Парижский шлейф Диана Машкова

        # Жестоко наказала судьба красавицу Настю за доверчивость и наивность: вместо обеспеченной, счастливой жизни - унижения и одиночество, вместо любви - преданные, поруганные чувства.
        Никто не подаст ей руки, чтобы поднять с колен, однако Настя не из тех, кто сдается. Но сможет ли месть, которая стала целью жизни, заменить счастье? И как поступит ныне успешная, состоятельная леди, когда в ее дверь однажды постучится прошлое?
        Диана Машкова
        Парижский шлейф
        Часть первая
        La Debauche[Разврат (фр.).]

        В провалах грусти, где ни дна, ни края,
        Куда Судьба закинула меня,
        Где не мелькнет веселый проблеск дня,
        Где правит Ночь, хозяйка гробовая,
        На черной мгле я живопись творю,
        Всегда язвимый богом ядовитым,
        И, как гурман, с могильным аппетитом
        Свое же сердце к завтраку варю.

    Ш.Бодлер


        Глава 1
        Настя проснулась рано. За окном сияло юное солнце, какое случается в Москве только в самом начале лета. Оно не жгло, не наглело: робко заглядывало в комнату и едва ощутимо прикасалось к телу нежным теплом. Настя гибко изогнулась под струящимся светом и с наслаждением потянулась в постели. Прохладная ткань шелковых простыней приятно ласкала спину. «Как быстро привыкаешь к хорошему», - пробежала незатейливая мысль. Девушка повернулась на бок, взглянула на часы, зевнула и, обняв подушку, снова закрыла глаза - не вставать же в такую рань!
        Реальность постепенно снова таяла, в голове возникали туманные картины. Еще какое-то время Настя балансировала на грани яви и дремы, а потом безвольно нырнула в глубокий сон.
        Она шла по узкой тропинке вокруг огромного озера с зеленовато-голубой водой, искала пляж, чтобы искупаться. Шла долго, оглядывалась по сторонам, любовалась ленивым знойным пейзажем, пока не увидела чудную лужайку у самого берега. Сочная трава была удивительно густой и гладкой. Настя потрогала зеленое покрывало рукой, присела. Потом легла и с наслаждением вытянула усталые ноги. Было хорошо: солнышко старательно согревало живот и грудь, трава приятно холодила спину. Настя перевернулась. Теперь стало тепло спине, а животу - прохладно. И вдруг эта прохлада зашевелилась. Стала расползаться по коже, залепила лицо. Настя в ужасе вскочила, пытаясь стряхнуть с себя холодные влажные комья, но они намертво прилипли к телу. Повинуясь инстинкту, Настя начала освобождать глаза, которым мешала раскрыться склизкая тяжесть на веках. С трудом отлепила шевелящиеся сгустки и закричала: на раскрытых ладонях копошились красно-коричневые клубки земляных червей.
        Она кричала, не в силах остановиться, но не слышала ни звука - крик погружался в воздух, словно в вату. Борясь с тошнотой, бросилась в воду - на поверхности озера тут же расплылось живое облако извивающихся тварей. Настя в панике поплыла прочь. Ей удалось добраться почти до середины водоема, когда все вокруг вдруг вспенилось, забурлило, образовав громадных размеров водоворот. Увлекаемая в глубь воронки, потеряв от ужаса силы и разум, девушка перестала сопротивляться. Она готова была тонуть, но только не возвращаться к берегу, не прикасаться к омерзительному червивому облаку…
        Настя очнулась в холодном поту, в слезах и с единственной мыслью: «Неужели спаслась?!» Мокрые пряди волос прилипли ко лбу, руки от страха дрожали. Она не помнила, что ей приснилось, только ощущала непреодолимый ужас, который объял во сне все существо. Мучительные обрывки мерзких ощущений накатывали и отступали, словно дьявольский прибой.
        Телефон на туалетном столике вздрогнул - Настя тоже - и пропел надрывную трель. Девушка отшатнулась, трель повторилась, правда, звук уже не показался таким резким. Настя с трудом перебралась на другую сторону громадной кровати и, дрожащими пальцами впившись в трубку, поднесла ее к щеке.
        - Да-а? - голос прозвучал испуганно и тихо.
        - Ты что, радость моя, еще спишь?
        Звонил Николай. И, как всегда, в своем духе - даже не поздоровался, словно они и не расставались.
        - Нет. Я проснулась, - Настя зябко поежилась от недавних, начавших медленно таять благодаря любимому голосу ощущений.
        - А от чего моя девочка такая грустная? Настенька, посмотри в окно - небо голубое, солнышко светит, - он словно почувствовал ее состояние и теперь искусно излучал утреннюю бодрость. Хотя ранние побудки были совсем не в его вкусе. Господи, какой же он у нее внимательный и милый!
        - Смотрю, - Настя слабо улыбнулась: его забота и впрямь начала действовать как лекарство, - светит.
        - Тогда поехали!
        - Куда? - Настя с трудом выбралась из постели - тело после отвратительного сна ломило, голова разболелась. Но если уж Николай сказал «поехали», то лучше начать собираться сразу.
        - Ты что, забыла?! - притворно рассердился он. - Я же хотел показать тебе свой новый дом!
        - Его достроили? - прикрыв ладошкой рот, она зевнула: о своем загородном доме Николай рассказывал Насте уже целых полгода. И все это время - то едем, то не едем. Надоело.
        А сейчас, после кошмарного сна, она вообще не хотела шевелиться - накатили апатия и усталость. Словно тело только-только начало приходить в себя после тяжелого гриппа: суставы ныли, а мысли в звенящей голове ворочались болезненно вяло.
        - Да! - В голосе его на этот раз прозвучала натянутая веселость. - Давно пора! Но у нас же знаешь - как всегда…
        - А надолго? - Настя, превозмогая головную боль, босой ножкой извлекала из-под кровати пушистые розовые тапки - левый, правый.
        - Надолго, - Николай загадочно замолчал, - хотел сделать тебе сюрприз, ну да ладно, скажу. Мне наконец-то дали отпуск, на целых две недели!
        - Что?! - Настя обрадовалась невероятно. Даже ломота в теле куда-то тут же пропала. - Это же здорово!
        Прижав трубку к уху плечом, она запрыгала на месте, как маленькая, и даже захлопала в ладоши. Он ласково усмехнулся в ответ, и от этого на душе стало тепло и спокойно.
        В последнее время они так мало виделись! Даже не каждый день. А она без конца, каждую минуту, думала о нем и хотела быть рядом. Обижалась на то, что звонит ей только утром и вечером, а днем - никогда, расстраивалась, что засыпает сразу же после, убивалась, думая, что уже не любит, что все так стремительно прошло. Но потом брала себя в руки и старательно убеждала - у него же работа, проблемы, вечная нервотрепка. Надо понять.
        - Я только родителям позвоню, - торопливо начала она оправдываться в трубку, - не отпрашиваться, не думай, но нужно предупредить. Все-таки две недели.
        - Позвони, - Николай усмехнулся, а потом в голосе зазвучали стальные нотки, - хотя, на мой взгляд, ты давно уже взрослая женщина.
        - Благодаря тебе, - Настя хотела угодить ему, чтобы как можно быстрее закрыть эту тему: взаимная, а главное, исключительно заочная неприязнь родителей и любимого человека была единственным черным пятном в ее новой прекрасной жизни. И если маму с папой еще можно было понять - ее молодой человек был для них не больше чем фантом тридцати лет по имени Коля, и они привычно волновались за дочь, да так сильно, что поначалу чуть не разрушили с ней все отношения, - то ему-то на что было злиться? В их жизнь родители не вмешивались, хотя могли. И это он не хотел знакомиться с ними, а Настя ему подчинилась, потому что любила. Страстно. Неосторожно.
        - Умница! - похвалил Николай. - Все-то ты понимаешь.
        - Да-а-а, - Настя улыбнулась и тайком вздохнула от облегчения: буря прошла стороной, - твоя же школа.
        - Точно, - Николай снова пришел в самое доброе расположение духа, - ладно, собирайся. Через полчаса буду.
        - Кто бы сомневался, - Настя рассмеялась: если Николай что-то задумал, то все кругом должны тут же построиться и это исполнить, - уже бегу в душ - и одеваться.
        - До встречи!
        В трубке послышались короткие гудки. Настя торопливо бросила ее на рычаг и побежала в ванную комнату. Времени было мало. Нужно волосы вымыть и высушить, одеться, вещи собрать. Николай, с его начальственными замашками, привык, чтобы все вокруг него было организовано как нужно - за две секунды. Настя улыбнулась, вспоминая обычно суровое, но такое любимое выражение его лица, шагнула в душевую кабинку и открыла воду.
        В дверь позвонили как раз в тот момент, когда она выбрасывала из шкафа на кровать одежду, размышляя, что с собой взять. Огромная спортивная сумка в ожидании лежала рядом. Настя тяжело вздохнула - вовремя собраться не успела, теперь не избежать урагана, точнее, цунами - и отправилась открывать.
        - Привет! - он чмокнул ее в губы, на секунду крепко прижал к груди. - Ну, как, собралась?
        - Почти, - Настя потянулась за вторым поцелуем, чтобы он не сразу увидел разбросанные на кровати вещи, и тихо пожаловалась: - Только не знаю, что с собой брать. Там не холодно?
        - Господи, июнь на дворе! - Он опять начинал раздражаться. Устал, наверное, за последнее время со всеми этими новыми проектами на работе. - В доме, если нужно, - газовое отопление. Еще вопросы будут?
        - Не знаю, - Настя вздохнула. - Ты проходи, я сейчас быстренько вещи соберу, и поедем, ладно? Всего пять минут.
        - Эт-то что за гора?! - Николай возмущенно застыл на пороге, Настя сжалась в комок. - Та-а-ак, ты, дорогая моя, складывать ничего не будешь - я сам. Иначе мы с тобой и к ночи никуда не попадем. Ты что, уже замерзла?
        - Нет, - испуганно пролепетала она.
        Какой же он вспыльчивый, дикий и какой… неотразимый в своем гневе! Рвет и мечет, кажется, еще чуть-чуть - и может задушить, способен ударить, но вместо этого начинает целовать, бросает на кровать, чтобы любить до потери разума, до исступления. Настя уже давно и необъяснимо полюбила его бояться. Стоило Николаю прикрикнуть, и по телу разбегались предательские мурашки, разливалась волна возбуждения. Как только этот мужчина додумался выработать у нее такой рефлекс?! Как умудрился научить ее превращать страх в сладострастие?!
        - С чего это ты взял, что я замерзла? - дрожащим шепотом спросила она.

48 - Какого черта ты тогда надела джинсы? У нас что, юбочки в гардеробе перевелись?!
        - М-м, - Настя, понимая, что любимый уже заметил ее состояние и начал играть, как кошка с мышкой, попыталась спрятать глаза, - я подумала, что ехать далеко в юбке неудобно, к тому же ведь лес, комары…
        - Думать буду я, о'кей? - Он прошел в комнату и по-хозяйски лег на кровать, прямо на одежду, подперев ладонью щеку. - А ты будешь привычно делать то, что тебе скажут. Ну?
        - Чт-то - ну? - голос у Насти уже срывался.
        - Раздевайся, - приказал он.
        - Ты что, даже не отвернешься? - она покраснела.
        - Я?! Нет. Так снимай! Будем подбирать тебе одежду, - он, чуть приподнявшись, меланхолично покопался в куче вещей под собой.
        - И что мне? Все снимать? - совсем тихо пролепетала она.
        - Все. Ну? - Николай уже говорил жестко и даже грубо. Настя тяжело вздохнула, поколебалась несколько секунд и расстегнула узкие джинсы. Потом начала стягивать их, немного виляя бедрами, чтобы они лучше сползали.
        Она и сама не могла понять, откуда взялась в ней эта страсть к приказам. Стоило Николаю повысить голос, вплести в него властные нотки, как она таяла прямо на глазах. Растворялась в непрошеном, жгучем возбуждении, с которым невозможно было бороться. Странная болезнь подчинения была неразрывно связана с безумной любовью к единственному в ее жизни мужчине. Попробовал бы кто-нибудь другой при каких угодно обстоятельствах! Даже подумать страшно, что бы она с этим несчастным сделала.
        За джинсами настала очередь футболки, которая медленно поехала вверх, обнажая загорелый живот и кокетливо запрятайную в кружевной лифчик грудь. Потом Настя села на пуфик возле туалетного столика и, дрожа, начала стягивать белые носочки.
        - Я что, разрешал тебе садиться? - Она даже подпрыгнула от слишком громкого окрика. - Нет? Быстро вставай! Подойди сюда. Достаточно. Правую ногу поставь на кровать.
        Настя, пряча глаза и стыдливо прикрывая лицо ладонями, подчинилась. Его рука медленно заскользила вверх, от щиколотки к колену, потом - к внутренней поверхности бедра. Он продвигался осторожно, чертил пальцами разные линии, возвращался назад и снова поднимался.
        - Так ты уже на все готова, противная девчонка? - Николай укоризненно, но с довольной ухмылкой покачал головой. - Значит, и белье тебе тоже придется снять.
        Он убрал руку, продолжив свои поиски в ворохе вещей.
        - Я с-сняла, - прошептала Настя, застревая на согласных. Она пыталась заглянуть ему в глаза, чтобы дать наконец понять, что терпеть больше не может. С головы до пят ее охватила сладостная дрожь.
        - Да? - Он едва взглянул на ее лицо, застывшее в мольбе, на чуть сдвинутые брови, на светящиеся желанием глаза и загадочно улыбнулся. - Лапочка, я тоже тебя хочу, но нам нужно немедленно ехать!
        Настя почувствовала себя так, словно ее окатили ведром ледяной воды. Захотелось сжаться в комок, лучше вообще исчезнуть, но только не ощущать себя бестолковым щенком, которого взяли на прогулку, раздразнили, а потом посадили на поводок. Она старалась не выдать своей обиды: кто-то когда-то внушил, что обижаться - глупо. Молча взяла белую шелковую блузку с коротким рукавом, которую он протягивал. Надела. Сквозь нежную ткань явно просвечивала грудь. Но лифчика он не дал. Порылся еще - нашел темно-синюю юбку и такого же цвета гладкие трусики.
        - Ну и что мне на ноги с этим надеть? Мы же, кажется, за город - там грязь, дороги плохие. - В голосе дрожала досада, но Николай и ухом не повел.
        - Наденешь босоножки. А грязи никакой нет - ты меня обижаешь, - он снизошел наконец до нежного ободряющего взгляда и ласкового, едва уловимого, поцелуя. А потом сосредоточенно занялся набиванием сумки.
        У Насти, как всегда моментально, отлегло от сердца. Она уже сама перед собой привычно оправдала его - может, действительно времени нет, а, может, он хочет, чтобы сегодня все было по-особенному. И искусно играет ее возбуждением, намерившись довести его до предела, чтобы потом…
        Серебристый «Рено» стоял, загораживая вход в подъезд. Настя улыбнулась. Ну, конечно, ее дорогому Николаю наглости не занимать.
        Сумка была отправлена в багажник. Настя села вперед, задев плечом услужливо раскрытую перед ней дверцу: и как только в этом непостижимом мужчине сочетаются галантность и хамство, нежность и безразличие? Николай обошел машину, занял водительское кресло и вставил ключ в замок зажигания. Мотор едва слышно заурчал. Автомобиль тронулся с места и незаметно съехал с низенького бордюра.
        - Теперь рассказывай, - Настя пристегнула ремень безопасности и откинулась в кресле.
        - О чем? - удивился он.
        - Ты уже шесть месяцев мучаешь меня тайной о своем загородном доме. То едем, то не едем - с осени голову морочишь.
        - Вот, собрались. Ты что же, не рада? - Голос Николая опять прозвучал раздраженно. Господи, ну что это такое?! Просто рекордсмен по недовольствам.
        - Рада, - она повернулась к нему, - но там же вроде все уже давно готово.
        - Ну да, - Николай на миг замолчал, задумался, а потом ни с того ни с сего снова разозлился: - У меня желания не было! Достаточная причина? Все время, дурак, чего-то ждал!
        - Ладно-ладно, - Настя испугалась, что глупая ссора испортит им всю поездку, - не хочешь говорить - не надо.
        Она ласково погладила его по идеально выбритой щеке.
        - Просто расскажи, что за особняк ты там построил.
        - О-о, - Николай заметно оживился, кажется, даже вздохнул с облегчением, - это грандиозная постройка красного кирпича в стиле ампир с элементами готики и вкраплениями модерна!
        - Ну-ну, - Настя засмеялась, - давай-ка остановимся на «красном кирпиче» - в остальном, думаю, ты ни черта не смыслишь.
        - Мадемуазель отказывает нам в художественном вкусе и эстетическом воспитании?! Да будет вам известно, что мы - благородных кровей. - Николай уже вошел в раж и дурачился по полной программе. - Наша державная мать преподавала студентам основы коммунизма, а потом стала - кем бы вы думали? - специалистом по художественной культуре и литературе родного края. Так что осторожнее на поворотах, малыш!
        - Да-да-да. - Настя улыбнулась, ей тут же передалась веселость Николая. - Поэтому ты, как потомственный знаток «родного края», рассуждаешь о готике и ампире? И где это ты в Москве…
        - Ну-у, что значит - в Москве? - перебил ее Николай. - Нам довелось побывать и в лучших странах.
        - Москва - не страна, - засмеялась она, - «два» тебе по географии.
        - Угм. Но и не город в России, «кол» тебе по социологии.
        - Противный ты, - Настя надула губы.
        - Зато, в отличие от некоторых, знаю жизнь.
        - Ладно, так ты опять о Франции? Франкофил необузданный: вина - французские, машина - французская, одежда - французская. Всю квартиру мне завалил французскими фильмами и книгами. Как только умудрился себе русскую девушку найти?
        - Это-то как раз понятно! - Николай отнял правую руку от руля и погладил Настю по колену. - Ты соответствуешь моим представлениям об идеальной француженке, ясно? Только вот любишь по-русски.
        - Ну, - Настя от души рассмеялась, по-своему поняв его слова, - если вместо
«Николай!!!» в постели тебе приятно слышать «О, Николя!», я попробую.
        - Да я не об этом, - он с надрывом вздохнул, - по-русски, значит, до потери мыслей. Эх, не выйдет из тебя настоящей француженки - не хватит такта. Все мысли о постели!
        - Ах так?! - Настя сделала обиженное лицо и долгую паузу, но все-таки не выдержала: - Ну, и кто же, по-твоему, «идеальная французская женщина»?
        - Это, - Николай задумался, - могла бы и догадаться - Катрин Денев, конечно.
        - Ну-ну, - Настя надула губы. - Она тебя старше! И, кроме того, уж точно на пушечный выстрел такого извращенца, как ты, к себе не подпустит!
        - Я - извращенец?! - шуточный тон Николая трансформировался в придуривающийся визг. - Это я - извращенец?! А кто же тогда, милочка, маркиз де Сад, например? Нежить?
        - Все-все, прекрати, - Настя уже просто покатывалась со смеху, - нас ГАИ остановит - подумают, что я водителя насилую, раз он так орет. Маркиз - больной человек, ему можно. Да и чем заниматься в тюрьме, как не писать всякие гадости?
        - А-а-а, - Николай сделал страшное лицо. - А за что его в тюрьму сажали?
        - Не помню, - Настя пожала плечами.
        - Зато я прекрасно помню, только вслух сказать стесняюсь. А ты говоришь - я извращенец. Я - тихий, смирный агнец божий. Мне до де Сада, как до Китая раком.
        - Слушай, ну и словечки у тебя иногда проскальзывают, - Настя удивленно покачала головой, - просто неписаное народное творчество, а еще мнит себя человеком образованным, тоже мне «эстетически воспитанный».
        - Лапочка, ничего ты не понимаешь! - Николая уже вовсю несло в пустословные дебри. - Вся прелесть современности состоит в смешении и путанице стилей, образований, сословий. Это основная тенденция нашего бодро идущего навстречу неизвестному времени. Филологи ругаются матом, физики молятся иррациональному, аграрии руководят людьми, конструкторы выращивают лук, педагоги торгуют на рынке! Все смешалось.
        - Ладно, давай закроем эту тему, - Настя поморщилась. - От твоей социологии меня всегда мутит.
        - От чего не мутит? - заинтересованно спросил Николай.
        - От книг, - Настя откинула волосы назад и отвернулась к окну, ожидая новых колкостей со стороны не в меру разошедшегося кавалера.
        - Ну, конечно, мадемуазель-библиофил, - Николай издевательски ухмыльнулся. - Хорошо, книги так книги. Тебе из французов кто больше нравится?
        - Бодлер. - Настя не задумалась ни на секунду, хотя ничего особенного в безумной и даже мрачной поэзии этого француза, который ей еще во времена диплома надоел, не находила. - Как и тебе!
        - В молодости я и вправду считал его лучшим. - Николай мгновенно стал серьезным. - А теперь мне плевать.
        - Почему?! - Настя обиделась: а она-то так старалась, доставая ему в подарок редчайшее издание «Цветов зла», когда он мельком упомянул об этом увлечении своей юности.
        - Неважно, - Николай пустым взглядом смотрел на дорогу. - Бодлер так Бодлер. Ты
«Искусственный рай» читала?
        - Да, - Настя непонимающе пожала плечами, - но мне не понравилось. Болезни души, проституция, наркотики - пугает все это.
        - Дело твое. - Николай окончательно потерял к разговору интерес. - Давай лучше музыку послушаем. Можешь поспать - ехать еще долго.
        - Вот так всегда! - Настя даже ногой топнула от возмущения. - Только найдется тема для разговора - и ты все обрываешь! А ехать долго?
        - Дол-го. До Вол-ги, - произнес Николай нараспев.
        - Да-а-а? - Настя и не думала, что им придется тащиться в такую даль. - И как только тебя в такую глушь занесло?! Поближе к Москве места не нашлось?
        - Все, девочка моя, достала! У тебя весь мир - Москва. Ты ничего другого не знаешь и не видишь. - Николай включил радио погромче. - Лучше спи, от греха подальше! Через час разбужу - пойдем поляну для пикника искать.
        - Ты что, с собой завтрак взял? - Настя нетерпеливо оглянулась на багажник, не обращая внимания на очередную вспышку раздражения Николая. - Вот здорово! Я дома поесть не успела.
        - Взял, - Николай тяжело вздохнул, - я опытный, старый и обо всем заранее беспокоюсь. А ты спи давай, не то опять рассержусь.
        - Тоже мне, старый, в тридцать лет, - с улыбкой пробормотала Настя, закрывая глаза и притворяясь, что собирается спать.
        Ветер с остервенением трепал пряди ее светлых волос, длинные ресницы трепетали на щеках. Не открывая глаз, Настя протянула руку и нажала на кнопку в двери: стекло уехало вверх, шум прекратился, локоны спокойно легли на плечи. Спать не хотелось, и она, с едва заметной улыбкой на губах, стала думать о Николае.
        Несмотря на его тяжелый характер - это все из-за того, что он слишком много работает, - Настя ни на минуту не сомневалась в том, что их встреча - самое главное событие в ее жизни. Все изменилось, все расцвело буйными красками и чувствами, когда появился он. Настя не то что в жизни, даже в книгах и на экране не встречала подобных мужчин. Николай был красив невероятно, даже бессовестно красив. Когда она шла с ним по улице, все девицы оборачивались и провожали их долгими завистливыми взглядами. На нее, Настю, конечно, мужчины засматривались тоже, но она привыкла к этому чуть ли не с детства и предназначенного ей восхищения просто не замечала. Николай же покорил Настю не только своей внешностью. Он был целеустремленный и умный: сделал блестящую карьеру в какой-то там западной компании. Руководит целой дирекцией то ли маркетинга, то ли продаж. И при этом не стал ограниченным придурком, как большинство новоявленных бизнесменов, - разбирается и в литературе, и в кино и в живописи. Просто невероятно! Он сам создал свое состояние, сам добился всего. Он - щедрый и внимательный, услужливый и нежный. И при
этом вспыльчивый, эмоциональный, сексуальный, дерзкий. От такого коктейля просто голова кругом шла. А еще у него такой глубокий и печальный взгляд, будто он знает что-то такое, о чем не ведает больше никто.
        До появления Николая жизнь казалась Насте скучной бульварной газетенкой, обтрепанные страницы которой перелистывались сами по себе, по воле времени или ветра. Учеба, родители, подруги, блеклые ухажеры, по большей части иногородние педагогические мальчики, которых она именовала единым метким словом «колхозники». Да и те, которые называли себя коренными москвичами, вполне подходили под это определение: не было в них сказочности, блеска, романтики, даже и не пахло серьезным статусом в жизни, деньгами. Все эти качества, наверное, оседали в МГИМО или еще бог знает где, но уж никак не в педагогическом, где училась Настя. Да и волновало новое поколение только-только вылупившихся на свет мужчин лишь одно: быстро и без проблем затащить девушку в постель. Они и затаскивали. Благо в педуниверситете, тем более на филфаке, никогда не имелось недостатка в пылких девицах. А Настя гордо и с презрительной усмешкой наблюдала за чужими страстями со стороны. Кого-то любили, кого-то бросали, кто-то рыдал, кто-то беременел, кем-то пользовались, кем-то жили. Настя смотрела на все эти спектакли свысока и удивлялась, как
можно воспринимать всерьез несуразных мужских чудовищ. Иногда, правда, чертовы страсти задевали и ее, но, к счастью, только рикошетом. Не в том смысле, что она могла сама в кого-то влюбиться - до Николая ей не нравился абсолютно никто, - а в том, что некоторые психически неуравновешенные субъекты омрачали ей жизнь. Например, Никита. Весь первый курс он не отходил от нее ни на шаг, увивался хвостом, ждал по утрам у подъезда, провожал после занятий, посвящал стихи и преданно смотрел в глаза. Настя злилась на него, раздражалась, просила, чтобы отстал: не помогло.
        А к середине второго курса, отчаявшись, Никита окончательно сошел с ума: ввалился с букетом цветов прямо посреди семинара по латыни, упал на колени перед Настиной партой и на глазах изумленного преподавателя и одногруппников произнес пламенную речь. Да еще на английском. Настя уже точно не помнила, что за бред он там нес, но, кажется, это была дикая адаптация Шекспира к реалиям Никитиной жизни. Когда, закончив и склонив перед Настей голову, он положил ей на колени букет и произнес роковое «Я люблю тебя, будь моей женой», она моментально стала пурпурной от стыда и гнева. Никита вместо ответа немедленно получил колючим розовым веником по голове, а Кащенко в ту же ночь - нового пациента с диагнозом «суицид». Больше Никита Петров на факультете не появлялся, говорят, вернулся в родной город, подлечился, устроился там то ли в фирму, то ли на ферму. Что с ним было дальше, как сложилась его жизнь, Настя не знала. Но после того случая весь институт на нее целый год как на прокаженную косился: «Довела мальчика». Ну а что она должна была с ним делать, если нисколько, ни капельки не любила? Потом все,
конечно, забылось. Но ни о какой приятной студенческой жизни речи уже не шло: подруги испарились, одногруппники отдалились, ухажеры еще больше поблекли. И никто не отважился на долгую осаду смертельно опасных бастионов: с месяц кружили вокруг, а потом бесследно исчезали. И слава богу! К тому времени Настя уже научилась по-своему защищаться: носила строгое выражение лица - немного надменное, с холодной, прилипшей к губам усмешкой. Во избежание. Не дай бог столкнуться еще с каким-нибудь Никитой Петровым.
        К пятому курсу Настя оказалась совершенно одна. Сокурсницы уже вышли замуж, многие завели детей, а у нее не то что мужа, даже мимолетного любовника ни разу в жизни не случилось. Ну что поделаешь, если не было любви?! Иногда Настя серьезно думала о том, почему так произошло. И всегда приходила к одному и тому же выводу: не повезло. Просто ей, красивой, умной и строго воспитанной родителями, которые вложили в нее все свои силы, в жизни не повезло. Не нашлось подходящей пары. Как там у Омара Хайяма? Уж лучше одному, чем вместе с кем попало? Трудно поспорить. Она с готовностью примерила на себя выведенную формулу, да так с ней и осталась.
        Продолжалось это до тех пор, пока она не встретила Николая. Чуть больше года тому назад, во время государственных экзаменов в МПГУ. В тот день она защищала дипломную работу, в центре которой был Шарль Бодлер, а в качестве довесков - Готье и Сент-Бев. На защите Настя смертельно устала: ее утомляли безумные вопросы доцентов и профессоров, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от блуждания в словесных дебрях; ее раздражал сам поэт, подмешавший в свое творчество столько ужасов и грязи, что при чтении накатывала тошнота. И все же Настя говорила с жаром, старалась удивить своими познаниями экзаменационную комиссию. Вопросов задавали много, как же - свет всего факультета, умница, красавица. В завершение рекомендовали в аспирантуру, поставили «отлично» и с напутствием «продолжить научную карьеру» отпустили.
        Все. Институт она закончила. И вдруг ощутила внутри себя такую пустоту, словно жизнь прекратилась. Так часто бывает: долго готовишься к чему-то, идешь, а когда это оказывается позади, теряешь точку опоры. Не знаешь, что дальше делать.
        И пока на смену прежнему ожиданию не приходит новое, жизнь кажется никчемной.
        Настя передвигала ноги на автомате и уже собралась было перейти дорогу, чтобы спуститься в метро, как рядом остановилась темно-синяя иномарка.
        - Мадемуазель, вас подвезти?
        - Спасибо, не стоит. - Она, не оглядываясь, пошла дальше. Только успела почувствовать досаду на то, что не сработала привычная «защита», видимо, Настя так устала, что забыла о правильном выражении лица. А через секунду девушка услышала, как за спиной заскрипели тормоза и хлопнула дверца автомобиля. Настя прибавила шагу, опасливо оглянувшись.
        Мужчина с внешностью кинозвезды, лет тридцати на вид, быстро шел за ней следом. Высокий, темноволосый, с обворожительной улыбкой, с правильными чертами лица. Одет аккуратно и явно недешево. Настя незаметно скользнула взглядом по машине: совершенно новый «Ситроен». Такое ощущение, что только из автосалона.
        - Девушка, подождите! - Он сложил руки, словно в мольбе. - Я ж вас не съем. Я вижу, вы устали, давайте подвезу.
        - Ну-у, хорошо. - Внимательного взгляда его глубоких и очень печальных карих глаз оказалось достаточно, чтобы Настя засомневалась. А вдруг ей в конце концов повезет? Вдруг он окажется тем самым единственным мужчиной? По крайней мере, таких обворожительных она точно еще не встречала. Они вернулись к машине, он галантно распахнул перед ней дверцу.
        - Могу я узнать, как вас зовут? - спросил он, дождавшись, пока она сядет, и склонившись перед ней в изящном полупоклоне.
        - Не можете, - пробормотала Настя по привычке и осторожно посмотрела ему в глаза.
        - Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
        Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
        И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь
        Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали? -
        продекламировал он ни с того ни с сего.
        - Что?! - Настя удивленно вскинула брови.
        - Стихи, - пожал он плечами. - Так как вас зовут?
        - Анастасия, - в замешательстве пролепетала она.
        - Анастасия? - Он на секунду задумался. - А можно просто Настя?
        - Да. - Настя, все еще не оправившись от удивления, пожала плечами.
        - Ну, не бойтесь меня. Вам понравится, честно.
        И ей понравилось. Она потеряла голову, влюбилась по-настоящему первый раз в жизни. Николай ни к чему ее не принуждал, никуда не торопил. Он просто приезжал каждый вечер на своей шикарной машине к ее дому, стоял у подъезда и ждал, когда она спустится вниз. Кино, театры, кафе, долгие разговоры - казалось, он тратит на нее все свободное от работы время и счастлив уже одной возможностью просто быть рядом.
        Для человека с финансовым образованием - правда, каким именно, она так и не знала - Николай на редкость хорошо разбирался в литературе. Знал всех французских поэтов, то и дело цитировал Бодлера, упоминал Аполлинера, Рембо, Верлена, Малларме. Настя опомниться не могла от приятного удивления и все нарастающих чувств. Через три месяца знакомства она, смущаясь, бледнея, теряясь и заикаясь (господи, куда же подевались ее надменность и уверенность в себе?!), сказала ему на ушко, что хочет быть с ним. По-настоящему. Николай в ответ так крепко сжал ее в объятиях, что можно было задохнуться. В ту минуту она окончательно поняла, что нашла свою судьбу, своего единственного, лучшего, и пойдет на все, чтобы остаться с ним. Слишком долго ей пришлось искать, слишком трудно далось ожидание, чтобы теперь не ценить любовь.
        Но и после ее признания он все тянул, хотя Настя уже просто сходила с ума от нетерпения. Почти целый месяц ушел на поиск съемной квартиры и приведение ее в достойный вид. Бывать дома у Насти Николай наотрез отказался, к себе не приглашал, намекнув, что живет с кучей прибившихся к нему по бедности родственников. Настя подумала тогда, что он благородный и добрый, раз помогает семье. Ремонт, мебель и все остальные заботы Николай, не задумываясь, брал на себя. Настя, конечно, тоже принимала участие: бегала по магазинам, искала обои, шторы, посуду, но оплачивал и выбирал все неизменно он. У него был прекрасный вкус. Когда Настя переступила порог квартиры после ремонта, то просто ахнула от восхищения. Новенькая светлая квартира, где ей теперь предстояло жить, нисколько не походила на то угрюмое жилище, которое они сняли месяц назад. Стены, мебель, потолок - все сияло изысканной красотой и неизъяснимой нежностью.
        Нежностью была наполнена и их первая - ее самая первая - ночь. Николай, казалось, боялся даже больше, чем Настя: медлил, отступал, бесконечно долго целовал и гладил ее дрожащими от сдерживаемого порыва руками, пока она не попросила сама, уже теряя от сладостного возбуждения сознание: «Пожалуйста, ну, пожалуйста…»
        Чушь, ерунду говорили бывшие одногруппницы о самой первой ночи с ее страхами и болью. Зря понапрасну подшучивал над ее «неприкосновенностью» весь университетский поток. Все это было глупо. Стоило ждать своего единственного, стоило отдать любимому человеку всю себя! Николай сделал ее так сразу и так невыносимо счастливой, что раз и навсегда нашелся старательно прятавшийся где-то смысл бытия. Для Насти он заключался в нем. В ее ненаглядном Николае.
        Она сразу же переехала от родителей, хотя те возмущались и кричали, что не для того берегли и лелеяли свою дочь столько лет. Что не позволят ей жить с кем бы то ни было, как последней дряни, без свадьбы. Настя слушала вполуха и даже не возмущалась: какие они все-таки смешные. Ведь ей уже двадцать один год, она окончила университет, в конце концов, она любит, так какие могут быть запреты? Порадовались бы лучше за нее. Родители смертельно обиделись и целый месяц ничего не желали знать о дочери. Они всю жизнь горбатились для того, чтоб их доченька ни в чем не нуждалась, заботились о ней, баловали, а она поступает так подло - вместо того чтобы по-человечески выйти за состоятельного человека замуж и дать им гарантии на нормальную старость, уходит жить к незнакомому мужику. А Настя уехала и моментально обо всем забыла: каждый вечер, а иногда и всю ночь, она проводила вдвоем с Николаем. Жизнь превратилась в подернутый розовой дымкой, похожий на цвет обоев в ее новой спальне сладостный сон. Словно свитый из наивных девичьих грез. Настя утопала в блаженстве, таком нежном, таком притягательном. Все, о чем
она успевала подумать за день: что надеть к приезду Николая и что приготовить ему на ужин. Все, о чем она жалела, - так это что не встретила его раньше. Остальные мысли, даже если и возникали, казались мелкими и никчемными: Настя тут же забывала о них. Ей не приходилось ломать голову над бытовыми проблемами, над денежным вопросом - все блага приходили вместе с ее любимым и оставались, даже когда он уходил. Сама ее жизнь была устроена им, она дышала его мыслями и теплом. Он был единственный. Он был любимый.
        Настя даже не перевезла с собой ничего из родительского дома: не хотелось нарушать гармонии, созданной специально для нее. Только книги переехали из прежней комнаты на новые стеллажи вслед за хозяйкой.
        Кое-как переломив собственное возмущение, родители возобновили общение с дочерью, чтобы уговорить ее, раз уж замужество пока откладывается, спуститься с небес на землю и хотя бы подать документы в аспирантуру. О работе речи не шло - зачем красивой умной девушке гробиться с утра до вечера в офисе или бог знает где еще? Нужно использовать молодость с толком: найти достойного мужа и создать успешную, красивую и счастливую семью. Да Настя и сама о работе не помышляла: теперь, когда в жизни было главное, казалось невозможным растрачивать время и силы на бессмысленную возню. Любовь стала плотью и кровью ее бытия: ничего не требовалось в дополнение или взамен. Только изредка, подогреваемые родительским гневом, беспокоили мысли о том, что Николай попусту тянет время, не торопится жениться. Хотя, кажется, все к тому с самого начала шло: они любят друг друга, практически вместе живут, он ее содержит - зарплаты менеджера крупной компании с лихвой хватает на двоих. Настя тяжело вздыхала, пыталась намекать, но говорить о женитьбе открытым текстом не решалась. А Николай упорно делал вид, что смысла ее намеков и
вздохов не понимает.
        Он не скрывал их романа - знакомил со своими приятелями, водил по театрам, выставкам, ресторанам. И Настя, которая поначалу смертельно боялась, что у него есть жена, - этого вопроса он всеми средствами избегал, отшучивался - успокоилась. Значит, ничего подобного нет. Только однажды, выпив лишнего, он рассказал, что у него была любимая девушка, очень похожая на Настю. Но она давным-давно умерла. Как, при каких обстоятельствах Настя не знала. И не посмела спросить. Его скрытность и нерешительность в отношении свадьбы она приписывала теперь давней душевной ране, которая, видимо, так до конца и не затянулась. Но ей стало ясно, что происходит с ним, отчего грядущие перемены в жизни даются так тяжело и отчего у него такие глубокие и печальные глаза.
        Настя гордилась тем, что была девушкой Николая, надеясь в ближайшее время изменить этот статус, став его женой. Не задумываясь, она пользовалась всеми материальными благами, которые из этих ее отношений с Николаем вытекали. Так было естественно, так было верно, так ее учили с самого детства. Взамен ему отдавали трепетную любовь, готовность подчиняться во всем и потворствовать любой, даже самой экзотической, прихоти.
        На любовные эксперименты, казалось бы, давно уже вышедший из мальчишества Николай был невероятно изобретателен. Сначала Настя стеснялась его причуд и отбивалась, как могла. Но постепенно, лаской и любовью, он развеял ее стыд без следа - сладострастие взяло верх над разумом. Настя и сама с удивлением ощутила, как становится другим человеком, превращается в чувственную женщину, чья единственная в жизни цель - дарить радость и наслаждение любимому мужчине. Теперь ей нравилось ощущать себя наложницей, нравилось ради него не встречаться с ровесниками, не общаться с подругами, нравилось в любое время быть к его услугам. Весь мир замкнулся на одном-единственном человеке, и Настя, не задумываясь, приняла это женское счастье.
        Николай сбросил скорость, машина свернула на проселочную дорогу, заваленную хвоей, сухими ветками и прошлогодней листвой. Шины с явной неохотой выпутывались из лесного мусора и пыли.
        - Мы куда? - Настя сделала вид, будто только что проснулась. Даже потянулась и зевнула для наглядности.
        - Искать поляну, - Николай внимательно изучал обманчиво ровную поверхность грунтовки.
        - Но тут же кругом лес и комаров, наверное, тучи! - Настя насупила брови.
        - Имейте терпение, мадемуазель, - Николай на секунду отвлекся от созерцания прикрытой листьями колеи и слегка щелкнул Настю по носу. - И не хмурься. Тебе не идет.
        Через несколько минут впереди показался просвет, и машина, вихляя из стороны в сторону, выкатилась на поляну. Зеленый ковер вокруг был необычайно юным и ярким, а в глянцевых листьях травы весело отражались капельки солнца.
        - Выходи! Приехали! - Николай с явным удовольствием вылез из машины и потянулся.
        Настя вышла следом и, безошибочно следуя его безмолвному приказу, достала из багажника плед и корзину с едой. Плед был расстелен чуть поодаль, корзинка разобрана.
        - Ты что, даже шампанское взял?! - Настя удивленно улыбнулась. - Ничего себе! И что же мы празднуем?
        В глубине души в который раз истерически забилась надежда, неотступно преследовавшая ее последние шесть месяцев. Ни разу она не позволила себе высказать ее вслух, но все время напряженно ждала главных слов от Николая. И вот, неужели сейчас?! Может, он так долго готовился к поездке и столько раз откладывал ее только потому, что должен был окончательно решиться? Собраться с духом? Все подготовить в новом доме, чтобы сделать ей предложение в торжественной обстановке? Настя судорожно сглотнула и незаметно обшарила взглядом карманы его брюк в поисках долгожданной коробочки. Пусто. Никаких характерных бугорков под белым хлопком не наблюдалось. Куда же он ее спрятал? Наверное, все-таки оставил в машине и ждет приезда в коттедж.
        - Да, - Николай разлегся на пледе среди фруктов и прочей снеди, как какой-нибудь шейх, - твой дебют.
        - В смысле? - Настя подняла брови и обиженно надула губы. Кажется, снова он шутит, когда уже заговорит серьезно? - Ты о чем?
        - Да ни о чем! - Николай натянуто рассмеялся. - Сделай мне бутербродик, пожалуйста.
        - Да. - Настя по привычке ответила утвердительно, хотя не расслышала ни слова. По выражению лица, по интонациям она поняла, что Николай сейчас и не думал предлагать ей руку и сердце. Обида застилала глаза и притупляла слух. Ну зачем, к чему так упорно тянуть время? Ведь ясно, что они оба созданы друг для друга - он сам не раз это говорил.
        - Нас-тя! - Николай приподнялся на локте, понимающе вглядываясь в потускневшие глаза подруги. - Давай я тебе шампанское открою.
        - Я не буду! - Она полоснула его взглядом - на большую форму протеста против своего ненаглядного Настя была физически не способна - и отвернулась.
        - А почему бы и нет? - Николай уже раскручивал проволоку на пробке. - В качестве анестезии.
        Настя дернула плечом и всю волю сконцентрировала на том, чтобы не выдать подбирающихся к уголкам глаз слез. Все он, оказывается, понимает! Знает, что она ждет от него предложения выйти замуж. Но зачем, почему так мучит и тянет время?!
        Николай подливал и подливал в ее пластиковый стаканчик. Настя послушно пила, заедая французскую «Клико» (в отношении вин, как, впрочем, и многого другого, Николай был пижон) бутербродами с копченой колбасой. То еще сочетание, конечно. Но ей было плевать: в очередной раз обманутые надежды комом застряли в горле. Вот уже целых двадцать минут Настя молча сидела спиной к Николаю, разглядывая траву у себя под ногами и прихлебывая шампанское. Любимого это насупленное молчание, кажется, даже не задевало. Ну и пусть!
        В траве, за пределами одеяла, разместилось целое царство: суетливо бегали муравьи, покачивались на былинках стрекозы, зависали в воздухе бабочки. Настя подумала о том, что у всех этих созданий невероятно короткая жизнь. И что они успевают почувствовать или узнать? Ни-че-го. В отличие от человека. Ему-то за семьдесят-восемьдесят лет хоть что-то перепадает. А впрочем, если задуматься, и семьдесят лет - пустяк по сравнению с вечностью. Может, и не стоит тратить время на пустые обиды, тоску? Настя украдкой взглянула на Николая. Он полулежал, покусывая травинку, глубоко погруженный в собственные мысли. Вот, опять на работе, наверное, у человека проблемы, а тут еще она со своими глупыми матримониальными мечтами. И потом, на что ей обижаться? Он не обманул, не соврал. А читать ее мысли и следовать им не подвизался. Видимо, нужно будет самой как-то о свадьбе заговорить. Объяснить все. Что ей так неуютно, что родители нравоучениями замучили, что ее по-другому воспитали. Он поймет.
        - Хочешь еще чего-нибудь? - Настя с удивлением услышала собственный голос.
        - Да, - Николай вздрогнул, словно очнувшись от дремы, и посмотрел ей в глаза.
        - Ч-чего? - Настя поймала его взгляд и запнулась на единственном слове.
        - Иди ко мне.
        Голос Николая был таким нежным и печальным, что она не посмела возразить: встала на колени и подползла ближе. Он осторожно взял ее за плечи и поцеловал. Сначала только едва прикасаясь, а потом медленно обводя языком мягкие, сияющие юной нежностью губы. На мгновение отстранился, снова дотронулся до ее губ коротким жадным поцелуем и снова, снова.
        - Настя, ты меня любишь? - Она даже вздрогнула от неожиданности - так странно прозвучал этот вопрос. Не игриво, не весело. Грустно.
        - А сам ты не знаешь? - Она посмотрела удивленными глазами и послушно ответила: - Я безумно тебя люблю!
        - Знаю, - Николай горько улыбнулся и тут же снова стал серьезным, - но на что же готова ради меня милая Настя?
        - Ну, - она лукаво сощурилась и постаралась обратить все в шутку, - могу почистить для тебя апельсин. Или сделать еще бутерброд. Надеюсь, ты оценишь всю глубину моей самоотдачи? Хотя, если уж речь зашла о глубине и самоотдаче, могу…
        - Малыш, я серьезно, - Николай прервал ее возбужденный лепет. Желание паясничать и играть пропало моментально под его тяжелым взглядом.
        - Ты же знаешь, - медленно произнесла она, - что на все. К чему такие вопросы?
        - Хочу понять, как ты относишься ко мне. - Николай прикрыл глаза.
        Настя вся напряглась, подсознательно уловив жизненную важность момента. Может, это и была своеобразная прелюдия к тому, чтобы заговорить наконец о браке?
        - На все, что принесет тебе радость или сделает тебя счастливым, - с готовностью зашептала она. Так хотелось подтолкнуть его к разговору, приободрить! - И при этом у меня не будет ни капельки сожаления, потому что я действительно тебя люблю.
        - Правда? - Николай посмотрел на нее внимательно и серьезно, словно увидел другими глазами. Настя подумала, что вот сейчас, еще немного, и он произнесет долгожданные слова. - Но ты же не знаешь, что обещаешь, о чем говоришь!
        - Послушай, - Настя изо всех сил старалась ему помочь, - если бы я знала заранее, о чем речь, мои обещания не имели бы и половины той ценности, которой обладают сейчас. А я хочу, чтоб они были бесценны. Пусть это будет мой подарок, - она чуть не ляпнула «на нашу свадьбу», но вовремя осеклась, - который непросто забыть.
        - Бог ты мой! Какая мудрая маленькая леди! - Николай, сощурившись, посмотрел на солнце, сморгнул и снова перевел взгляд на Настю. - Я знал, что не ошибся в тебе.
        Потом он собрал в корзинку оставшиеся фрукты, убрал с одеяла пластиковые стаканы. Отставил на траву ополовиненную бутылку и лег, заложив руки за голову. Пробка от резкого движения выскочила, бутылка не устояла на неровной земле и упала на бок. Шампанское с тихим шипением полилось на землю. Настя взвизгнула и схватила бутылку.
        - Нет, ты все-таки просто варвар! Лить на землю такое вино!
        Она поднесла бутылку к губам и сделала глоток прямо из горлышка.
        - Та-а-ак! - Николай недовольно сдвинул брови. - Милая моя, запомни: пьянство не красит дам! И нельзя же, в самом деле, уделять внимание бутылке, когда рядом с тобой мужчина.
        Николай показал глазами куда-то в направлении собственной ширинки и подмигнул.
        - Не буду, и не проси! - Настя скорчила плаксивую гримасу и надула губы.
        - У тебя что, лапочка, короткая память? - Николай вытащил из ее рук бутылку и аккуратно поставил на землю. - А кто обещал «приносить мне радость» и «делать меня счастливым»?
        - Ну, я же не думала, что ты начнешь просить о таких аморальных вещах. - Настя продолжала притворно сопротивляться и отталкивать протянутую к ней руку.
        - Да?! - Николай изменил тактику и быстро скользнул ладонью к ней под юбку. Настя взвизгнула, но вырываться не стала. - А о чем же еще тебя просить? По-моему, ты просто создана для чего-то аморального.
        Его рука с хозяйской уверенностью поднималась вверх по ее бедру.
        - Нет, - едва прошептала Настя.
        - Да, - уверенно возразил Николай. - Иначе ты не была бы такой прилежной ученицей. Ученицей страсти.
        Он сделал паузу и снова указал глазами вниз.
        - Я жду.
        - Н-нет, - Настя сама не заметила, как возбуждение обернулось дрожью во всем теле.
        - Послушай, я уже не шучу! - Николай схватил ее за волосы, намотав их на кулак, и притянул к себе. - Ты же сама этого хочешь. Я вижу…
        Настя взвизгнула от легкой боли, которая пробежала по телу сладостной волной от корней волос до пальцев ног, и разжала губы. В тот же миг ее длинные волосы свободно рассыпались по плечам, лицу и белым брюкам Николая.
        Пятнадцать минут спустя они уже выезжали на шоссе. Он, спокойный и невозмутимый, как будто ничего не произошло, она - взъяренная в своем бессилии, как львица. Вот это уже было сверх всякой меры! Он дал себя удовлетворить, пролежал десять минут - безвольный - в ее объятиях, а потом встал и, не глядя на Настю, торопливо покидал вещи в багажник, заявив, что нужно срочно ехать. Закатить истерику хотелось невероятно, и у Насти едва хватило сил, чтобы сдержаться. Но она не могла его потерять, а значит, лучше собраться с силами, побороть обиду и перетерпеть. Постоянные перепады от возбуждения к обиде, от надежды к злости, от нежности к раздражению совершенно ее измотали. Настя, опустив спинку кресла, притворилась спящей, а вскоре и в самом деле уснула.


        Глава 2
        Разбудил ее грохот разъезжающихся ворот. Она открыла глаза и огляделась: высоченная черная стена медленно расползалась в стороны, образуя зеленеющий проем. Взгляду постепенно открылся узкий кусок бетонной дороги, поле газонной травы, тонкие, едва прижившиеся, деревца и невероятный по смешению стилей громадный дом. Основная его часть состояла из трех этажей, а по обеим сторонам постройки возвышались квадратные башни. Заканчивались они острыми конусами зеленых крыш, в кирпичных телах красовались убогие карикатуры стрельчатых окон. Фасад здания украшало огромное крыльцо, поддерживаемое четырьмя колоннами серого мрамора, из него же была вырублена лестница. Крыша из серой черепицы пожирала солнечные лучи с такой голодной яростью, что Настя, глядя на нее, поежилась.
        Она еще раз окинула дом беглым взглядом и с удивлением подумала, что если не смотреть на него по частям и не разбивать на отдельные кусочки, общее впечатление получается приятным. В нем была необъяснимая устойчивость, сила. Всепоглощающая воля к жизни. Настя хотела даже вслух сказать, что дом ей понравился, но обида, которая засела в сердце как клещ - ничем не выманишь, - остановила. Лучше всего дождаться, когда Николай сам загладит вину.
        Ворота образовали необходимой ширины проем, и «Рено» беззвучно проехал по бетонной дороге почти до самого крыльца. Николай открыл дверь и вышел, Настя молча последовала за ним. Она никак не могла отделаться от тяжести на душе, все думала, ждала, когда же любимый обнимет ее, прижмет к себе, попросит прощения. А Николай, казалось, не замечал ее состояния и вел себя так, будто Насти вообще не существовало.
        Он застыл перед домом, осмотрел его внимательно от крыши до крыльца, а потом повернулся к Насте и взял ее за руку. Поднял на нее глаза: в них было столько печали, столько раскаяния и вины, что сердце девушки непроизвольно сжалось от внезапно нахлынувшей жалости. Она уже готова была сама его утешать, говорить, что все наладится и страшного ничего нет. Но даже рот открыть не успела: Николай горько улыбнулся и повел ее к дверям - вверх по пологой, но ужасно скользкой лестнице. Краем глаза Настя успела заметить, как за руль их машины сел человек в форменной одежде и «Рено» плавно поплыл по бетонной полынье сквозь зеленую гладь.
        Спрашивать Настя ни о чем не стала - откуда и зачем такой размах, сколько в доме прислуги, - внезапная молчаливость и печаль Николая совершенно сбили ее с толку. Кажется, даже не осталось сил и вдохновения на злость. Все внутри сникло, оцепенело.
        Тяжелые двери отворились сами собой прямо перед их носом, и навстречу выступил невысокий подтянутый мужчина лет шестидесяти все в той же зеленой форме. Он учтиво поклонился, нарисовал на лице широкую, почти подобострастную улыбку и открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако Николай нервно дернулся и жестом остановил его.
        - Это Сергей, - кинул он Насте через плечо. - Мой управляющий. Проходи.
        Он подтолкнул девушку вперед.
        - Куда? - Настя обернулась. Дребезжащие, испуганные нотки в интонациях Николая вызвали у нее страх и отвращение. Она никогда не слышала его таким.
        - Наверх, - Николай кивнул в сторону огромной лестницы из тяжелого, покрытого темным лаком дерева. На изгибе ее устроилась небольшая площадка, ровная и гладкая, как крохотный подиум.
        Впервые за весь год, что они были вместе, Насте вдруг стало рядом с Николаем по-настоящему страшно. И в этом страхе не было привычной примеси возбуждения: холодность и тоска в любимом человеке давили, словно многотонный пресс. Некуда было деться, невозможно развернуться и уйти: дом в лесу - живое хищное существо - уже поймал ее и запер внутри себя. Настя едва нашла в себе силы, чтобы унять дрожь, противно расползавшуюся по всему телу, и оглядеться.
        На первом этаже расположился огромный холл. И пол, выложенный темной крупной плиткой, и белые стены, увешанные полотнами в тяжелых резных рамах, излучали холод. В искривленном свете, пробивавшемся сквозь причудливый рисунок оконных мозаик, Насте удалось разглядеть картины в стиле Тулуз-Лотрека: там и тут обнаженные женские ножки, взмывающие вверх из-под красно-черных юбок, мужские фигуры в надвинутых на глаза цилиндрах, ярость и распутство вечерних улиц Парижа. Ломаные линии, грязно-мутные краски. Мрачное великолепие пустого пространства становилось только еще более зловещим от этих жутковатых картин. Настя просто не узнавала Николая в помпезной и бессмысленной роскоши дома: ее любимый вдруг предстал перед ней совершенно в другом свете. Такой интерьер мог сотворить только человек хищный, необъяснимый. Иначе откуда столько мрака, нет, даже агрессии. Или дом не его? Ведь все, что он сделал в их квартире, было трогательным и светлым. Милые аксессуары, приятные глазу и сердцу детали.
        Николай осторожно подтолкнул Настю к лестнице, заставляя идти наверх. Она бездумно поднялась на несколько ступенек и встала, не зная, куда ей дальше.
        - Иди-иди, - нетерпеливо и раздраженно выкрикнул он, - я скажу, когда остановиться.
        Настя резко обернулась - хотела было ответить, что не позволит говорить с ней таким тоном, не намерена терпеть дольше этого хамства, - и тут столкнулась взглядом с управляющим, который спокойно стоял, прислонившись спиной к двери. Человек ухмылялся и откровенно пялился на нее, прощупывая взглядом с головы до ног. Настя чуть не задохнулась от злости: как Николай мог такое допустить? Почему не отсылает этого Сергея прочь, не одергивает его? Она отвернулась и побежала вверх по лестнице, решив, что выскажет ему все, как только они останутся наедине.
        - Стой! - окрик Николая донесся до нее уже на площадке. - Повернись к нам лицом!
        Настя и не думала останавливаться, но от ужаса задрожали колени, и она едва смогла подняться только еще на две ступеньки.
        - Стоять!!! - Николай буквально задохнулся от крика. - Я сказал, стой спокойно, не дергайся!
        Настя окончательно потеряла контроль над собой - слезы брызнули из глаз. Она застыла с широко открытым от беспомощного возмущения ртом, боясь пошевелиться.
        - Повернись ко мне лицом.
        Настя безвольно повиновалась. Сквозь влажную пелену она видела, что человек у двери поменял позу, встав поудобнее и опершись плечом о косяк. Она снова попыталась бежать, подняться до конца наверх, но ноги уже не слушались. Настя с силой зажмурила глаза.
        - Спустись на площадку. Вот так. - Николай теперь говорил спокойнее. И голос его, казалось, вздрагивал от боли. - Теперь посмотри на меня.
        Веки ее открылись. Словно намокшие крылья бабочки вспорхнули тяжелые от слез ресницы. Настя посмотрела на Николая - как он велел - и утонула в бездонных карих глазах, в водовороте чувств: боли, злости, любви.
        - Пуговки расстегни на блузке. - Голос его звучал глухо.
        Сложив руки на груди, Николай словно гипнотизировал девушку взглядом. - Только не спеши, помедленней.
        Настя не могла оторвать глаз от его глубоких зрачков, она не видела перед собой ничего, кроме внутренней бури эмоций, которая захватила и ее. Глупые пальцы отделились от разума: дрожа и путаясь, они теребили гладкие пуговицы, которые охотно выскакивали из шелковых петель. Лицо ее стало белым как полотно, а руки упорно продолжали работу, отринув и разум, и волю. Пальцы добрались до последней пуговицы и примерзли к ней.
        - О-о-о! - Сергей издевательски ухмыльнулся и подался всем телом вперед.
        Николай бросил на него испепеляющий взгляд, но не произнес ни слова. Настя стояла в оцепенении, крупные капли катились по щекам и падали на блузку, оставляя после себя прозрачные полосы. Сергей что-то шепнул Николаю на ухо, тот болезненно поморщился, но кивнул.
        - Подними юбку, - он отдал приказ и отвел взгляд от Насти. Его глаза теперь сосредоточенно смотрели в пол. Человек у двери застыл в сладком напряжении.
        Настя, выпутавшись из паутины зрачков Николая, наконец сообразила, что делает. Ее пальцы оставили в покое края блузки, руки безвольно упали. Она вся сжалась, присела на корточки и, обхватив себя руками, отчаянно замотала головой. Сквозь глухие рыдания были слышны ее неразборчивые слова: «Нет, нет». Николай, испугавшись, подошел к ней, а управляющий отвернулся и с досадой сплюнул сквозь зубы. Николай с трудом поднял Настю с пола, разжал своими пальцами ее судорожно стиснутые руки и повел наверх.
        - Пойдем, - он обнял ее за талию. Ему пришлось не просто поддерживать Настю, он буквально тащил девушку на себе.
        Коридор второго этажа был похож на холл дорогого отеля:
        стены, увешанные репродукциями, задумчивое, неброское освещение и толстый ковролин на полу. Николай пинком распахнул одну из дверей и подхватил начавшую оседать на пол Настю на руки.
        В себя она пришла только в постели: нервный шок, сковавший разум, медленно отступал. Николай, склонившись над ней с намоченным холодной водой полотенцем в руках, сидел рядом. Как только Настя подняла на него глаза, он тут же отвел виноватый взгляд.
        - Теперь это твоя комната, - заискивающей скороговоркой затараторил он. Господи, как эти плебейские интонации на него не похожи! - Вот шкаф, туалетный столик, там дверь в ванную. Все необходимое есть. Очень удобно.
        Настя попыталась его прервать, но ее вдруг затрясло в истерике, маленькие кулачки бессмысленно заколотили по его твердой груди.
        - Не надо, - Николай попытался дотянуться ладонью до ее макушки и погладить, - ничего уже не изменишь.
        Настя отпрянула от его руки словно от змеи, нет… от склизкого подвижного клубка дождевых червей из утреннего сна - она вспомнила наконец, что именно ей снилось! Неужели сон был предостережением, которого она не сумела разгадать? Жестоким, въедливым предостережением от уже совершенных ошибок.
        - Малыш, - Николай поймал длинными пальцами ее влажные дрожащие кулачки и с тоской посмотрел девушке в глаза, - ты умная девочка. Не мне тебе объяснять, что рано или поздно за все в жизни приходится платить.
        Настя возмущенно вскинула брови и отняла свои руки. Она хотела выкрикнуть: «За что?! За свои чувства, за преданность?» Потом поняла, что и это тоже он имел в виду, а еще ее беззаботность, несамостоятельность, готовность, не задумываясь жить за чужой счет. Настя спрятала в ладонях лицо и разревелась. Ее трясло от тяжелых, изнутри разрывающих сердце слез и ледяного страха в груди.
        - Я б-б-боюсь, боюсь тебя, - только и смогла выдавить она.
        - Боишься?! - Глаза Николая стали бычьими, покраснели от злости. Он вскочил с кровати и начал расхаживать взад-вперед по комнате. Голос его задрожал от необъяснимой злобы. - Странно! Раньше была такая смелая - я же не вызывал у тебя никаких опасений. Ты толком не знала, чем я зарабатываю на жизнь, где живу, с кем, почему не хочу знакомиться с твоими родителями. Тебе было плевать, лишь бы я доводил тебя до самозабвения в постели и обеспечивал твою жизнь.
        - Н-нет! Нет! - слова ее тонули в потоке слез.
        - Да, Настенька, да! - Николай кричал. - Ты - милая славная девочка - оказалась жадной до секса и денег, как все остальные! Ты использовала меня - не без моей инициативы, конечно, - теперь мой черед.
        - О чем ты? Я т-тебе верила, я любила! - Настя говорила с лихорадочным жаром - ее трясло, а по всему телу от сердца расползалась навязчивая боль. Из всех возможных чувств осталось только отчаяние. Она уже не могла понять не только того, что творится вокруг, но даже и того, что сама ощущает. Ее мутило от испуга, от ненависти, но ей по-прежнему была невыносима мысль о потере самого дорогого и желанного в жизни - ее Николая.
        - Любила? Больше - нет?! - Он присел на край постели и посмотрел на девушку долгим пристальным взглядом. - Милая моя, еще и двух часов не прошло с тех пор, как ты обещала сделать для меня все, что угодно. И исключительно благодаря своей безумной любви. А теперь, когда мне понадобилось это самое «все», закатываешь истерики. Хочешь отставить?
        - Н-нет, - Настя, обессиленная, уронила голову на грудь, съежилась, как побитый щенок. Ее слова глухо прорывались сквозь слезы: - Но так нельзя! Что ты вытворяешь?! Я хочу знать, что произошло!
        - Успокойся, - он взял ее за руку и притянул к себе. Настя послушно, не соображая, что происходит, прижалась к нему, - просто пока ты не знаешь, во что мы с тобой с самого начала играем. Но ты обязательно поймешь, ты же умница.
        От темных жестковатых волос Николая пахло свежей травой и ветром, к этим запахам примешивался слабый терпкий аромат каких-то незнакомых, чуть слышных духов. Он дотронулся губами до ее шеи, едва коснулся мочки уха и нежно поцеловал в лоб. Она опустила голову на его плечо и закрыла глаза. А потом почувствовала, как боль отступает. Может быть, дело действительно в сложной игре, которую он затеял, а ей временно отвел тяжелую, но нужную роль. Вдруг она, Настя, понадобилась Николаю как приманка, а Сергей вовсе не управляющий, а его партнер по бизнесу? Такой партнер, которого нужно убрать с дороги. С помощью Насти. Но попросил бы по-человечески, объяснил все как есть! Ради любви Николая, ради того, чтобы прожить с ним всю жизнь, она бы наверняка согласилась!
        - А теперь ты будешь хорошей девочкой, ладно? - Николай погладил ее по шелковистым волосам. - Приди в себя, успокойся. Мне очень нужно, чтобы к вечеру ты хорошо выглядела и была полна сил. Обещаешь? Ради меня.
        Все ее предположения в одну секунду подтвердились. Но почему было заранее все не рассказать? Зачем попрекать деньгами и устраивать скандал, если нужна ее помощь?! Да, наверняка аморальная, гадкая, но ради его карьеры и своего женского счастья Настя готова на все.
        - Ах да, - продолжил Николай как ни в чем не бывало, - тут в шкафу замечательное вечернее платье. Все остальное в ванной комнате за этой дверью, о'кей?
        Настя приподняла голову, заглянула в его глаза - в них были обычные, так хорошо ей знакомые тепло и нежность.
        - Не знаю, - она осторожно дотронулась рукой до его щеки.
        - Еще кое-что - у нас будут гости, - Николай на ее «не знаю» внимания не обратил, - ужасно серьезные и важные люди. Постарайся понравиться им.
        Он помолчал некоторое время, потом тяжело вздохнул и слабо улыбнулся. Нежным поцелуем прикоснулся к ее губам и отстранился. Встал, оглянулся с какой-то особой нежностью, словно этот взгляд был последним перед долгой-долгой разлукой, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
        Настя чувствовала себя отвратительно. Неожиданный перелом в поведении Николая оказался для нее тяжелым, поразившим весь организм вирусом. Он отзывался тяжелой ломотой в теле и острой болью в висках. Картина собственной жизни, яркая и счастливая, разлеталась в труху. Получается все не так, как ей казалось, не по велению чувств: Николай считал каждую копейку, потраченную на нее, упрекает теперь своим временем, вниманием, деньгами. Боже, как унизительно! И что он затеял?
        Еще больше сбивали с толку привычные ласковые взгляды и нежность. Если он просто хочет ее помощи и поддержки в каком-то, пусть даже нелегальном, деле, неужели нельзя было этого объяснить, подготовить ее заранее?! Он же знает, что отказать она не сможет: слишком сильно, до потери разума, любит. Настя вытерла мокрые щеки краями блузки и встала.
        На ватных ногах подошла к окну: вид со второго этажа открывался красивый. Внутренний двор был весь усажен молоденькими яблонями и грушами. Дальнюю часть юного сада занимал ряд железных гаражей, аккуратно прижатых к черному боку заграждения. Из-за высокой стены ограды было плохо видно, однако, судя по всему, владения эти заканчивались прямо на обрыве - сразу за верхним краем стены виднелись только голубоватые воды реки. Противоположный берег был так далеко, что его силуэт едва вырисовывался за голубизной широких вод. Но день стоял на удивление погожий, и можно было разглядеть, что в отличие от крутых обрывов этой стороны противоположный берег пологий. Волга поражала широтой своего серебристого покрывала, волнуемого каждым порывом легкого летнего ветерка; она удивляла разительностью контраста: крутизной правого берега и ровностью левого. Настя долго смотрела на это непонятное смешение, созданное природой, и думала о Николае. Одно она знала точно - никогда он не будет для нее тем же, чем был до сегодняшнего дня. Но и забыть его, похоронить свои чувства она не сможет. Настей вдруг овладело полное
безразличие к себе и своей судьбе: захотелось от всего отрешиться, плыть по течению - неважно, что будет хуже, пусть бросает то на глинистые отвесные стены, то на желтый пляжный песок. Женщина потому и женщина, что должна подчиниться воле своего единственного мужчины. С природой не поспоришь.
        Она отвернулась. Какое-то время бессмысленно бродила из угла в угол, потом открыла дверь, на которую указывал Николай, и оказалась в просторной ванной комнате. Шум льющейся воды всегда успокаивал - Настя повернула вентиль крана и стала смотреть, как белоснежная емкость наполняется прозрачной голубизной.
        Через час на столике возле кровати зазвонил телефон.
        Мужской голос вежливо сообщил, что гости собрались и с нетерпением ждут появления хозяйки. Сил удивляться уже не было. Хорошо, пусть будет хозяйка - маленькая и глупая «хозяйка большого дома». Нужно будет просто потребовать побольше вина к ужину и надраться, чтобы не изводить себя мыслями о том, «как быть», «как разлюбить» и «почему все катится к чертям». Николаю плевать на ее чувства и состояние - ей не должно быть дела до его непонятных интересов. Да, ясно, что он собирается использовать ее, очевидно, что это нужно для карьеры, но пока он не объяснит все по-человечески, она и пальцем не пошевельнет. А если не объяснит? Она же по-прежнему хочет за него замуж, и, кажется, на любых условиях. А потому вынуждена будет помочь. Настя сама себя не узнавала - после того, что сегодня произошло, ее должно было тошнить от одного только слова «Николай»: он же сам доказал, что никакой он не «принц», а, значит, как и все вокруг, заслуживает безразличия. Но вместо этого она ощущала покорную безысходность и жалость к себе. И еще - неспособность разрубить этот гордиев узел, плюнуть на все и уйти. Да и куда ей
сейчас? Она всего лишь за год попала в абсолютную зависимость от любимого мужчины: без него негде жить - вернуться к родителям и признать поражение невозможно, нечего есть, не на что одеваться и самое главное - некого любить. Все чувства и переживания наполнены только им. Если он уйдет, что останется ей, кроме болезненной, отрешенной от всего мира пустоты?
        Настя, все еще завернутая в банное полотенце, тяжело вздохнула и, сев перед зеркалом, начала приводить себя в порядок.
        Потом встала, открыла дверцу шкафа и извлекла оттуда платье. Едва взглянув на него, помимо воли улыбнулась и грустно подумала, что у человека с таким божественным вкусом не может быть черствого и злого сердца. Платье было чудесным. Белый рельефный, довольно тяжелый материал напоминал на ощупь парчу. Покрой поражал простотой и изысканностью: никаких лишних деталей, все великолепие - за счет изящества и правильности линий. Настя скинула влажное полотенце, сняла необыкновенный наряд с плечиков и, расстегнув «молнию» сзади, осторожно надела. Ткань была ласковой и приятной на ощупь, она нежно обнимала тело, словно успокаивая и усыпляя. Насте всегда нравилось так жестоко выбитое у нее сегодня из-под ног ощущение безмятежности и покоя. Она привыкла к нему. Сначала родители ограждали ее от всех проблем, потом Николай: Насте никогда ни о чем не приходилось волноваться. Все решали за нее. Она постояла, разглядывая себя в зеркале, охваченная теплом и негой, потом завела руки за спину и застегнула «молнию». Платье сидело великолепно, плотно обтягивая стройную фигуру и выгодно подчеркивая нежные линии бедер и
груди. Настя ощущала себя в нем королевой.
        В шкафу она нашла еще и туфли, такие же новые и белоснежные, как платье. Только ни нижнего белья, ни чулок обнаружить не удалось. Ее собственные трусики явно не подходили: темно-синего цвета, они бы просвечивали сквозь белую ткань, а принести сумку с вещами из машины Коленька, конечно, не догадался. Настя почувствовала себя неловко. Но не успела она как следует обдумать, что же делать и стоит ли вообще спускаться вниз в таком виде, как в дверь постучали.
        - Да? - Настя вздрогнула от неожиданности.
        - Мне можно войти? - Голос Николая был совершенно чужим и отстраненным.
        - В чем дело? - Настя задала вопрос грубо, с раздражением. Ей была противна эта двуликость: сначала он приказывал и распоряжался, теперь пресмыкается и смиренно просит разрешения войти. Однако Николая ее резкий тон, судя по всему, не волновал ничуть.
        - Настя, нас ждут внизу. Прошу тебя, заканчивай со своими приготовлениями и спускайся. Надеюсь, ты нашла все, что нужно.
        - Нет! - Настя говорила, превозмогая головную боль. - Для нормальной человеческой уверенности в себе мне не хватает самой малости - трусиков и желательно лифчика!
        В ее голосе отчетливо прозвучали капризные нотки. Но Николай упорно не желал замечать Настиного недовольства.
        - Боже мой, солнышко, ты же не будешь ханжой и не испортишь нам важный вечер из-за отсутствия пары дурацких тряпочек. Ну, извини, забыл. Выходи, пожалуйста. Ты мне очень нужна!
        Для чего именно «нужна», Настя допытываться не стала. Голос любимого по-прежнему делал из нее преданного щенка. Еще раз взглянув на себя в зеркало, она провела расческой по волосам и отворила дверь.
        Вниз они спустились под руку: Николай услужливо предложил ей локоть, чтобы она в своих туфлях на высоченных каблуках не оступилась и не свалилась с лестницы. Настя судорожно вцепилась в его руку, боясь упасть. Голова все еще болела и немного кружилась.
        Настя огляделась и с трудом узнала холл, который видела совсем недавно. В дальнем углу появился массивный обеденный стол, рядом - шесть мягких стульев и большие бронзовые подсвечники, расставленные по двум противоположным углам. Неясный пляшущий свет множества свечей оставлял на стенах причудливо дрожащие тени. Окна оказались затянуты тяжелыми темными портьерами, электричество выключено.
        За столом уже сидели трое мужчин - все одетые в костюмы. Полумрак и прямые молчаливые фигуры за столом придавали обстановке схожесть с мрачной атмосферой средневекового замка. Николай подвел Настю к столу и начал знакомить с гостями.
        Мужчины галантно поднялись, и он представил их своей спутнице. Первый - Олег, высокий и худой, - выглядел лет на сорок. Второго Николай назвал Стасом. Этот был лет на десять моложе и оказался гораздо симпатичней. Его немного смущенный взгляд чем-то понравился Насте. Последнего Николай представил как Сергея Сергеевича. Настя подняла на него глаза и застыла, словно изваяние, - перед ней стоял
«управляющий», который всего пару часов назад наблюдал за ее принудительным стриптизом и позорной истерикой. Она сделала над собой усилие, стараясь ничем не выдать внутреннего отвращения. На лице появилась болезненная гримаса.
«Управляющий» в ответ и бровью не повел - он словно впервые ее видел и широко скалился, активно демонстрируя радость по поводу приятного знакомства. Сколько Настя ни пыталась убедить себя в том, что от страха ошиблась, ей это не удалось.
        Николай выдвинул для Насти стул, и вся мужская компания села, последовав ее примеру. Стол уже был накрыт. За гостями ухаживал Стае - разливал вино, подавал блюда, менял приборы. Вел он себя скованно и даже немного нервно, словно попал не в свою тарелку. О Насте все на время забыли, и она тихо сидела, размышляя о том, что ее сегодня ждет, и уткнувшись носом в тарелку с улитками. В отличие от первого, последнее занятие было вполне конструктивным - длинной, раздвоенной на конце спицей извлекать содержимое из раковины, придерживая ее специальными щипчиками. Есть ей совершенно не хотелось, и она складывала маленькие серовато-белые комочки на тарелку, каждый раз выдавливая на образовавшуюся горку сок из лежавшей на тарелке четвертинки лимона.
        - Настя, а почему вы все время молчите? - Стае посмотрел на нее внимательно и чуть виновато. - Вам не интересна тема разговора?
        - Простите, я не слышала, о чем речь, - Настя не ожидала, что с ней кто-то заговорит.
        - Ну, вообще-то… - он немного замялся, - вы образованная девушка, мне интересно ваше мнение. Стали бы вы покупать плакат Тулуз-Лотрека за семьдесят тысяч долларов?
        Настя чуть не поперхнулась от удивления. Как-то не ожидала она, что в этой компании принято изъясняться с такой уважительной почтительностью и в застольной беседе прицениваться к Лотреку.
        - Простите, не знаю. Мне не приходилось думать о подобных вещах. - Про себя она отметила, что ей, к счастью, вообще мало приходилось думать о ценах: раньше оберегали родители, готовя к успешному браку, потом заботился Николай. - Могу только сказать, что работы Лотрека мне нравятся, но пытаться оценить их я не в силах.
        - Понятно, - Стае нервно заерзал на стуле, - но если вам нравится, то это уже многое значит. А кого вы купили бы за любые деньги?
        Настя удивилась странному вопросу, но все же задумалась, превозмогая немного ослабевшую боль в висках. Только вот зачем он вообще об этом говорит?
        - Я не очень разбираюсь в живописи. Другое дело - литература, - Настя, благодаря постоянно опустошаемому бокалу с вином, уже понемногу начала забывать о своем страхе перед Сергеем Сергеевичем и осторожно отвечала на вопросы Стаса.
        - Понятно, - он робко улыбнулся, - вы любите стихи Бодлера?
        Настя удивленно вскинула брови.
        - Ас чего это Бодлер пользуется в вашем обществе такой популярностью? - сама того не замечая, она уже вполне расслабилась в разговоре со Стасом, который показался ей безобидным.
        - Что, Николай тоже о нем говорил?! - теперь пришла очередь Стаса удивиться. - Неужели мнит себя такой же тонкой и противоречивой натурой?
        Он неожиданно презрительно рассмеялся:
        - Настя, вы ему только не верьте, договорились?
        - Я не понимаю вас, - Настя разозлилась.
        - Боюсь, что очень скоро поймете. - Стае осторожно наклонился к Насте и продолжил: - Вы - прекрасная девушка. В вас такое редкое сочетание ума и красоты, такой искренний блеск наивности в глазах, что я даже не уверен, существуете ли вы на самом деле! Если вы согласитесь выслушать меня…
        - Прекратите, - Настя отодвинулась от него, - по-моему, вы забываетесь!
        - Простите, - Стае опустил голову, - извините меня. Но слова Стаса приятно подействовали на Настю - после того как Николай дал ей почувствовать себя полным ничтожеством, комплименты другого мужчины понемногу отогревали душу. Возвращали уверенность в себе. Еще лучше было то, что Николай мог все это слышать: пусть знает, какая она на самом деле и вообще, может, хотя бы начнет ревновать. Настя решила чуть-чуть пофлиртовать со Стасом, чтобы привлечь внимание Николая. Для того чтобы начать, не хватало только хорошего настроения и храбрости, которые, впрочем, легко можно было компенсировать вином. Напиваться она, конечно, не собиралась, но решила, что немного непринужденности ей не повредит.
        Николай внимательно наблюдал за их беседой, а Стае продолжал задавать Насте ничего не значащие вопросы, не забывая при этом угощать гостей и подливать в бокалы вино. Застолье постепенно стало более оживленным: мужчины разговаривали друг с другом, обсуждая какие-то дела, Настя шаг за шагом избавлялась от дрожи внутри и мерзкого чувства отчаяния. Единственным, что мешало ее настроению исправиться окончательно, было присутствие Сергея Сергеевича, на которого она то и дело поглядывала с опаской. Но он, совершенно поглощенный разговором, казалось, даже и не смотрел в ее сторону. Зато Николай все время косился на нее и на Стаса и казался крайне недовольным. И это обстоятельство не могло не радовать Настю.
        Ужин закончился, публика переместилась в соседнюю комнату, дверей в которую Настя поначалу даже и не заметила. Комната оказалась проходной - ее широкие стеклянные двери выходили в сад и сейчас были приоткрыты. Сквозь эту щель в комнату пробирался пряный, дышащий летним теплом воздух. Кожаный диван и пара кресел расположились вокруг журнального столика, на котором стоял поднос с маленькими чашками и изящным кофейником, источающим аромат свежесваренно-го кофе.
        Настя уже чувствовала в голове приятное помутнение от выпитого. Ей хотелось уйти с Николаем наверх, прижаться к нему крепко-крепко и попросить, чтобы он сказал, будто сегодняшний день ей просто приснился - от начала до конца. Иногда человеку в голову лезут такие кошмары! И нужно просто правильно проснуться, а потом все забыть. Тогда жизнь вернется на круги своя. Она посмотрела на Николая в надежде, что он сделает ей какой-нибудь знак, уведет наконец с собой. Но когда они встретились взглядами, Настя, к своему изумлению, не увидела в его глазах ничего, кроме плохо скрываемой боли и бессильной ярости. Подумав, что виноваты в этом ее наивные заигрывания со Стасом, она разозлилась на глупость Николая и отвернулась. Дурак! Ведь она-то лишь хотела, чтобы он в правильном свете увидел ее: красивую, желанную, лучшую.
        Когда все расселись в креслах и на диване, Настя снова оказалась рядом со Стасом. Он нервничал и почти не смотрел на нее, а она расстроилась из-за того, что не Николай сел с ней рядом. Мужчины, не переставая говорить, закурили. Николай как-то странно посмотрел на Настю: и с грустью, и вопросительно. Увидел в ее глазах обиду и тут же отвернулся, так что она даже не успела заметить, как поменялось выражение его лица. Он попытался спрятать глаза, но через мгновение понял, что никому из мужчин нет дела до его ощущений или анализа душевного состояния по блеску в зрачках.
        - Кстати, - прервал мирно журчащий разговор непонятный «управляющий», - у меня идея. Как насчет танцев?
        - Сергей Сергеевич, - Стае заметно разволновался, - вы уверены, что все уже готовы? Да и девушка у нас одна. Просто ерунда получается: кто-то развлекается, а кто-то смотрит?
        - Неважно, - Сергей Сергеевич ухмыльнулся, - если милая Настенька не возражает.
        - Я не против, - Настя испуганно и заторможенно улыбнулась. Алкоголь окончательно одурманил ей голову. Сосредоточившись на мыслях о Николае, она даже успела забыть о страхе перед Сергеем Сергеевичем. Ей и в голову не пришло, что, возможно, и с ним ей придется танцевать.
        - Хорошо, - Николай встал со своего места и подал Насте руку, - думаю, мадемуазель не откажет мне в праве быть первым.
        - Не откажет, - Настя глупо обрадовалась, ей показалось, что сцена заигрываний со Стасом явно привела к положительным переменам в Николае.
        - Что ж, - Сергей Сергеевич весело подмигнул, - сосредоточимся пока на созерцании прекрасной Настеньки и твоей, Николаша, постной физиономии. Но ты учти, долго мы ждать не будем, - последние слова он произнес вполне серьезно, даже и не пытаясь пошутить. Затем коротко бросил, даже не повернув головы в сторону человека, к которому обращался: - Олег, выйди. - Олег тут же испарился. Настя оказалась в абсолютном замешательстве, не понимая, что происходит. А Николай вывел ее на небольшое пространство между стеклянными дверями и кофейным столиком. Маленький музыкальный центр на полке будто бы сам по себе ожил приятной мелодичной музыкой. Николай положил руки Насте на талию, она ему - на плечи, и они стали медленно и плавно кружиться по комнате. Разговоры затихли, можно было подумать, что созерцание мирно танцующей пары гораздо важнее и интереснее всех обсуждавшихся дел. Николай приблизил губы к уху Насти и шепотом спросил:
        - Ты готова?
        - К чему?! - Настя ответила так же шепотом, сделав круглые от удивления глаза.
        - Ко всему. Я как раз о том «всем», которое ты мне сегодня пообещала.
        Настя на время задумалась, пытаясь сообразить, чего именно он хочет. После значительной паузы произнесла:
        - А ты меня любишь?
        Язык у нее уже заплетался, и она призывно смотрела любимому прямо в глаза.
        Николай замолчал, закинув голову к потолку и прикрыв веки, словно пытаясь отстраниться от какой-то ноющей боли. Потом решился и произнес хриплым голосом:
        - Люблю, - чувствовалось, что каждый звук дается ему с трудом. - Но лучше бы не любил.
        - Слушай, мне надоели твои загадки и недомолвки сплошь и рядом, - у Насти с новой силой разболелась голова - теперь уже от вина, идиотских кружений под музыку и нелепых разговоров. - Завтра ты мне все по-человечески объяснишь, а сегодня… - Она поморщилась от внезапного головокружения и приступа тошноты. - Раз я обещала сделать ради тебя что угодно, то свое слово сдержу.
        Николай внезапно остановился. Он крепко обнимал Настю за талию, стоя лицом к дивану. Потом переместил руки ниже, на обтянутые тканью бедра, и прошептал совсем тихо ей на ухо:
        - Не бойся, - сам он еле заметно дрожал всем телом, словно от холода.
        Музыка продолжала играть, заполняя пустое пространство и выскальзывая в щель из приоткрытых дверей - на свежий воздух. Стае едва заметной тенью вслед за Олегом тоже вышел из комнаты и, встав спиной к танцующим у стеклянных дверей, начал смотреть в сад. На диване остался только Сергей Сергеевич.
        Настя почувствовала, как ладони Николая сжались, комкая белоснежную материю платья. Девушка даже не успела испугаться - так привычно и сладостно было ощущать его руки на своем теле, - как подол, еще пару секунд назад касавшийся щиколоток, добрался до колен. Настя вздрогнула и попыталась прижать руки любимого к себе так, чтобы они успокоились и прекратили движение. Николай снова наклонился к ней:
        - Не надо. Если я для тебя хоть что-то значу - просто подчинись.
        Его голос прозвучал устрашающе: нет, он больше не пытался орать на нее, не кричал во всю глотку, но в интонации прослеживалось что-то безысходно мертвенное. Настя в ужасе убрала руки, безвольно уронив их.
        Его пальцы продолжали двигаться, собирая платье в неровные крупные складки. Настя перестала дышать и затихла - сердце стучало как сумасшедшее, будто намеревалось выскочить из груди. Не хватало воздуха, голова кружилась от страха. Подол тем временем добрался до самых ягодиц. Николай ухватил его и неспешным движением переместил массу ткани девушке на талию. Настя попыталась вырваться, ее не пускали. Она колотила кулаками по шее, груди, лицу Николая, пыталась добраться ногтями до его глаз. Николай стоял, намертво прижав ее к себе, только отклонив лицо от мечущихся рук, а с дивана доносились обрывки фраз, которые Настя уже не в силах была разобрать.
        - Красивая девочка, - Сергеич от души наслаждался зрелищным, по его заказу сыгранным спектаклем.
        - Наклони ее вперед, - отдал он приказ Николаю.
        Тот, продолжая правой рукой придерживать платье, отступил влево, а свободную ладонь положил Насте на спину и с силой надавил. Девушка вскрикнула от боли и согнулась. Николай успел подхватить ее за талию, и она кое-как устояла на ногах. В голове шумело, в ушных раковинах разливалось тошнотворное тепло, еще чуть-чуть, и она готова была потерять сознание.
        - Детка, ноги расставь, - теперь Сергеич обратился к ней, но Настя не слышала. Шум в голове неуклонно нарастал.
        - Ты что, только Николая своего слушаться будешь? Так, милая, не пойдет, - голос наполнился раздражением. - Объясни этой телке, что к чему, - кинул Сергеич Николаю.
        - Настя, - тот послушно склонился к девушке и просунул холодную ладонь между стройных ног, - давай, двигайся.
        Она не пошевелилась. Николай сам расставил ей ноги и выпрямился, продолжая придерживать бесчувственное тело за талию. Сергеич встал со своего дивана и подошел к девушке сзади, тесно прижавшись мясистыми бедрами, упакованными в дорогие брюки, к шелковым ягодицам. Прикрыл глаза, ощутив подзабытую волну нарастающего возбуждения, и тихо застонал. Его пальцы ползали, щипали, трогали Настины бедра, спину, грудь. Сквозь помутненное сознание девушка чувствовала омерзительные прикосновения повсюду - копошение жирных, пожирающих плоть червей.
        По команде Сергеича Николай потянулся к «молнии» на ее спине, расстегнул платье. Извлек тонкое беззащитное тело из вороха перекрутившейся белой ткани и поднял девушку на руки. Голова Насти откинулась назад, глаза закрылись - она была без сознания. Николай отнес ее к дивану и опустил на холодную черную кожу.
        - Спиной поверни, - Сергеич, сопя как паровоз, уже расстегивал ремень на брюках.
        - Девочка моя, - Николай, переворачивая Настю, бессмысленно бормотал едва слышно и напряженно, как врач, уговаривающий тяжелобольного пациента, отходящего от наркоза, не волноваться, - все пройдет. Заживет до свадьбы.
        Настя его не чувствовала и не слышала. Сергеич подошел к дивану вплотную, встал на колени между ног девушки. Николай болезненно вздрогнул и отодвинулся.
        - Слушай, а она у тебя красавица! - Сергеич продолжал в исступлении шарить руками по ее бедрам и ягодицам. - А теперь пошел вон! - прохрипел он, нетерпеливо вытаскивая одной рукой пуговицы на ширинке из узких петель.
        Николай вслед за Стасом пулей выскочил из комнаты в сад. Мужчины не заговорили друг с другом, не переглянулись - раздраженно разошлись в разные стороны и встали чуть поодаль от двери, словно сторожевые псы, охраняющие покой господина. Резко поднялся ветер. Тонкие деревья чуть слышно стонали, сгибаясь под его напором, а напуганная трава боязливо прижималась к земле и шептала. О чем она шептала? О чем?
        Глава 3
        Через пару минут все было кончено. Сергей Сергеевич вышел из стеклянных дверей, сладко потянулся и подозвал помощника.
        - Стасик, отнеси ее в спальню. Пальцем тронешь - убью, понял? - И, дождавшись, когда Стае бросится выполнять указание, обратился к Николаю: - Проходи, садись.
        Стае осторожно завернул девушку в плед, лежавший в кресле, дрожащими руками поднял ее и вынес из комнаты.
        - Так, - Сергеич с удовольствием плюхнулся на освободившийся диван и налил себе остывающего кофе, - я тебя слушаю.
        Николай уселся в кресло напротив и положил нервные руки на колени. Выглядел он нелепо, словно проштрафившийся ученик, представший перед лицом директора. Голос прозвучал слабо и неуверенно, словно в горле застрял громадный ком.
        - Мне нужно пятьдесят тысяч долларов, - выдавил он, втянув голову в плечи и глядя в пол. Сейчас в нем не осталось ничего от самоуверенного мужчины, в которого была влюблена наивная Настя.
        Сергей поперхнулся и закашлялся. Коричневая жидкость неопрятными каплями стекла по подбородку. Тыльной стороной ладони он утер лицо.
        - Слушай, девочка, конечно, вполне… Но ты, похоже, совсем зарвался. - В голосе прозвучала угроза. - Раньше всегда было не больше двадцати. С чего ты взял, что я стану так переплачивать?!
        - Брось. - Николай наконец взял себя в руки и перестал напоминать затравленного помойного щенка - расправил плечи, вернул глазам привычный наглый взгляд, развалился в кресле. - На этот раз я особенно постарался. Ты же именно такую хотел? Все уши мне прожужжал про «длинные светлые волосы, тонкие черты лица, хрупкую фигурку и невинный взгляд»! Учти, я ее содержал, квартиру снимал, мебель купил - почти десять тысяч вышло. Так что, принимая во внимание качество, практически как всегда прошу.
        - Молчи! - Сергей, похоже, не на шутку разозлился. - Это твое дело, что ты там купил. Мог бы не разоряться! Я с тебя еще удержать должен за то, что так долго тянул. Она с тобой больше года была. Какого черта?!
        - Да я же для тебя старался! - Николай все больше распалялся, злился и остановиться уже не мог. - Она понятия до меня не имела, с какой стороны к мужику подойти. Зато теперь - будь уверен - все может. Куда угодно и в какой захочешь позе!
        - Хватит околесицу нести! - Сергей вытер выступившие на лбу капли пота: похотливое воображение снова разыгралось не на шутку. - Она - красавица и прелесть, но если каждый раз будет хлопаться в обморок, какого черта все это затевать?!
        - Не будет, - Николай секунду помолчал, - просто поаккуратнее надо с девочкой - тогда и к тебе привыкнет. А ты как бизон!
        - Что-то ты нервный сегодня, - Сергей польщенно хмыкнул, видимо, восприняв
«бизона» как комплимент. Потом помолчал и пытливо посмотрел Николаю в глаза. - Отдавать не хочешь? Смотри, за такие шутки можно и нарваться, ты знаешь. Тогда уж точно тебе никто не нужен будет - ни девки, ни денег.
        - Успокойся, - Николай отвел взгляд и посмотрел на тени, оставляемые на стене заходящим солнцем, - для меня на первом месте бизнес. Иначе всех клиентов упущу.
        - Ох, - Сергей захохотал так, что даже слезы брызнули из глаз, - это ты свое блядское сутенерство бизнесом называешь?! Ну, обнаглели! Одни разворовывают страну под грифом «политика», другие оружие продают под знаком «миротворство», третьи бабами торгуют и зовут это «бизнес». Делом бы лучше занялся! Жиголо!
        - Ты… - Николай привстал из кресла, опершись на стол. Глаза его налились кровью.
        - Ладно, - Сергей примирительно похлопал его по плечу, - скажешь, как заставить твою ученицу нормально работать, сорок пять тысяч дам. Хоть ты и сволочь редкостная.
        - Я?! - Николай окончательно вышел из себя. - Да ты на себя посмотри! С твоими причудами любая баба за год превращается в тряпку. Сколько я уже для тебя девок обучил и что ты со всеми сделал?! Хрен знает как извращался! Может, хоть за такие деньги беречь будешь, инквизитор чертов!
        - Хорош учить! - Сергей Сергеевич прихлопнул сверху руку Николая, лежавшую на столе. - Я, кажется, вопрос тебе задал.
        - Просто скажешь, - Николай сник, сделал долгую паузу и уперся взглядом в дверь, - что убьешь меня, если не станет делать как надо.
        - И это все?! - Сергей снова захохотал. - Да после того как она придет в себя и поймет, во что ты ее втравил, сама готова будет придушить тебя голыми руками.
        - Слушай, либо ты мне веришь, либо я забираю Настю и уезжаю! - Николай зло, с тайной надеждой в заблестевшем взгляде, ухмыльнулся. - И ты впредь девиц завоевывать будешь сам.
        - Угомонись, - попытался вклиниться Сергей в скороговорку Николая, но тот уже разошелся так, что его было не остановить.
        - А я с тобой больше никаких дел не имею - пусть вся Москва узнает о твоих сексуальных причудах: ты же без женщины не выдержишь, по проституткам тут же побежишь!
        - Да заткнись ты, болван! Лучше скажи, другой заказ выполнил?
        - А? - Николай осекся, что-то с трудом вспомнил и пробормотал: - Да, для твоего приятеля все нашел. Через пару месяцев покажу, сам посмотришь. На чем там этот мужик помешан? Восточная сексуальная практика? Как раз к его юбилею успеем.
        - Ладно-ладно, - Сергей недовольно вздохнул, - будем считать, что ты свой полтинник заработал. Иди. Олег с тобой рассчитается, я скажу. И чтоб духу твоего сегодня же в моем доме не было. Проблемы будут - найду.
        - Знаю, - Николай уже встал и собрался уходить, но вдруг остановился. - Ты, кстати, зачем этот фарс затеял: форму напялил, двери сам открываешь?
        Сергей хмыкнул в ответ.
        - Жить скучно стало. Решил посмотреть, как ты выкручиваться будешь. Да и девчонку хотелось увидеть заранее, наслышан был - не терпелось.
        - Ясно, - безжизненно улыбнулся Николай.
        - Ну-ну, давай, вали отсюда. Профессионал, - Сергей громко расхохотался.
        Николай быстрым шагом направился к двери. Возвращаться нужно было сегодня, а до Москвы еще ехать и ехать. Построил этот хрыч себе тайную резиденцию - не доберешься. Хотя и правильно, с другой стороны. С его-то образом жизни.
        Как только за Николаем закрылась дверь, Сергей развалился на диване и, прикрыв глаза, размечтался в предвкушении массы новых и острых удовольствий. Девочкой он остался доволен. За такую на самом деле никаких денег не жалко. Давно уже ему хотелось поэкспериментировать, попробовать новые темы, да все не попадалось приличных объектов. А эта Настя заводит с пол-оборота одним своим видом. Сергей тяжело вздохнул. Поосторожней только надо, Николаша прав - его девки за год становятся измученными привидениями с затравленным взглядом. С такими уже и радости никакой.
        Сергей повернулся на бок и с наслаждением погрузился в грезы, упиваясь яркими картинами, благосклонно предоставленными ему неугомонным воображением. Все они рисовали одну-единственную героиню в разных позах и состояниях. Его новенькую Настю.
        Николай молча забрал у Олега полиэтиленовый пакет с деньгами и сел в машину. Пересчитал. Ровно пятьдесят тысяч долларов. Кажется, такой суммы сразу он никогда еще не держал в руках. Если за год стоимость квартир не слишком изменилась - в девяносто девятом, когда он искал себе жилье, наизусть знал все цены во всех районах Москвы, - то это приличная трехкомнатная на окраине города. Вот дернул черт связываться с центром! Пустое пижонство. Теперь все в оплату долга, как в прорву. Да еще и счетчик включили: вовремя не смог долг вернуть. Ладно, довезти бы деньги в целости до Москвы, можно будет разом все отдать. И жить спокойно.
        Машина неслась по шоссе на бешеной скорости. В пакете, небрежно брошенном на переднем сиденье, лежал гарант благополучия - собранные в аккуратные пачки доллары. Вокруг все сгущалась и сгущалась тьма, только дальний свет фар выхватывал из пространства отчетливые серые прямоугольники. Пел Джо Дассен, но настроения это не прибавляло. Николай больше не мог себе врать - он знал, что усталость и острое желание спать тут ни при чем. Ему было жаль Настю. И было еще что-то, кроме жалости, - кажется, чувство вины и отвращения к себе. С этими навязчивыми ощущениями нужно было бороться, не в первый же раз он, в конце концов, отдавал прирученную к себе девчонку, давно пора привыкнуть. Сам виноват - нельзя в таком деле допускать привязанности. И зачем он каждый раз откладывал этот день, пытался вырвать у жизни еще кусок, еще несколько дней. Только хуже стало, а назад ничего не вернешь. Поэтому, что ни говори, а основной задачей сейчас было избавиться от жалости, выбросить из головы все, что напоминало о Насте, и забыть ее, как рассеявшийся сон.
        Николай очнулся от мрачных мыслей только через несколько часов, на Кольцевой. Тряхнул головой, пытаясь вытеснить из головы упреки взбудораженной совести, и, бросив взгляд на соседнее сиденье, обругал себя последними словами. Деньги лежат на самом виду, а он носится как сумасшедший, подставляясь на радость гаишникам и… кому там еще по ночам не спится. Ладно, на этот раз каким-то чудом пронесло. Он сбросил скорость и запихал сумку под сиденье. Через двадцать минут «Рено» остановился около подъезда крепкого сталинского дома неподалеку от Старого Арбата. Начинало светать. Машину Николай решил в гараж не ставить - сил уже не было, просто приткнулся поближе к тротуару. Достал пакет. Подойдя к подъезду, нажал на брелок - машина отозвалась, моргнув огнями и ласково пикнув.
        Дома едва доковылял до спальни, бросил пакет в шкаф, стянул брюки и плюхнулся на кровать. Последнее, о чем успел подумать, - в понедельник нужно съездить к Меньшову, деньги отдать. Больше тянуть нельзя ни дня.
        Дрема навалилась тяжело и быстро. Мелькали обрывочные красно-черные картины, куски, выдранные то ли из реальности, то ли из полотен сюрреалистов. Потом пятна соединились в четкую киноленту сна. Теперь Николаю виделись празднично одетые люди за круглыми столиками кабаре, старая деревянная сцена. Перед почтенной публикой скакали располневшие матроны в омерзительно открытом белье, а у картонных декораций вяло шевелились прикованные к стене цепями белые тела. Вскоре музыка стихла, тетки застыли в немыслимых позах, а на сцену вышел человек, одетый в черные брюки и рубашку. Удивительно, как не сочетался его мрачный костюм с безумной пестротой обстановки. Теперь уже Николай наблюдал за действом не со стороны: он обнаружил себя сидящим за дальним столиком кабаре. Вокруг витал густой табачный дым - явно ощущался его сладковатый запах, - шелестели голоса и одежды, звенели приборы. Перед ним стояла тарелка с неясной снедью, горела свеча, в бокале сиял коньяк. Человек на сцене что-то прокричал на непонятном языке, по залу пронесся ропот, публика заволновалась, многие повскакивали с мест, чтобы лучше видеть.
Похоже, один Николай не осознал исключительности момента, и оттого ему стало не по себе. Он откинулся на спинку стула и вперил в сцену напряженный взгляд. Человек в черном тем временем отстегнул от стены и вытащил на середину сцены одно из сопротивляющихся тел - светловолосую девушку. В бессистемных движениях ее не было ни четкости, ни мысли, казалось, что она либо смертельно пьяна, либо под действием ударной дозы наркотика. Черный едва справился с тем, чтобы поставить девушку на колени - она то и дело норовила свалиться, - и торопливо взмахнул невесть откуда взявшимся в его руках мечом. Публика в напряжении застыла, вытянулись любопытные шеи. Раздался единый общий вздох, и обезглавленное тело разразилось молчаливым фонтаном крови. Зрители в первых рядах отпрянули. Николай почувствовал, что сердце его колотится в бешеном неровном ритме, в голове помутилось и накатывает тошнота. Он опустил глаза и тут, сквозь клокочущий в зрачках туман, увидел, что по проходу между столами прямо к нему катится голова. Спутанные пряди окрасились красным, в разрезе до мельчайших подробностей виднелись рассеченные сонная
артерия, аорта, тонкие вены. Голова подкатилась к ножке его стула, перевернулась на затылок и открыла глаза. На Николая смотрела Настя. Она узнала его и улыбнулась. Он задрожал, поднял глаза на сцену и встретился взглядом с самим собой - в черных брюках, рубашке, с высоко поднятым над головой окровавленным мечом. В ушах застучало, сердце взбесилось. Чтобы не свалиться, он схватился обеими руками за край стола, на котором в тарелке копошились красные плотные клубки дождевых червей.
        Николай проснулся в холодном поту так резко, словно его кто-то намеренно выдернул из привидевшегося сна. Сердце колотилось, в висках пульсировала невыносимая боль. Он лежал несколько минут без движения, боясь случайно закрыть глаза, опасаясь даже моргнуть. Потом опустил ноги с кровати и поморщился - каждое движение отзывалось новым приступом боли и тошноты. Нужно было срочно приводить себя в чувство.
        Он наклонился над стоявшим рядом с кроватью старинным комодом, выдвинул из него ящик до основания и стал медленно перебирать содержимое. Под стопкой дизайнерского тряпья обнаружились таблетки, спичечный коробок с гашишем и бумажный конверт с остатками порошка. Николай высыпал содержимое последнего прямо на отполированную поверхность комода, извлек из бумажника какую-то дисконтную карту и с ее помощью соорудил две белые дороги.
        Не сразу, но голову начало отпускать. Он встал и побрел по длинному коридору на кухню, чтобы сварить себе кофе и что-нибудь съесть. Аппетит вдруг проснулся зверский. Николай прекрасно помнил, что идти всего десять метров, но путь растянулся на километры. Медленно, до безумия медленно сменяли одна другую дощечки дубового паркета, проплывали развешанные по стенам картины. Половину из них он недавно привез с Монмартра, купив сомнительные полотна у никому не известных художников за копейки. Пока неизвестных. Черт его знает, что будет дальше. Его не оставляла надежда, что кто-нибудь из этих бедолаг вдруг появится на страницах сразу всех глянцевых журналов, модных каталогов, станет мировой знаменитостью, и тогда ему, Николаю, посчастливится стать обладателем целого состояния. Такая вот наивная и прекрасная мечта. Пока доплелся до сияющей белизной и стеклом итальянского гарнитура кухни, желание есть пропало. Открыл холодильник, безразлично посмотрел на содержимое, поморщился и тяжело вздохнул. Достал с полки бутылку «Chivas» и брезгливо захлопнул дверцу. А потом начались поиски стакана. Хрен их знает,
куда они все сразу могли подеваться?! Николай открывал и закрывал кухонные шкафчики, смотрел на полках, потом рассвирепел, выругался, схватил первую попавшуюся кружку и, наполнив ее до краев, тут же жадно отпил. Хорошо, что никто его сейчас не видит - не хватало только заслужить репутацию лоха, хлебающего коньяк из кружки, как какой-нибудь вонючий турист у мерзкого костра в лесу. Хотя нет, эти пьют разбодяженный спирт. Николай поежился, опустился на стул и уставился в окно. Думать не было сил, куда-то идти или что-то делать - тоже. Он тупо сидел, не выпуская из рук кружки и бутылки, то и дело подливая себе спиртное. Пару раз, перед тем как подлить, забывал отхлебнуть - жидкость сочилась по пальцам, переливаясь через край. На светлом полу оставались неопрятные прозрачно-коричневые капли. Наконец он смог встать, сунул опустевшую бутылку в мусорное ведро и прошлепал с кружкой в кабинет. Нужно было проверить почту.
        Подключиться к Интернету с первого раза не удалось - вечная история: как выходные, ни черта у них толком не работает. Попробовал соединение снова - на этот раз повезло. Только скорость была хуже некуда и странички открывались до умопомрачения медленно. Это ужасно раздражало. Николай привычно порылся по сайтам знакомств, почитал новые анкеты «девушек, ищущих друга». Обычный дегенеративный бред: «Хочу, естественно, любви», «Ищу, само собой, состоятельного», «Бедных, нервных, сирых, женатиков просьба не беспокоить». Николай криво усмехнулся - по всем заявленным искательницами приключений параметрам он подходил. Не бедный, не женатый, и так дальше по списку - бла-бла-бла. Выбрал парочку более-менее вменяемых на первый взгляд объявлений, накропал сентиментальных писем, не забыв присовокупить к ним свою фотографию десятилетней давности. Проверил на предмет непрочитанных сообщений почтовый ящик, без энтузиазма взглянул на присланные изображения и окончательно загрустил.
        Вообще-то на Интернет надежды всегда было мало: девочки попадались либо страшненькие, либо маленькие, и всем позарез требовался скучающий принц на белом коне. Были, конечно, еще проститутки в неимоверных количествах, но с профессионалками он дело заведомо не имел. Их потрепанный вид и усталый, лишенного всякого блеска взгляд отпугивал его требовательных клиентов еще на подходе. Они, конечно, за деньги что угодно вытворят, но его работа заключалась не в этом. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не был он сутенером. Он был учителем страсти. Знакомился с юными чистыми созданиями и под грифом любви обучал их всем премудростям плотских утех. Кого, чему и как учить, заранее обговаривалось с клиентами, сообразно вкусу каждого. Затем Николай находил подходящую девицу, соблазнял ее, готовил и только потом передавал хозяину. Клиенты требовали «чистых» девочек: чтобы без прошлого, без наркотиков, без болезней и прочих неприятных вещей. Большинство, кроме внешних данных, обращали внимание на душевные качества, на присутствие мысли. Кому из взрослых состоявшихся мужиков приятно совокупляться с созданием не
умнее овцы? Бывает, конечно. Но надоедает слишком быстро: такая тебя ни выслушать не сможет, ни разговор поддержать, ни пожалеть.
        Для начала девчонок, по обыкновению, запугивали, где не помогало - запирали. После этого они становились как шелковые и не пытались «искать правды», даже надоев хозяину и получив вольную.
        В общем, прибыльное нормальное дело. По крайней мере, в отличие от многих он не убивал, не торговал наркотиками или оружием, не уничтожал и не разорял целые заводы ради личной наживы. Наоборот, всем приносил добро: пожилым мужикам доставлял последние, может статься, предсмертные радости, молодых девчонок обучал и готовил к взрослой жизни. Нельзя же до седых волос оставаться наивной дурочкой и не снимать розовых очков. Нужно знать реалии жизни. Понимать, что в этом мире почем. Единственное, в чем он старался себе не признаваться, - эта самая «реальная жизнь» опротивела ему так давно и окончательно, что хотелось выть…
        С того самого времени, как умерла его Майя, он ни разу не был по-настоящему, по-детски счастлив. А прошло уже одиннадцать лет. Случались, конечно, короткие яркие вспышки, особенно много их было за последний год - он даже подумал было, что влюбился в Настю, оттаял, но потом все бесследно ушло. Все равно она была не такая - добрая и бескорыстная, - как Майя. И потому от общения с Настей иногда накатывали на Николая тоска и одиночество. Интересно, а она полюбила его по-настоящему или, как и все, попалась на крючок красивого образа жизни, который он создавал?
        А тогда, в юности, звенело безумное счастье и длился нескончаемый полет. Им с Майей было всего по семнадцать лет, оба оканчивали школу и ни дня не могли прожить друг без друга. Вместе утром, за одной партой на уроках, вдвоем до самой ночи. От одного взгляда на Майю Николаю становилось горячо, накатывала такая нежность и такое возбуждение, что никакими силами его нельзя было удержать. Да они и не сдерживались. Весь крошечный подмосковный город знал об этой трогательной любви - стоило только взглянуть на сияющую вечным праздником пару. Знали все, кроме их родителей. Тем в тот период было не до заигравшихся во взрослую жизнь детишек: мать Николая была занята разводом с алкоголиком-отцом; Майя, родители которой уехали работать за границу, жила со старенькой бабушкой. Учителя пытались как-то вмешаться в отношения ребят, поговорить с ними, но они не желали никого слушать, неизменно отвечая, что давно все знают о взрослой жизни и уже готовятся к свадьбе. Что-либо доказывать юной паре оказалось бесполезно. И от влюбленных отстали.
        После школы оба поступили в местный филиал финансового института, проучились почти год, и Майя вдруг забеременела. Совершенно неожиданно, случайно: Николай даже не мог понять, как это произошло. Он-то прекрасно знал, что если вовремя вынимать, ничего страшного не случится: все старшие товарищи в один голос так говорили. Он и старался - осечки не было ни разу, и вдруг! Тогда ему даже в голову пришло, не путалась ли его ненаглядная с кем-нибудь другим, но эту мысль он быстро отбросил. Они же не расставались ни на минуту! Только его мать, перегруженная делами, кажется, не заметила, что Майя уже практически переехала жить в комнату сына - в то время, как все в городе давно об этом знали. Зато когда родственнички получили весть о беременности, такое началось! Ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Все вокруг твердили про деньги, учебу, загубленную жизнь. Николай не понимал. До тех пор, пока мать не сообщила ему, что раз уж они стали достаточно взрослыми для того, чтобы делать детей, то и кормить-содержать будут своих чад сами. Прилетела из Германии мама Майи, накинулась с претензиями на его
родителей: «Куда смотрели? Как допустили?» В ответ получила наотмашь: «Нечего было ради денег дочь бросать». Поссорились насмерть. Счастливая любовь двух юнцов превратилась в адскую вражду семей. Майя плакала дни напролет. Николай угрюмо молчал. Родственнички с обеих сторон, каждый по-своему, наседали, требуя сделать аборт. Время шло. Ребенок в животе Майи рос. И Николай решил, что настало время действовать.
        Если хочешь спастись от родственников и спрятаться так, чтобы тебя никто не нашел, нужно уехать в Москву. Это ясно и пятилетнему ребенку, а Николаю было без двух недель девятнадцать. Он собрал институтский рюкзак, Майю и поехал на железнодорожную станцию. Новоявленный глава семейства, не имеющий ни малейшего понятия, где и на что жить, решил спокойно родить ребенка вдали от родни. Без криков и без скандалов.
        Дальше было самое тяжелое лето в его жизни - об этом Николай после запретил себе вспоминать. А в начале осени, темной и по-южному душной ночью, он слишком долго не мог найти телефон, чтобы вызвать «Скорую»: в старом бараке под снос, где они жили, не было даже света. Пришлось бежать, задыхаясь, три квартала, пока не попался первый телефон-автомат.
        Майю спасти не успели - что-то там произошло непоправимое. Не выдержал истощенный бездомной жизнью и ослабленный беременностью организм. Зато ребенок - мальчик - выжил. Николай изо всех своих сил желал, чтобы было по-другому. Наоборот. Но что он мог сделать, кроме как бессмысленно, беспрестанно выговаривать свою боль вслух и страдать?! И то ли он слишком тихо произносил дрожащими губами слова молитвы, то ли Москва не самое частое и любимое пристанище Бога - Всевышний его не услышал. С первого попавшегося почтамта Николай отправил телеграммы с адресом злосчастного роддома своим родителям и родителям Майи, истратив на это последние, заработанные на продаже разного хламья в метро деньги, и ушел в неизвестность, бесследно затерявшись в огромном городе. Тогда Николаю требовалось только одно: скрыться. Раствориться. Забыть.
        Голубой монитор компьютера давно погас, сменив чернотой с логотипом Windows пошлые сердечки и глупые сообщения очередного сайта знакомств. Хотелось удавиться, глядя в глубокую черноту экрана. Николай раздраженно ткнул курсором в кнопку «завершение работы», встал из-за стола и подошел к книжным полкам. До боли хотелось не думать ни о чем. Но то ли виски и кокаин были ни черту, то ли напряжение нервов оказалось за крайней чертой - ни наркотик, ни алкоголь не возымели спасительного эффекта. Снова трещала голова, опять вернулись мысли. Во что бы то ни стало нужно их подавить. Он пробежал по корешкам книг глазами, думая, что выбрать. Взгляд случайно упал на старый, порядком потрепанный том, и Николай задрожал перед ним так, словно неожиданно окунулся в ледяную воду. Это было издание Бодлера 1926 года. Удивительно, как Настя умудрилась его добыть! Однажды Николай проговорился, что лет с пятнадцати до восемнадцати Шарль Бодлер был в его понимании единственным стоящим поэтом. Потом стало не до лирики. На следующий день Настя преподнесла ему в подарок вот это. Первый том полного собрания сочинений Шарля
Бодлера. Николай не без содрогания извлек книгу из надежных тисков разместившихся рядом новых, в твердой обложке, томов. Раскрыл. На него смотрело спокойное лицо некогда любимого поэта. Николай и Майю в свое время приучил читать его стихи, объясняя каждую строчку. Кажется, она не до конца понимала и не разделяла его взглядов, но всегда благодарно слушала до последнего слова. Ч-черт!
        Николай прирос к полу, впившись взглядом в портрет на обложке. В глазах поэта так явно читались смертельная усталость и тоска, что становилось не по себе. Заложенная за обшлаг куртки рука придерживала грудь, словно не давая беспокойному сердцу выскочить вон. «Цветы зла», Париж, издательство «Кальман-Леви». Николай с ранней юности считал, что в глубине души и сам чем-то похож на поэта. То ли осознанием несправедливости и враждебности бытия, то ли тайным, с детства проснувшимся любопытством к исследованию порока, то ли неизвестно как перемешавшимся с лирикой цинизмом. Наугад раскрыв дышащий на ладан том, Николай аккуратно придержал страницы обеими руками, чтобы они не распались на ворох отдельных обтрепанных листков. Местами в книгу были вложены тонкие, похожие на кальку странички - не вошедшие в книгу стихотворения Бодлера, выведенные каллиграфическим почерком. И их тоже Николай когда-то знал наизусть. Настя объяснила, что бывшая хозяйка - старенькая профессор зарубежной словесности, вышедшая на пенсию и вынужденная теперь, чтобы выжить, распродавать свою библиотеку, - больше полвека назад дописала
и вложила в книгу «осужденные» стихотворения «Цветов зла», которые были запрещены к переизданию. Ни Насти, ни самого Николая тогда на белом свете еще в помине не было.
        Он тяжело вздохнул и прочел первые попавшиеся на глаза, строки. «La Debauhe et la Mort sont deux aimables filles…»[Разврат и Смерть - родные две сестры (фр.).] - Николай произносил слова медленно, с трудом ворочая языком и едва шевеля губами. Дойдя до конца первой строфы, остановился. Кровь прилила к голове и учащенно запульсировала в висках, все вокруг закружилось. Он пошатнулся, втиснул потрепанный том на прежнее место и, придерживаясь за стену, вышел. Голова опять раскалывалась от боли, на душе было мерзко, тело била дрожь. Читать больше он не мог, жить, кажется, тоже.
        Он дополз до кухни, выпил таблетку и побрел одеваться - на шесть вечера была назначена встреча с очередным клиентом.
        О том, что в багажнике машины все еще лежит сумка с Настиными вещами, Николай вспомнил только поздно вечером и решил, не откладывая, заехать к ней на квартиру, заодно оставить свои ключи. В Москве Настя, если будет вести себя хорошо, первый раз появится через месяц-два, да и то под присмотром Стаса. То есть когда Сергей будет уверен в том, что она боится достаточно, чтобы не пытаться сбежать. Встречаться с ней еще раз в планы Николая не входило. Паспорт Насти, ее ключи, договор аренды квартиры и контактные телефоны хозяйки были переданы Сергею. А ему, Николаю, оставалось забыть.
        Он отпер входную дверь и нашарил в темноте выключатель. Маленькую прихожую залил теплый желтоватый свет. Все вещи вокруг были такими родными и знакомыми, что у Николая невольно сжалось сердце. Фарфоровые куколки с добрыми глазами мирно стояли на единственной свободной полке деревянного стеллажа, до отказа забитого книгами. В приоткрытом шкафу свободно висели Настины пальто и бежевый длинный плащ. Николай как во сне прошел в спальню и опустился на пол прямо у двери. Посмотрел на розоватые стены, на кровать, покрытую такого же цвета покрывалом. Вспомнил, как они выискивали по всему городу эти обои нелепого опенка, который так понравился Насте, а потом решили сами оклеить стены. Зачем он согласился на эту провокацию, он уже не помнил, а Настя говорила, что это - повод подольше быть рядом. В итоге они только зря промучились: все получалось вкривь и вкось. Николай отвез Настю домой, позвонил рабочим, которые до этого выкладывали кафелем кухню и ванную, а сам поехал докупать обои.
        Он сидел, поджав колени и уткнувшись в них лицом. В голове мелькали разноцветные картинки - как фотографии в альбоме, который кто-то услужливо, но слишком быстро перелистывал. Лето, парки, клубы, улицы и снова лето. И везде ее лицо.
        Он поднялся, приволок огромную спортивную сумку из коридора и поставил рядом со шкафом. Хотел еще вытащить свои ключи от квартиры и оставить на туалетном столике, даже опустил руку в карман пиджака, но потом остановился. Просто выключил везде свет и вышел, захлопнув дверь.
        С этого момента жизнь Николая окончательно дала крен. Раньше он запрещал себе думать о прошлом, о сыне, о том, чем он сам занимается. Просто тупо ставил перед собой простые бытовые цели, намеренно придумывал их и уперто к ним шел. Сначала купить приличный костюм и ботинки, потом - машину, дальше - поменять образ жизни: стать завсегдатаем спортивного клуба, модных баров, кафе, еще дальше - купить хорошую квартиру в центре. Нужно было все это ему на самом деле или нет, он не знал. Николай не задавал себе подобных вопросов: поставлена задача - надо к ней идти. Поначалу он пытался работать наемным клерком в только созданном кооперативе, но такой вариант заработка мало что давал. Это раздражало. Нужно было двигаться дальше, двигаться быстро. Чтобы не чувствовать боль.
        Зато совершенно ненужные и неинтересные ему девицы - после смерти Майи он сделался одиночкой - вешались на шею целыми гроздьями. С другой стороны, благодаря новомодным клубам-барам-ресторанам начали появляться знакомства среди богатых мужчин. Поначалу Николай старался держаться от них подальше - все они были спекулянтами и торгашами, не хватало ему только проблем с КГБ. Но потом решил, что его опасения как минимум глупы: ему давно уже нечего терять. Идею использовать популярность среди женщин и знакомства среди мужчин подкинул Леха - тогдашний хозяин почти всех, только нарождавшихся платных туалетов в Москве и по совместительству абсолютно непривлекательный плешивый толстопуз. После очередной попойки в какой-то подпольной сауне с проститутками он разнылся, что истосковался по настоящей любви, что порядочные девушки внимания на него не обращают. В жопу пьяный Николай, не задумываясь, предложил ему на выбор брюнетку Галю, блондинку Свету или рыженькую Люду, которые в то время увивались за Николаем хвостом и готовы были броситься вниз головой с любого московского моста ради одного его томного
взгляда. Леха заинтересовался. Коленька назвал сумму, а потом, превозмогая отвращение, спутался с выбранной будущим хозяином брюнеткой.
        Галя в Николае души не чаяла, а когда через пару месяцев узнала, что любимому грозит смертельная опасность из-за громадного долга и только она может помочь, самоотверженно отправилась к кредитору. С ним она прожила целый год, отрабатывая
«долги» Николая, а когда получила «вольную» и на крыльях любви примчалась в квартиру, которую снимал ее ненаглядный, обнаружила, что того и след простыл. На прежнем месте работы о нем тоже ничего не знали. Дальше все завертелось само собой. Научившись выглядеть и вести себя как секс-символ всех времен и народов, девушкам он нравился теперь еще больше, а информация о необычном бизнесе Николая быстро разошлась среди потенциальных клиентов. Николай стал подходить к делу серьезно - начитался литературы по развитию сексуальности у женщин, начал ради нового опыта ездить в Лондон и Амстердам, привозил оттуда всевозможные штучки из специальных магазинов и продавал их в комплекте с девицами за отдельную плату.
        Поначалу девушки в его руках только смущенно хихикали в ответ на слишком уж необычные сексуальные требования, а потом, под действием кнута и пряника, втягивались в эту игру сами. За пару месяцев из обычной девчонки он мог воспитать сладострастную мазохистку, за полгода - женщину-вамп, за год - полноценную гейшу и так далее, на выбор. Вариантам запросов не было предела. Одним словом, бизнес был прибыльный, разносторонний и требовал работы воображения. Временами Николай забывался, и ему даже нравилось. Но с годами становилось все сложнее переключаться, все чаще хотелось побыть одному, только вот ставший привычкой расточительный образ жизни не позволял отказываться от клиентов. Если уж начистоту, за последние пять лет он получал настоящее удовольствие от секса, да и просто от общения, только с Настей. Было ли это зарождением чувств, оживало ли его сердце - Николай думать не хотел. Перед ним стояла очередная бытовая цель: выплатить безумные долги за квартиру. И точка.
        Зато теперь, когда Настя из его жизни ушла, накатила такая смертельная тоска, что не могли помочь ни наркотики, ни виски. На несколько часов они снимали напряжение, позволяя забыться, - и все. Николай начал отказываться от новых знакомств - его тошнило от одной мысли о том, что нужно говорить с девушкой, улыбаться, заниматься с ней сексом. Каждое утро, часов в двенадцать, он просыпался в своей постели, одевался и выходил на улицу. Бессмысленно бродил по центру, заходил в привычные бутики, магазины, заглядывал в подворотни и дворы. Он словно что-то искал и никак не мог найти. Часам к четырем пополудни Николай уже чувствовал себя измотанным и усталым - бесцельные скитания убивали его. Он шел в первый попавшийся бар, как правило только-только открывшийся и совершенно пустой. Садился у стойки и планомерно накачивался до бессознательного состояния. Один раз, надравшись меньше обычного, Николай вышел из бара и в приступе алкогольной смелости решил позвонить Сергею. Взял в руки телефон, долго мучился, то набирая, то сбрасывая номер. Наконец, обливаясь потом, все же превозмог себя и нажал кнопку вызова.
Через пару долгих вибрирующих гудков ему ответили.
        - Сергей, это Николай, - голос его дрожал. - Я узнать хотел, как там…
        - Тебе что, заняться нечем? - раздраженно и резко оборвал его Сергей. - Жить надоело? Когда время придет, я сам тебя найду. И не смей звонить.
        Ответа Сергей дожидаться не стал - отключился. Николай так и остался стоять посреди улицы, раскачиваясь из стороны в сторону, с прижатой к уху трубкой. Он долго слушал пустую тишину, в которую погрузился аппарат.
        Каждый вечер Николай приходил в квартиру, которую снимал для Насти. Открывал дверь и, шагнув вперед, садился прямо на пороге. Николай все время что-то здесь вспоминал: детство, вечно измотанную мать, хронически пьяного отца, школьный двор, Майю. Их первую, безрассудную и юную любовь, а потом страх, полосу отчуждения. Нищее существование, в котором еще была надежда, потом боль, страдания любимого человека и крушение всему - смерть. Он тогда даже не попал к Майе на похороны: знал, что не сможет вынести всего - как ее закроют в гробу, опустят в яму и засыплют землей. Он бы стал вытаскивать ее, спасать, а это было нельзя. Надо было раньше. К родителям он тоже не вернулся. Не то чтобы боялся обвинений или продолжения скандала - было плевать, - просто там бы не смог. Про ребенка за всю жизнь не спросил ни разу, хотя знал, что родные в курсе, что стало с ним. Николай считал, что именно этот никому не нужный младенец - на воспитание его не взяли ни мать Николая, ни родители Майи - убил ее.
        На этом воспоминания резко прерывались. Дальше он не помнил ничего из своей жизни, кроме Насти. Больнее всего оказалось сознание того, что ее больше нет, есть где-то очень похожая на нее женщина. Запуганная и усталая, возможно, такая же смертельно усталая, как и он сам. Каждую ночь он сидел на пороге квартиры и думал, думал, а наутро неизменно просыпался в своей постели, и все начиналось сначала.
        Через месяц стало ясно, что он сходит с ума. Еще немного - и воспоминания разорвут в клочья и мозг, и вечно грохочущее в ускоренном ритме сердце. Пора было что-то решать. Из глубин памяти мобильного телефона он извлек номер матери - звонил ей Николай так редко, что некогда родной номер забылся и стал абсолютно чужим. В трубке ответили старушечьим, дребезжащим «Алло».
        - Мам, - Николай с давних пор тяжело произносил это слово.
        - Коленька? - было сложно понять, то ли обрадовалась мать его звонку, то ли испугалась его. - Что случилось?
        - Почему сразу случилось? - по-прежнему он чувствовал себя в разговоре с ней сопливым мальчишкой, который обязательно что-нибудь натворил. И кажется, по-крупному.
        - Ты как? - торопливо поправилась мать.
        - Нормально. - Николай с трудом вспомнил, что надо поинтересоваться ее здоровьем в ответ. - А ты себя как чувствуешь?
        - Ничего, - мать обрадовалась возможности поговорить на безопасную тему, - вот только давление иногда, сердце еще шалит. Но мне врач все лекарства прописал, я пью. А так…
        - Молодец, - Николай перебил ее, - пей.
        Долгая пауза повисла между ними, как тяжелая тягучая капля. Ее медленные, неслышные движения завораживали и усыпляли мысль: мать не знала, о чем говорить, сын не решался начать. Наконец все-таки она пришла ему на помощь:
        - Ты позвонил-то что?
        - Мне нужно знать, как зовут моего сына, - Николай выпалил заранее заготовленную фразу. Мать только ахнула в ответ. - И не спрашивай зачем, все равно не скажу.
        - Хорошо-хорошо, - в ее голосе послышались слезы, - в доме малютки его назвали Иваном, фамилию дали твою, отчество - тоже. В смысле, Николаевич…
        - Спасибо, - Николай снова прервал ее торопливый ответ. - Ты хоть раз ездила к нему? Видела?
        Его голос сорвался на хрип.
        - Нет… - едва расслышал он и, не в силах дальше вести разговор - голос отказал ему окончательно, - нажал отбой.
        Мать еще долго кричала в трубку допотопного домашнего телефона: «Алло, Коленька, алло». В ответ ей слышались только короткие гудки. Она хотела бы перезвонить, чтобы добиться все-таки ответа на вопрос, что происходит, но не знала ни номера своего сына, ни адреса. Ничего. После смерти Майи он не доверил ей ни единой частички своей жизни или души. Ни слова, ни фразы.
        Когда-то уверенная в своей правоте и безгрешности, теперь она все чаще размышляла о том, что многое в судьбе сына поломала сама.


        Глава 4
        Настя очнулась в сиреневой комнате и не сразу смогла понять, где находится. Она лежала на большой кровати, аккуратно укрытая мягким одеялом. Перед ней сидел смутно знакомый мужчина, который что-то читал. Голова отказывалась воспринимать представшую перед ней картину как часть реальности пока память не вернула мозгу события вчерашнего вечера. Мерзкие, ужасные события, помимо ее воли ставшие частью жизни. Обрывались они внезапно на том моменте, когда она от страха потеряла сознание в руках Николая. Что было дальше, Настя понятия не имела. Она снова закрыла глаза и постаралась вспомнить. Ничего не вышло.
        - Где он? - проговорила она, снова открыв глаза и тяжело ворочая непослушным языком.
        - Кто? - Стае оторвался от книги и поднял на девушку сочувственный взгляд. - Николай? Давно уже дома. Еще только восемь утра. Отсыпается, наверно.
        - Дома? Как же так?! А я? - Ее голос прозвучал по-прежнему слабо.
        - Ты, случаем, не заболела? - Стае испуганно приложил руку к Настиному лбу. - Да нет, вроде не горячая. У хозяина, где же еще.
        Повисла долгая пауза.
        - Какого хозяина? - Настя поморщилась, произнося омерзительное слово.
        - Совсем ничего, бедняжка, не помнишь? - Стае расстроенно покачал головой. - Сергея Сергеевича, какого же еще.
        Соображать было сложно, в ушах звенело. Под ложечкой сосало, и желудок сводило жуткими спазмами.
        - Я есть хочу, - пробормотала она, не понимая толком, хочет ли чего-то вообще. Просто нужно было, чтобы ее наконец оставили одну.
        Стае моментально оживился, даже обрадовался.
        - Здорово! Умница! - затараторил он. - Я сейчас быстренько на кухню сбегаю, принесу чего-нибудь.
        Он тут же соскочил со стула и почти выбежал, захлопнув за собой дверь.
        Настя повернулась на бок и стала разглядывать стену. В лучах утреннего солнца сиреневый цвет приобрел неузнаваемо яркий опенок, такой, что глазам было больно смотреть.
        Хозяин. Какой бред! Настя еще раз произнесла это слово вслух, словно пробуя его на язык. Ощущения были отвратительными. Постепенно в голове стало кое-что проясняться. Она начала сознавать, что Николай привез ее сюда намеренно, чтобы предать, чтобы бросить, как надоевшую игрушку. Да еще так жестоко! Зачем? Раздевал при посторонних своими руками, а потом… Что было потом?! От мерзких воспоминаний минувшей ночи, которые никак не желали вырисовываться до конца, на Настю волной нахлынула тошнота. Она содрогнулась от спазма и невероятной силы чувства ненависти. К себе, к Николаю, ко всему окружающему миру.
        Ее жизнь за один-единственный день превратилась в руины. Но что-то все равно не укладывалось в голове: если Николай действовал по заранее продуманному сценарию, давно решился избавиться от нее, то откуда эти его нежные взгляды, жадные поцелуи, тоска в глазах? Она долго ломала голову и никак не могла понять, ощущая то ярость и ненависть, то отчаяние и страх.
        Стае вернулся с небольшим подносом, на котором стояла чашка с горячим чаем и лежали заветренные бутерброды.
        - Извини, все, что нашел, - хмуро сказал он. - Завтрак пока не готов. Сергей Сергеевич по выходным раньше десяти не встает. Кухарка еще только на кухне появилась.
        - Спасибо, - Настя натянула одеяло до подбородка и села в кровати. Удивительно, но неприязни к Стасу, который тоже был действующим лицом в череде ее унижений, девушка не ощущала. Только жалость: и к нему, и к себе. - А ты, что, все время со мной сидел?
        - Нет, - Стае виновато улыбнулся. - Я минут двадцать назад пришел. Ты вчера так вертелась и кричала, что пришлось тебе снотворного дать. Поэтому я был уверен, что рано не проснешься. А ты вот проснулась. Держи чашку. Только осторожно - горячая.
        Настя взяла чашку и с трудом поднесла ее к губам. Отхлебнула. Во рту было противно - то ли чай плохой, то ли после вчерашнего остался отвратительный привкус.
        - А ты? - Насте было трудно ворочать языком, но она должна была хоть что-то понять. - Ты тут кто, если хозяин, - ее усилия произнести вслух имя Сергея Сергеевича успехом не увенчались, - этот, как там его?
        - Сергей Сергеевич, - терпеливо и почти по слогам произнес Стае. - Я у него управляющий. Дом, сад, хозяйство, прислуга - все на мне.
        - А-а-а, - протянула Настя, добавив в безжизненные интонации долю издевки. - А я теперь тут кто - тоже хозяйство, раз меня твоим заботам доверили? Или прислуга?
        - Нет-нет-нет, - торопливо застрекотал Стае, не давая ей продолжить, - с тобой все по-другому. Ты - хозяйка, и я сам буду выполнять твои поручения.
        - Интересно все у вас, - Настя презрительно хмыкнула, - ладно, хозяйка так хозяйка.
        Стае нервно заерзал, но ничего не сказал.
        - Тогда первое поручение - рассказать, что вчера было, после того как я потеряла сознание, - Настя решительно взяла Стаса за руку и больно сжала запястье. - Давай!
        - Не надо, - Стае неожиданно побледнел, - я не хотел ничем тебя обидеть, пойми. Но были договоренности, которые никто не мог отменить. - Стае глубоко вздохнул и, собравшись с духом, выпалил: - Вчера ты стала… черт, не знаю, как сказать… любовницей хозяина, что ли. Но ты не бойся, он щедрый, хороший, мне, например, очень помог. У меня мать тяжело болеет, не думал, что спасут, а он сам предложил лечение в Израиле оплатить…
        Настя, словно пораженная громом, молчала. Слова Стаса отдалялись, она уже не разбирала их смысла. Только сейчас Настя осознала, в каком положении оказалась. Господи, как же она посмотрит в глаза родителям после всего, что случилось?! Не к этой судьбе они готовили свою дочь. Они хотели, чтобы их Настенька нашла достойного мужчину, устроила свою жизнь и послужила надежным гарантом их благополучия в старости. А она! Что она натворила?!
        Ей даже в голову такое не могло прийти - чтобы ее цинично и жестоко пустили по рукам. И кто? Человек, которого она безумно любила. Зачем он сделал это, зачем? Боже, какая дура! Нельзя было доверяться мужчине, о котором ничего не знаешь. Нельзя верить чувствам, отключая разум. Как он сказал? «За все приходится платить». Вот так! Убийственная фраза, жестокий урок для наивной девчонки!
        - А Николай? - Настя старалась говорить ровно, не выдавая боли, с которой теперь было неразрывно связано это имя, но все равно голос дрожал. - Он тоже на него работает? Серг… - Она споткнулась. - Его начальник? Он директор этой западной фирмы?
        - Какой еще фирмы? С чего ты взяла? - Стае отвел глаза и, едва справившись с накатившим за себя и остальных мужчин стыдом, начал рассказывать. Кажется, опять, кроме него, некому было объяснить все очередной попавшейся на крючок девчонке - жертве Николаши, подонка, и Сергеича. - Николай нигде не работает, не знаю уж, что он тебе там врал. Он занимается одним, как бы это сказать, частным бизнесом. Сергею Сергеевичу Николая приятель лет пять назад порекомендовал. Сказал, что, если захочется вдруг изысканных удовольствий, то это по части Коли. Он ведь - ты только успокойся, пожалуйста, - занимается тем, что по запросам состоятельных людей ищет девушек, обучает их искусству любви, а потом передает заказчикам. Неплохо, между прочим, зарабатывает, насколько я знаю.
        Настя вся похолодела. Перед глазами поплыли темные круги. Вот оно. Вот оно - объяснение всему, что произошло. Она бы долго еще ломала голову, пытаясь разобраться во всем сама, и вряд ли смогла бы когда-нибудь додуматься до истинного положения вещей. Деньги! Чертовы деньги, о которых она никогда не думала, заставляют людей забыть о том, что у них должно быть достоинство, чувства и совесть. Принуждают человеческое воображение работать в извращенном режиме, выдумывая и изобретая все новые и новые способы обогащения. Кто-то стреляет по заказу в себе подобных, кто-то торгует ими, шантажирует, обкрадывает, покрывает все эти преступления и смотрит на деградацию и вырождение человечества сквозь пальцы. Раньше ей казалось, что все эти ужасы, не сходящие с газетных страниц и экрана телевизора, проходят мимо нее, не задевают. Теперь в одно мгновение все изменилось: она оказалась в эпицентре, стала очередной незадачливой жертвой.
        - Что с тобой? - Стае испуганно склонился над Настей и в очередной раз приложил ладонь к ее лбу. - Ты такая холодная и бледная! Только не падай больше в обморок, ладно? Я же не врач. Я лечить не умею, а отвечать за тебя буду по полной программе.
        - Не тарахти, - Настя отвела его руку, все еще лежавшую у нее на лбу. Голова кружилась. Нужно было найти способ сразу избавиться от всего этого: позора, головокружения, жизни. - Иди отсюда. Дай мне поспать.
        - Спи! - с готовностью разрешил ей Стае. - Только уйти я не могу. Меня хозяин просил не оставлять тебя ни на минуту. Здесь, конечно, решетки на окнах и все такое. Но вдруг вздумаешь в ванне утопиться или осколком зеркала себя порезать?

«Какой ты бдительный, черт бы вас всех побрал!» - Настя кричала про себя, дрожа на грани истерики. Но внешне держалась. Как знать, может, этот приспешник поверит, что она совершенно спокойна, и уйдет. Она отвернулась от Стаса и закрыла глаза. А через несколько минут неожиданно провалилась в забытье, словно в бездонную черную яму. Наверное, снотворное. Но и в тяжелой полудреме все продолжало кружиться перед ее закрытыми глазами, а к горлу один за другим подступали спазмы.
        Сергей Сергеевич, напротив, проснулся в прекрасном расположении духа. Впереди был еще целый выходной: редкая, почти непозволительная, роскошь. Он специально заранее уладил все дела, а те, что нельзя было решить, отложил до понедельника - так не терпелось ему остаться наедине с новой игрушкой. Мучительно хотелось воплотить в жизнь невероятные фантазии, жестокие грезы, насытиться, забыться в неистовом, долгожданном наслаждении: без ограничений, отказов и всякого рода «нельзя». В последнее время он все чаще задумывался о приближении старости, хотя выглядел прекрасно и чувствовал себя вполне молодцом. Но еще лет десять - максимум пятнадцать, - и все закончится. Вряд ли в семьдесят его будет волновать что-то, кроме спокойной обеспеченной жизни где-нибудь в горах, среди ароматных сосен Крыма. Сергей потянулся к столику и взял мобильный телефон. С тяжелым вздохом включил аппарат на прием и прочел полученные сообщения. Просмотрел непринятые звонки. Три из них - от жены. Сергей Сергеевич набрал ее номер.
        - Дорогуша, ты звонила? - произнес он в трубку, как мог, ласково.
        - Да, Сереж, - отозвался теплый голос, - волнуюсь. Как долетел?
        - Прекрасно, - он усмехнулся, - уже час как приземлились. Еду в город.
        - И как там, в Монреале, с погодой? - забеспокоилась Нонна. - Ты же совсем теплых вещей не взял. Не замерзнешь?
        - Да нет, - Сергею всегда было противно от ее наивной заботы, - тепло. Да я ж из машины - на встречу, со встречи - в отель. Даже не успею понять, что там на улице.
        - Ладно, - вздохнула жена, - береги себя, милый. Все-таки двенадцать часов полета - не шутка. Тем более в нашем-то возрасте.
        - Конечно, дорогая. Не переживай. Нежно тебя целую.
        - Я тоже.
        И она отключилась. Сергей Сергеевич сплюнул сквозь зубы - опять она про возраст, - но остался весьма доволен собой. Он давно научился врать так натурально, что и сам начинал во все свои россказни верить. Вот и сейчас ему на мгновение показалось, что он действительно прилетел в Канаду и теперь сидит на заднем сиденье такси, которое мчится по трассе, окруженной густым сказочным лесом.
        А с женой Сергею повезло. В свое время именно этот брак помог ему остаться на плаву, когда власть в очередной раз начала меняться. Тридцать лет они уже вместе, а жена до сих пор умеет во всем его поддержать. Умная баба, кроме прочего, хотя и дура!
        Сергей, несмотря на собственные амбиции, отчетливо понимал, что если б не ее отец, а еще - постоянные одобрение и помощь Нонны, вряд ли удалось бы так многого в жизни добиться. Одна беда - в свои без малого шестьдесят Нонна уже выглядела как старуха. И постоянно одним своим видом напоминала ему об «их возрасте». Она не старалась казаться моложе своих лет, не торчала сутками в салонах, как делали это все жены его партнеров по бизнесу, не соглашалась на косметические операции, не ездила на термальные курорты, не ложилась на регулярные обследования в престижные клиники. Она вся была в заботах о муже, о его удобстве и комфорте. Иногда это невероятно раздражало. Детей они не нажили - не случилось. Да он и не согласился бы ни за что на какого-то там младенца в доме. Но Нонна чувствовала себя за это виноватой, стараясь компенсировать супругу отсутствие сына или дочки лаской, пониманием, любовью.
        Сергей Сергеевич откинул одеяло, стараясь заодно выбросить из головы ненужные мысли о жене, и, надев халат, решил для начала хорошенько позавтракать.
        В столовой все было готово к его приходу. Кухарка, заслышав шаги хозяина, вынесла горячий кофейник, поставила на стол и тут же снова скрылась на кухне. Она знала - Сергей Сергеевич не любит, когда крутятся вокруг стола, пока он ест. Обычно завтракали они вместе со Стасом, но сегодня у того были важные дела. Покончив с едой, хозяин сам налил себе кофе и откинулся на спинку стула. Ему хотелось вызвать Стаса и узнать, как там Настя, но, поскольку он сам же велел управляющему находиться при девушке неотлучно, решил подождать и подняться наверх попозже.
        Ближе к обеду, сделав несколько срочных звонков, позанимавшись на тренажерах и приняв контрастный душ, Сергеич поднялся в отведенную Насте спальню. Он остановился перед комнатой и прислушался. Внутри было тихо. Отворил дверь, заглянул внутрь - Стае сидел с книгой на стуле возле кровати, Настя спала. Во сне она выглядела спокойной и безмятежной, только казалась немного больной.
        - Ну, как? - шепотом спросил он, зайдя в комнату, едва не трясясь от нетерпения и плотно прикрыв за собой дверь.
        - Да ничего, - так же шепотом ответил Стае, поднявшись из кресла навстречу хозяину. - Только переживает очень. Этот гад Николаша ничего ей не сказал - кинул, как котенка в холодную воду. Пришлось мне самому все объяснять. Теперь я у нее, наверное, враг номер один.
        - Ты-то тут при чем? - раздраженно и сурово одернул его Сергеич. - Пусть злится себе на Николая - у нее на то все основания. А нам с тобой ее враждебность ни к чему. Не мы ее продавали.
        Стае тяжело вздохнул, хотел что-то возразить, но не решился.
        - Конечно, - он сделал паузу. - Только ей время нужно, чтобы все осознать. Чтобы к вам привыкнуть. Такая девушка хорошая. Вы б не торопились, а?
        - Стае, - Сергей моментально покраснел от гнева, - ты не лезь, куда не просят! Я сам решу - торопить или медлить.
        - Да, разумеется, - Стае опустил глаза.
        - И думай, что хочешь, а лучше - делай, что знаешь, потому что к вечеру она должна быть в моей спальне. Понял?
        - Да, - Стае уронил голову на грудь.
        - Дай таблеток. Придумай что-нибудь, в конце концов. Пусть приведет себя в порядок - и вперед.
        Договорив, Сергей резко развернулся и стремительно вышел из спальни, закрыв за собой дверь. Будь его воля, он и до вечера бы ждать не стал. Времени и так ни черта нет, да и жизнь бежит быстро - просто беда. Куда уж тут откладывать?!
        Чтобы хоть как-то отвлечься, он спустился в библиотеку и включил компьютер. Пока что нужно было заставить себя поработать. Раскрыл договор, присланный в пятницу из Монреаля, и начал читать. Но не смог сосредоточиться: слишком заводило его присутствие в доме этой Насти. Такое ощущение, что она не в комнате наверху спит, а стоит у него за спиной. И стоит только обернуться, протянуть руку и…
        Сергей полностью отдавал себе отчет в том, что с юности презирает женщин как класс, как явление. Они делились для него всегда только на две категории: те, из кого можно извлечь пользу для дела, и те, над кем можно надругаться. Его жена Нонна - дочка партийного босса - относилась к первой категории, иначе он бы никогда на ней не женился. Большинство остальных проходили по второй статье.
        Он всю свою жизнь был реалистом, не питал и не строил иллюзий. Ну, разве что лет до шестнадцати такое могло случиться. А потом все резко оборвалось в тот самый момент, когда отец застукал его в постели со своей женой, то есть с мачехой Сергея. Он ждал, что отец устроит скандал и съедет от этой стервы, которая измордовала ребенка своими сексуальными домогательствами. Сергей же специально постарался устроить все так, чтобы отец вернулся как раз в это время! Чтобы увидел, какая она на самом деле женщина! Иначе Сергей никогда в жизни не поддался бы на ее сладкие уговоры и дряблые груди. Но папаня молча на них посмотрел, потом вышел из спальни и скрылся на кухне необъятной квартиры. Когда через двадцать минут Сергей, уже полностью одетый и совершенно сбитый с толку, вошел в столовую и сел за огромный обеденный стол, отец молча налил ему в фарфоровую чашку свежего кофе и попросил молча выслушать.
        Оказалось, что без своей новой жены папаша был никем, пустым местом без денег, без имени. Это ее родственные связи помогли ему закрепиться в Москве, после того как они уехали из Питера, похоронив мать и оставив в родном городе кучу долгов. При упоминании о матери Сергей почувствовал слезы на щеках. Тогда еще он умел плакать. Отец не стал его утешать, а сразу приступил к делу, сказав, что кое в чем ошибся: думал, что сестру второго секретаря парткома страны интересует он сам, а оказалось - сын. Но теперь поздно что-то менять. Им просто некуда идти, да и не безопасно бежать из-под защиты такой властной женщины. Если не кредиторы, то братец, как пить дать, найдет и зароет. Отец просил побеспокоиться о его жизни, о перспективной карьере. Просил взвесить собственные выгоды и плюсы. Все обдумать и быть с Валентиной поласковей. В сущности, она не такая уж плохая женщина:
        просто в жизни ей не хватило счастья. Сергей после разговора с отцом молча, растирая стыдные слезы, собрал вещмешок и сбежал из дома на целых три дня. Бродяжничал, голодал, с самим собой спорил, но потом все-таки вернулся. И начал усердно компенсировать Валентине недостаток того самого счастья. Как выяснилось, не зря. Если бы не она, вряд ли в двадцать пять лет он стал бы заместителем директора целого завода. А дальше уже все пошло как по маслу. Главное было сохранять голову на плечах и заботиться о собственной выгоде, а не о каких-то там коммунистических идеалах. Благодаря здравому смыслу он и в начале девяностых удачно «перестроился», создав собственный бизнес, в основу капитала которого лег распроданный по деталям и запчастям родной завод. А женщины… После того, самого первого, случая он не раз еще убеждался, что ничего человеческого в них нет. Похотливые, алчные животные, которые все готовы продать в угоду своему ненасытному желанию.
        Стае уже несколько часов сидел около Настиной кровати и делал вид, что читает книгу. Буквы не поддавались, мысли давили изнутри. Впервые за время работы у Сергеича он не мог спокойно исполнить его приказ. Николай, конечно, и раньше поставлял Сергею девиц - до Насти их было две. Но Стасу всегда удавалось с ними договориться - так, чтобы без нервных срывов, без особых проблем. Поначалу и та, и другая вели себя буйно - плакали, кричали. Стасу приходилось успокаивать, просить. Он ни с одной из них не был груб: терпеливо рассказывал о том, какой Сергей Сергеевич хороший человек, о том, что он не желает им зла, что нужно просто посмотреть на вещи другими глазами. Сам он, конечно, не очень-то верил в тот бред, который нес, но девиц пронимало. Он рассказывал, что раньше ведь и замуж-то на Руси выдавали, не спрашивая согласия невесты. И ничего, жили, и чаще всего «душа в душу». Ведь что нормальной женщине нужно: богатство и любовь. С первым тут - вообще без проблем. Огромный дом, сад, бассейн. Делать ничего не нужно - на все есть прислуга, какие угодно тряпки, какая хочешь еда. И любви - хоть отбавляй: у
Сергея Сергеевича такой темперамент, не заскучаешь. Правда, не без заскоков, но до де Сада ему, слава богу, далеко. К тому же Николай заранее был осведомлен о склонностях хозяина и старательно поставлял подготовленных девок. Что-то только эта Настя совсем не похожа ни на одну из них.
        Девицы поначалу задумывались, потом обрушивали на Стаса тирады: «Какой гад Николай», потом понимали, что неплохо было бы и им чего-нибудь отхватить. Называли суммы - каждая в меру своей скудной фантазии, - Сергей Сергеевич платил. Дальше все уже было просто и ясно. Девушки вживались в роль избалованных наложниц, забывали обо всех проблемах, которые им приходилось решать в обычной жизни. Здесь, конечно, тоже не все было гладко. Но причуды Сергея Сергеевича вполне можно было перетерпеть. Девицы хоть и высказывали Стасу регулярно по этому поводу претензии, но в целом выглядели вполне довольными. Одна даже положила глаз на Стаса и пыталась в отсутствие Сергея совратить его. Тот устоял. Беда была в другом - любовницы Сергею быстро надоедали. Несмотря на буйство фантазии, на то, что ему ни в чем не было отказа, каждая из них не прожила в доме Сергея и года. Первые несколько месяцев хозяин выглядел счастливым и довольным, затем скучнел, потом начинал раздражаться и практически переставал приезжать. «Все, - говорил он Стасу однажды. - Больше не могу. Она стала шлюхой. Ведет себя, как шлюха, говорит, как
шлюха, смотрит, как шлюха. Избавь меня от этой твари, к чертовой матери!»
        И Стае избавлял. Приходилось сочинять правдоподобную историю, чтобы отправить впавшую в немилость пассию восвояси: первой хватило информации о том, что хозяин разорился. Вторая оказалась более настырной и успокоилась только тогда, когда ей объяснили, что хозяин тяжело, неизлечимо заболел и навсегда уехал в Израиль. А дом продается. Стае отвозил рыдающих девиц назад, в Москву. Сочувствовал. Советовал оправиться и начать новую жизнь. Об их дальнейшей судьбе он ничего не знал. И знать не хотел. Возможность того, что они встретят Сергея Сергеевича где-нибудь в Москве, была ничтожна. Слишком разная среда обитания. Параллельные миры.
        В милицию пойти они бы тоже не рискнули. Во-первых, понятия не имели, где конкретно находился дом, в котором их держали, - за ворота их никто не выпускал. Во-вторых, никоим образом они не могли доказать того, что их привезли туда против воли - свидетелей не было. А о Николае только и знали, что зовут его Николай. Ни адреса, ни фамилии, ни места работы. Одним словом, если и были у них желание и возможность кого-то обвинять в своих бедах, то только себя.
        Настя заворочалась в постели. Стае от неожиданности выронил из рук книгу - так глубоко задумался, что забыл о том, что в комнате не один. Девушка открыла глаза, посмотрела в потолок, обвела комнату непонимающим взглядом и, вспомнив наконец, где находится, поморщилась, как от зубной боли.
        - Который сейчас час? - тихо спросила она.
        - Сейчас - четыре, - ответил он.
        - Почему я так долго спала? - все тем же бесцветным голосом прошептала Настя.
        - Наверное, все-таки лекарство подействовало, - смущенно, извиняющимся тоном объяснил ей Стае. - Но это не вредно, не бойся. Зато ты выспалась.
        - Голова болит, - пожаловалась она.
        - Хочешь, таблетку дам? Только сначала лучше поесть - на пустой желудок анальгетик не пьют.
        - Есть не хочу, - Настя села в кровати. - Мне надо в ванную. Вымыться.
        - Хорошо. - Стае обрадовался, что она больше ни о чем его не спрашивает, не выпытывает никаких деталей. - Давай я тебе воду налью, а ты пока возьми халат - там, в шкафу.
        Стае скрылся в ванной комнате, но дверь за собой не закрыл. Настя встала, завернувшись в одеяло. Подошла к шкафу, взяла с полки белый махровый халат. Надела. Потом подергала ручку на двери в комнату. Дверь была открыта - и то правда, чего ради ее запирать, если бежать все равно некуда. Вокруг дома высоченный забор. За забором - вода и лес.
        - Готово, - Стае радостно смотрел на Настю. - А ты молодец, выглядишь гораздо лучше, чем утром. - Настя не ответила. - Иди. Только дверь не закрывай. Подглядывать не буду, - попытался пошутить он.
        - А мне все равно, - Настя прошла мимо, намеренно сильно толкнув его плечом.
        Полчаса она лежала в ванне. Снова и снова подливала горячую воду. Оттирала кожу мочалкой, уходила с головой на дно. Каждые две минуты Стае спрашивал: «Ты там как?
        или «У тебя все в порядке?» Настя бурчала в ответ что-то нечленораздельное вроде
«Отстань от меня» или «Оставь меня» и продолжала лежать. Она снова думала было утопиться, но потом поняла, что это бессмысленно. Неугомонный Стае тут же ее вытащит и откачает. В конце концов, Настя вылезла из ванны и, завернувшись в халат, вернулась в спальню.
        - И что дальше? - вызывающе спросила она, забравшись обратно в постель.
        - Что - дальше? - Стае заметно напрягся.
        - Не понимаю, что тут непонятного, - огрызнулась она. - Давай, объясняй мне мои обязанности. Это ведь тоже входит в твою компетенцию, господин управляющий. Ты же должен рассказать, что и когда мне делать. Ведь так?
        - Настя, ну не надо, - Стае окончательно сник, - это все не так.
        - Как же - не так?! - Губы ее от ярости побелели. - Один продает, другой покупает. Третий организует процесс. Давай! Организуй!
        Стае не знал, как себя вести. Она не плакала. Не пыталась сбежать. Не билась в истерике, не кричала. И ему, и ей все было ясно, но она заставляла его называть вещи своими именами, вскрывать их, оголять неприглядную суть. Стае понимал, что не получится нести ей ту же самую чушь, которую он подсовывал тем двум девицам. О богатстве и любви, о положительных сторонах «сложившейся ситуации». То, что здесь произошло, было подлостью, чьей-то жаждой денег, а чьей-то - разврата. Стае хотел бы добавить, что он-то здесь ни при чем, но не мог. Конечно, «при чем». Еще как при чем. Поэтому просто молчал.
        - Ты знаешь, - Настя говорила отрывисто и зло, - мне кажется, твой хозяин ошибся. Во мне. Зря он все это затеял. Так ему и скажи.
        - Не надо, Настя. - Стае сел перед ней на кровать. - Пойми, я не хочу ненароком сломать тебе жизнь.
        - Без тебя сломали, - бросила она.
        - Подожди, - Стае тяжело вздохнул. - Я не совсем о том говорю. Если ты не станешь делать того, что от тебя здесь ждут, мне прикажут давать тебе таблетки. Твое здоровье будет искалечено.
        - Тоже мне, напугал! - Кажется, Настя даже обрадовалась. - Давай сюда свои таблетки! Я сама их съем - все сразу, - и дело с концом.
        - Настя… - Стае сделал паузу, - а ты действительно любила или до сих пор любишь Николая?
        - Не имеет значения, - она отвернулась.
        - Знаешь, после того как ты вчера успокоилась и уснула, - Стасу не хотелось этого говорить, но если уж можно выбирать между психотропными препаратами и запугиванием он предпочел остановиться на последнем, - мы с Сергеем Сергеевичем еще долго сидели в саду и разговаривали. Ты ему очень нравишься. И тебя он без твоего согласия не тронет. Но если ты будешь сопротивляться…
        - Тогда что? - Настя посмотрела на него вызывающе, прищурив глаза.
        - Тогда ему придется сделать так, чтобы Николай погиб. Потому что вся ответственность лежит на нем. Николай взял за тебя большие деньги. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
        Стае отвернулся и зажмурил глаза - он ненавидел сейчас себя так, что все внутри дрожало. Настя в ответ молчала. В глазах ее стояли слезы, вызванные злобой и отчаянием.
        - Если Сергей Сергеевич заплатил эту сумму зря, - с трудом продолжил Стае заготовленный Сергеичем монолог, - Николай ответит. Его задача не только подобрать и обучить девушку, но и не создавать хозяину проблем. А он, судя по всему, создаст. Он виноват, что ты его полюбила, понимаешь?
        Настя закрыла лицо руками и разрыдалась в голос. Она долго не могла остановиться, и Стае, в полном отчаянии, смотрел, как вздрагивают ее плечи, как она захлебывается собственным плачем. Постепенно рыдания стихли.
        - Что мне надеть? - Она подняла голову и посмотрела красными от слез глазами Стасу прямо в лицо.
        - Умница! Солнышко мое! - Он моментально вскочил со стула и извлек из шкафа скромное, но очень элегантное синее платье. - Я за дверью буду, хорошо?
        И, не дожидаясь ответа, выскользнул в коридор.
        Ужин был накрыт в столовой. Изящная обстановка, изысканная посуда, свечи, хрусталь. Настя ела молча. Сергей Сергеевич вполголоса обсуждал со Стасом домашние дела: что сделать в саду, где построить беседку, кого вызвать, чтобы почистить бассейн. На ласковые вопросы хозяина: «Настя, вам положить еще салат?»,
«Попробуете мидий?», «Выпьете вина?», Настя отвечала молча - либо утвердительным, либо отрицательным кивком головы. В какой-то момент она поняла, что есть достаточно, и отодвинула тарелку. Она не ощущала насыщения, как до этого не чувствовала и голода. Просто вроде бы хватит.
        Сергей Сергеевич встал. Стае тоже. Настя долго возилась, раскладывая на столе льняную салфетку, потом нехотя поднялась. Сергей Сергеевич осторожно взял ее за руку и почувствовал, что весь трепещет. «Как мальчишка, черт возьми!» - подумал он про себя. Эта мысль доставила ему даже большее наслаждение, чем сам факт дрожи от вожделения. Он демонстративно увел Настю за руку в свою спальню, и дверь за ними закрылась. Стае плюхнулся на стул, с которого встал минуту назад, обхватил голову обеими руками, словно силясь ее раздавить, и стал раскачиваться влево-вправо, влево-вправо. Как маятник…
        Сергей Сергеевич стал приезжать теперь каждую пятницу и оставаться на все выходные. Иногда вырывался с работы и посреди недели - чтобы провести ночь с Настей и ни свет ни заря, перебравшись на заднее сиденье своего «Мерседеса», спать по дороге в Москву. Стае не мог припомнить, чтобы хозяин когда-нибудь, за всю историю существования этого чертова коттеджа, так часто здесь бывал. Он постоянно являлся с цветами, книгами, украшениями и еще какими-то подарками для Насти. Она складывала все это под кровать, а Стае извлекал и заботливо расставлял по местам: цветы - в вазу, книги - на полку, украшения - на туалетный столик. С появлением хозяина Настя немела и превращалась в передвигающуюся по дому статую. После его отъезда она целый день сидела, уставившись в одну точку. И только на вторые сутки начинала оживать. Стае, всегда такой преданный хозяину, благодарный ему, молил теперь только об одном - чтобы тот как можно дольше не появлялся. Как-то Сергея Сергеевича не было пять дней кряду, и Настя успела за это время снова превратиться в живого человека: разговаривала, читала, гуляла, даже изредка смеялась.
Но стоило Сергеичу вернуться, и она застывала, как изваяние. А он ничего не замечал. Разговаривал с ней, безответной, таскал ее за собой, показывал новые картины, заставлял танцевать с ним и уводил в свою спальню. Судя по довольному и загадочному лицу хозяина, в спальне Настя неизменно оказывалась на высоте.
        Однажды Сергеич приехал совсем уж поздно - был первый час ночи. Настя давно закрылась у себя, а Стае, листая альбом с репродукциями Лотрека, сидел в гостиной. В последнее время он вообще не мог заснуть раньше четырех утра, а в семь уже вскакивал как ошпаренный. Тяжелые мысли не давали ему покоя: Настя с каждым днем выглядела все хуже, все глубже замыкалась в себе. Он-то, наивный, думал, что и в этот раз все будет как всегда - девушка постепенно привыкнет к хозяину и начнет получать удовольствие от богатой и легкой жизни. Но с Настей все было не так. Да еще эта болезненная привязанность к Николаю - угораздило ее по-настоящему влюбиться в такого подонка. Да он же мизинца ее не стоит! А она до сих пор время от времени: «Николай говорил», «Мы с Николаем были». Правда, тут же осекается и долго молчит, но и идиоту понятно, что не выходит он у нее из головы. Даже после всего, что с ней, бедняжкой, сделал. Ну, вот пойми ты этих женщин!
        Стае нехотя поднялся с кресла, заслышав шум заезжающей во двор машины, и, тяжело вздохнув, пошел встречать хозяина. Так надеялся, что того сегодня нелегкая не принесет. Поди ж ты, приперся!
        Сергеич дождался, пока Стае откроет ему дверцу, и вылез из автомобиля.
        - Где Настя? - спросил он вместо приветствия.
        - У себя. Спит, - Стаса удивило озабоченное выражение его лица.
        - Точно?
        - Ну конечно. Час назад проверял.
        - Ладно, - Сергей пошел сначала к дому. Потом, видимо, передумал и, обойдя коттедж, направился в беседку. Стае поплелся за ним.
        - Ты знаешь, - Сергей сделал паузу, садясь на скамью, дождался, пока усядется Стае, - мне сегодня сообщили, что Николай покончил с собой.
        Стае почувствовал, что воздух вокруг стал горячим и едким, как дым от костра. Нет. Ну только не Николай. На него это было совершенно не похоже: он производил впечатление жизнелюба, искателя чувственных удовольствий, циника до мозга костей. Не мог же он вот так просто взять и от всего отказаться! Хотя кто его знает на самом деле. Чужая душа потемки.
        - Я ни при чем, разумеется! - выплюнул Сергей Сергеевич в ответ на вопрос в глазах Стаса, который появился там сам собой. - Меня он куда больше радовал живым. Да и пользы от его смерти никакой. Кому было надо?!
        - А как? - Стае не смог больше произнести ни слова.
        - Да так, - Сергеич тяжело вздохнул. - Пришел домой, взял револьвер, который Женька ему от переизбытка чувств тогда подарил, идиот, и выстрелил себе в висок. По крайней мере, в ментовском отчете все так и значится. Ладно хоть не подставил никого - записных книжек не нашли. Мобильный тоже пропал. Оставил только завещание у нотариуса.
        - На Настю? - не подумав, выпалил Стае.
        - Вот дурак! - обругал его Сергеич. - Только этого нам не хватало. На родственника своего какого-то, я не вникал.
        - А когда это… произошло? - Стае вдруг задрожал.
        - Самое смешное - давно, - Сергей Сергеевич вздохнул. - Да уймись ты! - брезгливо бросил он, заметив, как колотит Стаса. - Где-то через месяц после приезда сюда. Он мне звонил незадолго до этого, хотел знать, как Настя. Я его послал.
        - Не может быть, - бессмысленно пробормотал Стае. - Значит, из-за нее.
        - Хрен его знает! - Сергеич в сердцах сплюнул на подстриженный газон. - Нам-то какое дело? Да и вообще, вряд ли кто о его смерти узнал бы - не бог весть какая фигура, если б не Женькин подарок. Пистолет-то Женька на свое имя покупал, отморозок. Николай, конечно, на себя перерегистрировал, но Женьку все равно вызывали для дачи показаний.
        - И что?
        - Сказал, что тот продал ему по дружбе картину одного интересного художника. Вот и захотелось отблагодарить. А у Николаши и вправду все стены в коридоре какой-то мазней французской увешаны. Менты и отстали. Решили, что он в самом деле живописью занимался. Не хватало только, чтобы всплыло, чем он на самом деле промышлял. Так что имей в виду - ты его вообще не знал. Я - тем более. Понял?
        - Да, Сергей Сергеевич, - Стае отвел взгляд.
        - И вот еще, - Сергеич приподнял его лицо за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. От жестких пальцев по коже разбегались холодные, склизкие, словно черви, мурашки. Стае едва сдержался, чтобы не отшатнуться.
        - Что? - только и выдавил он.
        - Насте - ни слова, - Сергеич больно сжал его подбородок. - Ты меня слышишь? Для нее он - живой. Потом узнает. Когда-нибудь. Сейчас она нужна мне, а живой Николай - гарантия ее послушания. Понял?
        Сергей Сергеевич плотоядно ухмыльнулся, зевнул - изо рта пахнуло вонью разложения так, что Стае невольно закрыл обеими ладонями лицо.
        - Не ссы, - жест Стаса Сергеич расценил как проявление страха, вызванного смертью Николая, - ниче с тобой не будет. Иди спать, поздно уже.


        Глава 5
        В ту ночь Стае так и не заснул. Он ворочался с боку на бок в своей горячей постели и думал о Насте. О том, каким смертельно усталым стал ее взгляд за последние три месяца, о том, как она морщится, когда по приказу Сергеича звонит родителям по громкой связи и в очередной раз врет, будто у нее все хорошо. А мать кричит в трубку, чтобы дочь немедленно возвращалась в Москву - учебный год уже начался! И отец из глубины комнаты добавляет подобно грому, что у него больше дочери нет, что и честь, и совесть променяла она на постель с каким-то проходимцем Колей. Не для того они с матерью кормили ее, растили, чтобы получить на старости лет такую оплеуху. Заканчивался этот монолог словом «неблагодарная», после которого каскадом сыпались короткие гудки. Настя после звонков домой долго плакала, горько и безутешно, а Стае молча страдал и ненавидел себя за то, что не в силах все изменить.
        Еще он думал о тонких красных ссадинах на ее спине, о синяках на худеньких запястьях, о том, что, если нет специальных указаний хозяина, она всегда надевает теперь только наглухо закрытые платья. День за днем из нее осязаемой струйкой утекала жизнь. День за днем ручей этот наполнял хозяина похотливым восторгом. Стае представлял себе, как Сергеич хватает Настю жесткими пальцами (он твердо запомнил мерзкое ощущение от их прикосновений на своем лице), как дышит смрадным дыханием прямо в лицо, а она не смеет даже пикнуть, даже поморщиться, стойко охраняя жизнь другого человека. Человека, который предал ее, который умер.
        Сколько ни пытался Стае подавить в себе мрачные мысли, они не желали покидать его. Чем больше он думал, тем отчетливее понимал, что в смерти Николая, в его решении покончить с собой был заложен особый смысл. И смысл этот заключался в том, чтобы дать свободу Насте, избавить ее от страданий. Видимо, и он полюбил эту хрупкую девушку, потому не мог простить себя и жестоко искупил вину.
        Сергей Сергеевич остался в доме до понедельника. Все было как обычно - к его полному удовольствию и страданиям всех остальных. Настя молчала. Стае разрывался изнутри от ненависти к хозяину и жалости к Насте. Сергеич ни черта не замечал и бурно радовался жизни. Эта садистская радость пожилого мужчины, который с такой жадностью и так неопрятно цепляется за давно ушедшую молодость, выглядела тошнотворной, казалась Стасу преступной. И приходилось прилагать неимоверные усилия для того, чтобы переживания и чувства его не отразились на лице. Наконец утро понедельника пришло. Сергеич, как всегда, поднялся до зари, поставил на ноги весь дом и устроил долгую прощальную сцену у ворот, замусолив своей персональной статуе слюнявыми поцелуями все лицо. Настя не двигалась. Стаса мутило.
        - Стасик, - разнеженно пропел хозяин, когда Настя, вытерпев отведенную порцию ласк, скрылась в доме, - я в командировку на две недели лечу. Присмотри, чтобы все в порядке было, - он бросил на Стаса угрожающий взгляд, - и ни звука о Николае.
        - Конечно, Сергей Сергеевич, - Стае, превозмогая себя, кивнул, - все, как всегда, будет отлично.
        - Верю, - ответил хозяин, втискивая свою тушу в блестящее чрево машины.
        Как только ворота за автомобилем закрылись и «Мерседес», вальяжно покачиваясь на кочках, скрылся в лесу, Стае бросился в кабинет Сергеича. «Вот теперь и проверим, насколько ты мне веришь», - бормотал молодой человек, перескакивая через несколько ступеней сразу.
        Сергей Сергеевич Стасу доверял: паспорт Насти и ключи от съемной квартиры лежали в его кабинетном сейфе, код от которого Стае прекрасно знал. Хозяин сам показал в свое время, на случай, если понадобятся срочно деньги, документы на дом или землю.
        Стае дрожащими от волнения пальцами набрал нужные цифры, повернул в замке ключ и извлек из темного чрева сейфа паспорт Насти. Смирнова Анастасия Петровна. 1978 год рождения. «Ей же всего двадцать два, - мысленно подсчитал Стае, - молодая совсем». Его охватили стыд и ярость одновременно. Он достал ключи от квартиры, запер сейф и сломя голову понесся на второй этаж- в Настину спальню.
        Девушка лежала в постели, упершись взглядом в белый потолок. Стае ворвался в комнату, как смерч, но она даже не пошевелилась - не вздрогнула, не посмотрела в его сторону.
        - Настя, быстрей! - Стае подскочил к ней и начал поднимать за плечи, вытаскивая из кровати. - Тебе нужно бежать. Отсюда. Из Москвы. А лучше - за границу. Времени нет. За две недели нужно успеть!
        Настя продолжала молча смотреть в потолок. Глаза ее были пустыми и мертвыми, как стеклянные бусины грязно-голубого цвета в глазницах дешевой куклы.
        - Вставай! - Всегда спокойный и осторожный, Стае разбушевался, как ураган. Он кричал, ругался, тряс ее за плечи.
        - Чего ты хочешь? - Настя наконец перевела мутный взгляд с потолка на Стаса.
        - Чтобы ты сбежала! - Он, задыхаясь, еще раз, по инерции, тряхнул ее за плечи и добавил тихо: - Быстрей!
        Настя села, спустив ноги с кровати, и теперь уставилась в стену.
        - Не могу.
        - Что с тобой? Не можешь встать? - Стае покраснел, пот катился с него градом. - Ты что, отравилась? Лекарств каких-то раздобыла? Но как - я же все попрятал, ничего здесь нет!
        - Я не тра-ви-лась, - по слогам сказала Настя. - Но если уйду, твой хозяин убьет Николая. А я не имею права распоряжаться чужой жизнью, даже если моей распорядились.
        И она снова легла, отвернувшись от Стаса и уткнувшись лицом в подушку.
        - Настя, - голос Стаса дрожал и срывался, он опустился на колени перед кроватью, - ты не сможешь…
        - Что не смогу? - глухо спросила она.
        - Не сможешь распорядиться его жизнью. Он уже сам… Повисла такая тишина, что Стасу показалось, будто воздух колет уши своим безмолвием. Настя повернула к нему лицо.
        - Что ты сказал? - Ее взгляд перестал быть стеклом. В нем появилось осознанное выражение - ожидание новой боли.
        - Он, - Стае закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, - он покончил с собой. Выстрелом в висок. Из револьвера. У себя в квартире. Давно. Уже два месяца как.
        Стае частил и проглатывал половину слов, но Настя поняла. Она неожиданно задрожала всем телом, словно ее казнили на электрическом стуле. Кровать содрогалась под этими конвульсиями. А вместе с ней - голова Стаса, которую он, обессилев, опустил на матрас. Из ее глаз на простыни катились редкие, но невероятно жгучие слезы.
        - Зачем? - повторяла она непослушными губами. - Если все равно так. Зачем?
        Стае больше не мог этого выносить. Он вскочил, покидал первые попавшиеся вещи из шкафа на кровать и начал одевать Настю, как большую непослушную куклу. Руки у нее не сгибались. Голова никак не попадала в горловину свитера. Ноги стали деревянными. Стае промок от пота насквозь и вышел из себя. Но продолжал. До тех пор, пока она не оказалась полностью одетой. Потом вытащил ее на улицу и усадил на скамейку в беседке. Сам сбегал за бумажником. По пути схватил на кухне пакет и запихал туда что под руку попалось: хлеб, печенье, пакет молока. Машины в доме в отсутствие хозяина не полагалось. Продукты раз в два дня привозил муж кухарки на своей древней «копейке». И тут же уезжал.
        Стае схватил Настю за руку и вывел через калитку. До ближайшей железнодорожной станции нужно было идти километров семь через лес. Ничего, за пару часов точно дойдут - электричка как раз в семь тридцать. На трассу было лучше не соваться: конечно, немало найдется тех, кто едет в Москву, но Настеньку страшно отправлять с чужими людьми одну. А сам он уехать не мог: нужно будет как можно быстрее вернуться в дом и инсценировать побег. Пока работница не пришла.
        По едва заметным тропкам, усыпанным хвоей и поросшим местами бледной лесной травой, они шли на станцию. Настя молча следовала за Стасом. Ноги ее утопали в засохшей хвое. Девушка часто спотыкалась о корни деревьев и падала. Стае поднимал ее, и они продолжали свой безмолвный путь. Настя успела разбить себе коленку о невесть откуда взявшиеся на тропинке осколки красного кирпича. Стае заботливо прилепил к ране смоченный слюной подорожник, а Настя на свое колено даже не посмотрела. Наконец они вышли из леса и уперлись носом в высокую бетонную платформу. Забрались по железной шаткой лестнице наверх, Настя отыскала глазами полуразвалившуюся лавочку и присела. Стае тем временем направился к центру платформы, где красовался облупленный, изъеденный солнцем и дождями билетный киоск. Он был закрыт. Стае внимательно изучил расписание, хотя и так знал его наизусть.
        Электричка должна была прийти через двадцать минут. Стае про себя выругал ленивую билетершу, которая всегда уходила домой в перерывах между нечастыми поездами, - кому тут билеты покупать? - и понадеялся, что та вернется хотя бы за десять минут до электрички. Ну а нет, так нет. Значит, ехать придется «зайцем». Стае подошел к скамейке и сел рядом с Настей. Она тяжело дышала, прикрыв глаза. Он не осмелился ее тревожить и, отодвинувшись, так, чтобы дым не шел в ее сторону, молча закурил.
        Когда до фильтра дотлела вторая подряд сигарета, Стае услышал невнятное бормотание и обернулся на звук. Настя испуганно вздрогнула, открыла глаза. По платформе, вдоль самого края, бродил отвратительного вида пьянчуга в сером засаленном рубище. Он заметно покачивался из стороны в сторону, ежеминутно рискуя свалиться на рельсы. Заметив Настю со Стасом, заулыбался беззубым ртом и направился к ним.
        - Ребята, - язык его заплетался так, что слова едва можно было разобрать, - помогите чем можете!
        Стае кинул на мужика быстрый взгляд и тут же отвернулся. А Настя с болезненным любопытством всматривалась в потерявшее человеческий облик существо. Правая часть его лица была изуродована длинной глубокой раной - то ли ножом в пьяной драке отметили, то ли кнутом полоснули. Видно было, что рана заживает сама по себе, как придется, безо всяких там швов и мазей - края были неровными и пузырились от гноя. Настя смотрела на урода и никак не могла заставить себя последовать примеру Стаса. Так ужасало и завораживало одновременно обезображенное лицо. А пьяный успел подобраться к скамейке почти вплотную, в ответ не отводя от девушки мутного, по-животному жадного взгляда.
        - А-а-а! Смотришь! - неожиданно зло прошипел он. - Это вам, городским, не вопрос. А у нас нету врачей! - Мужик встрепенулся, словно вспомнил что-то, и смиренно произнес: - Денег дай!
        Настя молча отодвинулась от него, он сделал к ней шаг. Стае брезгливо дернул плечом и полез за бумажником. Вытащил пятисотку и, не глядя, протянул деньги мужику.
        - Бери и вали отсюда! Мази купи, обработать рану. И антибиотик.
        Мужик подлетел к Стасу, чуть не падая на колени, схватил купюру, попятился. Воровато взглянул на добытые деньги и попятился вдвое быстрей. Видно было, что такого богатства он в руках давно уже не держал. В помутненном сознании из ниоткуда возникали цифры, цифры перетекали в литры, а литры - в часы и дни благословенного забытья.
        - Не мешаю! - пятясь, бормотал он. - Ухожу!
        - Придурок! - разозлился Стае. - Нормальным парнем ведь был.
        - Ты что, его знаешь?! - Настя мелко дрожала. Обезображенное лицо все еще стояло перед глазами.
        - В школе вместе учились. У нас в деревне школа была одна, а сейчас и ее закрыли, - нехотя бросил Стае. - Я, когда окончил ее, уехал в Москву, в училище поступил. А этот тут остался - женился, видите ли. Ни работы, ни денег, - он тяжело вздохнул. - Теперь вон что - сама видела. А ему всего-то тридцать лет. Впрочем, как и мне.
        Стае замолчал.
        - Но ты-то в порядке… - слова Насти прозвучали глухо.
        - Ну-ну, - Стае натужно рассмеялся, - еще неизвестно, кто из нас больший урод: он - физический или я - моральный?
        - Не надо, - Настя сжалась в комок и обхватила себя руками - ей почему-то стало холодно. - А что было потом?
        - Со мной? - Стае достал еще сигарету и снова закурил. - Отучился. Устроился на работу. В дома, которые наша фирма в Подмосковье строила, электричество проводил. А потом в одном из них случился взрыв. Ежу понятно, что строители ни при чем, но на директора завели уголовное дело. Компанию обанкротили, рабочих разогнали. Видимо, кому-то мы в то время начали мешать.
        - И что же ты?
        - Остался без работы, - хмуро усмехнулся Стае, - а у меня и без того уже нервы были на пределе - умудрился влюбиться в жену… в общем, неважно. Важно, что таких чувств у меня в жизни еще не случалось - эта женщина перевернула все с ног на голову. Она была, да и сейчас, наверное, есть, писательница: детские книги сочиняла. И меня взялась уму-разуму учить, как ребенка: рассказывала о литературе, таскала по музеям, театрам, водила в кино, заставляла читать. Не поверишь, за пару лет словно другим человеком стал. Ради нее готов был на все. А она и мужа своего заслуженного не бросает, и меня на коротком поводке водит. Короче, не выдержал я: уехал из Москвы к чертовой матери.
        - И что? - Настя покрепче обняла себя руками.
        - Ничего. Вернулся в деревню. Как все, начал пить. Если бы не познакомился с Сергеем Сергеевичем, когда он землю здесь покупал, так бы и спился. А тут дело появилось - дом строить. Правда, я сначала не знал, для чего ему коттедж на таком отшибе, думал, тишины человеку хочется, покоя. Устал от Москвы. Ну а когда понял, решил бросить все и уйти. Только не получилось: у мамы обнаружили рак, - Стае перевел дыхание.
        Билетный киоск открылся ровно за десять минут до прибытия поезда. Стае купил билет, потом выгреб содержимое бумажника и сунул Насте в руку.
        - А как же ты? - бескровными губами спросила она.
        - У меня еще есть. Не переживай, - Стае сжал своей рукой ее кулачок.
        - Я не о деньгах, - Настя смотрела на Стаса испуганно. Впервые за долгое время в ее глазах появился отблеск живых, настоящих чувств, - этот… он же тебя убьет.
        - Пока еще никого не убивал, - криво улыбнулся Стае, - все как-то сами…
        - Давай вместе сбежим, - Настя нервно и сильно схватила его за руку.
        - Нельзя. Двоих быстрее найдут, - Стае посмотрел ей прямо в глаза, - да и мама… Я выкручусь. Ты, главное, о себе позаботься, только в милицию не ходи: меньше шансов будет обратно загреметь. Лучше всего на время куда-то уехать.
        Последние слова заглохли на фоне безумного грохота приближающегося состава. На забытой богом станции поезд стоял всего тридцать секунд. Настя едва успела запрыгнуть в разъехавшиеся двери и пропасть в голодной пасти вагона. Она только краем глаза успела заметить, как Стае понуро опустил голову и отошел от края платформы. В его руке беспомощно висел так и не пригодившийся пакет с хлебом и молоком.
        Настя прошла в вагон и, стараясь выбрать соседей побезопасней, уселась между двух старушек с огромными сумками-тележками между ног. Бабушки явно были знакомы друг с другом, но упорно молчали. Видно было, что им обеим хочется поговорить - ехать-то далеко, - но что-то мешает.
        - Садись-садись, внучка, - подбодрила Настю бабушка, похожая на одуванчик, - никто тебя не обидит.
        - Спасибо, - одними губами проговорила девушка и опустилась на деревянную скамью.
        - Ишь ты, каких добреньких из себя корчим, - проворчала старушка в пестром платочке себе под нос, - а разобраться по-настоящему - так ведьма ведьмой!
        - Ты ее не слушай! - невозмутимо сказала первая. - У нее с головой непорядок - старая уже. Скажи лучше, как тебя зовут?
        - Настей, - она ответила автоматически, едва расслышав с детства привычное сочетание звуков. Все остальное пролетело мимо ушей.
        - Настенька, - хором повторили обе старушки. Потом та, что в платочке, насупленно замолчала, а первая продолжила: - Ты, дочка, в Москве, что ли, живешь?
        Настя молча кивнула.
        - А в деревню чего, - не выдержала вторая, - бабушку навестить?
        Настя снова кивнула.
        - Да-а-а, - протянула в платочке, ободренная тем, что угадала, - теперь в деревнях одни старики и остались. В городе-то на пенсию не прожить. А тут - где грибов насобираешь, где картошки посодишь, где цыплят на воспитание возьмешь. Все хлеб!
        - Да уймись ты, - одернула ее первая, - нечего ребенку голову старушечьими жалобами забивать! Без тебя все известно. Ты учишься-то где? - ласково обратилась она к Насте, которая успела пожалеть, что не села рядом с пожилой семейной парой, увлеченно разгадывающей кроссворд.
        Настя сначала опять кивнула, потом сообразила, что здесь придется что-то ответить, и едва выговорила: «В аспирантуре». Обе старушки значительно закачали головами.
        - Это ученым, что ль, будешь? - первой предположила в платочке.
        Настя безразлично пожала плечами. Таким далеким и нереальным все казалось теперь: учеба, аспирантура. Будто было это то ли не с ней, то ли в прошлой жизни. А здесь имели значение совсем другие вещи: смерть, страх, отчаянье, боль. Она уже завидовала Николаю, его свободе и думала только о том, сможет ли решиться сама.
        - А у меня вот Феденька тоже доцент, - похвасталась бабушка-одуванчик и тут же сникла, - сорок пять годков ему уже. А все в общежитии живет. С женой рассорился, дочку теперь не видит.
        - Да что ты? - не выдержала другая, позабыв старые обиды и сочувственно вступив в диалог. - Давно ли?
        - С весны, - старушка тяжело вздохнула, морщины у глаз стали глубже, - да я Татьяну нашу и не виню. Любая женщина думать должна, чем семью кормить, как дом построить. А Федор мой ничего не видит вокруг, кроме своей науки. Три галстука, два костюма, да и тем уж по десять лет, - вот и весь капитал. А Анечке-то, внучке, и одежки нужны, и питание хорошее, и комната своя отдельная. Все-таки двенадцать лет, взрослая барышня уже, - бабушка отвернулась и втихаря смахнула с глаз слезу.
        - Не любят у нас нынче ученых, - покачала головой в платочке.
        - Не говори! - обрадовалась поддержке ее собеседница. Про Настю, которая сидела между ними, прикрыв глаза, обе уже забыли. - Ежели б как при Советском Союзе к ним относились, разве пришлось бы мне ягодами да яблоками в переходе торговать? Сынок мой давно б уж в своей квартире жил, меня к себе забрал…
        - А ты опять небось на Павелецкой встанешь? - насторожилась вторая, услышав про
«ягоды-яблоки».
        - А что бы и нет? - в ответ огрызнулась та.
        - Вот нельзя с тобой как с человеком, - разозлилась в платочке, - уговор же был у нас: я на Павелецкой стою.
        - Не было такого уговора! - отрезала старушка-одуванчик. - Вечно ты себе навыдумываешь. Мешаю я тебе, что ли?!
        Ничего не сказав в ответ, бабушка в платке только зло махнула рукой и отвернулась, уставившись в окно. На их скамейке снова воцарилась напряженная тишина, и Настя провалилась в забытье: без картин, без ощущений, без мыслей.
        Москва сквозь грязное стекло вагона показалась Насте чужой, хотя не была она здесь только три месяца. Три месяца, в которые укладывались и крушение жизни, и отчаяние, и смерть. Настя снова, как в студенчестве, почувствовала себя безнадежно одинокой. Но одиночество это теперь было совершенно другого толка: раньше она намеренно ограждала себя от людей, которых считала недостойными, теперь же ощущала себя такой падшей и никчемной, что боялась даже близко к ним подойти. Не осмелилась бы ни за что на свете. Кто да и с какой стати может помочь ей? Или пожалеть? Даже собственные родители отвернулись от нее, а они ведь не знали даже десятой доли всей правды! Если узнают - убьют собственными руками и будут правы. Как бы там ни было и что бы ни сотворил Николай, во всех своих бедах она виновата сама. Нельзя было верить в незаслуженное счастье так слепо…
        Она осторожно спустилась по железной лесенке на перрон. В нос моментально ударила вонь клокочущего сотнями голосов вокзала. Туда-сюда сновали толпы бедно одетых людей с безразмерными клетчатыми сумками на плечах. Было серо и грязно. Прямо на асфальте сидели замотанные в платки женщины с младенцами на руках и просили милостыню. По лестницам переходов время от времени пробегали то жирные крысы, то тощие псы.
        Настя потрогала карманы, деньги, паспорт, ключи - все на месте. После почти трех месяцев взаперти она боялась людей так, будто все они были пришельцами с других планет. Особенно жуткий страх, до дрожи в коленях, вызывали нескончаемые человеческие потоки, текущие навстречу друг другу. Словно живые существа, они ускорялись, медлили, но никто не мог бы сказать, что у них на уме. Настя помимо собственной воли попала в один из них и оказалась в метро. Она пыталась остановиться, сообразить, куда ее тащит и на какую станцию ехать, но толпа увлекала на Кольцевую. На перроне поток распался, и Настя наконец получила возможность двигаться сама по себе. Она выбрала направление и зашла в вагон: решила, что сначала нужно домой. Стае предупредил: квартиру Николай оплатил на полгода вперед, и она пока остается за Настей. Ехать к родителям было невозможно - нервы на грани. Не выдержит она сейчас никаких обвинений, никаких претензий с их стороны. Она не оправдала их надежд - теперь ее ненавидят, презирают. И правильно делают. Справа кто-то толкнул девушку локтем, слева отдавили ногу. Настя постаралась сжаться в
комок и стать незаметной.
        Замок на входной двери поддался легко и сразу, словно почувствовав руку хозяйки. Настя вошла в прихожую.
        Мысленно она уже готова была к тому, что ее здесь ждут. Даже заранее решила, что будет делать, если на пороге ее встретят люди Сергеича: отвлечет их внимание и выпрыгнет в окно. Десятый этаж - достаточно для того, чтобы смерть наступила мгновенно.
        Но ее никто не встречал. Настя почувствовала разочарование: что делать, как дальше жить, если не придется покончить с собой, она не знала. Конечно, можно сделать все без помощи посторонних: подойти, открыть окно. Только что-то мешало, наверное, не хватало решимости. Настя прошла в спальню. Она старалась не разглядывать квартиру (все напоминало здесь о Николае), но взгляд то и дело упирался в свидетельства прежнего счастья. Безделушки, книги, кассеты с фильмами. Незаправленная постель, раскрытый шкаф. Из той, прежней жизни, когда Насте не нужно было принимать самой решения, не приходилось нести ответственность и страдать. На полу лежала большая спортивная сумка с вещами: та самая, которую собирал Николай перед их отъездом. Настя присела перед ней на корточки и расстегнула «молнию». Ее вещи лежали в том же порядке, в каком положил их туда он. За три месяца для них ничего не изменилось, а вот человека больше нет. И сама она стала другим, неясным пока, существом. Прежняя жизнь бесследно испарилась, канула в Лету. Остались болезненные воспоминания и тянущее ощущение пустоты.
        Чтобы чем-то себя занять, Настя молча обошла квартиру, убедилась, что все осталось на своих местах, и направилась к книжным полкам. Практически не соображая, что делает, она начала снимать с них книги и складывать стопками на полу. Нужно, наверное, решить, как их перевозить: перевязать стопки шпагатом или раздобыть картонные коробки. Безразличная мысль лениво ворочалась в голове, пока Настя не вздрогнула от резкого, пронзительного звука. Сначала она даже не поняла, что это дребезжит, и только спустя несколько секунд девушке стало ясно, что звонит телефон. Она подошла к аппарату и сняла трубку. С запоздалым ужасом поняла, что звонить может только Сергей Сергеевич - Николай умер, родители ее не ждут, да и не стали бы унижаться звонком к «неблагодарной дочери». Настя прижала трубку к щеке и испуганно молчала, стараясь даже не дышать.
        - Алло! Алло! Настенька? - трубка ожила мелодичным женским голосом.
        - Да, - осторожно ответила она.
        - Слава богу, я вас застала! - голос в трубке превратился в сплошную улыбку.
        - Мария Степановна! - Настя обрадовалась так, что сердце чуть не выскочило из груди от радости, чего с ним давно уже не случалось.
        - Собственной персоной, - научный руководитель Насти чуть заметно картавила, и оттого ее речь всегда звучала ласково и мягко. Настя слушала ее сейчас, как музыку. - Куда же вы, деточка моя, пропали? Могли бы предупредить. Целую неделю звоню - не могу дозвониться. Сейчас вот решила: наберу в последний раз, и все.
        - Извините, - Настя не знала, как объяснить почтенной даме свое исчезновение. - Извините, меня не было в Москве. Предупредить не успела.
        - Ну и бог с ним, - Мария Степановна просто не умела ни на кого всерьез сердиться. И Настя всегда была ей за это несказанно благодарна. - Лето все-таки, дело молодое, - сама она весело оправдала свою аспирантку и тут же стала серьезной: - Настенька, срочно подъезжайте на кафедру! Через десять дней в Сорбонне научная конференция, мы же с весны собирались. Вы что, забыли?!
        - Ой, - Настя с трудом воспринимала смысл сказанных собеседницей слов: таким далеким все это казалось. Кафедра, конференция.
        - Память девичья, - пожурила Мария Степановна.
        - Простите меня.
        - Только авиабилет, - голос ее сразу сник и потускнел - как всегда во время стыдного и вынужденного разговора о деньгах, - придется самим оплатить.
        - Не волнуйтесь, - Настя не ожидала, что спасение придет к ней так скоро: значит, все-таки бог есть. А она-то совсем об этой конференции забыла. Не помнила даже, какой нужно готовить доклад. Или они это не обсуждали? - А какая у нас тема?
        - Э-э, м-м, минутку. Вот: «Шарль Бодлер в контексте международных эстетических взаимодействий». - Настя не смогла удержать болезненного вздоха, услышав имя поэта. Мария Степановна поняла ее реакцию по-своему: - Деточка моя, понимаю. Бодлер для нас с вами не нов. Может, даже уже и наскучил. Но, поверьте, в его творчестве найдется еще множество граней - стоит только посмотреть с неожиданной стороны.
        - Как? - Настя изо всех сил старалась подавить в себе боль от свежих, саднящих воспоминаний.
        - Например, - Мария Степановна говорила загадочным голосом фокусника, который готовится извлечь кролика из черного цилиндра, - влияние Шарля Бодлера на творчество английского поэта Олджернона Чарльза Суинберна. Вы же его читали?
        - Конечно, - Настя вяло улыбнулась. Господи, о чем она говорит? Какое имеют в этой жизни значение поэты, влияния, «эстетические взаимодействия». Законы существования человеческих джунглей, где каждый стремится завладеть лучшим куском, получить власть и поработить себе подобных, - вот эссенция жизненных реалий.
        - Полагаю, это будет неожиданный ход. Суинберна у нас принято игнорировать, а напрасно! Успеете подготовить доклад?
        - Успею, - Настя на секунду испугалась, что в ее голосе прозвучала полная отрешенность и Мария Степановна может обидеться.
        - Вот и замечательно! - Научный руководитель на недостаток эмоций внимания не обратила - ее собственной научной энергии и мыслей о предстоящей работе с запасом хватало на двоих. - Жду вас на кафедре через два часа. Сейчас половина второго, то есть в пятнадцать тридцать. Не забудьте загранпаспорт и цветные фотографии на визу.
        - Мария Степановна… - Настя замолчала.
        - Да? - снова улыбнулся голос в трубке.
        - Мария Степановна, спасибо вам! - Настя старалась скрыть то, что в горле у нее застрял огромный ком неожиданных слез благодарности. - Спасибо, что дозвонились.
        - Ну, вы же знаете, - голос прозвучал весело и игриво, - я - девушка настырная. - И она засмеялась своей шутке. А Настя, сама не понимая, как это может быть, засмеялась с ней вместе.
        Она положила трубку на рычаг, когда в ней уже послышались короткие гудки, и тут же подняла ее снова: нужно было все-таки позвонить родителям, сказать, что она вернулась, что рассталась с Николаем - рассказать правду никогда не повернется язык - и теперь собирается ехать на конференцию во Францию. Как планировала еще весной. Может, удастся убедить их в том, что скоро все изменится, что она возьмется за ум и сумеет, несмотря ни на что, зарабатывать на жизнь сама - не нужно им будет ее содержать. До защиты, конечно, еще далеко, да и не самое это главное. Сейчас нужно попытаться закрепиться во Франции. Ассистентом, помощником на кафедре, няней, официанткой - кем угодно, лишь бы подальше от Москвы и чтобы хватало на хлеб. Да, мама всегда готовила ее только к семейной жизни, считала, что женщина должна удачно выйти замуж, а уж все остальное приложится, но ведь можно попытаться и самой чего-то достичь. Прекратить надеяться на других, ждать манны небесной (спасибо, один раз уже дождалась, на всю оставшуюся жизнь хватит) и взять ответственность на себя. К тому же Настя отчетливо понимала, что после всего
случившегося близко не сможет подойти ни к одному мужчине. Сейчас главное - сбежать, все забыть и научиться заботиться о себе самой. Полная решимости, Настя набрала родительский номер. Мамин голос прозвучал, как всегда, устало.
        - Алло.
        - Привет, мам, - Настя нервничала, не зная, как начать разговор.
        - Ты где? - последовало вместо приветствия.
        - В Москве, сегодня вернулась, - Настя чувствовала себя виноватой перед родителями и не знала, как эту вину искупить.
        - Надо было предупредить! - Недовольные интонации матери только усугубляли это чувство. - Ну что, твой любовник назначил наконец день свадьбы?
        - Мама, - Настя готова была расплакаться: она поняла, что ничего не сможет объяснить, почувствовала, что вся ее решимость тает, - я не поэтому тебе звоню.
        - Нет, а что может быть важнее?
        - Мы расстались, - выпалила она.
        - Что?! - Послышался какой-то шорох, наверное, мама села на стул. - Да как он посмел?
        - Он…
        - Молчи! Он тебя целый год использовал, а теперь бросил, как тряпку! И ты позволила ему уйти. На что же ты, дура, надеешься?
        - Мама!
        - Отец узнает, с ума сойдет, - она всхлипывала, - не переживет, что его дочь… такая… падшая!
        Настя не смогла дослушать до конца - бросила трубку и разревелась. Все мысли, все планы рухнули за пару секунд. Ни на что она не годится, ничего у нее в этой жизни не выйдет, если уж родная мать не может ее выслушать и понять. Как теперь быть?!
        Через десять дней Настя сидела в салоне самолета рядом со своим научным руководителем. Шереметьево сияло вечерними сигнальными огнями, за иллюминатором неторопливо проплывали отдыхающие на стоянках самолеты. Настя страшно нервничала, а Мария Степановна уговаривала ее успокоиться и не переживать - «Хоть и Сорбонна, но мы-то тоже не лыком шиты». Настя молчала в ответ и не прекращала сходить с ума. С родителями она так и не помирилась - отец отказывался с ней говорить вообще, мать беспрестанно ругала. Настя в почтовом ящике оставила для них записку, что улетает во Францию. И все.
        От Стаса никаких вестей не было. Удалось ему выкрутиться или нет? Кроме этого вопроса, Настю пока мучил только еще один: каким же образом ей остаться в Париже? Она перебирала в голове все возможные варианты: наняться няней в семью, попытаться остаться на кафедре Парижского университета или начать нелегально преподавать желающим русский язык. Но как это сделать? Как?!
        Чтобы отвлечься от сложных мыслей, Настя достала из сумки папку с докладом и стала пробегать глазами текст. Самолет разогнался и пошел на взлет, она добралась уже до третьей страницы, когда наткнулась на строки знаменитого стихотворения Бодлера
«Les Deux Bonnes Soeurs»: «La Debauche et la Mort sont deux aimables filles»[«Две сестры»: «Разврат и Смерть - родные две сестры» (фр.).] . Мысли сами по себе переключились на Николая. Текст ожил и обрел в ее голове конкретные очертания, превратился в лица. Настя не поняла этого, нет, она физически, всем телом ощутила смысл поступка человека, которого все еще любила. Он намеренно лишил себя жизни, чтобы исправить - единственно возможным способом - то, что сотворил.


        Часть вторая
        La Mort[Смерть (фр.).]
        Глава 1


«…эстетические принципы Шарля Бодлера не исключают зависимости между искусством и моралью. Между тем художник не является проповедником. Поэт говорит, что изображать добродетель всегда торжествующей, а зло неизменно отталкивающим - значит создавать искаженную картину мира и жизни. «Полезно ли искусство? - вопрошает Бодлер в своем эссе. - Да. Почему? Потому что оно искусство. Существует ли вредное искусство? Да. То искусство, которое искажает жизненные обстоятельства. Порок привлекателен, надо живописать его привлекательным; однако следствием его являются болезни и необычайные нравственные страдания, надо их описывать». Очевидно, что Суинберн полностью придерживался подобной точки зрения: в рецензии на «Отверженных» Виктора Гюго он писал: «Жить в мире, где все зло сошло на нет, было бы тяжело и безрадостно». Такой мир, по его мнению, станет нереальным и ограниченным, как ограниченно и нереально искусство, порожденное только добродетелью и отвернувшееся от всего порочного и уродливого. Но суть настоящего искусства не есть лишь сгущение темных красок и описание наиболее мрачных сторон человеческой души.
Не случайно Бодлер в своей статье «Школа язычников» убежденно доказывает, что «полное отсутствие добра и истины в искусстве равносильно отсутствию самого искусства…»
        Огромная аудитория с плотными рядами стульев была забита людьми до отказа. Настя стояла за кафедрой перед микрофоном и изо всех сил старалась сдержать дрожь в голосе. Перед таким великим собранием преподавателей, профессоров и аспирантов со всего света ей еще не приходилось выступать. Было не просто страшно, ее сковал панический испуг. Он вырос до невыносимых размеров при мысли о том, что ее собственное, многократно увеличенное, изображение транслируется на гигантском экране во всю стену за ее спиной. А каждый из трехсот человек, сидящих в зале, внимательно разглядывает ее лицо, плечи, грудь… Ноги сделались ватными, ладони покрылись мертвенной влагой, сердце колотилось о ребра изо всех оставшихся сил. Речи уже не шло о том, чтобы сделать доклад непринужденным и интересным - Настя, как попугай, тараторила заученный до последнего слова текст, покрывалась холодным потом и злилась на себя с каждой минутой все больше. О какой позиции на кафедре в Сорбонне можно будет говорить после того, как она провалила доклад, на который возлагала все надежды?! Господи, какая несправедливость!
        Десятиминутное выступление было завершено, и Настя, чуть заметно пошатываясь от душевного изнеможения и внезапной тошноты, опустив голову, поплелась на свое место. Села на стул и сквозь навязчивый звон в ушах услышала ободряющее «pas mal» от соседки справа - бодрой французской профессорши лет пятидесяти. Благодарно улыбнулась в ответ, превозмогая головную боль. Какое там «неплохо»?! Полный провал!
        Подходил к концу четвертый день конференции - Настя выступала одной из последних. Все это время в Париже она просидела на жестком стуле конференц-зала или на кровати в крошечной комнатке студенческого общежития. Девушка так слезно просила Марию Степановну, чтобы ее поселили одну, что та не сумела отказать и обратилась к администрации университета с просьбой, которая была удовлетворена. Правда, эта угловая комнатенка была больше похожа на конуру, и ее окно выходило на глухую стену, но Настя осталась довольна. Лишь бы не видеть других людей, не общаться с ними. У нее не было сил говорить или смеяться, она физически не переносила теперь, когда кто-то пытался нарушить ее личное пространство и приблизиться хотя бы на расстояние вытянутой руки. Неважно, по собственной воле или случайно. И не потому, что, как прежде, относилась к людям с пренебрежением, считала их недостойными. Нет. Теперь она до умопомрачения боялась всех вокруг и ненавидела себя. Ее пугал шорох в коридоре, обращенные на нее лица, взгляды. Настя чувствовала себя инфицированной какой-то жуткой болезнью, несовместимой с жизнью: ей
казалось, что грязь и омерзение прошлого текут в ее жилах, просвечивают сквозь кожу, что в глазах, как в раскрытой книге, читаются все унизительные сцены, которые ей пришлось пережить. У нее не было ни единого сомнения в том, что каждый, кто хоть раз заглянул в ее лицо, знает (ну, или догадывается) о ее падении, позоре и глупости. Вздрагивая от приветствий знакомых, она едва сдерживалась, чтобы не убежать. А традиционные во Франции поцелуи при встрече вызывали нервную дрожь. Ее тошнило от самой себя, как от переплетенных в единый клубок дождевых червей из ставших постоянными ночных кошмаров.
        Московские преподаватели и аспиранты пользовались поездкой в Париж, как и положено, с огромным удовольствием. Кто бегал по магазинам, кто по музеям, кто пропадал с новыми знакомыми в ночных клубах, а после весь день «погибал» засыпая прямо в конференц-зале под монотонный бубнеж докладчиков. Настя не присоединилась ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Бедная Мария Степановна по доброте душевной изо всех сил старалась расшевелить свою сникшую аспирантку, приписывая ее душевные муки неразделенной любви, а про себя отчаянно ругала мерзавца-сердцееда. Но на все ее предложения Настя отвечала виноватой улыбкой и вежливым отказом. Лувру и музею Орсе, Монмартру и Нотр-Дам, Елисейским Полям и Эйфелевой башне она предпочла мрачные стены уродливой комнаты одиночества. Мария Степановна грустно качала головой, но не настаивала - привыкла уважать в человеке свободу выбора.
        Умом Настя прекрасно понимала, что зря теряет драгоценное время, что нужно срочно что-то делать: искать объявления в газетах, звонить, опрашивать новых французских знакомых. Но ее убивала уже сама мысль о том, что придется выходить из комнаты, разговаривать с людьми, смотреть на них и позволять им читать ее тайну. Она дрожала от страха и не делала ничего. В голове постоянно вертелись ужасные картины: вот она выходит на дорогу, и все оборачиваются на нее, тычут пальцем, выкрикивают: «Femme damne!»[Проклятая женщина (фр.).] ; вот заговаривает с продавцом газет, а тот вдруг поднимает к ней лицо Николая и шепчет: «Ange plein de gaiete, connaissez-vous I'angoisse?»[Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали? (Ш. Бодлер. «Искупление»).] ; вот набирает номер телефона, а на том конце ей отвечает с издевкой голос Сергея Сергеевича. Перебирая жуткий калейдоскоп картин, которые возникали перед внутренним взором без устали, без перерыва, Настя то и дело проваливалась в забытье. И тогда ей мерещились огромные дождевые черви, которые свивались в склизкие клубки на ее кровати, в продавленном сиденье стула, на
узком письменном столе. Ей снилось, будто она бродит по комнате, что-то ищет, открывает дверцы шкафа, заглядывает в комод и повсюду видит только толстых извивающихся тварей. Она уже понимала, что это сон, и старалась проснуться, но жуткое видение крепко впивалось в нее, не позволяя вырваться из плена. Иногда она по нескольку раз открывала глаза во сне, радовалась пробуждению и через мгновение понимала, что на самом деле сон еще длится. Прежде чем ей удавалось по-настоящему очнуться от горячечного бреда, проходили долгие мучительные часы.
        В последний день пребывания в Париже организаторы конференции устраивали банкет. Московские гости приходили в зал на прощальную вечеринку, предварительно собрав чемоданы и выставив их в коридор, - в десять к университету должен был подъехать автобус, чтобы увезти научную делегацию в аэропорт. Настя едва справилась со сборами: весь день с самого утра ее тошнило, голова кружилась, поднялась температура. С трудом удалось облачиться в приготовленный для банкета костюм и, придерживаясь за стену, выйти через длинные серые коридоры на улицу, а потом - узкой тропинкой через зеленую рощицу в главное здание.
        Настя уже давно, приезжая по студенческому обмену во Францию, привыкла, что
«университетским банкетом» здесь зовется нечто среднее между предельно скромным фуршетом и российским вариантом распития спиртного прямо на улице, во дворе. Огромные двери в конференц-зал были распахнуты, вместо рядов стульев вдоль стен расставили длинные столы, пластиковые кресла расположились прямо на улице. Батареи винных бутылок на столах расцвечивали скудную обстановку, а в качестве закусок в тарелках красовались разноцветные чипсы, орешки и заветренные канапе. Кое-где белели сыры, украшенные виноградом. Одним словом, сами французы после таких вечеринок сломя голову неслись по домам - к холодильнику, а несчастным гостям оставалось уповать на поздний ужин в самолете. Однако гул вокруг всего этого действа стоял внушительный: наши использовали последний на этой конференции шанс обменяться контактами, чтобы позже списаться-сдружиться со счастливыми представителями западного научного мира. Авось повезет, и еще на конференцию пригласят. Или даже со временем, при условии долгого доброго знакомства, предложат работу.
        Настя стояла, прислонившись спиной к стене, и с опаской поглядывала на оживленно беседующие группки людей. Она думала только о том, как бы не опозориться при таком скоплении народа, грохнувшись в обморок. В ушах становилось горячо - верный признак приближающегося помутнения рассудка, в глазах начали разбегаться темные круги.
        - Настя! - Усилием воли она обернулась на голос научного руководителя и, стараясь не встречаться с ней взглядом, вымученно улыбнулась. - Подойдите, пожалуйста.
        Мария Степановна стояла рядом с той самой дамой, которая пожалела ее аспирантку после доклада и великодушно наградила ободряющим «pas mal». Женщины озабоченно смотрели на Настю: вокруг губ у той явно обозначился белый треугольник, взгляд потерял ясность, щеки побледнели. Вот только проблем перед самым отлетом не хватало! Ну, ясно же - девочка сама себя довела, терзаясь постоянными мрачными мыслями из-за какого-то мерзавца. Так и до нервного срыва замучить себя можно!
        - Познакомьтесь, - Мария Степановна перешла на французский язык, когда Настя оказалась достаточно близко, - Настя - моя аспирантка, мадам Элен Дюваль - профессор кафедры литературы XIX века. Лучший специалист по Бодлеру и символистам.
        - Je suis tres contante de vous…[Я очень рада с вами… (фр.).] - Настя не успела договорить фразы до конца - в глазах потемнело, сознание поплыло, потолок мощным прессом навалился сверху.
        Через секунду она лежала под ногами двух перепуганных дам, которые бессмысленно причитали, широко распахнув от ужаса глаза и прикрыв ладонями рты. Кто-то из присутствующих догадался вызвать врача.
        Настя очнулась только через сутки в белой, до рези в глазах, палате. Вокруг было тихо, как в склепе: ни тени, ни движения. Лишь безмолвно капала в длинную узкую трубку прозрачная жидкость, которая скапливалась внизу и осторожно, через тонкую иглу, проникала в вену. На прикроватной тумбочке Настя разглядела черную кнопку с нарисованным на ней человечком - как в самолете - и, осторожно вытащив свободную от иглы руку из-под одеяла, нажала ее. Через несколько минут в дверях появилась улыбающаяся медсестра в светло-голубом медицинском костюме. На ее лице сияла такая искренняя радость, будто она увидела перед собой старинную подругу, с которой не встречалась тысячу лет.
        - Bonjour, mademoiselle! Je m'appelle Adele. Comment sa va?[Добрый день, мадемуазель. Меня зовут Адель. Как вы себя чувствуете? (фр.)] - Девушка быстро проверила капельницу и снова лучезарно улыбнулась Насте.
        - Sa va[Нормально (фр.).] , - шевельнула губами Настя. Она чувствовала себя вялой и уставшей, но зато ее не мучили больше ни головокружение, ни боль.
        Она еще раз осмотрелась вокруг и только сейчас поняла, что лежит в отдельной палате, с телевизором и собственной туалетной комнатой. Настя испуганно вздрогнула: ее аспирантская страховка уж точно не включала подобных излишеств. Поймав на себе вопросительный взгляд пациентки и тут же правильно его истолковав, Адель простодушно улыбнулась.
        - Vous avez bon ami![У вас есть хороший друг! (фр.)] - радостно, с теплотой во взгляде, произнесла она. - As-tu faim?[Ты голодна? (фр.)] - перешла она на «ты».
        - Non, - Настя отрицательно покачала головой. - Non, merci. - Адель укоризненно покачала головой и вышла за дверь - наверное, все-таки отправилась за едой. А Настя поежилась от вновь накатившего приступа страха - оплатить ее лечение во французской клинике мог только Сергей Сергеевич. Николай умер, у родителей таких денег нет, да и Адель говорила именно про «друга». Больше некому. Но как же, как он узнал?! Кто помог найти ее в этом чертовом Париже?! Неужели Стае испугался за себя и выдал ее с головой? Хотя и он ведь не знал, что она улетела. Надо бежать! Настя попыталась встать с постели, но смогла только оторвать голову от подушки, да и это удалось ей с огромным трудом.
        Адель вернулась моментально с подносом и, посмотрев на внезапно вспотевший лоб пациентки, озабоченно нахмурилась. Пока измеряли температуру, Настя выпила стакан воды - больше, как ни старалась Адель, ничего проглотить она не смогла - и обессиленно откинулась на подушки. Медсестра молча собрала нетронутые тарелки с едой и вышла из палаты. А Настя заплакала от отчаяния: теперь только оставалось ждать, когда Сергеич пришлет за ней своих головорезов. И все начнется сначала. Она знала, что не выдержит больше ни часа, ни дня и единственным выходом будет покончить с собой. Измученная страхами и мыслями, она провалилась в тяжелый сон.
        Разбудил ее стук открывающейся двери, в палате послышались шаги и приглушенные голоса. Настя лежала, боясь пошевелиться и открыть глаза. Она не сомневалась, что стоит только разомкнуть веки, как перед ней возникнет гнусно ухмыляющееся лицо самого Сергея Сергеевича или кого-нибудь из его мордоворотов-телохранителей, которых он держал в таком бесчисленном количестве, что Настя даже не пыталась запомнить их имена. Она почувствовала, как кто-то присел на стул рядом с кроватью, вся сжалась - сердце стучало бешено, взахлеб, - и ощутила мягкое прикосновение теплой ладони к своей руке. Настя узнала бы твердые пальцы Сергеича из тысячи, из миллиона. И ее сердце, наверное, тут же остановилось бы. А эта ладонь была неожиданно приятной на ощупь. Настя наконец решилась и открыла глаза. Перед ней сидела профессор Элен Дюваль.
        Сердце успокоилось, возвращаясь к привычному ритму, Настя слабо улыбнулась и тут же постаралась отвести взгляд. Она не хотела, чтобы мадам Дюваль угадала в нем позорное прошлое. Если уж собственные родители не могли простить ей малую часть того греха, который она в действительности совершила, что скажут чужие люди?! Она стала другой, ее место среди неприкасаемых! Все хорошее, что было в жизни, закончилось в один миг - когда она переступила порог дома Сергеича. Теперь ей оставалось только страдать и прятаться от людей. Настя закрыла лицо руками, в мозгу, с навязчивостью ударов манометра, пульсировало только одно слово -
«проклятая».
        - Как ваши дела? - шепотом спросила Элен, словно Настя все еще спала и она боялась ее разбудить.
        - Кажется, лучше, - отчего-то так же шепотом ответила Настя. И совершенно не к месту вспомнила, что одну из любовниц Бодлера тоже звали Дюваль. Странное совпадение: Элен не была похожа ни на безжалостную сердцеедку, ни на женщину-вамп, какой описывал поэт свою роковую возлюбленную.
        - Это хорошо, - кивнула мадам, - а я вам принесла письмо от Марии. Она очень переживала, что оставляет вас в таком состоянии одну, но ничего не могла поделать. Группа.
        - Я понимаю, - сказала Настя, глядя на одеяло под своим подбородком. Было тяжело ощущать заботу другого человека, прекрасно сознавая, что ты этого недостоин, что, как только правда выйдет наружу…
        - Успокойтесь, - Элен перестала шептать и сжала Настино запястье в своей ладони, - здесь вас никто не обидит.
        Потом она отняла руку, раскрыла сумочку и, вытащив сложенный вчетверо лист бумаги, протянула его Насте. Та опасливо развернула письмо и стала читать. Мария Степановна нервным почерком писала о том, что ужасно переживает за Настю, что считает своим долгом остаться в Париже до ее выздоровления, но вынуждена уезжать: на ней десять человек аспирантов и студентов, которых в целости и сохранности нужно доставить домой. Она бы придумала что-нибудь, несмотря на это, и осталась, но на выручку пришла мадам Дюваль. Эта милая женщина пообещала заботиться о Насте, как о собственной дочери, оплатить ее лечение, а после отправить домой. В конце письма Мария Степановна просила позвонить сразу же, как только появится возможность, - она не решила, стоит ли волновать ее родителей, которые только зря начнут метаться и нервничать, не имея возможности вылететь в Париж, а потому, прежде чем связаться с ними, будет ждать Настиного звонка.
        - Можно мне телефон? - Настя смущенно смотрела на Элен. Наверняка звонок в Москву стоит немалых денег, а мадам Дюваль, судя по всему, и так уже серьезно потратилась. При этом даже не представляя, когда и как Настя сможет ей эти деньги вернуть.
        - Конечно! - Элен придвинула поближе к Насте палатный телефон и улыбнулась.
        Настя, смущаясь и по-прежнему пряча глаза, набрала номер Марии Степановны. Та подняла трубку моментально, словно только и делала, что сидела ждала ее звонка.
        - Настенька! - запричитала она. - Что же же вы нас так напугали?! Как себя чувствуете? Если б не мадам Дюваль, не знаю, что бы я делала. О деньгах не беспокойтесь - мы все ей вернем. На кафедре создали фонд, собираем.
        - Господи, - Настя от сочувственных слов научного руководителя чуть не расплакалась: в горле застрял огромный ком, который мешал говорить. Она ощутила себя тяжелой обузой, никчемной растратчицей. - Не нужно, пожалуйста!
        - Что не нужно? - удивилась Мария Степановна.
        - Деньги, - Настя лихорадочно соображала, что бы придумать, - за меня заплатят.
        - Кто?! - всегда тактичная Мария Степановна сейчас была слишком ошарашена случившимся, чтобы не произнести вслух этот важный вопрос.
        - У меня есть, - Настя запнулась на полуслове, - есть очень богатый друг.
        - А-а-а, - Мария Степановна помолчала и выдохнула разочарованно: - Так это он довел вас до больницы…
        Настя в ответ не вымолвила ни слова. А что тут скажешь? В преподавательской среде отношение к тем, у кого водились огромные деньги, было единодушным: вор или бандит. Кому же, как не доцентам и профессорам, знать, что честным трудом состояния не заработать. Все они пахали как минимум на двух работах, подрабатывали репетиторством, писали на заказ диссертации и при этом едва сводили концы с концами. И если кто-то из студенток или аспиранток находил богатого жениха и об этом становилось известно в преподавательской среде, счастливице тут же прочили страшное будущее: муж будет гулять, по привычке бегать по проституткам или, того хуже, падет жертвой заказной пули таких же бандитов, как он сам. Начинались
«душеспасительные» беседы, после которых девушки долго приходили в себя. Настя о Николае никому не говорила - ждала, когда он сделает предложение. Тогда уже можно было бы с чистой совестью выслушать «добрые» напутствия и покинуть институт. Можно было бы… если б она на собственной шкуре не убедилась в том, что огромные деньги неизменно сопутствуют подлости, предательству и преступлениям. А Мария Степановна не первый день на свете живет - газеты читает, телевизор смотрит: она и так обо всем этом давно знает.
        Настя понимала, что, выдумав богатого друга, чтобы избавить бедных преподавателей от тяжелых для них затрат, она собственными руками возвела непреодолимую стену между ними и собой. Но так было правильно, так было нужно. Она уже прбклятая, изгой - и пусть от ее жизни не останется камня на камне.
        - Так как вы себя чувствуете? - переспросила Мария Степановна.
        - Нормально, - Настя старательно сдерживала подступившие слезы и размышляла о том, как заработать деньги, чтобы вернуть долг Элен Дюваль, - я в порядке.
        - Настя, - Мария Степановна заговорила очень мягко, она точно не способна была долго сердиться, - а что мы родителям вашим скажем? Что с вами было?
        - Я не знаю, - Настя и вправду не успела спросить ни Адель, ни врача, что именно с ней стряслось, - но я сама позвоню. Скажу, что меня пригласили задержаться в Парижском университете, если вы не против.
        - Ну-у, - в голосе Марии Степановны послышалось разочарование, - я бы на вашем месте не стала выдумывать. Они имеют право на правду.
        Настя снова промолчала - слезы вырывались наружу и не давали говорить. Она представила, как раздраженно всплеснет руками мать и скажет: «Доигралась», как от бессилия стиснет зубы отец и забормочет себе под нос: «Вот, тебе же говорили». Господи, нет! Никакой правды. Хватит с нее и родительского презрения за то, что не смогла осуществить главную мечту их жизни - удачно выйти замуж. А ведь они все ей для этого дали: красоту, образование, приличное воспитание, наконец.
        - Хорошо-хорошо, - Мария Степановна, услышав в трубке всхлипы, кинулась утешать свою аспирантку. - Будем считать это ложью во спасение.
        - Спасибо, - Настя едва выговорила слово и кивнула головой, как будто собеседница могла это видеть.
        - Договорились. Выздоравливайте поскорее и возвращайтесь.
        - Да, - Настя снова всхлипнула: вернуться в Москву сейчас было для нее смерти подобно.
        Девушка положила трубку на рычаг и спрятала в ладонях лицо. Теперь она точно осталась совершенно одна на всем белом свете: родители от нее отказались, Мария Степановна тоже отвернется, Николай умер. Как хотелось бы ей самой умереть, чтобы все прекратилось, чтобы не тратились чужие деньги на то, что не имеет ни значения, ни смысла! Все равно душа уже умерла, уже отлетела…
        Элен сидела тихо и внимательно вслушивалась в Настины всхлипы. Как только девушка отняла ладони от лица, Элен взяла ее за руку и придвинулась ближе.
        - Ни о чем не беспокойтесь, - тепло в ее голосе убаюкивало и накрывало прозрачной паутиной заботы.
        - Простите меня, - Настя видела и слышала искреннее сочувствие, и от этого чувство вины становилось только острее, - я вам обязательно все верну.
        - Что?! - Элен вскочила со стула и стала расхаживать туда-сюда по палате. - Я никогда не возьму с вас денег!
        - Но почему? - Настя испугалась внезапной резкости интонаций и движений.
        - Потому что, - Элен снова села на стул, - мне нужна будет ваша помощь. Сейчас я помогу вам, а потом вы - мне.
        - Но что я могу для вас сделать? - Настя удивленно взглянула на мадам Дюваль.
        - Давайте поговорим об этом позже. Когда вам станет лучше.
        Элен накрыла руку Насти своей ладонью, ободряюще сжала. Они просидели так несколько минут. Насте было неуютно в обществе этой почти незнакомой женщины, но она терпеливо молчала, только отводила глаза. А потом Элен попрощалась, встала и вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. После ухода мадам Дюваль Настя долго гадала, что могло понадобиться от нее - бесполезной и никому не нужной - успешной и состоятельной Элен. Так ничего и не придумав, она уснула.
        Врач явился, едва пробило девять утра, принеся в палату запах солнца и свежести. Он сиял радостной улыбкой, а интонации его приветственного «Comment sa va?»[Как ваши дела? (фр.)] звучали как музыка. Настя невольно улыбнулась в ответ и подумала, что сведущие в психологии французы лечат не только лекарствами, но и хорошим настроением. Эмоции заразительны - вот они и стараются зарядить больных позитивом. Если бы только это имело значение, когда жизнь человека разрушена. Днем тебя снедают тяжелые мысли о безысходности, а ночью снятся омерзительные черви, заполняющие собой подсознание. И остается либо покончить с собой, либо приучиться с этим жить.
        - Ну, как у нас дела? - повторил настырный врач, не дождавшись ответа на первый вопрос.
        - Хорошо, - Настя смотрела на пуговицу его халата: подняться выше взгляд не осмеливался. Предприняв немалые усилия, она села в постели и до подбородка натянула одеяло, - но я не знаю, что со мной было.
        - К сожалению, - доктор помрачнел, сделал длинную паузу, подбирая слова, а потом произнес коротко и четко: - Вы потеряли ребенка.
        - Что?! - Настя глубже вжалась в подушки и сцепила ладони так, что костяшки пальцев побелели.
        - На почве нервного истощения и срыва произошло отторжение плода. Вы, конечно, очень молоды и все поправимо, но на будущее поберегитесь. Ничто на свете не стоит таких переживаний, - врач внимательно смотрел на Настю, заметил захватившую ее щеки мертвенную бледность и едва успел скрыть удивление, усилием воли остановив поползшие было вверх густые брови. - Вы не знали о ребенке?
        - Нет. - У Насти перехватило в горле, она едва могла дышать. - Нет! Какой срок?
        - Было, - доктор сделал паузу и после некоторых раздумий произнес, - было пять недель.
        - А-а-а, - выдохнула Настя. Больше она ничего не хотела знать, не могла даже думать о том, каким именно образом это семя прижилось в ее чреве. Страшно представить, что бы с ней стало, если б этот ребенок выжил. Вечное напоминание об унижениях, кромешном страхе и боли. Хотя, если задуматься этот малыш уже был и ее частью тоже. А она не знала. Крупные слезы заблестели в уголках глаз. Настя отвернулась.
        - Будьте добры, - врач извиняющимся жестом подхватил тонкую руку, безвольно свисавшую с кровати. Измерил пульс и давление. Потом аккуратно сдвинул одеяло и осторожно прощупал обтянутый тонкой тканью больничной пижамы живот. - С вами все будет в порядке, - намеренно четко произнес он, - я вам обещаю. У вас будет самый замечательный муж, вы родите красивых и здоровых детей. Только не падайте духом!
        - Нет, - в ответ разревелась Настя, - не будет. Я ничего не хочу!
        Шершавой ладонью врач погладил ее по волосам и успокаивающе произнес:
        - В физическом смысле на восстановление вашему организму нужно всего пару дней, - начал он, но Настя перебила:
        - Я должна выйти сегодня! - В ней вдруг проснулась неукротимая злоба - против себя, против этого холеного доктора, который мелет чушь, против всех. - Я прекрасно себя чувствую, и мне нужно возвращаться в Москву.
        - Мадемуазель Смирнова, - доктор перестал заученно-ласково улыбаться и сделал строгое лицо, - вам нельзя будет выйти ни сегодня, ни через несколько суток. Я сказал в «физическом смысле», но не успел добавить, что в психологическом плане стабилизация займет не менее десяти дней. У вас серьезная моральная травма, нервное истощение.
        - Я справлюсь сама! - Настя готова была разорвать его на части. Ей на мгновение показалось, что в этом человеке сосредоточено все зло, которое причинили ей в этой жизни.
        - Ни в коем случае, - врач смотрел на нее с пониманием. - Если не желаете сойти с ума - ни в коем случае. Я не шучу. Я сказал «сойти с ума» в прямом, а не фигуральном смысле.
        - А я хочу сойти с ума! - выкрикнула она. - Я мечтаю!
        - Значит, вы все-таки чего-то хотите, - совершенно серьезно сказал он, - уже хорошо. Но вы делаете неверный выбор. А с правильным выбором я вам за десять дней помогу.
        - Но у меня нет денег! - Высушенные внезапным приступом ярости слезы потекли с новой силой. - Мне нечем платить!
        - О-о-о, - врач обрадовался этому простому открытию несказанно, - так вот что вас беспокоит. Даже не думайте об этом. Ваша опекунша мадам Дюваль будет рада вам помочь.
        - Но…
        - Никаких «но», - доктор взял Настину ладонь и чуть ощутимо ее пожал, - иначе все мои усилия - и деньги мадам Дюваль, о которых вы так неразумно печетесь, - пойдут насмарку.
        Распорядок дня для Насти доктор расписал по минутам. Уколы, завтрак, капельница, сон, чуть позже, когда вернутся силы, - небольшая прогулка в саду под присмотром Адель, массаж, обед, снова капельница, снова сон, и так далее до самого вечера. Разрисованную разноцветными маркерами простыню под названием «Мой день» с кокетливым цветочком в углу врач прикрепил на стену напротив кровати и настоятельно рекомендовал не думать ни о чем и не читать ничего, кроме этого расписания. Настя старательно слушалась и выполняла все, что от нее требовали: если уж другого выхода нет, пусть деньги не пропадают зря.
        С каждым днем она чувствовала, как физические силы возвращаются к ней. Вливаются в организм мощным потоком. В больнице Насте исполнилось двадцать три, и она была рада, что никто, кроме родителей - им она позвонила сама, хотя тут же об этом пожалела, - не искал ее, не поздравлял. Она не могла выносить внимания других людей, ей хотелось, чтобы все о ней забыли, чтобы жизнь могла перевернуть страницу и начать все с чистого листа, если уж нельзя по-другому.
        Весь день Настя провела в размышлениях о том, что делать дальше и как теперь быть. Ничего конкретного на ум не приходило, но ясно было одно: надеяться в будущем можно только на себя и собственные силы. Неизвестно, как достичь самостоятельности в чужой стране: без профессии, без средств к существованию, но с чего-то нужно было начинать. Теперь только бы выйти из клиники - дальше можно поискать место гувернантки, а по вечерам подрабатывать официанткой в каком-нибудь ресторане. В конце концов, любая честная работа достойна того, чтобы ее выполнять. Прошли те времена, когда она, обеспеченная и беззаботная девушка, с пренебрежением воротила нос не только от сокурсниц, которые подрабатывали нянями, официантками, уборщицами, но и презирала приятельниц, соглашавшихся работать в офисе. Такая убогая жизнь казалась скучной, невыносимой и бессмысленной. На что хватит свободного времени, если торчать на работе по восемь часов подряд, а как правило, и дольше? Так можно раньше времени состариться, потерять красоту и прийти в полную негодность в части основного женского предназначения: радовать любовью и лаской
любимого мужа. Все эти глупые размышления бесследно пропали из ее головы с тех самых пор, как Николай предал ее.
        Теперь ей стало стыдно за те убеждения и непозволительное презрение к работе. Да и к людям в целом. Если бы только время могло повернуться вспять, все в ее жизни сложилось бы по-другому! А теперь оставалось только скрываться от прошлого, учиться жить заново. В этой новой жизни многое изменилось, повернулось на сто восемьдесят градусов: безразличие к людям обернулось страхом перед ними, презрение к работе - стремлением любым приличным способом зарабатывать на хлеб, надежда на мужчину - ненавистью к мужскому роду вообще. От последнего чувства Настя, как ни старался французский доктор, не могла избавиться. После бесполезных попыток психоаналитика воздействовать убеждением и даже гипнозом был вынесен вердикт: «Для реабилитации требуется время». В это утверждение Настя не поверила ни на йоту.
        На десятый день к моменту выписки в клинику приехала Элен. Привезла одежду, оформила необходимые документы. Как-то само собой подразумевалось, что мадам Дюваль возьмет Настю на первое время к себе - это даже не обсуждалось. А потом, со временем, все решится: останется она и попытается закрепиться в Париже (благо визу на этот раз поставили годовую) или спустя несколько месяцев вернется в Москву. Последний вариант развития событий не вызывал у Насти ничего, кроме внутреннего протеста и приступов бесконтрольного страха. А поскольку врач строго-настрого запретил ей волноваться, она старалась не думать об этом. Не хватало только, чтобы результаты лечения моментально свелись на «нет»: физические силы понадобятся ей для работы, а душевное равновесие поможет начать самостоятельную жизнь. В которой не будет обманного счастья, легкого богатства, но зато не останется предательства, боли и кошмарных снов.
        - Настя, - мадам Дюваль присела на край кровати, когда Настя, уже одетая, завязывала шнурки на ботинках.
        - Да? - Она моментально распрямилась и посмотрела Элен в глаза: в первый раз за все это время. Сложно сказать, каким именно образом повлияло на Настю лечение, но она уже не чувствовала себя безнадежно проклятой и заслуживающей только презрения. Ей не мерещилось, что в ее зрачках люди как на экране видят картину всех пережитых унижений. Теперь случившееся она воспринимала не как личную вину, а как совершенное по отношению к ней преступление. Хотя в глубине души Настя и была уверена в том, что, не будь она такой ограниченной, надменной и жадной до обеспеченного счастья в прошлом, жизнь не избрала бы ее своей жертвой.
        - Прежде чем мы выйдем из палаты, - Элен глубоко вздохнула, - мне нужно с тобой серьезно поговорить.
        Она давно и естественно перешла с Настей на «ты», часто называя ее то «дочкой», то
«милой». Насте это нравилось. Несмотря на уменьшительное обращение, Элен разговаривала с Настей на равных. Не пыталась, как родители, ограничиться тонкими и непонятными намеками обо всем на свете.
        - Хорошо, - Настя села поудобнее и приготовилась слушать. Что именно породило эту готовность тут же реагировать на все просьбы Элен - ее возраст, положение в обществе или заплаченные за лечение деньги, - определить было трудно. Может, предыдущий жизненный опыт, когда приходилось повиноваться сильным людям, наложил свой пагубный отпечаток? Тогда от этого точно нужно избавляться, учиться самой быть сильной.
        - Настя, мне нужна услуга в обмен на мою помощь. И то, о чем я собираюсь просить, не будет слишком легко.
        Настя внутренне сжалась. Очень уж напоминала эта прелюдия Элен запомнившиеся на всю жизнь слова Николая о том, что «за все в этой жизни нужно платить». Она только открыла было рот, чтобы сказать, что хочет все знать - до мелочей и деталей - заранее, как Элен взяла ее за руку и жестом попросила не перебивать.
        - Я заметила тебя еще на конференции, - Элен не смотрела на Настю, ее взгляд уходил словно в глубь себя, - такую молодую, красивую и уже надломленную жизнью. Нет-нет, не объясняй. Это сразу было видно. А потом все подтвердилось и твоим обмороком, и диагнозом. Я надеюсь, что скоро ты расскажешь сама, что с тобой произошло. Перестанешь носить этот груз внутри. Но мне ясно одно: случилось что-то слишком нехорошее, чтобы говорить об этом вслух. Я права?
        - Да, - Настя опустила голову, резко погрузившись в непрошеные воспоминания, и уставилась на собственные руки, - правы.
        - Вот, - Элен удовлетворенно кивнула и, по-детски облизав пересохшие от волнения губы, продолжила: - Но у тебя есть серьезное преимущество - ты молода, здорова и знаешь об этом. А мой муж… - Она помолчала, пытаясь подобрать правильные слова. - Он сломлен - и морально, и физически - настолько, что не желает больше жить.
        Настя молчала. При упоминании чужого горя собственные беды несколько отступили и потускнели.
        - Что с ним?
        - Автокатастрофа, - Элен вздохнула с надрывом, - он пролежал долгое время в больнице, где его сшивали по частям. А потом узнал, что на всю жизнь останется инвалидом. Ты только не обижайся, - зачастила она, испугавшись, что Настя возразит, - но мне тогда в конференц-зале показалось, что ты смотришь так же, как он. Потерянно. Безнадежно. У вас обоих такое беспомощное и в то же время напуганное выражение глаз, что становится страшно. Понимаешь, дочка, он просто хоронит себя, да и меня заодно, заживо. Дома всегда задернуты портьеры, никакого дневного света, комнаты не проветривались, кажется, сто лет, он никому не позволяет приходить к нам и никуда не выбирается сам. Я понимаю, что он стесняется своей неполноценности, ненавидит себя. Но нужно с этим бороться! Нужно дальше жить! Настя, я знаю, ты очень сильная. Ты уже смотришь на мир иначе, чем две недели назад. Помоги нам! Научи моего мужа жить заново, покажи человеку пример.
        - Как? - Настя по-настоящему удивилась.
        - Борись сама и тащи за собой его. Находи что-то новое, светлое, доброе.
        - Элен, - Настя опустила голову, - я бы рада помочь, но понятия не имею, что делать.
        - Ой, - Элен всплеснула руками, - да когда ты увидишь наш дом, то сразу поймешь, что дел найдется масса! Эдгар никого не подпускает близко, кроме меня, а я ни черта не успеваю с домашним хозяйством.
        - Но почему ты считаешь, что он допустит меня?!
        - Честно? - Элен вздохнула. - Только не обижайся, но я ему про тебя многое рассказала, и он пожалел… Понимаешь, впервые после катастрофы пожалел кого-то, кроме себя!
        - У вас нет детей, которые могли бы быть рядом? - Настя нервно теребила пальцы. - Я же чужой человек. И я не могу! Как бы это сказать, то есть любой мужчина…
        - Меня предупредили! - Элен успокаивающе погладила Настю по руке. - Но Эдгар больше не считает себя мужчиной, он чувствует себя только инвалидом, человеческим обломком.
        - А дети? - Настя посмотрела Элен в глаза. - Родные были бы лучше.
        - Настя, - Элен замялась и сделала паузу, подбирая слова. - Понимаешь, когда он въехал под самосвал в этой своей машине, не знаю, как точнее выразиться. В общем, он был не один.
        - Ас кем? - Настя испуганно раскрыла глаза, предполагая, что в той катастрофе погибли дети Элен.
        - С любовницей! - Элен споткнулась: ей было слишком тяжело произнести это слово вслух.
        - Но это ерунда, - Настя вздохнула с облегчением, - он просто мог подвозить знакомую женщину!
        - Спасибо, - Элен вяло улыбнулась, - ты едва ли не первый человек на моей памяти, кто не бросился сразу обвинять, а попробовал защитить. Но в том-то и дело, что сомнений быть не могло: он и врезался только потому, что этой девице вздумалось его прямо на ходу приласкать. Господи, боже мой!
        - Что?! - Настя покраснела.
        - Вот так! - Элен закатила глаза и начала раскачиваться туда-сюда на кровати, словно под ней было кресло-качалка. - Его вытаскивали долго - нижняя часть машины оказалась всмятку, а вместе с ней - девчонка и ноги Эдгара. Ее похоронили сразу - то, что смогли отодрать от оплавившегося металла. Он пролежал три месяца в коме. Я…
        - Элен, - Настя обняла ее за плечи, - все прошло. Не надо, все позади!
        - Да нет, дочка, - Элен широко раскрыла глаза, чтобы остановить набегающие слезы, - все продолжается. Нам не повезло: газеты чуть ли не полгода об этом писали, наверное, в назидание водителям. Дочери - я не говорила? - у нас две дочери: одной двадцать восемь, другой тридцать - отвернулись от него. Они и меня не смогли простить за то, что я забрала его домой из больницы. Говорили, надо поселить его в доме инвалидов. Но ты понимаешь, когда вместе тридцать два года, всю жизнь… Не брошу же я умирать человека в каком-то приюте! Даже если не осталось никаких чувств. Я думала, он сможет выкарабкаться, снова вернется к работе - он так любил свою компанию. Нет… уже три года прошло, - Элен посмотрела на Настю в упор. - Так ты мне поможешь? Я устала сражаться с этим одна. Мне нужно время на работу, на отдых.
        - Если сумею, - Настя помолчала и произнесла решительно: - Да.


        Глава 2
        В дом Элен они попали поздно вечером - долго ехали, пробираясь по гнусным парижским пробкам, в которых каждый водитель считал своим долгом нарушить все мыслимые правила движения, если поблизости не стоял патруль. От тяжелого разговора, от долгой дороги Настя устала так, что у нее едва хватило сил на то, чтобы подняться вслед за Элен на второй этаж, в отведенную ей комнату. Девушка достала из комода, на который указала хозяйка, чистое белье, противно пахнущее плесенью и сыростью от долгого лежания без дела, и застелила кровать. Едва голова Насти коснулась подушки, как она уснула.
        Утро заглянуло в окно сразу всеми лучами. Настя встала с кровати, отодвинула деревянные жалюзи и раскрыла створки, впуская в комнату свежий воздух. В мельчайших деталях вспомнился вчерашний разговор с Элен, и Настя еще раз, словно наблюдая со стороны, пережила все события ужасной и, как ни говори, позорной катастрофы, в которую попал месье Дюваль.
        Впервые за долгое время, проснувшись утром, она подумала не о собственных бедах, даже не о Николае, который постоянно был в ее голове, а о страданиях другого человека. О безвыходности и тяжести его положения. Единственное, что вызывало восхищение во всей этой истории, - необычайная преданность и самоотверженность его жены.
        Настя достала из своего чемодана, который поселился здесь на две недели раньше ее, вещи, оделась и собралась уже выйти из комнаты, когда заметила на полу под дверью белый лист бумаги. Она наклонилась, подняла и прочла, с трудом разбирая небрежный почерк: «Настя, доброе утро! Я уехала в университет, сегодня буду поздно. Извини, что не успела познакомить тебя с домом и его угрюмым обитателем, но не хотелось раньше времени будить. С другой стороны, у письма есть свои преимущества: я напишу список домашних дел на сегодня, и тебе будет проще их не забыть. Сначала нужно убрать в кухне и столовой - у нас уже целый год не было прислуги, Эдгар - то есть месье Дюваль - выгоняет всех, кто только попадается ему на глаза. Потом приготовить обед. И обязательно вычистить ванную комнату на первом этаже: там уже просто невозможно находиться. Средства для уборки лежат в кладовой. Целую. Элен. P.S. Не показывай виду, что знаешь историю катастрофы! И никакой жалости. Эдгару сейчас требуется только одно: нормальное человеческое общение с собратом по несчастью».
        Настя, прочитав письмо, попятилась к кровати и села. Теперь, когда она осталась один на один в доме с незнакомым мужчиной, вновь накатил противный, вяжущий страх. Ее совершенно не пугали ни запущенный дом, ни уборка, ни готовка, но вот встреча с мрачным инвалидом - если уж собственная жена зовет его «угрюмым обитателем» - заставляла сердце бешено колотиться от страха. Но идти ей некуда, да и долг за лечение нужно отдавать. Если задуматься, так, наверное, даже лучше. Надо быть сильной, перебороть себя - собраться с духом и спуститься вниз.
        В доме, за пределами Настиной спальни, было темно и тихо, как в склепе. Лестница, ведущая на первый этаж, зловеще поскрипывала под ногами, в коридоре стоял противный, чуть сладковатый запах затхлости и гнили. Настя поморщилась. Для французского дома такая атмосфера была не просто непривычной: она была невозможной. Сколько ни жила Настя в разных семьях, когда студенткой приезжала во Францию по обмену, везде любили свет, уют и продуманную изысканность интерьера. И уж чего точно нельзя было себе представить, так это неприятных запахов в жилых помещениях французов: казалось, они обладают какими-то особыми носами. Всегда пахло чистотой и специальными ароматными смесями из сухих листьев, шишечек, цветов, которые насыпали в стеклянные сосуды различной формы обязательно с широким горлом и расставляли по всему дому. Сначала Настя даже думала, что такие отдушки в каждой семье готовят сами, но потом пакеты с разноцветной ароматной смесью появились и в супермаркетах в Москве.
        Стараясь не шуметь, Настя прошла на кухню, совмещенную со столовой, и, не сдержавшись, ахнула вслух от изумления. Даже в полумраке было видно, какая вокруг невообразимая грязь. В мойке, несмотря на то что на кухне имелась посудомоечная машина, лежала гора немытых тарелок. Некоторые уже покрылись серо-зеленой плесенью, прикрывавшей частички присохшей еды. Огромный стол на двенадцать персон был заставлен всевозможными картонными коробками из-под хлопьев, чашками, кружками, баночками с конфитюром, а пол устлан ковром из мелких крошек. Было ясно, что по ним ходят, то есть ездят на инвалидной коляске уже не первый день - тут и там виднелись проложенные в мусоре маршруты и колеи.
        Настя засучила рукава и для начала забралась на подоконник - снять шторы: кажется, их не стирали уже целую вечность. Вслед за шторами дело дошло до пустых банок и коробок, которые безо всякой жалости были отправлены в гигантский мусорный пакет; потом к занавескам, валявшимся теперь в углу в ожидании своей участи, присоединилась скатерть, заляпанная таким количеством всевозможных застарелых пятен, что их происхождение уже невозможно было определить. Настя погрузилась в работу - даже привычно тяжелые мысли куда-то делись - и с удивлением обнаружила, что ей нравится расчищать, сантиметр за сантиметром, эти авгиевы конюшни и видеть результаты своего труда: сверкающее чистотой окно освобожденную от завалов посуды раковину, вычищенные поверхности стола, старинной горки для посуды и многочисленных кухонных шкафов. Она даже забыла о том, что где-то в глубине дома скрывается незнакомый мужчина и, раскрепостившись, непроизвольно начала насвистывать мотив «Елисейских Полей».
        Оглушающий низкий голос ворвался в ее тихий свист так неожиданно, что сердце чуть не вырвалось из груди от ужаса.
        - А вы не похожи на страдалицу, как описывала Элен! - В широком дверном проеме возник силуэт инвалидной коляски и изможденного худого мужчины с седыми волосами. Не верилось, что в этом тщедушном теле, разгрызаемом болезнью, мог сохраниться гигантский голос. - Притворялись, чтобы втереться в доверие?
        Настя не могла вымолвить ни слова. Ее трясло от страха, лоб покрылся испариной. В одну секунду вернулись унижение, ненависть, боль.
        - Вон отсюда! - Месье Дюваль въехал в столовую и смотрел на Настю с презрением, болезненно щурясь на яркое солнце. - Я сказал - вон!!!
        Она заметалась по кухне, как лесной зверек, очутившийся в клетке, неизвестно зачем схватила в охапку валявшиеся в углу грязные скатерть и занавески, выскочила за дверь. Слезы ручьями катились по щекам. Не разбирая дороги, Настя вырвалась на улицу и оказалась в небольшом внутреннем дворе. Трава здесь доходила ей чуть ли не до пояса - было видно, что за все лето ее не стригли ни разу, а прежний газон давно переродился в поле гигантских сорняков. Пластиковые стол и стулья, которые, судя по всему, выставили сюда по привычке еще весной, были серыми от грязи и пыли. Настя пробралась в дальний угол двора, к ближайшему стулу, бросила на него занавески, скатерть и села сама. Слезы никак не останавливались, сердце бешено колотилось. Не могло быть и речи о том, чтобы вернуться в дом до приезда Элен. Здесь, во дворе, Настя была в безопасности - при всем своем желании месье Дюваль не смог бы добраться до нее в инвалидной коляске. Настя притянула второй стул поближе, расстелила на нем свисавшие до земли занавески и легла на получившийся импровизированный диван. Она лежала и думала, что если только выживет,
будет мстить всему мужскому роду, из-за которого на нее свалилось столько унижений, несчастий и бед! А что касается Эдгара Дюваля… В самом деле, глупо было пугаться из-за злости несчастного, который возненавидел весь мир только потому, что разучился любить себя. Настя смотрела в небо и размышляла о превратностях судьбы: своей, Дюваля. От сознания того, что не она одна была раздавлена бедой, что где-то рядом страдал получивший по заслугам мужчина, почему-то становилось легче. По крайней мере, и голова, и руки, и ноги у нее-то остались целы. Разумеется, никто не сказал, что проще вылечить душу, но хотя бы есть надежда забыть тяжелое прошлое. А вот новые ноги уже не пришьешь.
        Разбудил ее смутно знакомый голос, но теперь он звучал не зло, а растерянно:
«Мадемуазель, Настя, вы где?» Настя боязливо подняла голову и увидела, что месье Дюваль сидит в коляске у самого порога, не решаясь съехать вниз. Она молча встала и подошла к нему.
        - Я слушаю вас, - произнесла она как можно вежливее. Теперь, когда она увидела этого человека при дневном свете, он не вызывал ничего, кроме досады и жалости.
        - Возьмите, пожалуйста, трубку, - он протянул ей телефонный аппарат, - вас просит Элен.
        - Настя, - сразу послышался в динамике взбудораженный высокий голос, - что там у вас случилось?
        - Ничего, - меньше всего Насте хотелось расстраивать несчастную женщину, у которой и без этого хватало проблем. - Месье Дюваль просил меня уйти, и я ушла. Во двор.
        - Дочка, - возбужденно зачастила Элен, - не обращай внимания на его слова. Он не хотел тебе зла. Это все болезнь.
        - Я понимаю. - Настя тяжело вздохнула, удивляясь, откуда в Элен столько терпения и добродетели. Ведь этот человек подвел не только себя, но и прежде всего ее. Все-таки насколько женщины отличаются от мужчин: нет в них этой жестокости, бессмысленной злобы и врожденного стремления предавать.
        - Прекрасно! - Голос Элен расцвел улыбкой. - Я попросила его быть с тобой внимательней. Будет хорошо, если ты ему о себе расскажешь.
        - Нет, Элен. - Ни одному человеку на свете Настя не собиралась рассказывать о том, что с ней произошло. Она и сама старалась поскорее отбросить прошлое прочь и начать жизнь с чистого листа. И уж последним, кому бы довелось услышать ее историю, мог стать мужчина.
        - Постарайся, - заговорщицким тоном попросила Элен, - вам обоим откровенный разговор пойдет на пользу. Кстати, - добавила она, словно вдруг вспомнив что-то, - сегодня я ночевать не приду. И завтра, возможно, тоже. Справишься?
        - Ну, - Настя не ожидала такого поворота событий: оставаться один на один в чужом доме с наполовину выжившим из ума мужчиной на целую ночь?! Как Элен могла так поступить?
        - Не бойся, - Элен словно прочитала ее мысли, - он тебя не тронет. К тому же твоя комната на втором этаже, а туда он забраться не может. - Такие нехитрые утешения только еще больше расстроили Настю. - И, пожалуйста, приготовь обед. В последнее время я была очень занята, боюсь, бедный Эдгар уже забыл, что существует какая-то еда, кроме хлопьев.
        Не попрощавшись, Элен отключилась. Настя передала трубку месье Дювалю, который внимательно слушал весь разговор от начала до конца, и молча побрела сквозь заросли забирать скатерть и занавески с пластикового стула.
        - Где я могу это постирать? - не оборачиваясь, спросила она.
        - В подвале стоит автоматическая машина, - последовал ответ, - но нужно собрать что-то еще. Неэкономично стирать при неполной загрузке.
        - Хорошо, - Настя осторожно прошла мимо него, брезгливо дернув плечом, - в этом доме все требует стирки.
        - Ваша правда, - эхом отозвался ей вслед месье Дюваль.
        Обед получился поздним. Пока Настя закончила уборку в столовой, пока разобралась с тем, что можно приготовить из набора малознакомых продуктов в холодильнике, в город прокрался погожий летний вечер. Эдгар весь день просидел в своей комнате, сославшись на то, что от слишком яркого света - Настя поснимала во всем доме, кроме его спальни, шторы - и сквозняков у него страшно разболелась голова. Так что, когда все было готово, пришлось за ним идти.
        Столовая сияла праздничной чистотой - на столе белела свежая скатерть, пол сверкал. Казалось, что это помещение в доме теперь живет какой-то собственной жизнью, отделившись от всего серого и грязного вокруг. Месье Дюваль нерешительно застыл на пороге и зажмурил глаза.
        - Прикройте хотя бы жалюзи, - попросил он Настю, - за три года я отвык от солнца.
        - И не хотите привыкать? - спросила она, исполняя его просьбу.
        - Нет, - отрезал Эдгар, подкатываясь к столу.
        - Как угодно, - Настя пожала плечами и поставила перед хозяином дома огромную тарелку с жареным беконом и вареной спаржей.
        - А что, - месье Дюваль подозрительно посмотрел на содержимое тарелки, - в России принято обугливать мясо?
        - Откуда такая осведомленность? - Настя не собиралась церемониться с этим человеком, если уж он сам не давал себе такого труда по отношению ко всем остальным.
        - Ниоткуда, - в ответ он только скривил губы, - как-нибудь я вас научу, что нужно делать с беконом.
        - Как скажете, - у Насти не было ни малейшего желания развивать никчемный конфликт.
        За сегодняшний день она научилась воспринимать свое новое пристанище прежде всего как работу, а Эдгара - как тяжелого пациента или капризного ребенка. Элен была права - Эдгар Дюваль так упорно относился к себе как к недочеловеку, не имеющему больше никакого отношения к мужчинам, что это восприятие тут же передавалось другим. Настя не собиралась убеждать его в обратном, но все же ей захотелось сделать так, чтобы этот человек прекратил хоронить себя заживо и начал жить. Это стало новой, пусть и навязанной, но все же целью ее теперешней жизни.
        Проворчав что-то невнятное, Эдгар взял в руки вилку и вопреки нелицеприятным комментариям к Настиным кулинарным способностям начал уплетать мясо со спаржей за обе щеки с неопрятной торопливостью нищего, который не видел ничего, кроме объедков, последнюю сотню лет. Если он и пытался сдерживать себя, то получалось это из рук вон плохо. Похоже, у Элен и вправду совершенно не было времени на мужа, а постоянные отказы от прислуги только ему самому шли во вред. Настя тем временем наполнила свою тарелку и села в противоположном конце стола. Кажется, хозяин дома этого даже не заметил.
        На то, чтобы полностью привести дом в порядок, у Насти ушел почти целый месяц. За все это время Элен ни разу не ночевала дома: заезжала сюда она обычно днем, привозила продукты и тут же испарялась. С каждым визитом Элен выглядела все лучше: постепенно исчезали тени под глазами, разглаживались морщинки в уголках глаз, горделиво распрямлялась спина.
        - Вы очень помолодели, - торопливо похвалила ее Настя, истосковавшаяся по живому общению, когда Элен в очередной раз стремительно запрыгивала в свою машину, чтобы уехать.
        - Есть от чего, - подмигнула она, - ты мне здорово помогаешь. Раньше из-за хозяйства у меня не было времени на личную жизнь.
        - А теперь? - Настя настороженно посмотрела ей в глаза.
        - А теперь все в порядке, - широко улыбнулась Элен, - понимаешь, милая, оказывается, в пятьдесят пять лет жизнь только начинается!
        - Как это? - В голове не укладывалось, что жена инвалида, мать двух взрослых дочерей, обманутая женщина искренне так считает. Хотя ее внешность упорно подтверждала сказанное - выглядела теперь Элен Дюваль «чуть-чуть за сорок».
        - Любовь! - весело пропела Элен и, захлопнув дверцу машины, с размаху нажала на газ.
        Недоуменно покачав головой, Настя потащила пакеты с продуктами, которые привезла Элен, в дом.
        Жизнь Насти в доме Дювалей продолжалась без изменений до самого Рождества: она постоянно что-то убирала, стирала, гладила. Готовила по два раза в день - Эдгар оказался невозможно привередлив в еде и не притрагивался к блюду во второй раз. Интересно, как это он в свое время целыми днями жевал одни только хлопья? Внешне он очень поправился: щеки округлились, тело перестало производить впечатление тщедушного, но никаких изменений в душевном состоянии месье Дюваля не произошло. Он все так же брюзжал по поводу всего на свете и большую часть суток проводил в своей комнате перед телевизором, поглощая чертову тучу тыквенных семечек, шелуху от которых Настя едва успевала убирать. Месье Дюваль не удосуживался пользоваться посудой для шелухи и сплевывал ее прямо на пол.
        Элен заехала за два дня до Рождества с полным багажником продуктов и маленькой живой елочкой на заднем сиденье.
        - Милая, на Рождество к нам приедут гости! - весело проворковала она, вынимая из машины бесчисленные пакеты.
        - Ваши дочери? - Настя обрадовалась, что наконец-то дети Элен перестали злиться на отца и готовы его простить. Это поможет ему воспрянуть духом, войти в нормальную жизнь. А значит, скоро и Настя станет свободна от своих обязательств: можно будет покинуть дом Дювалей и заняться поисками настоящей работы.
        - Нет, - внимательно посмотрела на нее Элен, - с чего ты взяла?
        - Просто подумала, что они его простили, - пролепетала Настя.
        - Не уверена, что это когда-нибудь произойдет, - Элен безразлично пожала плечами. Казалось, проблемы в семье, которыми она была совершенно задавлена еще несколько месяцев тому назад, теперь нимало ее не волновали.
        - А кто? - повесив голову, спросила Настя. Заговорить о том, сколько еще времени ей предстоит проработать здесь в счет своих долгов, она не решалась.
        - Несколько моих аспирантов, - улыбнулась Элен. - Все интересные молодые люди - я тебя познакомлю.
        - Что приготовить? - уныло поинтересовалась Настя.
        - Всего и побольше! - радостно скомандовала Элен. - Только никаких французских традиций: сделай настоящий русский стол. Договорились?
        - Как скажете, - Настя подняла с земли сразу четыре пакета и, согнувшись под их тяжестью, отправилась в дом. «За все в жизни надо платить, - повторяла она про себя слова Николая, чтобы сдержать обиду, - за все надо платить».
        На рождественский ужин молодые люди прибыли во главе с хозяйкой дома. Гостями оказались двое болезненного вида юношей, две страшненькие девушки в очках и один молодой Аполлон, неизвестно каким образом затесавшийся в эту чахоточную компанию университетских ботаников. Мадам Дюваль сияла счастливой улыбкой, по очереди представляя Насте своих аспирантов:
        - Клод занимается Верленом, Марсель пишет работу по Артюру Рембо, Стефани - специалист по символистам, Ирен работает над Малларме, а Жан, - она сделала многозначительную паузу, - исследует эссеистику Шарля Бодлера.
        Настя молча улыбалась каждому и чувствовала себя безнадежно глупой - было такое ощущение, что она со своими тряпками-тарелками непростительно отстала от жизни, которой жили ее ровесники. Они общались друг с другом, разъезжали по конференциям, писали свои дурацкие диссертации и бегали на вечеринки. А она только и знала, что старалась угодить брюзгливому калеке и произвести впечатление хорошей хозяйки на Элен.
        - Настя - моя добрая фея и верная подруга, - представила в довершение Элен ее саму, не вдаваясь в подробности.
        От сердца отлегло: по крайней мере, никто не собирался озвучивать истинный смысл ее присутствия в этом доме и называть, как и есть на самом деле, прислугой.
        Ребята вошли в столовую. Каждый держал в руках по бутылке - видимо, так французские гости вносили вклад в организацию праздничной вечеринки. Эдгар уже сидел во главе стола. Он заранее пересел на обычный стул - скатерть полностью скрывала его отсеченные чуть выше колена ноги - и попросил Настю откатить его кресло в спальню. Он по-прежнему упорствовал и, вместо того чтобы научиться жить без ног, заказать и освоить протезы, о чем Настя твердила ему беспрестанно, предпочитал притворяться перед незнакомыми людьми здоровым человеком.
        - Это мой муж, Эдгар, - представила его Элен, и каждый из ребят почтительно подошел, чтобы поздороваться и пожать ему руку.
        А потом все расселись по местам и неловко примолкли. Однако первая напряженная пауза длилась недолго: Элен решительно взяла дело в свои руки. Она сверкала остроумием, умело вовлекала каждого в беседу, рассказывала забавные истории из жизни университета, смеялась. Молодые люди смотрели на нее с плохо скрываемым восхищением, да и девушки хлопали увлажненными глазами, с обожанием разглядывая свою блистательную шефиню. Настя улыбалась, чувствуя чужие восторги, направленные на Элен. Возможно, думалось ей, в этой преданности учеников и заключается смысл счастья, по крайней мере, для упустившей все остальное мадам Дюваль. Поэтому она и не теряет присутствия духа. Может, именно это она и имела в виду, когда сказала слово «любовь». Настя почувствовала себя причастной к ее карьерному триумфу: ведь именно она освободила Элен от бессмысленных повседневных забот, дала ей возможность в полной мере посвятить себя ученикам и науке. Что ж, тогда ее, Настин, труд отнюдь не напрасен.
        - А вы помните, - стрекотала Элен, - как мадам Колин явилась на кафедру в разных туфлях? Это же просто со смеху можно было умереть! Какая она была уморительная, когда обнаружила, что на ней две разного цвета «лодочки» - одна черная, другая синяя. А я-то ведь сначала подумала, что это специально: у нее был такой синий с черной оторочкой костюм.
        Гости дружно заржали. Даже Настя, сама не зная почему, поддалась этому глупому веселью и смеялась вместе со всеми, представив себе, какое выражение лица было у несчастной мадам Колин. Эдгар тоже улыбался, но было видно, что ему тяжело дается общение с собственной женой и молодежью, которая практически заглядывает ей в рот. Он, как и Настя, слишком остро чувствовал, насколько отстал от жизни и превратился в древнее ископаемое.
        Настя уносила со стола пустые бутылки одну за другой. Неудивительно, что уже через полчаса застолья глаза у всех сверкали, а первоначальное стеснение на лицах пропало без следа. У всех, но только не у месье Дюваля. Чем непринужденнее становилась атмосфера за ужином, тем больше он мрачнел. После того как все наелись до отвала (Насте то и дело высказывали восторги по поводу ее кулинарных талантов, спасибо, хоть готовить ее мама, в процессе воспитания из дочери чьей-то будущей супруги, научила), Элен откуда-то принесла гитару и запела. Голос у нее был на удивление хорош: довольно низкий для женщины, бархатный, он приятно ложился под гитарный аккомпанемент. Ее слушали, затаив дыхание, а когда она закончила, дружно захлопали и попросили спеть еще. Когда репертуар Элен иссяк, инструмент пустили по кругу. Даже Настя вспомнила пару песен из тех, что играла давным-давно на студенческих вечеринках. Еще до того, как все отношения с институтскими друзьями-приятелями испортились из-за несчастного Никиты. Больше она ничего не умела, да и эти аккорды выучила в свое время, как обезьяна, абсолютно не понимая, что
к чему, запомнив только расположение пальцев на струнах. Русские песни произвели на французов неизгладимое впечатление - они ахали, вздыхали и уговаривали спеть еще, пришлось повторить.
        Когда гитара перешла к Жану, Элен улучила минутку и сделала Насте знак, чтобы она вышла. Настя послушно встала и, накинув старую куртку хозяйки, прошла во внутренний двор. Теперь здесь царили чистота и порядок, а срубленная Настей еще в начале ноября под корень трава покрылась тонкой корочкой льда.
        - Настя, - Элен возникла сзади так бесшумно, что девушка даже вздрогнула от неожиданности.
        - Да, - она прислонилась к стене дома и приготовилась слушать. Даже не успела подумать о том, что именно Элен хочет сказать, - слишком устала сегодня от работы на кухне и чрезмерных впечатлений.
        - Милая, мне нужна твоя помощь, - Элен просительно надула губы.
        - Какая именно? - Настя прикрыла глаза: невероятно хотелось спать.
        - Сделай, пожалуйста, вид, - она помолчала, прежде чем решиться, - что ты без памяти влюбилась в Жана.
        - Зачем?! - Настя моментально очнулась и отпрянула от Элен. - Мне он не нравится. Да и вообще, не переношу…
        - Вот и хорошо! - перебила Элен и кокетливо улыбнулась. - И пусть только попробует понравиться, я ему устрою!
        Элен замолчала, загадочно глядя в небо. В ней было столько счастья, столько юной красоты, что истина сама собой бросалась в глаза.
        - Элен? - Настя, не отводя взгляда, смотрела на свою сияющую хозяйку. - Вы что, с ним…
        - Вот именно! - не дав договорить, ответила она. - Мы любим друг друга. Но я больше не могу жить в ужасной съемной квартире: у меня есть собственный дом. Я сегодня прошла во все комнаты, посмотрела - ты действительно фея! Он такой чистый, уютный, у меня просто нет слов!
        - Спасибо, - хмуро вставила Настя.
        - И я больше не хочу отсюда уходить! - капризно заявила Элен. - Это мой дом. А кроме того, совершенно глупо отдавать половину профессорского жалованья за дурацкую квартиру на Монмартре.
        - Элен, но у вас могут быть неприятности! - Настя представила себе, что будет, если в университете вдруг узнают об этой неосторожной связи. Мало ей было позора из-за нерадивого мужа?! Теперь еще молодого любовника домой привела.
        - Милая, - Элен посмотрела на Настю погрустневшим взглядом, - все неприятности в этой жизни со мной уже произошли. Я всегда старалась быть ласковой матерью, верной женой, хорошей хозяйкой. И кому это все оказалось нужно? Муж таскался по бабам чуть ли не с первого дня нашего супружества, да так, что об этом в итоге узнали все; дочери не приезжают меня даже повидать - ясно, они злятся на отца. Но я здесь при чем?! Почему эта злость обернулась и против меня?! Да, я не смогла его отдать в дом инвалидов, забрала домой, но между нами все давно поломано, раз и навсегда! Я просто выполняю свой долг, - Элен всхлипнула.
        Теперь она снова выглядела на свой возраст - откуда-то вернулись и тени под глазами, и тонкие навязчивые морщины.
        - Сколько Жану лет? - не удержалась от вопроса Настя.
        - Ты хочешь знать разницу между нами? - с вызовом переспросила Элен. - Ровно двадцать пять. И лично мне на это плевать! Да и ему, слава богу, тоже.
        - А что потом? - возразила Настя.
        - Ты разве не догадываешься? - снова вопросом, с неистребимой иронией в голосе, ответила она. - Потом будет могила. Для всех без исключения. Но до этого момента я хочу успеть насладиться - неважно, сколько мне отмерено: год, два или пять - полноценной счастливой жизнью.
        - А Эдгар?
        - А Эдгару не стоит знать, - Элен разозлилась, - считай, что у нас с ним просто не совпали жизненные циклы. Он вел себя как хотел, пока я в одиночку сгибалась под гнетом семейных забот, теперь его возможности иссякли. А мои - только вступили в силу.
        - Господи, Элен, - Настя закрыла лицо руками, - чего ты хочешь от меня?
        - Чтобы ты изобразила любовь к Жану и он остался у нас ночевать, - Элен перевела дыхание. - Только и всего! А потом, возможно, у вас все пойдет так замечательно, что он переедет к нам жить. Эдгар не сможет помешать! Ведь ты не обязана вести монашеский образ жизни только из-за того, что помогаешь нам по хозяйству.
        - Но рано или поздно тайное станет явным! - Настя нервничала так, что у нее задрожали руки. - Эдгар догадается, в чьей комнате на самом деле ночует Жан. Родители юноши могут заинтересоваться, где он и как.
        - Да брось ты, - Элен безразлично улыбнулась, - Эдгару нет до меня никакого дела, а родители Жана живут за тридевять земель и не потащатся в Париж только для того, чтобы проверить взрослого сыночка. Так ты мне поможешь? - настойчиво спросила она.
        - У меня есть выбор? - Настя опустила плечи.
        - Нет! - весело ответила Элен и, прижав Настю к себе покрепче, поцеловала в щеку.
        Они вернулись к гостям. Жан как раз успел спеть две песни и теперь пытался насильно всучить гитару Стефани, которая, отказываясь и отбиваясь, противно пищала. Настя подумала о том, что пора убрать со стола вино и подать десерт. Поставить точку.
        Эдгар морщился, глядя на то, с какой жадностью аспиранты жены поглощают Настин шоколадный торт. Сам он уже не мог смотреть ни на еду, ни на идиотскую компанию, которая сидела за столом пятый час подряд. Ему смертельно хотелось в уборную, раздражали отупевшие от спиртного лица и веселые взгляды. С того времени, как его выписали из больницы, это было первое сборище людей в его доме, и он готов был их всех придушить. Элен шепталась с очкастой уродливой девчонкой, двое ботаников оживленно обсуждали какую-то поножовщину - то ли Рембо пырнул ножом Верлена, то ли наоборот - и с пеной у рта доказывали каждый свое. Эдгар подумал, что наверняка эти двое такие же конченые педики, какими были их обожаемые кумиры. А вот третий молокосос на «голубого» не походил. Похоже, с ориентацией у этого парня все было в порядке, и он то и дело бросал короткие внимательные взгляды на Настю. А присмотревшись, Эдгар понял, что инициатива древнейшей игры в чертовы гляделки исходит от девчонки: это она строила ублюдку глазки и даже улыбалась! Вот дрянь! А он, Эдгар, только-только начал к ней привыкать, даже всерьез задумался
над тем, не послушаться ли ее дурацкого совета купить протезы и научиться на них ходить. Злость закипела внутри его, как черная смола, надуваясь огромными пузырями, которые тут же взрывались.
        - Я устал, - громовым раскатом пронеслись выстрелившие, как из пушки, слова. Все вздрогнули и замолкли. Элен молча встала, бросила на мужа испепеляющий взгляд и затараторила, чтобы сгладить повисшую в воздухе испуганную тишину:
        - О-о-о, уже двенадцатый час. Бедненькие, как же вы будете добираться так поздно домой? Пойдемте, я вас провожу.
        Она театрально широко зевнула, прикрыв узкой ладошкой рот, и повела компанию к выходу. Аспиранты, словно маленькое стадо баранов, последовали за ней.
        Настя молча закрыла дверь, ведущую из столовой к парадному выходу, и отправилась в комнату Эдгара за коляской. Она попыталась было помочь ему перебраться со стула в инвалидное кресло, но он так больно и брезгливо откинул ее руки, что всякое желание делать что-либо пропало. Как горилла, мужчина повис на подлокотниках кресла и одним махом переместил свое тело в коляску. Быстро развернулся и уехал к себе. Настя обиженно смотрела ему вслед, к горлу подступал огромный ком. Потом она повернулась к столу и начала собирать посуду.
        - Хотите, помогу? - раздался глубокий голос за ее спиной. - Меня Элен к вам прислала.
        - Мне все равно, - Настя отвернулась к раковине и начала соскребать остатки еды с тарелок в ведро.
        На ночь Жан действительно остался в доме - они с Элен разместились в огромной свободной спальне наверху, рядом с комнатой Насти. Было решено, что на первом этаже, особенно в присутствии Эдгара, Настя и Жан изображают влюбленных голубков, а добросердечная Элен покровительствует им и защищает от нападок мужа. На втором этаже, куда Эдгару на коляске не забраться, Элен и Жан наслаждаются обществом друг друга, а Настя по мере возможностей их прикрывает. Главная сложность состояла в том, чтобы никто случайно не проронил неосторожного слова.
        Первую ночь девушка ни на секунду не смогла уснуть: из соседней комнаты доносились такие самозабвенные стоны и всхлипы, что, будь у Насти бируши, вряд ли и они могли бы помочь. Наверняка бедняга Эдгар внизу тоже все прекрасно слышал. Угомонились любовники только под утро, когда Насте поpa было вставать и начинать свои ежедневные хлопоты по дому. Вниз она спустилась уставшая, со слипающимися от сонливости глазами.
        - Так ты опять за старое? - Эдгар вырос перед ней словно из-под земли.
        - Вы о чем? - По телу пробежала омерзительная дрожь, когда он схватил ее костлявыми пальцами за запястье. - Отпустите немедленно!
        - Почему?! - Лицо Эдгара перекосилось. - Тебе нравится, когда тебя трогают только здоровые мальчики, а взрослые месье без ног не возбуждают?
        Настя вырвалась, слезы брызнули из глаз. Она бросилась прочь. Убежала наверх и просидела там до тех пор, пока не проснулись Жан и Элен. Во второй раз она спустилась вниз вместе с ними. Эдгар к тому времени заперся в своей комнате и не показывал носу до самого ужина.
        Дни Насти после переезда в дом Элен Жана потянулись тяжело и медленно: каждое утро влюбленные уезжали в университет, а она оставалась наедине с Эдгаром, который не переставал издеваться над ней и использовал каждый удобный случай, чтобы больно задеть. Он припоминал все «ее» ночные стоны, каждый вскрик; он укорял ее потерянным ребенком, о котором неизвестно зачем ему рассказала Элен; он называл несчастную домработницу дрянью и потаскухой. Его злоба на весь белый свет с появлением в их доме здорового и красивого Жана достигла апогея. Кажется, больше всего раздражала калеку мысль о том, что судьба в свое время жестоко покарала его за подобные грехи, а Жан как ни в чем не бывало снимает с жизни сливки. И наглая девчонка, прислуга в его доме, позволяет себе всякие вольности, не чувствуя никаких угрызений, забыв, что она приставлена здесь к нему, Эдгару Дювалю. Продолжает огрызаться, молча готовит свои дурацкие обеды и моет полы, как будто так и надо!
        С другой стороны, эмоциональный перелом, который в нем вдруг случился, дал неожиданный эффект: вместо того чтобы таращиться целыми днями в телевизор и лузгать мерзкие тыквенные семечки, он теперь с упорством маньяка занялся физической подготовкой. С самого утра пропадал в домашнем спортзале, где стояли специальные тренажеры, которые Элен купила сразу же по его возвращении из больницы и которые пропылились без дела все три года; выписал пачку медицинских журналов; попросил жену свозить его в клинику и заказал протезы. Когда заказ был доставлен, Эдгар на целый день закрылся со своим приобретением в комнате, откуда то и дело доносились ругательства, грохот и болезненные стоны. Дальше он взял за правило прерывать занятия и тренировки только на еду или сон. Настя пыталась объяснить Элен, что еще немного - и ее супруг, в котором обнаружился неиссякаемый запас упорства и дьявольской силы, сможет спокойно передвигаться по всему дому. Пора было задуматься над тем, чтобы удалить из спальни Элен ее драгоценного Жана. Но та пребывала в состоянии полной эйфории и ни о чем не желала слышать.
        К лету Эдгар начал медленно вышагивать по дому на протезах с помощью костылей. Он неловко покачивался из стороны в сторону и издавал гулкий размеренный стук, от которого в жилах стыла кровь. Постоянным ночным кошмаром Насти стал теперь короткий, но чересчур правдоподобный сон: она лежит в постели и слышит отдаленные шаги Эдгара на первом этаже. Шаги приближаются, выстукивают по лестнице. Настя хочет вскочить с кровати, спрятаться, пока не поздно, но тело не слушается ее. Только сердце стучит часто-часто и глаза внимательно следят за дверью, которая издает протяжный тоскливый скрип и начинает медленно открываться. Настя вздрагивала и просыпалась. И уже не могла заснуть до утра - лежала, боясь пошевелиться, и прислушивалась к малейшему шороху и скрипу половиц на первом этаже.
        К счастью, несмотря на все продолжающиеся тренировки, по лестнице Эдгар пока еще подниматься не рисковал.
        В середине июня Элен с Жаном улетели на конференцию в Австралию. Настя слезно уговаривала Элен не оставлять ее с Эдгаром одну, но та, как ни старалась отменить поездку, сделать этого не смогла: декан факультета стоял насмерть. Элен успокаивала Настю, просила не волноваться. Обещала поговорить перед отъездом с мужем и убедить его в том, что Настя - свободный человек и имеет право на уважение, на личную жизнь. Настя только горько усмехнулась в ответ на наивные рассуждения мадам Дюваль и с тяжелым сердцем согласилась продержаться четыре дня.
        Первые трое суток прошли лучше некуда: Эдгар вообще не появлялся из спальни. Когда наступало время ужина или обеда, Настя сама прикатывала в его комнату сервировочный столик с едой. А потом убирала грязную посуду. Зато на четвертый день вечером, накануне возвращения Элен, которого Настя ждала как манны небесной, месье Дюваль велел накрыть к ужину в столовой. Настя поставила на стол одну тарелку, бокал, положила прибор и, поместив салатницу таким образом, чтобы Эдгар мог дотянуться сам, собралась подняться в свою спальню. Меньше всего ей хотелось выслушивать оскорбления и упреки, которых она ничем не заслужила. Настя положила на стол льняную салфетку, окинула быстрым взглядом сервировку - ничего не забыла - и направилась к двери. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как в проеме двери появился Эдгар Дюваль. В первую минуту Настя даже не узнала его: было непривычно видеть этого человека не сидящим в коляске или сгорбленным над парой костылей, а горделиво распрямившим спину. Месье Дюваль был начисто выбрит, облачен в белоснежную рубашку, дорогой темно-синий костюм в тонкую голубую полоску и
небесного цвета галстук. Эдгар держался ровно, только чуть-чуть покачивался при ходьбе и потому немного напоминал бывалого капитана, оставившего море ради адмиральских звезд на суше.
        - Вы?! - Настя едва не онемела от удивления.
        - Да, мадемуазель, - хитро улыбнулся он, окрыленный произведенным на девушку эффектом, а Настя не смогла узнать в этом презентабельном и учтивом господине прежнего злобного инвалида, - месье Дюваль собственной персоной. Такой, каким он раньше был.
        Эдгар дошагал до стола, схватился за спасительный край и, удерживаясь за него, осторожно опустился на стул. Настя не замечала этих незначительных деталей - она смотрела на здорового человека глазами, полными изумления, и непроизвольно улыбалась. Оба - и он, и она - прекрасно понимали, что в произошедших с ним переменах, в возродившихся силе воли и жажде жизни только ее заслуга. Если бы Настя не появилась в этом доме, он так и сидел бы, кляня себя и весь белый свет, он так и ждал бы смерти, лишенный стремления кому-либо что-то доказать. Он встал только потому, что рядом - пусть чужая, пусть раздражающая - была она. Он научился ходить, чтобы доказать ей, что достоин уважения.
        Настя ослепительной вспышкой осознала вдруг, что все обиды, все грубые слова Эдгара, которые ей пришлось стерпеть, были вызваны только одним: горьким и безнадежным отчаянием.
        - Так, - Настя запнулась, - так гораздо лучше!
        - Согласен, и я намерен это отметить. Присоединитесь? Настя замялась. С одной стороны, несмотря на все произошедшие перемены, Эдгар по-прежнему внушал ей опасения и даже ненависть. С другой - сейчас, как никогда, этому человеку требовалось ее одобрение. Ему было нужно, чтобы она восхитилась успеху, чтобы похвалила: эта просьба читалась в его неуверенном взгляде. Настя подумала о том, насколько же по природе своей эгоистичны мужчины: они могут ранить, унижать, физически и морально насиловать, а потом к тебе же приползут за жалостью и утешением. Конечно, сейчас у нее был выбор: ответить отказом на просьбу Эдгара и разрушить положенное им начало к выздоровлению либо согласиться и душевно его поддержать. Настя собрала волю в кулак и заставила себя остаться. Она решила, что если этот человек нашел в себе силы бороться с болезнью, встал на ноги, то и она должна последовать его примеру - преодолеть страх и вернуть себе веру в людей. - Я был бы очень рад! - с преданной теплотой в голосе произнес Эдгар, и Настя сдалась окончательно.
        - Хорошо, - она медленно вернулась к буфету, достала вторую тарелку, бокал, поставила их на стол. Сходила за приборами и потом осторожно села.
        Они неуютно молчали, и Настя, незаметно разглядывая Эдгара, думала о том, как он изменился сейчас. Раньше она и представить себе не могла, за что Элен когда-то могла полюбить этого человека. Теперь поняла. В нем были элегантность, очарование, внутренняя сила. Удар судьбы оказался для него убийственным, потому что ему было что терять. Теперь не без ее, Настиной, помощи Эдгар Дюваль возрождался. Тайная гордость наполняла ее изнутри. Впервые за все время жизни в Париже, если можно было назвать так это ее привязанное к дому существование, Настя ощутила себя человеком. Не пустой биологической формой, которая вертит колесо времени, не задумываясь ни о смысле, ни о целях (прошел день, и ладно), а личностью, которая способна чего-то достичь! Оказывается все, что было нужно Эдгару Дювалю - брюзгливому инвалиду, заточившему себя в пропахшем пылью склепе в ожидании смерти, - чтобы вернуть пропавшую силу воли и человеческий облик, - это постоянное присутствие рядом живого существа, настоящие эмоции вокруг него и в нем самом.
        - Хотите, я зажгу свечи? - робко предложила Настя.
        - Зажгите, - обрадованно согласился Эдгар.
        А потом они долго ужинали. При пляшущем, неуверенном свете свечей напряжение растаяло. Прошлая жизнь обоим казалась теперь призрачной и нереальной. Эдгар восхищенно нахваливал Настину стряпню, словно забыв о том, что его амплуа - вечно быть всем недовольным, и улыбался так счастливо, что у Насти становилось тепло на душе. И они обсуждали всякие пустяки. Как хорошо было бы разбить во дворике клумбу, поменять чехол на диване в гостиной - старый протерся до дыр - и, может быть, даже сделать небольшой ремонт в комнате Эдгара. Насте нравилось то, что они не затрагивают никаких «опасных» тем, не обсуждают ни прошлое, ни будущее. Ей гораздо легче и приятнее было говорить о цветах и новых портьерах, чем о том, что каждому из них пришлось в этой жизни пережить.
        После ужина они с удовольствием пили домашний коньяк - Эдгар раньше любил его готовить. И снова говорили. Теперь, когда месье Дюваль выглядел и вел себя как истинный джентльмен, спокойный и уравновешенный, Настя прониклась к нему самой настоящей симпатией. В ее глазах он преобразился. Через два часа непринужденной беседы «ни о чем» дошло до того, что она выложила ему свою историю, с самого начала до момента прилета в Париж. В первый раз она произносила вслух все, что с ней произошло, все, что не давало покоя долгими бессонными ночами, и, закончив, Настя почувствовала себя так, будто скинула с плеч состарившийся и теперь ненужный груз. Эдгар сидел с влажными глазами и в упор смотрел на огонь свечи. Кулаки его непроизвольно сжимались. Он был впечатлен настолько, что не смог даже говорить. Они еще посидели молча, а потом также молча разошлись - каждый в свою спальню.
        Настя долго лежала в постели с открытыми глазами и думала. Ей казалось, что теперь все позади, что в жизни закончилась черная, как деготь, полоса и наступила эра надежды. Что, дав силы человеку, больному физически, она тем самым залечила и собственную душевную боль. Что, поделившись с ним самым сокровенным, она избавилась от неимоверной тяжести в сердце. Ей уже не казались тягостными месяцы, проведенные практически взаперти, наедине с хозяйством и человеческим остатком, который только и делал, что убеждал весь окружающий мир в том, что его больше нет. Намеренно вызывал к себе ненависть. Но ей удалось эту ненависть преодолеть, удалось вытащить его и себя из черного стремления к небытию. Ради взаимного спасения, ради понимания ближнего стоило жить. Настя уснула счастливая.
        Ей приснился Николай. Они гуляли по дождливым московским улицам с их высоченными многоэтажными домами. Вечерние огни, отражавшиеся в лужах, превращали город в волшебную сказку. Но лужи постепенно растекались, росли, а потом окружили Настю огромным озером. Николай куда-то пропал. Она долго шла по узкой полоске асфальта и никак не могла найти выхода - всюду была вода. Настя устало присела на корточки и опустила в воду руки…
        Проснулась Настя от собственного вскрика: во сне на ее кисти, запястья заползли огромные жирные черви, которыми, оказывается, кишело озеро. Настя побоялась открыть глаза - она уже проснулась, совершенно точно, но ощущение того, что по ее запястью ползают черви, никуда не пропало. Сквозь рееницы она осторожно осмотрелась: у самой ее кровати, склонившись, стоял Эдгар. Он осторожно, подражая прикосновениям невесомого перышка, гладил девушку дрожащими пальцами. Настя отпрянула, прижалась к стене. Эдгар удивленно поднял на нее мутные глаза и посмотрел с такой безграничной тоской, что от прежних мыслей Насти о возможном возвращении к нормальной жизни больного человека не осталось и следа. Она задрожала от страха, лихорадочно размышляя, что теперь делать. Но как он сумел бесшумно забраться вверх по лестнице и открыть дверь в ее комнату?! Как сама она могла не услышать его тяжелых, обутых в протезы, шагов?!
        - Уйдите, - произнесла Настя дрожащими губами, уже прекрасно понимая, что слова бесполезны. В зрачках Эдгара сиял такой же болезненный возбужденный блеск, какой появлялся в глазах Сергея Сергеевича, когда он заставлял ее снять одежду.
        - Настя, - Эдгар произносил слова хрипло и нараспев, как будто впал в тяжелый бесконтрольный транс, - я люблю тебя. С самого первого мига. Я сходил с ума от тоски и ревности, когда…
        - Месье Дюваль! - Настя резко оборвала его. Она старалась унять невольную дрожь в голосе и суровым тоном привести в чувство обезумевшего мужчину. - Месье Дюваль, немедленно вернитесь к себе!
        - Нет, - он наклонился еще ниже и потянул к себе одеяло, - я слишком долго ждал. Слишком сильно тебя желал. Пойми же, ты будешь счастлива только со мной! Только я понимаю, что ты пережила, как страдала…
        - Прочь!!! - Настя задыхалась от омерзения и боли в груди. Только-только начавшая зарождаться вера в человека рухнула как подкошенная и умерла за долю секунды. Без права воскреснуть.
        Настя изо всей силы швырнула в Эдгара одеялом, которым он успел частично завладеть, и молниеносно выскочила из кровати. Едва успела схватить первую попавшуюся под руки одежду: валявшиеся на стуле джинсы, свитер - и выскочила за дверь. Настя слетела вниз по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки сразу, рискуя упасть и разбить себе голову. Только добравшись до первого этажа, Настя обернулась. Дюваль со стоном выходил из ее комнаты на протезах, которые издавали отвратительный стук. Мужчина добрался до перил и, опершись на них всем телом, попробовал спуститься. Настя, разрываясь между ненавистью и страхом, бросилась к входной двери. «Ты моя! - крик отчаяния и злобы преследовал ее по пятам, повелительный голос звучал повсюду, забивался в каждую щель. - Сопляк Жан тебе не пара! Вернись, я люблю тебя. Я способен на все…» Слова резко оборвались безумным грохотом. Настя на долю секунды замерла и увидела краем глаза, как ломаются перила, а Эдгар Дюваль летит по лестнице вниз. Она в ужасе выскочила из дома. Тело мужчины, потерявшего сознание, упало на пол.


        Глава 3
        Настя не смогла далеко убежать - ноги едва держали. Она спряталась за плотными кустами перед домом соседей и сидела там, обливаясь слезами и дрожа от страха. Больше всего боялась она того, что Эдгар Дюваль разбился насмерть. Она представляла себе огромную лужу крови, которая растекается темным пятном по добротному деревянному полу, просачивается между крепких досок и капает, найдя выход, сквозь щели в сырую землю. От этих мыслей Настю колотило так, что зубы стучали. Несколько раз она порывалась встать и нажать на звонок у двери соседей, чтобы те вызвали «Скорую» и полицию, но не могла даже рукой пошевелить. Тело ее не слушалось.
        Настя измотала себя мыслями о смерти Эдгара настолько, что ее бросало попеременно то в жар, то в холод, а помутненное невыносимым страхом сознание то и дело проваливалось в мерзкое забытье. Когда она приходила в себя, то в висках стучало только одно невыносимое слово - «убийца».
        Утро уже блуждало над городом, когда Настя нашла в себе силы, чтобы принять решение: она обязана вернуться на место преступления, в дом. Она поднялась на трясущихся ногах, пересекла узкую асфальтовую дорожку, открыла и закрыла за собою калитку. А потом все вокруг закружилось, заметалось. Земля, покрытая коротко стриженной зеленой травой, стремительно соединилась с удушливым серым небом…
        - Нет, Элен, нет, - бледными бескровными губами Настя произносила эту фразу уже в пятый раз.
        - Как я без тебя буду жить?! - Элен всхлипнула.
        - Так, как считаешь нужным, - Настя отвела глаза и поднялась чуть выше в кровати. Хотелось выбраться из мокрого и смятого кокона простыней, но не было сил, приходилось, превозмогая отвращение, лежать.
        - Не оставляй меня! - Элен уже не сдерживала слез. - Я же тебя не бросила!
        Настя посмотрела на измученную бессонной ночью, долгим перелетом и переживаниями пожилую женщину. Элен вызывала жалость. Как только угораздило ее связать судьбу с этим ужасным человеком?! Теперь Эдгар внушал Насте такой безразмерный страх, что руки холодели от одной мысли о нем.
        - Элен, - она дышала прерывисто и тяжело, словно рыба, вынутая из воды, - я вернула все, что была должна тебе. Разве не так?
        - Останься! - продолжала упрашивать ее Элен. - Я с ним поговорю. Все будет хорошо.
        - Боже ты мой! - Настя вздрогнула всем телом. - Хватит уже разговоров! Бессмысленно. Я счастлива, что он жив, и только. Пойми, это не человек…
        - Да, - Элен нетерпеливо ее перебила, - я знаю, он с двойным дном, предатель! Но после того, что с ним случилось, он не может не измениться!
        - Неужели ты до сих пор веришь? - Настя вздохнула. Она вдруг почувствовала себя по сравнению с этой немолодой женщиной такой умудренной опытом и старой, что самой стало страшно. - Пойми, горбатого могила исправит.
        Настя не хотела произносить вслух этих жестоких слов, они слетели с губ помимо воли.
        - Не уходи, - Элен снова взялась за свое, - тебя же поймают, у тебя закончилась виза, а чтобы продлить ее, нужно вернуться в Москву. Но ты туда не можешь поехать. В моем доме ты в безопасности! Никто не узнает…
        - Мне все равно, - Настя безразлично махнула вялой рукой, - лучше без документов, чем под одной крышей с Эдгаром Дювалем.
        - Но… - попыталась возразить Элен.
        - Я не могу больше так! - Впервые за все время в этом доме Настя позволила себе закричать. С отчаянием, безнадежно. Как кричит смертельно раненный зверь.
        Элен испуганно втянула голову в плечи, смахнула с глаз слезу и, бормоча невнятно:
«И ты бросаешь меня, как они все», - вышла за дверь.
        Эдгара Настя больше не видела - Жан и Элен старательно следили за тем, чтобы не оставлять их в доме одних. Месье Дюваль не поднимался наверх, Настя не спускалась на первый этаж.
        Как быть дальше, куда идти, Настя не представляла. Все, чем она могла бы заняться в Париже: уборка в отеле, ресторане, присмотр за детьми, - требовало либо хороших знакомств, либо исправных документов. Ни того, ни другого у нее не было. Конечно, Элен с радостью напишет ей приглашение на какой угодно срок, но, чтобы оформить визу, придется лететь в Москву. Нет, только не это! Лучше попытаться через Жана - Элен в этой затее не помощник - устроиться прислугой в знакомую семью. Хотя и здесь невелика надежда: вряд ли успешным законопослушным французам захочется связываться с нелегалкой. А неуспешные не держат прислугу. Каждый день Настя просила Жана принести ей газеты с объявлениями о работе и тяжело вздыхала, вычитывая в непременных условиях если не французское гражданство, то обязательно вид на жительство с разрешением на работу. Жан, глядя на мытарства и переживания девушки, все больше мрачнел. Элен тоже тяжело вздыхала, видя, как мучается Настя, но по-прежнему хотела только одного: чтобы она осталась.
        - Нашла что-нибудь? - однажды утром по обыкновению спросил у нее Жан.
        - Нет, - Настя отвела взгляд, - но, думаю, скоро.
        Она опасалась того, что и Жан тоже начнет уговаривать ее остаться в доме Дювалей, а тогда она может не выдержать и прекратит сопротивление. Конечно, Эдгар был непредсказуем и внушал панический страх, но и Париж с его опасностями и ежесекундной угрозой попасться, пугал все больше и больше. Слишком много она прочитала за последние дни криминальных сводок и бульварных статей.
        - А что бы ты хотела делать? - Жан осторожно присел рядом с ее кроватью на стул.
        - Да что угодно, - Настя вспылила: как будто у нее был выбор, - но с одним условием: никаких мужчин!
        - Я тебе тоже противен? - игриво поинтересовался он.
        - Хватит кривляться, - отрезала Настя, - человек, который живет за счет женщины, мужчиной не считается. Ясно?
        Произнеся эту фразу, она с удивлением уставилась на Жана - вместо того чтобы обидеться, он расплылся в широкой улыбке, словно невероятно обрадовался каким-то своим мыслям.
        - У меня идея! - выпалил он. - Только Элен ни слова - она меня за такие знакомства убьет!
        - Ты о чем? - Настя забеспокоилась. Возбуждение Жана моментально передалось и ей.
        - Я, кажется, могу пристроить тебя уборщицей в бордель! - радостно сообщил он.
        - Тьфу ты, дурак! - Настя опешила и тут же потеряла к его «идее» всякий интерес. Все-таки французы взрослеют гораздо позже русских: в двадцать пять лет это дитя порока не понимает элементарных вещей, даже не слышит, о чем она говорит! Да в подобном заведении просто невозможно будет скрыться от мужских похотливых взглядов. Не хватало ей только новых нервных срывов после очередных грязных притязаний какого-нибудь перепутавшего двери клиента.
        - Что-то не так?! - совершенно искренне удивился Жан, прочитав на ее лице бурю отрицательных эмоций. - Ты же сама сказала, что не хочешь внимания мужчин.
        - И? - с ехидством спросила Настя, скрестив руки на груди.
        - И им там будет не до тебя! К тому же по твоим понятиям - это вовсе и не мужчины, - с вызовом ответил Жан. - Секс с женщинами - их работа. Ну, если только ты сама захочешь заплатить… - съязвил он, не удержавшись.
        - Подожди, - растерялась Настя, - ты хочешь сказать, в Париже есть бордель для женщин?
        - А почему бы и нет? - пожал плечами Жан. - Что женщины не люди? Боюсь, пока Элен не встретила меня, у нее были все шансы стать постоянной клиенткой такого вот
«клуба для дам».
        - И это легально? - Настя никак не могла переварить услышанное. Но уже поняла, что именно такое заведение и может ее устроить: ей невероятно хотелось увидеть «жизнь наоборот», собственными глазами убедиться в том, что есть в мире место, где женщины унижают и насилуют мужчин. А не иначе!
        - Похоже, дурочка - ты! - ответил мстительный Жан. - Во Франции проституция нелегальна, не знаю, как там у вас в России. Но не пропадать же востребованной услуге по этой причине!
        - А меня возьмут? - Настя обнаружила, что любопытство уже просто раздирает ее изнутри. Интересно, как это все происходит?
        - Будем надеяться, - Жан развел руками, - по крайней мере, там ты никого не смутишь своим нелегальным пребыванием в стране. Если уж накроют - то высылать придется половину «сотрудников». Так что одной проблемой меньше, одной больше…
        - А ты-то откуда все знаешь? - Настя хитро посмотрела на Жана. - Не подрабатывал случайно?
        - Иди ты к черту! - возмутился он и запустил в нее свежей газетой.
        Через неделю, после долгих слезливых прощаний с Элен, Настя, сопровождаемая Жаном, вышла из дома и направилась к метро. Элен молодые люди соврали, что Жан нашел для Насти место гувернантки в семье русских эмигрантов. На такое счастливое стечение обстоятельств мадам Дюваль нечего было возразить. Она поплакала, причитая, собрала для Насти кое-какие вещи, оставшиеся от дочерей, и сунула ей в руку пару сотен франков на первое время.
        Настя шла рядом с Жаном по сияющей ночными огнями знаменитой улице Парижа - Елисейским Полям - и держала его за руку. Они старательно изображали парочку влюбленных студентов, которые соблазнились парижской вечерней романтикой и недосягаемой роскошью. За плечами у каждого болталось по обычному рюкзачку, в который, как правило, складируется все, что составляет жизнь студента: личные вещи, учебники, конспекты. Сейчас оба рюкзака были набиты Настиной одеждой: свой чемодан она оставила в подвале дома Дювалей, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания полицейских.
        Настя с изумлением оглядывалась вокруг: на Елисейских Полях в самый разгар ночи она оказалась впервые. Студенческие экскурсии сюда приводили только днем: показывали «Мулен Руж», рекламные плакаты для которого писал еще Тулуз Лотрек, говорили о театрах и кабаре, расположенных на самой знаменитой улице Парижа, рассказывали в общих словах об «историческом и культурном центре» Франции. Сейчас, когда саму улицу, стеклянные витрины дорогих бутиков и стены домов освещала только внутренняя подсветка магазинов и фонари, все здесь выглядело иначе.
        Тут и там собирались группки людей, многие из которых были одеты, мягко выражаясь, странно. Настя долго ломала голову над тем, была ли рыжая девица, улыбнувшаяся Жану, девочкой или ряженым мальчиком, пока Жан не развеял ее сомнения одним-единственным словом - «трансвестит». Причем произнес он это совершенно спокойно, просто констатируя факт: в его голосе не было ни напряженности, ни злобы. Настя подумала, что в Москве тут же нашелся бы не один десяток желающих
«перевоспитать» такого мальчишку, выбить из его крашеной головки розовую дурь. Все-таки французы отличались терпимостью и широкими взглядами на жизнь. Еще бы! Вряд ли, будь по-другому, в их литературе появился бы Шарль Бодлер. Или наоборот, он сам положил начало нетрадиционному мышлению родной нации?
        Пока Настя оглядывалась по сторонам и размышляла о том, что многие сексуальные проявления человеческой натуры, если только они не задевают чести и достоинства других людей, выглядят скорее забавно, чем противно, они нырнули в какую-то подворотню неподалеку от «Мулен Руж». Двадцать минут петляли по узеньким улочкам, а потом Жан внезапно свернул во двор и позвонил в обшитую кожей широкую тяжелую дверь. На ней не было ни вывески, ни каких-то опознавательных знаков. На звонок дверь моментально приоткрылась, и низкий голос спросил: «Что вам нужно?» Жан, видимо, с перепугу, тонко проблеял имя Поля Вотто, который должен был договориться об их визите к директору. Дверь распахнулась, и тут же, встречая посетителей, звонко запели китайские колокольчики. Они заливались как сумасшедшие и ни за что не желали угомониться. Настя едва различила в темноте высокую фигуру. Лица человека не было видно, только поблескивали глаза и сверкнули белоснежные зубы, когда он проговорил: «Следуйте за мной». Развернулся на пятках и двинулся в глубь по узкому коридору, в конце которого брезжил электрический свет. Когда все трое
добрались наконец до освещенной части помещения, оказавшейся скромным офисом, Настя рассмотрела, что их с Жаном провожатый был негром. Довольно молодым, хорошо сложенным афроамериканцем с полицейской дубинкой у пояса. Он распахнул перед ними дверь небольшой комнаты, в которой стояли кофейный столик и несколько небольших кожаных диванов. Комната оказалась проходной - в противоположном конце устрашающе сверкала громадная дверь, обитая железом. Видимо, вела она во внутренний кабинет. Негр подошел к двери вплотную, нажал какую-то невидимую кнопку и услужливо поднял лицо к глазку камеры. Дверь щелкнула и открылась. Провожатый кивнул Насте с Жаном, они вошли.
        За огромным столом, перед раскрытым ноутбуком, сидел крошечный круглый человек в черном костюме, с пижонским красным галстуком на шее.
        - Вы на работу? - обратился он елейным голосом к Жану, даже не удосужившись поздороваться с посетителями или предложить им присесть.
        - Нет-нет, - Жан отчаянно замотал головой и потоптался на месте, словно пытаясь скрыться от сфокусированного на нем масленого взгляда.
        - А кто? - разочарованно протянул человечек, вытягивая шею и безразлично оглядывая Настю. - Девицы нам не нужны.
        - Подождите, - Жан засуетился, - но Поль Вотто сказал, здесь всегда требуются горничные. Мадемуазель согласна на любую грязную работу.
        - Болван! - Директор откинулся в своем кресле и презрительно сузил глаза. - Каков болван! Я лично смотрю только стриптизеров. На уборщиц мне плевать - я не продаю их клиенткам!
        - Так как же нам быть? - Жан окончательно растерялся и обиженно захлопал глазами.
        - Вам лично? - Директор снова окинул его заинтересованным взглядом с головы до пят и загадочно улыбнулся.
        - Нет. - Жан опустил глаза и покраснел. - Я имел в виду мадемуазель.
        - А-а-а, - разочарованно протянул человечек, - если не боится лобковых вшей и следов любви на простынях, - он гнусно заржал, - пусть топает к Жаклин.
        - Да, месье, - за всех ответил негр и развернулся к выходу, знаками подгоняя опешивших Жана и Настю.
        Вслед им послышался неприятный скрежещущий хохот.
        - Не бойтесь, - сжалился негр над Настей, - насчет вшей он пошутил. Здесь очень почтенная публика. К тому же каждые два дня приезжает доктор.
        Они спустились по лестнице вниз, в подвал, и попали в хозяйственный блок: вдоль стен огромного помещения стояли стиральные машины, гладильные доски, стопками лежало на полках свежее белье самых разных цветов и качества - от тончайшего шелка до грубого хлопка. Мягкие махровые полотенца также были аккуратно разложены по стеллажам, а в углах помещения притулились пылесосы, полотерные машины и всевозможные щетки.
        - Жаклин, - позвал негр, - директор прислал к тебе новенькую.
        Из лабиринта стеллажей тут же вынырнула проворная дама лет пятидесяти такой улыбчивой и приятной наружности, что казалось, ей самое место где-нибудь в детском саду, среди малышей, или в большой и крепкой семье рядом с маленькими внуками.
        - Как тебя зовут, девочка моя? - тут же обратилась она к Насте, еще шире улыбаясь. - Кажется, ты не француженка?
        - Нет, - смутившись, ответила Настя, - я русская. Анастасия.
        - Вот как?! - удивилась мадам. - А я думала, русские девушки за границей не зарабатывают на жизнь уборкой и стиркой.
        - Мне, - Настя опустила глаза, - вы сделаете большое одолжение, если разрешите мыть здесь полы за деньги.
        - Послушай, - Жаклин подошла ближе, продолжая радушно улыбаться, - у тебя прекрасный французский язык. Где ты училась?
        - В Москве, - Настя обрадовалась новому вопросу, - в университете, а сейчас учусь в аспирантуре.
        - О! - У мадам от удивления брови поползли на лоб. - А вы уверены, что работа уборщицы вам подойдет? - моментально перешла она на «вы».
        - Абсолютно! - Настя обезоруживающе улыбнулась своей будущей начальнице. - Если вы не станете обращать внимания на то, что во Франции я нелегально, - осторожно добавила она, - у меня закончилась виза.
        - Ну, - Жаклин пожала плечами, - будете соблюдать меры предосторожности и не выходить без надобности в город, я не против. Только, надеюсь, в России вы ничего не натворили…
        - Ничего, - Настя посмотрела ей прямо в глаза, - что навредило бы кому-то, кроме меня…
        - Хорошо, - Жаклин понимающе, с сочувствием кивнула, - тогда уже сегодня можете приступить. Дел невпроворот.
        Настя потратила пять минут на прощание с Жаном, просила навещать ее иногда и быть внимательнее к Элен. Жан согласно улыбнулся в ответ, положил в угол свой рюкзак с Настиными вещами и в сопровождении все того же негра торопливо ушел. Судя по его нервозности, в безопасности на этой территории он себя точно не ощущал. Особенно после встречи с охочим до смазливых мужских мордашек директором.
        Жаклин торопливо рассказала Насте, что ей придется делать: убирать залы ночного клуба после закрытия и номера этажом выше по мере необходимости. Ресторан, стриптиз-бар, танцпол работают с девяти вечера до восьми утра, в это время появляться там строго запрещено. Все, что нужно, в присутствии клиенток делают официанты. Утренняя уборка начинается в половине девятого. Настя кивала головой, переживая лишь об одном: найдется ли в этом заведении свободная кровать, где ей разрешат оставаться на ночь.
        - Вон там, - словно прочитав ее мысли, сказала Жаклин и неопределенно махнула рукой куда-то в глубь коридора, - комната наших девочек. Две кровати из пяти свободны, выбирайте любую.
        - Спасибо! - Настя с облегчением вздохнула. По крайней мере, крыша над головой у нее на ближайшее время есть.
        - А теперь отнесите в комнату ваши вещи и переоденьтесь, - смерив Настю наметанным взглядом, Жаклин извлекла из шкафа простенькую темно-синюю униформу и белый фартук. - И сразу же ко мне! Дела не ждут.
        Настя хотела было спросить Жаклин про оплату, но не решилась - если говорят, что нужно срочно приступить к работе, значит, не стоит медлить. А то подумают, что она отлынивает, и выгонят вон. Вопросы подождут. Настя подхватила оба рюкзака, форменное платье и отправилась на поиски комнаты, которая на ближайшее время должна была стать ее домом.
        Хлипкая дверь распахнулась от легкого толчка плечом, и Настя оказалась в небольшом помещении, которое очень походило на тюремную камеру: серые стены, маленькое окно под потолком, прикрытое решеткой, старенькие деревянные кровати, платяной шкаф из фанеры и пара стульев. Постели на «жилых» кроватях заправлены одинаковыми выцветшими покрывалами, на двух свободных койках - только соломенные матрасы и крохотные подушки. Настя бросила вещи на одну из кроватей и осторожно потрогала рукой подстилку - наверное, когда-то такими штуками и пользовались в деревнях, но чтобы начиненный соломой тюфяк обнаружился в самом центре Парижа?! Просто не верится глазам. Настя быстро переоделась, спрятавшись на всякий случай за открытой дверцей шкафа, и решила, что первые же заработанные деньги отложит на то, чтобы снять отдельную квартиру или, на худой конец, комнату. В этом подземелье долго оставаться нельзя, даже при условии, что у нее будут хорошие соседки.
        Настя вернулась в бельевую, Жаклин одобрила ее внешний вид глубокомысленным кивком и тут же всучила ей тележку для уборки номера. Стопка чистого белья, полотенец, средства для чистки мебели и стекла, губки, ведра, тряпки - все было приготовлено заранее. Со словами «Пойдемте, я все покажу» Жаклин вывела Настю за дверь. На служебном лифте они поднялись на три этажа выше, где располагались номера для гостей заведения. За секунду до того, как двери лифта раскрылись, Жаклин разместила на лице самую любезную улыбку и легонько толкнула в бок Настю, чтобы и та последовала ее примеру. Вряд ли в такой ранний, по меркам клуба, час они могли здесь кого-то встретить: Жаклин объяснила, что представление внизу сейчас в самом разгаре. Но на территории клиента всегда нужно быть готовым к гостеприимной встрече с ним. А точнее, с ней. Хотя, как ни крути, стриптизеры для прочего персонала заведения - те же клиенты. Высшая каста. И относиться к ним надо с почтением: ведь это они приносят клубу доход, а, значит, добывают всем его работникам зарплату. Да, мальчики есть капризные и своевольные, но не стоит на них
обижаться. Они же звезды. Настя презрительно хмыкнула, Жаклин посмотрела на нее с неудовольствием и укоризненно покачала головой.
        По бордовому коридору, оклеенному тяжелыми обоями с золотым бордюром, они беспрепятственно добрались до двери в самый дальний номер - всего их здесь было семь. Жаклин быстро отперла дверь карточкой-ключом, дождавшись, когда заедет Настя с тележкой, зашла сама и принялась деловито расхаживать по номеру, проверяя, на месте ли халаты, посуда, белье. А девушка застыла на пороге в полном изумлении. Комната была шикарной - никакой крикливости или малейшего намека на порочные интерьеры борделя. Спокойная роскошь и продуманность во всем. Огромная кровать, покрытая шикарным бежевым покрывалом, возвышалась на специальной площадке в дальней части комнаты. На свободном пространстве нижнего уровня располагался изящный круглый стол, плетеные кресла и песочного цвета комод. Попасть с шумной улицы Парижа, из пыльной суеты большого города, в такой оазис спокойствия и красоты было равносильно тому, чтобы перенестись на далекий экзотический остров, забыть о назойливых буднях и погрузиться в блаженство отдыха. Жаклин заметила на губах Насти восхищенную улыбку, хитро прищурилась и, взяв девушку за руку, повела ее в
ванную комнату. Настя послушно шла за Жаклин. А когда они спустились на несколько ступеней вниз и оказались в просторном помещении, стены и пол которого были выложены песочного цвета кафелем, а все свободное пространство наполнено живыми пальмами в кадках и другими экзотическими растениями, Настя не смогла сдержать восторженного вздоха. Тут и там в зарослях стояли плетеные шезлонги, а в самом центре помещения красовался бассейн. Не слишком большой, но вполне просторный и с подсветкой изнутри.
        - Только не вздумай здесь купаться, - тут же предостерегла Жаклин Настю, заглянув в широко раскрытые глаза своей новой помощницы, - уволят сразу.
        - Разумеется, - Настя поспешила отвернуться от манящей воды и выйти из ванной комнаты, - так что я должна буду делать?
        Жаклин потратила чуть ли не полчаса на объяснения: как ухаживать за растениями, как перестилать постельное белье, менять полотенца, вытирать пыль, мыть полы. Она говорила много, объясняла Насте все нюансы. Состоятельная женщина - клиент особый. Такая готова потратить большие деньги на удовольствия, но с условием, что все будет организовано безупречно. Не приведи боже ей наткнуться на волос с головы своей предшественницы, будь та хоть женой президента, закатит директору такой скандал! Женская брезгливость - тоже немаловажная особенность. Это мужики готовы удовлетворить сексуальную потребность с приглянувшейся проституткой чуть ли не в стеклянной будке или за холщовой занавеской уличного pip-show, женщина - никогда! На этом моменте своей речи Жаклин горделиво вскинула голову. Женщине нужна иллюзия другой реальности: декорация сказки - или она не станет связываться с продажным мальчишкой вообще. Не случайно, когда в последний раз здесь делали капитальный ремонт, то пригласили лучших дизайнеров, потратили чертову кучу денег. В этом номере сделали экзотический остров, в другом - дворец, в третьем -
звездное небо, в четвертом - джунгли, и так далее. Никаких повторений! Все продумано до мелочей. Настя хотела было поинтересоваться, сколько стоит такая вот комната за ночь, но не решилась. Жаклин наконец умолкла и, дав новой горничной последние ценные указания, оставила ее одну. У Насти было всего полтора часа на то, чтобы вычистить посещенный накануне номер до кристального блеска. Если не терять времени зря - можно успеть.
        Она аккуратно сняла с кровати кое-как брошенное покрывало и начала менять постель. С каждым прикосновением к роскошным простыням, которые едва уловимо пахли дорогими духами и вчерашней страстью, к гладкой добротной мебели, которая наблюдала за играми самопровозглашенной королевы и ее временного пажа, к дорогой кафельной плитке в шикарной ванной комнате воображение Насти все живописнее рисовало ей картину недавних событий. Настя представляла себе, как взрослая француженка - примерно возраста Элен - выбрала среди стриптизеров клуба понравившегося мальчишку и удалилась с ним в номер. И никто не спросил этого глупого жиголо, желает он свою новую хозяйку, хочет ли быть ее рабом. Ему пришлось исполнять все капризы, пришлось униженно ползать перед ней на коленях, целовать, прикрывая глаза от мнимого удовольствия, и старательно изображать огненную страсть. Настя так глубоко погрузилась в свои мысли, что, не контролируя себя, осторожно присела на краешек стула и уставилась на кровать. Там, словно на экране телевизора, разворачивались, одна за другой, невероятные и завораживающие сцены. Вот мадам
приказывает ему раздеться, и он послушно стаскивает с себя полосатую майку, темно-синие брюки: сегодня он изображал на сцене морячка. Потом она заставляет его встать на колени и вылизать острые носки ее неприлично дорогих кожаных туфель. Он повинуется, играя удовольствие. А затем гостья достает из сумочки настоящую плетку и начинает осторожно - едва касаясь спины мальчишки смазанными ударами - стегать. Постепенно она распаляется не на шутку, кричит, называет его «подстилкой», старается достать кожаными хвостами плетки до самых чувствительных мест. Он не выдерживает, разражается жуткими стонами и… в ту же секунду начинает стариться прямо на глазах. На лицо набегают морщины, ноги и руки становятся дряблыми, кожа обвисает мешками, волосы седеют, и чуть ли не в пол упирается болезненно раздувшийся живот. И все это кажется естественным, словно разумеющимся само собой - только так и бывает, только в этом есть правда. В очередном безудержном крике недавний мальчик поворачивает к Насте свое лицо, и она узнает в этом жутком, перекошенном мучениями внезапном старике Сергея Сергеевича. Все в жизни становится на
свои места. Месть вершится. Настя поднимает глаза на мадам и видит в помолодевшей вдруг француженке себя…
        Она вскочила со стула как ошпаренная. Из отведенных ей полутора часов прошло уже тридцать минут, а она не успела сделать и четверти своей работы. Усилием воли Настя заставила себя забыть невероятные видения и взять в руки тряпку, но навязчивые мысли набегали то и дело, возвращаясь яркими вспышками. Подсознание оказалось сильнее ее самой: умом Настя понимала, что такие картины - следствие тяжелых душевных ран, что нужно во что бы то ни стало с ними бороться, но при этом они приносили такое удовольствие, что сопротивляться разыгравшемуся воображению не оставалось сил. Как бы то ни было, в этом состояла справедливость: женщина могла отомстить мужчине за свою боль, надругаться над ним в ответ. И это было хорошо, это было правильно. Вечный закон войны полов, по которому противники обязаны быть на равных.
        На то, чтобы довести уборку в номере до конца, ушло еще два часа, зато нигде не было ни пылинки, ни волоска. Идеально. Настя подумала, что Жаклин на первый раз наверняка простит ей задержку во времени, а может быть, и не заметит - у нее и без Насти забот полон рот. Девушка быстро сложила грязное белье и хозяйственные принадлежности в тележку и вывезла ее из сияющего чистотой номера. Аккуратно придержала дверь, чтобы та не хлопнула и не побеспокоила кого-нибудь ненароком: вдруг в соседних номерах уже кто-то появился. Стараясь не шуметь, Настя быстро катила тележку впереди себя, двигаясь к служебному лифту. Она уже почти достигла цели, никем не замеченная, как вдруг дверь в одну из комнат распахнулась, чуть не соскочив с петель. И на Настю вылетел огромный парень в нелепом костюме из тигровой шкуры, повязанной вокруг бедер. Он истошно вопил на непонятном Насте языке и трясся всем телом, словно в эпилептическом припадке. Настя отпрянула, но он кинулся к ней, впился в тонкую руку своими первобытными лапами и, продолжая дрожать, что-то стал объяснять на смеси французского, английского и еще каких-то
языков. Из всей этой испуганной невнятицы Настя поняла только несколько слов, произнесенных сначала на английском, а потом и на французском: «Спасите! Она умирает!»
        Больше всего Настя боялась, что на крики этого сумасшедшего выбегут люди из соседних номеров, и тогда ей не поздоровится. Чудом удалось внушить пугалу в тигровой шкуре, чтобы он заткнулся и дал ей пару секунд. Она откатила тележку в конец коридора и, затолкав детину в номер, из которого он только что вывалился, юркнула туда вслед за ним, захлопнув за собой дверь.
        Когда Настя обернулась, сперва убедившись в том, что дверь надежно закрыта, то увидела перед собой такое ужасное зрелище, что ей стало дурно: к горлу подкатила тошнота, перед глазами поплыли разноцветные круги. Настя схватилась за дверной косяк и заставила себя сохранять равновесие.
        На громадной кровати, сплошь покрытой звериными шкурами, лежала огромная женщина комплекции чемпиона сумо. Ее руки и ноги были широко раскинуты, глаза закатились, складки кожи и жира украшали каждую часть тела - от тройного подбородка до необъятных ляжек. Но самое страшное во всем этом зрелище заключалось не в этом. Бедра женщины, а вместе с ними и разбросанные по кровати шкуры утопали в крови. Настя закрыла ладонью рот, чтобы не закричать, и решительно двинулась к кровати. Отвернувшись, не глядя на этот кошмар, она схватила толстое запястье и попыталась нащупать пульс. Пульс никак не желал находиться, прячась под убийственными складками жира.
        - Умерла? - истерично завопил по-французски недоразвитый «мальчик» для утех.
        Настя отрицательно качнула головой, роняя со лба крупные капли пота, ей удалось наконец обнаружить тонкую пульсацию вены.
        - Я отговаривал, - продолжал орать он, - говорил, не надо!
        Странно, что на его дикие крики не сбежался еще весь клуб. Видимо, стены здесь предусмотрительный директор сделал звуконепроницаемыми.
        - Врач в клубе есть? - торопливо спросила Настя. Нерадивый жиголо вместо ответа отчаянно замотал головой.
        - Я за директором! - коротко бросила Настя и рванула к двери, перепуганный верзила кинулся следом.
        - Я сам! - Он дрожал так, что стучали зубы. - Я здесь не могу!
        - Врача, вызови срочно врача! - крикнула она в уже закрывшуюся дверь.
        Настя склонилась над женщиной, посмотрела ей в лицо. Похоже, та была в обмороке - то ли болевой, то ли эмоциональный шок. Настя сбегала в ванную за полотенцем, смочила его ледяной водой и положила несчастной на лоб.
        Директор ворвался как смерч всего через пару минут, наметанным взглядом оценил обстановку и кинул сокрушительное в своей простоте единственное слово:
«Merde»[Дерьмо (фр).] . Стриптизер в тигровой шкуре больше не трясся - он весь целиком превратился в окаменевший испуг.
        - Когда приедет врач? - Настя повернулась к директору лицом. Сейчас дорога была каждая минута - в любой момент женщина могла умереть от потери крови.
        Директор не обратил на Настю ни малейшего внимания, он поморщился, как от зубной боли или от омерзения, и спросил стриптизера:
        - Как это произошло?
        - Она, - тот снова затрясся как осиновый лист, - сама просила, умоляла. Я же не мог знать…
        - Одевайся, дебил! - процедил сквозь зубы он дрожащему верзиле.
        Путаясь и не попадая куда следует ни ногами, ни руками, юноша начал натягивать свою одежду, сваленную в углу комнаты.
        - Вы вызвали врача? - Настя сама уже находилась на грани истерики.
        - Врач будет ехать долго, - снизошел до ответа директор, - сами отвезем. Раз уж вы здесь, - он воровато оглянулся, - помогите завернуть ее в простыни.
        Настя начала метаться по номеру в поисках простыней, а директор поднял трубку телефона и куда-то позвонил.
        Когда они втроем с тяжеленной ношей съехали на служебном лифте в гараж, черный
«БМВ» стоял уже наготове, а рядом с ним - негр, который несколько часов - или лет? - тому назад провожал Настю к Жаклин.
        - Она приехала за рулем? Это ее машина? - тихо спросил директор.
        Негр молча кивнул и протянул начальнику ключи. Женщину, которая еще дышала, но продолжала истекать кровью, уложили на заднем сиденье автомобиля. Директор отвел ее неудачливого избранника в сторону и вложил в его руки ключи. Сначала тот отрицательно мотал головой в ответ на все слова директора, но потом испуганно замолчал и на подгибающихся ногах пошел к машине. Открыл дверцу водителя, сел, опасливо оглянулся на заднее сиденье и не попал с первого раза ключом в замок зажигания. Настя рванула к директору: нужно объяснить ему, что в таком состоянии человек до больницы не доедет, что трясущийся водитель на дороге - это непременные трупы, но директор сделал негру короткий жест, тот нагнал Настю в два шага, поднял и перекинул через плечо. Настя скребла по его спине руками, била ногами в живот, но негр, казалось, был сплавлен из особого металла: все ему было нипочем.
        Через пять минут он уже сдавал истерзанную кошмарным происшествием Настю на руки Жаклин. «Дай ей снотворное и уложи спать, - велел он, - переутомилась». Настя скользнула с его плеча в объятия испуганной женщины и тут же начала, обливаясь слезами, рассказывать, что произошло, но негр так зыркнул на них обеих, что начальница беспомощно запричитала: «Девочка моя, пойдем, выпей таблеточку, а расскажешь все завтра».
        Настя не помнила ни как добралась до кровати, ни как уснула. На утреннюю уборку клуба ее никто не разбудил. Проснулась она только к вечеру, услышав звонкие голоса.
        Сквозь полуприкрытые веки она увидела трех тощих девчонок, которые сидели на одной кровати, голова к голове, уткнувшись носом в газету.
        - Смотрите, это же наш директор! - прощебетала одна.
        - И что про него там пишут? - заинтересовалась другая.
        - Да нет, это не про него, - ответила первая, - его просто просят прокомментировать какой-то случай. Вот. «Сегодня в три часа утра в центральную больницу Парижа в тяжелом состоянии была доставлена известная в деловых кругах Мадин Жако - заместитель правления банка «Ла Рив Гош». В пять часов утра пациентка, несмотря на предпринятые усилия врачей, скончалась от потери крови, не приходя в себя. Привез потерпевшую некий Марк Альбер, молодой человек двадцати четырех лет без определенного рода занятий. Судя по всему, данный субъект имеет самое непосредственное отношение к смерти мадам Жако. Какое именно - покажет следствие. Молодой человек взят под стражу до выяснения обстоятельств. Экспертам удалось выяснить, что причина смертельной травмы носит явно сексуальный характер. Орудием убийства, возможно, и непреднамеренного, послужила бутылка шампанского».
        Девчонки ошарашенно замолчали, явно не подозревая, что все произошедшее с бедной Мадин Жако, которая по собственной глупости лишилась в один миг всего: и общественного признания, и чести, и жизни, было от них так близко.
        - При чем здесь наш директор? - заинтересовалась та, что сидела дальше всех от газеты.
        - Да он просто дает комментарий. Отвечает на вопросы журналиста. Слушайте:
        - Сейчас уже бессмысленно скрывать, что мадам Жако вела не совсем пристойный образ жизни. Она бывала в вашем клубе?
        - Наверное, могла бы прийти - она незамужняя, свободная женщина, но я ее ни разу у нас не видел. И мои сотрудники тоже.
        - Понятно. А как вы полагаете, человек, который ее привез, был ее любовником? Мог он иметь отношение к травме?
        - Это покажет следствие. Если да, то его справедливо накажут.
        - Месье Лошар, скажите, вы в принципе считаете нормальными такие извращенные отношения между мужчиной и женщиной?
        - Боже мой, о чем вы говорите? В своем клубе я проповедую только красоту платонических чувств, легкий флирт и романтику. Все это помогает женщине чувствовать себя молодой и красивой. Ко мне приходят, чтобы расслабиться, отдохнуть. А случай с мадам Жако - что-то вопиющее, нечеловеческое. Я чувствую только омерзение и страх за душевное здоровье нашего общества, когда слышу такие вещи.
        - Вы считаете, порок всегда наказуем?
        - Непременно. И мы с вами только что имели случай в этом убедиться.
        - Вот врет! - не выдержала одна из слушавших. - Это в нашем-то клубе
«платоническая любовь и романтика»?!
        - Лучше молчи, - процедила сквозь зубы та, что читала, - не хватало только, чтобы к нам нагрянула полиция. И выслала всех из страны.
        - Да уж, - протянула другая, - здесь, по крайней мере, месье Лошар за порядком следит. Никому бы и в голову не пришло бутылкой шампанского…
        Девчонки сокрушенно покачали головами, а Настя повернулась лицом к стене, почувствовав на губах соленые слезы. Она лежала долго - соседки куда-то вышли, - а потом снова провалилась в беспомощный сон. Ей снились дождевые черви - шевелящиеся клубки жирных тварей, расположившихся на звериных шкурах. Настя вздрагивала во сне, обливалась потом и никак не могла проснуться.


        Глава 4
        В комнате с Настей жили Адель из Нормандии, Анн из Англии и Оля с Украины. Адель еще в пятнадцать лет сбежала из дома, когда к ней, по ее же выражению, начал
«подкатывать яйца» отчим, и с тех пор в родную деревню носу не казала. Ей нравился Париж, самостоятельная жизнь. Долго она на одном месте не задерживалась - работала то официанткой, то уборщицей, то посудомойкой и всем говорила, что пишет книгу о злачных заведениях Парижа. И когда эта самая книга увидит свет, то наступит крушение карьеры многих. Только самой Адель нужно будет заранее уехать куда-нибудь подальше из страны. Анн попала в Париж по собственной дурости, и теперь ей нужно было заработать двести франков, чтобы купить билет домой, в Англию. История этой девушки была даже чересчур банальной: она влюбилась в юношу, с которым познакомилась на экскурсии в Британском музее. Молодые люди обменялись адресами - мальчик жил в Париже - и электронной почтой, началась бурная переписка. Оба признавались друг другу в любви, оба изнывали в разлуке и плавились от чувств. И Анн решила сделать любимому безумный подарок - приехать к нему в Париж. Как только начались каникулы, она правдами-неправдами наскребла денег на билет в один конец (почему-то дальше момента встречи с первой в ее жизни любовью воображение
легкомысленной англичанки не шло) и села в экспресс Лондон - Париж. Родителям соврала, что она отправляется в столицу Франции на десять дней вместе с группой однокурсников по студенческому обмену между колледжами. Родители поверили. Так что сначала все складывалось хорошо: она без приключений доехала до Парижа, разобралась с маршрутом в метро, вышла на нужной станции и отыскала студенческую квартиру своего драгоценного Поля. Тот сам открыл дверь - почему-то страшно недовольный и в одних трусах. Не успела Анн произнести ни слова, как из-за его спины выглянул юноша, завернутый в махровое полотенце, и капризно спросил: «Поль, дорогой, что там такое? Я тебя в душе жду и жду». Анн пролепетала что-то вроде:
«Простите, я ошиблась дверью» и опрометью выскочила вон. Кажется, ее пылкий Поль так и не узнал свою «возлюбленную по Интернету» - да и немудрено, виделись-то они всего один раз. Поскольку Анн так до конца и не пережила крушение своей любви, то тема всех разговоров у нее была одна: можно ли «спасти» гомосексуалиста или эти наклонности неискоренимы.
        В клубе она оказалась, познакомившись на Елисейских Полях с Адель, - та бродила в поисках будущих товарок: вдвоем с Ольгой убирать все помещения клуба они не успевали. Анн к тому моменту уже готова была на что угодно ради тарелки супа: кроме Поля, никаких других знакомых в Париже у нее не нашлось, а деньги закончились до обидного быстро.
        История Оли была не такой романтичной: на родине у нее остались муж и трехлетняя дочь. Жить было не на что, муж заработать не мог, пришлось самой искать выход из положения. Единственным привлекательным вариантом казалась поездка на заработки за рубеж. Оля обратилась в специальное агентство. Ей за неделю нашли работу и даже оформили визу. Зарплату пообещали такую, что за несколько месяцев можно было заработать на квартиру в родном Севастополе. Оля, будучи девушкой практичной, вполне сознавала, что под кодовым словом «официантка» скрывается совершенно другая профессия. Но казалось, что выбора нет: куда еще подашься с дурацким образованием
«работник культуры». Ну не в детский же сад устраиваться утренники вести: там и на хлеб не заработаешь. А здесь перетерпишь, стиснув зубы, зато накопишь денег, вернешься домой и заживешь человеческой жизнью. Оля уехала во Францию. Два месяца ей пришлось отрабатывать «долги» - за авиабилет, за визу, за услуги агентства. Бог знает, сколько бы еще длилось это невыносимое рабство, если бы не удалось сбежать благодаря соотечественнику-клиенту. Но без паспорта, без вещей и, само собой, без копейки в кармане. Приютила ее Жаклин. В качестве уборщицы Оля получала небольшие, но все же деньги. Часть из них она отправляла семье, остальное откладывала, чтобы накопить на обратную дорогу. Правда, понятия не имела ни как выбираться из чужой страны без документов, ни когда соберется достаточная сумма на билет.
        Все три девчонки были молодыми - самой старшей из них, Ольге, на днях исполнилось двадцать три - и неплохо ладили между собой. А вот Жаклин была компанией недовольна: троица с абсолютной беспечностью относилась к работе. После каждой уборки нужно было проверять, за каждым шагом следить, не проконтролируешь - и будут целыми днями болтать в своей комнатенке. Можно было, конечно, выгнать всех вон, но, во-первых, новых не сразу найдешь и где гарантия, что они окажутся лучше, во-вторых, Жаклин их по-матерински жалела.
        Настя выгодно отличалась от этих работниц: старательная, трудолюбивая, не из болтливых. Жаклин, посовещавшись с начальством, повысила ей зарплату и назначила старшей. Так что если не особенно тратиться, через несколько месяцев можно было снять в городе небольшую комнату.
        Отношения с товарками у Насти сразу не сложились: они почему-то приняли ее в штыки, ну а окончательно разрушило надежды на дружбу то, как быстро новенькая стала начальницей. Сама Настя была уверена, что причина ее повышения вовсе не в отношении к работе - Жаклин и одна справлялась со своими подопечными, - просто таким образом, деньгами и отчуждением от других, Насте хотели закрыть рот. Надо сказать, ход с отчуждением особенно хорошо удался: девушки объявили Насте бойкот и обращали на нее внимания не больше, чем на мебель. Так что «старшинства» никакого и не было.
        Настя попыталась как-то заговорить об этом с Жаклин, но та только махнула рукой:
«Работай как работала - у тебя лучше других получается, за это и платят». На вопросы о том, что стало со злополучным Марком Альбером, Жаклин молниеносно прижимала вытянутый указательный палец к губам и отвечала всегда одно и то же: «Я об этой истории знаю только из газет, ты, девочка моя, тоже, а там ничего нового не пишут». В ее глазах при этом оживал такой панический страх, что Насте становилось не по себе.
        Рабочий день начинался в одиннадцать вечера и длился до одиннадцати утра. Пока в клубе шло представление - с одиннадцати до трех ночи, - номера, за очень редким исключением, пустовали. Нужно было успеть убраться до того момента, как гостьи распалятся и, выбрав себе фаворита, уведут его наверх. Как правило, на танцполе к утру оставались только те дамы, которые пришли просто посмотреть или «на разведку». Их продолжали развлекать не разобранные гостьями «с серьезными намерениями» стриптизеры. С трех утра до закрытия клуба уборщицы приводили в порядок подсобные помещения и офис, а в восемь тридцать, во главе с Жаклин, выходили на уборку главного зала, бара и кухни. Это была самая напряженная часть работы: за полтора-два часа нужно было успеть вычистить все до блеска. В двенадцать начинались репетиции и подготовка новых танцоров.
        Настя из разговоров тренеров и художников-постановщиков, которые за каким-то чертом приходили на работу строго к десяти и до двенадцати болтались без дела, якобы придумывая новые номера, узнала, что мальчики в заведении меняются как перчатки - большинство не задерживается дольше чем на пару месяцев. Постоянные репетиции, работа каждую ночь, жесткие требования к внешнему виду - все это изматывает физически и требует массу времени. Столько, что его уже не остается ни на какую другую жизнь. Мало кто годами выдерживает. Некоторых в скором времени доканывает аморальная сторона вопроса - не каждый из вновь пришедших заранее знал о том, что ему предстоит не только танцевать и раздеваться перед дамами, но и спать с ними по первому требованию. Другие быстро находят себе из числа клиенток постоянных любовниц и увольняются, перейдя к дамам на полное содержание. Но на место ушедших приходят другие - и все движется по кругу.
        Настя с любопытством и даже мстительной радостью наблюдала за тем, как новички буквально на глазах превращаются в настоящих, прожженных шлюх. Сначала они только робко жмутся по углам, затем начинают расправлять плечи и учатся «ловить» клиенток на взгляд, потом беззастенчиво предлагают себя и проповедуют теорию «стакана воды». Переспать с незнакомым человеком - так же просто, как выпить стакан воды. Ведь естественно утолять свою жажду. И сексуальная потребность организма ничем не отличается от любой другой. А уж в юном возрасте ее столько, что одной-двумя женщинами просто не обойтись. Одним словом, каждый стриптизер с завидной легкостью находит для себя оправдание и постепенно скатывается все глубже и глубже в бездну порока. Эти продажные полумужчины закрывают глаза на то, что бескорыстные отношения с женщинами постепенно оказываются для них невозможны, стараются позабыть о том, что их коллега подхватил от кого-то СПИД, не задумываются над тем, почему БДСМ[БДСМ - сексуальное доминирование с элементами садо-мазо.] перестало быть ругательным словом и превратилось в норму жизни.
        Редко кто выходит из стриптиза с достоинством и сам становится со временем тренером или художественным руководителем клуба. Как успела отметить Настя, таких один-два на сотню. Большинство как-то иначе заканчивает свою жизнь.
        Уборщиц в клубе стриптизеры в упор не замечали - это была низшая каста, относящаяся к разряду безмолвных, но нужных в хозяйстве, животных. При них, не стесняясь, рассказывали о ночных причудах клиенток, показывали друг другу ожоги от сигарет и свежие тонкие шрамы, больше всего сокрушаясь о том, что временно испортился товарный вид. За такие проказы, конечно, дамы платили отдельно, причем очень и очень щедро. Поэтому мало кто из «актеров эротического жанра» отказывался от странных предложений.
        - Ну что, опять вчера были иголки?
        Разговаривали двое, красивый чернокожий юноша и кудрявый, похожий на ангелочка, блондин. Оба сидели на краю сцены в ожидании начала репетиции и болтали ногами. Настя ползала под ними и мыла полы.
        - Нет, - блондин, которому был задан вопрос, усмехнулся, - кое-что другое.
        - Расскажи! - Чернокожий нетерпеливо заерзал, предвкушая пикантные подробности.
        - Обойдешься, - блондин окатил коллегу презрительным взглядом.
        - Слушай, эта твоя Кароль - больная, - чернокожий обиженно надул губы и картинно покрутил пальцем у виска. - Как ты ее только терпишь?
        - Есть за что, - блондин пожал плечами и ухмыльнулся. - Хочешь сказать, ты не мечтаешь ее у меня отбить?
        - Да пошел ты! - Негр сплюнул.
        - А кто крутился, как белка, вокруг серебристого «Ситроена», который она подарила мне на прошлой неделе, и завистливо вздыхал? Держись от Кароль подальше, понял?
        - Господи, - чернокожий заерзал задницей по доскам, - да сдалась мне твоя извращенка. Я к ней близко не подойду.
        - Только попробуй, - «ангелочек» нежно рассмеялся, - у нас с ней любовь.
        - Значит, и ты больной на голову! - заключил чернокожий.
        - Ну, если ты у нас здоровый, - блондин окинул собеседника презрительным взглядом, - то тебе здесь делать нечего. Ищи другую работу. Эй, ты! - Он бросил в Настю, которая все еще терла пол, скомканным листом бумаги со сценарием своего нового номера. - Помой-ка мне заодно ботинки!
        Чернокожий плебейски расхохотался вслед за предметом своей жгучей зависти.
        Настя на всякий случай сделала вид, что не понимает по-французски, молча отошла от них подальше и продолжила уборку. «Действительно, - подумала она, - здоровых здесь и в помине нет. Все с инфицированной пороком душой, с извращением чувств. Моральные инвалиды, которых никогда не примет нормальное общество. Неудивительно, что и она тоже сюда попала - в этот душевно-сердечный лепрозорий».
        Несмотря на пережитый в первый день шок, к Насте очень скоро вернулось первоначальное любопытство: желание смотреть, слушать, угадывать. Временами ей начинало казаться, что она знает теперь о жизни клуба - его порядках, устоях и негласных правилах - столько, что сама может с легкостью управлять подобным заведением. Ей даже хотелось этого: унижать, отыгрываться на безмозглых детях порока за то, что они родились мужчинами, а превратились в подстилки. Внутренняя жизнь клуба, перевернутое с ног на голову сознание окружающих успокаивали ее, привносили ощущение равновесия и позволяли чувствовать себя частично отмщенной. Раньше Настя думала, что вряд ли сможет когда-нибудь пересилить ту боль и грязь, с которыми ей пришлось в этой жизни столкнуться: казалось, она так и будет до конца дней прятаться от людей, а теперь в ней начали просыпаться агрессия и жажда власти. Ей нужно было самой восстанавливать справедливость, уравновешивать по своему пониманию права женщин и мужчин.
        Почему-то она часто вспоминала в последнее время несчастного Тулуза Лотрека и сравнивала его судьбу с судьбами многих женщин, попавших клиентками в этот клуб. Чувственный от природы, но обиженный жестокой болезнью художник был вынужден в качестве суррогата любви питаться пороком. Лотрека не любили - он об этом знал, его деньги отдавали другому - он готов был терпеть. Без иллюзии, без сказки, пусть и продажной, ему было не выжить. Так и все эти женщины, которые приходили сюда, чтобы получить свою порцию суррогата, были обижены судьбой. Настя знала теперь многое о женах богатых людей, о любовницах известных политиков. Эти несчастные женщины со временем стали для своих мужчин не более чем атрибутами шикарной жизни: на них не обращали внимания, их не хотели, запирали в домах, словно в тюрьмах, и приставляли охрану. Известные мужчины, не задумываясь, применяли тактику «собаки на сене». И когда их женщины годы спустя получали наконец свободу за ненадобностью, они понятия не имели, что с собой делать. Кто-то сводил счеты с жизнью, кто-то пускался во все тяжкие. Последние всегда стремились купить мужчину,
словно восстанавливая потерянное равновесие, потому что когда-то покупали их.
        Другие дамы отдали всю жизнь работе и не успели ничего другого. Да, они добились высокой социальной позиции, заработали кучу денег, сделали себя, но им даже не с кем было поделиться радостью: ни мужа, ни детей, ни постоянного любовника - все время было не до того. Зато теперь только и оставалось, что спускать деньги на мальчиков, искать все более и более острых наслаждений: обычные человеческие отношения этим женщинам были уже не под силу. Они давно потеряли то, что называется вкусом к жизни.
        Третья категория состояла из тех, кто всю жизнь ощущал себя неполноценным человеком: такие женщины не получали любви от других просто потому, что не верили, будто такое возможно. Им казалось, что честнее в их ситуации заплатить.
        После месяцев жизни и работы в клубе Настя отчетливо поняла, что здесь не бывает счастливых женщин - только те, кто постоянно борется с собственной судьбой. И им кто-то должен помочь. Подсказать, как отыграться на бесчувственных тупых мужчинах за все свои несчастья. Почему-то Насте казалось, что она с легкостью сможет сделать это. Теперь на смену робости, страху и чувству собственной вины пришли совершенно новые ощущения: раздражение ничтожным миром мужчин и жажда мести.
        Настя сняла крошечную комнату неподалеку от клуба и погрузилась в совершенно новое для себя занятие. Теперь, когда у нее появился пусть небольшой и неказистый, но все же собственный угол, днем, в свободное от работы время, она делала бесчисленные наброски и заметки о работе клуба. Как умела, готовила будущий проект. В ее мозгу засела странная, но уже вполне оформившаяся мысль: открыть похожий клуб для женщин в Москве. Чтобы это было место, где несчастные дамы могли бы врачевать свои разбитые в жизненных баталиях сердца: за счет молодых, здоровых и услужливых мужчин. Уж у нее-то в заведении будут такие порядки, что ни один стриптизер не посмеет пикнуть или возразить. Ни одна звезда «эротического жанра» не раскроет рот, чтобы отказаться от сделанных ему предложений. Настя понятия не имела ни когда она снова сможет появиться в Москве, ни сколько времени и сил потребуется, чтобы накопить на клуб деньги, но ее решимости не было предела. Она приготовилась ждать годами, десятилетиями, лишь бы осуществить свою задумку и восстановить, хотя бы частично, поруганную справедливость.
        Жан заскочил в клуб рано утром - они только-только начали делать уборку в зале. Он был взволнован и бледен.
        - Ты можешь отвлечься на пять минут? - Он опасливо оглянулся вокруг - не покушается ли кто-нибудь на его персону непристойным взглядом. - Нам нужно поговорить.
        Настя быстро кивнула, почувствовав, что произошло что-то действительно серьезное, и, спросив разрешения у Жаклин, вышла в коридор вслед за Жаном, а потом провела его в по-утреннему пустой и сиротливый бар.
        - Что случилось? - Она заметила, что он не смотрит ей в глаза.
        - Эдгар погиб, - выдал он и без всяких предисловий.
        - Не может быть, - Настя похолодела. - Неужели то падение?
        Она готова была разреветься от внезапного страха.
        - Падение тут ни при чем, - поспешил успокоить ее Жан. - Эдгар погиб в автокатастрофе!
        - Нет… - Настя замерла, - этого не может быть!
        - Может, - Жан устало пожал плечами, - кому на роду написано быть сожженным, того не повесят.
        - Но, - сердце бешено заколотилось, - он же не выходил из дома, тем более не мог сесть за руль.
        - Твои сведения устарели, - Жан присел на высокий стул у барной стойки.
        - Что ты имеешь в виду? - Настя села с ним рядом.
        - Похороны завтра, - Жан вместо того, чтобы объяснять, торопливо ссыпал факты, - Элен хочет видеть на кладбище тебя. Ей тяжело. И я уверен, что обе ее дочери на похороны отца не придут.
        - Почему?
        - Не знаю, - Жан пожал плечами и тихо добавил: - И я тоже не пойду.
        - Ну, тебе-то как раз не надо, - Настя сочувственно дотронулась до его руки, - начнут болтать, что нарушены все приличия, что на похороны мужа бесстыжая Дюваль притащила любовника.
        - Вот я и не пойду, - он посмотрел ей в глаза, - тем более мы с ней расстались.
        В глазах Насти застыл безмолвный вопрос, в котором явно читался упрек.
        - Потому что она старше меня на двадцать пять лет, - Жан снова начал заметно нервничать, - у нас разные интересы, разные мнения, и вообще, я не обязан перед тобой отчитываться.
        - Нет, - Настя смотрела ему в глаза, - но ты мог бы остаться с ней на время, сейчас ей нужен близкий человек!
        - Вот я и прошу тебя! - почти выкрикнул он.
        - Почему ты ушел?
        - Честно? - Жан виновато опустил глаза. - Полюбил другую - ее же аспирантку. И ничего не могу с этим сделать!
        Настя в ответ только пожала плечами. Жан торопливо попрощался, она не произнесла ни слова, лишь кивнула в знак того, что услышала и отпускает. Он встал и, опустив голову, поплелся к выходу. Было видно, как сильно переживает он из-за всей этой истории, но и против своих чувств идти не привык. Настя подумала о том, что, по крайней мере, Жан никого не обманывал и поступил честно. Пусть недолго, пусть меньше года, но Элен была счастлива. А это тоже не так уж мало значит под занавес. И счастье ее, несмотря на первичные опасения Насти, было искренним. Этот мальчик действительно в то время ее любил.
        Настя тяжело вздохнула и отправилась к Жаклин отпрашиваться на завтра.
        Элен сама открыла дверь, из-за которой на Настю пахнуло безнадежностью и холодом. Мадам Дюваль выглядела плохо: тени вокруг глаз, уставшая кожа, бессмысленный взгляд. Она обрадовалась Насте - на секунду засияли живым блеском глаза, - но у нее не хватило сил, чтобы выразить свои эмоции вслух.
        - Проходи, - Элен распахнула шире дверь и посторонилась. - Ты уже знаешь?
        - Да, - Настя запнулась. Она знала, что в таких случаях принято говорить, но нужные слова никак не желали сходить с губ, - поэтому и пришла.
        - Что, опять написали в газетах? - У Элен болезненно скривились губы.
        - Нет-нет, - тут же успокоила Настя, - мне сказал Жан.
        - Как?! - Элен обессиленно опустилась на стул. - Где ты его видела?
        - Сегодня утром он пришел ко мне и попросил побыть с тобой.
        Элен закрыла лицо ладонями и безутешно, как ребенок, заплакала.
        - Ты видишь, - сквозь рыдания ее слова едва можно было разобрать, - они все меня бросили. Сначала Эдгар предал, потом дети, потом Жан - ты не представляешь, как я его любила! А теперь Эдгар умер, Жан бросил. Что я им сделала? Я так старалась быть полезной…
        - Он тоже тебя любил, - Настя опустила глаза, сама не понимая, зачем она это говорит.
        - Эдгар? - спросила Элен сквозь рыдания.
        - Я говорю про Жана, - она положила ладонь на колено Элен. - Он действительно тебя любил. А не притворялся, как делают многие.
        - Откуда, - Элен отняла лицо от ладоней, - откуда ты это знаешь?
        - Я чувствую, - Настя горько усмехнулась, - ты уж поверь моему опыту.
        Всю ночь Элен и Настя проговорили, по очереди готовя крепкий кофе. Спать в доме, где недавно находился живой человек, обретший теперь свое временное пристанище в морге, было невозможно и страшно, вот они и решили совсем не ложиться.
        Тело привезли на кладбище ровно в двенадцать - там уже ждали. Народу на похороны пришло немного: бывшие подчиненные Эдгара, да и то, как поняла Настя, далеко не в полном составе, некоторые коллеги Элен и ее аспиранты. Последние явились с огромным венком. Элен нервно оглядела компанию: ни Жана, ни его новой подруги не было. Это обстоятельство обрадовало мадам Дюваль - после бессонной ночи она ощущала себя как зомби: только запрограммированные действия и эмоции. Никакие возбудители чувств извне ей сейчас не были нужны. Скорбная процессия двинулась по аллеям старого кладбища вслед за гробом, Настя старалась держаться как можно ближе к Элен. Та не плакала, но каждый шаг давался невероятно уставшей от потрясений пожилой женщине с огромным трудом. Крышка гроба была закрыта. В группе провожающих Эдгара в последний путь вполголоса обсуждали то, насколько сильно пострадало лицо погибшего при аварии. Элен не вмешивалась, хотя могла одним своим словом ответить на все возникшие вопросы: ей, как жене, пришлось пройти процедуру опознания. Совершенно одной.
        Католический священник произнес над гробом скорбные слова - Настя не вслушивалась в их смысл. А потом вдруг начался дождь. Сильный, неистовый, словно кто-то повернул на небе вентиль и намеренно включил гигантский душ. Над головами взметнулись черные зонты, Настя прижалась к кому-то в толпе, чтобы не промокнуть. Она посмотрела на свои ботинки, которые на глазах начали утопать в стремительно образовавшейся под ногами луже, перевела взгляд на рыхлую горку земли, извлеченную из свежевырытой могилы, и покачнулась от страха - в ней копошились громадные дождевые черви…
        После похорон Настя поехала к Элен: посмотрела на ее бледное лицо, умоляющие глаза и поняла, что не сможет оставить свою бывшую хозяйку одну. Элен благодарно пожала ей руку и молча села в машину.
        Когда они подъехали к дому, Настя заметила, что калитка открыта, входная дверь - тоже. Почему-то первой идиотской мыслью было, что вернулся Эдгар, а на кладбище они попали случайно, по ошибке. Эдгар жив, просто уезжал куда-то, а теперь вот вернулся домой. Элен была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила ни открытой двери, ни распахнутой калитки. Настя решила, что должна войти в дом первой, пусть Элен пока припаркует машину: не нужно сейчас этой бедной женщине лишних страхов и волнений.
        Настя вышла из машины. Перед дверью застыла - сердце колотилось бешено. Пальцы осторожно коснулись обивки, и дверь протяжно скрипнула под Настиной ладонью, поддавшись безо всяких усилий. В доме было тихо, только витал невесть откуда взявшийся аромат свежего кофе. Настя хотела было выбежать на улицу, но вовремя остановилась: нельзя пугать Элен, у нее и так уже нервы ни к черту. На цыпочках Настя стала пробираться к столовой, застыла перед дверью - внутри раздавался едва различимый шелест: то ли кто-то шепотом переговаривался, то ли работал телевизор. Настя зажмурилась от страха и распахнула перед собой дверь - почему-то она была уверена, что когда откроет глаза, то увидит перед собой Эдгара - в инвалидной коляске, с перекошенным от злобы и презрения лицом. Такого, каким он предстал перед ней в самую их первую встречу.
        Настя разомкнула веки и удивленно уставилась на непрошеных гостей. За столом сидели четверо: две женщины и двое мужчин, ни один из которых даже отдаленно не напоминал Эдгара Дюваля. Настя выдохнула с облегчением и натянуто улыбнулась, ей криво и непонимающе оскалились в ответ. И тут она почувствовала, что практически отлетает в сторону, - Элен пронеслась мимо, как ураган, кинулась к одной из женщин, обняла ее, расплакалась, потом бросилась к другой. Настя смотрела на все это широко раскрытыми глазами и никак не могла сообразить, что здесь происходит, пока из глубинных слоев памяти не вынырнуло очевидное: дочери Элен. Со своими мужьями.
        - Извини, - сказала одна из них, - мы не могли успеть на похороны.
        - Ничего. - Элен, превратившаяся за долю секунды в добрую и неожиданно счастливую старушку, обнимала по очереди то одну, то другую. - Главное, вы приехали.
        - Мама, как он умер? - Вопрос повис в воздухе. Элен долго молчала, прежде чем заговорить.
        - Он разбился в машине.
        Обе женщины прижались к Элен и заплакали. Мужчины смущенно отвели глаза, стараясь не смотреть в их сторону.
        Настя долго топталась на пороге, не зная, как ей быть: пройти в комнату и тоже сесть за стол или тихо удалиться. Наконец Элен очнулась и сама вспомнила о ней.
        - Настя, проходи, не бойся.
        Мадам Дюваль была заплаканна, но глаза ее улыбались.
        - Это мои дети. - Она обвела широким жестом присутствовавших в столовой взрослых людей.
        - Можно я пойду? - Теперь, когда Элен была не одна, а с дочерьми, Настя чувствовала себя в этом доме лишней.
        - Подожди. - Элен подошла к ней и усадила за стол. - Через час придет нотариус, чтобы зачитать завещание Эдгара. Я хочу, чтобы ты осталась.
        Дамы в недоумении переглянулись.
        - Я не знала, что папа успел оставить завещание, - удивленно заметила одна из них.
        - Успел, - сказала Элен, сев наконец за стол, - сразу же после первой аварии. А месяц назад он его заново переписал. Словно предчувствовал…
        Настя осталась и целый час слушала унылые разговоры ни о чем: о быте, о работе, о пустых житейских новостях. Смерть Эдгара никто не обсуждал, и самого его не вспоминали - Насте даже стало немного за него обидно. Она молчала и все время пыталась прислуживать, как раньше: подавала чай, предлагала печенье, убирала грязную посуду. А ровно в четверть пятого явился нотариус - толстый усатый мужчина в дорогом костюме. И все перешли в кабинет. Нотариус сел за письменный стол и начал читать. Присутствующие расположились на креслах, на диване, а Настя примостилась на стуле в уголке комнаты и тут же начала засыпать - она была на ногах уже вторые сутки. Нотариус что-то неразборчиво бубнил, а потом послышался какой-то всеобщий возглас. Настя испуганно открыла глаза: все смотрели на нее с раздраженным удивлением, и только Элен - с такой радостью и ожиданием ответных эмоций, будто она, Настя, только что была номинирована на Нобелевскую премию.
        - Простите, я что-то пропустила? - Насте было неуютно под этими тяжелыми взглядами.
        - Месье Эдгар Дюваль оставляет в наследство мадемуазель Анастасии Смирновой сто тысяч евро со своего основного счета в знак благодарности за человечность и с просьбой его простить, - повторил нотариус, прочитав во второй раз соответствующий параграф документа.
        Не сразу, только через какое-то время, повисшее в гробовой тишине, Настя осознала смысл сказанного.
        - Я не просила, - тихо пролепетала она, - мне не надо.
        - Вы можете отказаться от наследства в пользу родственников, оформив и заверив нотариально соответствующий документ, - тут же услужливо подсказал нотариус.
        Настя уже хотела было открыть рот и сказать, что именно так и желает поступить, но Элен остановила ее властным жестом:
        - Эти деньги принадлежат тебе. - Суровым взглядом она обвела всех присутствующих. - Нам Эдгар оставил более чем достаточно. Несмотря на то, что в жизни он был… - она осеклась и не стала договаривать. - В смерти оказался порядочным человеком.
        - Но, - Настя хотела сказать, что не хочет, чтобы ее считали воровкой, не нужна ей чужая ненависть, пусть лучше эти деньги достанутся дочерям месье Дюваля, но Элен тут же ее перебила:
        - Благодаря тебе он прожил целый год полноценной жизнью. - Она тяжело вздохнула. - Снова научился верить в себя, побеждать. Ты одна была с ним рядом.
        Настя ничего не могла сказать в ответ - слезы навернулись на глаза, ей вдруг стало невыносимо жалко и Эдгара с его разбитой жизнью, и Элен с ее попавшей в катастрофу судьбой, и дочерей, которые не умели вовремя простить своего отца.
        Она закрыла руками лицо и вышла из комнаты. Если бы только люди лучше понимали один другого, не пытались судить - все в этой жизни складывалось бы иначе. Не махнули бы друг на друга рукой два близких человека, не отвернулись бы от них их взрослые дети, не пришлось бы Насте стать частью и участником трагедии чужой для нее семьи. Хотя, что уж там говорить, и в собственной семье все то же самое. Наверное, это такой чудовищный закон жизни: самые близкие люди требуют друг от друга невозможного и не умеют прощать - отец с матерью до сих пор кляли ее за все, что случилось, и искренне считали пропащей. Когда Настя размышляла об их отношении к ней, об измучившем ее недовольстве, даже презрении родителей, только вернувшаяся воля к жизни и едва нарождающееся стремление к власти покидали ее. Она чувствовала свою вину перед близкими за их неоправданные надежды, ощущала себя недостойной родительской любви и в то же время ненавидела обоих за слишком жестокую кару - отчуждение. Отец так и не разговаривал с Настей с момента ее бегства в Париж, мать изредка звонила, но всегда только с дежурными вопросами: «Как
дела?» и «Что нового?», видимо, втайне надеясь, что Настя хотя бы во Франции образумится и выйдет наконец замуж. Знала бы мама, как сильно отличались ее мечты от Настиных жизненных реалий.
        Элен вышла вслед за Настей минут через двадцать - та просидела все это время за столом, погрузившись в неприятные мысли. Настя посмотрела вопросительным взглядом, Элен согласно кивнула. Девушка тут же встала и собралась уходить.
        - Я рада, что ты теперь не одна, - произнесла она шепотом, когда Элен подошла к ней, чтобы обнять.
        - Я тоже, - Элен улыбнулась, - а ты приходи в любое время. Или вернешься теперь в Москву?
        - Нет, - Настя вздохнула, - не сейчас. А деньги пусть останутся пока у тебя. Я потом заберу.
        - Хорошо, - Элен сильнее прижала ее к себе, - как скажешь.
        Настя шла к метро под накрапывающим дождем и размышляла о жизни и смерти. Важно, что станут люди говорить о тебе потом, после того как закончится земной путь. Обиды забудутся, мелкие неприятности пройдут, а вот доброе имя может жить вечно. Но в ее потерянной жизни нет места ни высоким помыслам, ни великим делам. Откуда им взяться? Последние месяцы все подчинено лишь одной полоумной идее: отомстить роду мужскому за причиненные страхи и боль. Настя подумала, что «клуб для дам», идею которого она холила и лелеяла, - бред чистой воды. Нельзя опускаться до этого, нужно стараться жить и беречь свою душу вопреки. Назло неурядицам, преступлениям, грязи. Да, это легко сказать. А если нет сил бороться с окружающим миром и с самой собой в одиночку? Ведь не с кем разделить сомнения, страхи, нет понимающего близкого человека.
        Мелкая морось подействовала на Настю как душ, и это было кстати: с одиннадцати вечера ей предстояло отработать полную смену. Третьи сутки подряд без сна. Но она не жалела о потраченном времени: знала, что ее присутствие помогло Элен, и сейчас это было главным. Если бы только всем женщинам, попавшим в беду, она, Настя, могла помочь! Жизнь бы наполнилась смыслом.
        Настя вернулась к себе, чтобы переодеться перед работой и что-нибудь съесть - за весь день она выпила только несколько чашек кофе. Открыв дверь подъезда своим ключом, девушка поднялась по древней деревянной лестнице на последний этаж и отперла комнату. Обстановка здесь была более чем скромной: кровать, письменный - он же обеденный - стол, старинный шкаф для вещей и древний буфет. Бедно. Тускло. Зато здесь она могла быть одна. Несмотря на пробуждающиеся в ней жестокость и черный цинизм - она уже столько в жизни увидела и испытала, что оставаться прежней не могла, - временами накатывали такие волны стыда и непонятного чувства вины неизвестно перед кем, что хотелось спрятаться, скрыться ото всех. Побыть в одиночестве. Все это уживалось в ней теперь одновременно, раздирая душу клещами внутренних противоречий.
        Настя полюбила свое новое жилище: старинный дом, деревянные перекрытия, крохотный парижский двор. Она старалась отвлечься от жестокой внутренней борьбы, которая неизменно оборачивалась кошмарными снами и жуткой головной болью, разгадывая секреты древних стен ее пристанища. Ей казалось, что именно в таких скрипучих домах, неподалеку от Елисейских Полей или Монмартра, обитали полтора столетия назад художники, поэты, музыканты, стекавшиеся в Париж чуть ли не со всего света. Наверняка они собирались в похожих тесных комнатах, чтобы читать друг другу стихи и брататься за кружкой дешевого французского вина. А потом, выудив из карманов последние деньги, на которые предстояло жить еще целый месяц, идти к проституткам.
        Настя словно видела черно-белое кино: вот на ее подоконнике сидит печальный молодой человек, почему-то до боли в груди похожий на Николая, и читает вслух только написанные стихи:
        Я прожил молодость во мраке грозовом,
        И редко солнце там сквозь тучи проникало.
        Мой сад опустошить стремились дождь и гром,
        И после бури в нем плодов осталось мало…
        И все вокруг слушают, затаив дыхание, расположившись кто на полу, кто на кровати с непременно дымящимися трубками или папиросами в зубах. Он заканчивает, и раздаются разрозненные хлопки, кто-то встает, жмет поэту руку. Сколько бы Настя ни представляла себе эту картину, стихи этот то ли Николай, то ли Шарль Бодлер каждый раз читал разные. Но главное состояло в том, что все они были про нее, Настю. И возмутительно точно передавали то, что с ней творилось, что произошло. Временами она боялась даже дышать - так живо представали перед ней тайные посетители. И она не хотела их спугнуть, лишиться главной и неуловимой мысли, которая рождалась в ней от услышанных стихов.
        А когда видения не желали повторяться и одиночество давило на нее с невероятной силой, Настя в который раз перечитывала «Цветы зла» - здесь, в Париже, это была ее единственная книга. Теперь Настя понимала, что Шарль Бодлер не выдумывал грязь и ужасы жизни, как ей казалось в юности. Он их просто знал.
        Шаг за шагом жизнь в Париже, в крохотной комнате за Елисейскими Полями, входила в размеренную колею. Настя привыкла к распорядку, привязанному к часам работы клуба: днем она спала или размышляла об открытии своего заведения, а ночью работала уборщицей. И, оказывается, так тоже можно было жить. Или, точнее, выжидать своего часа в этом перевернутом мире, где днем спят, ночью бодрствуют, а женщины покупают мужчин. Лучше так, чем наоборот. Настя успела изучить психологию женщины, которая искала в клубе утешения и, пусть продажной, но именно любви. Секс был только крохотной частью того действа, того спектакля, который каждая гостья разыгрывала с помощью стриптизера сама для себя. Дама приходила, чтобы влюбиться, чтобы влюбились в нее. Без этого нагнетания эмоций никакие постельные сцены не были возможны или нужны. Совсем иначе вел себя мужчина, заглянувший на досуге в бордель: ему подавай только тело, а душу лучше выбросить, как ненужный ингредиент. Женщину возбуждает игра воображения. Мужчину - ляжки и груди. Между миром мужчин и миром женщин - чудовищная пропасть, непреодолимая бездна. И зачем только
для совместной жизни богом были определены настолько разные существа?!
        Мысли о хронической несовместимости полов роились в голове, как проснувшиеся после зимней спячки мухи. Настя в бельевой гладила простыни и пододеяльники. Это занятие ничуть не мешало ей думать, тем более что спешить пока было некуда. Пробило всего лишь пять часов утра. Номера уже в порядок приведены, а до уборки зала еще три с половиной часа. Нарушив тишину, вдруг в комнату влетела Жаклин, так резко, что чуть не сшибла гладильную доску, утюг, а заодно и Настю.
        - Быстрее! - Жаклин на ходу выдернула из розетки шнур и схватила девушку за руку. - Там женщине плохо!
        - Я же не врач, - Настя не пыталась упираться, но и не знала, зачем ей туда идти, - я ничего не смогу сделать!
        - Сможешь, она в бреду! И говорит, кажется, по-русски. Кроме тебя, никто не может понять.
        Они торопливо поднялись на гостевой этаж по служебной лестнице и бросились в противоположный конец коридора. Жаклин распахнула дверь в тот самый номер, где Настя убиралась первый раз, - «экзотический остров» - и затащила ее внутрь.
        На кровати лежала мадам неопределенного возраста, до подбородка укрытая одеялом, и ловила ртом воздух. Рядом с кроватью на коленях стоял испуганный стриптизер - звезда местного шоу - и скороговоркой шептал какие-то слова. Видимо, молился. Директор уже был в комнате. Наблюдая за происходящим с едва скрываемым интересом, он, видимо, размышлял, придется сливать из-за этой полудохлой тетки одного из лучших танцоров клуба или она еще оклемается и все обойдется.
        Настя склонилась к женщине: та едва шевелила губами, шепча попеременно два слова:
«сумка» и «таблетки». Она произносила их на русском языке без малейшего акцента.
        - Где ее сумка? - закричала Настя.
        Стриптизер вскочил, метнулся в ванную комнату и, через секунду вернувшись, кинул Насте дрожащими руками светлую дамскую сумочку. Настя открыла ее, вывалила содержимое прямо на пол и начала судорожно рыться в вещах незнакомки. Цитрамон, но-шпа, активированный уголь - все какая-то дорожная ерунда. Наконец нашла упаковку нитроглицерина, вскрыла, непослушными пальцами засунула таблетку женщине в рот.
        - Выйдите отсюда, ей нужен покой, - Настя кинула просительный взгляд на Жаклин, смертельно боясь, что сейчас директор скажет, что эту гостью тоже нужно завернуть в простыни и отнести в машину, как мадам Жако, и тогда с неизвестной Настиной соотечественницей, скорее всего, случится то же самое, больное сердце - не шутка.
        Директор недоверчиво покосился в сторону Насти, но все-таки вышел за дверь, за ним моментально последовали остальные. Танцор уходил с таким явным облегчением, что Настя могла ему только позавидовать.
        Через некоторое время женщина задышала ровнее, кажется, приступ прошел, и теперь она провалилась то ли в обморок, то ли в изможденный сон. Настя вздохнула и села на пол. Чтобы чем-то себя занять, она начала складывать в сумочку разбросанные вещи: косметичка, таблетки, записная книжка, два мобильных телефона, толстый бумажник, визитница. Настя открыла узкую серебряную коробочку и заглянула внутрь. Достала одну из визиток с российским гербом наверху и прочитала: «Лидия Сергеевна Панова, руководитель Департамента МВД РФ, генерал-лейтенант». Настя испуганно обернулась належавшую под одеялом даму и на всякий случай отодвинулась от нее подальше. Быстро сунула визитку на место, покидала все вещи в сумку и стала ждать, что будет.
        Лидия Сергеевна открыла глаза лишь через несколько часов, мутным взглядом обвела комнату, вспомнила что-то и болезненно поморщилась.
        - Вы как? - едва слышно, чтобы не напугать ее, спросила Настя.
        - Кажется, лучше, - Лидия Сергеевна попыталась приподняться в кровати, но ей это не удалось, - только вот слабость.
        - Ничего, - поспешила утешить Настя, - скоро пройдет. Вам нужно отлежаться. Проблемы с сердцем?
        - Последний год бывают, - она говорила с трудом. - Нервы.
        - Так вы не запускайте, - Настя пересела с пола на кровать, - лечить нужно.
        - Некогда, - Лидия Сергеевна вяло улыбнулась, - да и если узнают на работе, отправят на пенсию.
        - А вы за границей лечитесь - в Германии, например, прекрасная медицина, в Израиле, - подсказала Настя, наслаждаясь тем, что можно говорить по-русски.
        - Какая ты шустрая, - Лидия Сергеевна посмотрела усталым, но пронзительным взглядом, - я подумаю. Москвичка?
        - Да, - Настя опустила глаза.
        - Кем в вертепе этом работаешь? - Насте стало неуютно от ее вопроса, хотя, казалось бы, кто из них двоих должен сейчас стыдиться? Но Лидия Сергеевна держалась, лежа в кровати, так, будто сидела на официальном приеме в правительстве: строго, самоуверенно и чуть надменно.
        - Уборщицей.
        - А-а-а, - тема оказалась исчерпана. Лидия Сергеевна слишком устала для того, чтобы продолжать дознание. Она закрыла глаза и, казалось, снова заснула.
        Настя больше не боялась оставить ее одну - если уж человек в состоянии разговаривать, да еще и устраивать допрос, значит, умирать пока не собирается. Она на цыпочках подошла к двери, выдернула карточку-ключ и вышла. Теперь предстоял разговор с директором - если он не согласится вызвать врача или хотя бы позволить Пановой оставаться в номере столько, сколько нужно, Лидию Сергеевну ждут серьезные неприятности.
        - Ну? - директор встретил Настю вопросительным взглядом.
        - Сердце, - коротко ответила Настя, - сейчас уже лучше. Директор тут же схватился за телефон:
        - Скажу, чтобы вывозили.
        Настя, поражаясь собственной решимости, подошла к нему вплотную, нажала пальцами на рычаг и сразу же ощутила, как чувство собственного достоинства наполняет ее. Хватит уже всех и вся на свете бояться! Да и чем может грозить ей стычка с этим подлецом, кроме потери паршивого места уборщицы?! А на весах лежит жизнь другого человека. Женщины.
        - Нельзя никуда сейчас вывозить, - Настя говорила так твердо, что в глазах директора поселилось замешательство, - ей нужен покой.
        - У меня здесь не лазарет! - прошипел он, оклемавшись от первого шока. Надо же, какая-то уборщица смеет ему перечить!
        Они долго и нервно обсуждали судьбу Пановой. Настя держалась молодцом и даже успела усвоить, что командный тон действует куда эффективнее пустых уговоров. Из затянувшегося спора с директором она вышла победительницей - он разрешил мадам остаться, правда, с одной существенной оговоркой. Лидия Сергеевна могла лежать в номере сколько угодно при условии его полной оплаты. Кроме того, придется раскошелиться и на никому не нужные услуги одного из стриптизеров. Настя быстро прикинула в уме - даже за два дня получается шесть тысяч евро как минимум. Безумные деньги! А у нее даже нет возможности поинтересоваться, станет ли Лидия Сергеевна платить. В итоге Настя махнула на свои опасения рукой и решила, что в случае чего заплатит сама - теперь благодаря Эдгару денег у нее было предостаточно. Стоит только позвонить Элен.
        Приглашать врача директор наотрез отказался, и Настя, выходя из его кабинета, изо всех сил саданула с досады дверью. Она решила, что в отместку все ближайшие дни будет заниматься только Лидией Сергеевной. Пошли они к черту со своими глажками и уборками. Она не отходила от Пановой ни на шаг целых два дня. Оберегала ее покой, не разрешала вставать, сама приносила еду из кухни и заставляла есть. А главное, вела себя так, будто все произошедшее - в порядке вещей и не требует ни обсуждения, ни вопросов. Ну, мало ли, стало важной даме плохо в борделе, да кому какое дело?! Кажется, именно за такой конструктивный подход Панова была ей отдельно благодарна.
        Они не говорили о жизни, не обсуждали личных проблем - только бытовые вопросы. К концу вторых суток к Лидии Сергеевне вернулись силы, и она начала вставать, зато Настя просто валилась с ног от усталости. Прощались тепло, словно родные. Лидия обняла Настю и сунула ей в руки одну из тех самых визиток. На аккуратном глянцевом прямоугольнике с российским гербом размашистым почерком был приписан мобильный телефон. «Звони в любое время, если понадобится помощь, - сказала Лидия, - не стесняйся». А Настя поймала себя на мысли, что запросто обратится к новой знакомой, когда обстоятельства того потребуют. И не будет никакого «стеснения»: после открытой перепалки с директором это чувство, кажется, безвозвратно ушло. И черт с ним! Невелика потеря.
        Платить за «лазарет» Насте не пришлось - Панова сама потребовала счет. Едва на него взглянула, вынула из сумки плотную пачку денег, отделила часть и, не считая, бросила на стол. «Надо же, погуляла», - усмехнулась она, взяла сумку и вышла за дверь. Настя смотрела ей вслед и устало размышляла о том, что только с женщинами и можно иметь дело: они не такие неблагодарные твари, как мужчины. Тем, сколько добра ни сделай, все равно умудрятся обмануть и предать.


        Глава 5
        - Настя, ты почему сама не звонишь? - голос в трубке звучал обиженно и резко. - Все время я!
        - Не успеваю, - Настя тяжело вздохнула в преддверии набивших оскомину телефонных баталий, - много работы.
        - А-а-а. По разочарованному, всегда одинаковому мотиву этого «а-а»
        Настя безошибочно угадывала мамины мысли: «Неблагодарная дочь!» - и тут же раздражалась.
        - Что нового? - заторопилась она, чтобы пресечь возможные расспросы.
        - Все по-старому, - мама едва сдерживала в голосе желчь, - бумаги вот пришли, что тебя из аспирантуры отчислили!
        - Давно уже пора, - усмехнулась Настя. - И так что-то долго тянули.
        - Как ты относишься к жизни?! - вспылила мама. - Откуда эти безразличие и цинизм?! Я переживаю, даже отцу говорить ничего не стала, чтобы тебя не ругал…
        - Он же не разговаривает со мной, - перебила Настя, - уже три года!
        - Ну, значит, в этом виновата ты!
        - Ну, значит, я!
        Обе обиженно замолчали.
        - Да, - на этот раз, как ни странно, мама взяла себя в руки первой, - тут к тебе какой-то молодой человек заходил.
        - Кто? - Настя похолодела от ужаса. - Ты его знаешь?
        - Нет, - глубокомысленно ответила она, - но мы познакомились и мило побеседовали.
        - Он представился?! - Настя не знала, что и думать. Если это кто-то из людей Сергеича, который до сих пор не смирился с ее побегом, вряд ли человек стал бы разводить разговоры и тем более - называть свое имя. А мама после его посещения не была бы такой привычно недовольной и в то же время спокойной.
        - Да, - голос звучал без малейшего волнения: значит, совершенно точно, не расспрашивали и не угрожали, - назвался Стасом, твоим давним знакомым. Почему, интересно, я его не видела раньше? - Настя печально усмехнулась в ответ, спросив про себя: «А что ты вообще, родная моя, видела, кроме своих навязчивых идей?» - Оставил для тебя письмо. Хочешь, распечатаю и прочитаю?
        - Нет, не надо, - до Насти наконец дошло, кто это был, и она опять занервничала. - Стасом?! А как он выглядел? Высокий блондин?
        - Точно! - непонятно чему обрадовалась мама. - И…
        - Что-то на словах передавал? - нетерпеливо прервала ее Настя.
        - Сказал, что тебе надо возвращаться, - вздохнула мама, - ты же знаешь, и я так считаю.
        - Знаю, мама. И все?
        - Да, вот еще, - она зашуршала какими-то бумажками, - оставил свой номер телефона. Просил по возможности позвонить.
        - Диктуй! - Настя нашарила на столе ручку и лист бумаги.
        Она битых тридцать минут вертела в руках листок с номером телефона Стаса и размышляла, как быть. Вряд ли он пришел к ее родителям по приказу хозяина: давно мог бы это еделать. Зачем было ждать несколько лет? Но что побудило так неосторожно - за ним же могли следить - раскрывать ее адрес? И если она позвонит, а его телефон прослушивается, номер в Париже тут же вычислят. Хотя за себя она не боялась - уже приняла критическую дозу страхов, которых вполне могло бы хватить на несколько жизней. Чувство это давным-давно затупилось. Да и в жестоких условиях клуба, до отказа набитого амбициозными ничтожествами в лице стриптизеров, она научилась за себя постоять. Единственное, что сейчас останавливало, - это последствия, которыми ее звонок мог обернуться для родителей.
        Настя помедлила еще, взвесив все «за» и «против», а потом решительно взяла в руки трубку и набрала номер Стаса. Ответили сразу же - после первого гудка.
        - Алло? - Голос прозвучал тихо, но Настя сразу его узнала. Ярко, даже слишком, всплыли перед внутренним взором события трехлетней давности, воспоминания о которых никуда не делись, а жуткой, заплывшей гноем занозой засели в мозгу.
        - Добрый день, - произнесла она в ответ чуть ли не шепотом.
        - Настенька?! - Чего она не ожидала, так это столь бурной реакции. - Солнышко! Умница! Ты позвонила! Как ты живешь?
        - Живу, - Настя пожала плечами и автоматически спросила: - А ты?
        - Я в порядке! - радостно сообщил Стае, его голос просто-таки звенел от безудержного возбуждения. - И так счастлив, что ты нашлась!
        - А ты долго искал? - осторожно спросила она.
        - Нет, - Стае вздохнул, - заехал к твоим родителям пару месяцев назад. А до этого и не пытался.
        - Почему? - Настя, как ни старалась, не могла дать никаких разумных объяснений внезапному появлению Стаса.
        - Боялся вывести на тебя… - он замолчал.
        - А теперь уже не боишься? - помимо воли слова прозвучали грубо.
        - Теперь некого, - Стае сделал долгую паузу и отчетливо, словно диктор, произнес: - Сергей Сергеевич повесился в тюремной камере три месяца назад.
        - Неужели правосудие?! - Настя усмехнулась, не веря, что такое возможно.
        - Да нет - недооцененные конкуренты, - пробормотал Стае.
        - Ну-ну, значит, за три года в Москве ничего не изменилось. А ты теперь где?
        - Пока что нигде, занимался продажей дома.
        - Того самого? - Да.
        На этом слова иссякли. Насте был неприятен и сам Стае, и этот бесцельный разговор - слишком неоднозначно раскрывалось в нем ее прошлое.
        - Ты вернешься? - Стае первым нарушил тишину.
        - А зачем? - ответила она вопросом на вопрос.
        - Я тебя жду. Все это время ждал, - Стае запнулся. - Если тебе сложно самой, я прилечу в Париж. И мы вместе…
        - Ну, - Настя поняла, что он хотел сказать, и болезненно ощутила, что не желает ничего подобного, - не знаю, перезвоню.
        Она не стала дожидаться его возражений или просьб договориться обо всем прямо сейчас: просто повесила трубку. На часах было восемь вечера. Настя быстро встала из-за стола, в раздражении сорвала со спинки стула сумку и отправилась на работу.
        Всю дорогу по петляющим улочкам от крошечной квартирки до клуба в голове девушки настойчиво пульсировало одно-единственное слово: «Зачем?» Зачем возвращаться в Москву? Этот город для нее печален и мертв: ни друзей, ни близких (родственники со звериным оскалом не в счет), ни надежд. Но и в Париже оставаться теперь вроде бы незачем. Каждый день разгребать авгиевы конюшни - сходить с ума от одиночества, глушить пустоту видениями и звучащими в голове стихами? Зачем? Три года в Париже были лишь ожиданием, заточением на задворках старинных улиц. Рано или поздно это должно было закончиться. Значит, время пришло.
        Настя не стала увольняться сразу - еще целый месяц она ходила на работу в клуб: драила, мыла, убирала. Точнее, создавала видимость. А на самом деле при каждом удобном случае пробиралась в административный блок и делала копии со всех документов, договоров, счетов, которые казались ей важными или полезными. Благо за давно намозолившей всем глаза уборщицей никто не следил - привыкли к ее вездесущему форменному платью, порядком поизносившемуся за пару прошедших лет.
        Мысли теперь постоянно вертелись вокруг возвращения в Москву: Настя окончательно и бесповоротно приняла решение открыть клуб мужского стриптиза для богатых женщин. Этот проект отвечал всем ее потребностям и мечтам: создать мир, где мужчина однозначно и беспрекословно будет подчиняться женщине, где она сама, хозяйка положения, установит собственные правила и условия бытия. Хватит уже жить по законам других.
        Через месяц она наконец решилась и набрала номер Стаса. То ли от неожиданности, то ли от счастья он на целую минуту потерял дар речи - Настя сидела с прижатой к уху трубкой и раздраженно ждала, когда же он заговорит. А на следующий день Стае прибыл утренним самолетом в аэропорт Шарль де Голль. Видимо, заранее подготовился к поездке - откуда в мужчинах такая самоуверенность? - и лишь сидел ждал ее звонка.
        По старой паутине парижских улиц он плутал добрых два часа, прежде чем отыскал нужный дом. Скрипучая деревянная лестница с такими узкими ступеньками, что Стае то и дело хватался за перила, боясь упасть, привела его на самый верх. Он постучал в незапертую дверь. Дверь под нажимом кулака раскрылась, и Стае увидел перед собою Настю: она сидела за шатким письменным столом лицом к окну. Девушка осторожно обернулась на протяжный скрип двери и медленно, превозмогая себя, выдавила улыбку.
        Стае застыл перед Настей как вкопанный. От прежней наивной и немного надменной девчонки, какой он увидел ее в самый первый раз, ничего не осталось. В русых волосах тут и там поблескивали седые пряди, лицо побледнело и осунулось - теперь она выглядела лет на десять старше своего возраста. Ей же всего двадцать пять? А кажется, что под сорок, и в глазах такая непреодолимая тоска, что от одного взгляда накатывает, словно гигантская волна, тяжелая жалость.
        - Настенька… - едва вымолвил он, пытаясь скрыть нервную дрожь в голосе. Он старался не показать своих чувств, не дать ей понять, что увидел, как она изменилась, но не сумел. Настя прочитала его мысли как раскрытую книгу. Закрыла лицо ладонями и, не произнеся ни слова, расплакалась.
        Стае стоял в растерянности и смотрел на ее подрагивающие плечи. Потом опустил на пол сумку, подошел ближе и встал перед ней на колени, обняв ее ноги руками. Он хотел успокоить ее, сказать, что все плохое теперь позади, что она все равно самая прекрасная и самая лучшая, но не мог. Слова словно застревали в горле.
        Они сидели так долго, пока у Стаса, стоявшего на жестком, неровном полу, не заболели колени. Тогда он медленно поднялся и тихо попросил: «Давай пройдемся». В ответ Настя только отрицательно покачала головой.
        Выходить из дома она наотрез отказалась, хотя теперь ей было безразлично, обратит на нее полиция внимание или нет: все равно завтра они со Стасом улетают. Просто сказывалась годами закрепленная привычка скрываться и не показывать носа на улицу без крайней нужды. Стае понял, что бороться с этим бессмысленно, и снова отправился в опостылевшие за два часа блужданий лабиринты старого квартала на поиски магазина. На этот раз ему повезло гораздо больше - почти сразу он набрел на небольшую продовольственную лавку. Видимо, ее держала семья, которая жила в этом же доме на верхнем этаже. Не зная ни слова по-французски, Стае молча тыкал пальцем в стеклянную витрину, указывая на приглянувшиеся ему продукты, и старательно улыбался. Это необходимое для жизни за границей правило он усвоил еще в аэропорту: надо улыбаться, улыбаться надо, черт тебя возьми! Иначе везде будешь вызывать подозрение, неприязнь или, того хуже, страх. Запросто могут принять за террориста - только у смертников, да еще, пожалуй, у россиян, такие злобно-сосредоточенные лица.
        Нагрузившись бумажными пакетами с едой и вином, Стае вежливо покивал услужливым хозяевам на прощанье и вышел за дверь. От предложений помочь с доставкой, даже не поняв, о чем идет речь, он наотрез отказался.
        Когда он вернулся, Настя все так же неподвижно сидела за столом. Стае засуетился, выкладывая покупки на стол. Она старалась не смотреть на него, все время пряча лицо и отворачиваясь от дневного света, который проникал сквозь окно. Стае снова хотел сказать что-нибудь ободряющее, объяснить, что совершенно не имеет значения то, что она выглядит немного усталой, но опять не смог выговорить ни слова: проклятый ком подкатывал к горлу и зажимал голосовые связки.
        - У тебя стаканы есть? - спросил он наконец. Все утешительные слова, вертевшиеся на языке, так и остались непроизнесенными.
        - Есть, - Настя встала из-за убогого стола, который служил ей последние два года и письменным, и обеденным, и гладильным, и каким угодно еще. Открыла дверцы буфета, достала тарелки, вилки, ножи, два простых стеклянных бокала и штопор. - Что-нибудь еще?
        - Нет, - Стае поискал глазами второй стул, не нашел и, обхватив стол с двух сторон руками, поднял его и аккуратно поставил к кровати. - Садись.
        Настя забралась с ногами на кровать, села пред столом на колени и выжидающе уставилась на Стаса. Теперь ее взгляд не умилял его, как раньше, своей наивностью, а смущал, пронизывал насквозь, вызывая ощущение уязвимости.
        - Знаешь что, - только и смог сказать Стае, - давай для начала выпьем. А то что-то не получается у меня говорить.
        Он торопливо разлил вино по бокалам, один протянул Насте.
        - За что пьем? - безразлично спросила она, разглядывая маслянистую янтарную жидкость через стекло.
        - За тебя, разумеется. - Стае одним глотком осушил бокал и поставил его на стол, не зная, что дальше делать и какие подобрать слова. Как-то не так представлял он себе их встречу. Думал, она будет рада возможности вернуться домой, а он эту радость с ней разделит. Повисла тяжелая долгая пауза, пока Настя наконец не заговорила:
        - Расскажи, что было потом.
        Она вертела бокал в руках, время от времени делая маленькие глотки. Присутствие Стаса будило в ней воспоминания о самых тяжелых и страшных днях в ее жизни.
        - Я сказал ему, что ты сбежала, - Стае сразу понял, о чем она спрашивает. Он так часто размышлял о тех событиях, что из когда-то вполне жизнерадостного молодого человека превратился в замкнутого, даже мрачного, мужчину. Чувство вины тяжелым прессом, без устали, давило на сердце.
        - И он тебе поверил? - недоверчиво спросила Настя.
        - Ну, - Стае тяжело вздохнул, - я постарался.
        - Это как?
        - Проводил тебя, вернулся в дом и устроил там настоящий погром, как будто мы боролись. Одним словом, инсценировал твое внезапное нападение на меня и бегство в лес, - он поморщился. - Пришлось, правда, многое испортить и поломать, но ничего. Зато все выглядело натурально.
        - И что, хозяин… Сергеич, - спохватившись, поправилась она, - не засомневался, что ты, здоровый, сильный мужик, не смог догнать какую-то там девчонку? Да еще в лесу, где она не знает ни единой тропки.
        - Да в том-то и дело, что не здоровый, - Стасу не хотелось этого говорить, но взгляд Насти был непримиримо настойчивым и требовательным, - пришлось ради достоверности сломать себе ногу и свалить все на тебя. Извини.
        - Что?! - Настя опешила.
        - Да ладно, - Стае безразлично пожал плечами, стараясь всем видом показать, что ничего запредельного не произошло, - нужно ж было выкручиваться. А если бы мне не поверили, одним переломом дело явно б не обошлось.
        - Стае… - Настя непроизвольно ощутила такую острую жалость, что глаза ее наполнились слезами.
        - Забудь, - наигранно весело отмахнулся он, - давно уже все прошло. Я рассказал тогда, что проснулся утром от адской боли, увидел сквозь пелену тебя с железным ломом в руках, вскочил, ринулся следом, а потом потерял сознание.
        - А на самом деле? - Настя смахнула слезы в уголках глаз.
        - Неважно, - Стае, уловив ее движение, осторожно накрыл узкую руку своей ладонью и едва ощутимо сжал, - давай не будем об этом. Прошло, и ладно. Давай лучше ужинать.
        Они ели медленно, изредка обменивались короткими фразами, все больше молчали, но это молчание не было больше тягостным. Настя теперь понимала, что Стае, как и она, безвольная жертва давних событий, и не испытывала к нему ни ненависти, ни злости. Только размытую жалость.
        Она убрала со стола тарелки, сполоснула их в умывальнике у двери. Стае приподнял опустевший стол и вернул его на место. На секунду Настя испугалась того, что им предстоит спать в одной кровати: в комнате не было ни запасного матраса, ни хотя бы одеяла, которое можно постелить на пол, - но потом это стало безразлично. Почему-то Стае теперь казался ей таким же бесполым, как и она сама. Настя выключила свет и, не раздеваясь, легла в постель. Через минуту Стае втиснулся рядом. Он осторожно прижался к ней, и, согретая его спокойным безопасным теплом, Настя скоро уснула.
        Ей снилась Москва, беспокойный ночной Арбат и Николай. Здесь, во сне, ничего еще не случилось - они просто были счастливы друг с другом. Шли по улице, дурачились, приставали с расспросами к торговцам сувенирами, прикидывались, что они - иностранцы. Настя изо всех сил сжимала руку Николая во сне, словно боялась, что он ускользнет. А потом он вдруг резко остановился прямо посреди улицы и неожиданно обнял ее, отыскав горячим ртом ее губы. Безумный поцелуй посреди Арбата был таким настоящим, таким осязаемым, что разбудил Настю. И она не сразу, но осознала, что вместо Николая ее целует Стае. Она застыла в изумлении и не решилась открыть глаза, а потом притворилась, что спит. С удивлением Настя вспоминала, что прикосновение мужчины может быть нежным, ощущала, как из поцелуя тихо рождается неясное и робкое желание.
        Стае был осторожен и медлителен в своих движениях настолько, что они были едва ощутимы. Он словно боялся причинить ненароком боль или обидеть: гладил кончиками пальцев, робко целовал. Настя продолжала притворяться спящей и внимательно прислушивалась к реакциям своего тела, опасаясь спугнуть совсем легкое, почти невесомое возбуждение. Она крепче зажмурила глаза и постаралась вытеснить из головы все мысли до единой, но они, как назло, нахлынули разноцветным потоком. Замелькали лица, заскользили тени, запрыгали кадры жизненной кинопленки. Настя по-прежнему не мешала Стасу, но его прикосновения начали вызывать неприязнь, которая с каждым мгновением становилась все более резкой и тошнотворной. Еще какое-то время она терпела его руки, а потом отшвырнула их прочь. От неожиданности Стае испугался и отпрянул.
        - Я сделал тебе больно?
        - Нет! - Настя зло сверкнула в темноте глазами.
        - А что?
        - Не могу!
        - Прости, я не думал, что так тебе неприятен, - Стае на всякий случай отодвинулся подальше.
        - Ты тут вообще ни при чем, - Настя вздохнула и отвернулась к стенке. - Просто я ненавижу мужчин.
        Она не хотела быть с ним такой резкой, но застрявшее в горле омерзение от его прикосновений давало себя знать.
        - Постарайся меня не трогать, - она вытянулась в струнку вдоль стены и замерла.
        Стае перевернулся на спину и запрокинул голову, чтобы неожиданные для него, мужчины, слезы не смели выливаться из глаз и катиться по щекам. Как же он был виноват перед этой несчастной женщиной с загубленной судьбой, как же ему хотелось все изменить! Только если удастся исправить свои же ошибки, можно будет спокойно жить.
        - Ты знаешь, время лечит, - тихо, справляясь с дрожью в голосе, прошептал он.
        - Надеюсь, - только и вымолвила она.
        Настя скоро уснула, а Стае до утра так и не смог сомкнуть глаз. Он лежал и думал о том, что любое действие или бездействие в этой жизни имеет свои последствия. Что история человечества и судьба каждого человека меняются необратимо под влиянием собственных деяний. Что мудрых старых пословиц, вроде «Не плюй в колодец…» никто еще не опроверг, просто люди разучились их слышать. Ведь это только так кажется, что, если закроешь глаза, не заметишь несправедливости или злобы вокруг себя, тебя они не коснутся, пройдут стороной. Нет! Вернутся, обязательно вернутся. Потому что имеют особенность размножаться и плодиться так, чтобы досталось каждому. Если бы он тогда вовремя поборол свой страх, если бы поступил так, как велела совесть, Настя не стала бы этой холодной куклой, которая очень хочет ожить, но не может. И никто не знает, как ей помочь! Предательская влага снова скопилась в уголках глаз. Что ж, теперь время ушло. Его не отмотаешь на три года назад, не вырвешь Настю из лап уже случившегося. Да и захотела бы она бежать в тот день от Николая? Стала бы слушать его, Стаса, предостережения? Нет. А впрочем,
неважно. Неважно! Он обязан был настойчивее попытаться тогда! А теперь сам виноват: однозначно, бесповоротно, и не стоит себя жалеть, выискивая море никчемных оправданий.
        Настя проснулась при первых лучах солнца и едва заметно улыбнулась. Стае взглянул на ее спокойное, выспавшееся лицо, и у него немного отлегло от сердца. Может, есть еще способ все изменить: просто стоит собрать все силы, всю волю в кулак и запастись терпением.
        - Сколько времени? - тихо спросила она и потянулась. Стае почувствовал прикосновение ее нежной кожи и чуть не застонал от вновь нахлынувшего отчаяния.
        - Девять утра, - хрипло прошептал он.
        - Самолет в девятнадцать? - Настя плотнее прикрылась одеялом.
        - ДА.
        - Значит, на сборы после трех лет бессмысленной жизни у меня целых шесть часов, - она вздохнула. - Слишком много.
        - Не торопись, - Стае едва заметно отодвинулся от нее под одеялом и сглотнул, готовясь к сложному разговору, - давай поговорим.
        - О чем? - Настя пристально посмотрела на него, словно уже прочла все его мысли. - Только не говори, что хочешь предложить мне стать твоей женой. - Она отвернулась. - Ты же видел, на эту роль я теперь не гожусь.
        - Настя, - Стаса опять смутила ее проницательность, - все обязательно наладится.
        - Извини, - она пожала плечами, - мне не нужна твоя жалость!
        - Ты не права! - Стае окончательно растерялся и, чтобы скрыть это, сделал вид, что злится. - Я люблю тебя!
        - Да ладно, - Настя печально улыбнулась.
        - Я тебя люблю, - повторил он медленно, по слогам, но уже не так уверенно.
        - Вот видишь, я права.
        Настя быстрым движением скинула с себя одеяло и выбралась из кровати.

22 - Зря ты так. - Приподнявшись на локте, Стае наблюдал за тем, как она расчесывает волосы. - Вместе нам будет лучше.
        - Нет, - быстро произнесла она.
        - Что значит «нет»?
        - Значит, не будет, - коротко бросила Настя.
        - Ладно, все равно мое предложение остается в силе, - терпеливо проговорил он, - пока ты не передумаешь.
        Она посмотрела на него сначала грустно, потом усмехнулась, окинула долгим внимательным взглядом и сказала без голоса, только шевеля губами: «НЕТ». Стае отвернулся к стене и накрылся одеялом с головой.
        Пока Настя собирала вещи, шурша пакетами и гремя дверцами шкафа, он уснул, разметавшись на постели. Настя, закончив со сборами, осторожно подошла к нему и начала рассматривать, будто видела живого мужчину в первый раз. У Стаса были густые светлые волосы, широкие брови и длинные ресницы. Губы во сне приоткрылись, придавая лицу немного наивное выражение. Плечи оказались мускулистыми и сильными, Настя даже удивилась - когда он был в одежде, этого никак нельзя было предположить. И в целом сложен Стае был хорошо: если бы ему пришло в голову наняться стриптизером в «Chez Hommes»[«У мужчин» (фр.).] , например, где работала Настя, его взяли бы без проблем. Настя неожиданно для себя осознала, что разглядывает Стаса, словно какой-нибудь товар. Этот обнаженный мужчина в ее собственной постели не вызывал никаких эмоций, только осторожный коммерческий интерес. Настя постаралась исправить свои мысли, сложила губы трубочкой и произнесла едва слышно: «Му-уж». Слово, прозвучавшее блекло и фальшиво, получилось похожим на мерзкое насекомое. Его не хотелось повторять. Настя, поморщившись, отошла от кровати и присела
за стол, чтобы собрать все накопившиеся за последнее время записи и копии документов клуба. С этим делом она управилась всего за пару минут - важные для нее бумаги хранились аккуратно, по папочкам, - и стала смотреть в окно, мысленно фотографируя крохотный внутренний двор и каждую трещинку в стене противоположного дома, который два года подряд почти целиком заслонял от нее капризное парижское солнце.
        В половине седьмого вечера Настя и Стае были в аэропорту.
        - Ваши билеты и паспорта, пожалуйста, - вежливо попросила сидевшая за стойкой регистрации девушка в форме и красиво - отрепетированно - улыбнулась.
        - Пожалуйста, - сказал Стае, протянув ей оба паспорта с вложенными на первой странице билетами.
        Девушка раскрыла документы, вырвала из билетов купоны, выбила два посадочных талона, поинтересовавшись предварительно «в проходе или у окна», и, едва взглянув на фотографии в паспортах, вернула их владельцам.
        - Она что, не заметила? - шепотом спросила Настя, пятясь от стойки.
        - Не думаю, что проверка виз - ее работа, - так же шепотом ответил Стае.
        Не успели они сделать и пяти шагов, как девушка их окликнула: оказалось, она позабыла наклеить на их билеты багажные бирки.
        В зону паспортного контроля и таможенного досмотра тянулась длинная очередь. Настя со Стасом покорно встали в самом конце. Чем ближе подбирались они к окошку пограничника, тем больше нервничали. Хуже всего будет, если их вынудят расстаться: до выяснения обстоятельств Настю задержат в пограничной зоне аэропорта, а его вынудят лететь в Москву.
        - Ваши документы, мадемуазель, - попросил пожилой француз в кабинке.
        - Пожалуйста, - Настя дрожащими руками протянула в окошко посадочный талон и паспорт.
        Когда пограничник дошел до опасной страницы документа, глаза у него расширились от удивления, а лицо моментально утратило былую доброжелательность. Он еще раз внимательно просмотрел все визы и, не выпуская из рук Настин паспорт, вышел из кабинки, аккуратно закрыв за собою дверь на ключ.
        - Пройдемте, - попросил-приказал он.
        Настя беспомощно взглянула на Стаса, тот рванул за ней, но пограничник остановил его отрывистым властным жестом. Стае остался нервно переминаться с ноги на ногу за красной линией во главе моментально заволновавшейся очереди.
        По лабиринтам аэропорта Настю привели к неприметной белой двери с синей табличкой и запустили внутрь. За широким письменным столом сидел человек в галстуке и с улыбкой пялился в монитор, прихлебывая чай из стеклянной чашки. Как только он увидел Настю и своего подчиненного с документом в руках, благостное выражение лица тут же сменилось на озабоченное.
        - Вот, - отрекомендовал пограничник, приведший Настю, - злостное нарушение визового режима.
        - А-а-а, - неожиданно начальник улыбнулся, - на «злостное» что-то не похоже. Присаживайтесь. Что там у нас?
        Пограничник опустился на стул, проследил, чтобы Настя тоже села, протянул документ начальнику и прокомментировал: «Два с половиной года нелегального пребывания в стране». Тот полистал паспорт, нахмурился. Встал из-за стола, подошел к копиру и открыл пластмассовую крышку.
        - Знаете, чем вам это грозит? - спросил он Настю, не оборачиваясь, сосредоточившись на копировании документа.
        - Нет, - едва слышно прошептала она, - но я не специально. Я была больна, у меня случился нервный срыв, а потом - нарушение памяти. - Они со Стасом заранее, еще дома, продумали эту историю: полуложь-полуправду. Вот только Настя понятия не имела, сможет ли это ей сейчас помочь. - Я хотела вернуться домой, но совершенно не понимала, что должна делать. А потом меня разыскали родители и выслали за мной доверенного человека. Бедные, они уже думали, я умерла.
        - Гм, - начальник смущенно хмыкнул. - Вы что, все это время пролежали в клинике, и там не могли идентифицировать вашу личность? - сурово спросил он.
        - Нет, - Настя зацепилась за спасительную версию, - я лежала в клинике только в самом начале.
        - Долго? - спросил он, глядя в упор.
        - Я не помню, - слабо всплеснула руками она.
        - Адрес клиники можете назвать? - Начальник вернулся к столу и сел.
        - Нет, - Настя опустила голову, - но он у меня записан. Она извлекла из сумочки потрепанную записную книжку и начала в ней намеренно долго рыться.
        - Вот! - притворно обрадовалась она, добравшись до последней странички, которую заполнила всего час назад.
        Начальник брезгливо принял книжицу из ее рук и жестом попросил пограничника вывести девушку из кабинета.
        Стоя у двери, Настя изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
        - Не волнуйтесь, - пожилой пограничник неожиданно проникся к Насте сочувственной симпатией, - если вы не солгали, ничего страшного с вами не произойдет. Я знаю, как это бывает. У меня жена страдает провалами памяти.
        - Да?! - испуганно переспросила она. - А как вы думаете, мне разрешат вернуться домой?
        - Конечно, - улыбнулся он, - даже если вы попытаетесь остаться, вас депортируют. А вот права въезда в любом случае лишат на длительный срок.
        - Это неважно, - с облегчением вздохнула Настя. В гробу она видела чертову Францию со всеми ее историями порочных жизней и болезненных душ.
        Как только они вернулись в кабинет, начальник всучил Насте паспорт со словами: «В клинике подтвердили, что у вас могло произойти ухудшение». Видимо, там ему, как должностному лицу, рассказали обо всех подробностях ее болезни, и теперь он прятал глаза. «В полиции утверждают, что за вами по их ведомству ничего нет», - добавил он и, уставившись в пол, пожелал ей спокойного возвращения домой. Въезд во Францию на ближайшие три года для Насти был закрыт.
        - Спасибо, месье, я не вернусь. - Настя поблагодарила его так радостно, что начальник даже растерялся и обиделся за родную страну.
        Пограничник отвел Настю обратно к Стасу, который метался за красной линией, словно обезумевший бык в загоне. Увидев Настю, молодой человек расцвел счастливой улыбкой, и Настя на мгновение даже подумала: «Не такое уж это противное слово -
«муж».


        Часть третья
        Les Fleurs du Mai[Цветы зла (фр.).]
        Глава 1
        - Настя, откуда эта идиотская мысль?! - Стае ходил туда-сюда по крошечной кухне только что купленной квартиры в Марьине, сшибая мебель.
        - Спасибо за комплимент, - Настя ехидно усмехнулась, сосредоточенно разглядывая свою кружку с чаем.
        - Да, тебе нужно заняться своим делом, и это возможно, деньги от продажи дома твои, но что за бред ты несешь?! - Он нервно выдвинул стул и сел, схватив в свои руки Настину ладонь. Чай расплескался.
        - Не бред, - Настя взглянула в его глаза со злостью, - это единственное, что я знаю «от и до», чувствую психологию бизнеса. Я хочу этим заняться!
        - Это - бизнес? По-моему, ты просто не в себе, - Стае осторожным жестом погладил ее по голове. - Нельзя торговать живым товаром, потому что когда-то продали тебя. Настенька, солнышко, все прошло! Давай забудем, начнем новую жизнь. Поженимся, откроем магазин, ателье, кафе - что хочешь, но…
        - Я хочу клуб, - Настя дрожала от готовой вырваться наружу истерики: впервые за долгое время перед ней стояла вполне конкретная цель, от которой она ни за что не желала отступиться, - и можешь считать это болезнью. Мне все равно!
        - Боже мой! - Стае отнял руку от ее волос и прижал пальцы к своим вискам. - Ты же не была такой…
        Настя дернула плечом, встала из-за стола и процедила сквозь зубы: «Ты тоже».
        К вечеру она убедила Стаса отправиться в единственный московский клуб для женщин. На разведку. Со смешанным чувством гордости и стыда Настя впервые шла в такое заведение не на работу, а как клиентка. Внутри ее трепетало болезненное предвкушение новизны, которое усиливалось из-за крикливого убранства московских улиц - тут и там сияли рекламные щиты, неоновые вывески, подсвеченные изнутри плакаты, закрывавшие собой чуть ли не целые дома. Интересно, подумалось Насте, как чувствуют себя жители, окна которых упираются в фанеру или пластик оборотной стороны щитов? Наверное, как в тюрьме. Какофония света будила в душе праздник и злость. Москва словно призывала быть жестокими и прожигать жизнь, а потому Настя не сомневалась, что задуманное заведение придется городу по вкусу. И они найдут с капризной столицей, которая, будь женщиной, обязательно пришла бы в Настин будущий пафосный клуб, общий язык.
        Стае понуро тащился за Настей. Его, напротив, раздражало и даже пугало обилие яркого света посреди ночи. Он так и не смог понять этой блажи с клубом и согласился участвовать в афере только из страха, что Настя разозлится и уйдет от него. Этого он не должен был допустить - обещал же самому себе сделать все, чтобы Настя вернулась к нормальной жизни. Да и идти ей было некуда: с родителями отношения - хуже не придумаешь, старые знакомства за три года бесследно растворились в безумном московском ритме, а друзей, как он понял, у нее никогда и не было. Хотя Настю это, казалось, ни капли не смущало. Чуть что, она порывалась собрать свои вещи, несмотря на то что квартиру купили на ее имя, и, хлопнув дверью, исчезнуть из жизни Стаса навсегда. Надо сказать, характер у Насти за прошедшие годы стал абсолютно невыносимым: постоянные крики, истерики, злость. Стае по-мужски убежденно считал, что все эти беды - от отсутствия полноценной жизни. До сих пор - а они уже три месяца жили под одной крышей - Настя близко его к себе не подпускала. А он все надеялся, что она оттает. Ждал, что посмотрит наконец на мужчину,
который ради нее готов на все, раскрытыми глазами, а не сквозь пелену сочувствия и чертовых воспоминаний. Но пока мечты только оставались мечтами, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Насте все было безразлично, на все наплевать. Даже то, что родители не пожелали принять «заблудшую» дочь, нимало ее не волновало. Зато она готова была кому угодно глотку перегрызть, стоило только начать критиковать ее бредовый проект мерзкого клуба.
        Стае из кожи вон лез, чтобы вытащить Настю из темного омута небытия, заинтересовать чем-то еще, кроме идеи борделя, ржавым гвоздем застрявшей в ее мозгу. Заставлял ходить по салонам красоты, спортивным клубам, предлагал восстановиться в аспирантуре, искал через знакомых для нее работу, предлагал открыть собственную компанию. В конце концов, нужно было найти, вложившись в достойное дело, применение деньгам, которые остались после покупки квартиры от продажи дома Сергеича! Раз уж так сложилось, что Нонна, когда Стае явился к несчастной вдове и единственной наследнице с документами на дом и повинной, брезгливо выставила его за дверь, не дав даже рта раскрыть. Тогда-то Стае и решил, что деньги должны принадлежать Насте. Но из всех возможных вариантов вложения пусть небольшого, но капитала она выбрала самый мерзкий - клуб мужского стриптиза. Бред! Настя от пережитого явно сошла с ума, но самое ужасное - и весь мир катился туда же. Когда Стае, запиленный Настей до потери сознания, в первый раз полез за информацией о мужском стриптизе в Интернет, то обнаружил, что одно подобное заведение в Москве уже
есть! А уж частных-то предложений было просто не перечесть. Его чуть удар не хватил. Ну, ладно - Париж или какой-нибудь Амстердам: там всегда отличались вольными нравами, но Россия-то до недавнего времени оставалась в этих вопросах достаточно патриархальной. Или успешно притворялась? Если вспомнить Екатерину II с ее многочисленными фаворитами, поэтесс Серебряного века, современных эстрадных звезд… Дурдом, ничего не скажешь! Видимо, достигнув высокого социального положения, властные женщины перенимают модель поведения мужчины. Их не устраивает семья, дети, размеренный быт - им подавай свободу чувств и возможность выбора. Слава богу, подумал Стае, таких дамочек немного, иначе бы мир точно рухнул в тартарары.
        Пока он пропадал в собственных мыслях, не забывая крепко сжимать Настину руку, они добрели от станции метро до искомого клуба. Свернули с центральной улицы в переулок и тут же наткнулись на неоновую вывеску непристойного красного цвета. Стае боязливо оглянулся вокруг - совсем не хотелось, чтобы кто-то из знакомых случайно узрел его на пороге такого заведения. Он быстро открыл тяжелую дверь и пропустил Настю внутрь, а сам просочился следом. Небольшой гардероб, рядом - окошко кассы. Входной билет для мужчины в семь раз дороже, чем для женщины, и кавалеры - только в сопровождении дам. У входа в зал стоя дремал невозмутимый охранник.
        Настя, всю дорогу сосредоточенно молчавшая, вдруг оживилась в красно-черном мраке заведения и начала с неожиданным удовольствием вживаться в роль клиентки. Она жестом остановила руку Стаса, которая полезла в бумажник, и со словами «Я же тебя сюда затащила» достала заранее заготовленные купюры. Бросила их небрежно кассирше, та в ответ вежливо улыбнулась. Стасу осталось только недоуменно пожать плечами.
        - Пойдем? - взяв Стаса под руку, Настя потащила его вперед.
        Посетителей в клубе не наблюдалось. Сотрудников тоже. В огромном зале, куда попали Стае и Настя, одиноко возвышалась убогая деревянная сцена с хлипкой лестницей, стояли небольшие круглые столы, томилась наедине с самой собой барная стойка. «Вот и слава богу, - с облегчением подумал Стае, - сейчас мы убедимся, что подобная гадость никого не интересует, дохода не приносит, и поедем домой спать». Но, словно прочитав его мысли, неизвестно откуда буквально посыпались глянцевые молодые люди с обнаженными торсами. Бармен уже улыбался вопросительно из-за стойки, менеджер в одних шортах приглашал выбрать столик перед сценой, танцоры осторожно - все-таки дама была не одна - дефилировали мимо. Заведение оживало, ночь грозила начаться. Стае тяжело вздохнул и, не решившись устроиться в пустом зале перед сценой, плюхнулся на жесткий стул у бара, заказав бутылку шампанского.
        Настя примостилась рядом, осторожно разглядывая выставленные в витрине бара бутылки и искусственные яркие фаллосы. Последние производили весьма удручающее впечатление, как и любая часть в природе, оторванная от целого. Настя подумала, что во французском клубе любой художник, который додумался бы до такого способа декорации, тотчас же получил бы пинком под зад. У себя она тоже ни в коем случае не станет выставлять подобных украшений. Если где-то и может присутствовать порнографическая тема - то только в картинах. Даже нет, лучше всего в графике! Нужно будет повесить на стены бара репродукции Обри Бердслея: его тонкую и в то же время откровенную сексуальность еще никто не превзошел. Чувственность обязана усиливаться благодаря искусству, а правильной формы фаллос в карандашном наброске должен иметь маленькие ангельские крылья! Настя мысленно потерла руки, обрадованная найденным элементом интерьера будущего клуба. Бармен тем временем открыл шампанское и разлил его по бокалам. Настя машинально отхлебнула и едва сдержалась, чтобы не выплюнуть. Дорогая итальянская шипучка оказалась приторно теплой.
        Стае тоже поморщился, отпив глоток. И чтобы скрыть неловкость от всего этого фарса, с демонстративной сосредоточенностью заговорил с Настей о невнятностях местного интерьера, будто они и пришли сюда только за тем, чтобы выпить по бокалу шампанского и обсудить вялый декор. Настя отвечала коротко, почти не слыша слов собеседника, а сама в это время сосредоточенно разглядывала улыбчивых полуголых парней. Они талантливо делали вид, что не обращают на Стаса с Настей ни малейшего внимания - ну, пришли люди в клуб отдохнуть, и пусть делают, что хотят. Навязываться им ни в коем случае не собирался. В то же время каждый охотно отвечал на заинтересованные взгляды девушки, которые она то и дело бросала на проплывавших мимо красавцев. Настя похвалила про себя местную модель поведения стриптизеров: дамам и в жизни надоели хамская навязчивость и бестактность мужчин. Здесь женщинам галантно предоставляли выбор: зацепится за кого-то взгляд - только скажи или просто помани пальцем, нет - никто и близко не подойдет. А когда и если определишься с фаворитом - все будет согласно твоим фантазиям, желаниям и размеру
кошелька.
        Настя успела подметить, что в Париже клубные мальчики вели себя куда раскованней и активней - хотя там она могла наблюдать за ними лишь урывками: в зал для клиентов в часы работы клуба ее никто не допускал. Может быть, сказывалось то обстоятельство, что в парижском клубе «Chez Hommes» посетителей-мужчин не принимали ни при каких обстоятельствах? А здесь - пожалуйста. Вот присутствие Стаса и могло сработать как сдерживающий фактор. Неважно. В своем заведении она будет культивировать только ненавязчивый сервис.
        Покрутившись по сторонам, Настя повернулась лицом к стойке и сосредоточилась на изучении местного «крейзи меню». Первым пунктом, как и в «Chez Hommes», значился приватный танец - дама выбирает себе стриптизера, приглашает его в отдельную комнату, и он танцует только для нее. Кажется, это традиционная услуга: что в заведениях для женщин, что в клубах для мужчин. Так, а это что за чепуха? Принять на сцене душ с любым из танцоров. Бред. Хотя кто знает, что на уме у этих современных московских женщин. Нужно понаблюдать. Дальше - романтический вечер. Гостья уединяется с понравившимся мальчиком на тридцать минут в отдельной комнате. Как правило, в целях поговорить. В Париже был тот же пункт, только назывался он
«Garcon et amour»[Мальчик и любовь (фр.).] и пользовался неизменной популярностью у «новеньких» дам: тех, кто приходил в первый или второй раз. Все-таки женщины устроены не так, как мужчины, - как-то не получается вообразить себе представителя сильного пола, который приходит в стриптиз-клуб, выбирает танцорку и платит деньги только за «поговорить». Этим ненормальным нужно обязательно трогать, щупать и утолять животную похоть. Какая, к черту, романтика?! Ладно, в женском клубе акцент нужно делать на психологию обольщения на удовольствия для души. Женщине эмоции гораздо важнее тактильных ощущений. Даже не так: грамотно возделанные эмоции порождают жажду тактильных ощущений, и вряд ли наоборот. Настя горько усмехнулась про себя - ну кто бы говорил! Теоретик возбуждения с печальным и давним стажем.
        В конце «крейзи меню» значилась самая дорогая услуга - увольнение. Судя по всему, в этом заведении отдельных номеров не держали, и женщина могла просто забрать приглянувшегося молодого человека с собой. А дальше, похоже, стороны действовали по договоренности: к ней, к нему или каждый к себе. Вообще женщины по натуре гораздо мягче мужчин - Настя еще по «Chez Hommes» знала случаи, когда женщина запросто могла купить стриптизера на всю ночь, поболтать с ним, а потом отпустить. Не было в них той болезненной тяги к обладанию и насилию, которая с рождения присутствует в мужчинах. Недаром же не слышно в прессе ни про мужское эротическое рабство, ни про случаи избиения мужских проституток, ни про жестокие групповые изнасилования «сильного пола», тогда как все газеты пестрят жизненными историями издевательств над женщиной. Давно пора за все это отомстить!
        Погрузившись в свои размышления, Настя не сразу заметила, что в клубе стало оживленно и людно - за ее спиной мимо барной стойки в зал одна за другой проходили группы девиц. Настя обернулась и с удивлением обнаружила, что серьезным возрастом дамочки не отличались: от двадцати пяти максимум до сорока. Опять же странно. В Париже самыми частыми посетительницами были женщины в возрасте за пятьдесят. А среди особо выдающихся завсегдатаев встречались и бабушки лет под семьдесят. Нет, все-таки Москва всегда была устроена по-другому. Хотя… Для солидной состоятельной дамы в этом клубе была неподходящая обстановка - бедно, шумно, да и просто не пойдет она сюда, опасаясь публичности. Серьезной клиентке нужна полная конфиденциальность, спокойная роскошь и уют. Она должна ощущать себя в безопасности, знать, что никто не покусится ни на ее доброе имя, ни на облюбованное телевидением и журналами лицо. Настоящий доход могут принести только такие клиентки. А какой толк от сопливых девчонок, для которых не составляет труда подцепить в силу молодости и здоровья практически любого парня для постельных утех? Зачем за
это платить?
        - Ну что, ты пойдешь за столик? - Стае, нахмурив брови, смотрел на Настю.
        - Конечно, пойду, - она ободряюще ему улыбнулась, - отсюда же ничего не видно.
        Стае жестом подозвал менеджера, который тут же услужливо наклонился к самому его уху, и велел проводить их в зал. Мальчик засуетился, но выбора уже практически не оставалось: большинство мест были заняты, свободными оказались только два столика в первом ряду. Настя коротко кивнула на ближайший к выходу и дождалась, пока Стае поможет ей сесть, - менеджера, попытавшегося было помочь ей, он прогнал таким злобным взглядом, что Настя даже побоялась ему перечить. На всякий случай, чтобы в корне пресечь на будущее подобные выходки, она наклонилась к Стасу и зло прошипела: «Я здесь только ради работы! Если ты думаешь, что за два года службы в ночном клубе я не насмотрелась на полуголых мужиков, то ошибаешься. Меня интересуют местная атмосфера и поведение русских клиенток. Ясно?!» Стае раздраженно кивнул и уставился в одну точку где-то в глубине сцены. Похоже, толку от него в реализации проекта клуба будет мало, с неудовольствием подумала Настя и откинулась на спинку стула.
        Музыка стала громче, на сцену выпустили сразу четверых парней. Настя прищурилась, изображая из себя ценительницу мужского стриптиза, а заодно заправскую стерву, и собралась внимательно следить за «контактом» стриптизеров с сидящими в зале дамами. Но не успела опомниться, как сама стала жертвой беспрерывной пальбы глазами одного из самых шустрых танцоров. На мгновение она в раздражении отвела глаза, но потом решительно взяла себя в руки и ответила призывным взглядом. Одет молодой человек был просто, но со вкусом: тяжелые кожаные сапоги под колено и скромные плавки, которые превращались в две узкие полоски на бедрах. Гламурная челка до бровей, загорелая блестящая кожа, красивое тело. Помимо воли взгляд Насти прилип к юному танцору и перестал изменять ему с другими юношами, постепенно наводнившими сцену. Вот. Еще одна особенность женщины в отличие от мужчины - постоянство. Ей достаточно выбрать взглядом, почувствовать взаимную симпатию, а не перебирать всех подряд руками и языком. Настя прикрыла глаза, чтобы юный жигало не отвлекал ее от мыслительного процесса - в клубе обязательно нужно будет
предусмотреть услугу «honeymoon». Если даме серьезно понравится какой-то юноша и она захочет его безраздельно, можно будет купить его верность на целый месяц вперед. Конечно, сумма за такое удовольствие вряд ли окажется маленькой, но зато и парнишка по условиям договора обязан будет хранить своей «возлюбленной» трогательную преданность. А для других посетительниц знаком того, что он несвободен, станут, например, красные плавки или еще какой-то отличительный знак. Пусть потерпят немного, нагуляют аппетит. Недоступное манит. А там, глядишь, и до торгов дело дойдет: «Кто больше за следующий «honeymoon»?» Да, кстати, оформление сделки лучше всего сопроводить какой-нибудь праздничной церемонией, к примеру брачной: он весь в белом, словно юная девственница, она - в чем угодно душе и с чувством собственницы. Одним словом, нужно подумать.
        Настя открыла глаза. «Ее» танцор уже куда-то пропал, на сцене извивались другие парни, отчего-то странно похожие один на другого, несмотря на разный рост, цвет волос и даже комплекцию. Через несколько минут наблюдений Настя поняла, что слишком схожи их движения в танце. Нет, с массовостью нужно бороться: выделять каждого, давать им разные образы, сюжеты и, что важнее всего, заставлять работать с публикой, не сходя со сцены. Похоже, этому их не слишком хорошо здесь учили, и поэтому побеждают единицы, обладающие врожденным даром налаживать контакт,
«разговаривать» с женщиной на расстоянии.
        После групповых номеров на сцену начали выходить юноши с индивидуальной программой. Каждый что-то изображал, вытаскивая в качестве инвентаря девушку из зала. Настя тоже пару раз была выдернута из-за столика, чтобы послужить предметом декорации: ее усаживали на стул посреди сцены и крутились вокруг, выделывая всевозможные пируэты. Смысл подобного времяпровождения был совершенно неясен: молодые люди, которые выводили ее на сцену, не вызывали ни единой эмоции, кроме приглушенной брезгливости. А раз так, к чему вся эта канитель? Мысленно Настя для себя отметила, что подобные экзерсисы должны происходить только по личной инициативе или, как минимум, горячему согласию клиентки. В противном случае можно получить ровно противоположный эффект.
        Стае тем временем, насмотревшись на то, как «раскручивают» девушек на сцене, немного повеселел. Нельзя сказать, что все эти игры были ему в удовольствие, но для «общего развития» он уже был вполне способен потерпеть. К тому же на его настроении, которое постепенно все улучшалось, сказывалось выпитое шампанское и вслед за ним - белое вино, входящее в стоимость заказанного столика.
        - Ну, как ты? - Настя наклонилась к нему после возвращения от очередного сценического мучителя.
        - Вполне, - Стае пожал плечами, - наверное, в этом что-то есть. А ты? - с интересом спросил он. В глубине души, вопреки здравому смыслу, он начал надеяться, что обстановка клуба разбудит в Насте женщину, которая, кажется, впала в безнадежный летаргический сон.
        - Пока не очень, - Настя хмыкнула, - кривлянья на сцене в компании незнакомых мужчин меня не увлекают.
        - Так ты познакомься! - неожиданно для себя предложил Стае.
        - Ты это о чем? - удивилась Настя.
        - Господи, как маленькая, - Стае нечетким движением сгреб в руки «крейзи меню» и сам себе лениво поразился: чего только в голову не взбредет под действием алкоголя, - закажи «романтический вечер» с кем-нибудь из этих. - Он коротко, чуть поморщившись, кивнул на сцену. - Меня местный менеджер уже просто затерроризировал вопросами: «Ваша дама уже выбрала кого-нибудь или еще думает?» Давай, вперед!
        - Стае, да что это с тобой? - Настя внимательно посмотрела на своего будущего партнера по бизнесу - теперь она не сомневалась, что партнер из него вполне получится.
        - Знаешь, - он чуть прищурил левый глаз, - меня больше интересует вопрос, что с тобой?
        В ответ Настя только вздохнула, решительно встала и пошла к бару.
        - Вам чем-нибудь помочь? - услужливый менеджер вырос словно из-под земли.
        - Попробуйте, - Настя села на краешек высокого стула, поставив одну ногу на перекладину. Уверенная в себе светская львица. Ну-ну.
        - Я весь во внимании.
        Настя усмехнулась, поймав в его интонациях плебейские нотки, совершенно непохожие на тот тон, каким такие же менеджеры разговаривали с ней - уборщицей - во Франции. Презрение, чувство превосходства, изредка жалость - вот что она привыкла слышать от холеных, сияющих глянцем мужчин, продающих себя за деньги.
        Да, быть клиенткой мужчин, даже зная всю подноготную, куда приятнее, чем работать для них прислугой. Можно себе представить, насколько увлекательнее стать хозяйкой.
        - Мне понравился мальчик, - Настя томно закатила глаза, вживаясь в новую роль, - он у вас в самом начале танцевал.
        - Высокий? - менеджер напрягся, вспоминая, что же там шло у него в качестве
«entree» сегодняшней вечеринки.
        - Нет-нет, - Настя сузила глаза, - невысокий. В сапогах, - она хотела добавить язвительное «кот», но сдержалась.
        Менеджер молниеносно исчез и тут же вернулся, толкая перед собой здоровенного детину с масленым взглядом.
        - Не этот, - она отчаянно замотала головой и скрестила перед собой руки, словно защищаясь, - тот был молоденький, и на нем не было ничего, кроме сапог и плавок. Вспоминаете?
        - Пробую, - выдавил из себя менеджер и снова собрался куда-то нестись.
        - Только если он разговаривать умеет, - крикнула Настя ему вслед, - если нет, то лучше никого не надо!
        - Да умеет он, умеет, - произнес хранитель дамских удовольствий и тут же поймал за плечо пробегавшего мимо пацаненка в камуфляжном костюме и с маской-чулком на лице.
        - Снимай, - коротко бросил ему менеджер, для внятности потянув за маску, и взволнованно спросил у Насти: - Этот?
        Она честно сосредоточилась, сопоставила то, что было на сцене, и то, что явили перед нею сейчас, и удовлетворенно кивнула:
        - Этот.
        Юноша с маской в руке улыбался так, словно его осчастливили ценным подарком, а Настя подумала, что основной девиз в ее клубе будет такой: «Чтобы доставить удовольствие, нужно делать все с удовольствием».
        - Садись, - приказала она пареньку, указав на свободный стул напротив, и сама удивилась тому, с каким наслаждением командует юношей и обращается к нему на «ты». - Как тебя зовут?
        - Алексей, - миловидный танцор продолжал улыбаться до ушей, - или как вам нравится.
        - М-м, - Настя ухмыльнулась, - пусть будет как есть. Сколько тебе лет? - продолжила она допрос.
        - Мне - двадцать три, - сообщил он, глядя честными глазами, - а вам восемнадцать?
        В ответ Настя только укоризненно покачала головой и улыбнулась, но вопреки здравому смыслу на душе стало тепло. Так, еще обязательно запомнить: в должностную инструкцию всего персонала клуба внести пункт: «Говорить клиенткам комплименты». Ну что поделаешь, если они, дурочки, так охотно ведутся на соблазнительно звучащую ложь.
        - Ну как, проводить вас в приват? - встрял расторопный менеджер.
        - Да, - Настя кивнула, но не ему, а Алексею.
        В ответ - стеснительно-счастливая улыбка и отрепетированная суета смущенного молодого человека.
        - Иди переоденься, - кинул менеджер своему подчиненному, и того словно ветром сдуло.
        Так быстро, что Настя даже не успела ничего возразить: на черта эти дурацкие переодевания, если она собиралась только поговорить?! Но здесь ее почему-то не спросили, и это вызвало раздражение. На будущее нужно учесть.
        Алешенька вернулся через минуту - в своих сценических сапожищах и плавках. Взял Настю за руку и осторожно, словно оберегая от неожиданных столкновений с внешней средой, повел за собой. Они оказались в небольшой комнате, почему-то со стеклянными дверями. Настя присела на маленький плетеный диван, мальчик разместился напротив на точно таком же, приняв живописную полулежащую позу и позволяя Насте рассмотреть себя всего: с ног до головы. Его тело было безупречным, сильным и сексуальным - ни грамма лишнего веса, мускулистая и упругая плоть молодого Геракла. Настя не смогла удержаться - протянула руку и дотронулась до его твердого, как камень, бедра.
        - А ноги ты бреешь? - нагло спросила она. Кажущаяся безграничной власть над этим юнцом начала доставлять ей огромное удовольствие.
        - Приходится, - виновато пожал плечами мальчик и в который уже раз обезоруживающе улыбнулся.
        Настя отняла ладонь от шелковой на ощупь кожи и зачем-то поправила юбку на своих коленях.
        - Так ты давно здесь работаешь? - спросила она, чуть наклонившись к нему.
        - Уже два месяца, - весело ответствовал повеса.
        - Разве это «уже»? - поинтересовалась Настя.
        - Для меня - да, - он состряпал такую невинную мордочку, что Настя уже и не знала: плакать ей или смеяться.
        - То есть ты считаешь, что это не твое? - уточнила она.
        - Ну, как сказать, - Алешенька закатил глаза и принялся философствовать, - мне нравится танцевать, я очень люблю женщин, но такая жизнь не может продолжаться вечно.
        - Вечно никакая не может, - Настя хмыкнула и закинула ногу на ногу, - так чего бы ты хотел?
        - Честно? - мальчик посмотрел на нее кристально чистым взглядом.
        - Конечно, честно, - Настя едва сдержалась, чтобы не подпустить в интонацию голоса сарказма.
        - Хочется любви такой девушки, как вы, - он мечтательно вздохнул, - красивой, состоятельной. Хочется, чтобы она взяла меня в мужья, родила ребенка…
        - А что будешь делать ты? - Насте стало немного не по себе: в откровениях этого красавца она узнавала собственные навязчивые мысли четырехлетней давности. Она поморщилась. Господи, как же глупо звучит все это вслух.
        - Ну, - ее гримасу юноша воспринял как камень в свой огород, - я же умею готовить, убирать буду, воспитывать детей.
        - А что ты готовить-то умеешь? - Настя задала вопрос, лишь бы что-то спросить и отвлечь его внимание от своего побледневшего лица, от холодной испарины, мгновенно покрывшей лоб.
        - Да я все умею! Совершенно разные блюда, ну, только супы не очень, - он смущенно повел красивым в своей кокетливой полумужественности плечом. Такое легче увидеть в Пушкинском музее, у античной статуи, чем встретить в живой природе. При чем тут какой-то суп?!
        - Ладно, - Настя заставила себя улыбнуться, - я все поняла. А твои родители знают, чем ты занимаешься?
        - Да, - Алешенька переменил наконец позу и сел напротив Насти, копируя положение ее рук и ног, - у меня папа с большим чувством юмора. Он сам посоветовал мне пойти в стриптиз.
        - Первый раз такое слышу, - Настя вздохнула, не к месту вспомнив реакцию собственного родителя на ее неофициальные отношения с Николаем. Но мысли об отце ее не расстроили - не затрагивая ни единой эмоциональной струны, они проскользнули мимо.
        - Ну, всякое бывает, - мальчик обворожительно улыбался, глядя ей в глаза.
        - Расскажи, чему вас здесь учат, - Настя забила на всякую осторожность и перешла на прямой допрос: время заканчивалось. - Психологи с вами работают?
        - Да так, - ответил он уклончиво, - вообще-то никаких особенных занятий у нас нет. Ну, хореографы, конечно, тренеры.
        - То есть ты такой соблазнительный от природы? - Настя откинулась на спинку дивана. - Глазами стреляешь профессионально, налаживаешь визуальный контакт.
        - Что? - Алеша на секунду усомнился, правильно ли он услышал вопрос. - Ну, да, - сказал он наконец и польщенно заулыбался.
        - Учишься где-нибудь? - Настя никак не могла остановиться и сыпала вопросами без перерыва.
        - Да, - он красивым взмахом головы поправил челку, - у нас почти все ребята с высшим образованием.
        - А девушка у тебя есть?
        - Да кому я такой нужен? - он кокетливо провел рукой по своим волосам и шире расставил ноги.
        Стеклянная дверь распахнулась, на пороге появился менеджер.
        - Вам продлить? - заискивающе взглянул он на Настю.
        - Да нет, мне все ясно, - она поднялась и, не оглядываясь, пошла в зал.
        Ей не хотелось смотреть ни на стриптизера, который невольно напомнил Насте о ее прошлом, ни на крошечную комнату, ассоциировавшуюся почему-то с телефонной будкой. Наверное, из-за стеклянных дверей.
        Стае сидел на прежнем месте, с любопытством разглядывая девиц, которые за время отсутствия Насти повскакивали со своих мест и теперь вытанцовывали перед сценой. На деревянном помосте перед ними крутились полуобнаженные мускулистые парни. Никто, хвала богам, не расставался с самой важной деталью туалета - плавками или шортами, и это внушало некоторое спокойствие.
        - Ну, как тебе, понравилось? - Стае наклонился к Насте, как только она села, и практически прокричал свой вопрос ей в ухо - в зале было очень громко, практически на уровне «невыносимо».
        - Хотелось бы побольше интеллекта! - проорала Настя в ответ.
        - Ну, ты уж выбирай, - усмехнулся Стае, - либо мышцы, либо мысли. Все сразу не бывает.
        - Бывает, - Настя отпила из своего бокала, - и я даже знаю где.
        - Где? - притворно удивился Стае.
        - Тебе зеркало подать или так разберешься?
        - Ну, - Стае чуть-чуть покраснел, довольный комплиментом, - ты мне немного льстишь.
        - Немного не считается, - Настя тяжело вздохнула. - А ты, я смотрю, свыкся с местной обстановкой? А как упирался - не пойду, не пойду!
        - Тебе правду ответить? - Стае наклонил голову набок и кокетливо улыбнулся.
        - Правду-правду, - Настя устало кивнула головой. До чего же все мужчины в своих заигрываниях похожи.
        - Я как-то, помимо того, что меня эта затея в принципе не радует, еще и опасался, что местные герои и мне тоже начнут себя предлагать. - Стае угрожающе шмыгнул носом. - А я бы не выдержал ни секунды - сразу засветил бы в табло.
        - Господи, от каких бандитов ты такой лексики понабрался? - Настя потянулась за лежавшим на блюде виноградом. - Запомни, здесь только гетеросексуалы, иначе как бы их занесло в женский клуб?
        - А во Франции, - заинтересовался Стае, - там тоже все стриптизеры были
«правильными» мальчиками?
        - Поначалу были, - Настя вздохнула, - а дальше - по обстоятельствам. Понимаешь, если дело твоей жизни - выгодно себя продать, многим рано или поздно становится безразлично - кому, главное - за сколько. Хорошо, если удается вовремя с этой дороги свернуть.
        - Ну, вот, - Стае снова заметно разволновался, - а вдруг и здесь такие уже завелись?
        Чтобы успокоить Стаса, Настя демонстративно пристально оглядела всех танцоров и выдала:
        - Здесь нет. Я их насквозь вижу - поверь моему двухлетнему опыту «из-за кулис».
        Стае промолчал в ответ и вновь сосредоточился на созерцании извивающихся перед сценой девиц. Постепенно все свободное пространство на танцполе заполнили стриптизеры, не занятые в этот момент на сцене. Дамы радостно оживились. Алешенька - все в том же наряде и с обворожительной улыбкой на лице - тоже присоединился к танцующим. Настя поставила локоть на стол, подперла ладонью подбородок и принялась буравить его глазами - реакция последовала незамедлительно. Мальчик состряпал обиженную гримасу, видимо, копируя выражение ее лица, и тоже подпер кулаком подбородок, не прекращая параллельно выполнять свою основную задачу: радовать окружающих танцем. Помимо воли Настя улыбнулась: нет, все-таки в этом юноше что-то определенно есть.
        Нужно будет подыскивать персонал именно с таким талантом к невербальному общению и с такой позитивной психологией. Может быть, стоит пообщаться с этим человеком в другой, будничной, обстановке, понаблюдать за его поведением и реакциями, а после составить приблизительный перечень требуемых качеств, взяв за образец конкретный экземпляр.
        Настя еще раз внимательно осмотрела каждого из танцоров - выражение лиц у большинства было откровенно самодовольным. Ну и, конечно, добавлялись некоторые нюансы. Одни стриптизеры примешивали сюда частицу похоти, другие - приторного кокетства, третьи - желания поработить всех окружающих женщин. Настя поморщилась. Неужели взрослым дамам, которых она собиралась назвать своей целевой аудиторией, нужна эта явная демонстрация похоти и порока?! Да они наверняка уже нажрались этой гадости за всю свою жизнь, насмотрелись и на мужей, и на коллег, прошли огонь, воду и медные трубы. А иначе о какой материальной состоятельности может идти речь? Праведные и скромные сидят по домам, берут от жизни то, что она дает им, и даже в страшном сне не помышляют купить за деньги, которых в общем-то и нет, мужчину для любовных утех.
        Настя на секунду подумала, что, может быть, это только ее, исключительно личное восприятие жизни, но потом, вспомнив несчастных клиенток парижского клуба, сомневаться перестала. Нет-нет. Однозначно мальчик должен вызывать положительные эмоции. Должен выглядеть чистым и открытым, доброжелательным и готовым помочь. На что годятся похотливые экземпляры - на краткое сношение после первой же встречи? Кому это надо? Разве что полоумной армии неудовлетворенных мужчин. Герой взрослой женщины честен, романтичен, умен, образован, любит спорт и проповедует общечеловеческие ценности, на первом месте среди которых - духовность, семья, дети. Иными словами, в нем собрано все то, чего не хватает среднестатистическим мужчинам. Разумеется, никто не отменял красивой внешности и немного сдерживаемой для вида, но безумной страстности, однако это только часть. Всего лишь одна из составляющих успеха.
        Настоящий герой должен уметь выслушать и пожалеть свою даму - ведь у нее, хозяйки компании, топ-менеджера, бывшей жены олигарха, столько забот, столько недругов и жизненных проблем. Он должен создать иллюзию силы, стремления защитить ее, да просто дать ей выплакаться на своем плече. И при этом увлеченно повторять, какая она единственная, лучшая: таких мудрых и красивых, чувственных и волевых он еще не встречал. К черту психотерапевтов! Лучшее лечение для женщины, чьи годы стремительно движутся к унизительной отметке «пожилая», - в искреннем восхищении и талантливо сыгранной любви. Но только чтобы честно: в обмен на свои деньги никогда, ни при каких обстоятельствах, женщина не должна почувствовать фальши.
        Настя внимательно посмотрела на Алексея - он бы для роли искреннего героя-любовника идеально подошел - и вытащила из сумки ручку и клочок бумаги.
        - Это зачем? - настороженно удивился Стае.
        - Хочу обменяться опытом в эпистолярном жанре, - ответила Настя, царапая на бумаге адрес своей электронной почты.
        - Для чего?! - Стае испуганно покосился на сцену. - Давай не будем в это влезать, а? Чушь какая-то, честное слово.
        - Для тебя чушь, - Настя старательно выводила буквы, пытаясь не насадить их одну на другую, - а для женщины - лекарство от неврастении и ранней старости.
        Дописав, она зажала бумажку в правой руке, а левой потащила Стаса из-за стола.
        - Пойдем танцевать! - она потянула его с такой силой, что Стае даже покачнулся на стуле.
        - Ну, пойдем, - недовольно пробубнил он, косясь на выписывающих перед сценой пьяные пируэты девиц, - в гроб ты меня, Анастасия, загонишь.
        - Ничего, - Настя улыбнулась, - после всего, что было, тебя уже не так-то просто загнать.
        Они вышли к танцующим, и Настя начала пробираться поближе к Алексею, который следил за ней теплым взглядом, поощрительно улыбаясь. Словно она была юной девушкой, которая наконец-то решила ответить взаимностью на его ухаживания и согласилась прийти на свидание. И он ждет ее у околицы, прислонившись к изгороди спиной, чтобы увести в поле, встретить вместе закат и сорвать первый, робкий и невнятный, поцелуй с ее детских губ. Настя и сама удивилась, откуда в ее голове, посреди шума, криков и распущенной атмосферы ночного клуба, взялись такие мысли. И это при том, что «кавалер», мягко выражаясь, не совсем одет, а сама она прекрасно знает, сколько заплатила за его благорасположение. Нет, все-таки женщины странные существа с чудной фантазией! Почему бы не использовать эту женскую способность к воображению в собственных целях, не забывая при этом и о несомненном благе для клиенток?
        Настя добралась наконец до своего единственного фаворита и начала танцевать, время от времени касаясь его тела своевольными руками. Его кожа была чуть влажной и немного скользкой - перед выходом на танцпол он явно втер в нее то ли косметическое масло, то ли молочко. С удивлением она обнаружила, что эти скользящие прикосновения будят в ней слабую, едва заметную, но все же тень возбуждения. У нее не было желания прижаться к юноше, поцеловать его, и уж тем более даже мысли не возникало о том, чтобы лечь с ним в постель но визуально-тактильный контакт рождал забытые приятные ощущения. Про себя Настя даже усмехнулась: вот, не хватало только после всего, что в ее жизни произошло, влюбиться в стриптизера.
        Ей захотелось непременно узнать, чувствует ли что-то ее vis-a-vie в ответ или он просто старательно выполняет свою работу. В танце Настя повернулась к нему спиной, и, заведя руку за поясницу, прижалась к его плавкам ладонью. Мальчик оказался вполне готов к продолжению знакомства. Даже более чем. Настя отдернула руку и, развернувшись, удивленно взглянула ему в лицо. В ответ он только укоризненно покачал головой, словно упрекая за излишнюю бесцеремонность. Настя смутилась под его взглядом, быстро сунула за край плавок очаровательного стриптизера свою записку и направилась к выходу, увлекая за собой ничего не заметившего Стаса.


        Глава 2
        Настя расположилась за кухонным столом перед новеньким ноутбуком и истерично стучала по клавишам. Ее раздражало то, что мысль бежит так быстро, а печатает она медленно. Настя писала концепцию нового клуба, собирая ее из парижских заметок, документов «Chez Hommes» и собственных недавних впечатлений. За концепцией должны были последовать бизнес-план и первые финансовые расчеты. Настя понятия не имела, как делается этот самый бизнес-план, но твердо знала одно: если ей удастся интересно изложить идею, найдутся люди, которые помогут.
        Стае давно уже спал, и она перебралась на кухню, чтобы ему не мешать. Проснется - снова начнет брюзжать. Последнее время он стал совершенно невыносим: такое ощущение будто сам всю жизнь был чист и безгрешен. Постоянно учит ее, наставляет, стыдит. Талдычит о нравственности и морали, как старая бабка, и изводит разговорами о замужестве. Как будто оно может что-нибудь изменить! Нет. Эта часть жизни потеряна для нее навсегда: дурно становится от одной мысли. Ей и без того сейчас есть куда направить энергию - работать, работать, работать! Стать хозяйкой клуба, начать зарабатывать деньги и вырваться из вечно зависимого от кого-то положения, чтобы управлять собственной жизнью самой! Так, ладно, к черту мысли о недовольстве Стаса. В конце концов, не очень-то он свирепствует на ее счет - видимо, старается соответствовать своим бесконечным признаниям в любви. Ну как он не понимает, что вся эта фальшь просматривается насквозь? Если в начале еще Настя сомневалась, права ли она, то теперь совершенно отчетливо поняла - Стае с ней, потому что его гложет жалость и непотопляемое чувство вины. В том, чтобы вернуть
ей, как он выражается, «нормальную» жизнь, заключается его собственное спасение: давнее зло будет искуплено новым добром. Только вряд ли Стае догадывается, что здесь он бессилен. Настя долго думала над их странным союзом и поняла: они оба одинаковые жертвы чужих преступлений и жизненных обстоятельств. И будут вместе до тех пор, пока связь с прошлым не растворится в настоящем, пока каждый не найдет свой собственный путь. Неизвестно, сколько это еще продлится. Но свою цель в жизни Настя, по крайней мере, уже нашла. Осталось ее реализовать.
        Она снова сосредоточилась на документе, который ваяла с безумием одержимой. Итак, ее клуб для дам прежде всего должен быть закрытым. Чтобы попасть в него впервые, недостаточно просто прийти и оплатить входной билет - нужно приобрести клубную карту. Настя не испытывала ни малейшего желания привлекать в свое заведение праздношатающихся девушек, которые приходят на мужской стриптиз, чтобы слегка развлечься, и заведомо не принесут большого дохода. Юные любовницы и папины дочки пусть остаются со своими олигархами: эти красотки сами живут на содержании. А ей нужны солидные и немного циничные гостьи, чья чувственность задремала в разгаре какого-нибудь совещания, заседания, раздела имущества, судебного процесса и никак не может очнуться. Чувственности надо помочь. Настя рисовала психологический портрет будущей клиентки клуба и понимала, что это будет леди за сорок, с собственным значительным бизнесом или капиталом, смертельно уставшая от жизни и желающая хоть на миг вернуть бесцеремонно ускользнувшую молодость. Одним словом, с целевой аудиторией было все в основном понятно.
        Дальше нужно продумать интерьер и обстановку. Добротная роскошь дворцов и в то же время легкость будуаров. Нюансы, конечно, будут зависеть от помещения, которое удастся снять. Нужен не просто полуподвал, которым довольствуется большинство столичных клубов, а приличное здание, или его часть, состоящая из двух-трех этажей. Ладно, это вопрос серьезный, нужно будет с Лидией Сергеевной посоветоваться. Лишь бы она согласилась участвовать…
        Настя уже которую ночь не замечала ни того, как солнце клонится к закату, ни того, как оно снова встает. Она видела только экран монитора, по которому суматошно носились буквы-букашки, заполнявшие собою все пространство. Но Настя не видела слов, не различала строк: по ту сторону экрана ей виделся ее собственный, единственный в своем роде женский клуб, который сломает представления недалеких мужчин о том, «чего хочет женщина».
        Утром Стае застал ее заснувшей прямо перед ноутбуком, с руками, сложенными под головой вместо подушки. Он тяжело вздохнул, выключил компьютер и отнес Настю в кровать. Последнее время они, несмотря на то, что продолжали жить в одной квартире, почти не виделись - днем Стае носился с заданиями Насти по всевозможным инстанциям: от городской администрации до районной налоговой, пытаясь зарегистрировать их будущее детище под грифом «Предприятие сферы услуг», к вечеру валился с ног от усталости. У Насти все получалось наоборот: днем она спала, а ночью принималась строчить что-то в своем компьютере. Стае просто понять не мог, откуда в ней эта одержимость, но стопки книг по финансам, маркетингу, психологии и сервису росли на кухонном подоконнике, словно грибы после дождя. Там были
«Бухгалтерский учет», «Психология бизнеса», «Пособие по ресторанному делу»,
«Управление персоналом» и черт знает что еще. Стае был абсолютно уверен, что такое количество макулатуры он за всю жизнь не сможет прочесть. Оставалось только поражаться женской настырное™ и усидчивости.
        Все-таки слабый пол устроен по-особенному - решимость и упрямство выскакивают как чертик из табакерки в самый неожиданный момент. Пока в жизни все хорошо, все размеренно, женщины, за редким исключением, спокойно могут быть никем и ничем - ну разве что приложением к любимому мужчине. Но что-то происходит, рушится счастливая жизнь, и женщина аккумулирует неисчерпаемые внутренние силы. Ставит цель, движется вперед, не обращая внимания ни на препятствия, ни на боль, ни на усталость. Даже страшно становится.

        - Настенька, вы уверены, что хотите заниматься именно этим? - Лидия Сергеевна сидела в самом дальнем углу Дубового зала ЦДЛ, не снимая зеркальных темных очков, и осторожно оглядывалась по сторонам.
        - Да, - Настя, несмотря на старательно излучаемую самоуверенность, немного смущалась: в этой цветущей респектабельной даме, как ни старалась, она не могла узнать несчастную больную женщину, которую выхаживала в Париже.
        - Может, ты хочешь просто открыть ресторан? - Лидия Сергеевна дружески накрыла Настину ладонь своей рукой - Я помогу.
        - Нет. - Настя нервно улыбнулась и отрицательно покачала головой.
        - Господи, ну что мне с тобой делать?! - Лидия Сергеевна убрала руку и откинулась на спинку стула. - Ты знаешь, что мэрия Москвы на днях выступила в прессе резко против подобных заведений?
        - Нет, - Настя опустила голову.
        - Вот видишь! - Лидия Сергеевна обрадовалась, словно ей удалось наконец сдвинуть с места непробиваемую стену. - И нам с тобой не стоит в подобное безобразие лезть.
        - Стоит, - Настя уже сама завязла в собственной односложности и упрямстве, но ничего не могла с ними поделать. Сейчас перед ней стояла только одна задача: заручиться поддержкой этой властной и состоятельной женщины. И это ее «нам с тобой» внушало более чем определенные надежды.
        - Я отказываюсь, - Лидия Сергеевна решительно сняла очки - в зале все равно никого не было - и резким, словно удар кнута, взглядом полоснула Настю. Та вздрогнула. Повисла тяжелая пауза.
        - Как скажете, - Настя наконец заговорила. В ней вдруг закипела безудержная злость - черная, как смола. - Тогда я начинаю одна. Набиваю шишки, отдаю прибыль бандитам, навлекаю на себя гнев общественности, становлюсь жертвой конкурентов… Неважно! Вас это не коснется.
        Она резко отодвинула от себя тарелку с нетронутой едой бросила льняную салфетку на край стола и встала, собираясь уйти.
        - Стой, - неожиданно она почувствовала на своем запястье мягкие, но сильные пальцы, - присядь.
        Лидия Сергеевна с усмешкой посмотрела на свою горячую собеседницу.
        - Сколько тебе лет?
        - Двадцать шесть, - Настя ничуть не удивилась вопросу.
        - Да?! - аккуратно выщипанные и подкрашенные брови поползли вверх. - Я-то думала, за тридцать - только не обижайся, - и собиралась сказать, что для хозяйки борделя ты чересчур молода.
        - А что, существует кем-то определенный возраст для этого дела? - Настя говорила с раздражением: она не могла поверить, что Лидия - единственная ее надежда на успех - так легко готова сбросить ее со счетов. Зачем тогда было просить выслать по электронной почте концепцию клуба, соглашаться на встречу? Гораздо гуманнее и проще было сразу сказать ей «нет»! А впрочем, жизнь состоит из боли и разочарований, можно было уже за прошедшие годы это усвоить.
        - Нет, - Лидия Сергеевна неожиданно весело рассмеялась, - не существует. Но чтобы управлять процессами и людьми - а стадо молодых баранов, которым ты собираешься обзавестись, требует военного режима, - нужно, как минимум, обладать силой воли и быть личностью. А последнее, знаешь ли, формируется только с жизненным опытом, с годами. Да и то не у всех…
        - За меня не беспокойтесь, - Настя перебила свою собеседницу, в которой не ко времени проснулось желание пофилософствовать, - жизненного опыта у меня, к сожалению, достаточно.
        Лидия Сергеевна ничего не ответила - она изучающим взглядом смотрела на Настю. Словно пыталась прочесть, что творится в душе у этой странной девушки. Нет, понятно, если б такая идея пришла в голову прожженной циничной бизнесвумен, вроде нее самой, Лидии. Сложились и карьера, и приличное состояние, есть и связи, и власть, но не удалась личная жизнь. Можно, выйдя на пенсию, втайне заняться подобной чепухой - по крайней мере, интересное вложение средств, гарантирующее стабильную прибыль, да и просто экзотический способ скоротать холодные зимние ночи. Что ни говори, а не хватает в жизни ласки, заботы, некому поплакаться и не на кого излить вечное море проблем. Пусть специально обученный мальчик выслушает, пожалеет, скажет, что ты - самая умная и красивая. Назовет своей «девочкой», восхитится изо всех сил. Такая терапия помогает на старости лет лучше любых врачей. Но молодой девчонке-то зачем влезать во всю эту грязь? Ей бы, дурочке, о семье подумать, о детях. Упустит время, будет потом страдать от одиночества. И самой придется бегать по таким вот клубам для дам.
        - Знаешь, давай так, - задумчиво произнесла Лидия Сергеевна, - ты мне честно рассказываешь, как тебе в голову пришла такая идея и что именно ты собираешься сделать - читать твои талмуды у меня все равно времени нет. А я подумаю. Если прозвучит убедительно, я, может, соглашусь на самое идиотское партнерство в своей жизни. Но сразу говорю, что в случае «да» будет пара «но». Договорились?
        Девушка тяжело вздохнула, собралась с духом и заговорила. Лидия не перебивала, внимательно следила за рассказом и за выражением лица Насти. К тому моменту, как она закончила, вся Настина жизнь предстала перед Пановой словно на ладони.
        - Только учти, - голос Лидии стал чуть хриплым после долгой паузы и пережитых эмоций, - не стоит примешивать в свою работу жажду мести. Если так будет, ты моментально прогоришь.
        - Хорошо, - Настя послушно кивнула головой.
        - Одного твоего согласия мало, - Лидия открыла сумку и извлекла из кармашка визитку, - сходи к психоаналитику. Мне он в свое время помог.
        Настя забрала карточку и торопливо сунула ее в карман пиджака. Ее совершенно не интересовал какой-то там врачеватель душ. Она четко сознавала, что стоит только начать работу над проектом, начать движение к поставленной цели, и со всеми внутренними разногласиями она справится сама. Есть такое понятие - трудотерапия, вот и остановимся на дедовском, проверенном методе.
        - Так вы согласны? - с едва заметной дрожью в голосе спросила она.
        - Ну, что с тобой будешь делать? - улыбнулась Лидия и тепло посмотрела на девушку. - Когда-то и я была такой же настойчивой и упертой. А если серьезно, не хочу, чтобы ты расшиблась насмерть о рифы так называемого русского бизнеса. Без бандитов или политиков здесь еще никто не выживал.
        - А вы к какой категории относитесь? - неосторожно ляпнула Настя.
        - А я - и то, и другое, - Лидия ничуть не рассердилась, только ухмыльнулась в ответ.
        - Спасибо! - Настя готова была прыгать до потолка от радости, наброситься на свою благодетельницу с объятиями, но сочла за благо держать себя в руках. - Вы говорили о каких-то «но».
        - Да, - лицо Лидии Сергеевны моментально приобрело суровое выражение, - хорошо, что напомнила.
        - Я слушаю.
        - Ты лучше записывай, - Лидия Сергеевна дождалась, пока Настя достанет из лежавшей на столе папки лист бумаги и ручку, - чтобы потом не ссылаться на память девичью. Прости, я не посмотрела, сколько ты там планируешь в клуб вложить?
        - Двести тысяч долларов, - Настя споткнулась - эти деньги казались ей огромными.
        Лидия ненадолго задумалась.
        - Надеюсь, на первое время аренды и отделку помещений хватит, - она сдвинула брови, - но я бы на твоем месте подстраховалась. Тебе предстоят и другие расходы. Так что по-хорошему следует умножить на три.
        - Но, - Настя в первый раз за все время переговоров с Пановой по-настоящему испугалась, - больше мне неоткуда взять.
        - Возьми в долю партнеров, - пожала Лидия плечами, - а я подыщу людей, которые могли бы вложиться. Завтра тебе позвонит мой юрист: загрузи его вопросами организации, одна ты не справишься.
        - Да, - Настя смущенно кашлянула, - но, я думала, это будет только мой клуб.
        - Ну, - Лидия безразлично хмыкнула, - если ты согласна создать убожество - действуй. А я бы делала ставку на роскошь и эксклюзив.
        Настя расстроилась: она-то рассчитывала на самостоятельность и независимость.
        - Нашла из-за чего переживать, - Лидия Сергеевна четко уловила Настины мысли, но даже и не попыталась ее утешить. - Запомни: в бизнесе выживает сильнейший. Одна ты - ничто. Кстати, эти двести тысяч, насколько я понимаю, твой единственный капитал? Не боишься все потерять?
        - Нет, - Настя презрительно скривила губы, - откуда пришло, туда и уйдет.
        - Смотри, я предупредила, - Лидия вздохнула, - гораздо надежнее сейчас купить пару квартир в Москве и сдавать их.
        Настя еще раз отрицательно мотнула головой.
        - Тогда переходим к условиям.
        Настя кивнула и взяла в руки ручку. Лидия заговорила четко, под запись, делая акценты на особо важных моментах.
        - Моя доля в предприятии - двадцать пять процентов. Никаких денег я вкладывать, само собой, не буду, но возьму на себя отношения с госорганами и прочего рода охотниками до чужого добра.
        - Да, - Настя сникла: такой расклад мог запросто лишить ее и запланированной прибыли, и свободы действий. Но без Лидии все равно было не обойтись.
        - Дальше - в правление компании войдет мой человек, - Лидия чуть заметно поморщилась, - мне самой не до этого.
        - Кто он? - Настя насторожилась.
        - Племянник, - Лидия Сергеевна тяжело вздохнула. - Пусть уже займется делом: все равно, кроме клубов и разгульной жизни, этого наглеца ничем не завлечь. Сидит у нас с сестрой на шее и думает, что так и надо.
        - Но как же…
        - Вот так, - Лидия перебила сурово, - ты утверждаешь, что на все способна. Перевоспитай.
        - Ч-черт! - Настя едва сдержалась, чтобы не дать воли закипевшей ярости: ее выстраданная, взлелеянная идея на глазах превращалась в помойную яму, куда Лидия уже спихивала свои проблемы. И это только начало! - Что-то еще? - с сарказмом в голосе спросила она.
        - Да, - Лидия в ответ сверкнула на нее глазами, - клуб не будет публичным. Никакой рекламы, никаких интервью или публикаций в прессе. Кроме постоянных клиенток, никто не должен знать об услугах заведения. Ясно?
        - Вполне.
        Настя пожала плечами: на нее вдруг навалилась тяжелая апатия - стало практически безразлично, что теперь будет и как. Первоначальный план действий и стройная концепция рассыпались в пух и прах.
        - Но как же мы сможем кого-то привлечь? - только и выдавила она.
        - Да уж не через рекламу, - Лидия хитро сощурила глаза. - Ты же планируешь работать с категорией VIP, если я ничего не напутала. А такие дамы не верят рекламе - только рекомендациям «своих» и личному опыту. Пригласим их на презентацию в день открытия. Разошлем пафосные приглашения, назовемся «дамским клубом», создадим официальную версию для их же мужчин, которых дальше порога никто не пустит. А потом обслужим наших девочек бесплатно, заставим их рассказывать подругам, поддержим интерес.
        - Как скажете, - Настя наклонила голову набок, - если в вашей записной книжке найдется человек пятьдесят респектабельных, но порочных женщин, проблем я не вижу.
        - Больше найдется, - Лидия рассмеялась, - ты плохо знаешь русский бомонд, а еще хуже - состоятельный тихий омут.
        - Ну, значит, будем знакомиться, - послушно кивнула она.
        Лидия Сергеевна отвернулась от Насти и жестом подозвала официанта. «Посчитайте», - коротко бросила она симпатичной девушке, изобразившей перед ней почтительный полупоклон. Счет появился за считаные секунды. Лидия достала из сумки бумажник.
        - Только запомни, что моя помощь - исключительно добрая воля, - Лидия кинула поверх счета, даже не взглянув на него, несколько купюр, надела темные очки и решительно встала из-за стола. - Я могла бы забыть тебя, как забывала в этой жизни многих.

33 - Верю, - Настя смотрела на нее снизу вверх. Сначала подумала, что по законам этикета нужно бы встать, но потом плюнула на формальности. - До скорой встречи.
        - До скорой, - эхом ответила Лидия и стремительно вышла из зала.
        Домой Настя ехала на метро. Странно было после роскоши ресторана и разговора с шикарной и могущественной собеседницей лицезреть изможденные, серые лица пассажиров, их омерзительную бедность и тошнотворную грязь в вагонах. В одном и том же городе люди существовали рядом друг с другом так, будто были инопланетянами, жили в параллельных мирах. Одни ничего не знали о тех, кому едва хватает на хлеб; другие понятия не имели о том, какие забавы могут взбрести в голову человеку, когда он одет и сыт. А Настя болталась теперь где-то посередине: могла заглянуть и в эту жизнь, и в ту. Вопрос заключался лишь в том, что будет дальше. Она может потерять все и стать нищей или, наоборот, создать для себя безбедную жизнь в кругу успешных и сильных…
        Погрузившись в размышления, она сама не заметила, как добралась до дома. Снова раскрыла ноутбук и опять занялась документами - нет, не сможет она пойти на попятную, не откажется от идеи клуба: нужно доказать себе самой, что Анастасия Смирнова чего-то в этой жизни стоит. Или клуб заработает, или гори оно все синим пламенем.


        Глава 3
        Через несколько дней после того, как Настя и Стае побывали на разведке в клубе, проявился Алешенька, написав по электронной почте коротенькое сообщение:
«Анастасия, вы такая прекрасная и умная девушка! Мне остается только сожалеть, что наше общение получилось коротким». Надо же, высокий слог, сама любезность, никаких орфографических ошибок - ну просто тургеневский мальчик, да простит Иван Сергеевич такую вольность. Настя улыбнулась про себя и решила ответить - в конце концов, для того и давала ему адрес, чтобы пообщаться. Да и интересно посмотреть, как этот милый юноша собирается вести себя дальше. «Не льсти мне, пожалуйста, дорогой. Лучше расскажи, как у тебя закончился вечер, точнее, ночь», - написала она и тут же нажала «отправить». Новое сообщение пришло чуть ли не в ту же минуту: «Ночь закончилась как обычно - отработали программу, съездили с выступлением в другой клуб. Все как всегда. Ты же не взяла меня в увольнение!» Вот как? Молодой человек перешел в осторожное, но наступление. Самое время, пока не поздно, остудить пыл этого красавца. «Ну, во-первых, я была не одна. Или тебя привлекают мужчины? Во-вторых, не могу я решиться на подобную глупость. Если хочешь - в качестве компенсации приглашаю как-нибудь в кафе. Поговорим».
        На этот раз ответ пришел только на следующий день. «Мужчинами не интересуюсь - я гетеросексуален. Куда-то сходить, конечно, можно, давно уже нигде не был. Только вот совершенно нет времени. Каждую ночь работаю, днем или сплю, или на репетиции. Как только смогу, сообщу». Настя про себя улыбнулась - стоило ей признаться в том, что на сексуальные отношения она не претендует и роль клиентки играть не хочет, как «актер эротического жанра» потерял к ней всякий интерес. На простое человеческое общение с девушками у этого экземпляра, похоже, не было ни сил, ни времени - деньги зарабатывать надо! Молодость дается только раз.
        Чтобы прекратить бесконечный обмен письмами «ни о чем», Настя решила поставить жирную точку или, напротив, перейти к конструктивному обсуждению - как получится.
«Должна признаться, что была в вашем клубе не ради развлечения, а по работе. Меня интересуют молодые перспективные кадры вроде тебя. Открываю эксклюзивный VIP-клуб для дам». Ответ появился моментально: «Согласен на позицию директора в твоем клубе - всю жизнь об этом мечтал!» Господи, ну вот откуда у всех стриптизеров такие амбиции, скажите на милость? Или и в самом деле излишняя забота о красоте тела убивает адекватность мысли? «Давай встретимся и все обсудим. На данном этапе у меня много различных вакансий». Ну-ну!

        - Так чего ты хочешь? - Алешенька в повседневной одежде выглядел простовато. Его внешность, хоть и была выразительной, страдала отсутствием утонченности: круглое лицо, нос картошкой, полные губы. Спасали ситуацию только шикарные волосы с длинной, спадающей на глаза челкой и живой, с игривым блеском, взгляд. А так - простой деревенский парень, который утверждает, правда, что он коренной москвич.
        - Хочу собрать хорошую команду, - Настя допила из чашки остывший кофе: Алешенька, как истинный жиголо, позволил себе опоздать.
        - А я тут при чем? - Парню явно не терпелось перейти к разговору о себе, любимом, точнее, о том, за сколько он готов себя перепродать. Но Настя не могла сейчас назвать даже примерную цифру: ничего же еще не сделано! Задача ее состояла в том, чтобы заинтриговать мальчишку, минуя материальный аспект. Давлением на амбиции.
        - Мне понравилось, как ты работаешь, - она смотрела на него пристально, чуть прищурясь, - и у меня есть уверенность в том, что в мужском стриптизе будущее именно за такими парнями, как ты. Спортсменами, психологами и романтиками в одном флаконе. Только в твоем нынешнем клубе - поверь моему опыту - развернуться тебе не дадут.
        - А где ты работала раньше? - оживился он. Так, хорошо, дело пошло.
        - В Париже, в клубе «Chez Hommes», - Настя заметила искорку восхищения, мелькнувшую в его глазах. - Похоже на ваше заведение, но гораздо респектабельней. И номера там, как в гостинице. Кстати, это я думаю перенять.
        - И что там было с такими, как я? - кокетливо поинтересовался он. Настя давно уже заметила, что большинство стриптизеров страдает синдромом Нарцисса: говорить в не обремененной клиентками повседневности они готовы только о себе. Ну что ж, сейчас можно сыграть и на этой слабости.
        - Многим пришлось уйти, - Настя пожала плечами. - «Звездным» мальчикам не нравилось, когда другие у них отбирали хлеб. Или, не дай бог, начинали зарабатывать больше. А поменять сценический имидж с прожженного негодяя, секс-гиганта или подонка на милого доброго юношу с открытой душой «старички» не догадывались. Или уже были не в состоянии.
        - Я думал, женщины любят подонков, - Алексей усмехнулся, - по крайней мере, наши так говорят.
        Настя порадовалась тому, что переговоры вошли в правильное русло - собеседник вступил в дискуссию и забыл о деньгах.
        - Любят, но всему есть предел, - Настя вздохнула, - девушкам нравится исправлять
«плохих ребят», вытаскивать их из грязи. Такова уж натура женщин, особенно русских.
        - Ты по образованию случайно не психолог? - тема разговора явно его волновала.
        - Я - педагог, это гораздо круче, - Настя отодвинула пустую чашку. - В общем, для большинства девушек восприятие тебя как подонка обусловлено уже тем, что ты стриптизер. А дальше им нужен позитив, чтобы был повод спасать тебя, бороться. Ты и представить себе не можешь, как быстро такая тактика приводит к женитьбе на какой-нибудь богатой девушке средних лет. Кажется, ты этого хотел?
        - Уже и не знаю, - Алешенька расплылся в улыбке, - я обычно так говорю, потому что это нравится клиенткам.
        - То есть действуешь интуитивно?
        - Ну, да.
        - Значит, пора осмыслить твою интуицию и научиться передавать ее другим в виде готовых знаний, - Настя перевела дыхание. - Попробуешь?
        - Слушай, я только не понял, - Алексей прищурил глаза и перешел в наступление, - что я с этого буду иметь?
        - Поможешь мне отобрать и подготовить ребят к открытию клуба - будешь иметь должность директора по кадрам и приличный ежемесячный доход. По-моему, круто в… сколько тебе там лет?
        - Двадцать три.
        - Вот. Решишь, что можешь заработать еще больше, - площадка клуба к твоим услугам, - Настя от волнения сжимала и разжимала ладони под столом. - Танцуй, соблазняй, заодно будешь показывать правильный пример своим подчиненным.
        - Ну, - видимо, последнее словосочетание его добило: все-таки человеческие амбиции - это страшная вещь, - давай попробуем.
        - Давай, - с наигранным безразличием произнесла она, - если сможешь привлечь мальчишек. Только новых. Не надо мне «стреляных воробьев», лучше юных и почти невинных.
        - Да не вопрос, - он самодовольно откинулся на спинку стула и расплылся в улыбке, - моей работе половина потока в нашем славном вузе завидует.
        Настя не сдержала гримасы отвращения - вот, дожили. Молодые парни, еще не разобравшиеся в жизни, считают, что танцевать перед публикой в полуобнаженном виде и получать за это деньги - круто. Господи, какое странное мы воспитали поколение, отравив его сознание телевизионно-журнальными байками о красивой жизни, к которой нужно приобщиться любой ценой, обо всех этих рублевских коттеджах, дорогих машинах, дизайнерских тряпках. А потом будем удивляться, что стало с обществом, куда подевались настоящие - способные самостоятельно создать свою судьбу - мужчины. Хотя в России всю жизнь хватало, пусть и замаскированных под законных мужей, но все же самых позорных альфонсов: алкоголиков, пропивающих все и тиранящих семью, идейных безработных, сидящих на шее у женщин, сутенеров, подкладывающих собственных жен под богатых любовников. Кажется, Чехов еще об этом писал.
        - Все, договорились! - Настя торопливо встала из-за стола. - Я начинаю искать помещение и решаю остальные вопросы, ты занимаешься подбором людей.
        - Сколько у нас времени?
        - Через три месяца нужно двадцать человек - молодых, спортивных и, главное,
«правильных». С предварительным отбором, надеюсь, справишься, - Настя закинула сумку на плечо, - а я на финальном этапе подключусь. Не забудь объяснять ребятам, что их ждет, у меня нет желания заниматься ликбезом.
        Алексей кивнул, Настя стремительно вышла на улицу. Больше ей говорить с ним пока было не о чем. Главное, лед наконец тронулся!
        Незнакомое доселе чувство рождения в ее руках чего-то нового, уникального будоражило сознание и заставляло дрожать от гордости за себя. Наверное, что-то схожее чувствует будущая мать, когда ребенок впервые начинает шевелиться в ее утробе, художник, который кладет последние мазки на свой шедевр, поэт, выплывающий из творческого запоя с поэмой в руках. Настя не могла удержать восторга внутри себя - она разогналась и резко подпрыгнула, выбросив руку вверх с идиотским криком
«У-yes!». Пара поздних прохожих покосилась на нее как на умалишенную. Ну и бог с ними! Пусть смотрят.

        - Стае, что ты вчера смотрел? - они вместе завтракали на кухне в семь утра. Настя клевала носом, но стоически держалась. После того как бумажная часть работы была закончена и первые договоренности по клубу достигнуты благодаря Лидиному юристу, она вернулась к общечеловеческому распорядку дня. После трех лет бодрствования по ночам и сна днем привыкнуть жить наоборот было непросто. Ладно, сейчас нужно перетерпеть, закончить с подготовительной частью, а дальше - смело возвращаться в привычный режим: работать ночью.
        - Два помещения на Тверской, один подвал на Чистопрудном.
        - Ну? - Настя нетерпеливо заерзала на табурете.
        - Омерзительно!
        - Стае, - Настя готова была разорвать его на куски - уже десять дней он безрезультатно таскался по Москве в поисках сдаваемых в аренду помещений «под ресторан», видимо, логично рассудив, что не будет площадей - не будет и клуба, - мы теряем драгоценное время!
        - А что ты предлагаешь?! - Стае моментально завелся. - Это все не то! Ты сказала, три уровня, тут столько-то метров, там - столько-то. Стоимость - вот. А здесь?! - Он в бешенстве тряс чайной ложечкой у нее перед носом. - Ничего подобного!
        - Все! - Настя с трудом справилась с подступающей истерикой, поймала руку Стаса и аккуратно уложила ее на стол. - Сегодня я не встречаюсь с юристом, вместе поедем смотреть.
        - Как скажешь, - Стае удрученно пожал плечами, - но я больше не могу!
        - Ста-а-ас, - Настя посмотрела на него, как строгая учительница, - наберись терпения, все еще только начинается.
        - В том-то и дело! - Стае швырнул ложку в пустую чашку и вышел из-за стола.
        Они мотались по городу целый день и успели побывать в пяти местах. Настя только разочарованно вздыхала после каждого просмотра, а Стае строил довольные гримасы:
«Я ж говорил!» Было такое чувство, что в Москве все разом бросились искать помещения под клубы и уже разобрали самые подходящие места.
        Следующий день ничем не отличался от предыдущего: те же убогие подвалы и полуразваленные пристройки. А на третий им вдруг неожиданно повезло. Вообще-то Настя не собиралась этот вариант даже смотреть: помещение небольшое - сравнить нельзя с пространствами «Chez Hommes». Правда, было два этажа, но на втором разместились бы разве что два-три небольших номера и пара кабинетов администрации. Не разгуляешься.
        - Да нет, вы для начала взгляните, - прилип противный маклер, - идеально под клуб!
        Этот был из категории тех, кому легче отдаться, чем возразить. Пристал словно банный лист.
        - Где это? - убито поинтересовался Стае.
        - В переулке у Первой Тверской-Ямской, - невозмутимо сообщил маклер.
        - В каком именно?! - злобно прошипела Настя: от улицы исходило столько длинных и крошечных переулков, что в них можно было заблудиться. Стае покосился на Настю - чем дальше продвигался клубный проект, тем хуже становился ее характер. Заносчивость, агрессия, стервозность - такое ощущение, что она, уже вообразив себя хозяйкой, считает, что все вокруг годятся ей только в прислуги.
        Привычный маклер невозмутимо пожал плечами, оставив клиентку без ответа, и жестом пригласил ее сесть в машину.
        Покружившись, они остановились у старого четырехэтажного дома. Наверху располагались офисы, а первые два этажа сдавались «под ресторан». Левую половину уже кто-то арендовал: там шел ремонт. Правая была свободна. Настя подумала, что будет совсем невесело, если «соседи» решили открыть такой же ночной клуб. Ну, или с направленностью «наоборот».
        - А здесь что будет? - Настя неуважительно ткнула пальцем в левую часть.
        - Итальянский ресторан, - сдержанно сообщил маклер.
        Настя сразу же потеряла к объекту всякий интерес и успокоилась. Машина остановилась, прижавшись к тротуару, Стае помог Насте выйти.
        - Есть еще вход со двора, - сразу же начал экскурсию сотрудник агентства, распахнув тяжелую железную дверь, - место для парковки в ночное время для пятнадцати-двадцати машин тоже. А днем здесь паркуется офис, не пролезть.
        Войдя внутрь, они очутились в небольшом холле. Обычный старый дом после капитального ремонта: голые бетонные стены, на полу свежая стяжка. Но зато никакой грязи после бывших владельцев. Настя медленно перешла из квадратного холла - там вполне поместился бы небольшой гардероб и ресепшн с охраной - в большой зал и застыла. За три дня поисков такое с ней случилось в первый раз: она вдруг ясно увидела свой будущий клуб. Вот здесь - сцена, белая, глянцевая. Никаких деревянных помостов из пионерского прошлого. Только пластик с подсветкой и устойчивая плоская лестница. Можно, если денег хватит, сделать сенсорную поверхность: чтобы освещение менялось в зависимости от действий танцора. Какой же выбрать цвет для стен и портьер?! Понятно, что никакого пошлого красного - этой дряни предостаточно в мужских ночных клубах. Женщине нужно чувство защищенности и свободы, а не разврата. Пусть будет понятно, кто и зачем, но не в открытую, не явно.
        Настя продолжала медленно поворачиваться, оглядывая зал: обычные столы и стулья здесь не подойдут. Диваны - лучше из бежевой кожи - и низкие столики наподобие кофейных. Настя уже просто дрожала от нетерпения - так хотелось поделиться своими мыслями с кем-нибудь. Она взглянула на Стаса - тот сосредоточенно изучал стены, видимо, вникая в вопросы качества шпатлевки. Судя по пустому выражению его лица, ни сцена, ни мебель, ни клуб его вообще не интересовали. Настя украдкой вздохнула и попросила маклера провести их дальше. Из зала они попали в широкую комнату - вполне можно было разместить здесь бар, дальше, вглубь, уходил коридор и помещения под туалетные комнаты, а еще дальше - довольно большой зал, пока непонятного назначения. И крошечные закутки: под гримерки и прочее подсобное хозяйство.
        Лестница на второй этаж вела прямо из холла - располагалась она в самом углу, так что Настя ее поначалу и не заметила. Наверху оказалось сплошное открытое пространство, раза в два меньшее, чем площадь первого этажа. Здесь работы предстояло много - возводить стены, проводить электричество, устанавливать трубы. Да-а, на ремонт явно уйдет больше трех месяцев, на которые она наивно рассчитывала сначала. Настя еще раз прошлась по периметру и, старательно скрывая внутреннее нетерпение, спросила безразличным тоном:
        - Ну, и какие условия аренды?
        - Как везде, - маклер внимательно посмотрел на Настю, явно изучая степень ее готовности к сделке, - арендная плата - четыреста долларов в год за квадратный метр. Всего здесь шестьсот метров. Предоплата за полгода вносится сразу. Что еще? Энергозатраты включены в стоимость аренды. С согласованием вашего проекта мы, как владельцы здания, поможем…
        - Подождите, - Настя поняла, что дальше пойдет перечисление деталей, а ее пока не устраивала основная часть: сто двадцать тысяч долларов предоплаты. - Нет, четыреста слишком дорого! Средняя цена в Москве не больше трехсот.
        - Ну, это если под офис, - не растерялся ушлый маклер, - а ресторан или клуб - совершенно другое дело.
        - Объясните своему руководству, - в ее голосе послышались железные нотки, - что мы заключим контракт, если в качестве предоплаты за первые полгода я вношу шестьдесят тысяч. Не больше.
        Настя, не прощаясь, развернулась и спустилась по лестнице вниз. Маклер отстал, чтобы поговорить по телефону.
        - Мы согласны, - судя по голосу, маклер был страшно недоволен таким решением: слишком неприятной оказалась эта клиентка, - дать скидку пятьдесят процентов на первые полгода. Делайте спокойно ремонт.
        - Понятно, - Настя старательно не выказывала никакого восторга, хотя внутри у нее все трепетало от счастья, - тогда мы готовы подписать контракт.
        - Хорошо, - маклер сделал страшное лицо, - но мы оставляем за собой право пересматривать стоимость квадратного метра два раза в год. Если вы не согласны - более сговорчивые клиенты у нас уже на примете.
        - Это грабеж! - Первой реакцией было отказаться. Но как только Настя представила себе, что кто-то другой может снять ее клуб, то тут же осеклась. - Ладно. Высылайте договор.
        Три месяца промчались, как невнятный и безумный ураган. Настя нанимала подрядчиков, до хрипоты спорила с дизайнером, гоняла рабочих, смотрела материалы - от паркета до краски, носилась по магазинам электроники и музыкального оборудования, ни черта не понимая, что к чему, и чуть ли не до кровавых мозолей на языке насиловала ни в чем не повинных продавцов.
        Первое собрание акционеров прошло в июне посреди полной разрухи, в декорациях из мешков цемента, паркетной доски и прочего строительного хлама в основном зале будущего клуба. Настя специально для этой встречи заказала мебель: стол и несколько кресел, которые думала потом поставить в свой кабинет. Валерий Ильич - хозяин сети московских супермаркетов - явился первым. Это был весьма обаятельный мужчина лет сорока пяти. Вымуштрованный бодигард невозмутимо довел его до только что распакованного кресла и отошел к дверному проему - Настя еще не решила: ставить на входе в зал какие-то двери или ограничиться аркой. Вера Михайловна опоздала. У этой смешливой и чересчур активной дамы тоже был собственный бизнес, доставшийся в наследство от престарелого мужа, который давно счастливо переместился в мир иной. Супруг был на сорок лет старше своей обожаемой половины и в советские времена работал директором огромного завода по производству бумаги. Завод за период перестройки, благодаря невесть каким ухищрениям, оказался в его частной собственности. Но ненадолго. Владелец умер, завод перешел к жене. Но Верочку, как
кокетливо она представилась, гораздо больше, чем целлюлоза, волновали целлюлит и депрессия. Верочке нужно было развеяться. От Лидии Сергеевны явился Павлик - тот самый нерадивый племянник, которого Настя должна была перевоспитать. По инициативе Пановой было решено, что Павлик участвует во всех внутренних процессах, контролирует работу клуба и бывает тут когда угодно ему. Впечатление он производил самое пакостное: худой до остроты костей, которых не мог скрыть даже свитер, постоянно трясущийся от холода и с безумно бегающими глазами. Настю не отпускало ощущение того, что с этим «управляющим делами» она еще намучается.
        Заседание получилось коротким. Валерия Ильича интересовали затраты, финансовые отчеты, проекты и разработки, Верочку Михайловну - персонал, а Павлика только день открытия клуба. Так что первому были предоставлены документы, второй - обещание пригласить на кастинг, третьему - предположение относительно начала октября. Павлик укоризненно покачал головой и презрительно уставился в потолок. Настя от этой его пантомимы чуть не взбесилась: хочешь быстрее - приди, помоги хоть в чем-то, вместо того чтобы закатывать глаза. Так ведь нет! Не появился ни разу, пока не пригласили официально. Ладно, этого козла так или иначе придется терпеть. Поэтому лучше не распаляться. Нервов не хватит.
        Первый кастинг состоялся только в августе, но зато в полностью отделанном помещении. Несмотря на истерические крики Алешеньки, что, пока они собираются, все нормальные парни убегут, Настя не торопилась. Во-первых, куда им летом идти - везде затишье, да и попробуй еще вытащи этих бездельников в разгар сезона с пляжей в пыльную Москву, во-вторых, ей хотелось произвести неизгладимое впечатление на будущих сотрудников. Мальчик должен захотеть здесь работать, начать об этом мечтать. А для этого юным, охочим до денег парнишкам нужно показать клуб во всей его красе. Поразить в алчное сердце. И пусть не спят по ночам, ожидая приговора будущей хозяйки.
        К концу лета ремонтные работы продолжались только наверху. Первый этаж был полностью закончен и декорирован. Холл, в котором расположились ресепшн с гардеробом и небольшая зона отдыха, утопал в зелени. Насте он очень нравился и казался похожим на уютное лобби частного европейского отеля. Дальше - арка, ведущая в зал. Ярко освещенная сцена, по которой блуждали загадочные огни, была скорее похожа на подиум в шикарном Доме мод. Роскошные бежевые диваны и столы с ножками под позолоту располагались вдоль стен, скрываясь в тени. Вокруг сцены было оставлено свободное пространство под танцпол.
        В следующем помещении клуба - баре - царил магический Обри Бердслей: на стенах висели огромные репродукции его графики. Черно-белый интерьер усиливал сходство с безумной галереей искусств. Здесь было любимое место Насти. Особенно радовало ее ощущение, которое создавалось у человека, неожиданно попадавшего из имперской роскоши золота, кожи и дерева в довольно аскетичный модерн. Необычной формы стеклянная стойка бара, высокие стулья и картины на стенах - вот и все убранство, не считая огромного, упершегося в потолок прозрачного стеллажа для бутылок. Разумеется, в заполненном виде он будет смотреться просто волшебно за загорелой спиной бармена. В следующем помещении Настя, не удержавшись от соблазна, сделала-таки бассейн и сауну: не могла представить себе, что лучше расслабит женщину и снимет усталость. У входа в бассейн разместилась дополнительная лестница на второй этаж - минуя бар и центральный зал, можно было попасть в один из двух номеров. Бассейн был гордостью Насти, памятником ее презрительного отношения к деньгам: эта проклятая купальня упорно не желала умещаться ни в какие сметы, и Насте
пришлось задействовать сумму, оставленную ей Эдгаром Дювалем. Конечно, разумнее было бы сохранить ее «на черный день»: мало ли что станется с клубом. Но Настя махнула на эти опасения рукой, а с Элен они договорились, что та приедет на открытие и тайком провезет через таможню Настину часть наследства - при официальном переводе денег со счета на счет серьезную часть пришлось бы отстегнуть на проценты, налоги государству. А Насте, которая из вложений акционеров использовала больше, чем рассчитывала, сейчас нужны были сто тысяч евро целиком.
        - Анастасия Петровна, - Настя вздрогнула и обернулась - Алешенька неслышно подкрался сзади, - может быть, пора начинать?
        Армия потенциальных дамских угодников топталась во дворе здания уже тридцать минут, пугая бледных офисных сотрудников диким гоготом и внезапным чувством собственной неполноценности: загорелые торсы в полупрозрачных майках недвусмысленно намекали на то, что не стоит гробить здоровье за компьютером с утра до ночи. Надо жить!
        - Да я обещала, что мы Веру Михайловну дождемся, - с трудом возвращаясь из собственных мыслей, ответила Настя и улыбнулась, - уважаемый Алексей…
        - Анатольевич, - с готовностью и улыбкой подсказал тот, - и на нашу Веру Михайловну с запасом хватит. Сегодня двадцать человек и столько же завтра.
        - Господи, куда нам столько?! - Настя ужаснулась, представив, какое количество времени уйдет на просмотр. А у нее еще так много дел!
        - Вот и я говорю, пора начинать, - новоявленный Алексей Анатольевич, одетый в строгий костюм и даже галстук, расправил плечи, - а там разберетесь, кого стоит брать.
        - Хорошо, приглашай, - Настя кивнула и прошла в глубь зала, сев за самый дальний столик, рядом со Стасом, которого принудила присутствовать на кастинге. Он категорически не хотел на это смотреть, но дело дошло до ссоры, потом до скандала, и в итоге он сдался.
        Пока потребности клуба вертелись вокруг строительных и мебельных вопросов, Стае стоически терпел. Сейчас же, когда стало ясно, что открытие неизбежно, он окончательно сник. Уйти и бросить Настю на произвол судьбы не позволяли страх за нее и закаменевшее чувство вины, оставаться и потакать ее прихотям стало невыносимо. Время от времени он в отчаянии вопрошал: «За что?», но тут же осекался и давал себе приказ терпеть и быть рядом. Во искупление.
        - Стае, закрой рот, - Настя одернула его раньше, чем он собрался зевнуть, - и смотри внимательно.
        - Постараюсь, - без споров согласился он, устав уже от истерик и скандалов. Лицо его выглядело осунувшимся и измученным.
        На секунду Насте стало стыдно: действительно, совсем издергала человека. В конце концов, не ему, а ей хочется стать всемогущей хозяйкой «стада юных баранов», как выражается Лидия, когда речь заходит о персонале. Не ему, а ей нужно создать перевернутый мир, чтобы отомстить. Настя взяла Стаса за руку, тот слабо улыбнулся в ответ и, стараясь угодить ей, пошире раскрыл глаза и приготовился к созерцанию. Алешенька привел первого претендента и без церемоний вытолкал его на сцену.
        Юноша танцевал неплохо, сложен был, как бог, но все его движения были направлены внутрь себя. Плевать ему на публику, на зрителя, главное, самому получить нарциссическое удовольствие. «Эксгибиционист», - обругала его Настя про себя и напротив цифры «один» в своем блокноте поставила жирный минус. Через полтора часа просмотра - на каждого претендента уходило в среднем по пятнадцать минут - приехала Верочка Михайловна. С радостным воплем: «Надеюсь, я никого стоящего не пропустила!» - она заняла соседний с Настиным диванчик и впилась голодными глазами в очередного Аполлона. Настя тяжело вздохнула: все шло к тому, что выплачивать дивиденды Верочке придется не только деньгами.
        Наконец затянувшаяся экзекуция молодыми телами была завершена, и Настя подсчитала количество плюсов и минусов в своем блокноте. Плюсов оказалось двенадцать. Что ж, неплохо. Наверняка похожий результат будет и завтра. Видимо, все-таки Леша успел с ребятами предварительно поработать.


        Глава 4
        - Настя, ты приглашения разослать не забыла? - Голос Лидии вопреки Настиным ожиданиям тоже звучал взволнованно. А она-то полагала, что эта железная леди не знает переживаний и по поводу клуба с ума сходит она одна.
        - Не забыла. Всем, кому ты сказала, отправила курьером еще в прошлую среду, - в ходе постоянных нервных переговоров - до открытия осталось чуть меньше недели - Настя как-то незаметно перешла с Лидией на «ты».
        - Ладно, я лично всех обзвоню. Во вторник скажу тебе, кто будет, кто нет. - Без персональных рекомендаций Лидии Сергеевны рассчитывать на присутствие приглашенных было смешно. Подумаешь, клуб какой-то открыли: таких приглашений за день на рабочем столе каждой бизнес-леди или серьезной чиновницы скапливается с десяток. - Ну, что у нас еще? Вывеску закрепили?
        - Да, - Настя оживилась: ей нравилось, что Лидия согласилась с названием - «Les Fleurs du Mai», хотя, само собой, Панова понятия не имела о сборнике стихов Шарля Бодлера. Для нее это было просто красивое сочетание звуков, бессмысленная французская белиберда. Зато для Насти - целая жизнь.
        - Как смотрится? - последовал вопрос.
        - Прекрасно, - Настя усмехнулась, - загадочно и порочно.
        - Нормально, - в голосе Лидии послышалось удовольствие, - людей надо интриговать! В таком бизнесе чем непонятнее, тем лучше.
        - Собственно, так и есть, - на этих словах в кабинет заглянул не на шутку заведенный Алешенька: опять, видимо, сложности со сценарием и программой. Настя быстро попрощалась с Лидией и пошла спасать ситуацию.
        Чем ближе подкрадывался день открытия, тем безнадежнее поддавались панике все вокруг. Особенно усердствовала Настя. Она стала просто невыносимой: собирала репетиции каждое утро и держала ошалевших стриптизеров в клубе до вечера, орала на всех и вся, постоянно чего-то требовала, кого-то распинала. Что Стае, что Алексей - оба уже просто шатались от усталости. Если бы до них в итоге не дошло, что действовать нужно сообща, не в меру разбушевавшаяся Анастасия Петровна обоих по очереди загнала бы в могилу. А так они поставили ультиматум - или последние два дня она ни во что не вмешивается и дает людям немного отдохнуть, или открытие не состоится.
        Что касается Стаса, то он был бы этому только рад. Хотя он и продолжал по инерции выполнять указания Насти, идея клуба была ему по-прежнему противна. Но за последние месяцы он так устал - физически и морально, - что даже перестал читать Насте нотации и призывать на помощь мораль. Все равно бесполезно: Настя заменила себе чертовым клубом настоящую жизнь. Что-то переключилось в ее душе раз и навсегда из-за тех событий, и теперь, вместо того чтобы попытаться вылечиться, забыть о прошлом, она занялась подменой, создавая своими руками воображаемый мир. Печально все это. А он-то - дурак, думал, что поможет ей справиться с прошлым, забыть. Не смог. Чтобы вытащить человека из душевного небытия, в которое он не по собственной воле попал, нужно любить, и чувство должно быть ответным. Жалости и чувства вины смехотворно мало. А он не любил. Да и Настя оказалась болезненно предана одному-единственному человеку в жизни - Николаю, который давным-давно умер. Кроме него, ей никто и никогда не был нужен. Редко, но встречаются такие однолюбки. Стае тяжело вздохнул. Видимо, поэтому он и чувствовал ответственность за
Настю и уважал ее, несмотря на все глупости и капризы. Сам же такой.
        Пиля до сих пор не выходила у него из головы - думал, что все забылось, прошло, а, как выяснилось, - нет. Он бы и дальше обманывал себя, настырно предлагая Насте стать его женой, если бы не эта случайная встреча. Пиля ехала из издательства - сдала новую книгу, он из налоговой - оформлял документы для клуба. Ну невозможно, не бывает так, чтобы люди встретились случайно в метро после многих лет! А они встретились. И Стае отчетливо понял, что это - знак. Он не увидел ее, почувствовал, что маленькая женская фигурка за соседней колонной - Пиля…

        В день открытия клуба хозяйка прибыла в шесть часов вечера, хотя раньше десяти гостей не ожидалось. Настя так нервничала, что на нее было жалко смотреть. Стае, как мог, подбадривал ее и убеждал, что все пройдет «как надо», но она только в отчаянии отрицательно мотала головой и носилась с этажа на этаж, проверяя, все ли в порядке.
        В такую рань, разумеется, клуб еще и не думал оживать. Только Настя, вызывая тяжелые вздохи неприкаянно блуждавшего туда-сюда Стаса, инспектировала помещения, включая туалетные комнаты, и, как безумная, вещала, что для клубов и ресторанов уборная - это лицо заведения, а по степени чистоты клиентки судят о качестве сервиса. Она заглянула под каждый столик и диван, обошла, неизвестно зачем, бассейн. Везде было идеально чисто. Еще бы - накануне она лично, когда все ушли, заползла с тряпкой в каждый закуток и еще раз протерла и без того сияющие столики, стойки, полы. Пробежав по всем помещениям, Настя зашла в свой кабинет и, чтобы унять нервную дрожь, стала смотреть в окно. Внизу проползали машины - вечерние пробки имели обыкновение не рассасываться часов до девяти, - толпами шли люди к метро. Настя отчего-то вспомнила те далекие-предалекие времена, когда сама жила обыкновенной жизнью - утром в институт, вечером - домой. Когда были простые проблемы: что надеть завтра, где взять денег на новые сапоги, что скажет папа, если она вечером пойдет в кино, и как объяснить маме, что замуж ей пока еще рано. Как
же все изменилось с тех пор! Какими наивными и легкими кажутся теперь те времена.
        От раздумий ее отвлек скрип двери и просунувшаяся в комнату, виновато улыбающаяся голова Стаса.
        - Насть, я в Шереметьево поехал, Элен встречать.
        - Удачи! - быстро пожелала она.
        - И тебе! - Стае вошел в комнату. - Ты знаешь, я не слишком поддерживал идею клуба…
        - И все-таки очень мне помогал, - перебила она, - а я даже толком не говорила тебе спасибо. Только ругалась. Прости.
        - Сейчас не об этом, - Стае тяжело вздохнул, - я искренне верю, что сегодня все пройдет идеально. Я очень в это верю ради тебя.
        - Спасибо! - Настя расчувствовалась до слез, а Стае, чтобы не нагнетать обстановку, тихонечко выскользнул за дверь.
        Настя смахнула со щеки слезу и постаралась взять себя в руки. Если уж выбралась пара свободных часов, не стоит тратить их зря - нужно посмотреть скопившиеся на столе счета и документы. Вот оно, коммерческое рабство, - здесь не до эмоций и чувств. Собственно, и к лучшему! Именно этого она хотела.
        Настя спустилась на первый этаж в восемь вечера. Ребята уже были в сборе, Алешенька носился от одного к другому, то раздавая ценные указания, то поправляя на них предметы гардероба. Смотрелась команда блестяще: Настя решила, что в самый первый - главный - вечер клуба здесь будет царить только романтика. Мальчикам сшили на заказ парадную форму летчиков и моряков - половина на половину, и теперь они прохаживались между столиками нарядные и невероятно довольные собой. Как дети перед утренником.
        - Алексей Анатольевич, - Настя поймала Лешу за руку, когда он в очередной раз проносился мимо нее, словно ураган, - собери всех в зале через десять минут.
        - Да я… - он, видимо, хотел ответить, что и так ни черта не успевает, какие еще собрания, но Настя опередила.
        - Тебе слово тоже предоставим, - мягко улыбнувшись, пообещала она, - так что незачем носиться от одного к другому - сможешь объяснить всем все сразу.
        Алешенька судорожно кивнул и снова умчался - в противоположном первоначальному направлении. Настя только вздохнула: не она одна нервничает. Ясно как белый день: если клуб сегодня не сможет заинтересовать этих искушенных во всех житейских вопросах состоятельных дамочек, можно сказать, что дело провалилось. После стольких усилий, затрат все пойдет прахом. Не так уж велико в Москве число богатых женщин которые хотят и могут себе позволить такую услугу. Сегодня пригласили многих из них - если они не придут сюда снова завтра и не приведут своих подруг, заведение разорится.
        Настя решила, что сейчас самое главное - не раскисать, взять себя в руки, продемонстрировать всем вокруг, что предприятие уже успешно! Она посмотрела на часы, до собрания оставалось еще семь минут, и торопливо прошла в туалетную комнату. Закрыла за собой тяжелую дубовую дверь и стала внимательно вглядываться в зеркало. В помещении играла музыка, витал легкий запах чайных роз, стоявших в вазе у зеркала. Настя улыбнулась своему отражению, наклонила голову чуть набок. Легкие пряди в замысловатой прическе красиво обрамляли шею, пиджак от Prada - первый в Настиной жизни - сидел как влитой, подчеркивая талию и грудь, глаза светились праздничным блеском, отражая красивые хрустальные абажуры, расположившиеся по обе стороны зеркала. Настя подумала, как удачно они подобрали освещение - любая, кто посмотрит в это зеркало, будет чувствовать себя юной красавицей с сияющими глазами. Даже если все в ее жизни идет не так. Настя вздохнула, прогоняя ненужную жалость к себе. Она должна давать женщинам в своем клубе ощущение молодости и красоты - того, чего, по сути, нельзя купить ни за какие деньги, - а значит, и
сама обязана выглядеть на все сто, или даже больше. Настя еще раз себе улыбнулась, прошептала одними губами: «Анастасия Петровна, все у тебя получится!», и, продолжая сиять старательно сотворенными на лице самоуверенностью и счастьем, вышла за дверь.
        Стриптизеры уже были в зале, по обыкновению рассевшись по краям сцены, - похоже, эта привычка была первым из всего, что они схватывали, приходя в клуб, что в Париже, что в Москве, ни малейшей разницы. Более сознательные, но таких нашлось немного, стояли навытяжку, видимо, опасаясь раньше времени измять костюм и потерять «товарный вид». При появлении Анастасии Петровны встали все. Настя подумала, что не ошиблась в Алексее - за прошедшие месяцы он многому их научил. Она улыбнулась, оглядывая сногсшибательную «армию любовников». Зря Лидия постоянно иронизирует: никакое они не «стадо баранов». Очень милые и стильные молодые люди, да еще и вымуштрованные как надо. Есть чем гордиться.
        - Мальчики мои, - Настя произнесла эти слова таким ласковым и счастливым голосом, что ребята, все до одного, заулыбались в ответ, - вы не представляете, какие вы сегодня красивые! Смотрю на вас и радуюсь, потому что уверена - мы с Алексеем Анатольевичем сделали правильный выбор! Вы не подведете. Ведь так?
        - Не подведем, - вразнобой загудели тридцать голосов.
        - Вот и прекрасно, - Настя присела на краешек ближайшего стола, красиво закинула ногу на ногу и выдержала паузу, во время которой успела стрельнуть глазами в каждого, - мальчики жадно ловили ее взгляд, улыбались в ответ или скромно опускали глаза - а потом снова заговорила: - Но не забывайте: внешняя привлекательность в нашем деле не главное. Вы природой созданы для того, чтобы соблазнять. Чтобы доставлять женщине неземное удовольствие, прикасаясь к ней одним только взглядом. Чтобы убедить каждую в том, что она - единственная, неповторимая, лучшая! Я права?
        В ответ снова согласно загудели.
        - Я рада за нас, - Настя встала. - А теперь - детали. Встречать клиенток нужно будет в холле. Один из танцоров стоит рядом с охраной, приветствует прибывшую гостью, представляется, говорит даме что-нибудь приятное, провожает в зал. Там ее перехватываю я. Как только пост рядом с секьюрити освобождается, Алексей Анатольевич тут же направляет туда следующего. Ни одна дама не должна проскользнуть в зал без вашего нежного сопровождения и личного знакомства со мной. Ясно?
        Молодые люди закивали.
        - Тогда будьте готовы! - скомандовала Настя. - И помните: на вас сегодня форма, а она обязывает. Военная выправка, романтика и галантность - вот девиз этой ночи!
        Настя подмигнула ребятам, широко, по-голливудски, улыбнулась и, выйдя из зала, присела на диванчик в холле. Маленькое представление перед личным составом отняло неожиданно много энергии и сил - вот уж не думала, что так сложно актерствовать и передавать людям настрой на позитив.
        - Алексей, - он сразу подошел к ней в ожидании указаний, - у тебя есть кто-нибудь с французским языком?
        - Найдем, - с улыбкой отозвался он: послушав Настю, посмотрев на своих подопечных во всей их красе, он явно воспрял духом. - А что?
        - Одна из гостей - Элен - француженка. Нужно, чтобы ею занялся мальчик, который может говорить на ее родном языке. Сделаешь?
        - Без проблем, - Алешенька степенно поправил дорогой галстук на белоснежной рубашке (и то, и другое, а также костюм, было подарком клуба) и отправился на поиски подходящей кандидатуры.
        Через час Настя заглянула в холл, чтобы лично убедиться в том, что все посты расставлены: администратор на ресепшн, секьюрити у входа, один из танцоров - прекрасный морячок - застыл в красивом ожидании рядом с ним. Единственный пробел: ни с кем из охраны Настя не успела даже поговорить. Эту часть подготовки взял на себя Павлик, племянник Лидии, - то ли через тетку, то ли у него самого был выход на охранное агентство, вот он и вызвался. Сам договор согласовал, сам отобрал людей. На вид ребята были ничего - серьезные, подтянутые. Только как будто немного от всего отстраненные. Но что там у них в голове, Настя не выясняла. В общем-то их дело здороваться, проверять приглашения, а в дальнейшем - клубные карты и не пускать дальше порога посторонних. Говорить с клиентками не придется: для этого есть специально обученные мальчики, а для сложных ситуаций - еще и администратор. Никаких драк в клубе не предвидится. Это мужики, чуть что, напьются и тут же умудряются организовать мордобитие. У женщин такой природной потребности нет.
        Настя успокоилась на предмет охраны - не враг же Павлик себе, бизнес на четверть принадлежит ему и тетушке, - и отправилась в зал. Она села на самый дальний диванчик, критическим взглядом окинула сервировку стола и осталась довольна. А потом, чуть отогнув тяжелую портьеру, стала смотреть на улицу. Чем ближе стрелка на часах подбиралась к отметке «десять», тем больше Настя нервничала. Сердце бешено колотилось, руки вспотели от страха, даже в животе начало крутить. Ну, вот только этого не хватало! Она приказала себе стоически терпеть все возможные неудобства и сосредоточиться только на знакомстве с будущими клиентками. От этого столько всего зависит!
        Телефон в кармане шикарных брюк зазвонил резко и надрывно. Настя вздрогнула.
        - Алло!
        - Девочка моя, - голос Лидии прорывался сквозь какой-то гул, - як началу не успею. Мы тут только закончили, сейчас домой, переодеться.
        - Лида?! - Настя испугалась еще больше. - Как же я одна?
        - Да брось ты, одна, - Лидия засмеялась - настроение у нее, видимо, было прекрасное. - Верочка наша будет, Стае тебя не бросит, Павлик там. Одним словом, не пропадешь. Я к полуночи подъеду и вас наберу, пусть меня со двора кто-нибудь встретит.
        - Хорошо, - Настя окончательно сникла. Стае с Элен из Шереметьева доберутся, дай бог, к часу ночи, а от Верочки с Павликом никакого проку.
        - Смотри, - тон Лидии стал деловым, - обязательно каждую гостью встречай лично, представляйся по имени. Обрати внимание на Танечку - Татьяну Марковну, - ты ее в лицо узнаешь, по телевизору постоянно мелькает, и Олю - Ольгу Алексеевну из алкогольной компании. Я тебе о ней говорила. С последней аккуратненько подружись и договорись о поставках спиртного. Ей клубную карту будем делать бесплатно, если хорошие условия даст. Понятно?
        - Да, - Настя изо всех сил старалась унять дрожь в локтях и коленях.
        - Не бойся, - усмехнулась Лидия, словно видела Настю со стороны, - все пройдет как по маслу! Тридцать из шестидесяти приглашенных приедут обязательно, остальные - не знаю. Но, думаю, человек на сорок рассчитывать можно. У нас, знаешь ли, дамского любопытства и страсти к халяве еще никто не отменял, - Лидия жизнерадостно засмеялась. - Выше нос и удачи! - прокричала она сквозь нарастающий в трубке шум, а потом разорвалось соединение.
        Настя, дрожа, как от холода, выглянула в окошко и чуть было не грохнулась в обморок: ко входу подъехал первый «Мерседес». Из него выскочил проворный телохранитель, открыл заднюю дверцу и, подав пассажирке руку, извлек из машины приятного вида даму. Кажется, где-то ее Настя уже видела. Дама оглянулась и поднялась на крыльцо. Настя с коленками залезла на диван, как маленькая, и припала лбом к стеклу, чтобы все рассмотреть: телохранитель к тому времени распахнул перед гостьей тяжелую дверь, а потом было двинулся следом, но дама жестом остановила его. Произошел короткий диалог, видимо, уточнение, где и во сколько ждать, и первая гостья вошла в холл. Настя соскочила с дивана, чуть не своротив столик за своей спиной, нервно оглянулась - слава богу, никто этого не видел, - и, отряхнув брюки, изобразила на лице самую разлюбезную улыбку.
        - Добрый вечер, - она как раз успела перехватить даму у входа в зал.
        - Добрый, - голос у дамы был глубокий и очень приятный. Она улыбалась - видимо, встречающий мальчик успел отработать как надо.
        - Анастасия, - представилась Настя и протянула руку, - хозяйка клуба.
        Мальчик тем временем щелкнул каблуками, наклонил голову, адресовав этот жест гостье, и, получив ответный легкий кивок головы и полуулыбку, удалился.
        - Лена, - ответила она Насте, - и, кажется, самая ранняя ваша гостья.
        - Я бы сказала - первая! - Настя постепенно стала чувствовать себя более непринужденно. - А потому самая желанная!
        - Ну, показывай, что тут у вас, - Лена вела себя так, будто всю жизнь только и делала, что ходила по подобным клубам, - ни замешательства, ни тени смущения. Приглядевшись, Настя поняла, что это вообще ее обычная манера: в любом месте и в любой ситуации тут же становиться хозяйкой положения. - Лидочка такого про клуб твой напела!
        - С удовольствием, - Настя наконец-то узнала это лицо - пару раз она видела его по телевизору на заседаниях Государственной думы. Ничего себе!
        Гостья и хозяйка не торопясь пересекли зал, прошлись вдоль сцены, потом проследовали в бар - бармен вытянулся в струнку и выпалил чересчур нервозно:
«Добрый вечер!», Лена в ответ только снисходительно улыбнулась и прошла дальше. Настя, к счастью, успела захватить с собой все ключи - открыла дверь в бассейн, у Лены на лице не дрогнула ни единая мышца, как будто так и надо. Осмотрев владения, они вернулись в зал. Лена сама выбрала место за столиком на двоих подальше от сцены. К ним сразу же подскочил бойкий официант.
        - Настенька, - Лена посмотрела изучающе, - я хочу, чтобы мне подавал морячок, который меня встретил. Кажется, он назвался Андреем.
        - У вас прекрасная память, - Настя даже бровью не повела в ответ на запрос клиентки: успела уже вычитать в книгах, что правильный VIP-сервис - это когда способ и форму обслуживания выбирает клиент. - Сейчас я его приглашу.
        - Пригласи, милая, но сначала послушай.
        - С удовольствием, - повинуясь жесту Лены, Настя присела рядом.
        - Нам, старым теткам, - доверительно сообщила та, - нужен хороший отдых и покой.
        Настя только открыла было рот, чтобы сообщить, что Лена совсем даже не старая, наоборот.
        - Не перебивай. - Насте оставалось лишь кивнуть. - Поэтому нужен интеллигентный хороший мальчик. Андрюша такой?
        - Да, - Настя постаралась вложить в голос максимум уверенности.
        - Вот и славно, - Лена откинулась на спинку дивана, - ты всем своим альфонсам при случае объясни, что их дело быть идеальными и внимательными. А негодяи и сволочи нам на отдыхе не нужны - на работе надоели.
        - Я поняла, - Настя глубокомысленно кивнула и положила перед Леной два принесенных официантом меню: толстое в кожаном переплете от соседнего итальянского ресторана и тонкое, затянутое в шелк «крейзи меню» - от клуба, - Андрюша сейчас подойдет.
        Настя встала, стараясь не терять достоинства, срываясь с места, хотя очень хотелось поскорее скрыться от тяжелого взгляда, и направилась в холл. Через пару секунд над Леной в позе «слушаю и повинуюсь» стоял галантный и внимательный Андрюша, наспех получивший ценные инструкции. А Настя уже встречала следующую гостью.
        Дамы прибывали одна за другой. «Лексусы», «БМВ», «Мерседесы» забили весь внутренний двор и теперь выстраивались вдоль улицы. Личную охрану ни одна из клиенток дальше порога не пустила. Водители и бодигарды тоскливо разместились в машинах и приготовились ждать ночь напролет - что ж тут поделаешь? Хорошо хоть, завтра выходной, есть слабая надежда, что выезда не будет и им дадут отоспаться. А то ведь бывает и в будние дни: до ночи по ресторанам, а с утра пораньше - на работу. И как они только выдерживают, эти чертовы железные бабы?! Скорее бы в отпуск куда-нибудь валили или в командировку!
        Представление началось ровно в одиннадцать вечера. К тому времени в зале было больше двадцати клиенток, и Настя хоть мельком, но успела познакомиться с каждой из них. Она запомнила, что отвела Ольгу, с которой нужно было подружиться, к столику у самой сцены - бизнес как-то меньше опасался узнавания, чем политика, а Татьяна Марковна еще не подъехала. Теперь Настя заняла позицию рядом с дверью, ведущей из холла в зал: отсюда были видны и сцена, и пост секьюрити, возле которого стоял не занятый в первых номерах программы стриптизер.
        Сцена засияла огнями, зал потонул в загадочном полумраке, и под песню «Браво» о
«простых романтиках, отважных летчиках и моряках» десять лучших танцоров легкой походкой вышли в зал. Ребята отрепетированно распределились по сцене и, танцуя, то и дело стреляли глазами и улыбками в сидевших за столиками «девушек». Под конец песни мальчики остались в одних только брюках: галстуки, фуражки, пиджаки и рубашки живописной горой возвышались посреди сцены. Идеальные торсы блестели в свете огней, мышцы упруго перекатывались под загорелой кожей. Дамы, откинувшись на спинки диванов или, наоборот, придвинувшись к столу в странном напряжении, с бокалами в руках, рассматривали парней. Общим впечатлением Настя осталась довольна. Кажется, в зале не было равнодушных.
        Гостьи продолжали прибывать до полуночи. Представление продолжалось - после первого «парада» пошли индивидуальные номера. На половину первого был запланирован выход Насти с приветственным словом. Слава богу, Лидия к этому времени уже появилась, и Настя чувствовала себя в ее присутствии гораздо уверенней. Наконец музыка затихла, и Настя, дрожа как осиновый лист и тщательно скрывая эту дрожь, поднялась на сцену. Она старалась вести себя естественно - словно всю жизнь открывала ночные клубы, - но получалось у нее не очень.
        - Милые дамы, - хозяйка обвела зал доброжелательным взглядом. Ее белый костюм переливался немыслимыми оттенками в свете огней, - спасибо, что почтили своим присутствием! - На секунду она благодарно склонила голову. - В нашем клубе всегда рады вам. Здесь вы прекрасно отдохнете, познакомитесь с лучшими мальчиками Москвы, почувствуете их восхищение и любовь. И при этом никакой публичности, никаких случайных персон. А сегодня мы поздравляем вас с открытием клуба и дарим любую услугу абсолютно бесплатно! Выбор за вами!
        В ответ кое-кто захлопал: видимо, уже начал действовать щедро подаваемый алкоголь. Те же, кто не расстался с изначальной трезвостью, вели себя сдержанно.
        - Если вы уже решили стать постоянным членом нашего клуба, обратитесь к любому из стриптизеров или официантов: он с огромным удовольствием, - Настя сделала многозначительную паузу, - вам поможет.
        Включили музыку, Настя с облегчением покинула сцену.

        - Лида, - Лену, которая затащила подругу за свой столик, как только та появилась в зале, мучило любопытство, - ты где эту Настю-то откопала?
        - В Париже познакомилась, - Лидия Сергеевна, несмотря на дружеские отношения, в подробности вдаваться не собиралась.
        - Что-то жалко она выглядит, несмотря на весь блеск и шик, - Лена укоризненно покачала головой.
        - Просто девушка устала! - огрызнулась Лидия, хотя и сама видела, что в Насте читается душевный надлом: ну точно не так должна выглядеть респектабельная хозяйка женского клуба!
        - Ну, как вам наш вечер? - Настя тем временем подошла к их столу.
        - Все замечательно, - тут же бросилась нахваливать Лена, - у тебя, милая, есть вкус!
        Лида, воспользовавшись моментом, извинилась и встала из-за стола. Следующие два часа она таскала Настю от столика к столику, шутила с клиентками, смеялась и, видимо, чтобы подать скромным дамам пример, то и дело поглаживала проходивших мимо танцоров и официантов. Постепенно атмосфера окончательно разрядилась: дамы начали выбирать себе фаворитов, приглашали их на танец, уводили в бар или сажали за свой столик. Те, что поосторожней, наблюдали за происходящим со своих диванов и что-то увлеченно обсуждали. Настя хотела переговорить с Олей, но та все время увлеченно гладила колени темноволосого красавца, только что исполнившего сольный номер и подсевшего к ней. Она о чем-то спрашивала, глядя ему в глаза, а он на каждый вопрос согласно кивал и обворожительно улыбался, то и дело смущенно пряча глаза. Потом он кивнул несколько раз, встал и, глазами отыскав Настю, подошел к ней.
        - Анастасия Петровна, - он говорил шепотом, - Ольга хочет меня «уволить». Это сегодня тоже бесплатно?
        - Сегодня - да, - Настя улыбнулась, надо же, столь быстрой реакции от «девушек» она не ожидала. - Иди переодевайся, я с ней поговорю. Не переживай, - она заметила тень сомнения на его лице, - тебе все оплатят. Жди нас в холле.
        Красавец коротко кивнул и скрылся.
        - Ольга, вам нравится Сергей? - Настя подсела к клиентке за столик.
        - Милый мальчик, - та заторможенно пожала плечами, - его что, Сергеем зовут?
        - Да. - Интересно девки пляшут: Ольга даже не удосужилась спросить имени молодого человека, которого собиралась забрать с собой. - Это наш лучший танцор!
        - Я заметила, - улыбнулась она, посмотрев Насте в глаза. И тут стало ясно, отчего в этой женщине столько безразличия и в то же время решимости: Ольга была либо в стельку пьяна, либо находилась под действием наркотиков. Зрачки расширены, мимика замороженная.
        - Слушайте, - Настя не на шутку испугалась и тут же решила действовать напролом, - я так перенервничала с этим открытием. У вас нет случайно какой-нибудь… Ну, вы понимаете…
        - Эй, - Ольга взяла ее за руку, - говори мне «ты». И не надо нервов - у тебя здесь все очень круто устроено. Девушки придут! Даже кокс высшей пробы.
        - Что?! - Настя на секунду отшатнулась, но моментально взяла себя в руки.
        - Слушай, будь другом, - Оля начала неуверенно подниматься, - проводи меня в дамскую комнату, а то что-то я не очень запомнила, где она.
        Настя вскочила, поддержала женщину под локоть и вывела из зала. Они без приключений добрались до туалета, Ольга вошла, а Настя встала у двери, как постовой. О чем она говорит? Боже мой, только проблем с наркотиками не хватало - да бог с ним, если гости сами приносят и сами нюхают, это их личное дело. Но если кто-то из ее сопляков таким образом решил подзаработать!!! Настя решила, что приложит все усилия, но найдет и убьет ублюдка на месте. Они что, болваны, не понимают, с кем имеют дело: ведь каждая из присутствующих дамочек может стереть в этот самый порошок не только их самих, но и клуб заодно. Нет, наркотики в ее программу точно не входили. Это уж как-нибудь без нее!
        Ольга вышла, чуть покачиваясь, Настя снова взяла ее под локоть и повела в холл.
        - Мне Лида, - вспомнила вдруг Ольга, - говорила, у вас проблема с поставками спиртного.
        - Да, - Настя решила, что человеку в таком состоянии нужно отвечать понятно и по возможности односложно.
        - Это решим, - Ольга порылась в сумочке и извлекла визитку, - позвони, - она задумалась, - в понедельник.
        Настя взяла визитную карточку и вывела Ольгу в холл. Сергей уже ждал - в джинсах и вельветовом пиджаке, то есть в своей обычной, не «сценической» одежде.
        - Хорошо, - Настя кивнула, - а вот и ваш - извини, твой - очаровательный кавалер.
        - Кто?! - Ольга посмотрела на Сергея так, будто увидела его впервые. - Слушай, мне не до кавалеров. На работе бы со всем этим дерьмом собачьим разобраться.
        - Я поняла, - Настя сделала Сергею знак, чтобы тот не уходил, - тогда Сережа проводит тебя до машины. А мы потом созвонимся. Ладно?
        - Как хочешь, - Ольга безразлично пожала плечами и вышла в предусмотрительно распахнутую Сергеем дверь. Настя успела заметить, что тот поддержал ее за талию - иначе бы на своих каблуках она со ступенек точно свалилась, - но Ольга этого мужского жеста даже не заметила. А Настя подумала, что Алешенька по ее запросу все-таки воспитал внимательных мальчиков.
        Хотя, если кто-то из его молокососов продает в клубе наркотики, то Алексей Анатольевич полетит вон вверх тормашками вместе с этим обнаглевшим экземпляром! Ладно, для начала нужно Алешеньку найти и расспросить - посмотреть на реакцию.
        Она решила дождаться возвращения Сергея, чтобы узнать, доставил ли он Ольгу до машины в целости и сохранности - только «несчастных случаев на производстве» ей тут не хватало, - а потом уж искать Алешу. Мальчик вернулся через пару минут, как показалось Насте, несколько разочарованный, что не могло ее не порадовать, - значит, хотел, чтобы его взяли с собой. Доложил, что с Ольгой все в порядке, ехать с ней больше не звала, но обещала заглянуть на днях еще раз - познакомиться с ним поближе.
        Настя усмехнулась, сказала Сергею «большое спасибо» и ушла искать Алексея.
        Тот суетился за сценой, инструктируя парней, и давал ценные указания - кого из подготовленных спиртным «девушек» можно попытаться пригласить на сцену.
        - Алексей Анатольевич, - позвала Настя вполголоса.
        - Да, Анастасия Петровна, - он с готовностью подскочил к ней.
        - Пойдем, дорогой, надо поговорить.
        - Как скажете, - Алешенька напрягся и насторожился: значит, догадывается, в чем дело, урод!
        - Ну? - Настя привела его наверх, в свой кабинет, и усадила напротив себя. - Как ты это будешь объяснять?
        - Господи, а ты заметила?! - покраснел Алешенька. - Но я же хотел как лучше!
        - Ты что, больной?! - Настя заорала так, что, казалось, задрожали стены. - Совсем ничего не соображаешь?
        - Настя, - он вдруг скуксился и посмотрел так обиженно, что невозможно передать, - ну, что из-за ерунды-то так орать? Ну, поменял я в двух-трех номерах сценарий, с тобой не согласовал. Но получилось-то лучше!
        - Стоп! - Настя посмотрела на него пронзительно. Никакого второго смысла в том, что он сейчас говорил, прочесть не удалось. - Я не о сценариях говорю!
        - А о чем?! - искренне удивился он.
        - Тогда забудь, - Настя встала из-за стола, - дорабатывайте программу, обсудим все после. Это не срочно.
        Алексей пожал обиженно плечами и вышел из кабинета. Настя решительно поднялась вслед за ним и отправилась в зал - решила, что самой нужно за всем внимательно понаблюдать.
        Она встала у выхода из бара и начала старательно таращиться в полутьму. Многие дамы уже танцевали - а ей-то казалось, что такую великую публику ничем не разогреть, - кое-кто с радостью принимал приглашение поучаствовать в программе и подняться на сцену. Одним словом, ночь шла своим чередом, и ничего подозрительного Настя не замечала. Такое ощущение, что слова Ольги ей просто померещились. Откуда в таком случае у клиенток, прошедших мимо нее в туалет и поздравивших с успешным началом, такие огромные зрачки и стеклянный взгляд?! Настя повернулась лицом к бару. Тоже ничего подозрительного - парочка подруг, сидят, пьют, разговаривают друг с другом так, словно сто лет не виделись. Бармен крутится как белка в колесе - готовит напитки для зала, за которыми то и дело прибегают официанты. Настя уже собралась поделиться своим печальным открытием с Лидией - даже нашла ее глазами, - но в последний момент передумала: бог знает, какой будет ее реакция. Вдруг взъярится и велит тут же все закрыть. Нет, для начала нужно самой во всем разобраться.
        И в эту минуту Настя увидела Элен - она вошла в зал в сопровождении очень приятного блондинчика и тревожно огляделась, словно искала кого-то глазами. Настя, стараясь никого не сшибить и никого не задеть, бросилась к ней. Они обнялись и расцеловались прямо на пороге.
        - Ты стала важная леди, - Элен старалась перекричать музыку, - и настоящая красавица!
        - Ты тоже выглядишь хорошо! - похвалила Настя, хотя и успела заметить, что лицо Элен за время, что они не виделись, осунулось и приобрело сероватый цвет.
        - Не ври мне, - Элен расстроилась, - я-то как раз ужасно постарела. Совсем одна…
        - А дочери? - Настя не успела поймать за хвост сорвавшийся с губ бестактный вопрос.
        - Уехали, - Элен обиженно повела плечом, - получили свое наследство, и след их простыл.
        - Пойдем, - Настя решила как можно скорее прервать эту тему, - поговорим.
        Она с удивлением обнаружила, что практически все места в зале заняты - значит, все-таки пришло не меньше сорока человек. Решив, что лучше им пообщаться в баре, Настя потащила Элен туда.
        - Ты не голодная? - забеспокоилась Настя.
        - Нет, - отрицательно покачала головой Элен, - в самолете кормили.
        Элен попросила виски, Настя - минеральную воду. Они молча выпили каждый свое, но разговор не клеился: Настю сейчас беспокоили только наркотики, Элен не отошла еще после самолета.
        - Деньги я привезла! - гордо сообщила она, словно очнувшись.
        Настя в ответ благодарно сжала ей руку: для законопослушной француженки было уму непостижимо согласиться на нарушение таможенных и налоговых правил. То, что Элен решилась на провоз денег контрабандой, значило только одно: ради Насти, которая в свое время подарила ей счастливый и беззаботный год жизни с Жаном, она была готова на все.
        - Элен, ты просто чудо, - Настя хотела сказать больше, но чертова проблема прочно засела у нее в голове и мешала думать о чем-то еще. - Слушай, у меня дела - ты же понимаешь, первый день, открытие. Ты отдыхай - в баре все бесплатно. А я сейчас попрошу, чтобы к тебе мальчика с французским языком прислали. Идет?
        - Конечно! - не раздумывая, согласилась Элен и заказала вторую порцию виски.
        Стаса Настя нашла наверху, в своем кабинете. Он сидел в кресле, устало прикрыв глаза и подперев ладонью лоб.
        - Стае, спасибо тебе за Элен! - она подошла и осторожно дотронулась до его макушки.
        - Не за что, - слабо улыбнулся он.
        Настя вернулась к двери и плотно прикрыла ее. Стае, увидев ее испуганное выражение лица, насторожился.
        - У нас проблемы, - Настя нервничала так, что руки у нее тряслись, - кто-то в клубе торгует наркотиками!
        - А ты чего хотела? - искренне удивился Стае: вот уж точно «простота хуже воровства». - Это же ночной клуб!
        - Я хотела, чтобы мои сотрудники на моей территории зарабатывали только тем, что им разрешено! - моментально разозлилась она.
        - Только в этом все дело? - поинтересовался Стае.
        - Стасик, - она успела взять себя в руки, - не в этом. Мне не нужны здесь торговцы наркотиками ни под каким видом. Ты меня понимаешь?
        - Понимаю, - Стае устало вздохнул, а потом развернулся к Насте: - Давай так. Я сейчас иду вниз и пытаюсь во всем разобраться. А ты пока серьезно думаешь о том, насколько тебе нужен этот клуб. Пойми: это только начало, дальше будет хуже. Пока не поздно, нужно бросать!
        - Стае, ну, что за глупость? Мы все вместе решим, со всем обязательно справимся.
        - Нет, - Стае чувствовал, что не сможет дальше оттягивать этот разговор, - прости меня, если сможешь, но с завтрашнего дня я не хочу иметь к клубу ни малейшего отношения.
        - О чем это ты? - Настя вдруг ощутила себя так, будто у нее выбили почву из-под ног.
        - Настя, я ухожу, - Стае виновато опустил глаза. - То что ты здесь устроила, разрушает мне душу. Ты, конечно, скажешь, что были в моей жизни грехи и пострашнее… Да, к сожалению, да! Но я уже жестоко за них наказан. Поверь…
        - Давай обсудим это позже, - Настя без сил опустилась за свой письменный стол, - а сейчас ты поможешь мне найти кретина, который торгует здесь наркотиками. Договорились?
        Стае молча пожал плечами, встал и вышел из ее кабинета.
        Гости разъехались только под утро - будь сейчас понедельник, Москва была бы уже забита людьми и машинами, спешащими на работу. Хорошо, что воскресенье. Часов в пять утра Настя вызвала такси для Элен - та уехала, прихватив с собой какого-то мальчонку. Потом начали разъезжаться и остальные. Настя всех провожала, желала удачи и говорила: «Будем счастливы видеть вас снова». Многие расслабленно улыбались и выдавали что-то вроде: «А куда мы теперь денемся». Настя, притворяясь счастливой, искусно сияла в ответ. А вообще-то ей было не до веселья: Стае так и не вернулся с результатами наблюдений. Да и, кроме того, неприятно саднила мысль о том, что сегодняшний вечер обошелся ей в тридцать тысяч долларов.
        Когда за последней «девушкой» закрылась дверь, Настя устало взглянула на администратора.
        - Мы хоть что-нибудь сегодня продали? - уныло спросила она, имея в виду клубные карты, но даже и не надеясь на положительный ответ.
        - Продали, - тот загадочно улыбнулся, - девятнадцать клубных карт.
        - Что?! - Настя опустилась на диванчик для отдыха под пальмами. - Почти на сто тысяч долларов?!
        - Именно, - администратор вышел из-за стойки и приблизился к ней, - надо сказать, мальчики прекрасно отработали. Но нам помогли, - он сделал серьезное лицо, - я не знаю, в курсе вы или нет, но в клубе кто-то всю ночь торговал наркотиками. Вот наши гостьи и теряли контроль над собой.
        - По этому поводу претензий от клиенток не было? - Настя сжала руки в кулаки.
        - Нет, - для более полного понимания он отрицательно покачал головой, а Настя подумала, что Стае, видимо, ничего не узнал.
        - Кстати, - администратор заулыбался, - мы продали еще три «honeymoon». Так что прибавьте тридцать тысяч.
        - Ничего себе! - поразилась Настя и, едва волоча ноги, пошла в свой кабинет. Не ожидала она такого успеха! А Стае говорит, что все нужно бросить - да ни за что! Справится она, в крайнем случае и без его поддержки. Хотя с ним, разумеется, гораздо надежнее и проще.
        Телефон в кармане зазвонил неожиданно и резко.
        - Настя, - голос Стаса в трубке звучал взволнованно, - давай заканчивай со своими делами и подходи в кафе к соседям. Завтракать будем.
        - Сейчас, - Настя даже не спросила, что именно ему удалось узнать, но, если бы у Стаса не было информации, он не стал бы играть в шпионов.
        Настя быстро закрыла кабинет, переговорила с менеджером зала, который только что заступил на смену, чтобы он проконтролировал уборку, и через черный ход вышла на улицу.
        Не успела она сесть за столик, как Стае тут же сообщил:
        - Настя, это секьюрити делали, я собственными глазами видел.
        - Как? - Настя такого поворота событий даже не предполагала. - Мы же их для того и наняли, чтобы они за порядком следили…
        - Тебе точно нельзя было соваться в бизнес, - Стае с досады высыпал в свою чашку чуть ли не полсахарницы. - Не рассчитал, черт! Тем более в такой!
        - Какой «такой»? - раздраженно спросила Настя.
        - Ладно, - Стае старательно спускал на тормозах, - я обещал, я выяснил. И, судя по тому, что этим занимался не один человек, а все нанятая бригада, они просто получили товар и задание.
        - От кого?! - задала Настя глупый вопрос.
        - Ну, уж точно не от меня, - Стае нахмурился, - позвони для начала Павлику, он их нашел.
        - Павел… - Настя испугалась и замолчала чуть ли не на целую минуту. - А что, если он действовал по приказу Лиды?!
        - Пока не спросишь, не узнаешь, - резонно заметил Стае, - но если инициатива исходит от нее, то придется тебе, милая, кроме живого товара, продавать еще и порошок.
        - Стае!!!
        - Что - Стае? Сама прекрасно знаешь, что по-другому не выйдет.
        Настя взяла телефон дрожащими пальцами и набрала номер Павла. Тот, как ни странно, даже и не думал отпираться, заметив, что благодаря его мудрой идее клуб заработал ночью «шикарные» бабки, а он, Павлик, решил свои личные проблемы. По его версии, выходило, что Лида ничего об этом не знает, но возражать в принципе не будет. Для того и определила его в этот клуб. Настя нажала «отбой» и, собравшись с духом, позвонила Лидии. Судя по голосу, та уже успела лечь спать.
        - Настя, - Лидия, не дав даже слова вставить, тут же начала хрипло ворчать, - все было прекрасно, девочки довольны. А теперь иди на фиг, я спать хочу!
        - Лида, - Настя закричала, чтобы та не бросила трубку, и тут же перешла на шепот: - Наш Павлик организовал в клубе продажу наркотиков.
        - Ты что, с ума сошла?!
        - Нет, это правда…
        - Я имею в виду говорить такое по телефону! Да-а-а, - протянула она расстроенно, - а я-то думала, он поумнел. Ладно, не бери в голову. Разберусь.
        - Он больше не будет? - с надеждой спросила Настя, не очень веря во внушаемость Павла.
        - Его там больше не будет, - Лида тяжело вздохнула, - клуб взял хороший старт. Я лично не намерена рисковать.
        Лида отключилась, а Настя чуть не подпрыгнула на месте от радости.
        - Знаешь что, Стае, - от этого ее тона он даже сразу проснулся - такой счастливой он не видел ее никогда, - давай-ка праздновать! Заказывай шампанское и что там у них готовят. Я есть хочу!
        - Настька, девять утра на дворе!
        - Это у них утра, а у меня сейчас вечер. Могу я после работы нормально поужинать?!
        Стае расплылся в широченной улыбке и крикнул официантку - ошалевшая девица переспрашивала каждое слово, которое записывала в свой дурацкий блокнот. А потом они ели, пили шампанское, и Стае тихо радовался тому, что Настя пусть и не так, как ему хотелось, но счастлива. Гораздо труднее было бы оставлять ее одну в разбитом или подавленном состоянии. После целого часа возбужденной болтовни о прошедшей ночи - Настя тараторила без умолку, смеялась, передразнивала своих перебравших клиенток - он наконец улучил момент и выпалил на одном дыхании:
        - Настя, я действительно ухожу. Прости, но твой клуб - не для меня.
        - Стае, - Настя моментально стала серьезной: в глубине души она надеялась, что к этому разговору они не вернутся так скоро, - я думала, ты пошутил. Просто устал, вот и говоришь. Я понимаю: документы, ремонт, беготня постоянная - ты отдохни недельку, и все наладится…
        - Не наладится, - Стае еле нашел в себе силы, чтобы прервать ее испуганный монолог. Настя, перестав улыбаться, выглядела при дневном свете такой жалкой, такой измученной. И дорогущий белоснежный костюм только подчеркивал это впечатление.
        - Почему? - спросила она, как ребенок, надув обиженно губы. Господи, всего пару часов назад эта девочка играла в циничную хозяйку борделя!
        - Настенька, да потому что это - болезнь, отклонение от нормы! Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на бесконечные ошибки!
        - Значит, - она взяла себя в руки и заговорила надменно, - потакать извращенным желаниям твоего Сергеича было можно, а доставлять удовольствие несчастным женщинам - нельзя?!
        - Да не в этом дело! - Стае понял, что сейчас все их прошлые перепалки пойдут по новому кругу, а у него уже не было на это сил.
        - А в чем?!
        - Я, - Стае поднялся со своего места, обошел стол и опустился перед Настей на колени, - очень перед тобой виноват. Тогда я поступил как подонок, побоявшись за мать, которую лечил на деньги Сергеича, понадеявшись, что ты потом перерастешь, все забудешь, как сделали это многие девушки до тебя. А все оказалось не так. Я пытался изменить то, что натворил, и не смог. Рядом с тобой я чувствую себя отвратительным, бесполезным. Если можешь, отпусти меня.
        - Куда? - Настя сидела, безвольно опустив плечи.
        - Туда, где я должен быть, - Стае забыл, что стоит в совершенно нелепой позе, ему даже в голову не пришло встать. - Ты, наверное, не помнишь. Тогда, на станции, я тебе говорил, что однажды безумно влюбился в женщину. И сбежал от нее, да и из Москвы заодно, на свою голову.
        - Помню, - Настя внимательно посмотрела сверху вниз на Стаса, - не помогло?
        - Нет, - Стае не замечал, что за барной стойкой собралась заинтригованная его неразумным поведением кучка сотрудников, - я ее встретил случайно. И все началось сначала.
        - Но у нее, кажется, был муж? - Настя зачем-то взяла в руки льняную салфетку.
        - Они развелись, - Стае стоял на коленях и мечтательно улыбался, - она тоже любит меня.
        - Я за вас рада, - Настя отвернулась к окну, чтобы Стае не увидел катящихся по ее щекам слез.
        Ей не хотелось плакать, когда он говорил, что уйдет, когда ругал за клуб, когда просил простить. А сейчас… Неужели это какая-то запоздалая ревность? Да. Настя вдруг с отчаянием осознала, что это самая настоящая ревность, но не к женщине, которую он любил, а к счастью, на которое они оба были способны. А она, Настя, нет. Как дорого, несмотря на прошлое, она заплатила бы за то, чтобы Николай был жив, чтобы он вернулся. Многое из измученной памяти давно уже стерлось - прежде всего плохое: будто это не он предал ее и заживо похоронил. Остался образ единственного в ее жизни мужчины. Господи, ну откуда в ней эта способность так неразумно, так отчаянно любить?! Скорее бы уже все это прошло. А пока способ бороться с собой один - забываться, топить эмоции в одержимой и беспрестанной работе.
        Настя не делала ничего - словно оцепенела. Стае пытался разговорить ее, но тщетно. Она только дала понять, что не сердится, простила и хочет побыть одна. Он расплатился по счету поймал для нее машину, спросил, не будет ли она против, если за своими вещами он заедет потом. Настя выдавила радушную улыбку и кивнула. Машина неслась с оглушительной скоростью по полупустой Москве, а Настя думала, думала, думала. Она не боялась не справиться с клубом одна, без Стаса. Лидия поможет. Да и Алешенька оказался гораздо более разумным молодым человеком, чем она думала о нем сначала. Так что нет никаких сомнений. Но жизнь, несмотря на деньги, успех и даже какое-то, пусть смехотворное, но признание, по-прежнему дает крен.
        Мысли прервало настойчивое жужжание телефона - звонила Элен. Она возбужденно кричала в трубку, несла какую-то околесицу о том, что выходит замуж и забирает Тему в Париж. Мальчик, видите ли, всегда мечтал туда попасть. Сквозь внезапную головную боль Настя попыталась внушить ей, что не надо так торопиться. Но Элен не желала ничего слышать и вопила, что лучше она обуглится от страсти, чем погибнет в вечной мерзлоте одинокой постели. И голос у нее был счастливый. Потом эта дурища пристала с тем, сколько она должна заплатить клубу за то, что увозит Артема. Настя едва от нее отбилась. А потом отключила трубку и снова расплакалась: оказывается, всем вокруг было уготовано счастье. Только не ей.


        Глава 5
        - Анастасия Петровна, следующего привести? - Олежек, как всегда, на низком старте - стоит только кивнуть, и он моментально умчится исполнять приказание, причем с абсолютно счастливой улыбкой на губах: поэтому и превратился из обычного танцора в менеджера, в ее правую руку, всего за полгода. Самое удивительное - когда его ни позови, он всегда рядом.
        Хороший парень, жалко только - крыша совсем слетела. Сначала с одной великовозрастной дамочкой жил, потом с другой, теперь вот перешел на содержание к какому-то подпольному олигарху. На женщин больше не может смотреть. Да уж, ничто не дается задаром и не проходит бесследно. За пять лет работы «Les Fleurs du Mai» Настя имела достаточно шансов убедиться в этом. Например, стать танцором достаточно легко, а вот вернуться в состояние «нормального парня» невозможно физически. Потому что привычка к легким деньгам, потому что искаженное восприятие женщины, потому что затягивает, и еще много разных «потому». В лучшем случае ребята бросали стриптиз, чтобы стать личной игрушкой какой-нибудь экзальтированной дамы, в худшем - шли по рукам, причем без разбора, мужским или женским. Ну, были еще варианты: алкоголь, наркотики, болезни. Правду поет «Наутилус Помпилиус»:
«Если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног». Да только кто ж из ее красавчиков об этом думает?
        - Послушай, мы с тобой уже пятерых посмотрели, - Настя демонстративно зевнула, прикрыв ладошкой рот: ей вдруг смертельно захотелось все бросить и уехать домой, подальше от клуба, от кастинга, от мыслей, - я устала.
        - Хотите, я вам чаю зеленого принесу? - Олежек заискивающе заглядывал ей в глаза: больной ребенок чудовищной цивилизации. - Усталость как рукой снимет. Жалко же мальчика - три часа прождал.
        Видимо, кандидат был и вправду симпатичный: иначе чего ради Олежек бы из-за него так распереживался?
        - Ну, если он там последний, - Настя откинулась на спинку широкого кожаного кресла и вытянула под столом усталые ноги, - и если жалко, тащи сюда. Чай подождет.
        Олежек быстро закивал и убежал за новым танцором. Настя прикрыла глаза. После того, как шесть месяцев назад уволился Алешенька, ей стало совсем тяжело. Пришлось самой принимать на работу официантов, танцоров, вести вечную непримиримую войну с
«личным составом». Да еще эта чертова текучка кадров - отбирай, учи, мотивируй, и снова все по кругу, и так до бесконечности.
        Система штрафов в клубе, военная дисциплина и жесткий отбор срабатывали только наполовину. Все равно приходилось пачками увольнять - кто чаевые скроет, кто начнет жаловаться клиентке на жизнь, кто еще умудрится что-нибудь отчебучить. Вот и брали новых - чтобы через некоторое время и с ними все пошло по известному сценарию. Господи, как же ей надоели эти самодовольные красивые лица с театрально увлажненным взглядом. Эти переливающиеся силой мышцы, глянцевая кожа, под которой не было ни стоящих мыслей, ни истинных чувств. Только жажда денег. Настя уже видела каждого насквозь, заранее знала, кто и что будет ей говорить. Она чувствовала себя древней старухой, которая прожила на свете столько, что теперь видит все наперед. Она устала. Устала смертельно.
        Найти толкового директора по персоналу так и не удалось - говорят, сейчас это страшный дефицит на кадровом рынке. Неважно, в какой сфере. А Алешеньку, по большому счету, тоже можно понять. Он возмужал, встал на ноги, купил квартиру-машину-дом и давно вырос из узеньких плавок и высоких сапог. Теперь вот строит с помощью одной из клиенток какой-то ультрамодный фитнес-клуб. Обещал на открытие пригласить, но что-то пока тишина. Во всяком случае, расстались они друзьями, и Настя совершенно искренне пожелала ему на прощание удачи. Тем более что такая успешная карьера в среде стриптизеров большая редкость: пусть все сложится хорошо, он этого действительно заслужил.
        Со Стасом они общались теперь очень редко: только по каким-нибудь великим семейным праздникам. Он женился на своей Пиле, родил двух дочерей и теперь крутился как белка в колесе, зарабатывая на жизнь своим «девчонкам» - Лилечкиных гонораров хватало разве что на хлеб и воду. Но никто в этой семье и не думал унывать. Глядя на Стаса, становилось ясно, что к настоящему счастью нужно очень и очень долго идти: только тогда человек способен его по достоинству оценить. Настя не раз пыталась помочь друзьям деньгами - уж этого-то добра у нее теперь было предостаточно, - но Стае делал обиженное лицо и ничего не брал, защищаясь излюбленным рассуждением о том, что «мужик должен зарабатывать сам». Ну, должен так должен. И она перешла к тактике подарков - каждый праздник обе девочки, которых Стае любил до помутнения рассудка, получали по целому гардеробу одежды и обязательно по игрушке. С последним Настя боялась переборщить: по печальному опыту собственных родителей знала, что не стоит баловать детей. Их нужно любить.
        А с родителями отношения так и не наладились. Вернее, со стороны казалось, что все хорошо, но Настя многое теперь не могла им простить. Виделись они не чаще трех раз в год - Настя заезжала на день рождения мамы, папы и тридцать первого декабря. Конечно, они говорили изредка по телефону, и, когда было нужно, Настя отправляла к маме водителя с деньгами. Но личные встречи удовольствия не приносили. Настя отчетливо видела, как переменилось к ней отношение родителей с того момента, как она стала материально им помогать: отец наконец заговорил - после четырех лет молчания, мама то и дело заискивающе улыбалась и суетилась вокруг. Грустно. Может быть, конечно, они ее по-своему любили, но с самого детства она слишком часто слышала о том, как много в нее «вложили», как трудно было сделать так, чтоб
«доченька ни в чем не нуждалась» и что поэтому, когда она вырастет, от нее должна быть «отдача». Сначала родители полагали, что «отдача» придет через удачное замужество, потом наступило разочарование, теперь вот - разумный баланс: «Ты нас содержишь, а мы не вмешиваемся в твою жизнь». Настя иногда с горькой усмешкой думала о том, стали бы родители и дальше брать у нее деньги, если бы знали правду об источнике ее доходов. И не находила ответа.
        Тем временем клуб процветал. Настя быстро научилась управляться со своими подчиненными и неизменно лично контролировала работу заведения и все внешние процессы. Хотя, конечно, по многим вопросам помогала Лида, да и чем дальше, тем проще становилось. Со временем набралось десятков пять постоянных клиенток, которых Настя прекрасно знала: они и содержали клуб. Изредка появлялась новая гостья, - ее обязательно приводил кто-то из «стареньких», - и позже она тоже могла стать постоянной. Время от времени кто-нибудь из завсегдатаев пропадал: уезжали жить за границу, находили постоянного мужчину или переключались на проблемы подросших детей и народившихся внуков. Но посещаемость клуба тем не менее держалась на уровне. За ночь, в зависимости от дня недели и времени года, в клубе могло побывать от двух до двадцати гостей. Вполне достаточно, чтобы вести это муторное хозяйство и не отказывать себе ни в чем.
        Одним словом, женский клуб давным-давно стал для Насти и источником дохода, и привычной работой, которая удачно заполняла все свободное время. Все равно его больше некуда было девать. О глупостях вроде «мести» или «возмездия» она уже давно забыла - не в таких стремлениях души кроется человеческое счастье. Это, понаблюдав за сияющим Стасом, за помолодевшей в замужестве с юным Артемом Элен, она теперь знала точно.
        - Мы пришли, - Настя вздрогнула от неожиданно раздавшегося голоса Олежека и открыла глаза - так задумалась, что даже не слышала, как он вошел.
        Олег с нескрываемым выражением блаженства на лице втянул за собой в кабинет молодого человека и прикрыл за ним дверь. Настя лениво взглянула на державшуюся за руки парочку…

…и обомлела. Перед ней, смущенно выдергивая руку из Олеговых щупалец, стоял Николай.
        У Насти тошнотворно закружилась голова, все вокруг, кроме Николая, разом заплыло белесой дымкой, пропало. Она теперь отчетливо видела только ЕГО. Темные волосы, стройную фигуру, родное лицо. В глазах потемнело, ладони стали мокрыми, а лоб покрыла холодная испарина. Если бы она стояла, то точно осела бы прямо на пол - колени била мелкая противная дрожь. Настя непроизвольно прикрыла глаза, потом сделала над собой усилие и заставила снова посмотреть на вошедшего юношу: картина не изменилась.
        Перед ней, рядом с улыбающимся Олегом стоял нахмурившийся Николай.
        - Анастасия Петровна, это - Иван, - представил его Олег, «Николай» изобразил робкую улыбку и чуть заметно поклонился. - У него опыта работы нет, но…
        В ушах у Насти стало горячо, сознание отступило. Дальше она не слышала ни единого слова, перед глазами плавали неразборчивые пятна, а Олег что-то говорил и говорил… Потом резко замолчал, молниеносно вытолкал Ивана за дверь и кинулся к начальнице.
        - Анастасия Петровна, вам плохо?! - Он заметался, налил в стакан воды, поднес к ее губам, смочил под краном кулера белоснежный, с вышивкой, носовой платок, приложил к Настиному горячему лбу.
        - Это все я, идиот, виноват! - причитал Олежек, не переставая. - Вы же сказали, что устали. Не надо мне было…
        - Где он? - Настя, очнувшись, едва прохрипела эти два слова и раздраженным движением отбросила порхающие вокруг ее лица наманикюренные руки.
        - Кто?! - Олежек вытаращил глаза.
        - Нико… - она чуть не задохнулась, - твой Иван.
        - За дверью, наверно. - Олег схватил со стола документы и начал обмахивать Настю. В любое другое время она словесно отодрала бы его за подобные вольности так, чтоб мало не показалось. Сейчас сил не было. - Да какая разница?!
        - Догони!!! - Она снова оттолкнула его руки - бумаги веером разлетелись по комнате. - Вдруг он ушел?!
        - Господи! - Олег бросился на колени, начал собирать документы, потом махнул рукой, выбежал за дверь. Настя жадно выпила стакан воды и, сжав руками виски, начала раскачиваться туда-сюда, словно в трансе.
        - Вот, - Олежек втолкал испуганного «Николая» в кабинет. - Куда его девать?
        - Посади на стул, - Настя с трудом взяла себя в руки, - и выйди!
        Она успела подумать о том, что тогда, девять лет назад, Николай не застрелился, как сказал ей Стае, а с ним произошло какое-то несчастье. Может быть, он попал в катастрофу, может, потерял память и пропал. А теперь вот бог знает как оказался здесь. Но ее он, само собой, не узнает. Ну, конечно! Она безобразно изменилась - жизнь в самом эпицентре порока и душевной грязи не проходит бесследно! А вот он не постарел - даже, наоборот, отчего-то выглядит гораздо моложе. Боже мой! Что же с ним на самом деле было все эти годы?!
        Олежек тем временем вытащил кресло на середину кабинета, словно готовил лобное место, толкнул в него «Николая» и стремительно вышел.
        Закрыв за собой дверь, он с досадой сплюнул на ковер и прислонился спиной к холодной стене. Олежек чувствовал, что в кабинете начальницы сейчас будет происходить что-то важное - у него на эти вещи был отличный нюх. Поэтому не стоило далеко удаляться. Мало ли! Он приоткрыл дверь незаметно, до едва образовавшейся щелки, и тут же припал к ней натруженным ухом. Олежеку до зарезу нужен был компромат на Настю!
        Достало пресмыкаться и бегать за ней, как мальчишка, - тем более что шефиня их совсем зарвалась: отравилась собственным всемогуществом и деньгами! Стрижет, сука, бабки со стриптизеров: чуть что - «штраф», чуть что - «уволю»! Совсем краев не видит - допрыгается скоро. Олежек такие вещи нутром чувствовал, не первый год он по клубам: среди ребят все полгода, что он здесь проработал, росло недовольство со скоростью снежной лавины. А он только рад был эти недовольства усилить: ругал хозяйку, называл жадной, рассказывал про свои несуществующие унижения. Он-то уж точно знал: как только вечно грызущаяся между собою братия объединяется ради мести в единое целое, спасайся, кто может! Ч-черт! Если б только не старая мокрощелка Лида из МВД, давно бы с самыми прогрессивными ребятами устроили девочке Насте
«темную». Больше заступиться за эту дрянь некому. А он бы по справедливости занял ее место в этом клубе.
        - Можешь говорить? - Настя взяла себя в руки и, вернувшись к привычной роли хозяйки борделя, зло сверкнула на «Николая» глазами. Тот испуганно кивнул.
        - Твое имя? - Руки у нее тряслись, «Николай» в ужасе на них косился.
        - Иван…
        - Ладно, черт с тобой! - проговорила она.
        - Я не понимаю… - голос затравленный.
        - Возраст? - от волнения у нее дрожали губы.
        - Двадцать два!
        - Врешь!
        - Двадцать один!
        - Неправда!!! - Настя впечаталась в спинку кресла, чтобы успокоить готовое завибрировать тело.
        - Господи боже мой… - «Николай» поднял красивую руку и нервно провел ею по густым темным волосам с длинной челкой.
        - Сидеть! - Настя заметила его испуганную попытку выбраться из кресла. - Мы не договорили!
        - О чем? - едва выдавил он.
        Настя не удостоила его ответом. Вместо этого прозвучал новый вопрос:
        - Почему ты пошел в стриптизеры?
        Настя, видя замешательство «Николая», немного остыла. Совершенно точно - он ее не узнавал, не понимал, что происходит, и не вел двойную игру. Как же все это невероятно!
        - Мне нужны деньги, - сообщил он, тяжело шевеля не слишком послушными от страха губами.
        - Что, прежним способом заработать не можешь? - само собой вырвалось у нее.
«Николай» недоуменно посмотрел синими глазами.
        Почему синими?! Раньше, в той жизни, они были карие. А-а-а, наверное, линзы.
        - Я не понимаю, - пролепетал он, - у меня вообще нет профессии.
        - Ну, конечно, профессией это не назовешь. - Настя теперь говорила с деланой насмешкой, но волнение от встречи с ним не отступало. - Где ты учился?
        - Меня отчислили, - он неожиданно выдал сравнительно длинный и нервный монолог. - Сначала приняли в МАИ по квоте, потом отчислили. Понимаете, я, кажется, не технарь. Наверное, филолог.
        - Что? - Настя в свою очередь нервно провела рукой по волосам: теперь уже она не могла понять ни единого слова. - Какая еще квота?
        - Понимаете, - «Николай» перевел дух и заговорил увереннее, но еще путаней, - у меня нет родителей. То есть они, конечно, были, но я их не знал, думал, умерли. А теперь выяснилось, что на самом деле умерли. Никого нет. Отец, он…
        - Подожди! - Настя перебила его и сразу же сникла. У нее в голове творился абсолютный кавардак. Мысли путались, мешались, наезжали одна на другую. Она только сейчас поняла - у этого «Николая» совсем другой голос! Нет-нет, девять лет разлуки здесь ни при чем. Она прекрасно все помнит, каждую нотку. До сих пор помнит так, будто они разговаривали только сегодня утром.
        - Почему вы все время кричите? - у мальчика затряслись губы.
        - Тактика стресса, - мягко объяснила Настя, сжалившись над ребенком и брякнув первое, что пришло ей в голову.
        - Мне говорили, что «Les Fleurs du Mai» странный клуб, - голос его дрогнул, - но я не знал, что настолько!
        - А ты к нам ради «странностей» пришел? - не смогла удержаться от первой слабой улыбки Настя.
        - Нет, - юноша тоже осторожно, едва уловимо, улыбнулся в ответ, - мне название нравится.
        - Почему? - сердце в груди Насти подпрыгнуло и на секунду остановилось.
        - Люблю Шарля Бодлера.
        Настя застыла. Она удивленно смотрела на молодого человека и пыталась понять, что с ее бедной головой не так.
        Вряд ли хоть кто-то из ее многочисленных подчиненных знал имя Шарля Бодлера. А этот… Николай в молодости любил и читал стихи Бодлера, но не могло же время, в конце концов, повернуться вспять! Николай? Только теперь к Насте окончательно вернулась способность соображать, отделять одну мысль от другой, и она внимательно посмотрела на своего собеседника. Он и вправду выглядел на тот возраст, который назвал, - красивый воспитанный юноша. А Николаю - она глубоко задумалась - было бы сейчас уже под сорок. У молодого человека была длинная челка, Николай всегда стригся коротко. Опять же цвет глаз. Еще, кажется, юноша был выше. Но… разрез глаз, губы, овал лица и даже фигура. Нет, просто уму непостижимо! Все равно - нужно запомнить: это не Николай, это - какой-то Иван, черт его знает, откуда он на ее голову взялся! Не путать - Иван!!!
        - Анастасия Петровна, хотите посмотреть, как я танцую? - наконец подал голос кандидат.
        - Потом, - Настя отмахнулась от него, - сначала нужно поговорить.
        - С удовольствием, - парень окончательно пришел в себя - на губах заиграла старательная улыбка. Господи, очухался, теперь прикидывается опытным мужчиной. Тьфу! Да у него же на лбу написано, что он и женщину-то толком в руках не держал. Как она сразу не разглядела?!
        - Ты где-нибудь до этого работал? - задала она обычный вопрос.
        - Нет.
        Они помолчали немного.
        - Учился? - Настя продолжила допрос по заученной схеме, не задумываясь над тем, что говорит.
        - Я же рассказывал, - он опустил длинные ресницы, как будто ему стало стыдно, - поступил, два года проучился, потом отчислили. Ну, в общем, сам ушел. А танцевать учился в хореографической студии еще в детском доме.
        - Почему хочешь танцевать стриптиз?.
        Так, значит, он вырос в детском доме. Бедняга.
        - А что мне делать? - мягко спросил он в ответ.
        Господи, ну как же он похож на Николая! Невозможно отделаться от чувства, что они - один и тот же человек. Только этот, последний, не такой взрослый и не такой циничный. Наоборот, трогательный и юный.
        - Ну, устроиться на нормальную работу, - предложила она, - государство разве детям-сиротам не помогает с трудоустройством после учебы?
        - С институтом помогли, - он снова опустил глаза, - а дальше мы должны сами. И вообще, я больше не ребенок. Обязан один…
        - А друзей у тебя нет? - сердце больно сжалось.
        - Нет, - Иван пожал плечами. - Из тех, с кем вместе выпускались, кто пьет, кто колется, кто сидит. А больше я никого не знаю. Понимаете, ребятам нашим очень тяжело: уходят из детского дома в восемнадцать и сразу остаются наедине с целым миром. Ни жизни не знают, ни людей, денег нет - в общем, реальность обрушивается на голову сразу. И больно бьет по мозгам. Не знаю, как объяснить, наверное, вы не поймете.
        - Пойму… - Настя напряженно замолчала. Она вспомнила себя - наивную девушку, которую опекали и ограждали от реалий жизни родители. Не позволяли быть самостоятельной. Подменяли правду на придуманный ими суррогат, а потому не смогли сберечь. Если бы она не жила отстраненными мечтами… А впрочем, давно пора забыть. Настя подумала, что восемнадцатилетних ребят, только вышедших в жизнь из детского дома, разрушает столкновение с болью и грязью, мучает чувство неприкаянности, одиночества, страха. Знала она, пережила эти гадкие ощущения.
        - Мне раздеться? - Иван едва вымолвил заранее заготовленную фразу, покраснев до ушей, и тут же начал оправдываться. - Мне сказали, в таких клубах всегда просят снять одежду.
        - Не надо, - Настя отмахнулась от него в ужасе. Ей теперь казалось, что Иван - это она сама десять лет назад: доверчивая и невинная. И от его вопроса стало невыносимо тошно.
        - А что? - Он испуганно таращил на нее красивые синие глаза. - Вы меня не берете? Поймите, я никуда не уйду, пока не согласитесь. Мне не на что жить. Ваш заместитель сказал, что я очень даже подходящая кандидатура, сказал, вы меня возьмете с руками и ногами…
        - Прекрати! - Настя зло на него посмотрела и впилась побелевшими пальцами в подлокотники кресла.
        О чем этот ребенок говорит?! Он хочет, чтобы она заставила его, беззащитного и такого наивного, раздеваться перед похотливыми тетками, выставлять себя напоказ?! Чтобы за три месяца он превратился из молодого мужчины в тряпку, в легкую наживу для чужих извращенных желаний? Н-е-ет. Он просто бредит. Этот неизвестно как забредший сюда мальчишка, невероятно похожий на Николая.
        - А вы - очень красивая, - едва слышно прошептал он, и Настя от его слов вздрогнула, - особенно когда злитесь.
        - Так, - Настя покраснела до кончиков ушей, хотя изо всех сил старалась скрыть внезапное, бог знает откуда вынырнувшее, смущение, - соблазнять будешь наших клиенток! Если я возьму тебя. Понял?
        - Как скажете, - улыбнулся Иван. И Настю бросило от этой ясной и искренней улыбки в жар.
        - Анастасия Петровна, - вихрастая голова Олежека просунулась в дверной проем, - Лидия Сергеевна звонит - говорит, вы не отвечаете по своему мобильному. Она вас через полчаса в ЦДЛ ждет.
        - Отмени, - коротко бросила ему Настя (странно, она и не слышала никаких звонков), но потом все-таки спохватилась: - Подожди, я сейчас сама ей перезвоню.
        Иван смущенно опустил глаза: он понял, что Анастасия Петровна собирается отменить какую-то важную встречу из-за него. Может, он все-таки понравился ей? Может, она возьмет его на работу?! И тогда закончатся его мытарства и стыдная нищета: появятся деньги, чтобы платить за квартиру, чтобы покупать еду и отправлять в журналы стихи, которые не дают ему покоя, рвутся наружу. Да, аморально и грязно танцевать полуголым на сцене, но сдохнуть от голода потому, что ты никому не нужен, - не лучше. И он ведь не собирается заходить далеко - потанцует пару месяцев, отложит немного денег и спокойно начнет искать приличную работу. Лучше всего в какой-нибудь газете или в издательстве.
        Он дождался, когда за Олегом закроется дверь, собрался с духом и, почувствовав момент - либо сейчас, либо никогда, - выпалил срывающимся голосом:
        - Анастасия Петровна, так вы меня берете? Глаза у Насти расширились, она отпрянула.
        - Нет!
        - Как?! - Он моментально сник, глаза потухли, губы едва заметно дрогнули. - Неужели я вам не нравлюсь?
        - Бред какой! - Настя сжала пальцами виски.
        Она хотела еще добавить: «Прекрати навязываться, как проститутка, у тебя же на лбу написано, что ты - ребенок», но не смогла больше вымолвить ни слова. Вот она - страшная инфекция, которая передается из уст в уста, болезнь, разрушающая души. Молодые люди думают, что выставлять свое тело на продажу легко и безопасно для жизни. Они не понимают, не представляют себе последствий. Никто ведь не станет рассказывать им позорную правду, покажут лишь блестящую сторону медали.
        Настя помолчала, думая, как проще объяснить этому мальчику, что на работу она его никогда не возьмет. Потом с трудом выудила из забуксовавшей памяти обычный вопрос-аргумент, которым всегда предваряла отказы.
        - А ты не боишься болезней? Занимаясь такой - кхм - работой, легко заразиться. Сейчас, знаешь ли, СПИД, гепатит, что угодно!
        Иван в ответ смотрел на нее удивленно и молчал. Кажется, он не предполагал подобного вопроса. Да знал ли он вообще, на что шел, когда открывал дверь этого клуба?!
        - Я, - он помедлил, задумавшись, а потом все-таки решился: - Не боюсь. Хотя не совсем понял… - снова пауза. - Нет, не важно.
        - Что именно не важно? - Настя не собиралась сдаваться. Пусть наконец до него дойдет, что нужно поскорее уносить отсюда ноги.
        - Да все неважно, - он тяжело вздохнул, взгляд его стал далеким и мутным. - Вы вот начали о болезнях говорить, а я столько сразу вспомнил.
        - Расскажи мне, - Настя почувствовала, как на сердце становится тяжело.
        - А что тут рассказывать? Я к этим болезням с детства привык, - он сильно, до побелевших суставов, сжал ладони. - Знаете, в нашем детском доме половина здоровых детей была (да и сейчас все так же), а половина с врожденным диагнозом ВИЧ. Конечно, мы с ними в разных группах были, спали в разных спальнях, но учились-то вместе. Играли. Дружили. А потом, рано или поздно, кто-нибудь из них исчезал. Мы спрашивали воспитателей, куда? Те отвечали, что Мишу-Сережу-Иру-Лену, да много кого еще, усыновили и забрали, а сами отворачивались от нас и прятали слезы. Мы тогда еще, помню, злились, завидовали этим ребятам ужасно. И не могли сообразить - почему их выбирают приемные родители, а нас нет. Может, больных любят больше? Каждый из нас мечтал тогда заразиться и заболеть. Только потом дошло, куда они пропадали, уже в старших классах…
        Повисла долгая пауза: Настя не могла подобрать нужных слов, слезы застряли в горле, неумолимо разыскивая выход наружу. Иван тоже сосредоточенно молчал. Видимо, вспоминал по очереди всех своих детских товарищей, которых родители наградили смертельными болезнями, а потом оставили. Чтобы не знать.
        Они сидели неподвижно, неосознанно разглядывали друг друга, и почему-то в этом не было ничего неприличного или стыдного. Они знали друг друга тысячу лет, чувствовали, что творится в душе у каждого, просто не могли говорить.
        - Я, - первым очнулся Иван, - что же мне делать?
        - Тебе некуда идти?
        - Не в этом дело, - он поднялся из кресла неожиданно тяжело, словно столетний старик, и направился к двери. - Я не знаю, как жить. Извините.
        - Подожди! - Настя резко вскочила. - Давай я тебе помогу!
        Она мазнула взглядом по настенным часам, охнула и схватила телефон. - Только не уходи. Как тебя в детстве звали?
        - Ванечка, - смущенно пролепетал он.
        - Ванечка, - она торопилась, путалась в словах и понимала, что нет на свете ничего важнее, чем остановить сейчас этого человека, - я только позвоню сейчас - очень быстро. А потом мы все решим. Согласен?
        В глазах молодого человека отобразилось недоумение пополам с робкой, едва уловимой надеждой. Он согласно кивнул, снова опустился в кресло, а Настя, схватив со стола мобильный телефон, на котором маячило пять непринятых вызовов, выскочила за дверь. Видимо, Олег хотел напомнить ей о Лидии, но стеснялся войти - распахнув дверь кабинета, Настя чуть не сшибла его с ног. Впрочем, у нее не было ни сил, ни времени выяснять суть его намерений.
        На звонок ушло не больше минуты. Лидия недовольно кричала что-то в трубку. Настя ничего не расслышала - торопливо извинилась и попрощалась. Сейчас не до нее, не до каких-то там дел. Нужно вытащить человека из беды. Господи, как хорошо, что он пришел именно к ней! Мог же ведь выбрать любой другой клуб - в Москве их хватает.
        - Идем? - Она почти влетела к себе в кабинет, больше всего боясь, что Иван куда-то бесследно испарился за то время, что ее не было рядом.
        - Куда? - он поднял задумчивые глаза.
        - В кафе, - Настя заулыбалась, - ужинать!
        - Я не хочу, - в опровержение его слов предательский желудок издал приглушенный, но очень голодный звук. Иван испуганно покосился на Настю, но от волнения она, кажется, ничего не услышала.
        - А что будем делать?
        - Лучше погуляем просто, - робко предложил он. Есть хотелось ужасно, но пойти в кафе, где он отродясь не был, да еще за счет женщины, Иван не мог, - поговорим.
        Настя замешкалась, вспоминая, что это значит - гулять по улице. И как, интересно, они будут выглядеть со стороны?
        Но потом она решилась и коротко кивнула. Иван поднялся из кресла ей навстречу. Он и вправду был значительно выше Николая, но так же безупречно сложен. Даже сквозь одежду - дешевенькие летние джинсы и тонкую рубашку - просматривался каждый рельеф его античного тела. Настя смущенно отвела глаза, а Иван, кажется, ничего не заметил.
        Не говоря ни слова, она вышла из кабинета - на ее счастье, в приемной было уже пусто, Олежек бесследно пропал. Каблуки ее туфель торопливо и звонко зацокали по каменному полу к служебному выходу. Настя не оборачивалась, но всем телом ощущала Ивана, который шел за ней следом, словно на привязи. Перед выходом он аккуратно обогнал ее и распахнул перед ней дверь. Настя улыбнулась и вышла на свежий воздух.
        Сергей - водитель и охранник в одном лице - все-таки увязался за ними. Как ни старалась, Настя не могла уговорить его подождать ее на работе. «А вдруг вам надоест ходить?», «А если на вас нападут?» - не унимался он. В итоге Настя устала от пререканий и согласилась. Договорились, что они с Иваном гуляют вдоль дороги, а Сергей тихонечко едет за ними.
        Иван за десять минут «прогулки» успел тысячу раз пожалеть о том, что вообще решился выходить с Анастасией Петровной из клуба: там, по крайней мере, не было блестящего черного «Мерседеса», неотступно следующего за ними. Они прошли по сплетению переулков, потом перебрались по переходу на другую сторону улицы, к Триумфальной площади, и направились к Пушкинской. Сергей профессионально вел машину следом. Иван чувствовал себя так неуютно, что слова не мог произнести. Тем более что на них то и дело косились: Анастасия Петровна была одета по сравнению с бредущими по улице москвичками как какая-нибудь голливудская актриса на светском приеме. Наверное, один этот бежевый костюм стоил столько, сколько вон та женщина, например, зарабатывала за год - с таким негодующим изумлением она уставилась на Настю. Ивану инстинктивно захотелось прикрыть ее, спрятать от посторонних глаз. Но сама она ничего этого не замечала. Наоборот, с диким восторгом рассматривала улицы, подземный переход, ребят с гитарой, расположившихся на лестнице.
        - Ты знаешь, - она взяла Ивана под руку и приблизила к его уху губы, - я сто лет не ходила пешком! С ума сойти, как отличаются московские улицы оттого, что видно из окна «Мерседеса».
        Она тихонько засмеялась, а Ивана внезапно охватила странная дрожь: мысли вылетели из головы, язык отказывался шевелиться в пересохшем рту. Теперь Иван всем существом ощущал только прижатый к нему острый локоть.
        Они шли медленно. Иван постепенно пришел в себя и теперь смущенно рассказывал о своем детстве, об учебе, о безобразиях, которые они с товарищами творили в старших классах. О том, как по ночам сбегали из детского дома и гуляли по Москве, о том, как в первый раз попробовали водку, как раздобыли «колеса». Это считалось у них взрослым занятием, настоящей жизнью. Но Иван чем дальше, тем больше недоумевал, глядя на приятелей. Ради спиртного и таблеток многие ребята начали воровать. Девчонки - вчерашние подружки - знакомились с мужчинами. Свои ночные вылазки Иван быстро прекратил: стало противно. Замкнулся в себе. Он и раньше-то много читал, вызывая презрительное недоумение сверстников, а тут просто ушел в литературный запой. Так было легче: не слышать, не видеть того, что происходит вокруг. Заменять один мир другим.
        После школы Ивана сразу взяли в МАИ. В тот же год - пареньку только исполнилось восемнадцать - в торжественной обстановке ему сообщили, что уже почти пять лет он является счастливым обладателем огромной трехкомнатной квартиры в центре Москвы: ее оставил по завещанию отец, о котором Иван раньше даже не слышал. Директор детского дома вручил юноше документы, ключи и с тяжелым сердцем помог ему переехать. Степан Семенович проработал с детьми-сиротами больше половины своей жизни. И прекрасно знал, что выход из детского дома в самостоятельную жизнь - самый опасный момент: внезапно обрушивающаяся взрослая реальность ломает даже тех, кто пытается держаться до последнего. Директор обещал помогать, чем сможет, - и это было искренне, - но Иван прекрасно знал, что в трудную минуту не обратится к нему. У Степана Семеновича полным-полно детей - ив самом детском доме, и по всей Москве. Что ему, разорваться на множество мелких кусков?!
        Учиться в МАИ Иван не смог: слишком много времени тратил на книги. А самолеты - эти высокотехнологичные, но все же железки - были ему неинтересны. Стипендию после исключения из института, естественно, давать перестали; нужно было думать, как жить. Он даже думал было пустить в квартиру жильцов, но в последний момент испугался: обманут, выгонят, останешься без крыши над головой.
        - А чем ты хотел бы заняться? - Настя молчала до самой Пушкинской площади. Внимательно слушала Ивана, его воспоминания о лишенном родителей детстве, и в сердце ее рождалась непреодолимая жалость.
        - Если честно, - он запнулся, но все же пересилил смущение, - я хочу стать поэтом.
        - Да?! - Настя изумленно посмотрела на него. - А ты уже пишешь?
        - Давно, - ответил Иван и неожиданно решился: - Почитаю, если хотите.
        - Когда? - Настя занервничала от нетерпения: почему-то ей казалось, что стихи расскажут ей об этом юноше гораздо больше, чем он сам. Может, она наконец поймет, откуда эта объяснимая только мистикой схожесть Ивана с ее Николаем.
        - Хотите сегодня? - Иван старался выглядеть безразличным, но Настя заметила, как он сильно волнуется.
        - Конечно, хочу! - улыбнулась она. - А ты кому-нибудь уже читал?
        - Нет, некому было, - сказал он и вдруг без перехода спросил: - Будете мороженое?
        Настя понимала, что он смущен, а потому торопится перевести разговор на любую другую тему. Она согласно кивнула и полезла в сумочку за бумажником. Но Иван остановил ее движение большой мягкой ладонью, посмотрел укоризненно и тут же куда-то пропал. Через пару минут - Сергей, испугавшись за хозяйку, которая осталась посреди улицы одна, успел за это время припарковаться и выскочить из машины - вернулся с двумя вафельными стаканчиками в руках.
        Интересно, почему Настя так давно не ела это мороженое? Простое, привычное - из детства. Все чаще попадались какие-то пижонские экземпляры в дорогих ресторанах. А, собственно, где она могла его взять? Не только по улицам сто лет не гуляла - даже в супермаркете бог знает когда последний раз была. Тоскливо было покупать продукты, готовить и есть дома одной - легче и приятнее заглянуть в какой-нибудь ресторанчик. Она с удовольствием протянула руку за своим стаканчиком, а Иван смутился, увидев Сергея, и тут же предложил ему свой: «Будете?» Сережа посмотрел на них обоих, как на идиотов, отрицательно мотнул головой и пошел в машину.
        - Так, где ты живешь? - Настя ела мороженое, щурилась на солнышко и улыбалась. Она поняла вдруг, что не чувствовала себя так хорошо и свободно уже много лет. Словно помолодела. Мимо пробегали или прогуливались прохожие, некоторые с любопытством косились на них - наверное, пытались угадать, что связывает зрелую, хорошо одетую женщину и юного мальчика в обтрепанных джинсах.
        - На Сивцевом Вражке.
        - Ого! - Настя удивленно вскинула брови.
        - Да просто отец - я же говорил - оставил в наследство квартиру. Оказывается, состоятельный был человек. А мне вот даже платить за нее нечем.
        - Поехали! - Настя схватила Ивана за руку и потащила к машине.
        - Куда?
        - К тебе.
        - Зачем?
        - Стихи читать.
        На третий этаж сталинского дома они поднимались без лифта - Иван пропустил Настю вперед и смотрел, как она перешагивает со ступеньки на ступеньку. Несколько раз она спотыкалась на высоких каблуках, тогда он с внутренним трепетом поддерживал ее под локоть свободной рукой. В другой у него была тяжеленная сумка с продуктами: как он ни сопротивлялся, а Настя заставила Сергея заехать по пути в супермаркет и накупила кучу еды. Теперь вот было стыдно.
        Наконец они пришли. Замок поддался моментально, щелкнул выключатель, захлопнулась дверь. Настя, прищурившись, осмотрелась. Длинный коридор, на полу - дубовый паркет, на стенах - картины. Немного похоже на небольшую галерею: сплошь оригиналы, только художники, кажется, неизвестные. Настя скинула туфли и медленно прошлась вдоль стены, рассматривая надписи в уголках. Через одну значилось:
«Монмартр», 1999-й или 2000 год.
        - Кто это собирал? - Почему-то картины казались ей смутно знакомыми.
        - Отец, наверное, - Иван пожал плечами и едва заметно покраснел. - Давайте я вам почитаю на кухне, а то у меня в комнатах не прибрано.
        - Как скажешь.
        Кухня была большой. Мебель добротная, кажется итальянская, и подобрана со вкусом, только видно, что интерьером занимались лет десять назад - сейчас это все уже не в моде. Настю не покидало смутное ощущение того, что в этом доме она не чужая - то ли знакомая атмосфера, то ли какая-то странная разновидность deja-vu.
        Она села за стол. Иван засуетился, начал заглядывать в шкафы, думая, что предложить, расстроился, не обнаружив ни чая, ни кофе, так и не вспомнил про набитую продуктами сумку, оставленную у двери, и ушел за тетрадками.
        Он долго читал. Настя слушала внимательно и, к огромному своему удивлению, даже страху, в каждой строчке узнавала себя. Такое чувство раньше будил в ней только один-единственный поэт и его книга «Цветы зла». Перед внутренним взором проплывали яркие картины из жизни. Это она мучается и страдает в неволе, это она терпит боль и унижение, это она смотрит на летний теплый дождь и мечтает о смерти, это она бредет по ночной Москве и не знает, куда податься, это она, она, она… То и дело на лицо набегала печальная улыбка или помимо воли катилась по щеке тяжелая слеза, и Настя старалась украдкой смахнуть ее. А Иван ничего не замечал: он растворился в музыке стихотворных строк, оказался в глубине себя. Он весь превратился в боль и одиночество, в которых Настя, как в зеркале, видела собственное отражение. Сколько они сидели так, друг напротив друга: он, перелистывая страницы потрепанной тетради, она, переживая заново всю свою жизнь, - не мог бы сказать никто. Вечность или мгновение.
        Наконец Иван остановился. Он больше не смущался, не пытался спрятать глаза. Он всем существом ощутил, что Настя его услышала. И они сидели так, молча, разговаривая друг с другом глазами. И глаза говорили больше, чем губы.
        - Вы… вам понравилось? - наконец спросил он вслух.
        - Очень, - Настя осторожно улыбнулась, боясь спугнуть это необыкновенное чувство близости, которое возникло между ними. - У тебя есть талант. Тебя издавали?
        - Нет, - он вздохнул, - но я отправлял в журналы, в издательства, в газеты.
        - И?
        - И - ничего.
        - Не переживай, - Настя отчетливо осознала, что сейчас нужно сказать. - На все нужно терпение и время. Перечитай «Мартина Идена» - и поймешь.
        - Я попробую понять, - Иван прикрыл глаза и осторожно протянул руку, накрыв ладонью ее тонкие, в изящных кольцах, пальцы, - спасибо!
        Как только он прикоснулся к ней, Настя поняла, что нервы ее не выдержат, что она и так уже на пределе. Этот юноша, не Николай, нет - именно Иван, притягивал ее к себе с невероятной силой. Похороненная когда-то и теперь вдруг мгновенно очнувшаяся чувственность не позволит телу смолчать. Эти его стихи, боль, несчастья…
        Она моментально выдернула свою руку и, не глядя на Ивана, встала из-за стола. Торопливо вышла в коридор - хотела уйти. Она уже знала все, что ей нужно: где он живет, как ему помочь. Надо поискать через своих клиенток связи в издательствах, в крайнем случае просто оплатить первую книгу, а там уже обратиться за помощью к другим влиятельным людям. Может, удастся помочь ему пробиться, сделать его счастливым: он ведь не просто талантлив, нет, он - настоящий гений!
        Настя, взволнованная, не успела даже попасть ногой в туфлю, как почувствовала, что к ней сзади прижалось его горячее тело. Он обхватил ее за плечи сильными ласковыми руками и тесно прижал к себе. Господи боже мой, что же он делает, этот глупый мальчишка?! Она попыталась вырваться, но Иван не отпустил - повернул ее, не разжимая объятий, к себе лицом и поцеловал. Его губы были медленными и обжигающими, они едва касались кожи и вызывали во всем теле безудержную дрожь. Постепенно он стал целовать смелее, настойчивей, становился жадным, распробовав кружащий голову, ни с чем не сравнимый вкус поцелуев. Настя касалась обезумевшим языком его ровных зубов, шелковых губ и окончательно теряла способность думать. Последней промелькнула мысль о том, что завтра она пожалеет о своей глупости, будет себя казнить, потому что раскается он, и разум окончательно отключился. Страсть, которая спала столько лет летаргическим сном, стала ее душой и телом.
        Не разнимая губ, они знакомились - трепетно, нежно - и ощущали, что знают друг друга тысячу лет. Не было больше ни робости, ни сомнений - только мгновенный ответ каждого нерва, каждого миллиметра тела на ласковый танец рук. Его пальцы - юные и неумелые - трепетно освобождали ее от одежды, волновались, словно она была древней китайской вазой, завернутой для сохранности в шелка. Избавившись от вороха ненужных, мешающих тканей, он поднял ее на руки и унес, легкую, словно ветер. Настя чувствовала, как бережно он опускает ее на кровать, как встает на колени рядом, а потом все для нее потерялось, закружившись, и мир превратился в водоворот сияющих снов, таких ярких, что они ослепляли глаза и душу…
        Очнулась Настя с ощущением безграничной радости, в которую поначалу даже боялась поверить. Неужели так просто, за считаные часы, она преодолела страх и отчаянье долгих лет? Куда же все это делось?! Почему застарелая ненависть ко всему мужскому роду, правда порядком поизносившаяся за последние годы, испарилась без следа?! Настя удивленно посмотрела на Ивана - он все еще дремал: такой трогательный, нежный, даже беззащитный - и все поняла.
        - Я никогда в жизни так не делала, - она не смогла удержаться и приникла губами к его невероятно красивым в своей мужественности и в то же время наивности губам.
        - Не делала чего? - прошептал он, не открывая глаз, и прижал ее к себе так сильно, неистово, что стало невозможно дышать.
        - Ну, чтобы так, в первый же день знакомства, - она засмеялась: щеки ее порозовели.
        - А я вообще не делал, - Иван закрыл ей глаза своей широкой ладонью, чтобы она не видела выражения его лица, - так.
        - Не может быть, - Настя отняла от лица его руку и поднесла к своим губам.
        - Раньше не получалось, - проговорил он таким тоном, словно извинялся за что-то, - без любви.
        Настя прижалась к нему, обхватила руками и стала целовать торопливо, жадно, блуждая горячими губами по всему лицу.
        - Настя, ты меня слышишь? - Иван отстранил ее и посмотрел прямо в глаза. - Я тебя люблю!
        - Тебе показалось. - Засмущавшись, словно ребенок, она залезла с головой под покрывало. - Господи, что же теперь делать?!
        - Не знаю, - Ваня стал осторожно откапывать ее голову.
        - Надо хорошенько подумать! - Настя снова попыталась спрятаться.
        - Ты думай, - зашептал Иван ей на ухо, нежно касаясь губами мочки, - а я не могу.
        - Почему? - Настя и сама теперь чувствовала, что теряет способность мыслить.
        - Мне он мешает, - пожаловался Иван и тут же стянул с них обоих шелковое покрывало. «Он» мгновенно и нетерпеливо уткнулся в ее горячее бедро…
        А потом они опять задремали, и Ваня прижимал Настю к себе, словно боялся, как бы она не исчезла. Не просыпаясь, целовал в шею и едва различимо шептал: «Я люблю тебя», Настя вздрагивала в ответ и одними губами повторяла: «Я тоже».
        И вдруг все исчезло - Настя провалилась в глубокий и яркий сон.
        Она шла по тропинке вокруг большого озера с зеленовато-голубой водой, искала пляж, чтобы искупаться. Наконец после долгого пути увидела лужайку у самого берега. Сочная трава была удивительно густой и гладкой. Настя потрогала зеленое покрывало рукой, присела. Потом легла и с наслаждением вытянула усталые ноги. Было хорошо: солнышко старательно согревало живот и грудь, трава приятно холодила спину. Настя перевернулась. Теперь стало тепло спине, а животу - прохладно. И вдруг эта прохлада зашевелилась. Стала расползаться по всему телу, залепила лицо. Настя в ужасе вскочила, пытаясь стряхнуть с себя холодные, влажные комья, но они намертво прилипли к телу. Повинуясь инстинкту, Настя начала освобождать глаза, которым мешала раскрыться склизкая тяжесть на веках. С трудом отлепила шевелящиеся сгустки и закричала: на раскрытой ладони копошился красно-коричневый клубок земляных червей. Она вскочила, закричала, но не услышала ни звука: крик погружался в воздух, словно в вату. Борясь с тошнотой, Настя бросилась в воду - на поверхности озера тут же расплылось живое облако извивающихся тварей. Настя в панике
поплыла прочь. Ей удалось добраться почти до середины озера, когда вода вдруг вспенилась, забурлила…
        Настя проснулась от того, что ее трясли за плечи. С мокрыми от слез щеками, дрожащая, как в лихорадке, она с трудом открыла глаза, вырываясь из объятий чудовищного сна. Только очнувшись окончательно, Настя поняла, что плачет в голос. А она уже и думать забыла про этот ужасный сон. Откуда он взялся снова?!
        - Настенька, - Иван смотрел на нее испуганно и растерянно, - скажи, я обидел тебя? Сделал что-то не так?
        - Нет, нет, - она едва могла говорить.
        - Тебе приснился страшный сон? - Он бережно укутал ее покрывалом. Настя, не в силах ответить, прикрыла глаза и, как болванчик, закивала головой.
        - Подожди, я сейчас.
        Он выскочил из постели и вернулся через минуту со стаканом воды и настойкой пустырника в рюмке.
        - Выпей.
        Настя послушно проглотила лекарство и запила водой. Иван выглядел встревоженным, Настя потянула его за руку, и он послушно лег рядом, осторожно прижавшись к ее прохладному телу. Через несколько минут она уже слышала его ровное дыхание.
        Самой ей уснуть больше не удалось. В голову лезли бесконечные мысли, воспоминания. Господи, откуда только вынырнул этот кошмарный сон, почему вернулись омерзительные твари? Она думала, анализировала, размышляла, пока не вспомнила одну простую вещь - черви во сне всегда были предвестниками новых бед, очередных несчастий. Но что, что может случиться сейчас?! Она свободна, независима, богата, в конце концов! У нее сильные покровители и надежная защита - прочная броня против всех возможных невзгод. Она, Настя, умеет теперь за себя постоять.
        И тут Настя вздрогнула от внезапно поразившей ее мысли.
        Судьба будет отыгрываться не на ней - на Иване! За то, что она посмела допустить, чтобы невинный юноша, который младше ее бог знает на сколько лет, разделил с ней постель. В своих растянувшихся на года размышлениях о ненависти и любви, о борьбе и несовместимости полов она упустила одно: не только она страдала всю жизнь от мужчин, но и им самим непременно приносила несчастья! А теперь… Нет, она не переживет, если что-то случится с Иваном. Теперь она точно знала, что нужно сделать: опередить судьбу. Перестать плыть по течению, которое предлагает жизнь, и, пока не поздно, тихо уйти.
        Настя осторожно, чтобы не побеспокоить Ивана, выбралась из постели и вышла в коридор. Она еще раз взглянула на картины - интересно, кому пришла в голову дурная мысль вывозить столько ничего не стоящих полотен из Парижа? Вряд ли их можно было купить в Москве: здесь не перепродают неизвестных художников. Настя, как могла, бесшумно собрала с пола свою одежду и стала одеваться прямо в прихожей. Чтобы было удобнее, она прислонилась к свободной от картин части стены и тут же, холодея от ужаса, почувствовала, как стена под ее спиной куда-то падает. Чудом Настя не грохнулась и сама, успев встать на обе ноги и схватиться руками за дверной косяк. Только когда сердце перестало колотиться от страха, бешено и истерично, она поняла, что позади нее находится комната, дверь в которую такого же, бежевого, как и стены, цвета.
        Настя перешагнула через низкий порог и оказалась в небольшом кабинете. На добротном письменном столе - допотопный компьютер: сейчас таких уже не делают. По всему периметру стен - книжные шкафы со стеклянными дверцами, до отказа забитые книгами. Настя подошла к окну, раздвинула портьеры и в желтоватом свете уличных фонарей стала разглядывать корешки расставленных на полках томов. Пробежала глазами по первому, второму ряду, добралась до третьего и замерла, словно пораженная громом. Старый, потрепанный, до боли знакомый томик стихов Шарля Бодлера был втиснут между новых, в твердых обложках, книг. Она протянула дрожащую руку, открыла дверцу шкафа и, дотронувшись до шершавого корешка древнего тома, дернулась, как будто прикоснулась к огню. Потом все-таки собралась с духом и взяла книгу в руки. Сомнений быть не могло - именно этот экземпляр 1926 года издания Настя купила у бедной Елизаветы Аркадьевны, когда та вынуждена была распродавать свою библиотеку. Многие из бывших студентов старушки приходили и покупали у нее что-нибудь из жалости - Настя тоже так делала несколько раз. Но в тот день она знала
точно, чего хотела: ей нужен был достойный подарок любимому человеку, который проговорился, что в юности обожал Шарля Бодлера.
        Дрожащими пальцами Настя раскрыла книгу, стала листать теплые страницы. Тонкие, как калька, листки бумаги с дописанными каллиграфическим почерком Елизаветы Аркадьевны осужденными стихотворениями были на месте. Настя, не выпуская книгу из рук, села на мягкий стул за письменным столом и начала читать, едва уловимо шевеля пересохшими от чудовищной догадки губами.
        Очнулась она, только когда услышала тихий скрип двери за своей спиной. Настя удивленно подняла от книги глаза, словно не совсем понимая, где находится, и увидела сонного Николая. Нет, нет - Ивана. Он стоял в дверном проеме в одних трусах и, как маленький, тер кулаками глаза.
        - Настенька, я соскучился, - пролепетал он, словно капризный ребенок, - пойдем вместе спать.
        - Да, да, сейчас, - Настя силилась улыбнуться и не могла, голос ее дрожал. - Скажи, пожалуйста, как твое отчество?
        - Николаевич, - ответил он. - А тебе зачем?


        Эпилог
        Настя в ту ночь никуда не ушла - Иван не выпускал ее из своих горячих объятий даже на секунду. А потом она сама уже не смогла: знала, что жизнь без него будет пустой и никчемной. Ради лишнего дня, даже часа рядом с ним, она готова была умереть - все лучше, чем жить дальше без любви, без единственного в мире мужчины. Умом Настя понимала, что ее нынешнее блаженство не может быть вечным: слишком густо оно замешено на тайнах, которые она так и не решилась раскрыть. Не смогла рассказать Ивану. И все-таки, несмотря на настойчивые угрызения совести, Настя была счастлива. Счастлива бесконечно, безумно - как никогда в своей жизни, потому что теперь она умела насладиться каждой секундой, умела ценить каждый счастливый миг.
        Раньше Настя и представить себе не могла, что возраст человека так легко изменить: всего десять дней назад по внутренним ощущениям ей было «за сорок», теперь она смотрела в зеркало и видела двадцатилетнюю девчонку. Куда-то подевалась усталость, кожа светилась юностью, глаза горели огнем. Они с Иваном только и делали, что гуляли по Москве, осваивали развлечения, на которые у Насти до того хронически не хватало времени: парки, музеи, театры - и потом возвращались к нему домой, на Сивцев Вражек, чтобы до потери сил и сознания любить друг друга. Каждую ночь Настя с удивлением наблюдала, как чувственный юноша превращается в страстного мужчину: он учился верить своим инстинктам, учился слышать ее тело и действовать по велению переполненной любовью души. А Настя старалась не думать ни о чем и просто растворялась в этой наполненной светом жизни.
        Она любила, дышала полной грудью, забывалась в любви, но знала, что судьба будет ей мстить. За то, что нарушены человеческие законы, за то, что, любя отца, она полюбила его сына, за то, что не нашла в себе сил уйти. Настя кожей ощущала непостижимую связь Ивана и Николая, улавливала общие жесты, схожие движения, взгляды. Господи, как же они были друг на друга похожи! И в то же время очень-очень разные: Николай был циником до мозга костей - теперь Настя знала тому причину, Иван - романтичным и наивным ребенком. Без нее ему в этом мире не выжить, ей без него - тем более. Или это только оправдание перед самой собой? Настя понимала, что должна рассказать Ивану все о себе, о Николае, но никак не могла собраться с духом. И эта тяжесть давила на нее изнутри, заставляла чувствовать вину за неискренность.
        Клуб Настя совершенно забросила. С того первого дня, когда Иван привел ее к себе, она не появилась на работе ни разу. Да и что там было делать? Вспомнив после долгих лет, что в жизни есть место счастью и любви, Настя уже не понимала, зачем она создала «Les Fleurs du Mai» - это место унизительных продажных отношений. Из памяти всплывали смутные мысли о том, что она желала сотворить волшебную иллюзию для женщины, подарить ей эмоциональную радость, уверенность в собственной молодости и красоте, но тут же выныривало недоумение: какая радость может быть без любви? Как можно имитировать чувства, получать удовольствие от встреч с чужим, неродным человеком, ложиться с нелюбимым в постель? Все это величайшее заблуждение, грязь и тяжелый порок. Уж лучше быть совершенно одной, чем обманываться и платить за неискренний, насквозь фальшивый спектакль! Или женщина любит, и тогда она действительно готова на все ради единственного мужчины, или отношения надуманны, и тогда они - предательство против себя самой. Болезненная похоть.
        Ничего общего с душевным лазаретом, который она сама же создала, Настя больше иметь не хотела. В то самое утро, когда ей приснился кошмарный сон из прошлого, она окончательно и бесповоротно решила, что клуб нужно продать. Сбыть его с рук. Не видеть, не помнить, не знать.
        Звонок на мобильный телефон раздался рано утром: Настя и Иван еще спали. Сначала она, взяв трубку, никак не могла понять, о чем говорит незнакомый взволнованный голос, и только досадовала на то, что Ванечку разбудили, - ей так нравилось делать это самой, нежно прижимаясь к его сильному телу и лаская кончиком языка не по-мужски длинные ресницы. Постепенно до нее стало доходить, что именно
«доброжелатель» пытается ей сказать. Она сразу всему поверила: в последнее время интуиция редко ее подводила. Да еще этот сон. Лицо ее стало бледным. Иван испуганно смотрел на Настю: ему вдруг показалось, что за полминуты «разговора» - Настя только с широко распахнутыми глазами прижимала трубку к щеке - она стала старше на десять лет.
        Она отключилась и, молча встав с кровати, начала одеваться.
        - Я с тобой, - Иван, пулей выскочив из постели, стал натягивать джинсы.
        - Как хочешь, - Настя не обращала на него внимания: первый раз за все время, что они просыпались вместе, не прижала к себе, не обняла.
        Оба оделись молниеносно, Настя вызвала Сергея.
        - Что случилось? - Иван наконец решился задать вопрос: все равно они сидели на кухне, не притрагиваясь к остывающему кофе, и ждали машину.
        - С клубом проблемы.
        - Без тебя не справились?
        - Прежде, - Настя повернула к нему осунувшееся лицо, - чем делать выводы, нужно выяснить обстановку.
        - Я, - Иван понимал, что произошло что-то ужасное: такой неуверенной в себе, разбитой он Настю еще не видел, - сделаю все, чтобы тебе помочь. Ты только не падай духом.
        Вместе справимся. Будем работать с утра до ночи, если нужно, я квартиру могу продать…
        - Глупенький, - Настя улыбнулась неожиданно сквозь подступившие слезы, - ты, главное, будь рядом. А я сама все решу.
        Вывеска клуба была на месте - яркая, как всегда, и загадочная - «Les Fleurs du Mai». Настя открыла дверь клуба и переступила порог. Иван вошел за ней. И оба застыли на месте, сраженные ужасающим зрелищем: здесь не осталось ни одного целого предмета, ни одной не пострадавшей детали. Стойка ресепшн брошена набок и разломана, рамка на входе в зал раскурочена, мебель - диваны, столы - пропали, будто их никогда и не было, кадки с пальмами разбиты, повсюду земля. Настя медленно обошла сначала первый, потом второй этажи. Все, что можно было вытащить и вывезти, было вывезено, все, что можно разрушить, - разрушено. Только на стенах бара уцелело несколько репродукций Обри Бердслея, правда, и они были перекошены, рамки на многих разбились. Настя бережно сняла картины со стен и, хрустя разбитым стеклом, которым был усеян пол, подошла к сцене и сложила их на ее перекошенный угол. Господи! Зал клуба смотрелся так, будто по нему пронеслось разъяренное стадо животных, спасающихся от пожара или другой напасти. В этом погроме не было и доли смысла - только звериная ненависть и страх. Настя присела рядом с картинами
Бердслея и закрыла лицо руками. Оказывается, ее стриптизеры, ее послушные мальчики, отобранные для удовольствия женщин, все это время были механизмом замедленного действия. В них, словно мощная пружина, сжимались ярость, обида, злость от постоянного притворства и унижений - уж Настя-то знала, как это бывает, - а потом напряжение достигло чудовищной силы и пружина распрямилась, выскочила, разрушая все на своем пути.
        Нельзя идти против природы, нельзя.
        - Анастасия Петровна, - Олежек возник перед ней внезапно, словно из-под земли. Настя вздрогнула от неожиданности. Его появление сейчас было как минимум странно: если б его, как и всех остальных, сжигала внутренняя ярость, он бы вместе с ними сбежал, а если он стойко защищал интересы клуба от обезумевших в злобе юнцов, то не стоял бы сейчас здесь - цел и невредим. Настя внимательно вгляделась: на его лице распускались цветы долгожданной болезненной мести. - Анастасия Петровна, мне очень жаль!
        - Чего тебе жаль? - лицо ее из растерянного стало суровым.
        - Я пытался остановить, хотел что-то сделать, - он наигранно всхлипнул, - но они словно сошли с ума.
        - Да? - Настя прекрасно поняла, что, если б не его руководство, никто не смог и не посмел бы громить клуб, а тем более - вывозить из него все, что здесь было.
        - Они чокнулись, когда узнали, что клуб будет продан…
        - Ладно, - Настя перебила его и отвернулась, - это ты знал, что новый хозяин на прежних позициях тебя вряд ли оставит - назначит своего человека. А вот ребятам как раз ничего не грозило!
        - Анастасия Петровна! - Олежек скривил губы, словно собирался заплакать. - Это…
        - Это жадность! Она сломила тебя, превратила из человека в под… - Она почувствовала на своем плече руку Ивана и остановилась. - А впрочем, просто уйди. Будем считать, что каждый из вас забрал из клуба свое.
        - Но…
        - Вон! - Настя не закричала, она процедила это слово сквозь зубы так, что даже Ивану, который стоял за ее спиной, стало страшно. Непроизвольно он отдернул руку.
        Олег выскочил из дверей со скоростью урагана. А Настя не выдержала - снова уронила голову в ладони и разревелась.
        Господи, какая дура! Зачем надо было говорить о своих намерениях честно? Кто ее за язык-то тянул? Нет ведь, как только добилась согласия Лиды, Верочки и Валерия Ильича, сразу же поставила через Олега в известность и коллектив. А они не стали мешкать - за все ей отомстили, зная, что не будет Анастасия Петровна разыскивать и призывать к ответу сразу тридцать девять человек. Не станет связываться с милицией. Спустит на тормозах. Идиотка! Еще вчера у нее был бизнес, который стоил приличных денег. На них можно было сделать Ванечке блестящую карьеру. А теперь? Она нищая. Ничего, кроме квартиры на Тверской, у нее нет.
        - Настя, - она почувствовала, как Иван сел рядом прямо на грязный пол и прижался к ее ногам, - а почему ты не познакомишь меня со своими родителями?
        От удивления Настя даже перестала плакать и посмотрела на Ивана красными от слез глазами.
        - Мы толком не общаемся.
        - Давно?
        - Восемь лет.
        - Зря ты так, - он покачал головой, - если б мои папа с мамой были живы, я бы сделал все, чтобы с ними не ссориться.
        - Ваня, это не я ссорилась, а они, понимаешь? - На мгновение Настя даже забыла о клубе, о разгроме.
        - Из-за чего?
        Настя тяжело вздохнула и посмотрела в потолок.
        - Ты действительно хочешь знать?
        - Рассказывай, - Иван поднялся с пола, сел с ней рядом и обнял ее за плечи.
        - Это долго.
        Настя испугалась: сейчас ей придется выложить все - ему она не может соврать. Да и хватит уже тянуть с признанием. Как там говорят: «Пришла беда - отворяй ворота»? Пусть уж все сразу. Она только что потеряла свой бизнес, видимо, предстоит расстаться и с любимым человеком.
        - Рассказывай, - он прижал ее сильней, и объятие было таким согревающим, таким надежным, что Настя сдалась.
        Она рассказала обо всех: о Николае, о Сергеиче, о Стасе, обо всем - о коттедже в лесу, о Париже, о Москве. Она говорила долго, Иван слушал внимательно, не перебивал и не ослаблял своих объятий. Настя рассказывала подробно, в деталях, - особенно о Николае. Единственное, о чем язык не повернулся сказать, так это о том, что он был Ваниным отцом. Просто решимости не хватало произнести это вслух.
        Наконец она замолчала. В тишине разгромленного пространства повисла долгая пауза.
        - Ты сказала, Николай был похож на меня? Настя медленно кивнула.
        - Он застрелился? - Да.
        - Послушай, - Иван взял теплыми ладонями ее лицо, повернул к себе и шепотом произнес прямо ей в губы: - Дети должны исправлять ошибки родителей.
        - О чем ты говоришь? - сердце забилось испуганно, часто-часто.
        - Я все понял, не надо, - он сильно прижал ее к себе, - я хочу исправить. И ты постарайся. Помирись с родителями, Настя.
        - Зачем?!
        Он посмотрел ей в глаза, улыбнулся.
        - Чтобы я мог просить у них твоей руки.


* * *
        - А что мы будем делать вот с этим? - Настя наконец очнулась от долгого, счастливого, со слезами пополам, поцелуя и обвела разграбленный зал рукой.
        - Откроем литературное кафе, - Иван не задумался ни на секунду, - даже название менять не надо. Наконец-то простые люди узнают, что это за «Les Fleurs du Mai» такие.
        - Но тут все нужно переделывать - от и до! У меня ни на рабочих, ни на материалы денег нет. А еще аренда, новые сотрудники.
        - Насть, - Иван укоризненно на нее взглянул, - ну ты же знаешь: вместе мы справимся. Рабочих я тебе найду - договоримся со Степаном Семеновичем, у него старшеклассники все лето без дела сидят. На материалы и аренду… Давай попытаемся поговорить с акционерами…
        - Нет, - Настя отрицательно покачала головой, - они не поймут.
        - Пока не попытаешься, не узнаешь, - Иван пожал плечами. - Еще квартиру сдадим, мою или твою, какая дороже. Все равно ведь поженимся, зачем на два дома жить?
        - Подожди-подожди, - Настя прикрыла ему ладонью рот, разговор о свадьбе был таким невероятным, что в голове не укладывалось, - ты лучше расскажи мне про новый клуб. Что это за кафе будет такое?
        - Это, - он отнял ее руку от своих губ, поцеловал, - будет волшебное место: везде книги на полках, каждый вечер выступают поэты, раз в неделю день «молодого писателя». Ты знаешь, сколько талантливых ребят, а никуда пробиться не могут? Я тебе только из нашего детского дома человек десять юных гениев приведу. Насть?
        - Что?
        Она слушала и улыбалась его юности, его наивности и постепенно начинала разделять эту глупую веру в невозможный успех.
        Да знала она, знала, что никому сегодня не нужны никакие литературные кафе, что все вокруг хотят секса, денег, наркотиков… Или это все-таки глупые клише и мы думаем о себе гораздо хуже, чем мы есть? Намеренно пускаемся в разные непотребства, глотаем пропаганду богатого и беззаботного образа жизни в рекламе, в книгах и в СМИ? А потом полагаем, что сами додумались стать проститутками, идти к цели, не задумываясь о средствах. Нет! Есть же Иван, есть похожие на него. Черт с ними, с деньгами, может, и стоит сделать что-то нужное для души!
        - Только давай, - он осторожно вздохнул, словно боялся, что Настя сразу ему откажет, - будем воспитанников из детских домов на работу брать. В смысле, выпускников. Понимаешь, им сложно устроиться в жизни, а тут будет привычный хороший коллектив, жизнь интересная. Ты знаешь, они трудолюбивые, но не всем же дано академиками стать: кто-то любит работу повара, официанта, кто-то пишет хорошо и хочет для людей почитать. Создадим клубы по интересам, наверху небольшие обеденные залы сделаем, внизу большой зал - со сценой…
        - Хорошо, - Настя смотрела на него и улыбалась. Да какая, к черту, разница, смогут они раскрутиться с этим его литературным кафе или нет. Она понимала, что Иван уже видит новые залы, уже встречает первых гостей, уже читает на сцене свои стихи. И ей нравилось то, что он видит, потому что это делало его счастливым. А значит, и ее.
        - Что - хорошо? - спросил он, насторожившись.
        - Я согласна, - Настя рассмеялась, вспомнив о своих клиентках, - вот дамочки-то мои удивятся, когда заглянут на огонек. Я им позвоню, расскажу, что месяца через три откроемся после разгрома. И с новой концепцией.
        Они оба хохотали добрых пять минут. Смеялись, и голоса эхом разносились по пустым разбитым залам, которых ждало новое рождение.
        Пусть, пусть у «Цветов зла» будет вторая, подаренная любовью, жизнь!

        notes
        Примечания


1
        Разврат (фр.).

2
        Разврат и Смерть - родные две сестры (фр.).

3


«Две сестры»: «Разврат и Смерть - родные две сестры» (фр.).

4
        Смерть (фр.).

5
        Проклятая женщина (фр.).

6
        Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали? (Ш. Бодлер. «Искупление»).

7
        Я очень рада с вами… (фр.).

8
        Добрый день, мадемуазель. Меня зовут Адель. Как вы себя чувствуете? (фр.)

9
        Нормально (фр.).

10
        У вас есть хороший друг! (фр.)

11
        Ты голодна? (фр.)

12
        Как ваши дела? (фр.)

13
        Дерьмо (фр).

14
        БДСМ - сексуальное доминирование с элементами садо-мазо.

15


«У мужчин» (фр.).

16
        Цветы зла (фр.).

17
        Мальчик и любовь (фр.).