпы. На обратном пути в МИД сперва заблудились, а потом счастливо вновь нашли его. Тепло попрощались с г-ном Нуруллой и отправились на север города.
        Прощай, город Кундуз!
        Домой! Десятки телег, повозок и карет направлялись из Кундуза на север. Мы же отъехали на грузовичке и пол-дня просидели на пустынном посту ГАИ около речки, в которой, однако, не купались из опасений пропустить финишную машину. Гаишники и их друзья, потихоньку увеличиваясь в числе, рассматривали нас, угощали арбузом и притворялись, что помогают нам уехать.
        Две большие фуры, поднявшие тучу пыли на горизонте, явно дали нам понять, что час нашего отъезда пробил. Гуманитарное зерно от "World Food Programme" ехало в городок Имам-Сахиб недалеко от границы. Помощник водителя, вылезший из кабины к нам на кузов, долго выспрашивал, зачем мне борода. Я спросил его о том же (помощник был бородат). Он сказал, что он мусульманин, я ответил тем же. Он спросил, сделал ли я обрезание (о Книжнике почему-то не спросил). Затем потребовал бакшиш. Я выдал ему четыре фотографии нашей северной Родины, и помощник водителя удовлетворённо спустился с ними в кабину. (Бакшиш потом вернул.)
        Следующий грузовичок, непомерно перегруженный народом, оказался менее бескорыстным. Не только водитель и его бородатый помощник, восклицавший "бурубахайр!" и собирающий оплату с пассажиров, - но и сами пассажиры хотели получить что-нибудь с нас на память. Мы уважили только водителя. С большим облегчением Книжник вручил водителю свои «Хароб-арзон-чин-саат» (плохие дешёвые китайские часы), указывающие вечно неправильное время.
        Этот забитый грузовичок тоже не доезжал до порта Шерхан. В его конечной точке мы вылезли и пошли пешком. Ещё километра три пронеслись на битой развалюхе - ещё одном грузовике, у которого кузов непонятно как соединялся с колёсами, ибо всё проржавело, продырявилось и прогнило ещё лет тридцать назад. Но и здесь мы не достигли границы, и снова пошли пешком. Как мы думали, окончательно.
        Слева медленно опускалось вечернее солнце. Прямо по курсу виднелись воды Пянджа и мелкие домики порта Шерхан вдали. Справа шагал некий юный попутчик, афганец туркменской внешности, жевал жвачку и задавал глупые вопросы. Последний афганский вечер!
        Но вдруг, из относительной тишины и спокойствия, со стороны Шерхана к нам навстречу по дороге пролетело два крутых джипа без номеров и с антеннами. Один из них скоро затормозил, развернулся и подъехал к нам. Внутри оказались пятеро важного вида вооружённых людей. Я достал документы.
        - Я генерал, командир пограничной дивизии, - сказал самый большой человек по-русски. - Сегодня вы будете у меня в гостях!
        Уплотнив население джипа, мы сели внутрь и через три минуты уже были у здания пограничной воинской части. Генерал передал нас своим подчинённым, а сам уехал по своим срочным делам - он направлялся в Имам-Сахиб. Пограничники нас узнали - это были те самые погранцы, которые впускали нас в страну три недели тому назад, когда, как вы помните:
        - Напишите: помощник писателя, - сказал Книжник.
        - Нет! и вы тоже писатель! - тоном, не терпящим возражений, отвечал пограничник, занося слово «нувисандат» в пограничную тетрадь.

…Нас разместили в пограничном домике со всеми удобствами. Чай, ужин, помывка, и даже телевизор с российскими передачами - правда, до поры до времени, пока не кончилось электричество. Наш собеседник, работник погранзаставы Нематло, прекрасно знает русский язык.
        - А искупаться в пограничной реке можно? - спросили мы.
        - Можно, пошли, никаких проблем!
        Пограничная река Пяндж, окружённая с советского берега двумя рядами колючей проволоки, вышками, распаханной контрольной полосой, - с афганской стороны имела мирный и спокойный вид. В зарослях травы паслись коровы, дети шли на реку за водой, среди соломы бродили куры, а на берегу, в тридцати метрах от воды, стояли два ржавых старых корабля.
        - Как они сюда попали? река обмелела?
        - Нет, их просто вытащили на берег - объяснил Нематло. - Пять-шесть тракторов пригнали и вытащили. Зачем? А вот зачем: ими загородили проход, где раньше причаливал паром и была переправа. При талибах загородили, чтобы с вашей стороны никто ничего не привёз. Когда-то это был личный пароход одного из прежних президентов Афганистана, а другой - его жены.
        Мы сфотографировали "остатки военно-речного флота" Афганистана и даже залезли на них. И умылись из Пянджа. Купаться расхотелось - вода оказалась мутна, быстра и грязна. С советского берега на нас грозно поглядывали пограничные вышки; возможно, кто-то из российских или таджикских солдат удивлялся на нас в бинокль, но мы об этом не знаем. А весёлые афганские пограничники, местные жители и дети глядели на нас без биноклей.
        - Здесь, на Пяндже, никакой у нас охраны нет, и некоторые афганцы по ночам стараются переплыть реку. Переплывают, на автомобильных камерах, и никогда без наркотика не плывут. Русские их подстреливают, но не всех, многим удаётся переправиться, а там их ждут друзья и увозят наркотик в Россию, в Европу и по всему миру. Больше всего это было при талибах, сейчас меньше - боятся американцев. Но и до сих пор считается, что Афганистан - мировой базар наркотиков. Выращивали наркотик в Джелалабаде и в соседних провинциях. Прямо завод у них был, и продавали, и делали на экспорт. А главный рынок был в Кундузе. А вот вино, водка были строго запрещены. Сигареты тоже запрещены, но ведь наркоману тоже сигарета нужна (чтобы её набивать наркотиком), так что сигареты были, но так, не на виду. Сейчас тоже остались наркоманы и наркотики, но подпольно. А нам из-за таких
«бизнесменов» плохо дают визы другие страны, и вообще: как узнают, что афганец, так сразу думают, что наркотики везёт…
        Стемнело. Последний вечер в этой стране.
        Нематло за чаем подробно рассказывает о временах «Талибана», а мы - о современной российской жизни. Последний афганский вечер.
        Да, талибы безвозвратно ушли, и три вещи погубили их: бороды, телевизоры и американцы. Бороды - обязательные, телевизоры - запрещённые, и американцы - нагрянувшие со своими бомбами. Если б не события 11 сентября 2001 г., если бы не были взорваны эти американские небоскрёбы, талибы правили бы страной и по сей день. Сейчас настроение - как в России в конце 1991 года. Борода - партбилет. При талибах длинная борода = карьера, теперь это в глазах новых властей - в лучшем случае устарелая мода, в худшем - политическая неблагонадёжность. Как в 1991 году в России многие сжигали партбилеты, так в Афганистане-1381 сбривают или укорачивают бороды все те, кому надоела прежняя власть. Лет через пять, возможно, будет обратный процесс - ностальгический: талибы, мол, навели в стране порядок, и каждый знал, что ему делать, а теперь - преступность, порнография, СПИД… Пока же… Талибские времена ушли в историю, и непросто повернуть время вспять.
        Но хотя и телевизоры разрешили, и бороды укоротили, - на дворе, по-прежнему, тысяча триста восемьдесят первый год.
        Мир и тишина. Афганистан провожает нас тишиной.

19 августа 2002 / 28 асада 1381


        Встали на заре, предвкушая, как скоро на первом катере мы переправимся через Пяндж и вернёмся в бывшую Империю. Но страна счастья не спешила отпускать нас, а с другого берега не спешили присылать катер. Ещё раз нам предстояло убедиться, что ничто на юге не ценится так дёшево, как человеческое время.
        Мы очень мило попили чай и направились пешком к пристани, вместе со всем погранично-таможенным персоналом. На советском берегу стоял катер и баржа-паром, но они никуда не плыли. Солнце достигло зенита, но никакого движения «там» не происходило. Мы откровенно скучали в нетерпении; афганцы в пограничной палатке сохраняли спокойствие; вокруг накапливались остальные пассажиры.
        Один, одетый в пиджак русскоговорящий мужчина лет сорока пяти, оказался консулом Таджикистана в Кабуле. Он ехал в Душанбе на своей машине, везя попутчика и какие-то ящики. Узнав, что я принял ислам, он рассказал:
        - Я помню, был случай. В семьдесят четвёртом году один немец, работавший в Афганистане, решил принять ислам. И однажды, в пятницу, он пришёл в мечеть, и после джума (пятничной молитвы), он встал и объявил: "Нет бога, кроме Аллаха! Мухаммад - пророк Аллаха!" Все так обрадовались и встали, и аплодировали ему. И тут же собрали ему в подарок несколько мешков денег!
        Другой таджик, оказавшийся на переправе, оказался христианином непонятной конфессии. Его мы уже видели вчера: он проезжал мимо нас, сидящих на посту, на крутом джипе. Я вчера обратился к нему на английском и на дари, но он тогда сделал важное лицо и уехал, не взяв нас. И вот сейчас он (оказывается, русскоговорящий) сидел с нами на переправе и декламировал длинные христианские стихи. Также интересно, что он был знаком с моей книгой "Практика вольных путешествий"!
        - Вообще я ваше путешествие одобряю. Ездите куда-то, зачем-то, сами не знаете зачем, кому-то не понравится, а я одобряю. Ты потом вырастешь, поумнеешь и поймёшь, зачем всё это. В религии ты тоже потом поймёшь, а сейчас ничего не понимаешь! Вот ты Библию читал? И о чём же говорит Библия?
        Я затруднился с ответом на столь общий вопрос.
        - Вот видишь: не знаешь! А я знаю! Посидел бы я с тобой полчасика, и ты бы сразу всё понял!
        На переправе были также несколько афганцев. Один, с парализованной правой рукой, имел целую кучу чемоданов, хотя неясно как он их носил. Были с мужьями также две афганки (одна полностью закрытая в чёрный халат, только щёлка для глаз оставалась; другая тоже в чёрном хиджабе, но с открытым лицом) и их дети. А всего ожидающих пароход было одинадцать взрослых и восемь детей.
        Солнце нещадно палило. Мутные воды реки Пяндж несли мимо нас грязную муть и соломинки. Консул Таджикистана в Кабуле, христианский проповедник и иные люди с удовольствием пили эту тёплую, густую жидкость, набирая прямо из реки. Мы с Книжником опасались.
        Наконец, на том берегу началось какое-то шевеление. На баржу началась погрузка грузовиков; жёлтый автобус МЧС России привёз к пристани партию пассажиров; катер завёлся и направился к нашему берегу. Это был тот самый катер «Душанбе», с которого мы сошли двадцать три дня тому назад.
        Начальник погранично-пропускного пункта тиснул мне в паспорт выездной штамп, и от руки написал дату: 28-5-1381. Следующий, последний, был паспорт Книжника.
        - Сергей, мы тебя оставим здесь! Дом, жену, машину дадим! Гитара? Позвоним в Россию, тебе новую гитару по почте пришлют! Оставайся!
        Но Книжник отклонил эти предложения. С видимой неохотой начальник поставил выездной штамп и ему… Тем временем причалил катер с надписью «Душанбе» на борту. Какая правильная надпись! Действительно душанбе - ведь на таджикском и на дари это означает "понедельник".
        С катера прямо в речную грязь Афганского берега сошли пятнадцать человек. Это были: белые гуманитарные мистеры, говорящие по-английски и приволокшие целый ящик российской водки «Кристалл»; афганские бизнесмены с огромными, но лёгкими на вес коробами чего-то "Made in China"; фривольно для Афганистана одетая белая девушка (в косынке, конечно, но без чадры) и какие-то чемоданы. Таможенник бегло оглядел прибывшие грузы, даже не распаковывая их (надпись «Кристалл» по-русски прочесть он не мог), и контрабанда вместе с гуманитарными мистерами погрузилась в ожидавшие их тут же гуманитарные машины. Нас (тоже после поверхностного досмотра, вернее даже - осмотра) запустили на катер, и в 15:35 мы покинули афганскую землю. 3130 километров мы проехали по ней. 23 дня и один час.
        Прощай, Афганистан!
        Два ржавых парохода,
        палатка таможни
        и трава на берегу Пянджа -
        на афганском берегу.
        Бурубахайр!



* * *


        Дружелюбный, мягкий афганский берег сменился строгим таджикским. Представитель российских пограничных войск тщательно разглядывал новоприбывших, надеясь вычислить среди нас перевозчиков наркотиков или переодетых бен ладенов. Увидев нас, он оживился:
        - Борода-то отросла за месяц! Ой, как отросла!
        (Кстати, насчёт поиска бен ладенов. На узбекско-таджикской границе у узбеков на столе лежит специальный плакат с портретом Бен Ладена, приметами, свойствами и возможными поддельными именами. Каждый человек, въезжающий в Узбекистан, сверяется с плакатом. И если он не Ладен, его пропускают. Хотя зачем Ладену так подставляться, делать узбекскую визу, въезжать в эту опасную страну через официальный переход? Зато у погранцов совесть чиста: какой такой Бен Ладен? В списках въехавших в страну не значится! Значит, нет его, не бойтесь, граждане!)
        Пограничный жёлтый автобус опять провёз нас сто метров по прибрежной секретной местности, через колючие ворота, мимо памятника с каской - до пограничного домика, где мы прошли долгий и жаркий таможенный и паспортный контроль. Еле дождались освобождения, в первом же притаможенном кафе разменяли деньги и купили бутылку минералки.


        Родина!
        Никто уже не собирался толпой рассматривать нас. Никто не удивлялся, слыша русскую речь, и не вопрошал нас: мистер! where are you from? Дома уже, почти дома!
        Рабочий автобус «Союзвнешторга», собрав работников таможни и порта, шёл прямиком в Коммунизм. Именно так назывался посёлок, где жил водитель автобуса. По пути он заезжал во всевозможные деревни и выгружал людей. Последними в автобусе остались мы с Книжником, водитель и некий афганец в белом халате и белой шапочке. Водитель-таджик свободно общался с афганцем на дари.
        - Ты писатель, запиши обязательно, - обратился ко мне водитель. - Этот человек, Хаджи Мохамед Салима, из Кундуза, - купец. Он самый хороший человек во всём Афганистане. Он хаджи: он приезжал в Арабистан на зьярат, - и теперь, когда вернулся, теперь никогда не будет убивать, грабить, обманывать никого не будет. Он теперь самый хороший человек. И сейчас из Коммунизма он возьмёт прямо «Жигули» в Душанбе и вас тоже возьмёт и увезёт вас прямо в Душанбе! Так и запиши.
        Мы сдержанно поблагодарили, попросили только предупредить, что за спец-машину заплатить мы не сможем. Водитель перевёл.
        - Этот Хаджи говорит, что он сегодня не поедет, поедет завтра. А вы идите на пост, там каждую минуту проходят машины на Душанбе!
        Автобус с водителем и хаджой свернул в какой-то тёмный переулок, и мы высадились в таджикскую ночь. На посту ГАИ тусовались молодые солдаты и один среднего возраста, их начальник.
        - Так их надо сразу везти в КГБ!! - закричал он, увидев нас. Потребовалось достаточно много сил и времени, прежде чем начальник ГАИ уверовал, что мы не международные террористы, а вольные путешественники.
        Ну вот почему один человек, видя другого человека, с рюкзаком и бородой, сразу думает, что его надо везти в КГБ? Ну, что это за психология такая?
        Из приграничных посёлков Дусти и Нижний Пяндж каждую ночь отправляется целых три автобуса, полные таджиков-мешочников. На первом же из них мы прибыли в предрассветный Душанбе. Был вторник, 20.08.2002 года.
        А ещё вчера было 28.05.1381 года. Как быстро летит время!
        А время и впрямь летело быстро. Фабричные упаковки продуктов, огни города и шорох троллейбусов, большие щиты реклам, русская речь и женщины без чадры, асфальтовые пустынные улицы и многоэтажные здания, чистая вода и даже заводской кефир из холодильника… Столько вещей, о которых люди и не помышляли семь веков назад, и которых мы нигде не могли увидеть ещё только вчера.
        Телеги, кареты и верблюжьи караваны, лепёшки и чай, приготовленные на огне, мутная
«питьевая» с глиной вода; люди, молящиеся на полях и по обочинам дорог, водяные мельницы, глиняные дома, собиратели хвороста, гончары и кузнецы - всё это осталось там, в 1381 году, за рекой Пяндж. Там тоже сейчас встаёт солнце, и муэдзины призывают на утреннюю молитву, и женщины разводят огонь, чтобы приготовить утренний чай. Так было, и так будет всегда.
        А мы, переступив из четырнадцатого в двадцать первый век, садимся на обычный, вполне современный «Икарус», и едем - внутри, представьте, а не снаружи - без всяких овец, коров, ослов и иных побочных грузов - едем в город Турсунзаде.
        Так начинается,
        и продолжается,
        наша дорога
        домой!

1-22 сентября 2002 г. (по европейскому календарю)



        Благодарности

        Завершая повесть о стране А., хочу выразить свою благодарность:

1) родителям, отпустившим меня и в это путешествие;

2) Сергею Браславскому (Книжнику), который 25 суток терпел моё общество;

3) другим членам экспедиции: Сергею Лекаю, Владимиру Шарлаеву, Абдулле (Кириллу) Степанову, вместе c которыми мы «раскупорили» эту счастливую страну;

4) фирме «Alpex» за палатку "Vaude";

5) магазину «Старт-1» за палатку "Alexika";

6) Сергею Бритову, за фотоаппарат, подаренный им ещё перед Африканской поездкой, и не сломавшийся до сих пор;

7) Раменской типографии, печатающей эту и другие мои книги;

8) Афганскому народу и другим народам за хорошее отношение и бескорыстную помощь. Водителям, которые нас подвозили; жителям, приглашавшим нас на ночлег; простым людям, взрослым и детям, попутным и встречным, которые улыбались нам в пути.
        Мне нечем отплатить им, я даже не могу выразить на языке дари свою любовь к этим людям, к этой стране, где мы побывали, и куда обязательно, обязательно вернёмся. Среди этих горных сёл, рек и фруктовых садов, среди танков и базаров, в глиняных домах и расписных машинах опять осталась частичка моей души, и я опять стремлюсь туда.
        Я побывал в разных местах и в разных странах - в Анголе и Судане, в Сирии и Иране, в Магадане и в Армении, в Пакистане и Таджикистане, в Котласе и в Танзании… - и меня тянет туда обратно, и повсюду я оставил частичку себя, как бы подрастворился в людях, населяющих эти места. Новосибирск и Мазари-Шариф, Пальмира и Мурманск, Кигома и Исфахан. Всё такое разное, и такое родное. Земля - наш дом, и реальное братство, всемирное братство человечества.
        Я люблю каждую страну своей особой любовью; но кажется, кажется, кажется, Афганистан - страна особенная. Хочется вернуться,
        опять приехать в Нижний Пяндж, сесть на катер "Душанбе",
        и опять я вижу - во сне ли? наяву ли? - два ржавых парохода,
        палатка таможни
        и трава на берегу Пянджа -
        на афганском берегу.
        Бурубахайр!