Кладоискатель и доспехи нацистов Юрий Гаврюченков

        Кладоискатель #2 Когда-то археологи Гиммлера искали на оккупированной территории Новгородской области укрытый в кургане талисман власти. Доспехи Чистоты, изготовленные на легендарном краю света, в Ультима Туле, дают их обладателю удивительные, мистические способности.
        Эти чудодейственные вещи попадают в руки кладоискателя Ильи Потехина, и сразу же он сталкивается с боевиками секретной неонацистской организации «Светлое братство».
        Илья бежит от них в Синявино, где собрались его старые приятели-трофейщики. Так на линии бывшего Волховского фронта снова загремели выстрелы. Война между русскими и немцами вернулась на подступы к Ленинграду.

        Юрий ГАВРЮЧЕНКОВ
        КЛАДОИСКАТЕЛЬ И ДОСПЕХИ НАЦИСТОВ

        Часть 1
        АРТЕФАКТ ПРОТОНАЦИИ


1

        Поиск сокровищ - занятие вредное - приходится много пить. К тому же постреливают. Но я ни на что его не променяю. Привычка. У каждого человека есть слабости, которые он не в силах изжить.
        Я умею ценить познание древних тайн. Стремление сие тесно связано с раскопками. В свете этого вполне понятно желание заполучить безвестный памятник старины, особенно когда он сам идет к тебе в руки.
        Судьба дарит мне такие подарки. Я задумчиво смотрел на захлопнувшуюся за Борей дверь, испытывая легкое изумление. Вот уж не думал - не гадал, что сосед окажется человеком схожих с моими увлечений. Боря промышлял оружием времен Великой Отечественной войны, да и просто чем бог пошлет пытливому трофейщику. Копал для себя, не с коммерческой целью, а из чистой любви к искусству. Когда-то и я посещал поля сражений, но давно от этого занятия отошел и отстранился от «черных следопытов», считая себя искателем калибром побольше. Не без оснований, кстати говоря. Хотя находка гонга Тайхнгада так и не стала подлинной сенсацией для широкой публики, но в научных кругах я снискал настоящую славу.
        Правда, только славой и пришлось пока довольствоваться. Согласно пунктам 2 и 3 статьи 233 Гражданского кодекса РФ: «В случае обнаружения клада, содержащего вещи, относящиеся к памятникам истории или культуры, они подлежат передаче в государственную собственность. При этом собственник земельного участка, где клад был сокрыт, и лицо, обнаружившее клад, имеют право на получение вознаграждения в размере пятидесяти процентов стоимости клада». Поэтому золотой диск весом более шестисот килограммов до сих пор проходил оценку в Гохране (Государственном учреждении по формированию Государственного фонда драгоценных металлов и драгоценных камней Российской Федерации, хранению, отпуску и использованию драгоценных металлов и драгоценных камней при Министерстве финансов РФ). Пока оставалось неизвестным, когда я получу причитающуюся мне долю. Жил прежними накоплениями: кое-что по сусекам еще наскребалось, чтобы уж совсем не класть зубы на полку.
        Так что нужно было зарабатывать. К счастью, на ловца и зверь бежит. Прослышавший о моем фарте сосед сам принес весьма любопытные материалы, да еще и попросил возглавить раскопки.
        Я усмехнулся. Борино предложение льстило. Настоящее признание заслуг приходит не на международном конгрессе, а от соседа по лестничной площадке.
        Положа руку на сердце, скажу, что Боря меня буквально купил. Я сам человек тщеславный, но и соседушка с приятелем соблазнились престижем поработать со специалистом, совершившим археологическое открытие первой величины. Со мной то есть!
        Можно сказать, что этот сезон Боря с Эриком открыли весьма удачно. Махнули в район Белой Горы.
        Есть в Новгородской области такое примечательное местечко, Долиной Смерти зовется. Летом 1942 года оттуда выходили из окружения зажатые в лесах дивизии 2-й Ударной армии. Из 160 тысяч бойцов просочились сквозь вермахтовский заслон 65 тысяч. Остальные сложили голову. Соответственно, оружия и амуниции там осталось немерено. И теперь его откапывают все кому не лень. Такие дела. Страна, пережившая глобальную войну, не могла не породить сонма трофейщиков.
        В своем «пионерском» походе Боря с Эриком не задавались целью прорваться к сердцу Долины, где дохли и тухли болотные гренадеры, обвешанные оружием и амуницией. Начали копать на периферии и наткнулись на разбомбленный немецкий блиндаж. Уже частично разрытый предшественниками. Костей и регалий не нашли - проклятые гансы к останкам соратников относились трепетно и тела погибших старались хоронить. Не в пример героическим защитникам Родины, равнодушно бросавшим трупы гнить где попало. Я не кощунствую, просто опыт раскопок избавил от патриотических иллюзий.
        Блиндаж находился вдали от болот, где истребляли несчастные дивизии, в сухой песчаной почве. Только это и спасло от неминуемого разрушения за полувековое пребывание в сырой земле пару телефонных аппаратов, пулемет МГ-34, фляжку, перочинный ножик и черный кожаный портфель. Его-то содержимое и привлекло внимание Эрика. По словам Бори, товарищ, с которым мне предстояло познакомиться, с детства увлекался геральдикой и знал немецкий язык, на котором при живой бабушке говорили в его семье. Эрик перевел находившиеся в портфеле документы. Перевод - пачка исписанных ровным мелким почерком листков - лежал на моем столе. Еще в портфеле была карта, но ее Эрик не хотел показывать, пока я не приму положительного решения. Осторожность вполне оправданная, вдруг я соберусь кинуть парней.
        Следопыты со своими детскими страхами выглядели смешными. Оба вроде не мальчики уже: Боре под тридцать, Эрику - двадцать пять, а выдумывают всякие глупости. Не в моем это стиле - обманывать партнера. Я предпочитаю конструктивное сотрудничество. Уровень банального кидалова я давным-давно перерос.
        Проводив Борю, я отправился на кухню и сварил крепкий кофе. С ароматной чашечкой в руке прошествовал в кабинет, погрузился в кресло и задумчиво разворошил оставленные на мой суд бумаги. Стоит ли игра свеч? Для начала следовало добиться понятного перевода. Эрик напортачил так, что волосы дыбом вставали. Работы предстояло море, но предложение было достаточно заманчивым, чтобы меня зацепить и сподвигнуть на причесывание материала.
        Хорошего переводчика отличает знание предмета. "У Эрика же с историей было слабовато. Поэтому текст получился чрезвычайно сырым и требовал доводки.
        Не удовлетворившись фразами типа: « Hauptsturmfeuhrer - SS Вольфганг фон Кирхгофен возглавлял специальную археологическую команду RuSHA - SS с целью проведения раскопок на захваченных территориях», я сам засел за расшифровку эриковских каракулей. Подлинники документов Боря принести не удосужился. К счастью, Эрик постеснялся высказывать свое невежество и большинство непонятных терминов привел в оригинале, тем самым значительно облегчив мне задачу. Вооружившись карандашом, я стал доводить до ума то, что он там намазюкал, и сам не заметил, как увлекся.
        Легендарная фашистская спецслужба «Schutzstaffeln», по-русски - «охранные отряды», была создана в 1925 году Юлиусом Шреком и поначалу имела исключительно охранные функции. В 1930-м, по распоряжению Гитлера, СС должны были стать орудием укрепления единства Национал-социалистической немецкой рабочей партии и подчинения воле фюрера всех партийных звеньев и инстанций. Постепенно задачи СС увеличивались, и, когда идеи нацизма приобрели невиданный размах, личная гвардия Гитлера получила статус оплота арийской расовой чистоты.
        RuSHA было одним из пяти главных управлений СС. Rasse- und Siedlunghcauptamt - Управление расы и колонизации, помимо наблюдения за расовой чистотой рядов СС, переселения эсэсовских колонистов на оккупированные земли, а коренных обитателей - за колючую проволоку, и охраны концлагерей, занималось изучением корней германской нации и сопутствующими исследованиями. В том числе и антропологическими в этих самых лагерях. Дело было поставлено на широкую ногу, с сугубо немецкой обстоятельностью. На подведение наукообразного фундамента под расовую доктрину НСДАП денег не жалело, привлекая университетских ученых и высококлассных мистиков. В 1937 году, по инициативе Гиммлера, в состав СС было включено «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», сокращенно: «Наследие», или по-немецки - «Ahnenerbe». «Аненербе» вошло в структуру Управления расы и колонизации как Отдел древней и ранней истории. Слияние с силовым ведомством «Аненербе» нисколько не повредило, наоборот, расширило его полномочия. Начиная с 1938 года все археологические раскопки проводились только с ведома
«Наследия».

«Аненербе» осуществило исключительные по своим масштабам исследования в области традиций, деяний и отличительных черт индогерманцев. В то время прусский этнос изголодался по самогероизации и был готов к принятию этого мифа. Национализм - неизбежная реакция народа на унижения, а немцы после поражения в Первой мировой войне были сильно уязвлены. Гитлер был большим любителем мистицизма. Он верил в существование могущественных магических предметов, которые помогли бы рейху реализовать претензии на мировое господство.
        Претворению в дело столь глобального замысла должны были способствовать амулеты непобедимости, к коллекционированию которых Гитлер питал особое пристрастие. Ему удалось заполучить копье римского сотника Лонгина, которым тот пронзил распятого Христа. Оно хранилось в сокровищнице Хофбурга как драгоценная реликвия династии Габсбургов. От копья, окропленного кровью богочеловека, за девятнадцать веков уцелели лишь железный наконечник и гвоздь, которым тот крепился к древку. Считалось, что копье наделяет обладателя неограниченной, мистической властью над миром. Собирание Гитлером амулетов непобедимости было своего рода стяжательством могущества. Это мистическое коллекционирование с каждым предметом делало их обладателя все сильнее.
        В поисках подобных артефактов «Аненербе» предпринимало экспедиции на Памир и Тибет. В горах Аквитании и на севере Италии эсэсовцы пытались найти в ледяных пещерах чудесную чашу Грааля. Из нее на Тайной вечере пил Иисус и причащал апостолов. Туда же собрали Его кровь, когда Он был на кресте. Волшебный сосуд, способный одарить владельца вечной молодостью и абсолютной мудростью, отыскать не удалось.
        Гауптштурмфюрер Вольфганг фон Кирхгофен из Отдела древней и ранней истории Главного управления расы и колонизации имел степень доктора археологии. Отправные документы на него были выписаны начальником Отдела, главой «Наследия» Вольфрамом Зиверсом. Согласно им, поисковая партия из пяти сотрудников «Аненербе» должна была произвести раскопки могильника курганного типа на левом берегу реки Меты. И тут начинается самое интересное. Документы свидетельствовали, что в погребальной камере вместе с трупоположением витязя дружины князя Юрия Лугвеньевича захоронены Доспехи Чистоты, завезенные на Русь в XIII веке из Норвегии неизвестным знатным варягом.
        Вообще-то «Норвегия» была моей вольной трактовкой. В эриковской транскрипции и, следовательно, в оригинале стояло слово «Thule». Так назывался остров в Северном море, открытый греческим географом Пифеем около 300 года до нашей эры. Указанная в античных летописях суша появлялась через 6 дней плавания к северу от Британии. По моим прикидкам, там помещались западные острова Норвегии. Идеологи нацизма, многие из которых состояли в «Обществе Туле», считали, что с этой земли берет свое начало нордическая раса, высшая, избранная для установления мирового господства.
        Созданное Рудольфом фон Зеботтендорфом в 1916 году, по образцу масонских лож, мистическое Общество собрало под свои знамена немало будущих руководителей гитлеровской Германии, таких как Дитрих Эккарт, Рудольф Гесс и Альфред Розенберг. Гитлер также не избежал его влияния, хотя и не состоял в Обществе. Совместно с Фридрихом Кроном, экспертом по геральдике «Туле», он создал партийный флаг, который в окончательном виде (черная свастика в белом круге на красном фоне) был поднят 20 мая 1920 года на митинге НСДАП в Старнберге.
        Помимо свастики и концепции германского расового превосходства из «Общества Туле» нацистами были заимствованы сложные, тщательно разработанные ритуалы для ирминистских обрядов СС.
        Нетрудно представить, сколь велико было для Гитлера значение реликвии, созданной на прародине древних германцев, изготовленной руками редчайших мастеров, применявших давно утраченное знание великого, граничащего с магией искусства. Дешифруя бисерные закорючки Эрика, я невольно проникался уважением к людям, скрупулезно восстановившим историю «der Altnordischpanzer» - Древнесеверных лат, как еще именовались в документах Доспехи. В «Аненербе» работали исключительно компетентные профессионалы. За исчерпывающими формулировками военной документации угадывалась целая сеть взаимно уточняемых перекрестных ссылок. По собственному опыту я знал, чего они стоят: тонны дотошно проштудированной архивной бумаги. Такой труд по плечу лишь искушенным в своем деле энтузиастам, и я им аплодировал. Их выводы впечатляли. Неудивительно, что Гитлер оказался зачарован характеристиками Доспехов.
        Согласно легенде, обладающий ими лидер сохраняет чистоту своей расы, побеждая в борьбе с племенами, несущими «скверну». Разумеется, новгородский князь был далек от арийского идеала. Представитель восточных славян, он был «der Untermensch» - человек второго сорта, стоящий на низшей после истинного индогерманца ступени. Голос крови ничего не говорил князю о ценности доставшегося ему амулета непобедимости. Поэтому он закопал Доспехи в кургане. Воистину лишь на Руси могли добровольно расстаться с вещью, сравнимой только со священными реликвиями европейских королей! Утрата Доспехов привела к угнетению русских звероподобными азиатами, которое довершили еврейские большевики.
        Строитель Тысячелетнего рейха с обретением Altnordischpanzer, безусловно, смог бы осуществить свое знаменитое заявление, сделанное на Нюрнбергском партийном съезде в сентябре 1934 года, что в ближайшую тысячу лет новых революций в Германии не будет. Обстоятельства помешали ему воплотить сей великий замысел, и кто знает, какую роль в этом сыграл русский авианалет, навсегда разлучивший ученого капитана СС с его служебным портфелем.
        Когда я наконец оторвался от бумаг, осевшая на донышке гуща подсохла и местами растрескалась. «Время спать, а мы не жрали». В животе уже посасывало от голода, а уехавшая навестить родителей Маринка все не возвращалась. Придется ужин готовить самому. Я хоть и люблю кухарничать, но от семейной жизни успел разлениться.
        Впрочем, в холостяцкой стряпне есть свои прелести - никто не мешает. Я поджарил картошку с сосисками, выложил курящуюся аппетитным паром пищу на большую тарелку. Достал из холодильника упругий зеленый лимон, разрезал его пополам и полил картофель острым кислым соком. Взял вилку и жадно принялся поглощать еду, пока не остыла. Восхитительно. Божественно! Картошка хороша горячей, и я уложился в тот период, когда она уже не обжигала нёбо, но еще не успела стать невкусной. А много ли надо одинокому ученому?
        Долго наслаждаться уединением не получилось. Заклацал в замке ключ. Маринка соизволила появиться. Я поспешно проглотил остатки ужина и вышел ее встретить.
        - Привет, - сказал я, помогая жене снять мокрый плащ. - Там что, дождь идет?
        - Небольшой. - Маринка чмокнула меня в щеку. - Здравствуй, милый. Знаешь, как я по тебе соскучилась!
        - Как съездила? - по возможности нейтральным тоном поинтересовался я. Маринка подлизывалась неспроста. Это настораживало.
        - Хорошо, - радостно ответила жена, что-то затевая.
        - Как поживают родители? - вежливо осведомился я, прикидывая, что у супруги на уме.
        - Прекрасно, - оставив обтекать у двери грязные сапоги, Маринка скользнула в тапочки. - Много говорили о тебе. Ну, пошли на кухню, я пирожных купила, чай будем пить.
        - Пообщались, значит, - пробормотал я.
        О чем они могли говорить? Нелюбимые тесть с тещей были обо мне плохого мнения. Раньше, во всяком случае. Что и послужило причиной давнего нашего с Маринкой развода.
        - Приглашали тебя в гости, - выдала наконец Марина. - Ну, зайдем хотя бы пообедать, а, милый?
        - Вообще-то я сыт, - весьма двусмысленно намекнул я, указывая на пустую тарелку.
        С Маринкиными родителями мы ненавидели друг друга тихой ненавистью. Они считали меня «жуликом и тунеядцем», в чем однажды сумели убедить дочь, я же отвечал вполне естественной неприязнью. Так меня и игнорировали, даже когда мы с Маринкой снова расписались. Однако после того как я ухитрился поправить финансовое положение, родичи стали меня привечать, вызывая злорадство жалкими потугами к примирению. Сегодня был один из таких случаев, когда я торжествовал.
        - Ну пожалуйста, - взмолилась Маринка, и мне сделалось ее жаль.
        - Даже не знаю, - по привычке стал отнекиваться я, но, поймав Маринкин взгляд, понял, что придется отойти от этой пагубной практики. Сегодня был день принятия лестных предложений.


* * *
        - Здорово, - сказал Слава, переступая порог.
        - Ой, Славик, - растерялась Марина. - Здравствуй, Ксюша… А мы в гости сейчас идем.
        - Вот именно, в гости и сейчас, - поддержал я, рассеивая последние сомнения.
        - Привет. - Ксения ехидно улыбалась, засунув руки в карманы новенькой кожаной куртки. Слава любил побаловать супружницу шмотками.
        - Мы жратвы, того, купили, - оповестил друган, - в машине лежит.
        - Вот и хорошо, - я повернулся к Маринке: - Собирайся, дорогая, а то папа с мамой, наверное, заждались.
        Марина все поняла и помрачнела. А что мне еще оставалось? Идти на обед к родственничкам без группы поддержки - верный способ быть съеденным, вот я и решил прихватить с собой тяжелую артиллерию, чтобы не спасовать ненароком. Вот зубки-то они обломают, хе-хе!
        - Чего так лыбишься? - спросил корефан.
        - Как? - очнувшись от раздумий, я с усилием разгладил мышцы лица.
        - Хищно, - исчерпывающе определила Ксения, пока Слава подбирал соответствующее словцо.
        - Пойду приоденусь, - сказал я, увиливая от ответа, и двинулся вслед за Маринкой.
        - Мы ждем в машине, - известил Слава. Хорошо иметь друзей, готовых прийти на помощь в самых деликатных ситуациях.
        Вскоре я с тайным злорадством наблюдал за реакцией тестя и тещи. Сначала было недоумение: приняли Славу за меня и прикидывали, как же сильно я возмужал. Потом сообразили, что это не прежний хахаль, и посчитали за нового Маринкиного ухажера, но тут вошла Ксения, путая все расчеты. И последним затерся я, уверенным хозяйским жестом пропустив вперед гостей.
        Столько народу Анатолий Георгиевич с Валерией Львовной вряд ли ждали. Максимум, к чему они готовились, - это Раздолбай Иванович в качестве дежурного блюда, которого можно будет приправить язвительными шпильками на десерт. Теща страсть как обожала колкости. А тут растерялась. Как же - сразу такое количество незнакомых лиц!
        Скабрезно скалясь, я представил их друг другу, и мы сели за стол. Появилась литровая бутылка «Столичной», извлеченная Славой из пакета. Анатолий Георгиевич откашлялся, украдкой поглядывая на жену. В традициях этой семейки обед планировался безалкогольный. Валерия Львовна беспомощно растягивала губы, стоя у стола, как Наполеон в финале битвы при Ватерлоо. Маринка молча порхала вокруг, сервируя приборы на две лишние персоны. В неловкой тишине стыдливо позвякивала посуда. Криво улыбался Слава и нахально поглядывала Ксения, в которой мало что осталось от затюканной невзгодами медсестры - с тех пор как корефан встретил ее в коридоре Военно-медицинской академии. Как говорил апостол Павел, «не все мы умрем, но все изменимся». За время бурной нашей со Славой совместной деятельности нам повезло уцелеть, но перемены были неизбежны. Родственнички, конечно, помнили меня не таким. То-то опешили, обнаружив, что схавать зятька оказалось ой как непросто. Да, Валерия Львовна, я хищная пища!
        В знак примирения теща достала рюмки.
        - Ну, чего? - кинул на меня вопрошающий взгляд Слава.
        - Разливай, - разрешил я.
        Закончив суету, Маринка опустилась на стул рядом со мною. Анатолий Георгиевич, облаченный по случаю приема гостей в строгий темный костюм, являл собою образец покорности судьбе. Теща тоже помалкивала, из чего я заключил, что тост следует произносить мне. Ну, коли захватил инициативу, не следует выпускать ее из рук.
        - За нашу встречу, - благостно изрек я. Закусили.
        - Илья, - вкрадчиво завела беседу Валерия Львовна, - Мариша рассказывала, что вы заняты интересным делом.
        - Археологией, - будто бы раньше, когда меня здесь дружно считали лентяем, я занимался чем-то иным. - Самая благородная из наук всегда была моим призванием.
        - Мариша показывала прессу со статьями о вас, - любезно поведала Валерия Львовна. - Вы нашли какое-то эскимосское сокровище?
        - Да, - с достоинством ответил я и кивнул на мечущего в пасть закусь корефана. - Вот, вместе со Славой и откопал.
        Ксения зарделась. Приятно, когда хвалят мужа.
        - Я всегда считал, что из вас выйдет толк, - осторожно вступил в разговор Анатолий Георгиевич, которому было интересно пообщаться со мной, и теперь он деликатно высказывал мнение относительно моей непутевой особы. - Археология - замечательная профессия. При соответствующем навыке можно добиться потрясающих результатов. Разумеется, должно было пройти некоторое время, прежде чем вы научились проводить исследования с добросовестностью истинного ученого. Признаю, поначалу между нами возникали разногласия…
        Только сейчас я понял, насколько мало мы знакомы.
        - …Но теперь, когда вы совершили такое потрясающее открытие, у нас с мамой не осталось сомнений, что вы сумеете устроить судьбу нашей дочери.
        В словах затюканного научного работника чувствовалась термоядерная тещина накачка.
        - Ладно, папа, - охладила его Маринка. Я подмигнул Славе:
        - Наливай. Выпьем за родственные отношения. Выпили. Потеплело на душе.
        - Что касается судьбы дочери, - снисходительно пояснил я тестю, - то она могла быть устроена значительно раньше, если бы вы не считали меня лодырем и проходимцем, каких не сыскать.
        - Гм… это не совсем так. - Глаза Анатолия Георгиевича забегали по пластмассовой зелени, украшающей гостиную.
        С позапрошлого лета в квартире мало что переменилось. Те же фальшивые джунгли и запыленные головы животных на стенах - Маринкин дед был таксидермистом.
        - Не сердитесь на нас, Ильюша, пожалуйста, - мягко попросила Валерия Львовна. - Кто старое помянет… Мир, ладно?
        - Идет, - уступил я.
        Доброта, как ни странно, может являться следствием равнодушия. Когда люди тебе безразличны, необходимость пристрастного отношения к ним отпадает. Поэтому мы так часто ссоримся с близкими и остаемся вежливыми с малознакомыми людьми. К близкому человеку предъявляется больше требований. Маринкины же родители, я знал, были и останутся для меня чужими. С ними можно было и помириться. И столь же безболезненно поссориться. Их чувства не имели для меня никакого значения. Угадав момент, Слава наполнил рюмки.
        - Давайте за мир, - предложила повеселевшая Валерия Львовна.
        После третьей обстановка за столом разрядилась. Я увлекательно описал поиск клада на развалинах старинной часовни, затерянной в лесной глухомани Псковской области. Случилось это вскоре после развода. За тот клад я отсидел трешник, но по освобождении купил двухкомнатную квартиру, в которой сейчас и живу. Так что мой промысел мог быть весьма плодотворным. Все напряженно слушали занимательный рассказ о раскопках и были поражены перепитиями копательского бытия. За исключением разве что корефана. Слава за обе щеки уминал бутерброд с яйцом. Он был в курсе всех моих дел.
        - Как я люблю подобные авантюры! - завороженно произнес Анатолий Георгиевич.
        Надо заметить, что он был доктором физических наук, но после сокращения штатов в Технологическом институте оказался уволен с должности начальника лаборатории и последние годы кормился репетиторством, натаскивая по математике тупых абитуриентов. Неудивительно, что после таких пертурбаций в голове ученого стали роиться мечты о легком заработке. С голодухи станешь падким на любые аферы, а тут еще зять-археолог, сколотивший состояние на раскопках. Как не пойти на мировую с таким!
        - Никто не лишен романтической жилки, - пожалел я тестя, распаленное воображение которого, судя по блестящим глазам, воссоздавало пленительную картину сказочных сокровищ, ждущих своего часа где-то глубоко под землей.
        - Глупо спрашивать, но это правда, что археологам часто попадаются весьма ценные вещицы, которые они незаметно прибирают к рукам? - поинтересовался Анатолий Георгиевич.
        Ксения фыркнула с таким пренебрежением, будто с раннего детства проводила дни на раскопках.
        - Нет, - серьезно заявил я. - Далеко не часто и далеко не всем.
        Лаконичность моего ответа объяснялась отсутствием исчерпывающей информации о предмете дискуссии. Не так уж много я знал подобных случаев, чтобы поголовно шельмовать рабочих археологических партий.
        Об одной утечке мне поведал ныне покойный антикварный барыга Гоша Марков, хвастаясь своим новым приобретением. Ему в общем-то было чем похвалиться. Буквально за бесценок Гоше достался полный набор женских серебряных украшений X века, найденный в Гнездовских курганах: пузатые височные кольца, прикрепляемые к прическе модницами обитавших в пойме Днепра славянских племен, витые браслеты, сердоликовое ожерелье и тончайшей работы лунница - подвеска к ожерелью в форме полумесяца - главная Гошина гордость. Организованная москвичами экспедиция в Смоленскую область была совершенно официальной, что и придавало сделке особую пикантность. Помнится, мы тогда здорово посмеялись над курганником, не отважившимся толкнуть краденую находку в родной столице. Надо полагать, украшения обрели достойного хозяина или хозяйку, потому что вскоре Гоша обзавелся новенькой белой «девяткой» и больше о гнездовских побрякушках не заикался.
        - Вероятно, таким же образом в тень уплыло множество подобных кладов, - предположил Анатолий Георгиевич, когда я поведал о смоленском леваке.
        - Не исключено, - сдержанно отозвался я, с удовлетворением отметив, что Маринка больше не выглядит как побитая собака. Отношения с родителями налаживались, и она не чувствовала вины за нашу гоп-компанию.
        - Давайте, мужественные мужчины, выпьем за вас, - поднялась Валерия Львовна, обводя нас испытующим взглядом.
        Ждала, как отреагируем. Вели мы себя на редкость хорошо, что, видимо, настораживало.
        Отреагировали положительно. Слава подтянул новую бутылку.
        - Илья, - отставив рюмку, доверительно наклонился ко мне тесть. - Мариша рассказывала, что у вас в библиотеке есть много старинных книг…
        Повеселевшие дамы заговорили о своем. Лишь Слава молчал, закусывая и делая вид, будто не интересуется их беседой. Сидел корефан слишком далеко от нас, и привлечь его к разговору не представлялось возможным.
        - Есть, а что? - прикинул я, чего Маринка вчера могла наболтать. Получалось много, и я приготовился отвечать на самые каверзные вопросы.
        - Да вот, просто хотел узнать… В связи с этим вы ведь, наверное, увлекаетесь всякими древними учениями, например каббалистикой?
        - В какой-то мере, да, - изо всех сил избегая опрометчивых заявлений, отозвался я.
        - Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, - похвастался Анатолий Георгиевич. - Вы имеете представление о нумерологии?
        - В определенной степени.
        - Наверное, больше как гуманитарий?
        - В некотором роде, - я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.
        - Но немножечко в курсе?
        - Так, самую малость.
        В своих ответах я был сама осмотрительность.
        - И как вы относитесь к каббализму имен?
        - К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.

«Что мне твой физмат? - подумал я. Во мне проснулся историк. - Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».
        - Вообще-то Каббала Каббале рознь, - продолжил я, раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. - Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, хотя принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.
        - Гм… - Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое, и он безоглядно продолжил: - Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.
        - Похвальная тема, - сказал я. - Каббала - точная наука.
        - Я говорил о нумерологии. - С двухсот граммов тестя влекло в профессиональное русло. - Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А - один, бэ - два и так далее до десятой, а потом все сначала.
        - Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, - догадался я. - В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырехсот.
        - Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, - согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.

«Вот тебе и гуманитарий, - мелькнула у меня самодовольная мысль. - Что, съел?»
        - Я все-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы. - Преподавательская спесь Маринкиного отца быстро улетучивалась. - Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.
        - Безусловно, - молвил я, когда мы пришли к согласию.
        - ? - глянул на меня Слава.
        - Конечно, наливай, - позволил я, словно был хозяином за этим столом.
        Дамы пропустили, за исключением Ксении, которая хлестала водку как лошадь - сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.
        Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.
        - Пифагор Самосский, - с важным видом воздел он указательный палец, - собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.
        - Тетрактис, - вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. - Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.
        - Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», - продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, - в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.
        - Борн вообще был гений, - высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. - И фамилия у него весьма символическая: «Born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.
        - Как и Эйнштейна, - заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. - Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.
        - Ему ли быть в печали? - усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами - характерный признак амбициозной заурядности. - Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет от роду. Они все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.
        - Борн умер пятого января, - оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. - Смотрите, как раскладывается эта цифродата. - И он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.
        - Верю без калькулятора, - сказал я.
        - У меня голова не хуже счетной машины, - довольно изрек Анатолий Георгиевич. - Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.
        - Девятка у многих народов считается цифрой смерти, - ввернул я.
        - Великие умы жили по всей Земле, - неожиданно рассудительно заметил тесть. - То, до чего додумался один человек, могут додуматься многие другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании можно найти во всех знаменательных датах. Кстати, присутствие этого приоритетного числа мы обнаруживаем и в Тетрактисе. - Анатолий Георгиевич снова пустил в ход вечное перо: 1234 = 137 • 9 + 1.
        - Логично, - резюмировал я и налил всем по рюмке, не давая увлечь себя в дебри нумерологии. Пора было поправить кукушку. С непривычки от одного прикосновения к Каббале могла сдвинуться крыша.
        - А на кой хрен нужна вся эта… нумерация? - опростав посудину, полюбопытствовал у тестя доселе молчавший Слава. Он уже давно прислушивался к нашему разговору и, улучив удобный момент, сподобился проявить интерес.
        - Гм… видите ли, - пустился в объяснения Анатолий Георгиевич. - Надеюсь, вы понимаете, насколько важное значение имеет математика как метод описания процессов…
        - Ну да, - перебил Слава, - а вот нумерация, на хрен она нужна?
        Анатолий Георгиевич не нашелся, что ответить. Наверное, впервые повстречался ему столь грубый невежда, задающий абсурдные вопросы потрясающе безапелляционным тоном.
        - Гм, гм, - малость поблекнув, покашлял Анатолий Георгиевич. Слава в своей простоте мог смутить кого угодно. - Знаете ли, да как вам сказать…
        Корефан бесхитростно пялился на него, и на морде читалось бессмертное йостовское: «Когда я слышу слово - „культура", моя рука тянется к пистолету».
        Я с удовольствием отметил, как быстро тесть утратил преподавательский налет. Слава умел без слов разить наповал. Малахольная интеллигенция под ним трещала и ломалась, как гнилые доски!
        Застольное действо стихало по мере того, как сладкий плен Бахуса сменялся крепчающими объятиями Морфея. Тесть впал в ступор. Разомлевшая в домашней обстановке Маринка закемарила у меня на плече. Теща с Ксенией обсуждали бедственное положение неимущих граждан, неожиданно найдя общий язык. Слава жрал кабачковую икру.
        Главенствуя над столом, я ощущал тупой бычий триумф.

2

        Утро выдалось препаскудное. Я глотал холодный чай, хмуро слушая пылкие речи «черных следопытов», сидящих напротив. Боря с Эриком лезли из кожи вон, доказывая, как выгодно и кайфно нам будет работать вместе.
        - …Они же денег стоят, да каких, - никак не мог успокоиться Эрик, его лицо раскраснелось.
        - Ты ведь знаешь, как их выгодно продать, - поддакнул Боря, пристально глядя на меня из-под густых бровей.

«С кем приходится работать!» - сокрушенно подумал я.
        Ребята настораживали своим легкомысленным подходом к делу. Уж больно гладко все у них получалось. Планы покруче гитлеровских. Пришли, выкопали, продали и огребли кучу халявных бабок. В реальности же сбыт является самым сложным звеном. У нас не настолько цивилизованная страна, чтобы спокойно осуществлять торговлю произведениями искусства. Разумеется, нелегальную. Но опасаться надо не представителей власти, которых везде следует избегать при незаконных операциях, а покупателя. Зачастую случается так, что клиент передумывает расставаться с деньгами, ведь любителей халявы много, и решает забрать просто так, предпочитая заплатить за работу крепким удальцам. Теневой антикварный бизнес - грязная штука, и безрассудное отношение к нему иногда оказывается губительным.
        - Прежде чем говорить о продаже, Доспехи надо найти.
        На мое замечание Боря наклонил лобастую голову.
        - Найдем. В карте указано точно. - Эрик продолжал находиться во власти своей фантазии. - Приедем да раскопаем курган.
        Боря кивнул и ему.

«С кем приходится работать!» - в очередной раз мысленно посетовал я.


* * *
        В Новгородской области даже летом может быть на удивление нежарко. Вроде бы и не заморозки, а холод такой, что с завистью вспоминаешь сухие сибирские морозы.
        Я снова подул на красные озябшие руки и подкинул дров в недовольно шипящий костер. Раскопки кургана длились уже неделю и, как всякая подготовительная работа, изрядно поубавили у ребят энтузиазма. Я тоже был несколько удручен, чему способствовала дрянная погода и дилетантство компаньонов.
        Взять хотя бы наше походное снаряжение. Мое, проверенное годами верной службы, сгинуло минувшим летом. Воспользовались палаткой Эрика. Желтым пузырем колыхалась она за моею спиной. Вид ее был отвратителен. Вдобавок при первом дожде обнаружилась течь по швам. Пришлось немало помудохаться, замазывая их свечкой, а потом сушить вещи. В результате ночь отогревались в машине, благо моя новая пятидверная «Нива» при всей ее уродливости имела несомненное достоинство - вместительность. Палатка выделялась ярким пятном на серо-зеленом защитном фоне леса. Она была заметна издалека, словно сигнальный огонь. Более гадостного убежища для туристов мне не приходилось встречать.
        Со всем остальным у моих напарников обстояло не лучше. Все-таки следопытами Боря с Эриком были не «черными», а скорее «зелеными» и к походной жизни не приспособленными. Правда, оба отличались трудолюбием и неприхотливостью - весьма ценными для археолога качествами. К тому же были весьма целеустремленными, у других бы давно опустились руки. Расчистка площадки - работа тяжелая и, на первый взгляд, безрезультатная.
        Мы срыли у кургана вершину и далее производили выборку грунта сужающимися книзу уступами. Образовалась неширокая траншея, прорезающая холм насквозь. Пока я не знал, насколько нам еще придется углубляться, и намеревался произвести шурфовку, чтобы получить представление о дальнейшем объеме работ.
        Костер горел неохотно. Дрова злобно щелкали, плевались искрами. Едкий синий дым стлался над землей, словно прижимаемый недвижным тяжелым воздухом. Откуда-то издалека эхо доносило приглушенные хлопки выстрелов. Следопыты отправились поохотиться со стареньким Бориным дробовиком. Ходили каждый день, патронов пока хватало. Я же предпочитал греть свои кости. От холода и постоянной сырости по утрам давали о себе знать суставы.
        За зайчиков и птичек, впрочем, можно было не волноваться. До сих пор добычей друзья обрадовать меня не сумели. Так что, чем бы дитя не тешилось… Охота была для них неплохим способом развеяться. К тому же экологически безвредным.
        Минут через двадцать, хрустя валежником, к костру подошли бравые промысловики. Сразу стало понятно, что в их компании зверюшки находились в полной безопасности.
        - Ну, добытчики, - встретил я их, - что ужинать будем?
        - Сконструируем что-нибудь из консервов, - виновато улыбнулся Боря.
        - Опять впустую прошлись?
        - Дичь хитрая пошла. Прячется фирменно.
        - Зато такое озеро нашли, - восхищенно известил Эрик, присаживаясь на бревно рядом со мной.
        - Какое?
        - Совсем мертвое, - Эрик описал ладонями плоский круг. - Чистое, ровное как зеркало, ни всплеска на нем. Рыбы, по-моему, совсем нет, утки тоже не садятся, даже камыши не растут. Круглое. И черное.
        - Фирменное, - подтвердил Боря, садясь и прислоняя ружье к бревну.
        Новгородские леса изобилуют колдовскими местами, где все время преследует ожидание близкого чуда. Наш курган тоже стоял на таком участке: заросли волчьей ягоды, густой ольшаник, барсучьи и лисьи норы на возвышенности, сочные цветы вороньего глаза. И лепечущий шелест осин на отвесном берегу мчащей серебристую воду широченной Меты. Здесь как-то сразу перестаешь сомневаться в существовании нечистой силы. Присутствие русалок и леших оказывается так ощутимо, что начинаешь совсем по-иному оценивать происходящие явления природы, будь то гроза или ветер. И с пронзительной ясностью, всей душой понимаешь языческую Русь. И принимаешь древние верования предков.
        - Завтра начнем шурфовать, - сообщил я компаньонам.
        - Это как? - помедлив, словно поначалу не отважившись спросить, поинтересовался Боря.
        - Будем рыть ямы, исследовать землю по глубине. Может быть, на что и наткнемся. Если повезет.
        - Должны, - заверил Эрик. - На карте точно обозначено. В эсэс же не дураки сидели.
        Казалось, он успокаивает самого себя. Мне бы тоже не хотелось, чтобы многотонная масса вывернутого грунта была перелопачена впустую. Насыпной холм над могильником оказался невысоким, метров шесть-семь, но объем земли был большим. Ее отвалы по сторонам раскопа обезобразили пейзаж.
        - Скоро узнаем, - рассудил я.
        - Немецкие документы не лгут, - Эрик говорил с таким апломбом, будто всю жизнь работал с немецкими документами.
        Боря хмыкнул и посмотрел на ладони:
        - Хотелось бы верить, - и перевел взгляд на располовиненный курган.
        - Поедим, да на боковую, - сказал я. - Перед грядущими свершениями я рекомендовал бы как следует выспаться.
        Боря охотно кивнул. Он научился внимать моим предложениям, какими бы абсурдными они поначалу ни казались. Например, мне с трудом удалось убедить напарников копать в перчатках. Эрик послушался, а Боря смирился с этой необходимостью не сразу. В перчатках было жарко, под них набивалась земля. Однако к вечеру интенсивной работы вздулись волдыри, которые наутро лопнули от первого прикосновения к черенку. Выяснилось, что призывы беречь руки оказались вовсе не беспочвенными, но было поздно: ладони мокли и кровоточили. Это заметно сказалось на производительности труда - она уменьшилась на треть. Солдату нельзя натирать ноги, а археологу руки. На несколько дней Боря вышел из строя и занимался хозяйством. Хорошо, что не занес инфекцию. Теперь ладони подзажили. Мозоли покрылись коркой, которая лопалась и болела, напоминая обладателю о пользе мудрых советов более опытного товарища.
        - Давайте готовить ужин, - тотчас согласился Боря.
        - А может быть, устроим завтра день здоровья? - перебил Эрик. - Если уж отдыхать, так отдыхать как следует, а, Илья?
        - Что ты предлагаешь делать? - спросил я.
        - Сходим на озеро, прямо сейчас. Разожжем костер, там и поужинаем.
        - Сыро, - сказал я. - Холодно.
        - А мы спальники возьмем, веток нарубим, водяра еще есть. Фирменно будет, отвечаю!
        - А отсыпаться будем днем в машине? - дурацкое словечко из Бориного лексикона раздражало меня.
        - Найдем время. А днем можно будет покопать, - принялся упрашивать Эрик. - Когда еще представится такая возможность!
        - Какая? - нехотя обронил я. - Да и зачем?
        - Интересно же!
        - Ему романтики захотелось, - засмеялся Боря.
        - Озеро-то необычное. А вдруг потом такой возможности не будет, - нетерпеливо заерзал на бревне Эрик. - Что, если завтра мы что-нибудь такое найдем?..
        - И после задерживаться здесь уже не станем, - докончил я его потаенную опаску.
        - Вот-вот, - признался он, помедлил в поисках свежих доводов и добавил: - Заодно пальцыу Бори подлечатся.
        Кажется, в данном обществе я не обладал непререкаемым авторитетом.
        - Как руки? - спросил я.
        - Болят, - сразу же откликнулся Боря. Тут я его понимал.
        - Далеко ваше озеро? - сдался я.
        - Близко, совсем рядом, - заюлил Эрик. - Пятнадцать, ну, от силы, двадцать минут ходьбы.
        - Ладно, черт с вами, - я пихнул ногой кучку тлеющих углей, оставшуюся от костра, - объявляю завтрашний день Днем здоровья. Работать не будем. Ты, Боря, лечись, а ты, романтик, удовлетворяй свое любопытство. Можешь еще в Лужу нырнуть для полноты ощущений.
        - Будет фирменно, - на радостях поддержал Боря, и я опять скривился от совдеповского словечка.
        Лужей мы окрестили загадочный водоемчик метра два в диаметре и мелкий на вид, похожий на небольшую лужицу, оставшуюся после дождя. На самом деле я в ней чуть не утонул, пытаясь измерить глубину. Лужица, похоже, была бездонной. Во всяком случае, ольховая жердь длиной в два моих роста свободно погружалась вместе с рукой и могла идти в таком темпе сколь угодно дальше.
        Был ли это вход в затопленную карстовую пещеру или какой другой провал, я так и не уяснил. Лужа являлась аномалией, непонятной, а потому пугающей. Казалось, что оттуда может вылезти нечто нехорошее. Например, хищный подземный житель в виде толстой змеи, белесой от вечного мрака, слепой, но с хорошо развитым обонянием. Какой-нибудь неизвестный науке обитатель залитых водой пещер средней полосы России, бывший в дохристианские времена грозным божеством ильменьских славян. Потом забытый, но успешно доживший до наших дней и периодически всплывающий наверх подкормиться. Представлялось, как он ночью вылезает из дыры и ползет по мокрой траве, разевая усеянную длинными игольчатыми зубами пасть, чтобы лучше уловить доносимый ветерком из палатки аппетитный запах человеческих тел.
        Лужа была причиной беспокойства, и спал я плохо. Даже наломавшись за день, долго ворочался, прежде чем задремал. Сон был чуткий, я по несколько раз открывал глаза на любой подозрительный шорох. Дело было даже не в Луже, вернее, не только в ней. Сам воздух вблизи кургана казался пропитанным чертовщиной. Было даже удивительно, почему княжеского ратника похоронили в таком сомнительном месте. Обычно для погребений дружинники выбирали участки повеселее. Я много поездил по Новгородской области и столь мрачный могильник наблюдал впервые.
        Сюда даже не залетали комары.
        Мы затушили костер, скрутили спальные мешки. Эрик добровольно навьючил на себя армейский сидор с питательным продуктом. Машину и снаряжение оставляли без опаски. Ввиду отсутствия поблизости деревень незваные гости имуществу не угрожали.
        Боря взял ружье, и мы выступили в поход. Миновали Лужу, по которой я едва не проехался на «Ниве». Хорошо, интуиция подсказала выйти и посмотреть, не утонут ли колеса. Я сам едва не утоп, а потом мы долго искали объезд. Трава не сохранила недельной давности отпечатков протекторов. Вообще-то добраться до кургана оказалось сложно. Были в этом и свои плюсы. Например, уходили из лагеря, зная, что за время нашей отлучки его никто не потревожит, Да и раскопки лучше производить в стороне от любопытных глаз. Уединенность и обособленность кургана имела важное значение для неприкосновенности витязева праха. Ведь, насколько мне было известно, здесь левый берег Меты оказался недоступен для немецких солдат и техники. Правда, от доморощенных кладоискателей это курган не уберегло.
        Чего только не передумаешь, идя по лесу. Начинало темнеть, и приходилось постоянно вглядываться под ноги, но я все равно спотыкался. К счастью, бродили недолго. Боря уверенно вывел к озеру. И я застыл, потрясенный.
        Сначала мне показалось, что я вижу кусок пасмурного неба, непостижимым образом опустившийся на землю. Затем деревья расступились, и перед нами блеснула ровная гладь воды. В полном безветрии озеро, как огромное зеркало, безукоризненно отражало тускнеющий небосвод. Лес почтительно обступал его, держась на некотором расстоянии от лишенных растительности берегов. Непонятно почему, но оно действительно было мертвое. Уже много веков. Еще один феномен этих диковинных мест. Эрик был прав. Озеро стоило того, чтобы потратить рабочий день. Пока напарники собирали хворост, я подошел к краю берега. Неподвижная чернота застыла у моих ног. Далее поверхность озера постепенно меняла цвет, там плыли серые дождевые облака, гонимые воздушными потоками верхних слоев атмосферы. Здесь же царила тишь. Величественная чаша была исполнена мрачного покоя.
        - Илья, иди, все готово.
        Голос оторвал меня от созерцания замерших вод. Я оглянулся. Друзья разожгли костер, поставили к огню вскрытые консервы и ждали меня.
        - Ну как тебе озеро? - спросил Эрик, сдергивая полиэтиленовый колпачок с горлышка бутылки.
        - Фантастика, - честно признался я. - Даже не знал, что такие места в Новгородской области существуют.
        Эрик самодовольно хихикнул, скручивая пробку. Я порылся в мешке, доставая стаканы. Запасливый Боря укомплектовал сидор всеми причиндалами туриста. - Водка… «Фирменная», - Эрик сделал вид, будто читает этикетку.
        - Давай банкуй, читатель, - недовольно одернул его я.
        Дерябнули по соточке и закусили колечками свежего огурца.
        Паскудное ощущение промозглой сырости во всех членах сменилось приятной теплотой. Без водки здесь можно было вообще окочуриться.
        - Ничего озеро, да? - залебезил Эрик, явно нарываясь на похвалу.
        - Любопытное, - благодушно согласился я. - Впервые вижу столько мертвой воды.
        - Странное озеро, - сказал Боря. - В такой воде, наверное, трупы не гниют.
        - Что это ты вдруг о трупах заговорил? - спросил Эрик, подтягивая за отогнутую крышку консервную банку и тыча вилкой в ее скворчащее нутро. Запахло жареной гречневой кашей.
        - Да что-то вспомнилось, как мы в Апраксино немца с носом добыли, - предался блевотным воспоминаниям сосед. Очевидно, водка плохо пошла. - Копали на краю острова в дне реки. Я совковой лопатой поднял тушку ганса из глины. Совсем целый, волосы на месте, нос есть, только глаза вытекли.
        - Приятного всем аппетита, - поспешил я увести разговор в более приемлемое для трапезы русло. - Я тоже в тех местах копал. Знакомые трофейщики рассказывали, как в Синявино на бывших торфоразработках, что-то сильное подорвали. И вот, взрывной волной выбросило девушку. Вероятно, пласт торфа сдвинулся, и она всплыла.
        - Туристка? - с ходу просек трофейную тему Боря. Должно быть, знал, что «черные следопыты» с трупами случайно погибших компаньонов церемониться не любят. Раскопки - дело подсудное, поэтому все концы в воду.
        - В том-то и вся соль, что нет, - тонко улыбнулся я. - Барышня была в гимнастерке, а в кармане у нее лежали документы времен Великой Отечественной войны.
        - Да-а, бывает, - протянул Эрик. - В Карелии из болота недавно самолет подняли, а в нем летчик. Тоже, говорят, в целости и сохранности. Болота…
        - Каша горит, - напомнил Боря, отодвигая банки, свою и мою.
        Мы вмазали еще по столько же. Трофейные истории сменились археологическими.
        - В общем-то болото неплохо сохраняет утопленников. В глине покойник парафинируется, а в болоте пропитывается квасцами, которые образуются при гниении торфа, - пустился я в рассуждения. Близость озера навевала «водные» темы. - Отсутствие кислорода не располагает к деятельности гнилостных бактерий, поэтому трупы могут там плавать столетиями, как в дубильном чане, постепенно превращаясь в мумии.
        - Это в воде-то? - недоверчиво спросил Эрик.
        - Почему нет? - удивился я. - Например, знаменитые болотные мумии Германии и Дании. Их стали находить с середины семнадцатого века. По крайней мере, к этому времени относятся первые задокументированные находки. Возраст трупов в основном чуть больше или чуть меньше двух тысяч лет. Все они носят следы насильственной смерти: кого-то из бедолаг задушили, кого-то зарезали. Дело в том, что у германских варваров был в ходу обряд жертвоприношения богу плодородия, производимый весною. По крайней мере, так сказано у Тацита.
        Следопыты засопели. Трактаты римских историков были белым пятном в их образовании.
        - Вода также и оружие хорошо сохраняет, - заметил Боря. - Я свою первую железяку именно так нашел. Шкетом еще был, лазил по Пулковским высотам. А там гансовские доты таким пятиугольником стоят, соединенные ходами, а в середине еще один. Бетонный монолит: стены полметра толщиной и крыша бронированная. Они под своей тяжестью в землю ушли до самого верха и все время по крышу водой затоплены. Вот я в центральном доте пулемет и нашел. Засунул руку в зенитную амбразуру, думал, может, что найду. Пошарил, раз - нащупал. Вытянул, смотрю, эмгэ тридцать четыре. Фирменный такой весь, только возвратная пружина сгнила. Я из него потом одиночными стрелял, резиновый жгут к затвору пришлось привязывать. Отводишь затвор и сбоку в казенник патрон вставляешь.
        - А патроны где брал? - На моей памяти, качественные боеприпасы всегда являлись дефицитом.
        - Там же, на высотах, - вспомнил Боря детство золотое. - Приходилось конструировать, целых-то патронов там почти не осталось. А вот гнилых, мятых много находил. На капсюль изнутри смотришь: если глазок блестит, значит, хлопнет. Пулю оттуда же берешь и порох. Немецкий порох фирменный был, пластинчатый, такими квадратиками. У меня имелось штук двадцать хороших гильз, с них и стрелял. Эмгэ удобный пулемет, красивый.
        - И куда ты его дел? - улыбнулся я.
        - На мопед поменял, - мечтательно закатил глаза Боря, - на «верховину». Правда, разломал его быстро.
        - Зато опять эмгэ откопал, - утешил Эрик. - Настреляешься еще.
        - Да, этот пулемет вообще фирменный, - кивнул Боря. - Весь целый, в песке железо долго лежит. Патронов только к нему не напасешься, он их жрет без меры.
        - Чтобы держать эмгэ, нужно быть добычливым раскопщиком, - заметил я.
        Эрик подкинул дров.
        - Давайте-ка еще по дэцелке, - сказал он, берясь за бутылку.
        Пока базарили, незаметно спустилась тьма. Отвернувшись от огня, я посидел немного с закрытыми глазами, встал и пошел отлить под деревья, напоминающие суровые шварцвальдские ели. Словно вторгшийся неведомым образом в гостеприимные русские пейзажи уголок иноземной природы, Мертвое озеро пугало своей чужеродностью.
        Застегивая штаны, я подумал, что Боря настоящий везунчик, коли ему попадаются такие трофеи. С ним надо работать, потому что отказываться от фартового подельника - грех. Пусть будет вроде талисмана. Впрочем, я и сам удачливый.
        Мысли путались. Пошатываясь, я присоединился к компании, затеявшей жарить шашлык из колбасы. Получалось несъедобно, зато эксцентрично. Эрик, чье задетое Бориными успехами самолюбие требовало реабилитации, поведал, как он в компании раскопщиков нашел подо Мгой изъеденную ржавчиной гильзу от артиллерийского снаряда, напичканную золотыми столовыми ложками.
        Врал, конечно, бесстыже. А я почему-то припомнил старую трофейщицкую байку о том, как артель «черных следопытов», человек десять, подняла из болот Ленобласти чугунную комнату, укрытую там якобы со времен Первой мировой войны. Где конкретно случилось это поразительное открытие, было неясно, ибо мест различными источниками называлось много и все разные. Суть в том, что мужики нашли капсулу, запрятанную кем-то из сильных мира сего в преддверии роковых для Российской империи перемен. Ломами легко взломали тронутую коррозией стенку.
        Что было внутри, история умалчивает. Известно лишь, что двое сошли с ума, четверо вскоре умерли, а троих вместе с семьями забрал всемогущий КГБ. Только один, самый шустрый, сумел улизнуть и с тех пор беспрестанно колесит по стране, став бродягой и распуская самые невероятные слухи.
        Не берусь утверждать, было это в действительности или нет, но легенда, рожденная на исходе советской эпохи, заставляла задуматься, как мало значения мы придаем тому, что творим, и не учитываем возможные последствия.
        И еще я подумал, что бедовая артель могла испытывать недостаток в живых оберегах. А может быть, просто выпало на их долю такое уродливое везенье. Фортуна ведь кое-кому улыбается очень криво.
        Выполнявший обязанности виночерпия Эрик отбросил пустую бутылку.
        Посидели, помолчали, глядя на огонь. Водка закончилась, и хмель уже проходил. В тусклом свете догорающего костра стали укладываться спать.
        Напоследок в качестве праздничного салюта Боря разрядил в небо оба ствола своего дробовика.

3

        Ночью, как обычно бывает после вакханалии, мне снились цветные сны. Я увидел Мертвое озеро. Сон был необычайно наполненный, красочный. Деревья, окружающие озеро, казались по-особому черными, не такими, как вода. Воздух был неподвижен, словно сгущен; эхо над озером совсем не распространялось.
        Я стоял на берегу. Была безлунная ночь, но я все отлично видел.
        Помост из осклизлых бревен уходил в толщу ила и упирался в твердый слой, достигнув минерального дна, где было проложено нечто вроде настила из неизвестного материала. Я получал великое откровение, доступное лишь немногим избранным. Озеро охотно делилось им со мною. Дно его было некогда частью равнины, поросшей сочной изумрудной травой. Там стоял величественный белый храм с золотыми куполами, в ясную погоду видимый издалека во глубине тихого лесного озера. Сокрытый мертвой водою, он стоит так века, напоминая о прекрасной и печальной судьбе сгинувшего народа, и будет находиться там всегда.
        Трагедия, случившаяся здесь, явилась следствием некоего катаклизма, природа которого была выше моего понимания. Храм представлял собой сосредоточение первозданной чистоты. Он остался неприкосновенным для орды иноверцев, нагрянувших с юго-востока, и, чтобы не быть оскверненным, скрылся от них, а яма поразительно быстро наполнилась черной водою. Дух захватывало от буйства неземных сил, чье противостояние уходило корнями в вечность.
        Не меньшей загадкой было, почему временами озеро делается прозрачным, а в безлунную ночь может случиться что-нибудь уж совсем необъяснимое.
        Так и вышло. Из темных вод показалась рука, сжимающая чашу. Это было знамение. Оно носило предупредительный характер. Но я не понял его.
        Я проснулся с ощущением причастности к тайне. Пока компаньоны курили, валяясь в спальниках, я направился к озеру. Оно уже не казалось таким пугающим. Захотелось найти пятачок, на котором я пригрезился себе самому. Впечатления от сна были еще свежи, и тот факт, что на дне может покоиться храм, изрядно щекотал нервы. Кто знает, что на самом деле скрывает нетронутая рябью поверхность.
        Догадка пришла внезапно. Я вспомнил, вернее, почувствовал это место, словно оно само позвало меня. Подойдя, я заметил прибившийся к берегу предмет.
        Сзади донесся Борин клич:
        - Илья, пошли принимать лечебную дозу!
        Я подобрал плавающую штуковину. Это был сочащийся водой мягкий обломок доски. Оставалось только гадать, сколько он там пролежал.


* * *
        День здоровья, как всякий выходной, был изнурительно скучен.
        Молодежь развлекалась на свой лад, убивая время игрой в карты. Я же пошлялся по лагерю и, не в силах терпеть безделье, отправился на раскоп. Решил, поковыряюсь немножко в земле. Любая работа доставляет радость, когда она в охотку. А меня подмывало узнать, что находится внутри кургана.
        Лопата стояла воткнутая у костра, поэтому черенок у нее был сухой. Я счистил с него корку грязи и начал копать. Откосы разорванной насыпи нависали надо мной, словно стены глубокого оврага. От этого возникало ощущение, будто находишься в яме, хотя мы едва дорылись до уровня лесной подстилки.
        Шурф был заложен в самом центре раскопа. Шурфовка предусматривала разведку в направлении к периферии последовательно в обе стороны. Я внимательно рассматривал каждую порцию грунта в поисках следов материала, составляющего крышу подкурганного склепа. Погребальную камеру могли изготовить из бревен, а сверху сделать настил, так что в первую очередь я рассчитывал обнаружить рыжий слой слежавшейся древесной трухи. Так я копал и постепенно ушел в землю по пояс.
        На глубине метра лопата скрежетнула о камень. Я вздрогнул, адреналиновая волна горячей струей прокатилась по жилам. Сразу застучало сердце. Нашел! Ошибка вряд ли возможна. Насыпь не могла иметь посторонних включений. Значит, могильник был завален камнями.
        Струйка пота скользнула с брови на переносицу, защипало в глазу. Я утерся рукавом видавшей виды стройотрядовской куртки, вылинявшей от частых стирок. Дорылся! Осторожно поскреб находку полустертым штыком. Точно, валун - под лопатой обнажилась широкая серая поверхность.
        С воплем «Есть такое дело!» я ворвался в палатку, где компаньоны лениво состязались в рамс. Я волновался и не скрывал своего торжества.
        - Чего кричишь, - удивился Эрик. Для него обнаружение могильника было делом само собой разумеющимся. Это я, как специалист, все подвергал сомнению.
        - Нечего прохлаждаться, за работу! - с этими словами я погнал подельничков к раскопу.
        - Как же День здоровья? - попытался возразить Боря, махая больными ладонями.
        - Хорош припухать, - оборвал я. - Начинаем арбайт по-стахановски!
        Призвав к ударному труду, я показал ребятам пример. Зараженные моим упорством, компаньоны буквально вгрызлись в землю. Яма росла и ширилась, загромождая отвалами щель между половинами холма.
        Показался валун - здоровенный плоский камень. Мы наметили его контуры и стали обкапывать по периметру. Каменюка постепенно выпячивался из земли. Поверхность в центре была испещрена вмятинами.
        Поначалу мы не придавали им значения, но когда Эрик решил отдохнуть и присел, стряхнув с валуна землю, исследования кургана сразу стали более предметными.
        Моментально пропала усталость. Свернутой в комок курткой я протер казавшиеся бесформенными вмятины. Нашим изумленным взорам предстал гладкий, словно вплавленный в гранит, отпечаток огромной ладони с растопыренными пальцами.
        - Начались находки, - констатировал я.
        - Ух ты, - пробормотал Эрик. - Сдается, что мы выкопали надгробную плиту.
        - Не факт.
        Лично мне камень мало напоминал надгробие. Скорее валун, венчающий насыпь могильника. Смущала другая деталь, ускользнувшая от внимания напарников: рисунок ладони не производил впечатления вытесанного резцом. Для этого он был слишком плавным и объемным. Закрадывалось подозрение, что он вообще выдавлен неким неизвестным науке способом. Вообразить механику сего процесса я не сумел, как ни старался.
        Находка камня здорово подогрела ажиотаж вокруг погребения. Если уж одно надгробие представляет собой настоящий парадокс для ученых, то, надо полагать, захоронение знатного воина должно скрывать немало интересного. Эрик с Борей взялись за носилки и удалили отвалы из курганной щели. Мы углубили траншею и обнаружили много мелких камней килограммов до сорока весом. В основном речных голышей, но встречались и обломки валунов, расколотых древними новгородцами для удобства перемещения.
        С этими кусками вполне можно было справиться, и вскоре мы откатили валун с отпечатком в дальний конец канавы. Вскоре - понятие весьма относительно: вкалывали мы как проклятые, и пот лил ручьями, но ведь когда в охотку… Тяжелую монотонную работу скрашивала мысль о сокровище, ждущем своего часа под грудою камней.
        Компаньоны забыли о Дне здоровья. Раскочегарившийся Боря согнул лом. Он уже не чувствовал боли в ободранных руках; он хотел только одного - добраться до магического наследия всемогущих жрецов острова Туле. Я вдобавок предвкушал изящные ювелирные изделия, периодические встречаемые в неразграбленных усыпальницах.
        Наконец каменная насыпь была убрана, и лопаты вонзились в утрамбованную многотонным гнетом могильную землю.
        - Осторожнее, - предупредил я, - слой может быть тонким. Постарайтесь ничего не повредить. Дайте-ка лучше я сам.
        С наивозможнейшей нежностью я заработал лопатой. Сильно сточенный штык моего давнего (еще со студенческих лет) спутника аккуратно убирал почву. Я стянул перчатки. Черенок привычно лег в ладони, приятно охладив натруженную кожу.
        Говоря откровенно, для такой работы требовался совочек на короткой ручке, но ассортимент инвентаря в этой экспедиции был ограничен. Я поудобнее перехватил черенок и глубоко вздохнул. Получилось сосредоточиться. Я словно слился с лопатой.
        - Давай помогу, - влез Эрик.
        - Не мешай!
        Затаив дыхание, я слой за слоем снимал древнее напластование, ощущая штыком сопротивление грунта. Такая черновая работа на завершающем этапе, производимая слишком грубым, не предназначенным для нее инструментом, настоящая пытка. Напряжение колоссальное: так не хочется что-нибудь повредить, а сколько осталось до трупоположения, неизвестно. Весь на нервах, и лопата становится продолжением рук.
        Пока слой был однородным, я с превеликим удовольствием выбирал его, но вдруг почуял, что сейчас, вот-вот сейчас, должен буду коснуться… Нюх археолога не обманул меня. Штык бережно ткнулся в некий твердый предмет, и я убрал лопату.
        - Есть!
        - Что «есть»? - встрепенулись сидящие на краю ямы напарники.
        - Что-то есть, - нервозно выдохнул я, - что-то, принадлежащее усыпальнице.
        - Помочь? - Боря достал складной нож.
        - Если не трудно, - деликатно отверг я медвежью услугу, - принеси ложку.
        - Ложку? - трофейщик Боря не догонял, что ножами исступленно раскапывают гробницы только в кино.
        - Если хочешь присоединиться, то две.
        Боря убрал складник и скоренько вернулся с требующимся инструментом.
        - Работаем ювелирно, - проинструктировал я. - Помните, что вещи в земле хрупкие, поэтому грунт не роем, а отгребаем. Любой твердый предмет аккуратно обкапываем. Никакую приставшую к нему грязь не отскребаем и уж тем более не оббиваем. Никаких ножей! Поняли?
        Первым твердым предметом оказалась берцовая кость. Мы вместе долго откапывали ее, не веря, что бывают человеческие кости такой длины. Поставленная вертикально, она была по пояс Боре. Былины говорили правду. Хотя ильменьские славяне преимущественно были низкорослы, среди них встречались подлинные гиганты.


* * *
        К вечеру следующего дня мы закончили извлекать из земли останки богатыря и сопутствующие захоронению предметы. Долго гадать, что послужило причиной смерти великана, не пришлось. Вскоре я с волнением держал в руках огромный череп, удивляясь, какой силы должен был быть удар, чтобы проломить титанической толщины затылочную кость. Били чем-то большим и круглым, наверное булавой, подкравшись сзади. Археологи любят выдумывать на досуге романтические истории о происхождении своих находок. Кто и при каких обстоятельствах замочил чудо-богатыря и каково было его имя, осталось для меня тайной. Впрочем, это и не важно. Мы нашли Доспехи.
        С виду они были ничем не примечательны: наборные, из стальных пластин и вполне нормального размера. Если только не принимать во внимание тот факт, что они пролежали в земле четыре с половиной века. Более всего они напоминали новодел для клуба реконструкторов-медиевистов.
        Доспехи Чистоты находились в изголовье погребения и были единственной целой вещью, обнаруженной в кургане. Они остались абсолютно не тронуты коррозией. Даже кожаные ремешки сохранились. В какой-то мере Доспехи являлись воплощением неземной чистоты. Отмытая в Мете полированная сталь засияла в лучах вечернего солнца. Время было не властно над изделием мастеров Туле, и от этого верилось в его священные свойства.
        Прочие находки ржа съела почти полностью.
        С личными вещами у витязя было негусто. Из амуниции на усопшем присутствовали остатки великанских лат в виде хрупких, почти кружевных, нагрудных пластин, дюжины поясных бляшек и распавшегося на бесформенные куски громадного шелома. По правую руку помещалось нечто гнилое и ржавое, напоминающее окованную железом дубину, видимо излюбленное оружие богатыря. Остальное превратилось в рыжую пыль.
        К моему величайшему сожалению, ни серебра, ни злата в могилу положено не было. Видать, решил не баловать князь пышными проводами в загробный мир своего чудо-богатыря, наверняка, как и все от природы наделенные силушкой немереной, самодура и буяна. Которому проломил жбан в пьяной драке такой же дружинник-отморозок. Насчет драки я почти не сомневался, все-таки шелом откапывал лично и мог убедиться, что надевали его на уже пробитую голову. Шелом было особенно жаль, такой уник мог стать настоящим украшением моей домашней коллекции, но, увы, он буквально рассыпался под пальцами.
        Огорчение от безвозвратной утраты останков богатыря с лихвою компенсировалось находкой куда более важного артефакта - Доспехов Чистоты. Мы торжествовали. Легендарный амулет Третьего рейха, созданный на прародине древних германцев, острове Туле, существование которого долгое время ставилось под сомнение, был в наших руках.
        По этому поводу устроили пиршество. Развели высоченный «пионерский» костер до небес и побросали в него разный хлам, скопившийся на стойбище. Все равно утром уезжать. Из продуктов отложили только позавтракать, остальное съели или сожгли в виде искупительной жертвы языческим божествам. Мосталыги гиганта уложили обратно в яму и закидали могильник землей. Затем справили по нему повторную тризну. Покойник должен был остаться на нас не в обиде - не каждому воину выпадает счастье быть чествованным по смерти дважды, да еще почти полтысячелетия спустя!
        Отметили, надо сказать, от души. Пили как в последний раз. Плясали, прыгали вокруг костра. Боря спел «Хорст Вессель», оказывается, знал полный текст. Я с выпивкой старался не пыжить, все-таки за руль завтра, а компаньоны высосали до последней капли - водку лить в огонь было жалко.
        Сегодня Бахус был в фаворе. Сварожич создал на площадке «черных археологов» свой маленький ад. Костер полыхал так, что на росших поблизости деревьях листва заворачивалась в трубочку. Взлетали над кронами оранжевые трассирующие искры. Думаю, усопший был нами доволен.
        В конце пиршества мне пришлось затаскивать едва теплого Эрика в палатку. Боря на автопилоте добрел до спальника сам.
        Я же был почти не датый. Настолько, что дождался, пока догорит огонь, и нашел силы предпринять пару челночных рейсов к Луже с чайником и резиновым ведром. Залив смердящей тиной угли, присоединился к коллегам. Перед дальней дорогой следовало слегонца вздремнуть.
        Разбудил меня крик. Сон сразу как рукой сняло. Крик был жуткий, леденящий кровь. От него сразу заворочались Боря с Эриком. Неподалеку происходила лесная трагедия. Душераздирающий крик не прекращался.
        - Йиий-йа-йа-йа-йа-йа!!! - тонкий пронзительный лай. Так могла вопить только смертельно раненная лисица.
        Сна уже не было ни в одном глазу. Вдобавок снаружи начинало светать. Проклятая лиса не умолкала, и я решил ее поискать. Все равно с отдыхом был в расчете.
        Я нашарил Борино ружье, откинул стволы и пощупал казенник. Заряжено. Бормоча невразумительные ругательства, я раздернул входной клапан и выбрался из палатки. Сейчас найду эту чертовку и заткну ей глотку! За спиной послышался чей-то заливистый храп.
        Выяснилось, что на улице рассвет вступил в полную силу. Над травою выше пояса висел туман. В темно-синем небе вырисовывались рога бывшего кургана.
        Я поозирался. Лиса прекратила орать, но я уже твердо настроился произвести расследование. Крик доносился вроде бы со стороны раскопа. Ну, где у нас лисьи норы?
        Мне казалось, что я знаю все звериные нычки, но когда понадобилось, они словно растворились. Вознося хулу на все лисье племя, я битый час лазил по холмам, пошатываясь на нетвердых ногах. Уже сошел туман и заря запылала на востоке, а я как неприкаянный бродил кругами, кидаясь к любой подозрительной тени.
        Наконец я нашел нору. Причем ту, какую нужно. Выброшенный из недр невысокой холмистой гряды песок был забрызган кровью. Потирая опухшее лицо, я принялся дотошно изучать следы.
        Через минуту я был не рад, что вписался в эту авантюру. «Тоже мне, охотничек нашелся!» Есть такая штука, как спасительное неведение. Меньше знаешь - крепче спишь. Что мне стоило потерпеть в палатке совсем немного, а потом попытаться заснуть? Или начать укладывать вещи - ведь скоро уезжать. И уехал бы со спокойной душой. Так нет!
        Следы были не только лисьи. И вообще не звериные. Песок у норы был по-особому примят. Сохранились свежие отпечатки чего-то толстого и длинного. Ползущего… На песке осталась слизь.
        За недостатком времени трава не успела распрямиться, и алые капли сопровождали этот след. Далеко идти не пришлось. След привел к Луже. Кто-то выбрался оттуда, подкараулил и схватил лису. Затем утащил в свое затопленное подземное царство. И, умирая, лиса кричала, пока не исчезла в пучине.
        Я попятился прочь от Лужи, наставив стволы на ее угрюмое жерло. А когда она скрылась за деревьями, развернулся и побежал в лагерь. Жуткие домыслы метались в моей несчастной башке: что, если, пока я шнырял по округе, прожорливый пещерный хищник, закусив лисой, вознамерился поживиться чем-то посущественнее и набил утробу моими компаньонами!
        Последняя догадка привела меня в трепет. С ружьем наперевес я устремился к палатке, желтым фонарем светившейся промеж деревьев. Там царило безмолвие.
        Покрывшись испариной, я добежал до нее, выискивая глазами характерный след выползня, но после вчерашней гулянки по лагерю могло пройти незамеченным стадо слонов.
        Когда я ворвался в палатку, мои алканы дрыхли без задних ног. Им все было нипочем!

4

        - Гитлер Тельмана пшенкой кормил, чтобы у него мозги засохли. - Я брезгливо отодвинул тарелку.
        - У кого именно? - тоном наивной курсистки поинтересовалась Маринка, делая вид, будто арестантская гипотеза о влиянии питания на умственную деятельность не произвела на нее ни малейшего впечатления. Равно как и моя реакция на поданный завтрак.
        - Наверное, у обоих, - подумав, ответил я. - Только у того, кто потчует ближнего одними погаными кашками, мозги отсыхают быстрее. Учти это, дорогая.
        - Есть еще вкусный компот, - торопливо сообщила Марина.
        - Какой компот, я мяса хочу! Маринка надула губы.
        Мяса не было. Пошмонав по сусекам, я отыскал сиротливую банку шпротов. За мясом надо было идти в магазин.
        Забренчал телефон. Марина сняла трубку.
        - Иди, тебя, - пригласила она. - Папик прорезался.
        Папиком мы звали Остапа Прохоровича Стаценко.
        Одно из несомненных преимуществ, которые дает известность, заключается в том, что к тебе начинают тянуться тщеславные богатеи. Для многих нуворишей знакомство с известной личностью является актом приобщения (пусть даже чисто иллюзорным) к прекрасному и благородному, в условиях деловой жизни недоступному. Поэтому «новые русские» и стремятся быть на короткой ноге с артистами, писателями, музыкантами и прочими деятелями культуры. Господину Стаценко вот повезло на археолога. Меня то есть. Причем археолога, прославившегося передачей родному питерскому музею драгоценной реликвии и денег за это не получившего. Вознаграждение витало где-то в кулуарах Гохрана, что делало меня, по мнению Остапа Прохоровича, сущим бессребреником. Общение с таким ангелом бескорыстия возвеличивало его в собственных глазах, при этом он старался казаться благодетелем и периодически угощал меня обедами в хороших ресторанах. Вероятно, считал, что тем самым спасает нищего ученого от голодной смерти. Сейчас его звонок прозвучал как нельзя кстати.
        - Я пришлю за вами машину. - Остап Прохорович был сама предупредительность.
        Это было что-то новенькое. Господин Стаценко приглашал отобедать к себе в апартаменты. Что ждет там истощенного, обделенного жизнью археолога?
        - Я завтракать не буду, - сообщил я Маринке, - поберегу аппетит для обеда. Есть еще на свете люди, которые обо мне заботятся.
        - Никак твой кормилец к себе призвал? - выпустила коготки Марина. - Меня с собой возьмешь?
        - А вот тебя, дорогая, в списках приглашенных не значиц-ца! - не без удовольствия ответствовал я нерадивой супруге.
        По голосу Остапа Прохоровича я заподозрил, что сия встреча должна была носить деловой характер. Недаром она планировалась в приватном месте.
        - Спасибо, милый, ты, как всегда, учтив, - снова надулась Марина.
        - Обстоятельства заставляют, - вздохнул я.
        Серебристая «ауди-100» с незаконной мигалкой на крыше в полной мере соответствовала социальному статусу своего пижонистого хозяина. Господин Стаценко промышлял торговлей природными ресурсами, добываемыми на северо-востоке Ленобласти. В частности, лесом и полезными ископаемыми, сопутствующими добыче бокситов. И поскольку работа его была связана с разъездами, основной служебной машиной являлся «мерседес-500», более приспособленный к колдобинам Мурманского шоссе. «Аудишка» же предназначалась исключительно для внутригородских маршрутов. Молчаливый шофер быстро домчал меня до двухэтажного особняка в Озерках. Охранник в нейлоновом камуфляже распахнул железные ворота, и машина плавно закатилась во дворик, отгороженный от окружающих дачных развалюх глухим забором красного кирпича.
        Остап Прохорович вышел встретить меня на крыльцо.
        - Добро пожаловать, Илья Игоревич, в мою скромную обитель. - Господин Стаценко изо всех сил старался казаться владельцем родового замка, неким псевдоевропейским аристократом, чему способствовала представительная внешность (должно быть, его дедушка проезжал через Украину на «Тигре»), однако прорывавшийся временами хохляцкий говорок с головой выдавал малоросского провинциала.
        Насколько мне было известно, некогда Остап Прохорович занимал пост первого секретаря Ставропольского горкома. Волна демократических реформ сорвала его с замшелого камня периферийного областного Центра, «вознесла высоко» и, схлынув, оставила на плодородной почве промышленного городка при северном мегаполисе. Поскольку партийцы не забывали своего товарища, расторопный Стаценко сумел подсуетиться и занял нишу патриция в деловом мире данного региона, со временем прижившись непосредственно в Санкт-Петербурге. Мы познакомились в антикварном салоне «Галлус». Остап Прохорович делал там покупки. Директор магазина, отец моего однокашника Гоши Маркова, ныне покойного, представил археолога как предмет обстановки салона своему постоянному клиенту.
        С тех пор наши встречи стали носить регулярный характер.
        Обитель Остапа Прохоровича оказалась не такой уж скромной. В смысле средств, в нее вложенных. Что же касается ее внутреннего убранства, то художественный вкус у дизайнера явно хромал. Евростандартовская отделка жилища диссонировала с резной мебелью, какую делают на заказ зэки в Металлострое, качественно стилизованной под девятнадцатый век. Подлинным антиквариатом были вазоны, плафоны и гобелены, а также книги. Должно быть, Остап Прохорович любил на досуге полистать первоиздания классиков.
        - Нравится? - спросил он.
        - Приличные апартаменты, - сдержанно улыбнулся я.
        Стаценко залоснился, восприняв мою улыбку как похвалу. Мы разместились в гостиной, за большим обеденным столом. Дразнил нос аромат ухи из стерлядки. А меня на завтрак кашей потчевали! Остап Прохорович собственноручно налил в рюмки перцовку из запотевшего хрустального графинчика. Для разжигания аппетита. Так и получилось. Горилка скользнула ледяной струей по пищеводу, оставив во рту горький перечный привкус, и запылала внутри, распространив в животе волну тепла.
        Сразу захотелось есть. Некоторое время мы безмолвно удовлетворяли это первобытное чувство, после чего Остап Прохорович провозгласил:
        - Ваше здоровье, почтеннейший Илья Игоревич!
        - Да что там мое здоровье по сравнению с мировой… наукой, - поскромничал я.

«Говно вы, батенька, по сгавнению с миговой геволюцией». Но коммунист Стаценко не заметил иронии.
        - А также за процветание науки археологии в вашем лице, - благожелательно докончил он.
        Мы снова выпили. Девушка в белом кружевном передничке убрала пустые тарелки и подала второе. Я с жадностью впился в сочный севрюжий шашлык. Угощал Стаценко воистину по-царски.
        - Как работается, - осведомился он после перемены блюд, - выкопали что-нибудь новенькое?
        Как всякий далекий от археологии человек, Остап Прохорович наивно полагал, что жизнь ученого проходит исключительно на площадке. Насчет меня он, правда, угодил в яблочко. Другое дело, что, будь я государственным археологом, львиную долю времени пришлось бы мне проводить не на раскопках, а в запаснике, занимаясь кропотливым описанием найденных предметов. Достаточно канительное, надо сказать, дело, требующее большой усидчивости и лишенное, по мнению людей несведущих, романтизма. Уж я-то знаю.
        Но, впрочем, бюджетником я не был, и поэтому господин Стаценко оказался близок к истине.
        - Вы прям как в воду глядите, Остап Прохорович.
        - Прозорливость в нашем деле штука не последняя, - изрек Стаценко.
        - Аналогично.
        - Не сомневаюсь. Отнимать у земли ее тайны - хлеб насущный для вашего брата. Для этого нужно иметь некоторый нюх. Как я догадываюсь, он у вас есть, не так ли?
        - Так, - сдержанно отозвался я.
        К чему он клонит? Клады хочет предложить поискать? Желанием вписываться в забавы «новых русских», соизволивших поразвлечься кладоспортом или поиграть в старателей, я не горел. Тем не менее с возражениями спешить не стал, желая узнать, к чему приведет разговор.
        - Согласились бы вы применить ваш нюх для общего дела, если бы вам за это заплатили?
        - Смотря что подразумевается под «общим делом», - к такому повороту я не был готов.
        - Вы человек идейный? - прилип папик как банный лист.
        - Относительно, - я старался отвечать нейтрально. Интересно, о каких идеях может идти речь у члена коммунистической партии?
        Стаценко внушительно хмыкнул.
        - Я придерживаюсь идеи личного благополучия гражданина как основы процветания всего государства, - поспешно пояснил я.
        - Разумно мыслите, - кивнул Остап Прохорович. - Я вижу, вы не склонны к жертвам ради идеалов.
        - К счастью, родина этого больше не требует, - сказал я, запуская ложечку в воздушное суфле из креветок. - Эпоха бескорыстного самопожертвования во имя высоких до маразма целей канула в Лету.
        Папик сделал губки сердечком.
        - Оно и к лучшему, - задумчиво заключил он. - По-своему, вы правы, Илья Игоревич.
        Придя к взаимному согласию, мы дружно расправились с десертом, и Остап Прохорович продолжил познавательную экскурсию по дому. В силу специфики своей, работы общаясь с богачами, я имел возможность подметить такую характерную черту их характера, как неудержимое бахвальство. Машины, часы, а также прочие навороты, которые «новые русские» демонстрируют с таким апломбом, дополнились теперь изысканными диковинами вроде дворянского титула или небесного тела, носящего имя обладателя толстого кошелька.
        По-моему, Стаценко тоже хотел что-нибудь разэтакое, чего нет и вряд ли может быть у других. И похоже, рассчитывал получить сие через меня. Например, сногсшибательную меморию с дарственной табличкой в престижном музее. Предположения роились у меня в голове, пока Остап Прохорович водил меня по коттеджу. Сам он ни о чем подобном не заикался. Просто водил и показывал. Время откровений пока еще не настало.
        В одной из комнат мы сделали остановку. Устроились за курительным столиком, заботливо укомплектованным всеми причиндалами. Я осмотрелся. Комната предназначалась под библиотеку, однако меньше всего ее напоминала. Отсутствовал свойственный библиотекам покой. Да и мебель не гармонировала со стенами, уставленными застекленными книжными шкафами. Комната являла собой пример неудавшегося замысла, как многое в этом доме.
        Стаценко достал из хумидора сигару, отрезал кончик маленькой гильотинкой от «Кензо» и закурил. Зная, что я не курю, мне не предложил, но вопросительным взглядом удостоил - из вежливости. «Что может быть лучше хорошей сигары после обеда!» Показное смакование сигар - еще одно из повальных чудачеств нуворишей, как и увлечение сопутствующими курительному культу принадлежностями наподобие шкатулок с искусственным микроклиматом ценою в плохенькую квартиру. Аристократы новой генерации с удовольствием перенимали ставшие доступными благородные замашки.
        - Нравится вам мое букинистическое собрание? - Стаценко обвел рукой шеренгу строго поблескивающих стеклами шкафов. От сигары в воздухе протянулся размашистый дымный след.
        Я пожал плечами:
        - Не знаю, покамест не имел чести узнать, какие в нем находятся экземпляры. Но выглядит, во всяком случае, внушительно.
        - Так вы поглядите. - Остап Прохорович с неожиданной для распущенного на пятом десятке лет буржуйского брюшка с легкостью вскочил и распахнул дверку.
        Посмотреть, вообще-то, было на что. Библиотека Остапа Прохоровича не относилась к разряду новорусских мулечек, когда «для виду» подчистую скупаются домашние архивы, лишь бы пыль в глаза пустить столь же темному гостю. Тут я паника недооценил. Господин Стаценко отнюдь не собирательством занимался.
        - Что вы на это скажете? - выволок на столик Остап Прохорович пачку журналов. Судя по голосу, гордость коллекции.
        - Издание начала прошлого века. - Я взял верхнюю брошюру в невзрачной обложке, украшенной рисунком кометы.
        Журнал назывался «Ostara», и я держал первый его номер.
        - Имеете представление, что это такое? - заговорщицки осведомился Стаценко.
        Я имел. Носящий имя готской богини весны журнал был основан в 1905 году Йоргом Ланцем фон Либенфельсом - создателем теории расовой соматологии, поделившей народы на высшие и низшие. Идеи цистерцианского монаха-отступника породили арио-героический культ гитлеровской Германии, загрузивший работой печально известные лагеря смерти. «Ostara» же, согласно его манифесту, задумывался как журнал, использующий антропологические данные для того, чтобы научным образом сломить восстание низших рас и защитить благородство расы европейской. О реализации этого замысла мир с содроганием вспоминает до сих пор.
        Но кое-кого история так ничему и не научила. «Ostara» было выпущено более сотни номеров, и у Остапа Прохоровича, похоже, имелась вся подшивка: шкаф был буквально набит стопками идентичных корешков. И он ею гордился - вот зто всерьез настораживало.
        - Неплохая коллекция, - похвалил я. - Она полная?
        - Целиковая, - похвастался Стаценко, подтвердив мои подозрения. - Здесь все номера.
        - Ну-ну. - Я пролистал журнал, втягивая ноздрями сладковатую бумажную пыль.
        - Вы ученый человек, - сказал Остап Прохорович, - и умный.
        Кажется, наступал момент истины, чего и следовало ожидать, неспроста же меня пригласили. До сих пор я пребывал в неведении относительно его планов. Интересно, что ему может быть нужно от бедного археолога?
        - Компетентный, я бы так сказал. В своей области. Никак не более того.
        Я умышленно поскромничал, но на папика произвел впечатление.
        - Ваша беспринципность мне даже нравится, - молния он. - Отсутствие идейной направленности, кроме четкой ориентировки на достижение личного благополучия, выдает в вас сибарита.

«Какой наблюдательный господин, - не без неприязни подумал я. Остап Прохорович, открывавший доселе незнакомую сторону личной жизни, удивлял все больше. - Какие еще сюрпризы ждут меня впереди?» Недооценивать работника партаппарата было попросту небезопасно.
        - Вам известна система градации, существовавшая в кайзеровской армии? - Стаценко прошел к столу и сел напротив меня, отодвинув локтем пачку «Ostara». В моем лице он нашел отзывчивого слушателя - я постарался состроить соответствующую мину. - Между тем иерархия была весьма четкая. Высшую касту командного состава составляли глупые активисты, следующее место занимали не блещущие умом лентяи - вреда от них было значительно меньше. На более высокой ступени стояли умные, но излишне деятельные офицеры, а вот подлинной элитой армии являлись умные и ленивые. Они были самые полезные, но поскольку сочетание таких качеств - редкость, наверху находилось именно это интеллектуальное меньшинство. Что вполне естественно, так как наиболее рациональные управленческие структуры строятся по принципу пирамиды.
        - Так устойчивее, - добавил я.
        - Вот именно, - согласился Стаценко. - Мне кажется, Илья Игоревич, у вас есть все данные, чтобы принадлежать к последней категории управленцев.
        Мне сделалось не по себе.
        - Благодарю за комплимент, - сказал я. - Только не понимаю, к чему вы клоните.
        - Сейчас поясню. Хотя мне кажется, что вы больше осторожничаете, - показал в улыбке ровные белые зубы Остап Прохорович. - Дело в том, что отсутствие общественно полезных потуг характеризует вас как пассивного в положительном плане индивидуалиста. Кроме того, вы далеко не глупы, в чем я имел возможность убедиться, понаблюдав за вами в ходе наших бесед. Чего вам не хватает, так это навыков руководителя, но они легко нарабатываются практикой. А для этого у вас есть все способности, можете мне поверить.
        Мне показалось, что господин Стаценко откусывает несоразмерно больше, чем может проглотить.
        - Чего же вы хотите от бедного археолога? - задал я давно вертевшийся на языке вопрос.
        - Чтобы он попробовал себя на руководящей работе.
        - А ну как не справлюсь?
        - У вас должно получиться.
        - По-моему, вы малость переоцениваете мои способности, - не сдавался я.
        - Уверяю вас, испытание не будет серьезным.
        - Испытание? - слово очень не понравилось мне.
        - Можно сказать и так. В конце концов, всякое вступление в новую должность есть маленькое испытание. Смена обязанностей увеличивает нагрузку, не скрою. Мне хорошо известны тернии власти - это ее неотъемлемые атрибуты. Я ведь сам управленец, как это называлось прежде - номенклатура.
        Я заметил, что папик говорит моими словами. Подстраивается под манеру речи собеседника, значит, стремится расположить к себе. Трюк нехитрый, но действенный. Остап Прохорович проявил исключительную наблюдательность, чем и насторожил: а не является ли он агентом Большого Брата? Интерес ФСБ к моей особе вполне объясним, я крепко повязан с теневым рынком антиквариата. Правда, зачем разрабатывать меня таким дорогостоящим образом, когда можно просто изловить на нелегальной сделке? Да и других дел у меня наворочено немало - сколько угодно зацепок для добротного шантажа. Или чекисты решили сначала попробовать по-хорошему?
        Должно быть, целая гамма сомнений отразилась у меня на лице, потому что Стаценко вдруг подался вперед и доверительно сообщил;
        - Если справитесь, оплата целиком и полностью вас устроит. В этом вы не сомневайтесь, Илья Игоревич.
        - А с кем, собственно, мне придется работать и, главное, на кого? - за хорошие деньги или нет, сотрудничать с Большим домом мне в любом случае претило.
        - Работать придется с людьми. Не очень умными людьми. А на кого - сами рассудите, - хлопнул папик ладонью по пачке «Ostara».
        Теперь я был почти уверен, что меня вербуют. Причем бездарно либо внаглую, то есть открыто, не пытаясь завуалировать заказчика фактически ничем.
        - Нет, - улыбнулся я и покачал головой. - Боюсь, не получится.
        - Да вы не бойтесь, - когда требовалось дожимать, Остап Прохорович мог быть наглее стаи колымских педерастов. - Не скрою, хлеб управленца поначалу кажется горек, но стоит попробовать, и он понравится. Потом никакой другой жизни не захочешь. Уж поверьте вы мне, дорогой Илья Игоревич!
        - Нетушки, - куда более категорично отказался я. - Из меня плохой начальник.
        Я бы скорее подмахнул собственной кровью дьявольский цирограф, нежели согласился взаимодействовать с органами.
        - Но почему?
        - Я не лидер, и командирских задатков у меня нет.
        - Ну що ж вы так упираетесь, - мягко пожурил меня Остап Прохорович, сбившись на малоросский акцент. - Если бы знали вы, Илья Игоревич, какие замечательные перспективы открываются у вас на этой работе.
        - Какие?
        - Замечательные, - распространяться о подробностях новой работы, не добившись моего согласия, Стаценко не собирался. - Как в отношении денег, так и общественного положения.
        С точки зрения банальной эрудиции даже для оперативной работы госбезопасности условия были слишком шикарные. Но если не госструктура, то что?
        - Вы подумайте, Илья Игоревич, не спешите с ответом, - наконец отпустил меня с миром Остап Прохорович. И попросил напоследок: - Только о нашем разговоре пока никому, ладно? Поразмыслите над этим как следует. На самом деле вы достойны большего, чем вам кажется.
        Вот и пойми, что на уме у этих «новых русских»!

5

        Домой меня доставила все та же серебристая «ауди-100» с мигалкой.
        Маринка скучала перед телевизором.
        - Поразвлекался? - В ее голосе сквозила плохо скрываемая зависть.
        - В некотором роде, - бледно улыбнулся я. Марина давила на «лентяйку», бесцельно переключая программы. Смотреть было нечего.
        - Как живет папик?
        - Хорошо живет, нам бы так.
        - Что было на обед?
        - Рыба.
        - Да ну, - пренебрежительно фыркнула Маринка. В ее представлении рыбный стол ассоциировался с отварным минтаем и копченой скумбрией, постной и жесткой. - Он что, круто верующий?
        - Верующий? - я был слегка озадачен, потом сообразил, что сегодня постный день. - Может быть.
        Другой вопрос, что я затруднялся определить принадлежность Стаценко к какой-либо из распространенных конфессий. Из головы не шло, с какой гордостью Остап Прохорович демонстрировал коллекцию «Ostara». Словно пароль сообщал. Да и заточка у него не фээсбэшная, сексота я уж сумел бы распознать.
        В противоречивой личности Остапа Прохоровича было много странного. Даже закрадывалось подозрение относительно его ариохристианского вероисповедания. Он ведь приспособленец по натуре. Такому без разницы, в какой номенклатуре состоять: что в СС, что в КПСС.
        - К тебе сосед заходил, - сообщила Марина.
        - Какой сосед? - занятый своими мыслями, я не сразу врубился.
        - Боря. Я сказала, что у тебя интимная встреча.
        - Приватная, ду… э-э, дорогая моя!
        Маринка, работавшая в период нашего раздельного проживания секретарем-референтом, умела подать информацию, искажая ее по своему усмотрению незначительной подменой интонаций.
        - Ну а я как сказала? Разницы нет. Ты не волнуйся, милый, он не сильно расстроился.
        - Еще что было? - пропустил я ее колкости мимо ушей.
        - Мама звонила, - по исключительной невинности тона, не предвещающей ничего хорошего, я догадался, что мама была не моя. - Интересовалась, как у тебя дела. Я ей наболтала про раскопки, ты уж не обессудь, милый.
        - Да чего мне сердиться, дорогая, - парировал я. - Мы с твоей мамой теперь друзья. Ей, наверное, понравилась наша последняя встреча.
        - Она под впечатлением, - бесстрастно согласилась супруга, - и папа тоже. Я их, кстати, пригласила к нам. Надо же им у нас побывать. Это ведь нормально, когда родственники ходят друг к другу в гости, правда, милый?
        - Что естественно, то не безобразно, - настроение у меня стремительно падало.
        Маринка просияла:
        - Они навестят нас на днях. Тебе понравится, честное слово!
        - Не сомневаюсь, - ответил я. - И Славе тоже. А уж как обрадуется Боря - вообще нет слов!
        Настала моя пора радоваться.
        - А вот этого не надо, - насупилась жена. Она выключила телевизор. Большой экран погас, в комнате сразу стало темнее. - Давай обойдемся без общества друзей. Не порть людям праздник.
        - Что русскому здорово, то немцу смерть, - сумничал я.
        Дистанционный пульт брякнулся на диван. Марина встала и подошла ко мне.
        - Ну, пожалуйста, милый, - протянула она, обнимая меня за шею. - Давай будем как все нормальные люди.

«Нормальные люди не делают из родни гладиаторов», - подумал я, но вслух почему-то не сказал.


* * *
        - Мы нашли покупателей! - Эрик сиял как начищенный медный самовар.
        - Зачем? - брюзгливо спросил я.
        Возникла короткая пауза. Компаньоны не понимали, чем вызвано мое раздражение. О, если бы они знали, какую хулу я возношу на них в данную минуту! Не терплю дилетантской самодеятельности.
        - Как зачем? Чтобы Доспехи продать. Мы же их для этого копали. Или что? - растерялся Эрик.
        - Зачем вы стали искать покупателя без моего ведома?
        - Чтобы побыстрее продать, - буркнул Боря.
        - А что, нельзя? - спросил Эрик.
        - Мы же договорились, что вопросом реализации занимаюсь только я. Был такой уговор?
        - Был, был, - нехотя сознался Эрик.
        - Тогда какого лешего вы полезли? Инициативу захотелось проявить? Что, если я уже условился со своим постоянным клиентом? Неприятности ведь могут получиться, если наши интересы перестанут состыковываться.
        Доспехи Чистоты хранились у меня, что позволяло диктовать компаньонам свои условия.
        - Ты нашел покупателя? - обрадовался Эрик.
        - Пока нет.
        - Тогда что ж ты нам выговариваешь?! - Знак вопроса буквально полыхал в глазах Эрика. - У тебя несрастушки. Мы находим клиентов, и ты еще недоволен!
        Я смиренно переждал всплеск благородного негодования и, когда эмоции улеглись, объяснил:
        - Други моя! Важно ведь не просто найти покупателя. Главное, чтобы клиент был надежным. Чтобы он не засветил сделку перед бандитами или не впендюрил нас ментам либо сам не оказался ментом. Такое уже было в моей практике, когда из-за дурака подельника мне пришлось отсидеть трешник. Удовольствие ниже среднего, признаюсь вам. Эти три года лишними не были, и назад их при всем желании не вернешь. И я не хочу снова наступать на те же грабли. Вы, господа, покамест не приучены к осторожности, а она - основоопределяющий фактор в нашей работе. Желающих обзавестись уником и располагающими для этой цели свободными средствами хватает повсюду, куда ни плюнь. Они даже готовы продемонстрировать вам груду зеленой налички. Но где уверенность, что это не ментовская прокладка или что вас банально не наметили шваркнуть бандюки? Лично у меня такой уверенности нет, поэтому я контачу исключительно с проверенными клиентами, связи с которыми нарабатывались годами, но даже с ними держу уху востро. А вы с полтычка завязались с какими-то пацанами, пронырливые вы мои. С вами, такими, дела вести - зто себя не любить. Если
угодно, можем установить цену на Доспехи, и я выплачу вам причитающуюся долю. Хотите? Компаньоны покорно выслушали мою отповедь и разбегаться не захотели. Для них наши отношения не ограничивались единовременными финансовыми интересами. Оба желали копать со мною и в дальнейшем, надеясь поднабраться опыта и, даст Бог, стать такими же известными. Трофейщики прочно вставали на кладоискательскую стезю. Обнадеженные первым результатом, они были готовы идти по этому пути до конца. Пока - под моим руководством.
        - Ладно-ладно, - пошел на попятный Эрик, - не сердись.
        - Мы все поняли, - наклонил голову Боря.
        - Вот и я думаю, что я прав, - примирительно сказал я.


* * *
        Однако это было пагубное заблуждение. Мне даже почитать спокойно не дали. Два брата-акробата словно вознамерились сжить меня со свету своими чудачествами.
        Только все их чудачества начинались на букву «м».
        - Извини, Илья, так уж вышло, - вновь прибывшие ко мне подельники выглядели как мокрые коты. - Разойтись с пацанами не получилось. Теперь они хотят встретиться с тобой.
        - Не принимают отказа, - вздохнул Боря.
        - Требуют, чтобы ты им сам все обосновал, - поник головой Эрик.
        Обосновал! Меня аж покорежило: слов-то каких жаргонных поднабрался, болван! У пацанов, видите ли, возникли непонятки. Требуют перетереть со старшим, чтобы он объяснил, на каком основании отказ! По понятиям объяснил, в натуре! Ну, тут без разборки не обойдется.
        - Стрелу уже забили? - осведомился я.
        - Ждут, когда ты им позвонишь, - сообщил Эрик. - Номер трубы оставили.
        Начинающие предприниматели антикварного бизнеса совершили самую распространенную по нынешним временам ошибку - попались на крючок к бандитам. Мало того, они втягивали меня! Бантики, судя по всему, попались мелкие, на уровне заблатовавшей дворовой шпаны. То есть самые вредные: человеческого языка не понимающие и решившие срубить денег на шару. Выискав зацепку, братва предъявила лохам претензии и теперь без выплаты неустойки за несостоявшуюся сделку не успокоится. Я пребывал в замешательстве. Ведь как сердцем чуял! Неприятность, если может случиться, случается обязательно. Выкрутасы компаньонов могли мне дорого обойтись. Воистину с лохами жить по-волчьи выть!
        - Что будем делать, Илья? - подал голос Эрик.
        - Что делать, что делать - думать! - огрызнулся я. - Большинство преступлений случается по глупости. В основном по глупости потерпевшего. Пора разорвать этот порочный круг и начать думать, прежде чем что-нибудь сотворить. Самое время научиться шевелить мозгами, чмудаки!
        Чмудаки засопели, переживая шквальную критику в свой адрес. Вид у них был настолько понурый, что камень бы треснул от жалости. Но сердце не камень, и я не разжалобился. Пускай мужественно терпят. Расхлебывать кашу все одно не им. Нам со Славой. Я знал, что всегда могу надеяться на его помощь, и был у друга в неоплатном долгу.
        Слава оказался дома. По голосу я понял, что ему давно нечем заняться.
        - Развлекалова ищешь? - осведомился я, поглядывая на замеревших у телефона подельников.
        - А чего?
        - Есть.
        - Какое?
        - Шпану надо разогнать, - я в двух словах обрисовал ситуацию.
        - Ну, какие проблемы! - обрадовался корефан. - Ты меня заберешь или мне куда подъехать?
        У меня отлегло от сердца.
        - Я тебя заберу, ja, ja, - за Славой я был как за каменной стеной. - Сейчас с братвой перетру относительно времени, и поедем.
        - Идет.
        Опустив трубку, я перевел дух.
        - Ну, что? - дыбанул я на Эрика. Эрик потупился. - Звони пацанам на трубку, ком-мер-сант!
        Стрелку забили на Ржевке, неподалеку от Института текстильной промышленности. Местом толковища должен был стать пустынный берег реки, куда мы прибыли вчетвером. На переговоры подобного типа влияет, конечно, не число голов, а число стволов. Стволов у нас насчитывалось три - пистолет Стечкина у меня и пара «вальтеров» у Славы. Чмудакам оружия не дали. Их дело сторона: не вмешиваясь наблюдать, как отлетают претензии. Больше, поклялся я себе, таких бесплатных уроков не будет.
        Место встречи было пустынное. Даже машины не ездили. Стиснутая замусоренными берегами Охта несла в одном ей известном направлении свои коричневые воды. Угрюмо стояли приземистые корпуса пороховых заводов. Вдалеке простучала электричка.
        - Ну чего, - смоля «элэмину», Слава огляделся вокруг, - где эта твоя шпана?
        - Вон едут, - обрадовался Боря. Обрадовался, вероятно, тому, что впервые за весь день смог сообщить нечто позитивное. - Точно, их машина.
        К нам подкатил и остановился угловатый, похоронной расцветки мерседесовский внедорожник. Из «геленвагена» вышли трое, и я как-то сразу пожалел, что вообще нашел Доспехи.
        Этих молодых людей я бы гопниками назвать не взялся. Сразу стало ясно, что ребята серьезные, под стать машине, на которой приехали. Черт знает, какую структуру они представляли - ничего подобного раньше мне видеть не доводилось. Над ними, определенно, поработал стилист, что быкам совершенно не свойственно. Несмотря на вечер, хоть и прохладный, но все же летний, господа были одеты в длинные пальто из черного кашемира, такого же цвета штаны и рубашку фактуры «мокрый шелк», а на ногах имели короткие черные «казаки». Униформа делала их одинаковыми как близнецы. Впечатление усиливалось внешним сходством: короткой стрижкой светлорусых волос и невзрачными, словно выцветшими глазами. Даже цвет лица у них был неестественно бледный. Или так казалось по контрасту с одеждой?
        - Эт-то кто такие? - Слава сплюнул под ноги окурок и стал вплотную ко мне, ощупывая идущих навстречу эмиссаров цепким взглядом.
        Я дернул плечами:
        - А я знаю?
        Черная троица приближалась. Они даже ходили одинаково. Компаньоны начали тесниться к нам, сбиваясь в подобие овечьего гурта. Им было боязно стоять в стороне.
        - Ну-с, - негромко сказал я, - готовы ль вы?
        - Готовы, - сказал Слава.
        Я незаметно надул живот, дабы удостовериться, на месте ли волына. Заткнутый за пояс «стечкин» вдавился в пузо. Жесткий рельеф оружия успокаивал.
        Троица встала перед нами в ряд. Они были высоки, равны по росту и почти не различались оттенками шевелюры. Из-под лацканов пальто высовывались ремешки портупеи. Во внешности прибывших главенствовало четкое воинское единообразие.
        Мы настороженно молчали. Ждали, когда начнут они. Упустить инициативу - большая ошибка на переговорах, но внешность оппонентов изрядно угнетала. Как, вероятно, и было задумано. Выдержав долгую паузу и придя к решению, что нужный эффект достигнут, стоящий посередине открыл рот:
        - Что вы решили по поводу Доспехов? Троица уставилась на меня безразличными, как холодные льдинки, глазами. Этот взгляд завораживал.
        - Боюсь, что мы не сможем их вам продать, - чувствуя себя дипломатической бездарностью, выдавил я.
        - Почему?
        - Мне очень жаль, - развел я руками, в глубине души сочувствуя бедному Эрику, которому не посчастливилось пересечься с этими «полубогами». - Планы имеют свойство меняться. У меня есть другие покупатели, с которыми я договорился раньше.
        - Но мы ясно выразили свое желание приобрести Доспехи Чистоты, - хрустальным голосом изрек эмиссар. - Был уговор.
        - Между мной и вами конкретно уговора не было, - уточнил я.
        - Это не разговор. - Средний глядел сквозь меня своими бледно-голубыми глазами, и я понял, что он смотрит на стоящего сзади Эрика. - Уговор был. А уговор дороже денег.

«То есть неустойка будет стоить очень больших денег», - промелькнуло у меня в голове.
        - А вы чьи такие будете? - донесся до моих ушей на редкость нахальный, но невыразимо родной бас корефана. Эмиссары одновременно перевели взгляд на него. - Не слышу ответа!
        - Мы - светлые братья из «Светлого братства», - послышался ответ.
        - Чего?! Это Мария-Дэви Христос которая?
        - Нет, мы не из «Юсмалос», - слегка раздраженно пояснил «светлый брат».
        - А чьи тогда?
        Слава явно был изумлен таким оборотом дела, а я вдруг понял, что парламентеры представляли собой изысканную «светлую» породу людей, и черная одежда лишь положительно подчеркивала их белизну. На свой рост я не жалуюсь, но головы эмиссаров качались где-то высоко надо мной. Они впечатляли и подавляли.
        - Наше «Светлое братство» не имеет никакого отношения к «Великому белому братству» госпожи Цвигун, - последовал корректный ответ.
        - Да? - буркнул озадаченный Слава. - Впрочем, неважно. Слыхал, чего сказали? С Доспехами вы в пролете, понял?
        - Нет, не понял, - обиделся «светлый брат».
        - Что, дурак что ли? - искренне удивился Слава. - Я вроде бы ясно сказал: на Доспехи у нас свои покупатели есть. Чего тут такого непонятного. Или ты в уши долбишься?
        Троица в черном переглянулась, синхронно крутнув головами. Слава откровенно хамил. Он был сторонником простых и радикальных решений.
        Боря с Эриком нервно завздыхали, прикидывая, каким боком им выйдут последствия сегодняшней «терки». Слава же, ввязавшись в разборку, попер по бездорожью, расчехлив рога. Афганская закалка не позволяла ему идти на попятный.
        - Прошу полегче на поворотах, - совсем не по-бандитски осадил Славу эмиссар. - В противном случае у вас возникнут осложнения.
        - Чего ты мне сделаешь? - криво осклабился корефан. - На хуй насеришь и жопой разотрешь?
        - Что?! - взвился стоящий слева эмиссар, то ли ранее других въехавший в смысл фразы, то ли обладавший меньшей выдержкой.
        Он запустил руку глубоко за спину, откидывая пальто, и я заметил, что кобуры под мышкой нет, а на рубахе вышита серебром какая-то эмблема.
        Слава снова блеснул хищным золотым оскалом. Два других «брата» как по команде рванулись в стороны, а у того, кто остался ближе ко мне, в руке появился короткий широкий меч.
        Я застыл: ведь шевельнусь, и он шпиганет прямо в живот. Не поможет и АПС. Потому что пистолет надо еще достать, а меч - вот он, уже в руке. Направлен острием в меня.
        Краем глаза я увидел, как арьергард светлого воинства вооружается выхваченными из-под пальто мечами.
        Я уловил удар. Лацкан черного пальто дрогнул. Кашемир на долю секунды прижался к груди и тут же отошел, всколыхнувшись. Плотный щелчок пули по телу был едва различим. «Светлый брат» качнулся, по барабанной перепонке стегнул резкий хлопок выстрела. Дыры не было. Нити разошлись, пропуская инородный предмет, и сомкнулись, сглотив пулю.
        Полубог упал навзничь, не выпустив меч из руки.
        И я ожил.
        Я выхватил АПС и передернул затворную планку, досылая патрон в ствол.
        - Мочи козлов! - исторг я пронзительный клич. Уцелевшие парламентеры стремительно отступали к своей квадратной машине, забыв и про воинственные устремления, и про «брата», оставшегося лежать на земле. Они бежали, размахивая на ходу мечами.
        - Слава, не стреляй! - заорал Эрик.
        Я обернулся на крик и увидел целящегося в парламентеров корефана, а перед ним скачущего чмудака, своим телом пытающегося их заслонить. По каким-то соображениям ему это было нужно. Вероятно, Эрик хотел жить и предвидел последствия, зная неведомые нам подробности об организации, представитель коей дал дуба на берегу Большой Охты с мечом в руке. Будь павший викингом, он был бы достоин занять вакантное место среди пирующих в Вальгалле.
        Но викингом павший не был. Скорее всего, мудаком: разве будет нормальный человек разъезжать по городу с мечом под одеждой и тем более хвататься за него для сведения личных счетов? Викингам в мегаполисе не место, чему труп был блестящим доказательством. В современном мире берсерк зовется отморозком, и его достигающая вершин умоисступления крутизна решающей роли в современном бою не играет. Бешенство не влияет на скорость пули, ныне оружие требует рассудительности, а смелость отходит на второй план. Счастье теперь сопутствует умным. Поэтому прежде всего надо думать!
        Последнее в нашей компании было моей прерогативой. Посему, едва закончилась битва, я начал распоряжаться, дабы спешно замести следы. Убитого мы взяли с собой. Нет трупа - нет состава преступления. Кинули «братана» в проход между сиденьями, под ноги Боре с Эриком. Для погрузки мертвецов задние двери «Нивы» оказались как нельзя кстати. Полноприводная машина в лесу - вещь ни с чем не сравнимая. Мы сквозанули со «стрелки» через Ручьи на Колтушское шоссе и стали выбирать местечко поукромнее. Уцелевшая парочка сорвалась на «мерседесе» в направлении набережной.
        Мы заехали в чащобу и выгрузили жмурика. Боря отыскал заросшую кустами ложбину. Складную лопату я возил в багажнике.
        Перед тем как зарыть, мы осмотрели загадочного сектанта. Вещами он был не богат: мелкая сумма денег, расческа, белый носовой платок. Ни ключей, ни документов, ни курительных принадлежностей и прочих безделушек, которые накапливаются в карманах, если часто пользоваться одеждой. Похоже, черный костюм и в самом деле был формой, надеваемой на работу.
        Или на службу. Сбруя под пальто предназначалась для меча, носимого в ножнах рукоятью вниз. Меч был похож на большой кинжал. Обоюдоострый, с тремя канавками на широком клинке, он имел выгнутую вперед гарду и длинную рукоять красного дерева с круглым навершием, с обеих сторон украшенным свастикой.
        Меч сильно напоминал по дизайну парадные кинжалы СС, разработанные специалистами по геральдике «Общества Туле» для ордена арийских сверхлюдей. Оружие было стилизовано под германские рыцарские ножи XI-XIII веков и увенчано священным солярным знаком.
        Что и говорить, возникающие в ходе досмотра трупа аналогии могли озадачить кого угодно. Кем были эти стильные молодые люди, повсюду таскающие ритуальные мечи, породистые представители нордической расы? «Сыновья Солнца, сыновья богов, высшее проявление жизни», - как охарактеризовал древних ариев Горслебен. Все указывало на то, что «светлые братья» были ариями современными. Неспроста они так пристально интересовались свежераскопанным артефактом, который фашисты почитали как амулет непобедимости, - Доспехами Чистоты, изготовленными на их родине, острове Туле, на гербе общества которого имелся похожий меч.
        Высокие светлые «дети Солнца», объединенные в глубоко законспирированную организацию… Неужели они - остатки уникальной северной протонации, уцелевшей в котле глобальной ассимиляции и создавшей тайные ордена с целью сохранения чистоты крови?
        Догадки, подтверждаемые фактами, обретали вид истины, Я знал историю достаточно хорошо, чтобы сделать кое-какие выводы на основе полученных данных. Значит, разработанная Гиммлером программа «Lebensborn»*, предусматривавшая дать рейху путем селекционного отбора 150 миллионов рафинированных арийцев, действительно имела в основе носителей элитного генофонда - потомков выходцев из легендарных земель, «Der Kulturbegrunder» - «создателей цивилизации», как называл их Гитлер. Истинно белых людей, распространивших свет высшей культуры по всему миру.
        Один из которых, одетый в униформу, лежал сейчас мертвым у моих ног.
        А его сотоварищи колесят по Петербургу на дорогих автомобилях, объединенные в сакральное «Светлое братство». Значит, значит…
        - Чего потерялся, Ильюха? - бесцеремонно сбил ход моей мысли Слава.
        Яма была выкопана. Требовалось положить в нее труп.
        - Ну, давай, беремся, - сказал корефан, нагибаясь. - Ильюха, че ты такой глушеный?
        Я вышел из задумчивости и с сожалением взял покойника за ноги. Слава с Эриком подхватили его за плечи.
        Мы отволокли мертвеца в ложбину, и Боря быстро закидал его землей, а сверху засыпал прошлогодними листьями - для конспирации.
        Постояли немного у могилы, выдержав минуту молчания. Поскольку все были без шапок, то и снимать ничего не потребовалось.
        - Что же теперь будет? - жалобно спросил Эрик.
        - Вот уж попали с этими Доспехами, - насупился Боря.
        Деревья торжественно шелестели над головою, словно скорбели вместе с нами.
        - Зачем надо было стрелять? - снова заныл Эрик. - А еще говорил, что надо мозгами шевелить. Неужели нельзя было по-хорошему разойтись!
        Я не стерпел:
        - Да что ты, блин горелый, канючишь?! Из-за тебя, дурака, все так вышло. Будь у вас хотя бы дэцел ума на двоих, ничего подобного бы не случилось. Теперь придется выкарабкиваться из дерьмища, в которое мы вляпались исключительно по вашей вине!
        Эрик побагровел, но возразить не осмелился, близость рыцаря, павшего смертью храбрых, не позволяла.
        - Вот и похоронили, - многозначительно высказался корефан, разом прекратив перепалку, - теперь поехали помянем.
        Мы побрели к машине. Слава на ходу заматывал ремешки вокруг ножен - прихватил в качестве трофея меч.
        - Не грусти, утрясется, - приободрил он меня. - Бывало и хуже.
        - Зря ты убил полубога, - вздохнул я.

6

        Моя кислая рожа заметно раздражала Маринку. И ведь не растолкуешь жене, что причиной является вовсе не визит ее родителей.
        Я пребывал в довольно-таки тягостном настроении. А тут еще оказалось, что гости уже в пути. По-ложа руку на сердце, я бы с куда большим удовольствием уединился в кабинете и обмозговал ситуацию, но на свете бывают события, например приезд тестя с тещей, неотвратимые как сама смерть.
        Хмурым я был также по факту отходняка. Поминки устроили у Славы, зацепив по дороге из леса литровый фугас «самой чистой водки в мире». Время провели с пользой. Нервы подлечили и обстановку немножко прояснили, что крайне немаловажно. Из Эрика раньше было слова не выжать о претендентах на Доспехи Чистоты. Все «пацаны да пацаны». Братва, короче. Ну, я и проявил непростительное легкомыслие, посчитав «пацанов» за ботву наподобие лопоухих кухонных бакланов. Самонадеянность меня подвела. Прежде чем переться на «стрелку», надо было разнюхать по максимуму о предполагаемых оппонентах, тогда бы и переговоры не приняли столь печальный оборот. Я и представить не мог, что встречу таких меченосцев.
        А Эрик, похоже, и не знал даже, что таковые вообще существуют. Стресс и алкоголь развязали бедняге язык. Я видел, в каком состоянии находится чмудак, и верил ему. Рассказывал он обстоятельно.
        С немцем-полукровкой из обрусевших иммигрантов, Альфредом Карловичем Конном, Эрик познакомился на собеседовании. По весне, перерывая в поисках работы соответствующие разделы рекламных газет, он заприметил регулярно печатаемые объявления о наборе молодых людей в бундесвер. В армии Эрик бывал и службы уже не боялся, лишь бы платили хорошо. Он позвонил по указанному телефону и вскоре очутился в офисе, набитом самой разношерстной публикой из числа трудолюбивых соотечественников возрастом до 25 лет. Компьютерного тестирования не прошел, зато приглянулся сотруднику фирмы, имевшему нетрадиционные наклонности. На этом деловые отношения были прекращены, и завязалась крепкая мужская дружба с первого взгляда, переросшая затем в любовь.
        Гормон играет с наступлением весны. Зачастивший к дядюшке Альфу Эрик не мог не обратить внимания на его увлечение антиквариатом. Вот он и решил осчастливить ненаглядного предметом старины, поведав ему о найденных Доспехах. Так появились «пацаны» - термин в наши дни емкий, он-то и ввел меня в заблуждение. Заблуждение, пагубное для одного из квазипацанов и теперь, возможно, фатальное для нас всех.
        Слава по этому поводу ничего не думал, во всяком случае мнение свое высказывать не спешил. Брезгливо косился на Эрика, да и на Борю заодно, хотя соседа в содомском грехе упрекнуть было нельзя.
        Сидели-трендели долго. Ксения работала, и нас никто не стеснял. Поэтому домой я вернулся лишь вечером - к самому приходу гостей.
        Напрасно я опасался, что предыдущая встреча подмочила мою репутацию в глазах Маринкиных родителей. Напротив, между нами начали завязываться человеческие отношения. Уж я-то умею отличить Фальшивую доброжелательность от настоящей. Эта была подлинной. Зря я по молодости лет лез вон из кожи, демонстрируя хорошие манеры. Капля дерзости облегчила бы взаимопонимание, только я как-то не догадывался. «Наглость - второе счастье».
        Тем не менее вступать в царство Кира дамы желанием не горели. Стол украсила бутылка розового рейнского вина, ничего крепче дома у меня вдруг не оказалось.

«Бабский заговор налицо, - подумал я. - А-а… не очень-то и хотелось, бодать его конем!»
        Сели. Выпили. Я включил телевизор.
        Шла попсовая музыкальная программа. От нечего делать я косился одним глазом в тарелку, другим - на экран. Голова была занята сумбурными и безрадостными мыслями. Человека убить - это все-таки серьезное преступление. Не столько даже в уголовном плане, сколько в моральном. Вдобавок выясняется, что он принадлежал к могущественной и тайной организации. Такие обстоятельства не могли не угнетать. Я сидел, угрюмый, мечтая, чтобы случившееся на Ржевке оказалось сном. Разговорами, к счастью, никто не донимал, от вина, упавшего на старые дрожжи, в голове зашумело, и мне почти удалось достичь иллюзорного облегчения. Я не хотел, чтобы кто-то прознал о моих думках, и на всякий случай постарался отделаться от них. Выпили еще по бокальчику. Мамаша с дочкой снова завели о своем, о женском, а заскучавший тесть наклонился ко мне.
        - Что-то Анжелу расперло, - доверительным тоном сообщил Анатолий Георгиевич.
        Он пошловато оскалился и кивнул на телевизор, где мяукала округлившаяся звезда эстрады. Тестю хронически не хватало собеседника, и он нашел во мне отдушину. Я ему сочувствовал.
        - Аки на дрожжах, - подтвердил я, представляя, как несладко сидеть дома с Валерией Львовной. Тут начнешь не только слюнями истекать перед ящиком.
        Звонок в дверь оторвал тестя от сальных переживаний.
        - Это Слава? - нахмурилась Маринка, не ждавшая от меня такой подлости.
        - Лично я никого не приглашал. - Я отправился открывать. - Незваный гость, блин, хуже татарина.
        По жизни я с татарами общался не шибко, однако представление об этой шумной и назойливой нации имел. Застольничать с татарами, особенно когда их несколько - радости мало. Но незваный гость все равно хуже. Во-первых, на общение с определенным человеком нужно подобающим образом настроиться; во-вторых, не всегда есть возможность его принять; в-третьих, встреча некоторых гостей друг с другом может быть нежелательна. Есть и другие «но», косвенно свидетельствующие в пользу татар, цыган, кавказцев, еврейцев, корейцев и прочих монголоидов, которые тоже далеко не подарочек. Но соотечественники бывают куда противнее.
        В коридоре я остановился. Может быть, не открывать, ну их всех? Как пришли, так и уйдут. Я никого не ждал, а чужие здесь не ходят. Попутанные Дионисом думки вдруг сгруппировались в жуткое подозрение: а что, если это «светлые братья», непостижимым образом вышедшие на мой след! За дверью терпеливо ждали, от этого появилось желание проигнорировать звонок и вернуться в комнату, где сидят тесть с тещей. Что они подумают, если я похерю пришедших ко мне людей? Я мысленно сплюнул. Прослыть негостеприимным хозяином не хотелось, и я потянулся к замку.
        - Кто там? - спросил предварительно.
        - Эрик. Открой, Илья, нужно.
        Ну, нужно, так нужно. Я отворил и впустил Эрика. «Светлые братья», следующие за ним, зашли сами.
        Рослые штурмовики ввалились в прихожую, двое схватили меня за руки, а третий, вытащив из-за спины меч, шагнул в комнату и приказал замеревшему за столом семейству:
        - Всем сидеть! Положите руки на стол и не двигайтесь.
        Меня потащили следом.
        - Где Доспехи Чистоты? - заглянул мне в душу ярко-синими глазами молодой человек с мечом.
        - Илья, отдай им Доспехи, - торопливо сказал Эрик. - Так будет лучше для всех.
        - Илья, кто это? - взвизгнула Валерия Львовна, и синеглазый обернулся к ней:
        - Я же сказал, сидеть смирно!
        Я шумно вздохнул. Бегства в мир иллюзий не получилось. Действительность настигла, нагло вторгнувшись в мое жилье. Правда, страшно тоже не было. Бозникшее с резкой подачи замешательство прошло, я изгнал его, даже не испугавшись. А может, просто пьяный был.
        - Ой, кто это? - вслед за мамашей повторила Марина.
        - Молчать, - приказал синеглазый.
        М-да, незваный гость - напасть похуже саранчи, Сохраняя хладнокровие, я оценил обстановку. «Светлые братья» осадили меня, как тевтоны Замошье. В правую руку вцепился коренастый белобрысый крепыш, в левую - страшненький альбинос. Он был совсем лишен пигмента и в черной одежде выглядел как привидение. Только глаза у него были розовые, остальными красками природа его обделила.
        Я шевельнул руками. Держали крепко. Ну а вырвись я, что тогда? Пистолет в тайнике за электрическим счетчиком, быстро добраться до него невозможно. Светошоковый фонарь в кармане куртки, висящей в прихожей, - сложно, но можно. Был еще полуторник, добытый мной при налете на книгохранилище сатанистов. Ныне старинные тома занимали два отдельных стеллажа моей библиотеки. Там же, в кабинете, помещался меч.
        - Ты что, замерз? - Острие меча коснулось горла Маринки. Синеглазый молодчик был настроен на достижение цели любыми средствами.
        Я кротко поглядел на него. Отточенное лезвие у шеи жены сделало мое лицо эталоном смирения. Теперь я понял, почему Слава становился спокойным, когда решался убивать. Ненависть качественно менялась, зашкаливая за некий предел, у каждого свой. За этим порогом гневу, страху и жалости не оставалось места. Это была уверенность воина.
        - То, что вы ищете, находится в соседней комнате, - ровным голосом сообщил я. - Пойдем.
        Что-то в моем взгляде не понравилось арийскому субчику. Он быстро облизнул губы и посмотрел на подручных.
        - Пойдем, - убрал он лезвие от тела моей дорогой и любимой супруги. Я был ему признателен. Но намерения уничтожить троицу белокурых бестий не оставил.
        Приговоренные, они больше не стоили моих эмоций.
        Меня ввели в кабинет.
        - Там, - кивнул я на шкаф.
        Синеглазый подергал за ручку, но открыть не смог. Дверцу заедало. Дверцу надо было приподнять.
        - Заперто, - недовольно отметил он.
        - Позвольте, я открою, - попросил я.
        - Открывай. - Старший сделал знак своим «братьям». Меня отпустили. Молодчик отошел от шкафа, поигрывая мечом, и предупредил: - Только без эксцессов, а то сразу голову долой.
        - Верю, - согласился я.
        Меч стоял в углу комнаты, за стеллажом. От того места, где я находился, до него было четыре шага. От шкафа - пять. Я нажал и отворил дверку. Штурмовики напряглись, ожидая подвоха. Достал лежавшие на дне шкафа Доспехи Чистоты и положил на пол. Уступил место сунувшемуся альбиносу. До полуторника осталось три шага.
        - Вот то, что вы ищете. - Я любезно отодвинулся в сторону.
        Два шага.
        - Без обмана? - спросил арийский молодчик.
        - Они самые, из кургана, - подтвердил Эрик. Доспехи Чистоты громоздились на ковре, сияя гладкой стальной чешуей. Время было не властно над ними. Блеск завораживал, притягивал взгляд.
        Я еще продвинулся к своей цели, оказавшись за спинами «светлых братьев». Я стоял почти у стеллажа. До угла оставался метр, всего ничего, однако тесак в руке синеглазого делал это расстояние непреодолимым. Конечно, пойди я на рывок, до оружия, возможно, и дотянулся бы, но тут же был бы заколот. Или зарублен. Белобрысый крепыш нагнулся и потрогал Доспехи. Сейчас он их заберет.
        Времени оставалось в обрез, но суетиться было нельзя. Мне требовалось сделать лишь шаг.
        Шаг.
        Я протянул руку и взял прислоненный к стене меч. Это оказалось просто. Сложнее было незаметно вытащить его из-за стеллажа.
        Крепыш поднял Доспехи. Синеглазый изумленно уставился на меня. Я крутнул мечом. Полуторник был узкий и плохо отбалансированный, более похожий на лом, чем на боевое оружие. Альбинос оглянулся. Он был ближе остальных, и я обрушил клинок ему на голову.
        Реакция у него была потрясающая. Альбинос мгновенно пригнулся, словно ждал удара. Меч пролетел над ним, грозя увести нерастраченную силу в паркет, но я, малость научившийся обращению с полуторником, сумел развернуться и приложить белобрысого клинком по шее. Крепыш подвижностью альбиноса не обладал и замер в обнимку с Доспехами как истукан. Я угодил плашмя, поэтому голову не отрубил, просто сбил с ног. Крепыша снесло на стену. Он с грохотом упал и застыл на полу черной грудой, накрыв собой латы.
        Альбинос выскочил из кабинета. Я пырнул мечом синеглазого. Тот отпрянул, толкнув Эрика, неловко парируя выпад тесаком. Он перепугался. Следующим тычком я мог бы пронзить его насквозь, но было не до этого - улизнувший меченосец представлял опасность для моих близких, поэтому я поспешил им на выручку.
        В комнате альбинос вытащил из-под пальто страшенный эсэсовский тесак.
        - Эрик, держи его! - крикнул я.
        Орал для устрашения противника. Пусть не думает, что придет подмога, хотя бы несколько секунд. В бою все средства хороши.
        Следовало использовать любую мелочь, потому что надеяться я мог только на себя. Невредимое семейство скучилось на диване. Валерия Львовна обнимала мужа и дочь, являя собой яркий пример готовности к самопожертвованию. Из тестя воин был никудышный - он сидел с разинутым ртом. От такого помощи не дождешься.
        Я ткнул мечом альбиноса. Тот отскочил. Мы закружились по комнате, которая стала чем-то напоминать Колизей. В кабинете со звоном распахнулась оконная рама, потянуло свежим воздухом. Я безуспешно атаковал альбиноса. Легкое опьянение сделало мое тело вертким. Это помогало, потому что совладать с парнем в обычном зажатом состоянии было бы проблематично. Он резво скакал вдоль стен, уходя от уколов, а размахнуться, чтобы рубануть как следует, не позволял потолок.
        До поры до времени меня спасала только превосходящая длина меча, позволяющая удерживать альбиноса на расстоянии. Но долго так продолжаться не могло - я уже выдыхался. Трудно сказать, чем бы закончился поединок, если бы Маринка не снялась с Дивана и не скрылась в прихожей.

«Светлый брат» контратаковал. Я с трудом увернулся и сделал разящий выпад, но управиться с таким шустрым противником оказалось очень непросто. Альбинос скользнул вбок, отведя удар. Полуторник застрял, зажатый в щели между арийским клинком и рогом гарды, превратившейся в настоящую ловушку для мечей. Рукоятка рванулась из пальцев. Я не удержал меч, и он вывалился на палас.
        - Илья, ложись!
        Не раздумывая, я прыгнул на пол. Упал ничком и развернулся ногами к противнику, чтобы было чем встретить, если нападет.
        Полыхнула шоковая вспышка. Я лежал, уткнувшись носом в толстый ворс и зажмурившись, но мне все равно досталось. Перед глазами поплыли оранжевые блики. В квартире сразу стало тихо: остальные получили по полной программе.
        Я встал. Комната напоминала музей восковых фигур. Светошоковый фонарь - средство действенное и беспощадное. Не убереглась даже Маринка, хотя я учил ее обращению с фонарем. В неприятной близости от себя я увидел широко распахнутые зенки альбиноса. Он утратил последние краски, машинально обернувшись на окрик. Глаза его побелели. Зрачок сузился в невидимую точку. От яркого света зрительный пигмент родопсин сгорел, и радужная оболочка временно обесцветилась.
        Родственники пребывали не в лучшем состоянии, но сейчас меня заботили куда менее близкие люди. Те, кто остался в кабинете: Эрик и синеглазый. Последний особенно. Уж что-то подозрительно тихо там было. Я подобрал полуторник, проморгался и осторожно заглянул в соседнюю комнату.
        На меня никто не напал. Желающие повывелись. Задувающий в распахнутую настежь балконную дверь ветер ерошил волосы на голове придавившего Доспехи рыцаря. Эрик молча корчился на полу, обхватив руками живот. Под ним изрядно натекло. Весь ковер пропитался кровью.
        Очевидно, синеглазый шпиганул его перед уходом. Он не был готов попасть в такую передрягу, бригадира старшие «братья» выбрали не из храброго десятка. Вот он и поспешил воспользоваться запасным выходом, благо второй этаж - не высота. Плюнул на цель визита и бросил команду на произвол судьбы. Своя шкура дороже; кто может гарантировать, что «черный археолог» не увлекается коллекционированием человеческих голов? Должно быть, внезапное появление полуторника и резвость, с которой я начал им махать, произвели на белокурую бестию неизгладимое впечатление. Можно было решить, что мне повезло, но тогда наглость - это действительно счастье. «Бог помогает тому, кто себе помогает».
        Прежде всего я связал «светлых братьев». Крепыш дышал, но находился в глубоком нокауте. Напарник же подавал более активные признаки жизни. Постепенно родопсин восстанавливался и глаза альбиноса наливались красным.
        Я вызвал «скорую помощь» и осмотрел Эрика. От потери крови он впал в забытье и боли не чувствовал. Располосовали его нехило: требушки горяченькие высыпались из его брюшной полости не хуже, чем у писателя Мисимы.
        Боря сидел дома, не подозревая, что творится у него под боком. Я порадовал его новостями, отдал Доспехи Чистоты и приказал не высовывать носа из дому. Затем позвонил Славе, вкратце обрисовал суть дела и попросил приехать. Кое-как успокоил и спровадил с глаз долой тещу с тестем. В ожидании врачей проинструктировал Маринку. Милиции не боялся. Мною владела абсолютная убежденность, что больше отмеренного я не получу, но и уготованного избежать не получится.
        И все же, все же…Уверенность поколебалась под давлением здравого смысла, когда прибыл воин-афганец. Вошел он без звонка, дверь в квартиру не закрывали, вот-вот должна была появиться «скорая», И милиция, которую в таких случаях врачи оповещают самостоятельно. Корефан долго не размышлял. Осмотрев мой домашний Колизей, Слава сказал:
        - Жми ко мне, Ильюха. Ксюша дома, она тебе откроет. Мы с Маришкой встретим врачей и отвалим. Нечего тут мусарню вымораживать.
        Коротко и ясно. Слава хоть и не был большого ума, но всегда знал, что делать. И меня учил: «Выключай мозги, включай соображение». Именно это пресловутое соображение и выручало нас в самых безвыходных ситуациях, когда времени думать просто не было. Я привык доверяться Славе, он всегда оказывался прав. Ментов и в самом деле ждать не стоит, ничего хорошего они не принесут. Есть мнение, что Моисей, спускаясь с горы Синай, ненароком разбил шестую глиняную скрижаль с заповедями Господними, поэтому до нас их дошло всего десять. Одиннадцатая якобы гласила: «Не попадайся!» - в точности про меня. Двенадцатая: «Не болтай!» - это про Эрика. Держал бы язык за зубами, был бы сейчас здоров. И нам неприятностей меньше, расхлебывай теперь эту кашу, приправленную молодцами в черном вместо изюма. Сидя в тюрьме, делать это несравненно сложнее. Поэтому нечего попадаться. «Береженого Бог бережет, небереженого конвой стережет». Положняковыми кашками я до отвала накушался по первому сроку и был ими сыт. Спросил только:
        - А с этими что делать? - указывая на сопящих бок о бок «сыновей Солнца».
        - А чего с ними делать? - удивился Слава. - Здесь оставим, пускай их мусарня пользует. Надо же легавым кого-то сожрать.
        - Ну да, конечно, - согласился я и крепко поцеловал жену. - Все будет хорошо, дорогая. Оставляю тебя в надежных руках. Ненадолго.
        - Бум надеяться, - кивнул за нее Слава. - Ты гляди, Ильюха, там по дороге. Не хотелось бы, чтоб ты вперся в какой-нибудь блудняк.
        С лестничной площади донеслось гудение лифта. Я вдруг понял, что это к нам. Медики или менты. В любом случае, надо было поспешать.
        - Все будет ништяк. - Я нацепил куртку с ключами и документами на машину в карманах и выскочил из квартиры. Лифт поднимался. Ломиться к Боре было поздно, следовало тихариться на месте, причем прямо сейчас, иначе заметят. Совсем плохо, если это милиция.
        Я спрятался в простенке за мусоропроводом на лестничной клетке между вторым и третьим этажами. С клацканьем разъехались двери лифта. Я замер не дыша. Неужели ОМОН? Тогда капец, и не только мне. Легионеры ведь сначала бьют, потом спрашивают, а Слава не из тех, кто безропотно подставляет другую щеку. Погубит и себя, и Маринку. Застучали шаги. Я осторожно выглянул и увидел, как три белые спины скрылись за моей дверью. «Пронесло, Василий Иванович! - И меня, Петька, тоже».
        Я бегом спустился по лестнице и забрался в стоящую напротив парадного «Ниву». «Волга» Славы притулилась рядом.
        Опасливо озираясь, я завел мотор и выехал со двора. Моего кошмара - канареечного уазика с проблесковым маячком на крыше - так и не увидел. Но все равно было страшно. Я взмок от пота как мышонок. От фаталистического спокойствия не осталось и следа. Должно быть, протрезвел.
        В таком виде (нашороханный и трезвый как дурак) я предстал перед Ксенией.
        - Прятаться пришел. Чего опять набедокурил?
        Ксения была усталой и раздраженной. Она работала старшей медсестрой в Военно-медицинской академии и недавно сменилась с дежурства. После «суток» принимать беженцев, да еще на ночь глядя, - не в жилу. Я отлично сие догонял и старался Ксению не злить. Тем паче что ее муж сейчас рисковал из-за меня головой.
        Мы сидели на кухне и пили чай. Я ничего не стал скрывать от Ксении. Недовольство сквозило в каждом ее слове, в каждом движении. А что еще может вызвать прохиндей, сам не умеющий спокойно жить и втягивающий в авантюры чужих мужей? Никто не любит смутьянов. Интересно, что обо мне думают Маринкины родители? Опять, наверное, мало хорошего. Точняк, уверились теперь, что я самый распоследний проходимец, и станут уверять в этом Маринку. Как она там сейчас?
        Мучиться неизвестностью долго не пришлось. Ксения внезапно подняла голову, и мы, не сговариваясь, бросились в прихожую. Заскрежетал в замке ключ, и Слава неуклюже посторонился, с медвежьей элегантностью отставного подпоручика пропуская вперед Маринку.
        - Н-ну? - выдавил я. Дамы поцеловались.
        - Все нормально прошло, - улыбнулся мне Слава.
        - Пойдем, Мариш, чайку попьем, - защебетала Ксения, уводя подругу на кухню. - Мужчины, вы тоже присоединяйтесь к нам. Поговорите о своих делах и приходите.
        - Идем, - сказал Слава, стаскивая кожан. «Железо» тяжело болталось в карманах.
        - Ну, что там? - нетерпеливо спросил я.
        - Все путем. Эрика в Вавильник забрали, «скорая» оттуда приехала.
        - А менты?
        - Без понятия, - пожал плечами Слава. - Мы их ждать не стали.
        - А… - я запнулся, подозревая нечто страшное. Слава мог сотворить с пленными что угодно. - А как же эти?
        - Я их отпустил, - сказал Слава.
        - В смысле?
        - На все четыре стороны. А че с ними делать, не солить же?
        - Ну да, конечно, - пробормотал я, - конечно.
        - Мусорам их сдавать - себе дороже, - пояснил друган. - Да не грусти, - хлопнул он меня по плечу. - Пошли похаваем. Потом покумекаем, че делать.
        В нашем присутствии женщины сохраняли напускное спокойствие. Ксения, правда, заметно воспрянула духом, а вот моя благоверная сдерживала эмоции. Давалось ей это с видимым усилием. Я чувствовал приближение бури. «Буря, скоро грянет буря». Как только останемся одни. Разговор по душам был отложен в долгий ящик, но я знал, что он обязательно состоится.
        Перед сном требушину набивать особо не стали. Подруги быстро слиняли в комнату, а мы остались «кумекать».
        - Надо будет Доспехи завтра у Бори забрать. - Я придвинул большую дымящуюся чашку. Чаю было выпито много, но мандраж от этого не исчез. Денек сегодня выдался страшненький, и меня до сих пор поколачивало. Нервы, нервы ни к черту. Кладоискательская деятельность сжирает их с ненасытностью Молоха.
        - Заберем.
        - Как там Эрик? - спросил я. - Не слышал, что врачи говорили, жить будет?
        - Выкарабкается, - успокоил Слава. - Я таких по Афгану знаешь сколько насмотрелся? Кровопотеря приличная, но смерти в глазах нет.
        - Чего нет???
        - Смерти. У человека, если он должен скоро тяжело заболеть или кинуться, в левом глазу на радужке черточки возникают. Не раньше чем за неделю. Что-то от Луны зависит. Мне один лепила из госпиталя рассказывал. Доступно объяснил, что к чему, а потом я и сам такие видел не раз.
        - У духов тоже? - завороженно спросил я. Роковые знаки, появляющиеся на теле человека, - вовсе не миф, а научно засвидетельствованный факт, но для меня они оставались чем-то граничащим с чудом. Неудивительно, что свидетель сего мистического явления вызывал повышенный интерес.
        - У всех, - емко ответил Слава.
        Я вспомнил, что сегодня он застрелил человека.
        Чем спас мне жизнь.
        Помолчали.
        - Ну и хорошо, что выкарабкается, - заключил я. - Опер к нему на больничку придет показания снимать, Эрик ему поведает про меченосцев. А прижмурился бы - мокруху на меня повесили.
        - А на тебе и так мокруха висит, - криво ухмыльнулся Слава. - Соучастие, забыл?
        - Полагаешь, если легавые начнут копать по «Светлому братству», разборка на Ржевке всплывет? - с памятью у меня было в порядке, но и с логикой тоже.
        - Обязательно.
        - А где труп? Нет жмура - нет убийства.
        - Найдут, - возразил корефан. - У Бори спросят, он покажет.
        - Плохо, - сказал я, - очень плохо.
        Снова очутиться в «Крестах» мне не катило. Даже если удастся отмазаться от срока, посидеть придется изрядно. Следствие нынче идет долго. Это раньше оно длилось месяц-другой, а если процессник тормозился в СИЗО более полугода, уже был нонсенс. Теперь до суда могут вымораживать годами. Да и само следствие - процедура щекотливая. Начнут тянуть ниточку - размотают весь клубок. А я человек грешный, мне в тюрьму нельзя.
        - Будем рубить хвосты, - решил я. - Братство имеет выход на Эрика только через полюбовничка его милого, Конна. Завтра возьмем у Бори адрес и навестим дядюшку Альфа. Надо про это Братство побольше узнать.
        Слава мечтательно дернул уголком рта.
        - Может, договоримся. Заинтересуем их чем-нибудь. Отдадим, на крайняк, Доспехи. Даром, прах их побери. Проживем как-нибудь до получения денег от Гохрана. Как думаешь?
        - Лады, - кивнул друг. - Отчего не поговорить. От государства только бабок шиш дождешься, но надеяться можно. А теперь пошли спать, утро вечера мудренее.
        Комнат у Славы было много. Хватило на всех. Когда я забрался под одеяло, Марина спросила:
        - Милый, у нас когда-нибудь будет нормальная человеческая жизнь?
        - А что? - сделав вид, что не понимаю, о чем речь, поинтересовался я.
        - Я маме звонила, она в шоке. Папа вообще не знает, что ему думать. Вот они и спрашивают насчет жизни. Что ты по этому поводу скажешь?
        - Жизнь, - я скрипнул зубами, - прекрасна!



        Часть 2
        ЗАГАДОЧНОЕ НАСЛЕДИЕ


7

        От звука открываемой дверцы я вздрогнул. На заднее сиденье полетела увесистая сумка.
        - Ф-фу ты черт, с тобой так кондрашка хватит, - сказал я незаметно подкравшемуся к машине другу.
        - А ты не зевай. - Слава поудобнее устроился на пятой точке и запустил мотор.

«Волга» выкатилась на проспект Мориса Тореза, свернула на улицу Курчатова и, попрыгав по трамвайным путям, оказалась в парке Политехнического института. Слава покружил немного по дорожкам, проверяясь на предмет хвоста, и, не обнаружив оного, остановил машину перед корпусом. Справа выстроились в ряд «ракушки» преподавательских автомобилей. Было утро. Учеба в самом разгаре (как раз вторая пара началась), и любой посторонний был бы немедленно нами замечен.
        - У Бори все нормален, - доложил Слава, - сегодня пойдет к Эрику в больницу, с родителями его состыковался уже.
        - Менты не беспокоили его? - спросил я.
        Слава помотал головой.
        - А меченосцы?
        - Не, никто. Я же говорю - нормалек. Но Доспехи я забрал, а то мало ли че как.
        - Одного не пойму, - вспомнив о причине всех наших несчастий, я перегнулся через спинку сиденья, - как такой большой джинн уместился в таакой маленький бутылка?
        - Уместится, если умять как следует. Типа ты не знаешь, как по этапу едут. Из «Столыпина» в автозак перегружают, чтобы в зону везти, а все с баулами, места мало, и вот начинают жаловаться. Тогда мент собаку выпускает, - знаешь, сколько свободного места сразу образуется?
        - Знаю, знаю, - проворчал я, раздергивая молнию на сумке. Блеснула полированная сталь Доспехов.
        Все-таки непонятно было, каким образом они так хорошо сохранились, в то время как от прочего курганного железа остались одни ржавые лантухи. Секрет ведали только мастера острова Туле, но где они? Есть лишь их белобрысые потомки, встречаться с которыми я особым желанием не горел, знал, что ничем хорошим это не кончится. Либо сложу голову под мечами «светлых братьев», либо меня сцапает мусорня. Менты на меня давно зуб имеют. Однажды мне отвертеться удалось, повторно - навряд ли. С превеликой радостью отправят меня легавые в «Кресты» на два-один - первый этаж второго корпуса, где содержатся приговоренные к высшей мере. Гробовая тишина галереи смертников, обреченный сокамерник, прогулки по ночам и пуля в голову как неизбежный финал - все это не по мне. Впрочем, даже если лоб зеленкой не намажут, а заменят пожизненным, гнить в вологодской тюрьме озерного острова Огненный хотелось еще меньше. Такое «помилование» - та же смертная казнь, только более мучительная. Слава своими арестантскими воспоминаниями навел на тягостные раздумья. Я вздохнул:
        - Поехали кофе попьем.
        - На Гражданский? - спросил Слава.
        - Нет, в «кенгурятник».
        - Это где такой?
        - Места знать надо, - усмехнулся я. - Тут недалеко, двинули.
        Студенческое кафе находилось здесь же, в парке, буквально в двух шагах от нашей стоянки. Вообще-то молодежь называла его «Аквариум», но у приятелей Гоши Маркова, в свое время показавшего мне сей кабак, было распространено более игривое погоняло. Надо полагать, в честь студенток, заскакивающих в данное заведение.
        Кафе пользовалось популярностью не только среди учащихся. У входа притулились старый, сараеподобный «ниссан-патрол» и новенькая «судзуки-витара», кокетливая как марцифаль. Слава припарковал «Волгу» рядом. На крылечке ошивался стриженый молодой человек прибандиченного вида. Пацану явно чего-то от нас хотелось.
        - Угости сигаретой, - попросил он, когда я поднялся по ступенькам.
        - Не курю, - ответил я.

«Стрелок» тут же переключил внимание на корефана, от которого табачищем разило, наверное, за километр.
        - Сигарету дай.
        - Полай, - криво ухмыльнулся Слава, недолюбливавший братву.
        Мы зашли в кафеюшник. Народу, невзирая на учебный час, хватало. Бар был набит битком, делать там было нечего. Мы считали себя людьми солидными и пошли в зал, где тоже нехило гудели прогульщики.
        Сели за дальний столик справа. Из четырех имеющихся кабинок три были заняты, так что с выбором места затруднений не возникло. В ожидании официанта принялись рассматривать рыбок в аквариумах, отделяющих нас от прохода. Между кабинками перегородки были невысокие. За соседним столиком веселилась компания студентов, человек десять, благо длинные скамьи позволяли разместиться всем. Вместо того чтобы готовиться к сессии, детки активно прожигали жизнь. Ну и правильно, другой-то не будет.
        Примчалась девушка в красном передничке, подала пару меню. Тоже, наверное, к стипендии подрабатывает. У нее хотелось узнать имя. Я вдруг почувствовал голод. Перед выездом не поели, после бурного вчерашнего дня немного мутило, но организм брал свое.
        - Ну, чего? - спросил Слава.
        - Позавтракаем, - сказал я.
        Мы заказали по бифштексу с картошкой и кофе. Для разминки Слава взял пиво, я же ограничился яблочным соком. Напитки принесли сразу. В ожидании мясных блюд немного промочили горло. С сопредельной территории редкие в «кенгурятнике» конвекционные потоки затягивали ленивые завитушки сигаретного дыма. Студиозусы испражнялись смрадом не хуже Шосткинского химкомбината «Свема». Слава тоже закурил, видимо, для баланса и, наклонившись ко мне, сказал:
        - Надо бы и нам Эриковой мамаше на хвост сесть.
        - В смысле? - Я не был знаком с мамой харакирнутого курганника и с трудом представлял наличие у нее хвоста, шерстки, жабр и прочих свидетельств атавизма, оставшихся от далеких предков. - Что нам сие даст?
        - Смотаемся в больницу, побеседуем.
        - Зачем нам родня? - хмыкнул я, тяжелая Жизнь заставляла мимикрировать под друга. - Разве сами не сможем пройти?
        - А пустят? - усомнился Слава. Семейная жизнь отрицательно сказывалась на его умственных способностях.
        - Почему нет? - цинично изумился я. - Куда они денутся!
        - Ну ладно, тогда давай так, - заскрипел мозгами другая. - Выспросим у Эрика адресок, как там его… Конна и дернем этого ебуна маслозадого, узнаем, что за «Светлое братство» такое.
        - А потом? - Слава по старой афганской привычке любил все решать с наскока, я же не был сторонником кавалерийских атак.
        - Разберемся, - корефан заглотил пиво и с сожалением повертел в пальцах пустой бокал. - Я так понимаю, ты им Доспехи продавать не собираешься?
        - Ни за какие коврижки. От случайных покупателей одни неприятности.
        - А кому сейчас легко? - саркастически изрек друган, закуривая новую «LМ». Я случайно вдохнул струйку выпущенного в мою сторону дыма и закашлялся. Американские сигареты, забитые на фабрике им. Урицкого, воняли горящей помойкой. За что только Слава их любит?
        - Теперь уже никому, - горько сказал я о попавших в беду компаньонах, - а все из-за дурацкой деловитости излишне самостоятельных людей.
        - Меньше думай об этом, - посоветовал друг. - Решим и эту проблему. Где наша не пропадала!
        Девочка в передничке принесла заказ. Проворно разложила ножи с вилками и пожелала приятного аппетита.
        - Еще пива и счет, - корефан с достоинством извлек пухлый лопатник.
        Афганца аж перло от самодовольства. Дикарь не выродился в нем, и он иногда чудил: зимой выколол официанту глаз вилочкой для фондю. Сплошные заботы, но в качестве боевого охранения Славе цены не было. А что он еще умел? Настоящие деньги экс-офицер Советской армии увидел только два года назад благодаря мне и до сих пор наслаждался собственной кредитоспособностью.

        Из чего же, из чего же, из чего же
        Сделаны наши мальчишки?
        - доносился из бара пущенный во всю громкость и на бис хит «Сектора Газа»:

        Из ножей и из кастетов,
        Из обрезов и пистолетов
        Сделаны наши мальчишки…
        Я поперхнулся.

        Сделаны наши мальчишки…
        На повтор заказывали песню неспроста. Вывалившая из бара кодла молодых бандюков, среди которых мелькала тыква сигаретного стрелка, зашныряла в проходе, выискивая кого-то глазами. Оказалось, нас.

        Из чего же, из чего же, из чего же
        Сделаны наши девчонки?
        В кабину все не поместились. Двое юных гоблинов бесцеремонно брякнулись на скамьи рядом с нами, четверо других столпились у входа, по-бойцовски переминаясь с ноги на ногу и похрустывая костяшками пальцев.
        Стрелку места не досталось, а может быть, просто не захотел присаживаться. Он встал у стола и мстительно осведомился:
        - Что, мужик, будем лаять?
        У меня пропал аппетит, но я ковырял вилочкой картошку, старательно сохраняя невозмутимость.
        - Валяй, - разрешил корефан, - только негромко.
        Стрелок задохнулся в припадке праведного негодования. Гоблины засопели. Сидевший возле меня предусмотрительно пробасил:
        - Ты вилку положи, кончай жрать, - грубо вытащил из моих пальцев вилочку и припечатал ее к столу.

«Довыеживались», - подумал я. Выходя из дома, громоздкую волыну брать не стал, решив, что для визита к Боре она не пригодится. Пистолет был у Славы, но тот почему-то не торопился пускать его в ход, хотя одного вида оружия было вполне достаточно, чтобы обратить пацанов в бегство.
        Стрелок вдруг громко заматерился, словно его прорвало. Корефан добродушно слушал, досмаливая хопец. Гопник ругался надрывисто и однообразно, но для Славы будто музыка лилась. Левый уголок его рта полз вверх в зачарованной улыбочке.
        - Ну че, козлы, молчим? - закончив ораторствовать, перешел к конкретике матерщинник. - Будем отвечать?
        - Тебя слушаем, - ответил Слава, стряхивая пепел на куртку сидевшего рядом мордоворота. - Голосисто поешь, петушок золотой гребешок.
        - Это я петушок?! - вскинулся пацан. - Рома, дай ему!
        Что и каким образом Рома должен был дать Славе прямо в общественном месте, осталось неизвестным. Друг коротко ткнул «элэмияу» в глаз долговязого бандюгана. От оглушительного вопля на миг все оцепенели. Огненный «карандашик», затушенный о зеницу ока, вернул гоблина в первобытное состояние: голося как дикарь и позабыв про общественные интересы, он сосредоточился исключительно на своей особе.
        В следующее мгновение я подхватил тарелку и вдавил ее дымящееся содержимое в лицо примостившегося у меня под боком «маргарина». Атака была неожиданной - с молодыми спортсменами только так и можно было совладать. Бычок тут же отбил обеденный снаряд, но горячая картошка, облепившая морду, и широкий пласт бифштекса сделали свое дело. На секунду боец потерялся. Хапнув со стола вилку, я засадил ее по самую рукоять ему в щеку и оттолкнул шокированного такой звериной жестокостью бицепса.
        - Порежу, бакланы! - заорал я, хватая нож. Слава, опережая меня, буквально выбросил в проход одноглазого и рванулся следом, толкая Рому перед собой как таран.
        Незадачливого стрелка смело с ног. Бандиты проворно рассредоточились между аквариумами. Противопоставляя превосходящим силам противника богатый опыт кладоискательской жизни, я ринулся за друганом, добавляя в воздух децибелов:
        - Перережу всех! Нож, нож!!!
        Нож-то нож - столовый: из нержавейки, короткий и тупой, но когда в руке осатанело ломящегося в бой безумца сверкает нечто металлическое и продолговатое, о котором все оповещены, что это - нож, такая штука наводит страх. А уж вид товарища с торчащей из головы вилкой и вовсе не оставлял сомнений, что острый режущий предмет будет пущен в ход.
        Тем не менее выпускать нас бойцы не собирались. Вероятно, пришли с твердой установкой на драку, а перекодироваться их пьяные бестолковки были не в состоянии. Пропустив мимо ушедшего головой в аквариум Рому, бычки резво запрыгали, демонстрируя добросовестно усвоенную технику спортивного таэквондо, топорно адаптированную к реалиям уличной драки. Двое осадили Славу, третий крутился возле меня, вспарывая ногами сигаретный смог обеденного зала. На расстояние удара, однако, не приближался: нож нагонял жути. Стрелок поспешил на помощь проткнутому вилкой пацану и положительного результата добился: инородное тело было извлечено, в ближайшее время следовало ждать введения в бой резерва из пары юных мстителей.
        - Стоять, зарежу! - шуганул я бойца. У меня имелся светошоковый фонарь, но полыхать им я опасался, дабы не ослепить Славу. Надо было срочно придумывать какой-то финт, потому что замешательство у гоблинов проходило. - Кишки выпущу па…
        Выбитый ногой нож улетел обратно в кабину, вращаясь, как оторвавшийся пропеллер. Упреждая следующий удар, я прыгнул на гоблина, пригнувшись и вжав подбородок в грудь. В единоборствах я был полный профан, но нечто подобное видел по телевизору на чемпионате американской футбольной лиги. Дурацкая атака дала определенный результат. Я сбил бандюгана с ног, и мы оба покатились по полу. Круговорот болезненно прервался ударом о стену. У меня перехватило дыхание. Рядом рефлекторно подтягивал колени к груди противник - плечом я угодил ему в живот.
        Краем глаза я заметил, как набравшийся храбрости стрелок ринулся ко мне. С налету топтать меня ногами ему мешал обездвиженный братан, и пока он огибал препятствие, я ухитрился сделать вдох и перевернулся на спину.
        - Ах ты… ой! - резко сменил настроение с боевого на пораженческое пацан. С силой выметнув навстречу ноги, я втер каблуками ему по коленям и тут же, по инерции оттолкнувшись с еще большей амплитудой, вмазал в промежность.
        - Бля-а-а-а, - как барашек заблеял хамоватый курильщик, оседая от нестерпимой боли.
        Нервы, дружок! Я походя врезал ему кулаком в торец и развернулся к покарябанному вилкой гоблину. Тот уже надвигался на меня, держась за облепленную гарниром рожу. Нет ничего проще.
        - Аля-улю! - крикнул я, продолжая в славных традициях футбола, на сей раз европейского. Трах-бах.
        - Уй!
        Удар пришелся по гениталиям. Не сумев в должной мере блокировать его, дырявый пацан пропустил и второй. На сей раз - точно в яблочко. Теперь ему никак не бах и, уж в ближайшее время точно, не трах. Если не вообще: ботинки на мне тяжелые, с толстой литой подошвой. Самый бойцовский вариант, хотя покупал я их, руководствуясь соображениями моды. Впрочем, нынче мода на средства самозащиты, вот и сгодилась обувка для боя. Добавив по окровавленному рылу неуклюжим, но сильным полукруговым ударом, неким подобием маваши-гэри, я послал коцанного в нокаут.
        Стрелок извивался на полу. Третий бандюк, сбитый мною, молча лежал у стены. Он вполне осмысленно лупал зенками в мою сторону, но агрессивных намерений не проявлял. Оглянувшись, я увидел потирающего кулаки Славу. Он все-таки умотал своих дуболомов и теперь, возвышаясь над поверженными телами, довольно ухмылялся.
        - А ты, Ильюха, боевой. Не ожидал.
        - Пошли, - поторопил я друга. - Надо валить отсюда.
        Посторонних глаз в пределах прямой видимости не наблюдалось, но я был уверен, что чья-то заботливая рука набирает сейчас заветный номер телефона. Сомневаюсь, что он принадлежит службе спасения - пресловутый «девять-один-один». Вероятнее всего, это другой сервис городского масштаба, именуемый в народе крышей. Столкновения с торпедами охраны, имеющей вполне, обоснованные претензии по поводу учиненного беспорядка, хотелось меньше всего. Для нас оно могла явиться фатальным, поскольку прибывающий по вызовам подобного рода «летучий отряд» наверняка оснащен самыми современными средствами вооружения и связи. Учитывая наличие у одного из нас милого афганского синдрома, можно с большой долей вероятности спрогнозировать возникновение Армагеддона местного значения, ведущегося до последнего патрона, вздоха, солдата или капли крови любой из сторон. В зависимости от того, кто окажется проворнее или у кого патронов или солдат окажется больше. Зная свои резервы, на победу в локальной войне я не рассчитывал и поэтому жаждал унести поскорее отсюда ноги. По возможности не засвечивая номера нашей машины.
        Не получилось ни того, ни другого. Когда мы вышли из кафе, то были встречены встревоженным гомоном толпящихся у крыльца «кенгурятника» студентов. Может, мы им и казались героями, но скрыться в такой обстановке незамеченными было решительно невозможно.
        Да и вообще убежать.
        - А ну, геть! - гаркнул кто-то неприятным командным басом. Людей с подобными голосами я убивал бы на месте.
        Такой шанс мне представился. Сквозь толпу к нам протискивались трое суровых мужланов в старомодных кителях цвета хаки. Я знал, что в парке обосновались казаки, заключившие с Политехом договор об охране институтского имущества. В сарайчике у стадиона они устроили конюшню и по ночам гарцевали по аллеям, безжалостно метеля всех, кто, по их мнению, мордой не вышел. Словом, о беспредельщиках я слышал немало, но лично созерцал таковых впервые. И был не в восторге от этой встречи. Стоящие на страже политеховских интересов казаки были самцами откормленными, крепкими и решительными. Раздвигая субтильных учащихся аки лайнер океанские волны, троица уверенно направилась в нашу сторону.
        - Эй, вы, стоять! - приказал шествующий впереди казацюра в белой каракулевой папахе.
        Угадать нарушителей общественного порядка было несложно: видок мы имели пожмаканный.
        - Давай-ка в машину, - сказал я, но Слава уже разворачивал свои габариты в сторону надвигающейся угрозы, и на вывеске у него было написано, что в драке он грозен.
        На мой взгляд, подобное бесстрашие могло нам очень дорого стоить. Казаки были далеко не мальчиками, а вполне зрелыми мужами, опытными в рукопашном бою. У соратника обратившегося к нам «миротворца» на поясе болтался кавказский кинжал, У другого за голенище была заткнута плеть. Хорошего мало, тем паче что их обладатели были кабанами под центнер весом.
        - Ну, чего? - пробасил Слава.
        Студенты, нежным душам коих претили грубые сцены насилия, поспешно ретировались под прикрытие стен родных аудиторий.
        - Шо бузите? - рыкнул казацюра в белой папайе, доставая из кармана наручники. - Щас пойдете с нами.
        - На хуй нам не по пути, - сказал Слава, с неприязнью поглядывая на браслеты.
        Пузатый казачина с плетью в сапоге деловито зашел мне за спину.
        Казацюра в папахе схватил корефана за руку. Слава вырвался и толкнул его в грудь.
        - Цыц, не балуй!
        Я ощутил мощный прихват за локти. Попытался взбрыкнуться, но казачина держал крепко, у меня аж ноги от земли оторвались. Я только пискнул от бессилия.
        Другана казачья стража начала щемить основательно. Накинулись сразу вдвоем. Кулаком Слава сбил папаху с головы нападающего, но второй по-борцовски обхватил его поперек туловища. Первый браслет с треском защелкнулся вокруг корефанова запястья.
        - Давай швыдче, - поторопил товарища казак, которому было трудно удержать Славу. Тот заметался. Слава махал свободной рукой, поймать которую не представлялось возможным.
        - Н-на! - изловчившись, афганец впаял затылком в лоб казаку. Тот разжал свои клещи и зашатался.
        Я попытался проделать то же самое. Бесполезно.
        - Получай!
        Уставший ловить корефанову граблю казацюра вознамерился зарядить ему кулаком в зубы. Слава нырнул под удар и засадил встречный локтем по горлу:
        - Держи!
        Мужлан осел, встряхнув побагровевшими щеками, и засипел, выкатив глаза. Олобаненный казак, тряхнув башкой, пришел в себя и сноровистым движением выхватил из ножен кинжал.
        - Сзади, Слава! - предупредил я другана и был вознагражден острой болью в стиснутых стальными пальцами локтях.
        Слава развернулся, встретив атакующего лицом к лицу. Казак не шутил - резать собрался всерьез. Похоже было, отморозок считал, что на службе ему все спишется. Выпад был четким: клинок в воздухе не вихлял - пошел как по рельсам. Слава вильнул в сторону, убрав живот. Крутнув бедрами, отпрыгнул, уходя от следующего удара. Составить компанию Эрику по больничной палате желанием он не горел, посему геройствовать супротив тесака в умелой руке не стал. Казак тоже был матерым волком и сразу просек, что имеет дело не с подгулявшим бандитом - «бывшим спортсменом, а ныне рэкетменом». Он осторожно подступал к корефану, и свинорез в его руке не дрожал. Это, к сожалению, был настоящий казак, а не фальшивый вояка в бутафорском мундире с покупными Георгиями. По ухваткам было видно, что рос он в горной провинции и с детства учился драться «на кинжалах».
        На крыльце «кенгурятника» появились побитые бандюки.
        - Пусти, сука, - задергался я, корчась от боли. - Замочу, гад!
        - Не рыпайся, - прошипел казачина, толкая меня пузом так, что ноги потеряли опору.
        Он повалил меня на землю. Я крепко приложился грудью, разом выдохнув весь воздух. Казачина насел на спину, вытащил из-за голенища плеть и закрутил мне руки. Стал вязать. Сопротивляться такой туше было бесполезно, казачина оседлал меня как коня. С трудом отвернув голову, я увидел развязку стычки.
        Сколь ни был казак искусен, но Слава и с голыми руками мог натворить дел. Все произошло мгновенно. Уловив краем глаза появление из кафе потенциального противника, афганец шагнул прямо на нож кабаннику, проявляя, на первый взгляд, безбашенную удаль. Казак купился и пырнул его тесаком в живот.
        Из своего положения я толком не разглядел, что конкретно проделал Слава. Движение было взрывным: казак полетел в одну сторону, кинжал - в другую. Друган прыгнул вдогон супостату и припечатал его ударом ступни по шее.
        Наконец-то я смог свободно вздохнуть. Давивший меня казачина сообразил, что обстановка складывается явно не в его пользу, вскочил и приготовился к обороне. Корефан устремился ко мне на выручку. Он подобрал кинжал и вид имел устрашающий.
        - Мочи его, урода! - заорал я, переворачиваясь навзничь.
        Тяжело топая сапогами, казачина обратился в бегство. Я сел. Слава полоснул клинком по стягивающей запястья веревке.
        - Валим отсюда, - стряхнув остатки плети, я поспешил к машине.
        Должно быть, я слишком усердно растирал затекшие кисти, потому что при моем приближении стоящие на крылечке пацаны моментально попятились обратно в кафеюшник. Мы залезли в «Волгу», и я первым делом проверил наличие Доспехов. Сумка была на месте, там, куда я ее спрятал - на полу между сиденьями.
        Бряцая наручниками, Слава сунул под седушку кинжал.
        - Трофей, однако, - сказал он.
        Прогрев двигатель, мы неторопливо отчалили от «кенгурятника». Оклемавшийся казацюра нацепил папаху и хлопотал над поверженным соратником.
        - Попили кофе, - с досадой сказал я, глядя в окно.
        - Дома догонишься, - утешил корефан и, помолчав, добавил: - А вот что пива на халяву перехватили - это ништяк.
        - Ништяк, - желчно пояснил я, - это два бушлата. Один постелил, а другим накрылся - вот это ништяк. Зэки на полу когда спали, с тех времен словечко и пошло. А сейчас все по фене ботают, а сами в смысл сказанного не врубаются.
        - И блатуют кто попало, по делу и не по делу, - Ухмыльнулся друг.
        Только на подъезде к дому я понял, что он имел в виду отнюдь не политеховскую шпану.


* * *
        Браслет я снял при помощи иголки, молотком загнав ее в паз и отжав зубец, фиксирующий прижимную скобу. Пришлось повозиться, но наручники ломать не хотелось. Почему-то казалось, что они могут пригодиться.
        Дамы хмуро смотрели, как я вожусь с инструментом. Вопросов не задавали, что свидетельствовало о крайней степени недовольства нами. Всякая женщина желает видеть своего любимого героем, но сами по себе героические действия ее почему-то не привлекают, наверное, потому, что любит. В данном случае недовольство проистекало из-за беспокойства за нашу жизнь. «Баранка» на руке корефана и вздутые рубцы на моих запястьях яснее ясного свидетельствовали о том, что кофе мы пили при весьма необычных обстоятельствах. Особенно злилась Ксения, хотя вида не подавала. Я прекрасно ее понимал. Для нее я был смутьяном, снова втянувшим мужа в сомнительную авантюру, опасность которой распространялась и на членов семьи. Я никогда не знал, о чем они разговаривали наедине, - эта супружеская пара сор из избы не выносила. Слава с Ксенией были знакомы еще по Афгану, но прочно сошлись уже здесь два года назад и за это время пережили многое. Опять же благодаря мне.
        - Ксюш, - совершенно беззастенчиво спросил я. Будучи повязаннным с этой семьей крепкими кровавыми узами, мог позволить себе некоторые вольности. - Ксюш, у тебя знакомые в Вавильнике есть?
        - Есть, - нехотя ответила Ксения. - Эрика собрались навестить?
        - Ага, -кивнул Слава, потирая вмятину на лапе.
        - Илья, - забеспокоилась Маринка, - ты чего опять задумал?
        - Эрика проведать.
        - Что тебя туда несет, мало тебе?
        - А как же сострадание к ближнему? Бедный Эрик там один, больной, ему скучно, и он страждет.
        - Это тот, который бандитов навел? - жизнь с вывшим зэком не могла не обогатить лексикон супруги. - Какой резон тогда к нему ходить?
        - Товарищеский долг зовет, - привычно соврал я, улыбнувшись, как мне показалось, ослепительно. - Я человек порядочный, компаньонов в беде не бросаю.
        - Лжешь ты все самым наглым образом, - высказалась Маринка. - Опять что-то затеваешь, а отдуваться потом нам. - И она компанейски приобняла за плечи молчащую Ксению.
        Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны - партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:
        - Ну так как, Ксюш, насчет знакомых в Вавильнике?
        - Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла ввонить, - качнув бедрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.
        - А покамест давайте попьем кофею, - предложил я. - С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то все время только меня добивают.
        - Ладно, милый, - кротко согласилась Маринка. - Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?
        - Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьет, он у нас аристократ.
        - И сожрем что-нибудь, - добавил я. - Меня от всех переживаний на жор пробило.
        - Ага, - не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. - Еще чего съешь?
        - Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая - Жрать, рта не закрывая?
        - Ну, как знаешь. - Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного, и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.
        На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлек пачку индийского чая. Засыпал листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.
        - Хороший чай, лантухами, - деликатно заметил я, чтобы не молчать.
        - А-а, без разницы, - критически отозвался бывший офицер ВДВ. - Индюха, она индюха и есть. - И добавил, словно оправдываясь: - Ксения покупала.
        - Готово, извольте. - Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.
        - Гран мерси, - потянулся я к предмету своего вожделения.
        К кофе, не к жене, разумеется.
        - Милый, - Маринкина ладошка ласково легла мне на руку, - давай ты бросишь эту затею? Уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?
        Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.
        - Сейчас скрываться не время, - негромко завел я старую песню, - неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем к Эрику, порасспрашиваем его - и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.
        Маринка вздохнула, и я понял, что казенными формулировками ее не убедишь.
        Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.
        - Почему я все это терплю? - Маринкин вопрос проавучал скорее риторически. - Наверное, потому, что люблю тебя, дурака.
        - Ну, дурака не дурака… Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.
        Упоминание о крови оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришел на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринужденно улыбнулся и спросил:
        - Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?
        - Ну-у, - степенно ответил я, - может быть, чего-то и не знаю.
        По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.
        - А что ты хотел спросить?
        - Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?
        - По сути, да.
        - А-а, тогда ясно, - ощерился всею золотой пастью Слава. - Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.
        - Да-да, так, - подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.
        - Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.
        Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.
        - Сахар - превосходный абсорбент, - назидательным тоном процедил я. - Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.
        - Конечно, - еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, - нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!
        - Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга - устоять невозможно.
        - Кто такой «полосатик»? - спросила Маринка.
        - Кто сидел на строгом режиме, - ответил я. - В Форносово две зоны - общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».
        - Но ты же, милый, был на общем? - уточнила Маринка.
        - Да, - сказал я, - на общем. - По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще - обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. - Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.
        Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».
        - Не зарекайся, - подтвердила мои опасения Маринка, - а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? - снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.
        - Чего регочете? - спросила она, заваливая на кухню. - Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.
        - Кто «он»? - осведомился Слава.
        - Дима, реаниматолог. Ты его знаешь, он на день рождения приходил.
        - Ага, - кивнул Слава, судя по лицу, никакого Диму не вспомнивший.
        - Кофе попьешь? - предложила Маринка. - Я ни тебя тоже сварганила.
        - Спасибочки. - Ксения мельком заглянула в заварочную кружку и покосилась на мужа. - Твоя полная чашка нифелей?
        - У меня там чай парится, - объяснил Слава, смиренный в присутствии супруги.
        - Парится член в анале, а чай томится, - отрезала женщина по имени Судьба.
        Убитые, мы сидели молча. Ксения тоже была не прочь пошутить на арестантский манер.
        До больницы на улице Вавиловых было десять минут езды. Когда мы, переобувшись в тапочки, вошли в палату хирургического отделения, Эрик даже не повернул головы в нашу сторону. Он не спал, глядел в потолок, и лицо у него было настолько осунувшимся, что я не сразу узнал своего компаньона-курганника. Сердобольная родня отсутствовала, однако тумбочка была завалена целлофановыми пакетиками и свертками. Настало время процедур и прочих лечебных мероприятий. В палате было сумрачно и затхло. Унылая казенная мебель навевала тоску.
        - Нашли больного? - поинтересовался реаниматолог Дима.
        - Ага, - Слава протянул ему пакет с дежурным подношением - коньяком и фруктами. - Спасибо, Доктор.
        - Не за что, - пожал плечами Дима, забрал добычу и ушел.
        - Хау ду ю ду? - я подсел на кровать к Эрику. В руках у меня шуршал другой мешок, побольше. Я был готов умасливать дарами всех подряд.
        Эрик не ответил. Он спокойно смотрел вверх, словно меня и не было.
        - Эрик, - позвал я. Реакции не последовало. То ли он был не в настроении общаться, то ли игнорировал непосредственно мою особу.
        - Ну, чего ты, братан? - добродушно зарокотал Слава, присаживаясь с другой стороны, поскольку табуретов в палате не было. - Хорош кисляк мандячить. Давай красненького дерябнем, для крови полезно, и врач разрешил.
        Я с готовностью вытащил из пакета бутыль кагора и водрузил на тумбочку. Достал стаканы.
        - Ну, чего?
        - Замордовали его сегодня, - сообщил лежащий по соседству пожилой мужчина с забинтованной головой. Он пожирал глазами бутылку. - Если он не хочет, могу я компанию составить.
        - Конечно же, - я с готовностью скрутил пробку. - А кто мордовал-то?
        - Столько народу приходило, еж-ползешь, - пожилой сглотнул слюну и, выжидательно глядя на повисшее над стаканом горлышко, вынужден был продолжить: - Все утро ходили - тум-дум-дум, тум-дум-дум! Только к нему.
        Взгляд Эрика неохотно переместился на нас.
        - А кто приходил? - Вино неторопливо забулькало, вливаясь в стакан. Пожилой заерзал.
        - Да всякие… разные, - стараясь не смотреть в сторону Эрика, мужик сел. Ему было неудобно, но выпить сильно хотелось. Я терпеливо ждал. - Ну, разные всякие, еж-ползешь. Сначала бизнесмены, навроде «новых русских». Все нафокстроченные, в черных пальто и сапожках. Потом матушка и ментяра с нею.
        - Ваше здоровье, - я протянул пожилому стакан. Тот жадно выхлебал вино.
        - Опер приходил, - заговорил Эрик, моя нехитрая уловка расшевелила его, - оперуполномоченный из отделения. Я написал заявление, что никаких претензий ни к кому по поводу случившегося не имею. Тебе, Илья, на пользу. Дело заводить не будут.
        Он говорил негромко, только губы шевелились. Я почему-то вспомнил, что раненый человек старается экономить силы на мельчайших движениях, и подумал, как много Эрик потерял крови.
        - А кто приходил перед опером? - наклонился я и компаньону. - Это были «светлые братья», да? Они уговорили тебя написать отказ.
        - У меня нет ни к кому претензий, - повторил Эрик. - Все фирменно… Я доволен.
        - Бизнесмены эти все растолковали по заяве, как и что в ней писать, - подал голос пожилой. - Они в законах шарят, еж-ползешь!
        Я сунул ему недопитую бутылку.
        - Эрик, - сказал я, - ты, конечно, волен поступить как хочешь…
        - Доспехи надо было им продать, - тихо, но разборчиво произнес Эрик. - Сопротивляться… не стоит. Уступи Доспехи. Они купят.
        - Даже после разборок? - На мой взгляд, кровь «брата» могла служить серьезным препятствием для совершения сделки. - Что-то не верится.
        - А ты верь. Иногда полезно.
        В словах его звучала укоризна. Эрик верил, а я нет. Все случившееся было лишним подтверждением того, что со «Светлым братством» надо ухо держать востро. Выстрел на Ржевке сжег все мосты, чему доказательством был вчерашний налет. Братство мстило мне, какая может быть торговля?!
        Этого я, конечно, говорить Эрику не стал. Сделал вид, будто согласен, и попросил адресок Альфреда Конна, дабы использовать его в качестве посредника . Эрику сдавать сердечного друга не хотелось, он начал мяться, но тут вошла медсестра и стала требовать, чтобы мы убрались. Эрик был слаб и не выдержал давления.
        Дядюшка Альф обитал в престижных апартаментах на Итальянской улице.
        - Обойдемся без насилия, - предупредил я друга, когда мы поднимались по гулкой «старофондовской» лестнице. - Стой и смотри, стой и молчи, как очень метко выразился Егор Летов, понял?
        Зная, сколь скор на расправу корефан, я хотел до поры оградить несчастного немца от маленькой Сталинградской битвы, после которой, как известно, остаются сплошные руины. Афганец легко мог устроить победоносное шествие советских войск по владениям культурбегрюндера, но осуществлять это прямо с порога я считал делом преждевременным - сегодня надо было дойти до сути, а не до края. Я планировал задушевный разговор, для затравки которого лучшего предлога, нежели занедуживший любовник, трудно было придумать.
        - Понял, - хмыкнул Слава. - Может, мне в машине подождать?
        - Не ерничай, - без друга я идти не хотел, кто знает, что ждало меня в гнезде маслозадого ебуна, - просто веди себя хорошо.
        - Лады. - Мы взошли на лестничную площадку, и я потыкал пальцем кнопку звонка.
        Эрик говорил, что рабочий день в вербовочном пункте заканчивается в пять. Мои часы показывали начало седьмого. По идее, дядюшка Альф был дома. Вот только один ли?
        Разгадка явилась в виде точечки света, мелькнувшей в глазке. Кто-то с той стороны подошел к двери, отодвинул заслоночку и приник к окуляру.
        - Кто там?
        - Нам нужен Альфред Карлович, - медовым голосом произнес я. - Мы из больницы. От Эрика письмо привезли.
        Залязгали замки, посыпались цепочки, дверь стремительно отворилась.
        - Эрик в больнице? - В проеме показалось узкое лицо, освещенное падающим из прихожей светом. - Что с ним случилось?
        - Он ранен, - сказал я. - Мы его навещали в больнице. Он написал вам письмо и просил передать.
        - Где оно?
        - Мы пройдем? - сделал я шажок, поняв, что возражений не будет.
        - Проходите, конечно, о чем речь, - заторопился хозяин. - Простите, что я вас тут держу.
        Он прошмыгнул в комнату, предупредительно распахнув двустворчатую дверь, украшенную многоцветным витражом. Бесшумно ступая по паласу, мы последовали за ним, попутно оглядывая поражающее благородством обстановки жилье. Герр Конн, обладавший вкусом хорошего дизайнера, обустроил хату в стиле спокойного интеллектуального изящества. Недорогая, но добротная мебель, плафон в виде расписного китайского фонаря, на стенах темные драпри.
        - Так где же письмо?
        - Извольте, - я подал писульку, наспех накарябанную Эриком под недовольное фырчание медсестры. - Мы присядем?
        - Конечно, - пробормотал Конн, впившись взором в бумажку.
        Он был заметно взволнован. О, Боже, возлюбленный в беде! - трагедия, достойная пера Шекспира, только вместо Джульетты на смертном ложе должен был находиться Меркуцио. Новые нравы новых времен. Герр Конн и в самом деле питал к Эрику достаточно пылкие чувства.
        Пользуясь случаем, я как следует разглядел дядюшку Альфа. На глазок возраст его определить было сложно: с равным успехом можно было дать как лет тридцать, так и под полтинник. Внешность ухоженная, но какая-то… потасканная, что ли. Мелкие косметические дефекты тщательно маскировались. Сей господин внимательно следил за собой и, даже пребывая в одиночестве, был одет в отглаженные кремовые брюки, мохеровый джемпер и рубашку с круглым воротником, из-под которого красиво торчал аккуратно повязанный шейный платок-фуляр. Немецкая кровь и утонченная натура давали о себе знать.
        Закончив читать, Альфред Карлович поднял на нас влажные голубые вежды.
        - Как же это получилось? - негромко воскликнул он.
        - Хулиганы, - я не стал вдаваться в вымышленные подробности. В записке Эрик не указал причин, которая привела его на больничную койку, и ограничился сбивчивыми признаниями в любви.
        - Проклятье! - надрывно вскрикнул дядюшка Альф, тонкие ноздри его трепетали. - Рольф, Рольф!
        Восседавший в кресле с совершенно каменной будкой Слава внешне никак не отреагировал на призыв к неведомому помощнику. У меня же на миг очко слиплось при мысли, что сейчас нас застукают таившиеся в соседней комнате меченосцы. И тут же отлегло от сердца: послышалось натруженное дыхание, и к хозяину подбежал здоровенный восточноевропейский овчар с черным чепраком, выдающим знатную родословность. Пес участливо подставил голову под ищущую утешения руку.
        - Как же так, как же так? - причитал Конн, нервно гладя животное по шерсти. - Почему же так получилось?
        - Никто не застрахован от уличной преступности, - вздохнул я, - а Эрик…
        - …Он такой ранимый! - удивительно точно подметил дядюшка Альф, лучше, чем кто-либо, знавший своего бойфренда. - Я теперь и сам убит. Расскажите, как его самочувствие.
        - Он очень слаб, - сказал я, - потерял много крови, но опасности для жизни уже нет. Врачи подоспели вовремя. У него проникающее ранение брюшной полости, однако органы не задеты. Останется шрам. Скорее всего, неприятные последствия тем и ограничатся.
        - Кошмар, какой кошмар! - педераст чуть не плакал, от его румяных щек пахло лавандой. - Завтра же я его навещу. Спасибо огромное, что вы приехали. Где он лежит?
        Я доходчиво растолковал, как попасть к Эрику, попутно отметив, что маслозадый ебун доведен до вполне приемлемой кондиции, дабы его можно было прокачать и добиться желаемых результатов.
        - Ну какое несчастье, - простонал Альфред Карлович, на него было жалко смотреть. Он скрупулезно заносил мои наставления по больничному режиму в деловой календарь, вызывая невольное сопереживание. Пес, вывалив язык, сидел рядом.
        - Он поправится, - мягким, располагающим тоном обнадежил я.
        - Данке шон, - кивнул расчувствовавшийся Конн, не отрываясь от записи.
        Он закрыл блокнот и положил поверх него ручку.
        - Ах, что же я, глупая башка! - вдруг спохватился он, порывисто вставая. Выдрессированный овчар ничуть не удивился. Наверное, был привычен ко всяким странностям, творившимся в этом доме.
        Широко ступая, дядюшка Альф пересек комнату, распахнул дверку стенного бара и достал из зеркального нутра его бутылку изысканной формы. О, это дело! Давно пора. Ну-ка, что пьют сотрудники вербовочной фирмы?
        - Прошу меня простить, - бормотал дядюшка Альф, водружая на столешницу бутылку и три коньячных бокала.
        Мы со Славой придвинулись к столу. Корефан с Прежним отсутствующим видом, а я - проникаясь заслуженным уважением к герру Конну.
        Должно быть, в самом деле любил он Эрика, если без колебаний выкатил, хоть и початый, графин «Реми Мартина» в самой наидостойнейшей его разновидности «Луи XIII» пятидесятилетней выдержки, который я видел в магазине ценою под две тонны баксов.
        У меня аж слюнки потекли. Себе я до сих пор не Мог позволить посмаковать столь дорогой коньяк. Дядюшка Альф же умел, по-видимому, угодить своим богатым поклонникам, чтобы они расщедрились на такой шикарный подарок. Впрочем, тому могло быть и другое объяснение. Эрик рассказывал, что еще не так давно Альфред Карлович работал во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика Грабаря и на досуге занимался восстановлением редких икон, да и сам ваял «под старину». А это тоже доход, и немалый.
        - Прошу… За здоровье нашего мальчика! - Кона элегантно откупорил бутылку и плеснул каждому классическую порцию - ровно по сорок граммов.
        Все-таки он был большим педантом!
        - Охотно, - молвил я, поднося к носу бокал. Согретый теплом моих пальцев, коньяк с расстояния в полруки донес до ноздрей божественный аромат. - Я бы тоже согласился оказаться с распоротым брюхом, лишь бы друзья подняли за мое здоровье бокалы с таким напитком!
        - Спасибо, - кивнул польщенный Альфред Карлович. - Но я бы предпочел поднимать его за здоровье без такого ужасного повода.
        Слава залпом заглотил дозу и даже не изменился в лице. Ну и пусть! Я постарался не обращать внимания на сей вопиющий факт варварства. Продолжая завораживающий ритуал, я описал бокалом круг под носом и погрузил нюхательный орган в «тюльпан», отчего мои обонятельные рецепторы пришли в экстаз.
        - Что же, Эрик, будь здоров! - прочувствованно изрек я, пригубив «Реми Мартин».
        Альфред Конн смотрел на меня, и в глазах его читалась солидарность, объединяющая тонких ценителей прекрасного вне зависимости от пола, национальности и вероисповедания. Это была эмпатия в чистом виде.
        - Как вам? - спросил он.
        - Теперь Эрик просто обязан поправиться, причем в кратчайшие сроки.
        Я отставил незаконченный бокал. Хорошего понемножку, а прекрасного - и того меньше!
        - Бедняжка ничего не просил передать на словах? - поинтересовался заботливый дядюшка Альф, немного овладевший собой под воздействием старика Луи.
        - Де-юре: нет, - солгал я, ощущая себя отогретой за пазухой ехидной, выпускающей ядовитое жало, - а так, де-факто: очень беспокоился, что вы расстроитесь.
        Глаза маслозадого ебуна снова оказались на мокром месте.
        - Он знал, мой мальчик, - прошептал он, опустив ладонь на голову верного Рольфа. - Только ты один меня понимаешь, славный мой дружище!
        Рольф, похоже, действительно улавливал мельчайшие нюансы настроения хозяина - собачья морда прямо излучала искреннее сочувствие.
        - Временами поражаешься, наблюдая, как случай связывает воедино людские судьбы, - перешел я к главной цели своего визита - сбору информации о работе фильтровщика истинных арийцев. - Эрик рассказывал, как вы познакомились. Пришел искать работу по объявлению, а встретил вас.
        Конн грустно вздохнул и потянулся за бутылкой. Добивался я немного не такого эффекта, хотел навести на разговор о служебной деятельности, но решил не упускать возможности покайфовать на халяву и поспешно осушил бокал. Когда еще представится такой случай? Радушный хозяин налил всем по сороковке. Похоже, меру знал в любом состоянии души.
        - Работа-работа, - поскольку исподтишка выведать ничего путного не удалось, я попробовал говорить определеннее, благо озабоченное состояние оппонента допускало известную прямолинейность, - Эрик говорил, что вы - реставратор. Натура творческая и высокодуховная. Как же получилось, что вы, художник, стали каким-то сотрудником отдела кадров?
        - Обстоятельства распорядились, - лаконично ответствовал Альфред Карлович, настороженно глянув на меня.
        Бдительности у него хватило бы на целый отдел абвера. Поэтому я предпочел не рисковать (все-таки впервые друг друга видим) и сменил тему. Я был уверен, что в удобный момент сумею перевести разговор в нужное русло. Ебуна маслозадого следовало прощупывать в ином направлении - в области искусства. Я знал, что Конн увлекался поздней немецкой готикой, на этом и решил его зацепить.
        - Э-э, между прочим, Альфред Карлович, - деловым тоном начал я новый натиск, - не могли бы вы меня немого проконсультировать в области церковной скульптуры? - И, заметив, как дядюшка Альф навострил ушки, продолжил, не давая ему вставить ни слова: - Есть у меня дома деревянная статуэтка Девы Марии из одной саксонской кирхи. Мне она досталась случайно, ну, вы понимаете, - многозначительно приподнял я бровь, прозрачно намекая, что вещица краденая; реставратор мою гримасу истолковал правильно. - Специалисты сказали, что это пятнадцатый век. Она за давностью лет немного повредилась: пообломалась кое-где, краска облупилась. Пока я тарахтел, Альфред Карлович зачарованно подавался всем корпусом ко мне. У него побелел кончик носа.
        - Если бы вы согласились уделить мне немножечко внимания, я завез бы вам скульптурку на реставрацию. Она небольшая - около полуметра, сзади полая, поэтому растрескалась лишь самую малость. Вы бы сумели ее восстановить, если только не бросили это занятие? Я бы вам неплохо заплатил или же вы за проценты помогли бы мне ее реализовать, если желаете, а?
        Конечно же, он желал. Глаза дядюшки Альфа горели, и даже круглому дураку было бы ясно, что голова у него занята уже другими мыслями, отличными от прежних забот. И о возможности того, что ясую нос не в свое дело, он больше не думал. Реставратор крепко сидел на крючке.
        Слава взглядом мне семафорил, мол, давай прижмем фашиста, но я продолжал придерживаться избранной тактики. Никакого насилия! Конна можно было брать голыми руками. Я сумел его уболтать и гордился своим достижением. Статуэтка как таковая не существовала, вся история была чистой импровизацией. «Остапа несло».
        - Интересно было бы взглянуть, - выпалил Альфред Карлович.
        - Я бы вам ее привез, она легкая. Только я долясен знать, что вы возьметесь. Не хотелось бы лишний раз статуэтку таскать - слишком хрупкая. Она из ореха, а он местами подгнил, все-таки пятьсот лет - не шутка. Ее уже когда-то реставрировали, подклеили изнутри холстом, но это было давно, и я хочу отделать ее как нужно. Один собиратель церковной утвари набивается в покупатели, но цена меня не устраивает - вроде бы приличная, только я думаю, что можно выгоднее продать, если устранить дефекты фигурки.
        - Я возьмусь, - уверенно заявил Альфред Карлович. - Мне попадали на реставрацию предметы после такого самодеятельного ремонта, что волосы дыбом вставали. Холстовые латки еще не самое страшное. Дерево, конечно, сыплется, и жучок его ест, но эти изъяны устранимы. Посидим, поглядим. Отгулы возьму.
        В нем заговорил специалист.
        - А как же в офисе?.. Не возникнет затор от наплыва желающих? - свернул я на нужную тему.
        - Ах, есть кому присмотреть, - отмахнулся Конн.
        - А справятся?
        - Было бы с чем, для этого навыков не нужно, разве что пальцем в клавиатуру тыкать, - с апломбом нереализовавшегося специалиста заявил Альфред Карлович. - Установочные данные клиента в компьютер загнал, а дальше машина делает. Программа сама сортирует, потом результат выдает - кого за дверь, кого куда.
        - Чем же Эрик не подошел? - с наигранной обидой за компаньона осведомился я, почуяв, что мы зацепились языками.
        - По параметрам, - охотно откликнулся Конн.
        - Мордой не вышел?
        - Не совсем. Не то чтобы мордой, хотя пластометрия тоже подкачала. Там психологический фактор имеет важное значение. Эрик неадекватен, авантюрист, свободу любит, - дядюшка Альф вдохновенно закатил глаза, - но этим он и интересен, а наши мальчики скучны. Хотя очень исполнительны, - добавил он плотоядно. Небось не одного белокурого братка использовал в личных целях.
        Воспользовавшись паузой, я поднес к губам «тюльпан» и ополовинил его жгучее содержимое, хранящее жар угасших полвека назад солнечных лучей.
        - Кем вам… доводится Эрик? - с ноткой ревности спросил маслозадый ебун, и по лакуне в середине фразы я внезапно просек, что мы со Славой до сих пор не представились, а также понял, что и Кони это понял.
        - С Эриком у нас чисто рабочие отношения, - я поспешно расставил точки над «i». - Мы с ним, в некотором роде, коллеги. Меня зовут Илья. Он вам, наверное, рассказывал, при каких обстоятельствах были найдены Доспехи Чистоты.
        - Да, - несколько более прохладно ответил дядюшка Альф, поправляя фуляр. - Кстати, вы реализовали вашу находку?
        Река разговора покинула нужное русло и грозила вот-вот превратиться в бурный поток.
        - Пока нет, - улыбнулся я, - не пришли с покупателями к единому мнению.
        Стало ясно, что задушевной беседе наступил конец и пора покидать гостеприимного хозяина. Гестаповские методы к маслозадому ебуну применять не имело смысла - в конторе он занимал весьма низкую ступень и вряд ли был посвящен во что-то существенное. Его даже не поставили в известность о результатах «стрелки». Для него мы со Славой были знакомыми Эрика, доставившими весточку из больницы, и я хотел, чтобы мы такими оставались в дальнейшем. Я демонстративно посмотрел на часы.
        - Ба, да мы засиделись. - Я поднял бокал и с сожалением осушил его.
        - Время всегда летит незаметно, когда получаешь удовольствие. - Узкая рука дядюшки Альфа дасково почесала Рольфа между ушей. Овчар с глухим стуком захлопнул пасть, потом снова задышал.
        - Мы вас, должно быть, уже задерживаем, Альфред Карлович. Да и нам пора.
        Я встал с кресла и окинул прощальным взглядом бутылку стоимостью с автомобиль. Я знаю толк в коньяках. «Реми Мартин» был потрясающий. Ради такого наслаждения я был готов снова бросить вызов «Светлому братству», да еще и «Великому белому братству» в придачу с Марией Дэви Христос во главе.
        Мы вышли в прихожую. Рольф деликатно обнюхал мою штанину. Он был очень воспитанным псом.
        - Спасибо, что заехали, - сказал Альфред Карлович.
        - Не за что, - по-простецки откликнулся я, - мы ведь с Эриком коллеги.
        - Он мне очень дорог, - с подкупающей откровенностью заявил Конн. - Я завтра обязательно его навощу, обязательно.
        Трогательно. Впрочем, дела сердечные… Не мне сулить.
        - До свидания, - сказал я. - Насчет статуэтки непременно вам позвоню. Эрик дал мне номер вашего телефона.
        - Я буду ждать, - с оттенком кокетства кивнул Дядюшка Альф. - Всего вам хорошего.
        - Угу, - попрощался Слава.
        Как и договорились, за все рандеву корефан не произнес ни слова.
        - Ну чего, много выудил? - спросил он, когда мы забрались в «Волгу».
        - Надо подумать. Москва не сразу строилась.
        - Ну, думай. - Слава запустил двигатель. Время было еще не позднее, и я решил заехать к маме. Давно у нее не был. Слава не возражал. Визит по месту прописки нам ничем не грозил. Эрик, напасавший отказное заявление, устранил возможный интерес милиции к моей особе, а «светлые братья» могли искать меня только по месту жительства, карауля у парадного. И хотя мамин дом был почти рядом с моим, напороться на случайный дозор я не боялся. Наружное наблюдение - дело хлопотное. Не станут меченосцы выставлять посты, по всем возможным ад. ресам.

…Старательные, надежные молодые люди, истинные арийцы, схожие меж собой как солдатики из коробки. Стойкие оловянные солдатики, и сердца у них оловянные, и глаза стеклянные, а мозги деревянные. Что за Общество? Что за племя? «Здравствуй, племя младое, незнакомое». Чую, придется познакомиться. Сегодня к этому был сделан шаг, махонький. Колоть ебуна маслозадого я не стал, и правильно. Насильно мил не будешь. В следующую нашу встречу я надеялся выведать у него куда больше. Пусть даже завтра, навестив Эрика, дядюшка Альф узнает, кто мы такие. Помехой сие не станет. Касательно дальнейших взаимоотношений с клерком «Светлого братства» у меня имелись некоторые планы.
        Остановившись ненадолго у магазина, где я прикупил всякой всячины, Слава высадил меня у парадного и направился домой - развлекать женщин, для чего имелся клюквенный «Полар». А я потопал проявлять сыновью заботу.
        Дав серию звонков - четыре коротких - наш семейный сигнал, я изобразил на лице чистейшую радость. Мимические мышцы, привыкшие за последнее время к совершенно иным гримасам, повиновались неохотно.
        - Здравствуй, мама! - Я шагнул через порог, шурша магазинными пакетиками.
        - Здравствуй, сынок. Почему один, где Мариночка?
        - Дома, - я лучезарно улыбался, не уточняя, У кого именно и по какой причине находится супруга.
        Незачем расстраивать маму, - а я ездил по делам и на обратном пути, повинуясь спонтанному побуждению, завернул к тебе, минуя свои пенаты… Да и просто хотелось пообщаться с тобой, мама, без лишних глаз.
        - Мариночка тебе не чужая, - строго заметила мама, всегда стоящая на страже интересов жены, но а знал - случись что, она обязательно примет мою сторону.
        - Но ты гораздо роднее.
        - Вы, часом, не поругались? - Маминой подозрительности не было предела.
        - Часом, нет. Серьезно, нет, - заверил я. - Просто мне хотелось прийти домой, а не как в гости.
        Мы обнялись, мама понесла на кухню магазинные пакеты - готовить ужин, а я отправился в свою комнату.
        В уголок детства. Здесь каждая вещь напоминала о далекой жизни, кажущейся теперь светлой и безмятежной. Детство всегда кажется радостным, хотя на самом деле это не самая счастливая пора. Такими же были у меня и юность, и недолгий период после окончания университета… До тех пор пока я не нашел крупный клад, на который смог купить и обставить свое нынешнее жилье; за который же, по навету подельника, получил срок. Потом были другие находки, завелись деньги, я обрел самостоятельность, о чем Долго мечтал, только вот безмятежность исчезла. Кладоискательский фарт положил ей конец. Появились заботы, богатство требовало защиты, и пришлось лить кровь, (сокровища испокон веков омывались ею, и, возжаждав их, я оказался втянут в бесконечный круговорот. За несколько лет занятие «черной археологией» здорово изменило меня. Кем я стал? Сражающимся за выживание уркой под девизом: умри ты сегодня, а я завтра? Гнетущая картина. Со стороны глядеть на себя всегда неприятно, но полезно. И хорошо, когда есть такие вот заповедники детства, где сделать это гораздо легче, нежели в привычной обстановке.
        Интересно, отказался бы я от своего первого крупного клада, если бы знал, к чему это приведет?
        Улыбаясь, я приблизился к книжному шкафу и не торопясь провел пальцем по корешкам двадцатитомника «Археология СССР с древнейших времен до наших дней». Пыли, надо заметить, на них не было - налицо мамина забота. Она всегда приветствовала мое увлечение историей, тягу к которой я испытываю с малых лет. В детстве я увлекался Римской империей, интерес к ней доходил до фанатизма; я ведь до сих пор иногда думаю на латыни. Нет, не стал бы я отказываться от этой сучьей жизни, до которой докатился, гонимый кладоискательской Фортуной. Видимо, «черная археология» все же мой путь, на который я даже не становился - он сам избрал меня. Словно я был рожден для того, чтобы копать и находить. Такова моя судьба, и я пройду этот путь до конца.
        - Чем занимаешься, сынок? Мамин голос вывел меня из раздумий.
        - Cogito, - ответил я. - Ergo sum.
        - Один умный человек, академик, говорил: «Мыслю, тем и существую», - мама понимала мою латынь, хотя и относилась к ней с долей иронии, как к причуде любимого чада. - А у тебя как дела обстоят с наукой?
        - С наукой, - ответил я, - у меня дела обстоят хорошо. С наукой мы дружим.
        - И все? - разочарованно спросила мама.
        - И все, - подтвердил я. - В более тесные отношения с теорией мешает вступить огульное увлечение практикой. Ты же меня знаешь.
        Я помог маме накрыть на стол. Она как-то удивительно быстро ухитрилась обернуться со стряпней. Получилось обильно, красиво и вкусно. После Ксениной «коммуналки» вдвойне приятно было оказаться в родной, милой сердцу домашней обстановке. Я немного пожалел, что Маринка лишена сейчас этого удовольствия, но втайне радовался - на нашем маленьком семейном празднике она была бы лишней.
        - С Маринкиной родней я теперь на дружеской ноге, - похвалился я своими успехами в области семенной дипломатии.
        - Это правильно. - Тещу с тестем мама видела только на нашей первой свадьбе. Ей они, наверное, представлялись кем-то типа австралийских антиподов или представителями другого, малоизученного по причине крайней изолированности народа. - Надо будет собраться нам всем вместе. Какой праздник ближайший?
        - Новый год, - буркнул я.
        Устраивать посиделки не хотелось, чтобы не загружать маму новыми моими проблемами, которые обязательно всплывут при разговоре с родственниками. А молчать они не будут, домашний Колизей произвел на них слишком сильное впечатление, чтобы не поделиться им с матерью шоумена. «Вон какой у вас сынок, настоящий гладиатор! - Гладиаатор?! Надо же, как интересно. Ну-ка, ну-ка, сынок, поделись секретом». Нет уж, дудки! Ни о каком ристалище мама не узнает. Я и так доставил ей немало хлопот.
        - И все же так нельзя, Ильюша, - с мягким укором сказала мама, - они ведь наши родственники, а я их совсем не знаю. Надо позвонить им, вместе обсудить, когда мы встретимся. Можно пригласить в гости к нам.
        - Надо будет как-нибудь, - туманно ответил я.
        - Тогда зачем откладывать в долгий ящик» звони сейчас, - предложила мама. Она не знала, на что Меня толкает.
        - После десяти вечера - некультурно.
        - Еще не вечер. - Мама кинула взгляд на часы, предательски тикающие на стене. - Иди звони сейчас, тогда успеешь соблюсти приличия. Ты ведь без понуканий никогда не соберешься.
        - Ох, все из-под палки, - вздохнул я и поплелся в прихожую, где стоял телефон. Отговорок мама не принимала, упрямство у нас - черта наследственная. Пусть будет как ей угодно. Повинуюсь. Уговорю потом Валерию Львовну не распространяться о побоище. Надеюсь, поймет.
        Трубку снял тесть.
        - Илья? Хорошо, что вы позвонили.
        Голос его был полон энтузиазма. Мне это не понравилось.
        - Я не поздно? - выразил я готовность немедленно прервать связь.
        - Нет-нет, нормально, - затараторил Анатолий Георгиевич. - Что-то я вас долго не могу найти. Звоним вам, звоним, никто не отвечает.
        - Мы с Мариной переехали погостить, - доступно намекнул я. - Ну, вы понимаете, в связи с тем случаем…
        - Скрываетесь, - обрадовался тесть. - Осмотрительно, хвалю. Даже не буду спрашивать, в целях конспирации, у кого вы гостите.
        Доктор наук дорвался до игры в шпионов и теперь резвился как ребенок. Слушать его лепет было невыносимо.
        - Я вот по какому поводу звоню, - стараясь оставаться вежливым, начал я. - Грядет день рождения Марины. Давайте соберемся в семейном кругу. Моя мама придет.
        - Встретиться бы не мешало, - тесть пропустил мои слова мимо ушей, он был слишком увлечен чем-то своим. - Я добыл для вас информашку по незваным гостям.
        - Что?! - вырвалось у меня. Наверное, излишне громко, но я не был готов к подобным сюрпризам. - Что за ин… Откуда?!
        - Это же «Светлое братство», верно? - с неподдельным восторгом, в который его привело мое замешательство, выдал Анатолий Георгиевич. - Им сейчас занимается шестой отдел РУОП. Эти, из братства, очень крутые ребятишки. «Светлое братство» находится в тесном контакте со структурой Алексея Леминга. Она зарегистрирована в Санкт-Петербурге весной девяносто седьмого как общество с многообещающим названием «Справедливость». Вполне в духе Леминга. Улавливаете, какие верхи?
        Он так тараторил, словно боялся, что связь прервется и самое главное останется недоговорено.
        - Откуда вы это узнали? - холодно спросил я. Заигравшийся в разведчиков тесть становился опасен.
        - Сообщили, - кокетливо ответил он.
        - Кто сообщил? - уже иным тоном, сухим и деловым, осведомился я.
        - Ну-у, после известного вам инцидента я принял некоторые меры предосторожности, - посерьезнел тесть. - Врага следует знать, чтобы победить, верно? Я рассказал об этом своему знакомому, который работает в милиции, в главке. Он заинтересовался.
        - Зачем вы это сделали? - простонал я.
        - Считаю, что врага надо знать в лицо.
        Весть о взаимодействии «Светлого братства» со структурой брата известного политического деятеля явилось для меня откровением. И откровением неприятным. Кто же знал, что меченосцы так круто стоят! Объединенные в тайный орден носители генофонда северной протонации казались чем-то мифическим, но общество коммунистического толка, ставящее целью восстановление справедливости, как это у красных водится, во благо народа, имело под собой твердую почву. Сам я волен был нафантазировать что угодно, но когда личные домыслы получают подтверждение из уст независимого источника, становится страшновато.
        - …Так что лечь на дно, затаиться - самое умное, что вы могли сделать.
        - Марина в безопасности, - интуитивно уловив продолжение, ответил я. Тесть, оказывается, что-то говорил, только я прослушал.
        - Я не знаю, что вас связывает со «Светлым братством», только это очень сильная система, - произнес Анатолий Георгиевич. - Воевать с ними, как вы делаете, не надо. Они вам не по зубам, а мне не хочется, чтобы дочь овдовела. Считаю, вам следует пообщаться с моим знакомым. Милиция - это силовая организация, действующая на законных основаниях. Вы можете любить ее или не любить, но с ней надо сотрудничать.
        - Обязательно подумаю, - дипломатично бортанул я вопрос о сотрудничестве с мусарней. - Кстати, каким боком там шестой отдел замешан? Он, если не ошибаюсь, занимается рэкетом.
        - Это та еще история, - тесть был заметно доволен тем, что получил возможность поделиться строго конфиденциальными сведениями. Таким образом причастность к владеющему ими кругу лиц, ранее недоступному, придавала доктору наук значимости. - РУОП занялся «Светлым братством» после того, как председатель Комитета по приватизации Ленинградской области получил в феврале девяносто седьмого года послание следующего содержания: «Уважаемый Игорь Анатольевич Расе, мы Вам настоятельно рекомендуем отвлечь Ваш влиятельный взор от Подпорожского района, иначе воздействие может быть вполне радикальным». Но не само послание, а бумага, на которой оно было выполнено, привела господина Расса в сильнейшее расстройство. Как в прямом, так и в переносном смысле. Он занедужил в своем кабинете, прямо за столом, на котором обнаружил письмо. От переживания у него временно отнялась левая нога. Надо ли говорить, как он огорчился! Дело в том, что это бумага, на которой печатаются акцизные марки: тонкая, но непрозрачная, снабженная защитной металлической нитью, бумага особой фактуры, не дающая продавление оттисков при писании на
ней. Такая бумага производится в Германии, в Россию поступает в виде рулонов, и расход ее ведется под строгим контролем. Тонкий намек с использованием недоступной спецбумаги достиг желаемого результата. Продемонстрировав в мелочах свои большие возможности, «Светлое братство» заставило считаться с собой. К изложенным в форме ультиматума рекомендациям влиятельной организации приходилось прислушиваться, тем более что речь шла об очень серьезных вещих.
        - О каких же? - спросил я, поскольку тесть многозначительно замолчал.
        - О разработке азано-кремниевой радивоцелпи. Теперь настала пора ненадолго примолкнуть мне.
        Хорошо, что я не видел лица собеседника - разбил бы его вдребезги! Наш телефонный разговор явно затягивался. Мама не беспокоила, ждала, и я знал, что она с интересом прислушивается. Поэтому я счел нужным поторопиться и, проглотив незнакомое слово не жуя, спросил о главном:
        - Почему РУОП взялся за именно «Светлое братство», послание было подписано?
        - Не совсем, - с хитрецой ответил Анатолий Георгиевич. - Эти ребята отличаются своеобразием. На бумажке стояла печать. Герб. Круг в виде Уробороса. Знаете, Илья, такой древнеперсидский символ в виде змеи, пожирающей собственный хвост?
        - Да, я в курсе, - согласился я, умозрительно начиная представлять эмблему.
        - От головы змеи, которая находится наверху, поднимается вертикальный обоюдоострый меч: широкий, с тремя кровостоками на лезвии, на нем распят Христос. Рукоять венчает круглый набалдашник со свастикой.
        Я содрогнулся. Таким мечом меня самого недавно едва не зарезали.
        - Внутри круга, за мечом, - знак в виде шести стреловидных листьев, напоминающий тот, которым Царь Соломон опечатывал свои легендарные шахты, - чувствовалось, что Анатолий Георгиевич описывает по памяти виденный им предмет. - Между нижними и средними листьями по обеим сторонам меча находятся два раскрытых глаза, а под верхними листьями имеется надпись «Светлое братство», выполненная по-русски готическими буквами с наклоном влево.
        Каждое слово тестя подтверждало мою гипотезу, тем самым придавливая меня к земле.
        - Сама печать черная, слегка смазанная, - увлеченно продолжал перечислять запомнившиеся признаки Анатолий Георгиевич, память у него была тренированная, математическая. Рассказ впечатлял, несмотря на полное незнание терминологии. Просто Маринкин отец никогда не изучал геральдику. - Экспертиза, сделанная по оттиску, показала, что печать, которой он выполнен, изготовлена из меди около ста лет назад.
        - Старое наследие, - сказал я.
        - Наследие царского режима, - хихикнул Анатолий Георгиевич.
        - Да нет, царский режим тут ни при чем, - медленно произнес я. Голова работала в бешеном темпе. - Мне кажется, истоки следует искать в русских ариософских обществах конца девятнадцатого века.
        - Откуда в то время взяться свастике? - удивился тесть. - Фашизм образовался много позже.
        - Ну, фашизм и фашистская символика - понятия разные, - заметил я. - Свастика - это вообще-то древний знак Солнца, в различных вариантах исполнения присущий многим народам. В Европе широкое распространение она получила благодаря трудам Блаватской, популяризовавшей оккультные формы индуизма и буддизма. Отсюда же, наверное, глаза, а также печать царя Соломона.
        - Меня ввело в заблуждение то, что свастика точь-в-точь как у фашистов, - признался Анатолий Георгиевич.
        - То есть буквами «Г»? - уточнил я. - Странно. Как правило, оккультным обществам прошлого века более свойственна направленная в другую сторону свастика, обозначающая порядок и процветание. Та свастика, что украсила штандарт НСДАП, символизировала распад, хаос. Хотя, - философски добавил Я, - все зависит от точки зрения, как на свастику смотреть, сверху или снизу. С одной стороны она такая, с другой - диаметрально противоположная.
        - Но ведь в различных обществах мог быть принят и «фашистский» вариант?
        - Безусловно, - согласился я. - Кстати, должен заметить, что профашистские идеи были завезены в Россию из Германии в тысяча восемьсот восьмидесятом году. При царе-батюшке свободы было больше. У нас спокойно функционировали западные оккультные организации. Видимо, тогда же было основано «Светлое братство» и вырезана достопамятная печать. А сейчас это Братство возродилось, благо национальная идея опять в чести. В свое время импорт ариософии - учения об исключительности высшей белой расы - привел к созданию «Черной сотни». Ныне снова появились военизированные отряды агрессивно настроенных патриотов, радетелей за спасение русского народа. Со всеми вытекающими из этого последствиями: расовой сегрегацией, антисемитизмом и прочими достижениями гремучей мысли. Истории присуща цикличность.
        - Вы историк, вам виднее, - признал тесть мою правоту. - Значит, вы полагаете, что возродившееся «Светлое братство» могло быть в прошлом одним из Филиалов «Черной сотни»?
        - Ну, филиалом не филиалом… Может быть, Братство в сотенный список и не входило. Другое дело, что для еврейских жидовских погромов оно могло поставлять боевиков. Активная «Черная сотня» это ведь не обособленное Общество, а сборное войско из различных патриотических союзов вроде «Союза Михаила Архангела». Ради благого дела бойцы объединялись с себе подобными. Это и есть изначальный принцип фашизма. Того, классического, итальянского «fascimo». По-итальянски fascio» -пучок.
        - Извечная тема объединения, - заключил Маринкин отец.
        - Покуда мы едины - мы непобедимы! - процитировал я песнь чилийских коммунистов.
        - Илья, у меня телефон уже просят, - виновато признался Анатолий Георгиевич. - Давайте закругляться.
        - Ну, о'кей, - сказал я. - Беседа с вами была чрезвычайно познавательна.
        - Аналогично, - ответил тесть. - Я рад, что вы мне позвонили.
        Уже распрощавшись и положив трубку, я вспомнил, что так и не передал приглашения. Ради чего, собственно, и звонил.
        - Содержательно поговорили, - насмешливо констатировала мама, появляясь из комнаты. Конечно же, она слышала все до последнего слова.
        - Извини, мам, так уж вышло. С этими родственничками ничего по-человечески не сделаешь. Слово за слово, сам не заметил, как перескочили на другую тему.
        - Счастливые часов не наблюдают, - не без доли ехидства заметила мама.
        - Сколько же мы болтали?
        - Минут сорок.
        - М-да… Ну, что поделать, - развел я руками, - так уж получилось.
        Но как бы там ни было, цели своей я достиг - встреча с родителями была отложена на неопределенное время.

8

        Проснулся я оттого, что мне в ухо залез клоп. Выковыряв паразита, я прижал его к ногтю и казнил как врага народа - только кровь брызнула в разные стороны. При всех своих прелестях, жилище моего друга изобиловало насекомыми.
        Почесывая искусанные ноги, я сел на кровати. Рядом безмятежно сопела Маринка. Мерзли неприкрытые одеялом плечи - летние ночи в Питере частенько выдаются прохладными. Чтобы согреться, я крепко растерся ладонями, уткнул подбородок в колени и уставился в сумеречное предрассветное окно.
        Не спалось мне вовсе не из-за клопов. Шкурой я чувствовал, что сообщил мне по телефону тесть информацию, от которой головы с плеч летят. Слава вчера по этому поводу сказал:
        - Мелет до хрена твой тесть. Напрямую открытым текстом шпарит. Хоть бы тещи постеснялся, что ли.
        - Да, к сожалению, - с неудовольствием отметил я. - И знакомый у него болтливый попался. Не иначе как у мусоргашника за бутылкой язык развязался.
        - Язык, он враг первостатейный, - наставительно изрек корефан. - Ну ладно, мусор по пьяни растрепался, а тесть-то твой куда суется? Таким макаром можно запросто без головы остаться.

«М-да, - я не мог не согласиться с другом, - меченосцы способны в два счета секир-башка устроить. Например, чтобы тот же самый вредоносный орган не болтался, как в дурном колоколе. Решив раззвонить весьма конфиденциальные сведения, к которым случайно получил доступ, Анатолий Георгиевич подвергает себя немалому риску. И не себя одного, звонарь несчастный! „Светлые братья" уже показали склонность к радикальным мерам».
        - Вольному воля, - молвил я вслух. - Тестю сразу рот не заткнешь. Он, в силу своей непуганности, в жизни разбирается слабо и готов без опаски встрять в самый невероятный блудень, никакой угрозы не замечая и не подозревая даже, что таковая вообще может иметь место. Вчера по разговору я это понял. Моя стычка с налетчиками его ничему не научила. Тещу, разве что. Она у него в оконцовке телефон отобрала.
        - Ходит птичка маленькая по тропинке бедствий, не предвидя для себя никаких последствий, - вспомнил песенку Слава.
        - Что-то вроде того, - сравнение было исключительно точным. - Ты, кстати, не в курсе, что из себя представляет азано-кремниевая радивоцелпь?
        - Без понятия, - пожал плечами корефан.
        - Так я и думал, - вздохнул я.
        - А эта радио… че за пиздула такая? - любознательно осведомился Слава.
        - Полезное ископаемое, надо полагать. Раз его аз шахты добывают.
        - Логично, - заключил Слава.
        Мы пили чай на кухне. Дамы прекрасно проводили время у телевизора, оставив нас откровенничать о делах наших скорбных.
        Дела были скорбные. Замочив арийца, Слава поставил на нашей компании крест. Я не верил, что «Светлое братство» интересуют лишь Доспехи Чистоты. Детям Солнца нужен не только волшебный амулет, им наверняка требуются и наши головы. Как же я влип! «Наступил одной ногой, а в говне уж по уши».
        - Надо что-то придумать, - я посмотрел на друга. - Надо что-то делать. Иначе вилы…
        При слове «вилы» корефан нехорошо улыбнулся. Любую опасность он воспринимал как вызов. Впрочем, это и помогало ему побеждать.
        Я тихонечко слез с кровати и подошел к стоящей в углу сумке, в которой лежали Доспехи Чистоты. Чем они так привлекли арийцев?
        Осторожно, чтобы не разбудить Маринку, я освободил от сумки латы и разложил их на полу. Присел на корточки и бережно провел пальцем по массивным кованым пластинам. Даже на ощупь Доспехи Чистоты казались чем-то исключительно надежным, крепким, по-старинному добротным средством защиты. Хотелось надеть их и почувствовать себя в безопасности.
        Я с трудом подавил искушение. В темноте Доспехи дарили мне откровение. Раньше, когда я поднимал их с изголовья захоронения чудо-богатыря, чистил от могильного праха, стремления облачиться в них как-то не возникало. Доспехи были экспонатом, предназначенным на продажу. А товар - он и есть товар: несмотря на впечатляющую легенду и экзотическую обстановку, при которой доспехи были найдены, они продолжали оставаться предметом торговли, не возбуждая ровным счетом никаких чувств. Теперь барыжное оцепенение прошло. Я улыбался, трогая. Они словно излучали первозданную мощь, и я отлично понимал смелость древних викингов, безудержно наступавших на врага под защитой подобных лат. В них можно было сокрушить кого угодно.
        Даруя неуязвимость, Доспехи Чистоты звали на ратные подвиги.
        - Илья!
        Я оглянулся.
        - Ты чем там занимаешься? - послышался из темноты голос Маринки.
        - Чем я занимаюсь?
        В самом деле, разглядывание Доспехов во мраке ночи - действо более чем странное. Как доступно объяснить жене, что я проснулся и захотел подумать? С ходу это сделать проблематично. Я не стал заниматься ерундой.
        - Сейчас иду, - придвинув Доспехи (а они, надо сказать, тяжелые - килограммов двадцать) к стене и накрыв их шторой, я скользнул к Марине под одеяло.
        - Ты чего встал?
        - Клопы кусают, - для пущей достоверности я поскреб ногу.
        - Меня тоже заели, - пожаловалась Маринка. - Надо будет здесь дезинфекцию сделать. Спрашивается, куда Ксюха смотрит, медик все-таки.
        - Надо будет, - поддакнул я. Вмешательство жены оборвало процесс «общения» с изделием мастеров сказочного острова Туле. Доспехи улеглись ждать своего часа, а облагодетельствованный их находкой археолог отправился спать с верной спутницей жизни.
        Со стороны могло показаться, что у них все складывается идеально.


* * *
        С утра я заехал к Боре. Менты меня не искали, компаньон мог поклясться - он почти сутки дежурил у дверного глазка. Значит, Эрик не соврал относительно заявления. «Светлое братство» всеми средствами старалось избежать огласки.
        Борю я нашел изрядно задерганным. Наверное, от постоянных тревог. Папочки-алкаша дома не было, синьор загуливал по синим делам у ближайшего винного магазина. Боря убивал время перемоткой рыболовных снастей. В отличие от отца, ежедневная разгонка спиртным ему пока не требовалась.
        - Привет, - кивнул чмудак лобастой головой, пропуская меня в квартиру. На потертой клетчатой рубахе болтался трофейный знак - пальма со свастикой. Под Ленинградом воевали не только итальянцы с румынами, но и передислоцированные из Африки головорезы роммелевского корпуса.
        Мы разместились в комнате. На столе в беспорядке валялись крючки, дощечки, мотки крашенного марганцовкой шнура и огромные свинцовые грузила. По соседству с аудиоцентром расположился пулемет, и непонятно было, то ли компаньон открыто забил болт на милицию, то ли чего-то сильно боится. Последнее было более вероятно - из патронника МГ торчала заправленная лента, сбоку был пристегнут снаряженный короб. Впрочем, второе вовсе не исключало первого. Это ж как сильно надо испугаться, чтобы держать, не стремаясь запала, приготовленный к бою ручник. Вероятно, общение со вспоротым подельником впечатлило его.
        - Партизанить готовишься? - обозрел я его сборы.
        - Да так… - судя по тому, как смутился Боря, я попал в яблочко.
        - Куда надумал дернуть?
        - Пока не решил. - Боря взял моток стальной жилки, кусачки и стал накручивать поводок. - Может быть, на Мертвое озеро.
        - Там же рыбы нет!
        - Во Мете есть.
        - Ню-ню, - ответствовал я. - Пулемет тоже зацепишь, труженик-воин?
        - Зачем, ружье есть, - зыркнул Боря из-под густых бровей, - для охоты больше не надо.
        - Ню-ню, - тщание компаньона занять демонстративно отстраненную позицию вызвало у меня злую иронию. - Когда думаешь вернуться к родным пенатам?
        - Там видно будет, - философски ответствовал Боря. - Не стоит торопить события.
        - А кто их торопит? - Я подошел к столу, взял в руки бесхозный штырь. Один его конец закручивался в кольцо, другой был заточен. - Что это у тебя?
        - Надо, - ответил хозяйственный Боря.
        - Зачем?
        - Для донки.
        - Рыбачок… - Боря всерьез вознамерился меня бросить, это и раздражало. - Лично я на свой крючок, кроме триппера, ничего не ловил.
        - Кому что, - миролюбиво рассудил компаньон, откусывая проволоку. - Лично мне жить охота, поэтому я не буду переть на рожон. И тебе не советую.
        Получалось, что я утратил всякий авторитет. В условиях крайней опасности чмудак принялся думать своей головой.
        - Ну что ж, флаг тебе в руки, - сказал я. - Мне не меньше твоего хочется жить, а поскольку есть с кем, то жить регулярно. Для этого нужны деньги. В лесу их не заработаешь, хоть обловись на своей рыбалке. Я остаюсь в городе, буду решать вопросы. Да и Эрика бросать как-то не по-товарищески. Если уж начали работать вместе, надо поддерживать попавшего в беду коллегу.
        - У Эрика есть папа с мамой, - поднял на меня глаза Боря, - и любовник в придачу, они ему пропасть не дадут. А у меня - сам видишь. Да и голова она одна. Что, если с плеч долой?
        - Вот об этом раньше надо было думать, - напомнил я, - когда без моего ведома находку впаривать поспешили. Слушались бы моих советов, не пришлось сейчас ноги уносить.
        - Вперся, так вперся! - горестно вздохнул Боря. - Жизнь не бывает без черных полос.
        - Бесспорно, - ответил я. - Но особенно много этих полос случается, когда намеренно создаешь проблемы.
        - Ничего не поделаешь, - продолжал гнуть свое подельничек. - Такова жизнь. А черную полосу целесообразнее пересидеть. Я поеду в лес.
        - Вольному воля, - заключил я. Штырь мне понравился. Был он увесистый, из каленого прутка-пятерки, и я положил его в карман. - Спорить не буду. Твоя жизнь, тебе решать. Ну, я пошел, закрой за мной дверь.
        Боря не возражал, что я скоммуниздил предназначенный под снасть штырь. А мне было нужно его украсть для самоутверждения. Компаньон был так заинтересован в моем уходе, что не осмелился перечить. Он проводил меня до прихожей. Не прощаясь, я поскакал вниз по лестнице. На дверь своей квартиры даже не обернулся. В данный момент делать мне там было совершенно нечего.
        Компаньоны по ходу дела отфильтровывались. Оставались друзья. Настоящие. «Вот мы вдвоем, опять у нас потери». Сучья жизнь, чего же вы хотели?! Я хотел, чтобы «Светлое братство» куда-нибудь похерилось. Жить постоянно на нервяке весьма неприятно.
        Сев в «Ниву», я вытащил из-за пазухи АПС и положил между сиденьями, прикрыв тряпкой. Таскать на себе здоровенный кусок железа было довольно обременительно. «Стечкин», по сути, это огромный, длинный и тяжелый ПМ с толстой неудобной рукояткой, куда заталкивается обойма с двухрядным расположением патронов. Носить его каждый день в кармане из соображений личной безопасности, как компактный «вальтер», просто нереально. А надо! О безмятежном будущем, когда такая необходимость исчезнет, я мог только мечтать.
        По дороге домой я свернул к супермаркету. Ксения оставила список продуктов, которые я должен был купить, коли уж выбрался на улицу. Я припарковал машину на стоянке и вошел в ярко освещенное нутро магазина.
        Вообще-то я не фанат шопинга и не принадлежу к числу тех, кто млеет от выбора товаров. Поэтому, навалив съестных припасов в сетчатую тележку и толкая ее перед собой, я побыстрее подъехал к кассе и достал бумажник. Злая тетка-контролер пожирала меня взглядом голодной совы, пока питательный продукт упаковывался в мешочки, а пара небритых синьхуанов толкалась за спиной, вероятно пытаясь слямзить бутылочку спиртного. На них тетка почему-то внимания не обращала.
        Я вышел из магазина, нагруженный, как трудяга муравей. Волочить на себе все это было нелегко, и я перся без разбора, ступая прямо по непросохшим лужам, лишь бы поскорее дойти до машины.
        - Слышь, земляк, ты не торопись.
        Я едва не выронил мешки и остановился. Обращение застигло врасплох. Два магазинных синьхуана в замызганных байковых курточках - зеленой и Красной - приступили ко мне, горя жаждой наживы. Впрочем, жаждали они в конечном итоге выпивки, у алкашей трубы горели, видно было по глазам. Вот и решились на грабеж. Выпасли у кассы богатенького Буратино и вознамерились отобрать пяток золотых монет.
        - Деньгами не богат?
        Чтобы не быть деревянным мальчиком, я медленно опустил пакеты на землю, попутно осматриваясь в поисках засадного полка. Явных признаков такового не наблюдалось, но у ларьков, стоящих перед маркетом, паслись местные рабы Бахуса, и ближайшая стайка синьоров взирала на нас с нескрываемым интересом, готовая принять участие в дележе добыча.
        Становиться добычей не хотелось.
        - Нет, не богат, - сказал я, выпрямляясь. Синьхуаны приблизились, сипя испитыми дыхалками.
        - А то поделись, мы же видели, - подловил меня маргинал в красной куртке.
        - То был оптический обман. На самом деле я гол как бубен.
        Черт меня дернул оправдываться, прочно укоренившиеся хорошие манеры дали горькие плоды: подзаборная публика вежливость воспринимает как признак слабости.
        - Если найдем, слышь, что с тобой делать? - попробовал раскачать жертву синеносый собеседник.
        Его брат по разуму, обладавший значительным телосложением, наверное сдринчавшийся спортсмен, был настроен атаковать. Я же шансов победить не видел. Один удар пудовым кулаком мог пригвоздить меня к инвалидному креслу навечно.
        Я молчал, лихорадочно выдумывая способы от них отделаться, за секунду провернув массу вариантов. АПС остался в машине. Можно было отдать синьхуанам все, что они требовали, дойти до «Нивы», вооружиться и отобрать. Гораздо умнее было бы не быковать, а поделиться деньгами и отправиться восвояси. Но, во-первых, разыгрывать труса не хотелось, а во-вторых, не дали. Верткий синьор в красной куртке перешел от слов к делу:
        - Что, земляк, стоишь как столб? Давай лопатник.
        Я оттолкнул сунувшегося ко мне маргинала. Вспомнил, что в кармане лежит стибренный у Бори штырь.
        - Вы просто наглый и невоспитанный тип! - Я зацепил снасть за кольцо средним пальцем и потянул наружу. Штырь придавал уверенности. Какое-никакое, а оружие.
        - Серый, дай ему по гыче! - отдал короткий приказ маргинал.
        Получивший указание синюшный боец ринулся на меня. Уйти от уличного драчуна было сложно. Пригнувшись, я ткнул его в живот штырем и тут же отлетел, крепко получив по уху собственным предплечьем, которым закрывал голову. Алкогольная анестезия не давала синьхуану почувствовать боль, и он лез на меня, сжав кулаки. Под его кувалду я больше попадать не желал. Имея за плечами богатый опыт в области махача, алконавт бил на вынос. Но отступать было некуда: его шустрый пособник ухитрился зайти ко мне с тыла. Он еще не видел заточки и надеялся на подельника.
        Крутнув штырь на пальце, я перекинул его острием назад и с разворота всадил меж ребер маргинала. Удар получился отменный - весь стержень до кулака утонул в грудине синьора. Я отскочил. Кулачный боец, вознамерившийся меня отметелить, вынужден был сменить курс.
        - Серый, у него нож! - истошно пробулькал нутряной кровянкой маргинал.
        Он хотел предупредить, но только сгубил дружка. Серый получил пинок ботинком в колено, пошатнулся и отвлекся на окрик. Это была его последняя ошибка. Я безжалостно воткнул штырь ему в сердце.
        - Нож есть, - мстительно сообщил я, чувствуя, как дергается сталь от судорожного трепыхания кровегоннгой мышцы, - его не может не быть!
        Серый повалился навзничь, снимаясь с окровавленного жала. Стержень остался у меня в руке. Колдыри у ларьков бесследно растворились, позаныривав в известные им одним тупики, щели, люки. Я схватил в охапку провиант, торопливо внедрился в «Ниву» и дал стрекача.
        Хилый маргинал так и остался стоять, держась рукой за грудь, методично раскачиваясь в такт порывам ветра. Отъезжая, я видел его в зеркале заднего вида, он был похож на насекомое вроде богомола.
        Возле дома Славы мне показалось, что продукты зараз поднять не удастся. Но я управился. Друган встретил меня, выйдя из ванной. Он был в широких семейных трусах, мокрые волосы слиплись и торчали наподобие коротких колючек.
        - Да ты хавки принес! - обрадовался друган. - Здорово!
        Он принялся копаться в пакетах, нашел что-то вкусное и съел.
        В квартире было тихо. Женщины разбежались по своим делам: Маринка в парикмахерскую, Ксения - на работу. Я снял куртку и повесил на вешалку. Из-за «стечкина» кожан перекашивало. Да-с, дорога ложка к обеду. Будь пистолет в кармане чуток пораньше, обошлось бы без кровопролития: пуганул бы грабителей волыной - и все дела. Эх, знать бы, где упасть, соломки б подостлал. Хорошо, хоть штырь под рукой оказался.
        Я достал как нельзя кстати пришедшуюся к месту рыболовную снасть и промыл ее в раковине.
        - Че за кровь? - заглянул в ванную Слава.
        - Подвергся нападению синьхуанов, - лаконично ответил я.
        - Каких еще синьхуанов?
        - Синие такие хуаны, абсолютно синюшного вида.
        - Абсолютного? - переспросил друг.
        - Да как сказать, - схохмил я. - «Абсолютом» от них не пахло, скорее стеклоочистителем. «Красной шапочкой» какой-нибудь.
        - Чего хотели?
        - На деньги меня шваркнуть.
        Я закрыл воду и положил звякнувший штырь на стиральную машину.
        - Отбился?
        - Вполне успешно, - приосанившись, я вытер руки полотенцем.
        - Стало быть, кровь не твоя, - сделал правильный вывод Слава. - А сколько их было?
        - Двое.
        Мы переместились на кухню.
        - Обоих загумозил? - не унимался Слава. Драка была одним из немногих интересов в его жизни.
        - А ты как думал? - Я покосился на корефана и занялся сортировкой продуктов по полкам холодильника.
        - Ну, ты, Ильюха, даешь, - хмыкнул афганец. - Сколько тебя знаю, всегда был с виду - соплей перешибить можно. А в натуре - боевой. Ничто тебя не берет!
        В устах друга это была наивысшая похвала.
        Я поставил на огонь чайник. Кровь увидел - жрать охота. Древние инстинкты давали о себе знать. Человек, в сущности, животное хищное.
        Энергично приготовив несколько бутербродов, я не крыл свежекупленную банку «Нескафе».
        - Ну че, Ильюха, как ты на это смотришь? - Слава потянул из холодильника бутылку «Столичной». - Расслабишься после рубиловки?
        Корефан полагал, что стресс лучше всего снимать алкоголем, но… у меня не было стресса. Только голод. Наверное, я совсем озверел.
        Жителям больших городов поневоле приходится становиться хищниками. Правда, я стремился остаться джентльменом.
        - Ладно, банкуй, - неожиданное проявление атавизма испугало меня самого, требовалось унять Первобытное чувство. - Плесни мне чуток.
        Афганец, естественно, плеснул как водится, натура у него была широкая, а я настругал побольше закуски. Невинный завтрак грозил трансформироваться в загул. После второй рюмки меня и вправду немного отпустило. Но я знал, что негатив отложится грязным осадком в глубинах души. Никакое кровопролитие не проходит бесследно для психики.
        - Где ты их выцепил? - поинтересовался Слава полирнув водяру «Хольстеном» прямо из банки.
        - Они сами докопались, когда я продукты покупал.
        - Значит, лаве хотели отмести… - корефан надолго замолчал.
        Постепенно мне в душу начали закрадываться подозрения. Не было ли это нападение прокладкой «светлых братьев»? Молчание друга действовало на нервы. Очевидно, мы думали об одном и том же. Что, если Общество решило не рисковать носителями элитного генофонда для уничтожения неугодного представителя низшей расы? Устроить ликвидацию чужими руками, замаскировав убийство под нападение грабителей-отморозков, в сущности, идея неплохая. Мне аж тошно стало, когда я до этого додумался. А ведь так и есть. Почему бы такому не быть? Страшно, страшно. Дал бы мне Серый своим молотом по гыче, и прощай, молодость: окочурился бы прямо у маркета. Это хорошо, что я оказался проворнее. Но это сегодня. Завтра ведь может быть иначе. Мочканут меня, наверняка мочканут. «Светлое братство» легко не отступится. Не одни уголовники забьют, так другие на ножи поставят. Исполнители всегда найдутся. От гибели синьхуанов Общество ничего не потеряет, а вот мне впостоянку жить озираясь невмоготу чисто физически. «Ожидание смерти хуже самой смерти».
        - Чего загрустил, Ильюха?
        - Предчувствия плохие, - пробормотал я.
        - А вот у меня лично нет никаких предчувствий, - поделился Слава, явно с целью меня успокоить. Тон у него был такой, будто он готовился пуститься в воспоминания. Так и получилось. - Предчувствия, они не всегда в цвет попадают, особенно у людей. В Афгане у механа командирского бэтээра обезьянка была. Прогнозом звали. Типа, самец, значит. Вот этот Прогноз беду заранее чувствовал, и мы знали, что если он начал метаться - будет бой. Вот нюх у зверя.
        - И что с Прогнозом сталось? - спросил я.
        - Сгорел, духи машину подбили. - Слава глубоко затянулся сигаретой и придавил ее в пепельнице. Вероятно, в БТРе сгорела не только обезьяна.
        - Давай дербалызнем еще, - предложил я.
        - О, а у тебя проклевывается вкус к жизни, - отметил корефан. Постоянное долговременное общение шло на пользу нам обоим.
        - Вообще, полезно было бы такого Прогноза иметь, - высказался я, когда мы вмазали еще по рюмке.
        Рюмки, кстати, у Славы были конические, граненые, должно быть, достались в наследство от Ксениной тетки вкупе со старой квартирой, в которой молодожены обитали прежде. Вмещала сия наркомовская посуда по сто грамм.
        Не чокаясь, мы опрокинули их в рот. Афганец выпил за павших соратников, а я помянул синьоров, отправившихся в страну Вечного Застолья. На сердце было тоскливо, кисло и мерзко. Я подумал, что покойно в нашей стране может быть только покойникам. Всем остальным приходится пугаться милиции, налоговой полиции, хулиганов, бандитов и новых постановлений правительства. А мне еще и «Светлого братства» в придачу.
        - Хорош гонять, Ильюха, - словно приказывая прекратить смурные думки, корефан махнул рукой, в которой дымилась свежераскуренная сигарета. - Опять ты кисляк мандячишь.
        - Жизнь такая, - я вздохнул.
        - Пройдет и эта петушиная полоса, - заверил Друг. - Выкрутимся, не впервой.
        - Конечно, так оно и будет, если только нам голову раньше не отвинтят.
        - Это вряд ли, - усмехнулся афганец. - Руки у Них слишком коротки голову нам отвинтить.
        Я вспомнил недавний разговор с тестем.
        - У «Светлого братства» руки как у орангутанга. - Слава под моим взглядом недоверчиво скривил рот. - Голову мне недавно чуть не открутили. Хорошо, что штырь в кармане оказался. Без него мне наверняка рога бы поотшибали.
        - Ты думаешь, это фашистские происки? - догадался кореш.
        - Не исключено. Братья - ребята ушлые, способны на всякую гадость. В том числе и пьяниц нанять, чтобы они меня убили.
        - Да брось ты, - не поверил другая. - Как они могли знать, что ты в магазине появишься? Не пори чепухи.
        - Не знаю, теперь ничего не знаю. - Я бесцельно погонял пальцем по столу хлебные крошки. - Ничегошеньки не знаю. Может быть, ты и прав. Мне «светлые братья» теперь везде мерещатся. Я был у Бори. Он собирает манатки, будет из города валить.
        - Правильно, по-моему, - поделился своим мнением другая.
        - Полагаешь, и нам следует так поступить?
        - А чего? Дернуть из Питера ненадолго не помешает, - корефан проявил несвойственную ему осмотрительность. Должно быть, сказывалась семейная жизнь. - Пускай фрицы кипешуются без нас. Потом, когда немного уляжется, вернемся, посмотрим. Тогда и будем прикидывать, что к чему. А щас самое время когти рвать.
        - Ню-ню, стратег, - кажется, я оставался в одиночестве.
        Разумееется, Слава был прав. Не знаю почему, но мне претило отступать. Казалось, сдайся я раз, и потом всю жизнь придется заглядывать в поисках утешения на дно стакана. Потеряю все. Легче всего поразить стрелой убегающего зверя, который опрометью несется к ближайшему кусту, охваченный паникой. И наоборот, даже заяц бывает страшен, если сильно его разозлить. «Войны не хотим, но к отпору готовы!» Я колебался, не зная, какой путь выбрать. Единодушное мнение друзей противоречило моим личным соображениям. Неверное решение влекло за собою смерть…
        Мучительные раздумья прервал телефонный звонок.
        - Ага, - прогудел Слава, - ну да, само собой, Мариша. В чем вопрос?
        Я навострил ушки.
        - Твоя звонила, - сообщил Слава, повесив трубку. - Она к маме заехала, просила встретить, забрать.
        Для этой цели моего согласия уже не требовалось. Марина по-свойски утрясла сие с корефаном. Я ощутил укол ревности. Неужели мы настолько сжились семьями, что перестали замечать разницу между супругом и его другом?
        Я не стал затруднять пьяную голову поисками ответа, отложив их на потом. Надо будет сделать Маринке внушение, а то расчувствовалась, смотрю, чрезмерно.
        - Когда отправляемся? - буркнул я.
        - Не буксуй, Ильюха, - примирительно сказал Слава. Я старался выглядеть шелковым как ягненок, но корефана не проведешь, он замечал все. - Ничего страшного, так оно вышло быстрее.
        Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.
        - На ход ноги, - налил я по рюмке.
        К теще на блины отправились вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счел нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной родней, что не исключалось, заявись я под мухой один. Вдвоем же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.
        Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я благоразумно оставил Дома и уговорил афганца поступить так же. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далеким. Нам было хорошо.
        Машина не ловилась. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что Славина харя не внушает водилам доверия, и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «опель-рекорд».
        - Эге-гей, компадрито! - договорившись с шофером, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».
        Слава нехотя прервал увлекательное занятие, и мы разместились на заднем сиденье. Вел машину молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налет заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые веселенькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребенок. Рядом с собой я нашел пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелек», настолько давно забытые покой и радость, и моя богатая на события кладоискательская жизнь вдруг показалась мне отвратительной. А может, просто кончалось действие водки.
        Слава тоже закручинился. Когда мы добрались до места, я не скупясь расплатился с водителем. Он сказал:
        - Спасибо, я дам вам сдачу.
        - Не надо, - ответил я, с тоской взирая на молодого папашу. Лицо у него было приветливое и открытое. Такие в Петербурге нынче редкость. Наверное, недавно из провинции.
        Покидать уютный мирок «опелька» не хотелось. Снаружи посвистывал сырой ветер. Мы вышли, Слава захлопнул дверцу. Машина уехала. Я чувствовал в себе напористую грубую силу отъявленного уркагана, каковым и выглядел, наверное, рядом с добропорядочным отцом семейства. В самом деле, кто я? БИЧ - бывший интеллигентный человек. В прошлом историк, а ныне заплутавший на кривой кладоискательской дорожке преступник, убийца. Внутри я, может, белый и пушистый (остался же еще дэцел святого!), а снаружи - совсем страхолюдный: перегаром воняет, рожа красная. «Глаза щелевидные, красные, тоже с запахом».
        - Эй, ты куда, компадрито, едрит твою! - одернул я Славу, потопавшего вовсе не в том направлении, в каком было нужно.
        - Я ссать хочу, как медведь бороться, - ответил дружбан, направляясь к трансформаторной будке.
        - Когда не в силах обойти вы темного угла, то это пива пенного на почки тень легла! - язвительно продекламировал я вослед.
        Облегчившись, мы продолжили путь, и глазом не успели моргнуть, как были у дверей тещиной квартиры. Длинь-длинь.
        Разумеется, отворившая на звонок Валерия Львовна была несказанно рада нас видеть.
        Я прошествовал прямиком к столу, на котором красовались заботливо выставленные тестем стопарики.
        Дерябнули за встречу. Сразу похорошело. Похоже, непьющая семейка помаленьку воспитывалась.
        - Знала, что приедете как с голодного поля, - начала было вводить ложку дегтя в бочку меда теща, Приглашая нас к столу, но Слава вдруг сорвался и заспешил в сторону кухни.
        - Ты кудей, компадрито? - удивился я.
        - Пасту давить, - просипел корефан, торопясь оседлать белого коня.
        - Что случилось? - поинтересовался любознательный тесть.
        - Авария, - пожал я плечами и уселся за стол. В подтверждение моим словам раздался такой продолжительный залп, словно стреляла реактивная артиллерийская установка «Град». Если где-то в недрах городской клоаки и плескался Ихтиандр, то от гидродинамического удара он, оглушенный, должен был всплыть пузом кверху. Слава бил на поражение. Я даже испугался, не треснет ли каменный цветок.
        Теща покраснела. Маринка прятала глаза, и я был уверен, что она проклинает себя за свой дурацкий звонок. Реванш был взят.
        - Кстати, мы в прошлый раз не договорили о «Светлом братстве», - обратился я к Анатолию Георгиевичу, чтобы расшевелить сконфузившееся семейство. - Вы обещали рассказать при встрече. Что за радивоцелпь такая?
        - Азано-кремниевая радивоцелпь, - сделал упор на первом слове Анатолий Георгиевич, - представляет собой сопутствующую бокситам разновидность кремния. В залежи она находится в виде прослойки, напоминающей слюду. Когда при добыче бокситов проходчики достигают этого «хвоста», они приостанавливают разработку и запускают в шахту небольшую машину, специально сконструированную для выборки узкого слоя породы.
        - Этот кремний действительно так ценен? - удивился я.
        - Из него делают чипы для вычислительных машин. Процессор для «Пентиума», сам знаешь, сколько стоит. Выходит, что по доходности азано-кремниевое месторождение приближается к алмазной трубке. Такая шахта в Ленинградской области всего одна. Ее и получило «Светлое братство».
        - Но ведь это, должно быть, серьезное стратегическое сырье, - заметил я. - Каким образом безвестное оккультное общество сумело забрать под себя столь важный объект?
        - Шантажом и взятками.
        - Каким шантажом?! Такая шахта должна быть режимным предприятием!
        - Было режимным, пока мы свои компьютеры пытались разработать, - кивнул Анатолий Георгиевич. - А потом купили подержанную заграничную технику и оставили наши «Эльбрусы» только для станций ПВО. Уж я-то знаю! До тысяча девятьсот девяносто четвертого года шахта принадлежала Пятому управлению Министерства обороны. Она находилась в ведении полковника Петренко Анатолия Сергеевича. Ныне он генерал-майор и наслаждается жизнью в столице.

«Кто ему только слил эту информацию?! - ужаснулся я. - У кого мог быть столь длинный язык, что его невозможно удержать за зубами. Не иначе как в самом деле кто-то за бутылкой растрепался. Полный мрак». Спьяну голова не соображала.
        - Шахта стоит любых взяток, - похвастался тесть, словно владел монополией на добычу драгоценной слюды. - На биржевых торгах радивоцелпь уходит по миллиону долларов за тонну руды, из которой после обогащения получается килограммов пятьдесят чистого сырья. Расценки впечатляют? За разработку этой, с позволения сказать, слюды бывший губернатор Ленобласти получил особнячок в Осиновой Роще с участком на сорок гектаров и семьсот тысяч экю во французском «Агриколь-де-Пари Банке». Произошло это за полтора года до регистрации в Петербурге общества «Справедливость».
        Масштабы коррупции пугали.
        - А что за «обогащение»? - выхватил я самое приятное слово.
        - Ну-у, вкратце процесс извлечения азано-кремниевой радивоцелпи из руды можно описать по довольно примитивной схеме, - вероятно, Анатолий Георгиевич неплохо разбирался в тонкостях технологии, если был способен на упрощение. - Измельченные «хвосты» размешивают в воде, конечный продукт абсорбируется. Осадок перегружают в емкость с угольными стержнями. Кремний оседает на их поверхности.
        - Неужели вы всерьез считаете, что военные отдали такой лакомый кусок? - спросил я. - Может быть, вояки и дубы, но не в той области, которая касается денег. В министерстве полно генералов, готовых Родину продать за «мерседес». Разве они упустят гарантированный регулярный заработок, подарив кому-то курицу, несущую золотые… нет, не золотые, а даже алмазные яйца? Сомневаюсь.
        - Почему вы, Илья, решили, что ее кому-то подарили? - На лице Анатолия Георгиевича отразилось торжество многомудрого мужа над несмышленым юношей. - Запамятовали, кто возглавляет «Справедливость»? Военней уж некуда.
        - А вы многовато накопали, - осадил я тестя. - Смотрите, как бы грунт не осыпался и не завалил вас с головой.
        - Спасибо, предупреждение не лишнее, - ответствовал тесть. - Мне знакомо чувство меры. Добывая эти сведения, я старался для вас, Илья, - чтобы вы представляли, с каким противником имеете дело. У «Светлого братства» не только идеи, у них бизнес. Атрибутика с ее зловещей символикой лишь сопутствует, корнем являются деньги. Капитал лежит в основе любой политики.

«Не очень грамотно, но в целом верно», - отметил я и с признательностью сказал:
        - Благодарю покорно. Полагаю, я сумею правильно распорядиться полученной информацией.
        Вся семья разом кивнула. Учтивый ответ посчитали проявлением слабости. Надо было немедленно исправлять положение.
        - Однако же, как он заставляет себя ждать, - пробормотал я, тяжело выбираясь из-за стола, и подошел к укрытию, в котором затаился Слава: - Але, компадрито! - Я пнул ногой дверь. Перегруженный мозг требовал разрядки. - Ты скоро?
        - Скоро, - донесся хмурый бас.
        Я внедрился в ванную, брызнул в лицо пригоршню холодной воды и вытерся полотенцем, неприятно пахнущим тещей.
        - Как Славик? - поинтересовалась Маринка, когда я вернулся в комнату.
        - Занедужил, - лаконично ответил я. - Скоро будет.
        - Скажите, Илья, - с прохладцей осведомилась Валерия Львовна, - конечно, я не надеюсь, что вы мне ответите правду, поскольку не нахожу вас способным самостоятельно решить данную проблему, но все же мне хотелось бы знать, какой вы видите дальнейшую совместную жизнь с нашей дочерью в свете противостояния с данной организацией?
        Хороший вопрос для Наполеона Буонапарте. Мадам явно нарывалась на скандал. Теща есть теща. Ну что ей ответить, так чтоб без мата?
        - Безоблачной, - улыбнулся я, и тут появился Слава.
        Сразу захотелось побыковать.
        - Ты что там, ключи от жопы потерял? - напустился я на него, игнорируя присутствие воспитанных на поэзии Серебряного века женщин. - Три часа ждали, пока ты облегчишься. Верно ведь? - обратился я к аудитории.
        Женщины промолчали, застигнутый врасплох тесть машинально кивнул.
        - Чего-то не того схавал, - недоуменно пожал плечами Слава. - Вроде бы с водки табуретка ломаться не должна.
        Друг был неподражаем в своей простоте.
        - Ладно, нам пора. Похряли. По случаю этого дела, - я звонко щелкнул по горлу, - мы не при колесах, а на холопских добираться больно медленно - общественный транспорт ходит нерегулярно. Так что пошлепали, дорогая, ехать нам долго.
        От этой новости Маринка совсем скуксилась, но не стала возражать. Ее готовность следовать за мной была выше всяких похвал. Я люблю свою жену, а теща… Да фиг ли мне теща, ее не исправишь. Опять взялась за старое, но второго развода не дождется. Я люблю Марину, она меня, а на тещу плевать.
        Между тем в комнате случилась авария. Валерия Львовна морщила нос, у тестя слезились глаза. Должно быть, Слава подпустил шипуна. В животе корефана периодически утробно урчало, и я начал сомневаться, доедет ли он до дома, по пути целиком не изойдя на говно.
        Хмель развеивался, в голову снова полезли покаянные думки. Такой уж был день. С убиенного синьхуана мысли перетекли на тюрьму, и, по ассоциации с корефановой аварией, мне вспомнился дон Дракон.

…Население камеры 584 было здорово озадачено заскрежетавшим в девять вечера замком. Ничего хорошего это не предвещало, слишком уж неурочным был час для любого движения, а всяческие новации в тюрьме приносят подследственным исключительно головную боль. Какие предположения пронеслись в бритых шарабанах - одному Богу известно. Ждали проверку, подсадку, маски-шоу. Последнего особенно, поскольку боялись больше всего. Камуфляжные громилы с обтянутыми черной тканью лицами безжалостными побоями наводили жуть на «Кресты». Попадать под дубинал по поводу и без повода желающих находилось мало, тем более что гарантировавшие неопознаваемость маски фактически дозволяли отморозкам безнаказанное убийство.

«До утра посидит. Не бейте его», - предупредил цирик, запуская в камеру зашуганного коротышку.
        Дверь закрылась. Двенадцать пар глаз настороженно осматривали вошедшего. Он был неимоверно грязен и оборван: драная у ворота футболка, потертые тренировочные штаны и дырявые шлепанцы на босых ногах составляли его одеяние. В руках он держал полиэтиленовый мешок с тряпьем. Стоял, потупившись, у дверей и шмыгал носом. На вид ему было лет пятнадцать.
        Попытки выяснить его происхождение, имя, возраст и сексуальную ориентацию дали своеобразный результат: на один и тот же вопрос он всякий раз отвечал не так, как прежде. Например, сегодня ему двенадцать лет, а завтра - уже сорок. Стало понятно, что человек не в своем уме. Олигофрена определили под шконку, куда он забрался с превеликой охотой - видать, был привычен. Для ясности окрестили его доном Драконом: белые пятна на штанах идиотика имели несомненное малафейное происхождение.
        Разбудила меня возмущенная брань. Со второго яруса дон Дракон казался совсем маленьким. Он стоял в проходе между шконками со спущенными штанами. Изнутри штаны были рыжие от кала.
        - Ты что же, сука?!
        - Я обосрался! - довольным голосом сообщил бесстрашный дон Дракон.
        - Кекоз! - сказал я.
        Стараясь не прикасаться к радостному дебилу, его сопроводили к унитазу, в котором уже шумела пущенная на полный напор вода. Приказали сесть и как следует подмыться.
        Пока дон Дракон наводил гигиену, мы вчетвером спешно решали, что с ним делать. Бить такого демона бесполезно. Оплеух этот черт за свою жизнь выхватил немало, и кулаком его уже не проймешь. Можно отлупить, но на утренней проверке кровопотеки заметят, и начнутся неприятности - ведь просили же чушка не трогать, заранее рекомендовали. И тут мне пришла в голову свежая идея. Я предложил использовать дона Дракона в качестве биологического оружия. Все равно в нем осталось мало человеческого, а если и было когда - тюрьма давно сточила.
        Важнее всего было точно рассчитать время. Определив, что пища в организме дона Дракона усваивается за пять часов, ибо ужин был в шесть, а обосрался он в одиннадцать, мы спланировали акцию против коллектива соседней камеры. В ней сидели десять азерботов, с которыми у нас была тихая вражда.
        Утром дон Дракон, заряженный миской перловки и парой буханок хлеба (вот кто жрал как умалишенный), был выведен в стакан. С корпусным, ведавшим распределением лыжников, за деньги решались любые вопросы, и вскоре мы услышали, как лязгает замок азеровской хаты.
        Поднявшая вой после взрыва «бомбы замедленного действия» пиковая масть за стенкой была, в силу своей национальной особенности, по беспределу укрощена не ведающими пощады масками. Дона Дракона мы больше не видели. Только по галере, перебивая запах свежей баланды, расползалась вонь химического заряда небывалой мощности…
        Тюрьма сама по себе ужасное место, а уж извращения в ней поддаются лишь описанию, но никак не оценке.
        От мрачных раздумий меня отвлекла Маринка.
        - Милый, будь с мамой помягче, - попросила она.
        - Она сама ищет ссоры со мной, - возразил я.
        - Все это так, но не мог бы и ты сдерживаться? - ласково проворковала жена.
        - В другой раз постараюсь, - обещал я.
        - Спасибо, милый, - Маринка всегда добивалась чего хотела.
        Мы не спеша шли дворами - я под ручку с супругой, рядом ковыляло слабое подобие дона Дракона, После застолья было приятно пройтись, малость развеяться. Хватит с меня на сегодня отрицательных эмоций. Вдобавок Анатолий Георгиевич дал повод призадуматься. Со «Светлым братством» дела обстояли даже серьезнее, чем мне поначалу казалось. Когда политическая организация по совместительству является коммерческой структурой, вставлять ей палки в колеса смертельно опасно. Надо было спешно искать выход из положения, но сейчас ломать голову над этим не хотелось. Вечер был просто прекрасен, и в компании близких мне людей я тщился найти отдохновение.
        - Я ненадолго, - оповестил Слава, вдруг заторопившись к ближайшему парадняку. - Идите, я догоню.
        - Подождем? - заботливо спросила Маринка.
        - Догонит, - пробурчал я. Телефонный разговор, в котором жена перепрыгнула через мою голову, до сих пор задевал за живое. - Никуда твой любимый Славик не денется.
        - Не дерзи, - осадила Маринка. - Что ты опять навыдумывал?
        - Я не навыдумывал, - огрызнулся я. - Могла бы для приличия меня к телефону позвать.
        - Ах, ты об этом, - догадалась Марина. - Ну что ты, правда, как маленький?
        - Да и ты хороша, подруга. Проигнорировала меня будто пустое место. Так ведь тоже нельзя…
        - Прости. Не подумала, милый, что это тебя так заденет. Ну не дуйся, солнышко.
        - Я не дуюсь. На надутых воду возят и разные тяжести кладут. - В разговоре с женой тет-а-тет я избегал бранных слов.
        Мы брели вдоль длинного дома с таким расчетом, чтобы Слава успел догнать нас раньше, чем дом закончится.
        - Ну вот, ты опять.
        - Что «опять»?
        - Вечно ты ищешь во всем несуществующий подтекст. Слишком плохо думаешь о людях. Даже о самых близких людях, - неодобрительно заявила Марина.
        - Не надо давать повода.
        - Ищущим повода, - переиначила на свой лад супруга. Манеру украшать речь цитатами она переняла у меня. Самые расхожие из Библии даже знала наизусть. - Сколько лет ты уже ревнуешь меня к Славе? Наверное, с первого дня. А ведь знаешь, что у нас с ним ничего быть не может и не было никогда, но все равно ревнуешь.
        - Неправда, - пробормотал я, но мой голос не был услышан.
        - Правда-правда. Ты меня к каждому столбу ревнуешь, даже к маме, боишься, что она может меня отнять. В принципе, ревность это нормально, когда в меру. Только вот насчет сегодняшнего ты зря. Славик парень неплохой.

«Только дрищет и глухой», - посмеялся я мысленно.
        - На самом деле ты ему больше, чем мне, доверяешь, - продолжала Маринка. - Помнишь, когда к нам эти бандиты из «Светлого братства» с мечами пришли, ты меня совершенно спокойно со Славой оставил, когда к Ксении убежал… ой, извини, вынужден был скрываться от милиции. Перепоручил ведь, ничуть в тот момент не сомневаясь, что мы можем воспользоваться твоим отсутствием.
        - Не говори глупостей.
        - Когда мужчина хочет сказать женщине, что она дура набитая, он обычно говорит ей: «Ты совершенно права, дорогая», - ехидно напомнила Марина. - А вот Слава, между прочим, тебя к своей Ксении ничуть не ревнует. Я совершенно точно говорю. Мы с Ксюхой на эту тему немало разговаривали. Она его, кстати, тоже ко мне не ревнует.
        - Неужели? - вырвалось у меня.
        - Можешь сам спросить.
        - Обязательно, - неохотно пообещал я.
        Вынырнувшая откуда-то со стороны детской площадки четверка молодых людей быстро направилась к нам. Я продолжал вести Маринку как ни в чем не бывало, а у самого торопливо застучало сердце. Мне не понравилась их целеустремленность. Шли несомненно по делу. Ребятки обладали внешностью дворовой шпаны, которая проводит досуг в возлияниях под окнами родного дома. Сейчас им явно не хватало на бутылку. Брешь в бюджете должен был залатать неосмотрительно забредший в их дворик прохожий со своей барышней.
        Как бы невзначай я опустил руку в карман, где лежал светошоковый фонарь.
        - Мужик, дай закурить, - обратился главшпан - высокий тинейджер в серой клубной куртке.
        Я не курил, о чем мог бы сказать, но не захотелось терять лицо в присутствии Маринки. Да и не помогло бы. Так к чему унижаться!
        - У меня одна.
        - Давай одну.
        Кодла обступила нас полукругом. Справа от главшпана заняли позицию мальчонка в клетчатой кепке и чернявый пацан с пэтэушными усиками, слева стояло нескладное пирамидальное творение пьяных люмпенов, узкоплечее, толстожопое, с огромным губастым ртом под приплюснутым носом-пуговкой. Подростки меряли нас оценивающими взглядами, особенно Маринку, сволочи!
        - Вы такие не курите, - ответил я, сожалея, что не остановился и не подождал Славу.
        - Курим, курим, доставай, - насмешливо произнес главшпан, а мальчонка не преминул спросить:
        - Что за сорт?
        - «Красный богатырь», - ответил я, поражаясь собственному бесстрашию. - Только предупреждаю, она одна на всех.
        - Чего? - не врубился сразу главшпан. - Что за богатырь?
        - Красный, - ответил я, - с мохнатым фильтром и задними колесами.
        Со смекалкой у ребят был напряг. Только чернявый просек, что над ними глумятся, и быстро ткнул меня в лицо кулаком.
        Удар пришелся в губы, был он несильным. Я отступил и выдернул из кармана фонарь.

«Везет на синьхуанов», - подумал я, нажимая на кнопку, но чернявый опять опередил меня. Удар ногой, ловкий и незаметный, выбил из руки шокер. Фонарик улетел, а кодла бросилась в драку. Отступать было некуда, Маринка связывала по рукам и ногам, да и не дали бы убежать молодые и резвые. Догнали бы и растерзали, поганцы.
        В озверелом обществе действовали законы стаи. Атаковал старший. Уклоняясь от удара, я пригнулся и поддел плечом движущегося по инерции главшпана. От удара под дых он содрогнулся, согнулся и отвалил. Я пнул изо всей силы оказавшегося поблизости мальчонку. Жесткий рант модельного ботинка угодил ему по голени. Поганца словно ветром сдуло, он отскочил, визжа.
        Чернявый с пирамидой налетели на меня, мутузя с обеих сторон. Попали в голову, я потерялся. Уже ничего не видя, не слыша и не соображая, я упал на спину, локтями инстинктивно защищаясь от сыплющихся отовсюду ударов. Сучьи детки, next-поколение, глушили меня с очумелой жестокостью. Могли бы и убить, не заголоси на весь квартал Маринка. На ее крик с воем примчался Слава и в шесть секунд навел порядок, утихомирив хулиганов связками ударов. Мне оставалось только кататься по земле, чтобы не попадать под ноги дерущихся.
        Когда рядом свалился главшпан, я понял, что развязка боя близка, вскочил и стал охаживать полудурка пыром по ребрам. Переросток кряхтел и ойкал, закрываясь руками, как я только что, но меня перемена ролей ничуть не смущала, и я продолжал с остервенением выколачивать из него дурь.
        - Хорош, Ильюха, - остановил меня корефан, - ты его так вообще забьешь насмерть.
        - Ну и пусть, - выдохнул я, сплевывая кровавую пену, но бить перестал, - одним подонком будет меньше!
        - Пошли отсюда. - Слава с Маринкой потащили меня с поля брани.
        - Пидоры и уроды! На людей как бешеные бросаются, лупцуют почем зря. Я же им ничего не сделал, петухам!
        - Сделал, не сделал, - пробормотал Слава, - какая разница. Все мы такими были по молодости.
        - Нет, не все. - Ярость моя иссякла, осталась только злость. - В юности я таким не был, можешь мне поверить.
        - Ну, это ты не был, - туманно заметил Слава. Должно быть, мы с ним росли по-разному, у него было рыльце в пушку. В результате что выросло, то выросло: я пасую перед малолетками, над которыми он с легкостью одерживает победу. Драться в детстве полезно, драться в детстве нужно.
        Когда мы завалились домой, Ксения уже пришла с работы.
        - Ого, у тебя и видок, - смерила она меня взглядом эскулапа и покосилась на мужа. - Где это вы отирались?
        - У тестя были, - ответил я, чем ее весьма удивил.
        - Ни хрена себе страна! - воскликнула Ксения. - Чего же вы так с тестем не поделили? Приличные ж люди, хучь бы Маришки постыдились.
        Жена, не отвечая, смотрела в пол.
        - От тестя что-нибудь осталось? - не унималась Ксения.
        - Папа здесь ни при чем, - быстро сказала Маринка. - Это хулиганы напали.
        Казалось, она затаила обиду, только я не мог понять на кого.
        - А чего случилось? - забеспокоилась Ксения, озабоченно заглядывая в глаза мужу.
        - Да ничего, бакланы какие-то с Ильюхой сцепились, - смутился тот.
        - А ты где был? - накинулась на него Ксения, будто Слава был моим секьюрити, а она - директором охранного бюро.
        - Он задержался немного, - поспешил я на вы. ручку другу. - Мы с Мариной ушли вперед, а он слегка подотстал.
        - Нужда замучила, - нашелся Слава.
        - Ох, заняться вами некогда, - грозно подбоченилась Ксения. - Вы посмотрите, что с Маришкой творится, идолы.
        Маринку била крупная дрожь. Нормальный отходняк после стресса, только проявился поздновато.
        - Зато изничтожили заблатовавшую шушеру, - попытался я приободрить ее, но мне это не удалось.
        - Илья, ты свой фонарь потерял, - сосредоточенно произнесла Маринка и вдруг зарыдала. Ксения, обняв ее за плечи, увела в комнату.
        Мы как оплеванные стояли в прихожей и глядели друг на друга.
        - Ну ничего, - сказал корефан и стал раздеваться, - бабы сами разберутся.
        Это означало, что он предлагает возобновить банкет.
        - Нет, - возразил я, еще не отойдя после разговора с Маринкой, - моя половина без меня разбираться не будет. Пойду ее успокою.
        С этими словами я направился в комнату. Маринка с верной подругой, обнявшись, сидели на диване. При моем появлении догадливая Ксения вышла, оставив нас одних.
        - Прости, что так получилось, - сказал я, присаживаясь рядом.
        - Милый. - Маринка, всхлипывая, прильнула ко мне и уткнулась лицом в грудь.
        Я заботливо погладил ее по голове и почему-то вспомнил, что сегодня жена сделала новую прическу.
        - У тебя очень красивые волосы, - совсем не к месту сказал я комплимент и в результате под конец сумасшедшего дня лишился остатка невинности. Утешало, что Слава с Ксенией люди взрослые, в жизни повидавшие не только войну. Но все же я предпочел бы находиться в отдельной квартире.
        - Я так за тебя испугалась, - доверительно прошептала Маринка и запоздало хлюпнула носом.
        - Ничего страшного не могло случиться, - успокоил я ее, утвердившись в мысли, что никогда не расскажу ей о том, что произошло сегодня у магазина. И о многом-многом другом. - Линия жизни на моей ладони уходит концом в вечность.
        Маринка поцеловала меня в разбитые губы. От неожиданной боли я поморщился.
        - Так быстрее заживет, - оправдалась она.
        - Губа заживет совсем быстро, если ты не будешь высасывать из нее кровь.
        - А может, она у тебя вкусная, - рассмеялась удовлетворенная Маринка. - Может, мне нравится.

«Доведут же проклятые гопники!» - подумал я.

9

        Наутро я решил, что с меня хватит сумбура. Два нападения грабителей за один день, может, и случайность, но какая премерзкая! Они ко мне липнут, как железные опилки к магниту. Вообще-то, говоря языком марксизма, случайность есть непознанная закономерность. Мне доводилось видеть чудеса похлеще, но сейчас совпадения откровенно настораживали. Особенно после того, что услышал от тестя. «Светлое братство» с присущей ему радикальной ехидностью вполне способно было руками уголовников попрессовать строптивого археолога: смотри, что мы можем, и делай выводы. Сразу убивать меня не имело смысла, тогда бы «братья» не получили Доспехов, а создав нервную почву, можно было на это рассчитывать. Труп ржевского меченосца гарантировал Обществу, что прессуемый не обратится в милицию. Ради этого стоило потерять бойца. Они себе нового через газеты найдут, а вот оказавшийся в безвыходном положении раскопщик рано или поздно сдастся. Его уговорят: не парламентеры, так родственники; не родственники, так друзья. «Никто не хотел умирать». В результате добьются полной капитуляции с последующей экспроприацией искомого
артефакта. А уж потом и археолога ликвидируют.
        Поскольку такой вариант меня никоим образом не устраивал, я счел нужным временно самоустраниться. Заодно проверить возможности «Светлого братства». Сумеет ли оно найти меня на даче у Славы? Друган по случаю прикупил участок земли в Горелово, оформив его на Ксению, как и все прочее имущество. Слава был парень нежадный. Он сам и предложил затихариться у него, мне же не оставалось ничего, кроме как согласиться. К Маринкиным родителям на дачу дорога была однозначно заказана. Не хотелось одалживаться, да и отыскать нас там легко.
        Маринка была не против. В сущности, она сама уболтала меня на этот шаг. Придя к обоюдному согласию, мы сели в «Ниву» и поехали домой - собирать пожитки. Славу с Ксенией оставили отдыхать. Я пообещал им беречь Маринку и в доказательство продемонстрировал АПС, после чего убрал его во внутренний карман куртки. Мне поверили, вручили ключи от дачи, сопроводили напутствиями. Настроились отваливать конкретно - я даже Доспехи в багажник положил, чтобы из дома сразу ехать в Горелово. Сокращая время пребывания в городе, мы уменьшали возможность возникновения новых эксцессов. Я всегда был легок на подъем, да и Маринка тоже - она ведь моя вторая половина.
        Нежилая квартира производила тягостное впечатление, но я предложил Маринке не возиться с мокрой тряпкой, а поскорее укладывать шмотки. Сам же решил заглянуть к Боре - попрощаться, если он еще не уехал.
        Боря не уехал. Он встретил меня в той же рубашке с тем же значком, только в руке на сей раз держал трофейную «хлорницу» - прямоугольный пенальчик из коричневого эбонита, в котором немцы хранили порошок для обеззараживания воды. Из «хлорницы» торчали иголки. Видать, выломился отпирать прямо с рабочего места. Ждет, что ли, кого?
        - Привет, - сказал я. - Не ждал меня?
        - Не-а. - Боря отступил, пропуская меня в комнату.
        - А кого ждал?
        - Ребята должны зайти. Я заморочился в лес с ними поехать.
        - Где будете копать? - Кажется, Боря нашел подходящую компанию «черных следопытов».
        - В Синявино. Там у человека своя дача есть.
        - Что за ребята? - Мир тесен, некоторых я вполне мог знать по своему трофейному детству.
        - Аким, Пухлый, Саша Крейзи, Дима Боярский, Болт, и еще кто-то будет.
        - Что за Пухлый - Чачелов?
        - Ну да, - неуверенно ответил Боря, наших общих знакомых он знал несколько хуже, чем я. - Вова. Со шрамами такой: у носа щека и у глаза скула разворочены.
        - Затвором от трешки. Перед армией напоследок из любимой винтовки пальнул, а ему затвор в морду влетел.
        - Ты знаешь Пухлого?
        Я кивнул:
        - Он у вас небось проводником идет?
        - Ну да, - подтвердил Боря. - Он, говорят, в Синяве самый фирменный проводник, с малых лет копает. Это его дача. Нас Аким свел. Дима-мент и Крейзи тоже давно там тусуются.

«Про меня, значит, не упоминали», - понял я. В прихожей раздался звонок.
        - Ага, пришли, - сорвался открывать Боря, но это оказалась Маринка.
        - Тебя папик хочет, - сообщила она.
        - Спешу на зов, - пришел мой черед подрываться. - Боря, дверь не запирай, я сейчас вернусь.
        - Лады, - мотнул башкой Боря.
        Как удобно, когда квартиры рядом! Создается эффект единого большого жилья. Я проскочил лестничную клеть и взял трубку. Господин Стаценко меня, наверное, обыскался. Что-то он там мне хотел предложить.
        - Алло. Здравствуйте, Остап Прохорович.
        - Добрый день, Илья Игоревич, - поздоровался пан Стаценко. - Вас никак не найти.
        - О-о, я был занят, мотался по городу без конца, весь в разъездах. Дел было невпроворот, весь в делах… всяких, семейных, всяких… - залопотал я. Остап Прохорович привел меня в смущение, сам того не подозревая.
        - Не помешал ли я вам? - корректно осведомился Стаценко.
        - Никоим образом.
        - Вы помните, о чем мы говорили в прошлый раз?
        - Как же, помню.
        - Не откажетесь ли вы, Илья Игоревич, обсудить сей вопрос в процессе застольной беседы? - Папик отлично копировал мою манеру говорить и мои интонации - подлизывался. - Я бы прислал за вами машину.
        - Ой, простите, Остап Прохорович, - взмолился я, - но вынужден отклонить ваше предложение.
        Оно мне по большому счету в хрен не уперлось и завтра фиг понадобится.
        - Вы куда-то торопитесь? - догадался Стаценко.
        - В данный момент - да. Может быть, потом как-нибудь встретимся. Я вам обязательно позвоню.
        - Вы мне уже обещали, - обиженно напомнил папик.
        - Забыл, каюсь. Жизнь довела до амнезии, - мне не хотелось огорчать радушного Остапа Прохоровича, но я чувствовал, что, если отложу отъезд, потом свалить из города не соберусь. Такие дела делаются на одном дыхании. - Но сейчас я действительно не могу посетить вас.
        - Жаль, очень жаль, - разочарованно протянул Стаценко. - Когда я могу застать вас дома?
        - Право, не знаю, - честно признался я. - Дело в том, что мы с женой собрались нанести визит к друзьям на дачу. Не представляю, на сколько он затянется.
        - Будете в Санкт-Петербурге - звоните, - деликатно закруглил беседу Стаценко. - Номер моей трубки вам известен.
        - Разумеется, - с облегчением вздохнул я. - Обязательно позвоню.
        Попотчевав друг друга оптимистическими пожеланиями, мы разъединились.
        - Чего хочет папик? - осведомилась Маринка. - Тебя?
        - Отобедать в моем присутствии, - поправил я. - Что за пошлые намеки? Мне кажется, сарказм неуместен. У нас ведь был разговор насчет ревности?
        - Если бы все было чисто, ты бы так не защищался, милый, - пристрастие к шпилькам Марина унаследовала от матери. - С точки зрения постороннего человека, ваши тайные вечери не могут не вызвать подозрения. Что за дела: приглашать в гости женатого человека без супруги? На что это похоже? Вот почему я называю ваши встречи интимными.
        - Нормальные конфиденциальные встречи.
        - Конфиденциальные, - фыркнула Марина. - Собрались два друга посекретничать! Папик твой меня в открытую игнорирует. Такое отношение можно объяснить только предварительным сговором либо исключительной неотесанностью.
        - Либо эгоизмом, - прибавил я. - Остапу Прохоровичу нравятся доверительные беседы. И ничего такого в этом нет, не выдумывай, дорогая.
        - Да мне-то что, милый. А вот тебе было бы приятно, если бы меня зазывала в гости загадочная особа, а про тебя всякий раз забывала, словно ты и не существуешь?
        - Неприятно, - я только сейчас это понял. - Постараюсь исправиться, извини.
        - И все??? - округлила глаза Маринка.
        - Но даче мы будем неразлучны целое лето, - напомнил я.
        - Ну хотя бы поцеловать, джентльмен.
        Уняв наконец-то жену, я возвратился к Боре. Дверь была приоткрыта. Боря сидел в комнате и латал лямку на «жопе» - подушке из пенополистирола, которую привязывают к мягкому месту, чтобы в лесу можно было без хлопот усаживаться на холодную землю, не боясь застудить почки.

«Жопа» была покрашена в черный цвет и сильно потерта. Очевидно, ею много пользовались. В тех местах, где краска облезла, белоснежный теплоизолятор изгваздался, пошел грязно-серыми пятнами, в районе ягодиц они были темнее.
        - Хороший прибамбас, - заценил я, присаживаясь, - почто не взял, когда курган копать ездил?
        - Она не моя, - не отрываясь от работы, ответил Боря, - Аким дал.
        Следопытом он и в самом деле был зеленым. Если долго копаешь в лесу, без подкладки не обойтись. Россия - страна северная.
        - Как поживает Пухлый? - Давно, очень давно я не встречал никого из нашего отряда юных следопутов.
        - Нормально вроде, - пожал плечами Боря. Видимо, Вовка Чачелов был ему мало знаком. - А ты Пухлого давно знаешь?
        - С младых ногтей, - усмехнулся я, припомнив лихие похождения. - Мы с ним еще на Невском пятаке копали.
        - У дороги или в лесополосе? - загорелись глаза у Бори.
        Очевидно, Невский пятачок посещали все без исключения «черные следопыты». Любители трофейного оружия, которых я знал, на нем, как правило, и начинали. Исключение составлял Вова, у которого дед жил на линии бывшего Волховского фронта. Пухлый вырос в лесу и знал эти болота как свои пять пальцев.
        - Везде, - сказал я. - Ночью не видно. Маскировочной сетью от дороги отгородишься, и все время до рассвета - твое.
        - В ментовку попадал?
        - Не без того, пару раз ловили. Невелика беда, - отмахнулся я, - по шее пару раз дадут, инструмент отнимут, ну, в школу сообщат. А поскольку я был председателем военно-патриотического сектора и даже, - воздел я вверх палец, - имел ключ от комнаты боевой славы, мне все сходило с рук. Я мотивировал раскопки добычей экспонатов для нужд школы, и мне в общем-то верили, поскольку я туда кое-что приносил. Не оружие, а так… экспонаты. К тому же, проводил экскурсии в этой славной комнате и вел активную общественную работу. Поэтому мне прощали маленькие шалости, тем более что я один из всех малолетних балбесов фурычил в героической истории родного края. Еще бы не фурычить, - хмыкнул я, - столько земли перемолотил. Пятак хорош тем, что там можно копать в любом месте и что-нибудь обязательно да найдешь. Все-таки четыреста тысяч человек положили, шутка ли? Оружия на нем - еще не одному поколению раскопщиков хватит.
        - Да, Пятак место хлебное, но не прикольное из-за ментов, - кивнул Боря. - Я там начинал, а потом стал копать по Новгородской области. В Долину Смерти последний раз вообще фирменно съездили. Наткнулись на блиндаж. Его раскопали раньше нас, но не весь. Мы тоже стали рыться. Эрик портфель нашел, складник и телефон. Я - бак от эмгэ с патронами и тоже телефон. Потом отошли немного по окопу, стали бруствера обрушивать. Бац, пулеметные гильзы. Ну, раз есть такая россыпь гильз, значит, должен быть и пулемет. Смотрю, профиль траншеи на ячейку для пулеметного расчета похож. Стал копать, а из песка конец ленты торчит. Потянул, вытащил, насколько смог. Нормальный ход, думаю, и на нашей улице КамАЗ с игрушками перевернется! Копаю дальше - есть! Целехонький эмгэ. Вон, в углу стоит.
        - В песке что ему сделается, - окинул я взглядом предмет Бориной гордости. - В песке сухо, вода сразу вниз уходит, не дает железу ржаветь. В Приморске я вообще целые винтовки поднимал, на них даже дерево сохранилось. А в том же Мясном Бору ствол если он был, допустим, в окопе засыпан вертикально, то становится конусообразным - так неравномерно корродирует.
        - Такие клины я тоже вытаскивал, - согласился Боря. - Дерево - дефицит, оно дороже ствола. Если ты еще и столярничать умеешь, тогда вообще фирменный копатель, цены тебе нет.
        - У нас Пухлый умел по дереву работать, - припомнил я.
        - А из чего ложа делали? - Боря даже шитье отложил.

«Бойцы вспоминали минувшие дни, окопы, где вместе сражались они». Вот тоже, собрались трофейщики лясы поточить. Лазают какие-то непонятные люди по лесам, а потом трендят об этом часами: трешь-мнешь, хрен поймешь. У Мертвого озера нас пробило на водные темы, а нынче предались воспоминаниям о сухопутных.
        - Из сосновой доски, - я увлеченно пересел, закинув ногу за ногу. - Ну, если для себя, тогда, конечно, из березки. Возиться с нею дольше, зато приклад выходит достойный. А сосна - она мягкая. После трех выстрелов ствол шатается.
        - И сколько по времени у вас фирменное ложе точилось?
        - Пухлый резал за день. К вечеру уже было готово. Он красивые ложа делал. Качественно обточенное дерево - это, конечно, вещь! А из гнилых винтовок Вова на даче забор смастерил.
        - Это ж сколько потребовалось стволов? - с плохо скрываемой завистью спросил Боря.
        - Не помню уже… Много.
        - Стволы-то рабочие?
        - Были рабочие, стрелять можно.
        - И не жалко?
        - Дед Пухлого из них потом фундамент для бани сделал. Бетонную подушку стал заливать и все стволы туда вомчал в качестве арматуры.
        - Да ну на фиг! - не поверил Боря. С точки зрения «зеленого следопыта», подобное расточительство было просто кощунством.
        - Можешь сам у Пухлого спросить. Будете у него на даче, в этой бане попаритесь.
        - Ну, вы оригиналы! - поразился Боря.
        - Это Пухлый оригинал, - сказал я. - Что там забор из винтовок! Мы когда на Невском пятаке копали, у Пухлого там было ложе из мосталыг. Собрал себе из костей типа трона и восседал на нем, как король каннибалов.
        - Ну, он дает!
        - Кстати, о каннибализме, - злорадно упомянул я. - У Пухлого есть идея-фикс: затащить в лес бабу и сожрать ее. Так что, если с вами будет женщина, может статься, что назад она не вернется. Поэтому смотри, что за мясо в котелке.
        - Да ну вас к черту, - скривился юный следопыт, - жути только гонишь. Кто в лесу будет с бабами канителиться, на хрен кому они там нужны!
        - Пухлый может, - поддразнил я, - он такой. Пронзительный визг прорвался к нам с лестничной площадки.
        - Илья, Илья! - это звала на помощь Маринка.
        Олимпийские чемпионы Брумель с Бубкой позавидовали бы прыжку, который я сделал, чтобы, покинув кресло, оказаться в прихожей. Дверь была не заперта, я дернул ее на себя и нос к носу столкнулся с человеком в черной одежде. Я врезал ему локтем в голову. Человек потерялся, удар со второго локтя сбил его на пол. Я перескочил через него, вытаскивая из-за пазухи «стечкин». Дверь в мою квартиру была распахнута, оттуда доносился истошный Маринкин вопль:
        - Илья!!!
        Этот крик лишил меня последних остатков разума. Как метеор, я влетел в прихожую, изготовив свою молотилку к ведению автоматического огня. АПС - волына для отмороженных: стреляет очередями. Впервые меня так мощно бычило. Визг супруги начисто сорвал башню.
        Не сомневаясь, что имею дело со «светлыми братьями», я шуганул их пальбой, наставив ствол в конец коридора, где у меня помещалась ванная. В замкнутом пространстве типовой квартиры здорово дало по ушам. В ванной полетел брызгами кафель, защелкали по стенам пули, разбилось задетое рикошетом зеркало. Грому получилось предостаточно.
        Предварив свое появление шумовым эффектом, я пронесся по коридору и развернулся к кухне, держа АПС в вытянутых руках. На кухне я увидел Маринку и рядом с ней двоих «светлых братьев», один был с «Калашниковым», второй держал в руке меч.
        - Амба! - ухнул я, ловя в прицел того, кто был с автоматом.
        Нашороханный «светлый брат» вскинул свой калькулятор, собираясь дать очередь с пояса, но я опередил с окончательным расчетом, плавно даванув на курок. АПС двумя пулями вымолотил немца. Он отлетел на газовую плиту, посметав с нее кастрюли и сковородки, а я мгновенно перенацелил дымящуюся волыну на меченосца.
        - Ложись, ложись, сука, на пол! - во всю глотку зарычал я.
        Отважный рыцарь живо утратил присутствие духа и прилип носом к линолеумной плитке.
        - Лежи, козлина, если жизнь дорога, - пригрозил я, схватил Маринку за руку и вытолкнул ее в коридор. - Сейчас попробуем выйти из дома. - Глаза у жены были по пять копеек, зрачок то слабо сужался, то снова расширялся во всю радужку. - Если удастся, сразу уедем на дачу, если нет - попытайся сама добраться до Славы. К родителям не ходи, там сейчас кекоз почище нашего. Ты поняла?
        - Да, - тряхнула головой Маринка, и я понял, что она точно ничего не сделает.
        - Тогда пошли, - сказал я и едва не попал под пули.
        Раскатистое «ду-ду-ду» раздалось со стороны прихожей. В сантиметре от груди Маринки пролетели ошметки гипсокартона, в воздухе заклубилась известковая пыль.
        За стеной на лестнице кто-то упал.
        - Илья, - по голосу я узнал Борю, - ты живой?
        - В порядке, - ответил я.
        Судя по звуку, компаньон пустил в ход МГ-34. Что у него за приколы: сначала садит из пулемета, потом спрашивает, живой ли?
        - Осторожно, - предупредил я, - мы идем.
        Стена в прихожей оказалась развороченной, словно по ней несколько раз долбанули ломом. Мы вышли на площадку. Боря с решительным видом прохаживался по ней, держа на изготовку пулемет. Под простреленной стеной у самого порога неподвижно лежал человек в черном кашемировом пальто с АКСУ в руке. Его собрат, контуженный мною, мотал бестолковкой, сидя на полу возле лифта. Вероятно, я крепко встряхнул ему мозги.
        - У нас началась война, - сообщил Боря.
        - Валим отсюда! - Я заскочил в прихожую, сдвинул оборудованный шарнирами электросчетчик, достал из тайника запасную обойму для «стечкина» и тонну баков, отложенную на черный день. Мельком я подумал, что зря оставил на кухне «Калашников», но меченосец, видимо, так и валялся ничком, не помышляя идти в атаку.
        Когда я вернулся, Боря выволакивал из квартиры походный рюкзак.
        - Ты охуел? - У меня глаза полезли на лоб: куда воевать с таким мешком?!
        - Я уху не ел, - Боря навьючился и бодро попрыгал на месте. - Готово, идем.
        Уперев в плечо приклад МГ, неумелый закос под американского морского пехотинца тяжело заскользил вниз по ступенькам. Мы с Мариной двинулись следом.
        - Стой. - Боря замер и вскинул руку. Мы остановились. Под лестницей кто-то был.

«Что делать?!» - мысль не успела оформиться в моей голове, как Боря, не оглядываясь, сунулся в распущенное устье рюкзака и вытащил оттуда гранату, какие делались на пороховых заводах для защитников осажденного Ленинграда.
        - Куда, дурило? Подохнем! - рыпнулся я на перехват, но Боря уже оттянул толстую ручку, повернул ее и отпустил. Щелкнул боек по капсюлю.
        - Они слабые, - молвил Боря, метнув под лестницу шипящую замедлителем «блокадницу».
        Я бросился к Маринке, успев крикнуть пригодившуюся когда-то формулу:
        - Закрой уши, открой рот! - И сам так сделал. Отступавший чмудак едва не сшиб меня, когда в пролете полыхнуло пламя и взрывная волна встряхнула под нами ступени. Боря споткнулся, ощутимо тыркнув мне в ребра надульником ручника.
        - А теперь вниз, вниз! - принял я командование на себя, чтобы предотвратить еще какую-нибудь самоубийственную выходку компаньона.
        С карманной артиллерией он малость перестарался. Не знаю, что за шнягу заправляли в нее блокадные умельцы, но граната и в самом деле оказалась слабой, иначе мы бы лежали сейчас как глушеные палтусы. Другое дело, что стоящим в тесном парадняке «светлым братьям» пришлось очень туго. Осколки выкосили засаду начисто. Убить не убили, но посекли пехоту солидно. Перепрыгивая через раненых и кашляя от кислой пироксилиновой гари, мы выломились наружу. Входную дверь сорвало с петель. Она шаталась под ногами, когда мы пробегали по ней. До «Нивы» было рукой подать.
        На улице был кекоз. Огорошенные крутым приемом, немцы попрятались, но Боря высмотрел одного и открыл по нему огонь.
        Я возился с замком автомобиля, когда меня застала пулеметная очередь. Маринка ломанулась прочь от нас, очевидно, совсем потеряв голову.
        - Что ты, гад, творишь? - хотел я взять горлом, но Боря не отреагировал. Я и себя-то с трудом слышал - в ушах звенело после взрыва гранаты.
        Словно в страшном сне, из-за угла дома вывернул знакомый квадратный «мерседес-геленваген». Он подпрыгнул на разъезженной выбоине в асфальте, присыпанной гравием, и понесся прямо на нас. «Светлые братья» вызвали подмогу.
        - Шухерись, Боря! - заметался я. - Атас! Крик действия не возымел, но подельник и сам уже просек неладное. Он перестал ловить на мушку тихарившихся немцев, положил на землю пулемет и торопливо зашарил в своем сидоре.

«Мерседес» разгонялся вдоль дома, стремительно приближаясь, но Боря уже мацал в ладони шар синего стекла размером с теннисный мяч. Я узнал снаряд от ампуломета. Было в начале войны такое оружие для поражения бронетехники, прототип реактивного огнемета «Шмель». Стреляло оно вот такими шарами, заполненными горючей жидкостью, воспламеняющейся при контакте с воздухом. Широкого распространения сам ампуломет не получил, поскольку в трубе ампулы зачастую лопались, выжигая к едрене фене стрелка с расчетом в придачу. В результате их стали кидать руками и уже потом для простоты изготовления начали заливать зажигательную рецептуру в бутылки. Вот и весь «коктейль Молотова», хотя неясно, при чем тут Молотов, не он же ампуломет изобрел. В наши дни такой файрболл не снился даже самым заядлым любителям фэнтези.
        Боря бросил ампулу прямо в лобовое стекло «гелен-вагена». Синий шар разбился о левую стойку, в воздухе заплясали языки пламени. «Мерседес» приткнулся к поребрику, внутри возникла паника, и Боря, подхватив МГ-34, прицельными очередями изрешетил салон, не давая «светлым братьям» выйти. Подстреленные немцы выпадали из открытых дверей, одежда на них горела, столбом летел вверх белый фосфорный дым. Полвека просидевший взаперти огонь с удовольствием накинулся на машину и все для него питательное, находившееся в пределах досягаемости.
        Тут я победил замок и впрыгнул в «Ниву».
        - Мотаем, дурень. - Я изнутри открыл Боре дверцу.
        Развоевавшийся компаньон сначала забросил на заднее сиденье вещмешок, затем присовокупил к нему ручник и только потом угнездился рядом со мною.
        Угловатый внедорожник полыхал как свеча. Когда мы выезжали со двора, над «мерседесом» вознесся огненный гриб - взорвался бензобак.
        - Фирменно! - возликовал Боря. Это был восторг победителя. Не исключено также, что ему просто было приятно сжечь дорогую машину.
        Как я ни торопился с эвакуацией из зоны военных действий, но все-таки сделал круг по периметру микрорайона, чтобы отыскать убежавшую супругу.
        Рискнул не зря: на Мориса Тореза я увидел Маринку, садящуюся в такси.
        - Идем наперехват, - оповестил я Борю, врубая форсаж.
        Неизвестно, куда повезет и что сделает водитель с растрепанной женщиной, перепуганно лопочущей нечто невообразимое о войне и немцах. Маринку надо было отбивать в любом случае, и я прибавил газку. «Нива» резво обогнала мирно идущую «Волгу». Я посигналил.
        Водила поначалу не врубился, чего хотят зверские рожи на пятидверном уродце, но наглядная жестикуляция Бори плюс прислоненный к боковому стеклу ствол МГ-34 убедили его не вступать в пререкания и остановиться. «Волга» прижалась к обочине, я подрезал ее и встал впереди. Извинившись перед шофером, я пересадил Маринку в «Ниву». Со страху приняв меня за «светлого брата», она все порывалась бежать, пришлось чуть ли не силой заталкивать ее в нутро вездехода. Наконец мы отчалили.
        - Не стопорни таксер, можно было бы по нему шмальнуть, - зареготал вошедший в раж Боря.
        - Окстись, - осадил я его. - Ты не настрелялся, бомбист? Кстати, зачем у тебя в рюкзаке целый склад боеприпасов, ты же в лес собирался ехать их копать?
        - Мы туда вовсе не копать едем, - удивил Боря. - В Синяве типа «Зарницы» будет. Вот и договорились взять оружия кто какого сможет. У меня всего-то граната да ампула была.
        - Спасибо, запасливый ты наш, - сказал я, - что бы мы без тебя делали! И что сейчас с тобой делать, тоже не знаю. Об этом сражении город теперь много лет вспоминать будет.
        - Поехали с нами, - пригласил Боря. - Если ты всех там знаешь, можешь на даче у Пухлого пожить. Там искать вас не будут.
        С минуту я обдумывал Борино предложение. Рациональное зерно в нем, безусловно, имелось. Менты нас с говном сожрут. Значит, придется партизанить. «Ржавый бункер - моя свобода».
        - Это столь замечательно, что просто звездец. - Я повернулся к Маринке. - Слышала, о чем он говорит? Как ты на это смотришь?
        Маринка не отвечала, только смотрела на меня взглядом затравленного кролика. Она превосходно понимала, в какую жуткую историю угодила, и от этого впала в прострацию. Нашу судьбу предстояло решать мне одному.
        Одиннадцатая, не дошедшая на скрижалях Завета, заповедь гласит: «Не попадайся!»
        От тюрьмы я был готов бежать хоть на край света.



        Часть 3
        ВОЙНА И НЕМЦЫ


10


«Привет! - Привет. - Как дела? - Хреново. - Я позвонил, чтобы сказать… что я убью тебя. - Ты опоздал! Меня больше нет». Короткие гудки. Льется гипнотическая музыка. Пошло суггестивное внушение: «Счастье есть, оно не может не есть».
        Говорят, DJ-я Грува часто били в детстве. Так, во всяком случае, утверждал Глинник, который тусовался у «Гиганта» с Серегой, ставшим впоследствии диск-жокеем. Еще из их тусовки с Кондратьевского проспекта произошли ди-джей Шлямбур и ди-джей Очко, проводящие рейв-марафоны в «Фестивале», менее известные, чем Грув, которого они мутузили за гумозную внешность.
        Лично я считал, что счастье - есть, а также пить, в особенности крепкие спиртные напитки. А поскольку был не одинок в своем мнении, без компании не остался. Наибольшее понимание я встретил у Акимова. Сей муж, разменявший четвертый десяток, представлял собой припартизаненную породу «черных следопытов». Любовь к лесу он гармонично сочетал с поисками оружия.
        Акимов был потомственным трофейщиком. Копать начал с батей, дядей и старшим братом. Есть такие семьи раскопщиков, я о них слышал. Теперь вот познакомился с одним из сих мастодонтов. Изучивший собственными пятками все места боев в Ленинградской области, Аким был большим докой по части площадок. Помнил и называл такие пятачки локальных стычек, что я лишь диву давался. Историю Великой Отечественной Акимов штудировал с лопатой в руке и, как голимый практик, высказывал весьма оригинальные суждения относительно правды войны. С ним было интересно подискутировать безо всякой водки.
        Встречаются на Руси урожденные подвижники - бородатые любители докопаться до истины. Подобно многим талантливым самоучкам, у Акимова мозги были малость набекрень от приобретенного бессистемного опыта, что проявлялось в манере вести себя и одеваться. Носил Аким солдатскую гимнастерку, галифе и юфтевые ботинки с холстяными обмотками, на голову клал свалявшуюся блином ушанку с красной звездой, а поверх гимнастерки надевал зеленый армейский ватник, подпоясанный брезентовым ружейным погоном с парой подсумков. Партизанский прикид был дополнен кайзеровским образца 1888 года карабином Маузера калибра 7,92 мм. Мы называли его шпалером.
        Другой «маузер», новой модификации, именуемый между нами ганс-винтом, находился на вооружении Глинника.
        Глинник и сам был как ганс. На даче он переоделся в серый полевой мундир. У него имелся полный комплект фельдграу, где-то по случаю приобретенный. Исключение составлял ремень, который Глинник нашел сам в затопленном блиндаже. Не высушивая, натер его как следует салом, чтобы кожа не задубела, и теперь имел все основания гордиться находкой. Ремень обладал алюминиевой пряжкой с вермахтовским орлом опять же кайзеровской эпохи (то есть с надписью «Gott mit uns», но без свастики), крючком для ножа и прочими причиндалами. На поясе у Глинника висел длинный немецкий штык-нож с эбонитовыми накладками, алюминиевая фляга в чехле из волосатого шинельного сукна и подсумок с патронами.
        Для похода по местам боевой славы каждый принарядился как мог. Гулянье намечалось вселенского масштаба. В Синявино лучше искать приключения, а не трофеи. За приключениями мы и прибыли. Взрослые люди, некоторые в годах, со своим оружием и в приличествующей случаю маскарадной одежде. Большинство уже много лет не копали. Съехались, чтобы побродить по лесу, пообщаться между собой, да и просто развеяться в мужской компании. «Бойцы вспоминали минувшие дни».
        Я же с Борей откровенно убежал и спрятался, соблюдая сакральные заповеди каратистов: убежать, спрятаться, молчать. Мы ни словом не обмолвились об истории с Доспехами Чистоты и «Светлом братстве». Доспехи, кстати, были все время со мной. Из дачной компании они ни у кого интереса не вызвали, на фоне прочей амуниции казались неуместной бутафорией, век не тот. Я оставил их в сумке, продемонстрировав разок для прикола, но так и не примерил, не имея к тому охоты.
        Мы проводили время, играя в войну в условиях, приближенных к боевым. Как не застрелили никого по пьянке или не взорвались на очередной самоделке, оставалось загадкой. Должно быть, Господь пьяных щадит.
        Пухлый выделил мне КЗС - комплект защитный сетчатый, надеваемый в войсках поверх формы. Вряд ли в нем можно было лежать на газоне и оставаться невидимым, но сетка, если опустить капюшон на лицо, защищала от комаров. Пухлого сия напасть не страшила - комары и змеи не кусали его никогда.
        С последней нашей встречи Вова Чачелов здорово изменился. Разумеется, он остался таким же длинным и лопоухим, но теперь периодически попыхивал косячком с анашой. Кроме того, у него в городе были шашни с казачьей стражей, которые мне сильно не нравились. К казакам я испытывал крайнюю неприязнь.
        Еще из нашей старой компании были Дима Боярский и Крейзи. Дима, давившийся горьким бюджетным хлебом оперуполномоченного, постепенно спивался на работе, но даже в лесу не разлучался с мобилой, как бы постоянно находясь при исполнении.
        Сашка же так и остался crazy. Вот на кого время не наложило отпечатка. Мелкий, с копной густых волос, косо прикрытых детской панамой, он несуразно торчал из обширных комиссарских галифе времен Гражданской войны, к которым снизу были приделаны желтые шнурованные сапожки роммелевского солдата, чудом сохранившиеся до наших дней. На подъемах они были обмотаны изолентой и представляли собой специализированный трофейщицкий вариант обуви. Надо заметить, Крейзи был единственным, кто продолжал регулярно ездить на раскопки.
        С Пухлым, Крейзи и Димой мы были одногодками. Еще в нашей компании имелся «латышский стрелок» Балдорис по кличке Болт. Он был долговязый и нескладный. Несмотря на то, что его прибалтийские корни были давным-давно оборваны (Балдорис родился и воспитывался в Питере), он остался каким-то гипертрофированным лабасом. Глинник взял его в лес, чтобы приобщить к раскопкам. Балдорис ими давно интересовался, да все никак не представлялось возможности съездить. Работал Болт на стройке. Он и в лес так оделся: брезентовая спецовка и кирзовые строительные ботинки.
        Балдорис был исполнителен, старателен и туповат - сказывалась курляндская кровь. Кроме того, он был блондином. Подаренная Пухлым унтерская шапка-гансовка сделала из него настоящего защитника фатерланда. Ему и формы не требовалось, чтобы быть принятым за гитлеровца, - вот что значит чистота происхождения! В образ бы неплохо вписался МГ-34, но пулемет мы оставили у Маринкиных родителей.
        На первое время Пухлый раздал нам винтовки Мосина, благо этого добра у него хватало. Я с ностальгией взял в руки пахнущую ружейным маслом трешку, сразу узнав работу Вована: удобный приклад, глубокие незашлифованные царапины на стволе, где мы обдирали ржавчину наждачным кругом. Боре я, конечно, наврал: на забор Пухлому шли некондишн-стволы, которые лежали в земле без патрона в казеннике. Дураки мы, что ли, гноить хорошее железо! Заряженные винтовки успешно нами реставрировались и затем использовались по прямому назначению. У пустых винтовок ржавел казенник, стрелять из них было можно, но гильзу в разъеденном коррозией стволе безжалостно раздувало и на выбросе затвор ее рвал. Негодные трешки и ганс-винты разбирались нами на запчасти, а стволы не жалко было пустить на ограду.
        Боря очень комично смотрелся с трешкой и в плоской каске парашютиста люфтваффе, казавшейся мизерной по сравнению с глубокими «котлами» гитлеровской пехоты, в изобилии валяющимися по лесу. Плоская, как тарелка, с маленькими «наушниками», она была сконструирована, чтобы не мешать при прыжках. По принципу «на безрыбье и раком встанешь» - лишь бы прикрыться. На лобастой Бориной башке эта миска выглядела по меньшей мере забавно. Поясная бляха у подельника была также люфтваффовской - с пикирующим орлом. Ремень, правда, имелся только современный, офицерский. На нем висел германский штык-нож с родными деревянными накладками, что было достаточно престижно: в земле дерево редко сохраняется.
        Поскольку взятые Борей на игрища боеприпасы израсходовались в бою с настоящими немцами, пришлось воевать выданными напрокат винтовками. Сам Пухлый был вооружен МП-40, более известным под названием «шмайссер». В лес Чачелов надевал пятнистый десантный комбез и зеленые натовские шнурованные сапоги из литой резины - где-то серьезно прибарахлился. Зато на стриженой голове сидела неизменная вэвэшная фуражка без козырька, которую он носил столько лет, сколько я его помню.
        Наш разномастный сброд куролесил на окраине Синявино-1, у дачи Вована. В магазин за провиантом я мотался на «Ниве». В этом плане тачка нас очень выручала. Она была только у меня одного - остальные трофейщики добирались по железной дороге: ножками-ножками. Ножки, кстати, все имели к ходьбе привычные, крепкие, кроме Балдориса, который их стер и теперь хромал. Невзирая на эту досадную мелочь, завтра намечался глубокий рейд в лес. Я последний раз сгонял за жратвой и теперь возвращался на дачу.
        Хотя вблизи от дома мы воздерживались от стрельбы, местные жители с нас уже немного прибалдели. Но милицию пока не вызывали. Впрочем, на случай конфликта с представителями власти у нас имелся собственный мент с радиотелефоном. Свою здоровенную «Моторолу» типа ультраклассик Дима носил на поясе за спиной, и когда ему звонили, в прозрачном окошечке чехла к нашей великой радости загоралась красная надпись «Call». Сам кал не падал, но веселились мы от души. Как дети. Да мы, дорвавшиеся до лесной вольницы, и чувствовали себя детьми, словно перенеслись в пору бесшабашной юности. «Счастье есть - его не может не быть».
        Я рулил по пыльной дороге и слушал радио. Если принять за истину постулат, что счастье есть отсутствие несчастья, то я был счастлив. Радость была довольно специфической. Зная, что сроки жизни моей сочтены, я наслаждался ею, как бабочка-однодневка. После всего случившегося «Светлое братство» уже не удовлетворится Доспехами Чистоты, оно возжаждет иных сатисфакций, а что можно у меня забрать, кроме жизни? Могут еще посадить, причем независимо от волеизъявления Общества. Хрен редьки не слаще. Я уже ни о чем не беспокоился, Боря тоже, хотя он на что-то надеялся.
        Лично я был лишен каких-либо иллюзий, поэтому постарался избавить друзей от напасти в моем лице. Отвез Маринку к родителям и позвонил Славе, чтобы не беспокоился по поводу моего отсутствия. Попал на Ксению, быстро с ней объяснился. Она меня поняла. Была, наверное, даже довольна - все забот меньше. Я тоже порадовался, что трубку взяла она. Слава бы стал предлагать помощь, и неизвестно, каких бы мы натворили дел, усугубив без того шаткое положение друга. Пусть остается в стороне. Это мне уже ничего повредить не может. Я живу, пока не попадусь.
        Интересно, появились ли у меня в глазах зловещие знаки смерти? Насчет «рисок» мог бы просветить корефан, но он нынче был недосягаем. Поэтому оставалось только гадать, в самом ли деле жизнь моя пошла вразнос и был ли обвал неприятностей, случившихся за последние несколько дней, прелюдией к более страшным событиям. Я вовсе не исключал такой возможности и чувствовал себя мотыльком, которого вот-вот раздавят в кулаке. Только чьи пальцы сожмутся раньше? И «Светлое братство», и уголовный розыск имели, по-моему, равные шансы. Придут, когда не ждешь. Они всегда так приходят - по навету. Но кто будет этим иудой, который сольет тебя? Поди догадайся, когда все такие с виду хорошие. Наверняка отыщется доброхот, который не плотник, да стучать охотник. Доносчиков не всегда вычисляешь даже после запала, но сейчас я, кажется, просек, кто бы это мог быть, - Стаценко. То-то он интересовался, куда я еду и когда, а сразу после его звонка прикатила зондеркоманда. Я сомневался, что Братство прослушивало мой телефон - слишком уж это заморочно. Вероятнее всего, это любитель профашистских журнальчиков вломил меня
прогрессивному Обществу. «Братья» мигом прибыли. Только кто мог предположить, что фигурант будет сидеть у вооруженного отчаюги в квартире напротив? Накладка обернулась потерями живой силы для Общества и полным цейтнотом - для меня.

«И был я словно покинутый муравейник». А что я мог сделать? Только убежать, спрятаться и молчать. Вот и поступил я в лучших русских традициях: скрылся от возмездия в лесу, где и был встречен с пониманием. Хорошо еще, что Аким с Пухлым запоздали прибыть к Боре. Мы успели их упредить звонком, известив, что отправимся в Синяву на машине. Пухлый был рад встрече со старым приятелем, со мной то есть. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей».
        Сто друзей ждали моего приезда, варили картошку, которой у Чачелова было ну просто завались.
        - Водки привез? - спросил Дима.
        - Естественно, - я открыл заднюю дверцу. - Выгружай.
        Мы перенесли питательный продукт в избу, там стоял дым коромыслом. Перед большим походом в лес замутили грандиозную отвальную. Дима и Аким деловито принялись выставлять на стол аппетитно позвякивающие бутыли.
        Сколько могут выпить при удобном случае восемь здоровых мужчин? Думаю, много. Из этого расчета я и затаривался белоглазой. Учитывая, что в нашей компании Крейзи, Глинник и Балдорис почти не киряли, водки получилось даже с избытком.
        Когда запарился в русской печи картофан, мы расселись вдоль большого стола. Боря покрошил колбасу и корейку, Пухлый выставил миску соленых огурцов.
        - Ну, за маневры, - провозгласил я тоном народного любимца.
        Дернули по первой. Стали жрать.
        - Есть идея, - сказал сидящий напротив меня Глинник, его фельдграу была замарана позавчерашней блевотиной и свежей землей, - давайте подорвем стотонную мину.
        Так он называл семисоткилограммовую бомбу глубоко ушедшую в грунт, но потом выпихнутую наружу. Земля имеет свойство выжимать из себя крупные камни и снаряды. В те времена, когда Синяву чистили саперы, авиабомба лежала слишком глубоко, а вот Глинник нашел ее и сегодня ходил обкапывать. Сюрприз ждал своего часа неподалеку от Молодцово, но мы его не трогали, опасаясь народного гнева. От взрыва неминуемо перебьются стекла по всей округе и полетит посуда с полок. После этого местные нас терпеть уже точно не будут. Вот почему затея Глинника постоянно откладывалась.
        - Ну ее к бесу, - молвил Аким, - далась тебе эта мина. Если так невтерпеж, давай перед отъездом бабахнем. Хотя, не знаю, это уж совсем детство. Я бы лучше тол выплавил.
        - Можно выплавить тол и подорвать лесника, - предложил Крейзи, наш шизоидный эксперт. - В ней боевого заряда пятьсот сорок килограммов. Перенести к нему под дом в немецких противогазных баках и взорвать. Пущай полетает!
        - Да ну на фиг, - возмутился я, выставляя напоказ здравомыслие. - Вечно тебя, Сашка, какие-то дикие проекты одолевают.
        Балдорис захихикал.
        - Почему же дикие? - заметил Дима. - Просто Крейзи по натуре экстремист.
        - Надо этого гадского лесничего достать, - стоял на своем Крейзи. - Сколько ты сам, Ильен, от него страдал?
        Сашка был, безусловно, прав. Обитавший в этих краях лесник попортил нам немало крови. Несколько раз ловил нас, отнимал инструмент и добычу, вдобавок бил. Случалось это, конечно, давно. Мы тогда могли только мечтать об убийстве злого тирана. Последний раз он поймал меня, Пухлого и Крейзи зимой на картах. Мы, разбив лед, доставали со дна промерзшего торфяника оружие, когда на «Буране» подъехал гадский егерь и устроил нам выволочку.
        Лесника мы ненавидели и боялись. Его предшественника какие-то серьезные ребята едва не угрохали за все дела. Расстреляли из СВТ дверь, по стенам долбили из пулемета зажигательными, в общем, чуть не спалили избушку, в которой он жил. После этого старый егерь уволился, а взваливший на себя нелегкое бремя синявинского шерифа новатор круто взялся за работу. Наводил порядок твердой рукой. Неоднократно доходило до огневых стычек, но всякий раз блюститель закона брал верх. Администрация района экипировала его как рейнджера: у лесника был внедорожник УАЗ-469, снегоход «Буран» и мотоцикл «Урал» с коляской. Он не расставался с СКС. Вообще-то, у живущего на трофейном прииске головореза неминуемо должен был собраться свой арсенал. Таковой наверняка имелся. Говорили, что он разгонял браконьеров при помощи дегтя, я сам видел его с ППШ-41, но обычно лесничий рыскал с самозарядным карабином Симонова. Такое пристрастие, наверное, объяснялось тем, что это было его штатное оружие, проверенное и пристрелянное, которое он имел право легально пускать в ход. Лесник никогда не шутил с посягателями на свой феод и пас
трофейщиков жезлом железным. Мы боялись его, как черт ладана.
        - Лесник, конечно, сука, но взрывать его не следует, - ответил я, покосившись на Диму.
        Боярский хоть и свой в доску, но все же мент. Обсуждать и тем более пытаться реализовать в присутствии легавого смертоубийство есть чистое безумие. Только Крейзи этого не понимал. На то он и crazy. Я встретился глазами с Пухлым. Он кивнул, соглашаясь со мною. Сидевший поодаль Дима благодушно посмеивался, давая понять, что догоняет насчет беспонтового Сашкиного базара и того, что я о нем думаю. Димон хоть и смахивал на эстрадного певца Кузьмина, парень был вовсе не глупый. Правда, любил бухнуть, за что и числился у нас главбухом.
        К его удовольствию, Аким налил по второму кругу.
        - Ну, за поход, - генеральским басом изрек я. Тост был встречен дружным одобрением. Ко мне потянулись рюмки, со звоном сталкиваясь по дороге.
        - Помню, как Пухлый Димона чуть не застрелил, - заржал Крейзи, видимо, экстрасенсорным чутьем уловив витавшие над столом флюиды. - Вова крюком в воронке удил, стоя на коряге, а Димон его случайно в воду столкнул. Пухлый вылез, дал ему в морду. Дима его лопатой поперек спины перетянул. Пухлый тогда хватает винтовку - бах! Передергивает затвор - бах! Дима бежать от него. Пухлый опять - бах! Димон с перепугу все деревья лбом посшибал. Пухлый в него так и не попал. Димон потом прибежал, весь в такенных шишках. Сань, спрашивает, патроны кончились?
        - А-ха-ха, вот был умат, когда Крейзи на костре подорвался, - злорадно погнал в отместку Дима, когда мы отсмеялись. - Доверили как-то Крейзи костер развести. Обычно у нас этим Ильенчик занимался, а тут промашка вышла, поручили Санечке. Крейзи разжег огонь. Только все нормальные люди заранее проверяют землю под кострище на тему сюрпризов. Сантер этого обстоятельства не учел. Горит костер день, два. На второй как рвануло. Причем сильно. Наверное, летучка была либо граната там лежала, нагрелась за это время в огне. Хорошо, Сашка не у самого костра стоял. Мы тоже где-то поодаль тусовались. Как дало! Крейзи в кусты отбросило, на сосне макароны болтаются, рогатки, на которых котелок висел, как-то совершенно немыслимо развернуло. Ужас, в общем. Вытаскиваем Санечку из кустов. Он не слышит ничего, оглушило. А котелок мы не нашли, улетел куда-то.
        - Вот у вас веселуха творится, - подивился Балдорис.
        - Веселуха была что надо, - являясь участником большинства наших совместных раскопок, я мог утверждать, что бывал в переделках покруче. - Мы в детстве с Пухлым раз чуть не сгорели. Помнишь? - спросил я. Пухлый кивнул. - Откопали как-то ракетный снаряд от немецкого реактивного миномета. Положили его в костер. Залезли в траншею, ждем. А лето уже, трава сухая. Мы сидим, чувствуем, что-то не то. Выглянули, а кругом все пылает. Пухлый говорит, давай уходить. Я: куда, сейчас взорвется, погибнем. Ждем-ждем, пламя раскочегарилось, жара страшная. Пухлый порывается выскочить, я его держу. Чуть не зажарились. Вдруг как уебало! У меня волосы, которые спеклись, все разом унесло взрывной волной. Огонь тоже сбило. Мы из укрытия выбрались и бежать. Все в ожогах, кожа волдырями. У Пухлого морда здорово обгорела.
        - С харей Вовану всегда не везло, - прокомментировал Глинник.
        Вован только усмехнулся на это. Внешность он имел уродливую, поэтому и гримаса получилась жуткой. По бокам искореженного лица торчали оттопыренные уши, казавшиеся еще более лопоухими по причине короткой стрижки. Шевелюра у Пухлого непонятного окраса - пятнами - местами светлее, местами темнее. Короче, вкупе с его немалым росточком - наружность устрашающая. Кликуху он получил из-за вечно опухшей физиономии. Окрестил его Вова Богунов, Рыжий, еще один юный следопут, ныне безвестно сгинувший. С Рыжим я был знаком меньше, чем с остальными ребятами, так уж получилось. Зато с Пухлым они были друзья не разлей вода. Был в нашей компании третий Володя - Рерих, но он давно отъехал на историческую родину в Германию. Богунов же ушел в армию. Служил на Дальнем Востоке в 390-м полку морской пехоты, дембельнувшись, воевал в Боснии, Чечне; я в это время сидел. Чачелов потом встречал одержимого милитари-идеей друга, в совершенной отвязке после армии бегавшего по городу с пистолетом ТТ. Пухлый был между нами связующим звеном. А я от нашей шайки давным-давно отошел.
        Но все возвращается на круги своя. Улучив момент, Аким наполнил рюмки. Некирные люди пропустили.
        - Ну, за друзей, - с военным лаконизмом снова выступил я в роли тамады.
        Крякнув у меня над ухом, Аким с громким стуком опустил донце стопаря на стол.
        - Однажды мы с батей тоже чуть не погибли, - степенно отер он усы тыльной стороной ладони, - точнее, нас чуть не убили. Пошли мы: я, батя и старший брат - на линию Маннергейма. Мы далеко заходили, аж на третью линию.
        - А вояки? - усомнился Балдорис. - Там ведь воинские части стоят.
        - Нам-то хули, - философски, как может только пьяный русский человек, рассудил Аким, - части не части, мы шли себе. Вояк обходили стороной, что их не обойти, если надо? Здесь-то укрепрайон поблизости весь раскопан. Батя мой - воробей стреляный, он с дядей, братом своим, по молодости лет знаешь в какие дебри забирался? Собственную карту составили, по ней уже меня с братом потом водил. Батя у меня обстоятельный был, царство ему небесное. И вот пошли мы на дальние блиндажи, к Ладоге. Я, батя и брат. Про линию Маннергейма никому объяснять не надо, что это такое и куда она тянется? Увел он нас в самую глухомань, туда, где доты еще не чищенные.
        - А такие есть? - всполошился Глинник. У Бори аж уши зашевелились.
        - Было навалом, и сейчас предостаточно, - туманно ответил Аким, не выдав семейную тайну. Так, наверное, в Сибири старатели берегли секрет золотой жилы. - Укрепления там из местного камня. Сложены из огромных валунов, скрепленных раствором. Мы у одного такого и забазировались. Изучили предварительно, не действующий ли, а то, бывает, вояки их для собственных нужд используют. Но тот был глухой. Вход бетоном залит. Мы осмотрели, других лазов нет, значит, все нормально, никто этот дот не трогал. Стали тогда пробку взрывать…
        - А вояки? - снова спросил Балдорис, в трофейщицких методах ничего не смысливший.
        - Какие вояки? Никто ничего не слышал. Во-первых, лес густой, во-вторых, мы зарядами маленькими долбили. Ковыряешь ломиком дырку в пробке, туда граммов двадцать-тридцать гексогена, заваливаешь аемлей, сверху пнем каким-нибудь припираешь и подрываешь. Потом ломом куски бетона выковыриваешь. Щель расширяется, туда снова заряд, и так далее. Детонаторов у нас было как грязи. Конечно, дело хлопотное, но малошумное. За день пробку выбили. Видим, дверь железная, на нехилых болтах привинченная. Как я говорил, батя у меня человек запасливый, на все случаи жизни что-нибудь имел. Достали детонационного шнура малую бухту. В нем тэн, он тоже сильный. Шнуром головку болта обвязываешь; он как даст-даст, как даст-даст - как автогеном срежет! Смахнули мы болты, дверь малым взрывом сбили: она к стене бетоном с пробки была прилеплена, ломами ее не взять.
        Взломали, короче, блиндаж. Поели и спать легли. А с нами еще собака увязалась от станции. Всю дорогу шла, сколько ее ни гнали. Ко сну когда отходили, брат ее хорошенько шуганул. Она, паскуда, убежала в чащу, а ночью пришла и макароны, что мы на завтрак оставили, сожрала. Я вроде сквозь сон слышал какого-то зверя, но из спальника было лень вылежать - за день наломался. Утром глаза продрали: макрикам нашим капут, и собака рядом бегает, сытая, довольная. Старший брат как сорвался за ней с «вальтером»! У нас при себе в лесу всегда пистолеты были, батя по молодым годам их совсем целехонькими выкапывал, тогда на полях трупы еще воняли. Братец, значит, щелк-щелк в собаку. Погнался за ней и где-то в лесу эту сволочь убил. Через эту проклятую суку, я думаю, все и началось.
        Пошли мы в дот. Фонари взяли, веревки, ломы и всякое такое. Блиндаж был мощный. Заходим, видим, пушка стоит. Ее немного внутрь задвинули, чтобы амбразуру законопатить, она весь зал перегородила. Рядом с ней замок валяется, видимо, поленились унести. Хорошая, годная для стрельбы пушка, хоть сейчас заряжай. И зарядить было чем - на полу стартовики лежат, много. Запросто можно было взрывом амбразуру раскупорить и пальнуть в белый свет как в копеечку - хули нам, кабанам, нынче здесь, завтра там. Вояки бы нас не нашли. Вот только дот неисследованный бросать было жалко. Вставили мы на всякий случай замок в пушку, осмотрели его. Там ударник артиллерийский такой хитрый, с тремя бойками. Нам батя сказал, что это старинное немецкое крепостное орудие времен Первой мировой, а нашим оно на случай новой войны сгодится - откроют дот и будут поливать. Мы дальше так и поняли. Блиндаж, конечно, шикарный: многоуровневый, на стенах проводка, лампы висят в плоских плафонах.
        - Свет не горел? - осведомился Балдорис, недоверчивый, как любой лоходром, которому мало доводилось копать.
        - Нет, свет не горел, мы своими фонарями обходились. На втором этаже койки в комнатах стоят, стулья, столы - все нетронутое. Жилое помещение было. Мы на третий ярус спустились. Там уже воздух задохшийся: тяжелый, сырой. Хули, камень везде, а вентиляции нет. Метров пятнадцать под землей, наверное, а то и больше. Вот там у них склады боеприпасов и помещались. Красота: аппарели какие-то, подъемники. Двери толстые, железные, однако незаваренные. Но мы их открыли, хотя приржавело за годы все что можно. У бати для этих целей керосин в пузырьке был. Впрочем, и так открыли. Зашли и глазам не поверили: в камерах стоят стеллажи, а на них лежат снаряды для пушки. В масле, не ржавые ничуть, полный порядок. В другом каземате пороховые заряды в орудийных ящиках. Действительно, наши дот законсервировали на случай войны. В соседних отсеках взрывчатка лежит, тротил немецкий, детонаторы, огнепроводного шнура просто море, ну склад! Ходили-ходили, нашли всякие причиндалы саперные, тоже гансовские. Стрелкового оружия не было.
        В дальнем конце галереи - дверь. Железная, но не открывается. Может быть, заварена в каком-то месте, мы при фонарях не разглядели. Батя решил ее маленьким зарядом долбануть. Заложили малыша с той стороны, где она должна открываться, шнура подлиннее со склада взяли кусок, метров шесть, чтобы успеть выбраться. Выходим наружу, стоим, ждем. Батяня даже успел курнуть - бикфорда на десять минут было. Вдруг слышим, есть. И тут по нам как дорбалызнуло! От камня со стены крошки летят. Мне физиономию малость посекло, как сейчас помню» Очередь в нас пустили. Какая-то сволочуга по нам из пэпэша правит, видит, что мужик и с ним два парнишки, отчего ж не повоевать. Морамой какой-то, короче.
        Мы бежать от него в блиндаж. Батя наружу пару разов пальнул из «люгера». Я думаю, что братец своей стрельбой в собаку этого ухаря подманил. А он все не унимается, из папаши по входу как чесанет-чесанет, как чесанет-чесанет, хуятина! Для острастки, чтоб мы знали, что он тут. Мы пересрались сначала, решили - вояки, сейчас бока намнут за милую душу. Потом сечем: не из «калаша», из «шпагина» строчит, значит, свой-родной, уебок. Других таких же на подмогу ждет, чтобы всласть помародерствовать. Батяня ему кричал-кричал, но без толку, не договориться. Он опять в проем как полоснет! Видать, патронов у него запасной диск, а с нами все решено. Ну, думаем, не понадобятся больше припасенные харчи. Приуныли, Мне страшно, я маленький. Ну, как маленький: лет пятнадцать, но все одно - молоко на губах не обсохло. Умирать не хочется, что делать - неясно, и, главное, выхода как бы нет. Братец уже предлагает окно размуровать и из пушки пальнуть, чтобы вояки нас услышали или менты какие-нибудь приехали, лишь бы этот гад убежал.
        Батяня говорит: пошли вниз. Спустились на третий ярус, а там уже ощутимый сквозняк дует. Значит, дверь открылась. Мы туда. Дверь нараспашку, а за ней коридор длиннющий. Бетонированный, с электропроводкой, уходит неизвестно куда.
        Нам чего делать? Наружу не выйти, из пушки стрелять - глупо. Пошли по коридору с одним фонарем. Батя впереди под ноги светит, мы сзади друг дружку за плечо придерживаем, чтобы не отстать. Батарейки экономим. Запасные в рюкзаках были, но все имущество осталось снаружи, под прицелом. Взяли с собой из склада моток шнура, тол и детонаторов побольше, если что-то взрывать потребуется.
        Шли-шли. Думаем, куда идем? Коридор длинный, на стенах плесень колышется, однако воды нет. И тихо. Считай, гробница - все в камне. Сверху тоже шума нет. Темнота, и вдруг по полу кто-то пробежал. Впереди явственно так слышно: цок-цок-цок-цок. Мы остановились. Батя говорит: верняк, выход есть, если сквозняк дует и зверь бегает. Идем дальше. Вдруг опять цокот вроде как когтей по бетону, батя стал светить, впереди два глаза звериных красным блеснули. И топот этот, нетяжелый такой, - прямо на нас. Тут брат свой фонарь зажег, я ему в плечо вцепился так, что пальцы аж занемели.
        В луч фонаря на нас выбегает собака, та, которую утром брат убил.
        - Та самая? - спросил кто-то.
        - Точно та самая, шкура у нее пестрая, я запомнил, приметная, перепутать сложно. Она это была.
        - Может, брат не добил? - предположил Дима.
        - Нет, братец ее точно угробил. А это я не знаю, что такое было: та же псина, только без ран, крови и повреждений шкуры. Пронеслась мимо нас и умчалась, откуда мы пришли.
        - А вы что? - с замиранием в голосе спросил Глинник.
        - Мы форменным образом обосрались, - неохотно признался Аким.
        - Ну а дальше что было, как же вы вышли? - заинтересовался Балдорис.

«А мы и не вышли вовсе», - родился у меня в мозгу страшный ответ, но Акимов сказал:
        - Двинулись вперед, что нам еще делать? Назад нельзя, там морамой в засаде да собачка жутенькая пасется. Мы прем как танки, говно в сапогах булькает. Вышли на дверь. Взорвали. Попали в точно такой же дот, только вскрытый. Ход это был подземный между блиндажами. Мы в лес поднялись и давай Бог ноги! Почесали оттуда как лоси прямо. Я и не знал, что так быстро умею передвигаться. Убежали мы от уебки с пэпэша и от собаки.
        - Как же дот? Вернулись потом? - осведомился Боря.
        - Нет. Батя после этой истории поседел, братец в Бога уверовал и с нами ходить перестал. Да и контузились мы малость, дверь внизу взрывая. А к доту больше не возвращались и вообще редко вспоминали про него.
        - А с собакой что решили? - поднял неприятный Акиму вопрос тупой Балдорис.
        - Я думаю, это был гмох, - сказал Пухлый и при этом заржал во все свое конское хлебало. Голос у него был сиплый и мерзкий, как у заправского колдиря. Пухлый не боялся никого.
        - Кто такой гмох? - напрягся Глинник.
        - Гном с мохнатым горбом, - просветил его Крейзи, - они здесь водятся.
        - Здесь?!
        - В Синяве, - подтвердил главбух Дима.
        В этом он был готов присягнуть даже на Библии. Существ, о которых шла речь, из нашей компании виляли все, кроме меня и Рыжего. Синявино, конечно, место болотистое и набитое трупами, но я почему-то не верил в существование троллей, хотя юные следопуты били себя пятками в грудь, утверждая, что подвергались преследованию со стороны гмохов.
        - А кто его видел? - спросил Балдорис.
        - Я! - почти хором заявили Крейзи, Пухлый и Дима.
        - Да ну вас, врете ведь, - отмахнулся Глинник. - А что он… как его… творит?
        - Водит по лесу кругами, - пустился в объяснения Крейзи, - может украсть рюкзак с продуктами, в трясину завести.
        - И еще гмох жутко смердит, - с удовольствием добавил Пухлый. Он любил эпатировать публику.
        Ошарашенные покатившей темой, мы вынуждены были промочить горло, теперь уже без исключения все, и я продолжил:
        - Гмохи гмохами, а Синява сама по себе очень странное место. Встречалось мне нечто инфернальное. Однажды пру я провиант в лагерь, - Пухлый с Крейзи, помнившие этот случай, закивали, - за спиной у меня нагруженный рюкзак, в руке сумка, весившая тоже немало. На боку «шмайссер» Пухлого висит, потому как время позднее, а кто знает, что в лесу может встретиться. Та же шпана деревенская по пьяни часто с оружием болтается. Да и вообще… Тут ночью не то чтобы страшно, а так… неприятно. Людей в войну все-таки много полегло, погибших насильственной смертью и по христианскому обряду не погребенных. Образовалось большое количество неприкаянных душ. У мемориала в этом плане поспокойнее: там и хоронили, и священники приезжали отпевать, зато дальше не так хорошо. А до лагеря километров восемь. Пока я топал, совсем стемнело. Не видно ничего, я только чувствую ногой колею, по ней и ступаю. Рядом с дорогой кусты, и я слышу, как по ним кто-то ходит. Двигается параллельно со мной неизвестно зачем. Сначала я думал, что это какое-нибудь животное. Взял, перешел на полоску травы, которая между колеями растет. Иду совсем
беззвучно и определяю, что шагает он в такт со мной: я ногой бесшумно - топ и он по веткам - хрусть. Меня это достало. Я останавливаюсь, ставлю сумку. Выходи, говорю, и затвор у «шмайссера» с предохранительного взвода снимаю. Вижу, в темноте появляется передо мною шагах в двадцати бесформенный силуэт. Вышел и стоит, какой-то совсем непонятный. Я его спрашиваю: ты кто? Он молчит. Мне все это осточертело, и тогда я по нему из автомата полоснул. Сам ослеп от этого пламени, оглох. Наверное, полрожка усадил. Не вижу ничего, не знаю, куда он делся. Да и неинтересно мне. Я поторопился съебать. Автомат за спину закинул, сумку подхватил и - к лагерю.
        - Это был гмох? - спросил скептически настроенный Балдорис.
        - Не знаю, что это такое вообще было. Затрудняюсь сказать, - пожал я плечами.
        - Бегом к нам примчался как лось, весь в пене, - затараторил Крейзи, брызгая слюной, - такой весь на нервяке. А-а, верещит, я лешего видел.
        - Ленина, - вставил главный пивень Дима, дотягиваясь до бутылки.
        Дерябнули еще. Некирная троица пропустила.
        - Я как-то лешака видел, - поведал Аким, вы-терев ладонью рот, - на Ладоге. Порыбачить меня пригласили. Приехали, выпили, посидели. Я в лес зачем-то поперся. Не знаю, что меня толкнуло. Ну, пошел и пошел. Бродил-бродил, места незнакомые, но, чую, кружит. Кружит и кружит по лесу. Никогда со мной такого не было. Короче, дело к ночи, стемнело, и я решил больше не плутать, а до утра отсидеться. Выбрал местечко поудобнее и на каком-то поваленном дереве прикорнул. Светает. Я проснулся, хочу встать, а не могу. Словно что-то удерживает. И неприятное чувство такое, как ты, Илья, говорил. Проморгался. Вижу, что сижу в кустах, за ними открывается маленькая поляна, окруженная деревьями, а на ней стоит какой-то черт. Ну, не черт, я так, гм, фигурально выражаюсь, - поправился Аким, смущенно блеснув филологической терминологией. - Демон, короче, стоит. Огромный, значительно выше человека. Не соврать - метра три. На ногах стоит, по-людски, только шерстью весь порос, зараза.
        - Это, наверное, лесник был, - сострил Пухлый забивая косяк.
        - Не знаю, кто это был, - сказал Акимов. - Такая падаль, типа снежного человека. Страхолюдный. Я сижу. Мне ни встать, ни охнуть, ни вздохнуть. Как замер против своей воли. Полчаса, наверное, так сидел, пока демон не ушел. Отпустило меня, я с места снялся, долго не шастал - вышел к канавам, там сараюга какая-то стоит. Я вдоль канавы пошел и выбрался прямо к своим. Им рассказал, думал, не поверят. Поверили, к моему удивлению. Это леший, говорят. Три года назад завелся, паразит, тогда люди начали исчезать. Вообще-то люди здесь всегда пропадали, леса вокруг Ладожского озера глухие, потеряться - как два пальца обоссать. Но этих находили. Мертвяков. Все изгрызенные, будто зверьем, но это не звери, они едят по-другому. Последний раз, перед нашим приездом, мужика нашли в этом сарайчике рыбацком, мимо которого я пробегал. Тоже рыбку половить приехал. Изорванный весь, лица нет - съедено, с головы мясо до кости обглодано. Выпотрошен, кишки из брюшины выжраны просто напрочь. Зверье так безобразно не делает. Лешак, наверное, постарался. И меня бы растерзал, да Бог миловал. А может, сытый был.
        - Вот дела, - вздохнул Глинник. - Что же мы до сих пор гмохов не видели?
        - Потому что вы тут совсем недавно и далеко в лес не заходили, - авторитетно заявил Крейзи. - Поживете на болотах подольше, не то увидите.
        - Правда? - спросил вполовину от нашего пьяный и поэтому не утративший критического отношения к услышанному Балдорис.
        - Какой уж тут охмуреж, - подтвердил Дима Боярский. - Ильенчик когда стрелял, знал, что за рожок зря потраченных патронов можно запросто по морде получить.
        - Значит, и в самом деле правда, - пробормотал Глинник.
        Он был знаком с понятием дефицита боеприпасов.
        - Правда-правда, - завелся Крейзи. - Мы еще и не такое видали, скажи, Ильен?
        - Ну да, - мне захотелось рассказать им о Доспехах Чистоты, найденных в кургане под останками великана-богатыря, о волшебном озере, посылающем чудесные сны, и выползне из Лужи, съевшем лису, но я понял, что мне вряд ли поверят, и прикусил яаык. - Было дело.
        - А что было? - подсел на уши Балдорис.
        - Помнишь, Ильен, как наши встали, мы видели?
        - Помню, - признался я. История была гнусная и жуткая, вспоминал я о ней с неохотой. - Тебе нравится ворошить это, Сашка?
        Но Крейзи был crazy, да еще Балдорис, чья любознательная натура не ведала покоя, с упорством разламывающего термитник муравьеда он совал нос во всякие пыльные дела. И мне пришлось выслушать и пережить снова то, о чем я упорно старался забыть.
        Наверняка всем, кто лазил по местам боев, встречались скелеты в истлевшей форме и остатках снаряжения, лежащие на лесной подстилке или поверх бруствера. Что противоречит естественному положению вещей, так как за полвека могли уцелеть лишь зарытые трупы, остальные растащили и съели животные. Люди несведущие сего не понимают, отсюда и происходит распространяемая новичками похвальба, как им удалось найти нетронутое «черными» и «красными» следопытами место, где солдаты валяются просто так. Слухи живучие, но никоим боком не соответствующие истине. Это шутят не обремененные мозгами трофейщики.

…Как-то я застал Крейзи за этим занятием. Сашка увлеченно выкладывал из мосталыг отдаленное подобие человеческого скелета. Получалось хреновенько. Костей по лесу разбросано много, выбор большой, аж глаза разбегаются. Крейзи же в школе учился плохо, был в анатомии некомпетентен, поэтому все попутал.

«Какой-то у тебя гуманоид длинный получился», - заметил я, остановившись взглянуть на Сашкину мозаику.

«Мне тоже не нравится, - поднялся, чтобы со стороны взглянуть на собственное рукоделие, Крейзи. - Я вроде бы стараюсь все пропорции соблюсти».

«В тазу много лишних костей», - подсказал я.

«Согласен. - Сашка почесал пятерней немытые космы. Посыпалась перхоть. В голове у следопыта была вечная зима. - Много - не мало, это мы сейчас устраним».
        Он решительно раскидал ногой костяк и принялся восстанавливать фрагменты с упорством идиота.

«Да хорош тебе маяться, слышишь, Сашка, - позвал я, - бросай эту фигню, пошли жрачку готовить».
        Но Крейзи настолько увлекся головоломкой, что даже не отреагировал.
        В тот поход Пухлого с нами не было. В принципе, мне и Крейзи был не нужен, но на раскопках может засыпать землей, поэтому одному ездить опасно. Я бы предпочел компанию получше, да выбор отсутствовал. Пришлось взять с собой Сашку.
        Ночной синявинский лес разительно непохож на лес, скажем, новгородский. Последний спокойнее. В нем можно останавливаться на ночлег, не пугаясь вох-денгарах, как говорят нивхи.
        Ленинградские же чащобы наполнены страшными звуками неизвестного происхождения. Ухо опытного натуралиста наверняка вычленит крики знакомых птиц, но если ты не хладнокровный знаток природы, напугаться очень легко.
        Из нашей компании только Пухлый обладал железными нервами. Он фактически вырос в Синявино, достаточно рано начал копать и был привычен к лесу. Вова мог уйти дня на два, на три «побродить». Ему нравилось сидеть в одиночку у костра. Он не был суеверен и плевать хотел на потусторонние стоны.
        Пухлый признавался, что одному скучновато, но и только. В плане раскопок это шло на пользу: позавтракал, весь день копаешь не отвлекаясь, ужинаешь и - в люлю. Пухлый спал в гамаке, читая перед сном газету при свете горящего оргстекла. Он имел все персональные удобства и чувствовал себя на лоне природы своим.
        Второй, кого принял лес, был Рыжий. Оба Вована превосходно дополняли друг друга. Пухлый был хитер и запаслив, Рыжий имел бесшабашную натуру, обожал рисковые игры и превосходно различал следы. Впоследствии это ему пригодилось на войне. Пухлый рассказывал, что тезка имел медаль «За отвагу», еще срочником был ранен, что-то там защищая. Потом был снайпером в других «горячих» точках, но сражался уже за деньги. В эпоху наших совместных походов они с Пухлым равных себе не знали. Даже подбили из противотанкового ружья вездеход лесника - поступок смелости неописуемой. Пуля попала в мотор и вывела уазик из строя. Больше никто из нас на такой теракт не решился бы.
        Мы же с Крейзи были значительно зауряднее. К тому же в лесу оставались чужаками. Поэтому ночевку у костра воспринимали как вынужденное неудобство. Запаслись дровами. Ночью было сыро и холодно, вдобавок одолевали комары. Сели жрать, подвязав пенополиуретановую «жопу».
        Как всегда, когда постоянно смотришь на огонь, вокруг ни зги не видно. Стемнело. Нас окружил непроглядный мрак. Из дебрей доносились стоны и вопли. Временами слышалось нечто вроде едва различимых голосов, словно переговариваются несколько человек, но о чем говорят и на каком языке, непонятно. Подобное явление часто наблюдалось в Синяве. Видимо, душам солдат - офицеры (с обеих сторон) здесь практически не воевали - приходилось очень несладко.
        Безумный Сашка в такой обстановке начал травить жуткие байки. Преобладали сюжеты про оживших мертвецов. Я был готов придушить Крейзи. Останавливала мысль, что после его смерти мне придется остаться один на один с покойником, изо рта которого будет торчать посиневший язык.
        Сашка трещал, как спички в коробке. Добрался до популярной в походах темы: о том, как встают павшие вояки. Я сидел как на иголках, нервы были взвинчены. Слух против воли напрягался - первобытные инстинкты требовали контроля за обстановкой вокруг. Мне показалось, что голоса усиливаются, но разобрать, о чем говорят, по-прежнему не удавалось.
        Неожиданно резко посвежело. Подул холодный низовой ветер, прижавший пламя к земле. С торфяников пополз туман.
        Глаза постепенно адаптировались к темноте, потому что огонь почти погас, остались лишь раскаленные ветром угли. Незнакомая речь становилась громче, и я увидел бредущие за деревьями фигуры. Их было много. Шла колонна, одетая в обвисшие шинели. Плечи идущих были опущены, спины ссутулились от многодневной, накопившейся в окопах усталости. Они выходили из боя. Кто это, наши или немцы, было не понять из-за тумана.
        Призраки войны плыли мимо. Волосы у нас встали дыбом. Сашка сдавленно подвывал…
        Зато он чуть не прыгал от возбуждения теперь, увлеченно пересказывая и как бы заново переживая приключение. Мне же было погано, наверное, начал трезветь. Проклятый Крейзи разбередил на сердце старую рану, и я поспешил ее залечить:
        - Ну, за победу!
        - Это тоже происки гмохов? - спросил придирчивый Балдорис.
        - Не исключено, - отозвался Сашка.
        - Какие гмохи? - принялся глумиться над нами пьяный и укуренный Пухлый. - Да вы все были углюченные. Вас просто глючило!
        - Не пизди-ка ты, гвоздика! - подскочил на месте оскорбленный правдолюбец Крейзи. - Ничего нас не глючило!
        - Нет, вас глючило, - скабрезно заржал Пухлый, указывая на нас пальцем, - вас глючило, а также трясло, ебло и колотило от страха!
        - Ничего подобного, - горячо запротестовал Сашка. - Что, я тогда в Синяве первый раз был?!
        - О-о, я ебу Бабу-ягу, ха-ха-ха-ха! - откинулся Пухлый на спинку стула. - Старожил синявинский. Да ты вообще леса не знаешь, за всю жизнь один ржавый штык нашел!
        - Смотри, Вован! - вспыхнул Сашка.
        - А что ты мне сделаешь, злой уродец?
        - Ебучку наколочу! - Крейзи явно преувеличивал свои силы. Пухлому не так-то легко было что-либо наколотить, он был здоров, высок и верток. Но Крейзи был crazy. - Могу лопатой голову отрубить.
        - Да хорош вам кипятиться, - высказался я по существу, - чего вы не поделили, юные следопуты?
        - Ты вообще туснись поодаль, - заявил обнаглевший до беспредела Пухлый.
        - Еще гудок, и зубы тронутся, - невинным тоном предупредил я.
        Однако распоясавшийся дебошир не внял моему предупреждению.
        - Да мне насрано на твою порядочность, - сказал он. - Боксером стал очень сильным? Лучше клюй говно и не кукарекай.
        - Кажется, ты допизделся, дружок, - почти ласково произнес я.
        В воздухе отчетливо запахло дракой.
        - Что ты заводишься, Вован? - попытался уладить дело миром Дима. - В самом деле, зачем на друзей кидаешься?
        - Таких друзей - за хуй и в музей, - ответствовал ему Пухлый. - И тебя вместе с ними под стекло. Ха-ха-ха, трофейные динозавры!
        - За такие речи не боишься по чану схватить? - в свою очередь начал Дима. Оказалось, что главный пивень изрядно ужрат.
        - Давай, Димон, ты настоящий мусор, - продолжал куражиться Пухлый. - Забыл, как тебе Рыжий в грудину дал, а ты упал за стол, злобно рычал оттуда в ответ и не вылезал весь вечер?
        Дима и вправду зарычал и попытался достать обидчика через грудь Акима, но был неловок и только расшвырял посуду на столе. Пухлый заржал и кинул в меня окурок.
        - Ганнибал у ворот, - помпезно отчеканил я клич римлян перед битвой при Каннах. 216 год до нашей эры. Я встал из-за стола. Выяснилось, что и мне алкогольного дозняка хватало за глаза и за уши. Сие несколько меня оправдывало. - Насчет зубов я предупреждал тебя, Тухлый. Теперь пошли приведем приговор в исполнение.
        Пухлый опять заржал. Он знал, что я никудышный боец. Впрочем, ко мне охотно присоединились Дима с Крейзи. Сие обнадеживало и отчасти утешало.
        Остальные, включая самых отважных, пожухли, предоставив друзьям детства самостоятельно разбираться между собой: кто круче, кто могуче.
        Мы вывалили во двор.
        - Сейчас, Вован, ты за свои слова ответишь, - возликовал Крейзи в предвкушении торжества справедливости.
        Покарябанный хавальник Пухлого изогнулся в похабной улыбочке.
        - Иди сюда, я покажу тебе прием «вонзю»: когти в спину, член в попу, - пригласил он.
        В атаке Сашка не остался одинок, но смутить Пухлого оказалось для нас непосильной задачей. Крейзи набросился на него с остервенением затравленной крысы. Пухлый ждал, чуть расставив ноги и прижав подбородок к груди. Сашка попытался наскочить на него, но, взбрыкнув желтой обувкой, растянулся на траве. Пухлый дал Диме по кучерявой башке, затем у меня перед глазами блеснула вспышка электросварки. Искры брызнули и погасли. Я медленно приходил в себя, подобно тому как Терминатор восстанавливал поврежденные участки схемы. Бил Пухлый не в пример дворовой шпане - ебашил на раз.
        Когда электронные цепи восстановились в должном объеме, я угнездился на пятой точке. Рядом ползали поверженные дуэлянты.
        - Довольны? - спросил Пухлый.
        - Уез, уез, - ответил я, ощупывая голову в поисках повреждений. Удивительно, но ничего не болело. - Ощущения фантастические.
        Огребя причитающееся, мы вернулись к столу. Недовольства по поводу результатов не высказывали - в джунглях мы живем или не в джунглях, в конце-то концов! Обмыли викторию Пухлого. Затем выпивка приказала долго жить, на собственном примере подтвердив народную мудрость, что лишней водки не бывает. Возможно, она имелась в магазине, но я предусмотрительно спрятал ключи от «Нивы». Завтра надо было много ходить по лесу, а это нелегко с бодуна.
        Праздник кончился. Осоловевшие люди разбредались в поисках лежбища. Акимов пальнул из шпалера в ворону и сбил ее. Я сел на крыльцо. Догнаться было нечем. Балдориса стошнило. Рядом, к своему несчастью, оказались Аким и Глинник. Драться не стали.

«Опосля в рояль насрали. Славно время провели».

11

        Тащить винтовку из-под воды очень трудно. Особенно если ее затянуло илом. Приходится делать это вдвоем. Но даже вместе нелегко.
        Наконец грязь поддалась, неохотно выпуская оружие. Мы с Балдорисом выволокли из ямы бесформенную палку. Под наслоениями торфа скрывался пригодный для стрельбы ствол.
        Саперам, чистившим после войны Синяву, предписывалось сбрасывать собранное железо в невысыхающие лужи. Что они добросовестно и проделали, а мы потом его доставали. Достаем и сейчас. В воде ему ничего не сделается.
        Мы булькали на картах, где было утоплено немало добра, которое воякам оказалось невозможно, да и не нужно вывозить из леса.
        Расположенные на восьмикилометровом промежутке между поселком Синявино и старой военной дорогой, карты представляли собой ряд громадных прямоугольников, из которых когда-то добывался торф, разделенных широкими подъездными путями. Ныне торфяники стали хранилищем оружия, которое, если не полениться, может стать вполне пригодным для последующей реставрации и использования.
        Бесформенная палка, после того как мы очистили ее до железа, оказалась стволом от мосинской винтовки с патроном в казеннике. Копать с Болтом было одно удовольствие.
        Балдорису, как и всякому новичку, очень везло. Мы уже вытащили цинк немецких патронов и почти все оказались «шебуршастыми». Потрясешь около уха, слышно, как шуршит порох. Мы ими стреляли. Осечек было мало.
        К сожалению, советские патроны гансовским и в подметки не годились, почти все испортились. Вообще-то «водяные» патроны сохраняются хорошо, но работавшая по принципу «все для фронта, все для победы» отечественная промышленность клепала маслята лишь бы числом поболее, ценою подешевле. Вот и приходили в негодность. Положение не могла исправить даже пресловутая балдорисовская удача.
        Между тем 7,62-миллиметровых патронов нам требовалось много, винтовочных и пистолетных. В арсенале Пухлого преобладали совдеповские системы, которыми он вооружил нас для больших маневров. Гулять - так от души! Боре был выдан ручной пулемет Дегтярева с полным диском, Дима получил самозарядную винтовку Токарева, Крейзи оснастили пистолетом-пулеметом Шпагина. Балдорис скромно удовлетворился бывшей у него трешкой. Я вообще пошел налегке, как турист. Ружье брать не стал, я и в городе настрелялся. Пистолет Стечкина, завернутый в чистую тряпку, покоился в сидоре. С волыной, не раз меня выручавшей, я не расставался даже в лесу.
        Таких бесогонов многострадальная Синява еще не видывала. Акимов пришил наискось по верху ушанки отличительную красную ленту и стал совсем похож на партизана. Глинник с Балдорисом смахивали на вернувшихся с передовой гансов, а Крейзи вполне мог проканать за дикого ополченца. В таком колоритном прикиде наша банда, кряхтя и лязгая, выкатилась жутким похмельным утром в хмурый ненастный лес.
        Похмельный упадок сил дал о себе знать: все быстро продрогли и захотели есть. Перед отправкой ни у кого с бодуна кусок в горло не лез, но потом расходились и проголодались. Балдорис размял натертые ноги и жаловался. Бесполезное железо на плечах давило к земле. Провиант в вещмешках тоже весил изрядно. Поэтому решили сделать привал, но сначала наметили добраться до плодоносного участка, ибо после обеда на большой переход сил ни у кого не останется. Ближайшим трофейным Клондайком были карты. Когда мы доплелись туда, солнце уже находилось в зените.
        Встали лагерем. Наиболее сознательные умелись за дровами, самые умные занялись кухней. Я достал из рюкзака лопату, насадил на черенок и прощупал пятачок для костра на предмет мин и снарядов. Ничего подобного не нашел. Если и лежит в глубине торфа патрон-другой, ничего страшного. Разогреется, хлопнет - подпрыгнут угли, может быть, взлетит зола, да и только.
        Пухлый первым делом выбрал парочку стоящих рядом деревьев, повесил на них гамак и улегся. Закутался в одеяло, как в кокон, и на все вопросы отвечал: «Шли бен зи на хуй, аллее». Одеяло у него было старое, в латках, обгоревшее по краям. Классический походный вариант, образующийся из совершенно новой вещи за пару сезонов.
        Брошенные проводником на произвол судьбы, мы самостоятельно занялись стряпней. Главным кулинаром был я. Мне помогал Акимов. Процесс готовки отнял у нас менее часа. Друзья стянулись на запах, окружили костер и смотрели на булькающее варево, пуская слюни. Только Дима непринужденно говорил по мобиле. До него опять дозвонились.
        - Готово. Суп из семи залуп, - ко всеобщему удовлетворению, объявил я, снимая с огня казанок. - Давайте кушать, уважаемые синьоры!
        Синьоры с ложками наготове возбужденно задвигались, пуская слюни. Призыв возымел действие. Закачался гамак, из кокона проклюнулась голова Пухлого, одетая в шнурованный на макушке ватный подшлемник, какие носят строители и портовые рабочие.
        - Уже? - скривилась раздутая от сна и алкоголя рожа.
        - Давно уже. - Пухлый, конечно, сволочь, но обижаться на него было бы глупо. - Дуй к огню.
        Вова присоединился к нам. Забряцали котелки» От варева шел густой пар. Присевший на пенек Глинник был вылитым пленным гансом в партизанском лагере. Он энергично шуровал складной ложкой-вилкой, приклепанными к ручке. Столовый прибор был у него настоящий, вермахтовский.
        Будучи в центре пристального внимания, котел быстро опустел. Сыто рыгая и попердывая, следопыты разбрелись по поляне. Закурили. При полном безветрии в лесу заплавало столько дыма, будто стреляли целую неделю.
        Интенсивный марш и плотная трапеза на свежем воздухе возымели чрезвычайно оздоровляющее действие. Насмолившись вдоволь, мы принялись собирать инструмент. Крюки и лопаты для удобства несли разобранными. Пухлый повел нас к богатой делянке. На удивление, последствия вчерашнего пира ощущались значительно меньше. Поначалу об одну колдобину тупо спотыкалось трое-четверо идущих гуськом людей, но затем походняк выровнялся, шаг стал упругим. Я имел честь наблюдать за оживлением товарищей, поскольку сначала шел замыкающим, но, видя, что никто ничего не теряет и надобности контролировать стадо нет, вырвался вперед и догнал Пухлого. Из-под ног выпрыгивали коричневые земляные лягушки. Пухлый колол их щупом, нанизывая как на копье. Лягушки пищали и дохли. Пухлый только посмеивался.
        Свой подшлемник он успел сменить на вэвэшную бескозырку. На боку его болтался «шмайссер», а по бедру тяжело колотил подсумок с запасными рожками. Вид Пухлый имел самый злодейский. Нечто вроде одичавшего энкавэдэшного диверсанта.
        Вскоре под ногами захлюпало. Показались бурые зеркала торфяников. И началось…
        Балдорису фартило так, что остальным просто делалось обидно. Совершенно походя выудил револьвер неизвестной системы. Мы такого раньше не видели, не подозревали даже, что такие существуют. Револьвер имел в барабане четыре гнезда под немецкий винтовочный патрон 7,92 мм. Это была вершина эволюции фаустваффе Второй мировой войны.
        Испытывать монстра доверили владельцу. В бескислородной среде железо сохранилось великолепно. Наспех просушили волыну. Набили барабан патронами из «водяного» цинка. Балдорис поудобнее взялся аа рукоятку и надавил на спусковой крючок. Осечка. Гансовские маслята тоже порой дают сбои. Осмелевший Болт вторично взвел и спустил курок.
        Выстрел подбросил его руку на полметра вверх. Отдача из-за грязного дульного канала была настолько сильной, что Балдорис сделал шаг назад. Удивительно, как только револьвер не вылетел из пальцев, заряд был все-таки мощный.
        - Ух ты, вот это дало! - Мы столпились вокруг Болта, с интересом разглядывая дымящуюся пушку.
        - Чуть руку не оторвало, - пожаловался Балдорис, растирая левую кисть. Он был левшой.
        - Надо было слабее держать, - запоздало подсказал Глинник, - тогда сила отдачи ушла бы на полет. Вырвался бы из пальцев и пускай кувыркается себе в воздухе.
        - Запястье-то не вывихнул? - деловито осведомился Аким. - А то как потом будешь ложку держать?
        - Я правой ем. - Балдорис морщился, массируя руку. - Но тряхнуло - мама, не горюй!
        - Зато ствол прочистился, - цинично резюмировал Пухлый. - Теперь его не разорвет, можно всем стрелять.
        Постреляли все. Ухайдакали десятка три патронов. Револьвер раскалился и высох. От него пахло горелым торфом. Нашмалявшись вдоволь, мы с Акимом замутили обед, а покалеченный, но счастливый обладатель четырехзарядного чудовища принялся протирать и смазывать свою находку.
        Костерок еще тлел. Перед тем как оставить лагерь, я положил в огонь две жердины, чем избавил себя от лишних хлопот.
        - Шпах! - приветствовал нас очаг взрывом необнаруженного патрона. Должно быть, лежал неглубоко. Сосновые хлысты вздрогнули, один чуть откатился, роняя искры.
        - Ты же прощупывал, - с укоризной сказал Аким.
        - И на старуху бывает проруха, - пожал я плечами, - как тут все патроны углядишь, когда ими земля буквально пропитана! Здесь же, когда бои шли, леса не было. От Синявы остались только выжженные поля, где воюющие стороны ездили на танках друг по другу! А ты меня из-за одного патрона винишь.
        - Да знаю я, знаю, - пробурчал Аким, вешая на дерево шпалер. - Ты лучше скажи, чем будешь нас потчевать. Это я к тому: что за продуктас доставать?
        - Супом, - ответил я.
        - Из семи этих самых?..
        - Не обязательно, - прикинул я ассортимент пищевых запасов, - сварганим полноценный обед.
        Наполнили из индейского колодца казанок и повесили над костром. Помню, когда начинали копать оружие, воду всегда брали с собой, считая, что здешняя слишком грязная. Однажды поволокли в лес армейский тридцатилитровый бачок, тяжелый, как смертный грех. Дураки. Впрочем, молодо-зелено. Потом уже, когда подросли, плюнули на санитарные предрассудки. Таскать на ремне по четыре фляги было невыносимо. Мы стали рыть ямы и вычерпывать из них водицу. Кипятили. Пили. Никто не умер.
        Другой бедой являлись продукты. Они были тяжелые и быстро кончались. Взрослея, мы наглели и умнели. Стали лазать по дачам, придя к выводу, что носить на горбу провиант слишком обременительно, когда его можно украсть. В окрестных садоводствах трофейщиков не любили, могли запросто рыло начистить.
        Разумеется, сейчас, став людьми солидными, мы не могли позволить себе заниматься ненужными глупостями и взяли в лес изрядный запас жрачки. Правда, я подозревал, что ее надолго не хватит. Сие не особенно расстраивало. Станет скучно - вернемся на базу, мы ведь развлекаться приехали.
        Когда закипела вода, я заправил суп. Мы присели на бревно. Аким с наслаждением вытянул ноги, запеленутые в холщовые обмотки, совсем недавно такие чистые, а сейчас измазюканные болотной слякотью.
        - Как ты считаешь, - мне было интересно узнать мнение человека, у которого имелся свой взгляд па войну, - если бы немцы отодвинули красных за Уральский хребет, что было бы с европейской частью России?
        - Был бы порядок, - ответил Акимов. - Никакого бардака бы не было. А ты как думаешь?
        - Немцы очень деловой народ, - нейтрально высказался я.
        - Нормальный народ, - заявил Аким. - Моя бабка оккупацию в деревне пережила. Она рассказывала, что немцы, когда пришли, никаких зверств не учиняли. Глупости все это, что они грабили, села разоряли, - пропаганда. На самом деле все по-другому было. Заходят, допустим, в дом. Здравствуйте, говорят, нам нужны сальо, курка, млеко, можем обменять на керосин, тряпки или еще какую-нибудь шнягу. Если отказывали им, шли дальше. Никакого террора не было. А вот когда набегали партизаны, тогда крестьянам были вилы! Наши, родные, выметали все подчистую. Обязательно старосту повесят, пристрелят кого-нибудь сгоряча. Разбойничали страшно. В деревнях их боялись. А при немцах всегда был порядок. Людям ведь спокойствие нужно. Им же по хрену, чья власть, главное, чтобы жить давали.
        - Про партизан доводилось слышать немало разного, - сказал я. - Наверное, немцы их не зря вешали.
        - Должно быть, имелся у них резон, - рассудил Акимов. - Просто так, думаю, вздергивать никого не стали бы. Видел я кинохронику; вешают кого-то, но за какую вину - не написано. Может быть, это злостный уголовник, которого по закону военного времени казнить полагается. До тюрьмы-то его надо везти, а в дороге кормить и охранять, что в прифронтовой полосе дело весьма затруднительное. А партизанов бандитами считали. Правильно, по-моему. Это ведь только в книжках пишут про благородные устремления, а если он на деле поезд под откос пустил, чтобы с товарищами помародерничать, кто он после этого? Бандит, я думаю. Так?
        - Логично, - согласился я.
        - Правды о войне сейчас никто не знает, - понесло на философствование Акима, - да и какая она, правда-то? Правда - вещь некрасивая. А мы ведь народ-победитель, основная задача которого подрастающее поколение в соответствующем духе выпестовать. Вот и сочиняли баснописцы всякую ересь. Партизаны, подпольный обком, пионеры-герои. Ты взгляни на подвиги этих пионерчиков: один сорок человек отравил, другой сжег чего-то, хороши детки! Ту же Зою Космодемьянскую взять. Поперлась, дура, спьяну сарай поджигать. Ее сами крестьяне и захватили. Отфакали и сдали немцам. Правильно сделали, по-моему. Вот ты как поступил бы, если б вознамерились спалить твой сарай?
        - Рыло бы начистил, - честно признался я.
        - Не всегда эффективно, особенно когда имеешь дело с пьяной дурой, - возразил Акимов. - Тем более селяне, как люди законопослушные, сдали преступника представителям власти. В милицию по-нынешнему. А что еще с ней, шалавой, делать? Бока ей намнешь, отпустишь, а она со злости вернется и сожжет тебя всего дотла. А представляешь, у тебя дом сгорит, да еще зимой? Я сам в деревне мало жил, но могу себе представить такое бедствие. За дело ее повесили, вот что. Потом уже комиссары историю приукрасили.
        - Это называется героизацией, - сказал я.
        - Возможно, - кивнул Аким. - Вижу, ты понимаешь. Я был бы не против, если б Гитлер Россию завоевал. Сталина бы повесили, пидораса усатого. Моего прадеда по батиной линии в тридцать восьмом году расстреляли, а родню, по мамкиной, еще в двадцатых при коллективизации вырезали. Продобоз с отрядом чона приехал и полсела, говорят, просто в расход пустили. Знаешь про чоны?
        - Части особого назначения? - с этой гранью Новой истории я был знаком весьма слабо. - Что-то проходили в университете, да все больше мимо. Я специалист по ранним эпохам.
        - Знаешь, из кого они комплектовались?
        - Из энтузиастов, комсомольцев-добровольцев? - предположил я.
        - И еще по возрастному признаку, - щеки Акима окаменели. - Добровольцев безнаказанно пограбить да пострелять до черта в те времена было, но в Красную Армию брали только после шестнадцати. А в четырнадцать можно было только в чон вступить, если ты комсомолец. Вот кто тогда крестьян резал - убийцы по четырнадцать-пятнадцать лет. Детки сопливые, юные герои!
        - Маленькие детки - маленькие бедки, - вздохнул я. - А потом герои подросли и наступил тридцать седьмой год.
        - Красные людей как семечки лузгали. Батя у меня на Сталина злой, и я вместе с ним тоже. Может быть, мы сейчас лучше бы жили, если б Адольф к власти пришел. Немцы бы нас не поработили. Все эти колонисты, кто на захваченные территории приехал, просто растворились бы среди русских лет за сорок-пятьдесят. Как это называется, я забыл?
        - Ассимиляция, - задумчиво подсказал я. - Ты прав, народ нельзя победить. Народ можно только полностью уничтожить. В противном случае произойдет естественный процесс поглощения. В России всегда жили обрусевшие немцы и множество представителей иных народов, культура которых плавно смешивалась с исконной. Уничтожать же русских фашисты не собирались - это признают сами большевики. Звучит абсурдно даже для нашей пропаганды. Хотя… детям… в школе…
        - Было, было, - покивал Аким. - Рабы, концлагеря, в Германию гонят как скот. У нас, по-моему, зэки до сих пор хуже всякого скота в «Столыпине» ездят. Не говоря уж о лагерях.
        Последнее мне объяснять было не нужно.
        - Есть и такое, - сдержанно высказался я. Разглагольствовать на тему ГУЛАГа не хотелось. Аким не знал, что я сидел. Я не скрывал, но и разглашать не торопился.
        Относительно концлагерей у меня имелось свое мнение. Родился я, к счастью, поздно, чтобы их сравнивать, но мне почему-то кажется, что отечественные были не лучше фашистских. Только за период, прошедший с эпохи Гитлера, германские пенитенциарные учреждения шагнули далеко вперед в плане благоустройства и уважения к правам граждан, а наши остались на прежнем уровне, да еще, по высказываниям зоновских пенсионеров, сильно изгадились.
        - …Насчет того, чтобы Ленинград с землей сровнять.
        - Что-что? - погруженный в свои мысли, я прослушал.
        - Я говорю, ерунда все это, чепуха на постном масле, что Гитлер приказал не оставить от Ленинграда камня на камне. Комиссарская пропедевтика.
        - Как?
        - Пропагандистская педерестическая проповедь, - расшифровал Аким. - Мой батя такое словцо придумал.
        - Что ж, исчерпывающе точно. - Словечко для обозначения бесстыдной пропаганды, переполненной тенденциозными искажениями, было хорошее. - Имела место подобная идеологическая педерсия насчет Ленинграда, - констатировал я. - Ты сам пришел к такому выводу или опять батя подсказал? Он у тебя, я вижу, умный человек был.
        - Своей головой додумался, - хмыкнул Аким. - Что у меня тентель, совсем тю-тю? Неужели неясно, что если бы город хотели уничтожить, то за три года осады это могли сделать раз сто. Сровняли бы так, что даже подвалов не осталось бы, как в Сталинграде. Ведь пригород, где велись боевые действия, был полностью сметен. Потом уже все лесом заросло и заново обстроилось. Те же деревья - по пригороду они в основной массе моложе пятидесяти лет, а в центре Петербурга полно очень старых.
        - Логично, - подтвердил я. - Все признаки указывают на справедливость твоих выводов.
        - Вот и я о том, - с напором заговорил Аким, на практике применивший метод дендрохронологии, сам того не подозревая. Он был исключительно смекалист и делал очень верные умозаключения без всякого исторического образования. - Немцы Ленинград втихую очищали от жителей: заблокировали и морили голодом. Зачем уничтожать огромный портовый город? Адольф был не настолько глуп, чтобы отдавать такие приказы. Подобная херня могла прийти в голову только нашим пропагандистам. Брехали, пидорасы, невзирая на очевидные факты. Например, исторический центр почти не был разрушен, старые дома на Васильевском острове и Петроградской стороне стоят целые.
        - Их восстанавливали, - заметил я. - На гранитных парапетах мостов и колоннах Исаакия до сих пор сохранились выбоины от осколков.
        - Случайность, - смутить Акима было непросто, - на войне вообще полно случайностей. Бомбили-то в основном зенитные батареи и места скопления военных. Уничтожать памятники культуры не могло взбрендить даже бесноватому фюреру. Разве что нашим комиссарам. Как бы над ним ни изгалялись после его смерти жиды, я в их болтовню не поверю. Я все доказательства своими руками из земли доставал, поэтому мне насрать на пропедевтику.
        - Но щербины на Исаакиевском соборе имеют место?
        - Там зенитки стояли, - отмахнулся Аким. - К тому же были случайные бомбежки, когда летчики сбрасывали груз не по назначению из-за обстрела тех же зениток или наши истребители их пугали. Вот и спешили избавиться от лишней тяжести, чтобы горючего хватило обратно долететь. А наши летчики «юнкерсам» покоя не давали, особенно когда из Горелово на место нынешнего Сосновского парка аэродром перебросили, поскольку отступали.
        - Было дело. - Я знал Сосновку как свои пять пальцев. - Как-то давно я там на болотах, что у Тихорецкого проспекта, на сожженный блиндаж наткнулся. Патроны от «нагана» нашел.
        - Жил, что ли, рядом?
        - Вырос там.
        - Забавно, - улыбнулся Акимов. - В Сосновке, наверное, можно копать. Там, похоже, бои шли.
        - Навряд ли, - неуверенно сказал я, - уж слишком близко к городу.
        - В сороковых годах это место еще не было городом, - резонно возразил Аким. - Там был лес. Немцы вполне могли дойти до аэродрома. Чего ты хочешь, если линия обороны проходила по Кировскому заводу?
        - Так ведь это южное направление. - Я помешал в котле бурлящий супец, он был почти готов.
        - А Сосновка была тогда дальней окраиной. Это я к тому, насколько фрицы к городу близко подошли. До Стрельны можно было на трамвае доехать, прямо в немецкую комендатуру, а это уже тыл! Касаемо Сосновского парка, я думаю, война там все же была. Чего ты хочешь, если на Суздальском проспекте, когда его строили, находили стреляные немецкие гильзы!
        Тут даже я, поднаторевший в языковых баталиях, не мог ему прекословить. Акимов познавал историю с лопатой в руках, как заправский археолог. Он был своего рода экспертом по Великой Отечественной. Я завидовал ему. У меня такого мощного опыта не имелось. Очевидно, для этого было необходимо воспитываться в семье трофейщика.
        И очень Родину любить.
        - Странно, что ты по примеру Глинника не носишь фельдграу, - расплющил я на щеке очередного комара, - прикид красного партизана с твоими убеждениями не сочетается.
        - А я так над ними стебусь! - загоготал Аким, хлопая себя по коленкам.
        - Взаимно, - пробормотал я, и тут пришли наши.
        С ними притащилось большое черное существо. Сначала я подумал, что они захватили в плен лешего, но, приглядевшись, узнал в существе Балдориса, только он был покрыт коркой торфа. Навернулся в болото. Оступиться на картах просто. В результате собрал на себя все трясинные нечистоты. Балдорис грузно ступал. В ботинках у него чавкало.
        - Ого, да ты весь в говне! - приветствовал я Бал-дориса.
        - Поистине в говне. - Болт аккуратно положил на свой рюкзак револьвер и стал разуваться.
        Я разлил суп по котелкам. Шобла принялась жрать. Балдорис развесил куртку, штаны и рубашку вокруг костра, затем присоединился к нам, шуруя ложкой с удвоенной энергией. Должно быть, купание в болоте возбуждало аппетит.
        Незаметно подкрались сумерки, ознаменовавшие конец рабочего дня. Он, несмотря на смурное утро, выдался удачным. Нашли цинк патронов, две винтовки и револьвер. По синявинским меркам это было неплохо, и мы остались довольны.
        На свежем воздухе пробило на жор. Супа показалось мало. Достали сосиски, помидоры и сало. Стали жарить шашлыки. Крейзи почти воплотил в жизнь каннибальские замыслы Пухлого. Во всяком случае, сильно к ним приблизился. На щуп, который он использовал вместо шампура, были нанизаны похожие на пальцы сосиски, какие-то палые листья и фрагменты ископаемого позвоночного столба. С гигиеной Сашка был не в ладах. Я вспомнил, как он однажды откопал сапог, содержащий вместе с останками какую-то необыкновенную солдатскую ложку. Ничтоже сумняшеся Крейзи обтер находку о штаны и сунул в карман. Вечером он этой ложкой ел. Слава Богу, из своего котелка, иначе мы бы его убили. Пухлый все равно надавал Крейзи по шее, но Сашку это не остановило. Он оказался упрямым до безумия. Ложка была самодельной, удобной и приметной. Я ее узнал сегодня.
        Крейзи был до омерзения небрезглив. Он обгладывал сосиски со щупа, задевая зубами обугленные позвонки. Балдорис воротил от него рыло. Одежда его подсыхала, распространяя вонь горелой тухлятины.
        От нее валил пар. Сама жертва карт примостилась неглиже с наветренной стороны костра. Комары с отвращением облетали его. Балдорис грелся, вытянув к огню руки, с гордостью поглядывая на диковинный револьвер. До поры до времени ему перла трофейная масть.
        - Можно будет дойти до Апрашки, - подал голос Крейзи, - я знаю яму, где два пэтээра лежат.
        ПТРы были мои. Я даже помнил, что один без сошек, - ума не приложу, чем их можно было оторвать. В свое время у Апраксино наши здорово стопорнули гансовскую бронетехнику. Мы там нашли много противотанковых ружей. Одно Пухлый обменял на «парабеллум». Ружья были в идеальном состоянии - такому большому куску железа ничего не сделается. Ствол сохранил крупную квадратного сечения нарезку с острыми, непроржавевшими углами. Еще три ПТРД у нас с Пухлым отобрали менты. Видимо, машинист сообщил мусорам о пассажирах с подозрительным грузом, севших к нему в поезд на станции Апраксино. Наказание ограничилось парой оплеух и конфискацией трофеев. Заодно мусора упрекнули, что в войну один ПТР на двоих выдавался, а мы вдвоем заграбастали сразу три штуки. Досадно, ну да ладно.
        Последнюю пару ружей я отыскал вместе с Крейзи. В тот день «черных следопытов» копошилось у Апраксино довольно много. Мы постоянно встречали коллег, с некоторыми даже познакомились. Попили вместе чаю. Ребята были нашими ровесниками. Крейзи затусовался с ними, а я стал копать и наткнулся па стрелковую ячейку, парный окопчик, в котором упокоился расчет ПТРа.
        Потревожив прах отважных истребителей танков, я извлек на свет божий их орудие труда. Могильник я забросал землей, в ту пору относился к павшим защитникам Отечества с должным почтением.
        Противотанковое ружье оказалось с дефектом - отвалились сошки и рукоятка для переноски, что было явлением редким. Возможно, их повредило во время боя. Ну и сгнили деревянные накладки - это в порядке вещей.
        Я показал орудие прибежавшему Крейзи. Он заорал, что я офигенный парень, так как есть штук триста патронов. Сашка с новыми знакомыми раскопал «хозяйственный» блиндаж, превращенный бойцами в помойку. Свалки вообще содержат массу интересных вещей. Мы находили там неисправные винтовки, а также вполне пригодные патроны и гранаты. Случалось набредать и на отхожие места. По уставу, нужники должны были отрываться в каждой траншее, но иногда русскими засирались целые окопы, утратившие изначальную функцию в связи с изменением обстановки на поле боя. Надо заметить, что грешили этим только наши. Немцы на своих позициях поддерживали европейский порядок. Напластования фекалий с годами хоть и стали землистее, но запах… Запах остался прежним. Однажды Дима откопал ведро. Обрадовался, думал, полное патронов. Оказалось - кал!
        На сей раз ровесники порадовали нас более полезными вещами. Сашка приволок два десятка боеприпасов. Мы разобрали ПТРД (к тому времени приучились брать из дома масленки), привели его в порядок и опробовали.
        Ввиду отсутствия сошек стрелять пришлось с бедра. Я открыл затвор, скомандовал Сашке: «Патрон!» Крейзи протянул снаряд.
        Я поднял ружье. Оно показалось мне большущей трехлинейкой. Нажал на спуск. Толчок был немыслимым. Отдача кинула меня на пятую точку. Под ноги вылетела дымящаяся гильза. Следующие выстрелы пошли значительно мягче - должно быть, прочистился ствол. Благодаря дульному тормозу лягался ПТР не очень сильно, из него вполне можно было вести огонь стоя.
        На выстрелы заявились знакомцы. Патронов у них оказалось немерено. Пока трофейщики под предводительством Крейзи увлеченно сокращали боезапас, я прошелся по позициям и, к своему изумлению, обнаружил еще один ПТРД.
        Вдоль разрытого траншейного хода вытянулся прилежно сложенный костяк бронебойщика с противотанковым ружьем у плеча. Не иначе как кто-то, откопав ПТР и не имея к нему патронов, поленился тащить на своем горбу тяжеленную приправу. Или уже наездился в электричках. Бывает и такое. Я быстро обследовал оружие на предмет дефектов и нашел его абсолютно исправным, даже дерево было почти целехонько, наверное, лежало плотно запрессованное глиной.
        Когда я вернулся к Сашке, канонада прекратилась. Настрелявшись до звона в ушах, ребята покинули нас, оставив нехилый боекомплект. Мы с Крейзи утащили ружья подальше в лес и решили испробовать их на дереве. Установили новый ПТР напротив толстой сосны на расстоянии шагов пятидесяти.
        Не доверяя прицелу, расположенному у ПТРД по странной прихоти конструктора сбоку и поэтому вызывавшему подозрения, я самолично занялся наводкой при помощи катушки ниток. Из-за чрезмерной длины нитка провисала и неоднократно рвалась, но я все же добился желаемого результата. Выставив ствол по мерке, я приказал Сашке подать патрон и выстрелил.
        Ничего не произошло. Дерево осталось стоять, даже не шелохнувшись. Сообразив, что, скорее всего, получился промах, я перезарядил ружье и снова пальнул в дерево.
        Мы думали, что сосна расколется пополам и рухнет, но пуля со стальным сердечником действовала несколько по-другому. Когда мы подошли к мишени, то увидели в лицевой части две дырки. Сзади ствола образовалась узкая длинная трещина, а пули улетели неизвестно куда.
        Хорошо воевать в лесу с ПТРом - достанет где хочешь. Я бы не позавидовал тому, кто попытался укрыться от меня за деревом! Танковую броню 14,5-мм пуля, правда, не прошибала, поэтому наши целились в смотровую щель. Многослойное стекло триплекс такую примочку удержать не могло. Если попадали, танк выходил из боя - механик, сидящий напротив щели, в буквальном смысле терял голову. Для дополнительного поражения противника в экспериментальную модификацию пули БС-41 помещали капсулу с хлорацетофеноном. Влетая в танк, она наполняла заброневое пространство слезоточивым газом, выводя из строя весь экипаж. Эти впечатляющие подробности я узнал от местного корифея военной истории Макса Сидоренкова, иногда копавшего вместе с нами. Но в тот день Макса с нами не было и освидетельствовать партию найденных патронов было некому. Настрелялись до одурения, представляя, как долбим с крыш правительственные лимузины, катящие по Московскому проспекту. Наигравшись и отмыв закопченные морды, навострили лыжи в город - жратва закончилась еще утром, да и спальных принадлежностей не взяли.
        Противотанковые ружья и остатки патронов мы спрятали до лучших времен в затопленной воронке. Бросать в лесу было жалко, а тащить с собой постремались. Поэтому укрыли их под водой. Надеялись, что когда-нибудь вернемся и заберем, да вот так и не собрались.
        Зато такая возможность представилась нам теперь.
        - Что мы с пэтээрами будем делать без патронов? - задал я вполне разумный вопрос.
        - Как без патронов? Мы же в воронке их затопили.
        - А каким образом ты их оттуда добудешь? Пэтээры можно крюком выудить, а чтобы патроны достать, придется всю воду из воронки вычерпывать. Ведер у нас нет, да и возиться неохота.
        - Ну, значит, на позициях найдем, - Сашку не оставлял наивный энтузиазм.
        - А ну как не найдем? - предположил Аким.
        - Найдем, патронов на Апрашке завались, только поискать надо получше, - не унимался Крейзи.
        - Если не найдем, Сашке по макитре настучим, - предложил Пухлый.
        - Пэтээром, - добавил я. Апраксинскую глину можно было рыть до посинения и при этом ничего не найти. Сей предмет мы уже проходили.
        - Я раз видел, как на винтовках дрались, - поведал Аким, пряча в бороду улыбку, - трофейщики в лесу. Патроны у них кончились, а все никак не утихомириться. Похватали шпалеры за стволы и устроили махач, как на дубинах.
        - Долго сражались? - спросил Дима.
        - Нет, недолго. У одного приклад отлетел, а второй его так пошел мутузить, что он убежал.
        - Пэтээром-то сильно приложить можно, - размечтался Глинник.
        - Ты его так просто не поднимешь, - тоном знатока изрек Аким. - Вообще-то можно, если за ствол раскрутить. Тогда им стену размолотить - плюнуть раз.
        Сашка беспокойно заерзал. Глаза его забегали.
        - Давайте не пойдем на Алрашку, - заговорил он, оглядывая нас по очереди, - и правда, что там без патронов делать? Может быть, мы их вообще не найдем. Зачем заморачиваться их искать? Только зря время потеряем. Канавы там надо глубокие копать. Ну их. Да мне и расхотелось уже из пэтээров стрелять…
        - Ха-ха-ха, а вот это уже малоебучий фактор, - заржал Пухлый. - Ты встрял, деточка, ты встрял!
        Крейзи беспомощно забуксовал. Впечатления от вчерашнего опиздюливания были свежи в его памяти.
        Пухлый реготал и глумился.
        Посовещавшись, мы решили забрать ружья, только если ничего более путного не найдем.
        Наиздевавшись над Крейзи, принялись укладываться спать. Балдорис остался досушивать одежду, укутавшись в глинниковское одеяло. Пухлый надел ватный подшлемник, заменяющий ему ночной колпак, и залез в гамак. Дима снял притороченный к «Ермаку» спальный мешок и закутался с головой, чтобы не докучали комары.
        Лесовик-Аким разместился на подстилке из лапника. Он был старый партизан. Колотун его не брал.
        Беспредельщик Крейзи поступил куда радикальнее. Наспех свалив пару сосенок, плотно придвинул друг к другу и взгромоздился сверху. Ветки пружинили и кололись. Сашка ворочался и шипел.
        Глинник завернулся в грубую немецкую шинель, которую доселе таскал на себе в скатке, рядом положил неразлучный «маузер», закрыл глаза и стал похож на убитого ганса.
        Неприхотливый Боря прикорнул на одеялке. От ночных холодов он берегся при помощи свитера крупной вязки, толстой фланелевой рубашки и куртки. На расстоянии вытянутой руки застыл подобно сторожевому псу деготь, устремив к небу вздернутый на расставленных сошках раструб пламегасителя.
        Я раскатал позаимствованный у Пухлого лист пенополистирола, улегся ничком, натянув на уши воротник кожана, втиснул под себя скрещенные запястья и уткнулся лицом в локти, спасаясь от назойливых кровососов.
        Запоздалый грибник, ненароком забредший на карты, вполне мог бы перепутать, в какое время он живет. Наш бивак сильно напоминал партизанскую стоянку. Среди лежащих тел, одетых в разномастную форму эпохи Великой Отечественной, торчало оружие той же поры, которое завтра будет пущено в ход. Война никогда не покидала Синяву.

12

        Ночью у нас случилась авария: Балдорис остался без одежды. Закемарил у костра, а торфяная почва, в которую были воткнуты подпорки, прогорела, и веточки, соединенные растянутым на них тряпьем, попадали в огонь. Просохшие лантухи вспыхнули, как порох, и пробудившийся на запах паленого Боря успел спасти только обугленные лохмотья.
        Впрочем, беда была поправимой. Каждый выделил что мог из своего гардероба. Не возвращаться же из-за этого дурака домой! Таким образом Балдорис превратился в подобие Джона Рэмбо после встречи с самогонщиками, каким его описывали в книге. Ботинки сушились поодаль от костра и поэтому уцелели. То есть Болт мог ходить, а это главное. Я дал ему запасные носки, Крейзи - спортивные штаны, которые носил под галифе. Трико оказалось Балдорису не по размеру и, даже натянутое, едва доставало до середины икр. Боря подарил футболку. В одеяле Глинника вырезали посредине дыру. Болт надел его как пончо. Это была единственная вещь, пришедшаяся ему впору.
        Перепоясанный куском нейлонового каната, Балдорис производил страшное впечатление. Во все стороны из нелепого наряда торчали оголенные конечности, взъерошенную голову покрывала облезлая гансовка. Вблизи от этого гуманоида замолкали птицы и деревья стыдливо размахивали ветвями. В руках у Балдориса была винтовка. Случайный грибник упал бы в обморок, доведись повстречаться с таким страшилищем.
        Словом, Болт стал достойным членом нашей команды.
        Глядя на Балдориса, и нам бултыхаться в студеной воде расхотелось. Поэтому перекочевали с карт на более сухое место. За время интенсивной ходьбы все согрелись. Остановились на давно не копанных позициях, которые следовало обновить.
        Отнявший немало сил марш-бросок дал знать о себе голодным ворчанием в желудке. Привыкшие к домашнему комфорту утробы единогласно требовали пищи. Я стал зондировать место под костер щупом и вдруг наткнулся на что-то твердое.
        - Есть? - полюбопытствовал Аким, тюкавший неподалеку топориком. Он оставил свое занятие и подошел ко мне.
        - Какой-то кругляш типа мины. - Я взял лопату и осторожно обкопал находку.
        Под штыком обнажился темный свод черепной коробки.
        - Чего надыбал? - подскочил учуявший поживу Крейзи.
        - Череп, - сказал я.
        - Раз есть голова, значит, должно быть и тело, а там, где боец, наверняка лежит оружие, - с железной логикой трофейщика заключил Сашка.
        - Посмотрим, - молвил я и налег на лопату.
        Я вывернул из земли череп. Он покатился, виляя, как уродливый шар для боулинга. Из него сыпались комки перегноя.
        Завидев мое деловитое копошение, к нам стали подтягиваться остальные «черные следопыты». Обступили и смотрели с профессиональным интересом. Аким из солидарности приволок свой заступ и тоже включился в работу.
        Мы выкопали солидную яму, но, ко всеобщему разочарованию, ничего не нашли. Крейзи ошибался. Там, где есть черепушка, вовсе не обязательно отыщется тело, а с ним - оружие. Скорее всего, голову кому-то в бою оторвало взрывом, и она залетела сюда.
        Доверив Акиму прощупывать площадку для нового костра, я похоронил беспутную башку в импровизированной могиле, воздвигнув над нею холмик. Заодно засыпал яму на территории лагеря, чтобы никто не навернулся в нее и не сломал ногу. Тот же Балдорис, например. Очень ему в последнее время не везет.
        Ревизия продуктов заставила опечалиться. Вчерашняя разгульная пирушка с шашлыками нанесла съестным припасам значительный урон. Как водится, когда готовились к маневрам, провиант набирали, руководствуясь прежде всего удобством передвижения. Зато трескали за обе щеки, лишь бы кишку набить, проглоты!
        Пришел Пухлый. Бесцеремонно плюхнулся на мой рюкзак, протянул к огню руки. Глянул на меня:
        - Что колдуешь-то?
        - Изучаю продуктовый ассортимент, - ответил я, - прикидываю, из каких ингредиентов обед синтезировать.
        - Припас капут?
        - Фактически капут. Вот, думаю, чем котел загружать.
        - Пизды кусок, томатный сок, ведро воды и хуй туды, - посоветовал Пухлый, прикуривая от головешки.
        - Да вы, батенька, панк! - сказал я.
        - Аллес пункер, - изрек Вован. Ему было глубоко индифферентно, что о нем думают окружающие.
        - Нам для полноты картины не хватает Богунова, - сказал я. - Вот с кем можно было бы устроить войну!
        - Да, Рыжего не хватает, - согласился Пухлый.
        - Если бы я заранее знал, что вы едете, можно было бы собрать всю команду.
        - Ты и сам свалился как снег на голову, - пожал плечами Пухлый. - Все про тебя давно забыли.
        - Да я и сам про себя забыл, - вздохнул я. Пухлый ничего не сказал, только усмехнулся.
        Сдвинул фуражку на затылок и снова затянулся, задумчиво уставившись в огонь.
        Черт разберет, что творилось у него в голове. Пухлый был личностью замкнутой. Лес слишком глубоко проник ему в душу, чтобы Вован мог нормально общаться с людьми. Его внутренний мир был необъятен, отвратителен и непостижим.
        А я? В понимании других я был, наверное, не лучше. Каждый сходит с ума по-своему. Меня тоже далеко не всегда понимают. Далеко не все. И что же я? Я продолжаю жить. Только вот все хуже и хуже с каждым днем. Потому что, как всякий интроверт, обращен внутрь себя, отстаиваю прежде всего свои интересы в ущерб чужим. В результате перегнул палку. Теперь, вместо того чтобы жить припеваючи, выгодно запродав находку, я лишился дома и нашел прибежище в лесу. Остался без клиентов, без жены и без будущего. Зато с драгоценными Доспехами Чистоты на руках. Вот к чему приводит неуемная гордыня.
        Наконец супчик поспел. Получился он наваристый и вкусный. Я обошелся без томатного сока и других причиндалов, рекомендованных Чачеловым. Все-таки лучшие повара выходят из мужчин.
        Пожрали и двинулись на позиции. Местечко было дикое, заросшее сосняком. Когда-то здесь стояли немецкие позиции. Вернее, сначала были наши, потом надолго укрепились гансы, которых затем снова вытеснили красные. Копали тут давно и много, но нельзя объять необъятное, находок хватит и на наш век. Волховский фронт накормил собой не одно поколение трофейщиков, и они, похоже, наелись. Мы - последняя волна «черных следопытов». Next-поколение раскопки не интересуют, оно сторчалось на ночных дискотеках. К тому же с появлением свободного рынка стало не в почете оружие, добытое на местах боев, да и сама война подзабылась. Времена меняются, люди подрастают совсем другие, а мы - остаемся прежними.
        Балдорису снова повезло. Он напал на блиндаж, служивший красным складом боеприпасов. Даже обидно было: копнул тут, копнул там и - опаньки! - уткнулся в перекрытие. Сколько раз мы горбатились здесь без толку по нескольку дней подряд, а потом плелись на полусогнутых к автобусной остановке. Некоторые уставали так, что не хватало сил сменить грязное лесное тряпье на чистый прикид. Спали всю дорогу до города и переодевались уже в метро - на станции «Дыбенко» имелся обширный простенок за разменными автоматами. Из-за этого нас порой задерживали менты. Балдорису были неведомы эти трудности. Он хоть и спалил свой строительный клифт, но Синява, надо отдать должное, привечала его. Случай достаточно редкий.
        Блиндаж находился на отшибе. Обратная тактика Балдориса давала поразительные результаты. Совался туда, где, по логике событий, ничего не должно быть, и выкапывал преспокойненько трофеи.
        Блиндаж принадлежал нашим минометчикам. В нем находились лотки со 120-миллиметровыми летучками, по шесть штук в каждом, и блин с ручками - опора от полкового миномета. Ящиков было девять. Мы стали думать, что с ними сотворить.
        Крейзи предложил заминировать лесника. Сашка отличался удивительной упертостью в своих дурацких идеях. Хорошо, что не настаивал на вытапливании боевого заряда. В одиночку бы он, наверное, мог этим заняться, чтобы не таскать никчемное железо для подрыва зловредного лесничего. В свое время Сашка с коммерческими целями выплавлял тол из гранат дома на газовой плите. Ставил консервную банку на конфорку, сверху водружал «лимонку» дырой вниз и разводил огонь. Как его не разнесло в клочки, одному Богу известно. Вероятно, был у Крейзи расторопный ангел-хранитель. Наполненные жестянки он продавал рыбакам по червонцу. Перетопленный тротил, в силу загадочных химических свойств, был слабее прессованного, при взрыве большей частью разбрызгивался, но для рыбной ловли годился. Родителей бы кондрашка хватила, узнай они о маленьком хобби сына. Но Сашка об атом не думал. Кажется, он вообще не думал. Крейзи, он и есть crazy. Поэтому его предложение было снова отвергнуто, с еще большим негодованием.
        Решили подорвать ящики вместе с блиндажом, чтобы не тратить силы на их перемещение. У Пухлого для этой цели имелся огнепроводный шнур собственного изготовления. Пухлый делал замечательные бикфорды. Засовывал гвоздь в обувной шнурок, намазывал сверху «Моментом», а когда клей высыхал, набивал водонепроницаемую оболочку размолотым толом с марганцовкой в смеси один к одному. Горела такая штука превосходно.
        Кроме этого, Вова таскал запас детонаторов и пятидесятиграммовые цилиндрики тринитротолуола. Время пионерских костров, в которых часами грелись снаряды, минуло безвозвратно.
        Длинному шнуру гореть секунд двадцать. Мы притырились в расчищенную траншею и стали ждать минера. Из блиндажа выскочил Пухлый, опрометью понесся к нам. Заскочил в окоп. Я ждал результата с часами в руке.
        - Пятнадцать, шестнадцать, - с важным видом вел я отсчет.
        - Пригнись, - посоветовал Глинник, - а то ушибет.
        Сам он едва высовывался над бруствером. Вернее, над бесформенным отвалом, ныне заменяющим бруствер.
        - Успею, - нетерпеливо тряхнул я головой, - семнадцать, восемна…
        На месте поганой норы, из которой выбрался Пухлый, встал здоровенный фонтан земли. Под ногами дрогнула почва. Я нырнул в окоп с открытым ртом раньше, чем докатилась взрывная волна. Краем глаза увидел, как с Глинника сорвало шапку-гансовку.
        Долбануло действительно ощутимо. С неба обильно валились куски ящиков, бревен, грунт и какая-то странная труха. Она сыпалась дольше всего. Видимо, в землянке присутствовало еще что-то, что мы проворонили. Увы, поезд ушел.
        Бряцая оружием, мы полезли из окопа, словно в атаку. Глинник первым делом кинулся искать головной убор. Нашел висящим на дереве, к счастью в пределах досягаемости, и бросился догонять нас.
        Мы столпились у бывшего блиндажа, на месте которого теперь зияла яма. Взрывом разворотило потолочные перекрытия и стены. Бревна встали раком. Вокруг валялись разбросанные лотки и неразорвавшиеся летучки.
        Лоток имел ручку и напоминал чемодан. У немцев лотки были алюминиевыми. Однажды мне посчастливилось наткнуться на целое Эльдорадо таких контейнеров. На речке за Апраксино, на полпути к которому находилась сейчас наша группа, мы с Крейзи обнаружили остров, изрезанный паутиной окопов. Начали рыть ближайшие к воде - стоял июнь, и было уже тепло. Там мы отыскали массу опорожненных лотков. В одном я нашел пачку слипшихся немецких газет. Воды в лоток проникло немного, и газеты вполне можно было читать. Начинкой другого контейнера были агитационные мины с листовками, призывающими русских сдаваться в плен. Пароль для перехода линии фронта был: «Штык в землю!» Гансы, занимавшие этот остров, пропагандой брезговали, поскольку лоток лежал на дне окопа в качестве настила. В некоторых ящиках лежал люфтваффовский камуфляж, почти не сопревший. Мы взяли, сколько смогли унести. Один комплект формы по сию пору хранится у мамы дома.
        Появились мы на острове тогда своевременно. В другой раз, когда Крейзи отправился туда с Пухлым, их встретил отряд «красных следопытов» - голов двадцать школьников под предводительством четверки строгих мужиков, судя по замашкам, афганцев. Мужики наваляли конкурентам по шее, обвинив их в недостатке патриотизма и обозвав падальщиками, как будто сами занимались сбором гербария. Крейзи с Пухлым отбыли восвояси, спасовав перед противником, превосходящим их в живой силе, и принялись спешно собирать зондеркоманду.
        Через два дня мы, вооруженные трешками и ганс-винтами, всей кодлой прибыли на остров с целью вытеснения оккупантов, но оказалось, что биться не с кем. Следопыты ретировались в неизвестном направлении, на совесть вычистив остров. Траншеи были вскрыты, валялись ржавые пулеметные ленты, гнилые летучки и прочий мусор. Остальное, более или менее ценное, было унесено. Вероятно, афганские пройдохи организовали при школе военно-патриотический кружок, запудрили детям мозги и вывезли на раскопки в качестве дешевой рабочей силы. Поживились они неплохо. Бутер какой-нибудь передали на экспозицию в комнату боевой славы, остальное под видом сдачи в военкомат забрали себе. Можно представить, что лежало на позициях, куда вгрызся гитлеровский десант! Амуниции, оружия и боеприпасов должно было остаться навалом. Обидно, что не попали мы на этот праздник.
        В поисках трофеев, которые могло выкинуть взрывом, мы принялись рыскать вокруг ямы, словно стая сбрендивших грибников, перепутавших третью охоту с первой.
        Бродили-бродили. Глинник нашел смятый медный котелок, а Дима - «смертник», вероятно попавший в блиндажную насыпь с общей массой наваленной земли. Это был алюминиевый овал, чуть побольше черпачка столовой ложки, разделенный пополам перфорацией. С каждой стороны был выбит личный номер владельца. В случае его гибели жетон разламывался пополам кем-нибудь из похоронной команды, одна половинка оставалась на трупе, другая нанизывалась на огромную английскую булавку. В отличие от наших, немцы подходили к вопросам учета с присущей им аккуратностью.
        Диме вообще везло на «смертники». Как-то, в перестроечные еще годы, он сдал шестнадцать штук в германское консульство. Причем совершенно бескорыстно, повинуясь некоему внутреннему чувству долга. Примерно через год ему позвонили и попросили сопроводить к местам захоронений. Дима был парень правильный. Прибывшая из ФРГ родня павших гансов подарила ему неплохой бундесовский камуфляж. Даже странно, что после этой истории будущего мента не затерроризировал назойливыми расспросами КГБ. Впрочем, тогда начиналась эпоха добрососедских отношений с Западной Европой, да и в воздухе начинало пахнуть свободой.
        Но похоже, только Димон был таким бессребреником. Я знавал людей, которые делали бизнес на трепетном отношении цивилизованных граждан к памяти своих предков. Этих «черных следопытов» оружие интересовало мало. Они его носили (на полях сражений не избежать опасных встреч), но основной специализацией были жетоны и личные вещи, найденные при останках. Существовали целые подпольные турбюро, устанавливавшие личность обладателя номера и связывавшиеся с его живыми родственниками. Те, как правило, всегда хотели посетить могилу любимого брата-отца-деда, героически сложившего голову на Второй мировой войне. Въехавшим в СССР под видом туристов немцам продавали жетон, могли сопроводить на точку. Иногда к «смертнику» прилагался мешок с костями. В этом случае прах «дойче зольдатен» можно было транспортировать для перезахоронения в родной земле. Говорят, обе стороны оставались весьма довольными.
        Не знаю, для каких целей собирался употребить спою находку Дима. Он тщательно вытер ее о штаны и быстро убрал в карман. Спросить его я не успел - Акимов нашел «огурец», и все внимание переключилось на новую игрушку.
        Чудно сохранившаяся ружейная граната отечественного производства по форме и в самом деле напоминала толстый огородный овощ. Только была рыжая от ржавчины. Металась она из дульной насадки выстрелом холостого патрона.
        Запустить трофей взялся Пухлый, для этого у него имелось соответствующее приспособление. Он достал из рюкзака насадку, надел на ствол балдорисовской трешки и затянул зажим вокруг мушки винтами на «барашках».
        Пока Аким очищал «огурец» от корки окислов Пухлый вытащил из гильзы пулю и заткнул отверстие травяным пыжом. Клацнул затвором, запирая патрон в казеннике. Деловито зарядил «огурец» и опустился на колено, уперев приклад трешки в землю. Мы из предосторожности отошли. Гнилая граната могла бабахнуть сразу при выстреле. Находили же в лесу развороченные винтовки со стволом, развернутым как цветок. Кто-то запускал «огурец». Взрывались для своего размера ружейные гранаты исключительно сильно. Вероятно, начинкой служил не тол, а что-нибудь помощнее, наподобие гексогена. На трупы, правда, не натыкались. Должно быть, упокоились в торфяниках. Сами мы, не приведи Господь кому подорваться, тащить в город дохлого товарища, ясное дело, не стали бы.
        Но Пухлый интуитивно чувствовал, что его покарябанной морде ничего не угрожает.
        Со стороны дороги, куда было направлено оружие, послышался треск мотоцикла.
        - Вован! - крикнул я, чтобы предотвратить возможное несчастье, но Пухлый только мотнул головой в дурацкой фуражечке и надавил спусковой крючок.
        Граната с хлопком покинула насадку и, описав дугу, скрылась за верхушками сосен. В барабанные перепонки толкнуло грохотом приглушенного деревьями взрыва. Мне показалось, что мотоцикл смолк. «Пуля виноватого найдет?» Но нет, тарахтенье продолжалось.
        - Вован, - сказал я, - ты зачем в направлении дороги пальнул, вдруг там ехал кто?
        - Да насрано на него, - махнул рукой Пухлый, укладывая насадку в рюкзак. - В той стороне деревья были ниже.
        Ну, вольному воля, тем паче что мотопед остался цел и невредим.
        - Давайте по летучкам стрелять, - предложил Дима, снимая с плеча СВТ.
        Предложение было воспринято с энтузиазмом. Забравшись в окоп, мы начали выискивать мишени.
        Было это непросто, так как ржавые мины на фоне вывороченной земли почти не выделялись.
        Первым шмальнул засевший рядом со мной Боря, Переключатель скорости огня он повернул в первое положение, из него пулемет садил одиночными. С шумом отъехал массивный затвор, выдув дымящуюся гильзу. Обладая длинным ходом и множеством движущихся частей, деготь в простом-то передергивании гремел и лязгал нещадно, а при стрельбе - напропалую оглушал. Как и вся советская техника, «Дегтярев, пехотный» был тяжелым, грубым, внушающим ужас своим топорным видом оружием.
        Боря тут же выстрелил повторно и опять не попал. Стегнул из трешки Балдорис, и с тем же результатом. Затем нашу кодлу словно прорвало. Должно быть, заметили летучку. Затрещали выстрелы, у развалин блиндажа закипела фонтанчиками земля. Я на всякий случай пригнулся. Оружия у меня не было. В этих ковбойских играх я принимал участие чисто как наблюдатель. Голову же стоило поберечь. Били, били, наконец кто-то попал в мину, и она взорвалась.

«Верняк, придется кого-то топить на картах», - подумал я, когда над бруствером прошуршали осколки.


* * *
        Хоронить никого не пришлось, опасное развлечение закончилось без последствий. Зато приключилась другая напасть. Она подстерегла нас у лагеря.
        Лесник был отважен и очень свиреп. Сначала он встретил Рэмбо, опиздюлил и забрал у него винтовку. Латышский стрелок, обронив впопыхах гансовку, помчался прочь, и тут, на свою беду, подоспели мы с Крейзи.
        В принципе, мы никуда и не поспешали, просто шли к лагерю, обсуждая давний детский проект гранатомета. Его предполагалось сделать из обреза и дульной насадки, но в ту пору то насадки не было, то «огурцов». Короче, замысел так и остался нереализованным.
        Мы мирно брели по тропинке, оторвавшись от коллектива. Лесник набросился на нас из кустов. Прыгнул к Крейзи, на плече которого висел ППШ, и дал ему в морду. Вмазал весьма ловко, подхватив «шпагина» за цевье. Крейзи с жалобным визгом кувырнулся через голову, а лесничий незамедлительно обратил внимание на меня. Бил он больно, в том числе прикладом, осыпая нас дикой бранью. У него сегодня день был полон впечатлений.
        Поехавший выяснить причину особо громкого взрыва синявинский шериф был осчастливлен упавшей с неба ружейной гранатой, едва не перевернувшей его «Урал». Естественно, что он был на нас зол.
        Как своих старых знакомых, мутузил нас лесник с особым усердием. Я был не вооружен, поэтому мне досталось больше. Ни о каком сопротивлении даже речи не шло. Лесник огорошил нас внезапным появлением, выскочив из засады как тигр. Одни его горящие глаза могли сломить любую волю к победе. Я уж не говорю о жуткой распушенной бороде, торчащей в разные стороны неровными потными клочьями.
        Мы позорно бежали, оглашая округу горестными воплями, пока не встретили наших, подзадержавшихся на позициях.
        - Что случилось? - спросил Дима. - Где ваше оружие?
        - Лесник забрал, - простонал Крейзи. - Дерется, сволочуга!
        - Ха-ха-ха, - возликовал Пухлый, - ты опять опиздюлился. Должно быть, тебе это просто нравится. Да ты, деточка, мазохист!
        - Галдеж отставить! - рявкнул я. - Надо ловить пидорюгу, пока далеко не убежал.
        Организовали перехват. Пухлый с Димой и Крейзи рванули наперерез, меня с Глинником определили в загонщики, выделив нам для усиления пулеметчика Борю. Аким пошел за нами, держась на некотором отдалении - вдруг лесник спрячется и решит напасть с тыла.
        Мы двинулись по лесу, старательно шумя. На прежнем месте никого не обнаружили. Из-за деревьев донеслось тарахтение мотоцикла.
        - Там он, гад! - заорал я, указывая пальцем. Глинник вскинул ганс-винт и выстрелил.
        - Вперед! - рванулся я, горя жаждой мести.
        - За вэдэвэ! - рявкнул Глинник и ринулся вслед за мной.
        Из-за деревьев нам ответили длинной очередью. Пули щелкали, ударяясь о сосны, некоторые просвистели над головой. Мы залегли, отлично понимая, что отмороженный лесник может взять и пониже. Крутого синявинского Уокера не смущали одетые по всей форме немцы, бегущие в атаку с криком: «За ВДВ!»
        Дважды ударил короткими очередями МП-40. В ответ понеслась частая дробь «папаши». ППШ поливал со скоростью израильского УЗИ. Плотность огня была неимоверная. Оставалось только надеяться, что скоро закончатся патроны: Крейзи более сорока штук в диск не укладывал - из-за тугой пружины с большего количества подачу нередко клинило.
        Ты-дынь, ты-дынь! - стегал «шмайссер» Пухлого. Дын-дын-дын! - лупцевал из СВТ Дима.
        Вышедшие на огневой рубеж перехватчики твердо решили покончить с шерифом. Глинник и Боря тоже принялись долбить лесника, ориентируясь по звуку папаши. Самого стрелка видно не было, он умел прятаться. Прицельно, с расстановкой, захлопал шпалер Акима…
        Однако правосудию по-синявински не суждено было случиться. Патроны рано или поздно кончаются. Пока следопуты оружие перезаряжали, воспользовавшийся паузой шериф оседлал своего мустанга, и я лишь бессильно взвыл, заслышав бодрый треск газующего мотоцикла.
        Ускакало, исчезая, едва различимое красное пятно «Урала». Боря запоздало шмальнул вслед из дегтя. Лесничий быстро удалялся, собираясь в ближайшее время взять реванш. Пасть жертвой его служебных амбиций в наши планы не входило, поэтому мы решили срочно передислоцироваться в другой район.
        Группа Пухлого приволокла брошенные лесником автомат и винтовку, а также балдорисовскую шапку. Крейзи снарядил папашу запасным диском и снова был бодр и весел. Измазюканная детская панамка косо сидела на патлатой башке. Под глазом набухал синюшный фингал. Я, наверное, выглядел чуть лучше, поскольку сумел уберечь лицо, но ребра очень болели. Сашка протянул мне трехлинейку латышского стрелка и посеянную им гансовку.
        - Ты был прав, - сказал я ему, - лесника надо было подорвать стотонной миной.
        - Успеем, - оскалил зубы Сашка. - Далеко не убежит в гузно траханный джигит.
        - Поздняк метаться, - оборвал нас Пухлый. - Лесник уже скипнул. Давайте Болта искать, а то он носится по лесу кругами, роняя кал. Животное!
        Балдориса долго искать не пришлось. Он ждал нас в лагере, скукожившись на пне, как одичавший бомж. Лагерь был разгромлен. Проклятый лесник покуражился в наше отсутствие, испортив все, что можно. Костер был потушен, в казанок набрана зола вперемешку с продуктами. Гамак Пухлого валялся с обрезанными постромками. Крючья, которыми шуровали в картах, восстановлению не подлежали. Глинникова шинель была разостлана на земле и растоптана, ее пропороли острые сучки. Прочие наши вещи также претерпели немалый урон - суперкрутой Уокер жесткими методами наводил порядок во вверенном ему феоде. Как писалось в некоей славянской летописи XIII века, «со звероподобным усердием принялись они за дела Божьи».
        - Дас ист фантастиш! - Пухлый сардонически улыбался, бродя по руинам в своем десантном комбезе подобно эсэсовскому карателю на партизанском стойбище. - Ну, какая сука! - повторял он, мотая головой.
        Мы попытались собрать останки. Восстановлению фактически ничто не подлежало - лесник постарался на совесть, даже выуженные на картах стволы исчезли. Должно быть, спрятал или забросил неведомо куда. Нашли мы только «водяной» цинк в кустах и АПС на дне моего полувыпотрошенного сидора.
        Обматерив лесника последними словами, мы собрались рюхать, что делать дальше, ибо без еды и снаряжения поход продолжаться не мог. Аким отстегнул от пояса и пустил по кругу фляжку толстого синего стекла с пробковой затычкой, какие были у наших ополченцев. Всем хватило по глотку спиртяги.
        Когда НЗ иссяк, мы стали высказываться.
        - Я же с самого начала предлагал его взорвать. - Сашка подвигал из стороны в сторону нижней челюстью, в суставах которой щелкнуло. - Сделали бы сразу, никто б нас не тронул.
        - И вещи целы были бы. - Глинник горько сожалел об изорванной шинели. - Необходимо наказать лесника.
        - Чтоб ему, ебена мать, жопу вилами порвать, и свинцом ее залить, и горохом накормить, - вставил Пухлый, потягивая косяк.
        - Ночью обложим его дом сеном и подожжем, - мстительно изрек Балдорис, поглаживая рукоять револьвера, укрывшегося под пончо от глаз шерифа, - а всех, кто будет выскакивать, перестреляем с разных сторон.
        - Правильно, давайте казним негодяя! - к моему удивлению, поддержал его законопослушный мент Дима.
        - Изрешетим избушку из пулемета! - прорычал дорвавшийся до кровушки Боря, которому было нечего терять.
        - И накроем ее перекрестным огнем, - поддержал Аким.
        Все оживленно заспорили, как лучше истребить паскудника. Испробовавшим вольницы людям понравился вкус безнаказанности. Даже синьор Дима, пропивший остатки мозгов, возжелал добавить адреналинчика в кровь. «Сдурели нешто, ребятки?!» - подумал я, но останавливать развоевавшихся следопутов не стал. Мне лично было по-барабану, меня и так искала вся милиция города. Маневры заканчивались. Для меня не было разницы, с каким результатом.
        Пухлому вообще было на все плевать. Он окутался пахучим дымом, «гоня прочь тугу печаль».
        - За свой гамак я легко могу раскрутиться, - подвел он итог дискуссии. - Лесник меня давно доставал, сегодня ему это удалось как никогда.
        - Пора в этом деле поставить точку, - авторитетно заключил я. - Месть - вот чего я хочу! Пойдем и произведем с ним окончательный расчет. Подходящие калькуляторы у нас есть.
        Однако мой пафос не подчеркнул абсурда милитаристского замысла. К моему внутреннему ужасу, следопуты сочли его вполне естественным.
        На обломках изгаженного лагеря нас больше ничего не задерживало, и мы без промедления выступили в поход. Одеяла, спальные мешки - все погибло. Ненужный инструмент мы тоже оставили и двигались налегке, а потому быстро. Шли по старой дороге, ведущей наискось через немецкие позиции к узкой мелкой речке, за которой стоял дом лесника.
        Миновали взорванный минометный блиндаж. Крейзи предложил набрать летучек, но Пухлый сказал, что с лесника хватит и стрелкового вооружения. Примерно через полкилометра оставили позади другой приметный ориентир - земляной холм, наполненный сгнившими валенками. Там было нечто наподобие вещевого склада. Завезли немцы снаряжение для зимних боев, но оно так и валялось невостребованное. Залежавшиеся огромные гансовские валенки на деревянной подошве, носимые поверх обуви, издавали отвратнейший запах. Когда мы вскрыли блиндаж, миазмы чуть не сбили нас с ног. От пригорка до сих пор воняло. Причем ощутимо.
        На марше мы растянулись цепочкой. Передо мной болтался зеленый сидор Акима, из рюкзачного кармана торчала рукоятью в небо пехотная лопатка. Рядом колыхался вороненый шпалер. Юфтевые ботинки бесшумно ступали по хвойной подстилке. Своим размеренным походняком бывалый раскопщик Аким мог обогнать любого из нас, но вынужден был подстраиваться под самого ледащего путешественника. Ковыляющий на стертых ногах Балдорис терпеливо выдерживал темп, хотя давалось ему это с заметным трудом. Края гансовки взмокли от пота. Я нес его винтовку. Пристроившийся рядом Боря с дегтем на плече, в своей каске блином смахивающий на выведенного из окружения, изрядно поиздержавшегося геринговского десантника, старался приободрить товарища. Балдорис ржал. Аким тоже погогатывал в бороду. Я за компанию погрел ухо.
        Речь велась о роботах. На эту тему Борю натолкнул механический походняк измученного Болта.
        - Роботы из сигаретных пачек - это штука злая, - сообщил Боря, поглядывая из-под бровей на латышского стрелка. Балдорис внимал. - У тебя был такой? Впрочем, у всех тогда были. Мой до сих пор стоит на шкафу, весь перекосоебился от старости. Я его из «Голден Стара» сделал, была такая индийская отрава по восемьдесят копеек. Фирменный робот получился! Короче, всяк делал какого горазд, вернее, насколько позволяли запасы курева. Один мужик склеил грандиозного робота метра под полтора. Поставил его на шкафу у кровати. Жил он на Петроградской, там в старых домах потолки высокие. Робот почти как человек получился, ва-абще фирменный! Дальновидные друзья, правда, мужика предупреждали о возможной опасности нарушения законов Азимова вследствие неукоснительного соблюдения законов Ньютона, но он не внял. Стоит себе робот и стоит, каши не просит, не кусается, на прохожих не кидается. Короче, никому не мешает. Ну и пусть себе стоит. Как-то случился у мужика праздник. Началось разгуляево как положено: квас-барабас, трахен-бабахен. Бабы пришли. И вот, в разгар интимных отношений, когда амплитуда колебаний опорной
поверхности перешагнула критический порог, робот навернулся мужику прямо на спину.
        - Можно представить себе реакцию, - сказал я, - парочка в пустой квартире занимается сексом, и неожиданно к ним третьим пристраивается робот с открытой пачкой вместо болта!
        - Такие ужасы даже Айзеку Азимову в самом страшном сне не пригрезятся, - захохотал Балдорис.
        - Что же сталось с любвеобильным роботом? - спросил я. - Он был репрессирован?
        - Он был демонтирован и отправлен на свалку, - закончил Боря.
        - Поучительная история, - хмыкнул подобревший от наркомовских ста граммов Аким. - Лишнее свидетельство того, сколь часто конструктор оказывается жертвой собственного изобретения.
        - Такой вот был секс-терминатор картонный, - поправил Боря сползший на пузо штык-нож, который при ходьбе мотался и колотил по яйцам.
        - Кстати, насчет терминаторов, - добавил я. - Земля, по которой мы ступаем, наполнена ими.
        - В каком смысле? - забеспокоился Фома неверующий в пончо из одеяла.
        - Отнюдь не в метафорическом, - протиснулся я в шеренгу между Болтом и Борей. - Под Апраксино мы нашли сгоревший блиндаж, а в нем совершенно термоядерного немца. Это был эсэсовец, который занял русский дот и в нем отчаянно сражался. Он выпустил два рожка из автомата и отстреливался из «парабеллума», пока его не сожгли.
        - Кому достался пистолет? - оживился прагматичный Балдорис.
        - Никому. От огня и ржавчины железо стало как паутина. Но ганс был атомный!
        - Мы с батей на Невском пятаке блиндаж откопали, - сбавил шаг и присоединился к нам Аким, - в дальнем краю, где передовая была. Нашли вот такенные мослы и ботинки пятьдесят восьмого размера. Какой-то прол, судя по одежде. Вокруг него восемь трупов немцев и две винтовки валяются, согнутые как луки. Должно быть, ворвался в землянку и начал крушить все подряд, пока не застрелили. Вот как наши воевали!
        - И там были герои, и у нас, - дипломатично высказался Балдорис, в жилах которого текла близкая к прусской курляндская кровь.
        - Встречаются, встречаются на Руси богатыри, - переглянулся я с Борей, но продолжить не дал возглавлявший колонну Пухлый.
        - Лагерь! - коротко оповестил он.
        В самом деле, чуть в стороне от дороги на небольшой полянке стоял шалаш и дымился брошенный на произвол судьбы костерок. Поблизости никого не было. Мы заглянули на бивак. Пусто. То есть относительно, конечно: лежали скрученные спальники и четыре объемистых рюкзака.
        - Ну-ка, посмотрим, - сунулся в один из них Пухлый. - О, продуктас! Нам он совсем не лишний.
        - Хочешь отмести? - спросил осторожный Дима. - Смотри, как бы чего не вышло.
        - А вдруг это наши знакомые приехали копать? - присоединился к нему Крейзи.
        - Да в рот им пароход, - вывернул следующий мешок Пухлый. - Ну знакомые, ну и что с того? Люди женятся, ебутся, а тут не во что обуться! На вот, Болту отдайте, это как раз его размер.
        - Смотрите по сторонам, - приказал я Боре с Акимом и тоже полез шмонать.
        Разумеется, то, что мы сотворили, могло быть наказано весьма строго. Но раз уж Пухлый взялся мародерствовать, идти на попятный было поздно. А мы нуждались в продуктах и снаряжении. Кстати, покарать нас было кому - в рюкзаке я нашел широченный тесак голубоватой стали в ножнах из бобрового хвоста и три коробки патронов шестнадцатого калибра. Чехлы от ружей валялись в дальнем углу.
        Возблагодарив себя за проявленную предусмотрительность, я торопливо выбрался из шалаша.
        - Одевайся быстрее, - поторопил я тыркающегося с завязочками Балдориса. - Мы ограбили браконьеров, а они шутить не любят.
        - Это и правда браконьеры? - с присущим ему скептицизмом вопросил Болт.
        - Летом в Синяве охотников нет, - сделал я логическое допущение. - Значит, это браконьеры.
        Сталкиваться с суровыми дядями, вооруженными дробовиками, было совсем не в жилу, и мы принялись активно перетасовывать шмотки и провиант в свои вещмешки.
        - Полундра, идут! - сигнализировал Аким.
        - Шухерись! - приказал я.
        - Готово, - доложил Глинник.
        - Валим-валим, - заметался спалившийся Крейзи.
        Все стали поспешно навьючиваться. Из-за деревьев послышались недовольные крики. Балдорис запутался в лямках своего нового рюкзака, шапка сбилась ему на глаза. Я понял, что отступить без боя не удастся.
        - Боря, - сказал я, - дай в воздух очередь. Боря сунул руку под пулемет и с лязгом вытянул на себя крюк затвора. Затем вскинул деготь к плечу и с удовольствием выполнил команду.
        - Ну вы уроды, - скривил рожу Пухлый, - совсем уж мозги отпили.
        - Зачем показывать, что мы трофейщики? - поддержал его Дима.
        Поступили мы так действительно напрасно. Но вовсе не по той причине, из-за которой волновался мент, а потому что браконьеры стали в нас стрелять. С шебуршанием посыпалась через листья крупная дробь.
        Мы поспешили к дороге, огрызаясь на ходу ответным огнем. Охотников это не пугало. Они погнались за нами, изредка постреливая вдогон.
        Взрыв воплей оповестил, что браконьеры достигли лагеря. Началась настоящая канонада. Мы принялись ломиться от них как лоси, стараясь не рассеиваться и не упускать друг друга из виду, чтобы не потеряться. Но уйти от охотников было нелегко. Они умели держать след и почти наступали нам на пятки. Вернуть им вещи не предстазлялось возможным - не было времени скинуть рюкзаки, да и бросать их было жалко. Позтому бежали не чуя под собою ног. Браконьеры начали отставать и наконец похерились где-то вдали.
        Убедившись, что нас никто не преследует, мы устроили привал. Побросали рюкзаки на землю и расселись на них, ловя воздух пересохшими ртами. Мы ведь тоже не юноши, чтобы гонять кроссы по пересеченной местности. Воспользовавшись передышкой, Акимов принялся разматывать заменяющие ему голенища холщовые ленты, напоминающие плоских трехметровых глистов. Я тоже разулся и с наслаждением пошевелил пальцами. Надо было дать ногам отдых. Идти предстояло долго. Спасаясь от погони, мы сильно уклонились от намеченного маршрута. Теперь еще придется делать крюк, чтобы не столкнуться с потерпевшими. Они нам экспроприацию не простят, поэтому от бивака следовало держаться подальше.
        - Давайте пожрем, - предложил Пухлый. - У кого продуктас?
        - У меня, - сказал я.
        - И у меня, - откликнулся Балдорис.
        - Давай, Ильенчик, вари суп, - распорядился Пухлый, - давно пора на кишку что-нибудь кинуть.
        Поедим, перекурим, и в путь. Марш будет усиленный, а его на голодный желудок совершать, чисто по жизни, не рекомендуется.
        - Логично, - согласился я, нехотя поднимаясь.
        Я взял у Акима единственную уцелевшую в отряде лопатку. Скрученные в рулон обмотки стояли рядом с ним как маленькие белесые пеньки. Прозондировал почву. Сюрпризов не было. Глинник с Борей и Балдорисом подрядились носить дрова. Крейзи занялся изготовлением рогулин. Дима отвязал от «Ермака» казанок и сходил к ручью. Совместные усилия привели к тому, что вода стала бурбулировать. Я принялся закидывать в котел ингредиенты.
        - Что будет за суп? - заглянул через мое плечо Вова.
        - Трататуй, - ответил я, шинкуя овощи новым охотничьим ножом.
        - По краям капуста, в середине…
        - Пусто, - поспешно вставил я.
        - …хуй! - радостно закончил Пухлый.
        - Вова, ты - эстет, - оценил я чувство юмора престарелого следопута.
        - Их нихст полицист, я-я штангенциркуль, - выдал Пухлый очередную бессмысленную фразу собственного сочинения. С немецким языком он не дружил. Когда-то проходил в школе, но мимо.
        Я вздохнул и вернулся к стряпне. Пухлый достал эбонитовую хлорницу, в которой хранил анашу, выдул из «беломорины» начинку и принялся забивать косяк.
        Я заправил суп, и вскоре он был готов.
        - Сбро-од, стройся! - командирским голосом гаркнул Пухлый, беря в руки браконьерский половник. - На раздачу пищи в колонну по одному становись!
        Он щедро набухал каждому варева в котелок, и лишь когда подошел черед Крейзи, безучастно развел руками:
        - На вас лимит исчерпан.
        - Как это исчерпан?! - возмутился Сашка.
        - Ваши продуктовые карточки крысы съели! - совсем по-лошадиному заржал накурившийся Пухлый, из него опять поперла дурь.
        - Ладно, Вован, харе глумиться-то, - попробовал уговорить его Крейзи.
        - Иди отсюда, на супец сегодня ты горбат, - ответствовал раздатчик.
        - Я сейчас возьму пэпэша и разнесу тебя с котлом вместе! - вспыхнул Сашка.
        От безумного друга можно было всего ожидать.
        - Ну, начинается утро в колхозе. - Я отобрал у Пухлого поварешку и налил Крейзи похлебки.
        - Идите клюйте говно, - проводил его Пухлый.
        - Ты тоже иди, - выделил я ему положенную порцию, - нечего тут узурпировать.
        - Так невозможно, - заартачился Пухлый. - Брат ты мне или не брат, рад ты мне или не рад?
        - Рад-рад, - прогнал я его, - топай жрать и мне не мешай.
        Пухлый что-то хрюкнул себе под нос, примостился на сидоре и застучал ложкой в котелке.
        Накормив всю братию, я и сам смог перекусить. Мне нравится готовить и есть собственную стряпню.
        Я уминал ужин, сидя у костра, и думал, что до темноты мы вряд ли успеем выйти к домику лесника. Впрочем, продуктов на завтра хватит. Мужики запаслись дня на три. Учитывая, что нас вдвое больше, нетрудно посчитать расход. В самый раз завтра сытыми потусоваться.
        Я был в отряде за интенданта и суперкарго, чем весьма гордился. Тесак в бобровых ножнах повесил на ремень поверх КЗСа. Нож придавал солидности. Вдобавок трататуй получился вкусным, ребята его оценили. Я повеселел. Действительно, счастье - есть. Есть самому и давать есть другим.
        Решили заварить чай. Дима подхватил казанок и отправился по воду.
        Вернулся он неожиданно быстро и с немытым котлом. Это я как начальник административно-хозяйственной части заметил в первую очередь.
        - Какие-то хмыри в лесу, - сообщил он, - с оружием и в камуфляже.
        Мы повскакали, лапая железо.
        - Что за хмыри? - спросил Глинник. - Охотники?
        - Что за оружие? - лениво перебил Пухлый, более смекалистый даже в упыханном состоянии. Из всех нас только он остался сидеть.
        - «Калашники».
        - Может, милиция, - ляпнул тупорылый Валдорис. - Вдруг лесник настучал?
        - Сколько их? - не вставая, продолжил задавать вопросы по делу Вован.
        - Не сосчитал, - пожал плечами Дима. - Человек семь-восемь.
        - Это уже серьезно, - резюмировал Пухлый. - Куда они направлялись?
        - В нашу сторону.
        - Да что же ты сразу не сказал?! - Пухлого с вещмешка как ветром сдуло. - Далеко они?
        Мент не успел ответить.
        - Вижу троих, - доложил Аким, - четверых… пятерых.
        Пухлый уже затягивал на груди поперечную лямку. Самодельный рюкзак был сшит им как раз для подобных случаев. Иногда в лесу приходится быстро убегать.
        Теперь и они нас увидели.
        - Эй, кто вы? Стоять! - послышались крики.
        - Вот уж на фиг, - пробормотал я, отщелкивая пуговку трешкиного предохранителя.
        Ментам я сдаваться в плен не хотел. А кто еще мог ходить по Синяве с «Калашниковыми» - какие-нибудь добровольные дружинники из бригады народного ополчения, поднятые по тревоге шерифом? Навряд ли. Да и откуда у дружинников автоматы? Может быть, солдаты из ближайшей воинской части, взявшей нечто наподобие шефства над лесничеством? В любом случае нотациями не отделаешься, за лесника спросят по всей строгости военного времени. Иного в Синяве не было уже пятьдесят лет.
        Мысли эти промелькнули в мозгу меньше чем за секунду. Однако сходным образом думал не только я.
        - Ментов на хуй! - однозначно высказался Боря и открыл огонь из «Дегтярева».
        Дружинники бросились врассыпную.
        - О-о, какая попсня, - обалдело протянул Пухлый, когда деготь смолк.
        Он развернулся и побежал прочь. Мы за ним.
        С солидным запозданием вслед нам заработали автоматы Калашникова. Началась война - явление в этих местах заурядное.


* * *
        - Выключи ты свой телефон, - посоветовал я Диме, - а лучше засунь его в задницу совсем.
        Перепуганный мент собирался звонить коллегам, чтобы они как-нибудь приостановили прочесывающих лес автоматчиков. Никому из нас засвечиваться таким образом не хотелось. К тому же было неясно, что за людей мы встретили. Сомнения возникали прежде всего из-за их одежды. Вольные стрелки щеголяли в разноцветной натовской милитари, ношение которой не свойственно рядовым сотрудникам милиции и уж тем более солдатам срочной службы.
        Балдорис предположил, что мы столкнулись с «новыми русскими», вышедшими поохотиться на людей. Лабас с его идеями был подвергнут анафеме. Пухлый заявил, что это такие же дураки вроде нас, только еще глупее; какие-нибудь «зеленые следопыты», не сумевшие даже накопать приличного оружия, но затеявшие схожие с нашими маневры. Спорить ребята не стали, лишь бдительно осаживали Димона с его «Моторолой». Покидать Синяву было разумнее, не вступая в контакт с органами следствия. Ночь пересидеть в дебрях, а с рассветом уйти из леса и от преследователей. К бесу Крутого Уокера! Связываться из-за него с отморозками никому на фиг не нужно.
        Мы выбрали место для ночевки, уклонившись от возможной встречи как с милитаристами, так и с обиженными браконьерами.
        Уже стемнело, и мы остановились у речки, не доходя до разрушенного моста. Взорванный во время войны старый мост колоритно торчал из воды. От него к Молодцово вела ухабистая заросшая дорога. До поселка было идти часа три, не меньше, поэтому мы решили сделать привал.
        Развели костер. Набрали в реке воды. Пока она закипала, я отлучился похезать. На тропинке, по которой мы сюда явились, была замечательная ямка. Ее-то я и наметил загадить. Пусть кто-нибудь ненароком наступит!
        Едва я нацелился присесть среди папоротников, как передо мной вырос Пухлый. Должно быть, бесшумно шел по пятам. Он превосходно умел это делать даже в литой резиновой обуви. Пухлый поигрывал акимовской пехотной лопаткой.
        - Не занимайтесь экоцидом, деточка, - задержал он процесс дефекации, - не пачкайте природу своим калом.
        - Навоз - это удобрение, - буркнул я, с подозрением косясь на лопатку. Уж не вздумал ли начинающий каннибал раскроить мне череп?
        - Да. Навоз - удобрение. Но у вас, деточка, - кал!
        - Чего ты хочешь? - раздраженно спросил я.
        - Я хочу, чтобы ты не запакостил яму, - спокойно ответил Пухлый. - Ходи срать на мост, как это делаю я.
        За Пухлым действительно водилась такая привычка. Когда мы бандой следопутов тусовались вблизи моста, Вован всегда бегал откладывать личинки туда. Но я не был в такой степени панком, чтобы гонять по ночнику к черту на рога. Тем более когда чай вот-вот заварится.
        - Почему я не должен срать в эту яму?
        - Потому что я хочу ее раскопать, - заявил Пухлый.
        - Лады, - сдался я, застегивая штаны. - А что мне делать?
        - Настрогай кольев.
        Пухлый деловито перевесил за спину автомат и принялся углублять выемку. Зашуршал, замотался высокий орляк, скрывая выброшенную землю.
        Отойдя к лагерю, чтобы идущие за нами не заметили свежих затесов, я срубил шесть прямых крепких веток и заточил с обеих концов украденным тесаком. Пухлый готовил ловушку. Интересно, на кого? Кандидатур было немного. Я обдумал их, справляя нужду, затем подобрал колышки и навестил Вована.
        Землекоп закруглялся. Мы воткнули палочки в дно ямы. Накрыли примятым папоротником. Произвели вокруг маскировочную работу. Теперь со стороны казалось, будто по тропинке прошли в ряд несколько человек. Ямы заметно не было.
        - Ja,годится, - оценил капкан Пухлый.
        - Ну и что мы сделали? - осведомился я.
        - Насрали кому-то в душу. Причем по-настоящему. Это тебе не природу губить.
        - А толку?
        - С рассветом немцы двинутся за нами. Они сейчас где-то неподалеку ночуют, - потянул носом Пухлый, - из леса гарью тянет. Тоже костер развели.
        - Какие-такие «немцы»?
        - Немцы - это все, кто не с нами, - безапелляционным тоном пояснил Чачелов.
        - Ты про этих… милиционеров? - уточнил я.
        - Какие там милиционеры. Лесник по-любому не успел бы собрать мусоров. Да и вряд ли бы сумел. Кто бы из местных ментов вписался на такое дело? Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…
        - Придурки вроде нас, - обреченно договорил я.
        - Исключительные дураки!
        - А что ты еще о них думаешь?
        - Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придется дать бой.
        - Ты серьезно?
        - Если не получится уйти.
        Я снова почувствовал обреченность. Что это - злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?
        - Что грустишь? - проявил неожиданное участие Пухлый.
        - Все люди как люди, а я как хрен на блюде! - сокрушенно произнес я, находясь под гнетом размышлений.
        - С чего ты взял?
        - А-а… бляди и вору долго оправдываться, - не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.
        - Не кисни, - ободрил меня Вова. - Прорвемся.
        - Не хочется, но придется.
        - И мне не катит стреляться с какими-то отморозками. Эх, Лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! - вздохнул Вован.
        Свою первую любовь он всегда вспоминал, когда дела шли наперекосяк. Была в жизни Чачелова печальная love story. Дама сердца, обитавшая в Рыбацком, никак не могла выбрать из двух Вованов, кого она больше хочет, - Рыжего или Пухлого. Наконец более шустрый Рыжий сделал ей ребенка и ушел в армию, а Пухлый остался копать трофеи и размышлять у костра о превратностях судьбы. Потом тоже отдал Родине священный долг, но не настолько поглупел, чтобы жениться на матери-одиночке. Я бы тоже ни за что так не сделал, даже если бы попал на три года во флот. Но срочную я не служил. Хватило и военной кафедры.
        Мы подошли к костру, чай только заварился. Боря налил мне полную кружку и щедро подсластил. Дима хвастался, как он откопал немецкого синьора.
        - В Апраксине откопал в канаве ганса, всего обложенного бутылками. Это был какой-то фашистский главбух. Бутылок там черт знает сколько было. Он ими, наверное, отбивался. Оружия при нем не оказалось, ремень отсутствовал, даже пуговицы на шинели были все оторваны. Просто панк гнилой! Он только пил, кидался в противника бутылками и камнями - там еще булыжников куча нашлась, и опять пил! Его, наверное, и не убивал никто. Сам упал с перепоя, вырубился и замерз, мразь синяя.
        - Просто спился человек на фронте, - сочувственным тоном констатировал Акимов.
        - Кстати, - покосился на него Димон, - у нас нету больше с собой?.. - он поясняюще щелкнул ногтем по горлу.
        - Вот кто мразь кирная, - во весь голос объявил Пухлый, ткнув в Боярского пальцем: - Синюган болотный!
        Кто-нибудь видел багровеющего, как осьминог, певца Кузьмина? Картина супер!
        - Да я просто так спросил. Знал, что ни у кого нет, - принялся вилять Дима, но Пухлый был непреклонен.
        - Ха-ха-ха, синюха! Сам хуже ганса, постоянно в дымину! Вот бы тебя на войну, ты бы там заколдырился: не только оружие - и шинель бы пропил, а потом, в хлам ужратый, заснул бы стоя и замерз бы, как генерал Карбышев. Хо-хо, синий следопыт!
        Дима обиделся, но больше не пытался унять разошедшегося Вована. О сотовом радиотелефоне он, похоже, забыл. Я же, глядя на Пухлого, поражался его выдержке. Только что поставил ловушку на человека, завтра планировал принять бой, а сейчас хохочет как ни в чем не бывало. Неужели столь безмерно уповает на свое знание леса? Или просто шмали обкурился?
        Даже я, друг детства, не мог представить, что творится в голове у Пухлого.

13


        - Осень настала, холодно стало.
        Птички говно перестали клевать.
        Старая лошадь забор обосрала.
        Ну и погодка, мать-перемать! -
        так приветствовал Пухлый наступление нового дня. Погодка была и в самом деле аховая. Траву покрыла обильная роса. С реки тянул противный низовой ветер, от которого не спасал даже спальный мешок. Отсырело все, что только могло отсыреть. Костер давно погас, от холода ломило спину. Часы показывали пять утра. Фиолетовый лес был наполнен предрассветной тишиной. Звери уже дремали, а птицы еще не пробудились. Даже страшные голоса заткнулись. Только полусумасшедшие люди продирали глаза, будучи не в состоянии мучиться сходным образом дальше. Проклиная на чем свет стоит свою глупость и обстоятельства, по воле которых оказались в такой задроте, «синие следопыты» готовились к новым испытаниям. Злословили под аккомпанемент скулежа Крейзи, во сне инстинктивно заползшего на теплое кострище и прожегшего угольками в нескольких местах драгоценные галифе. Теперь Сашкин зад был фрагментарно оголен. Сквозь дыры просвечивали лишенные загара убогие ляжки. Сие неэстетичное зрелище отравляло и без того скверное настроение.
        Возня в картах и лесные ночевки исчерпали мои жизненные ресурсы. Пока коллеги разводили костер, я тщетно реанимировался. Их безучастные взгляды свидетельствовали, что у каждого в этом лесу хватает своих забот.
        - Ну, у тебя и харя, - с бесцеремонной прямотой сообщил Пухлый проковылявшему мимо него Балдорису.
        Обычно спросонок он был неразговорчив. Такая неестественная для Вована активность настораживала. Пухлый словно разогревался, как разминается бегун перед стартом. А может, просто курнул анаши спозаранку. Его поведение заставляло задуматься, какие упражнения нам сегодня предстоят: безобидный бег с препятствиями либо опасный биатлон. Ни носиться, ни тем более стрелять расположен я отнюдь не был. Остальные трофейщики, думаю, тоже.
        Жизнь постепенно загоняла меня в цейтнот.
        - Неужели я так плохо выгляжу, насколько себя чувствую? - сохранил остатки юмора синявинский Рэмбо.
        - У тебя ебало как у Ганнибала, - ответил непредсказуемый Вова.
        Балдорис не стал спорить, только задумчиво поправил за козырек гансовку и прошествовал дальше, почесывая искусанную комарами щеку. Какого из Ганнибалов - римского полководца или предка Пушкина - имел в виду Чачелов, осталось неизвестным, потому что из чащобы, откуда мы вчера пришли, донесся пронзительный вопль.
        - Курочка в гнезде, яичко в пизде! - Я быстрее остальных сообразил, что это может означать, и вскочил, схватив винтовку.
        Кто-то попался в ловушку. Шел в потемках по примятому папоротнику и угодил на острые колья. Сильно вряд ли поранился - выемка в земле была не настолько глубокой - но пропороть бедро, рассадить бок или руку вполне мог.
        А кому ходить по лесу в начале шестого утра? Только «немцам».
        Раненый в любом случае задержит преследователей. Из леса доносились неразборчивые возгласы. Как я определил, все с одного места. Оступившемуся товарищу оказывали медицинскую помощь.
        - Собираемся, быстро! - скомандовал Пухлый, закидывая на спину рюкзак.
        - Что случилось? - не понял Глинник. - Кто кричал?
        Причитания от капкана затихли.
        - Немцы идут.
        - Какие немцы???
        Все остальные принялись торопливо навьючиваться.
        - Вчерашние, - отрезал Пухлый. - Постой немного и узнаешь.
        Глинник перестал задавать глупые вопросы и присоединился ко всеобщему копошению.
        - Есть, - негромко сказал Аким. - Легки на помине.
        Промеж деревьев шустро сновали люди в цветастом, а потому хорошо приметном камуфляже.
        - Придется стрелять. - Пухлый снял затвор МП-40 с предохранительного взвода. - Аллее пункер.
        Не знаю, были ли нападающие панками, но повоевать они любили. По нам открыли огонь. Боря с Димой попадали на землю. Аким сноровисто вскинул к плечу шпалер и шарахнул по воякам стоя. Я припал на колено, захватил в целик фигуру немца. Он бежал прямо на меня, пестрое пятно дергалось. Я нажал на спуск, подведя мушку под центр силуэта. Куда-нибудь да попаду. Куда конкретно, значения не имеет. Пуля в туловище выводит человека из строя. «Немец» упал.
        - Шнель-шнель! - во всю глотку заорал Пухлый, ускоряя пинком под зад нерасторопного Балдориса. Сам он не стрелял. - Держаться берега, на дорогу не выходить!
        Он был прав. На открытом пространстве нам из автоматов быстро наведут решку. В зарослях предпочтительнее одиночный прицельный огонь.

«Немцы» больше не шмаляли - сами залегли в страхе. Мы сквозанули от них, пронеслись через дорогу, нырнули в лес и вскоре выдохлись. Партизанская жизнь с ее недоеданием, ночевками под открытым небом и постоянными маневрами здоровья не прибавляла. Балдорис стер ноги и поэтому все время отставал. Мы были вынуждены приноравливаться к его скорости. Соответственно, снизили темп марша.
        Именно благодаря этому Акимов заметил мину и сумел вовремя остановиться.
        Черный капроновый шнур был натянут на высоте бедра. Деревья впереди редели, видно было реку. Кто-то установил натяжник, чтобы идущие к поляне не могли пройти опушку незамеченными. К сосне была привязана сигнальная мина. Мы с Акимом аккуратно сняли ее.
        - Они от нас не отстанут, - сказал Глинник.
        - Уже отстали, - дернул я башкой в ту сторону, откуда мы пришли.
        - Надо все-таки позвонить, - завел старую песню Дима.
        - Никуда не надо звонить, - осадил его Пухлый. - Сам видишь, что это не менты. Это мастодонты какие-то уродские вроде нас, лесные братья. Немцы, короче. Войну нам объявили.
        - Придется воевать, - хмыкнул Боря. Из-под каски его текли струйки пота. Таскать на горбу, помимо вещмешка, двенадцатикилограммовый деготь, да еще бегом, занятие изнурительное. Меня самого уже одолела трешка, хотелось бросить ее и забыть, что оружие вообще есть на свете.
        - Чисто по жизни, впереди должна быть засада. - Пухлый снял рюкзак, убрал в него мину и достал бинокль в твердом кожаном футляре. - Надо произвести разведку. Пойдем, Ильен, и ты, Аким. Остальным - тусоваться, не давать Димону звонить. Наблюдать за лесом, немцы могут догнать.
        Раздав ценные указания, Пухлый бесшумно двинулся к опушке. Я натянул капюшон своего маскировочного комплекта, словно это делало меня невидимым. У кромки леса мы остановились. Пухлый достал из футляра «цейсе».
        - Вижу снайпера, - шепнул он, передавая бинокль Акиму. Тот посмотрел в указанном направлении и протянул оптику мне.
        - Гляди на двойную сосну, - негромко сказал Аким. - Видишь в развилке снайперское гнездо?
        Я приник к окулярам. Мощная цейссовская оптика давала двенадцатикратное увеличение. На приметном дереве я без труда различил мохнатый, неброской зеленой расцветки ком, из которого торчал вороненый ствол. Человек, замотанный в масксеть, примостился на рогатине, наблюдая за лесом. Ждал сигнала красными ракетами, указывающими местонахождение противника, а при нашем появлении на открытом пространстве - множил на ноль кого мог. Тактика, не свойственная милиции. Подобным образом действовали финны в приснопамятную кампанию. Ныне так могли поступить только люди, зацикленные на той эпохе, изучившие ее столь подробно, что решили воплотить на практике. То есть отмороженные трофейные мастодонты.
        - Нам и впрямь объявили самую настоящую войну, - молвил я, отдавая бинокль.
        - Всамоделишную, - процедил Аким, двигая желваками. Борода его грозно топорщилась. Заметно было, что по отношению к подонкам, затеявшим с нами смертоубийственную игру, он настроен весьма категорично. - Чудом на растяжку не нарвались.
        - Проворонь ты нитку - и капут, - вполголоса сказал Пухлый. - Запросто могли осколочную мину поставить - у них в голове ведь накакано.
        - Интересно им, петухам, - поддакнул я. - Развлекаются, ребятишки.
        - Обходить снайпера не имеет смысла, - продолжал рассуждать вслух Чачелов. - У него наверняка другие натяжники стоят.
        - Да и наблюдатель такой может быть в лесу не один, если его запросто на ночь в засаде оставили, - поделился я своими соображениями. - Если только нас на него не гнали специально.
        - Вряд ли всю ночь сидел. Недавно вылез, - высказался Аким и сделал неожиданный вывод, - а потому у него глаз сейчас весьма острый.
        - Как плохо, - пробормотал я. - Будем отступать?
        На меня не обратили внимания.
        - Сможешь его застрелить? - спросил Пухлый Акима.
        Помедлив, тот кивнул.
        - Сниму. До него метров сто пятьдесят. - Он сдвинул на затылок ушанку и пристально вгляделся в цель. - Попаду, будь уверен. «Кукушка» эта из своего гнезда вылетит - только перья посыплются.
        - Тогда вали.
        Участь снайпера была решена.
        Акимов снял шпалер с предохранителя. Медленно вскинул к плечу. Без бинокля снайпер казался лиственным пучком-переростком, неизвестным образом очутившимся на сосне. Аким пару раз глубоко вздохнул, на миг прикрыл тыльной стороной кисти правый глаз, уверенным движением положил руку на спусковой крючок, прицелился и задержал дыхание. Хлобыстнул выстрел. Пучок свалился на землю.
        - Готовченко, - доложил Аким, передергивая затвор. - Пошел на удобрения.

«Где-то за лесом что-то полыхнуло, и сквозь чащу леса Иван стремительно отправился на тот свет».
        - Не двигается, - оторвался Пухлый от бинокля. - Хорошо шандарахнулся.
        - Знатно, должно быть, с такой-то высоты, - согласился Аким.
        - Пошли, пока не очухался!
        Мы поспешили к подбитому снайперу. Он не шевелился.
        Пухлый ухватился за край маскировочной сети, потянул. Вывалилась винтовка. Я поймал ее за ствол. Это оказалась СВДУ - «драгуновка» в компактной модификации булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Знатоки Финской войны были оснащены новейшим оружием спецназа!

«Камуфляж капрала Папича» продолжал разматываться. Наконец Вован сдернул его. Лицо у парня было неестественно вывернуто к спине. Смерть наступила не от пули: упал вниз головой и сломал шею. Он был высокий и светловолосый.
        Я ощутил озноб. Человека этого я знал. Более того, чуть было не зарубил мечом в собственной квартире. У моих ног лежал альбинос: полноправный представитель «Светлого братства», возможный потомок великих выходцев из легендарных северных земель. Без сомнения, это был он, только рубиновые кроличьи глаза помутнели и стали коричневыми.
        Нас преследовали настоящие немцы.
        - Отвоевался, засранец, - нервно выдохнул Аким, одновременно гордясь и боясь своей победы. Не каждый же день приходится убивать человека. Мне приходилось. Я знал, что ничего хорошего в этом нет.
        - Надо сваливать, - хмуро буркнул Пухлый. - Димон совсем на измены сядет, когда увидит.
        Неуловимая глазом черная нитка простегнула тело Акима насквозь. Гулко раскатился по лесу выстрел. Мы повалились на землю все вместе: я, отбросив СВДУ, ничком; Пухлый, выставив автомат, приткнулся за труп «светлого брата»; а Акимов - навзничь.
        Мы лежали, не поднимая головы, стараясь угадать, где примостился стрелок. Акимов начал хрипеть. Рукавом он терся о мою щеку. Пуля ударила его рядом с сердцем. Из открытого рта рвался протяжный предсмертный выдох. Меня стало трясти от отвращения.
        Пухлый медленно отползал за дерево.
        - Ка-ка-ая су-ука! - прошипел он.
        Я тоже заскользил на брюхе, волоча за ремень трешку. Аким наконец-то замолк.
        - Второй снайпер, - сообщил Пухлый. - Был где-то поблизости.
        - Что будем делать?
        - Снимать штаны и бегать!
        - Понял.
        Примерно так и поступили. Не снимая штанов, встали на четыре кости и прыснули в кусты со скоростью тараканов.
        - Сука! Сука! Сука! Сука! - порыкивал Пухлый, проламываясь сквозь заросли.
        Я бежал на четвереньках в кильватере, винтовка цеплялась за все подряд - лесная почва изобиловала торчащими корнями и корягами.
        Оттарабанили метров двести с гаком. Я рассадил колени до живого мяса, угодил рукой в заячье говно и разорвал камуфляж.
        Подняться осмелились только на безопасном от стрелка расстоянии. Резво порысили, глядя под ноги, чтобы не задеть натяжник или другой сюрприз, коими нынче изобиловала Синява. К реке больше не приближались. Наши следопуты остались далеко в стороне. Наверное, услышали стрельбу и теперь настороженно прислушиваются к каждому шороху. Придется им подождать - нас более занимал вопрос спасения собственной задницы, поэтому мы описали большую дугу, чтобы обойти возможных снайперов и прочих охотников за человеческими головами.
        Собственно, охотились-то всего за одной головой - моей. Вернее, за Доспехами Чистоты, а голова прилагалась в качестве дополнения. Только откуда «Светлое братство» прознало, что я отправился на маневры? Насчет Синявино я ничего Стаценко не говорил. Значит, стукачи исключались. О моей поездке знала только Маринка. Как «братья» могли вызнать у нее?!
        Работающий в бешеном режиме мозг порождал ужасные сцены допросов. Белокурые бестии ради достижения великой цели способны на все. Выходит, братству так нужны Доспехи, что в район моего предполагаемого местонахождения отправилась розыскная экспедиция. Общество всерьез вознамерилось разделаться со мной и Борей. Заодно натаскать молодежь. Пусть набирается боевого опыта, необходимого для грядущих великих свершений. Желающие пойти на воинскую службу получили ее. Задача простая: одного захватить, остальных уничтожить. Глухомань позволяет творить что угодно. Все-таки настигли меня и здесь! Но каким образом проведали о моем трофейщицком турне? Как найти дачу Пухлого, знала лишь Маринка. Я ей рассказал. Что они сделали с моей женой?!!
        Так я зацикленно гонял мысли, пока мы давали крюка, огибая все возможные засады. Вышли на дорогу. Ухабистая полоска твердой засохшей грязи змеилась через лес к разрушенному мосту. Где-то неподалеку от него тихарятся обалдевшие наши и рыщут немцы. Было искушение бросить своих на произвол судьбы - вдвоем удрать легче. Я чувствовал, что и Пухлый думает так же, но, подобно мне, боится в этом признаться.
        Посему мы молча пылили на выручку своим. Уже взошло солнце, стрекотали гадские птички, заглушая вкрадчивую поступь преследующего нас врага.
        Но на врага мы набрели сами, вернее, на бывшего врага. За очередным поворотом нашему взору открылась развесистая сосна с обломанной вершиной. Наискосок от нее, шагах в пятнадцати дальше, у другого края синявинского хайвэя накренился в кювете мотоцикл. Знакомый красный «Урал» с коляской, покарябанный нашими пулями. Его хозяина мы обнаружили перекинутым через толстую горизонтальную ветку, растущую вдоль дороги на высоте метров двух. Он свисал с нее как тряпка. Хвойная подстилка внизу превратилась в заскорузлую бурую корку. Над нею и над лесником кружились радужные навозные мухи.
        - Немцы охамели, - сказал Пухлый.
        Я внутренне содрогнулся, до того точно угадал он национальную принадлежность шастающих по Синяве карателей. Закрадывалось подозрение, не знает ли он чего о моих отношениях со «Светлым братством»?
        Сам я об этом никому из трофейщиков сообщать не собирался. Еще чего доброго свяжут и сдадут вместе с Доспехами - своя рубашка ближе к телу. Попадать же в «братское» гестапо мне было несколько рановато.
        Наученные горьким опытом, мы осмотрелись и прислушались, прежде чем подошли к покойнику. Убедившись, что опасности нет, Пухлый быстро залез на дерево и скинул жмурика. Тот глухо стукнулся о землю. Воздух загудел от роя взвившихся падальщиков. Пухлый спрыгнул и перевернул тело на спину. В нос шибануло вонью протухшего мяса.
        День начинался с трупов. Причем с трупов людей знакомых. Это было испытание не для слабонервных. Впрочем, жизнь закалила меня. Даже вызванное стоном умирающего Акима отвращение понемногу забывалось.
        Морщась, я склонился над лесником. Он долго висел вниз головой. Борода облепила лицо. Вдобавок оно было залито толстым слоем крови. Разобрать предсмертную гримасу не представлялось возможным, но бугры вытаращенных глаз свидетельствовали, что смерть была мучительной.
        Раздвинув хворостиной одежду, мы обнаружили на теле длинный разрез. Он начинался от середины груди и заканчивался под нижней челюстью. Из распоротого свитера торчали светлые обрубки ребер.
        - Так с лесником мог поступить только тот, кто сильно его не любил, - заметил я, - или давно его знал. Что, в принципе, одно и то же.
        - Чисто по жизни, я бы тоже так сделал, - признался Пухлый.
        - Чем это его ебарезнули? - покосился я на страшную рану.
        - Ножом.
        - Ножом так вспороть? - не поверил я. - Это ж сколько силы надо приложить?
        Пухлый выразительно глянул на дерево.
        - Прилично, чтобы затащить его на сосну. Лесника распластали, когда поднимали на ноже.
        - Прямо Предэйтор какой-то! - воскликнул я.
        - Похоже на работу спеца из военной разведки, - сделал вывод Пухлый. - У немцев есть служивший в армии трофейщик.
        - Который здесь копал.
        - Возможно, мы даже встречались в лесу.
        - Интересно, как он заманил лесника к дереву?
        - Догадываюсь. - Пухлый указал на сосну. На высоте живота потемневшие чешуйки коры были содраны, под ними обнажились более светлые, рыжие. - Над дорогой протянули шнур. Когда лесник ехал, его сбросило с мотоцикла. Естественно, он вскочил, пошел посмотреть. Приблизился к дереву. Наверное, хотел снять веревку. Лежащего на ветке он не заметил. Видишь, какая хвоя кучерявая. Я бы сумел там спрятаться. Засадный ганс тоже умел, поэтому лесник подошел безбоязненно. Тогда древолаз свесился, воткнул в него нож, затянул на ветку и там прикончил.
        - Потом оставил висеть, как переметную суму. Снял веревку и ушел.
        - В лесу появился любитель ставить натяжники. - Пухлый внимательно изучил землю вокруг сосны. - И это не снайпер, которого мы подшибли.
        - Почему ты так решил?
        - Смотри след.
        Падающие с дерева иголки образовали вокруг ствола плотный ковер, но там, где хвоя кончалась, открывался мягкий лесной грунт. Он хорошо сохранил отпечаток здоровущей бесформенной подошвы.
        - Что ты этим хочешь сказать? - осведомился я, не будучи столь искушенным следопытом, как Пухлый.
        - Он ходит в чулках от озэка, а на снайпере их не было, - просветил Вован. - Да и, сдается мне, не настолько он желторотый, чтобы угнездиться в развилке на самом виду, как слепая кукушка.
        - Как тупая петушка, - вспомнил я бездарно погибшего альбиноса. Ему не по плечу была столь изощренная засада.
        Лесника кокнул опытный боец. «Светлое братство» наняло проводника, разгуливающего по Синяве в чулках от комплекта химзащиты. Совсем как мы раньше, когда булькали на картах. Вероятнее всего, это трофейщик, хорошо знающий здешние леса и местного шерифа, раз уж не преминул свести с ним счеты, когда представился случай. Да еще столь зверским способом, требующим изрядной дерзости и подготовки. Не хватало нам только рейнджерствующего Дерсу Узала, но мы его получили. По всему выходит - дело табак.
        - Наверное, он и застрелил Акима, - добавил Пухлый. - Запросто мог и нас ухлопать, но не стал. Представляешь, в каком мы говне?
        - Вляпались по самые уши, - отрицать сей очевидный факт было невозможно.
        - Вчера лесника, сегодня с утра Акима, а нас он приберег на вечер.
        Крутой Уокер был зарезан давно - мухи успели отложить на его лице яички. Они усеяли ноздри и губы, словно россыпь мелких зерен. Так не хотелось уподобиться лесничему, хоть волком вой. Я понял, что мы зря теряем время. Чтобы выбраться живыми, лучше поторопиться. Здесь мы все осмотрели и сделали соответствующие выводы. О чем я и сообщил Пухлому.
        - Ладно, почапали, - сказал он. - С засадным немцем встретимся в другой раз.
        - Ив более приятной обстановке.
        Но встречаться с ним никто из наших не отважился.
        - В Синяве появилась опасная разновидность немцев: древолаз засадный, - «обрадовал» перепуганных трофейщиков Пухлый.
        - Где Аким? - спросил Глинник.
        - Акима больше нет, - ответил я и вкратце рассказал, что с нами случилось.
        Следопуты дружно изъявили желание покинуть лес. Вова установил натяжник сигнальной мины поперек тропы, ведущей к месту ночевки, и мы выступили.
        Пухлый повел нас через немецкие позиции, где мы недавно баловались с летучками. Он знал, что в лесу короткий путь далеко не самый быстрый. Основной заботой было выйти к мемориалу. Оттуда до Молодцово километра три, а там уже цивилизация; ходит автобус до Синявино, рукой подать до дачи Чачелова, где хранятся Доспехи Чистоты и ожидает верная «Нива». Это средство эвакуации унесет нас из зоны боевых действий. Куда? Неважно. Главное - отсюда.
        - Стой!
        - Бросай оружие! - как гром среди ясного неба, обрушилось на нас из кустов.
        - Хенде хох! - рявкнул над моим ухом Боря, с лязгом подхватывая за цевье сброшенный с плеча деготь.
        - Не-емцы!!! - истошно завизжал Крейзи, и мы рванули от затаившегося пикета «светлых братьев», а вездесущие немцы, не стреляя, погнались за нами.
        Бежали как очумелые. У меня перед глазами стоял изрезанный труп лесника. Пухлый, похоже, думал о чем-то подобном. Остальные ломились за нами, гонимые стадным инстинктом. Немцы хрустели ветками где-то неподалеку.

«Если возьмут в плен, скажу, что был в отряде поваром», - мелькнула абсурдная мысль. В Братстве полно людей, способных меня опознать, и гнать порожняк было бы бесполезно.
        Лес поредел. Начинались канавы разрытых позиций.
        - В окопы! - скомандовал Пухлый и подал пример.
        Мы попрыгали следом, сбрасывая рюкзаки. Я сиганул в траншею, местами расчищенную трофейщиками почти до полного профиля. Там мы и заняли оборону.
        - Заряжай! - крикнул Дима, передергивая затвор «светы».
        Мы рассредоточились по траншее. Рядом со мной Боря, воткнув сохи глубоко в рыхлый отвал на краю окопа, изготавливал для стрельбы деготь, клацая на всю Синяву.
        Между деревьями замелькал приметный камуфляж «светлых братьев». Немцев оказалось неожиданно много. Должно быть, мы наткнулись на сосредоточение групп, и теперь они стягивались сюда. «Сыновья Солнца» были хорошо организованы, их скоординированности можно было позавидовать.
        - Не стрелять, подпустим поближе, - взял на себя командование Дима, в приказах которого никто не нуждался.
        Немцы перли на нас. Уже можно было различить лица. Доносились призывы сдаваться.
        Но мы с Пухлым хорошо помнили, что случилось с лесником и Акимом.
        Кроме того, я не питал иллюзий относительно собственной участи при пленении. Терять мне было нечего, поэтому я выстрелил первым. Резво перебиравший ногами «светлый брат» отбросил автомат и крутнулся на месте, обхватив руками пробитую голову. Вслед за мной те, кому было что терять, машинально придавили гашетки. Загрохотали выстрелы. Окоп окутался дымом. Лупили по врагу, не жалея патронов, словно торопливо наверстывая упущенное. Наступавшие залегли. Кто-то надолго, кто-то навсегда. Застучали в ответ автоматы Калашникова. Атакующие поползли, прижимая нас огнем. Лупили поверх голов, чтобы ненароком не лишиться хранителя тайны Доспехов Чистоты, во всяком случае, убитых и раненых среди нас не наблюдалось. Должно быть, Общество сильно нуждалось в священной реликвии, если наказало «братьям» взять меня живым. Дисциплинированные немецкие юноши перли, не считаясь с потерями.
        Мы херачили по ним, они палили в нас. Свиста пуль над головой не было слышно. В бруствер тоже ничего не попадало. Холостыми они, что ли, бьют?
        Стали заканчиваться боеприпасы. Смолк Борин деготь, выпустив все сорок семь патронов из диска, затем заткнулся Сашкин ППШ. Пухлый расстрелял рожки из МП, сдохла ментовская СВТ, и я выстрелил в последний раз - сказался хронический дефицит трехлинейных маслят. Правый фланг пока еще прикрывали Глинник с Балдорисом, черпавшие запас из водяного цинка, а у нас закипел рукопашный бой.
        Немцы добегали до траншеи и прыгали на нас, стараясь сверху поразить ногами или прикладом. Некоторые были вооружены короткими мечами, это, наверное, были особо злые «светлые братья». Таких оказалось двое, а всего добравшихся до нас арийцев - шестеро. Когда настало время окопной резни, чаша их терпения переполнилась. Они дрались яростно, словно обдолбались перед атакой анаболическими стероидами. Мы тоже - нам теперь всем терять стало нечего.
        Началась кровавая рубиловка. Боря выхватил штык-нож и всадил по рукоятку в пузо наскочившего немца. Тут же другой «светлый брат» долбанул прикладом «Калашникова» моего компаньона по каске. Люфтваффовский шлем выдержал удар, но Боря зашатался. Обнажив охотничий нож, я пришел другу на выручку, косо пырнув «светлого брата» под диафрагму. Увидел занесенный над собой меч и понял, что не успею ни отскочить, ни закрыться.
        Выстрел отбросил арийца, не дав завершить удар. Балдорис вторично пальнул в меченосца из револьвера. Глинник, примкнувший к винтовке штык, насадил на него целящегося в друга немца. Тот выронил опустевший «Калашников», на курок которого продолжал в запарке давить, и с громким криком повалился на Глинника. Трофейщик не удержал ганс-винт, на который немец навалился всей массой. Ноги «светлого брата» оторвались от земли, он описал в воздухе дугу, повиснув на стволе упершейся в землю винтовки, пролетел над окопом и рухнул на другой его край.
        Подрезанный в живот немец оседал на меня. Еще один «светлый брат» сунулся ко мне с автоматом, держа его за ствол, как дубину. Я отшатнулся. Дернул за плечи раненого «братка» и вильнул за него. Приклад, чиркнув по плечу, врезался в стенку окопа. Боря, закатив глаза, валился на бок, толку от него было мало. Я развернул к себе раненого ганса и толкнул на машущего волыной противника. Отыгранной пары секунд хватило, чтобы подобрать со дна траншеи меч и встретить нападающего во всеоружии.

«Светлый брат» атаковал с неукротимостью дикаря. Бил, впрочем, расчетливо - по ключице, чтобы вывести из строя, но ни в коем случае не убить. «Братан» с ножом в брюшине валился ему под ноги, лишая свободы маневра. Я отступил. Приклад пронесся перед грудью. Удар мог запросто размолотить кость, но такой возможности я арийцу не дал; ухитрился цапнуть левой рукой за ремень автомата и рванул к себе. Немец, потеряв равновесие, пошатнулся. Я пнул его изо всей силы в пах. «Светлый брат» повалился на спину. Я прыгнул сверху, обрушившись тазом ему на грудь, перехватил меч, обратив острием вниз, и обеими руками воткнул клинок, целиком погрузив в тело немца, для надежности навалившись на рукоять. Враг подо мной задергался, и я почувствовал, что он не может сдвинуться с места - клинок пронзил его насквозь, приколов к земле, как жука булавка. Рядом громко сипел и корчился в агональной судороге смертельно раненный в живот «светлый брат».
        Мы отразили атаку немцев фактически без потерь. Только Борю пришлось приводить в себя - плюха по каске немного встряхнула ему мозги. Компаньона тошнило, но идти он мог.
        Мы поспешно оставили позиции, забрав оружие противника. Свое, трофейное, бросили, кроме Глинника, у которого для ганс-винта имелись боеприпасы Мы подобрали шесть АКМов, остальное «светлые братья» унесли вместе с убитыми и ранеными при отступлении. Бросить хорошие, не тронутые ржавчиной волыны не позволяла трофейщицкая натура.
        Мы взяли автоматы больше из жадности, потому что оружием эти «калаши» оказались чисто номинальным. Патроны были холостые - нас атаковали загонщики. С этими грохочущими дубинками немцы кидались напролом, под действием стимуляторов сигая в окоп, чтобы разделаться с нами врукопашную и захватить в плен. Однако не на тех напали - загнанные в угол, мы сами могли разнести кого угодно, что весьма характерно продемонстрировали Пухлый с Крейзи над шестым немцем. Меченосец стал махать тесаком, но оказался несостоятельным перед Вовой. Чачелов отобрал у Димона винтовку Токарева и так оторвал «сына Солнца», что тот вмиг позабыл уроки фехтования. Победу довершил Сашка, ухайдакав ганса прикладом тяжеленного папаши. Жутко было представить, как он дробит череп бренчащим всеми деталями, подобно будильнику, «шпагиным». В бою у Крейзи абсолютно съехала крыша, еле оттащили его от изуродованного трупа немца…
        Шальная ярость быстро угасла. Мы уходили, не оглядываясь на дело рук своих. За спиной тяжело болтались окровавленные рюкзаки. Шли долго, через силу, гонимые инстинктом самосохранения. Потом, не сговариваясь, остановились. Здесь было безопасно и появилась возможность пополнить запас калорий. Вдобавок Борю шатало, он все порывался блевануть. Требовался отдых, иначе мы вообще никуда могли не дойти.
        Развели костер. Несмотря на сильные психические нагрузки, деморализованным себя никто не чувствовал. Скорее драка сплотила нас и, как мне казалось, сформировала стержень боевой воли. По крайней мере, отсутствием аппетита никто не страдал. Я раздал запитать всухомятку остатки колбасы и отослал Балдориса за водой. Ручей остался шагах в ста за спиной. Болт скрылся в лесу, долговязый и нелепый. Казанок болтался в его мосластой пакше, просторное пончо из одеяла ходило ходуном на плечах, словно жило само по себе.
        Мы с Пухлым присели на поваленное дерево. Вован достал хлорницу, наполненную снадобьем для снятия стресса. Таких заветных пенальчиков у него было несколько.
        - Что за уроды с нами воюют?
        В ожидании ответа Пухлый глубоко затянулся. Затрещала в папиросе анаша.
        Спрашивал так, будто был уверен, что я должен знать. В который раз у меня закралось подозрение, что Пухлый о чем-то догадывается.
        - Какие-то отморозки, - ответил я как можно более безразличным тоном.
        - Да еще с мечами, - добавил Чачелов, словно наводя на конкретный ответ.
        - Возможно, боевики тренируются, - неопределенно предположил я. - Нечто типа баркашовцев или гитлерюгенда.
        - Для гитлерюгенда они староваты, - заметил Пухлый.
        - Значит, какое-нибудь военно-историческое общество проводит маневры. Мало их, что ли?
        - Вот мы встряли, - сдвинул набекрень Пухлый свою вэвэшную бескозырку. - Точно политическая организация: все в одинаковой форме, с рациями и автоматами. Да еще мечи эти… Похожи на парадный эсэсовский кинжал, только большие.
        - Я тоже заметил, - кивнул я. - Черт их разберет, этих фашистов.
        - Точно - гансы. - Пухлый по мере укорачивания косяка делался все задумчивее.
        - Может, какие-нибудь отряды навроде скинов? - ляпнул я.
        - Немцы… - рек Вова, его торкнуло. - А еще у них есть тайное оружие - древолаз засадный. Это самая засадная штука, с которой я встречался.
        Пухлый снова был прав. Опасаться следовало того, кого не видишь. Неизвестный специалист, со сноровкой бывалого охотника затаскивающий на деревья матерых мужей, заставлял себя уважать. Кроме того, он владел снайперской стрельбой и минно-взрывным делом. Вероятно, неплохо знал Синяву: только у завсегдатая могли быть личные счеты с лесником.
        В целом, такой проводник стоил всех «светлых братьев», вместе взятых. Перспектива встречи с ним не радовала. С нас достаточно было смерти Акимова.
        - Поедим и двинем отсюда, - сказал я. - За один переход выйдем из леса и дадим деру.
        - Будем срать и драпать, - подтвердил Пухлый, оглядывая трофейную команду. - Кстати, где Болт?
        - Он за водой ушел, - без воодушевления откликнулся я.
        - Его долго нет.
        Замечание было весьма к месту, Балдорис мог отмочить любую корку. Например, поскользнуться и вывихнуть ногу, а теперь ползти обратно с казанком, полным воды, в зубах. Достаточно было обузы в виде Бори с сотрясением мозга, и лишняя совсем ни к чему.
        - Пошли его поищем, - предложил Вован, цепляя на плечо автомат.
        - Вы куда? - окликнул нас Крейзи.
        - Балдориса встречать, - дипломатично ответил я, чтобы без толку не тревожить друзей. - Поможем воду нести, а то он столько набрал, что не дотащить в одно рыло.
        Дурачок Крейзи поверил и успокоился.
        У ручья мы никого не нашли. Вова походил по берегу, вглядываясь под ноги. Мягкая земля превосходно хранила следы. Отпечатки балдорисовских подметок здесь исчезали.
        - О-о, какая попсня, - протянул Пухлый. - Чую, это кикс!
        - Что ты хочешь сказать? - спросил я, заметив, что Вован находится в непонятках. - Уж не улетел ли он по воздуху?
        - Ушел по ручью. - Пухлый наклонился, изучая илистое дно. - Вон туда.
        От Балдориса я мог ожидать чего угодно. Но зачем ему это понадобилось?
        - Почему ты так решил? - для начала осведомился я, никаких признаков, указывающих направление маршрута латышского стрелка, не заметив.
        Пухлый уверенно двинулся к кустам, росшим чуть поодаль, и достал оттуда казанок. Его великолепное знание леса было неоспоримо.
        - Что же сподвигло его убежать? - обратился я к многоопытному другу. - Решил, что в одиночку драпать быстрее?
        - Он не сам ушел, его унесли, - сообщил Чаче-лов.
        - Пойдем за ним, - сказал я, снимая «Калашников». - Тот, кто его нес, двигается медленно. Мы сможем его догнать.
        - Только ступай потише и не болтай. Так мы и сделали.
        Шагов через двадцать Пухлый снова напал на след: носильщик Балдориса, устав идти по воде, выбрался на берег. След был знакомый - бесформенный отпечаток чулка от ОЗК. Затем мы нашли оброненную шапку-гансовку. Пленного тащили в глубь леса.
        Я опустил флажок предохранителя АКМ. Пожалел, что не достал из рюкзака «стечкин». Из автомата с холостыми патронами я мог разве что кишки выпустить в упор. Больше он ни на что не годился.
        Волына не понадобилась. Мы нашли Балдориса лежащим на земле. Он был заколот ножом в сердце. Удар был поставлен очень точно, перед смертью латышский стрелок не мучился.
        Разряженный трофейный револьвер валялся рядом. Патроны в барабане отсутствовали.
        - Здесь побывал наш старый друг - древолаз засадный, - заключил Пухлый. - Он взял «языка», допросил его и ликвидировал за ненадобностью.
        - А теперь он не может наблюдать за нами в оптический прицел? - покосился я по сторонам, впрочем, безрезультатно.
        - Навряд ли. - Пухлый даже не обернулся, настолько был уверен в своей правоте. - Наблюдения за ним убеждают, что думаем мы очень похоже. Я бы на его месте отправился громить наш лагерь. Он, наверное, сделал то же самое.
        - А что мы здесь торчим?! Надо опередить его!
        - Все, что мы можем сделать, это пойти по его следам, - заявил Чачелов. - Иначе легко нарвемся на пулю.
        - Но время идет. Нашим сейчас решку наведут!
        - Не ори, - осадил Пухлый, - время есть. Пока он устроит засаду, пока пересчитает людей, у нас будет некоторая фора. Потом он поймет, что Болта обыскались и, вероятно, нашли. Тогда он сам спохватится и примется ставить по своему следу натяжники и охотиться на нас. Но это будет не сразу, так что мы успеем.
        - И что нам делать? - невмоготу было слушать разглагольствования упыханного Вована. Он считал, что засадный древолаз полностью предсказуем. Ошибка могла оказаться фатальной для оставшихся в лагере.
        - Идти, пока он не прочухал, что мы здесь, - невозмутимо рассудил Пухлый.
        Он взял след, как хорошая гончая. Настоящий талант не прокуришь и не пропьешь. Бог знает, по каким признакам он определял маршрут врага. Для этого нужны были исключительные способности. Сего мне было не дано, хотя временами и я замечал на земле вмятину с расплывчатыми краями - отпечаток подошвы надетого поверх обуви резинового чулка.
        Я пытался восстановить картину происшедшего. Нанятый Обществом искушенный в лесной охоте «черный следопыт» был вызван по рации на подмогу подбитым меченосцам, но нас на позициях не застал. Он пустился вдогонку и у самого лагеря встретил Балдориса. Не пойди тот к ручью, лежать бы нам всем под пулями снайпера. Кроме, может быть, меня, если наемник знает внешность главного объекта по описанию. Меня бы он, скорее всего, стреножил, продырявив конечность. Но не судьба. За эту спасительную для нас отсрочку Балдорис заплатил слишком дорогой ценой, и я хотел, чтобы его жертва была принесена не зря.
        Три одиночных выстрела, разделенных короткими промежутками, бабахнули впереди. Несколько в стороне от места, где, по моим прикидкам, размещался лагерь. Но снайпер и должен быть поодаль. Выстрелы не походили на хаотичную пальбу - уж слишком уверенными они были. Целенаправленными. Наши тут же не замедлили обнаружиться. Беспорядочно застрочили АКМы, их стук слился в частую дробь.
        Матюгаясь, мы залегли, чтобы не ранило шальной пулей. Кроме пугачей с холостыми, у Глинника был вполне реальный ганс-винт. Ротозеи садили в белый свет как в копеечку. Халявных патронов не жалели, даром что последние. Один раз все-таки над нами противно свистнуло - в нашу сторону повернулся Глинник.
        - Ебундеи, - прошипел Пухлый, - что они там затеяли?!
        - Должно быть, сильно испугались, - предположил я.
        - Чтоб их искусала шестижопая вонючка, - буркнул Пухлый, в детстве обожавший Джека Лондона. - Какого лешего я потащил лохгруппу мудозвонов в Синяву? Лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! Будь проклят тот день, когда я впервые вывел вас в лес!
        Анаша продолжала действовать на его мозги. Она не утратила влияния и когда мы вошли в лагерь. Выждали, пока не утихнет стрельба. Винтовка более не шмаляла, очевидно, снайпер убрался. Мы скрытно приблизились к стоянке. Осторожность была нужна, чтобы не словить пулю от своих; на подношения трофейщики не скупились - с перепугу долбили на любой шорох.
        - Ваффен хинлинген, - оповестил о своем приближении Пухлый, - унд ауфт зер найт!
        Никто ничего не понял, но голос Чачелова разобрали. Нашороханные следопуты обступили нас, все были целы и невредимы.
        - С кем сражались? - грозно вопросил Пухлый, надвинув на брови фуражку.
        - Кто-то из винта саданул три раза в той стороне, - отрапортовал Крейзи, - мы и решили, что это по вам садят, поддержали огнем.
        - К херам вашу поддержку - мы совсем в другой стороне были, - огрызнулся я. - Вы что же, сразу во всех направлениях полосовали?
        - Попутались, - неохотно признался Дима.
        - Пересрались, мастодонты трофейные, гмохов отряд, - выругался Пухлый. - Значит, стреляли не по вам, а вообще в стороне?
        - Ну да, - подтвердил Глинник.
        - Пошли туда, - немедля распорядился Вован, у которого голова работала совершенно в ином ритме.
        Я не догонял его планов. Понять, что творится в прокуренной башке Пухлого, было попросту невозможно. А может, для этого следовало сжиться с лесом.
        Поиски вывели нас за ручей. Первым на трупы наткнулся Боря. Три были расположены компактно, четвертый в некотором удалении - он был зарезан, остальные застрелены.
        Это были охотники, у которых мы слямзили провиант. Неизвестно, каким ветром их сюда занесло. Вероятнее всего, мужики приехали на выходные развлечься и находили оттяг в забаве с ружьями. Их не смутила даже пропажа съестных припасов, наверное, потому, что в лесу стало интересно - стреляют. Переночевав, они бродили в поисках приключений. По сути, они мало чем от нас отличались, разве что вооружены были дробовиками. Ружья не пригодились. Одного древолаз засадный чиканул тесаком по горлу, когда охотник, тоже в лесу не новичок, незаметно на него набрел. А следовавших за ним товарищей снайпер перещелкал раньше, чем те пустили в ход свои вертикалки, истратив на каждого аккурат по патрону.
        Положил наповал, каждого точно в сердце, доказав преимущество снайперской винтовки Драгунова перед охотничьим оружием в условиях дикой природы. Мы с «калашами» тоже пасовали. Пухлый, восстановив картину происшедшего, приказал нам оставаться на месте.
        - Немец бродит где-то поблизости, - объявил он, забрав у Глинника ганс-винт, - я попробую его выследить. Вы сидите тихо. Не вздумайте стрелять на звук, можете меня зацепить. Тогда вернусь - буду всех трахен зи попен! Вообще замрите. Не маячьте. Не пердите и не курите, а то на запах такие неприятности поналетят, что ваши обугленные трупики будут жевать ежики в кустах. Все поняли?
        Мы угрюмо выразили согласие. Оставаться в Синяве навечно никто не хотел. Тем более с очком, порванным на британский флаг. Уже смеркалось. Жуткий день продолжал свое кровопролитное течение.
        Пухлый исчез между деревьями, словно растаял. Мы посидели немного, тише мыши, но потом человеческая натура взяла свое. Крейзи закурил в кулак, выпуская дым к земле. У Димы запищала «Моторола», и он ответил, чтобы перезвонили попозже. Глинник взял вовановский АКМ и вызвался побродить вокруг стоянки. Я не возражал. Охранение - штука нужная. Не хватало еще, чтобы снайпер подкрался незамеченным на расстояние прямой видимости. Мы хоть и засели весьма укромно (местность изобиловала кустарником), однако от русской инкарнации Дерсу Узала можно было ждать чего угодно.
        Бесспорно, в замысле Пухлого - отсидеться до темноты, а ночью покинуть лес - имелось рациональное зерно: по ночнику немцы воевать не станут. В принципе, до Мурманского шоссе дойти можно часа за три, если рысить налегке, бросив рюкзаки и оружие. Автоматы все равно придется ныкать. Не ловить же с ними машину на трассе? Вариант, в целом, был приемлемый, только не для меня. Стопорнуть тачку и уехать в город я не мог. Оставленная на даче Пухлого «Нива», а главное, Доспехи Чистоты вынуждали вырываться из окружения и остальных тащить за собой - один в поле не воин.
        Ба-бах! - раскатилось по лесу. Без боев Синяву пройти не удалось. Мы завозились, стараясь определить, где стреляют. Ба-бах! Лупцевали из ганс-винта. Так громко могла шмалять только винтовка с запирающимся затвором.
        Значит, Пухлый выпас наемника и уничтожил его!
        С автоматами наперевес мы рванули в сторону выстрелов.
        - Чо, Вован?! - едва завидев его, закричал Крейзи.
        - «Чо, чо»-болт в очо! - прокомментировал Чачелов и так посмотрел на Сашку, будто хотел дать ему в бороду, но с трудом удержался. - Вы куда выперлись, представители гуманоидной расы?
        - А что? - растерялся Крейзи. - Мы думали, ты подбил древолаза.
        - Сначала научись думать, - зло сплюнул Пухлый. - Я вам что сказал делать? Сидеть на жопе ровно!
        - Мы и сидели, - обиделся Крейзи.
        - О-о, какая попсня! - надрывно воскликнул Пухлый. Свойственная ему флегматичность исчезла. Впервые я видел Вована таким взбешенным и сильно растерялся. Опешили и остальные трофейщики. - Сидели они! А где тогда Глинник?
        Глинника среди нас и вправду не оказалось.
        - Где он? - почуяв непоправимое, спросил я.
        - Похряли, - угрюмо бросил Пухлый и повел нас к Глиннику.
        Похожий в полевой форме на немецкого часового, наш соратник раскорячился под кустом неподалеку от стоянки. Фельдграу была залита кровью. Древолаз зарезал его как браконьера: полоснул ножом по горлу и рассек вместе с артериями голосовые связки, чтобы страж предсмертным воплем не поднял тревогу. Разрез был очень длинный и глубокий - от уха до уха. Чувствовалась умелая рука. Чтобы научиться так пластать, надо было пройти большую практику.
        Кто-то с огромным опытом смертоубийств за спиною неприметно ходил рядом с нами, постепенно сужая круги.
        - Иду по следу, - стал рассказывать Пухлый, поглядывая главным образом в мою сторону, - вижу, он с телом возится. Такой весь в масксети, в лохмах, ветках, бесформенный, как большая кочка, даже винтовка зелеными тряпками обмотана. Вот ты какой, думаю, деточка! Выстрелил в него - он пропал. Отшагнул и исчез, я не заметил, куда он спрятался, - далеко было, да и темно уже. Жахнул повторно туда, где он мог находиться. Промазал, ебучий случай.
        - Как теперь поступим? - поинтересовался Дима.
        - Будем уматывать, и так потери несем, - сказал Пухлый. - Преследовать засадного немца слишком опасно, он сейчас вдесятеро бдительнее стал. Поэтому сваливаем. Враг отступил, время у нас есть. Скоро стемнеет - никаких следов не отыщешь.
        Мы помчались собираться и оправляться, переобуться, кому надо, и прочее, что необходимо перед маршем. Идти придется далеко, без остановки и быстро.
        Достав из рюкзака АПС, я отошел облегчиться по-большому. Терпеть не могу справлять нужду прилюдно. Я все-таки джентльмен и даже в обстановке повышенного риска стараюсь соблюдать приличие.
        Чтобы не испачкать штаны, я забрался на величественный пень с трухлявой сердцевиной и нагадил ему в душу. Автомат стоял прислоненный рядом. В руке я держал пучок широкой травы.
        Звенели комары. Сгущались сумерки. Приглушенно журчал впереди ручей. Даже безгласный организационный шум нашей кодлы казался не столь уж громким.
        Пользуясь случаем, я рассмотрел рассаженные утром колени. Царапины покрылись грязной коркой, словно я лазил на четырех костях, как минимум, неделю. Вообще-то мои внутренние часы примерно столько же и отстучали: наполненный вереницей запредельной остроты приключений день стоил обычных семи суток моей и без того богатой впечатлениями жизни.
        Сделав дело, я встал, застегнулся и взял автомат. Уходить почему-то не хотелось. Я вдруг понял, что остался наедине с Лесом. А Лес был чем-то большим, нежели скопище деревьев, выросших на костях мертвецов. Он звал меня, и я шагнул вперед.
        Я полностью отдавал себе отчет в том, что делаю. Знал, что в лагере меня покамест не хватились, а если хватятся - тотчас поверну назад. Однако время в запасе имелось.
        Влекло меня к ручью. Едва он показался из-за деревьев, как я остановился. Сделал еще шажок и замер не дыша. Весьма кстати.
        Из зеленой копны, которую я поначалу принял за растительный сгусток, выбрался человек. Он был высок и налысо брит. Лицо его показалось мне смутно знакомым. Человек снял заляпанную кровью милитари, положил ружье, напоминающее толстую замшелую ветку, и принялся отмываться в ручье. Правую половину спины и плечо покрывала сложная вязь татуированного кельтского узора. Я ни у кого из знакомых не мог припомнить такой.
        Не рискуя далее испытывать судьбу, я опустил глаза. Люди чувствуют, когда на них смотрят, а заметь меня этот человек - одним трофейщиком станет меньше.
        Вот я и стоял, ждал, когда он завершит омовение. Внутри у меня царило странное оцепенение и покой. В подобный коматоз, наверное, впадает птичка, когда мимо проползает змея. Древняя защитная реакция.
        Человек так и не допер, что за ним подглядывают. Стемнело, да и мой КЗС обладал неплохими камуфлирующими свойствами. Но главное, я сохранял неподвижность.
        Пока купальщик облачался в маскировочный прикид, я отвалил задом наперед, потерял его из поля зрения и, сделав вывод, что он тоже не видит меня, поспешно ретировался.
        Древолаз засадный действительно оказался нашим старым другом. В особенности другом Пухлого. Мои догадки подтвердились.
        - Ты видел Вову Богунова, - уверенно заключил Пухлый, выслушав описание остроконечного кельтского орнамента. - Татуировку он наколол после армии, тебе простительно не знать.
        - Что же ты его не шлепнул? - укоризненно спросил Боря. - У тебя же «стечкин» был.
        - Я о нем даже не вспомнил, - честно признался я.
        Навьюченные трофейщики обступили меня, опасливо поглядывая в сторону ручья.
        - Может быть, и правильно, что ты не стал за пистолет хвататься, - задумчиво произнес Пухлый. - Нас и так мало осталось.
        - Ну, Рыжий, какая сволочь! - возмутился Дима. - Зачем же он своих друзей долбит?!
        Трофейщики пребывали в непонятках. Я помалкивал насчет Доспехов Чистоты и охотящихся за ними «светлых братьев». Ребятушки способны ради своего спасения привязать меня к дереву, оставив на съедение диким зверям и цивилизованным арийцам. Либо договориться с «братьями» о капитуляции с последующей выдачей нужного им человека. Такой обмен был бы вполне в их духе.
        - Между прочим, друзей он как раз щадит, - заметил Чачелов.
        Действительно, Вова Рыжий меня, Пухлого, Крейзи и Диму не тронул, хотя мог пристрелить еще утром, за компанию с Акимом. Валил он только тех, кого не знал, за исключением лесника, к которому испытывал вполне заслуженную ненависть.
        - Зачем он этим занимается? - продолжал гадать мент. - Устроить такую бойню - это каким же отморозком надо быть?!
        - После армии Вова сильно изменился, - пробормотал Пухлый, словно оправдывая дружка. - За бутерброд способен Родину продать. И вообще он аморальный типус.
        Я же все никак не мог взять в толк, каким образом на меня вышли. Да еще отыскали в проводники моего товарища. Интересно, сколько Рыжему заплатили, чтобы он вписался в такую затею? Наверное, много - такая работа стоит дороже бутерброда.
        - Пошли посмотрим, - сказал мне Пухлый. Он проверил наличие патрона в казеннике ганс-винта.
        - А вы, исчезающее племя, - обратился он к остаткам отряда, - сидите очень тихо. Помните, что Глинника ежики уже вовсю точат.
        У ручья мы нашли мину. К воде между кустов открывался удобный проход, и там стоял натяжник. Иди я без Пухлого - обязательно бы подорвался. Чачелов же словно знал, где будет шнур. Похоже, древолазом действительно был Вова Богунов. Старые друзья мыслили одинаково.
        Чачелов снял мину и убрал ее в рюкзак. Я такие изучал на военной кафедре: противопехотная осколочная мина заградительная ПОМЗ-2М. В рубчатый корпус вставляется 50-граммовая толовая шашка и взрыватель без замедлителя. Стоит выдернуть чеку - и мгновенно становишься фаршем.
        - Хуевая хуйня, - поделился Вован результатами наблюдения. - Он заметил твои следы. Вот, - показал он, - Рыжий подходил к тому месту, где ты стоял и смотрел. Теперь он знает, что ты его видел.
        - Чем это плохо? - осведомился я.
        - Он будет стараться ликвидировать тебя как единственного свидетеля. Тебе не помешало бы переобуться. Это поможет, если только он уже не установил, кому конкретно принадлежат следы. А вообще-то нам нужно уходить как можно быстрее. Одним натяжником Рыжий не ограничится.
        - Это точно, - согласился я.
        Следопуты ждали нас в полнейшем безмолвии.
        - Уносимся как бешеные сайгаки, - не стал вдаваться в подробности Пухлый.
        Тон его был настолько серьезен, что желающих получить разъяснения не нашлось. Пухлый торопился, понимая, что теперь мы лишены даже того жалкого иммунитета, который был у нас, как у друзей древолаза, пока он не понял, что идентифицирован. Устроенное им мочилово - штука слишком зверская, чтобы выпускать из леса очевидцев, пусть они даже и товарищи по детским играм. Теперь Рыжий перехлопает нас поодиночке. «Вот и вся любовь».
        Корявая твердь под каблуками известила, что мы выбрались на дорогу. Вокруг было не видно ни зги. Нам оставалось усердно пешедралить, осязая ногами путь, чтобы не сбиться.
        На заднице у Димы снова запиликала «Моторола». В прозрачном оконце футляра загорелась надпись «Call».
        - Выруби телефон, - бросил на ходу Пухлый. - Сколько раз тебе можно повторять, дурья башка? Кузьмин недоделанный!
        Пухлый шел впереди, за ним Боря, далее: Дима, я и Крейзи - замыкающим.
        - Понял, не бухти. - Мент дал отбой вызову. Просто нажал кнопку сброса, не обесточивая аппарат, о чем свидетельствовал зеленый огонек индикатора настройки.
        Через несколько минут мобила засигналила вновь. Очевидно, кому-то срочно нужно было до мента дозвониться.
        - Выключи его совсем, - сказал я.
        Дима вздохнул, примирившись с необходимостью остаться без связи, но тут красные буквы «Cal» с треском погасли, и я почувствовал, как что-то обожгло предплечье, а затем пластиковые осколки больно резанули по руке.
        Бах! - грянул эсвэдэшный выстрел. Дима упал. Я по инерции наскочил на него, споткнулся и выронил автомат. На своих двоих, впрочем, удержался. Трофейщики дружно ломанулись кто куда. Мимо меня пронесся Крейзи, обдав вонью давно не мытого тела. Закричал раненный в попец Дима. Мощная винтовочная пуля, должно быть, разнесла ему тазовую кость. Теперь он мог только ползти, что сводило шансы выбраться из Синявы к нулю. Однако спасать жертву собственной безалаберности никто не спешил.
        Все заботились о своей шкуре, чтобы в ней не наделали дырок диаметром 7,62 миллиметра. Я также не составлял исключения и понесся напрямки. Ветки хлестали по лицу, за пазухой болтался «стечкин». Прикрывая глаза, чтобы не выстегнуло ненароком, я позорно бежал с поля боя. «Стало быть, накрылась наша партизанщина».
        Большие трофейщицкие маневры завершились полным разгромом.


* * *
        Ночь я провел в яме под корнями вывороченной ветром сосны. Вокруг что-то ахало, пукало и стенало. Синявинский пандемониум пополнился свежими неприкаянными душами. Я сидел и трясся, дикие голоса нагоняли атавистическую жуть.
        К рассвету вох-денгарах угомонились. Я даже ухитрился вздремнуть. Потом стало всходить солнце, я выбрался из берлоги и принялся определяться на местности.
        В поисках ориентиров побрел по дуге и вышел к речке. Выяснилось, что я нахожусь вблизи поляны, где был убит Аким. Драпал я воистину без оглядки. Отсюда до трассы было часа два быстрого хода, место оказалось не самое плохое. Возблагодарив многострадальные ноги, вынесшие меня сюда, я двинулся вдоль реки. Обошел натяжник, приметный из-за осевшей на нем росы. Хотел обогнуть злосчастную поляну, как вдруг разобрало любопытство: в каком виде там пребывает Аким? Интерес был дурной, но я ничего не мог с собой поделать.
        Акимов лежал в той же самой позе, в какой мы его с Пухлым оставили. Снайпер-альбинос отсутствовал, вероятно, забрали немцы. Трофейщик же со своим шпалером был никому не нужен.
        Я подобрал винтовку. «Стечкин» всю ночь грелся у меня за пазухой, но в условиях пересеченной местности пистолет был малоэффективен. «В лесу тот сильнее, у кого ствол длиннее». Шпалер я намеревался держать наготове - вдруг нарвусь на немцев. Притырить его можно было и у Мурманского шоссе.
        Тяжелая скользкая винтовка Маузера с тронутым свежей ржавчиной граненым казенником выглядела совершенно допотопным «ружжом». Я вспомнил изящную СВДУ и пожалел, что бросил ее, убегая с поляны. Даже АКМ был образчиком совершенства по сравнению с древним шпалером.
        Я открыл затвор. На траву выскочил превосходной сохранности гансовский патрон. Я подобрал его и вщелкнул обратно в магазин. Дослал вперед и вниз прямой кованый рычаг. Посмотрел на Акима и оторопел.
        Сначала мне показалось, что его тело разделилось, подобно бактерии, отпочковавшей дочернюю клетку. Когда первая волна изумления откатилась, я осознал, что нахожусь на поляне не один - у головы трупа сидел гмох. Как падалыцик. Словно что-то стерег или выжидал, маленький мохнатый предвестник несчастья. От него расходилась зловещая тишина. На миг замолчали птицы.
        Гмох поднял голову и посмотрел на меня. Из густой шерсти торчало свиное рыло. Это был проводник в потусторонний мир Синявы. Там Акима ждали безмолвные гансы в нетленных шинелях.
        И тогда я выстрелил в этого гада. Пялиться на него не было мочи. Теперь и я вошел в число тех, кто увидел гмоха. Я судорожно передернул затвор, уперевшись прикладом в живот. А когда снова поднял глаза, то увидел, что гмох исчез.
        Была ли это галлюцинация или в лесу действительно обитали инфернальные выродки - осталось неизвестным. Да я и узнавать не хотел. Как в атаку, я сломился в кусты, и проклятое место осталось у меня за спиною.



        Часть 4
        СЛАВЯНСКАЯ СЕЧА


14

        Винтовку я утопил на картах. Кому-нибудь акимовский шпалер послужит хорошим трофеем - я бросил его в торфяник с патроном в стволе, чтобы не разочаровывать коллегу. Под водой «маузер» долго, очень долго будет оставаться пригодным для стрельбы. Туда же я отправил и охотничий тесак в ножнах из бобрового хвоста - в родную, так сказать, среду.
        Для меня оружие открытого ношения становилось обузой - скинув изорванный КЗС, я выходил к даче Пухлого.
        Только сейчас, при отступлении, у меня созрела мысль, что все не так уж плохо: жить можно и в городе, только не сильно светясь, например, не у мамы, а у Маринкиных родителей. Зря, что ли, налаживал отношения? Разумеется, одалживаться у тещи - вариант, с которым я предпочел бы повременить, но сейчас я был приперт к стенке и выбирать не приходилось.
        Вопреки ожиданиям на даче я никого из трофейщиков не обнаружил, включая самого Пухлого. Неужели древолаз засадный перещелкал их всех? Зайдя в дом, я был неприятно поражен обилием незнакомых рюкзаков и баулов. В них лежала еда, одежда и туалетные принадлежности. Складывалось впечатление, будто к Чачелову прибыла лох-группа для экскурсии по местам боев. Теряясь в догадках, я поспешил к тайнику, где лежали Доспехи Чистоты. Тайник-то тайник - закуток за печкой, но, поди ж ты, сумка с латами оказалась в целости и сохранности. Только я извлек их из нычки, как шум снаружи привлек мое внимание.

«Неужели наши? Ну хоть кто-то выбрался!» - Я подскочил к окну и моментально отпрянул. Во двор, устало волоча ноги, входила «лох-группа» в пестром натовском камуфляже.
        Все стало ясно. Немцы устроили здесь разгрузочный пункт, воспользовавшись тем, что хозяев нет и не будет. Цинично и практично. Идея вполне в духе Рыжего. Измотанная маневрами группа возвращалась из леса, а отдохнувшая со свежими силами отправилась вылавливать строптивого кладоискателя. А он (о ирония судьбы!) сам пришел к ним, только попал в пересменок, когда никого на базе не было.
        Я лихорадочно соображал, что же предпринять. Мозгами шевелить требовалось очень быстро, так как времени на все про все оставалось секунд двадцать, - а потом немцы появятся в доме.
        Но я знал, что делать. Следовало бежать: садами, огородами, как угодно, лишь бы прорваться сквозь заслон «светлых братьев». Уносить Доспехи в руке при этом неудобно, и я вывернул на пол сумку. Под тяжеленной аммуницией со скрипом прогнулись доски. Я выдернул из внутреннего кармана «стечкин», положил рядом и буквально занырнул в латы, нацепив их прямо поверх куртки. На все ушло секунд десять, немцы едва успели дойти до середины двора. Доспехи болтались на мне, и я наспех зафиксировал их нижними ремешками. Подобрал АПС и встал на ноги. По ступеням крыльца затопали арийские башмаки. Я выключил предохранитель и вдруг понял, что рад встрече со «светлыми братьями».
        Дверь в жилую половину открывалась наружу. Едва ее потянули на себя, как я с разбегу врезал по ней ногой. Доспехи увеличили мой вес килограммов на двадцать, и удар получился приличным. В тамбуре заорали. Я дал короткую очередь в дверь и ломанулся к окну, выходящему на заднюю сторону двора. Распахнув рамы, я перелез через подоконник и спрыгнул на землю. Проверять, холостыми ли патронами заряжены автоматы «светлых братьев», отчаянно не хотелось, и я пустился наутек.
        Пуганул я немцев здорово. Не сразу врубившись, что имеют дело с одиночным противником, они сосредоточились у крыльца и тем самым дали мне фору во времени.
        Я затаился под кустами смородины в тенистом саду напротив участка Пухлого. Отсюда хорошо просматривался его двор. Немцы суетились, разворачиваясь в цепь, и двинулись в мою сторону, пристально всматриваясь в кусты и кроны деревьев.

«Хрена лысого вы меня достанете, ребята!» - подумал я. У меня появился веселый и злобный боевой настрой. Немцы озирались, не желая втягивать в разборки местное население. Милиция тут была им не нужна.
        - Паситесь, козлята, - пробормотал я, прикинул, надежно ли прикроет меня картофельная ботва, и выскользнул из-под воняющих человеческим гумусом кустов.
        Я быстро полз между грядок, надеясь, что смородина заслонит предательски шевелящуюся ботву. Расчет оправдался - немцы меня не заметили, далеко было. Я обошел соседский дом, из которого никто благоразумно не высовывался, и прокрался на участок Пухлого.

«Светлые» оставили охранять дом баскетбольного роста братана, который слонялся по двору, повесив на шею автомат. Увидев меня, сторож остолбенел и запоздало схватился за оружие. Он не был готов к встрече с воином в сияющих доспехах. Я и сам поздновато его заметил, но у меня имелось солидное преимущество - «стечкин» был наготове, я крепко сжимал его обеими руками.

«Светлый брат» дернул вверх цевье, намереваясь перехватить за рукоять и срезать меня очередью. Я не дал ему времени заполучить приз, хладнокровно, как в тире, положив маслину в лобешник. Немец крутнулся на месте и упал, конвульсивно суча в пыли ногами. - Это вам не пейнтбол, ребятушки, - процедил я и поспешил ретироваться, пока на выстрел не прибежали охотники.
        Я победно пересек двор и достал из-под застрехи убранные перед походом ключи от «Нивы». Взял у «братка» автомат с парой магазинов и сел в машину. Мотор охотно завелся, словно тоже спешил убраться поскорее из Богом проклятой Синявы.
        Я торопился в город. Надо было узнать, что случилось с Маринкой. Ничто меня больше так не терзало, как тревога за жену. Я убрал Доспехи Чистоты в багажник и стартовал. Странная отвага овладела мною. Я знал, что еду воевать. Мстить и сражаться. Иного выхода «Светлое братство» мне не оставило.
        Я пересек Синявино-1 и у выезда на Мурманское шоссе остановился, пропуская идущие по главной дороге машины. Поправил зеркало заднего вида. В дрожащем отражении промелькнуло лицо. Неприятно поразил властный прищур глаз, словно принадлежащий чужому человеку.


* * *
        Дома меня ждали. Живая и невредимая Маринка, стушевавшийся тесть и теща с недосказанными упреками. Последнее было малозначительным фактором, главное, что с женой ничего не случилось.
        - Я так боялась за тебя, когда узнала от папы, куда ты уехал, - прошептала Маринка, повиснув у меня на шее.
        - Так вот, значит, кто меня впиндюрил, - догадался я.
        - Не злись на папу. Его спрашивали, - вступилась за отца Маринка, - а что он им мог сказать?
        - Наврал бы что-нибудь, - неприязненно покосился я на тестя.
        - Папа не такой человек, - вздохнула Маринка, не стесняясь родителей. - К тому же пойми, даже лучше, что он сразу правду сказал, а не стал запираться. Для всех нас лучше. Ты в наше положение войди.
        - Мне - легко, - молвил я, вспоминая жуткого проводника смерти рядом с головой мертвого Акима, нелепо погибшего Балдориса, Глинника с перерезанной глоткой и Диму, ползущего с раскореженным тазом. - Для меня войти в чужое положение не составляет труда, ты же знаешь, дорогая.
        - Напрасно ты так, - укорила жена, догадавшись о моих чувствах.
        - Напрасно вы так, Илья, - неожиданно сварливым тоном заявила теща. - Вы бы посмотрели, что тут творилось. Полный дом бандитов. Все обыскали, пулемет ваш дурацкий нашли. Мы до сих пор оправиться не можем. Чуть нас всех не перебили. Так что нам расхлебывать ваши приключения нет нужды.
        - Разумеется, - согласился я, сожалея, что эта дура не поучаствовала в кровавой мясорубке, устроенной по их наводке древолазом засадным в синявинском лесу. - Бесспорно, вы правы.
        - Конечно, я права, - безапелляционно ответствовала Валерия Львовна. - И еще раз повторю: ваши проблемы нам не нужны. Решайте их сами, без нашего участия! И не впутывайте в разборки мою дочь!
        - Мама, - осадила ее Маринка.
        - А я только было собрался поселиться у вас, - сразил я наповал родню. - Мне ведь, сами понимаете, жить негде. Квартиру мою разбомбили. Да вам Марина, наверное, об этом рассказывала.
        Теща едва не превратилась в соляной столп, однако она была женщиной слишком деятельной, чтобы безропотно сносить удары судьбы.
        - Вы? Собираетесь? Жить? У нас?! - вопросила она в крайнем изумлении.
        - А что тут такого? - дурашливо удивился я.
        - Этого не будет никогда!!!
        Валерия Львовна относилась к отряду непримиримых и в этом могла переплюнуть самого Джохара Дудаева с Ясиром Арафатом в придачу.
        - Илья поживет с нами. У меня, - неожиданно возразила Маринка. Характером она была в мать. - Пока трудности не решатся, - добавила она.
        Теща застыла с разинутым ртом.
        - Не спорь, пожалуйста, мама, - обезоружила завершающим аккордом родительницу моя жена.
        Теща не стала спорить, но это еще не означало, что она сдалась.
        Правда, претензии ко мне больше не предъявляла.
        Все это время Анатолий Георгиевич стоял в уголке прихожей, то ли не осмеливаясь вмешаться в спор, то ли просто в семейном совете права голоса не имея. Так или иначе, вопрос о моем проживании благополучно решился без него.
        Ну, решился и решился. В ознаменование этого дела я сходил за бутылкой водки, и мы распили ее на четверых. Поначалу теща в вакханалии не участвовала, но потом присоединилась, смирившись. Когда водка закончилась, мы стали пить чай, потом дамы переместились на кухню, дабы с глазу на глаз перетереть свои женские проблемы, а мы с тестем устаканились в креслах.
        - Не сердись на Леру, - устало смежил веки Анатолий Георгиевич. - Она очень переживала.
        - Понимаю, - согласился я. Да и как можно было не согласиться, ведь мне в этой семье предстояло жить.
        - Эти «светлые братья» совершеннейшие отморозки, - пожаловался тесть. - Ты меня не осуждай за разглашение твоей тайны, я спасал Лерку с Маришей, а врать было опасно - бандиты о чем-то догадывались. Твой сосед, отец того парня, с которым ты поехал, что-то уже рассказал.

«Понятно, - подумал я. - Сначала навестили Борю по месту сражения, а тут у него папашка пьяный домой вернулся - вот ему весело было. Он, чтобы его не плющили, сразу слил сынка. Девиз: „Лучше ссучиться, чем мучиться“. Этот зверь никогда не станет разумным и прямоходящим, потому что не сможет подняться с колен. Что за страна?»
        - Я вас не осуждаю, - чувствуя себя достойным гражданином своей страны, ответил я. - И вообще никого не осуждаю - вышел из этого возраста. Зачем злиться, когда толку не будет? Горбатого могила исправит, а в нашем государстве ходящие прямо повывелись.
        - Обращайся ко мне на «ты», - вздохнул тесть. - Можешь называть меня Толей.
        Ничего не оставалось, кроме как принять сию жертву.
        - Идет… Толя, - сделал я этот шаг. Кажется, начиналась новая эпоха в моей жизни.
        От избытка чувств мы пожали друг другу руки.
        - Как там наша квартира? - спросил я Маринку, когда мы уже лежали в постели. Толя с Валерией Львовной слаженно давали храпа за стеной.
        - Не знаю, - прошептала в ответ жена. - Нормально, думаю. Твоя мама дверь заперла. Она мне звонила, я сказала, что ты цел.
        - И на том спасибо, - сказал я.
        - Навести ее, - попросила Маринка. - Она очень беспокоится. Представляешь, ей из милиции позвонили, попросили прийти.
        - Зайду обязательно, - пообещал я. - Тебя менты допрашивали?
        - Нет.
        - Бардак, - сказал я, поворачиваясь на бок, лицом к супруге. - Но если будут вызывать, говори, что тебя дома не было и ты знаешь обо всем со слов мамы, поняла?
        - Поняла, - пробормотала Маринка.
        С утра пораньше я выполз из дома для осуществления своих планов. Планов было громадье. Прежде всего следовало съездить на заправку, а потом начинать сложные маневры по городу, целью которых было собрать как можно больше информации о «Светлом братстве». Утро выдалось солнечное и теплое, казалось, что день и закончиться должен хорошо, но маленькие панки нагадили мне прямо в душу.
        - О-о, знакомый дядя, - выползли на свет зарождающегося дня флибустьеры проходных дворов.
        Я с отвращением обозрел подкатившую гопоту. Не так давно я напоролся на эту банду, когда возвращался от родственничков. В тот раз со мной был Слава, поэтому на орехи досталось всем, но сейчас корефан отсутствовал и страдать должен был я один.
        Не теряя времени, флибустьеры достали кортики и пошли на абордаж.
        - Да вы что, ребята? - заблажил я, пытаясь избежать пробоин.
        Признаться, я струсил. Когда из четырех человек трое вооружены колюще-режущими предметами, шансов на победу не остается никаких. Драться с ними было глупо, не помог бы и АПС, лежащий в кармане куртки. Мозгляки вполне могли прирезать. Молодежь ныне совершенно отвязная пошла.
        Кодла обступила меня, прижав к машине. Увы, сесть в нее не было никакой возможности.
        - Помнишь, как закурить нам давал? - с издевкой спросил главшпан.
        - Простите, ребята, - слабо улыбнулся я, в душе мечтая раздавить малолетнюю сволочь. - Не помню, пьяный был. Может, и наговорил чего, так вы уж простите. Вы мне тогда тоже здорово наваляли.
        - Забыл, как меня топтал? - мстительно напомнил главшпан, отводя руку с ножом для удара. А может, просто пугал. Проверять отчаянно не хотелось. Белая нержавейка угрожающе блестела в руке.
        - Погоди, не надо, - взмолился я. - Говорю же, не помню. Если было что, вы уж меня простите. Ну, хотите, возьмите все бабки, только не убивайте.
        - Бабки? - переспросил мальчонка в клетчатой кепке, у него был курносый нос и невинная мордочка. Внешне он очень напоминал зайчика. Его бы я убил с особой охотой. - Какие бабки? Давай.
        - Сколько их у тебя? - осведомилось пирамидальное творение пьяных люмпенов, единственное из всей компании не имевшее ножа.
        - Много! Я все отдам. - Я достал бумажник и протянул главшпану.
        - Последнее даже милиция не берет, - главшпан великодушно вернул портмоне, оставив какую-то мелочь. - Бери, не хнычь. Больше людям не хами, усек?
        - Да, конечно, - поспешно ответил я. - Спасибо, ребята.
        - Ну, гуляй, - сплюнул мне под ноги чернявый пэтэушник с усиками. - Копти дальше воздух.
        По случаю сильнейшего нервного потрясения пришлось вернуться домой.

«Недавно меня снова ограбили. - Но у тебя же был пистолет! - Его, слава Богу, не нашли».
        - С машиной что-то не ладится? - поинтересовалась открывшая дверь теща.
        - У вас во дворе шпаны как собак нерезаных в деревне, - рыкнул я в ответ. Валерия Львовна растерянно отступила, не ожидав столь грубого отклика. Мне же надо было на ком-то сорвать злость.
        Чтобы не объясняться ни с кем, я заперся в туалете и долго сидел там, дрожа от унижения и бессильной ярости.
        - Что случилось, милый? - спросила Маринка, когда я вышел.
        - Ничего страшного, дорогая, - справившись с собой, успокоил я ее и повинился перед тещей: - Прошу прощения, Валерия Львовна. Не принимайте, пожалуйста, близко к сердцу, просто у меня неприятности.
        - Сдерживать себя надо, - поджала губы мадам и ушла на кухню. Надо полагать, вчерашняя Маринкина накачка сделала свое дело, иначе она не стала бы терпеть мою грубость.
        Я закрыл дверь в комнату и, оставшись один, вынул из шкафа Доспехи.
        Через пять минут я уже садился в машину, отяготившись на добрых полтора пуда. Глупо, конечно, болтаться по городу в латах, но я слишком хорошо помнил ощущение липкого страха, когда тебя должны вот-вот пырнуть ножиком. В Доспехах спокойнее. Неизвестно, что мне еще сегодня предстоит. Мест посетить надо много, не факт, что везде мне обрадуются.
        Я вырулил на набережную Обводного канала, подрезав злобного рокабилли на «Чайке» со спиленной крышей. Потесненный рокабилли забибикал, но я показал ему фак и поехал дальше. Приятное чувство защищенности, знакомое по вчерашнему дню, придавало самоуверенности. Инцидент с гопниками казался теперь не таким уж важным. Исчезла обида. Я смотрел на ограбление как бы со стороны и хладнокровно констатировал утрату денежных средств. Впрочем, на бензин кое-что оставалось.
        Я заправился на «Несте» и двинул в сторону Гражданки. Большинство точек, которые я наметил сегодня посетить, находилось именно там.
        Слава открыл дверь сразу, будто ждал моего визита. Предварительно звонить я ему не стал, опасаясь вездесущего Большого Брата. Приходилось вживаться в амплуа нежданного гостя. Мобильность была отныне залогом моего успеха.
        - Здорово, Ильюха! Живой!
        - Живой.
        Я вошел, и друг тотчас запер дверь на все замки.
        - Водки выпьешь? - задал он обычный вопрос, когда мы уселись на кухне.
        - Нет, сейчас не хочу, - мне предстоял трудный день и требовалась ясная голова, - и тебе не советую. Поедешь со мной?
        - Нет вопросов, - посерьезнел Слава. Он знал, что от выпивки я просто так отговаривать не буду. - Чего разбомбить задумал?
        - «Светлое братство», - усмехнулся я.
        На морде афганца промелькнуло не свойственное ему удивление.
        - Как Маришка? - спросил он. - Она мне звонила, рассказала про Синяву.
        - Немцы нас там нашли, - я вкратце описал трагические маневры.
        - Вижу, крепко они тебя зацепили, - вздохнул корефан. - Чего глаза такие ошалевшие? В атаку сходил?
        - А что, сильно заметно?
        - Ага. Из атаки нормальными не возвращаются. Подобное откровение было не очень приятным.
        Я приподнялся и заглянул в зеркало, висящее у меня над головой. Глазки и в самом деле были какие-то не такие. Шальные. Почти как у Славы. Только афганец воевал больше. Теперь я понял, что отличало его от остальных людей.
        - Ты железа оттуда не привез?
        - Акаэм с парой магазинов, - сказал я, пожалев, что не разжился у «братков» на халяву оружием.
        - Годится, - кивнул Слава.
        - А у тебя я хотел забрать меч.
        - Зачем он тебе? - снова удивился кореш. - Никак порубить собрался кого?
        - Надо, - произнес я Бориным тоном.
        Слава сходил в комнату и принес трофей, доставшийся при разборке на Ржевке. Я скинул куртку и стал распутывать кожаные шлейки.
        - Ого, - поразился другая в третий раз, что было своеобразным рекордом, - да ты броник надел?
        - Жизнь заставила, - похлопал я по сияющим пластинам Доспехов Чистоты и напялил портупею прямо на них. Облачился в куртку, поудобнее пристроил меч за спиной. Она пришлась в самый раз, полой только-только прикрыв навершие со свастикой. Висящий рукоятью вниз меч не был виден, но в то же время его можно было выхватить, не расстегивая молнии. - Буду бить врага его же мечом.
        - Ну ты даешь! - сказал Слава и пошел одеваться.
        Я не испытывал угрызений совести, втягивая его в войну. В конце концов, он сам ее начал. Нечего было валить оппонентов на «стрелке». А если уж взялся, то надо мочить всех.
        Странные мысли одолевали меня. То, что я затевал, было авантюрой, почти самоубийственной и к тому же чертовски опасной для корефана. Но я чувствовал уверенность и спокойствие. Должно быть, и в самом деле что-то соскочило с места в моих мозгах после Синявы.
        - Куда едем? - спросил Слава, когда мы сели в «Ниву».
        - Разузнаем для начала побольше о «Светлом братстве». - Рассеянная улыбка тронула мои губы. - Чтобы победить врага, нужно знать его в лицо. Навестим маслозадого ебуна. Для получения сведений от него придется применить метод экстренного потрошения - тут тебе и карты в руки. Развязывать языки ты умеешь как никто другой.
        - Сделаем, - хмыкнул польщенный Слава, недолюбливавший педерастического Эрикова бой-френда.
        - Впрочем, прямо сейчас к нему ехать рано. - Я посмотрел на часы. - Давай-ка я к маме загляну.
        - Давай, - пожал плечами Слава. - Мне в машине посидеть?
        - Да нет, зачем же. Мама будет рада видеть нас обоих.
        Так оно и оказалось. Мама была счастлива, что я жив и здоров. А что еще матери надо? Я чувствовал, что виноват, и попытался утешить ее. Без особого, как мне показалось, успеха. Да и как может успокоиться материнское сердце, если сын наотрез отказывается сделать самое элементарное - снять куртку?!
        - И это пройдет, как говаривал царь Соломон, - оптимистично заявил я, угощаясь крепким кофием. Пулевые пробоины в стене моего жилья, размолоченную ванную комнату и кровь на кухне отрицать было невозможно, поскольку мама сама все это видела. Хорошо, хоть трупов не было. «Светлые братья» подбирали убитых с истинно немецкой аккуратностью. Да и не с руки им оставлять улики.
        - Милиция к тебе не приходила?
        - Нет.
        Странно. Больше недели прошло со дня погрома, а мусора до сих пор ни разу не наведались по месту прописки владельца расстрелянной квартиры. Что-то больно они нерасторопны. Или задело взялся Большой Брат? Госбезопасность копает медленно, но верно…
        - Поберегся бы ты, Ильюша, уехал куда-нибудь.
        - Наверное, так и сделаю, - кивнул я. Догадка о причастности ФСБ обеспокоила меня не на шутку. - Уеду и Маринку с собой возьму.
        - Уезжай, - строго сказала мама.
        - Ты, когда квартиру закрывала, не заметила, все вещи на месте?
        - Кажется, все. Я же у тебя редко бываю, могла что-нибудь не заметить.
        - Спасибо, - сказал я. - Что бы я без тебя делал, мама!
        Просидели мы у нее часа полтора. Говорил в основном я и, кажется, нужного эффекта достиг. Когда мы со Славой спускались к машине, я чувствовал себя как выжатая выхухоль. К тому же, несмотря на кофе, побаливала голова.
        - Ф-фу, еле уболтал, - вздохнул я, грузно садясь за руль. Доспехи придавили меня изрядно.
        - Мама у тебя просто золото, - сказал Слава.
        Я лишь кивнул. Мы выехали на проспект Мориса Тореза и двинулись к центру. Как раз прибудем к концу рабочего дня дядюшки Альфа. Внезапно, заметив телефон, я резко причалил к поребрику.
        - Ты чего? - спросил Слава.
        - Надо позвонить. - Меня осенила мысль. Вытаскивая из внутреннего кармана записную книжку, я подошел к таксофону и всунул в щель кредитную карту. Набрал номер Чачелова. Через три гудка трубку сняли.
        - Алло, - послышался голос Пухлого.
        - Вова? - обрадовался я. - Это Илья. Узнал?
        - Яволь, - откликнулся Пухлый. - Давно выбрался?
        - Утром. А ты?
        - Только что ввалился, - голос Пухлого был усталым. - Диму на себе тащил. Запарился, пока его кз леса вынес.
        - Как он? Он в больнице?
        - У себя, в санчасти. Нормально. Жить будет. Короче, нас тут к следователю всех вызывают.
        У меня упало сердце. Только этого мне не хватало: следака, копающего по факту ранения коллеги. Тут можно такого нарыть, таких трофеев, что чертям тошно станет… Один рукопашный бой в окопах на вышку тянет, не говоря уж о прочих любопытных подробностях.
        - Нет уж, хуюшки, - сказал я. - К следаку я не пойду.
        - Придется сходить, - буркнул Пухлый. - Да все нормально. Мы с Димоном договорились, чисто по жизни, что отдыхали у меня на даче, пошли гулять в лес, а там какие-то отморозки трофейные в войну играли. Вот и зацепило.
        - На хорошую версию не тянет, - сказал я. - Ну да ладно. А кто еще пойдет? Крейзи? Так он сразу расколется, дурачок. Он, кстати, живой?
        - В порядке. Дома сидит, трубку не берет. Мы с ним Димона и тащили, один бы я не управился.
        - Не застрелил его Рыжий, - с облегчением вздохнул я. Приятно было услышать, что старые друзья живы.
        - Нормально все. А Рыжему я ебало набью, когда встречу, - пообещал Пухлый. - Его сейчас дома нет, я ему звонил. Жена говорит, что еще не приехал. Наверное, по лесу бегает, нас ищет.
        - Или гансовские останки, - добавил я, подумав. - Он же у немцев вроде проводника - Дерсу Узала. Вот, наверное, и помогает жмуриков собирать, свое жалованье отрабатывает.
        - Дима поклялся его посадить, - хмурым тоном, словно нехотя, сообщил Вова. - Пока волок его по лесу, он все про это бормотал, словно в бреду.
        - А вообще, как у Димона со здоровьем? - осторожно поинтересовался я.
        - Откуда я знаю? Поясница разворочена, кишки вроде бы целы. Если б у него внутреннее кровотечение было, мы бы живым его до больницы не довезли.
        - Понятно, - сказал я. - А Боря с вами был?
        - Нет, - ответил Пухлый. - Убежал куда-то. А может, Рыжий его отловил, не знаю.
        - Понял, - ко всем остальным несчастьям прибавилась еще и тревога за Борю. - Ладно, я тебе позвоню.
        - Рыжего увидишь, сразу звони, - предупредил Чачелов. - Я с казаками подъеду, если что, чисто по жизни, разберемся.
        - О'кей, - при упоминании о реликтах царской эпохи меня малость передернуло. - На дачу пока не езди. Я оттуда машину забирал и на немцев нарвался. Они там что-то типа базы устроили. Подробности, как ты понимаешь, не по телефону.
        - Догадываюсь, - сказал Вован. - Ну, покедова. Не медля, я позвонил Боре.
        - Слушаю, - услышал я его флегматичный голос.
        - Это Илья. Ты что, спишь?
        - Есть маленько. Устал я, да и башка болит. - Компаньону все было нипочем, даже удар прикладом по голове.
        - Давно приехал?
        - На первой электричке. Я к железной дороге вышел. А ты?
        - А я на машине, правда, чуть попозже, - в лесу ночевал. Кстати, видел там гмоха.
        - Гмоха??? - переспросил Боря. - И что он делал?
        - Явился сопроводить одного потомственного «черного следопыта» на Поля Бесконечных Трофеев, - и я рассказал то, о чем не решился поведать Пухлому - он бы поднял меня на смех.
        - Ты говорил, что это к чему-то худому, - напомнил Боря.
        Существа из другого мира, чуждые, как сказки эскимосов, не могли, естественно, предвещать ничего хорошего.
        - А что у нас может быть хуже того, что есть? - с философской отстраненностью рассудил я. - Ты дома-то не боишься торчать?
        - Что мне сделается?
        - Служителей цепей и дубинок не стремаешься?
        - Не-а. Они ко мне уже приходили. Мама их встретила в тот день, когда… Ну, перед походом, в общем. Ничего. Поговорила с опером. Сказала, что ничего подозрительного не видела, так как сама недавно пришла с работы.
        - То есть мусора проводили опрос населения.
        - Больше они не появлялись. Так что я, кажется, вне подозрений. А вот про тебя они спрашивали. Про твою квартиру. Кто там живет да что из себя представляет.
        - И что мама сказала?
        - Правду. Что не знает, потому что редко тебя видит и вообще только здоровается.
        - Трупов в моей квартире не находили?
        - Нет, трупов не было, я специально уточнял, - Боря вдруг понизил голос. - Трупов не было. До приезда ментов все позабирали. Сосед наш, профессор, говорит, что во дворе было полно людей в черном, а потом только милиция прибыла. Мне кажется, у «братьев» все очень круто замазано.
        Мы некоторое время помолчали. В окошечке телефона-автомата мелькали цифирки сокращающегося кредита.
        - Ты думаешь о том же, о чем и я? - спросил я.
        - Продавай, - сказал Боря. Кажется, удар по чайнику вправил ему мозги.
        - Они на мне, - сказал я, - и продавать их пока повременю.
        - Зря, - сказал Боря. - Ты же видишь, что из-за них творится.
        - Вижу, - ответил я, - и поэтому не спешу.
        - А на что ты надеешься?
        Я только улыбнулся, глядя в стену перед собой. Я не знал, на что я надеюсь, но почему-то был уверен, что Доспехи «светлым братьям» отдавать ни в коем случае не следует. Так я ему и сказал.
        - Напрасно, - ответил Боря. - Будет совсем не фирменно. Ва-абще не фирменно.
        - Пусть будет что будет, - я лишь посмеялся внутри. - Как, кстати, Эрик себя чувствует?
        - Он дома уже, я ему звонил. А как там наши?
        - Все нормально, - ответил я. - Дима в больнице, Пухлый с Крейзи его дотащили, а древолаз засадный пока еще в лесу. Его жене звонили, она говорит, что не вернулся. Бороздит, наверное, просторы Синявы.
        - Я его шлепну, - твердо сказал Боря. - Найду и завалю из ручника.
        - Не гони коней, - осадил его я. - Выстройтесь в очередь, болезные вы мои. Пухлый ему собирается морду набить, Дима - посадить. Рыжего на всех на вас не хватит. Твой ручник, между прочим, «светлые братья» забрали. Они у тещи сделали обыск. Кстати, о птичках. Тебя могут к следаку дернуть по поводу Диминого ранения. Общепринятая версия такова, что мы впятером гуляли по лесу, нарвались на каких-то беспределыциков в маскхалатах, и Диме всадили пулю в жопу. Акима и прочих ни в коем случае не упоминать. Их с нами не было. Их вообще не было. Будут спрашивать - иди в отказ.
        - Точно, надо было в Новгородскую сматывать, - закручинился Боря. - Я, наверное, так и сделаю. Соберу удочки и уйду партизанить, только меня и видели.
        - Каждый человек - кузнец своего счастья. - Практика показывала, что наша совместная деятельность с компаньоном-курганником приводит к катастрофическим результатам. Можно было только приветствовать его инициативу. - Отдыхай на девственном лоне природы до первых холодов. К тому времени, может быть, все уляжется. Ну, ладно, у меня уже кредит кончается, закругляюсь.
        Единицы и впрямь вовсю стремились к нулю. Впрочем, нужно было их совсем немного. Полистав записную книжку, я набрал заветный номер.
        - Аллоу, - проворковал маслозадый ебун, - Конн слушает.
        - Здравствуйте, Альфред Карлович, - постаравшись вложить в приветствие максимум любезности, произнес я. - Это Потехин беспокоит.
        - Очень приятно слышать, - медвяным голосом ответствовал пидор.
        - Помните, мы договаривались насчет реставрации статуэтки Девы Марии? Я бы хотел ее к вам сейчас подвезти, если вы, конечно, позволите.
        - Ах, да-да, припоминаю. Отчего же, привозите, посмотрим, что можно сделать. Вы когда примерно будете?
        - Через час, - дал я время бой-френду собраться. Я добрый.
        - Хорошо. Через час буду вас ждать, - многообещающим тоном заявил дядюшка Альф.
        Очень хорошо.
        Не потрудившись извлечь обнулившуюся карту из телефонной щели, я вернулся в машину. Слава сидел, по-собачьи выжидающе глядя на дорогу.
        - Прекрасно, - сообщил я. - Ребята живы, а наш любимец ждет, безумной страстию сгорая.
        - Чем же ты его так увлек? - криво ухмыльнулся Слава.
        - Ты не поверишь - Девой Марией.
        - У-у!
        Последний раз я имел дело с деревянными храмовыми статуэтками после третьего курса, когда кладоискательская деятельность занесла меня в Вологодскую область. Любят на севере России всяческие фигурки. Не знаю, к какому веку относились обнаруженные в полуразвалившейся церквушке облупившиеся святые, но переть на горбу тридцать километров до станции тяжеленного апостола с меня величиною охоты было мало. Так они и остались гнить - забытые шедевры древних мастеров.
        Впрочем, выдуманный статуй сейчас значил для меня куда больше, ибо открывал доступ к источнику информации. В том, что источник будет фонтанировать, я нисколько не сомневался. Слава мастер проводить форсированные допросы.
        До обиталища ебуна на улице Раков а мы добрались как раз к условленному сроку. Час пик еще не закончился, и пришлось немало проторчать в пробках.
        - Как ты думаешь, - спросил я дружбана, - дядюшка Альф поджидает нас один или с молодчиками?
        - А какая нам разница? - мечтательно сказал Слава, мацая сталь АКМа. - Возьмем, даже если он не один.
        - Только без жертв и разрушений, - попросил я, превосходно зная штурмовую натуру корефана. - Ну-у… без крайней на то необходимости.
        - Посмотрим, - молвил Слава, и мы вышли. Прежде чем позвонить, я сунул руку за спину и расстегнул предохранительный ремешок на ножнах. Меч под своей тяжестью приемисто скользнул в ладонь. Маслозадый ебун открывать не спешил. Давал возможность «светлым братьям» притыриться или просто чуял, что ничего приятного его не ждет. «За открывшейся дверью пустота, это значит, что кто-то пришел за тобой». Пока что не товарищи в габардиновых макинтошах. Хотя мы со Славой для Конна мало чем их лучше. Товарищи отвезут дядюшку Альфа в комнату без окон, а мы… А что сделаем мы? Додумать я не успел. В глазке мелькнуло пятнышко света, защелкали замочные механизмы, и дверь отворилась.
        - Здравствуйте, Альфред Карлович, - бесцеремонно шагнул я через порог, - надеюсь, вы один?
        Меч перегородил своим заточенным телом выход Конну на лестницу, Слава быстро прошнырнул в комнату. Автомат в его лапе не оставлял сомнений относительно цели нашего визита.
        Из комнаты донеслось недовольное ворчание Рольфа.
        - Нормалек, - сообщил корефан, появляясь в прихожей.
        - Замечательно. - Я закрыл дверь. До этого момента путь к отступлению оставался свободным. Конн спокойно смотрел на меня. Казалось, он не удивлен вторжением. - Может быть, пригласите нас присесть? - спросил я.
        - Прошу вас, - указал ухоженной рукой Альфред Карлович. Из его рта вкусно пахло.
        Мы прошли в гостиную и уселись в кресла. Меч я положил на колени.
        - Ко мне, Рольф, - мягко приказал Конн. - Сидеть. - Он старательно избегал резких движений.
        - Как я понял, статуэтку мы реставрировать не будем. Вы прибыли с другими целями, Илья Игоревич?
        - Вот именно. - Выдержка герра Конна мне определенно импонировала. - Сейчас у нас с вами будет реставрация картины моего представления о «Светлом братстве», а если потребуется, то и реставрация вашей памяти.
        - Я вам всего не смогу рассказать, - предупредил реставратор, - поскольку сам многого не знаю. Мой допуск к секретам организации достаточно ограничен.
        - Это легко исправить с помощью зонта, - корефан рыкнул так, что у Рольфа уши встали торчком.
        - Как-как? - взлетели брови дядюшки Альфа.
        - Если забить его тебе в жопу, пидор вонючий! - Слава явно вознамерился деморализовать допрашиваемого.
        - Илья Игоревич, - с оттенком брезгливости произнес Конн, - прошу вас, уймите свою гориллу.
        По сути, он был прав, горячиться не стоило, но теперь и у меня имелись некоторые возражения.
        - Господин, которого вы изволите так обзывать, является моим лучшим другом.
        - Я согласен разговаривать, но без перехода на личности.
        - Хорошо, - хлопнул я ладонями по мечу, а затем и вовсе положил его на стол, - постараемся обходиться без взаимных оскорблений.
        - Мне известно, что вы вступили в конфликт с Братством. - Клинок на столе был лучшим тому доказательством. За ним стояла смерть меченосца, иначе как бы мы его получили?
        - То, что вы беседуете со мной тет-а-тет, - сильное свидетельство в вашу пользу.
        - Меня уполномочили поговорить с вами. Дать ответ на ваши вопросы в пределах моей компетенции. Поверьте, это не так много, но и не очень мало. И прежде всего постараться убедить вас продать Обществу Доспехи.
        Вместо ответа я расстегнул куртку. Это было очень убедительно. Конн слегка наклонил голову.
        - О-о, - только и сказал он.
        - Мне очень не понравилась ваша организация, - сообщил я. - Но коли уж нам приходится столь тесно общаться, я бы хотел узнать о ней побольше.
        - У вас могло сложиться весьма превратное впечатление о ней, - рассудительно заметил Альфред Карлович. - А между тем «Светлое братство» к вам очень хорошо относилось, Илья Игоревич. С вами налаживали контакт и даже пытались предложить руководящую должность.
        - ? - Я даже не сразу сообразил. - Стаценко?!
        - Именно он. Остап Прохорович, - подтвердил дядюшка Альф. - Возможно, следовало сказать об этом сразу, но не получилось.
        - Стечение обстоятельств, - пробормотал я.
        - Вы уехали на раскопки и до начала хм-хм… конфликта не встречались с Остапом Прохоровичем. А мы не знали, что за Эриком стоите вы. Очень жаль.
        - В самом деле, нехорошо получилось. - Разговор принимал совершенно другой оборот. Конн был прирожденный вербовщик, недаром его держали на собеседовании с новичками.
        - Меня просили передать, Илья Игоревич, - доверительно сказал герр Конн, - что «Светлое братство» на вас не в обиде. В случае вашего согласия Организация готова принять меры по улаживанию ваших проблем с милицией. Не примите за угрозу, но в уголовном розыске вами очень интересуются.
        - Братство имеет столь сильное влияние?
        - Для этой цели - вполне достаточное, - усмехнулся Конн, и я вспомнил про общество «Справедливость». В самом деле, если профашистская организация, которую разрабатывает РУОП, спокойно рассылает по городу вооруженных боевиков, то крепкая волосатая лапа у них наверняка имеется.
        - А поймать скромного археолога кишка оказалась тонка?
        - Кто же знал, что вы такой шустрый, - с одобрением сказал Альфред Карлович. - Это лишний раз доказывает, что мы в вас не ошиблись.
        - Такие люди нужны великой Германии, - вставил я, чем вызвал почти отеческую улыбку.
        - Еще как нужны, Илья Игоревич, - голос дядюшки источал елей. Он даже Рольфа гладить перестал, настолько успокоился.
        - Тогда бы я хотел получить представление о новом месте работы.
        - Могу дать пока только самое общее. Детали узнаете в процессе выполнения прямых обязанностей, не знаю уж, какими они у вас будут.
        - Да, это было бы забавно - поработать на Братство, - иронично пробормотал я.
        - Я работаю и прекрасно себя чувствую, - пожал плечами Конн. - Зарплата меня устраивает. Кроме того, обзавелся кучей полезных и приятных знакомств.
        Тут он так масляно осклабился, что Слава аж надулся от возмущения. По зоне бы такой петух на говне протух, а тут гурчим-пурчим! Прямолинейному афганцу вынести эту несправедливость было тяжело.
        - Ну, вернемся к нашим баранам, - молвил я. - Что делает в Питере столь экзотическая организация, можете вы мне растолковать?
        - Это не секрет. Занимается отбором наиболее ценных производителей.
        Я не поверил своим ушам.
        - Производителей, извините, чего?
        - Потомства. Расово полноценного белого потомства.
        Нас со Славой проняло серьезно. Жидовской «пропедевтикой», как выражался покойный Акимов, мы были напичканы с детства.
        - А кто потребитель, организация, производящая долгосрочные евгенические исследования?
        - К сожалению, Илья Игоревич, - развел руками Альфред Карлович, - в плане сохранения тайны я очень надежный источник - знаю только то, что мне самому рассказали, в частности по телефону, пока вы добирались ко мне. Ну, и так кое-что из собственных наблюдений.
        - Понятно. - Я и не сомневался, что дядюшка Альф после моего звонка кинулся давить на легавую педаль, но только я ждал автоматчиков в засаде, а «Светлое братство» предпочло меня завербовать.
        Доспехи Чистоты были очень нужны этой странной организации.
        - Насколько я помню, расовой селекцией занимались в эсэс.
        - Ею и по сей день там занимаются, - невозмутимо выдал Конн. - Окончание Второй мировой войны вовсе не подразумевало абсолютный разгром Светлого ордена. Он прекрасно себя чувствует, только переместился в другое полушарие. Здесь остались его филиалы, основная задача которых - квалифицированный отбор носителей элитного генофонда. Согласно теории Либенфельса, переселившиеся с погибшей родины атланты скрещивались с низшими расами и деградировали. Но это обратимый процесс. Путем селекции можно восстановить древний генетический код арийской протонации и воссоздать подлинного атланта, сверхчеловека!
        - Сильно! - хмыкнул Слава, поглаживая автомат. С волыной в руке он без всяких хитрых ученых штучек ощущал себя сверхчеловеком.
        - Грандиозно, - сказал я. - А средства на дорогостоящие научные исследования эсэс черпает из золотых запасов нацистской партии?
        - Не думаю, - пропустил мимо ушей мой сарказм Альфред Карлович. - Существует торговля и другие источники дохода. «Светлое братство», например, участвует в коммерческих операциях с лесом и полезными ископаемыми Ленобласти.
        Теперь я понял, на чем сколотил капитал Стаценко, но упоминать сложный геологический термин счел излишней роскошью. Тайное знание - самое лучшее оружие, а оно мне может понадобиться; этот враг, если не сделать его союзником, окажется очень опасен.
        - Судя по бурной деятельности Общества, у нас в Петербурге целый арийский Клондайк.
        - Ну, - пожевал губами герр Конн, - истинные арийцы двух метров ростом и с идеальными черепами существуют нынче только в Южной Америке. Но и недооценивать российские резервы тоже нельзя. Здесь их до недавнего времени было больше, чем в разоренной войной Германии. Я имею в виду качественных реципиентов. По собственному опыту знаю, сколь ничтожен их процент. Из сотен прошедших тщательный отбор для науки используются единицы. Остальные служат по мере способностей, в том числе как воинская сила.
        - О, реванш - великая вещь!
        - Напрасно ерничаете. Любая коммерческая структура нуждается в охране, да и прочих должностей немало, где лучше иметь собрата по крови и духу, чем какого-нибудь еврея или араба. Отбор производится по всему миру. Белых людей с арийскими анатомическими признаками находят и в Скандинавии, но больше всего чистокровных в немецких колониях Аргентины, куда съехались уцелевшие представители лучших из лучших: наиболее инициативные особи уникального поколения, осененного заботой великого фюрера, воспитанные в традициях старинного рыцарского ордена.
        - Какое же место уготовано мне в сей уникальной структуре? - перешел я к более насущным для меня вопросам.
        - В наиболее подходящей для вас области. Как вы смотрите насчет руководства Отделом истории и археологии «Светлого братства»? Эта должность наиболее гармонично соответствовала бы вашим способностям и навыкам, тем более что потребность в руководителе такого рода у нас существует.
        - О-о! То есть предлагаете стать кем-то вроде начальника Отделения русской археологии при Отделе древней и ранней истории Института наследия предков? Право же, вы мне льстите. Неужели ранее никого не нашлось достойного этой должности?
        Герр Конн не оставил без внимания мой выпад.
        - «Светлое братство» возродилось не так уж давно, - разъяснил он, - а отыскать жемчужину в навозной куче совсем нелегко, особенно когда ее там нет.
        Я вынужден был проглотить эту пилюлю.
        Как бы там ни было, но шкуру свою и душевное равновесие Альфред Карлович спас. Это я понял, когда мы уже были в машине.
        - Чего это за отдел, про который вы толковали? - поинтересовался Слава, когда мы катили по Фонтанке.
        - Была в Германии такая хитрая организация - Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков - «Аненербе». Была она оккультной и очень непростой. Перед войной она влилась в Светлый орден - 88. Превратилась в Отдел древней и ранней истории. Только занималась она не одними историческими изысканиями, а вдобавок магией, паранормальными явлениями и прочими чудесами, в которые официальная наука до сих пор не верит, хотя некоторые вещи уже начинает использовать. А вот Гитлер верил. И очень хорошо финансировал самые сумасшедшие разработки. Поэтому так прогрессировала наука при нацистах.
        - И чего же они наизобретали?
        - Одна экспедиция к центру Земли чего стоит! Да и похищенного Муссолини при помощи маятника по карте нашли. Только у них было очень мало времени. Хотел бы я знать, какие проекты им реализовать не удалось. Победитель забрал все. Что-то заграбастали наши, остальное поделили американцы с англичанами. Большинство из того, что они унаследовали, до сих пор остается в секрете.
        - Да чего они там могли получить, - скривился Слава. - Муру всякую…
        - Не скажи. В «Аненербе» работали крупные ученые мировой величины - светила в своей области. Наследие от германских предков нам досталось весьма серьезное. Говорят, в Москве хранится архив «Аненербе». Полагаю, «Светлое братство» скоро до него доберется.
        - И чего ты надумал?
        - Скажу честно, - заглянул я в глаза корефану. Там царил кромешный Кандагар, - Альфред Карлович меня заинтриговал. Я был бы не прочь заглянуть за эту завесу. Если Братство согласно на мировую, я готов им Доспехи продать. Да и в говнище увяз по уши, надо из него выбираться, пока не утонул совсем. Реализую Доспехи, деньги получим - чего еще надо?
        - А ты в них уверен? Мало ли чего пидор наговорил.
        - Так-то оно так, - вспомнил я синявинскую бойню, - доверяться им в нашей ситуации нельзя, но и выхода другого не вижу. Нас все-таки крепко приперло. А тут предлагают уладить конфликт мирным путем, и никто не остается внакладе. Выбор очевиден.
        - На кой им только эти Доспехи? - вздохнул Слава.
        - Может быть, хотят оснастить по полной программе своего Солнечника. Доспехи там, копье, шлем какой-нибудь или щит. А может быть, для каких-то магических целей. Кто их, колдунов, знает. Нас, «черных археологов», не должны интересовать пристрастия клиента; нашел, деньги получил и дуй копать дальше. Деньги не пахнут, как говорил древнеримский император Веспасиан.
        - Это точно, после нас хоть потоп, - проявил неожиданные познания мой безбашенный друг. Ему очень хотелось получить свою долю, а дальше хоть трава не расти. Дожить до появления нового фюрера казалось совершенно несбыточным. - Когда думаешь продавать? Надо подготовиться как следует, в смысле, чтобы башку тебе не оторвали.
        - Подождем пару дней. - Я сказал Конну, что мне необходимо некоторое время на обдумывание, и встретил с его стороны полное согласие. - Торопиться тоже не следует - уважать не будут. Выдержим паузу. Отдохнем. Теперь нас не тронут. Готовься вступать в исторический отдел. Будем «светлыми братьями».
        Слава только вздохнул.

15

        Едва я снял Доспехи, как меня начали охватывать сомнения: правильно ли я поступил, согласившись работать на «Светлое братство», не лезу ли в западню? Мысли не давали покоя, они толкались в голове, словно суетливые зверьки, и, чтобы от них избавиться, я опять напялил латы. Сразу стал чувствовать себя уверенно. Древняя магия мастеров Туле дарила ощущение непобедимости.
        Доспехи я все же убрал подальше от посторонних глаз, но на улице без них решил пока не появляться. Маринка с Валерией Львовной ушли по каким-то своим женским делам, а мы с тестем сели пить чай.
        - Налаживается дело? - спросил Анатолий Георгиевич, заметив мою безмятежную рожу.
        - Потихоньку, - кивнул я. - Скоро деньги получим.
        - Да, немного денег бы не мешало. - Тесть ошпарил кипятком фарфоровый чайничек, насыпал заварку. - У меня сейчас бессрочный отпуск: экзамены закончились, дубовым абитуриентам репетитор стал не нужен.
        Как всякий преподаватель, он считал всех учеников поголовно тупыми и нерадивыми. «Ты больно умный, - подумал я. - Ну, так дал бы своего мозга - жопу помазать». Аспирантуру мне заменили тюремные университеты, поэтому в душе сохранились отголоски студенческой солидарности.
        - Я уже от скуки на все руки, - продолжал тесть. - Не поверишь, Илья, скажешь сейчас, что со своей каббалистикой совсем из ума выжил, да?
        - А что такое? - вопросом на вопрос ответил я, тоскуя о чашке крепкого кофе по-турецки из зерен мокко. Такой роскоши в доме Маринкиных родителей не водилось. Инженерно-технические работники привыкли дуть на кухне спитой чай и разглагольствовать под аккомпанемент Окуджавы о том, как лучше обустроить Россию. Некоторые теперь занимают досуг математическими расчетами черт-те чего. Вполне в духе времени - на стыке веков всегда возникает нездоровое увлечение широких масс оккультизмом. - Какими же вершинами непознаваемого вы овладели?
        - Я начал читать «Слово о полку Игореве» способом бустрохедон, как евреи Тору, и обнаружил немало интересного.
        - Вот как? - пробормотал я, не ожидая перехода с математической темы в столь изощренное филологическое русло. - Как же это вы ухитрились?
        - Мне вдруг пришло в голову, что боговдохновенный текст имелся не только у иудеев.
        - И решили поискать славянские корни…
        - И я их нашел! Почему, спросил я себя, русские не могли написать нечто подобное? Я пошел в магазин и купил самое последнее издание «Слова…».
        - А почему именно «Слово о полку…»? - заинтересовался я.
        - Ничего другого не нашел, - смутился Анатолий Георгиевич и тут же с жаром добавил: - Мне кажется, на это была воля Провидения. Оно указало мне подлинный текст. О богоизбранности «Слова…» как документа свидетельствует его полная тайн судьба. Чего стоит одна причина гибели подлинника в огне московского пожарища тысяча восемьсот двенадцатого года! На Русь тогда вторглись полчища Наполеона.
        - Что-то припоминаю, - скромно промолвил я. Он отвлекся на минуту от своих эскапад и налил заварки. Терпеть не могу чай: последствия отсидки. Слава, например, не ест черный хлеб. Настоящей арестантской пищей - чифиром с чернягой - мы насытились по горло. Тесть, как назло, отрезал от бухана изрядной толщины ломоть, намазал маслом и принялся уплетать за обе щеки. При этом он не переставал болтать. Крошки изо рта периодически вылетали на стол. Я незаметно отодвинулся, чтобы не испачкаться.
        - Я стал читать текст. Восхищения он у меня сначала не вызвал по причине крайней нечитабельности. Честно признаюсь, Илья, литературные достоинства его остаются для меня загадкой до сих пор, зато я понял главное: этот текст несет в себе закодированные пророчества!
        Разубедить тестя не представлялось возможным, тут я откровенно пасовал. «Перед упрямой любовью к вымыслу здравый смысл бессилен».
        - Тогда я бы вам порекомендовал исследовать старинный нравоучительный трактат «Колобок», в котором тоже можно найти немало сокрытых слов, - произнес я даже без иронии.
        На кухне инженера, читающего беллетризированное бытописание новгород-северского князя хитроумным каббалистическим способом, чувство юмора увядало.
        - Ты выглядишь не очень здоровым, Илья, - перешел на личности тесть. Должно быть, рекомендация перспективного текста не понравилась.
        - Ну, так ведь и был отнюдь не на курорте. - Вероятно, смотрелся я и вправду не ахти, а чувствовал себя еще хуже. Организм изрядно поизносился за суматошную неделю. Болели голеностопы, саднили разодранные колени, и почему-то ныл бок, должно быть, застудил в лесу. - Теперь я понимаю, каково приходилось нашим во время войны.
        - Какой именно войны? - с ехидством интеллигента новой эпохи поинтересовался Анатолий Георгиевич.
        - Великой Отечественной, - вздохнул я. - Впрочем, немцев я понимаю тоже.
        - Ах, Великой Отечественной, - снова загорелся какой-то безумной идеей тесть. Неумеренный энтузиазм не давал ему покоя. - Помнишь, я рассказывал о биочисле сто тридцать семь?
        - Да, - безнадежным тоном сказал я. - Макс Борн и все такое.
        - Так вот, насчет Великой Отечественной. - Он все-таки дорвался до карандаша. - Война началась двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. - Анатолий Георгиевич выдвинул ящик стола, извлек из-под засаленной поваренной книги не менее засаленную тетрадку, отыскал в конце чистый листок и написал: 22 06 1941 = 9 + 137 • 137 • (137 + 137). - А возглавляет грозный ряд девятка - цифра смерти!
        - Ерунда, - Я брезгливо пошевелил пальцем придвинутую ко мне тетрадь.
        Тесть вскинул голову. Глаза его снова заблестели.
        - Но ведь биочисло есть.
        - Число есть, - признался я.
        Кухонный каббалист собирался еще что-то сказать и даже набрал в грудь воздух, как вдруг заклацал замок и в прихожую вошли Валерия Львовна с Маринкой.
        С ощутимым облегчением я отправился поприветствовать дам.
        Теща держала в руках объемистый хрустящий сверток.
        - Мы тебе, Илья, спортивный костюм купили, чтобы дома носить, - сказала матрона, вручая мне пакет.
        Тут я понял, что принят в действительные члены семьи.


* * *
        Больница была как больница, хотя и лечились в ней сплошь менты. Мы с Пухлым навестили Диму, который лежал в гипсе с раздолбанным тазом и проклинал Рыжего на чем свет стоит.
        - Не ругайся, Димон, лучше красненького выпей, - налил я ему полный стакан кагора. - Для крови полезно.
        Главбух оживился. Не глядя махнул стакан.
        - Как сам-то? - поинтересовался он, цепким взглядом елозя по больничному халату, прикрывающему мой кожан. Под курткой были надеты Доспехи, с которыми я на всякий пожарный случай не расставался.
        - Слава Богу, - пожал я плечами. - Пыхчу помаленьку. Кстати, гмоха в лесу видел.
        - О-о, - изрек Пухлый, - я-я, натюрлих!
        - Возле Акима, - многозначительно добавил я, не вдаваясь в подробности, на запах вина стали подтягиваться соседи по палате. Дима все понял.
        Я достал из пакета еще четыре бутылки. Пить так пить. Кагором мы запаслись в расчете на многоместную палату, наполненную алчущими мусорами. В сумке у ног Пухлого ждали своего часа восемь пузырей по 0,5. И дождались!
        - Я Рыжего посажу, - пылко заверил Димон, вцепившись в мою руку. - Сука! Видишь, что он со мной сделал?!
        - А то!
        - Я его посажу, суку! - повторил Боярский подобно Катону-старшему, который каждую свою речь в сенате завершал словами: «Кроме того, я полагаю, Карфаген должен быть разрушен».
        - Рыжий должен сидеть в тюрьме! - провозгласил я к всеобщему интересу окружающих нас ментов.
        - Если увидишь его, звони, - попросил Дима. - У меня в палате мобильник. Костик, будь другом, дай человеку номер, для дела нужно.
        - Пиши, - сказал молодой парнишка с загипсованной ногой.
        Стараясь не показывать Доспехи, я полез во внутренний карман куртки и достал записную книжку.
        - Абсолютно никаких проблем!
        Пухлый сидел на соседней койке. Его оттопыренные уши напоминали локаторы. Я на секунду задержал на нем взгляд. О чем он думал в этот момент, когда мы сговаривались о ловле всем нам хорошо знакомого товарища по детским играм? Мне снова показалось, что Пухлый догадывается о чем-то связанном со «Светлым братством». Уж слишком много он молчал. Впрочем, Вова всегда был неразговорчив.
        Усилием воли я отвел глаза от Пухлого и спрятал книжицу в карман.
        - Я Рыжего посажу, гада, - в который раз поклялся Дима, когда мы уходили. Надо отдать ему должное, он не унывал, хотя и остался на всю жизнь инвалидом. Лечащий врач, которому я за лояльное отношение к пьянке выставил бутылку «Мартеля», сказал, что ходить Димон сможет, но только с палочкой, а первое время - исключительно на костылях. Я понимал, каково ему приходилось, и разделял ненависть к засадному древолазу. - Ильен, ты мне звони!
        - Обязательно, - кивнул я, и мы с Пухлым покинули палату.
        Зная, что мне за руль, я старался не пить, но набрался прилично. Слегка шатало. Когда мы залезли в «Ниву», я протяжно зевнул.
        - Поехали на блядки? - предложил Пухлый, улучив случай попользоваться машиной.
        - Поехали, - легко согласился я, заводя мотор.
        Был уже вечер. Самое время для ловли ночных бабочек. Решив не искать приключений в центре города, отправились на проспект Просвещения. Гаишников там значительно меньше, и обитель Пухлого рядом, а бабочек на проспекте с ханжеским названием порхает ничуть не меньше, чем в самых злачных районах Питера.
        Долго махать сачком не пришлось, и вскоре на заднем сиденье хихикали две разукрашенные дешевки непонятного возраста. В отличие от нас, они пока были трезвыми - их рабочий день только начинался, и набраться «девушки» не успели. Мы доехали до метро. Вова затарился литровиком водки и непонятным ликером ядовитой расцветки. Я догадывался, какое прекрасное утро предстоит нам от этого коктейля: головка бо-бо, во рту кака, денежки тютю. Знакомые ощущения. Я решил тряхнуть стариной. Во мне взыграла молодецкая удаль.
        - Ну что, красавицы, поехали кататься! - молвил я, отчаливая от остановки.

«Нива» понеслась по направлению к дому Чачелова. По левой полосе можно было разогнаться до ста восьмидесяти, что я и сделал. Попутные машины старались увернуться, видя, что я собираюсь таранить их в зад. Мне было наплевать на эмоции водителей. Пухлый, опустив стекло, утробно рыгал наружу. В распахнутое окошко задувал ветер.
        - Джентелемены, - развязным тоном попросила одна из бабочек, - одолжите дамам куртку, а то холодно, как бы не отморозить чего.
        - Мне самому холодно, - сказал Пухлый, однако стекло не поднял.
        - Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, - донеслось сзади.
        Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.
        - Куртка - это вещь, - с типичным для него цинизмом отчеканил он, - а тебя пять минут делали, дура.
        Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорбленным сопением да ревом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину, и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.
        - А куда это мы приехали? - вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил машину у чачеловского парадного.
        - Ко мне домой, - ответил Вова.
        - Мы так не договаривались, - стала упрямиться та. - Вдруг у вас там групповуха?
        - Нет, в квартиру мы не пойдем, - поддержала соседка. - Давайте уж здесь.
        Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.
        - Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, - проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), - оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!
        - Нет, уж лучше на дороге, - осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.
        - В квартиру мы не пойдем, - наотрез отказалась ее напарница, видимо имевшая горький опыт хоровых партий.
        - А куда вы денетесь? - хмыкнул я.
        - Будем громко кричать и упираться!
        - Да ну их к дьяволу, - с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. - Высадим их, пускай себе топают.
        Пока ехали, я несколько протрезвел.
        - О-о, какая попсня! - разочарованно протянул Пухлый.
        - Пошли в зад! - Я вылез и открыл заднюю дверцу. - Выметайтесь!
        Бабочки выпорхнули наружу.
        - Ну и дурак, - сказала Вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.
        Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулем своего пятидверного урода и пялился перед собой.
        - Казино нам не построить, не возглавить кабаре. Можно лишь бардак устроить и нагадить во дворе, - выдал исключительно верное сообщение Чачелов и поискал выпивку. Нашел только водку. Ликер сообразительные барышни прихватили с собой. - Ловеласов из нас не получилось.
        - Может, и к лучшему, - заметил я. - Гонорея гонору убавляет.
        Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
        - Чую, это кикс! - сказал он, ничего более остроумного не придумав. - Теперь нам придется пить одним. А если нам придется пить одним, значит, неминуемо последуют разрушения и жертвы.
        - Нет, нет, нет, никаких разрушений, - встрепенулся я. - Увольте! - Окинул взором литровый пузырь и ужаснулся. - Знаешь, Вова, поеду я, пока чего с разрушениями не вышло. Хватит с нас жертв. Меня жена ждет.
        - О-о, жена - это кикс! - замотал башкой Пухлый.
        - Слушай, - полюбопытствовал я, пользуясь возможностью соскочить с темы тотального загула, - а почему ты не женат?
        - Почему я не женат? - флегматично похлопал ресницами Пухлый. - Не хочу ставить себя в такое положение, когда ко мне относились бы как к собственности, а я бы с этим мирился или, того хуже, безуспешно протестовал. В результате я недополучил много тепла и ласки, зато, чисто по жизни, остался свободным.
        Пухлый был в своем репертуаре. Первую любовь увел от него Рыжий, а потом о проблемах брака Чачелов, видимо, не задумывался. Жил как живется: водка, Синява, казаки, анаша. Я бы, наверное, тоже таким стал, если бы не встретил Маринку.
        - Хм, неизвестно еще, что хуже, - заметил я.
        - И как оно? - с тоскливыми интонациями записного холостяка спросил Вова.
        - Нормально, - сказал я. - Теща вчера спортивный костюм подарила.
        Чачелов смирился, видя, что имеет дело с примерным семьянином.
        - Ну, давай, - протянул он мне пятерню, отпуская на волю.
        Он покинул машину и отправился квасить в одно рыло. Урод!
        А я поехал домой, думая о том, что меня-то назвать уродом можно с не меньшим основанием. Конечно, на фоне Пухлого я смотрелся почти респектабельно, совсем как тот водитель «опелька» с обтянутым оранжевыми одеяльцами салоном и детской клюшкой на заднем сиденье, но, с другой стороны, стоило мне представить себя отцом семейства, и меня начинало тошнить. «А ведь рано или поздно придется детей заводить, - вдруг подумал я. - Моя дражайшая половина наверняка считает, что лучше поздно, чем никогда. Пока от этого опрометчивого поступка Маринку удерживали военные действия, но они завершились. Что, если жена воспользуется периодом затишья?!» Детей я не любил. Теща со своими подарками также внушала изрядные опасения. Она способна дочку уболтать. Надудит в уши, как ей охота понянчиться с внуками, что Маринке самое время рожать, да и мне остепениться пора. И вот: сегодня покупается безвкусный спортивный костюм, завтра - детская кроватка, а послезавтра извольте забирать жену из роддома! Я не собирался недооценивать тещу. Бессознательно я вдавил педаль газа, словно хотел опередить коварного врага. Я снова гнал по
левой полосе, и мимо меня проносились назад машины.
        Торопился я, впрочем, зря. В квартире была темень. Марина с Валерией Львовной снова отбыли по каким-то делам. У меня возникло подозрение, что они зачастили в женскую консультацию, хотя для поликлиники было поздновато. Но они могли консультироваться у частного врача. Моими стараниями финансовое состояние семьи это позволяло. Сдается, я сам кую для себя цепи.
        Тесть, впрочем, дома был. Он спал, но свет из прихожей разбудил его. Он выплыл из темной комнаты, протирая глаза.
        - Добрый вечер, - сказал я, держась одной рукой за стену, а другой снимая ботинок.
        - Добрый-добрый, - ответил он с виноватой улыбкой. - А я что-то прикорнул.
        - Случается, - сказал я, наконец-то расправившись с башмаком и при этом не сильно пошатнувшись.
        - Я пойду чайник поставлю, - сообщил Анатолий Георгиевич. - Будешь чай пить?
        - Буду, - принес я жертву. Чтобы не выглядеть сильно пьяным, я старался говорить поменьше.
        Тесть прошел по коридору, зажег свет на кухне и загремел посудой на плите. Радуясь, что он скрылся, я повесил куртку и принялся расстегивать пряжки на Доспехах Чистоты. Я не хотел, чтобы Анатолий Георгиевич видел меня в латах.
        Как назло, ремешки перепутались. Система креплений на изделии мастеров Туле была совершенно первобытная. А может, просто я был нетрезв. Терзая застежки, я прислушивался к звукам, доносящимся из кухни, готовый при появлении тестя немедленно укрыться в комнате. Звуки были самые разные: шипела конфорка, лилась вода, потом воду выключили, лязгнул чайник, зазвенело разбитое стекло, на улице бухнул выстрел, и под грохот сдвигаемой мебели в кухне упало тело.
        Я замер, напряженно дыша приоткрытым ртом, затем бесшумно прокрался по коридору и заглянул в кухню. В окошке зияла дыра, на полу агонизировал тесть. Я лег, чтобы снайпер не мог меня видеть, подполз к Анатолию Георгиевичу. Полированные Доспехи легко скользили по линолеумному полу.
        - Анатолий Георгиевич, - спросил я зачем-то шепотом, - вы меня слышите?
        Все, что я делал, было, конечно, глупо, но в тот момент я не мог этого понять и старательно делал тестю искусственное дыхание, вызывал «скорую», пытался перевязать. Он умер у меня на руках. Пуля попала в сердце или совсем рядом.
        Потом я позвонил Диме. Попросил защиты. У меня больше не было знакомых ментов. Димон обещал поговорить с оперативниками и сказал, чтобы я их дождался. Я сразу же позвонил в милицию.
        Пока ехали медики, я снял Доспехи и спрятал их вместе с мечом и «стечкиным» в дальний угол платяного шкафа, под груду старых одеял. Я не хотел, чтобы их видел кто-нибудь посторонний.
        Примчались менты. Я рассказал им, как было дело, и попросил связаться с оперуполномоченным Боярским. Эти мусора Димона хорошо знали, поэтому обошлось без задержания. Я подписал протокол предварительного допроса, внимательно прочитав. Я сказал, что не знаю, кому понадобилось убивать тестя, и что у меня самого нет врагов.
        Прибыли криминалисты. По кухне ходил фотограф, сверкая фиолетовой вспышкой. У стола сиротливо жались санитары. В комнате опера устроили что-то типа штаба. И тут приехали Маринка с Валерией Львовной.

16

        Сушить в одиночку здоровенную авиационную воронку - почти сизифов труд. Но у меня не было выбора. Нужны были ПТРД и к ним патроны. Все это мы с Крейзи утопили в яме давным-давно. Ружья я достал, а вот с патронами пришлось повозиться: за долгие годы воронка успела заплыть грязью, а чтобы в ней покопаться, следовало вычерпать всю воду. Что я и делал - ведром. С равным успехом можно осушать чайной ложкой Байкал. Хорошо еще, что не было дождя. Я устал как собака, пальцы ломило от холода, и только злость помогала мне выдержать нечеловеческие лишения дикой трофейной работы. Сходным образом, должно быть, истязают «черных следопытов» в аду. Мне повезло раньше времени не узнать этого. Мою пулю принял тесть.
        С того страшного вечера прошла неделя, и мне следовало пошевеливаться, потому что завтра надо было вернуться в город и помочь приготовить поминки на девять дней.
        Наконец я «осушил» яму. Я еще некоторое время кидал жижу, пока она вычерпывалась, затем слез с коряги, обеими концами воткнутой в стенки ямы и образовывавшей некое подобие мостков, и ступил в буровато-черное месиво.
        Грязь немедленно засосала меня по колено. Я был обут в болотные сапоги и без опаски погружался в дерьмо. Вскоре подошвы коснулись твердого дна, я прочно застрял и теперь мог спокойно работать.
        Я нерешительно осмотрелся. Надо мной угрюмо молчал потревоженный лес, неприязненно взирая на алчного осквернителя, расковырявшего залеченную рану. Я взял с коряги большую совковую лопату и принялся методично выбрасывать из воронки грунтовый намыв, похожий на темный, старательно размешанный кал. Почти сразу же лопата проскребла обо что-то металлическое. Я зачерпнул поглубже и потыкал совком в стенку ямы, маленькими порциями сбрасывая землю. На лопате появился облепленный грязью предмет, смахивающий на сигару. Я взял его и как следует отряхнул. Это был бронебойный патрон 14,5-мм. Я разглядывал его как редкую драгоценность. Такими патронами стреляло противотанковое ружье Дегтярева.
        Патрон был абсолютно целый, и мне показалось, что это есть знак свыше. Я сунул его в карман спецовки и вдруг поймал себя на мысли, что впервые за всю неделю улыбаюсь. Только улыбка моя была какая-то злорадная.
        Я согнал с лица гримасу и принялся копать дальше. Адский труд увенчался успехом. Саперы, сбрасывавшие железо в непросыхающие водоемы, не обошли вниманием мою воронку. В ней, конечно, не раз булькали трофейщики, но что они могли наудить своими крюками? Осушать же яму до меня никто не брался. Находки пошли одна за другой, и у меня даже поднялось настроение.
        До чистой земли воронку я раскопал за два часа. Вылез, привел себя в порядок и занялся трофеями. Моей добычей стали три бака для МГ-34 (один заправлен снаряженной лентой), пустая лента от «максима» и бронещит для него, дюжина ломов, семь самых разных лопат, девять касок, немецкий противогазный бак, четыре ганс-винта, две трешки и одиннадцать штыков от них. Все в неплохом состоянии, но без дерева, естественно. Приклады давно сгнили. Впрочем, их ничего не стоило восстановить, и в другое время я, несомненно, обрадовался бы подобным находкам, только сейчас цели у меня были несколько иные. Я нашел главное - восемь патронов Б-32, и все они оказались шебуршастыми. Я надеялся, что и капсюли у них будут в полном порядке.
        Когда я засобирался в обратный путь, на меня набрел Пухлый.
        - О-о, силен ты, - окинул он взглядом испоганенную землю вокруг воронки. Лесная подстилка была завалена толстым слоем подсохшей грязи, словно на дне взорвался мощный заряд.
        - Я же сказал тебе не появляться на даче, - вместо приветствия пробурчал я. - Там опасно.
        Я не удивился его появлению. Чачелов казался естественной частью синявинского леса, словно обитал здесь всегда. Он был одет в неизменный десантный комбез, шнурованные зеленые сапоги из литой резины и затасканную фуражку внутренних войск без козырька. За плечом у него стволом вниз висел автомат Калашникова. Пухлый приехал отдохнуть. Он разжился оружием и бродил по лесу в свое удовольствие.
        - Ни фига там не опасно, - ответил он. - Я у соседей поспрашивал. Милиция не приезжала. Никто ее не вызывал.
        - А трупы? - спросил я.
        - А что трупы? Трупы забрали немцы. Оба Синявина теперь на ушах стоят. Слухи ходят, что трофейные команды в лесу передрались, а я, чисто по жизни, среди соседей главный мафиози.
        Пухлого на даче действительно побаивались.
        - Ну, раз нет трупов - нет состава преступления, - заключил я. - Ты давно приехал?
        - Вчера.
        - В город не собираешься?
        - Нам всегда по пути, дружок! - хмыкнул Пухлый и пошел прятать автомат.
        А я занялся приготовлением к стрельбе.
        Противотанковые ружья я уже разобрал, вычистил и смазал, использовав в качестве шомпола полутораметровую арматурину. Сейчас они лежали в «Ниве», обернутые брезентом. Это было чрезвычайно неприхотливое оружие. ПТРД фактически состоит из трубок разного диаметра: наружная трубка с плечевым упором, внутренняя - со спусковым механизмом, к наружной трубе крепятся ствол со ствольной коробкой, в которой размещен затвор. Рашен система - все просто и надежно. А главное, не гниет. Конечно, малость приржавели сверху, но я ободрал их напильником. Вчерашний вечер все равно был свободен, а спать не хотелось. В принципе, со вторым ружьем можно было вообще не заморачиваться - для дела мне требовалось всего одно и то лишь на раз, но я довел до ума. Теперь из них можно было стрелять, что я и намеревался сделать.
        Я собрал ПТР, тот, что был с сошками. К этому времени вернулся Пухлый без автомата.
        - О-о, ja, ja, годится, - оценил он в присущей ему своеобразной манере.
        Я лежал, уперев в плечо приклад наиболее дееспособного ружья. Стрелять без деревянных накладок было неудобно, но я обмотал рукоятку тряпкой, а на планку нащечника положил свернутую спецовку, в которую теперь и упирался скулой. Дома я, разумеется, изготовлю нормальные приспособы, а здесь и такие сойдут.
        - Щас мы сделаем вещи, молотки и клещи, - прошептал я, всматриваясь в прицел.
        Я старательно привыкал к его необычной конструкции. Он был расположен слева от ствола, что меня, помню, поразило, когда я впервые откопал ружье. Пользоваться им вполне было можно. Да и как иначе - выносить направление ниткой у меня возможности не будет, крепить на ПТР оптику не меньше мороки; к тому же я опасался, что на пристрелку снайперского прицела уйдет куча патронов, а их и так нет. Вот и тренировался, пока была такая возможность. Левой рукой я направлял ствол, подтягивая приваренную к плечевому упору планку. Деревья ловились на мушку вполне приемлемо, и я решился шмальнуть.
        Ты-дым! - вселенная содрогнулась вместе с моими мозгами, затвор рванулся назад, выбрасывая вниз воняющую кордитом гильзу.
        - А-а-а, маза фака! - сказал я, повернувшись к Пухлому. Грохот ПТРД был убийственный. Казалось, что изо рта и ушей у меня валит дым.
        Оглушенный Вова только потряс головой: мол, действительно, так и есть. Детище конструктора Дегтярева внушало ужас не только врагам, но и самому стрелку.
        Мы пошли посмотреть, что получилось. Трофейная волына садила что надо. Я положил пулю точно в цель. Четырнадцатимиллиметровая болванка прошибла дерево насквозь и улетела неизвестно куда. Я улыбнулся.
        - Дай-ка и мне стрельнуть, - завелся Вован.
        - На, - протянул я ему патрон, которым и без ружья можно было убить человека. - У тебя дома маслята для пэтээра есть?
        - Пара штук на даче найдется, - сказал Пухлый.
        - Дашь? На кой они тебе?
        Пухлый кивнул и пошел к ружью. Я подобрал щепку и воткнул в кору стоящей рядом сосны. Я решил, что дополнительная проверка прицелу не помешает. Пухлый тоже стрелял неплохо, и я его глазу мог вполне доверять.
        Чачелов привычно занял позицию для стрельбы лежа. Щепка отчетливо выделялась на фоне коричневого ствола.
        - Попади-ка в нее, - сказал я, присаживаясь рядом с Вованом на корточки.
        - Яволь, - ответил Пухлый, подтыкая поудобнее куртку на подщечнике. - Айн момент…
        Он замер, затаив дыхание. Я поспешил заткнуть уши, и вовремя. Пухлый долбанул, почти не целясь. Глаз у него был верный. Щепка исчезла.
        - Видал? - сказал он. - Белку в глаз могу. Дай еще патрон.
        Я секунду помялся, но вспомнил о лежащих на даче боеприпасах и отдал.
        Пухлый выбрал дерево на краю поляны. До него было метров двести. ПТРД прогремел на весь лес, за мишенью попадали срезанные пулей молодые осинки, я поднялся, чтобы оценить успехи.
        - Патрон! - скомандовал Пухлый, протягивая РУку.
        - Да пошел ты! - возмутился я. - И так уже две штуки извел. Тоже мне, бронебойщик Денисов! Патрон ему подавай.
        Недовольно бурча, я направился к дереву. Сосенка толщиной сантиметров пятнадцать была прострелена точно посередине. Очень хороший результат. Значит, точности прицела я вполне мог верить.
        Мы заехали к Вовану на дачу. В доме после нашествия «светлых братьев» ничего не изменилось, разве что на полу тамбура появилось длинное кровяное пятно с неровными краями. Пухлый, естественно, не удосужился его замыть, и пятно исчезало естественным образом, стираясь подошвами. Я с удовлетворением припоминал подробности дачной бойни. Доспехи Чистоты, из-за которых она состоялась, снова были на мне. Отправляясь в город, я не забывал облачаться в латы. Однажды они спасли мне жизнь, не позволив раньше времени появиться на кухне…

…По прошествии недели я уже по-иному осмысливал обстоятельства того страшного вечера. Страшным он был из-за Маринки. Смерть чужого человека - это одно, но когда она касается близких, то воспринимается совершенно иначе. Я впервые видел жену в истерике. Вспоминать эту сцену не хочется.
        Сам я тогда пребывал в некотором отупении. Почему-то до меня не сразу дошло, что выстрел был произведен по человеку, появившемуся в темной квартире, то есть - только что пришедшему домой. Так, по крайней мере, мог понять посторонний наблюдатель, когда на кухне зажегся свет и начал сновать чей-то силуэт, размытый тюлевыми занавесками. Снайпер сделал логический вывод и успешно справился с задачей. Только я сначала не мог понять, кому понадобилось валить тестя, и решил, что он таки доболтался по телефону об азано-кремниевой радивоцелпи.
        Потом было малоприятное общение с операми, но это явилось лишь преддверием кошмара. К слову сказать, Валерия Львовна проявила небывалое, с моей точки зрения, мужество. Она не плакала даже на похоронах. Но замкнулась в себе, осунулась и заметно почернела лицом. Кажется, она резко начала седеть.
        Мне она не сказала ни слова упрека. Общение между нами стало сухим и очень деловитым. С каждым днем я все больше и больше опасался срыва, по мере растущего напряжения. Вот и поехал в лес, надеясь своим отсутствием немного разрядить обстановку.
        Кроме того, в Синяве мне было кое-что нужно. И я это добыл. Теперь рассчитывал применить по назначению.
        Причиной послужил звонок Стаценко. Он раздался уже после прихода тещи с Маринкой, когда я хлебнул всего сполна.
        - Как поживаете, Илья Игоревич? - осведомился Стаценко.
        Проверил.
        Он меня проверял, живой ли. Снайпер делал свою работу, стукач - свою. «Светлое братство» функционировало исправно.
        - Нормально, - ответил я. Нормально для меня. - А вот тесть мой умер. Очень жаль.
        - Примите мои соболезнования, - мгновенно сориентировавшись, скорбным тоном выдал Стаценко. Еще бы не скорбеть: ликвидация провалилась, а работа киллера небось денег стоила.
        Я принял соболезнования. Я ничего не сказал. Но мысленно выразил ему свои.
        - На, скупердяй, - сказал Пухлый, протягивая мне три целехоньких патрона БЗ-41 для противотанкового ружья.
        - Я не скупердяй. - Я потряс патроны над ухом. В них отчетливо шебуршился порох. - Просто у меня их мало, а они мне нужны.
        Пухлый понимающе усмехнулся. На его искарябанной роже это выглядело как зловещая гримаса.
        Я тоже оскалился в ответ. Вова несколько скис. Ксения, с которой я последний раз виделся на поминках, сказала, что у меня «ожесточилось» лицо. Что было неудивительно - после гибели тестя я стал воспринимать мир весьма цинично. Я разуверился в людях. Любой мог предать меня.
        И я решил начать отстрел предателей.
        - Ты стал на черта похож, - заметил Пухлый, когда мы выезжали на Мурманское шоссе. На даче он переоделся в цивильное и теперь выглядел просто уродом, а не милитаризированным уебком непонятно какого рода войск.
        - Какой есть, на то и похож, - ответил я. - Кажется, я при жизни переселился в ад. Друзья детства охотятся за мной в лесу, деловые партнеры после заверений в добром сотрудничестве стремятся меня убить - с чего благоденствовать?
        - Рыжий в город приехал, - сообщил Чачелов.
        - Видел его? - встрепенулся я. - А Диме сказал?
        - Я его жене иногда позваниваю, она говорит, что приехал. Димону не стал звонить. Да и чисто по жизни, что он сейчас может?
        - А ты что можешь? Зачем тогда звонишь Богунову?
        - Я хочу с ним встретиться раньше, чем он встретит меня в темном парадняке, - глубокомысленно заявил Пухлый. - Вован сейчас не в себе после Синявы. Он будет валить нас по одному, чтобы не оставлять живыми свидетелей его неудачной охоты. Он так воспитан. Отец растил его как сверхчеловека, привыкшего добиваться результата любым путем. Он привык доводить дело до конца.
        - Припоминаю, - вздохнул я. Подобная черта характера у Богунова действительно имелась. Он был очень требователен к себе. На раскопках пахал за троих: помимо того что силушкой его Бог не обидел, Вова еще и работал как ни с чем не считающаяся холодная машина. Он был фанатиком в достижении поставленной цели. Теперь это свойство личности обернулось против нас. - Боюсь, что Рыжего нам придется замочить.
        - Я тоже так думаю, - неохотно признался Пухлый, помолчав. - Но мне этого очень не хочется. Он хотя и аморальный типус, но все-таки друг.
        - Твой друг тебя же и грохнет, - проворчал я.
        - Я попробую с ним договориться.
        - Рискуй.
        Тут я окончательно понял, кто был снайпером, застрелившим Анатолия Георгиевича, полагая, что убивает меня, - Вова Богунов! Это был его стиль - пуля в сердце. Так учат снайперов в армии. Так же он застрелил Акима и трех охотников. Остальных он зарезал. Но не из жестокости, а по необходимости. Вова был действительно холодной машиной. Военная служба сделала его профессионалом отвратительного труда. Лесника я в расчет не беру - так с ним поступил бы всякий трофейщик: синявинский шериф честно заслужил поганую смерть.
        Я отвез Пухлого домой и поехал на свою квартиру. Не везти же, в самом деле, противотанковые ружья скорбящей родне! Да и без необходимости созерцать их кислые лица желания маловато, равно как обитать в душной атмосфере тещиного жилья.
        Я позвонил в Борину дверь. Открыла его мама.
        - Бори нет, - сказала она. - Он уехал.
        - Давно? - спросил я.
        - Дней пять назад.
        - Не сказал куда?
        - На какое-то озеро в Новгородскую область.
        - Как жаль, - сказал я.
        Боря выполнил обещание и слинял. Недурно было бы слинять и мне, но я не мог. Теперь, когда вместо безликого «Светлого братства» возникли вполне конкретные люди, желающие моей смерти, я должен был действовать. Глупо было идти на попятный, соглашаться продавать Доспехи и заключать мирный договор. Истинные арийцы имели характер нордический, твердый и прощать врагу великие прегрешения не собирались. Они в полной мере продемонстрировали свое вероломство, заставив Рыжего отрабатывать заплаченное грязное жалованье. Богунов, конечно, доведет дело до конца, он это умеет. Я не должен сидеть и гадать, что пронзит мое сердце: пуля или нож.
        Рыжий оказался мастером устраивать засады - не зря воевал в Боснии на стороне мусульман. Сарацины известные головорезы. Чему он научился у них, я уже знал по Синяве: ничему хорошему.
        Отмывшись под горячим душем от лесной грязи, я достал из серванта початую бутылку «Реми Мартина» и с ходу принял полтишок. Повторно наполнив бокал, уселся в кресло и погрузился в размышления. Думы были невеселыми - все больше о сарацинах и резне. Кресло я задвинул глубоко в угол, чтобы не светиться напротив окна. Снайпер на соседней крыше уже стал моим ночным кошмаром.
        Впервые мне приходилось планировать покушение на убийство. Тщательно продумывать каждую деталь: выбор позиции, маршрут отхода, незаметный способ доставки оружия. Первым я решил ликвидировать Стаценко. Остап Прохорович был единственным звеном, связывающим со мной «Светлое братство». Без осведомителя воевать им станет сложнее, а мне - приятнее. Пан Стаценко прочно ассоциировался у меня с гибелью тестя, за которого я чувствовал вину перед Валерией Львовной, не говоря уж о Маринке. Я приговорил подлого стукача. За него на том свете мне семь тяжких грехов спишется.


* * *
        Хмурое петербургское утро теплом не радовало. Из чердачного окошка доносилось сытое воркование голубей. Я подул на озябшие пальцы и засунул их под мышки. Тоже мне, лето! От ветра, постоянно дующего на этой высоте, тонкие кожаные перчатки не спасали. Начинался третий день наблюдения, от гибели тестя - четырнадцатый.
        Я выпасал машину Стаценко, заняв позицию на крыше девятиэтажки. Отсюда хорошо просматривались ворота его особняка, находившегося метрах в четырехстах от моего поста. Чтобы разглядеть «мерседес», бинокля не требовалось. Я также был уверен, что с такого расстояния попаду куда нужно. Силки были расставлены должным образом, и оставалось дернуть за веревочку, чтобы добыча забилась в предсмертных судорогах.
        Офис ЗАО «Ресурсы» находился в Купчино, на улице Влада Тепеша, - от Озерков не ближний свет. Чтобы добраться туда, нужен час. Остап Прохорович прибывал на службу к половине десятого. Соответственно, выезжал из дома в восемь тридцать или чуть раньше. За минувшие дни я получил некоторое представление о деловом распорядке функционера «Светлого братства» и выяснять дальнейшие подробности его жизни не собирался. Для реализации моего замысла мне было достаточно знать, во сколько он покидает усадьбу.
        Противотанковое ружье Дегтярева, собранное и с патроном в казеннике, лежало рядом со мной. Остальные патроны разместились в карманах куртки. За пазухой, при каждом движении скользя рукояткой по Доспехам, елозил «стечкин». За спиною под курткой был пристегнут арийский меч. Выходя в засаду, я предпочел быть во всеоружии, чтобы какой-нибудь идиот не сорвал своим появлением на крыше тщательно подготовленную акцию. Любой незваный гость будет зарублен или, в крайнем случае, застрелен. Став засадным снайпером, я начал хорошо понимать Рыжего.
        С крыши двор Стаценко был как на ладони. Остап Прохорович появился в зоне видимости, когда часы показывали четверть девятого. Он сошел с крыльца и сел на заднее сиденье «мерседеса», который ждал его с работающим мотором. Охранник поспешил к воротам, а я отомкнул сошки ПТРД, угнездил их на обитом жестью парапете крыши и вдавил в плечо дугу приклада. Оттянул крючок ударника, повернул, снимая курок с предохранительного взвода, и осторожно отпустил. Теперь противотанковое ружье было готово к бою. Я приник к прицелу, старательно дыша. От первого выстрела зависело очень многое. Ворота раскрылись. Я замер.
        Когда «мерседес» выполз со двора и затормозил перед дорогой, я выстрелил. Мир содрогнулся. Сохи слетели с парапета, я едва удержался на коленях и судорожно зашарил в кармане, выцепляя следующий патрон, спеша перезарядить, пока машина не уехала. Когда я наконец захлопнул проклятый затвор и смог обозреть результат работы, то понял, что волновался напрасно. Транспорт был надежно выведен из строя. Бронебойно-зажигательная пуля попала в мотор. Из-под капота повалил черный дым.
        - Лопнул подсвечник у пятой свечи! - злобно прошептал я и пальнул по салону, стараясь зацепить разместившегося на заднем сиденье пассажира. - Нету бензина, хоть хуем стучи!
        Из «мерсюка» выскочил шофер и опрометью кинулся обратно к даче. Сам Стаценко почему-то не показывался. Мысль о том, что я его свалил, привела меня в бурный восторг, и я, уже не торопясь, влепил в черную крышу четыре бронебойные пули.
        Вот и исполнилась детская мечта - расстрелять из ПТРД автомобиль представительского класса. Жаль, Крейзи нет рядом, он бы оценил.
        Последний чачеловский БЗ-41 я использовал по задней части кузова, надеясь поджечь бензобак. Ничего почему-то не загорелось, но и того, что сделано, было вполне достаточно. Не знаю, кто бы смог уцелеть в насквозь пробитом пулями салоне. Дырок я отсюда, конечно, не видел, но целился в разные части крыши, чтобы Стаценко, даже если он упал между сиденьями, не оказался в зоне недосягаемости.

«Мерседес» понес изрядный урон. Передок был объят пламенем - горели бензин и масло. Я глянул на часы и понял, что времени на отступление у меня осталось в обрез. Восемнадцать минут девятого - минуло три минуты, немного, но хватит, чтобы вызвать милицию. Я ринулся к чердачной двери и покинул дом через самое дальнее парадное. На улице было тихо, однако следовало поспешать, пока кварталы не начал шерстить ОМОН. Я дошел до метро и, никем не замеченный, влился в поток пассажиров. Домой я вернулся в девять тридцать. У Остапа Прохоровича как раз должен был начаться рабочий день.


* * *
        Теща завесила все зеркала черным крепом. От этого квартира приобрела некую величавость и стала напоминать задрапированные покои в готическом стиле. Кухня, где был убит тесть, зеркал не имела. Я сидел за столом и пил кофе в гордом одиночестве. На полу был линолеум. Пятно крови было замыто начисто, и поэтому ничто не портило мне аппетит.
        Разделавшись со Стаценко, я почему-то не чувствовал страха. Просто стало легко на душе. Древний обычай мести, присущий всем народам Земли, это был варварский пережиток прошлого. Дух злодейски убитого родича действительно требовал возмездия. Он его получил и теперь отошел от меня. Я даже не задумывался о том, как отреагирует на эту акцию «Светлое братство». Мне было безразлично. «Они хотели войны - они получили войну». Все заверения в дружбе и сотрудничестве на поверку оказались ложью. Гумозный пидор мне наврал. Он был следующим в моем списке.
        Во рту стояла кофейная горечь. Я смотрел в окно. Над крышей дома напротив, откуда стрелял засадный древолаз, плыли облака. Снайпера я не боялся. Теперь я знал, что значит выйти на тропу войны. Не бегать по городу, как загнанный партизан, а начать планомерное и продуманное уничтожение противника. Врага.
        Я начинал мыслить ратными категориями.
        Доспехи Чистоты быстро развили во мне способности, коих не смог выявить препод военной кафедры ЛГУ за весь период обучения. Несколько дней активной практики по эффективности превзошли годы нудной теории. По натуре я, наверное, практик. Поэтому и выбрал археологию, а не работу в архивах. Только вот практика эта дорого мне обходится, а еще дороже - моим близким. Какую же пользу я могу извлечь из этих знаний, купленных столь недешево? А ведь польза должна быть, иначе зачем мне эти уроки.
        Так я размышлял, прихлебывая из чашечки горячий кофе без сахара и не обжигаясь.
        Мягко шаркая шлепанцами, на кухню вошла Валерия Львовна. Она добрела до окна и сняла с батареи сушившуюся на ней кошелку.
        - Пойду в магазин, - бесцветным голосом сказала она.
        - Да что вы, давайте я сам схожу, - мне хотелось оказать ей какую-нибудь услугу.
        Теща по-старушечьи вздохнула и отдала сумку. И куда девалась та энергичная, язвительная дама, наводившая на меня ужас еще месяц назад? Валерия Львовна жутко изменилась за последние дни. Слава Богу, у Маринки, ее молодой копии, я таких метаморфоз не заметил. Жена держалась молодцом. Но что с ней станет, когда меня убьют?
        Я выкатился из дому, изгоняя из головы дурные мысли. Погода разгулялась, начинало припекать солнышко, и я понял, что куртку надел зря. Впрочем, без нее было не обойтись - во внутреннем кармане лежал «стечкин»; в латы я облачаться не счел нужным, а вот волыну на всякий случай взял.
        Продуктовый маркет размещался на углу. Идти до него было минут десять. По случаю рабочего дня контингент покупателей составляли сплошь старушки, да еще какой-то накачанный неформал разглядывал витрину с колбасами, видимо выбирая наиболее богатый белками продукт. Одет он был как «белый негр»: в короткие штаны до колен, широченную сетчатую футболку, покрытую рэповской символикой, непонятными цифрами и надписями, и высоченные кроссовки «Puma» (они же «Рита»), дорогие, баксов за триста. Фигура у него была типично культуристская, наработанная в зале осанка пауэрлифтера, словно он готовился вот-вот поднять штангу. Я встал рядом с ним и приценился к ветчине. Ветчина мне понравилась, и я поискал глазами кассу.
        Неформал обернулся и глянул на меня. Я тоже вытаращился.
        Это был Вова Богунов, только значительно возмужавший - видел-то я его последний раз лет в семнадцать. Коротко стриженная башка, круглые глаза и приоткрытый от удивления рот. Теперь я знал, как выглядит древолаз засадный в мирной обстановке. Мы шарахнулись друг от друга. «Сейчас убьет!» - мелькнуло в голове. Похоже, не только у меня одного. Почти наперегонки мы выломились из магазина и рванули в разные стороны. Я - доставая из-за пазухи «стечкин», Рыжий - не знаю, что он мог доставать; оружие в его негритянское платье заныкать было некуда. Когда я оглянулся, Богунов исчез.
        С сильно бьющимся сердцем, я вернулся домой. Ни о каких продуктах речи уже не шло. Теща просекла по моему лицу, что опять случилось нечто экстраординарное, и вопросов задавать не стала.
        Я, ошалелый, сидел в своей комнате и рассуждал, к каким последствиям может привести наша встреча. Вова теперь знает, что я жив. По его харе было заметно, что он записал меня в покойники, а тут я воскрес и стою рядом с ним в очереди за колбасой. Есть от чего распереживаться. Рыжий меня боялся. И еще я знал - теперь он будет с удвоенной силой стараться меня убрать. Богунов привык доводить дело до конца. Пухлый был прав: свидетель синявинской бойни древолазу не нужен.
        - Какая попеня, - сказал я и поймал себя на том, что говорю словами Пухлого.
        Почти сразу же раздался телефонный звонок.
        - Иди, милый, тебя, - в комнату заглянула Маринка.
        - Алло. - Я взял трубку. Это был Чачелов.
        - Крейзи убит, - загробным голосом сообщил он.
        Меня как током пробило. «Как это Рыжий успел?!» - промелькнуло в мозгу. Я обессиленно опустился на стул.
        - Не может быть, - пробормотал я.
        - Зарезан у себя в квартире, вчера, - флегматично пояснил Пухлый.
        Я аж очком к сиденью прилип - сунь в него лом, наверное, перекусит пополам.
        - Я только что Рыжего в магазине видел.
        - Да ну? - сказал Вова Чачелов.
        - Случайно встретились.
        - И что?
        - Разбежались моментально в разные стороны.
        - Плохо. Теперь он будет охотиться за тобой.
        - А что делать?
        - Мчаться вприпрыжку в глухие ебеня. Меня такой совет не устроил.
        - Есть еще варианты? Пухлый подумал:
        - Не торчать напротив окон. Не срать, не пить, не курить на открытом месте. Ходить только по узким улицам. Рыжий будет стараться тебя застрелить. Хотя теперь не знаю - Крейзи он завалил на дому. В квартире «афганку» нашли всю в крови. Купил где-нибудь в секонд-хенде, чтобы не замазаться, чиканул по горлу и сбросил. У него ведь вата вместо мозгов; после армии совсем отморозился.
        - А ты что будешь делать?
        - Сам попробую на него поохотиться. Постараюсь найти его раньше, чем он меня. Это будет непросто. Рыжий дома сейчас не живет.
        Пухлый уже отслеживал его. И делать это начал сразу по возвращении из Синявы. Я представил, как он ходит кругами возле дома Рыжего, принюхивается, наводит справки. Высматривает следы. Готовится обезвредить. Богунов делает то же самое.
        Получается незримая охота опытных следопутов, каждый из которых одновременно является дичью и ловчим. Два старых друга, которых испортила война. Жутко стало от этого противостояния.
        - Он поселился где-то неподалеку от меня, - поделился я своими соображениями.
        - Возможно, - сказал Пухлый.
        - Ты Димону сообщил?
        - Да. Он знает, - меланхолично бросил Пухлый. Говорить больше стало не о чем.
        - Ну что ж, до встречи, - подвел я итог. - Будем предохраняться.
        - Ауфидерзеен, - молвил Пухлый и отключился.
        В компании нашей народу стремительно убавлялось.

17

        - И вам всего доброго, Остап Прохорович, - помертвевшими губами промолвил я и повесил трубку.
        Только что я разговаривал с воскресшим Стаценко. Вернее, для меня он был ожившим мертвецом. Повторилась история с проверочным звонком тестю, только мы с Остапом Прохоровичем поменялись местами. Я не ждал его услышать. Я думал, что он мертв, но пронырливую номенклатурную породу оказалось не так-то просто уничтожить. Как он уцелел, было совершенно неясно. Вероятно, я все же мазал, неравномерно распределял прицел: волновался, и расстояние было большое. Зато теперь я знал, как чувствовал себя в магазине Рыжий - морда у него была, словно он увидел призрак. Незаметно для себя, я почти сроднился с засадным снайпером, наверное, потому, что избрал аналогичную стезю киллера. Вернее, она избрала меня.

«Сказавший „алеф", должен сказать и „бет"», - как говорят наши друзья евреи. Между прочим, евреи, если судить по Библии и операциям Моссада, народ мстительный и гневный. Так почему я должен прощать сонму душегубов убийство моего родственника? Коли уж уподобляться Богунову, так уподобляться во всем. Например, в привычке доводить начатое дело до конца. В данном случае до летального. Почему я должен… Никому я ничего не должен. Я свободный человек.
        Тем не менее следующее утро встретил в подвале дома на улице Тепеша. Отсюда хорошо просматривалась офисная дверь ЗАО «Ресурсы», в которую должен был войти арийский сикофант. Одержимость местью сковывала надежнее любых оков. Я потел в полном облачении. К стене подвала был прислонен ПТР без сошек. У меня еще оставался к нему патрон, который я решил использовать по назначению. Автоматический пистолет Стечкина я заткнул за пояс, чтобы, если промахнусь из ружья, можно было без промедления продолжить стрельбу. Я жалел, что оставил у Славы «Калашников». Однако ставить друга в известность о продолжении войны не отваживался. Корефан привяжется с предложением помочь, отказаться от которого мне будет непросто. Помощь мне действительно нужна, но впутывать Славу в личные заморочки не позволяло элементарное чувство порядочности. Свое дерьмо я должен был разгребать сам.
        Сикофант подъехал на серебристой «ауди» к половине десятого. Его появление предварил секьюрити с рацией, толстый от бронежилета под пиджаком. Я оттянул крючок ударника и поставил ПТРД на боевой взвод. Мощный дульный тормоз лег на подоконник. Из этой позиции стрелять предстояло с рук, и я не хотел раньше времени утомлять мышцы, чтобы в нужный момент мушка не дрожала. Ружье весило больше пуда, долго держать его на весу попросту не представлялось возможным.
        До офиса «Ресурсов» было недалеко - метров двадцать. Идея садануть через подвальное окошко из ПТРД пришла мне вчера вечером и была немедленно воплощена в жизнь. Идея оказалась гениальной.
        Дверь подвала располагалась на другой стороне дома, и мое отступление не могло быть замечено охраной.
        О безопасности своей Остап Прохорович теперь заботился с величайшим тщанием. Стекла на «аудишке» были заменены на тонированные, а выскочившие из передней и задней дверцы телохранители развернули похожие на чемоданчики компактные бронещиты, закрывая объект с обеих сторон. Но что такое их жалкие пластины супротив пули, способной поразить броню легкого танка! Я дождался, когда из машины появится пан Стаценко, вскинул ружье и шмальнул сквозь бронещиты. Тяжеленный ПТРД вихлялся в руках, поэтому целиться пришлось по стволу. Но я не промахнулся. Щиты колыхнулись, Стаценко упал, а секьюрити с рацией, стоящего за ними, сбило с ног. Должно быть, пуля попала в бронежилет. Пластины и тушку стукача она пробила беспрепятственно. Я бросил ружье и, оглушенный грохотом в тесном помещении, ринулся вон из подвала.
        - Запомни, скотина, девиз следопыта: «Никто не забыт и ничто не забыто!» - прошипел я сквозь зубы, покидая пахнущий порохом и смертью район.
        В это холодное утро Доспехи грели меня, и я чувствовал, что на сей раз акция удалась.
        Теща с Маринкой явно догадывались о чем-то по моему виду. Разумеется, к ним я приехал, завернув предварительно к себе домой и немного отдышавшись после мокрухи. Ставить в известность Валерию Львовну о том, что ее супруг отомщен, я не решился, но на душе у меня стало значительно легче; теща тоже заметно приободрилась.
        Вечером мне позвонил Пухлый.
        - Есть новости, - сказал он. - Давай встретимся. Не хочу по телефону.
        Вести Чачелов принес скверные. Он едва не взорвал Рыжего. Но не взорвал все-таки. Дело было так.
        Возвращаясь с тусовки казачьей стражи, Вован заметил слежку, но вида не подал. Его дьявольская наблюдательность не подвела и на сей раз. Он заметил, как Богунов вошел в его парадное.
        Чачелов понял, что другого такого случая покончить с засадным гансом может не быть. Он присел на скамеечку и раскрыл сумку. Оружие у него с собой было, но весьма специфическое - противопехотная мина, которую он носил показывать казакам. Впрочем, в руках Пухлого она легко превратилась в наступательное оружие.
        Вставив в корпус толовый цилиндрик, Пухлый заклинил его щепкой, чтобы не выпал. Затем вытолкнул из запала предохранительную проволоку стержневой чекой, за кольцо которой уже был пристегнут карабин с тросиком, и вомчал взрыватель в мину с другой стороны корпуса. На конце троса Вова сделал петлю и захлестнул вокруг запястья. Открыл дверь парадного и бросил свою приправу внутрь.
        ПОМЗ-2М сработала как осколочная граната мгновенного действия. Трос натянулся, чека выскочила, боек ударил по капсюлю, и рвануло так, что с древолазом засадным должно было быть покончено навсегда. Если Рыжий ждал жертву в парадном, у него не могло остаться времени для бегства.
        Тем не менее трупа в доме не обнаружили.
        - Должно быть, понял, что ты его выкупил, - предположил я.
        - Наверное, - кивнул Вова. - Мыслим мы одинаково. Прочухал, что если меня долго нет, значит, я готовлю ему пакость, и смотал. Поднялся по лестнице, осколки его не задели. Толовая шашка там маленькая - пятьдесят грамм. Даже не оглушило, наверное.
        - Ну а потом шум, гам, переполох. Он знал, что тебя к этому времени не будет, и удрал во всеобщей суете.
        - Так и было. - Пухлый затянулся сигаретой. - Надо прятаться на даче. В Синяву он не сунется. Будет ждать, когда я в город вернусь. А там что-нибудь придумается.
        - Димону звонил? - спросил я.
        - Толку от него, - махнул рукой Пухлый.
        - У Крейзи, не знаешь, когда похороны?
        - Не знаю и знать не хочу. Будь уверен, Рыжий на них придет… посмотреть. Со стороны. И возьмет всех присутствующих на заметку, а заодно на прицел. Это его шанс.
        - И наш тоже, - сказал я.
        - Ты его не выловишь, - отрицательно заметил Вова. - Даже я не могу с Рыжим справиться, хотя и думаю, как он.
        - Так ведь и он думает, как ты. Может быть, нам сработать в паре? Спланируем его действия заранее…
        - Бесполезно, - поморщился Пухлый. - Чисто по жизни, он опытнее. Он нас просчитает. Таскайся потом с тобой. Уж лучше я один.
        - Как хочешь, - сказал я.
        - Уеду на дачу, - повторил Пухлый. - А если он и там будет меня искать, тогда совсем другое дело. В Синяве один на один я его слеплю как Глинку.
        - Ню-ню, - насмешливо заключил я, - вольному воля. Я бы составил тебе компанию, если бы знал, что там безопаснее. Но за последнее поручиться не могу. Влепит он тебе пулю в зад, как Димону. Будешь ползать по лесу кругами, словно летчик Маресьев, который ползет-ползет, шишку съест, дальше поползет. Только ты кровью быстрее истечешь и подохнешь, а мосталыги твои откопают новые трофейщики в двадцать первом веке и решат, что это ганс такой был бездарный. Из черепа сделают себе ночной горшок. Участь незавидная.
        - А ты что намереваешься делать? - Пухлый щелчком отправил окурок за окно.
        - Я попробую подловить Рыжего в городе. На живца. На тебя же он клюнул. Использую себя вместо приманки.
        - Дерзайте, деточка. Флаг вам в руки.
        - А тебе счастливо отдохнуть на даче.
        - Лучше б я женился на этой дуре с Рыбацкого! - печально вздохнул Чачелов.
        Я оставил Пухлого собирать манатки и поехал к родным пенатам, ларам и прочим добрым домашним духам.
        Запарковавшись у тещиного логова, я по привычке осмотрелся. Дворовой гопоты в зоне видимости не оказалось. Что ж, их счастье, иначе не сносить бакланам головы. Под курткой у меня были надеты Доспехи, за спиной висел меч «светлого брата», вот только волыну я не захватил. Пистолет остался дома. Таскать в кармане громоздкую железину было несподручно, меч на ладно пригнанной портупее сидел куда удобнее.
        Я открыл высокую старинную дверь и вошел в гулкий парадняк. Неимоверной силы удар швырнул меня обратно на дверь, которая уже закрылась и не позволила вылететь на улицу. Словно в страшном кошмаре, напротив лица возникла оскаленная пасть Богунова. Инстинктивно (откуда только силы взялись?) я вцепился в свесившееся с потолка тело и рванул его вниз.
        Засадный древолаз обрушился на пол. Я устоял, пинком отправил под батарею выроненный нож, которым Вова хотел меня распороть, как синявинского лесника. Тактика древолаза осталась прежней. Наверняка отследил меня от дома Пухлого, обогнал на машине и устроил ловушку в парадном, зацепившись ногами за трубу над дверью. Так и ждал, пропуская всех посторонних. В темном подъезде никому бы и в голову не пришло искать притаившегося Предэйтора. Расчет наемника был точен, только он не учел Доспехи.
        Рыжий вскочил, вытаскивая из-за спины арийский меч. Я выхватил свой. Пистолет он, к счастью, не взял, видимо, не хотел шуметь. Ну и ладно, управимся втихую. У меня появилась несгибаемая уверенность в победе. Я рванулся в бой, клинки со звоном столкнулись. Вова бросился вверх по лестнице, я за ним, пытаясь поразить на бегу его незащищенную спину. Не удалось. На середине пролета Богунов развернулся и рубанул меня, целясь в голову. Я успешно парировал. Позиция у Рыжего была превосходящей, он лупил меня сверху, вкладывая в удар тяжесть тела, я же мог только обороняться. Куртка была уже рассечена в трех местах, но меня спасали латы.
        - Хак! - Клинок обрушился на мою ключицу и отскочил от гибкой пластины Доспехов.
        Я рубанул, метя по пальцам, сжимавшим рукоять, но промахнулся и встретил гарду. В тот же миг Рыжий пнул меня ногой в грудь. Я полетел спиной вперед, машинально прижав подбородок к груди, чтобы не треснуться затылком. Стоял я не высоко, но все же приложился прилично. Удар выбил из легких весь воздух. Рыжий наскочил на меня, махая тесаком. Я двинул его ногой и отбросил на ступеньки. Перекувырнулся и вскочил.
        Богунов успел меня достать, но я был защищен волшебной броней; удар, который должен был лишить меня почки, всего лишь довершил превращение в лохмотья моей многострадальной куртки. Я развернулся, рубанув по дуге. Рыжий крякнул и отскочил. Двигался он неуклюже, странно отклячив зад, - вероятно, изрядно приложился о ступеньки. Теперь перевес оказался на моей стороне. Я атаковал Рыжего, мстя за страх и унижение последних недель. Я накинулся на него, как орел, как лев, как ограбленный купец на застигнутого врасплох разбойника. Мне удалось выбить у него из рук меч, но и Богунов был не промах: левой закатал мне в табло, а ногой так впаял по локтю, что рука отнялась и повисла плетью. Меч выскользнул из пальцев и едва не воткнулся мне в лицо, подброшенный моей же ногою.
        Драка пошла на кулаках. Я знал, что Вова не успокоится, пока меня не убьет, и старался ухайдакать его раньше, пользуясь всеми доступными способами. Бой был столь плотен, что не удавалось нагнуться за мечом. Каждый понимал, что столь ощутимый перевес решит исход боя в его пользу, но меч в пределах досягаемости был один, а поднять противник никоим образом не позволял. Я втер Вовану по репе и получил в обратку нехилый ебок с правой. В голове у меня зазвенело, в глазах поплыло, и только яростное желание жить заставило через силу продолжить бой. Богунов был тертым уличным бойцом, и совладать с ним оказалось чрезвычайно сложно. Даже несмотря на то, что я был в Доспехах, которые делали меня на добрый пуд тяжелее. Но и Рыжий не зря качался в тренажерных залах. Мяса и силы в нем хватило бы на троих, а качковой напористости - на весь командный состав чемпионата мира по боксу.
        - Сука ты, Рыжий! - выдохнул я. - Зачем?!
        - Служба, - исторг Богунов из бочкообразного нутра. - Чтоб Родину любил!
        Это были первые слова, которыми мы обменялись. При чем тут Родина, спрашивать было бессмысленно, и я ткнул Рыжему кулаком в пятачину. Тут же он своим копытом сорок третьего размера припечатал меня к стене, а его кувалда сбила рядом с моей головой штукатурку, заставив содрогнуться стену дореволюционной постройки. Я юлой вывернулся из-под его плеча. Богунов попытался зацепить меня левым хуком, но безуспешно. С разбитых костяшек на лету срывались брызги крови. Я пригнулся, пропуская следующий удар, и саданул по скуле. Башка Рыжего мотнулась, он на автомате отвесил мне прямой в челюсть. Я отскочил. В воздухе мелькнул шнурованный сапог «Мартине», и я снова шмякнулся о стену. Парадняк гудел, как пасхальный колокол. Куда-то вверх с визгом и скрежетом пополз лифт, вызванный чьей-то отважной рукой.
        Я снова уклонился, разбил Богунову губы неумелым ударом кулака, повторил испытанный маневр с ложным отходом и вломил по переносице. Воздействие это произвело крайне незначительное. Отшибить Рыжему кукушку не получалось. Он опять выметнул фирменное копыто, и мне вновь пришлось таранить стену. Я принужденно выдохнул. Пока спасали протекторы. Без Доспехов он бы меня давно уже размазал по твердой поверхности. Или гораздо раньше рассек, как лесничего. - Получай!
        Я двинул противнику по физиономии, успел прикрыться от встречного удара. Ладонь жестко шлепнула по волосам. Я ринулся вдоль стены, избегая контратаки. Оба уха горели огнем. Я развернулся, зажав Рыжего в угол. За спиной у меня снова было свободное пространство и место для маневра.
        Открылись двери лифта. В желтом свете испуганно блеснули очки. Какая-то тетка с открытым ртом в панике давила на кнопки, пытаясь немедленно уехать назад. И правильно. Стать участником битвы терминаторов у нее здоровья не хватило бы. Это все равно что оказаться между молотом и наковальней - Рыжим и мной. Вова меня плющил, а я не сдавался.
        Двери захлопнулись. Я отступал. Вова пер на меня, норовя загасить. Силы у нас, впрочем, были на исходе. Меня шатало, Вову тоже. Мы обменялись ударами. Во рту появился противный соленый привкус. Воздуха не хватало. Рыжий снова надвинулся на меня. Я подскочил и обеими ногами ударил его в колени. Вес Доспехов Чистоты не позволил мне прыгнуть выше. Ходули Рыжего унеслись назад, сам он резко клюнул носом.
        С размаху мы треснулись лбами. Из глаз полетели искры. Одновременно рухнули на пол. Я успел встать на колени первым и с ходу зарядил Вовану по гыче. Попал в висок. Рыжий упал и больше не поднимался.
        Я тяжело плюхнулся на задницу, запаленно дыша широко открытым ртом. Тошнило, кружилась голова. Я был счастлив, что мне удалось вырубить Богунова. Теперь надо было привести его в полностью обездвиженное состояние и сдать подручным Димона. Пусть упрячут в застенки. Я перевернулся, встал на карачки и пополз к мечу, чтобы срезать с себя портупею и ее ремнями спеленать Рыжего. Без необходимости я не хотел убивать Вована. Лишний криминал ни к чему, да и справедливости ради засадному древолазу не мешало бы провести остаток жизни в тюрьме. Где-нибудь в озерном остроге Вологодской губернии. Смерть будет слишком легким наказанием за гибель моих друзей и близких.
        Словно понимая, что его ждет, Рыжий задвигался на каменном полу и начал подниматься. Я был слишком далеко, чтобы его остановить. Вова встал и, цепляясь за стену, двинулся к выходу. Я дотянулся до рукояти меча и побрел за ним. На мгновение парадное озарилось дневным светом. Гулко хлопнула дверь. Рыжий вылез на улицу. Я смело последовал за ним. Ноги заплетались. Во дворе я попытался настичь его, но Вован сумел разогнаться. Он все быстрее перебирал ногами, и расстояние между нами стало увеличиваться. Мы бежали, пугая редких прохожих. Вспорхнула стайка оказавшейся на пути молодежи. Я узнал дворовых гопников. Они дали стрекача. В иссеченной куртке и с мечом в руке я представлял, должно быть, исключительно мудацкое зрелище.
        Рыжему удалось удрать. Атлетическая мощь позволила ему реализовать скрытые резервы, а у меня таковых не было. Ярость улетучилась вместе с силами, и я побрел домой.
        - Что с тобой? - воскликнула Маринка, увидев мое разбитое лицо.
        - Подрался, - ответил я, разглядывая себя в зеркало. Повреждения были обширными. Махаться с Рыжим - это себя не любить, помню по детству.
        Ответ Маринку не удовлетворил. Иссеченная куртка и мечи, брошенные мною в прихожей, наводили на совсем иные мысли. Кроме того, за пояс у меня был заткнут нож засадного древолаза - кованый пласторез с длинным, загнутым внутрь лезвием крайне устрашающего вида. По всему выходило, что я не с гопниками сражался.
        - Это были «светлые братья»? - гордясь своей проницательностью, спросила жена.
        - Именно. - Я умыл разбитую рожу и, шипя от боли, осторожно вытерся. Полотенце покрылось розоватыми пятнами.
        Свет мой зеркальце доложило неприятную правду - морду мне Богунов набил качественно. Треснувшие губы, расквашенный нос, шишак на скуле… Если следы битвы в самом деле служат украшением мужчины, то я мог получить Гран-при на конкурсе красоты. Надеюсь, Рыжему я воздал сторицей.
        - Сколько их было? - не унималась Маринка.
        - Один, - сказал я правду, - но зато какой!
        - Ты его?..
        - Обратил в бегство, - закончил я, вызвав беззвучный вздох облегчения. Жену тоже можно было понять - переживает.
        - Вы скоро доиграетесь, Илья.
        Я посмотрел на подошедшую сзади тещу. Валерия Львовна неодобрительно разглядывала мой фейс, поджав губы.
        Я вдруг понял, что мой лимит доверия исчерпан.
        - Какие у вас дальнейшие планы, Илья? - теща явно нарывалась на скандал. - Я не говорю о совместных с моей дочерью, а относительно вас лично.
        Причем лимит не ограничивался этим домом, а распространялся на весь город.
        - Я уеду, - мне больше ничего не оставалось. - Подожду, пока все уляжется, а потом вернусь.
        Все уезжали, а я чем хуже? Укачу на Мертвое озеро, составлю компанию Боре.
        - Верное решение, - сказала теща. - Вам действительно лучше оставить нас.
        Я всегда выслушивал противную сторону, сколь бы противной она не была.
        - А ты, дорогая, что скажешь? - смиренно вопросил я у Маринки.
        - Милый, мама права, - мягко ответила супруга. Я отправился собирать манатки.


* * *
        Везде можно проехать, если не тревожиться об обратной дороге. Я не заботился о возвращении и пер напролом. Только поэтому, наверное, сумел пробиться к Мертвому озеру на машине.
        Бори я не нашел ни на озере, ни у кургана. Он был здесь, но уехал. Вблизи раскопа, где стоял наш лагерь, я обнаружил свежее кострище и консервные банки с чистенькими этикетками. Под открытым небом они пролежали максимум двое суток. С компаньоном я разминулся. А жаль. Одному бедовать в этой глуши скучновато.
        Но делать нечего. Я сложил из веток охотничий шалаш, раскупорил полулитровую фляжку дешевого «Мартеля» V. S. О. Р. и начал ждать у моря погоды.
        Тишина на озере была мертвая. Аж жуть брала. Одно радовало - комары сюда не залетали. И все-таки на природе, приняв как следует коньячку, я сумел наконец-то расслабиться. Доспехи Чистоты лежали в багажнике. Тут они были без надобности: до Лужи далеко, хищный зубастый червь сюда, в лишенную живности местность, не заползет.
        Я искупнулся в озере, а потом долго грелся у костра - черная вода оказалась ужасно холоднющей. Мысли мои витали далеко от повседневных забот. Я вдруг вспомнил, как раскапывал курган, и подумал, что неплохо было бы отвезти на исследование камень с отпечатком ладони. А заодно и костяк великана. Пускай яйцеголовые энтузиасты почешут репу. Оптимальный вариант - продать артефакты американцам, а то у нас дальше запасников они не пойдут. С этими заманчивыми мыслями я и заснул…
        Я вскочил, словно подброшенный пружиной. Тело пронизала ледяная судорога. Я едва не закричал от боли, да и то лишь потому, что горло сдавил спазм. Придя в себя, я увидел, что поверхность озера, доселе стоящая вровень с берегом, стремительно отступает куда-то вниз, утрачивая ровность зеркала. По ее поверхности бежала рябь, кое-где закручивались воронки.
        Вода спадала стремительно, и вскоре на месте озера образовалась глубокая яма. Я стоял на краю, у моих ног начинался деревянный помост, который полого вел вниз. Там, на дне, высился дивный храм из белого камня, сияя золотыми куполами. Верхушки луковиц украшали восьмиконечные старообрядческие кресты. Я должен был сойти к храму.
        Я ступил на помост. Он прочно застыл под моими ногами и не был скользким. Идти пришлось долго, ибо глубины озеро было непомерной. Дно его было выложено ровными каменными плитами.
        Я нерешительно приблизился к святыне. Двери храма медленно отворились, из него вышел человек в белых одеждах и ослепительных золотых доспехах поверх них. В руках человек нес чашу.

«Пей», - сказал он.
        Я испил.
        Лик человека был светел. Я понял, что это князь Юрий Лугвеньевич. Тот самый новгородский правитель, приказавший закопать Доспехи Чистоты. Он был мудр. Он знал, что изделие злого гения далеких северных земель не принесет его народу ничего, кроме горя. Вовремя разгадав опасность варяжского подношения, он приказал завалить каменьями страшные латы и насыпать над ними земляной холм.
        Я же их откопал и получил воздаяние. В Доспехах была злая сила. Их могущество мог использовать только тиран. Человеку простому они приносили беду.
        Чаша познания была очень горька.

«Иди», - сказал светлый князь.
        Я повиновался ему и вскоре был у оскверненного кургана. Гробница была потревожена алчущими злата хищниками. Богатырь, хранивший мир в здешних лесах, даже после смерти продолжал служить русскому народу. Пока до него, словно черви, не докопались любители наживы. Даже нога немецкого захватчика не ступала на эту землю.
        Теперь равновесие было нарушено. Я ужаснулся мерзости содеянного. Знак лесника - отпечаток растопыренной ладони - укоризненно мерцал во тьме. Я мог еще исправить положение, поэтому принялся лихорадочно рыть руками насыпь, не обращая внимания на раны и текущую кровь. Важно было зарыть Доспехи, пока за ними не явились потомки белокурых разбойников…
        Я проснулся и застонал от боли в затекших членах. Ночью было холодно. Все тело ломило. Я спал в чрезвычайно неудобной позе и теперь расплачивался за это неимоверными страданиями.
        Я сел и помотал головой. Шея разламывалась. Должно быть, лежал, неудачно подогнув голову. Хорошо, что хоть с «Мартеля» похмелья нет. Чем французский коньяк и хорош.
        Я вдруг заметил, что нахожусь вовсе не на берегу озера. Я был у кургана, и это почему-то воспринималось как само собой разумеющееся. Наверное, находился под влиянием сна. Неужели приперся сюда как сомнамбула? Хотя, с такой расстроенной нервной системой, как у меня, сие неудивительно. Я посмотрел на руки и обнаружил, что они перепачканы землею. На ободранных ладонях запеклась кровь.
        Этого еще не хватало! Я вскочил и бегом бросился к раскопу. Неужели я и в самом деле зарыл Доспехи Чистоты?!
        Куча темного, непросохшего грунта подтвердила страшную догадку. Я кинулся к машине, в багажнике которой находилась складная лопатка. Не рыть же, в самом деле, руками. Я выскочил на мертвую пустошь, мельком окинув взглядом озеро. С ним ничего не случилось. Это только во сне происходят невероятные чудеса. Хотя какие чудеса - глюки все это, сплошные дурацкие видения, от которых один вред. Я открыл багажник. Доспехов там не было. «Рука безумца продолжала совершать акты в уже явно болезненном состоянии!»
        Проклиная себя, «Мартель» и необузданную тягу к романтике, я помчался назад. Затем плюнул и уже не торопясь вернулся к машине. Довольно суеты. Что я, в самом деле, мечусь: кругом-бегом! Нервы действительно ни к черту. Я заставил взять себя в руки, нарочито ровным шагом добрел до «Нивы», извлек провиант и принялся готовить завтрак. Нервы надо лечить. Для этого следует успокоиться.
        Я допил остатки коньяка и пришел в благодушное состояние. На голодный желудок много не потребовалось. Потом разжег костер, сварил картошечки в мундире и употребил ее с колбасой. К тому времени вскипела вода, и я заварил растворимого кофе.
        Совершенно другое дело! Я воспрянул духом и принялся убирать остатки завтрака. Вырыл ямку для мусора. Вымыл руки, забинтовал их, надел перчатки. Прикосновение к черенку не отзывалось такой острой болью. Я бодро зашагал у кургану, удивляясь про себя, как такое могло со мной приключиться. Прошел мимо Лужи и плюнул в нее. Там обитает животное, выползень. Неизвестный науке зубастый червь, эндемик. Ну и пусть себе живет. Оно меня не трогает, я его.
        Воодушевление несколько рассеялось, когда я осмотрел место предстоящей работы. Дожди подточили насыпь, стесали его внутренние уступы. Соответственно, грунт переместился в траншею. Сказочного великана завалило основательно, нужен не один день, чтобы до него дорыться. Правда, это в мои планы не входило. Требовалось извлечь Доспехи Чистоты, которые я закопал ночью. Надеюсь, неглубоко.
        С этими мыслями я и приступил к выполнению обязанностей экскаватора. Давалось это, откровенно говоря, с трудом. Мышцы, одеревеневшие за ночь, постанывали, складная лопатка была для таких трудов неудобна. Я матерился. Что за гребаная жизнь: постоянно приходится грести, грабить и разгребать! Наконец я почувствовал, как лопата скользнула по гладкой твердой поверхности. Есть! Под штыком блеснула полированная сталь пластины. Я принялся обкапывать Доспехи, кидая землю подальше, чтобы она не скатывалась обратно в яму. Какое счастье, что я зарыл их неглубоко. Впрочем, если учесть, что копать пришлось голыми руками, то потрудился я изрядно.
        От напряжения закололо в пояснице. Я выпрямился, утирая рукавом пот. Ну надо же, нашел на свою голову заморочку. Засмеялся и вдруг почувствовал, как по моей спине движется нечто совершенно неосязаемое, похожее на мягкий теплый палец. Впервые я чувствовал, как смотрят мне в спину. Я затаил дыхание. Наблюдатель не должен был догадаться, что он замечен. Я снова склонился над Доспехами, освобождая их от грунта, приноровился, как бы поудобнее за них взяться, и тоскливо посмотрел вперед.
        Передо мной тянулась траншея. Недлинная - я находился посередине, - но очень уж прямая. Тот, кто следит за мной, смотрит вдоль раскопа и может успеть выстрелить.
        Если у него есть оружие.
        Как бы то ни было, медлить было нельзя. Я выдернул Доспехи из земли и метнулся вперед. Проход оказался короче, чем я думал. Мне удалось почти мгновенно выскочить из раскопа и завернуть за насыпь. Там я стал недосягаем для наблюдателя.
        Я хотел облачиться в Доспехи, но не успел, потому что увидел точку. Маленькую, красную, от лазерного целеуказателя.
        Я мгновенно понял, что она означает и какая судьба уготована мне в ближайший миг, если буду торчать на месте как столб. Проклятый наблюдатель не собирался терять меня из виду. Он сразу ринулся в обход, не производя ни малейшего шума. Он был опытен, собака. Я мог бы решить, что это опять засадный древолаз, но такая догадка граничила с помешательством. В лесу опаснее всего человек. Мне не посчастливилось с оным встретиться, и теперь он меня выцеливал.
        Я понесся, виляя среди деревьев. Красное пятно скользило передо мной, то появляясь, то исчезая, заслоненное очередным стволом. Здесь, на пороге смерти, я понял, что нужно невидимому стрелку - Доспехи. Это было озарение, и оно направило мои ноги по единственно верному пути - к Луже. И еще я понял, что просто так подобные предметы столь тщательно не прячут. Сон кое-что подсказал мне. Колдуны с ледяного острова дали жестоким варягам волшебные латы, чья суть заключалась в побуждении к действию. Непобедимость носящего их вождя происходила из его неукротимой кровожадности. Я попал под их влияние, но не смог управиться со своей одержимостью, как это сделал князь Юрий. Он же, когда Доспехи попали на Русь, воспротивился искушению стать покорителем вселенной. Я бы тоже мог совершить очистительный поход по городам России, где еврейские демоны корчились бы в огне, как священные жертвы нового порядка и возрождения, но не хотел. Я не был арийцем.
        Красное пятно вновь исчезло, когда я подбежал к Луже. Теперь я находился на открытом пространстве, ничем не защищенный от лазерного луча, и знал, где пятно - на мне. Я бросил Доспехи в Лужу. Громко всплеснула вода, обдав меня брызгами. Латы канули в бездну. Пусть червь борется за превосходство своей расы и чистоту червей-альбиносов в подземном мире. Я усмехнулся и повернулся лицом к стрелку, готовый принять пулю. Красное пятно переползло с бедра на живот, оттуда на грудь. Я зажмурился. Умирать стало страшно, но я сделал усилие и открыл глаза. Пятно еще сидело напротив сердца. И вдруг погасло. Без Доспехов я стал не нужен.
        Из леса выскочили «светлые братья» в цветастых камуфляжах, скрутили мне руки и повлекли за собой. Я не сопротивлялся.
        На дороге стояли три «геленвагена». У машин меня поджидал помятый Боря, явившийся сюда не по своей воле. Поодаль возвышался стрелок в маскировочном балахоне. За спиной висела обмотанная тряпьем винтовка, похожая на толстую замшелую ветку. Украшенная зеленым мочалом чадра была откинута, и я узнал Богунова. Он курил, равнодушно глядя на меня.
        Я втиснулся на заднее сиденье между парой крепких «братьев», и наш кортеж тронулся.

18

        Я сидел в кресле, сложив у подбородка начавшие заживать пальцы. Почему-то казалось, что на мне наручники. Кандалов «светлые братья» не надевали, но чувство такое было. В кресле напротив помещался Володя Рерих, последний из отряда юных следопутов. Славный товарищ по детским играм и большой друг Рыжего. Кроме того, номенклатурная единица высшего звена «Светлого братства». Наши пути снова пересеклись. Похоже, надолго. Я теперь тоже стал принадлежать к «братству» на правах научного консультанта. Угроза смерти миновала, но от свободы не осталось и следа. Мы пили коньяк в особняке покойного Стаценко. Разместившийся в нем Рерих вызвал меня для обстоятельного разговора.
        - Пухлого нам взять не удалось, - печально сообщил он.
        Когда я немного пообтерся в «братстве», то начал понемногу вникать в расстановку сил. Эмигрировав на историческую родину, Володя вступил в ряды Светлого ордена, не последней причиной чему послужили наши трофейные экспедиции. С его знаниями он мог принести больше пользы в России, куда и вернулся по настоянию наследников идей Гиммлера и Розенберга. Именно Рериху пришла в голову идея задействовать Рыжего для розысков строптивого археолога в синявинских лесах. Я был нужен «Светлому братству» не только из-за Доспехов Чистоты. Им требовались компетентные люди, способные руководить. Если бы я в свое время принял предложение Остапа Прохоровича, мне бы не пришлось проходить все круги ада, теряя родственников и друзей. Правда, после всего происшедшего ни о какой руководящей работе не могло быть и речи. Но я все еще был востребован. Поэтому и оставался жив.
        - Пухлый в лесу как у себя дома, - заметил я, пригубив из бокала золотисто-янтарный «Хайн», пятнадцать лет выдерживавшийся французами в маленьких бочках лимузенского дуба. Отношение к напиткам у Рериха было несравненно цивилизованнее, чем даже у Конна. Заметно, что человек пожил в Европе.
        - Пухлый погиб, - сказал Володя.
        - Вот как, - пробормотал я. Слова эти легли тяжким грузом на мое сердце. - Подстрелили в горячке?
        - Нет. Приехали на дачу в Синявино-один, а он ждал гостей. Дом не окружили, и ему, я так понимаю, удалось проскочить в лес. Гнались-гнались за ним, а потом раздался мощный взрыв.

«Подорвал „стотонную мину"», - сообразил я. Немецкая семисоткилограммовая авиабомба должна бабахнуть так, что костей не соберешь.
        - Из наших погибло трое, еще трое контужены, и у одного множественные переломы, - поморщившись, сказал Рерих. Ему было неприятно об этом вспоминать. Инициатором охоты на Пухлого Володя выступил на свой страх и риск.
        Общую картину я составил по его обмолвкам, об остальном догадался самостоятельно, улавливая некоторые подводные течения в море арийской стихийности. Найденные на месте покушения на Стаценко противотанковые ружья свидетельствовали о том, что действовал трофейщик. Им мог быть, скорее всего, археолог-злодей, но Володя, давно метивший на место Остапа Прохоровича, решил для пользы дела поберечь меня и подставил Пухлого, правильно рассчитав, что живым его взять непросто. Так и получилось. Чачелов замолчал навеки, удалившись в Поля Бесконечных Трофеев. Правда, прихватил с собой слишком много народу, что угнетало Рериха. Все-таки он был «светлым братом».
        - От Пухлого нашли только фуражку, - закончил он, ставя бокал на столик.
        Мы сидели в библиотеке, более напоминающей неряшливый музейный запасник. На журнальном столике, поместившемся между наших кресел, покрывался пылью невостребованный хумидор Остапа Прохоровича и манерная гильотинка от «Кензо». Рерих сигары не курил. В доме, куда он переехал недавно, все напоминало о предыдущем хозяине.
        - Надо было Богунова с отрядом послать, - посоветовал я. - Рыжий бы его взял.
        - Богунов был на тебя задействован. - Рерих налил еще коньяку нам обоим. Говорил он так обыденно и спокойно, что у меня волосы на голове топорщились. Кое в чем жидовские комиссары не ошибались, костеря нацистскую жестокость. Белокурый Рерих был истинный ариец, и людские страдания, вызванные работой Братства, были ему побоку. Равно как и нашему общему знакомому с кельтской татуировкой.
        Теперь я понимал, что имел в виду Чачелов, называя Богунова «аморальным типусом». Рыжий вовсе не стремился меня ликвидировать - ему за это не платили. Нас с Пухлым надували, как юнцов. Не ставил засадный ганс перед собой задачи уничтожить свидетелей синявинской бойни. Он выполнял свою работу, и только. Убийство Крейзи и тестя, неудачное покушение на Пухлого, нападение в парадной - были всего лишь попытками меня запугать, принудить расстаться с Доспехами. Но не учли в «Светлом братстве» моей психологии, норовистости и упрямства, не ожидали, что буду я наперекор поступать всякому, кто попробует меня взять за горло. Единственным правильным моим поступком в непрекращающейся череде промахов и ошибок было то, что я утопил Доспехи в Луже. Там, у кургана, куда «братья» прибыли, пленив возвратившегося в город Борю, Рыжий готовился валить меня, если я снова откажусь расстаться с Доспехами. Утопив волшебные латы, я стал не нужен. Хорошо, что успел сделать это вовремя, - более гоняться за мной меченосцы не собирались.
        Вова был профессионалом. Он исполнял только ту работу, за которую ему платили. Не меньше, но и не больше. Прежде я этого уразуметь не мог. Теперь, как мне казалось, все встало на свои места. Доспехи упокоились там, откуда достать их будет весьма непросто, за тестя я отомстил, а Володя Рерих занял пост Остапа Прохоровича Стаценко.
        - Ты, я так понимаю, хорошо разбираешься во всем этом, - обвел рукой Володя ряды книжных полок.

«Сука ты, Володенька, - злобно подумал я. - Ну, ничего, как-нибудь сквитаемся. И за Пухлого тоже».
        - Ну, не так, чтобы совсем уж хорошо…
        - Можешь остаться здесь пожить, - свежеиспеченный домовладелец зла на меня не держал, - у тебя, я так понимаю, в семье разлад. Заодно приведешь здесь все в порядок.
        Я согласился. С Маринкой и тещей отношения стали не то чтобы натянутыми, но… В общем, обоюдный отдых друг от друга нам бы не помешал. И я остался. Работать на барина.
        Мой «светлый брат» дома бывал нечасто. Однако же роскошь коттеджа притягивала его, и Рерих взял себе за правило почти каждый вечер ужинать в моей компании. Возможно, причиной тому были увлекательные экскурсы в историю, которым я предавался со скуки. Так или иначе, но Володя вскоре увлекся книгами из стаценковской библиотеки. Однажды я рассказал ему о раскопках кургана, в котором были найдены Доспехи Чистоты. Рерих изрядно удивился, услышав об отпечатке огромной ладони, выплавленной в граните.
        - Можно съездить посмотреть, - предложил я.
        - Я так понимаю, экспедиция за Доспехами Чистоты готовится, - сообщил Володя, - так что мы все равно скоро поедем туда.
        - Я могу быть полезен? - в голосе моем прозвучала, должно быть, немалая доля иронии, потому что Рерих поморщился.
        - Как же без тебя? Ты нас и поведешь.
        В свое время промеры шестом ничего не дали, а веревка с грузом тонула в Луже под своим весом, показывая то тридцать метров, то все пятьдесят. Одно было ясно - без аквалангистов не обойтись.
        - Вы еще и нырять заставите, - вздохнул я, - а там вода холодная, да и плаваю я как рыба-утюг.
        - Ничего. Как мать-перемать, так мать-перемать, а как мать-перемать, так хрен? - совдеповский юмор Рерих в Германии не растерял. - Не хочешь нырять - заставим, не можешь - научим. Ты ведь в Братстве теперь, а Братство, оно как армия.
        - Я на военной кафедре обучался.
        Мы посмеялись. Я еще раз подумал, что обязательно сквитаюсь с Рерихом. Не потому, что он был из стана моих врагов, а просто по той причине, что оказался в пределах досягаемости. Других уязвимых «светлых братьев» под рукой не было.
        - Слушай, я в библиотеке вчера копался и нашел одну презабавную книгу. - Володя допил коньяк и поставил бокал на стол. - Целый день о ней сегодня думал. Погоди, сейчас принесу.
        Он вернулся с антикварным фолиантом под мышкой.
        - Вот, гляди, - сказал он, водружая фолиант рядом со мной. - Листал-листал, и вдруг на тебе!
        Рерих ткнул в заднюю сторону форзаца, покрытую ровными строками убористого текста. Ниже помещалась какая-то схема.
        - Что это за письмена? - недоуменно воззрился я на схему. Она напоминала план дома с участком.
        - Я бы и сам хотел знать. - Володя придвинул стул и сел рядом со мной. Наши носы уткнулись в книгу. - Не могу разобрать, на каком языке это написано. Шпрехаю и спикаю я весьма прилично, немного разбираюсь во французском и польском. Это же, - ткнул он пальцем в страницу, - не похоже ни на один язык.
        - Забавно, - пробормотал я, пытаясь разобрать первую фразу. «At asedra, odal soda. Gink ti cansom sipe omse. At icy tilsena utna». Чернила от времени выцвели. - Действительно странное какое-то рукописание.
        - Что же это может быть?
        - Не берусь судить, абракадабра какая-то.
        - Я так понимаю, это шифр. - Володя Рерих озадаченно почесал переносицу.
        - Не исключено, - пожал я плечами и налил нам обоим еще коньяку. - Писано латиницей, но не представляю, к какой языковой семье его отнести. Напоминает чем-то латынь, или, скорее, оско-умбрийский язык, или даже тохарский. Я, конечно, не лингвист, но текст равным образом можно определить как родственный индо-иранской группе.
        - Коктейль, я так понимаю. - Рерих с уважением поглядел на меня. - Что, если такого языка вообще не существует?
        - Как так не существует? - смешался я. - Да мы его имеем как очевидный факт! Налицо присущий языку ритм. Если ставить ударение на последнем слоге… - бокал замер у моего рта, - то чувствуется рифма. Да это стихи!
        - Стихи? - изумился Рерих.
        - Стихи, только написано в строчку. Если придать им определенный размер… Я не баловался поэзией, но все же. - Я перевел взгляд на Рериха. - Есть карандаш и листочек?
        - Найдется, - ошеломленный Володя предоставил в мое распоряжение кубик американской бумаги для заметок и изящный «паркер» в скромном платинированном корпусе. Когда я заведу себе такой? Наверное, хорошо служить в «Светлом братстве».
        - Возьмем в качестве примера хотя бы первую фразу и придадим ей размер, - набросал я на листке свою версию. - Вот, прочти. На подчеркнутой букве делай ударение.

        At asedra,
        odal soda.
        Gink ti cansom
        sipe omse.
        At icy
        tilsena utna.
        Помолчали. Подумали.
        - Вот как. Действительно, похоже, - промолвил Володя.
        Он взял листок и книгу, забился в кресло у окна и, насупившись, принялся изучать оба артефакта, натруженно соображая с пьяных глаз.
        Я смаковал коньяк, подумывая, не пойти ли мне спать, бросив к чертям собачьим этого шифровальщика с его книгой. Но было интересно, чего он там нарифмует. Неожиданно Рерих задвигался, схватил «паркер» и зашелестел бумагой. Я отложил недоеденный птифур.
        - Что-нибудь получается? - спросил я.
        - Я понял, что это такое. - Рерих производил впечатление человека, находящегося во власти поразительного открытия. - Это никакой не язык - это шифр. Это русский, только написан латинскими буквами справа-налево!
        - Да ну. - Я подскочил к нему, но Володя встал мне навстречу и брякнул книгу на стол. Мы одновременно склонились над ней и крепко треснулись лбами. Посмотрели друг на друга и рассмеялись.
        - Я глядел на твой стих и все прикидывал, как его переиначить, а потом случайно прочел наоборот. Совершенно непроизвольно вышло. Я сначала даже сам не понял. Мешали знаки препинания. Потом догадался, что точки с запятыми здесь лишние и расставлены исключительно для отвода глаз. «Антуан, если ты читаешь мое письмо, значит, книга дошла до адресата».
        - А ведь точно, - похвалил я. - Легко можно было перевести в кириллицу. Ну, голова у тебя. Как все просто! Написано на русском, только без твердых и мягких знаков, которых нет в латинском алфавите, да буква «ч» заменена на «с» при переводе в иную транскрипцию. Как же я сам не догадался! А котелок у тебя, Володя, варит будь здоров.
        Рерих зарделся.
        Я потянулся было к книге, но Володя быстро закрыл схему ладонью.
        - В чем дело?
        - Это мое имущество, - резонно заметил Рерих.
        - Ну, как знаешь.
        Я надулся и сел обратно за стол. Надо допивать коньяк и отправляться баиньки. К черту этого самовлюбленного открывателя золотых жуков. Володя захлопнул фолиант и замер, положив руку на крышку и что-то прикидывая. Заметив, что я намерен уйти, он наконец-то решился:
        - Обожди минутку.
        - Слушаю, - голос мой звучал с прохладцей, как обращение к человеку, с которым нечего делить.
        - Что такое тол? Это сколько? Вопрос напоминал приглашение.
        - Одиннадцать и семь десятых грамма, - смягчился я, видя, что напарник не собирается меня кидать. - Тол - это банковская мера веса, принятая для калибровки слитков драгоценных металлов.
        - Хочешь долю? - спросил Рерих.


* * *
        Ввиду особой конфиденциальности дела Рерих обошелся без личного шофера. Мы выехали вдвоем на служебном черном «мерседесе-300». Раздолбанная дорога на нем совершенно не чувствовалась.
        - Должно быть, здесь, - сверился я с картой.
        - И я так думаю. Смотри, какой странный дом. Мы подрулили к калитке и вышли у заросшего малиной забора, ограждающего дачный участок, на котором, согласно дешифрованному тексту, был закопан клад.
        Я стал компаньоном Рериха за десять процентов от стоимости сокровища. Работать со мной ему было выгоднее, нежели сдавать драгоценности в казну «Светлого братства», из которых ему выделили бы лишь малую толику. Кроме того, беря меня в долю, Володя подстраховывался от утечки информации. Связанные общим секретом, мы держали рот на замке - узнай руководство об этой скользкой затее, нам бы не поздоровилось.
        Рерих увлекся поисками клада даже с еще большим азартом, чем я мог предположить. Я лично подвергал сомнению сохранность сокровища. Разумеется, «Цветник» инока Дорофея, изданный в 1687 году в Гродно, вряд ли когда-либо пользовался особенной популярностью, и все же неизвестно, в чьих руках побывала книга с тринадцатого февраля кровавого восемнадцатого года - именно так датировалось послание на форзаце. Может быть, она сразу дошла до адресата, и Антуан давно вырыл закопанное братом после революции семейное золото. «Рыжья», кстати, хватало: только швейцарских десятитоловых слитков было двадцать пять штук, да еще на семьсот пятьдесят рублей золотыми монетами.
        Эти монеты достоинством семь с полтиною будоражили воображение Рериха. Уж кто-кто, а старый следопут знал историю, как при Николае II была введена дополнительная денежная единица, среднее между бывшими широко в ходу золотой пятеркой и десяткой. Новой монеты была отчеканена небольшая партия, что впоследствии повлияло на ее стоимость у коллекционеров. Царские «семь с полтиной» в добрые застойные времена оценивались в двадцать пять тысяч рублей, тогда как золотой николаевский червонец стоил тысячу двести брежневских деревянных.
        Наличие в кладоположении таких раритетов делало игру, по мнению Рериха, стоящей любых свечей. Тем паче, что в письме кладообразователя указывались «матушкины украшения» и «тетушкин столовый прибор», обворожительные своей неопределенностью.
        - Что ты об этом думаешь? - Володя достал из замшевого футляра позолоченный «Ронсон» и закурил вонючий «Данхилл», что свидетельствовало о крайнем душевном волнении. Ветер отнес к озерцу струйку сигаретного дыма.
        - Я, конечно, не могу заявлять с полной определенностью… но это действительно напоминает усадьбу.
        Похоже, у Рериха не осталось сомнений в том, что мы нашли бывший купеческий особнячок. Строение имело мало общего с домом «нового русского» начала века, однако в воображении можно было дорисовать к воздвигнутой на руинах дачной халупе второй этаж с башенками и прочими архитектурными причиндалами. Время и пролетарии не пощадили купеческую крепость, но на уцелевшей стене сохранилось стильное окошечко с каменным подоконником. Должно быть, там помещалась кладовая. Большие окна, когда они были, выходили на озеро. Ныне же дом представлял собою приземистый сарай, склеенный из досочек и уродливых фанерных щитов, а участок в двенадцать соток чьи-то заботливые руки превратили в сплошной огород.
        Из большого полиэтиленового парника вышла чернявая хозяйка в запачканном землею переднике.
        - Добрый день, - поприветствовал ее Рерих. В предвкушении делового разговора он бросил недокуренную сигарету и решительно растоптал ее туфлей.
        - Здравствуйте. - Женщина подошла к калитке. - Вы к нам?
        - Мы к вам, - обаятельно улыбнулся Володя. - У вас хороший участок.
        Женщина настороженно глядела на нежданных визитеров.
        - Мы из фирмы «Санкт-Петербургская недвижимость», - взял быка за рога мой компаньон. - Ищем участки под застройку. Ваш напротив озера, место подходящее. Мы хотели бы обсудить с вами условия сделки.
        - Какой-такой сделки? - вытаращила карие глаза хозяйка. Ветер подул в нашу сторону, и выяснилось, что резиновые перчатки у нее изрядно перемазаны навозом.
        - Хотим купить ваш участок, - растолковал Рерих.
        - А шо вы взяли, будто мы его продаем? - мягкий хохляцкий говорок только подчеркнул ее изумление.
        - Полагаю, вы бы согласились нам его уступить за приличествующую сумму, - на сей раз Рерих обошелся без вопросительных интонаций.
        - Це що ж, нам надо будет отсюда съезжать? - заволновалась женщина. - А как же ж огород? Мы ж сеяли-сеяли, не все собрали. Лето же. Витя, Витюшенька, пойди сюда, - позвала она, обернувшись в сторону дома.
        Володя состроил терпеливую мину.
        - Может, пойдем отсюда? - подергал я его за рукав. - Хватит с нас пока для первого раза.
        - Сейчас пойдем, - сказал Рерих, наблюдая, как на зов жены спешит рослый черноволосый хохол в застиранной клетчатой рубашке и грязных «варенках» - наверное, последнем писке моды красной глубинки.
        Благодаря врожденной остроте ума и благоприобретенной обходительности Рерих, не выходя за границы выбранной роли дачных маклеров, в несколько минут узнал все необходимое о владельцах вожделенного участка. Бездетная семья мигрантов, перебравшихся в поисках лучшей доли из совершенно беспросветного Новороссийска, была рада-радешенька, что сумела осесть в пригороде Петербурга, купив за недорого руины, которые усердно обихаживала хозяйка, пока муж калымил водителем, пристроившись на какой-то автобазе. Типичные дешевые гастарбайтеры. Меня от них воротило. Володе же рачительная чета, кажется, пришлась по душе. С ними не должно было возникнуть хлопот. Надо отдать ему должное, торгашом он был высшей пробы - не зря занял хлебное место Стаценко, на которое, наверное, имелось немало претендентов.
        Однако, прежде чем приобретать «землю под застройку», Володя желал убедиться, что деньги не будут выброшены на ветер. На обратном пути я предложил ему купить детектор металлов, за которым мы и направились в шоп-тур. Ездили долго. Наконец нечто похожее на миноискатель обнаружили в магазине спорттоваров среди надувных лодок, самурайских мечей производства Испании и камуфляжа, ношение которого гражданскими лицами, согласно распоряжения мэра, было строго запрещено.
        Обзаведясь столь необходимым для полного счастья прибором, мы помчались в Озерки, где устроили испытание по всей форме. Изготовленный радиолюбителем на трех транзисторах, металлоискатель исправно реагировал на холодильник, посудомоечную машину и даже на золотую печатку Рериха, каждому предмету выдавая определенный сигнал. Он зависел, как следовало из инструкции, от массы и глубины залегания предмета в земле. Устройство имело алюминиевую штангу, наушники ТОН-2 и клееный фанерный диск, соединенный с электронным блоком отрезком телевизионного кабеля. Работало оно от батарейки «Крона ВЦ».
        Не лишенный чувства юмора кустарь поименовал свое детище «Iron eye», намекая то ли на зрительный член Железного Феликса - покровителя сыскарей, то ли на джеймс-бондовскую тягу к приключениям ищущих металлы в земле романтиков. Как бы то ни было, устройство работало. Имевший в трофейной юности дело с более качественной армейской техникой, Рерих скептически ухмылялся.
        - Если клад не выкопали раньше, то мы его найдем, - резюмировал он. - Главное, чтобы батарейка не села. Может быть, купим запасную?
        Так мы и сделали. Той же ночью отправились на разведку.
        Невидимый в темноте «мерседес» с выключенными фарами притулился на окраине садоводства. Два почти бесплотных фантома, спотыкаясь, заскользили к цели. Мне еле удалось уговорить Рериха не лезть через забор, чтобы не впереться в колючие дебри малинника. Хорошо, хоть трубку свою Володя догадался оставить в машине. У прежде рассудительного коммерсанта словно крыша съехала, стоило ступить ему на тропу охотника за сокровищами.
        Вошли цивилизованно, через калитку. Огороднической сигнализации в виде проволоки с навешанными консервными банками я не обнаружил, а отсутствие собаки было замечено нами еще днем.
        Чета малоросских переселенцев дрыхла сном праведников, в то время как по их частной собственности топталась пара неуклюжих кладоискателей.
        - Ну? Есть? Есть? Есть? - поминутно справлялся я о ходе поиска, путаясь под ногами у Рериха, вместо того чтобы вести круговое наблюдение. Меня и самого пробил старательский азарт.
        - Не есть! - отвечал лозоходец, двигаясь едва ли не на ощупь.
        Участок в двенадцать соток казался в темноте необъятным пространством, вдобавок перемещение затрудняли некстати вскопанные грядки. Рерих постоянно сбивался и путал курс, вызывая хаотическими передвижениями проявление моего небезопасного любопытства. Мне все время казалось, будто он уже нашел.
        - Есть!
        Рерих вздрогнул и остановился. Протяжный громкий сигнал пробивался через наушники. Володя зашарил миноискателем, словно перепугавшись, что прибор вдруг испортился. Звук стал затихать, превращаясь в гаснущий писк. Мы вернулись на прежнее место. Динамики взвыли. Что-то массивное металлическое лежало под нашими ногами в глубине земли. Впереди, за забором, блеснула гладь озера. Это было то самое место - указанное на карте!
        - Кажется, мы нашли его! - сдавленным голосом шепнул Рерих. Он сорвал наушники и сунул мне послушать. Гудело так, что могло перебудить хозяев.
        - Обозначения сходятся, - я поспешно нашарил тумблер и отщелкнул его на «Выкл.», - вот дом, а вот озеро, а тут дерево должно было стоять, - я посветил фонариком, - видишь, пень от него какой здоровущий остался. Клад не вырыли. Он под нами!
        В халупе застучали шаги. Рерих встрепенулся, видимо припомнив, какие натруженные кулаки у хозяина. К тому же оказаться застигнутым ночью на чужой даче с дурацкой штукой в руках - что может быть позорнее? Садоводы точно неправильно поймут, да и потоптанные грядки вряд ли сделают их миролюбивее. Если же придется давать объяснения, речь неминуемо зайдет о сокровищах, иначе зачем нужен миноискатель? В любом случае с приобретением участка придется обломиться. Так что попадаться нельзя!
        Думали мы с Рерихом одинаково, ибо, не сговариваясь, одновременно ломанулись к забору и, прежде чем над крыльцом вспыхнул прожектор, оказались по другую сторону ограды, раскровенив лицо и руки о дремучий малинник. Под его прикрытием и ускользнули, слушая затихающий говорок хозяина, костерящего на чем свет стоит незваных гостей.


* * *
        - Я так понимаю, Илья, мы с тобой разбогатели. - Рерих развалился в кресле с бокалом шампанского в руке. На щеках алели царапины, омытые душистым парфюмом «Фаренгейт».
        - Лучше поздно, чем никогда, - ответствовал я, пригубив из своего бокала. На радостях мы открыли бутылочку «Дом Периньона».
        - Скоро мы навестим их вновь. - Володя явно прикидывал, во сколько следует оценить участок. - Вот только лицо заживет.
        Лицо заживало неделю. За это время я успел нанести пару визитов родне. Жена с тещей не бедствовали. Я вручил им триста баков - свою первую получку научного консультанта «Светлого братства». Маринка оценила мое черное кашемировое пальто и короткую стрижку. Причесон был моей собственной инициативой, длиннополое же пальто я получил в знак принадлежности к Обществу. Ничего другого мне не полагалось, но я был вполне доволен - после стычки с Богуновым моя кожаная куртка пришла в полную негодность.
        Затем я навестил Диму. Соседи по палате у него сменились, трубы он лишился и скучал. Правда, отъелся и потолстел. Меня он встретил с нескрываемой радостью, тем паче что я пришел не с пустыми руками.
        - Неудачно меня подстрелили, - посетовал Димон, выглотав стакан кагора. - Ни сесть, ни встать. Ничего по-человечески не сделать. Врачи обещают, что скоро буду ходить, правда, на костылях, но и то радует.
        - Все познается в сравнении, - заметил я.
        - Ты как поживаешь?
        - Теперь спокойно, - многозначительно ответил я, откупоривая вторую бутылку.
        - Рыжий не достает?
        - Нет. Отстал Рыжий.
        - Странно, - удивился Димон, - не похоже это на Рыжего. Хотя Пухлый мне то же самое говорит.
        - Кто говорит? - спросил я.
        - Пухлый.
        Я промолчал. Не сказал, что Чачелова убили, как не стал сообщать о своей новой работе на «Светлое братство». Боярскому эти новости ни к чему.
        - Ты давно Вову видел?
        - Позавчера заходил, - не моргнув глазом выдал Дима.
        У меня отвисла челюсть. Рерих же сказал, что он погиб. Но зачем ему врать?
        - Ну и как он? - Я быстро справился с собой.
        - А чему ты так удивился? - Глазок у мусора был цепкий.
        - Ничему. Просто давно не встречались.
        - Нормально, оглох только. Говорит, что мину взрывал, чуть не окочурился. Детство вспомнил, дурак. В кусты его забросило, фуражку свою потерял и оглушило сильно.

«Знал бы ты, что это за мина была, - подумал я. - Бедняга Пухлый, надо будет к нему зайти. Впрочем, со взрывом поступок был при тех обстоятельствах исключительно мудрый».
        - Ничего, - хлопнул я Димона по плечу, - мы еще погуляем в Синяве. Нас, следопытов, просто так не перекокаешь!
        На том мы и расстались. От одного юного следопыта я поехал к другому.
        Лжепредставители строительной фирмы «Санкт-Петербургская недвижимость» явились пред карие очи шукателей лучшей доли в прежнем составе. Хозяйка золотоносного участка даже как будто не удивилась, завидев нас снова, только приняла позу готовности к активной обороне, уткнув руки в боки.
        Состроив улыбку, в которую была вложена львиная доля дарованного природой обаяния, Володя Рерих завел старую песню. Начал сразу о главном. Чувство вины за поруганный огород заставляло действовать решительно. Зачем попусту время терять - оно, как известно, деньги. Плясать лучше от печки.
        - Добрый день, Оксана Андреевна, - бодрым голосом приветствовал ее Володя, - мы опять к вам.
        - Да я вижу, здравствуйте, - заметно польщенная тем, что такой представительный мужчина запомнил ее имя-отчество, хозяйка приблизилась к калитке.
        - Вот, как мы в прошлый раз и договаривались, заехали узнать цену.
        - Ну, знаете… - замялась хозяйка. - Мы вообще-то не хотим продавать.
        - А собирались, - напомнил то, чего не было, Рерих.
        - Да нет же. Вы, верно, спутали.
        - Ничуточки, - осклабился Рерих. - Сколько вы хотели бы выручить за свой участок?
        - Я, вообще-то, не знаю. Надо с мужем посоветоваться, он решит. Но мы не продаем.
        - Давайте поторгуемся, - дипломатично предложил Володя, доставая сигареты.
        Я скромненько стоял рядом. В прошлый визит Рерих представил меня исполнительным директором фирмы, а на такой должности подобало не высовываться, что меня вполне устраивало.
        Вступать в торг хозяйка желанием не горела. Сразу стала отнекиваться. Видно было, что более всего ей хочется отвязаться от прилипчивого просителя. Налет на огород, совершенный неизвестными вандалами под покровом ночи, не сделал ее уступчивее. Даже несмотря на то, что называемая покупателем сумма неуклонно ползла вверх, хозяйка отказывалась наотрез. Огорченный ее дурным упрямством, Рерих занервничал.
        - Что вам здесь, медом намазано? - мысль о лежащем под грядками золоте изрядно прогревала ему кукушку.
        - Да, намазано, - подбоченилась владелица земли. - У нас туточки свои интересы!
        Торг перешел в перепалку.
        - Сколько стоят ваши интересы? - слово это взвинтило Рериха. - Я их оплачу!
        - Да хучь всю меня золотом осыпь, земля непродажная!
        При упоминании о золоте у Володи едва не случилась истерика. Лицо его перекосилось в беспомощной гримасе.
        - Пятнадцать тысяч! - прокричал он. Хохлушка перепугалась.
        - Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Что же вы со мной делаете, Оксана Андреевна! - завопил Рерих.
        Женщина заморгала.
        - Витя, ходи ж быстрее сюда!
        Тоскливо поджимая в ботинках пальцы от этой душераздирающей сцены, я покрылся потом.
        - Пятьдесят тысяч. ПЯТЬДЕСЯТ!
        Появившийся на зов жены Виктор застал ее втянувшей голову в плечи, коммерсанта, в исступлении скачущего перед ней и производящего впечатление психа.
        - Че вы тут голосите? - поспешил на помощь хозяин.
        - Предлагаю ей хорошие деньги, а она не берет, - пожаловался Володя, находящийся на грани нервного срыва. Сокровище, до которого было рукой подать, вопреки ожиданиям доступнее не становилось. Это и бесило.
        - Вы насчет дома? - спросил Виктор.
        - Его самого, - кивнул Рерих, хотя домом не интересовался. - Вы обещали подумать в прошлый раз.
        Женщина почувствовала поддержку и опять приняла бойцовский вид.
        - Мы посоветовались, - спокойно сообщил Виктор.
        Рерих заметно напрягся, весь превратившись в слух.
        - Решили не продавать.
        - Ну как же так?! - Володя чуть не заплакал. - Я вам предлагаю солидные бабки. Вы слышали: пятьдесят тысяч долларов.
        Хозяин отрицательно покачал головой. Такой ответ подействовал на Рериха, как красная тряпка на быка. Он принялся истошно вздувать цену, словно яростью можно было чего-то добиться.
        Горлом взять новороссийских мигрантов не удалось.
        - Не в деньгах дело, - пояснил хозяин, когда Володя выдохся и пожух. - Мы не хотим продавать дом, а то вообще все потеряем. Времена щас жестокие, сами знаете. Денег можно в два счета лишиться и головы в придачу. А это хоть хибарка, а все ж своя. Да и куда мы из дома поедем?
        - Даю трехкомнатную в центре и двадцать тысяч доплаты, - предложил Рерих.
        - Этот участок, кстати, не из дешевых, - намекнул хозяин.
        - Коттедж в Озерках и тридцать тысяч! - выкрикнул Володя.
        - Да шо вы так в наш дом вцепились, як клещ какой? - изумилась Оксана Андреевна.
        Провокационный вопрос напрочь свинтил Рериха с катушек. Едва не дошло до драки.


* * *
        - Вот, значит, как! Пусть тогда ребята с ними разбираются.
        - Я не считаю это хорошей идеей, - заметил я. Володя обиженно засопел и потер ладонью глаза.
        Уже который раз я играл при нем роль няньки. Делом это было нелегким. Коммерсант вел себя будто капризный ребенок, недосягаемость сокровища сводила его с ума. В машине Рерих заплакал, а по прибытии домой начал грозиться и строить далеко идущие планы с использованием меченосцев.
        - А я считаю, - прошипел Володя. - Сотни домовладельцев бесследно исчезают в Петербурге каждый год, ну и что? Кто будет разыскивать заезжих арбайтеров? У них даже заявление в милицию подать некому - все родственники на Украине остались.
        - Что ты, Вова? Ты что? - Одна мысль о подобном исходе приводила меня в содрогание.
        - А что? - невинным тоном спросил Рерих.
        - Нас же видели соседи. Они номер машины запомнили. Ты совсем сбрендил?
        Володя только посмеялся.
        - Я так понимаю, за нами никто не приглядывал, - сказал он. - А сокровище мы выкопаем в тот же день. Пусть милиция ищет. Даже, допустим, найдут меня. Как докажут мою причастность к убийству? Да, приезжал я, не отрицаю, землю под застройку присматривал. Но и не более того. Я же на землю претендовать не стану.
        Звучало это резонно, но меня не устраивало.
        - А «братьям» ты это как объяснишь? - воззвал я к благоразумию Рериха. - Что ты скажешь начальству, когда тебя попросят обосновать столь радикальный приказ? Волей-неволей придется рассказать о кладе.
        - Да, это верно, - пробормотал Володя.
        Он достал из хумидора сигару-дирижабль Остапа Прохоровича и выкурил ее в затяг целиком.
        Я откупорил бутылку элитного коньяка «Лейра» и наполнил два хрустальных «тюльпана». Пока Володя дымил, я выхлестал халявного, а потому особенно вкусного напитка граммов сто пятьдесят. Мне было, откровенно говоря, страшно. Ситуация выходила из-под контроля, и я начинал жалеть, что ввязался в скользкую затею с кладом. Она могла очень дорого обойтись.
        Мне было холодно и неуютно.
        Успокоив немного нервы, Рерих пришел к выводу, что губить хохлов непродуктивно. Придется делиться с «братством», а это накладно. «Братья» разделят по-братски, то есть загребут себе почти все. Кроме того, станет ясно, что Рерих изначально замышлял присвоить сокровище и обратился за помощью к Обществу, лишь когда обнаружил, что одному такая операция не по силам. Начальство не одобрит. Рерих раскрыл дорофеевский «Цветник» и долго вглядывался в схему, словно желая установить с хозяевами земельного надела медиумическую связь.
        - Ты - умный человек, Виктор тоже не дурак, - подсобил я Володе в разрешении острой проблемы, - а два здравомыслящих мужчины всегда сумеют договориться.
        - Ладно. - Рерих перевел взгляд с чертежа усадьбы на меня. - Я так понимаю, всякое предприятие требует накладных расходов.
        Я смотрел ему в рот. Бог его устами предрекал исход кладоискательской кампании.
        - То, что нельзя купить за деньги, - подытожил Рерих, - можно получить за большие деньги.


* * *
        - В какой-то момент я чуть было не согласилась на пятьдесят тысяч долларов, - сказала Ксения.
        Мы с супругами сидели у корефана на кухне. Теплая домашняя обстановка в кругу друзей казалась мне настоящим раем. На столе стояла початая бутылка водки и нехитрая закуска: малосольные огурчики и картошечка с собственного огорода.
        - А я на коттедж в Озерках чуть было не купился, - признался Слава, - уж больно заманчиво звучало.
        - Вряд ли мы остались в проигрыше, - лениво заключил я. Сумма, полученная Ксенией за свою дачу, была поистине астрономической. Рерих, наверное, разорился. - Игра стоила свеч. За этот нехитрый спектакль мы получили по высшей актерской ставке. Больше платят только в Голливуде и то далеко не всем.
        - Милый, я так тебя люблю, - чмокнула меня в ухо пьяная Маринка. Бутылка на столе была далеко не первая.
        Кроме того, от меня исходил стойкий запах денег.
        - Не знаю, как тебе, а мне пришлось потрудиться. Даже харьковский акцент вспомнила. Правда, неплохо получилось? - с гордостью спросила Ксения.
        - Нормально получилось, - криво осклабился золотой пастью Слава. Перекрашенный под брюнета, он действительно стал похож на хохла, только произношение никуда не годилось. Впрочем, прокатило, и ладно. - Главное, что буржуй твой фашистов на нас не натравил. А то я уж не знал, что и делать, когда у него крыша потекла.
        - Нет, опасности не было, - поспешил успокоить я корефана, хотя на самом деле было наоборот. - Рерих - человек предсказуемый, я его все-таки с детства знаю.
        - Нехорошо старых друзей обижать, - ляпнула нетрезвая супруга.
        - Когда «старые друзья» идут против меня войной, они перестают быть друзьями. Надеюсь, я не глубоко развил свою мысль?
        Окружающие тяжело ворочали извилинами. Чтобы мозги не скрипели, я обильно смазал их водкой.
        - Главное, что справедливость восстановлена, - промолвила Ксения, грациозно поднося к губам: рюмку. - Урожай только жаль: картошку, огурчики. Помидоры какие в парнике вымахали…
        - Пусть эти плоды пожинает Рерих, он их заслужил. - Я не мог простить «Светлому братству» Синяву. - Гран-при за раскопки его ждет в недрах картофельной гряды. Надо же было тебе, Ксюша, как-то избавиться от старого холодильника.
        - Это точно, - согласилась хором теплая компания. - Надо обновляться!
        - Конечно, - улыбнулся я. - Так и будем жить.